Таннен-Э — город под вечными льдами: легенды Австрии [Эпосы, мифы, легенды и сказания] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Таннен-Э — город под вечными льдами

Легенды Австрии
Составитель И. П. Стреблова


ВЕЧНЫЕ ЛЬДЫ ЛЕГЕНД

Вы слыхали когда-нибудь о богатом городе Таннен-Э высоко в горах, который однажды засыпало густым снегопадом, и город навсегда остался под вечными льдами? Жителей этого города одолели жадность и тщеславие, мало того, что им некуда было уже девать деньги — так они решили еще построить башню до небес, башню выше всех снежных вершин, и повесить наверху колокол, чтобы все народы мира знали об этом городе. Вот тогда природа и распорядилась по-своему — и наказала непослушных детей своих, пытавшихся нарушить ее гармонию. И случилось это не где-нибудь в волшебном тридевятом царстве, а в реальном месте, которое можно найти на карте: в Альпах, в австрийской земле Тироль, в горном массиве Эцталер Фернерн, где над покрытой ледником Айскугель вершиной горы возвышается скальный шпиль — это башня, не достроенная жителями Таннен-Э.

Что-то удивительно знакомое чудится в этой истории. Она сразу напомнила нам русскую сказку о рыбаке и рыбке и десятки других сказок народов мира, повествующих о наказанной заносчивости. Но стоп! Не торопитесь делать выводы о том, что австрийская легенда о городе Таннен-Э — родная сестра этих сказок! Между легендой и сказкой есть разница.

Во-первых, место действия. В сказке все происходит в тридевятом царстве, в одной деревне или вообще неизвестно где: жили-были старик со старухой, а где они жили, мы не знаем, — да это и не так важно в сказке. В легенде место действия указано точно. Посмотрите, какое начало у австрийских легенд: «Один крестьянин из Обернберга, что на реке Инн…» или «Жил когда-то в Верхнем Мюльфиртеле Ганс-великан…» — все это совершенно достоверные названия конкретных географических мест, существующих и сегодня. Названы города, деревни, долины, реки, ручьи, озера, горные пики, отдельные скалы — и с каждым местом связана удивительная и поучительная история. Постепенно, по мере знакомства с австрийскими легендами, у нас складывается цельное представление о природе этой страны, где каждый уголок овеян поэзией. Это своего рода поэтическая география. Вот география земли Бургенланд, со знаменитыми равнинными озерами и живописными замками. А вот география земли Штирия: горные озера, ледники, отвесные скалы, пещеры.

Легенды мы расположили так, как это обычно делается в австрийских сборниках легенд, — по землям. Девять разделов книги — это девять кусочков географической карты, составляющих вместе одну страну — Австрию. География легенд своеобразна. Она не устанавливает приоритетов. В центре действия может оказаться и маленькая деревенька, и неприметный ручеек, и местного значения горный утес. И в этом легенда очень современна. Ведь давно уже пора отказаться от метода знакомства с географией по принципу выставления отметок: этот город достоин упоминания, потому что он большой и экономически важный, а тот — мал и незначителен, и не достоин того, чтобы о нем знали. Современное познание гуманистично, для современного человека ценен всякий уголок на земле — в той же мере, в какой древнему создателю легенды был важен его единственный уголок, который он описал подробно и любовно — ведь когда-то он составлял весь его мир, других уголков он не знал.

Итак, в легенде, в отличие от сказки, названо конкретное место действия. Конечно, бывает, что и в сказке место действия известно, как, например, в знаменитых «Бременских музыкантах» братьев Гримм — такие сказки по своим особенностям смыкаются с легендами. Легенда не только именует конкретное место, но и называет часто конкретные природные особенности: если в сказке море — явление условное, то в легенде каждое озеро имеет не только название, но и описание того, какая в нем вода, какие берега, что вокруг растет. Подробно описаны ледники, снегопады, пещеры, горные тропы, а в городских легендах — улицы, переулки, харчевни.

Второе отличие легенды от сказки заключается в том, что в легенде участвуют исторические персонажи и упоминаются исторические события. Среди многочисленных нищих, лесорубов, кузнецов и Гансов, которые, если и носят имя, то оно давно уже стало обобщенным символом удальца или пройдохи из народа (ситуация, хорошо знакомая нам по сказке), встречается вполне реальный легендарный Ганс Пуксбаум, который руководил когда-то строительством знаменитого собора Св. Штефана в Вене, или легендарный алхимик Теофраст Парацельс, или Карл Великий, — или совсем не вошедшая в анналы, но столь же прославленная благодаря австрийской легенде госпожа Перхта. Нам не случайно в прошлой фразе дважды подвернулось такое уместное в данном случае слово «легендарный». Потому что легендарная личность — это историческая личность, легендой по-особенному обработанная. В отличие от хроники, в легенде часто исчезает точная дата, когда произошло событие или когда действовал исторический герой. Зато характерные черты исторической личности в легенде гиперболизируются, становятся ярче, рельефнее. И опять тот же феномен, необычайно близкий мировосприятию именно современного человека: нет людей главных и второстепенных, как нет главных и второстепенных городов, — каждый может участвовать в творении истории, но он должен для этого совершить что-то значительное — для своих близких, для своего народа. Получается, что в сказке личность стерта, главное действующее лицо — народ, обобщенный и типизированный, в легенде же на этом фоне выступают живые, реальные люди.

И, наконец, мы добрались до третьего отличия легенды от сказки. Это ее особенная форма. Формой сказки занимались много, и она подробно описана. Еще бы, ведь по форме сказка очень узнаваема, и выражается это в определенных языковых чертах. В сказке есть зачин и концовка, есть троекратное повторение сюжета, есть устойчивые эпитеты. С легендой дело обстоит сложнее, Здесь главное — сама история, сюжет, а подан он может быть по-разному. Часто этот сюжет отражен в ранних летописях, и потом еще неоднократно записывается и с вариациями излагается. У легенды всегда существует множество обработок. Мы выбрали вариант, который предложила замечательная австрийская писательница Кэте Рехайс. Но при любой обработке легенды ведущие черты ее содержания остаются. О них мы уже сказали.

Несколько слов о переводчиках. Легенды переводил большой коллектив, состоящий из известных и молодых переводчиков. Каждый — со своей профессиональной судьбой, со своим стилем. Но в подходе к легендам царило единство взглядов. Мы старались сохранить точность географических обозначений, черты разговорной речи, достаточно сложный и разнообразный, в отличие от сказки, язык описательного повествования. Нам очень хотелось, чтобы читатель ощутил вместе с нами обаятельную силу австрийских легенд.

Основой для книги послужило замечательное собрание легенд в обработке для детей и юношества, выполненное известной австрийской детской писательницей Кэте Рехайс (Käthe Recheis). Называется оно «Легенды из Австрии» («Sagen aus Österreich», Verlag «Carl Ueberreuter», Wien — Heidelberg, 1970). Вообще обработки легенд делались не раз, но именно эта версия привлекла нас своей простотой и выразительной силой.

Перед вами легенды Австрии. Удивительной, неповторимой страны. Созданные удивительными, неповторимыми людьми. Но их суть будет вам понятна. Ведь эта страна — частица единой Земли, и эти люди — часть единого человечества.

И. Алексеева.

ВЕНА


Дунайская русалка

В час, когда безмятежно гаснет вечер, когда на небе сияет луна и льет на землю свой серебряный свет, является по рою среди волн Дуная прелестное создание. Светлые кудри, обрамляющие прекрасный лик, украшает венок из цветов; цветами увит также белоснежный стан. Юная чаровница то качается на мерцающих волнах, то исчезает в речной глубине, чтобы вскоре опять появиться на поверхности.

Временами русалка покидает прохладные воды и блуждает в лунном сиянии по росистым прибрежным лугам, не страшась даже показаться людям, заглядывает в одинокие рыбачьи хижины и радуется мирной жизни их бедных обитателей. Нередко предостерегает она рыбаков, сообщая им о близящейся опасности: ледяных заторах, половодье или жестокой буре.

Одному она помогает, другого же обрекает на гибель, заманивая своим соблазнительным пением в реку. Охваченный внезапною тоскою, он следует за нею и находит себе могилу на речном дне.

Много веков тому назад, когда Вена была еще маленьким городком и там, где ныне красуются высокие дома, сиротливо жались друг к другу низкие рыбачьи хижины, сидел однажды морозным зимним вечером старый рыбак с сыном в своем бедном жилище у пылающего очага. Они чинили сети и беседовали об опасностях своего ремесла. Старик, конечно же, знал множество историй о водяных и русалках.

— На дне Дуная, — рассказывал он, — стоит огромный хрустальный дворец, а живет в нем речной царь с женою и детьми. На больших столах стоят у него стеклянные сосуды, в которых держит он души утопленников. Царь часто выходит погулять вдоль берега, и горе тому, кто осмелится окликнуть его: он в тот же миг утащит его на дно. Дочери его, русалки, все как на подбор красавицы и очень уж охочи до молодых пригожих парней. Те, кого удается им очаровать, вскорости непременно должны утонуть. А потому остерегайся русалок, сын мой! Все они прелестницы, порою приходят они даже на танцы к людям и танцуют всю ночь, до первых петухов, а потом спешат обратно в свое водное царство.

Много былей и небылиц знал старик; сын внимал словам отца с недоверием, ибо никогда еще не доводилось ему видеть русалок. Не успел старый рыбак закончить свой рассказ, как дверь хижины вдруг отворилась. Внутренность бедного жилища озарилась волшебным светом, и на пороге возникла прекрасная девушка в белом мерцающем одеянии. В косы ее, сияющие, словно золото, вплетены были белые водяные лилии.

— Не пугайтесь! — молвила прекрасная гостья, устремив влажно-голубой взор на молодого рыбака. — Я всего лишь русалка и не причиню вам зла. Я пришла предупредить вас об опасности. Близится оттепель; лед на Дунае затрещит и растает, река выйдет из берегов и затопит прибрежные луга и ваши жилища. Не теряйте же времени, бегите — иначе погибнете.

Отец и сын точно окаменели от изумления и, когда странное видение исчезло и дверь вновь тихонько затворилась, они долго еще не могли вымолвить ни слова. Они не знали, случилось ли это с ними во сне или наяву. Наконец старик перевел дух, взглянул на сына и спросил:

— Ты тоже видел это?

Юноша стряхнул с себя оцепенение и молча кивнул. Нет, это было не наваждение! В их хижине была русалка, они оба видели ее, они оба слышали ее слова!

Отец и сын вскочили на ноги и бросились вон из хижины, в морозную ночь, поспешили к своим соседям, другим рыбакам, и поведали им о чудесном происшествии. И не нашлось ни одного человека в селении, который не поверил бы в прорицание доброй русалки; все связали свой скарб в узлы и той же ночью покинули жилища, неся с собою все, что могли унести, и устремились на окрестные холмы. Они прекрасно знали, чем грозит им внезапная оттепель, если скованный морозом поток вдруг разорвет свои оковы.

Когда забрезжило утро, они услышали доносившийся с реки глухой треск и грохот; голубоватые прозрачные глыбы льда громоздились друг на друга. Уже на следующий день прибрежные луга и поля покрыло бурлящее и пенистое озеро. Одни лишь крутые кровли рыбачьих хижин сиротливо возвышались над все еще прибывающею водою. Но ни один человек и ни один зверь не утонул, все успели удалиться на безопасное расстояние.

Вода вскоре схлынула, поток вернулся в свое русло, и все стало, как прежде. Но все ли? Нет, один человек навсегда лишился покоя! Это был молодой рыбак, который не мог забыть прекрасную русалку и ласковый взор ее голубых очей. Он постоянно видел ее перед собою; ее образ преследовал юношу неотступно, рыбачил ли он или сидел перед очагом. Она являлась ему даже ночью во сне, а утром, пробудившись, он не мог поверить, что это был всего лишь сон.

Все чаще ходил молодой рыбак к берегу Дуная, подолгу одиноко сидел под прибрежными ивами и неотрывно глядел в воду. В шуме потока ему чудился манящий голос русалки. Охотнее всего выезжал он в своей лодке на середину реки и задумчиво любовался игрою волн, и каждая проплывавшая мимо серебристая рыба как будто нарочно дразнила его. Он перегибался через край лодки, простирал к ней руки, словно желая схватить ее, схватить и удержать навсегда. Однако мечте его не суждено было сбыться. День ото дня все печальнее становился его взор, и все горше было у него на сердце, когда он возвращался вечером в свое жилище.

Однажды ночью его тоска стала такою нестерпимою, что он тайком вышел из хижины, отправился на берег и отвязал свою лодку. Больше он не вернулся назад. Утром лодка его одна, без пловца, покачивалась на волнах посреди реки.

Никто никогда больше не видел молодого рыбака. Еще много лет сидел старик-отец одиноко перед своею хижиною, смотрел на реку и плакал о судьбе сына, которого русалка увлекла с собою на дно Дуная, в хрустальный дворец водяного царя.

Дерево в железах на площади Шток-Им-Айзен

Нелегкая жизнь бывает у ребят, отданных в учение к мастеру.

Один такой мальчонка Мартин Мукc узнал это на собственной шкуре с тех пор, как его отдали в ученики к знатному венскому замочному мастеру, а было это лет триста или четыреста тому назад.

Работа начиналась чуть свет и продолжалась долго, до самого вечера. А Мартину ох как хотелось поспать подольше да побездельничать, да поиграть и порезвиться с другими ребятишками. Но мастер был строг, и для Мартина не всегда все обходилось гладко: иной раз хозяин больно таскал его за уши.

Вот как-то однажды мастер послал мальчишку за глиной. Тот взял тачку и отправился за город туда, где все брали глину. Мартин даже немного рад был вырваться из мастерской и провести часок-другой на воле. С неба ярко светило и пригревало солнышко, и мальчик весело зашагал, толкая перед собой тачку. За городскими воротами он встретил других мальчишек и, забросив тачку, резвился и носился с ними взапуски целый день, забыв про глину и про то, что его ждет мастер. За игрой он и не заметил, как прошел день — и вдруг солнце село и наступили сумерки. Ребята побросали игру и разбежались по домам, а Мартин слишком поздно спохватился, что не выполнил поручение, и понял, что не успеет: пока он будет набирать глину, ворота закроются и он не попадет в город!

Видит Мартин, что делать нечего. Он подхватил свою тачку и во весь дух припустил домой. Он так бежал, что совсем запыхался, и все равно опоздал: когда он добежал до городских ворот, они уже оказались заперты. У мальчишки не было в кармане ни гроша, а чтобы попасть в юрод, надо было заплатить сторожу крейцер, иначе он не откроет ворота. Не зная, как тут быть, мальчишка с горя заплакал. Что скажет мастер, когда увидит, что он не вернулся? И где ему ночевать?

Сел Мартин на тачку, ревет, хлюпает носом и думает: «Как мне быть? Что мне делать?» И вдруг по ребячьему недомыслию он возьми да брякни:

— Эх, была — не была! Если бы мне только попасть в город, я согласен хоть черту душу продать!

Не успел он это выговорить, как вдруг перед ним откуда ни возьмись появился человечек в красном камзоле и с островерхой шляпой, украшенной пучком огненно-красных петушиных перьев.

— О чем, мальчуган, плачешь? — спросил незнакомец хриплым голосом.

Мартин так и выпучил глаза при его странном появлении.

— Ох, — ответил он жалобным голосом. — Мне надо попасть в город, да нечем заплатить за вход. А дома еще, пожалуй, получу взбучку от хозяина за то, что так долго задержался и не привез глины.

Тут черт — потому что незнакомец был именно чертом — утешил мальчика и сказал:

— Будет тебе и крейцер для сторожа, и полная тачка глины, и дома не будет никаких колотушек. А хочешь, я в придачу сделаю тебя самым лучшим замочным мастером Вены? Не бойся, ты все это получишь при одном маленьком условии: если ты хоть раз пропустишь воскресную мессу, ты мне заплатишь за то своей жизнью. Да ты не робей! Что тут такого страшного? Всего-то и надо каждое воскресенье ходить к мессе, и ничего с тобой не случится!

Мальчишка-несмышленыш и поверил, что ничего страшного нет в этом предложении. «Ходить каждое воскресенье к мессе? Чего же в этом трудного? — подумал он. — Надо быть совсем дураком, чтобы пропустить воскресную службу!» Вот он и согласился и скрепил договор тремя каплями крови. За это черт дал ему блестящий новенький крейцер для привратника, а тачка вдруг оказалась доверху полна глины. Мальчишка весело постучал в ворота, заплатил за вход, пришел домой к мастеру, и тот, вместо всякой взбучки, еще и похвалил его за усердную работу.

Наутро в мастерскую явился знакомец Мартина и заказал мастеру совершенно особенную работу. Возле городского вала на углу Каринтийской улицы сохранялся дуб с могучим стволом — все, что осталось от древних дремучих лесов. И вот посетитель сказал, что хочет стянуть дерево крепким железным ободом и запереть его затейливым замком. Ни мастер, ни подмастерья не решались взяться за такую невиданную и сложную работу.

— Как же так! — возмутился заказчик. — Какие же вы тогда мастера, если не умеете изготовить такую простую вещь! Да с этим ваш ученик без труда справится!

— Ну, ежели ученик сумеет сделать такой замок, — сказал обиженный мастер, — то я тотчас же объявлю его подмастерьем и отпущу на все четыре стороны.

Помня про вчерашнее обещание красного человечка, мальчишка не испугался:

— Договорились, хозяин! — воскликнул он и, не успел тот опомниться, как железный обруч и замок были уже готовы. Мальчишка играючи справился с работой в несколько часов. Он и сам не знал, как это получилось, но дело так и кипело у него в руках. Заказчик дождался в мастерской окончания работы, отправился вместе с мальчиком к дубу, стянул ствол железным обручем и замкнул его на замок. Затем он спрятал ключ и скрылся из глаз, точно его и не было. С тех пор этот ствол и площадь, на которой он стоит, так и называется «Шток-им-Айзен», то есть «Дерево в железах».

Для Мартина Мукса ученичество на том и закончилось, и мастер отпустил его на все четыре стороны. По старинному обычаю молодой подмастерье отправился в странствие, поработал у разных мастеров и наконец очутился в Нюрнберге. Мастер, к которому он нанялся в помощники, только дивился, глядя на его работу. С вычурной оконной решеткой, над которой другие подмастерья трудились бы целую неделю, Мартин управился за несколько часов, да в придачу еще и наковальню перековал на решетку. От таких чудес мастеру стало уж очень не по себе, и он поспешил поскорее расстаться с таким помощником.

Тогда Мартин пустился в обратный путь и через несколько месяцев воротился домой в Вену. Разумеется, за все время странствий он ни разу не пропустил воскресную мессу. Мартин не боялся черта и твердо решил оставить в дураках своего знакомца в красном камзоле. В Вене он услыхал, что магистрат ищет мастера, который сможет изготовить ключ к искусному замку, висевшему на знаменитом дубе у рва. Было объявлено, что тому, кто сумеет выковать такой ключ, будет даровано звание мастера и право венского гражданства. Многие пытались сделать такой ключ, но ни у кого он до сих пор не получался.

Едва прослышав про это, Мартин тотчас же взялся за работу. Но краснокамзольному человечку, который унес с собой прежний ключ, эта затея пришлась не по вкусу. Обернувшись невидимкой, он уселся возле горна и всякий раз, когда Мартин совал в пламя ключ, чтобы его накалить, черт сворачивал на сторону бородку. Мартин Мукc скоро догадался, откуда ветер дует, и нарочно приставил бородку наоборот, прежде чем сунуть ее в огонь. Так ему удалось перехитрить черта, который со злобным упорством опять вывернул ее на другую сторону. Радуясь удачной проделке, Мартин с хохотом выбежал из мастерской, а рассвирепевший черт вылетел через трубу.

В присутствии всех членов магистрата Мартин вставил ключ и отомкнул замок. Ему тут же торжественно присвоили звание мастера и гражданина города, и Мартин на радостях высоко подбросил ключ в воздух. И вот случилось чудо: ключ улетел да так и не упал на землю.

Шли годы. Мартин жил припеваючи в покое и довольстве, никогда не пропуская воскресную мессу. Теперь-то уж он и сам жалел о договоре с чертом, который заключил, когда был еще глупым мальчишкой.

Но краснокамзольному злодею добропорядочная жизнь Мартина Мукса пришлась совсем не по нраву, а черт, как известно, за здорово живешь не отступается, коли уж зацепил себе на крючок человеческую душу. Много лет выжидал удобного случая, да только Мартин Мукc по будним дням прилежно трудился, а по воскресеньям всегда ходил в церковь, не пропуская ни одной мессы.

Мартин Мукc все богател и богател и скоро стал одним из самых зажиточных граждан Вены. Однако он и не догадывался, что к его преуспеванию приложил свою руку господин в красном камзоле. Черт-то надеялся, что богатство скорее вскружит мастеру голову, и так оно и вышло — понемногу Мартин начал баловаться игрой в кости да попивать винишко.

Однажды в воскресенье мастер с утра засел с компанией собутыльников в винном погребке «Под каменным клевером», что на улице Тухлаубен. Они стали играть в кости. Когда на колокольне пробило десять часов, Мартин отодвинул стаканчик с игральными костями, чтобы идти в церковь.

— Еще успеешь! — стали уговаривать его приятели. — Что это ты так рано засобирался? Месса начнется в одиннадцать, куда тебе так спешить?

Им не пришлось долго упрашивать Мартина, он остался с дружками и продолжал с ними пить и играть в кости, и они до того увлеклись, что и в одиннадцать не могли остановиться.

— Последнюю мессу начнут читать еще только в половине двенадцатого, — успокаивали Мартина веселые дружки. — Спешить некуда, еще успеешь.

И снова Мартин Мукc их послушался, и они продолжали игру. Вдруг на часах пробило половина двенадцатого. Мартин Мукc от страха побелел как мел, выскочил из-за стола, бегом взбежал по лестнице и кинулся в церковь. Когда он прибежал на площадь у собора Святого Стефана, там было пусто, только возле одного надгробья стояла старушонка, это была ведьма, которой черт наказал караулить Мартина.

— Скажите ради всего святого, — закричал, подбегая, Мартин, — неужели последняя месса еще не кончилась?

— Последняя месса? — удивилась старушонка. — Она уж довольно давно кончилась. Времени-то уж, поди, скоро час.

Мартин Мукc не слышал, как она злорадно подхихикнула ему в след, потому что на самом деле еще не было и двенадцати. Бедный мастер с горя побежал обратно в винный погребок, оборвал со своего камзола серебряные пуговицы и раздал на память друзьям, чтобы не забывали его и учились на его ужасном примере. И только тут раздался звон полуденного колокола. Едва смолкли последние удары, как в дверях появился гость в красном камзоле.

— Эй, мастер! — крикнул он грубым голосом. — Не проморгай мессу! Слышишь, звонит колокол? Уже полдень!

Перепуганный Мартин Мукc опять метнулся вверх по ступенькам, выскочил из подвала и помчался к собору Святого Стефана. Черт бежал за ним следом и с каждым шагом делался выше ростом. Когда они добежали до кладбища, за спиной обманутого бедняги уже высилась гигантская фигура огнедышащего чудовища. В эту минуту священник в соборе произнес последние слова мессы. Служба окончилась, и вместе с нею окончилась жизнь мастера Мукса.

Огнедышащее чудовище схватило его в когти, взвилось в небеса и исчезло из виду вместе со своей добычей. А вечером горожане нашли тело мастера Мартина Мукса за воротами, где стояла виселица.

С тех пор все странствующие подмастерья слесарного ремесла, приходя в Вену, забивали в память о несчастном мастере гвоздь в ствол дуба, которой стоял посреди города и вскоре превратился в настоящее «железное дерево».

Василиск

Однажды июньским утром 1212 года в переулке Шёнлатернгассе, перед домом номер 7, лавкою мастера Гархибля, булочника, столь же зажиточного, сколь и жадного, собралась огромная толпа горожан. Ворота были заперты, а из дома неслись отчаянные крики о помощи. Любопытных и зевак все прибывало. В конце концов пару смельчаков решились взломать ворота; тем временем другие поспешили к городскому судье, Якобу фон дер Хюльбену, и сообщили ему, что в доме булочника происходит что-то ужасное.

Между тем ворота вдруг сами отворились, и хозяин, смертельно бледный, явился перед жадно придвинувшейся толпою, которая засыпала его вопросами. Однако прежде чем булочник успел объяснить, что случилось, пришел городской судья со своею стражею и потребовал у трясущегося булочника ответа — что стало причиною возмущения порядка?

— Господин городской судья, — молвил заикаясь Гархибль, — в моем доме завелось страшное чудовище! Сегодня рано утром одна из моих служанок хотела набрать воды из колодца и заметила глубоко в колодце какое-то чудное поблескивание и свечение; в ту же минуту в нос ей ударило такое адское зловоние, что она чуть не лишилась чувств. Она громко закричала и побежала в дом. Мой ученик вызвался поглядеть в чем там дело. Он велел обвязать себя веревкою, взял в руку факел и спустился в колодец. Не успел он достичь воды, как вдруг испустил жуткий вопль и выронил факел. Мы быстро вытащили его. Бедняга едва не помер со страху. Когда же он пришел в себя, то рассказал, будто видел на дне колодца страшное чудовище, похожее не то на петуха, не то на жабу. Лапы у него будто бы толстые и бородавчатые, хвост зубчатый, покрытый чешуею, а на голове — огненная корона. Чудище это, сказывает мальчишка, метало в него такие взоры, что он уж стал прощаться с жизнью. Не вытяни мы его в тот же миг наверх, — заключил свой рассказ булочник, — так и сгинул бы он в колодце.

Городской судья смутился и не знал, как быть в этом странном деле. К счастью, в толпе оказался некий ученый муж, доктор Генрих Поллитцер. Пробившись к городскому судье, он объявил, что знает, в чем тут дело, и попросил дозволения успокоить горожан.

— Имя зверю, которого видели в колодце, — василиск, — разъяснил он. — Василиск появляется из яйца, снесенного петухом и высиженного жабою. Еще древнеримский писатель Плиний описал это животное. Оно необычайно ядовито, даже дыхание его, да что говорить — один лишь вид его губителен для человека. Его надобно немедля умертвить. А сделать это можно лишь одним способом — показав зверю зеркало. Как только увидит он свой мерзкий облик, так тотчас же и лопнет от ярости. Если найдется человек, который осмелится на этот подвиг, — обратился ученый к булочнику, — то дом ваш избавится от чудовища.

Толпа безмолвствовала. Булочник же вскричал, не раздумывая:

— Кто из вас отважится протянуть василиску зеркало? Клянусь, он не пожалеет об этом — награжу его по-княжески!

Поставь булочник перед людьми даже бочку с золотом — и тогда, кажется, никто не изъявил бы желания лезть в колодец. Никто не произносил ни слова. Самые сильные мужчины улизнули первыми, разошлись вслед за ними мало-помалу и остальные, ибо даже близость самого колодца, в котором притаился опасный зверь, наводила на них ужас.

Лишь один совладал со своим страхом и объявил, что готов испытать судьбу. То был бедный парень по имени Ганс Гельбхаар, подмастерье самого булочника.

— Мастер, — молвил он, — вам известно, что я давно уже от всего сердца люблю дочь вашу Аполлонию. Известно и мне, что вы гневаетесь на меня за это. Если вы согласитесь отдать мне в жены вашу дочь, то ради такого счастья я не побоюсь рискнуть головой.

А так как булочник пребывал в неописуемом страхе перед чудовищем, то даже такая цена — на которую он, не случись этой напасти, ни за что на свете не согласился бы, — показалась ему не слишком высока. Он махнул рукою и дал слово, что Аполлония станет его женою, как только умрет василиск.

Городской судья велел принести большое зеркало, Ганса обвязали веревкою, и он стал медленно спускаться в колодец. Ему удалось уклониться от смертоносного взгляда василиска и поднести ему зеркало, благополучно избежав опасности. Василиск же, увидев свою отвратительную личину, лопнул от злости с громоподобным треском. Подмастерье, живой и невредимый, вылез из колодца, Аполлония заключила его на радостях в объятия, и булочнику не оставалось ничего другого, как сдержать слово. Ганс и Аполлония зажили счастливо и весело.

Колодец по совету доктора Поллитцера завалили камнями и засыпали землею, тем самым похоронив чудовище на дне. Но даже в смерти своей не утратил он губительной силы. Несколько работников отравились ядовитыми испарениями, поднимавшимися из колодца, и умерли спустя два-три дня. Не уцелел и ученик булочника.

На память о василиске в нише дома номер 7 в переулке Шёнлатернгассе поместили изображение зверя. Дом отныне называли не иначе как «василисков дом». Вера в опасное чудовище давно ушла, только выражение «взгляд василиска», что означает зловещий взгляд, живет и поныне.

Чудесное спасение

Много лет тому назад жила в Вене одна женщина, которая была настолько тщеславна и суетна, что помышляла лишь о роскошных нарядах и украшениях, ни до чего другого ей дела не было. Купцы приносили к ней в дом дорогие и роскошные материи, и она выбирала из них те, что понаряднее и подороже, и отдавала шить платья одно лучше другого, и непременно — по самой последней моде. Весь день эта женщина проводила дома, вертясь перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон. Скучать по воскресеньям в церкви ей, видите ли, было недосуг. Но и домашним хозяйством она не занималась, взвалив все хлопоты по дому на прислугу.

Однажды, гуляя по Вене, нарядная красавица увидела на одной улице образ Пресвятой Богородицы. Перед тем как выйти из дому, она и в этот раз долго и тщательно разглядывала себя в зеркале и потому была твердо уверена, что она красивей и нарядней всех на свете.

— А ты-то, в жалком платьишке, да ты мне в подметки не годишься! — воскликнула дама, обращаясь к святому образу. — Показала бы, сумеешь ли обзавестись такими богатыми нарядами, как те, что ношу я! — И, блистая шелковым нарядом, горделиво прошествовала дальше.

В тот же вечер около полуночи в дверь ее дома кто-то постучался. Дама удивилась таким поздним гостям, но встала с постели и пошла взглянуть, кто это явился в ее дом среди ночи. На пороге, опираясь на посох, стояла старуха-нищенка. Благородная дама возмутилась такой наглости — подумать только, даже ночью нет спасения от назойливых попрошаек и оборванцев! — и хотела прогнать старуху. Но нищенка и не подумала уходить. Она гордо, словно скипетр, подняла свой посох и заговорила с царственным достоинством:

— Ты, глупая гордячка, возомнила о себе невесть что! А ведь ты нищая по сравнению со мной. Чего стоит жалкое тряпье, которыми ты забила свои шкафы! Посмотрела бы на мои сокровища! Я пришла, чтобы предложить тебе такой драгоценный наряд, какого не носила еще ни одна королева.

— Полно врать-то! — воскликнула дама. — Откуда тебе взять роскошный наряд, когда сама ходишь в лохмотьях! Убирайся вон из моего дома, а не то велю спустить на тебя собак!

Но старуха, ничуть не смутившись, достала из своей ветхой и потрепанной корзины платье дивной красоты. Встряхнув, она подняла его повыше и расправила складки. При виде этою платья дама от неожиданности и изумления даже попятилась. То был великолепный наряд из бархата и шелка, сверкающий золотом и драгоценными каменьями. А старуха достала из корзины еще и тончайшую шаль, на нитях которой, казалось, повисли небесные звезды, — так она сверкала, искрилась и переливалась. В корзинке нашлись еще пояс, чепец и изящные туфельки, и все это было такое роскошное, что не зазорно было бы надеть самой могущественной королеве.

Едва увидев все это великолепие, тщеславная женщина мгновенно переменилась в своем обхождении с гостьей. Теперь она, подыскивая самые любезные слова, стала просить и умолять убогую старуху, чтобы та уступила ей эти прекрасные вещи, и готова была заплатить любую цену.

— Любую? — переспросила старуха и снисходительно усмехнулась. — Но у тебя же ничего не осталось, ведь все свои деньги ты истратила на платья и дешевую мишуру.

— И правда! — испуганно ахнула дама. — Но все равно, я не могу отказаться от этого платья. Я обращу в золото все, чем еще владею, и все золото отдам тебе. Умоляю, продай мне платье!

— Вот что я тебе предлагаю, — сказала нищенка, немного подумав. — Золота твоего мне не нужно, у меня его и так достаточно. Но так уж и быть, я дам тебе поносить это платье три дня и три ночи. А за это ты мне отдашь то, что будет облачено этим платьем на третью ночь ровно в полночь.

Жадность красавицы, желавшей получить дивное платье, была столь велика, что она пообещала бы отдать все на свете, лишь бы им завладеть. Требование старухи показалось ей до смешного малым, она решила, что нищенка, должно быть, не в своем уме, и потому с легкой душой согласилась на сделку. Три дня и две ночи разгуливала по городу в новом наряде, и самые важные городские дамы ей завидовали — во всей Вене не было модной лавки, где нашелся бы такой же прекрасный материал с таким изящным узором и такой искусной вышивкой.

Но вот настала третья ночь, и тщеславная красавица вспомнила об обещании, которое дала старухе. Лишь теперь она задумалась — что же та от нее потребует? И чем дольше размышляла дама, тем больше ее охватывала тревога. В воображении ей виделись пугающие картины, в душе пробуждались всевозможные смутные страхи. В конце концов она поняла, что великолепное платье попало к ней не откуда-нибудь, а из преисподней. Женщину охватил ужас и вслед за ним глубокое раскаяние. Она хотела сбросить с себя колдовской наряд, но платье сидело плотно, будто приросло к коже, хотела порвать его в клочья, но из этого ничего не вышло — того, что соткано в аду, не дано разорвать никому из смертных. Словно обезумев, металась бедная женщина по комнате, нарядная, как королева, и несчастная, как последняя нищенка. И вот на церковной колокольне зазвонил колокол, возвещая полночь, — женщина замерла в ужасе. Едва стих двенадцатый удар, дверь отворилась и порог комнаты переступила нищенка в лохмотьях.

— Ну, милая моя, — заговорила она глумливо, — ты обещала мне в уплату то, что в этот час одето в мое платье. А одета в него ты, милочка. Вот и выходит, что ты — моя добыча! — В тот же миг комната озарилась зловещим багровым светом, и вместо нищенки перед женщиной предстал дьявол. И платье преобразилось — красный бархат стал кровью, золотое шитье — языками пламени, серебряные звездочки — смертоносными вспышками огня. Вдруг оно и запылало на отчаянно забившейся женщине.

Дьявол уже протянул к ней свои когтистые лапы, как бедную грешницу с силой отбросило от него прочь. Пылающее платье упало с ее плеч, и она вдруг предстала перед дьяволом в ослепительно белых одеждах. Искреннее раскаяние и маленький нательный крестик — вот что спасло ее из когтей дьявола. На эту грешницу снизошла милость Божья. Поистине то было чудесное спасение. Вскоре она ушла в монастырь, где обрела душевный покой, а спустя много лет и умерла там мирно, вверив свою душу Богу.

Пряха у креста

На вершине Венской горы, откуда взорам путника, приближающегося к Вене с юга, впервые открывается вид на далекую колокольню собора Св. Стефана, уже много столетий тому назад стоял простой деревянный крест. Со временем он был заменен каменным резным крестом на высоком цоколе и сделался одним из символов Вены. В народе крест этот называют странно: Пряха у креста. Никто не помнит, откуда взялось такое название, но тем охотнее рассказывают связанные с ним предания и легенды.

Говорят, что много веков назад в крестовый поход с герцогом Леопольдом Славным отправился в Землю Обетованную некий рыцарь. Когда прощался он с женой, та принесла обет, что поставит на месте простого деревянного креста красивый крест из резного камня, если муж ее воротится с войны целым и невредимым. Должно быть, эта женщина очень любила своего мужа — этого обета ей показалось мало, и она решила трудом своих рук заработать деньги на новый крест.

Целый год просидела она за прялкой, пряла не разгибая спины. Однако воины не возвращались из похода. Женщина молилась и продолжала прясть. Так прошел еще год. Понемногу начали рыцари возвращаться в родные края, вот уже и герцог Леопольд прибыл в Вену, и только ее долгожданный супруг все не возвращался.

Неделя шла за неделей — миновал третий год. И стало тут жене невмоготу ждать в стенах замка. Она взяла свою прялку и поднялась на вершину Венской горы. Здесь, подле деревянного креста, решила она продолжать свою работу. С горы открывался широкий вид на окрестность, и как раз с этой стороны должен был прийти ее муж, если только он еще жив. С утра до вечера сидела пряха у подножья креста, пряла пряжу и все смотрела, не едет ли муж. Всякий путник пробуждал у нее надежду, но, казалось, небеса забыли про бедную женщину.

Однажды вечером сидела она, как обычно, подле креста, склонившись над своей работой, и только время от времени безнадежно поглядывала вдаль. Солнце скрылось за грядой Венского леса, на землю спустился мирный вечер, далекие башни столицы темнели в сумерках. И тут женщина увидела, что на гору медленно поднимается одинокий странник. Он опирался на посох, лицо у него было изможденное, с седой длинной бородой, а одежда вся износилась и обветшала. У подножья креста он без сил упал на землю. Пряха участливо склонилась над незнакомцем. И вдруг побелела как полотно и воскликнула: «Это ты! Ты все-таки вернулся! Я знала, что Господь услышит мои молитвы! И мы отблагодарим Господа за Его милосердие…»

Придя в себя, рыцарь рассказал жене, что в бою его тяжело ранили и взяли в плен. Два долгих года пробыл он в рабстве у неверных, пока наконец не удалось ему бежать. Со слезами на глазах слушала жена его рассказ о полном невзгод и лишений долгом возвращении в родные края.

В благодарность за возвращение любимого супруга счастливая жена выполнила свой обет. На месте обветшалого деревянного креста она воздвигла колонну резного камня с крестом, которая в память о жене рыцаря и получила впоследствии название «Пряха у креста».

Мастер Мартин Железная Рука

Жил когда-то в Вене кузнец, которого звали мастер Мартин. Своей недюжинной силой он славился на весь город и прозывался за то не иначе как Железная Рука. А еще он удивлял горожан тем, что изо дня в день трудился у себя в кузнице, не зная ни воскресений, ни праздников. Это было вопреки всякому обычаю, да и против того, что нам заповедует церковь. Зато мастер Мартин всегда работал лишь до тех пор, покуда не заработает ровно четыре гроша, а потом снимал фартук и запирал кузницу. И тут уж сули ему хоть золотые горы — ни за что на свете не соглашался он в тот же день снова взяться за молот и клещи. Жители Вены давно уже свыклись с этим странным обыкновением мастера, но стоило в городе появиться чужеземцу, как люди не упускали случая порассказать ему об удивительном кузнеце.

В 1237 году Вену посетил император Фридрих II. Едва с государственными делами было покончено, как ему, само собой, тут же рассказали о мастере Мартине. Император покачал головой и пожелал увидеть этого человека собственными глазами. Мартина привели к императору, и тот встретил его не слишком-то любезно, ибо считал, что вовсе не подобает его подданному трудиться во все дни подряд, не исключая главнейших праздников.

«Правда ли то, что говорят про тебя?» — спросил император. Мастер Мартин взглянул на него открыто и без страха и откровенно признался, что так оно и есть.

«Так почему же тебе надобно только четыре гроша в день — не больше и не меньше?» — спросил тогда император.

«Государь, — отвечал мастер Мартин, — я положил себе за правило зарабатывать всякий день столько, сколько мне нужно на жизнь, а более четырех грошей мне не требуется».

«И на что же ты тратишь свои четыре гроша?» — пожелал тут узнать Фридрих, которого разобрало любопытство.

«Один грош раздаю, — ответил на это мастер Мартин, — одним — долг отдаю, один на ветер кидаю и одним — сам себя питаю».

Император немало подивился этому ответу и потребовал объяснить, что сей расклад значит.

«А значит он вот что, — отвечал ему мастер Мартин, — на один грош я подаю милостыню бедным, второй отдаю отцу на прожитье за то, что он кормил меня в детстве; третий вручаю моей жене, пусть тратит, как ей заблагорассудится, — тот, считай, выброшен на ветер, потому что пойдет на безделицы да на наряды. Ну, а уж последний грош я трачу на себя самого. Вот и выходит, что четырех грошей в день мне с лихвой хватает на все расходы».

Хоть поначалу император и напустил на себя суровость — ибо никому из его подданных не дозволено трудиться в день Воскресения! — но чем дольше беседовал он с кузнецом, тем веселее становилось его лицо; под конец он и вовсе раздумал сердиться и воскликнул: «Что ж, неплохо! Ступай, Железная Рука, и можешь впредь делать так, как тебе по нраву! Но смотри, чтобы никому о том ни слова! О нашем уговоре не должен знать никто, кроме меня. Лишь после того как ты сто раз увидишь лик своего императора, я разрешаю тебе говорить об этом», — прибавил он с усмешкой, а сам подумал, что вовек тому не бывать: ведь это когда еще кузнецу вновь выпадет случай повстречаться со своим императором, а про сто раз и говорить нечего!

Мастер Мартин пообещал в точности исполнить волю своего государя, отвесил почтительный поклон и отправился восвояси. Императору же вздумалось позабавиться. Созвал он всех своих советников и с самым серьезным видом задал им такой вопрос: «Скажите-ка мне, на что, по-вашему, нужно потратить четыре гроша, чтобы первый раздать, вторым — долг отдать, третий — на ветер пустить и четвертым — самого себя накормить?»

Советники смущенно переглядывались, не зная, что сказать, и молчали. «Ну, что же вы, господа мудрецы, — потешался над ними император, — до сих пор вы ни разу не терялись, когда я спрашивал у вас совета. Куда теперь подевалась ваша хваленая премудрость? Поразмыслите-ка хорошенько! Даю вам три дня сроку, а затем желаю услышать ответ!»

Тут принялись умудренные господа советники ломать себе мудрые головы, давсе без толку: сколько они ни старались, разгадать загадку так и не могли. Был среди них один старый, почтенный советник, из тех, кого на мякине не проведешь. Он рассудил так: прежде чем император задал нам эту загадку, побывал у него тот диковинный кузнец и о чем-то с ним беседовал. Стало быть, без кузнеца здесь не обошлось. А уж вытянуть из простака то, что нам нужно узнать, спору нет, будет легче легкого. Лукаво улыбаясь, привел он своих сотоварищей к мастеру Мартину, и все вместе они насели на беднягу кузнеца — расскажи да расскажи. Правда, не так-то просто оказалось выманить у силача его секрет, как это думал старик советник. Кузнец точно воды в рот набрал и знай помалкивал. В конце концов советники сдались и посулили ему за разгадку все, что он только пожелает.

Кузнец почесал в затылке и вымолвил: «Ладно, идет, разъясню я вам эту задачку, только сперва доставьте-ка мне сюда сотню золотых».

Делать нечего — деньги были доставлены, и кузнецу отсчитали сто монет. Мастер Мартин брал каждую денежку в руки и внимательно рассматривал их одну за другой. Затем он поведал советникам про свои четыре гроша — в чем тут собака зарыта, и они удалились, радуясь, что на этот раз им удалось провести своего повелителя.

Когда истек назначенный срок, советники явились к императору и дали верный ответ на его вопрос. Советники ожидали, что теперь-то Фридрих будет доволен их мудростью, однако случилось как раз наоборот. Император не на шутку рассердился, узнав, что высокочтимые господа советники на этот раз пустили в ход не собственную, а заемную мудрость. Никто, кроме кузнеца, не мог дать им столь безупречно точный ответ. Фридрих велел позвать к себе мастера и стал бранить его за ослушание. «Разве не воспретил я тебе строго-настрого хоть словом единым обмолвиться о нашем разговоре? — заключил он сурово. — Как посмел ты нарушить мое повеление?»

«Повеления вашего я не нарушал, — возразил Железная Рука не моргнув глазом. — Эти господа вручили мне сто золотых. На монетах я сто раз увидел лицо моего всемилостивейшего императора, прежде чем поделился с ними секретом. А выполнив это условие, Ваше Величество, я вправе был говорить, как вы мне и наказали».

Тут император громко расхохотался. Он не в силах был сердиться на хитреца и отпустил его, наделив на прощание щедрым подарком. Так мастер Мартин унес с собой двойную награду и, довольный, возвратился в свою кузню.

Рассказывают, что в Вене долго еще не смолкали толки об этой истории. И не один венский житель, надо думать, мечтал о случае свести знакомство с императором, как это получилось у кузнеца Мартина.

Каленбергский пастор

Виганд фон Тебен, каленбергский пастор, — так его все обыкновенно называли — еще в студенческие годы прославился как известный балагур и весельчак, любивший потешить народ своими безобидными проделками. Но и после учебы, когда он получил от Отто Веселого приход в Каленберге, нельзя сказать, чтобы он слишком уж остепенился. Достаточно было взглянуть ему в глаза, чтобы убедиться: как был он плутом, так и остался. Много сохранилось рассказов о его разных проказах.

В бытность свою студентом пошел он как-то раз к одному из самых хороших мясников в городе, чтоб купить себе окорок. Долго не могли они сторговаться, мясник и студент. И вот пока они стояли да спорили, принялся Виганд на чурбане, где мясо разделывают, орехи колоть. А мясник-то стоял как раз, прислонясь к этому самому чурбану. Студент тогда потихоньку взял и пришпилил его гвоздиком за подол — а тот ничего и не заметил. Видит мясник, что не получить ему своих денег, и говорит:

— Знаешь, дружище, коли ты мне мою цену не заплатишь, так и окорока ты не получишь.

— А это мы еще посмотрим! — ответил ему на это студент, рассмеялся и — хвать окорок, да бежать. Мясник хотел было вдогонку броситься, да ничего у него не вышло, потому как был он крепко-накрепко к чурбану приторочен. Мало того, что он окорока лишился, так еще все над ним потешаться стали, когда разнеслась молва о том, как его студент одурачил. Прошло несколько дней, Виганд снова заявился в лавку и честно заплатил за свой окорок. Мясник же, вместо того чтобы вытолкать проказника взашей, принял его весьма любезно, потому что с того самого дня, как студент его к чурбану пригвоздил, дела у него пошли еще лучше и от любопытствующих посетителей отбою не было.

Когда же Виганд поселился уже в Каленберге, где получил приход, явилась к нему однажды нежданно-негаданно супруга герцога со всею своею свитою и заявила, что, дескать, обедать здесь будет. Пастор бросился обед устраивать, похватал какие-то миски да горшки, развел на скорую руку огонь в печи и поставил все посудины, как были пустые, на плиту. Покачала герцогиня головой и удивленно так спрашивает:

— А что же горшки-то у тебе все пустые?

— А я подумал, что Вы привезли с собою еды с герцогской кухни. Мне-то герцогинь со свитами кормить не под силу, потому как вы за один день все съедите, что у нас на целый год припасено.

Рассмеялась на это герцогиня и велела принести еды из походных запасов, так что и пастор внакладе не остался.

При всей любви и уважении, которыми пользовался сей пастор, был все ж таки один человек, который его терпеть не мог — богач из Вены по имени Филипп Юццельшнейдер. Этот самый богач давно мечтал заполучить весьма доходный приход в Каленберге для своего племянничка и вбил себе в голову, что хитрый пастор не иначе как интригами да кознями у него это местечко из-под носа увел. Вот и принялся он всеми правдами и неправдами добиваться того, чтобы пастора со свету сжить. Первым делом принялся он крестьян против Виганда настраивать, стал им петь, что, мол, ка-ленбергский пастор как сыр в масле катается и все ему мало, он еще, дескать, и у крестьян последнее тянет. И нашлись такие крестьяне, которых задело за живое то, что Юццельшнейдер им о пасторе наплел, в особенности же то, что он якобы собирается новую крышу на церкви делать, хотя и старая еще хоть куда.

Но мало того, Юццельшнейдер, чтоб совсем уж пастора среди прихожан ославить, затеял еще одну каверзу. Заказал он одному художнику картину, на которой велел изобразить волка, который перед стадом баранов проповедь держит. Волк должен был походить на пастора, ну, а баранами, стало быть, представлялась вся его паства. На следующее воскресенье эта красота должна была появиться прямо на дверях церкви, чтобы все ее после проповеди увидели. Художник взялся выполнить сей заказ, а сам тут же рассказал обо всем пастору, который на самом деле был его другом. Тот подговорил его все сделать по-другому, на что художник, рассмеявшись, согласился.

На следующее воскресенье Виганд, как обычно, читал проповедь. Уже ближе к концу услышал он, как к дверям церкви прибивают заказанную картину, но и виду не подал, а только про себя усмехнулся. Крестьяне же прямо изнывали от любопытства и не могли дождаться, когда кончится проповедь, чтоб посмотреть на картинку, о которой они рке краем уха слышали. Под конец вспомнил пастор и о новой крыше для церкви. Только просил он немного: всего-то, чтобы хватило на починку крыши над алтарем. Крестьяне вздохнули с облегчением, потому как на такую ерунду можно и раскошелиться, тут много денег не понадобится.

Юццельшнейдер рассердился не на шутку, когда услыхал, что крестьяне промеж себя говорили. А говорили они о том, что пастор не такой уж разбойник оказался, как о нем всякие господа рассказывают, возводя на него всяческую напраслину. Юццельшнейдеру оставалось утешаться только тем, что вот выйдет народ из церкви, увидит картину, и начнется тогда потеха, так что пастору тут конец и придет. Когда же богач подошел к церковным дверям, где стояли крестьяне, надрываясь от смеха, то увидел, что волк-то на картине не на Виганда похож, а на него самого. Позеленел он от злости и бросился вне себя от ярости бежать, а пастор, очень довольный, остался со своими прихожанами, которых немало позабавила эта проказа.

Получил Виганд и деньги на новую крышу — тут уж само небо ему услугу оказало. На следующее воскресенье дождь лил как из ведра, и крестьяне в церкви промокли до нитки, а пастору — ничего, на него ни одной капли не упало. Поняли крестьяне, что и впрямь надо новую крышу делать, и пожертвовали на это немало денег.

Много еще всяких забавных историй можно рассказать о пасторе из Каленберга. Случалось, он со своими шутками да проказами совсем уж палку перегибал, так что крестьяне на него не раз сердиться начинали, только сердились они не долго и всегда быстро прощали. Да только не успеют они простить его, а он, глядишь, опять за свои проделки принимается. На старости лет перебрался он в замок Нойбург в Штирии, где и прослужил до самой своей смерти капелланом в крепости.

Стонущее дерево

Больше семи столетий назад в Вене разразилось ужасное поветрие, занесенное с востока: проказа. Ни один врач не брался излечить эту страшную болезнь, охватившую весь город, и никто не мог остановить ее распространение.

Дабы облегчить страдания прокаженных, в 1267 году стараниями отца Герхарда из собора Святого Стефана, что за чертой города, там, где сегодня находится район Вены Виден, была возведена богадельня и часовня, названная именем Доброго Иова. Этот святой являл собой наилучший пример смирения в муках.

Перед церковью росла могучая, красивая липа. Часто по ночам из нее слышались странные жалобные стенания. Этим липа завоевала себе недобрую славу, и никто не отваживался проходить мимо нее ночью. На некоторое время это удивительное свойство исчезло, но вскоре опять появилось, каждую ночь над округой раздавались ужасные стоны. Жители близлежащих домов с ума сходили от страха и, в конце концов, целой делегацией со старостой во главе отправились к духовнику богадельни и попросили его молитвами или заклинаниями избавить их от «этого воя» — ведь страх их достиг предела.

Священник пообещал вечером пойти к липе и выяснить причину необыкновенного явления. Лишь только темнота спустилась на землю, к нему примчался стражник, которого поставили дежурить перед злосчастной липой, и, задыхаясь от волнения, несвязно рассказал, что заколдованное дерево снова стонет, отчего все в округе разбежались кто куда.

Священник взял распятие и кропило и в сопровождении старост отправился к необыкновенному дереву. Подойдя к нему, они услышали отчетливый жалобный стон. Это, без сомнения, была чья-то проклятая душа! Спутники священника остановились, не в силах двинуться с места от леденящего ужаса, а сам священник пошел дальше. Таинственное дерево пугало и его, но он был храбрым человеком. Когда священник подошел еще ближе, ему показалось, что стоны издает человек. Он остановился. Луна, до сих пор скрытая облаками, теперь снова показалась и осветила дерево своим бледным сиянием. Священник заметил едва различимую под деревом фигуру, окропил место впереди себя святой водой и дрожащим голосом произнес молитву. Стоны немедленно стихли.

Перепуганные горожане видели, как рядом со священником появилась темная фигура, а затем они вдвоем исчезли в церкви. Прошло несколько часов, а священник все не возвращался. Окончательно сбитые с толку, горожане вернулись домой в твердом убеждении, что какое-то привидение утащило их священника. Но на следующее утро он снова встретился с ними и улыбаясь рассказал, что эти странные звуки издавало вовсе не привидение, а какой-то странствующий певец, имя которого ему, дескать, не разрешено называть. Этот певец распевал под липой свои скорбные песни, посвященные поветрию проказы. Дерево показалось ему самым удобным местом для того, чтобы выразить свою боль и скорбь за родной город.

Но суеверные горожане не поверили словам священника. Все считали, что он вступил в союз со злым духом, и богадельня получила название «У стонущей липы». Даже сегодня одна из улиц Видена напоминает о тех ужасных стенаниях — Клагбаумгассе, что в переводе означает: «Улица стонущего дерева».

Мастер Ганс Пуксбаум

Почти целое столетие возводили жители Вены свой великий собор, церковь Святого Стефана, а это великолепное произведение искусства все еще не было завершено. Южная башня возносилась в небо, неф («корабль», одна из продольных частей церковного здания) был уже готов, и недоставало лишь Северной башни. Потому-то городской магистрат и приказал возвестить, что работа будет поручена зодчему, который завершит строительство в наикратчайший срок и с наименьшими затратами. Среди многих других, домогавшихся заказа, объявился и зодчий по имени Ганс Пуксбаум, и вот он-то коротко и ясно заявил:

— Дабы возвести Северную башню, мне потребуется половина срока, надобного другим зодчим.

Ему и поручили строительство.

Ганс Пуксбаум был молод, еще не очень известен и выполнил дотоле совсем немного работ. Однако же сам Ганс знал, что он прилежен и искусен, и поэтому сказал себе:

— Если я возведу башню в назначенный срок, то добьюсь славы и почестей и женюсь на моей Марии.

Мария была девушкой, которую он очень любил, но родители ее были богаты и знатны, и потому такой простой искатель руки их дочери не очень-то пришелся им по душе.

Мастер Пуксбаум тотчас же принялся за работу; вначале дело спорилось и строительство в самом деле продвигалось вперед согласно его намерениям.

Но вскоре возникли и первые трудности. Однажды не оправдались расчеты, в другой раз затянулся под юз строительных материалов, короче говоря, появлялись все новые и новые препятствия. И мастеру Пуксбауму пришлось признать, что ему не удастся возвести башню в назначенный срок. День ото дня молодой зодчий все больше и больше утрачивал надежду, и даже его Мария не в силах была приободрить жениха. И вовсе не удивительно, что он, убитый горем, снова и снова сидел пред собором Святого Стефана, ломая голову и размышляя о том, как найти выход из трудного положения.

Как-то вечером, стоя в совершенном отчаянии у подножья Северной башни, он внезапно обнаружил рядом с собой странного вида человека в зеленом камзоле. Человек этот ухмыляясь смотрел на него.

— Мне жаль тебя, — заговорил незнакомец, — я очень хорошо знаю, какая у тебя печаль.

— Кто ты и что тебе надо? — испуганно спросил мастер.

— Кто я таков — ответ прост, — сказал незнакомец. — Меня величают Князем Тьмы или Дьяволом, некоторые же зовут меня чертом и дают мне другие прозвища, не очень-то лестные. Но не будем говорить об этом! А что мне надо? И на это ответить просто. Я хочу тебе помочь, бедный ты малый!

Холодок пробежал по спине у мастера; словно защищаясь, он вытянул руки и в ужасе воскликнул:

— С тобой я не желаю иметь дела! Убирайся отсюда!

Однако же черт только засмеялся и медоточиво ответил:

— Хочешь, поспорим? Коли я тебе помогу завершить башню в куда более краткий срок, нежели ты посулил, и коли ты благодаря этому добьешься руки своей возлюбленной, неужто ты и тогда будешь столь непоколебим? Неужто ты и тогда откажешься от моей помощи?

Но нелегко было переубедить мастера. Пожалуй, целых полчаса пришлось черту всячески его уговаривать, прежде чем молодой зодчий заколебался. Слишком велико было искушение. Ведь немало молодых людей готовы были натворить глупостей, когда речь шла о том, чтобы добиться руки любимой девушки. Дело зашло уже так далеко, что мастер Пуксбаум, наконец, колеблясь, спросил:

— А что ты потребуешь взамен?

— Немного, — подлизываясь к Гансу, ответил черт. — Все то время, пока ты трудишься, строя башню, ты не должен произносить ни имя Бога, ни имя Девы Марии или вообще какого-либо святого.

Мастеру показалось, что выполнить это условие не только не тяжело, но и вовсе не опасно. Он больше не колебался, и сделка была заключена.

Словно по мгновению волшебной палочки с этого дня все пошло как по маслу. Башня все росла и росла. Не только магистрат и жители Вены дивились этому, но и сам мастер поражался, как быстро двинулась вперед работа. И не удивительно, что день ото дня он становился все счастливее. Мысленно Ганс видел уже пред собой готовую башню, а себя — всеми почитаемым зодчим: вот он идет к родителя Марии — просить руки их дочери. И, разумеется, они ответят ему согласием. Что им еще остается! Ведь он, Ганс Пуксбаум — лучший зодчий во всей Вене!

Однажды, стоя на строительном помосте, мастер едва мог сдержать свою радость. Теперь он знал: башня вознесется ввысь ранее назначенного срока — и кто тогда посмеет отказать ему в руке Марии? Последние недели он день и ночь трудился над возведением башни, и у него едва хватало времени встречаться со своей девушкой. Как же он был поражен, когда внезапно увидел внизу, у подножия собора, что она пересекает площадь. Да, там шла она, его возлюбленная Мария! Его Мария! Но она не смотрела вверх. Тогда Ганс, низко наклонившись вперед, чтобы она непременно его заметила, громко закричал:

— Мария!

Едва он произнес это имя, как помост начал шататься. Громоподобный грохот сотряс башню; бревна падающего помоста и строительный мусор, обломки стен рушившейся башни увлекли Ганса Пуксбаума в бездну.

Охваченные ужасом строители клялись потом, что слышали громкий презрительный хохот и видели гигантскую фигуру великана в зеленом камзоле, парившую над руинами башни. И сколько ни искали тело мастера, так и не нашли. Оно — исчезло!

Возведение второй башни было приостановлено и никогда больше не возобновилось.

Юдифь из Вены

Однажды осенним утром тысяча триста семидесятого года на постоялый двор Себастьяна Гундтля, что на улице Кертнерштрассе в предместье Виден вошла дочь его друга, венского бочара-винодела, хорошенькая восемнадцатилетняя Эльсбет. Ганс, сын хозяина, от всего сердца обрадовался этому нежданному визиту. Он давно уже положил глаз на хорошенькую девушку, а теперь подумал: вот он, наконец, счастливый случай поговорить с ней обо всем, что у него на душе. Однако же Эльсбет, к его великому огорчению, не была расположена пускаться в долгие разговоры. Ей-де нужна карета, чтобы отвезти ее в Венский Нейштадт, сказала она, а к карете еще пара дюжих молодцов-работников. Но ее отец не должен ничего об этом знать! Она, мол, готовит для него сюрприз.

И хотя Ганс не обрадовался, что со столь долгожданной беседой снова ничего не получилось, разозлиться на нее не мог: уж больно по сердцу пришлось ему эта малышка! И он с улыбкой принял заказ, осведомившись лишь о том, что это, мол, за сюрприз. Девушка резко и куда более серьезно, чем обычно, ответила:

— Со временем об этом станет широко известно. Мне хотелось бы выехать как можно быстрее.

Понадобилось совсем немного времени, и вот уже дорожная карета готова к отъезду. На облучке сидит сильный как медведь кучер, а рядом с ним двое дюжих хозяйских слуг. Эльсбет поднялась в карету.

— Но будьте осторожны! — предупредил ее на прощание Ганс. — Вы ведь знаете, у дороги через Винерберг, — дурная слава. Там стоит Чертова Мельница, а поблизости, говорят, бесчинствует со своей разбойничьей шайкой Ганс Ауфшринг. Мне бы не хотелось, чтобы вам перебежал дорогу этот Лесной Черт. Не дай Бог вам остановиться в трактире Чертовой Мельницы или вообще там заночевать! Эльсбет, ради всего святого, будьте осторожны! Говорят, трактирщик в сговоре с разбойниками, да и сам этот малый — отпетый убийца и поджигатель!

Ганс ничуть не ошибся, предупредив Эльсбет. Имя Ганса Ауфшринга, по прозвищу Лесной Черт, уже тогда приводило в трепет всю Вену. Городские власти долго и безуспешно пытались поймать эту продувную бестию. Все, кто охотились за ним, либо не вернулись домой совсем, либо вернулись с окровавленными головами.

Но Эльсбет не испугалась слов хозяйского сына. Когда же он выразил готовность сопровождать девушку в поездке, дабы защитить ее, она с улыбкой ему отказала: двое слуг да кучер — этого вполне достаточно для ее защиты.

— А кроме того, — продолжала Эльсбет, — о Лесном Черте сказывают, будто женщинам его бояться нечего. Ну а впрочем, я уж постараюсь остеречься.

Она не дозволила Гансу вставить еще хоть слово, дружески помахала ему рукой, и путешествие началось. Безо всяких происшествий проехали они мимо Чертовой Мельницы и с наступлением сумерек добрались, целы и невредимы, в Венский Нейштадт, где и остановились на постоялом дворе, пользовавшемся дурной славой. На следующее утро Эльсбет стояла уже в мастерской известного оружейных дел мастера Клингшпорнера и заказывала диковинное кресло — подарок отцу ко дню его рождения.

— Имейте в виду, — говорила она, — кресло это должно иметь двойное назначение. Прежде всего — красотой своей доставить радость моему батюшке. Однако мне также хочется, — лукаво добавила она, смеясь, — приятно удивить батюшку. Почтенный мастер, я желала бы, чтобы вы встроили в это кресло и некий тайный механизм. Нажмешь пружину — и две могучие руки тут же выскакивают из кресла и не выпускают моего отца до тех пор, пока я не освобожу батюшку из его уютного уголка. Сможете ли вы изготовить такое кресло, почтенный мастер?

Мастеру Клингшпорнеру подобный заказ показался безумной выдумкой странной венской горожанки, и он украдкой покачал головой. Однако девушка была столь хороша собой, что мастер не смог ей отказать.

Через несколько дней кресло было готово, тщательно упаковано, и Эльсбет приказала тотчас же погрузить его в карету. И уже довольно поздно, ближе к вечеру, настало время возвращаться в Вену. У Чертовой Мельницы Эльсбет велела кучеру остановить лошадей.

— Уже темнеет, — сказала она ошарашенным кучеру и слугам, — мы переночуем здесь.

Карета въехала на просторный двор мельницы; тут же, источая лесть и мед, явился хозяин, и девушка потребовала горницу для себя и каморку для двух сопровождавших ее слуг. Кучеру было велено поставить карету пред окном ее горницы и не распрягать лошадей, а слугам она приказала внести в ее горницу кресло.

Когда позднее Эльсбет сидела в трактире за ужином, туда вошел дюжий могучий человек и, не говоря ни слова, уселся за ее стол. «Это — наверняка Лесной Черт, — подумала храбрая девица. — Ну вот, сейчас станет ясно, может ли слабая девушка свершить то, что до сих пор не удавалось сильным мужчинам». Когда незнакомец заговорил с Эльсбет, она любезно ответила ему и притворилась простодушной и несведущей. Свежая, веселая, жизнерадостная, хорошенькая девушка произвела впечатление на незнакомца. Придвинувшись поближе к Эльсбет, он позволил себе меж разговорами грубые, претендующие на интимность, жесты, которые в некотором роде были отклонены, но в еще большей степени мужчине показалось, будто девушка поощряет его. И вскоре он был уже близок к тому, чтобы объясниться ей в любви. Однако же Эльсбет ловко перевела разговор на искусной работы серебряный кубок, приобретенный ею в подарок отцу в Венском Нейштадте. Тут разбойник стал так назойливо приставать к ней, дабы она показала ему кубок, что Эльсбет, делая вид, будто сопротивляется, дозволила ему проводить себя в горницу. Там она любезно пригласила Лесного Черта занять место в кресле, которое именно с этой целью и было поставлено в горнице.

Стоило этому грузному мужчине сесть в кресло, как Эльсбет нажала на пружину и тут же сработал тайный механизм. Выскочили железные обручи и столь крепко приковали разбойника к креслу, что он ни руками, ни ногами шевельнуть не мог. Обезумев от ярости, он попытался было вырваться из железных объятий, но на сей раз встретил противника более сильного. Девушка же поспешно подбежала к окну, распахнула его и позвала на помощь слуг и кучера. Мужчины с величайшим удовольствием вытащили кресло с его неистовствовавшим пленником из дому и водрузили его в карету. Затем они «позаботились» о трактирщике и, заковав в цепи, положили рядом с его сообщником.

Несколько мгновений спустя карета покатила по ночным улицам города и остановилась на Кернкнерштрассе пред постоялым двором Гундтля. Хозяин был немало удивлен, когда Эльсбет показала ему свою диковинную поклажу. Ему показалось, будто в человеке, прикованном к креслу, он узнает торговца скотом, частенько заходившего в его трактир.

— Нет, — ответила Эльсбет. — Никакой это не торговец скотом, это — Ганс Ауфшринг, Лесной Черт, которого никто до сих пор не мог поймать.

И рассказала озадаченному хозяину, каким образом она одолела разбойника.

Вся Вена не могла надивиться тому, что юная слабая девица сумела обезвредить ужасного разбойника, которому до этого удавалось перехитрить всех самых сильных мужчин. А Ганс Гундтль немало гордился своей Эльсбет и принял еще более твердое, во сто крат более сильное, решение жениться на ней.

Двадцать четвертого января тысяча триста семьдесят второго годаГанс Ауфшринг вместе во своим сообщником был казнен на Вышнем Базаре — Хоэ Маркт.

А Эльсбет с той поры стали величать «Юдифь из Вены».

Вскоре она вышла замуж за Ганса Гундтля, а их потомки еще долгие годы держали трактир «У Лесного Черта» на Кернкнерштрассе, тот самый трактир, что позднее перекочевал в Веринг.

Окорок на Красной башне

Множество дорог, соединяющих богатые северные земли с Веной, сходятся у ворот Красной башни. Каждый божий день сотни повозок проходили здесь, а уж пешего люда — так просто не счесть, и случалась там частенько несусветная толчея. Простые люди всякий раз ухмылялись, проходя под теми воротами, потому что наверху на самом видном месте окорок висел, вырезанный из дерева, и сделан он был так искусно, что посмотришь на него, и прямо слюнки текут: точь-в-точь как настоящий. А под окороком помещалась надпись, которая, надо сказать, жителям Вены большой чести не делала. Надпись эта была такая:

Коли в доме ты хозяин,
коль в ладу живешь с женой,
знать, и впрямь ты смелый парень,
лезь на башню за свиньей.
Тот, кого жена не мучит,
тот и окорок получит.
Много десятков лет висел тот окорок на башне, аж поседел от времени и пыли, и за все эти годы не нашлось в Вене охотника за окороком тем лезть. И выходило вроде, что и впрямь все достопочтенные мужья Вены у своих благоверных под каблуком. Но вот однажды нашелся-таки один смельчак из магистрата, который заявил во всеуслышанье, что уж он-то у себя дома полновластный хозяин, потому окорок по праву ему причитается. И то верно, уже давно пора было этот позор честных мужей с глаз долой убрать!

В городском совете ничего против того не имели, и вот начались приготовления к торжественному снятию окорока. Слух об отчаянной затее смелого мужа вмиг разлетелся по всему городу, и когда наступил назначенный срок, собралось перед Красной башней множество народу.

Вот приладили лестницу, и достославный муж, объявивший себя полновластным хозяином в своем доме, бодро так полез наверх, дабы избавить город от созерцания этого вечного укора всем честным мужьям. Добравшись до середины, обозрел он вожделенный трофей, покачал головой и быстро так дал задний ход. Шлепнулся он на землю и заголосил:

— Ой, ужас! Штука та вся чумазая, пылью до ушей заросла! Люди добрые, что ж мне делать, ведь я-то по такому случаю в самое лучшее платье нарядился, я ж весь там вымажусь! Достанется мне от моей благоверной по первое число! Сжальтесь надо мною, пусть кто-нибудь сперва наверх заберется да свинью ту как следует почистит!

Народ на площади притих, а потом все как захохочут, засмеются, а наш герой, что еще недавно похвалялся своею безраздельной властью над женой, устыдился и поспешил убраться восвояси.

Долго еще висел окорок на башне. Говорят, не нашлось больше ни одной души, пожелавшей получить такую награду. Со временем разрушилась Красная Башня, а вместе с нею исчез и окорок с той надписью — к великой радости и облегчению всех честных мужей Вены.

Почеширыло

В старину в Вене что ни день, то какой-нибудь праздник или гулянье. И вот как-то в те стародавние времена играли свадьбу богатого купеческого сына — то-то была гулянка! Съехались музыканты, циркачи, фокусники — ведь венцам только повод дай повеселиться. И нищих вдруг объявилось — пруд пруди, каждый норовит праздничком поживиться, и вроде бы с пустой сумой никто не ушел.

Но нашелся однако же один нищий, которому мало показалось. Сгорбившись, сидел он на паперти собора Св. Петра, весь день прилежно протягивал прихожанам свою старую шляпу, прося подаяния, а когда вечером заглянул в нее, то рассердился не на шутку. Лежало там всего-навсего несколько жалких грошей. Сунул он их в дырявый карман потертой куртки и, проклиная все на свете, надел шляпу.

«Ну, венские богатеи хороши, нечего сказать! — ворчал он. — У самих-то дом — полная чаша, знай себе ближнего надувают да обирают, богатством своим кичатся. Не думают они о том, что и бедному человеку как-то жить надо. И оттого мне, старому бедолаге, даже светлый праздничек со всем честным народом отпраздновать не на что. Ей-Богу, легче, пожалуй, у самого черта милостыню выпросить, чем у этих заносчивых, бессердечных скупердяев!»

Бормоча все это себе под нос, хотел было он уже спуститься по ступенькам с паперти, как вдруг приметил хромого человечка в зеленом камзоле и в черной шляпе с красным пером, который спешил к нему. Человечек сунул руку в карман, и нищий решил было, что тот хочет подать ему милостыню. Он привычно забубнил: «Пода-а-айте нищему на пропитание!» Но человечек помотал головой и сказал: «Погоди, я дам тебе кое-что получше». Он повел нищего в тихий переулочек и достал из кармана маленькую терку. «Ты сам убедишься, бедолага, — таинственно сказал незнакомец, — что черт много благороднее любого из твоих ближних, на головы которых ты только что насылал проклятия. Глянь, тут у меня одна такая вещица, которая поценнее будет, чем серебряный талер. Выслушай меня внимательно, и твоей нужде придет конец. Проведи этой теркой по губам и скажи: „Почеши рыло!“ — и тут же изо рта у тебя выпадет золотая монета».

Нищий слушал его, разинув рот. Как-то не по себе ему стало, но маленькая терка в руках человечка в зеленом камзоле была совсем рядом — он глаз от нее не мог оторвать! Кто никогда досыта не ест, у кого тело прикрыть заплат не хватает, поймет, что было на душе у нашего нищего в тот момент.

«Ты только попробуй разок! — уговаривал человечек, видя, что тот колеблется. — Сам увидишь, что я не вру».

Нищий взял терку и дрожащими руками поднес ко рту. Губы у нею как адским огнем обожгло, зато изо рта вывалилась золотая монета и звеня покатилась по мостовой. Он поднял монету, еще провел по губам — и снова зазвенел по булыжникам золотой. От волнения нищего прямо затрясло. «И сколько раз это можно повторить?» — спросил он у благодетеля. «Дружище, — отвечал человечек, — чеши сколько хочешь и сколько выдержишь. У этой маленькой замечательной вещицы есть еще одно качество, которое придется тебе по душе. Если тебе кто не угодит, то стоит только сказать: „Почеши рыло!“ — и твоя терка тут же примется так почесывать твоего обидчика, что тот света белого не взвидит. Вот как я великодушен! Я дарю тебе эту чудодейственную вещицу. Понятное дело, что и ты мне за это кое-что дать должен, ведь даром только смерть бывает. Я помогу тебе разбогатеть, и ты будешь семь лет жить в роскоши и довольстве. Но все это время ты не будешь ходить в церковь. И Богу молиться тоже не будешь. Через семь лет я приду и заберу твою душу. Договорились?» У нашего нищего мурашки побежали по спине, когда он понял, с кем имеет дело — ведь это же черт! Но он до сих пор жил в такой бедности, что богатство представлялось ему самым вожделенным, самым прекрасным на земле. Не ходить в церковь и не молиться было для него дело нехитрое — он и до того себя молитвами особо не утруждал. Вот обещать черту свою душу — тут надо было крепко подумать! Ну ничего, утро вечера мудренее, решил он и обернулся к черту. Но того и след простыл.

Нищий засунул драгоценную терку в карман штанов и побежал на ближайший постоялый двор. Там он попросил комнату, якобы для ночлега, заперся в ней, и со словами «Почеши рыло!» поскорей провел теркой по губам. Сияющий золотой дукат выскочил изо рта и покатился по полу. «Почеши рыло!»- вновь воскликнул нищий — и получил еще золотой. Не беда, что всякий раз терка срывала у него с губ кусочек кожи! До поздней ночи нищий неустанно трудился, как прилежный рудокоп, и добыл у себя изо рта солидную горку золота. Наутро он продолжил работу, хотя губы у него саднило, рот распух, покрылся безобразной коркой и скоро стал похож на свиное рыло. Ему пришлось завязать рот повязкой, а когда он показывался за воротами, уличные мальчишки освистывали его и кричали обидные слова.

