Галактическая одиссея [Кейт Лаумер] (fb2) читать онлайн

Кейт Лаумер Галактическая одиссея

Keith Laumer • Galactic Odyssey • Galactic Odyssey (Sep 1967, Keith Laumer, publ. Berkley Medallion) • Перевод с английского: А. Орлов

Глава 1

1

Я где-то слышал, будто смерть от холода легка и чуть ли не приятна; только рассказчик наверняка сам этой смерти не отведывал. Подыскав что-то вроде укрытия в месте, где полуразрушенная стена пересекалась с земляным валом, я поплотнее забился в угол, обхватив колени.

Бесполезно.

Пронизывающий ветер перехлестывал через невысокую кирпичную кладку, а мокрый снег сек шею, будто крупная дробь. Непогода нанесла под стену прошлогодних листьев, и я истратил последний бензин в зажигалке, пытаясь поджечь их. Ничего не получилось — судьба всех моих начинаний за последнее время. Одно хорошо: ноги онемели от холода и волдыри на ногах больше не давали себя знать. С тех пор как незадолго до рассвета меня ссадил на перекрестке водитель грузовика, пришлось пройти восемнадцать миль.

Я поднял воротник, но легче не стало. Раскисшее пальто с дырами на локтях грело не лучше мокрой газеты. Вот и вторая пуговица отлетела… Интересно получается: еще три недели назад в этом пальто можно было войти в забегаловку средней руки, не привлекая слишком уж косых взглядов. Три недели… Вполне достаточно, оказывается, чтобы провалиться от уровня ниже среднего на самое дно. Люди опускались и до меня, но теперь я сам знаю, как это бывает. Переступаешь невидимый предел, а потом под горку до самого низа.

Когда умер дядя Джейсон, я уже почти год, как оставил учебу. Все мои деньги ушли на дешевые похороны. Самые дешевые, о каких соглашался говорить маленький человечек в черном костюме, улыбавшийся сочувственно и печально. Потом пару раз мне доставалась работа, испарявшаяся, как утренний туман, по истечении трехмесячного испытательного срока. До нормального жалованья так ни разу и не дошло. Затем я перебивался случайными заработками: стрижка газонов, мелкие поручения, подсобник у плотника и помощник официанта — временно, пока не выйдет настоящий. Сколько мог, я старался выглядеть опрятно, чтобы не отпугивать работодателей, хотя денег едва хватало на еду и на «чистую постель», как это называется в объявлениях. Но в один прекрасный день я просто оказался слишком тощим и голодным, а воротник мой — слишком потертым…

И вот теперь я здесь, желудок поскуливает, напоминая про обеды, не съеденные за последнее время, а идти так же далеко, как всегда. Куда, вы спросите? Не знаю, но только бы подальше отсюда.

Здесь и вправду нельзя оставаться. Под этой стеной еще хуже, чем в чистом поле; ветер все холоднее, и мокрый снег все гуще. Я на четвереньках взобрался на откос, по верху которого шла дорога. Огней нигде не видно, да никто и не остановится ночью, в метель, на этой богом забытой трассе, чтобы подобрать бродягу вроде меня. Нет у меня маленького плакатика, где было бы написано, что я жертва неблагоприятного стечения обстоятельств, что настоящий удел мой — умеренное благополучие представителя среднего класса, что я порядочный молодой человек, что за спиной у меня целый год колледжа и мне просто последнее время не везло; сейчас у меня только мокрые лохмотья на плечах, скверный кашель и глубокое убеждение в том, что, если немедленно не спрятаться куда-нибудь, завтра про меня напишут в газете ближайшего городка: «Вчерашней ночью неизвестный бродяга замерз насмерть в кювете». Буду не первым и не последним.

Повернувшись спиной к ветру, я заковылял на ногах, кончавшихся где-то пониже колен. Ни усталости, ни голода я более не замечал — просто машина, которую забыли выключить. Шаг левой, шаг правой — пока завод не кончится.

2

Когда я дошел до вершины холма, впереди завиднелся огонек. Слабенькая искорка во тьме за деревьями, вроде бы далеко. Свернув с дороги, я зашагал напрямик и через десять минут оказался у сарая с просевшей крышей. Рядом стояла башня наподобие водонапорной или силосной, вроде бы совсем новая, а чуть подальше — невысокий, но обширный двухэтажный дом. Свет горел в окне первого этажа. На площадке у сарая был припаркован «кадиллак» последней модели с откинутым верхом. Представив, как мокрый снег садится на дорогую кожу, я застучал зубами еще сильнее. «Меня зовут Билли Дейнджер, сэр. Можно войти и притулиться у огня?» — «У нас на обед жареная курица. Садитесь за стол, когда обсохнете…» Нет, этого мы пробовать не будем. А вот в сараях бывает сено. Туда можно зарыться. Если не согреюсь, то хотя бы посплю в сухости. Стоит попробовать.

Дверь сарая выглядела обнадеживающе: покоробленные доски на проржавевших насквозь петлях. Сейчас откроем… Я попробовал, но дверь не шелохнулась. Приглядевшись, я понял, что петли вовсе не ржавые, просто их зачем-то состарили. Чешуйка облупившейся краски легко отскочила; под ней блеснул металл. В другое время я удивился бы, но сейчас понимал только одно: ночлега на сеновале не будет.

Снег шел все гуще и гуще. Я принюхался: совсем рядом жарили бекон и варили кофе. Челюсти свело; желудок вспомнил все старые обиды и завязался в тугой узел. К силосной башне пришлось идти по пояс в мокрой траве, мимо какой-то ржавой сноповязалки, через раскисшую колею. Я мало что смыслю в силосных башнях, но там, по крайней мере, есть стенки и крыша. Если забраться внутрь, можно найти сухое местечко. Дверь в круглой стене легко открылась, и на меня повеяло теплом. Я шагнул внутрь — в тускло освещенную, сухую комнатку. За распахнутой дверью в стене напротив виднелась винтовая лесенка: стеклянные ступени на хромированных профилях. Неяркий свет и теплый воздух лились оттуда. Инстинктивно, как первая рыба, выползшая на сушу, я вскарабкался вверх по лестнице. В помещении наверху было полно труб, непонятных механизмов и пахло озоном. Хоть я и валился с ног от усталости, место не показалось подходящим для ночлега.

Еще оборот спиральной лестницы, и я оказался на складе, где между штабелей чего-то вроде кип хлопка темнели узкие проходы. Пахло здесь будто бы свежим асфальтом. Забравшись в самый темный угол, я пощупал товар: мягкий, будто норка или соболь, но только нежно-голубого цвета. Оставив сомнения на потом, я забрался на вершину штабеля, упал в нежный мех лицом и мгновенно отключился.

3

Во сне я вломился в чужой дом и прятался теперь в темном чулане. Через минуту меня найдут, вытащат на свет божий и повезут в город на полицейской машине. Мне будут светить лампой в глаза и задавать вопросы о каждой курице, украденной в пределах графства за последние пять лет. Вот уже стучат по лестнице тяжелые ботинки, все ближе и ближе. Кто-то задает вопрос, и женский голос отвечает на незнакомом языке. Потом они уходят; сон ускользает…

…и начинается шум.

Вернее, пронзительный визг на пределе слышимости, вроде тех свистков, какими подзывают собак. Визг добрался до костей и проник в суставы. Все громче, все злее, как разъяренный пчелиный рой; теперь я уже не спал, но огромная рука придавила меня к мягкой постели с неодолимой силой. Я хотел закричать, но воздух загустел, как сироп, — даже вдохнуть не получилось. Однажды на заправке дяди Джейсона в Пайнвилле «шевроле» съехал с эстакады и придавил хозяина задним бампером… Больше я ничего припомнить не успел; перед глазами поплыли клубы красного тумана. Под улюлюканье толпы я валился в пропасть с вершины Ниагарского водопада, лежа на большой резиновой камере, только спасательный жилет был почему-то бетонным и не давал дышать…

4

Когда ко мне вернулось сознание, рядом разговаривали.

— …Ерунда! Я здесь ни при чем.

Мужской голос говорил с английским акцентом; чувствовалось, что его обладатель находит ситуацию забавной.

— Тебя, и никого другого, назначил я следить за чистотою корабля!

Этот явно привык командовать и здорово сердился. Говорил он как-то странно, но понять его было достаточно легко. Ответила ему молоденькая девушка, на незнакомом языке, голосом звонким и мелодичным. Девушка о чем-то беспокоилась.

— Никто не пострадал, Дезрой. — Первый собеседник негромко рассмеялся. — Вдруг это везение? Может, он заменит нам Джонго.

— Неуместны здесь, Орфео, твои дурные шутки! Избавься от мальчишки, пока не рассердил меня ты наконец!

— Не все так просто. Он, видишь ли, пока живой. Его можно выходить, и тогда…

— Опять пустые речи! Благотворителем приходским, лекарем щенков заделаться решил?

— Если его приспособить…

— Испытываешь ты терпение мое, Орфео! Такие разговоры не по нраву мне!

— Из него запросто второй номер получится, попомни мои слова. Ружья подносить…

— Еще что! Шут со своею погремушкой так не носится! Притом чертенок безнадежен!

Очень хотелось спрятаться от дурного сна в темное, мягкое ничто, так кстати колыхавшееся рядом, но крошечный голосок где-то за глазными яблоками настойчиво требовал сделать хоть что-нибудь, пока дела не приняли по-настоящему дурной оборот. С огромным усилием я приподнял одно веко; в трех шагах, у самой двери, обнаружились три фигуры. Розоватый туман окончательно не рассеялся, но видел я достаточно хорошо. Обладатель странной манеры разговаривать оказался мужчиной атлетического телосложения, у него были тонкие усики и гладко зачесанные назад черные волосы. В просторной куртке с множеством накладных карманов он походил на Кларка Гейбла в роли Фрэнка Бака ^[1].

Его собеседник был не намного старше меня и хорош до слащавости. Квадратная челюсть, изящной формы нос, каштановые кудри, широкие плечи, узкие бедра — тоже хоть в кино снимай. Одет он был, как и девушка, в комбинезон вроде рабочего, но скроенный по фигуре, почти в обтяжку. Серый цвет ему очень шел.

Девушка… Тут мне пришлось открыть второй глаз. Такой красоты просто не бывает. Черные как смоль волосы, серые глаза, достаточно большие и глубокие для того, чтобы шагнуть в них и утонуть бесследно. Кожа медового цвета, лицо как у греческой статуи; белый комбинезон плохо скрывает фигуру, способную разбить любое сердце.

Я попробовал сесть, но лишь замычал от боли. Болело всюду, но хуже всего — левая рука. Придерживая левое запястье, я приподнялся на локте правой руки. Это было совсем нетрудно — вроде как поднять несгораемый шкаф зубами.

Никто не обратил на меня внимания; спор продолжался.

— …Не без проблем, Дезрой, но попробовать стоит.

— В тебе глас лени говорит, ничто другое!

Кларк Гейбл повернулся и вышел, сердито топая, его собеседник улыбнулся девушке:

— Просто решил подразнить старика. На самом деле он прав. Ничего, скоро отойдет, особенно если ты сама погладишь его по шерстке. Давай, одна нога здесь, другая там… А я займусь нашим зайцем.

Я перекатился через край мехового гнездышка и спустился вниз. Вернее сказать, рухнул на пол. Мои хозяева обернулись на шум; скребя здоровой рукой по полу, я повернулся лицом в их сторону.

— Просто хотел спрятаться от непогоды, — попытался сказать я. Вместо слов получилось неразборчивое бульканье.

Шагнув в мою сторону, мужчина бросил через плечо:

— Незачем здесь оставаться, миледи.

Его рука легла на предмет на поясе. Довольно очевидный предмет: даже без руководства пользователя ясно было, что это оружие. Девушка проворно схватила его за руку:

— Орфео! Бедняжка ведь страдает! — Акцент ее звучал лучше всякой музыки.

Мужчина задвинул девушку за спину.

— Он может быть опасен. Будь хорошей девочкой: оставь нас одних.

— Я… не опасен. — Мне удалось прохрипеть три слова, но улыбка, по-моему, не получилась.

Ужасно тошнило, но чтобы меня вырвало перед ней… Опираясь спиной на кипу мехов, я попытался встать.

— Разговариваешь, значит, — нахмурился мужчина. — Черт меня побери, если знаю, что с тобой делать. — Обращался он скорее к себе, чем ко мне.

— Позвольте… отдохнуть несколько минут. Я сразу… я уйду. — Стук сердца отдавался в ушах, как барабанная дробь.

— Что тебе тут понадобилось? — Вопрос прозвучал сурово. — Чего искал?

— Я замерзал… здесь было тепло.

— Удалось-таки переменить обстановку, не правда ли? — фыркнул Орфео.

До меня наконец начало доходить.

— Где я?

— На яхте лорда Дезроя. И он не одобряет контрабанды в кормовой кладовке.

— На корабле?.. — Опять не сходится… В последний раз это была ферма в лесу. — Вы меня обманываете. — Я с трудом улыбнулся, показывая, что понимаю хорошую шутку. — Качки-то нет…

— Это перестроенный кеч, оборудован главными двигателями с защитой от перенапряжения, ионно-импульсными вспомогательными, искусственной гравитацией и лучевой защитой. Мы на расстоянии четырех световых лет от Зериды — в частной экспедиции. Каждый квадратный дюйм занят совершенно необходимым грузом и оборудованием, что возвращает нас к проблеме твоего присутствия. Имя? — деловито спросил Орфео.

— Билли Дейнджер. Насчет кеча, я, правда, не все понял…

— Небольшой звездолет, говоря проще, — нетерпеливо перебил мой собеседник. — А теперь, Билли Дейнджер, мне пора…

— Звездолет? Это в чем астронавтов запускают?

— Астронавтов? — Орфео рассмеялся. — Туземцы в каноэ на мелководье… Нет, Билли Дейнджер, это корабль с неограниченным районом звездоплавания. Запас хода — много веков на сверхсветовых скоростях. Мир, к которому мы направляемся, очень, очень далеко от твоей родной Земли.

— Погодите минутку. — Новая информация не укладывалась в голове так сразу. — К звездам мне не надо! Просто выпустите меня отсюда… — Я попытался сделать шаг вперед, но тут же вынужден был привалиться к тюку с мехами. — Выпустите, и я испарюсь так, что вы решите, будто вам приснился!..

— Боюсь, не получится, — перебил Орфео. — Вопрос стоит так: что нам с тобой делать? Как ты, без сомнения, слышал, лорд Дезрой предпочел бы выкинуть тебя наружу через шлюз. Я же надеюсь приспособить тебя к полезному делу. В оружии разбираешься? Охотился когда-нибудь?

— Высадите, пожалуйста, — заныл я. — Где угодно! Домой пешком дойду.

— Отвечай на вопросы, Билли Дейнджер! Отвечай как следует: твоя судьба зависит от этого.

— Никогда не охотился. — Воздуха не хватало, будто я пробежал не одну милю.

— Ничего страшного. Не надо будет переучиваться. Сколько тебе лет?

— В апреле будет девятнадцать.

— Удивительно. Выглядишь еще моложе. Науку быстро схватываешь?

— Это похищение!.. Нельзя просто так увезти человека. Есть же законы…

— Следи за своим языком, Билли Дейнджер! Я не потерплю дерзости, заруби себе на носу! Что до законов, здесь слово лорда Дезроя — закон. Это его корабль. За вычетом леди Рейр и меня, ему принадлежит каждый атом на борту, включая зайцев.

Внезапная мысль поразила меня ударом ледоруба в сердце.

— Так вы… не земляне?

— По счастью, нет.

— Но вы люди! Говорите по-английски…

— Разумеется люди; и более древнего рода, чем ваша ветвь… Мы целый год прожили на вашей серенькой планете: охотились на моржей, слонов — ну и прочее. Ладно, поболтали — и хватит, Билли Дейнджер! Как думаешь, должность подносчика ружей для тебя не слишком сложна?

— А когда — когда мы вернемся обратно?

— На Землю? Надеюсь, никогда. Послушай! Забудь о том, что не в твоей власти! Работа будет простая: делай так, чтобы я остался доволен. Справишься — будешь жив и здоров, иначе… — Орфео внушительно помолчал. — Но ты ведь постараешься, правда, Билли Дейнджер?

Чистое безумие, но в убедительности этому человеку не откажешь. Остаться в живых — вот самая насущная задача. О возвращении можно подумать и попозже.

— Само собой. Все, что угодно…

— Отлично. Будем считать, договорились. — Орфео сразу повеселел, будто нашел способ отвертеться от грязной работы. — Знаешь, ты счастливчик. Восемь же, без специальной защиты. Странно, что все кости целы.

Запястье левой руки я по-прежнему держал правой. Осторожно подтянув левое предплечье к глазам, я увидел белую кость, торчащую сквозь дыру в рукаве.

— Кто сказал, что целы?

Это были мои последние слова. Я бессильно завалился на бок, будто брошенная газета.

Глава 2

1

Проснулся я другим человеком. Первое время я не слишком понимал, в чем дело, потом дошло: меня успели отмыть, побрить и уложить между ароматных простыней, хрустящих, как новенькие банкноты. И чувствовал я себя просто здорово, как после душа и махрового полотенца.

Выгородка с низеньким потолком, куда меня определили, была почти пуста, если не считать моего же матраса. Вспомнив о левой руке, я откинул просторный желтый рукав — они и про пижамку не забыли… Если не считать небольшого отека и розового шрама под прозрачным пластырем, рука оказалась как новая.

С негромким щелчком открылась низенькая дверь, и в проеме показалась голова Орфео.

— Проснулся наконец! Очень кстати. Занятие первое: неполная разборка зет-автомата. Посмотришь для начала.

Поднявшись на ноги, я обнаружил, что колени больше и не думают трястись. Энергия била через край; сил хватит даже по стене пробежаться… И аппетит волчий. Челюсти свело при одной мысли о яичнице с ветчиной. Орфео вытащил из стенного шкафчика желтый комбинезон и бросил его мне в руки.

— Попробуй. Я выкроил его из старой накидки Джонго.

Комбинезон оказался хорош: прочный, легкий, ткань гладкая, как шелк.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Орфео, внимательно оглядев меня с ног до головы.

— Замечательно. Сколько я проспал?

— Девяносто шесть часов. Немного снотворного…

— Не понимаю. — Я провел пальцем по свежему шраму. — Рука была сломана, да как…

— Оказание медицинской помощи в полевых условиях — обязательный навык для охотника. Кроме того, в тебе сейчас гораздо меньше всякой заразы, а биохимический баланс подправлен. Поразительно, как ты вообще ходил с таким багажом. — Орфео покачал головой. — Каких только микробов я из тебя не повыгонял. Видишь хорошо?

Я поморгал, глядя на стену. Если бы там сидела муха, мне бы ничего не стоило пересчитать щетинки на ее брюшке.

— Очень хорошо. Никогда так не видел.

— От хворого какой прок? — пожал плечами Орфео, будто извиняясь.

— Спасибо. Спасибо за руку. За ванну и за пижамку тоже.

— Вот за это можешь не благодарить. Леди Рейр позаботилась.

— В смысле… девочка?

— Для тебя — леди Рейр, Джонго! А я — сэр Орфео. Что до мытья и одежки — кто-то должен был этим заняться. Уж воняло от тебя, можешь мне поверить. Ладно, пошли учиться. Мне надо, чтобы от тебя был толк на охоте.

2

Оружие стояло в пирамидах, вдоль стен небольшой каюты. И какое оружие! По большей части, ничего подобного я в жизни не видел. Пистолеты, винтовки, гранатометы, стволы длинные, стволы толстые; иногда вместо ствола — связка стеклянных стержней, прицелы оптические необыкновенные… Бросился в глаза пистолет, вроде ракетницы, с будто бы красным стеклянным термометром сбоку. Впрочем, не обошлось и без нескольких винтовок земного производства — крупного калибра, на слонов. Больше всего оружейная кладовая походила на витрину торговца бижутерией. Я провел пальцем по полированному ложу из лилового дерева; металлические детали выглядели как литое золото.

— Мистер Дезрой признает только первоклассное оружие, а?

— Руки убери! Трогать будешь, когда научишься обращаться.

Сэр Орфео нажал несколько кнопок, и прямо из пола поднялся стол, а потолок над столом загорелся ярче. Щелчок — и отошла кверху запорная планка; сэр Орфео снял с пирамиды что-то громоздкое, с черным ложем, барабанным магазином и тремя спусковыми крючками. Блестел хромом только регулируемый затыльник.

— Зет-автомат, — объяснил сэр Орфео. — Удобное универсальное оружие, огневая мощь — восемь десятых мегатонны в секунду, вес — четыре фунта три унции.

Перебросив пару раз какой-то выключатель сбоку, он протянул мне автомат.

— Что такое мегатонна в секунду? — спросил я.

— В одном импульсе — достаточно, чтобы превратить нашу яхту в пар. На предельной мощности пятимиллисекундным импульсом пробивает в дюйме броневой стали отверстие диаметром три миллиметра. Это на дистанции пять миль.

В тот день мне много чего довелось услышать о зет-автоматах, кратерных дезинтеграторах, термоэлектронных пистолетах и безлимитных самозарядных винтовках.

К обеду я по-прежнему понимал далеко не все, но жертвам охотничьего азарта лорда Дезроя сострадать научился.

3

Вернувшись со мной в каюту, сэр Орфео показал, как добыть мисочку дымящейся розовой овсянки из окошка в стене. Я принюхался; овсянка пахла водорослями. Вкуса у нее вовсе не было никакого.

— Сэр Орфео, дареному коню в зубы не смотрят, но… вы уверены, что это годится для человека?

— А Джонго и не был человеком.

— Но кем же тогда… — Я вытаращился от удивления.

— Лисийцем он был. Славный мальчик, Джонго. Столько лет вместе… — Сэр Орфео огляделся. — До чего странно видеть тебя в его конуре.

— Конуре?

— Логове, норе, каюте, если тебе так больше нравится. И не задирай нос, Билли Дейнджер! — Сэр Орфео сдвинул красивые брови. — Я этого не терплю!

После обеда, съеденного мной в одиночестве, сэр Орфео устроил экскурсию по судну. В салоне, обитом тисненой кожей, нас застал лорд Дезрой.

— А, вот и ты, Дезрой, — беззаботным тоном начал Орфео. — Я вот решил отправить сюда Джонго — Билли Дейнджера то есть, — пыль вытереть…

— Ужели растерял последний разум ты, Орфео? Гони убогого отсюда прочь, не мешкай!

— Погоди, Дезрой! Я только хотел спросить…

— А я решил плута за дерзость наказать! — рявкнул владелец судна и шагнул в мою сторону.

Сэр Орфео проворно встал между нами:

— Мальчишка не виноват. Я его сюда и привел.

— Защитник шелудивого щенка? Достойный жребий выбрал ты себе, воистину! Своим глазам прикажешь мне не верить?..

На трапе сэр Орфео и не подумал сердиться. Напротив, он улыбался и мурлыкал себе под нос — до тех пор, пока не перехватил мой любопытный взгляд.

— Советую как можно реже попадаться лорду Дезрою на глаза, Джонго. Пока что он склонен мне потакать; я, видишь ли, предусмотрительно обзавелся репутацией обидчивого парня. Ежели я расстроюсь, дичь перестанет попадаться, чем черт не шутит… Но если ты станешь сердить его, путаясь под ногами, я могу не успеть вмешаться.

— Говорит он больно странно… Акцент очень уж необычный.

— Акцент? Это староанглийский. До нынешнего раза его светлость посещал Землю лет триста назад… Все, потрепались и хватит, Джонго!

— Билли Дейнджер, сэр…

— Проще называть тебя Джонго. Так короче. А теперь нам пора в трюм. Даю тебе возможность отработать содержание: будешь драить медяшку в Контроле жизнеобеспечения.

На поверку медяшка оказалась слизистой дрянью на трубопроводах и клапанах. Оставив меня в трюме, сэр Орфео присоединился к лорду Дезрою и леди Рейр за дверью, куда мне хода не было.

4

Наступил день, когда сэр Орфео показал мне звездную карту, отметив относительное положение Земли, Гэра 28, куда мы направлялись в данный момент, и Зериды — дальнего мира в центре Галактики.

— Мы же туда никогда не долетим, — удивился я. — Свету требуется сто тысяч лет, чтобы пересечь Галактику, если в книжках пишут правду. До Гэра двадцать восемь десять световых лет, а до Зериды не одна тысяча!

— Скорость света — предел мифический, Джонго! — рассмеялся сэр Орфео. — Вроде края земли, с которого так боялись сорваться моряки былых времен, или звукового барьера, о котором вы так беспокоились совсем недавно. До Зериды нам восемнадцать месяцев хорошего хода, и только.

Мне хотелось узнать, как вышло, что лорд Дезрой не нашел охотничьих угодий поближе к дому, но я научился держать некоторые вопросы при себе. У каждого могут быть секреты.

Через несколько недель без каких-либо часов, без восходов и без закатов у меня развилось кое-какое чувство времени, независимое от вечных трехчасовых вахт, принятых на звездолетах по всей Галактике. Я теперь знал, когда прошел час и давно ли мы покинули Землю. Не знаю, как это получалось, и не было возможности проверить — но дни проходили за днями, и я нисколько не путался.

В конце пятой недели сэр Орфео привел меня на вещевой склад, чтобы подобрать ботинки, краги, перчатки — все с подогревом, — темные не то очки, не то хитрый бинокль, дыхательный аппарат, ранец и термокостюм. Сэр Орфео возился со мной целый час, пока не подогнал обмундирование как следует, после чего велел идти в каюту — и пристегнуться поплотнее. Целый час корабль трясло и мотало, выли какие-то механизмы; когда шум прекратился, сэр Орфео приказал собирать шмотки и спускаться в трюм. Когда я наконец явился, неуклюже ковыляя в костюме и с ранцем на спине, сэр Орфео проверял наличие инвентаря по списку.

— Побыстрее в следующий раз, Джонго, — строго заметил он. — А теперь шевелись: поможешь привести в порядок вездеход.

Вездеход выглядел внушительно: широкий, приплюснутый, с гусеницами, как у танка, и прозрачным куполом сверху. Передняя, просторная часть кабины радовала глаз кожей, инкрустированным деревом и блеском меди; позади, в отделении поменьше, размещались два жестких кресла. В дополнение к охотничьей куртке а-ля Фрэнк Бак лорд Дезрой надел бриджи и широкополую шляпу; леди Рейр осталась в белом комбинезоне. На поясе сэра Орфео появились с одной стороны термоэлектронный пистолет, с другой — охотничий нож и фляга. Термокостюмы, похожие на теплое белье, скрывались у каждого из нас под одеждой.

— Не оставляй шлем открытым, Джонго, — сказал сэр Орфео. — Ядовитая атмосфера.

Он нажал на кнопку, и за расходящимися створками люка открылась равнина, покрытая голубоватой травой. Пахнуло жаром; где-то в костюме щелкнул термостат, и сразу стало прохладнее. Сэр Орфео запустил двигатель, вездеход приподнялся над полом, развернулся на месте и выскользнул под открытое небо нового мира.

Следующие пять часов я не закрывал рта, вертясь ужом в кресле. Посмотреть было на что: высокое черно-синее небо, странные деревья вроде гигантских ростков петрушки, море кожистой травы до слишком далекого горизонта — и животные. Мы охотились на чудовищ в крабьих панцирях, бледно-лиловых и белых, с рогатыми мордами и пастями, полными острых, как иглы, зубов. Лорд Дезрой подстрелил двух, каждый раз сходя с машины и встречая добычу лицом к лицу. На мой взгляд, для храбрости можно найти более разумное применение. Лорд Дезрой и сэр Орфео не оставляли жертву просто так: обязательно отсекали рог подлиннее, фотографировались и поздравляли друг друга. Леди Рейр просто сидела и смотрела молча. Улыбалась она редко и печально.

После охоты мы погрузились обратно на корабль и полетели дальше. На другой планете лорд Дезрой подстрелил тварь величиной с тепловоз. Сэр Орфео по-прежнему ничего не рассказывал ни о своих спутниках, ни о родном мире; только охота, выслеживание, скрадывание — и выбор оружия против той или иной дичи. Не то чтобы я многое запомнил. После четвертой или пятой охоты впечатления как-то потускнели.

— Следующая остановка — Гэр двадцать восемь, — объявил сэр Орфео, поднимая меня с койки. К тому времени мы летели без приключений уже давно. — С виду ничего особенного: пустыня или что-то вроде. Но охота серьезная. Я раскопал эти угодья сам, исследуя материалы астрографической экспедиции, высадившейся здесь несколько веков назад. Дичь, на которую мы будем охотиться, они назвали гиеновой гориллой. Сам поймешь, когда увидишь.

Гэр 28 в точности соответствовал описанию. Под брюхо вездехода легла желтовато-коричневая растрескавшаяся под солнцем глина; монотонность пейзажа нарушали только лиловые валуны да зубчатые вершины на горизонте. Не больно-то похоже на охотничьи угодья, ну так не мне ведь и охотиться…

Ослепительное солнце сияло высоко в небе — непривычно маленькое, на мой вкус. В кабине было прохладно и покойно: вездеход легко скользил на воздушной подушке в двух футах над пустыней, таща за собой длинный хвост пыли. Гусеницы у нас — только для крутых склонов.

В миле от корабля я оглянулся: она блестела, как игла, потерянная среди всего этого запустения.

Впереди, за прозрачной перегородкой, лорд Дезрой, сэр Орфео и леди Рейр непринужденно болтали на своем чудном языке, то и дело переходя на почти столь же странный английский. Я-то их слышал через интерком, но услышали бы они меня в случае чего, не знаю.

Через два часа мы остановились на краю высокого обрыва. Сэр Орфео открыл люк, и мы выбрались наружу. Мне полагалось быть под рукой с оружием наготове; прихватив один из кратерных дезинтеграторов, я пристроился позади сэра Орфео. Как раз вовремя: тот заметил дичь.

— Вон там — у двойной вершины в конце разлома!

Опустив руку, сэр Орфео сдвинул очки кверху и резко развернулся. Мы едва не столкнулись лбами. В следующее мгновение я валялся на спине, глядя в дуло термоэлектронного пистолета.

— Не смей подходить с оружием со спины!

Спасибо за науку… Поднявшись на ноги, я поспешил за остальными к вездеходу, и мы на полной скорости помчались обратно. В голове звенело от доброй оплеухи.

К цели, замеченной сэром Орфео, мы летели пятнадцать минут. Несмотря на дивные очки-бинокль, я так и ничего не увидел — только пыльную равнину и растущие на глазах острые скалы. Наконец сэр Орфео плавно развернул вездеход и остановился за невысоким скальным гребнем.

— Спешиваемся! — радостно скалясь, приказал он и тут же выпрыгнул из люка, откинув крышку. — Не спи, Джонго! — Теперь он был счастлив. — Мой дезинтегратор! Зет-автоматы для его светлости и леди Рейр!

Я передал оружие прикладом вперед, как полагается.

— Себе возьми термоэлектронный пистолет и еще один дезинтегратор! — велел сэр Орфео и принялся что-то объяснять лорду Дезрою.

Когда я, пристегнув пистолет и забросив за спину автомат, спрыгнул на землю, сэр Орфео и лорд Дезрой уже шли вперед. Леди Рейр последовала в десяти шагах за ними; я пристроился в пяти ярдах справа. Моя задача — так и держаться в сторонке, но под рукой, пока сэр Орфео не крикнет: «Ко мне!» Тогда главное — не замешкаться. Вот, собственно, все, что мне известно об охоте. Ну и не заходить с ружьем за спину сэру Орфео…

Солнце так и висело над головой, не сдвинувшись сколько-нибудь заметно. Несильный ветерок дул в спину; впереди клубились редкие облачка пыли. По слухам, подкрадываться принято с подветренной стороны, но опять же, начальству виднее. Мое дело — соблюдать интервал. Вот, невысокий бугорок, и ветер задул по-настоящему… Я остановился и завертел головой, пытаясь что-нибудь разглядеть в густой туче пыли. «Тум! Тум! Тум!..» — тяжкий грохот раздавался где-то поблизости.

— Ко мне! Черт бы тебя побрал, Джонго, — ко мне!

Я рванулся на голос, налетел на камень и растянулся во весь рост. Что-то кричал лорд Дезрой, и «тум-тум!» гремело все громче. Ладно, поднимаемся и бежим вперед… Ветер неожиданно затих, облако пыли отлетело в сторону, и я увидел лорда Дезроя и сэра Орфео по левую руку от меня, футах в двадцати. Пока я разворачивался, сэр Орфео взмахнул рукой, и лорд Дезрой вскинул оружие. Глянув, куда он целится, я обомлел: из тучи пыли вырвался настоящий обитатель ночного кошмара. Огромного роста — двадцать, если не тридцать, футов, — на длинных многосуставчатых ногах, урод опускал гигантские ступни величественно, как при замедленной съемке. При каждом шаге вздымались облака пыли и дрожала земля. Следом вышел из тучи, чтобы броситься на нас, еще один — крупнее первого. Зеленовато-коричневые шкуры влажно блестели — там, где их не покрывала густая пыль. У одного с узких плеч фестоны кожи свисали пелериной, развеваясь на бегу; я подумал, что он линяет. Головы, сидевшие на толстых шеях, мне понравились особенно: широкие, плоские — сплошная разинутая пасть с зубами вроде экскаваторного ковша. За взрослыми вприпрыжку последовал третий, гораздо мельче.

Рассказывать долго, но все произошло за секунду или две. Я так и застыл, пригнувшись, не в состоянии пошевелиться. Несись на меня пассажирский экспресс, я не сдвинулся бы с места; эти чудовища были гораздо хуже.

Лорд Дезрой выстрелил, когда до ближайшей цели оставалось около ста пятидесяти ярдов. Зет-автомат фыркнул, как лошадь; голые скалы нарисовались ярко в блеске голубой молнии; чудовище сбилось с ноги — его начало заносить влево. Несколько шагов — и голова запрокинулась назад и вбок; ноги наконец подкосились, туловище ударилось о землю, подскочило и утонуло в пыли, вместе с брыкающимися ногами и судорожно разинутой пастью. Только тогда дошел до меня наконец грохот его падения.

Второй тем временем подошел совсем близко, ближе, чем первый, когда его подстрелили. К нему вприпрыжку подбежал детеныш — совсем мелкий, не более пятнадцати футов, — и вонзил зубы в бок старшего брата. Под разорванной кожей блеснули белым не то мускулы, не то связки; крошка резко затормозил, присев на корточки и энергично работая челюстями. Того, кто позволил детенышу закусить, такие пустяки не остановили. Как двухэтажный дом, навис он над лордом Дезроем, роняя черную кровь на окаменевшую под солнцем глину. Я увидел леди Рейр, на несколько шагов впереди лорда Дезроя и прямо на пути чудовища, но так и не смог заставить себя двинуться с места. Лорд Дезрой вскинул оружие еще раз; автомат с характерным звуком выплюнул голубую вспышку. Голова на длинной шее сначала свесилась вперед, потом боднула глину; ноги задрались на мгновение в неуклюжем кувырке, ступни рухнули, заставив содрогнуться землю, взлетели опять; одна нога неловко вывернулась, другая по-прежнему пыталась идти, заставляя поверженную тушу крутиться на месте. За тучей поднятой пыли скоро не стало видно агонии.

— Детеныш!.. — За всем этим грохотом я едва услышал крик сэра Орфео.

Малютка неспешным шагом покинул пыльное облако, задирая голову, чтобы легче было глотать. Направлялся он прямо ко мне. Несколько долгих мгновений ствол кратерного дезинтегратора в руках сэра Орфео следил за зверенышем; сухо грохнул выстрел, и в скальном выступе на пути уродца возникла воронка величиной с крупную лохань. Детеныш свернул в сторону и удалился, прибавив шагу. Сэр Орфео не стал ему мешать.

Пыль в основном улеглась, только второй монстр не мог успокоиться: уцелевшая нога все еще пыталась бежать. Охотники первым делом направились к нему. Выстрел из термоэлектронного пистолета прекратил мучения бессловесной твари. Страшная пасть в последний раз раскрылась, выпустив озерцо крови.

— Нет, какова природа! Сотрясти так землю, поистине не каждому чудовищу дано, — заметил лорд Дезрой беззаботно, обходя трофей.

Сэр Орфео отошел к первому зверю, и только тогда меня отпустило; я затрусил следом. Дождавшись меня, сэр Орфео широко улыбнулся:

— Думаю, оруженосец из тебя выйдет, Джонго! Хоть и замешкался вначале, зато потом стоял, как скала!

Зная, как оно было на самом деле, я скромно промолчал.

5

Лорд Дезрой потратил минут пятнадцать, снимая трофеи на пленку, после чего мы направились к вездеходу.

