Эффект Лазаря [Фрэнк Патрик Герберт] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Фрэнк Герберт Билл Рэнсом Эффект Лазаря

Брайану, Брюсу и Пенни —

за те годы, когда они ходили на цыпочках,

покуда папа пишет.

Фрэнк Герберт

Фрэнк Герберт
Всем целителям, что облегчают наши страдания;

всем, кто кормит ближних прежде, чем требовать от них добродетели;

всем нашим друзьям — с любовью и признательностью.

Билл Рэнсом

Билл Рэнсом
Анналы утверждают, будто двойная система неспособна поддерживать жизнь. Но мы нашли жизнь здесь, на Пандоре. За исключением келпа, она была враждебной и смертоносной — но все же это была жизнь. Гнев Корабля тяготел над нами, ибо мы уничтожили келп и нарушили равновесие этого мира. Мы, немногие выжившие, зависим от бесконечного моря и от ужасных причуд двух солнц. То, что мы вообще выжили на наших хрупких клон-плотах, проклятие в той же мере, как и победа. Это — время безумия.

Из дневников Хали Экель
Дьюк почуял запах горелой плоти и паленого волоса. Он чихнул, снова чихнул и заскулил. Его единственный зрячий глаз слезился и болел, когда он попытался открыть его рукой. Его мама была вне. Слово «вне» он мог произнести, хотя не мог бы точно определить местоположение и форму этого «вне» — только знал смутно, что живет на клон-плоту, принайтованном к черному каменному утесу, единственному остатку суши Пандоры. Еще он мог выговорить «Ма» и «горит».

Запах гари усилился. Это его напугало. Дьюк раздумывал, не должен ли он что-нибудь сказать. По большей части он не говорил: мешал нос. Зато он мог высвистывать носом, и мама его понимала. Она свистела в ответ. У них было более сотни таких свистослов, понятных им обоим. Дьюк наморщил лоб. Это движение заставило его толстенький носик развернуться, и он засвистел — по началу вопросительно, чтобы узнать, нет ли ее поблизости.

«Ма? Где ты Ма?»

Он пытался уловить шлепанье босых пяток по мягкой палубе плота, которое он не спутал бы ни с каким другим.

Запах гари заполнил его нос и заставил его чихнуть. Дьюк слышал шлепанье множества ног в коридорах — столько ног ему и слышать-то не доводилось — но ни одни из них не принадлежали Ма. Раздавались крики — все сплошь слова, которых Дьюк не знал. Он сделал глубокий вдох и издал самый громкий свист, на какой был способен. Его тоненькие ребра мгновенно разболелись, а голова закружилась от резонанса.

Никто не ответил. Вход рядом с ним оставался закрытым. Никто не вынул его из-под сбившихся одеял и не прижал его к себе.

Несмотря на боль, вызванную дымом, Дьюк распялил правое веко двумя отростками правой руки и увидел, что комната погружена во мрак, освещенный лишь мерцанием тонкой биомассы коридорной стены. Мрачный оранжевый свет отбрасывал на палубу жуткие отсветы. Едкий дым нависал над ним, как облако, протягивая к его лицу маслянисто-черные щупальца. А теперь снаружи к топоту многих ног и крикам прибавились новые звуки. Он слышал, что за рдеющей стеной волокут и роняют тяжелые вещи. Ужас заставил его свернуться под одеялом в молчаливый комочек.

Дым был влажным и горьким — совсем не таким приторным, как в тот раз, когда обогреватель прожег их стенку. Он помнил обугленный проем в подтаявшей биомассе, ведущий из их комнаты в соседнюю. Он тогда просунул голову в обгорелую дырку и посвистел соседям. Но ведь теперь запах был совсем другой, да и стенка не растаяла.

К внешним звукам прибавилось бурление. Словно котелок кипел на плите — но мама ничего не варила. К тому же звук был слишком громким для варки — громче даже, чем весь остальной шум. Крики приблизились.

Дьюк отбросил одеяльце и вскрикнул, когда его босая нога коснулась палубы.

Горит!

Внезапно пол под ним качнулся, сперва назад, затем вперед. Это колебание швырнуло его лицом вниз. Горячая биомасса стен тянулась за ним, как вареные макароны. Дьюк знал, что находится на верхней палубе, но вокруг него топталось множество ног, и ему приходилось прикрывать тело и голову руками. У него не было свободной руки, чтобы открыть ею зрячий глаз. Горячая палуба обжигала его локти и коленки. У Дьюка дух захватило от внезапной резкой боли, и он издал еще один резкий свист. Кто-то споткнулся об него. Чьи-то руки подхватили его под мышки и подняли из обугленного месива, в которое обратилась палуба. Часть месива потянулась за ним, прилипнув к его голой коже. Дьюк понял, кто держит его, из-за жасминового запаха, исходившего от волос. Это была их соседка Элли, женщина с короткими неуклюжими ногами и красивым голосом.

— Дьюк, — сказала она, — пойдем поищем твою Ма.

Дьюк слышал, что с голосом у нее неладно. Когда она говорила, пересохшая глотка издавала низкие хриплые звуки.

— Ма, — сказал он. Он рукой открыл глаз и увидел ужасающее столпотворение и огонь.

Проталкиваясь сквозь толпу, Элли заметила, что он глазеет, и сбросила его руку вниз.

— Потом посмотришь, — сказала она. — А сейчас обхвати меня за шею. Крепче держись.

После этого мгновенного взгляда Дьюка, у нее не было нужды повторять приказ. Дьюк обеими руками обхватил Элли за шею и тихонько всхлипнул. Элли продолжала проталкиваться сквозь толпу. Голоса с разных сторон повторяли слова, которых Дьюк не знал. Когда Элли с Дьюком протискивалась мимо остальных, остатки биомассы срывало с его кожи. Это было больно.

Единственный взгляд на «вне» остался в памяти Дьюка неизгладимо. Огонь, идущий из-под темной воды! Он рвался из-под воды, и это его сопровождало громкое бурление, и пар в воздухе стоял такой густой, что люди казались неясными тенями на фоне рдеющего огня. Отовсюду доносились крики, и Дьюк потесней прижался к Элли. Угли взмывали над островом высоко в воздух, словно ракеты. Дьюк этого не понимал, но он слышал, как огонь крушит и уничтожает тело острова из морских глубин.

«Почему вода горит?» Эти свистослова он знал, но Элли их не поняла бы.

Плот под Элли резко качнулся, уронив ее под топочущие ноги. Дьюк упал поверх нее и не коснулся горящей палубы. Элли ругалась и кричала. Многие люди рядом с ними падали. Дьюк чувствовал, как Элли погружается в тающую биомассу палубы. Сперва женщина боролась, билась, как свежепойманная мури, которую мама однажды дала Дьюку подержать перед тем, как сварила ее. Потом Элли задвигалась медленней и глухо застонала. Дьюк, все еще обнимавший Элли за шею, почувствовал, как горячее месиво подступает к его рукам, и отдернул их. Элли завопила. Дьюк попытался оттолкнуть ее, но натиск множества тел мешал ему спастись. Он чувствовал, как волосы у него на загривке становятся дыбом. Из его носа вырвался вопросительный свист — но ответа не было.

Палуба вновь содрогнулась, и на Дьюка покатились тела. Он чувствовал прикосновения горячей плоти, местами жарко мокрой. Элли вздохнула один раз, очень глубоко. Воздух сделался другим. Люди, кричавшие: «О, нет! О, нет!» — перестали кричать. Многие вокруг Дьюка начали кашлять. Он тоже кашлял, захлебываясь густой горячей пылью.

— Ваата у меня, — прохрипел кто-то рядом. — Помогите мне. Мы должны ее спасти.

Дьюк ощутил неподвижность Элли. Она больше не стонала. Он не ощущал ее дыхания, которое подымало и опускало бы ее грудь. Дьюк открыл рот и произнес два слова, которые знал лучше всего:

— Ма. Горит. Ма. Ма.

— Кто это? — сказал кто-то совсем рядом с ним.

— Горит, Ма, — пискнул Дьюк.

Руки протянулись к нему и подняли вверх, прочь от Элли.

— Это ребенок. Он жив, — раздался чей-то голос у него над ухом.

— Неси его! — выдавил кто-то в промежутках между кашлем. — У нас Ваата.

Дьюк чувствовал, как его передают с рук на руки через проем куда-то в сумрак. Его единственный зрячий глаз различал сквозь редеющую пыль мерцание огоньков на гладких поверхностях и рукоятках. Он поразмыслил, не может ли это быть «вне», куда ушла Ма, но ее нигде не было — только множество людей, сгрудившихся в тесноте. Кто-то, стоявший прямо перед Дьюком, держал большого голого младенца. Мальчик знал, кто такие младенцы, потому что Ма иногда приносила их из «вне» и ухаживала за ними, и ворковала над ними, и разрешала Дьюку потрогать их и понянчить. Младенцы были мягкие и приятные. Это дитя было больше всех, виденных Дьюком, но он понял, что девочка — еще младенец, по пухлым чертам ее спокойного лица.

Давление воздуха поменялось, и у Дьюка заложило уши. Что-то зажужжало. Как раз когда Дьюк решил отбросить свои страхи и присоединиться к теплой близости тел, три чудовищных взрыва сотрясли и перевернули их убежище.

«Бум! Бум! Бум!» Взрывы следовали один за другим.

Люди начали выбираться из всеобщей мешанины. Чья-то нога наступила Дьюку на лицо и убралась.

— Осторожнее с малышами, — крикнул кто-то.

Сильные руки подняли Дьюка и помогли ему открыть глаз. Бледное мужское лицо уставилось на него — широкое лицо с глубоко посаженными карими глазами.

— Один у меня, — сказал мужчина. — Он не красавчик, но он жив.

— Дай-ка его сюда, — отозвалась женщина.

Дьюк почувствовал, что его крепко прижали к младенцу. Руки женщины обхватили их обоих — тело к телу, тепло к теплу. Дьюка пронизало чувство уверенности — но оно тут же исчезло, едва женщина заговорила. Он понимал ее слова! Он не знал, как ему удавалось понимать, но слова открывали свои значения по мере того, как ее голос прокатывался по его щеке, прижатой к ее груди.

— Весь остров взорвался, — сказала женщина. — Я видела это из порта.

— Сейчас мы ниже уровня моря, — ответил мужчина. — Но долго мы здесь оставаться не можем: на столько народу воздуха не хватит.

— Помолимся Утесу, — предложила женщина.

— И кораблю, — добавил мужчина.

— Утесу и Кораблю, — согласились все.

Дьюк слышал все это издали, по мере того, как понимание входило в него. Это все случилось оттого, что его плоть соприкоснулась с плотью младенца! Теперь он знал ее имя.

Ваата.

Красивое имя. Оно несло в себе знание, расцветающее в разуме Дьюка, словно бы оно всегда было там и нуждалось только в имени и прикосновении Вааты, чтобы излиться в память. Теперь он знал, что такое «вне», знал всеми своими человеческими чувствами и памятью келпа… ибо Ваата несла гены келпа в своей человеческой плоти. Он помнил бытие келпа в морской глубине, и его прикосновение к бесценному утесу. Он помнил крохотные островки, которых больше не существовало, ибо келпа не было, и ярость моря вышла из-под контроля. Память келпа и людская память содержали множество странностей, приключившихся с Пандорой ныне, когда волны свободно рыскали вдоль всей планеты — покореженного твердотелого шара, окутанного бескрайней водной оболочкой.

И где был он сам, Дьюк тоже знал: на маленькой субмарине с привязанным к ней аэростатным баллоном.

«Вне» было средоточием чудес.

И вся эта удивительная информация пришла к нему прямиком из разума Ватьи, поскольку у нее имелись гены келпа — как и у него. Как и у многих выживших на Пандоре. Гены… он и об этих волшебных закорючках тоже знал, поскольку разум Вааты был просто магическим кладезем подобных тем, он мог поведать и об истории, и о Войнах Клонов, и о гибели келпа. Дьюк ощутил прямую связь между ним и Ваатой, которая не исчезла даже тогда, когда был разорван физический контакт. Дьюк испытывал огромную благодарность и попытался ее выразить, но Ваата отказалась отвечать. Тогда он понял, что Ваата предпочитает глубинную тишь своих воспоминаний келпа. Она хотела только ждать. Она не хотела разбираться со всем тем, что обрушила на Дьюка. А она и обрушила, понял он, отрывая их от себя, словно горячее месиво от кожи. Дьюк почувствовал при этой мысли мгновенную обиду, но счастье вернулось к нему незамедлительно. Он был хранилищем стольких чудес!

Осознание.

«Это по моей части», подумал он. «Я должен осознавать за нас обоих. Я — хранилище, врата Быка, которые только Ваата может открыть».

В то время были на земле исполины.[1]

Бытие, христианская Книга мертвых.
22 бунратти, 468.

Почему я веду этот дневник? Странное хобби для Верховного судьи, Председателя Комитета по Жизненным Формам. Надеюсь ли я, что будущие историки соткут пышное полотно из нитей моих скромных писаний? Мне так и видится, как мои записки много лет спустя находит кто-нибудь вроде Кея Теджа — кто-то с умом, забитым предубеждениями, мешающими воспринять что-либо новое. Не уничтожит ли этот грядущий Тедж мои записи, поскольку они противоречат его собственным теориям? Полагаю, такое случалось и с историками прошлого. Иначе почему Корабль заставил нас начать сызнова?

О, я верю в Корабль. Свидетельствую здесь и сейчас, что Уорд Киль верует в Корабль. Корабль — Господь наш, и Корабль привел нас на Пандору. Вечная дилемма — тонуть или плыть, причем в буквальном смысле. Ну… почти в буквальном. Мы, островитяне, по большей части дрейфуем. Это морской народ плавает.

Что за великолепная отборочная площадка для человечества эта Пандора, и до чего же удачно названа! Ни клочка суши не осталось над море, где прежде господствовал келп. Благородное некогда создание, разумное, ведомое всем прочим созданиям, как Аваата, ныне всего лишь келп, зеленый, плотный и безмолвный. Наши предки уничтожили Аваату и унаследовали всепланетное море.

Случалось ли людям совершать подобное прежде? Случалось ли нам убивать существа, помогающие обуздывать нашу собственную смертность? Мне отчего-то сдается, что да. Почему еще Корабль стал бы содержать на орбите, вне достижимости для нас, анабиозные камеры? Наша капеллан-психиатр разделяет мои подозрения. Как она говорит, «нет ничего нового под солнцами».

И почему это символы Корабля всегда принимали форму глаза внутри пирамиды?

Я начал эти записки просто как отчет о моем участии в Комитете, который решает, какой именно новой жизни будет дозволено существовать — а, возможно, и размножаться. Мы, мутанты, с глубоким почтением относимся к тем вариациям, которые биоинженерия этого гениального психа, Хесуса Льюиса, запустила в человеческую популяцию. Из тех неполных записей, которые находятся в нашем распоряжении, ясно, что определение «человек» было прежде гораздо более узким. Варианты мутаций, которые мы теперь принимаем, лишнего взгляда не кинув, когда-то служили причиной изгнания, а то и смерти. Как член Комитета, призванный судить жизнь, я всегда задаю себе один и тот же вопрос, на который и стараюсь ответить в меру моего скромного разумения: «Поможет ли это дитя, эта новая жизнь, всем нам выжить?» И если есть хоть малейший шанс, что оно внесет свой вклад в дело выживания того, что мы зовем человеческим обществом, я голосую за то, чтобы дозволить ему жить. Не раз и не два я бывал вознагражден тем скрытым в никчемной форме гением, тем разумом в увечном теле, который оказывался благодеянием для нас всех. Я знаю, что прав, принимая подобные решения.

Но мои записки становятся слишком уж отвлеченными. Решительно, в глубине души я философ. Мне важно знать не только «что», но и «почему».

За долгие поколения, сменившиеся с той ужасной ночи, когда последний из настоящих, а не созданных нами из плавучей биомассы, островов Пандоры взорвался расплавленной лавой, мы развили странную социальную двойственность, которая, по моему убеждению, может погубить нас всех. Мы, островитяне, дрейфующие в своих органических городах по воле волн, верим, что создали идеальное общество. Мы заботимся друг о друге, о той внутренней сущности ближнего, что скрыта у него под кожей — неважно, какого цвета или формы. Но почему же тогда мы так настойчиво говорим «мы» и «они»? Или это наш врожденный порок? Не разразится ли он насилием против отверженных нами?

А островитяне отвергают, это отрицать нельзя. Наши шутки выдают нас. Шутки над морянами. Мы зовем их мокрицами. Или куколками. А они кличут нас — муть. Мерзкое словечко, как его ни произноси.

Мы завидуем морянам. Именно так. Именно это я и написал. Завидуем. Им принадлежит вся свобода морских глубин. Их механизация рассчитана на относительно стабильную, традиционную форму человеческого тела. Немногие островитяне подходят под критерии для среднего класса — они либо занимают место среди верхушки для гениев, либо располагаются на самом дне трущоб морского народа. Но даже и в этих случаях, те островитяне, что перебираются к ним под воду, обречены на островитянские сообщества… по сути, гетто. И все же рай, по мысли островитянина — это сделаться «куколкой».

Моряне, морской народ покоряют море, чтобы выжить. Их жизненное пространство зависит от определенной стабильности. Исторически, я должен признать, человечество всегда предпочитало стабильную твердую почву под ногами, наличие воздуха для дыхания (хотя воздух у них удручающе влажный) и надежные твердые предметы вокруг себя. Мокрицы могут иной раз создать искусственно руку или ногу, но ведь и это в истории вида дело обычное. Наружность морян до тех пор считается человеческой, пока можно обнаружить сходство с прототипом. Это мы и сами видели. Да вот взять хотя бы Войны Клонов. Наш прямой предок писал об этом. Хесус Льюис сотворил это с нами. От видимых свидетельств инакости никуда не денешься.

Но я писал о морянах. Они объявили своей миссией восстановление келпа. Но обретет ли келп сознание? Келп вновь обитает в море. Я уже видел эффект этого на своем веку и надеюсь, что мы пережили последнюю водяную стену. Засим, конечно, последует суша. Но как же связано это с тем, что я считаю сущностью морского народа?

Возрождая келп, они надеются контролировать море. Вот в этом вся сущность морян: контролировать.

Островитяне дрейфуют, подчиняясь волнам, ветрам и течениям. Мокрицы будут контролировать эти силы — и нас заодно.

Островитяне склоняются перед тем, что может оказаться мудрее, мощнее их. Они привыкли к переменам, но устали от них. Моряне борются с определенным типом перемен — и они устали от борьбы.

А теперь я подхожу к тому, что сотворил с нами Корабль. Я думаю, что природа вселенной такова, что жизнь может встретиться с силой, которая может ее одолеть, если жизнь не сумеет склониться. Морян такая сила сломит. Островитяне склоняются — и дрейфуют себе. Я полагаю, мы можем оказаться лучше приспособленными для выживания.

Мы несем бремя первородного греха в телах и на лицах наших.

Симона Роксэк, капеллан-психиатр.
Холодный удар волны вдоль борта разбудил Квитса Твиспа окончательно. Он зевнул и раскинул свои длиннющие руки, перепутанные на штурвале. Квитс утер лицо рукавом. Еще не совсем рассвело, заметил он. Первые тонкие перышки рассвета щекотали черное брюхо горизонта. Грозовые облака не сгущались в поднебесье, и две его криксы, топорща лоснящиеся перья, довольно бубнили. Квитс потер руки, чтобы разогнать застоявшуюся кровь, и потянулся на дно лодки-скорлупки за тюбиком с густым жидким белковым концентратом.

«Бе-э…»

Он высосал остаток из тюбика и скривился. Концентрат был лишен как вкуса, так и запаха, но Квитс все равно скривился.

Уж если его сделали съедобным, подумалось Квитсу, могли бы сделать его и повкуснее. «По крайней мере, вернувшись, мы поедим настоящей пищи». Тяжелая работа по установке и забрасыванию рыболовных сетей доводила его аппетит до таких чудовищных размеров, что концентраты могли скорей растравить, нежели удовлетворить его.

Серый океан зевнул во все стороны. Ни следа рвачей или другой какой угрозы. Редкие крупные волны заплескивали за фальшборт, но органическая помпа вполне с этим справлялась. Квитс повернулся и посмотрел на гирлянду пузырьков — след от погружения их невода. Должно быть, он нес тяжелую ношу. У Твиспа прямо слюнки потекли, когда он представил себе тысячу килограммов сциллы — сцилла вареная, сцилла жареная, сцилла печеная под сливочным соусом и горячие рулетики…

— Квитс, мы еще не прибыли? — Голос у Бретта был ломким на подростковый лад. А уж чего стоит его мощная светлая шевелюра, торчащая кверху — какой контраст с черной шерстью, покрывающей голову самого Твиспа. Бретт Нортон был высок для своих шестнадцати лет, а копна волос делала его с виду еще выше. Первый рыболовецкий сезон уже начал наращивать мясо на его узкий костяк.

Твисп медленно вдохнул воздух сквозь зубы — отчасти для того, чтобы прийти в себя от неожиданности, отчасти чтоб сосредоточиться.

— Нет еще, — ответил он. — Дрейф правильный. Мы доберемся до острова сразу после рассвета. Ты бы перекусил.

Малыш скорчил рожу и полез в сумку за своим тюбиком. Твисп смотрел, как он вытирает упаковку начисто, открывает ее и высасывает громадными глотками препротивную бурую жидкость.

— М-мм…

Бретт крепко зажмурил свои серые глаза и содрогнулся.

Твисп ухмыльнулся. «Пора бы мне перестать думать о нем, как о малыше». Шестнадцать лет — никак уж не малыш; а сезон, проведенный с сетями, сделал его взгляд тверже, а руки — крепче.

Твисп часто дивился, почему Бретт избрал для себя жизнь рыбака. Бретт был достаточно близок по форме тела к морскому народу, чтобы уйти к ним в глубину и жить припеваючи.

«Это он из-за своих глаз», подумал Твисп. «Но ведь такую мелочь мало кто и заметит.»

Глаза у Бретта были велики, хотя и не избыточно. Такие глаза могли хорошо видеть в почти полной темноте, что оказалось очень полезным при круглосуточной ловле.

«Такого мокрицам не след бы упускать», подумал Твисп. «Использовать людей — это по их части».

Внезапный рывок сети сбил их с ног, и они оба покатились к фальшборту. И снова — рывок.

— Бретт! — заорал Твисп. — Тащи резак, пока я буду вытаскивать.

— Но мы не можем вытянуть сеть, — растерялся мальчишка, — нам надо приотпустить…

— В сети — морянин! Мокрица утонет, если мы его не вытащим! — Твисп уже вытравливал тяжеленную сеть, перебирая руками. Мускулы его сверхдлинных рук едва не разрывали кожу усилием. Вот в такие минуты он всегда бывал благодарен за свои избыточные способности мутанта.

Бретт исчез с глаз долой — побежал управляться с электроникой. Сеть ходуном ходила из-за отчаянных рывков снизу.

«Точно, куколка!» — подумал Твисп и удвоил усилия. Он молился, чтобы ему удалось поспеть вытащить его вовремя.

«Или ее», подумалось ему. Первой куколкой, которую он увидел, запутавшейся в сетях, была женщина. Красивая. Твисп изгнал воспоминание о выжженных перекрестьях — следах сети — на ее гладкой бледной… на ее мертвой коже. Он приналег сильнее.

«Еще тридцать метров сети», сказал он сам себе. Пот разъедал глаза, боль крохотными остриями впивалась в спину.

— Квитс!

Твисп перевел взгляд с сети на Бретта и увидел его неподдельный ужас. Твисп посмотрел вслед его взгляду. То, что он увидел на расстоянии метров четырехсот, заставило его оцепенеть. Криксы разразились воплями, которые подтвердили, что Твиспу придется поверить своим глазам.

— Стая рвачей!

Он едва не прошептал это, едва не дозволил сетям выскользнуть из его мозолистых ладоней.

— Помоги мне! — заорал Твисп. Он повернулся к яростно бьющимся сетям. Уголком одного глаза он видел, как парень схватился за канат, другим неотрывно следил за неуклонно приближающимися рвачами.

«Самое малое, полдюжины», подумал Квитс. «Вот дерьмо».

— Что они сделают? — Голос Бретта вновь надломился.

Твисп знал, что малыш уже наслушался историй. Действительность была еще ужаснее. Голодные или нет, рвачи охотились. Их громадные когти и саблевидные клыки убивали из чистой жажды крови. Эти рвачи хотели добраться до куколки.

Слишком поздно Твисп вспомнил о лазерном ружье, которое держал завернутым в промасленную тряпку. Он яростно выхватил из нее оружие, но первый рвач уже врезался в сеть, и суденышко завертелось. Двое других напали с боков, смыкая фланги. Когда Твисп выхватил лазер, он почувствовал словно два тяжелых кулачных удара по сети. Когда когти и клыки рванули сеть, Твисп выпустил ее из рук. Остальная стая сомкнулась вокруг, отхватывая куски мяса и костей от кровавого месива, которое было недавно одним из морян. Один рвач куснул другого и, жаждущие убивать, рвачи развернулись к своему раненому собрату и разорвали его в клочья. Мех и зеленая желчь испятнали борт.

Не стоит тратить лазерный заряд на эту мешанину! Что за горькая мысль. Островитяне давно отказались от надежды изничтожить этих жутких тварей.

Твисп встряхнулся, вынул нож и отрезал сеть.

— Но почему?..

Не отвечая на протесты Бретта, Твисп потянулся к выключателю. Один рвач замер менее чем в метре от их борта. Он тонул медленно, колыхаясь туда-сюда, туда-сюда, словно перышко, падающее в безветренную погоду. Остальные покрутились вокруг суденышка, но отступили, ощутив удар глушителем по носу. Они растерзали оглушенного рвача, а затем умчались обратно в море.

Твисп снова завернул свой лазер и упрятал его под сиденье.

Потом он отключил поле глушителя и взглянул на обрывки, бывшие их сетью.

— Почему ты обрезал сеть? — Голос Бретта был высоким, требовательным. Таким, словно парень вот-вот расплачется.

«Шок», подумал Твисп. «И потеря улова».

— Они порвали сеть, чтобы сож… чтобы добраться до него, — объяснил Твисп. — Мы бы все равно потеряли улов.

— Мы могли спасти хотя бы часть его, — пробормотал Бретт. — Треть была уже здесь, — Бретт хлопнул по палубе, и его серые глаза угрожающе уставились в неприветливое синее небо.

Твисп вздохнул. Он понимал, что выброс адреналина вызывает напряжение, которое нужно как-то разрядить.

— Нельзя включить глушилку, кода сети вытащены наполовину, — объяснил он. — Сеть должна быть или вся в воде, или вся снаружи. Во всяком разе, на этой дурацкой дешевой посудине… — Его кулак грохнул по борту.

«Я так же потрясен, как и малыш», подумал Твисп. Он глубоко вздохнул, пробежался пальцами по густым завиткам черных волос, чтобы успокоиться, и включил сигнал передатчика, предупреждающий о нападении рвачей. Это поможет им сориентироваться и успокоит Вашон.

— Потом они бы набросились на нас, — добавил Твисп. Он ущипнул пальцами бортовую ткань. — Это одинарная тонкая мембрана, два сантиметра толщиной — как полагаешь, что бы нас ожидало?

Бретт опустил глаза. Он поджал свои полные губы, потом чуть выпятил нижнюю. Потом отвел взгляд от Большого Солнца, восходящего на небосклон, чтобы присоединиться к своей сестринской звезде. Прямо под Большим Солнцем, как раз посреди горизонта, большой силуэт отбрасывал на воду оранжевые отблески.

— Дом, — тихо молвил Твисп. — Город.

Они находились в одном из близких к поверхности быстрых течений. Через час-другой они присоединятся к общей массе дрейфующего человечества.

— Круто мы влипли, — подытожил Бретт. — Мы разорены.

Твисп улыбнулся и откинулся назад, наслаждаясь солнцем.

— Верно, — признал он. — Зато живы.

Малыш хмыкнул, и Твисп закинул свои полутораметровые руки за голову. Локти торчали, словно два странных крыла, отбрасывая на воду причудливую тень. Квитс посмотрел озадаченно на свой локоть — как с ним иной раз случалось, стоило ему призадуматься об уникальности своей мутации. По большей части руки вечно путались у него под ногами — уж достать стопы кончиками пальцев он мог, не нагибаясь. Зато эти руки управлялись с сетями так ловко, будто были созданы для этого.

«А может, и были», подумалось ему. «Как знать?» Такие удобные в работе с сетями, во время сна они причиняли изрядные неудобства. Зато женщинам нравилась их сила и способность обнять целиком. Компенсация.

«Возможно, просто иллюзия безопасности», подумал он, и его ухмылка стала шире. Его жизнь была какой угодно, только не безопасной. Никто, уходящий в море, не может полагать себя в безопасности — а тот, кто может, или глуп, или мертв.

— А что Морской суд с нами сделает? — голос Бретта был тихим, еле слышным сквозь плеск волн и постоянное бормотание двух крикс.

Твисп продолжал наслаждаться дрейфом и солнечным теплом, согревающим лицо и руки. На миг он прикусил свои тонкие губы, затем ответил.

— Трудно сказать. Ты видел морянский маркер?

— Нет.

— А сейчас видишь?

Он прислушивался к тихому шороху волн и знал, что мальчик исследует горизонт. Твисп его и выбрал за его исключительные глаза. Глаза, да еще отношение к жизни.

— Ни следа, — сказал Бретт. — Должно быть, он был один.

— Непохоже, — возразил Твисп. — Моряне редко странствуют в одиночку. Конечно, случается и такое.

Твисп открыл глаза и увидел, что полуоткрытый рот Бретта выражает неприкрытый ужас. Глаза малыша округлились, словно немыслимые луны.

— А мы должны идти в суд?

— Да.

Бретт плюхнулся на палубу возле Твиспа, покачнув суденышко так сильно, что вода заплеснула через борт.

— А если мы не скажем никому? — спросил он. — Откуда они узнают?

Твисп отвернулся. Бретту предстояло многое узнать и о море, и о тех, кто в нем работает. Законов в море много, и по большей части неписаных. Для первого урока тяжеловато выходит — но чего можно ожидать от желторотого новичка? В Центре таких вещей не случалось. Жизнь там была… приятной. Для людей, населяющих внутренний круг Острова, сцилла и мури были обедом, а не живыми существами, чья жизнь оканчивалась последней яркой вспышкой в ладони рыболова.

— Морской народ за всем приглядывает, — сухо возразил Твисп. — Они узнают.

— Но рвачи, — настаивал Бретт, — они могли ведь добраться и до второго… если он вообще был.

— Ворсинки меха рвачей полые, — пояснил Твисп. — Для лучшей плавучести. Ныряльщики из них хреновые, — Твисп посмотрел на Бретта в упор и добавил: — А как насчет семьи, которая ждет этого парня дома? Вот и заткнись.

Он знал, что малыш обиделся — но какого черта! Если Бретт собирается связать свою жизнь с морем, ему следует поучиться, как на море жить. Никому не нравится подвергнуться внезапному нападению или оказаться покинутым. И никому не нравится оказаться на одной палубе с незатыкаемым треплом. К тому же Твисп уже предчувствовал близость Морского Суда и все связанные с ним неудобства, и решил, что пора бы ему начать размышлять над своими показаниями. Изловить в сеть одного из морских людей — дело серьезное, даже если это и не твоя вина.

Внушающие ужас могут стать особо опасными, когда добиваются власти. Они становятся демоничны при виде непредсказуемости окружающей их жизни. Видя силу в той же мере, как и слабость, держатся они исключительно слабости.

Изречение Корабля, из Анналов
Не считая движений операторов и их случайных реплик, в Контрольном Центре Зондирования стояла тишина. От дневного света, разлитого над поверхностью, отделенной сотней метров водной толщи и толстыми стенами комплекса, исходил покой. Однако этот покоренный простор наполнял Кея Теджа тревогой. Он знал, что все его чувства смятены необычностью Морского Народа, окружением, чуждым для большинства островитян, но сам источник беспокойства оставался скрытым для него.

«Тишина какая», подумалось ему.

О толще воды над головой Тедж не беспокоился. Этот страх он преодолел, когда отбывал службу на островитянских субмаринах. Высокомерное отношение, которое он ощущал в окружавших его Морских людях — вот подлинный источник его беспокойства! Тедж посмотрел влево — туда, где стояли остальные наблюдатели, держась подальше от единственного в их компании островитянина.

ДжиЛаар Гэллоу склонился поближе к стоящей рядом женщине, Карин Алэ.

— Почему запуск отложен? — спросил он.

— Я слышала, — ответила Алэ мягким модулированным голосом, — кто-то говорил, что это приказ капеллана-психиатра… что-то в связи с благословением.

Гэллоу кивнул, и прядь светлых волос свалилась на его правую бровь. Он откинул ее назад небрежным движением. Гэллоу был едва ли не самым красивым мужчиной, которого Тедж когда-либо видел — этакий греческий бог, если можно доверять на сей счет истории. Будучи островитянским историком, Тедж истории доверял. Золотые волосы Гэллоу ложились длинными мягкими волнами. Его темно-синие глаза требовательно взирали на все окружающее. Его ровные белые зубы искрились в улыбках, не затрагивающих ничего, кроме рта — словно он просто демонстрировал великолепные зубы как принадлежность своего великолепного лица исключительно ради блага присутствующих. Поговаривали, что он перенес операцию по удалению перепонки между пальцами рук и ног — но это могло оказаться завистливой ложью.

Тедж исподтишка изучал Алэ. Ходили слухи, что моряне высказывали Алэ просьбу спариться с Гэллоу ради красивого потомства. Лицо Алэ представляло собой изысканно пропорциональный овал с полными губами и широко расставленными голубыми глазами. Ее носик, слегка вздернутый, отличался гладкой прямой переносицей. Ее кожа, великолепно оттеняемая темно-рыжими волосами, отливала прозрачно-розовым — Тедж еще подумал, что когда долг призывает ее на поверхность, ей требуются кремы и мази, чтобы уберечь кожу от неласковых солнц.

Тедж взглянул поверх голов на большую консоль с панелями управления и большими экранами. На одном экране виден был ослепительный солнечный свет над вознесенной далеко над ними океанской поверхностью. Другие демонстрировали подводную трубу пусковой установки, где водородный зонд готовился к всплытию и вознесению в бурную атмосферу Пандоры. На заднем плане виднелись редкие заросли келпа.

Справа от Теджа плазмагласовое стекло тройной толщины также открывало вид на пусковую установку и плавающих вокруг нее морян. Одни пловцы, с ног до головы затянутые в костюмы для подводного плавания, носили кислородные трубки. У других красовалась на спине органическая рыба-дыхалка, созданная биоинженерами островитян, впервые предпринявших длительную работу под водой.

«Мы можем ее создавать — но у нас нет свободы передвижения под водой, чтобы ее использовать».

Тедж отчетливо видел, где рот рыбы-дыхалки присоединяется к сонной артерии ближайшего пловца. Он представил себе тысячи ресничек, накачивающих кислород в кровеносное русло работника. Время от времени тот выпускал отработанный углекислый газ из уголка рта вереницей всплывающих пузырьков.

«Интересно, каково это — нестесненно плыть в океане, завися от симбиотических отношений с рыбой-дыхалкой?» Мысли островитянина, полного горьких сожалений. Биоинженерия островитян превосходила таковую у морян, но все, что островитянский гений мог создать, тут же выменивалось из-за страшной нужды в выгодном бартере.

«Как и я сам хотел бы оказаться выменянным. Можно подумать, мне есть на что надеяться!»

Тедж подавил приступ зависти. Он видел собственное отражение в плазмагласе. Комитет по Жизненным Формам без малейших затруднений нарек его человеком. Он явно приближался к типу внешности морских обитателей. И все же — его тяжеловатое тело, невысокий рост, крупная голова с темно-каштановыми волосами торчком, густые брови, широкий нос, широкий рот, квадратный подбородок… все это не шло ни в какое сравнение со стандартами, воплощенными в ДжиЛааре.

Сравнение — штука болезненная. Тедж пытался себе представить, о чем думает этот высокий, исполненный презрения морянин. «И что означает это вопросительное выражение при виде меня?»

Гэллоу вновь обратил свое внимание на Алэ, коснулся ее обнаженного плеча, засмеялся каким-то ее словам.

Новая вспышка активности вокруг базы, новые огоньки света в пусковой установке, которая направит старт зонда в его пути к поверхности.

— Еще несколько минут, — произнес стоящий у консоли управляющий запуском.

Тедж вздохнул. Этот жизненный опыт обернулся совсем не так, как он ожидал… как ему мечталось.

Он усмехнулся над самим собой. «Фантазер!»

Когда он был избран островитянским наблюдателем за запуском зонда к престолу Корабля, Тедж преисполнился восторга. Первый его визит в самое сердце морянской цивилизации! Наконец-то! И фантазиями он тоже преисполнился: «Может быть… возможно, я смогу найти способ быть принятым в морской народ, смогу расстаться с нуждой и жалким существованием наверху.»

Узнав, что его сопровождающим будет Гэллоу, Тедж воспылал надеждой. ДжиЛаар Гэллоу, управляющий Морским Экраном, тот, кто мог проголосовать за прием островитянина в число морян. Но Гэллоу, похоже, избегал его. А в презрении этого человека и вовсе никаких сомнений не было.

Только Алэ проявляла теплоту и гостеприимство — но она ведь была членом морянского правительства, дипломатом, работающим с островитянами. Тедж с удивлением обнаружил, что она еще и доктор медицины. Поговаривали, что она прошла сквозь все тяготы медицинского образования в пику своему семейству с его долгими традициями службы в дипломатическом корпусе и вообще в морянском правительстве. Победу явно одержало семейство. Алэ уверенно занимала положение среди власть имущих — и власти она имела больше, чем любой другой член ее семьи. И морянское, и островитянское общество опомниться не могли от недавнего известия о том, что Алэ принадлежит главная доля в наследстве покойных Райена и Элины Ванг. И Алэ была назначена опекуном единственной дочери Вангов, Скади. Никто еще не пытался оценить стоимость владений Вангов, но старший директор «Мерман Меркантайл», вероятно, был богатейшим человеком Пандоры. Элина Ванг, последовавшая за своим супругом менее чем через год, не прожила достаточно долго, чтобы внести серьезные изменения в управление компанией. И вот, пожалуйста — Карин Алэ, красивая, могущественная и способная найти подобающие слова в любой ситуации.

«Мы рады приветствовать вас среди морян, островитянин Тедж»

Какой она казалась открытой и дружелюбной.

«А была всего лишь вежливой… дипломатичной».

Персонал возле консоли продемонстрировал еще одну вспышку активности. Экран с изображением поверхности ярко мигнул несколько раз, и прежний вид сменился лицом Симоны Роксэк, капеллана-психиатра. Задний план кадра давал понять, что говорит она из своего обиталища в центре Вашона вдали от поверхности.

— Приветствую вас во имя Корабля.

Гэллоу едва подавил фырканье.

Тедж видел, как передернулось его классических пропорций тело при виде КП. Тедж, привычный к островитянским вариациям, не обращал внимания на внешность Роксэк. Теперь же он увидел ее глазами Гэллоу. Серебристые волосы Роксэк дикой гривой вздымались над теменем ее почти идеально круглой головы. Ее красные глаза альбиноса тянулись к крохотным отросткам надбровий. Рот, едва заметный под складками серой кожи, представлял собой крохотную красную щель, под которой не было и следов подбородка. Плоть спускалась под острым углом ото рта прямо к толстой шее.

— Помолимся, — сказала КП. — Эту молитву я только что вознесла в присутствии Вааты. Я повторю ее и теперь, — она откашлялась. — Корабль, чьим всемогуществом мы были закинуты в бесконечные воды Пандоры, даруй нам избавление от Первородного Греха. Даруй нам…

Тедж отключился. Он слышал эту молитву, в той или иной ее версии, не единожды. Его сотоварищи, несомненно, тоже. Моряне со скучающим видом уставились на свои панели.

«Первородный Грех!»

Исторические исследования пошатнули веру Теджа в традиции. Он обнаружил, что моряне считали Первородным Грехом убийство разумного келпа Пандоры. Их покаяние заключалось в том, чтобы обрести келп в своих собственных генах и вновь наполнить море бесконечными джунглями ветвящихся стеблей. Теперь уже не обладающих разумом. Просто келп… под контролем морян.

С другой стороны, фанатичные БогоТворители с острова Гуэмес настаивали, что Первородный Грех есть отказ от БогоТворения. Большинство островитян, однако, соглашались с толкованием КП: Первородным Грехом стал путь биоинженерии, избранный Хесусом Льюисом, давно покойным гением, положившим начало нынешним отклонениям от стандартной человекообразности. Льюис создал Клоны и «избрал иных преображенных, дабы приуготовить их к выживанию на Пандоре».

Тедж покачал головой, слушая заунывный голос КП. «Кто наилучшим образом выживает на Пандоре?» спросил он самого себя. «Моряне. Нормальные люди».

Моряне превышали островитян числом по меньшей мере десятикратно. Простейшая функция доступного жизненного пространства. Под водой, в безопасности от причуд Пандоры, было куда больше жизненного пространства, нежели на ее бурной, опасной поверхности.

— В руки Корабля предаю вас, — возгласила КП. — Да пребудет благословение Корабля на этом дерзании. Да ведает Корабль, что мы не замышляем святотатства, вторгаясь в небеса. Да приблизит нас это деяние к Кораблю.

Лицо КП исчезло с экрана, сменившись видом базы запуска. Медленное течение сместило кабеля влево.

— Готовность — зеленый свет, — произнес управляющий запуском за консолью слева от Теджа.

Из совещания, предшествовавшего процедуре, Тедж уяснил, что слова эти означают полную готовность к запуску. Он взглянул на другой экран, передававший вид на поверхность по кабелю, идущему с гиростабилизированной платформы наверху. Белая пена вздымалась на верхушках длинных волн. Опытным глазом Тедж определил скорость ветра в сорок узлов — по меркам Пандоры тишь да гладь. Зонд будет быстро дрейфовать — но также и быстро подыматься в верхние слои атмосферы, туда, где, для разнообразия, появился просвет в облаках, и одно из солнц Пандоры заливало их верхушки расплавленным серебром.

Управляющий запуском наклонился поближе к панели, чтобы лучше видеть показания.

— Сорок секунд, — сказал он.

Тедж шагнул вперед, чтобы лучше видеть оборудование и самого управляющего запуском. Этот человек представился как Дарк Паниль — для друзей просто «Тень». Он не выражал неприятия открыто — всего лишь сожаление специалиста о том, что наблюдателей пускают в его рабочее пространство без его разрешения. Будучи мутантом-сенситивом, Тедж немедленно обнаружил, что Паниль несет в себе гены келпа — притом ему по меркам Пандоры еще повезло, ибо он не остался безволосым. Паниль носил свои длинные черные волосы заплетенными в одну косу — в семейном стиле, как сказал он в ответ на вопрос Теджа.

Внешность Паниля отчетливо соответствовала морянским нормам. Наличие в его генах келпа выдавала по большей части смуглая кожа с явственным зеленоватым оттенком. У него было узкое лицо с несколько острыми чертами, с резкими линиями скул и носа. Взгляд крупных карих глаз под прямыми бровями выдавал изрядный ум. Рот был прямым, словно на подбор бровям, и нижняя губа была полнее верхней. Глубокая ямочка сбегала вниз ото рта к узкому решительному подбородку. Тело Паниля было небольшим, с гладкими мускулами,типичными для морян, по большей части живущих под водой.

Имя Паниля заинтересовало Теджа как историка. Предки Паниля сыграли свою роль в выживании человечества во время Войн Клонов и после отбытия Корабля. Это имя было прославлено в истории.

— Пуск! — скомандовал Паниль.

Тедж бросил взгляд через стекло. Пусковая установка задралась кверху из поля зрения в зеленые воды сквозь редкую поросль келпа — темные красно-коричневые стволы с яркими, неравномерно чередующимися отблесками. Эти отблески колыхались и подмигивали, словно взволнованные чем-то. Тедж перенес свое внимание на экраны, ожидая чего-то зрелищного. Дисплей, на котором сосредоточились остальные, демонстрировал только подъем шара аэростата внутри установки. Его отмечали поочередно вспыхивающие огоньки по ее стенкам. Сморщенный мешок аэростатного баллона по мере подъема расширялся, разгладив под конец оранжевую ткань заполнившим его водородом.

— Есть! — выдохнула Алэ, когда зонд покинул жерло трубы. За его дрейфом наперерез морскому течению наблюдала камера, установленная на морянской субмарине.

— Главные мониторы — проверка, — произнес Паниль.

Большой экран в центре консоли уже не прослеживал подъем. Он переключился на камеры зонда, подвешенного под водородным мешком. Экран демонстрировал вид морского дна — тощенькие заросли келпа, каменистая поверхность. По мере того, как Тедж наблюдал, они потеряли отчетливость. Экран в верхней правой части консоли переключился на камеру гиростабилизированной платформы. Камера совершила головокружительную дугу панорамного обзора вправо, после чего уставилась на вздыбленную ветром водную ширь.

Боль в груди подсказала Теджу, что он задержал дыхание, глядя, как зонд рвется к поверхности. Тедж выдохнул и глубоко вдохнул. «Есть!» Пузырь поднялся к океанской поверхности и не лопнул. Ветер примял бок водородного мешка. Он поднимался, все быстрее и быстрее. Поверхностная камера следила за ним — этакий оранжевый цветок, плывущий в синей небесной чаше. Визоры переключились на болтающийся зонд, с которого все еще стекала вода, рассеиваемая ветром.

Тедж взглянул на центральный экран, ведущий передачу с камер самого зонда. Он демонстрировал море под ним, странно плоское; волны, из которых недавно вынырнул зонд, были едва различимы.

«И это все?» подивился Тедж.

Он чувствовал себя разочарованным. Ощутив нервную испарину, он утер свою толстую шею. Исподтишка бросил взгляд на двух морянских наблюдателей — они тихонько беседовали, едва лишний раз взглянув на экраны. А сквозь стекло было видно, что моряне уже прибирают площадку для запуска.

Горечь и зависть заполонили Теджа. Он смотрел на консоль, возле которой Паниль вполголоса отдавал указания операторам. Какие эти моряне богатые! Тедж подумал о грубых органических компьютерах, которыми довольствовались островитяне, о вони островов, о толпах и об охране жизни, вынуждающей крохоборствовать над каждым ничтожным источником энергии. Островитяне, словно нищие, принуждены были обходиться несколькими радио — и навигационными спутниковыми приемниками и сонаром. А вы только взгляните на этот контрольный пункт! На эту небрежную демонстрацию богатства. Если бы островитяне могли бы позволить себе такую роскошь, Тедж знал, что она осталась бы втайне. В обществе, где все зависело исключительно от единства всеобщих усилий, демонстрация роскоши разъединяла людей. Островитяне считали, что инструмент следует использовать. Право собственности признавалось, но инструмент, лежащий без дела, мог позаимствовать кто угодно… и когда угодно.

— А вот и шаляй-валяй, — заметил Гэллоу.

Тедж напрягся. Он знал, что моряне именовали острова «шаляй-валяй». Острова дрейфовали неуправляемо, и моряне таким образом издевались над их бесконтрольным передвижением.

— Это Вашон, — сообщила Алэ.

Тедж кивнул. Несомненно, то был его родной остров. Органическая плавучая метрополия имела четкие обводы, известные всему населению Пандоры — Вашон, самый большой из ее островов.

— Шаляй-валяй, — повторил Гэллоу. — Полагаю, они в половине случаев сами не знают, где находятся.

— Ты не очень-то вежлив с нашим гостем, ДжиЛаар, — упрекнула Алэ.

— Правда часто невежлива, — отрезал Гэллоу, продемонстрировав Теджу ничего не выражающую улыбку. — Я заметил, что островитяне частенько намечают несколько целей, поскольку их не слишком интересует их достижение.

«Он прав, будь он проклят», подумал Тедж. Привычка к дрейфу глубоко укоренилась в психике любого островитянина.

Когда Тедж смолчал, в его защиту заговорила Алэ.

— Островитяне вынуждены больше ориентироваться по ветру, больше вглядываться в горизонт. Это и не удивительно. — Она сделала в сторону Теджа вопросительный жест. — Всех людей формирует окружающая среда. Не правда ли, островитянин Тедж?

— Островитяне считают, что не менее важно, как мы доберемся до цели, чем добраться до нее вообще, — ответил Тедж. Он и сам знал, что это слабый ответ. Тедж повернулся к экранам. Два из них вели передачу с зонда. Один следил за гиростабилизированной платформой. Он показывал, что платформа уже убрана в безопасное подводное пространство. Другой экран следил за дрейфом зонда. Туша Вашона располагалась прямо под ним. Тедж сглотнул при виде родного острова. Никогда прежде он не видел его с такого ракурса.

Высотомер внизу экрана сообщал, что это вид с высоты восемь тысяч метров. Координатная сетка, нанесенная на изображение, определяла длину острова километров этак в тридцать и ненамного меньшую ширину. Вашон представлял собой гигантский дрейфующий овал с неровными краями. Тедж различил гавань с рыбацкими судами и субмаринами. Лишь немногие суда Вашона можно было разглядеть на воде.

— Каково его население? — поинтересовался Гэллоу.

— Кажется, около шестисот тысяч, — ответила Алэ.

Тедж нахмурился при мысли о том, какая скученность соответствует этому числу в сравнении с просторностью морянских жилищ. Вашон втискивал более двух тысяч человек на каждый квадратный километр… хотя пространство точнее измеряется километрами кубическими. Кубик на кубик — что вверх над водой, что вниз под ее поверхностью. А на некоторых островах поменьше размером плотность населения еще ужаснее — видеть надо тамошнюю толкотню, чтобы в нее поверить. Пространство освобождалось только тогда, когда иссякала энергия — мертвое пространство. Необитаемое. Подобно людям, умирающая биомасса гнила. Мертвый остров был гигантским плавучим скелетом. И случалось это неоднократно.

— Я бы не стерпел такой скученности, — заявил Гэллоу. — Я бы мог только убраться.

— Все не так плохо! — вспыхнул Тедж. — Мы хоть и живем в тесноте, зато помогаем друг другу.

— Уж я надеюсь! — фыркнул Гэллоу. Он повернулся к Теджу и спросил, — Каков ваш послужной список, Тедж?

Тедж уставился на него в мгновенном остолбенении. Это не островитянский вопрос. Островитяне знали послужной список их друзей и знакомых, но уважение к частной жизни не позволяло задавать подобные вопросы.

— Ваш послужной список? — настаивал Гэллоу.

Алэ положила руку на плечо Гэллоу.

— Островитяне обычно считают такие вопросы невежливыми, — напомнила она.

— Ничего страшного, — ответил Тедж. — Как только я стал достаточно взрослым, морянин Гэллоу, я работал на Стене.

— Это такая служба наблюдения, предупреждающая о появлении водяных стен, — пояснила Алэ.

— Мне знаком этот термин, — отмахнулся Гэллоу. — А потом?

— Ну… поскольку у меня хорошее зрение и хороший глазомер, я служил наблюдателем дрейфа… и на субмаринах. Потом, когда я выказал способности к навигации, меня обучили на лоцмана.

— Ах да, лоцман, — сказал Гэллоу. — Из тех, что рассчитывают местоположение острова. Не слишком точно, насколько я знаю.

— Достаточно точно, — возразил Тедж.

Гэллоу только хмыкнул.

— Правда ли, островитянин Тедж, что ваш народ считает, что моряне похитили душу келпа?

— ДжиЛаар! — воскликнула Алэ.

— Нет, пусть он ответит! — настаивал Гэллоу. — Я недавно прослышал о фундаменталистских настроениях на островах — таких, к примеру, как Гуэмес.

— Ты невыносим, ДжиЛаар! — выпалила Алэ.

— Я ненасытно любопытен, — возразил Гэллоу. — Так что вы скажете на этот счет, Тедж?

Тедж знал, что должен ответить, но когда он заговорил, собственный голос показался ему удручающе громким.

— Многие островитяне верят, что Корабль вернется, чтобы простить нас.

— И когда это будет? — поинтересовался Гэллоу.

— Когда мы достигнем Коллективного Сознания!

— А-аа, старые истории о Великом Переходе, — фыркнул Гэллоу. — И вы в это верите?

— История — мое хобби, — заметил Тедж. — Я верю, что нечто важно произошло с человеческим сознанием во время Клоновых Войн.

— Хобби? — переспросил Гэллоу.

— Должность историка для островитян не оплачивается полностью, — пояснила Алэ. — Это дополнительная работа.

— Ясно. Продолжайте, Тедж.

Тедж стиснул кулаки, стараясь подавить гнев. Гэллоу не просто важничает… он и в самом деле важная фигура… а для надежд Теджа и вовсе ключевая.

— Я не верю, что мы украли душу келпа, — произнес Тедж.

— Тем лучше для вас! — На сей раз Гэллоу улыбнулся по настоящему.

— Но я верю, — добавил Тедж, — что наши предки, возможно, с помощью келпа, уловили некоторые проблески сознания… некое мгновенное единение всех разумов всех, живущих в то время.

Гэллоу прикрыл рот ладонью странно пугливым жестом.

— Хроники согласны с этим, — признал он. — Но можем ли мы им доверять?

— Вне всяких сомнений в человеческом генофонде присутствуют гены келпа, — ответил Тедж. Он взглянул через все помещение на Паниля, который внимательно прислушивался к разговору.

— И кто знает, что может случиться, верни мы келпу разум, а? — произнес Гэллоу.

— Вроде того, — согласился Тедж.

— А что вы думаете о том, что Корабль покинул нас здесь?

— ДжиЛаар, пожалуйста! — перебила его Алэ.

— Пусть он ответит, — сказал Гэллоу. — У этого островитянина активный ум. Он может оказаться тем, кто нам нужен.

Тедж попытался сглотнуть, но в горле, как на грех, пересохло. Это что — проверка? Неужто Гэллоу испытывает его перед тем, как принять в морянское общество?

— Я надеялся… — Тедж вновь попытался сглотнуть. — Я имею в виду, раз уж я все равно здесь… я надеялся получить доступ к материалам, которые получены морянами из старого Редута. Возможно, ответ на ваш вопрос… — голос его пресекся.

Установилось неловкое молчание.

Алэ и Гэллоу обменялись загадочным взглядом.

— Как интересно, — протянул Гэллоу.

— Мне говорили, — гнул свое Тедж, — что когда вы получили базу данных Редута… то есть… — он кашлянул.

— Наши историки работают полный рабочий день, — заявил Гэллоу. — После Катастрофы все, включая материалы из Редута, подвергнуты тщательному анализу.

— И все же я хотел бы увидеть эти материалы, — повторил Тедж, мысленно выругав себя: до того жалобно звучал его голос.

— Скажите мне, Тедж, — поинтересовался Гэллоу, — каков будет ваш ответ, если из этих данных вы узнаете, что Корабль — искусственный объект, созданный человеческими существами, а вовсе никакой не Бог?

— Ересь Искусственников? — поджал губы Тедж. — Разве это не…

— Вы не ответили на мой вопрос, — заметил Гэллоу.

— Я хотел бы увидеть данные и вынести суждение самостоятельно, — ответил Тедж. Он так и замер. Ни один островитянин не поучал еще доступа к архивам Редута. Но то, на что намекнул Гэллоу… это бомба!

— Мне было бы весьма интересно услышать, что может сказать островитянский историк о материалах Редута, — заявил Гэллоу, взглянув на Алэ. — Ты видишь хоть какую-то причину отказать ему в этом, Карин?

Та пожала плечами и отвернулась; выражение ее лица Тедж не мог понять. «Отвращение?»

Гэллоу одарил Теджа оценивающей улыбкой.

— Я так понимаю, что Редут имеет для островитян мистическое значение. Но не уверен, что хочу питать их суеверия.

«Мистическое?» подумал Тедж. Когда-то суша выступала из моря. Это место было выстроено на континенте, на твердой земле, которая не дрейфовала, и оно последним подверглось Катастрофе. Мистическое? Да что Гэллоу — играет с ним, что ли?

— Я квалифицированный историк, — напомнил Тедж.

— Вы говорили о хобби, — покачал головой Гэллоу.

— Архивы Редута сохранились в неприкосновенности? — отважился задать вопрос Тедж.

— Они были запечатаны, — ответила Алэ, снова поворачиваясь к Теджу. — Наши предки устроили воздушную камеру прежде, чем прорубаться через пласталь.

— Все находилось так, как было оставлено, когда они покидали это место, — добавил Гэллоу.

— Так это правда, — выдохнул Тедж.

— Но будете ли вы поддерживать суеверия островитян? — настаивал Гэллоу.

— Я ученый, — сухо ответил Тедж. — Я не буду поддерживать ничего, кроме истины.

— Откуда столь внезапный интерес к Редуту? — спросила Алэ.

— Внезапный? — Тедж изумленно уставился на нее. — Мы всегда хотели допуска к архивам Редута. Люди, которые его оставили, являются и нашими предками.

— Если можно так сказать, — бросил Гэллоу.

Тедж почувствовал, что кровь бросилась ему в лицо. Большинство морян верило, что острова населены исключительно клонами и мутантами. Так Гэллоу и в самом деле верит в эти бредни?

— Возможно, мне следовало спросить, что возобновило интерес? — поправилась Алэ.

— Мы, знаете ли, слышали о движении обитателей Гуэмеса, — добавил Гэллоу.

Тедж кивнул. БогоТворение среди островитян переживало подъем.

— Имеются отчеты о неопознанных объектах в небе, — ответил Тедж. — Кое-кто верит, что Корабль уже вернулся к нам и прячется на орбите.

— А вы в это верите? — спросил Гэллоу.

— Это возможно, — признал Тедж. — Наверняка я знаю только, что КП занята по горло, обследуя людей, заявивших, что им было видение.

— Ну надо же! — фыркнул Гэллоу.

Тедж вновь ощутил горечь. Они играют с ним! Все это — жестокая морянская игра!

— Что тут забавного? — спросил он.

— ДжиЛаар, прекрати! — возмутилась Алэ.

— Карин, посмотри внимательно на островитянина Теджа, — произнес Гэллоу, воздев руку. — Разве он не мог бы сойти за одного из нас?

Алэ окинула Теджа быстрым взглядом и повернулась к Гэллоу.

— Ты что творишь, ДжиЛаар?

Тедж глубоко вдохнул и задержал дыхание.

— Каков был бы ваш ответ, Тедж, — поинтересовался Гэллоу после минутного изучения, — если бы я предложил бы вам вступить в морянское общество?

Тедж медленно выдохнул, вновь вдохнул.

— Я… я бы принял предложение. С благодарностью, конечно.

— Конечно, — эхом отозвался Гэллоу и улыбнулся Алэ. — Ну а поскольку Тедж будет одним из нас, нет ничего плохого в том, чтобы объяснить ему, что меня позабавило.

— На твою ответственность, ДжиЛаар, — бросила Алэ.

Движение у консоли привлекло внимание Теджа. Паниль уже не смотрел на него, но разворот его плеч продемонстрировал Теджу, что Паниль внимательно прислушивается. Спаси нас Корабль! Неужто ересь Искусственников верна? И в этом и состоит секрет морян?

— Эти видения, причинившие столько хлопот нашей обожаемой КП, — сообщил Гэллоу, — просто-напросто морянские ракеты, Тедж.

Тедж открыл рот, да так и закрыл его, не сказав ни слова.

— Корабль — не Бог и никогда им не был, — заявил Гэллоу. — Архивы Редута…

— Позволяют разные интерпретации, — вставила Алэ.

— Только дуракам! — отрезал Гэллоу. — Мы запускаем ракеты, Тедж, поскольку мы готовимся вернуть гибербаки с орбиты. Корабль — искусственный объект, созданный нашими предками. Другие объекты были оставлены на орбите, чтобы мы ими завладели.

От небрежности, с которой Гэллоу это заявил, у Теджа дух перехватило. О загадочных гибербаках — анабиозных камерах — среди островитян ходили легенды. Что могло содержаться в этих контейнерах, кружащих вокруг Пандоры? Вернуть эти контейнеры, увидеть воочию, что в них… за такое что угодно отдашь — хоть бы и веру в Божество Корабль, которую разделяло множество людей.

— Вы шокированы, — заметил Гэллоу.

— Я потрясен, — поправил его Тедж.

— Все мы воспитывались на вере в Вознесение. — Гэллоу указал вверх. — Там нас ожидает жизнь.

— Эти гибербаки, — кивнул Тедж, — наверняка содержат множество жизненных форм с… с Земли.

— Рыб, животных, растения, — подхватил Гэллоу. — И даже людей, — он ухмыльнулся. — Нормальных людей, — он махнул рукой в сторону сотрудников базы. — Таких, как мы.

Тедж с трепетом вздохнул. Да, хроники упоминали о гибербаках, где содержались люди, вообще не затронутые генетическими махинациями Хесуса Льюиса. Эти люди в камерах заснули в иной звездной системе, не подозревая о кошмарах, ожидавших их по пробуждении.

— Теперь вам известно все, — сказал Гэллоу.

— Мы и не подозревали, — ответил Тедж, откашлявшись. — То есть… КП ни словечком не обмолвилась…

— А КП ничего и не знает об этом, — пояснила Алэ. В ее голосе отчетливо слышалась предостерегающая нотка.

Тедж взглянул через плазмаглас на пусковую установку.

— Об этом она, конечно, знает, — добавила Алэ.

— Это дело благочестивое, — пояснил Гэллоу.

— Но наших ракет никто не благословлял, — подытожила Алэ.

