Разумное стремление [Линн Грэхем] (fb2) читать онлайн

Инга БЕРРИСТЕР РАЗУМНОЕ СТРЕМЛЕНИЕ

Пролог

Вот уже два часа бродили они по Стрэнду, не обращая внимания на дождь, падающий на разгоряченные щеки и непокрытые головы. Дождь словно отполировал тротуары, и в них отражались бесчисленные огни витрин, реклам, фонарей. Но Маргарет и Джорджу казалось, что они не идут, а парят в воздухе не только поэтому. Обоих, словно воздушные шарики, наполняло редкое по полноте ощущение счастья. Эйфория от слов, сказанных Джорджем два часа назад, не проходила. Ему казалось, что не он произнес их, что они сами зародились в пропитанном влагой воздухе и вместе с дождем упали с неба.

— Ты выйдешь за меня замуж?

Да, да, да! — радостно и нетерпеливо пропела душа Маргарет.

Этот простой и старый как мир диалог непрерывно звучал в ее голове.

А Джордж то и дело останавливался и осушал губами ее мокрые от дождя — а может быть, от слез — щеки. И говорил, говорил. Немного лихорадочно, но уверенно и твердо. Убеждал, строил планы.

— И еще три девочки, — щедро добавлял он, опасаясь, как бы Маргарет не сочла его шовинистом, после того как он объявил о намерении обзавестись по крайней мере тремя сыновьями.

Немногословная Маргарет молчала и, обмирая от счастья, думала: Боже, неужели это происходит со мной?!

Только спустя некоторое время она смогла дрожащим голосом произнести вслух слова, которые уже давно рвались из ее груди:

— Да… Да-да!

В эти часы мир казался обоим полной удивительных драгоценностей шкатулкой, ключи от которой они держали в своих руках…

1

— Ты уже готова, мам? Честное слово, я так волнуюсь, будто именно мне предстоит произносить речь!

— Никаких речей! Я просто передам чек доктору Перкинсу, — охладила пыл возбужденной дочери Маргарет Лорример.

На самом деле она лукавила. Маргарет и сама очень волновалась. Одно дело — помогать собирать деньги для устройства сиротского приюта в их городке. И совсем другое — встать при огромном стечении народа и вручить собранные деньги председателю совета местного самоуправления.

Она не переставала повторять себе, что подобная стеснительность смешна в тридцативосьмилетней женщине, имеющей девятнадцатилетнюю дочь. И все же не могла унять внутренней дрожи.

— Я так горжусь тобой, ма! — сказала ей Оливия.

Подойдя к матери, она обняла ее. Оливия на добрых четыре дюйма возвышалась над хрупкой Маргарет, но, тем не менее, они очень походили друг на друга. У обеих были прекрасные шелковистые темные волосы, огромные серые глаза, нежная, словно светящаяся кожа и неожиданно полные губы. Однако в чертах лица жизнерадостной Оливии не было некоторой беззащитности, свойственной облику матери.

— Но я не сделала ничего особенного, — возразила Маргарет. — Похвалы и уважения заслуживают те, кто, откликнувшись на наш призыв, пожертвовали деньги.

— Да, конечно, — согласилась дочь. — Но ведь именно ты все организовала и убедила довольных своей жизнью людей в том, что мир не заканчивается за изгородью их садика.

— Мне не трудно было это сделать, ведь я слишком хорошо помню собственное детство. Я не забыла, как часто мечтала, проходя по нашим серым казенным коридорам, очутиться в каком-нибудь месте вроде Эпплстоуна. Насколько мягче воспринималось бы сиротство в таком идиллическом окружении! А случай с маленьким Джеком Рейли заставил меня позабыть о врожденной застенчивости и придал красноречия. До сих пор стоит перед глазами картина: упирающегося чумазого преступника, дожевывающего ворованный бутерброд, ведет по перрону румяный здоровый полицейский. А преступнику-то от силы семь лет!

— А как ты думаешь, Джека не заберут обратно в лондонский приют, откуда он сбежал? — спросила Оливия.

— Мисс Хопкинс будет стоять за него горой. Она очень привязалась к мальчику. Возможно, ей даже удастся усыновить его, она уже начала собирать нужные бумаги. Ну а если нет, то к тому времени, когда закончатся судебные тяжбы, думаю, уже заработает наш приют. В усадьбе Эпплстоун неделю назад начались ремонтные работы, а организационный комитет подбирает штат.

— Как бы ты ни приуменьшала свою роль, я все равно горжусь тобой, ма, — тепло произнесла Оливия и добавила: — Хорошо, что все это происходит сейчас, когда я дома.

Она училась на первом курсе Редингского университета, по окончании которого должна была получить профессию адвоката. Если Оливия гордится мною, то насколько больше оснований у меня гордиться дочерью? — с любовью подумала Маргарет.

Жизнь не очень-то баловала Оливию — ее единственного ребенка. Ребенка, росшего без отца. Девочка, лишенная финансовых преимуществ многих из своих друзей, легко могла бы озлобиться, почувствовать себя обиженной, обойденной судьбой, одинокой. Но чуть ли не с первой минуты жизни у нее обнаружился счастливый, легкий характер.

Вполне в духе Маргарет было не относить достоинства дочери на свой счет. И уж, разумеется, как насмешливо замечала она друзьям, не ее заслуга в том, что Оливия добивается впечатляющих успехов в учебе и в спорте. Все свои способности — скорее даже таланты — Оливия унаследовала от отца.

— Ау, мам! Вернись! — поддразнила ее дочь, с улыбкой помахав ладонью перед лицом Маргарет.

* * *

— А знаешь, — задумчиво проговорила Оливия десять минут спустя, когда в «мини-купере» Маргарет они направлялись к мэрии, где должна была состояться церемония, — мне кажется, что наш доктор Перкинс к тебе неравнодушен, ма.

Маргарет вспыхнула. С этим ничего нельзя было поделать — всему виной ее бледная кельтская кожа.

Оливия заметила предательскую реакцию и, рассмеявшись, полушутливо спросила:

— А почему ты больше не вышла замуж, ма? Я, конечно, понимаю, ты любила его. Но после того как он оставил тебя, когда все было кончено и ты получила развод… неужели у тебя никогда не было…

— Другого мужчины? — насмешливо закончила за нее Маргарет, всегда старавшаяся быть предельно честной и откровенной с дочерью.

Они никогда раньше не обсуждали эту тему. Но Маргарет заметила, что теперь, когда дочь жила вдали от дома, она более пристально всматривалась в прошлое матери, в ее жизнь, возможно сравнивая ее с другими женщинами того же возраста.

— Ну, сначала я была слишком расстроена, слишком…

— Несчастна, — подсказала ей Оливия. — Этот человек, конечно, мой отец, но как он мог так подло поступить с тобой?

— Он не виноват, Олли. Просто он меня разлюбил. Такое случается.

— И тебя никогда не подмывало сказать ему обо мне?

— Конечно, подмывало, — призналась Маргарет. — Но ведь было ясно, что он не любит меня, что наш брак для него обуза. Я узнала, что беременна, когда он уже оставил меня. Возможно, мне следовало сообщить ему о твоем рождении…

— Нет-нет, ма. Ты приняла правильное решение, единственно правильное, — поспешила заверить ее дочь, накрыв руку матери своей и тепло улыбнувшись Маргарет. — Даже не сомневайся. Я знаю подруг, чьи родители сохранили свой брак только ради них. Должно быть, ужасно жить и не знать, застанешь ли дома обоих родителей, вернувшись из школы, или чувствовать, что от разрыва их удерживаешь только ты. Нет, пусть ты у меня одна, зато я никогда, никогда не сомневалась в том, что я любима и желанна.

В течение нескольких мгновений мать и дочь нежно смотрели друг на друга. А затем Оливия, лукаво подмигнув, напомнила:

— Но ты так и не ответила на мой первый вопрос.

— Я ведь уже говорила: сначала мне было не до того, а потом, когда ты подросла… По правде говоря, Олли, я никогда не могла найти времени для свиданий… А если уж быть честной до конца, то мне просто не встретился человек, ради которого стоило бы его искать.

— Может быть, ты боялась… боялась слишком близко подпустить кого-то к себе, чтобы снова не обжечься, как с ним… с моим отцом, — проницательно заметила Оливия.

— Может быть, — согласилась Маргарет.

— Одно я знаю точно: это не из-за недостатка возможностей. — Она рассмеялась, заметив, что Маргарет опять покраснела. — Ой, ма, мне порой кажется, что я взрослее тебя Ты бываешь так похожа на ребенка! Я видела, как мужчины оборачиваются тебе вслед, как они на тебя смотрят. И не только потому что ты выглядишь очень сексуально.

Маргарет попыталась возразить, но Оливия не дала ей, твердо продолжив:

— Сколько бы ты ни уверяла меня в обратном, дело обстоит именно так. Но здесь есть что-то еще. Может быть, это потому, что ты такая маленькая… и такая беззащитная.

— Пусть я и не вышла ростом, но это вовсе не означает, что я не могу за себя постоять, — быстро заметила Маргарет.

Бросающаяся в глаза повышенная чувствительность, редкая ранимость были присущи Маргарет, и она ничего не могла с собой поделать. Как и Оливия, она догадывалась, что это связано с ее браком — вернее, с тем, как тот окончился. Но сегодняшним вечером ей совсем не хотелось думать о прошлом.

Даже спустя столько лет оно не оставляло ее, являясь во снах столь живо, что, просыпаясь, Маргарет ощущала прикосновения рук мужа к своей коже и не могла поверить, что это всего лишь сон. Бывали и другие сны… сны, от которых она пробуждалась с криком мучительной боли и с мокрым от слез лицом.

Странно, но с поступлением Оливии в университет воспоминания о месяцах, предшествовавших ее рождению, стали преследовать женщину еще настойчивее, словно она подсознательно сдерживала их в присутствии дочери, не желая ее тревожить. Поначалу Маргарет объясняла это тем, что тоскует без Оливии, что впервые за последние двадцать лет осталась в полном одиночестве…

Но ведь ее жизнь полноценна и деятельна. У нее хорошая работа, прекрасные друзья. А с тех пор как Маргарет занялась делами приюта, у нее, казалось, и минуты не оставалось для себя.

Сегодня — кульминационный момент напряженной многомесячной работы. Позади дни, когда Маргарет, теряя надежду и отчаиваясь, уговаривала членов совета отдать висящую ненужным грузом на балансе разрушенную усадьбу Эпплстоун под сиротский приют, убеждала неподатливых жителей Эверсли в том, что соседями их станут вовсе не малолетние бандиты — опустошители садов, а обычные, только очень несчастные дети. И вот сегодня, в присутствии корреспондентов местных и центральных газет и телевидения, будет объявлено об учреждении на пожертвованные средства, подкрепленные дотацией государства, приюта Эпплстоун.

Маргарет снова вспомнила, как, возвращаясь с учительницей младших классов мисс Хопкинс из Лондона, она увидела на станции констебля Уэйнса с плачущим малышом «на прицепе». То, что казалось несбыточной мечтой несколько месяцев назад, стало реальностью, подумала Маргарет, паркуя машину перед зданием мэрии…

Они уже выходили со стоянки, когда Оливия, шедшая ярдах в двух позади, поравнялась с матерью и, ухватив ее за локоть, с мягким смешком произнесла:

— Вон смотри, опять. Тот мужчина, что вылез из вылизанной до блеска машины, явно не может оторвать от тебя глаз.

— Олли! — возмутилась Маргарет, принципиально избегая смотреть по направлению взгляда дочери. — Послушай, я и впрямь…

— Ладно, ладно, но мне кажется несправедливым, что тебе все время приходится быть одной, ма. Тебе всего тридцать восемь. Ты могла бы снова выйти замуж… Как подумаю, что тебе придется остаток жизни провести в одиночестве, дурно делается. Один наш преподаватель говорит, что сейчас все больше жен-шин, заметь, деловых женщин, впервые выходят замуж после тридцати пяти, рожают детей… Зрелая женщина с маленьким ребенком уже не кажется какой-то диковинкой. И люди на склоне лет не чувствуют себя одинокими, поскольку в их доме звучат детские голоса…

— А! Вижу, куда ты клонишь: тебя беспокоит, что, состарившись, я стану для тебя обузой. Что ж, могу тебя успокоить, дорогая дочь: мне не нужен муж, для того чтобы произвести на свет детей.

— Да, но мужчина для этого нужен, — без обиняков заявила Оливия. — Однако дело не только в этом, ты же знаешь, ма. Просто я начинаю понимать, сколь многого ты лишилась, и чувствую себя виноватой. Если бы не я, ты могла бы…

— Сейчас же перестань, — прервала ее Маргарет. — Если бы не ты, я бы, возможно, сошла с ума и сделала какую-нибудь непоправимую глупость, — спокойно и откровенно добавила она и заметила испуг, мелькнувший в глазах дочери. — Ты стала смыслом моей жизни, Олли. Без тебя…

— Ты действительно так его любила? — Оливия поежилась. — Господи, ма, я никогда, никогда не позволю мужчине иметь такую власть надо мной.

У Маргарет дрогнуло сердце. Этого-то она и боялась. Боялась, что своей откровенностью привьет дочери неверное отношение к любви.

— Когда любишь кого-то, всегда оказываешься в его власти, но в этом нет ничего плохого. — Она отвела прядь волос с лица Оливии и улыбнулась ей. — Рано или поздно ты полюбишь, — мягко сказала Маргарет. — И когда это случится, с трудом сможешь поверить, что когда-то думала иначе. Уж поверь мне.

Она молилась, чтобы это оказалось правдой и чтобы дочь не лишила себя счастья, которое дает любовь. Ее неудачный опыт семейной жизни не следует брать в расчет.

К тому же Оливия, возможно, права. Можно было бы попытаться создать новую семью, выйти замуж во второй раз. Почему этого не случилось?.. Неужели только потому, что, как она уже говорила дочери, ей просто не встретился подходящий мужчина?

Или дело в том, что она даже мысли не допускала о возможном существования такого мужчины?

Маргарет с раздражением отогнала от себя последнюю мысль. Что с ней творится? Сейчас ей следует сосредоточиться на более важных вещах, нежели копание в собственном прошлом. Господи, уже двадцать лет прошло с тех пор, как распался ее брак. Двадцать лет! Целая жизнь… Пора бы и забыть.

Так ведь нет же! Все еще порой она видит вдали мужчину, и что-то в его движениях, в повороте головы заставляет сильнее биться сердце, у нее перехватывает дыхание — и прошлое с новой силой обрушивается на нее. Ликование, опустошение, боль, мука… разочарование и гнев.

Маргарет даже не замечала, что остановилась, пока Оливия не потянула ее за руку и не сказала шутливо:

— Бесполезно, ма. Теперь уже поздно отступать. Все ждут тебя. — Она критически оглядела элегантное черное платье Маргарет и добавила: — И все же мне кажется, что те зеленые бриджи и бежевое вязаное пончо смотрелись бы на тебе просто сногсшибательно.

Припомнив экстравагантный наряд, описанный дочерью, Маргарет усмехнулась и возразила:

— На твоей ровеснице с бесконечно длинными ногами — возможно. На мне — никогда!

Зал собраний был переполнен. И множество лиц, повернувшихся в ее сторону, когда Маргарет вошла, привели женщину в замешательство, хотя она полагала, что приготовилась к этому.

Она не любила большого скопления людей, предпочитая одиночество, анонимность. Причиной тому было детство, проведенное в приюте, где Маргарет очутилась после смерти родителей. И не стой сейчас у нее за спиной Оливия, она бы попросту сбежала.

Спасибо Олли. Как унизительно было бы поддаться глупому детскому порыву! Тем более что ей уже шел навстречу улыбающийся Джим Перкинс…

Как проницательно заметила дочь, взгляни Маргарет на него благосклонно, и доктор Перкинс с радостью перевел бы их отношения на более личный уровень. На самом деле он нравился ей, как нравился и ее босс, Генри Конвей. Однако ни к тому ни к другому Маргарет не испытывала ни малейшего сексуального влечения, необходимого для того, чтобы ответить на их ухаживания.

Оба развелись, у обоих росли дети, оба были добрыми, симпатичными людьми. Однако как бы по-человечески хорошо ни относилась к ним Маргарет, как мужчины, они оставляли ее абсолютно холодной, ничуть не волновали… не возбуждали ее.

Оттого ли что она намеренно старалась оставаться равнодушной? Или оттого что боялась? Возмущенная ходом своих мыслей, Маргарет напомнила себе, для чего она здесь. Сейчас не время для бессмысленных, эгоцентричных самокопаний.

Сегодня вечер тех, кто так щедро пожертвовал на их общее дело.

Поначалу Маргарет напугало то, что члены организационного комитета именно ей поручили публично вручить чек председателю совета. Но чтобы не создавать лишнего шума, она с неохотой согласилась.

Генри Конвей предложил после окончания церемонии где-нибудь отметить это событие. Она вежливо отказалась, как отказалась и от аналогичного предложения Джима Перкинса, вполне правдоподобно объяснив свой отказ тем, что сейчас крайне редко видится с Оливией, живущей в Рединге, и собирается провести вечер с дочерью.

Другая, невысказанная, причина заключалась в том, что, ценя обоих мужчин как друзей, она не желала причинить боль ни одному из них. А это неминуемо случилось бы, если бы Маргарет поощрила их ухаживания. Она на собственном опыте знала, как мучительно обнаружить, что человек, которого любишь, отвечает тебе лишь жестоким притворством.

Маргарет познакомилась с Генри Конвеем, когда переехала в Эверсли сразу после развода. В те годы жизнь здесь считалась относительно дешевой, а это было немаловажно для одинокой женщины, ожидающей ребенка и имеющей не так уж много денег.

Правда, отец Оливии заявил, что их общий дом она может оставить себе. Все, что ему требуется, — это свобода. Но гордость не позволила Маргарет принять предложение. И когда развод состоялся, она продала дом и отправила адвокатам бывшего мужа ровно половину вырученной суммы.

Он так и не удосужился сообщить ей, что получил деньги. Впрочем, Маргарет и не рассчитывала на это. С того самого утра, когда, спустившись в кухню, муж сообщил, что больше не любит ее, он навсегда ушел из ее жизни, и все их последующее общение происходило через адвокатов…

Маргарет направилась к маленькой сцене, и люди в зале захлопали. Щеки ее залил румянец смущения. Но, проходя мимо, она потрепала рыжие вихры примостившегося с краю Джека Рейли, и это придало ей уверенности. Мальчик сверкнул на нее голубыми глазами и широко улыбнулся. В глазах сидящей рядом мисс Хопкинс стояли слезы.

Похоже, она появилась последней. Организационный комитет в полном составе восседал на сцене, когда Маргарет поднялась туда.

Заняв свое место, она обвела взглядом переполненный зал. Оливия сидела в первом ряду, неподалеку от Генри Конвея. Неужели почти двадцать лет прошло с тех пор, как она начала работать секретарем Генри? Куда же канули эти годы?

За это время Генри успел жениться, затем развестись. Оливия превратилась из ребенка в девушку. А Маргарет… Что она сделала со своей жизнью? Чего достигла на личном поприще?

Обрела финансовую независимость, делала, что хотела и умела. Многие позавидовали бы ей. Но были, впрочем, и другие, жалевшие Маргарет из-за ее одиночества.

Ее это ничуть не заботило. Лучше уж жить одной в спокойствии и умиротворении, чем претерпевать слишком хорошо знакомые муки, которые приносит любовь к другому человеку. Особенно когда — как в ее случае — эта любовь слишком сильна, слишком безоглядна… и безответна.

Председатель их маленького организационного комитета поднялся со стула, от души поблагодарил жертвователей и стал рассказывать публике, как будут распределены собранные средства и как будет организована работа в приюте. Маргарет напряглась в ожидании собственного выхода — момента, когда все взоры собравшихся обратятся на нее.

Она выучила свою небольшую реплику назубок и была уверена, что не собьется. Все, что ей предстояло сделать, — это присовокупить свои слова благодарности к высказанным ранее председателем, а затем вручить Джиму чек.

В конце зала суетились журналисты. Движение камеры, сопровожденное мгновенной вспышкой света, отвлекло ее внимание от происходящего на сцене. Маргарет посмотрела в зал.

Никаких объяснений тому, что произошло в следующий миг, не было. Почему из множества лиц ее взгляд безошибочно вырвал только одно — лицо человека, которого она не видела больше двадцати лет?.. Казалось бы, на основании мимолетного взгляда нельзя сказать, а тем более с непоколебимой уверенностью утверждать, что сидящий в зале мужчина именно он. Однако же все было именно так — Маргарет поняла это по тому, как замерло сердце и как судорожно сжалось все внутри.

Джордж был здесь. Здесь, в зале собраний… Здесь, в Эверсли… Здесь, в ее жизни, которую она так тщательно старалась оградить от него, от всего, что с ним связано.

От всего, кроме ребенка, которого он ей дал, и от боли, которую навек поселил в ней.

Джордж Пэлтроу — ее муж, ее возлюбленный. Единственный мужчина, которого она любила, единственный, кого желала. Мужчина, который, как ей казалось, любил ее не меньше… который уверял, что будет любить ее вечно.

Вечно! Их брак длился не дольше года.

Ее охватила дрожь. Сердце бешено колотилось, разум отказывался верить в то, что видели глаза. Должно быть, это ошибка: Джорджа здесь просто не может быть!

Стараясь справиться с потрясением, Маргарет уже смотрела совсем в другую сторону. Но словно испуганный ребенок, пытающийся различить в темной комнате очертания воображаемого чудовища, краем глаза снова взглянула на то место, молясь, чтобы увиденное оказалось ошибкой. Дальние ряды тонули в полусумраке, и разглядеть лиц было уже невозможно.

В конце концов двадцать лет — слишком долгий срок… Достаточно долгий для того, чтобы ошибиться, для того чтобы память сыграла с ней злую шутку. Джорджа, которого она помнила, больше не существует. Как и Маргарет, он должен был сильно измениться, постареть.

Но вдруг это все-таки Джордж? Ей снова стало дурно. Если она узнала его, значит, и он мог узнать ее?.. Маргарет заставила себя остановиться. В голове творилась невообразимая неразбериха, следовало прежде примирить взаимоисключающие мысли.

Что, если все же, несмотря на всю невероятность такого, это все-таки Джордж? Но даже если он узнал ее, то вряд ли поднимется на сцену и во всеуслышание объявит о том, что некогда был ее мужем. Чего она так боится?

Я и не боюсь, убеждала себя Маргарет. Просто потрясена. Меня застали врасплох… Нет, в любом случае я ошиблась: Джорджа здесь просто не может быть. Да и с какой стати? Моя уверенность в том, что я узрела бывшего мужа, всего лишь побочный продукт волнения по поводу предстоящего вручения чека.

Вручение чека! Маргарет замерла и побледнела, осознав, что, занятая своими мыслями, перестала следить за происходящим на сцене, забыла о цели своего присутствия здесь. Сосредоточившись на словах председателя, Маргарет поняла, что ей вот-вот придется встать и выполнить возложенную на нее миссию. Так и есть!

— Я рад предоставить слово нашему главному организатору, без которой это благородное начинание заглохло бы, — Маргарет Лорример!

Маргарет поднялась. После развода она взяла девичью фамилию и теперь почему-то метнула в сторону переполненного зала почти виноватый взгляд, словно ожидала, что бывший муж встанет и уличит ее в том, что она прячется за вымышленным именем. Но даже если, паче чаяния, окажется, что это Джордж, с какой стати ему возражать против возвращения ею девичьей фамилии? Ведь именно он разрушил их брак, заявил, что все кончено, что он не любит ее…

Еще раз взглянув на зал, Маргарет не заметила ни знакомого мужского лица, ни властного мужественного профиля, ни блестящих, ухоженных темных волос. Словом, ничего хотя бы отдаленно напоминающего человека, который был ее мужем, отцом Оливии. Человека, которого Маргарет любила до такой степени, что жизнь без него теряла смысл и цель, и продолжать существовать стоило только ради их ребенка — ребенка, о появлении на свет которого он даже не подозревал и которого, судя по собственным словам, не хотел… — Тебе нужна размеренная семейная жизнь, дети… Мне — нет, — безразлично заявил он тогда, не обращая внимания на ее робкие попытки перебить его.

А Маргарет так хотелось напомнить, что, когда Джордж убеждал ее в своей любви и просил стать его женой, он твердил о своем горячем желании иметь как можно больше детей, настоящий дом, которого никогда не было ни у нее, ни у него! Ее родители умерли, а его развелись, когда он был еще очень мал…

Маргарет с грехом пополам удалось справиться со своей короткой речью и дрожащими руками протянуть Джиму Перкинсу чек. Когда все закончилось и Маргарет спустилась в зал, встревоженная Оливия поспешила к ней и спросила, все ли у нее в порядке.

— Там, на сцене, у тебя было такое странное лицо. Я даже на мгновение подумала, что ты сейчас встанешь и уйдешь. Я знала, что ты волнуешься, но даже представить не могла… Ладно, все уже позади, — успокоила ее дочь.

Маргарет с трудом изобразила улыбку.

— Все равно, ма, ты была великолепна, — не умолкала Оливия, продевая руку под локоть матери. — Ты не передумала насчет пирушки, которую обещала мне? Скажи скорее, куда мы пойдем, пока не подоспел кто-нибудь из твоих поклонников и не уговорил позволить ему присоединиться к нам.

Маргарет растерянно посмотрела на дочь. Она даже думать не могла о еде. Желудок свело судорогой, а сердце, казалось, было зажато в тиски.

Ее мутило и трясло, как после нервного срыва. Маргарет говорила себе, что это смешно, что она взрослая женщина и не должна так сильно переживать только оттого, что увидела человека, похожего на того, которого ей давно уже следовало бы забыть.

— Пойдем скорее, — зашептала Оливия. — К нам приближается Генри.

Когда они устремились к выходу, дочь недовольно добавила:

— Честное слово, ма, не могу понять, почему бы тебе не выйти замуж за бедного Генри? Он обожает тебя, ты же знаешь, и всю жизнь будет носить тебя на руках.

— Он мне нравится, но я его не люблю, — сказала Маргарет, удивившись собственному ответу не меньше, чем дочь, которая приостановилась и внимательно посмотрела на нее. — Неужели в моем возрасте так неприлично считать любовь непременным условием брака? — заметив реакцию дочери, немного обиженно спросила она у Оливии.

— Нет, ты неверно истолковала мой взгляд. Я вовсе не считаю, что ты слишком стара, чтобы влюбиться. Меня просто удивило, что ты этого хочешь. Я всегда считала, что после случившегося… с моим отцом ты, так сказать, поставила крест на романтических чувствах. Мне казалось, что ты скорее предпочтешь отношения вроде тех, что могли бы сложиться у тебя с Генри, который заботился бы о тебе, баловал тебя…

— Это было бы нечестно по отношению к нему, — спокойно заметила Маргарет.

— Да, наверное… Но ведь случается, что тебе бывает одиноко, что хочется…

— Секса, — подхватила Маргарет, уже второй раз за этот вечер удивляясь себе.

Оливия искоса взглянула на нее.

— Ну да… Хотя я не стала бы выражаться столь прямолинейно, — с легким недовольством сказала она.

Маргарет отрицательно покачала головой, но тут же спросила себя, до конца ли она честна с дочерью. Разве не просыпалась она иногда с напряженным, жаждущим телом, напоминающим о том, что не всегда Маргарет спала одна, что когда-то знала ласки возлюбленного…

— Чего я хочу сейчас, так это пообедать, — солгала она, резко меняя тему разговора. — Я поведу тебя в «Серебряную подкову». Ресторанчик только что открылся после реконструкции. Думаю, нам там понравится.

* * *

Так оно и оказалось — во всяком случае, судя по удовольствию, написанному на лице Оливии. Что же касается Маргарет, то она обнаружила, что у нее по-прежнему нет аппетита.

— Ма, в чем дело? — принялась допытываться у нее Оливия, но, прервав себя, вдруг восхищенно воскликнула: — О! Вот это тот, кого я называю настоящим мужчиной! Жаль, что он староват для меня.

Маргарет механически отреагировала на комментарий дочери, повернув голову в направлении ее взгляда. По проходу между столиками в сопровождении метрдотеля шел мужчина. На этот раз ошибки быть не могло… Никаких сомнений! Это было похоже на сильнейший удар под дых. Маргарет замерла в полной неподвижности, не в силах перевести дыхание.

Джордж. Это действительно был Джордж!

— Ма, а как… Что с тобой? Ты выглядишь так, словно увидела привидение, — обеспокоенно проговорила Оливия.

Привидение. Маргарет вздрогнула, ее губы болезненно скривились.

Позади себя она услышала голос Джорджа — глубокий, мужественный, до боли знакомый… незабываемый.

— Олли, я неважно себя чувствую, — тихо сказала она. — Ты не будешь возражать, если мы уйдем?

Джордж, поблагодарив метрдотеля, уже сел за свой столик, и Маргарет теперь могла ретироваться незамеченной. Хотя маловероятно, чтобы бывший муж узнал ее. С какой бы стати? — подумала она с неожиданной горечью.

Она ничего для него не значит. Он, возможно, даже забыл о ее существовании. Интересно, Джордж по-прежнему с ней, с той женщиной, ради которой когда-то оставил Маргарет? Или соперницу постигла та же печальная участь, и ее он тоже разлюбил?

Она поднялась из-за стола, дрожа как от озноба, и с благодарностью ощутила на своем плече тепло заботливой руки Оливии, которая встревоженно произнесла:

— Ма, да тебе действительно худо. Давай-ка я отвезу тебя домой, а потом позвоню Джиму Перкинсу.

Маргарет почувствовала за спиной какое-то движение, голос Джорджа, делающего заказ официанту, вдруг умолк, но заставить себя посмотреть в ту сторону она не смогла. Ее по-прежнему била дрожь, и хотелось лишь одного — поскорее выбраться отсюда, чтобы не пришлось ничего объяснять Оливии. Она и так ненавидела себя за то, что заставила дочь волноваться и испортила их последний вечер… Разве сможет она сказать ей: «А знаешь, тот мужчина, которым ты только что восхищалась, — твой отец»?

Маргарет никогда не скрывала от Оливии ничего, что касалось ее брака. И когда та была подростком, не раз говорила, что не будет чинить препятствий, если она захочет познакомиться с отцом. Однако Оливия оставалась непреклонной, заявляя, что не хочет иметь ничего общего с человеком, который так жестоко обошелся с ее матерью. Маргарет упорно внушала дочери, что Джордж не знал о беременности, не догадывался, что жена носит его ребенка, когда заявил о своем желании развестись, но все было напрасно…

* * *

— Позволь мне сесть за руль, — попросила Оливия, когда они подошли к машине, и с тревогой добавила: — Ты была такой бледной в ресторане. Что же все-таки случилось, ма? Скажи честно, я ведь знаю, как ты стараешься оградить меня от малейшего беспокойства.

— Ничего особенного, — не моргнув глазом соврала Маргарет. — Думаю, я просто перенервничала. Я была в ужасе от предстоящего выступления. Ты ведь знаешь, как я отношусь ко всяким общественным мероприятиям. Прости, что испортила тебе обед.

— Да, тебе, похоже, уже лучше. Ты уверена, что мне не стоит звонить Джиму?

— Не устраивай переполоха! Хороший ночной сон — и утром я снова буду в норме.

Маргарет знала, что это не так, но, к счастью, завтра утром Оливия возвращалась в Рединг. Впервые с тех пор, как дочь покинула дом, Маргарет по-настоящему радовалась ее отъезду. Она горько усмехнулась про себя.

2

Десять часов прекрасного солнечного утра. У Маргарет впереди целый день и тысяча дел. Тем не менее единственное, чего ей хотелось, — это свернуться в кровати клубочком, спрятавшись, словно раненое животное, если не от жизни, то хотя бы от собственных мыслей, от мучительных воспоминаний.