— Нам сразу повезло, Дезрой, — сказал сэр Орфео, устраиваясь в кресле. — Пара эдаких зайцев с первого же захода! Не лучше ли вернуться на корабль? Для одного дня достаточно…

— Дурачишься опять, Орфео? — загремел лорд Дезрой. — От дичи изобилия к покою и безделью улизнуть охота? Достойней тяжкий труд…

— Негоже искушать судьбу…

— Умолкни, ради бога! Если о Толстом Черте говоришь, в утесах, я приметил…

— Черти от нас никуда не денутся. — Сэр Орфео по-прежнему улыбался, но голос его зазвенел. Пререкаться с ним по поводу охоты не стоило бы даже лорду Дезрою.

— Чума на слабых духом! — Лорд Дезрой ударил кулаком по подлокотнику. — Ужель ты думаешь, я буду прохлаждаться в своих покоях, коль дичь кишит повсюду? Веди машину, иль к штурвалу я встану сам!

Сэр Орфео резко двинул рычаг, и двигатель взвыл как ужаленный.

— Я беспокоюсь о леди Рейр, — сказал он. — Хочешь загонять всех до изнеможения — что ж, дело твое… Только не понимаю, что за спешка.

Красивая до неправдоподобия, леди Рейр сидела тихо и спокойно, не собираясь ни с кем спорить. Вытащив серебряную флягу и налив янтарного вина — себе и ей, — лорд Дезрой углубился в созерцание проносящегося мимо пейзажа.

Через час мы добрались до подножия хребта — того самого, что был виден с места посадки. Рельеф сделался неровным, а подъем — слишком крутым; пришлось переключиться на гусеницы. Сэр Орфео перестал мурлыкать под нос и принялся хмуриться. Думаю, он предпочел бы сейчас горячую ванну, сытный обед и тихую каюту. Не мечтать же, в самом деле, о четырехчасовом пути обратно?

Когда мы достигли плоской возвышенности, сэр Орфео поставил машину у крутой скальной стенки, открыл люк и выбрался, не говоря никому ни слова. Не дожидаясь приказа, я захватил оружие и тоже покинул вездеход. О дезинтеграторе для сэра Орфео я позаботился в первую очередь. Лорд Дезрой огляделся и что-то произнес; я не расслышал.

— Конечно здесь, куда им деваться, — сердито ответил сэр Орфео, переходя на скорый шаг.

Лорд Дезрой и девушка поспешили следом, и мне пришлось лезть на каменную осыпь, чтобы удержаться на правильном расстоянии справа от босса, как положено. Сэр Орфео повел остальных по дну узкой щели, уходившей круто вверх; я карабкался по краю под лучами палящего солнца, так и зависшего в зените. Термокостюм справлялся с работой неплохо, но жар, исходивший от камней, скоро обварил мне лицо.

Заметив, как я мучаюсь наверху, сэр Орфео что-то прорычал насчет дурной головы, которая ногам покою не дает; я не потрудился ответить. От меня до тропы было двадцать футов обрыва, и никакой возможности спуститься. Слезу когда-нибудь потом — если повезет.

Мы шли молча. Леди Рейр шла по левую руку от лорда Дезроя, сэр Орфео — шагов на двадцать впереди. Счастливое выражение давно уже покинуло лицо его светлости. Тропа внизу резко повернула влево; мне снова пришлось догонять. Оступаясь и карабкаясь, я заметил движение впереди, на скалах.

Сверху мне было видно дальше; впереди, в тени очередной скалы, нависшей над краем трещины, шевельнулось что-то широкое и плоское, вроде гигантской пиявки. Сердце подпрыгнуло да так и застряло в глотке. Со второго раза мне удалось-таки прокричать:

— Впереди, сэр Орфео! Наверху справа!

Мгновенно замерев, сэр Орфео вскинул дезинтегратор и жестом велел всем остановиться. Задержавшись лишь на мгновение, лорд Дезрой поспешил вперед, к сэру Орфео. Животное, тварь, чудовище — называйте как хотите — пошевелилось снова. Я разглядел спереди что-то вроде глаза, окруженного бахромой из жестких красноватых ресничек. Внизу фыркнул зет-автомат; чудовище резко отпрянуло и скрылось в густой тени. Я успел увидеть, как лорд Дезрой опускает оружие.

— Все, теперь крышка! Отличный выстрел, Дезрой! — Сэр Орфео и не пытался понизить голос. — Самовольно покинул позицию, выстрелил без разрешения и ранил — ранил! — зверюгу. Еще что-нибудь сделаешь, прежде чем полезем за ним в нору?

— На грани дерзости глаголешь ты, Орфео… — начал лорд Дезрой.

— Рад был бы не дерзить! — Сэр Орфео покраснел так, что мне сверху было видно за двадцать футов. — Хочу только напомнить: на охоте командую я! За безопасность каждого участника отвечаю тоже я…

— Советы твои слушать не желаю больше! — проревел лорд Дезрой. — Лишаться ль мне забавы, пока с тобой я пререкаюсь?

Сэр Орфео раскрыл было рот для ответа, но только рассмеялся:

— Отменно сказано, милорд, признаю без стыда! Шутки, однако, в сторону: нам еще нужно выманить его оттуда.

Отвернувшись, сэр Орфео присмотрелся к провалу, в котором исчезла тварь.

— И все ж посмешищем ты выставил меня, ручаюсь, — проворчал лорд Дезрой. — А шут твой пригодится: пусть зверя выманит из логова! Для скудного ума задача в самый раз.

Сэр Орфео глянул в мою сторону, затем обратно на лорда.

— Мальчишка необучен и неопытен. А дело рискованное…

— И не настолько храбр, сказать ты хочешь?

— Ни в коем случае. — Сэр Орфео пристально посмотрел на меня. — Он вполне надежен. Джонго! Продвинься вперед и прикинь, как выкурить урода из норы.

Я не двинулся с места, так и сидел на корточках, глядя вниз на босса. Сидеть пришлось недолго: скала у самой головы будто взорвалась, опрокинув меня лицом вниз. Не успел я встать, отплевываясь, как лорд Дезрой выстрелил еще раз и попал совсем близко. Каменные осколки поранили мне щеку.

— Сэр Орфео! — закричал я. — Он же в меня стреляет!

Не особенно прислушиваясь к ответным возгласам, я откатился в сторону, ища, куда бы спрятаться, но так ничего и не успел найти. Пластаясь по камням, раненая пиявка выползла из убежища, исчезла на мгновение за острой скалой, но тут же показалась прямо на краю обрыва, между леди Рейр и лордом Дезроем, футов на тридцать выше последнего. Я ничего не слышал, но лорд Дезрой умудрился вскинуть оружие раньше, чем я успел крикнуть. Блеснула голубая вспышка; тени заметались между камней, тварь прыгнула — темная, толстокожая, широкая, как одеяло, — будто пытаясь накрыть собой дуло автомата. Лорд Дезрой не дрогнул. Он так и не прекратил огонь — пока тварь не раздавила его, припечатав к каменному ложу. Не мешкая, пиявка направилась к леди Рейр, стоявшей на дне расселины в одиночестве, футах в шестидесяти позади меня. За пиявкой тянулся след: то, что осталось от лорда Дезроя.

Первый раз сэр Орфео выстрелил, когда тварь еще была в воздухе. Второй раз он выстрелил, подбежав поближе. Краем глаза я уловил движение справа, где дно ущелья поднималось в гору: вторая пиявка заходила в спину сэра Орфео. Огромная, как бегемот, широкая, плоская; ее единственный глаз горел зеленым огнем.

Я закричал. Сэр Орфео даже не посмотрел на меня. Он продолжал стрелять, стоя спиной ко второму хищнику. Раненая пиявка подползла к безоружной леди Рейр совсем близко. Теперь я вспомнил, что лорд Дезрой освободил девушку от лишнего груза, как настоящий джентльмен. Леди Рейр стояла лицом к чудовищу, сэр Орфео стрелял; с каждым выстрелом пиявка теряла огромные куски плоти, но даже не замедлила хода. Та, что сзади, подползала все ближе; сэр Орфео мог бы спастись, перенеся огонь на противника в тылу, но он нисколько не колебался. Сообразив, что сейчас охрипну от крика, я вспомнил наконец и про свое оружие. Кратерный дезинтегратор с самого начала мешал карабкаться по скалам — я забросил его за спину… Драгоценная секунда ушла на то, чтобы перекинуть ремень через голову; я прицелился — и не смог найти спускового крючка. Пришлось опустить оружие, посмотреть — второй твари до сэра Орфео остались считанные ярды, — прицелиться еще раз и выстрелить.

Отдача едва не сбила меня с ног. Не то чтобы она была такая уж сильная, просто я не ожидал толчка. Справившись с оружием, я стрелял снова и снова, нотварь не хотела умирать. В шести футах от сэра Орфео она поднялась, как кобра, и стала выше медведя гризли на задних лапах. Брюхо оказалось желтое, сплошь в острых шипах — понятно, что случилось с лордом Дезроем… Я успел выстрелить еще раз, прежде чем пиявка рухнула на сэра Орфео. В последний момент тот попробовал увернуться, но не успел. От тяжкого удара он откатился в сторону и замер. Пиявка тоже не шевелилась. Вторая тварь судорожно извивалась в десяти футах от леди Рейр. Пока я прицеливался, она рванулась вверх, тяжко ударилась о каменную стену и сползла вниз, открыв половину желтого брюха. Все кончилось; через несколько мгновений замолкло и эхо. Стало тихо, и я услышал, как стонет в луже крови сэр Орфео. Леди Рейр посмотрела наверх; в жуткой тишине мы встретились взглядами.

Глава 3

1

Когда я спустился вниз, сэр Орфео еще дышал. Он лежал на животе; мясо на бедрах было содрано до влажно блестевших костей. Я склонился над ним; он сжал мою руку:

— Джонго… твой долг теперь… леди Рейр…

Роняя слезы, я старался не глядеть на страшные раны. Меня трясло.

— Держись… — простонал сэр Орфео. — Полагаюсь на тебя. Береги ее… Теперь ты отвечаешь…

— Я позабочусь о ней… сэр Орфео!..

— Хорошо. Теперь… воды. Фляга там… на вездеходе.

Я побежал за водой. Когда вернулся, леди Рейр была бледнее смерти; пыль на ее прекрасном лице смешалась с потом. Оказывается, сэру Орфео почудился странный шорох. Он отправил ее посмотреть, а сам дополз до места, где обронил термоэлектронный пистолет, и снес себе голову.

2

При помощи кратерного дезинтегратора я вырубил под нависающей скалой два неглубоких ложа. Леди Рейр помогла дотащить тела до могил, и мы вернулись к вездеходу, не выпуская из рук оружия. Никакие ужасы нам не встретились; сэру Орфео действительно повезло с дичью.

Леди Рейр вела вездеход уверенно, но, когда мы вышли на равнину, остановилась, будто забыла дорогу. Я постучал по стеклу; вздрогнув, она обернулась. По-моему, она просто забыла про меня. Бедная девушка! Какое одиночество…

— Туда, миледи, — показал я пальцем в нужную сторону, где за горизонтом находилась яхта.

Через три часа мы перевалили невысокий хребет, и на краю пустыни засверкал наш единственный дом. Еще сорок пять минут, и мы стояли у грузового люка.

Леди Рейр спрыгнула на землю и набрала нужную комбинацию на кодовом диске. Ничего. Обойдя корабль, она попробовала пассажирский люк — снова безрезультатно. Тогда она посмотрела на меня. Даже сейчас ее взгляд был для меня событием.

— Не войти, — прошептала она. — Обычай сэра Орфео: код замков пред каждою посадкой менял он. Чтобы туземцы не опустошили яхту…

— Должен быть способ, — пробормотал я в отчаянии. Побарабанив кулаками по крышке люка и по кодовому диску, я вернулся к дверце, в которую когда-то вошел без спроса, попробовал еще раз — не получилось. В душе начал набирать вес груз отчаяния.

— Что, если прострелить дыру? — предложил я.

Попросив леди Рейр отойти, я снял с плеча кратерный дезинтегратор, прицелился и выстрелил — с десяти футов. Ударной волной меня повалило на землю, но броня даже не поменяла цвет.

Поднявшись, я отряхнул пыль с комбинезона. Тяжесть нашего положения просачивалась в сознание постепенно, как солнечный жар сквозь термокостюм. Леди Рейр смотрела куда-то вдаль, сквозь меня.

— Нам… надо перечесть запасы в вездеходе, — сказала она после долгого молчания. — Потом… можешь сделать себе постель — в тени корабля.

— Хочешь сказать — так и будем сидеть здесь?

— Случись прийти спасенью — как иначе заметят нас среди пустыни бесконечной?

Я сглотнул комок в горле и набрал побольше воздуху.

— Миледи, мы не можем здесь оставаться.

— И почему же?

Стройная, изысканная, она смотрела на меня в упор спокойными серыми глазами — настоящая аристократка.

— Не знаю, какие у нас шансы быть найденными, но ждать придется долго, в лучшем случае. Запасы на вездеходе скоро кончатся, а жара вымотает. Надо найти место получше, пока есть силы.

Держался я уверенно, будто знал, о чем говорю. Только голос меня выдавал. От страха даже подташнивало, но оставаться нельзя — в этом я нисколько не сомневался.

— Лучше погибнуть здесь, чем жить в пустыне, без надежды.

— Мы пока еще не умерли, миледи. Но погибнем обязательно, если не начнем действовать прямо сейчас.

— Останусь здесь. Спасайся бегством от судьбы, если желаешь, Джонго.

— Сэр Орфео велел заботиться о вас, миледи. Я собираюсь исполнить его приказ в точности.

— Заставишь силой, значит? — Она посмотрела на меня с вежливым интересом.

— Боюсь, что так, миледи.

Высоко вскинув голову, она проследовала к вездеходу. Я забрался на привычное место сзади; леди Рейр запустила двигатель, и мы полетели над пустыней.

3

Остановились мы только ночью, когда солнце опустилось за горизонт и выплыла огромная, вся в оспинах кратеров, луна. Луна оказалась почти такая же, как дома, только до нее можно было рукой дотянуться — если, конечно, встать на цыпочки… Поспав, мы снова двинулись в путь, еще затемно. Когда рассвело, я попросил показать, как вести машину, чтобы я мог подменить леди Рейр за рулем. После этого мы вели вездеход по очереди, держась курса на северо-запад. По земным меркам на третий день голая пустыня сменилась редким кустарником, а через полчаса двигатель забулькал и остановился навсегда.

Взойдя на невысокий холм, я огляделся. Покрытая пятнами кустарника пустошь тянулась, насколько хватало глаз. Вернувшись, я увидел леди Рейр с термоэлектронным пистолетом в руке.

— Воистину надежды больше не осталось, — сказала она, протягивая мне оружие. — Исполни свой долг в последний раз, Джонго. — Голос леди Рейр сел до шепота.

Приняв пистолет, я отвернулся и забросил его как можно дальше. Когда я вновь посмотрел на леди Рейр, руки мои дрожали.

— Не хочу больше этого слышать! Никогда!

— Оставишь мне не жизнь, но медленную смерть? Безжалостного солнца под лучами — иссохнуть?..

Я схватил ее за руку — прохладную, гладкую, как шелк:

— Все будет хорошо, миледи. Я доставлю вас домой в целости и сохранности, вот увидите!

Леди Рейр покачала головой:

— Нет дома, Джонго, у меня. И верные друзья — в могиле…

— Но я-то жив! И зовут меня не Джонго, миледи. Мое имя — Билли Дейнджер. Я тоже человеческое существо и могу быть вашим другом.

Леди Рейр внимательно посмотрела мне в глаза. Кажется, она впервые в жизни меня заметила — и улыбнулась.

— Храброе сердце, Билли Дейнджер! Теперь и мне придется исполнить долг свой до конца. Веди — я за тобой!

4

На вездеходе обнаружился неплохой запас концентратов, а в холодильнике — разные деликатесы, которые надо было съесть в первую очередь, пока не испортились. Проблему составляла вода: тридцать галлонов в баках и умерший вместе с двигателем дистиллятор. Воду придется искать. Оружие и боеприпасы в изобилии; походные аптечки, радио, очки-бинокли, ботинки… Но в домашнем хозяйстве нужно и многое другое.

За неделю я методично обследовал территорию в радиусе около пяти миль, но не нашел ни родника, ни водопоя. Деликатесы — те, что не успели протухнуть, — мы съели, и воды осталось два десятигаллонных бака.

— Надо будет прогуляться подальше, — решил я. — Там, за горушкой, куда я не дошел, — может, найдем оазис.

— Как пожелаешь, Билли Дейнджер. — Улыбка леди Рейр была подобна восходу солнца после долгой ночи.

Мы уложили в рюкзаки еду, воду и кое-какие мелочи; я прихватил зет-автомат. Вышли в сумерки, когда спала жара.

Невысокие однообразные холмы катились один за другим, как пологие волны. За долгим подъемом следовал унылый спуск. Я держался курса на запад. Не потому, что направление казалось особенно перспективным — просто на закат было проще всего идти.

Двадцать миль до наступления темноты, еще сорок — за два перехода до рассвета. Болело сердце за леди Рейр, но я не мог больше ничего сделать для нее… В который раз мы брели к очередной вершине, надеясь на чудо, и в который раз нам открывалась все та же картина.

Переждав знойный день, мы снова двинулись в сторону заката. Еще засветло, где-то за час до наступления темноты, мы увидели кошку.

5

Кошка стояла на гребне холма, на невысоком камне, поводя хвостом из стороны в сторону. Мгновение спустя она грациозно прыгнула вниз, превратившись в смутную тень на фоне обращенного к нам склона. Кошка приближалась; я внимательно следил за ней, сняв с плеча автомат. В тридцати футах кошка села, наморщила мордочку и принялась вылизывать мех на груди. Закончив туалет, она зевнула, показав загнутый крючком язык, и исчезла в густеющих сумерках — откуда пришла.

Все это время мы не двигались и не проронили ни слова. Когда кошка растворилась в темноте, я подошел к месту, где она умывалась. Отпечатки лап в тонкой пыли виднелись отчетливо. Именно тогда пришлось поверить своим глазам. Воображаемые кошки — куда ни шло, но воображаемые отпечатки лап — это чересчур. Мы заспешили вдоль цепочки следов, насколько позволяли натруженные ноги и наступающая темнота.

6

Небольшое озерцо, по-видимому питаемое источником, обнаружилось в каменистом ущелье, за плотными зарослями темно-зеленого кустарника. Леди Рейр остановилась, глядя зачарованно; я соскользнул вниз и упал в воду. По счастью, на первых же глотках я закашлялся и упиться до смерти не получилось.

За каменным ложем источника громоздились скалы с чернеющими устьями пещер. Держа автомат на изготовку, я обошел озерцо, стараясь не оступиться в почти полной темноте. Действительно, пахло кошками. Спасибо, полосатая, что привела к воде — но не хотелось бы почувствовать твои когти на загривке. Сегодня, когда появился шанс пожить еще денек-другой…

Пещеры оказались скорее неглубокими нишами, футов около десяти, с низким потолком — не разогнуться — и довольно-таки ровным земляным полом.

Леди Рейр выбрала себе подходящую, и я помог очистить ее от сухих листьев и кошачьего помета. Вместе мы подобрали подходящий камень вместо входной двери — теперь сюда без спроса никакой зверь крупнее хомяка не пролезет. Другую пещеру миледи объявила моей и тут же занялась приборкой. Закончили мы глубокой ночью. Леди Рейр уединилась у себя, я сел снаружи с пистолетом в руке — и заснул…

Проснулся голодным и с ясной головой. Откуда в эдакой пустыне кошки? Гиеновые гориллы и пиявки с шипами на брюхе — понятно… Кошки им никакая не родня. Тем более самые что ни на есть обыкновенные кошки: серо-черные, полосатые, с вертикальными зрачками и втягивающимися когтями. Нормальная домашняя кошка, только величиной с колли. Я и раньше слыхал о параллельной эволюции, потому рассказы сэра Орфео о несметном изобилии четвероногих и одноголовых созданий, населяющих Вселенную, меня не слишком удивили — но в такое безусловное совпадение поверить трудно.

Стало быть, одно из двух: или мне все привиделось — маловероятно, тем более что в ярком лунном свете у воды показались еще две точно такие же кошки, или наша яхта — не первый человеческий корабль на Гэре 28.

7

Под утренним солнцем прозрачная вода смотрелась особенно соблазнительно. Задумчиво поглядев на хрустальную гладь, леди Рейр обратилась ко мне:

— Билли Дейнджер, смотри как следует, пока омоюсь я. Не думаю, чтоб было здесь опасно…

Под спокойным взглядом серых глаз я сообразил, что леди Рейр захотелось искупаться.

— Лишился дара речи, Билли Дейнджер? — спросила она, потеряв терпение.

— А как же ядовитые змеи, крокодилы, зыбучие пески и подводные течения?

— Не буду более ходить немытой! Уж лучше пусть съедят. С этими словами она расстегнула молнию и шагнула вперед, оставив на песке платьице, сменившее термокостюм. Нагая, как богиня, она оказалась столь же прекрасна. Я онемел второй раз за одну минуту.

— И глаз своих с меня ты не спускай! — приказала она. Никогда не слыхал о приказе, который было бы легче исполнить.

Леди Рейр не вылезала из воды целых полчаса, беззаботно плавая вдоль и поперек озерца, будто в бассейне дорогого отеля в Майами-Бич. Дважды она ныряла, задерживаясь под водой надолго. Оба раза я нырял следом, не выдержав. Когда я пожаловался, она рассмеялась и пообещала больше так не делать.

— Поистине, нашел ты райский сад в пустыне, Билли Дейнджер, — объявила она, одевшись. — Прекрасный, хоть и дикий.

— Но дома все иначе… Не правда ли, миледи?

Не желая отвечать, леди Рейр переменила тему. Она никогда не поддерживала разговоров о прошлом.

Никуда не торопясь, в течение нескольких дней, я перенес в наш оазис все сколько-нибудь нужное, совершив две экспедиции к вездеходу. Жизнь потекла размеренно и спокойно. В другом месте можно было бы сказать — безмятежно. Леди Рейр бродила по окрестностям, карабкалась по скалам; с прогулок она приносила цветы и мелкий зеленый кустарник, чтобы высадить у пещер и вдоль протоптанных нами дорожек. Посадки она заботливо поливала, используя горшок, специально изготовленный для этой цели. Глина нашлась на берегу озерца; обжечь горшок удалось при помощи зет-автомата в широкоугольном режиме. Я проводил свободное время в коротких экспедициях то к западу, то к северу и в попытках подружиться с кошками.

Кошки здесь водились в изобилии: вокруг озерца мне иногда удавалось насчитать до десятка одновременно. На нас они особого внимания не обращали. Если к ним подходили ближе чем на пятнадцать футов, они без спешки удалялись в заросли в глубине ущелья, и только. Гладкие и ленивые — такими делает жизнь у домашнего очага. Обыкновенные кошки, только немного покрупнее.

Я положил глаз на полосатую с рыжиной — главным образом потому, что ее легко было отличать от остальных. Завидев свою избранницу, я подходил, насколько она позволяла, и начинал играть клубком бечевки, взятой на вездеходе. Я выкатывал клубок вперед, подтягивал к себе; кошка придвигалась поближе. Еще немного — и клубок получал оплеуху от когтистой лапы…

Через неделю игра превратилась в обычай, через две — кошка получила кличку Эврика и позволила почесать себя за ушами. Через три она лежала, развалясь, на пороге моей пещеры, не обращая внимания, когда через нее перешагивали.

Леди Рейр взирала на наши игры с благосклонной улыбкой. По ее словам, домашняя кошка известна в большинстве миров, где живут люди. Откуда кошки взялись, леди Рейр не знала, но когда я сказал, что этот вид происходит с Земли, она не сдержала усмешки:

— Воистину, Билли Дейнджер, непросвещенный ум неизменно полагает себя в центре Вселенной. Человек рассеялся среди звезд во времена незапамятные, и с ним — его рабы и друзья.

Поначалу леди Рейр держалась несколько поодаль от Эврики, но однажды та захромала, и девушка провозилась с ней полчаса, доставая занозу из лапы. На следующий день Эврику искупали, высушили и расчесали лоснящийся мех щеткой, после чего кошка решила сопровождать леди Рейр на прогулках. Очень скоро Эврика перебралась спать на порог пещеры леди Рейр: там кошку больше баловали.

Я тем временем пытался понять, чем кошки питаются. Концентратам когда-нибудь придет конец, а то, что годится кошке, сгодится при нужде и человеку. Ничего особенного я не увидел, сколько ни смотрел. К озеру они приходили полакать воду и понежиться в тени на берегу — никакой охоты. Со временем кошки исчезали в зарослях, откуда появлялись, только и всего. Однажды я решил последовать за Эврикой.

— Как хочешь, — улыбнулась леди Рейр. — Но думается мне, что рысь твою лишь лунный луч питает.

— Что ж, придется отведать лунного луча на обед, — сказал я. Сквозь плотную завесу непривычной листвы кошка увела меня в скалы на севере, где ущелье было густо оплетено темно-зелеными лианами от одного края до другого.

Всего шрам на теле пустыни достигал трехсот ярдов в длину, при ширине до пятидесяти; дна не видно, но стебли, толщиной иногда с ногу, уходят в глубокий сумрак не меньше чем на сто футов. И кошки. Лежащие в развилках лиан, разгуливающие по мясистым стеблям, сверкающие в полумраке изумрудами глаз… Две или три сидели на краю ущелья, внимательно глядя мне в глаза. Эврика зевнула, зацепив хвостом мою ногу, и одним прыжком исчезла в зеленой полутьме. Встав на четвереньки и отодвинув рукой листву, я разглядел толстую лиану, которой воспользовалась кошка. Можно было бы последовать за ней, но лезть в зеленый лабиринт, полный крупных кошек, почему-то не хотелось. Я пошел по краю ущелья, замусоренному чем-то вроде толстой скорлупы.

8

Ущелье вскоре окончательно обмелело и растворилось в знакомом пейзаже пустыни. Лиан стало поменьше, и сделались видны геологические структуры на стенках. В светлом камне попадались какие-то странные включения: не то шишки, не то трубы. Приглядевшись, я понял, что это — окаменевшие кости, в огромном количестве. Клад для палеонтолога — специалиста по фауне Гэра 28, но для меня не слишком много. Мне бы мяса посвежее… А пока решительно ничего, кроме кошек. Есть же кошек совсем не хотелось — по пяти или шести причинам, считая только те, что приходят в голову сразу. Остается таинственная кошачья еда — где-то там, в глубоком сумраке среди лиан. Сняв автомат с плеча и повесив его на грудь, я двинулся вниз.

Дно ущелья уходило круто вниз, под углом не меньше тридцати градусов. Одетые в сухую кору, толстые стебли над головой выглядели одеревеневшими. Наверх, к солнечному свету, тянулись лишь курчавые зеленые усики. Воздух под сенью зеленых листьев был бы полон лесной свежести — если бы не кошки… Через пятьдесят футов заросли сделались почти непроходимыми: хочешь — карабкайся по лианам, хочешь — поворачивай обратно. Я решил не отступать.

Поначалу ползти было не слишком трудно: между стеблей хватало и места, чтобы протиснуться, и света, чтобы понять куда. Где-то подо мной возились кошки. Добравшись до особо крупной лианы, не тоньше моего туловища, я начал спускаться вниз, как по дереву. Цепляться было за что. Крупные стручки свисали отовсюду гроздьями. Многие казались погрызенными, не то кошками, не то их добычей. Эта последняя, правда, не подавала никаких признаков жизни. Отломив стручок, я присмотрелся: бледно-зеленый, бугорчатый, длиной около фута. Раскрывается легко, внутри — полдюжины круглых бобов размером с яичный желток. На вкус вроде сырого гороха… После двух недель на концентратах очень даже ничего — если они меня не отправят на тот свет.

С каждым ярдом становилось все темнее, как в морской глубине. Сто футов зелени не шутка. Ствол резко изогнулся; я переполз на верхнюю сторону и через десяток футов уперся во что-то твердое. Потускневший от времени металл — гладкая, твердая, слегка искривленная поверхность. Стоя на четвереньках, даже в зеленом сумраке трудно ошибиться.

Что-то свалилось рядом, как теплое одеяло: Эврика пришла поинтересоваться, чем я тут занимаюсь. Она сидела и вылизывала шерстку, пока я разыскивал корни большого дерева. Оказалось, лиана растет из дыры в металле. На толстом стволе развились грубые валики: дерево приспособилось к металлу, металл — к дереву. Похоже, дыру проделало само растение.

Ползком я обследовал овальную область пятнадцать на десять футов; дальше меня не пустила густая зелень. Гладкий металл без швов и заклепок цвета настойки йода, изогнут плавно и красиво, если не считать горба в области дыры. Если кому надо разобраться подробнее, без расчистки не обойтись… Сузив луч до предела, я срезал часть дерева термоэлектронным пистолетом. За обшивкой обнаружилось помещение размером с индустриальный холодильник, почти целиком заполненное деформированным стволом.

Для первого раза вполне достаточно. Я поскорее дополз до места, где большая лиана уходит вверх, и выбрался к солнцу. Подробности потом; сейчас надо быстрее рассказать леди Рейр, что под зарослями на дне ущелья лежит настоящий большой звездолет.

Глава 4

1

Через пятнадцать минут она стояла на краю ущелья вместе со мной. Отсюда вполне можно было различить трехсотфутовый контур звездолета — зная, что он там действительно лежит. Почти горизонтально, с уклоном в пятнадцать градусов, возвышаясь к югу.

— Свалило землетрясением, — предположил я. — Или гэротрясением.

— Рухнул под натиском стихий, быть может, бури, — согласилась леди Рейр. — Смотри, вон там, у края пропасти, — обломок. А там — разбитая скала…

С южной стороны отыскалась кошачья тропа, которая привела нас к цели без особых проблем; в первый раз мне пришлось труднее. У люка мы провели целый час, выжигая сплошную массу древесины, чтобы выбраться на неровную палубу, заваленную какими-то обломками и опутанную стеблями лиан. Нижний конец палубы тонул в грязи. В холодном, сыром воздухе густо пахло гниющей растительностью и стоячей водой. По колено в зловонном месиве мы добрались до лежащего на боку трапа, через открытый люк на вершине трапа попали в узкий коридор, где, стоило мне шагнуть внутрь, тут же вспыхнул тусклый зеленоватый свет. От неожиданности у меня мурашки по спине побежали.

— Автоматика — сомнений быть не может, — спокойно объяснила леди Рейр.

— Работает — после всего? Сколько времени прошло…

— Почему же нет? Их строили навечно. Смотри. — Леди Рейр указала на темный проем в стене. — По шахте этой путь к верхним палубам лежит.

Она прошла вперед, я за ней — чувствуя себя маленьким мальчиком в очень большом замке с привидениями.

2

Сначала шахта привела нас в мрачное помещение, полное изломанных трубопроводов, где стояли не то паровые котлы, не то грузовые контейнеры. Леди Рейр объяснила, что это примитивные ионные двигатели. Разбитого оборудования здесь хватало, но следов растительности почти никаких — несколько лиан, и те давно высохли. Кладовая, штурманская рубка, полная по-прежнему блестящих инструментов, салон с мебелью, теперь торчащей из стены… Напротив салона — каюты, а на самом верху — помещение с рядами черных экранов над помостом в центре. Помост давно обрушился и висел на переплетении кабелей и трубопроводов. Дальше мы пройти не смогли: носовая часть представляла собой бесформенную груду искореженного металла. Следов экипажа или пассажиров не обнаружилось, если не считать изредка попадавшихся обломков, которые могли оказаться человеческими костями.

— Что скажете, миледи? — спросил я. — Найдется здесь что-нибудь полезное?

— То было б чудом, Билли Дейнджер, но сперва осмотрим все. Нет смысла оставлять надежду раньше, чем настанет время.

В трюме, где началась наша экспедиция, леди Рейр заинтересовалась лианами, что ползли вверх, как змеи, откуда-то снизу.

— Здесь эти лозы… очень странно. Не из земли растут, но из утробы корабля. Притом недостает им сходства с другими злаками планеты сей.

Я пощупал ближайший лист — кожистый, сердцевидный, с грубыми жилками, дюймов восьми в поперечнике.

— Выглядит как обыкновенный горох. Только гигантский — наподобие кошек.

— Разгадку мы отыщем у корней. И ежели глаза мои не лгут, начало их в том люке. — Леди Рейр показала пальцем.

Протиснуться в узкую служебную шахту, мимо стеблей толще моего бедра, удалось с трудом. Я посветил фонариком; открылась россыпь белых костей.

— Кошка. — Я больше надеялся убедить себя, чем леди Рейр. Мы пошли дальше, пригибаясь под петлями лиан. По дороге попался еще один кошачий скелет, разбросанный на протяжении нескольких шагов. Пахло довольно странно: вроде бы горький миндаль и еще какая-то тухлятина. Пятьдесят футов по шахте, потом стебли нырнули в дверь, будто выбитую с нашей стороны. За дверью обнаружилась плотная масса белесых перепутанных корней, а в дальнем конце отсека через пробоину в корпусе струился тусклый зеленый свет. Здесь слышался негромкий шорох и ритмичный звон, будто крупные капли падали в спокойную воду. Я посветил фонариком: пол уходил круто вниз, и среди спутанных корней вспыхнула густая россыпь янтарных огоньков. Леди Рейр отступила на шаг:

— Скорей отсюда, Билли Дейнджер! Место мне не по нраву… Больше леди Рейр сказать ничего не успела. Лабиринт корней содрогнулся, и все дьяволы ада ринулись на нас одновременно.

3

Грязновато-белая тварь на шести тонких ногах напала прямо на меня, щелкая кривыми челюстями; вспомнилась нечисть, как ее изображали средневековые художники. Отскочив назад, я попытался отбросить монстра пинком, но челюсти вцепились в ботинок, будто стальной капкан. Вторая тварь в прыжке добралась до колена; тонкая, но прочная ткань комбинезона выдержала, но костюм под ней порвался. Что-то взвизгнуло у меня за ухом, блеснула голубая вспышка; суча лапками, две твари бросились обратно. В лицо ударил густой запах жженой кости. Через полсекунды я очнулся, выхватил термоэлектронный пистолет и принялся поливать, как из шланга. Одни гибли, корчась, другие наступали волной по их трупам.

— Мы долго не продержимся! — прокричал я. — Их надо отрезать!..

Главный ствол уже горел, кипящий сок брызгал во все стороны. Пригнувшись, я подобрал тушку и бросил ее в просвет люка, выстрелил в другую тварь, сунувшуюся на порог, шагнул назад, оступился и рухнул лицом вниз. Когда что-то темное с воплем прыгнуло прямо через меня, я только успел прикрыть голову руками. Раздался глухой удар, хруст — вот оно что… Ошеломленно присев, я смотрел, как Эврика ловко работает обеими лапами, успевая повсюду. Немного позади леди Рейр стреляла спокойно, будто по глиняным уткам на деревенской ярмарке. Ни густая коричневая дрянь, испортившая белый комбинезон до самых колен, ни кровавая царапина на щеке нисколько ей не мешали. Эврика присела на хвост, сморщив носик в мою сторону и подрагивая усами, леди Рейр обернулась — последний шорох, и наступила тишина.

— Ну вот, одним вопросом меньше, — сказал я. — Теперь известно, что едят кошки.

4

Шахта, трюм, гороховые джунгли, солнечный свет — дорога обратно вела круто вверх. Немного отдышавшись, леди Рейр сняла с пояса аптечку и принялась лить жидкий огонь в раны на моих руках, ногах, спине и голове. Пока она меня пользовала, я произносил речь:

— Все понятно! Это был гидропонный отсек. Когда корабль рухнул — при аварийной посадке, землетрясении, какой-то другой причине, — корпус разорвало именно здесь. Растения почуяли солнечный свет и выбрались наружу. То ли гидропоника продолжала работать, обеспечивая воду и удобрения, то ли вода и грунт отыскались на дне ущелья, то ли то и другое сразу… Одним словом, им понравилось. По крайней мере, солнца здесь хоть отбавляй. Не встречая серьезной конкуренции со стороны местной флоры, растения стали вот такими. Приспособились, значит.

— Быть может, в домыслах твоих крупица правды есть, — согласилась леди Рейр. — Корабль сей очень древний. Семь тысяч лет назад такие уходили от Зериды к звездам.

— Да, за семь тысяч лет можно и не так вымахать. Особенно если местное солнце светит достаточно ярко. Кошки тоже… почему нет? На борту могла быть парочка — или даже одна беременная кошка. Пережила падение, нашла воду и пищу…

— Нет, Билли Дейнджер. Хоть Эврика и ужинает тварями, что сражены твоей защиты ради, домашней кошке их не одолеть. Напротив, растерзают сразу…

— Ну, кошка на безрыбье и горохом питаться может. Да и твари эти были тогда помельче.

— Право? История созданий Гэра тебе известна? Или простых зверей и птиц?

— Создания — они такие же пришельцы, как горох и кошки. Они прибыли на корабле, вернее сказать, на кошках.

— Ужель ты бредишь? Лихорадка одолела?

— Может, в этом и неловко признаваться, но блоху я ни с чем не перепутаю.