Не прошло и месяца, как наш нищий сделался так богат, что построил себе большой красивый дом и зажил в роскоши и довольстве. Вечера он проводил в трактире, в шумной компании веселых собутыльников и не скупясь пускал на ветер золотые, добытые чудесной теркой. А если кто из приятелей вдруг вставлял острое словцо про его рыло, он говорил «Почеши рыло!», и маленькая терка принималась так усердно чесать обидчика, что тот потом уж строго держал язык за зубами — а то неровен час поранишься.

Так прошло семь лет. Оборванный, брюзгливый нищий превратился в благородного господина, у которого, наверное, птичье молоко — и то было, да дом — полная чаша, и слуги на каждый случай — бросались исполнять всякое его желание. Короче говоря — ему были доступны все мирские радости. Так что единственную печаль — вечно израненные губы — можно было как-то и пережить.

И вот однажды этот богач, всем-то на свете довольный, сидел в удобном кресле в своей роскошной гостиной и с наслаждением попивал огненное венгерское вино. Тут отворилась дверь, и в комнату вошел маленький хромой человечек в зеленом бархатном камзоле.

«В чем дело? Чем обязан? — гневно вскричал хозяин. — Отправляйтесь к моему камердинеру!» Зеленый человечек захихикал. «Нет уж, позволь, камердинер нам теперь ни к чему! — со смехом произнес он. — Все, семь лет истекли. Идем со мной!»

С перепугу у благородного хозяина стакан с вином выпал из рук. Но он быстро пришел в себя, посмотрел непрошеному гостю прямо в глаза и сказал: «Вот еще — „идем со мной!“ Нет, дорогой мой, слушаться других я разучился. У меня для таких, как ты, одно средство: „Почеши рыло!“» Не успел он договорить, как терка выскочила у него из кармана и пошла чесать черта прямо в рыло. Тот и так и сяк — и с ножки на ножку прыгнет, и через голову перекувырнется — ничего не помогает. Он и умолял, и пощады просил, а терка знай себе чешет! Ведь глупый чертяка семь лет назад, когда терку дарил, совсем позабыл так ее заколдовать, чтобы та на него самого не набрасывалась.

Бросился, наконец, черт перед господином Почеши-рыло на колени и стал молить о пощаде. Но терка только тогда чесать перестала, когда черт, воя от ярости, торжественно пообещал не забирать его душу.

Черт, окутанный ядовитым серным облаком, выскочил за дверь, а господин Почеши-рыло так и жил себе припеваючи, до самой своей смерти, вкушая плоды начесанного теркой богатства.

Дьявол и оружейница

В начале шестнадцатого века на Оружейной улице, где проживали все мастера, изготовлявшие луки и стрелы, занимался своим ремеслом оружейник Каспар Пергауэр. Дело ладилось, работа спорилась, выручка согревала сердце и жить бы ему не тужить. Чему удивляться, что вскоре он нажил состояние, о котором мог только мечтать. Добродушный, жизнерадостный, готовый прийти на помощь соседу, он пользовался уважением окружающих, и все было бы в полном порядке, если бы не его женушка!

Урсула, невеста Каспара, в ту пору, когда он в нее влюбился, была красивой девушкой, бережливой, домовитой, и мастер считал, что ему привалило счастье. Правда, уже тогда она была остра на язык и за словом в карман не лезла, но от этого меньше нравиться ему не стала. Пройдет время и все образуется, думал он; станет старше и поумнеет. Ну, ввернет она один раз словечко, кому от этого плохо! Поэтому он пропустил мимо ушей предостережения приятелей, сочтя их добрые намерения завистью, и женился на Урсуле.

Но все пошло совсем не так, как ему хотелось. То, что у молоденькой девушки могло сойти за озорство, у зрелой женщины выглядело далеко не безобидно. Шли годы, а Урсула все распускала и распускала язык. В конце концов дело зашло слишком далеко: она, казалось, задалась целью превратить жизнь мужа в ад.

Урсула злобствовала с самого утра, едва открыв глаза, и кончала поздно вечером, когда он, жалея мастера, захлопывал ей рот. Не помогало и то, что Каспар молча терпел все ее издевки: она не унималась. Наш оружейник уже не радовался жизни. Прежде за работой он пел и насвистывал, а теперь молча слонялся по улицам и лицо у него было, как у человека, которого пригласили на собственные похороны. Скоро о его доме пошла такая дурная слава, что ни подмастерья, ни служанки уже не желали наниматься на работу к оружейнику.

Однажды вечером, когда оружейница в который раз особенно рьяно взялась за него, мастер, не сказав ни слова, хлопнул дверью и стал, не разбирая дороги, бродить по улицам, пока не обнаружил, что оказался на кладбище святого Петра. Он обессиленно облокотился на какой-то надгробный камень и вздыхал так, что даже покойникам было впору перевернуться в могилах. «Я не могу больше так жить, сетовал он. Это адские муки! Хоть бы небо сжалилось надо мной, но ему до меня нет дела. Приходится, хочешь не хочешь, звать не помощь дьявола!»

Едва произнес он эти слова, как услышал позади себя громкий, пронзительный смех. У оружейника мурашки по спине забегали. Он обернулся. Луна как раз, выглянув из-за облака, облила тусклым светом кладбище, и в этом тусклом свете перед перетрусившем мастером возникла зловещая фигура.

— А вот и я, дружище! — прохрипело страшило. — Чего тебе от меня надо?

Бедняга оружейник побелел как полотно, лишился дара речи и замахал на него руками.

— Ладно, ладно я все знаю, — продолжал дьявол методичным голосом. — Ты, верно, желаешь, чтобы я научил твою жену хорошим манерам, превратил кровожадного волка в кроткого ягненка? Разве не так?

— Так, так, если ты только можешь! — вздохнул Пергауэр, который уже немного пришел в себя.

— Научу, научу, не печалься, — с самодовольным видом ответил дьявол. — Наш брат все может, приятель, мы умеем мигом обтяпать любое запутанное и мудреное дельце. Смешно, чтобы я не справился с такой ведьмой-бабой. Давай заключим договор. В три дня я укрощу твою жену, после чего ты счастливо проживешь с ней всю жизнь. За это я приду к тебе в твой смертный час и заберу твою душу. Если мне не удастся — правда, ты на это не надейся — сделать ее за три дня тихой и кроткой как голубица, то можешь обозвать меня самым глупым чертом из тех, что ходили по земле. Договор в этом случае теряет силу, твоя душа, конечно, мне не достанется, потому что рядом с такой женой ты искупишь свои грехи уже при жизни.

Оружейник очень боялся заключать договор с дьяволом, но бедняга подумал, что по сравнению с адской жизнью рядом с Урсулой жизнь проклятого навеки не так уж страшна. Итак, он сказал «согласен», и дьявол исчез, как сквозь землю провалился.

На следующий день дьявол в обличьи Пергауэра появилась в доме на Оружейной улице, чтобы начать укрощение настырной дамы. Сначала он решил попробовать перевоспитать ее добром, потому как знал, что нет на белом свете человека, который не соблазнился бы заманчивыми, льстивыми бесовскими уговорами. Кроме того, наш черт был о себе довольно высокого мнения и считал себя бесшабашным, неотразимым парнем. Итак, он подошел к спящей женщине и дружески поцеловал ее.

Урсула открыла глаза, увидела своего мнимого мужа, взвилась, словно ее укусила гадюка, и учинила ему скандал. Обозвала зловредным нарушителем покоя, который с самой утренней зари отравляет ей жизнь. И пошло и поехало. Весь день оружейница молола языком быстрее мельничного колеса. Бедняга дьявол и слова вымолвить не смог.

Но именно из-за этого оружейница просто взбесилась. Ведь самое распрекрасное в споре — это когда другой спорщик платит тебе той же монетой. Этот тупица, эта тряпка и рот открыть не может. На озадаченного черта посыпались удары и тычки. Даже на улице были слышны громкие шлепки, отчего у совершенно обалдевшего дьявола больше всего пострадали щеки, ведь оружейница целила именно в них. Первый день прошел, но дьявол не добился успеха, разве что мог похвастаться синяками и шишками.

Так просто с этой бабой не совладать, сказал себе дьявол и решил на следующий день уговорить оружейницу по-хорошему. Ведь дьявол умеет разглагольствовать хитро и убедительно, как ни один человек на белом свете. Итак, на следующий день дьявол повел себя по-другому. И в самом деле, до обеда он вроде бы добился успеха. Урсула слушала его спокойно, и дьявол посчитал себя прямо-таки мудрецом. Она видит, что не права, сказал он себе, теперь мне надо чуть-чуть поднажать — и душа оружейника принадлежит мне!

Итак, прекрасные фразы все сыпались и сыпались, и дьявол не подумал замолчать даже во время обеда. Он объяснял Урсуле, как недостойно человека, как ужасно обращение, которое он ежедневно и ежечасно должен терпеть.

Та поджала губы, и дьявол счел, что она с ним согласна. Он уже раздулся было от гордости, но не ко времени, потому что Урсула неожиданно снова открыла рот и завопила с такой злобой, что затряслись стены, а дьявол вздрогнул.

— Тьфу, пропасть! Разрази тебя гром! Полудурок несчастный! Жаба надутая! Решил меня хорошим манерам учить? Я тебе не ребенок! Получи, дорогой наставник!

И она нахлобучила на черта горшок с супом, который стоял на столе. Пришлось ошпаренному дьяволу улепетывать — иначе ему в голову полетели бы в придачу и жаркое, и картошка. Чуть погодя, собравшись с мыслями, он робко просунул в дверь голову, но оружейница все еще буйствовала и мощным пинком вышвырнула его из дома.

— Клянусь преисподней, да что ж это такое, — со злостью выругался про себя дьявол, с которым так неучтиво обошлись. — Неужели с этой ведьмой, этой одичавшей бабой и сам дьявол не сладит? Ничего себе! Завтра я ей покажу, почем фунт лиха. Посмотрим, найду ли я на эту сварливую гадину управу. Она у меня получит! Поглядим, повинится она или нет, когда прозреет и увидит, что имеет дело с самим чертом.

На третий день он стал перед оружейницей в позу и напустился на нее прежде, чем она успела открыть рот:

— Глупая женщина, — я напрасно старался по-хорошему образумить тебя, — ты сварливая, злая, мерзкая баба. Мое терпение лопнуло. Немедленно перестань дурить. Не то пеняй на себя.

Вот тут-тои начался скандал.

— Что?! — завопила она, сверкая глазами. — Ты, тупая тварь, угрожаешь мне и еще мелешь языком про терпение! Сейчас ты почувствуешь на собственной шкуре, что с меня довольно.

И она накинулась на дьявола и стала лупить его — да так, что у него в голове помутилось, и он, чтобы отбиться не придумал ничего лучшего, как принять свое подлинное дьявольское обличье.

Урсула на мгновенье опешила, но потом снова накинулась на него, схватила за рога и стала возить взад и вперед с такой силой, что один рог обломился и остался у нее в руках. Властелин ада пришел в ярость и отступился. Распространяя адскую серную вонь, он взревел и выскочил сквозь дверь на улицу. Оружейница, торжествуя, швырнула ему вдогонку оставшийся у нее в руке обломок рога и пожелала здравствовать.

Вот так Каспар Пергауэр выиграл пари у дьявола и спас свою душу, но окончательно потерял покой на этом свете. Уж если сам дьявол не сумел укротить строптивую оружейницу, то каким образом смог бы это сделать обыкновенный человек, да еще такой, как бедный, добродушный Каспар! Итак, он еще долгие годы искупал все свои грехи при жизни, а после смерти попал наверняка в рай и обрел там долгожданное успокоение.

А что сталось с оружейницей? Ворота в рай были для нее закрыты, ведь она в сущности устроила мужу ад на земле, а в раю так продолжаться не могло, ведь Каспар Пергауэр в награду за свои муки на земле заслужил вечное блаженство. В ад оружейница также не могла попасть: дьявол, не желая больше иметь с ней дел, перегородил ворота в ад, как только издали заметил ее. Она, верно, и по сей день странствует в том или ином обличьи по белому свету, и бедные мужья раз за разом попадают в ее сети.

На вечную память о стычке дьявола с оружейницей на доме три по Оружейной улице, том самом, где жил и страдал Каспар Пергауэр, впоследствии была нарисована картина единоборства дьявола с Урсулой. Под картиной стихи:

Чума и нищета — беда и зло,
Война — несчастье и пустое ремесло.
Но пострашней, чем хитрый сатана,
Храни нас Бог, зловредная жена.

Береги пфенниг

Без малого четыре сотни лет пользовалась заслуженной славой гостиница «У черного орла», что стоит в Вене неподалеку от Красной башни. Ее хозяин Ганс Венглер старался, не покладая рук, потрафить всем желаниям своих постояльцев, отчего еда и выпивка имелись на любой вкус. Мария, его бедная родственница, девица красивая и скромная, и Йозеф, единственный сын, усердно обихаживали гостей. И не было никакого чуда в том, что гостиница никогда не пустовала и здесь останавливались путешественники из самых дальних стран. Хотя у хозяина поначалу в мошне было не густо, теперь он был состоятельным человеком, несмотря на это сберегал каждый пфенниг, а когда собирался золотой гульден, радости его не было конца.

Ганс Венглер мечтал сделать сына Йозефа самым богатым бюргером города Вены и уже составил план, как это устроить: женить на богатенькой. Но, к сожалению, Йозеф и знать ничего не желал о таком браке. Он отдал свое сердце красивой, нежной Марии, и, по правде говоря, она тоже отдала свое сердце ему. Стоило отцу заговорить о женитьбе на богатой невесте, как сын тут же придумывал отговорки: то он еще слишком молод, то избранница отца и впрямь очень богата, но отцу не мешало бы заметить ее уменье пускать деньги на ветер и так далее. Каждый раз он придумывал что-нибудь новенькое. В конце концов терпенье у отца лопнуло, а сын уже ничего больше придумать не мог. Наконец Йозеф признался, что ни на ком другом, кроме Марии, он жениться не желает.

Но его честность дорого, ему обошлась! Отец пришел в ярость и заорал, что об этом не может быть и речи. Мария, конечно, девица хорошая, но бедная, как церковная мышь, а посему ей его снохой не бывать.

— Это мое последнее слово, — так вне себя от злости закончил он свое наставление, — ты женишься на дочери хозяина гостиницы «У зеленой лозы». Она не дурнушка и принесет подобающее приданое. Мария должна уйти из дома, и чем скорее, тем лучше, чтобы наступил покой. И больше ни слова! Я лучше тебя знаю, что к чему, пусть насильно, но сделаю тебя счастливым.

Йозеф, правда, был другого мнения о счастье, нежели отец, и с этого дня постояльцам осталось лишь сожалеть, что молодой человек, который обихаживал их, перестал улыбаться. Йозеф скорбно бродил по гостинице, а Мария с заплаканными глазами делала свою обыденную работу.

Однажды, поздним вечером, когда все гости разошлись, в трактир вошел просто одетый человек, который по первому впечатлению вряд ли располагал тугим кошельком. У него ничего не было, кроме котомки. Незнакомец уселся за стол, спросил еду и ночлег и сказал, что хочет остановиться здесь на несколько дней. Хозяин больше привечал платежеспособных постояльцев, чем не внушающих доверия подмастерьев — позднего гостя он принял за такового — а потому ответил настороженно:

— То, что вы пожелали, у нас имеется, спрашивается только, можете ли вы за это заплатить?

— Заплатить? — возразил незнакомец. — Кто с первых слов заговаривает о плате, когда самый знаменитый врач на земле входит в его дом! Я Теофрат Бомбаст Парацельс из Хоенхайма, моего имени, надеюсь, вам достаточно, чтобы немедленно освободить для меня весь дом. Я пришел из Зальцбурга. Дайте мне пищу и ночлег. Я голоден и желаю отдохнуть.

Это уже было слишком. Хозяин вышел из себя:

— Катитесь к черту, коли у вас нет денег, — закричал он, — высокопарные речи мне ни к чему!

Мария оказалась свидетельницей этого разговора и пожалела позднего посетителя. Она подумала, насколько малоприятно, если тебя, голодного и усталого, вышвырнут в такой поздний час в холодную ночь, и попросила хозяина все-таки оставить незнакомца: она оплатит счет из своих маленьких сбережений, если у гостя нет денег. Хозяину это не понравилось, но отказать было неудобно. Он приказал накрыть незнакомцу стол, налить вина и предоставить скромную комнату.

Зальцбургский врач, казалось, и в мыслях не держал поскорее съехать из гостиницы. Целый день он слонялся по городу, быстро обзавелся друзьями, а вечером сидел вместе с ними и весело попивал вино, однако не собирался оплачивать уже весьма значительный счет. Хозяин начал тревожиться за свои деньги и мрачнел все больше и больше. Из-за его плохого настроения в первую очередь страдала Мария. Последнее время ей трудно жилось в этом доме, но все-таки она с тяжелым сердцем думала о дне, когда придется его покинуть.

В конце концов она не выдержала и поделилась своим горем с Йозефом. Молодой человек обнял ее, стал утешать и подбадривать. И случайно получилось так, что именно в эту минуту хозяин проходил мимо и застал их врасплох. Он как раз шел в комнату зальцбургского врача, чтобы предъявить нежелательному постояльцу счет. Увидя Марию в объятиях сына, он чуть не лопнул от злости и заорал:

— Хватит, я сыт по горло! Собирайся и проваливай отсюда! Только сначала оплати мой счет, по которому честный постоялец еще ничего не заплатил.

И не менее грубо напустился на сына:

— Вот так, молодчик, одно дело сделано! Теперь второе! Черт побери, ты, миленький, перехитрить надеешься меня! Марш отсюда, надень воскресный костюм, отправляйся к хозяину «Лозы» и проси руки девчонки, которую я тебе предназначил.

Хозяин только что не лишился речи, когда его Йозеф — тихий, спокойный Йозеф! — решительно заявил, что коли Мария должна покинуть дом, то он уйдет вместе с ней. Тут хозяин вообще потерял рассудок, стал жадно хватать воздух, а когда, наконец, пришел в себя, начал драть глотку, да так, что его слышно было во всем доме. Внезапно отворилась дверь комнаты, в которой, жил Парацельс, и врач подошел к спорящим.

— Ладно, ладно, — сказал он, успокаивая разбушевавшегося хозяина, — к чему такое упорство! Отдайте наконец юноше красивую девочку! Она возместит ваши потерянные деньги усердием и сноровкой.

Вот этого ему говорить было бы не надо! Теперь злоба хозяина обрушилась на постояльца, и он запретил гостю как-либо вмешиваться в свои домашние дела.

— Все, чего мне не хватает, так это чтобы каждый приезжий указывал, что я должен и чего не должен делать!

И хозяин кричал и бушевал, пока не задохнулся и не побагровел: с ним чуть не случился удар. В конце концов он отдышался и выпалил:

— Впрочем, милейший, лучше заплатите по счету, иначе вам придется немедленно покинуть мой дом, как и этим неизвестно отчего лишившимся разума олухам.

Парацельс только улыбнулся, пропустил это требование мимо ушей и спокойно объяснил, что хозяин, видимо, не слышал о познаниях знаменитого врача в алхимии. Поскольку по всем признакам он и не думал платить, Мария вытащила свои наличные деньги, чтобы уплатить его долг. Но тут Парацельс остановил девушку, полез в карман, подал хозяину медный пфенниг и с едкой усмешкой сказал:

— Раз уж для вас, дружище, деньги важнее всего, я дам вам задаток. Остальное получите позже.

Как только хозяин увидел пфенниг, он, задыхаясь от гнева, швырнул его под ноги гостю.

— Как? — заорал он. — Это вы называете задатком? Вы должны мне много золотых дукатов и хотите заменить их жалким пфеннигом? Вы просто бесстыжий враль и хвастун, бездельник, которого надо посадить под замок. Вы с таким же успехом можете превратить этот пфенниг в золото, как мой сын когда-либо получит в жены эту девчонку. Это мое последнее слово.

— Хотите пари? — спокойно спросил Парацельс. — Ваше слово в самом деле последнее? Верно?

— Так же верно, как то, что я здесь стою, — воскликнул, скрипя зубами, хозяин.

— Тогда поднимите хотя бы один раз этот пфенниг и внимательно посмотрите на него! — возразил постоялец и ободряюще улыбнулся молодым людям.

Хозяин нагнулся и поднял пфенниг. Когда тот оказался у него в руке, он побледнел как полотно и задрожал всем телом. Это была тяжелая золотая монета!

— Полагаю, мы в расчете, — смеясь сказал Парацельс, — и вам больше ничего от меня не надо? Но теперь сдержите свое слово и благословите ваших детей! Сохраните золотую монету на память обо мне!

Парацельс дружески кивнул влюбленным, взял свою котомку и покинул гостиницу. Потрясенный до глубины души хозяин молча пристально смотрел ему вслед. Молодые люди были на седьмом небе.

Хозяин гостиницы долго разглядывал волшебный золотой пфенниг, который держал в руке. Наконец, он благоговейно поцеловал его. Ему пришла в голову странная мысль, что отныне эта золотая монета — залог изобилия золота в его доме, и от избытка чувств он сначала обнял счастливую Марию, потом сына уже и теперь словечка не сказал против их женитьбы.

Весть о волшебном пфенниге в «Черном орле» с быстротой молнии разнеслась по городу. Каждый вечер в трактире было полно гостей, все хотели посмотреть на золотой пфенниг и услышать его историю. Дела хозяина шли блестяще, поскольку его мечта стала явью: с золотым пфеннигом в дом пришло много денег. Каждый раз, когда он доставал и показывал гостям золотую монету, он с любовью гладил ее и перед тем, как спрятать, целовал свое волшебное сокровище. Вскоре трактир стали называть «Береги пфенниг».

Над входом в дом по Адлерштрассе, так теперь называется эта улица, со временем была нарисована картина, на которой изображено превращение пфеннига в золотую монету. Подпись под картиной гласит:

Дражайший Теофраст, алхимик каких мало,
Он в этот дом вошел и ел, и пил немало.
Не по карману счет. А как же мастерство,
Он милость важных бар снискал себе за то.
Он с виду никудышный пфенниг в руки взял,
Сказав, вот золотой, трактирщику отдал
Сверкающий металл. Вот так, теперь он твой,
Я все свои долги вернул тебе с лихвой.
Трактирщик оробел, от изумленья сник,
— Целую пфенниг я, ты, Теофраст, велик.
По белому по свету промчалась весть о том,
И «Пфенниг береги» с тех пор стал зваться дом.

Мохнач-Космач

В 1444 году состоялась печально известная битва под Варной, когда туркам удалось чуть не наголову разбить христианское войско. Среди тех немногих, кто остался в живых, был один ландскнехт по имени Георг Тальхаммер. Спасся же он только потому, что были у него быстрые ноги, благодаря которым он и сумел убежать от своих свирепых преследователей и укрыться в густом-прегустом лесу. Падая от усталости, забрался он подальше в кусты, притаился там и принялся размышлять о своем положении. Бедняга понимал, что ничего хорошего ему ждать не приходится. Что ж хорошего, когда ты сидишь один-одинешенек в диком лесу, да еще и турки в любой момент тебя выследить могут? Без языка, без денег, чужой и никому не нужный, как тут найти себе пропитание и крышу над головой? Еще немного, и наш храбрый вояка расплакался бы от отчаяния, как малое дитя.

Но тут откуда ни возьмись как из-под земли вырос перед ним какой-то незнакомец — сам худой, нос крючком, а глаза — колючие-преколючие. Ландскнехт тут же забыл о своих мрачных мыслях, и рука сама потянулась к оружию — так просто его не возьмешь, он готов был биться не на жизнь, а на смерть.

— Ну-ну, полегче, дружок! — обратился к нему незнакомец. — Тебе нечего меня бояться. Я ведь хочу тебе помочь добраться до дому живым и здоровым. Больше того. Я хочу дать тебе много-много денег и всякого добра, чтобы ты жил себе припеваючи и ни о чем не беспокоился. А за это мне надо от тебя только одно — когда ты умрешь, я заберу себе твою душу.

Поначалу честный ландскнехт с радостью слушал слова незнакомца, но едва он понял, чего добивается от него длинноносый, мурашки побежали у него по спине.

— Нет, нет и нет! Я свою душу ни за что не продам! Уж лучше я погибну тут от холода и голода, чем пойду на такую мерзкую сделку.

Напрасно старался черт, расписывая ему яркими красками, не жалея слов, как замечательно будет, когда ландскнехт вернется домой и заживет себе в удовольствие. Тот оставался непреклонен. Тогда черт решил подойти к делу по-другому и прикинулся этакой робкой овечкой. «Все равно ты от меня никуда не денешься, дурья твоя башка!» — подумал он про себя, а вслух сказал:

— Друг мой, люди на меня возводят всякую напраслину и говорят, что от меня, мол, одно зло. Но я желаю тебе только добра. А чтобы ты мне поверил, я хочу тебе сделать другое предложение, которое тебе наверняка больше придется по нраву.

— Какое такое предложение? — заинтересовался молодой человек.

— Я тебе помогу, а ты за это должен три года подряд не мыться, не причесываться, не постригаться, ногти не стричь, и все время ходить в одной и той же одежде — иначе твоя душа достанется мне. А так ты можешь есть, пить и делать все что тебе угодно. Тут у тебя ни в чем отказа не будет, уж я об этом позабочусь.

Это предложение показалось нашему славному Георгу не таким уж плохим. «Ведь сколько раз на войне мне приходилось месяцами ходить немытым и нечесаным, и ничего, — думал он про себя. — Раз я тогда смог, смогу и еще три года потерпеть.»

Ударили они по рукам и таким образом скрепили свой договор. Черт принялся за дело. Пустив в ход свои уловки, он в один миг отловил большого медведя, содрал с него шкуру и нарядил в нее ландскнехта, потом дал ему кошелек, полный денег, и сказал, что он может брать отсюда денег, сколько его душе будет угодно, потому что, мол, кошелек этот никогда не опустеет. На прощание он напомнил своему подопечному о том, что тот должен в точности соблюдать все условия договора, и на том исчез. Не успел Георг Таль-хаммер опомниться, как в тот же миг к своей несказанной радости очутился в Вене.

Он старался ни в чем не нарушить договора, который заключил с чертом: он не мылся и не причесывался, не стриг волосы и не брился, и все время ходил в медвежьей шкуре. Ничего удивительного, что уже через несколько недель Георг имел такой запущенный и дикий вид, что в этом заросшем и чумазом существе только с трудом можно было признать человека. И действительно, он выглядел как настоящее чудище, так что люди уже начали бояться и шарахались при виде его, а детишки от страха кидались с криком и плачем врассыпную, стоило им услышать, что «Мохнач-Космач идет».

Тальхаммер немало перенес за свою походную военную жизнь, но то, что приходилось ему терпеть сейчас, казалось поначалу просто невыносимым. Однако человек ко всему привыкает, вот и Тальхаммер привык и к грязи, и к тому впечатлению, которое производила на окружающих его медвежья шкура. Денег у него было полным-полно, он ни в чем себе не отказывал, ел да пил себе в удовольствие — а уж это он любил как никто другой. Он нанял себе комнату в дряхлой хижине на краю города, ну а поскольку парень он был добрый и не жадный, то и его хозяевам от щедрот кое-что перепадало.

Образ жизни Тальхаммера многим казался странным, но никто не знал, отчего и почему он так живет, так что вскоре людская молва сделала из него чародея и прорицателя, и с каждым днем все больше и больше народу приходило к нему в старую хижину, чтобы посоветоваться да потолковать о том о сем. Ну, а поскольку он в своих советах руководствовался, как правило, здравым смыслом, то частенько из его советов выходил толк, и это только умножало его славу.

Так и жил себе Георг Тальхаммер, строго соблюдая условия своего договора с чертом. Так что тот в конце концов понял, что с ландснехтом он все-таки маху дал: не тот парень оказался. И все же черт надеялся не мытьем, так катаньем добиться своего. И вот однажды, когда до конца срока оставалось еще полгода, явился черт к своему подопечному и говорит, что, мол, готов скостить ему оставшиеся шесть месяцев.

— Скоро, — сказал черт, — придет к тебе за советом один богатей из Вены. Ты же согласишься ему помочь только при одном условии — если он отдаст за тебя одну из своих дочерей.

Черт растолковал Георгу, что тот должен сказать богачу.

— Он известный сквалыга, — продолжал черт, — и ты можешь спокойно пообещать ему тысячу дукатов, чтобы он все делал, как ты скажешь. Я тебе, конечно, заплачу, а уж он, посмотришь, будет со всем соглашаться, только бы эти денежки заполучить.

На следующий день и впрямь пришел к ландскнехту тот богатей из Вены и льстивыми речами да посулами принялся умасливать его, чтобы Мохнач-Космач дал ему дельный совет. Тот же поступил так, как велел ему черт:

— Совет я тебе дам, но не за деньги, потому что денег у меня и у самого достаточно. Я и тебя могу деньгами выручить. Хочешь, тысячу дукатов тебе дам? У меня от этого не убудет. А за свой совет я хочу, чтобы ты мне одну из своих дочерей в жены отдал. Если же тебе мой вид не по нраву, то скажу на это одно — это сущий пустяк по сравнению с тем, что твоя дочка будет самой богатой женщиной во всей стране.

Услышав это предложение, возмутился гость необычайно. Чтоб за одну из его дочерей сватался этакий урод! Такое ему и в кошмарном сне привидеться не могло. Но жадность взяла свое, и он согласился отдать Георгу ту из дочерей, которая сама по доброй воле пойдет за него.

Так уговорились они, богач получил желанный совет и поспешил прочь. На следующий день Тальхаммер отправился в город и заявился во всей своей красе в дом к давешнему посетителю, чтобы посвататься к одной из его дочерей. Те же, увидев его чумазую физиономию, косматую голову да всклокоченную медвежью шкуру, так и обомлели. Старшие дочки и слышать ничего не хотели о том, чтобы пойти под венец с этаким чудищем. Младшая тоже поначалу отказалась, но она была девушкой славной и милой, да к тому же очень любила своего батюшку. Скряга знал это и принялся уговаривать ее, так что она в конце концов ради него согласилась на все. Может быть, правда, она дала свое согласие и от жалости к несчастному жениху. Потому что, честно говоря, наш славный ландскнехт с первого взгляда влюбился в прекрасную девушку, и глаза его смотрели очень печально, когда он понял, как противен ей.

Так или иначе, девушка согласилась, из жалости ли к Отцу, или из жалости к Мохначу-Космачу — кто его знает! Со свадьбой решили не затягивать. Мохнач-Космач, сияя от счастья, поспешил восвояси, а девушка, не то чтобы слишком счастливая, осталась дома. В доме богача начались приготовления к свадьбе, Тальхаммер жил себе по-прежнему, ничего не меняя в своем внешнем облике, и, глядя на его немытое лицо, всклокоченные волосы и бороду, свалявшуюся медвежью шкуру, едва ли можно было представить его в образе жениха. А невеста рассказывала всем, какой он, мол, хороший человек, ее жених, ведь у него такие добрые глаза! Сестры же только потешались да издевались над ней.

Настал день свадьбы. Утром заявился в хижину к ландскнехту черт и говорит:

— Ну, что ж, пора тебе показаться невесте в другом виде.

Он отвел ландскнехта к ручью, намыл, надраил его как следует, умастил всяческими благовониями, а потом отправил в город, велев купить там новый костюм, карету, лошадей, да нанять слуг, чтобы затем явиться во всей красе перед невестой и отвести ее под венец.

Тальхаммер сделал все так, как велел ему черт. Можно себе представить, какой переполох случился, когда перед домом невесты остановилась роскошная карета и из нее вышел благородного вида господин в изысканных одеждах, в котором невозможно было узнать Мохнача-Космача.

Невеста была, конечно, на седьмом небе от счастья, а обе ее сестры позеленели от злости. Они проклинали все на свете, потому что сами отказались от такой выгодной партии. Мрачные, ходили они из угла в угол, не находя себе места, ничего не ели, не пили, и в конце концов от злости и досады не выдержали да наложили на себя руки. Так что черт все-таки оказался не внакладе.

Георг Тальхаммер жил со своею женою долго и счастливо, и жили они в доме на Лугеке, который с тех пор называется «Дом Черного Медведя».

Доктор Фауст в Вене

В середине XVI века стоял на площади Фрейунг, на той стороне, что обращена к улице Тифен Грабен, маленький домик, в подвале которого помещалось питейное заведение. Хозяин его, веселый и славный малый, от души потчевал своих гостей, так что не было у него отбоя от посетителей, большинство из которых составляли художники да школяры.

И вот как-то раз собралось здесь по обыкновению веселое общество. За одним из столов, что стоял в углу полутемного зала, разместилась дружная компания — странствующие школяры, лекомысленные студенты, художники да бродячие актеры. Тут в подвальчик зашел один человек, имя которого было известно всей стране и которого здесь знал всяк присутствующий. Это был ученый мудрец доктор Иоганн Фауст. Своими чудесами и дерзкими проделками доктор магии, как он сам себя величал, снискал себе необычайную славу. Заметив, что сей ученый муж направляется к их столу, компания, пребывавшая уже в весьма размягченном состоянии духа, приветствовала его радостными криками. Все поспешно сдвинулись, чтобы дать ему место, выказывая тем самым свое глубочайшее почтение. Спустя некоторое время подгулявшие выпивохи принялись наседать на него, требуя, чтобы доктор явил им одно из своих чудес.

Доктор только улыбнулся в ответ и взялся за кружку, которую как раз поставил перед ним мальчик-слуга. Кружка была полна до краев, так что даже несколько капель стекло на стол.

— Эй, дружище, а ну-ка постой, — воскликнул Фауст. — Что это ты так наливаешь? Ни одна капля не должна пропасть даром! Коли ты мне еще раз так нальешь, проглочу тебя со всеми потрохами, чтоб неповадно было!

Стало парню досадно от этих слов, вот он и налил следующую кружку так полно, что вино выплеснулось на стол. Тогда доктор пристально посмотрел на него, открыл широко-широко рот и — парень в миг исчез.

— Кто хорошенько поел, тому надобно и хорошенько попить, — преспокойно сказал доктор Фауст и, схватив бадью с водой, залпом осушил ее.

Все посетители так и замерли, раскрыв рты от удивления, хозяину же трактира сделалось как-то не по себе и он стал молить и просить доктора, чтобы тот вернул ему слугу.

— Чего вы причитаете? — ответил кудесник совершенно невозмутимо. Посмотрите за дверью — он сидит у вас на лестнице!

И действительно, бедолага обнаружился под дверью на лестнице, весь промокший и продрогший. Когда он, дрожа от холода так, что зуб на зуб не попадал, вошел в зал, то первое, что он вымолвил, были слова, обращенные к доктору:

— Ах, господин доктор, — сказал он еле слышным голосом, умирая от страха, — я больше не хочу такого! Вам, наверное, сам черт помогает!

— Черт — не черт, — отвечал ему на это доктор, — а только впредь тебе наука будет: в следующий раз не наливай так, чтоб вино проливалось!

Постепенно все оправились от пережитого ужаса, и веселье снова полилось рекой. Разговор вертелся все время вокруг черта. Заспорили о том, как он выглядит, и все никак не могли сойтись во мнениях. Тогда художник Хиршфогель вызвался нарисовать черта на стене. Все не долго думая его поддержали. Художник взял уголек из печки и принялся рисовать что-то вроде юнкера в платье благородного покроя. Он нарядил его в короткий плащ, развевающийся за спиной как крылья дракона, на голове изобразил островерхую шляпу с куриным пером, из-под которой выглядывала довольно мерзкая рожа, искривленная злорадной ухмылкой. В картинке было что-то зловещее, и все посетители притихли и теперь сидели, уткнувшись от страха в свои кружки. Тут поднялся доктор Фауст и сказал:

— Вот здесь на стене вы видите намалеванного черта, я же покажу вам его сейчас живьем.

В одно мгновенье в трактире стало темным-темно, и рисунок на стене зашевелился. Все платье стало кроваво-красным, пышные рукава камзола окрасились в иссине-черный цвет, шляпа и плащ сверкали ядовитой зеленью, а перо на шляпе заполыхало пурпурным огнем. Лицо отливало мертвенной бледностью, в глазах же — сверкали молнии. В мгновение ока жуткая фигурка соскочила со стены и прыгнула с диким хохотом, напоминавшим раскаты грома, в самую гущу гостей, которые, не помня себя от ужаса, с криками бросились сломя голову вверх по лестнице, на ходу сбивая друг друга с ног, лишь бы поскорее выбраться из жуткого подвала.

— Ну, что? Страшен черт, как его малюют? — рассмеялся доктор Фауст, глядя на улепетывающих гуляк. — Не буди черта, а то накличешь беду, — добавил он и пошел себе своею дорогой.

После этого удивительного случая трактир на площади Фрейунг стал называться «Красный плащ», а позже название перешло и на весь дом.

Милый Августин

Год 1679 надолго запомнился жителям Вены, ибо пришла тогда в город большая беда, и не было семьи, которую она обошла бы стороной. Откуда-то из Венгрии занесло в город чуму. Поначалу ее никто особо и не заметил, пока она не начала косить людей направо и налево, так что уже скоро не осталось в Вене ни одного дома, которого бы не тронула страшная зараза. День ото дня больных становилось все больше и больше, и каждый день уносил все новые и новые жизни. Спасаясь от напасти, оставшиеся еьце в живых жители спешно покидали город, превратившийся постепенно в город смерти. Больные падали прямо на улицах и лежали тут и там, сраженные смертельной болезнью. Богатых и бедных, молодых и старых — никого не щадила чума, забирала всех без разбору. Денно и нощно по городу разъезжали повозки, доверху нагруженные трупами, и лежали они все тут как попало, вперемешку, ибо чуме — все одно, благородного ты звания человек или из простых. Уборщики прочесывали улицы и подбирали мертвых. Затем они сваливали их на телегу, отвозили за город, а там скидывали прямо в ямы, вырытые для этих целей. Если яма была уже полной, ее просто закапывали, и дело с концом.

В это самое время жил в Вене один бродячий музыкант, мастер играть на волынке и песни петь, известный балагур и весельчак, который никогда не унывал, потому что, как любил он говаривать: «Тот, кто весело живет, тот и весело помрет. Тебе одна отрада, а черту — все досада».

Всяк в Вене знал этого славного малого, все любили его за веселый нрав, за его шутки да прибаутки, и иначе как «милый Августин» ею никто и не называл.

Чаще всего Августина можно было найти в пивной «Под красной крышей», что на Фляйшмаркт. Там проводил он все вечера, развлекая посетителей своими песнями да байками. И хотя люди, из боязни подцепить заразу, не очень-то ходили в это время по пивным да прочим питейным заведениям, «Под красной крышей» от желающих пропустить стаканчик-другой просто отбою не было. А все благодаря Августину, ради которого и приходили сюда смельчаки, рискуя собственной жизнью, чтобы здесь, слушая августинову волынку, залить свое горе и хоть ненадолго забыться.

И вот однажды чудесным сентябрьским вечером пришел Августин как всегда в пивную, а там — никого, ни одной души. Приуныл тут Августин, грустно стало ему и тоскливо. Целый вечер просидел он один-одинешенек, и все пил и пил, кружку за кружкой, да веселее от этого не стало. Не дождавшись никого, поднялся он, наконец, и, едва держась на ногах, поплелся прочь из пивной, откуда обычно уходил героем, под рукоплескания друзей и собутыльников.

А на дворе тем временем стало уже совсем темно. До дому ему было идти не близко: хижина ею стояла за самыми юродскими воротами. И вот идет он себе бредет по городу, вот уже и Кольмаркт показался, и тут он запнулся, упал и угодил прямехонько в канаву. Неизвестно, что он при этом подумал, может, вообразил, что добрался до мягкой постели, во всяком случае вставать он даже и не пытался, а все лежал себе полеживал и смотрел на луну, и было ему так хорошо, что захотелось даже на волынке поиграть, да только глаза закрылись сами собою, и заснул он молодецким сном.

Тут мимо проезжала повозка, собиравшая трупы. Увидали уборщики милого Августина, лежащего бездыханным в сточной канаве, и решили, что он умер. Погрузили они его тело на телегу и отвезли за город, в общую могилу.

Августин же ничегошеньки не почувствовал, и пока везли его на телеге, и потом, в яме, спал непробудным сном, тихо и мирно, как у себя в постели. Тем временем рассвело, стало свежо и остатки хмеля быстро улетучились из его затуманенной головы. Очнувшись ото сна, он увидел, что лежит в яме в компании трупов, среди которых, судя по всему, он провел всю ночь.

Как ошпаренный, вскочил Августин на ноги и попытался поскорее выбраться из ямы, но как он ни старался, никак ему было оттуда не выкарабкаться, яма была слишком глубока. Тут как раз подъехала новая телега с трупами. Как увидели возницы, что в могиле кто-то копошится, испугались они и бросились уж было со всех ног наутек, да вовремя остановились, услышав человеческую брань, доносившуюся из могилы. Это Августин поносил их на чем свет стоит:

— Куда вы несетесь, бестолочи проклятые! Помогите же мне вылезти из этой чертовой ямы! Что вы рты раззявили, как будто никогда в жизни человека живого не видели?!

— Слушай, — воскликнул тут один из уборщиков, — это ведь давешний труп, который мы вчера из канавы выудили!

— Видать, не труп, коли скачет теперь там, как блоха, — сказал второй.

— Силы небесные! — вмешался тут третий. — Вот повезло человеку! Ведь мы ж могли засыпать вчера эту яму, если бы она была уже полной! И все, справил бы он тогда здесь свое последнее похмелье!

Так стояли они и рассуждали, да только Августину совсем уже невмоготу стало от всех этих речей. Рассердился он не на шутку и снова принялся бранить уборщиков:

— Эй вы, бездельники! Долго вы еще там будете рассусоливать?! Довольно, что я целую ночь тут с покойниками просидел! Сколько мне тут еще торчать?! А ну-ка вытаскивайте меня отсюда, да поживее, черт побери! Пошевеливайтесь-ка, сонные вы тетери! Да давайте же, черти лысые!

Уборщики вытянули его из ямы, и как только милый Августин снова почувствовал под ногами твердую почву, к нему вернулось его обычное расположение духа, так что уже через минуту он вместе с другими от души хохотал над своими собственными злоключениями. Насмеявшись, поспешил он с веселыми песнями домой, время от времени принимаясь на ходу играть на своей любимой волынке. Вскоре Августин и думать забыл о злополучной ночи, проведенной в обществе чумных трупов. Он нисколько не заразился и жил себе припеваючи здоров-здоровехонек все то время, пока в городе неистовствовала чума. Как и прежде, проводил он все вечера в пивной «Под красной крышей», помогая другим людям хоть ненадолго забыть свои горести и печали. В 1702 году он умер, тихо и мирно, достигнув преклонного возраста, сохранив до последнего дня веселый нрав и бодрость духа, какие отличали его в молодые годы. И всю свою жизнь он любил петь песню, которая напоминала ему о страшной истории, приключившийся с ним в молодости:

О, мой милый Августин, Августин, Августин,
Все прошло, прошло…

Подкоп язычников

В 1529 году Вену осадили турки. Однако даже спустя несколько недель осады им не удалось пробить брешь в городских стенах и проникнуть в город.

Надеясь в скором времени водрузить свой полумесяц на колокольне собора св. Стефана, турки пошли на приступ, но жители Вены отчаянно отбивали все атаки.

Однажды к коменданту Вены явился перебежчик, он донес, что турки хотят устроить подкоп и взрывают под землей пороховые заряды — чтобы проникнуть в город. Сам он, перебежчик, якобы видел много таких подкопов под городскими стенами.

Если верить перебежчику, венцам грозила страшная опасность. Комендант немедленно принял меры. Всем домовладельцам, чьи дома находились поблизости от крепостной стены, было приказано поставить в подвалах домов большие чаны с водой, а затем внимательно следить за ними. Если земля станет сотрясаться от взрывов, производимых турецкими минерами, то на поверхности воды должна появиться рябь. А еще в подвалы домов принесли барабаны и на их туго натянутую кожу положили игральные кости, чтобы по их слабому перемещению также увидеть, происходят ли подземные взрывы.

В одну из тогдашних тревожных ночей в подвале пекарни, что стояла на углу нынешнего переулка Штраухгассе и улицы Фрайунг, работал подмастерье пекаря Йозеф Шульц. Во время страшного нашествия многие жители венских предместий бежали от наступавших врагов в город, и всех этих людей нужно было кормить, так что в пекарне печь топилась днем и ночью. Вдруг подмастерье увидел, что кости, лежавшие на барабане, пришли в движение. Он насторожился и стал прислушиваться. Потом приложил ухо к земле, и ему послышались невнятные глухие голоса и тихий отдаленный стук заступов. «Господи, помилуй! — подумал Йозеф, — турки уже чуть не под самым нашим домом!» Он со всех ног бросился на улицу и поднял тревогу.

Вначале комендант было не поверил, что турки так близко подвели свои подкопы, и тут же приказал рыть встречный подземный ход из подвала пекарни. Вскоре солдаты действительно наткнулись на турецкий подкоп. В темноте турки были застигнуты врасплох, их атаковали и почти всех взяли в плен, кроме нескольких человек, которым удалось бежать. Турецкий подземный ход, где уже был заложен большой пороховой заряд, приготовленный для взрыва, завалили землей.

Так благодаря наблюдательности подмастерья пекаря Йозефа Шульца город был спасен. Дом, который турки собирались взорвать, с тех пор стали называть «подкопом язычников». А цех пекарей, один из подмастерьев которого своей бдительностью помог спасти Вену, получил от императора разные привилегии и разрешение ежегодно устраивать пышное праздничное шествие пекарей.


НИЖНЯЯ АВСТРИЯ


Король Оттер и Рупрехтова Дыра на горе Оттерберг

В Земмерингской области на высокой горе Оттерберг стоял в глубокой древности огромный роскошный замок, в котором жил со своим двором могущественный король Оттер. Все земли в этих краях принадлежали ему, а еще имел он сильное войско, состоявшее из рыцарей и конных кнехтов. Когда поседели его волосы и приближающаяся старость ослабила его силы, земное владычество наскучило ему. Он разрушил свой замок на Оттере и спустился со всей своею свитою в недра горы, где велел выстроить себе великолепный дворец, и живет там себе с тех самых пор в мире и спокойствии. Сидит он в своих сияющих чертогах на золотом троне и вкушает мирный сон. На голове у него золотая корона, а перед ним на мраморном столе лежит усыпанный драгоценными каменьями скипетр. Вокруг застыли вельможи и слуги, так же, как и король, погруженные в глубокий волшебный сон.

Вход в подземный дворец стерегут гномы, которые служат королю в те редкие часы, когда он пробуждается от долгого сна вместе со всеми царедворцами. Тогда велит король устраивать буйные пиршества, и в тихие ночи можно слышать доносящийся из горы шум множества веселых голосов и задорную музыку. Порою же слышатся оттуда как бы раскаты далекого грома. Это гремят кегли, которыми так любят забавляться гномы. Но иногда король вдруг изъявляет желание покинуть подземный дворец и выйти со свитою на волю. Словно ураган, летит кавалькада по лесам, покрывающим Оттерберг, затем поворачивает у Зоннвендштайна обратно и возвращается через Рупрехтову Дыру в замок.

Решил как-то раз один бедный крестьянский парень посмотреть, что делается в Рупрехтовой Дыре, правду ли говорят, будто с потолка и со стен пещеры свисают сосульки. Он попросил двух приятелей спустить его на веревке вглубь пещеры, и когда его объяла тьма, стало ему вдруг не по себе, и он крикнул товарищам, чтобы они поскорее вытащили его наверх. Звук его голоса, многократно преломившись о выступы скалистых сводов и усилившись эхом, показался им так страшен, что они выпустили из рук веревку и убежали прочь. Крестьянин сорвался вниз, на дно пещеры, изодрал в кровь руки, но остался жив. Превозмогая боль в ушибленных членах, поднялся он на ноги и принялся искать выход из мрачной пещеры. Долго блуждал он во тьме, однако его окружали одни лишь отвесные каменные стены, и не было даже тоненького лучика света, который указал бы ему путь на свободу. Когда он уже потерял последнюю надежду на спасение, то увидел вдруг перед собою маленького человечка, который спросил, что он здесь делает.

Сердце юноши бешено заколотилось от страха, но он собрал все свое мужество и поведал гному свою горестную историю.

— Умоляю тебя, помоги мне выбраться отсюда! — воскликнул он, закончив рассказ.

Гном улыбнулся и отвечал ему приветливо:

— Я помогу тебе. Иди за мною след в след, да смотри не оступись.

Юноша послушался, и они долго шли сквозь гору, пока не пришли к площадке, на которой гномы играли в кегли. Кегли все были из серебра, а шар — из чистого золота. Гномы сидели рядом с площадкою и пили вино из золотых кубков.

— Расставь-ка нам кегли, — обратился к юноше один из них, — а за это можешь потом взять одну кеглю себе.

Тот согласился, и когда гномы закончили игру, он взял себе одну кеглю. Затем провожатый повел юношу дальше, через залы и переходы, к воротам на восточном склоне горы. Здесь юноша простился с гномом и поблагодарил его за доброту.

— Если ты и вправду хочешь отблагодарить меня, — сказал гном, — принеси мне подарок из вашего надземного мира.

— А чего бы тебе хотелось? — спросил юноша.

— Больше всего люблю я виноград и изюм, — отвечал гном и, заметив изумление юноши, улыбнулся. — Для нас, гномов, это такая же диковина, как для тебя золото и драгоценные камни.

На следующее утро отправился юноша, набрав мешок винограда и изюма, на Оттер. Когда же пришел он к знакомым воротам в скале, то нашел их наглухо запертыми. Постояв немного в растерянности и так ничего и не дождавшись, он положил свой подарок на камень у ворот и пустился в обратный путь.

Между тем небо омрачилось, поднялся туман. Хотя дождя не было, юноше показалось, будто платье его становится все тяжелее и тяжелее, так что скоро он уже едва переставлял ноги под бременем этого панциря. Дома же обнаружил он к великой своей радости, что и куртка, и штаны, и шляпа сплошь покрыты маленькими золотыми каплями. Вот как щедро отплатил гном с горы Оттерберг за подаренный виноград и изюм бедному крестьянскому юноше, который с тех пор никогда больше не испытывал нужды искать золота в Рупрехтовой Дыре.

Волшебный замок Грабенвег

Когда-то в старину высились с обеих сторон живописной долины, в которой находится сегодня деревушка Грабенвег, близ Поттенштайна, дикие, изломанные скалы и отвесные склоны гор с заснеженными вершинами. Не многие люди селились здесь, и были они бедны, как церковные мыши, ибо в долине хватало корма лишь на две-три маленькие и неприхотливые отары овец.

Местами росли в расселинах скал клочки скудной травы. Жиру на такой траве не нагуляешь, хватало ее овцам лишь для тою, чтобы не погибнуть от голода. И на одно из таких вот убогих пастбищ гонял некий молоденький пастушок день за днем свое стадо. Как-то раз — жители равнин праздновали в ту пору летнее солнцестояние — отправился он с овцами вновь по крутым и обрывистым склонам наверх. Добравшись до места, предоставил он животных попечению верного пса, а сам уселся на свое любимое место, маленький выступ скалы, с которого далеко видны были горные вершины и хребты. Спустя некоторое время достал он из своей пастушьей сумы дудочку и заиграл на ней. Внезапно почудилось ему, будто скала за спиною у него дрогнула и сдвинулась с места. Он в испуге вскочил на ноги. Земля затряслась, а из недр ее послышались зловещий гул и раскаты грома; гора разверзлась, и огромный камень, на котором он только что сидел, рухнул в бездну. Вокруг юноши что-то затрещало и зашипело; нестерпимый блеск ослепил его на мгновенье; он зажмурился, и когда вновь открыл глаза, то увидел на том самом месте, где так любил сидеть, дивно сверкающий хрустальный дворец.

Пастушок замер от изумления и не сводил глаз с этого сияющего чуда, явившегося посреди голых скал неведомо откуда. Дворец горел на солнце и искрился; ряд стройных колонн из чистейшего горного хрусталя и золотой орнамент украшали его преддверие. Серебряные ступени вели наверх к створчатым воротам, усыпанным драгоценными камнями.

Юноша стоял неподвижно, словно заколдованный. Наконец до слуха его сверху, с самых дальних вершин, донесся удар колокола. Там, в безмолвии поднебесья, жил старый отшельник, который всякий раз в час молитвы бил в колокол. Лишь только растаял в воздухе последний удар, из дворца послышался, вначале тихо, затем все сильнее и звонче, чистый, нежный голос. Очарованный сладостным пением, пастушок схватил свою дудочку и стал подыгрывать невидимой певунье.

Когда песньсмолкла, сияющая створчатая дверь отворилась, и на пороге явилась девушка такой необычайной красоты, что даже роскошь хрустального дворца показалась рядом с нею убогою. Одета она была в белоснежное поблескивающее платье до пят. Юноша не мог на нее наглядеться. Красавица с улыбкою приблизилась к нему и поцеловала в лоб.

Пастушок был так изумлен, что не смог произнести ни слова.

— Милый юноша, — молвила девушка. — Своею дудочкою ты снял часть страшного заклятия, которое держит меня здесь в заточении уже много лет. Теперь от тебя самого зависит, сумеешь ли ты расколдовать меня до конца. Наградою за подвиг тебе будет этот хрустальный дворец с его несметными сокровищами и моя рука.

Девушка устремила на него взор, полный мольбы, и промолвила заклинающе:

— Достанет ли у тебя мужества? Готов ли ты попытать счастья и спасти меня?

Пастух словно очнулся ото сна. Ради того, чтобы помочь прекрасной девушке, он готов был на любые подвиги. Глаза его загорелись, щеки разрумянились.

— Что я должен сделать, чтобы расколдовать тебя? — воскликнул он.

— Задача твоя не из простых, — отвечала девушка. — Нелегкую и опасную службу придется тебе сослужить мне. Хорошо ли ты подумал? Твердо ли твое решение?

Юноша сказал, что в тот самый миг, когда он увидел ее, навсегда позабыл, что такое страх.

Девушка улыбнулась и продолжала:

— Каждый год в день солнцеворота приходи на эту гору через час после восхода солнца. Жди, покуда колокол отшельнику не возвестит час молитвы. Дворец этот вновь будет являться перед тобою. Входи в него смело, ничего не страшась, и ступай через все покои до самой последней комнаты. Там я буду встречать тебя в образе какого-нибудь мерзкого чудовища. Не пугайся же и не теряй мужества! Ты должен подойти ко мне и поцеловать меня в лоб. Коли сделаешь ты это три раза в один и тот же день и в один и тот же час, то с третьим поцелуем исчезнут злые чары, и я стану твоею вместе с замком и всеми его сокровищами. Если хочешь этого, протяни мне свою руку и дай слово, что не отступишь.

Юный пастух поклялся, что никакие силы на свете не заставят его нарушить данный обет, и протянул девушке руку.

— Благодарю тебя, — молвила красавица. — Если же когда-нибудь станут одолевать тебя сомнения, вспомни свое обещание и будь стоек. Ровно через год мы увидимся вновь.

С этими словами она вернулась в волшебный замок, сияющая дверь затворилась за нею, раздался удар грома, и замок скрылся под землею. Скала вновь очутилась на своем месте, и все стало, как прежде.

Юноше все происшедшее с ним показалось странным сновидением. С той поры он не мог думать ни о чем, кроме обещания, данного им волшебной красавице. И всякий раз, когда он гонял своих овец в горы, его охватывал священный трепет при виде загадочной скалы, из которой, благодаря его дудочке, вырос хрустальный дворец.

Так прошел год. В день летнего солнцестояния отправился пастух вместе со своим стадом задолго до рассвета в указанное место. Сердце его громко билось. Он уже не знал, привиделось ли ему все это год назад во сне, или случилось наяву. Наконец на востоке поднялось из-за гор солнце, зазвонил колокол отшельника, и как только замер последний удар, перед юношей вновь засиял волшебный замок. Он помедлил всего лишь одно мгновение, затем отважно подошел к замку и хотел открыть ворота. Но они сами распахнулись перед ним, и юноша смог беспрепятственно войти во дворец. Такого великолепия, какое тотчас же окружило его, он не смог бы представить себе даже в самых дерзких мечтаниях, но он не смотрел ни направо, ни налево, а устремился через все покои прямо к самой последней комнате. Дверь ее была закрыта. Он постоял немного в нерешительности, потом собрал воедино все свое мужество и надавил дверную ручку. Перед ним предстал большой зал. Не успел он даже окинуть его взором, как с мягкого, устланного драгоценным бархатом ложа взвилась чудовищная змея и с шипением бросилась ему навстречу. Пастух пришел в такой ужас, что чуть было не потерял рассудок. Он уже хотел обратиться в бегство, но вовремя вспомнил слова девушки, храбро шагнул к змее и поцеловал ее в голову. Чувства покинули его, и он бессильно опустился наземь.

Придя в себя, юноша увидел, что лежит все на том же выступе скалы, а волшебный замок бесследно исчез. Он выпрямился, огляделся кругом и не поверил своим глазам: склоны гор были покрыты сочною зеленью, на хребтах и зубцах уже не поблескивали, как прежде, вечные снега, а скалы не были больше такими изломанными и обрывистыми. Пастух на радостях схватил свою дудочку и заиграл самые сладкие мелодии, и утренний ветерок разносил дивные звуки далеко над зелеными склонами. А когда он отложил в сторону свирель, ему почудилось, будто он слышит во вздохах ласково реющего над скалами ветерка голос девушки, благодарившей его.

Прошел еще год. Вновь наступил день солнцеворота, и все было так же, как в первый раз. Только на этот раз он нашел за дверью последней комнаты свирепого зверя, который, оскалив зубы, бросился к нему с бешеным ревом и с раскрытою пастью. Не диво, что юноша опять чуть было не поддался страху. Он вновь хотел спастись бегством, да вовремя вспомнил о данном девушке обещании. Скрепя сердце обнял он мерзкое чудовище за шею и поцеловал его в лоб.

В ту же секунду, будто по мановению волшебного жезла, исчезло страшилище, и перед юношей появился хоровод прелестнейших фей. Хрустальный дворец огласился сладкою музыкой. Пастух не мог надивиться на сказочные существа и насладиться дивными звуками, но вдруг увидел прямо перед собою прекрасную девушку. Она улыбнулась ему и ласково помахала рукою, и в этот миг он, не раздумывая, прыгнул бы в огонь и сгорел дотла, если бы только это могло ей помочь. Он протянул руки, чтобы обнять ее, но стены дворца медленно поплыли прочь, и еще через мгновение все исчезло из виду, скалы сомкнулись, и перед ним был знакомый выступ, словно ничего и не произошло.

Когда пастух вновь пришел в себя, он едва не вскрикнул от изумления: обрывистых скал точно не бывало. Повсюду видны были округлые вершины и покатые склоны, зеленели деревья и цвели кустарники. Там, где еще совсем недавно овцы уныло щипали меж камней чахлую траву, сияла на солнце изумрудная зелень. Внизу, в ласкающей взор долине, журчал серебряный ручей.

Нетрудно представить себе, с какою охотою юный пастух гонял отныне своих овец на это чудное пастбище. Пока овцы паслись, он сидел на камне, играл на свирели и мечтал о прекрасной девушке.

Наконец миновал и третий год. Пастух уже был не робкий отрок, а сильный красивый юноша. Ночь перед солнцеворотом провел он на заветной скале, играя такие дивные мелодии, какие никогда еще не выходили у него прежде. Когда взошло солнце и смолк колокол отшельника, дворец вновь внезапно появился перед ним.

Но как изменился он! Из окон рвались наружу синие языки пламени, а вход охраняло омерзительное чудище. Пастух ничуть не смутился, а направился твердыми шагами прямо к зверю, и тот, рыча, уступил ему дорогу. Во всех покоях стоял невообразимый шум. Уродливые карлики прыгали вокруг него, корчили жуткие рожи и метали под ноги ему ослепительные молнии. Тут сердце пастуха все же дрогнуло, но он не отступил, а прошел все покои и решительно толкнул дверь последнего зала. Дверь отворилась — и огромный дракон, изрыгающий пламя, бросился на него с леденящим душу воем; огненные глаза его были величиною с тележные колеса. Пастух от неожиданности чуть было не лишился сознания; он в ужасе попятился, а потом и вовсе бросился вон из дворца. Вслед ему раздался громкий злорадный хохот.

В одно мгновение очутился юноша на зеленой лужайке перед дворцом. И тут земля задрожала, воздух наполнился страшным шипением и свистом, и из дворца донесся чудовищный вой. А сквозь него пастух явственно услышал стенания прекрасной девушки. Тотчас же дошел до него смысл случившегося, и он понял, что не сдержал обещания. Неописуемый страх за девушку охватил его. Одним прыжком достиг он ворот и хотел поспешить ей на помощь, но ворота были уже закрыты. Он уперся в них изо всех сил, ворота, не выдержав, распахнулись, и он вбежал во дворец. Но тут раздался мощный удар грома — и дворец скрылся под землею вместе с юношей.

Никто не знал, куда исчез молодой пастух. Через год, в праздник летнего солнцестояния, земляки нашли его мертвым на том месте, где раньше был небольшой выступ скалы. А долина до нынешней поры осталась такою же цветущей и приветливой.

Этчер

Так как Этчер подъемлет свою главу выше всех гор в округе и даже издали выглядит необыкновенно величественно, то и не удивительно, что именно о нем с древних времен рождалось такое множество легенд.

Говорят, будто живут на Этчере бесчисленные злые духи, но дела их будто бы так плохи, что они даже тоскуют по своей преисподней. Меж ледяным Торштайном и Шаухеншпитце обитает черт — так думали люди в старину; в ясные дни он порою мгновенно свивает и гонит по небу снеговые тучи, а по ночам напоминает о себе огненными искрами.

Есть на Этчере большое и труднодоступное озеро. Огромные ледяные глыбы причудливых форм покрывают его поверхность, а в глубине обитают темные рыбы, о которых говорят, будто бы они слепы. Раньше люди считали, что это души ожидающих избавления грешников. А среди этих рыб водится одна особенная, отличающаяся своею величиною и странным видом. Уже более тысячи лет живет она в темных водах. Это — Пилат, неправедно осудивший Господа и сосланный за это в горное озеро, где и ожидает теперь, бессловесный и слепой, Страшного Суда. Потому-то озеро и называют «Пилатово озеро».

О многочисленных пещерах, нередко ведущих далеко в недра горы, сложено было немало легенд, особенно о Грозовой Дыре, Голубиной Дыре и Денежной Дыре.

Самая большая Грозовая Дыра — а их на Этчере несколько — находится на западном склоне горы. Если в ясную погоду бросить в эту пещеру камень, то тотчас же надвинутся тучи и разразится страшная гроза. Так мстят людям горные духи за потревоженный покой. Не верите? Ну так попробуйте сами — и увидите, правда это или нет!

Голубиная Дыра получила свое название благодаря множеству гнездящихся в ней горных галок. На самом же деле это вовсе не птицы, а души великих грешников — скряг и ростовщиков, которые в наказание за свою неправедную жизнь были сосланы после смерти на Этчер и теперь блуждают там без сна и покоя в образе черных птиц.

В Денежной же Дыре, по слухам, уже много веков таятся несметные сокровища. А было дело так: во времена Карла Великого жила в Маутерне некая богатая вдова по имени Гула. Когда авары двинулись вдоль Дуная, опустошая земли огнем и мечом, бросилась она со своим маленьким сыном Энотером и всеми своими богатствами на борзых лошадях в горы и укрылась в пещерах Этчера. Жилище она устроила себе в Голубиной Дыре, в Денежной же Дыре разместила запасы серебра и золота. Так жила она, не ведая горя, радуясь тому, что сын на чистом горном воздухе быстро подрастает и превращается в настоящего исполина.

Он стал хранителем горы, наделенным волшебною силою, и показывался то там, то тут, всякий раз меняя обличье и распугивая с горных склонов разную нечисть. Когда граф Гримвальд предпринял поход против аваров, великан Энотер присоединился к его войску и, говорят, совершил немало ратных подвигов. После разгрома аваров Энотер положил начало новому мощному роду. Мать его до конца дней своих оставалась в Голубиной Дыре, а так как ее сын ни разу не притронулся к сокровищам, то они и по сей день лежат где-то в Денежной Дыре.

Предание о сокрытых в недрах Этчера богатствах веками передавалось из поколения в поколение и ежегодно привлекало сотни искателей кладов, особенно чужеземцев. Они спускались в пещеру, а спустя несколько дней возвращались с туго набитыми мешками на родину. Говорят, будто некоторые счастливчики даже увозили найденные сокровища на ослах; ослы, конечно же, были невидимыми, зато топот их хорошо слышали по ночам местные жители.

Снежный Якоб из замка Вольфштайн

В узкой долине, простирающейся от Аггсбаха до самого Дун-кельштайнервальдского леса, в местечке Вольфштайнграбен находятся развалины замка Вольфштайн. В часовне замка была когда-то установлена статуя Св. Якоба. Этого святого особенно чтут сельские жители, ибо он считается чудотворцем, и заступничеству его на небесах обязаны люди хорошею погодою, без которой крестьянину не обойтись. Почитали своего святого и вольфштайнцы и берегли его как зеницу ока. Потому и имели они самую благоприятную погоду во всей округе.

Неудивительно, что соседи вскоре стали завидовать вольфштайн-цам в том, что есть у них такой покровитель. Пуще других недовольны были своею погодою гансбахцы и часто совершали паломничество в Вольфштайн к святому чудотворцу, чтобы вымолить у него для себя хорошую погоду. Однако Св. Якоб казался глух к чужим молитвам: погода у них оставалась по-прежнему скверной. В конце концов разозлились гансбахцы не на шутку. Несколько смельчаков пробрались однажды ночью в часовню замка Вольфштайн и выкрали святого.

Когда вольфштайнцы пришли утром в часовню, Якоб бесследно исчез. Они, правда, тотчас же смекнули, что на такое кощунство способны лишь их соседи-гансбахцы, но доказать ничего не могли, поиски же их ни к чему не привели — статуя как сквозь землю провалилась. Гансбахские воры ловко спрятали ее в своей церкви в укромном месте, где ее не так-то легко было найти.

Однако Св. Якобу не понравилось в гансбахской церкви. Она показалась ему чересчур большой, чужой и холодной. Он затосковал по своей маленькой уютной часовне. И вот мрачною, бурною ночью, когда снег покрыл всю землю, покинул он свое новое жилище и отправился назад в Вольфштайн. В Зидльграбене повстречался ему один старый крестьянин, который сразу же узнал в ночном путнике пропавшего чудотворца.

— Боже, да это же Святой Якоб! — воскликнул изумленный крестьянин. — Скажи на милость, куда же ты держишь путь в такую непогоду?

Святой отвечал:

— Домой, куда же еще! Не понравилось мне в Гансбахе.

Крестьянин был вне себя от радости и принялся горячо благодарить святого. Наутро, придя в часовню, он увидел, что Св. Якоб и в самом деле стоит на своем прежнем месте. Погода отныне вновь отвечала пожеланиям штайнбахцев, устроивших по случаю возвращения их святого небывалый праздник. Гансбахцы больше не осмеливались похищать святого, а покорно шли с молитвою к Св. Якобу, когда им нужна была хорошая погода.

Так как чудо возвращения свершилось в снежную ночь, статую с тех пор называют «Снежный Якоб».

Забытая часовня в замке Шарфенэк

Ехал однажды лесом в окрестностях Бадена бедный рыцарь. Не было у него ни замка, ни жилища; все имение его составлял добрый меч, висевший на боку. Коня он с досады на свой жалкий жребий почти загнал насмерть. В отчаянии спешился он наконец, сел на зеленый мох и принялся клясть судьбу.

— Последняя надежда покинула меня! — воскликнул он и тяжко вздохнул. — Даже черту нет до меня никакого дела!

Едва успел он вымолвить эти слова, как увидел перед собою черта.

— Я здесь. Чего тебе от меня надобно? — спросил тот.

Рыцарь, претерпевший на своем веку столько горя и лишений, считал, что ничего хуже всех этих испытаний уже быть не может. И потому, ничуть не смутившись появлением зловещего гостя, без долгих раздумий потребовал он твердым голосом:

— Добудь мне тотчас же замок со всем, что подобает иметь настоящему рыцарю!

— Желание твое я исполню, — отвечал черт, — но при одном условии. Ты не должен жениться до самой смерти. Если же нарушишь условие, то вместо платы за замок отдашь мне свою душу.

Рыцарь согласился и уже на следующее утро въехал в замок Шарфенэк, построенный для него чертом на высокой скале.

Прошло несколько лет. Рыцарь жил весело и счастливо в своем замке, почитаемый всеми соседями за приветливый нрав. Однако со временем его начало томить одиночество. Он рад был бы жениться, но тогда ему пришлось бы отдать черту свою душу. К тому же недавно свел он знакомство с любезною и красивою дочерью хозяина близлежащего замка Рауенштайн. Прекрасная девушка с тех пор не выходила у него из головы. Сделать ею своею женою казалось ему высшим блаженством на земле. Юная красавица тоже влюбилась в рыцаря фон Шарфенэк; ему стоило лишь попросить у родителей руки девушки, и те с радостью согласились бы. Но он не решался совершить этот шаг, ибо ради него ему пришлось бы отказаться от вечного блаженства.

Сам не свой от тоски, блуждал он по лесам, лишившись сна и покоя; образ любимой девушки день и ночь стоял у него перед глазами. В отчаянии обратился он за советом к благочестивому отшельнику, жившему неподалеку в лесу и почитаемому всеми людьми в округе. Он поведал ему о своей беде, не утаил и то, как связался с самим сатаною, из-за чего и не мог теперь жениться, не ввергнув себя в огонь преисподней.

Добрый отшельник внимательно выслушал его. Страдания рыцаря тронули его сердце, и он обещал помочь беде и научил, как быть и что делать, так что рыцарь вновь воспрянул духом. Ибо он знал средство, как проучить черта! Рыцарь простился с отшельником, осыпая его словами благодарности, немедля помчался на радостях в замок Рауенштайн и попросил руки девушки.

Спустя неделю в замке Шарфенэк пошло веселье. Хозяин праздновал свою помолвку с фройляйн фон Рауенштайн. Наехали близкие и дальние гости, для них приготовлено было богатое угощение.

Когда отшельник, тоже приглашенный на пир, поднял свой кубок за здравие жениха и невесты, дверь зала внезапно с грохотом распахнулась. Одетый в черное платье высокий рыцарь, которого не знал никто из присутствовавших, переступил порог, взглянул с усмешкою на смущенного жениха и воскликнул:

— Я пришел, чтобы получить условленную плату за замок.

Рыцарь побелел как полотно; гости тоже в ужасе воззрились на зловещую фигуру незнакомца. Тут отшельник бесстрашно шагнул к нему и спросил:

— Стало быть, это вы построили замок?

Черный рыцарь дал утвердительный ответ.

— Хотелось бы нам убедиться, что в замке вашем и вправду есть все, что подобает иметь настоящему рыцарю, — продолжал отшельник.

Черный рыцарь нагло ухмыльнулся и кивнул головою. Однако отшельник оставался невозмутим.

— Если все так, как вы говорите, вы непременно получите причитающуюся вам плату, — молвил он спокойно. — Но уверены ли вы в том, что ничего не забыли, выполняя свое обещание, и передали нынешнему владельцу все, чему надлежит быть в замке — покои и конюшни, кухню и подвал, стены и башни, окна и двери?

— Все без изъятья! Все, что подобает иметь настоящему рыцарю! — торжествующе заявил незнакомец.

— Что ж, тогда отведите нас всех вместе с женихом и невестою в часовню! — быстро произнес отшельник.

Черт разразился чудовищным проклятием и в тот же миг провалился под землю. Построить часовню в замке, конечно же, было не в его власти, потому-то Шарфенэку и недоставало этой неотъемлемой части любого средневекового замка.

Спасенный рыцарь бросился к ногам отшельника и со слезами благодарности на глазах поклялся никогда не забывать о его чудесном благодеянии.

Маркграф Герольд и его дочери в Дункельштайнервальдском лесу

Разбив аваров и отбросив их на восток, Карл Великий заселил разграбленные, опустошенные земли меж Эннсом и Венским лесом баварцами и сделал правителем этих пограничных городов и весей своего шурина Герольда, чтобы предотвратить дальнейшие набеги буйных разбойничьих племен.

Резиденция маркграфа Герольда находилась в Лорхе. В легенде же все описывается иначе. Северовосточнее, примерно в одном часе ходьбы от Мелька возвышается мрачная юра Праккерсберг, преддверие обширного лесного массива. На плоской вершине горы, откуда открывается широкий вид на равнину, на предгорье Альп и на Дунай, велел маркграф построить замок необычайной красоты. Там и устроил он себе жилище и владычествовал, окруженный своими тремя дочерьми и многочисленною свитою, в роскоши и великолепии.

Во время очередного восстания аваров Герольд погиб, замок на юре ушел под землю, а дочери маркграфа бесследно исчезли. На месте, где стоял замок, в зловещем полумраке соснового леса, сегодня мерцает заросший элодеей пруд, называемый местными жителями озером.

Нечистое это место, гора Праккерсберг. Где-то там до сих пор скрываются дочери маркграфа, одну из которых звали Саломея, и морочат одиноких путников. Однажды заманили они в чащу трех молодых ремесленников, явив им роскошный замок, представ перед ними прекрасными принцессами и ласково называя их своими сужеными; бедняги потом насилу выбрались из темного леса. Немудрено сбиться с пути, особенно ночью, если поспешить на зов манящего голоса или на звуки чарующего пения. Не успеешь опомниться, как вокруг уже дикие колючие заросли, а ты весь с головы до пят покрыт ссадинами и царапинами, и тропинки как не бывало. А за спиною — злорадный смех; это забавляются лесные призраки, дочери маркграфа Герольда.

Графу обязана своим именем лежащая неподалеку деревушка Герольдинг, а овраг, протянувшийся от горы до древнего селения Мауер, и по сей день называется «Саломеин ров».

«Кюнрингские псы»

В начале XIII века, когда рыцарское сословие в молодом герцогстве Австрия достигло наивысшего своего расцвета, Кюнринги, родовой замок которых находился в Вальдфиртеле, были одним из богатейших и могущественнейших родов страны. Однако они не считали зазорным умножать свои богатства, грабя крестьян и горожан.