Полчаса назад она проводила Оливию, в который раз заверив обеспокоенную дочь, что чувствует себя прекрасно.

Впрочем, у Оливии были все основания для тревоги — достаточно было взглянуть в зеркало, чтобы убедиться в этом.

В лице Маргарет не было ни кровинки, и положение не спасал даже слой пудры; глаза окружены глубокими тенями. А рот… Она поежилась, и руки покрылись «гусиной кожей». Рот, по которому всегда легко было определить, как она себя чувствует, даже на ее собственный взгляд, кривился беспомощно, горько… испуганно.

О Господи, как бы ей хотелось ошибиться! Как хотелось, чтобы тот человек оказался не Джорджем! Но она знала, что ошибки быть не могло: она видела своего бывшего мужа. Хотя совершенно непонятно, что он делает в Эверсли, если все еще здесь. Ведь не исключено, что Джордж уже уехал. Эта мысль принесла Маргарет некоторое облегчение.

Она представила Джорджа за рулем стремительно удаляющейся от города машины, его жену — свою преемницу — на соседнем сиденье, пролетающие за окном пейзажи, выезд на главное шоссе графства и почувствовала, как постепенно расслабляются напряженные мускулы. Маргарет сказала себе, что переживает по пустякам, что, каким бы пугающим совпадением ни было появление Джорджа в ресторане, оно ровным счетом ничего не значит. Он явно не узнал ее. А даже если и узнал…

Маргарет почувствовала, что лицо стало мокрым, и, прикоснувшись к нему, поняла, что плачет.

Это никуда не годится! Она взрослая тридцативосьмилетняя женщина, о чем свидетельствует помимо всего прочего наличие девятнадцатилетней дочери… Какое право имеет Джордж внезапно сваливаться ей на голову и нарушать с трудом обретенное спокойствие?! Какие цели он преследует?

Пора прекратить это безумие! — строго сказала она себе. Какое отношение ко мне может иметь приезд Джорджа? Это простая случайность, только и всего. Правда, неприятная случайность, пробудившая воспоминания, образы, чувства, с которыми следовало бы покончить много лет назад.

Ведь ей было всего восемнадцать, когда они встретились. Джорджу шел двадцать второй год. Маргарет, выйдя из приюта, продолжала работать там, и какие-то дела занесли ее в аптеку на Харли-стрит. Через прилавок на нее взглянули голубые глаза — и она сразу все поняла.

Что именно? — устало спросила себя Маргарет. Что он разобьет мое сердце, сломает мне жизнь? Что будет клясться в вечной любви, а через год заявит, что разлюбил? Что их брак окажется ошибкой?

Как хорошо, что она взяла несколько дней отпуска, приуроченного к приезду Оливии! Сейчас Маргарет просто была не в состоянии справляться с многочисленными обязанностями секретаря директора школы.

Днем у нее назначена встреча с Джимом Перкинсом в больнице, работу в которой он совмещал с обязанностями председателя совета местного самоуправления. Им нужно покончить с бумажной волокитой, связанной со сбором денег. Джим робко предложил после этого позавтракать вместе, но она вежливо отказалась.

Что же со мной происходит? — в который раз сокрушенно спрашивала себя Маргарет. Почему я никак не могу разделаться с прошлым, забыть о своих страхах, комплексах и подпустить к себе другого мужчину хотя бы на расстояние вытянутой руки?

Ответ на этот вопрос она знала заранее. Джордж причинил ей такие страдания, что после случившегося у нее не возникало желания рисковать — из опасения вновь пережить испытанную уже боль.

А может быть, это оттого, что за все годы, прошедшие с момента развода, ни один мужчина не смог пробудить в ней чувства, хотя бы отдаленно напоминающие те, которые без особых усилий, одним своим видом вызывал Джордж? И боязнь новой боли здесь ни при чем?.. Моя жизнь совсем не располагает к подобным девичьим рассуждениям, резко оборвала себя Маргарет. Для ровесниц дочери это еще позволительно. Однако зрелая, рассудительная женщина должна думать о более серьезных вещах, а не тратить время на бесполезное копание в собственных чувствах.

Но не потому ли она не позволяет себе сосредоточиться на них, что боится того, с чем может столкнуться?

Вчерашние дотошные расспросы Оливии плюс потрясение, испытанное при виде Джорджа, произвели на Маргарет самый нежелательный эффект, справиться с которым лучше всего помогут конечно же напряженная работа и усиленный контроль над предательскими мыслями. Встреча с Джимом в больнице назначена на два часа. Сейчас одиннадцать, и Маргарет твердо решила, что посвятит утро борьбе с тлей, досаждающей ее драгоценным розам.

Сад при ее маленьком домике был тоже невелик, но, к счастью, огорожен кирпичной стеной, у которой она годами с любовью разводила старомодные вьющиеся сорта роз. Перед ними располагались клумбы с традиционными для деревенских садиков растениями — анютиными глазками, ноготками, незабудками, которые размножались самосевом и почти не требовали ухода. Вдоль дорожки росли столь же неприхотливые и радующие глаз примулы с неброскими розовыми, лиловыми, желтыми цветками. А в заросли кошачьей мяты повадился ходить толстый рыжий соседский котище. Бороться с его страстью к душистой траве у Маргарет не было ни сил, ни желания.

Выйдя на порог, она оглядела свои владения и подумала, что обрабатывать розы химикалиями довольно хлопотное дело и можно не успеть справиться с ним до отъезда в больницу. А это означает, что разумнее заняться уборкой в доме.

С сожалением взглянув еще раз на залитый солнцем сад, Маргарет поднялась наверх, чтобы застелить кровать Оливии. Первое, что она увидела, войдя в комнату, был старый ослик дочери, стоящий на комоде.

Ослика она купила еще до рождения Оливии. Маргарет подошла к комоду и, с затуманившимся взглядом взяв в руки игрушку, отрешенно погладила потертый серый плюш. Это было холодным дождливым днем, припомнила она, с оттенком горечи усмехнувшись тому, как ярка в памяти каждая деталь.

В тот день она получила письмо от адвокатов Джорджа, излагавшее условия развода. Развода, который, как она отчаянно надеялась до последней минуты, не состоится. Письмо, написанное холодным, деловым языком, делало совершенно очевидным желание мужа окончательно избавиться от нее.

Он оставлял ей дом, машину, все сбережения на их общем счете. Джордж в отличие от Маргарет не испытывал недостатка в средствах: родители матери завещали ему деньги, и именно благодаря им он смог купить их красивый дом и небольшую фармацевтическую фабрику.

Она будет получать часть доходов от этого бизнеса. Не стоит опасаться, что развод нанесет ей финансовый ущерб, — вот что он сказал в тот ужасный день, когда вошел в кухню и объявил, что хочет расторгнуть их брак.

Задним числом Маргарет понимала, что все должно было начаться гораздо раньше, что порой муж бывал с ней слишком спокойным, даже отчужденным. Но она объясняла это трудностями начала нового дела и была еще столь юной и неопытной женой, что обвиняла себя в излишней мнительности. Она успокаивала себя тем, что брак не может быть одним длинным медовым месяцем, что возможны и взлеты, и падения, когда все кажется далеко не таким идеальным, как хотелось бы.

Потом грянул гром. Выяснилось, что Джордж больше не любит ее, не нуждается в ней… А значит, у него есть другая, раз он хочет свободы.

Маргарет могла бы не соглашаться на развод, могла бы уговорить его повременить, пока не пройдет тяжелый период. Однако гордость никогда не позволила бы ей так поступить… Что же касается его денег…

Она позволила своему адвокату принять только половину средств, вырученных от продажи дома, и ничего больше. А затем сообщила, что немедленно уедет и попробует начать новую жизнь в других краях.

Именно в первую свою поездку в Эверсли она и купила серого плюшевого ослика. Маргарет опоздала на свой поезд и в ожидании следующего вышла из здания вокзала на мокрую оживленную городскую улицу с отчетливым ощущением, что жизнь кончена, что продолжать ее не имеет никакого смысла.

Бесцельно шагая по набережной, она добрела до неогороженного участка, где проводились какие-то ремонтные работы.

Даже теперь Маргарет отчетливо помнила ту абсолютную ясность мыслей и их ход. Она думала о том, видят ли ее толпившиеся неподалеку рабочие и редкие прохожие, и понимала, что, сделай она всего лишь шаг навстречу свинцовой, в радужных разводах, воде, — и не будет больше ни боли, ни муки, ни одиночества… Вообще ничего.

Маргарет подошла к краю, чуть было не занесла ногу над пустотой… И вдруг почувствовала, как впервые шевельнулся ее ребенок. Она прикрыла живот обеими руками в молниеносном инстинктивно оберегающем и изумленном жесте. Потрясение, радость, никогда прежде не изведанная горько-сладкая боль вспыхнули в ней.

Кто-то тронул Маргарет за руку. Пожилая женщина заботливо проворчала:

— Вам бы следовало держаться подальше от края. Гранит такой скользкий…

Кризис миновал. Она стояла уже в безопасности, посредине тротуара, дрожащая, со струящимися из глаз слезами, но живая… И, что гораздо важнее, ее ребенок тоже был жив.

Тогда-то она и купила этого ослика.

Маргарет вдруг почувствовала, что плюш под ее пальцами насквозь промок, и, резко вернувшись из прошлого, с досадой поняла, что опять плачет. Старческая слезливость, усмехнулась она, не обращая внимания на то, что зеркало Оливии отражает по-прежнему юную, стройную фигуру, лишенную каких-либо признаков увядания.

Я ведь поднялась сюда для того, чтобы застелить постель, а не затем, чтобы растравлять старые раны, напомнила себе Маргарет, оправляя одеяло и с силой усаживая на него плюшевого ослика.

* * *

В час дня она начала тщательно готовиться к встрече с Джимом. Надела строгий темно-коричневый костюм, оживленный красивым, в золотистых разводах шарфом, и элегантные черные туфли.

Пусть Оливия твердит, что гардеробу матери недостает шика и что она слишком молода и хороша, чтобы носить одежду, более подходящую старым девам. Маргарет любила классический стиль.

Закончив накладывать косметику, она с удовлетворением отметила, что умеренные светло-коричневые и персиковые тени должным образом подчеркнули яркость глаз. Но взглянув в зеркале на свои губы, Маргарет поморщилась — даже самая незаметная, бледная помада не скрывала их полноты, их чувственности…

— У тебя самые замечательные губы на свете. Просто созданные для поцелуя…

Она проглотила застрявший в горле комок. Джордж сказал эти слова тем вечером, когда сделал ей предложение, перемежая комплиментами легкие, скромные поцелуи, которые вскоре потеряли всякую легкость, не говоря уж о скромности. Маргарет содрогнулась и едва удержалась от того, чтобы не коснуться пальцами рта, не провести языком по губам — настолько сильным и ярким было воспоминание!

Она почти не имела сексуального опыта до встречи с Джорджем. Он был первым моим любовником… Моим единственным любовником, сухо уточнила Маргарет. Так называемая сексуальная революция, бушевавшая в пору ее юности, не коснулась девушки. У нее никогда не возникало потребности, как у других сверстниц, получить все мыслимые удовольствия…

Хотя много позже из бесед с подругами Маргарет узнала, что большинство из них тоже вышли замуж за своих первых любовников. И это давало им повод шутливо сетовать — особенно если браки были ранними, а мужья слишком увлеченными работой, — что, возможно, они многое упустили в своей жизни.

Нынешний, более здравый, подход к жизни выдвинул на первый план иные ценности. И Оливия, с серьезностью и убежденностью, свойственными несомневающейся юности, заявила, что если и будет заниматься любовью, то только с человеком, чей сексуальный опыт позволит ей чувствовать себя в полной безопасности.

Оливия принадлежала к тому новому поколению молодых женщин,которые на первое место ставят карьеру и финансовую независимость. А брак и семья, на их взгляд, могут подождать, пока эти цели будут достигнуты.

Конечно, учитывая неимоверно возросшее количество разводов, такой подход казался весьма разумным. Но вот любовь… чувства… Подчинятся ли они, когда кто-то решит, что настало время впустить их в свою жизнь? Маргарет не была в этом уверена. Может быть, это потому, что у нее самой просто недостает силы воли, чтобы управлять своими чувствами? Может быть, есть в ней какая-то ущербность, не позволяющая ни на мгновение забыть Джорджа и той боли, которую он ей причинил?

Вероятно, ей было бы намного проще, если бы она возненавидела его, направила всю силу разъедающей ее горечи на то, чтобы уничтожить свою любовь. Но Маргарет была лишена такого оружия, и всю ужасающую боль и муку обернула скорее против себя, нежели против бывшего мужа.

Со временем она научилась успокаивать себя тем, что не ее вина в том, что его любовь прошла. Такое случается сплошь и рядом, и это не делает ее парией, прокаженной, неудачницей. Просто Джорджу встретилась другая. Но от этого Маргарет не становилось менее горько.

Однако жизнь продолжалась, и она как-то продолжала жить, но рана не затягивалась. Это моя вина, а не его, снова и снова, год за годом повторяла она себе. Может быть, оттого, что была слишком юной, совсем одинокой, очень наивной и всецело зависела от его любви и одобрения, Маргарет и страдала так сильно, когда лишилась всего этого.

Имей она более высокую самооценку, осознавай отчетливее свою индивидуальность, обладай большим самоуважением, все, возможно, сложилось бы по-иному… Она могла бы быть иной. Теперь, оглядываясь назад, Маргарет понимала, что была беспомощной и цеплялась за Джорджа, как вьющаяся лоза, не могла и шагу ступить без него и медленно удушала его силой своей любви. Что же удивительного в том, что муж отвернулся от нее?

Маргарет поклялась, что не повторит той же ошибки с дочерью, и внимательно следила за тем, чтобы не причинить Оливии вреда своей навязчивостью и одержимостью. Не обращая внимания на душевную боль, она усердно поощряла в дочери самостоятельность, индивидуальность. Маргарет ценила любовь и доверие, существующие между ними, но не питала никаких иллюзий. Оливия постепенно отдалялась от нее, медленно, но необратимо занимала собственное место в мире взрослых.

Может быть, дочь права… Может быть, действительно пришло время задуматься о своем будущем?

И что дальше? Выйти замуж за кого-нибудь вроде Генри или Джима, за человека, который ей нравится, но которого она никогда не полюбит, — только ради того, чтобы избежать одинокой старости? Разве это не столь же эгоистичное стремление, как ее всепоглощающая, безумная любовь к Джорджу? Нет уж, лучше оставаться одной. Так безопаснее…

Маргарет запнулась — ее покоробило предательское слово, мелькнувшее в голове. Разве она нуждается в безопасности сейчас? Боль прошлого давно должна была отступить. Она уже не та запуганная девочка, что раньше. Она женщина, женщина, которая управляет собственной жизнью, собственной судьбой. Ну и что, если Джордж по какому-то несчастливому стечению обстоятельств оказался в этих краях? Он явно не узнал ее, и они почти наверняка больше не столкнутся.

Может быть, и так. Однако Маргарет знала, что именно короткое, потрясшее ее видение стало причиной сегодняшнего задумчивого настроения, мрачного взгляда и теней вокруг глаз, ожившей боли, только и ждущей, чтобы она ослабила бдительность.

Собрав всю силу воли, она заставила себя выйти из дому. У нее есть дела, жизнь продолжается, и, кроме всего прочего, она обещала мисс Хопкинс и Джеку навестить их сегодня днем.

Если она втайне о чем и жалела, так это о том, что у нее не было больше детей. Есть нечто совершенно особое, волшебное и примиряющее с жизнью в том, что физическое выражение любви приводит к зачатию ребенка…

Маргарет села в машину и завела мотор. Она уже давно запретила себе думать о чем-либо подобном. И все же, как напомнила ей Оливия, она достаточно молода, чтобы завести второго ребенка.

Второй ребенок… Ее руки с силой сжали руль. Для начала придется найти любовника… Любовника, а не потенциального отца своему неродившемуся ребенку. Любовника, о котором она сейчас думала и в котором нуждалась меньше всего.

Да что же с ней происходит?! Неужели это разговоры Оливии выбили ее из привычной колеи? Или было что-то еще, связанное с внезапно мелькнувшим на ее горизонте Джорджем, с ее снами, чувствами, желаниями, которые продолжали преследовать ее, хотя она так яростно пыталась это отрицать?

Маргарет понимала: лишь потому, что Джордж был ее единственным любовником, в бесстыдных эротических видениях, которые порой тревожили ее сон, в качестве партнера всегда оказывался он. К тому же наяву они, возможно, никогда не занимались любовью с таким неистовством и с такой страстью. Но понимала она также и то, что именно эти сновидения укрепляли ее в нежелании впустить в свою жизнь другого мужчину, не позволяли ей искать иного, более спокойного и безмятежного счастья…

Только когда Маргарет оказалась в окрестностях больницы, она осознала, что проделала почти весь путь глубоко погруженная в свои мысли.

Было ровно два часа, когда она вошла в холл и сказала улыбающейся регистраторше, что у нее назначена встреча с доктором Перкинсом.

— Да, конечно, миссис Лорример. Я немедленно сообщу ему, что вы здесь.

Маргарет уже привыкла к тому, что люди ошибочно называют ее миссис Лорример. Возвращение к девичьей фамилии было инстинктивным жестом отторжения всего, что связывало ее с Джорджем. И хотя поначалу Маргарет спешила поправить заблуждающихся, прося называть ее мисс Лорример, но вскоре махнула рукой. Эти поправки смущали посторонних больше, чем их ошибка волновала саму Маргарет.

Отвернувшись, она подождала, пока девушка побеседует по внутреннему телефону, и вновь повернулась к столу, когда та произнесла:

— Доктор Перкинс ждет вас в своем кабинете. Вам следует…

Поблагодарив регистраторшу и заметив, что дорогу она знает, Маргарет пошла по коридору.

Чтобы попасть в кабинет Джима, надо было пройти мимо родильного отделения. Сквозь открытые двери до нее донесся плач новорожденных младенцев. Все внутри сжалось от этой знакомой, незабываемой смеси чувств — любви и тревоги. Невозможно было поверить, что со времени рождения Оливии прошло девятнадцать лет. Маргарет помнила, какой восторг испытала, когда акушерка сказала, что у нее родилась дочь… И только потом пришли растерянность, отчаяние, слезы, унизительное осознание того, что она одинока в своей радости, что ей не с кем разделить это счастье.

Медперсонал был очень добр к ней. И Маргарет вскоре удалось преодолеть депрессию…

Она поняла, что все еще стоит перед дверью в родильное отделение. Вздохнув, Маргарет тряхнула головой и пошла дальше по коридору.

Дверь в кабинет доктора Перкинса была закрыта. Для приличия постучавшись, Маргарет открыла ее и вошла.

Она не ожидала, что Джим будет не один. Однако вовсе не присутствие постороннего заставило ее замереть на месте, а то, что этим посторонним был не кто иной, как Джордж Пэлтроу.

Джордж… в кабинете Джима. Ее тело словно налилось свинцом и не реагировало на вялые команды рассудка. И в то же время все внутри перевернулось и ей стало так дурно, что Маргарет испугалась, как бы ее не стошнило прямо здесь.

Джим, по-видимому не заметивший ее потрясения, с улыбкой встал из-за стола и подошел к ней. По-дружески обняв Маргарет за плечи, он тепло сказал:

— Джордж, я хочу познакомить тебя с моим лучшим другом, с Маргарет Лорример. Маргарет была главной движущей силой в нашем начинании. Она сделала намного больше, чем все мы, вместе взятые. — Джим с любовью взглянул на нее. — Надеюсь, Оливия уехала без проблем. Жаль, что девочка не смогла погостить подольше. Хотя это ее первый год и ей вряд ли захотелось бы пропустить занятия. Оливия — дочь Маргарет, — пояснил он для Джорджа. — Признаюсь, мне до сих пор трудно поверить, что Маргарет — мать студентки университета.

Маргарет почувствовала, как ее лицо запылало от смущения и тревоги. Она не могла заставить себя взглянуть на бывшего мужа, чтобы не увидеть презрения и безразличия, которые, вероятно, читаются в его глазах.

Она понимала, что Джим всего лишь хотел польстить ей. Он искренне считал, что Маргарет не выглядит на свои тридцать восемь лет и действительно с трудом верил, что у нее такая взрослая дочь.

И все же Маргарет не могла справиться с замешательством, вызванным тем, что ее могли принять за женщину, которая при каждом удобном и неудобном случае подчеркивает свое раннее материнство и то, что они с дочерью выглядят скорее как сестры.

Сталкиваясь с подобным сама, Маргарет чувствовала острую жалость к несчастным дочерям, которым в некотором смысле отказывали в самостоятельном существовании, заставляя служить как бы фоном, оттеняющим пресловутую «молодость» матерей. Словно подчеркивая тем самым, что дочерям не суждено стать такими же красивыми и неотразимыми, какими были в их возрасте матери.

Однако сейчас Маргарет продолжала оцепенело стоять, не в силах открыть рот, чтобы возразить Джиму… Да и почему, собственно, она должна в чем-то оправдываться?!

Джордж стоял в глубине кабинета, в тени. Он полуотвернулся, словно не желая смотреть на нее, узнавать ее.

Маргарет заметила, что его волосы по-прежнему черны, без намека на седину и, по-видимому, так же густы. Она вспомнила, как любила гладить их, ощущая пальцами мягкую упругость вьющихся прядей и завидуя этому дару природы. Впрочем, Джордж, казалось, был не менее очарован водопадом ее мягких блестящих прямых волос.

Они струящиеся и теплые, как пронизанная солнцем вода, говорил муж. Когда они занимались любовью, ему нравилось их скольжение по его коже… по обнаженному телу. По просьбе Джорджа Маргарет терлась о него, словно шаловливый котенок, и в звуках, вырывавшихся из его горла, было что-то от рыка короля джунглей.

Благодаря ему она многое узнала и о своей, и о его сексуальности. Это касалось не только физической стороны соития, ей открылось также огромное разнообразие и сила легчайших, самых деликатных и часто неожиданных прикосновений. Джордж был одновременно нежным и страстным, требовательным и терпеливым. Он был лучшим из любовников и худшим из мужей.

При этих воспоминаниях Маргарет непроизвольно задрожала. Джордж по-прежнему смотрел в сторону, как и она. Но Маргарет в отличие от него не могла справиться с бесстыдным желанием вновь ощутить прикосновения его рук — требовательных, ласкающих, любящих рук, которые сейчас были сжаты в кулаки.

Джордж внезапно зашевелился, разминая пальцы жестом, который был ей незнаком и который, в силу своей чуждости, должен был бы прогнать ненужные воспоминания. Однако случилось обратное: неосознанное движение уничтожило остатки ее самообладания, и Маргарет охватили тоска и опустошение. Но почему?! Ведь она изменилась, он, несомненно, тоже. И безумно глупо с ее стороны оплакивать собственное незнание чего-то столь незначительного, как вновь приобретенные привычки.

Джордж пребывал в напряжении, и бессознательное похрустывание пальцами доказывало это. Он был в напряжении и тем утром, когда сказал Маргарет, что ни она, ни их брак ему больше не нужны. Но тогда напряжение было иного рода — он использовал его как барьер между ними, словно предупреждая: «Не приближайся! Даже и не думай прикоснуться ко мне!» И все же она попыталась сделать именно это… И была смертельно поражена тем, как мгновенно Джордж отпрянул от нее, демонстрируя физическое отвращение…

Джим тем временем продолжал говорить:

— Маргарет почти в одиночку организовала и вела всю эту кампанию. Я хотел, чтобы вы познакомились, потому…

Она больше не могла этого вынести. Первоначальное потрясение постепенно проходило. Однако то, что шло ему на смену, было еще хуже: мучительное беспокойство, боль и что-то еще… что-то, о чем даже не хотелось думать.

— Простите, Джим, — дрожащим голосом прервала его Маргарет. — Боюсь, я не смогу остаться…

Лихорадочно ища подходящий предлог для столь неожиданного бегства, Маргарет краем глаза заметила, что Джордж повернул голову и смотрит на нее.

Их взгляды встретились, схлестнулись — голубые глаза пристально смотрели в серые. Все нервные окончания в ее теле словно ожили. Все опять было как много лет назад. И тогда он смотрел на нее этими удивительными голубыми глазами… Но тогда в них было восхищение или возбуждение и нетерпение, а теперь…

Что же теперь? — спрашивала себя Маргарет, чувствуя головокружение и пытаясь отвести взгляд. Она отстраненно отметила, что Джордж заметно возмужал, ушла юношеская худоба, черты лица стали резче, тверже, мужественнее. По голливудским канонам его нельзя было бы назвать красавцем. Однако он всегда обладай сильной, безумно волнующей — по крайней мере ее — аурой мужской сексуальности, которую время, казалось, только усилило. И тем не менее в нем не было ничего подчеркнуто сексуального. На Джордже был прекрасно сшитый строгий темно-синий костюм, белоснежная рубашка и подходящий неброский галстук. Его одежда была очень похожа на ту, которую носили и Джим, и Генри, однако на нем она сидела совсем по-другому…

Едва заметное движение Джорджа вновь привлекло ее внимание. Маргарет беспомощно проследила за ним взглядом и вдруг с остротой ощутила силу его мускулов, двигающихся под кожей, до боли ясно представила его тело, которого лишена была долгие годы.

— Мне… мне нужно идти, — повторила она хрипловато. — Я обещала заехать к Джеку.

— Но мне кажется, мы собирались покончить с бумагами, — возразил доктор Перкинс. — Я…

— Простите, Джим… Я не могу остаться. Только не сейчас! — почти прокричала она, бросаясь к двери и с ужасом представляя, какими глазами смотрит на нее сейчас Джордж.

Она отчаянно спешила покинуть кабинет, пока ее окончательно не обуяла паника. Маргарет понимала, что ее поведение должно было показаться Джиму абсолютно необъяснимым, нелогичным и ребяческим, и потому привести его в полное замешательство. Позже она извинится перед ним, придумает какие-нибудь оправдания своим действиям. Но если она останется в одной комнате с Джорджем еще хотя бы на секунду…

. Маргарет вздрогнула, поняв, до какой степени сильно в ней искушение в одно мгновение преодолеть пропасть, разделяющую их, подойти к Джорджу и стать рядом — так, словно это ее законное место.

Это поразило и напугало ее даже больше, чем сексуальные ощущения, вызванные его присутствием. Муж причинил ей жестокие мучения, и она полагала, что ничто не может заставить ее позабыть эту боль. Тем не менее за короткий промежуток времени, равный всего нескольким ударам сердца, она превратилась в существо безрассудное, утратившее чувство реальности и позволившее себе вообразить, что они по-прежнему могут быть вместе, что они пара, что… Что? — с тоской спросила она себя, распахивая дверь и выскакивая в коридор. Что они по-прежнему могут быть любовниками?

Горячая волна возбуждения, захлестнувшая ее с головой, не оставила никаких сомнений в справедливости этого предположения.

Джим, который вышел вслед за Маргарет, задержал ее и обеспокоенно спросил:

— Что-то случилось? Вы выглядите как-то необычно. Я…

— Все в порядке, Джим. Я просто чувствую себя виноватой. Я забыла о том, что обещала навестить Джека. Вчера у него неожиданно поднялась температура. — Маргарет даже не подозревала, что способна так лихо лгать. — Я позвоню вам завтра… Простите меня, пожалуйста.

Джим Перкинс улыбнулся, по-прежнему озадаченный, но, будучи таким, каков есть, даже не пытался удерживать или расспрашивать ее.

Только захлопнув дверцу машины, Маргарет поняла, что так и не узнала, что делает Джордж в их городе и, что более важно, как долго намерен здесь пробыть.

Судя по его реакции на меня, если он и собирался тут задержаться, то сейчас наверняка изменил планы, мрачно подумала Маргарет. Слава Богу, что Олли уже уехала!

Оливия! Маргарет стало не по себе. Что почувствует дочь, если узнает, что ее отец был здесь, а мать ни словом об этом не обмолвилась? Но Оливия никогда не выказывала ни малейшего желания разыскать своего отца.

Впрочем, это не означало, что в глубине души она не хочет побольше узнать о нем. Было бы странно, если бы Оливия не испытывала столь естественного человеческого желания, даже если из сострадания к матери и хранила молчание по этому поводу.

Маргарет оцепенело сидела, понимая, что пока еще не в состоянии вести машину. Откинув голову на подголовник, она обреченно признала, что близка к тому, чтобы взвалить на себя еще и чувство вины.

Прошло немало времени, прежде чем она собралась с физическими и душевными силами и завела двигатель. Вцепившись в руль и сосредоточенно хмуря лоб, Маргарет безуспешно старалась отогнать от себя мысленный образ Джорджа, который мешал ей следить за дорогой.

Если она так бурно реагирует всего лишь на его присутствие, что же будет, если он прикоснется к ней? Даже подумать об этом страшно.

Прикоснется к ней! Истерический смешок клокотнул в ее горле. Последний раз Джордж касался ее, когда они занимались любовью меньше чем за неделю до того, как он сказал, что намерен развестись с ней.

Ее охватила нервная дрожь, глаза наполнились слезами. Лишь пронзительный сигнал какой-то машины вернул Маргарет к действительности и напомнил об ответственности водителя.

3

Когда Маргарет добралась до дому, ее в буквальном смысле сотрясали эмоции. Она никак не могла оправиться от шока и смущения. Маргарет сразу поднялась в ванную, чтобы окатить холодной водой свое пылающее тело и попытаться вернуть его в нормальное состояние, загасив одновременно и тревожное пламя, сжигающее ее изнутри.

Как же она объяснит свое дурацкое поведение Джиму? Она солгала ему так неловко, что он наверняка должен был ее раскусить. Маргарет ненавидела ложь во всех ее проявлениях, особенно с тех пор, как поняла, что, даже занимаясь любовью с ней, Джордж наверняка думал о другой женщине. О женщине, которой она никогда не видела, но о существовании которой догадывалась, причем это продолжалось некоторое время. Поскольку не может же мужчина разлюбить одну женщину и полюбить другую в одночасье. Но Маргарет могла бы поклясться, что, когда они были вместе, в его прикосновениях наравне с желанием и страстью чувствовалась еще и любовь…

Довольно долгое время после того, как Джордж оставил ее, она не позволяла себе думать о его предательстве. Беременность помогала ей отвлечься от подобных саморазрушительных мыслей.

Но вот Оливия появилась на свет и прошли первые суматошные месяцы, когда Маргарет была всецело поглощена новорожденной дочерью. Неизбежно настал день, когда она с болью и отвращением спросила себя, как мог Джордж заниматься с ней любовью с такой страстью, по-видимому искренней, с такой неистовостью и неподдельной любовью, а спустя всего лишь несколько дней с отвращением уклониться от легчайшего прикосновения, молящего жеста руки, протянутой к нему с просьбой объяснить, куда делась его любовь, как мог он сказать, что их брак не имеет смысла.

Тогда-то и пришли мучительные, пугающие сны, в которых Маргарет снова и снова пыталась оживить их физическое единение. В этих снах не было ни страданий, ни боли, ничего реального — только сверкающий калейдоскоп воспоминаний о былых удовольствиях и наслаждениях. Однако по утрам возвращаюсь и реальность, и боль, и стыд за то, что она продолжает так глупо и сентиментально мечтать о человеке, который давным-давно забыл о ее существовании…

Маргарет позвонила мисс Хопкинс и спросила, нельзя ли навестить ее и Джека раньше назначенного времени. Это могло бы, по крайней мере, придать некое правдоподобие нелепому объяснению, которое она дала Джиму.

Время, проведенное в уютном домике мисс Хопкинс, как обычно, оставило в душе Маргарет чувство приподнятости и одновременно тоски. Несмотря на огромное горе, которое Джек пережил совсем недавно, — смерть матери, единственного близкого ему человека, — мальчик был на редкость светел, добр и жизнерадостен. По-видимому, его мать была удивительным человеком, если сумела привить сыну такое отношение к миру.