5

На корабль мы вернулись на следующий день. По кошачьим костям можно было судить, где кончается блошиная территория. Похоже, блохи старались не покидать темного трюма и жили долго и счастливо, высасывая соки из стеблей гороха — а иногда из кошек, которых занесло не на ту сторону. Многих демографическое давление выталкивало наверх, так что кошки не страдали от голода; экскременты же и кошачьи трупы рано или поздно попадали на дно ущелья, удобряя гороховые джунгли. Нормальный экологический цикл.

Леди Рейр долго искала радиорубку и наконец нашла — в разрушенной носовой части.

Когда-то речь и музыка принимались здесь и летели в межзвездное пространство быстрее света в неудобопонятное число раз — теперь отсек напоминал кошмар старьевщика. Мы с большим трудом заползли внутрь.

— Надежда маячок найти неповрежденный меня не оставляла. Глупо — но все же…

Леди Рейр так огорчилась, что я не мог ее не обнадежить:

— Тут всякой аппаратуры девать некуда. Может, найдутся исправные детали…

— А много ли ты смыслишь в межзвездных коммуникациях, Билли Дейнджер? — спросила она не без высокомерия.

— Не много, — признался я. — Но обыкновенное радио собрать могу. Не скажу за цветные голограммы, но сигнал попроще… Почему бы нет?

Леди Рейр стало интересно; пришлось объяснять подробнее. Я рассказал все, чему меня научили в летнем лагере, где я занимался на радиотехнических курсах. Чувствовал я себя непорочным дикарем с острова Борнео, обучающим физика-ядерщика изготовлению каменных топоров.

За неделю мы собрали работающий передатчик. Леди Рейр уверила меня, что на любом экране в радиусе двух световых лет его сигнал будет выглядеть как вспышка помех. От аккумуляторов системы аварийного освещения мы протянули толстый кабель; остаток энергии уйдет в единственный импульс. В качестве антенны мы использовали корпус звездолета, а сами отошли ярдов на двести, протянув за собой длинный провод. На всякий случай, если энергии в аккумуляторах осталось больше, чем мы думали. Секунды две после нажатия кнопки ничего не происходило, потом вдоль всего ущелья пронесся глухой рокот. Из джунглей во все стороны брызнули кошки, а за ними — и блохи. Блохи чувствовали себя неуютно, кошки преследовали их безжалостно; мы старались не попадаться на дороге ни тем ни другим. В конце концов блохи попрятались, а кошки расположились на отдых под листьями гороха и на скалах у пруда. Нам с леди Рейр ничего не оставалось, как ждать.

6

Мне удалось сделать полезное открытие: если надрезать гороховую лозу пониже листа, можно добыть струйку прохладного сока. Леди Рейр придумала вытащить молодой побег и заставить его расти по направлению к пещерам; получилось как нельзя лучше. Через два месяца прохладная тень и освежающее питье ждали нас прямо за порогом.

Я попросил леди Рейр обучить меня ее родному языку. Вместе с незнакомыми словами мне посчастливилось многое узнать о ее цивилизации. Зерида — мир очень древний, пятьдесят тысяч лет письменной истории, но люди остаются людьми. Бесклассовой утопии, где философы разгуливают по роскошным садам, так и не получилось; несогласия, раздоров и несчастья хватало во все времена. О себе леди Рейр предпочитала не говорить. Не сомневаюсь, ей тоже пришлось хлебнуть лиха. Чтобы такую девушку занесло на другой конец Галактики в компании столь экзотических личностей, как сэр Орфео и лорд Дезрой? Спрашивать я не стал: захочет, расскажет сама. Однажды, правда, мне удалось ее рассмешить.

— Миледи… Сэр Орфео с лордом Дезроем охотились на Земле триста лет назад. А ваш английский относится к тому же времени…

— Неужто, Билли Дейнджер, ты полагаешь меня столь древней развалиной? — рассмеялась она.

— Нет… но…

— Я выучилась языку у лорда Дезроя, отчасти у сэра Орфео. Но лишь недавно — мне восемнадцать лет всего, в земных годах.

— То есть последние четыре года вдали от дома? Как же твоя семья не беспокоится?..

Ее лицо изменилось так, что я осекся.

Погода понемногу портилась: дни становились все короче и прохладнее. Цветы, которые леди Рейр высадила столь заботливо, теряли лепестки и засыхали. Кошки у себя в зарослях выли и дрались; в один прекрасный день не стало прохода от котят.

Меню наше состояло из гороха: жареного, печеного, сырого; гороха в виде рагу, супа и салата; гороха, смешанного с концентратами, в виде супа, рагу и солдатской каши. Мы стригли друг друга ножницами, которые имелись в аптечках. По счастью, бороды у меня не было. С течением времени дни начали прибывать, и на какое-то время ущелье превратилось в волшебную страну, где аромат цветов кружил голову. По вечерам леди Рейр все чаще выходила посмотреть на лиловые горы, сказочными замками возвышавшиеся на западе. Я сопровождал ее с оружием наготове, на случай, если в наши края забредут гиеновые гориллы сэра Орфео.

Однажды ночью прилетел корабль.

7

Я тогда крепко спал. Леди Рейр растолкала меня и, когда я вылетел из пещеры с дезинтегратором в руках, указала на голубую звезду, становившуюся ярче с каждой секундой. Ни звуком не нарушая ночной тишины, корабль опустился в четверти мили от нас, заливая все вокруг голубым сиянием. В мертвенном свете на лице леди Рейр залегли глубокие черные тени. Я просто задыхался от радостного возбуждения, но девушку визит неизвестного корабля не обрадовал.

— Мне обводы корабля едва знакомы, Билли Дейнджер. Древнейшая конструкция. Вон, видишь — двухсегментный корпус, подобный телу шершня…

— Двигатели глаза слепят — ничего не вижу, — пожаловался я.

Тем временем голубой свет посадочных двигателей померк, и загорелись прожекторы. Вокруг стало светло, как в полдень.

— Быть может…

Леди Рейр не успела ничего сказать. Пустыню затопили свист, вой и уханье. Концерт продолжался недолго: последние отзвуки убежали к ночному горизонту, и наступила тишина.

— Если то была речь, язык мне незнаком, — промолвила леди Рейр.

— Нам следует выйти навстречу, — решил я. Хотелось мне, правда, забраться в гороховые джунгли, и поглубже.

— Билли Дейнджер, не по душе мне гости. — Леди Рейр схватила меня за руку. — Спрячемся в ущелье…

Ее желания чересчур хорошо совпали с моими; надо было показать никчемность женской интуиции.

— И упустим единственный шанс покинуть эту песочницу? Решайтесь, миледи: вас ждет дом…

— Нет, Билли…

Я потянул ее за руку, не слушая. Вблизи корабль оказался небоскребом с осиной талией. Из грузового люка где-то сзади, с противоположной от нас стороны, выехали три вездехода и покатились, поднимая пыль, в разные стороны, один из них — к нам. Приземистая, цвета старой меди, без острых углов и видимых отверстий, машина остановилась футах в пятидесяти, слепо глядя на нас тупым широким рылом. Откинулась крышка узкого люка, не более фута в диаметре, оттуда вылезла не то антенна, не то перископ, повернулась на четверть оборота и застыла.

— Будто принюхивается, — попробовал пошутить я. Вышло на удивление неостроумно.

На крыше вездехода открылся люк побольше, и наружу выползло нечто необыкновенное. Таких странных созданий я никогда не видел.

Карлик четырех футов ростом и почти квадратный, он сначала показался мне гномом в римских доспехах. Утвердившись на грунте четырьмя короткими, толстыми ногами, он задрал кверху туловище, и мне удалось рассмотреть лицо, открывшееся в середине грудной клетки, между парой тюленьих ласт. Очень похоже на увеличенную фотографию летучей мыши, поразившую меня в детстве. Два глаза, еще какие-то отверстия, серо-коричневая шкура толстыми складками, и рот наподобие лягушачьего, только с клыками. Пахло от него необычно, как от медной монетки, если подержать ее во рту. Некоторое время мы пристально смотрели друг на друга, затем вспучился розоватый мешок в центре бороды из червеобразных щупалец, и послышался хлюпающий голос. В незнакомых словах мне почудился если не страх, то осторожность.

Леди Рейр ответила на родном языке, но слишком быстро, чтобы я мог уловить смысл. Мне оставалось тупо слушать, как они препираются. Леди Рейр бросила взгляд на меня; прозвучало мое имя и слово «собственность». Что она имела в виду, оставалось неясным. Пока они разговаривали, из темноты вернулись два оставшихся вездехода и взяли нас в кольцо.

Из танков высыпались другие гномы с цилиндрическими стопками не то изоляторов, не то кофейных чашек без ручек наперевес. Верхняя чашечка каждой стопки глядела прямо на нас. Первый из гномов сделал шаг назад и резко взмахнул ластами.

— Бросайте оружие, — сказал он по-зеридски, явно более ничего не опасаясь.

Леди Рейр потянулась к пистолету; я торопливо схватил ее за руку.

— Крапивное семя!.. Теперь я их узнала. От них для нашего народа одни мучения!

— Там, под прожекторами, — амбразуры, — объяснил я. — Лучше сделать, как он говорит.

— Если мы выстрелим одновременно…

— Ничего не выйдет, миледи. Мы уже под прицелом.

Поколебавшись секунду, леди Рейр расстегнула пояс, и оружие упало на землю. Я осторожно сделал то же самое. Довольно хрюкнув, наш новый друг хлопнул себя ластами по бокам; вооруженные гномы обступили нас со всех сторон.

— Вот этого свяжите. — Он указал на леди Рейр. — Второго — пристрелить!

Дальнейшие события смешались, как стеклышки в калейдоскопе. Дуло одного из непонятных ружей качнулось в мою сторону; леди Рейр вскрикнула и бросилась прямо на стрелка. Тот сбил ее с ног; я бросился на урода, готовый задушить его собственными руками, — и получил тяжкий удар в лицо. Долгое время меня несло горным потоком, и когда я в очередной раз налетал на скалу в пенном водовороте, кто-то рядом глухо стонал… Очнулся я лицом в луже загустевшей крови. Ни злых чудовищ, ни леди Рейр, ни древнего корабля нигде не было.

8

В течение нескольких часов мое сознание меркло и разгоралось вновь, как неисправная лампа. Я приходил в себя, пытался ползти — потом приходил в себя снова. Солнечный день явился неожиданно — так же как и Эврика. Кошка сидела рядом, негромко мяукая. Мне удалось перевернуться на спину и приподнять голову — достаточно, чтобы оценить ущерб.

Комбинезон весь пропитался засохшей кровью. Болело, соответственно, везде, так что оценить характер повреждений было невозможно. Уронив голову, я попробовал руками. На боку комбинезона обнаружился разрыв глубиной в два пальца, если на ощупь. Повыше, в правом плече, зияла дыра; уж не знаю, насколько глубокая, но, кажется, до самой лопатки… Шея с одного боку напоминала гамбургер с кровью. Болело не так уж сильно — надо полагать, я еще не успел отойти от шока. Закрыв глаза, я прислушался к внутреннему голосу.

«Полагаюсь на тебя. Береги ее… Теперь ты отвечаешь…» — сказал сэр Орфео.

— Я… старался. Сделал… все, что мог.

«Зачем казнить себя? — Несмотря на испуг, леди Рейр улыбалась. — Я верю тебе, Билли Дейнджер».

Пламя из адской топки окрасило черные волосы леди Рейр медью; отвернувшись, она ступила прямо в огонь. Застонав, я протянул к ней руки, но пламя ударило в лицо, и я проснулся, всхлипывая.

— Вот она им и досталась, — произнес я вслух. — Она не хотела, но мне надо было себя показать. Вывел ее, как ягненка на заклание…

Я представил, как леди Рейр волокут на корабль и запирают в темном отсеке. Представил, как ей страшно, и неоткуда ждать помощи. А она так на меня полагалась…

— Моя вина, — простонал я. — Целиком и полностью. Но вы не бойтесь, миледи: я вас найду!.. Думают, убили меня, но я их надую: откажусь умирать. Выживу, найду вас и привезу домой.

9

Когда я очнулся в следующий раз, солнце стояло прямо над головой, кошки нигде не было и страшно хотелось пить. Повернув голову, я увидел гороховые побеги на краю ущелья. Тень и вода, совсем недалеко… Перевернувшись на живот, я пополз. По дороге — целых триста футов пути — я терял сознание столько раз, что сбился со счета. Как только я дополз до сочных листьев и напился, солнце опустилось за горизонт. Иными словами, гномы так бездарно пытались убить меня семьдесят два часа назад. Я вновь потерял сознание, а может, заснул и не просыпался долго. Когда открыл глаза, Эврика вернулась, чтобы предложить мне упитанную блоху.

— Спасибо, девочка, — поблагодарил я, когда кошка уронила подарок на почерневшую от крови грудь комбинезона и подтолкнула меня носом. — Просто здорово, когда ты хоть кому-то не безразличен.

— Ты еще жив, — сказала Эврика голосом сэра Орфео.

Я просил ее не уходить, но кошка растворилась в темноте. По дорожке из переплетенных лиан я последовал за огоньком, что дразнил где-то впереди, но в руки не давался. Сырость и холод пробирали до костей; из глазниц гигантского черепа хлынули полчища блох, которые непременно сожрали бы меня живьем, если бы я не проснулся. Эврика куда-то ушла, прихватив блоху с собой.

Поднявшись на четвереньки, я утолил жажду соком из гороховой лозы. Рядом покачивался нежный молодой стручок; почувствовав голод, я разорвал его и съел содержимое. При очередном пробуждении мне было уже лучше.

Пять долгих дней я отлеживался под лозами, потом совершил переход к пещерам. На диете из концентратов силы прибывали быстро; я проводил время, массируя шрамы, чтобы рубцы не загрубели, и беседуя с Эврикой. Кошка от разговоров уклонялась, и я решил, что действительно иду на поправку. Раны не гноились и беспокоили на удивление мало. Не зря, надо полагать, сэр Орфео устроил мне санитарную обработку, да и откуда взяться болезнетворным микробам на Гэре 28?

В один прекрасный день я вновь решил выбраться на свет божий. Правая рука все еще действовала плохо; не без труда вскинув на плечо кратерный дезинтегратор, я отправился в экспедицию к дальнему концу ущелья, не жалея времени для привалов. Я уже предвкушал глоток сладкой холодной воды и отдых для натруженного тела, но второй корабль так и не дал мне вернуться домой.

Глава 5

1

Этот оказался гораздо меньше, вроде яхты лорда Дезроя, но не такой красивый. Я внимательно следил за люками в прицел кратерного дезинтегратора, пока не уяснил себе расовую принадлежность экипажа. Люди. Только тогда я не побоялся выбраться из укрытия.

Низкорослые, желтокожие, с круглыми лысыми головами — но люди, без всякого сомнения. Капитана звали Анку-Уриру, и он немного говорил по-зеридски. На мои живописные шрамы капитан глядел с некоторым сомнением, и ему хотелось знать, где остальные члены экипажа. Пришлось объяснять, что никого больше нету. Капитан помрачнел окончательно. Похоже, ему удалось-таки принять наш сигнал бедствия, и он рассчитывал получить премию за спасение — ну и подобрать приз. Я объяснил про корпус звездолета в ущелье, но разведочная партия из двух человек вернулась, отрицательно качая головами. Мои гости немедленно начали готовиться к старту.

— А как насчет меня?.. — спросил я капитана Анку-Уриру.

— Наслаждайся миром и покоем, — ответил он довольно-таки грубо.

— Знаете, мира и покоя бывает больше, чем нужно. Мне здесь надоело. Увезите меня отсюда — я отработаюпроезд.

— Ты мне без надобности, к тому же на борту и так мало места — корабль-то небольшой. И с такими ранами для тяжелых работ едва ли ты сгодишься. Нет, тебе здесь будет спокойнее. Оставайся, и благослови тебя Бог.

— А помните, я говорил вам о том, другом корабле — роскошном, в полной исправности. Люки только открыть…

С этого момента переговоры пошли живее. Мы немного поторговались; в ход даже пошли намеки на особые методы получения нужной информации. Зачем оказывать услуги? Просить по-хорошему капитан вовсе не обязан… В конце концов мы договорились: я получаю право проезда до ближайшего цивилизованного порта, капитан Анку-Уриру — яхту лорда Дезроя.

Замки не давались почти целый день, а дни на Гэре 28 долгие. Осмотрев яхту, Анку-Уриру велел перенести свои вещи в хозяйские апартаменты. Меня определили на его старую лоханку — вместе с минимальным комплектом экипажа. Как раз перед посадкой случилось непредвиденное: по прямой линии через пустыню ко мне галопом прискакала Эврика. У одного из людей в руке появился пистолет; я едва успел встать между ним и кошкой.

— Это моя кошка, — объяснил я. — Она спасла мне жизнь. Мы подолгу разговаривали, пока я болел.

Судя по всему, в мире, откуда родом мои спасители, кошек ценят и любят. Эврику окружили плотным кольцом, не скупясь на похвалы.

— Возьмите животное на борт, — велел Анку-Уриру.

В течение часа мы подготовились к старту, задраили люки и покинули Гэр 28, где мне пришлось провести ровно один год, если я ничего не напутал в расчетах.

2

Путешествие не было круизом на роскошном лайнере. Помощника, которому Анку-Уриру передал командование, звали Ин-Руик. Принцип «кто не работает, тот не ест» помощник исповедовал, невзирая на лица. Внесенная мной щедрая плата за проезд для него не имела значения. У звездолета с первыми пароходами мало общего, но черной работы хватит всегда — это я понял, еще будучи юнгой у сэра Орфео. Так оно выходило и здесь: проделав основную работу, я еще долгие часы скалывал, скреб, чистил и полировал, пытаясь одолеть грязь, накопленную со времен викингов — или раньше. Ин-Руик говорил, будто корабль построен в мире, называемом Урхаз, несколько тысяч лет назад. Сколько именно, никто не знает.

Первое время раны меня очень беспокоили. Однажды Ин-Руик велел мне прервать работу, поскольку мои стоны нарушают его душевный покой. Разложив меня на столе, он принялся втирать мне в раны жирную зловонную мазь.

— Удивительно, как ты вообще выжил с такими ранами и без ухода. Пуля, что пробила плечо, унесла не меньше фунта мяса и костей. Ребра сломаны и срослись неправильно. А посмотри на шею! Рубец справа, рубец слева, а между ними яремная вена! Так и пульсирует, стоит тебе задрать голову.

Но руки у него были на удивление деликатные — любая красавица позавидует. Целительные процедуры повторялись каждый день в течение нескольких недель. Мазь действительно помогла: рубцы заметно разгладились, и боль мало-помалу ушла.

Я рассказал Ин-Руику о корабле с осиной талией и о бронированных гномах, что забрали с собой леди Рейр, но мои новые товарищи лишь разводили руками, слушая мои описания.

— Лучше забудь об этом, Бириданжу… — Выговорить мое имя правильнее Ин-Руик был, по-видимому, не в состоянии. — Про мир, называемый Зеридой, я действительно слышал: он далеко, и люди там богаче королей. Злодеи, о которых ты говоришь, давно взяли за нее хороший выкуп.

Когда мир, где капитан Анку-Уриру собрался меня высаживать, появился на обзорных экранах, я уже нес вахты в качестве оператора вспомогательных систем и пользовался почти всеми правами члена экипажа. Незадолго до начала посадочных маневров, которые на нашем старом корыте требовали от пилота гораздо большей отдачи, чем на сверхсовременной яхте лорда Дезроя, Ин-Руик отозвал меня в сторону и спросил о планах на будущее.

— Если здесь есть зеридское посольство, попробую рассказать им о леди Рейр. Может, смогу отправить весточку ее родным. Если нет — придумаю что-нибудь еще…

Ин-Руик покачал головой, мудро и печально.

— Безнадежная любовь к высокородной леди… — начал он.

— Ничего подобного, — перебил я. — Ее доверили моему попечению. Я за нее в ответе.

— Бириданжу. — Ин-Руик положил руку мне на плечо. — Ты быстро схватываешь и показал себя хорошим работником. Оставайся с нами. Предлагаю тебе место на борту и должность.

— Спасибо, Ин-Руик, но мне нельзя. Я еще не исполнил свой долг.

— Подумай как следует, Бириданжу. Чужаку найти работу непросто; и те, кто не знаком с суровой жизнью межзвездных трасс, могут не оценить твоих украшений. Лишнее бремя…

— Знаю, они выглядят ужасно. — Я провел рукой по шрамам на горле и подбородке. — Но мне в конкурсах красоты участвовать не надо. А зайцем путешествовать я не собираюсь.

— Ну, если ты не можешь отступиться… Но запомни, Бириданжу: наш порт приписки недалеко, и мы регулярно заходим сюда, на Инсиро. Когда будешь готов, я смогу предложить тебе место в команде.

Несколько часов спустя мы опустились на открытую всем ветрам платформу между берегом свинцового моря и городком на склоне холма. Встретил нас капитан Анку-Уриру. Потолковав с Ин-Руиком, он пригласил меня к себе, в капитанскую каюту. Предложив сесть, Анку-Уриру угостил меня каким-то напитком и двуствольной сигарой из разных сортов табака. Воняла эта сигара, на мой вкус, хуже резиновой покрышки.

— Не буду скромничать, Бириданжу: ты сделал меня богатым человеком. Поначалу я думал, ты подсадная утка и приведешь за собой пиратов. Я тебя чуть не пристрелил еще до старта, на всякий случай. — Капитан состроил гримасу: улыбнулся, надо полагать… — Тебя спасла кошка. У пособника пиратов еще могут быть опасные раны, но кошка? Немыслимо. Я приказал Ин-Руику следить за тобой, но долго еще не мог смотреть на обзорные экраны без опаски. Мои подозрения были несправедливы, теперь понятно.

— Вы спасли мне жизнь — стоит ли извиняться? Анку-Уриру вытащил плоскую коробочку из ящика стола, украшенного великолепной инкрустацией.

— Я справедливый человек, Бириданжу. По крайней мере мне хочется так думать. Продав экзотический груз, найденный на борту этой яхты, я получил немалую прибыль. Больше, чем в самый удачный год с тех пор, как я стал капитаном торгового корабля. Здесь твоя доля.

Под крышкой коробочки оказалась ровная шеренга цветных стерженьков квадратного сечения со стороной в одну восьмую дюйма и около дюйма длиной.

— Хватит на много лет спокойной жизни, — сказал Анку-Уриру. — Если не тратить на глупости вроде дальней связи и межзвездного бродяжничества. Впрочем, далеко не улетишь, особенно если покупать билеты, — но ты ведь честный парень, верно?

По лукавому взгляду капитана было видно — Ин-Руик рассказал ему о моих планах.

Поблагодарив, я уверил Анку-Уриру, что сорить деньгами не собираюсь.

Чтобы собрать пожитки и надеть на Эврику шлейку, сшитую собственными руками в свободное от вахт время, потребовалось десять минут. Капитан Анку-Уриру помог мне пройти таможенные формальности — дело для человека с деньгами не слишком трудное — и подыскал для меня гостиницу в городе. Вместе с Ин-Руиком мы выпили на прощание в гостиничном номере, и я наконец остался один. За окном стояли желтые сумерки; присев на узкую койку в маленькой комнатке, я почесал Эврику за ухом. Бесконечное одиночество вступало в свои права.

3

Один из полудюжины портов, основанных много веков назад, этот город назывался Инсиро — как и сама планета с единственным континентом посреди безбрежного океана. Торговля полезными ископаемыми, шкурами и лесом, ради которой создавалась транспортная сеть, давно захирела. Население города достигало десяти тысяч человек: бледнокожие, черноглазые, неулыбчивые — на земной глаз они выглядели непривычно, но не слишком. У многих на руках было по шесть пальцев. Несколько дней я слонялся по улицам, отведывая мясные блюда в ресторанчиках и дары моря в тавернах у побережья. Кормили повсюду вкусно. Местное красноватое пиво под названием «изм» мне тоже понравилось. Усвоенного на корабле диалекта хватало для разговоров на несложные темы; я скоро узнал, что посольства Зериды на планете вообще нет. Есть только консульский агент, представляющий торговые интересы полудюжины миров в радиусе пяти световых лет от Инсиро.

Ничего не оставалось, как обратиться к нему. Толстенький неопрятный человечек в душной комнатке на чердаке какого-то склада выслушал меня, сложив пухлые пальцы домиком. Об этом печальном эпизоде вам лучше забыть, сказал он. Галактика велика, и те, кто искалечил меня и похитил леди Рейр, могут находиться где угодно. На другом конце Млечного Пути, скорее всего. Воинственных же негуманоидов в здешних местах не видели давно — с пару-тройку десятков веков. Он бы сказал, что мне все это померещилось, но помешали, наверное, рубцы, за которые у любого собеседника цеплялся глаз.

На прогулках меня неизменно сопровождала Эврика, привлекая поначалу всеобщее внимание. Таких крупных кошек инсирийцы раньше не видели. Однажды общество Эврики оказалось очень кстати: как-то вечером, в таверне, трое задир, успевших основательно заложить за воротник, решили изучить мои шрамы подробнее. Когда Эврика вылетела из-под стола, выгибая спину, фыркая и показывая полную пасть острых, как иглы, зубов, меня сразу оставили в покое.

В одном из питейных заведений я нашел старичка, знавшего десяток диалектов ближних миров. Выпивши, он бывал словоохотлив и за угощение охотно давал уроки языкознания и галактической истории. Раса людей возникла очень, очень давно на планете близ центра Галактики и распространялась оттуда по всем направлениям не менее двухсот тысяч лет. Заселяя все подходящие планеты на своем пути, люди основали гигантскую империю, рухнувшую со временем, без больших потрясений, под собственной тяжестью. С тех пор прошло более двадцати тысяч лет; разные народы Галактики давно идут своей дорогой.

— Вот, например, твой случай. — Старичок ткнул в меня тощим пальцем. — Планета Земря, да? Полагаете себя единственными обитателями Вселенной. В действительности вы лишь заброшенное поселение. Остатки экспедиции, не сумевшей вернуться домой, или экипажа сбитого боевого звездолета. Может, исправительная колония, а может — компания отшельников… Несколько тысяч лет — и дело готово!

Он посмотрел на меня так, будто впервые в истории успешно доказал теорему о трисекции угла.

— А как же кости? — спросил я. — Мы много чего успели выкопать. Питекантропы, недостающие звенья, переходные ступени… Непрерывная эволюция от животных к человеку. Еще у нас водятся гориллы, шимпанзе и прочие обезьяны — они слишком похожи на нас для простого совпадения.

— Кто говорит о совпадениях? Жизнь адаптируется к условиям. Похожие условия — похожее зверье. Лапы певчей ящерицы видел? Совсем человеческие, только поменьше. Посмотри на летучих тварей: птицы, млекопитающие, рептилии, горано, миклы — у всех крылья, и все ими машут. У всех легкие пустотелые кости, все ходят на двух ногах…

— Возьмем вот кошку, — упорствовал я. — У нас с ней больше общего, чем различий. Двухнедельные эмбрионы ничем не отличаются.

— Ага. — Он кивнул головой, ухмыляясь. — А где ты ее подобрал? Уж не на Земре ли?

Наш разговор смахивал на богословский диспут: стороны лишь утверждались в первоначальном мнении. Мне, впрочем, беседы шли только на пользу. К исходу трех месяцев, по земному времени, я сносно говорил на универсальном наречии звездолетчиков, для двух других языков заложил твердую основу. Боясь позабыть зеридский, я вел долгие воображаемые беседы с леди Рейр, объясняя, как следовало приветствовать гномов.

Залеченные на корабле раны по-прежнему не давали покоя. Местный хирург долго цокал языком и качал головой; после обширных исследований и тестов на аллергию он рискнул дать мне наркоз и реконструировал плечо, восполняя металлом и пластиком утраченные ткани. Когда синтетическая кожа прижилась и разгладилась, хирург снова взялся за нож: выправил плохо сросшиеся ребра. Он еще хотел заменить искусственной кожей рубцы на шее и нижней челюсти, но не нашлось подходящего колера. Заплата из бледного материала, предназначенного для туземцев, не сделала бы меня краше. К тому же я устал от боли и тягомотины пластической хирургии. Рука работала хорошо, и я снова мог ходить выпрямившись, не думая о раздробленных костях. Не сидеть же здесь вечно? Меня ждут дела.

В порту как раз приземлился корабль Ин-Руика, и я решил попросить совета.

— Я не хочу наниматься на каботажный рейс. Мне надо попасть на Зериду; вопросы буду задавать по дороге. Так я разыщу гномов, рано или поздно.

— Долгий путь в поисках любимой ты выбираешь, Бириданжу, — вздохнул Ин-Руик. — Долгий и безнадежный.

Однако он представил меня местному судовладельцу. Я получил назначение стажером-механиком силовой установки на грузовой звездолет, направляющийся в сторону центра Галактики, к планете Топаз.

4

Так мы с Эврикой достигли Топаза, повидали Бальгрё, Полной, мир Пандаша и Трехлунье. По дороге я не только в совершенстве освоил ионный привод и генераторы пространственной деформации, но и отработал многие часы в скафандре, на корпусе. Там черное небо обволакивает со всех сторон и голосом сирены обещает унести в бесконечность.

Поначалу мне сильно доставалось от старожилов кубрика — пока седой жилистый механик не показал пару простых приемов, которые избавили меня от амплуа чучела для битья. Старый боец как-то едва не стал чемпионом флота своей родной планеты, и метод его был прост: он выбивал из меня пыль усерднее других, пока в один прекрасный день я сам не пустил ему кровь из носа; мне выдали диплом и оставили в покое.

Я выучился стоять вахты три часа через три, пить таинственное пойло, не переводившееся среди звезд на любом отдалении от последнего порта, а также изучил семьдесят одну игру колодой в сто четыре карты; колоду эту изобрели во времена незапамятные. И во всех портах на мои вопросы отвечали одинаково: никаких гномов за последние пять тысяч лет. Еще вернее — никогда…

Только на планете Унрисс, в библиотеке, что и сама походила на музейный отдел древностей, отыскал я изображение гнома — или разумное подобие. Рисунку сопутствовал краткий текст на незнакомом языке, но библиотекарь смог перевести, хотя и не без труда. Создание называлось х'иак, происходило с планеты того же названия и считалось вымершим. О координатах мира х'иак скупое сообщение умалчивало.

Мои средства, достаточные для скромного существования на Инсиро, вскорости иссякли. Расходовал я их бережно, мало-помалу наполняя матросский сундучок; в числе прочего приобрел проектор сновидений с коллекцией записей, надежный бластер и гражданскую одежду, в какой не стыдно показаться на берегу. Любую запись по судовождению или эксплуатации силовой установки я изучал самым прилежным образом и через два года получил звание механика силовой установки второго класса. Звание позволяло занять должность главного механика резерва на больших кораблях, где бывает запасной состав. Это была серьезная ступенька, вроде как с китайской джонки на пароход. Теперь я мог служить на кораблях дальнего следования, больших и быстрых.

Прослужив шесть месяцев на борту линейного крейсера, перестроенного в торговое судно, я остался в порту на планете Лхиза. Три месяца я занимался самоподготовкой, изыскивая возможность добраться до сектора Галактики, известного под названием Коса. Непростая задача, поскольку старые и сравнительно тихоходные корабли Восточного Рукава нечасто ходят так далеко. Но Коса — серьезный, длинный шаг в сторону Зериды. Оттуда по-прежнему не одна тысяча световых лет до цели, но все же…

В конце концов я нанялся на пассажирский лайнер, зафрахтованный правительством Агасса для перевозки рабочих-иммигрантов. Возиться с обитателями мира, понятия не имеющего о межзвездных перелетах, не хотелось, но мне предложили должность главного механика, и старая лохань шла далеко и в нужном направлении! Нельзя было не согласиться.

Корабль действительно был старый, как и большинство звездолетов, обслуживавших Рукав, но большой и роскошный. Главному механику полагалась отдельная каюта, и впервые Эврика могла спать у меня в ногах, как на берегу. После нескольких недель переборки, доводки и обучения машинной команды громоздкая, старинная силовая установка заработала как часы. В дальнейшем все шло гладко, скучно и не без приятных минут, как и полагается в длинном рейсе.

Моим вахтенным помощником был Омму — крепкий, средних лет мужчина с квадратной челюстью и зеленоватой кожей, характерной для обитателей миров класса С1. Выслушав мою историю о гномах, он рассказал, что много лет назад ему довелось повидать похожий корабль с обшивкой цвета старой меди. Появившись неизвестно откуда и дрейфуя по кометной орбите в принадлежащей Косе системе Гури, корабль представлял собой помеху судовождению; Омму высадился на нем в составе команды взрывников. Вместе с товарищем, в нарушение инструкций, они отыскали отверстие в борту и проникли внутрь. Корабль погиб очень давно, и от экипажа мало что осталось, но Омму подобрал сувенир. Эффектный сувенир и не такой уж мелкий, чтобы многие годы хранить в матросском сундучке: стопка серебряных чашечек с петлей в основании и коротким стержнем на другом конце.

— Это самое, — сказал я, чувствуя, как шевелятся волосы на голове.

На Гэре 28 в меня стреляли не совсем из такого оружия, но родство не вызывало сомнения.

Я хотел знать как можно больше, но Омму не помнил подробностей. После долгих уговоров и бутылки самогона, произведенного в машинном отделении, корабельный психолог согласился опросить его под гипнозом, а казначей отыскал в списке пассажиров ксенолога. Этот не заставил себя долго уговаривать.

В состоянии гипнотического транса Омму вновь пережил подход к дрейфующему кораблю со стороны солнца. Мы последовали за ним в лабиринт внутренних помещений; мы стояли рядом, когда он взял в руки диковинное орудие убийства, потревожив останки х'иака.

Психолог трижды заставил Омму пережить эпизод, опрашивая его вместе с ксенологом; под конец тот насквозь вымок от пота. Мне казалось, я действительно побывал на брошенном корабле вместе с ним.

Ксенологу не терпелось обратно в каюту, поработать с материалом, но я убедил его дать краткое резюме.

— Корабль характерен для культуры, называемой «группа х'иак», — сообщил он. — Эхинодермы, или колючепокровные, х'иак происходят откуда-то с задворков Галактики; некоторые даже утверждают, что они пришли со звездного скопления по соседству, предположительно Малого Магелланова Облака. Немногие документированные контакты с людьми и другими высокоразвитыми расами позволяют предположить, что для менталитета х'иак характерен шизоидно-аккретивный уклон…

— Можно простыми словами? — попросил Омму.

— Шизоидно-аккретивные черты подразумевают значительную степень распада социальных механизмов, — объяснил ксенолог.

На этом он не остановился и говорил еще довольно долго. Упрощенное объяснение оказалось, на мой вкус, не лучше подробного, о чем я так прямо и сказал.

— Послушайте! — Ксенолог был маленьким, но задиристым человечком. — Вы требуете, чтобы я делал далеко идущие выводы из недостаточных данных, рискуя моей профессиональной репутацией…

— Ничего подобного, сэр! — Я постарался успокоить его, как мог. — Просто мне хотелось бы оказаться как можно лучше подготовленным — при следующей встрече…

— М-м-м… Тревожность и неуверенность в будущем, я бы сказал. Полагаю, их родной мир погиб в катастрофе глобального масштаба, вместе с большей частью населения. Что это может значить для расы, стремящейся к выживанию любой ценой, вопрос открытый. На вашем месте я бы ожидал столкнуться со сложной системой фобий: боязнь высоты, замкнутого пространства, возможен символический фетишизм… Ну и разумеется, синдром грубияна: покажите, что вы сильнее, и они подчинятся беспрекословно. Проявите слабость, и вы погибли.

Успокоившись на достигнутом, я оставил ксенолога в покое. Омму позволил мне разобрать диковинное ружье; не скажу, чтобы я много узнал о его создателях. Корабельная рутина вступила в свои права: отрегулировать деформационные генераторы, проследить за порядком, чтоб в машинном отделении все блестело… Я выиграл немного денег в тикаль, потом проиграл в рево; а в один прекрасный день, в свободное от вахт время, меня выбросило из койки. Проснулся я на полу, под вой Эврики и грохот колоколов громкого боя.

5

Когда я добрался до машинного отделения, затрясло до того скверно, что невозможно было выпустить поручни из рук.

— Нет связи с ходовой рубкой! — прокричал Омму.

Подобравшись к экрану интеркома, я сумел связаться с вахтенным штурманом. Размазывая кровь по лицу, он успел только объяснить, что носовая оконечность уничтожена в результате столкновения с неизвестным объектом; затем экран погас навсегда.

Новый удар бросил нас на палубу, закружившуюся, как сошедшая с ума карусель.

— Неуправляемое вращение! — крикнул я. — При таких ускорениях корпус разорвет! Всем на шлюпочную палубу — это приказ!

Я сам помог бледному как мел от внутренних травм электрику Рузи добраться — то по палубе, то по потолку — к нашей шлюпке. Дверь шлюпочного ангара была открыта, корма шлюпки снесена, а по палубе размазало какого-то несчастного… Приказав своим людям пробиваться к соседней шлюпке, я подхватил Рузи под мышки — но тот был уже мертв.

