Авраам Линкольн Охотник на вампиров [Сет Грэм-Смит] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

ФАКТЫ:

1. Почти 250 лет, с 1607 по 1865 вампиры процветали, укрывшись в Америке. Немногие знали, что они там.

2. Авраам Линкольн был одним из тех, кто умел убивать вампиров и всю жизнь вел секретный журнал войны с ними.

3. Слухи о Журнале ходят давно, о них любят спорить историки и биографы. Многие считают, что это миф.

ВСТУПЛЕНИЕ

Я не могу говорить о том, что видел, о боли, что терзает меня. Если я сделаю это, вся нация либо сойдет с ума, либо решит, что сошел с ума президент. Боюсь, правду можно доверить лишь бумаге и чернилам. Спрятать и забыть, пока последний человек, упомянутый здесь, не превратится в пыль.

Авраам Линкольн, запись в журнале от

3 декабря 1863 г.


I

У меня все еще идет кровь… мои руки дрожат. Я знаю, он здесь — он смотрит на меня. Где-то там, за бесконечностью пространства, работает телевизор. Голос человека, что говорит о единстве.

И голос, и все прочее в мире — не важно.

Только книги, что лежат передо мной имеют значение. Разного размера; черные, коричневые. Десять книг в кожаном переплете. Страницы склеились с затертыми обложками, они рассыпаются от простого дыхания. Рядом пачка писем, туго перетянутая красным резиновым жгутом. С опаленными краями, желтые, как сигаретные фильтры — разбросаны по подвалу.

В глаза бросается лист ослепительно белой бумаги. На одной стороне — одиннадцать имен, я их не знаю. Ни телефонных номеров. Ни мэйлов. Девять мужчин и две женщины словно обращаются ко мне нижней строчкой:


«Ждем тебя».


Голос продолжает. Колонисты… надежда… Сельма.

Книга в моих руках, самая маленькая из десяти, самая хрупкая. Тусклая обложка: потертая, в царапинах. Медная пряжка, что должна хранить секреты, давно сломана. Внутри бумага, каждый квадратный дюйм исписан — местами темная и за долгие годы высушенная, местами страницы побледнели, их остается только вырвать. Сто восемнадцать исписанных с обеих сторон страниц, крепко вшитых в переплет. Глубокие личные переживания, теории, стратегические выкладки, корявые рисунки странных лиц. Еще пересказы историй, услышанных где-то. От начала к концу — путь авторского подчерка: от осторожного детского шрифта до размашистых вензелей юноши.

Я закончил читать последнюю страницу, посмотрел через плечо — убедиться, что все еще один, и вернулся к началу. Читаю сначала. Сейчас, пока мой рассудок окончательно не погрузился в страшную веру.

Маленькая книга начинается с семи абсурдных, но притягивающих слов:


«Журнал Авраама Линкольна, история всей его жизни»


ххххххх

Рейнбек — один из городов в северной части штата, где время остановилось. Город, где семейные магазины и знакомые фасады домов наполняют улицы, а старейшие таверны в Америке (в любой из них вам с гордостью сообщат, что сам генерал Вашингтон в свое время лично оказал честь одной из их подушек, приложив к ней свою освобожденную от парика голову) обещают комфорт по разумной цене. Это город, где друг другу дарят одеяла собственного изготовления; используют деревянные печи для обогрева домов; где, чему я сам был свидетелем, и не раз, яблочный пирог охлаждают на подоконнике. Место из стеклянного шара.

Как почти все в Рейнбеке, магазинчик на Восточной Рыночной улице был живым лоскутом давно ушедшей старины. Начиная с 1946-го, подобные места развивались на продаже всякой мелочи — от инкубаторных хронометров до тесемок для украшения рождественских игрушек. «Если не продается, значит, вам это не нужно», — значилось на выгоревшей от солнца вывеске. — «Но если вам действительно нужно, закажем» . Внутри, между измерителем линолеума и разобранной флуоресцентной лампой, вы могли бы найти все возможные виды окаменелостей, собранные в один горшок. Цены написаны восковым карандашом. Платежные карты принимаются неохотно. Это был мой дом, с восьми-тридцати утра до пяти-тридцати вечера. Шесть дней в неделю. Круглый год.

Я всегда знал, что, как закончу учиться, до конца дней проторчу за этим прилавком, как торчал каждое лето с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. У меня не было родителей в привычном понимании слова, но Ян и Элли относились ко мне как к сыну — давали работу, если нужно, а раньше, когда я еще учился в школе, подбрасывали деньжат на карман. Я решил, что должен им шесть месяцев, с июля до Рождества. Таков был план. Шесть месяцев днем работать за прилавком, а ночами и по выходным — работать над романом. Достаточно времени, чтобы сделать черновой вариант, а затем, как следует отшлифовать. Манхэттен был всего в полутора часах на поезде, там парню с четырьмя или пятью фунтами солидного чтива будет, где развернуться. Прощай, Гудзонская Долина. Привет, читательские круги.

Девять лет спустя я все еще торчал за прилавком.

Где- то к середине этого пути я женился, пережил автомобильную аварию, заимел ребенка, бросил свой роман,