Тедж уставился на иллюминатор. Он никогда не считал себя глубоко верующим, но эти морянские откровения его растревожили. Алэ явно сомневалась в том, как Гэллоу истолковал архивы Редута, но все же… благословение имело бы смысл… на случай, если…

— Каков будет ваш ответ, морянин Тедж? — спросил Гэллоу.

Морянин Тедж!

Тедж окинул диким взглядом Гэллоу, явно ожидавшего ответа на вопрос. Вопрос. О чем это он спрашивал? Теджу не сразу удалось припомнить слова этого человека.

— Мой ответ… да. А островитяне… я имею в виду, по поводу этих ракет… может, они все же должны быть проинформированы?

— Они? — Гэллоу расхохотался. Смех так и сотряс его прекрасное тело. — Вот видишь, Карин? Его прежние соотечественники уже «они».

Прикосновение ребенка учит рождению, и наши руки — свидетели этого урока.

Керро Паниль, из Анналов
Ваата не пробуждалась по-настоящему. Она лишь касалась краешка теней бодрствования. Воспоминания наполняли ее нейроны, словно отростки келпа. Иногда ей снились сны келпа. Частенько эти сны включали в себя дивное зрелище — дирижаблики, наполненные спорами газовые пузыри, которые умерли, когда умер изначальный келп. Когда ей снились такие сны, в ее питательную ванну стекали слезы — слезы горя по этим огромным шарам, принадлежащим небу и бороздящим его миллионы лет на крыльях вечернего бриза. Дирижаблики из ее снов крепко держали свой балластный камень двумя самыми длинными щупальцами, и Ваата ощущала утешительную твердость тесно прижатого камня.

Думы и сами были для нее подобны дирижабликам или шелковым нитям, реющим во мраке ее разума. Иногда она прикасалась к бодрствованию Дьюка, плывущего подле нее, и осознавала окружающее через его мысли. Раз за разом она заново переживала вместе с ним ту жуткую ночь, когда гравитационное смещение двух солнц Пандоры уничтожило последнее людское обиталище на хрупкой суше планеты. Дьюк постоянно позволял своим мыслям соскальзывать в это воспоминание. И Ваата, связанная с перепуганным мутантом, словно двое морян-ныряльщиков, связанных единым страховочным тросом, была вынуждена заново создавать сны, которые утешали и исцеляли страхи Дьюка.

— Дьюк спасся, — шептала она в его разуме, — Дьюка взяли в море, где Хали Экель исцелила его ожоги.

Тогда Дьюк хныкал и поскуливал. Пробудись Ваата, и она бы услышала его собственными ушами, ибо Ваата и Дьюк находились в одном помещении в Центре жизнеобеспечения Вашона. Ваата лежала, почти полностью погруженная в питательный раствор — чудовищная гора розовой и голубой плоти с явными человеческими женскими чертами. Громадные груди с гигантскими розовыми сосками вздымались из темного питательного раствора, словно две горы из коричневого моря. Дьюк дрейфовал рядышком — ее спутник, привычный отзвук в бесконечности ментального вакуума.

На протяжении поколений их питали и почитали в центральном комплексе Вашона — обители капеллана-психиатра и Комитета по Жизненным Формам. Моряне и островитяне несли караул возле этой парочки под руководством КП. То было ритуальное наблюдение, которое со временем разъедало ту почтительность, которую обитатели Пандоры еще в раннем детстве перенимали от родителей.

«Эти двое всегда были такими. Они всегда были здесь. Они — наша последняя связь с кораблем. Пока они живы, Корабль с нами. Это БогоТворение удерживает их живыми так долго.»

Хотя Дьюк иногда и приоткрывал свой глаз, пробуждаясь, и озирал караульных в угрюмом окружении живого пруда, Ваата не пробудилась ни разу. Она дышала. Ее гигантское тело в полном соответствии с генетическим наследием келпа, получало энергию из питательного раствора, омывающего ее кожу. Анализ раствора обнаруживал следы человеческих выделений — их удаляли сосущие рты слепых рыбок-поскребучек. Иногда Ваата фыркала, и ее рука подымалась из раствора, словно левиафан, поднявшийся из глубин прежде чем вновь погрузиться в бездну. Ее волосы продолжали расти, пока не простирались по всей поверхности раствора наподобие келпа, щекоча безволосую кожу Дьюка и нервируя поскребучек. Тогда КП входили и с почтением, но не без примеси алчности, обстригали волосы Вааты. Потом их мыли, разделяли на пряди для благословения, а потом продавали маленькими локончиками в качестве индульгенций. Их покупали даже моряне. Продажа Волос Вааты была основной статьей доходов КП в течение многих поколений.

Дьюк, более других людей осознающий свою связь с Ваатой, задумывался над природой этой связи, когда присутствие Вааты оставляло ему время для собственных раздумий. Иногда он говорил об этом со своими часовыми, но стоило Дьюку заговорить, и тут же начиналась суета, призывали КП и начинались прочие проявления неусыпной бдительности.

— Она меня живит, — сказал он однажды, и эти слова сделались лозунгом на коробочках с волосами Вааты.

Во время подобных бесед КП осыпали Дьюка заготовленными вопросами, то выкрикивая их, то вопрошая Дьюка тихо и почтительно.

— Ты говоришь за Ваату, Дьюк?

— Я говорю.

Только такой ответ они получали на этот вопрос. Поскольку было известно, что Дьюк — один из приблизительно сотни первоначальных мутантов, зачатых с вмешательством келпа и, таким образом, носящих в себе его гены, его иногда расспрашивали о келпе, некогда правившем ныне бескрайним морем Пандоры.

— У тебя есть память келпа, Дьюк?

— Авааты, — поправлял Дьюк. — Я — камень.

Этот ответ вызывал бесконечные споры. Аваатой келп именовал себя. Упоминание о камне оставляло теологам и схоластам простор для толкований.

— Должно быть, он имеет в виду, что сознание существует на самом дне моря, где обитает келп.

— Нет! Вспомните, келп всегда приникал к камню, подымая слоевища к солнцу. А дирижаблики использовали камень как балласт…

— Все вы ошибаетесь. Он для Вааты — ее связь с жизнью. Он — камень Вааты.

И всегда находился кто-нибудь, кто вопил насчет БогоТворения и истории далекой планеты, где некто по имени Петр давал тот же ответ, что и Дьюк.

Никогда и ничего в этих спорах не решалось — но расспросы возобновлялись всякий раз, когда Дьюк выказывал признаки бодрствования.

— Как так получается, что вы с Ваатой не умираете, Дьюк?

— Мы ждем.

— Чего вы ждете?

— Нет ответа.

Этот повторяющийся диалог спровоцировал несколько кризисов, пока в одном из поколений КП не издал приказ о том, чтобы ответы Дьюка обнародовались лишь с его, КП, дозволения. Слухов и сплетен приказ, конечно, не пресек, зато свел все, помимо официальной версии КП, к мистической ереси. Вот уже два поколения КП не повторяли этого вопроса. Текущие интересы больше сосредотачивались на келпе, распространяемом морянами по всему планетном океану Пандоры. Келп был крепок и здоров, но признаков разумности не подавал.

Там, где дрейфовали великие острова, редко когда на горизонте не виднелось маслянисто-зеленое пятно зарослей келпа. Все сходились в том, что это хорошо. Келп служил нерестилищем для рыб, и всякий видел, что рыбы по нынешним временам стало больше, хоть и поймать ее не так-то легко. Нельзя же использовать сеть в толще келпа. Сети попросту запутывались в нем и пропадали. Даже тупая рыба мури научилась прятаться в убежище келпа при приближении рыболовов.

А еще возобновлялись вопросы о Корабле. Корабле, который был Богом и покинул человечество на Пандоре.

— Почему Корабль оставил нас здесь, Дьюк?

— Спросите Корабль, — вот и все, чего можно было добиться от Дьюка в ответ.

Многие КП возносили к нему молчаливые молитвы. Но Корабль не отвечал им. Во всяком случае, голосом, который был бы им внятен.

То был тревожный вопрос. Вернется ли Корабль? Корабль, оставивший гибербаки на орбите Пандоры. На странной орбите, которой, казалось, нипочем были законы гравитации. Среди островитян и морян Пандоры встречались и такие, кто полагал, что Ваата ждет, когда гибербаки будут возвращены с орбиты — и когда это произойдет, она проснется.

Никто не сомневался, что существует связь между Ваатой и Дьюком — так почему бы не быть связи между Ваатой и жизнью, дремлющей в гибербаках?

— Как ты связан с Ваатой? — спрашивал очередной КП.

— Как ты связан со мной? — отвечал Дьюк.

Ответ трудолюбиво заносился в Книгу Дьюка и порождал новые споры. Однако было замечено, что когда задавались подобные вопросы, Ваата шевелилась. Иногда сильно, а иногда по ее обширной плоти пробегал лишь намек на движение.

— Это как страховочный трос, которым связываются вместе наши ныряльщики, — заметил как-то вдумчивый морянин. — И ты всегда можешь отыскать своего напарника.

Сознание Вааты протягивало цепочку к генетической памяти альпинистов. Они совершали восхождение, она и Дьюк. Это она ему показывала много раз. Ее воспоминания, разделенные с Дьюком, таили дивный мир вертикали, который островитяне едва ли могли себе представить и которому голографические изображения не отдавали должного. Но она не думала о себе как об одной из восходящих, да и вообще не думала о себе. Был только страховочный трос и восхождение.

Во первых, нам пришлось выработать стиль жизни, не нуждающийся в суше, во-вторых, мы сохранили всю технологию и оборудование, какие только сумели спасти. Льюис оставил нам команду биоинженеров — наше проклятие и наше самое могущественное наследие. Мы не могли позволить столь драгоценным и немногочисленным нашим детям вернуться в каменный век.

Из дневников Хали Экель
Уорд Киль со своей высокой скамьи взглянул вниз на стоящих перед ним просителей. Мужчина был высоким морянином с татуировкой преступника на лбу, винно-красной буквой «И», означающей «изгнан». Этот морянин никогда не сможет вернуться в богатые подводные края. И ему известно, что островитяне приняли его только ради его стабилизирующих генов. Однако на сей раз ничего им не удалось стабилизировать. Вероятно, морянин догадывался, каким окажется приговор. Он нервно утирался уже мокрым платком.

Его сожительница была маленькой и стройной с бледно-золотистыми волосами и маленькими впадинками на месте глаз. На ней было длинное голубое сари, и когда она ступала, Киль не слышал шагов — одно только царапанье. Она покачивалась из стороны в сторону и напевала себе под нос.

«И почему утро должно было начаться именно с этого случая», раздумывал Киль. Извращенная ирония судьбы. «Именно сегодняшнее утро!»

— Наш ребенок имеет право жить! — провозгласил морянин. Его голос громыхал на всю палату. В Комитете по Жизненным формам подобные громогласные протесты раздавались нередко, но на сей раз Киль был уверен, что весь этот пыл предназначен женщине, чтобы убедить ее, что ее спутник намерен бороться за них обоих.

Как Верховному судье Комитета, Килю слишком часто доводилось совершать смертоносный росчерк пера, открыто облекая в слова непроизносимые страхи просителей. Частенько случалось и иначе, и тогда эта палата оглашалась жизнерадостным смехом. Однако сегодня, в данном случае, смеху здесь не звучать. Киль вздохнул. Морянин, пусть даже и преступник по их законам, придавал всему делу политическую окраску. Моряне были заинтересованы в любом «нормальном» по их мнению потомстве и ревниво отслеживали любые роды наверху, если был вовлечен родитель-морянин.

— Мы крайне внимательно изучили ваше прошение, — произнес Киль. Он посмотрел направо и налево на своих коллег по Комитету. Он сидели, равнодушно глядя куда угодно — на крутой изгиб пузырчатого потолка, на мягкую живую палубу, на стопку отчетов перед ними — куда угодно, только бы не на просителей. Грязная работа была оставлена Уорду Килю.

«Если бы они только знали», подумал Киль. «Высший Комитет по Жизненным формам вынес мне свой приговор… как вынесет со временем и им». Он чувствовал глубокое сострадание стоящим перед ним просителям, но правосудие было неотвратимым.

— Комитет определил, что данный субъект. — Ни в коем случае не ребенок! — является всего лишь модифицированной гаструлой…

— Мы хотим этого ребенка! — мужчина вцепился в поручень, отделявший его от высоких скамей заседателей Комитета. Охрана насторожилась. Женщина продолжала напевать и раскачиваться — совершенно не в такт мелодии, исходившей из ее уст.

Киль перебрал лежавшую перед ним стопку отчетов и вытащил папку, пухлую от вычислений и графиков.

— У субъекта был обнаружен ген аутоиммунной реакции, — сообщил он. — Такая генетическая структура ведет к тому, что клеточное содержимое губит самое себя, разрушая собственную клеточную оболочку…

— Тогда оставьте нам этого ребенка, пока он не умрет сам! — выпалил мужчина, утирая лицо мокрым платком. — Во имя человечности, оставьте нам хоть эту малость!

— Сэр, — возразил Киль, — во имя человечности я не могу этого сделать. Мы определили, что эта структура является в случае инфицирования субъекта вирусом-переносчиком контагиозной…

— Нашего ребенка! Не субъекта! Нашего ребенка!

— Довольно! — воскликнул Киль. Охрана молча подвинулась поближе к морянину. Киль ударил в гонг, и весь шум в зале затих. — Мы клялись охранять человеческую жизнь, поддерживая жизненные формы, не являющиеся летальными отклонениями.

Отец-морянин отшатнулся, потрясенный этим ужасным обвинением. Даже его сожительница перестала покачиваться, хотя тихий напев все же исходил из ее уст.

Килю хотелось крикнуть им всем: «Я умираю, прямо здесь, перед вами, я умираю». Но он подавил этот импульс, решив, что если уж поддаваться истерике, то лучше все же сделать это дома.

— Мы облечены властью, — произнес он взамен, — принимать крайние меры, чтобы обеспечить выживание человечества в той генетической неразберихе, которую оставил нам Хесус Льюис. — Он откинулся назад и постарался унять дрожь в руках и в голосе. — Нас глубоко огорчает необходимость отказа. Уведите вашу женщину домой. Позаботьтесь о ней…

— Но я хочу…

Вновь прозвенел гонг, заставив мужчину умолкнуть.

— Пристав! — возвысил голос Киль. — Выведите этих людей. Им будет выдана обычная компенсация. Субъект уничтожить, материалы исследования сохранить в соответствии с Постановлением о Жизненных формах, подпараграф В. Перерыв.

Киль поднялся и миновал остальных заседателей, не уделив им и взгляда. Сопротивление и протесты несчастного морянина эхом отдавались в коридорах рассудка Киля.

Едва Киль оказался один в своем кабинете, он откупорил фляжечку бормотухи и налил себе порцию. Он проглотил ее, вздрогнул и задержал дыхание, когда теплая прозрачная жидкость устремилась в его кровоток. Он сидел в своем специальном кресле, закрыв глаза и опустив длинный узкий подбородок на каркас, поддерживающий вес его огромной головы.

Он никогда не мог изречь смертный приговор, как сегодня, без того, чтобы вспомнить, как он сам младенцем предстал перед Комитетом по Жизненным формам. Люди говорили, что он не может помнить этой сцены, но он помнил — и не обрывками, не кусочками, а целиком. Его память возвращалась во чрево, в спокойствие рождения в угрюмой родильной палате и к радостному пробуждению у материнской груди. И заседание Комитета он помнил. Всех волновал размер его головы и длина тонкой шеи. Сможет ли суппорт компенсировать этот вес? Он и слова понимал. Речь всплыла в нем из каких-то генетических колодцев, и хотя он не мог говорить, пока развитие речевого аппарата по мере роста не открыло путь заложенному в нем от рождения, он знал смысл этих слов.

— Этот ребенок уникален, — произнес тогдашний Верховный судья, углубившись в медицинское заключение. — Его кишечник нуждается в периодической имплантации симбиотической рыбы-прилипалы, чтобы компенсировать недостаток желчи и пищеварительных ферментов.

Тогда Верховный судья, этакий великан на огромной далекой скамье, посмотрел вниз, и взгляд его сосредоточился на ребенке в материнских объятиях.

— Ноги толстые и короткие. Ступня деформирована, пальцы ног с одним суставом, шесть больших пальцев и шесть обычных. Туловище избыточно удлиненное, талия сужена. Лицо относительно мало. — Судья откашлялся. — Для такой огромной головы. — Тут Судья взглянул на мать Киля, отметив исключительно широкий таз. Явный анатомический вопрос этого человека так и остался невысказанным.

— Несмотря на эти затруднения, данный субъект не является летальным отклонением. — Эти слова, произнесенные судьей, присутствовали в медицинском заключении. Когда сам Киль стал членом Комитета, он выудил свой собственный отчет и прочел его с пристальным любопытством.

«Лицо относительно мало». Именно эти слова и стояли в отчете, в точности те, что он запомнил. «Глаза, один карий и один голубой». Киль улыбнулся этому воспоминанию. Его глаза — «один карий и один голубой» — расположенные практически у висков, позволяли ему взглянуть едва ли не прямо назад, не поворачивая головы. Ресницы у него были длинные, загнутые. Когда он отдыхал, они затеняли его глаза. Время разместило в уголках его широкого толстогубого рта морщинки от улыбок. А его плоский нос почти в ладонь шириной рос, пока не остановился совсем рядом со ртом. Его лицо в целом, если сравнивать с другими, выглядело странно прищипленным сверху донизу, словно после долгих раздумий его приделали в самый последний момент. Но эти глаза, размещенные по краям, именно они были главным в его лице — живые, умные.

«Мне дозволили жить, поскольку я выглядел умным», подумал он.

Именно этого он и искал в представавших перед ним субъектах. Ум. Понимание. Именно это требовалось человечеству, чтобы выпутаться. Сила и прилежание также, но они были бесполезны без руководящего ими разума.

Киль закрыл глаза, и его шея нырнула еще глубже в поддерживающий каркас. Бормотуха оказывала желанное воздействие. Он никогда не прикасался к этому напитку без мысли о том, что источником его являются, как ни странно, смертоносные нервоеды, ужасавшие первопоселенцев Пандоры в те дни, когда из ее моря подымалась суша.

Первые наблюдатели называли их «ордами червей». Эти орды нападали на теплокровную жизнь, выедая все до единой нервные клетки и прокладывая себе путь к мозгу, где и откладывали свои цистообразные яйца. Даже рвачи их опасались. Но вот пришло бесконечное море, и нервоеды сделались подводными жителями, а побочным продуктом их ферментации оказалась бормотуха — успокоитель, наркотик, «напиток счастья».

Уорд огладил стаканчик и сделал еще один глоток.

Дверь за его спиной открылась, и послышались знакомые шаги — знакомый шорох одежды, знакомые запахи. Он не открыл глаза, а лишь подумал, какое это редкостное проявление доверия даже среди островитян.

«Или приглашение», подумал он.

Лукавая улыбка коснулась уголков его губ. Киль ощущал вызванное бормотухой покалывание в кончике языка и пальцев. А теперь уже и в пальцах ног.

«Не шею ли под топор подставляю?»

После вынесения смертного приговора его всегда мучило чувство вины. По крайней мере неосознанное желание кары. Ладно, все сделано так, как записано в постановлении Комитета — но ведь он не такой дурак, чтобы твердить древнее самооправдание: «Я всего лишь выполнял приказ».

— Тебе что-нибудь нужно, мистер Правосудие? — Голос принадлежал Джой Марко, его помощнице, а время от времени и возлюбленной.

— Нет, спасибо, — пробормотал он.

Она коснулась его плеча.

— Комитет хочет снова собраться в одиннадцать ноль-ноль. Мне сказать им, что ты…

— Я приду. — Киль по прежнему держал глаза закрытыми, слушая, как она собирается уходить. — Джой, — окликнул он, — ты никогда не думала, какая ирония заключается в том, что ты работаешь в Комитете — с твоим-то именем?[2]

Джой вновь подошла к нему и опустила ладонь на его левую руку. Под воздействием бормотухи Уорду казалось, что ее ладонь тает, вливаясь в него, что это не только прикосновение, а ласка, достигающая самой сердцевины его существа.

— Сегодня выдался тяжелый день, — сказала она. — Но ты ведь знаешь, как это редко случается. — Девушка, судя по всему, ждала его ответа — а когда ответа не последовало, продолжила. — Я думаю, Джой — отличное имя для такой работы. Оно напоминает мне, как сильно я хочу сделать тебя счастливым.

Киль выдавил слабую улыбку и оперся головой о каркас. Он не мог собраться с духом и поведать ей о собственном медицинском заключении — о приговоре, вынесенном ему.

— А ты и приносишь мне радость, — сказал он. — Разбуди меня в десять сорок пять.

Перед уходом она притемнила освещение.

Каркас, поддерживающий голову, начал натирать ему основание шеи там, где он опирался на кресло. Уорд просунул палец под подголовник кресла и перетянул по-другому его крепления. С правой стороны сделалось посвободней, с левой натирало только сильнее. Он вздохнул и налил себе еще глоточек бормотухи.

Когда судья поднял стройную рюмочку, мерцающий свет вспыхнул в жидкости серо-синими искрами. Она выглядела такой прохладной, такой освежающей, словно лечебная ванна в жаркий день, когда оба солнца полыхают за облаками.

И сколько тепла в этом крохотном сосуде! Уорд уставился на изгиб своих пальцев, обхвативших рюмку. Один ноготь отслоился назад, зацепившись за мантию во время переодевания. Киль знал, что когда Джой вернется, она обрежет ноготь и сделает перевязку. Он не сомневался, что она все заметила. Такие вещи частенько случались, хотя она и знала, что это не причиняет ему боли.

Внимание Киля привлекло его собственное отражение в искривленном стекле. На его кривой поверхности глаза казались еще более широко расставленными. Длинные ресницы, ниспадающие почти до щек, обратились в крохотные точки. Он уставился на стекло прямо перед собой. Нос его выглядел совершенно гигантским. Он поднес рюмку к губам, и отражение пропало.

«Неудивительно, что островитяне избегают зеркал», подумал Киль.

Но ему собственное отражение казалось увлекательным, и он частенько ловил его на блестящих поверхностях.

И ведь позволили же такому изуродованному созданию жить! Тот давний приговор прежнего Комитета всегда удивлял судью. Знали ли тогдашние заседатели, что он будет думать, страдать и любить? Он ощущал, что бесформенные зачастую комки плоти, предстающие перед Комитетом, сродни всему человечеству, если только они выказывают признаки мысли, любви и чудовищной человеческой способности испытывать боль.

Из темного коридора за дверью, а может, откуда-то из глубин его разума, донеслись мягкие обертоны великолепной установки водяных барабанов, затопившие его.

В полудреме, не то во сне, не то наяву к нему пришло утешительное сонное видение — вот он и Джой Марко откатываются на ее постель. Ее одежды падают, открывая нежную мягкость возбужденной плоти, и Киль безошибочно ощущает ответные движения своего тела — и здесь, в кресле, и там, во сне. Он знал, что сон этот — воспоминание об их самой первой близости. Его рука скользнула под ее одежды и прижала ее нежное тело к нему, поглаживая спину. А потом настал момент, когда он открыл секрет мешковатых одеяний Джой — одеяний, неспособных скрыть четкую линию бедер и талии, крепких маленьких рук. Под левой мышкой Джой находилась третья грудь. Во сне-воспоминании она нервно хихикнула, когда его рука наткнулась в своих странствиях на крохотный сосок, твердеющий под его пальцами.

«Мистер Правосудие».

Это голос Джой, но его не было в видении.

Она этого не говорила.

— Мистер Правосудие.

Рука тряхнула его за левое плечо. Он ощутил и кресло, и каркас, и боль там, где шея переходила в массивный затылок.

— Подъем, Уорд. Заседание Комитета через пятнадцать минут.

Киль моргнул. Джой стояла над ним, улыбаясь, ее рука все еще покоилась на его плече.

— Принято, — сказал он и зевнул, прикрыв рот ладонью. — Я видел тебя во сне.

Румянец заметно окрасил ее щеки.

— Надеюсь, это было что-нибудь приятное.

— Разве сон о тебе может не быть приятным? — улыбнулся Уорд.

— Лесть вас далеко заведет, мистер Правосудие. — Она похлопала его по плечу. — После заседания у тебя встреча с Карин Алэ. Ее секретарь сказал, что она приедет сюда в тринадцать тридцать. Я им говорила, что у тебя весь день расписан…

— Я встречусь с ней, — возразил Киль. Он встал, опираясь на край стола. После бормотухи у него всегда было легкое головокружение. Подумать только — медики вынесли ему смертный приговор и притом велели воздерживаться от бормотухи! «Избегайте крайностей, избегайте беспокойства…»

— Карин Алэ пользуется служебным положением, чтобы злоупотреблять твоей добротой и твоим временем.

Килю не нравилось, как подчеркнуто Джой произносит имя посла морян: «А-а-лэй». Да, нелегкое имечко для вечеринок с коктейлем в дипломатическом корпусе — но там, где дело касалось дебатов, эта женщина завоевала уважение Киля.

Он внезапно сообразил, что Джой уходит.

— Джой, — окликнул он. — Разреши мне что-нибудь приготовить для тебя дома.

Ее спина в дверном проеме выпрямилась. Когда Джой обернулась, на лице ее была улыбка.

— С удовольствием. Когда?

— В девятнадцать ноль-ноль?

Она решительно кивнула и вышла. Именно эта грациозная экономия движений так привлекала его к ней. Джой была чуть не вдвое моложе его, но мудрость ее быланесоизмерима с возрастом. Он постарался припомнить, как давно у него не было постоянной любовницы.

«Двенадцать лет? Да нет, тринадцать».

Джой примирила его с этим. Ее тело, гибкое и почти безволосое, возбуждало его до такой степени, какую он считал уже позабытой.

Киль вздохнул и попытался сосредоточиться на ближайшем заседании Комитета.

«Старые грибы», подумал он, и уголок его рта невольно приподнялся в улыбке. «Но весьма занятные старые грибы».

Пятеро членов Комитета принадлежали к самым могущественным людям Вашона. Только один человек мог оспаривать главенство Киля как Верховного судьи — Симона Роксэк, капеллан-психиатр, располагающая громадной поддержкой, предназначенной, чтобы держать Комитет в узде. Симона могла вершить дела, используя влияние и уговоры; Киль мог приказать, и они вершились.

Киль осознал не без любопытства, что как ни хорошо он знает заседателей Комитета, он всегда с трудом припоминает их лица. Что ж… экая важность — лица! Важно, что за этими лицами скрывается. Он притронулся кончиком пальца к собственному носу, к своему вытянутому лбу, словно бы этот жест посредством некоей магии был способен вызвать в его памяти лица остальных четырех старых судей.

Алону, самому младшему, шестьдесят семь. Алон Маттс, ведущий биоинженер Вашона вот уже почти тридцать лет.

Теодор Карп, признанный циник их команды, весьма, по мнению Киля, подходяще поименованный. Остальные называли Карпа «человек-рыба», имея в виду и внешность его, и поведение. Вид у Карпа был и вправду рыбий. Болезненно бледная, почти прозрачная кожа покрывала его лицо и короткопалые руки. Манжеты доходили ему почти до кончиков пальцев, и руки его на первый взгляд вполне напоминали плавники. У него были широкие и полные, никогда не улыбающиеся губы. Как претендента на должность Верховного судьи его никогда никто не рассматривал всерьез.

«Недостаточно общественное животное[3]», подумал Киль. «Неважно, насколько скверно обстоят дела, но надо же иногда и улыбаться». Он покачал головой и хмыкнул. Возможно, это один из критериев Комитета при рассмотрении спорных субъектов — способность улыбаться, смеяться…

— Уорд, — послышался голос, — бьюсь об заклад, этак ты всю свою жизнь проспишь на ходу.

Обернувшись, Киль увидел позади себя двух других судей. Он что же, прошел по коридору мимо них и не заметил? Возможно.

— Каролина, — кивнул он. — Гвинн. Да, если повезет, я всю жизнь просплю на ходу. Вы пришли в себя после утреннего заседания?

Каролина Блулав повернула к нему свое безглазое лицо и вздохнула.

— Тяжелый случай, — признала она. — Однозначно ясный, но тяжелый…

— Не понимаю, зачем ты мучаешь себя этими слушаниями, Уорд, — заметила Гвинн Эрдстепп. — Ты только изводишь себя, да и все мы изводимся. Мы не обязаны заниматься подобным самоистязанием. Нельзя ли вынести эти драмы за пределы палаты?

— Они имеют право быть услышанными, и право услышать столь необратимое решение, как наше, из уст тех, кто его принял, — возразил Киль. — А иначе — кем мы станем? Власть над жизнью и смертью чудовищна, она должна иметь все ограничения, какие мы в состоянии измыслить. Подобные решения никогда не должны доставаться нам легко.

— Тогда кто же мы? — настаивала Гвинн.

— Боги, — отрезала Каролина. Она положила руку на плечо Киля и произнесла, — Проводите двух старых болтливых богинь до палаты, будьте так любезны, мистер Верховный Судья.

— Я польщен, — улыбнулся Киль. Они поковыляли по коридору. Их босые ноги еле слышно ступали по мягкому полу.

Впереди команда маляров наносила питательную краску на стены. Своими широкими кистями они наносили яркие мазки синего, желтого, зеленого. Через неделю цвет будет съеден и стены вернутся к голодной серо-коричневой окраске.

Гвинн пристроилась между Килем и Каролиной. Ее походка заставляла их ускорять шаги. Киль все время отвлекался от беседы с Каролиной на Гвинн.

— Кто-нибудь из моих коллег знает, почему мы собираемся прямо сейчас? — поинтересовался он. — Должно быть, причина очень серьезна, потому что Джой, когда сообщила мне о заседании, ни словом о ней не обмолвилась.

— Сегодняшний морянин воззвал к капеллану-психиатру, — фыркнула Гвинн. — И почему они не могут угомониться?

— Любопытно, — заметила Каролина.

Килю показалось, что это очень даже любопытно. Он полных пять лет просидел на судейской скамье прежде, чем столкнулся с апелляцией к капеллану-психиатру. Но в этом году…

— КП — просто свадебный генерал, — сказала Гвинн. — И зачем они тратят свое и наше время на…

— И ее время, — перебила Каролина. — Быть предстательницей богов — работа не из легких.

Киль тихо шел между ними, покуда их старый спор разгорался с новой силой. Он просто отключился, как привык делать много лет назад. Люди слишком заполнили его жизнь, чтобы в ней осталось место для богов. Особенно теперь — когда его жизнь, выгорающая изнутри, стала для него вдвойне драгоценной.

«Восемь случаев обращения к КП только в этом сезоне», припомнил он. «И во всех восьми замешаны моряне».

Осознание этого факта заставило его с особым интересом отнестись к встрече с Карин Алэ, которая состоится прямо после заседания.

Трое судей вошли в кабинет, предшествующий малой палате. То была комната для обсуждений — маленькая, хорошо освещенная, со стенами, уставленными книгами, пленками, голограммами и всевозможными средствами связи. Маттс и Человек-рыба уже выслушивали вступительные реплики Симоны Роксэк с большого экрана. Она, само собой, воспользовалась интеркомом Вашона. КП редко покидала свое обиталище поблизости от контейнера, обеспечивающего существование Вааты и Дьюка. Четыре выроста, наиболее выделяющихся на лице КП, покачивались в такт ее словам. Ее глазные выросты выглядели особенно оживленными.

Киль и остальные тихо заняли свои места. Киль поднял спинку кресла, чтобы уменьшить давление на шею и на каркас.

— … и более того, им не было позволено даже увидеть ребенка. Не жестокость ли это со стороны Комитета, облеченного властью заботливо относиться к нашим жизненным формам?

— Это была гаструла, Симона, — поторопился с ответом Карп. — Просто обыкновенный клеточный мешок с дыркой. Никакого толку в том, чтобы вытаскивать это создание на публичное обозрение…

— Родители этого создания как раз и составляют часть этой публики, мистер судья. И не забудьте о связи между созданием и Создателем. На случай, если вы забыли, сэр, я — капеллан-психиатр. И если у вас есть сомнения относительно моей религиозной роли, смею вас заверить, что мое образование как психиатра было весьма основательным. Когда вы отказали юной чете в возможности взглянуть на их отпрыска, вы отказали им в последнем прощании, которое могло бы помочь им оплакать его и жить дальше. А теперь пересуды, слезы и кошмарные сны выйдут за грань нормального траура.

Гвинн воспользовалась первой же паузой в речи КП.

— Это не похоже на апелляцию по спорной жизненной форме. Поскольку речь шла именно об апелляции, я вынуждена выяснить ваши намерения. Возможно ли, что вы просто пытаетесь войти в историю, подводя под апелляционный процесс политическое основание?

Выросты на лице КП дернулись, словно от удара, затем медленно вернулись в прежнее положение.

«По лицу хорошего психиатра ничего нельзя прочесть», подумал Киль. «Симона этому определению соответствует.»

Голос КП вновь приобрел свою влажную едкость.

— Я отзываю решение Верховного Судьи по данному делу.

Это пробудило Киля полностью. Спор принял странный поворот — если только это был спор. Он прокашлялся и сосредоточил все свое внимание на экране. Эти четыре выроста, казалось, ловили его взгляд и упорно обозревали его рот одновременно. Он вновь откашлялся.

— Ваше Преподобие, — произнес он, — ясно, что мы не проявили в ходе этого процесса всей возможной деликатности. И я говорю за весь Комитет, когда одобряю проявленную вами в этом вопросе мягкость. Иногда, в тяготах нашей работы, вы перестаем замечать трудности, стоящие перед другими. Ваша… за неимением лучшего слова, цензура отмечена и будет принята к руководству. Однако замечание судьи Эрдстепп правомерно. Вы нарушаете апелляционную процедуру, вынося на рассмотрение вопросы, которые, в сущности, не являются апелляцией в пользу приговоренного летального отклонения. Хотите ли вы заявить протест по данному делу?

Изображение на экране помедлило, затем еле слышно вздохнуло.

— Нет, мистер Верховный судья, не хочу. Я ознакомилась с отчетами и в данном случае поддерживаю ваше решение.

Киль услышал рядом с собой тихое ворчание Карпа и Гвинн.

— Возможно, нам следует встретиться неофициально и обсудить подобные проблемы, — предложил он. — Как вы на это смотрите, Ваше Преподобие?

— Да, — чирикнул голосок, и голова слегка наклонилась. — Да, это было бы весьма полезно. Я отдам распоряжение подготовить такую встречу. Благодарю за внимание, Комитет.

Экран погас прежде, чем Киль успел ответить. Коллеги предались обсуждению, а он просто дивился. «Какого дьявола она затевает»? Он знал, что каким-то образом это должно быть связано с морянами, и зуд между лопатками подсказал ему, что дело серьезнее, чем можно судить по разговору.

«Скоро мы узнаем, насколько оно серьезно. Если дело плохо, эта ноша обременит меня одного», подумал он.

Уорд Киль и сам изучал психиатрию, и недаром. Он решил быть предельно внимательным к каждой детали предстоящей встречи с Карин Алэ. Вмешательство КП слишком уж явно совпадало по времени с назначенной встречей — наверняка это не просто совпадение.

«Лучше бы мне отменить встречу», подумал он, «а сперва сделать несколько звонков. Встреча должна состояться в назначенное мной время, на моих условиях.»

Как жестоко со стороны Корабля оставить все, что нам нужно, кружиться у нас над головами вне нашей досягаемости, когда эта ужасная планета убивает нас одного за другим. За последнюю ночьсторону родилось шестеро, все мутанты. Выжило двое.

Из дневников Хали Экель
Ощущая через открытый люк солнечное тепло, Тедж потер шею и встряхнулся. Это было самое близкое к содроганию движение, какое он только мог позволить своему телу в присутствии Гэллоу и остальных морян из его команды.

«Гордость заставила меня принять приглашение Гэллоу», размышлял Тедж. «Гордость и любопытство — пища для эго». Ему казалось странным, что кто бы то ни было, пусть даже такой эгоцентрик, как Гэллоу, может испытывать необходимость в «личном историке». Тедж чувствовал, что ему следует быть осторожным.

Морянская субмарина выглядела вполне знакомой. Тедж уже бывал на морянских субмаринах, когда они стояли в доках Вашона. Странные это были суда, и оборудование на них жесткое и недружелюбное — все эти рукоятки, панели, мерцающие датчики. Будучи историком, Тедж знал, что эти суда не слишком отличались от тех, что были сконструированы первыми обитателями Пандоры еще до печально известной Поры Безумия, которую называли еще Ночью Огня.

— Совсем не такая, как ваши островитянские субмарины, а? — спросил Гэллоу.

— Верно, не такая, — подтвердил Тедж. — Но достаточно похожая, чтобы я сумел ею управлять.

Гэллоу приподнял бровь — словно мерку с Теджа для костюма снимал.

— Бывал я как-то раз на ваших островитянских субмаринах, — бросил Гэллоу. — Это вонючки.

Теджу пришлось признать, что биомасса, которая составляла и приводила в движение островитянские субмарины, испускала известный запах с определенно гнилостным призвуком. Питательный раствор, что поделать.

Гэллоу сидел боком к контрольной панели перед Теджем и удерживал субмарину на поверхности. Рабочее пространство было куда больше, чем Тедж видел на островитянских субмаринах. Зато ему приходилось остерегаться твердых углов. Он уже набил целую коллекцию синяков о крышки люков, подлокотники сидений и дверные ручки.

По морю гуляла длинная волна, по островитянским меркам совсем небольшая. Подумаешь, плеснет малость о борт.

Едва они успели выбраться на эту, по выражению Гэллоу, «маленькую экскурсию», как Тедж начал подозревать, что находится в опасности — в крайней опасности. Он постоянно ощущал, что эти люди убьют его, если он им не подойдет. А по каким признакам определялось, подходит ли он, ему оставалось только гадать.

Гэллоу замышлял нечто вроде революции и свержения морянского правительства, это из его беспечной болтовни сразу стало ясно. «Наше Движение», как он это называл. Гэллоу и его «Зеленые Рвачи», и его Пусковая База номер один. «Все это мое», вот как он говорил. Это было настолько безошибочно ясным, что Тедж ощутил древний страх, ведомый тем, кто осмелился записывать исторические события в то самое время, когда они творятся. Опасная это работенка.

Гэллоу и его люди проявили себя как заговорщики, которые слишком много болтают в присутствии бывшего островитянина.

«Почему они это делают?»

Не потому ведь, что они всерьез считают Теджа одним из них — тысячи мелочей указывали, что это не так. И они недостаточно его знали, чтобы доверять ему, пусть он и был личным историком Гэллоу. В этом Тедж был уверен. Ответ для человека с образованием Теджа был очевиден — зная столько исторических прецедентов, имеешь, с чем сравнивать.

«Они это делают, чтобы заманить меня.»

Прочее было столь же очевидным. Если Тедж вовлечен в авантюру Гэллоу, чем бы она ни обернулась, он навечно останется человеком Гэллоу, поскольку больше ему податься некуда. Гэллоу и впрямь желал иметь у себя на службе пленного историка — а возможно, желал и большего. Он жаждал войти в историю на своих условиях. Он сам желал стать историей. Гэллоу дал это ясно понять, когда изучал Теджа — «лучшего островитянского историка».

Тедж понимал, каким видит его Гэллоу — молодым и лишенным практического опыта. Тем, кого можно сформировать. Опять же ужасающая притягательность его призыва…

— Мы — настоящие люди, — говорил Гэллоу.

Черта за чертой, он сравнивал облик Теджа с нормой.

— Вы — один из нас, — заключил он. — Вы не муть.

Один из нас. Эти слова обладали властью… особенно над островитянином… и особенно если заговор Гэллоу преуспеет.

«Но я писатель», напомнил себе Тедж. «А не романтический персонаж приключенческой книги». История научила его тому, как опасно для писателя путать себя со своими героями… или для историка — с теми, о ком он пишет.

Субмарина дернулась, и Тедж понял, что кто-то хлопнул крышкой верхнего люка.

— Ты уверен, что смог бы управлять субмариной? — спросил Гэллоу.

— Конечно. Предназначение приборов очевидно.

— Да неужто?

— Я наблюдал за вами. На островитянских субмаринах есть похожие приборы. И у меня рейтинг мастера, Гэллоу.

— ДжиЛаар, пожалуйста, — поправил Гэллоу. Он отстегнулся от рулевого кресла, встал и отошел в сторону. — Мы ведь товарищи, Кей. К товарищам обращаются по имени.

Повинуясь жесту Гэллоу, Тедж занял сидение и осмотрел панель управления. Он указывал на приборы поочередно, называя Гэллоу их функции: «Дифферент. Балласт. Дроссель. Топливный смеситель. Контроль конверсии водорода. Инжектор. Атмосферный контроль. Все эти цифры и деления говорят сами за себя. Еще?»

— Отлично, Кей, — ответил Гэллоу. — Ты еще большее сокровище, чем я надеялся. Пристегивайся. Теперь ты наш рулевой.

Понимая, что его все глубже затягивает в паутину замыслов Гэллоу, Тедж повиновался. Тряска у него в желудке заметно усилилась.

Субмарина вновь дернулась, и Тедж щелкнул переключателем, сфокусировав сенсор внешнего люка. На экране над ним появился Цзо Дзен, а позади него испещренное шрамами лицо Галфа Накано. Эти двое были живым примером того, как обманчива внешность. Дзена Гэллоу представил как первоклассного стратега «и, конечно же, моего главного убийцу».

Тедж так и вылупился на главного убийцу, до того поразил его этот титул. Кожа у Дзена была гладкая, внешность невинная, как у школьника — до тех пор, пока не заметишь в его карих глазках жесткую враждебность. Мощные мускулы его гладкой плоти производили обманчиво впечатление мягкости, как это бывает у опытных пловцов. На шее у него красовался характерный шрам от присосок рыбы-дыхалки. Дзен был из тех морян, что предпочитали дыхалок контейнерам с воздухом — деталь любопытная.

А стоит взглянуть на Накано — великан с мощными плечами и руками толщиной с человеческий торс, с лицом изуродованным и обожженным взрывом морянской ракеты. Гэллоу уже дважды рассказывал его историю, и Тедж подозревал, что ему придется услышать ее вновь. Накано отращивал куцую курчавую бороденку на кончике своего изрезанного подбородка, в остальном же он был безволос, и шрамы от ожогов выделялись на коже головы, шеи и плеч.

— Я спас ему жизнь, — говорил Гэллоу в присутствии Накано, словно бы его тут не было. — Он сделает для меня что угодно.

Но Тедж обнаружил в Накано признаки человеческого тепла — словно руку, протянутую товарищу, чтобы уберечь его от падения. У него даже было чувство юмора.

Уж в Дзене ни тепла, ни юмора не было.

— Писатели опасны, — заявил он, когда Гэллоу объяснял функции Теджа. — Они много болтают не в свой черед.

— Писать историю, когда она творится, всегда опасно, — согласился Гэллоу. — Но никто не увидит, что пишет Тедж, пока мы не будем готовы — и в этом наше преимущество.

Тогда-то Тедж и осознал всю гибельность своего положения. Они находились в субмарине, километров этак за семьдесят от морянской базы, возле громадной заросли келпа. И Гэллоу, и Дзен отличались раздражающей привычкой говорить о Тедже, словно бы об отсутствующем.

Тедж взглянул на Гэллоу, который стоял спиной с рулевому сидению, наблюдая через плазмаглас маленьких иллюминаторов за действиями Дзена и Накано, что бы они там ни делали. Красота и изящество Гэллоу приобрели для Теджа иное значение, когда он отметил глубокий страх Гэллоу перед несчастными случаями, могущими его изуродовать. Накано был живым примером того, чего Гэллоу наиболее страшился.

Новый напев добавился к «подлинной истории» Теджа — той, которую он предпочитал по островитянской привычке держать в памяти. Большинство островитянских исторических хроник заучивалось на память как напевы, ритм помогал запоминать их естественным образом, фразу за фразой. Бумага на островах была редкостью, подверженной гниению — да и где ее хранить, чтобы контейнер ее не съел? Информация, подлежащая долгому хранению, заносилась в книги из плаза — или в память певцов. Книги из плазмагласа были прерогативой богачей и чиновников. А напев мог заучить любой.

— ДжиЛаар боится шрамов Времени, — мысленно напевал Тедж. — Время есть Возраст, а Возраст есть Время. Не смерть, но умирание.

«Если б он только знал», подумал Тедж. Он вытащил блокнот для заметок и черкнул в нем несколько невинных строк для официальной хроники Гэллоу — число, время суток, место, люди.

Дзен и Накано молча вошли в кабину. Морская вода так и стекала с них, когда они заняли место возле Теджа. Они начали проверку сенсорной аппаратуры субмарины. Оба они двигались молча, слаженно — этакие гротескные силуэты, затянутые в облегающие ныряльные костюмы с зелеными полосами. «Камуфляж», ответил Гэллоу на невысказанный вопрос Теджа, когда тот впервые их увидел.

Гэллоу с безмолвным одобрением наблюдал за ними, пока проверка не подошла к концу.

— Спускайся под воду, Тедж, — велел он. — курс триста двадцать пять градусов. Держись прямо под течением.

— Есть.

Тедж исполнил распоряжение, ощущая неиспользованные возможности судна во время выполнения маневра. Экономия энергии была для островитян второй натурой, и он выдерживал дифферент, повинуясь инстинкту не меньше, чем приборам.

— Славно, — прокомментировал Гэллоу и поглядел на Дзена. — Ну, что я тебе говорил?

Дзен не ответил, но Накано улыбнулся Теджу.

— Научи меня, как ты это делаешь, — попросил он. — Так плавно.

— Конечно.

Тедж сосредоточился на датчиках, привыкая к ним, ощущая, как малейшее колебание воды передается его рукам через панель управления. Скрытая сила этого морянского судна искушала. Тедж чувствовал, как оно отзовется на «полный вперед». Зато и топлива сожрет уйму, и водородные двигатели перегреются.

Тедж решил, что предпочитает островитянские субмарины. Их биомасса податлива, от нее исходит живое тепло. Они меньше, это верно, и подвержены любым несчастным случаям, возможным для живой плоти, но есть нечто притягательное во взаимозависимости, в жизни, полагающейся на другую жизнь. Островитяне не рассекают толщу вод. Островитянская субмарина похожа скорей на клапан, снабженный мускулами — этакая устрица безмозглая. Но ходовая пульсация у нее спокойная, бесшумная — никакого тебе гудения, лязга и металлического грохота, никакой вибрации, пронизывающей аж до зубов.

— Прибавь влажности воздуха, Кей, — приказал Гэллоу почти в самое ухо Теджу. — Ты что, высушить нас собрался?

— Смотри, — Накано показал на гигрометр над головой Теджа. — Мы предпочитаем, чтобы влажность была выше сорока процентов.

Тедж постепенно повысил влажность, раздумывая об этой морянской слабости. Если только морян не тренировали для жизни наверху — в дипломатическом корпусе или коммерческом предприятии — они от сухого воздуха страдали: потрескавшаяся кожа, легочные болезни, кровоизлияния в мягких тканях.

Гэллоу коснулся плеча Дзена.

— Задай нам курс на остров Гуэмес.

Пока Дзен изучал навигационные приборы, Тедж исподтишка приглядывался к нему. Что все это значит? Зачем им сдался Гуэмес? Это один из беднейших островов — его размеров едва-едва достаточно, чтобы поддерживать десятитысячное население чуть ли не на грани голодания. Почему им заинтересовался Гэллоу?

— Координатный вектор — пять, — сообщил Дзен. — Двести восемьдесят градусов, восемь километров. — Он нажал на кнопку. — Местонахождение. — Навигационный экран над ними засветился зелеными линиями: координатная сетка и размытое пятно в одном из квадратов.

— Разверни нас на двести восемьдесят градусов, Кей, — сказал Гэллоу. — Мы собираемся порыбачить.

«Порыбачить?», удивился Тедж. Субмарины можно приспособить для рыбной ловли, но на этой необходимого оборудования не было. И ему не понравилось, как хмыкнул Дзен в ответ на реплику Гэллоу.

— Движение делает свой шаг в историю, — заявил Гэллоу. — Наблюдай и записывай, Кей.

«Движение», подумал Тедж. Когда Гэллоу говорил о нем, в голосе всегда угадывалась заглавная буква, а то и кавычки, как если бы он уже видел это слово напечатанным в плазкниге. Едва Гэллоу упоминал «Движение», как Тедж ощущал, какие ресурсы стоят за ним, какая анонимная поддержка и политическое влияние среди власть имущих.

Повинуясь приказанию Гэллоу, Тедж вывел плоскости из пазов, проверил детекторы кругового обзора, уточнил дифферент и сосредоточился на переднем экране. Это было проделано почти автоматически. Субмарина принялась плавно погружаться, не замедляя движения вперед.

— Вектор глубины возрастает, — заявил Дзен, подсмеиваясь над Теджем. Тедж заметил его ухмылку, отраженную поверхностью экрана, и взял ее себе на заметку. Наверняка Дзен знает, как раздражает рулевого, когда поверх его головы таким манером читают вслух показания его приборов, даже дозволения не спросив. Никому не понравится выслушивать сообщения о том, что он уже и так знает.

«Воздух в кабине просто липкий от влаги», подумал Тедж. Для его легких верхнего жителя высокая влажность была удушливой. Он уменьшил содержание влаги в воздухе, надеясь, что остальные не будут возражать против тридцати пяти процентов, и лег на курс.

— Прямо по курсу, — прокомментировал Дзен, все еще ухмыляясь.

— Поиграл бы ты, Дзен, в свои собственные игрушки, — попросил Тедж. Он выровнял плоскости и зафиксировал их.

— От писателей приказов не принимаю, — отрезал Дзен.

— Ну-ну, ребята, — вмешался Гэллоу, хотя перепалка его явно позабавила.

— Книги врут, — процедил Дзен.

Накано сдвинул с одного уха наушник гидрофона.

— Активности полно, — объявил он. — Могу насчитать более тридцати рыбацких суденышек.

— Бойкое местечко, — заметил Гэллоу.

— И радиоболтовня с острова, конечно, — доложил Накано. — И музыка. Вот чего мне будет не хватать, так это островитянской музыки.

— Да что в ней хорошего? — спросил Дзен.

— Она не лирическая, но под нее можно танцевать, — объяснил Накано.

Тедж бросил на Гэллоу вопросительный взгляд.

«Накано будет не хватать островитянской музыки… что он хотел этим сказать?»

— Держись курса, — скомандовал Гэллоу.

— ДжиЛаар, — сказал Дзен, отбирая у Накано наушники, — ты говорил, что жители Гуэмеса просто тупые плавучие ублюдки. Я и не думал, что у них есть радио.

— Гуэмес потерял почти полкилометра в диаметре по сравнению с моими прошлогодними замерами, — заметил Гэллоу. — Голодает их пузырик. Они так бедны, что не могут подкормить свой остров.

— Зачем мы здесь? — спросил Тедж. — Если у них только плохонькое радио и сплошной голод, какой от них толк для Движения?

Тедж испытывал дурное предчувствие. Очень дурное предчувствие. «Они что, замазать меня пытаются? Сделать островитянина шестеркой для грязных дел?»

— Великолепная первая демонстрация, — произнес Гэллоу. — Все они традиционалисты, фанатики до мозга костей. Но в одном они проявили здравый смысл, надо отдать им должное. Когда другие острова предлагали, что пора бы переселяться под воду, Гуэмес выслал делегацию, чтобы прекратить это.

Не в этом ли секрет Гэллоу? Тедж удивился. Он что же, хочет, чтобы все островитяне жили только на поверхности?

— Традиционалисты, — повторил Гэллоу. — А это значит, что они ждут, что мы соорудим для них сушу. Они полагают, что мы их так любим, что подарим им парочку континентов. И камни возведем, и грязью пришлепнем! И келп насадим!

Трое морян расхохотались, и Тедж улыбнулся в ответ. Улыбаться ему не хотелось, но выбора у него не было.

— Все бы наладилось, если бы островитяне научились жить так, как мы, — сказал Накано.

— Все до единого? — уточнил Дзен.

Тедж чувствовал, как растет напряжение оттого, что Накано не ответил на вопрос Дзена.

— Только правильные, Галф, — помедлив, уточнил Гэллоу.

— Только правильные, — согласился Накано, но голос его звучал вяло.

— Треклятые религиозные смутьяны, — буркнул Гэллоу. — Ты видел миссионеров с Гуэмеса, Кей?

— Когда наши острова шли ближним дрейфом, — кивнул Тедж. — Для того, чтобы ходить в гости, любой повод хорош. Посещать, ходить в гости — счастливое это времечко.

— А мы всегда вытаскиваем из моря ваши лодчонки, — добавил Дзен. — И за это вы хотите, чтобы мы для вас грязь месили!

— Цзо, — укорил Гэллоу, похлопав Дзена по плечу. — Кей теперь один из нас.

— Мне не терпится найти управу на эту дурость, — заявил Дзен. — Нет никакого смысла жить иначе, как под водой. Мы уже готовы.

Тедж отметил эту реплику — и подивился ей. Он чувствовал ненависть Гэллоу к Гуэмесу… но морянин сказал, что все должны жить под водой.

«И все — так же богато, как моряне?» Эта мысль отдавала печалью. «Что мы утратим вместе с островитянским образом жизни?» Он взглянул на Гэллоу.

— Гуэмес. Мы будем?…

— Ошибкой было возводить в сан КП уроженку Гуэмеса, — произнес Гэллоу. — Жители Гуэмеса никогда не смогут разделить наши взгляды.

— Остров в прямой видимости, — доложил Дзен.

— Уменьшить ход наполовину, — распорядился Гэллоу.

Тедж подчинился. Для него снижение скорости отозвалось уменьшением сотрясающей позвоночник вибрации.

— Каково наше вертикальное расположение? — поинтересовался Гэллоу.

— Мы идем метров так на тридцать ниже их киля, — сообщил Дзен. — Вот дерьмо! Они даже наблюдателей не выставили. Глядите, ни одной лодчонки по ходу дрейфа.

— Удивительно, что они еще целы, — заметил Накано. Тедж в этой ремарке ощутил некий хитрый подтекст, но смысла его не мог вполне понять.

— Проведи нас прямо к ним под киль, Кей, — велел Гэллоу.

«Что мы здесь делаем?» Тедж хоть и подчинился приказу, но удивляться не перестал. Передний ходовой экран показывал выпяченную нижнюю оконечность Гуэмеса — пухлую красно-коричневую выпуклость пузырчатки с обвисшими голодными участками. Да, Гуэмес был в скверном состоянии. Значительные части острова голодали. Тедж вдыхал густой влажный воздух короткими быстрыми глотками. Морянская субмарина приблизилась слишком уж вплотную для простого наблюдения. А в гости таким манером не ходят.

— Опусти нас еще на пятьдесят метров, — распорядился Гэллоу.

Тедж повиновался, автоматически выверяя дифферент. Он гордился тем, что субмарина не испытывает дополнительного крена. Верхний экран, установленный на широкоугольный обзор, показывал весь остров как темную тень на светлой поверхности. Лодочки обвивали его края, словно бусины ожерелья. По прикидкам Теджа, Гуэмес занимал не больше шести километров в диаметре по уровню ватерлинии. Длинные полосы биомассы, подобно сонным видениям, колыхались в течениях, омывающих остров. Целые массы пузырчатки марали окрестные воды мертвой гнилью. На дырах красовались мембранные заплаты.

«Наверное, из прядильников».

Тедж видел рваные швы на клапане справа от него. Все указывало на то, что производство питания на Гуэмесе в упадке.

— Представляете, как это местечко воняет? — спросил Дзен.

— В жару — изумительно, — согласился Гэллоу.

— Гуэмес нуждается в помощи, — отважился молвить Тедж.

— И получит ее, — отрезал Дзен.

— Вы только взгляните на рыбу вокруг, — предложил Накано. — Бьюсь об заклад, рыбалка сейчас еще та!

Он показал на верхний экран, где гигантская рыба-поскребучка длиной почти в два метра проплывала мимо наружних сенсоров. Усики у рыбы были наполовину объедены, а единственная видимая глазница была белой и пустой.

— Тут все так прогнило, что даже дерьмоеды дохнут, — прокомментировал Дзен.

— Если остров настолько болен, бьюсь об заклад, людям там несладко, — добавил Накано.

Тедж почувствовал, что краснеет, и крепко поджал губы.

— Может, на этих лодчонках вокруг и не рыбачат, — предположил Дзен. — Может, на них попросту живут.

— Этот остров — плавучая опасность, — сказал Гэллоу. — Должно быть, там полным-полно заразы. Похоже, у них эпидемия во всех системах биомассы.

— Да кто может жить в дерьме и не болеть? — вопросил Дзен.

Тедж кивнул в ответ на собственные рассуждения. Ему казалось, он понял, зачем Гэллоу здесь.

«Он подвел субмарину так близко, чтобы убедиться, как отчаянно им нужна помощь.»

— Почему они не видят очевидного? — поинтересовался Накано, погладив край панели. — Наши субмарины не нуждаются, чтобы их обмазывали питательным раствором. Они не гниют, не окисляются. Их не тошнит… и нас от них не тошнит.

Гэллоу, не отрывая взгляда от монитора, похлопал Теджа по плечу.

— Еще на пятнадцать метров вниз, Кей. Под нами по-прежнему полно места.

Тедж подчинился и повторил тот плавный спокойный спуск, что снискал восхищенный взгляд Накано.

— Не пойму, как островитяне могут так жить, — покачал головой Дзен. — Потогонный климат, жратва эта, рвачи, болезни — да любая из возможных ошибок отправит их на дно всех скопом.

— И они сделали эту ошибку, Дзен, не так ли? — произнес Гэллоу.

— Там ничего нет, даже курсографа — только мембрана, — произнес Накано, указывая на изображение на экране.

Тедж тоже посмотрел и увидел темное пятно прядильника там, где следовало быть роговидному выросту, в котором размещался курсограф, передающий данные наблюдателям. Нет курсографа… похоже, Гуэмес лишился и системы коррекции курса. Они в ужасном состоянии! За предложенную помощь Гуэмес что угодно сделает.

— Роговидный вырост умер, — пояснил Тедж. — Они залепили это место прядильником, чтобы сохранить плавучесть.

— И долго они собирались дрейфовать, пока во что-нибудь не врежутся? — гневно процедил Накано.

— Сдается, они как помешанные молят Корабль прийти к ним на помощь, — ухмыльнулся Дзен.

— Или молят нас стабилизировать море и вернуть им их драгоценные континенты, — высказался Гэллоу. — А теперь, когда это дело на ходу, они так и плачут по высадке на построенную для них сушу. Что ж, пусть молят. Лучше бы они нас молили! — Гэллоу потянулся через плечо Теджа и щелкнул тумблером.

Взгляд Теджа метался с одного дисплея на другой — боковой, верхний, нижний… а наружу из пазов выскакивали орудия — блестящие, смертоносные.

«Так вот чем занимались Дзен и Накано снаружи», понял Тедж. Они налаживали манипуляторы и механические руки. Тедж глянул на них еще раз — вибробуры, резаки, пробойники и полукружная горелка на подвижной механической руке. Они так и сверкали в свете внешних огней.

— Что вы делаете? — спросил Тедж. Он попытался сглотнуть, но в горле у него, несмотря на влажность, пересохло.

Дзен фыркнул.

Вид его вызывал у Теджа отвращение: улыбка затрагивала лишь уголки рта, но в бездонных глазах не было и признака смеха.

— Подымай нас, Кей, — велел Гэллоу, крепко и болезненно ухватив Теджа за плечо.

Тедж огляделся по сторонам. Накано разминал могучие бицепсы, глядя на передний экран. Дзен держал маленький игольник, небрежно направляя его дуло прямо Теджу в грудь.

— Вверх, — повторил Гэллоу, для пущей доходчивости тряхнув Теджа посильней.

— Но мы же врежемся в них, — ответил Тедж. Воздух застревал у него в гортани. Осознание того, что собрался сделать Гэллоу, душило его. — У них не останется никаких шансов без острова. Те, кто не утонет сразу же, будут дрейфовать в лодках, пока не помрут с голоду!

— Без фильтрационной системы острова они помрут скорей уж от жажды, чем от голода, — возразил Гэллоу. — Они в любом случае умрут, вот увидишь. Вверх!

Дзен небрежно повел игольником и прижал левый наушник покрепче к уху.

Тедж не удостоил игольник и взгляда.

— Или рвачи до них доберутся! — возмущался он. — Или шторм!

— Заткнись, — сказал Дзен, крепче прижимая наушник. — Тут какой-то сонар… по-моему, это пульсация мембраны… — внезапно Дзен взвыл и отшвырнул наушник. Из его ноздрей потекла струйка крови.

— Вверх, черт тебя возьми! — заорал Гэллоу.

Протянувшись через плечо Теджа, Накано вывел ограничители плоскостей и продул баки. Нос субмарины задрался кверху.

Тедж действовал, как велели ему инстинкты рулевого. Он добавил двигателям мощности и постарался выровнять судно, но субмарина внезапно ожила и рванулась к днищу острова. В одно мгновение они прорвали накладные мембраны и киль. Субмарина вертелась и дрыгалась, а ее орудия под водительством Гэллоу и Накано рвали, резали и кромсали. Дзен все еще сидел согнувшись и зажимая уши обеими руками. Бесполезный игольник валялся у него на колене.