Легко понять, что он не выдержал того разительного контраста, который являла жизнь в приюте, с той, к которой он привык. На второй день пребывания в приюте Джек сбежал. Его не оставляло ощущение, что где-то на улицах большого города ходит мама и ищет его. Не может такого быть, чтобы среди всего этого множества людей нет единственного нужного ему!

Общение с Джеком должно было бы отодвинуть собственные эмоциональные проблемы Маргарет на задний план, на их истинное место. Но сиротство мальчика, как она поняла позже по дороге домой, вновь напомнило ей о том, что сблизило их с Джорджем.

В ее восемнадцать и его двадцать один, как готова была теперь признать Маргарет, им было еще слишком рано вступать в брак. И все же они сделали это — по настоянию Джорджа, а не Маргарет. Она тогда снимала квартиру с двумя другими девушками, также вышедшими из приюта. Джордж занимал три комнаты над аптекой, доставшейся ему по наследству от деда. Его мать умерла, когда ему исполнилось девятнадцать лет.

Маргарет узнала, что родители Джорджа развелись, когда он был совсем маленьким. И сын едва помнил отца, который, по-видимому, уехал в Штаты сразу же после развода. Мать вернулась к своим родителям, которые были рады и ей, и ребенку. Детство Джорджа — в противоположность ее собственному — было устроенным и защищенным, однако он, казалось, инстинктивно понимал, как страдает Маргарет от своего одиночества.

Он разделял ее желание обзавестись большой семьей, детьми и шутил, что его стремление поскорее сыграть свадьбу вызвано тем, что ему не терпится основать собственную династию. Они часто смеялись в те дни, а может быть, так казалось сейчас, когда Маргарет оглядывалась на далекое прошлое.

Их свадьба была очень скромной. А медовый месяц длился всего неделю. Они провели его в Брайтоне. Джордж снял домик на вершине холма, откуда открывался замечательный вид на море. Каждое утро Маргарет просыпалась, разбуженная теплом солнечных лучей, касавшихся ее закрытых век, и поцелуями Джорджа…

Она снова обнаружила, что не помнит, как добралась до дому. Маргарет попыталась открыть дверь, однако руки так дрожали, что она выронила ключ. Зазвонил телефон, но, когда ей наконец удалось справиться с замком, звонки прекратились.

Наверное, это Джим, решила она. Звонит, чтобы выяснить, чем вызвано ее странное поведение.

В голове нарастала тупая, ноющая боль, предупреждающая о приближающейся мигрени. К счастью, с годами приступы повторялись все реже и реже, к тому же у Маргарет накопился солидный опыт противодействия болезни. Теперь она знала, что самый действенный, если не единственный, способ справиться с ней — это немедленно принять лекарство и лечь в постель.

И нет нужды гадать о причинах приступа. Стресс, душевное расстройство, как ни назови, а это прямой результат ее встречи с Джорджем.

Морщась от боли, она поднялась наверх и достала таблетки из шкафчика в ванной. Они лежали на верхней полке, и ей пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться. Старые привычки живучи, и она продолжала предпринимать меры предосторожности, которые были необходимы, пока дочка была маленькой. Сейчас Оливия без труда достает до верхней полки буфета, в то время как Маргарет для этого требуется встать на табурет.

Оливия… Стакан, в который Маргарет наливала воду, задрожал в руке. Какие бы муки ни причинил ей Джордж, она никогда не забывала о том, что он преподнес ей самый драгоценный подарок в жизни — ее дочь… их дочь.

Она прикрыла глаза при мучительном воспоминании. Нежность в его голосе, хриплом от страсти, дыхание, обжегшее ее обнаженную кожу, когда он мечтательно произнес:

— Девочки… Я хочу девочек… Как минимум трех дочерей… И все они — точная копия своей восхитительной, всегда желанной мамы.

— А что, если у нас будут только мальчики? — возразила Маргарет, пребывая словно в наркотическом опьянении от их любви, их желания, купаясь в волнах чувственности, которую он пробудил в ней и которой научил наслаждаться без стеснения.

— Тогда мы будем снова и снова продолжать наши попытки, разве не так? — мягко сказал Джордж.

Затем его губы коснулись ее груди, и все осмысленные разговоры надолго прекратились…

Только почувствовав, что стакан выскальзывает из пальцев, Маргарет вернулась на грешную землю. Перехвативший горло болезненный спазм, участившийся пульс были легко распознаваемыми признаками охватившего ее желания.

Этому воспоминанию было больше двадцати лет. И все же оно не померкло в памяти и так больно ранило, словно все случилось только вчера.

Что с ней не так? Почему она до сих пор чуть ли не одержима мужчиной, которого должна была выбросить из сердца и из головы много лет назад? Почему, даже зная, что запечатлевшийся в ее сознании образ Джорджа далек от действительности, что нежность, любовь, забота, которые он проявлял по отношению к ней, — лишь иллюзия, происшедшее в те давние дни по-прежнему служит мерилом, по которому она судит о других мужчинах? О добрых и нежных мужчинах, таких, как Генри и Джим, которые мечтают, чтобы Маргарет впустила их в свою жизнь? Возможно, потому, что она понимает: ни один реальный человек даже отдаленно не может сравниться с фантастическими, идеализированными воспоминаниями, а это означает, что Маргарет будет в безопасности, что она застрахована от повторения горького опыта.

Лучше бы она возненавидела Джорджа. Но такого утешения ей было не дано. Вместо этого Маргарет убедила себя, что почему-то недостойна любви, что потерпела фиаско как женщина. Она боялась поверить, что кто-то способен полюбить ее, — чтобы опять не ошибиться.

В конце концов, разве не правда, что некоторых людей — по преимуществу женщин — словно мотыльков огонь, снова и снова влечет несчастливая, безответная любовь?

Голова гудела как колокол. Маргарет прошла в спальню, быстро сняла с себя одежду, в силу привычки аккуратно сложила ее и, свернувшись клубочком, улеглась поверх одеяла.

В комнате было жарко, и сквозь открытое окно, занавешенное шторами, доносились отдаленные звуки внешнего мира. Таблетки начинали медленно действовать, и долгое время Маргарет то погружалась в тяжелый сон, то словно выныривала из него, разбуженная яркими, отчетливыми воспоминаниями о прошлом, о Джордже.

Она сопротивлялась им, хмуря гладкий лоб. Тело напрягалось, отвергая то, что лежало в подсознании, готовое ожить, стоит только поддаться неверному очарованию снов. В этих снах дверь в ее прошлое была открыта. В них Маргарет вновь переживала те драгоценные часы, когда верила, что любима, желанна, что ею дорожат… Но за пределами зыбкой области сновидений лежала суровая реальность, исполненная боли.

Тем не менее, когда лекарство окончательно подействовало, она инстинктивно перекатилась к краю кровати, словно делила ее с невидимым партнером. Воспоминания то покидали ее, то возвращались, нашептывая сладчайшие обещания, и Маргарет постепенно расслаблялась…

* * *

Однажды, много-много лет назад, они с Джорджем провели почти весь длинный солнечный день в постели.

Была суббота. Утром муж съездил на работу и вернулся ко времени ланча. Маргарет, повозившись в саду, поднялась наверх, чтобы принять душ и переодеться. Он последовал за ней и вошел в ванную как раз в тот момент, когда она выходила из душа. О чем бы Джордж ни собирался спросить у нее, все было немедленно забыто. Он как зачарованный наблюдал за капельками воды, стекавшими по ее коже.

Маргарет смотрела на него и с легким трепетом чисто женского ликования понимала, о чем муж думает. Тогда она гордилась своим телом, своей способностью возбуждать Джорджа, наивно веря в их любовь.

Она намеренно, почти провокационно позволила полотенцу выскользнуть из рук и пошла к нему.

Джордж пропитался пыльным перегретым воздухом конторы, смешавшимся с его собственным безошибочно узнаваемым мужским запахом. И Маргарет получила некое слегка шокирующее, почти эротическое удовольствие от сравнения горячего аромата мужчины, чуждого внешнего мира и собственного женского запаха незамутненной чистоты и свежести.

— Чего бы ты хотел на ланч?

Говоря это, она смотрела на его губы и старалась сохранять нейтральный тон. Однако ее тело откровенно свидетельствовало о том, что еда — это последнее, о чем Маргарет сейчас думает.

Джордж, как она и предполагала, потянулся к ней и быстро провел руками по еще не высохшей коже, а затем слегка отстранил ее от себя, платя той же монетой за поддразнивание и делая вид, что размышляет над заданным вопросом.

Но все это время она не сомневалась в его возбуждении и знала, что, стоит ей прикоснуться к мужу, приблизить лицо и провести по его губам кончиком языка, как…

Ее немного смущало то, что она способна ощущать это почти распутное удовольствие от своей сияющей женственной наготы, прохладной и мягкой кожи. В это время под ее пальцами, под хлопком белоснежной рубашки его тело пылало от нетерпеливого, острого мужского желания, которое она намеренно разжигала.

Маргарет со стыдом признавалась себе, как ей нравится вот так дразнить его, мучить, доводя до состояния, когда Джордж почти утрачивал контроль над собой.

Он никогда не сердился на нее, не бывал с ней агрессивен, оставаясь всегда щедрым, почти покровительственным любовником, который, казалось, ставил ее интересы выше собственных. И все же порой, заглядывая в его глаза, Маргарет видела в них такую всепоглощающую страсть, такой безумный огонь желания, что ее сердце и тело трепетали от восторга и изумления: как такой неприметной особе вроде нее удается пробуждать в нем такие сильные чувства?

Уроки полового воспитания в школе, даже подслушанные в период взросления разговоры подруг, предупреждали ее, что она может и не почувствовать ничего подобного, не извлечь столько чувственного и эмоционального удовольствия от созерцания и ощущения интенсивности его желания.

Маргарет никогда не говорила мужу о своих переживаниях, не имея привычки вслух делиться сокровенным. Но то, что Джордж не стеснялся обнаружить перед ней, как сильно любит и желает ее, то, что позволял ей видеть, каким беззащитным она его делает, заставляло Маргарет чувствовать себя более сильной и счастливой, чем она могла бы даже представить. Он словно бы зачеркивал годы ее одиночества, заставлял забыть о боязни, что никто ее не полюбит, знакомой лишь тем, кто в детстве и юности был лишен родительской любви.

Когда муж касался ее, Маргарет трепетала, почти дрожала от чувственности его прикосновений…

Джордж попытался притянуть ее поближе, и она прошептала прямо в его губы:

— Осторожнее, я намочу твою одежду.

— Тогда я сниму ее, ладно?

Это была любимая игра Маргарет. Чтобы немного продлить ее, она неубедительно запротестовала:

— А как же ланч? Я голодна…

— Ты хочешь одеться?

Его рука накрыла ее грудь. В прошлый уикэнд он ставил новую ограду вокруг сада, и кожа на ладонях до сих пор была шершавой от грубой работы. Маргарет понравилось ощущать его жесткую кожу своей мягкой, и, чтобы усилить удовольствие, она, извиваясь, потерлась о него, прежде чем ответить:

— Ммм… Думаю, не помешало бы.

Верхняя пуговица его рубашки была расстегнута, и, встав на цыпочки, она могла бы дотянуться и поцеловать его в шею, ощутив губами горячий, солоноватый вкус кожи. Маргарет любила этот запах, присущий только ему, впитавшийся в одежду и их постель, и часто не могла удержаться, чтобы в его отсутствии не прижать к щеке рубашку, которую он недавно снял, или подушку, на которой спал.

Джордж часто повторял, что она невероятно чувственна, и по тому, как при этом темнели его глаза, было очевидно, что ему очень нравится это ее свойство. Свойство, о существовании которого до встречи с ним она и не подозревала и которое даже сейчас тщательно скрывала и оберегала от всех, кроме него. Казалось, это их любовь дает ей свободу и уверенность, с которыми Маргарет могла выходить далеко за рамки известного посторонним образа и осыпать его всеми дарами своей женственности.

Сейчас, целуя его шею и прикасаясь к ней языком, она чувствовала знакомый напор твердеющих мускулов, слышала привычные короткие звуки, вырывающиеся из его горла, и с нетерпеливой радостью ждала, когда Джордж возьмет ее на руки и отнесет в спальню. Там он будет гладить, целовать, ласкать ее до тех пор, пока она не вскрикнет, умоляя завершить это выражение его желания, его любви…

* * *

Глухие повторяющиеся звуки прервали ее настойчивую мольбу.

Маргарет вынырнула из сна с дрожащим, влажным от испарины телом и поняла, что кто-то действительно стучит в парадную дверь. Она неохотно выскользнула из постели, взяла с кресла халат и, на ходу натягивая его, сбежала по лестнице.

Преследуемая головной болью, Маргарет забыла накинуть дверную цепочку, когда вернулась домой, и сейчас, неожиданно для себя, широко распахнула дверь, что заставило человека, стоящего на пороге, слегка отшатнуться и нахмуриться, прежде чем войти внутрь.

Маргарет отметила эту мимолетную гримасу каким-то крошечным беспристрастным уголком сознания, которое не затронуло ошеломляющее, парализующее впечатление при виде бывшего мужа.

— Джордж! — слабо вскрикнула она.

Его совершенно неожиданный приход сразу же вслед за ее эротическим сном — это было уже слишком! Разум Маргарет оказался не в состоянии с этим справиться.

Когда Джордж закрыл за собой дверь, она неосознанно подалась к нему. Тело было еще расслабленным и горячим после сна, все чувства возбуждены воспоминанием об акте любви.

Ее рассудок, пытающийся справиться с последствиями потрясения, безрезультатно пытался «докричаться» до ее тела, предупредить об опасности. Однако оно, казалось, вовсе не собиралось слушаться.

— Джордж…

Она вновь произнесла его имя, и на сей раз причиной дрожи в голосе был не шок. Ее рука потянулась к нему, ее чувства пребывали в полном смятении: Джордж — и не во сне, а наяву! Инстинктивно спеша открыть дверь, она забыла застегнуть халат, и сейчас при неосторожном движении тот слегка распахнулся.

В полумраке прохладного холла свет из окна, расположенного между маршами лестницы, позолотил мягкие округлости ее грудей. Тончайшая белая ткань лифчика почти не скрывала темных сосков, все еще припухших и твердых, все еще болевших в ожидании медленной, сладкой муки, даруемой мужским ртом.

— Прости, я не знал, что ты не одна.

Хриплый, почти злой голос резко вернул ее к реальности. Маргарет немедленно отшатнулась с покрасневшим от смущения и стыда лицом, поняв, как близка была к… К чему? К тому чтобы воплотить в действительность чувственный миф, живущий в ее снах, попытавшись уговорить Джорджа заняться с ней любовью?

Исполненная отвращения к себе, она быстро повернулась к нему спиной, трясущимися пальцами застегнула халат и, обхватив руками предплечья, вновь обернулась к Джорджу.

— Здесь никого, кроме меня, нет, — слегка задыхаясь, проговорила она. — Зачем ты пришел? Что тебе нужно?

Итак, сон рассеялся без следа и его место заняла суровая реальность, горько усмехнулась она про себя. С чем бы ни пришел к ней Джордж, она понимала, что желание переспать с ней здесь ни при чем.

Боялся ли он того, что она может рассказать людям об их браке? А может быть, причиной было чувство вины, или страх, или простое любопытство?

— Ты одна?

Недоверие, звучащее в его голосе, заставило Маргарет напрячься. Теперь, окончательно проснувшись, она начала понимать, какая картина должна была предстать взору бывшего мужа, когда открылась дверь.

Даже в двадцать один год он тонко чувствовал и понимал женскую психику, что всегда удивляло Маргарет и вызывало в ней чувство благоговения. А если добавить к этому таланту более чем двадцатилетний жизненный опыт, то нет никакого сомнения в том, что Джордж немедленно понял, что она открыла ему дверь в состоянии сильнейшего физического возбуждения. И пусть даже это возбуждение исчезло теперь настолько бесследно, что сама Маргарет едва могла поверить в то, что испытывала его, Джорджа не переубедить.

Или, может быть, она просто не хочет признавать, что двадцать лет спусти ее продолжают мучительно, унизительно волновать одни лишь воспоминания о его любви. И это притом, что она знала: их близость была для мужа не более чем фикцией, и он никогда не был предан ей так, как пытался это представить.

Интересно, как часто, когда она считала, что он охвачен желанием и любовью не меньшими, чем испытывала сама, Джордж внутренне отстранялся от нее, позволяя ей верить, что Маргарет для него единственная в целом свете, в то время как все было совершенно иначе? Этот вопрос непрестанно мучил ее долгие годы, не позволяя доверять собственным оценкам во всем, что касалось мужчин, делая невозможными сексуальные или сколько-нибудь близкие отношения с ними.

Приходило ли ему когда-нибудь в голову, какой вред он причинил ей, как жестоко уязвил? Да и думал ли он вообще об этом? Но она не должна винить Джорджа. Нет, виновата она одна. Она оказалась настолько глупа, что поверила в него… в его любовь, в то время как наверняка существовали какие-нибудь тревожные признаки, выдающие обман.

Возможно, когда Джордж женился на ней, он даже считал, что любит ее. А может быть, понял, что это не так, когда поздно было что-либо менять.

Маргарет приложила руку ко лбу. Голова раскалывалась от тупой, ноющей боли, постепенно распространяющейся на шею и на плечевые мышцы.

Повернувшись, чтобы уйти, она услышала, как Джордж произнес:

— Ты все еше подвержена приступам мигрени. — Голос звучал сдавленно, словно что-то мешало ему говорить, и от этого казался грубым.

У Маргарет тоже судорогой перехватило горло.

— Да, я все еще подвержена им, — ответила она с трудом, вновь поворачиваясь к нему. — Уверена, что ты пришел не для того, чтобы говорить о моей мигрени, Джордж. Что тебе нужно? Мы оба знаем, что это вряд ли касается моей скромной особы.

Она в ужасе замерла, услышав предательскую горечь, прозвучавшую в голосе. Что она творит? Неужели хочет, чтобы он узнал, какой болью до сих пор отзывается в ней прошлое?

Джордж издал короткий странный звук — то ли изумления, то ли возмущения. Ей хотелось посмотреть ему прямо в глаза и сказать, что ему нечего делать здесь, в ее доме… Но не хватило смелости, так как Маргарет знала: стоит ей сейчас поднять взгляд, и…

— Я пришел поговорить с тобой об Оливии.

Вот теперь она посмотрела ему в глаза — изумленно и испуганно. Сердце быстро забилось, ее обуяла паника.

Он знает. Несомненно, знает. Он мог догадаться или выяснить… Но каким образом? Когда они расстались, Маргарет и сама не подозревала, что беременна. Пусть даже он догадался, какое это имеет значение теперь, столько лет спустя? Оливия — мой ребенок, мой и только мой, лихорадочно твердила она себе. И если этот человек считает, что может вот так просто прийти, чтобы…

— Да, об Оливии. Твоей дочери… Нашей дочери…

Все оказалось даже хуже, чем она могла предположить.

Маргарет потеряла дар речи. Тошнота, зародившаяся в желудке, распространилась по всему телу, заставив несчастную женщину затрястись в буквальном смысле слова.

— Маргарет.

Он шагнул к ней. И, инстинктивно отшатнувшись, она почти выкрикнула голосом, срывающимся от ужаса:

— Нет, нет! Только не это! Пожалуйста… — Последнее слово Маргарет уже простонала упавшим от бессилия голосом.

Ее лицо побледнело, на нем появилось затравленное выражение. Старая боль вновь заняла привычное место и жгла немилосердно. А затем Маргарет увидела его потрясенное лицо и внезапно поняла, что натворила. Она ведь почти сорокалетняя женщина. Ей совершенно ни к чему вести себя как истеричная девица. В конце концов, какой ущерб может нанести Джордж ее отношениям с дочерью теперь? Оливия не ребенок, которого можно отнять у нее. Она взрослая девушка.

Джордж у нее за спиной продолжал говорить. Его голос прозвучал настойчиво, почти отчаянно, когда он спросил:

— Скажи мне, Маргарет. Она — моя дочь? Я должен это знать наверняка.

4

Маргарет сделала один глубокий вдох, затем другой. Какой смысл лгать или увиливать от ответа? Всю сознательную жизнь она гордилась своей честностью.

— В биологическом смысле — да, она твоя дочь, — сухо признала Маргарет. — Но во всех других отношениях — нет, это мой ребенок и только мой. Ты даже не знал, что она была зачата, тебя это не интересовало.

Она замолчала, злясь на себя за то, что так легко позволила своим чувствам вырваться наружу.

— Я вовсе не собираюсь отнимать ее у тебя, Маргарет.

Спокойный тон Джорджа лишь подтвердил то, что Маргарет уже поняла: она обнаружила перед ним свой безумный страх потерять дочь.

— Совсем другое привело меня сюда. Одному Богу известно, как мне не хочется говорить это, но я был бы почти рад, если бы оказалось, что Оливия не моя дочь.

Маргарет с недоверием уставилась на него. Она была настолько ослеплена яростью, что лишь спустя несколько секунд смогла с недоумением спросить себя, почему ее так злит фактический отказ Джорджа от дочери. Казалось бы, после того как он заявил, что не намерен вставать между Оливией и Маргарет, ей следовало бы вздохнуть с облегчением.

— Если тебя беспокоит, что у нее или у меня есть к тебе какие-либо претензии… — ледяным тоном начала она.

— Не говори глупости! — прервал ее Джордж.

Маргарет с усмешкой посмотрела на него и язвительно спросила:

— В чем же тогда дело? В твоей жене, в детях? Ты не хочешь, чтобы они знали? Ты так стыдишься того, что когда-то мы были женаты и что я, нелюбимая первая жена, зачала твоего ребенка? Если ты не хотел от меня детей, тебе следовало бы быть более осторожным. Только вот, насколько я помню, тебя не меньше, чем меня, привлекала перспектива завести детей. Вообще-то…

— У меня нет ни жены, ни детей. — Это было сказано так тихо и с такой неподдельной горечью, что Маргарет потеряла дар речи. — Послушай, не могли бы мы поговорить сидя? Я…

Джордж сделал неловкое движение. И она нахмурилась, поняв, что он прихрамывает.

— Ты повредил ногу. Надо…

Она отреагировала инстинктивно, по-женски заботливо бросившись к нему. Но тут же остановилась, когда Джордж тоже шагнул, но в другую сторону, словно спасаясь от нее.

— Ничего страшного.

Голос его снова звучал резко, почти грубо, он словно отталкивал ее… Опять отталкивал, признала она, краснея от стыда и досады.

— Гостиная там, — отрывисто произнесла Маргарет, указывая на дверь, ведущую из холла. — Пройди туда, пожалуйста, а я поставлючайник.

Ей вовсе не хотелось пить с ним чай, но требовалось время, чтобы осознать случившееся. Если рассудок мог смириться с тем, что пребывание Джорджа в ее доме никак не связано ни с ней как с женщиной, ни с прошлыми их супружескими отношениями, ни с былой близостью, но взбунтовавшееся тело не желало этого признавать.

Да, мое тело реагирует на физическое присутствие Джорджа точно так же, как на сны о нем, вздохнула Маргарет, спеша закрыть за собой дверь кухни.

Голова продолжала болеть. Но, к счастью, тот безрассудный ужас, который охватил ее, когда она решила, что Джордж приехал, чтобы заявить свои права на Оливию, прошел.

Просто удивительно, с какой легкостью она поверила его словам! А ведь у нее не было никаких оснований доверять ему.

Чайник вскипел. Маргарет приготовила чай и поставила на поднос все необходимое. Когда она вошла в гостиную, Джордж, чуть согнувшись, стоял перед окном, с отсутствующим видом массируя правое колено. Услышав шаги, он выпрямился, подошел к Маргарет, забрал у нее поднос, спросил, куда его поставить, а затем, когда она сказала ему, похвалил убранство гостиной.

— У тебя всегда был дар превращать любое помещение в теплое и уютное.

Она посмотрела на него потемневшими от боли глазами. Ее обезоружила серьезность его тона и озадачил ответный взгляд. Создавалось впечатление, что общение с бывшей женой тоже почему-то мучительно для него.

— Так, значит, никаких сомнений — Оливия моя дочь.

Его голос прозвучал так тоскливо и подавленно, что Маргарет по непонятным причинам содрогнулась. Она не могла вымолвить ни слова, поэтому только кивнула.

— В таком случае я должен кое-что сказать тебе. Нечто, о чем я и сам не знал до нашей свадьбы, иначе я бы никогда… Дело в том, что у меня… гемофилия. По счастливому стечению обстоятельств мне удалось по большей части избежать обычных симптомов проявления этой болезни, когда кровотечение по сравнению с вызвавшей их причиной всегда бывает чрезмерной, если не летальной…

Маргарет уже начала подниматься с кресла, чтобы броситься к Джорджу и под влиянием порыва обнять его. Так бы она обняла нуждающегося в утешении ребенка — прижала бы к себе и сказать, что все в порядке, что она рядом и любит его. Но Маргарет вовремя поняла, что чуть было не совершила непоправимого, и вновь уселась поглубже, дрожа всем телом.

Ее не столько потрясло признание Джорджа, сколько то, что годы ничего не изменили: сердце Маргарет словно пребывало в законсервированном состоянии, оставаясь сердцем юной девушки, по уши влюбленной в него. Но она не должна все так же любить его! Он для нее чужой человек — возможно, внешне знакомый, но во всех остальных смыслах…

— Ты наверняка наслышана об этой болезни и знаешь, что хотя ей подвержены только лица мужского пола, передается она по женской линии, так что, возможно, Оливия носитель генетического дефекта… — продолжал меж тем Джордж. — Я понимаю твое состояние, Маргарет. У меня было двадцать лет, чтобы привыкнуть к этой мысли, но я до сих пор помню, что почувствовал в тот день, когда обнаружилась правда. Я и понятия не имел, что у тебя ребенок от меня. Я думал… — Джордж помедлил, прежде чем сказать: — Ей, разумеется, необходимо знать правду.

Прошло несколько секунд, прежде чем до Маргарет окончательно дошел смысл его горького признания, которое тут же породило множество вопросов. Что значит «обнаружилась правда»? Как он узнал о своей болезни? Почему ничего не сказал ей раньше?

— Одному Небу известно, как мне не хочется взваливать на невинное дитя наследственную ношу. Никому бы не пожелал таких страданий! Этого не должно было случиться. Если бы я знал, что ты забеременела…

— И что бы ты предпринял? — срывающимся голосом спросила Маргарет. — Заставил бы меня сделать аборт… избавиться от нашего ребенка так же, как ты избавился от меня, твоей жены? Если ты такой тонко чувствующий человек, то почему ничего не сказал раньше, почему женился на мне? Ты ведь говорил, что хочешь иметь детей.

— Это долгая история. Я пришел не для того чтобы плакаться в жилетку, Маргарет. Я глазам своим не поверил, когда увидел, как ты поднимаешься на сцену… А потом там, в ресторане… Представляешь, каково мне было узнать сегодня, что у тебя есть ребенок, взрослая дочь…

— А зачем ты вообще приехал сюда? — с горечью прервала его Маргарет.

— Мы с Джимом знакомы с университетских времен, хотя и учились на разных факультетах. Он проводит исследования, связанные с моим недугом, и время от времени наблюдает меня как… уникальный экземпляр в одной лондонской клинике. Но тут он решил пригласить меня сюда на церемонию… как одного из жертвователей… Видишь, Джим тоже внес свою лепту в организацию сбора денег на приют.

Он неловко пошевелился в кресле, и Маргарет нахмурилась. Его нога. Не связано ли это как-то с болезнью? Она едва заметно вздрогнула при мысли, что ему больно… что он страдает.

— Что случилось с твоим коленом?

— Ерунда, если сравнивать с тем, что могло бы быть с другим человеком, страдающим гемофилией, — отмахнулся Джордж. — Небольшая дорожная неприятность годичной давности. На бензоколонке один олух зацепил меня бампером, когда я обходил машину. Но поскольку травма была вторичной, она вызвала сильное кровоизлияние в коленный сустав и его воспаление. В результате тот слегка деформировался и время от времени дает о себе знать, только и всего.

— Так, значит, ты по чистой случайности узнал об Оливии?

— Да, — подтвердил он. — Но теперь, когда мне все известно, следует сказать ей об этом. Возможно, она захочет предпринять какие-то шаги, чтобы не передавать болезнь дальше. Нелегко принять подобное решение молодой девушке, когда она еще и не начинала жить, но это необходимо.

Маргарет нахмурилась еще больше. Она обернулась и взглянула на Джорджа.

— Ты хочешь сказать, что Оливии нужно подумать о стерилизации? — гневно спросила она.

— Это кажется логичным… самым разумным решением, — медленно произнес он, избегая ее взгляда.

— То есть ты отказываешь ей в праве иметь детей? — Голос Маргарет дрожал от возмущения.

— Нет, я просто хочу защитить ее и детей, которые могут у нее родиться, от боли, страданий и в конечном итоге… от преждевременной смерти, — еле слышно докончил Джордж.

Эти слова заставили Маргарет сморщиться, на глаза ее навернулись слезы.

— Сейчас многое изменилось, — заметила она, мысленно воззвав к рассудку. — Появились новые тесты, новые методы лечения. Как тебе вообще могло прийти в голову такое? — Голос ее зазвенел от гнева, вспыхнувшего с новой силой.

— Думаешь, мне самому легко? — спросил Джордж, вставая. — Все эти годы верить, считать, что… Как только я узнал правду, я позволил проделать это с собой.

— Но… — Маргарет замолчала, чтобы не выдать голосом своего потрясения.

— Но ты уже забеременела, — мрачно перебил ее Джордж. — Я об этом не знал. Ты хотя бы представляешь, каково было мне обнаружить, что у меня есть ребенок?

— Думаю, что представляю, — справившись с собой, с горечью заметила Маргарет. — И я благодарю Бога за то, что ты оставил меня именно тогда, Джордж. Если бы ты стал настаивать, чтобы я сделала аборт, это просто разбило бы мне сердце. Слава Богу, что ты так и не узнал о моей беременности.

Его кожа приобрела странный мертвенный оттенок, отчего явственнее проступили скулы под гладкой кожей, потемневшие глаза казались совсем черными. Перед Маргарет был человек в состоянии глубокого шока, но она не могла позволить себе испытывать к нему сострадание. Только не после того, что он сейчас сказал ей.

— Спасибо за то, что нашел время зайти, — тихо произнесла она.

Подойдя к двери, Маргарет открыла ее и выжидающе встала рядом. Каким-то образом ей удавалось держать голову прямо и сохранять на лице бесстрастное выражение.

— Я позабочусь о том, чтобы Оливия узнала… обо всем. — Она помолчала и резко добавила: — А сейчас не мог бы ты уйти?

Шагнув к двери, он споткнулся о ковер, и внезапная боль обожгла Маргарет. Как ей хотелось подойти, поддержать его, сказать, что все не так ужасно, что она любит его… Но она знала, что Джорджу не нужна ее любовь, как не нужна была никогда, как не нужна ему сама Маргарет. Как не нужна и их дочь.

— Маргарет, пожалуйста, выслушай меня. Ты не понимаешь. Я…

— Ты ошибаешься, Джордж, понимаю, — печально поправила она бывшего мужа. — Ты ненавидишь меня за то, что я зачала твоего ребенка, и, думаю, ненавидишь Оливию за то, что она оказалась этим ребенком, к тому же имеющим изъян. Неужели ты считаешь, Джордж, что право на рождение имеют только идеальные дети?

— Маргарет, прошу тебя!..

— Нет! Я ничего больше не хочу слушать. Ты выполнил свой моральный долг. А я обязательно объясню Оливии, что произошло.

— Если бы ты позволила мне быть рядом, когда будешь с ней говорить…

Маргарет бросила на него измученный взгляд.

— Зачем? Чтобы надавить на нее, убедить сделать стерилизацию? Нет, спасибо, Джордж. Я вырастила ее одна и, полагаю, сумею справиться без твоей помощи и на этот раз.