На шлюпочной палубе царило смятение. Отобрав пистолет у какого-то тощего старика, размахивавшего им без толку, я выстрелил поверх голов. Никто не заметил. Тогда, построившись в боевой порядок, мы вместе с Омму и несколькими членами экипажа пробились к соседнему ангару. Пока остальные держали на расстоянии обезумевших от ужаса пассажиров, Омму открыл дверь. Прижав уши и хлеща хвостом, Эврика не отходила от моих ног.

— Построй-ка их по порядку! — приказал я Омму. — Кто будет лезть вперед, пристрелю! — пообещал я.

Спустя две секунды обещание пришлось исполнить. На меня бросился разъяренный бык не меньше двухсот фунтов весом, но стоило мне прострелить в нем дыру, остальные проворно отступили. В шлюпку, рассчитанную на пятьдесят пассажиров, набилось уже восемьдесят семь человек, когда по коридору пронесся огненный смерч. Омму едва успел втащить меня внутрь; я рухнул прямо на колени толстой женщины и рыдающего, как ребенок, мужчины средних лет. Мимо прошмыгнула Эврика, и люк закрылся. Пробравшись вперед, я опустил большой красный рычаг, и после чувствительного пинка навалилась тошнотворная невесомость. Мы покинули пусковую шахту и были теперь предоставлены сами себе.

6

На небольшом экране в крошечной, два на четыре фута, пилотской кабине медленно, как гигантский бумеранг, вращался изуродованный корпус корабля. Мелкие обломки лениво разлетались по спирали, вдоль разрывов обшивки сверкал огонь — там где перебитые трубопроводы выбрасывали в пространство химическое горючее и окислитель. На моих глазах отвалилась корма; наружу выплеснулась новая волна мелких обломков и крохотных человеческих фигурок, лопавшихся в вакууме, как мыльные пузыри. Затем полыхнуло в центральных отсеках, и, когда дым рассеялся, не осталось ничего, кроме раскаленного фрагмента кормы и медленно расширяющегося облака пыли.

— Еще какие-нибудь шлюпки стартовали? — спросил я.

— Я не видел, Билли…

— Пять тысяч человек!.. Пять тысяч человек было на борту этой шаланды! — не выдержал я, — Не могли же только мы остаться!..

Я будто думал воскресить погибших, убедив Омму, что такого не могло случиться.

— У нас здесь раненые, — сообщил механик по имени Лас, с трудом просовывая голову в кабину. — Кто-нибудь скажет, где мы?

Ближайший мир — Сиок. Код — голубой, что значит — необитаемая и непригодная для жизни планета. Навигационный экран действовал исправно…

— Один маяк, и только, — сказал Омму. — Большая сосулька. Мы проверили все как полагается. В радиусе светового года ничего лучше.

— Сиок, стало быть, — заключил я. — Ладно, оценим наши возможности.

Я первым выбрался в центральный безгравитационный коридор — жилые отсеки сидят на нем, как зерна на кукурузном початке. Народу в каждый набилось много больше, чем положено, в основном — женщины и дети. Может, в гибнущих пассажирах проснулся рыцарский дух, а может, Омму проследил… Не знаю. И я не был уверен, что так лучше.

Крупный мужчина в дорогом костюме — или в том, что от него осталось, — выплыл в коридор. Он явно ждал, когда я подтянусь поближе.

— Я — Тилл Огнат, член Агассийского конгресса, — объявил он. — Как старший по положению, я принимаю командование на себя. Вы, я так понимаю, экипаж. Отлично! Для начала просканируйте окружающую область пространства и представьте на рассмотрение пять возможных вариантов высадки. Потом…

— Главный механик Дейнджер, — представил меня Омму, принимая игру. — Старший по званию член экипажа.

Конгрессмен Огнат смерил меня взглядом.

— Отдайте оружие! — потребовал он, протягивая широкую холеную ладонь.

— Пожалуй, оставлю, — уклонился я. — Буду признателен за помощь, конгрессмен.

— Вы меня, наверное, не поняли. — Тилл Огнат картинно сдвинул брови. — Как член планетарного конгресса Агасса, я…

— Командование принимает старший по званию член экипажа, — отрезал Омму. — Ползите обратно в отсек, мистер, пока не стали субъектом космического права.

— Вы говорите о праве мне? Да вы… — Тилл Огнат умолк, потрясенный.

— Когда вы понадобитесь, конгрессмен, я обязательно дам знать.

Мы с Омму не стали дожидаться, когда к высокому сановнику вернется дар слова.

7

Шлюпка оказалась в отличном состоянии, при полном комплекте оборудования и припасов — из расчета на пятьдесят человек, у которых было время уложиться и проследовать на борт, как подобает леди и джентльменам. Конгрессмен Огнат пожаловался формально на присутствие животного на борту, но сочувствия ни в ком не нашел. Ему просто не дали договорить; все сочли, что живой талисман на борту — непременно к счастью. К тому же Эврика не отличалась прожорливостью и не занимала места, на которое мог бы претендовать человек. Из раненых двое умерли в первый же день, трое — в течение недели. Мы выбросили их через шлюз и сомкнули ряды.

Для благопристойности на борту места практически не было. Щепетильным натурам ничего не оставалось, кроме как терпеть. Один мужчина выбил другому зубы пряжкой ремня — тот, видите ли, наблюдал, как его жена обтирается мокрой губкой. Пострадавший смотрел не один — в компании еще десяти человек. Выбора у них, сказать по правде, не оставалось, разве что зажмуриться покрепче. Двое суток спустя ревнивца нашли парящим в центральном коридоре, с раздавленным горлом. Никто особо по нему не убивался, даже супруга.

Через двести шестьдесят девять часов после отделения от гибнущего корабля мы заходили наконец на посадку. С высоты пятисот миль планета Сиок больше всего напоминала гигантский снежок.

Таким образом, мне впервые в жизни представился случай посадить атмосферный челнок. Хоть я много работал и старательно тренировался, в реальной жизни все оказалось не так. Конечно, автоматика почти все делала сама, требуя лишь изредка принимать отдельные решения, но мне хватило и этого: я сделал неправильно все, что мог. После четырех часов немилосердной тряски я уронил шлюпку на ледяное поле в кольце горных вершин — в четырехстах милях от маяка.

Глава 6

1

Посадка стоила нескольких разбитых носов (включая мой собственный), пары сломанных рук и разрыва обшивки футов десять длиной, куда немедленно ворвался морозный воздух, но это было не самое страшное. При ударе полностью разрушился отсек основного оборудования в носовой части; силовую установку целиком выбросило на лед через пробоину. Отныне у нас не будет ни тепла, ни света, ни связи… Конгрессмен Огнат высказал вслух все, что думал о моих пилотских способностях. Печалился я недолго: Омму скоро доказал конгрессмену, что тот умеет водить челнок еще хуже.

Температура за бортом оказалась десять градусов ниже нуля: теплый день для планеты Сиок. Далекое маленькое солнце угрюмо светило на стальном небе, заливая серым светом наступающего шторма неровный ледник, упирающийся в голубые горы на расстоянии нескольких миль. Конгрессмен Огнат заявил, что теперь, на твердой земле, он по праву принимает командование и что немедленно будут приняты все необходимые шаги к спасению. Какие шаги, он объяснять не стал. Передавать кому бы то ни было командование я не планировал, пока длится чрезвычайная ситуация; конгрессмен даже позволил себе несколько крепких выражений по этому поводу, но пистолет покуда оставался у меня…

Пассажиры непрерывно жаловались на холод, скудный паек, воду из регенератора, ушибы и многое другое. В пространстве хватало сознания того, что они живы, но теперь, на твердой земле, должно было наступить немедленное облегчение… Отозвав нескольких человек в сторону, я сообщил:

— Отряд под моим командованием отправится к маяку.

— Отряд? — выразил недоумение конгрессмен. — Все пойдут! Только держась друг за друга, можем мы надеяться выжить!..

— Пойдут десять человек, — сказал я. — Остальные будут ждать здесь.

— Оставите нас умирать от голода и холода среди этих обломков? Неслыханно! — провозгласил Огнат.

— Вас не оставлю, конгрессмен, — успокоил я. — Пойдете с нами.

Такой вариант ему тоже не понравился. Он сказал, что ему надлежит быть вместе с народом.

— Мне нужны самые сильные, не слишком оголодавшие люди. Рюкзаки поначалу будут тяжелыми — отстающих мне не надо.

— Почему тогда не вы двое? — Тилл Огнат указал большим пальцем на Омму.

— Мы берем половину запасов продовольствия. Кто-то должен их нести.

— Половину запасов? На десять человек? То есть семьдесят с лишним женщин и детей должны довольствоваться другой половиной?..

— Именно так, — кивнул я. — Отправляемся немедленно, пока у нас есть несколько часов до заката.

Через полчаса к выходу был готов весь отряд, включая кошку. Холод, судя по всему, не беспокоил ее совершенно. Рюкзаки получились слишком тяжелые, но скоро станет гораздо легче.

— Где ваш рюкзак, Дейнджер? — спросил конгрессмен Огнат.

— Мне не полагается, — ответил я.

Спасательная шлюпка осталась под командой механика с растянутым запястьем; когда через час я оглянулся, позади лишь тускло сияло ледяное поле.

2

До заката удалось пройти пятнадцать миль. Когда мы разбили лагерь, послышались жалобы на скудный паек, а кто-то возмутился, что еду скармливают кошке. Тилл Огнат еще раз предложил себя в лидеры, но без особого успеха. Через пять часов, еще до рассвета, я всех разбудил; с трудом шевеля посиневшими губами, один человек пожаловался на неполадки в термокостюме. Я отправил его обратно, распределив припасы между остальными.

Дорога стала неровной и шла теперь в гору, сквозь толщу льда повсюду пробивались острые скалы — нужно было внимательно смотреть под ноги. Через десять миль пришлось объявить полуденный привал.

— В таком темпе нам хватит десяти суток! — провозгласил конгрессмен Огнат. — Рацион можно увеличить вдвое. Наших запасов хватит на сорок дней!..

Многие его поддержали, но я не разрешил. После обеда, прошедшего в молчании, и десятиминутного отдыха мы двинулись дальше. Отойдя в конец колонны, я присмотрелся к людям. Тилл Огнат, несмотря на вечное недовольство, уверенно шел впереди, а вот двое других поспевали с трудом; одному явно причинял неудобство рюкзак. Выяснилось, что у него сильно ушиблено плечо, еще со времени посадки. После жесткого выговора я отправил его обратно к шлюпке.

— Если кто-то еще хочет быть героем, не думая об остальных, признавайтесь сейчас! — потребовал я.

Никто не захотел говорить, и мы двинулись дальше. Восемь человек из десяти, и только двадцать четыре часа, как вышли…

Карабкаться с каждым часом становилось все труднее. Ночь застала нас выбившимися из сил, на полпути к перевалу. Омму сказал, что рюкзаки слишком тяжелы.

— Скоро будут легче, — ответил я.

— Ты бы увидел это моими глазами, если бы пришлось нести свою долю.

— Потому-то мне рюкзак и не нужен, — объяснил я.

Мы провели скверную ночь под прикрытием ледяного тороса; по моему приказу регуляторы термокостюмов были выставлены на минимум. Нас засыпало снегом, и на рассвете пришлось откапываться.

К полудню мы перевалили через хребет, а к наступлению темноты стояли у подножия следующего. До сих пор в ход шли силы, накопленные в покое; теперь начинало сказываться утомление. Поутру двоих удалось поднять только с трудом, а через час один потерял сознание. Я оставил им рюкзак с припасами и шанс вернуться к шлюпке. К наступлению темноты мы преодолели семьдесят пять миль.

Дни уходили за днями, сливаясь друг с другом. Когда один из нас поскользнулся на краю глубокой расселины и навсегда исчез вместе с поклажей, осталось пятеро: я, Омму, Огнат, пассажир по имени Чьюм и Лас — один из моих механиков. Под масками наши лица заострились, а глаза сверкали нездоровым блеском, но зато слабых среди нас теперь не было…

В полдень, при раздаче пайка, конгрессмен Огнат ревниво следил за моими руками.

— Так я и думал! — Его сочный баритон теперь больше походил на воронье карканье. — Видите, что он делает? — захрипел конгрессмен, обращаясь к тем, кто растянулся на льду, используя каждую секунду привала. — Стоит ли удивляться, что ему лучше всех? Двойной рацион, для себя — и для кошки!

Все вскочили — вернее, присели, глядя на меня.

— Это как? — спросил Омму. — Он правду говорит?

— Обо мне не беспокойтесь, — посоветовал я. — Ешьте, что дают, и отдыхайте как следует. Нам почти триста миль идти.

— Пора удвоить паек для всех. — Омму поднялся на ноги, двое других внимательно смотрели.

— Когда будет пора, я скажу.

— Огнат, открывай мешок и доставай вторую порцию! — потребовал Омму.

— Только прикоснись к рюкзаку — пристрелю, — предупредил я. — Ложись и отдыхай, Омму.

Некоторое время на меня смотрели молча.

— Тебе больше не стоит спать слишком крепко, Дейнджер, — сказал Омму.

Обед прошел в молчании. В молчании же мы двинулись дальше. Я теперь шел последним, ни на секунду не расслабляясь. Не могу позволить им никаких глупостей: леди Рейр на меня рассчитывает.

3

На середине пути я по-прежнему чувствовал себя здоровым и достаточно сильным. Огнат и Чьюм шли в паре, помогая друг другу на тяжелых участках пути, Омму держался Ласа. Со мной без необходимости никто не заговаривал; кошка нередко шла далеко в стороне — возможно, искала какую-нибудь поживу.

Установился твердый порядок, и очередной переход ничем не отличался от предыдущего. Мы вставали на рассвете, проглатывали паек и шли вперед. Хороший результат сегодня — две мили в час, и пейзаж никогда не меняется, будто топчемся на месте. Где-то на пятнадцатый день, когда, по моим расчетам, за спиной осталось двести пятьдесят миль, я увеличил паек. Следующие два дня мы шли немного быстрее, потом потеряли темп. Участились падения, и не только из-за сложного рельефа — люди дошли до предела своих возможностей. На полуденном привале я приказал увеличить подогрев термокостюмов до среднего; Огнат и Чьюм переглянулись. Оказалось, у обоих подогрев установлен на максимум.

— Чего бы ты хотел, Дейнджер? — пожал плечами Омму. — На таком пайке они могли замерзнуть насмерть.

На следующий день тепловой аккумулятор Чьюма вышел из строя. Чьюм продержался час, потом рухнул и уже не мог встать. Я осмотрел его: кожа до самых колен побелела, ноги одеревенели и стали холодными, как лед.

Устроив для него палатку, мы оставили еды на две недели и пошли дальше. Конгрессмен Огнат сказал, что на суде мне придется отвечать и за это.

— Если мы не дойдем до маяка, не придется, — напомнил я. Двумя днями позднее Огнат попробовал напасть, пока я спал. Меня разбудил громкий хруст: конгрессмен не догадывался, что я перед сном рассыпаю вокруг ледяные кристаллы, растущие у подошв ботинок, — в качестве меры предосторожности. Откатившись в сторону, я выиграл несколько секунд, но вряд ли бы мне это помогло, если бы не Эврика. Кошка сбила конгрессмена с ног и зашипела ему в лицо, разинув зубастую пасть. Когда Лас и Омму прибежали на шум, мне пришлось вынуть пистолет.

— Пайки! — потребовал Огнат. — Делим на четыре части, поровну на каждого!

Я решительно отказался. Омму рассказал, что он сделает, поймав меня без пистолета; Ласу было интересно, не желаю ли я пристрелить кошку, которая взбесилась и нападает на людей. Когда все выговорились, я просто отправил людей вперед. После полудня Омму упал и больше не мог подняться. Взяв его рюкзак, я приказал Ласу помогать товарищу, но через час оба окончательно обессилели. Пришлось объявить внеочередной привал. Выдав тройной паек, я упаковал оставшиеся припасы в два рюкзака. Один взял себе, другой взвалил на конгрессмена Огната, несмотря на возражения.

Следующий день выдался нелегким. Дорога снова стала хуже; Тилл Огнат с трудом выдерживал вес рюкзака, куда более легкого, чем в начале пути. Омму и Лас по очереди помогали друг другу встать на ноги; порой трудно было понять, кто кого ведет. Пройдя восемь миль, мы остановились на ночь. На другой день удалось пройти только шесть миль, потом пять, а на следующий день, через час после восхода солнца, конгрессмен Огнат споткнулся и растянул лодыжку. К этому времени мы покрыли расстояние в триста шестьдесят миль.

— Устроим лагерь, — сказал я. — Лас, Омму — потребуются ваши руки.

Сфокусировав луч термоэлектронного пистолета до предела, я вырезал из слежавшегося снега полдюжины кубов со стороной в один фут. Получив приказ уложить их по кругу, Омму лишь диковато глянул на меня.

— Сошел с ума наконец, — объявил он. — Послушайте, бросимся вместе! Не застрелит же он троих?..

— Мы построим укрытие, — пояснил я. — Посидите в тепле, пока я не вернусь.

— О чем это он? — просипел Лас, пробуя зайти мне за спину; я с досадой отмахнулся.

— Для вас поход окончен. Огнат идти не может; вас двоих хватит на несколько миль, но зачем?.. Втроем целее будете.

— Куда ты собрался? — Конгрессмен Огнат сумел только приподняться на локте. — Так вот, просто — бросаешь нас здесь?

— С самого начала так и задумано, — прошептал Лас, потерявший голос пару дней назад. — Использовал нас как вьючных мулов, а теперь, когда мы сделали свое дело, бросает подыхать.

В течение следующих десяти минут только Омму не тратил воздуха на проклятия. Рухнув на снег, он смотрел, как я выкладываю первый ряд снежных кирпичей. Полюбовавшись на десятифутовый круг, я нарезал еще снежных блоков. Когда подошел к концу третий ряд, Омму молча поднялся на ноги и взялся конопатить щели рыхлым снегом.

На строительство иглу потребовалось два часа, включая шестифутовый входной тоннель и санитарную траншею в сторонке.

— Мы же замерзнем! — Конгрессмен Огнат чуть не плакал. — Термокостюмы выдохнутся, и все…

Я выложил на снег все продукты, собрав себе легкий рюкзак.

— Вот! — Конгрессмен брезгливо посмотрел на невысокую пирамидку консервов. — Нам, как всегда, ничего! Мы тут сдохнем с голоду, а он будет обжираться.

— Если умрете от голода, значит, не успеете замерзнуть. Втащили бы вы его внутрь, — посоветовал я Омму и Ласу.

— Не знаю, как у него выйдет обожраться, — заметил Омму. — Нам он оставил вдвое больше, чем себе.

— Как?.. А где же его заначка?

— А что мы, по-твоему, едим всю неделю? — фыркнул Омму. — Заткнись, Огнат. Слишком много треплешься.

Вместе мы втащили конгрессмена в иглу. Стены внутри светились мягким золотистым светом, и было уже теплее, чем снаружи. Покинув своих товарищей, я в компании Эврики пошел туда, где оставалась надежда найти маяк.

Рюкзак тянул на десять фунтов — три дня на половинном пайке. Сохранить физическую форму, кажется, удалось; за два дня вполне можно дойти до маяка, если не изменит удача.

Удача, однако, не торопилась. До заката я прошел десять миль, лег спать голодным, установив подогрев на минимум. К исходу следующего дня за спиной оказались последние сорок миль, но впереди по-прежнему сверкал ледяной горизонт. Маяк, если верить карте, установлен на пригорке высотой в сто футов и виден по крайней мере за двадцать миль. Еще один день пути, не меньше.

В конце второго дня я тщательно проверил записи в журнале, но даже если считать каждый дневной переход по минимуму, мне все равно полагалось быть у цели. Этой ночью пропала Эврика.

С утра начали подгибаться ноги; прикончив последнюю банку консервов, я выбросил опустевший рюкзак. Термокостюму тоже осталось недолго: меня постоянно трясло от холода.

Ближе к вечеру я снова увидел Эврику, красивым прыжком перелетевшую трещину в поверхности ледника. Может, ей удастся найти пищу? Желаю тебе успеха, девочка. На закате я неудачно упал и ушибся так сильно, что с трудом дополз до ближайшего валуна — укрыться от ветра на ночь.

С рассветом дела пошли совсем скверно. Я не сомневался, что маяк где-то рядом, но приборы моего костюма не позволяли его засечь. Направление можно было выбирать наудачу, и я пошел на восток, где за низкими облаками тускло светило солнце. Когда отказались служить ноги, я пополз, но скоро не стало сил и ползти. Аккумулятор термокостюма гудел, предупреждая о скорой и окончательной разрядке, но мне это не казалось важным. Я уже не чувствовал ни голода, ни холода, ни усталости. Плавать в теплом, золотом море было хорошо. Такая же золотистая кожа у леди Рейр, лежащей на сухом песке под жарким солнцем Гэра 28… Леди Рейр… В плену сейчас, и кто, кроме меня, ей поможет?

Шатаясь, я встал на ноги. Выбрав ближайший камень, подошел вплотную, на что ушли последние силы. Упав, я обнаружил под носом собственные следы. Забавно, правда? Когда я отсмеялся, было уже темно. И холодно. Послышались голоса…

Голоса стали громче, в глаза ударил свет; надо мной кто-то стоял, а рядом — рядом сидела Эврика, умываясь.

4

Омму и Огнат остались живы и здоровы. Не желая сидеть в иглу, Лас ушел, чтобы исчезнуть навсегда. Чьюм умер от гангрены, но из четырех человек, отправленных мной обратно к шлюпке, выжили трое. Из тех, кто остался на месте, не погиб ни один человек. Позднее мы узнали, что покинуть корабль удалось только нашей шлюпке. Причина катастрофы так и осталась неизвестной.

Поднялся на ноги я быстро, за день или два. Экипаж маяка был только рад перерыву воднообразной рутине; нам охотно предлагали все самое лучшее. Еще через пару дней прибыл корабль, чтобы отвезти нас в цивилизованные места.

На Агассе меня долго допрашивала грозная комиссия, задавая вопросы с пристрастием. Уже стало казаться, что я во всем виноват, но в конце концов меня оправдали и даже оплатили в скромном объеме путевые расходы.

За дверями зала заседаний комиссии я встретил конгрессмена Огната.

— Насколько я понимаю, вам досталось скромное вознаграждение — и намек, что чем меньше вы будете распространяться о катастрофе, тем лучше.

— Ну, можно и так сказать…

— Дейнджер, я всегда считал себя человеком с принципами. На Сиоке я ошибался, и теперь я ваш должник. У вас есть планы на ближайшее будущее?

Ознакомившись с моими планами, Тилл Огнат посмотрел на меня с интересом:

— Полагаю, это не вся история — но не вижу повода для праздного любопытства…

— Отчего же, мистер конгрессмен. — Историю я рассказал за обедом, который почти стоил тридцати суток в ледяной пустыне.

Выслушав мой рассказ, Тилл Огнат покачал головой:

— Дейнджер, а вы хоть представляете, сколько времени нужно добираться до Зериды вашим способом — нанимаясь с одного корабля на другой или зарабатывая деньги на билет?

— Довольно долго.

— Дольше жизни, при тех доходах, на которые вы можете рассчитывать.

— Не стану спорить.

— Дейнджер, я политик и практик. Романтические экспедиции — не по моей части. Но вы спасли мне жизнь, и я хотел бы вернуть долг — насколько это возможно. В моей власти предложить вам командование собственным кораблем — в рамках очень непростой миссии. В случае успеха вы получаете больше, чем можно заработать за двадцать лет в машинном отделении!

5

Подробности мне объясняли четыре холеных джентльмена на террасе под крышей здания этажей в двести высотой. Роскошь обстановки соперничала с блеском огней ночного города, сиявших миль на пятьдесят во все стороны. Конгрессмен Огнат при встрече не присутствовал; говорил по большей части один и тот же джентльмен, остальные слушали.

— Задача, которую мы хотели бы вам поручить, требует незаурядного мужества и умения рассуждать безошибочно. Кроме того, человек не должен быть связан ни семейными узами, ни обязательствами противоречивого характера. Меня уверили, что вы обладаете нужными качествами в полной мере. Упорство, здравый смысл и личная честность приведут к успеху; в случае провала вас ожидает мучительная смерть в полном одиночестве. Помочь вам никто не сможет.

Молчаливая девушка принесла поднос с бокалами. Отхлебывая понемногу, я слушал дальше.

— В последние десятилетия коммерческие интересы Агасса страдают от недобросовестной конкуренции со стороны негуманоидной цивилизации, называемой Риш. Характер деловой активности иерархии Риш заставляет подозревать цели, выходящие за пределы торговой экспансии. До сих пор, однако, нам ни разу не удалось внедрить в иерархию наблюдателей.

— Иными словами, от ваших шпионов не было никакого толку.

— Совершенно верно.

— На что же вы надеетесь в моем случае?

— Вы достигнете пределов иерархии Риш открыто и официально. Продвижение одинокого агассийского корабля будет сопровождаться благожелательным вниманием средств массовой информации. Ришианцам не удастся сохранять видимость дружелюбия, препятствуя вашей миссии. Вы просто нанесете визит доброй воли в Хай-Илиат, столицу иерархии, в качестве торгового представителя.

— Знаете, я ничего не смыслю в шпионаже. Когда я туда доберусь — если доберусь, — что мне делать?

— Ничего. Ваш экипаж будет состоять из хорошо подготовленных специалистов.

— Зачем тогда нужен я?

— Именно потому, что вы не специалист и не имеете за плечами академической карьеры. Вы выжили в пространстве во время катастрофы; может, сумеете выжить и среди ришианцев.

Как просто. После года работы меня ожидает целое состояние — когда вернусь. От названной суммы голова пошла кругом. Конгрессмен Огнат ошибся: не двадцать лет беспорочной службы, а все сорок.

— Согласен, — кивнул я. — Думаю, правда, что вы бросаете деньги на ветер.

— Оплата производится только в случае возвращения. То есть когда миссия фактически окупится.

6

Корабль, доставшийся мне, построили тысячу двести лет назад, и с тех пор никто не давал ему отдыха. Древнее, покрытое шрамами торговое судно стартовым весом пять тысяч тонн одиноко стояло в ремонтном ангаре. Если бы здесь рыскали ришианские агенты, им не удалось бы найти ничего подозрительного. Ни силовой брони, ни аппаратуры сверхсветовой связи, ни сверхтяговых агрегатов — ничего, кроме древних деформационных генераторов, стандартного навигационного оборудования и трюма, доверху набитого программными перфолентами для промышленных автоматов. Команда моя на шпионов нисколько не походила: двое юношей со скошенными подбородками и выражением вспугнутой невинности в глазах, один средних лет джентльмен, будто решивший сбежать от стареющей жены, и молчаливый рослый медведь с телосложением грузчика и тоскливыми голубыми глазами.

Две недели я заполнял пробелы в образовании, впитывая, как губка, учебные гипнозаписи. Стартовали мы незадолго до рассвета, без каких-либо торжественных мероприятий, как и подобает грузовому судну. Эврика осталась у одной лаборантки из учебного центра летного состава; может, потому я и не сомневался в успехе.

Первые несколько недель я наслаждался новой для меня ролью капитана. Ничто не сравнится с удовольствием иметь под ногами собственную палубу, даже если это старая посудина вроде «Джонго». Моя команда молча смотрела, как я, надев скафандр, собственными руками вывожу буквы на носу. Идея назвать корабль каким-то собачьим именем явно показалась странной.

Первая посадка прошла без недоразумений. Я вышел на контакт с импортерами, назвал свою цену, избавился от груза и приобрел новый, как полагается. Моя лихая команда в это время знакомилась с достопримечательностями порта. Много ли они там нашли, я не спрашивал, полагая, что не в знаниях счастье.

Посещая незначительные малонаселенные миры, мы понемногу продвигались вдоль Косы в сторону юга Галактики, где жизнь не бьет ключом, а центральные звездные скопления на экранах уже не слепят глаз.

Лон, Банун, Острок и два десятка миров, похожих друг на друга, как городки на Среднем Западе… Но наступил день, когда на экранах возникла ничем на первый взгляд не примечательная планета. Пять месяцев мы продвигались на ощупь к заветной точке на звездных картах — к месту, где я сложу голову, стоит мне совершить единственную ошибку, — к столице иерархии Риш.

7

В порту Хай-Илиат было тесно от сверкающих лайнеров отовсюду: из миров Косы и даже из центра. Миля за милей шли посадочные площадки, где звездолеты стояли гордые и холодные, как ассирийские цари. От площадки, куда нас посадила диспетчерская служба, до центрального здания путь неблизкий, даже на портовом каре. Меня так очаровал купол в милю диаметром, состоящий из невесомых ребер с полупрозрачным кружевом между ними, что я не заметил ришианского представителя. Кому-то из членов экипажа пришлось толкнуть меня под локоть. Ага… Устрица на тонких ножках в дубленой коже вместо раковины. Жужжание и щелчки исходили, похоже, из медальона, висевшего на передней створке. Вскоре до меня дошло, что диалект, на котором разговаривает устрица, не так уж непонятен.

— Недавно с Окраины, ребята? Пройдемте вон туда: пустяковые формальности, не займет и скврта.

Сколько будет один скврт, никто из нас не знал, но отказываться от приглашения мы не стали. В помещении, напоминавшем узкий коридор с высоким потолком, горел слишком яркий свет и было тесно от людей, ришианцев и представителей нескольких рас, для меня незнакомых. Усадив на низенькие табуретки, хозяева велели нам вложить руки в какие-то окошки, принялись светить в глаза и оглушать резкими звуками. В чем бы испытание ни состояло, мы его, надо полагать, прошли. Таможенник вывел нас в небольшую загородку без крыши и произнес речь:

— Добро пожаловать, парни, в наш великий город и в наш прекрасный мир! Вы теперь гости иерархии Риш. В гостиницах вам предоставят питание, соответствующее вашему метаболизму; если понадобится помощь, достаточно обратиться на ближайшую станцию гражданской безопасности, обозначенную белым шестом. И должен вас официально предупредить: любой недружественный акт в отношении иерархии Риш подлежит немедленному пресечению, а совершивший его будет наказан по всей строгости закона. Желаю вам приятного пребывания в наших краях. Осторожно, здесь ступенька.

Чиновник нажал на скрытую кнопку и сделал приглашающий жест; в стене открылся проем — можно выходить на улицу…

Часом позже, после ионного душа и бокала чего-то местного в баре, я решил прогуляться по Хай-Илиату. Прекрасный город: ослепительно белая мостовая, крутые башни, изразцовые площади с фонтанами, взлетающими на сотню футов, — и ришианцы, стайками катящиеся на крошечных одноколесных мотороллерах. Попадались также люди и представители других рас, примерно поровну; местные не обращали на них особого внимания, разве что сигналили изредка, требуя освободить дорогу.

Я отыскал прекрасный парк, где оранжевая трава мягче бархата росла под деревьями, стволы которых сверкали серебром, а листья — золотом. В кронах деревьев порхали странные птицы, похожие на бабочек, а по стволам бегали мелкие животные вроде белок в дубленых шкурках. За оранжевым лугом разливалось гладкое озеро, где очаровательные домики стояли над водой на сваях; где-то чирикала негромкая музыка. Мне подумалось, что в жизни шпиона есть свои светлые стороны.

Обратно в гостиницу я собрался ближе к вечеру. На полпути меня окружил отряд из четырех ришианцев на зеленых мотороллерах. У одного была переводильная машинка.

— Капитан Билли Дейнджер, — объявил он писклявым голосом. — Вы арестованы за преступления против спокойствия и порядка иерархии Риш.

Глава 7

1

Тюрьма, куда я попал, оказалась ярко освещенным лабиринтом загородок, тупичков, комнатушек и коридоров, где безликие устрицы изучали меня, невнятно переговариваясь голосами, от которых сильно зудело в ушах. Ориентировку я потерял очень скоро: может, со мной всякий раз говорила одна и та же устрица в одном и том же углу. Хотелось есть, пить и спать, но до сих пор никакие резиновые шланги в ход не пошли, что обнадеживало. В любом городишке на Миссисипи дела могли повернуться хуже.

Через час невразумительных допросов меня привели в каморку вроде телефонной будки, где ришианец с переводильной машинкой на раковине назвался начальником Департамента наказаний и дознаний с применением мер физического воздействия. Звали его Хьюмекой. Мне подумалось, что отличить наказание от дознания будет нелегко.

— Ваше положение очень серьезно, — заверещала переводильная машинка. — Иерархия Риш очень строго относится к неблагонамеренным чужакам! Должен сказать, мне известно, что вас использовали — предположительно, без вашего ведома — с целью доставки на Риш преступников. Выказав добрую волю к сотрудничеству, вы можете избежать наиболее неприятных последствий вашей неосторожности. Предлагаю все рассказать о планах и действиях лиц, прибывших на одном с вами корабле.

— Требую встречи с агассийским консулом! — заявил я.

— Не заставляйте меня тратить время впустую! — возмущенно зачирикала машинка. — В чем состояли задания каждого из четырех агентов?

— Если экипаж арестован, прежде всего хочу видеть моих людей!

— Вы недостаточно хорошо осознаете свое положение, капитан Дейнджер. Здесь я выдвигаю требования!

— Боюсь, ничем не могу помочь.

— Глупости! Я достаточно знаю вашу расу. Ради собственного спасения каждый из вас продаст другого человека, не раздумывая.

— Отчего же тогда вы опасаетесь моей встречи с консулом?

— Опасаюсь? — Наверное, он засмеялся, но в переводе вышло непонятно. — Вы меня убедили. Пожалуйста! Разрешаю встречу с консулом.

Меня перевели в комнатку побольше, где свет не так резал глаза; через минуту появился лысый, как яйцо, человечек в щегольском костюме. Выглядел он загнанным и рассерженным.

— Это вы хотели меня видеть?

Он надел на шею какое-то устройство со специальными отводами к уху и гортани, протягивая мне такое же. Приспособить проводки оказалось несложно.

— Ничего не могу для вас сделать, Дейнджер, — запищал голосок в ухе. — Знали ведь прекрасно, на что шли! Требуя встречи со мной, вы лишь впутываете правительство Агасса.

— Шутить изволите? — Я старался не двигать губами. — Они знали про задание с самого начала! Это утечка информации, и мы так не договаривались.

— Не имеет отношения к делу. Ваш долг — отрицать официальный характер вашей миссии.

— То есть они настолько идиоты, что поверят, будто я шпионю частным образом?

— Не лезьте в дела, которых не понимаете, Дейнджер! Вас и выбрали-то ради политической невинности…

— Оставим легкий треп на потом, мистер консул. Скажите лучше, как вам разрешили со мной встретиться?

— Разрешили? Да меня чуть не под конвоем…

— Вот именно. Это проверка. Им хочется знать, что вы сделаете. Верность своему виду для них имеет первостепенное значение. Уж столько-то я узнал из гипнозаписей еще на Агассе. Каждый раз, когда им сходит с рук казнь человека, ришианцы становятся чуть-чуть храбрее…

— Ерунда! Просто хотите выпутаться из беды любыми средствами.

— Вы уже сделали ошибку, мистер консул, согласившись на встречу. Теперь вы не сможете сказать, будто ничего не знали. Вытащите меня, иначе я расскажу все.

— То есть как? — Моего собеседника, похоже, проняло. — Что вы можете рассказать? Реальное положение дел… — Консул осекся.

— Для начала я расскажу про вас.

— Про меня? А если подробнее?

— Вы являетесь тайным руководителем шпионской сети Агасса здесь, на Рише. Ну и так далее, до чего додумаюсь. Мои измышления имеют даже шанс местами оказаться правдой.

Консул чопорно выпрямился и смерил меня ледяным взглядом:

— Собираетесь предать конгресс Агасса, оказавший вам высокое доверие?..

— У вас, бюрократов, своеобразное понятие о верности и моральных обязательствах. Меня можно сдать со всеми потрохами ради удобной дипломатической лжи; я обязан принять судьбу с воодушевлением?

Дипломат еще некоторое время трепыхался, но больше для приличия; крючок засел слишком глубоко. Пообещав сделать все возможное, он ушел, вытирая пот со лба.

Меня запихнули в лифт и отправили глубоко в тюремные подвалы. Там пришлось долго добираться по низенькому, в четыре фута, туннелю до тускло освещенной камеры, где пахло странно и не слишком приятно. Пока я пытался сообразить, почему от этого запаха мурашки идут по коже, в темном углу кто-то зашевелился. Бронированная фигура в четыре фута высотой твердо встала на толстые ноги, и два огромных глаза уставились на меня прямо из грудной клетки.

2

Первые пять секунд я стоял столбом, переживая шок, потом рефлекторно бросился вперед, пытаясь проскочить мимо. Проскочить не вышло; я рухнул на противника и попытался ухватить за глотку, которой не было. Выгнувшись, гном застучал ногами, освободился и хотел было сбежать через туннель, булькая, как вода в раковине. Я остановил его пинком; гном откатился в угол, не сопротивляясь. Тяжело дыша, я раздумывал, куда бы пнуть побольнее.