Хадмар III, владелец замка Аггиггайн, и его брат, Генрих I, были самыми известными разбойниками в Вахау. «Кюнрингские псы» — так именовали они сами себя. Вся страна страдала от бесчинств, творимых этими пиратствующими рыцарями, и даже жители хорошо укрепленных городов не знали покоя. Так, например, в 1231 году братья обратили в груду развалин города Креме и Штайн.

Самый короткий и удобный путь с запада на Вену в те времена пролегал вдоль Дуная. Однако в Вахау свил свое разбойничье гнездо Хадмар фон Кюнринг и никогда не упускал случая захватить плывущий вниз по Дунаю купеческий корабль и уволочь отнятый груз в свой замок Аггштайн. Перекрыв Дунай железною цепью, он грабил задержанные корабли, забирал себе все, что понравится, а купцы рады были унести ноги. До недавнего времени меж Шёнбюелем и Аггштайном можно было видеть руины дозорной башни, с которой стражи Хадмара оповещали своего господина о приближении кораблей, трубя в рог, и которую поэтому называли в народе «Трубная башня».

Долго продолжаться эти беззакония, конечно же, не могли; герцог Фридрих Воинственный решил раз и навсегда покончить с разбойниками. Он взял штурмом Цветтль, где находился в то время Генрих. Злодею удалось, однако, бежать и укрыться в Аггштайне, в замке своего брата Хадмара. Аггштайн был почти неприступен: расположенный на высокой отвесной скале, он мог выдержать даже многомесячную осаду. Герцог, убедившись, что силою здесь ничего не добиться, решил прибегнуть к хитрости и расправиться сразу с обоими братьями.

Венский купец по имени Рюдигер, уже не раз ограбленный Хадмаром, отправился по поручению герцога в Регенсбург. Там снарядил он большой, крепкий корабль и нагрузил его драгоценными товарами. В трюмах же спрятал он отряд вооруженных до зубов воинов, которые должны были взять Кюнринга в плен, как только ступит он на палубу. Все произошло так, как и было задумано. Корабль был задержан у Аггштайна; весть о богатой добыче выманила из замка самого Хадмара. И едва ступил он на корабль, как воины бросились на него из засады и связали его по рукам и ногам. Корабль тотчас же отчалил; лучники и пращники отразили попытки рыцарских кнехтов отбить своего господина.

Хадмар с триумфом был доставлен в Вену и брошен к ногам герцога, а оставшийся без хозяина замок вскоре захвачен и разрушен. Герцог поступил великодушно с обоими рыцарями фон Кюн-ринг. Он даровал им жизнь и свободу; впрочем, за это им пришлось вернуть все награбленное, возместить нанесенный ущерб и предоставить заложников. Однако дух Хадмара, грозного властелина Вахау, был сломлен. Спустя несколько лет он умер в маленькой деревушке в верховьях Дуная, совершая паломничество в Пассау.

Король Ричард Львиное Сердце в Дюрнштайне

В войске крестоносцев, отправившихся вместе с императором Фридрихом Барбароссой в страну Востока, чтобы отвоевать святыни христианства, находились среди прочих князей и знатных рыцарей также король Англии, Ричард Львиное Сердце, и герцог Австрийский, Леопольд V, именуемый Добродетельный.

Когда император Фридрих, достигший к тому времени уже очень преклонного возраста, утонул в реке, меж князьями возник спор, кто должен возглавить войско крестоносцев. Каждый считал себя умнее, храбрее и достойнее других. Король Ричард Львиное Сердце принадлежал к числу самых заносчивых властителей, и не без основания — ведь он был благородным господином; однако в своей гордости он часто забывал о том, что есть и другие, не менее достойные государи. Во время осады твердыни Акка в 1192 году он нанес тяжкое оскорбление герцогу Леопольду. Австрицы водрузили свой флаг на захваченном валу, а король Ричард велел сорвать его и поднял на валу свой стяг, бросив полевое знамя австрийцев в грязь. Герцог Леопольд почувствовал себя глубоко униженным и с тех пор не мог простить Ричарду этой дерзости. Втайне поклялся он жестоко отомстить королю.

Вскоре после того герцог со своею дружиною покинул священную землю и воротился на родину. Остальные рыцари тоже недолго задержались в Стране Востока. Разразилась чума и унесла много жизней. Король Ричард, собравшись домой, избрал морской путь; внезапный шторм занес его к берегам Адриатического моря, и ему не оставалось ничего другого как продолжить путь через страну своего смертельного врага, Леопольда Австрийского. Он облачился в платье паломника, и так удалось ему добраться до деревушки Эрдберг, под самою Веною, куда он пришел вьюжным зимним вечером. Голод принудил короля и его спутников заглянуть на постоялый двор. Чтобы остаться неузнанным, он вел себя как простой паломник, встал даже сам к очагу, как велел ему повар, и принялся вращать над огнем жирную курицу на вертеле. На свою беду, знатный гость позабыл про драгоценное кольцо, поблескивающее на его пальце, а бедные паломники, которые сами должны жарить себе курицу на вертеле, обычно не носят драгоценных колец. Повар заподозрил неладное и повнимательнее присмотрелся к странному незнакомцу в сером платье паломника. В довершение всех бед в корчме случайно оказался старый воин, бывший вместе с герцогом Леопольдом в священной земле. Этому старому воину лицо паломника показалось знакомым; пристально вглядевшись в него, он вдруг узнал короля англичан. Нетрудно догадаться, что он тут же шепотом сообщил об этом повару.

Ничего не подозревая, Ричард спокойно вращал курицу на вере-теле, и когда повар подошел к нему, он приветливо улыбнулся ему. Каковы же были изумление и страх короля, когда он услышал обращенные к нему слова «ваша светлость».

— Не подобает вам самому жарить себе мясо, — сказал повар учтиво. — Сдавайтесь, ибо сопротивление бесполезно.

Король Ричард быстро совладал с собою, придал своему лицу равнодушное выражение и притворился, будто не понимает ни слова из того, что сказал повар. Но тот не унимался и с упреком продолжал призывать его к благоразумию, говоря, что он король Англии и что отпираться бессмысленно, так как его опознали. Убедившись, что попал в западню, Ричард сбросил с плеч плащ и гордо воскликнул:

— Хорошо! Ведите же меня к герцогу. Я сдамся только ему.

В тот же день знатный пленник доставлен был в замок Леопольда. Вскоре после того герцог велел тайно переправить его в замок Дюрнштайн и поручить попечению верного слуги своего Хадмара фон Кюнринга.

Мною месяцев томился Ричард Львиное Сердце в застенках мощного замка. Подданные его сбились с ног в поисках короля, но старания их не увенчались успехом. Когда же дошла до них весть о шторме и затонувшем королевском корабле, все наконец уверовали в его смерть. Новым королем провозглашен был его брат, принц Джон, и вскоре многие англичане забыли и думать о прежнем монархе.

Но был в Англии один человек, не желавший верить в смерть своего господина: преданный королю певец Блондель. Взяв свою лютню, он отправился на поиски пропавшего господина. Много лишений и опасностей выпало на его долю, но Блондель не терял мужества, как бы безнадежны ни казались ему поиски. Он прошел вдоль Рейна от города к городу, от замка к замку, он искал короля на Дунае, расспрашивал воинов, рыцарских кнехтов и странников, но никто из них ничего не слыхал о судьбе его господина.

Так добрался певец до Дюрнштайна. Его вера в успех затянувшихся поисков почти иссякла. Печально, ни на что не надеясь, поднялся он на холм, опустился наземь перед мощными башнями замка, окинул взором долину Дуная и запел свою песнь. Это была мелодия, которую знал один лишь его господин; перед походом в Страну Востока он исполнил ее королю в последний раз. Допев до конца первую строфу, он почувствовал в сердце такую горесть, что, не в силах больше произнести ни звука, скорбно умолк. И тут почудилось ему, будто откуда-то из-за высоких толстых стен замка на его пение откликнулся некий голос, тихий, приглушенный, но все же явственный и внятный. Как завороженный, внимал певец этим звукам. Нет, он не ошибся! Это его господин пел вторую строфу песни!

Теперь Блондель знал, что король еще жив, и знал даже место его заточения. Верный шпильман поспешил обратно в Англию, разнес повсюду весть о судьбе короля и не успокоился до тех пор, пока Ричард не был освобожден за огромный выкуп.

Весною 1193 года Ричард Львиное Сердце выдан был императору, который вскоре позволил ему вернуться в свое отчество.

Розовый садик Шреккенвальда в замке Аггштайн

После того как нашли свой бесславный конец Куенринги и по велению Фридриха Воинственного было разрушено их разбойничье гнездо, замок Аггштайн почти два столетия простоял унылою развалиной. В 1429 году герцог Альбрехт V отдал «пустынную храмину», как тогда называли Аггштайн, «разрушенную в старину за злодейства, чинимые хозяевами, и ныне пустующую», своему верному советнику и камергеру Георгу Шекку фон Вальд, позволив ему вновь возвести стены замка. Семь лет стонали подданные рыцаря под непосильным бременем возложенного на них труда, кладя камень на камень, пока замок не принял свой прежний грозный вид.

Странным способом добился рыцарь Шекк фон Вальд благосклонности герцога — ложью и лестью. Искусно притворяясь человеком честным, он в действительности был жаден, спесив и жесток. Как только обосновался он в новом замке, так тотчас же и показал подлинное свое лицо и принялся сеять ужас в Вахау не менее усердно, чем это делали когда-то «куенрингские псы». Он безжалостно угнетал своих подданных, выжимая из них все соки. Он так бесстыдно злоупотреблял своим правом сбора пошлины на Дунае, что корабли по обыкновению уходили от него дочиста ограбленными. Вскоре его уже по всей долине Дуная называли не иначе, как «Шреккенвальд» — лес ужасов.

Особенно злая участь уготована была его пленникам. Он велел подвешивать их на веревке над кручею, чтобы выжать из них как можно более высокий выкуп. Если же надежды получить выкуп не было, он выталкивал свою жертву через маленькую дверцу в стене на узкую площадку, под которой зияла пропасть. Здесь несчастный сам выбирал: либо в муках умереть от голода, либо разом положить конец своим страданиям, прыгнув вниз на острые скалы. Этот маленький выступ скалы рыцарь называл своим «розовым садиком». О «садике» уже тогда ходили легенды, и люди содрогались при одном лишь упоминании его.

Много лет промышлял Шреккенвальд разбоем и грабежом и накопил столько богатства, что сумел завладеть еще четырьмя замками в округе. Однажды привели к нему кнехты молодого пленника, который, судя по наружности, был знатного рода, но отказывался назвать свое имя. Он тоже должен был разделить судьбу многих своих предшественников, его тоже вытолкнули в «розовый садик». Но юноша оказался отважным и ловким скалолазом. Он измерил взором глубину пропасти, заметил внизу густые кроны древних могучих деревьев, вручил судьбу свою Господу и безбоязненно прыгнул вниз. Он упал на одну из крон; гибкие ветви смягчили силу удара, он успел ухватиться за толстый сук и удержался на нем. Через миг он благополучно спустился на землю. И немудрено представить себе, каково у него было на душе при виде этой земли, усеянной истлевшими останками прежних жертв рыцаря.

Спасенный узник поспешил в долину, собрал рыцарей и конных кнехтов из соседних замков, подкараулил Шреккенвальда и взял его в плен. Разбойник получил наконец свою давно заслуженную кару и был обезглавлен.

Замок Аггштайн остался во владении потомков рыцаря. Однако последний Шреккенвальд оказался не лучше своего предка: он также перекрыл Дунай цепью и стал грабить корабли.

Однажды пленил он некоего графа, которому, однако, удалось бежать из замка с помощью одного юноши, сына госпожи фон Швалленбах. И пока граф спешил в Вену, чтобы пожаловаться герцогу на Шреккенвальда, юноша по приказу рыцаря-разбойника был брошен в подземелье. Спустя короткое время хозяин замка по обыкновению отдал своим кнехтам распоряжение отправить пленника через «розовый садик» вслед за другими на дно пропасти.

Юноша уже стоял на краю площадки, как вдруг услышал звон вечернего колокола, донесшийся из Швалленбаха. Бедняга преклонил колена и попросил рыцаря подарить ему еще несколько мгновений для предсмертной молитвы, хотя бы до того, как прозвучит последний удар колокола. Рыцарь рассмеялся и сказал, что охотно исполнит его желание; ему смешон был этот глупец, который вместо того, чтобы просить о пощаде, стоял на коленях и молился Богу. Однако очень скоро веселье покинуло его. Колокол звонил, не переставая; ни на секунду не прерывался его звон, он звонил и звонил, так что всем присутствовавшим стало не по себе, а иные кнехты с похолодевшим от ужаса сердцем молили Бога, чтобы их господин отпустил пленника. Но Шреккенвальд не знал жалости; он клял сумасшедший колокол и с нетерпением ждал, когда он наконец умолкнет.

Много невинных жертв было уже на его совести, но этот юноша остался жив. Ибо прежде чем затих швалленбахский колокол, Шреккенвальду и его людям пришлось сломя голову броситься к оружию. Капитан Георг фон Штайн со своими солдатами окружил замок и уже проник во двор. Разбойничье гнездо было захвачено осаждающими. Так чудо швалленбахского колокола предотвратило смерть молодого пленника. Последний потомок Шреккенвальда лишился всех своих богатств и умер жалким нищим.

Память о «розовом садике» в замке Аггштайн и поныне жива в народе. В Вахау до сих пор, говоря о человеке, попавшем в беду и могущем выпутаться из нее лишь ценою смертельного риска, употребляют выражение «угодил в розовый садик Шреккенвальда».

Медный вещун в замке Рауенштайн

Много веков назад в Бадене, в замке Рауенштайн, жил рыцарь по имени Вольф, искусно владевший мечом и не ведавший страха, но такого сурового и жестокого нрава, что его и называли за глаза не иначе, как «суровый камень». Был он могуч и отважен и полагал, что ему все дозволено в отношении людей бедных и неродовитых, особенно если те навлекли на себя его гнев.

Как-то раз два молодых горожанина дерзнули подстрелить дичь в лесу, принадлежавшем рыцарю. Они были схвачены, доставлены в замок, брошены после краткого допроса в тюремную башню и приговорены к смерти.

Престарелый отец обоих пленников предложил хозяину замка большой выкуп и просил пощадить сыновей, но рыцарь с насмешкою отверг предложение. В своем негодовании и отчаянии старик не сдержался и стал осыпать его страшными проклятиями. Тогда рыцарь велел схватить и злополучного отца и бросить его вслед за сыновьями в темницу.

Горожанин же этот был искуснейший ремесленник, колокольных дел мастер; второго такого не сыскать было во всей округе, и баденцы вступились за него и за его сыновей, обратившись к рыцарю с просьбою о снисхождении. После долгих переговоров рыцарь Вольф согласился помиловать лишь двух узников, но на столь жестоких условиях, какие мог измыслить лишь человек с каменным сердцем. Отцу надлежало вместо выкупа за себя и за одного из сыновей отлить колокол, первый удар которого должен был прозвучать в минуту казни второго сына.

К тому же рыцарь, чтобы поторопить старика, назначил очень короткий срок отливки колокола смерти. Отливать его велел он во дворе замка Рауенштайн. Легко можно представить себе отчаяние бедного старика, приступившего к работе, чтобы спасти хотя бы одного сына. Так как отведенный ему срок был мал, а необходимый материал трудно было достать так скоро, родственники и знакомые мастера приносили ему все, что только могли отыскать; были среди пожертвованных вещей и святые образа чеканной работы.

С трясущимися руками взялся старик за дело. Его искусство всю жизнь было ему отрадою, но когда он лил колокол, несущий смерть его собственному сыну, он проклял свое ремесло и тот день, когда решил овладеть им.

Наконец колокол был готов и подвешен в башне замка. Как только к нему привязали язык с веревкою, рыцарь приказал звонить. В этот миг старый мастер лишился рассудка. Он бросился по узкой витой лестнице на верхнюю площадку башни и принялся отчаянно трезвонить. Звон колокола заглушал его стенанья. Не умолкая, проклинал старик свой колокол и молил Бога ниспослать кару на голову рыцаря.

Сын его давно уже был умерщвлен, а несчастный безумец на башне все продолжал звонить, ни на секунду не выпуская из рук: веревки. Внезапно разразилась страшная гроза. Молния ударила в башню и убила звонаря, замок же сгорел весь дотла.

Однако рыцарь Вольф был достаточно богат, чтобы отстроить его заново. Через несколько лет замок вновь возвышался над городом, еще краше, чем прежде. И вот надумал рыцарь выдать замуж свою дочь. Торжественно, музыкою и колокольным звоном, приветствовали въезжавшего в замок жениха. Дочь рыцаря в подвенечном уборе стояла на балконе и махала своему избраннику. При этом она, забывшись, неосторожно перегнулась через ограду, упала вниз и в тот же миг скончалась. И тут вдруг сам по себе ударил колокол смерти.

Это было первое из множества несчастий и бед, постигших замок и род Рауенштайнов. И каждый раз ударял в башне колокол. Сначала его хотели разбить, этою ненавистного глашатая рока, но к тому времени уже успело распространиться поверье, будто весь род вымрет, как только уничтожен будет колокол. И тогда с него сняли язык, а башню замуровали в надежде заставить ею хотя бы умолкнуть.

Несчастья, однако, не оставляли в покое дом Рауенштайнов. И всякий раз, когда приближалась очередная беда, из башни доносились глухие удары колокола. Словно домовый сыч, посылал он людям свои зловещие клики в безмолвие ночи. В конце концов Рауенштайны покинули замок и продали свое родовое гнездо другому рыцарскому роду.

Вино из развалин замка Грайфенштайн

Один бедный поденщик праздновал крестины своего седьмого ребенка. Поскольку в такой радостный день никак не обойтись хотя бы без скромного угощения и глотка вина для крестного, он купил на последние гроши маленький кувшинчик вина, который, однако, очень скоро был осушен. С пересохшим горлом, как известно, не до веселья, а так как кошелек хозяина был совершенно пуст, то он решил хотя бы выказать свою добрую волю и протянул старшей дочери кувшин со словами:

— Ступай и принеси нам вина!

Девочка спросила у него денег, но он отвечал ей шутливо:

— Деньги тебе ни к чему. Ступай наверх, к развалинам замка, там тебе дадут вина без всякой платы. Там в погребах — целое море вина!

Девочка не заставила себя долго упрашивать и поспешила на холм, к замку. Когда она добралась до развалин, было уже совсем темно, однако во всех окнах горел свет, и хотя замок уже не одну сотню лет пустовал, нынче там царило веселье. У ворот стояла красивая женщина в белом одеянии с большою связкою ключей у пояса. Без лишних расспросов взяла она у девочки из рук кувшин и велела ей ждать. Спустя короткое время она появилась вновь, вручила девочке до краев наполненный кувшин и сказала:

— Ну вот, дитя мое, отнеси это вино отцу да передай ему, что как одолеет его жажда, пусть присылает тебя сюда. Но только чур никому не сказывать, откуда вино.

Девочка поблагодарила ее и отправилась с полным кувшином домой. Отведав вина, гости в один голос заявили, что вкуснее в жизни своей ничего не пивали. В следующий же праздник отец вновь послал дочку к замку, и она вновь воротилась домой с полным кувшином благородного вина. Отныне всякий раз, когда в доме поденщика был праздник, он получал вино без всякой платы из подвалов старинного замка. И каждый раз девочке являлась белая женщина и наполняла принесенный сосуд.

Но вот однажды, угощая пожаловавших в гости соседей и изрядно захмелев, бедный поденщик разболтался и открыл тайну своею вина. И когда он под вечер еще раз послал дочку к замку, она нашла по обыкновению ярко освещенные развалины темными, безмолвными и унылыми. И сколько ни ждала девочка у ворот, белая женщина так и не появилась, ни в тот, ни в следующий вечер. Ее бедняга отец своею болтливостью сам лишил себя доброю вина из подвалов замка.

Корнойбургский крысолов

В старину, когда люди страдали от множества напастей, с которыми сегодня очень легко справиться, в городе Корнойбурге развелось однажды столько крыс, что жители пришли в отчаяние. Все углы и закоулки кишели крысами, они свободно разгуливали по городу, шныряли из дома в дом и из горницы в горницу, и нигде не было от них покоя. Выдвинешь ящик комода, а из него прямо на тебя выпрыгивает крыса, ляжешь спать, а они шуршат под тобою в соломе, сядешь закусить — непрошеные гости тут как тут и скачут без боязни прямо на стол. Чего только люди ни делали, чтобы избавиться от мерзких тварей, но все понапрасну. В конце концов совет жителей города постановил собрать высокое денежное вознаграждение для того, кто сумеет навсегда освободить город от крыс.

Прошло некоторое время, и вот к бургомистру явился некий незнакомец и спросил, правду ли говорили люди, рассказавшие ему об обещанном вознаграждении. Когда его уверили в правдивости услышанного им, незнакомец заявил, что берется выманитьсвоим искусством всех крыс из их нор и укрытий и загнать в Дунай. Отцы города возликовали, услышав его слова.

Незнакомец встал перед ратушей и вынул из своей темной кожаной сумы, висевшей у него на плече, маленькую черную дудочку. Звуки, которые извлекал он из своего инструмента, были малоприятны: пронзительный скрип и визг разнесся по всем переулкам, но крысам эта музыка показалась прекрасною. Они бросились все разом из своих дыр и поспешили за музыкантом. Крысолов же медленно зашагал к берегу Дуная; позади него, впереди и с боков змеилась по улицам города, словно гигантский черно-серый червь, жуткая процессия крыс.

Придя на берег, незнакомец не остановился, а пошел дальше и погрузился в реку по самую грудь. Крысы последовали за ним в воду; поток тотчас же подхватывал их и уносил прочь, так что все они до единой утонули, точно их вовсе никогда и не было!

Изумленные корнойбуржцы, собравшись на берегу реки, не могли надивиться на странное зрелище, а когда все закончилось, они с радостными криками проводили крысолова к ратуше, где его ожидало заслуженное вознаграждение.

Однако теперь, когда крысы исчезли, бургомистр встретил его рке далеко не так приветливо. Он заявил, что работа оказалась не такою уж тяжелой, к тому же никто не может поручиться, что крысы не вернутся; одним словом, он хотел отделаться от незнакомца, заплатив ему лишь четверть назначенной суммы. Тот воспротивился этому и потребовал выдать ему все деньги сполна. Тогда бургомистр бросил тощий кошелек к его ногам и указал на дверь. Крысолов, не притронувшись к деньгам, с мрачным лицом покинул ратушу.

Прошло несколько недель. И вот в один прекрасный день незнакомец вновь появился в городе. Теперь он был одет несравнимо богаче, чем в прошлый раз. Остановившись на главной площади, достал он из кармана дудочку, горящую на солнце, как золото, приложил ее к устам, и полилась такая дивная музыка, что люди замерли и обратились в слух, точно зачарованные, позабыв обо всем на свете. Одни лишь только дети бросились разом из своих домов и устремились вслед за незнакомцем, который, продолжая играть на дудочке, пошел к Дунаю. У берега покачивался корабль, изукрашенный пестрыми лентами и трепещущими флажками. Незнакомец, не прерывая музыки, поднялся на корабль, и дети вприпрыжку отправились вслед за ним. Как только последний из них ступил на палубу, корабль отчалил и поплыл вниз по течению, все быстрее и быстрее, пока не скрылся из виду. Только двое детей остались в городе: один был глух и не услышал призывных звуков дудочки, а другой рке у самой реки вдруг решил вернуться, чтобы захватить свою куртку.

Когда корнойбуржцы хватились детей и обнаружили всего лишь двоих, горе их было непередаваемо велико, и весь город огласился душераздирающими криками и стонами. Ибо не нашлось в городе ни одной семьи, которая не оплакивала бы хотя бы одного ребенка.

Так отомстил корнойбуржцам обманутый крысолов.

Королева фей

Давным давно в долине Гройсбах у подножия горы Шпиц в Вахау в лесной чаще стояла мельница. Жили на мельнице только мельник, его жена и тринадцатилетняя дочь. Жена мельника уже много лет не вставала с постели, многочисленные врачи, которых отовсюду, не скупясь, приглашал мельник, все как один твердили, что недуг его жены излечить невозможно. Бедняга муж приходил от этого в отчаяние, но девочка самоотверженно ухаживала за больной матерью и исполняла каждое ее желание.

Однажды девочка услышала, как сердобольные соседи рассказывали отцу удивительную историю. Есть будто бы средство исцелить больную, утверждали они: молодая девушка, обязательно девственница, должна в полночь, в полнолуние сорвать на горе Яуэрлинг чудотворный цветок Смертьстой. Но мало кому суждено сыскать этот маленький цветок, вздыхали соседи. Смертьстой — крошечный, незаметный цветочек и кроме того очень редкий. Сыскать его может разве что счастливчик, родившийся в воскресенье, да и то, если ему очень повезет.

Девочка долго не раздумывала. Она любила мать и всем сердцем хотела, чтобы та выздоровела. Тяжелая, опасная дорога не страшила ее. К тому же девочка родилась в воскресенье, а такие дети — счастливчики, и ей обязательно удастся сыскать чудотворный цветок. Как только наступило полнолуние, она тайком вышла из дома, поднялась по гройсбаховской долине и стала взбираться по заросшему глухим лесом склону на Яуэрлинг. Ей было в самом деле страшно. Чертополохи и колючки искололи малышке руки и ноги, она часто скатывалась вниз с отвесных скал и расцарапала в кровь коленки. Но девочка думала о матери и неутомимо, не жалея сил, шла дальше.

Луна поднималась все выше и выше, бледный лунный свет пробивался сквозь ветви. Вдруг деревья расступились, и перед ней открылся огромный луг, на котором стоял прекрасный замок. Малышка от удивления остановилась, потом нерешительно пошла дальше. Когда она приблизилась к воротам, те бесшумно отворились, и красивая женщина, стоявшая под аркой, подозвала девочку к себе.

Девочка, не робея, пошла за ней, и если поначалу она немного побаивалась, то потом страх быстро прошел. Фея, улыбаясь, провела ее через волшебный сад, в котором росли редкие прелестные цветы, в высокий, сверкающий зал. Там она села на украшенный драгоценными камнями трон и сказала:

— Дитя, что тебе нужно от меня? Может быть, ты хочешь у меня остаться? Ты мне нравишься, я с радостью оставлю тебя в моем дворце, и ты, конечно, никогда об этом не пожалеешь.

Но девочка покачала головой. Правда, волшебный дворец ей очень понравился, а красивая женщина еще больше. Жить здесь, подумала малышка, наверное, чудесно! Но она поднялась на Яуэрлинг не для того, чтобы найти прекрасный дворец, а поэтому прошептала:

— Прекрасная госпожа, моя мама больна, и я очень хочу, чтобы она выздоровела. Не могла бы ты дать мне цветок Смертьстой, который ее исцелит?

Еще раз попыталась королева фей уговорить малышку остаться. Она рассказывала ей о вечной прекрасной жизни, предлагала красивые платья и веселые игры, но все обещания так и не смогли переубедить ребенка. Девочка попросила королеву фей не сердиться, ведь она не может оставить мать. Красивая женщина улыбнулась и ласково ответила:

— Ты хорошая девочка и получишь чудотворный цветок. Твоя мать поправится, а в награду за верность ты счастливо проживешь свою жизнь.

Не успела девочка поблагодарить фею, как земля под ее ногами дрогнула, и фигура прекрасной феи медленно опустилась вниз. Малышка закрыла глаза и услышала невнятные голоса, которые становились все тише и тише. Когда она снова открыла глаза, то стояла на лесной прогалине, которую окутывал серебристый лунный свет. Кругом царила тишина, ни один листочек не шевелился на ветвях.

Когда девочка вернулась домой, ее уже в дверях встретила мать. Она выздоровела! Среди ночи мать проснулась, не ощущая никаких болей, и тихо позвала дочь, но ей никто не ответил. Она как раз собралась выйти и покричать свою малышку, когда та радостно вбежала в дом и бросилась в ее объятия.

Прошло время, девочка вышла замуж за красивого, доброго парня и, как предсказала королева фей, была счастлива всю свою жизнь.

Призрак фишамендской графини

Много сотен лет тому назад, когда дремучие леса еще покрывали окрестности Фишаменда, стоял на берегу Фиши прекрасный замок, в котором жила гордая молодая графиня. Графиня была такая заядлая охотница, что кроме этого ей ничего было не надо; ради охоты она даже в воскресный день забывала ходить в церковь. Когда колокола призывали прихожан под своды церкви, она, сопровождаемая звуками охотничьего рога, садилась на коня и окруженная сворой заливающихся лаем собак скакала со своей свитой в лес. Графиня и ее спутники неслись галопом по самым плодородным полям, вытаптывая посевы, и если какой-нибудь крестьянин молил ее пощадить хлеба, она стегала его плеткой и гнала прочь.

В одно воскресное утро неистовая графиня снова оседлала коня и поскакала на охоту. Вскоре собаки графини подняли оленя и погнали в глубь леса. Спутники графини один за другим отставали и возвращались назад, но она гнала коня сквозь дремучие заросли и колючки. Долго преследовала она дичь по каменистым осыпям ущелья, пока смертельно уставшее, обессилившее животное не свалилось у подножия деревянного креста, стоявшего перед хижиной святого отшельника.

Старик вышел из хижины, заслонил собой оленя и, расставив руки, остановил графиню со словами:

— Довольно, графиня! Небо привело эту невинную тварь под мою защиту. Не пренебрегайте днем Господним ради необузданной страсти и даруйте лесному зверю хотя бы сегодня покой.

Бессердечная графиня только засмеялась, натянула лук и убила лежавшего измученного оленя. Старый отшельник был настолько возмущен жестоким поступком графини, что погрозил ей воздетым кулаком и воскликнул:

— Ты осквернила крест, у которого бедное животное искало убежища. Будь же навеки проклята! Твой дух будет бесприютным призраком скитаться в этих лесах и охотиться до скончания века.

Казалось бы, своенравная графиня должна была только посмеяться над проклятьем старика. Она и собиралась это сделать — но смех застрял у нее в горле. Внезапно ей стало страшно. Мертвый олень, изможденный отшельник, глубокая тишина вокруг нее в лесу привели в ужас графиню, которая прежде никогда в жизни не ведала страха. Мгновенно повернув коня, она захотела поскакать туда, где осталась ее свита, но поняла, что не найдет ее, потому что очутилась вдруг в незнакомом месте. Со всех сторон ее окружал исполинский лес — мрачные, темные деревья, густой подлесок, заболоченные торфяные прогалины и каменистые склоны. До позднего вечера блуждала в лесу графиня. Она охрипла от крика, но вокруг не было ни души, и в конце концов ее охватил смертельный ужас. Стояла кромешная тьма, и она слышала лишь зловещие крики ночных птиц. И тут, наконец, гордая, безрассудно смелая графиня сошла с коня и попросила Бога простить ее. Внезапно она услышала вдалеке слабый, чуть слышный звон колокола. Это был колокол фишамендской башни.

Графиня поднялась с колен и радостно поскакала навстречу колокольному звону. В конце концов она в полном изнеможении добралась до деревни Фишаменд и пала ниц перед деревянным крестом на башне, плакала и благодарила Бога за спасение. Потом графиня узнала, что никто не бил в колокол — он зазвонил сам. В память об это чуде графиня повелела, чтобы колокол звонил ежедневно в такое же позднее время, дабы указывать дорогу каждому, кто заблудился в лесной чаще.

Прошла не одна сотня лет, а жители Фишаменда еще верят, что проклятье отшельника исполнилось после смерти графини. Когда начинает смеркаться, рассказывают они, графиня со сворой собак выезжает на призрачную охоту в полях и лесах. Каждый раз, когда бьют в колокол фишамендской башни, она начинает стонать и плакать; с последним ударом колокола воцаряется мертвая тишина, и графиня со сворой собак исчезает.

Гордая сосна в Мархфельде

В Мархфельде неподалеку от Мархегга стояло когда-то старое-престарое дерево, которое за его красоту звали гордой сосной. В давние времена в дереве жила добрая фея. День за днем, обернувшись уродливой старухой, сидела она под сосной и просила милостыню у прохожих, чтобы проверить их щедрость. Никто и подумать не мог, что одетая в лохмотья старуха на самом деле прекрасная, знающая толк в волшебстве женщина.

Тогда же в Мархегге жил зажиточный, но скупой крестьянин, который каждый день вместе с своей служанкой, бедной сиротой, проходил мимо дерева на свои поля. Девушка жалела старую женщину и всегда делилась с ней куском хлеба, который хозяин давал ей на завтрак. Но скаредному крестьянину даже крошка, перепадавшая старухе, не давала покоя, и он ото дня ко дню отрезал своей служанке все меньше хлеба, пока не настало утро, когда он не дал ей ни кусочка. Бедняжке приходилось теперь трудиться до обеда на пустой желудок, но больше всего она жалела нищенку, которой вообще ничего не доставалось. Каждый раз, когда девушка проходила мимо сосны, ей казалось, что старуха очень хочет хлеба, и оттого, что ей нечего было нищенке подать, она плакала.

Однажды крестьянина пригласили на свадьбу в соседнее село. Он знал, что еды и питья там будет вдоволь, да к тому же и тратиться не придется, а поэтому скупердяй заявился в гости пораньше, целый день ел и пил, набил полное брюхо и только в полночь пустился в обратный путь. Когда он шел мимо гордой сосны, то был немало ошарашен, увидев вместо дерева прекрасный, ярко освещенный дворец. Окна дворца были открыты, и он услышал музыку.

«Вот те на, — подумал крестьянин, — посмотрю-ка я, что там происходит! Может и мне что-нибудь перепадет». Он с любопытством прошел через открытые ворота и в конце концов добрался до красиво украшенного зала. У обеденною стола, на котором чею только не было, сидела дева, красавица из красавиц, какой он еще никогда не видывал. Толпа крошечных гномов слонялась по залу. Дева любезно пригласила крестьянина к столу и попросила есть и пить все, что его душа пожелает. Он не стал дожидаться второго приглашения, потому что из-за жадности ему всегда было всего мало. Крестьянин хоть и напраздновался вволю, но все равно стал заглатывать все подряд, пока не почувствовал, что вот-вот лопнет. Набил он до отказа и карманы, потому что хотел припасти побольше на следующий день. Когда через некоторое время прекрасная дева с гномами перешла в танцевальный зал, крестьянин отправился домой, потому что к танцам его душа лежала куда меньше, чем к еде.

Дома он рассказал о своем удивительном приключении, а в подтверждение своих слов вынул из карманов пирожки, остатки жаркого и другие лакомства. Но что такое? Вместо них все увидели конский навоз и коровьи лепешки, да и пахли они не слишком аппетитно. Крестьянин рвал и метал, а громкий смех домочадцев еще больше выводил его из себя. Он в ярости швырнул отбросы в фартук служанке и закричал:

— Забирай! По мне можешь завтра поделиться этим с нищенкой!

Служанка, не сказав ни слова, вышла во двор и хотела выбросить нечистоты в помойную яму. Но когда она развязала фартук, то услышала странный звон, и — кто бы мог подумать — фартук был полон сверкающими золотыми монетами. Маленькая служанка не колебалась ни минуты. Уже смеркалось, но она помчалась к старой сосне, чтобы поделиться с нищенкой. Однако, под сосной сидела не уродливая старуха, а необыкновенно красивая дама. Девушка остановилась, робко смотрела на красавицу и не знала, что делать. Но фея подошла к ней, взяла под руку и сказала, что это с ней она день за днем делилась своим хлебом.

Фея осыпала девушку подарками, и маленькая бедная служанка превратилась в богатую красавицу, потому что фея не отказала себе в желании подарить милой девушке немного своей красоты. Но даже самой малости красоты феи достаточно смертному человеку. Не удивительно, что наша служанка вскоре стала невестой молодого писаною красавца графа, с которым она была так счастлива, как того заслужила.

Скупой крестьянин, напротив, разорился и вскоре умер, как говорили люди, из чистой зависти к своей служанке.

Баденский домовой

Жил в городе Бадене портной, который, получив от заказчика материю, всегда старался выкроить из нее кусок в свою пользу и скорее готов был обузить штаны или сюртук, чем сшить с запасом, так что его изделия выходили довольно кургузыми. Но вот с некоторых пор он стал замечать, что утаенные обрезки сами собой уменьшаются. Уж как он трудился, чтобы выгадать лишний аршин сукна при раскройке выходного сюртука для одного крестьянина, а наутро глядь — от него остался лоскуток, который не годится ни туда ни сюда. А портной-то собирался сшить из него жилетку для соседа. Поначалу портной подумал, что ошибся в кройке, но история повторилась, и это показалось ему странным. Он долго ломал себе голову, кто же это такой строит ему каверзы. И наконец придумал: он растянул на своем рабочем столе аршин тонкого сукна, сбереженного от нового сюртука священника, прикрепил его четырьмя гвоздями и спокойно лег спать.

Утром портной осмотрел остаток сукна и убедился, что тот в самом деле стал меньше, но — чудеса, да и только — на столе было уже не четыре, а восемь дырочек от гвоздей. Значит ночью кто-то укоротил лоскут и снова тщательно прикрепил его гвоздями. Вот только кто же это мог сделать, и как он забрался в мастерскую? Ведь единственное окно мастерской зарешечено, а дверь была заперта. Так хитроумный портной оказался перед новой загадкой.

Однако портной был малый не промах и нашел-таки выход из положения. Следующий раз, когда ему удалось словчить и разжиться изрядным куском материи от штанов бургомистра, он не стал откладывать дело до утра, а прямо в тот же день принялся шить безрукавку для сынишки пономаря; к вечеру работа была готова, чтобы сдать ее заказчику. Так он исхитрился, чтобы не понести ущерба.

Однако, если взять это за правило, так, пожалуй, и уморить себя недолго. А иной раз у портного бывала такая запарка с работой, что всякую мелочь поневоле приходилось откладывать на потом. И вот лоскутки снова стали загадочным образом уменьшаться; хотя портной их и к столу прибивал, и в шкаф запирал — ничего не помогало. Тут было что-то нечисто. И портной решил один раз засесть на ночь в засаду и выследить воришку, тем более, что для этого был подходящий повод: богатый помещик заказал ему сшить сюртук, и портной отхватил от его материала такой кус, что должно было хватить на штаны для сельского учителя.

Задумано — сделано! Вооружившись дубинкой, храбрый портняжка лег в кровать и притворился спящим, чтобы не спугнуть таинственного посетителя, однако вскоре уснул, как сурок. А наутро увидел, что плакали учительские штаны — от замечательного отреза осталась только половина, и портной опять в дураках. Он злился, проклинал сон, вора и сукно. Но к обеду успокоился. Охотник принес ему материал на плащ. Материала было так много, что из него запросто можно было выгадать на штаны. С приближением вечера портной все больше беспокоился, потому что сшить плащ и штаны до наступления сумерек было невозможно.

Бедняге ничего больше не осталось, как засесть ночью в засаду, и он твердо решил, что на этот раз уж не уснет. Так и случилось: ведь настоящий портной может сделать все, что он всерьез захочет.

Сначала, как он ни прислушивался, все было тихо, лоскут спокойно лежал на столе. Но когда часы пробили полночь, тут-то и началось. Лоскут на столе вдруг задергался, и рядом с ним портной увидел маленького голенького человечка, который сновал вокруг с большими ножницами и кроил так лихо, что любо-дорого посмотреть. Портной затаился в своем уголке и оттуда беспомощно наблюдал, как человечек спокойно снял мерку, скроил штаны, потом вдел нитку в иголку и, как заправский портной, принялся шить. Работа у молодчика спорилась, и, когда часы пробили час ночи, он вскочил, со смехом показал бедняге портному длинный нос и исчез вместе с штанами, не дожидаясь, когда наш храбрец оправится от испуга.

Тут уж портной выскочил из укрытия и бросился к столу. Он подумал, что, наверно, заснул и видел все это во сне, но остаток сукна снова уменьшился, и желанные штаны для учителя так и остались мечтой.

Эта история так подействовала на портного, что с этой ночи он перестал отстригать себе кусочки от чужого сукна, а кроил честно и добросовестно. Маленький воришка больше никогда не показывался в мастерской, дела у мастера пошли в гору, и он нажил себе состояние честным трудом.

Бродячий точильщик и черт в замке Дюрнштайн

Случилось это в те времена, когда рыцари уже вымерли, а заброшенные замки постепенно стали превращаться в руины. Замок Дюрнштайн тоже был заброшен своими обитателям и, разрушаясь от времени, печально глядел пустыми глазницами окон с вершины скалы в волны Дуная, которые плескались у ее подножия. Однако окрестные жители говорили, что по ночам за его могучими каменными стенами начинается какая-то странная жизнь, лают собаки, раздаются непонятные гулкие звуки. Самые робкие из обитателей Дунайской долины советовали держаться от замка подальше, потому что там бесчинствует нечистая сила.

Однажды в Дюрнштайн забрел бродячий точильщик, который ходил по дворам и точил крестьянские пилы. Дело было вечером, и он искал, где бы заночевать. Но ни в одной гостинице не нашлось для него свободного места, а поскольку одет он был, как обыкновенно бывают одеты все люди его ремесла, в убогое, потрепанное платье, то никто из жителей города не захотел дать ему пристанище. Наконец один почтенный горожанин посоветовал ему подняться в покинутый замок, уж там-то, мол, найдется свободная спальня и, может быть, даже кровать с шелковой периной. Напоследок дюрнштайнец честно предупредил путника, что в замке водятся привидения.

— Ну, это не беда! — ответил точильщик. — На такие пустяки я не обращаю внимания!

Он закинул за плечо железные тиски и не спеша побрел в гору. По дороге к замку ему повстречался старичок, который спускался с горы. Старик спросил путника:

— Куда, друг, собрался на ночь глядя?

— Да вот хочу переночевать в замке, потому что в городе не нашлось свободного места, — ответил точильщик.

— Там наверху ты всю ночь не сможешь глаз сомкнуть, — сказал ему старичок, — потому что в замке хозяйничают черти.

Но точильщик не испугался:

— Авось, меня они не тронут! — ответил он старику и спокойно продолжал путь.

В замке он и впрямь нашел хорошую кровать, растянулся на ней и, усталый с дороги, тотчас же уснул. В полночь точильщика разбудил громкий собачий лай. Он недовольно перевернулся на другой бок и только заткнул уши пальцами, собираясь снова уснуть. Но тут началась такая свистопляска, такой поднялся шум и гам, что как ни старался точильщик, а заснуть ему больше не удалось. Он поднялся, сел на кровати, достал из кармана горсть орехов и принялся от скуки грызть. Вдруг, откуда ни возьмись, перед ним появился черный как сажа черт, сверкнул на него глазами и закричал:

— Эй ты, бездельник! Что это ты тут затеял!

— Грызу орешки, — невозмутимо ответил точильщик.

— А ну-ка, дай и мне попробовать! — потребовал черт и подставил горсть.

Тут парень, не будь дурак, зачерпнул из другого кармана горстку камешков, которые подобрал по дороге, и как ни в чем не бывало протянул черту. Тот их схватил, да не разобравшись, сунул себе в пасть. Но едва он куснул, зубы-то и обломал, они так хрустнули, что даже искры посыпались из пасти.

— Чтоб тебя! — выругался черт со злости. — Никогда со мной еще такого не бывало, чтобы я не мог раскусить орех! Как это ты их так ловко щелкаешь?

— Подумаешь, чудеса! — усмехнулся парень, а сам щелк да щелк орех за орехом. — Недаром же я точильщик и умею точить железные зубья пил, вот я и себе так наточил зубы, что мне теперь любой орех нипочем. Если хочешь, я и твои наточу как следует. А то даже жалко смотреть, как ты с простым орехом не можешь управиться.

Черт сразу растяпил свою поганую пасть и подставил парню.

— Нет, так не пойдет! — отмахнулся от него точильщик. — Дело тут не простое. Дай-ка я вначале прикручу твою голову тисками, чтобы она не качалась туда-сюда, когда я буду точить.

Глупый черт послушно запрокинул башку, как ему было сказано, и сам засунул ее в тиски, а точильщик быстренько их завинтил и прикрутил так крепко, что у черта хрустнули кости и он жалобно завопил:

— Ой-ой! Перестань! Что за дьявольские штучки! Мне же больно!

Но точильщик точно и не слышал его, а только еще сильнее заворачивал винты, так что черт весь скривился и заверещал:

— Ой, отпусти! Ой, отпусти, бездельник! Так больно, что мочи нет терпеть!

Тут точильщик заговорил с ним другим голосом и сам прикрикнул на черта:

— Ага! Попался, наконец, адово отродье! Теперь ты у меня никуда не денешься! Сейчас я тебя проучу. Что ты это за моду взял добрых людей пугать? Попался, так уж сиди! Никуда я тебя не выпущу, пока не дашь обещания, что больше никогда не будешь безобразничать по ночам в замке Дюрнштайн!

Видит черт, что дело плохо и, хочешь не хочешь, надо давать обещание, а не то, чего доброго, совсем башка треснет.

— Никогда больше я сюда не вернусь! — сказал черт. — Пропади пропадом этот замок Дюрнштайн! Меня сюда больше нипочем не заманишь!

Тут точильщик развинтил тиски, черт с воем выскочил и пустился наутек так, что только пятки засверкали. В развалинах замка Дюрнштайн он с тех пор больше никогда не показывался, но против точильщика затаил злобу и решил, что тот еще поплатится у него за свою проделку.

А точильщику понравилось в Дюрнштайне. Он поселился в этом городе и спустя несколько лет обзавелся своим домиком и взял в жены красивую славную девушку. Однажды в воскресенье молодые весело гуляли в лесу, и тут вдруг из кустов перед ними выскочил черт, да как закричит:

— Ну, держись, негодяй! Сейчас ты у меня за все поплатишься! Но точильщик только засмеялся и говорит:

— Иди сюда, голубчик! Тиски-то вот они, при мне. Хочешь их снова отведать?

При слове «тиски» черт так перетрусил, что поджавши хвост пустился наутек с такой скоростью, что только искры взвились из-под его копыт! И уж с того дня он больше никогда не тревожил точильщика.

Привидения в замке Шауенштайн

Закончилась тридцатилетняя война, и толпы бывших наемников разбрелись, возвращаясь в родные места. Только многим некуда было возвращаться. У них не было ни семьи, ни родни, и они так и мыкались по дорогам, не зная, где остановиться.

Один такой неприкаянный служака очутился во время своих странствий в окрестности замка Шауенштайн. Поздно вечером он набрел на придорожный трактир. Там редко бывали посетители, поэтому хозяин сразу подсел к новому гостю и затеял с ним разговор. Выслушав горестную историю служивого, который стал бродягой и не знал, где ему завтра доведется поесть и преклонить голову, хозяин посоветовал ему попытать счастья в замке Шауенштайн. Он рассказал, что вот уже сто лет на замке лежит заклятие: там спрятан богатый клад, давно дожидающийся счастливчика, который сумеет ею добыть.

— Надо, правда, сказать, — заключил хозяин свой рассказ, — что до сих пор это еще никому не удавалось. Много людей входило в замок, но обратно еще никто не вышел. Все сгинули без вести.

Старый вояка не раз уже глядел в глаза смерти и подумал, что его такая угроза не напугает. Он узнал у хозяина дорогу к замку, попросил у нею кусочек освященного мела и освященную свечку и на следующий день отправился на юру, где стоял замок. Из окон замка лился яркий свет, ворота стояли открытые; солдат вошел, на ощупь пробрался по темным переходам и очутился в просторном зале, озаренном сотнями свечей. Там он не встретил ни одной живой души. Солдат поставил освященную свечку на стол, очертил освященным мелком круг на полу, сам сел посередине и, вынув из ножен меч, принялся ждать, когда наступит полночь. Долю ли, коротко ли он прождал, но вдруг на него накатила такая жуть, что хоть вставай да беги без оглядки. И в тот же миг часы пробили полночь.

После двенадцатого удара двери распахнулись, и в зал торжественно вступили четыре черных карлика, неся на плечах гроб. Они поставили гроб на краю мелового круга, крышка сама открылась, и из гроба вышел карлик в золотой короне. А гроб вдруг до краев наполнился сверкающими золотыми монетами. Царь гномов подошел к солдату и сказал:

— Раздели это богатство на две равные доли. Коли сумеешь — половина твоя, а с меня тогда будет снято проклятие. А коли не сумеешь, тут тебе и конец, а мне еще долю придется ждать избавления.

Солдатик помешкал одно мгновение, а затем принялся хладнокровно пересчитывать монеты и раскладывать их на две кучки. Под конец у него осталась в руках одна лишняя монета. Тут-то солдатику и пригодился его меч: не долго думая, он разрубил последнюю монету пополам.

В тот же миг раздался удар грома, от которого сотряслось пустынное здание. Двери отворились, и в них толпою вошли служанки и вооруженные слуги, а сам гномик превратился в статного рыцаря. Он подошел к находчивому солдатику и сказал:

— Я был последним владельцем Шауениггайна, перед тем как на замок было наложено проклятие. Все эти долгие годы я ждал твоею прихода. Хотя ты и не знал этою, но ты тоже принадлежишь к нашему роду. И вот теперь можешь вступить в свои наследные права.

Рыцарь, служанки и воины исчезли. Но солдат сделался хозяином замка. Так его странствия завершились счастливым концом.

Смерть в винной бочке

Вокруг Матцена раскинулась холмистая местность, усаженная виноградниками. Там снимают богатый урожай, и матценское вино пользуется доброй славой. Подвалы местных виноградарей до отказа уставлены винными бочками. Одним из самых богатых среди тамошних крестьян-виноделов считался когда-то Хойсль-Чертяка. В его подвале, без преувеличения, помещалось семьсот бочек вина, а кроме того у него еще были полные закрома хлеба. Хойслю не на что было пожаловаться: жилось ему богато, а от хорошей жизни и помирать не захочется. Да вот беда — от смерти ведь не откупишься! Хойсль это понимал и подчас сильно тужил при этой мысли.

Как-то раз он, сидя в своем винном погребе, задумался о жизни, и при мысли о неизбежной смерти до того закручинился, что хоть сейчас ложись и помирай, и вдруг смотрит: спускается к нему по ступенькам сухопарый незнакомец — до того тощий, что прямо кощей да и только. Пришелец подошел и похлопал хозяина по плечу, словно они были добрые приятели.

— Знаю, о чем ты печалишься, — сказал он, осклабясь. — И коли ты хочешь, я, пожалуй, могу помочь твоему горю.

Крестьянин сначала и слова не мог вымолвить от испуга, но присмотревшись к посетителю и привыкнув, взял себя в руки, и вскоре они уже вели задушевную беседу, словно были знакомы с детских лет. У другого на месте Хойсля от таких разговоров, наверно, волосы стали бы дыбом, но Хойсль был человек хладнокровный. Одним словом, они между собой поладили и в знак согласия ударили по рукам: оба рассчитывали получить от сделки свою выгоду. А в договоре-то речь шла ни много ни мало как о жизни и смерти: незнакомец выговорил себе право отведать вина из всех бочонков и за это пообещал Хойслю вечную жизнь.

Не откладывая, они тут же приступили к делу, начав с самой большой бочки. Гость улегся на полу, приник широким ртом к втулочной дырке и стал тянуть вино такими большими глотками, точно у него внутри был насос; он не отрывался, пока не высосал всю бочку до дна. Затем они подошли ко второй бочке, и с нею гость расправился так же, как с первой. Крестьянин постучал по бочке, и она отозвалась пустым, гулким звуком. «И куда только в него все поместилось! — со страхом подумал крестьянин. — Ведь с виду он каким был, таким и остался. Что же получится, если у него и дальше так пойдет!»

А сухопарый кощей все тянул и тянул вино, и крестьянину все больше становилось не по себе. Наконец он подвел своего гостя к маленькому бочонку с самым лучшим вином, которое он про себя называл «вином для торжественного случая». Это было такое вино, что от двух рюмок закачался бы даже самый стойкий пьяница. А этот кощей только вкусно причмокнул от первого глоточка, а потом так присосался, что и не оторвать. Он сосал и сосал! Выпив бочонок, гость хотел было выпрямиться, но как ни старался, не смог устоять на ногах. Гремя костями, он повалился и растянулся в всю длину.

— Ну что, дружок? На этот раз и тебя одолело? — усмехнулся крестьянин. — Я так и знал, что уж это вино тебя уложит!

Он наклонился, посмотрел в лицо незнакомцу и тут же отпрянул, точно его ужалил шершень. Мороз пробежал у него по спине, и рука с фонарем так затряслась, что луч света заплясал в потемках, словно светлячок в туманном воздухе. Да и как было не испугаться! Хойсль увидел перед собой голый череп с зияющим мертвым оскалом. Он долго не мог оправиться от испуга, но, отдышавшись, ухватил необычного пьянчужку — тот оказался на удивление легким — и запихнул его в отверстие самой большой бочки, заткнул затычкой и на трясущихся ногах неверными шагами поднялся по лестнице, вышел из подвала и тщательно запер за собой дверь. На дворе солнце жарило во все лопатки, зеленела листва. Хойсль вдохнул свежего воздуха, у него сразу отлегло от сердца, и он, весело насвистывая, пошел к себе в дом: ведь он только что засадил саму смерть в винную бочку и чувствовал себя счастливейшим человеком на свете.

Вот прошел год и другой, за ним еще многие годы, а смерть с тех пор ни разу не показывалась. Хойсль дожил до глубокой старости, сделался белым как лунь, и плечи у него согнулись, но он бодро ходил по полям и виноградникам и по-прежнему радовался жизни. О смерти для него больше не было речи, но и все остальные люди перестали умирать. Людей развелось столько, что они кишели целыми толпами. Уже не хватало на всех хлеба, вина и воды — на земле наступила вечная жизнь!

Но такие вещи рано или поздно выходят на свет. В конце концов весть о хитрой проделке Хойсля дошла до неба. И Бог спешно послал ангела в погреб крестьянина. Ангел выпустил смерть из узилища. Смерть выкарабкалась из темницы, в которой просидела так долго, и вздохнула с облегчением. Сначала она проверила, на месте ли все кости ее скелета, затем сказала спасибо ангелу и тотчас же принялась за работу. На первых порах ей пришлось хорошенько потрудиться, включая сверхурочные часы, чтобы наверстать упущенное. Удивительно, как только бедняжка не свалилась от переутомления! Чтобы как-то облегчить свою задачу, смерть напустила на людей эпидемии, от которых они умирали, как мухи. И только старика Хойсля ничего не брало. Он стал уже совсем древним старцем и до тою ослабел, что сделался в тягость и себе, и окружающим. Теперь он и сам рад был призвать смерть на помощь. Да смерть не приняла приглашения: благодарствую, дескать, покорно, но во второй раз в бочку не полезу! И бедному Хойслю ничего не осталось, как бродить по белу свету бесприютным странником в ожидании того часа, когда для всего живущего на земле настанет смерть. И по сей день еще продолжаются странствия бедного Хойсля, согбенного ветхого старца, убеленного сединой. А смерть, едва завидев его на пути, старательно обходит стороной.

Шатучий камень близ Целькинга

В долине реки Мельк, приблизительно в двух часах пешего хода от горда Малые, виднеется на лесистом склоне горы Хисберг живописная руина замка Целькинг. Сейчас там тихо и безлюдно, но в середине четырнадцатого века замок еще не лежал в развалинах, в нем жили знатные господа, и он стоял во всей красе. Хозяин замка рыцарь Альберо так проникся гордостью за свой могущественный род, что решил каким-нибудь наглядным способом продемонстрировать его величие перед соседними рыцарями и гостями замка. Для этого он хотел приискать себе в слуги необыкновенного силача. Он приказал своим подданным прислать к нему в замок своих сыновей, чтобы те показали, кто на что способен. Самого сильного рыцарь Альберо собирался взять к себе в слуги.

Много молодых парней собралось во дворе замка, и все хотели блеснуть перед другими. Все были силачи, рослые, как на подбор; дамы и господа, явившиеся посмотреть на соревнование, дивились, глядя на них, восхищаясь их богатырской удалью. Один молодец подкидывал трехпудовую тяжесть на высоту в три человеческих роста. Второй превзошел первого — он еще выше подбросил тот же вес. Третий поднял на плечах лошадь, четвертый сдвинул с места тяжело груженную телегу. Еще один парень с бычьим затылком подставил спину вместо чурбана, на котором колют дрова. Следующий прошиб головою стену — правда, всего лишь дощатую.

Но один крепыш стоял себе в сторонке и только посмеивался, глядя, как они друг перед дружкой стараются. Рыцарь Альберо заметил его, подошел к парню и сказал:

— Ну, а ты-то что же, голубчик? Али не хочешь помериться силами с молодцами? Или испугался, наглядевшись на их молодечество?

— Нет, государь, — ответил ему парень, — я пришел показать свою силу и не боюсь сплоховать перед другими. В лесу на горе лежит обломок скалы шириною в шесть обхватов. Так вот, когда вам угодно, я могу раскачать его одной рукой.

Все в замке видели и знали эту скалу. Она была такая огромная, что, пожалуй, и вдесятером не стронешь с места. Хозяин замка нахмурился, услышав такие слова, он терпеть не мог хвастунов. А тут и один из гостей крикнул ему:

— Эй, парень! Что-то ты уж больно язык распустил! Не слишком ли много ты на себя берешь? А если окажется, что ты понапрасну, только ради пустой похвальбы, заставил прогуляться в лес своего господина?

Но парень недрогнувшим голосом ответил, что не обещает ничего невыполнимого и готов доказать свою правоту на деле. Тогда рыцарь пошел с ним на гору Хисберг, твердо решив хорошенько намылить шею молодцу, если увидит, что тот зря нахвастал. Вместе с ним отправились туда же приглашенные дамы и господа. Скала, о которой шла речь, покоилась, защемленная между двух камней, и весила, наверно, тридцать пять тонн. Однако эта махина находилась в состоянии равновесия, которое легко было нарушить. Зная, где нажать, даже ребенок мог бы ее раскачать одним прикосновением, а если не знать, как за нее взяться, то и тридцать мужчин не могли бы сдвинуть ее с места. Парень знал про эту игру природы — он сам однажды сделал это открытие — и теперь перед всеми собравшимися господами дотронулся одной рукой до скалы, и каменная громада у всех на глазах закачалась. Парень с улыбкой взглянул на хозяина замка и спокойно сказал, что вот я, дескать, и выполнил свое обещание. И Альберо Целькингский тут же назначил его своим слугой. Говорят, рыцарь потом сказал своим друзьям, что получил хороший урок: «В силе немного проку, если при ней нет ума. Умная голова иной раз и силача посрамит.»

Как был основан монастырь Клостернойбург

Маркграф Бабенбергский, Леопольд III, прозванный впоследствии Святым, женился на дочери императора Агнессе. Как-то раз, стоя с женой на балконе своего нового замка, недавно возведенного на горе Каленберг (которая потом в честь него стала называться Леопольдберг), он любовался широким видом, открывающимся сверху. Дул ветерок, развевая прозрачную фату графини. Они собирались построить новый монастырь, но никак не могли решить, в каком месте он будет заложен. Тут порыв ветра сорвал фату графини и унес. Ее фата полетела, кружась над лесом, и исчезла вдали.

Казалось бы, невелика беда. Мало ли у графини разных других нарядов и украшений, чтобы ей печалиться о такой утрате! Но Агнесса очень жалела о своей фате. Фата была свадебная, и Агнесса огорчилась не меньше, чем огорчилась бы на ее месте любая простая девушка. Поэтому на поиски были отправлены слуги. Прошло несколько недель, а фату все не могли найти. Леопольд не мог успокоиться и в конце концов дал такой обет: на том месте, где найдется фата, будет заложен монастырь.

Восемь лет спустя Леопольд со своей свитой охотился в лесу приблизительно в часе езды от замка. И вдруг собаки залаяли. Маркграф кинулся в заросли с копьем наперевес, но, оказывается, собаки облаивали не зверя — на кусте бузины что-то белело. Граф подошел поближе, чтобы посмотреть, и узнал пропавшую фату. Фата осталась целой, невредимой и такой же белоснежной, как в тот день, когда ее унесло ветром. Маркграф удивился такому чуду. Он вспомнил про свой обет и решил выстроить на этом месте церковь и монастырь.

Вот так был построен монастырь, расположенный поблизости от замка. Его назвали Клостернойбург, что значит «Монастырь — новый замок».

В наши дни в монастыре можно видеть дароносицу с изображением куста бузины, украшенного жемчужными цветами, на ветки которого накинута фата. У подножия куста стоит коленопреклоненный Леопольд в окружении охотничьих собак.


БУРГЕНЛАНД


Проклятье русалки

В старые времена — так давно, что никто уже и не скажет, когда это было, — в чистых водах озера Нойзидлерзее обитало веселое племя русалок и водяных фей. Изредка случалось кому-нибудь из людей вдруг увидеть одно из этих созданий водной стихии, и тогда рассказывали о них множество удивительных историй.

В те времена на берегу озера жил один рыбак, старый и скупой. Каждый день ставил он в озере сети и по вечерам возвращался к себе в хижину с богатым уловом. Продавал он рыбу с хорошей прибылью, оттого денег у него становилось день ото дня больше. Со временем рыбак разбогател. Так что напрасно он сетовал, когда оказывалось, что не все его сети полным-полны рыбы. Но, как известно, иным людям вечно всего мало. Вот таким человеком был и наш рыбак. Чем больше у него было денег, тем ненасытней он становился.

Мало-помалу озеро оскудело. Рыбак винил в этом русалок и водяных фей. «Ох уж эти никчемные твари, — ворчал он, — хотел бы я знать, и зачем они на свете живут? Плещутся, играют, вот и распугали всю рыбу!» И он грубо бранил обитателей озерных вод.

Однажды рыбак сел в лодку и поплыл вдоль берега. Вдруг в одной бухточке он заметил прелестное существо, которое тщетно пыталось от него скрыться. Приблизившись, рыбак увидел, что это прекрасная водяная фея, запутавшаяся в сетях. Безуспешно стараясь освободиться, она в нескольких местах порвала сеть.

— Помоги мне освободиться! — взмолилась она. — Вот уже семь дней и семь ночей, как я запуталась в сетях. Самой мне не выбраться. Мои детки плачут по мне!

Но рыбак остался глух к ее мольбам, — слишком он разозлился, увидев, что русалка порвала сеть и распугала рыбу. В гневе он ударил ее багром и убил. Перед смертью русалка прокляла рыбака.

— За это злодеяние ты никогда не вернешься домой к родным! — крикнула она, прежде чем погрузиться на дно.

Рыбак ничуть не испугался, вытащил из воды свою сеть и, посмеявшись над проклятьем русалки, поплыл себе дальше. И вдруг солнце скрылось. Водная гладь всколыхнулась, набежали тучи, и разразилась буря, да так внезапно, что рыбаку уже не поспеть было добраться до берега. По озеру заходили высокие волны и унесли его лодку далеко в озеро.

Тихими вечерами, когда над тростником по берегам озера повисает легкий туман, издалека с воды доносится чуть слышный плеск. Это проклятый русалкой рыбак пытается пригнать свою лодку к берегу. Но как он ни бьется, лодка не движется с места. Никогда, никогда ему не вернуться домой.

Лесная фея

Когда-то давно на югеземли Бургенланд жил в деревне крестьянский парень по имени Ганс. Все деревенские девушки недаром на него заглядывались, потому что он был веселый и жизнерадостный, да и лицом пригож, так что любая готова была хоть сейчас за него замуж. Ганс со всеми держался учтиво и приветливо, но на ком жениться, никак не мог решить. И в конце концов надумал он уйти из деревушки мир посмотреть, и надо сказать, много девичьих слез было тогда пролито.

Прошло несколько лет. Девушки нашли других женихов, а пригожею Ганса в деревне успели почти позабыть. Но однажды он вернулся, да не один, а привел с собой незнакомую девушку. На ней было голубое платье, а сама она была красивей самых хорошеньких девушек во всем Бургенланде. Вскоре они с Гансом поженились.

Никто не знал, откуда она родом, и жители деревни начали ломать себе головы, гадая о том, кто же она такая. Им бы очень хотелось разузнать у Ганса, где и как нашел он свою красавицу, но сколько ни спрашивали, Ганс на все расспросы лишь улыбался и пожимал плечами. Скоро по деревне пошли всевозможные невероятные россказни. Эта пришлая, говорили добрые люди, — лесная фея, потому что смертная женщина не может быть такой красивой. И они все чаще шептались и шушукались, обсуждая загадочную красавицу. Иные утверждали, что Ганс дал своей возлюбленной обещание никому не говорить, откуда она родом, никогда не называть ее по имени, не приглашать танцевать и не просить спеть песню. Если, дескать, он нарушит обещание, то счастью их придет конец.

Угадали добрые люди правду или нет? Все были рады за Ганса, который нашел свое счастье, но — так уж повелось на свете — все сгорали от любопытства, очень им хотелось узнать, какая за всем этим кроется тайна, и ради своего любопытства они бы не задумываясь принесли в жертву благополучие Ганса.

Шли годы, и — ничего не менялось! Молодые люди жили счастливо, любили друг друга, казалось, еще больше, чем прежде, а еще у них появилось двое хорошеньких деток. Бывали, правда, дни, когда молодая женщина уходила из дому и часами пропадала в лесу. Тут, видно, было что-то нечисто! Деревенские жители с сомнением качали головами. Ганс, конечно, старался скрыть, что жена без него где-то шатается, но люди-то все видят!

Но Ганс никогда ни о чем жену не расспрашивал, не упрекал ее, когда она уходила, и радовался, когда возвращалась.

Как-то раз Гансу пришлось уехать по делам из деревни. Впервые он надолго разлучался с женой и едва смог дождаться того часа, когда снова ее увидит. Управившись с делами, поспешил он домой. Жена и дети встретили его у ворот. Увидев их улыбающиеся лица, Ганс на радостях все позабыл и воскликнул:

— Ах, Вила, дорогая моя! Спой-ка да спляши, как тогда на лесной поляне, когда я впервые тебя увидел!

Улыбка на лице его жены померкла, плечи поникли — казалось, она хочет убежать и скрыться в доме. Но, словно повинуясь какой-то неведомой силе, она пустилась в пляс и закружилась так легко и невесомо, как не сплясать ни одной другой девушке. Тихим печальным голосом завела она песню.

Ганс смотрел на нее как зачарованный. Никогда еще не казалась она ему такой прекрасной, как в эту минуту, — такой прекрасной, но и такой печальной. И вдруг он вспомнил то, о чем забыл, охваченный радостью встречи: он же нарушил свое обещание! Ганс бросился к жене, обхватил ее руками, чтобы удержать. Но было поздно. Прекрасная Вила заплакала:

— Ганс, мой Ганс! Зачем ты это сделал!

Ему казалось, что он все еще держит жену в объятиях, а она уже выскользнула у него из рук легким туманным облачком и растаяла в воздухе. Муж и дети остались одни.

Ну а жители деревни узнали то, что им так хотелось узнать, только их это не обрадовало. В деревне без загадочной красавицы стало вдруг пусто и скучно. Они и сами не рады были, что дознались, кем была жена Ганса — лесная дева, вила.

Но больше всех горевал Ганс, который так ее любил. Правда, мало-помалу утихла его боль — ведь однажды приходит час, когда мы находим себе утешение после пережитой утраты, какой бы горькой она ни была. Дети принесли Гансу много радости и, наверное, это помогло ему утешиться. Но до конца своих дней Ганс всякий раз, когда по утрам или вечером над полями поднимается туман, выбегал из дому в надежде вновь увидеть свою Вилу, возвращающуюся домой, и всякий раз с разочарованием убеждался, что то был лишь легкий туман и что ему лишь почудился обманчивый образ любимой Вилы.

Озеро Нойзидлерзее

Беспредельно широко раскинулось это озеро, с колеблющимися камышами у берегов и зарослями тростника, в которых обитают разные редкие птицы. Но не всегда так далеко простиралась в долине водная гладь. Там, где сегодня плещутся светлые волны, когда-то были плодородные поля и селения, и люди в них жили счастливо.

Рассказывают, что однажды в эти края занесла нелегкая знатного владельца замка Форхтенштайн. В деревне Медхенталь он увидел девушку, и была она так мила и хороша, что он, забыв о своей жене, полюбил ее всем сердцем. Знатный хозяин замка назвался девушке простым охотником, и вскоре она его тоже полюбила.

Хозяин замка зачастил в деревню. Отправляясь к Марии — так звали девушку, — он надевал простое платье и скрывал от нее, кто он на самом деле, поэтому девушка и не знала, что не вправе его любить. Может быть, ничего плохого и не случилось бы, да на беду слуга рыцаря Самуэль по злобе рассказал обо всем жене своего господина. Та глубоко оскорбилась и с того дня только и думала, как бы ей разделаться с девушкой.

Вскоре рыцарь отправился на войну, а его жена тотчас взялась за дело. Едва он уехал, она позвала Самуэля, и они с большой свитой поскакали в деревню Медхенталь, там она приказала слугам схватить Марию вместе с ее матерью и заточить обеих в темницу.

Для бедной Марии это был черный день. Ведь вместе с неволей на нее обрушилась и другая беда — она потеряла своего милого, ибо теперь знала, что любовь их была запретной. Но Мария была не только добра и красива, но еще и решительна и бесстрашна. Обе пленницы, мать и дочь, настойчиво твердили, что Мария невиновна: ведь она не знала, кем был тот, кого она полюбила, потому что он назвался простым охотником! И Мария просила знатную госпожу отпустить их с миром в родную деревню. А с тем, кто, назвавшись простым охотником, добился от нее взаимности, обещала никогда больше не видеться.

Но жена рыцаря не пожелала отказаться от мщения. Она подкупила нескольких крестьян, чтобы те свидетельствовали против Марии. Поэтому вину девушки и ее матери сочли доказанной, и владелица Форхтенштайна приговорила обеих к смерти.

Поняв, что им нет спасения, Мария покорилась судьбе и не проронила ни слова, когда ее, со связанными руками, повели к пруду. Но у стражников, которым было приказано столкнуть ее в воду, при виде спокойного достоинства и бесстрашия девушки на душе становилось все тревожнее.

Зато мать Марии не помнила себя от отчаяния. Не мысль о собственной смерти, а гибель ни в чем не повинной дочери привела ее в исступление. В последнюю минуту перед тем, как мать столкнули в воду, она громко прокляла владелицу замка и тех людей, которые на суде оклеветали их обеих. Вся деревня вздрогнула, когда она пронзительно крикнула:

— Прежде чем завтра закатится солнце, всех вас постигнет справедливая кара!

На другое утро в пруде поднялась вода. Чистая гладь голубела, отражая небо, а на воде лежали, с просветленными лицами и молитвенно сложенными руками, всплывшие утопленницы. Страшно тут стало крестьянам. Увидев чудо, они поспешили предать земле тела двух невинных жертв владелицы замка. А вода в пруде незаметно и тихо все прибывала и, выйдя из берегов, затопила деревню. Жители в ужасе бежали. Пруд превратился в озеро, и оно затопило всю долину на мили вокруг.

Спасшиеся жители Медхенталя обосновались на северном берегу нового озера и дали своему поселку имя Нойзидль, то есть Новый поселок.

Когда владелице Форхтенштайна принесли весть о наводнении и гибели деревни Медхенталь и других селений, она поняла, какое зло сотворила. Прежние мысли о мщении показались ей ничтожными, и перед глазами у нее неотступно стоял образ бедной девушки, твердившей, что она невиновна. Все на свете отдала бы жена рыцаря, лишь бы исправить содеянную несправедливость. Но напрасны были ее слезы и запоздалое раскаяние. Былая гордячка не находила себе места, ломала руки и плакала. Потом она вдруг затихла, присмирела и даже не узнавала себя — она лишилась памяти и разума.

Предатель Самуэль не раскаялся. Он только смеялся, когда кто-нибудь напоминал ему про его злодеяние. Как бы в насмешку, он стал часто плавать на лодке по озеру. Однажды, когда он снова плыл в своем челноке, разразилась непогода. Черные тучи заволокли небо, зашумела буря, и яростный ветер обрушился на озеро. Челнок перевернулся, Самуэль утонул.

Немного времени спустя владетель Форхтенштайна вернулся из военного похода. Печальное то было возвращение. Супруга рыцаря сошла с ума, деревню затопило озеро, Мария была мертва. Рыцарь не находил себе утешения. В память о девушке он построил на берегу озера монастырь Пресвятой Божьей Матери, а сам отправился паломником в Рим, чтобы вымолить у Бога прощение своим грехам.

Над озером еще долго возвышались верхушки деревьев и шпили колоколен. Но со временем и эти последние свидетели былого канули в глубинах вод, и ныне ничто не напоминает о деревнях и плодородных полях, которые когда-то лежали в долине. Берега озера поросли тростником, в зарослях поселились птицы, и озеро Ной-зидлерзее раскинулось, как маленькое море. Таким оно и остается по сей день.

Пурбахский турок

В 1532 году в очередной раз случилось турецкое нашествие. Отдельные шайки рыскали в окрестностях озера Нойзидлерзее, грабили и разбойничали. Разбойничьими походами дошли турки до самого Пурбаха. Жители этой деревни поспешно припрятали свое добро и бежали в горы на берегу Лейты.

Войдя в деревню, турки увидели безлюдные улицы и опустелые дома. В ярости они перевернули все вверх дном и съели все, что годилось в пищу, потому что турки изрядно оголодали в походе. В поисках съестного они, конечно же, обшарили все подвалы и погреба. А в погребах крестьяне хранили бочки с вином, они там и остались, потому что бочку с собой не утащишь. Надо сказать, что туркам их вера запрещает пить вино. Но они так выбились из сил, так обливались потом, так устали, что совсем изнемогали от жажды. Вот они и нарушили запрет, а отведав немного, смекнули, что вино вкуснее, чем обыкновенная вода. А так как турки к вину были непривычны, то оно крепко ударило им в головы, с новыми силами они загалдели и развеселой толпой двинулись дальше.