Когда Джордж шел по холлу, Маргарет заметила, что он с особой осторожностью ступает на правую ногу, и почувствовала, как злость куда-то ушла, а ее место заняла боль. Почему он сразу не признался ей? Почему женился на ней, когда…

Джордж подошел к двери. Помедлив, он обернулся и, словно уловив ее мысли, тихо сказал:

— Я ничего этого не знал, когда мы поженились. Все выяснилось позже, после того как…

— После того как ты встретил ее… ту женщину, которой дорожил больше, чем мной, больше, чем нашим браком, — с горечью закончила за него Маргарет. — Что ж, я рада, что ты не знал, Джордж, так как в противном случае ты бы не позволил Оливии появиться на свет. И не имеет значения, какую боль ты причинил мне, какую муку… Я могла бы стерпеть в десять раз больше ради того, чтобы держать ее на руках так, как держала в ночь ее рождения. В сравнении с одним этим мигом все случившееся кажется незначительным. Она стоит каждой секунды страданий, которые ты причинил мне.

Маргарет распахнула дверь и молча смотрела, как он выходит — медленно, с опущенной головой. Проходя мимо, Джордж полуотвернулся, но она успела заметить, что лицо его напряжено, а в глазах что-то блестит — то ли металл, то ли влага.

Слезы — у Джорджа?! Она горько усмехнулась про себя и закрыла за ним дверь.

* * *

Полчаса спустя Маргарет обнаружила, что стоит посреди сада, не имея ни малейшего представления о том, как оказалась там. Всему виной потрясение, решила она, глядя на плотно закрытый бутон розового пиона с сосредоточенностью, не имеющей никакого отношения к нежеланию цветка распускаться.

Стояла поздняя сухая весна, и все растения в саду устремились навстречу теплу и солнцу. Позже нетерпеливые цветы поникнут и увянут под теми же лучами солнца, которым сейчас так радуются, и всем своим видом будут молить о дожде.

Маргарет едва заметно вздрогнула. Так же и люди — нетерпеливо устремляются навстречу объятиям, которые сулят им любовь, защиту, надежность. А в итоге — тот же печальный результат, когда выясняется: то, что они считали любовью, на деле лишь фикция, жестокий обман.

Картина перед ее глазами начала расплываться и мерцать. Я вот-вот расплачусь, поняла Маргарет. Шок до сих пор не прошел. Она чувствовала, как внутри лихорадочно пульсирует тревога, порождая настойчивую необходимость что-то предпринять — только бы не стоять, бессмысленно уставившись в пространство.

Но что она может сделать? Как ей защитить Оливию? Держать дочь в неведении относительно того, что узнала сегодня, Маргарет просто не имела морального права.

Оливия — очень сильная и смелая девушка. Но внезапно обрушивать ей на голову известие о том, что она — носительница крайне разрушительного гена… Страх, любовь, тревога, желание защитить, смягчить удар, облегчить боль, которую предстоит пережить дочери, — эти и сотня других эмоций переполняли Маргарет. И к ним примешивалось еще одно чувство — вины. Если бы она знала заранее…

И что бы она сделала? Предпочла бы не иметь детей? Или прежде всего не вышла бы замуж за Джорджа?

Маргарет удивила решительность, с которой ее сердце немедленно отвергло последнее предположение. Джордж, ее муж, ее любовник… Он был намного важнее для нее, чем возможность родить детей. Она слишком сильно любила его, для того чтобы просто отвернуться и найти другого мужчину… мужчину, который дал бы ей здоровое потомство.

И все же она мечтала о семье. Джордж тоже — или так ей, по крайней мере, казалось. Она вспомнила, с каким жаром говорила ему о своем желании. Как часто повторяла, что, создав собственную семью, родив детей, она, возможно, сможет наконец-то забыть о своем одиноком несчастном детстве.

Все это были лишь мечты создания, еще толком не вышедшего из детского возраста, — как Маргарет понимала сейчас. И объясняла она свое желание иметь семью, без которой тогда не мыслила счастья, чрезмерно эмоционально.

И все же что бы она сделала, расскажи ей Джордж о своей болезни, когда Маргарет была уже беременна? Решилась бы оставить ребенка, невзирая на риск родить мальчика со всеми вытекающими отсюда последствиями, которые коснутся не только ее самой, но и, что более важно, ребенка? Или же…

Маргарет нетерпеливо повела плечами. Мудрость, которая пришла к ней с годами, позволила понять, что на этот вопрос не существует категорического ответа.

И потом, Оливии будет немного проще. Сама она здорова и сможет воспользоваться преимуществами современной медицины…

Глаза Маргарет затуманились. Нет, из подобной ситуации не существует простого, безболезненного выхода. И ее дочь будет нести печальную ношу этого знания. Когда она полюбит, когда захочет связать свою жизнь с мужчиной, когда решит создать с ним семью, родить ему детей, ей придется рассказать о своей беде. Если избранник полюбит ее так, как Оливия того заслуживает, так, как того хотелось бы Маргарет — безоговорочно, безоглядно, без недоверия и сомнений, — тогда не возникнет неразрешимых проблем. Однако жизнь зачастую не легка… и не добра.

Сейчас Маргарет жалела, что у нее осталось очень мало времени на то, чтобы подготовить Оливию. Иначе ее дочь росла бы, зная правду, и сумела бы постепенно свыкнуться с ней.

Она снова нахмурилась, и горечь наполнила ее сердце. Почему Джордж не сказал, не предупредил ее? Почему она настолько глупа, что до сих пор с трудом может сопоставить образ любимого человека, который во многом и создала эта любовь, с тем, который существует на самом деле? Неужели никак не может понять, что мужчинам, во всяком случае некоторым — ветреным и эгоистичным, — не составляет никакого труда уверять женщину в своей любви и казаться при этом искренними? Тогда как в действительности ими двиг-жет лишь похоть, и их желание может оказаться весьма недолговечным…

Когда Джордж говорил, что любит ее, она верила ему. Ей казалось, что эта любовь навсегда. Она ошибалась. И вот она уже взрослая женщина, достаточно взрослая, чтобы давным-давно смириться с тем, что созданный ею образ — не более чем иллюзия. Так почему же с тупым упорством продолжает цепляться за него, лишая себя возможность наладить другие, более реальные отношения с мужчиной? Почему даже теперь ей не дано видеть Джорджа таким, каков он есть на самом деле?

Если она не смогла возненавидеть его ради своей пользы, то должна сделать это хотя бы из-за Оливии, из-за того «наследства», которое он оставил обожаемой ею дочери… Но он также дал этому ребенку жизнь. Как часто все эти годы, глядя на дочь, Маргарет мысленно видела перед собой ее отца.

Она попыталась собраться с мыслями и рассуждать здраво, но оказалась слишком взволнована и растеряна для этого. Сердце билось быстро, голова кружилась, нервы были натянуты до предела.

А что было бы, если бы Джордж не заметил их или не догадался, что Оливия — его дочь? Что произошло бы, если бы они так и не узнали о грозящей опасности?

Маргарет содрогнулась. Ей следует быть благодарной судьбе за вмешательство случая, а не жалеть малодушно о былом неведении.

Нужно позвонить Генри и попросить еще несколько дней отпуска. У нее накопилось много неиспользованных выходных, к тому же сейчас каникулы и почти нет работы… А потом следует позаботиться о жилье в Рединге и заказать номер в знакомой маленькой гостинице… Не стоит звонить и предупреждать Оливию о своем приезде. Это только зря растревожит ее.

В то время как разум расправлялся с мелкими житейскими заботами, сердце билось по-прежнему слишком быстро, и пульс продолжал угрожающе учащаться.

Интересно, уехал ли Джордж из города? Она надеялась, что да. Вряд ли она способна вынести дальнейшее общение с бывшим мужем. И не только из-за его откровений.

Маргарет ненавидела себя за слабость, обнаружившуюся в ней, когда он уходил, когда ей показалось, что она заметила в глазах Джорджа странный блеск — и непоследовательно обвинила в этом его. Обвинила в том, что он по-прежнему имеет власть над ней, по-прежнему способен вызывать в ней сострадание, стремление защитить, облегчить его боль.

Какая нелепая мысль — облегчить его боль! Маргарет зажмурилась в немом отчаянии и затрясла головой. Что с ней происходит? Почему она не испытывает того, что испытывала бы любая нормальная женщина на ее месте? Почему не чувствует к нему ненависти, отвращения? Если не за то, что он сделал с ней, так, по крайней мере, за то, что сделал Оливии.

* * *

Когда все приготовления были закончены и уже не оставалось причин откладывать отъезд в Рединг, Маргарет вдруг поняла, что намеренно пытается оттянуть момент, когда придется сесть рядом с Оливией и выложить ей то, что она узнала.

И, что было еще хуже, в глубине души она чувствовала, что отдала бы все на свете, лишь бы во время этого разговора рядом был кто-то, на кого можно положиться, кто поддержал бы не только ее, но и Оливию. И не просто кто-то, с тоской призналась себе Маргарет, а только один человек, единственный, кто способен облегчить боль и ей, и Оливии, — Джордж. Ее возлюбленный. Отец ее дочери…

Он предложил вместе поговорить с Оливией. Однако Маргарет отвергла предложение, слишком гордая, чтобы признать, что нуждается в его поддержке.

Но в гордости ли дело? Или в боязни быть чем-то обязанной ему, в боязни повторить ошибки прошлого, в котором… Что? В котором она любила его?

Маргарет печально усмехнулась. А переставала ли она когда-либо любить его?

Все с той же печальной усмешкой Маргарет наконец забралась в машину, завела мотор и выехала на шоссе.

5

Она приехала в университетский городок после ланча и сразу же направилась в гостиницу. Как ни странно, дежурный администратор узнал Маргарет по прежним коротким наездам к Рединг и с теплой улыбкой приветствовал ее.

Это была семейная гостиница за пределами города, перестроенная из большого, когда-то частного дома. Тяжеловесность и уродливость викторианского строения скрашивал дикий виноград, увивающий все стены.

Окна комнаты Маргарет выходили в сад, где уже во всю расцветали пионы и ирисы. Она чувствовала себя опустошенной и слегка растерянной. В ванной Маргарет подставила руки под струю холодной воды, надеясь с помощью нехитрой процедуры успокоить нервы. Но это не помогло — она только замерзла.

Маргарет понятия не имела, где сейчас может быть Оливия — то ли на лекциях, то ли в доме, который делила еще с одной девушкой и двумя юношами. Она прикусила верхнюю губу и тут же нахмурилась, осознав, что часто, должно быть, намеренно причиняет себе физическую боль, когда испытывает душевное смятение.

Наверное, лучше сразу поехать к Оливии домой…

* * *

Коттедж с крытым крыльцом, в котором жили четверо студентов, был слишком мал. Но, как призналась Оливия матери, они решили его купить, а не снимать. Это выгодное вложение, объяснила дочь, которое окупится по окончании университета — домик можно будет продать или сдать другим студентам.

Маргарет поразила практичность дочери. Новое поколение очень отличалось от ее собственного и было так искушено в финансовых делах, как и не снилось ровесникам Маргарет. Деньги на выплату ссуды Оливия зарабатывала во время каникул. Матери оставалось лишь удивленно хлопать глазами и испытывать уважение к дочери за подобную предприимчивость, хотя ее и беспокоило, что дополнительная нагрузка может помешать занятиям.

Один из юношей, живущих в доме, открыл Маргарет дверь и сказал, что у Оливии, насколько ему известно, лекций сегодня нет.

— Но она, кажется, собиралась немного поработать в университетской библиотеке. Обещала вернуться к чаю. — Он скорчил потешную гримасу и добавил: — Сегодня моя очередь готовить. Может быть, хотите подождать ее здесь?

— Нет. Я зайду позже, — сказала Маргарет.

Юноша нахмурившись смотрел, как она возвращается к машине, и явно гадая, что же могло случиться. Он видел ее лишь однажды, и тогда его поразила молодость Маргарет. А потом, когда Оливия, ничего не утаивая, рассказала о своей жизни, его преисполнило восхищение этой женщиной.

Может быть, думал он, стоило настоять на том, чтобы Маргарет осталась, предложить ей чаю. Она показалась ему очень бледной…

У Маргарет была уйма времени, и она не знала, чем его занять. Повинуясь импульсу, она выехала за город, свернула на едва приметную боковую дорогу, остановила машину и, выбрав одну из многочисленных тропинок, пошла по ней.

Тропинка привела Маргарет на уединенную, тихую, залитую солнцем поляну, и природа со всех сторон обступила ее, лишний раз напоминая, что именно она — та истинная сила, которая управляет людьми. Человек не в состоянии по-настоящему подчинить ее своим нуждам, он может лишь на время приручить ее, воспользоваться ее мощью, но никогда не будет полностью контролировать ее. Именно природа привела Маргарет сюда, именно природа ответственна за те известия, которые ей предстоит обрушить на Оливию.

Что почувствовал Джордж, когда впервые узнал о страшном диагнозе?

Что почувствовала мать, когда услышала об этом? Его мать. Джордж как-то упоминал, что его отношения с матерью были далеко не безоблачными; она никогда не допускала большой близости между ними, в чем сын порой нуждался. Она была очень замкнутой особой. И, немного повзрослев, Джордж часто спрашивал себя, не обусловлена ли такая отчужденность тем, что его мать развелась с отцом.

Она больше не вышла замуж. То ли потому, что не переставала любить бывшего мужа, как некогда хотелось верить Маргарет; то ли, как она подозревала теперь, из боязни родить еще одного ребенка… сына.

А отец Джорджа? Он оставил жену и ребенка, когда тот был еще очень мал. По словам Джорджа, отец эмигрировал в Штаты, где следы его затерялись.

С проницательностью любящей женщины Маргарет догадывалась, какую боль причинил его уход Джорджу. И как-то раз, в пору их короткого брака, она осторожно предположила, что теперь, когда Джордж уже взрослый, может быть, настало время рассеять тени прошлого и попытаться разыскать отца.

У самой Маргарет тогда в голове не укладывалось, что родители могут отвернуться от своего чада. И в глубине души она была уверена, что отец Джорджа будет рад инициативе взрослого сына. Она наивно полагала, что именно сложности в отношениях с женой послужили причиной его отказа от ребенка.

Маргарет так и не узнала, прислушался ли Джордж к ее мягким уговорам и попытался ли разыскать отца. Несколько недель спустя после этого разговора он заявил, что между ними все кончено, что он хочет подать на развод…

Птица в отдалении поднялась с ветки дерева и принялась кружить у нее над головой, тонко и пронзительно крича. Это окончательно лишило Маргарет самообладания, перед глазами все расплылось от слез, к горлу подступил комок. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой одинокой — даже когда узнала, что больше не нужна Джорджу, даже когда поняла, что беременна.

Увы, не существует легкого способа выполнить стоящую перед ней задачу!

Маргарет взглянула на часы. Пора возвращаться.

Она приехала как раз вовремя. Оливия была уже дома и открыла дверь прежде, чем Маргарет успела выйти из машины. С нахмуренным лицом подбежав к ней, дочь спросила:

— В чем дело, ма? Что случилось? — И попыталась пошутить: — Ограбили кассу организационного комитета?

Заметив, как напряжено лицо матери, Оливия резко остановилась. И сердце Маргарет перевернулось в груди, когда, схватив ее за руку, дочь тихо спросила:

— Ты получила какие-то известия о нем, да? О моем отце? Что-нибудь произошло? Он…

Маргарет гадала: заметно ли по ней, насколько она потрясена внезапной прозорливостью дочери?

— Нет… Нет, у Джорджа все в порядке, — поспешила заверить она Оливию. — Я… я считаю, нам лучше поехать ко мне в гостиницу, Олли. Мне нужно кое-что тебе сказать.

— Тогда поехали, — спокойно сказала девушка. — И думаю, ма, за руль лучше сесть мне.

В полном молчании они добрались до гостиницы и с мрачно-серьезными лицами поднялись наверх.

В комнате Маргарет Оливия подошла к ней и хрипловато спросила:

— Наверное, случилось что-то серьезное, ма? Я никогда не видела тебя в таком состоянии. Ты похожа на… — Она замолчала и перевела дыхание, прежде чем продолжить: — Если это не касается его… моего отца, то что же тогда?.. — Снова сделав паузу, Оливия попыталась объяснить: — Вряд ли ты приехала бы, чтобы сообщить мне, что беременна или что-нибудь в этом роде…

Маргарет только покачала головой, слишком подавленная, чтобы отреагировать на шутку.

— Давай сядем, Олли, — для начала предложила она.

Настолько быстро и настолько подробно, насколько смогла, она пересказала дочери то, что услышала от Джорджа, опустив лишь его предположение о целесообразности стерилизации. Вместо этого Маргарет заметила:

— Я понимаю, насколько тяжело тебе это услышать, но ты должна помнить, каких успехов достигла современная медицина, и понимать: только то, что у тебя поврежден один из генов, не означает, что ты не можешь иметь детей.

— Да, я всего лишь не смогу иметь мальчиков, — бесцветным голосом проговорила Оливия.

В течение нескольких мгновений обе хранили молчание, а затем Оливия сдавленно произнесла:

— Чего я не могу понять, так это почему он не рассказал тебе все раньше. Почему…

Маргарет покачала головой.

— Он уверяет, что тогда еще не знал, что болен.

— А откуда ему стало известно обо мне? Как он оказался в Эверсли?..

Казалось, Оливию больше интересует отец, чем возможные последствия его признания. Сбитая этим с толку и боясь, что подобная реакция вызвана нежеланием дочери посмотреть правде в лицо, Маргарет быстро объяснила, как все произошло.

— Хочешь сказать, что это был он в ресторане тем вечером?.. Ну, тот человек, на которого я обратила твое внимание?

— Да, тот «настоящий мужчина», — мрачно подтвердила Маргарет. — Но я решила, что он не заметил нас или не узнал меня.

— И ты бы ничего не сказала мне! И словом бы не обмолвилась, не узнай о его болезни!

Уловив осуждение в голосе дочери, Маргарет почувствовала, как ее сердце сжалось от боли.

— Прости меня, милая. Я была очень потрясена и растеряна. Я…

— Ты не хотела, чтобы он отверг меня так же, как когда-то отверг тебя, — сказала Оливия уже мягче. — Я понимаю, это не со зла, ма. Ты ведь у меня очень добрая… честная и деликатная…

— Олли, тебе придется сделать кое-какие анализы… Мы должны все это обсудить, — тихо, но настойчиво произнесла Маргарет, желая напомнить дочери, зачем она приехала сюда.

— Все в порядке, ма. Я не собираюсь избегать обследования и делать вид, что ничего не случилось. Да, конечно, я потрясена, но знать правду намного, намного лучше. Мне просто нужно некоторое время, чтобы привыкнуть к этому, вот и все. Не беспокойся, я не собираюсь притворяться, что все по-прежнему… хоронить это в глубине души. Просто… просто…

— Просто ты в шоке, — хрипло закончила за нее Маргарет. — Я тебя понимаю, дорогая…

— А он… мой отец… он просто сообщил тебе это, и все? Он не сказал, что…

— Джордж хотел сам поговорить с тобой, — призналась Маргарет. — Он… Думаю, он был страшно подавлен, выяснив, что у него есть дочь. Он сказал мне, что позаботился о том, чтобы не иметь больше детей…

— Он заявил, что ничего не знал о своем заболевании, когда вы поженились. Ты ему веришь?

Маргарет пожала плечами.

— Наверное, я была слишком потрясена, чтобы раздумывать об этом… Когда он потребовал ответить, его ли ты ребенок, первой моей мыслью было…

— Что он собирается украсть меня? — поддразнила ее Оливия, наконец обнаруживая свою прирожденную жизнерадостность. — Думаю, я великовата для того, чтобы вырывать меня друг у друга из рук, ма! Он женат?

Маргарет нахмурилась. Интерес Оливии к отцу, хотя и естественный, вызывал у нее все большую тревогу.

— Нет, не женат. Я взяла еще несколько дней отпуска, чтобы побыть с тобой. Может быть, ты захочешь сделать где-нибудь анонимное обследование. Джим, конечно, мог бы провести его, но…

— Я не собираюсь ничего скрывать — ни от себя, ни от кого-либо другого. К тому же мой случай имеет прямое отношение к исследованиям доктора Перкинса. Надо быть полной дурой, чтобы отказаться от услуг признанного специалиста в этой области. Договорись, пожалуйста, чтобы он приурочил анализы к следующему моему приезду домой на каникулы… А отец… Он все еще в городе?

— Понятия не имею. — И Маргарет поежилась как от внезапного озноба.

Оливия нахмурилась и пристально посмотрела на мать.

— Прости, ма! Я понимаю, для тебя это не меньший удар, чем для меня.

Если бы ты только знала! — вздохнула Маргарет. Если бы только могла представить, каково это — взваливать неподъемную ношу на плечи обожаемого ребенка! Она чувствовала себя такой виноватой, такой беспомощной и в то же время такой до смешного обиженной тем, что Оливия вновь и вновь переводит разговор на отца! Раньше всегда казалось, что дочь вполне устраивает их своеобразный заговор молчания по отношению к Джорджу. Она даже уверяла Маргарет, что не испытывает к нему ни любопытства, ни интереса, что отец никогда не был и не мог стать частью ее жизни.

— Тебе правда нет никакой необходимости оставаться здесь, — сказала Оливия, и Маргарет вздрогнула, словно ее ударили. — Я знаю, что ты чувствуешь, ма, — более мягко добавила она. — Ты хочешь защитить меня, оградить от боли, от неприятностей, но не стоит этого делать. Я должна сама во всем разобраться, сама принять решение. Не могу же я всю жизнь использовать тебя как эмоциональный костыль. Это моя проблема, а не твоя.

Маргарет снова вздрогнула и возразила:

— Олли, но ведь я твоя мать…

— Да, я знаю. Но, пожалуйста, позволь мне самостоятельно справиться со случившимся, ма. Обещаю не делать никаких глупостей. Я даже не напьюсь по такому случаю. Да, конечно, это потрясение, но пока у меня и в мыслях нет выходить замуж, рожать детей. Ну а когда придет время… что ж, я уже успею свыкнуться с этим. Я хочу детей, но не сейчас. Однако не думай, что я спрячу голову в песок. Я обязательно пройду необходимое обследование.

Она порывисто обняла Маргарет и дрожащим голосом добавила:

— Прости меня, ма. Знаю, я тебя обидела. Я этого не хотела, но твоя Олли уже не ребенок. Я понимаю, ты боишься за меня, хочешь смягчить удар. Но постарайся чуть больше верить в меня… в те ценности, которые сама мне внушала. Позволь мне самой справиться с бедой.

— Мне уехать прямо сейчас или можно остаться до утра? — спросила Маргарет, стараясь говорить шутливо, но догадываясь, что голос выдает, насколько она несчастна.

Теперь пришел черед поморщиться Оливии.

— Пожалуйста, ма! — взмолилась она, и Маргарет устыдилась своей слабости.

— Прости, милая, — сказала она, обнимая дочь. — Ты совершенно права: я слишком тебя опекаю. Ладно, я уеду, но обещай немедленно позвонить мне, если что-то потребуется.

— Я позвоню в субботу утром — только ради того, чтобы ты знала: я не совершила никакой глупости, — пообещала ей дочь и добавила: — Давай вернемся ко мне. Сегодня вечером дежурит Джонни, и я думаю, он приготовит что-нибудь и на твою долю. — Оливия усмехнулась. — Джонни сказал, что ты очень похудела, и это прозвучало обвинением в мой адрес. Ну, пойдем, ма!

Маргарет близка была к тому, чтобы отказаться. У нее совсем не было настроения проводить веселый вечер в компании молодежи. Однако, послушавшись голоса разума, она заставила замолчать свои чувства и желания.

Самое время доказать Оливии, что она уважает ее мнение, понимает, что дочь уже взрослая, и признает за ней право самой решать, как распорядиться собственной жизнью.

— Ну что ж, если ты уверена, что еды хватит и на неучтенный рот…

— Уверена, — подтвердила Оливия. Открыв дверь в коридор, она обернулась к матери и серьезно сказала: — Не думай, что я не ценю того, что ты для меня делаешь, ма… и не понимаю, как тебе сейчас трудно. Прости, если обижаю тебя, но…

— Ни слова больше, Олли. Я все понимаю. Ты уже взрослая девушка. Кстати, а что приготовил Джонни?

— Спагетти.

— Ммм…

* * *

В итоге вечер прошел намного лучше, чем ожидала Маргарет. В какой-то момент она даже обнаружила, что ее развеселила чья-то реплика в оживленной беседе, царящей за столом. На короткое время она забыла о том, что привело ее в Рединг, но потом вспомнит все, и на глаза снова навернутся слезы. Да, похоже, ей придется напоминать себе, что если не ради собственной персоны, то хотя бы ради Оливии следует держать себя в руках.

Было уже больше одиннадцати, когда она ушла, отказавшись от стаканчика на дорожку и поблагодарив Джонни за ужин.

— Я позвоню тебе в субботу, — повторила Оливия, провожая ее до калитки.

Они обнялись, и Маргарет села в машину. Я не заплачу, твердо сказала она себе, заводя мотор… по крайней мере, до тех пор, пока Оливия может меня видеть.

* * *

Остаток недели Маргарет провела в крайнем напряжении, стараясь не отходить от телефона надолго. Она не могла толком ни есть, ни спать. Это напряжение неизбежно наложилось на стресс, полученный накануне.

К утру субботы она уже готова была признать, что, возможно, разумнее было бы прервать отпуск и вернуться на работу, где все-таки легче отвлечься от тяжелых мыслей. Всю субботу она не выходила из дому, боясь пропустить звонок Оливии, и в четыре часа дня поддалась наконец соблазну, который одолевал ее всю неделю, и набрала номер дочери.

Подошедший к телефону Джонни тепло поздоровался с ней. Но когда Маргарет попросила Оливию, юноша, немного поколебавшись, сказал:

— Они, к сожалению, еще не вернулись.

— Они?

— Да. Отец Оливии заехал за ней сегодня утром.

Отец Оливии?.. Джордж?!

Только позже Маргарет поняла, что бросила трубку, ничего не объяснив Джонни. Однако ее так поразили услышанное — несмотря на то что это в каком-то смысле лишь подтвердило страхи, терзавшие ее всю неделю, — что она просто не могла продолжать беседу.

Маргарет стояла перед телефоном, дрожа всем телом. Джордж и Оливия встретились… Зачем?! Ее сердце сжалось от ужасного предположения. Неужели он хочет убедить ее последовать собственному примеру и позаботиться о том, чтобы не оставлять потомства? Если так…

Она почувствовала, как ногти впились в ладони, а тело напряглось от злости… От злости, которая, как она подозревала, направлена была не только на Джорджа.

Оливия — ее дочь, ее дитя. Джордж не принимал участия в ее воспитании… в ее жизни.

Потрясенная собственной реакцией, она направилась в кухню. Я ревную, призналась себе Маргарет. Сомневаюсь в любви собственной дочери!

Ей пришлось сесть. Она чувствовала жуткую слабость; тело стало непослушным, готовым подвести в любую минуту.

Как могла Оливия поехать с ним? Она, несомненно, понимала, как беспокоится мать, ожидая ее звонка. И конечно, догадывалась, что та будет звонить сама… разыскивать дочь.

Маргарет почувствовала горький привкус во рту. О чем она думает? Что с ней творится? Она ненавидела себя за внезапно проявившиеся свойства характера, будто бы отверзшие пропасть у ее ног.

В коридоре висело зеркало. И Маргарет вдруг обнаружила, что уже подошла к нему и смотрит на свое отражение, словно стараясь отыскать признаки испытываемого ею ужаса, некие внешние проявления отвратительных черт, только что распознанных в себе.

Как она могла испытывать подобные чувства? Она, которая всегда поощряла стремление Оливии заводить собственных друзей, жить своей жизнью, которая отказалась от попыток накрепко привязать ее к себе какой-либо разновидностью эмоционального шантажа, которую искренне радовал независимый характер дочери? Сколько раз ей приходилось выслушивать похвалы друзей за то, что она смогла избежать ловушки, подстерегающей многих одиноких матерей, и позволяла Оливии быть иногда даже слишком самостоятельной?

И вот, пожалуйста, — она стоит здесь, отравленная самой черной ревностью, подозрениями и горечью, и все потому, что Оливия сейчас с Джорджем!

Джордж. Маргарет корчилась, как от боли, в предчувствии большой беды, хотя понимала, что, как бы это ни ранило ее, отец и дочь не могут не интересоваться друг другом, не могут не стремиться встретиться, поговорить.

Она никогда не скрывала от Оливии, сколь мучительным был для нее развод. Как и не пыталась очернить Джорджа в глазах дочери. Любовь проходит, мягко объясняла она, когда Оливия, еще не разбиравшаяся в хитросплетениях взрослых отношений, спрашивала, почему у нее нет папы.

Пока Оливия росла, она не раз повторяла, что ей ничего не нужно от отца. Неужели дочь лгала… лгала, щадя ее, свою мать?

Но разве в глубине души Маргарет не считала, что интерес Оливии к Джорджу был бы только естествен? Возможно, из любви к ней, из сострадания она и подавляла его. Но сейчас, оказавшись перед необходимостью выяснить все возможное о состоянии своего здоровья, разве она не обрела идеальный предлог, весомую причину для того, чтобы побольше узнать об отце?

Маргарет попыталась поставить себя на место Оливии… И вынуждена была признать, что, возникни внезапно на пороге ее дома отец, она бы тоже не удержалась от искушения поговорить с ним.

Нет, вина лежит не на Оливии, а на Джордже!

Он не желает становиться между матерью и дочерью, заявил ей Джордж. Когда же он успел передумать? Или он просто лгал ей тогда? А она, легковерная дура, как всегда, поверила ему!

Куда они поехали? О чем они говорят? Что, если Джордж уже успел сказать Олли что-то, что причинило ей боль, напугать ее?.. Что, если попытался убедить поступить так, как он, и навсегда лишить себя радости иметь детей?..

Маргарет обнаружила, что чуть ли не заламывает руки под воздействием своих воображаемых страхов, заполонивших разум и не оставивших места ничему другому.

Зазвонил телефон. Она схватила трубку дрожащей рукой. Но это оказался всего лишь Джим, который сообщил, что договорился о необходимом обследовании, которое Оливия сможет пройти в ближайшие каникулы.

— Она могла и не унаследовать дефектный ген, — мягко напомнил он Маргарет. — Но лучше, конечно, в этом удостовериться.

Ей, разумеется, пришлось все объяснить Джиму. Прежде он ничего не знал о ее прошлом за исключением того, что она разведена. Маргарет всегда пугала необходимость открывать правду чужим, ей ни к чему была их жалость.

— А вы не заняты сегодня вечером? — неуверенно продолжил Джим. — Здесь открылся один новый ресторан…

— Простите, Джим, но я жду звонка Олли, — прервала его Маргарет.

— Ну что же, может быть, в другой раз.

Положив трубку, Маргарет подумала, что несправедлива к нему, а возможно, и к себе. Джим Перкинс — добрый, деликатный человек, многие женщины были бы счастливы видеть в нем своего потенциального мужа. Так почему же она не испытывает к нему ничего, кроме дружеской симпатии?

Как мужчина он ничего для нее не значит. Да и никто другой тоже.

Никто. Сердце Маргарет снова наполнила нестерпимая боль. Она лгала себе и знала об этом. Стоило ей только увидеть Джорджа, как тут же ожила былая жажда… неукротимое физическое влечение к нему.

Ее поразило, насколько остро это влечение. Намного сильнее логики и реальности, сильнее рассудка и, самоуважения.

Ожидая звонка от Оливии, Маргарет пообещала себе, что ни словом не обмолвится о Джордже, что в ее голосе дочь не услышит ни ревности, ни горечи, ни укоризны. Она должна попытаться взглянуть на вещи глазами Оливии и помнить о том, что Джордж — ее отец.