Тедж поглубже вжался в кресло, глядя с ужасом на чудовищное разрушение. Все, что он пытался сделать, только ухудшило положение. Они были под самым центром острова, там, где живут высокопоставленные островитяне, где содержится самое чувствительное оборудование и органика, самые влиятельные люди, хирургическая и прочая медицинская помощь…

Лезвия и резаки размахивали с прежним хладнокровием — их движения были видны на каждом экране, ощущались в каждом рывке субмарины. До чего жутко — столько боли и ни единого крика. Мягкая живая ткань не могла устоять перед острыми холодными лезвиями, которыми субмарина учиняла весь этот погром. Каждый рывок, каждое подергивание субмарины несли с собой новые разрушения. На экранах виднелись человеческие останки — то рука, то отсеченная голова.

— Они же люди, — простонал Тедж. — Они же люди.

Все, чему его учили о святости человеческой жизни, наполняло его протестом. И ведь моряне верят в то же самое! Как у них рука поднялась убить целый остров? Тедж понимал, что Гэллоу прикончит его при малейшем намеке на сопротивление. Единственный взгляд, брошенный на Дзена, показал, что он хотя и оглушен еще, но кровотечение прекратилось, и игольник уже в руках. Накано работал, как автомат, орудуя переключателями, покуда резаки и горелки довершали разрушение погибающего острова. Субмарина завертелась вокруг центральной оси сама по себе.

Гэллоу устроился в уголке возле Дзена, взгляд его не отрывался от экранов, на которых видно было, как плавится плоть острова под действием полукружной горелки.

— Нет никакого Корабля! — в экстазе выкрикнул Гэллоу. — Видите? Разве Корабль дозволил бы простому смертному совершить такое? — Он устремил затуманенный экзальтацией взгляд на Теджа. — Говорил я тебе! Корабль — это искусственный объект, сделанный людьми, такими, как мы. Бог! Нет никакого Бога!

Тедж пытался сказать что-нибудь, но в горле слишком пересохло.

— Веди нас вниз, Кей, — велел Гэллоу.

— Что ты творишь? — удалось выдавить Теджу.

— Бросаю вызов Кораблю, — ответил Гэллоу. — И что же, он ответил? — Дикий смех вырвался из его груди. Присоединился к нему только Дзен.

— Вниз, я сказал! — повторил Гэллоу.

Движимые страхом, мускулы Теджа — мускулы опытного рулевого — повиновались, выровняли балласт по дифференту, направили плоскости. И он подумал: «Если мы уберемся побыстрей, может, хоть часть острова спасется». Он плавно вывел субмарину через пролом, ею же и проделанный. Видимая сквозь плазмаглас иллюминаторов и на экране — везде — вода была сплошь мутной от крови, темно-серой в резком свете внешних огней субмарины.

— Задержись здесь, — скомандовал Гэллоу.

Тедж проигнорировал приказ, уставясь на окружающую бойню. Повсюду царил кровавый кошмар. Танцевальное платье для маленькой девочки, все в белых кружевах на старинный лад, проплыло мимо иллюминатора. За ним последовал обломок чьей-то кухонной плиты, портрет возлюбленной, запечатленный на памятной шкатулке: очертания улыбки, лишенной глаз. В жарких лучах прожекторов кровь струилась и бурлила, холодным серым туманом расстилаясь позади субмарины.

— Я сказал — задержись! — заорал Гэллоу.

Тедж продолжал плавный спуск. Слезы горели у него под веками.

«Только бы не заплакать», взмолился он. «Проклятье! Я не вправе сломаться перед этими… этими…» Слова, способного по достоинству назвать то, чем стали его спутники, в его памяти не отыскалось. Понимание прожигало его насквозь. Эти трое морян сделались летальными отклонениями. Их бы следовало отдать на рассмотрение Комитета. Правосудие должно свершиться.

Накано протянулся через плечо Теджа, чтобы выправить балласт и остановить спуск. Взгляд его был предупреждающим.

Тедж глянул на Накано сквозь слезы, потом перевел взгляд на Дзена. Дзен все еще держался за левое ухо, но на Теджа глядел твердо, с этакой ледяной усмешкой. Его губы безмолвно произнесли: «Погоди, я до тебя еще доберусь».

Гэллоу взглянул поверх головы Дзена на манипуляторы горелки.

— Прямо веди, — распорядился он, выводя на место поляризованный щит и убирая манипулятор.

Тедж нашарил на своем плече застежку нагрудного клапана и затянул ее. Его движения были настолько целенаправленны, что Дзен удивленно воззрился на него. Но прежде, чем Дзен успел отреагировать, Тедж высвободил плоскости, проверил и переключил контроль на верхний борт и продул балласт, открыв боковые клапаны. Субмарина завалилась на нос и устремилась вниз, вращаясь все быстрей и быстрей. Накано силой вращения отбросило назад. Дзен выронил игольник, стараясь ухватиться за поручень. Его бросило поверх Гэллоу, и их обоих заклинило позади контрольной панели. Только Тедж, пристегнутый к своему сидению, мог осмысленно двигаться.

— Придурок чертов! — завопил Гэллоу. — Ты убьешь нас!

Правой рукой методично орудуя переключателями, Тедж выключил свет в кабине и убрал все внешнее освещение кроме бортовых огней. Снаружи вокруг неяркого мерцания проблесковых огней, сгустился мрак, где плавали и тонули последние останки.

— Ты не Корабль! — орал Гэллоу. — Слышишь, ты, Тедж? Это всего лишь ты!

Тедж не обращал на него внимания.

— Тебе не выкрутиться, Тедж! — вопил Гэллоу. — Тебе все равно придется всплыть, а мы никуда не денемся.

«Он хочет знать, собираюсь ли я убить нас всех», подумал Тедж.

— Тедж, ты рехнулся! — крикнул Гэллоу.

Тедж глядел прямо перед собой, высматривая первые признаки дна. На такой скорости субмарина врежется в него, и предостережение Гэллоу исполнится. Даже пласталь и плаз не выдержат, пропахав собой дно — не на этой же скорости.

— Ты и впрямь собрался это сделать, Тедж? — Голос Накано, хотя и громкий, звучал спокойно и даже не без восхищения.

Вместо ответа Тедж уменьшил угол спуска, но скорость вращения сохранил, зная, что его натренированное равновесие прирожденного островитянина поможет ему справиться.

Накано вырвало, он кашлял и задыхался, пытаясь вдохнуть под тяжким давлением перегрузки. Вонь стояла тошнотворная.

Тедж вывел на свою консоль показания датчиков содержания газов. Верно, балласт продут углекислым газом. Его взгляд скользнул по строчкам данных. Да… отработанный воздух из кабины задувается в балластную систему… для экономии энергии.

Гэллоу, пытаясь выползти из угла вопреки перегрузке, перешел к длинным протестующим стонам.

— Не корабль… просто обыкновенный дерьмоглот… убью… нельзя доверять островитянину…

Следуя висевшей перед ним инструкции, Тедж прошелся по последовательности клапанов аварийного контроля. Незамедлительно из верхнего отсека на него выпала кислородная маска. Все остальные кислородные маски остались надежно запертыми на своих местах. Одной рукой Тедж прижал маску к лицу, а другая тем временем продолжала нагнетать углекислый газ из балластной прямо в кабину.

Дзен начал задыхаться.

— Не Корабль! — простонал Гэллоу.

Голос Накано был хриплым и прерывистым, но слова прозвучали внятно:

— Воздух! Он… собрался… удавить нас!

Правосудие не управляется случайностью; нечто столь субъективное могло бы не свершиться и вовсе.

Уорд Киль, «Дневники».
Заседание Морского Суда происходило совсем не так, как ожидал Квитс Твисп. Гибель морянина в сетях никогда не считалась приемлемым для морян «несчастным случаем», хотя бы и все свидетельства доказывали ее неизбежность. Во главу угла ставился всегда покойный и нужды его семьи. Моряне вечно напоминали, сколько островитян они спасали ежегодно, организуя поисковые и спасательные команды.

Твисп вышел изМорского Суда разрисованным коридором, почесывая в затылке. Бретт шел рядом едва ли не вприпрыжку, широко ухмыляясь.

— Вот видишь! — радовался Бретт. — Я знал, что нам не о чем было волноваться. Они сказали, что не было морянина в нашей сети — никто не пропадал, все на месте. Никого мы не утопили!

— Ухмылку убери, — посоветовал Твисп.

— Но, Квитс…

— Не перебивай! — рявкнул тот. — Я сам в сеть совался — и я видел кровь. Красную. У рвачей кровь зеленая. И потом, тебе не кажется, что слишком уж быстро нас отпустили?

— Здесь сплошь люди занятые, а мы — мелочевка. Ты же сам говорил, — Бретт примолк, затем спросил. — Ты и вправду видел кровь?

— И слишком много для пары рыбешек.

Коридор вывел их на спуск широкого третьего этажа обводного периметра, откуда сквозь иллюминаторы открывался вид на море и быстро пролетающие тучи. Служба погоды обещала ветер в пятьдесят узлов и дождь. Низкое серое небо скрывало клонящееся к горизонту солнце; второе уже закатилось.

«Дождь?»

Твисп подумал, что Служба Погоды совершила одну из своих нечастых ошибок. Все его инстинкты рыбака говорили, что ветер перед дождем должен еще усилиться. Он ожидал солнца еще до заката.

— У Морского Суда и другие дела есть, кроме как с мелочевкой возиться… — Бретт замолк, увидев горечь в глазах Твиспа. — Я хотел сказать…

— Знаю я, что ты хотел сказать! Вот теперь мы и вправду мелочевка. Потерянный улов стоил мне всего: сетей, лота, новых щитов, пищи, пульта…

Бретт задыхался, пытаясь поспеть за широким ровным шагом старшего напарника.

— Но мы можем начать все сызнова, если…

— Как? — воскликнул Твисп, взмахнув длинной рукой. — Новая оснастка мне не по средствам. Знаешь, что мне посоветовали в Собрании рыбаков? Продать лодку и вернуться на субмарину простым матросом!

Спуск расширился в длинный виадук. Не говоря ни слова, они спустились по нему на террасу второго этажа периметра, густо заполненную садами. Путаный лабиринт улочек вел к широкому ограждению, нависавшему над первым уровнем. Когда они добрались туда, в облачном покрове появился разрыв, и одно из солнц Пандоры выставило обманщиками метеорологов из Службы Погоды. Оно залило террасу приятным желтым светом.

— Квитс. — Бретт потянул Твиспа за рукав. — Тебе не придется продавать лодку, если ты возьмешь ссуду и…

— Вот где у меня эти ссуды сидят! — ответил Твисп, проведя рукой по горлу. — Я сровнял свои счета как раз, когда взял тебя на борт. Я не хочу пройти сквозь это заново! Пора прощаться с лодкой. А значит, и продавать твой контракт.

Твисп присел на выступ пузырчатки возле ограждения и загляделся на море. Скорость ветра быстро падала, как он и ожидал.

— Самая подходящая погода для рыбной ловли за долгое время, — вздохнул Бретт.

Твисп был вынужден признать его правоту.

— Почему Морской Суд отпустил нас так легко? — бормотал Твисп. — У нас в сети был морянин. Даже ты это знаешь, малыш. Странные дела творятся.

— Но нас отпустили, это главное. Я думал, ты обрадуешься.

— Повзрослей, малыш. — Твисп закрыл глаза и привалился к ограждению. Он чувствовал, как бриз плещет на его шею холодными брызгами. Солнце припекало голову. «Слишком много проблем», подумал он.

Бретт стоял прямо перед Твиспом.

— Ты мне все талдычишь, чтобы я повзрослел. По мне, сам повзрослей сначала. Если только получить ссуду и…

— Не хочешь взрослеть, малыш — тогда заткнись.

— А в сети не могла быть простая рыба-треножник? — настаивал Бретт.

— Ни-ни! Совсем по-другому сеть тянет. Там был морянин, и рвачи добрались до него. — Твисп сглотнул. — Или до нее. Похоже, что-то он затевал, — Твисп стоял недвижно и слушал, как малыш переминается с ноги на ногу.

— И поэтому ты продаешь лодку? — спросил Бретт. — Потому что мы нечаянно убили морянина, который был там, где ему быть не следовало? Ты думаешь, что теперь моряне за тебя возьмутся?

— Я не знаю, что мне думать.

Твисп открыл глаза и посмотрел на Бретта. Широченные глазища малыша сузились в щелочки, взгляд уперся в Твиспа.

— Морянские наблюдатели в Морском Суде не возражали против вердикта, — напомнил Бретт.

— Ты прав, — сказал Твисп. Он указал большим пальцем через плечо, на Морской Суд. — Они в подобных случаях обычно безжалостны. Интересно, что мы такого видели… или почти видели.

Бретт шагнул в сторону и плюхнулся на пузырчатку подле Твиспа. Некоторое время они молча слушали, как пошлепывают морские волны об ограждение.

— Я ожидал, что меня сошлют вниз, — признался Твисп. — И тебя заодно. Так обычно и бывает. Работать на семью погибшего морянина. И немногие возвращаются наверх.

— Меня бы сослали, — хмыкнул Бретт, — а вовсе не тебя. Все знают про мои глаза, про то, что я вижу в почти полной темноте. Морянам это могло бы пригодиться.

— Нос не задирай, малыш. Моряне с чертовской осторожностью пускают в свой генофонд. Ты же знаешь, они кличут нас муть. И ничего хорошего под этим не подразумевают. Мы мутанты, малыш, и вниз бы нас отправили, чтобы влезть в рабочий ныряльный костюм покойничка… и ничего больше.

— Может, они не хотят, чтобы его работа была выполнена, — предположил Бретт.

Твисп стукнул кулаком по упругой органике ограждения.

— Или же не хотят, чтобы кто-нибудь сверху прознал, в чем она заключалась.

— Но это же чушь!

Твисп не ответил. Они молча сидели, пока одинокое солнце не коснулось горизонта. Твисп оглянулся через плечо. Вдали черное небо склонялось над водой. Повсюду вода.

— Я могу снарядить нас заново, — сказал Бретт.

Пораженный Твисп уставился на него, не говоря ни слова. Бретт тоже вглядывался в горизонт. Твисп заметил, что кожа у малыша стала загорелой, как у рыбака, а не бледной, как в тот день, когда он впервые вступил на борт его лодки. Вдобавок малыш выглядел стройнее… и выше.

— Ты меня слышал? — переспросил Бретт. — Я сказал…

— Слышал. Для того, кто почти все время рыбной ловли писался и плакался, ты удивительно заинтересовал в том, чтобы вернуться на воду.

— Я не плакался о…

— Шучу, малыш, — Твисп поднял руку, чтобы прекратить спор. — Не будь таким обидчивым.

Бретт покраснел и уставился на свои ботинки.

— И где ты добудешь нам ссуду? — спросил Твисп.

— Мои родители дадут ее мне, а я — тебе.

— У твоих родителей есть деньги? — Твисп окинул малыша взглядом, понимая, что в его откровении нет ничего поразительного. Хотя за все время, что они провели вместе, Бретт и словом не обмолвился о своих родителях, а Твисп из деликатности не расспрашивал его. Островитянский этикет.

— Они живут возле Центра, — ответил Бретт. — Следующий круг сразу за лабораториями и Комитетом.

Твисп присвистнул сквозь зубы.

— И чем твои родители занимаются, чтобы отхватить жилье в Центре?

— Месивом. — Губы Бретта разъехались в кривой ухмылке. — Они сделали деньги из дерьма.

— Нортон! — расхохотался Твисп, внезапно сообразив. — Бретт Нортон! Так твое семейство — те самые Нортоны?

— Нортон, — поправил его Бретт. — Они — единая команда и зарегистрировались как один живописец.

— Дерьмописцы, — похохатывал Твисп.

— Они были первыми, — заметил Бретт. — И это питательный раствор, а не дерьмо. Это переработанные отходы.

— Так твое семейство роется в дерьме, — дразнился Твисп.

— Да прекрати ты! — возмутился Бретт. — Я думал, что с этим покончено, когда оставил школу. Повзрослей, Твисп.

— Да ладно, малыш, — засмеялся тот. — Я знаю, что такое месиво. — Он погладил выступ пузырчатки. — Это то, чем мы кормим Остров.

— Все не так просто, — сказал Бретт. — Я среди этого вырос, мне ли не знать. Это отходы от рыбной промышленности, компост от аграрной, объедки… да все, что угодно. — Он ухмыльнулся. — В том числе и дерьмо. Моя мать была первым химиком, кто рассчитал, как добавлять в питательный раствор краску, не повредив пузырчатку.

— Прости старого рыбака, — отозвался Твисп. — Мы живем среди мертвой биомассы — например, навроде мембраны на моей скорлупке. А на острове мы просто берем пакет питательной смеси, разбавляем водой и наносим на стенки каждый раз, когда они сереют.

— А ты никогда не пробовал взять цветной раствор и нарисовать свои фрески у себя на стенах? — поинтересовался Бретт.

— Пусть этим занимаются художники вроде твоей семьи, — ответил Твисп. — Я рос не так, как ты. В мое время картинок на стенках не было, разве только немного граффити. Все было порядком мрачное: коричневое или серое. Нам говорили, что краску добавлять нельзя, потому что иначе палуба, стенки и все такое прочее не сможет впитывать раствор. А ты же знаешь, если наша биомасса умрет… — Он передернул плечами. — И как твои родители на это натолкнулись?

— Да не натолкнулись они! Моя мать была химиком, а у отца были способности к дизайну. Однажды они вышли с командой маляров и сделали питающую фреску на помещении радарной. Это было перед тем, как я родился.

— Два исторических события, — пошутил Твисп. — Первая дерьмовая картина и рождение Бретта Нортона. — Он покачал головой с шутливой серьезностью. — И вдобавок постоянная работа — ведь ни одна картина дольше недели не держится.

— Они записи делают, — защищался Бретт. — Голографические и всякое такое. Кое-кто из их друзей разработал музыкальное сопровождение для галереи и для театральных постановок.

— И как ты все это бросил? — спросил Твисп. — Большие деньги, и в друзьях большие шишки…

— Не гладили тебя эти большие шишки по голове с присказкой: «А вот и наш будущий маленький художник».

— А тебе это не нравилось?

Бретт повернулся к Твиспу спиной так быстро, что тот сразу понял: малыш хочет спрятать лицо.

— Разве я плохо на тебя работал? — спросил Бретт.

— Ты хороший работник, малыш. Неопытный малость, так на то и контракт.

Бретт не ответил, и Твисп увидел, что малыш уставился на фреску внешней стены Морского суда на втором уровне. Фреска была большая, и ее сочные цвета полыхали в жестком свете заходящего солнца, сплошь омытые восхитительно алым.

— Это одна из их фресок? — спросил Твисп.

Бретт кивнул, не оборачиваясь.

Твисп снова взглянул на картину и подумал, как запросто по нынешним временам пройти мимо выкрашенной стены, палубы или ограждения и даже не обратить внимания на их цвет. Некоторые из фресок представляли собой четкий геометрический узор, отрицающий мягкую округлость, характерную для островитянского образа жизни. Знаменитые же фрески, те, что поддерживали славу Нортонов, дорогостоящие заказы, были картинами на исторические темы, уходящие в голодную серость стен, едва их успеешь закончить. Стена Морского Суда выделялась из обычного Нортоновского стиля — то была абстракция, алый этюд, полный текучего движения. В свете заката он полыхал внутренней мощью; казалось, он пытается выкипеть, вырваться из своих границ, словно рассерженное живое существо или кровавый шторм.

Солнце уже почти перевалило за горизонт, оставляя поверхность моря в сумраке. Дивная линия двойных огней промерцала поверху картины, затем солнце ушло за горизонт, оставив людей в странном послезакатном освещении Пандоры.

— Бретт, почему твои родители не выкупили твой контракт? — поинтересовался Твисп. — С твоими глазами ты, по-моему, мог бы стать отличным художником.

Темный силуэт рядом с Твиспом обернулся — мрачное пятно на более светлом фоне фрески.

— Я никогда не выставлял мой контракт на продажу, — ответил Бретт.

Твисп отвернулся, странно тронутый ответом малыша. Как будто они внезапно сделались более близкими друзьями. Невысказанные откровения словно скрепили воедино все их совместные переживания во время плавания… там, где один вынужден полагаться на другого, чтобы выжить.

«Он не хочет, чтобы я продавал его контракт», подумал Твисп. Он готов был дать себе пинка за собственную тупость. Дело ведь не только в рыбной ловле. После ученичества у Твиспа Бретт мог получить уйму предложений. Само уже это ученичество повышало стоимость его контракта. Твисп вздохнул. Нет… малыш не хочет расставаться с другом.

— У меня все еще открыт кредит в «Бубновом Тузе», — сказал Твисп. — Пошли, выпьем по чашке кофе и… еще чего-нибудь.

Твисп ждал, прислушиваясь к шороху ног Бретта в сгущающемся сумраке. Береговые огни приступили к своей ночной работе — создавать уютное освещение в период между двумя солнцами. Все началось с голубовато-зеленого свечения на верхушках волн, яркого, поскольку ночь выдалась теплая, затем оно становилось все ярче и ярче по мере того, как к нему присоединялась биомасса. Уголком глаза Твисп увидел, что Бретт быстро вытер щеки, как только зажглись огни.

— Эй, мы хорошая команда, и мы покуда не расстаемся, — сказал Твисп. — Пойдем, выпьем кофейку.

Раньше он никогда не приглашал малыша поужинать вместе в «Бубновом Тузе», хотя все рыбаки собирались именно там. Он стоял и смотрел, как подбородок Бретта обнадеживающе задирается кверху.

— С удовольствием, — отозвался Бретт.

Они молча спустились через переходы, освещенные ярко-голубой фосфоресценцией. В кафе они вошли через меховую арку, и Твисп дал Бретту пооглядеться, прежде чем указал ему на действительную достопримечательность, благодаря которой «Бубновый Туз» был известен на весь остров — стену берегового ограждения. От палубы до потолка вся она состояла из крепкого меха, мягких переливчато-белых завитков каракуля.

— Как же его кормят? — шепотом спросил Бретт.

— За стеной есть маленький закуток, его используют под склад. Питательный раствор наносят с той стороны.

Едоков и выпивох было в этот час немного, и они не обратили на вновь прибывших никакого внимания. Бретт слегка склонил голову к плечу, пытаясь все рассмотреть, не производя впечатления, что он пялится.

— А зачем этот мех? — спросил Бретт, вместе с Твиспом проходя к столикам у самой стены.

— Для звукоизоляции во время штормов, — ответил Твисп. — Это ведь совсем рядом с внешним ограждением.

Они заняли места за столиком возле стены. И стулья, и стол были из той же высушенной и натянутой на каркас мембраны, что и лодка. Бретт с легкостью устроился на стуле, и Твисп вспомнил первый день его пребывания в лодке.

— Не любишь ты мертвую мебель, — заметил Твисп.

— Просто не привык к ней, — пожал плечами Бретт.

— А рыбакам она нравится. Стоит себе и стоит, и есть не просит. Что будешь заказывать?

Твисп помахал рукой Жерару, хозяину кафе, который высунул огромную голову и плечи из-за стойки и окинул пришедших вопросительным взглядом. Завитки черных волос обрамляли его улыбающееся лицо.

— Говорят, здесь есть настоящий шоколад, — шепнул Бретт.

— Жерар может плеснуть тебе малость бормотухи, если хочешь.

— Нет… нет, спасибо.

Твисп поднял два пальца, накрыв их ладонью другой руки — здешний жест, означающий шоколад — а потом подмигнул в знак того, чтобы в его порцию добавили бормотухи. Жерар мигом просигналил, что заказ готов. Все постоянные посетители знали, в чем проблема Жерара — его ноги сливались в единую колонну с двумя беспалыми ступнями. Владелец «Бубнового Туза» восседал в морянском кресле на колесиках. Твисп поднялся и направился к бару, чтобы забрать напитки.

— Кто этот парнишка? — поинтересовался Жерар, выставляя две кружки на стойку. — Бормотуха в синей, — он постучал по ее краешку пальцем для пущей ясности.

— Мой новый контрактник, — ответил Твисп. — Бретт Нортон.

— Ах, вот как? Из центровых?

Твисп кивнул.

— Его родители — дерьмовые художники.

— И почему это известно всем, кроме меня? — вопросил Твисп.

— Потому что ты нос из сетей не высовываешь, — ответил Жерар. — Что ты собрался предпринять? — Он кивком указал на Бретта, наблюдающего за ними. — У его родни денежек хватает.

— Вот и он так говорит, — ответил Твисп, берясь за чашки, чтобы отнести их на столик. — До встречи.

— Удачной рыбалки, — ответил Жерар. Сказал он это автоматически и лишь потом нахмурился, сообразив, что брякнул рыбаку, лишившемуся сетей.

— Там посмотрим, — сказал Твисп и вернулся за столик. Он заметил, что покачивание палубы под ногами усилилось. «Похоже, шторм надвигается».

Они тихонько попивали свой шоколад, и Твисп почувствовал, что бормотуха успокаивает его. Откуда-то из-за стойки доносились звуки флейты, кто-то подыгрывал ей на водяных барабанах.

— О чем вы двое говорили? — поинтересовался Бретт.

— О тебе.

Даже в приглушенном свете кафе видно было, как Бретт покраснел.

— И что… что вы говорили?

— Похоже, все, кроме меня, знают, что ты из центровых. Поэтому ты и не любишь мертвую мебель.

— Я привык к мембране, — возразил Бретт.

— Не каждый может себе позволить биомассу… не каждый и захочет, — сказал Твисп. — Хорошую мебель задешево не прокормишь. И органические лодки не самые лучшие. Стоит им попасть в косяк рыб, и они шалеют. Субмарины специально так устроены, чтобы избежать этого.

Рот Бретта начал расползаться в улыбке.

— Знаешь, когда я впервые увидел твою лодку и узнал, что это мембрана, натянутая на каркас, я подумал, что «каркас» означает «скелет».

Оба расхохотались. Голос Твиспа из-за бормотухи звучал нетвердо. Бретт уставился на него.

— Ты напился.

— Малыш, — передразнивая Бреттову манеру говорить, заявил Твисп, — я никогда не схожу с курса. Я могу и еще бормотухи пропустить.

— Мои родители вечно этим занимались после выставок, — заметил Бретт.

— И тебе это не нравилось, — подытожил Твисп. — Малыш, я ведь не твои родители. Совсем даже нет.

Снаружи пронесся рев. Меховая стена запульсировала под его напором.

— Водяная стена! — вскричал Бретт. — Мы успеем спасти лодку? — Бретт уже вскочил, уже рвался прочь из кафе наперерез побледневшим рыболовам.

Твисп поднялся на ноги и последовал за ним, сделав Жерару знак не задраивать люк. Внешняя палуба уже опустела. Переходы были забиты народом, ломящимся в укрытия.

— Малыш! — заорал Твисп в далекую спину Бретта. — Нам не успеть! Вернись!

Бретт не обернулся.

Твисп нашел страховочный трос и, держась за него, стал пробираться вдоль ограждения. Снаружи горели огни, бросая отсветы на спешащих людей, на их искаженные лица. Люди кричали, звали друг друга. Бретт был уже на лодочном причале. Когда Твисп добрался до него, Бретт швырял оборудование в кубрик и задраивал наглухо. Ревел ветер, волны перехлестывали через край пузырчатки, превращая спокойную защищенную лагуну в бурлящий водоворот.

— Можно ее затопить, а после поднять! — крикнул Бретт.

Твисп присоединился к нему, думая, что малыш усвоил этот урок, прислушиваясь к ветеранам. Иногда этот способ срабатывал, и уж в любом случаем другого шанса спасти судно у них не было. Вдоль причала, где затонули другие лодки, покачивались оборванные концы. Твисп нашел балластные камни и потащил их к Бретту, который сбрасывал их в лодку. Пятиметровое суденышко почти погрузилось. Бретт спрыгнул, чтобы прикрыть балласт.

— Открывай клапан и прыгай! — заорал Твисп.

Бретт потянулся за новым грузом. Сильная волна ударила лодку снизу. Твисп протянул к Бретту длинную руку как раз в тот момент, когда водяная стена перевалила через ограждение и ударила тонущую лодку в борт. Вытянутые пальцы Бретта скользнули по руке Твиспа, и лодка затонула. Мимо правой руки Твиспа, задев ее с мокрым шипением, пролетел трос. Твисп ухватил его, обдирая ладони, с криком: «Бретт! Малыш!»

Но лагуна переполнилась кипящей белой яростью, и двое других рыбаков схватили его и уволокли силком, мокрого насквозь и кричащего, вдоль по переходам, и втолкнули под арку «Бубнового Туза». Жерар, сидящий в своем механическом кресле, закрыл люк перед наступающим морем.

Твисп вцепился в мягкий мех.

— Нет! Малыш еще там!

Кто-то прижал к его губам чашку с горячим питьем — почти неразбавленную бормотуху. Жидкость попала в рот, и он сглотнул. Питье смыло его в утешительную пустоту. Но она не смыла прикосновения пальцев Бретта к его собственным.

— Я почти ухватил его, — простонал Твисп.

Космос — естественная для человека среда обитания. Планета, в конце концов, всего лишь объект в космосе. Я верю, что в людях заложена естественная потребность в свободном передвижении в космосе, их подлинной среде обитания.

Раджа Томас, из Анналов
Изображение, запечатленное на маленьком листке органики, представляло собой серебряную трубку, летящую в небе. У трубки не было крыльев или каких-либо других видимых средств поддержания полета. Только лишь оранжевое свечение на одном из ее концов, бледное пламя на фоне серебра и синевы пандорианского неба. Процесс, запечатлевший изображение, был обратимым, и краски уже начали выцветать.

Уорд Киль был заворожен как красотой изображения, так и его уникальной технологией. Изображения, сделанные подобным способом, были излюбленным среди островитян видом искусства. Создавались они за счет светочувствительности некоторых организмов, способных приживаться на листке органики. Картины делали, засвечивая лист через линзу, и они восхищали как мимолетностью своего существования, так и изысканной красотой. Но этот образ, по мнению его создателя, помимо изысканной игры цвета и композиции, привлекал и своим мистическим значением.

«Был ли то сам Корабль или созданный Кораблем артефакт?»

Художник неохотно расстался со своим творением, но Киль воспользовался служебным положением, чтобы пресечь споры. Делал он это доброжелательно и неторопливо, полагаясь по большей части на проволочку времени — на длинные и запутанные предложения со множеством оговорок насчет доверия и благосостояния всех островов, на частые паузы и молчаливые кивки своей массивной головы. Оба собеседника понимали, что изображение выцветает, и вскорости от него останется плоская серая поверхность, готовая к обновлению, а потом и созданию новой картины. Наконец создатель изображения ушел, несчастный, но убежденный — тощее кривоногое создание со слишком короткими руками. Зато настоящий художник, признал Киль.

Теплый день только начинался, и Киль немного посидел в халате, наслаждаясь ветерком, который создавала домашняя система вентиляции. Джой перед уходом прибрала немного, разгладила покрывало на постели и аккуратно повесила его одежду на спинку прозрачного сидения из плаза. На столе перед ним все еще стояли остатки приготовленного ею для него завтрака — яйца крикс и мури. Киль отодвинул тарелку и палочки, выложил на стол листок со странным изображением и загляделся на него, призадумавшись. Потом он кивнул в ответ на собственные мысли и связался с шефом Внутренней Службы Безопасности острова.

— Я пришлю пару человек часа через два, — сказал тот. — Мы во всем разберемся.

— Часа через два вы ни в чем не разберетесь, — возразил Киль. — Изображение полиняет почти полностью.

Изрезанное глубокими морщинами лицо на экране нахмурилось. Шеф собрался было что-то сказать, но передумал. Он потер толстым пальцем мясистый нос и поднял глаза. Похоже, он считывал данные с экрана, для Киля скрытого.

— Мистер Верховный судья, — сказал он. — Вас хотят видеть буквально через несколько минут. Где вы будете?

— Дома. Полагаю, вы знаете, где это.

— Конечно, сэр, — покраснел шеф.

Киль выключил экран, сожалея о своих трениях со Службой Безопасности. Они его раздражали, но сегодня его реакция была вызвана мыслями о выцветающем изображении. Тревожный случай. Художник, поймавший изображение объекта в небесах, не отнес его КП. Он полагал, что это свидетельство возвращения Корабля — но отнес лист к Верховному Судье.

«И что я должен с ним делать», размышлял Киль. «Да, но ведь я тоже не понес его к КП.»

Он знал, что Симона Роксэк будет этим возмущена. Скоро он ей позвонит, но сначала… надо кое-что уладить.

Водяной барабанчик у входа прозвучал дважды.

«Что, уже Безопасность прибыла?» подивился он.

Прихватив тающий образ небесного объекта, Киль прошел в гостиную, по дороге закрыв вход на кухню. Некоторые островитяне недолюбливали тех, кто ест отдельно, кого высокое положение избавляет от шумной толкотни в общих залах.

У входа он коснулся чувствительной мембраны, и органика в ответ раздалась в стороны. За ней обнаружилась Карин Алэ, стоящая в дверном проеме. Она нервно вздрогнула при виде него, затем улыбнулась.

— Полномочный посланник Алэ, — произнес он и тут же сам подивился собственной официальности. Во время деловых обсуждений они вот уже несколько сезонов называли друг друга Карин и Уорд. Но нечто — может, ее нервная напряженность — подсказало ему, что это официальный визит.

— Простите, что явилась к вам домой без предупреждения, — сказала она. — Но нам нужно кое-что обсудить, Уорд.

Она бросила взгляд на изображение в его руке и кивнула, словно оно что-то подтверждало.

Киль посторонился, чтобы пропустить ее, и закрыл за ней дверь. Он смотрел, как Алэ придвигает стул и садится без приглашения. Как всегда, он остро сознавал ее красоту.

— Я слышала об этом, — сказала Алэ, указывая на лист с изображением у него в руках.

Он поднял листок вверх и взглянул на него.

— Вы из-за этого явились впопыхах?

Поначалу она и глазом не моргнула. Затем пожала плечами.

— Мы отслеживаем разные виды активности наверху.

— Я всегда интересовался вашей следящей системой, — заметил Киль. — Я начинаю утрачивать доверие к вам, Карин.

— Почему вы на меня нападаете, Уорд?

— Это же ракета, разве нет? — он взмахнул изображением. — Морянская ракета?

Алэ скривилась, но догадка Киля ее не удивила.

— Уорд, я хотела бы взять вас с собой вниз. Назовем это информационным визитом.

Она не ответила на его вопрос, но ее поведение само по себе уже было признанием. Что бы ни происходило, моряне желали сохранить это в секрете от островитян и религиозных сообществ. Киль кивнул.

— Вы пытаетесь добыть гибербаки? Почему КП не попросили благословить это мероприятие?

— Среди нас есть те, кто… — она пожала плечами. — Это вопрос политики морянского руководства.

— Вы хотите заполучить еще одну морянскую монополию! — обвиняюще воскликнул он.

Она смотрела на него, не отвечая.

— Как долго продлится ваш информационный визит? — спросил он.

— Возможно, неделю. — Она встала. — Может быть, и дольше.

— И какой вопрос мы будем обсуждать во время этого визита?

— Он сам по себе будет ответом на ваши вопросы.

— Значит, я должен быть готов к неопределенно долгому посещению, чья истинная цель до моего приезда остается мне неизвестной?

— Пожалуйста, верьте мне, Уорд.

— Я верю, что вы будете лояльны к морянским интересам, — ответил он. — Как и я лоялен по отношению к интересам островитян.

— Я клянусь, что вам не будет причинено никакого вреда.

Он позволил себе мрачно улыбнуться. Какая незадача для морян, если он умрет, находясь внизу! Врачи не установили точный срок смертного приговора, уже вынесенного Верховному судье Уорду Килю.

— Дайте мне пару минут, чтобы собраться и передать самые неотложные из своих обязанностей другим, — сказал Киль.

Карин расслабилась.

— Спасибо, Уорд. Вы об этом не пожалеете.

— Меня всегда занимали политические тайны, — отозвался он. Не забыть бы взять неначатый блокнот для дневника. Во время этого информационного визита ему явно будет что записывать. Слова на плазе и напевы наизусть. Это будет настоящее действие, а не спекулятивная философия.

Планетарный разум погиб вместе с келпом, а заодно с ним и зачатки человеческой совести. Может быть, именно поэтому мы и уничтожили келп?

Керро Паниль, «Собрание сочинений».
Заплетенные в толстую косу волосы Тени Паниля так и хлестали его по спине, когда он бежал по длинному коридору в помещение Текущего Контроля. Остальные моряне расступались перед ним. Они знали, в чем заключается работа Паниля. Да и слухи уже распространились: стряслась непонятная беда с крупным островом. Большая беда.

Возле шлюзовой камеры перед ТК Паниль не остановился перевести дух. Он открыл внешний люк, нырнул вовнутрь и закрыл его одной рукой в то время, как другая уже открывала внутренний люк, — решительно против всех инструкций.

Он оказался в слабо освещенном помещении ТК. Длинные ряды экранов мерцали вдоль двух стен. Необычная активность всех экранов и всего персонала показывала, что ТК по уши в кризисной ситуации. Восемь экранов, настроенные на дальний обзор, демонстрировали морское дно, усыпанное обломками пузырчатки и прочими останками острова. Поверхностные мониторы отображали толкотню лодок, переполненных уцелевшими людьми.

На мгновение Паниль остановился, чтобы осознать увиденное. Крохотное суденышко колыхалось по широкой маслянистой поверхности. Лица немногих островитян, угодивших под взгляд камеры, выражали угрюмое потрясение и безнадежность. Среди выживших было полным-полно раненых. Способные двигаться пытались остановить кровотечение из их многочисленных ран. Иные корчились и извивались от боли, вызванной высокотемпературными ожогами. Практически все суденышки дрейфовали без управления. Одно было забито мертвыми телами и частями трупов. Седовласая старуха привязана к лодке — явно чтобы не бросилась в море. Передача велась без звука, но Паниль видел, что она кричит.

— Что случилось? — спросил Паниль. — Взрыв?

— Может, на водородном заводе, но мы пока еще не уверены.

Это ответил Лонсон, дневной дублер Паниля, стоящий возле консоли, ответил, не оборачиваясь.

— Который остров? — приблизившись, спросил Паниль.

— Гуэмес, — ответил Лонсон. — Они от нас довольно далеко, но мы уже задействовали службу спасения в их районе. И, как видишь, подняли со дна сканнеры.

— Гуэмес, — повторил Паниль, припоминая последний отчет. Многие часы пути даже для самых скоростных спасательных субмарин. — И как скоро мы сможем забрать первых выживших?

— Не раньше завтрашнего утра, — сказал Лонсон.

— Проклятье! Скоростной транспорт нам нужен, а не спасательный! — воскликнул Паниль. — Ты уже сделал запрос?

— С этого и начал. Диспетчер говорит, у них нет лишних. Приоритет за Космическим Контролем, — Лонсон скорчил гримасу. — Само собой.

— Полегче, Лонсон. Спросят все равно с нас. Выясни, сможет ли первая же спасательная команда выделить людей, чтобы расспросить уцелевших.

— Боишься, что у Гуэмеса дно лопнуло? — поинтересовался Лонсон.

— Да нет, здесь что-то другое. Клянусь Кораблем, что за неразбериха! — прямой рот Паниля стянулся в тонкую линию, и он потер вмятинку на подбородке. — Предварительная оценка числа выживших есть?

— Меньше тысячи, — ответила молодая женщина, сидящая за обработкой данных компьютера.

— Согласно последней переписи, население у них около десяти тысяч, — сообщил Лонсон.

Девять тысяч погибших!

Паниль, потрясенный монументальностью задачи — собрать и разместить такое множество тел — только головой покачал. Трупы надо убрать. Они загрязняют среду обитания морян. И, находясь в воде, они способны лишь довести рвачей и прочих хищников до нового витка агрессии. Паниль вздрогнул. Мало что так тяжко для морянина, как отслеживать и собирать мертвых распухших островитян.

— Наш последний обзор, — вставил Лонсон, прокашлявшись, — показал, что Гуэмес — остров бедный, и теряет пузырчатку вдоль ватерлинии.

— Это всего не объясняет, — возразил Паниль. Он высматривал на мониторе локатора координаты места трагедии и приближающихся спасательных судов. — Слишком сильно для простого разрыва дна. Должно быть, это взрыв.

Паниль развернулся влево и пошел вдоль ряда дисплеев, глядя через плечо на их операторов. Когда он остановился и принялся их расспрашивать, операторы отвечали уклончиво.

— Этот остров не просто развалился, — заметил Паниль.

— Выглядит так, словно он был разорван в куски и обожжен, — ответил оператор. — Что там, во имя Зубов Корабля, стряслось?

— Возможно, выжившие нам скажут, — высказал предположение Паниль.

Люк за спиной Паниля зашипел, и Карин Алэ скользнула внутрь. Паниль нахмурился, увидев на темной поверхности экрана ее отражение. До чего же грязно шутит судьба! Послать Алэ за его первым отчетом! А ведь было же время, когда… было — и прошло.

Она остановилась возле Паниля и пробежала взглядом по ряду дисплеев. Паниль видел, как потрясение все сильнее искажает ее черты по мере осознания открывшейся перед нею картины.

— По нашим предварительным оценкам, — сказал он прежде, чем она успела заговорить, — нам придется подобрать по меньшей мере девять тысяч тел. А течение выносит их на одну из старейших и крупнейших плантаций келпа. Вытащить их оттуда — адова работа.

— У нас есть данные зонда из Космического Контроля, — сказала она.

Губы Паниля беззвучно произнесли: «А-га-а-а!» Карин получила их, как член дипломатического корпуса или как директор «Мерман Меркантайл»? Хотя какая разница…

— А мы не смогли получить данные с зондов, — заметил Лонсон через все помещение.

— Их придержали, — отозвалась Алэ.

— Что на них видно? — спросил Паниль.

— Гуэмес разломился вовнутрь и утонул.

— И никакого взрыва? — Паниль был этим удивлен даже больше, чем самим фактом задержки данных зонда. Такая задержка могла быть вызвана многими причинами. Но острова такого размера, как Гуэмес, на разваливаются и не тонут ни с того, ни с сего!

— Никакого взрыва, — подтвердила Алэ. — Просто какое-то происшествие в центре. Гуэмес разломился и затонул.

— Вероятно, сгнил по всем швам, — предположил оператор рядом с Панилем.

— Ни в коем случае, — возразил Паниль, указывая на экран, заполненный изображениями покалеченных жертв.

— Это могла сделать субмарина? — спросила Алэ.

Паниль промолчал, потрясенный подтекстом вопроса.

— Ну же? — настаивала Алэ.

— Могла бы, — признал Паниль. — Но каким образом подобная катастрофа…

— Не продолжай, — оборвала его Алэ. — И вообще забудь, что я об этом спрашивала.

Вне всяких сомнений, то был приказ. И угрюмое выражение лица Алэ сообщало этому приказу еще большую горечь. Паниль от этого разозлился только пуще. Что же такое было в этих скрытых данных с зонда?

— Когда мы примем первых спасенных? — спросила Алэ.

— Завтра с утра, — ответил Паниль. — Но я отдал распоряжение первым же спасательным командам начать расспросы. Мы можем получить от них…

— Им запрещается передавать свои сообщения на открытых частотах, — сказала Алэ.

— Но…

— Мы вышлем скоростной транспорт, — отрезала Алэ. Она подошла к переговорному устройству и отдала негромкий приказ, затем снова повернулась к Панилю. — Спасательные субмарины слишком медленные. Здесь нам надо действовать быстро.

— Я не знал, что у нас есть лишние скоростные транспорты.

— Я назначила новые приоритеты, — ответила Алэ. Она отступила на шаг и обратилась ко всем присутствующим. — Внимание, всем! Это случилось в очень плохое время. Я только что привезла к нам Верховного Судью. Мы заняты исключительно деликатными переговорами. Слухи и преждевременные выводы могут спровоцировать крупные неприятности. То, что вы видите и слышите, не должно выходить за пределы этого помещения. Никаких обсуждений снаружи.

Паниль услышал сдержанное ворчание. Все знали, какой властью обладает Алэ — и то, что она отдавала приказания на его территории, говорило о напряженности ситуации. Алэ была дипломатом, искушенным в затушевывании неприятностей.

— Слухи уже возникли, — сказал Паниль. — я слышал толки в коридорах по дороге сюда.

— А люди видели, как ты бежишь, — добавила Алэ.

— Мне сказали, что произошла катастрофа.

— Да… неважно. Но мы не должны подпитывать слухи.

— Разве не лучше объявить, что погиб остров, и мы подбираем уцелевших? — спросил Паниль.

— Мы готовим заявление, — тихо произнесла Алэ, подойдя к нему вплотную, — но сформулировать его надо… деликатно. Это какой-то политический кошмар… и в такое неподходящее время. С этим нужно управиться поосторожней.

Сладкий запах ароматического мыла, которым пользовалась Алэ, оживил воспоминания Паниля. Он отодвинул их в сторонку. Конечно, она права.

— КП родом с Гуэмеса, — напомнила ему Алэ.

— Это могли сделать островитяне? — спросил он.

— Возможно. Фанатизм уроженцев Гуэмеса вызывал всеобщее отвращение. Но все же…

— Если это сделала субмарина, — возразил Паниль, — то только одна из наших. На островитянских субмаринах нет для этого подходящего оборудования. Это просто рыбацкие суденышки.

— Да забудь ты про эти субмарины, — отмахнулась она. — Кто отдал бы такой чудовищный приказ? И кто бы его исполнил? — Алэ вновь повернулась к экранам; лицо ее выражало глубокую сосредоточенность.

«Она убеждена, что это субмарина», подумал Паниль. «Должно быть, данные с зонда опасно откровенны. Наверняка наша субмарина!»

Он чувствовал, что политические последствия взметнулись над ними, подобно кнуту. «Гуэмес! Нет, ну надо же!» Островитяне и моряне в значительной степени поддерживали взаимозависимость, а нынешняя катастрофа, произошедшая с Гуэмесом, грозила ее разрушить. Островитянский водород, выделяемый из морской воды органическим путем, был гораздо чище… а космическая программа нуждалась в самом чистом водороде.

Движение за плазмагласовым иллюминатором привлекло рассеявшееся внимание Паниля. Целая команда морян проплывала мимо. Их плавательные костюмы облегали их, как вторая кожа, демонстрируя работу их великолепных мускулов.

«Плавательные костюмы», подумал он.

Даже и они были потенциальной проблемой. Лучшие костюмы производились островитянами, но рынок контролировали моряне. Жалобы островитян на контроль цен имели мало веса.

Алэ, видя, что привлекло его внимание и, вероятно, разделяя его тревоги, махнула рукой в сторону новой посадки келпа, видимой через иллюминатор.

— Это только часть проблемы.

— Что?

— Келп. Без согласия островитян проект «келп» будет приостановлен, практически прикрыт.

— Зря мы развели секретность, — вздохнул Паниль. — Надо было с самого начала осведомить обо всем островитян.

— Но их не осведомили, — заметила Алэ. — А когда мы выведем на поверхность большую массу суши…

— То опасность разрыва дна для островов возрастет, — закончил Паниль. — Я знаю. Не забывай, это Текущий Контроль.

— Я рада, что ты осознаешь политическую опасность, — сказала она. — Надеюсь, ты втолкуешь это своим людям.

— Сделаю, что смогу, — ответил он, — но боюсь, поводья уже выпущены.

Алэ произнесла что-то так тихо, что даже Паниль не разобрал.

— Я не расслышал, — сказал он, придвинувшись еще ближе.

— Я сказала — чем больше келпа, тем больше рыбы. А это и островитянам на пользу.

«О да», подумал Паниль. Политические манипуляции делали его все циничнее. Слишком поздно, чтобы остановить проект «Келп» — но его можно замедлить, и осуществление морянской мечты будет отложено на долгие поколения. Это очень скверная политика. Нет… польза должна быть очевидна всем и каждому. Все сосредоточено вокруг келпа и гибербаков. Сначала вернуть гибербаки с орбиты, а там уже и с мечтателями можно разбираться. Паниль был человеком практичным и понимал, что политики должны действовать так, как требует практичность — а вот говорить по большей части о мечтах.

— Мы поступим так, как требует практичность, — пообещал он низким голосом.

— Я в тебе уверена, — ответила Алэ.

— Для этого и существует текущий контроль, — откликнулся он. — Я понимаю, почему ты мне расписываешь всю значимость келпа. Нет келпа — нет и Текущего Контроля.

— Зачем столько горечи, Тень!

Впервые с того момента, как Алэ вошла в помещение ТК, она обратилась к нему по имени — но Паниль не принял это предложение интимности.

— Там погибло более девяти тысяч человек, — тихо промолвил он. — И если это сделала одна из наших субмарин…

— Обвинение должно быть сформулировано четко, — сказала она. — Чтобы никаких сомнений, никаких вопросов…

— Вопросов о том, не островитяне ли это сделали, — подхватил он.

— Не играй со мной в такие игры, Тень. Мы оба знаем, что полным-полно морян восприняли бы уничтожение Гуэмеса как благо для всей Пандоры.

Паниль оглядел помещение ТК, пристально всматриваясь в своих людей, в то, как они сосредотачиваются на работе, делая вид, что не прислушиваются к разговору. Но они все равно слышали. К его разочарованию, даже здесь могли найтись те, кто разделял только что высказанное Алэ чувство. Но то, что до сих пор было вечерней болтовней, сплетнями и безответственными толками, приобрело новое измерение. Это осуществление было подобно нежеланной зрелости, словно в случае смерти родителей. Жестокую действительность нельзя было игнорировать. Он с испугом понял, что и ему случалось размечтаться о доброй воле, лежащей в основе человеческих взаимоотношений… до самого недавнего времени. Пробуждение рассердило его.

— Я собираюсь лично узнать, кто это сделал, — сказал он.

— Будем молиться, чтобы это оказалось несчастным случаем, — возразила Алэ.

— Ты в это не веришь, и я тоже, — он отвел взгляд от жутких свидетельств на мерцающих экранах. — Это была большая субмарина — одна из наших S-20 или еще больше. Она подплыла снизу, скрываясь под самим островом?

— В данных зонда нет ничего определенного.

— Значит, так они и сделали.

— Тень, не напрашивайся на неприятности, — предостерегла Алэ. — Я ведь как друг советую. Придержи свои подозрения при себе… и никаких сплетен за пределами этой комнаты.

— Это очень плохо для бизнеса, — заметил он. — Я понимаю твою озабоченность.

Она застыла, и ее голос холодно зазвенел.

— Я должна идти приготовить все к приему пострадавших. Мы обсудим это позже. — Она развернулась на каблуке и вышла.

«Конечно, она должна идти», подумал Паниль. Она же медик, а по такому случаю каждый медик на счету. Но она ведь не только медик. «Политика! И почему это от каждого политического кризиса так и воняет набежавшими торгашами?»

Сознание — дар Бога Вида индивидууму. Совесть — это дар Бога Личности всему виду. В совести ты найдешь форму, придаваемую сознанию, и красоту.

Керро Паниль, перевод из «Аваата», Анналы
— Она сновидит меня, — сказал Дьюк. Его голос звучно отдавался посреди теней в углу органического бассейна, который он делил с Вьятой.

Наблюдатель побежал за КП.

И вправду, Ваатаувидела сны. Странные то были сны, частично исходящие из ее собственной памяти, частично из той, что она унаследовала от келпа. Память Авааты. Эта последняя включала и человеческие воспоминания, подсмотренные келпом через дирижаблики, и другие человеческие воспоминания, взявшиеся неведомо для него откуда… но содержащие смерть и боль. Были там даже воспоминания Корабля — самые странные из всех. Ничто подобное не входило в человеческий разум таким путем на протяжении поколений.

«Корабль!» подумал Дьюк.

Корабль пронзал бездну, словно игла — сложенную ткань: в одну складку вошел, в другую, дальнюю, вышел, и все это — в мгновение ока. Корабль создал однажды райскую планету и расселил на ее поверхности людей, воззвав:

— Вы должны решить, как вы будете богоТворить меня!

Корабль принес людей на Пандору, которая оказалась отнюдь не раем, а планетой, почти полностью залитой морями, чьи воды покорялись нерегулярным циклам двух солнц. Физически невозможно — когда бы Корабль этого не сотворил. И все это Дьюк видел в дрожащих вспышках снов Вьяты.

— Почему Корабль принес ко мне своих людей? — таков был вопрос Авьяты.

Ни люди, ни Корабль не отвечали. А теперь Корабль ушел, а люди остались. И новый келп, бывший прежде Аваатой, стал порослью в океане, и его сны наполняли бодрствование Дьюка.

Ваата видела нескончаемые сны.

Дьюк воспринимал ее сны, как видеопьесы, разыгранные посредством его собственных органов чувств. Он знал их источник. То, что исходило от Вьяты, имело своеобычный привкус, всегда безошибочно узнаваемый.

Она видела сны о женщине по имени Ваэла и о другой, которую звали Хали Экель. Сон о Хали тревожил Дьюка. Он чувствовал реальность его так, словно собственная плоть Дьюка шла этими путями и терзалась этими страданиями. Это Корабль тащил его сквозь время и другие измерения, чтобы он увидел нагого человека, прибитого к кресту. Дьюк знал, что это видела Хали Экель, но не мог отделить себя от ее переживаний. Почему одни зрители плюют на этого человека, а другие плачут?

Нагой человек поднял голову и воззвал: «Отче, прости их!»

Дьюк ощутил это как проклятие. Простить подобное хуже, чем требовать отмщения. Быть прощенным за такое — да это хуже любого проклятия.

КП прибыла в комнату Вааты. Даже длинные складки ее мешковатых одежд не могли скрыть красивых изгибов ее стройных бедер и полных грудей. Ее тело не соответствовало ей вдвойне — поскольку она была КП, и поскольку дух ее был заперт в тюрьме ее лица — лица уроженки Гуэмеса. Она склонилась над Дьюком, и в помещении все мгновенно затихло, кроме побулькивания систем жизнеобеспечения.

— Дьюк, — сказала КП, — что случилось?

— Это на самом деле, — произнес Дьюк голосом тревожным и напряженным. — Это было.

— Что было, Дьюк? — спросила она.

Для Дьюка голос ее звучал из дали гораздо более дальней, чем сон о Хали Экель. Он чувствовал печаль Хали, чувствовал ее плоть, в которой она волей Корабля восходила на гору жутких крестов, он чувствовал растерянность Хали.

«Почему они это сделали? Почему Корабль дозволил мне это увидеть?»

Дьюк воспринимал оба вопроса как свои собственные. Ответов у него не было.

— Что случилось, Дьюк? — снова спросила КП.

Дальний голос зудел в ушах, словно докучное насекомое. Дьюку хотелось его прихлопнуть.

— Корабль, — сказал он.

Наблюдатели так и ахнули, но КП не шелохнулась.

— Корабль возвращается? — спросила КП.

Вопрос привел Дьюка в ярость. Он хотел сосредоточиться на сне о Хали Экель. Он чувствовал, что если бы только его оставили одного, он мог бы найти ответы на свои вопросы.

— Корабль возвращается, Дьюк? — КП возвысила голос. — Ты должен ответить!

— Везде Корабль! — вскричал Дьюк.

Его крик изгнал сон о Хали Экель бесповоротно.

Дьюк был разочарован. Он подобрался так близко! Еще бы несколько секунд… и он мог постичь ответ.

Теперь же Ваата видела сон о поэте по имени Керро Паниль и юной Ваэле — той женщине из предыдущего сна. Ее лицо уплывала вместе с келпом, но плоть ее, соединенная с плотью Паниля, была жаркой, и их оргазм сотряс Дьюка, смывая все прочие ощущения.

КП повернула свои торчащие красные глазки к наблюдателям, выражение ее лица было суровым.

— Об этом нельзя никому говорить! — велела она.

Они согласно кивнули, но кое-кто уже раздумывал, с кем можно поделиться этим откровением — с одним-единственным доверенным другом или возлюбленным. Слишком оно велико, чтобы его скрыть.

Везде Корабль!

Присутствовал ли Корабль в некоем мистическом смысле в этой самой комнате?

Эта мысль посетила КП, и она задала вопрос Дьюку, пребывавшему в полуосознанной посткоитальной расслабленности.

— Везде — это везде, — пробормотал Дьюк.

Такую логику КП оспорить не могла. Она боязливо осмотрелась, вглядываясь в тени, наполнявшие комнату Вааты. Подражая ей, наблюдатели окинули окружающее вопросительным взглядом. Припомнив возглас, ради которого ее и призвали, КП спросила:

— Кто сновидит тебя?

— Ваата!

Вьята дремотно шевельнулась, и мутный питательный раствор колыхнулся вокруг ее грудей.

КП нагнулась к одному из выпуклых ушей Дьюка и заговорила так тихо, что только наиболее близко стоявшие наблюдатели могли ее расслышать, да и те не все расслышали правильно.

— Ваата пробуждается?

— Ваата сновидит меня, — простонал Дьюк.

— Ваата видит Корабль?

— Дааааа…. — он был готов сказать им что угодно, лишь бы они ушли и оставили его наедине с этими жуткими и дивными снами.

— Корабль ниспосылает нам откровение? — спросила КП.

— Уйдите! — выкрикнул Дьюк.

КП так и села.

— Это послание Корабля?

Дьюк молчал.

— Куда нам уйти? — спросила КП.

Но Дьюк был захвачен сном рождения Вааты и стенанием Ваэлы, ее матери: «Дитя мое будет спать в море».

Дьюк повторил эти слова.

КП застонала. Никогда прежде речения Дьюка не был настолько внятными.

— Дьюк, Корабль велит нам уйти под воду?

Дьюк молчал. Он видел тень Корабля, сгущающуюся на кровавой равниной, слышал голос его, от которого не укрыться.

КП повторила вопрос, почти простонала. Но знамение было явственным. Дьюк свое сказал и больше не отвечает. Медленно, неуклюже КП поднялась на ноги. Она чувствовала себя старой и усталой, гораздо старше своих тридцати пяти лет. В мыслях ее было сплошное смятение. В чем смысл этого послания? Его следует рассматривать осторожно. Мысль выражена совершенно ясно… но не может ли найтись другого объяснения?

«Мы — дети Корабля?»

Серьезный вопрос.

Она медленно перевела взгляд на потрясенных свидетелей.

— Помните мой приказ!

Они закивали, но всего через несколько часов весь Вашон так и бурлил: Корабль вернулся, Ваата пробуждается, Корабль повелел им всем уйти под воду.

К ночи шестнадцать других островов обменивались радиопосланиями, иногда зашифрованными. Моряне, подслушав часть из них, подвергли допросу своих наблюдателей в покоях Вааты и послали КП резкий запрос.

— Верно ли, что Корабль опустился на Пандору возле Вашона? Что это за болтовня насчет Корабля, повелевшего островитянам мигрировать под воду?

Для морян это было большим, нежели простой запрос — но КП Роксэк, понимая, что секретность вокруг Вааты нарушена, облеклась самым официальным достоинством и ответила столь же резко.

— Все откровения, касающиеся Вааты, требуют наиболее тщательного изучения и усердных молитв капеллана-психиатра. Когда возникнет необходимость известить вас, вас известят.

То был самый краткий из всех ее ответов морянам, но слова Дьюка ее расстроили, а тон морянского послания был если и не совсем, то почти упрекающим. Особенно оскорбительными она почла сделанные морянами выводы. Конечно, она знает, что не так-то просто переселить всех островитян под воду! Это физически невозможно — не говоря уже о том, что психологически нежелательно. И поэтому, и по многим другим причинам она считала, что слова Дьюка нуждаются в иной интерпретации. И в очередной раз подивилась мудрости предков, сочетавших сан капеллана с функциями психиатра.

Те, что бороздят моря на кораблях своих и вершат свои дела на великих водах, видят дела Господа и чудеса Его в глубинах морских.

Христианская Книга мертвых
Когда он упал с пирса, и причальный конец лодки захлестнул его левую лодыжку, Бретт понял, что его потянет под воду. Он сделал быстрый глубокий вдох еще прежде, чем ударился о водную поверхность. Его руки яростно пытались найти, за что уцепиться, и он успел почувствовать руку Твиспа, скользнувшую вдоль пальцев, но ухватить ее не успел. Лодка, словно якорь, потянула Бретта вниз, ударилась о подводный край пузырчатки и поддала его бортом, вышвырнув на середину лагуны. На какое-то мгновение Бретт подумал, что он спасен. Он вынырнул метров за десять от пирса и даже сквозь рев сирены слышал, как Твисп зовет его. Остров стремительно удалялся, и Бретт понял, что причальный конец соскочил с кабестана. Он набрал в легкие столько воздуха, сколько смог, и почувствовал, что канат на левой лодыжке тянет его обратно к острову. Затянутый им под воду, Бретт попытался освободиться, но канат захлестнуло узлом, а его веса хватило, чтобы сорвать лодку с выступа пузырчатки за пирсом. Бретт почувствовал, как натягивается канат, уволакивая его все глубже.

Сигнальная ракета окрасила поверхность воды над ним в кроваво-рыжий цвет. Поверхность была такой гладкой — недолгое спокойствие, следующее за водяной стеной. Воды катились над ним, канат на лодыжке уверенно тянул вниз, и Бретт ощутил, как его грудную клетку сдавливает все сильнее.

«Я же утону!»

Он широко распахнул глаза, удивляясь своему великолепному подводному зрению — еще лучшему, чем ночное. Вокруг преобладали темно-синие и красные оттенки. Боль в легких усилилась. Бретт задержал дыхание, не желая упускать последнюю надежду на жизнь, не желая вдохнуть воду — а вместе с ней и смерть.

«Я-то думал всегда, что меня прикончат рвачи.»

Первая струйка пузырьков сорвалась с его губ. Бретта охватила паника. Жаркая струйка мочи скользнула вдоль его паха. Обернувшись, он увидел мерцание мочи в холоде морской воды.

«Не хочу умирать!»