Был однако среди турок один, которому, сколько он ни пил, все было мало. Он улегся прямо на землю под бочкой с вином и пил до тех пор, пока весь мир вокруг не заблистал всеми цветами радуги. В таком-то состоянии турок с великим трудом одолел лестницу и выбрался из погреба наверх, шатаясь, проковылял в какую-то комнату, устроился в уголке, уснул и сладко проспал несколько часов. Наконец он проснулся трезвый и решил поскорее уносить ноги — дело в том, что он услыхал голоса людей, которые вели разговор на чужом языке. В голове у турка уже прояснело, хмель улетучился, и мир в эту минуту показался ему каким угодно, но только не сияющим всеми цветами радуги. Боевые товарищи ушли, бросив его одного, а жители деревни тем временем вернулись. Турок сообразил, что при свете дня ему незаметно не выбраться из деревни, и потому он забился в самый темный угол и там, дрожа от страха, стал дожидаться ночи.

Когда стемнело, он на ощупь пробрался в кухню. Сквозь открытую дымовую трубу в сумрачное помещение пробивался лунный свет. Турок счел, что труба дымохода — наиболее безопасный путь для бегства. И вот воин Аллаха вскарабкался на плиту, протиснулся в дымоход и полез вверх в узкой и тесной трубе. Удовольствие, что и говорить, маленькое. Ему казалось, что он вот-вот задохнется, так там было тесно, и он едва мог что-либо различать из-за сыпавшейся в глаза сажи. Наконец турок высунул голову из трубы на крыше и глубоко вздохнул.

Удивительно свежим и чистым показался ему ночной воздух. Над холмами плыла полная луна, заливая светом всю деревню. Турок опасливо огляделся по сторонам. Вдруг раздались громкие крики, и он с молниеносной быстротой юркнул назад в свое тесное, черное от сажи убежище. Внизу на улице собралась толпа. При свете луны крестьяне успели совершенно отчетливо разглядеть голову турка, торчавшую над печной трубой.

Через некоторое время турок снова осторожно высунулся из трубы. Крестьяне опять закричали, потрясая кулаками. Турок мигом нырнул в трубу и больше уж не показывался.

Накричавшись до хрипоты, но так и не дождавшись, чтобы турок по доброй воле вылез на крышу, крестьяне развели в кухонной плите жаркий огонь. Бедняге в дымоходе ничего не оставалось, как вылезти на крышу, иначе он задохнулся бы в дыму. От страха не чуя ног под собой, турок спустился на чердак, а там крестьяне встретили ею тумаками, отлупили как следует и отволокли в сельскую кутузку.

Затем в доме сельской общины состоялся великий совет. Ярость крестьян начала понемногу остывать, и вот кто-то засмеялся, вспомнив, как бедный турок сидел в трубе, потом засмеялся еще кто-то, а потом уже и все начали хохотать во все горло. Жизнь турка была вне опасности.

С него, конечно, взяли обещание, что он примет христианскую веру, — этого потребовали все жители Пурбаха. А турок был рад без памяти, что так легко отделался, — он ведь уже готовился принять самые ужасные муки и смерть, и потому охотно обещал все, что от него потребовали.

А чтобы он не сделался обузой для сельской общины, его отдали в батраки хозяину того самого дома, где его поймали. Турок перешел в христианство, и скоро и хозяин, да и вся деревня его полюбили.

После его смерти хозяин в память об этом забавном происшествии прикрепил на дымовую трубу своего дома каменную головку турка в тюрбане. Ее и по сей день можно видеть в Пурбахе.

Турки у стен Гюссинга

В дни турецкой осады города Гюссинга турки безуспешно пытались взять штурмом его крепость, стоящую на крутой скале. Осажденные храбро защищались, и турки, поняв, что силой оружия взять город не удастся, решили, что голод заставит защитников сдаться.

Как бережно ни расходовали защитники Гюссинга свои запасы, как ни ограничивали себя в еде — с каждым днем осады запасы продовольствия таяли. Наконец почти ничего съестного не осталось, и стало ясно, что удерживать крепость они смогут не дольше, чем несколько дней.

Никто сегодня не помнит, кто тогда придумал, как перехитрить турок. Может быть, защитники Гюссинга вычитали об этой хитрости из старинных книг. И вот что они сделали. Владелец замка велел горожанам принести всю оставшуюся муку. Ее было так мало, что едва хватило на маленькую корзиночку. Ночью горожане выставили на крепостной стене перевернутую вверх дном мучную бочку и сверху высыпали на нее свой жалкий остаток муки, а на рассвете принялись гонять плетьми единственного тощего быка, которого еще не забили на мясо. Бедный бык ревел от ударов, а туркам казалось, что в крепости, наверное, мычит целое стадо коров.

Туркам стало очень досадно — горожане словно издевались над ними, выставив на стене бочку, через край полную муки. Они подумали, что в городе еще полным-полно провизии, и решили, что не имеет смысла дожидаться, пока голод заставит противника сдать крепость. Турки сняли осаду и в тот же день в половине двенадцатого дня оставили Гюссинг.

С тех пор в память о спасении от турецкого нашествия в Гюссинге каждый день в половине двенадцатого звонят колокола старинной приходской церкви.

Поклонливый камень

Поклонливый камень, — так прозвали скалу, высотой примерно в человеческий рост, которая стоит неподалеку от селения Кляйнхефляйн. Существует старинное поверье, будто эта скала низко кланяется первому, кто пройдет мимо нее на рассвете. Своим поклоном она отдает дань уважения трудолюбию раннего путника.

— Зеппль, — обратился однажды виноградарь к своему договя-зому ленивому сыну, — знаешь, сынок, хотелось бы мне, чтобы еще при моей жизни поклонливый камень тебе поклонился.

Зеппль как раз был не из тех, кто встает с петухами, зато любопытства ему было не занимать: он очень хотел дознаться, правду ли говорят, что камень людям кланяется, или это одни сказки.

Чтобы не опоздать и первым поспеть утром к камню, взял он с вечера теплое шерстяное одеяло и отправился на место. Дело было поздней осенью. Неподалеку от камня парень завернулся в одеяло и решил спокойно поспать до утра и проснуться при звуке шагов первого работника, который утром пойдет той дорогой на виноградник. «Тут-то я мигом вскочу и первым прибегу к скале», — подумал хитрец.

Вскоре после полуночи ему сквозь сон послышались чьи-то шаги. Толком не проснувшись, Зеппель повернулся на другой бок и хотел еще поспать, как вдруг окончательно пробудился от чьего-то громкого смеха. Парень вскочил на ноги: мимо камня шел старичок, в синем фартуке и с корзиной за плечами. И в ту же минуту парень, опешив, увидел, что камень низко поклонился старичку. Дивясь этому чуду, Зеппль крадучись пошел за незнакомцем, потому что разобрало его любопытство: захотелось ему узнать, кто это такой и чего ради он заявился на виноградник глубокой ночью. К своему великому удивлению, он увидел, что старичок, подняв руку, благословляет виноградные лозы, каждую отдельно. Тут Зеппль понял, что перед ним Лозовичок, добрый дух виноградников. Он-то и подшутил над ним.

А наутро гроздья винограда, которые накануне были зелеными и кислыми, поспели и стали сладкими, как мед.

Чертов камень в Санкт-Йоргене

В старые времена жил в дубовой роще, что на горе Шайбенберг близ Санкт-Йоргена, один простоватый черт. Когда-то он неизвестно почему поссорился с главным чертом всей преисподней. Вероятно, санкт-йоргенский черт нарушил какой-нибудь дьявольский закон. Короче говоря, черта выгнали из преисподней, и он скитался по свету, бесприютный да одинокий, и наконец избрал себе для жительства дубовую рощу на горе Шайбенберг. Все имущество черта было — тощая коровенка и слепая коза. Днем черт выводил свою скотину на пастбище, а ночи проводил под громадной скалой, которая и по сей день зовется в народе Чертовым камнем.

По вечерам, когда солнце садилось за далекими высокими горами, а холмы над озером окутывались сумрачными тенями, черт забирался на скалу и вопил хриплым голосом, громко щелкая бичом, — так он звал домой с пастбища свою скотину. Бичом же ему служила живая змея, такая длинная, что длинней ее на свете нет.

Хоть и выгнали нашего черта из ада, он по-прежнему каждый вечер устраивал такой адский шум, что у бедных жителей Санкт-Йоргена волосы поднимались дыбом. Коровы, овцы и козы, которых вечером гнали домой с пастбищ, пугались до смерти, бесились, скакали, точно ошалелые. У коров пропадало молоко, и несчастные хозяйки не знали, как горю помочь. А крестьяне поносили на чем свет стоит козлоногого безобразника и желали ему поскорей провалиться в ад.

Когда крестьяне сидели в деревенском кабачке, они могли говорить о чем угодно — о погоде, об урожае, о своем повседневном тяжелом труде, но всякий раз речь непременно заходила и о соседушке — придурковатом черте из дубовой рощи. Однажды вечером в кабачок заглянул какой-то незнакомый старик и скромно сел в уголке.

— Откуда идете, старина? — спросил его бургомистр.

— Из Турции, — отвечал старик, — долгое время я провел там в плену. В молодости я с войском императора ушел воевать с турками, попал в плен и всю свою жизнь просидел закованный в кандалы на галере, был гребцом на турецком корабле. Теперь я уже старик и ни на что не гожусь, вот они и отпустили меня на волю.

— И чем же вы хотите теперь заняться? — полюбопытствовал кто-то из крестьян. Старик устало пожал плечами:

— Не знаю. Родина моя — Швабия, но дорога туда слишком далека, да уже и не помнит меня никто в родных краях. — Старик вздохнул и подпер седую голову кулаками. Через некоторое время он снова заговорил: — Хочу вот пожертвовать церкви Божьей Матери в Лоретто мои кандалы, я их вывез с собой из неволи. А потом хочу доживать свой век где-нибудь отшельником.

Крестьяне сдвинулись поближе и начали о чем-то шептаться. Потом бургомистр сказал:

— Послушайте, добрый человек! Оставайтесь-ка в Санкт-Йорге-не. Мы вам дадим камня и леса, построите себе приют и будете жить отшельником. А если захотите нас отблагодарить за помощь, то можете оказать нам большую услугу. Здесь неподалеку, в дубовой роще, живет один черт-дуралей, и он давно нам всем надоел своими глупостями. Мы ничего не пожалели бы, лишь бы от нею избавиться. А кто же сумеет лучше избавить от черта, как не благочестивый старец-отшельник?

Старик некоторое время молчал, размышляя, потом сердечно поблагодарил крестьян за их предложение и обегцал прогнать черта, если то будет в его силах. На другой день он отправился на гору Шайбенберг, выбрал там укромное место, которое показалось ему как нельзя более подходящим для хижины отшельника. Крестьяне доставили туда камни и бревна, и старик начал строить свой приют.

Черт не заставил себя ждать — вскоре он объявился. Черти ведь очень любопытны, и наш черт не был исключением. Очень ему захотелось узнать, что тут затеял пришлый старичок. Выслушав его, старик хитровато прищурился и ответил:

— Сельская община поручила мне построить вот на этом самом месте стойло для вашей скотины и жилище для вас.

Черту это понравилось. Он ничуть не удивился, узнав, что жители Санкт-Йоргена решили позаботиться о нем и построить ему жилье. На радостях он пустился скакать по всей роще, прыгал козлом, вопил, поднял адский шум и не унимался до самого рассвета, так что бедные жители Санкт-Йоргена, как ни зажимали уши, даже на минуту не смогли заснуть.

И вот день за днем стал черт каждое утро являться на стройку. Дурень, он и есть дурень! Он таскал тяжеленные камни и огромные бревна, помогал старику в работе как только мог. Скоро домик был построен. А в деревне тем временем был тайно освящен маленький колокол, и его теперь неприметно доставили в приют отшельника.

Когда настал вечер, старик ударил в освященный колокол. Звон далеко разнесся по тихой роще. Черт в эту минуту как раз взобрался на свой камень и собрался было звать свою скотину с пастбища, как обычно, щелкая бичом и вопя во все горло. Однако при первом же ударе колокола он в ужасе затрясся от кончиков рогов до копыт. Ведь нет ничего более нестерпимого для черта, чем звон освященного колокола: для него это сущая адская пытка. Санкт-йоргенский черт с испугу перекувырнулся, кубарем скатился со скалы, вскочил на ноги и быстрее молнии пустился наутек. Только его и видели!

Крестьяне Санкт-Йоргена с этой минуты обрели покой. Адский шум больше не донимал их по вечерам. А из приюта отшельника разносился над полями и лесами мирный колокольный звон.

На скале остались следы от копыт черта, и в них вырос папоротник — больше ничто о черте не напоминало. Келья отшельника давным-давно развалилась. На том месте, где она когда-то стояла, теперь лишь несколько замшелых камней.

Счастливчик из Вёртерберга

У жителей земли Бургенланд счастливчики, родившиеся в воскресенье, пользуются большим уважением, так как считается, что они обладают даром предвиденья и пророчества, и всю жизнь им сопутствует удача. А тот, кто при этом родился еще и в новолунье, будто бы и вовсе наделен нечеловеческой, сверхъестественной силой. Ведьмы ненавидят таких людей, потому что те могут ночью распознать их среди обыкновенных порядочных женщин. Поэтому рожденным в новолунье следует остерегаться ночной темноты, ведь именно в это время ведьмы строят против них всяческие козни.

Как-то жил в Вёртерберге один старый мельник, которому как раз и посчастливилось родиться в новолунье. Всю жизнь преследовали его ведьмы, и чего только он от них не натерпелся. Всякий раз, когда он после вечерни возвращался домой, по дороге к нему со всех сторон слетались ведьмы, они так и норовили стащить его с телеги и, суля золотые горы, пытались заманить в погребок к себе на пирушку. Старый мельник старался помалкивать и не вылезать из телеги. Уж он-то прекрасно знал, что стоит ему только поддаться, и ведьмы его до смерти замучают, а вот этого-то ему хотелось меньше всего. Он изо всех сил держался за козлы, и на какие бы хитрости ни пускались ведьмы, не смотрел по сторонам и стойко продолжал свой путь. Позже, наученный горьким опытом, он перед каждой поездкой чертил освященным ножом перед лошадьми крест.

Порой, правда, случалось и так, что мельник, хватив лишку, больше не мог держать язык за зубами. Тогда, возвращаясь вечером домой, он начинал проклинать своих мучительниц, но стоило ему раскрыть рот, как он уже был у них в руках. Уж ведьмы не упускали возможности расквитаться с ним за все те обиды, которые в иные дни он причинял им своим упрямством. Они заводили с ним жестокую игру, гоняли его бедных лошадей по горам и долам, да так, что мельник боялся дорогой все кости себе растрясти. Когда же мельник бывал уже ни жив ни мертв от усталости, они вскакивали ему на спину, погоняли его как лошадь, и он должен был везти их к ближайшему винному погребку. Там, проскользнув через замочную скважину внутрь, они высасывали из бочек все вино и наполняли их навозной жижей. А бедный мельник, не в силах пошевелить ни рукой ни ногой, лежал все это время в мокрой траве рядом с погребком и терпеливо дожидался, пока ведьмы вернутся и продолжат его мучить. На следующее утро после такой ужасной ночи он, совершенно измученный и разбитый, просыпался в какой-нибудь канаве далеко-далеко от Вёртерберга, и на нем не было ни одного живого места. И такое случалось, к сожалению, частенько, так как мельник обычно был не прочь пропустить стаканчик-другой.

В конце концов, бедолага уж совсем отчаялся и рассказал о своих несчастьях одной старой, мудрой женщине. Она посоветовала ему пойти на кладбище, выкопать гроб и вырезать из него кусок доски с отверстием от сучка, затем на троицу встать у церковных ворот и смотреть через это отверстие на прихожан. Так он даже днем сможет распознать всех деревенских ведьм. Мельник поблагодарил старую женщину и, последовав ее совету, так и сделал. От того, что он увидел, у него волосы встали дыбом. Некоторые почтенные крестьянки — незаметно для всех остальных — держали на голове, как это принято у ведьм, кувшин молока или бочонок масла.

В следующий раз, когда мельник ехал после вечерни домой, ведьмы как всегда были тут как тут и собирались уж было начать с ним свою обычную игру, но мельник, теперь знавший их всех, стал выкрикивать их имена, и они так перепугались, что тут же пустились наутек. Мельник остался очень доволен собой, чувствовал себя победителем и с тех пор больше не боялся своих ночных мучительниц. Если он видел, как одна из них танцует на площади среди честных людей, он при всех называл ее ведьмой, и той ничего не оставалось, как позеленев от злости, лететь прочь. Все ведьмы в округе поклялись жестоко отомстить мельнику, но старик был тоже не дурак и уже больше никогда не расставался со своим освященным ножом, так что они, как ни старались, не могли причинить ему вреда. Это так разозлило ведьм, что они одна за другой стали покидать деревню. Через несколько лет в этих местах не осталось больше ни одной ведьмы.

Этим жители Вёртерберга были обязаны счастливчику, родившемуся в новолунье.

Девичья пустошь

В 1201 году из Арагона в Бургенланд прибыл один отважный рыцарь. Верной службой он снискал дружеское расположение короля и в знак благодарности получил от него замок и поместье Маттерсбург. За это рыцарь обязался защищать границы края в случае войны. И сам он, и его потомки всегда верно исполняли свой долг, и род арагонца был пожалован графским титулом.

Но вот ворвались в страну дикие татарские орды, добрались они и до окрестностей городов Маттерсбург и Айзенштадт, и тогдашнему графу Маттерсбургскому пришлось бежать и искать убежища в Нойштадте, что близ Вены. Там он вскоре и умер. Двое его сыновей, Конрад и Эммерих, славились храбростью и силой, но оба они отличались горячим нравом и вдобавок были молоды и неопытны.

И, как иногда случается между братьями, они не могли прийти к согласию при разделе отцовского наследства. Каждый считал только себя правым. Спор их шел, главным образом, о большой пустоши, что лежала между Маттерсбургом и Айзенштадтом. Поскольку все бумаги покойного графа погибли при нашествии татар, никто не мог сказать точно, кому из братьев была завещана пустошь. В конце концов схватились они сгоряча за оружие, пошла междоусобица, и даже самому королю не удалось помирить братьев.

Раздор между наследниками не прекращался, королю уже изрядно наскучили их нескончаемые распри, и потому он повелел устроить на спорной пустоши поединок, исход которого и должен был положить конец препирательствам. Решили, что днем Божьего суда станет понедельник после Троицы, Духов день. Дело было в 1260 году.

Рано утром в назначенный день братья-враги выехали каждый со своей свитой на пустошь. Эммерих ехал из Айзенштадта, Конрад из Маттерсбурга. Появился и посланник короля в сопровождении супруги и многочисленной свиты, к месту поединка съехалось множество знатных людей и простых крестьян. И уж конечно, пришли все до одного вассалы Конрада и Эммериха.

Два молодых графа во всем блеске воинских доспехов предстали перед собравшимися, и многие втайне пожалели их: ведь биться предстояло не на жизнь, а на смерть. Но горше всех горевали их подданные. Что и говорить, у каждого из братьев были свои недостатки, и тот и другой бывал вспыльчив и горяч, но все же они были честные и благородные юноши, и в народе их любили.

Помолившись, братья опустили забрала и поскакали друг другу навстречу. И тут крестьяне бросились к ним, чтобы не допустить братоубийства. Молодые люди опомнились и, устыдившись, вложили мечи в ножны, оба прослезились при виде такой верности своих подданных. Они засмеялись и поцеловали друг друга в знак примирения. И ни одному, ни другому уже не казалось, что из-за какой-то пустоши стоит обнажать меч.

Спор о наследстве закончился. Братья предоставили королю решать, кому из них он отдаст пустошь.

На месте примирения братьев возвели часовню, а потом и красивую церковь, куда доставили образ Пресвятой Девы из замка Форхтенштайн. Небольшое селение, выросшее возле церкви, получило имя Фрауенхайде, что значит Девичья пустошь.


ВЕРХНЯЯ АВСТРИЯ


Как дунайская русалочка лодочника отблагодарила

В Хесганге, что неподалеку от острова Верт, жил некогда один молодой лодочник. Маленький его домишко стоял прямо на берегу Дуная — вот там и жил он вместе со своею матушкой. Зарабатывал он себе на хлеб тем, что перевозил людей через Дунай, и было это дело небезопасным, потому что на пути попадалось множество водоворотов да воронок. И вот как-то раз перевозил он через реку одну веселую компанию. Парни были слегка навеселе и всю дорогу задирались, дурачились и раскачивали лодку. Проплывая мимо острова Верт, они вдруг заметили русалочку, которая вынырнула неизвестно откуда на мелководье. Разгулявшаяся компания принялась потешаться над испуганной русалкой и давай кричать ей всякие гадости, о которых им потом в трезвости и самим вспоминать стыдно было бы. Лодочник слушал-слушал, а потом не выдержал и, рассердившись не на шутку, сказал:

— А ну-ка, хватит тут глотки драть! Ишь, разорались, бесстыдники! Да как вам не совестно? Кто еще слово скажет, того вмиг в воду скину, пока не протрезвеет!

Лодочник был парнем крепким, никому не захотелось с ним связываться, и потому все туг же присмирели, а русалочка тем временем благополучно исчезла под водой.

В ту пору напали турки на Австрию, целые полчища их разбойничали в стране, разоряя и уничтожая все вокруг. И вот однажды темной ненастной ночью кто-то постучался в дом к лодочнику. Он вскочил, отпер дверь и увидел на пороге незнакомую женщину в дорогих одеждах, рядом с которой стояло трое прелестных малышей. Со слезами на глазах дама попросила перевезти ее с детьми на другой берег. Турки разрушили их дом, и ей с огромным трудом удалось сбежать от них и спасти детей. Она была уверена, что турки все еще гонятся за ней.

Лодочник подумал, что вряд ли турки будут искать ее здесь, в этой хижине, которая стоит вдали от всех дорог, но ему стало жалко бедняжку, и он, взяв фонарь, пошел вместе с женщиной и ее детьми к переправе. А ночь, надо сказать, была жуткая, хуже не придумаешь. Ветер бушевал в долине, волны вздымались до небес, и вряд ли сыскался бы другой такой смельчак, который бы отважился переправляться в такую тьму через разбушевавшуюся реку. Но лодочник был не робкого десятка. Он сотворил молитву, оттолкнулся от берега — и вот уже стремительный поток подхватил утлое суденышко. Сильным порывом ветра затушило фонарь, не видно было ни зги, мощным течением лодку повлекло в сторону опасною водоворота. Лодочник слышал, как бурлит вода в водовороте, но он уже и сам не знал, где какая сторона, и только понимал, что всем им грозит большая беда.

Изо всех сил старался он выровнять лодку, но ничего не получалось, и тут до него вдруг донесся с другого берега чей-то певучий голос. Он ясно услышал, как кто-то кричал ему:

— Сюда! Сюда!

А потом снова:

— Сюда!

Лодочник налег на весла и направил свое судно туда, откуда доносился незнакомый голос. Вскоре он увидел берег и сумел к нему причалить. Высадив даму с детьми, он проводил их до ближайшего постоялого двора, где они могли бы укрыться от непогоды и переждать ночь.

Буря тем временем совсем разыгралась. Переправляться на другой берег было бы равносильно самоубийству. Но юноша не стал долго раздумывать — ему не хотелось, чтобы матушка оставалась ночью одна, да к тому же и вокруг было неспокойно, в любой момент могли и турки нагрянуть. Он сел в лодку, оттолкнулся от берега и исчез во тьме. Не успел он отплыть, как лодка снова перестала слушаться его. Ее бросало и швыряло из стороны в сторону, сносило куда-то вниз по течению, и как он ни старался, как ни мучался, ему так и не удалось совладать с ней. Леденящий холод пронизывал все вокруг, а с нею пот лил градом. Бился он, бился, да только совсем выбился из сил, опустил весло и отдался на волю волн, которые повлекли его неудержимо к неминуемой гибели в сторону бурлящего водоворота.

И вот сидит он в своей лодке, смирившись со своею судьбой, и вдруг видит в темноте что-то странное. Невесть откуда появилась вдруг женщина дивной красоты, от которой исходило слабое зеленоватое сияние. Как завороженный, смотрел лодочник на морскую красавицу, не в силах пошевелить ни рукой ни ногой. Она же легкой ручкой тронула так весло, поворотила лодку и та поплыла себе спокойно прямо к берегу. Не успел лодочник опомниться, как его лодка оказалась уже на берегу. Он хотел было поблагодарить волшебную незнакомку, но она уже исчезла в волнах.

Вот так отблагодарила русалочка юношу за то, что он защитил ее, когда подгулявшие парни глумились над ней. С тех пор эту русалочку никто никогда не видел в здешних местах. А вот та знатная дама после того, как прогнали всех турок, вернулась к себе на родину. Она отыскала лодочника и щедро наградила его за храбрость и отвагу.

Пещера гномов близ Обернберга

Один крестьянин из Обернберга, что на реке Инн, оказался однажды в бедственном положении. Весь год он трудился не покладая рук, возделывал свое поле, пахал, полол сорную траву, все лето вместе с детьми гнул спину ради будущего урожая. Но еще весной погибли от заморозков цветы плодовых деревьев, потом градом побило колосья, а когда настали дни сенокоса, пошли проливные дожди. И понял в конце концов крестьянин, что не дотянуть ему с семьей до следующего урожая. В прежние годы он всегда продавал часть урожая на рынке и из вырученных денег платил долги. Но в этот раз у него не осталось ни зернышка, ни травинки, которые можно было бы продать. А ведь надо было платить налоги, и кредиторы ждали уплаты процентов по ссудам, да и для дома и хозяйства тоже требовалось многое приобрести.

С понурой головой поплелся крестьянин в деревню, где жили родственники его жены, чтобы занять у них немного денег и расплатиться с самыми неотложными долгами. Нелегко было ему идти на поклон, потому что он не привык плакаться на судьбу, да и не очень надеялся, что родственники жены ею выручат, — те и сами были небогаты.

По пути в деревню надо было пройти мрачным ущельем. Усталый от долюй ходьбы, присел он на камень у тропинки и безнадежно вздохнув, заговорил сам с собой:

— Вот если бы кто-то из могущественных духов, добрая фея или дружелюбный кобольд пришел мне на помощь!

Грустно следил крестьянин за игрой резвых белок, которые скакали по ветвям сосен, и слушал веселое пение птиц, но самому ему ничуть не становилось веселее. И вдруг показалось ему, будто позади, за спиной, слышатся чьи-то негромкие голоса. Он обернулся, но никого не увидел. А голоса опять послышались. Тогда крестьянин встал и начал высматривать, не видно ли кого за густыми ветвями. Там не было ни души, зато голоса раздавались теперь гораздо отчетливее и доносились как будто с другого конца ущелья. Крестьянин начал пробираться сквозь густые заросли, которые все в этом ущелье заполонили, а голоса становились все громче и громче. Вдруг, достигнув края чащи, он увидел на зеленой лесной поляне маленьких гномов — они весело прыгали по траве и играли вокруг прекрасной, сверкающей белизной и золотом кареты, запряженной шестеркой белых козочек. В карете же сидел старый, почтенного вида гном, облаченный в пурпурную мантию и со сверкающей короной на седой голове.

Крестьянин замер в своем укрытии за кустами и продолжал наблюдать за веселыми играми гномов. Некоторое время он оставался незамеченным, но потом его обнаружили два гнома, подошедшие совсем близко. В испуге они с громким криком бросились бежать от человека, который вдруг предстал перед ними, точно великан. Тогда все гномы толпой кинулись к нему и повели к своему королю, а тот принялся расспрашивать незваного гостя. Крестьянин пожаловался на свою беду, и, видимо, чистосердечный рассказ тронул короля. Он созвал гномов и велел им пойти к расположенному невдалеке холму и открыть в нем невидимые ворота. Сам король в сверкающей карете двинулся следом за своими подданными и позвал с собой крестьянина. В глубь холма вел длинный и темный ход, запиравшийся железными воротами, створки которых сейчас были распахнуты настежь.

Крестьянин с изумлением увидел просторный зал, весь залитый ярким светом. Вдоль стен были насыпаны драгоценные камни, золото и серебро — так в кладовой богатого хозяина хранятся запасы зерна. Пока крестьянин в растерянности смотрел на эти неисчислимые богатства, один из гномов, подойдя к нему, приветливо пригласил его в соседнее помещение, где, как он сказал, уже накрыт стол. Крестьянин последовал за гномом в зал, где уже сидели за праздничным столом и сам король, и все его подданные. Блюд и напитков понаставлено было так много, что столы ломились, одно изысканное кушанье сменялось другим. Таких вкусных вещей крестьянин за свою жизнь не то что не едал, а даже не видывал. Всякий раз, как ему казалось, что больше он уже и куска проглотить не сможет, гномы любезно подносили ему новое кушанье, и крестьянин ел и ел — столько съел тогда, сколько, наверное, не съел за всю свою жизнь.

Пиршество продолжалось целых два дня. На третий день король подозвал гостя и спросил, как ему здесь нравится и не хочет ли он навсегда остаться у гномов. Тут крестьянин опомнился и подумал о своей жене и детках, которые ведь не знали, где он, вспомнил он и о всех бедах, ожидавших его семью, и его самого.

— Ваше величество, — заговорил он дрожащим голосом, — в вашем государстве все на диво прекрасно, здесь нет ни горя, ни забот, и я с радостью остался бы у вас. Но наверху, на земле, меня ждут жена и малые детки, они бедствуют и терпят нужду. Они не знают, куда я запропастился, и наверняка уже тревожатся обо мне. Прошу вас, отпустите меня домой к родным!

Король гномов приветливо кивнул и сказал:

— Завтра ты вернешься к семье. Но прежде можешь выбрать себе себе что захочешь из моих сокровищ.

Гномы дали крестьянину большой мешок и предложили взять золота, серебра и драгоценных камней. Крестьянин и набил свой мешок доверху, положив столько, сколько смог унести.

На следующее утро он попрощался с добрым королем гномов и его веселым народом и, взвалив на плечи тяжелый мешок, вышел через длинный подземный ход из пещеры. Он снова оказался на зеленой лесной поляне, где впервые увидел гномов, и со всех ног припустил домой, к родным, которые уже не на шутку тревожились из-за ею долгого отсутствия. Потому что отсутствовал крестьянин не три дня, как он думал, а целую неделю. Но теперь все беды кончились, и крестьянин всю жизнь вспоминал гномов с благодарностью.

Дом доктора Фауста близ Ашаха

Прямо напротив селения Ашах, что на одном из скалистых уступов горы Ландсхааг, возвышается строение, похожее на замок, которое в народе прозвали Домом доктора Фауста.

Великий чародей доктор Фауст продал дьяволу свою душу за то, что тот на долгие годы пошел к нему в услужение. Во время долгих странствий дьявол всюду в обличье слуги сопровождал доктора Фауста. Он был обязан выполнять все приказания хозяина. По-видимому, доктор Фауст нарочно ставил перед своим слугой задачи, которые считал невыполнимыми. Однако черт исполнял желания своего повелителя с легкостью.

Однажды вечером после долгого и трудного странствия хозяин и слуга, смертельно усталые, пришли на берег Дуная неподалеку от деревни Ландшах. Поднялись они на вершину горы Ландсхааг, и тут доктор Фауст вконец выбился из сил и дальше идти не мог. Тогда он приказал черту к ночи выстроить ему дом на одном из скалистых уступов, чтобы у них был кров над головой. Черт выполнил приказание хозяина — не прошло и часа, как Фауст уже переступал порог небольшого, но красивого замка. Ему там так понравилось, что он решил пока никуда больше не уходить. Черту он повелел оборудовать в замке самый лучший кабинет для ученыхзанятий, где затем и проводил свои таинственные исследования и показывал людям, посещавшим его замок, удивительные колдовские кунштюки, благодаря которым прославился и стал известен во всей долине Дуная.

Однако близился день, когда черт должен был получить душу Фауста. И доктор Фауст лишился покоя. Жизнь его наполнилась страхом, мысль о неминуемой гибели вселяла в него ужас. Ночи напролет можно было слышать, как он оглашает окрестности горестными вздохами и стонами, не давая спать жившим по соседству людям.

И вот однажды ночью раздался страшный грохот — казалось, обрушилась громадная гора. Гремел гром, сверкали молнии, небо было черным как сажа. Это черт ворвался в замок, несмотря на то что ворота были заперты, схватил дико бившегося доктора Фауста и взлетел с ним, пробив стену, высоко в небо. Доктор Фауст жестоко раскаивался и кричал что было сил:

— Милосердия, милосердия! Я раскаиваюсь!

Но было поздно. Он нашел смерть в когтях у дьявола, и тот схватил душу бедного грешника и умчал ее в преисподнюю.

С тех пор никто не хотел жить в доме на склоне горы Ландсхааг. В народе этот дом прозвали Домом Фауста и нынче показывают всем большой пролом в каменной стене, из которого вылетел черт, унося доктора Фауста.

Повелитель Дуная

Тот, кому случится идти в Штруденгау вдоль берега Дуная темной ночью или в такой день, когда все тонет в густом тумане и ни зги не видать, может услышать иногда тихие вздохи или невнятные жалобы, разносящиеся над волнами могучей реки. То жалобы дунайских русалок, которые оплакивают своего повелителя, Дунайского царя, покинувшего их много лет тому назад. А было это вот как.

Жил некогда в этих краях на берегу Дуная старый рыбак со своей красавицей дочкой. Рано утром старик уходил ловить рыбу и возвращался домой лишь поздним вечером, а девушка тем временем хлопотала по хозяйству. Однажды в обычный вечерний час рыбак поставил сети в реке и поднялся на берег. Тут он увидал, что возле его лачуги собралась и взволнованно о чем-то шумит целая толпа людей. Он испугался и спросил, что случилось, и к своему ужасу услышал, что его дочь похитил Дунайский царь, который явился к ней, приняв вид старика-отца.

С тех пор старый рыбак сторонился людей. Часами сидел он в своей хижине и раздумывал о том, как бы вызволить дочку из подводного царства, или бродил по берегу Дуная, звал дочь, плакал и горевал. Наконец от другого старого рыбака он узнал, что увидеть хозяина реки можно в лунную ветреную ночь, и увидит его тот, у кого на теле не будет ни одной вещи, освященной церковью. Старик тотчас же решил, что в первую лунную ненастную ночь сядет в свой челнок и отправится искать встречи с Дунайским царем.

Дождавшись лунной ветреной ночи, он выплыл на челноке на самую середину Дуная. И вдруг впереди прямо из волн поднялся величавый призрак. На нем была пурпурная мантия, мерцающие синевой волосы и борода были такие длинные, что спускались до самой воды, над грозным челом сверкала треугольная корона из раковин. Дунайский царь — ибо это был он — спросил у рыбака, зачем он сюда пожаловал и какое у него есть желание. Такой вопрос он задает каждому, кто ему встретится, а затем увлекает его в глубь потока, туда, где сбываются все желания.

Рыбак ни слова не сказал в ответ, только смотрел как зачарованный, пораженный блистающим великолепием призрака, а тот медленно скользил по волнам, приближаясь к его лодке. Но когда Дунайский князь схватился за борт челна, старик опомнился, поднял весло и со всей силы обрушил его на голову речного владыки. Четыре огромных сверкающих камня вылетели из его короны и, описав высокую дугу, упали в воду и на берег.

Ведь перед тем как плыть, старик обмотал рукоять весла четками — эти четки и спасли его, иначе он наверняка поплатился бы жизнью.

С того времени прошло много столетий. Но повелитель Дуная до сих пор ищет в водах реки и на берегу те четыре камня, что выбил когда-то рыбак из его короны. Лишь тогда, когда он их найдет, ему можно будет вернуться в подводный дворец и снова стать полновластным хозяином Дуная.

Любому утонувшему в Дунае разрешается четыре дня прожить во дворце Дунайского князя — по числу драгоценных камней, которых лишился речной владыка. Утопленнику прислуживают русалки, а дочь старого рыбака собирает на дне реки букет цветов и отпускает на поверхность, чтобы люди узнали о том, что еще один из их племени нашел смерть в водах Дуная.

Трактирщица из замка Виндегг

Неподалеку от Швертберга на склоне холма виднеются развалины рыцарского замка, владельцы которого некогда были могучими и гордыми правителями, управлявшими обширными землями.

Последняя хозяйка замка Виндег обходилась со своими подданными весьма сурово. Она отбирала у бедных крестьян последнее зерно из закромов и могла увести последнюю корову, если они не платили ей податей строго в назначенный срок. При этом в самом замке было все, чего только душе угодно, и уж себе графиня ни в чем не отказывала. Зато если какой-нибудь бедный путник стучался в ворота замка, она осыпала его насмешками и издевками, а потом прогоняла прочь.

Однажды вечером пришел в замок бедный странник, который совершил паломничество во Святую Землю и теперь возвращался домой. Он был совсем без сил и попросил привратника дать ему хоть немножко поесть и пустить переночевать. Старик был так слаб, что сердце сурового стражника дрогнуло и он впустил его во двор. Графиня же, которая случайно проходила мимо, не нашла ничего лучшего, как выгнать старика за ворота. Она и слышать ничего не хотела, о чем он там жалобно просит, и даже отказала ему в глотке вина, о котором он молил ее из последних сил.

— Там, в долине, — закричала она, — течет достаточно воды, вот там и напьешься, можешь пить, сколько тебе угодно. Здесь в замке нет места всяким попрошайкам!

С этими словами она вытолкала старика на улицу и захлопнула за ним ворота.

Старик побрел вниз, но дойдя до ручья, совсем обессилел, рухнул на землю и дрожащими губами проклял перед смертью жестокосердную хозяйку замка, которая отказала нуждающемуся в крове и пожалела даже глотка вина.

Проклятие старика подействовало. В ту же ночь графиню хватил удар и вскоре после этого она умерла. Но ей не дано было обрести вечный покой. По ночам она блуждает среди развалин своего замка, одетая как простая трактирщица. В руках она носит огромную пылающую кружку, полную вина. Стеная и плача, ищет несчастная душа какого-нибудь человека, томимого жаждой, который бы принял у нее кружку. И только когда найдется такой смельчак, который сделает это, трактирщица из замка Виндег освободится от павшего на нее проклятия.

Ганс-великан из Мюльфиртеля

Жил когда-то области, что называется Мюльфиртелем, Ганс-великан, рослый, здоровенный парень, сильный, как медведь, и был он родом из семьи великанов. Когда минуло ему семнадцать, нанялся он конюхом к одному крестьянину. Тот поначалу обрадовался, что повезло ему отхватить доброго работника. Но уже в первый день, как сели они завтракать, у хозяина прошло веселье. Хозяйка едва успевала подливать голодному великану похлебки, а в придачу он в один присест два больших каравая хлеба умял, только их и видели. После завтрака отправились хозяин с Гансом в лес, деревья валить. Хозяин, как водится, принялся помечать деревья, которые они с Гансом будут рубить. Но Гансу-великану не понравилась такая возня, и не долго думая, он упростил дело — повыдергивал деревья из земли и свалил их в огромную кучу. Хозяину, глядя на это, стало не по себе.

Зная, что дровосеки придут из лесу голодные, и помня, сколько может съесть новый работник, хозяйка наготовила еды вдвое против обычного. Но Ганс так быстро расправился с мясом и клецками, что пришлось хозяйке дать ему прибавку, а вскоре она, к своему ужасу, увидела, что все горшки пустые. Тут крестьянин начал опасаться своего батрака, он уже рад был бы выгнать его, да не посмел сказать могучему великану, чтобы тот собирал свой узелок и шел искать себе другого хозяина. И тогда крестьянин задумал убить Ганса-великана.

После обеда он велел Гансу выкопать на склоне холма глубокую яму. Ганс не спрашивал, зачем и для чего, а рьяно взялся за работу. Когда он вырыл яму глубиной три метра, крестьянин подкатил к краю ямы большие камни и столкнул их на голову Гансу. А тот только крикнул, дескать, пусть будет поосторожнее, а то песок в яму сыплется и мешает работать. Хозяин думал, что с Гансом уже покончено, поэтому он еще больше струхнул и только ответил слабым голосом, что больше не будет сыпать песок.

Так Ганс-великан остался у крестьянина. Он и работал за десятерых, и ел тоже за десятерых. В конце концов каждый получил по справедливости — и крестьянин, и работник-великан.

Хозяин Мюля и музыкант

Когда-то в Хаслахе жил веселый музыкант, который проводил свои дни в столь беспечных и легкомысленных забавах, что его жене жилось с ним не сладко.

Однажды шагал этот музыкант долиной реки Большой Мюль на свадьбу, которую играли в Санкт-Освальде. Возле замка Лихтенау повстречался ему маленький человечек, ехавший верхом на такой же низкорослой лошадке. Вид у коротышки был престранный. Одет он был в зеленое платье, лицо у него было коричневое, волосы на голове и борода — зеленые, а глаза горели жарко, как угольки. И одежда человечка, и сбруя его лошадки были украшены всевозможными болотными и водяными растениями и цветами.

— Куда путь держишь? — спросил странный всадник музыканта, который смотрел на него с удивлением.

— Иду в Санкт-Освальд, — отвечал он. — Там я буду играть на свадьбе, когда всем захочется плясать.

— Не ходи в Санкт-Освальд! — вдруг приказал зеленый человечек. — Там и без тебя обойдутся. У меня нынче тоже свадьба. Если пойдешь со мной и будешь играть на моей свадьбе, в убытке не останешься.

Не долго думая парень согласился и пошел с новым знакомым.

Человечек привел его на берег Мюля. А здесь, едва он шагнул в воду, река расступилась. Впереди вдруг появилась хрустальная лестница. Дивясь чуду и сгорая от любопытства, музыкант зашагал по ней все вниз и вниз, следом за человечком. В конце лестницы оказались железные ворота, они распахнулись, и музыкант со своим вожатым вошли в великолепный зал, который был вырублен в подводной скале и весь сиял от яркого света множества светильников. Музыкант глядел по сторонам во все глаза и рот разинул от удивления, но зеленый хозяин не дал ему вдоволь надивиться на это диво — пора было начинать игру. И музыкант начал играть. Он играл на своей скрипке так хорошо, как еще никогда в жизни. При первых звуках музыки во всех стенах распахнулось множество дверей и в зал парами начали входить маленькие зеленые кавалеры и дамы. Они тут же пустились в пляс, и танцевали куда лучше, чем любой парень или девушка во всей округе. А маленький жених вдохновенно закружился в танце со своей хрупкой зеленой невестой.

У музыканта уже руки неметь начали от игры — как вдруг праздник окончился. Маленькие плясуны и плясуньи снова парами чинно покинули зал. Осталась только невеста. Она шепнула на ухо музыканту:

— В награду за игру ничего не проси, кроме того, что лежит в мусоре под метлой.

Вскоре пришел жених. Он спросил, что хочет музыкант получить за свою игру.

— Дай мне то, что лежит в мусоре под метлой, — ответил тот. — Ничего другого мне не нужно.

— Неплохой ты сделал выбор! — улыбнувшись, сказал человечек. — Там лежат всего три крейцера, но каждый крейцер исполнит одно твое желание.

Музыкант, который устал до изнеможения, едва расслышал, что сказал хозяин. Три крейцера были, на его взгляд, смехотворно малой платой, и он недовольно сунул их в карман, подумав при этом, что на свадьбе в Санкт-Освальде, наверное, получил бы куда больше. Однако он был парень добродушный и огорчаться по пустякам не стал.

Хозяин вывел музыканта из зала, и тут парень вдруг снова очутился на берегу Мюля. Он стоял и не мог понять, приснилось ли ему все это или было на самом деле. По небу плыл месяц, все вокруг было залито его таинственным светом, и музыкант увидел впереди замок Лихтенау и справа от него мощную башню Хаслахской крепости. Парень постоял, почесал в затылке, но так и не понял, что же такое с ним приключилось. С тем и отправился домой. Молодая жена встретила его градом упреков. Неудивительно — ведь он, сам того не зная, проиграл на скрипке в гостях у хозяина Мюля целую неделю. Что должна была подумать жена, если он на целую неделю бросил ее одну, ничего не объяснив и не попрощавшись? Она была в страшной тревоге, ведь, сказать по правде, она любила своего беспечного мужа. Однако это не помешало ей хорошенько его отчитать и припомнить все, чем он и раньше ее обижал по своему легкомыслию. Слово за слово — не прошло и получаса, а они уже всерьез поссорились и так разозлились друг на друга, что, казалось, никогда больше не помирятся.

И вдруг музыкант вспомнил о волшебных крейцерах и, хотя он так и не мог сказать, правдой все было или только приснилось ему, поскорей полез в карман, вытащил один крейцер и воскликнул в сердцах:

— Если каждый из этих крейцеров и правда исполняет желание, то я желаю тебе, сварливая ты баба, змея ты ядовитая, чтобы черт уволок тебя на гору Экартсберг и заставил там поплясать!

Не успел он это сказать, как поднялась страшная буря, и так она завыла и загрохотала вокруг их домишки, что у обоих в глазах потемнело. Двери и окна вдруг распахнулись, и… жена музыканта исчезла. Ничего не оставалось бедняге, как поскорей достать второй крейцер и пожелать, чтобы жена вернулась. В тот же миг она снова оказалась на старом месте, кроткая как овечка и дрожащая от страха. Обнялись они, расцеловались, и охота ссориться пропала у обоих надолго.

Эта жуткая история вскоре стала известна во всей округе, и люди начали сторониться музыканта и его жены, видно, нечисто что-то с этой парочкой, — так они рассудили. И музыкант присмирел, все чаще он грустил, пропало былое его легкомыслие, день ото дня становился он мрачней и суровее. А жену его, по правде сказать, куда больше бы устроило, если б он оставался прежним легкомысленным ветрогоном, которого она при случае могла крепко выбранить. Мало радости ей было жить с таким вот угрюмым парнем. В конце концов решил музыкант уехать в чужие края. Перед тем как проститься, достал он свой третий крейцер и сердито отбросил его подальше. А женато подняла монету и спрятала в свой кошелек.

Итак, музыкант ушел странствовать и странствовал долго в далеких краях. Со временем его угрюмость прошла, и он опять стал веселым и радостным, вот только от легкомыслия его не осталось и следа. Вскоре он заскучал по жене и решил вернуться домой. Часть обратного пути ему пришлось проплыть по морю на корабле. Когда корабль плыл уже в открытом море и кругом были только волны и небо, разразился невиданной силы шторм. Матросы и капитан не знали, что и делать.

А на корабле этом плыл один граф, и так бедняга струсил, что пообещал большие деньги тому, кто сумеет его спасти. И тогда музыкант вспомнил о третьем волшебном крейцере, который жена в последний момент сунула ему в карман, когда он уходил. Музыкант еще сильней затосковал по дому, да и утонуть в море ему совсем не улыбалось, вот и вытащил он из кармана последний крейцер и громко выкрикнул свое желание: чтобы море успокоилось и задул попутный ветер, который понесет корабль к дому. В тот же миг буря стихла, волны улеглись, а небо засияло синевой. Морякам и графу сделалось жутко, и они в страхе поглядывали на музыканта, хоть и радовались от души, что жизнь их теперь спасена. Граф сдержал слово — дал музыканту много золота.

Вскоре музыкант целый и невредимый добрался до дому. Теперь это был совсем другой человек, хотя жизнерадостность к нему и вернулась. Никто не верил, что когда-то он был легкомысленным парнем. Жена его была счастлива, а так как он теперь не давал ей повода сердиться и браниться, то они сделались самой дружной супружеской парой, какую только можно себе представить.

На графское золото музыкант приобрел лавку, жена ему усердно помогала торговать, и вскоре они разбогатели и стали уважаемыми людьми в глазах всех соседей. Немного времени спустя бывшего музыканта избрали судьей в Хаслахе, и он отправлял свою должность добросовестно и серьезно, всегда заботился о бедняках и больных. Умер он, достигнув преклонных лет, и все жители Хаслаха искренне о нем горевали.

Гостиница «У прыгуна» в Эфердинге

В Эфердинге, у дороги, что ведет к рынку, стоит старинная гостиница для приезжих, с давних пор известная как гостиница «У прыгуна». На ее вывеске над воротами и в самом деле изображен высоко подпрыгнувший арлекин.

Однажды жарким летним днем в трактире при этой гостинице собралась компания честных эфердингских жителей. Должно быть, выпили они намного больше, чем вначале предполагали, и это неудивительно — в тот день стоял палящий зной. Сонный хозяин трактира клевал носом, сидя в углу. Настроение у нею было довольно скверное, потому что в последнее время заведение его посещали совсем редко, не то что в старые времена, когда каждый вечер собирались здесь веселые компании вроде той, что бражничала сегодня. Нынче люди приходили в трактир лишь изредка, по большим праздникам.

Так размышлял хозяин о плохих временах, и от этих мыслей настроение его ничуть не улучшалось. Как вдруг он услышал, что на улице кто-то запел веселую песенку. В следующую минуту в трактир вошел стройный молодой парень. Он приветливо поздоровался с присутствующими и крикнул:

— Эй, хозяин, принесите-ка кувшин самого лучшего вина! Да поскорее — жарко, пить хочется. Знаете ведь: кто дает сразу, дает вдвойне.

Хозяин не заставил себя упрашивать — побежал в погреб и принес полный кувшин лучшего вина.

Незнакомый молодой человек с наслаждением отхлебнул вина, зажмурился от удовольствия и сказал:

— Недурное винцо.

— Да уж, надеюсь, что недурное, — ответил хозяин и затем спросил: — Позвольте узнать, издалека ли вы идете?

— Сюда-то я пришел из Эфердинга, — улыбаясь, сказал парень, — но я повидал уже немало чужих городов и стран.

— Однако, глядя на вас, не скажешь, что вы какой-нибудь странствующий подмастерье, — заметил хозяин.

— А я и не подмастерье, — ответил парень и добавил не слишком скромно: — Я человек ученый и уже не раз показывал свою ученость королям и императорам. Я магистр вольных искусств, и меня всюду принимают с почестями и восхищением. Мое имя Ротхард.

Посетители трактира начали перешептываться, а хозяин с любопытством продолжал разговор:

— А может, вы и нам покажете какое-нибудь из ваших искусств?

— Отчего ж не показать, — магистр хитро усмехнулся. — Можете меня испытать. Хотите, побьемся об заклад?

— Идет! — воскликнул хозяин.

Все, кто был в трактире, внимательно прислушивались к их разговору и теперь подсели поближе, с любопытством ожидая продолжения. Пришелец ухмыльнулся:

— Ладно. Но смотрите в оба. Спорим, что я смогу подпрыгнуть выше вашего дома! Если у меня это получится, — значит, я выиграл пари и получаю ваш дом. А если проиграю, то заплачу цену пятидесяти кувшинов вашего лучшего вина.

Хозяин в душе посмеялся и даже представил себе целый мешок золотых монет.

— По рукам! — сказал он. — Пусть все так и будет.

Спор скрепили, ударив по рукам, потом посетители, которых разбирало любопытство, встали в круг, и хозяин сказал:

— Ну же, давайте, покажите-ка, что вы можете!

Магистр с плутоватой, как у мальчишки-озорника, улыбкой вышел в середину круга.

— Хотите верьте, хотите — нет, дорогой хозяин, но я сейчас подпрыгну выше вашего дома.

— Э, дружочек, — засмеялся хозяин, — эта шутка будет вам дорого стоить. Бросьте-ка пока не поздно — все равно проиграли. А я пойду спущусь в погреб и открою бочонок моего лучшего вина. Дом-то двухэтажный, напрасно вы думали, что можете подпрыгнуть выше дома. Не смешите людей!

— Вот тебе на! Мы так не договаривались! — воскликнул парень. — Ну да погодите, сейчас вам станет не до смеху. — Он обернулся к стоявшим вокруг. — Вы все свидетели: мы заключили сделку и ударили по рукам. Если я подпрыгну выше этого дома, дом мой, и хозяин не посмеет нарушить слово. Договор есть договор, баста!

Гости с ним согласились. Вслед за парнем и хозяином все вышли на улицу. Парень снял свою куртку и сказал:

— Ну, теперь смотрите внимательно, сейчас увидите, как высоко я прыгну! — И он легко подпрыгнул. Прыжок был высокий, но все же едва ли парень прыгнул выше, чем на высоту стола.

— Вот так, дружочек, — сказал хозяин, — впредь не будете хвастать.

— А что такое? — с удивленным видом возразил парень. — Я выиграл. Ваш дом теперь принадлежит мне. А чтобы вы убедились, что я не только прыгать умею, живо принесите-ка всем по кувшину вашего лучшего вина. Я заплачу.

— Что?! — вскричал хозяин. — Насмехаться надо мной вздумал?! Чтобы мой дом да принадлежал вам! Да вы же прыгнули не выше, чем вот это окно в первом этаже! Погодите, уж пройдет у вас охота шутить такие дурацкие шутки. Это я выиграл пари, и вы должны уплатить мне стоимость пятидесяти кувшинов вина.

— Полегче, дорогой хозяин! — сказал магистр. — Я прыгнул, теперь пускай ваш дом прыгнет. Если дом прыгнет выше меня, — я проиграл. А ну, старый домище, давай, скачи!

И тут все засмеялись, поняв шутку студента. Только хозяин мрачно насупился, проворчал что-то себе под нос, а потом заявил, что он не понял условия спора и что они со студентом должны пойти к судье, а уж там он, хозяин, сумеет отстоять свою правоту. Гости смеялись и уговаривали спорщиков помириться, потому что известно ведь и так, что решит судья. Но хозяин и слышать не хотел о примирении. Наконец Ротхард взял его за руку и предложил:

— Уважаемый хозяин, я не хочу показаться каким-то упрямцем и потому первым вас прошу: давайте помиримся! Я уже довольно постранствовал по свету. Честно говоря, мне давно хочется найти такое место, где я мог бы поселиться и жить спокойно. Возьмите меня в услужение, не пожалеете!

Хозяин сделал хорошую мину при плохой игре: согласился взять к себе студента. И не пожалел об этом, потому что новый помощник был силен не только в острословии, — он и работал на совесть. Посетители трактира тоже не остались внакладе — их хорошо обслуживали и развлекали на славу. Остроумные прибаутки и веселые выдумки студента привлекали гостей в трактир, так что каждый вечер там было битком народу, просто яблоку некуда упасть. Со временем дела хозяина поправились, и не в последнюю очередь он был обязан этим своему задорному помощнику.

Через несколько лет в стране случилась эпидемия. Веселый виночерпий заболел и умер, и все, кто его знал, о нем горевали, а хозяин его горько оплакивал.

А гостиница с тех пор зовется «У прыгуна».

О святом Вольфганге

Благочестивый епископ регенсбургский Вольфганг втайне давно мечтал удалиться от мира в пустыню и там послужить Господу Богу молитвой и отрешением. Однажды покинул он старинное епископское подворье в Регенсбурге и в поисках уединенного места пришел на озеро Аберзее, которое впоследствии было в честь епископа названо озером святого Вольфганга.

На северном берегу Вольфганг обнаружил пещеру в скале Фалькенштайн. Там и прожил он отшельником пять лет. Каждое утро до восхода солнца выходил он из пещеры и пел священные гимны во славу Господа. Все вокруг замирало, все звери в лесу умолкали, прислушиваясь к его пению. По вечерам же, перед тем как устроиться на убогом ложе из мха, Вольфганг вновь возносил хвалу Богу, и птицы в гнездах и даже деревья молча и почтительно его слушали.

Каждый день служил святой отшельник обедню. Однажды он проспал время обедни и так горевал из-за своего небрежения, что даже ударился головой о каменную стену. И камень вдруг стал мягким, словно глина! Вскоре по всей округе прошел слух о святой жизни благочестивого отшельника. Больные и немощные шли к нему и просили помощи и заступничества перед Богом.

Нашелся однако кое-кто, кому не по нраву пришлась благочестивая жизнь святого, и был это сам черт. Как-то раз, когда святой Вольфганг спускался в долину, черт хотел обрушить на него большой камень, нависавший над тропой. Но святой уперся спиной и плечами в падающий обломок скалы, и тогда твердый камень сделался мягким как воск. Следы от рук и вмятины от плеч Вольфганга можно видеть на этой скале и по сей день.

Наконец святому Вольфгангу наскучили козни, которыми изо дня в день донимал его черт, и он решил поискать себе другого приюта, построить там храм Господень и служить Богу еще добросовестнее. Он взял топор и забросил его далеко за скалу, где была его пещера, вниз в долину. Святой Вольфганг принес обет построить храм в том месте, куда упадет топор.

Искать топор пришлось долго. Но все-таки Вольфганг нашел его в густом лесу на скалистом мысе, далеко вдававшемся в озеро.

Святой Вольфганг не мешкая взялся рубить деревья. Много дней трудился он от зари до зари, не щадя себя, и от тяжкой работы до того ослаб, что уже едва мог взмахнуть топором. И вот как-то вечером, вконец обессилев, он впал в уныние. Он думал, что поставил себе непосильную задачу. Черт этого случая не упустил. С самым любезным видом явился он перед святым, высказал ему свое сочувствие и повел речи слаще меда. А кончил тем, что предложил свои услуги. Он пообещал в самое короткое время выстроить красивую высокую церковь, если святой Вольфганг продаст ему за это душу первого богомольца, который придет в новый храм.

Епископ, не долго думая, принял предложение. Терпение его кончилось, и он решил хорошенько проучить черта. И вот черт взялся за работу, он ловко, как речной бобер, валил деревья, умело укладывал камни. А святой все это время молился и просил Бога не допустить, чтобы хоть одна человеческая душа досталась черту.

Всю ночь черт работал, ни разу даже не присел передохнуть, и к восходу солнца храм был построен. Все до единого гвоздика было на своем месте.

— А теперь, — сказал черт, подходя к епископу, — я хочу получить мою плату. — Втайне он надеялся, что святой на радостях сам первым поспешит в новую церковь, а значит, станет его добычей.

Но Вольфганг кротко сказал в ответ:

— Потерпи еще немного. Ведь порога церкви не переступил еще ни один богомолец. Первый же будет твоим.

Черт остался доволен обещанием. Радостно помахивая хвостом, он взобрался на камень и принялся насвистывать чертовски удалую песенку, притоптывая в лад козлиными копытами.

А святой стал молиться, отрешившись от всего, что происходило вокруг. Миновал день, а когда настал вечер, из лесу вышел матерый волчище, побежал к церкви, переступил через порог и заглянул внутрь.

— Вот тебе, чертушка, и награда, — сказал святой Вольфганг.

Возмущенный черт завопил:

— Ух, Вольфганг, так вот как ты меня надул! Ну уж нет! Какой же это богомолец?!

А Вольфганг ему:

— Забирай-ка свою жертву! Чего ты ждешь? Разве мы не договорились, что ты заберешь первого, кто войдет в церковь? Вот Господь тебе кое-кого и послал. Забирай же!

Черт завыл таким страшным голосом, что деревья затряслись в лесу, а волк поджал хвост и убежал. И тогда черт провалился в преисподнюю. С того часа он оставил святого в покое.

А Вольфганг прожил в келье поблизости от новой церкви еще десять лет, творя добро и совершая чудеса.

Однажды в церковь пришел паломник из Регенсбурга с епископскою подворья. Увидев Вольфганга, он узнал своего прежнего пастыря и, когда вернулся домой, рассказал, где и как повстречал епископа. Жители Регенсбурга давно уже скучали по своему любимому епископу, они радостно отправились на озеро Аверзее, чтобы просить Вольфганга вернуться. Хоть и грустно ему было покидать полюбившееся лесное уединение, но все же внял Вольфганг просьбам и вернулся в город.

Говорят, маленький храм так затосковал по святому, что тоже чуть не пустился в путь, и Вольфгангу пришлось повелеть ему оставаться на месте, у озера. Но никто не знает, правда ли это или только красивая легенда…

О том, как появилось озеро Иррзее

Там, где сегодня плещут темные воды озера Иррзее, которое называют также Целлерзее, в незапамятные времена простирались плодородные поля, а посреди полей стоял прекрасный замок. Он принадлежал волшебнику, которого все боялись за злобный нрав. Больше всего донимал колдун горняков и рабочих соляных копей, что в Ишле. Сам он за всю жизнь ни разу даже палец о палец не ударил, и потому трудолюбие этих людей его злило. Он называл их кротами, земляными червями, находил и другие обидные прозвища и клялся, что однажды покажет им свою власть.

И вот колдун послал к жителям Ишля посыльного, чтобы тот отнес им горшок, закрытый крышкой. В горшке, сказал колдун, соляной раствор, который он, дескать, хочет предложить им на проверку. Но жители Ишля, к счастью, были осторожны, они остереглись открывать крышку и отослали посыльного с горшком назад.

Посыльный забрал тяжелый горшок и двинулся в обратный путь к тому, кто послал его с поручением. Стоял жаркий летний день, солнце пекло, на небе не было ни облачка. Вскоре с бедняги пот лил в три ручья. Совсем недалеко уже было до замка чародея, и тут посыльный почувствовал, что окончательно выбился из сил, и присел в тени чуть-чуть отдышаться. Горшок он поставил возле себя на землю и с любопытством смотрел на него. Очень ему хотелось узнать, правда ли, что в горшке рассол. Наконец он не вытерпел и приподнял крышку. В горшке забурлило, через край хлынула вода, и как бедный парень ни старался закрыть горшок крышкой, ничего не вышло. Вода лилась и лилась, залила всю долину и заплескалась вокруг холма, на котором стоял замок чародея. Она размыла почву и прорыла глубокие пещеры в склонах холма, — в конце концов холм обвалился, а с ним обрушился и замок. Колдун утонул. Так он погиб от того зла, которое замыслил против жителей Ишля.

Там, где когда-то стоял замок, сегодня простерлась водная гладь озера Иррзее. В ясные дни, когда даже слабый ветерок не морщит зеркальную гладь озера, в глубине можно разглядеть зубчатые стены замка. А когда над озером бушует буря, говорят, можно видеть — и видели иные рыбаки — страшного седобородого старика, который скитается по волнам в своем челноке.

Крепость Раннаридль

На левом берегу Дуная ниже монастыря Энгельгартсцелль тянется цепь высоких холмов. По долине сбегает в Дунай чистая быстрая речка Ранна, а над ней возвышается на холме окруженный зелеными лесами замок Раннаридль. Его построили на развалинах древней крепости, что стояла когда-то на этом месте, и новый замок намного больше и красивей, чем некогда была старая крепость.

В той старой крепости когда-то жил со своею семьей рыцарь, они проводили дни в счастье и благоденствии. Жена его была добрая и красивая женщина, и у них подрастал сынок, в котором они оба души не чаяли. Но времена были неспокойные, то и дело случались вражеские набеги, после которых оставались сожженные города и села. Не пощадила эта напасть и мирную долину Дуная. Однажды враги подошли к стенам крепости и потребовали, чтобы рыцарь ее сдал. Но рыцарь не захотел сдаваться на милость разбойничьей шайки, и уж тем более с женой и ребенком. Он велел поднять цепной мост и приготовиться к осаде.

Враги долго не могли взять приступом мощную крепость. Бой шел все ожесточеннее, во многих местах уже были пробиты бреши в крепостных стенах. Рыцарь понимал, что ему суждено погибнуть, но решил держаться до последнего часа. Жена не согласилась его покинуть, — сказав, что как жила, так и умрет вместе с мужем. Но мысль о сыне не давала им покоя. И они решили: «Пускай мы оба умрем, но ребенка нужно спасти!»

Среди прислуги нашлась одна сильная и бесстрашная девушка-служанка, которая вызвалась бежать с ребенком из крепости и уплыть на лодке по Дунаю подальше от вражеских орд.

В ту лее ночь девушку и мальчика на прочном канате спустили с крутого неприступного утеса, на котором стояла крепость. Наутро вражеские войска ворвались в крепость и после отчаянной схватки убили рыцаря, его жену и всех защитников крепости. Крепость они сожгли и разрушили до основания, не оставив камня на камне.

А девушка под прикрытием ночи выбралась на берег Дуная. Там она нашла чей-то брошенный челнок, положила ребенка под скамью и отчалила. Но в последнюю минуту ее заметил проезжавший мимо вражеский дозор. Лучник прицелился и пустил стрелу… Стрела вонзилась в грудь девушки, и, не издав даже стона, верная защитница мальчика упала в воду. А лодка, покачиваясь на волнах, поплыла к середине реки, где ее подхватило течение.

Лодку прибило к берегу у подножья замка Хайхенбах, наутро ее обнаружил там старый рыбак. Под скамьей в лодке громко плакал младенец. Старик отнес найденыша в замок. Хозяйка замка пожалела сироту, приняла его в свою семью и растила как родного сына. Мальчик рос здоровеньким и смышленым. Хозяин замка полюбил его всем сердцем и воспитал как доблестного рыцаря, а когда он подрос, отправил служить при княжеском дворе. Молодого человека вскоре посвятили в рыцари, и он вернулся в отцовскую крепость, получив золотые шпоры, перевязь и оружие. Никто не знал об истинном происхождении юноши, и сам он считал себя сыном владетеля замка Хайхенбах. Здесь, в замке, молодому рыцарю случалось порой услышать разные удивительные истории. Рассказывали и про сокровища, которые, как говорили, лежат под руинами крепости Раннаридль, но никто не может их откопать, потому что дух, обитающий на развалинах, сторожит сокровища и изгоняет всякого, кто осмелится прийти в крепость. Иные смельчаки отправлялись туда, но все пропали без вести, ни один не вернулся.

Молодой рыцарь слушал эти рассказы и — вот ведь что было странно! — готов был слушать их снова и снова. Но манили его не золото и сокровища. Он был молод, и у него уже было все, что только можно пожелать. И все равно он решил во что бы то ни стало найти сокровища Раннаридля. Зачем — он и сам не знал. Как свойственно молодежи, он об этом даже не задумывался.

И вот однажды рыцарь решил окончательно разобраться, как и что там на самом деле, и отправился в путь. Не удержали его даже слезы названной сестрицы, которая упрашивала его не уезжать. Весело и бодро поскакал он вверх по долине Дуная, и в воображении ему уже рисовалось, как он сражается со страшным призраком и побеждает его своей храбростью и отвагой. Что ж, ведь он был очень молод, этот прекрасный рыцарь, и не мог представить себе, чтобы ему что-то не удалось!

Но когда он очутился в окружении полуразвалившихся крепостных стен, среди обломков камней, заросших сорной травой, его вдруг охватило странное чувство и всю веселость как ветром сдуло. Пение птиц показалось ему печальным, в плеске дунайских волн послышалась грусть, и напала на юношу неизъяснимая тоска. Он медленно спешился и пошел бродить среди развалин. Наконец он набрел на поросшую вьюнками замшелую дверцу в стене и попытался ее открыть. И вдруг увидел перед собой маленького человечка в серой монашеской рясе, с длинной седой бородой, которая спускалась до самой земли. Человечек приветливо обратился к юноше:

— Я давно тебя ждал, — сказал он. — Я знал, что однажды ты придешь. Следуй за мной. Я покажу тебе место, где лежат в земле твои родители. Я отдам тебе и сокровище, оно по праву принадлежит тебе, я хранил его для тебя много лет.

— Мои родители, — отвечал юный рыцарь, — владетели замка Хайхенбах. Не понимаю, что означают твои слова!

Серый человечек покачал головой, а затем рассказал удивленному юноше печальную историю его настоящих родителей, показал он ему и место, где под обломками остались лежать их тела. Потом он отвел юношу в подземные кладовые. Там было столько золотых и серебряных монет, сколько молодой рыцарь еще никогда не видел.

— Это золото — твое, — сказал серый человечек. — Используй его для добрых дел.

Наш юный рыцарь подумал, что все это ему снится. Не успел он что-либо сказать в ответ, как человечек бесследно исчез. Юноша наклонился и поднял золотую монету.

— Это не сон, — прошептал он. — Но я не могу поверить, что это явь.

Он медленно поднялся из темного подземелья на свет. Сияло солнце, трава зеленела и цвели цветы на развалинах. Лошадь рыцаря мирно паслась на заброшенном крепостном дворе.

«Если все это правда, — решил про себя юноша, — то нельзя лучше истратить эти деньги, чем на то, чтобы достойно предать земле останки моих родителей и заново отстроить крепость». Он вскочил в седло и во весь опор поскакал в Хайхенбах.

Прибыв в замок, он рассказал о своем удивительном приключении. И тогда ею приемные родители подтвердили, что он и правда не их сын, но они любят его как родного сына. В те дни, когда была разрушена крепость Раннаридль, его нашли в лодке на берегу Дуная и принесли в Хайхенбах.

Вместе с приемным отцом юный рыцарь съездил в замок своих предков и забрал сокровища. Прошло несколько лет — и Раннаридль уже не лежал в развалинах. Юный рыцарь отстроил крепость, а останки своих родителей похоронил в замковой часовне. Женившись на своей названной сестре, он поселился с нею в Раннаридле и стал его новым хозяином. Приемным родителям он до конца их дней оставался верным сыном.

И сегодня замок Раннаридль высится над Дунаем, рекой, которая когда-то спасла жизнь ею строителю.

Хлеб горных гномов из Райхраминга

В долине Эннса близ города Райхраминг стоит у подножья высоких гор крутая скала. Рассказывают, что в давние времена в этой скале обитали гномы, которые в недрах гор роют золото и серебро. В расселинах своей скалы они стирают одежду, варят пищу и пекут хлеб.

Однажды на рассвете проходил мимо этой скалы молодой лесоруб. Он пустился в путь до восхода солнца, потому что хотел вовремя поспеть на вырубку. Неторопливо поднимаясь в гору, он вдруг увидел, что из расселины в скале идет дым.

«Кто же это в такой ранний час трудится здесь?» — подумал он с любопытством и подошел поглядеть.

Как же удивился дровосек, когда увидел в расселине маленьких человечков, которые усердно пекли хлеб. Одни месили тесто и лепили караваи, другие подносили дрова и ворошили огонь в печи. Некоторое время дровосек наблюдал за ними, любуясь тем, как споро и ловко они работают. Наконец он набрался смелости и попросил себе один каравай.

— Потерпи немного, — сказал один из гномов. — Мы еще не кончили.

Но дровосек спешил в лес на работу и не хотел задерживаться, он не стал ждать, а пошел дальше своей дорогой. Возвращаясь вечером, он снова оказался возле той скалы, где видел гномов. Один гном вылез из расселины, подошел к дровосеку и сказал:

— Что ж ты утром не подождал? Вот, на тебе обещанный каравай. — И протянул дровосеку большой каравай свежеиспеченного хлеба.

Парень принял хлеб с благодарностью. От хлеба шел такой вкусный запах, что он тут же устроился на траве и отрезал себе добрый ломоть. Но как же он удивился, увидев, что каравай тотчас же снова сделался целым! Парень отхватил еще кусок — и снова хлеб остался целым и круглым. Тут дровосек чуть не пустился в пляс от радости: ведь он получил в подарок хлеб, который никогда не кончается.

Каравай всегда оставался свежим, с хрустящей корочкой, и наш дровосек уже привык думать, что до конца своих дней не будет знать голода. Но как-то раз поделился он хлебом со своими товарищами лесорубами, нарезал всем по куску и позабыл оставить про запас хоть горбушку. И когда был съеден последний кусок, разом кончилось его беспечное житье — дровосек оказался с пустыми руками и долго еще потом вздыхал, вспоминая про чудесный каравай.

Нынче в Райхраминге давно уж не стало гномов. Но говорят, в глубине той скалы лежит богатейший клад, золото и серебро. Хочешь его забрать? Тогда надо найти в лесу золотую шишку, говорят, есть такая где-то в горах. Тот, кто ее найдет, раскроет скалу и возьмет себе клад. До сих пор еще никому не посчастливилось найти золотую шишку. Может быть, тебе повезет?

Святой Петр и пончики

Когда Господь наш жил на земле, странствовал Он вместе со святым Петром однажды в пору солнцеворота по области Мюльфиртель. Они были в пути уже долгое время, и под конец святой Петр сильно проголодался и попросил Господа:

— Учитель, я голоден. Не пора ли нам попросить у добрых людей чего-нибудь поесть?

А так как проходили они в это время мимо крестьянского хозяйства, Господь указал на крестьянский дом и сказал:

— Здесь живут добрые люди. Пойди к ним, там тебе не откажут.

Петр вошел в дом, и крестьянин дал ему три масляных золотистых пончика. Петр и подумал: «Один для Учителя, один — мне, а третий припрячу на потом. Одного-то пончика мне не хватит — уж очень я проголодался».

Съев два пончика, они пошли дальше. Через некоторое время Петр немного отстал от Господа и, когда они вошли в лес, быстро вытащил из сумы третий пончик. Но всякий раз, как он откусывал, Господь задавал ему какой-нибудь вопрос, а так как отвечать с набитым ртом Петр не хотел, чтобы не выдать себя, — он тут же выплевывал откушенный кусок. Лес кончился, а бедный апостол Петр так и не съел ни кусочка припрятанного пончика.

Вечером они шли назад той же дорогой в лесу. Петр с удивлением стал замечать, что вдоль обочины желтеют во мху маленькие грибочки — лисички, которых тут, помнится, раньше не было. Дивясь этому, он спросил Господа, что бы могло значить появление грибов, а Господь поглядел на Петра с улыбкой и кротко ответил:

— Они выросли там, где ты бросал откушенные куски.

Петр устыдился, ибо понял, что Учителю все ведомо.

С тех пор каждый год в пору солнцеворота вырастают на мшистой земле в лесу желтые грибы лисички. Желтый, как у пончиков, цвет их служит напоминанием о мелком обмане, который не укрылся от Господа.

Охотник с Мертвых гор

Давным давно в окрестностях Хинтерстодера в глухом лесу жил с своей семьей и работником бедный дровосек. По правде говоря, если бы его воля, деревья росли бы себе и росли. Не любил он своего промысла, зато охота была его любимым делом. Но он был бедняком, а охотиться на косуль, оленей и горных козлов дозволялось только богатым господам. Он, однако, не обращал на это внимания, считал, что приказы и указы не про него писаны; из года в год он охотился на крупную дичь, и его подмастерье от него не отставал. И оба были такие ловкие, что ни один егерь ни разу не сумел поймать их с поличным.