Чего она боится, в конце концов? Того, что общая беда объединит отца и дочь и ей не останется места в этом союзе? Того, что Оливия отвернется от нее и лишь с отцом будет делиться своими страхами и сомнениями по поводу будущего?..

* * *

В восемь часов телефон зазвонил снова, и на этот раз это была Оливия.

— Прости, что не позвонила раньше, ма.

Кажется, ее голос звучит как-то иначе, почти настороженно… Или я выискиваю проблемы там, где их нет? Может быть, я чрезмерно впечатлительна? — размышляла Маргарет, стараясь говорить как можно спокойнее и естественнее.

— Меня не было… — Голос Оливии стал глуше, словно она говорила не в трубку. — Я… я уезжала с Джорджем… с отцом.

Маргарет поняла, что до сих пор удерживала дыхание, с ужасом ожидая, что Оливия промолчит о встрече или того хуже солжет. Сейчас она испытывала одновременно облегчение и угрызения совести. Как можно до такой степени не доверять собственной дочери? Почему она так подозрительна… так… так ревнива?

Подобное отношение унижало не только ее, но и Оливию тоже. А Джорджа… не унижало ли оно в равной степени и его?

— Да-да, Джонни сообщил, что ты поехала с отцом. — Маргарет старалась говорить легко, беззаботно, но голос подвел ее, когда она, не удержавшись, резковато добавила: — Надо сказать, меня удивило, что он связался с тобой, особенно после того как мы оба согласились, что рассказать тебе все должна я.

Последовала короткая пауза, затем Оливия тихо произнесла:

— Он не связывался со мной, ма. Это я в середине недели позвонила секретарше доктора Перкинса и узнала телефон Джорджа, а затем позвонила ему. Прости меня. Я понимаю, что ты должна чувствовать. Поверь, я хотела сначала посоветоваться с тобой, но…

Но побоялась того, как я могу отреагировать на это, мрачно подумала Маргарет. Да, пора взять себя в руки и перестать вести себя неосмотрительно, пока ущерб, наносимый их с дочерью отношениям, не стал необратимым. Пора продемонстрировать не только великодушие, но также мудрость и здравомыслие.

Маргарет набрала в грудь побольше воздуха и сказала как можно спокойнее:

— Он твой отец, Олли. Я понимаю, насколько… Как он должен интересовать тебя. Уверена, на твоем месте я поступила бы так же. И в тебе… — она осеклась, но все же нашла в себе силы закончить, — говорит голос крови. Что ж, я могу понять, что тебе лучше обсудить сложившуюся ситуацию с ним, чем со мной. В конце концов ему уже пришлось пережить нечто подобное, тогдакак я…

— Ма, пожалуйста, не заставляй меня чувствовать себя еще хуже, чем сейчас! — взмолилась Оливия голосом, прерывающимся от сдерживаемых слез. — Дело совсем не в этом. Что же касается голоса крови… Ты — моя мать. А Джордж… Я не могу назвать его отцом… Я даже не думала о нем в этом смысле… пока. Я не знаю, почему чувствую такую настойчивую потребность общаться с ним, не понимаю, чего ищу…

Она запнулась. И Маргарет стало больно за дочь, за них обеих. Господи, не дай ему причинить ей страдания! — мысленно взмолилась. Не допусти, чтобы он убедил ее в своей привязанности, а затем отверг!

— Джордж очень одинок, ма, — выдавила Оливия. — Та женщина, ради которой он оставил тебя… Не думаю, чтобы они долго были вместе. Он даже не упомянул о ней, а о тебе говорил не переставая…

Все, ей следует немедленно прекратить это!

— Олли, все в порядке, — прервала ее Маргарет. — Я все понимаю. Он твой отец, и я никогда не хотела, чтобы ты испытывала неприязнь к нему. Ведь, в конце концов, он — часть тебя. И ты не должна… Тебе совершенно ни к чему оправдывать передо мной его поступки. Наши с ним отношения давным-давно в прошлом. А ваши — только начинаются…

Они проговорили больше получаса. И когда Маргарет положила трубку, на нее навалился огромный груз печали, смягченной, правда, сознанием того, что она поступила правильно, избавив Оливию от чувства вины, которое та, должно быть, испытывала, общаясь с отцом. Напряжение ушло из голоса дочери, едва она поняла, что мать не намерена укорять ее за то, что она сделала.

Возможно, это одно из величайших благ, которое я смогла дать своей дочери, признала Маргарет, сидя за одиноким ужином, — свободу открыто выяснять отношения с отцом. Да, она поступила правильно, но чего это ей стоило!

Она усталым жестом отодвинула тарелку с нетронутой едой. Маргарет испытывала одновременно душевную опустошенность и беспокойство, ее охватили дрожь нервного возбуждения и чувство страшного одиночества. Она взглянула на телефон, почти жалея о том, что уже слишком поздно звонить Джиму и сообщать ему, что передумала.

Может быть, пора наконец порвать с прошлым, перестать тешить себя глупыми мечтами о несбыточном и принять действительность такой, какова она есть? Нет также смысла желать, чтобы вернулся тот момент, когда Джордж еще не успел войти в их жизнь… вернее, в жизнь Оливии, тоскливо поправила она себя. Вместо того чтобы лелеять свою боль, следовало бы порадоваться за дочь.

Маргарет слышала ее голос, в котором звучала сдержанная радость, вызванная обретением отца. Нет, она не может, не должна отравлять эту радость. Она не имеет права позволить своим чувствам воздвигнуть барьер непонимания и ревности между отцом и дочерью.

Десять часов вечера. Может быть, стоит пораньше лечь спать… На завтра обещали хорошую погоду. Можно провести весь день, работая в саду. Деревянную скамью нужно покрасить, давно пора прополоть и рассадить растения. Ей есть чем занять руки — в отличие от головы.

Ничто не отвлечет ее от мыслей об Оливии… о Джордже. Ничто не помешает снова и снова вспоминать тот ужас, то чувство одиночества, немоту, которые охватили ее, когда Джонни сообщил, что Оливия уехала со своим отцом. Ей и раньше случалось испытывать ревность — глубокую, мучительную ревность женщины, чей муж предпочел другую. Но ей и в голову не пришло бы, что она будет ревновать к собственной дочери, отчаянно желая, чтобы…

Чтобы Джордж захотел провести этот день с ней, с Маргарет! Машинально она поднялась наверх, приняла душ и легла в постель.

6

Прогноз погоды оказался точным. Маргарет посмотрела на безоблачное голубое небо, а затем, опустив взгляд на заляпанные зеленым руки и ноги, нахмурилась. Краска, которую она купила, чтобы подновить деревянную скамью, оказалась слишком жидкой, и, похоже, большая ее часть очутилась на Маргарет. Хорошо еще, что она надела старую майку и не менее заслуженные шорты.

Ожидая, пока высохнет первый слой краски, она пошла в кухню и приготовила себе кофе. Дом казался неестественно тихим. Она поставила чашку на стол. Ее глаза затуманились при воспоминании о времени, когда комнаты были наполнены лепетом, плачем и смехом маленькой Олли.

Задолго до того, как дочь покинула дом, поступив в университет, Маргарет твердо решила, что не позволит себе превратиться в прилипчивую, надоедливую мать. Однажды Оливия станет взрослой и оставит ее, и с этим придется смириться. Ей казалось, что она привыкла к этой мысли. Однако слезы, жегшие сейчас глаза, говорили об обратном.

Это всего лишь жалость к себе, оправдывалась Маргарет. Просто у меня плохое настроение, потому что… Потому что мне не нравится, что Джордж вторгся в жизнь Оливии.

Она попробовала поставить себя на его место, представить, каково это — внезапно узнать, что у тебя есть взрослая дочь. Маргарет встала и беспокойно заметалась по кухне. Нет, она не желает испытывать симпатию и сострадание к своему бывшему мужу и признавать, что он действительно испытал настоящий шок, поняв, что Оливия — его ребенок. Ее жизнь и так слишком сложна, чтобы взваливать на себя еще и эту ношу.

Где же сейчас может быть Джордж? Неужели у Оливии?

Лишь спустя несколько мгновений Маргарет поняла, как изобличает ее то, что в первую очередь она подумала о Джордже и только во вторую — об Оливии. Она быстро вернулась к столу и выпила кофе. Ей нужно работать в саду, а не сидеть здесь, перед окном, во власти ставшего почти навязчивым желания впустить Джорджа в свои мысли… в свое сердце.

Маргарет содрогнулась. Если быть честной с собой, разве не пребывает он там постоянно, как бы она ни пыталась этого отрицать? И разве не дорожит она теми ночами, в которые грезит о нем? Ее бросило в дрожь от болезненного, опустошающего чувства одиночества, от тоски при мысли, к чему неизменно приводят ее воспоминания о прошлой жизни с Джорджем.

Я дура, с горечью сказала себе Маргарет. Я цепляюсь за то, чего на самом деле не было. За любовь, которой никогда не существовало… по крайней мере, со стороны Джорджа.

Слезы навернулись ей на глаза. Она заморгала, чтобы прогнать их. Хватит страдать! Скамья, должно быть, подсохла, и ее можно покрыть краской второй раз.

Маргарет уже собралась выходить, как кто-то постучал в дверь.

Оливия! Наверное, это Оливия! — взволнованно подумала мать. Но потом сообразила, что дочь вряд ли стала бы стучать, ведь у нее есть ключи. Маргарет слегка поморщилась, вспомнив о своем неопрятном виде, прошла в холл и поспешила к входной двери.

Когда она открыла ее, солнечный свет ударил в глаза, и все, что Маргарет смогла увидеть в первое мгновение, — это мужской силуэт. Мужчина спокойно произнес, входя в дом:

— Поверь, мне бы хотелось зайти в более подходящий момент. Однако…

Это был Джордж. Что ему здесь нужно? А затем Маргарет вдруг поняла, что знает это, и первоначальное изумление сменилось злостью. Она прервала его, с раздражением бросив:

— Однако тебе не терпелось прийти и позлорадствовать, не так ли? Что ж, ты опоздал. Я уже говорила с Олли. Зачем ты так поступаешь, Джордж? Она ведь не нужна тебе… Тебе вообще не нужны дети. Ты сам в этом признался, заявив, что позаботился о том, чтобы их не иметь… Пусть биологически она твой ребенок, но во всех остальных смыслах — только мой. И если ты думаешь, что я отойду в сторону и позволю тебе причинить ей боль…

— Причинить ей боль?

Она услышала неподдельное возмущение в его голосе. Это отрезвило Маргарет, пробив броню ее собственного страдания и заставив замолчать и внимательно посмотреть на гостя.

Джордж казался измученным, осунувшимся, почти больным. И когда он сделал неловкое движение, она вспомнила о его больном колене. Не переставая корить себя за это, она не смогла удержаться от острого беспокойства за него, которое оказалось сильнее испытанных при виде Джорджа недовольства и злости.

— Причинить ей боль? — уже не так резко повторил он. — Неужели ты думаешь, что я способен на такое?

У Маргарет почему-то защипало глаза.

— Почему бы и нет? — с горечью спросила она. — Ведь ты не остановился перед тем, чтобы причинить боль мне.

Она тут же побледнела, а затем покраснела. Да что же в конце-то концов заставляет ее снова и снова делать столь предательские заявления?! Маргарет задержала дыхание, ожидая, что Джордж отреагирует на ее слова, осыплет насмешками то, что скрывается за ними. Но он, напротив, выглядел напряженным, будто получил сильный неожиданный удар. А когда заговорил, словно оправдываясь, голос звучал хрипло и грубовато от переполнявших его чувств.

— У меня не было выбора. Я…

— Знаю, ты влюбился в другую…

Маргарет охватила тоска. Меньше всего ей хотелось сейчас ворошить прошлое. Ругая себя за то, что вообще начала этот разговор, она поспешила сменить тему, пока окончательно не утратила контроль над собой, и резко спросила:

— Зачем ты поехал к Олли, Джордж? Когда прошлый раз приходил сюда, ты уверял, что единственное, к чему ты стремишься, — это сообщить ей о ее… возможном диагнозе.

Он так долго молчал, что Маргарет была вынуждена поднять голову и взглянуть на него.

Джордж с сумрачным выражением на лице изучал ее. Его глаза, с такой мучительной точностью запечатлевшиеся в ее памяти, были темны от сострадания и жалости.

В ней снова вскипела злость, смешиваясь с болью и с грузом знания, которое она не хотела принимать. Ей было известно, что случилось на самом деле. И как бы отчаянно она ни отталкивала это знание, все было тщетно.

Только гордость заставила ее вздернуть подбородок и, скрипнув зубами, процедить:

— Хорошо, это именно Олли нашла тебя. А чего же ты ожидал? Конечно, ты интересуешь ее… Конечно, она хочет…

Маргарет пришлось остановиться. Она не могла заставить себя снова взглянуть на него, боясь, что Джордж заметит ее слабость. Однако надо было продолжать, доказать ему, что она ни в коем случае не рассматривает поведение Оливии как предательство. Ей следует убедить его в том, что у нее достаточно здравомыслия понять и принять поступок дочери. Маргарет лихорадочно искала соломинку, за которую можно уцепиться, какую-нибудь спасительную мысль. И вдруг случилось чудо: она нашла то, что искала!

— Уж ты-то должен ее понять! — выпалила она. — Ты ведь тоже наверняка хотел разыскать своего отца, побольше узнать о нем. Ты не можешь винить Оливию за это.

— Я не виню ее, Маргарет. Ни в чем. Нет, я не виню ее.

То, как он подчеркнул последнее слово, глубокая печаль в его голосе, — все это смутило Маргарет.

— Что ты хочешь сказать? — тем не менее упорствовала она. — Что ты винишь меня в том, что я вообще родила ее? Но ведь для этого требуются двое, знаешь ли…

— Маргарет, пожалуйста! Я пришел не для того, чтобы ссориться с тобой, — устало перебил ее Джордж. — Послушай, может быть, мы войдем в дом, сядем и спокойно, обстоятельно все обсудим?

— Как мы сделали это, когда ты заявил, что хочешь развода? — безрассудно спросила Маргарет. — Ты большой мастер по части спокойных, обстоятельных обсуждений, не так ли, Джордж? Тебе всегда хорошо удавалось рассовать все по маленьким аккуратным коробочкам, а затем убрать их с глаз долой, когда в них отпадает нужда. По-моему, нам нечего обсуждать. Когда ты пришел сюда, чтобы сказать… чтобы спросить, твоя ли Оливия дочь, ты уверял, что не намерен становиться между нами и предъявлять свои права на нее.

— А как, по-твоему, я должен был поступить, Маргарет? Наплевать на ее предложение встретиться и поговорить?

Его голос звучал тихо и глуховато, в нем чувствовалась неподдельная мука.

Именно эта мука заставила Маргарет промолчать. Она уже не девочка, которая очертя голову бросается в эмоциональную схватку. Ей хватает мудрости и опыта, для того чтобы понять: мир не делится только на черное и белое и ни один клубок проблем не разрубить простым ударом топора.

К глазам подступили слезы. Злость покинула Маргарет, и теперь она чувствовала себя слабой и беззащитной.

— Я не думал, что Оливия успеет позвонить тебе. Я заехал, чтобы… — начал Джордж.

— Ввести меня в курс дела… Позлорадствовать. — Она даже не пыталась скрыть ни свою боль, ни неприязнь.

— Это нечестно и несправедливо! — воскликнул Джордж. — Разве я когда-нибудь…

— Обижал меня? — Маргарет криво улыбнулась. — Ты действительно хочешь, чтобы я ответила на твой вопрос?

— Маргарет, пожалуйста! Я просто хотел поговорить с тобой… посоветоваться, как нам…

— Поделить Оливию? Она уже слишком взрослая для этого, Джордж. Я не могу запретить ей встречаться с тобой… Да даже если бы и могла… — Она посмотрела ему в глаза. — Думаешь, я не понимаю, каково ей сейчас? Какое значение имеет для нее то, что происходит? Какой вред, несмотря на ее взрослость, можно причинить ей, если кто-то из нас двоих заставит ее почувствовать себя виноватой за свои поступки? Я ведь выросла сиротой, если помнишь. Тебе нет необходимости объяснять мне причины, побудившие Оливию разыскать тебя. Но вот что я хотела бы узнать: почему ты ее поощряешь?

— Она моя дочь, — хрипловато напомнил ей Джордж.

— Олли была ею и предыдущие девятнадцать лет.

Маргарет была не права и понимала это. Но, даже глядя на его исказившееся от переживаний, покрасневшее лицо, она не могла позволить своим чувствам сбить себя с толку.

— Ты сказал, что считаешь необходимым подвергнуть ее стерилизации, — напомнила она Джорджу.

Он бросил на нее изумленный, внезапно ставший ожесточенным взгляд.

— И ты думаешь, что именно поэтому…

— Ты поощряешь ее, позволяешь ей поверить в то, что искренне хочешь наладить с ней отношения. Да, я думаю, отчасти поэтому.

Повисла долгая напряженная пауза. Выражение глаз Джорджа одновременно смутило и обидело Маргарет. Он смотрел на нее так, словно именно она стремится причинить Оливии боль, тогда как на самом деле…

— А если я дам тебе слово, что единственное, чего я хочу, — это иметь возможность познакомиться с ней, позволить ей познакомиться со мной? Она не ребенок, Маргарет, как ты верно заметила. Неужели ты действительно считаешь, что она позволит чему-нибудь сказанному мной изменить ее решение по столь важному поводу, особенно когда ей достаточно взглянуть на тебя, чтобы понять, какую радость, какое счастье приносит материнство? Неужели ты так мало веришь в плоды твоего воспитания?

Маргарет отчаянно замотала головой.

— Нет, я верю. Олли очень сильная, очень независимая, но… — Она прикусила губу, а затем, отбросив всякую осторожность, переступив через свою гордость, шагнула к нему и взмолилась: — Неужели ты не понимаешь, Джордж? Сейчас для нее настолько внове твое присутствие… Ты кажешься ей таким необыкновенным! Это похоже… на детское поклонение, на первую влюбленность. Твое мнение, твои чувства будут очень важны для нее. Пожалуйста, пожалуйста, не пытайся убедить ее сделать что-то, о чем она будет жалеть всю свою жизнь. Ты принял свое решение. Пожалуйста, оставь за Оливией право принять собственное… для себя.

— Как позволяешь ей ты?

Маргарет еще сильнее прикусила губу и кивнула.

— Если она решит, что не хочет иметь детей во избежание возможного риска, я не стану переубеждать ее. Но только если буду твердо уверена, что она этого искренне хочет. Сейчас, я думаю, Оливия слишком молода — при всей своей рассудительности, — для того, чтобы принять подобное решение.

После очередной долгой паузы Джордж медленно произнес:

— Я согласен с тобой.

Когда он поднял на нее взгляд, в нем читались те же мука и горечь, и Маргарет спросила себя, чем они вызваны. Возможно, встретившись с Оливией, Джордж пожалел, что у него нет других детей… других дочерей от женщины, которую он по-настоящему любил? Маргарет с трудом боролась с подступившими слезами.

Джордж казался усталым и изможденным до предела. Он выглядит так, как чувствую себя я, с удивлением подумала Маргарет. Кажется, что ему неимоверно хочется закрыть глаза и сбросить с себя ношу, которая его тяготила.

Мгновение она колебалась, испытывая острое желание подойти к нему и пожалеть, как инстинктивно жалела каждого, нуждающегося в утешении. Но затем Маргарет вспомнила прошлое, свою боль и причины, по которым ей стоило держаться подальше от этого мужчины.

Она многозначительно посмотрела на свою одежду, а потом на него и быстро сказала:

— Ну что же, теперь ты высказался, Джордж, а мне действительно нужно идти. Я занята, как видишь.

— Готовишься к приему дружка? — хрипловато спросил он.

Маргарет уставилась на него округлившимися от изумления глазами и резко спросила:

— Какого дружка?

— Похоже, Оливия считает, что Джим Перкинс увлечен тобой.

Он произнес это беззаботно, почти добродушно. Но ее лицо залил румянец негодования, а руки сжались в кулаки.

— Джим — очень хороший человек и мой большой друг. А я — зрелая женщина, которая считает, что давно вышла из того возраста, когда имеют «дружков». Однако даже если бы он у меня был, тебя это вряд ли касалось бы. Я до сих пор не поняла, зачем ты пришел сюда сегодня, но мне бы хотелось, чтобы ты ушел, пока еще по-настоящему не разозлил меня.

Маргарет осталась очень довольна своей маленькой речью, которая на Джорджа, однако, не произвела никакого впечатления.

— Я пришел сюда затем, чтобы попросить тебя не сердиться на Оливию за то, что она позвонила мне. Я знаю, что ты можешь чувствовать в связи с этим, как мало тебя должны радовать любые контакты между нами. Но я также знаю, что ты любишь дочь и вряд ли захочешь лишать ее…

Маргарет не верила собственным ушам.

— Неужели ты действительно полагаешь, что я настолько глупа, — спросила она, когда наконец-то смогла перебить его, — или так эгоистична? Если хочешь правды, то меня и в самом деле не радует твое появление в жизни Олли, но это мое личное мнение. Ты считаешь, что я не могу поставить себя на ее место, не могу понять, что она испытывает? Неужели ты и правда полагаешь, что я настолько властна, настолько… ревнива, что не в силах… — Маргарет сделала паузу и перевела дыхание. — А что касается того, что я на нее сержусь… — Ее тело свело от напряжения. — Я не сержусь на Олли, Джордж.

— Хочешь сказать, что это чувство вызываю в тебе я?

— Послушай, я просто хочу, чтобы ты ушел, — чуть задыхаясь, проговорила она. — Я не вижу смысла продолжать эту дискуссию. Ты знаешь, где дверь, — с нажимом сказала Маргарет, направляясь к лестнице. — Если позволишь, я не буду тебя провожать.

Отвернувшись, она уже не смогла долее сдерживать своих слез.

— Маргарет, пожалуйста, я…

Она замерла, когда он догнал ее и схватил за руку. Все напряжение, все чувства, которые вызвало в ней присутствие Джорджа, достигли предела, разрушив остатки самообладания, поэтому, пытаясь вырваться, Маргарет почти взвизгнула:

— Убирайся отсюда! Не прикасайся ко мне!

Он тут же отпустил ее. Она неловко повернулась, споткнулась. Ничего не видя перед собой, вытянула руку в поисках опоры. Ударилась бедром о стоящий у стены комод, потеряла равновесие, но упасть не успела. Джордж внезапно подхватил ее, хрипло и сердито проскрежетав в ухо:

— Ах ты, дурочка! Что с тобой творится? Я вовсе не собирался причинять тебе неприятности. Я только хотел…

Маргарет неистово задрожала, ощутив тепло его тела. Она втягивала носом знакомый запах, видела темные тени на подбородке, где уже отросла щетина. Сердце ее неслось в безумном галопе, а тело жаждало… молило. Она попыталась усмирить чувства, сосредоточиться на чем-то другом, кроме его лица.

Причиной того, что Джордж не отпускал ее, были скорее злость и негодование, нежели желание. Рассудком она понимала это, но беда заключалась в том, что тело отказывалось признавать сей факт.

Ее тело. В глазах Маргарет кипели сдерживаемые изо всех сил слезы, к горлу подступил огромный шершавый комок. Дыхание выдавало, насколько остро она ощущает близость бывшего мужа. Она чувствовала, как в глубине ее естества нарастает непреодолимое желание. Хотелось прильнуть к нему, обвиться вокруг него, и…

Вне себя от паники, осознав необходимость защититься, скрыть от него свои ощущения, Маргарет заизвивалась в его руках, пытаясь вырваться, убежать от расслабляющего тепла его мужественного тела.

— Маргарет, ради Бога, что с тобой? Не думаешь же ты в самом деле, что я ударю тебя?

Она вскинула голову. С ее губ готово было сорваться напоминание о том, как легко и беззаботно однажды он сделал именно это — если не физически, то эмоционально. А затем, в полном смятении, она услышала его голос, полный боли:

— Маргарет…

Помимо воли Маргарет пристально посмотрела на него и немедленно поняла, что он подумал о том же, о чем и она, поскольку в его глазах вспыхнуло горестное раскаяние. Маргарет попыталась вырваться или хотя бы отвернуть голову. Но слова отказа, негодования застряли в горле, когда он снова произнес ее имя. Джордж убрал руку с ее плеча и, подняв к щеке, осторожно погладил — так осторожно, как будто не верил, что наяву прикасается к ней.

Она вздрогнула и затрепетала. Джордж погладил ее по волосам, а затем дотронулся подушечкой большого пальца до уголка рта.

— Нет, Джордж. Пожалуйста… Я не хочу этого, — задыхаясь проговорила Маргарет. Однако оба знали, что больше всего на свете она хочет именно этого — интимного слияния их губ, его объятий, его тела…

Она уже не старалась высвободиться, а просто стояла, не переставая дрожать, в кольце его рук. В то время как он пытливо всматривался в ее лицо.

Все же Маргарет попыталась беспомощно возразить, что не хочет его, когда Джордж, обхватив ее лицо ладонями, принялся ее целовать — сначала медленно, время от времени отрывая от нее свои губы, чтобы заглянуть в огромные, затуманенные сумятицей чувств глаза. Она уперлась руками в грудь Джорджа, чтобы оттолкнуть его. Под рубашкой кожа, казалось, горела. Она ощутила частое биение его сердца, и ее тело затрепетало в ответ. Джордж снова поцеловал ее, нежно провел языком по контуру мягких губ, словно пробуя их на вкус.

Как часто все эти годы ей снилось, что он целует ее так. Но, пробуждаясь, она снова и снова обнаруживала, что по-прежнему одинока.

Пытаясь заставить замолчать свои чувства, Маргарет без конца повторяла себе причины, по которым ей следовало остановить его, отказаться от близости его тела, которого она так жаждала. Но несмотря ни на что, ее губы не отрывались от его рта, а потом и совсем раскрылись. Язык не смог сладить с искушением исследовать его рот так, как это делал его язык с ее ртом. Знакомые ощущения захлестнули ее, легкий стон удовольствия, который она издала, заглушил все предостерегающие голоса, звучавшие внутри. Руки, которые Маргарет вытянула, намереваясь оттолкнуть Джорджа, почему-то оказались на его плечах. Пальцы, касавшиеся знакомых выпуклостей твердых мускулов, дрожали. Пропасть между ними стремительно сокращалась. Ее тело под испачканной в краске майкой пылало.

— Джордж… Джордж…

Она не осознавала, что шепчет его имя. Для нее существовал только его рот, накрывший ее собственный. Теперь поцелуй Джорджа стал неистовым — именно таким, какой способен был удовлетворить Маргарет.

Его руки стискивали ее тело, все теснее прижимая к себе. Тепло и запах, исходящие от его кожи, кружили ей голову и будили страстное желание слиться с ним без помех в виде одежды.

Джордж всегда был сколь страстным, столь и заботливым, внимательным любовником. И ее тело отвечало теперь ему так же нетерпеливо, как и прежде, не внемля предупреждениям рассудка.

Маргарет не знала, кто из них расстегнул пуговицы его рубашки. Она осознавала только бесконечное удовольствие, которое ощущала, скользя рукой по влажной коже, касаясь губами мощной шеи и чувствуя дрожь, охватившую его при этих прикосновениях.

Его руки опустились на ее бедра, прижимая их к себе. Пальцы, сжимавшие их, были напряжены, а затем, лаская, проследовали по изгибу ее тонкой талии вверх, достигли груди.

— Джордж… — пробормотала Маргарет глухо, почти не отрывая губ от его кожи.

Желание победило разум, сопротивление было окончательно сломлено. Ставшее податливым тело нетерпеливо прижималось к нему, губы, ласкавшие его, дрожали.

Внезапно Джордж замер и отпустил ее.

— Маргарет, я не могу.

Потрясенная, она резко вернулась к реальности. Руки бессильно упали вдоль тела, лицо исказила гримаса боли и унижения. Что он себе позволяет?

Ее охватило отвращение к себе. Маргарет отступила в сторону, в тень коридора, стремясь скрыть видимую невооруженным глазом реакцию своего тела на Джорджа.

— Уходи. Сейчас же уходи, — убитым голосом потребовала она и добавила, видя, что он не двигается: — Уходи, Джордж. Неужели ты не видишь, что я больше этого не вынесу?

Она отвернулась. Ее гордость была повержена в прах. Маргарет больше не заботило то, что она выдала себя. В любом случае, было уже слишком поздно. Джордж не мог не понять по тому, как Маргарет отвечала на его ласки, что она, как и прежде, хочет его. Слезы затуманили ей глаза. Она услышала шум позади себя и обернулась.

Джордж шел по направлению к входной двери. Прежде чем открыть ее, он повернул голову, чтобы бросить на Маргарет последний взгляд. Она зажмурилась, не в силах смотреть на него.

Когда дверь захлопнулась, Маргарет мысленно воскликнула: наконец-то я в безопасности! В безопасности? — тут же горько рассмеялась она. Боже правый, да теперь она никогда больше не будет в безопасности! Все внутри рвалось к нему, и в то же время она ненавидела себя за это.

Маргарет поднялась наверх и, войдя в ванную, закрыла за собой дверь. Ее так трясло, что несколько минут она простояла без движения.

Наконец она подняла голову и, посмотрев в зеркало, отшатнулась. Я похожа, с отвращением решила Маргарет, на ту, кем и являюсь на самом деле, — на женщину в крайней степени сексуального возбуждения.

По лицу ее струились слезы. Ее бросало то в жар, то в холод. Тело конвульсивно содрогалось.

Маргарет включила душ и, сняв одежду, брезгливо бросила ее на пол. Ее поразило то, что она, обычно помешанная на чистоте, настолько хотела мужчину, — пусть даже когда-то этот мужчина жестоко обидел ее, — что совершенно забыла о брызгах краски на коже, об испарине, которая сейчас медленно высыхала на груди, обо всем своем грязном, неопрятном виде.

Она встала под душ, радуясь мощной струе, бьющей по беззащитной коже, — словно каким-то образом, терзая свою плоть, можно смирить бунтующие в ней желания и неодолимую тягу к мужчине. Маргарет с ожесточением, невзирая на боль, скребла кожу, чтобы оттереть въевшиеся зеленые пятна.

Голову она также помыла и при этом не закрывала глаз, когда туда попадал шампунь. Это хоть как-то оправдывало струящиеся неиссякаемым потоком слезы. К тому времени, когда Маргарет закончила, ее кожа была ярко-розовой и сияла чистотой, а волосы скрипели со звуком, похожим на писк пойманной мыши.

Вот только внутри у нее было по-прежнему неладно. Нервы были натянуты как струны, и, казалось, ей уже никогда не удастся расслабиться. Она по-прежнему пребывала в смятении, испытывая отвращение к себе, и никак не могла постичь, что же все-таки произошло. Ведь если бы Джордж не остановился в тот момент…

Боже! Маргарет рванулась к полотенцу, выронила его, согнулась, чтобы поднять с пола, и только потом смогла обернуть его вокруг себя. Она вытерла волосы и причесала их, морщась, когда слишком резко дергала расческой.

Маргарет была так опустошена, так душевно измотана, что даже думать не могла о том, чтобы вернуться к прерванному появлением Джорджа занятию. Единственное, чего она хочет, — это укрыться от всего мира… От себя, слегка поежившись, подумала Маргарет, направляясь в спальню.

Она сбросила полотенце, нырнула под покрывало и, свернувшись клубочком на кровати, немедленно заснула.

Ее сон был неглубоким и беспокойным. Она без конца ворочалась и вскрикивала…

Когда спустя некоторое время Маргарет проснулась, комната тонула в сумерках… И в ней явно находился кто-то еще.

Она повернула голову и уставилась на мужскую фигуру, стоящую у окна.

— Джордж! — Маргарет не верила собственным глазам. — Как?.. Почему?..