Его замечательное подводное зрение могло проследить пузырьки в их пути наверх, туда, к дальней поверхности, из видимой плоскости превратившейся в безнадежное воспоминание.

И в этот миг, когда юноша твердо знал, что все надежды потеряны, краем глаза он уловил, как метнулось что-то темное, словно тень перекрыла другую тень. Он повернул голову и увидел женщину, плывущую над ним. Она выглядела совершенно нагой в своем плавательном костюме. Держа что-то в руке, женщина повернулась. Внезапно канат, охватывающий его лодыжку, дернулся и ослаб.

«Морянка!»

Женщина подплыла под него, и он увидел ее глаза, открытые и белые-пребелые на темном лице. Нож в подколенные ножны она вложила еще когда направлялась к нему.

Тонкая струйка пузырьков превратилась в ручеек, вырываясь из его рта с горячим облегчением. Женщина перехватила его подмышкой и он ясно увидел, что она совсем молодая и гибкая, с великолепными мускулами, подобающими пловцам. Она заплыла поверх него, туда, где белая полоса пузырьков, означающих отчаянную нужду в кислороде, начиналась прямо над его головой. И тогда женщина прижалась к его рту своим и вдула в него дыхание жизни.

Бретт насладился им, выдохнул, и она снова подарила ему вдох. Бретт видел рыбу-дыхалку, присосавшуюся к ее шее, и знал, что она отдает ему наполовину отработанный воздух, который кровь приносит к ее легким. Островитяне слыхали об этом способе — морянском способе, который он никогда не предполагал испробовать на себе.

Она подалась назад, одной рукой увлекая юношу за собой. Он медленно выдохнул, и снова морянка дала ему вдохнуть.

Бретт увидел команду морян, работавших вдоль донного гребня, увидел покачивающиеся вблизи заросли келпа и огни, горящие на вершине утеса — маленькие сигнальные буйки.

Когда паника отступила, он разглядел, что вокруг талии его спасительницы обернут плетеный канат с отягощением. Рыба-дыхалка, спускающаяся вдоль ее шеи, была бледной, с темными венами, вздувшимися вокруг внешних жабер. Она смотрелась уродливым контрастом на гладкой темной коже молодой женщины.

Боль в легких прекратилась, но уши у Бретта болели вовсю. Он потряс головой, свободной рукой зажимая ухо. Женщина увидела его движение и сильно стиснула ему руку, чтобы привлечь внимание. Затем она зажала нос рукой и сделала вид, что сильно сморкается, указала на его нос и кивнула. Бретт так и сделал, и в его правом ухе раздалось чпок. Боль сменилась неприятным ощущением заполненности. Он сделал это снова, и левое ухо тоже перестало болеть.

Давая ему следующий вдох, она прижималась у нему чуточку подольше, и лишь затем оторвалась, широко улыбаясь. Ощущение счастья захлестнуло Бретта.

«Я жив! Жив!»

Юноша смотрел, как ровно работают ее ноги, как мощно движутся мускулы под облегающим подводным костюмом. Сигнальные огни унеслись назад.

Внезапно морянка потянула его за руку и остановилась возле блестящей металлической трубы примерно трехметровой длины. Он увидел рукоятки на трубе, нечто вроде руля и двигатели. Бретт видел это устройство на голографических картинках — морянский конек. Женщина поднесла его руку к одному из поручней и дала ему новый вдох. Бретт увидел, как она отвязывает устройство и садится на него. Морянка обернулась и взмахом руки пригласила его последовать ее примеру. Бретт так и сделал, сомкнув ноги вокруг холодного металла и ухватившись за поручень обеими руками. Она кивнула и что-то сделала с устройством. Бретт ощутил слабое жужжание между ног. Перед женщиной засиял свет, что-то змееподобное вырвалось из конька. Женщина обернулась и поднесла ко рту юноши загубник. Он увидел, что на ней тоже надет загубник, и сообразил, что морянка пытается облегчить рыбе-дыхалке ее вынужденную двойную нагрузку. Свисавшая вдоль шеи рыба, казалось, уменьшилась, похудела, и вены уже не выпирали так сильно.

Бретт стиснул зубами мундштук и крепко прижал загубник ко рту.

«Вдыхать ртом, выдыхать носом.»

Каждый островитянин, обучавшийся работе на субмаринах, проходил тренировку и с морянским спасательным оборудованием.

«Выдох, вдох.»

Его легкие наполнились чистым прохладным воздухом.

Он почувствовал рывок, а затем что-то пнуло его в лодыжку. Женщина ухватила его под колено и подтянула ближе, к самой своей спине, подняла его руки, пока они не сомкнулись крепко-накрепко на ее бедрах. Бретт никогда прежде не видел обнаженной женщины, а ее облегающий костюм не оставлял ничего на долю воображения. Пусть ситуация и не романтичная, но тело этой женщины ему понравилось страшно.

Конек подскочил, потом нырнул, и ее волосы заструились назад, закрывая собой рыбу-дыхалку и поглаживая щеки Бретта.

Юноша смотрел сквозь облако ее волос поверх ее правого плеча, чувствуя, как струится вода вокруг них. Вдали среди морских теней он видел поверх ее гладкого плеча завораживающую пляску огней — бессчетных огней — больших, маленьких, всяких. Формы начали приобретать отчетливость: стены и башни, прекрасные плоскости платформ, темные переходы и пещеры. Огни превратились в плазмагласовые окна, и Бретт понял, что спускается в морянский метрополис, в один из главных центров. Наверняка это так, раз кругом столько огней. Их кружение завораживало его, наполняя таким восторгом, на какой он и не считал себя способным. Разумная часть его говорила, что это попросту оттого, что он спасся, когда все было против него, но другая часть восхищалась чудесами, которые видели его необычные глаза.

Конек закрутился и запрыгал во встречных течениях. Бретт с трудом ухитрялся усидеть на нем, а один раз даже не удержал его ногами. Его спасительница почувствовала это и потянулась назад, чтобы помочь ему покрепче обхватить ее руками за талию. Ее ноги вытянулись назад и взяли его ноги в зацеп. Морянка скрючилась над рулем, направляя конька к распростертым под ними строениям.

Руки Бретта касались ее живота, ощущая его гладкое тепло. Собственная одежда внезапно показалась Бретту смешной, и он впервые понял, почему моряне предпочитают под водой обтягивающие костюмы, а то и полную наготу. Они надевали островитянские подводные костюмы для долгой работы в холодной воде, но для коротких заплывов или в теплом течении собственная кожа служила им не хуже. Штанины Бретта шлепали по голеням, сковывали движения, течения так и играли ими.

Теперь, приблизившись к комплексу строений, Бретт заново оценил его размеры. Верхушку ближайшей башни было и не разглядеть. Он постарался все же рассмотреть ее вершину в темноте наверху и понял, что над водой уже ночь.

«Мы не можем быть совсем уж глубоко», подумал он. «Эта башня, наверное, достигает поверхности!»

Но наверху никто не сообщал о подобном строении.

«Упаси Корабль, если в такую штуковину остров врежется!»

Света, льющегося из окон, было для Бретта достаточно, но он дивился, как его спасительница находит дорогу там, где для обычных человеческих глаз все окутано темнотой. Потом он заметил, что она ориентируется по огонькам, закрепленным прямо на дне — по череде красных и зеленых огоньков.

Наверху даже самая темная ночь не мешала ему передвигаться с легкостью, но здесь, на дне, все было ему незнакомо. Бретт вдохнул из загубника поглубже и крепко прижался к молодой женщине. Она похлопала его по руке, лежащей на ее животе, и направила конька в лабиринт извилистых каньонов. Они повернули за угол и оказались на широком, хорошо освещенном пространстве между двумя высокими зданиями. Шлюзовые камеры высовывались наружу. Множество людей сновало туда-сюда в свете огоньков, окружавших камеры. Бретт видел, как мигают огоньки, когда люки закрываются и открываются, пропуская пловцов. Его спасительница подвела конька к одному из люков. Стоящий рядом морянин принял у нее устройство. Женщина знаком велела Бретту вдохнуть поглубже. Он повиновался. Он осторожно вытянула у него изо рта загубник, отлепила свою рыбу-дыхалку и сложила их вместе со всем остальным возле люка.

Через люк они вошли в шлюзовую, где вода была быстро выкачана и заменена воздухом. Бретт обнаружил, что стоит в луже перед молодой женщиной, которая стряхнула с себя воду так, словно ее подводный костюм был намаслен.

— Меня зовут Скади Ванг, — сказала она. — А тебя?

— Бретт Нортон, — ответил он с невольным смешком. — Ты… ты спасла меня. — Его заявление было до смешного недостаточным, и он снова засмеялся.

— Сегодня было мое дежурство по спасательным работам, — ответила она. — мы всегда выставляем наблюдателей во время водяной стены, если остров близко.

Он и слыхом ни слыхивал ни о чем подобном, но мера показалась ему разумной. Жизнь драгоценна — а, с его точки зрения, все согласны с этим, даже моряне.

— Ну и мокрый же ты, — сказала она, оглядев Бретта сверху донизу. — Тебе есть кому сообщить наверх, что ты живой?

«Живой!» От этой мысли у него участилось дыхание. «Живой!»

— Да, — сказал он. — А весточку наверх послать возможно?

— Мы займемся этим, когда ты устроишься. Это обычная формальность.

Бретт заметил, что она глазеет на него ничуть не меньше, чем он на нее. Возраст Скади он определил как близкий к своему собственному — лет пятнадцать-шестнадцать. Она была небольшого роста, с маленькой грудью, с кожей смуглой, словно от загара. Скади спокойно смотрела на него своими зелеными глазищами с золотистыми искорками. Ее курносый носик придавал ей вид гамена — одного из Вашонских коридорных сирот с распахнутыми глазами. Плечи у нее были покатые, мускулистые — мускулы человека, находящегося в великолепной форме. Шрам от присосок рыбы-дыхалки на ее шее выглядел ярко-розовым на фоне темной волны ее влажных черных волос.

— Ты первый островитянин, которого я спасла, — сказала она.

— Я… — он покачал головой, обнаружив, что не знает, как и благодарить, и неуклюже закончил. — Где мы?

— Дома, — пожав плечами, ответила она. — Я здесь живу, — девушка отстегнула свой балластный пояс и перекинула его через плечо. — Пойдем, я возьму для нас сухую одежду.

Он последовал за Скади через люк. Штаны его оставляли за ним мокрый след. В длинном коридоре, куда вывел люк, было холодно — но не настолько, чтобы не обращать внимания на колыхание тела Скади Ванг, идущей впереди. Бретт прибавил шагу, чтобы не отставать. Для островитянина коридор выглядел пугающе странным — твердый пол, твердые стены, освещенные длинными флуоресцентными трубками. Серебристо-серое мерцание стен нарушалось только крышками закрытых люков, снабженных цветными значками — зелеными, желтыми, синими.

Скади Ванг остановилась возле люка с синим значком, открыла его и провела Бретта в большую комнату, уставленную вдоль стен шкафами. Середину комнаты занимали скамейки в четыре ряда. На противоположной стене тоже был люк. Скади открыла ящик, вытащила из него синее полотенце, а затем принялась рыться по другим ящикам. Оттуда она извлекла штаны и рубашку, взглянула на Бретта и протянула их ему.

— По-моему, эти будут как раз. Потом можно и переодеться. — Скади кинула на скамью перед Бреттом штаны цвета линялой зелени и подходящую по тону рубашку. Сделаны они были из какого-то незнакомого Бретту легкого материала.

Бретт вытер лицо и волосы и застыл в нерешительности, с одежды его по-прежнему капало. Ему говорили, что моряне не особо обращают внимания на наготу, но он не привык щеголять голышом… тем более в компании красивой женщины.

Она небрежно сбросила свой подводный костюм, отыскала в другом ящике светло-голубой комбинезон и села на скамью, чтобы вытереться полотенцем и одеться. Бретт стоял, вперившись в нее, не в силах перестать пялиться.

«Как я могу отблагодарить ее?» думал он. «Она так легко говорит о спасении моей жизни.» Впрочем, казалось, что она обо всем говорит легко. Юноша продолжал глазеть — и покраснел, когда под холодной мокрой тканью штанов ощутил напряжение начинающейся эрекции. Неужели здесь нет укромного уголка, где он мог бы спрятаться и переодеться? Бретт оглядел комнату. Нет и в помине.

Скади увидела, как он оглядывается по сторонам, и прикусила нижнюю губу.

— Прости, — сказала она. — Я и забыла. Говорят, что островитяне — необыкновенные скромники. Это правда?

— Да. — Он покраснел еще сильнее.

Она натянула комбинезон и быстро его застегнула.

— Я отвернусь, — обещала она. — Когда ты переоденешься, мы пойдем поедим.

Жилье Скади было того же серебристо-серого цвета, что и коридоры. Размером оно было примерно четыре метра на пять, все сплошь в прямых углах и резких выступах, чуждых для островитянина. Из стен выступали две кровати, застеленные покрывалами с красно-желтым геометрическим узором. Один конец комнаты занимала кухонная стойка, другой — шкаф. За открытым возле шкафа люком виднелась ванная с маленькой иммерсионной ванной и душем. Все было сделано из того же материала, что стены, пол и потолок. Бретт провел рукой вдоль стены и ощутил ее холодную жесткость.

Скади вытащила зеленую подушку из-под одной кровати и бросила ее на другую.

— Устраивайся, — предложила Скади. Она повернула выключатель над кухонной стойкой, и комната заполнилась странной музыкой.

Бретт опустился на кровать, ожидая, что и она будет жесткой, но кровать подалась под ним, оказавшись неожиданно упругой.

— Что это за музыка?

— Пение китов, — ответила Скади из-за стойки. — Ты о них слышал?

— Я слышал, что в гибербаках есть киты, — ответил Бретт, глядя в потолок. — Такие гигантские земные млекопитающие, которые живут в воде.

Скади движением головы указала на маленький динамик возле выключателя.

— Они так приятно поют. Когда мы вернем их из космоса, я буду рада их послушать.

Бретт, вслушиваясь в свисты, постанывания и призывы китов, ощутил их успокоительное воздействие, подобное плеску прибоя в послеполуденное время. Он не сумел сразу же ухватить смысл ее слов. Несмотря на пение китов — а может, как раз благодаря ему — комната заполнилась глубокой тишиной. Подобной тишины Бретту переживать не доводилось.

— Чем ты занимаешься наверху? — спросила Скади.

— Рыбачу.

— Это хорошо, — отозвалась она, хлопоча возле стойки. — Ты оказываешься на волне. Волны и течения — вот откуда мы черпаем нашу энергию.

— Это я слыхал, — согласился Бретт. — А ты чем занимаешься — кроме того, что людей спасаешь?

— Я вычисляю волны, — ответила Скади. — Это моя основная работа.

«Вычисляю волны?» Бретт понятия не имел, что бы это значило. Это заставило его призадуматься, как мало он знает о жизни морян. Бретт оглядел комнату. Стены были жесткими — но не холодными, тут он ошибся. Они были теплыми, совсем не такими, как в гардеробной. Да и Скади не казалась холодной. Когда они вместе шли по коридору, им повстречалось множество народу. Многие приветливо кивали им, не прекращая беседу с друзьями или коллегами. Все двигались быстро и уверенно, и коридор вовсе не был переполнен толпами людей, то и дело сталкивающихся друг с другом. Если не считать рабочих поясов, многие были обнаженными. Однако внешний шум совершенно не проникал в комнату. Какой контраст с жизнью на поверхности, где органика пропускала малейший звук! здесь же роскошь звучания и роскошь тишины располагались раздельно буквально в нескольких метрах друг от друга.

Скади что-то такое сделала, и на стенах комнаты внезапно появились текучие желтые и зеленые полосы. Пряди чего-то, напоминающего келп, увлекаемый течением — абстракция. Бретт был очарован тем, как движение цветовых пятен на стене аккомпанирует песне китов.

«И что я могу ей сказать?» раздумывал он. «Один с хорошенькой девушкой у нее дома — и ничего придумать не могу. Блистательно, Нортон! Ты просто искрометный собеседник!»

Бретт пытался понять, как долго он пробыл вместе с девушкой. Наверху он легко ориентировался во времени благодаря движению двух солнц и темному времени суток. Здесь освещение все время было одинаковым. Это сбивало с толку.

Он любовался спиной работающей Скади. Она нажала на кнопку в стене, и Бретт услышал, как она что-то тихонько говорит по морянскому трансфону. Вид трансфона потряс его глубиной технологической пропасти между островитянами и морянами. Моряне располагали этим устройством, но островитянам его на продажу не предлагали. Бретт не сомневался, что кое-кто из островитян приобрел его на черном рынке, но не понимал, какая в том для них польза — разве что если постоянно общаться с морянами. Некоторые так и делали. Команды островитянских субмарин располагали портативными устройствами, способными ловить некоторые частоты трансфона, однако делалось это не только для удобства островитян, но и для удобства морян. До чего же эти моряне со всеми своими роскошествами нос задирают!

За стойкой, где хлопотала Скади, послышалось тихое шипение пневматики. Девушка тут же повернулась, балансируя подносом, уставленным мисками и чашками. Она поставила поднос на пол между двумя кроватями и взяла себе еще одну подушку.

— Я сама редко готовлю, — сказала Скади. — На центральной кухне готовят быстрее, но я всегда добавляю свои приправы. На центральной кухне все такое пресное.

— Да? — Бретт смотрел, как Скади открывает миски, и наслаждался запахом.

— Люди уже хотят узнать про тебя, — сказала Скади. — Мне уже несколько человек позвонили. Я сказала им, чтобы обождали. Я устала и проголодалась. А ты?

— И я проголодался, — согласился Бретт, оглядывая комнату. Только две кровати. Скади ожидает, что он будет спать здесь… с ней?

Скади взяла миску и ложку.

— Отец научил меня готовить, — сообщила она.

Бретт придвинул миску и взялся за ложку. Он заметил, до чего все это было непохоже на островитянский застольный ритуал. Скади уже отправила ложку в рот. А островитяне сначала кормили гостей, и лишь потом доедали то, что те им оставили. Бретт слышал, что с морянами это не всегда срабатывало правильно — они частенько подъедали все, не оставив хозяевам ни крошки. Скади слизнула капельку супа с тыльной стороны ладони.

Бретт отхлебнул из ложки.

«Восхитительно!»

— Для тебя здесь достаточно сухой воздух? — спросила Скади.

Бретт кивнул с полным ртом супа.

— Комната у меня маленькая, но так легче поддерживать такой воздух, как мне нравится. И чистоту наводить легче. Я очень часто работаю наверху. Теперь мне удобно в сухом воздухе, а влажный в коридорах и общественных местах мне не нравится. — Скади поднесла миску к губам и осушила.

Бретт последовал ее примеру.

— А что будет со мной? — спросил он. — Когда я отправлюсь обратно наверх?

— Поговорим об этом после еды, — ответила Скади, открывая еще две миски. В них обнаружилась рыба в темном соусе, нарезанная кусочками «на один укус». Вместе с миской она вручила Бретту пару резных палочек из кости.

— После еды, — согласился Бретт и взял в рот кусочек рыбы. Рыба оказалась обжигающе, до слез пряной, но вкус во рту после нее оставался приятный.

— Такой у нас обычай, — пояснила Скади. — Еда приносит телу успокоение. Я могу сказать: «Бретт Нортон, здесь ты в полной безопасности». Но я знаю, что тут, под водой, для тебя все чужое. И ты был в опасности. Ты должен говорить со своим телом на понятном ему языке, чтобы оно пришло в себя. Еда, отдых — это и есть язык твоего тела.

Ему понравилась разумность слов девушки, и он вновь занялся рыбой, наслаждаясь ею все больше с каждым новым кусочком. Скади, как он успел заметить, в еде от него не отставала, хотя и была гораздо меньше его ростом. Бретту нравились изящные движения ее палочек в миске и возле самого рта.

«И до чего красивого рта», подумал Бретт. Ему вспомнилось, как Скади дала ему первый живительный вдох.

Скади перехватила его взгляд, и Бретт мигом уставился в миску.

— Море отнимает много энергии, много тепла, — сказала девушка. — Я надеваю плавательный костюм так редко, как только могу. Горячий душ, много горячей еды, теплая постель — все это постоянно необходимо. Ты работал на островитянских субмаринах, Бретт?

Вопрос застал его врасплох. Бретт начинал думать, что сам по себе он вовсе ей не интересен.

«Может, она просто исполняет свой долг по отношению ко мне», подумал Бретт. «Если ты спас кого-то, так и возись с ним.»

— Я рыбачу с поверхности, — сказал он, — для нанимателя по имени Твисп. Это ему я больше всего хочу послать весточку. Он странный человек, но с лодкой управляется лучше всех, кого я видел.

— Поверхность, — произнесла Скади. — Там очень опасно из-за рвачей, верно? А ты видел рвачей?

Бретт попытался сглотнуть, но в горле внезапно пересохло.

— Мы берем с собой крикс. Они предупреждают нас своим воплем. — Бретт надеялся, что девушка не заметит его заминки.

— Мы боимся ваших сетей, — сказала она. — Иногда, если видимость плохая, их не разглядеть. Моряне могут в них погибнуть.

Бретт кивнул, вспомнив дикие рывки сети, кровь и рассказы Твиспа о других морянах, нашедших свою смерть в сетях. Стоит ли ему упоминать об этом Скади? Стоит ли расспрашивать о странной реакции Морского Суда? Нет… она может не понять. Это воздвигнет барьер между ними.

Бретт понял, что Скади тоже это ощутила, потому что заговорила слишком быстро.

— А ты не предпочел бы работать на субмаринах? Я знаю, у ваших субмарин брюхо мягкое, совсем не как у наших, но…

— Я думаю… я думаю, что лучше мне остаться с Твиспом, если только он не вернется на субмарины. Как бы я хотел узнать, все ли с ним в порядке!

— Мы отдохнем, а когда проснемся, ты встретишься кое с кем из наших людей, кто может в этом помочь. Моряне странствуют повсюду. Мы пошлем сообщение. Он услышит о тебе, а ты о нем… если твое желание именно таково.

— Мое желание? — Бретт уставился на девушку, стараясь переварить услышанное. — Ты хочешь сказать, что я предпочел бы… исчезнуть?

Скади приподняла брови, что придало ей еще большее сходство с гаменом.

— Ты должен быть там, где хочешь. И тем, кем хочешь — разве не так?

— Ну, не все так просто.

— Если ты не нарушал закон, здесь, внизу, полно возможностей. Морянский мир велик. Разве ты не хотел бы остаться здесь? — Скади кашлянула, и Бретт призадумался — не собиралась ли она сказать: «Здесь, со мной?» Внезапно Скади показалась ему куда более взрослой, более опытной. Ходячие островитянские толки привели Бретта к убеждению, что моряне отличаются большей утонченностью, что они везде дома, куда бы их ни занесло — да и вообще они повидали гораздо больше, чем островитяне.

— Ты живешь здесь одна? — спросил Бретт.

— Да. Это жилье моей матери. И отец мой жил неподалеку.

— А что, морянские семьи живут раздельно?

— Мои родители… — нахмурилась Скади. — Один упрямей другого. Они не могли ужиться вместе. Я долго жила у отца, но он… он умер. — Девушка покачала головой, и Бретт понял, что воспоминания причиняют ей боль.

— Прости, — сказал он. — А мать твоя где?

— Тоже умерла. — Скади отвернулась. — Моя мать попалась в сеть меньше года тому назад. — Горло Скади, когда она снова повернулась к Бретту, дернулось судорожным глотком. — Это было тяжело… есть один такой человек, ДжиЛаар Гэллоу, они с мамой стали… любовниками. Это было после… — Голос девушки прервался, и она резко тряхнула головой.

— Прости, Скади, — промолвил Бретт. — Я не хотел вызывать у тебя тяжелые вос…

— Но я хочу говорить об этом! Здесь, внизу, мне не с кем… то есть ближайшие друзья этой темы избегают, а я… — Скади потерла левую щеку. — Ты — новый друг, и ты… слушаешь.

— Конечно, но я не понимаю, в чем тут…

— Когда отец умер, мама передала… ты понимаешь, Бретт, раз мой отец — Райан Ванг, то и состояние было не из маленьких.

«Ванг», подумал он. «Мерман Меркантайл. Меня спасла богатая наследница».

— Я… я не…

— Да ладно тебе. Гэллоу должен был стать моим отчимом. Мама передала под его контроль многое из того, что оставил отец. А потом она умерла.

— Так тебе ничего не осталось!

— Что? А, ты хочешь сказать, от отца. Нет, моя беда не в этом. Кроме того, мне назначили нового опекуна, Карин Алэ. Мой отец оставил ей… очень многое. Они были друзьями.

— Но ты сказала «беда».

— Все хотят, чтобы Карин вышла замуж за Гэллоу, а Гэллоу и сам не промах.

Бретт заметил, что Скади поджимала губы всякий раз, когда упоминала Гэллоу.

— А что неладно с этим Гэллоу? — спросил он.

— Я его боюсь, — тихо призналась Скади.

— Почему? Что он такого сделал?

— Не знаю. Но он был одним из членов команды, когда погиб мой отец… и мать тоже.

— Твоя мать… ты говорила про сеть…

— Островитянская сеть. Так мне сказали.

Бретт опустил глаза, вспомнив недавнего морянина в сети.

— У меня нет к тебе враждебности, — произнесла Скади, завидев выражение его лица. — Я же вижу, что тебе меня жаль. Моя мать знала, что сети опасны.

— Ты сказала, что Гэллоу был с твоими родителями, когда они погибли. Ты думаешь…

— Я никогда ни кем об этом раньше не говорила. Не знаю, почему я рассказала об этом тебе, но я встретила в тебе сострадание. И ты… то есть я хотела сказать…

— Я тебе обязан.

— Ох, нет! Да ничего подобного. Просто… мне нравится твое лицо… и то, как ты слушаешь.

Бретт поднял глаза, и их взгляды скрестились.

— Неужели тебе некому помочь? — спросил он. — Ты сказала, что Карин Алэ… ведь ее все знают. Разве она не может…

— Я никогда не скажу такого Алэ!

Бретт несколько мгновений разглядывал Скади. На лице ее он видел потрясение и страх. Он и раньше слыхал островитянские толки о необузданности морян. Если этим историям можно верить, насилие для морян не в диковинку. Но то, на что намекала Скади…

— Ты подозреваешь, не имеет ли Гэллоу что-то общее со смертью твоих родителей? — спросил он.

Скади молча кивнула.

— Но что навело тебя на подозрения?

— Он попросил меня подписать много бумаг, а я притворилась дурочкой и спросила совета Карин. И я не думаю, что он принес мне те самые бумаги, которые показывал ей. А она пока не сказала, что мне делать.

— А он… — Бретт прокашлялся. — Я имел в виду… ведь ты… в смысле, моряне иногда очень рано женятся.

— Ничего такого не было. Разве что он часто говорил, чтобы я поторапливалась расти. Это просто шутка. Он говорит, что устал меня дожидаться.

— А тебе сколько лет?

— Шестнадцать будет через месяц. А тебе?

— А мне через пять месяцев будет семнадцать.

Скади взглянула на его иссеченные сетями руки.

— По твоим рукам видно, что для островитянина ты много трудишься. — Она мгновенно прикрыла рот ладонью. Глаза ее расширились.

Бретт слыхивал морянские шуточки насчет островитян, которые нежатся на солнышке, покуда моряне строят подводные миры. Он нахмурился.

— Какое же я трепло, — охнула Скади. — Наконец-то нашла того, кто может стать моим другом — и оскорбила его.

— Островитяне — не лентяи, — отрезал Бретт.

Скади порывисто потянулась к нему и взяла его правую руку в свои.

— Да мне довольно было посмотреть на тебя, и я сразу поняла, что все эти россказни — вранье.

Бретт выдернул руку. Ему все равно было обидно. Скади может наговорить всяких нежностей, чтобы сгладить неловкость, но правда все равно вышла на поверхность.

«Для островитянина я много тружусь!»

Скади встала и принялась убирать тарелки с остатками еды. Объедки последовали в пневматический мусоросборник в кухонной стене и исчезли с щелчками и шипением.

Бретт уставился на мусоросборник. Наверняка его обслуживают островитяне, надежно укрытые от посторонних глаз.

— Центральная кухня, да и все это жилье, — протянул он. — Это морянам все достается легко.

— Скади повернулась к нему.

— Это островитяне так говорят? — серьезно спросила она.

Бретт почувствовал, что краснеет.

— Мне не нравятся лживые шутки, — сказала она. — Полагаю, тебе тоже.

Бретт сглотнул внезапный комок в горле. Скади такая прямодушная! Островитяне ведут себя совсем не так… но ему такое поведение нравится.

— Квитс никогда так не шутит, — выдавил он. — И я тоже.

— Этот Квитс, он что, твой отец?

Бретт внезапно подумал об отце с матерью — об их мотыльковой жизни в промежутках между напряженным малеванием новых картин. Подумал об их центровой квартире, о многих вещах, которыми они обладали и которые ценили — мебель, картины, даже кое-что морянского производства. А Квитс обладал только тем, что мог разместить в лодке. Он владел только нужным — этакая избирательность во имя выживания.

— Ты стыдишься своего отца? — спросила Скади.

— Квитс мне не отец. Он рыбак, которому принадлежит мой контракт — Квитс Твисп.

— Ах, да. У тебя ведь нет ничего своего, верно, Бретт? Я видела, как ты осматривал мою квартиру, и… — Скади пожала плечами.

— Та одежда, что была на мне, моя, — возразил Бретт. — Когда я продал свой контракт Твиспу, он взял меня в учебу и дал мне все необходимое. На лодке нет месте для бесполезного барахла.

— Этот Квитс, он грубый человек? Он плохо с тобой обращается?

— Квитс — хороший человек! И сильный. Сильнее всех, кого я знаю. У Квитса самые длинные руки, какие ты только видела, просто отличные в работе с сетями, почти с него длиной.

Плечи Скади чуть заметно передернулись.

— Ты очень привязан к этому Квитсу, — заметила она.

Бретт отвернулся. Невольное содрогание было красноречивым. В груди у него заныло от горечи измены.

— Все вы, моряне, одинаковы, — произнес он. — Островитяне не просили, чтобы их такими рождали.

— Да я на думаю о тебе, как о мутанте, — запротестовала Скади. — Любому видно, что ты нормализован.

— Вот видишь! — выпалил Бретт, глядя на нее в упор. — А что такое норма? Ну да, слыхал я эти разговоры: дескать, у островитян теперь больше «нормальных» рождений… и к тому же существует хирургия. Тебя оскорбляют длинные руки Твиспа? Так вот, он не урод. Он лучший рыбак на Пандоре, потому что он подходит для своего дела.

— Я вижу, меня многому учили неправильно, — тихо сказала Скади. — Должно быть, Квитс Твисп — хороший человек, потому что Бретт Нортон им восхищается. — Лукавая улыбка скользнула по ее губам и исчезла. — А тебя ничему не учили неправильно, Бретт?

— Меня… после того, что ты для меня сделала, я не должен был с тобой так разговаривать.

— Разве ты не спас бы меня, попадись я в твою сеть? Разве…

— Я бы прыгнул за тобой — и плевать на рвачей!

Девушка улыбнулась настолько заразительно, что Бретт неожиданно для самого себя ответил ей тем же.

— Я знаю, Бретт. Ты мне нравишься. Я от тебя узнала об островитянах то, чего не знала раньше. Ты другой, но…

Улыбка Бретта исчезла.

— Мои глаза в полном порядке! — выпалил он, полагая, что эту разницу она и имела в виду.

— Твои глаза? — Скади уставилась на него. — У тебя красивые глаза! В воде я первым делом увидела твои глаза. Они такие большие, и… прозорливые. — Скади опустила взгляд. — Мне нравятся твои глаза.

— Я… я думал…

И снова девушка взглянула на него в упор.

— Я никогда не видела двух одинаковых островитян — но ведь и моряне не все одинаковы.

— Здесь, внизу, не все так думают, — обвиняюще заявил Бретт.

— Кое-кто будет пялиться, — согласилась Скади. — А что, проявлять любопытство — это ненормально?

— Меня будут обзывать мутью, — ответил он.

— Большинство не будет.

— Квитс говорит, что слова — это пустое сотрясение воздуха, смешные закорючки на бумаге.

— Хотела бы я познакомиться с твоим Квитсом, — рассмеялась Скади. — Мне кажется, он человек мудрый.

— У него никаких горестей не было, пока он не лишился лодки.

— А тебя? О тебе он будет горевать?

— Можно послать ему сообщение? — Бретт мигом пришел в себя.

Скади нажала на кнопку трансфона и произнесла запрос в решетку динамика на стене. Ответ был слишком тихим, чтобы Бретт сумел его расслышать. Она сделала это так небрежно. Бретт подумал, что эта небрежность куда сильнее подчеркивает различие между ними, чем его огромные глаза, одаренные великолепным ночным зрением.

— Мне обещали постараться передать сообщение в Вашон, — сказала Скади, потянулась и зевнула.

Она красивая даже когда зевает, подумал Бретт. Он оглядел комнату, отметив, как близко друг к другу стоят кровати.

— Ты жила здесь вместе с матерью? — спросил он, и тут же проклял себя, увидев, как печальное выражение вновь появилось на ее лице. — Прости, Скади. Я не должен был опять напоминать тебе о ней.

— Это ничего, Бретт. Мы здесь, а она нет. Жизнь продолжается, и я делаю ее дело. — Еегубы вновь изогнулись в усмешке гамена. — И ты мой первый сожитель.

Бретт смущенно почесал кадык, не зная, какие моральные нормы управляют здесь, внизу, отношениями между полами. Как это понимать — сожитель?

— А что это за работа твоей матери, которую ты выполняешь? — спросил он, чтобы потянуть время.

— Я же говорила. Я вычисляю волны.

— Я не знаю, что это значит.

— Когда появляются новые волны или разновидности волн, я берусь за дело. Как моя мать, как ее родители до нее. В нашей семье это врожденный талант.

— Но что ты вычисляешь?

— Как волны движутся — это говорит нам о том, как движутся солнца и как Пандора реагирует на их движение.

— Да-а? Ты просто смотришь на волны, и… но ведь волна — она проходит: раз — и нету! — Бретт щелкнул пальцами.

— Мы симулируем волны в лаборатории, — пояснила Скади. — Ты ведь знаешь, само собой, про водяные стены. Некоторые из них обходят всю Пандору по нескольку раз.

— И ты можешь сказать, когда они вернутся?

— Иногда.

Бретт задумался об этом. Широта морянских познаний потрясала его.

— Ты же знаешь, мы всегда предупреждаем острова, когда можем, — добавила Скади.

Бретт кивнул.

— Чтобы вычислять волны, я должна их транслировать, — продолжала девушка. Она небрежно взъерошила волосы, отчего сделалась совсем похожей на гамена. — «Транслировать» звучит лучше, чем «вычислять», — добавила она. — И, конечно, я учу тому, что делаю.

«Конечно!» подумал он. «Наследница! Спасительница! А теперь еще и эксперт по волнам!»

— А кого ты учишь? — спросил Бретт, прикидывая, сможет ли и он научиться этому. Какую пользу это принесло бы островам!

— Келп, — ответила Скади. — Я транслирую волны для келпа.

Бретт так и обмер. Она что — шутит, издевается над невеждой-островитянином?

— Келп учится. — Завидев выражение его лица, Скади заговорила быстро-быстро. — Его можно научить контролировать течения и волны… а когда он достигнет прежней плотности, он и больше сможет. Я учу его тому, что он должен знать, чтобы выжить на Пандоре.

— Ты шутишь, да? — спросил Бретт.

— Шучу? — девушка выглядела озадаченной. — Ты разве не слышал никогда, каким был келп? Он сам кормился, регулировал газообмен в воде. А дирижаблики! Ох, как бы я хотела их увидеть! Келп так много всего знал, и он контролировал течения, да и само море. Келп все это когда-то делал.

Бретт уставился на нее. Он припомнил рассказы школьных учителей о разумном келпе — едином существе с единой индивидуальностью во всех его частях. Но это же все древняя история — из тех еще времен, когда люди обитали на твердой суше над поверхностью Пандорианского моря.

— И он снова будет это делать? — прошептал юноша.

— Он учится. Мы учим его, как создавать течения и нейтрализовывать волны.

Бретт подумал о том, какое это может иметь значение для жизни островитян — дрейф по предсказуемым течениям, на предсказуемой глубине. Можно положиться на погоду, а уж рыбалка-то… Вдруг странная мысль оттеснила все остальные. Он счел ее почти недостойной, но… как знать наверняка, что может натворить чуждый разум?

— Что с тобой? — спросила Скади, взглянув на него.

— Если можно научить келп контролировать волны, — ответил Бретт почти механически, — он наверняка будет знать, как создавать волны. Что помешает ему уничтожить нас всех?

— Келп разумен, — пренебрежительно ответила Скади. — Ему не пойдет на пользу, если он уничтожит нас или острова. Значит, он и не станет этого делать.

Она вновь подавила зевок, и Бретт вспомнил, как она говорила, что ей скоро пора на работу.

Идеи, которые она заронила в его голову, так и бурлили там, напрочь отгоняя всякую мысль о сне, невзирая на крайнее утомление. Моряне так много могут! Они так много знают!

«Келп будет думать сам». Бретту вспомнилось, как кто-то произнес эти слова в беседе с его родителями у них дома — важные персоны обсуждали важные вещи.

«Но этого не произойдет без Вааты», ответил другой. «Ваата — ключ к келпу».

Из чего проистек, насколько помнилось Бретту, возвышенный разговор, витающий в парах бормотухи, переходящий, как обычно, от спекулятивного к параноидальному и обратно.

— Я выключу свет, чтобы ты не стеснялся, — предложила Скади. Она хихикнула и уменьшила освещение от сумеречного до почти полной темноты. Бретт видел, как она, спотыкаясь, пробирается к постели.

«Ей темно», подумал он. «А мне просто не так ярко.»

— У тебя есть наверху подружка? — спросила Скади.

— Нет… вообще-то нет.

— И ты никогда не делил комнату с девушкой?

— На островах делишь все со всеми. Но чтобы двое получили комнату только для себя, наедине… это для пар, которые только-только привыкают друг к другу. Для секса. Это очень дорого.

— С ума сойти, — откликнулась девушка. Сквозь игру теней своего странного ночного видения Бретт различал ее пальцы, нервно двигающиеся по поверхности одеяла.

— Здесь внизу мы тоже селимся вместе для секса, да, но и по другим причинам тоже. Коллеги по работе, одноклассники, друзья. Я просто хотела, чтобы ты хоть одну ночь отдохнул. Завтра народу набежит, начнутся вопросы, визиты, гомон… — Но ее руки двигались в прежнем нервном ритме.

— Ты так добра ко мне, что я не знаю, как тебе и отплатить, — сказал Бретт.

— Но у нас обычай такой, — запротестовала Скади. — Если морянин тебя спас, ты можешь пользоваться всем, что ему принадлежит, пока… ну, пока не уедешь. Если я привела живое существо, я за него отвечаю.

— Как если бы я был твоим ребенком?

— Вроде того. — Скади зевнула и принялась раздеваться.

Бретт почувствовал, что не вправе подглядывать, и отвел глаза.

«Может, я должен ей сказать», подумал он. «Это же нечестно — иметь возможность видеть кого-то вот так, и не сказать.»

— Я не хотел бы вмешиваться в твою жизнь, — сказал Бретт.

Он услышал, как Скади залезла под одеяло.

— А ты и не вмешиваешься, — возразила она. — Это же одна из самых восхитительных вещей, которая со мной случалась. Ты мой друг, ты мне нравишься. Этого довольно?

Бретт сбросил одежду и залез под одеяла, натянув их по самую шею. Квитс всегда говорил, что моряне непредсказуемы. Друзья?

— Мы ведь друзья, правда? — настаивала она.

Бретт протянул ей руку через промежуток, разделяющий кровати. Сообразив, что Скади ее не видит, он взял руку девушки в свою. Она крепко стиснула пальцы; рука ее была теплой. Спустя некоторое время она вздохнула и осторожно убрала руку.

— Спать хочется, — сказала она.

— Мне тоже.

Рука девушки поднялась над постелью и нашарила на стене выключатель. Песни китов смолкли.

Бретт обнаружил, что в комнате стало изысканно тихо — он и представить себе не мог такой тишины. Он ощутил, как отдыхают его уши, а потом настораживаются… прислушиваются внезапно к… к чему? Он не знал. Однако выспаться было необходимо. Ему нужно уснуть. Рассудок убеждал его: «Родителям и Квитсу кто-нибудь сообщит». Он жив, и его родители и друзья обрадуются после недолгой печали и страхов. Во всяком разе, так он надеялся.

После нескольких нервозных мгновений Бретт сообразил, что неподвижность мешает ему уснуть. Это открытие помогло ему несколько расслабиться, вздохнуть легче. Тело его помнило легкое покачивание там, наверху, и основательно старалось обманом уверить разум, что волны под ним опускаются и подымаются по-прежнему.

— Бретт? — Окликнула Скади почти шепотом.

— Да?

— Из всех созданий в гибербаках мне больше всего по душе пришлись бы птицы, маленькие такие птицы, которые поют.

— Я слышал записи с Корабля, — сообщил Бретт сонным голосом.

— Их песни так же пронзительно прекрасны, как и у китов. И они летают.

— У нас есть голуби и криксы, — сказал Бретт.

— Криксы тупые, и они не поют, — возразила Скади.

— Но они свистят на лету, и за ними так забавно наблюдать.

Одеяло Скади зашуршало, когда она отвернулась.

— Доброй ночи, друг, — прошептала она. — Спи спокойно.

— Доброй ночи, друг, — ответил он. И тут, на грани сна, он представил себе ее чудесную улыбку.

«Что, вот так и начинается любовь?» подумал Бретт. В груди у него была тяжесть, и она никуда не исчезла, когда он погрузился в беспокойный сон.

Дитя по имени Ваата погрузилось в кататонию, когда келп и дирижаблики начали слабеть. Она пребывает в коматозном состоянии уже три года, и поскольку она несет в себе не только человеческие гены, но и гены келпа, есть надежда, что она сможет стать средством для возвращения келпу разума. Только келп может укротить это ужасное море.

Из дневников Хали Экель
Уорд Киль не то, чтобы замечал тишину — он ощущал ее всей своей кожей. В течение всей его долгой жизни обстоятельства словно сговорились удерживать его наверху, да он и сам никогда не испытывал острого желания спуститься под воду.

«Признайся в этом», говорил он сам себе. «Ты боялся из-за всех этих россказней — депривационный шок, синдром давления.»

А теперь, впервые в жизни, палуба не двигалась под его босыми ногами, до него не доносились голоса и прочие звуки, сопровождающие человеческую деятельность, не шипели органические стены, отираясь об органический потолок — ни одного из тех вездесущих звуков, к которым островитяне привыкают с малолетства. Было так тихо, что у Киля заболели уши.

В комнате, где его оставила Карин Алэ «всего на минуточку, чтобы попривыкнуть», прямо перед ним высилась стена из плазмагласа, открывающая взору подводную ширь, богатую оттенками красного, синего и линялой зелени. Тонкие переходы незнакомых оттенков приковали к себе его внимание на несколько минут полностью.

— Я буду поблизости, — обещала ему Алэ. — Позовите, если я понадоблюсь.

Моряне хорошо знали главную слабость пришельцев сверху. Мысль обо всей этой толще воды над головой вызывала у некоторых гостей и мигрантов своеобразную панику. А одиночество, даже и добровольное, островитяне переносили плохо, покуда не привыкали к нему… постепенно. Всю свою жизнь знать, что другие человеческие существа совсем рядом, по другую сторону тонкой органической стенки, практически на расстоянии шепота — это вызвало множество слепых пятне в восприятии. Ты попросту не слышал определенных вещей — любовные стоны, семейные ссоры и печали.

Не слышал, если тебя не просили услышать.

Может, Алэ для того оставила его здесь в одиночестве, чтобы он размяк? Киль не знал. Может, она подсматривает за ним с помощью какого-нибудь морянского устройства? Он был уверен, что уж Алэ, с ее медицинским образованием и долгим опытом общения с островитянами, знает о проблемах новичка.

Понаблюдав в течение нескольких лет, как Алэ исполняет свои дипломатические обязанности, Киль усвоил, что она редко делает что бы то ни было без причины. Она все планирует загодя. Киль был уверен, что у Алэ имеется хорошо продуманный мотив для того, чтобы оставить его в одиночестве в подобных обстоятельствах.

Тишина тяжко давила на него.

В мозгу его раздалось мысленное требование: «Думай, Уорд! Ведь именно в этом твоя сила!» К пущей его тревоге мысль эта прозвучала голосом его покойной матери, так резко коснувшись слуховых долей, что он оглянулся по сторонам, едва ли не опасаясь узреть призрачную фигуру, укоризненно грозящую ему пальцем.

Уорд глубоко вздохнул раз, и другой, и почувствовал, что давящая тяжесть в груди несколько ослабела. Еще один вдох, и он пришел в себя. Тишина уже не вызывала прежней боли, не сдавливала так тяжко.

За время спуска в рейсовой субмарине Алэ не задала никаких вопросов и не предоставила никаких ответов. Призадумавшись, Киль нашел это странным. Алэ славилась умением жесткими вопросами мостить дорогу собственным доводам.

Возможно ли, думал Киль, что меня просто хотели затащить вниз, чтобы освободить мою должность в Комитете? Ведь легче и безопаснее, в конце концов, пригласить судью как почетного гостя, нежели затевать похищение. Странно думать о себе как о предмете неопределенной ценности. Зато утешительно: значит, явное насилие к нему применить побоятся.

«Ну, и с чего мне это в голову взбрело?» подивился он.

Киль потянулся всем телом и прошел к кушетке, откуда можно было наблюдать подводные виды. Кушетка мягко пружинила под ним несмотря на то, что сделана она была, строго говоря, из какого-то мертвого материала. Свойственное его возрасту утомление сделало мягкое сидение еще более привлекательным. Уорд ощущал, как внутри него умирающая прилипала все еще борется за жизнь. «Избегайте беспокойства», советовали ему доктора. Если принять во внимание его образ жизни, это не иначе как шутка. Прилипала все еще производила жизненно необходимые гормоны, но Киль помнил предупреждение: «Мы можем заменить ее, но замены долго не продержатся. И по мере пересадки новых время их жизни будет все короче. Ваш организм, видите ли, их отторгает.» В желудке у Киля заныло. Киль проголодался — а это было для него хорошим признаком. Однако ничего похожего на место для приготовления пищи вблизи от него не было. И никаких переговорников или видеоэкранов. Потолок поднимался аркой от сидения к плазовой стене шести-семи метров в высоту.

«До чего вычурно!» подумал Киль. Один-единственный человек посреди такого пространства. Да комната такого размера могла бы послужить домом для большой островитянской семьи. Воздух был прохладнее, чем нравилось Килю, но он приспособился. Сумеречный свет, проходящий сквозь иллюминатор, отбрасывал на пол зеленые отсветы. Потолок ярко фосфоресцировал, затмевая собой остальное освещение. Комната располагалась недалеко от поверхности моря. Киль это понял по уровню освещенности. И все же над ним была уйма воды: миллионы тонн. От мысли о всей этой тяжести, давящей на это жилье, над верхней губой у Уорда выступил пот. Киль провел влажной ладонью по стене за сидением — теплая и твердая. Дышать стало полегче. Это же морянское жилье. Моряне ничего хрупкого не строят. Стена была из пластали. Уорд никогда не видел столько пластали сразу. Комната внезапно показалась ему крепостью. И стены были сухими, что свидетельствовало о сложной системе вентиляции. Моряне наверху нагнетали в свои жилища такую влажность, что задохнуться впору. За исключением Алэ… но она не походила ни на какое другое человеческое существо, знакомое Уорду, будь то островитянин или морянин. Он понял, что воздух в этой комнате был приспособлен для удобства островитянина. Это его подбодрило.

Киль провел рукой по кушетке и подумал о Джой, о том, как бы ей понравилось это ложе. Джой — такая гедонистка. Киль попытался представить ее себе, возлежащей на кушетке. Мечта об утешительном присутствии Джой наполнила его внезапным одиночеством. Киль подумал о самом себе. Большую часть своей жизни он прожил одиноким, вступив в несколько случайных связей. Неужто близость смерти вызвала в нем пугающую перемену? Эта мысль исполнила его отвращением. С какой стати он должен навязывать себя Джой, обременять ее печалью вечной разлуки?

«Я скоро умру.»

На мгновение Киль призадумался, кого из членов Комитета выберут взамен него Верховным Судьей. Сам он отдал бы свой голос Каролин, но из политических соображений изберут, скорей всего, Мэттса. В любом случае преемнику своему Киль не завидовал. Неблагодарная это работа. Однако до наступления последней минуты Килю есть еще над чем потрудиться. Он встал возле кушетки и выпрямился. Шея у него, как обычно, болела. Ноги разъезжались и поначалу совсем не держали его. Это было новым симптомом. Пол под ногами был из твердой пластали, и Киль испытывал благодарность за то, что пол, как и стены, подогревался. Уорд подождал, пока силы восстановятся, а потом, цепляясь за стену, добрался до двери слева. Возле двери размещались две кнопки. Уорд нажал одну и услышал, как позади кушетки опустилась панель. Он обернулся на звук, и сердце у него забилось вдвое чаще.

За панелью скрывалась фреска. Уорд так и уставился на нее. Она была пугающе реалистичной, почти как фотография. На ней были изображены сооружения на поверхности в полуразрушенном состоянии, пламя повсюду и люди, извивающиеся в щупальцах взмывающих вверх дирижабликов.

«Дирижаблики погибли вместе с келпом», подумал Киль. То ли это старая фреска, то ли художественная реконструкция истории, сделанная кем-то с развитым воображением. Киль подозревал, что первое. Богатство оттенков заката на заднем плане, подробная точность, с которой изображены дирижаблики — все выделяло центральную фигуру с пальцем, уставленным в зрителя. То была фигура обвинителя с полыхающим взглядом темных глаз.

«Я знаю это жилье», подумал Киль. «Но как так может быть?» Знание было сильнее, чем подмигивания дежа-вю. Это воспоминание было реальным. И оно подсказывало, что в этой комнате или где-то поблизости должна быть красная мандала.

«Откуда я это знаю?»

Киль внимательно изучил комнату. Кушетка, плазовый иллюминатор, фреска, голые стены, овальный люк. Никакой мандалы. Киль подошел и потрогал плазмаглас. Прохладный — единственная прохладная поверхность во всей комнате. Как странно выглядит его жестко фиксированная конструкция — на островах нет ничего подобного. И быть не может. Изгиб пузырчатки вокруг твердого плаза оборвал бы удерживающую его биомассу, и тяжелое твердое вещество во время шторма сделалось бы орудием разрушения. Дрейфогляды, мутировавшие корнеротые, в бурную погоду куда безопаснее, пусть даже они и нуждаются в корме и уходе.

Плазмаглас был невероятно прозрачным. Ничто не указывало на его плотность и толщину. Маленькие рыбки-поскребучки с могучими усами плавали снаружи, очищая его поверхность. Позади рыбок показались двое морян, влекущих груз камней и ила, и исчезли из поля зрения, завернув за поворот направо.

Киль из любопытства постучал по плазмагласу: тук-тук. Поскребучки бестревожно предавались прежнему занятию. Морские анемоны и кораллы, водоросли и губки покачивало течение. Дюжины других рыбок разноцветными смешанными стайками чистили поверхность листьев свежевыросшего келпа. Рыбы покрупнее тыкались в мягкий придонный ил, взрывая носом серые облачка. Киль видел подобные зрелища по головидео, но реальность оказалась иной. Некоторых рыбок он узнавал — созданных в лаборатории, их приносили на одобрение Комитета прежде, чем выпустить в море.

Рыбка-арлекин проплыла под поскребучками и ткнулась в плаз. Киль вспомнил тот день, когда КП благословила первых арлекинов перед тем, как выпустить их. Все равно что старого друга встретил.

Киль вновь вернулся к исследованию комнаты и своей уклончивой памяти. Почему это кажется таким чертовски знакомым? Память подсказывает, что отсутствующая мандала должна быть справа от фрески. Уорд подошел к стене и провел по ней пальцем в поисках еще одной панели с переключателями. Панели он не нашел, но стена слегка сдвинулась, и Уорд услышал щелчок. Он так и уставился на стену. Она была не из пластали, а из какого-то легкого композитного материала. Еле заметная щель проходила посреди стены. Уорд положил ладонь на поверхность стены справа от щели и толкнул. Стена скользнула в сторону, открывая проход, и Киль моментально ощутил запах еды.

Киль отодвинул стену подальше и вошел. Проход резко повернул влево, и Уорд увидел свет. Карин Алэ стояла спиной к нему в кухонном отсеке. Сильный запах крепкого чая и рыбного варева коснулся его ноздрей. Киль сделал было вдох, чтобы заговорить — и осекся, увидев красную мандалу. Вид мандалы над правым плечом Карин вызвал у Киля невольный вздох. Изображение на мандале притягивало внимание, направляя взгляд вдоль всех кругов и изгибов к центру. Из центра глядел на вселенную одинокий глаз. Неприкрытый веком, он покоился на верхушке золотой пирамиды.

«Это не может быть моими воспоминаниями», подумал он. Ужасающее переживание. Память Корабля вторглась в его разум — кто-то шел по длинному изгибающемуся коридору и фиолетовый аграриум колыхался слева от него. Он был бессилен перед наплывом видений. Келп колыхнулся перед ним где-то под водой, и стайки рыб, никогда не представленных Комитету, проплыли у него перед глазами.

Алэ обернулась и увидела отсутствующее выражение его лица, сосредоточенность, с которой он глядел на мандалу.

— С вами все в порядке? — спросила она.

Ее голос вытряхнул Киля из чужих воспоминаний. Он сделал прерывистый вдох, выдохнул.

— Я… я проголодался, — сказал он. Килю и в голову не пришло поделиться жутью только что пережитых воспоминаний. Как Алэ сможет понять, когда он и сам не понимает?

— Может, вы присядете здесь? — предложила Карин. Она указала на маленький столик, накрытый на двоих прямо в кухонном отсеке возле небольшого плаз-иллюминатора. Столик был низеньким, в морянском стиле. У Уорда колени заболели от одной мысли о сидении за ним.

— Я сама приготовила вам поесть, — объявила Алэ. Заметив выражение его лица, по-прежнему растерянное, она добавила. — Этот проход ведет из комнаты в ванную с душем. Дальше располагаются прочие удобства, если они вам нужны. И внешние люки располагаются в той же стороне.

Киль упихал ноги под столик и устроился, опираясь о столешницу локтями и руками поддерживая голову.

«Это что, сон был?» подумалось ему.

Красная мандала располагалась прямо перед ним. Он почти боялся сосредоточиться на ней еще раз.

— Вы восхищаетесь мандалой, — заметила Алэ и вновь принялась за кухонные хлопоты.

Киль, рассредоточив внимание, позволил своему взгляду заново скользнуть по мистическим путям древних линий. На сей раз ничто внутри него не отозвалось. Медленно в его мозг проникли обрывки его собственных воспоминаний, образы замигали перед глазами, запинаясь, словно звуки в горле заики, потом установились. Осознание дотянулось до одного из первых уроков истории, до головидео, показанного посреди классной комнаты. То была документальная драма для детей. Островитяне любили представление — а это оказалось увлекательным. Название Киль позабыл, но помнил, что речь шла о последних днях континентов Пандоры — на изображениях головидео они выглядели никак уж не маленькими — и гибели келпа. Тогда Киль впервые услышал, как келп назвали Аваата. А разыгрывали персонажи эту драму в командном отсеке, на фоне стены… и жуткой фрески из соседней комнаты. А рядом с фреской, когда фокус головизора сместился, он увидел красную мандалу — совсем как сегодня. Киль не хотел припоминать, как давно он видел эту драму — уж больше семидесяти лет тому назад, во всяком случае. Взамен он перенес свое внимание на Алэ.

— Это оригинальная мандала или копия? — поинтересовался он.

— Мне говорили, что оригинал. Она очень старая, старше любого другого устройства на Пандоре. Похоже, вас она очаровала.

— Я видел раньше и ее, и фреску, — ответил Киль. — Эти стены и кухонный отсек поновее будут, верно?

— Это жилище было перестроено для моего удобства, — пояснила Алэ. — Меня всегда привлекали эти комнаты. Мандала и фреска остались там, где были всегда. И о них заботятся.

— Тогда я знаю, где я, — сказал Киль. — Островитянские дети учат историю по голодрамам, и…

— Эту и я видела, — кивнула Алэ. — Да, это часть древнего Редута. Когда-то он полностью выступал из моря, и пять скал позади него, насколько я помню.

Она принесла еду на стол на подносе и составила с него миски и палочки.

— А разве большая часть Редута не была разрушена? — поинтересовался Уорд. — Вроде бы документальные голодрамы — это реставрация немногих уцелевших…

— Целые секции Редута остались невредимыми, — ответила Карин. — Автоматические люки закрылись и отсекли большую часть Редута. Мы очень тщательно ее реставрировали.

— Это впечатляет. — Киль кивнул, заново оценивая предположительную значимость Алэ. Моряне перестроили часть старого Редута для ее удобства, и она поживает себе в музее, явно иммунная к исторической ценности окружающих ее объектов и зданий. Раньше он никогда не встречался с морянами в привычной им среде, и теперь почел этот пробел в своем жизненном опыте слабостью. Киль заставил себя сбросить напряжение. Для умирающего здесь открываются определенные преимущества. Ему не надо решать, должна ли новая жизнь жить или умереть. И никаких молящих матерей и разъяренных отцов, сражающихся с ним за создания, неспособные получить «добро» от Комитета. Этот мир далек от островов.

Алэ прихлебывала свой чай. Его запах, отдающий мятой, внезапно пробудил у Киля голод. Он приступил к еде на островитянский манер, отделив для хозяйки равную порцию. Первый же кусочек рыбы убедил его в том, что перед ним вкуснейший рыбный суп, который он когда-либо едал. Это что, обычная для морян диета? Киль втихомолку ругнул свой недостаток опыта подводной жизни. Он заметил, что Алэ уже принялась за свою порцию исходящего паром супа, и в первый момент обиделся.

«Еще одно культурное различие», сообразил Уорд. Он подивился, как небольшая разница в правилах поведения за столом может требовать пояснений, чтобы избежать международного столкновения. Вопросы без ответов по-прежнему роились у него в голове. Возможно, следует испробовать более сложный подход — смесь морянской прямоты с островитянской уклончивостью.

— В этом жилище так приятно сухо, — начал он. — Но вы не нуждаетесь в обтираниях. И не мажете кожу маслом. Я всегда дивился, как вам удается выдержать наверху?

Алэ отвела от него взгляд и поднесла чашку к губам обеими руками.

«Прячется», подумал Уорд.

— Уорд, вы очень странный человек, — произнесла Карин, отняв чашку от губ. — Не этого вопроса я от вас ожидала.

— А которого вопроса вы ожидали?

— Предпочитаю обсудить мое отсутствие надобности в обтираниях. Видите ли, у нас есть жилища, акклиматизированные под условия жизни наверху. В таком я и воспитывалась. Я приспособлена под островитянские условия. И я очень легко приспосабливаюсь к здешней влажности — когда у меня возникает необходимость.

— Вас еще ребенком избрали для работы наверху? — в голосе Киля ужас мешался с недоверием.

— Я была тогда избрана для своего нынешнего поста, — поправила Карин. — Некоторые из нас были… избраны отдельно, чтобы мы могли в случае необходимости соответствовать умственным и физическим требованиям.

Киль уставился на нее, потрясенный. Он никогда не слыхал, чтобы чьей-то жизнью так хладнокровно распоряжались. Алэ не выбирала свою жизнь! А ведь, в отличие от большинства островитян, ее тело никоим образом не ограничивало ее в выборе профессии. Ему внезапно припомнилась ее привычка все планировать — запланированное заранее создание, привыкшее все планировать заранее. Алэ была… да попросту изувечена. Вероятно, он считала это обучением, но само это обучение было лишь приемлемой формой увечья.

— Но вы… вы ведь живете, как другие моряне? — спросил Уорд. — Вы соблюдаете их обычаи, плаваете, и…

— Взгляните. — Она расстегнула свою тунику на шее и опустила ее верх, приотвернувшись, чтобы показать плечи. Ее спина была гладкой и белой, как древняя кость. Там, где оканчивались лопатки, кожа была собрана в коротенькую полоску шрама, мостиком переброшенного через позвоночник. Именно там у Карин располагались отметины от присосок рыбы-дыхалки, в столь необычном месте. Смысл этого Киль уловил сразу же.

— Если следы располагались бы у вас на шее, островитяне обращали бы свое внимание на них во время важных встреч, верно? — Уорд пришло в голову, что она перенесла сложную операцию по переносу главных артерий.

— У вас красивая кожа, — добавил он. — просто стыд, что ее так изрезали.

— Это было сделано, когда я была совсем молоденькой, — возразила Алэ. — Теперь я об этом и не вспоминаю. Это… просто приспособление.

Уорд подавил желание погладить ее плечо, ее гладкую сильную спину.

«Поосторожнее, дурачина ты старый!» напомнил он себе.

Карин застегнула одежду, и лишь когда взгляды их встретились, Уорд понял, что он таращился.

— Вы очень красивая, Карин, — сказал он. — на старых голоизображениях все люди выглядят… ну, навроде вас, но вы… — Он пожал плечами, особенно остро ощущая приспособление, сдавливающее плечи и шею. — Простите старую муть, — добавил он, — но вы мне всегда представлялись идеалом.