Когда однажды в горах дровосек подкрадывался к матерому горном козлу, передним неожиданно возник, словно вырос из под земли, огромный черномазый детина, одетый егерем. Охотник вытаращил глаза и сразу догадался, что этот черномазый не кто иной, как черт собственной персоной. Но парень и виду не подал, что ему не по себе, хотя сердце у него так и екнуло.

— Здорово, приятель! — сказал черномазый, — я вижу, ты любишь охотиться. Что ты мне дашь за такое ружье, которое бьет без промаха? У дровосека даже глаза заблестели от такого предложения.

— Дело хорошее, — сказал он, — но я бедняк и такое ружье мне будет не по карману.

— Не бойся! — ответил черномазый. — Цена невелика, да к тому же с отсрочкой на двадцать лет.

Дровосек больше всего на свете ценил уменье попадать в цель с первого выстрела, а поэтому вступил с чертом в переговоры. В конце концов они сошлись в цене. Черт отдал охотнику ружье, которое всегда било без промаха и вдобавок наделяло своего хозяина даром оборачиваться бревном при появлении егеря. За это черт хотел получить через двадцать лет на этом же месте между двенадцатью и часом ночи душу дровосека. Дровосек подписал договор своей кровью, и черт исчез в расщелине скалы.

Теперь дровосек стал королем леса. Его пули никогда не пролетали мимо цели, и ни один егерь не мог его поймать на месте преступления. Всякий раз, когда за ним следили, он оборачивался бревном и егеря оставались с носом.

Так вот и промышлял дровосек двадцать лет: жил без забот и к тому же катался как сыр в масле, потому что охотничьи трофеи приносили ему деньги.

Но наконец наступил день, когда черт захотел получить плату. Наш охотник, однако, не струсил: он твердо решил перехитрить черта.

В условленный день ровно в двенадцать часов ночи дровосек пошел с работником в лес и взял с собой кусок мела и святую воду. На том же месте, где двадцать лет тому назад явился ему нечистый, он обернулся бревном. Работник пометил бревно тремя крестами и обильно окропил святой водой. В таком виде охотник стал ждать прихода черта.

Когда наступила полночь, черт вышел из расщелины скалы и стал высматривать охотника. Но перед ним было лишь бревно с начертанными на нем мелом тремя крестами. Черномазый егерь ругался с такой яростью, что все зверье в округе попряталось в свои логова. Битый час бушевал и неистовствовал черномазый вокруг освященного бревна, но добраться до дровосека так и не смог. Когда колокол пробил час ночи, одураченному черту, как он ни злился, пришлось вернуться в расщелину скалы, из которой он вышел. Дровосек же продолжал охотиться без помех и радовался, что насолил черту.

Мондзее

Глубоко на дне Лунного озера есть маленький холм. Когда-то на этом холме стоял замок дивной красоты, а вокруг, где сегодня раскинулась водная гладь, находились плодородные нивы и луга, и прелестная деревушка с церковью, возведенной в честь Пресвятой Богородицы. Жили в деревне трудолюбивые, богобоязненные крестьяне: в будние дни они прилежно работали, а воскресенье посвящали Господу.

Правда, рыцарь, владелец замка, был человеком жестокого и свирепого нрава и с удовольствием угнетал своих подданных, драл с них три шкуры, нападал на замки соседей и грабил их.

В воскресенье он и не думал переступать порог церкви, а без удержу бражничал в замке в компании таких же, как он, рыцарей.

Однажды ночью деревенскому священнику явилась во сне Богородица и велела ему как можно скорее покинуть деревню вместе с жителями, потому что иначе всех их ждет неминуемая погибель. Священник в эту же ночь поспешил обойти все дома и предупредить их обитателей, и еще до рассвета они, собрав пожитки и забрав скотину, покинули родные места. Жители обосновались заново там, где теперь располагается мондзейский базар. Рыцарь и его собутыльники наблюдали из замка исход обитателей деревни и громко насмехались над ними. Потом они снова сели за стол и провели день, как обычно, — пили, пьянствовали и предавались пороку, пока не наступила ночь.

Но в то время как владелец замка и его гости заливали глотки вином, тяжелые тучи заволокли небо. Молния за молнией ударяли в замок. Занялись огнем балки, а из-под земли хлынула вода и стала стремительно заполнять долину. Пылающий замок утонул вместе с владельцем и гостями, сколько они ни сквернословили и ни богохульствовали. Потоки воды сомкнулись над замком и залили покинутые жителями дома. На следующее утро там, где стоял замок и деревня, раскинулось огромное озеро. Формой оно напоминало луну, поэтому его назвали Мондзее — Лунное озеро.

Говорят, что в старину в ясную погоду еще можно было увидеть глубоко внизу в темно-зеленой воде шпиль колокольни и зубцы стен замка. А иногда объявлялся рыбак, который рассказывал, что нередко слышал крики проклятий того владельца замка и его злополучных гостей.


ЗАЛЬЦБУРГ


Горный человечек с Герлозского плато

В стародавние времена на пригорке между горами Герлозберг и Платтенберг жил один горный человечек. Он всегда носил серую курточку, серую шляпу, а в правой руке — березовый посошок.

Горный человечек всегда был не прочь пообщаться с людьми — видно, не очень весело жилось ему в уединенной обители, и он часто спускался в Герлозскую долину, и даже еще ниже — в Циллерскую, и множество времени проводил с тамошними крестьянами и пастухами. Иногда он сидел в кругу этих закаленных, привыкших к кочевой жизни людей и состязался с ними в пении. У него был грубый, каркающий голос, но люди с охотой слушали его — горный человечек был остер на язык, и его песни всегда вызывали смех и веселье. Он был не только общительным, но и всегда готовым помочь тем людям, которые хорошо относились к нему. Но и в гнев он впадал быстро, а силой обладал прямо-таки медвежьей — не поздоровилось бы тому, кто стал бы его врагом.

Однажды у Мадербахской стены у одного крестьянина заблудилось несколько коров из стада. Погода стояла — не приведи Господь, дождь, буря. Крестьянин и его пастушок Ганс, рискуя жизнью, обыскали все склоны и луга в поисках убежавших коров, но все их старания кончились неудачей, и они вернулись в хижину, уставшие и разбитые. Пастушонок чуть не выл от горя — крестьянин свалил всю вину на него, и теперь мальчик боялся, что тот выгонит его из дому.

Уже спустились сумерки, когда мальчик заметил какие-то темные фигуры, которые приближались к хижине через луг. В ту же секунду он громко вскрикнул от радости — он узнал в фигурах потерянных коров, которые мерным шагом заходили в коровник.

За ними ковылял маленький человечек. Он подошел к двери, стряхнул воду со своей круглой шляпы и вошел в хижину. Крестьянин и пастушок ошеломленно уставились на удивительного посетителя, а тот удовлетворенно потер ручки и сказал: «Ну, чего уставились на меня! Да уж, можете мне поверить, нелегко мне было согнать ваших коров с Мадербахской стены и привести их сюда. Но я подумал, что долг платежом красен, ведь на прошлой неделе ты, Ганс, сварил мне добрую мисочку хорошей, густой каши, поэтому я и спас ваших коров». Затем он приветливо помахал обоим ручкой и исчез.

Далеко не все крестьяне и пастухи узнали горного человечка с хорошей стороны. Были и такие, которым он старался напакостить, но всегда они сами были виноваты.

Король Ватцман

Много сотен лет тому назад правил Зальцбургом и соседней с ним Баварией могущественный король по имени Ватцман. Своих подданных он не жаловал, угнетал и тиранил, при каждом удобном случае давал им почувствовать свое господство и жестоко наказывал по самому ничтожному поводу. Его величественный замок стоял на берегу Королевского озера.

Однажды он повелел несчастным крестьянам впрячься в плуг и натравил на них собак, чтобы им быстрее работалось. Понурив головы, тащили крестьяне тяжелый плуг, и железный лемех глубоко бороздил землю. При этом кто-то из них случайно поддел ногой большой ком земли. Из под земли появился маленький, величиной в одну пядь, человечек и прыгнул на руку пахаря. Крестьянин так испугался, что чуть не закричал от страха, но человечек предостерегающе приложил к губам палец и юркнул к нему в карман.

Вечером уставший до смерти крестьянин вошел в свою убогую хижину, осторожно вынул человечка из кармана и поставил перед собой на стол. Человечек выпрямился и тихо сказал:

— Слушай и запоминай хорошенько все, что я тебе сейчас скажу. Я король гномов и не желаю впредь спокойно смотреть на деяния вашего жестокого правителя. Я положу конец вашим бедам и освобожу вас. Созови мне сейчас же всех крестьян.

Крестьянин всегда безропотно покорялся своей судьбе, но унижения не сломили его. Он немедля помчался к хижинам собратьев по несчастью и позвал их. Когда все собрались в его хижине, король гномов вскочил на полено и воскликнул:

— Завтра до работы набейте карманы камешками. Когда Ватцман снова натравит на вас собак, забросайте его. Не бойтесь, я постою за вас!

Пока человечек говорил, он уменьшался и уменьшался и внезапно исчез. Крестьяне озадаченно смотрели на пустое полено. В эту ночь они почти не спали. Надо ли им, безоружным и беззащитным повиноваться приказу странного человечка?

Однако рано утром, когда они пришли работать, их карманы были набиты камешками. У короля Ватцмана настроение было не лучше, чем в предыдущие дни, он свистнул собак и криками «ату, ату» натравил их на крестьян. Пахари промедлили всего лишь мгновенье. Потом пахарь, который принес гнома в свою хижину, первым швырнул камешки в короля. Остальные сразу последовали его примеру. И тут маленькие безобидные камушки стали превращаться в огромные, тяжелые каменные глыбы, которые падали на короля Ватцмана и его воющих собак. Вскоре вся свора и их хозяин были погребены под тяжелыми каменными глыбами.

Потом испуганные крестьяне увидели, как камни на земле ожили, начали ворочаться и перекатываться; гигантские глыбы, величиной с человека и больше, катились, громоздились друг на друга, и на том месте, где только что стоял король Ватцман, поднялась огромная гора из камней.

Ужас обуял крестьян, они бежали из этих мест в соседний Тироль. Короля гномов никто больше не видел и ничего о нем не слышал. Однако, когда в ущельи Ватцмана бушует буря, люди говорят, что это воют, прыгая вокруг хозяина, собаки короля Ватцмана.

Подарок гномов

Однажды много-много лет назад четыре бедных, но никогда не унывающих музыканта отправились из Тироля в Верхнюю Австрию. Их путь лежал мимо горы Унтерсберг, о чудесах и тайнах которой они были давно наслышаны. И вот, когда они прекрасным летним вечером подходили к мосту близ Нидеральма, захотелось вдруг одному из четырех веселых приятелей удаль свою молодецкую показать.

— Послушайте, друзья, — воскликнул он, — а что если нам взобраться на Унтерсберг и в полночь спеть нашу песню кайзеру Рыжей Бороде? Может, тогда и нам что-нибудь перепадет от сокровищ чудесной горы, и мы пойдем дальше уже не пустые, а с золотишком в карманах.

— Что ты, что ты! — испугался самый младший из четверых. — Если только нас услышат гномы, им это не понравится.

— Вот еще! — смеясь возразили братья. — С чего это им не понравится наша песня? Мы оба согласны, и ты не можешь нас бросить, иначе что ж это будет за квартет без одного. Пойдем, попытаем счастья под землей, ведь на земле нам до сих пор ничего не удалось скопить.

И как ни сопротивлялся младший, они, смеясь, чуть не силком потащили его за собой.

Взошла луна и осветила вершины гор. Мирная ночь несколько успокоила юношу. А когда церковный колокол в Нидеральме пробил полночь и друзья остановились и приготовили инструменты, он совсем позабыл свой страх. Они начали играть. Не прошло и нескольких минут, как кусты зашевелились, и перед удивленными музыкантами предстала молодая красивая девушка. То была дочка кайзера. Она пригласила приятелей пойти вслед за ней. Гора расступилась перед ними, и как только они вошли внутрь, очутились в великолепных покоях. В центре зала на золотом троне, подперев голову рукой, восседал сам старый кайзер. Его длинная борода обвивала стоявший перед троном мраморный стол. Вокруг кайзера столпились его многочисленные придворные, множество крохотных, пышно разодетых человечков.

Принцесса взмахнула рукой, и четверо музыкантов начали играть, сначала робко, но, когда кайзер одобрительно закивал головой, они осмелели, и одна веселая мелодия полилась за другой. Затем их усадили за накрытый стол, и маленькие нарядные слуги поднесли еду и напитки, изысканные кушанья и великолепное вино, лучшее из тех, что им когда-либо доводилось пить. Наши друзья-музыканты не заставили себя долго упрашивать, они ели и пили и все не могли наглядеться на роскошь тронного зала. Все вокруг сверкало золотом, серебром и драгоценными каменьями, горели сотни свечей, в свете которых сокровища сияли и переливались.

Когда они уже вдоволь напились и наелись, дочка кайзера попросила их продолжить концерт. Никогда еще не играли они так хорошо! Трое старших музыкантов думали только лишь об одном: какое щедрое вознаграждение они получат за этот вечер, младший же совсем позабыл о деньгах, чудесное приключение уже само по себе казалось ему достойной наградой. Они проиграли до самого утра, после чего кайзер милостиво отпустил их. Трое музыкантов рке представляли себя богатыми людьми и с нетерпением ожидали того момента, когда им наконец, наполнят карманы. Но каково же было их разочарование! Один из крохотных придворных проводил музыкантов до ворот. Когда они вышли из горы, он попрощался, с улыбкой вручил каждому из них по зеленой веточке и исчез, прежде чем они успели сообразить, что это-то и есть вся их награда.

Трое старших музыкантов осмотрели веточки и, проклиная жадность кайзера и его дочки, в сердцах бросили их на землю. Только самый младший из них все еще с восхищением думал о необыкновенном приключении и решил навсегда сохранить зеленую веточку в память об этой волшебной ночи. Бодро и весело шагал он по дороге, а за ним молча плелись его приунывшие приятели.

Когда они через некоторое время вернулись домой, молодой музыкант подал веточку своей жене и стал рассказывать ей о том, что произошло с ним и его друзьями в чудесной горе неподалеку от Зальцбурга. Внезапно его жена заметила, что веточка в ее руках становится все тяжелее и тяжелее, а когда музыкант закончил свой рассказ, ее уже почти невозможно было удержать, такой тяжелой она стала. И каковы же были удивление и радость обоих, когда они увидели, что листья веточки превратились в золото, а ствол — в серебро.

Так молодой музыкант был вознагражден за то, что бережно сохранил подарок гномов. Когда его приятели узнали о чудесном превращении, они не на шутку разозлились, но вернуться обратно к горе все же не посмели. Они боялись показаться гномам на глаза, так как не сумели по достоинству оценить их подарка.

Волшебный камень гномов Унтерсберга

Давным-давно было время, когда унтербергские гномы частенько выходили из своего подземного царства на свет и не боялись показаться людям. Однажды в ту пору один дровосек валил лес на склонах Унтерсберга. Он был честным человеком и всю жизнь работал не покладая рук, но никакого добра так и не нажил. И вот, только он ударил топором по стволу, как вдруг перед ним появился маленький человечек с длинной седой бородой. На нем была серая курточка и серые штанишки, а в руке он держал крохотный посошок. Человечек спросил дровосека, как его звать.

Дровосек ничуть не смутился, назвал свое имя и спокойно продолжал работать — ведь он ни капельки не испугался внезапного появления гнома. Человечек же быстро начертил посошком в воздухе магические знаки и три раза свистнул, да так, что у дровосека в ушах зазвенело. Удивленный, он поднял голову и увидел, что вокруг него стоит добрая сотня гномов, словно в одну секунду выросших из-под земли. Тут-то уж задрожали коленки у нашего дровосека. Скопище серых людишек бесшумно приближалось, гномы с любопытством разглядывали его, словно впервые увидали такого великана. Дровосек стал уже прикидывать, как бы ему удрать побыстрее, как вдруг гном, который первым заговорил с ним, спокойно сказал: «Тебе нечего нас бояться, ничего мы тебе не сделаем. Скажи мне только, хочешь ли ты сослркить нам службу».

Переведя дыхание, дровосек отвечал: «Сослужу, если мне по силам будет». Человечек приветливо улыбнулся и поманил дровосека за собой. Тот послушался, и пошли они в гору по еле заметной тропинке, через тесные скальные лабиринты, мрачные пропасти и полуразрушенные хребты. Вдруг перед ними выросла скальная стена, закрывающая путь. Гном трижды стукнул по ней посошком, и она раздвинулась, образовав длинный и темный проход. Человечек шагнул внутрь, а дровосек пошел следом. Сердце его бешено стучало от страха. Как долго шли они по темному корридору, дровосек не знал, но в конце концов перед ними появилась железная дверь, которая тут же открылась. Дровосек поднял руку к глазам, защищая их от слепящего света, хлынувшего из проема. Он увидел огромный зал, залитый светом тысяч светильников; мраморные стены и серебряные плиты пола лучились сотнями искрящихся зайчиков. В центре зала стоял золотой трон, усыпанный драгоценными камнями, которые сияли всеми цветами радуги.

На троне сидел старый, величественный гном в пурпурном одеянии, на голове его красовалась корона, украшенная самоцветами, а в руке он держал золотой скипетр.

Никогда в жизни дровосек еще не видел столько блеска и великолепия. Словно зачарованный, уставился он на сверкающее облачение гнома и не отваживался подойти поближе. Король же приветливо поманил его рукой и молвил: «Подойди сюда, сын мой!»

Помедлив, дровосек ступил к трону и глубоко поклонился.

«Смел ли ты, дровосек?» — спросил король. Дровосек не знал, что ответить, но он всегда считался храбрым малым, поэтому все же кивнул головой. «Ты сможешь достать нам Волшебный камень гномов?» — спросил король.

«Да, — ответил дровосек, — если вы мне скажете, что нужно для этого».

«Мы живем здесь счастливо, — сказал король, — но все же всегда тоскуем по жизни на поверхности земли и хотим быть такими же, как и вы, люди. Но в человека превратится лишь тот гном, который прикоснется к Волшебному камню, и потому уже много веков мы ждем силача и храбреца, способного добыть нам этот камень».

Затем он рассказал дровосеку, где закопан камень. «Я не могу утаить от тебя, — продолжал король, — что камень неусыпно охраняет великан и что выкопать его не так-то просто. Тебе дается всею три дня времени, и все эти дни ты не вправе произнести ни единого слова, иначе все пойдет прахом. Должен предупредить тебя — это может стоить тебе самой жизни. Если же тебе удастся выполнить задание, я сделаю тебя самым богатым человеком на земле».

Поначалу дровосеку не просто было отважиться, но он подумал о своем нищенском существовании, о всех своих горестях и тяжкой работе, и решил, что уж он-то не сглупит и будет в точности соблюдать наставления короля гномов. Он пообещал сделать все, что сможет, и гномы отвели его к месту, где был зарыт камень, и оставили одного. Дровосек с усердием принялся за работу. Он уже выкопал довольно глубокую яму, как вдруг из нее выскочили три гнома и спросили, чем он тут занимается. Чуть было не ответил дровосек на их вопрос, но к счастью вспомнил, что ему нельзя говорить. Он помотал головой и молча продолжал работать. Но гномы не давали ему покоя и всяческими хитрыми уловками пытались заставить заговорить. В конце концов дровосек рассердился, схватил дубинку и прогнал притворщиков.

Избавившись от гномов, он снова принялся за работу. Яма становилась все глубже и глубже, и дровосек уже думал, что вскорости наткнется на камень. Наступила ночь, а он все копал и копал. В конце концов он свалился с ног от усталости и заснул прямо в яме, но проспал всего пару часов. Прошла ночь, уже и второй день подходил к концу. Дровосек медленно продвигался вперед, то и дело натыкаясь на огромные каменные плиты, которые едва удавалось откопать и вытащить из ямы. Затупились кирка и лопата, и ему пришлось долго затачивать инструменты, потом он снова спустился в яму и, обливаясь потом, продолжал работу. И наконец — Волшебный камень у него в руках! Переполненный радостью, дровосек выбросил его на край ямы, выкарабкался сам и со всех ног помчался к королю гномов, чтобы поспеть в срок. Перед самым входом в тронный зал ему встретилось несколько гномов. Они помахали ему ручками и крикнули:

«Ну что, откопал камень?» На радостях дровосек забыл про запрет и громко воскликнул: «Да!»

Едва это слово слетело с его губ, ужасный удар грома заставил содрогнуться гору. Камень упал из рук дровосека и скатился вниз по ее отвесным склонам. Поговаривают, что он и сегодня все еще лежит в одной из пропастей Унтерсберга. До сих пор не нашлось смельчака, который достал бы камень, и гномы напрасно мечтают стать людьми.

А что же случилось с несчастным дровосеком? Когда камень выпал из его рук, он почувствовал странную слабость. В глазах у него потемнело, и ему показалось, что он сам падает в пропасть, вслед за камнем.

Через несколько дней его нашли другие дровосеки мертвым на дне глубокого, непроходимого угцелья.

О том, как один крестьянин повстречал фрау Перхту близ Радштадта

Были времена, когда жители земли Зальцбург верили в добрую фрау Перхту. С теми, кто ей не перечил, она была всегда милостива, и немало историй рассказывали о том, как она помогла беднякам выбраться из нужды.

Один бедный крестьянин возвращался как-то раз под вечер из Радштадта к себе домой, на свой маленький хутор в горах. По пути повстречалась ему старуха в рваных лохмотьях, по всему видно, обыкновенная нищенка. Облокотившись о свою корзину, она сидела на краю дороги и тихонько всхлипывала.

— Что стряслось, матушка? — добродушно спросил крестьянин и остановился рядом со старухой. — Может быть, ты устала нести свою корзину? Пойдем со мной, я тебе помогу.

— Что правда, то правда, — вздохнула старуха, — корзина слишком тяжелая. Но что скажут люди, когда увидят, как ты несешь корзину старой нищенки?

— А что мне за дело до того, что скажут люди? — рассмеялся крестьянин, взвалил корзину на плечи и медленно двинулся дальше рядом со старухой.

Когда они дошли до Альтенмаркта, прохожие на улицах немало подивились, увидев крестьянина с дырявой корзиной на спине, шагающею бок о бок со старой оборванкой. Некоторые даже останавливались и смеясь смотрели вслед необычным путникам. Однако, крестьянин не обращал никакого внимания на их насмешки. Вскоре они добрались и до его хутора.

— Кого это ты мне привел, муженек? — удивленно спросила жена крестьянина.

— Бедную нищенку, — ответил крестьянин, — ей негде переночевать.

— Ну, если дело только в этом, — добродушно сказала крестьянка, — места у нас на всех хватит. Заходи, матушка. Ты, поди, проголодалась.

Она усадила старуху поближе к огню, поставила перед ней чашку молока и тарелку с лапшой и предложила угощаться не стесняясь. После ужина она отвела измученную старуху в светелку и приготовила там для нее постель.

Когда на следующее утро крестьянин пришел будить старую нищенку, ее уже нигде не было, только корзина стояла на прежнем месте. Крестьянин и его жена не сомневались, что старуха скоро вернется за своим добром. Но проходили дни и недели, а от старой нищенки не было ни слуху ни духу. В конце концов они решили заглянуть в корзину, так как надеялись найти там что-нибудь такое, что помогло бы ее разыскать. Крестьянин с любопытством принялся за дело. Но в корзине оказались одни лишь ветхие лохмотья. Когда же он бросил их на пол, послышался какой-то странный звон. Тогда он повнимательнее осмотрел старое тряпье, и тут же заметил в нем блестящий серебряный талер — а потом еще один, и еще. Вскоре перед удивленными супругами лежала уже целая куча сверкающих, новеньких талеров, и им стало ясно, что они приютили у себя не простую нищенку, а фрау Перхту. С тех пор они больше не знали нужды, и до конца дней своих остались благодарны фрау Перхте.

Лоферская дева

Недалеко от местечка Лофер среди скал находится большая пещера, так называемая Лоферская расщелина, в которой живет заколдованная дева, обладающая несметными сокровищами. Деве этой предначертано не покидать своего пристанища в глубине скалы и стеречь сокровища до тех пор, пока не удасться смертному ее расколдовать. Многие уже пытались это сделать, но так никому и не удалось. Дело в том, что перед входом в пещеру разлилось глубокое озеро, в котором навеки исчезнет всякий, кто отважится его пересечь. Только людям без греха за душой дозволено безопасно для себя попытать счастья. Так однажды проклятье чуть не было снято. А случилось это так.

Жила-была в деревне бедная супружеская чета, знавшая лишь нужду да несчастье и не имевшая порой, чем и детей-то своих голодных накормить. В конце концов не осталось родителям ничего иного, как отдать своих деток на попечение одного старого нищего, который стал ходить с ними по домам да просить милостыню. И вот как-то раз привел нищий детей к Лоферской расщелине и приказал им войти в нее.

— Уж там-то, верно, вас ждут не только еда и питье, — проговорил он, — но и щедрые подарки. Я вам не попутчик, потому что для меня вход прегражден водой. Вы же обязательно сумеете пройти. А я буду ждать вас здесь, снаружи.

Дети были еще настолько малы, что даже не знали, что такое грех, и потому воды расступились перед ними, и, не замочив ног, они попали в пещеру. Взявшись за руки, они вошли в глубь скалы и вскоре увидели впереди себя чудесную зеленую поляну, на которой возвышались два роскошных дома. Пока дети изумленно взирали на это великолепие, к ним подошла прекрасная юная дева; дети вспомнили о том, зачем пришли сюда и попросили о подаянии.

С улыбкой выслушала их дева, пригласила в дом и отвела в богато обставленную комнату, какой малыши еще и в жизни своей не видывали. Она накормила и напоила детей, а когда они наелись досыта и при всем своем желании не могли больше проглотить ни кусочка, сказала: «Нынешней ночью вы останетесь у меня. А завтра я вам дам столько золота, сколько вы сможете унести, и ваши родители больше никогда не будут знать нужды. Но запомните хорошенько: что бы вы сегодня ночью ни увидели и ни услышали, и как бы ужасно это ни было, — не пугайтесь. Не бойтесь ничего. Господь любит детей, и ваш ангел-хранитель вас бережет. Если же вы все сделаете так, как я вам завтра скажу, то вы не только освободите меня, но и сами всю жизнь будете богаты и счастливы».

После ужина дева отвела обоих ребятишек к себе в спальню. Там для них уже были приготовлены две хорошенькие кроватки, и они тотчас уснули. В полночь их разбудил громкий треск и яркий свет от огня. Испугавшись, они поднялись и увидели, что ложе девы было все охвачено пламенем. Сама же она со стонами металась в огне. Всякий раз, когда пламя грозило угаснуть, зловещие призраки снова его раздували. В слезах вскочили дети со своих постелек и хотели кинуться к деве, но то, что они видели, было настолько чудовищно, что сознание их помутилось и они упали без чувств.

Когда поутру они проснулись, все было, как вчера. Ложе прекрасной девы было цело и невредимо, а сама она с улыбкой сидела на постели детей. Тогда они решили, что все им лишь причудилось. Но дева сказала, что то был не сон и что каждую ночь она должна переносить такие муки. «Только невинные дети, как вы, — добавила она, — могут снять с меня это проклятие». С этими словами она взяла нищенские котомки детишек, наполнила их золотыми монетами и наказала отправляться домой и отдать деньги родителям.

«Скажите им, — продолжала она, — чтобы они помогали и делились этими деньгами с теми, кто так же беден, как они. Только старому нищему, что привел вас сюда, пусть ничего не дают. Он злой, нехороший человек, и у него ничего доброго не было в мыслях, когда он вас отправил ко мне. И из пещеры не ходите той же дорогой, что пришли сюда, потому что нищий до сих пор сидит перед входом да вас поджидает, чтобы отобрать деньги и убить. Запомните, что я вам сказала и в точности следуйте моим советам. Когда же минут три недели, приходите снова, и тогда я скажу, как вам меня освободить».

Дети пообещали сделать все так, как им было велено. Дева показала им дорогу наружу, и они ушли из пещеры так, что нищий этого не заметил.

Счастливые, с блестящими от радости глазами помчались ребятишки домой. Там они поставили полные золота котомки на стол и принялись оживленно рассказывать о том, что с ними произошло, постоянно перебивая друг друга, как это обычно делают дети. Наступили в бедняцкой хижине радость да ликование, родители смеялись и целовали своих детишек и благодарили таинственную благодетельницу так громко и горячо, как если бы она могла их услышать. Настал тут конец всякой нужде. И другие бедняки тоже получили свою долю нежданной благодати — только старый нищий остался ни с чем.

Одна беда — негодяй этот хорошо умел притворяться, вот он и напустил на себя невинный страдальческий вид и принялся плакать да причитать, как будто его незаслуженно обидели. Стал он упрекать родителей да говорить, что это благодаря ему они разбогатели, а теперь вот бросили его на произвол судьбы, хотя он всегда был им другом. Короче говоря, он так ловко прикидывался обиженным, что и дети, и их родители растрогались и решили, что действительно обошлись с беднягой несправедливо. Из благодарности они в конце концов все-таки подарили ему кошель, набитый золотыми монетами.

Ровно через три недели дети снова отправились к Лоферской расщелине. Но на этот раз вход был прегражден водой, а озеро было таким глубоким, что они не решились ступить в воду. У входа же в пещеру стояла дева — бледна да печальна и горько плакала. Нищий все время крался вслед за детьми и тут как тут выступил из зарослей и зло рассмеялся. «Не бывать теперь избавлению! — прокричал он, потирая руки. — Не послушались вы деву, дали мне денег! А ведь это грех, а грешным людям нет входа в пещеру!» И продолжая злорадно хихикать, это мерзавец поковылял прочь.

Дева же исчезла, а дети и их родители сидели на берегу озера и плакали от жалости.

С тех пор больше никому не удавалось попасть в пещеру у Лофера. Так что прекрасная дева и по сей день ждет чистое безгрешное дитя, что избавит ее от мучений.

Путц из деревни Нойкирхен в Пинцгау

Недалеко от деревни Нойкирхен в Пинцгау расположен Дюрренбахский ельник, по которому протекает ручей Дюрренбах.

В стародавние времена, когда еще всякий спор решался при помощи оружия и вся страна была погружена в непрерывные распри и войны, жил в замке Нойкирхен рыцарь, и должен он был отправиться в военный поход. Собрал он тогда все свои богатства, отнес их в Дюрренбахский лес и закопал в потаенном месте. Рыцарь этот сложил голову в бою и никогда больше не вернулся на родину. Но при жизни он был невероятным скрягой и злодеем, и потому не мог теперь найти себе покоя в могиле. В наказание за свои грехи он был превращен в маленького серого человечка и обречен на то, чтобы вечно стеречь свои сокровища.

С тех пор этот гном-лесовик, которого люди прозвали Путцем, и бесчинствует в Дюрренбахском лесу. Завлекая путников в самую непроходимую чащу, он прыгает из стороны в сторону прямо у них под ногами то в виде мерцающего огонька, то в обличьи маленького, едва достигающего трех пядей ростом человечка. Его излюбленное занятие — разыгрывать с людьми всевозможные злые шутки: так, уже не раз случалось, что он бежал вслед за кем-нибудь добрую милю в образе хрюкающего кабана.

Затем Путц вдруг куда-то пропал и несколько лет не показывался, так что все уже решили, что он исчез навсегда. Но вот однажды пришел в Дюрренбахский лес крестьянин, чтобы нарубить дров. Едва он ударил топором по одной ели, как услышал чей-то голос: «Только не эту — пройди чуток подальше!» Испугавшись, крестьянин оглянулся по сторонам, но никого не увидел. Он прошел немного вперед и вышел на поляну, окруженную со всех сторон елями. Тут снова раздался голос: «А вот здесь руби так, чтоб только щепки летели!»

Снова оглянулся крестьянин по сторонам, и на этот раз увидел на самом верху, на одной из еловых веток маленького серого человечка и сразу догадался, что это был не кто иной, как Путц, о котором он в детстве наслышался столько рассказов. Ничего доброго он от него не ждал, а потому было собрался тут же дать стрекача, но услыхал вдруг, как карлик его позвал: «Останься, прошу тебя, я же твой крестный и худого тебе не желаю. Именно поэтому я тебе сегодня и указал выгодное место для рубки дров. Тебе остается только правильно выбрать дерево!»

Лесоруб внимательно осмотрел все ели поблизости и подошел наконец к той самой, в ветвях которой сидел человечек. Он подумал, что карлику самому было не спуститься вниз, и решил срубить это дерево, чтобы ему помочь. «Эх, крестный, — проговорил он, — уж коли я возьмусь за это дерево, чтобы вызволить тебя оттуда, то работа мне предстоит немалая, но, надеюсь, ты потом не поскупишься на стаканчик-другой доброго вина!»

Но Путц скорчил в ответ на это такую злющую рожу, что всякая охота шутить у крестьянина пропала и больше всего ему захотелось убежать от этого места подальше. Наконец он все-таки собрался с духом и принялся рубить дерево. Уже после третьего удара ель наклонилась и с шумом упала на землю. Ствол ее был полым, и из дупла выкатились сверкающие дукаты. Лесовик упал вместе с деревом на землю и прокричал лесорубу: «Бери, сколько сможешь унести!» — и с этими словами исчез.

Крестьянину не нужно было повторять дважды, и он набил все карманы блестящими монетами, затем продолжил работу. Однако деньги в карманах мешали ему, а потому он вывалил все на землю — а вот этого-то ему делать и не стоило! — и усердно принялся трудиться дальше. Когда же вечером перед ним выстроился целый штабель дров, он снова наполнил карманы золотом и, довольный, отправился домой.

Но когда дома он вывернул карманы своего кафтана и штанов, вместо дукатов из них посыпались только гнилые лесные орехи. А среди них был обрывок бумаги, на котором было что-то написано старинным шрифтом. С трудом крестьянин разобрал следующие слова: «Земля поглотит как человека, так и металл. Человек и металл образуют семя, и из него вырастет ель, в ветвях которой будет крест. Только тогда, когда по мере своего роста ель поворотится так, что крест обернется к церкви, и пробьет час моего избавления. Ты мог расколдовать меня уже сегодня, если бы не положил золото снова на землю».

Так что несчастный Путц должен дожидаться своего избавления до тех пор, пока не вырастет ель с крестом среди ветвей.

Сто восемьдесят дюжин золотых дукатов

Это случилось давным-давно, добрых полторы сотни лет назад. Один возчик ехал с целой повозкой вина из Тироля в Зальцбург, где собирался продать свой груз в городе Галляйне. Как только он приблизился к мосту через Альм неподалеку от Нидеральма, деревни, что лежит у подножия горы Унтерсберг, навстречу ему вышел маленький человечек, один из обитателей чудесной горы, и спросил, что лежит у него в повозке. Возчик ответил, что везет, дескать, в Галляйн вино на продажу.

— Поедем со мной, я заплачу за твое вино звонкой монетой, ты получишь за него больше, чем выручил бы в Галляйне, — сказал ему карлик.

Возчик решительно отказался.

— Я должен доставить вино тому, кто его заказал, — сказал он.

Тут он щелкнул кнутом и хотел было двинуться дальше, но карлик ухватил лошадей за повод и сердито прокричал:

— Раз ты не хочешь поехать со мной, так не бывать тебе и в Галляйне. Я сделаю так, что ты заблудишься и не сможешь отыскать пути-дороги.

Эта угроза подействовала на возчика. Он не мог избавиться от гнома и не знал, что делать дальше. Хотя обещанная карликом цена на вино и показалась ему довольно-таки неопределенной и туманной, но это было все-таки лучше, чем ничего, так что он, в конце концов, решил смириться со своей участью и дал понять гному, что передумал и согласен ехать с ним.

Маленький человечек одобрительно кивнул и влез на место возницы, а возчик примостился рядом. И помчались они прямиком к чудесной горе, а дорога казалась такой ровной и гладкой, как будто бы они ехали по отличной мощеной улице.

Вдруг возчика одолела страшная усталость, и, как он ни держался, сон все равно сморил его. Когда же он очнулся, повозка уже подъезжала к великолепному дворцу, возвышавшемуся на отвесной, искусно отесанной скале. Его стены были выложены из красного и белого мрамора, множество окон из чистого хрусталя переливались в лучах заката, медная крыша огромной башни блестела на фоне чудесных красок неба. Замок был окружен широким, глубоким рвом, а возвышавшаяся со всех сторон каменная стена делала его неприступным. Чтобы попасть в замок, нужно было проехать семь мостов и столько же ворот с опускающимися решетками.

Удивленно озираясь по сторонам, возчик миновал все эти препятствия и очутился на просторной площади внутри замка. Изо всех окон выглядывали любопытные гномы, глазевшие на возчика и ею груз. Вскоре на двор высыпало множество маленьких человечков, некоторые в нарядных сюртуках, другие в одних только рубашках, — судя по всему, слуги и дворовая челядь. Среди них был и сам смотритель винного погреба. Седая борода полностью скрывала его толстый животик, а белые как снег волосы спадали на плечи. Сбоку у него висела сумка, а на поясе болталась связка ключей.

Он подошел к повозке и с видом знатока окинул взглядом бочки с вином. Затем он повернулся к дрожащему возчику и сказал:

— Добро пожаловать, любезный друг! Не бойся, тебя ожидает отличное угощение, я прикажу подать тебе любые кушанья и напитки, какие только ты пожелаешь.

Но, несмотря на приветливые слова карлика, у возчика задрожали коленки, и от страха он не мог вымолвить ни слова.

На знак смотрителя винного погреба из толпы выбежало несколько человечков, которые распрягли лошадей и повели их в конюшню. Остальные окружили возчика и проводили в уютный зал в нижнем этаже дворца, где его уже дожидался накрытый свежей скатертью стол. Карлики засуетились — ив один миг на столе появилась начищенная до блеска оловянная посуда. Не успел возчик оглянуться, как другие уже поднесли множество кушаний и напитков. Когда гость наелся до отвала и хотел было поудобнее развалиться в кресле, человечки учтиво пригласили его прогуляться по замку и полюбоваться его красотами.

Но бедняга так много съел и выпил, что даже устал, и его опять стало клонить ко сну, поэтому он бы с удовольствием еще немного посидел и отдохнул. Однако перечить наш возчик не осмелился и последовал за своими гостеприимными хозяевами. По лестнице из тридцати пяти позолоченных ступеней они провели его в просторный, роскошно убранный зал, стены которого были покрыты изысканными ткаными коврами. Через большие широкие окна струился яркий свет. Потом они перешли во второй зал, который был намного красивее первого. Пол здесь был выложен полированным мрамором, в котором ярким блеском отражались сверкающее золото стен и великолепное убранство высокого сводчатого потолка, хрустальные окна расщепляли солнечный свет на множество разноцветных бликов, и зал играл и переливался всеми цветами радуги. Но самыми удивительными были четыре отлитых из драгоценных металлов статуи великанов. Руки их были закованы в золотые цепи, как будто они были пленниками. Крошечный карлик с золотой короной на голове держал эти цепи в своей руке.

Возчик довольно долго рассматривал эти фигуры. В конце концов один из его крошечных спутников спросил:

— Знаешь ли ты, что означают эти статуи, с каким событием в будущем связаны эти великаны с цепями на руках и карлик в золотой короне?

Тот ответил, что не знает. Тогда карлик снова замолчал, и никто позже не смог разрешить эту загадку. По мнению некоторых, это означало, что в одной из четырех частей света вспыхнет война или что четыре великих правителя попадут в зависимость к одному малому.

Продолжая осматривать этот зал, возчик увидел также множество дорогих, украшенных золотом и драгоценными камнями доспехов, шлемов и мечей. Вдоль стен стояли многочисленные столы, каменные или металлические — точно он не смог разобрать, — но все они были богато украшены блестящим золотом и сверкающими драгоценными камнями.

Наконец они перешли в третий зал, который по красоте и роскоши ничуть не уступал предыдущему. Тут аккуратными рядами были расставлены великолепные постели, украшенные искусной ковкой и усыпанные переливающимися драгоценными камнями.

В этом зале они остановились, один из карликов сел за стол и пригласил возчика присесть рядом с ним. Затем он вытащил из кармана большой кошелек с золотыми монетами и отсчитал приятно удивленному гостю сто восемьдесят дюжин дукатов.

— Вот обещанная плата за вино, — сказал он. — Купи себе на эти деньги другое вино. Ты сможешь торговать им всю свою жизнь, и все у тебя всегда будет получаться. Но смотри же, о том, что ты видел здесь, в горе, пока будешь жив, никому не рассказывай.

Возчик радостно спрятал деньги, затем карлики проводили его во двор, где слуги вывели из конюшни его лошадей и стали запрягать в повозку, которую они к этому времени уже успели разгрузить. Заметив, что одна из лошадей слепая, гномы достали камень, от которого исходило красно-голубое сияние, провели им по глазам лошади, и она тут же прозрела. Камень они подарили возчику, сказав при этом, что он должен теперь помогать другим слепым лошадям. После этого они распрощались с гостем.

Удивленный и восхищенный всем тем, что он увидел и услышал, возчик двинулся в путь и, сам не зная как, вдруг очутился на том самом месте, где впервые повстречал карлика. Он благополучно добрался до дома и с тех пор больше не знал нужды. Хотя сто восемьдесят дюжин дукатов и не увеличивались, но они никогда и не кончались. Несмотря на это, он никогда не скупился на милостыню и подаяния.

Верный своему обещанию, возчик никогда даже словом не обмолвился о том, что видел и слышал в чудесной горе. Только перед самой смертью он решился все-таки рассказать об этом необыкновенном происшествии.

Теофраст Парацельс в Зальцбурге

Самые невероятные истории сказывают о жизни и деятельности известного врачевателя Теофраста Парацельса,долгое время прожившего в Зальцбурге и там же похороненного. Известен он был не только в Зальцбурге, ибо и из соседних земель сходились к нему больные и страждущие за помощью и советом. А поскольку ему удавалось исцелять самые тяжкие недуги, то вскоре пошла молва, что Парацельс творит чудеса, располагает тайною волшебной силой и обладает чудотворным эликсиром жизни, одной капли которого достаточно, чтобы уничтожить любую болезнь в самом ее зачатке, чтобы пробудить полумертвых и продлить жизнь на добрую сотню лет, перешептывались, что лекарь этот умел делать золото и понимать язык зверей и растений. Враги же его да завистники, напротив, приписывали ему всякое зло и даже утверждали, что он заключил союз с дьяволом.

В бытность свою студентом в Инсбруке почти каждое утро Теофраст бродил по лесу, чтобы поразмышлять в одиночестве о себе и обо всем свете. И вот однажды, когда он туда отправился, послышалось ему, будто кто-то кличет его по имени, хотя вокруг не было ни души.

«Кто звал меня?» — спросил он.

«Я, — прозвучал ответ. — Вызволи меня из этой ели, в которой я заключен».

«Кто это — „я“? — поинтересовался Теофраст. — Все меня лукавым величают, — отвечал незримый собеседник, — но стоит тебе меня освободить, и ты убедишься, что меня назвали так по несправедливости».

«Но как мне это сделать?»

«Подними голову и взгляни на ту старую ель справа от тебя! Видишь затычку с тремя крестами? Никак мне самому ее не вытолкнуть изнутри. А засадил меня сюда один чародей».

«А если я тебя вызволю, чем ты меня вознаградишь?»

«Проси чего пожелаешь!»

«Перво-наперво лекарство, способное излечить любой недуг, а во-вторых, средство, обращающее в золото все, к чему им только ни прикоснешься».

«Будет у тебя и то и другое!»

«А кто мне поручится, что ты не обведешь меня вокруг пальца?»

«Я сам! Да не будь я дьявол!»

«Ну, раз так, попытаюсь тебя освободить».

Подошел Теофраст к дереву, раскачал затычку ножиком и принялся тянуть ее да дергать, пока она не оказалась у него в руках. Как зачарованный, уставился он на маленькое дупло в стволе в ожидании того, что же произойдет. Тут вылез из дупла большой и черный паук, спустился по паутинке на покрытую мхом землю и исчез. А на его месте пред изумленным студентом, сердце которого, несмотря на его храбрость, тут забилось довольно скоро, появился высокий худощавый человек с остреньким дьявольским лицом. Его широкая алого цвета мантия спускалась до самой земли, но не могла скрыть лошадиное копыто нечистого.

«Ступай за мной!» — воскликнул черт, сломал ветку орешника и зашагал вместе с Теофрастом к ближнему утесу, возвышавшемуся среди елей. Хлестнул черт прутом по утесу, и разверзся камень. «Обожди чуток, я мигом вернусь», — проговорил нечистый и скользнул в расщелину. Не прошло и нескольких минут, как он появился снова, протягивая студенту два пузырька. «Здесь то, что я тебе обещал, — молвил черт. — В желтом пузырьке золотая субстанция, а в белом — лекарство».

Черт заговорщически подмигнул и добавил: «Пошли вместе в Инсбрук! Сил моих нет, как мне хочется отыскать того негодяя, что засадил меня в древесный ствол. Вот бедняга! Представляю, как выпучит он глаза, когда увидит меня так скоро на свободе».

Посочувствовал Теофраст тому человеку, и захотелось ему его спасти. Предостеречь его он не мог, ведь не знал ни его имени, ни адреса. Да и черт наверняка был намного расторопнее его. Но вот пришла ему вдруг добрая мысль: поймать черта на тщеславии. Когда они проходили мимо ели, в которой раньше сидел нечистый, Теофраст сказал: «Верно, этот чародей обладает могучей силой, раз ему удалось затолкать вашу милость в это малюсенькое дупло. Уж ваша милость сами-то вряд ли сумели бы превратиться в такого крохотного паучка!»

«А вот в этом ты, приятель, сильно ошибаешься», — отвечал черт и высокомерно ухмыльнулся. Надувшись, он принялся хвалиться: «Черту по силам многое из того, о чем вы, жалкие смертные, и понятия-то не имеете. Да что там? Сейчас я на твоих глазах снова обернусь маленьким паучком и залезу в дупло».

«Ну, уж если ваша милость и на такое способны, — воскликнул студент, — берите обратно оба пузырька! Ради того, чтоб взглянуть на такое чудо, я бы чем угодно пожертвовал!»

«Ну и подивишься же ты сейчас!» — молвил черт и мигом превратился в черного паука. А черный паук вскарабкался вверх по стволу дерева и скрылся в дупле.

Не успел он очутиться внутри, как Теофраст схватил затычку и изо всех сил принялся засовывать и вколачивать ее в ствол дерева. Жалобно запричитал черт в дупле, но студент не дал себя одурачить и в завершение всего вырезал ножиком на затычке три новых креста. А сам побежал прочь из леса, предоставив черта его судьбе. На лужайке перед лесом он остановился, перевел дух, а после — радостно оглянулся по сторонам. Все этим утром казалось ему особенно чудесным: и цветы в траве-мураве, и голубое небо, и белые облака. Сел он на траву и проговорил: «Ну-ка, глянем, не обманул ли меня черт!» — затем открыл желтый пузырек и налил капельку себе на ладонь. И верно, капля на его руке становилась все тяжелее и тяжелее и превратилась наконец в червонное золото. Присвистнул довольный студент и порешил опробовать второй пузырек на первом же больном человеке, что встретится ему на пути.

Так вышло, что по дороге домой в Инсбрук набрел он на убогую хижину, где лежал больным один охотник. Дал ему Теофраст выпить несколько капель лекарства, и человек тот поднялся со своего ложа и выздоровел.

Не знала тут радость студента никаких границ. А в скором времени он стал самым известным врачевателем во всей округе.

Долгие годы упражнялся Теофраст в своем искусстве и излечил множество больных, от которых другие врачи уже отказались. Росли его слава и уважение сограждан, а вместе с ними и зависть да злость других врачей в Зальцбурге, растерявших мало-помалу всех своих пациентов. Не раз они исподтишка посягали на его жизнь, но планы их никогда не удавались. Однако в конце концов Теофраст все же стал жертвой коварства одного из своих соперников. Дело все в том, что этому сопернику удалось подмешать в еду Парацельсу толченые алмазные зерна. И Теофраст Парацельс, который помог столь многим людям, не смог спасти самого себя, потому что против смертельного воздействия алмазной крошки не существовало ни единого средства, и даже чудесное лекарство черта отказало.

Когда Теофраст лежал при смерти в своем доме на площади Плацль в Зальцбурге и почувствовал, что конец уже близок, то подозвал своего слугу, отдал ему пузырек с жидкостью золотистого цвета и приказал вылить его содержимое в реку Зальцах. Слуга же решил, что в пузырьке — волшебный эликсир, при помощи которого его господин столь чудесным образом исцелял людей. «Дураком же я буду, — подумал слуга, — если выполню это приказание моего господина. Вылить содержимое пузырька? Да ни за что на свете! Это же наивернейший способ стать в скором времени богатым и уважаемым человеком».

Он отправился к реке, побродил по берегу, пузырек же оставил надежно спрятанным в кармане своего кафтана. Когда через некоторое время он возвратился к своему хозяину, то сказал: «Господин мой, я сделал все, как вы мне приказывали».

«А когда жидкость влилась в воды, — спросил Теофраст, — ты ничего не увидел?»

«Ничего», — отвечал удивленный слуга.

Поднялся тогда Парацельс в гневе со своего ложа и воскликнул: «Ах ты негодник! Так-то ты выполняешь мои поручения! Ты меня обмануть хотел! Сей же час ступай и действительно вылей эту жидкость в Зальцах, а не то, видит Бог, ты об этом пожалеешь!»

В страхе убежал слуга, кинулся к реке и вылил содержимое пузырька в воду. А как только раствор смешался с водами Зальцах, засверкала река, словно чистое золото. С тех пор и находят на дне Зальцах золотой песок.

Что же касается Теофраста Парацельса, то по прошествии нескольких дней он умер в своем доме на площади Плацль в Зальцбурге.

Подледный луг

Слыхали вы когда-нибудь, отчего вершина Хохкенига сплошь покрыта глетчером, который блистает и искрится в солнечных лучах тысячами ледяных кристаллов? Нет? Тогда слушайте!

Когда-то давно там простирались выгоны и пастбища с травами по колено, и стада коров мирно паслись на тучных лугах. Пастушьи хижины были ухожены, коровницы-хуторянки хороши собой и охочи не только до работы, но и до песен. А работы у них было хоть отбавляй, ибо нигде больше в округе коровы не давали столько молока. Причиной тому, верно, были нежное сено и сочные душистые травы, которые росли там в изобилии. Наконец пришел день, когда масло, и сыр, и молоко некуда стало девать, столь велико было благословение над этим краем.

Хуторянки разбогатели, в кошельках у них зазвенело золото. Не диво, что привольная жизнь в достатке быстро научила их высокомерию и чванству, и они уже не знали, что делать со своим богатством. Хотите верьте, хотите нет — бубенчикам на шеях у коров полагалось быть из чистого серебра. И до того они чудесно звенели, эти серебряные бубенцы, что хуторянок взяла обида за своих быков — чем те хуже? Сказано — сделано: быки отныне щеголяли вызолоченными рогами, которые так и сверкали на солнце. Но и этого хуторянкам было мало. Они ели и пили, сколько душе угодно, а на прозрачную воду из горных источников и смотреть больше не хотели: вместо нее им доставляли бочками лучшее вино из погребов епископа Зальцбургского. На свои развеселые праздники они сзывали самых бедовых охотников со всей округи и распевали и отплясывали с ними ночи напролет.

Когда-то прежде они славились своим благочестием, ныне же совсем позабыли чтить Господа и обходились с его дарами так, словно те даются человеку не во благо его жизни, а только удовольствия ради. Девицы желали, чтобы их руки и лица были нежные и холеные, как у графинь; они купались в молоке, а искупавшись, так и выплескивали его целыми лоханками. Дорожки между домами эти гордячки мостили сырными головами, а на замазку пускали свежее масло и шутили, будто все это на тот случай, чтобы нечистому было чем полакомиться, если он со своей братией как-нибудь заявится к ним ночью. Из золотистого масла они скатывали шары и играли ими — словом, вконец избаловались с жиру.

Но вот однажды к ним на пастбище забрел бедный странник, который падал с ног от усталости, только вместо привета он услышал громкую брань. «Черт тебя принес, у черта и ищи себе приют! — ругались хуторянки. — Нам непрошеных гостей не надо!» У бедняги не достало проворства поскорее унести ноги, и женщины в ярости погнали его метлами прочь.

Едва путешественник скрылся из виду, как черные грозные тучи заклубились над пиком Чертов Рог и наползли на пастбище. Разыгралась буря, град и снег посыпались из туч на испуганных до смерти женщин. Напрасно пытались они укрыться в долине. Снежная буря погребла их под собой вместе с домами и стадами, и вечный лед навсегда сковал некогда цветущие луга.

До сего дня лежат они подо льдом, и глетчер вдали у самой вершины Хохкенига зовется у людей с тех пор «Подледный луг».

Вайтмозеры из Гаштайнской долины

Тому, кто хочет поведать о бесчисленных горных богатствах Гаштайнской долины и Рауриса, нельзя не упомянуть имя Вайтмозеров. Это семейство теснейшим образом связано как с расцветом, так и с упадком горного дела в этом крае.

Эразмус Вайтмозер был простым крестьянином, работавшим в Гаштайнской долине. Он пахал неплодоносную землю здешних полей — тем и кормилась его семья. Жизнь крестьянина была тяжелой, а урожай — скудным. Но Эразмус был не лыком шит, он не хотел идти по стопам своих предков, которые оставляли детям в наследство лишь нищету и тяжкий труд. Во время работы на полях он видел горы, и таящиеся в их глубине сокровища не выходили у него из головы. И вот в один прекрасный день он сменил холстину крестьянина на горняцкую куртку и принялся искать золото.

Эразмус был твердо убежден, что золото где-то близко, и не останавливался ни перед какими трудностями. Он сам копал днем и ночью, нанимал рабочих, и в конце концов докопался до золотоносной руды. Но настоящие золотые жилы проходили глубже, и прежде чем он наткнулся на них, у него кончились деньги. Не нашлось ни одного человека, который хотел бы вложить свои деньги в это ненадежное дело. Кредиторы — а таких набралось множество, ведь без долгов ему было не обойтись — испугались и не переставали торопить его с отдачей долга. Напрасно упрашивал он их еще немного подождать и потерпеть. Но однажды эта история дошла до ушей самого Зальцбургского архиепископа, Леонарда фон Койчаха. Объятый любопытством, архиепископ приказал вызвать Вайтмозера в свою резиденцию. Вайтмозер произвел на него впечатление честного, порядочного человека, и уж никак не похож был на пустого болтуна. Одним словом, он завоевал доверие архиепископа, и тот выдал ему приличную сумму денег и поручил продолжать работы. Эразмусу не нужно было повторять, и он принялся за работу с удвоенной силой. Его упорство не осталось без награды. Еще задолго до того, как занятые деньги кончились, Вайтмозер добыл на-гора богатую золотом руду. Радостные работники то и дело приносили ему золотые и серебряные слитки.

Земля все охотнее отдавала свои богатства. Кучки золота росли, и вскоре Эразмус стал самым богатым человеком в долине. Всю его жизнь изобилие не прекращалось, и даже лежа на смертном одре, он услышал от своих помощников, что открыта новая, необыкновенно богатая жила.

Горняцкое счастье не изменило и его сыну Кристофу. Люди считали, что он владеет несметными богатствами; тайком они рассказывали друг другу, что Кристоф закопал на опушке леса невероятных размеров клад, а в его доме лежит такая груда золота, что в ней можно зарыть целую лошадь вместе со всадником.

Кристоф Вайтмозер арендовал шахты и заводы, покупал великолепные замки и огромные имения. Он стал таким богатым, что к его дочерям сватались графы и князья, ведь каждой он мог дать в приданое тысячи золотых гульденов. Сыновьям же он завещал целый миллион золотых. Его везде знали и почитали, и даже графы входили в круг его друзей. Жена Кристофа была красивой и гордой, но уж очень жесткосердной. Богатство вскружило ей голову, и вместо того чтобы благодарить судьбу за счастье своей семьи, она презрительно относилась к простолюдинам, жила в роскоши, разбазаривала деньги и высмеивала обедневших крестьян и нищих. Тщеславная женщина расхаживала повсюду в дорогих одеждах и обвешивалась огромными бриллиантами — на зависть всякой княгине. Ее заносчивость и кичливость были известны всей округе, и в скором времени о ней повсюду пошла слава самой жестокой женщины.

Однажды она словно королева скакала в Гаштайн на своем белом коне в платье, украшенном драгоценными камнями. Проезжая по тесному ущелью, в котором текла бурная Аше, дама никого из встречных не удостаивала даже взглядом, а когда ее лошадь испуганно остановилась и вздыбилась, ее лицо от гнева покраснело. Старая, дряхлая нищенка сидела у дороги, протянув руки и прося милостыню. Богачку передернуло при виде нищенки. Она сморщила нос, с презрением взглянула на нее и крикнула: «убирайся отсюда! Интересно бы узнать, почему нигде мне нет покоя от этого бесстыдного сброда!»

Она уже хотела поехать дальше, но нищенка с трудом поднялась и встала у нее на дороге. Дрожащим голосом она молвила: «Сейчас ты ругаешься, но откуда ты знаешь, что не окажешься завтра на моем месте, несмотря на все твои красивые платья!»

Тут уж Вайтмозериха не на шутку рассердилась, теперь это была не только гордость и тщеславие — она просто вышла из себя. Слова старой нищенки привели ее в исступленную ярость. Богачка резко рванула уздечку и, сидя на вздыбившейся лошади, сорвала с пальца самое дорогое кольцо и показала его старухе. Огромный бриллиант сверкнул на солнце. «Ах ты, проклятая тварь! — прокричала всадница. — Я пойду просить милостыню?! Смотри!» Она швырнула кольцо в бурлящие волны Аше, громко рассмеялась и воскликнула: «Кольца больше нет! Пока это кольцо не найдется, ни один Вайтмозер не пойдет просить милостыню!» С багровым от злости лицом она всадила шпоры лошади в бока.

Прошло несколько недель. Вайтмозериха давно забыла и про кольцо, и про нищенку, но однажды утром в господском доме появился хозяйский рыбак. Он принес форель, пойманную в Аше, которая превосходила по размеру всех виденных раньше. Случилось так, что именно в этот день Вайтмозер давал праздничный обед, и он приказал украсить этой необычной и красивой рыбой стол. Когда рыбину разрезали, в ее нутре оказалось кольцо с великолепным сверкающим бриллиантом. Жена хозяина вскочила со своею места и смертельно побледнела. Это было то самое кольцо, которое она вышвырнула в реку. С этою момента ее словно заколдовали. Ни днем ни ночью не могла она забыть о кольце. Ее терзал необъяснимый страх перед надвигающейся бедой. Неужели судьба поймала ее на слове? Неужели она накликала беду на дом Вайтмозеров? То, что случилось через несколько лет, только подтвердило ее опасения. Постепенно удача отвернулась от Вайтмозеров. Богатые жилы иссякли, штольни и шахты обрушивались, подземные воды затапливали их, и одно несчастье сменялось другим. Вайтмозеры завязли в долгах и обнищали, их дома и замки обветшали, и в конце концов лишь руины свидетельствовали об их былом богатстве.

Давным-давно род Вайтмозеров вымер, но в сказаниях они продолжают жить. На склонах и в ущельях юры Гамскаркогель иногда показывается охотникам старый горный баран — так рассказывают люди. Но стоит охотнику навести на него ружье, как баран превращается в одного из жителей долины. Люди думают, что это и есть старый Вайтмозер, который в образе барана рыщет по серым кручам Гамскаркогеля в поисках зарытых кладов и отыскивает золотые жилы. И не обретет он покоя, пока не найдет их.

Доктор Фауст и зальцбургский келарь

Было это в те дни, когда вокруг города Зальцбурга еще зеленели на холмах виноградники. На Масленицу, когда все, кроме заядлых ворчунов, радуются и веселятся, доктор Фауст устроил пирушку с развеселой компанией. Среди гостей были и студенты, и просто молодые люди всякого звания. Доктор потчевал их вином и разными изысканными лакомствами, молодежь не щадя сил бражничала, шутила и веселилась. Так и засиделись допоздна. Тут доктору Фаусту пришла охота прокатиться на ночь глядя, а заодно и отведать вина, какого они еще не пробовали. «За мной, друзья! — воскликнул он. — Наведаемся в винный погреб архиепископа Зальцбургского! У него, говорят, вдоволь отличного вина. Так отчего бы нам не побаловать себя стаканчиком-другим из епископских запасов? В путь! Его святейшество наверняка не будет на нас в обиде».

Гости были уже крепко навеселе и обрадовались предложению доктора. Шальная компания с хохотом высыпала в сад. Доктор Фауст, известный чародей, огляделся в поисках чего-нибудь подходящего для путешествия и заметил лестницу у стены. По его приказу парни уложили лестницу на землю, сами поместились на перекладинах, а их предводитель уселся впереди всех верхом, точно на коня. Он пробормотал заклинание, и в тот же миг лестница помчалась по воздуху так быстро, что у летящих шапки попадали с голов, а плащи развевались по ветру.

Полночь давно миновала, когда диковинные путешественники очутились в Зальцбурге и через открытое окно влетели прямехонько в погреб архиепископского замка. В замке все было тихо. Архиепископ, весь причт и слуги давно уже спали крепким сном.

Доктор Фауст высек огонь, и у его спутников от восторга заблестели глаза. Под просторными, сумрачными, прохладными сводами громоздились ряды винных бочек. Фауст и его приятели расположились за столами и принялись пробовать вино из всех бочек по порядку, пока не отыскали бочку с самым лучшим вином. Опустошив ее, они почувствовали себя на седьмом небе.

Добрый час они кутили, хохоча и горланя песни, как вдруг отворилась дверь, и в погреб вошел келарь с фонарем. Толстяку этой ночью что-то не спалось, и он решил пропустить глоток винца на сон грядущий.

Увидев в погребе свет и услыхав гомон, келарь замер как вкопанный. С перепугу он чуть было не выронил фонарь, но тут же спохватился. А когда разглядел, что перед ним всего-навсего пьянчужки, которые едва держатся на ногах, то заорал: «Ах вы, ворье бесстыжее! Погодите, сейчас я отобью у вас охоту до чужого вина! Дорого вам обойдется ваша наглость!» И он закатил им такую отповедь, что осоловелые бражники так и застыли с открытыми ртами, уставившись на него.

Облегчив душу, келарь бросился будить слуг в замке, но доктор Фауст не медлил: ухватил толстяка за волосы и отпускать не собирался. Затем он велел своим спутникам прихватить еще несколько бутылок того вина, что им более всего пришлось по вкусу, и вновь оседлать лестницу. Одним взмахом он забросил келаря перед собой на перекладину, и не успел толстяк опомниться, как лестница-самолет взвилась в воздух и вылетела в окно.

Не то от возмущения, не то со страху летун поневоле поднял такой душераздирающий крик, что все как одна кошки, гулявшие в ночной тиши по городским крышам, мигом разбежались, поджав хвосты. У доктора и его приятелей уши заложило от крика. Когда они пролетали над густым лесом, то доктор, не в силах больше выносить эти вопли, ссадил упирающегося и орущего от страха благим матом келаря на верхушку могучей ели. Тот решил, что пробил его последний час, и вопил не переставая. Сообразив, наконец, что колдовской полет окончен и что он все еще жив, келарь вздохнул с облегчением. Но в какую же переделку он угодил! Сидя на верхушке ели, которую раскачивал ветер, толстяк отчаянно цеплялся за ствол, ведать не ведая, как спуститься вниз. Холодный пот выступил у келаря на лбу. Вокруг темно — хоть глаз выколи, и нигде ни души. Келарь пробовал было слезть — да куда там: сучья гнулись под его тяжестью и так угрожающе скрипели, что он и думать забыл о спуске, притих и весь дрожал, вцепившись в ствол дерева. Вздыхая и охая, бедняга все ждал, когда наступит утро. А Фауст и его спутники тем временем давно уже были дома и помирали со смеху, вспоминая свое ночное приключение.

Над Зальцбургскими Альпами занялся рассвет. Келарь совсем окоченел на своей верхотуре. Наконец он заметил невдалеке двух крестьян, шедших в город на базар. Келарь принялся что есть мочи звать на помощь, и крестьяне остолбенели от неожиданности. Когда они разглядели крикуна, точно приросшего к верхушке ели, то сперва никак не могли взять в толк, что за здоровенная шишка такая уродилась на елке. Но потом они узнали в вопящем бедолаге архиепископского келаря и глазам своим не поверили.

Келарь сулил им с елки золотые горы, если только его спустят вниз, однако крестьяне не отважились сами снимать толстяка. Они бегом пустились в город, но в епископском замке им поначалу никто не хотел верить. Только обшарив весь дворец и не найдя нигде келаря, отправились на поиски в лес. Крестьяне вели за собой епископских слуг, а так как слухи о пропавшем келаре уже гуляли по всему городу, то следом валом валили любопытные.

Когда на верхушке самой высокой елки и в самом деле обнаружили келаря его милости архиепископа Зальцбургского, то весь народ так хохотал, что со спасением пришлось повременить, покуда епископские слуги не отсмеялись. Те, кто был посмелее, вскарабкались на елку, обвязали толстопузого келаря канатом и с превеликим трудом и немалыми усилиями, а также и с немалым весельем стащи-ли-таки горемыку вниз на твердую землю. Тот не в силах был сам сделать ни шагу и до того ослаб, что пришлось нести его в город на носилках. Там он был сдан на руки господину своему архиепископу, которому и рассказал, все еще трясясь от страха, приключения минувшей ночи, и епископ, надо полагать, втихомолку хохотал от души, как и все зальцбуржцы. А о том, кто побывал в погребе и устроил келарю ту прогулку по воздуху — так тогда и не дознались.

Лишь много лет спустя прошел слух, что к полету на лестнице не иначе, как приложил руку сам знаменитый доктор Фауст. Что до келаря, то у него с тех пор раз и навсегда пропала охота пропускать глоток вина на сон грядущий. За все сокровища мира не согласился бы он больше спуститься в погреб после того, как колокола прозвонят к вечерне.

Император Карл из Унтерсберга

Много всякого странного рассказывают об Унтерсберге. Говорят, что в этих могучих горах неподалеку от Зальцбурга водятся разные удивительные существа. А еще сказывают, будто здесь полным-полно сокровищ. Карлики и великаны, храбрые удальцы и князья живут там, есть и лешие с лешачихами, только людям они никакого вреда не причиняют. Самая же большая тайна той горы — старый император, который спит где-то там, в самой середке, и дожидается своего часа. Редко выходит он из укрытия и только, может, раз в сто лет попадается на глаза кому-нибудь из смертных.

Вот как-то раз пас бедный мальчишка-подпасок свое стадо у подножья Унтерсберга. Сидит он себе на поросшем мхом валуне и, довольный такой, дудочку вырезывает. Тут откуда ни возьмись, как из-под земли, карлик перед ним вырос и говорит:

— Эй, сынок, не хочешь ли ты императора Карла из Унтерсберга повидать?

— Как же не хотеть, еще как хочу! — ответил ему пастушок недолго думая.

В стародавние времена, когда все было не так, как нынче, унтерсбергские карлики частенько людям на пути попадались, и потому наш пастушок маленького человечка нисколечко не испугался.

— Ну, тогда пошли! — сказал карлик, махнул рукой и посеменил вперед. Мальчик же безо всякого страха последовал за ним. Шли они шли, через кусты, по осыпям, по ущельям и расселинам, забрались уже в самое сердце гор, и там-то наконец остановились перед какой-то железной дверью, которая как будто была заперта крепко-накрепко.

Нигде не видно было ни замка, ни запора. Пастушок стоит себе, ждет, что же дальше будет. А карлик только руку поднял, тут дверь с жутким грохотом и отворилась сама по себе. Не успел пастушок опомниться, как очутились они в большом-пребольшом роскошном зале. Своды того зала отливали серебром, и все вокруг усеяно было драгоценными каменьями. Удивился пастух, огляделся по сторонам и видит: вокруг полным-полно рыцарей да великанов, только все они сидят, застывшие, словно каменные изваяния.

А посередине огромного зала сидел сам старый император на золотом троне. Перед ним стоял здоровенный стол с тяжелой мраморной столешницей. Уставился паренек на драгоценную корону и ни вздохнуть, ни слова вымолвить не может. Император же сидел с закрытыми глазами, будто спал. Его серебристая борода два раза вокруг того мраморного стола обернулась. И было тут множество людей благородного звания: графы, князья, прелаты да священники. Все как один в дорогих одеждах или в сверкающих доспехах, сидят, головы повесили, молчат недвижимые, погруженные, как и сам император, в глубочайший сон.

А пастушок все стоит, смотрит на всю эту красоту как завороженный, глаз оторвать не может. Но тут подумал он, что нехорошо это — стоять перед такой важной персоной и пялиться. Преклонил он тогда колена перед императором и поприветствовал его так вежливо, как только умел. В тот же миг поднял император голову, приоткрыл глаза и, как будто еще не вполне очнувшись, посмотрел на мальчика.

— Дитя мое, — заговорил он, — скажи-ка мне, летают ли еще вороны над горой?

— Да, господин мой, летают, — ответил пастушок.

Поник император головой и жалобно так сказал:

— Значит, мне еще сто лет спать придется!

Тут закрылись у него глаза и погрузился он снова в глубокий сон, а вместе с ним заснули опять все рыцари и придворные, которые вместе с императором ото сна пробудились.

Карлик подал мальчику знак и молча повел его из зала через горы к пастбищу, где по-прежнему мирно паслось его стадо, поджидавшее своего пастуха. Там карлик щедро наградил паренька и в тот же миг исчез, так же неожиданно, как и появился.

Мать-сова из деревни Целль и ее дети

Жил-был однажды в деревне Целль, что стоит на берегу озера, богатый крестьянин, которого за трудолюбие и порядочность почитали и односельчане, и жители всей округи. Только вот о его жене люди отзывались совсем иначе. Она была нерадивой, ленивой и расточительной и даже о детях почти не заботилась. Но случилось так, что крестьянин тяжело заболел и вскоре умер.

Хозяйство досталось его жене, а она и обрадовалась, что теперь то уж может ни перед кем не отчитываться.

Вдова легкомысленно сорила деньгами направо и налево и вскоре осталась ни с чем. Нисколько не задумываясь, она, где могла, назанимала столько денег, что вскоре подворье за долги пошло с молотка, а хозяйке оставалось только идти на поклон к добрым людям — авось, дадут ей на бедность. Но она отправляла за милостыней детей, а подаяние, которое малыши приносили домой, снова быстро проматывала. Если дети за день собирали меньше денег, чем ей хотелось, она не давала им есть, колотила и бранилась.

Однажды, когда детишки пришли домой с пустыми руками, мать устроила им голодный пост. Малыши, которые и накануне почти ничего не ели, стали плакать и просить хоть кусочек хлеба. Их плач так надоел крестьянке, что она со злостью закричала:

— Перестаньте, наконец, вопить! Чтоб вы окаменели, тогда у меня хоть будет покой!

Не успела она произнести эти слова, как небо внезапно заволокли густыми черными тучами. Разразилась сильная гроза, какой в этих краях еще никто не видел. Когда небо прояснилось и стих ветер, на том месте, где только что стояли малыши, вместо них остались два больших камня, чем-то похожие на пропавших детей. Мать закричала от ужаса.

Теперь, когда уже было слишком поздно, в ней внезапно проснулась материнская любовь: она бросилась на каменные глыбы, стала обнимать их, причитать и плакать. Но ее дети превратились в холодные камни, как она сама того пожелала.

С того дня женщина исчезла и больше не появлялась в деревне. Через несколько дней крестьяне увидели сову, которая с жалобным криком кружила над каменными изваяниями. Это была мать несчастных детей. Днем она совой кружила над ними, ночью в прежнем обличьи, не знал покоя, бродила вокруг. В былые времена не один путник, должно быть, видел, как она ночью плача ходила вокруг камней.

Пропавшее свадебное шествие

Солнечным майским днем жених с невестой и приглашенными на свадьбу гостями по пути из Гредига в Санкт-Леонхард проходили мимо Унтерсберга.

Впереди шагали музыканты со скрипками и флейтами и наигрывали веселые напевы, за ними, болтая и смеясь, остальная компания; всем было весело, и никого не смущало, если кто-то из музыкантов вдруг сбивался с тона.

Нарядная невеста в свадебном венце на уложенных короной косах была чудо как хороша, и глаза ее сияли от счастья.

Шляпы мужчин были украшены веточками розмарина и гвоздики, шелковые ленты на женских передниках трепетали на ветру, а серебряные украшения сверкали в солнечных лучах.

— Слыхали вы, что здесь неподалеку когда-то исчез император со всем своим войском? — спросил один из гостей.

— Да ну же, оставь, — насмешливо крикнул ему другой. — Опять ты за свои небылицы!

— Пусть расскажет, — возразила невеста, — а мы его послушаем.

— Верьте мне, — настаивал парень. — Призраки исчезнувших воинов время от времени появляются и одаривают тех, кто им случайно встретится.

— Ну что ж, попытаем и мы счастья, — решил жених, сложил руки и дерзко прокричал, оборотившись к лесу:

— Пожалуйте к нам, добрые духи, да принесите моей Аннерль что-нибудь покрасивее.

Едва слетела с его уст эта просьба, как отвесная скала Унтерсберга приотворилась и из нее вышел крошечный седовласый человечек в платье рудокопа.

Внимательно окинув всех испытующим взглядом, он улыбнулся и знаком пригласил следовать за собой.

Участники свадебного шествия сначала оробели, но гном был так дружелюбен на вид, что они не раздумывая приняли приглашение.

Длинными переходами шли они в глубь горы, пока не очутились в невиданно роскошном зале с высокими сводами, посреди которого стоял накрытый для пира стол.

Гном пригласил смущенных и оробевших гостей к столу, и люди сели. В дороге они успели проголодаться, и потому без долгих уговоров начали есть и пить, а маленькие обитатели гор подносили все новые и новые блюда и кувшины, пока не накормили всех до отвала и не напоили допьяна.

Стихли напевы музыкантов, замолк смех, и участники свадебного шествия разлеглись на скамьях и заснули мертвым сном.

