Искатель. 1972. Выпуск № 05 [Александр Петрович Казанцев] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

потрескивали от мороза. Идти на лыжах было сущим удовольствием, и Андрей поначалу прошел на самую дальнюю делянку, которую раньше всех следовало очистить от перестойных деревьев и ненужного подроста.

Делянка была ближе всех к дому Бориса — всего каких-нибудь километров пятьдесят. Когда Борис поднимет в воздух хлысты и повезет их на лесопункт, Андрей успеет перебраться на вторую делянку. Таким образом, за день он расчистит две самые дальние делянки. Весной и летом к ним не подберешься, а сейчас он сделает доброе дело.

Он повесил на сук свою личную рацию и поставил ее на прием. Потом обошел первый ствол и подрубил его топором. Пила, сладко подвывая, вгрызлась в древесину. Сразу запахло хвоей, скипидаром и еще чем-то удивительно пряным и вкусным. Таким, что голова чуть закружилась, а потом постепенно утвердилось состояние рабочего азарта.

Он валил деревья вершинками друг к другу, чтобы прихватить их одной трелевочной петлей, спущенной с дирижабля. Наготовив несколько пучков, Андрей присел отдохнуть на еще теплый на срезе свежий пень и закурил. Пахучий табачный дым повис в недвижимом воздухе, не смешиваясь с запахом свежего дерева, снега и горькой осины. Тело начинало приятно ныть, и вспотевшая спина медленно остывала. Удивительное состояние покоя после физического напряжения.

Нет, он все-таки тысячу раз прав, что послушался совета Норы и плюнул на институт, свои проблемы, спорт и отдых. Человек может отдыхать только в том случае, если он меняет образ жизни, мыслей и деятельности.

Андрей выбросил папиросу — сигарет он не любил. Дым от них лез в глаза, а дымок от папиросы на длинном мундштуке никогда не мешал. Послушал, как, громко прошипев, огонек погас в снегу, и услышал легкий шорох. С высокой, вошедшей в рост ели полились снежные ручейки. На вершинке сидела белка и смотрела вниз, на человека, который разрушал ее хозяйство. Поймав его взгляд, белка сердито фыркнула, потом стала что-то бормотать, словно разъясняла Андрею всю глупость его поведения. Андрей смотрел на нее и старался понять, чем же он обидел белку, и вдруг понял: белки хранят свои запасы как раз на старых, перестойных деревьях. Вероятно, он свалил какую-то ее кладовую, и белка не может простить его безжалостности.



— Ну что ж… Ошибки нужно исправлять, — сказал Андрей и подмигнул белке.

Она возмущенно фыркнула и перемахнула на соседнюю осинку. Андрей пошел вдоль сваленных деревьев, пока не нашел дупло.

В нем было около килограмма отлично высушенных грибов. Андрей выгреб их и положил на один из свежих пней: он знал, что белка следит за ним. И она поймет, что человек не виноват. У него свои заботы. Но он не забывает и о своих младших братьях.

* * *
Ему стало весело тихой, грустной веселостью. А кто помнит о нем? Кому он теперь нужен? Норе? Она не простит… Не должна простить его любовь к Ашадеви. Во всяком случае, он на ее месте не простил бы.

Ашадеви? Если бы он ей потребовался, она могла бы связаться с ним по международному традевалу. Хотя… Хотя у них все еще имеют значение деньги, общественное положение и, должно быть, существует «блат». Но телеграмму-то она бы могла прислать? Даже не пленочную — с изображением и голосом, — а самую банальную, какие посылали еще в прошлом веке. Или письмо… Простое письмо…

Письмо даже лучше. Как ни хороши современные средства общения между людьми, письмо — старинное, добротное письмо с многоточиями, пропущенными знаками препинания и даже буквами — все-таки лучше всего. За ним человеческий труд раздумий, сборов, решимость сесть и написать. Письмо — это память. Долгая и верная память. Его пишут, когда человек в самом деле нужен и дорог.

А телеграмму можно дать в момент вспышки воспоминаний. Или сравнений с проходящим мгновением, чтобы потом, в следующее мгновение забыть. Не говоря уже о пленке. Записаться на пленке, чтобы переслать ее, — значит позаботиться о своей внешности, голосе, подобрать нужные моменту слова… В этом есть что-то от кокетства, от желания не столько обратиться к другу, сколько от желания показать себя. Нет, письма, обыкновенные письма все-таки лучше всего. Над ними можно подумать, их можно перечитать… да просто разложить перед собой и, как по следам, увидеть прошлое.

Ашадеви молчит.

Индия… Сейчас там цветут… Что там цветет в марте? Вероятно, все, что может цвести. Воздух пахуч и густ. И влажен. Вероятно, так влажен, что дышать приходится с усилием. И люди спят на крышах, двориках, на прогретых за день берегах рек и прудов…

Впрочем, сейчас десять утра, и, значит, Индия не спит. Она работает, учится и борется с тем, что когда-то называли предрассудками. Далекая, незнакомая страна, которую он так полюбил и которая доставила ему столько горя, что загнала в зону Белого Одиночества.

А что?.. Честное слово, это все-таки здорово — зона Белого Одиночества. Сейчас он не жалеет о своем решении и даже благодарен Норе за ее совет. Интересно, что это