Карин взглянула на него озадаченно.

— Я никогда раньше не слыхала, чтобы островитянин называл себя мутью. Вы так думаете о себе?

— Не всерьез. Но многие островитяне используют это слово. По большей части в шутку. Или матери, когда пытаются пристрожить малышей. Например: «Муть ты этакая, а ну, убери свои нахальные лапки отсюда!» Или так: «Если ты согласишься на эту сделку, дружище, ты просто тупая муть.» Когда это исходит из наших собственных уст, то получается не обидно. Ну, а когда так говорят моряне — это ранит глубже, чем я могу описать. Разве не так вы нас называете в своем кругу — муть?

— Может быть, особо чопорные моряне, и… ну, это вполне обычный жаргон в некоторых компаниях. Лично я не люблю этого слова. Если уж нужно провести различие, я предпочитаю «клон» или «лон», как наши предки. Возможно, мое обиталище привило мне вкус к архаичным выражениям.

— И вы никогда не называли нас мутью сами?

Ее шею и лицо залило розовым. Киль нашел реакцию Карин весьма привлекательной, но она же и подсказала ему ответ.

Алэ опустила свою гладкую смуглую руку поверх его морщинистых пальцев, покрытых старческими пятнами.

— Уорд, вы должны понимать, что если человек воспитан как дипломат… я хочу сказать, в определенном кругу…

— Попал на острова — поступай, как островитяне.

Карин убрала руку, и тыльная сторона его собственной захолодела от разочарования.

— Вроде того, — признала она и подняла чашку ко рту. Киль понимал, до какой степени этот жест является защитным. Алэ была сбита с панталыку. Он никогда не видел ее такой прежде, и не был настолько тщеславен, чтобы приписать этот эффект своей с ней беседе. Киль полагал, что Карин может обеспокоить только нечто совершенно незапланированное, нечто полностью неведомое, не имеющее дипломатического прецедента.

— Уорд, — сказала она, — я думаю, есть один пункт, по которому мы с вами всегда были согласны. — Она по-прежнему не отрывала взгляда от чашки.

— Да? — Тон Уорда был нейтральным: он не собирался оказывать Карин никакой помощи.

— Человек — это не столько строение тела, сколько состояние разума, — произнесла Карин. — Ум, сострадание… чувство юмора, необходимость делиться…

— И строить иерархии? — поинтересовался Киль.

— Полагаю, и это тоже. — Карин встретилась с ним взглядом. — Моряне очень кичатся своими телами. Мы гордимся тем, что остались близки к первоначальной норме.

— Поэтому вы мне и показали шрам у вас на спине?

— Я хотела, чтобы вы увидели, что я не совершенна.

— Что вы деформированы, как и я?

— Вы затрудняете мою задачу, Уорд.

— Вы — или ваш народ — имеете в своих мутациях роскошь выбора. Генетика, само собой, придает всему особую горечь. Ваш шрам не такой «как у меня»… а вот ваши веснушки — такие. Хотя ваши веснушки выглядят куда приятнее, чем это. — Киль пристукнул кончиком пальца по шейному суппорту. — Но я не жалуюсь, — заверил он, — я просто педантичен. Да, и что это за такая задача, которую я затрудняю? — Киль выпрямился, впервые в жизни благодарный тем годам, которые он провел на судейской скамье, и тем урокам, которые получил за это время.

Карин посмотрела ему в глаза, и он увидел на ее лице страх.

— Среди морян есть фанатики, которые хотят стереть всю… всю муть с лица планеты.

Прямота ее заявления, ее серьезный тон застали Уорда врасплох. Жизнь была драгоценной и для островитян, и для морян, свидетельства тому он сам видел в течение всей своей жизни несчетное количество раз. От мысли о преднамеренном убийстве ему, как и большинству жителей Пандоры, делалось дурно. Его собственные приговоры летальным девиантам принесли ему пожизненное одиночество, но закон требовал, чтобы кто-нибудь принимал решения касательно людей, гаструл и… и прочего… Он ни разу не выносил приговора, не сопровождавшегося острой личной агонией.

«Но стереть с лица планеты сотни и сотни тысяч…» Киль в ответ воззрился на Алэ, размышляя над ее недавним поведением — над едой, приготовленной собственноручно, над предложением разделить с ней это примечательное жилище. И над шрамом, само собой.

«Я на вашей стороне». Вот что она пыталась всем этим сказать. Киль чувствовал, что все ее действия были запланированы, но это оказалось большим, подумал он, нежели обычные дипломатические приготовления. Почему бы иначе она была так смущена? Она старалась заручиться его поддержкой для какой-то личной точки зрения. «Для какой?»

— Почему? — спросил Уорд.

Карин сделала глубокий вдох. Прямота его вопроса явно поразила ее.

— По невежеству, — ответила она.

— И в чем проявляется это невежество?

Пальцы Карин нервно постукивали по уголку ее салфетки. Ее взгляд отыскал пятнышко на поверхности стола и уже не отрывался от него.

— Я перед вами как ребенок, — произнес Киль. — Объясните же мне. «Стереть всю муть с лица планеты». Вы же знаете, как я отношусь к сохранности человеческой жизни.

— Как и я, Уорд. Поверьте мне, пожалуйста.

— Тогда объясните ребенку, и мы сможем начать с этим сражаться: почему кто бы то ни было может желать смерти стольких из нас лишь потому, что мы… экстранормальны? — Никогда еще он с такой силой не отдавал себе отчет в том, что у него нос блямбой, а глаза расставлены так широко к вискам, что всякий раз, когда он моргает, его уши улавливают их тихое влажное клик-клик.

— Это все политика, — ответила Алэ. — Обращение к низшим инстинктам дает власть. А тут еще проблемы, связанные с келпом.

— Какие проблемы с келпом? — Голос Уорда ему самому казался бесцветным, звучащим издалека и… да, испуганным. «Стереть всю муть с лица этой планеты.»

— Вы в силах пройтись? — спросила Карин, взглянув на плаз позади них.

— Туда? — Уорд бросил взгляд на подводный вид.

— Нет, — ответила Карин. — Не туда. Поверху идет водяная стена, и все наши команды сейчас восстанавливают ту часть земли, которую мы потеряли.

Киль с трудом сосредоточил взгляд на ее губах. Ему как-то не верилось, что чьи угодно губы могут так небрежно вымолвить «водяная стена».

— А острова? — Киль сглотнул. — Как велик ущерб?

— Минимальный, Уорд. Насколько нам известно, обошлось без жертв. Водяные стены и вообще вскоре могут отойти в прошлое.

— Я не понимаю.

— Эта водяная стена была слабее любого из зимних штормов, которые вы переживаете ежегодно. Мы построили заградительную цепь островков суши. Суши, подымающейся над поверхностью моря. Когда-нибудь это будут острова… настоящие острова, прочно связанные с планетой, а не болтающиеся как попало. А некоторые из них, я думаю, станут континентами.

«Суша», подумал Киль, и ему свело желудок. «Суша означает мели». Остров может пропороть себе днище на мелководье. Жуткая катастрофа, по свидетельству историков — а Карин разглагольствует о том, чтобы добровольно увеличить риск осуществления одного из тягчайших страхов островитян.

— И сколько этой выступающей из воды суши? — спросил Киль, стараясь говорить ровным голосом.

— Пока немного, но это только начало.

— Но ведь на это уйдет целая вечность…

— Много времени, Уорд, но не вечность. Мы занимаемся этим в течение поколений. А недавно нам оказали поддержку. Дело будет завершено в течение нашей жизни — разве это вас не восхищает?

— И какое это имеет отношение к келпу? — Киль ощутил необходимость сопротивления ее попыткам очаровать его.

— Келп является ключом ко всему, — заметила Карин. — Как и считали все люди — моряне и островитяне. С помощью келпа и немногих удачно расположенных искусственных барьеров, мы сможем контролировать морские течения. Все до единого.

«Контролировать», подумал Уорд. «Типично морянский подход». Сомнительно, что они смогут контролировать моря, но если они сумеют манипулировать течениями, то сумеют манипулировать и передвижением островов.

«До какой степени контролировать?» подумал он.

— Мы находимся в системе двух солнц, — напомнил Киль. — Гравитационные возмущения гарантируют водяные стены, землетрясения…

— Но не тогда, когда келп был в расцвете сил, Уорд. И его уже теперь достаточно, чтобы почувствовать разницу. Сами увидите. И течения начнут играть созидательную роль — откладывать ил — а не разрушительную.

«Разрушительную», подумал Киль. Он созерцал красоту Алэ. Да она хоть понимает значение этого слова? Технического понимания, инженерного подхода тут явно недостаточно.

Ошибаясь относительно причин его молчания, Алэ разговорилась вовсю.

— У нас есть полные записи. С самого начала. Мы можем отыграть всю реконструкцию планеты с самого начала — и гибель келпа, и все-все.

«Не все», подумал он. Киль вновь взглянул на чудесный сад за плазмагласом. Он так разросся, что дно можно было различить лишь с трудом, да и то в немногих местах. Камня и видно не было. Еще ребенком Киль отказался наблюдать за дрейфом, потому что видеть было нечего, кроме камня… и ила. Когда вода была достаточно прозрачной или мелкой, чтобы вообще хоть что-то видеть. А увидеть дно с поверхности острова — все равно, что ощутить, как ледяная рука прикасается к твоему хребту.

— И как близки эти «искусственные барьеры» к поверхности? — спросил Киль.

Карин прокашлялась, избегая его взгляда.

— В этой секции, — сообщила она, — суша уже начинает выступать над поверхностью. По моим расчетам, Вашонские наблюдатели уже увидели ее. Водяная стена пригнала их достаточно близко к…

— Вашон в области центра заглублен на сотни метров, — возмутился Киль. — Две трети населения живут ниже ватерлинии — почти полмиллиона жизней! Как вы можете так небрежно разглагольствовать об угрозе для стольких…

— Уорд! — Тон ее сделался ледяным. — Мы осознаем опасность для ваших островов и принимаем ее в расчет. Мы же не убийцы. Мы на грани полного восстановления келпа и развития континентальной массы — два проекта, которые мы воплощали в течение поколений.

— Проекты, которые не ставят вас под угрозу — каковой вы не поделились с островитянами. И мы должны быть принесены в жертву вашим…

— Никто не будет принесен в жертву!

— А как же ваши друзья, которые хотят стереть с лица Пандоры всю муть? Так вот как они собираются это осуществить? Размозжить нас о ваши барьерные стены и континенты?

— Мы знали, что вам не понять, — вздохнула Алэ. — Но вы должны отдать себе отчет в том, что острова уже достигли предела своих возможностей — а люди еще нет. Я согласна, что мы должны были поставить островитян в известность о наших планах раньше, но… — Карин пожала плечами. — мы этого не сделали. Зато делаем теперь. Моя работа в том и заключается, чтобы сказать вам, что мы должны совершить сообща, чтобы не допустить катастрофу. Моя работа в том, чтобы заручиться вашим сотрудничеством в…

— В массовом уничтожении островитян!

— Да нет же, Уорд, черт возьми! В массовом спасении островитян… и морян. Мы должны вновь выйти на поверхность, все мы.

Киль слышал в голосе Карин искренность, но не доверял. Она ведь дипломат, обученный лгать убедительно. А огромность того, что она предлагает…

Алэ взмахом руки указала на внешний сад.

— Келп, как видите, процветает. Но это всего лишь растение; он не разумен, как прежде, когда наши предки уничтожили его. Келп, который вы видите здесь, был, разумеется, реконструирован при посредстве генов, сохраняемых отдельными человеческими особями в…

— Не пытайтесь объяснять генетику Верховному Судье, — проворчал Уорд. — Знаем мы про ваш «тупой келп».

Карин вспыхнула, и Киль подивился такому проявлению эмоций. Ничего подобного он за Алэ прежде не наблюдал. Слабость для дипломата, вне всякого сомнения. Как ей удавалось скрывать это раньше… или просто ситуация оказалась слишком напряженной, чтобы взять себя в руки, как обычно? Киль решил присмотреться к ее эмоциональным проявлениям, чтобы понять ее истинные чувства.

— Называть его «тупым келпом», как школьники, едва ли правильно, — заметила Карин.

— Вы стараетесь отвлечь меня, — упрекнул ее Киль. — Как близко к вашим заградительным линиям находится Вашон в данный момент?

— Через несколько минут я возьму вас с собой и сама вам покажу, — сказала она. — Но вы должны понять…

— Нет. Я не должен понять — а под этим вы подразумеваете «принять» — гибельную опасность для такого множества людей моего народа. Такого множества людей, точка. Вы говорите о контроле. Да вы хоть представляете себе, какова энергия движения острова? Долгого, медленного маневрирования чем-то настолько большим? Этот ваш пресловутый контроль, которым вы так гордитесь, не принимает в расчет кинетической энергии…

— Да нет же, Уорд, принимает. Я ведь вас вниз не чайку попить привезла. И не поболтать. — Карин встала. — Надеюсь, вы воспользуетесь своими ногами, потому что нам предстоит много ходить.

Киль медленно встал, стараясь расслабить колени. В левой ноге при первых шагах покалывало. Возможно ли все то, о чем говорила Карин? Он не мог избежать врожденного страха всех островитян — страха смертельного столкновения с твердым дном. Белый горизонт мог означать только смерть — водяную стену или прибой, бьющийся о скалистую поверхность планеты. И ничто не сможет этого изменить.

Как моряне занимаются любовью? Всякий раз одинаково.

Островитянский анекдот
Две скорлупки, поочередно подымаясь одна над другой, колыхались на поверхности моря. Кроме них, ничего не было видно на горизонте, только серые волны — длинные катящиеся валы с белыми линиями пены на верхушках. Вашон давно уже скрылся за горизонтом, и Твисп, выдерживая свой курс благодаря постоянству ветра и инстинктивному умению рыбака ориентироваться по изменениям света, приготовился к долгому сосредоточенному ожиданию, лишь изредка бросая взгляд на радио и пеленгатор. Он всю ночь собирал снаряжение для поисков Бретта — подымал лодки, чинил пробоины, одалживал съестные припасы и снасти.

Вокруг простиралось позднее пандоранское утро. В небе ярким пятном сквозь тонкий облачный покров светило только Малое Солнце — идеальная погода для навигации. Служба наблюдения дрейфа дала ему фиксированные координаты Вашона на время появления водяной стены, и он знал, что к полудню приблизится к месту достаточно, чтобы начать обследовать море.

«Если ты сумел продержаться, малыш, я найду тебя.»

Твисп понимал всю бессмысленностьсвоей попытки. Прошел без малого день, не говоря уже о вездесущих рвачах. А тут еще это странное морское течение, серебром одевшее верхушки волн. Оно двигалось в его направлении, за что Твисп был благодарен. Он мог отмечать его быстроту, пользуясь своим радио, которое держал включенным на частоте Вашонской спасательной службы. Он надеялся услышать известие о спасении Бретта.

Может, кто-нибудь из морян подобрал Бретта. Твисп продолжал высматривать морянские сигналы — плавучий флажок рабочей команды, быстроходный скиммер, подымающийся из глубин маслянистый след твердотелой субмарины.

Ничего не появлялось в кольце горизонта.

Он сумел каким-то чудом потихоньку выбраться из Вашона, все время опасаясь, что его остановит Служба Безопасности. Но островитяне помогают друг другу, даже если один из них и затеял дурость. Жерар собрал ему уйму съестных припасов в подарок от друзей и от «Туза Бубен». Службу безопасности проинформировали о том, что Бретт упал за борт. Угощая личными запасами вина, Жерар узнал, что родители малыша подняли крик — «ведь должен же кто-то что-то предпринять». Однако они не пришли к Твиспу. Странное дело. Задействовали только официальные каналы. Твисп подозревал, что Служба Безопасности знала о его приготовлениях к поиску и сознательно посмотрела на них сквозь пальцы — отчасти из неприязни к предпринятому семейством Нортонов нажиму, отчасти… отчасти все же потому, что островитяне помогают друг другу. Люди понимали, что он должен это сделать.

В ремонтных доках творился настоящий сумасшедший дом, когда Твисп спустился туда, чтобы посмотреть, где он может починить свою скорлупку. И несмотря на то, что работа вокруг так и кипела, рыбаки нашли время ему помочь. Бретт был единственным пропавшим без вести во время катастрофы, и все знали, что Твисп собрался предпринять.

Всю ночь люди шли к нему со снаряжением, сонаром, запасной лодкой, новым мотором, батареями, каждым своим подарком говоря: «Мы знаем. Мы сочувствуем. Я бы на твоем месте сделал то же самое.»

Под конец, уже готовый к отплытию, Твисп нетерпеливо ожидал появления Жерара. Жерар просил подождать его. Громадный человек появился в своем моторизованном кресле, и его единственная нога торчала вперед, как копье, прокладывающее ему путь. Его дочки-близняшки бежали за ним вприпрыжку, а следом двигались пятеро работников «Туза Бубен», толкая тележки с едой.

— Этого тебе хватит дней на двадцать пять — тридцать, — сказал Жерар, сбавляя ход, чтобы остановиться подле ожидающих лодок. — Я тебя знаю, Твисп. Ты не сдаешься.

Смущенное молчание охватило рыбаков, собравшихся в доках, чтобы проводить Твиспа. Жерар сказал то, что думали они все. Как долго может малыш продержаться в открытом море?

— Уорд сейчас у морян, — сказал Жерар, пока друзья загружали запасную лодку. — Они свяжутся с нами, если что-то узнают. Трудно сказать, во что это тебе обойдется.

Твисп посмотрел на свои лодки, на друзей, которые предоставили ему драгоценное снаряжение и еще более драгоценную физическую помощь. Его долг велик. А если он вернется… нет, ну он ведь и собирается вернуться-то с малышом. С долгом придется справиться. А ведь всего несколько часов назад он помышлял покончить с независимой жизнью рыбака и вернуться на субмарины. Ну… так уж все сложилось.

Близняшки Жерара подбежали к Твиспу и попросили повертеть их. Лодки стояли почти готовые к отплытию, и странное промедление охватило всех… включая Твиспа. Он вытянул руки, чтобы каждая из девчонок могла ухватиться покрепче, а потом закружился — быстро, еще быстрее — широко кружа девчонок вдоль толпы расступившихся зрителей. Девочки верещали, дрыгая ногами в горизонт. Твисп остановился весь потный, голова у него кружилась. Обе девочки аккуратно уселись на пирс; глаза их от недавнего кружения еще разбегались.

— Возвращайся, слышишь? — сказал Жерар. — Мои девчонки нас не простят, если ты не вернешься.

Твисп думал об этом странно молчаливом отплытии, прокладывая курс по направлению ветра вдоль щеки, оттенкам света и быстрому шипению течения под днищем лодки. Старая аксиома рыболовов утешала его в его одиночестве: надежда — твой лучший друг.

Он чувствовал, как запасная лодка задевает борт на гребнях волн. Фоновый шум радио дополнял плеск волн. Твисп взглянул наверх, на тент. Только статическая антенна высовывалась кверху. Новый мотор уверенно гудел почти прямо под ногами. Его батареи еще не начали менять цвет, но все равно Твисп за ними приглядывал. Если только антенна не поймает молнию, их придется кормить еще до наступления ночи.

Серый облачный покров впереди пошел складками. Вскоре должен начаться дождь. Твисп развернул чистую мембрану, подаренную одним из рыбаков, и расстелил ее над открытым кокпитом, оставив углубление для сбора питьевой воды. Определитель курса выключился, когда Твисп сделал окончательную прокладку. Он сделал поправку на пять градусов с небольшим, а затем поспешил под укрытие, чувствуя приближение неизбежного дождя и проклиная его, ибо это уменьшит ему обзор. Но он должен был оставаться сухим.

«Я никогда не падаю духом, пока я сухой.»

И все же он упал духом. Есть ли у него хоть малейшая надежда найти малыша? Или это один из тех бесполезных жестов, которые человек совершает, чтобы потом на душе не было тяжко?

«Или мне просто незачем больше жить…»

Твисп выбросил это из головы как не подлежащее обсуждению. Чтобы занять себя чем-нибудь и отогнать сомнения прочь, он взял сигнальный конец с колокольчиками и наживил на него куски фонарной рыбки, ярок блестящие в воде. Он закинул их осторожно и для проверки слегка дернул. Звяканье колокольчиков успокоило его.

«Как раз то, что надо», подумал он. «Набросать дохлой рыбы и приманить рвачей.» Хотя рвачи и предпочитали живое кровавое мясо, они бросались, когда голодны, на все, что движется.

«Совсем как люди.»

Пристроив курсомер под правой мышкой, Твисп попытался расслабиться. По прежнему никаких сообщений по радио от спасательных служб. Твисп протянул руку и переключил радио на частоту популярных передач, угодив посреди музыкальной программы.

Еще один подарок, эхолот с сонаром и запасом памяти данных о глубинных промерах, располагался между ступнями Твиспа. Он установил прибор на уточнение данных, сверил их с полученными по радио и кивнул собственным мыслям.

«Достаточно близко.»

Вашон дрейфовал с более или менее постоянной скоростью в семь узлов. Его лодочка надежно проделывала двенадцать. Довольно большая скорость для рыбной ловли.

Музыкальная программа прервалась для сообщение о Верховном судье Киле. От Комитета покуда ни словечка — зато обозреватели уверяют, что его беспрецедентно скоропалительное путешествие вниз «может иметь огромное значение для Вашона и других островов.»

«Какое значение?» подивился Твисп.

Киль, конечно, важная персона, но Твисп затруднился бы в распространении его важности за пределы Вашона. Однако, хотя в островных сообществах время от времени подымался ропот по поводу приговоров, со времени избрания Киля настоящие беспорядки случались редко, да и те были уже давно. Верный признак того, что он человек мудрый.

Почему-то высказаться по поводу миссии Киля предложили КП, и это пробудило любопытство Твиспа. Какое отношение имеет старая религия БогоТворения к поездке Верховного судьи? Твисп всегда уделял как политике, так и религии лишь самое мимолетное внимание. Они хороши, чтобы поболтать о них за едой в «Бубновом Тузе» — но Твисп никогда не мог понять, что заставляет людей пускаться в страстные споры об «истинной цели Корабля».

Да кто, черт возьми, может знать, какова была истинная цель Корабля? Может, и не было никакой цели!

Зато для старой религии оказалось возможным набрать среди островитян новую силу. В общении между морянами и островитянами эта тема не затрагивалась. И без того уже довольно расхождений между образом жизни наверху и внизу — что давало дипломатам тему для споров о «функциональных способностях», характерных для расслоенного населения Пандоры. Островитяне претендовали на первенство в агрикультуре, производстве текстиля и метеорологии. Моряне бахвалились тем, что их тела лучше приспособлены к возвращению на сушу.

«Дурацкие споры!» Твисп всегда замечал, что любая толпа, будь то островитяне или моряне, становится тем глупее, чем больше человек к ней прибавляется. «Если люди сумеют справится с этим, они справятся с чем угодно», подумал он.

Твисп чувствовал, что затевается нечто значительное. Здесь, в открытом море, он ощущал себя вдали от всего этого. Здесь нет никакого Корабля. Никакой КП. Никаких религиозных фанатиков — всего лишь один умудренный агностик.

Был ли Корабль Богом? А кому какое, к черту, дело? Корабль покинул их насовсем, а это единственное, что имеет значение.

Длинная перекатная волна с легкостью подняла его лодку на высоту, почти вдвое превосходящую остальные волны. Твисп выглянул с этой временной вышки и увидел нечто темное, колыхающееся на поверхности воды далеко впереди. Что бы это ни было, оно находилось в серебристой струе прежнего течения, которое добавляло ему скорости. Он внимательно глядел вперед, пока не подобрался к непонятному пятну гораздо ближе, и тогда сообразил, что это несколько предметов, сбитых волной вместе. Спустя несколько минут он понял, что это за предметы.

«Рвачи!»

Однако криксы помалкивали. Твисп взглянул на них, когда протянул руку к переключателю поля, готовый включить мощность, как только стая нападет. Ни один из рвачей не шевельнулся.

«Странное дело», подумал Квитс. «Никогда не видал спокойных рвачей.»

Он поднял голову, отодвигая край прикрытия над кокпитом, и выглянул. Когда судно приблизилось к стае, Твисп насчитал в ней семерых взрослых рвачей, помимо молодняка, сгрудившегося в центре. Они покачивались на волнах вместе, как темные обрывки пузырчатки.

«Дохлые», сообразил Твисп. «Целая стая рвачей, и все дохлые. Что их убило?»

Твисп слегка расслабился, однако руку с переключателя не убрал… на всякий случай. Но рвачи не притворялись, чтобы подманить его поближе, они были мертвыми. Они соединились в защитный круг. Каждый из взрослых цеплялся лапой за лапу соседа с обеих сторон. Они составили круг передними лапами и клыками наружу, собрав молодняк вовнутрь.

Твисп направил судно вокруг, приглядываясь к рвачам. Как долго они мертвы? Он испытывал искушение задержаться и ободрать хотя бы одного. За шкуры рвачей всегда отлично платили. Но это отнимет драгоценное время, а добыча лишит его части пространства.

«Да и вонять будет.»

Он покружил еще ближе. На таком расстоянии ему было видно, благодаря чему рвачи так быстро приспособились к жизни в воде. Полые шерстинки — миллионы воздушных клеток, которые стали эффективным устройством для поддержания тела на плаву, когда море накрыло сушу Пандоры. Предания гласили, что рвачи когда-то боялись воды, и в те времена полые шерстинки спасали их от ночного холода и дневной жары в пустынных скалах. Благодаря этим полым шерстинкам из шкуры рвачей получались прекрасные одеяла — легкие и теплые. Твисп вновь испытал искушение ободрать парочку рвачей. Они были в недурном состоянии. Однако тогда придется выкинуть за борт часть спасательного оборудования. Чем он может пожертвовать?

Один из рвачей располагал капюшоном, который плавал вокруг его уродливой кожистой головы, как черная мантия. Эксперты говорили, что это атавистическая черта. Большинство рвачей утратили капюшоны в море, превратившись в стройные машины для убийства с саблевидными клыками и острыми, как нож, когтями, достигавшими у крупных экземпляров до пятнадцати сантиметров в длину.

Приподняв угол покрытия, Квитс потыкал в оснащенного капюшоном рвача гарпуном, приподняв его достаточно, чтобы различить, что снизу его тело было обожжено. Глубокая четкая линия вдоль живота. Тело животного еще не окоченело, значит, рвач мертв не более нескольких часов. Самое большее, полдня. Твисп втащил обратно гарпун и заново закрепил покрытие.

«Ожоги?» Твисп был удивлен. Что могло застать врасплох и убить целую стаю — да еще снизу?

Покрутив курсомер, Твисп избрал направление вдоль серебристого течения, сверяясь с компасом и сигналом из Вашона. По радио все еще передавали популярную музыку. Вскоре загадочные рвачи скрылись за горизонтом.

Облака слегка рассеялись, а дождь так и не начался. Твисп выверял курс по просветам в облаках, неверным показаниям компаса и постоянным порывам ветра вдоль прозрачного покрытия над головой. Ветер собрал его параллельными дорожками, хорошо указывавшими ему направление.

Мысли Твиспа вернулись к рвачам. Он был убежден, что это моряне убили их снизу — но каким образом? Возможно, команда морянской субмарины. Если это пример применения морянского оружия, то островитяне перед ним полностью беззащитны.

«Да, но с чего я взял, что моряне могут на нас напасть?»

Может, между морянами и островитянами и есть расхождения, но войны отошли в область древнейшей истории, о них известны лишь записи, сохранившиеся со времен Войны Клонов. И моряне, как известно, прилагают много усилий, чтобы спасать жизнь островитянам.

Но вся планета становится для тебя укрытием, если ты живешь под водой. И моряне хотят заполучить Ваату, это уж точно. Постоянно таскаются наверх с прошениями перевести ее «в более удобное и безопасное место обитания под водой».

— Ваата — ключ к разуму келпа, — говорили моряне. Они говорили это так часто, что слова эти превратились в общее место, но КП была склонна с ними соглашаться. Лично Твисп никогда не верил всему подряд, что говорила КП, но держал это при себе.

По мнению Твиспа, все это было борьбой за власть. Ваата, которая жила себе и жила вместе со своим сотоварищем Дьюком, была для Пандоры тем, что наиболее точно можно назвать «живая святыня». И можно было измыслить какое угодно объяснение того, почему она лежит и не отзывается.

— Она ждет возвращения Корабля, — говорили некоторые.

Но у Твиспа был приятель-техник, которого КП иногда вызывала осмотреть и подправить питающую ванну, в которой обитали Ваата и Дьюк. Техник поднял на смех эти толки.

— Она ничего не делает, кроме как живет, — сказал техник. — И я готов держать пари, что она даже в этом не отдает себе отчета.

— Но в ней есть гены келпа? — спросил его Твисп.

— Конечно. Мы провели тесты, когда всякие там религиозные придурки и морянские наблюдатели отвернулись. Ты же знаешь, для этого надо взять всего несколько клеток. КП удавилась бы. У Вааты есть гены келпа, за это я ручаюсь.

— Так моряне могут оказаться правы относительно нее.

— А кто, мать-перемать, может это знать? — ухмыльнулся техник. — У многих из нас они есть. И все мы притом разные. Может быть, она и получила правильный набор. Или же Хесус Льюис, как уверяет КП, и впрямь сам Сатана. А Пандора — любимое детище Сатаны.

Откровения техника мало изменили основу мировоззрения Твиспа.

«Это все связано с политикой. А вся политика связана с собственностью.»

В последнее время все сводилось к плате за лицензию, формулярам и поддержке правильной политической группировки. Если у тебя был свой человечек внутри, чтобы посодействовать — все шло прекрасно, и твоя собственность обходилась тебе не слишком дорого. Если же нет — и думать забудь. Враждебность, зависть, ревность — вот что на самом деле управляло Пандорой. И еще страх. Твисп навидался этого страха на лицах морян при виде особенно сильно измененных островитян. Людей, которых даже сам Твисп иногда мысленно называл мутью. Страх на грани паники, отвращения, омерзения. Это были чувства, под которыми, как ему хорошо было известно, тоже крылась политика. «Корабль всемогущий», — говорило неприкрытое выражение лиц морян, — «не приведи меня или кого-либо из моих близких заполучить такое тело».

Сигнал прервал мрачные размышления Твиспа. Сонар сообщал, что глубина здесь немногим менее сотни метров. Твисп оглядел морской простор. В серебристое течение с обеих сторон вливались другие. Он чувствовал, как течение бурлит под днищем. Воду вокруг него усеяла плавучая органика — по большей части обрывки келпа, коротенькие кусочки костей. Наверняка это кости крикс, иначе они бы потонули.

«Сотня метров», подумал он. Довольно мелко. Вашон в центре имеет такую глубину. Моряне предпочитают строить там, где большую часть времени мелоководно, вспомнилось ему. Может быть, это морянская область? Твисп огляделся в поисках признаков этого: плавучих флажков, следа субмарины, рассекающего поверхность или поднимающегося из глубины ила. Вокруг было только море и течение, мерно увлекающее лодку. И множество обрывков келпа вдоль течения. Может, это одно из тех мест, где моряне заново высаживают эту штуковину. Келп обнаружил, что в многочисленных спорах насчет келпа придерживается морянской стороны. Больше келпа — больше укрытий и корма для рыб. Места для разведения мальков. А больше рыбы — это больше пищи и для островитян, и для морян. И в более предсказуемых местах.

Глубомер показал постоянную глубину дна девяносто метров. Моряне предпочитали мелководье не без причин. Легче вести торговлю наверху, когда у островов хороший обзор. Опять же истории о том, как моряне стараются возвести над поверхностью моря новую сушу. Может, здесь морянский наблюдательный пост или торговая зона, и они смогут сказать ему хоть словечко — а вдруг они сумели спасти малыша. Кроме того, немногое, что он знал о морянах, пробуждало его любопытство, и возможность встречи с ними волновала его сама по себе.

Твисп начал сочинять историю — этакий вымысел, в котором моряне спасли Бретта. Он зачерпнул горсть келпа и сообразил, что грезит наяву о том, как Бретт был спасен прекрасной девицею и они влюбились друг в друга где-то там, под водой.

«К черту! Это надо прекратить!», подумал Твисп. Греза рассеялась. Однако кусочки ее упорно возвращались, и Квитсу пришлось резко их отбросить.

Одно дело — надежда, подумал он. И совсем другое дело — грезы. Другое… и опасное.

Возможно, это и наилучший век для веры, но это определенно не век веры.

Фланнери О’Коннор, выдержки из писем, из Корабельных архивов
Наблюдавшие за Ваатой в тот день могли бы сказать, что ее волосы ожили, вцепились в ее голову и плечи. По мере того, как возбуждение Вааты возрастало, ее вздрагивания перешли в прогрессирующие судороги. Толстые пряди волос змеились вокруг нее, осторожно оплетая ее тело зародышевой оболочкой.

Судороги смягчились, а затем и прекратились через две минуты двенадцать секунд. Спустя еще четыре минуты и двадцать четыре секунды ее волосяные щупальца вновь сделались волосами. Они распростерлись позади Вааты толстым широким веером. В этой позе Ваату, напряженную, ригидную, лицезрели три смены наблюдателей подряд.

КП не была первой, кто нашел связь между волнением в ванне и погружением Гуэмеса, не была она и последней. Зато она оказалась единственной, кто не был этим удивлен.

«Только не теперь!» подумала она — словно бы она могла найти удобное время для смерти тысяч людей. Вот почему ей нужен был Гэллоу. Это было тем, что она могла пережить, раз уж это сделано, но не тем, что она могла сделать сама. И ничто не умаляло ужасов, которые она вынужденно навоображала себе, когда Ваала лежала, корчась, в своей ванне.

«И чтобы все обнаружилось из-за ее волос!» От одной этой мысли каждый тонюсенький стебелек на плечах и шее КП вставал дыбом.

При первых же внезапных движениях Вааты Дьюк застыл, дернулся, после чего быстро и глубоко впал в шоковое состояние. Единственным его внятным возгласом был визг-скороговорка: «Ма!»

Наблюдатели-медтехники, как моряне, так и островитяне, склонились над краем ванны.

— Да что с ним стряслось? — спросила молоденькая секретарша. Отсутствие у нее подбородка возмещалось крючковатым носом — и все же ее нельзя было назвать некрасивой. КП обратила внимание на ее широкие зеленые глаза и белые ресницы, которые подрагивали, когда она говорила.

Роксэк указала на датчики водруженного над ванной монитора.

— Ускоренное сердцебиение, возбуждение, поверхностное дыхание, постоянно падающее кровяное давление — шок. К нему ничто не прикасалось, а данные исключают удар или внутреннее кровотечение. — КП откашлялась. — Психогенный шок, — заключила она. — Что-то напугало его до полусмерти.

Насильственное отвержение прошлого — это способ труса отказаться от неприятного знания.

Из Анналов
Кратковременные дожди вокруг Твиспа сменились теплым ветром, разогнавшим облака прямо над головой. Малое Солнце вершило свой путь к горизонту. Твисп проверил, сколько дождевой воды набралось — почти четыре литра. Он снял покрытие с кокпита, свернул его и запихал туда, откуда его будет легко быстро извлечь, если погода вновь переменится.

Лишь самое недолгое время Квитс думал о той грезе, в которой Бретт представился ему вместе с красавицей-морянкой. Что за чушь! Морянам нужны нормальные дети. Бретт внизу найдет одно лишь разочарование. При первом же взгляде на его большие глаза родители станут рулить своих дочурок куда подальше от него. Пусть рождения среди островитян и стабилизируются, пусть все больше рождается детей вроде Жераровых близняшек, все больше почти нормальных, таких, как Бретт, рождается с каждым годом — отношение от этого не меняется. Моряне остаются морянами, а островитяне — островитянами. Хотя островитяне и выправляются: все меньше летальных девиантов, все больше продолжительность жизни.

Прозвучал предупреждающий сигнал глубомера, раз и еще раз. Твисп взглянул на него и установил новый нижний предел. Море постепенно мелело. Всего семьдесят пять метров. При глубине пятьдесят метров он сможет различить дно. Одним из полученных в доке подарков был дрейфогляд — органический, изысканно красивый. Роговица на одном его конце могла фокусироваться в соответствии с требованиями. На другой стороне ротообразная апертура сама приспосабливалась к глазам смотрящего. Дрейфогляд мог существовать лишь погруженным большую часть времени в питательный раствор, и он непрерывно рос, становясь со временем слишком большим для маленькой лодки. Обычай предписывал передавать переросток на лодку побольше. Твисп рассеянно погладил гладкую органическую трубку дрейфогляда, ощутив ее рефлекторный ответ, и вздохнул. Что он может надеяться найти на дне, даже если оно и станет достаточно мелководным? Он убрал руку с маленького дрейфогляда и перенес внимание на то, что его окружало.

Воздух был теплым, почти приятным, и довольно влажным после дождя. Море поуспокоилось. Только бурлящее течение тянулось на километр в обе стороны от него. Странно. Твисп никогда не видал таких течений… но ведь Пандора вечно подбрасывает что-то новенькое. Постоянной здесь оставалась лишь погода: она постоянно менялась, и менялась быстро. Твисп взглянул на облака, скопившиеся на западе, отметив, как низко склонилось к горизонту Малое Солнце. Вскоре взойдет Большое Солнце — света больше, видимость меньше. Он оглянулся на голубую полоску вдоль горизонта. Да, там просвет. Темное скопление облаков на западе уходило быстрее, чем мотор даже с помощью течение мог за ним угнаться. Солнечный свет скользил по щекам Твиспа, по его рукам. Твисп устроился поудобнее у штурвала, ощущая это тепло как привет от старого друга. Словно хмурая Пандора улыбнулась его предприятию. Он знал, что находится очень близко к тому месту, где водяная стена накатила на Вашон, а теперь видимость была открытой. Он повел взглядом вдоль горизонта, выискивая темное пятнышко, которое не было бы морем.

«Я здесь, малыш.»

Взгляд его, скользнув влево, различил отчетливую линию бурунов. От этого зрелища волосы на шее у Твиспа поднялись дыбом, а по спине поползли мурашки. Он выпрямился, вперившись в горизонт.

Белая линия в море!

«Водяная стена?» Нет… она не становится ни больше, ни меньше. Просто слева и прямо по курсу белая пенистая линия становилась все отчетливей по мере его приближения. Сонар показывал пятьдесят метров. Твисп вытащил дрейфогляд из контейнера и закрепил его на борту скорлупки, глядящим концом в воду. Наклонившись к ротовой апертуре, Твисп заглянул в нее.

Даже когда глаза его приспособились, Квитс не сразу сумел понять, что же именно видит. То не были перекатывающиеся очертания глубин, которые он видел с субмарины, не был это и ломаный, сюрреалистический ландшафт опасной зоны. Дно подымалось высоко, почти под самую поверхность. Твисп оторвался от дрейфогляда и взглянул на показания сонара: двадцать метров!

Он вновь обратился к изучению дна. Оно располагалось настолько неглубоко, что Твисп мог различить изящные ступени — изогнутые террасы, покрытые зарослями келпа. Скальные заграждения и стены оберегали внешние края террас. Они выглядели искусственными… рукотворными.

«Самая сердцевина морянского келп-проекта!» подумал он.

Он видел многие сегменты проекта, но этот выглядел совершенно иначе и был, как подозревал Твисп, намного больше остальных. Морянские инженеры экспериментировали с келпом, это Квитсу было известно. Предположим, некоторые из насаждений могут жить даже на суше — если такая штука вообще может существовать. Теперь Твиспу было гораздо легче поверить в такое — если эта посадка было тому примером. Моряне и впрямь делали все то, о чем заявляли. Он видел великолепные крепления, тянущиеся под водой на километры, структуры, за которые келп мог цепляться и держаться. Другие плантации были защищены каменными стенами. Островитяне жаловались на плетеные крепления, называя их сетью, в которой запутываются рыболовные субмарины. Твисп этот довод казался сомнительным, если учесть все истории о запутавшихся в сетях морянах. Жалобы островитян не застопорили проект.

Твисп прекратил разглядывать дно и снова взглянул на пенную линию. Серебристое течение влекло его в тревожной близости к этой опасной линии. Он прикинул, что пересечет ее километров через пять. Дальний неумолчный рев сопровождал буруны.

«Может, это волны пенятся вокруг одного из креплений?» размышлял Твисп.

Обе лодки взмыли на волне, верхняя натянула канат, и справляться со штурвалом стало потрудней.

«Прибой!» понял Квитс. «Я вижу самый настоящий прибой!»

Островитяне получали сообщения об этом феномене, но достоверных среди них было мало. Ему пришло в голову, что они лишь потому не могли считаться достоверными, что прибой был редкостью. Крупный остров Эверетт, почти такой же большой, как Вашон, сообщил о том, что наблюдает прибой как раз перед тем, как море Пандоры разорвало ему дно, выбросив его на некую загадочную мель. Эверетт погиб вместе со своими обитателями, напоровшись дном, лет тридцать тому назад.

Прозвучал сигнал курсомера.

Твисп вытянул дрейфогляд, выключил предупреждающий сигнал и потянул штурвальную рукоять к самому животу. Теперь он правил наперерез изгибу большого течения, которое по прежнему сносило его к белой бурунной линии. Течение поменяло характер. Оно перекатывалось и извивалось вдоль поверхности, разворачиваясь волнами. В нем ощущалась некая решительность, целенаправленность, будто оно было живым существом, безжалостно сметающим все на своем пути. Твисп всего-навсего хотел выбраться из него. Никогда он не ощущал подобной силы. Он добавил мотору еще сотню оборотов. И все же риск спалить мотор стоил того — из течения нужно было выбраться.

Лодки дергались на волнах, заставляя Твиспа сражаться со штурвалом. А затем внезапно он вышел на свободное пространство. Белая линия прибоя все еще пролегала слишком близко, но теперь Твисп мог ее миновать. Он еще прибавил оборотов, запуская мотор на полную мощность. Серебристая линия течения делалась все уже и уже, оставаясь за кормой. Она изгибалась, заходя за прибой, и пропадала из виду.

«А что, если малыш угодил сюда?» подумал Твисп. «Бретт может быть где угодно.»

Он склонился над приборами, сверился с сигналом из Вашона и приготовился сообщить о местоположении опасного участка. Приемник мигнул красным — сигнал еще одного острова. Твисп опознал его как Игл — небольшой остров, находящийся от него к северо-западу, почти на границе связи, слишком далеко, чтобы можно было узнать расстояние и запросить перекрестную проверку координат. Глубомер не содержал в своих запасах памяти ни одного подобного промера. Однако точный расчет, ориентировка по солнцу и позывные Вашона помогли ему определить, что серебристое течение увлекло его, самое малое, километров на десять к западу от намеченного курса. Течение несло его быстро, но в результате он так и не сэкономил время, пытаясь достичь места, где водяная стена накатила на Вашон.

Квитс набрал данные о своем местоположении, включил автоматический передатчик и активировал его. Теперь сигнал будет сообщать всем, кто слышит: «опасная мель в этом направлении!»

Затем он оглядел поверхность воды, затеняя глаза ладонью. Никаких признаков присутствия морян — ни буйков, ни флажков. Как есть ничего. Ужасающее течение выглядело не более чем серебряной нитью, прошившей поверхность моря. Твисп считал показания курсомера и приготовился к часу с лишним прилежных точных расчетов. Тем временем ему предстояло вернуться к своему пристальному ожиданию, вывести из которого его могло что угодно необычное.

Раздалось громогласное бурлящее шипение и лязг, внезапно перекрывшее тихую пульсацию мотора и плеск волн о его суденышко.

Твисп едва успел развернуться, чтобы увидеть, как морянская субмарина выпрыгнула из воды носом кверху и вновь завалилась набок. Ее твердые металлические стенки отблескивали золотом и зеленью. Квитс увидел мельком, как ее внешние манипуляторы, все сплошь в активированном состоянии, дергались и корчились, как конечности у припадочного. Субмарина грохнулась без малого в сотне метров от него, подняв сильную волну, которая подкатилась под днище и высоко подняла лодку Твиспа. Он сражался со штурвалом, пока субмарина заваливалась в сторону, а затем снова выпрямилась.

Без лишних размышлений Твисп выжал рукоять штурвала до отказа, разворачиваясь, чтобы поспешить на помощь. Субмарины таких штук не проделывают. Должно быть, команда расшиблась до полусмерти — еще бы ей не расшибиться внутри этого металлического морянского чуда. Команда была в беде.

Пока он приближался, люк субмарины откинулся. Наружу вылез человек, одетый только в зеленые подштанники. Люк уже заливало, субмарина погружалась носом вниз. Волна смыла незнакомца в море. Он поплыл вслепую, мощными крупными гребками, которые удаляли его от избранного Твиспом направления. Позади него субмарина погрузилась, икнув напоследок громадным пузырем.

Твисп переложил курс, чтобы перехватить пловца. Соединив громадные ладони возле рта рупором, Твисп прокричал: «Сюда плыви! Ко мне!»

Пловец не сменил направления.

Твисп широко развернулся и, проходя мимо незнакомца, заглушил мотор и протянул пловцу руку.

Когда на него упала тень лодки, пловец оглянулся и посмотрел испуганно на Твиспа, завидев протянутую руку.

— Добро пожаловать на борт, — произнес Твисп. К слову сказать, то было традиционным островитянским приветствием, не содержащим даже намека на расспросы типа: «Ну и что ты тут, во имя Корабля, делаешь?»

Пловец ухватил Твиспа за руку, и Твисп втянул его вовнутрь, едва не зачерпнув воды, когда бедолага неуклюже цеплялся за борт. Твисп втащил его на самую середину и вернулся к штурвалу.

Пловец минуту постоял там, оглядываясь по сторонам, а тем временем с него натекала лужа. Его голая грудь и лицо были бледными, но не настолько, как у большинства морян.

«Может, это морянин, который подолгу живет наверху?» подивился Твисп. «И что с ним, черт возьми, приключилось?»

Пловец был на вид старше, чем Бретт, но моложе, чем сам Твисп. Его зеленые подштанники совсем потемнели от морской воды.

Твисп взглянул туда, где только что была субмарина. Одни лишь перекаты волны указывали, куда она погрузилась.

— Проблемы? — спросил Твисп, вновь на островитянский лад — эдакое краткое вступление, подразумевающее «какую помощь я могу тебе оказать?»

Незнакомец сел, а потом и лег на спину, прижимаясь лопатками к палубе, и сделал несколько глубоких судорожных вдохов.

«Приходит в себя после шока», решил Твисп, разглядывая его. Незнакомец был невысоким и коренастым, с крупной головой.

«Островитянин?» гадал Твисп. Он так прямо и спросил в надежде, что прямота вопроса приведет незнакомца в чувство.

Незнакомец не сказал ни слова, только вздрогнул.

Ну, хоть какая-то реакция. Твисп некоторое время разглядывал пришельца из моря: темно-коричневые волосы ниспадают на широкий лоб. Карие глаза смотрят на Твиспа прямо из-под густых бровей. Нос у незнакомца широкий, рот широкий, подбородок квадратный. И плечи у него были широкие. Руки, оснащенные мощными бицепсами, сужались в изящные предплечья и стройные запястья. Кисти рук выглядели мягкими, но кончики пальцев были посбитыми до блеска. Твисп видел такие пальцы у людей, проводящих много времени за клавиатурой.

— Ты не думаешь рассказать мне, что случилось? — спросил Твисп, большим пальцем указывая назад, туда, где затонула субмарина.

— Я сбежал, — ответил незнакомец высоким тенором.

— Люк был все еще открыт во время погружения, — добавил Твисп. То было всего лишь замечание вслух — и принимай его, как хочешь.

— Остальная часть субмарины задраена, — ответил незнакомец. — Затопит только технический отсек.

— Это морянская субмарина, — сказал Твисп; еще одно замечание.

Незнакомец оторвался от палубы и сел.

— Нам лучше бы убраться отсюда, — сказал он.

— Мы останемся, пока я буду искать здесь своего друга, — отрезал Твисп. — Его смыло в море недавней водяной стеной. — Он откашлялся. — Ты не хочешь сказать мне, как тебя зовут?

— Кей Тедж.

Твиспу показалось, что он слышал раньше это имя, вот только не может вспомнить, где. А теперь, глядя на Теджа, Твисп припоминал, что вроде бы видел это лицо и раньше… в переходах Вашона, может быть… словом, где-то.

— Мы с тобой не знакомы? — спросил Твисп.

— А тебя как зовут? — поинтересовался Тедж.

— Твисп. Квитс Твисп.

— Не припомню, чтобы нас знакомили, — ответил Тедж. Он снова окинул испуганным взглядом поверхность моря вокруг лодки.

— Ты не сказал, откуда ты сбежал, — сказал Твисп. Еще одно замечание.

— От людей, которые… нам всем будет лучше, если они помрут. Дьявольщина! Я должен был убить их, но не смог себя заставить.

Твисп от потрясения потерял дар речи. Что, все моряне так запросто разглагольствуют об убийстве?

— Но ведь ты отправил их на дно с затопленным техотсеком? — наконец выговорил он.

— И вдобавок в обмороке! Но это же моряне. Они выкарабкаются, как только очнутся. Поскорей! Нам надо убираться отсюда.

— Может, ты не расслышал меня, Кей. Я разыскиваю друга, которого смыло с Вашона.

— Если твой друг жив, он там внизу, в безопасности. Кроме тебя, на поверхности никого нет в окружности километров двадцати. Поверь мне. Я искал. Я потому и вышел, что увидел тебя.

Твисп оглянулся на дальнюю белую линию прибоя.

— Это тоже на поверхности.

— Барьер? Да, но больше нет ничего. Никакой морянской базы, ничего совсем.

Твисп призадумался на минуту: как именно Тедж сказал «морянской». «С ужасом? С отвращением?»

— Я знаю, где тут поисково-спасательная база, — сообщил Тедж. — Мы доберемся до нее до завтрашнего утра. Если твой друг жив… — он смолк.

«Говорит почти как островитянин, поступает совсем как морянин», подумал Твисп. «Проклятье! Где я его все-таки видел?»

— Ты назвал это барьером, — сказал Твисп, глядя на дальний прибой.

— Моряне собираются возвести сушу над поверхностью моря. Это ее часть.

Твисп усваивал услышанное, не давая себе труда верить или не верить. Если это правда, это потрясающе — но сейчас время жарить совсем другую рыбку.

— Значит, ты затопил субмарину и сбежал от людей, которым лучше бы помереть.

Твисп и вполовину не поверил истории Теджа. Морское гостеприимство велит выслушать — но ничто не велит соглашаться.

Тедж обвел окружающее возбужденным взглядом. Второе солнце стояло высоко, но в это время года оно садится быстро, и вскоре их накроет ночьсторона. Твисп был голоден и раздражен.

— У тебя не найдется полотенца и одеял? — спросил Тедж. — Я себе всю задницу застудил!

— Полотенце и одеяла в свертке на корме у тебя за спиной, — сказал Твисп с излишней резкостью оттого, что сам не догадался позаботиться об госте. — Ты увидел меня и вылез в надежде, что я тебя спасу — добавил Твисп, когда Тедж обернулся и нашел сверток.

Тедж, вытиравший волосы, вынырнул из полотенца.

— Если бы я еще немного продержал их под углекислым газом, это бы их убило. Я не смог.

— Не скажешь ли, кто они такие?

— Люди, которые поубивают нас, не отрываясь от завтрака, и при этом крошки не уронят!

Тедж сказал это так, что у Твиспа желудок свело. Тедж верил в то, что говорил.

— Боюсь, у тебя нету курсопрокладчика, — сказал Тедж с некоторым высокомерием.

Твисп усилием воли сдержался и откинул покрытие с прибора, стоявшего у его ног. Он особенно гордился своим относительным компенсатором дрейфа. Стрелка компаса на его верхушке показывала, что они значительно сбились с курса.

Тедж пригнулся, чтобы взглянуть.

— Морянский компас точнее, — сказал он, — но и этот сойдет.

— Между островами — не точнее, — поправил его Твисп. — Острова дрейфуют, и фиксированных точек для его ориентирования нет.

Тедж склонился над прибором и заработал его переключателями с такой уверенностью, что Твисп понял: ему пользоваться этим устройством не впервой. Красная стрелка переместилась к новому объекту.

— Этот курс приведет нас сюда, — сказал Тедж и покачал головой. — Иногда я дивлюсь, как мы вообще можем хоть что-то найти без морянских инструментов.

«Мы?» подивился Твисп.

— Полагаю, ты островитянин, — обвиняюще произнес Твисп, еле сдерживая гнев. — Отсталый мы народ, верно?

Тедж встал и вернулся на прежнее место возле кормы.

— Лучше поработай как следует полотенцем, — посоветовал Твисп. — Ты совсем промеж ушей не протер!

Тедж проигнорировал его выпад и сел, привалясь спиной к корме.

Твисп добавил мотору мощности и двинулся по курсу, указанному стрелкой. «С тем же успехом я мог бы плыть к спасательной базе! Черт бы побрал этого Теджа!» Может, он один из тех съехавших вниз островитян, которые становятся большими морянами, чем сами моряне?

— Может, ты мне расскажешь, что случилось на этой субмарине? — потребовал Твисп. — Раз уж я в этом участвую, я хочу знать, во что ты меня втравил.

Тедж с мрачным выражением лица вновь улегся на палубу. Помолчав, он начал описывать свою вылазку вместе с Гэллоу. Когда он добрался в своем рассказе до Гуэмеса, Твисп перебил его.

— Ты был за штурвалом?

— Клянусь, я не знал, что он собирается сделать.

— Продолжай. Что произошло дальше?

Тедж продолжил рассказ о том, что произошло после затопления Гуэмеса. Все это время Твисп глядел на него с каменным лицом. Один раз Твисп пошарил за штурвалом, чтобы нащупать там лазерное ружье — настоящее морянское лазерное ружье, которое обошлось ему в целый улов мури. Холодное прикосновение оружия некоторым образом успокоило его смятенный рассудок. Он не мог не спрашивать себя: «А что, если Тедж все врет?»

Когда Тедж закончил, Твисп подумал немного прежде, чем задать вопрос.

— Ты привязал команду к сидениям, включая этого самого Гэллоу, и отправил их на дно. Почем ты знаешь, что не убил их?

— Они достаточно свободно привязаны, чтобы освободиться, когда придут в себя.

— Думаю, я бы… — Твисп резко тряхнул головой. — Думаю, ты понимаешь, что имеется только твое слово против их слова, а за пультом управления сидел ты?

Тедж зарылся лицом в одеяло, укрывающее его колени. Плечи его затряслись, и лишь несколько мгновений спустя Твисп понял, что рыдает.

Для Твиспа то было верхом доверия между двумя людьми. У него больше не оставалось сомнений в правдивости рассказанного.

Тедж поднял залитое слезами лицо и взглянул на Твиспа.

— Ты всего не знаешь. Ты не знаешь, каким круглым дураком я оказался. Дураком — и орудием!

А вот теперь все вышло наружу — и как книжник-островитянин всегда хотел быть морянином, и как Гэллоу поймал его на крючок этой мечты, завлекая неповинного островитянина в компрометирующее положение.

— Почему ты не отвел субмарину назад, на спасательную базу? — спросил Твисп.

— Слишком далеко. И потом, откуда мне знать, кто за них, а кто против? Это же тайная организация, даже от большинства морян тайная. Я увидел тебя, и… я должен был убраться от них, убраться с этой субмарины.

«Истеричный мальчишка!» подумал Твисп.

— Моряне не порадуются тому, как ты разгромил их субмарину, — сказал он вслух.

Короткий взрыв горького смеха сотряс Теджа.

— Моряне ничего не потеряют! Они величайшие мусорщики всех времен. Если что на дно упало, к ним попало.

— История занимательная, Кей, — кивнул Твисп. — А теперь я расскажу тебе, что случилось. Насчет Гуэмеса я всему верю, и я…

— Это правда!

— И я рад бы не верить тебе, но не могу. А еще я верю, что тебя втянул Гэллоу. Но я не думаю, что ты так невинен, как представляешься.

— Клянусь тебе, я не знал, что он задумал!

— Ладно, Кей. Верю. И верю, что ты увидел меня на мониторе субмарины. И что вылез, чтобы я тебя спас.

Тедж вздрогнул. Твисп кивнул.

— Ты плыл в сторону от меня, чтобы я наверняка последовал за тобой вместо того, чтобы попытаться достичь субмарины. Ты хотел сойти за морянина, чтобы я отвез тебя на эту базу, и собирался использовать свою осведомленность о разрушении Гуэмеса, чтобы обеспечить себе местечко среди морян наверняка. Ты собирался променять свои сведения на…

— Не собирался я! Клянусь!

— Не клянись, — предостерег Твисп. — Корабль слышит.

Тедж начал было говорить, передумал и умолк. Религиозный блеф обычно срабатывал с островитянами, даже если они и объявляли себя неверующими.

— Чем ты занимался наверху? — спросил Твисп. — На каком острове?

— Игл. Я был… историком и… и техником.

— Ты бывал на Вашоне?

— Пару раз.

— Похоже, тогда-то я тебя и видел. Я редко забываю лица. Историк, значит? Постоянно в помещении. Вот почему ты такой бледный.

— Ты хоть представляешь, — спросил Тедж, — какие исторические документы остались у морян? Морянесами понятия не имеют, что они в их распоряжении. И о том, какие они ценные.

— Вот Гэллоу и решил, что ты окажешься таким же ценным свидетелем, записывающим его деяния?

— Так он мне сказал.

— Делать историю — не то же самое, что писать ее. Полагаю, это ты уже заметил.

— Кораблю ведомо, что да!

— Ага. Влипли мы с тобой, Тедж. Выбрасывать тебя за борт я не собираюсь. Но меня твоя история не устраивает, понимаешь? Вот если база окажется там, где ты сказал… вот тогда и посмотрим.

— База там, — повторил Тедж. — Ее вышка выступает из воды настолько, что километров за пятьдесят видать.

— Конечно, — согласился Твисп. — А до тех пор сиди на корме, а я останусь у штурвала. И не пытайся уйти оттуда. Ясно?

Тедж молча зарылся лицом в одеяло. Но по сотрясению его тела и судорожным всхлипам Твиспу было ясно, что он все расслышал.

Что самое трудное, когда любовничаешь с мутью? Найти ухо.

Морянская шутка
Следуя за Алэ со скоростью, болезненной для его старых слабых ног, Уорд Киль шагнул в люк, помеченный красным кругом, и оказался в комнате, переполненной бурной деятельностью. Там было множество экранов — и при каждом по технику — по меньшей мере дюжина контрольных панелей с переключателями и надписями в морянском стиле. Индикаторы с буквенными и цифровыми обозначениями подмигивали ему. Киль насчитал десяток больших видеоэкранов, демонстрирующих подводные и надводные виды. И все это размещалось в пространстве, ненамного большем, чем жилище Алэ.

«И никакой толкотни», подумал Уорд.

Совсем как островитяне, эти моряне наловчились использовать ограниченное пространство — хотя Киль и отметил, что помещение, ограниченное по морянским меркам, островитяне назвали бы просторным.

Алэ провела его вдоль панелей и экранов, познакомив со всеми. Каждый сотрудник во время знакомства подымал взгляд, коротко кивал и возвращался к работе. По взглядам, которыми они награждали Алэ, Киль мог сказать, что его присутствие в этой комнате для некоторых морян особо неприятно.

Карин подвела гостя к самой большой панели, расположенной на низком столике, чтобы удобнее обозревать все помещение. Молодого человека за панелью Алэ окликнула «Тень», но отрекомендовала его Дарком Панилем. Фамилию эту Киль вспомнил — несомненно, потомок поэта и историка из первопоселенцев. Над высокими скулами Паниля требовательно горели его темные глаза. Его рот лишь минимально отклонился от прямой линии, когда он откликался на приветствие.

— Что это за место? — спросил Киль.

— Текущий Контроль, — ответила Алэ. — Сейчас вы узнаете все подробности. Сейчас люди заняты срочной работой. Мы не имеем права им мешать. Видите, вон там оранжевые огоньки мигают? Это срочные вызовы поисковых и спасательных команд, которые сейчас на дежурстве.

— Поисковых и спасательных? — переспросил Киль. — Кто-то из ваших людей попал в беду?

— Нет, — ответила она, сжав зубы, — из ваших.

Киль попридержал язык. Он скользил взглядом вдоль всей комнаты по напряженным лицам, изучал каждый экран, какофонию, созданную двумя дюжинами рук техников, барабанящих по клавиатурам. Есть отчего растеряться. Не начало ли это угрозы, о которой упоминала Алэ? Киль с трудом хранил молчание… но ведь Алэ сказала «поисковых и спасательных»? Самое время наблюдать и запоминать.

Сразу же после того, как медики вынесли ему свой смертный приговор, Киль ощутил, что живет в пустоте, которую отчаянно нужно заполнить. Он чувствовал, что даже его долгая служба в Комитете по Жизненным формам сделалась чем-то пустопорожним. Должно же быть что-то большее… то, что станет достойным итогом его жизни, покажет, как он любил свой народ. Он хотел послать весть по всем переходам, гласящую: «Вот как я вас любил». Возможно, ключ к этой необходимости обретался в этой комнате.

— Тень, — прошептала Алэ судье на ухо, — так его друзья зовут, это более приятное имя, чем Дарк — наш самый способный координатор. На его счету очень много спасенных островитян, упавших в море.

Она что, надеялась впечатлить его опекой над жизнями островитян?

— Я и не знал, что дело ведется так формализованно, — тихим сухим голосом произнес Киль.

— А вы полагали, что мы оставляем все на волю случая? — поинтересовалась она, и Киль расслышал короткое презрительное фырканье. — Мы всегда наблюдаем за островитянами во время шторма или водяной стены.