Недвижимо вытянулись мужчины и женщины на скамьях, а когда гости наконец пробудились, крошечный седой человечек, который привел их в глубь горы, был уже тут как тут и тем же путем вывел всех обратно на волю.

Они поблагодарили его за богатое угощение и зашагали дальше по лесу, держа путь в родную деревню.

Но, выйдя из лесу, они увидели, что все неузнаваемо изменилось: и дома, и села, и люди, попадавшиеся им навстречу, — все было точно чужое.

Они в недоумении переглядывались и никак не могли взять в толк, что же с ними приключилось. Невеста от горя даже заплакала, а жених утешал ее: «Не печалься, Аннерль! Должно быть, это гном нарочно завел нас не туда, и мы сбились с дороги!»

Все снова тронулись в путь, но теперь им было уже не до веселья: все устали и уныло плелись, волоча ноги.

Завидя их, люди останавливались и удивленно смотрели им вслед. Дети над ними смеялись, как над ряжеными, а иные сорванцы громко насмехались.

Наконец они пришли в родную деревню. Но и здесь ничего не узнали, потому что дома их встретили чужие люди.

В смятении отправились они к священнику и поведали о том, что с ними приключилось.

Старый священник полистал церковные книги. Одна из записей гласила, что сто лет назад жених с невестой и приглашенными на свадьбу гостями бесследно исчезли неподалеку от Унтерсберга.

Потрясенные, упали они на колени. Священник благословил их и произнес: «Скорее покайтесь перед Господом, коего прогневили вы в глупой своей гордыне; ибо уже сегодня настанет ваша кончина».

«Господи, смилуйся над нами!» — вскричали они рыдая. Потом они благоговейно вознесли молитву и покаялись в совершенных грехах. Они чувствовали, как с каждым мгновением убывают их силы. Миг, другой — и вот уже поседели их волосы, покрылась морщинами гладкая кожа, а спины согнулись от старости.

Не прошло и часа, как все они покинули этот мир. В глубокой задумчивости склонился священник над усопшими.

«Да, — подумал он, — для Него сто лет, точно один день». И смутное предчувствие вечности Божьей посетило его душу.


ШТИРИЯ


Сокровища Штубенбергеров в пещере Шекль

Мною веков назад в замке Оберкарпфенберг, что в Мюрцтале, от которою давно уж остались одни развалины, жили два брата из рода Штубенбергеров. Это были дикие и необузданные люди, они вели разбойничью рыцарскую жизнь и находились в постоянной вражде с рыцарями из соседних поместий. Братья то и дело разоряли монастырские угодья, и папа римский предал их анафеме. Но и после этою они не утихомирились и в конце концов так распоясались, что окрестные рыцари, объединившись, объявили им войну и двинулись на замок. Не под силу было Штубенбергерам сражаться с такой оравой, к тому же большая часть слуг их покинула, переметнувшись на сторону соседей. Собрали они тогда все свои награбленные сокровища, покинули замок Оберкарпфенберг и с несколькими верными подданными укрылись в неприступных ущельях у подножия горы Шекль, поросшего с северной стороны непроходимыми лесами. Там они выстроили крепость Штубегг, развалины которой и сейчас можно найти там, где начинается ущелье Раабкламм.

Вскоре после этого император Фридрих Второй стал снаряжаться в крестовый поход к Земле Обетованной, и австрийский герцог решил присоединиться к нему. И вот пронеслась молва, что у Гроба Господня в почетном карауле стоял командир римского легиона, который происходил из рода Штубенбергеров. Братья тоже решили отправиться в Землю Обетованную и доблестью в битвах с неверными искупить свою вину перед папой.

Прежде чем покинуть родину, они понадежнее запрятали свои сокровища. Дикие ущелья и неприступные скалы Шекля показались им самым подходящим местом. У подножия горы они после долгих поисков нашли, наконец, среди каменистых осыпей и обрывистых утесов просторную пещеру и темной ночью с помощью надежных слуг перетащили туда сокровища в большом кованом сундуке. Ко входу в пещеру они приделали массивную железную дверь, закрыли ее на замок и завалили сверху камнями. Щели между камнями они заткнули мхом, чтобы ни одна душа не заподозрила, что за этой кучей камней есть дверь. Ключи от сундука и от железной двери рыцари взяли с собой, оставили крепость на попечение надежного домоправителя и, собрав своих сторонников и слуг, отправились в варварские земли. Там они примкнули к другим паломникам.

Прошло несколько лет. И вот однажды в Штубегг пришел некий паломник из Земли Обетованной и принес домоправителю печальную весть о том, что господа фон Штубенберг отдали свою жизнь, защищая Землю Обетованную от неверных. Он сам, сказал паломник, закрыл глаза одному из умиравших братьев, и тот перед самой смертью поведал ему тайну спрятанных сокровищ и передал ключи. Братья велели, чтобы домоправитель передал сокровища их наследникам. Домоправитель был немало удивлен, но раздумывать долго не стал, собрался и вместе с паломником отправился к горе Шекль. Они принялись искать сокровища — но вот прошла неделя, потом другая, а найти пещеру им все не удавалось. Они долю безуспешно лазали по камням и в довершение всего потеряли оба ключа. Отчаявшись, они вернулись домой, и постепенно все в округе стали забывать о сокровищах Штубенбергеров. Прошло, наверное, еще лет сто. В Гшайде, недалеко от Вейца, жил тогда один бедный крестьянин, бывший подданный Штубенбергеров. Звали его Георг Гресхубер. Хлеба у него в доме обычно не было ни крошки, зато детей мал мала меньше — полон дом. Однажды, холодным зимним днем незадолго до Рождества, отправился он к подножию горы Шекль за хворостом, чтобы хоть в праздники детям дома тепло было. В унынии, тяжко вздыхая, он волочил по земле сухие сучья и ветки и стаскивал их в кучу. Занятый этим делом, он совсем не заметил, что, откуда ни возьмись, рядом с ним появился парнишка-пастушок.

«Эй! — крикнул парнишка. — Что с тобой? Что ты все вздыхаешь да причитаешь?» Крестьянин испуганно взглянул на него и грустно отвечал: «Да как же мне не причитать, если в животе у меня пусто, а дома пятеро детишек голодные сидят, и я придумать не могу, как их прокормить!»

«А ну пойдем со мной! — сказал пастушок. — Чем дрова собирать, посмотри лучше, что я тебе покажу!»

«Да что ты мне покажешь-то?» — проворчал крестьянин и внимательно взглянул на пастушка. Уже начинало смеркаться, и крестьянину показалось, что глаза у паренька вспыхивают, как раскаленные угли. Не по себе стало крестьянину.

Парнишка усмехнулся, схватил крестьянина за рукав и сказал: «Не бойся, ничего плохого с тобой не случится. Пойдем со мной, и я покажу тебе сокровища, которых тебе с лихвой хватит на всю жизнь».

Вот теперь крестьянину сделалось по-настоящему страшно, и больше всего ему теперь хотелось броситься вниз с горы и убежать подальше. Но парнишка так доверительно положил руку ему на плечо, что крестьянину стало стыдно, что он так испугался. К тому же его охватило любопытство: не было ли в россказнях странного пастушка хоть крупицы правды? Он пошел за пастушком, и вскоре они подошли к раскидистому можжевеловому кусту, а за кустом, полузаваленная грудой замшелых камней, виднелась железная дверь. Пастушок вынул из кармана два ключа. Один ключ он протянул крестьянину и попросил его отомкнуть дверь. Тот дрожащими руками повернул ключ в замке. Заскрипели заржавленные петли, и дверь отворилась; перед ними открылась сумрачная пещера. У пастушка в руках внезапно оказался горящий факел, и в свете неровного пламени крестьянин с замиранием сердца увидел, что парнишка рядом с ним черен, как уголь, а глаза у него горят страшным огнем.

Весь дрожа, крестьянин пошел следом за пастушком, который провел его через три сводчатых зала. В первом и втором высились груды угля, а в третьем стояло семь больших кованых сундуков, и огромный черный пес охранял их. Глаза у черного парня сверкали все ярче и, казалось, становились все больше и больше, и от этого сердце у крестьянина билось так громко, что он плохо понимал, что говорил ему спутник. «Ты все хорошо рассмотрел?» — спросил парнишка. Крестьянин молча кивнул. «Теперь давай вернемся назад во второй зал!» Крестьянин послушно пошел за ним. «А теперь набери полные карманы угля!» — велел ему тот.

Крестьянин сделал, что велено. Потом они вышли из пещеры, и хотя уже подступала ночь, и небо над горами потемнело, крестьянину показалось, что вольный свет небес никогда еще его так не радовал.

«А теперь взгляни, что за угли у тебя в карманах!» — вдруг ласково сказал ему парнишка. Тут увидел крестьянин, что карманы у него набиты золотом. «Всю свою жизнь, — серьезным голосом сказал ему пастушок, — ты можешь раз в день приходить сюда и всякий раз набирать две пригоршни углей. Но только из той кучи, которая навалена во втором зале. Однако берегись, не проговорись никому об этой тайне, иначе плохо тебе придется. Но если тебя прижмут к стенке, да станут заставлять открыть тайну, тогда пойди к начальникам и отдай им эти ключи и тот кусочек пергамента, который к ним привязан».

Крестьянин пообещал хранить уговор. Когда же он запер железную дверь и спрятал в карман ключи, парнишка исчез, как сквозь землю провалился.

Бедный крестьянин скоро разбогател. Каждый день ходил он к подножию горы Шекль и набирал полные пригоршни угля, который превращался в золото, как только он покидал пещеру. Дети его больше ни в чем не нуждались. Он покупал пашни, луга и виноградники. Сундуки и ларцы в его доме наполнялись золотом. Но когда год спустя он снес свою жалкую нищенскую лачугу и затеял строить солидный дом, зависть одолела соседей. Пошла молва, что он колдун, а кое-кто подозревал и кое-что похуже.

Россказни о колдовском богатстве дошли в конце концов и до самого барина — графа Ульриха фон Штубенберга, потомка рыцарей-разбойников. Он позвал к себе крестьянина и спросил, откуда у того деньги и с чего это он швыряется ими направо и налево.

Крестьянин дерзко ответил: «Деньги эти— не краденые! А откуда они у меня — я не скажу, это моя тайна. Но земли эти, где мы живем, в вашей власти, и я, так и быть, готов каждый день приносить вам пригоршню золота».

На следующий день крестьянин и вправду явился пред графские очи и дал удивленному графу золотой слиток величиной с кулак. И тут вспомнил граф Штубенбергер легенду о пропавших сокровищах его предков и понял, что бедный крестьянин нашел то место, где они спрятаны.

Но Георг Гресхубер не пожелал раскрыть тайну. Даже когда граф приказал пытать его, с уст крестьянина не сорвалось ни одного неосторожного слова. И все же под конец он не смог дольше переносить истязаний и поведал о чудесном пастушке и о том, как тот показал ему пещеру. Он пообещал графу показать ему заветное место и, оправившись от пыток, повел его к тому самому можжевеловому кусту, за которым находилась железная дверь. Куст оказался на месте, но за ним были лишь груды замшелых камней, железная дверь исчезла бесследно, и с тех пор еще никому не удавалось напасть на след сокровищ.

Ключи, которые крестьянин передал графу, хранятся у Штубенбергеров как семейная реликвия. Надпись на пергаментном свитке гласит:

«Да хранят господа фон Штубенберг сей свиток и ключи как зеницу ока, и даровано им будет за это большое счастье».

Гляйхенбергская ведьма

Где-то возле восточной границы Штирии на крутой отвесной скале высятся мощные стены замка Гляйхенберг. Сотни лет назад, в прекрасный летний день, хозяйка замка стояла во внутреннем дворе с ребенком на руках. Ей не было никакого дела до того, что происходит в замке, она тормошила своего маленького сына, ласкала его, но ребенок был вял, бледен и едва дышал. Он уже которую неделю был болен, и с каждым днем становился все слабее и слабее. Ни врачи, ни опытные знахарки не в силах были исцелить мальчика.

Вдруг что-то встревожило хозяйку замка, и она подняла глаза. Домоправитель с несколькими слугами насильно тащили от входа в замок молодую цыганку, руганью и пинками подгоняя ее вперед. Та упиралась изо всех сил, кричала, царапалась, кусалась и никак не хотела идти.

«Подозрительная какая-то девчонка, милостивая госпожа, — крикнул домоправитель испуганной хозяйке. — Этому цыганскому отребью ни в чем нельзя доверять».

Цыганка вырвалась, бросилась на землю перед госпожой, обняла ее ноги, стала уверять в своей невиновности и молить о пощаде. Госпожа милостиво подняла женщину и принялась утешать ее. Она отослала мужчин прочь, сказав им, что сегодня совсем неподходящий день, чтобы причинять боль какому-либо созданию божию, особенно такому несчастному. Она назвала цыганку «бедной маленькой пичужкой» и сказала, что сама хорошо знает, что такое страдание, и пусть-де цыганка ничего не боится и летит себе на вольную волю.

Молодая девушка вскочила, поцеловала руку госпоже и с состраданием глянула на больное дитя. «Госпожа, — сказала она, — вы так добры и милостивы, и я никогда вам этого не забуду. Я хочу отблагодарить вас. Я знаю одно средство, от которого бледные щечки вашего сына снова зарумянятся. Есть волшебная вода, которая исцелила уже множество болезней. Каждый вечер я буду приносить вам кувшин этой воды сюда, к камню». С этими словами она пригнулась, нырнула в кусты, что обрамляли замок, и исчезла.

На следующий вечер хозяйка замка действительно обнаружила у камня кувшин с водой. Вода в кувшине как-то странно пузырилась и переливалась искорками. Вреда от нее не будет, подумала госпожа и дала ребенку попить. И вот каждый вечер хозяйка замка стала поить своего сына чудесной водой, все больше и больше уверяясь в ее полезном действии. Шли недели. Щеки у мальчика налились, как яблочки, а щуплое тельце окрепло и округлилось. Цыганская вода, похоже, творила чудеса. Прошло три месяца, и счастливая мать сидела на камне, а возле нее в траве играл радостный, здоровый сынок. Внезапно зашевелились кусты, ветви раздвинулись, и перед хозяйкой замка оказалась смуглая молодая цыганка, она улыбнулась и погладила малыша по голове. Госпожа сказала, что хочет щедро наградить ее, но девушка покачала головой и ответила: «Не беспокойтесь, высокородная госпожа, лучшей награды мне не надо. Да хранит Бог вас и ваше дитя!»

Хозяйка замка сняла с шеи сына золотую цепочку, на которой висел медальон с портретом мальчика. «Возьми на память хотя бы это!» Цыганка взяла цепочку с медальоном, еще раз улыбнулась и вновь исчезла за кустами.

Шли годы. Малыш превратился в стройного молодого рыцаря, уже испытанного в жестоких битвах. Времена были неспокойные, крестьяне тогда бунтовали, разбойничали, разоряли страну, громили замки. Но о крепкие стены замка Гляйхенберг они бились впустую. Под конец они запросили прощения, и рыцарь Гляйхенберг с великой готовностью заключил с ними мир.

Однажды перед воротами замка появилась целая орава гомонящих крестьян. Крестьяне требовали, чтобы их допустили до господина. Они тащили за собой несчастную, истерзанную цыганку, которая едва могла стоять на ногах. «Господин, — кричали они, — посмотрите, это ведьма. Она одна повинна в том, что мы бедствуем. Она заколдовала наших коров и разорила наши поля».

Домоправитель и господские слуги стали допрашивать цыганку, но она все отрицала. В конце концов они решили начать пытки, но в ужасе и страхе цыганка закричала так пронзительно, что эхо разнесло этот крик по всему замку: «Благородный господин фон Траутманнсдорф, помоги! Помоги мне, благородный господин!»

Владелец замка, который как раз вышел во двор замка вместе со своей свитой, услышал крик женщины и велел слугам привести ее к нему. Слуги тут же подвели ее, она бросилась рыцарю в ноги и взмолилась: «Господин, смилуйтесь надо мной! Я та самая цыганка, которой Ваша мать когда-то подарила золотую цепочку». Всхлипывая, она сорвала с шеи цепочку и протянула ее рыцарю. Он открыл крышку медальона и с удивлением узнал в портрете самого себя.

«О, Боже, бедная страдалица! — вскричал он, потрясенный. — Ведь она спасла мне жизнь, когда я был ребенком. Сейчас же снимите с нее кандалы и позаботьтесь о ней».

Но было уже поздно. Причиненные истязания окончательно подорвали силы пожилой женщины. «Благородный господин, — прошептала она, — позвольте мне умереть спокойно, исполните лишь мое последнее желание: я хочу показать вам источник, который исцелил Вас. Ведь он вернет здоровье еще многим страждущим. Но поторопитесь! Я чувствую, что конец мой близок».

Рыцарь и его слуги на руках принесли умирающую в долину, и она показала им источник. «Бог сотворил его, — сказала она, — на благо всех людей».

Это были последние слова старой цыганки. А родник в Гляйхенберге стал с тех пор благословенным источником для людей. Не иссяк он и сегодня.

Герольд фон Лихтенштейн

Во времена Карла Великого в благословенном Айхфельде жил один храбрый воин по имени Арибо. У него была жена, которую звали Ода, и каменный дом, обнесенный толстой крепостной стеной и широким рвом. И был у них один-единственный сын, которого они окрестили Герольдом. Он был крепким, здоровым, к тому же веселым и сообразительным ребенком, и родителям было чем гордиться.

Однажды авары напали на страну, и Арибо отправился на войну. Несколько месяцев Ода и сынишка ждали его возвращения. Но тот так и не вернулся — он погиб в бою с аварами.

Прошло несколько лет. Герольд стал сильным, могучим юношей. Он изучил искусство владения оружием, чтобы защищать родину подобно покойному отцу. Случилось так, что вскоре ему это пригодилось. Свора разбойников-аваров напала на Айхфельд и окружила дом, в котором находились Герольд с матерью и слуги. Осажденные храбро оборонялись, но вскоре поняли, что долго им так не протянуть. Тогда Герольд собственной рукой поджег дом, чтобы он не попал в руки врагам, и прорвался сквозь ряды аваров вместе с матерью и прислугой. Через несколько дней авары ушли из Айхфельда.

После них остались лишь развалины дома и опустошенные поля. Но Герольда это не сломило: он сам взялся за плуг и работал с раннего утра до позднего вечера. Однажды, работая на пашне и ведя плуг за парой быков, он заметил в свежевспаханной борозде камень, переливающийся всеми цветами радуги. Герольд сунул его в карман, подстегнул быков и продолжал работать, почти забыв о своей находке. Когда стало темнеть, он отправился домой и, войдя в дом, вспомнил про камень и положил его на стол. Мать еще не разжигала очаг, в комнате было темно, но стоило камню оказаться на столе, как вся комната тут же озарилась ярким светом. Герольд и его мать в недоумении глядели на камень, источавший чудесное сияние.

«Что за чудо!» — выкрикнули они почти разом. Мать с сыном не могли насмотреться на это волшебное сияние и недоумевали, как из мертвого камня могут вырываться такие яркие, переливающиеся лучи.

«Сам Бог одарил нас этим камнем, — сказал Герольд. — Наверняка он очень дорогой. Завтра я отвезу его в Юденбург и продам. Но сначала я хочу спросить, что скажет об этом камне наш отшельник».

В лесу, по дороге в Юденбург, жил один набожный старец, которого все очень уважали за его мудрость. Крестьяне часто приглашали его разрешить какую-либо запутанную тяжбу. На следующее утро Герольд пришел к нему и рассказал о своей находке. Старец долго смотрел на чудесный камень, а затем сказал: «Сам Бог оделил тебя этой вещицей. Не продавай ее! Возьми меч и иди в Аахен, к нашему императору Карлу. Пусть этот камень будет ему подарком, а в остальном — вверься небесам!»

Несказанно обрадовался Герольд, услышав совет мудреца. Уже давно его сокровенным желанием было отправиться в императорский дворец, верно служить императору и стать настоящим воином, таким как его отец Арибо. Но все же на сердце у него было неспокойно. Кто позаботится о матери в его отсутствие? Однако старец пообещал Герольду, что сам займется этим и что все крестьяне будут по очереди работать на пашнях его матушки. Герольд надел панцырь, опоясался мечом, спросил у матери благословения и прекрасным летним утром отправился в Аахен, в императорский дворец.

В это время император как раз воевал с восставшими саксами. Герольд обрадовался, узнав об этом — ведь он был еще молод и ничего не знал о лишениях и страданиях жизни воина и думал только о том, чтобы отличиться перед императором.

Император приветливо принял молодою воителя, и Герольд своей храбростью и бесстрашием вскоре завоевал сердца боевых товарищей. К нему все хорошо относились, а у капитана он был любимчиком. Однажды он рассказал Герольду, что хорошо знал ею отца, Арибо, и что тот в боях с аварами был примером мужества и решительности для всех. Герольд гордился этим.

Однажды на лагерь императорского войска напали саксонцы. Бой длился целый день — саксы дрались мужественно и отчаянно. Когда опустилась тьма, Герольд вспомнил о своем чудесном камне, который он всегда держал при себе. Он прикрепил камень к своему шлему, и тот начал так сверкать и искриться, что казалось — солнце взошло посреди ночи. Саксы не могли понять этой странности и решили, что подземные духи вышли из-под земли и приняли сторону врагов. Саксов охватила паника, и они со всех ног бросились бежать. Герольд пришпорил лошадь и еще долго гнал врагов вместе со своими солдатами. Вот так и победило в этом бою императорское войско.

Змеиная корона

Жил однажды в Штирии маленький мальчик, Родители у него умерли, и был он так беден, что ни гроша медного за душой у него не было. Приходилось ему побираться по дворам и довольствоваться тем, что оставалось на крестьянском столе от обеда, а частенько это бывали одни объедки.

Вот как-то раз мальчик отправился в лес за ягодами. И встретилась ему женщина в белоснежном одеянии, которая дала какую-то странную вещицу, всю сверкающую дивным светом. Мальчик взял удивительный подарок и некоторое время разглядывал его, не зная, что же с ним делать, потом засунул за ленту на своей шапочке и пошел дальше.

Вскоре ему повстречались люди. Они удивленно взглянули на паренька и спросили, почему он носит деньги прямо на шляпе. Мальчик удивился, снял шляпу и обнаружил за лентой новенький сияющий крейцер. Он очень обрадовался и положил крейцер к себе в мешок. Но не успел он его туда положить, как на шляпе появился еще один — и так продолжалось весь день и весь следующий год — мальчик уже утомился вынимать крейцеры. И вот через год у него набралось семь мешков золота.

Шли годы. Бедный мальчик превратился в богатого человека, и были у него теперь свои земли, луга, поля и большой крестьянский двор. Вскоре он стал богаче графа, у которого, правда, был большой замок, но зато не было денег — одни сплошные долги. Граф злился, видя, что сосед богатеет, и как только он дознался, откуда у крестьянина такое богатство, то день и ночь думал о том, как бы ему заполучить змеиную корону — чудесный дар женщины в белоснежном одеянии.

И вот однажды, когда крестьянин со своими домашними работал в поле, а дома никого не было, граф тайком пробрался в лес, переоделся в старое, рваное нищенское рубище, обмазал себе лицо смолой и сажей и, как вор, пробрался к крестьянину во двор. В поисках вожделенной короны он перевернул вверх дном весь дом. Наконец он нашел ее, но в это время в сенях послышались шаги; граф никак не мог придумать, куда деть ценную вещицу — взял, да и проглотил ее, затем выскочил в окно и припустил в лес: там он собирался снять нищенское одеяние и вновь одеться в дорогие графские одежды, которые были припрятаны в кустах.

Но тут змеиная корона, которая теперь была у него в брюхе, опять заявила о себе. Всякий раз, как только граф пытался стянуть с себя грязное нищенское рубище, оно вновь оказывалось на нем, да и с рваными штанами получалось не лучше. Таинственная сила короны действовала изнутри, и невероятным образом повторяла любую вещь, которую он снимал с себя и отбрасывал в сторону. Бедному, несчастному графу ничего не оставалось, как отправиться в замок в грязном нищенском одеянии. Но ему совсем не хотелось, чтобы в таком виде его увидели слуги. Он выбрал укромное местечко у крепостной стены, где мог незаметно перелезть через нее и пробраться в свои покои. Но не успел он соскочить со стены, как, к несчастью, наткнулся на сторожа, который дозором обходил стену. Тот увидел чумазого оборванца и решил, что перед ним вор или разбойник. Недолго думая сторож схватил кнут — и давай охаживать графа кнутом. Теперь таинственная сила змеиной короны перешла на сторожа. Как только он опускал кнут, устав им махать, что-то вновь и вновь заставляло его обрушивать удары на спину бедного графа. И он все стегал и стегал его кнутом — весь вечер и всю ночь.

На теле графа места живого не осталось — сплошь синяки да шишки. Тут ему сделалось совсем дурно, и он выплюнул змеиную корону. В тот же момент сторож опустил кнут, а граф смог, наконец, избавиться от нищенского одеяния. Но со змеиной короной он уже хлебнул лиха и поспешил вернуть ее крестьянину.

Вы думаете, крестьянин зажил теперь в роскоши и довольстве и был счастлив до конца дней своих? Ничуть не бывало. Змеиная корона всегда была к его услугам, он с ней забот не знал: деньги появлялись по первому его желанию, а от этого он стал легкомысленным и расточительным. И вот как-то раз, когда он всю ночь просидел в харчевне, пил и играл в кости, корона куда-то пропала, и больше ее никто никогда не видел. И теперь крестьянину поневоле пришлось покончить со своей распутной жизнью, и, как все люди, в поте лица своего добывать хлеб насущный. Но хозяйство у него было крепкое, и никогда ему больше не довелось испытать нужду. Сказочно богатым он уже больше не бывал, но дни свои прожил счастливо.

Озеро Вильдзее на горе Цирбицкогель

Там, где сегодня раскинулось под вершиной Цирбицкогель озеро Вильдзее, стояла раньше маленькая деревенская церковь, и все прихожане и прихожанки окрестных долин могли по воскресеньям приходить сюда на службу. Но вот как-то однажды молодые парни и девушки устроили гулянку, выпили, и так им весело стало, что забрались они в церковь и принялись трезвонить в колокола, играть на органе, да плясать под эту музыку. А когда вконец распоясались, вдруг откуда ни возьмись появилась в церкви никому не знакомая старуха, и в руках у нее был кувшин с водой. Проклятье обрушилось из ее уст на головы парней и девушек. Она принялась лить воду из кувшина на пол церкви и вода все лилась и лилась, не кончаясь. Она поднималась все выше, и парни с девушками утонули, да и сама церковь вскоре погрузилась в пучину озера, которое разлилось на том месте, где она стояла. Только остроконечный шпиль чуть виднелся над озерной гладью.

Много лет спустя жил в этих краях справный крестьянин, на себя трудился и Бога не забывал. Вот приснилось ему однажды, что церковь-то можно из воды вытащить. Только надо для этого, чтобы вытягивали ее два быка-близнеца, которых мать-корова семь лет будет вскармливать своим молоком. И когда вскорости после этого одна из его коров принесла двоих бычков, решил он, что они и вытащат церковь из воды. Он велел служанке не доить эту корову, чтобы все ее молоко доставалось бычкам, потому что ему приснилось, что ни капли материнского молока у этих бычков брать нельзя.

И служанка честно исполняла приказ хозяина до самого последнего дня. А в последний день забыла, да и подоила корову. На следующее утро бычков торжественно повели к озеру Вильдзее. Шпиль башни зацепили длинной цепью и привязали другой конец к упряжке. А на берегу озера собралась большая толпа; и вот все смолкли, и быки начали тянуть цепь. Церковь поднималась из воды все выше и выше, вот уже и паперть показалась, и оставалось дернуть последний раз, чтобы вытащить церковь целиком — но тут силы у быков кончились: ведь в последний день их материнским молоком не напоили.

Церковь медленно уходила обратно под воду; она погружалась и погружалась, вот и шпиль исчез под водой… И до сих пор стоит она на дне озера, и ни один человек никогда ее больше не увидит.

Агнес фон Пфаннберг

Примерно в часе ходьбы от Фронляйтена на одном из отрогов горной цепи устремляется к небу высокая сторожевая башня. Чуть пониже нее высятся полуразрушенные каменные стены часовни, а вокруг в полнейшем беспорядке громоздятся груды расколотых кирпичей, остатки фундамента крепостной стены, бесформенные обломки перекрытий, поросшие буйной зеленью колючих кустов. Это и есть все, что осталось от неприступного замка Пфаннберг, который погиб под сапогами солдат богемского короля Оттокара Второго в 1269 году.

Хозяева этого замка, братья Бернхард и Генрих фон Пфаннберг, состояли в войске короля Богемии, а в то время Оттокар был еще и герцогом Штирии, и им пришлось отправиться воевать с пруссами и литовцами. В скором времени их сослуживцы — тоже штирийские рыцари — заподозрили братьев в измене и предательстве и отдали обоих под стражу. В конце мая 1269 года перед стенами замка Пфаннберг появились полчища солдат богемского короля, осадили крепость и потребовали ее сдачи.

Госпожа Агнес Пфаннберг, супруга Бернхарда, опечалилась, узнав о пленении мужа, и решила бороться до конца. Она отказалась сдать крепость, и преданные своей госпоже слуги замка встретили наступающих богемцев градом камней. Сделав несколько попыток взять крепость штурмом, богемцы поняли, что затея им дорого обойдется. Они потеряли уже почти треть своих людей, а вперед ни на шаг не продвинулись. Тогда они решили перекрыть все подступы к замку и обречь осажденных на голодную смерть.

Две недели минуло с начала осады, и казалось, что богемцы так ничего и не добьются. Но вот однажды враги приметили мальчонку — он как ни в чем не бывало карабкался вверх по крутому отрогу скалы, на которой стоял замок. Они долгое время за ним наблюдали, и вдруг заметили, как он нырнул в какую-то расщелину — и пропал. Это был маленький сынишка управителя замка, который собирал на солнечном склоне землянику. Кто-то из богемцев вызвался взобраться ночью на скалу и исследовал расщелину. Он обнаружил в скале коридор, который явно вел внутрь крепости. В конце его была запертая железная дверца. Тогда предводитель богемцев решил взять крепость хитростью.

Когда наутро осажденные принялись, как обычно, наблюдать за лагерем противника, они, к великой своей радости, обнаружили, что враги снимаются с места и уходят. Однако радость осажденных была преждевременна. Под вечер они собрались все во дворе замка за пиршественным столом, никто уже и не думал об опасности, даже дозорные покинули свой пост, чтобы присоединиться к общему ликованию. Никто в замке и не заметил, что около полуночи несколько вооруженных воинов подкрались к замку и полезли вверх по скале. Вскоре они добрались до расщелины, в которой исчез мальчонка. Ветхая железная дверца, преграждавшая вход в тесный коридор, легко подалась, и вражеские солдаты беспрепятственно проникли во двор замка. Часть их внезапно обрушилась на головы ничего не подозревавших обитателей замка, остальные же тем временем открыли ворота и впустили остальное войско, которое под прикрытием темноты подошло под самые стены замка с другой стороны. Началась ожесточенная битва, которая закончилась гибелью почти всех защитников замка. Лишь около двадцати уцелевших укрылись в неприступной башне.

Когда враги ворвались во двор, Агнес, хозяйка замка, была как раз в башне, в одном из своих покоев. Глянув в окно, она тут же поняла, в каком отчаянном положении находились ее верные слуги. Она не стала тратить драгоценное время на причитания, не пала духом, а тут же поспешила в оружейную, схватила меч и щит — и спустилась к немногим оставшимся в живых защитникам. Агнес призвала их броситься в гущу врагов и мечом проложить себе дорогу к свободе. Лучше умереть в сражении, чем трусливо согласиться на презренный плен, сказала она.

Слова отважной госпожи воодушевили горстку защитников замка. Открыв ворота башни, они, во главе со своей госпожой, как неистовый ураган, набросились на далеко превосходящего их врага. Богемцы были до того ошарашены, что начали отступать, и нашим защитникам удалось прорваться почти до самых ворот замка. Они уже почитали себя спасенными, когда вражеское копье вонзилось Агнес в бедро. Сраженная, она упала наземь, а свита ее так была перепугана, что на мгновение все замерли, словно окаменев. Не успели они оправиться от испуга, как были окружены врагами со всех сторон и пали в сражении один за другим, и лишь двоим удалось спастись.

Агнес фон Пфаннберг и раненая продолжала биться с врагами. Неимоверным усилием она сбросила с себя и сразила еще двоих напавших на нее богемцев и затем упала сама под ударами богемских мечей.

Сражение закончилось. Победители праздновали победу. Они громили подвалы и грабили кладовые. Когда взошло солнце, они принялись обыскивать павших — и тут хватились тела госпожи, ведь им велено было разрушить замок, а жену владельца замка живой или мертвой доставить королю Оттокару. Но как ни старались, тело госпожи они не нашли. Те двое, которым удалось спастись, пробрались ночью во двор замка, пока все спали, и унесли тело своей госпожи.

Перед тем как отправиться восвояси, победители подожгли крепость. Лишь неприступная башня уцелела.

Каждый год, в ночь июньского полнолуния, в полночь, из развалин замка доносится конское ржание и голоса. На выступе в стене замка появляется высокая фигура в развевающихся белых одеждах и сияющем шлеме. Щит и меч засверкают в ее руках, и чуть позади загомонит многоликая толпа призраков — ее верных воинов. Это Агнес фон Пфаннберг, храбрая защитница своей крепости; в полночный час она выходит из глубин старого замка, чтобы удостовериться, что земля ее свободна от вражеских войск.

Победитель дракона из Миксница

В стародавние времена — так давно, что никто уж и не помнит, когда это было — неподалеку от Миксница, в горах, жил дракон. Он был похож на огромную безобразную змею. Его туловище было покрыто чешуйчатым панцырем, у него были крылья, усаженные шипами, и ноги с мощными и длинными когтями. Во всей округе натворил он немало бед, нападая на людей и скот, и не было ничего удивительного в том, что все жители долины Мура жили в постоянном страхе.

Однажды прожорливый дракон добрался до одного богатого крестьянина, что жил в Пернеге, близ Ретелыптайна, и владел огромным хозяйством. Жадное чудовище сожрало двух коров из его стада, убив при этом мальчика-пастушка. После этого случая крестьянин пообещал невиданное вознаграждение всякому, кто убьет дракона. В округе жило множество молодых парней, которые ради звонкой монеты на все были готовы. Но никому из них не удалось убить дракона. Большинство смельчаков не шли дальше красивых и бесстрашных речей. Кто-то, правда, доходил до пещеры дракона, но лишь только увидит безобразное чудовище, бежит без оглядки обратно. Единицы решались помериться силой с драконом, но и они безудержно радовались, когда им удавалось вырваться невредимыми из его лап. А уж самые храбрые и вовсе не возвращались из пещеры дракона. В конце концов ни у кого больше не было желания рисковать своей жизнью. А дракон как ни в чем не бывало продолжал разбойничать, и от того крестьянина вскорости ушли все работники.

А был у этого крестьянина приемный сын, веселый, сметливый парень. Увидев, что все поденщики уходят со двора отца, и каждый день слыша новые истории о бесчинствах дракона, он принял твердое решение самому попробовать одолеть его. Он понимал, что не хватит у него силенок открыто биться с драконом, поэтому, никому ничего не говоря, долго готовился к исполнению своего замысла.

Сначала он пробрался к пещере, в которой жила зверюга, затаился в нагромождении валунов и внимательно изучил обиталище врага. Вскоре он заметил вытянутый желоб, который дракон выкопал от пещеры в долину. Желоб тот был совершенно гладкий — ни одного камешка или трещины. Это удивило паренька, но поразмышляв, он понял, что у дракона на брюхе должна быть тонкая и нежная кожа. «Да, — подумал наш юный герой, — тут-то я тебя и возьму, прожорливая тварь!»

Вечером, когда задул благоприятный ветер и дракон не мог почуять чужой запах, парень пробрался к желобу и вкопал там в землю несколько десятков кос и серпов, да так, чтобы острия торчали из земли, в направлении к пещере. Затем он спрятался в кустах неподалеку от желоба.

Каждой ночью дракон сползал по желобу в долину, чтобы напиться воды из ручья. И на этот раз нашему герою не пришлось долго ждать: не прошло и часа, как услышал он ужасный рев и хрип: это дракон спускался по желобу. Доползши до места, где торчали острые лезвия кос, дракон вдруг начал реветь и выть, да так, что у парня лицо побледнело и дыхание свело от страха. Острия кос вонзились в тонкую шкуру дракона и он встал на дыбы, затем снова обрушился наземь, и вновь вонзились в его брюхо железные пики. Воя от боли и ярости, чудовище ворочалось во все стороны и било громадным хвостом и крыльями так ожесточенно, что вокруг ломались высоченные деревья и вылетали из земли огромные валуны. Но чем больше буйствовал дракон, тем глубже вонзались косы и серпы в его тело. Весь в кровоточащих ранах, дракон наконец забился в предсмертной агонии, скорчился в безобразный кровавый ком, скатился к долине и там издох.

По всей округе прокатилась радостная весть о смерти дракона, и отовсюду собрались люди взглянуть на мертвое чудище. Мало у кого не пробегали по коже мурашки при виде дракона. Он и мертвый был страшен, его чешуйчатое гигантское тело и застывшая в яростном оскале пасть навевали безудержный ужас. Наконец несколько крепких работников оттащили тело чудовища к огромной яме и скинули его вниз. Ох, и пришлось же им постараться!

А тот крестьянин подарил догадливому и храброму пареньку свое хозяйство, и все жители долины Мура еще долго воздавали ему всяческие почести за то, что он избавил их от этакой напасти.

Подкидыш из Вильдона

У подножья горы, на которой стоит замок Вильдон, в зеленых лугах берет начало источник, прозванный в народе Ведьминым ручьем. Некогда всякая нежить — ведьмы, гномы, домовые — творили здесь свои бесчинства. Долгое время у источника любила сиживать злая колдунья с маленьким толстым, мерзким уродцем.

Однажды ясной лунной ночью рыцарь фон Вильдон ехал верхом по дороге из замка. Он так глубоко задумался, что даже не замечал, куда ступает конь, — пустил его медленной рысью и не смотрел ни направо, ни налево. Потому он и не заметил безобразную женщину, сидевшую на корточках на краю дороги у Ведьминого ручья. Старуха пристально смотрела пустыми глазами в источник, мутила палкой воду, обрывала цветы и бросала их на землю. Рыцарь неминуемо сбил бы ее, если бы из кустов не выскочил маленький уродец и не вцепился бы в уздечку. Конь как вкопанный остановился перед старухой.

Фон Вильдон вздрогнул и испуганно посмотрел на нее. Старуха поднялась, оперлась на палку и прихрамывая подошла к рыцарю.

— Счастливого пути, господин рыцарь, — с усмешкой сказала она всаднику, — помни обо мне, когда увидишь своего ребенка, и впредь будь внимательней в пути!

Старуха гадко усмехнулась, уродец громко засмеялся, и они исчезли. У рыцаря мороз подрал по коже, и он пришпорил коня.

Но вскоре он забыл о зловещей встрече, ведь у него было так радостно на душе: жена родила ему необыкновенно красивого малыша. Рыцарь взял новорожденного на руки и был безмерно счастлив — еще никогда в жизни он не чувствовал себя таким счастливым — как вдруг услышал во дворе замка пронзительный свист.

Ему показалось, что он видит, как внизу через двор крадется безобразная женщина с ручья, но видение быстро исчезло. Рыцарю слишком хотелось убедить себя, что он ошибся, — он стал ласкать малыша и вскоре все забыл. Через несколько дней ребенка крестили, и был устроен большой праздник. И снова рыцарю почудилось, что через зал прошмыгнула ужасная старуха и исчезла в спальне жены. Он бросился вслед за ней, но нигде не смог ее найти. Ночью ему долго не спалось, и он беспокойно ворочался в постели. Наконец около полуночи глаза его сомкнулись. Тогда ведьмин мальчишка влез в окно, сел ему на грудь, вцепился в горло и стал душить. Рыцарь проснулся, с; трудом перевел дыхание и подумал, что видел страшный сон. Он выругался, сам не зная почему, но спать уже не мог, встал и поспешил в спальню жены. Подойдя к кровати, он с ужасом увидел, что его прелестный, белокурый малыш исчез. Вместо него рядом с женой спал крепенький рыжий ребенок.

Рыцарь слишком хорошо помнил угрозу старой ведьмы с ручья и знал, что подмена ребенка — это дело ее рук. Он пришел в бешенство и неминуемо выбросил бы приемыша в окно, если бы не его добросердечная жена. Ей было жалко чужого ребенка. Она хоть и горько оплакивала своего исчезнувшего малыша, воспитывала и лелеяла чужого мальчика, как собственного сына.

Вскоре эту удивительную и печальную историю уже рассказывали по всей стране. Повсюду искали сына владельца замка. Оруженосцы и слуги по приказу хозяина исколесили страну вдоль и поперек. Но пропавший ребенок исчез бесследно, и посланные гонцы вернулись к своему господину ни с чем.

Однако рыцарь не мог смириться с тем, что ею прелестный маленький сын пропал навсегда. И хотя все слуги и оруженосцы уверяли, что они обыскали все закоулки, он сам собрался в дорогу и без устали ездил по всей стране в поисках мальчика.

Однажды, почти потеряв надежду, фон Вильдон вынужден был искать кров и защиту от непогоды в закопченной хижине угольщика в дальнем глухом лесу. Жена угольщика вышла ему навстречу и приветливо поздоровалась. На руках она держала красивого, белокурого мальчика. У рыцаря едва не остановилось сердце. Это был его собственный сын! Он сразу узнал его, потому что у ребенка угольщика на левой щечке было такое же родимое пятнышко, как у его сына. Он вырвал ребенка из рук ошеломленной женщины и стал ласкать и целовать его, и плакать, и смеяться одновременно. Потом спросил у угольщиков, как ребенок попал к ним. Женщина ответила, что это не ее сынок — видно Богу было так угодно — она любит мальчика всей душой, как собственное дитя, но это не ее ребенок! Она родила крепкого рыжего мальчика, но вскоре после рождения какой-то незнакомец подменил его на это слабое, нежное созданье. Тогда рыцарь поведал ей свою историю и сказал, что рыжий ребенок угольщиков цел и невредим и находится в замке Вильдон.

Как только распогодилось, рыцарь вместе со своим вновь обретенным сыном покинул хижину угольщиков и поспешил назад в замок. Рыжего мальчика вернули родителям, и неизвестно, где было больше радости: в хижине угольщика или в рыцарском замке.

Когда сын угольщика превратился в стройного юношу, он поступил в услужение к молодому рыцарю и, будучи самым преданным оруженосцем, сопровождал его во всех путешествиях и военных походах. О старухе с Ведьминого ручья и ее уродце с тех пор не было ни слуху ни духу.

Как открыли Рудную гору

Если идти вниз по теченью речки Эрцбах, то рано или поздно можно выйти к тому месту, где берет начало Леопольдштейнерское озеро. И вот тут-то, в узком ущелье, прямо у самой тропинки можно увидеть в скале небольшую пещеру наподобие грота, посреди которой темнеет бездонный колодец, полный воды. Говорят, что много-много тысяч лет назад, во времена царя Давида, из этого колодца вылезало иногда странное существо, которое любило погреться на солнышке. Это странное существо было все покрыто чешуей, вот почему жители окрестных гор думали, что это водяной. Все они боялись его, но все же в один прекрасный день решили, что надо бы поймать водяного. Только как его поймаешь, ведь он запросто из рук выскользнуть может. Тогда придумали они вот что. Вымазали старый кафтан в смоле, да и набросили его на человечка, когда тот подле пещеры спал. Связали ему руки-ноги и дали попить и поесть. Поначалу водяной никак не хотел человеческую еду брать, а потом попробовал и остался очень доволен. Поел он и пошел за мужиками в долину. Они на всякий случай посадили его на веревку, но он и так не сопротивлялся и убегать, кажется, не собирался.

Когда же мужики со своим пленником поравнялись с тем местом, откуда открывался вид на Рудную гору, уперся вдруг водяной и ни в какую дальше двигаться не захотел. Заартачился он, разъярился, а потом видит, что ничего не помогает, и принялся жалобно так просить мужиков, чтоб отпустили его подобру-поздорову. Те же ни за что не соглашаются. Тогда предложил он им хорошо заплатить, а они говорят:

— Ну ладно, поглядим, что ты нам предложить можешь.

Человечек же им отвечает:

— Выбирайте сами, чего хотите. Могу дать вам золотых монет, которых вам хватит на год, могу дать серебряных на два года, или же медных — на веки вечные.

— Давай медных, чтоб на всю жизнь хватило! — загалдели тут мужики в один голос.

— Молодцы, соображаете! — сказал водяной. — Вон, видите, там стоит гора, вот она-то и даст вам меди, сколько захотите, на века хватит. И пусть принесет она счастье и благополучие вам и вашим потомкам!

С этими словами показал он на огромную Рудную гору, что возвышалась вдали.

Мужики же не сразу отпустили водяного, потому что решили сначала проверить, много ли там там руды.

Полгода прорубались они в ту гору, на склонах которой виднелись красноватые медные жилы. И действительно, вскоре добыли они столько руды, что никто уже в словах водяного больше не сомневался. Теперь уже ждать было нечего, и они отпустили его на свободу. Все вместе проводили они его до самого грота, где отловили когда-то, и он тут же нырнул в темный колодец. И в тот же миг задрожали скалы, а вода окрасилась в кроваво-красный цвет. Испугались мужики и почудилось им, будто слышат они, как водяной со дна колодца ехидно кричит:

— Эх вы, простофили, о самом главном-то меня спросить и забыли, о карбункуле и о кресте на орехе.

Что хотел водяной этим сказать, так никто и по сей день не знает. Уж сколько людей думали-гадали, да так и не разгадали этой загадки. Горняки верят, что карбункул самый лучший камень для того, чтобы шахту освещать, а крест на орехе, наверное, как-то с компасом связан, который в горном деле тоже используют.

Водяной же с той поры никогда больше не показывался ни у грота, ни в Леопольдштейнерском озере. А Рудная гора и впрямь принесла тем местам вечное благоденствие.

Конец серебряного рудника в Цайринге

Когда-то в Цайринге был богатый серебряный рудник. Рудокопы добывали изрядное количество серебряной руды и получали не только достаточное жалованье, но и имели долю в добыче. Понятное дело, что денег у них было в избытке. Поначалу они жили как полагается и радовались своему благополучию; но со временем, как это часто бывает, начали забываться и веселились не в меру, позволяя себе дурацкие проделки. Но и это бы еще ничего, кабы они не раззадорились до того, что перестали уже стыдиться дурных поступков.

Раньше они носили одежду из простого сукна или войлока. Теперь им этого стало мало, а подавай им шелк да бархаты. Нарядились и стали красоваться, точно графы или князья. Вино они признавали лишь самое дорогое, кушали дичь из господских лесов, превосходную форель и гольца из заповедных водоемов. После работы они только и делали, что пировали да кутили, бражничали и напропалую играли в кости, и уже сами не знали, что бы им еще такое особенное вытворить, чтобы всех удивить.

Однажды, когда рудокопы спустились под землю, четырнадцать из них остались дома. Им, видите ли, не захотелось в этот день работать, поэтому они лениво грелись на солнце, болтали и смеясь рассказывали друг другу о вчерашних веселых проделках. И тут внезапно предстал перед ними, словно вырос из под земли, весь сверкающий серебром старичок в серебряном плаще и серебряной шляпе — сам маленький, как говорится, от горшка два вершка, но с большущей головой. У старичка была длинная белая борода, а лицо светилось серебряным светом. Рудокопы оцепенели от страха, а человечек грозно поднял руку и воскликнул:

— Я хозяин всех рудников и все богатства горы моя собственность. Я долго терпел ваше поведение! Вместо того чтобы благоразумно распорядиться богатством, как пристало людям, вы разбазариваете мои дары и с каждым днем безобразничаете все больше. До сих пор я оберегал вас и не давал воде хлынуть в шахты, но, если вы не исправитесь, я все затоплю и разрушу рудник. Вы умрете внутри горы страшной смертью. Даю вам семь лет сроку, чтобы одуматься!

Хозяин горы исчез также внезапно, как появился. Едва переведя дух, рудокопы, бледные от страха, бросились в штольни и оповестили товарищей о грозном предупреждении. Тут уж они, конечно, исправились, и какое-то время дух горы, глядя на них, не мог нарадоваться. Рудокопы вели спокойную, благоразумную жизнь, прилежно трудились, умеренно ели, мало пили и перестали чудить.

Но через несколько месяцев пережитые страхи и добрые намерения выветрились у них из головы. А еще через несколько месяцев они уже и вовсе стали потешаться над своей пугливостью, с утра до вечера посмеиваясь над четырнадцатью рудокопами за их сказочку, пока те не поверили, что она им померещилась. Все снова взялись за старое и вели себя еще более разнузданно и безобразно, чем раньше. Целыми днями рудокопы, напившись, просиживали в кабаках, ночи же напролет играли в кости, бранились и сквернословили и даже завели себе серебряные кегли — деревянные им уже не годились.

Однажды, перепившись, они затеяли драку, и один из них нечаянно зашиб до смерти маленького мальчика, который как раз в эту минуту шел с бабушкой мимо кабака. Старушка несла кувшин с маковыми семенами; когда она кинулась к внуку, желая его защитить, сосуд выпал из ее дрожащих рук. Она подняла малыша и прижала к себе. Но все нежные слова, которые она ему шептала, не могли вернуть его к жизни. Тогда она выпрямилась, пристально посмотрела на рассыпавшееся маковое семя и прокляла рудокопов:

— Рудник в Цайринге иссякнет на столько лет, сколько здесь лежит маковых зерен.

В тот миг, когда мальчик был убит, исполнилось как раз семь лет с того дня, как серебряный хозяин горы предостерег рудокопов.

Следующим утром они отправились на работу в рудник. Тысяча четыреста рудокопов спустились в ночную тьму и никогда больше не увидели дневного света.

Старому глухому горняку показалось, что он слышит зловещий шум внутри горы, и он, предостерегая своих товарищей, просил их в это утро не спускаться вниз. Но рудокопы лишь посмеялись и весело и беззаботно спустились в шахту. Только старик остался наверху.

Прошло совсем немного времени, и земля задрожала. Огромные потоки воды хлынули с угрожающей быстротой в шахты и котлованы и уничтожили рудник со всеми рудокопами, которые спустились вниз.

Тысяча четыреста рудокопов погибли в это утро, и с тех пор подземные клады остаются недоступными для людей. Но прошло еще совсем мало лет с тех пор, как просыпались на дорогу маковые семена, и никто не знает, сколько еще понадобится лет, чтобы их число сравнялось с числом зерен.

Серебряные малыши из Арцберга

К югу от Пассэля, у входа в ущелье Раабкламм раскинулось селение Арцберг. Неподалеку от нею долгое время добывали серебро и сказывают, будто тамошний рудник приносил немалый доход. Еще сегодня идет молва, что название Арцберг связано с добычей руды в стародавние времена. Поднимающиеся вблизи скалистые стены — рудные глыбы Гёссера — внутри сильно расщеплены. Сказывают, что там, в недрах горы, были залежи серебряной руды, охранявшиеся диковинным горным народцем, серебряными малышами.

Однажды в окрестностях Арцберга появился бедный, но веселый рудокоп по имени Якоб и захотел здесь, в рудном промысле, счастья попытать. Он поднимался на все окрестные горы, перелазил все горные склоны, выстукивал скалистые стены и изучал выломанные пустые скальные породы, беря пробы из содержащих руду отбитых камней.

Однажды пришел он и к стенам Гёссера и без устали их выстукивал и барабанил, но ни одна из рудных жил нигде так и не показалась. К вечеру он смертельно устал и изнемог, однако же был, как всегда, доволен, а то, что он снова напрасно искал серебро, его ничуть не огорчало. Он улегся в траву и хотел было немного отдохнуть, но вскоре крепко заснул.

Когда же проснулся, уже близилась полночь. Полный месяц висел на небе, окутывая всю местность таинственным волшебным мерцанием. Парень встал и собрался домой, в обратный путь. Ночное пристанище он обрел в хижине бедного крестьянина. Случайно его взгляд упал на маленький клочок луга, раскинувшегося вдолине по другую сторону реки и озаренного ярким светом месяца. Малого пробрал озноб. Что за диковинный маленький народец копошился там внизу! Сначала рудокоп словно к месту пристыл и только стоял, дивясь, с разинутым ртом. Но потом он осторожно спустился вниз по склону и прокрался под защитой кустарника к тому лугу. При сумеречном свете месяца плясала и прыгала на лужайке, поросшей травой, целая толпа веселых малышей. Одеты они были, как рудокопы, однако же одежда их блестела, словно серебро. Некоторые стучали маленькими молоточками в скалистые стены или били ими по камням, так что только искры летели; другие собирали выломанные куски породы и уносили их прочь. Будто озорные мальчишки, забрасывали они друг друга маленькими блестящими камешками. Но все происходило так спокойно и беззвучно, что молодому рудокопу стало не по себе и он захотел побыстрее убраться оттуда. Не успел он сделать и несколько шагов, как малыши в серебряной одежде заметили его и тут же начали забрасывать маленькими камешками, не произнося, однако же, ни единого слова.

Добрый Якоб помчался оттуда что есть сил, а малыши в серебряной одежде гнались за ним по пятам, преследуя до самой хижины крестьянина.

На следующее утро поведал Якоб крестьянину о том, что с ним приключилось нынешней ночью.

— Ну что ж, — сказал крестьянин, — в таком случае я бы на твоем месте не медлил ни минуты и тотчас же начал бы добывать серебро из той скалистой стены.

Хотя Якоб был парень бесшабашный, однако же вовсе не легкомысленный, и ему не очень-то улыбалось снова отправиться в царство кобольдов. Но в конце концов он уговорил самого себя, набрался мужества, одолжил у крестьянина повозку, запряг в нее лошадей и поехал в горы. Во время пути дорогу ему перебежал один из мальчиков в серебряной одежде. Малыш приветливо помахал ему ручонкой и, казалось, совершенно ничего не имел против того, чтобы рудокоп ехал за ним следом.

Тут Якоб окончательно уверовал в то, что он, не подвергаясь опасности, может поискать серебро. Ему и в самом деле повезло. Уже через несколько дней наткнулся он на богатую серебряную жилу. Вот и стал бедный рудокоп богачом. Взял он тут других рудокопов к себе на службу и стал, как настоящий горняк, добывать серебро.

Но вскоре счастье бедного Якоба пробудило зависть у алчных людей. По закону того времени Якоб должен был часть своей добычи отдавать владетелю ближнего замка Штубегг. Графа Штубенберга в ту пору в стране не было, а управитель его был человек жестокосердный и завистливый. Он то так, то этак пытался обмануть Якоба, а когда рудокоп хотел было защитить свои права, повелел бросить его в темницу.

Тут управитель и решил, что одержал легкую победу и голыми руками захватит рудник. Он тотчас же проник в недра горы и чуть не обезумел от жадности, увидев еще громоздившиеся там скопления богатейших сокровищ благородной руды. Словно безумный, промчался он по штольням.

Однако серебряным малышам это пришлось вовсе не по душе, и они снова и снова заманивали его все дальше и дальше в недра горы, покуда он не заблудился безвозвратно в темных ходах рудника и так никогда больше и не вышел на свет Божий.

Вскоре после этого явился в свой замок граф: он тотчас же выпустил Якоба из темницы и вернул ему снова все, что принадлежало тому по праву.

В благодарность за освобождение рудокоп велел воздвигнуть в Арцберге церковь Святого Якоба.

Рудник действовал еще целое столетие, пока постепенно рудная жила не оскудела и добыча руды не прекратилась. А серебряных малышей никто больше с тех пор не видывал.

Королева змей близ Юденбурга

В седой древности в округе Юденбург, в каменном карьере, тянувшемся по солнечной стороне дороги из Эппенштейна в Пату, кишмя кишели змеи. Лежа на камнях, они грелись на солнце, извиваясь ползали в сухой траве, гнездились в ямах — короче говоря, там был настоящий змеиный рай. Сказывают, что в стародавние времена, когда на свете случались еще кое-какие чудеса, — ныне такого больше не бывает — порой можно было встретить там и белую змею. Белую змею с небольшой короной на голове — Королеву змей. Только один раз в столетие можно отыскать такую вот коронованную змею. Ее корону выковывают в недрах гор гномы.

Волшебная же сила подобных змей — общеизвестна.

Поблизости от каменного карьера стояла тогда бедная хижина. Жил там камнелом с женой и маленькой дочуркой. Ребенок часто сиживал у дверей хижины, зачерпывая ложкой из миски молоко с накрошенными туда кусочками хлеба. Однажды вечером, когда малышка снова трапезничала, запах молока привлек Королеву змей. Она приползла к хижине и стала жадно лакать молоко, меж тем как ребенок, не спуская любопытных глазенок со змеи, спокойно продолжал черпать ложкой из миски.

Однако через некоторое время девочка сказала змее:

— Нельзя пить одно только молоко, поешь и хлебушка. (С такими или подобными словами матушка, верно, часто уговаривала малышку поесть.)

Змея же, не обращая никакого внимания на девчушкино приглашение, продолжала лакать своим острым язычком одно только молоко.

Тут малышка разозлилась и закричала:

— Раз ты не хочешь, я сама тебе помогу!

И ударила змею ложкой по голове. Коронка упала ребенку на колени. Королева же змей поспешно уползла прочь.

Мать девочки увидела из окна, как ребенок ударил змею. В ужасе ринулась женщина из хижины, но змея уже давно исчезла, а ребенок, целый и невредимый, сидел на пороге. Женщина так испугалась, что успокоилась не скоро. Прижав к себе ребенка, она ласкала и целовала его.

Малышка же весело лепетала, рассказывая матушке о змее, а потом показала ей сверкающую коронку, что держала в ручонке.

Вскоре, когда дочурка заснула в своей постели, камнелом и его жена, преисполненные удивления и немого восторга, стали разглядывать при свете свечи мерцающее творение искусства, сработанное целиком из золота и драгоценных камней.

Внезапно их испугали омерзительные шорох и шипение. Вскочив, они стали смотреть в окно. Змеи, бесчисленное множество змей, шипя и извиваясь, так и кишели, ползая туда-сюда у окна и натыкаясь головами на стекла. Камнелом в ужасе схватил жену за руку! В противоположном окне они тоже ничего не увидели, кроме змей, которые хотели проникнуть в горницу. Хижина камнелома была осаждена полчищами свирепых змей. Быть может, целых полчаса муж и жена не смели шевельнуться. В полном оцепенении, вне себя от страха, сидели они, словно аршин проглотив, у стола, глядя, как проклятые, на окна. Внезапно мужу пришла в голову спасительная мысль. Он взял коронку, отворил маленькое раздвижное оконце, и с быстротою молнии выбросил драгоценную коронку. Змеи тотчас исчезли из-под окон. Некоторое время камнелом и его жена еще слышали шипение и шорох ползущих извивающихся змей, потом постепенно настала тишина.

Но в эту ночь супруги долго не могли заснуть, а потом все снова и снова просыпались и вскакивали, думая, будто слышат шипение змей.

Когда на следующее утро муж осторожно отворил дверь хижины и выглянул наружу, все было, как всегда, как каждое утро прежде. Змеи исчезли. Только в траве подле двери неподвижно лежала большая белая змея. То была Королева змей, убитая своими соплеменниками за то, что утратила корону.

Еще столетие должно миновать, прежде чем змеи обретут новую королеву.

Дровосек из Мариацелля — страж у врат ада

Вблизи от Миттербаха близ Мариацелля много-много лет тому назад стоял небольшой трактир. По воскресным и праздничным дням сходились там развеселые дровосеки со всей округи. Они играли и пели, да и бражничали немало, и всякий раз под конец, по старинному обычаю дровосеков, там случалась жестокая потасовка.

Одному из дровосеков бывало особливо худо в такие дни. Каждое воскресенье он напивался, как бочка, а если после пирушки не случалось жестокой потасовки, то он и вовсе был совершенно несчастен. За его буйство дровосека прозвали «Страшила Зепп». Однажды в праздник Вознесения Христова в Мариацелль со всех сторон издалека явились благочестивые паломники. Страшила Зепп тоже устремился туда. Вырядился он роскошно. Его грубошерстная непромокаемая куртка была с зелеными кантами, жабо на груди — красное, штаны из шкуры серны доходили до колен. Он надел зеленые чулки и новые, с иголочки, башмаки. Ею зеленая тирольская шляпа была украшена громадной кистью из шерсти серны, а хвост тетерева Зепп предприимчиво направил вперед, как бы призывая всех идущих навстречу к драке.

Но ни в коем случае не думайте, что Зепп отправился в Мариацелль, чтобы пойти в церковь! Пока он, тяжело ступая, шел туда, он уже представил себе, какая великолепная потасовка могла бы быть в таком месте как Мариацелль, битком набитом людьми. Однако, придя туда, он напрасно гордо шествовал от одного кабака к другому. Ни у кого не было желании драться, ссориться и сыпать проклятиями в день такого светлого праздника. Все люди сидели за столами кроткие как овечки.

Когда настало время обеда, Зепп был зол на самого себя и на весь мир. Он нетвердо держался на ногах уже в Мариацелле, потому как набрался в разных кабаках, и без конца злился и ворчал:

— Подраться надо еще сегодня! Черт возьми! Гром и молния! Подраться надо еще сегодня!

Зепп затевал склоку со всеми встречными, но они лишь обходили его стороной, держась подальше от буяна и оставляя его наедине с самим собой.

В конце концов он стал утешать себя: «В трактире близ Миттербаха найдется, верно, для нашего брата еще парочка-другая порядочных драчунов. Боже милостивый, где эти негодяи, эти трясущиеся от страха головорезы! Подраться надо еще сегодня!»

В трактире в Миттербахе было полным-полно дровосеков и прочих воскресных собутыльников, но словно кто-то наколдовал-.. И здесь не нашел Зепп никого, кто испытывал бы хоть милейшее желание подраться.

— Зепп! — взывали к нему дровосеки. — Сегодня святой день! Присядь к столу, успокойся и опрокинь мирно свой стаканчик!

— Нет! — в ярости воскликнул Зепп, полагая, что лопнет от злости. — Мне надо выпить еще! Тут уж ничего не поможет, против этого никаких средств нету. А если никто со мной выпить не захочет, тогда тут, должно быть, без черта не обошлось.

И он, ринувшись в дверь, выбежал из трактира. Он ревел и кричал изо всех сил, что черт-де — трус несчастный, если он сейчас же, на этом самом месте не устроит хорошенькую драку.

У дровосеков в трактире холодок пробежал по спине, когда до них донесся из леса такой же громкий крик, какой издавал Зепп.

— Ура! — ревел Зепп. — Тут в лесной чаще торчит один, жаждущий подраться! Дружище, я иду! Сейчас и начнем!

И словно медведь или дикий вепрь, ринулся Зепп в заросли и исчез.

У сображников его было смутно на душе. Им вовсе не по сердцу пришлось то, что произошло. Долго ждали они возвращения безумного Зеппа. В тот день, однако же, он обратно не вернулся. Да и на следующий день и нигде и никто так и не обнаружил его следа. Неделю, потом другую ждали его дровосеки, но Зепп — исчез.

Минуло три года. Снова настал праздник Вознесения Христова, и дровосеки, как было у них заведено, отправились со своих лесных делянок в Мариацелль на божественную церковную службу. Как всегда в день Вознесения Христова, думали они о безумном Зеппе и шли, тяжело ступая, удрученно и не произнося ни слова. Когда же они подошли ближе к трактиру, где три года назад обретался их исчезнувший сображник, один из дровосеков сказал:

— Хотелось бы знать, что сталось с Зеппом! Сегодня как раз три года минуло с тех пор, как он исчез! О небо! У меня и сейчас еще холодок пробегает по спине, когда я думаю о том, как он кричал тогда в лесу.

Меж тем они подошли к его хижине и узрели там — о чудо! — безумного Зеппа. Сгорбленный и скрюченный, покрытый копотью и обливаясь потом, сидел он на корточках на дровяном чурбане перед хижиной.

— Зепп! Зепп! — закричали дровосеки, окружая его. — Откуда ты взялся? Где так долго пропадал? Почему ничего не давал о себе знать?

Но Зепп лишь, словно защищаясь, поднял руку и простонал:

— Воды!

Товарищи увидели по его лицу, что он умирает от жажды; один из них тут же бросился бежать и принес кувшин холодной воды. Зепп поднес кувшин ко рту и залпом осушил его, затем вытер свое закоптелое лицо, поставил кувшин на землю, выпрямил немного согбенную спину и снова стал чуточку более похож на прежнего безумного Зеппа.

— Если уж вам хочется знать, — начал он свой рассказ, — то со мной приключилось нечто ужасное. Столь ужасное, что мне вовсе не хочется говорить об этом — и если я это делаю, то только чтоб удовлетворить ваше любопытство. Итак, слушайте внимательно! Тогда я, словно обезумевший дикарь, помчался в лес… Боже милостивый! Гром и молния! Слышу, ветви ломаются, да так, что в лесу стоит адский шум. И тут навстречу мне идет какой-то великан, огромный малый с медвежьими лапами, точь-в-точь такой же жаждущий драки парень, как я. Я кричу ему:

— Дружище! Я иду! Сейчас начнем! — И тут же бросаюсь прямо на него! Однако же малый хватает меня — и у меня голова идет кругом. Я не в силах шевельнуть ни одним пальцем — ив тот же миг земля разверзается под нашими ногами. Там, внизу, — черный провал, он становится все глубже и глубже, и наконец мы приземляемся в аду. А черт — потому что кто еще, как не черт, мог бы поднять в лесу такой шум, — черт, стало быть, насмеявшись вдоволь надо мной, говорит, что из меня вышло бы прекрасное жаркое, какое и нужно в аду. Но поскольку я пожелал отметить светлый праздник дракой, я, мол, в наказание буду нести в аду службу привратника, стража у врат ада. О Боже, о Боже! Еды мне доставалось вдоволь, но воды — ни глотка, даже ни капли, потому как в аду стоит такая проклятая жара, что вся вода тотчас испаряется. И если вы думаете, что мне хоть разок удалось поспать, то ошибаетесь. Работы было невпроворот! Даже представить себе невозможно, сколько людей ежедневно отправляется в ад: тут тебе и рыцари, и знать, и бедняки, и умники, и глупцы. Только я справлюсь с одними, как новые уже снова тут как тут. Короче говоря, за все три года я ни разу глаз не сомкнул. В конце концов я так страшно устал, ну прямо как собака, так что чуть не дал улизнуть целой партии новых обитателей ада. Тут меня с моей службы отпустили, и черт дозволил мне поискать какой-нибудь уголок, чтобы поспать. Адова жара стояла повсюду, поэтому искал я совсем недолго и улегся в ближайшем углу. Когда же проснулся, то оказалось, что я возле своей хижины. Дорогие друзья, принесите мне побыстрее еще кувшин воды, я умираю от жажды!

Залпом осушил он еще один кувшин воды, затем выкупался в ручье и сменил покрытую копотью одежду на чистую. Теперь он снова выглядел так же, как и раньше, только больше уже не казался дикарем, глаза у него стали кроткими, как у овечки. Затем вместе с другими дровосеками он отправился в Мариацелль, в церковь Божьей Милости.

И, хотите верьте, хотите нет — с той самой минуты у безумного Зеппа раз и навсегда пропало желание драться.


КАРИНТИЯ


Дозорный из Клагенфурта

В стародавние давно прошедшие времена было в обычае, что дозорный на башне градской церкви в Клагенфурте, трубя в могучий рог, возвещал ежечасно время на все страны света. Он трубил на запад, на юг, на восток и на север, и лишь только в полночь посылал призывные звуки рога только на юг. А все потому, что на юге пред городом находилось кладбище Святого Рупрехта, и люди верили: у мертвых в полночь такой чуткий сон, что их вовсе не трудно заставить пробудиться. Но на самом деле этого все же не хотели. Пусть мертвые мирно и безмятежно почивают, а живых оставят в покое.

Однажды, правда, заменял на башне дозорного один парень — настоящий пропойца и бездельник, который охотней смотрел в свой стакан, нежели трубил в рог… Так вот, однажды вечером он снова нетвердо держался на ногах; изрядно выпив уже в каморке при сторожевой башне, отчего жажда томила его еще больше, пропойца зашагал в ближайший трактир.

Ежедневно собиравшиеся там сображники встретили его громкими криками, и так как башенный дозорный явился позднее обычного, они начали его дразнить и подтрунивать над ним. Приятели называли его работу — высоко наверху — воздушной, настоящей синекурой, и спрашивали, не кружится ли у него голова, когда он трубит из отдушины в башне в рог. Один из сображников пошутил, что, должно быть, это так и есть. Иначе как же получается, что маленький его сын вынужден трубить в рог вместо отца? А издает тогда рог довольно жалкие звуки. Ведь у малыша слабое дыхание, и он не в силах извлечь громкие и настоящие…

— Да, — продолжал, лицемерно вздыхая, сображник, — меня только удивляет, что мертвецы из жалости к этой беде давным-давно не восстали из своих могил.

Эта шутка привела дозорного в такую ярость, что он, тут же протрезвев, снова стал держаться прямо как свеча!

— Ну дождетесь вы у меня! — закричал он. — Я уж вам мертвых разбужу!

И тотчас же, ринувшись из дверей трактира, он помчался к своей башне. Когда он запыхавшись поднялся наверх, как раз настала полночь. Схватив рог, он принял подобающую позу и затрубил сначала на запад, потом на север и на восток, да так громко, что легкие его чуть не лопнули.

— Вот так! — закричал он. — Сейчас увидите, негодяи, бездельники вы этакие!

И прежде чем его испуганная жена успела ему помешать, он снова поднес рог к губам и призывные звуки понеслись в сторону юга. Рог звучал так, словно в него трубил ангел: эти звуки срывали сонливцев с их постелей.

И тут началось самое ужасное действо, какое только может вообразить человек. Дозорный побледнел от страха и, весь дрожа, пал на камни. Могилы безмолвно разверзлись, и столь же безмолвно поднялись из своих могил мертвецы. Шествие, что при бледном свете месяца уже двигалось к башне, было просто кошмарным: костлявые руки, блеклые скелеты, черепа мертвецов, скалящие зубы, гремящие кости. И ничто не в силах было остановить это шествие. Все ближе подходили мертвецы к башне. Ворота распахнулись, и они, один за другим, зашагали по крутым ступенькам узкой винтовой лестницы.

Дозорный хотел было закричать, позвать на помощь, но не смог издать ни звука, голос не слушался его. Его бил озноб, он дрожал и обливался потом от страха. Костлявые пальцы уже тянулись сквозь прутья башенной решетки к дозорному… но тут ударил колокол башни, возвещая час ночи, и ночные призраки разом исчезли.

И уж поверьте мне: с той поры ни один дозорный никогда больше не трубил в свой рог, повернувшись в полночь к югу!

Святочная ночь в Мёлльтале

В стародавние времена в народе верили в то, что в ночь под Рождество животные могут разговаривать по-человечьи. А еще верили в то, что животные на скотном дворе предсказывают друг другу все, что ожидает их, да и людей тоже, в будущем году. Кто хочет их послушать, пусть ляжет на подстилку из папоротника — крестьяне употребляют ее для скота. Сказывают, будто некоторые храбрецы уже сделали так, что им удалось подслушать разговоры животных, но ни один из них не смог назавтра поведать, что именно он слышал. И всякий раз любопытного подстерегала еще в Святочную ночь — смерть.

Некогда жил в Мёлльтале крестьянин, которому захотелось убедиться: правда ли то, что толкуют о животных в ночь под Рождество. Вот он и подготовился по-своему да и прокрался тайком в Рождественский вечер на скотный двор. Быки преспокойно лежали в хлеву в своем стойле. Долгое время они вовсе не шевелились, и ни один звук не нарушал ночной тиши. Когда подоспела полночь, животные поднялись со своего ложа, зевая выпрямлялись и потягивались, и внезапно крестьянин услыхал, как один бык сказал другому:

— Через год меня в этой усадьбе больше не будет, так как живодер уведет меня еще раньше. Ты, однако же, останешься, тебя откормят и заколют, а в следующее Рождество хозяйка подаст жаркое из твоего мяса на праздничный стол.

Крестьянин, удивленно слушавший эту речь, хотел было тихонько выбраться со скотного двора, но когда уже стоял у двери, снова остановился и прислушался, услыхав голос быка.

— А того парня, что прислонился там к двери, — услышал крестьянин, — мы еще в нынешнем году свезем на кладбище. А потом его жена выйдет замуж за работника.

Когда тот, что подслушивал, услыхал эти слова, его от ужаса хватил удар, и он повалился на пол.

Наутро его нашли на скотном дворе мертвым и похоронили еще до начала нового года. Один бык пал в следующем году во время мора, живодер забрал его и зарыл на живодерне; другого же быка закололи к очередному Рождеству, а мясо его пошло на жаркое, что поставили на праздничный стол.

А овдовевшая крестьянка вышла замуж за работника.

Церковка в горах Тауэрна близ Оссиаха

На цепи гор Малого Тауэрна, поросшей лесом, на южном берегу Оссиахского озера стоит небольшая церковка. Сказывают, будто воздвигли эту церковку в давние-предавние времена каким-то диковинным образом.

В те времена водился еще в реках да озерах всякого рода водяной народец: русалки заманивали своими чарующими песнями людей в глубокие озера, в лесу танцевали эльфы, а в горах гномы стерегли свои сокровища.

В те стародавние времена шел однажды вечером берегом озера рыбак со своей девушкой. Оба были безумно влюблены друг в друга, они смеялись, любезничали и шутили. Сиял месяц, озеро предстало пред ними в своей хладной серебристой красоте — стояла ночь, словно созданная для влюбленных! Оба они видели только друг друга и не заметили, что на озере у берега вынырнуло из волн какое-то диковинное существо и с любопытством наблюдает за ними.