Он подошел к ней.

— Я должен был вернуться. Ты оставила дверь открытой. Я поднялся сюда и обнаружил, что ты спишь. Нам нужно многое обсудить… Я должен кое-что сказать тебе, особенно учитывая то, что в будущем нам, видимо, придется время от времени общаться… как родителям Оливии. То, что я скажу, будет нелегко для нас обоих, но это поможет разрядить атмосферу.

Маргарет тряхнула головой. Она все еще спит или это происходит наяву? Знакомое острое предчувствие беды охватило ее. Нет, она бодрствует, и не требуется большого ума, чтобы понять, что привело Джорджа обратно… что ему потребовалось сообщить ей столь срочно.

О Господи, какая же она дура! Конечно же он должен был видеть, должен был понимать, какие чувства она продолжает испытывать к нему. И конечно же ему не терпится объяснить ей, что она ни капли его не интересует. Боже, ну почему она была так неосторожна, так легкомысленна? Зачем позволила своим чувствам втянуть ее во все это?

Джордж стоял рядом с кроватью, наблюдая за Маргарет. Его, без сомнения, пугало предстоящее объяснение.

Ну что же, она, по крайней мере, может облегчить ему задачу, а заодно сэкономить собственные нервы и время.

Не поворачивая головы, Маргарет тихо произнесла:

— Все в порядке, Джордж. Я знаю, что ты собираешься мне сообщить. Я была не нужна тебе тогда и, более чем вероятно, не нужна сейчас. — Она издала короткий невеселый смешок, а затем солгала: — Боюсь, ты стал жертвой взыгравших женских гормонов. Я подозреваю, что мое тело после двадцати лет воздержания решило взбунтоваться. Но, пожалуйста, не относи это на свой счет. Могу тебя заверить…

— Что ты имеешь в виду, говоря о двадцати годах воздержания?

Она внезапно застыла, с ужасом осознав, что помимо воли выдала себя.

— У тебя действительно никого не было после меня?

Маргарет с силой прикусила нижнюю губу. Почему-то при звуках его голоса ей захотелось плакать.

— А ты полагал, у меня мог кто-то быть? Что я позволю кому-то еще причинить мне такие страдания? — язвительным тоном поинтересовалась она. Последовавшее молчание встревожило ее, и в панике Маргарет быстро добавила, словно защищаясь: — Не думаешь же ты, что я… так отреагировала бы на тебя, если бы у меня… если бы у меня был… если бы…

— Если бы я не был твоим единственным любовником?

Услышав этот вопрос, заданный совершенно спокойно, она потеряла дар речи и потупилась. Маргарет услышала, как Джордж пошевелился, и взмолилась про себя: хоть бы он ушел! Однако она тут же догадалась, что он лишь обогнул кровать, и едва удержалась, чтобы не сбежать, сбросив покрывало.

— Я не желаю об этом говорить, — задыхаясь пробормотала Маргарет. — Я…

— Думаю, я тоже.

Джордж остановился рядом, глядя на нее с тем же мрачным выражением, которое она уже неоднократно видела раньше.

— Ты плакала. — Он протянул руку и прикоснулся к лицу Маргарет, заставив ее отпрянуть. — Ты все еще хочешь меня, да?

Потрясенная услышанным Маргарет окаменела. Она смотрела на него, не в состоянии скрыть своих чувств.

— Нет… Нет-нет! — с горячностью солгала она.

— А жаль, — ровным тоном заметил Джордж. — Потому что я тебя хочу. Я хочу тебя больше, чем чего-либо или кого-либо хотел в своей жизни. Двадцать лет воздержания — очень, очень много, мы оба это знаем, не так ли?

Маргарет не верила собственным ушам. Это шутка, какая-то особо жестокая шутка. Должно быть, так. Между тем Джордж продолжал говорить:

— Сегодня выдался трудный день. Да и вся неделя была, пожалуй, не легче. И сейчас мне просто необходимо лечь и немного отдохнуть. А поскольку у тебя очень большая кровать и поскольку я не вызываю в тебе никаких физических ощущений, думаю, ты не станешь возражать, если я просто прилягу рядом и подремлю часок-другой, ладно?

Говоря это, Джордж медленно раздевался, и все чувства Маргарет с готовностью откликались на вид его постепенно обнажающегося тела, ставшего теперь более крепким, более мужественным, чем в юности… более желанным… Или просто это собственная зрелость заставляет ее тоньше улавливать свои потребности и желания?

Маргарет понимала, что должна как-то остановить его, сказать ему, что ей нужно совсем не это, потребовать объяснить, почему, если Джордж так хочет ее, он с такой легкостью ушел от нее раньше. Однако было уже слишком поздно — мышцы внизу ее живота напряглись, когда он разделся полностью. Маргарет старалась смотреть в сторону, но не могла.

Джордж отбросил край покрывала, лег рядом и потянулся к ней. Маргарет охватила паника. Стоит ему только коснуться ее, стоит ее телу ощутить страстную потребность прильнуть к нему — и она пропала, она больше не будет принадлежать себе!

— Я хочу тебя, Маргарет, — говорил Джордж, придвигаясь к ней и крепко прижимая к своему дрожащему, напряженному телу. — Я хочу тебя так, что не могу выразить словами. — Он целовал Маргарет, заглушая протесты, шепча в ее губы: — Дай я лучше покажу тебе, Маргарет. Позволь возместить тебе то, чего по моей вине ты была лишена долгие годы.

Маргарет касались руки, которые знали ее тело, знали, как доставить ему удовольствие, и против этого знания она была бессильна. Ее бессвязные мольбы ниспослать ей свыше силы вырваться из уз своего желания были сметены неимоверной силой этого желания.

Джордж целовал ее шею, плечи. Его руки скользили по ее талии, бедрам… Но вот губы мужчины, прикоснувшиеся к груди, заставили Маргарет вскрикнуть и впиться ногтями в его спину. Тело призывно изогнулось навстречу ему.

Почувствовав, что он смотрит на нее, Маргарет замерла, немедленно осознав, что делает, и устыдившись этого. Ведь она уже женщина, а не девушка. Более того, женщина, родившая ребенка. Ребенка от этого мужчины!

Его руки сжимали ее талию, а темная голова склонилась к ней. Маргарет словно ударило током, когда он приник щекой к ее животу. Когда Джордж заговорил, голос его звучал хрипло, почти надрывно:

— Мой ребенок. Ты носила моего ребенка. Даже теперь… даже зная правду, я все еще думаю, что проснусь и обнаружу… — Он замолчал, и Маргарет почувствовала на коже влагу от его слез. Джордж глухо продолжил: — Ты хотя бы представляешь, что это для меня значит? Узнать после всех этих лет, после того как я привык считать, что никогда…

Маргарет инстинктивно откликнулась на боль, звучащую в его голосе. Прижала к себе его голову, что-то нашептывая, как Оливии в детстве, гладя по темным волосам и чувствуя, как ускоряются ее движения, когда Джордж принимается неистово целовать ее тело.

Как часто во время беременности она отчаянно жаждала подобной близости между ними, мечтая разделить с ним радость будущего материнства! Как часто в те месяцы она нуждалась в такой его нежности!

— Столько лет прошло… я до сих пор не могу в это поверить.

Джордж коснулся рукой внутренней стороны ее бедра, погладил шелковистую кожу. Затем его губы скользнули по ее животу вниз, и нежность прикосновений куда-то ушла, сменившись чисто мужской настойчивостью. Маргарет внутренне сжалась, попыталась оттолкнуть его, смущенная интимностью ласки. Она понимала, что, стоит позволить себе испытать удовольствие от подобной близости — и остатки самообладания покинут ее.

Но губы Джорджа уже ласкали ее, его руки обнимали ее. Движимая инстинктом самосохранения, Маргарет попыталась остановить его. Но Джордж лишь крепче прижимал ее к себе, ласкал все неистовее. И вот она уже совсем потеряла рассудок, больше не отталкивала его, а, наоборот, нетерпеливо двигалась в такт его движениям, позволяя ему доставить удовольствие, к которому так жадно теперь стремилось ее тело.

Она уже не могла скрыть от Джорджа распутной отзывчивости своей плоти. Чувственная дрожь все нарастала и нарастала и наконец разрешилась потрясающими волнами освобождения, которые должны были бы принести ей насыщение и опустошение. Но вместо этого лишь разожгли ее желание. Маргарет так долго испытывала голод и жажду, которые мог удовлетворить только один-единственный мужчина на свете, что теперь никак не могла насытиться им.

Джордж ласкал ее нежными, чуткими руками, а она лежала рядом, предоставив своему телу упиваться ощущением реальности его присутствия. Она прикоснулась губами к его груди, влажной от испарины, осторожно слизнула, пробуя на вкус, солоноватую влагу и почувствовала, как его сердце под ее ладонью несется в бешеном галопе.

— Маргарет, не надо, — задыхаясь проговорил Джордж.

Он провел руками по спутавшимся волосам Маргарет и, слегка отстранив от себя, посмотрел на нее. В его глазах читалось желание, о нем же свидетельствовало его тело. Возможно, он и не любит меня, но физически его влечет ко мне. Так где же моя гордость? — спросила себя Маргарет, глядя на Джорджа. Где мое самоуважение? Почему я позволила всему этому случиться, понимая, что этим мужчиной движет лишь смесь жалости и вожделения?..

Ну что ж, если физическое влечение — это единственное, что он испытывает по отношению к ней, так пусть оно станет по крайней мере не меньшим, чем ее собственное. Пусть разрушит его самообладание, заставит выкрикивать ее имя и льнуть к ней, не замечая ничего вокруг, как это делала она сама.

Не обращая внимания на протест, Маргарет склонила голову и продолжила свое чувственное путешествие. Маргарет ощутила, как напрягся Джордж, когда она провела языком по его плоскому твердому животу. Он стиснул ее предплечья. Он хотел остановить ее… отказаться от еще большей интимности, которую она ему предлагала.

Но Маргарет была уже не властна над собой. Я делаю это не только для него, изумленно осознала она, но и для себя тоже. О Боже, она хотела подарить ему эту ласку!..

Открытие потрясло Маргарет до глубины души. Ей стало нестерпимо стыдно. Как же далеко завели ее любовь и влечение к мужчине, двадцать лет назад променявшему ее на другую женщину!

Она попыталась отстраниться, думая, что он хочет именно этого. Но Джордж тут же снова притянул ее к себе, требуя ласки, которую отвергал раньше, снова и снова повторяя ее имя. Его руки запутались в ее волосах, его тело содрогалось от желания, когда он шептал, как жаждет мягких прикосновений ее губ к своей коже, тепла ее рта, дарящего ему наслаждение. Когда Маргарет поняла, что добилась желаемого, ее охватила огромная, безумная радость, еще больше усилившая любовь к нему.

Но вот Джордж наконец заставил ее остановиться, сказав, как хочет ее, как нуждается в ней, как истосковался по ней. Она с готовностью ответила, всем своим существом устремившись навстречу его мощным резким про-никновениям, обвившись вокруг него…

Позже, довольная и сонная, Маргарет позволила ему вытянуться рядом и умиротворенно свернулась калачиком в его объятиях. Почти засыпая, она вспомнила, что должна что-то сказать Джорджу, что-то очень важное, должна воздвигнуть преграду между ними. Она судорожно пыталась припомнить, что именно, и, припомнив, открыла глаза, встретилась с ним взглядом и твердо произнесла:

— Надеюсь, ты понимаешь, что это ничего не означает. Это секс… всего лишь секс, и ничего больше.

Маргарет зябко поежилась, снова закрывая глаза. То, что произошло между ними, не должно больше повториться. Ей следовало бы иметь побольше самообладания, самоуважения… Но что случилось, то случилось, и теперь следует позаботиться о том, чтобы Джордж не догадался о горькой правде. Он не только был ее единственным любовником, но и вообще единственным любовником, который был и будет ей нужен.

Когда она наконец заснула, Джордж печально посмотрел на ее лицо.

Всего лишь секс. Неужели произошедшее действительно означает для нее только это? Но даже если и так, может ли он винить ее? Он бросил Маргарет, когда она носила его ребенка, обидел ее, отверг. И нет смысла теперь напоминать себе, что он поступил так из любви к ней… Что он… Что? Совершил трагическую ошибку. Поверит ли ему Маргарет, если он скажет ей об этом теперь? Поверил бы он ей, если бы они поменялись ролями?

Джордж вспомнил, как она прикасалась к нему, любила его… и озадаченно нахмурился.

Столько лет прошло, а у нее не было никого другого. Это вызывало смиренное удивление и в то же время что-то еще… Чисто мужскую… гордость. Джордж поморщился, недовольный собой, пораженный тем, что способен испытывать подобное в его-то годы, когда юношеское самомнение должно было остаться в далеком прошлом.

Они должны скорее поговорить… Он должен ей объяснить. Маргарет заворочалась в его руках, придвигаясь ближе. Глядя на нее, Джордж еще крепче прижал спящую женщину к себе.

Когда он смотрел на нее чуть раньше, то видел желание, мольбу во взоре… По его телу снова прокатилась волна чувственности. Маргарет была так красива, так желанна! Ему не верилось, что она не привлекает внимания других мужчин. Вряд ли дело заключалось в недостатке у нее возможностей.

Он собственными глазами видел, как реагируют на нее мужчины. Джим Перкинс, например.

Мучительная дрожь охватила его. Он почувствовал настойчивую потребность удержать эту женщину, никуда не отпускать от себя. Если бы только она могла простить его… понять. Джордж провел рукой по ее животу и вспомнил, как она чуть раньше догадалась о том, что происходит у него в душе… поняла, что он думает о былом, обо всем, чего лишил себя, оставив ее и ребенка.

Джордж все еще не преодолел потрясения, которое испытал, обнаружив, что он отец. После всех этих лет самобичевания и страха, после того как постоянно твердил себе, что не имеет права с его наследственностью иметь ребенка, — и узнать о существовании Оливии!

Он осторожно перевернул Маргарет на спину, не ослабляя объятий, и, склонив голову, нежно поцеловал ее гладкий мягкий живот. Свет заходящего солнца позолотил ее кожу, высветил темные круги вокруг сосков, все еще немного припухших. Когда Джордж с печальной нежностью коснулся одного из них, а затем другого, Маргарет слегка пошевелилась во сне.

Всего лишь секс, сказала она. Возможно, происшедшее означает для нее только это. Но для него… для него это было чем-то намного большим, значительно, значительно большим.

7

Маргарет постепенно пробуждалась и чувствовала непривычную тяжесть на талии, осознавала присутствие постороннего в своей постели. Она открыла глаза и в смущении уставилась на Джорджа.

Он еще спал, на его подбородке темнела однодневная щетина. Волосы были спутаны, из-под сползшей простыни выглядывало загорелое плечо. Маргарет вдыхала мускусный, очень мужской запах его кожи, и по ее спине от этого пробегали мурашки.

Она пребывала в такой истоме, в такой лени, что не могла пошевелиться, не могла… Маргарет насторожилась, неожиданно услышав звуки внизу.

Кто-то открыл кухонную дверь и легко взбежал по лестнице. Прежде чем Маргарет успела что-либо предпринять, дверь в спальню распахнулась и в нее влетелаОливия со словами:

— Ма, прости, что не предупредила тебя заранее. Но я…

Она осеклась. Ее глаза изумленно округлились, остановившись на темноволосой голове, покоящейся на подушке рядом с Маргарет. Слегка покраснев, Оливия рванулась было обратно к двери, но что-то ее остановило.

В это время Маргарет почувствовала, как Джордж рядом с ней зашевелился, потянулся и сел.

— Папа…

Оливия уставилась на этих двоих. Ее шок и смущение сменились широкой ухмылкой.

— Хороша пара темных лошадок! — насмешливо бросила она. — А я-то думала… беспокоилась, что… А вы все это время… — С сияющим от счастья лицом Оливия подскочила к кровати, склонилась и, обхватив обоих руками, воскликнула: — Ох, как это чудесно! Великолепно! Мне даже не верится. Вы — вместе!

Она уселась на кровать, не скрывая своей радости. Маргарет в ужасе уставилась на дочь, отчаянно пытаясь найти способ остановить ее возбужденное щебетание, рассеять чудовищное заблуждение.

Джордж у нее за спиной уже окончательно проснулся, но она не могла заставить себя посмотреть на него. Маргарет понимала, что он, должно быть, смущен и потрясен не меньше ее. Как же, в конце концов, объяснить их явно опьяневшей от счастья дочери, что то, что она видит, не имеет ничего общего с романтическим воссоединением родителей?

— Так, значит, ты одобряешь, да, Олли?

Смущенно-насмешливый вопрос Джорджа прорвался сквозь лихорадочные мысли Маргарет, заставив ее замереть в испуге.

— Ну, должна сказать, когда я вошла сюда и увидела, что в постели мамы посторонний, это несколько обескуражило меня, — с притворной строгостью начала Оливия. — Но когда я поняла, что это ты… О Господи, о чем я говорю! И давно это у вас продолжается? А я-то ничегошеньки не знаю! Это так чудесно — после стольких лет разлуки вы опять вместе! Когда свадьба? — Она рассмеялась. — Надеюсь, вы не заставите меня играть роль подружки невесты?

Маргарет была слишком потрясена, чтобы говорить. Она по очереди испытала сначала шок, затем смущение, недоверие и сейчас пребывала в состоянии, которое даже не могла определить. Но кто-то же должен что-то сказать… что-то предпринять, пока все окончательно не запуталось! И поскольку Джордж, похоже, этого делать не собирался, пришлось рискнуть ей.

Она набрала в грудь побольше воздуха.

— Оливия, это не…

Под покрывалом Джордж предостерегающе схватил ее за руку.

— Твоя мама хочет сказать, что у нас еще не настолько далеко все зашло, чтобы строить матримониальные планы.

— Но ведь вы определенно опять вместе. Нет, вы должны снова пожениться, — весело констатировала Оливия. — Я знаю маму. Она ни за что не лежала бы вот так с тобой в постели, если бы не…

— Послушай, почему бы тебе не сходить в кухню и не поставить чайник? Позволь нам с твоей мамой принять приличный вид, — прервав ее, предложил Джордж.

— Хорошо, даю вам десять минут. И если к этому времени вы не спуститесь вниз… — По пути к двери Оливия остановилась и оглянулась; в ее глазах блестели слезы. — Вы даже представить не можете, что это для меня значит. Вы — вместе! Это… это замечательно… просто замечательно! — И она выскочила из спальни.

Маргарет растерянно смотрела на Джорджа, ее лоб избороздили морщины тревоги и беспокойства. Собственные эмоции — смущение, чувство вины — померкли, когда она подумала о том, что будет с Оливией, когда дочь узнает правду.

Прежде чем она смогла вымолвить хоть слово, Джордж спокойно заговорил:

— Нравится нам это или нет, но, похоже, что, по крайней мере, в ближайшее время нам придется поддерживать веру Оливии в то, что мы воссоединились и страстно влюблены друг в друга.

— Нет, это невозможно, — покачала головой Маргарет.

— И что же ты предлагаешь? — Его губы цинично искривились. — Сообщить дочери, что, вопреки ее романтическим представлениям, мы оказались вдвоем в постели исключительно ради удовлетворения физиологических потребностей?

Маргарет стало тошно от жестокости такого заявления, оно вызвало в ней мучительное отвращение к себе. Все это время она, разумеется, отдавала себе отчет в том, что Джорджем движет лишь желание, похоть. Однако услышать это от него, в столь холодном, почти медицинском изложении… Да она готова была расплакаться от отчаяния и унижения!

— Ты этого хочешь? — не отступал Джордж.

Маргарет снова покачала головой, не в силах даже взглянуть на него.

— Послушай. — Его голос стал немного мягче. — Я знаю, это будет нелегко для нас обоих, но мы должны забыть на время о наших чувствах ради Оливии. Для нее очень важно, что мы, как она считает, преодолели разногласия и решили снова быть вместе. Что плохого в том, если мы пока позволим ей продолжать верить в желаемое? По меньшей мере, это даст нам время, чтобы придумать, как потактичнее сообщить ей, что у нас ничего не получилось. Конечно, если ты настаиваешь на том, чтобы сказать ей правду… немедленно…

Маргарет в третий раз покачала головой. Разве она может сделать это, после того как видела искреннюю радость Оливии, заставшей их вместе? Разве у нее повернется язык сказать дочери, что они всего лишь тешили себя холодным, бесчувственным сексом… Она проглотила застрявший в горле комок. Нет, Джордж прав: им нужно подождать.

— Может быть, я оденусь первым и спущусь вниз, чтобы поболтать с Олли? А ты тем временем решишь, как…

— Как лгать собственной дочери? — с горечью спросила Маргарет. — Как притворяться перед ней, что мы с тобой снова… — Она не смогла закончить, потому что горло перехватило от слез.

Во всем виновата я… я, и никто другой. Если бы я не дала так ясно понять Джорджу, что хочу его… нуждаюсь в нем, все было бы по-другому, корила себя Маргарет, едва не теряя сознание от стыда.

Джордж начал подниматься с постели. Она отвернулась.

— Что касается этой ночи… — начал он, но Маргарет яростно замотала головой.

— Нет, пожалуйста, Джордж, не продолжай! Я не могу говорить сейчас об этом. О Боже, надо же было Оливии застать нас вместе!

* * *

Эта мысль неустанно преследовала Маргарет все последующие дни.

То, что они позволяли дочери верить в их воссоединение, вместо того чтобы уменьшить уже причиненный вред, казалось, лишь приумножало его. Оливия не скрывала своего удовольствия.

Поначалу она намеревалась провести дома лишь пару дней — извиниться перед матерью за причиненное беспокойство и объяснить, почему встретилась с отцом, не посоветовавшись прежде с ней. Но теперь уезжать явно не спешила.

— Нет, это просто невероятно — вы вместе! — снова и снова повторяла Оливия.

К счастью, Джордж под предлогом того, что работа требует его постоянного внимания, сократил свое пребывание в доме Маргарет до минимума. Поэтому она избежала хотя бы одного испытания — необходимости делить с ним постель.

Правда, весь тот день Маргарет вынуждена была провести с ним и два последующих тоже. Он приезжал, чтобы побыть, как выразился, с двумя самыми главными женщинами в его жизни.

О прошлом они не говорили. О будущем восторженно щебетала лишь Оливия. И чем больше Маргарет слушала свою дочь, тем непростительнее казалась ей собственная вина. Рано или поздно дочери придется сказать правду.

Сначала, когда Джордж предложил ей постепенно подвести Оливию к пониманию того, что их отношения не сложились, это казалось наиболее простым выходом. Но сейчас, когда у Маргарет появилось время все обдумать, стало ясно, что за сутки проблему не разрешить. Она запаниковала, боясь чем-нибудь выдать напряжение, в котором постоянно пребывала, боль, которую испытывала, муку, которую приходилось терпеть. Ибо это была мука — видеть Джорджа, принимать мелкие интимные знаки его внимания, мимолетные поцелуи в лоб, легкие объятия. Словом, все то, что призвано было укрепить веру Оливии в их безумную любовь.

Безумная любовь. Ну что ж, это правда — по крайней мере, в отношении нее. И беда заключалась в том, что любовь эта с каждым часом становилась все сильнее и сильнее.

Как бы Маргарет ни пыталась заставить себя помнить о прошлом, она понимала, что с каждым днем все больше зависит от Джорджа, все теснее связывает себя с ним. Она разрывалась между мучительной ненавистью к себе за собственную слабость и неспособностью посмотреть в лицо действительности.

Хорошо еще, что Оливия могла провести дома лишь несколько дней.

К ужасу Маргарет, в последний день своего пребывания в Эверсли дочь предложила съездить всем вместе к Джорджу в Лондон.

— Ведь вы с мамой, наверное, будете жить там, когда окончательно назначите дату свадьбы, — рассудительно заметила она.

— Оливия, — запротестовала Маргарет, — я не думаю…

— Все в порядке, — прервал ее Джордж. — Олли права. Хотя должен предупредить, что мой дом мало напоминает… То есть его с меньшим основанием можно назвать домом, чем ваш. — Он произнес это почти зловеще, его лицо вдруг стало замкнутым.

Маргарет прикусила губу. Джордж никогда не упоминал ни о женщине, ради которой бросил ее, ни об их совместной жизни. Маргарет теперь знала, что они не были женаты. Но они, должно быть, жили вместе, у них был общий дом, они строили общие планы. У Маргарет все сжималось внутри при мысли, что придется посетить дом, который бывший муж делил с другой женщиной — женщиной, которую он любил больше, чем ее.

— Я купил его пять лет назад, — объяснял он Оливии. — Честно говоря, он велик для меня одного. Слишком велик. Я даже толком не понимаю, зачем приобрел его.

— Предвидение, — предположила Оливия с улыбкой.

— Возможно, — согласился Джордж. — Хотя тогда мне и в голову не приходило… что существуешь ты.

— Ничего, у вас еще все впереди, — мягко заметила Оливия. — Я наводню ваш дом внуками. Если мои анализы окажутся положительными, это не остановит меня. У меня все равно будут дети. Пусть не мальчики, я не могу пойти на такой риск, но девочки — обязательно!

Маргарет насторожилась, когда Джордж неожиданно шагнул к стеклянной двери и вышел через нее в сад. Его спина казалась каменной от напряжения.

— В чем дело? Я сказала что-то не то? — испуганно спросила у нее Оливия.

— Он тревожится за тебя, — ласково объяснила Маргарет. — Дай ему время, Олли. Он чувствует себя виноватым, ответственным за то, что ты, возможно, никогда не сможешь иметь сыновей…

— Но я, по крайней мере, могу выбирать, — перебила ее Оливия. — А как поступила бы ты, ма, если бы он сказал тебе… об этом риске после того, как ты узнала, что беременна мной?

— Не знаю, — честно ответила Маргарет. — Думаю, оставила бы все как есть.

— Папа, наверное, был бы против, да? Он бы постарался убедить тебя сделать аборт?

Маргарет прикусила губу и задумалась, прежде чем ответить.

— Не хочу утверждать, что согласилась бы с решением Джорджа. Однако я могу его понять.

— Да-да, знаю. Просто я вдруг подумала, что, если бы ты… Если бы он не развелся с тобой тогда, я бы могла никогда не появиться на свет.

— Но ведь ты появилась, — сказала ей Маргарет.

Оливия подошла к окну.

— Папа кажется таким одиноким! Я думаю, ему все эти годы ужасно не хватало тебя. Нет никаких сомнений в том, как он к тебе относится, и я знаю, что ты любишь его… всегда любила. Я так рада, что вы снова вместе!

— Олли, все не так просто. Возможно, ничего из этого не получится… — начала Маргарет.

Но Оливия ее не слушала.

— Мне не терпится взглянуть на папин дом, а тебе? Интересно, какой он?

Джордж уже шел по направлению к ним. Оливия выбежала ему навстречу и с любовью обняла его, вызвав слезы на глазах у Маргарет. Скоро ей придется сказать дочери правду. Скоро, но не сейчас. Пока еще отношения с Джорджем слишком новы для нее и воспринимаются очень остро!

* * *

Все дорогу до Лондона Маргарет чувствовала нарастающее напряжение и нервозность. Но Джордж не поехал через город напрямик, а свернул на север, и тогда, она вздохнула с облегчением. По крайней мере, не придется проезжать по тем местам, которые были памятны обоим.

Проезжая по деловому кварталу неподалеку от Хэмстеда, Джордж показал принадлежащий ему красивый трехэтажный особняк, в котором располагалась контора. Он объяснил, что, начав дело с небольшой фармацевтической фабрики, повел его довольно успешно и теперь владеет несколькими большими предприятиями.

— Слышишь, ма? Ты выходишь замуж за богача, так что держись за него покрепче, — поддразнила ее Оливия.

Дочь настояла на том, чтобы мать села рядом с Джорджем. И Маргарет краем глаза увидела, как он едва заметно вздрогнул, когда ему пришлось неожиданно затормозить перед внезапно возникшим пешеходом. После злополучного инцидента у бензоколонки у Джорджа помимо проявлявшейся время от времени хромоты остался небольшой шрам на колене.

Маргарет бросило в жар при воспоминании о том, как она гладила, целовала, ласкала эту маленькую отметину. Внутри у нее все затрепетало — и она в очередной раз возненавидела себя за слабость. Стоило Маргарет представить, как они занимаются любовью, как тело начинало гореть, а чувства выходили из-под контроля.

Джордж тем временем говорил о том, что уже скоро они будут на месте. Она посмотрела на него, задержав взгляд на губах, и сердце перевернулось при воспоминании об их нежных прикосновениях, к ее телу.

Они уже ехали мимо парков и красивых особняков Хэмстеда. Через некоторое время Джордж свернул на одну из подъездных дорог, обсаженную высокими деревьями. За поворотом Маргарет увидела дом, и у нее тут же перехватило дыхание.

Просторный двухэтажный особняк, скорее похожий на замок без башенок, с красной черепичной крышей и окнами со ставнями, был окружен огромным старым садом.

— Так это он?.. Великолепно! — воскликнула Оливия. — Ну, как тебе, ма?

Джордж остановил машину. Маргарет поняла, что и он, и дочь выжидающе смотрят на нее. Она неуверенно произнесла:

— Он… он очень красивый.

— Очень красивый! — передразнила ее Оливия. — Да уж, ма, могла бы подобрать более подходящие слова!

Маргарет растерянно улыбнулась.

Когда-то давным-давно, летним днем, лежа с Джорджем в постели, в их доме на придавленной жарой узкой улочке, она описывала ему дом своей мечты… Дом для большой семьи, которой она так страстно хотела.

Судя по внешнему виду, здание в точности соответствовало ее описанию. И Маргарет увидела жестокую иронию в том, что он принадлежит именно ее бывшему мужу.

Джордж сказал, что приобрел его пять лет назад — к тому времени он наверняка уже не помнил о ее «прожектах». Испытывая настоятельную потребность глотнуть свежего воздуха, Маргарет потянулась к ручке двери, забыв, что еще не отстегнула ремень безопасности.

Оливия уже успела выпрыгнуть из машины. И Маргарет с Джорджем остались наедине.

— Я купил его из-за тебя. Как-то проезжал мимо… и увидел.

— И так случилось, что он как раз продавался, и ты подумал: «Вот дом, о котором мечтала Маргарет»… — Ее голос прерывался от сдерживаемых слез, слова были полны горечи.

Джордж смотрел на нее. Но она не в силах была поднять на него взгляд… Он не должен был видеть ее страданий.

— Нет, на самом деле дом не продавался. Он принадлежал пожилой чете, которая подумывала о том, чтобы провести старость в более удобных условиях. Я сказал им, что, если они решат его продать, пусть свяжутся со мной.

— Зачем?

— Он был необходим мне. — сказал Джордж, наклоняясь, чтобы отстегнуть ее ремень.

Темноволосая голова была так близко, что, стоило Маргарет чуть шевельнуться, и она почувствовала бы тепло его дыхания на своей груди. Она непроизвольно вздрогнула.

— Маргарет, я…

Его рука лежала на ее плече, хриплый голос звучал настойчиво. У нее возникло ощушение, что если она посмотрит сейчас на Джорджа, то не удержится и попросит поцеловать ее.

— Пойдемте! — поторопила их Оливия. — Я хочу посмотреть, что внутри.

* * *

Планировка дома идеально соответствовала потребностям большой семьи. Казалось, все в доме должно было излучать тепло и уют, но вместо этого он выглядел пустым, холодным, нежилым.

Маргарет поежилась. Похоже на гостиницу… Нет, гораздо, гораздо хуже! Комнаты выглядели унылыми, в них не хватало тепла, жизни, любви. Не было ни картин, ни цветов, ни милых сердцу мелочей.

— Сколько здесь спален? — донесся до нее вопрос Оливии.

— Четыре, — ответил Джордж, поднимаясь впереди них по лестнице, — и три ванных.

Да, действительно слишком большой дом для одного человека. Зачем же Джордж купил его?