Киль ощутил при этом известии эмоциональный укол. Его гордость была затронута.

— Почему вы делаете это скрытно от нас? — спросил он.

— Полагаете, островитянская гордость перенесет столь пристальное наблюдение? — спросила Алэ. — Вы забываете, Уорд, что я подолгу живу наверху. Вы и так считаете, что мы умышляем против вас. А что ваши люди сказали бы обо всем этом? — Жестом руки она обвела контрольные панели, видеоэкраны, приглушенно побрякивающие принтеры.

— По вашему, островитяне — параноики, — сказал Киль. Он был вынужден признаться себе, что предназначение этой комнаты ранит его гордость. Вашонская служба безопасности также не будет в восторге от такого пристального наблюдения. И возможно, их страхи обоснованны. Киль напомнил себе, что видит только то, что ему показывают.

Большой экран справа демонстрировал массивную часть острова.

— Похоже на Вашон, — заметил он. — Я узнаю его обводы.

Алэ тронула Паниля за плечо, и Киль подивился тому, насколько собственническим было это прикосновение. Паниль оторвался от клавиатуры.

— Мы не помешали? — спросила Карин.

— Покороче.

— Ты не мог бы успокоить страхи судьи Киля? Он узнал свой остров вон там, — Карин кивком указала на экран справа. — дай нам местоположение острова относительно ближайшей водяной стены.

Паниль повернулся к своей панели и набрал код, повернул переключатель и считал данные с тонкой темной полоски наверху панели. Маленький экран наверху показывал уже не повторение надводного вида, а окружающий ландшафт. На квадратике в нижнем правом углу экрана помаргивало «V-200».

— Видимость двести метров, — заметила Алэ. — Совсем неплохо.

— Вашон находится примерно в четырех километрах от нашего подводного барьера эйч-а-девять и движется параллельно стене, — сообщил Паниль. Приблизительно через час мы начнем отводить его в сторону. Водяная стена находится на двухкилометровом расстоянии. Нам придется немного поманеврировать, но опасаться нечего. Все под контролем.

Киль, услышав такие цифры, едва подавил вскрик.

— Что значит — «опасаться нечего»? — спросил он молодого человека, совладав со своим гневом.

— У нас все под контролем… — ответил Паниль.

— Молодой человек, при отклонении такой массы, как Вашон, — покачал головой Киль, — мы рады, если нам удается стабилизировать базовое местоположение при контактах с другими островами. А разминуться с опасностью в двух километрах невозможно.

Уголки рта Паниля приподнялись вверх в напряженной улыбке — в той всезнающей улыбке, которую Киль всегда терпеть не мог. Он видывал эту улыбку на лицах недорослей-начетчиков, полагающих, что старики просто глупы.

— Вам, островитянам, келп не помогает, — отозвался Паниль. — А нам помогает. Поэтому мы здесь, и у нас нет времени на вашу островитянскую паранойю.

— Тень! — предупреждающе прозвенел голос Алэ.

— Прошу прощения. — Паниль вновь склонился над своими приборами. — Но келп дает нам возможность контроля, который удерживал Вашон вдали от реальной опасности на протяжении нескольких последних лет. И другие острова тоже.

«Какое ошеломляющее заявление!» подумал Киль. Краем газа он видел, как пристально следит Алэ за каждым движением Паниля. Молодой человек кивнул чему-то, что вычитал из своих данных.

— Посмотрите сюда, — сказал он. — Ландро! — пожилая женщина в другом конце комнаты взглянула на него и кивнула. Паниль назвал ей серию букв и цифр. Женщина отбила их на своей клавиатуре, подождала, вновь нажала на клавишу, подождала. Паниль склонился над своей клавиатурой. Пальцы его быстро запорхали над нею.

— Посмотрите на экран Тени, — предложила Алэ.

Экран демонстрировал длинную полосу келпа, толстую, тянущуюся вглубь. «V-200» все еще помаргивало в угловом квадратике. Киль оценил глубину прорастания келпа вниз метров в сто. По мере того, как он наблюдал, в заросли келпа открылся боковой проход, толстые лохмы расступились и сплелись с соседними. Проход имел по меньшей мере метров тридцать в ширину.

— Келп контролирует течения, открывая для них подходящие проходы, — сказала Алэ. — Вы видите одну из самых примитивных форм кормового поведения келпа. Таким образом он улавливает холодные течения, богатые питательными веществами.

— Как вы заставляете его отвечать нужным образом? — приглушенным шепотом спросил Киль.

— Низкочастотными сигналами, — сообщила Алэ. — Мы еще не улучшили наш способ, но до этого недалеко. Это очень примитивно, если верить историческим хроникам. Мы ожидаем, что на следующей стадии развития келп включит в свой словарь визуальные образы.

— Вы хотите сказать, что разговариваете с ним?

— Приближенно. Как мать «разговаривает» с младенцем — в этом примерно роде. Мы еще не можем назвать келп разумным, он не способен покуда принимать независимые решения.

Киль начал понимать, откуда взялся всезнающий вид Паниля. Как много поколений островитян пробыли в море и даже не приблизились к подобному достижению? А что еще такого, что островитянам недостает, моряне сумели развить?

— Поскольку все это очень приближенно, мы оставляем большое пространство для ошибок, — добавила Алэ.

— Четыре километра… это безопасно? — спросил Киль.

— Два километра, — поправил Паниль — На данный момент это безопасное расстояние.

— Келп отвечает на серию сигналов, — заверила его Алэ.

«С чего бы им так вдруг распинаться перед высшим островитянским чиновником?» подумал Киль.

— Как видите, — пояснила Алэ, — мы обучаем келп в процессе использования. — Она взяла Уорда за руку, глядя на открывающийся в зарослях келпа проход.

Киль увидел, какой взгляд бросил Паниль на это дружеское рукопожатие Алэ и как отвердела линия его рта.

«Ревность?» гадал Киль. Мысль вспыхнула на мгновение, как огонек свечи на сквозняке. Возможно, это способ вывести Паниля из равновесия. Киль похлопал Алэ по руке.

— Понимаете, почему я привела вас сюда? — спросила Алэ.

Киль попробовал прокашляться, но горло оказалось судорожно сжатым. Безусловно, островитянам следует узнать об этих разработках. Он начинал понимать проблемы Алэ — морянские проблемы. Они совершили ошибку, не поделившись этой информацией. Или… или не совершили?

— Нам еще есть что осмотреть, — сказала Алэ. — Думаю, на очереди гимназия, это ближе всего. Там мы обучаем наших астронавтов.

Киль, полуотвернувшись, разглядывал экраны. Разум его лишь частично сосредоточился на словах Алэ, и он не сразу осознал услышанное? Он развернулся и столкнулся с Алэ, и лишь ее сильная хватка удержала его от падения.

— Я знаю, что вам нужны гибербаки, — сказал он.

— Корабль не оставил бы их на орбите, если бы не предназначал их нам, Уорд.

— Так вот зачем вы возводите ваши барьеры и громоздите сушу посреди моря.

— Мы можем запускать ракеты и отсюда, но это не наилучший способ, — подтвердила Карин. — Нам нужна база на твердой земле над уровнем моря.

— И что вы собираетесь делать с содержимым гибербаков?

— Если записи верны — а у нас нет никаких оснований в этом сомневаться — тогда все богатство жизненных форм в этих контейнерах вернет нас на человеческий путь — к человеческому образу развития.

— А каков он, этот человеческий образ? — спросил Уорд.

— Ну, это… Уорд, жизненные формы в этих контейнерах смогут…

— Я изучал записи. Что вы рассчитываете выиграть в условиях Пандоры посредством, скажем, макаки резус? Или питона? Какой нам толк от мангуста?

— Уорд, но есть же коровы, свиньи, цыплята…

— И киты — и чем они могут нам помочь? Смогут ли они ужиться с келпом? А ведь вы указываете на значение келпа…

— Мы ведь не узнаем, пока не попытаемся, верно?

— Как Верховный судья Комитета по жизненным формам — а ведь именно в этом качестве вы ко мне и обращаетесь, Карин Алэ — я должен напомнить вам, что рассматривал подобные вопросы и раньше.

— Корабль и наши предки принесли…

— Откуда вдруг эти религиозные порывания, Карин? Корабль и наши предки принесли хаос на Пандору. Они не продумали последствия своих действий. Посмотрите же на меня, Карин! Я — одно из этих последствий. Клоны… мутанты… не было ли целью Корабля преподать нам жестокий урок, я вас спрашиваю?

— Какой урок?

— Что есть перемены, способные нас уничтожить. Как легко вы разглагольствуете о человеческом образе жизни! Но как вы определяете, что такое «человеческий»?

— Уорд… мы оба — люди.

— Такие, как мы, Карин. Вот критерий нашего суждения. Человек — это «такой, как я». Мы печенкой чуем: это — человек, если он такой, как я.

— Вы и в Комитете так судите? — Тон Алэ был не то пренебрежительным, не то уязвленным.

— Конечно, так. Но кисть, которой я обрисовываю сходство, очень широка. А широка ли ваша кисть? К слову, вот этот презрительного вида молодой человек, который сидит перед нами — может он посмотреть на меня и сказать: «Он такой, как я»?

Паниль не поднял взгляда, но шея его заполыхала, и он еще ниже склонился над клавиатурой.

— Тень и его люди спасают жизни островитян, — заметила Алэ.

— Конечно, — откликнулся Киль, — и я благодарен. Вот только я хотел бы знать — считает он, что спасает людей или интересные низшие формы жизни? Мы живем в различной среде, Карин. И это различие среды диктует нам разные обычаи. Вот и все. Но я спрашиваю себя, почему мы, островитяне, позволяем вашим стандартам красоты управлять нами? Вот вы, к примеру, могли бы воспринять меня как возлюбленного? — Он поднял руку, чтобы предотвратить ее ответ, и увидел, что Паниль изо всех сил старается игнорировать их разговор. — Я не предлагаю себя всерьез, — вставил Киль. — Просто подумайте обо всем, что с этим связано. Подумайте, как печально, что мне вообще пришлось об этом заговорить.

— Вы самое трудное в общении, — сказала Алэ, осторожно подбирая слова и делая между ними большие промежутки… — человеческое существо… какое я только встречала.

— Вы меня поэтому и привезли сюда? Если вы сумеете убедить меня, то сумеете убедить кого угодно?

— Я не думаю об островитянах, как о мути, — произнесла она. — Вы люди, чьи жизни тоже важны и чье значение для нас всех должно быть очевидным.

— Но вы же говорили, что есть моряне, которые с этим не согласны, — напомнил Уорд.

— Большинству морян неизвестно, с какими проблемами сталкиваются островитяне. Вы должны признать, Уорд, что ваша работа по большей части неэффективна… хотя, конечно, и не по вашей вине.

«Как завуалировано», подумал Киль. «Эвфемизм, да и только.»

— Тогда в чем же наше «очевидное значение»?

— Уорд, каждый из нас решает одну и ту же общую проблему — как выжить на этой планете — несколько с другой стороны. Здесь, внизу, мы собираем компост ради метана и ради плодородной почвы, которая понадобится нам, когда нам придется высаживать растения на суше.

— Изымая энергию из жизненного цикла?

— Задерживая ее, — поправила Алэ. — Суша гораздо стабильнее, когда ее удерживают растения. Нам нужна плодородная почва.

— Метан, — пробормотал он, забыв, что собирался сказать, в свете этих новых откровений, нахлынувших на него. — Вам нужно наше производство водорода!

Ее глаза расширились от его догадливости.

— Нам нужен водород, чтобы достичь космоса, — сказала она.

— А нам он нужен для приготовления пищи, для отопления, для двигателей наших немногих механических устройств, — перечислил Уорд.

— У вас есть и метан.

— В недостаточном количестве.

— Мы выделяем водород с помощью электролиза и…

— Недостаточно эффективно, — возразил Киль. Он старался не выдавать своей гордости, но она все равно звучала в его голосе.

— Вы используете замечательные разделительные мембраны и глубоководное давление, — сказала Карин.

— Один-ноль в пользу биомассы.

— Но нельзя же всю технологию основывать на биомассе, — возразила Алэ. — Посмотрите, как она вас тормозит. Ваша технология должна поддерживать и защищать вас, служить вашему прогрессу.

— Этот спор завязался много поколений назад, — сказал Киль. — Островитяне знают, что вы думаете о биомассе.

— Но спор не завершен, — настаивала Карин. — А с гибербаками…

— Теперь вы идете к нам, — прервал ее Киль, — поскольку мы лучше управляемся с живыми тканями. — Он позволил себе слегка улыбнуться. — И я должен заметить, что вы обращаетесь к нам в случаях особо тонкой хирургии.

— Мы понимаем, что когда-то биомасса стала для вас наиболее удобным средством, чтобы выжить на поверхности, — возразила Карин. — Но времена меняются, и…

— И вы меняете их, — произнес Уорд с вызовом. Он примолк при виде отчаяния, заставившего ее крепче сжать челюсти, приметил, как ярко сверкнули ее синие глаза. — Времена всегда меняются, — промолвил он, на сей раз помягче. — Но вопрос остается прежним: «Как нам наилучшим образом приспособиться к переменам?»

— Все ваши запасы энергии уходят на то, чтобы поддерживать вашу жизнь и вашу биомассу, — выпалила Карин, не смягчившись в ответ. — Островам случается голодать. А мы не голодаем. И в течение жизни поколения мы выйдем под открытое небо на твердую сушу!

Киль пожал плечами. Пожатие было болезненным из-за устройства, поддерживающего его крупную голову. Он чувствовал, как по мере все большего утомления мышцы шеи скручиваются болезненными узлами от затылка к волосам.

— И что вы думаете о старом споре в свете этих перемен? — спросила Алэ. Ее вопрос прозвучал как вызов.

— Вы создаете барьеры, создаете берега, которые могут утопить острова, — сказал Киль. — вы делаете это для распространения морянского образа жизни. Островитяне были бы дураками, не задайся они вопросом — не делаете ли вы все это, чтобы утопить острова, а заодно и всю муть.

— Уорд. — Карин покачала головой прежде, чем продолжить. — Уорд, конец жизни на островах в том виде, в каком вы ее знаете, произойдет при нашей жизни. И это не обязательно плохо.

«Не при моей жизни», подумал он.

— Вы это понимаете? — требовательно спросила она.

— Вы хотите, чтобы я облегчил для вас эти перемены, — произнес Киль. — Сделать меня козлом отпущения, Иудой. Вы слышали об Иуде, Карин? А о козлах?

Заметная тень беспокойства показалась на ее лице.

— Я стараюсь дать вам понять, как скоро островитянам придется меняться. Это факт, и с ним придется считаться, нравится вам это или нет.

— А еще вы стараетесь заполучить наше производство водорода, — заметил Киль.

— Я стараюсь удержать вас выше нашей морянской политической грызни, — вставила она.

— Знаете ли, Карин, что-то я вам не доверяю. Я подозреваю, что вы действуете без одобрения вашего собственного народа.

— С меня довольно, — прервал Паниль. — Я предупреждал тебя, Карин, что островитянин…

— Дозволь мне управиться самой, — возразила Карин, утихомирив его движением руки. — если это и ошибка, это моя ошибка. — Она обратилась к Килю. — Вы можете поверить в возвращение гибербаков или восстановление суши? Вы можете понять значимость восстановления сознательности келпа?

«Это представление», понял Киль. Она разыгрывает его для меня. Или для Паниля.»

— С какой целью и при помощи каких средств? — спросил он, стараясь выиграть время.

— С какой целью? Мы наконец-то достигнем реальной стабильности. Все мы. Это то, что сможет объединить нас.

«Она выглядит такой спокойной, такой лощеной», подумал Киль. «Но что-то все-таки не в порядке.»

— Что для вас самое важное? — спросил он. — Келп, суша или гибербаки?

— Мои люди хотят заполучить гибербаки.

— А ваши люди — это кто?

Она оглянулась на Паниля.

— Большинство — вот кто ее люди, — сказал тот. — Вот так у нас делаются дела.

— А что самое важное для вас, Тень? — спросил Киль, глядя на него сверху вниз.

— Лично для меня? — глаза Паниля неохотно оторвались от экрана. — Келп. Без него вся эта планета — бесконечная борьба за выживание. — Он указал на экраны, от которых, как напомнил себе Киль, зависела жизнь многих островитян. — Вы видели, на что он способен, — добавил Паниль. — Вот сейчас он удерживает Вашон на глубокой воде. Это удобно. Это помогает выжить.

— Вы полагаете, это надежно?

— Да. У нас есть все, что было спасено из старого Редута после катастрофы. И мы хорошо представляем себе, что в этих гибербаках? Они могут подождать.

— Конечно, это меня тревожит, — сказал Киль, взглянув на Алэ. — Я знаю, что предположительно находится в контейнерах. А что говорят ваши записи?

— У нас есть все основания полагать, что в гибербаках содержатся земные формы растительной и животной жизни — все, что Корабль считал необходимым для колонизации. И там должно оказаться около тридцати тысяч человек — сохраняющихся до бесконечности.

Киль фыркнул при словах «есть все основания полагать». «Все-таки они не знают наверняка», подумал он. «Это выстрел вслепую». Он уставился в потолок, думая о кусках плаза и пластали, а заодно и о всей плоти, кружащей вокруг Пандоры год за годом.

— Там может оказаться все, что угодно, — произнесла Карин. — Все, что угодно.

Он знал, что эти слова продиктованы страхом.

— Вы претендуете на то, что представляете большинство морян, — сказал Киль, обвиняюще взглянув на Карин, — но в ваших действиях ощущается неуверенность.

— Есть политические тонкости… — Карин перебила сама себя. — Уорд, наш космический проект будет продолжаться вне зависимости от того, преуспею я с вами или нет.

— Преуспеете? Со мной? — Казалось, ее замысла и махинациям нет конца.

Алэ выдохнула — это прозвучало скорее как шипение, нежели как выдох.

— Если я потерплю поражение, Уорд, для островитян дело плохо. Мы хотим положить начало цивилизации, а не войне. Как же вы не понимаете! Мы предлагаем островитянам сушу для колонизации.

— А-а-хх, какова наживка! — произнес Уорд.

Киль подумал, какое воздействие на островитян окажет это предложение. Многие за него ухватятся — бедно живущие островитяне, такие, как обитатели Гуэмеса, существующие по принципу «что в море поймал, то сразу в рот и сунул». А вот Вашон — дело другое. Но в этом предложении есть и похвальба морянским богатством. Многие островитяне глубоко завидовали этим богатствам. Это все осложнит. Сложность того, что предлагала ему Алэ, начала открываться ему во всех своих переплетениях — проблема, которую предстояло решить.

— Мне нужна информация, — заявил он. — Насколько вы близки к выходу в космос?

— Тень, — окликнула Алэ.

Паниль нажал на клавиши. Экран перед ним продемонстрировал два изображения, разделенные между собой линией посредине. Слева открывался подводный вид на башню, чьи размеры Киль смог оценить лишь тогда, когда сообразил, что крохотные фигурки возле нее — не рыбки, а моряне. Вид справа показывал ту же башню, выступающей из океана, и сравнив увиденное с пропорциями не левой половине экрана, Киль понял, что эта штука торчит над поверхностью метров на пятьдесят.

— Сегодня или завтра, в зависимости от погоды, произойдет очередной запуск, — сообщила Алэ. — Проверочный, первый с человеком на борту, а вскоре после этого мы и за гибербаками сможем отправиться.

— Почему ни один из островов не наблюдал запусков? — спросил Киль.

— Мы направляем вас в сторону от них, — ответил Паниль, пожав плечами.

Киль покачал разболевшейся головой.

— Это объясняет знамения, о которых вы слышали, все эти заявления островитян, что корабль возвращается, — добавила Алэ.

— Как же вы позабавились! — взорвался Киль. — Простодушные островитяне и их примитивные суеверия! — Он яростно уставился на нее. — Вы же знаете, что кое-кто из моего народа заявляет, что ваши ракеты — это знамения того, что наступает конец света. Если бы вы только поставили в известность КП…

— Это было неправильное решение, — сказала Карин. — Мы это признаем. Вот почему вы здесь. И что мы теперь со всем этим будем делать?

Киль почесал голову. Шея страшно болела из-за поддерживающего устройства. Он чувствовал за сказанным еще и подтекст… ключом к которому был Паниль. Алэ говорила по большей части то, что и планировала сказать. Киль был не новичком в политике и понимал, что так, с ходу, никто ему не даст во всем разобраться. Алэ хотела, чтобы он узнал разные вещи — те, что она запланировала. А ему было нужно то, что от него скрывали.

— Как мы сможем смягчить для островитян эту истину? — размышлял Киль.

— У нас нет времени на островитянские философствования, — отрезала она.

Киль присвистнул.

— Это просто другой способ назвать нас лентяями. Но наше время почти целиком уходит на то, чтобы просто остаться в живых. Вы думаете, что мы не деятельны, потому что мы не строим ракет. Но это у нас нет времени. У нас нет времени на красивые фразы и замыслы…

— Прекратите! — выпалила она. — Если мы с вами не сумеем договориться, чего тогда ждать от наших народов?

Киль повернул голову, чтобы посмотреть на нее сперва одним глазом, затем другим. Он подавил улыбку. Две вещи позабавили его. Она была права, и она может терять самообладание. Киль поднял обе руки и потер шею.

Алэ мгновенно сосредоточилась, по многим прежним дипломатическим встречам осведомленная о проблемах Киля.

— Вы устали, — сказала она. — Не хотели бы вы отдохнуть, выпить чашечку кофе или чего-нибудь посущественней?

— Чашка хорошего вашонского кофе устроит меня наилучшим образом, — отозвался Уорд, сдвинув держатель налево. — А еще — снять на время со своей шеи эту проклятую штуковину. У вас, часом, не найдется собакресла?

— Биомасса тут, внизу, редкость, — ответила Алэ. — Боюсь, мы не можем обеспечить вас всем островитянским комфортом.

— Мне просто нужен массаж, — объяснил Киль. — моряне много теряют, не обзаводясь собакреслами.

— Я уверена, что мы сумеем обеспечить вам массаж, — пообещала Карин.

— У нас, внизу, куда меньше проблем со здоровьем, чем у вас наверху, — перебил Паниль. Его взгляд был вновь прикован к экранам, и говорил он, как бы не вполне осознавая собственные слова, и все же Киль не мог пропустить эту реплику мимо ушей.

— Молодой человек, — заметил он. — Я так понимаю, что вы блестящий специалист в своей области. Не давайте уверенности в своих достижениях делать вас безапелляционным в других областях. Вам еще многому предстоит выучиться.

Повернувшись, чтобы опереться на руку Алэ, он позволил увести себя в коридор, чувствуя взгляды, уставленные ему в спину. Отчего-то из-за этих взглядов у него мурашки ползли по хребту.

— Я убедила вас? — спросила Алэ.

Киль ковылял рядом с ней, ноги у него болели, голова раскалывалась от обрывков информации, которая вскоре обрушится, как ему довелось узнать, на его народ.

— Вы убедили меня в том, что моряне это сделают, — ответил Уорд. — У вас хватит и денег, и организованности, и решимости. — Он споткнулся и вновь выпрямился. — Не привык я к палубам, которые не покачиваются, — заметил он. — Жить на суше для ветерана нелегко.

— Так все и не переселятся на сушу за один раз, — возразила Карин. — Только те, кто особенно остро в этом нуждается. Мы думаем, что острова надо будет пришвартовать… или сделать плоты для такой близкой швартовки. Они будут предназначены для временного проживания, пока земледелие не наладится.

Киль призадумался на минуту.

— Вы долго над этим размышляли.

— Так и есть.

— Организовывали для островитян их жизнь и…

— Старались придумать, как всех вас спасти!

— Ой ли? — Киль расхохотался. — Распихав нас по прибрежным плотам?

— Они идеальны, — ответила Алэ, и Киль увидел в ее глазах искреннее восхищение. — А когда нужда в них минует, мы сможем дать им отмереть и использовать их на удобрения…

Киль не смог сдержать горечи.

— Вы не понимаете, Карин. Мне это ясно. Остров — это не мертвый кусок… земли. Он живой! Это наша мать! Она поддерживает нашу жизнь, и мы относимся к ней с заботливой любовью. А вы приговариваете нашу мать к участи мешка удобрений.

Некоторое время она смотрела на него в упор.

— Вы думаете, — сказала она затем, — что островитяне — единственные, кто отказывается от своего образа жизни. Те из нас, кто выйдут наверх…

— Сохранят для себя и глубины, — подхватил Киль. — Вы не перерезаете пуповину. Мы при этом переходе пострадаем куда сильнее. А вы это охотно игнорируете.

— Да не игнорирую я это, черт возьми! Вот почему вы здесь!

«Пора заканчивать перепалку», подумал он. «Пора показать ей, что я ей на самом деле не верю и не доверяю.»

— Вы скрываете от меня информацию, — обвинил он. — Я изучил вас за долгое время, Карин. Что-то кипит внутри вас, что-то важное и значительное. Вы стараетесь контролировать то, что я могу узнать, скармливаете мне избранные сведения, чтобы заручиться моим сотрудничеством. Вы…

— Уорд, я…

— Не перебивайте. Самый быстрый способ заручиться моим сотрудничеством — это откровенность. Поделитесь со мной всем. Я помогу, если это будет нужно. Но я не помогу, я буду сопротивляться, если вы по прежнему будете скрывать от меня хоть что-нибудь.

Карин остановилась у закрытого люка и окинула его рассеянным взглядом.

— Вы меня знаете, Карин, — настаивал он. — Я говорю то, что думаю. Я буду с вами бороться. Я уеду… если вы не удержите меня силой… и я буду противостоять…

— Хорошо же! — Карин яростно взглянула на него. — Удерживать вас? Я бы и помыслить не посмела. Другие могут, но я не смогу. Вы хотите откровенности? Очень хорошо. Беда уже стряслась, Уорд. Остров Гуэмес утонул.

Киль моргнул, словно это движение век могло лишить ужаса то, что она сказала.

«Целый остров утонул!»

— Итак, — рявкнул он, — ваш бесценный текущий контроль — контроль за течениями! — не сработал. Вы загнали остров в…

— Нет. — Она покачала головой, чтобы подкрепить свои слова. — Нет! Нет! Кто-то сделал это намеренно. Это не имеет ничего общего с текущим контролем. Это жестокий, порочный акт разрушения.

— Кто? — спросил он тихим от потрясения голосом.

— Мы пока не знаем. Но жертвы насчитываются тысячами, и мы все еще подбираем выживших. — Она повернулась, чтобы открыть люк. В медлительности ее движения Киль впервые увидел признаки приближения старости.

«Она все еще что-то скрывает», думал Уорд, следуя за Карин в ее обиталище.

Люди проводят жизнь в лабиринтах. Если, пройдя очередной, они не могут найти новый, они строят его себе сами. Что за страсть испытывать себя?

«Вопросы Авааты», из Анналов
Дьюк начал сыпать проклятиями, корчиться в своей питательной ванне и стучать кулачками по ее органическим стенкам, пока вдоль всего края ее не пошли синие пятна.

Наблюдатели вызвали КП.

Время было позднее, и Симона Роксэк собиралась лечь спать. Когда пришел вызов, Симона набросила на голову свое любимое одеяние, покрыв им крепкие изгибы грудей и бедер. Пурпурное достоинство наряда изгоняло даже малейший намек на женственность. Симона поспешила прочь из своего жилища по коридорам, на ходу одергивая наряд, чтобы придать ему хоть частично дневную пристойность. Она вошла в сумрачное обиталище, где вели свое существование Ваата и Дьюк. Беспокойство ее было очевидным. Опустившись на колени возле Дьюка, она заговорила.

— Я здесь, Дьюк. Это капеллан-психиатр. Чем я могу тебе помочь?

— Помочь мне? — завопил Дьюк. — Ах ты, чирей на заднице беременной свиноматки! Ты даже самой себе не можешь помочь!

Потрясенная КП поднесла руку к вуали, прикрывавшей рот. Она, конечно же, знала, что такое свиноматка — одно из созданий Корабля, самка кабана. Это она хорошо помнила.

«Беременная свиноматка?»

Симона Роксэк не смогла удержаться и не погладить стройными пальцами гладкую плоскость живота.

— Единственные свиньи находятся в гибербаках, — сказала она. Ей пришлось сосредоточиться на том, чтобы говорить достаточно громко, чтобы Дьюк мог ее услышать.

— Ты так думаешь?

— Почему ты ругаешься? — спросила КП. Она пыталась придать своему тону надлежащую почтительность.

— Ваата сновидит меня в ужасные вещи, — простонал Дьюк. — Ее волосы… они повсюду, по всему океану, и она разрывает меня на кусочки.

КП уставилась на Дьюка. Тело его виднелось мутным пятном из-под питательного раствора. Губы его искали поверхности, словно рыбьи. Он выглядел невредимым.

— Я не понимаю, — произнесла КП. — Вроде ты не поврежден.

— Я что, не говорил, что она меня сновидит? — простонал Дьюк. — Сны убивают, если ты не можешь выбраться. Я утону там. Весь до последнего кусочка утону.

— Ты не тонешь, — заверила его КП.

— Да не здесь, бабуиниха! В море!

«Бабуиниха», подумала она. Еще одно создание Корабля. Почему Дьюк вспоминает создания Корабля? Возвращаются ли они, в конце концов? Но откуда ему знать? Симона подняла взгляд и обвела им перепуганных наблюдателей, обступивших органическую ванну. Может, один из них?.. Да нет, это невозможно.

— Она не хочет слушать, — объявил Дьюк внезапно четко и неожиданно внятно. — Они говорят, а она не хочет слушать.

— Кто не хочет слушать, Дьюк? Кто эти «они»?

— Ее волосы! Ты что, не слышала, что я сказал? — Дьюк ударил слабым кулачком в стенку ванны возле КП. Она с отсутствующим видом вновь погладила свой живот.

— Создания Корабля должны быть возвращены на Пандору? — спросила Роксэк.

— Возвращайте их куда хотите, — вымолвил Дьюк. — Только не давайте ей уснить меня обратно в море.

— Ваата желает вернуться в море?

— Говорю же, она сновидит меня. Она сновидит меня прочь.

— Так сны Вааты реальны?

Дьюк отказался отвечать. Он только застонал и забился на своем краю ванны.

Роксэк вздохнула. Она смотрела через всю ванну на громаду Вааты, живущую… дышащую. Волосы Вааты, словно водоросли, колыхались на волнах, поднятых бьющимся Дьюком. Как могут волосы Вааты пребывать в океане и одновременно здесь, в Вашоне? Возможно, в снах. Может, это еще одно чудо Корабля? Волосы Ваата уже почти отросли настолько, чтобы их следовало остричь — уже около года прошло. А все эти отстриженные волосы Вааты… были ли они по прежнему неким образом связанными с ней? ничто не может быть невозможным в царствии чудес.

Но как волосы Вааты могут разговаривать?

Роксэк снова вздохнула. Беспокойное дело — работа капеллана-психиатра. Ей предъявляются чудовищные требования. Слухи об этом разнесутся не позже утра. Наблюдателей замолчать не заставишь. Слухи, искаженные сплетни. Нужно высказать какую-нибудь интерпретацию, нечто решительно, способное успокоить. Нечто подходящее, чтобы предотвратить опасные пересуды.

Она встала, скривившись от боли в левом колене.

— Следующая часть волос Вааты не будет отдана верующим, — сказала она, вглядываясь в благоговейные лица наблюдателей вокруг ванны. — Все до последней прядки должно быть отдано морю в качестве жертвоприношения.

У ее ног застонал Дьюк.

— Сука! Сука! Сука! — закричал он весьма отчетливо.

На эту реплику Роксэк отреагировала мгновенно, будучи подготовлена к ней предыдущим бормотанием Дьюка. Сука — это самка собаки. КП поняла: великие события ожидают Пандору. Ваата в снах ведет Дьюка к потрясающим переживаниям, а Дьюк призывает создания Корабля.

Вновь окинув взглядом благоговейных наблюдателей, Роксэк подробно это объяснила. Она была довольна, когда головы склонились, выражая согласие.

Все обитатели Пандоры будут свободны, когда первые дирижаблики подымутся с поверхности моря.

Лозунг морянского проекта «келп»
Пять ударов водяного барабанчика прозвучали, словно музыка, подымая Бретта вверх… вверх… вверх из недр сна, в котором он дотягивался до Скади Ванг, но так ни разу ее и не коснулся. Всякий раз он падал в глубину, подобную той, в которую погрузился, когда водяная стена смыла его с Вашона.

Бретт открыл глаза и узнал комнату Скади. Освещение было выключено, но его вбирающие малейшую частичку света глаза различили ее руку между их постелями. Рука высунулась из-под одеяла и сонно шарила по стене в поисках выключателя.

— Немного выше и правее, — посоветовал Бретт.

— Ты видишь? — В ее голосе звучало удивление. Рука ее перестала шарить и нашла выключатель. Яркий свет залил комнату. Бретт глубоко вдохнул, выдохнул и потер глаза. Свет отдавался в них болью до самых висков.

Скади выпрямилась, сидя на постели, прикрыв грудь одеялом.

— Ты видишь в темноте? — настаивала она.

— Иногда это очень удобно, — кивнул Бретт.

— Тогда твоя скромность не такая твердокаменная, как я думала.

Она выскользнула из-под покрывал и оделась в костюм в желто-зеленую вертикальную полоску. Бретт старался не смотреть, как девушка одевается, но глаза его не слушались.

— Через полчаса у меня проверка инструментов, — сообщила Скади. — А потом я выплываю на дежурство.

— А что я должен сделать насчет… ну, насчет регистрации?

— Я о тебе уже доложила. Я управлюсь через несколько часов. Гулять не ходи: можешь заблудиться.

— Мне нужен проводник?

— Друг, — поправила она и вновь быстро улыбнулась. — Если проголодаешься — еда вон там. — Девушка указала на альков в противоположном конце комнаты. — Когда я вернусь, ты зарегистрируешься. Или за тобой кого-нибудь пришлют сюда.

Бретт обвел взглядом комнату, чувствуя, как она съежится, когда Скади уйдет, и ему нечего будет делать.

— Ты плохо выспался? — спросила Скади.

— Кошмары, — ответил он. — Не привык я спать в неподвижности. Все такое… мертвое, такое тихое.

Улыбка промелькнула белизной на ее смуглом лице.

— Мне пора. Раньше уйду, раньше вернусь.

Когда люк захлопнулся за ней, тишина в маленькой комнате надавила на уши Бретта. Он посмотрел на кровать, где впала Скади.

«Я один.»

Он знал, что не сможет уснуть. Он не сможет оторвать свое внимание от легкого отпечатка, оставленного телом Скади на второй постели. До чего маленькая комната — и почему она казалась больше, пока Скади была здесь?

Сердце его внезапно забилось быстрее, и чем сильнее оно билось, тем сильнее Бретту сдавливало грудь, когда он пытался вздохнуть поглубже.

Он выскочил из постели, оделся и принялся расхаживать. Взгляд его метался по комнате туда-сюда — раковина и краны, буфет с похожими на раковины штуковинами по углам, люк перед ним… все сплошь из дорогого металла, но все такое прямоугольное, такое жесткое. Краны были сделаны в виде блестящих серебряных дельфинчиков. Бретт потрогал их и стенку позади них. Эти два металла были совершенно разными на ощупь.

В комнате не было иллюминаторов или смотровых щелей — ничего, откуда можно было бы выглянуть наружу. В стенах, покрытых волнистым, наподобие келпа, рисунком, было прорезано лишь два люка. Бретт чувствовал, что его переполняет энергия, которую некуда девать.

Он застелил постели в дневное положение и вновь зашагал по комнате. Что-то так и бурлило в нем. Грудь сдавило сильнее, и целый рой черных пятне завертелся у него перед глазами. Вокруг нет ничего, подумал он, только вода. Громкий звон наполнял его уши.

Внезапно Бретт распахнул внешний люк и выскочил в коридор. Он знал лишь одно: ему нужен воздух. Он рухнул на одно колено, задыхаясь.

Двое морян остановились подле него. Один схватил Бретта за плечо.

— Островитянин, — сказал он. В голосе его не было ничего, кроме интереса.

— Полегче, — окликнул другой. — Ты в безопасности.

— Воздуха! — прохрипел Бретт. Что-то тяжело давило ему на грудь, и сердце в сдавленной груди все убыстрялось.

— Здесь полно воздуха, сынок, — сказал тот, что держал его за плечо. — Вдохни глубоко. Прислонись ко мне спиной и вдохни глубоко.

Бретт почувствовал, как вцепившееся в него напряжение приподняло один костлявый палец, потом еще один. Позади него послышался еще один голос, властный.

— Кто оставил муть в одиночестве? — Какая-то возня, затем возглас. — Доктор! Сюда!

Бретт старался дышать быстро и глубоко, но не мог. Он слышал свист в своем сведенном судорогой горле.

— Расслабься. Дыши медленней и глубже.

— Отнесите его к иллюминатору, — велел властный голос. — Куда-нибудь, откуда можно посмотреть наружу. Обычно это помогает.

Чьи-то руки распрямили Бретта и подхватили его под мышки. Его губы и кончики пальцев покалывало, словно от электрического тока. К нему склонилось лицо, похожее на туманное пятно.

— Ты когда-нибудь бывал внизу раньше?

Губы Бретта шевельнулись в безмолвном: «Нет». Он не был уверен, что сможет идти.

— Не бойся, — сказало пятно. — Это в первый раз часто случается. С тобой будет все в порядке.

Бретт начал осознавать, что люди торопливо несут его куда-то вдоль светло-оранжевого коридора. Чья-то рука похлопала его по плечу. Покалывание отступило, черный рой перед его глазами начал блекнуть. Несущие его люди остановились, опустили его на палубу, затем усадили. В голове у него прояснилось, и Бретт увидел цепочку огоньков. Огоньки у него над головой были прикрыты пыльными футлярами. Их заслонила чья-то голова — по прикидкам Бретта, человек одних примерно лет с Твиспом, окруженный ореолом темных волос.

— Ты чувствуешь себя лучше? — спросил он.

— Я чувствую себя идиотом, — кое-как прохрипел Бретт пересохшим ртом.

Под внезапный взрыв всеобщего смеха Бретт приподнял голову и поглядел через широкий иллюминатор на море. Там низкой горизонтальной полосой пролегал келп, в его зарослях суетилось множество рыбок. Это зрелище подводной жизни сильно отличалось от того, что можно было видеть сверху через дрейфогляд.

— Все в порядке, сынок, — сказал мужчина, похлопав его по плечу. — Всякий иной раз чувствует себя идиотом. Но это лучше, чем быть идиотом, верно?

«Так мог бы сказать Твисп», подумал Бретт и улыбнулся длинноволосому морянину.

— Спасибо.

— Самое лучше для тебя, молодой человек, — сказал морянин, — это вернуться в тихую комнату. Снова попытаться побыть одному.

От одной этой мысли у Бретта вновь заколотилось сердце. Он вновь представил себя в одиночестве в этой крохотной комнатушке с металлическими стенами, а вокруг вся эта вода…

— Кто тебя привел? — спросил морянин.

— Яникому не хочу неприятностей, — заколебался Бретт.

— Неприятностей и не будет, — заверил его доктор. — Мы может отозвать того, кто тебя привел, с его дежурства, чтобы он мог облегчить тебе приспосабливание к здешней жизни.

— Скади… Скади Ванг привела меня.

— О! Так тебя уже дожидаются. Лекс, — окликнул он кого-то вне поля зрения Бретта, — вызови Скади из лаборатории. — Врач вновь обратил свое внимание на Бретта. — Спешить некуда, но тебе все же надо привыкать быть одному.

— Она уже идет, — сказал голос у Бретта за спиной.

— Многим островитянам поначалу приходится тяжело внизу. Я бы сказал, каждому, так или иначе. Некоторые приходят в себя сразу, другим на это требуется несколько недель. Ты, похоже, одолел это.

Кто-то сбоку от Бретта приподнял его подбородок и поднес к его губам сосуд с водой. Вода была холодной, с легким привкусом соли.

Бретт увидел, как Скади мчится по длинному коридору с искаженным от беспокойства личиком. Морянин помог Бретту подняться на ноги, ухватив его за плечо, а потом заторопился навстречу Скади.

— У твоего приятеля был приступ стресса, — бросил он ей на ходу, обернувшись. — Потренируй его на одиночество, пока он не научится справляться с паникой.

Скади в благодарность помахала ему вслед, а затем помогла Бретту совершить обратный путь к ее комнате.

— Я должна была остаться, — сказала Скади. — Ты мой первый спасенный, и мне казалось, что ты так хорошо справляешься…

— Мне тоже так казалось, — ответил он, — так что не расстраивайся. Кто был этот доктор?

— Тень Паниль. Я работаю в его отделении Поисково-Спасательной службы, в текущем контроле.

— А я думал, он врач, все говорили…

— А он и есть врач. У всех в ПСС есть эта квалификация. — Скади взяла его за руку. — Ты в порядке?

— Это было так глупо с моей стороны, — покраснел Бретт. — Я просто почувствовал, что мне не хватает воздуха, а когда я вышел в коридор…

— Это я виновата, — настаивала она. — Я совсем позабыла о приступах стресса, а ведь нас этому учили. Но мне казалось… ну, как будто ты всегда был здесь. Я не воспринимала тебя как новичка.

— Воздух в коридорах такой влажный, — заметил Бретт. — Прямо сплошная вода.

— Но теперь ты в порядке?

— Да. — Бретт глубоко вдохнул. — Только… ну, промок малость.

— Иногда здешний воздух такой влажный, что в нем белье полоскать впору. Некоторым островитянам приходится носить с собой контейнеры с сухим воздухом, пока они привыкнут. Если тебе уже лучше, нам бы стоило сходить зарегистрироваться. Тебя уже поджидают. — В ответ на его вопросительный взгляд она лишь пожала плечами. — Тебе ведь нужно пройти собеседование.

Он так и уставился на нее, успокоенный ее присутствием, но все же лелея в душе внезапное чувство пустоты. Островитяне были наслышаны о том, какая зарегулированная жизнь у морян — в этом отчитывайся, на то проверяйся. Он хотел было расспросить Скади об этом собеседовании, но им помешала группа морян, с грохотом волокущих оборудование — контейнеры, носилки, шланги.

— Что случилось? — крикнула Скади им вслед.

— Жертв катастрофы привезли, — проорал в ответ один из них.

Ожили громкоговорители на потолке.

— Код оранжевый! Код оранжевый! Всему дежурному персоналу проследовать по своим станциям. Это не учебная тревога. Это не учебная тревога. Очистить причальные отсеки. Очистить коридоры. Дежурные станции предназначены только для персонала. Только для персонала. Всем прочим прибыть на другие станции. Медицинским службам занять места в коридорах и травмопунктах. Код оранжевый. Это не учебная…

Все больше морян пробегало мимо них.

— Очистить коридоры! — прокричал один.

— Что случилось? — крикнула ему вслед Скади.

— Остров затонул за Мистральным барьером. Сейчас вносят уцелевших.

— Это не Вашон? — закричал Бретт.

Моряне убежали, оставив его без ответа.

Скади потянула его за руку.

— Скорей. — Она провела его в боковой коридор и втолкнула в отверстие большого люка, скользнувшего в сторону при ее прикосновении. — Мне придется оставить тебя здесь и явиться на мою станцию.

Бретт проследовал за ней через двойной люк в кафе. Вдоль стен были расставлены низенькие столики в кабинках. Другие столики располагались по всей комнате. Ряды пластальных колонн разделяли их между собой. Каждая колонна была оборудована обслуживающим лотком. За угловым столиком сидели двое, склонившись над его поверхностью друг к другу. Скади торопливо повела Бретта к этому столику. Когда они приблизились, сидящий справа стал виден отчетливо, и Бретт споткнулся. Каждый островитянин знал это лицо — эту крупную голову на удлиненной шее, поддерживаемую специальным устройством: Уорд Киль!

Скади остановилась у столика, держа Бретта за руку. Ее внимание было обращено на спутницу Киля. Бретт узнал эту рыжеволосую женщину. Он видел ее мельком в Вашоне. До того, как он повстречал Скади, Бретт считал Карин Алэ прекраснейшей из ныне живущих женщин. Он не нуждался в негромких пояснениях Скади.

— Здесь должны были оказаться работники службы регистрации, — сказала Алэ, — но они разошлись оп своим станциям.

Бретт мучительно сглотнул и посмотрел на Киля.

— Господин судья, говорят, что целый остров затонул.

— Это был Гуэмес, — холодно произнес Киль.

— Уорд, — вмешалась Алэ, взглянув на Киля, — я предлагаю вам и юному Нортону пройти в мою квартиру. Не задерживайтесь в коридорах и оставайтесь у меня, пока я с вами не свяжусь.

— Я должна идти, Бретт, — сказала Скади. — Я приду за тобой, когда все это закончится.

Алэ взяла Скади за руку, и они умчались прочь.

С болезненной медлительностью Киль выбрался из-за стола и постоял немного, позволяя ногам привыкнуть к новому положению.

Бретт прислушивался к шагам людей, мчащихся по коридору.

Киль старательно заковылял к люку.

— Пойдем, Бретт.

Когда они вышли в коридорчик, ведущий к выходу, люк перед ними зашипел, открываясь, и на Бретта пахнуло чесноком, поджаренным в оливковом масле и еще какими-то незнакомыми приправами. Мужской голос прикрикнул: «Вы, двое! Покинуть коридор!»

Бретт развернулся. В проходе люка, ведущего на кухню, стоял крепко сбитый мужчина с темно-пепельными волосами. Его довольно плоские черты лица сменили злое выражение на принужденную улыбку, едва он только отвел взгляд от Бретта и узнал Киля.

— Прошу прощения, господин судья, — извинился мужчина. — Не узнал вас спервоначалу. Но вам все равно не место в коридоре.

— Нам было велено оставить это место и дожидаться посланника Алэ у нее, — объяснил Киль.

Мужчина отступил на шаг и сделал жест в сторону кухни.

— Пройдите сюда. Вы можете занять бывшую квартиру Райана Ванга. Карин Алэ будут извещена.

Киль тронул Бретта за плечо.

— Это ближе, — сказал он.

Мужчина провел их в большую комнату с низким потолком, залитую мягким светом. Бретт не смог обнаружить источника света — казалось, он сам по себе омывает комнату нежными волнами. Толстые светло-голубые ковры ласкали босые ноги Бретта. Казалось, единственным предметом обстановки были пухлые подушки, коричневые, терракотовые и темно-синие, но Бретт, знавший морянскую привычку убирать мебель в стены, подозревал, что остальные предметы меблировки просто скрыты за занавесями.

— Вам будет здесь удобно, — заметил мужчина.

— Кого я имею удовольствие благодарить за гостеприимство? — осведомился Киль.

— Меня зовут Финн Лонфинн, — отрекомендовался мужчина. — Я был одним из слуг Райана Ванга, а теперь я присматриваю за этим жильем. А ваш юный друг, он?..

— Бретт Нортон, — ответил Бретт. — Я как раз шел на регистрацию и собеседование, когда прозвучал сигнал тревоги.

Бретт разглядывал комнату. Он никогда не видел ничего подобного. Во многих отношениях обстановка слегка напоминала островитянскую — весь металл прикрыт тканью, по большей части явно верхнего производства. Но палуба не двигалась. Только воздух тихонько пульсировал в системе вентиляции.

— У вас есть друзья из Гуэмеса? — поинтересовался Лонфинн.

— КП родом с Гуэмеса, — напомнил ему Киль.

Брови Лонфинна приподнялись, и он перевел взгляд на Бретта. Бретт почувствовал, что вынужден ответить.

— Я не думаю, что знаком с кем-нибудь с Гуэмеса. Мы не проходили ближним дрейфом со времени моего рождения.

— Лонфинн вновь обернулся к Килю.

— Я ведь про друзей спрашивал, а не про КП.

И в его голосе Бретт услышал, как захлопывается люк, отделяющий морян от островитян. Слово мутант пролегало между ними. Симона Роксэк — это муть; возможно, друг Уорд Киля, тоже мути… а может, и нет. Кто может назвать другом того, кто выглядит вот так? КП не могла быть нормальным объектом дружеских отношений. Бретт внезапно ощутил угрозу.

Киль понял, внезапно ужаснувшись, что мнение Лонфинна об очевидном превосходстве морян не так уж и безобидно. Такое отношение было обычным в среде менее образованных морян, но Киль ощутил, что и его наполняет беспокойство, вызванное внезапным внутренним пробуждением.

«Ведь я был готов согласиться с его суждением! Часть меня все время принимала, как само собой разумеющееся, то, что моряне лучше.»

Неосознанное убеждение, воспитанное долгими годами, распустилось в душе Киля, подобно ядовитому цветку, заставив его проявиться с такой стороны, которой он в себе даже и не подозревал. Осознание этого наполнило Киля гневом.

— У вас есть приятели на Гуэмесе? — настырно выспрашивал Лонфинн. — Как жаль, что кое-кто из ваших невезучих сотоварищей был изуродован или погиб. Но ведь уродство и смерть — это естественная часть вашей жизни.

— Вы говорили, что были раньше слугой, — промолвил Киль. — Вы хотите сказать, что в этой квартире никто больше не живет?

— По закону она принадлежит Скади Ванг, насколько я понимаю, — ответил Лонфинн. — Но она говорит, что жить здесь ей не хочется. Полагаю, в ближайшее время это жилье будут сдавать, а деньги перечислять на счет Скади.

Бретт изумленно воззрился на него, а затем вновь оглядел просторную квартиру — такую богатую.

Все еще потрясенный своим внутренним открытием, Киль доковылял до кучи синих подушек и опустился на них, вытянув перед собой больные ноги.

— Счастье, что Гуэмес — остров маленький, — заметил Лонфинн.

— Счастье?! — вырвалось у Бретта.

— Я имел в виду, — пожал плечами Лонфинн, — насколько ужаснее оказалась бы катастрофа, будь это один из крупных островов… да вот хотя бы Вашон.

— Мы знаем, что вы имели в виду, — со вздохом произнес Киль. — Я знаю, что моряне называют Гуэмес «гетто».

— Но… но ведь это ничего не значит, — вымолвил Лонфинн. Едва он понял, что теперь он вынужден защищаться, как в его голосе появились гневные нотки.

— Нет, это значит, что крупные острова обязаны время от времени оказывать помощь Гуэмесу — и пищевыми запасами, и медицинским оборудованием, — настаивал Киль.

— Да, с Гуэмесом не поторгуешь, — признал Лонфинн.

Бретт переводил взгляд с одного собеседника на другого, ощущая подводные течения. За их словами крылся подтекст — но Бретт подозревал, что ему требуется куда лучшее знание морян, чтобы понять, что это за подтекст. Он только ощущал за каждым из аргументов еле скрываемый гнев. Бретт знал, что некоторые островитяне обзывали Гуэмес «спасательной шлюпкой Корабля». Кличка была шутливой, но Бретт понимал ее смысл: это значило, что на Гуэмесе было полным-полно БогоТворителей — людей глубоко верующих, фундаменталистов. Неудивительно, что КП была уроженкой Гуэмеса. В устах островитян шутки по поводу Гуэмеса не звучали обидно — а вот выслушивать инсинуации Лонфинна оказалось болезненно.

Лонфинн пересек комнату, проверил люк и обернулся.

— Люк ведет из этого холла в гостевые спальни — на случай, если вы захотите отдохнуть. — Он снова обернулся к Килю. — Полагаю, эта штука у вас на шее здорово вас утомляет.

— Безусловно. — Киль потер шею. — Но я знаю, что всем нам приходится в этой жизни терпеть многие вещи, которые нас утомляют.

— Хотел бы я знать, почему морян никогда не назначали КП? — проворчал Лонфинн.

Ответил ему Бретт, припомнив одно из замечаний Твиспа как раз по этому поводу.

— Я думаю, — повторил он за Твиспом, — что у морян есть множество других дел и им попросту неинтересно.

— Неинтересно? — Лонфинн уставился на Бретта так, словно в первый раз его увидел. — Молодой человек, я не думаю, что вы достаточно квалифицированны, чтобы обсуждать политические проблемы.

— По моему, юноша скорее задал вопрос, — предположил Киль, улыбнувшись Бретту.

— Вопросы следует задавать прямо, — проворчал Лонфинн.

— И отвечать на них тоже следует прямо, — настаивал Киль. Он поглядел на Бретта. — Это вопрос постоянно дебатируется между «верными» и политическим лобби. Большинство приверженцев Корабля наверху считают, что передача поста КП морянину равносильна катастрофе. У них и без того слишком много влияния на многие аспекты нашей во всем остальном скучной жизни.

— Молодому человеку трудно понять такую сложную политическую проблему, — сказал Лонфинн с угрюмой усмешкой.

Бретт только зубами скрипнул от его покровительственного тона.

Лонфинн подошел к стене позади Киля, нажал на клавишу, и панель отъехала в сторону. За нею оказался большой иллюминатор, откуда открывался вид на подводный сад с прозрачным потолком и фонтанчиком посредине, где крохотные рыбки сновали меж нежных, ярко окрашенных растений.

— Мне пора идти, — объявил Лонфинн. — Развлекайтесь. Вот это, — он указал рукой на иллюминатор, — не даст вам почувствовать себя взаперти. Я и сам нахожу этот вид весьма отдохновительным. — Он повернулся к Бретту, помолчал и добавил. — Я прослежу, чтобы все необходимые для регистрации формуляры были присланы вам на подпись. Нечего время зря терять.

С этими словами Лонфинн отбыл через тот самый люк, откуда они вошли сюда.

— А вы заполняли эти бумаги? — Бретт взглянул на Киля. — Что они собой представляют?

— Они удовлетворяют потребность морян разложить все по полочкам с ярлычками. Твое имя, возраст, обстоятельства прибытия вниз, послужной список, возможные таланты, желаешь ли ты остаться… — Киль поколебался, откашлялся. — Твои родители, их профессии, их мутации. Степень тяжести твоих собственных мутаций.

Бретт по-прежнему молча смотрел на Верховного судью.

— Касательно ответа на твой второй вопрос, — продолжал Киль, — нет, от меня этого не потребовали. Я убежден, что здесь есть на меня длинное досье с уймой важных деталей… а заодно и всякой чепухи.

Бретт прицепился к единственной фразе Киля.

— Меня могут попросить остаться внизу?

— От тебя могут потребовать отработать стоимость твоего спасения. Внизу живет много островитян, и я собираюсь заглянуть к ним прежде, чем вернуться наверх. Я знаю, жизнь здесь может выглядеть очень привлекательной. — Он провел пальцами по мягкому ворсу ковра, словно для того, чтобы подчеркнуть сказанное.

Бретт уставился в потолок, гадая, каково это — прожить большую часть жизни здесь, вдали от обоих солнц. Конечно, люди, живущие внизу, иногда поднимаются на поверхность, но все-таки…

— Лучшие спасательные команды состоят по большей части из островитян, — добавил Киль. — Так Карин Алэ сказала.

— Я слышал, что моряне хотят, чтобы каждый платил им на свой лад, — заметил Бретт. — Но мне не потребуется много времени, чтобы отработать стоимость моего… — Он внезапно подумал о Скади. Как может он ей отплатить? Да таких денег и на свете нет.

— У морян есть много способов привлекать желательных и приемлемых островитян, — сказал Киль. — Похоже, кто-то здесь заинтересован в тебе. И все же не это должно тебя сейчас заботить больше всего. К слову сказать, у тебя есть медицинская подготовка?

— Только первая помощь и общеоздоровительный курс.

Киль сделал глубокий вдох и быстрый выдох.

— Боюсь, этого недостаточно. Гуэмес погрузился под воду уже довольно давно. Я уверен, что уцелевшим, которых сейчас размещают, потребуется более квалифицированная помощь.

Бретт попытался сглотнуть, но горло свело спазмом.

«Гуэмес, целый остров — утонул.»

— Я могу нести носилки, — выдавил он.

— Не сомневаюсь, — печально улыбнулся Киль. — А еще я не сомневаюсь, что ты не найдешь, куда их надо нести. Мы оба можем только помешать. Сейчас мы являемся именно тем, чем нас здесь называют — два островитянских уродца, от которых больше вреда, чем пользы. Нам придется сидеть и ждать.

Нам редко удается избавиться от зла, всего лишь уяснив себе его причины.

К. Г. Юнг, из Корабельных архивов
— Есть в Анналах одно проклятие, — сказал Тедж, — старое, как само человечество. Оно гласит: «Чтоб ты жил в интересное время». Кажется, это оно самое.

Вот уже некоторое время, покуда лодки пересекали полуночную сторону Пандорианского моря, Тедж рассказывал Твиспу, что он вызнал от Гэллоу и его присных. Твисп не различал Теджа. Только красная стрелка горела в скорлупке. Ничего больше не было видно — даже звезд над головой. Влажное облачное покрывало закрыло их незадолго до ночьстороны.

— Суши будет больше, чем ты можешь себе вообразить, — продолжал Тедж. — Столько суши, сколько ты сейчас вокруг себя видишь воды. Так они говорили.

— Скверно для островов, — заметил Твисп. — А все эти ракеты, которые они, по твоим словам, запускают…

— Они отлично подготовлены, — ответил Тедж. Его голос доносился из тьмы, и некоторые нотки в нем здорово не понравились Твиспу. — Все готово для спуска гибербаков. Мастерские полны оборудования.

— Мне трудновато вообразить себе сушу, — признал Твисп. — Где они первым делом начнут ее подымать?

— В том месте, которое поселенцы назвали «Колония». На картах оно выглядит как слегка изогнутый четырехугольник. Изгиб увеличивают и расширяют до овала с лагуной посредине. Перед Войнами Клонов это был настоящий город, окруженный стеной из пластали — подходящее место для начала. Где-то в этом году воду из него откачают, и первый город вознесется к небесам.

— Волны уничтожат его, — молвил Твисп.

— Нет, — возразил Тедж. — Это готовилось в течение пяти поколений. Они все продумали — и политику, и экономику, и келп… — он прервался, когда одна из крикс сонно вякнула.

Оба моряка замерли, выжидательно прислушиваясь. Нет ли поблизости стаи голодных рвачей? Но криксы молчали.

— Кошмар ей приснился, — буркнул Тедж.

— Значит, остров Гуэмес со своими религиозными фанатиками стоял на пути проекта колонизации суши, так ведь? — спросил Твисп. — Все они со своим лозунгом: «Оставайтесь-там-куда-Корабль-привел-нас»?

Тедж не ответил.

Твисп думал об откровениях этого человека. Жизнь, проведенная в своеобычном для рыбака одиночестве, сузила горизонты Твиспа. Он чувствовал себя провинциалом, неспособным понять проблемы всемирной политики и экономики. Он знал, что творится, и это было просто. Он знал, что не доверяет этому великому плану, в который Тедж был наполовину влюблен, невзирая на то, что претерпел из-за Гэллоу.

— В этом плане островитянам нет места, — заметил Твисп.

— Нет, мутантам нет места. Они будут исключены, — ответил Тедж. Голос его звучал тихо, еле слышно.

— А кому решать, кто мутант? — спросил Твисп.

Тедж долго молчал.

— Острова перенаселены, с этим я не могу спорить, — наконец сказал он. — Что бы то ни было, а в этом Гэллоу прав.

Твисп глядел в темноту туда, откуда раздавался голос Теджа. Слева виднелось пятно, чуточку более темное, чем все остальное. Оно и привлекло внимание Твиспа. Ему представлялся морянский образ жизни — их жилища, места, описанные Теджем. «Дом», подумал он. «И что за люди могут называть такое своим домом?» Все по линеечке, почти одинаковое, совсем как рой насекомых — да у него от одной этой мысли мурашки по спине бегут!

— Это место, куда ты нас направил, — поинтересовался Твисп, — что оно собой представляет? Почему оно для нас безопасно?

— «Зеленые рвачи» — организация маленькая, — ответил Тедж. — А первая База большая — да по теории вероятности наши шансы там больше, чем в любом другом близлежащем месте.

«Это безнадежно», подумал Твисп. Если моряне уже не отыскали Бретта, что еще ему остается? Море слишком велико, и несусветная глупость — пытаться установить то самое место, где водяная стена налетела на Вашон.

— Скоро рассветет, — сказал Тедж. — Мы прибудем почти сразу после рассвета.

Твисп слышал, как дождь постукивает о навес. Он взглянул на батареи, включив фонарик, и обнаружил, что они заметно посерели. Внезапно прямо за кормой ударила молния и раздался оглушительный гром. В потрясенной тишине раздался голос Теджа: «Что за черт?»

— Мы только что перезарядили батареи, — ответил Твисп. — И можем поймать еще одну молнию, если она ударит поближе. Тогда я выставлю антенну.

— Рыбья срань, — фыркнул Тедж. — Рыбаки еще большие психи, чем я думал. Странно, что вы и вообще возвращаетесь живьем.

— Стараемся — ответил Твисп. — Скажи, а как это ты так быстро заделался экспертом по морянам?

Тедж вынырнул из-под навеса.

— Как историк, я уже многое знал о них прежде, чем отправиться вниз. И потом… когда это становится вопросом выживания, учишься быстро. — Эти слова прозвучали не без хвастовства.

«Выживание», подумал Твисп. Он выключил фонарик и пожалел, что без него не может различить лицо Теджа. Парень все-таки не полный трус, это очевидно. Он работал на субмаринах, как и многие островитяне. Явно знал навигацию. Но в конце концов, многие островитяне знали ее со школы. И при всем при том Тедж жаждал подводной жизни. Если верить ему, ради имевшихся у морян исторических документов, которые они и сами-то не изучили.