На следующую ночь плыл рыбак по озеру на рыбную ловлю. Внезапно услыхал он чудное пение, околдовавшее и очаровавшее его; он опустил весла и мечтательно смотрел прямо пред собой. Вскоре после этого поднялась из вод девушка, и была она столь прекрасна… он никогда прежде такой не видывал. Красавица села к нему в лодку, и с той минуты он позабыл все, что было ему прежде мило, все, что любил.

Он стал избегать свою девушку, даже видеть ее не мог; он молча и одиноко рыбачил, и если прежде был весел и радостен, то теперь этого и в помине больше не осталось. Он превратился в самого печального и самого унылого рыбака на всем озере. Образ прекрасной незнакомки день и ночь стоял пред его глазами. Вечер за вечером плавал он по озеру, но она больше не показывалась.

Прошел месяц. Снова стояла ночь полнолуния, ночь тайн и ночь колдовских созданий. Молодой рыбак плыл по озеру, греб все дальше и дальше. Внезапно вынырнула из вод русалка и села к нему в лодку.

Но тут случилось чудо. Едва рыбак обнял прекрасную водяную деву, как вспомнил покинутую им возлюбленную. Он смотрел на русалку, но глазам его являлась девушка, что ныне одиноко сидела в своей хижине, выплакивая глаза из-за неверного суженого. У молодого рыбака стало так тяжко на сердце, что он посетовал русалке на свое горе.

— Ты столь прекрасна, — сказал он ей, — что тебя можно только всем сердцем любить. Но это не радует меня, потому что я поклялся в верности другой.

Но русалка не знала, что такое боль и печаль — ей хотелось лишь шутить, смеяться и веселиться, и одержимый горем молодой рыбак казался ей по-настоящему странным. Она смеялась и издевалась над ним до тех пор, пока им не овладел лютый гнев, и он не столкнул ее обратно в озеро, сам же стал поспешно грести к берегу.

Русалка была ужасно оскорблена. Все дни напролет сидела она внизу, в своем хрустальном дворце на дне озера, строя планы мести за нанесенную ей обиду. Но она знала, что владетель озера и русалок не терпел никаких раздоров с людьми.

И вот однажды, когда Князь Озерных Вод трапезничал, она подлила сонное зелье в его вино. Как только Князь крепко и глубоко заснул, русалка выскользнула из дворца, поспешила к шлюзу у притока реки, впадающей в озеро, и открыла шлюз. Гигантские массы воды хлынули на берег, и местные жители, преисполненные страха, бежали со своих полей на ближайшие возвышенности. Многие жители были неожиданно застигнуты наводнением в своих домах, и им с величайшим трудом едва-едва удалось найти прибежище на крышах.

А посреди озера плавал по волнам молодой рыбак, не успевший спастись на суше. Он подплыл к дому, фронтон которого едва возвышался над водой. Но прежде чем волны окончательно затопили крышу, в воду прыгнула смертельно бледная девушка. Это была невеста рыбака, увидевшая, как ее возлюбленный плывет по волнам, и пожелавшая умереть вместе с ним. И сказывают, будто они, крепко обняв друг друга, погрузились в воду.

Когда Князь вечером проснулся и увидел беду, сотворенную русалкой, он немало ужаснулся. Прежде всего он навел порядок и укротил разбушевавшееся озеро. Затем в наказание он проклял деву озера за то, что она не послушалась его. Ей должно было принять человеческий облик и покинуть озеро.

И вот теперь изгнанная русалка познала, что такое боль и печаль.

Каждый вечер сидела она на берегу и жаловалась прежним подругам на свою беду. Однажды вечером услышал ее сетования и Князь. Он почувствовал к ней сострадание, но ее нельзя было оставить безнаказанной. И тогда он поручил ей во искупление грехов воздвигнуть на берегу Оссиахского озера небольшую церковь. А так как по вине русалки люди пролили бесчисленное множество слез, ей должно было увлажнять собственными своими слезами известковый раствор для постройки храма. Долго-долго надрывалась русалка, громоздя камень на камень; она выплакала все слезы, увлажняя раствор, и после почти бесконечных долгих лет, коим, казалось, не будет конца, на вершине горы вознеслась выстроенная новая церковка. А русалке дозволили снова вернуться в озеро к ее сестрам.

Гора сокровищ близ Метница

В окрестностях Метница высится крутой скалистый склон, у подножия которого виднеется углубление, похожее на грот. Сказывают, будто здесь и есть ход, что ведет к несметным сокровищам в недрах горы. Однако же только счастливчик, тот, кто родился в воскресенье, имеет в Пасхальную ночь доступ к скрытым богатствам, да и то лишь в том случае, если эта ночь совпадет с воскресной, потому как только такой человек обладает властью надо всем великим сонмом подземных духов, что охраняют сокровища.

Однажды явилась в здешние места бедная вдова с ребенком. Дошли и до нее слухи о сокровищах, а так как она сама родилась в воскресенье, захотелось ей попытаться проникнуть в скалу и добыть богатство. В Пасхальное воскресенье, вечером, она, преисполненная тайного страха, отправилась, вся дрожа, к скале. Своего маленького ребенка вдова вела с собой. Внезапно она услыхала какой-то отдаленный шум, а скалистый склон озарился призрачным светом. Пред ней раскрылись могучие врата, из них вышел какой-то уродливый гном и кивком головы потребовал, чтобы вдова прошла через врата.

С ребенком на руках шагнула она в скалу и очутилась в просторном, светлом зале, полном драгоценностей. С удивлением разглядывала она изобилие золота и сверкающих драгоценных камней, мерцавших и блестевших на полу и на стенах.

— Можешь взять с собой все, что только захочешь, — сказал гном.

Женщина нерешительно брала то несколько слитков золота, то горстку сверкающих камней. В конце концов она усадила ребенка на пол, чтобы освободить руки для сокровищ. Но оставаться в пещере с сокровищами можно было совсем недолго, и гном попросил ее поторопиться. Тогда вдова собрала в спешке все, что успела захватить, и быстро выбежала на волю. Скалы с глухим шумом сомкнулись за ее спиной, а врата, ведущие к сокровищам, исчезли.

И только теперь мать снова подумала о ребенке, о котором она, ослепленная видом сокровищ и охваченная своим рвением собрать их побольше, совершенно забыла. Она стояла со своими сокровищами и отчаянно плакала, не спуская глаз со скалистого склона, отрезавшего ей путь к ребенку. Вдова прокляла свою алчность и швырнула далеко прочь золото и драгоценные камни, которые еще держала в руках. Сетуя, она рвала на себе волосы.

И только когда занялось утро, бедная женщина обрела спокойствие, подобрала брошенные драгоценности и покинула в печали это жуткое место. О купленном такой дорогой ценой богатстве она и знать больше не желала и раздарила все золото и драгоценные камни беднякам и тем, кто терпит нужду.

Минул ровно год, и женщина вернулась обратно к скале, так как втайне надеялась, что ее еще раз впустят в недра горы, и она отыщет ребенка. И, в самом деле, надежда не разочаровала ее. В Пасхальную воскресную ночь скалистая стена разверзлась вновь, и она увидела, что ребенок ее, сидя в пещере, весело играет со слитками золота.

С криком радости рванула женщина к себе свое дитя и поспешила с ним вон из пещеры, не бросив ни единого взгляда на богатства и сокровища. Она целовала и ласкала ребенка и благодарила небо за то, что оно снова вернуло ей малыша.

С той поры вдова не думала больше ни о богатстве, ни о золоте, а лишь от всего сердца радовалась, что снова обрела своего ребенка. И жили они хотя и скромно, но счастливо.

Погубитель змей в долине Глянталь

В давние-предавние времена благодатная ныне долина Глянталь была пустынной, заболоченной дикой глухоманью с обильно гнездившимися там змеями да гадючьим отродьем. Никто не осмеливался селиться в Глянтале, и лишь на окрестных холмах обитало несколько бедных крестьян, что едва-едва могли прокормиться.

Но вскоре и они на своих холмах уже не чувствовали себя в полной безопасности от змей. Змеи размножались со зловещей быстротой. Они заползали в дома, проскальзывали в кровати и в шкафы, свободно располагались в горницах, и никакую снедь не пощадила их прожорливость и жадность. Они взвивались вверх на столы и безбоязненно жрали прямо из мисок рядом с перепуганными насмерть людьми.

Не удивительно, что злосчастные глянтальцы впали в безнадежное отчаяние; они перепробовали все на свете, чтобы истребить змей, но ничто не помогало — ни огонь, ни яд, ни благочестивые молитвы, ни обход полей с молебном.

Потому-то крестьяне и решили покинуть эти жуткие края и уже начали собирать свои нехитрые пожитки, как вдруг однажды вечером пришел туда какой-то подмастерье и услыхал об ужасной тамошней змеиной напасти. К великой радости всех местных жителей он тотчас заявил, что готов истребить всех змей — и малых и больших, если его заверят в том, что среди них нет белой змеи, а иначе ему точно конец. Так как никто во всей окрестности никогда белую змею не видел, чужак уже на следующее утро приступил к делу. На холме, где ныне располагается селение Фридлах, он велел навалить вокруг раскидистого дуба сухую древесину лиственных деревьев и смолистый еловый хворост. Потом он попрощался с людьми, потому что, по его словам, если только белая змея, Королева Змей, все же явится, то он уже ныне — все равно что мертв. А если ему и впрямь суждено умереть, чего он, ясное дело, не желает, то пусть глянтальцы ежегодно служат мессу за упокой его души.

Крестьяне весьма охотно дали ему такое обещание, и подмастерье вошел в круг, взобрался на верхушку дуба и вытащил из кармана маленькую флейту. Он велел зажечь костер, поднес флейту к губам и начал наигрывать всевозможные причудливые напевы. Внезапно повсюду все задвигалось и зашевелилось, в траве и в сухих ветвях зашуршало и зашипело, а все ямы и груды камней ожили. Бесчисленное множество змей ползло туда, ползли змеи большие и малые, змеи, покрытые коричневыми и черными пятнами, всевозможные гадюки с ядовитыми язычками. Из домов и конюшен, из ущелий и канав, из скал и болот ползли они сюда, взбираясь на холм и подползая как можно ближе к огню.

С волшебной силой притягивали их звуки флейты: змеи стремились перепрыгнуть огненный круг, но тут же сгорали заживо.

Но вот, наконец, сгорела последняя змея, и подмастерье, что играл на флейте, уже уверовал в победу. Он торжествующе замахал своей флейтой, а глянтальцы разразились радостными криками. Внезапно, к своему ужасу, все увидели гигантскую белую змею с короной на голове. Подмастерье, сидевший на верхушке дерева, побелел, как полотно. Могучая змея, извиваясь, мощными прыжками поднималась на вершину холма и зловеще быстро приближалась к огню.

Подмастерье не переставая играл, флейта звучала еще призывней и сладостней, чем прежде. На какой-то миг змея подняла изящную голову, словно прислушиваясь к таинственной игре, затем снова поползла к пламенеющему кругу. Пред самым огнем она вихрем взвилась ввысь и подпрыгнула — и флейта смолкла! Словно стрела, выпущенная из лука, Королева Змей перепрыгнула пламенеющий круг и кинулась на шею подмастерья, игравшего на флейте. Крепко вцепившись друг в друга, рухнули они в огонь и сгорели.

Змеиной напасти пришел конец — однако же храбрый подмастерье пожертвовал за это жизнью. Глянтальцы же не преминули сдержать обещание. Ежегодно в годовщину этого события в церкви, построенной на том холме, служат так называемую Змеиную мессу.

Кузнец с берега Румпельбаха

Есть в Кернтене Дикий ручей — Вильдбах, низвергающийся в долину с таким шумом и грохотом, что каждый в округе называет его только Румпельбах — Гремучий ручей.

В уединенной долине на берегу этого Вильдбаха много-много лет тому назад стояла кузница, а жил там кузнец, имя которого никто не знал, да ни один человек об этом и не спрашивал: все называли его лишь Кузнец с берега Румпельбаха, или кратко Румпельбахом.

Кузнец охотно бы женился, чтобы не коротать в одиночестве свой век в этой уединенной долине, но он был беден, как церковная мышь, и при всем самом большом желании не мог бы прокормить жену. Так что пришлось ему оставаться в холостяках. Однажды, впав в полное отчаяние, он призвал черта и продал ему свою душу. Черт должен был заполнить всю кузницу сверху донизу золотом, а за это на десять лет заполучал душу Румпельбаха. «Однако же десять лет — срок немалый, — рассуждал кузнец, — уж я придумаю, как черта перехитрить».

Посватался кузнец к хорошенькой девушке, привел ее к себе домой, в кузницу, и пошло тут в уединенной долине веселье. В своей благодати кузнец ни минуты не раскаивался в выборе жены, и она была столь же счастлива, как и он.

Минуло девять лет. Кузнец из Румпельбаха становился все мрачнее, впадал в уныние, и даже жена не в силах была его утешить. А тут нагрянул и десятый гол, а Румпельбаху все еще не пришла в голову какая ни на есть хитрость, с помощью которой он лишил бы черта его добычи.

И вот однажды, на исходе этих десяти лет, вышел Румпельбах, одолеваемый мрачными мыслями, из своей кузницы — и кого же он видит! Он не верил своим глазам! Разве не Святое Семейство явилось в тихую Румпельбахскую долину?! Мария с младенцем на руках сидела верхом на осле, а Святой Иосиф вел осла под уздцы! Осел ужасно хромал, и Святой Иосиф попросил кузнеца заново подковать животное.

Чрезвычайно охотно исполнил Румпельбах его просьбу, и ни за что не захотел получать мзду за свою работу. В ответ Святой Иосиф пообещал выполнить три его желания. Кузнец недолго думая пожелал себе, во-первых, скамью, что без его дозволения не даст уйти никому из тех, кто на нее сядет. Второе желание — вишневое дерево, ветви которого схватят и не отпустят каждого, кто пожелает отведать с дерева вишни. А под конец пожелал кузнец получить мешок, из которого никто, однажды забравшись туда, не выйдет до тех пор, пока он, Румпельбаховец, того не пожелает. Святое Семейство исполнило все эти желания, благословило кузнеца и отправилось дальше.

И вот, когда десять лет бесповоротно минуло, явился черт, чтобы забрать с собой душу кузнеца. Румпельбах прикинулся смиренным и на все готовым, но однако же сказал, что путешествие предстоит ему долгое и надобно сперва к нему подготовиться.

— Уж вы-то, господин черт, — проговорил кузнец, — вы наверняка это понимаете. А пока посидите на этой скамье, понежьтесь на солнышке.

Черт, ни о чем не подозревая, уселся на скамью, но когда через некоторое время захотел подняться, поторопить кузнеца, скамья его больше не выпустила. Лицо у черта сделалось до того глупым! Он тянулся и рвался изо всех сил, но заколдованная скамья крепко его держала, и черт не мог сдвинуться с места ни на йоту. Тут он впал в настоящую чертову ярость, вопил, ругался и вел себя как сумасшедший, тогда кузнец вышел из дома и спросил, что-де стряслось. Черт же в ответ стал сыпать такими ужасными проклятиями, что даже воде из ручья стало совестно, и она, громыхая во сто крат сильнее прежнего, ринулась через скалы.

— Ах, милый черт, — произнес кузнец, — проклятьями да руганью тут не поможешь. По мне так хоть целую вечность сиди на этой скамье!

И, принеся плеть, он основательно отстегал попавшего к нему в плен черта. Тот визжал и выл, издавая душераздирающие вопли, но кузнец отпустил его лишь после того, как черт торжественно поклялся отправиться в ад один, без кузнеца, и никогда ему на глаза не попадаться.

Сопровождаемый адовым запахом серы, черт исчез; израненный и разбитый, явился он в ад и стал жаловаться своим соратникам, как скверно с ним обошлись. Другие черти стали над ним издеваться, высмеивать за его глупость. Тотчас же в путь отправился другой черт, который собирался с гораздо большим лукавством взяться за дело, нежели первый.

— Я-то уж точно не сяду на эту треклятую скамью, — поклялся он самому себе.

Тот летний день был необычайно жарким, путешествие — долгим, а жара, даже для черта, — ужасной. Обливаясь потом, смертельно усталый и томимый жаждой, добрался, наконец, черт до цели своего путешествия. Неудивительно, что тенистое вишневое дерево, росшее перед кузницей и усыпанное блестящими, темными, сочными ягодами привлекло его внимание. Миг — и черт уже сидит на верхушке дерева, набивая рот спелыми сладкими вишнями. Однако когда он захотел спуститься вниз, ему повезло не больше, чем первому черту. Ветки и сучья его не выпустили, и он, оказавшись пленником дерева, в конце концов завыл жалким голосом.

Кузнец вышел из кузницы, встал под деревом и снова лицемерно спросил черта, пришлись ли ему по вкусу ягоды.

Черт, извергая яд и желчь, приказал кузнецу тотчас же освободить его. Но Румпельбах схватил свою крепкую палку и дубасил бедного черта до тех пор, пока тот не завизжал, моля о пощаде. Тогда кузнец дозволил ему спуститься с дерева, но прежде черту пришлось поклясться никогда больше в кузнице не показываться.

Присмиревший черт вернулся обратно в ад, и с ним случилось то же, что и с его соратником, его высмеяли и поиздевались над его глупостью.

Наконец, сам Князь Тьмы отправился в путешествие в Румпельбах к кузнецу. Не менее усталый, чем его посланцы, он однако же поостерегся сесть на скамью или же взобраться на дерево.

Кузнец учтиво поздоровался с Князем Тьмы и сказал, что охотно спустится вместе с высокородным господином в ад. Совсем другое дело, когда является Князь собственной высокой персоной, а не двое глупых подвластных ему чертей. Князю Тьмы пришлась по душе речь кузнеца, потому как был он тщеславен, важен, надут, словно павлин. И вот оба они собрались в путь.

Кузнец на этот раз прикинулся, будто видеть не может, какие мучения приносит Князю Тьмы долгая дорога, и предложил Князю понести его на спине.

— У меня есть прекрасный мешок, — сказал он, — в котором удобно лежать. Соблаговолите, ваша милость, влезть туда, и я понесу вас на спине.

Князь Тьмы был ничуть не умнее своих подданных. Он забрался в мешок, который кузнец аккуратно завязал. Затем Румпельбах побежал обратно в кузницу, положил мешок на наковальню и тяжелые кузнечные молоты жестоко намяли и отколотили злосчастного Князя Тьмы. Князь вопил и выл, моля о пощаде, но Румпельбах отпустил его на свободу лишь после того, как тот поклялся навечно, на все оставшиеся времена, отказаться от его души. Тогда Князю Тьмы дозволили вылезти из мешка, и он исчез, сопровождаемый запахами серы и смолы.

Вот так и обрел кузнец покой, избавившись от гостей из ада. И жил он со своей женой в счастье и радости до самой смерти. Когда же душа его отправилась на небо, взял он с собой один из своих кузнечных молотов, на память о своем земном ремесле.

Однако пред вратами небесными ему не очень-то повезло. Святой Петр не захотел его впустить, так как тому, кто при жизни частенько якшался с чертом, не место на небе.

Румпельбах повернулся и побрел в ад. Но едва он постучался во врата ада, как чертей обуял страх, и они от ужаса пред ним стали изо всех сил придерживать врата. При этом черти так крепко вцепились когтями в ворота, что кончики их когтей оказались снаружи. Кузнец же и впрямь так разозлился, что, ударяя молотом, загнул чертовы когти и отправился дальше, предоставив их судьбе.

Что ему делать? Вход в ад ему заказан, да и, по правде говоря, ему вовсе не хотелось туда. Куда охотней полетел б его душа на небо. Но и туда его не впускали. «А что если, — подумал кузнец, — пойти на хитрость?» Улегся он пред вратами небесными и стал дожидаться подходящей оказии.

Однажды явилась старенькая женщина, робко постучалась, и когда Святой Петр спросил, кто там, ответила:

— Старая бедная женщина!

Ворота отворились, и старушка исчезла на небе.

— Ха! — воскликнул про себя Румпельбах. — Что может она, смогу и я!

Подкравшись к вратам небесным, он робко постучался и прошептал измененным слабым голосом:

— Старая бедная женщина!

Врата распахнулись, и Румпельбах оказался на небе. Хотя Петр и помрачнел, узнав кузнеца, но раз уж кузнец все равно попал на небо, Святой Петр не стал отсылать его прочь. Да и Иосиф с Марией замолвили доброе словечко за Румпельбаха, — ведь он им однажды помог, подковав осла.

Довольный, кузнец бродил по Царству Небесному. Однажды он совершенно случайно бросил взгляд вниз на землю. И что же он увидел! Его жена справляла как раз свадьбу с другим мужчиной. Румпельбах впал из-за этого в такой гнев, что швырнул в сердцах свой молот вниз, да убил обоих. После этого он, конечно же, чистосердечно раскаялся, но было уже поздно. Никакие мольбы не помогли. Оставаться на небе ему было нельзя, потому как то, что он сделал, противоречит всяким небесным законам.

Так что ему ничего больше не оставалось кроме как вечно странствовать туда-сюда между небом и землей и ждать той минуты, когда его проступок однажды будет прощен.

Так сказывают в Долине Оберес Гурткель — Верхней Огуречной.

Рыцарь Бибернелль из замка Штайн близ Обердравабурга

Много столетий тому назадсидел в замке Штайн близ Обердравабурга рыцарь по имени Бибернелль. Все подданные рыцаря ненавидели его и боялись. Был он жесток, суров и сварлив, хитер, алчен, коварен и низок. В своем замке скопил он великолепнейшие сокровища, однако стоило хотя бы одному из его подданных даже самую ничтожную малость назвать своей собственностью, как рыцарь совершенно не в силах был это перенести. Людям его, всем до единого, надлежало быть бедными, словно церковным мышам.

У рыцаря была дочь — полная противоположность отцу: он был тверд, она — мягка, он был алчен, она — щедра, он — жесток, она — в такой же степени — жалостлива; короче говоря, то была девушка, что каждому пришлась бы по нраву.

В одном из селений рыцаря жил бедный писарь, у которого не было ни единого крейцера. И этот-то бедный писарь влюбился в дочь рыцаря. Да и не удивительно! Ведь она была не только ангелом во плоти, но и выглядела, как ангел. А поскольку бедный писарь был пригожим веселым юношей, не удивительно, что и рыцарская дочь любила его точно так же, как и он ее. Оба знали, что строгий жестокосердный отец никогда не даст согласие на свадьбу дочери с таким бедняком. Вот они и решили бежать из страны и обвенчаться в Италии.

Но выбраться из замка было не так-то легко: день и ночь девицу охраняли вооруженные до зубов воители. Поэтому девица и решила пойти на хитрость. Каждую ночь в замке появлялся призрак, замковое привидение, к коему стража замка уже привыкла. Поэтому юная дама и сказала своему возлюбленному, что хочет бежать в образе и одеянии призрака.

Однако она немного припозднилась, и замковое привидение оказалось на условленном месте раньше, чем девушка. Писарь уже нетерпеливо ждал ее и, увидев призрак, подумал, что это и есть его возлюбленная. Он поднял привидение, посадил его к себе на лошадь и умчал, похитив из замка. Нельзя сказать, что призраку не понравилось. Он счел поездку верхом неким приятным отвлечением от однообразной ночной жизни привидений и охотно позволил себя увезти. Писарь гнал свою лошадь и был счастлив.

Но когда он подъехал к мосту через Драву — Дравабрюкке, взошел месяц, и он увидел, что у фигуры, которую он держал в объятиях, скалящая зубы мертвая голова. Юноша пришел в такой ужас, что не мог шевельнуться.

Кто знает, какой бедой кончилась бы эта история, не пробей в этот миг колокол на ближней церковной колокольне один час ночи. Призрак растворился в сером туманном облаке, а писарь галопом помчался обратно в замок. Он отыскал ожидавшую его возлюбленную и беспрепятственно бежал с ней в Италию, где священник свершил обряд венчания.

Когда рыцарь узнал о бегстве дочери, он стал браниться, словно одержимый, перебил все столы и стулья, и повел себя так, что все стражники из замка разбежались. Когда же рыцарь немного успокоился, они осторожно прокрались обратно к своему господину и заикаясь пробормотали, что девушка наверняка не могла покинуть замок, ведь ее никто не видел, и лишь замковый призрак дважды показывался в прошлую ночь.

Рыцарь безмерно гневался из-за того, что дочь его перехитрила. Он повелел искать ее повсюду и наконец, обнаружил убежище молодых людей. Тотчас надел он на себя лицемерную личину дружелюбного, располагающего к себе человека, сделал вид, будто со всем согласен, похвалил юного зятя и пригласил молодую чету в замок — погостить. И писарь, и его жена были очень уж незлобивы и доверчивы. Преисполненные радости, возвратились они домой.

Дабы отпраздновать их возвращение, Бибернелль устроил великолепный праздник; капеллан из замковой церкви еще раз благословил молодую чету, и все, казалось, благоденствовали. Вдобавок к свадебному торжеству повелел рыцарь накрыть праздничный стол, равного которому еще никто не видел, и наприглашал отовсюду столько гостей, что, казалось, совершенно излечился от своей скаредности. Перед трапезой он провозгласил тост за здоровье новобрачных, и они тоже подняли свои бокалы и выпили. Внезапно молодая женщина побледнела, как полотно, и упала. Она смогла еще прошептать:

— Меня отравили!

И навеки закрыла глаза. Зятю было не лучше, он тоже почувствовал во всем теле яд, но успел из последних сил вырвать кинжал из ножен и вонзить его в грудь вероломного презрительно смеющегося рыцаря.

Согласно старинному обычаю, последнего рыцаря из замка Штейн должно было хоронить в Луггаи, поэтому тело Бибернелля повезли в гробу через гору Гайльберг. Меж тем все его подданные с облегчением вздохнули: ведь жестокий господин бесповоротно и навечно их покинул! На вершине горы Гайльберг услыхали люди глухой шум и приглушенные крики в гробу. Когда гроб открыли, он был пуст. Таков был конец последнего рыцаря из замка Штайн.

Турецкий спуск близ городка Санкт-Вейт на Гаяне

Поблизости от старинного герцогского городка Санкт-Вейт высятся на вершине шарообразного холма развалины старинного замка Таггенбрунн.

Во времена крестовых походов жил там вместе со своей женой Гильдегард почитаемый всеми своими подданными рыцарь по имени Генрих фон Таггенбрунн. Подобно многим рыцарям и благородным мужам своего времени Генрих пожелал принять участие в крестовом походе и отправиться в Святую Землю. На прощание жена дала ему белоснежную полотняную рубашку и сказала:

— Пусть эта белая рубашка вечно напоминает тебе о моей верности. Носи ее всегда!

Вскоре после этого во время злосчастной битвы рыцарь попал в руки турецкого султана и вместе с другими пленными его приставили к самым тяжелым работам. Словно вьючное животное, запрягали его в плуг и подгоняли ударами кнута, если он, изнуренный потом, был не в силах двигаться. Несмотря на кровавые мозоли, несмотря на дождь, грязь, холод и палящую жару его рубашка наичудеснейшим образом оставалась всегда столь же чистой, как и в день прощания с женой.

Вскоре люди начали толковать об этом. Они ломали себе голову и никак не могли этого понять. Наконец даже султан узнал про рубашку плененного христианина. Он повелел рыцарю явиться к нему и, с удивление осмотрев рубашку, пожелал узнать, как это она все время остается чистой.

— Мне дала ее на прощание моя жена, — ответил Генрих фон Таггенбрунн, — и сказала, что рубашка вечно останется белой, как в первый день, точно так же, как жена моя вечно будет хранить мне верность. Посмотрите, господин, на рубашке нет ни малейшею пятна! Она хранит мне верность и ожидает моего возвращения!

А султан был человеком, не желавшим верить в верность женщин.

— Эта женщина из чужеземной страны, — сказал он самому себе, — точь-в-точь такая же, как все женщины мира. Подвергну-ка я ее испытанию, но уже и сейчас я знаю, чем все кончится.

Вот и послал он одного из своих друзей, молодою красивого человека, настоящего сердцееда, на родину рыцаря. Он дал ему с собой драгоценные дары и много денег и поручил ему использовать все средства, дабы склонить жену рыцаря к неверности. Султан втайне уже радовался тому, как чудо-рубашка внезапно вся покроется пятнами и грязью.

Так вот, молодой господин из Леванта отправился в замок Таггенбрунн, представился владетельнице замка и рассказал ей о тяжком жребии ее мужа, что находится в плену у султана.

У фрау Гильдегард чуть не разорвалось сердце, она плакала и горевала, а молодому господину показалась она столь прекрасной в своей печали, что ему вовсе не понадобилось исполнять повеление султана. Он тотчас же влюбился в нее и захотел сделать все возможное, дабы завоевать ее сердце. Сначала он утешал ее своим глубоким участием, а, завоевав ее доверие, пустил в ход все искусство обольщения, каковое лишь имеется в распоряжении такого молодого пригожего господина. Но все напрасно. Гильдегард не слышала любовных клятв прекрасного посланца султана, она твердо и уверенно отринула его, и юноше пришлось покинуть замок, не выполнив наказ султана.

Лишь только он оставил замок, как Гильдегард, облачившись в монашеское одеяние и вымазав лицо коричневой краской, вместе со своей лютней, на которой умела искусно играть, отправилась вслед за ним. Вскоре она догнала молодого дворянина из Леванта. Однако жену рыцаря он в ней не признал. Ему пришелся по душе спокойный учтивый монах, и он взял его с собой. Когда же они прибыли в Левант, монах начал играть на своей лютне в домах знати, и вскоре стал повсюду желанным гостем.

Наконец, пригласили его и во дворец султана. Там монах играл еще прекраснее, чем когда-либо раньше. Султан был так растроган, что слезы ручьями лились на его бороду, и он пообещал тому, кто играл на лютне, исполнить одно его желание, как бы велико оно ни было. Однако монах просил лишь отпустить на волю одного из пленных христиан, коих изо дня в день запрягали в плуг. Султан разрешил выбрать одного из них, и наш монах, разумеется, — как могло быть иначе! — выбрал Таггенбруннера.

— Этот малый в белоснежной рубашке — счастливчик! — сказал самому себе султан. — По правде говоря, он это заслужил. Пусть возвращается домой к своей верной жене, я это ему милостиво соизволяю.

Таггенбруннер и монах распрощались с султаном и поскакали обратно на родину. Гильдегард не снимала монашеского одеяния, а Генрих не узнавал ее, принимая за монаха, коему был обязан великой благодарностью. Неподалеку от Лайбаха они расстались, и мнимый монах сказал:

— Здесь, милый друг, наши пути расходятся. Подари мне на память о нашем совместном путешествии клочок полотна от твоей рубашки!

Таггенбруннер охотно исполнил его желание и прежде чем расстаться еще раз поблагодарил своего благодетеля.

Гильдегард поехала теперь дальше одна и прибыла в замок раньше мужа. Она сняла монашеское одеяние, снова облачилась в женское платье и велела все приготовить к возвращению мужа. Когда Генрих фон Таггенбрунн прибыл в свой замок, он почел себя самым счастливым человеком на свете. Он и его жена, столь долго пребывавшие в разлуке, пережили несколько дивных недель радости встречи.

Однако же это ничем не омрачаемое счастье длилось недолго. Всегда найдутся завистники и люди, которые не в силах перенести, когда другие счастливы. Генриху нашептали, что он, мол, ведать не ведает, какая у него жена. Ах, мол, бедный он, доверчивый, ничего не ведающий супруг! Его нежная, добрая жена не нашла якобы никакого лучшего занятия, нежели тайком уехать из замка и как легкомысленная женщина месяцами странствовать по белу свету. Ни один человек не знает, что она там делала… однако же можно себе представить!..

Сначала Генрих пришел в ярость и прогнал всех, кто хоть слово вымолвил против его жены. Но постепенно его начали одолевать мучительные сомнения. Пока он находился в плену, жены и в самом деле несколько месяцев не было в замке… Что это значит? Он думал об этом день и ночь. Наконец он захотел обрести уверенность и однажды призвал жену к ответу.

Она молча выслушала его, не произнося ни слова, и вышла. Вскоре она снова вернулась в монашеском одеянии, с вымазанным коричневой краской лицом, с лютней и с клочком белого полотна в руке.

Страшно удивленный, рыцарь вскочил:

— Как вы оказались в замке? — хотел он было спросить мнимого монаха, но тотчас оборвал самого себя, так как узнал свою переодетую жену.

Само собой разумеется, все кончилось хорошо! Гильдегард поведала пристыженному Таггенбруннеру свою историю, и ей вовсе не нужно было показывать ему клочок полотна, оторванного от диковинной рубашки. Генрих обнял ее, попросил прощения, и все, кто оскорбил ее, никогда больше не осмеливались в замок и носа казать.

А Таггенбруннер и его жена жили счастливо до конца своих дней.

Но еще сегодня пешая тропа к югу от городка Санкт-Вейт носит название «Турецкий спуск». Сказывают, что именно там перевалил через гору посланник султана, направляясь в замок Таггенбрунн.

Чертов Мост в долине Драваталь

В окрестностях Фёлькермаркта в самой середине реки Дравы лежат три могучих каменных глыбы. В народе эти глыбы зовутся Чертов Мост.

Напротив на горе Сан-Петерер стояла прежде маленькая церквушка. Туда на богослужение в стародавние времена постоянно стекалось множество народу со всей округи. И легко представить, что радости это местному черту не доставляло. Вот он и ломал себе голову, как бы ему какую-нибудь шутку со всем этим народом сыграть, да и сделать так, чтобы их от церкви отвадить.

Церквушка стояла высоко, на самой вершине горы, доступная всем ветрам и непогодам. Зимой она всегда была запорошена снегом. Потому-то и положили пред церковкой три могучие каменные глыбы, не пропускавшие туда самые злые ветры и защищавшие строение от гибели.

Черт вечно бродил крадучись вокруг церкви на горе Сан-Петерер. Уж очень хотелось ему узнать, для чего положили туда эти три каменные глыбы. Но глупый как пробка, он сам разрешить эту загадку не мог. Вот и обернулся богатым торговцем скота и решил прогуляться на ближайший постоялый двор.

Там повстречал он несколько старых крестьян, разговорился с ними и под конец заметил: жутко тяжелая, мол, была эта работа, тащить в гору три каменные глыбы, которые к тому же валяются там безо всякой пользы.

— Ох! — вздохнул один из крестьян. — Вовсе не бесполезной была эта работа, милок. Не будь этих трех глыб, церковь давным-давно бы рухнула. Глыбы защищают ее от снега, от бурь и непогод!

Черт узнал теперь уже достаточно. Он уплатил по счету за съеденное и выпитое, покинул постоялый двор и снова принял свой прежний облик. Ему было совершенно ясно, что три каменные глыбы надо непременно убрать. А намерение свое он решил осуществить в Рождественскую ночь.

Лишь только колокол церкви на вершине горы призвал к всенощной, повеяло ледяным ветром, налетела буря и все дороги занесло глубоким снегом. Несмотря на это, люди шли отовсюду — из ближних и дальних краев к всенощной. Маленькая церквушка была битком набита благоговейно набожными богомольцами.

Черт ухмылялся, предвкушая огромное удовольствие и, потирая руки, взялся за работу. В самом деле, ну и тяжкая была эта работенка! С большим трудом убрал черт снег, разрыл землю, поднял три каменные глыбы одну за другой вверх, полетел с ними к Драве и бросил их в воду. Но и этого показалось ему недостаточно. Надув щеки, он стал засыпать снегом церковь и дул до тех пор, пока у него чуть не лопнули легкие. И когда снега навалило столько, что из сугроба выглядывал лишь шпиль колокольни, он, наконец-то полностью удовлетворенный, улетел прочь.

Внизу в долине люди удивленно слушали страшный ночной шум. На другое утро поднялись они на гору Сан-Петерер, но и следа церкви не обнаружили. Там возвышался лишь гигантский снежный сугроб, из которого доносились пение и звуки органа. Люди снова сбежали вниз, в долину, за лопатами, и потребовалось совсем немного времени, чтобы разгрести снег вокруг церкви и освободить погребенных в снежном сугробе.

Но одно дело черту в самом деле удалось: защитные каменные глыбы оказались в реке, и их никогда больше не подняли наверх. В потоке времени маленькая церквушка рухнула. Однако каменные глыбы еще и поныне лежат посреди реки Дравы, оставляя лишь узкий проход, через который, бурля и пенясь, просачивается вода, и каждый сплавщик радуется, когда Чертов Мост остается позади.

Великан с озера Сан-Леонард

В стародавние времена, когда великаны да гномы, эльфы да феи и всякий другой волшебный народец еще обитали в нашей стране, как раз на том самом месте, где ныне простирается озеро Сан-Леонард, раскинулось маленькое мирное селение. Неподалеку оттуда поселился на житье молодой великан. Был он могуч, обладал необычайной медвежьей силой, а ростом был — выше любой самой высокой ели. При этом был он с виду добр, а к тому же владел несметными сокровищами, которые нынче даже представить себе невозможно.

Стало быть, можно подумать, будто все было у него в полном порядке, а сам великан — счастлив и доволен. На самом же деле все обстояло иначе. Молодой великан печалился с утра до вечера. Именно потому, что был он столь гигантского роста, нигде не находилось для него подходящей жены. Он странствовал по всей стране, высматривая девушку столь же высокого роста, что и он, но нигде таковой не обнаружил.

В те времена неподалеку от обиталища великана жил некий умный гном. И обладал этот гном даром ясновидения. Однажды повстречались случайно в лесу молодой великан и умный гном. Великан уже давно намеревался спросить у гнома совета, и решил нынче использовать такую оказию. Он взял осторожно карлика на руки, поднял его и поставил пред собой на скалу, а потом изложил ему свое дело. Гном ухмыляясь выслушал его, смерил великана взглядом с головы до пят и сказал:

— Вот тебе дикая белая роза. Возьми ее и ступай лесом. А как только лес кончится, ты выйдешь к большому крестьянскому двору. Там, быть может, и найдешь то, чего так пламенно желаешь. Мать девушки и знать и твоем сватовстве не пожелает, стало быть, придется тебе девушку похитить. А коли посчастливится и окажешься ты вместе с ней у себя дома, погоди, покуда не заснет она глубоким сном. Положи ей розу тогда на грудь. Коли она подходящая для тебя жена, роза розой и останется.

Вымолвил карлик эти слова, да и исчез. Однако же великану и этого было достаточно. Не мешкая ни минуты, побежал он домой и запряг лошадей. Вихрем промчался он лесом. И вправду, тут же выехал к крестьянскому двору и увидел в саду девицу гигантского роста, выше, нежели самая высокая ель. Девица-великанша развешивала белье и белила на солнце лен. Как увидел нетерпеливый жених великаншу, его охватила безумная страсть: это гигантское существо станет его невестой, он должен увезти ее к себе домой. Он подошел он к девушке, поздоровался и стал ей на ухо нашептывать всякие лестные слова, а уж она их весьма охотно слушала.

Деве-великанше по душе пришелся могучий парень и влюбилась она в него с первого взгляда. Все решилось бы наилучшим образом, не выбеги вдруг из дома, бранясь и проклиная, матушка красавицы и не захоти она прогнать молодого великана. Схватил тогда молодой и сильный великан девицу в свои могучие объятия:

— Если не мне, так и не тебе она достанется!

Девица-великанша даже не противилась. Он поднял ее и посадил в повозку. Бешено помчались лошади, словно Дикая охота верховного бога Вотана, что мчится по ночам в неистовом вихре со своей мертвой свитой.

Лишь только великан счастливо добрался домой, он тотчас проводил свою невесту-великаншу в горницу. Она же так смертельно устала от лихой езды, что попросила его разрешить ей прилечь. Нетерпеливому жениху на руку пришлась ее просьба, ведь он мог тотчас же испытать дикую белую розу, что дал ему гном.

Пока девушка спала глубоким и крепких сном, он положил ей дикую розу на грудь и, сгорая от нетерпения, едва дождался наступающего утра. Этой ночью он не сомкнул глаз. Едва лишь солнце взошло, как он подкрался к горнице, где спала великанша. Осторожно отворив дверь, он заглянул в горницу… Сердце его чуть не разорвалось! Вместо дикой розы на груди спящей лежала жгучая крапива.

Молодой великан, сетуя и жалуясь, выбежал в сад, присел на скалистую глыбу и подумал, что ему надобно умереть. Должно ли ему снова вернуть девушку матери? Должно ли ему снова жить одному безо всякой надежды найти когда-либо какую-нибудь подходящую ему жену?

Наконец он прекратил свои сетования и жалобы, побрел упрямо в дом и твердо решил жениться на красавице — будь что будет!

Говорят, однако же, будто несмотря на неудавшееся чудо, на испытание розой, великан жил в счастье и довольстве со своей женой-великаншей. Только их потомки… вот их-то и постиг худой конец!

Они были столь надменны и вели себя так злобно, что небесам было угодно их изничтожить. А вместе с великанами погибло и то селение, на месте которого и простирается ныне озеро Сан-Леонард.

Если бы великан послушался некогда совета карлика и отослал невесту домой, то жители тех краев избежали бы многих страданий.

Белая роза в монастыре Арнольдштайн

Когда братья-монахи из монастыря Арнольдштайн в долине Гайльталь шли утром к молитве в церковь, случалось порой, что один из них находил на своем аналое белую розу. В таких случаях монах целовал цветок и готовился к смерти. Потому как эта роза была знамением того, что Господь послал ее тому монаху, коего желал в тот же день призвать к себе.

Однажды вечером явилась к воротам монастыря изнуренная хворая женщина с маленьким мальчиком и попросила еды и приюта. Но в ту же ночь женщина скончалась, привратник же, сострадая ее сыну, оставил мальчика при себе. Иоганнес (так звали мальчика) подрастал, а так как он оказался одаренным и смышленым, аббат принял его в монастырскую школу.

В школьные годы был Иоганнес мечтательным, молчаливым и спокойным отроком. Окончив учение, он решил стать священником и, приняв монашеский сан, вступил в монастырь.

Когда он праздновал свое первое причастие, толпы народа, как всегда бывает в таких случаях, собрались в монастыре. Всем хотелось получить благословление рукоположенного в сан нового священника. Пришла в Арнольдштайн и дочь управителя Фуггершскими поместьями — красивая молодая девушка. Преклонив колена пред молодым священником, она увидела, как все лицо его зарделось. Он опустил глаза и был столь смущен, что едва мог вспомнить слова благословления.

Впервые в жизни Иоганнос узнал, каково на душе у священника, который любит девушку! Он стыдился, он не желал думать о дочери управителя, однако же постоянно видел ее пред собой. Весь день он был удручен и печален.

После бессонной ночи Иоганнес первым поспешил на следующее утро в церковь. Что-то белое засветилось ему навстречу с его аналоя. С бьющимся сердцем подошел он ближе — то была белая роза! В любое другое утро до этого дня белая роза не произвела бы на него такого ужасного впечатления, как в этот день. Ведь он почувствовал, что только теперь начал жить. Только теперь он узнал, как прекрасна жизнь и как сам он юн!

С быстротою молнии схватил Иоганнес розу и положил ее на аналой соседа. Прежде чем он понял, что натворил, пришли его собратья, а с ними и его сосед патер Винченц. То был дряхлый седой старец, который от всею сердца обрадовался, когда увидел розу и узнал, что Бог наконец возжелал призвать его к себе, ибо был патер Винченц стар и слаб, а смерть казалась ему избавлением от всех мирских тягот. Старый монах взял розу в руки, преклонил колени и пал мертвым.

В тот же день явились в монастырь слуги управителя. Они искали дочь своего господина, что ранним утром покинула отчий дом и с тех пор так и не возвратилась обратно. Девушку любили во всей округе, поэтому многие присоединились к ее поискам, и наконец-то дочь управителя нашли. Мертвая, она лежала у подножья скалы, откуда, вероятно, сорвалась, когда собирала цветы.

Вскоре выяснилось, что именно эта девушка и положила ту самую белую розу на аналой к юному монаху в знак своей невинной склонности. Но узнал об этом Иоганнес только гораздо позже.

С того самого утра его словно подменили, смерть любимой девушки потрясла его, а мнимое убийство собрата-монаха мучило и терзало. Ему казалось, что он никогда уже не сможет вновь обрести мир и покой. Ни один монах не исполнял впредь столь ревностно свои обязанности! Иоганнес превзошел всех остальных в любви к ближнему и в доброте к ним. Всю свою жизнь желал он искупить совершенный им грех.

Он жаждал смерти и молил небо ниспослать ему белую розу… Но шли годы, и ждал он — напрасно. Белая роза так и не появилась на его аналое.

Однажды девятнадцатилетнего юношу нашли лежащим на могиле патера Винченца. Лицо мертвеца дышало спокойствием, а правая его рука обхватила белую розу, что росла на могиле.

С того самого дня чудеса с розами в монастыре Арнольдштайн больше не приключались.

Как кузнец из Притчица об заклад с дьяволом побился

На окраине Притчица некогда росла столетняя липа. В нее уже много раз попадала молния и спалила ствол до середины, но по-прежнему зеленела и цвела ее крона, под которой укрылась хижина молодого кузнеца.

Год подходил к концу, и во всей деревне готовились к близкому Рождеству. Лишь кузнецу, давно похоронившему родителей, было не до праздников. Угрюмо ударил он напоследок раз-другой молотом, прибрал в кузнице и запер дверь.

Потом он запряг в сани свою единственную коровенку и поехал в лес, где у него под ветвями сосны было припрятано немного древесного угля.

Быстро погрузил он уголь в сани, и тут кто-то проскрипел у него над ухом:

— Что это ты, Мартин, сегодня невесел, точно все тебе не по сердцу?

— Отвяжись ты от меня, — только и проворчал кузнец.

Тут из-за ветвей вышла старушонка и подбросила ему на сани вязанку хвороста, а потом испытующе поглядела Мартину в глаза:

— По всему видно, тебе нужны деньги. А денежки сами идут к тебе в руки. Сегодня, в рождественскую ночь, можно разжиться деньгами на Змеином острове. Не ты первый там разбогатеешь.

— Разбогатеешь, а душу свою потеряешь, — буркнул парень.

Старуха хитро подмигнула ему.

— Такого ловкого гребца, как ты, везде поискать. От острова до Вроднигова утеса доплыть за один час — парню вроде тебя раз плюнуть.

— Соседушка, я оставлю хворост у вас под дверью, а сам вернусь-ка лучше домой. Условился нынче и завтра ловить за Вроднига рыбу. Что-то он занемог.

— Да-да, у него все кости ломит, а тут и талеры не помогут, — захихикала старуха.

У богатого крестьянина Вроднига из бухты Мариа-Верт была пригожая дочь. Звали ее Тони, и кузнец из-под липы любил ее всем сердцем. Однако отец девицы был честолюбив и мечтал о зяте с хорошей усадьбой и полными сундуками. Не хотелось ему выдавать дочку за бедняка, который каждый вечер переплывал ради нее озеро и все глаза на нее проглядел.

Мартин поехал на санях домой, привез уголь в кузницу, а сам все раздумывает, добра ли желала ему чудная старуха.

Стало темнеть, и кузнецу пора было отправляться на озеро. Под Рождество как раз начиналась путина. Старый Вродниг взял на откуп у бенедиктинцев рыбный промысел поместья Пертчах, а его собственные рыболовные угодья с ним граничили. Рыбу он поставлял в монастырь в Клагенфурте.

Молодой кузнец сам вызвался помочь, выручая больного старика. Холод и ветер были ему нипочем — он усердно забрасывал сети и полными втаскивал их в лодку.

Форели, или пресноводные сельди, как шутя называл их епископ монастыря, лишь раз в год появлялись на поверхности озера, и тогда их ловили целыми косяками.

Но нынче Мартину особенно повезло. На зависть другим рыбакам он только успевал раз за разом вытягивать полные сети. Когда колокола зазвонили к вечерне, а луна облила серебристым блеском горы и воду, он сдал свой богатый улов хозяину и вернулся к себе домой.

В полночь захотелось ему еще раз отправиться на лодке в Мариа-Верт ко всенощной. Ночью грянул такой лютый мороз, что озеро того и гляди могло замерзнуть. Но кузнец не испугался, потому что вырос на озере и знал его повадки.

Противоположные берега и горы Караванке виднелись ясно, до них было рукой подать, и Мартин медленно скользил по ночному темному озеру. Из освещенных окон домов и церквей на воду ложились полоски света, и одиноко плывущий Мартин предался мечтам о будущем.

Замечтавшись, он сам не заметил, как очутился возле Змеиного острова. И тут различил он две темные фигуры. Он узнал давешнюю старуху из леса, а рядом с ней стоял человек в охотничьем платье. Старуха кивнула ему и поманила к себе. «Как старуха глухой ночью попала на остров? — подумал Мартин. — Уж не нужно ли ей помочь? Ведь лодчонка у нее совсем утлая, не перевезти ли ее на другой берег?»

Со скрежетом уткнулась его лодка в прибрежный песок. «Зачем пожаловал сюда подлипский кузнец?» — спросил охотник грубым голосом. Чуть помедлив, старуха ответила: «Это я его сюда пригласила. А уж зачем он пожаловал, не трудно догадаться. Он хочет побиться об заклад, что за час доплывет до Вроднигова утеса. Ежели выиграет он, бросишь ему на берег десять кошелей старых талеров, проиграет — будет служить тебе вечно!»

«Слышал? Будешь служить мне вечно!» — вскричал охотник.

Над озером раздались двенадцать ударов колокола. Старуха оттеснила Мартина к лодке и, когда он сел, с такой силой оттолкнула ее, что Мартин сразу очутился далеко от берега. Она, хихикая, крикнула ему вслед: «Много денег, Мартин, много денег! Пошевеливайся! Ты же лучший гребец на озере! Хи-хи-хи!»

Кузнец уже довольно далеко отплыл от Змеиного острова, когда этот противный голос потонул в звоне колоколов. Изо всех сил налег он на весла, и его лодка стремительно понеслась по воде, рассекая волны.

Он уже не замечал холодного северного ветра и не чувствовал своих окоченевших пальцев, не видел, как четко отражался в воде лунный свет и как сильно бились волны о корму. Его лишь подстегивали слова: «Ты будешь служить мне вечно!»

Мариа-Верт осталась позади. Издалека доносились звуки органа и рождественские песни. «Знать бы, где Тони. Может быть, она в церкви?» С новыми силами поднял он весла. Как дребезжали и позвякивали льдины вокруг лодки, с каким трудом он подымал весла! Лодка вздымалась, прежде чем продвинуться вперед, — и тут пробило половину первого.

Мартину не так уж далеко оставалось до цели, но чем ближе подплывал он к берегу, тем порывистее делался ветер, тем прочнее лед сковывал озеро. Веслом он отталкивал льдины. Еще несколько ударов веслом — и он проплыл еще немного. По ею телу струился пот. Неужели не на что надеяться?

Он в изнеможении оглянулся. И тут он увидел позади другую лодку, которая плыла следом. Не на помощь ли ему она спешит? Но не тут-то было. Он услышал смех и хихиканье, и сердце у него едва не остановилось от страха. Вот, не выдержав ужасного напряжения, разбилось в щепки одно весло, корма затрещала и прогнулась, в лодку просочилась холодная вода, а ледяная корка больше не поддавалась.

За спиной он услышал вопль старухи: «Ты будешь служить ему вечно! Будешь служить ему вместо меня, а я теперь спасена!»

Тут Мартин выломал доски сиденья, бросил их на лед и осторожно лег на них плашмя. «Тони!» — крикнул он, а сам уже и не чаял спастись. Потом он впился ногтями в жесткую ледяную корку и рывок за рывком пополз к берегу.

Башенные часы на церкви в Мариа-Верт пробили четыре четверти, и маятник приподнялся для часового удара. Он увидел впереди свет. То была Тони, она держала в руках фонарь и громко взывала: «Помоги нам, Дева Мария!»

Позади раздался леденящий душу крик. На небе сверкали молнии, а сквозь раскаты грома Мартин расслышал голос охотника: «Ты не нашла себе замены! Твое время истекло!» — ив тот же миг привидение растаяло как дым.

Мартин в беспамятстве лежал у ног Тони. Девушка склонилась над ним и пыталась привести его в чувство, но тщетно. Тогда она позвала на помощь отца. Тот через некоторое время приковылял, потирая руки и бормоча: «Гром в полночь сулит столько пшеницы, что гумно треснет». Но когда он увидел лежащего без памяти парня с израненными руками, то сжалился над ним и помог дочери перенести его в дом.

Пока Тони хлопотала вокруг Мартина, старик еще раз спустился на берег, чтобы присмотреть за лодкой бедняги, и нашел в ней к своему удивлению десять кошелей, туго набитых старыми талерами.

От любовного ухода Тони кузнец быстро стал поправляться, а когда он совсем выздоровел, в церкви Мариа-Верт обвенчался с нею. Теперь-то уж он пришелся старому Вроднигу по душе.

На месте своего чудесного спасения от дьявола молодой супруг построил часовню и украсил алтарь изображением Пресвятой Девы Мариа-Верт. На алтаре возжигал он всякую ночь лампаду в память своего избавления от сил зла, чтобы указывать путь заблудившимся гребцам.


ТИРОЛЬ


Фридль — Пустой карман

Государь Тироля герцог Фридрих III остался без власти и без денег, за что его противники в насмешку дали ему прозвище «Фридль — Пустой карман». Однажды, спасаясь от врагов, он на пути из Констанцы в Ландек остановился под видом странствующего менестреля в крестьянской усадьбе Цаппенгоф, что находится между Перфурхтсбергом и Тобадиллом.

Хозяин был человек душевный. Он ласково принял странника, усадил за стол и досыта накормил. В благодарность за угощение герцог спел песню про несчастного государя, изгнанного врагами из своих земель, брошенного всеми друзьями и подданными и вынужденного отныне скитаться по свету, нигде не находя пристанища. Слушателей до слез растрогала песнь странствующего певца, которая напомнила им судьбу их герцога. Услышав, как они его жалеют, Фридрих понял, что тирольцы остались верны своему государю и любят его. Тогда он открылся им, назвав свое имя, и крестьяне радостно приветствовали его появление. Со всех сторон стал стекаться народ, чтобы воздать почести своему герцогу. После долгих скитаний Фридрих впервые за долгое время почувствовал себя в безопасности среди своих верных тирольцев.

Спустя некоторое время герцог Фридрих отправился под чужим именем в Южный Тироль и пришел в Этцтальские горы. Там он жил как пастух и пас овец на горном пастбище в Финэйле. На долгом пути через горы он нашел пристанище в усадьбе Рофнергоф, ее хозяин укрывал его от врагов, а затем другой верный человек проводил его через перевал. Вблизи Мерана, при выходе из долины Шналя, другой преданный ему сторонник, мельник из Гендля, спрятал его от шпионов. Но в конце концов они все же дознались, где скрывается герцог, и Фридль чуть было не попался к ним в руки, но мельник из Гендля спас его: он вывез герцога на телеге, спрятав под кучей навоза и доставил в другое безопасное место.

Герцог Фридрих не забыл своего спасителя и даровал мельнику дворянское звание. Мельник получил герб с изображением мельничного колеса. С этого мельника из Гендля начался дворянский род графов Гендлей.

Пережив тяжкие времена, герцог Фридрих решил навсегда избавиться от гадкого прозвища «Пустой карман». Для этого он велел возвести в Инсбруке роскошные палаты с изящным эркером и в доказательство, что карман герцога уже не пуст, покрыть его крышу золотой черепицей.

С тех пор в новом дворе Инсбрукского замка красуется эркер с золотой крышей, напоминая нам о тирольском герцоге Фридрихе по прозвищу «Фридль — Пустой карман».

Госпожа Хитт

В стародавние времена, когда на земле еще жили великаны, высоко в горах над рекою И ни стоял великанский дворец и в нем жила могущественная королева, которая правила великанским царством. Звали ее госпожа Хитт, и нрав у нее был гордый, а сердце жестокое, поэтому все подданные боялись ее. В царстве великанши было много великолепных лесов, зеленых пастбищ и плодородных полей. Рудные жилы и залежи драгоценных камней выходили прямо на поверхность земли. Ее дворец был выстроен из хрусталя, и он так сверкал и переливался блеском, что виден был издалека. А вокруг дворца цвели чудесные розы невиданной красоты.

У госпожи Хитт был сынок, которого она без памяти любила. Малютка великан часто резвился поблизости от дворца. Он был любопытен и шаловлив, мать о нем очень тревожилась, хотя, в сущности, для этою не было серьезного повода и она волновалась из-за пустяков. Но госпожа Хитт до безумия обожала своего сына, и потому любая мелочь заставляла ее терзаться страхом.

Однажды ее малютке вздумалось покататься верхом на палочке. Мальчуган решил выломать себе ёлочку, которая росла на краю топкого болота. Пока он там дергал елку, почва под ним просела, и он вместе с палкой провалился в болото. Ребенок выкарабкался из лужи — но вы бы только посмотрели, на кою он стал похож после того, как нечаянно искупался в болоте! С головы до ног он весь перемазался вонючей грязью.

Великанчик с ревом бросился во дворец к маменьке. Госпожа

Хитт выбежала ему навстречу, успокоила после пережитого страха и в утешение посулила новую игрушку. Затем она приказала слугам искупать ребенка. А чтобы отмыть его начисто от вонючей жижи, она велела им хорошенько обтереть его по всему телу хлебным мякишем, размоченным в молоке.

Но такой поступок еще никому не сходил с рук: с хлебом и молоком нельзя безнаказанно безобразничать. Небо вдруг потемнело, и страшное землетрясение потрясло дворец. Раздался ужасный грохот, и стены дворца обрушились. Начался оползень, и гигантский камнепад прокатился по склонам, сметая на своем пути леса, тучные поля и цветущие сады. Царство госпожи Хитт погибло, а сама она окаменела, превратившись в огромную скалу. Превращенная в камень, она навеки застыла со своим окаменевшим ребенком на руках.

Великан горы Глунгецер

В самой глубине долины Фольдерталь, там, где вздымается, утопая в облаках, седая вершина Глунгецера, в старину были пышные луга. В тех местах мирно жил в своем замке король пастушьего племени с четырьмя красавицами дочками, которых все любили за их доброту и сердечность. Вокруг дворца раскинулся великолепный сад, в котором росли чудесные и диковинные цветы. Сад был украшен фонтанами и прудами — короче, это была красота, какую не часто встретишь. Альпийские животные паслись в этом саду, как ручные, девушки играли с ними, а звери спокойно позволяли себя гладить. Девушки не гнушались обществом простых пастухов, они часто спускались в долину к людям и помогали им не только добрым советом, но и делом. Не удивительно, что пастухи почитали девушек, как своих ангелов-хранителей.

И вот в это райское место забрел однажды неотесанный великан; ему так здесь понравилось, что он поставил себе на склоне горы хижину да и остался там жить. По ночам великан поднимал такой ор, что от его голоса сотрясались и рушились скалы и на мирные села в долине сыпался камнепад. Однажды великан увидал гуляющих по лугам королевен. Он так загляделся на их красоту, что тотчас же решил взять одну себе в жены.

Собираясь свататься, великан внимательно оглядел себя с головы до ног, чтобы не ударить в грязь лицом перед королем и его дочерьми. Неуклюжий чудак решил, что он вполне завидный жених, вот только платье надо бы привести в порядок. Он нашил на медвежью шкуру, которая служила ему одеждой, новые пуговицы из оленьего рога, вырвал себе на посох целую ель с корнями, расчесал свои кудлатые волосы заскорузлой пятерней, пригладил всклокоченную бороду и решил, что вполне приготовился к сватовству.

У бедного короля сердце сжалось, когда перед ним предстал незадачливый женишок. Отец с удовольствием отказал бы ему прямо с порога, да уж больно велик был этот гость — ростом с церковную колокольню и здоровенный, как большая скала. Поэтому король поостерегся очень уж обижать нежданного жениха. Он сказал:

— Ваше предложение — большая честь для меня. Но мои дочери вправе сами выбирать себе будущего супруга. Если одна из них примет ваше предложение, я не откажу вам в согласии.

Великан, обратившись к девушкам со всей возможной любезностью и с величайшей, как ему казалось, вежливостью, предложил руку и сердце. Но все четыре девицы ответили ему «нет», скрасив свой отказ улыбкой.

Незадачливый жених ужасно на них рассердился, потому что пришел свататься всерьез и не думал шутить. Великан вышел из дворца, но прежде чем ушагал прочь, поклялся страшной клятвой отомстить за пережитый позор. Ночью он принялся кидать с вершин Глунгецера громадные камни на крышу королевского дворца. Целые скалы катились со склона, с грохотом сметая все, что попадалось на их пути: погиб и королевский замок, на месте которого образовалось глубокое озеро. Но великан продолжал кидать камни, пока не завалил это озеро почти целиком. Сохранившиеся остатки водоема теперь называют Шварценбрунн, а все пространство вокруг него усеяно каменными глыбами. Там стоит глухая тишина, и даже звери обходят стороной это пустынное место.

Великан остался доволен, что хорошо за себя отомстил, и сказал себе, что прекрасно обойдется без жены. Но со временем он почувствовал жалость к четырем девушкам, которые из-за него утонули в озере. Он часто о них вспоминал и все никак не мог успокоиться. Великан покаялся в своем злодействе. Целые ночи напролет он просиживал на берегу, оплакивая смерть четырех невинных девиц. Великан рвал на себе волосы, вопил и плакал, так что даже камни помягчели от жалости, а помягчев, стали понемногу рассыпаться на кусочки. В конце концов великан сам себя проклял и превратился в маленького карлика. А королевские дочери стали водяными девами. В ясные лунные ночи они витают над темными водами озера, а с берега на них смотрит седой карлик — жалкое маленькое существо, заросшее волосами, похожими на серый лишайник, и, ломая руки, тянется к светлым созданиям, порхающим над водой. Когда смутные видения водяниц растворяются в туманной дымке, карлик камнем бросается в воду — и снова замирает в тишине водная гладь над черной пучиной до следующего полнолуния.

Блаженные девы

Среди волшебных существ, населяющих тирольские горы, на первом месте стоят лесные и горные феи, называемые блаженными девами. Живут они высоко в горах в глубоких пещерах, их царство находится среди скал и ледников. Лишь изредка допускают они смертного человека в свои таинственные владения. К тому, кого они сочтут достойным, они относятся дружелюбно и помогают ему. Но если человек окажется болтуном и выдаст другим людям их тайну, горные девы гневаются и болтуна ждет неминуемое наказание.

Однажды бедная пастушка из долины Этцталь пошла со своим сыном в горы, чтобы навестить мужа, который на альпийских лугах пас в это время овец. Поравнявшись на пути с часовней, она опустилась на колени, чтобы помолиться, а ее сынок играл в это время возле тропинки. Вдруг откуда ни возьмись на него стремительно налетел орел-ягнятник и унес мальчика на глазах матери. По воле случая орел приземлился со своей добычей на скалу неподалеку от того места, где отец мальчика пас овец. Он прогнал птицу камнями и спас свое дитя. Пастух думал, что так произошло по счастливой случайности, а на самом деле это вмешались блаженные девы. Они жили как раз над лугом под отвесной скалой, которая называется Арапкой. Три горные феи заставили орла сесть на тот утес, возле которого находился пастух, но ему никогда не удалось бы отпугнуть птицу камнями, если бы ему не помогли в этом блаженные девы.

С тех пор какая-то неутолимая тоска влекла мальчика в горы. Со временем из него вырос меткий стрелок и отважный скалолаз: охотясь на серн, он взбирался насамые неприступные утесы. Что-то так и притягивало его к Арапке. Люди рассказывали, что там наверху есть ледяное плато, где среди снегов бегают бесчисленные стада серн и встречаются каменные бараны. Но в эти потаенные места не забирался еще ни один охотник. Нашему смельчаку эти рассказы не давали покоя, и в один прекрасный день он полез на отвесную стену Арапки. Эта отчаянная попытка кончилась тем, что он застрял, не в силах сдвинуться ни назад, ни вперед, и, стукнувшись головой об камень, надолго потерял сознание. Когда он очнулся, то обнаружил, что лежит на ложе из первинок и эдельвейсов в хрустальном дворце трех блаженных дев, которые во второй раз спасли ему жизнь. Юноша никогда еще не видел таких красавиц, он все смотрел на них и не мог наглядеться и до того залюбовался, что даже не чувствовал боли. Три дня они за ним ухаживали, а он бродил по всему дворцу, гулял по волшебному саду в недрах горы и разглядывал диковинных зверей, которые там жили.

Через три дня блаженные девы отпустили ею домой к родителям, но перед уходом взяли с него три обещания, и сказали, чтобы он крепко соблюдал эти обеты, если хочет снова тут побывать и счастливо жить в своей долине. Главное обещание заключалось в том, чтобы он ни единым словечком никому не обмолвился о том, что гостил в волшебном замке и видел блаженных дев. Вторым обещанием было никогда не убивать и не преследовать ни одно горное животное и не трогать ни серну, ни альпийского зайца, ни снежную куропатку. А в-третьих, чтобы он ни одному смертному не показывал дорогу к волшебному замку.

В-четвертых же — но тут дело обошлось без клятвенных обещаний, потому что блаженные девы и без того были уверены, что он не нарушит это условие, — он должен был всю жизнь любить их и почитать и никогда не жениться на земной девушке. Но кому пойдет на ум влюбляться в простую смертную, если он вместо нее может поклоняться пресветлым феям волшебного царства?

Охотник клятвенно пообещал им соблюдать их наказы, и блаженные девы отвели его к глубокой расселине, которая кончалась у подножия горы и по дну которой протекал ручей, дающий начало реке Ахе: внизу за густыми зарослями рододендрона находился узкий лаз, ведущий на волю. Перед тем как ему спуститься, феи сказали ему, что он может навещать их в полнолуние и три дня гостить в их царстве.

Юноша вернулся домой другим человеком. Ему казалось, что все случившееся происходило во сне, и с тех пор он только и грезил о своем видении наяву. Вскоре он прослыл мечтателем. Его уже не манили ни танцы, ни песни. Он стал сторониться молодежи, потерял вкус к охоте. Зато он каждое новолуние бежал ночью к расселине у подножия горы Арапки и через темный лаз под кустами рододендронов проникал в царство блаженных дев. Три дня он оставался у них гостить и как зачарованный внимал их пению.

А дома он понуро слонялся из угла в угол, томился и скучал. Со щек его сбежал румянец, глаза потускнели. Друзья и родители тщетно гадали, что же это случилось с парнем и куда подевались ею здоровье и бодрость. Решили, что он заболел, и стали приставать с расспросами, но он только сердито отмахивался, говоря, что все в порядке и ничего с ним не случилось. Со временем родители заметили, что каждое полнолуние он исчезает из дома и три дня где-то пропадает. На следующий раз они решили узнать, куда он ходит, и незаметно пришли по его следам до самого входа в волшебное царство. Увидя, как сын собрался залезть в черную дыру, ведущую в недра горы, мать испугалась и окликнула его. В тот же миг разразился громовый раскат, гора сотряслась и вокруг посыпались камни. К ужасу молодого человека, скала перед ним сомкнулась и вход в волшебное царство закрылся. С тех пор он, как ни старался, так и не нашел туда хода.

Тут ему стало еще хуже прежнего. Он сделался еще бледнее, совсем перестал смеяться и улыбаться, ходил повесив голову, точно белый свет ему не мил. Мать плакала, отец бранился, но он ничего не замечал, и никто не мог его утешить. Часами он тужил, горюя о своей доле, забросил всякую работу и только проклинал свою злосчастную судьбу. Так прошло лето, настала осень, пастухи пригнали стада с горных лугов в долину

Зимой, когда на покинутые пастбища лег первый снег, к юноше пришли приятели и принялись рассказывать о своих охотничьих подвигах и опасностях, которые они пережили, лазая по горам. Ребята затеяли забраться на Арапку, чтобы поохотиться там на плато за сернами, и без умолку радовались будущим трофеям. Сперва юноша слушал их безучастно, но постепенно румянец разгорелся на его щеках, глаза заблестели, и было видно, что он впитывает каждое слово. Оказывается, охотничья страсть в нем не совсем угасла и сегодня впервые шевельнулась в его душе. Но, может быть, его взволновала другая мысль. Ведь они собирались взобраться туда, где было жилище блаженных дев! Юноша еще раз решил попытать счастья и поискать к ним дорогу, пускай даже ценою собственной жизни!

Юноша привел в порядок свое охотничье снаряжение, достал ружье и рано утром присоединился к охотникам. Сначала он шел вместе со всеми, но потом не утерпел и ринулся вперед один. Он бежал все быстрее и быстрее, взбирался все выше и выше и наконец один очутился на самом верху среди диких скал Этцтальской горной гряды. Там перед ним показалась первая серна: тонко свистнув, прыткое животное тотчас же скрылось. Юноша стал карабкаться вверх и увидел прямо под собой на небольшой лужайке крупное стадо серн, однако они были слишком далеко, чтобы достать их ружейным выстрелом. И только одно животное остановилось немного ближе. Перепрыгивая с уступа на уступ, юноша помчался за ним и загнал его на край отвесной пропасти, откуда дальше не было пути. Юноша уже прицелился, но тут среди тишины ему послышался странный звук и показалось, что это голос плачущей девушки! Но молодого человека так охватил охотничий задор, что он, не обращая внимания, навел ружье и выстрелил… И вдруг впереди вспыхнул яркий свет. Серна стояла целая и невредимая, а перед ней в воздухе показались три блаженные девы. Дивный свет струился от их белых одежд. Юноша хотел кинуться к ним, он вытянул руки, но они смотрели на него так сурово и неприступно, что его охватил ужас: ведь прежде он всегда видел их такими приветливыми и добрыми! Он невольно отступил назад и обрушился в пропасть.

Товарищи нашли его потом мертвого среди скал. А три блаженные девы больше никогда не показывались.

Таннен-Э, город под вечными льдами Этцтальского ледника

Высоко в горах Тироля стоял некогда богатый и процветающий город Таннен-Э. Обитатели этого города, богатые и счастливые люди, вели поистине райскую жизнь. Между ними никогда не бывало ни ссор, ни распрей, никто никому не причинял зла, и между жителями всегда царили мир и согласие. Спокойно жилось и диким зверям, никто на них не охотился, домашние животные и альпийские растения давали людям пищу, а в садах и лесах было достаточно плодов и ягод. В городе не было деления на богатых и бедных. Более состоятельные помогали нуждающимся. Так и жили они долгое время, и было над ними небесное благословение.

Но с годами эти счастливые отношения изменились. С ростом богатства во многих людях пробудилось корыстолюбие, среди них все больше становилось жадных, алчных и завистливых, и вот уже многие честные граждане оказались в нужде.

Между тем богатые начальники становились все заносчивее, и наконец они решили: «Давайте построим высокую башню, чтобы она поднялась до небес и прославила наш город среди всех народов мира. На башне мы повесим колокол, звон которого разнесется по горам и долинам. А звонить тот колокол будет только в нашу честь — в честь богачей и знатных начальников, возвещая о нашей славе и могуществе. А для бедняков в него не будут звонить, ибо они — ничтожные людишки, которые не заслужили почета и уважения».

Бедняки стали жаловаться на чинимую им обиду и притеснения, но богачи их даже не слушали и вели себя высокомерно и презрительно. Однако в тот же год город постигло первое бедствие.

Холода и заморозки уничтожили урожай на полях, и осенью начался голод. Страдания бедняков невозможно передать словами, но богачи прятали под замком свои припасы, а сами по-прежнему роскошествовали и только смеялись над голодающими. «Пускай себе перемрут! — говорили они. — И чем скорее, тем лучше! Тогда и голодать не будут и попадут себе прямо в рай. Здесь на земле они были только лишними едоками». И действительно, много людей в городе поумирало тогда от голода.

А потом наступила зима и пошел снег. Он валил все гуще и гуще, снегопад не переставал много дней и недель. Вскоре снегу стало по окна, затем по крыши домов, и жители города уже не могли с ним справиться. Они принялись звонить в колокол, чтобы вызвать на помощь людей из долины. Но звон колокола не мог пробиться сквозь густую завесу метели. Никто не услышал набата и не пришел на помощь жителям города Таннен-Э. А снег все падал и падал, гуще и гуще, и накрыл некогда счастливый город своим белым саваном. Только шпиль гигантской башни еще высовывался из снега, но он покрылся сверкающей ледяной коркой и торчал, словно устремленная в небо громадная серебристая игла.

Этот обледенелый каменный шпиль по сей день вздымается над этцтальским ледником, а город Таннен-Э лежит погребенный под вечными льдами ледника Вейскутель.

Хитте-Хатта и великая Йордан в долине Гургля

К востоку от города Унгарберг над Штрадом в долине Гурглеталь, которая протянулась от Имста к Нассарейту, над горной пещерой невдалеке от мрачного ущелья есть открытое место. В пещере находился вход в царство горных фей, названных блаженными девами, а на открытом месте поблизости от ущелья стояла в стародавние времена каменная хатка, сложенная из неотесанных глыб — жилище дикого великана и его подруги, такой же страшной и дикой, как ее супруг.

Великана звали Йордан. Он совершал набеги на окрестности, похищая детей и скотину и пожирая добычу в своей хижине. В особенности он враждовал с феями: он их убивал или, захватив в плен, сажал в глубокую пещеру.

Однажды он так поймал поблизости от пещеры молоденькую фею и притащил к себе домой. Бедняжка дрожала от страха и была ни жива ни мертва. Великан с хохотом швырнул ее своей супруге и сказал:

— Сверни ей шею! Я проголодался!

— Послушай, муженек, — ответила великанша, — оставь девчонку в живых! Она мне пригодится в хозяйстве.

— Еще чего! — гаркнул великан. — Где это она тебе пригодится?

— Да в хатке-то всегда работы хватает, — сказала великанша. — То одно, то другое дело. Мне подмога всегда пригодится.

— Хатка-хватка! — передразнил ее муженек. — Ладно, забирай себе свою Хитте-Хатку, пускай будет тебе работница!

— Видать, мало тебе было одной черной, что ты решила завести еще и белую кощенку! — сказал великан напоследок, потому что в доме у них жила черная кошка.