— Мир! — Казалось странным, что этот броненосец-переросток может говорить. — Сдаюсь, хозяин! Бедный Срэт молит о милосердии!

Гном захныкал, точь-в-точь как австралийский лемур — или обиженный младенец.

— Так-то лучше. — Голос у меня дрожал, а волосы на голове шевелились от одной близости к созданию. — Подожду убивать тебя пока. Давай рассказывай!

— Да, хозяин! Бедный Срэт расскажет хозяину все! Расскажет все, что знает!

— Однажды прилетел звездолет. Большой звездолет цвета старой меди — он принял наш сигнал бедствия. В нем были гномы вроде тебя. Меня попытались пристрелить, но неудачно. Плохо знали человеческую анатомию, надо полагать. А потом — потом они забрали леди Рейр. Где она теперь? Что с ней?

— Дай бедному Срэту подумать, хозяин!

Гном заныл, жалобно булькая; до меня только теперь дошло, что ему доставалось по доброму пинку при каждом вопросе.

— Думать не надо — просто не забывай отвечать!..

Гнев понемногу скис, и началась реакция: задрожали руки. Я глубоко вздохнул.

— Хозяин, про леди бедный Срэт ничего не понимает… — Гном опасливо охнул, увидев, как я делаю шаг вперед.

— Корабль, да, — залопотал он. — Давно, очень давно бедный Срэт видел такой корабль, прекрасный и могучий, подобный королеве пчел. Но то было давно — очень, очень давно!

— Три года, — сказал я. — На планете далеко отсюда — в Рукаве.

— Нет, Хозяин! Сорок лет! Сорок лет прошло с тех пор, как бедному Срэту показалась великая королева. Далеко, далеко в Приграничье…

Срэт замялся, будто сказав лишнего, и я подбодрил его пинком.

— Бедный Срэт остался изгнанником, — заныл он. — Далеко, так далеко от материнского лона — от черных, колышущихся глубин Х'иак…

— Х'иак? Ее увезли туда?

— Плачь о великой Х'иак, хозяин! — возопил гном. — Плачь о памяти бедного Срэта! Плачь о том, что было когда-то и чему не бывать вовеки…

Прислушиваясь к нытью, плачу и жалобам, я понемногу начал понимать. Одинокий мир на расстоянии сотен световых лет от сердца Галактики, где она сияет в ночном небе звездным шатром; солнце, обреченное вспыхнуть новой; побег в пространство; годы — десятилетия — века неприкаянных странствий. Посадка на одной из планет иерархии Риш, мелкая юридическая неувязка — и сорок лет рабства. К концу истории я сидел на скамье у стены выжатый как лимон. Мне было холодно; впервые за три года я ничего не чувствовал — совсем ничего. Сколько ни пинай несчастного беспризорника, леди Рейр не вернуть. Я искал ответов, и вот, сижу с пустыми руками.

— Хозяин? — В голосе гнома послышался вопрос. — Хозяин тоже вызвал ужасный гнев других?

— Да… Можно и так сказать. Используют в качестве морской свинки… — Я прикусил язык. Время трепаться на эту тему с первым встречным еще не пришло.

— Хозяин — бедный Срэт расскажет хозяину про этих ришианцев! Расскажет много полезного! Хозяину будет с ними легче говорить.

— Боюсь, ты немного опоздал. Я уже успел высказаться, но Хьюмекою не показалось…

— Нет, хозяин! — Гном подобрался ближе. — Послушай бедного Срэта, хозяин: жалости ришианцы не знают. Деловая этика — совсем другое…

3

Когда за мной пришли, я спал. Четыре охранника со знакомыми символами на раковинах провели меня в круглое помещение, где за столом под яркой лампой сидел единственный ришианец. Может, Хьюмекой, может, кто-нибудь еще. Другой присел у стены за моей спиной. Агассийского консула нигде не было видно.

— Что вы можете предложить в обмен на собственную свободу? — спросил в лоб главный ришианец.

Я лихорадочно припоминал слова бедного Срэта; что он там говорил об этой породе?..

— Ничего, — ответил я.

— Ничего? За вашу жизнь?

— Жизнь принадлежит мне. Отнять ее — простое ограбление.

— Мы не отнимем жизнь. Только свободу.

— Грабеж есть грабеж. Жизнь моя, не ваша.

Уши опять зачесались; оппонентам, судя по всему, пришлось обсудить мою позицию. На столе блеснули два стерженька, белый и красный. Хьюмекой протянул мне белый:

— Возьмите этот символ великодушия нашего народа. Возьмите и покиньте Риш немедленно.

Чувствуя, как на лбу выступает пот, я покачал головой.

— Жизнь и свободу я забираю — они мои. Принимаю их по праву, а в дарах не нуждаюсь.

— Вы отвергаете милосердие иерархии? — Синтетический голос Хьюмекоя взлетел до максимума.

— Я желаю только вернуть свое.

Беззвучно переговорив с коллегой, Хьюмекой вернул стерженек на стол.

— Хорошо. Идите, капитан Дейнджер. Вы свободны.

— А моя команда?

— Они виновны и заплатят, что должно.

— Мои люди вам без надобности. Вы их уже допросили и все знаете. Почему бы не отпустить?

— Вот как? Желаете получить дар, в конце концов?

— Нет. Я заплачу.

— Заплатите? И чем же?

Бедняга Срэт успел рассказать о том, как нужно платить. Я не сомневался, но во рту пересохло, а в животе залег снежный ком.

Мы торговались десять минут, прежде чем определили цену: мой правый глаз.

4

Хирургами они оказались искусными. Обезболивающего не полагалось, кроме стаканчика едкой жидкости, по вкусу напоминавшей антифриз. Хьюмекой стоял рядом, выказывая все признаки глубокого интереса. Искусство переносить боль не так уж сложно: есть предел чувствительности. Положите руку на горячую плиту — и вы его достигнете. Все остальное ничем не хуже. Я покричал, конечно, подергался на столе, но операция скоро закончилась. Пустая глазница, в которую запихнули что-то холодное и мокрое, онемела через несколько секунд. Через полчаса я уже мог передвигаться самостоятельно, хотя голова кружилась, а оставшийся глаз смотрел на мир сквозь легкую вуаль.

Членов моего экипажа доставили в порт раньше меня, бледных и со скованными руками. Консул тоже был здесь, и тоже в наручниках.

— Добросовестная сделка — честный обмен, капитан Дейнджер, — сказал Хьюмекой, когда остальные погрузились на борт. — Эти хорошо оплаченные мошенники узнали, что хотели: промышленный потенциал, возможности космопорта, объем перевозок, технологические достижения… Не так уж много. Наш наступательный потенциал и без того поддавался оценке. Иерархия же получила достоверную информацию о человеческой природе. Нас до сих пор вводили в заблуждение, присылая людей, специально подготовленных с целью обмана. Действуя на основе ложной информации, мы могли бы совершить серьезную ошибку.

Так мы и расстались: не то чтобы приятелями, но и не без взаимного уважения, смешанного с опаской. В последнюю минуту подкатил портовый кар, и двое полицейских вытолкнули на бетон бедного Срэта.

— Это создание способствовало нашему сближению, хотя и косвенным образом, — пояснил Хьюмекой. — От нас он получает свободу; вы можете расплатиться с ним самостоятельно, в случае необходимости.

— Отлично! Погрузите и его, — кивнул я. — Нам будет о чем поговорить на пути к Агассу.

5

Путешествие продолжалось пятьдесят шесть дней, и я успел узнать про х'иак все, что только бедный Срэт мог рассказать.

— Какое прискорбное заблуждение заставило мою родню похитить благородную леди из племени хозяина, бедный Срэт не знает, — повторял он на все вопросы о мотивах, но зато охотно высказал свои соображения о том, где стоит поискать. — Есть миры, хозяин, где издавна существовали рынки сбыта для высокомолекулярных соединений, которыми Х'иак был столь богат в свое время. Корабли х'иак заходят туда по-прежнему, и в знак добрых отношений, связывавших нас когда-то, нам помогают припасами. Взамен мы поставляем, что можем.

Срэт рассказал о мирах Приграничья, куда проложили торговые пути его соплеменники. Там редко задают неудобные вопросы, а человек считается экзотическим уродцем.

— Обязательно слетаем туда. Вот только получу законное вознаграждение.

На Агассе диспетчерская служба определила нам место в самом дальнем уголке порта. Радостная команда укатила на портовом каре, еще пока я обесточивал аппаратуру ходовой рубки. В компании Срэта я пошел к ближайшему выходу пешком. Мимо, по соседней полосе, проскочил портовый кар. Я хотел было поднять руку, но передумал: несмотря на холодный ветер, после восьми недель в пространстве прогулка здорово освежала.

Внутри длинного здания терминала ожила система оповещения. Голос диктора бубнил неразборчиво, но Срэт возбужденно закудахтал:

— Хозяин! Они говорят о хозяине!

С большого экрана, куда указывал Срэт, смотрело мое лицо.

— …Хорошо заметные шрамы на шее и на нижней челюсти справа, — продолжал голос. — Каждый, кто увидит этого человека, обязан его задержать и немедленно поставить в известность власти!

6

На меня пока никто не смотрел. Ветровка поверх простой летной формы серого цвета прикрывала шею, а в остальном я мало чем отличался от других волков открытого космоса. Бедняга Срэт трясся и приседал от страха; о нем объявления не было, но его хныканье не останется незамеченным. Надо подыскать спокойное место, и как можно скорее. У вестибюля ближайшего выхода меня окликнул по имени женский голос: Нейси, лаборантка из учебного центра, с которой осталась Эврика.

— Когда четыре часа назад пришел твой запрос на посадку, я была в третьей диспетчерской. — Говорила она шепотом, торопливо; при виде повязки на глазу замешкалась на мгновение. — Я подумала… в конце концов, никто не ждал тебя обратно… Разве плохо будет, если хотя бы я встречу? А потом — потом… объявление…

— Что это может быть, Нейси?

Она беспомощно покачала головой. Бойкая миниатюрная девчонка со вздернутым носиком и ровными белыми зубками…

— Не знаю, Билли. Я только слышала — нарушил приказ, вернулся, мол, раньше срока.

— Знаешь, в этом что-то есть. Но тебя не должны со мной видеть, Нейси.

— Билли — может, если сам сдашься…

— Благонамеренная мысль… Только нутром чую — лучше этого не делать.

— Кажется, я понимаю. — Нахмурившись и прикусив губку, она кивнула. — Пойдем со мной.

Нейси зашагала через вестибюль, и Срэт немедленно ухватил меня за рукав.

— Без меня будешь гораздо целее.

Я высвободился и последовал за Нейси. Через служебный вход, по узкому коридору со множеством дверей, потом на площадку, забитую портовыми карами…

— Спасибо. — Я остановился. — А теперь беги.

— Нет, еще одно…

Нейси исчезла в темном коридоре. Приглядев маленький почтовый кар со включенной панелью управления, я подогнал его к двери, откуда важной походкой выступил роскошный зверь величиной с собаку; рыжеватая шерсть лоснилась от сытости, в глазах читалась всегдашняя спокойная уверенность.

— Эврика!..

Услышав мой голос, кошка одним прыжком достигла кара и устроилась рядом. Нейси стояла в дверях, улыбаясь.

— Спасибо за все, Нейси! Не знаю, зачем тебе было рисковать, но все равно — спасибо!

— Таких, как ты, называют романтическими личностями — может, в этом дело…

Нейси резко повернулась и исчезла раньше, чем я успел спросить, что такое романтическая личность.

Выведя кар на стартовую полосу, я не стал торопиться, создавая впечатление, будто знаю, что делаю. Тут же над головой раздался щелчок:

— Семьдесят восемь девяносто, куда тебя несет?

— Заправочный контроль, — пробурчал я.

— Поздновато, а? Или не слышал приказа очистить полосу?

— Ну… Только чего им спокойно не сидится?

— Приказ на задержание контрабандиста, сбежавшего несколько минут назад. А теперь проваливай! — рявкнул мой собеседник и отключился.

Отклонившись вправо, будто бы в ангар технического обслуживания, я в последний момент круто развернулся влево — туда, где меня ждал верный «Джонго». Где-то слева сновали портовые кары; по дороге попались двое полицейских в форме. Один глянул на меня подозрительно; я помахал рукой, пряча подбородок в капюшоне ветровки. Теперь последний поворот, и вот он, мой «Джонго», — в плотном кольце автомобилей. А я уже размечтался: так хотелось улизнуть прямо из-под носа у властей… Загнав почтовый кар в промежуток между элегантным судном, напомнившим мне яхту лорда Дезроя, и тяжелым грузовым кораблем, враставшим в бетон будто не первую сотню лет, я попробовал заставить мозги шевелиться, но безуспешно. Глаза, как зачарованные, возвращались к эмалевой отделке вокруг люка роскошной яхты. Люк был приоткрыт, и внутри поблескивала надраенная медная отделка.

Только на полпути от почтового кара я сообразил, что решение уже принято. Эврика сообразила еще скорее и бежала впереди, будто хозяйка корабля. Не успел я поставить ногу на первую ступеньку невысокого трапа, покрытого ковровой дорожкой, как из-за старого грузовика появился полицейский. Завидев меня, он пустился бегом, хватаясь за кобуру. Видно было, что ему приказано стрелять. Я бросился вверх по трапу, зная, что не успею. За спиной послышалась возня, потом тяжелый удар; раздался выстрел, испортивший узор на комингсе люка. Обернувшись, я успел увидеть, как бедняга Срэт выбирается из-под лишившегося сознания полицейского. Срэт вскарабкался по трапу последним; задраив люк вручную, я бросился на мостик. Переведя сектор главного привода в положение экстренного старта, я ощутил, как от вибрации стучат зубы, сколько ни сжимай челюсти. Корабль пронизал атмосферу Агасса, как метеорит, летящий не в ту сторону.

7

Корабль был просто мечтой космоплавателя и слушался руля исключительно. Несколько часов я безостановочно маневрировал, уклоняясь от планетарного патруля, и все это время прослушивал радио на стандартных частотах. Оказалось, выбор мой пал на собственность агассийского сановника, чей титул можно перевести как «вице-диктатор». Под конец на экране появился конгрессмен Огнат, возбужденный и раскрасневшийся.

— Капитан Дейнджер, случилось ужасное недоразумение! — Конгрессмен приветствовал меня улыбкой, фальшивой, как любая из мирных инициатив ООН. — Офицеры полиции в порту были только почетным караулом…

— Разумеется! Тех, кто стрелял, просто забыли своевременно предупредить, — сухо произнес я. — Хотя жалованье за сорок лет беспорочной службы — сумма изрядная, не могу допустить мысли, что кто-то захотел сэкономить… Но не беда: я принимаю эту лохань в уплату добровольно и с удовольствием.

— Послушайте, Дейнджер. — Улыбка на лице конгрессмена увяла. — Верните корабль назад, и я употреблю все мое влияние, чтобы с вами обошлись снисходительно.

— Спасибо! Я уже испробовал один образчик вашего влияния; второго могу не пережить.

— Это безрассудно, наконец! Уведомление получит каждая цивилизованная планета в радиусе десяти парсеков; за кораблем будут охотиться — вас уничтожат без предупреждения, если только не вернетесь немедленно!

— Видимо, прежнему владельцу судна потребовался чей-то скальп? Искренне сочувствую, конгрессмен.

Я еще побеседовал с Огнатом и парочкой сопровождавших его флотских офицеров, стараясь не терять остроумия. Все оказалось не так уж плохо: три патруля за первые двадцать часов, и на тридцатом часу — центр Галактики и беззвездная пустота впереди.

— Дай-ка мне координаты ближайшего из миров, с которыми у х'иак торговые связи, — распорядился я.

— Это очень далеко, хозяин. Далекая, одинокая звезда. Мир, называемый Дроп.

— Ничего, попробуем, Срэт. Может, вдали отсюда нам повезет.

Судно было заправлено под завязку, и вообще, владелец, видимо, готовился к внезапным переменам политического климата. Кладовые, винный погреб и библиотека не оставляли желать ничего лучшего: даже первый сибарит среди диктаторов остался бы доволен, коротая здесь однообразные дни в межзвездном пространстве.

Обучив Срэта нести вахты в ходовой рубке, я теперь мог спать, когда хочется, а свободное время проводить в библиотеке. На вопрос, зачем ему понадобился человек вроде меня, Срэт лишь молча таращил свои глаза-блюдца; я тогда впервые за много недель подивился, до чего же странное он существо. Привыкнуть, оказывается, нетрудно и к х'иаку.

8

Срэт поселился в розовеньком будуаре, оставшемся от существа с мозгами и, наверное, голосом пекинеса. В обществе Эврики я чувствовал себя не так одиноко, хоть она и не умела говорить; речи негуманоида как-то не грели. По счастью, вкусы вице-диктатора в области музыки и литературы совпадали с моими гораздо больше, чем наши вкусы по части женщин. Записи охватывали широчайшую область знаний, начиная с древней истории и заканчивая последними достижениями в области микрохирургии клетки. Каталог не оставлял желать лучшего; я ни одного раздела не оставил без внимания.

Миры Приграничья, как я выяснил, можно считать галактическим музеем. Когда-то, миллиарды лет назад, эти одинокие планеты принадлежали к тесному сообществу центра Галактики. Расы, их населявшие, первыми распространились по Косе и вдоль Восточного Рукава; потомки первопроходцев живут там до сих пор. Сегодня материнские миры доживали остаток своей долгой и бурной жизни, обращаясь вокруг гаснущих звезд в холодной пустоте межгалактического пространства. Как утверждал Срэт, одна из этих рас приходится прародительницей человеческому роду — хотя, случись встретиться, мне трудно было бы признать родню.

Просматривая астрографический справочник Западного Рукава, я нашел малоизвестную звезду — похоже, родное Солнце. В безупречном каталоге вице-диктатора легко отыскалась нужная запись. Дикторский голос поведал, что серо-стальной шар, на котором горит яркая искра — свет далекого Солнца, — десятая планета системы. Девятая походила на десятую, только побольше. Седьмая и восьмая оказались газовыми шарами, сплюснутыми с полюсов; я решил было, что ошибся системой, но тут в поле зрения появился Сатурн. От знакомого вида колец со мной случился острый приступ ностальгии, будто я провел на Сатурне счастливое детство. Узнать Юпитер тоже не составило труда; камера подлетела поближе, чтобы разглядеть каждую луну в отдельности.

Большие полярные шапки Марса выглядели несколько непривычно. На бреющем полете камера задержалась на остатках брошенного лагеря: не города, а именно лагеря из нескольких металлических ангаров и рухнувших радиомачт. Такой могла бы оставить экспедиция к Южному полюсу. За Марсом последовала Земля, туманная и зеленоватая. Глобус оказался перевернут: Европа внизу, Африка наверху. Где-то через полминуты я заметил непорядок с полярными шапками. Северная покрывала Британские острова, большую часть Германии и Северную Америку вплоть до Канзаса; южной же не было вовсе. Антарктида представляла собой остров в форме полумесяца, совершенно свободный от льда, а Австралию с Индокитаем соединял перешеек. Очень, очень давно снимали этот фильм…

Камера долго парила над океанами и джунглями, пустынями и ледниками, но я не мог разглядеть никаких следов человеческого присутствия. Неведомый летательный аппарат не опускался, по-моему, ниже десяти тысяч футов, но даже с такой высоты изобилие гигантских животных бросалось в глаза. Правда, мамонты это, мегатерии или еще более древние создания, сказать было трудно.

Когда на экране появилась Венера, поменьше Нептуна, зато куда ярче, мне стало грустно. Я налил себе большой стакан чего-то крепкого и приготовился к долгому пути.

Глава 8

1

Вокруг старой гаснущей звезды, красной, как закат в пустынях Невады, обращался одинокий усталый мир — планета Дроп. В пространстве нас не ждали грозные перехватчики, внизу некому было произносить приветственные речи… Срэт величал место посадки портом, но я видел только открытую всем ветрам холмистую пустошь под сумрачным небом. На темно-лиловом своде не сияли звезды: центр Галактики находился ниже уровня горизонта. Холодный ветер, казалось, не хотел угомониться, не рассказав какой-то печальной истории, и я решил, что на корабле уютнее. За обедом и за бутылкой старого агассийского вина я слушал музыку, но и та сегодня говорила о грустном. Перед рассветом вернулся Срэт с новостями: корабль х'иак сюда действительно заходил — около века назад по земному летоисчислению.

— Актуальная, свежая новость, — согласился я.

— По крайней мере, — бедняга Срэт присел в пыль и чуть не вилял хвостом, но в голосе угадывалась нотка дерзости, — хозяин видит, что Срэт не лгал ему о путях народа х'иак.

— Или лгал, но очень складно, — возразил я, но тут же осекся. Что-то в собственных словах показалось мне очень знакомым, но что именно?..

Срэту даже рассказали, куда корабль х'иак собирался зайти после Дропа: И'эл — еще десять световых лет в сторону от центра Галактики. Две недели пути для моей яхты. Сначала я хотел вернуться к земному образу жизни и честно пытался спать восемь часов в сутки и есть трижды в день, притворяясь, будто в черноте межгалактического пространства бывают дни. Ничего не вышло: шестилетняя привычка нести вахты скоро взяла свое. Три часа работы, три отдыха; обед после вахты, через одну.

И'эл появился на обзорных экранах вовремя: бледная звездочка, не отмеченная даже на обычных картах. Я посадил яхту на травянистую равнину поблизости от поселения, состоявшего из куполообразных построек земляного цвета. В деревне мы со Срэтом провели совсем мало времени, не найдя ничего, кроме духоты, пыли и горстки робких туземцев, тут же прятавшихся в хижины. Одного часа нам вполне хватило.

Следующий на очереди мир — Цлинн, как его называл Срэт, — оказался куда менее гостеприимен. Гудя разъяренными шершнями, в атмосфере нас встретил рой самолетиков, крепких, как танки. В разрешении на посадку нам было отказано. Если корабль х'иак здесь и побывал, вчера или тридцать лет назад, рассказывать о событии нам никто не собирался.

Мы побывали на болотах Льина, где в искусственном свете тонули лучи умирающего солнца; на Шорамне, которая успела погибнуть с тех пор, как Срэт побывал там последний раз: побелевшие кости, ржавые механизмы, обрушенные здания — что там случилось?.. На Фаре и Ц'рите мы не узнали ничего полезного, а на Кише нам позволили сесть и атаковали — чуть раньше, чем следовало бы. Нам удалось отступить к люку и стартовать под ураганным огнем; мощные заряды подпортили-таки зеркальную поверхность обшивки. Крылатые аборигены бросались на корабль, не щадя жизни. Многие переживали удар, а некоторые долго еще скребли по броне, после того как яхта покинула атмосферу. Поразительная стойкость.

На Тисе когда-то стояли башни в две мили высотой; теперь они лежали рядами, вершинами на север, будто лес, поваленный ударом гигантского метеорита. Потомки строителей башен подтвердили, что корабль х'иак действительно садился здесь. Год назад, век или тысячелетие — им было все равно.

Мы упорно продвигались вслед за слухами, легендами, намеками. Такой корабль здесь видели, но давно; говорят, он полетел дальше, в межгалактическое пространство, там еще есть населенные миры; да, на блуждающем астероиде находили тела существ вроде этого вот гнома… В конце концов иссякли и слухи, и фантазия бедняги Срэта.

— Пустое дело, — сказал я. — Смерть, упадок и легенды… Поворачиваем обратно, к центру.

— Еще немного! На этом пути хозяин найдет, что ищет!.. Интересно: Срэт больше не хныкал, по своему обыкновению.

Не хочет говорить… Хорошо.

— Последний раз. А потом назад, хотя бы меня объявили в розыск на каждой планете внутри галактической орбиты Земли…

Вышло так, что следующим шагом на пути вовне оказалось скопление из восьми звезд. Древних, долговечных, гораздо старше Солнца, но все еще далеких от старости. Срэт едва не завязался в узел от возбуждения:

— Восемь солнц, хозяин! Помню, как сейчас… Богатые миры, щедрые! Когда мы наполним трюмы сочными лишайниками…

— Без лишайников, хотя бы и сочных, прекрасно обойдусь, — перебил я. — След корабля х'иак — другого мне не надо.

У ближайшей звезды я взял курс на приводной маяк девятой планеты под названием Драт. Гном вел переговоры с диспетчерской службой, и посадка прошла без проблем, хотя площадка выглядела как после ковровой бомбардировки. Экипаж на воздушной подушке доставил нас к розовато-серому зданию на краю порта; невдалеке, на пологих холмах, раскинулся город за крепостными стенами. Несмотря на предгрозовой сумрак, солнце дышало жаром, как кузнечный горн.

Растительность вдоль подъездного пути напоминала тропическую; лепестки цветов влажно блестели. По фасаду здания космопорта бежали трещины.

Страшноватые на вид туземцы в просторных одеждах таможенными формальностями докучать не стали. Крупные и сильные, похожие на людей, вот только лица… Если, конечно, путаницу рыбьих кишок можно назвать лицом. Пока мы пробивались сквозь толчею в зале прибытия, Эврика терлась у ног, не отходя далеко. Срэт пыхтел следом; ему здесь явно не нравилось. По моему требованию он занялся расспросами, выбрав мелкого гуманоида не из местных; тот робко продвигался вдоль стены, волоча по грязи подол темно-синего плаща. Следуя полученным указаниям, мы разыскали в дальнем конце вестибюля небольшой офис, представлявший собой комбинацию биржи труда и бюро находок. Выслушав Срэта, трехсотфунтовый дратианин в грязной тоге шафранного цвета что-то звучно пророкотал.

— Корабль х'иак здесь не появлялся, хозяин, — объяснил Срэт. — Драт не торгует с другими мирами. Продуктов лучше дратианских во Вселенной не найти; кому и зачем могут понадобиться товары, произведенные в других местах?.. Он еще сказал, что может продать тысячу тонн глата, недорого.

— Глата?

— Так они называют грязь, хозяин.

— Вырази благодарность от моего имени, но скажи, что я дал обет воздержания.

Покинув предприимчивого чиновника, мы вышли в город.

Глухие, высокие фасады угнетали тусклыми, грязноватыми цветами: охряными, розовыми, лиловыми. Ощущение было странное, будто все ушли на похороны. Ноги Срэта и мои ботинки стучали резко, нарушая унылую гармонию. С неба полились струи теплого дождя, довершая безрадостную картину. В который раз я подумал, насколько похожи все города Галактики. Какие бы существа ни собирались вместе, чтобы построить жилье, всегда дома выстраиваются рядами вдоль улиц. Ну, почти всегда. Этот город напоминал мексиканскую деревню в сезон дождей: сплошная грязь и бедность. В течение часа мы не увидели ни полицейского, ни ратуши, ни правительственного здания — ничего подобного. Я вымок, продрог до костей и поддался душевному унынию.

Когда я решил наконец повернуть обратно, впереди открылась площадь, запруженная прилавками и телегами. Базар прятался под дырявыми навесами различных оттенков серого; по сравнению с пустыми улицами площадь казалась живописной и едва ли не пестрой.

На ближайшем прилавке лежали однообразные серые шары, размером от лимона до грейпфрута. Срэт хотел узнать, что это, но ответ оказался непереводимым. Большой ларь по соседству был полон дохлых жуков — или так мне показалось. Надо думать, вполне съедобно — для любителей. Дальше продавали побрякушки из металла и камня: ювелирные изделия, как во все времена и под любым из солнц. Тускло-желтый металл был, конечно, золотом, только здесь оно почему-то напоминало свинец. Мне захотелось купить что-нибудь, но я решил не торопиться. Следующий предприниматель разбросал по прилавку образцы тканей; похоже, он не различал цветов, по крайней мере, в видимом спектре. Менязаинтересовала одна серебристо-серая тряпица. Я протянул руку и словно обжегся: нет, меня не ударило током — зеридскую ткань на ощупь ни с чем не перепутаешь.

Кусок два фута в длину и фут в ширину, вырезанный грубо и неаккуратно. Вполне может быть лоскутом, выдранным из спины летного комбинезона. Я захотел поднести ткань к глазам, но торговец возмутился, шипя, как горячее масло на сковороде.

— Скажи ему, что я хочу купить.

Не прекращая говорить на своем трескучем языке, торговец упорствовал, дергая ткань на себя.

— Хозяин, он не понимает торгового языка! — заныл Срэт. Шумно сердясь, торговец дернул сильнее, но я вырвал-таки лоскут у него из рук.

— Осторожнее, хозяин! — проблеял Срэт, хватая меня за руку.

2

Я оглянулся. Дратианин, раздвинувший толпу, мог быть негоциантом, предложившим мне груз глата, — как их различить? — только хитиновые плечи прикрывал белый плащ на манер мексиканского одеяла. Выглядел он недружелюбно. Подойдя вплотную, он что-то протрещал торговцу; тот заскрипел в ответ. В конце концов дратианин встал прямо передо мной.

— Хозяин! — зачастил Срэт, переводя неблагозвучный и неприязненный скрежет. — Страж порядка желает знать, почему хозяин решил ограбить торговца?

— Скажи, что я заплачу за ткань хорошую цену.

Зеленая фишка, которая на Косе составила бы шестимесячное жалованье механика, была принята холодно. Страж порядка выглядел все так же сурово.

— Узнай, Срэт, откуда он взял ткань!

Последовал длинный разговор. Полицейский, цеховой старшина, криминальный авторитет или «защитник прав человека» — дратианин явно оказался значительной персоной. Лавочник боялся его до смерти.

— Хозяин, торговец говорит, что добыл ткань честным путем. Торговец готов принести образец в дар, если хозяин настаивает.

— Я ни в чем его не обвиняю. Хочу только знать, откуда он взял ткань.

На этот раз заговорил авторитет, показывая на другую сторону рыночной площади.

— Хозяин, ткань продал торговцу раб.

— Какой такой раб?

— Человек, хозяин.

— Человек? Вроде меня?

— Он говорит — да, хозяин.

Я попробовал локтем рукоятку термоэлектронного пистолета. Конечно, если толпа рассвирепеет и на меня набросятся скопом, толку от него будет немного, но все же…

— Где он видел раба-человека?

— Здесь, хозяин. Раб принадлежит скромнейшему триарху.

— Узнай, где триарх живет.

— Вон там, хозяин. — Срэт указал на серо-голубой фасад за другими домами, пониже. — Дворец их скромнейшего величия.

— Пошли! — приказал я, не обращая внимания на стража порядка.

Тот, однако, решительно затараторил, обращаясь к Срэту.

— Страж порядка говорит — хозяин забыл про награду.

— Моя оплошность. — Я передал в нужные руки еще одну фишку. — Скажи, что я хотел бы встретиться с триархом и оценил бы помощь в этом деле.

Условившись о цене, страж порядка повел нас через рыночную площадь и по лабиринту тесных улочек. Путешествие закончилось на мощеном дворике под крышей янтарного стекла. Можно было даже подумать, что выглянуло солнце. За деревьями, цветущим кустарником и зеркальным прудом в благодатном полумраке виднелась крытая галерея. Срэт явно нервничал: присев на что-то вроде стула, он заныл негромко и тоскливо. Эврика внимательно смотрела на длинноногую голубую птицу, бродившую в мелком пруду.

Дратианин невысокого роста вежливо осведомился, чего мы желали бы выпить. Эврику он спросил три раза; похоже, он так и не понял, что кошка не умеет разговаривать. Выпивка напоминала густой голубой сироп со вкусом меда и серы.

— Хозяин не должен этого пить, — сказал Срэт, принюхавшись. Сам он осушил свой бокал одним глотком.

Рассеянно глядя в темноту под сводами галереи, куда ушел наш провожатый, я притворялся, что пробую напиток. По стеклу над головой стучал дождь, а здесь, внизу, было душно, как в оранжерее. Через полчаса дратианин вернулся, и не один.

При росте в шесть футов приятель нашего гида в плечах достигал пяти; темно-синее бархатное одеяние пестрело лентами, кистями и кружевами наподобие чепца викторианской эпохи. Звали его Хруба. Он служил у триарха дворецким и говорил на лингва франка ^[2], хотя и очень плохо.

— Его величие может даровать одну милость. От вас же будет принято подношение.

— Насколько я понимаю, триарх владеет рабом-человеком. Я бы хотел с ним встретиться, если его величие не против.

Выразив согласие, дворецкий отдал приказ слуге; через десять минут тот вернулся, подталкивая в спину человека.

Крепкого телосложения, с коротко стриженными черными волосами и благородными чертами лица, он был одет в простую темно-синюю юбку-килт. Портил его только уродливый шрам дюйма два длиной, слева под ребрами. Завидев меня, человек остолбенел, шевеля губами.

— Ты… ты — человек! — проговорил он, переведя дыхание. Сказал по-зеридски.

3

Звали раба Хьювиль, и в плену он провел уже десять лет. Захватили его, когда с управлением яхты что-то случилось; в результате корабль занесло далеко в Приграничье.

— Во имя человеколюбия, — взмолился он, — выкупите меня, милорд!

Хьювиль хотел было опуститься на колени, но слуга крепко держал его за руки.

— Сделаю все, что смогу…

— Выручите меня, милорд — не пожалеете! Я из состоятельной семьи…

Хруба взмахнул рукой, и рабу не дали договорить; слуга увел его обратно в дом.

— Сколько? — спросил я, глядя на дворецкого.

— Он ваш.

Выразив благодарность на словах, я предложил деньги. Деньги, имеющие хождение на Косе, здесь, на Драте, мало кто принимает, пояснил дворецкий. Я прошелся по списку полезных вещей на борту «Джонго II», в кладовках и в трюме; мы сошлись на наборе из лекарств, вин, одежды и гипнозаписей.

— Его величие ценит возможность показать свое великодушие! — объявил Хруба. — М-м-м… А не желаете ли вы, случаем, принять еще одного раба?

— Человека?

— В точности так.

— И много у вас людей?

— Владения его величия обширны и многообразны, но людей только двое. Польза в хозяйстве, конечно, есть, но их портит своеволие. — В голосе Хрубы прорезались доверительные интонации. — Вам с ними будет легче, не сомневаюсь.

Поторговавшись десять минут, мы пришли к соглашению. По условиям сделки кладовые «Джонго II» останутся пустыми; хорошо, что у триарха рабов-людей только двое. Третьего я не смог бы себе позволить.

— За подношением, которое его величие принимает в духе доброй воли, отправятся грузовик и носильщики, — важно произнес Хруба. — Желаете, чтобы мы доставили рабов на корабль сами?

— Не беспокойтесь, я сам их заберу, — сказал я, вставая.

— Вы готовы пренебречь церемониями Договора, Честного Соглашения и Взаимного Удовлетворения? — Хруба явно был шокирован.

Я поспешил его успокоить, и дворецкий приказал слугам нести подобающую случаю утварь и припасы.

— Срэт, отправляйся на корабль. Проследишь за передачей товара, примешь людей на борт. Эврику прихвати.

— Хозяин, бедный Срэт боится идти один. И Срэт боится за хозяина…

— Пошевеливайся, не то они успеют раньше тебя! Срэт печально пискнул и заспешил к яхте.

— Вот и второй раб, — указал рукой дворецкий.

Из ниши на другой стороне дворика, в сопровождении слуги, появилась стройная фигура в серой юбке того же покроя, что килт у Хьювиля.

— Вы сказали — человек? — пробормотал я глупо.

— То есть вы сомневаетесь? — чопорно осведомился Хруба. — Честность его величия подвергают сомнению в его собственном дворце — Дворце совершенной гармонии? Такое бывает нечасто!

— Приношу извинения. — Я все пытался прийти в себя. — Это вопрос терминологии… Не ожидал увидеть женщину.

— Человек женского пола, — согласился Хруба. — Именно человек, и прекрасный работник. Мельче другого, быть может, но трудолюбивый и усердный. Его величие не хотел бы оставить у вас дурного впечатления. Сделка ни в коем случае не должна казаться сомнительной…

Хруба замолчал, глядя, как я слежу за девушкой, которую слуга вел мимо футах в двадцати. Под ребрами у нее был рубец, точно как у Хьювиля. Рядом с серо-зеленой природной кирасой дратианина девичья грудь выглядела бесконечно уязвимой. Когда рабыня повернула голову в мою сторону, я узнал леди Рейр.

4

На долгое, долгое мгновение время остановилось. Леди Рейр прошла мимо, не заметив меня в тени полотняного навеса. Я замычал и осекся, сообразив, что невольно вскочил со стула.

— Этот раб вам особенно интересен?

Судя по голосу, коммерческий инстинкт подсказал дворецкому, что он где-то просчитался.

— Нет, — прохрипел я, садясь. — Шрамы… откуда шрамы?

— Можете ничего не опасаться. Туда вживлен стимулятор. Помогает управляться с рабами… Но не следует ли мне взять обратно предложение его величия? Если дар недостаточно хорош, щедрость триарха может быть поставлена под сомнение…

— Ни в коем случае! Оплошность с моей стороны, не более того.