Тедж был таким же, как и фанатики Гуэмеса, понял Твисп. «С идеей». Искатель потаенного знания. Тедж хотел попасть к источнику знаний — а каким путем, ему было безразлично. Опасный человек.

Твисп удвоил бдительность, улавливая каждое движение Теджа. Поверхность скорлупки уловит их… в случае, если Тедж вздумает на него наброситься.

— Лучше бы тебе поверить, что так оно и будет, — произнес Тедж. — Довольно скоро для островов не останется места.

— По радио передавали, что судья Уорд Киль отправился вниз с какой-то познавательной целью, — вспомнил Твисп. — Полагаешь, он все время был осведомлен?

Нога шаркнула по палубе: Тедж устраивался поудобнее.

— Если верить Гэллоу, они и словечка верхним не сказали.

На некоторое время оба они погрузились в молчание. Твисп сосредоточился на путеводной стрелке, на ее алом пылающем наконечнике. Как можно поверить в то, что понарассказывал Тедж? Хотя барьер в море был реален. И несомненно, что Тедж лихорадочно удирал — что-то действительно огромное и жуткое преследовало его.

А Тедж лежал, погруженный в собственные думы. «Мне должно было хватить выдержки убить их». Но то, что стояло за Гэллоу, было больше, чем сам Гэллоу. Это уж точно. Знакомая картинка для историка. Хроники Корабля сообщали о разгуле насилия, о лидерах, стремившихся разрешить проблемы человечества путем массового убийства. До безумия Гэллоу Тедж думал о подобных вещах как о чем-то отдаленном и нереальном. Теперь он знал это безумие — тварь с клыками и когтями.

Бледный рассвет осветил верхушки волн, а заодно и Твиспа, стряпавшего на маленькой жаровне, стоявшей на соседнем с ним сиденье. Тедж подумал, не согласится ли Твисп теперь, когда развиднелось, одолжить ему рубашку и штаны своего парня.

— Кофе? — спросил Твисп, заметив обращенный на него взгляд Теджа.

— Спасибо. — И затем, помолчав. — Как я мог быть таким слепым невеждой?

Твисп долго молча глядел на Теджа и лишь затем задал вопрос.

— В том, что пошел с ними — или в том, что дал им уйти?

Тедж закашлялся. Рот его наполнился горечью, едва он проглотил свой кофе.

«Мне все еще страшно», подумал он, глядя на Твиспа, который студил свой кофе, сидя возле штурвала.

— Мне в жизни не было так страшно, — сказал он.

Твисп кивнул. Признаки страха на лице Теджа читались явственно. Страх и невежество плывут по единому течению. А когда страх отступит, его место займет гнев. Пока же разум Теджа занят самоедством.

— Гордыня, вот что мной двигало, — произнес Тедж. — Я хотел написать историю Гэллоу, историю в процессе ее творения, политический фермент — влиятельное движение среди морян. И одному из их лидеров я понравился. Он знал, что я буду вкалывать. Он знал, как я буду благодарен…

— А что, если Гэллоу и его команда мертвы? — поинтересовался Твисп. — Ты разбил их субмарину, и остался единственным, кто может поведать, что случилось с Гуэмесом.

— Да говорю же тебе, я устроил так, чтобы они могли спастись!

Твисп подавил угрюмую усмешку. Гнев его начинал прорываться на поверхность.

Тедж разглядывал лицо Твиспа в сером утреннем свете. Рыбак был смуглым, как и многие островитяне, работающие на открытом воздухе. Ветер плеснул спутанные коричневые волосы Твиспа ему на глаза. Прядь волос зацепилась за двухдневную щетину, осенившую его щеки. Все в поведении этого человека — спокойные движения его глаз, линия его рта — говорили Теджу о силе и решимости. Тедж был уверен, что ни одно зеркало не отразит его глаза такими же ясными — теперь, после Гуэмесской бойни. В этой бойне Тедж встретил и свою смерть.

«Как может кто бы то ни было поверить, что я не знал, что должно произойти, пока оно не произошло? Как я сам могу в это поверить?»

— Лихо же они меня провели, — вздохнул Тедж. — Но я сам был к этому готов! Еще как готов провести самого себя.

— Многие знают, каково это, когда тебя провели, — согласился Твисп. Голос его, лишенный эмоций, звучал ровно. Этот голос позволял Теджу продолжать.

— Мне теперь в жизни не уснуть, — пробормотал Тедж.

Твисп окинул взглядом расстилающееся вокруг них море. Ему не понравилась нотка жалости к самому себе, прозвучавшая в голосе Теджа.

— А как насчет жертв с Гуэмеса? — ровным голосом спросил он. — Как насчет их снов?

Посветлело, и Тедж во все глаза смотрел на Твиспа. Хороший человек, который пытается спасти своему напарнику жизнь. Тедж закрыл глаза, но призраки Гуэмеса горели под веками.

Глаза его распахнулись.

Твисп внимательно вглядывался во что-то по правому борту.

— И где эта база, которую мы должны были увидеть с рассветом?

— Скоро покажется.

Тедж уставился в низкое небо перед ними. А когда база покажется… тогда что? Вопрос, будто путы, сдавил ему грудь. Поверят ли моряне? А даже если и поверят — будут ли они на основании этой веры действовать в защиту островитян?

Никогда не доверяй любви великого человека.

Островитянская пословица
Киль глядел с наблюдательной платформы вниз, на кошмарную сцену регулируемого ада — спасательные шлюпки побывали к маленькой причальной площадке, проходили через шлюзовые, отделявшие дальнюю стену от расстилающейся внизу площади. Это не кошмарный сон, напомнил себе Киль. Спасательные команды сновали между человеческих тел, загромождавших палубу. Команды травматологов проводили срочные операции прямо на месте, в то время как других пострадавших увозили или уносили на носилках. Мертвые — Киль и вообразить никогда не мог столько смертей — были сложены возле левой стены, словно мясо. Через длинный овальный иллюминатор видно было, как прибывающие спасательные шлюпки занимают очередь за носилками. Травматологи и там старались, не покладая рук.

За спиной у Киля Бретт страшно вскрикнул, когда обломки чьей-то нижней челюсти вывалились на палубу из мешка, который несли, чтобы поставить возле стены рядом с другими такими же мешками. Стоящая рядом с Бреттом Скади сотрясалась тихими рыданиями.

Киль оцепенел. Он начинал понимать, зачем Карин послала Скади за ним и за Бреттом. Алэ не понимала всех размеров трагедии. А осознав, захотела заручиться свидетельством островитян, что моряне делают для пострадавших все возможное.

«Она переваливает грязную работу на мертвых», подумал он.

Киль различил рыжие волосы Алэ среди медиков, трудившихся над немногими живыми. Судя по нагромождениям умерших, случайность никому не предоставляла лишних поблажек. Выжило крохотное меньшинство.

Рядом шелохнулась Скади, не отрывая взгляда от нижней палубы.

— Как их много, — шепнула она.

— Как это произошло? — требовательно спросил Бретт, стоявший по левую руку от Киля.

Киль кивнул. Да, это вопрос вопросов. Он не хотел сыпать голословными обвинениями, он хотел быть уверен.

— Как их много, — повторила Скади, на сей раз погромче.

— По последней переписи на Гуэмесе проживало примерно десять тысяч душ, — произнес Киль. Едва сорвавшись с уст, собственные слова поразили его. Душ. Учение Корабля в минуты потрясения подымалось из глубин.

Киль знал, что ему нужно увериться, использовать даваемую его положением власть, чтобы требовать ответов. Это его долг — если не перед другими, так перед собой. И первым делом как только он вернется, КП так и вцепится в него. У Роксэк все еще была родня на Гуэмесе, в этом Киль был уверен. Она будет в гневе, в жутком гневе… и она — это сила, с которой нельзя не считаться.

«Если я вернусь.»

От зрелища, открывшегося на нижней палубе, Киля мутило. Он заметил, как Скади утирает слезы. Глаза у нее были красные, распухшие. Да, она побывала внизу, в гуще этого ада, оказывая помощь в наихудшие минуты.

— Тебе вовсе не нужно оставаться здесь со мной, Скади, — обратился к ней Киль. — Если ты нужна внизу…

— Меня сняли с дежурства, — ответила она и содрогнулась, по-прежнему не в силах оторвать взгляда от жертв.

Киль также не мог оторваться от зрелища этой бойни, разделенной на зоны лентами с цветовым кодом. Команды срочной медицинской помощи склонялись над бледной плотью, поднимали пациентов на носилки.

Команда морян вошла из-под платформы, где стояли Киль, Бретт и Скади. Новоприбывшие начали рыться в мешках с телами, открывая их ради попыток идентификации. В иных мешках были только обрывки и обломки плоти и костей. Команды идентификаторов вели себя деловито, но челюсти их, насколько видел Киль, были крепко сжаты. И они были слишком бледны даже для морян. Одни запечатлевали лица и особые приметы. Другие делали заметки при помощи портативных трансляторов. Киль узнал это устройство. Алэ пыталась заинтересовать им Комитет, но Уорд увидел в нем лишь еще один способ навязать островам экономическую зависимость. «Все, что вы записываете транслятором, сортируется и сохраняется в компьютере», говорила тогда Алэ.

«Некоторые вещи лучше не записывать», подумал он.

Рядом с Килем кто-то откашлялся. Киль развернулся и обнаружил Лонфинна, возле которого обретался еще какой-то морянин. Лонфинн держал под левой мышкой плазмагласовую коробку.

— Господин судья, — возгласил Лонфинн. — Это Миллер Гастингс из службы регистрации.

По контрасту со смуглым, крепко сложенным Лонфинном Гастингс оказался высоким и темноволосым, с тяжелой нижней челюстью и неколебимым взглядом голубых глаз. Оба они были одеты в морянские костюмы из чисто серой ткани — те отглаженные и ухоженные одежды, которые Киль привычно отождествлял с наихудшими проявлениями морянского официоза.

Гастингс обратился к Бретту, стоявшему на несколько шагов в стороне.

— Нам сказали, что мы можем найти некоего Бретта Нортона здесь, наверху, — заявил Гастингс. — Есть некоторые формальности… боюсь, господин судья, это и к вам относится.

Скади у Киля за спиной шагнула и взяла Бретта за руку, что Киль и заметил боковым зрением к вящему своему удивлению. Она была явно напугана.

— Наша работа, господин судья, — вещал Гастингс, уставясь Килю в рот, — заключается в том, чтобы помочь вам приспособиться в сей трагический…

— Дерьмо! — сказал Киль.

Бретт задумался — а правильно ли он расслышал. Изумленное выражение на лице Гастингса сделало очевидным, что Верховный Судья и Председатель Комитета по Жизненным Формам действительно сказал «дерьмо». Бретт посмотрел судье в лицо. Киль одним глазом смотрел на двоих морян, а другим, как и прежде — на кровавую нижнюю палубу. Эта раздвоенность внимания сбивала с толку обоих морян. Бретт нашел ее естественной; все знали, что многие островитяне на это способны.

Гастингс предпринял было новую попытку.

— Мы знаем, что это тяжело, господин судья, но мы подготовлены к подобным ситуациям благодаря разработанным нами процедурам, которые…

— Имейте порядочность убраться, пока я не вышел из себя, — велел Киль. В голосе его не было и намека на дрожь.

Гастингс посмотрел на плазмагласовую коробку под мышкой у Лонфинна, потом на Бретта.

— Враждебность — вполне ожидаемая реакция, — заявил Гастингс. — Но чем скорее мы преодолеем этот барьер, тем скорее…

— Я же ясно сказал, — повторил Киль. — Убирайтесь. Нам нечего вам сказать.

Моряне обменялись взглядами. Выражение их лиц показало Бретту, что эти двое не имеют ни малейшего намерения убраться.

— Молодой человек должен сам говорить за себя, — ровно и даже сердечно произнес Гастингс. — Так что вы скажете, Бретт Нортон? Всего несколько формальностей.

Бретт сглотнул. Рука Скади в его руке сделалась скользкой от пота. Ее пальцы превратились в жесткие палочки, зажаты его собственными. Что Киль вытворяет? И еще, куда более важный вопрос: «Сойдет ли ему это с рук?» Киль — островитянин, влиятельный человек, тот, кем можно восхищаться. Да, но здесь не острова. Бретт расправил плечи в приступе внезапной решимости.

— Да подавитесь вы своими формальностями, — отрезал он. — Любой порядочный человек выбрал бы другое время.

Гастингс сделал медленный выдох, почти вздох. Лицо его помрачнело, он вновь попытался что-то сказать, но Киль его перебил.

— Молодой человек имеет в виду, — прокомментировал Киль, — что с вашей стороны просто бессердечно заявиться сюда со своими формальностями, когда ваши родичи складывают там, под стенкой, тела наших родичей.

Молчание сделалось напряженным. Бретт не испытывал особых семейных чувств к поднятым из глубин изувеченным мертвецам, но решил, что обоим морянам незачем об этом знать.

«Они — и мы».

Но была ведь еще и рука Скади в его руке. Бретт чувствовал, что единственный морянин, которому он может доверять, это Скади… да еще, пожалуй, тот доктор из коридора, Тень Паниль. У Паниля были ясные глаза и… и ему было не все равно.

— Мы этих людей не убивали, — заявил Гастингс. — И прошу вас отметить, господин судья, что это мы совершаем грязную работу — принести их сюда, идентифицировать мертвых, помочь живым…

— Как это благородно с вашей стороны, — подхватил Киль. — Я все ждал, когда же вы об этом заговорите. И вы, конечно же, не упомянули о вашей плате.

Оба морянина выглядели мрачными, но никак уж не смущенными.

— Кому-то придется внести плату, — заявил Гастингс. — Наверху нет соответствующих приспособлений, чтобы…

— Вот вы и подбираете трупы, — перебил Киль. — А их семьи платят вам за беспокойство. Так что кое-кто изрядно греет на этом руки.

— Никто не обязан стараться задаром, — возразил Гастингс.

Киль одним глазом взглянул на Бретта — и снова на морян.

— А когда вы спасаете живого рыбака, вы находите способ использовать и его — с пристальным контролем над его издержками, само собой.

— Мне ничего не надо! — заявила Скади, гневно полыхнув взглядом и на Киля, и на Бретта.

— Я уважаю такой подход, Скади, — отозвался Киль. — И вас я не имел в виду. Но эти ваши собратья-моряне имеют другую точку зрения. У Бретта нет ни рыболовных снастей, ни сети, ни сонара, ни даже разбитой лодки. Чем он заплатит за свою жизнь? Десять лет будет лук резать на морянской кухне?

— Право же, господин судья, — вмешался Гастингс, — я не понимаю вашего нежелания подходить к вещам проще.

— Меня заманили сюда под ложным предлогом, — ответил Киль. — Меня не выпускали из-под присмотра здешних… э-э… хозяев на время, достаточное хотя бы для плевка. — Он указал на иллюминатор перед ними. — Взгляните сюда! — его указательный палец двинулся по направлению к нижней палубе. — Эти тела разорваны, обожжены, разрезаны на куски. На Гуэмес было совершено нападение! И я полагаю, реконструкция покажет, что нападение было совершено снизу посредством твердотелой субмарины.

Впервые Гастингс выглядел так, словно вот-вот утратит самоконтроль. Глаза его сощурились, темные брови сошлись к переносице, нижняя челюсть напряглась.

— Послушайте! — прошипел он сквозь зубы. — Я делаю только то, что от меня требуют морянские законы. Насколько я могу судить…

— Уж извините, — перебил его Киль, — судить — это моя работа, и в ней я поднаторел. По мне, вы оба — пара кровососов. Я не люблю кровососов. Будьте любезны убраться.

— Поскольку вы являетесь тем, кем являетесь, — выдавил Гастингс, — я пока что вынужден с этим смириться. Что же касается этого парня…

— То у него есть я, чтобы отстаивать его интересы, — отпарировал Киль. — Здесь для ваших услуг не место и не время.

Лонфинн отступил на шаг, преспокойно загородив выход с наблюдательной платформы.

— Молодой человек должен сам отвечать за себя, — настаивал Гастингс.

— Судья сказал вам удалиться, — ответил Бретт.

— Прошу вас, — произнесла Скади, стиснув пальцы Бретта, — я сама буду нести за них ответственность. Посол Алэ сама прислала меня, чтобы привести их сюда. Ваше присутствие нежелательно.

Гастингс так посмотрел на нее, словно хотел сказать: «Большая честь для такой маленькой девчонки», но был принужден смолчать. Его указательный палец ткнул было в коробку под мышкой у Лонфинна, но тут же опустился.

— Очень хорошо, — заявил он. — Мы старались обойтись без срочных записей, но ситуация осложнилась. — Он бросил быстрый взгляд на нижнюю палубу. — Тем не менее я готов сопроводить вас в апартаменты Райана Ванга. Возможно, привести вас сюда было ошибочным решением.

— Я согласен удалиться, — отозвался Киль. — Я видел уже достаточно. — Тон его вновь был вежливым и дипломатичным.

Бретт слышал, как двусмысленно прозвучали слова Киля, и подумал: «У этого старого паука есть в запасе еще не одна сеть».

Даже и в просторном жилище Ванга Бретта не оставляла эта мысль. Он верно поступил, последовав примеру Верховного Судьи. Даже Скади была на его стороне. Почти все время, пока они шли к жилищу ее покойного отца, рука ее оставалась в руке Бретта, несмотря на неодобрительные взгляды Гастингса и Лонфинна. Ее рука создавала ощущение близости, и Бретт наслаждался им.

— Благодарю вас джентльмены, — объявил Киль, едва оказавшись в плюшевой комнате с цветными подушками. — Я уверен, что мы сможем связаться с вами, когда вы понадобитесь.

— Мы свяжемся с вами, — заявил Гастингс перед тем, как закрыть за собой люк.

Киль подошел к люку и нажал на переключатель, но ничего не произошло. Люк оставался открытым. Киль посмотрел на Скади.

— Эти двое работали на моего отца, — сказала она. — Мне они не нравятся.

Она высвободила руку из руки Бретта, подошла к темно-красной подушке и уселась на нее, уткнув подбородок в колени и обхватив ноги руками. Когда она изгибалась, желто-зеленые полоски на ее костюме изгибались вместе с нею.

— Бретт, — окликнул его Киль. — Я буду говорить впрямую, поскольку один из нас, возможно, сумеет вернуться наверх, чтобы предупредить другие острова. Мои подозрения подтверждаются на каждом шагу. Полагаю, наш островной образ жизни вскорости потонет на мелководье.

Скади огорченно взглянула на него, вздернув подбородок. Бретт утратил дар речи.

Киль глядел на Скади, думая, как же эта ее поза напоминает ему того многоногого моллюска, который, будучи потревожен, сворачивается в шар.

— Общеизвестное учение гласит, — напомнил Киль, — что жизнь на островах — явление временное. До тех пор, пока мы не вернемся на сушу.

— Но Гуэмес… — начал было Бретт и запнулся.

— Да. Гуэмес, — кинул Киль.

— Нет! — выпалила Скади. — Моряне не могли этого сделать! Мы защищаем острова!

— Я тебе верю, Скади, — отозвался Киль. Шея у него болела, но он поднял голову, будто произносил приговор в суде. — Творятся такие дела, о которых никто не знает… не знает ни наверху, ни внизу.

— Вы и правда думаете, что это сделали моряне? — спросила Скади у Киля.

— Мы должны воздержаться от вынесения приговора, пока не собраны доказательства, — ответил он. — Тем не менее я нахожу такую возможность весьма вероятной.

Скади покачала головой. Бретт понимал ее печаль и несогласие.

— Моряне бы так не сделали, — прошептала она.

— А это не морянское правительство, — возразил Киль. — Иногда правительство избирает один курс, а люди — совсем другой. Этакий политический двойной стандарт. И, вероятно, ни те, ни другие не контролируют ситуацию.

«Что это он такое говорит?» задумался Бретт.

— Как моряне, — продолжал Киль, — так и островитяне терпят лишь самый малый контроль со стороны правительства. Я — верховный Судья самого мощного ответвления правительства — того, которое решает, жить на островах новорожденному или умереть. Одним нравится называть меня Председателем, другим — Верховным Судьей. Но я не чувствую себя отправляющим правосудие.

— Я поверить не могу, что кто-то может просто уничтожить острова, — сказала Скади.

— Но кто-то бесспорно уничтожил Гуэмес, — напомнил Киль, направив печальный взгляд одного глаза на Бретта, а другим неотрывно глядя на Скади. — Как ты полагаешь, это нужно расследовать?

— Да. — она кивнула; кивок пришелся ей прямо в коленки.

— Хорошо бы иметь помощника, — заметил Киль. — С другой стороны, я не хотел бы подвергать опасности того, кто отважится мне помочь.

— А что вам нужно? — спросила Скади.

— Информация, — ответил Уорд. — Последние новости, вещаемые на морянскую аудиторию. И обзор морянских рабочих мест пригодится — в каких категориях еще есть вакансии, а какие переполнены. И нам понадобится сравнительная статистика островитянского населения, проживающего внизу.

— Я не понимаю, — призналась Скади.

— Мне говорили, что ты вычисляешь волны, — произнес Киль, поглядывая на Бретта. — А я хочу вычислить морянское общество. Мне не кажется, что мы имеем дело с традиционной морянской политикой. Я подозреваю, что морянам и самим невдомек, что управляет ими уже не традиционная политика. А ключ к отклонениям — в новостях. И в списках рабочих вакансий. Они могут оказаться ключом к существеннымпеременам — и к намерениям, стоящим за этими переменами.

— У моего отца в кабинете был комм, — сказала Скади. — Я уверена, что смогу через него что-нибудь выудить… хотя я и не понимаю, как вы будете все это… вычислять.

— Судьи приучены обрабатывать данные, — ответил Киль. — Я всегда гордился тем, что я — хороший судья. Дай мне эти сведения, если можешь.

— Может, нам следует повидаться с другими островитянами, живущими внизу? — предложил Бретт.

— Уже не доверяешь официальным бумагам, а? — улыбнулся Киль. — Оставим это на потом. Прямо сейчас это может оказаться небезопасным. — «Верные инстинкты у парнишки», отметил Киль.

Скади прижала пальцы к вискам и прикрыла глаза.

— Мой народ не убивает, — сказала она. — мы не такие.

Киль уставился на девушку — и внезапно подумал, как же похожи в глубине души моряне и островитяне.

«Море.»

Он никогда не задумывался подобным образом о море. Как должны были их предки приспосабливаться к нему? Море окружало их всегда — и всегда было безграничным. Нечто нескончаемое, источник жизни и смертная угроза. Для Скади и ее народа море олицетворяло собой постоянное давление, его звуки были заглушены глубинами, его течения двигались вдоль дна громадными потоками, сквозь тени к свету. Для морян мир был немым и отдаленным, зато давящим. Для островитян он был шумным, сиюминутно требовательным. Он вынуждал развивать чувство равновесия и сознательность.

Результатом оказалась островитянская алертность, которую моряне находили очаровательной. «Экзотичной». А по контрасту, моряне зачастую были осторожны и вдумчивы, и решения свои принимали так взвешенно, словно драгоценные камни гранили.

Киль переводил взгляд со Скади на Бретта и обратно. Бретт в нее по уши влюблен, это видно. Что это — привлекательность различий? Кто он для нее — некое экзотическое млекопитающее или мужчина? Киль надеялся, что за этим стоит нечто большее, нежели подростковое сексуальное влечение. Уорд не считал себя настолько наивным, чтобы полагать, будто все противоречия между островитянами и морянами могут быть уничтожены посредством барахтанья в спальне. Но род человеческий ожил в этих двоих, и Уорд ощущал его подспудную жизнь. Эта мысль обнадеживала.

— Мой отец заботился и об островитянах, и о морянах, — сказала Скади. — Именно его деньги и сделали поисково-спасательную службу тем, что она есть.

— Покажи мне его кабинет, — попросил Киль. — Я бы хотел воспользоваться его коммом.

Скади встала и подошла к боковому люку в дальнем конце комнаты.

— Сюда.

Киль, следуя за Скади, жестом попросил Бретта остаться. Может, если юная женщина не будет отвлекаться присутствием Бретта, она и думать станет более ясно — не так оборонительно, более объективно.

Когда Киль и Скади ушли, Бретт повернулся к запертому люку. Киля, его И Скади заперли подальше от тех откровений, которые им мог преподнести морянский мир. Алэ хотела, чтобы они этот мир увидели, но кое-кто оказался против. Бретт считал, что это и есть ответ на их нынешнюю изоляцию.

«Что бы сделал Квитс?» гадал он.

Бретт не думал, что Квитс так и торчал бы посреди чужой комнаты и тупо пялился на запертый люк. Бретт подошел к люку и провел пальцами по его металлической раме.

«Мне следовало расспросить Скади о системе переходов, о том, как здесь передвигаются», подумал он. Бретт ничего не мог припомнить о переходах кроме их малолюдства — малолюдства по островитянским понятиям.

— О чем ты думаешь?

Голос Скади прозвучал прямо у Бретта за спиной, и он вздрогнул. Из-за толстого ковра он не слышал, как она подошла.

— У тебя нет карты этого места? — спросил он.

— Есть где-то, — ответила Скади. — Я поищу.

— Спасибо.

Бретт по-прежнему глядел на запертый люк. И как его запирают? Ему вспомнились островитянские жилища, где простого удара ножа было довольно, чтобы пройти через тонкую органическую стенку, разделяющую большинство помещений. Только в лабораториях, в помещениях службы безопасности и в обиталище Вааты стены могли служить каким-то препятствием — впрочем, не столько стенки, сколько наличие охраны.

Скади вернулась с тонкой стопкой копировочных бумаг, на которых тонкими и толстыми линиями с пририсованными символами был начертан план этого морянского комплекса. Скади вручила стопку Бретту таким жестом, словно вручала ему часть себя. По какой-то непонятной причине Бретт нашел этот жест пронзительно трогательным.

— Мы находимся вот здесь, — сказала она, ткнув пальцами в переплетение квадратов и прямоугольников с пометкой «РВ».

Бретт изучал планы. То не были свободно расположенные в соответствии с требованиями окружающей среды жилища островитян, где прихоти органического роста делали любое жилье непохожим на другие. Острова были сплошь личностными, обжитыми, резными, расписными и раскрашенными — приспособленными к синергическим потребностям системы жизнеобеспечения и поддерживающих ее. А от схемы в руках Бретта так и несло единообразием — идентичные ряды кубриков, длинные прямые коридоры, трубы, переходы и проулки, прорезанные прямо, как солнечный луч, прорезающий клубы пыли. Ему показалось затруднительным разбираться в таком единообразии, но он принудил свой разум.

— Я спросила судью, — промолвила Скади, — не мог ли вулкан уничтожить Гуэмес.

— И что он сказал? — спросил Бретт, отрываясь от изучения схем.

— Что слишком много людей не только обожжены, но и разорваны на части. — Скади прижала ладони к глазам. — Кто мог сотворить… такое?

— В одном Киль прав, — заметил Бретт. — мы должны это выяснить как можно скорее.

Он вновь сосредоточился на стопке коллоидных карт с загадочными лабиринтами. И внезапно их простота потрясла его. Он понял, что ни один морянин не смог бы путешествовать по островам, где большинство ориентировалось только по памяти. Он принялся заучивать схемы наизусть со всеми их лифтами и транспортными переходами. Бретт закрыл глаза и уверенно прочел карту, как бы отпечатавшуюся на внутренней поверхности его век. Скади у него за спиной расхаживала по комнате. Бретт открыл глаза.

— Мы могли бы выбраться отсюда? — спросил Бретт, кивком указав на запертый люк.

— Через люк я могу нас вывести, — отозвалась Скади. — И куда ты собрался?

— Наверх.

Скади посмотрела на люк, и ее голова отрицательно качнулась из стороны в сторону.

— Когда мы откроем люк, об этом станет известно. Электронная сигнализация.

— А что с нами сделают, если мы уйдем вместе?

— Вернут нас обратно, — ответила она. — По крайности, попытаются. И шансы на их стороне. Никто не может передвигаться внизу скрытно для всех. У моего отца была эффективная организация. Поэтому он и нанимал таких людей. — Скади кивнула в сторону люка. — Мой отец заправлял очень крупным бизнесом — пищевым. Он много торговал с островитянами…

Скади отвела глаза от Бретта, затем посмотрела на него вновь и обвела жестом стены и потолок.

— Это строение принадлежало ему, все целиком. Оно высокое, как сигнальная башня. — Палец ее указал на схему. — Вот это.

Бретт слегка отодвинулся от нее. Ей принадлежала территория, сравнимая с небольшим островом. Точнее, принадлежала ее отцу. Бретт знал, что по морянским законам Скади, вероятнее всего, эту территорию унаследовала. Скади не просто работает в море, не просто волны вычисляет…

Скади, увидев в его взгляде отторжение, коснулась его руки.

— У меня своя жизнь, — напомнила она. — Как и у моей матери. Мы с отцом едва ли знали друг друга.

— Не знали друг друга? — Бретт был потрясен. Он чувствовал себя чужаком по отношению к собственным родителям, но знать он их знал. Это точно.

— Почти до самой своей смерти он жил в Гнезде — это город километров за десять отсюда, — пояснила Скади. — И за все это время я ни разу его не видела. — Она сделала глубокий вдох. — Незадолго до смерти отец как-то пришел ночью в наше жилище и говорил о чем-то с моей матерью. Не знаю, о чем они там беседовали, но она после его ухода была просто в ярости.

Бретт призадумался над тем, что она сказала. Ее отец владел и управлял огромным богатством — большей частью морянского общества. Наверху состояния, подобные владениям Райана Ванга, находились в собственности семей или даже ассоциаций, но никогда не в единоличной. Общность была законом.

— Он контролировал большую часть вашей островной промышленности, — продолжила Скади, и кровь прихлынула к ее щекам. — Почти все это он заполучил при помощи взяток. Я знаю, потому что я слышала, а когда он погиб, я использовала его комм.

— А что это за место, это самое Гнездо? — поинтересовался Бретт.

— Это город с очень большим процентом островитянского населения. Там было первое поселение после Войны Клонов. Слыхал об этом?

— Да, — отозвался Бретт. — так или иначе, а все мы произошли оттуда.

Уорд Киль, стоя в затененном коридорчике, ведущем из кабинета Райана Ванга, прислушивался к их беседе вот уже несколько минут. Он вздрогнул, подумав, не пора ли прервать разговор и потребовать от этой молодой женщины кое-каких ответов. Но горечь в ее голосе удерживала Киля.

— А эти островитяне из Гнезда работали на твоего отца? — спросил Киль.

— Некоторые — да, — ответила Скади, не отворачиваясь от Бретта. — Но ни один островитянин не занимал высокое положение, ничего даже подобного. Они находятся под контролем правительственной службы. По-моему, за это отвечает посол Алэ.

— Мне сдается, что возглавлять службу по делам островитян должен островитянин, — заметил Бретт.

— Она с моим отцом собирались пожениться, — пояснила Скади. — Политическая сделка между двумя семьями… для морян это все уже устаревшая история.

— Ваш отец и посол — это объединило бы правительственную власть и пищевую промышленность под одним одеялом, — сообразил Бретт. Озарение снизошло на него настолько быстро, что он даже напугался.

— Это все дела минувшие, — заметила Скади. — Теперь она, вероятно, выйдет за ДжиЛаара Гэллоу. — В ее словах звучала такая скрытая горечь, что Бретт утратил дар речи. Он понимал эту мрачную растерянность в глазах девушки, понимал ее подавленность оттого, что ей приходится быть пешкой в игре без правил.

В тени коридорчика Уорд Киль кивнул в ответ на собственные мысли. Он вышел из кабинета Ванга с чувством безнадежного гнева. Для опытного глаза в комме было все, что нужно — и переход контроля из одних рук в другие, и тихая и безжалостная концентрация власти, и возрастание обособленности. Термин из Анналов всплыл в его памяти: национализация. Почему это вызвало у него столь сильное чувство утраты?

«Суша будет восстановлена.»

«Начнется лучшая жизнь.»

«Вот почему Корабль даровал нам Пандору.»

«Нам — морянам — а вовсе не островитянам.»

Киль попытался сглотнуть, и горло отозвалось болью. В основе всего лежал проект «келп», и он зашел слишком далеко, чтобы его можно было приостановить или свернуть. Напротив, проект был ускорен. Оснований для этого нельзя было отрицать. Комм покойного Райана Ванга был заполнен этими основаниями: без помощи келпа два солнца будут все сильнее взламывать кору Пандоры, и постоянные землетрясения и извержения вулканов сметут все с ее лица, как много поколений назад.

Лава выстраивала криволинейные подводные платформы. Моряне воспользовались этим при выполнении проекта. Последняя водяная стена была вызвана вулканической деятельностью, а вовсе не гравитационными возмущениями морей Пандоры.

— Хотел бы я посмотреть на это Гнездо и живущих в нем островитян, — заговорил Бретт. — Возможно, туда нам и следует отправиться.

«Устами младенца…» подумал Киль.

— Нас там запросто отыщут, — покачала головой Скади. — Там Служба безопасности не то, что здесь — нагрудные значки, документы всякие…

— Тогда нам надо удрать наверх, — сказал Бретт. — Судья прав. Он хочет, чтобы мы рассказали островитянам, что здесь творится.

— А что здесь творится? — спросила Скади.

Киль выступил из тени, говоря на ходу.

— Пандора меняется — физически, политически, социально. Вот что творится. Прежняя жизнь вскоре станет невозможной — что наверху, что внизу. Я думаю, что отец Скади мечтал о великих свершениях, о преобразовании Пандоры, но кто-то перехватил его мечту и сделал ее кошмаром.

Киль остановился, глядя на двух молодых людей. Они ответили ему взглядами, исполненными потрясения.

«Могут ли они осознать происходящее?» гадал Киль.

Беззаконная алчность трудилась над захватом контроля за новой Пандорой.

Скади указала пальцем на схему в руках Бретта.

— Пусковая База и станция номер двадцать два, — сказала она. — Вот здесь! Они находятся на линии дрейфа Вашона. Конечно, до острова от них сейчас не меньше дня пути, но все же…

— Что ты предлагаешь? — спросил Киль.

— Думаю, что смогу доставить нас на двадцать вторую станцию, — ответила девушка. — Я там работала. А на станции я смогу определить точное местоположение Вашона.

Киль посмотрел на схему в руках Бретта. Приступ ностальгии нахлынул на судью. Вернуться в собственное жилье… и рядом Джой, которая может о нем позаботиться. Ему вскоре предстоит умереть — так насколько же лучше умирать в привычном окружении. Уорд подавил это чувство так же быстро, как оно возникло. Спастись? У него не хватит ни сил, ни скорости. Он может только цепляться за юную парочку. Но он видел готовность Скади и решимость, с которой Бретт взялся за дело. Им может и повезти. Острова должны узнать, что происходит.

— Вот что мы сделаем, — произнес Киль, — и вот какое послание вы должны передать…

Упорство приводит к успеху.

И Цзин, из Корабельных Архивов
Стая диких крикс пролетела за кормой, их крылья со свистом рассекали тусклый серый утренний свет. Твисп повернул голову, чтобы наблюдать за полетом птиц. Они сели на воду метров за пятьдесят от него.

Тедж от внезапного звука сел; на лице его явственно читался страх.

— Это просто криксы, — успокоил его Твисп.

— А-а, — Тедж снова откинулся, привалясь спиной на прежний лад.

— Если мы их покормим, они поплывут за нами, — сказал Твисп. — Я никогда не видел их так далеко от островов.

— Мы уже приближаемся к Базе, — сообщил Тедж.

Когда они приблизились к плывущей стае, Твисп кинул немного отбросов за борт. Птицы заторопились за подачкой. Те, что поменьше, так заработали ногами, что едва не выскакивали из воды.

Твисп решил, что его в этих птицах привлекают глаза. В их глазах присутствует нечто такое, чего он никогда не видел в глазах прочих морских созданий. В ответном взгляде крикс было нечто от мира людей.

Тедж поднялся и сел повыше, чтобы взглянуть на птиц и на горизонт за ними. «Да где же эта треклятая пусковая База запропастилась?» Движения птиц по-прежнему привлекали его взгляд. Твисп сказал, что они повинуются древнему инстинкту. Вероятно, так и есть. Инстинкт! Сколько времени нужно, чтобы вытравить инстинкт? Или чтобы развить его? И которым из этих путей движется человечество? Насколько сильно движут людьми эти скрытые силы? Вопросы истории волновали его.

— Эта невзрачная крикса — самка, — сказал Тедж, указывая на стаю. — Интересно, почему самцы настолько колоритнее?

— Должно быть, это как-то связано с выживанием, — отозвался Твисп. Он взглянул на стаю, следующую за лодкой и высматривающую новую подачку. — Да, это точно самка. — Тень набежала на его лицо. — Одно можно сказать в пользу этой курицы: она никогда не попросит хирурга сделать ее нормальной!

За его горечью Тедж расслышал обычную островитянскую историю. А в последнее время она сделалась еще более обычной: один из любовников делает операцию, чтобы выглядеть нормальным по морянским стандартам, а потом навязывает своему партнеру то же самое. А в результате — множество яростных ссор.

— Похоже, ты на этом обжегся, — заметил Тедж.

— И поджарился, и даже обуглился, — кивнул Твисп. — Должен признать, поначалу это было забавно… — после минутного колебания он добавил. — Но я надеялся, что это будет не просто забава, а что-то более прочное. — Он покачал головой.

Тедж зевнул и потянулся. Стая восприняла его движение как угрозу и рассыпалась в каскаде брызг и громогласных воплей.

Твисп смотрел на диких птиц, смотрел — но не видел их.

— Ее звали Ребекка, — сказал он. — И ей нравилось, когда я обвивал ее своими руками. Она никогда не жаловалась на их длину, пока не… — он умолк во внезапном приступе застенчивости.

— Пока она не прошла хирургическую коррекцию? — подхватил Тедж.

— Да. — Твисп сглотнул. «И почему я вдруг разговорился о Ребекке с этим чужаком? Неужели я настолько одинок?» Ей нравилось по вечерам кормить крикс с борта. Твисп наслаждался этими вечерами сильнее, чем мог выразить, и подробности всплыли в его памяти потоком, который он перекрыл, едва тот возник.

— Она тебя бросила после операции? — осведомился Тедж, уставясь на собственные руки.

— Бросила меня? Не-а, — вздохнул Твисп. — Это было бы легко пережить. Я знаю, что после операции всегда чувствовал бы себя рядом с ней этаким уродцем. Муть не может себе позволить так себя чувствовать, никогда. Вот почему те из нас, у кого мутации особенно очевидны, избегают морян. Дело в их взглядах и в том, как мы после них думаем о себе — словно наши собственные глаза так на нас смотрят из зеркала.

— А где она теперь? — спросил Тедж.

— В Вашоне, — ответил Твисп. — Полагаю, к центру поближе. Готов заложиться на большие деньги, она там, где живут богатые и власть имущие. Ее работа заключалась в психологической подготовке людей к операции — этакая живая модель того, как прекрасна будет жизнь, если избрать правильный путь.

— Она свой выбор сделала, и для нее он сработал.

— Если достаточно долго говорить о чем-то таком, оно становится манией. Она вечно говорила: «Изменить тело легко. Хороший хирург попросту знает, где резать. А вот разум изменить потруднее.» Мне сдается, она не очень-то прислушивалась к собственным словам.

Тедж посмотрел на длинные руки Твиспа, и его внезапно осенило.

Твисп проследил направление его взгляда и кивнул.

— Так и есть, — сказал он. — Она хотела, чтобы я себе руки укоротил. Она ничего так и не поняла, несмотря на всю свою психологическую лабуду. Я не боялся ножа хирурга и прочей хрени в том же роде. Просто мое тело стало бы ложью, а я не выношу лжецов.

«Он никак уж не обычный рыболов», подумал Тедж.

— В конце концов я в ней разобрался, — добавил Твисп. — Стоило ей хлебнуть лишний глоточек бормотухи, и она тут же начинала разглагольствовать о том, что мы все должны выглядеть «настолько нормально, насколько это возможно». Вроде тебя, Тедж.

— У меня никогда не было подобных мыслей.

— Потому что тебе и не надо. Ты и так готов присоединиться к морянам у них на суше на их условиях.

Тедж не нашел, что ответить. Он всегда гордился своей по-морянски нормальной наружностью. Он и без операции выглядел нормально.

Твисп ударил кулаком по борту. Это потревожило сидящих в клетке крикс, и они расселись, взволнованно распушив перья.

— Она хотела детей… от меня, — сказал Твисп. — Можешь себе представить? Подумай, что за сюрпризы обнаруживаются в детской после того, как вся эта подправленная лживая муть займется любовью. А как насчет детишек, которые подрастают и обнаруживают, что они-то муть — а вот родители у них выглядят нормально? Это не по мне! — Голос его звучал мрачно. — Ни за что!

Твисп смолк, погрузившись в собственные воспоминания.

Тедж прислушивался к пошлепыванию волн о борта лодки, к тихой возне крикс, суетящихся в своей клетке. Он гадал, сколько любовных связей разбилось вдрызг о принципы, подобные Твисповым.

— Будь проклят Хесус Льюис! — пробормотал Твисп.

Тедж кивнул сам себе. «Да, вот тогда-то проблемы и начались. Или, по крайности, были приуготованы». Историки задавались вопросом: «Что же совершил Хесус Льюис?» Тедж посмотрел на руки Твиспа — мускулистые, хорошо развитые, загорелые и вдвое более длинные, чем полагается. Выбор возлюбленного на островах все еще оставался генетической лотереей — спасибо Хесусу Льюису и его биогенетическим экспериментам.

Твисп все еще злился.

— Морянам никогда не понять, что это такое — расти островитянином! Кто-нибудь рядом всегда слаб, а то и умирает… кто-нибудь близкий. Моя сестричка была такой славной девчушкой… — Твисп покачал головой.

— Мы не произносим слова «мутация» иначе как технический термин, — подхватил Тедж. — А «уродство» — скверное слово. Ошибки — вот как мы это называем.

— Знаешь что, Тедж? Я намеренно избегаю людей с длинными руками. В нашем поколении их совсем немного. — Твисп поднял руку. — Это ошибка? Это делает ошибкой меня?

Тедж не ответил.

— Будь все проклято! — воскликнул Твисп. — Мой ученик, Бретт, вовсю переживает из-за размера своих глаз. Рыбья срань — да по его виду вообще ничего не заметно, но его в этом не убедить. Корабль всемогущий! Как он видит в темноте! Это что, ошибка?

— Это лотерея, — сказал Тедж.

Твисп скорчил гримасу.

— Не завидую я работе Комитета. Представляешь, какие гротескные и опасные формы жизни им приходится судить? Как они могут это сделать? И как они могут определить умственные отклонения? Обычно они становятся заметными только со временем.

— Но и у нас есть свои плюсы, — запротестовал Тедж. — Моряне считают, что наши ткани — самые лучшие. Ты же знаешь, какие цены платят внизу за островитянское тканье. А наша музыка, наши картины… да все наше искусство.

— Еще бы, — усмехнулся Твисп. — Слыхал я, как моряне об этом толкуют. «Как мило! Очень забавно. О! прелестно, не правда ли? Эти островитяне такие забавные».

— Такие мы и есть, — пробормотал Тедж.

Твисп просто посмотрел на него в упор. Тедж призадумался, не ляпнул ли он нечто непростительное.

Внезапно Твисп улыбнулся.

— А ты прав. Пропади все пропадом! Моряне и понятия не имеют, как развлекаться навроде нас. У нас или уж горе и отчаяние — или песни и пляски всю ночь, потому что кто-то женился, или родился, или новые барабанчики купил, или вернулся с большим уловом. У морян маловато праздников, как я слыхал. Вот ты видел, чтобы моряне праздновали?

— Никогда, — признал Тедж. Ему припомнилось, как Накано из команды Гэллоу толковал о морянской жизни.

«Работать, жениться, завести пару ребятишек, еще поработать и умереть», сказал тогда Накано. «Всех развлечений — это перерыв, чтобы кофе хлебнуть, или переезд на новую станцию».

Может, поэтому Накано и присоединился к движению Гэллоу? Драгоценное по жизни внизу развлечение, немного возбуждения. Спасение островитян. Работа по возведению барьеров. Тедж не считал, что жизнь внизу для таких, как Накано, является мрачной. Просто скучной. Их не манит интеллектуальная цель, они не ощущают даже близости горя, которая заставила бы их цепляться за радость. А наверху — наверху и шум, и краски, и очень много смеха.

— Если мы вернемся на открытую сушу, все будет по-другому, — произнес Тедж.

— Что значит «если»? Всего несколько минут назад ты уверял, что это неизбежно.

— Есть моряне, которые хотят только подводной империи. И если они…

Тедж не договорил, поскольку Твисп внезапно указал вперед и вскрикнул: «Корабль и его яйца! Это что еще такое?

Тедж обернулся и увидел почти прямо перед ними серую башню в белом кружеве прибоя у основания. Она была похожа на толстый стебель громадного небесного цветка, синего цветка, окунутого в розовый. Шторм, который несколько часов вертел их, обвел этот вид ореолом черных облаков. Башня, почти того же мрачного оттенка, что и облака, вздымалась из глубин, словно гигантский кулак.

Твисп изумленно уставился на башню. Она не была видна за пятьдесят километров, как утверждал Тедж, но выглядела она впечатляюще. Корабль! Твисп не ожидал, что она окажется настолько большой.

Там, где серое море упиралось в серое небо, облака начали приоткрываться. Разорванный горизонт расцвет двумя яркими цветками, и ни один из двоих не мог глаз оторвать от пусковой башни, находящейся в центре гигантского облачного завихрения.

— Это пусковая база, — объяснил Тедж. — Сердце морянской космической программы. Все политические фракции считают, что они должны иметь здесь своих представителей.

— Это нипочем нельзя принять по ошибке за какую-нибудь плывущую на горизонте пакость, — вымолвил Твисп. — Она совсем не движется.

— Она возвышается над водой на двадцать пять метров, — сообщил Тедж. — Моряне этим похваляются. До сих пор они устраивали только беспилотные полеты. Но дела развиваются быстро. Вот почему Гэллоу и его люди начали действовать. Моряне вскоре собираются запустить ракету с пилотом.

— А еще они контролируют течения с помощью келпа, да? — спросил Твисп. — Но как?

— Не знаю. Я видел, как они это делают, но так ничего и не понял.

Твисп перевел взгляд с башни на Теджа и обратно. Пенящийся воротник прибоя вокруг базы выглядел все шире по мере того, как лодки приближались к нему. По прикидкам Твиспа, их от базы отделяло более пяти километров, но даже с такого расстояния он видел, что прибой простирается на сотни метров в обе стороны от башни. Здесь уже были видны следы человеческой деятельности. Одно из больших морянских судов стояло на спокойной воде за линией прибоя, тогда как маленькие суденышки сновали от него к башне и обратно. Поблизости висели зонды-аэростаты — то ли для наблюдений, то ли служащие подъемниками. Лодки уже достаточно приблизились, чтобы различить морян на приливной волне, которая веером расходилась от башни.

Большое судно с водородными двигателями, торчавшими наружу, словно сетки с яйцами, привлекло внимание Твиспа. Раньше он видел такие суда только издали или в головидео. Эта штука была, самое малое, пятьдесят метров в длину и легко двигалась на спрятанных под водой гребных винтах. Широкий боковой люк был распахнут настежь, и вокруг него суетились моряне, загружая что-то вовнутрь.

Тедж сидел, опираясь на одну руку и свободно свесив другую. Голова его было повернута от Твиспа в сторону башни, и все его внимание было сосредоточено на пусковой базе и на башне. Пока моряне не выказывали признаков того, что приближающиеся лодки замечены ими, но Твисп знал, что их заметили и курс их расчислили. Если поверить Теджу и его рассказам о Гэллоу, становится совершенно ясно, зачем он направился именно сюда. Маловероятно, чтобы на базе не было никого, кроме людей Гэллоу. А к базе приковано внимание всех морян. Рассказ Теджа услышат представители всех фракций. Вот только поверят ли?

— Ты подумал о том, как здесь примут тебя и твою историю? — спросил Твисп.

— Я не думаю, что мои шансы так уж высоки где бы то ни было, — ответил Тедж. — Но лучше здесь, чем где-то еще. — Он повернулся навстречу вопросительному взгляду Твиспа. — Я думаю, что я так или иначе уже покойник. Но люди должны все узнать.

— Весьма разумно, — ответил Твисп. Он завел мотор и потянул штурвал на себя, удерживая его у самого живота, пока две лодочки разворачивались медленно вокруг своей оси. Настало время выложить перед Теджем факты такими, каким их видел Твисп после целой ночи размышлений.

— Что ты делаешь? — спросил Тедж.

Твисп сложил обе руки на штурвале и воззрился на Теджа.

— Я заявился сюда, чтобы отыскать моего подручного. Я понимаю, это с моей стороны вроде как глупо. Честно тебе скажу — я не поверил, что есть такая штука, как эта база, но я думал, что хоть что-нибудь тут есть, вот я и притащился сюда с тобой, поскольку ты сказал, что обратиться к морянам за помощью будет разумно.

— Конечно же! Кто-нибудь наверняка его уже подобрал, и…

— Но ты-то вляпался, Тедж. В дерьмо. По уши. И я тоже — просто потому, что я с тобой. А бросить тебя за борт или просто сдать морянам было бы скверно. — Квитс кивком указал на башню. — особенно если твоя история насчет Гэллоу окажется правдой.

— Если?

— А доказательства где?

Тедж попытался сглотнуть. Моряне уже подбирают мертвых и пострадавших с Гуэмеса. Это он знал наверняка. Отступать было некуда. Кто-нибудь на базе уже заметил две лодки с людьми у себя на экране. Кто-то вот-вот отправится, чтобы расспросить или отпугнуть их.

— Что же мне делать? — спросил Тедж.

— Да ты целый гребаный остров утопил, — буркнул Твисп. — И ты только теперь об этом спрашиваешь?

Тедж просто приподнял плечи и отпустил их в бесполезном пожатии.

— Гуэмес наверняка располагал маленькими лодками, и некоторые были на плаву на расстоянии видимости острова, — заметил Твисп. — Будут ведь и выжившие, и они тоже расскажут свою историю. Кто-нибудь из них мог заметить твою субмарину. Ты хоть представляешь, что именно они скажут?

Под тяжестью обвинений Твиспа Тедж так и скорчился.

— Ты управлял субмариной, — продолжал Твисп. — И тебя обвинят не только в этом. Ты это сделал, и из тебя вытянут все до малейших подробностей еще прежде, чем ты заговоришь хоть с кем-нибудь помимо морянской службы безопасности. Если служба безопасности тебя вообще выпустит.

Тедж уткнулся подбородком в колени. Он чувствовал, что его вот-вот стошнит. С громадным удивлением он услышал исходящий из его собственных уст переходящий в скуление стон: нннннннь… нннннннь… ннннннннь…

«Мне некуда бежать», думал Тедж. «Некуда, некуда.»

Твисп еще говорил с ним, но Тедж, затерявшийся в глубинах своего горя, уже не разбирал слов. Слова не могли достичь его сознания. Слова были призраками, которые преследуют его. Он не мог дольше выносить их преследование.

Шум включенного маленького лодочного мотора вытащил разум Теджа из его укрытия. Он не смел взглянуть, куда это Твисп везет их. Все «куда» были равно плохи. Кто-нибудь все равно убьет его, это всего лишь вопрос времени. Разум его погружался все глубже в море, а мускулы скручивали его в шар все туже и туже, чтобы он мог погружаться, ничего в этом море не задевая. Он слышал обращенные к нему крики, пронзительные вопли. Разум его был беззащитен перед вселенской бойней — разодранным островом, кусками растерзанной плоти. Сухие рыдания сотрясали его тело. Он ощущал, что лодка движется, но лишь едва-едва. Что-то изнутри него рвалось наружу. Чьи-то руки ухватили его за плечи, подняли и перегнули через борт. Голос произнес: «Сюда блюй. Ты же так насмерть захлебнешься.» Затем руки отпустили его, а голос выдал дополнительное замечание: «Тупой придурок!»

Кислый привкус разъедал все во рту Теджа. Он попытался заговорить, но каждый звук обдирал горло наподобие наждака. Его вырвало за борт; в носу стоял запах рвоты. Наконец он опустил руку в море и принялся плескать соленой морской водой себе в лицо. Только после этого Кей смог сесть и посмотреть на Твиспа.

— Куда же мне податься? — спросил он. — И что сказать?

— Правду, — ответил Твисп. — Пропади все пропадом. Я никогда не слышал о таких придурках, как ты, но я верю, что ты просто тупой придурок, а не убийца.

— Спасибо, — сумел выдавить Тедж.

— Знаешь, что ты сделал? — продолжил Твисп. — Ты себя пометил. Да ни на одну муть так не пялятся, как будут пялиться на тебя. И знаешь что? Я тебе ни капельки не завидую. — Твисп кивнул в сторону башни. — А вот и грузовоз выслали по наши души. Корабль всемогущий! Ну я и приплыл! Так я и знал.

Во всякий данный момент истории задачей группы преданных идее индивидов является выполнение дел, которые проницательные люди считают необходимыми, но которые никто другой не хочет выполнять.

О. Хаксли, «Двери восприятия», из Корабельных архивов
Посмотрев, как Скади открывает главную контрольную панель жилища своего отца, как она отыскивает переключатели люков и находит среди них те, что отвечают за входной люк, Бретт был готов поверить, что его подруга просто гений. Но когда он заговорил с ней об этом, она живо запротестовала.

— Большинство из нас учится этому еще в детстве. — Девушка хихикнула. — Если родители попытаются тебя запереть…

— А зачем запирать-то?

— В наказание, — ответила она. — Если мы… — она замолчала, быстро переключила рычажок и захлопнула крышку панели. — Быстрей, сюда кто-то идет. — Скади приникла к самому уху Бретта. — Я переключила аварийный люк на ручное управление, а заодно и главный люк. Аварийный люк — это маленький такой, внутри большого.

— А куда мы пойдем, когда выберемся?

— Вспомни наш план. На надо убраться прежде, чем они сообразят, что я сделала. — Скади взяла Бретта за руку и поспешно вывела его из подсобки через коридорчик прямо в холл.

Гастингс и Лонфинн уже расположились там и даже успели завести с Килем жаркий спор.

Когда Бретт и Скади вошли, Верховный судья как раз повысил голос.

— И более того, если вы попытаетесь обвинять островитян в бойне, учиненной над Гуэмесом, я буду требовать созыва следственной комиссии — такой комиссии, которая окажется вне вашего контроля!

Киль обеими руками потер веки. Глаз его, обращенный в сторону Гастингса, смотрел на того в упор. Киль обнаружил, что наслаждается невольной дрожью, которую этот человек не в силах сдержать.

— Господин судья, — воззвал Гастингс, — вы поступаете во вред как себе, так и этим двоим юным созданиям. — Он бросил беглый взгляд на Бретта и Скади, которые как раз вошли в комнату.

Киль некоторое время разглядывал Гастингса, думая, как внезапно обстановка переменилась к худшему. Двое живодеров! Уорд перевел взгляд от Гастингса к Лонфинну, отметив, как они заградили проход к наружному люку.

— А мне всегда говорили, что внизу нет опасных насекомых, — заметил Киль.

Гастингс нахмурился, но его напарник даже в лице не изменился.

— Это не предмет для шуток! — заявил Гастингс. — Посол Алэ попросила нас…

— Вот пусть она сама мне об этом и скажет!

Когда Гастингс смолчал, Киль продолжил.

— Она заманила меня вниз под ложным предлогом. Она обставила дело так, чтобы я не захватил с собой никого из моего собственного персонала. Ее доводы, даже и в таком обрывочном виде, ни в какой люк не лезут. Я вынужден заключить, что являюсь пленником. Вы будете это отрицать? — И вновь он окинул холодным взглядом двоих человек, стоящих между ним и люком.

— Вас защищают для вашего же собственного блага, — вздохнул Гастингс. — Вы значительная персона среди островитян, а сейчас имеет место кризисная ситуация…

— Защищают? От кого же?

Киль наблюдал, как Гастингс ищет, что сказать, перебирает и отбрасывает различные варианты. Несколько раз Гастингс порывался заговорить, но все же смолкал.

Киль потер затылок там, где поддерживающее устройство успело после недолгого отдыха рассадить ему кожу.

— Вы защищаете меня от тех, кто уничтожил Гуэмес? — вкрадчиво поинтересовался он.

Оба морянина обменялись загадочными взглядами. Гастингс вновь повернулся к Килю.

— Я хотел бы обойтись с вами помягче, но не могу.

— Я уже разобрался, что происходит, — сказал Киль. — столкнулись очень мощные политические группировки среди морян.

— И наверху! — выпалил Гастингс.

— Ну, как же. Два крупных козыря — Комитет и Вера. Уничтожение Гуэмеса нанесло удар по Вере. Но мое уничтожение не помешает Комитету: меня просто-напросто заменят. Гораздо эффективнее держать меня взаперти. Или, если уж меня придется ликвидировать, внимание островитян будет в достаточной степени отвлечено выборами нового судьи, чтобы моряне успели воспользоваться замешательством. Я не думаю, что могу и далее оставаться здесь. Я возвращаюсь наверх.

Гастингс и его напарник застыли.

— Боюсь, что прямо в данный момент это невозможно, — объявил Гастингс.

— Моим преемником станет Каролина Блулав, — улыбнулся Киль. — И от нее вы добьетесь не больше, чем от меня.

«Импас», [4] подумал Киль.

Пока Гастингс и Лонфинн разглядывали Уорда, в помещении воцарилось тяжелое молчание. Киль видел, что Гастингс измышляет новые доводы и отказывается от них. Ему зачем-то нужно было сотрудничество Верховного судьи — слепое сотрудничество. Он нуждался в согласии, притом не открывая Килю, с чем же тот должен согласиться. Неужели Гастингс полагал, что старый ветеран политических баталий не видит его насквозь?

Стоя почти у самого входа в комнату, Скади и Бретт прислушивались к этому разговору.

— Проход в гостиную через этот люк справа, — шепнула Скади, склонясь к самому уху Бретта. — Иди туда и открой панель переключения возле люка. Вылей стакан воды на переключатели. Это закоротит все освещение в этой секции. Я открою аварийный люк. Ты сумеешь найти его в темноте?

Бретт кивнул.

— Мы выберемся раньше, чем они сообразят, что мы удрали, — шепнула девушка.

— Но когда мы откроем аварийный люк, в проеме будет видно коридорное освещение.

— Придется поторапливаться, — кивнула Скади. — Они попытаются использовать главную панель. Они живо сообразят, что им надо воспользоваться ручным переключением.

Бретт снова кивнул.

— Следуй за мной и беги быстро, — сказала девушка.

Тем временем стоящий перед Килем Гастингс решил приоткрыть краешек своей осведомленности.

— Судья Киль, вы ошибаетесь насчет вашего преемника, — произнес он. — Им станет Симона Роксэк.

— Выбор ДжиЛаара Гэллоу? — поинтересовался Киль, предположив это на основании сведений, почерпнутых из комма покойного Райана Ванга.

Гастингс удивленно моргнул.

— Если так, его поджидает очередной сюрприз, — ввернул Киль. — КП славятся своей неподкупностью.

— Плохо же вы знаете историю, — возразил Гастингс. — Если бы не первый пандорианский КП, Морган Оукс, Хесус Льюис так бы и остался обычным техником-лаборантом.

Лицо Киля приняло торжественное выражение. Просители, обращавшиеся в суд, знали это выражение и трепетали перед ним, но Гастингс попросту стоял и выжидал.

— Вы работаете на Гэллоу, — подытожил Киль. — Конечно же, вы хотите захватить полный политический и экономический контроль над Пандорой, и действовать вы собрались через Веру. А КП знала, что ради этой цели вы собираетесь уничтожить всю ее родню на Гуэмесе?

— Вы ошибаетесь! Все совсем не так!

— А тогда как? — спросил Киль.

— Прошу вас, господин судья! Вы…

— Кто-то усвоил фундаментальную истину, — заметил Киль. — Кто контролирует запасы пищи, контролирует и людей.

— У нас кончается время на споры, — заявил Гастингс.

— Когда оно совсем кончится, стану ли я одной из жертв Гуэмеса? — поинтересовался Киль.

— На кон поставлено будущее Пандоры, — возгласил Гастингс. — Люди с правильным образом мыслей в эти тяжкие времена будут править безопасным курсом.

— И ради этого вы убьете любого, кто стоит у вас на пути, — заключил Киль.

— Мы не уничтожали Гуэмес, — произнес Гастингс, медленно выговаривая слова низким холодным голосом.

— Тогда почем вам знать, что тот, кто это сделал, не обратится против вас? — спросил Киль.

— Да кто вы такой, чтобы разглагольствовать об убийствах! — взорвался Гастингс. — Сколько тысяч вы уничтожили, прикрываясь авторитетом вашего Комитета? Может, сотен тысяч? Долгонько же вы этим занимаетесь, господин судья.

На мгновение Киль был ошеломлен этой нападкой.

— Но ведь Комитет…

— Делает то, что вы ему велите! Всемогущий Уорд Киль указал пальцем — и пришла смерть. Это всем известно! Да что значит жизнь для такого, как вы? Как я могу ожидать, что настолько чуждый разум может вникнуть в наши морянские проблемы?

Киль от этой атаки растерялся. Обвинение было болезненным. Каждым его решением руководило уважение к жизни. Летальные отклонения должны быть выполоты из генофонда!

Пока Киль стоял, гадая, что же случится дальше, Бретт подвинулся поближе к боковому люку. Лонфинн переместился так, чтобы оказаться между ним и люком. Бретт, не обращая на него внимания, свернул в коридорчик, закрыв люк за собой.