С тех пор бедную фею так и стали звать «Хитте-Хатта». Хозяева дали ей старую замызганную одежду и заставили выполнять всю черную работу. Но девушка оказалась прилежной и сноровистой, трудилась от зари до зари, терпеливо сносила свою тяжелую долю и не жаловалась. Великанша осталась довольна новой помощницей, не обижала служанку и обращалась с нею так ласково, насколько это было возможно при ее дикарском нраве; фея и кошку хорошо обихаживала: не забывала вовремя положить ей в мисочку еду и даже позволяла спать в своей постели. Кошка скоро привыкла к своей покровительнице, ластилась к ее ногам, мурлыкала и всюду ходила за девушкой по пятам.

Но фея в душе тосковала и только мечтала, как бы ей вырваться из великанского плена. Однажды великан отправился из дома по своим делам, а его женушка средь бела дня завалилась спать, и тут фея, улучив удачную минуту, пустилась бежать в долину. Следом за нею побежала и кошка, точно догадалась, что иначе лишится своей любезной подружки. И вот в тот же вечер на пороге крестьянского дома появилась в долине миловидная девушка с черной кошкой и спросила, не найдется ли здесь для нее работы. Хозяин был добродушный дядя, но тяжеловатый на подъем, так что дела у него шли ни то ни се. Работы в усадьбе хватало, но ели в этом доме не досыта и платил он работникам скудно, а потому они у него подолгу не задерживались, так что у хозяина всегда была нужда в служанках и работниках. Поэтому он, увидев перед собой ладную и статную девушку, не стал дознаваться, кто, мол, она такая да откуда, а тотчас же нанял ее без лишних разговоров.

Фея принялась за дело и стала работать не покладая рук. Все у нее спорилось как надо, и что ни поручи, все было готово к сроку, — одно удовольствие посмотреть! С новой работницей в дом пришел достаток, точно она принесла с собой счастье. И лен уродился как никогда, и скотина стала гладкой и ухоженной. Девушка, бывало, никогда лишнего слова не скажет, скромно и молчаливо она то хлопотала по дому, то гнула спину на поле: хозяева очень скоро разглядели, какое им нечаянно досталось сокровище, и не приставали к ней с расспросами. Любимицей девушки была черная кошечка, и уж ее она холила и лелеяла, а кошка отвечала своей покровительнице преданной любовью.

И только одно не давало покоя бедной Хитте-Хатте — страх перед великаном. Обнаружив, что служанка сбежала из дому, он бушевал от ярости. Сначала он сорвал злость на жене, отколотив ее хорошенько за то, что она недоглядела и среди бела дня проспала девчонку. Великан обрыскал в поисках всю гору и в конце концов обнаружил беглянку у крестьянина. Но в долине всюду стояли кресты и святые образа, поэтому туда он не мог за ней сунуться. А девушка была от него в безопасности.

Так минуло несколько лет. Про великана и слух пропал. Вы спросите, что случилось с этим дикарем? Он сгинул — видно, час его пришел, и Хитте-Хатта могла отныне спокойно выполнять свою работу. В доме добряка-хозяина ей нечего было бояться.

Озеро Цирайнерзее

Вверху на вершинах хребта Зонненвендйох, неподалеку от озера Ахензее, лежит среди безлюдных гор глубокое темное озеро Цирайнерзее. В его чистых водах резвится форель, на берегах стелятся приземистые хилые сосенки. В окрестностях озера много расселин, провалов и пещер. Из одной такой пещеры, как гласит старинное предание, вел глубокий ход к жилищу русалки. Смельчак, который отваживался в него проникнуть (а это редко кто делал, потому что далеко не у всякого хватило бы храбрости на такой поступок), попадал к подземному озеру, в котором обитала русалка. Сказывают, что там спрятаны такие несметные сокровища, которые нельзя даже вообразить. На некотором отдалении от озера находится страшная пещера Граузенхёле. Кто забредет под ее громадные своды, тому несдобровать. Входящего встречает град камней, но по сей день неизвестно, кто там швыряется камнями.

Однажды в окрестности озера забрел охотник на серн. В этот час русалка, хозяйка озера, как раз кормила рыбок и поливала цветы в своем саду. Охотник так и замер на месте, и сердце у него забилось при виде неземной красавицы: никогда в жизни он еще не встречал такой прекрасной девушки. Русалка и впрямь была прелестна. Подол ее белоснежного одеяния был унизан ослепительными жемчужинами. И вдруг охотник увидел, как из расселины скалы показался огромный, зеленый, отвратительный дракон. Моргая от яркого солнца, чудовище, принюхиваясь, повело носом, затем выползло окончательно из своей норы и расправило огромные крылья. Разинув страшную пасть, оно уже приготовилось к прыжку, чтобы броситься на красавицу.

Охотник молниеносно схватил ружье, зарядил его освященной пулей и выстрелил в дракона. Пуля угодила тому прямо в голову. Чудовище перевернулось в воздухе, скатилось со склона и у ног красавицы испустило дух. Хозяйка озера взглянула на стрелка, который спас ей жизнь, и с улыбкой поманила рукой. Юноша несказанно обрадовался. Он подбежал к деве, преклонил перед нею колено и сказал, что она самое прекрасное создание в целом свете и он готов за нее жизнь отдать. Она ничего не ответила, а молча взяла его за руку и повела в пещеру к подземному озеру. Внутри со стен лилось такое сияние, все так сверкало и ослепительно блестело, что у охотника зарябило в глазах и он в первую секунду даже зажмурился. Когда он снова открыл глаза, то увидел, что стоит среди драгоценных камней и золота, которое лежало грудами, словно он попал в царскую сокровищницу. А девушка нырнула в воду и только помахала ему рукой на прощание перед тем, как скрыться.

Охотник бросился на берег, оглашая пещеру горькими рыданиями. Никакие сокровища не могли заменить ему чудную красавицу. Наконец он немного успокоился и услышал идущий со всех сторон словно бы из стен шепот: «Бери, бери, это все твое!» Он послушался, уныло набил себе карманы и воротился из подземного мира на воздух. Спустя некоторое время он утешился и начал радоваться свалившемуся богатству, потому что был бедным человеком и оно пришлось ему кстати. Но с тех пор он всю жизнь с благодарностью вспоминал хозяйку озера.

Про озеро Цирайнерзее рассказывают не только то, что там живет русалка: говорят, что дно его уходит на безмерную глубину и что оно таит в себе колдовские силы. Говорят, что его дно расположено на уровне долины реки Инн, а рыбы, живущие в озере, на самом деле не рыбы, а проклятые души, ожидающие, когда с них будет снято проклятие. Когда последняя душа освободится от от злых чар, озеро Цирайнерзее пересохнет, по высохшему дну можно будет войти в подземную пещеру и добыть там богатые сокровища.

Казермандль — злой дух Обервальхена

Однажды поздней осенью, когда стада уже вернулись с горных пастбищ, трое приятелей — один родом из Туксерталя, другой с Фольдероберга, а третий с Ваттенберга — путешествовали пешком по долине Ваттенталь. В Вальхене они зашли в трактир и заказали себе горькой настойки с горечавкой — напиток крепкий, да без него при тяжелой работе лесоруба или скотника трудно обойтись. И вот пока они сидели в трактире, потягивая настойку и радуясь отдыху, тот из них, что пришел из Туксерталя, нечаянно глянул в окно и заметил, что в пастушьей хижине на горе ярко светится окно.

— Что за черт! Никак опять Казермандль на пастбище объявился!

— Тсс! — шикнул на него хозяин, приложив палец к губам. — Помалкивай лучше, да не ори так! И только не вздумай его ругать! С этим молодцом надо держать ухо востро, а не то свернет тебе невзначай шею, если ты его разозлишь. Нынче летом он у меня всех коров связал одной цепью, да и повесил мордами вниз. Смотрю, а у них уже головы распухли и глаза, как у раков, выпучились. Пастух, конечно, выругался, обозвал его чертовой нежитью. И что ж ты думаешь? В тот же день он удавил лучшую корову в стаде, а пастуху так загнал трубку в глотку, что тот с тех пор уж забыл, как ругаться. Таким смирным стал, что твоя овечка!

Хозяйка слушала, кивая головой, и потом тоже подтвердила все, что сказал ее муж, а от себя прибавила:

— Да уж, с этими горными духами, которые принимают вид пастуха-сыровара, нужна ой какая осторожность! Ведь таким он стал в наказание за большие грехи. Иной раз он носится как оголтелый по горным лугам, пока не свалится, добегавшись до изнеможения. Да, ребята! Казермандль — это вам не простой пастух. Говорю вам — это прежний хозяин здешних лугов. Он проклят за то, что обманным путем отнял у соседа треть его владений. За это он наказан тем, что вечно должен бегать вокруг границ альпийского луга.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся парень из Туксерталя. — Зря вы нас пугаете, хозяюшка! Вот я, так ничего не боюсь — будь то дух, или человек, или бродячая собака!

С этими словами он встал из-за стола, вышел на порог, взобрался на край каменного лотка у колодца и крикнул:

— А ну-ка, чертово отродье! Иди сюда, бездельник! Я тебя не испугаюсь!

Но не успел он произнести эти слова, как вдруг перед ним откуда ни возьмись возник злой дух-луговик в виде серого старикашки с грозно поднятым кулаком. Тут вся храбрость с парня слетела: как заяц бросился он бежать, зашмыгнул в дом и заперся на засов. И вот сидят они все и, затаив дыхание, ждут, что будет дальше. Однако на дворе все было тихо. Тогда друзья успокоились, решив, что там ничего и не было, и начали дразнить своего товарища, что, мол, у страха глаза велики — мало ли что может почудиться! Опрокинув еще по рюмочке, они пошли на сеновал спать. Но только все легли, тут-то оно и началось. Поднялся дикий шум, что-то грохотало и топало, да так громко, что бедные парни уже боялись, как бы им не оглохнуть. И больше всего досталось парню из Туксерталя. В него летели деревянные подойники и бочонки для масла, корзинки, вилы и железные цепи! Со страху он с головой зарылся в сено, иначе бы ему несдобровать. Наконец разъярившийся Казермандль стал отплясывать на беззащитном парне дикую пляску, драл его за волосы и до того трепал, что тот взмолился:

— Помогите! Ой, помогите мне Бога ради! — закричал бедняга в смертельном страхе и потерял сознание.

Его друзья, хотя и слышали оглушительный грохот, не могли прийти ему на помощь, потому что Казермандль их околдовал. Они были бы и рады помочь товарищу, но не могли даже пальцем пошевельнуть. Наутро они нашли несчастного полумертвым, он весь был исцарапан, избит, покрыт ссадинами и синяками. По счастью, хозяин был опытный коновал. Он и помог пострадавшему: привел его в чувство, провозился с ним целое утро и поднял-таки на ноги.

Пополудни вся троица, присмиревшая и унылая, отправилась в обратный путь. А самый громкий на похвальбу парень из Туксерталя молча плелся позади всех, мысленно проклиная свое бахвальство, которое навлекло на него месть Казермандля.

Фея горного хребта Зонненвендйох

Неподалеку от города Раттенберг на левом берегу реки Инн находится гора Зонненвендйох высотою в две тысячи метров. В стародавние времена на ней жила могущественная фея — хозяйка горы и покровительница дикого зверья, которое водилось на ее склонах и в ущельях.

Однажды молодой рыцарь из замка Мернштейн, который стоял вблизи Брикслега, отправился на охоту. Преследуя серну, он очутился у подножья Зонненвендйоха, и вдруг на его пути возникла величавая женщина, которая преградила ему дорогу. Рыцарь очень удивился, еще больше удивили его слова, которые произнесла прекрасная незнакомка:

— Почему ты охотишься в моих владениях? Разве ты не знаешь, что все звери находятся под моей защитой? Я не разрешаю причинять им ни малейшего вреда!

— Простите меня, госпожа, — ответил рыцарь, оправившись от неожиданности. — Я не хотел вас прогневать. Я не думал, что делаю что-то запретное, когда забрел сюда, преследуя серну.

Рыцарь был пригожим юношей с открытым и добрым лицом. Не удивительно, что он понравился фее, и уж тем более не удивительно, что она ему тоже понравилась, ибо фея была прекраснее любой земной девушки. Беседуя с рыцарем, фея вдруг поняла свое одиночество. И ей захотелось, чтобы юноша остался с нею и никогда не покидал ее царства. И вот она сказала, что подарит ему свою любовь, если только он пообещает никогда больше не охотиться. Рыцарь был так пленен ее красотой, что с радостью готов был пообещать ей все что угодно, и фея отвела его в свое царство, которое находилось в глубине горы. Она вела его через сверкающие чертоги с хрустальными потолками и розовыми мраморными стенами. Там были сады с вечно цветущими деревьями, зеленые луга с мирно пасущимися стадами, серебристо-прозрачные ручьи и благоуханные цветы, яркие, как драгоценные камни.

Гуляя по волшебному царству, оба все больше влюблялись друг в друга. В тот же день они обменялись обетом вечной верности, а фея в знак своей любви надела юноше на палец перстень. С тех пор рыцарь стал еще чаще ездить на охоту, но никогда не приносил домой убитой дичи, потому что всегда отправлялся прямехонько вглубь горы, где жила его милая фея. Друзья и соседи очень удивлялись, потому что молодой хозяин Мернштейна был умелым охотником, его копье било без промаха и он уложил уже много медведей и кабанов. Заметили люди и то, что он перестал ездить в гости к другим рыцарям и словно не замечал хорошеньких девушек из знатных семей.

И вот однажды его друг, хозяин замка Раттенберг, пригласил юношу на свадьбу своего сына. Рыцарь не мог отказаться от приглашения. Сначала общее веселье его не увлекало, он думал только о своей ненаглядной фее из горы Зенненвендйох, внимание, которое оказывали ему девицы, только докучало рыцарю, однако ничто так не привлекает хорошеньких девушек, как равнодушие мужчины. Среди гостей оказалась одна девушка из Инсбрука, это была избалованная, капризная красавица. Ей показалось обидно, что рыцарь Мернштейн ее точно и не замечает, и она пустила в ход все свои чары, чтобы завоевать его благосклонность. Сначала рыцарь неохотно беседовал с нею, но потом ему начала нравиться веселая беспечная девушка, и так как он успел изрядно выпить вина, то уже не очень хорошо понимал, что делает. Одним словом, на другое утро он обнаружил, что с пальца у него исчез перстень феи, и он вспомнил, что подарил его вчерашней даме. Тут его охватили стыд и раскаяние. Он пустился бегом к Зонненвендйоху просить прощения у феи. Все время перед ним скакал белый олень, то и дело перебегая ему дорогу. И тут в рыцаре пробудился охотничий задор. Преследуя оленя, он выбежал на лужайку перед скалой, в которой раньше всегда отворялась дверь, стоило ему лишь постучать в нее перстнем. Но сегодня он так и не смог достучаться, ведь перстня-то у него больше не было.

Рыцарь стучал и стучал, звал и просил прощения, и вот перед ним появилась фея. Она не сердилась, а только посмотрела на него строго и печально. В руке она держала пропавший перстень.

— Ты мне изменил, — сказала она. — Ты клялся, что ни на кого, кроме меня, не посмотришь, никогда не снимешь с руки мой перстень и никогда не будешь охотиться на моих зверей. Ты трижды нарушил клятву. Прощай же навек!

Фея исчезла, и рыцарь увидел перед собой гладкую каменную стену. Долгие часы он не отходил от скалы, он звал фею, умолял ее и просил прощения. И лишь когда спустились сумерки, он в смертельном унынии пошел прочь. Едва он дошел до берега реки, как со склона сорвался оползень и засыпал скалу.

Рассказывают, что рыцарь всю жизнь так и не мог забыть своего горя. Впоследствии он уехал из долины. Говорят, что он отправился в Святую Землю. На родину он больше не вернулся.

Отважная служанка из Ваттензерской долины

По обе стороны Ваттензерской долины раскинулись высокогорные альпийские луга. Один из них, с левой стороны, назывался лугом Вотца.

Зимой здесь вместо хозяина-сыровара оставался домовничать трудолюбивый Казермандль — тоже сыровар, но из племени горных духов. Все ночи напролет в хижине пастуха стоял шум и гам, и лишь с приближением Рождества Казермандль утихомиривался. Когда с наступлением весны первый черный дрозд принимался распевать в близлежащих сосняках любовную песнь, Казермандль прощался с хижиной и до наступления осени его никто больше не видел.

В доме крестьянина, которому принадлежал этот луг, служила в работницах молоденькая девушка. Она была очень добра и заботлива и к людям, и к бессловесным животным. Она добросовестно ухаживала за своей старой матерью, которая уже много лет не вставала с кровати. Теперь снова наступило Рождество, и девушка в доме и хлеву натерла все до блеска, вычистила щеткой и прибрала. Когда крестьянин в рождественский сочельник вместе с батраками и несколькими знакомыми сел за праздничный стол, зашла речь об альпийском луге, и один из гостей сказал:

— Интересно, что поделывает сегодня Казермандль? Неужели тоже празднует Рождество?

Крестьянин уже успел выпить две четвертинки красного вина и с хмельной удалью воскликнул:

— Кто из вас отважится прямо сейчас подняться на луг Вотца и посмотреть, что делает Казермандль, а в доказательство того, что он там был, принесет из альпийской хижины подойник, тот получит самую лучшую корову из тех, что стоят в моем хлеву!

Соседи и работники промолчали, никто не хотел выходить из дома в непроглядную темень. И уж тем более никто не согласился бы сунуть нос в альпийскую хижину даже за такую награду. Тамошний Казермандль славился нехорошим норовом, непрошеным гостям от него уже не раз доставалось по лбу. Девушка тоже слышала весь разговор и, видя, что все молчат, набралась храбрости и сказала себе: «Попробую-ка я это сделать с божьей помощью, ведь я пойду туда не из бахвальства и не из любопытства. Корова для матушки очень бы пригодилась». Итак, служанка заявила, что готова пойти на альпийский луг, и тотчас покинула теплую комнату.

Несладко было ей взбираться по обледенелой тропинке да по колено в снегу брести в кромешной тьме. До горной хижины было два часа пути. А вокруг — мертвая тишина, только звезды мерцают над головой и белеет под ногами снежная пелена. Не удивительно, что девушку начал одолевать страх. Но она упорно шла вперед и наконец добралась до альпийской хижины.

В хижине пастуха горел яркий свет, стол и лавки сверкали чистотой, даже пол был вымыт до блеска. Казермандль сидел в праздничной одежде у очага, курил маленькую трубку и размешивал на сковороде какую-то кашу, черную как смоль. На месте девушки, наверно, и мужчина бы струсил и удрал бы опрометью. У девушки тоже сердце ушло в пятки, но она вспомнила, как нужна была матушке корова, и переступила через порог, сделала, как ее учили, вежливый книксен, но прежде чем она успела заговорить, чтобы объяснить цель своего прихода, Казкрмандль ее остановил. Он кивнул девушке и сказал:

— Иди сюда, сядь и поешь со мной!

Служанку испугало странное кушанье, и она не решалась взять протянутую ложку. Казермандль тихо засмеялся и сказал:

— Не бойся, девонька! Быстро перекрести кашу и увидишь, что ее очень даже можно есть.

Девушка послушно перекрестила сковороду. В ту же минуту перед ней оказались прекрасные оладьи, и она с аппетитом принялась есть, потому что проголодалась за длинную дорогу. Человечек и служанка ели наперегонки, и еда показалась им очень вкусной. Когда они как следует вычистили сковороду, Казермандль сказал:

— Я знаю, зачем ты пришла. Ты должна узнать, что я здесь делаю, и принести подойник в знак того, что ты здесь была. Я его сейчас тебе дам, потому что ты славная и честная девушка. Когда спустишься в долину, потребуй у крестьянина самую лучшую стельную корову. Пускай расплачивается за свои шуточки, раз ему вздумалось забавы ради гонять тебя ночью в холод и снег в горы.

Получив подойник, девушка отправилась домой. На обратном пути она уже ничуточки не боялась. Мерцали звезды, белела снежная пелена, все замерло в тишине, но девушка весело напевала. Она вошла в теплую комнату, поставила подойник на стол и попросила обещанную корову. Крестьянин сначала выпучил глаза от изумленья, но потом только посмеялся:

— Ты сама виновата, что сдуру в полночь помчалась на альпийский луг. Не ожидал, что ты такая глупая и примешь мою шутку за чистую монету. Твой поход не стоит и ломаного гроша, не то что коровы.

А наутро крестьянина ждал в рождественский праздник неприятный сюрприз. Зайдя в хлев, он увидел, что у него околела одна из лучших коров. От досады крестьянин чуть волосы на себе не рвал. Корова была его любимицей и заработала ему много призов.

— Отдал бы корову мне, этого бы не было, — сказала служанка. — Может быть, теперь ты все-таки сдержишь свое обещание?

Но крестьянин только отругал ее и не захотел разговаривать. На следующий день в хлеву опять лежала мертвой хорошая корова; она запуталась в привязи и удавилась. А когда на третий день погибла третья корова, хозяин пошел на попятный, испугавшись, что иначе у него околеет все стадо. Итак, он отдал служанке стельную корову, и падеж в его хлеве прекратился. Служанка забрала корову домой, с благодарностью вспоминая Казермандля; с тех пор она каждый вечер молилась о спасении его души.

Как крестьянину приснился сон про мост через реку Цирлу

Трудно жилось одному крестьянину в Ринне, куда ни глянь — сплошь одни прорехи. И вот однажды был ему такой сон, будто он должен пойти на мост через Цирлу, и там он узнает что-то такое, за что потом всю жизнь будет благодарить судьбу. Тот же сон повторился и на следующую ночь. Странное дело, подумал он, и поведал про свой сон жене, а напоследок сказал:

— Кажется мне, что неспроста все это, схожу-ка я завтра на Цирлу и посмотрю, что делается на мосту.

Но жена заартачилась:

— Ишь, что вздумал! — закричала она. — Ты хочешь все бросить, стоптать башмаки и к тому же целый божий день лодырничать на мосту? Или у нас мало работы дома?

Крестьянин не посмел с ней спорить, остался дома и никуда не пошел, но сон не выходил у него из головы. И недаром: на следующей неделе сон повторился. На этот раз он не послушался жены, и сколько она ни бранилась, он собрался и ни свет ни заря отправился в Цирл и к восходу был уже на мосту.

Ждет-пождет крестьянин — а на мосту никого. Наконец увидел пастуха с козами, тот поздоровался и погнал стадо дальше. После того опять долго никого не было. Крестьянин ждал час, другой, третий, солнце палило, и он принялся досадовать на себя. Мало ли что может человеку присниться? А я, как дурак, стою на мосту! Да если бы об этом узнали деревенские, проходу бы не было от насмешек. Но все равно он ни за что не хотел уходить с моста. Ведь кто знает, что еще может случиться! Наконец настал полдень — время обеда, крестьянин оголодал, но у него в кармане был лишь кусок сухого кукурузного хлеба. Он его съел, но сытым от этого не стал. К вечеру наш крестьянин почувствовал, что скоро у него лопнет терпение, но тут он испугался, что жена высмеет его за легковерие и вдоволь поиздевается над ним. И он мужественно продолжал стоять на мосту. На закате пастух с козами снова появился на дороге и очень удивился, увидев, что крестьянин все еще стоит на мосту.

— Так ты все еще здесь? — спросил он с удивлением. — Чего ты ждешь?

— Да вот видишь ли, — с досадой ответил крестьянин, — приснилось мне, будто я должен пойти на этот мост, и тут я вроде бы узнаю что-то такое, за что всю жизнь буду потом благодарить судьбу.

— Подумаешь, сон! — сказал пастух и засмеялся. — Мне вон тоже однажды приснилось, что я должен пойти в Ринн к какому-то крестьянину, там я будто бы найду котел, набитый золотом, который замурован в очаге. Но крестьяне в Ринне здорово высмеяли бы меня, приди я туда и начни крушить у них очаги.

Но тут наш приятель уже смекнул, что к чему, и во весь дух припустил к себе домой. Возвратившись на ночь глядя, он, не обращая внимания на жену, которая набросилась на него с попреками, тотчас разобрал очаг и нашел большой котел с золотом. Так он стал самым богатым крестьянином во всей округе, и жена больше не попрекала его за то, что он, как дурак, стоял на мосту. Впрочем, чего ж тут удивительного!

Мышиная напасть

Меж пологих Иннфиртельских холмов посреди леса лежит маленькое Хольцестерское озеро, на берегу которого в давние времена жили графы Франкинги. То был гордый, храбрый и прямодушный род, и лишь последний Франкинг, с которым пресеклась мужская ветвь рода, оказался ужасным злодеем.

Едва завидев во дворе замка нищего, граф приказывал схватить его и бросить в башню, под житницы, где уже томились другие несчастные. Узникам не давали ни есть, ни пить, и они умирали голодной смертью. Их отчаянные вопли доносились даже до покоев графа.

А тот знай себе пирует со своими друзьями и соседями за столом, уставленным изысканными кушаньями, злорадно усмехается и приговаривает: «Слыхали, как пищат мыши в моих амбарах!» Гости почувствовали, что от такого ужаса им уже ни один кусок не идет в горло, встали со своих мест и в безмолвии покинули замок, чтобы никогда не возвращаться более.

Уж на что в те времена люди были привычны к суровости и грубости нравов, но жестокости графа фон Франкинга не могли снести даже его бесчувственные сотоварищи.

И все же в конце концов Господь пресек бесчинства злодея. В замке на берегу озера вдруг началось нашествие мышей. Сначала они заселили лишь погреба, чердаки и кладовые, где быстро расплодились. По ночам граф просыпался от зловещих шорохов. В темноте слышались писк и беготня, чьи-то лапки скреблись, чьи-то зубки что-то грызли во всех углах его опочивальни, а когда он высекал огонь, то с ужасом замечал десятки мышей, которые — шмыг, шмыг — пропадали в щелях и норах.

Граф потерял покой, и с уст его исчезла злорадная улыбка, когда мыши даже средь бела дня стаями забегали по горницам и переходам. Они прыгали на лавки, обгрызали хлеб на столе и утаскивали мясо с блюд. Мыши раскачивались в складках занавесей и вили гнезда в ящиках. Куда ни повернись — всюду так и кишат мыши.

Хуже всего, однако, приходилось ему ночью, ведь тогда они набрасывались на него прямо в постели и так путали и мучили его, что он не мог сомкнуть глаз.

Вскоре серые зверьки и вовсе заполонили замок, и граф увидел, что надо бежать отсюда, пока не поздно. Тогда его осенила спасительная мысль. Посреди озера возвышался маленький островок. «Там, — подумал он, — я построю замок, не увяжутся же эти проклятые мыши за мной по воде, и я смогу наконец снова спать спокойно».

Он немедля начал строительство, и вскоре замок был возведен. Франкинг покинул свой старый замок и решил, что наконец-то сможет вздохнуть с облегчением.

На другое утро он проснулся после чудесного бодрящего сна и взглянул в окно. Но едва он увидел, что делается на том берегу, как у него похолодело сердце: от самого берега все озеро было покрыто мышиными полчищами, которые переплывали его на деревянных дощечках, — ив мгновение ока новый замок тоже заполонили мыши.

«Здесь без нечистой силы не обошлось, — перешептывались слуги. — Не иначе как хозяин наш великий злодей, если Господь уже на этом свете уготовил ему такую тяжкую кару». И ночью они тайком уплыли с острова на лодках. Теперь граф остался один-одинешенек. Некоторое время он кое-как влачил еще жалкое существование, но силы его скоро иссякли, и тогда его сожрали мыши.

Со временем от обоих замков остались лишь руины, да и маленький островок погрузился под воду. Все, что напоминает сегодня о замке, подвергшемся нашествию мышей, — это глубокий омут посреди озера.


ФОРАРЛЬБЕРГ


О том, как на Шрекерском лугу ураган случился

Однажды жарким летним днем косил один крестьянин со своими работниками траву на Шрекерском лугу. Накосили они травы и начали уж было ее в стожки складывать, чтоб потом в сарай все снести. Работа была в самом разгаре, когда все небо вдруг затянуло черными тучами. Налетел неизвестно откуда ветер, переворошил все сено, подхватил один стожок да и понес его в поднебесье. Все бы ничего, такое и прежде случалось, да только все стояли, рты раскрыв, и смотрели вслед улетающему сенному облаку: показалось им, будто там, в самой серединке стога, что-то темное и живое шевелится, словно человек какой, вот и пялились они на это диво, не зная, что и подумать.

Тут один парень выхватил нож из-за пояса и говорит то ли в шутку, то ли всерьез:

— А ну-ка, посмотрим, кто там такой забрался!

И с этими словами как швырнет свой нож, целясь прямо в сенное облако. И надо же, чудо какое, нож обратно не вернулся. Уж как его все искали, да все напрасно. Стало юноше как-то не по себе. Но ничего больше не случилось. Гроза прошла стороной, сено убрали, и все было как всегда.

На следующий год, весною, отправился тот молодец вместе с товарищами на заработки в Швейцарию, в Тессин, где хотел устроиться каменщиком или подмастерьем. По дороге завернули они как-то вечером на один постоялый двор. Войдя в дом, увидал наш удалец на подоконнике нож охотничий. Присмотрелся он как следует к необычной форме клинка, и вмиг узнал свой нож, который он прошлым летом в странное облако зашвырнул.

Немало удивился юноша и не мог взять в толк, как это ею нож тут очутился. Взял он его в руки, чтоб разглядеть получше и убедиться, что не ошибся. Так стоял он, вертел в руках нож, а тут как раз хозяин вошел. Заметив, что молодой человек нож рассматривает, хозяин спросил его, не знает ли он, чей это нож. Не понравилось юноше, как хозяин спросил его, и почуял он что-то неладное. Вот почему сказал он, что, мол, клинок его удивил, никогда, дескать, такого не видывал, а еще хотел получше клеймо разглядеть.

Хозяин же только вздохнул и промолвил:

— Попадись мне тот, чей это нож, несдобровать ему! Прошлым летом его принесла домой моя доченька. Какой-то злодей попал ей ножом в самое сердце. Она едва до дому добралась — так тяжело он ее ранил, и только что и смогла — рассказать мне, как все было, а потом и умерла. Нож я специально положил на подоконник. Может, зайдет кто да и признает его, так и найду я убийцу своей дочери.

Юноша, конечно, рад-радехонек был, что не сболтнул лишнего. Теперь-то он понял, что случилось тогда на Шрекерском лугу, когда налетел ураган и подхватила стог сена, — не видение это было, а живой человек. С тех пор, говорят, юноша долго еще ходил печальным и грустным.

Как одна старушка в Дорнбирн пряжу прясть приходила

Случилось это в те времена, когда в Дорнбирне заведено было зимою собираться всем вместе да пряжу прясть, чтоб веселее было коротать долгие зимние вечера. Женщины сидели за прялками, а мужчины — трубки свои курили. Вот в те самые незапамятные времена и появлялась в Дорнбирне каждой зимою, из года в год, одна старушка. Она приходила каждый божий день и садилась со своею прялкою в самый темный уголок. Все вокруг болтали, рассказывали всяческие истории, пели и веселились, старушка же сидела себе тихонько в уголку и пряла свою пряжу. Она молча приходила и так же молча уходила, когда веселое общество, закончив работу, расходилось по домам. Среди молодых людей, которые в такие вечера по обыкновению больше всех балагурили и дурачились, был один парень, такой же весельчак, как и его сотоварищи. Только по временам он как будто забывал обо всех шутках да прибаутках и принимался пристально разглядывать старушку, сидевшую в темном углу. Какая-то неведомая сила заставляла его снова и снова обращать к ней свой взор. Он и сам не мог объяснить, как это получалось. Старушка казалась ему робкой, грустной и очень одинокой, а на ее добродушном лице он видел горе и печаль. Сам-то он был весельчак и любил от души посмеяться, да только как взглянет он на молчаливую женщину, так изастрянет у него смех в горле, хоть плачь.

Так прошло три года. И вот как-то раз морозным зимним вечером собрались все как всегда вместе. Старушка сидела по обыкновению в своем углу и пряла пряжу. Задумчиво смотрел молодой человек на молчаливую женщину. Вдруг он заметил, что она прялку свою как-то не так держит. Тогда поднялся он, подсел к ней и стал смотреть, как она работает.

— Что ж ты, матушка, справа налево берешь? — спросил он

Старушка взглянула на него да вдруг как рассмеется. Только чему она смеялась, юноша так и не мог взять в толк. Тут она встала и знаком позвала его идти следом за ней. Удивился он, но пошел. Вышли они на улицу — ночь, холод кругом, и повела его старушка по полям, по лугам, а он брел за ней, как во сне. Так они шли и шли, пока не остановились подле одинокого куста, что рос на самом краю поля. Тут старушка обратилась к юноше с такими словами:

— Сколько лет я пряжу пряла и всегда справа налево брала, и никто никогда этого не замечал. Только ты один на мое счастье это приметил и меня о том спросил. Теперь я избавлена от злых чар. Ты заслужил, сынок, хорошую награду. Приходи наутро сюда и выкопай здесь яму. Что найдешь, то твое!

С этими словами старушка исчезла и с тех пор больше ни разу не появлялась, когда все собирались прясть пряжу.

На другое утро юноша вырыл под тем кустом яму. Рыть ему пришлось не долго, потому что очень скоро наткнулся он на большой горшок, полный талеров. Теперь денег у него было в достатке, а сам он был парень работящий да смышленый. Вот так и получилось, что очень скоро сделался он самым богатым во всей деревне.

Ночные духи

Ночные духи выходят только в ненастье. Вот как поднимется ветер, зашумит-загуляет в ветках деревьев, так и выбираются они из своих заветных углов высоко в горах и спускаются по ущельям и расселинам в долины. Иногда налетают они дикой сворой, так что все дрожит вокруг от их жуткого воя, а то, бывает, явятся в долину, да такую музыку разведут, что всяк, кто услышит, встанет на месте, как зачарованный, и сдвинуться не может. Не бояться эти духи и к людям в дома заходить. Коли повстречаются кому такие духи на пути, то надобно их стороною обходить, а если они мимо дома пролетают, так нужно поскорее все двери да окна закрыть, потому что куда заберется дух ночной, там непременно заведется какая-нибудь беда или болезнь. Много рассказывают о них те, кому случалось ночью оказаться в дороге, и все, кто видел их собственными глазами, говорят, что вида они препоганого и премерзкого.

Однажды один охотник заночевал в лесу. Вот лежит он под чахлой высохшей елкой и спит. Дело было уже за полночь, как вдруг слышит он страшные шум и грохот. Очнулся он и видит, что это ночные духи нагрянули. Испугался он и подумал: «Ох, не к добру все это, надобно б мне от этой компании куда подальше спрятаться». Так решил он и тут же за соседний куст шмыгнул. А ночные духи уж совсем близко подошли и встали в круг под той самой елкой, где давеча охотник спал. Сидит охотник в кустах, смотрит во все глаза, уши навострил, чтоб ничего не упустить, и тут вдруг та самая елка как заиграет! Да так ладно, красиво, прямо заслушаешься. Одна веточка флейтой поет, другая кларнетом, а остальные тихонько посвистывают. Ночные духи завели хоровод и давай вокруг дерева приплясывать да пританцовывать. Закрутило-завертело хоровод тот, только пыль столбом стояла.

Охотник же все сидел себе, глядел на те забавные пляски да потешался, и вдруг слышит, с другой стороны горы какое-то мяуканье доносится. Удивился он, глянул вниз, а там — целая стая кошек карабкается на гору с диким воем, и у каждой кошки на хвосте по бутыли вина приторочено. Когда же эти странные виновозы забрались наверх, ночные духи вмиг забыли о своих плясках и принялись пировать. Тут пошло веселье, вино лилось рекой, мелькали кружки, только вместо кружек у них были коровьи копыта. Так пили-веселились они всю ночь до зари, пока не выдули все до последней капельки, а там и исчезли все без следа: и духи, и кошки, и пустые бутыли, и копыта.

С той самой ночи зарекся охотник ночевать в лесу под сухими елками.

Дивовища

Рассказывают, что в горах и долинах Форарльберга, в особенности же в Монтафоне и Клостертале, водятся дикие люди, мужики и бабы, которых называют здесь лешими, или еще дивовищами. Все они исполинского роста, с ног до головы волосатые и ходят всегда в звериных шкурах. Живут они в лесу, отличаются необыкновенной хитростью и ловкостью, и притом знают множество всяких природных тайн. Людям они обыкновенно никакого вреда не причиняют, и даже наоборот, говорят, случается, охотно крестьянам помогают.

С незапамятных времен водятся в здешних местах эти самые дивовища, и многие из них совсем уже древние-предревние. Вот был такой случай. Раз собрались мужики одну большую елку в лесу рубить. Только взялись за дело, как прибежал к ним мужичок дикенький, из леших, и говорит:

Не рубите, братцы, елку,
Мне по ней года считать,
Пожалейте вы иголки,
А не то мне помирать.
Другой раз повстречался один мужик с лешачихой. Пошел он в лес по дрова. Вот рубит он себе дрова, только щепки летят, а тут откуда ни возьмись лешачиха является: уселась прямо на землю, и давай трещать без умолку. Все-то ей интересно, обо всем ей знать хочется. Мужик на все ее расспросы отвечает, все ей растолковывает. А она знай себе калякает, прямо рта не закрывает, так что мужику совсем уж невмоготу стало от ее стрекотни. Надоела она ему как горькая редька, и решил он больше ни на какие вопросы не отвечать. А она пристала к нему: скажи да скажи, как тебя зовут. Он возьми и брякни «Я». Лешачиха решила, что его и впрямь так зовут, успокоилась и принялась опять за свое. Сидит себе и все мелет да мелет. Рассердился тут не на шутку Ханнес — так звали на самом деле лесоруба — аж покраснел весь, да как рявкнет на лешачиху:

— Ах, ты баба проклятая, да можешь ты свой язык поганый угомонить наконец или нет?!

А та как ни в чем ни бывало болтает себе дальше, сыплет вопросами, будто и не слышала ничего, и так разошлась, что сама не заметила, как рука у нее в щель попала, которая от того получилась, что Ханнес в пень свой топор всадил. У того уже последнее терпенье лопнуло, вот и вытащил он быстренько топор, да и деру дал. А как вытащил он топор, так руку-то лешачихе и защемило. Больно стало ей, закричала, запричитала она.

На крик прибежал из леса сам леший и спрашивает ее, кто же это с ней такое сотворил. А она отвечает:

— Я! Я!

Леший, говорят, чуть не помер со смеху оттого, что жена так сама себе удружила, хоть она-то и ни при чем тут была. Хохотал он, хохотал, все никак остановиться не мог, а жена его тем временем с пнем в обнимку сидела, изнывая от боли. Но как ни смешно лешему все это было, пришлось ему потом все же немало повозиться, чтоб жену свою освободить.

О том, откуда неподалеку от Бецау холм Йодлербюель взялся

Неподолеку от Бецау есть один холм, что стоит посреди чистого поля и зовется Йодлербюель. Давным-давно случилось так, что зашел однажды в дом к одному зажиточному крестьянину старик-нищий. А стоял тот дом как раз на том месте, где теперь холм возвышается. Вокруг дома раскинулись заливные луга и тучные поля, приносившие крестьянину каждый год добрый урожай. Уж кто-кто, а он легко мог бы подать на бедность старику крейцер-другой. Но как это часто бывает — сытый голодного не разумеет, и вот, не успел нищий рта раскрыть, чтобы попросить милостыню, как крестьянин его уже вытолкал со двора взашей, да еще вслед кричал, чтоб убирался поскорее, а не то он вмиг на него собак спустит.

Ничего не сказал старик, только молча пошел со двора. У самой калитки обернулся он и говорит:

— Много у тебя добра, да, видать, тебе все мало. Погоди, получишь от меня подарочек!

Рассмеялся богач на те слова и, не придав значения стариковским речам, занялся своими делами. Долго ли коротко ли, только вдруг почернело небо, затянулось тучами, а в горах что-то загрохотало, зашумело, и не успели все опомниться, как разверзлись горы, что позади дома того возвышались, и хлынул оттуда поток. И несли те бурные воды валуны да камни, ветки и целые деревья.

Посреди бушующих волн шагал тот самый нищий старик и вел за собою на красной веревке огромного дракона. Дойдя до дома своего обидчика, он остановился. Полыхнул дракон огнем по полям, дом же валунами да толстенными деревьями забросал, так, что даже крыши не видно стало. Не осталось в доме и ничего живого: ни людей, ни скотины — все погибли, а на том месте вырос холм, который и по сей день там стоит.

Старик же со своим драконом никого больше не тронул. Только прошел по деревне и скрылся в горах. Никто так и не узнал, откуда он взялся и куда потом делся. Только холм тот, называемый в народе Йодлербюель, напоминает о тех страшных событиях, которые произошли здесь в незапамятные времена.

Как брегенцские бабы со шведами воевали

В 1644 году заняли шведы город Брегенц. Уходя, оставили они в городе небольшой гарнизон. Точно так же разместились части шведской армии и в местечке Лигенау, что в предгорьях Альп, там, где начинается Брегенцервальд. Основные же силы направились через Линдау в Швабию.

Идут себе шведы маршем и доходят до деревни Альбершвенде. Вдруг видят: с близлежащих склонов какие-то фигуры в белых одеждах спускаются и двигаются прямо на них. А шведы ведь суеверны, вот они и решили: не иначе как целое воинство ангелов небесных в Брегенцервальд явилось, чтобы против них бороться. Встали они столбом все как один, поджилки трясутся, стоят ни живы ни мертвы.

Существа же в белых одеяниях не дали шведам опомниться. С диким воем, не слишком напоминавшим ангельское пение, набросились они с косами, лопатами да граблями на бедных парней и так их отделали, что те едва ноги унесли и в тот же день ушли из тех мест.

Надо сказать, у этих небесных созданий не было ангельских крыльев, как не было в них той мягкости и нежности, каковая отличает неземные существа. А были то крепкие деревенские бабы да девицы из Брегенцервальда, которые, услыхав о приближении шведского войска, вышли навстречу ему, оказавшись храбрее своих мужиков. Ну, а в том, что все они были в белых одеждах, не было ничего странного. В тех местах в прежние времена женщины всегда в белых платьях ходили и только потом стали темные носить.

В память о храбрости брегенцских женщин долго еще сохранялся обычай, по которому мужчины пропускали их первыми к алтарю причащаться. И пока последняя девица не пройдет у алтаря, мужикам нельзя было вставать со своих мест, дабы не забывали они о том, как их жены однажды всех храбростью превзошли.

Белая женщина из Розенегга

В замке Розенегг, что под Бюрсом, в былые времена часто появлялась заколдованная дочь его владельца. Она ждала своею освобождения и умоляла каждого, кто попадался ей на глаза, освободить ее от волшебных чар. За это она обещала своему спасителю клад. Последним, перед кем она показалась, как говорили, был паренек из Бюрса.

Однажды вечером, перед тем как стемнело, собрался он нести домой вязанку дров. Вдруг перед ним предстала дочь владельца замка в белоснежном сверкающем платье, приветливо посмотрела на него и сказала:

— Не торопись, паренек, положи-ка вязанку, ты можешь сослужить мне великую службу. Уже много лет живу я здесь, но сегодня ты мог бы меня освободить.

Парень даже не испугался, он посмотрел ей прямо в глаза и чистосердечно сказал:

— Уже довольно поздно, дома мать ждет дрова. Мне нужно побыстрее принести вязанку. Но после ужина, даю слово, я вернусь!

— Иди, — ответила девушка, — но обязательно вернись и не забудь принести три освященные ветви.

Парнишка поспешно съел ужин, потом быстренько забежал в чистую половину дома, взял три освященные пальмовые ветви и побежал назад к замку. Сияла луна, кругом было светло, как днем, колдовской бледный свет освещал замок, но парню было совсем не страшно.

Девушка в белом уже шла ему навстречу и улыбаясь повела в замок. Мальчик храбро шел за белой дамой и не дрогнул, когда спускался по двенадцати или пятнадцати каменным ступеням в глубокое подземелье. В углу темного подвала стоял большой железный сундук, а на его крышке скорчилась огромная черная собака.

— Милый мальчик, — сказала девушка, — ударь эту собаку сначала первой пальмовой ветвью, потом второй, потом третьей. После третьего удара собака спрыгнет, я дам тебе ключ, и ты откроешь сундук. Клад, который в нем лежит, ты возьмешь себе, а я стану свободной.

В глубоком подземелье, правда, было довольно страшно, но парень был лихим и отчаянным, скорым на веселье, а порой и глупые шутки. Девушка ему понравилась, и он охотно помог бы ей. Итак, он взял пальмовую ветвь и не долго думая ударил собаку. Пес злобно заворчал на все подземелье, выпучил глаза и стал расти. Мальчик испугался, но храбро схватил вторую ветвь и ударил собаку еще раз. Пес оскалил зубы, открыл пасть и стал рычать, отчего у парнишки от страха по спине забегали мурашки. Несмотря на это, он взял третью пальмовую ветвь. А пес все рос да рос, он уже уперся спиной в свод, глаза у него стали величиной с мельничные колеса и испускали пламя. Тут паренек уже не выдержал, уронил пальмовую ветвь и кинулся бежать по лестнице вверх. Он помчался со всех ног прочь из замка, прибежал домой и забился в угол.

Дочь владельца замка стояла на валу крепости, ее белое платье блестело в лунном свете, она ломала руки и сокрушалась:

— Теперь мне снова придется ждать сто лет, пока придет тот, кто сможет освободить меня.

А когда пройдет сто лет — может быть, ты пойдешь в полнолуние в замок Розенегг и подождешь, пока придет дочь владельца и попросит освободить ее?

Красавица из замка Рукбург

В замке Рукбург жила некогда одна девица, и была она такой красивой, что от женихов у нее отбоя не было. Со всех концов приезжали к ней рыцари да разные благородного звания молодцы свататься. Девушка же та была нрава строгого и серьезного, ни о каком замужестве и не помышляла, а потому всем женихам отказывала.

Родители так любили свою доченьку, что всеми силами старались ограждать ее ото всех невзгод, чтоб не дай Бог не коснулись ее людские горести да беды. Так что девушка росла, не зная ни горя ни забот. Как-то раз вышла она прогуляться неподалеку от замка, идет, вся в мысли свои погруженная, и чуть было не споткнулась о старуху-нищенку, которая сидела на лугу и что-то вязала. Девушка вежливо извинилась, а старуха принялась ей рассказывать, не жалея слов, о всяких несчастьях и напастях, что творятся в мире. Поведала она и о своей невеселой жизни.

— Вы себе и вообразить не можете, чего только я уже не натерпелась, милая барышня! Вы-то ведь не знаете ни горя ни забот! — причитала старуха.

— А ты расскажи мне о горе и заботах, — ответствовала на это девушка, тронутая ее жалобными речами.

Тогда дала ей старуха клубок ниток и сказала:

— Возьми этот клубок, пойди в лес и там размотай его, и разматывай до тех пор, пока не увидишь душу клубка. Вот тогда ты и узнаешь, что такое горе да заботы.

Улыбнулась на это девушка, взяла клубок и отправилась в лес, чтобы его там размотать. Тем временем стало смеркаться, а когда девушка добралась, наконец, до души клубка, и вовсе стемнело. Душой клубка оказался всего-навсего орешек. Вот тут-то она и узнала, что такое на самом деле горе да заботы. Потому что настала ночь, а она стояла одна-одинешенька в темном лесу и не знала, как ей добраться теперь до дому. Барышне хотелось есть и пить, но у нее ничегошеньки не было, она валилась с ног от усталости и с удовольствием прилегла бы, но только теплая постель ее была далеко. Холодный ветер раскачивал верхушки деревьев, и не было поблизости никакого дома, никакой избушки, где она могла бы укрыться. Залилась слезами бедняжка и бросилась бежать, не разбирая дороги. Бежит она, а ветки качаются-шумят, и ветер ей волосы треплет.

И вот когда она уже совсем было выбилась из сил, заприметила вдруг огонек среди деревьев. Побежала она на огонек и очутилась перед избушкой, которая стояла прямо посреди чащи. Постучалась она в дверь, и навстречу ей вышла старушка.

— Пустите меня переночевать, — взмолилась девушка, — заблудилась я, и никак дороги мне домой не найти.

— Бедная девочка! Заходи, пожалуйста, — сказала старушка и проводила ее в дом. — Я-то тебя с радостью пухцу, только вот не вернулся бы охотник домой! Уж больно дикий он, чужих людей на дух не выносит, только меня и терпит. Правда, он частенько надолго уходит, целыми днями не показывается. Бог даст, и сегодня его не будет.

От страха у бедной девочки сердце готово было выскочить из груди, теперь-то она поняла, что такое горе да заботы. Вдруг услышала она, как пес во дворе залаял, и вот уже охотник в дом ввалился и, увидев позднего гостя, давай с порога ругаться да браниться.

Девушка бросилась к двери, хотела уж было убежать, да угодила рассвирепевшему хозяину прямо в руки. Он так разъярился, что тут же набросил на нее веревку, какой обыкновенно ловил оленей, дернул как следует, но ничего не поймал, только несколько прядок застряло в петле, а сама девушка ловко увернулась и помчалась со всех ног в лес.

А дело было осенью. С того самого вечера охотник потерял всякий покой. Гнев-то его быстро прошел, и стало ему стыдно за то, что разошелся тогда не в меру. Та девушка-красавица все не шла у него из головы. Возьмет он в руки белокурые прядки, сидит и думает о ней. Как хотелось бы ему знать, кто она и откуда! И вот в один прекрасный день не выдержал он и решил отправиться на поиски прекрасной незнакомки, готовый ради нее полсвета обойти.

Тронулся он в путь, хоть на дворе уже зима стояла, и долго странствовал по городам и весям, переходя от замка к замку, — все искал ту девушку. Много лет прошло. И снова зима настала. Как-то вечером подошел охотник к одному монастырю в Швабии и, постучавшись в ворота, попросил теплой похлебки. Монашенка же, которая отворила ему дверь, оказалась той самой девицей из замка Рукбург. После той страшной ночи в лесу она решила уйти в монастырь, чтобы всю свою жизнь заботиться о тех, кто оказался в нужде и в горе. Она сразу же узнала того дикого охотника, и такой ее страх обуял, что она, не помня себя, поскорее захлопнула дверь и убежала к себе в келью.

Охотник побледнел не меньше, чем девушка. Он опустился на ступеньки. Теперь, когда он узнал, что та самая девушка, ради которой он обошел целый свет, сделалась монашенкой, ему не для чего было больше жить.

На другое утро его нашли замерзшим на пороге монастыря.

История о целебном роднике

Однажды молодой пастух перегнал свое стадо поближе к целебному источнику Роттенбрунн в Большой вальзерской долине. Пока скотина выискивала жалкий корм, он стоял, облокотившись на обломок скалы и осматривал окрестности. Они показались ему на редкость суровыми, голыми и бесплодными, и он невольно воскликнул:

— Господь и впрямь невзлюбил эту долину. Сплошь валуны да несколько никудышных стеблей и тощих травинок. Овцам досыта не наесться. Почему Господь не велел расти здесь плодовым деревьям, как в других долинах, или, по крайней мере, сочной траве?

Пастух так рассердился на скудную долину, что не заметил, как непогода затянула небо. С громом и молнией на землю хлынул ливень. Он хотел было укрыться под густой елкой, но земля обрушилась у него из под ног, и пастух свалился в русло горного ручья. Он тяжело поранил ногу, не смог выкарабкаться наверх и остался там.

От страха и отчаяния пастух начал молиться, дождь тотчас прекратился, показалось синее небо и, как прежде, засияло солнце. Внезапно ему привиделся странный свет в ближнем еловом лесу, и пока он разинув рот глазел, среди деревьев появилась Богородица.

Видение склонилось над пастухом, и он услышал приветливые слова:

— Никогда больше не хули божественный промысел! То, что скрыто в уединенных долинах, нередко может перевесить урожай юга. Посмотри, там бьет из красного камня источник. Пойди туда и искупай раненую ногу.

С этими словами видение исчезло.

Пастух подполз к источнику, искупал раненую ногу и вскоре почувствовал, что это была не обыкновенная вода. Прошло совсем немного времени — боли исчезли. Он собрал свое стадо и, полный благодарности, отправился домой, но повсюду, где останавливался, рассказывал о явлении Богородицы и о чудотворном источнике. Вскоре к этому источнику потянулись со всех сторон люди, и он исцелял их от болезней.

На том месте, где вода струилась из скалы, построили водолечебницу и назвали источник «Красный родник», потому что вода постоянно несла с собой мелкий красный песок. А ручей с тех пор в память о явлении Богородицы называется «Ручей Мадонны».

Волки-оборотни

По горному перевалу Пасэгген в Лунгау сегодня проходит красивая асфальтированная лесная дорога, на которой стоит удобный мотель, и ни один из тех, кто в нем останавливается, не вспоминает о том, что на этом самом месте в незапамятные времена казнили преступников.

К числу таких разбойников, убийц и мошенников принадлежали и четверо братьев из Мосхама. Стражи порядка с ног сбились, гоняясь за ними, а мирные жители так от них натерпелись, что и по сей день не забыли. Старики до сих пор помнят немало историй про их лихие дела.

Первого прозвали Горцем, потому что он любил жить в горах и редко спускался в долину.

Второй прозывался Шелудивым, потому что все тело у него было покрыто страшной коростой.

Третьего люди называли Красавчиком. Этот был молодец хоть куда, и девицы хоть и боялись его, а все равно на него заглядывались.

И, наконец, четвертый прозывался Боровом, потому что был он толстяком.

Все они беззаконно промышляли охотой в заповедных лесах, да там и жили безвылазно, хотя простому люду в те времена не дозволялось там ни охотиться, ни рубить деревья, а кто нарушал запрет, того объявляли вне закона.

Чтобы никто не мешал им творить бесчинства, воры-стрелки распустили слух, будто они такие колдуны, что и сам черт им не брат.

Некоторое время слуху этому верили, и крестьяне да лесники старались с ними не связываться. Но братья с годами совсем распоясались, леса заметно оскудели дичью, и тогда управляющий замка Мосхам понял, что дальше уж некуда терпеть, пришло время показать, кто в лесу настоящий хозяин.

Только вот как это сделать? Управляющий уж и так и сяк прикидывал, но не мог найти правильное решение. И тут он вдруг узнал, что у злодеев-охотников есть волшебная мазь, которая превращает человека в волка.

Оборотившись волками, они преспокойно расправлялись с оленями да зайцами, а люди их боялись и не трогали.

Осенью мосхамский управляющий назначил большую охоту, созвал множество гостей и за ужином пригласил всех на облаву на оборотней.

Утром, пока гости еще не сошлись во дворе замка, послал он одного крестьянина поразведать: «Давай-ка, Лойс, разузнай, что там делается в волчьем логове, а как что заметишь — бегом сюда!»

Долго ли, коротко — взбежал Лойс на замковый холм и еще издали прокричал: «Ваша милость! Пора! Только что видел, как четверо волков несутся на гору!»

День выдался туманный. Густая серая пелена окутала горы, повисла меж деревьями и придавала знакомым местам странный и непривычный вид.

Управляющий, хоть туман и застилал глаза, расставил своих слуг возле того места, где видели волков-оборотней, и велел им, сужая круги, гнать волков на вершину. Меж тем сам он со своими гостями поспешил наверх, на гребень горы.

Стук колотушек, хлопанье и крики загонщиков зловеще гулко разносились по окутанному туманом лесу, а тяжело дышащих волков все ближе подгоняли к охотникам — вот-вот грянут выстрелы.

Но внезапно, в тот миг, когда братьям-оборотням грозила неминуемая гибель, перед ними появился сам дьявол и посулил им спасение ценой бессмертной души.

Затравленным оборотням некогда было раздумывать. Они так и сказали, что на все согласны, и черт тотчас же обратил их в четыре старых, замшелых пня.

Управляющий Мосхама в замешательстве потер глаза. Только что он видел, как четверо волков, высунув языки, несутся на холм, и вдруг они точно сквозь землю провалились.

Что за наваждение! Или ему только померещилось? Устав стоять да всматриваться во мглу, родовитые охотники отложили тяжелые ружья и присели отдохнуть и перекусить на мягкий мох.

Мосхамский управляющий тоже подкрепился немного, а потом вытащил из кармана скатку жевательного табака и начал разрезать ее на кусочки, положив на пень, в котором затаился Горец. Горца даже пот прошиб, он чуть не умер со страха.

Позднее, под пыткой, он показывал: «Если бы у его милости был ножик с изображением святого креста, дьявольские чары рассеялись бы как дым, и я бы оказался у него в руках».

Но на сей раз братьям посчастливилось. Они уцелели и вечером, когда загонщики ушли, вновь приняли человеческий облик.

С того дня они еще пуще принялись бесчинствовать. Стреляли дичь, какая им только ни попадется, расставляли силки и западни, точно не было больше ни законов, ни стражей порядка.

Но так как в греховной гордыне своей, полагаясь на дьявольские козни, позабыли они о всякой осторожности, то вскоре их изловили у Песчаного моста, уличили в колдовстве и казнили на горном перевале Пасэгген.


Сведения о переводчиках

Ирина Сергеевна Алексеева — в числе ее переводов: новеллы Г. Гессе, роман Р.Менассе «Блаженные времена, хрупкий мир», а также проза Т.Тракля, Г. Гауптмана, Г.Броха, Р.Музиля, публицистика Г.Белля и др.

Людмила Юльевна Брауде — автор большого числа переводов с немецкого и скандинавских языков. Среди них — классическая и современная литература, народные и литературные сказки, исторические романы, детская литература. Назовем лишь некоторые: С.Унсет «Кристин, дочь Лавранса», С.Лагерлеф «Удивительное путешествие Нильса с дикими гусями по Швеции», скандинавские и немецкоязычные народные сказки, литературные сказки А.Стриндберга, Ю.Ли, Х.-К.Андерсена, С.Топелиуса, повести-сказки А.Линдгрен и Т.Янссон.

Изар Исаакович Городинский — переводчик поэзии, прозы, в том числе сказок и детской литературы. Переводил прозу Г.Гессе, Г.Белля, Г.Фаллады, A.Мехтель, К.Кузенберга; романы о животных Ф.Зальтена; стихи Р.-М.Рильке, Г.Гессе, Й.Айхендорфа, Г.Гейма.

Марина Юрьевна Коренева — среди самых известных ее работ можно назвать книги Ф.Ницше «Веселая наука» и М.Сабашникова «Зеленая Змея», прозу Р.-М.Рильке, Г.Келлера, П.Хандке, сказки немецких писателей и др.

Галина Владимирован Снежинская — выпустила более двадцати книг. Среди них: Ф.Ницше «Сумерки кумиров», Д.Эбнер «Королевский тигр», B.Баум «Гранд-отель», новеллы Г.Гессе, Г.Гауптмана, сказки немецких романтиков, публицистика К.-М.Энценсбергера и многое другое.

Инна Павловна Стреблова — автор многочисленных переводов с немецкого, английского и всех скандинавских языков художественной прозы, в том числе: Р.Хух «Жизнь графа Федерико Конфолоньери», Й.В.Йенсен «Падение короля», сказки и повести А.Линдгрен, новеллы Э.-Т.-Гофмана, Т.Шторма, Г.Броха, А.Г.Эленшлегера, английские детективы.

Роман Семенович Эйвадис — переводчик немецкой художественной прозы. Особенно известны такие его переводы, как: Э.-М.Ремарк «Искра жизни», Г.Гессе «Сидхартха», «Нарцисс и Гольдмунд», «Петер Каменцинд».

Елена Трифонова, Людмила Есакова, Юлия Дмитриева, Вера Ахтырская, Николай Воронов — молодые талантливые переводчики прозы с немецкого языка; Николай Воронов переводит еще и стихи. Все перечисленные имеют отдельные журнальные публикации.

Содержание
Вечные льды легенд (И.Алексеева)

ВЕНА

Дунайская русалка (пер. Р.Эйвадиса)

Дерево в железах на площади Шток-им-Айзен (пер. И.Стребловой)

Василиск (пер. Р.Эйвадиса)

Чудесное спасение (пер. Г.Снежинской)

Пряха у креста (пер. Г.Снежинской)

Мастер Мартин Железная рука (пер. Ю.Дмитриевой)

Каленбергский пастор (пер. М.Кореневой)

Стонущее дерево (пер. Н.Воронова)

Мастер Ганс Пуксбаум (пер. Л.Брауде)

Юдифь из Вены (пер. Л.Брауде)

Окорок на Красной Башне (пер. М.Кореневой)

Почеширыло (пер. И.Алексеевой)

Дьявол и оружейница (пер. И.Городинского)

Береги пфенниг (пер. И.Городинского)

Мохнач-Космач (пер. М.Кореневой)

Доктор Фауст в Вене (пер. М.Кореневой)

Милый Августин (пер. М.Кореневой)

Подкоп язычников (пер. Г.Снежинской)

НИЖНЯЯ АВСТРИЯ

Король Оттер и Рупркхтова Дыра на горе Оттерберг (пер. Р.Эйвадиса)

Волшебный замок Грабенвег (пер. Р.Эйвадиса)

Этчер (пер. Р.Эйвадиса)

Снежный Якоб из замка Вольфштайн (пер. Р.Эйвадисз)

Забытая часовня в замке Шарфснэк (пер. Р.Эйвадиса)

Маркграф Герольд и его дочери в Дункельштайнервальдском лесу (пер. Р.Эйвадиса)

«Кюнрингские псы» (пер. Р.Эйвадиса)

Король Ричард Львиное Сердце в Дюрнштайне (пер. Р.Эйвадиса)

Розовый садик Шреккенвальда в замке Аггштайн (пер. Р.Эйвадиса)

Медный вегцун в замке Рауенштайн (пер. Р.Эйвадиса)

Вино из развалин замка Грайфенштайн (пер. Р.Эйвадиса)

Корнойбургский крысолов (пер. Р.Эйвадиса)

Королева фей (пер. И. Городинского)

Призрак фишамендской графини (пер. И.Городинского)

Гордая сосна в Мархфельде (пер. И.Городинского)

Баденский домовой (пер. И.Городинского)

Бродячий точильщик и черт в замке Дюрнштайн (пер. И.Стребловой)

Привидения в замке Шауенштайн (пер. И.Стребловой)

Смерть в винной бочке (пер. И.Стребловой)

Шатучий камень близ Целькинга (пер. И.Стребловой)

Как был основан монастырь Клостернойбург (пер. И.Стребловой)

БУРГЕНЛАНД

Проклятье русалки (пер. Г.Снежинской)

Лесная фея (пер. Г.Снежинской)

Озеро Нойзидлерзее (пер. Г.Снежинской)

Пурбахский турок (пер. Г.Снежинской)

Турки у стен Гюссинга (пер. Г.Снежинской)

Поклонливый камень (пер. Г.Снежинской)

Чертов камень в Санкт-Йоргене (пер. Г.Снежинской)

Счастливчик из Вёртерберга (пер. Л.Исаковой)

Девичья пустошь (пер. Г.Снежинской)

ВЕРХНЯЯ АВСТРИЯ

Как Дунайская русалочка лодочника отблагодарила (пер. М. Кореневой)

Пещера гномов близ Обернберга (пер. Г.Снежинской)

Дом доктора Фауста близ Ашаха (пер. Г.Снежинской)

Повелитель Дуная (пер. Г.Снежинской)

Трактирщица из замка Виндегг (пер. М.Кореневой)

Ганс-великан из Мюльфиртеля (пер. Г.Снежинской)

Хозяин Мюля и музыкант (пер. Г.Снежинской)

Гостиница «У прыгуна» в Эфсрдингс (пер. Г.Снежинской)

О святом Вольфганге (пер. Г.Снежинской)

О том, как появилось озеро Иррзее (пер. Г.Снежинской)

Крепость Раннаридль (пер. Г.Снежинской)

Хлеб горных гномов из Райхраминга (пер. Г.Снежинской)

Святой Петр и пончики (пер. Г.Снежинской)

Охотник с Мертвых гор (пер. И.Городинского)

Мондзее (пер. И.Городинского)

ЗАЛЬЦБУРГ

Горный человечек с Герлозского плато (пер. Н.Воронова)

Король Ватцман (пер. Ю.Дмитриевой)

Подарок гномов (пер. Л. Есаковой)

Волшебный камень гномов Унтерсберга (пер. Н.Воронова)

О том, как один крестьянин повстречал фрау Перхту близ Радштадта (пер. Л.Есаковой)

Лоферская дева (пер. Е.Трифоновой)

Путц из деревни Нойкирхен в Пинцгау (пер. Е.Трифоновой)

Сто восемьдесят дюжин золотых дукатов (пер. Л.Есаковой)

Теофраст Парацельс в Зальцбурге (пер. Е.Трифоновой)

Подледный луг (пер. Ю.Дмитриевой)

Вайтмозеры из Гаштайнской долины (пер. Н.Воронова)

Доктор Фауст и зальцбургский келарь (пер. Ю.Дмитриевой)

Император Карл из Унтерсберга (пер. М. Кореневой)

Мать-сова из деревни Целль и ее дети (пер. И. Городинского)

Пропавшее свадебное шествие (пер. В.Ахтырской)

ШТИРИЯ

Сокровища Штубенбергов в пещере Шекиль (пер. И.Алексеевой)

Гляйхенбергская ведьма (пер. И.Алексеевой)

Герольд фон Лихтенштейн (пер. Н.Воронова)

Змеиная корона (пер. И.Алексеевой)

Озеро Вильдзее (пер. И.Алексеевой)

На горе Цирбицкогель (пер. И.Алексеевой)

Агнес фон Пфаннберг (пер. И.Алексеевой)

Победитель дракона из Миксница (пер. Н.Воронова)

Подкидыш из Вильдона (пер. И.Городинского)

Как открыли Рудную Гору (пер. М.Кореневой)

Конец серебряного рудника в Цайринге (пер. И.Городинского)

Серебряные малыши из Арцберга (пер. Л.Брауде)

Королева змей близ Юденбурга (пер. Л.Брауде)

Дровосек из Мариацелля — страж у врат ада (пер. Л.Брауде)

КАРИНТИЯ

Дозорный из Клагенфурта (пер. Л. Брауде)

Святочная ночь в Мёлльтале (пер. Л. Брауде)

Церковка в горах Тауэрна близ Оссиаха (пер. Л.Брауде)

Гора Сокровищ близ Метница (пер. Л.Брауде)

Погубитель змей в долине Глянталь (пер. Л.Брауде)

Кузнец с берега Румпельбаха (пер. Л.Брауде)

Рыцарь Бибернелль из замка Штайн близ Обердравабурга (пер. Л.Брауде)

Турецкий спуск близ городка Санкт-Вейт на Гляне (пер. Л.Брауде).

Чертов Мост в долине Драваталь (пер. Л.Брауде)

Великан с озера Сан-Леонард (пер. Л. Брауде)

Белая роза в монастыре Арнольдштайн (пер. Л. Брауде)

Как кузнец из Притчица об заклад с дьяволом побился (пер. В. Ахтырской)

ТИРОЛЬ

Фридль — Пустой карман (пер. И.Стребловой)

Госпожа Хитт (пер. И.Стребловой)

Великан горы Глунгеуер (пер. И.Стребловой)

Блаженные девы (пер. И.Стребловой)

Таннен-Э, город под вечными льдами Этцтальского ледника (пер. И.Стребловой)

Хитте-Хатта и великая Йордан в долине Гургля (пер. И.Стребловой)

Озеро Цирайнерзее (пер. И.Стребловой)

Казермандль — злой дух Обервальхена (пер. И.Стребловой)

Фея горного хребта Зонненвендйох (пер. И.Стребловой)

Отважная служанка из Ваттензерской долины (пер. И.Городинского)

Как крестьянину приснился сон про мост через реку Цирлу (пер. И. Городинского)

Мышиная напасть (пер. В.Ахтырской)

ФОРАРЛЬБЕРГ

О том, как на Шрекерском лугу ураган случился (пер. М.Кореневой)

Как одна старушка в Дорнбирн пряжу прясть приходила (пер. М. Кореневой)

Ночные духи (пер. М. Кореневой)

Дивовища (пер. М. Кореневой)

О том, откуда неподалеку от Бецау холм Йодлербюель взялся (пер. М. Кореневой)

Как брегенцские бабы со шведами воевали (пер. М.Кореневой)

Белая женщина из Розенегга (пер. И. Городинского)

Красавица из замка Рукбург (пер. М.Кореневой)

История о целебном роднике (пер. И. Городинского)

Волки-оборотни (пер. В.Ахтырской)





Оглавление

  • ВЕЧНЫЕ ЛЬДЫ ЛЕГЕНД
  • ВЕНА
  •   Дунайская русалка
  •   Дерево в железах на площади Шток-Им-Айзен
  •   Василиск
  •   Чудесное спасение
  •   Пряха у креста
  •   Мастер Мартин Железная Рука
  •   Каленбергский пастор
  •   Стонущее дерево
  •   Мастер Ганс Пуксбаум
  •   Юдифь из Вены
  •   Окорок на Красной башне
  •   Почеширыло
  •   Дьявол и оружейница
  •   Береги пфенниг
  •   Мохнач-Космач
  •   Доктор Фауст в Вене
  •   Милый Августин
  •   Подкоп язычников
  • НИЖНЯЯ АВСТРИЯ
  •   Король Оттер и Рупрехтова Дыра на горе Оттерберг
  •   Волшебный замок Грабенвег
  •   Этчер
  •   Снежный Якоб из замка Вольфштайн
  •   Забытая часовня в замке Шарфенэк
  •   Маркграф Герольд и его дочери в Дункельштайнервальдском лесу
  •   «Кюнрингские псы»
  •   Король Ричард Львиное Сердце в Дюрнштайне
  •   Розовый садик Шреккенвальда в замке Аггштайн
  •   Медный вещун в замке Рауенштайн
  •   Вино из развалин замка Грайфенштайн
  •   Корнойбургский крысолов
  •   Королева фей
  •   Призрак фишамендской графини
  •   Гордая сосна в Мархфельде
  •   Баденский домовой
  •   Бродячий точильщик и черт в замке Дюрнштайн
  •   Привидения в замке Шауенштайн
  •   Смерть в винной бочке
  •   Шатучий камень близ Целькинга
  •   Как был основан монастырь Клостернойбург
  • БУРГЕНЛАНД
  •   Проклятье русалки
  •   Лесная фея
  •   Озеро Нойзидлерзее
  •   Пурбахский турок
  •   Турки у стен Гюссинга
  •   Поклонливый камень
  •   Чертов камень в Санкт-Йоргене
  •   Счастливчик из Вёртерберга
  •   Девичья пустошь
  • ВЕРХНЯЯ АВСТРИЯ
  •   Как дунайская русалочка лодочника отблагодарила
  •   Пещера гномов близ Обернберга
  •   Дом доктора Фауста близ Ашаха
  •   Повелитель Дуная
  •   Трактирщица из замка Виндегг
  •   Ганс-великан из Мюльфиртеля
  •   Хозяин Мюля и музыкант
  •   Гостиница «У прыгуна» в Эфердинге
  •   О святом Вольфганге
  •   О том, как появилось озеро Иррзее
  •   Крепость Раннаридль
  •   Хлеб горных гномов из Райхраминга
  •   Святой Петр и пончики
  •   Охотник с Мертвых гор
  •   Мондзее
  • ЗАЛЬЦБУРГ
  •   Горный человечек с Герлозского плато
  •   Король Ватцман
  •   Подарок гномов
  •   Волшебный камень гномов Унтерсберга
  •   О том, как один крестьянин повстречал фрау Перхту близ Радштадта
  •   Лоферская дева
  •   Путц из деревни Нойкирхен в Пинцгау
  •   Сто восемьдесят дюжин золотых дукатов
  •   Теофраст Парацельс в Зальцбурге
  •   Подледный луг
  •   Вайтмозеры из Гаштайнской долины
  •   Доктор Фауст и зальцбургский келарь
  •   Император Карл из Унтерсберга
  •   Мать-сова из деревни Целль и ее дети
  •   Пропавшее свадебное шествие
  • ШТИРИЯ
  •   Сокровища Штубенбергеров в пещере Шекль
  •   Гляйхенбергская ведьма
  •   Герольд фон Лихтенштейн
  •   Змеиная корона
  •   Озеро Вильдзее на горе Цирбицкогель
  •   Агнес фон Пфаннберг
  •   Победитель дракона из Миксница
  •   Подкидыш из Вильдона
  •   Как открыли Рудную гору
  •   Конец серебряного рудника в Цайринге
  •   Серебряные малыши из Арцберга
  •   Королева змей близ Юденбурга
  •   Дровосек из Мариацелля — страж у врат ада
  • КАРИНТИЯ
  •   Дозорный из Клагенфурта
  •   Святочная ночь в Мёлльтале
  •   Церковка в горах Тауэрна близ Оссиаха
  •   Гора сокровищ близ Метница
  •   Погубитель змей в долине Глянталь
  •   Кузнец с берега Румпельбаха
  •   Рыцарь Бибернелль из замка Штайн близ Обердравабурга
  •   Турецкий спуск близ городка Санкт-Вейт на Гаяне
  •   Чертов Мост в долине Драваталь
  •   Великан с озера Сан-Леонард
  •   Белая роза в монастыре Арнольдштайн
  •   Как кузнец из Притчица об заклад с дьяволом побился
  • ТИРОЛЬ
  •   Фридль — Пустой карман
  •   Госпожа Хитт
  •   Великан горы Глунгецер
  •   Блаженные девы
  •   Таннен-Э, город под вечными льдами Этцтальского ледника
  •   Хитте-Хатта и великая Йордан в долине Гургля
  •   Озеро Цирайнерзее
  •   Казермандль — злой дух Обервальхена
  •   Фея горного хребта Зонненвендйох
  •   Отважная служанка из Ваттензерской долины
  •   Как крестьянину приснился сон про мост через реку Цирлу
  •   Мышиная напасть
  • ФОРАРЛЬБЕРГ
  •   О том, как на Шрекерском лугу ураган случился
  •   Как одна старушка в Дорнбирн пряжу прясть приходила
  •   Ночные духи
  •   Дивовища
  •   О том, откуда неподалеку от Бецау холм Йодлербюель взялся
  •   Как брегенцские бабы со шведами воевали
  •   Белая женщина из Розенегга
  •   Красавица из замка Рукбург
  •   История о целебном роднике
  •   Волки-оборотни
  • Сведения о переводчиках