Сердце бешено стучало о ребра; мне казалось, будто судьба Вселенной висит на волоске. Одно лишнее слово — и сделка не состоится.

Слуги принесли церемониальные сосуды, и беседа прекратилась, пока дворецкий отведывал множество сортов спиртного и расставлял на столе глубокие чаши. До чего же душно… Господи, как оно там — на корабле?

Предложив тост, дратианин вылакал чашу до дна. Я лишь приложил чашу к губам, но хозяин возмутился, гримасничая:

— Вы не пьете? Не отдаете должного Честному Соглашению? Пришлось выпить. Аромат был скорее приятным, но во рту остался вкус железных опилок. За первым тостом последовал второй; под внимательным взглядом хозяина пришлось пить снова. Как напиток повлияет на пищеварение, я старался не задумываться. Вместо того я вспоминал лицо, промелькнувшее мимо несколько минут назад; лицо, которое за четыре года не постарело ни на один день; представлял себе гладкую загорелую кожу и ужасный шрам…

Хозяин произнес нараспев сложную церемониальную формулу и переменил чаши. Мы выпили еще раз. Срэт, наверное, показывает леди Рейр ее каюту. Нормальная, мягкая человеческая постель, ковер под босыми ногами, кожу пощипывает от ионного душа — впервые за четыре года…

— …так выпьем же еще! — провозгласил Хруба.

Его лингва франка сделался почти непонятным; выпивка действовала неотвратимо, и на меня тоже. Голова гудела, в желудке будто жарили яичницу, а руки налились свинцом. От приторного пойла сводило скулы. Очередную чашу я твердо отодвинул в сторону.

— Больше не могу. — Язык ворочался плохо; с немалым трудом я встал, оттолкнув кресло.

Поднялся на ноги и Хруба. Его тоже качало — а может, это у меня плыло в глазах.

— Не могу не выразить удивления, о человек! — воскликнул он. — Твое усердие в делах чести превосходит даже мое собственное! Мой мозг плавает в океане освященного вина!

Протянув руку, он принял от слуги небольшую шкатулку.

— Это устройство позволяет управлять твоими новыми приобретениями, — пояснил Хруба, передавая мне коробочку. Непослушный палец сам собой наткнулся на защелку, и крышка откинулась. Внутри, на мягкой подкладке, лежало небольшое пластиковое яйцо.

— Эт… эт-то что?

— А, так ты не знаком с дратианской техникой! Выхватив яйцо из шкатулки, Хруба сунул его мне под нос.

— Вот, кольцо с насечкой: первая риска — напоминание, вторая… — Хруба повернул кольцо до щелчка, — приступ острой боли. Согнется пополам. Третья риска… Третью мы пробовать не будем. Тебе ведь не нужен раб с обугленной дырой в груди? Термитный заряд вживлен прямо в сердце! — Хруба вернул яйцо в шкатулку и сел, едва не промахнувшись мимо кресла. — Контроллер женщины у сопровождающего; он передаст его твоему слуге. Никаких проблем… — Дворецкий икнул, совсем как человек. — А этот… который я покрутил… верни на ноль. Если раб не особо выносливый, он может уже… того.

Я наклонил шкатулку, и яйцо выкатилось на землю. Растоптать его оказалось очень просто, совсем как настоящее яйцо.

— Что ты делаешь? — Хруба вскочил на ноги, глядя то на раздавленное яйцо, то на меня. С ужасом, наверное. — Ты потерял рассудок?

— Мне пора, — сообщил я, направляясь к выходу. Туда, откуда пришел целую вечность назад. Хруба что-то прокричал на местном наречии, и слуга попытался заступить мне дорогу. Я взмахнул пистолетом; слуга исчез.

На улице было темно, и мокрая мостовая блестела в свете желтовато-зеленых фонарей, развешанных по стенам домов. Мне казалось, что я сейчас сдохну. Улица ушла из-под ног, и пришлось ухватиться за стену. В животе будто заворочался острый нож. Не обращая внимания, я двинулся в сторону космопорта, но через полквартала меня скрутило окончательно. Когда я выпрямился, вытирая рукавом блевотину, вокруг собралось полдюжины любопытных дратиан. Боясь, что от вида их лиц мне станет еще хуже, я что-то крикнул; аборигены рассеялись.

Без большого труда, как ни странно, я отыскал улицу, по который мы вместе со Срэтом и Эврикой попали на базарную площадь — туда, где нашелся клочок зеридской ткани. Вот только подъем оказался чересчур крутым. Ноги разъезжались, я упал раз и другой. Живот болел, пустой желудок по-прежнему выворачивало; вставать с каждым разом становилось все труднее. Легкие горели, голова раскалывалась, будто от ударов парового молота. Спотыкаясь, я брел среди двоящихся стен; двухголовые дратиане освобождали мне дорогу.

Вот наконец и порт. Полупрозрачный светящийся купол — вот он, в конце переулка. Недалеко уже. Срэт, наверное, беспокоится; может, вышел навстречу… А на корабле — леди Рейр…

Очнулся я, лежа лицом вниз. Надо мной медленно вращалось равнодушное небо: размытое пятно центра прямо над головой, Коса, сливающаяся с Восточным Рукавом… Нащупав под собой мостовую, я уперся в нее руками и коленями. Хорошо. Теперь можно встать на ноги… Она тоже стоит, красавица, посреди стартовой площадки: броня за долгие годы потускнела, но обводы все такие же плавные, стояночные огни горят янтарными звездами… Я двинулся навстречу; ноги больше не подкашивались.

На моих глазах яркий просвет люка сузился и исчез; янтарные стояночные огни погасли, вместо них зажглись красные и зеленые ходовые. Раздался грохот, бетон под ногами задрожал.

Я на мгновение замер, потом бросился вперед. Ноги не держали; шершавые плиты рванулись навстречу, но удар по голове не затуманил сознания. Оторвав подбородок от бетона, я смотрел, как «Джонго II» поднимается вертикально на столбе бледно-голубого пламени. Через минуту остался только трепещущий голубой язычок на конце гигантской дуги, потом мерцающая желтая точка, потом лишь черное небо.

5

Они стояли вокруг плотным кольцом. Ноги в сандалиях, покрытые роговыми чешуйками, были совершенно нечеловеческими, как у крокодила. Холодный пот покрывал лицо, как густая слизь; желудок завязался узлом, то ли от страха, то ли от вчерашней еды. Я трясся, как медуза, выброшенная на берег.

Ноги зашевелились и пропустили рослого дратианина в белом плаще блюстителя порядка. Крепкие руки поставили меня на ноги, в глаза ударил яркий свет.

— Человек, блюститель порядка требует вернуть двух рабов, полученных в дар от его скромнейшего величия!

— Улетели, — прохрипел я. — Верный Срэт. Гном сраный…

— Человек, ты виновен в преступлении первого разряда — незаконном освобождении раба! В качестве компенсации блюститель порядка требует уплаты штрафа в размере двойной цены каждого из рабов. Награда в тройном размере для него самого и всех помощников.

— Вам не повезло. — Я покачал головой. — Ни денег, ни корабля… Улетели.

Сознание мое помутилось, и надолго. Меня куда-то волокли, светили в глаза, потом будто вспороли, как подушку, но все это было не со мной, где-то далеко…

6

Очнулся я на жестком матрасе, брошенном на каменный пол. Все еще тошнило, но голова соображала нормально. Глядя в потолок, где горела одинокая лампочка, я пытался привести в порядок воспоминания, но события не желали выплывать из тумана и выстраиваться в правильную цепочку. Задрав грубую рубаху, я обнаружил багровый разрез под ребрами, аккуратно зашитый толстой ниткой. Шесть дюймов, не меньше. Заживет за несколько недель, останется безобразный рубец… Такие рубцы я видел совсем недавно, у Хьювиля и леди Рейр. Вот оно, рабство.

Глава 9

1

Стимулятор прощупывался под кожей как безболезненное уплотнение. Безболезненное — если не подходить слишком близко к надсмотрщику. В десяти футах возникало ощущение легкой изжоги, в пяти — под ребрами начинал ворочаться каменный нож. Однажды, ради опыта, я подошел на четыре фута, прежде чем надсмотрщик велел отойти. В груди у меня полыхнул огонь — не настоящий, разумеется. Вот если бы он решил повернуть регулятор до упора или умереть, держа мой контроллер на боевом взводе, — тогда все было бы всерьез. Когда один из надсмотрщиков погиб по неосторожности, за ним ушли сразу три раба. В груди у каждого осталась обгорелая дыра с тарелку величиной.

В общем и целом, однако, скромнейший триарх поощрял бережное отношение к рабам, как того и заслуживает любое имущество. Первое время Хруба навещал меня дважды в день, проверяя, как заживает человеческая плоть. Я валялся на матрасе или ковылял по камере без окон, обращаясь к самому себе:

— Ты сообразительный малый, Билли Дейнджер. За последние четыре года ты многое узнал. Достаточно, чтобы разжиться собственным кораблем, залететь к черту на рога и найти там леди Рейр. Гораздо легче найти иголку в стоге сена. А потом ты преподносишь ее гному, на тарелочке с голубой каемочкой, вместе с кораблем — повторно. Ему теперь есть чем гордиться, а? Целый год он ползал за мной на брюхе, как щенок, вилял хвостом, стоило посмотреть… И дождался, когда сообразительный Билли сделает все по уму. Пока ты травил себя этой дрянью, он без всякой спешки вернулся к яхте, сказал Хьювилю, что ты решил остаться, и стартовал. Леди Рейр могла бы вмешаться, но откуда ей знать? Она тебя даже не видела. Теперь можно начинать поиски сначала и со старого места…

Не то чтобы эти рассуждения облегчали душу, но зато помогали поддерживать физическую форму. Я много ходил по камере, из угла в угол. Спать при таком раскладе не хотелось.

Когда рана затянулась, один из надсмотрщиков вывел меня из камеры и загнал в сарай, более всего напоминавший мануфактуру времен расцвета потогонной системы. Рабов набиралось от сорока до пятидесяти, всех рас и размеров, включая нескольких дратиан, не поладивших когда-то с блюстителями порядка. Меня посадили на табурет возле широкоплечего урода с интересным лицом, вроде маски для Хеллоуина, сделанной из резиновой камеры, и роскошными красными жабрами на манер страусиных перьев. Переговорив с ним на местном наречии, надсмотрщик ушел. Глянув на меня близко посаженными золотистыми глазами, вроде яйца с двумя желтками, урод произнес:

— Добро пожаловать в клуб, приятель.

На лингва франка урод говорил чисто и правильно, без акцента, хотя голос звучал, будто из-под жестяного корыта.

Скоро мне стало известно, что зовут его Фша-Фша и что на Драте он уже семнадцатый год. Грузовой корабль, на котором он служил, списали из-за выгорания облицовки стартовых двигателей; экипажу пришлось остаться. В рабство Фша-Фша попал через три месяца, когда закончились деньги.

— Жизнь тут вполне терпимая, — сообщил он. — Кормят хорошо, спать можно в сухости, и работа не слишком тяжелая, когда приноровишься.

Фша-Фша объяснил, что трудовой процесс заключается в сортировке.

— Работа здесь чистая. Получают ее только работники высшей квалификации. Скажу тебе сразу, друг мой: в рудниках или на консервной плавбазе не в пример тяжелее.

Конвейерная лента несла бесконечную череду светляков; не скажу, что они такое и откуда их берут, но с виду простые шары, только светятся. Оператор сортирует их на восемь категорий, Фша-Фша показал, как это делается. Не прерывая объяснений, пальцами больших рук он касался нужных клавиш на пульте, отправляя каждый шар в нужное место. Только, на мой взгляд, все шары были совершенно одинаковые.

— Ты научишься, — мягко сказал Фша-Фша, останавливая конвейер и извлекая из рундука какие-то ремни с пряжками.

— Учебная шлейка, — объяснил он. — Помогает быстро войти в курс дела.

Через пару минут ремни охватили грудь, спину и руки; поверх ремней шли провода, оканчивавшиеся контактами для каждого пальца. Проверив, плотно ли контакты прижаты к пальцам, Фша-Фша забрался на свой табурет и включил конвейер.

— Теперь смотри.

Светляки поползли навстречу; пальцы Фша-Фша запорхали по клавишам.

— Делай то же самое на своем пульте!

Я положил пальцы на клавиши. Когда ко мне подъехал очередной светляк, средний палец правой руки будто укололо иглой. Чтобы боль прекратилась, я нажал нужную кнопку; следующий светляк не заставил себя ждать, но на этот раз кольнуло мизинец. Палец за пальцем — дело шло достаточно быстро…

— Безотказный метод обучения, — сообщил Фша-Фша голосом бодрым, несмотря на замогильный тембр. — Руки учатся сами, без участия мозгов. Болевой стимул дает результаты быстрее всего.

Остаток смены я провел, пытаясь избавиться от уколов. Дело нехитрое: достаточно нажать куда надо раньше, чем это сделает Фша-Фша. К концу первого часа пальцы жгло огнем; к концу второго руки онемели по локоть; когда трехчасовая смена закончилась, меня трясло.

— Отлично! — похвалил Фша-Фша, когда в конце смены прозвучал удар гонга. — Старый Хруба знал, что делает, отправляя тебя сюда. Быстро учишься: последние несколько минут — десять процентов сверх случайной выборки.

По сырому туннелю мы прошли в мрачную казарму, где жили, не считая нас, двадцать шесть рабов. Добыв подвесную койку, мой наставник помог закрепить ее в свободной нише, потом показал дорогу в столовую. Бородавчатый повар с жуткими кабаньими клыками на поверку оказался славным малым. Он приготовил какой-то омлет, уверяя, что ни один из рабов-людей от этого блюда еще не отказывался. Тонкому ценителю омлет едва ли пришелся бы по вкусу, но после больничной размазни я впервые поел как следует, после чего мне дали выспаться.

Когда пришло время, наставник меня разбудил и вернул на конвейер.

Следующие три смены дело шло все хуже и хуже; потом до меня начало доходить — точнее, доходить до глаз и пальцев. Для моего сознания все светляки были по-прежнему одинаковы, но спустя шесть недель я управлялся не хуже Фша-Фша. Мне доверили собственную сортировочную линию, а учебная шлейка отправилась обратно в рундук.

Как выяснилось, передовые методы обучения годятся не только для сортировки светляков. Однажды на конвейере появились клубки разноцветных спагетти — или чего-то похожего.

— Попробуем, — сказал Фша-Фша.

Клубки надо было разделять на шесть категорий. Я попытался следовать за наставником, как и раньше, но без особого успеха.

— Надо использовать уже сформированные рефлексы, — объяснил Фша-Фша. — Этот клубок — на эту клавишу, а следующий — вот на эту…

Не скажу, чтобы меня озарило, но я разрешил подсознанию делать аналогии между клубками и светляками — и получилось! Впоследствии я мог безошибочно сортировать что угодно после единственного учебного прогона.

— На самом деле ты освоил новые возможности мозга, — сказал Фша-Фша в конце моего ученичества. — Пригодиться они могут не только на сортировочной линии, но и при решении любых задач на классификацию.

В промежутках между сменами рабам дозволялось отдыхать, беседовать, играть в самодельные карты и кости, общаться по интересам или спать. В нашем распоряжении имелся небольшой огороженный дворик, где в солнечный день можно было загорать, и пещера с озерцом, где хорошо плавалось, несмотря на запах серы. Рабы с водных миров проводили в пещере как можно больше времени. Я привык прогуливаться по казарме — по пятьдесят кругов от одного конца до другого — в сопровождении Фша-Фша, который любил рассказывать разные истории. Он сто тридцать лет странствовал между звезд, пока не застрял на Драте; от его рассказов у меня ныло сердце и шевелились волосы на голове.

Одна за другой незаметно проходили недели. Я сортировал, смотрел и слушал. По словам Фша-Фша, мы жили при подземной фабрике в самом центре города. Выход имелся только один: по туннелю, вверх по лестнице и сквозь стальные ворота, охраняемые днем и ночью.

— А как же сырье, продукция, припасы? — поинтересовался я однажды у своего друга и наставника. — Надо же вывозить то, что мы делаем? По одной узенькой лесенке не получится.

— Не знаю, Дейнджер. — Фша-Фша сделал жест, который заменял ему пожатие плечами. — Но лестницей мне случалось пользоваться неоднократно.

Я попросил его объяснить поподробнее.

— Рабы время от времени требуются для работ на поверхности. Что до меня, я предпочитаю покой и заведенный порядок, но пока палец триарха всегда со мной, — Фша-Фша коснулся лилового рубца на боку, — приходится выполнять приказы беспрекословно.

— Вот как… Послушай, Фша-Фша! Расскажи все, что помнишь: куда тебя водили, сколько бывало охраны, как долго продолжались работы наверху, хорошо ли вас стерегли… Чем в таких случаях вооружена охрана? Цепи или кандалы приходилось носить? Изолировали вас от свободных? Ночью или днем выводят? Работали внутри или снаружи…

— Нет, Дейнджер. — Фша-Фша остановил поток вопросов жестом широкой лиловой ладони. — Вижу, что у тебя на уме, но лучше забудь! Даже если отстанешь от рабочей команды, куда ты денешься — один, чужак на чужой планете, не зная языка. О блюстителях порядка я не говорю…

— Так-то оно так… Но ты сильно заблуждаешься, если решил, что я проведу здесь остаток жизни. Давай по порядку: сколько человек тебя охраняло?

— Один. С контроллером в кармане и одного достаточно. Будь я даже самым непокорным рабом в казарме.

— Как сделать, чтобы меня отправили на работы наверх?

— Когда понадобишься, про тебя вспомнят.

— Надо, стало быть, подготовиться получше… А теперь давай подробности.

Подробностей оказалось достаточно: на память Фша-Фша никогда не жаловался. В числе прочего я узнал, что ему доводилось по часу и более работать без надзора.

— Прятаться бесполезно, — пояснил он. — Ну залезешь ты в погреб или под опрокинутую вагонетку — контроллер на первое деление, и сам начнешь звать надсмотрщика, и достаточно громко.

— Значит, надо сначала добыть контроллеры, а потом бежать…

— Об этом подумали: приборчик настроен на твою церебральную несущую. Стоит приблизиться на три фута, срабатывает автоматически. В случае гибели надсмотрщика — то же самое, равно как и в случае кражи третьим лицом.

— Чтобы раздавить контроллер, много времени не надо. Можно выдержать…

— При разрушении контроллера ты погибнешь, — сказал Фша-Фша безжизненным голосом. — Выиграть нельзя ни при каком раскладе.

— Тут ты не прав, — возразил я. — В ночь ареста мне случилось раздавить чужой контроллер. Хьювиль не умер. Часом позже он поднялся на борт «Джонго II» — на глазах блюстителя порядка.

— Странно. Каждый раб знает, что за повреждением контроллера следует немедленная смерть.

— Полезное знание — для любого рабовладельца.

— Может, поэтому тебя и схватили так быстро. Чтобы не догадался, как испортить игру… Лед и пламя преисподней, если рабы узнают…

— Ну как, Фша-Фша — играем вместе?

Он долго разглядывал меня в полумраке ниши, где мы уединились для серьезного разговора.

— Ты странное, беспокойное создание, Дейнджер. Для существа с тонкой кожей и хрупкими костями ты на удивление склонен создавать себе проблемы. Почему бы тебе не послушать доброго совета и не…

— Я выберусь отсюда, Фша-Фша, — из подземелья, и с этой планеты тоже — или погибну на своем пути. Здесь, внизу, мне нравится не больше, чем в могиле, — стало быть, я немногим рискую.

Фша-Фша вздохнул — по-своему, ведь легких у него не было, только жабры.

— Мы, ринты, смотрим на жизнь и Вселенную совсем не так, как вы, репродуценты. У нас Великий Предок производит споры. Мы, рабочие, обладаем подвижностью и разумом, но лишены будущего. Будущее есть только у Предка. Инстинкт рабочего требует защищать Дерево, опылять, питать, подрезать даже… Но у нас нет личной заинтересованности в бытии, что столь естественна для вас. Ты сам борешься за свою жизнь — и за право оставить потомство. Ты здесь умрешь бездетным, твое тело знает — потому тебе не жалко жизни, чтобы вырваться… — Фша-Фша вздохнул еще раз. — Как мне было плохо, когда я покинул Ринт! Как долго и как страшно тосковал я по дому! Тебе этого не понять, точно так же, как мне не понять по-настоящему твоих чувств. Но если тебе сейчас так же плохо, как мне тогда, — беги отсюда. Ты и вправду ничего не теряешь.

— Вот именно. Ничего не теряю. Но ты не обязан рисковать головой, Фша-Фша. Если тебе здесь неплохо, оставайся. Я попробую сам.

— Сам ты пропадешь наверняка, Дейнджер. Я знаю язык, знаю город; без меня тебе не обойтись. Конец, правда, один в любом случае — но если контроллеры можно уничтожать… Кто знает? Вдруг прорвемся?

— Не бери в голову. Обучишь меня языку, расскажешь все про город. Незачем тебе погибать.

— Отсутствие инстинкта самосохранения — одно из преимуществ рабочей особи моего вида. — Фша-Фша жестом остановил поток возражений. — Займемся лучше деталями.

2

За неделями шли недели. Я работал, спал, учил дратианский язык и составлял в голове карту столицы, по подробным описаниям Фша-Фша. Примерно через два месяца после исторического решения сбежать любой ценой Фша-Фша получил разнарядку на работу в городе. От предложения взять меня с собой он отказался:

— Для наших планов так даже лучше. Я присмотрюсь к текущей обстановке на поверхности, в свете наших раскладов. Не беспокойся: наш самый верный шанс впереди.

— Мы, репродуценты, не так терпеливы, как вы, садовники. До следующей разнарядки шесть месяцев может пройти…

— Лучше репродуцироваться в старости, чем никогда, — важно заметил мой друг.

Смирившись, я проводил его взглядом. Узкий, плохо освещенный туннель удалось увидеть лишь на секунду. Дратиане, похоже, не любят яркого освещения; можно ли обратить это обстоятельство себе на пользу?

Фша-Фша вернулся в казарму, возбужденно шевеля жабрами. Чувства его, как выяснилось, не были предвкушением успеха.

— Дело безнадежное, Дейнджер. Рыбьи Кишки, начальник караула внешних объектов, носит контроллеры в специальных кармашках на сбруе, для удобства доступа. К себе не подпускает: я сумел подойти только на десять футов, прежде чем он меня отогнал.

— Еще какое-нибудь оружие?

— А зачем ему? И без того твою жизнь в кулаке держит.

— Нехорошо… — покачал я головой. — Придется, значит, добывать оружие в другом месте.

— Ты поразительное создание, Дейнджер! — Мне показалось, Фша-Фша вытаращился от изумления, совсем как человек. — Загони тебя в угол саблезубый ящер, ты будешь жаловаться, что клыки коротковаты — хорошего ножа не получится.

Работа катилась по наезженной колее: день за днем светляки ползли навстречу нескончаемым и неизменным потоком. Я ел омлеты, играл в рево, тикаль и дюжину других игр, выхаживал привычные две мили в день под сумрачными сводами казармы — и терпеливо ждал своего часа. Но однажды я совершил роковую ошибку, поставив жирный и окончательный крест на наших планах.

3

Прошло полчаса после окончания смены. Мы с Фша-Фша сидели в его нише, играя в любимую игру: «Что будем делать, покинув Драт?» Несколько часов назад в группу сортировщиков назначили раба-туземца; теперь он нависал над нами, дыша нестерпимой вонью. Я однажды разорвал упаковку на кочане гнилой капусты, по ошибке — так вот, запах был очень похожий.

— Мне эта ниша подойдет, — сообщил новенький. — Убирайся отсюда, чучело! — обратился он к Фша-Фша.

— Без году неделя, а уже чувствует себя как дома, ну не мило ли? — удивился я. — Попробуй там. — Я указал на пустую нишу на другой стороне казармы. — Полно свободного места…

Закончить я не успел: руками, похожими на объевшихся удавов, пожиратель капусты сорвал койку моего друга — сначала один конец, потом другой. Отбросив ее в сторону, он вывалил в нишу свои пожитки.

— Погоди, Дейнджер, — глянув на меня, заторопился Фша-Фша. — Надсмотрщик разберется: не таким рога обламывали. Не надо…

Дратианин не стал ждать — ударил меня в голову. Пригнувшись, я схватил стальную трубу в три фута длиной, запасенную у Фша-Фша под койкой на всякий случай, и нанес удар. Хороший удар, двумя руками наискосок по плечу. Дратианин замычал, как теленок под клеймом, и забился в судорогах, рухнув на пол. Бился он со страшной силой; под сводами казармы будто гремели пушечные выстрелы. Казалось, могучий кит резвится, ударяя хвостом по воде. Пролилась кровь, густая и желтая, забрызгав пол и стены. Обитатели казармы собрались плотным кольцом, но насладиться зрелищем не успели: через тридцать секунд огромный дратианин был мертв. А через две минуты появились блюстители порядка и забрали меня наверх — по лестнице, о которой я мечтал так долго.

Дело мое в суде решилось быстро. Разумеется, я объяснил Хрубе, что покойный напал первым. Разумеется, я не знал, что у дратиан мозги под лопатками. Все это не имело принципиального значения: рабам убивать рабов запрещается, и сортировка для меня в прошлом.

— …Приговаривается к переводу на консервную плавбазу, — произнес нараспев Хруба сначала по-дратиански, потом на лингва франка. — Очень жаль, человек, — добавил он неофициальным тоном. — Сортировщик ты отличный, но свирепость, свойственная твоим сородичам, не к лицу живому товару.

В стальных кандалах, меня вытолкали во двор, где ждал большой, пахнущий дегтем воздушный паром. Дверь узкой выгородки без иллюминаторов захлопнулась; лежа в темноте, я ощутил, как паром уходит в небо.

4

Консервная плавбаза представляет собой плот из металлических понтонов, площадью около квадратной мили. Поплавки накрыты веревочными матами, разукрашены гниющими водорослями и завалены отбросами консервных цехов. Конвейеры в цехах никогда не останавливаются; рабы круглые сутки разделывают всякую живность, поднятую наверх траловыми лебедками. Два рослых надзирателя сбросили меня с борта парома в глубокую зловонную лужу. Другая пара, внизу, вываляла меня в грязи, просто для разминки, и отволокла в длинный сарай, где счастливчики, отработавшие смену, имели возможность прятаться от теплых субтропических ливней. Крыша, конечно, протекала, но под открытым небом было гораздо хуже. Наручники с меня сняли, надев на шею тугую петлю из какого-то волокна. Не настолько тугую, чтобы удушить, но достаточно зловредную, чтобы растереть кожу до крови. Со временем под петлей нарастал рубец шириной полдюйма, который чесался и жег днем и ночью. К петле был подвязан надувной пузырь: если рабу случалось упасть за борт, пузырь раздувался и удерживал его на плаву. Рабу нельзя увиливать от работы. Утонуть или утопиться — это слишком просто.

Но в тонкостях я разобрался позднее. Не дожидаясь утра, меня оттащили к конвейеру, где рабы вылущивали из скорлупы каких-то не то раков, не то крабов, довольно крупных. Надсмотрщики орали, чтобы я приступал к работе, наградив для убедительности пинком, от которого я ловко уклонился. Мне даже удалось ответить ударом под ребра, что повлекло телесное наказание: двое дратиан крепко ухватили меня за руки и за ноги, а один выбивал пыль розгой, по весу и гибкости больше похожей на клюшку для гольфа. После порки меня оживили ведром воды, и кто-то сунул в руки местного омара.

— Не сиди столбом, — порекомендовал раб слева.

Участливый сосед оказался дратианином средних размеров с лицом, изрезанным шрамами. Что ж, у нас не так мало общего… Я решил последовать доброму совету.

Работа оказалась несложная: хватаешь чзика с той стороны, где нет клешней, просовываешь палец под панцирь и раздеваешь. Остается одним движением оборвать все четыре конечности. Чзики — существа весьма активные и возражают против дурного обращения, отчаянно извиваясь и размахивая клешнями. Когда попадается крупная особь — до десяти фунтов, а то и больше, — бывает, управиться так, чтобы надсмотрщик остался доволен, не выходит. Употребляется тогда все та же клюшка для гольфа.

Из-за острых, как бритва, и твердых, как оргстекло, краев панциря руки первое время не заживали, шипы на ногах постоянно впивались в ладони. Раны, впрочем, никогда не воспалялись: микроорганизмы Драта не могли прижиться в моем инопланетном организме. Со временем наросли мозоли, и стало гораздо легче.

В первый день я попал на конвейер в самом конце смены — мне просто повезло. Надсмотрщик не успел покалечить меня за бестолковость, и до сарая-казармы я добрался сам. Ни коек, ни своих мест ни у кого не было — вались на пол у подветренной стены и спи, как получится. Бессонницей здесь, по счастью, никто не страдал. Дратианин со шрамами, что дал мне хороший совет, помог и на следующий день: показал, как высасывать воду из сырого чзика. Губчатое мясо этой твари для меня не годилось, но кормили нас специальным варевом, которое так или иначе усваивал каждый. Или почти каждый. Нестандартные экземпляры скоро погибали от голода — проблема решалась сама собой.

Вместо обычного порядка — смена для работы, смена для отдыха — на разделке мы работали две смены из трех. Скучать решительно не приходилось. По шесть часов подряд мы сидели у лотков, где копошащиеся горы чзиков росли всегда немного быстрее, чем мы успевали их обрабатывать. Скользкие маты колыхались под ногами, не замирая ни на минуту, а за последним понтоном свинцовое море тянулось до самого горизонта. Иногда при безоблачном небе наступал мертвый штиль, и под лучами немилосердного солнца плавучий город затопляла нестерпимая вонь. По ночам на грузовых стрелах горели прожектора, и на свет слетались тучи насекомых. Одни лезли в нос, рот и глаза, другие хрустели под ногами, смешиваясь с отбросами. Иногда нас накрывал жаркий тропический ливень, но конвейер никогда не останавливался… Позднее дождь сменился слякотью, а палуба, такелаж и лебедки заблестели от льда; зимний режущий ветер бил в лицо, но мы продолжали работать — те из нас, кто мог вытерпеть холод. Другие застывали в грязи — их время от времени приходилось сбрасывать за борт. Кое-кто из живых им завидовал.

Когда-то, на Земле, читая об узниках концентрационных лагерей, я не понимал одного: что заставляет людей бороться, когда жизнь — лишь непрерывная пытка. Теперь я знаю. Нет, это не благородная стойкость и не желание отомстить. Обыкновенный инстинкт, древнее мысли и древнее ненависти, требующий только одного: выжить во что бы то ни стало.

И я выжил. Руки покрылись мозолями, мускулы окрепли, кожа выдубилась и привыкла к холоду и дождю. Я привык спать в ледяной грязи, не просыпаясь, когда товарищи наступали на меня в темноте; привык есть жидкую размазню и протягивать чашку за добавкой; привык не отвечать на удары надсмотрщиков; научился, в конце концов, просто не замечать побоев. Здесь не было времени для отдыха и не было сил заводить дружбу. Был только очередной день и необходимость дожить до следующего. Дратианин, что помогал мне в первые дни, умер одной дождливой ночью. Назавтра его заменил другой; я так и не узнал его имени.

За годы, проведенные в пространстве, у меня выработалось безошибочное чувство времени. В любой момент я мог сказать, сколько прошло земных недель или месяцев от любого события. От исхода почти пять лет… Иногда я задумывался, что могло за пять лет случиться на незначительной планете на краю Галактики, но ненадолго. Та, старая, жизнь больше походила на сон, чем на реальность.

Мой разум теперь отлетал от плота на многие часы подряд, не возвращаясь к серому океану иногда в течение всей двойной смены. Воспоминания будто стали со временем ярче и подлиннее бессмысленной жизни вокруг меня.

Однажды вечером заведенный порядок изменился. Угрюмый старший надсмотрщик перехватил меня у сортировочного лотка и тычком направил туда, где швартовались лодки.

— Будешь работать на сетях, — просипел он.

Если бы не прочная кожаная куртка, его трудно было бы отличить от любого из нас: такой же грязный, окоченевший и жалкий. Я погрузился в двадцатифутовую двухкорпусную плоскодонку, плясавшую на волнах у посадочного трапа; мы отчалили. Через пять минут гигантский плот исчез за лохмотьями тумана.

Сидя на корме, я считал гребни серых, маслянистых волн. Какие ни на есть свежие впечатления, впервые за много месяцев. Пена за кормой кипела ключом, потом расплывалась, превращаясь в мерзкую рожу. Рожа будто скалилась на меня сквозь толщу воды. С каждым мгновением ужасные черты делались определеннее; дьявольская маска из колышущихся черных листьев, украшенная с боков красными плюмажами, вынырнула на поверхность. За маской поднялась рука, прямо в лицо сверкнуло лезвие ножа — и веревка упала с моей шеи. Прежде чем я успел вдохнуть как следует, широкая ладонь ухватила меня за руку, перебросила через транец и утащила в ледяной сумрак.

5

Там, где я очнулся, лежа на спине, было тепло и сухо. Судя по плеску и качке, лодка или небольшой катер. Легкий ветерок, ласкавший лицо, пахнул морской свежестью. Рядом с койкой стоял Фша-Фша; в неярком свете палубного фонаря лицо его казалось едва ли не добродушным.

— Хорошо, что я тебя узнал. Мог бы все испортить. Глаз бы, к примеру, выдавил…

Голос у меня оказался на удивление слабым.

— Извини за грубое обращение. Лучший план на тот момент. Начальник охраны не участвовал — только старший надсмотрщик.

— Главное, сработало. — Я закашлялся, плюясь соленой водой из чужого океана. — Остальное неважно.

— Мы еще не ушли в безопасное место, но самый сложный момент позади. Должны прорваться.

— А куда мы идем?

— Есть одна заброшенная гавань, в четырех часах хода. Там нас будут ждать.

У меня еще оставались вопросы, но веки внезапно отяжелели, не поднять. Позволив глазам закрыться, я погрузился в теплую, уютную тьму.

6

Проснулся я от негромкого разговора над головой. В какой-то момент показалось, будто я снова на борту яхты лорда Дезроя, лежу на кипе мехов. Иллюзия была такая сильная, что заныла рука, сломанная и вылеченная сэром Орфео столько лет назад… К реальности меня вернул голос Фша-Фша:

— Вставай, Дейнджер, придется немного пройти. Как ты себя чувствуешь?

Спустив ноги с койки, я осторожно встал.

— Как и полагается утопленнику… Пошли.

Мы вышли на палубу катера. В черной воде отражались огни фонарей. Фша-Фша заботливо укутал меня грубым одеялом. Впервые за целый год я позволил себе замерзнуть по-настоящему. Задним ходом мы подошли кпристани, где у потрепанного грузовичка ожидал невысокий дратианин. В кузове мы забрались под грубый брезент; взвыли изношенные турбины, и причал остался позади.

Я немедленно заснул. Сказалась привычка спать каждую минуту, когда не на конвейере, — от такой не скоро избавишься… Да и океанская вода Драта — не лучшая атмосфера для человеческих легких. Когда я снова проснулся, грузовик уже стоял. Фша-Фша мягко положил ладонь мне на руку, и я остался лежать тихо, как мышка. В нужный момент Фша-Фша подал знак, и мы соскользнули вниз по опущенному заднему борту. Оказалось, мы стоим у периметра космопорта. Большой купол под черным небом, видавшая виды бетонка, и как раз на полпути между нами и куполом — древний грузовой корабль на отслуживших свое стояночных домкратах.

Во тьме что-то зашевелилось, и к нам подошла странная для здешних мест фигура в длинном плаще. Упал капюшон, и открылось дубленой кожи лицо ришианца.

— Вы опоздали, — сказал он будто бы равнодушно. — Здесь пара жандармов, что-то разнюхивают… Не будем тратить времени.

Ришианец пошел в сторону корабля, мы за ним, но на полпути вспыхнул ядовито-зеленый прожектор, припечатывая нас к бетону.

— Стой! Стрелять буду! — проскрежетал ржавый голос по-дратиански.

7

Я бросился наутек. Ришианец, в трех шагах впереди, развернулся и принял боевую стойку. Блеснула оранжевая вспышка; прожектор погас, разлетевшись зелеными звездами, но до раскрытого заранее грузового люка еще оставалось около ста ярдов. Справа затрещали выстрелы, и среди желтых вспышек нам наперерез бросились блюстители порядка.

Переменив курс, я сбил с ног ближайшего. Славный получился удар, всегда бы так… Под пальцами, привыкшими срывать панцирь с двенадцатифунтового чзика одним движением, хрящи ломались, как гнилые кочерыжки. Оставив придушенного противника, я бросился на выручку Фша-Фша. Второму дратианину я сломал шею захватом со спины; отчаяния и ярости хватило поднять его в воздух и отбросить на десять футов. Дорога была свободна.