Спальни наверху оказались не менее безликими, чем помещения внизу. Перед последней дверью Джордж помедлил и небрежно бросил:

— Это моя комната. Не думаю, что там найдется что-либо достойное вашего внимания.

Дверь была приоткрыта, и, когда они проходили мимо, сквозняк открыл ее еше больше. Маргарет невольно заглянула внутрь.

На столике рядом с кроватью она заметила фотографию в серебряной рамке. Маргарет не видно было, кто изображен на снимке, но она тут же почувствовала острый укол ревности. Теперь стало ясно, почему Джордж не хотел, чтобы они заходили в эту комнату. Там все еще стояла фотография женщины, ради которой он оставил ее. Его спальня продолжала хранить память о ней… об их любви.

Когда они спускались вниз, Маргарет обнаружила, что дрожит, едва сдерживая свои чувства. Проклятье! Она ведь уже не девчонка. Смешно, унизительно, глупо испытывать нечто подобное!

Довольно и того, что Джордж по-прежнему возбуждает в ней желание… Но эта ревность, это отчаяние, эта мучительная, болезненная зависть к женщине, которой отдана любовь Джорджа, постыдны! Разве все это пристало зрелой, умудренной опытом, здравомыслящей женщине, каковой Маргарет себя считала?..

Кухня, большая и прекрасно оборудованная, выглядела не менее казенной, чем остальные помещения. Пока Джордж готовил чай, Маргарет пыталась представить, что можно сделать с безликой обстановкой, чтобы она казалась более уютной. Возможно, следовало бы разбросать по плиткам пола яркие коврики, поставить кресло у камина, большой раздвижной стол в центре комнаты, чтобы вся семья могла…

Маргарет тут же одернула себя. Какая семья? Семья, которой, как говорил Джордж, у него никогда не будет? В конце концов, это дом Джорджа, а не ее.

И как же она, та женщина? Оставила ли она его, когда узнала, что ее избранник не может иметь детей? Интересно, как бы поступила сама Маргарет, расскажи ей Джордж обо всем в первые дни их брака? Ведь она всегда хотела детей — троих, а еще лучше четверых.

Оставила бы она мужа ради человека, который способен был бы удовлетворить ее желание стать матерью? Или любовь к Джорджу оказалась бы для нее важнее? Способна ли была эта любовь удержать ее рядом с ним? Готова ли была сама Маргарет предать свою мечту о семье ради того, чтобы остаться с любимым человеком?

Маргарет поежилась. Ей казалось, что она знает ответ. И все же теперь, глядя на дочь, она сомневалась в его истинности, до боли кусая нижнюю губу. Как сомневалась и в том, что все эти годы горького, разрушительного самоотречения могли разъесть, истончить прочную ткань ее любви.

Может быть, и к лучшему, что перед ней никогда не стояло выбора… Что Джордж избавил ее от принятия непосильного решения, отвергнув ради другой…

— Ты все время молчишь.

Услышав мягкий голос Джорджа, Маргарет вздрогнула. Она даже не заметила, что он наблюдает за ней, и смущенно покраснела, гадая, как давно Джордж это делает и что смог прочесть по ее лицу.

Ей было ужасно трудно собраться с мыслями, она боялась невольно выдать себя. Уже то, что он понимает, как она беззащитна перед ним в сексуальном отношении, плохо. А если Джордж догадается, что она еще и любит его…

Маргарет поежилась как от озноба. Даже сейчас, несколько дней спустя, она все еще просыпалась среди ночи от ярких, живых воспоминаний о его ласках, от тоски по нему, от желания. И тут же с горечью Маргарет подумала, что не только соблазняла Джорджа заняться с ней любовью, так еще по-идиотски призналась, что у нее никого, кроме него, не было.

— Ма, наверное, все здесь переделает, — с озорной улыбкой сказала Оливия Джорджу.

— Да, дому не хватает женской руки, — согласился с ней Джордж. — После того как я купил его… — Он запнулся и поспешно сменил тему. — Вы еще не видели сада. И нам нужно поспешить, потому что скоро будет пора возвращаться в Эверсли. Я заказал столик на восемь.

Поскольку это был последний вечер пребывания Оливии дома, Джордж настоял, что поведет их обедать. Маргарет возражала. Однако дочь уговорила ее, сказав, что обед втроем доставит ей удовольствие.

Дом окружали большие лужайки, на которых с геометрической точностью располагались цветочные клумбы. Маргарет раздражала подобная симметрия. Зато старые фруктовые деревья, окаймлявшие и защищавшие лужайки от посторонних взглядов, ей понравились.

Пока Джордж и Оливия рассуждали о том, стоит ли чистить и углублять покрытый ряской пруд и разводить в нем зеркальных карпов, Маргарет направилась к маленькой беседке на дальнем краю газона. Белое ажурное сооружение окружали разросшиеся кусты жасмина, который уже отцветал, но опавшие лепестки еще источали сладкий аромат.

— Маргарет, у тебя все в порядке?

Погруженная в свои мысли, она не слышала, как приблизился Джордж, и резко обернулась. Ее лицо было печально и бледно, а глаза невольно выдавали испытываемое напряжение.

— Разумеется, нет, — раздраженно ответила она. — Все это притворство невыносимо! И мы ни на шаг не приблизились к тому, чтобы сказать Оливии правду. Где она, кстати?

— Ей показалось, что она увидела в пруду рыбку. Она все еще ищет ее. А чего бы ты хотела? Сообщить Олли, что мы легли в постель, так сказать, по старой памяти? — с горькой иронией спросил Джордж. — Неужели ты хочешь привести ей наглядный пример возможных супружеских отношений?

— Каких супружеских отношений? У нас нет вообще никаких отношений!

— А когда-то были, — задумчиво произнес Джордж. — Я думал о тебе, когда покупал этот дом. Он был так похож на тот, о котором ты мечтала.

Невольная жестокость этого небрежного упоминания о прошлом заставила Маргарет побледнеть. Она быстро отвернулась, при этом волосы шелковисто скользнули по его лицу. Перед глазами все расплывалось от слез, которые она пыталась прогнать, отчаянно моргая.

— Маргарет… в чем дело?

Джордж стоял слишком близко. Он чуть склонился, опершись рукой о беседку так, что Маргарет оказалась между ним и стеной.

— Послушай, я знаю, как тяжело все это для тебя… для нас обоих… Но ради Оливии потерпи. Завтра она возвращается в университет. Я понимаю, что ты испытываешь, но, если бы…

— Если бы — что? — неровным голосом спросила Маргарет, прерывая его. — Если бы я буквально не уговорила тебя лечь со мной в постель, ничего бы не случилось. Думаешь, я не знаю этого.

— Я совсем не то хотел сказать. — Его спокойные слова усмирили вспышку ее гнева. — А что касается твоих уговоров… Посмотри на меня, Маргарет.

Она метнула на него быстрый взгляд, и сердце ее забилось с небывалой быстротой.

— Насколько я помню, никто меня особенно не уговаривал…

Джордж стоял слишком близко! У Маргарет голова кружилась от этой близости. Ей нестерпимо было сознавать, что даже сейчас она не в состоянии противиться желанию сократить и это ничтожное расстояние. Она чувствовала, что что-то помимо ее воли заставляет повернуться к нему лицом…

Должно быть, Маргарет действительно придвинулась к Джорджу еще ближе, потому что вдруг с ужасом поняла, что он уже одной рукой обнимает ее за плечи, а другой гладит по шеке.

— Маргарет…

Он прошептал ее имя, и тепло его дыхания легко коснулось ее губ, которые немедленно стали мягкими и слегка приоткрылись. Горло сжалось от нетерпения и желания.

Когда его рот коснулся ее, Маргарет закрыла глаза, всем телом приникнув к Джорджу и обвив его руками.

Он целовал ее медленно, прочувствованно, смакуя вкус губ, лаская их так, будто единственным его предназначением в жизни было радовать Маргарет, доставлять ей удовольствие.

Она попыталась напомнить себе, что за удовольствием последует неминуемая расплата — страдание, чувство потери. Но ее слишком переполняли эмоции, чтобы прислушаться к голосу разума:

Не отрываясь от его губ, Маргарет издала легкий стон одобрения и нетерпения. И Джордж немедленно ответил: его руки сжали ее еще крепче, тело напряглось от возбуждения, язык проник в теплую глубину ее рта. Маргарет, сгорающая от желания, лианой оплела его, ее груди жаждали прикосновения его рук….

— Эй, ну-ка прекратите это, вы двое!

Маргарет не знала, кто из них был больше потрясен раздавшимся неподалеку смехом Оливии. Однако когда она попыталась отпрянуть от Джорджа, он не пустил ее, пробормотав на ухо:

— Нет, только не сейчас. Я не могу.

Она задрожала. Но настойчивость его тона заставила ее взглянуть на Джорджа.

Его зрачки расширились, отчего глаза казались почти черными, на скулах обозначился легкий румянец. Маргарет чувствовала, как напряжены все его мускулы.

— Просто постой так минутку, пока…

Маргарет нахмурилась, смущенная смесью раздражения и иронии, прозвучавших в его голосе. И он тут же без обиняков пояснил:

— Я все еще возбужден, Маргарет. И хотя Оливия знает, что мы любовники, я все же достаточно старомоден, чтобы чувствовать себя неудобно перед ней в таком состоянии…

Джордж запнулся, заметив, как покраснела Маргарет. Затем, чуть заметно улыбнувшись, прикоснулся к ее горящему лицу прохладными пальцами.

— Так ты до сих пор способна на это. Удивительно. Помнишь тот первый раз, когда мы занимались любовью? Как ты не хотела на меня смотреть, как смутилась, когда…

— Нет, я действительно думаю, что чем скорее вы поженитесь, тем лучше, — с наигранной суровостью сказала Оливия, подходя к ним. — Ты был прав, папа. Это оказался всего лишь лист…

Джордж все еще стоял вплотную к Маргарет, обхватив рукой ее плечи и словно заслоняясь своим телом. После его слов она боялась даже шевельнуться. Ее смущение было бы даже большим, чем его собственное, если бы обнаружилось, что он и впрямь так возбужден, как утверждал.

Странное чувство испытывала сейчас Маргарет — этакую сладко-горькую смесь гордости за то, что она способна оказывать на него такое воздействие, и одновременно ощущение утраты.

Не будь смешной! — язвительно одернула себя Маргарет. Это всего лишь физическая реакция на сексуальную стимуляцию. Любая женщина может этого добиться. В этом нет ничего личного… совсем ничего.

Прошло несколько минут, прежде чем Джордж отпустил Маргарет. И даже потом, когда они втроем шли к дому, он не убирал руку с ее плеча. Этот жест, несомненно, был рассчитан на Оливию. Но, поскольку они уже договорились, что, чем скорее посвятят дочь в истинное положение вещей, тем лучше, то казалось нелогичным с его стороны продолжать поддерживать видимость близости между ними.

* * *

Этот день утомил Маргарет. Когда Джордж вез их обратно в Эверсли, она уверяла себя, что виной всему свежий воздух. Хотя в глубине души понимала: это эмоциональное напряжение так опустошило ее. Единственным желанием было добраться до постели и спать до тех пор, пока все не закончится и ее жизнь не вернется в привычное русло. Пока из нее не исчезнет Джордж.

Но если она именно этого хочет, то почему одна лишь мысль о жизни без него заставляет ее чувствовать себя бесконечно несчастной?..

Я уже однажды проходила через это, стиснув зубы, напомнила себе Маргарет позже, когда переодевалась к обеду. Я уже любила и теряла его. А посему не намерена повторять печальный опыт. Или намерена? Тогда она была моложе, сильнее… У нее была определенная цель в жизни. Ей нужно было думать об Оливии, о своем ребенке. Конечно, и теперь она должна о ней заботиться, но уже иначе. Оливия и сама теперь стала взрослой.

В ее маленьком доме было всего две спальни, поэтому решили, что Джордж после обеда переночует в местной гостинице. Оливия поддразнивала их, говоря, что, поскольку их уже застали однажды вместе, вряд ли Джорджу имеет смысл сохранять видимость благопристойности.

— Мне будет не хватать вас обоих, когда я вернусь в университет, — заметила Оливия, входя в спальню Маргарет. — Ладно, все равно это ненадолго. Мы снова будем вместе, когда я приеду на каникулы и Джим подготовит все необходимое для обследования… Кстати, я ведь должна позвонить ему, чтобы выяснить точную дату. — Ей вдруг что-то пришло в голову, и она немного помрачнела. — Вот интересно, ма, а та другая… женщина, из-за которой он тебя оставил…

— Олли… ради Бога, я не хочу об этом говорить. — Рука Маргарет дрожала, когда она вдевала серьгу. — И не приходи в такой экстаз при мысли о том, что мы с Джорджем снова будем вместе. Видишь ли, из этого может не получиться ничего хорошего.

— Что?! — Оливия изумленно уставилась на мать, а затем рассмеялась. — Не говори глупости, ма! Любому очевидно, что вы без ума друг от друга. Взгляд папы, когда он смотрит на тебя и думает, что его никто не видит, напоминает мне взгляд голодного пса, нацелившегося на заветную кость.

— Большое спасибо, — сухо произнесла Маргарет, низко склонив голову, чтобы Оливия не заметила предательского выражения ее глаз.

Да, Джордж великолепный актер, следует отдать ему должное! Но Маргарет сомневалась, что это лицедейство пойдет кому-либо из них на пользу. Рано или поздно Оливия узнает правду. Но не раньше, чем станут известны результаты обследования. Как заметил Джордж, они оба будут нужны ей, особенно если анализы окажутся положительными.

— Почему бы тебе не поехать вместе с папой к нему домой? — предложила Оливия. — Что тебе мешает?

— Я ведь работаю, если помнишь.

— Да, но ты сможешь оставить работу, если вы снова поженитесь, — уверенно проговорила Оливия. — Я знаю, ты захочешь продолжить заниматься приютом. И, судя по тому, что рассказал мне папа о своем участии в этом деле, он с радостью тебя поддержит…

Вздохнув про себя, Маргарет встала.

— Нам лучше спуститься вниз, — сказала она дочери. — Джордж скоро приедет.

8

Они снова обедали в «Серебряной подкове».

В прошлый раз взгляд Маргарет испуганно метался по сторонам. Она была в шоке от встречи с Джорджем и даже на мгновение не могла представить, что будет когда-либо сидеть за одним столом с ним в этом самом ресторане. И уж тем более Маргарет не могла предвидеть, что Оливия будет с ними, а она сама окажется в ситуации, когда придется притворяться, будто они с Джорджем собираются восстановить свой брак.

Сегодня, как и тогда, у нее совсем не было аппетита. И причиной тому опять-таки было присутствие Джорджа, хотя сейчас он сидел намного ближе к ней, чем в прошлый раз.

Со стороны мы, несомненно, кажемся счастливой, крепкой, любящей семьей… Маргарет даже прикрыла глаза от боли, которую вызвала в ней эта мысль. Она одна знала, как ей хочется, чтобы так оно и было.

— С тобой все в порядке, ма? — встревоженно спросила Оливия. — Ты очень побледнела.

— Я просто устала, только и всего, — вымученно улыбнувшись, солгала Маргарет.

Ради дочери она должна терпеть это притворство, по крайней мере, до тех пор, пока не станут известны результаты обследования. Она отрицательно покачала головой, когда Джордж спросил, нет ли у нее каких-нибудь особых пожеланий в отношении вин, и отрешенно отметила, что Оливия наклонилась к отцу и что-то прошептала. Джордж сделал знак официанту.

Позже, когда им принесли шампанское в ведерке со льдом, Маргарет удивленно посмотрела на него.

— Идея Оливии, — коротко пояснил Джордж. — Она считает, что мы должны отпраздновать наше воссоединение и выпить за будущее.

Когда-то Маргарет любила шампанское, наслаждалась ледяным покалыванием на языке, пузырьками, щекочущими неебо. Но сейчас ее мутило от него, так же как от стоящей перед ней еды.

Она постаралась выглядеть счастливой и спокойной. Однако по коротким взглядам, которые время от времени бросал на нее Джордж, стало ясно, что если ей и удалось обмануть Оливию, то его она не провела.

То, что не дочь, а именно он отлично понимает ее, угадывает ее истинные чувства, вызвало у Маргарет странное холодящее ощущение под ложечкой…

* * *

Она почувствовала облегчение, когда вечер подошел к концу и они вышли из ресторана.

В удобной машине Джорджа, под убаюкивающее шуршание шин по гудрону глаза у Маргарет сами собой закрылись, тело отяжелело. Ей с трудом удавалось не заснуть.

Джордж, остановил машину перед домом. Маргарет по привычке зашарила по дверце в поисках ручки и напряглась, когда Джордж перегнулся через нее, чтобы помочь ей. Маргарет вдавилась в спинку сиденья, пытаясь избежать соприкосновения с ним.

По взгляду, который он бросил на нее, она поняла, что Джордж догадался о ее намерении. Хотя ей было невдомек, почему это вызвало горечь и злость, отразившиеся на его лице. Оливия не обращала на них внимания. Она уже выскочила из машины.

— Ты выглядишь измученной, — бесцеремонно заметил Джордж. — Но не волнуйся: я не останусь. Только провожу вас.

Оливия, впрочем, была иного мнения. Когда они подходили к дому, она сонным голосом объявила:

— Я, пожалуй, лягу прямо сейчас, и вы можете не опасаться, что я снова стану играть роль дуэньи при собственной матери. Судя по поцелую, свидетелем которого я была сегодня днем, вы будете признательны, если вас оставят наедине.

Маргарет споткнулась о камень на дорожке, и Джордж тут же поддержал ее. Остаться с ним наедине? Это невозможно!.. И все же, если она станет возражать, протестовать, это может вызвать ненужные расспросы Оливии.

Как только они вошли в дом и дочь пожелала им спокойной ночи, Джордж спокойно сказал Маргарет:

— Послушай, тебе лучше присесть, а я пока приготовлю нам чай.

Только кивнув в ответ и открыв дверь кухни, она поняла, что это ее дом и ей следовало бы играть роль гостеприимной хозяйки, вместо того чтобы позволять Джорджу распоряжаться здесь. Тем не менее она с облегчением вошла в гостиную и, сняв туфли, свернулась клубочком на кушетке…

Маргарет уже спала, когда Джордж вернулся с чайным подносом. Некоторое время он с нежной задумчивостью смотрел на спящую женщину. Сегодня днем в его объятиях она была так… так уместна, словно ей судьбой было предназначено находиться там, словно она сама всей душой стремилась туда… А потом он целовал ее, и она пробудила в нем нестерпимое желание…

Он осторожно поставил поднос на низкий столик и подошел к кушетке.

— Маргарет.

Звук его голоса разбудил женщину. Она растерянно заморгала, глядя на Джорджа. Должно быть, он выключил свет в комнате, когда вошел, поняла Маргарет, потому что сейчас она была освещена лишь мягким сиянием настольной лампы.

— Прости, что разбудил тебя, но, если ты надолго останешься в таком положении, у тебя сведет мышцы. Я приготовил чай.

Маргарет взглянула на поднос, стоящий рядом на столике. Она чувствовала себя дезориентированной и усталой, словно проспала не несколько минут, а намного дольше.

Она попыталась сесть. Но стоило ей пошевелиться, как предсказание Джорджа сбылось, и болезненная судорога свела ногу, Маргарет невольно вскрикнула и потянулась было к икре. Однако Джордж опередил ее и сильными пальцами принялся массировать мышцу. Боль почти сразу же начала стихать.

— Все… уже прошло, — слегка задыхаясь, сказала она, отодвигаясь от Джорджа и стараясь сесть прямо.

Массируя ногу, он склонился над Маргарет. Теперь же, оставив это занятие, сел рядом с ней на кушетку и оказался намного ближе:

Может быть, следовало бы предусмотрительно выбрать один из стульев. Но ей и в голову не могло прийти, что у нее сведет ногу или что Джорджу захочется сесть рядом.

— Послушай, мы похожи на двух подростков, опасающихся, что кто-то спустится сверху, — сказал Джордж, перегнувшись через нее, чтобы налить чаю. — Только мы боимся не того, что нас застанут за чем-то непозволительным, а наоборот, что нас за этим не застанут.

— Не думаю, что Олли спустится, — сказала Маргарет и, не удержавшись, взглянув на часы.

— Еще очень рано, — заметил Джордж, прочитав ее мысли. — Я понимаю, предполагается, что мы нетерпеливы, как все влюбленные. Но вряд ли Оливия сочтет романтичным, если я уйду так скоро. Она ведь полагает, что нам пристало строить планы… обсуждать наше будущее.

Маргарет опустила голову, чтобы он не смог прочесть по глазам, что она чувствует. Как он смеет говорить о них как о любовниках или как о людях, у которых есть общее будущее! Она не уставала поражаться тому, как разнятся вымысел и реальность.

За короткий срок — всего за несколько дней — Маргарет успела так привыкнуть к присутствию Джорджа, к возможности видеть его, говорить с ним, что, какую бы боль ни причиняло ей притворство, еще труднее было бы смириться с его уходом.

Стараясь отвлечься, не думать о своей душевной слабости, она неуверенно произнесла:

— Должно быть, нелегко тебе пришлось, когда ты обнаружил… когда узнал о своей болезни, особенно учитывая то, что ты, как и Оливия, вырос, даже не подозревая о ней?

— Нелегко… Но мне повезло дважды. Сначала, когда я не знал о диагнозе, не случилось ничего такого, что дало бы болезни проявиться в полной мере. Уникальные особенности моего организма помогли скоррегиро-вать генетический дефект крови… А позднее у меня было полно других забот, мне пришлось очень о многом думать. У меня просто не нашлось времени на переживания по этому поводу… — Джордж говорил неохотно, отрывисто, словно предпочитал вообще не обсуждать эту тему.

Принимая во внимание, что скорее всего он узнал правду приблизительно в то время, когда развелся с ней, Маргарет могла догадаться, что бывший муж имеет в виду. И все же это стало ужасным потрясением для него и для женщины, которую он любил.

Она попыталась представить, что почувствовала бы сама, если бы к тому времени, когда на него обрушилось это открытие, они все еще были женаты. А что почувствовала та, другая женщина?

Не желая быть настырной и в то же время чувствуя, что должна об этом спросить, Маргарет мягко сказала:

— А как ты обнаружил это, Джордж? Ты говорил мне, что не знал о болезни, когда женился на мне, и…

— Это отец. Он сказал мне. Вернее, написал.

Маргарет с изумлением воззрилась на него.

— Твой отец?!

— Да. Помнишь, ты уговаривала меня связаться с ним, сделав запрос через посольство. Когда наконец удалось разыскать его адрес, я написал ему — объяснил, кто я, собственно, такой, сообщил, что мать умерла, что я… ммм… Словом, что мне бы хотелось общаться с ним. Ответа довольно долго не было, а затем пришло письмо… Совсем не такое, на которое я надеялся, — мрачно добавил Джордж. — В нем мой отец сообщал о причине или, точнее, об одной из причин развода с моей матерью. Он обнаружил, что та является носительницей генетического дефекта. Самой ей, по-видимому, было известно об этом, но от своего мужа она это скрыла. Вскоре после моего рождения возникли некоторые осложнения, ей пришлось сделать кое-какие анализы, и правда вышла наружу. Родителям тогда сказали, что, если я унаследую недуг, мне вряд ли удастся прожить дольше десяти лет.

Мой отец был из тех, кому нужны только сыновья. Настоящий мужчина… в этом смысле. Во всех остальных, боюсь, полное ничтожество. Он, очевидно, не мог смириться с тем, что случилось, поэтому развелся с моей матерью и отправился в Штаты.

Она никогда не говорила со мной обо всем этом, поэтому, получив письмо отца, я поначалу не мог поверить… не хотел верить. Это было как дурной сон, сродни сошествию в ад. Я не знал, к кому обратиться, что предпринять…

Джордж помедлил.

— Возможно, в каком-то смысле я оказался не менее трусливым, чем отец. Одно я знаю твердо: мне невыносима была сама мысль обречь женщину на страдания, через которые прошла моя мать со мной… Через которые, как мне теперь известно, проходят все женщины — носительницы болезни, давая жизнь сыновьям, поэтому…

— Поэтому ты предпочел вообще больше не иметь детей, — закончила за него Маргарет.

Несколько мгновений он колебался. Его лицо было бледным и неподвижным, только на скулах играли желваки.

— Да, — с усилием проговорил наконец Джордж.

Маргарет не знала, что сказать. Она была потрясена, полна сострадания. Как мог отец так поступить со своим сыном? Маргарет не могла без боли думать о том, что именно она поначалу уговаривала мужа разыскать отца.

— Если бы я не подталкивала тебя к поискам отца… — начала она.

Но Джордж замотал головой.

— Нет, ты не должна так говорить. Гораздо, гораздо лучше, что я узнал, иначе…

Он замолчал и сглотнул. И Маргарет догадалась, что Джордж, должно быть, думает о ней… той женщине. Где она сейчас? Почему они расстались? Была ли болезнь Джорджа тому причиной?

Она инстинктивно подалась к нему, накрыла его руку ладонью, почувствовав, как горяча его кожа и напряжены мускулы. Это ощущение на миг отвлекло ее, а затем Маргарет посмотрела ему в глаза, увидела в них глубокую печаль и. мягко произнесла:

— Джордж, мне очень жаль. Я не знаю, что произошло… между тобой… тобой и ею. Но женщина, которая любит… которая любит мужчину, не может отвернуться от него только потому, что он принял решение никогда не иметь детей… как бы сильно ей самой ни хотелось их.

Пока Маргарет говорила, ей вдруг стало ясно, что это справедливо в отношении нее самой. Встань перед ней много лет назад такой выбор, она бы пожертвовала желанием иметь семью ради того, чтобы быть с Джорджем. Ему всегда принадлежало приоритетное право на ее любовь.

— Может быть, и так. Однако я бы не простил себе, если бы попросил женщину, тем более женщину, которая, как мне известно, мечтала о большой семье, отказаться от детей, как бы сильно она ни любила меня. Это было бы нечестно по отношению к ней и нечестно по отношению к нашей любви.

Говоря это, он смотрел на нее, И при этих словах Маргарет едва заметно задрожала, и ей стало почему-то очень грустно, словно они касались ее, а не кого-то другого.

— Ты очень добрая, Маргарет, — грубовато сказал Джордж. — Это опасно: таких очень легко полюбить.

А затем он, ласково обхватив ладонями ее лицо, склонился и поцеловал Маргарет в губы.

Это, решила она, в то время как слезы жгли ей глаза, поцелуй примирения, печали… поцелуй без страсти или желания… Но прежде чем Маргарет успела додумать эту мысль до конца, все изменилось. Напор губ Джорджа постепенно нарастал, руки все сильнее сжимали ее лицо, выдавая напряжение.

Почти не понимая, что делает, она подалась к нему. Ее губы стали мягкими, зовущими и раскрылись навстречу его поцелую.

На мгновение она подумала, что это должно случиться, что он в конце концов поцелует ее по-настоящему. Но где-то за окном прокричала сова, и Джордж отпустил ее и отодвинулся, неверным голосом сказав:

— Мне лучше уйти. Уже поздно.

— Приезжай утром проводить Олли, — напомнила ему Маргарет, вставая вслед за ним.

Он помедлил в полутьме, словно колеблясь — уйти ему или вернуться кней. Она затаила дыхание, ожидая… надеясь… А затем испытала то ли разочарование, то ли облегчение, когда Джордж наконец направился к двери, бросил на ходу:

— Да, я приеду.

* * *

— Ну, вот и все. Теперь — до каникул, — пробормотала Оливия, укладывая вещи в свою машину. — Ничего, уже недолго осталось. И как только мы разделаемся с этими анализами… Ладно, скажем так: я жду не дождусь, когда вернусь домой к родителям.

Вина, боль и совершенно необъяснимое чувство, похожее на злость, быстро сменялись в душе у Маргарет, пока она слушала Оливию.

Злость она подавила. С ее стороны было нечестно винить дочь за радость, которую та испытывает, считая, что родители снова воссоединились. В конце концов Оливия не виновата в том, что застала Джорджа в постели своей матери.

Но рано или поздно ей придется сказать правду. И Маргарет уже начинала жалеть, что не сделала этого сразу.

Джордж уже уехал. Он заскочил на минутку, чтобы пожелать Оливии счастливого пути, и тут же сообщил, что ему пора.

Маргарет он спокойно сообщил, что понимает ее желание побыть несколько минут с дочерью наедине. Его решение немного удивило ее, вызвав очередное мимолетное жжение в глазах.

В последнее время Маргарет стала излишне эмоциональной, слишком быстро позволяла чувствам брать над собой верх. Ее нервы пребывали в постоянном расстройстве и напряжении.

Она желала, чтобы Джордж уехал, и испытала облегчение, когда он это сделал. В то же самое время ей страстно хотелось, чтобы он остался, чтобы… Что? Любил ее так, как ей когда-то верилось? Неужели она настолько глупа?

Беда заключалась в том, что их с Джорджем показная близость запутали Маргарет до такой степени, что порой она сама готова была поверить в идиллию, которую они изображали. Когда Джордж стоял рядом, касался ее, смотрел на нее, она едва сдерживала желание броситься ему на шею.

А сейчас он уехал. И как только Оливия пройдет обследование и станут известны результаты, как только они убедятся в том, что своим признанием не нанесут ей душевной травмы, Маргарет и Джордж объяснят дочери, что они и не собирались жить вместе.

Но пока…

Пока мне есть чем заняться. Меня ждет работа, напомнила себе Маргарет.

* * *

Она предупредила Генри Конвея, что опоздает. Когда Маргарет приехала, он тепло поздоровался с ней и нежно приобнял. Почему так бывает, отрешенно рассуждала Маргарет, что объятия одного мужчины оставляют меня равнодушной, в то время как случайной прикосновение другого…

По замечаниям, которые Генри отпускал в течение дня, она поняла, что он уже наслышан о Джордже, хотя не знает, кто тот такой на самом деле и много ли для нее значит. Маргарет с неохотой отвечала на осторожные допытывания начальника. Себе она объяснила это тем, что, поскольку Джордж не играет и не может играть реальной и постоянной роли в ее жизни, бессмысленно обсуждать с кем-либо их былые близкие отношения.

Маргарет работала допоздна, разбираясь с ворохом новых документов из министерства просвещения, свалившихся на нее в последнюю минуту. Домой она ехала в состоянии крайнего нервного напряжения и усталости.

В глубине души, помимо воли и коря себя за это, она надеялась, что Джордж — пусть у него и нет больше причин поступать так после отъезда Оливии в университет — так или иначе свяжется с ней.

Когда вечер прошел без единого телефонного звонка, Маргарет сказала себе, что рада, что испытывает облегчение. И все же, ложась в постель, продолжала думать о Джордже, гадать, чем он занимается и с кем он сейчас.

Хотя из его разговоров было очевидно, что его бизнес процветает и что у него есть компания близких и верных друзей, он ни разу не упоминал о ком-то в отдельности… О женщинах… Об определенной женщине.

Впрочем, с какой стати Джорджу говорить об этом с ней?

* * *

Неделя пролетела незаметно. Маргарет с головой погрузилась в работу, которая скопилась за время ее отсутствия. Но, несмотря на то что она смертельно уставала, ей с трудом удавалось заснуть, по ночам. Ее мысли постоянно возвращались к одному и тому же мужчине.

Виной всему напряжение, в котором я вынуждена была жить, пока Оливия находилась дома, неуверенно говорила себе Маргарет. И тщетно пыталась прогнать образ Джорджа, неустанно преследующий ее и вытеснивший из сознания все остальное…

Вечером в пятницу, подходя к дому, она услышала, как зазвонил телефон. Маргарет поспешила войти и взять трубку. Сердце ее испуганно колотилось, мышцы живота свело судорогой. Однако это оказался всего лишь доктор Перкинс, подтвердивший, что к обследованию Оливии все готово.

