Радуга (Мой далекий берег) [Ника Дмитриевна Ракитина] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (114) »
Ника Ракитина Радуга (Мой далекий берег)
Из серых наших стен, из затхлых рубежейНет выхода, кроме какСквозь дырочки от снов, пробоины от звезд…О.Медведев
«Время волка»
1
Под сапогами трущилась схваченная зазимком трава. Лик Берегини нырял среди разлапистых облаков. Был канун Карачуна, самое тоскливое, глухое и неприютное время. И только изредка нежданным жаром дышала Черта, как будто там женщина превращалась в старуху. Андрей сердито тряхнул непокрытой головой. Придет же такое… За спиной осталась шуршать последними листьями роща, а впереди, на холме, неясно рисовался темным острог. Он был очень прост: насыпные валы надо рвом — оттуда землю и брали, поверху квадратом частокол и приземистый дом из неошкуренных бревен под плоской земляной кровлей. На вышке светился огонек. С приближением Андрея сорвался с вереи кречет, описал круг над головой, мягко мазнул крылом. Ушел от вскинутой руки, насмешливо клекотнул и опять опустился на законное место. Андрей фыркнул: — У, кошкина сыть! На пограничника блеснул под луною насмешливый глаз. Крутая тропка нарочно вихлялась, взбрыкивала под ногами. «Чему ж я не сокол…», — оскальзываясь, пропел Андрей. Отворили сразу: чужого кречет встречал бы иначе. Андрей оббил в сенях сапоги, отряхнул куртку и шагнул в дом. Лучше бы он этого не делал. Навстречу бухнуло чадом, в котором толклось, гремя ухватами, патлатое недоразумение с лопатищами-дланями, лезущими из коротких рукавов. Не то чтобы Андрей его видел — просто доподлинно знал: другому такое учинить не по силам. А потому, сгибаясь и кашляя, отступил во двор, дожидаясь, пока чад рассеется. — Э-э, кто тамо? Двери затворяй! — И какой самоубивец, Савва, тебя к печи допустил? Худоплечий Савва грохнул об стол горшок, выпрямился: — Так где тебя носило? Андрей склонил голову к плечу, принюхался: пахло вроде аппетитно. — Ты сперва молодца напои, накорми, в баньке… — и испуганно довершил, откашлявшись снова: — В баньке не надо! Савва жалостливо подпер щеку рукой, голубым огоньком сверкнула серьга на брови: — Черта вроде стронулась. Ребята и ускакали. Андрей отложил, было, ложку. — Да сиди. Рейвен тебя оставить велел. А то тута я, Будча да псы с кречетом. А Карачун… — Боязно? Савва продрал плечами: — Девки на метлах налетят, станут в трубу выть… Андрея взяло. Ложку на пол смахнул от смеха, а горшок Савва подхватил и долго дул на обожженные ладони. — Ну не дурень ли? — пробормотал горестно. — Как я волка дорисую? Андрей выглянул из-под стола. Волчара, набросанный углем на печном черене, и впрямь был знатный: могучий, шерстистый, со вздыбленным загривком. Что-что, а знаменить[1] Савва умел. И чего в кашевары полез? — Это фряжское чужовище, Тенрир, — пока Андрей наворачивал из горшка, разъяснил рисовальщик. — Родился махонький такой, с варежку, а потом как вырос! Ну, фряги бегали от него, бегали и выдумали. Собрали топот кошачьих лапок, лягушачью шерсть, мужские слезы, цепку сковали… Э-э, ты каши-то оставь. Будча с вышки придет… Андрей рачительно облизал ложку, сунул в сапог: — Он там не замерз? Карачун такой… Как только ведьмы нагими плясать будут? Савва запустил лапу в волосы, другой задумчиво прикрывая крышкой горшок, глаза у него сделались нездешние: — Ничего-о. Ты разве в Круге не бывал? — Бывал, — и чреслам Андрея, и лицу сразу сделалось жарко от воспоминания. Жарко и хорошо. В Круге солнцеворота разве замерзнешь… — И нынче звали, да Черта. Пойти некому. А жалко. Из глаз Саввы словно плеснул огонь ведовского костра. Андрею рядом с ним иногда казалось, что художник рисует не рукой — просто бросает картинку из головы в голову. И так знаменил, где мог и когда: мечом в раскаленной синеве Черты, прутиком по песку, камешками по речному берегу. Углем и вапами[2] по штукатурке, деревянной дощечке или пергамену. Красота угодна Берегине. — Прошлые покажи, — с замиранием сердца попросил Андрей. Перебирал, едва касаясь пальцами, словно боясь навредить. И смотрел на него из брызжущей искрами глубины озерный берег. Блекло-зеленый тростник, шапки ракит, пронизанные солнцем. И женщины, отраженные в воде, в сверкающих каплях на смуглой коже и низках янтаря. Вздернутый нос, пухлые губы, зеленющие глаза из-под копны черных с медовым оттенком волос — Живка. Она у Саввы везде — и в тумане среди распускающихся лилий, и скромно за прялкой, и в плясе перед стеной ведовского костра. Вот сочный, раскинувшийся под полной луною луг в ночь летнего солнцеворота. Ореховокожая Желана, скакнувшая через вздыбленный огонь: над головой столбом льняные волосы. А вот Андреева Стана — высокая, стройная; рыжая грива струится, завивается ниже- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (114) »
Последние комментарии
4 часов 49 минут назад
8 часов 57 минут назад
9 часов 14 минут назад
9 часов 34 минут назад
12 часов 16 минут назад
19 часов 39 минут назад