До открытого люка, где горел яркий свет, оставалось несколько шагов, когда в темноте сбоку блеснул красный огонек. Фша-Фша бросился в сторону, я покатился по бетонке; над головой хлынул поток зеленого пламени. Вот оно: гигантский дратианин в белой накидке через плечо, раструб оружия направлен в мою сторону — не успеть… Я вскочил на ноги и рванулся навстречу верной смерти.

Выпав из освещенного проема, на спину дратианина села приземистая черная тень. Извернувшись, дратианин ударил прикладом; при втором ударе захрустели кости. Тень откатилась в сторону, корчась от боли, но я успел… Вырвав оружие из чешуйчатых рук, я отбросил его в темноту. Ударить мне удалось первым; дратианин успел только обернуться наполовину. Многие месяцы тяжелой работы не прошли впустую, укрепив руки: роговая маска провалилась, брызнула грязно-желтая кровь. Я перешагнул поверженного противника; в свете, падающем из люка, лежал раненый гном — представитель народа х'иак.

8

Сверху что-то пронзительно кричал ришианец, за спиной слышался тяжелый топот дратианских ног и гремели команды.

— Срэт… — В горле застрял плотный комок, и я не мог больше говорить.

Темная, почти черная кровь лилась из ужасных ран. Бородавчатую кожу на торсе пробивали сломанные ребра, один огромный глаз выскочил из орбиты, другой смотрел прямо на меня.

— Хозяин, — прохрипел гном, — мой народ причинил тебе… много зла. Если… если мои раны могут послужить во искупление… прости им. Прости, ибо они одиноки… и напуганы…

— Срэт!.. Я думал…

— Мне было трудно, хозяин. Человек… оказался сильнее меня.

— Хьювиль! Так это он захватил корабль?

Гном дернулся, но из крокодильей пасти вырвался только стон. Я нагнулся ниже.

— Срэт умирает… послушный воле хозяина.

Глава 10

1

Фша-Фша и капитан-ришианец подняли меня на борт. Бедняга Срэт остался на стартовом столе: другим расам несвойственна человеческая сентиментальность в таких вопросах. Диспетчерская служба Драта решительно возражала, но только на словах. Дратиане сами давно уже не летают в глубокий космос, и потеря двух беглых рабов — не причина портить отношения с представителем иерархии Риш. Кроме ришианцев, мало кто ходит в Приграничье, даже нерегулярно.

Сразу по выходе из стартовой зоны Фша-Фша рассказал, что произошло с тех пор, как меня отправили на плоты.

— Когда ты решил бежать, я согласился. Потом… потом мне оставалось только действовать. Первый случай представился через три месяца: нас двое, и всего один надсмотрщик. Я хотел заманить его в темный переулок, уже составил остроумный план, но тут здорово повезло: лопнула грузовая сеть — мы работали на погрузке, — и груз рассыпался по причалу. Моему товарищу пришлось несладко — его сильно задело, но надсмотрщику досталась тяжелая стальная отливка, прямо по голове. Вырубился на месте. Контроллеры у него были на плече, на самом виду, но подобраться к ним… самый отчаянный поступок в моей жизни, такие дела. Среди груза нашелся длинный металлический стержень, но я все равно потерял сознание от боли. Очнулся вовремя: на пристань явился начальник доковых работ с двумя блюстителями порядка. Я пустился бегом; когда они сообразили, что контроллер не работает, я уже был далеко. До темноты удалось отсидеться в заранее подготовленной норе, а потом я попытал счастья в таверне владельца — не дратианина. Надежда, что мне помогут, как попавшему в беду чужаку, не оправдалась, но я привязал хозяина к лавке и наполнил оба желудка пищей с высоким содержанием липидов. Для меня — запас на две недели. Кассу я тоже прихватил с собой; с деньгами жизнь пошла веселее. В одном притоне, где не задают лишних вопросов, мне удалось снять угол; там же я начал осторожно наводить справки о том, куда тебя отправили. А на следующий день появился твой маленький друг — Срэт. Ему непременно хотелось поговорить с кем-нибудь из слуг триарха. Не знаю, чем он питался, но не переедал наверняка, и спать ему приходилось на улице… Я рассказал все подробности, и вдвоем мы тебя нашли; как раз тогда появился ришианский корабль.

— Этот х'иак Срэт заговорил, к моему удивлению, по-ришиански, — подал голос молчавший до того капитан. — Некоторое время назад, на Рише, мне рассказали историю о человеке, обменявшем глаз на жизни своих товарищей. На это полагается симметричный ответ — вот на меня и легла обязанность помочь.

— Да, малыш с виду ничего особенного, — кивнул Фша-Фша, — но храбрости ему было не занимать.

— Редчайшее создание — верный раб, — согласился капитан. — О таком чуде приятно хранить память.

— Разумеется, чудо, — ответил я, — но гораздо более редкое: друг.

2

На борту грузового корабля мы провели три месяца; покинули его на планете под названием Глой. Можно было долететь до самого Риша, но только нам в другую сторону, к Зериде… Фша-Фша не собирался меня покидать: все миры одинаковые, говорил он. Воссоединяться с Великим Деревом он не спешил, как переживший бурную любовь человек не спешит влюбляться вновь. С таким трудом разорванные узы подождут… Капитан-ришианец расплатился с нами за службу: мы перебрали ему резервную силовую установку и несли вахты наравне с основным экипажем. Денег хватило, чтобы купить приличную одежду и поселиться в гостинице у космопорта — на случай, если подвернется должность на рейс в нужном направлении.

Ждать пришлось долго, но нам еще повезло: порт с его магазинами, тавернами и жилыми домами располагался среди живописных руин города, заброшенного десять тысяч лет назад.

Циклопические развалины сплошь заросли лианами, контуры их смягчились от времени, и только с воздуха было видно, что горы эти рукотворные.

В этом гостеприимном мире мы даже нашли работу. Ведя скромный образ жизни и откладывая деньги, удалось наскрести на два билета до Таникса — бойкого торгового перекрестка ближе к центру Галактики. Оттуда сообщение с центром куда более оживленное. Всего через несколько дней, проведенных на Таниксе, мы нанялись на суперлайнер в милю длиной. Круиз продолжался четыре месяца, и когда, отслужив по контракту, мы сошли на торговой планете, где жизнь била ключом, над головой во все небо разливалось сияние центра.

— До Зериды все равно три тысячи световых лет, — сказал главный механик, выдавая заработанные деньги. — Почему бы вам не подписаться еще на один круиз? Хороших механиков найти не просто. Обещаю приличное вознаграждение!

— Не трудитесь уговаривать, сэр, — ответил за меня Фша-Фша. — Дейнджеру нужен сказочный цветок, растущий в единственном саду в центре Галактики.

Через пару недель мы устроились уборщиками на старое корыто с экипажем из ящеров, обитающих на самом краю центра, куда корабль и направлялся. Заносчивый шкипер варварам с Окраины никакой другой должности и не доверил бы. Переход оказался долгим, а грязи было не меньше, чем на любой провинциальной лоханке.

На следующий раз вышло совсем скверно: на старом корыте, куда мы нанялись, вышла из строя система управления взлетом и посадкой — как раз в богом забытом медвежьем углу. Месяц мы ждали другого корабля, потом поступили наемниками в местные полицейские силы. Куда только нас не посылали! Маршируя по джунглям и питаясь несъедобными пайками, мы в конце концов выяснили, что «полицейские силы» — это обыкновенные разбойники. Унести ноги и спасти свои шкуры удалось только в самый последний момент. На службе я сделал интересное открытие: мои навыки сортировщика здорово помогали управляться с мачете казенного образца. После пары мелких стычек я разобрался в предмете настолько хорошо, что мог драться на равных с лучшим бойцом батальона. Настроил нужные рефлексы — проще простого.

В основном, однако, планет мы толком не видели. За редкими исключениями на любом из миров Галактики межзвездное сообщение идет через единственный порт — ради экономии и удобства управления. Порты же повсюду одинаковы: безличные города, усредненные по принципу «минимум, зато для любой расы».

Мы сделали один рейс и другой — без большого толку; но на третий раз попали на легкий быстроходный люггер с Тлинтора. Вышло так, что нам повезло.

3

С койки в тесной выгородке, какая полагается уборщику, меня сорвал вой сирены. Через тридцать секунд я уже стоял у экранов, где вся ходовая вахта, включая Фша-Фша, глазела на чудо, в глубоком космосе возможное не чаще одного раза за долгую жизнь. Брошенный корабль — забытый между звезд стальной город. Этот был огромным и, сразу видно, — очень, очень древним.

До корабля оставалось около пятисот миль. Мы медленно сближались, практически на параллельных курсах — еще одно чудо. В десяти милях вахтенный пилот приостановил сближение; пока мы смотрели, главный механик о чем-то советовался с капитаном. В результате последовал приказ ложиться на прежний курс и набирать ход.

— Это как? — возмутились мы (я и Фша-Фша) хором. Я-то раскатал губу на солидное вознаграждение…

— Мы не собираемся брать приз? — негромко, насколько позволяла мягкая натура, взвыл Фша-Фша.

Главный механик одарил его тусклым взглядом рыбьих глаз. Подобно остальному экипажу, он был амфибией и проводил свободное от вахты время в баке с соленой водой. И, подобно всем амфибиям, страдал боязнью открытых пространств — до последней чешуйки на рудиментарном хвостовом плавнике.

— С-с-с… Нереально, — прошипел он холодно.

— Да этому корыту пятьдесят тысяч лет и один день! — возмутился Фша-Фша. — И будь я слепым щенком, если это не риванский астрографический крейсер! На нем же звездные карты времен до Падения! Там же полно информации, забытой еще до того, как на Тлинторе запустили первый спутник!

— И как, по-твоему, должны мы разгонять такую мас-су до с-сверхсветовых с-скоростей? — поинтересовался главный механик. — Эта гора металлолома тяжелее нас-с в миллион раз. Двигатели не потянут.

— Корабль выглядит целым, — возразил я. — Может, и двигатели работают.

— И что с-с того?

— Высадим группу захвата и отведем корабль своим ходом, куда надо.

Тлинторианин втянул голову в плечи — жест, означающий крайнюю степень отвращения.

— Мы, тлинториане, не любим геройс-ских подвигов. Наша задача — дос-ставить груз в целости и с-сохранности…

— Вам даже не потребуется выходить наружу, — заметил Фша-Фша. — Мы с Дейнджером пойдем добровольно.

Главный механик по-рыбьи вытаращился и еще раз поговорил с капитаном. Через несколько минут было объявлено, что его превосходительство капитан не против.

— Одно условие, — сказал я. — Мы делаем всю грязную работу и получаем на двоих четверть призовых денег.

Капитан предложил двадцатую часть; в конце концов мы договорились на десять процентов.

— Не нравится мне это, — пробормотал Фша-Фша. — Слишком уж он легко согласился.

Надев скафандры, мы отправились к древнему кораблю в маленькой шлюпке. Лоснящееся коричневое яйцо диаметром в полмили, рядом с нашим люггером крейсер напоминал астероид. Высадка прошла гладко: люк с внешними запорами без труда распахнулся, и мы оказались в огромном, как пещера, пыльном трюме. Пассажирские палубы, места отдыха, лаборатории, мостик — все было в образцовом порядке. В оружейной кладовой все, чего только душа пожелает, — любое оружие и любые средства зашиты, — но нигде никаких следов жизни. Никакого намека на судьбу экипажа.

В наушниках заквакал голос капитана, напоминавшего о наших обязанностях.

По коридору, где свободно прошла бы груженая фура, мы попали в машинное отделение величиной с Центральный вокзал в Нью-Йорке. Деформационные генераторы, стоявшие по осевой линии, возвышались, как четырехэтажные дома. Глядя на них, я задумчиво присвистнул, но Фша-Фша нисколько не смутился:

— Я и побольше видел. Давай-ка попробуем систему…

Четыре часа провозились мы с приборами и громоздкими рычагами на пульте, кольцом окружавшем кресло величиной с банковский сейф, но труды наши не пропали даром: древние механизмы стройно загудели, будто никто не оставлял их на целую вечность.

После пробных маневров я вывел корабль на правильный курс и задал маршевый режим. Как только мы достигли крейсерской скорости, его превосходительство капитан приказал возвращаться на борт.

— Кого вы собираетесь прислать нам на замену? — спросил я.

— Эту деталь я оставляю на свое усмотрение, — отрезал капитан.

— Я не могу бросить машинное отделение без присмотра, сэр…

Вылупив глаза на экране карманного видеофона, он повторил приказ громче, с цитатами из Галактического Кодекса.

— Ну вот, начинается, — пробормотал Фша-Фша. — И есть ли у нас выбор?

На борту люггера нас встретили холодно: прошел слух, что мы отхватили лишний кусок добычи. Беспокоиться я особо не стал. Тлинториане вообще народ не слишком обаятельный. Без их сердечного участия жить нетрудно.

Уже в пределах системы Тлинтора главный механик вызвал нас к себе и улыбнулся. То есть я так думаю, что улыбнулся.

— Должен сознатьс-ся, я относ-сился к вам обоим не без подозрения, — сообщил он. — Но теперь, дома и с-с таким замечательным призом на безопас-сной орбите… Мои с-сомнения оказались бес-спочвенными, я вижу… Не с-соблаговолите ли выпить с-со мной, джентльмены?

Приглашение было принято, и главный механик разлил вино по вместительным бокалам. Не успел я взять в руки свой, как Фша-Фша неловко зацепился за столик; вино расплескалось. Главный механик благодушно махнул рукой в ответ на извинения и отвернулся — вызвать юнгу, чтобы подтер лужу. Одной секунды Фша-Фша хватило, чтобы бросить какой-то шарик в хозяйский бокал, где тот немедленно растворился. Пока юнга вытирал пролитое вино, мы приятно улыбались друг другу, потом выпили: Фша-Фша и главный механик одним глотком, я понемногу, кивая головой в знак одобрения. Хозяин вновь разлил вино по бокалам. На этот раз мы пили потихоньку, внимательно наблюдая друг за другом. Рыбьи глаза главного механика периодически поворачивались в сторону часов на стене.

— Сколько времени требуется вашему средству, чтобы подействовать? — любезным тоном осведомился Фша-Фша, тоже посмотрев на часы.

Хозяин вытаращил глаза, поперхнулся и просипел:

— Четверть часа…

— Да, уже дает себя знать, — кивнул Фша-Фша. — Мы тут приняли по паре таблеток универсального противоядия — так, на всякий случай. А вы как себя чувствуете?

— Мне… нехорошо. — Рыбий рот широко раскрылся, глотая воздух. — С-с-с… Трудно… говорить.

— Само собой… Теперь рассказывайте: не торопясь, обо всем и по порядку. До зоны планетарного диспетчера еще час хода. Может, даже два.

4

Хотя от орбиты, где остался люггер и риванский корабль, до поверхности Тлинтора не меньше ста тысяч миль, мы отстали от капитанского катера минут на десять, самое большее. Его превосходительство с начальником порта уже поздравляли друг друга, но при виде нас капитанские глаза, и без того весьма выпуклые, едва не скатились вниз по чешуйчатым щекам.

— Быть может, вы просто забыли упомянуть, что капитану Дейнджеру и мне полагается десятая часть призовой суммы? — кротко поинтересовался Фша-Фша, когда нас представили.

— Нелепая ложь! — возмутился достойный командир, но замолчал, когда Фша-Фша извлек диктофон установленного образца, принимаемый любым судом Косы в качестве вещественного доказательства.

Последовала сцена, какую уставы, регулирующие отношения командира и экипажа, не предусматривают, но отпереться капитан уже не мог.

Чуть позже, в четырехкомнатном номере, снятом в ознаменование победы и ради заслуженного отдыха — такое мы могли себе позволить, — Фша-Фша небрежно заметил:

— Кстати, Дейнджер, я тут подобрал небольшой сувенир на риванском корыте…

Повозившись с чемоданом из кожи г'рунта, где он хранил личные вещи, Фша-Фша вытащил небольшой сверток, тут же раскрывшийся в паутину черных ремешков с круглой коробочкой в центре.

— Я попробовал — работает! — Голос Фша-Фша звучал, как у мальчишки, которому надо похвастаться новым велосипедом. — Просто прелесть! Персональный силовой щит. Надевается под одежду — генерирует непробиваемое поле!

— Отличная штука! — похвалил я, отстегивая клапан внизу собственной сумки. — А мне вот эта безделушка понравилась…

Извлеченное на свет божий, блеснуло бриллиантовым блеском узенькое ожерелье — мне как раз впору.

— Прелесть… — Фша-Фша едва не пожал плечами. — Зато моя шлейка такая легкая! Стоит надеть — через пять минут забудешь…

— Оно не просто прелесть, — оборвал я похвальбу. — На самом деле это умножитель восприятия. То есть понижает порог восприятия для зрения, слуха и осязания.

— Обыграли нашего карася, кто бы мог подумать, — сказал Фша-Фша после того, как мы опробовали оба сувенира. — Сам виноват — не надо было баловаться со снотворным.

Призовая комиссия морочила нам голову целый месяц, но в конце концов пришлось опубликовать протокол оценки и рассчитаться: не задерживать же выплату команде из сорока тлинториан? Нам с Фша-Фша досталось больше, чем космический волк может заработать за целую жизнь.

В тот же день мы перелетели на Грикс — мир в большой системе из двадцати семи планет, заселенный людьми, всего в половине светового года от Тлинтора. Задерживаться на Тлинторе с деньгами почему-то не хотелось. На Гриксе мы наконец решили купить собственный корабль: маленький и очень, очень быстрый. Как-никак впереди еще более двух тысяч световых лет…

Вообще на Гриксе можно купить все, что угодно, — в особенности если вам нужен звездолет. Корабли здесь строят сто тысяч лет, со времен еще до Падения. Кстати, именно развал галактической империи дал возможность малоизвестному племени людей распространиться по всей Галактике.

Некоторое время мы присматривались и приценивались: корабли только что со стапеля; корабли в отличном состоянии, совсем как новые; корабли, переменившие двух, трех и более владельцев… Мы осматривали корпуса, лазали по машинным отделениям — можно сказать, пинали покрышки каждого рыдвана на каждой верфи города — и к исходу двух недель так ничего и не решили. Вечером последнего дня нам захотелось посидеть за столиком в саду при нашей гостинице, под фонариками, свисающими с ветвей дерева Гео. Вино притупляет горечь разочарования…

— Все это новье — ширпотреб с конвейера, — кривился Фша-Фша. — Не то что в старые добрые времена.

— Так старая постройка, она ведь — тоже… — возразил я. — Строили, понятно, на века — только при тогдашних скоростях иначе нельзя было.

— Что по средствам, того не надо, — подытожил Фша-Фша. — А чего хочется, не можем себе позволить.

— Если вас, джентльмены, обычный товар не устраивает, — подал голос хозяин гостиницы, наливая нам вина в кувшин, — знаете, у меня есть дядя… Славный старикан, любит рассказывать о прежних временах — ему сейчас больше трехсот лет. Но даже сейчас не чуждается коммерции — у него на заднем дворе есть одна старая посудина; может статься, как раз то, в чем вы, джентльмены, нуждаетесь — если немного отремонтировать…

Не без труда остановив поток хозяйского красноречия, мы выяснили, где тот задний двор, куда и отправились, прикончив кувшин. Дядина торговая площадка выглядела вполне обыкновенно: сорняки выше человеческого роста и офис, переделанный из спасательной шлюпки. В дюзах росли цветы, аккуратно высаженные в глиняные горшочки, а иллюминаторы неярко светились. Мы принялись стучать в крышку люка и не отставали, пока наружу не высунулся горбун с розовой лысиной и лицом, как у морской черепахи. Узнав, что нам надо и кто нас прислал, горбун, кудахча и потирая руки, объявил, что мы попали наконец в нужное место. К этому времени мы уже раскаивались в собственном легковерии. Будет как всегда: металлолом такой древний, что даже нержавеющую сталь проело до дыр… Так или иначе, мы последовали за стариком мимо пирамид устаревших узлов и деталей, покоробленных листов обшивки, по лабиринту аэродинамических плоскостей прямо в заросли, где Красная Шапочка вполне могла бы спрятаться от Серого Волка.

— Если бы вы, джентльмены, оттянули в сторону эти вот стебли проволочной лианы… — вздохнул старикан.

Фша-Фша открыл было рот, чтобы отказаться, но я уже тянул в сторону плющ на стеблях в палец толщиной — из чистого любопытства. Скоро в зеленой полутьме тускло блеснул изогнутый лист обшивки; вдвоем мы скоро освободили корму корабля, имя которому — воплощенная элегантность.

— Его построил сам Сандзио, — объяснил старик. — Видите? — Он показал на эмблему, даже сегодня сверкавшую, как драгоценный камень, на тусклом металле.

Фша-Фша провел рукой по изгибу борта, оценил красоту обводов… Наши глаза встретились.

— Сколько? — спросил я.

— Вы его отремонтируете, приведете в порядок, — негромко сказал хозяин. — Вы не разрежете его на металлолом, не сделаете из него буксир — таскать астероиды?

— Нет, сэр!.. — крикнули мы хором, очень громко.

— Вы мне нравитесь, ребята, — кивнул старик. — Я бы не продал его кому попало. Забирайте — он ваш.

5

За день мы очистили корабль от лиан, которые за восемьдесят лет оплели его от носа до кормы. Старик, которого звали Наут, при помощи уговоров, проклятий и слабоумного парнишки по имени Дюн сумел-таки оживить старый тягач; яхту удалось перетащить на открытое место, где к ней можно было подступиться. Вдвоем с Фша-Фша мы облазали ее от носа до кормы. Никаких нововведений, никаких позднейших переделок! Все настоящее, подлинное, вплоть до бортового журнала на штурманском столе. Полистав журнал, я после обеда отправился в столичный навигационный архив, а за ужином рассказал историю яхты:

— «Глирим», пятьдесят пять футов, стартовый вес сто девять тонн. Проектировщик — Сандзио, главный кораблестроитель правителя Агасса. Построен в качестве флагманской яхты Великого дома, в году Кон…

— Немного больше четырех тысяч лет назад, — вставил Наут.

— В первый же год правитель Агасса достиг на ней Полиона и Гейла, показав рекордную скорость, и выиграл битву при Фонтерейне, во главе эскадры из тридцати двух кораблей. На сороковом году службы, когда длинный список побед был уже вырезан под княжеским гербом, престарелый правитель продал яхту с аукциона, остро нуждаясь в средствах. От видийского перекупщика корабль попал к Соларху Триэ, чей начальник штаба, покоренный благородными обводами яхты, переоборудовал ее для нужд личной разведывательной службы. Девятнадцать лет спустя ее захватили альцетийцы во время разбойничьего набега; поставив на большую платформу с деревянными колесами, запряженную гиеновыми гориллами, яхту прокатили по улицам Альца в составе триумфальной процессии. С тех пор, всеми забытая, она пролежала на окраине вонючего города более ста лет. Деревянная телега под ней сгнила за это время полностью.

Найдя классической красоты корабль, Грё Балырейский приказал вырубить окружающие заросли. Очарованный, предводитель захватчиков перевез яхту на полевую ремонтную базу, где его механики тщетно пытались проникнуть внутрь. Грё сам попытался сбить герб в качестве сувенира, но только сломал свой любимый парадный кортик. Разъяренный, он велел завалить яхту мусором, облить горючим и поджечь. После того как Грё, сровняв город с землей, удалился вместе с войсками, яхту никто не тревожил более двухсот лет. Найденную Имперской астрографической гильдией его лучезарного величества Леона Сорокового, ее вернули на Агасс, где после капитального ремонта она вновь стала флагманской яхтой Императорского дома.

— И это лишь дни ее молодости, — покачал головой Наут, — Где она с тех пор не побывала, чему только не была свидетелем! Но до сих пор не построен корабль быстрее…

Ремонт, переоборудование, чистка, уборка, наладка и снаряжение заняли три месяца. Мы остались довольны, включая Нау-та. Под конец старик признал, что даже правитель Агасса не управился бы лучше. Когда мы заговорили о деньгах, Наут махнул рукой:

— Я скоро умру, к чему они мне? А вы, ребята, почти все на нее истратили. Остальное понадобится, чтобы в пути она ни в чем не нуждалась. Я хочу только, чтобы записи, которые вы добавите в бортовой журнал, не посрамили ее истории.

6

Две тысячи световых лет — дистанция огромная. Огромная, даже когда катишься верхом на гребне волны, в которую двигатели «Джонго III» собрали ткань пространственно-временного континуума, обращая кривизну в ускорение, бросавшее нас к центру Галактики со скоростью в десять — сто — тысячу раз больше скорости света. На каждый прыжок уходило не меньше месяца, и с каждым разом звездная пыль в черном небе сгущалась, свертываясь, как молоко. По дороге нас встречали миры, где цивилизация существовала сотни тысяч лет, и планеты, где от разумной жизни остались лишь кладбища, древнее земных динозавров. Денег почти не осталось, но мы открыли, что даже здесь, у самого сердца Галактики, многие готовы хорошо заплатить за срочную доставку пассажиров и груза.

Интеллект, по мере приближения к центру, принимал самые разнообразные формы, от коллективного разума насекомых до разумных болот Барума, спящих богатырским сном. На множестве миров обитали люди, от суровых первопроходцев, едва выдерживающих натиск ледяных полей, знойных пустынь, первобытных джунглей и свирепых хищников, до рафинированных наследников древних империй, превративших общественную жизнь в сложный формальный механизм, подобный бесконечному балету. Одни миры встречали нас сказочными городами из нефрита и хрусталя, на других мошенники с лицами неаполитанских беспризорников планировали грабеж и убийство; нас неизменно выручали риванские сувениры — и твердая решимость выжить во что бы то ни стало.

Так настал день, когда на обзорных экранах появилась Зерида — укутанный зеленой дымкой мир в обществе двух больших лун.

7

Порт-Радаз представлял собой многослойную симфонию из садов, бассейнов, тенистых деревьев над гладкими, как стекло, мостовыми, изящных фасадов и посадочных площадок, где корабли стояли, словно фигуры на доске. Одевшись по-парадному, мы с Фша-Фша проследовали на поезде из игрушечных вагончиков, наподобие гольф-каров, к невысокому терминалу.

Формальности оказались необременительными: обаятельный седовласый таможенник, похожий на сэра Орфео, только постарше, поздравил нас с прибытием, вручил по цветной карте, где текущая позиция обладателя отмечалась зеленым огоньком, и осведомился, чем он может быть полезен.

— Мне хотелось бы получить сведения об определенном лице, — сказал я. — Леди — леди Рейр.

— Из дома?..

— Не знаю, сэр. Могу только сказать, что она путешествовала в компании лорда Дезроя.

Таможенник направил нас в информационный центр, оказавшийся справочным компьютером. После нескольких минут подробных расспросов и демонстраций трехмерных графиков механический голос сообщил, что леди происходит из дома Ансине-Шанор и что за дальнейшими сведениями следует обращаться к главе дома.

— Но здесь ли находится леди Рейр? — не отставал я. — Добралась ли она домой благополучно?

Повторив первоначальный совет, компьютер сообщил, что доступ к транспорту можно получить, воспользовавшись выходом номер двенадцать.

В направлении выхода пришлось пересечь просторный зал; снаружи дремал роскошный алый автомобиль, инкрустированный серебром. Когда мы устроились на сиденьях, сдержанный голос пожелал узнать, куда джентльмены направляются.

— Замок Ансине-Шанор, — объяснил я.

Дальнейших вопросов не последовало. Грациозно изогнутая дорога вознесла нас высоко над лесистыми холмами и над садами, где гладкие, как стекло, башни пастельных тонов поднимались к небу среди крон тысячелетних деревьев Гео. Через полчаса стремительного движения автомобиль съехал по пологой эстакаде вниз, к высоким и широким воротам. Задав несколько вопросов и нажав что-то на пульте внутри стеклянной будки, привратник в серой ливрее объявил, что лорд Пастейн не занят и готов дать нам аудиенцию.

— Похоже, он важная персона, — заметил Фша-Фша, когда мы подъезжали к террасе у фасада, украшенного скульптурами.

— Может, это всего лишь цивилизованный мир, — предположил я.

Другой служитель в сером приветствовал нас, приглашая внутрь. Солнечные лучи, проникая через застекленный потолок, бросали розовые отблески на светлые деревянные панели, парчовые гобелены и изысканные скульптуры в темных нишах. Я подумал о леди Рейр, покинувшей этот дом, чтобы жить в пещере у оврага, вспомнил, как она тихонько пела, сажая полевые цветы вдоль кошачьих тропок…

Покинув холл со стеклянным потолком, мы пересекли внутренний дворик, прошли через аркаду и оказались у края сиреневой лужайки, поросшей гладкой, как бильярдное сукно, травой. Лужайка плавно спускалась к шеренге высоких деревьев, за которыми блестела вода. Следуя мощенной изразцами дорожкой, обсаженной цветущим кустарником, мы обошли неглубокий бассейн, где к небу жидким пламенем поднималась струя фонтана. Немного дальше, на небольшой крытой террасе, сидел в мягком кресле высокий, крупный старик с лицом как у Моисея, только чисто выбритым.

— Лорд Пастейн, — негромко объяснил лакей, переходя к креслу пожилого джентльмена, чтобы подправить спинку для удобства беседы.

— Спасибо, Дос, — сказал лорд Пастейн.

Бесстрастно оглядев нас, он указал на пару скамеек напротив. Я представил Фша-Фша и представился сам; мы сели. Дос поинтересовался, не желают ли джентльмены чего-нибудь, и мы спросили легкого вина. Когда Дос ушел, лорд Пастейн глянул на меня уже внимательно.

— Человек издалека, — кивнул он. — Из очень, очень далекого мира. Человек, при нужде скорый на руку. Существо, которое судьба занесла столь же далеко от дома, — продолжал лорд Пастейн, глядя на Фша-Фша. — Существо, также закаленное в горниле суровых испытаний, — Пожевав губами, лорд Пастейн задумался. — Что же привело искателей приключений на древнюю Зериду, в мир на закате своего величия, к престарелому бездельнику на склоне лет?

— Однажды я встретил девушку, милорд, — начал я. — Она… она затерялась далеко от дома — так же далеко, как я сейчас. Я хотел помочь ей найти дорогу обратно, но… все пошло вкривь и вкось. Мне хотелось бы узнать, сэр, здесь ли леди Рейр, на Зериде? Все ли с ней в порядке?

— Леди Рейр? — Лицо лорда Пастейна окаменело, голос стал еле слышным. — Что вам о ней известно?

— Меня взял на службу сэр Орфео, помогать на охоте. Потом… произошел несчастный случай.

Я поведал первую половину истории, сказав под конец, что следов народа х'иак найти так и не удалось. Меня подмывало рассказать остальное, про Хьювиля и про мимолетную встречу на Драге, но я воздержался, не знаю почему. Лорд Пастейн, не сводивший с меня глаз все это время, покачал головой:

— Мне очень жаль, сэр. Я не могу ничего сообщить вам.

— Значит, она так и не вернулась?

Губы лорда Пастейна задрожали; дважды он порывался заговорить, но под конец сказал только:

— Нет! Любящего ребенка похитили те, кому я доверял, и она так и не вернулась!

Я помолчал, обдумывая услышанное. Золотые лучи солнца внезапно стали грязно-желтыми. Череда лет, потраченных зря, промелькнула перед глазами.

— …послать экспедицию на поиски, — продолжал Фша-Фша. — Вполне возможно…

— Леди Рейр больше нет в живых! — возвысил голос лорд Пастейн. — Она погибла! Я не желаю больше ничего слышать об этом!

За бокалом вина, принесенного лакеем, я попытался вести светский разговор, но без особого успеха. Под лучами заходящего солнца слуга в серой ливрее выгуливал на поводке животное ростом с собаку. Изразцы на дорожке сверкали кровавыми отблесками. Не желая гулять, зверь упирался всеми четырьмя лапами. Слуга остановился отереть пот со лба; животное немедленно уселось и зевнуло. До того я сомневался, но теперь был уверен. Конечно, кошек я не видел почти три года, но эту узнаю всегда. Эврика!

Глава 11

1

Через десять минут мы пересекли лужайку и вернулись к дому. Навстречу нам выступил широкоплечий мужчина с вьющимися седыми волосами, в простой, но изысканной тунике, до того прогуливавшийся по боковой дорожке.

— Вы говорили с его светлостью о миледи Рейр? — спросил он негромко.

— Совершенно верно.

— Там мы сможем поговорить спокойно. — Незнакомец кивнул в сторону дома. — Быть может, обмен информацией пойдет на пользу и вам, и мне.

С черного хода нас провели в просторную комнату, обставленную не хуже, чем кабинет планетарного президента. Разливая вино из стеклянной фляги по бокалам, незнакомец сказал, что его зовут сэр Танис.

— Девушка вернулась три месяца назад. К несчастью, она утратила душевное здоровье, — сказал сэр Танис мрачно. — Первым делом она отказалась от обязательств, священных и неотчуждаемых, в отношении дома Ансине-Шанор. Насколько я могу судить по обрывкам разговоров, достигшим моего слуха…

— Дос не только слушает, но и говорит, — заметил я.

— Полезный человек, — согласился сэр Танис. — Итак, предполагаю, вам кое-что известно о занятиях леди Рейр, пока ее не было дома. Ваш рассказ мог бы пролить свет на причины ее прискорбного состояния.

— Почему лорд Пастейн солгал нам?

— У него старческое слабоумие, — отрезал сэр Танис. — Быть может, для него она действительно умерла. — Губы собеседника искривились в безрадостной улыбке. — Лорд, знаете ли, не привык, чтобы ему прекословила молодежь. — Улыбка сэра Таниса растаяла, и он продолжал: — Но леди Рейр пренебрегла не только старческой дурью его светлости; она с презрением отвергает даже советы самых преданных друзей!

— Советы? Насчет чего?

— Семейные дела, — объяснил сэр Танис коротко. — Но вы собирались рассказать, что стоит за ее необъяснимым поведением.

— Собирался?

— Не сомневаюсь… Я вам доверился! — Сэр Танис выглядел обиженным. — Гм… Но если речь идет о компенсации за оказанные услуги…

— Может, вы для начала опишете обстановку?

— Как вы наверняка знаете, род Ансине-Шанор принадлежит к числу наиболее знатных на планете. — Сэр Танис поглядел на меня сурово. — Наша родословная восходит к лорду Ансине Травальскому и насчитывает одиннадцать тысяч лет. Естественно, наше семейство по праву пользуется исключительным положением среди равных. И во главе дома должен стоять достойнейший из достойных. Да что я говорю! — В голосе сэра Таниса зазвучало негодование. — Если место перейдет не ко мне, то за поколение — на самом деле меньше! — мы выродимся в окаменелость, мы безвозвратно утратим достоинства величайшего из домов!

— Да, но при чем тут леди Рейр?

— Вы не можете не знать. Иначе с какой стати вы бы здесь оказались?

— Допустим, нам ничего не известно…

— Девочка — сирота и принадлежит к главной линии рода, — объяснил сэр Танис. — Вдобавок, — в голосе его прорезалось отчаяние, — все побочные наследники — все! — либо умерли, либо изгнаны, либо по тем или иным причинам не обладают правом голоса!

— И что же?

— Очень просто: девочка, лишенная всякого жизненного опыта, если не считать экзотических влияний, которым она подвергалась в тех местах, куда ее занесло, держит в своих руках пять голосов! Пять из девяти! Сама она, по ряду причин, не является возможной кандидатурой — но в ее руках судьба следующего главы дома. Иначе кто бы стал ее похищать?

— Похищать?..

— Разумеется! — энергично кивнул сэр Танис. — И вот по возвращении она отвергает не только самые сердечные и добросовестные предложения с моей стороны — она портит отношения со всеми мыслимыми кандидатами. На самом деле… — Тут он понизил голос. — Я уверен, она собирается поддерживать человека со стороны!

— Сэр Танис, я полагаю, проблемы семейной политики не могут не иметь первостепенного значения для вас, но мне до них никакого дела нет. Я прилетел, чтобы увидеть леди Рейр и убедиться в ее благополучии. А мне говорят сперва, что она погибла, а потом — что потеряла рассудок. Мне нужно ее увидеть. Если бы вы могли устроить свидание…

— Это невозможно, — перебил сэр Танис.

— Можно узнать почему?

— Сэр Ревенат этого никогда не допустит. Он стережет ее, будто кобылу благородных кровей.

— Сэр Ревенат? Но кто он такой?

— Ее супруг. — Сэр Танис вздернул брови. — Кто же еще?

2

— Крепись, — уговаривал меня Фша-Фша, пока мы следовали за лакеем, провожавшим нас по указанию сэра Таниса за ворота. — Грустная история… По крайней мере, она дома и не погибла.

Когда под шелест фонтана мы пересекли внутренний дворик, в стене у выхода открылась узкая дверка. Сухопарая пожилая женщина в корсете под белым хитоном что-то сказала нашему лакею, и тот растворился в воздухе. Некоторое время она внимательно изучала наши лица. .

— Вы прилетели помочь ей, — сказала она глуховатым голосом, глядя в глаза моему другу. — Вы знаете и поспешили на помощь.

— Помочь — но кому именно, миледи? — спросил Фша-Фша вежливо.