— Кстати, — немного натянуто добавил он. — Насколько я понимаю, вас можно поздравить, да? — Не услышав ответа, Джим неловко пояснил: — Оливия сообщила мне хорошие новости. Не могу не заметить, что меня это потрясло. Мне бы и в голову не пришло, что Джордж и вы… Конечно, я рад за вас обоих, и Оливия на седьмом небе от счастья. Понимаю, вы еще не назначили дату, но…

— Оливия сказала вам, что мы с Джорджем решили пожениться?

— Да. Именно так. Я понимаю, это пока еще тайна. Должен сказать, Джорджу очень повезло. Я очень рад за вас, дорогая… За Джорджа, конечно, тоже. Но особенно за вас, даже несмотря на то что…

Он говорил не переставая еще несколько минут, пока Маргарет стояла с закрытыми глазами, благодаря Небеса за то, что никто не видит, как она потрясена словами Джима. Как Оливия могла?.. Как она посмела разболтать Джиму, что они с Джорджем якобы собираются пожениться?

Распрощавшись с доктором Перкинсом, Маргарет, как автомат, положила трубку. Первый ее порыв — позвонить дочери и потребовать ее к ответу — угас, как только она поняла тщетность этого поступка.

Что же ей теперь делать? Джим не болтлив, и он ее близкий друг, но все же… Ее мутило от ужаса при мысли о том, какие пойдут слухи, когда в результате выяснится, что они с Джорджем и не думали восстанавливать свой брак.

Оливии хорошо — в ее возрасте можно позволить себе не обращать внимания на мнение окружающих. Да и Джорджу это, должно быть, безразлично, ведь он живет в другом городе. Ему не придется сталкиваться с последствиями сплетен и ловить косые взгляды прохожих…

Словом, был только один выход из создавшегося положения — поехать к Джорджу, обо всем ему рассказать и вместе с ним подумать, как загладить невольную оплошность Оливии. Ведь и ему, несомненно, не меньше чем ей, захочется развеять возникшее заблуждение.

На ней все еще был надет деловой костюм. И прежде чем отправиться в путь, Маргарет поднялась наверх, приняла душ и переоделась в джинсы и в мягкую блузку.

Без высоких каблуков я кажусь почти подростком. И пожалуй, пора сменить прическу на что-нибудь более изысканное и женственное, нежели простая стрижка, чтобы придать себе некоторую весомость и респектабельность, решила она, взглянув на себя в зеркале.

Скорчив гримасу своему отражению, Маргарет спустилась вниз, взяла ключи и сумку и вышла.

* * *

Только проехав полпути до дома Джорджа, она призналась себе, что было бы намного проще обсудить с ним случившееся по телефону.

Нет, о некоторых вещах нужно говорить, глядя в глаза друг другу, оправдывалась Маргарет перед собой, стараясь не обращать внимания на внутренний голосок, язвительно утверждавший, что она просто использовала звонок Джима как предлог, чтобы тут же броситься к Джорджу… Что ею двигали вовсе не растерянность и ужас, вызванные словами приятеля, а страстное желание видеть бывшего мужа, быть с ним…

Стараясь избавиться от тревожащих ее мыслей, Маргарет сосредоточила внимание на дороге.

Стоял чудесный летний вечер. Все вокруг буйно зеленело и цвело. Зависть и тоска охватили Маргарет, когда она обогнала юную пару, шагавшую рука об руку по обочине. Они смотрели в глаза друг другу, и на их лицах читалась такая любовь, что у Маргарет перехватило дыхание.

Когда-то и они с Джорджем были такими. Когда-то очень давно…

Свернув на знакомую подъездную дорожку, Маргарет остро ощутила неприкаянность этого места. И Джордж, и его дом, несмотря на внешнюю респектабельность, кажутся одинаково заброшенными, одинокими, признала она, останавливая машину и выходя из нее.

Она постучала в дверь, но ответа не последовало. Машины Джорджа тоже нигде не было видно. Вот к чему привело мое глупое импульсивное поведение, язвительно сказала себе Маргарет. Я очертя голову, без всякой необходимости неслась сюда только для того, чтобы наткнуться на запертую дверь.

Но вместо того чтобы тут же вернуться в машину, завести мотор и уехать домой, Маргарет медлила, не желая уходить, — словно, находясь рядом с его домом, она каким-то образом была ближе к самому Джорджу. Она обогнула дом и углубилась в сад.

Дура! — ругала себя Маргарет, пересекая лужайку. Однако ее чувства оставались глухи к насмешкам.

Джордж. Как глупо, что она до сих пор любит его, стремится к нему, тоскует по нему! Возникает впечатление, что ее физическое и эмоциональное развитие остановилось в тот момент, когда он ушел от нее, и она так и осталась той девушкой, которая верила, что его любовь так же глубока и постоянна, как и ее.

Кусты жасмина, растущего вокруг беседки, расплылись и задрожали. И, только сморгнув, Маргарет поняла, что виной тому слезы.

Почему после двадцати лет пребывания в жестокой узде ее чувства так ведут себя? Она то и дело разражается внезапными слезами, испытывает все сомнения и страдания, свойственные безумно влюбленной женщине?

Может быть, потому, что она и есть безумно влюбленная женщина? Безнадежно влюбленная женщина?..

Маргарет закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. Ее тело содрогалось под напором вырвавшихся на волю чувств, сметающих остатки самообладания.

Джордж. Она так любит его!

Где-то вдалеке послышался шум мотора. Но она не обратила никакого внимания на этот звук, глубоко погруженная в свои переживания.

Джордж. Слишком поздно надеяться на то, что судьба соблаговолит вернуть его ей.

* * *

Первое, что увидел Джордж, свернув на подъездную дорожку, была машина Маргарет. Поэтому когда он ставил собственную и отстегивал ремень безопасности, его лицо искажала сильная тревога.

Что-то случилось. И должно быть, очень серьезное, раз Маргарет приехала сюда.

Его сердце гулко забилось, страх сковал душу. Оливия! Что-то случилось с ней. Анализы!

Обогнув дом и увидев Маргарет, неподвижно стоящую спиной к нему у беседки, Джордж укрепился в своих страхах. Когда он рванулся через лужайку по направлению к ней, выкрикивая ее имя, она обернулась.

В закатном солнечном свете Джордж совершенно отчетливо видел следы слез на ее щеках, муку, застывшую в глазах.

Он не задумываясь обхватил ее руками, прижал к себе, гладя по голове. И вскоре его тело уже дрожало почти так же, как и ее.

— Маргарет, не надо… пожалуйста, не надо. Не плачь, моя милая. Просто скажи мне, что случилось… Оливия?.. Что-то с ней, да?..

9

Оливия!

Маргарет напряглась и подняла голову с груди Джорджа. Потрясение, испытанное при виде Джорджа, бегущего к ней через лужайку, а затем обнимающего, прижимающего ее, шепчущего ее имя, гладящего волосы, утешающего с нежностью и заботой, лишило Маргарет всякой способности сопротивляться ему. Но сейчас она внезапно вернулась с небес на землю.

Она слышала страдание в его голосе и понимала, что оно вызвано беспокойством за дочь. Маргарет разрывалась между желанием немедленно успокоить его, сказать, что ничего не случилось, и шокирующей ревностью к Оливии за то, что именно она — предмет этой тревоги, этой заботы… этой любви.

Боже, как ее может обижать то, что Джордж любит Оливию, ведь она его дочь?

Он еще крепче стиснул Маргарет в объятиях. И она услышала его тихий стон, почувствовала, как Джордж перевел дыхание.

— Маргарет… милая. Посмотри на меня. Скажи мне, что случилось.

«Милая»… Он снова назвал ее «милая». Удивление заставило Маргарет поднять голову и взглянуть на него.

— Нет, не Оливия, — с трудом произнесла она. — У нее все в порядке.

— Не Оливия?

Джордж нахмурился. И Маргарет напряглась, ожидая, что он оттолкнет ее, отойдет в сторону… отвергнет ее. Однако, хотя объятия немного ослабели, когда тревога покинула его, он не отпустил ее, а рука, которая, успокаивая, гладила Маргарет по голове, легла теперь на шею, лаская и расслабляя напряженные мышцы.

— Тогда что же?

Он так пристально вглядывался в лицо Маргарет, что она не выдержала и отвела глаза. Взгляд Джорджа задержался на ее губах, и она так остро ощутила его, словно это было реальное прикосновение.

Нежная плоть губ горела и так пересохла, что ей просто необходимо было увлажнить ее — приоткрыть рот и погасить это горячее сухое жжение кончиком языка.

— Маргарет… — Хриплый требовательный голос Джорджа заставил ее вздрогнуть и снова посмотреть ему в глаза. — Но ведь ты плакала. — Он провел пальцем по дорожке, оставленной слезами на ее щеке. — В чем же тогда дело?

Она покачала головой, не в силах ответить. И как раз в этот момент перед ее лицом возник огромный сонный шмель. Маргарет мотнула головой, чтобы уклониться от него, и ее волосы скользнули по лицу Джорджа. Он поднял руку, его пальцы запутались в шелковистых прядях. А затем, когда она взглянула на него округлившимися испуганными глазами, произнес ее имя низким, срывающимся голосом и склонился к ней.

Словно зачарованная Маргарет ждала, не в силах ни высвободиться из его объятий, ни оторвать взгляда от его. рта. Только когда Джордж наконец приник к ее губам, Маргарет закрыла глаза, содрогаясь всем телом от нетерпения и предвкушения.

Рука Джорджа коснулась ее лица. На мгновение нежно прижавшись к щеке, пальцы скользнули к затылку, принимая на себя вес ее запрокинувшейся головы.

От его кожи исходил горячий мускусный запах, усиливающий ее собственное возбуждение, заставляющий теснее прижиматься к нему.

— Маргарет…

При звуке голоса Джорджа мороз пробежал по ее коже. Его интонации не требовали ни перевода, ни объяснения. Они были столь же красноречивы, как и яростный напор его тела.

Она возбуждала его и он хотел ее! Маргарет наполнила ликующая радость оттого, что он так точно угадывает, что ей нужно.

— Я так хочу тебя, — дрожащим голосом прошептал Джордж ей на ухо. — Я очень, очень тебя хочу…

Он целовал ее. И Маргарет самозабвенно отвечала на поцелуи, еще плотнее прижимаясь к Джорджу, скользнув руками под его пиджак. Ее сердце яростно забилось, когда характер поцелуев изменился — медленный нежный напор уступил место чему-то иному, более требовательному.

Рассудок непрестанно пытался докричаться до Маргарет, предупредить, урезонить ее. Однако чувства были глухи к его зову. Они хотели слышать совсем иное — прерывистое дыхание Джорджа, тихий звук скольжения его рук по ее телу…

Сад, окружающий их, был напоен сильными ароматами цветущих растений. На этой неделе не было дождей. И когда Джордж опустил Маргарет на лужайку, она ощутила тепло. исходящее от земли, уловила свежий запах примятой травы — высокой в тени под деревьями и низкой и мягкой рядом с ее лицом. Не открывая глаз, она повернулась к Джорджу, жаждя возобновления прерванного поцелуя.

Он медлил, поглаживая ее щеку подушечкой большого пальца. Маргарет, подняв веки, увидела в его глазах невысказанный вопрос. Ее сердце затрепетало. Существовала сотня — нет, тысяча! — причин, по которым ей не следовало этого делать, но все они не имели ни малейшего значения.

Она потянулась к Джорджу, обхватила дрожащими руками его предплечья, помогла снять пиджак. Маргарет смотрела в его потемневшие глаза, и от сознания того, что она способна вызывать в нем такое сильное желание, у нее кружилась голова.

— Здравый смысл подсказывает мне, что нам не стоит этого делать, — задыхаясь проговорил Джордж и склонился к ней. — Но сейчас мне ничего так не хочется, как сжимать тебя в объятиях. Помнишь, как это обычно у нас бывало?

Помнит ли она?.. Ее глаза стали огромными и черными, в них отразилось его желание. Она притянула Джорджа к себе дрожащими руками.

— Боже, сколько раз я мечтала вот так обнять тебя!

Джордж расстегнул ряд крошечных пуговок на ее блузке, открывая ее тело вечерним солнечным лучам и прикосновениям своих рук и губ.

Маргарет содрогнулась и, стиснув зубы, постаралась сдержать чувства, которые рвались наружу. Прикосновения его губ были такими знакомыми, такими нежными, такими восхитительными.

Ее руки словно сами собой поднялись и сомкнулись на его затылке. Тело призывно изогнулось, когда Джордж ладонями накрыл ее обнаженные груди, а его губы коснулись нагретой солнцем кожи.

— Ты так красива!.. Так красива!

От благоговения и изумления, звучащих в его голосе, у Маргарет перехватило дыхание, а вид темноволосой головы у своей груди был потрясающе трогателен. Она уже была женщиной, а не девушкой. И все эти двадцать лет ей даже не приходило на ум думать о своем теле в сексуальном смысле. Сейчас же она внезапно обнаружила, что почти боится того, как выглядит, ведь между телом двадцатилетней женщины и тридцативосьмилетней не может не существовать разницы. Но Джордж тоже изменился внешне, и, на ее взгляд, только к лучшему.

Он поцеловал впадинку между ее грудями, касаясь языком кожи, а затем сами груди. Поцелуи его были осторожными, нежными, словно Джордж опасался обидеть ее.

Когда он отстранился, заботливо накрыв ее грудь блузкой, испытываемые чувства, должно быть, отразились в глазах Маргарет, поскольку и выражение глаз Джорджа изменилось. Они потемнели и сверкали, а его голос звучал почти грубо, когда он произнес:

— Дело не в том, что я не хочу. Просто я боюсь, что как только это случится… я потеряю самообладание, смогу невольно оскорбить тебя… Я так долго, так долго об этом мечтал, желал тебя, тосковал по тебе… — Заметив, что Маргарет плачет, Джордж оборвал себя и резко спросил: — В чем дело? Что я сказал не так? Если ты хочешь, чтобы я остановился…

Логика требовала дать утвердительный ответ, но Маргарет отказывалась внимать ей. Джордж теперь сидел, тревожно вглядываясь в ее лицо. Его глаза были печальны, а тело напряжено.

Маргарет тоже села, отрицательно качая головой и понимая, что не может поведать ему о том, что творится у нее на сердце, не может просто сказать ему, что любит его… Она ни за что не решится рискнуть и отравить чудо происходящего неуклюжими объяснениями и расспросами.

Она уже не девочка, старающаяся соответствовать ожиданиям окружающих. Она женщина и вольна принимать собственные решения. Признавшись сейчас Джорджу в своей любви, показав, как она хочет его и стремится к нему, Маргарет вновь поставит себя под удар… Ее чувства касаются ее одной, и никого больше.

Стараясь не растерять храбрости, Маргарет протянула к нему руки. Пальцы дрожали, когда она расстегивала пуговицы его рубашки.

Мгновение Джордж оставался неподвижным. А затем, поняв, что она делает, стал помогать ей, срывая с себя рубашку с такой силой, что еще нерасстегнутые пуговицы отлетали в сторону. Маргарет рассмеялась. Отчасти этот смех был вызван нервным напряжением, а отчасти — потрясением при виде оголенного торса Джорджа.

Поразительно, как сильно вид обнаженной мужской груди подействовал на нее!

Маргарет поцеловала его в шею — сначала нерешительно, осторожно… Под ее губами трепетала жилка. Она приложила к ней пальцы, отметив бешеное биение пульса. Маргарет почувствовала, как под другой ее рукой завитки волос на его теле стали влажными, а сосок отвердел. Постепенно ее поцелуи становились все более смелыми, более нетерпеливыми.

Она услышала, как Джордж застонал, и от этого стона у нее закружилась голова. Затем ощутила тепло его руки на своей спине, восхитительно возбуждающее прикосновение его волос к своей груди, когда Джордж притянул ее к себе и, прикоснувшись губами к уху, прерывистым шепотом предупредил:

— Маргарет, не надо. Пожалуйста, не делай этого, если не хочешь меня так же, как я хочу тебя.

Она неохотно оторвала губы от его шеи. Ее глаза были затуманены, лицо разрумянилось от любви и желания.

— Разве не очевидно, что я… хочу тебя? — неверным голосом спросила Маргарет, опустив взгляд на отвердевшие вершинки своих грудей.

Джордж проследил за ее взглядом. Она почувствовала, как у него перехватило дыхание, и увидела, как горячая волна крови прилила к коже.

Он накрыл ее грудь ладонями, шепча ее имя. Его голова склонилась.

Поначалу теплые прикосновения губ Джорджа были сдержанными, контролируемыми. Но все равно тысячи воспоминаний нахлынули на Маргарет, и, отвечая как на них, так и на его ласки, она изогнулась, пальцами впилась ему в плечи. В горле зародился приглушенный вскрик желания, тело сотрясало вожделение.

Это свело на нет самообладание Джорджа. Внезапно ставший настойчивым и требовательным, напор его рта заставил Маргарет прильнуть к нему и забормотать запретные слова мольбы и одобрения. Она извивалась под ним, вне себя от удовольствия, которое он доставлял ей.

Даже яростный скрежет зубов, когда Джордж окончательно потерял контроль над собой, стал для нее острым чувственным удовольствием, свидетельством полноты его желания.

Соприкосновение обнаженных тел, когда они наконец освободились от одежды, по крайней мере у Маргарет, вызвало знакомое ощущение, что достаточно лишь одного поцелуя, одного прикосновения, чтобы мир взорвался ослепительным фейерверком… Когда ее тело напряглось, Джордж взглянул на нее и хрипло спросил:

— Что случилось? Если ты передумала, если хочешь остановиться…

Маргарет покачала головой, не в силах говорить, и приложила его руку к своему телу так, чтобы он сам понял, как она хочет его. Легкий румянец окрасил при этом ее щеки.

Возможно, в юности она так не поступала бы. Она вообще не относилась к тем, кто демонстрирует свои сексуальные потребности. Однако сейчас Маргарет не смогла бы притвориться, что не хочет его, а признаться в своем желании у нее не хватало мужества.

Она вспомнила, что когда-то, в самом начале их совместной жизни, вид обнаженного тела Джорджа смущал ее… Нет, не отпугивал, но она чувствовала себя немного неловко. Сейчас же ее радовала внутренняя раскрепощенность, с которой она смотрела на возлюбленного, прикасалась к нему, наблюдала за тем, какую реакцию вызывает каждая ее ласка.

Маргарет видела, что Джордж хочет ее, и это увеличивало ее нетерпение. Она склонилась и прикоснулась к нему губами, чувствуя знакомый острый спазм внутри и содрогаясь от силы своего желания.

Закрывая глаза, она слышала, как Джордж пробормотал:

— Маргарет… О Боже, Маргарет…

А потом он обнял ее и притянул к себе. Он овладел ею так неожиданно, с такой стремительностью, словно знал наверняка, как именно она жаждет ощутить его внутри себя. И Маргарет вскрикнула, не в силах молчать об испытываемом наслаждении, задвигалась с ним в такт, шепча слова восторга и нетерпения…

Финал был бурным и одновременным. Мощный взрыв чувственности окончательно обессилил Маргарет, и она прильнула к Джорджу, дрожа и испытывая восхитительное головокружение.

А он, коснувшись губами ее уха, прерывисто прошептал:

— Все эти годы не было дня… часа, когда бы я ни хотел тебя, ни тосковал по тебе, ни вспоминал, как это у нас было. Но сейчас я понял, что воспоминания — лишь бледная тень действительности. И это к счастью, потому что я не смог бы жить воспоминаниями, зная, что…

Маргарет открыла глаза и недоуменно посмотрела на него.

— Так, значит, у тебя ничего не получилось с ней… с женщиной, ради которой ты меня оставил, — голосом, полным боли произнесла она.

— Что? — Джордж обхватил ладонями ее лицо, чтобы она не отвела взгляда. — Какая другая женщина? — хрипловато спросил он. — Никакой другой женщины не было. Я просто не разуверял тебя в этом, потому что… потому что так было проще… отпустить тебя. Я говорил себе, что поступаю правильно, если не по отношению к себе, так хотя бы по отношению к тебе. Что ты найдешь кого-то другого, с кем родишь детей, а потом, когда узнаешь правду, будешь лишь благодарна мне.

— Так другой женщины не было?! — Маргарет никак не могла в это поверить. — Но ведь ты говорил…

Джордж покачал головой.

— Нет, это ты говорила. Я лишь сказал, что нам нужно расстаться. Я был не в состоянии придумать такую изощренную ложь, притвориться, что у меня есть другая. Я еще не пришел в себя от шока, вызванного известием о моей болезни. Меня волновало только одно: чтобы ты не узнала об этом, не разрушила свою жизнь так, как разрушена была моя.

— Не было другой женщины, — медленно повторила Маргарет. — Ты хочешь сказать, что оставил меня потому…

— Что узнал от отца о своем наследственном заболевании.

— Так ты развелся со мной только из-за этого?! Внушил мне, что я тебе не нужна, что ты больше не любишь меня, только поэтому?! — Глубочайшее потрясение, ужас, охвативший ее, отразились в голосе Маргарет. Она подняла на Джорджа огромные глаза, взгляд которых обвинял. — Неужели ты действительно считал, что я настолько слаба, настолько пуста, что, узнав правду, изменю мое отношение к тебе? Неужели ты не знал, как я тебя люблю?

Джордж побледнел как смерть.

— Нет, знал, — просто сказал он, не пытаясь оправдываться. — Но знал я также и то, как сильно ты хочешь иметь детей. Как важна для тебя семья. Если бы до нашей свадьбы мне стало известно о моем заболевании, если бы я вырос с этим знанием и если бы, встретив тебя, честно рассказал обо всем, возможно, наша жизнь сложилась бы иначе. Но ты выходила за меня, надеясь, что у нас будут дети. Ты говорила, как много они для тебя значат, помнишь? Разве я имел право одной лишь фразой уничтожить твои надежды на будущее?

— Но я любила тебя… тебя, а не некоего мифического отца моих будущих детей, которых еще даже не зачала! — с негодованием возразила Маргарет.

— Это ты теперь так говоришь. Подумай, Маргарет, ты была очень молода. Я знаю, как ты любила меня, знаю, как была предана мне. Да, ты осталась бы со мной… и продолжала бы меня любить… по крайней мере, какое-то время. Но как долго продлилась бы эта любовь? Год… может быть, два… может быть, даже больше. И все это время я бы жил в постоянном страхе, что однажды ты отвернешься от меня. Что однажды твое желание иметь детей перевесит жалость ко мне. Я должен был дать тебе свободу, возможность найти кого-то другого. — Джордж внезапно замолчал, а затем требовательно спросил: — Почему ты не нашла себе другого, Маргарет?

— Ты причинил мне слишком большую боль. — Это было жестоко и несправедливо, и, едва закончив говорить, Маргарет тут же возненавидела себя и, прикусив губу, замотала головой. — Нет. Нет, это не совсем так, Джордж. Да, ты сделал мне больно, невыносимо больно. Поначалу мне просто не верилось, что, говоря о своей любви ко мне, ты думал о другой женщине. Что, если все мужчины таковы, спрашивала я себя и понимала, что еще одного предательства мне не пережить… А потом, у меня была Оливия. Она занимала все мое время, мои мысли, мое сердце. И кроме того… — Маргарет подняла голову и посмотрела ему в глаза, — теперь уже нет смысла лгать. Я не переставала любить тебя, Джордж. О, я пыталась разлюбить! Я даже уверяла себя, что преуспела в этом. Но ты снился мне по ночам, и я просыпалась в слезах, тоскуя по тебе, стремясь к тебе, любя тебя. Возможно, если бы мне удалось истребить память о тебе, у меня появился бы другой мужчина.

— Так же было и со мной. Если бы я смог забыть тебя, в моей жизни тоже, возможно, появилась бы другая женщина. Я пытался представить себе это. Какая-нибудь разведенная матрона с парой детишек, которой уже ничего не нужно. Это казалось идеальным решением. Но воспоминания о нашей любви лишали меня всякого желания стремиться к подобной близости с кем-либо кроме тебя. Я не мог забыть тебя все эти потерянные годы, Маргарет. Я не в состоянии дать тебе больше, чем мог дать двадцать лет назад. Однако если это поможет, знай: я никогда не переставал любить тебя. Никогда не переставал жалеть о том, что все не сложилось иначе. Порой, да простят меня Небеса, я жалел даже о том, что нашел отца и узнал то, что узнал.

Джордж содрогнулся. Маргарет протянула руку и ласково прикоснулась к нему.

— Ты должен был бы возненавидеть меня. Ведь если бы я не предложила тебе разыскать отца…

Джордж покачал головой.

— Я не смог бы возненавидеть тебя, что бы ты ни сделала. Нет, я ненавидел себя… ненавидел за то, что продолжал хотеть тебя, за то, что никогда по-настоящему тебя не отпускал.

— Если бы ты только сказал… поделился со мной, все в нашей жизни сложилось бы по-другому.

— Нет, в конечном счете ты отвернулась бы от меня… бросила бы, как отец бросил мою мать. Поколебавшись, Маргарет тихо спросила:

— Если бы ты знал о моей беременности, как бы ты поступил?

— Не спрашивай меня, — ответил Джордж. — Потому что я не знаю ответа. Судя по тому, в какой панике я пребывал, какой страх испытывал.. Прости меня, но боюсь, я бы захотел, чтобы ты сделала аборт. — Увидев выражение ее лица, он закрыл глаза. — Прости меня, Маргарет, но я не могу тебе лгать. Больше не могу. Тогда я еще не пришел в себя от чудовищной правды: я — носитель болезни, мой отец отказался от меня… Знаю только, что я попытался бы оправдать мое решение, сказав, что принял его, стремясь защитить тебя, спасти наш брак. Риск был слишком велик. Даже когда мне впервые пришло в голову, что Олли, возможно, моя дочь, сильнее всего во мне звучал страх. Я боялся, что вы обе отвернетесь от меня, что ты станешь винить меня в том, что забеременела… в том, что я был так беспечен.

— Скорее уж беспечной оказалась я, — кривовато улыбнувшись, сказала Маргарет.

— Ты должна презирать меня за то, что я почувствовал, когда узнал, что у меня есть дочь. Я ведь даже хотел, чтобы Оливия отказалась от возможности когда-либо иметь детей. Но мы встретились, я увидел ее и внезапно осознал, что это моя дочь, мой ребенок. Это было как чудо… Я испытал благоговение… Нет, я не в силах описать, что почувствовал тогда. Казалось, я вышел из кромешной тьмы, в которой блуждал долгие годы и которая настолько стала частью моего существования, что я едва осознавал ее присутствие. Я так привык быть одиноким, скрывать от друзей истинную причину моей холостяцкой жизни, отсутствия семьи! И вдруг появляется кто-то, с кем я могу быть откровенным, делиться тем, что наболело. И этот кто-то — снова ты. Я никогда не переставал любить тебя, Маргарет. Я не имею права просить тебя об этом, но не могла бы ты… Не была бы ты против… Словом, скажи, существует ли для нас хоть какая-то возможность все начать сначала?

И Джордж с надеждой посмотрел на нее.

— Только если пообещаешь никогда, никогда больше ничего не скрывать от меня независимо от того, какую боль это может причинить любому из нас.

Лишь когда он поцеловал ее, Маргарет поняла, что на них по-прежнему нет одежды.

* * *

Около часа спустя Джордж прошептал ей на ухо:

— Если мы задержимся здесь еще немного, упадет роса, и все закончится ревматизмом. Почему бы нам не пойти в дом? Там не намного теплее и уютнее, зато есть большая двуспальная кровать.

Маргарет лениво собрала одежду и кое-как натянула ее на себя. Заметив его озорной взгляд, она коротко рассмеялась.

— Только представь, сколько развлечений тебе предстоит, когда ты снова будешь все это снимать, — поддразнила его Маргарет, когда, взявшись за руки, они шли к дому.

— Вот как? А я думал, это ты намерена поразвлечься, раздевая меня, — отплатил ей той же монетой Джордж.

Первое, что она увидела, войдя в его спальню, была фотография в серебряной рамке. Маргарет подошла к столику у кровати и взглянула на нее с удивлением. Фотография оказалась ей хорошо знакома. На ней были запечатлены она и Оливия.

— Прости. Мне не следовало брать ее, но я не смог удержаться, — виновато произнес Джордж, подходя и становясь рядом. — Прости меня, милая.

Обнимая его, Маргарет понимала, что он просит прощения не за украденную фотографию.

— Я прощаю тебя, — прошептала она, когда Джордж поцеловал ее. — Я прощаю тебя, Джордж.

* * *

Перед домом в усадьбе Эпплстоун царили оживление и суматоха. Рабочие заканчивали приготовления, вбивая последние гвозди в импровизированную трибуну и расставляя скамейки. Начальница, мисс Хопкинс, сновала тудч-сюда, отдавая распоряжения. Лужайку то и дело перебегали стайки принаряженных детей. На лицах одних были написаны уверенность и жизнерадостность; другие же — новички — смотрели на происходящее исподлобья, словно ожидая какого-то подвоха.

Сегодня должно было состояться открытие нового корпуса приюта. Все были уже в сборе, ожидалось только прибытие из Лондона председателя попечительского совета. В зарослях декоративного кустарника послышалась какая-то возня и вскрики. Мисс Хопкинс немедленно устремилась туда. Однако, подойдя поближе, она услышала рассудительный голос Джека Рейли и остановилась.

— Нет, неправда, — отвечал он какому-то взъерошенному малышу. Лестер, вспомнила мисс Хопкинс, один из пятерых детей, которых привезли к ним накануне. — Никто не собирался тебя обижать. И не маши своими кулаками. Этим ты ничего не добьешься. Если хочешь, чтобы к тебе хорошо относились, то научись уважать других.

Мисс Хопкинс усмехнулась и направилась было к дому, но в этот момент увидела, как из-за поворота выезжает большая машина семейства Пэлтроу. Радостно подпрыгнув, она устремилась ей навстречу…

После шумных приветствий и объятий все наконец расселись и стали слушать выступающих. Маргарет последней заняла место за импровизированной трибуной. Хотя она уже ничем не напоминала испуганную лань, какой казалась когда-то, нелюбовь к выступлениям осталась в ней неизменной. Она набрала в грудь побольше воздуха и оглядела собравшихся.

Дети, как всегда, оставались детьми: мальчишки дергали девчонок за косички, девчонки же о чем-то секретничали друг с другом. Воспитатели пытались призвать их к порядку, педагоги с серьезным видом приготовились слушать председателя.

Сидяший в первом ряду справа Джордж ободряюще подмигнул ей, одновременно удерживая Питера и Лиз, не понимающих, почему им не позволяют подбежать к матери. Три года назад, сразу же после свадьбы, они усыновили только что родившегося Питера, мать которого умерла во время родов, и его годовалую сестру. И ни у кого из них ни разу не возникало никаких сомнений в правильности сделанного.

Сильно пополневшая Оливия с любопытством рассматривала новый корпус. Она видела его впервые. Дом, построенный в том же, что и старый, георгианском стиле, весело смотрел на мир большими окнами. Результаты анализов, сделанных Оливии три года назад, оказались отрицательными, и теперь, ожидая ребенка, она уже не волновалась о том, кто родится — мальчик или девочка. Джонни приехать не смог — сегодня он впервые после окончания университета участвовал в судебном заседании.

Маргарет немного расстроило то, что не вся семья в сборе. Она вздрогнула, неожиданно осознав, что стоит глубокая тишина, а взгляды всех присутствующих направлены на нее. Маргарет откашлялась и произнесла:

— Видите ли… дело в том, что чужих детей не бывает. Все дети — наши, и я рада, что здесь, в Эпплстоуне это понимают.

Она посмотрела в любящие глаза Джорджа. Затем поднялась и направилась к новому зданию, туда, где краснела ленточка, которую ей предстояло перерезать.

Оглавление

Пролог

1

2

3

4

5

6

7

8

9