— Леди Рейр. — Благородная дама едва ли не фыркнула. — Ей угрожает смертельная опасность. Вот почему со смертного одра отец отослал ее невесть куда, только бы подальше! Но мне никто из них не поверит…

— Какого рода опасность ей угрожает?

— Если б я знала! Но смерть повсюду, куда бы она ни повернулась. Бедное дитя, одна на целом свете…

— Миледи! — Я шагнул вперед. — Мы и вправду проделали долгий путь. Мне нужно увидеть ее, пока я здесь. Могли бы вы это устроить?

— Не валяйте дурака — разумеется! С чего бы я тогда сидела в засаде, как дракон Намбу? Сегодня вечером, на торжественном собрании дома. — Она вновь обращалась не ко мне. — Миледи обязательно будет: даже сэр Ревенат не вправе пренебрегать обычаем до такой степени… Нет, он не сможет ее не пустить. Теперь слушайте: чтобы туда пробраться, вам нужно сначала…

3

Полчаса спустя мы прогуливались по мощеной улочке ремесленного квартала. Камень под ногами был вытерт до матовой гладкости, прекрасно сочетавшейся с пастельными тонами фасадов. Повсюду росли цветы — на клумбах, в горшках и лотках над витринами, где торговцы любовно раскладывали свой товар. Сквозь миниатюрные висячие сады пробивался утренний свет. Повсюду распространялся запах свежего хлеба, жареных кофейных зерен, кожи и сладкого дровяного дыма. В этой обстановке дом древнего и благородного рода Ансине-Шанор напоминал готовый вот-вот развалиться карточный домик.

— Хочешь знать мое мнение — у них у всех крыша едет, — объявил Фша-Фша. — Почтенная леди явно заподозрила, будто у меня хорошие связи в мире духов.

Человек на скамье перед мастерской столяра постукивал молотком по стамеске, работая над бруском дерева ярко-апельсинового цвета. Встретившись со мной взглядом, он широко улыбнулся:

— Как вам это янтарное дерево? Под резцом лучше не бывает!..

— Забавно, — пробормотал Фша-Фша. — Ручным трудом занимаются либо от нищеты, либо там, где денег куры не клюют. На планетах средней руки все штампуют машинами из пластмассы.

В следующей мастерской пожилая женщина ткала ковер из пряжи благородных цветов, а рядом, на другой стороне, сидящий в дверях мальчишка полировал подержанный серебряный кубок. А вот и портняжная мастерская: про нее говорила миледи Бизель — так звали пожилую даму. Старик с лицом эльфа раскатывал по столу рулон зеленой ткани, тускло блестевшей, будто по металлической поверхности кто-то прошелся мелкой шкуркой. Когда мы заглянули внутрь, хозяин любезно кивнул:

— Джентльмены желают сшить новый костюм?

— Из этого материала, а? — Фша-Фша уже мял зеленую ткань.

— У вас, сэр, замечательный вкус, — закудахтал портной. — Благороднейший блеск, не правда ли? С ткацких станков И'залло, разумеется.

Я выбрал черную ткань, цвета глубокой ночи в Приграничье. Встряхнув отрез, старик задрапировал получившимися складками мою фигуру, отступил на шаг и вдумчиво присмотрелся.

— Симфония жизненного опыта, как я ее вижу, — кивнул портной. — Вполне реально! Строгий костюм без отделки, если не считать изысканного ожерелья, — риванская работа, не так ли? Да, символ уверенности и самодисциплины…

Мастер начал снимать мерку, прищелкивая языком. Когда он принялся кроить, мы по короткому мостику перешли в парк, где на лужайке вокруг небольшого лимонно-желтого купола стояли столики и скамейки. Отведав местных кондитерских изделий, мы посетили сапожника, который всего за час стачал нам новые сапоги из дорогой, лоснящейся кожи. Тем временем портной уже справился с нашим заказом. Разыскав не то баню, не то парикмахерскую, мы приняли ионный душ; я посетил парикмахера, Фша-Фша привели в порядок жабры — осталось только оценить произведения портновскогоискусства…

— Здорово! — похвалил Фша-Фша. — Производишь впечатление. Несмотря на все изыски, красив и силен, как хищный зверь. Должен сказать, малютка портной умело подчеркнул твои достоинства.

— Стоячий воротник особенно кстати, — согласился я. — Боюсь только, повязка на глазу портит впечатление.

— Напротив, — возразил Фша-Фша. — Так ты еще больше похож на благородного корсара.

— Ну а если бы тебя сейчас увидело старое Дерево, ему пришлось бы признать, что желудя краше оно еще не теряло!

На город-сад уже опускались сумерки. Оставался еще час, и мы решили обойти старый город, где когда-то была ярмарка, из которой выросла столица. Мы успели посмотреть, как торговцы покидают свои живописные лавки и стекаются на террасы со светильниками, развешанными среди ветвей деревьев, чтобы выпить вина на сон грядущий. Солнце опустилось в багровом великолепии, но звездный пожар центра Галактики сегодня остался за облаками… Когда мы повернули к воротам замка Ансине-Шанор, пустые улицы окутал ночной полумрак.

4

Умножитель восприятия пришлось выставить на одну целую три десятых нормы; более высокий уровень делает обычный звуковой фон и уровень освещения болезненным. Последние сто футов донимало одышливое сопение человеческих легких где-то наверху. Я тронул Фша-Фша за руку.

— В аллее, — прошептал я. — Один человек.

Фша-Фша только-только успел заслонить меня, шагнув вперед. Выскочив из укрытия, маленький подвижный человечек принял боевую стойку; блеснула вспышка, негромко фыркнул термоэлектронный пистолет. Фша-Фша охнул, принимая удар молнии в грудь. На мгновение яркий нимб окружил его тело, отводя энергию импульса в грунт; Фша-Фша рванулся навстречу убийце, занес руку… Звук был такой, будто грейпфрут раздавило ударом молота. Несостоявшийся убийца опрокинулся на спину, соскользнул вниз по каменной кладке и затих на мостовой. Прилипнув к стене, идущей уступом, я вывел умножитель на максимум, но слух наполнился лишь ночными шумами большого города.

— Чисто, — пробормотал я.

— Я его ударил слишком сильно, — признался Фша-Фша. — Он мертв.

— Может, почтенная леди была права…

— Или сэр Танис не так уж глуп, — буркнул мой друг. — А милорд Пастейн — не настолько выжил из ума от старости.

— Хорошо бы знать наверняка. Ладно, убираем труп с видного места и сматываемся — на случай, если за парнем следует группа зачистки.

Вдвоем мы запихнули его в узкий проход, где убийца-неудачник и прятался.

— Куда теперь? — спросил Фша-Фша.

— Прямо и к воротам.

— Все равно идем? Несмотря ни на что?

— А как же! Кто-то сделал глупость, подослав убийцу; потом сделал еще одну, оставив нас в живых, — мы дадим ему шанс на третью…

5

Леди Бизель дала указания привратнику: нас приветствовали как членов королевской семьи. Грандиозный праздник, известный как торжественное собрание дома, кружился в вихре света и музыки по всей территории замка, во дворце и под стенами. Не спеша лавируя в толпе нарядно одетых гостей, мы высматривали знакомые лица. Первым попался навстречу сэр Танис. Он заметно удивился, но все же не настолько, чтобы заподозрить его в попытке убийства.

— Капитан Дейнджер! Сэр Фша-Фша! Признаться, не рассчитывал вас увидеть…

Ему явно очень хотелось узнать, кто включил нас в список гостей, но по давней привычке не задавать прямых вопросов сэр Танис промолчал.

— Никогда не согласился бы на меньшее, — произнес я загадочным тоном. — Кстати, миледи Рейр еще не появлялась?

— Ха! Не раньше чем все мы изведемся от нетерпения — уж лорд Ревенат об этом позаботится. Появление будет театральным, не сомневайтесь!

Сэр Танис проводил нас к ближайшему буфету, где мы получили по горке взбитой пены в больших бокалах, похожих на тюльпаны. Некоторое время мы втроем стояли на лужайке, обмениваясь осторожными замечаниями. В случае чего каждый будет на стороне порядка и справедливости — в меру собственного понимания. Так я понял, когда мы расстались.

Внимательно осмотрев нас с ног до головы, миледи Бизель фыркнула. Надо полагать, в знак одобрения. Мне показалось, миледи сожалеет, что опрометчиво пригласила двух космических бродяг на самый торжественный прием года.

— Не расслабляйтесь, — предупредила она. — Когда бы милорд Ревенат ни соблаговолил появиться, его немедленно окружает всякое отребье. Захудалые представители рода и тому подобное… Это будет ваш шанс увидеть миледи Рейр. Но в лице ее вы прочитаете лишь боль и ужас!

Старая перечница отошла в сторону, и к нам невзначай приблизился элегантный молодой человек.

— Вижу, благородная леди пытается внушить вам предвзятое мнение, — заметил он. — Будьте осторожны, джентльмены. Ее рассудок, увы, пребывает в расстройстве…

— Действительно, она предупредила, что пунш в чаше номер три приправлен зарядами для бластера, — согласился я.

— Ну… Может, она упомянула сэра Фейна?

— Гм… Пожалуй, — кивнул я.

— Не верьте! — воскликнул молодой человек. — Отвратительная ложь!

— Что можно сказать о сэре Танисе? — прошептал я доверительно, подобравшись поближе.

— Будьте внимательны! Его понятие одностороннего ревизионизма и свежей крови побочной линии — чистейший предрассудок.

— А лорд Ревенат?

— Не может быть…

Молодой человек вздрогнул и исчез, не окончив предложения.

— Дейнджер, ты уверен, что мы пришли, куда надо? Если леди Рейр сколько-нибудь похожа на остальных обитателей этого зверинца…

— Она не такая, — ответил я. — Она…

Вокруг внезапно затихли все разговоры. Откуда-то появился слуга в ярко-красной ливрее, с парящим прожектором на поводке. Яркий свет заливал пару, сходившую по пологой лестнице, что вела вниз от посадочной террасы. Как они прилетели, никто не заметил. Высокий, стройный, широкоплечий мужчина был одет в облегающий костюм винного цвета; шею охватывала цепь, поддерживавшая декоративный нагрудник. На женщине сверкало платье из серебряной кисеи, в черных волосах искрилась бриллиантовая диадема. Я не видел раньше ни этих драгоценностей, ни высокой прически, но прекрасное лицо, обратившееся в неподвижную маску, принадлежало леди Рейр.

6

Толпа в едином порыве качнулась, будто каждый хотел лично приветствовать вновь прибывших, но движение замерло, и разговоры возобновились, но уже на другой, нервной ноте. В беззаботном смехе прорезалось визгливое кудахтанье, а жесты приобрели излишний размах. Протолкавшись вперед, я увидел, как леди Рейр и ее спутника окружило плотное кольцо богато одетых мужчин. Они так и пошли, все вместе, обмениваясь шутками столь же искренними, как поздравительные телеграммы победителю от проигравших предвыборную гонку.

Держась на расстоянии десяти ярдов, я наблюдал, как у автомата с напитками выделяется центральная группа и отжимает в сторону неудачливых конкурентов. В конце концов победители окончательно оттерли в сторону мужчину в бордовых лосинах, растеряв по дороге еще нескольких человек, вынужденных заняться обменом любезностями с кем-то из аутсайдеров. Счастливчиков осталось не более полудюжины. На какой-то момент серебряная леди оказалась в одиночестве.

За семь лет, с тех пор как мы последний раз беседовали под ярким солнцем Гэра 28, на лице, теперь бледном и отстраненном, не появилось ни единой морщинки. С трудом переводя дыхание, я шагнул ей навстречу.

Она заметила меня, только когда я оказался в трех шагах. Взгляд скользнул по мне холодно, как первое дыхание зимы, потом вернулся — в глазах мелькнула искра. Я вдруг вспомнил о шраме, выглядывающем из-под стоячего воротника, и о черной повязке… Губы леди Рейр раскрылись — мы стояли лицом к лицу.

— Миледи Рейр… — Голос у меня сел.

— Возможно ли… Это ты? — прошептала она едва слышно. Кто-то, подошедший сзади, грубо развернул меня к себе.

— С каких это пор вы пользуетесь привилегией приближаться к ее светлости, сэр?..

Грубиян вдруг смолк, разглядев, кто перед ним стоит. Челюсть его отвисла; отпустив мою руку, Хьювиль отступил на шаг.

7

— Сэр Ревенат… — Кто-то, стоявший сбоку, счел за благо не продолжать.

Я буквально слышал, как Хьювиль лихорадочно перебирает варианты. Трудно притвориться, будто не узнаешь обожженного солнцем человека со шрамом и повязкой на глазу — даже если говорил с ним три года тому назад в течение одной минуты.

— Но… я…

— Сэр Ревенат, — кивнул я формально, стараясь говорить нейтральным тоном.

Ладно, теперь его ход — пусть играет, как сочтет нужным.

— Но помилуйте… Мой дорогой друг! — Сэр Ревенат снова взял меня за руку, теперь уже мягче, — Я просто счастлив… — Он бросил взгляд на леди Рейр, стоявшую равнодушно, как мраморная статуя. На меня она не глядела.

— Простите нас, миледи. — Хьювиль, известный семейству Ансине-Шанор как сэр Ревенат, кивнул в сторону леди Рейр и увлек меня за собой. Толпа перед нами молча расступалась.

8

Стены кабинета были обиты белым шелком, за стеклянной стеной горели разноцветные огни в саду, бросая отблески на искрящуюся ткань. Да, Хьювиль сильно изменился с тех пор, когда я видел его в грубой юбке раба, принадлежащего триарху Драта. Мослы больше не торчат, пострижен и вычесан, как породистый пудель.

— Ты… изменился. Я тебя не сразу узнал. — Смотрел Хьювиль, как гремучая змея, несмотря на сердечность тона.

— Да. Год на плотах триарха делает чудеса.

— На плотах? Но как же?..

— Незаконное освобождение рабов, — пояснил я. — Ну и неспособность выплатить штраф.

— Но… мне казалось…

— Все мое имущество и деньги остались на корабле. Хьювиль потемнел, не зная, куда деваться.

— Корабль? Ну конечно!.. Мне… — Не без труда, Хьювиль взял себя в руки. — Но разве ты не сказал девушке, чтобы она стартовала немедленно?

Он явно старался понять, как мне понравится упоминание о леди Рейр эдак вот запросто. Не моргнув глазом, я покачал головой.

— Да, но она появилась в порту после меня… Разве не ты ее послал?

— Я.

— Ну конечно, — заторопился Хьювиль, — она была в таком состоянии… Не успел я рассказать, что благородный незнакомец выкупил меня из рабства — ее, скорее всего, тоже, — как появился этот негуманоид. Отвратительный карлик! Бедная девочка испугалась, и я прогнал монстра. Тогда… тогда она решила взлетать немедленно. — Хьювиль скорбно покачал головой. — Теперь я понимаю. Торопясь оставить за спиной оковы рабства, она покинула тебя, неизвестного спасителя… Да… А ты, случаем, не встречался с ней раньше? — спросил он с деланным безразличием.

— Видел во дворце триарха — издалека. Хьювиль вздохнул, успокаиваясь.

— Какая жалость, что вознаграждением за твою доброту стала черная неблагодарность! Признаюсь, я в неоплатном долгу… — Хьювиль понизил голос: — Думаю, не стоит никого посвящать в детали. Сейчас вводить лишний фактор, сколь угодно незначительный, в уравнение семейной политики, и без того сложное, было бы опрометчиво. — Он заметно оживился. — Я хотел бы вознаградить тебя за перенесенные лишения… Стоит ли пренебрегать моими планами?

— Я так понимаю, рабыню ты взял под свое крыло. Хьювиль посмотрел на меня с неудовольствием. Не нравилась ему эта тема…

— Едва ли она добралась бы домой без посторонней помощи, — продолжал я.

— Понимаю, — сказал он с печальной улыбкой. — Девушка показалась красивой. Увы… — Он покачал головой, твердо глядя мне в глаза. — Ее больше нет в живых.

— Печально. Что же с ней случилось?

— Не лучше ли, мой друг, забыть ее навсегда? Под гнетом судьбы люди посильнее совершали недостойные поступки. Бедное дитя! Чего только ей не довелось пережить; смерть принесла ей покой. — Скорбь на лице Хьювиля сменилась деловым выражением. — А теперь я готов сделать все возможное, только намекни! Какая несправедливость…

Говорил бывший раб долго, обещая гостеприимство, предлагая обед и даже, весьма деликатно, деньги. Когда я отказался, он не смог скрыть облегчения. Видя, что я не собираюсь принимать мелкие недоразумения всерьез, Хьювиль снова обрел уверенность в себе. Дав ему выговориться, я спросил мимоходом:

— Нельзя ли представить меня девушке в серебряном платье? Леди Рейр, если я не ошибаюсь?

— Увы… — Лицо его подобралось и посуровело. — Леди сейчас нездорова. Незнакомцы ее пугают.

— Как жаль. В таком случае мне едва ли стоит здесь оставаться.

— Хочешь уйти? Так скоро? Не смею задерживать — неотложные дела, прекрасно понимаю. Выход вон там: сейчас покажу…

Хьювиль двинулся вперед; торопясь поскорее отделаться от меня, он так заспешил, что едва не упал, споткнувшись. А я, вместо того чтобы следовать за ним, повернул обратно, к противоположному концу террасы, где на лужайке у искристого фонтана, подсвеченного снизу, леди Рейр стояла в одиночестве, как неподвижная статуя. Только тогда Хьювиль понял, что его обманули.

9

Леди Рейр смотрела, как я приближаюсь. За спиной стучали торопливые шаги сэра Ревената; бежать он не рисковал. На мое счастье, кто-то ухватил его за пуговицу, или что там у него на костюме; послышался индюшачий гомон. Лицо леди Рейр было неподвижным, как посмертная маска.

— Миледи, что произошло, когда вы покинули Драт?

— Я… — Ее ошеломило внезапное озарение: — Тогда — на Драте, — это был ты?

— Вы боитесь, миледи. Здесь все боятся Хьювиля, но вы больше всех. Почему?

— Билли Дейнджер!.. — В какой-то миг ледяная маска едва не упала с ее лица. — Беги, Билли Дейнджер! — прошептала она по-английски. — Не мешкай, пока не погиб сам, ибо меня спасти не может ничто!

Вновь застучали шаги, и я обернулся. Передо мной стоял сэр Ревенат, белый от ярости, с отвратительной улыбкой на губах.

— Вы так неуловимы, мой друг, — проскрежетал он. Пальцы его рассеянно гладили украшение на груди: странно знакомый яйцеобразный предмет.

— Боюсь, вы заблудились. Ворота с другой стороны — вон там.

Он сделал изысканный жест, услужливо подхватывая меня под локоть, но я уклонился, будто собираясь подать руку леди Рейр. В последний момент передумав, я коснулся серебряного платья — там, где под кожей прощупывалось характерное уплотнение. Ахнув, леди Рейр отстранилась; Хьювиль взревел и грубо схватил меня за руку. Праздничная толпа вокруг задохнулась от изумления.

— Жалкий варвар! — загремел Хьювиль. — Ты смеешь поднимать руку на леди из рода Ансине-Шанор?..

Дальше Хьювиль только рычал от ярости; ему вторил хор возмущенных зрителей.

— Довольно! — К бывшему рабу вернулся дар красноречия. — Жалкий искатель приключений открыто оскорбляет знатную леди древнего рода, втаптывая в грязь достоинство и честь этого дома! — Хьювиль теперь стоял лицом к толпе. — Да испробует негодяй справедливый гнев этого рода! Господа! Принесите мне меч для поединка!

Хьювиль снова повернулся ко мне, сверкая глазами. Ярости ему хватило бы на десять благородных домов. Едва не дыша мне в лицо, Хьювиль поглаживал пальцами контроллер на шее. Не успеть… К тому же оба мы знали, что контроллер немедленно сработает, если к нему прикоснется посторонний.

— Видно хорошо, не правда ли? — прошипел он. — Ее жизнь в моих руках. Выдашь — она умрет!

Глава 12

1

В некоторых отношениях лорды и леди из рода Ансине-Шанор могли быть разлучены с реальностью, но, когда дело доходит до кровавой дуэли на славной лужайке под веселыми огнями, они — сама предусмотрительность. Пока одни вооруженные слуги стояли вокруг меня плотным кольцом, другие очень скоро принесли инкрустированный футляр благородного дерева. Картинным жестом откинув крышку, Хьювиль извлек сверкающий палаш, достаточно тяжелый, чтобы одним ударом снести голову какому-нибудь смерду. Несмотря на драгоценные камни и золотую проволоку на эфесе, палаш походил на орудие мясника. Мне выдали такой же, но без камешков.

Сэр Танис произнес официальную речь, поминая благородные обычаи, позволяющие лорду благородного дома учить мясницким ножом нарушителей спокойствия. Мне он объяснил правила простым языком. Наука была несложная: просто рубим друг друга до полного удовлетворения сэра Ревената — или до его смерти.

— …лицом к лицу! — завершил сэр Танис свое выступление. — Дом Ансине-Шанор стоит за свою честь сильной рукой, по древнему обычаю, праву и справедливости! И да трепещут клеветники!

Толпа расступилась, а дворня стала в круг диаметром пятьдесят футов. Хьювиль взмахнул палашом, глянув на меня свирепо. Приняв куртку, Фша-Фша наклонился, давая мне последний совет.

— Помни о навыках сортировщика, Билли Дейнджер! Замыкай свои рефлексы на его приемы! Играй с ним, пока не сможешь читать его, как открытую книгу, — потом наноси удар!

— Если не выйдет, придумай, как донести до них правду, — попросил я.

— Выйдет-выйдет! — успокоил Фша-Фша. — Но если что… уж я постараюсь.

По команде сэра Таниса Фша-Фша покинул арену, и Хьювиль двинулся мне навстречу. Палаш он держал легко и свободно, показывая умение. Надо полагать, бывшему рабу пришлось попотеть, наверстывая упущенное.

Хьювиль пошел навстречу, держа клинок невысоко, острием вперед; я скопировал его стойку. Он сделал ложный выпад; я отвел его клинок своим и отступил. Опустив острие, Хьювиль ударил всерьез, промахнувшись мимо моего бедра на дюйм. Я попытался отключить сознание, чтобы дать свободу рефлексам. Ложный выпад — атака; уход в сторону — контратака: как бы закрепить? Нелегко делать это в уме, обходясь без контрольного прогона. Я проворно отступил, заставляя Хьювиля отрабатывать прием вхолостую, на расстоянии двух длин клинка. Аудитория захихикала, но что мне до этого? Один прием мы, похоже, освоили. Правда, он не последний.

Теперь Хьювиль подходил осторожно, внимательно следя за моими движениями; попробовал высокий выпад, рубящий удар снизу, комбинацию из двух выпадов — я отступал без всякого смущения. Каждая атака дает возможность настроиться…

Ну вот, руки сами ответили на очередной выпад! Острие зацепило рукав, распарывая ткань цвета красного вина. Неплохо для начала. Хьювиль проворно отступил, но тут же бросился в атаку, теряя самообладание. Я не стал упорствовать, отходя назад; рука работала сама. Сообразив, что так дело не пойдет, Хьювиль, ныряя вперед, попробовал ударить снизу вверх. Отведя палаш противника в последний момент, я прижался к Хьювилю левым плечом; клинки наши сцепились эфесами.

— Я не могу тебя не убить. — Ухо мне обжег горячий шепот. — Ты ведь понимаешь, Дейнджер?

В глазах его плясало безумие; левая рука крепко сжимала контроллер.

— Если погибну я — умрет и она. Если мне покажется, что перевес на твоей стороне, достаточно повернуть колечко. У тебя один выход — пожертвовать собой.

Оттолкнувшись, Хьювиль рубанул сплеча; мы снова закружились по шелковистой траве. Выхода у меня действительно не было. Хьювиль сошел с ума — никаких сомнений. Он внедрился в дом Ансине-Шанор, пользуясь невидимым ножом, приставленным к сердцу леди Рейр. Как только бывший раб поймет — сейчас или потом, — что игра окончена и рухнула изощренная интрига, которую он плел много месяцев, леди Рейр настигнет ужасная смерть. Термитный заряд вырвется из груди, испепеляя сердце и ребра.

Есть только одна возможность. Дратиане постарались на совесть, чтобы привязать жизнь раба к благополучию хозяина, но одна неразрешимая проблема осталась: даже самая хитрая электроника откажет, если ее испортить. Доказательства налицо: Хьювиль до сих пор жив, хотя контроллер я растоптал собственными ногами.

С другой стороны, его контроллер мог быть просто не в порядке, и дистанция две мили… Опять же, легко сделать так, чтобы приемник срабатывал при потере несущей.

Лицо мое блестело от пота, и не только из-за физической усталости. Единственный шанс — сломать контроллер и убить Хьювиля одним ударом. И надеяться, что я нигде не ошибся. Во всяком случае, выиграю я или проиграю, леди Рейр лучше умереть, чем оставаться рабыней сумасшедшего.

Работа фехтовальщика не мешала течению невеселых мыслей, поскольку действовал палашом я автоматически. Внезапно острие клинка Хьювиля ринулось молнией вниз, и тут же вернулось обратно. Правая нога немедленно перестала слушаться. Отразив стремительный удар, я контратаковал с колена, но купил лишь секунду передышки. Хьювиль занес руку для последнего удара, но тут в круг серебряной птицей влетела леди Рейр. Перехватив руку с палашом, она тут же осела, бледная как смерть, — сработал автоматический болевой контур, сдавив сердце железными пальцами. Помощь, однако, подоспела в самый нужный момент. Несостоявшийся узурпатор качнулся, теряя равновесие, левая рука выпустила контроллер, пальцы растопырились — и я сделал выпад, опираясь на здоровую ногу. Замахнувшись палашом, Хьювиль свободной рукой попытался ухватить контроллер, но опоздал на долю секунды. Острие моего клинка раскрошило пластиковое яйцо, пробило ребра, рассекло плоть и засело в позвоночнике. С изумленным выражением лица противник нехотя опустился на землю. Повалившись на бок, я хотел свести руками края глубокой раны в бедре, но тут перед глазами сгустилась тьма.

2

Надо сказать, семейство Ансине-Шанор приняло свою оплошность весьма мужественно. Сидя под пологом на террасе, я в шестой или седьмой раз рассказывал старому лорду Пастейну, как мне удалось выкупить двух рабов, оставить им свою яхту, а самому отправиться на плоты. Лорд Пастейн нахмурился, качая головой, достойной Моисея:

— Серьезная ошибка в оценке характера, молодой человек. Но кто из нас не делает ошибок? Леди Рейр вернулась, когда никто уже не надеялся, — и я открыл свое сердце предполагаемому спасителю. Я пожаловал выскочке… как его звали: Хьювиль? — Старик задумался, качая головой. — Я предоставил ему все права, все привилегии в доме Ансине-Шанор. Что до миледи, если ей было угодно отстраниться от всего света и собственной семьи — мог ли я запретить? Когда зародилась неуклюжая интрига, имеющая целью поставить чужака во главе дома после моей смерти, я призвал миледи Рейр, но получил отказ. Неслыханно! Вычеркнуть ее из памяти как мертвую — что еще оставалось? Кто поставит мне это в вину? Что до остальных — продажных, алчных, глупых, — со времен моей молодости таких глубин падения еще не достигал дом Ансине-Шанор! Тысячу лет…

Понемногу я перестал прислушиваться. За последние три дня, пока моя нога заживала под влиянием чудесных снадобий древней Зериды, одну и ту же историю пересказывали все кому не лень. Если бы хоть кто-то из сентиментальных родственников леди Рейр любил ее достаточно… Такому человеку хватило бы одного внимательного взгляда. Но для всех она была лишь пешкой в политических играх рода Ансине-Шанор. Немая мольба осталась неуслышанной. Могут спросить, почему она не бросила вызов амбициям Хьювиля, почему не предпочла смерть позору и рабству. Думаю, полчаса болевого шока на несмертельном уровне убедят и того, кто рассмеялся бы в лицо обыкновенной смерти.

— Если бы вы позволили мне увидеть леди Рейр хоть на несколько минут, — попросил я, прерывая рассуждения лорда Пастейна о личных качествах бывшего сэра Ревената. — Было бы очень здорово…

— Все мы согласны, я полагаю, что не следует напоминать девочке об ужасах последних месяцев. Не видеть и не говорить безопаснее всего. — Лорд Пастейн помрачнел, — Наш род навечно у вас в долгу, капитан Дейнджер. Не сомневаюсь, миледи поймет, если вы исчезнете незаметно, предоставив ее на попечение родной семьи — заботам тех, кто глубоко понимает ее интересы.

Идея мне была уже знакома. Не менее двенадцати столпов дома Ансине-Шанор уже доносили ее до меня, каждый на свой лад, но почти одними и теми же словами. Леди Рейр слишком сильно пострадала от одного выскочки, чтобы подвергать ее дурному влиянию другого. Я, конечно, вовремя разрушил злые чары, но теперь леди пора возвращаться в лоно семьи — жить своей собственной жизнью.

Разумеется, они правы. Я и сам не слишком хорошо представлял, что бы сказал Джонго леди Рейр из древнего дома Ансине-Шанор. Не то чтобы я был чужд нескромных фантазий, но не до такой же степени… Пространство ее будуара на борту моего корабля как альтернатива замку и капиталам Ансине-Шанор?

На прощание сэр Танис предложил мне выбор блестящих перспектив в коммерческой области, выразил готовность дать рекомендательные письма в любой дружественный дом, посулил другие, не столь конкретные блага, оставив на закуску прозрачный намек на то, что дальнейшие попытки увидеть леди Рейр могут закончиться для капитана Дейнджера печально. Когда сэр Танис убедился в моей понятливости, я вышел за высокие ворота под сумеречное небо Зериды, имея при себе лишь легкую хромоту в память о моем визите.

3

Фша-Фша дожидался меня на корабле. Пока я рассказывал о напутствиях, данных мне в доме Ансине-Шанор, он внимательно слушал.

— Ничему не учишься, а, Билли? — Фша-Фша грустно покачал головой.

— Разве? Я знаю, например, что в утонченной компании для меня нет места. Дайте мне старую добрую пустоту открытого космоса и путь, на котором лежат новые миры! С меня будет достаточно.

— Ты спас жизнь леди Рейр на Гэре двадцать восемь, для начала, — пробормотал Фша-Фша себе под нос. — Если бы ты не сделал того, что сделал — и в нужный момент, — леди Рейр не прожила бы и недели. Само собой, стоило присмотреться, да и послушать, прежде чем ты оставил ее на милость х'иак, — ну да кто мог бы знать, не правда ли?

— Давай не будем, — предложил я. — Корабль готов к старту…

— Потом, на Драте, ты увел ее из-под носа триарха, применив самый красивый ход на моей памяти. Блестящая операция! Он ведь их не собирался отдавать, ни под каким видом. Их бы арестовали в порту — если бы корабль не стартовал без тебя. Блюстители порядка остались с носом. Ты допустил единственную ошибку — поверил Хьювилю.

— Поверил?!

— А как же? Послал его одного на пустой корабль. Стоило бы только одно сделать иначе: забрать леди Рейр самому и подняться, оставив Хьювиля внизу. Ну да ладно… Второй раз ты выручил ее — и передал врагу.

— Без тебя знаю, — огрызнулся я. — Локти грыз…

— И теперь готов повториться в третий раз, — продолжал сыпать соль на раны Фша-Фша. — Не в последний ли?

— Что ты сказал?

— Ты вновь спас леди Рейр, Билли. Вырвал ее из лап злобного мучителя…

— Ну?..

— И предал в руки врагов.

— Но семья…

— Ты не слушаешь, Билли.

— Но тогда… — Голова моя пошла кругом. — Ладно. Не растолкуешь ли по буквам, что же ты пытаешься мне сказать?..

4

Я наклонился над кушеткой; вздрогнув, леди Рейр открыла глаза.

— Билли Дейнджер! — То ли сладкий шепот, то ли просто вздох… — Ты ли это? Почему не приходил прежде сей минуты?

— Острый приступ тупости, миледи, — прошептал я в ответ.

— Меня зовут Рейр, Билли. — Она ослепительно улыбнулась. — И никакая я не леди.

— Не леди? Зато моя!

— Всегда твоя, мой Билли.

Коснувшись моего затылка ладонями вытянутых рук, она легонько потянула к себе. Губы оказались даже бархатнее, чем грезилось.

— Пошли, — сказал я.

Леди Рейр бесшумно встала; Эврика немедленно потерлась об ее колени. По длинному коридору они последовали за мной до большого зала внизу; там я спросил, как проще выбраться на открытое место подальше от дворца. Мы прошли вдоль аркады, через окруженный стенами сад и ступили на широкую террасу над неосвещенной лужайкой.

— Билли, если я войду в эту дверь, сработает сигнализация…

— Знаю. Потому-то и спустился на крышу в одноместном вертолете. Если бы можно было подняться вдвоем… Но ничего не поделаешь: пошли.

Мы бросились в сторону деревьев бегом. Через пятьдесят футов загорелись прожектора под крышей дворца. Я прицелился и погасил термоэлектронным пистолетом два самых больших. Мы прибавили ходу, Эврика гигантскими прыжками мчалась впереди. Вспыхнули прожектора на других постройках, но слишком поздно: мы достигли первой линии деревьев и бросились на траву. На открытое место высыпала охрана, послышалась беготня и крики; я посмотрел наверх, но против водоворота звезд ничего не было видно. Глянув на часы, я убедился, что Фша-Фша опаздывает на две минуты. Тем временем охранники правильной цепью продвигались вперед; через две минуты они достигнут деревьев…

Вверху что-то мигнуло, и послышался приглушенный раскат грома, потом визг разрываемого воздуха и победный рев. Над головой промелькнула длинная сигара с пылающими ходовыми огнями; за первым перехватчиком последовал второй.

— Вот оно! Фша-Фша сбили…

Договорить я не успел. Раздался жуткий грохот, но не затих, а превратился в гул, от которого будто осела под ногами земля. На фоне пролитого звездного молока возникла черная тень. Ее заметили и на лужайке: охранники остановились, разглядывая корабль, прошедший сквозь строй перехватчиков.

— Смотри! — воскликнула леди Рейр, показывая пальцем. Черный силуэт плыл над озером в нашу сторону. «Джонго III», и в каком-нибудь ярде над поверхностью воды! За деревьями от дворца не видно… Мы вскочили на ноги и бросились навстречу. Носовые прожектора вспыхнули, как солнце; узкие лучи, пройдя над нашими головами, ослепили людей за деревьями. Раскрывшийся люк гостеприимно осветился, и мы вошли в неглубокую, по колено, воду. Первым делом я бросил внутрь мокрую Эврику; ухватившись за поручень, втянул за собой леди Рейр.

Охранники выбежали из-за деревьев, но поздно: люк закрылся, и на нас навалилось немилосердное ускорение. Корабль с редкостной родословной ушел над вершинами деревьев на скорости, которая растопила бы, как масло, обшивку менее благородную.

5

На расстоянии в полмиллиона миль Зерида выглядела тронутым дымкой изумрудным полумесяцем, тонущим в глубине наших экранов.

— Прекрасный мир, миледи, — вздохнул я. — Вы будете скучать.

— Знаешь ли ты, мой Билли, о каком месте я воистину мечтала, когда тянулась передо мной цепь серых лет на Драте?

— О садах, миледи. — Я кивнул на обзорный экран. — Под солнцем они прекрасны.

— Я мечтала о пещерах, о зеленом полумраке под сенью гигантского гороха и о преданности нашей доброй Эврики…

Леди Рейр погладила рыжеватую голову кошки, пристроившейся у ее ног.

— Никогда не смогу понять, что вами, репродуцентами, движет, — отозвался Фша-Фша из глубокого командирского кресла. — Но, должен сказать, с вами никогда не было скучно. Думаю, и не будет. Скажите, миледи, — Фша-Фша улыбнулся своей жуткой для непривычного человека улыбкой, — если мой вопрос не слишком дерзок: что вы делали там, на окраине Восточного Рукава, где Билли вас впервые увидел?

— А ты не догадался? — Она улыбнулась в ответ. — Пока лорд Дезрой не поймал меня — я убегала.

— Что скажешь, Билли? — пророкотал Фша-Фша. — Ну а теперь, по завершении великой экспедиции, — куда?

— На твое усмотрение, — ответил я, обнимая нежную и тонкую, как стебель цветка, талию. — Куда угодно. — Я притянул леди Рейр поближе.

Под палубой мягко гудели могучие, хоть и старинного производства, двигатели; не отрываясь, мы смотрели, как сияние центра Галактики заполняет обзорные экраны.

Примечания

1

Фрэнк Бак (1888-1950) — американский путешественник, ловец диких животных и актер; снимался в приключенческих фильмах. (Прим. ред.)

(обратно)

2

Лингва франка (итал. lingua franka) — язык международного общения. (Прим. ред.)

(обратно)

Оглавление

Кейт Лаумер Галактическая одиссея

*** Примечания ***