Некоторое время Бретт разглядывал комнатушку. Панель с переключателями располагалась возле люка. Она была заперта на две защелки. Инструмент, о котором ему говорила Скади — пилку для ногтей — Бретт нашел в ящичке под раковиной. Он открыл крышку, обнажив парное соединение проводов, облеченных в ярко-зеленый и ярко-синий пластик. Оголенные контакты были перед ним.

«Стакан воды», говорила Скади.

Стакан обнаружился возле раковины. Бретт наполнил его, положил одну руку на защелку люка а другой выплеснул воду на обнаженные контакты. Сине-зеленые искры озарили стену своей вспышкой, а затем весь свет погас. В ту же минуту Бретт отворил Люк и выскользнул в темноту. Гастингс орал: «Хватай Киля! Держи его!»

Бретт скользнул вдоль стены направо и возле самого люка столкнулся со Скади. Она дотронулась до его лица, потом притянула его за плечо к себе поближе. Внезапно маленький люк открылся, и она вывалилась в него, перекатившись набок. Бретт нырнул за нею следом, и Скади заперла маленький люк. Вскочив на ноги, она помчалась прочь по коридору. Бретт поднялся и последовал за ней.

Впервые в жизни Бретту довелось пробежать более ста метров за один раз. Скади изрядно его опередила, свернув в боковой проход. Бретт завернул за угол как раз вовремя, чтобы увидеть, как она исчезает в маленьком округлом люке почти у самой палубы. Девушка практически втянула его туда за собой, когда он скрючился у входа. Крышка люка захлопнулась, и Скади заперла ее в темноте. Бретт весь взмок от изнеможения. Пот разъедал ему глаза.

— Где мы? — шепотом осведомился он.

— Служебный переход к пневматической системе. Хватайся за мой пояс и держись поближе. Поначалу нам придется ползти.

Бретт ухватился за ее пояс и обнаружил, что Скади практически тащит его по низенькому, узкому коридорчику, где он отирается плечами о стенки и тот и дело стукается головой в потолок. Здесь было слишком мало света даже для него, а для Скади — Бретт был в этом уверен — здесь и вовсе царила полная темнота. Проход повернул налево, потом направо, потом через некоторое время устремился кверху. Скади остановилась и подалась назад. Она ухватила его за руку, подняла ее и положила на перекладину лестницы, которая терялась где-то вверху над ними.

— Лестница, — шепнула она. — Следуй за мной наверх.

Бретт не стал напоминать ей, что и так все видит.

— Куда мы направляемся? — спросил он.

— Наверх до самого конца. Не поскользнись. Здесь двадцать один уровень и только три площадки для отдыха.

— А что там наверху?

— Причал для грузовозов моего отца.

— Скади, ты уверена, что хочешь это сделать?

— Я ни во что не поверю бездоказательств, — ответила она тихим и сдержанным голосом, — но они схватили судью и они пытались задержать нас. Это неправильно, и за это несет ответственность Алэ. По крайней мере об этом острова должны узнать.

— Верно.

Девушка начала подниматься перед ним, и кроме шороха ее одежды и шелеста их дыхания никаких других звуков не было слышно.

Бретт последовал за ней, время от времени задевая руками Скади за пятки. Подъем показался Бретту долгим, и он понимал, что Скади, движущейся в полной темноте, он должен казаться и вовсе бесконечным. Бретт сожалел, что не додумался с самого начала считать перекладины — это отвлекло бы его от мыслей о все более долгом падении на нижнюю палубу. Когда он думал об этом, у него скручивало желудок, а руки отказывались двигаться с перекладины на перекладину. Он не мог видеть ни верха, ни дна, только крепкое тело Скади перед собой. Один раз он остановился и огляделся по сторонам. Кое-как он различил трубы разного диаметра. Одна оказалась горячей на ощупь. На другой был холодный конденсат. Он оказался скользким, когда Бретт провел по нему пальцем.

«Это из-за водорослей», подумал Бретт. Он был благодарен за то, что ему попалось хоть что-то знакомое. На островах не было ни таких конструкций, ни подобной ригидности. Биомасса росла в ту сторону, куда ее рост направляли, но ведь и направлять тоже можно не до беспредельности.

На первой площадке Скади обняла его за талию и подвела к следующей лестнице. Она лишь мгновение подождала, пока он чуточку отдышится.

— Нам надо поторапливаться. Они могли догадаться, куда мы пошли.

— А они могут точно знать, где мы?

— Здесь нет сенсоров, и им неоткуда знать, что у меня есть ключ от служебного прохода.

— А где ты его раздобыла?

— У отца в столе. Нашла, когда показывала кабинет судье.

— А зачем твоему отцу этот ключ?

— Возможно, затем же, зачем и нам. На случай непредвиденного бегства.

Девушка нежно погладила Бретта по груди и отвернулась. Со вздохом она приступила к следующему этапу их восхождения.

И вновь Бретт последовал за ней.

Он спешил все сильнее и сильнее, но Скади все равно опережала его, и разрыв между ними все увеличивался. Но вот и вторая площадка… Бретт вскарабкался на нее, задыхаясь. Скади подвела его к следующей лестнице.

— Как ты можешь двигаться так быстро? — спросил он, едва смог совладать со своим дыханием.

— Я бегаю по коридорам и постоянно упражняюсь в гимнастическом зале, — ответила она. — Те из нас, кто выйдет на открытую сушу, должны быть готовы к тем требованиям, которые она предъявит к нашим телам. Там все будет не так, как в море.

— Ох, — только и смог выдавить Бретт, хотя и понимал, что такого ответа недостаточно.

— Ты достаточно отдохнул ля последнего подъема? — спросила Скади.

— Веди.

На этот раз он поспевал за ней достаточно, чтобы время от времени задевать рукой ее ноги. Он понимал, что она намеренно замедлила ход ради него, и эта мысль расстраивала его. И все же он был благодарен за то, что ему не приходится действовать на пределе сил. Бездна все еще разевала под ним свою пасть, и рухнуть туда казалось только более страшным именно оттого, что дно ее терялось во мраке. Когда он нащупал последнюю перекладину и край площадки, он остановился, обхватил руками вертикальные опоры лестницы и задышал глубокими судорожными вдохами.

— С тобой все в порядке? — Рука Скади коснулась его головы.

— Просто… пытаюсь отдышаться.

Девушка подхватила его под правую руку.

— Подымайся. Я тебе помогу. Здесь безопаснее. Здесь есть перила.

С помощью Скади Бретт переполз через край площадки. Он увидел перила и вцепился в них что есть сил, подтянувшись на несколько последних миллиметров, а потом растянулся на жесткой металлической решетке. Скади положила руку ему на спину и подняла ее лишь тогда, когда его дыхание выровнялось.

— Давай вспомним план, — предложила она и села, привалясь спиной к металлической стене.

— Давай, — согласился Бретт. Он подвинулся поближе к ней, вдыхая свежесть ее дыхания, чувствуя прикосновение ее волос к его щеке.

— Люк прямо передо мной. Это двойной люк. Гавань находится под достаточным давлением, чтобы можно было поддерживать рабочий уровень воды. Мы зайдем туда через камеру перепада. Если в ней никого не окажется, мы просто выйдем из нее и спокойно пройдем к одному из судов. Ты мой подопечный, и я тебя повсюду вожу.

— А если кто-нибудь увидит, как мы вылезаем из люка?

— Тогда мы будем смеяться и хихикать. Мы влюбленная парочка на свидании. Возможно, нам прочитают нотацию. В этом случае нам следует хотя бы изобразить раскаяние.

Бретт глянул на четкий профиль Скади.

«Умно.» И слишком похоже на правду — вот бы так оно и было.

— А где мы можем спрятаться в гавани? — спросил он.

— А мы не будем прятаться. Мы пройдем к любому из судов — к тому, на котором не будет команды. Мы удерем на судне наверх.

— Ты в самом деле можешь управлять этой штукой?

— Конечно. Я часто ходила наверх на судне-лаборатории. — Скади была серьезна до мозга костей. — Ты понимаешь, что мы собираемся сделать?

— Показывай дорогу, — отозвался Бретт.

Скади скользнула в сторонку от него. Раздался тихий скрежет металла о металл. Маленький люк распахнулся, впустив вовнутрь слабый свет. Для Бретта он оказался достаточно ярким, чтобы тот был вынужден сощуриться. Скади выскользнула в люк и протянула руку, чтобы помочь Бретту. Он последовал за ней, протискиваясь в узкое отверстие, и очутился низком прямоугольном помещении с серыми металлическими стенами. Свет проникал через иллюминатор в противоположном конце. Скади закрыла за ними люк, потом отперла следующий. Как она и обещала, они попали в узкую камеру перепада.

— А теперь, — прошептала она, беря его за руку, — я показываю тебе гавань и грузовозы на подводных крыльях.

Она вывела Бретта наружу на узкую платформу с перилами и лестницей, ведущей на палубу, расположенную тремя метрами ниже. Бретт остановился и воспротивился попытками Скади тащить его на себе и дальше. Они были под прозрачным куполом, который простирался на несколько сот метров во все стороны.

«Плаз», подумал Бретт. «Больше нечему быть. Ничто иное неспособно выдержать такое давление.» Гавань располагалась внутри этой гигантской перевернутой чашки, удерживающей море. Этакий зонтик из плазмагласа! Бретт взглянул наверх, на поверхность, до которой оставалось не более пятидесяти метров, на серебристо-молочную область с двумя пятнами света, указывающими на то, что оба солнца стоят над горизонтом.

Скади взяла его под руку.

Бретт взглянул на палубу — гигантскую металлическую решетку с пирсами, тянущуюся вдоль дальнего края этой «чашки». Пока он так любовался, грузовоз поднырнул под дальний край и поднялся во внутреннем заливе, вздымая каскады брызг. Грузовоз скользнул к свободному причалу; вой его моторов болезненно отдавался в ушах даже при такой малой скорости. Вместе с новоприбывшим Бретт насчитал шесть больших судов, выстроившихся в ряд. Вокруг них на пирсах суетились моряне — швартовали прибывшее судно, возили груз на тележках на суда и с них.

— Они такие большие, — вымолвил Бретт, вытягивая шею в сторону ближайшего грузовоза на подводных крыльях. Там кто-то уже трудился, вяло отчищая борт от налипшего на него келпа.

— Пойдем же, — произнесла Скади несколько громче, нежели того требовал разговор. — Мы с тобой поднимемся на борт. Карин хотела, чтобы ты это увидел.

Бретт сообразил, что слова эти предназначались для слуха морянина, который остановился подле них и вопросительно склонил голову. После слов Скади он улыбнулся и зашагал прочь.

Бретт позволил Скади отвести себя вниз по лестнице.

— Для транспортировки пищи используется только семидесятиметровая грузовая модель, — объясняла девушка. — Несмотря на размер, они могут развивать, самое малое, восемьдесят узлов. Тяжело груженые, конечно, меньше. Мне говорили, что при малой загрузке скорость может превышать и сто узлов.

Рука в руке с Бреттом Скади провела его к ряду грузовозов, покачивающихся на волне, мимо занятых своим делом работников, то и дело уворачиваясь от грузовых тележек. В конце пути им встретилась группа из шести работников, одетых в одинаковую белую униформу, которые толкали закрытую тележку вдоль пирса.

— Это ремонтная бригада, — объяснила Скади и обратилась к идущему впереди остальных. — С этим судном что-то не в порядке?

— Была маленькая неполадка с эжектором, мисс Ванг. — Все шестеро остановились, когда их главный заговорил со Скади. В своих белых комбинезонах они выглядели на одно лицо. Ярлычков с именами Бретт на них не приметил.

— Я могу провести туда нашего гостя, чтобы показать ему устройство? Мне оно знакомо, — произнесла она. Бретту показалось, что в ее голосе проскользнула нотка фальшивого заигрывания.

— Ну конечно, — ответил ремонтник. — Только осторожно. Только что закончилась заправка для пробного рейса. Вам придется управиться за час. После этого будет произведена новая погрузка.

— Вот и ладно, — сказала Скади, увлекая Бретта мимо ремонтной тележки. — Нам никто не помешает, и я смогу все-все тебе показать. — Она бросила через плечо вслед ремонтникам. — Спасибо.

Ремонтник помахал ей в ответ и присоединился к своим людям, толкающим тележку.

На полпути Скади шагнула на узкий трап. Бретт последовал за ней в коридор, освещенный трубками на потолке. Скади жестом велела ему обождать и выглянула обратно, в открытый люк. Затем она нажала расположенный рядом с люком переключатель. Раздалось тихое гудение, и трап втянулся. За ним с мягким шипением закрылся люк.

— Скорей! — потребовала Скади, развернулась, и вновь они побежали. Скади вела их через уйму коридорчиков, а потом по широкому переходу, и они наконец прибыли в рубку с плазмагласовыми иллюминаторами, высоко поднятую над палубой.

— Занимай второе сидение.

Сама она скользнула в одно из кресел, предназначенных для команды, заняв место перед пультом управления.

— Я покажу тебе, как управлять этой штуковиной. Это на самом-то деле просто.

Бретт наблюдал за ней, видя, как она преобразилась, едва только дотронулась до пульта. Каждое ее движение было быстрым и уверенным.

— Теперь вот эту, — сказала она, нажав на желтую кнопку.

Низкое гудение ощущалось сквозь палубу под ногами. Несколько морян, работавших на ближнем пирсе, оглянулись и посмотрели на судно.

Рука Скади вознеслась над красной кнопкой с надписью «аварийное отчаливание». Она нажала на кнопку и незамедлительно потянула на себя рычаг слева от нее, выжимая его до отказа. Судно гладко выскользнуло из дока. Моряне снаружи забегали и замахали в сторону грузовоза.

Прежде чем они успели убраться прочь, Скади принялась прокачивать балласт. Судно нырнуло под воду, резко завалившись влево. Скади вытянула утопленный в палубу рычаг. Бретт уже заметил его и подивился, чем же он управляет. Левая рука Скади передвинула свой рычаг в сторону, вновь выводя его до упора. Грузовоз поднырнул под край перевернутой плазмагласовой чашки. Бретт смотрел, как они проходят под краем, как он остается позади.

Оказавшись снаружи, Скади продула балласт, направив судно носом кверху. Бретт обернулся и увидел, как гавань все уменьшается позади. Погони пока еще не было.

Бретт был ошеломлен величиной этих судов. «Семьдесят метров. Это же десять лодок!»

— Смотри, что я делаю, — распорядилась Скади. — Может, тебе придется управлять самому.

Бретт развернулся лицом ко всем этим рычагам, переключателям, кнопкам и рукояткам.

— Водородные двигатели для подводного и верхнего плавания, — сказала она. — Система сохранения горючего уменьшает нашу скорость под водой. Вот ограничитель. — Она указала на рукояточку между ними. — Превышать ограничение скорости опасно, но в случае необходимости это можно сделать.

Она передвинула рычаг в правой руке, потянув его чуточку назад.

— Это направление, — пояснила она. — Потянуть назад для подъема, утопить снова для спуска.

Бретт кивнул.

— А здесь, — она указала на панель управления, — все подписано: подача горючего, балласта — медленнее, чем на субмаринах. Зажигание. Запас воздуха для подводного плавания. Никогда не забывай отключить его наверху. Если рубка повреждена, мы автоматически катапультируемся. Ручное катапультирование — вот эта красная кнопка в центре.

Бретт издал в ответ серию похмыкиваний и возгласов: «Ясно». Он был благодарен тому, что все кнопки и переключатели были снабжены подписями.

Скади указала вперед, на большой зачехленный экран.

— А сюда проецируется карта. Это устройство островитяне давно стараются заполучить.

— А почему нам нельзя его получить? — устройство, на которое указала Скади, было Бретту знакомо. Рыбаки частенько о нем вздыхали. Курсопрокладчик, именовали его моряне. Это устройство ориентировалось по сигналам с фиксированных морянских станций.

— Оно слишком сложное и его обслуживание дорого обходится. У вас просто нет для этого нужного оборудования.

Эти разговоры он слыхал и раньше. Островитяне в них не верили, но Скади, очевидно, верила.

— Поверхность, — объявила Скади.

Судно вырвалось на поверхность, подняв длинную волну, которая прокатилась под ними. Вода каскадом струилась по плазу.

Бретт закрыл глаза руками. Пронзительный взрыв света обратил его глаза в два пылающих угля внутри черепа. С громким стоном он уткнулся лицом в колени.

— Что-то стряслось? — спросила Скади. Она не обернулась к нему, так как была занята, выходя подводные крылья для плавания на поверхности и увеличивая скорость.

— Это мои глаза, — ответил Бретт. Он проморгался, медленно привыкая к свету. Слезы струились по его щекам. — Сейчас уже лучше.

— Хорошо, — откликнулась она. — Тебе надо смотреть, что я делаю. Лучше всего вывести грузовоз параллельно волнам, а потом, когда увеличишь скорость, свернуть перпендикулярно. Я мигом проложу курс, как только мы разгонимся. Посмотри назад, нет ли погони.

Бретт обернулся назад и посмотрел вдоль следа на волнах, внезапно осознав, насколько быстро они движутся уже сейчас. Большой грузовоз прыгал и подскакивал, затем внезапно ход его выправился, и раздалось тоненькое поскуливание водородных двигателей, возносящих судно над волнами.

— Восемьдесят пять узлов, — сообщила Скади. — За нами еще не гонятся?

— Я никого не заметил. — Бретт утер глаза. Боль почти утихла.

— Я на экранах тоже никого не вижу, — сказала девушка. — Должно быть, они сообразили, что это безнадежно. Все остальные суда в гавани хоть чем-то, да загружены. А у нас нет груза, зато есть полные баки.

Бретт посмотрел вперед и смигнул от боли, когда отраженный от воды солнечный свет брызнул ему прямо в глаза.

— Пеленгатор справа от тебя, вон та зеленая панель, — сказала Скади. — Посмотрим, сможешь ли ты поймать сигнал Вашона.

Бретт повернулся к пеленгатору. Он сразу же увидел, что это более сложная модель, чем та, на которой он учился работать у Твиспа, но все циферблаты были подписаны, и в дуге частот легко было ориентироваться. Бретт моментально поймал сигнал. Знакомый голос Вашонского диктора, вещающего на рыболовный флот, раздался из динамиков над головой.

— Всем прекрасного дня для рыбной ловли и больших уловов. Крупный косяк рыбы мури в квадранте девятнадцать. — Бретт убрал звук.

— Что такое «квадрант девятнадцать»? — спросила Скади.

— Местоположение относительно Вашона.

— Но ведь остров движется, когда дрейфует!

— Рыба тоже, а остальное не имеет значения.

Бретт склонился над датчиками, зафиксировал сигнал и отчитал координаты.

— Вот твой курс, — сказал он, указывая на пеленгатор. — Это ориентиры по солнцам или по компасу?

— По компасу.

— По допплеровскому дальномеру это пятьсот девяносто километров. Далековато!

— Семь с половиной часов пути, — ответила Скади. — Мы можем двигаться полных десять часов без остановки на дозаправку. И в дневное время можем регенерировать собственный водород из морской воды. Но если нас догонят или попытаются отрезать от заправочной станции, мы сядем на воду, как криксы.

— А они могут это сделать?

— Я уверена, что попытаются. У нас по курсу четыре станции.

— Нам понадобится еще горючее, — сказал Бретт.

— А они вдобавок будут искать нас снизу.

— Как насчет одного из малых островов?

— Я вчера видела последний график течений. Вашон к нам ближе всех остальных сотен на пять километров.

— А почему я не могу набрать аварийную частоту и сообщить в Вашон все, что нам известно? Все равно же придется посылать сообщение, — предложил Бретт.

— А что нам известно? — переспросила Скади, выправляя курс. Грузовоз слегка покачнулся, карабкаясь на одну из периодических высоких волн.

— Мы знаем, что Верховного Судью удерживают против его воли. Мы знаем, что мертвых островитян полным-полно.

— А как насчет его подозрений?

— Это его подозрения, — ответил Бретт. — Но не кажется ли тебе, что он заслуживает быть услышанным?

— Если он прав, только подумай, что начнется, если острова попытаются вернуть его силком!

— Они убьют его? — Бретт ощутил комок в горле.

— Где-то ведь есть люди, которые убивают, — ответила Скади. — Гуэмес тому доказательство.

— Посол Алэ?

— Мне сдается, Бретт, что Гастингс и Лонфинн приглядывают за ней, чтобы она не сделала чего-нибудь опасного для них. Мой отец был очень богат. Он часто предупреждал меня, что это создает опасность для всех, кто его окружает.

— Но я могу просто вызвать Вашон и сказать, что я жив и возвращаюсь, сказал Бретт и тут же покачал головой. — Нет. Для тех, кто подслушивает…

— А ведь подслушивают, — кивнула она.

— Это все равно, что выдать всю нашу историю прямо сейчас, — вздохнул он. — Что будем делать?

— Направляться на пусковую базу, — ответила она. — А вовсе не на двадцать вторую станцию.

— Но ты же сказала судье Килю…

— А если его принудят заговорить, нас будут искать не в том месте.

— Но почему именно пусковая база? — спросил он.

— Ее не контролирует ни одна группировка, — объяснила Скади. — Это часть нашей общей мечты — вернуть гибербаки с орбиты, где их оставил Корабль.

— И все-таки это морянский проект.

— Целиком морянский. Вот там мы все и расскажем. И нас услышат все. И все узнают, что вытворяет кучка людей.

Бретт уставился прямо перед собой. Он знал, что должен восторгаться их спасению. Он находился на самом большом судне, которое когда-либо видел, и оно неслось над волнами на скорости более восьмидесяти узлов — быстрее, чем ему когда-либо доводилось. Но неизвестность мучила его. Киль морянам не доверял. А Скади была морянкой. Искренна ли она с ним? И те причины, по которым она предпочла избегать радиосвязи — истинны ли они? Он взглянул на Скади. По какой другой причине она могла помочь ему сбежать?

— Я вот все думаю, — промолвила Скади. — Если никакого сообщения не было, твоя семья сходит с ума от беспокойства по тебе. И твой друг Твисп. Вызывай Вашон. Мы прорвемся. Может, все мои подозрения — просто глупость.

Он увидел, как ее горло дернулось в судорожном глотке и припомнил слезы, пролитые ею над сваленными в кучу телами островитян.

— Нет, — сказал он. — Мы поплывем на твою пусковую базу.

И снова Бретт сосредоточился на морской поверхности перед ними. Два солнца вздымали из волн теплые испарения. Когда он, будучи гораздо моложе, впервые увидел остров с борта судна, эти испарения были полны для него клубящихся образов. Длинноусые морские драконы кружились над океанской поверхностью, гигантские мури и рыбы-поскребучки. Но эти образы были всего лишь игрой отраженного от воды света в клубах испарений. Бретт ощутил тепло на своих руках и лице. Он подумал о Твиспе, о том, как он откидывается назад, привалясь к борту и подставляет теплу свою волосатую грудь.

— А где эта база? — спросил Бретт.

Скади потянулась к маленькому верньеру возле экрана и повернула его. Клавиатура с цифрами и буквами засветилась изнутри. Скади набрала сначала HF-i, затем LB-1. На экране высветилось 141.2, затем появился пучок линий, расходящихся от общего фокуса. Ярко-зеленое пятно плясало по краю широкой дуги. Скади указала на него.

— Это мы. — она показала на окончание дуги. — мы направляемся сюда курсом один-сорок один и два. — Затем она кивнула в сторону циферблата с красной стрелкой, расположенного прямо на панели перед ними. Стрелка стояла на 141.2.

— И это все?

— Все? — улыбнулась Скади. — Да вокруг всей Пандоры сотни передающих станций, целый производственный и обслуживающий комплекс — и все они работают на то, чтобы мы добрались отсюда сюда.

Бретт взглянул на экран. Линии перемещались, пока ярко-зеленое пятно не заняло место на курсе. 141.2 по-прежнему горело в левом нижнем углу экрана.

— Если нам понадобится сменить курс, он подаст звуковой сигнал и покажет новые цифры, — пояснила Скади. — Он нацелен на базу.

Бретт посмотрел на воду, на след от судна, расплескиваемый волнами, и подумал, как бы пригодилось такое устройство Вашонскому рыболовному флоту. Солнце жарко светило на него сквозь плаз, но воздух был хорошим. Свежий морской воздух поступал через систему вентиляции. Скади Ванг была рядом, и внезапно Пандора перестала казаться ему тем жестоким противником, которого Бретт себе всего представлял. Даже если это место и было смертоносным, в нем была и своя доля красоты.

Единая мера человечности определяет все попытки исправить сотворенное зло. Понять, что сотворенное есть зло — значит совершить решающий шаг.

Из дневников Раджи Томаса
Тень Паниль прикрыл мертвую муть. Он вымыл руки спиртом в тазике возле операционной каталки. Отовсюду слышалось клинк — это стальные инструменты лязгали о поднос. От нескольких групп поглощенных работой докторов и медтехников исходили односложные команды и восклицания. Паниль посмотрел через плечо на длинный ряд таких же каталок посреди комнаты; возле каждой из них было полным-полно врачей. Кровавые пятна покрывали их серую униформу, а взгляды поверх масок с каждым часом делались все более усталыми и безнадежными. Из всех уцелевших только двое избежали физических травм. Паниль напомнил себе, что травмы бывают разные. Что сотворило пережитое с их рассудком… Паниль сомневался, можно ли назвать их уцелевшими.

Муть, которого прикрыл Паниль, умер под скальпелем от недостатка крови для переливания. Медицинская служба не была подготовлена к приему такого количества истекающих кровью. Он услышал, как у него за спиной Карин Алэ сбрасывает снятые перчатки.

— Спасибо за ассистирование, — сказала она. — Жаль, что ему не удалось выжить. Он был почти спасен.

Паниль смотрел, как одна из групп вывозит каталку по направлению к послеоперационной палате. Ну хоть кому-то удалось. А один из его людей сказал, что они собрали вместе несколько рыбацких лодочек, которым удалось удрать прочь. Паниль потер глаза и тут же пожалел об этом. Их обожгло спиртом, и слезы хлынули ручьем.

Алэ взяла его за плечо и отвела к раковине возле люка. Кран у раковины был расположен высоко, так что Тень смог засунуть голову под струю воды.

— Пусть вода промоет глаза, — посоветовала Алэ. — Поморгай, это тоже поможет.

— Спасибо.

Она вручила ему полотенце.

— Расслабься, — сказала она. — Это был последний пациент.

— Как долго все это продолжалось?

— Двадцать шесть часов.

— И скольким удалось выжить?

— Не считая тех, что в шоке, человек девяносто в послеоперационной еще дышат. Несколько сот отделались легкими травмами. Не знаю. В любом случае меньше тысячи, а шестерых еще оперируют. Ты веришь тому, что нам рассказал последний пациент?

— Насчет субмарины? Учитывая обстоятельства, трудновато будет списать это на бред или галлюцинации.

— Он был в полном сознании, когда его нашли. Ты видел, что ему удалось сделать со своими ногами? Скверно, что ему не повезло выжить; он старался больше других.

— Обе ноги оторваны ниже колена — и он сумел самостоятельно остановить кровотечение, — вздохнул Паниль. — Не знаю, Карин. Похоже, я просто не хочу ему верить. Но верю.

— А как насчет его слов, что субмарина перевернулась кверху брюхом прежде, чем нырнуть? — спросила Алэ. — Может, это значит, что кто-то потерял контроль над управлением? Безусловно, ни один морянин не сделал бы такого намеренно.

— Этот пациент, — Паниль махнул рукой в сторону каталки, — утверждал, что морянская субмарина намеренно потопила их остров. Он сказал, что видел все как было, что субмарина направилась прямиком к их центру, и…

— Это была островитянская субмарина, — настаивала Карин. — Должна быть.

— Но он же сказал

Карин глубоко вдохнула и выдохнула.

— Он ошибся, дорогой мой, — сказала она. — И чтобы избежать серьезных неприятностей, мы должны это доказать.

Они оба посторонились, когда двое медбратьев вывезли каталку с покойным через люк, ведущий в сторону морга. Карин произнесла слова, которым, по мнению Паниля, предстояло сделаться официальным заявлением морян:

— Это же муть. Их органы функционируют не вполне исправно даже в нормальных обстоятельствах.

— Ты проводишь слишком много времени в обществе Гэллоу, — отрезал Паниль.

— Но ты только посмотри, с чем нам пришлось иметь дело, — сказала она почти шепотом. Панилю это не понравилось, не понравился ему и оборот, который приняла беседа. Усталость и потрясение вызвали к жизни ту сторону натуры Карин, которую он не знал прежде.

— Недостающие конечности, лишние конечности, неправильно размещенные конечности. — Карин жестом изобразила в воздухе некую загадочную фиоритуру. — Как их медики анатомию учат, у меня в голове не укладывается. Нет, Тень, это должна оказаться островитянская субмарина. Какие-то их внутренние разборки. Да что мы можем выиграть таким образом? Ничего. Давай-ка мы с тобой пойдем выпьем. Выпьем и все забудем? Что скажешь?

— То, что он описывал, не было островитянской субмариной, — настаивал Паниль. — То, что он описал — это субмарина для работы в толще келпа, с резаками и манипуляторами.

Карин отвела его в сторонку, словно мамаша непослушного ребенка во время БогоТворения.

— Тень! Ты ерунду говоришь. Если это моряне утопили остров, зачем тогда трудиться, высылать спасательные команды? Почему бы просто не дать им умереть? Нет, мы надрывались что есть сил, чтобы спасти, кого только возможно. Хотя это и ни к чему.

— Что значит «это ни к чему»?

— Ну ты же видел их, видел, в каком они состоянии. Даже самые здоровые из них голодают. Кожа да кости. Они выглядят, как старая мебель.

— Значит, мы должны их накормить, — сказал Паниль. — Райан Ванг не для того развил крупнейшую пищевую промышленность в истории, чтобы люди умирали с голоду.

— Накормить их легче, чем хоронить, — отозвалась Алэ.

— Они же люди! — взорвался Паниль.

Быстрый взгляд Алэ метнулся от Паниля к медицинским бригадам и обратно. Губы ее дрожали, и Паниль с изумлением понял, что она еле-еле удерживает себя в руках.

— Может, этот пациент и муть, — настаивал Паниль, — но он не дурак. Он рассказал то, что видел, и сделал это абсолютно ясно.

— Я не хочу ему верить, — возразила Алэ.

— Но ты веришь. — Паниль обнял ее за плечи.

Алэ вздрогнула от его прикосновения.

— Нам надо поговорить, — сказала она. — Ты меня не проводишь до моей квартиры?

Они поехали труболетом. Голова Алэ покоилась на плече Паниля. Она слегка всхрапнула, покачнулась и прижалась еще теснее. Панилю нравилось ощущение того, как тепло ее тела просачивается в его собственное. Когда их кабинка начала поворачивать, он покрепче ухватил Алэ, чтобы движение кабинки не разбудило ее, а сам тем временем задумался. Карин хотела поговорить. А может, и убедить? И как же она будет его убеждать? Может, собственным телом?

Паниль решил, что эта мысль недостойна его. Он ее отмел.

«Двадцать шесть часов в операционной», подумал он. Вскоре Алэ предстоит столкнуться с политикой, которая потрудней хирургии. Он уже заметил, какими темными кругами бессонные ночи обвели прекрасные глаза Алэ. По крайней мере за одно Паниль был благодарен этим часам в операционной: они вновь разбудили в Алэ врача — ту часть ее личности, которая за время ее короткой связи с Райаном Вангом превратилась едва ли не в привидение. Хотя она оставалась бодрствующей и готовой ко всему во все время Гуэмесского кошмара, Алэ заснула еще прежде, чем за ними закрылся люк транспортной кабинки. И он видел, как мрачнели ее глаза над маской по мере того, как островитяне один за одним умирали под скальпелем.

— Они такие хрупкие, — сказала она. — Такие слабые!

Донорская кровь закончилась через два часа. Плазма и кислород — через шестнадцать. Ассистирующие хирурги предложили простерилизовать морскую воду и использовать ее вместо плазмы крови, но Алэ отказалась.

— Пользуйтесь знакомыми средствами, — сказала она. — Сейчас не время для экспериментов.

Рука спящей Алэ обняла Паниля за талию и притянула его поближе. Ее волосы пахли антисептиками и потом, но эта смесь запахов успокаивала его, потому что принадлежала ей. Ему нравилось, как ее волосы щекочут его голую шею. Собственные его волосы так пропитались потом, что Паниль был рад, что носит их заплетенными. Ему хотелось под душ даже больше, чем в постель. Паниль понял, что задремал, когда кабинка вздрогнула и остановилась. На панели над их головами высветилась надпись: организация и Распределение.

— Карин, — окликнул он, — мы приехали.

Она вздохнула и сильнее обняла его за талию. Паниль свободной рукой нажал на блокирующую кнопку.

— Карин?

— Я слышу, Тень. — Новый вздох. — Просто я так устала.

— Мы приехали, — повторил он. — У себя тебе будет удобнее.

Она посмотрела на него, но не шелохнулась. Глаза ее покраснели и опухли от недосыпания, но ей все же удалось улыбнуться.

— Я впервые познакомилась с тобой, — промолвила она. — Я только думала, что знаю тебя, но уж теперь-то я тебя из виду не упущу.

Он прижал палец к ее губам.

— Я сейчас отведу тебя домой. Поговорить можно и позже.

— И что заставляет тикать этого загадочного Паниля? — шепотом спросила она и поцеловала его. Это был короткий поцелуй, но крепкий и жаркий. — Ты не возражаешь, а? — спросила она.

— А как насчет Гэллоу?

— Ну, — отозвалась она, — чем скорее мы отсюда выберемся, тем скорее жизнь пойдет своим чередом.

Они расцепились друг от друга. Ему нравилось, как теплые участки на его коже приятно щекочутся. Алэ вышла из люка и протянула стройную руку, чтобы помочь ему выйти.

— Ты красивая, — сказал он, и Алэ с силой притянула его к себе и прижалась к нему. И снова он отмел свои сомнения в ней.

— Умеешь ты обращаться со словами, — сказала она.

— Это у нас в семье наследственное.

— Ты мог бы стать хирургом, — промолвила Карин. — У тебя хорошие руки. Я бы с удовольствие поисследовала твои руки подольше.

— Мне это нравится, — мурлыкнул он ей в волосы. — Я всегда хотел познакомиться с тобой поближе. Ты же знаешь.

— Должна предупредить тебя, я храплю.

— Я заметил, — отозвался он. Держась друг за друга, они ступили на палубу. — И потеешь.

— Не хами. — Она ткнула его под ребра. — Леди не потеют.

— А что это за мокрое пятно у меня на плече?

— Как неприлично, — сказала она. А потом взяла его за руку и повела по направлению к своей квартире.

— Дожидаясь, пока станет повеселей, можно и помереть, — сказала Карин, оглянувшись на Тень. — Давай не будем дожидаться.

Паниль ощутил, что двигатель его жизни только что завелся на полную мощность. Несмотря на усталость, он купался в искрах энергии, которые Карин рассыпала вокруг себя. В ее походке появился новый ритм, которого в операционной и признаков не было. Ее тело плавно и быстро двигалось по прихожей, занавешенной черными портьерами, и он не отставал ни на шаг. Когда они вошли в посольские апартаменты, они по-прежнему держались за руки.

Образ принадлежит тому, что умеет видеть форму бесформенного. Жизнь принадлежит тому, кто может говорить без слов.

Лао Цзы, из Корабельных архивов
Оба солнца стояли высоко на темно-синем небе, подымая с поверхности воды теплые испарения. Чувствительные глаза Бретта, защищенные солнечными очками, которые отыскала для него Скади в одно из ящиков в рубке, оглядывали море. Грузовоз несся над волнами со скоростью, которая опьяняла его. Бретт восхищался тем, как быстро все его чувства приспособились к этой скорости. Ощущение свободы, того, что им удалось спастись, успокаивало его. Погоня не сможет двигаться так же быстро. Опасность могла ждать их только впереди, там, где испарения искривляли линию горизонта. Или, как выражался Твисп, «в будущем».

Когда Бретт совсем еще мальчиком впервые стоял с матерью на краю Вашона, водяные испарения населяли длинноусые драконы. Сегодня солнце грело его руки и лицо, словно впервые, просвечивая сквозь иллюминатор прямо на панель управления. Солнца зажигали золотые искры в черных волосах Скади. И никаких драконов.

Скади склонилась над пультом, озирая и море, и показания приборов, и экран над головой. Ее рот стянулся в резкую прямую линию, лишь тогда смягчавшуюся, когда девушка поглядывала на Бретта.

Широкая полоса келпа темной тенью тянулась через воду по правому борту. Скади направила судно вдоль келпа, выводя его на свободную воду. Бретт углядел внутри келпа зеленое яйцевидное образование. В самом центре овала зеленый цвет был ярким, как солнечные лучи. Чем дальше от центра, тем сильнее зелень темнела, пока не выцветала до желтого, а по краям так даже коричневого.

— Внешние края отмирают, — пояснила Скади, перехватив его взгляд, — а потом подворачиваются вовнутрь и укрепляют собой все слоевище.

Некоторое время они плыли молча.

Внезапно Скади, к вящему испугу Бретта, заглушила мотор. Огромное судно остановилось, взбрыкнув на волне.

Бретт бросил на Скади перепуганный взгляд, но она была совершенно спокойна.

— Заводи, — скомандовала Скади.

— Что?!

— Заводи, — повторила она со спокойной настойчивостью. — А вдруг я буду ранена?

Бретт занял свое кресло и посмотрел на пульт управления. Под экраном в самом центре панели располагались четыре переключателя с подписью «старт».

Он прочитал инструкцию и нажал на кнопку с подписью «зажигание». Послышалось жаркое шипение водородных двигателей.

Скади улыбнулась.

Следуя инструкции, Бретт посмотрел на экран. Крохотный контур судна обвел зеленое пятнышко на экране. Из него протянулась красная линия. Бретт нажал на кнопку, подписанную «вперед» и слегка добавил скорости, крепко держа управление свободной рукой. Он чувствовал, что у него вспотели ладони. Судно начало приподниматься на волнах.

— Приподыми, — напомнила ему Скади.

Он слегка повернул штурвал и добавил еще немного скорости. Судно плавным движением приподнялось из воды, и Бретт снова добавил газу. На спидометре замигали числа, после чего он замер на отметке 72. Зеленое пятно следовало по красной линии.

— Отлично, — воскликнула Скади. — А теперь давай я. Главное, не забывай следовать инструкциям.

Скади увеличила скорость. В кабине стало свежее, когда в нее ворвался внешний морской воздух.

Бретт разглядывал горизонт, насколько его отсюда было видно — урок Твиспа, который он усвоил почти бессознательно. Это был привычный для него пейзаж, вид, знакомый ему с раннего детства — открытое море с длинными волнами, там и сям с полосами келпа, серебристыми течениями и гребнями пены. Во всем этом был ритм, дававший ему удовлетворение. Все разнообразие становилось единством внутри него, как и в море все делалось единым. Солнца двигались раздельно, но и они встречались прежде, чем закатиться за горизонт. Волны сливались одна с другой и говорили о том, чего не увидишь глазами. Все было единым. Он попытался поговорить об этом со Скади.

— Солнца поступают так из-за своих эллиптических орбит, — ответила она. — А про волны я знаю. Все, что с ними связано, говорит нам о себе.

— Эллиптических? — переспросил Бретт.

— Мать мне говорила, что когда она была совсем молодой, солнца встречались в полдень.

Бретт нашел эти сведения интересными, но сообразил, что Скади его не поняла. Или не захотела обсуждать эту тему.

— Должно быть, ты многое узнала от матери.

— Она разбиралась во всем, кроме мужчин, — ответила Скади. — По крайней мере, так она сама говорила.

— Она злилась на твоего отца?

— Да. Или на других мужчин с малых станций.

— А что такое эти станции?

— Такие места, где нас мало, где мы тяжело работаем и ведем совсем другой образ жизни. Когда я бываю в городе или даже на пусковой базе, я всегда чувствую, что я другая. Я говорю по другому. Меня на этот счет предупреждали.

— Предупреждали? — Бретт ощутил намек на какие-то дикие нравы в морянской среде.

— Моя мать говорила, что если я буду в городе говорить так, как на станции, я не смогу слиться с общим фоном. Люди будут воспринимать меня как чужака — а это опасно.

— Опасно? — переспросил Бретт. — Видеть мир с другой точки зрения?

— Иногда. — Скади взглянула на Бретта. — надо сливаться с фоном. Ты выглядишь, как все, но я по твоему выговору сразу поняла, что ты островитянин.

Скади пытается предупредить меня, подумал он.

«Или научить.»

Он уже заметил, что говорила она совсем иначе, нежели дома. Дело было не столько в выборе слов, сколько в том, как она их произносила. Теперь в ней ощущалась некая новая уверенность. И еще большая прямота.

Бретт посмотрел на быстро мчащийся вдоль борта океан. Он размышлял об этом морянском единообразии, об этом морянском обществе, которое усматривало опасность в произношении. Словно встречные волны, течения в морянском обществе образовывали завихрения. Интерференция, вот как это явление называют физики; это он помнил.

Легкость, с которой Скади управляла громадным грузовозом, кое-что говорила Бретту о ее прошлом. Ей довольно было взглянуть на экран, а затем на море, чтобы сразу во всем разобраться. Она избегала зарослей келпа и уверенным курсом вела судно к загадочной пусковой базе.

— Здесь все больше дикого келпа, — заметил Бретт. — И никакие моряне за ним не ухаживают.

— Пандора когда-то принадлежала келпу, — откликнулась Скади. — А теперь келп растет и распространяется с экспоненциальной скоростью. Ты понимаешь, что это значит?

— Что чем больше келпа, тем быстрее он распространяется и растет, — ответил Бретт.

— Это больше похоже на взрыв, — добавила Скади. — Или на момент кристаллизации в пересыщенном растворе. Стоит добавить крохотный кристаллик, и весь раствор выпадет в осадок огромным кристаллом. Именно так и произойдет с келпом. А пока он учится самостоятельно заботиться о себе.

— Я знаю, что написано в исторических хрониках. — Бретт покачал головой. — Но все же… разумное растение?

Скади отмахнулась от его недоверчивости.

— Если КП права — если все они были правы — то ключом к келпу является Ваата. Она — тот кристалл, который стимулирует его разумность. Или душу.

— Ваата, — прошептал он с детским восторгом. Он не БогоТворил, но уважал человеческое существо, которое пережило столько поколений. Ни одному морянину покуда не удалось этого проделать. Неужели Скади верит во всю дребедень капеллана-психиатра?

Бретт спросил ее об этом.

— Я только знаю, какие выводы я могу сделать, — пожала плечами Скади. — Я видела, как келп учится. Он действительно разумен, хотя пока и в малой степени. А разум не требует волшебства — только времени и жизни. У Вааты есть гены келпа, это тоже факт.

— Твисп говорит, что в прошлый раз пробуждение заняло у келпа миллионы лет. Как же мы можем знать…

— Мы помогли ему. Остальное зависит от него.

— А что у Вааты с этим общего?

— Я точно не знаю. Подозреваю, что она — нечто вроде катализатора. Последнее естественное звено, ведущее к предшественникам келпа. Тень говорит, что Ваата на самом-то деле в коме. Что она впала в кому, когда келп умер. Вероятно, из-за шока.

— А как насчет Дьюка? Или любого из нас — включая морян — кто несет в себе гены келпа? почему мы не можем стать этим катализатором?

— Ни один человек не содержит в себе всех генов келпа — такое существо было бы келпом, а не человеком, — ответила она. — И у каждого эти гены могут быть в совершенно различных комбинациях.

— Дьюк говорит, что Ваата сновидит его.

— Некоторые особо религиозные типы говорят, что Ваата всех нас видит во сне, — сказала Скади и фыркнула. — Но мы с тобой были пленниками и удрали, и это факт, а не сон. — Она одарила юношу жарким взглядом. — Мы с тобой — отличная команда.

Бретт покраснел и кивнул.

— Когда мы доберемся до пусковой базы? — спросил он.

— Еще до ночьстороны, — ответила она.

Бретт подумал о предстоящем испытании. Пусковая база — это значительное место со множеством людей. И среди этих людей могут оказаться те, кто намеренно уничтожил Гуэмес. Его островитянский акцент может навлечь на него опасность. Он повернулся к Скади и попытался заговорить с ней на эту тему как бы между прочим. Он не хотел ссориться с нею или пугать ее. Однако немедленно стало ясно, что Скади думала о том же самом.

— В красном ящике около главного люка, — сказала она, — лежат ныряльные костюмы и спецпакеты. Около пусковой базы вода холодная.

— Переохлаждение убивает, — процитировал он. Эти два слова, написанные на красном ящике желтыми буквами, напомнили ему о самых ранних уроках выживания. Островитяне учили своих детей тому, что холодная вода опасна, едва ли не раньше, чем ходить. Похоже, моряне усваивали тот же самый урок, хотя Твисп и утверждал, что моряне лучше переносят холод.

— Поищи там костюмы подходящего для нас размера, — сказала девушка. — Если нам придется прыгать за борт… — она не окончила фразу, понимая, что и не нужно.

Вид стопки серых костюмов для подводного плавания вызвал улыбку на лице Бретта. Органические костюмы островитянского производства и конструкции представляли собой ту область, в которой островитяне имели преимущество над морянами. Он выбрал пакеты с надписью «малый» и «средний» размеры и вскрыл пакеты, чтобы активировать костюмы. Он взял два оранжевых спецпакета и затолкал их под кресла в рубке.

— А что это за спецпакеты? —поинтересовался он.

— Аварийный набор, — пояснила Скади. — Непотопляемый плотик, нож, веревки, болеутоляющее. Там есть даже гранаты с репеллентом против рвачей.

— А тебе приходилось использовать эти гранаты?

— Нет. Но матери однажды пришлось. Один из членов ее команды так и не сумел спастись.

Бретт содрогнулся. Рвачи редко подбирались близко к островам, но рыбаки, случалось, пропадали — а еще были всякие истории о детях, которых рвачи утаскивали прямо с края острова. Внезапно океанская ширь вокруг их судна утратила свою нежную теплоту, свою защищающую привычность. Бретт тряхнул головой, чтобы привести мысли в порядок. Ведь они с Твиспом жили в этом океане на крохотной лодке-скорлупке. Во имя Корабля! Не может же это судно оказаться уязвимее, чем скорлупка. Да, но у них нет крикс, и если им придется прыгнуть в воду в ныряльных костюмах… смогут ли собственные органы чувств предупредить их об опасности вовремя? Рвачи передвигаются с ослепительной быстротой.

Два солнца заметно приблизились друг к другу в предвосхищении своего закатного свидания. Бретт глядел вперед, стараясь высмотреть их пункт назначения. Он знал, что его страх перед рвачами был сущей глупостью, над которой он когда-нибудь сам посмеется…

Что-то, прыгающее по волнам впереди, приковало к себе все его внимание?

— Что это? — спросил он, указывая на это пятно.

— По-моему, лодка, — ответила Скади.

— Нет, — протянул он, — что бы это ни было, там два предмета.

— Две лодки?

Быстроходное судно приближало их к спорному объекту с ошеломляющей скоростью.

— Две лодки, — произнес Бретт еле слышно.

— Одна ведет другую на буксире, — добавила Скади, направив судно к ним.

Бретт вскочил и перегнулся через пульт управления, всматриваясь в лодки. Он махнул Скади рукой ладонью вниз: «Глуши ход!» Она уменьшил скорость, и Бретт ухватился за пульт, чтобы удержать равновесие, когда судно качнуло на волне.

— Это Квитс! — заорал Бретт, указывая на человека за штурвалом. — Корабль и его зубы — да это же Квитс!

Скади выключила один двигатель и завернула судно против к лодкам с подветренной стороны. Бретт распахнул иллюминатор и высунулся наружу, чтобы крикнуть, благо до лодок было не больше пятидесяти метров: «Твисп! Квитс!»

Твисп встал и прикрыл глаза ладонью, как козырьком; его длинная рука неуклюже свешивалась вдоль тела.

— Малыш!

— Идешь с полным трюмом? — прокричал ему Бретт традиционное рыбацкое приветствие.

Твисп стоял у штурвала, пока лодку мотало из стороны в сторону, воздев руки кверху и сложив их высоко над головой.

— Ты живой! — орал он. — Ты живой!

Бретт спрыгнул обратно в рубку.

— Скади, подведи нас поближе.

— Значит, это и есть Квитс Твисп, — сказала она. Она вновь завела двигатель, медленно подавая судно вперед. Оно обогнуло лодки по широкой дуге и подошло к передней лодке, открыв боковой люк, когда лодки достаточно приблизились.

Твисп схватил причальный конец и меньше через минуту уже был в рубке. Его длинные руки обхватили Бретта, а огромные кулаки замолотили парня по спине.

— Я знал, что найду тебя! — Твисп отодвинул Бретта на всю длину своих вытянутых рук и обвел широким жестом судно, Скади, его одежду и темные очки. — Что все это значит?

— Это очень долгая история, — ответил Бретт. — Мы направляемся на морянскую пусковую базу. Ты что-нибудь слышал…

Твисп опустил руку и мигом отрезвел.

— Мы там были, — ответил он. — По крайней мере, настолько близко, что разницы никакой. — Он обернулся, указывая на другого пассажира скорлупки. — Этот кусок планктона зовут Кей Тедж. Я пытался доставить его на пусковую базу по очень неприятному делу.

— Пытался? — переспросила Скади. — А что случилось?

— Кто эта жемчужинка? — спросил Твисп, протягивая руку. — Меня зовут Квитс Твисп.

— Скади Ванг, — сказала девушка в один голос с Бреттом, и оба засмеялись.

Твисп изумленно уставился на нее. Так это и есть юная и прекрасная морянская спасительница, которая представилась ему в грезах? Да нет же! Глупости это все.

— Так вот, Скади Ванг, — заявил Твисп. — Нас не захотели выслушать на пусковой базе — нас и вообще туда не пустили. — Твисп поджал губы. — Прогнали нас с судна еще большего, чем это. И велели держаться подальше. Мы так и сделали. — Он оглядел рубку. — А вы оба что тут делаете? И где команда?

— Мы и есть команда, — ответил Бретт.

Бретт объяснил, почему они направлялись на базу, что произошло с ними, с Верховным судьей и с политической обстановкой. Тедж вошел в рубку как раз когда Бретт заканчивал свой рассказ. Его слова явно возымели эффект: Тедж побледнел и задышал короткими толчками.

— Они нас опередили, — выдавил Тедж. — Я так и знал. — Он уставился на Скади. — Ванг, — промолвил он. — Вы — дочь Райана Ванга.

— Что с ним творится? — спросил у Твиспа готовый вспылить Бретт.

— Совесть у него нечиста, — ответил Твисп и тоже взглянул на Скади. — Это верно? Ты дочка Райана Ванга?

— Да.

— Я же говорил тебе! — взвыл Тедж.

— Ох, да заткнись! — оборвал его Твисп. — Райан Ванг помер, а я устал выслушивать твою лабуду. — Он повернулся к Бретту и Скади. — Малыш сказал, что ты спасла ему жизнь. Это верно?

— Да, — ответила Скади со свойственным ей легким пожатием плеч. Ее глаза не отрывались от панели управления.

— Есть еще что-нибудь, о чем мы должны бы узнать?

— Я… я так не думаю, — ответила она.

Твисп поймал взгляд Бретта и решил вывалить все скверные новости разом.

— Этот кусок наживки для рвачей, — сказал он, пальцем указывая на Теджа, — управлял субмариной, которая потопила Гуэмес. Уверяет, что понятия не имел, что они задумали, пока субмарина не вгрызлась острову в брюхо. Говорит, что его обвел вокруг пальца морянский командир, парень по имени Гэллоу.

— Гэллоу, — прошептала Скади.

— Ты его знаешь? — спросил Бретт.

— Я его видела много раз. С моим отцом и Карин Алэ, часто…

— Я же тебе говорил! — опередил ее Тедж, тыкая Твиспу в ребра. Твисп схватил его запястье, неожиданно резко вывернул и только потом отпустил.

— А я тебе говорил заткнуться, — сказал Твисп. Бретт и Скади повернулись к Теджу.

— Почему вы так на меня смотрите? — спросил Тедж. — Твисп вам все расскажет… я не мог их остановить… — он смолк, потому что Бретт и Скади по-прежнему неотрывно смотрели на него.

— Они тебе не доверяют, — сказал Твисп. — И я тоже. Но если Скади доставит тебя в целости и сохранности на пусковую базу, может, это окажется только на руку Гэллоу. Если он такой манипулятор, его людишки ползают по всей политической арене. Ты можешь просто исчезнуть, Тедж. — Твисп потер затылок и тихо сказал. — Нам придется опередить их. Потом времени не будет. Мы с Бреттом можем взять лодки и вернуться в Вашон.

— Нет, — настойчиво возразил Бретт. — Я останусь со Скади вместе.

— Мне надо отправиться на базу самой, — предложила Скади. — Когда они увидят меня в одиночестве, то поймут, что мы разделились, и что другие все равно все узнают.

— Нет! — повторил Бретт и крепче обнял ее за плечи. — Мы ведь команда. Мы будем держаться друг друга.

Твисп взглянул на Бретта, и выражение его лица смягчилось.

— Так вот куда ветер дует?

— Именно туда он и дует, — ответил Бретт, крепко держа Скади за плечи. — Я знаю, ты можешь приказать мне отправиться с тобой. Я все еще твой ученик. Но я не послушаюсь.

— Тогда я лучше не буду ничего приказывать, — мягко сказал Твисп и улыбнулся, чтобы его слова не прозвучали слишком жестко.

— Так что мы будем делать? — спросил Бретт.

Тедж заговорил так неожиданно, что все вздрогнули.

— Давайте я возьму грузовоз и сам поплыву на базу. Я мог бы…

— Ты мог бы пошептаться с дружками и сообщить им, где они могут перехватить две медленные лодочки, — сказал Твисп.

Тедж побледнел еще сильнее.

— Да говорю же вам, я не

— Ты сейчас неизвестная величина, — отрезал Твисп. — Вот кто ты такой. Если твоя история правдива, ты еще тупее, чем кажешься. Но в любом случае мы не можем доверять тебе — по крайней мере доверить тебе наши жизни.

— Тогда я вернусь туда в лодке, — сказал Тедж.

— И тебя опять прогонят. Только на этот раз еще дальше. — Твисп повернулся к Бретту и Скади. — Вы двое твердо решили держаться вместе?

Бретт кивнул, Скади тоже.

— Тогда мы с Теджем возьмем лодки, — решил Твисп. — Нам лучше разделиться, я в этом уверен, но нам нельзя терять связь друг с другом. Мы включим наш передатчик. Ты помнишь частоту, малыш?

— Да, но…

— Должен же быть на этом чудовище портативный пеленгатор, — заявил Твисп, оглядывая рубку.

— Маленький портативный пеленгатор есть во всех аварийных пакетах, — вмешалась Скади, ногой указав под сидения.

Твисп нагнулся, осмотрел оранжевый пакет и выпрямился.

— Держишь их поблизости, а?

— На случай необходимости, — ответила она.

— Тогда я предлагаю нам следовать за вами на лодках, — заключил Твисп. — Если вам придется прыгать за борт, вы сможете нас отыскать. Или мы вас.

— Если живы останутся, — буркнул Тедж.

Твисп некоторое время разглядывал Бретта. Достаточно ли малыш возмужал, чтобы принимать решения? Но нельзя же опозорить Бретта перед молодой женщиной. Скади и Бретт и в самом деле команда. И спаянная такой крепкой связью, с которой ему не тягаться. Малыш сам принял такое решение — а, по мнению Твиспа, именно это и делал его взрослым мужчиной.

— Мы уже доказали, что хорошо можем действовать совместно, — сказал Бретт, поглаживая плечо Скади. — Мы ведь добрались досюда. То, что мы собираемся сделать, может оказаться еще опаснее, но ты же сам всегда говорил, Квитс, что жизнь никому не дает гарантий.

Твисп ухмыльнулся. «Собираемся сделать…» Малыш принял решение, а девушка согласилась. Вот так-то.

— Отлично, напарник, — произнес Твисп. — никаких колебаний и никаких сожалений. — Он повернулся к Теджу. — Понял, Тедж? Мы остаемся позади.

— Как долго вы можете продержаться? — спросил Бретт.

— Рассчитывай, самое малое, дней на двадцать, если тебе нужно.

— Через двадцать дней может не остаться ни одного острова, нуждающегося в спасении, — покачал головой Бретт. — Нам придется действовать побыстрее.

Твисп взял два аварийных пакета и увел стенающего Теджа обратно в лодку.

Скади обвила рукой талию Бретта и прижала его к себе.

— Нам нужно надеть подводные костюмы сейчас, — сказала она. — Потом мы можем и не успеть.

Она вытащила свой костюм из-под кресла и бросила его поперек сидения. Бретт сделал то же самое. На сей раз ему не было неприятно раздеваться, и он подумал, что это оттого, что он нагляделся на морян, плавающих нагишом в одном только поясе с прицепленными к нему инструментами. А может, оттого, что сам удирал из гавани в рубахе нараспашку. У Бретта возникло чувство безопасности от того, что он как единое целое облечен в собственную кожу. Да и Скади никак особенно не реагировала. Это ему понравилось. И ему понравилось, что она не поддразнивала его за скромность. Он начинал привыкать к морянской повседневной наготе — но только начинал. Когда Скади стянула рубашку через голову, он не отрывал взгляда от каждого колыхания ее крепких грудей, и понимал, что отвести взгляд будет трудновато. Он хотел всегда вот так на нее смотреть. Двумя легкими движениями ног она сбросила обувь, а следом на палубу упали штаны. У нее была очень маленькая полоску волос — курчавых, шелковистых, завлекательных.

Внезапно он сообразил, что она стоит перед ним, склонив голову набок. Двигалась она плавно, не запрещая ему смотреть, а только давая знать, что она понимает, чем он занят.

— У тебя такое красивое тело, — сказал он. — Я не собирался подглядывать…

— У тебя тоже красивое, — ответила она и, положив руку ему на грудь, прижалась к ней ладонью. — Мне просто захотелось дотронуться до тебя, — сказала она.

— Да, — ответил он, поскольку не знал, а что еще можно тут сказать. Он опустил левую руку ей на плечо, ощутив его силу и тепло и нежную упругость ее кожи. Его вторая рука потянулась к ее плечам, и тут она поцеловала его. Бретт надеялся, что ей это понравилось не меньше, чем ему. Это был нежный, жаркий, задыхающийся поцелуй. Когда Скади склонилась к нему, ее груди прижались к его коже, и он ощущал крохотные твердые выпуклости сосков. Бретт почувствовал, как его возбуждает прикосновение ее бедра, ее такого сильного и красивого бедра. Она погладила его плечи, потом обвила его шею обеими руками и крепко поцеловала, кончиком языка дотрагиваясь до его собственного. Судно внезапно колыхнулось, и они оба с хохотом повалились на палубу.

— Как грациозно, — заметил Бретт.

— И холодно.

Скади была права. Твисп и Тедж отбыли с заходом солнц. В воздухе уже носилась прохлада. Бретту мешала не жесткость палубы, а прикосновение холодного металла к разгоряченной коже. Когда они сели, он услышал, как их вспотевшие тела отделяются друг от друга со странным звуком. С этим же звуком приятель обдирал его обгоревшую на солнце кожу, когда он был еще ребенком.

Бретт хотел обниматься со Скади целую вечность, но Скади уже пыталась встать, невзирая на неожиданные покачивания судна. Бретт взял ее за руку и помог ей подняться, но руку не отпустил.

— Уже почти стемнело, — сказал он. — Это не помешает нам найти базу? Я хотел сказать, под водой всегда намного темнее.

— Я знаю дорогу, — ответила девушка. — И у тебя есть ночное зрение, ты будешь видеть за нас обоих. А теперь нам пора…

На этот раз он сам поцеловал ее. Она прижалась к нему на мгновение, такая нежная, ласковая, но затем снова отодвинулась. Скади все еще держала его за руку, но во взгляде ее была неуверенность, которую Бретт истолковал как страх.

— Что? — спросил он.

— Если мы останемся здесь, мы… ну, мы сделаем то, что нам хочется.

У Бретта пересохло в горле, и он понял, что не сможет заговорить, не закашлявшись. Он промолчал, желая выслушать ее. Юноша не очень разбирался в том, что им обоим хотелось сделать, а если она даст ему парочку намеков, то он будет только рад. Он не хотел разочаровывать Скади и понятия не имел, чего она от него ожидает. Что еще важнее, он не знал, насколько девушка сама была опытна в таких делах, а сейчас это было очень важно выяснить.

Скади сжала его руку.

— Ты мне нравишься, — сказала она. — Ты мне ужасно нравишься. Если мне кто-то и нравится настолько, чтобы… чтобы вступить в такую близость, так это ты. Но ведь надо думать и насчет детей.

Бретт покраснел, но не от смущения, а от злости на самого себя — за то, что не подумал об очевидном, не осознал, что зачать ребенка можно и с одного раза — а он тоже еще не был к этому готов.

— Моей матери тоже было шестнадцать, — продолжала Скади. — Она все время занималась мной и не имела ни капли свободы. Она не знала, что это такое — свободно перемещаться, как другие. Она старалась изо всех сил, и я очень многое почерпнула от нее. Но с другими детьми я не виделась, разве что случайно.

— Получается, что она лишилась взрослой жизни, а ты — детства?

— Да Сожалеть об этом не стоит. Это единственная жизнь, которая мне знакома, и она была хорошей. А теперь, когда я встретила тебя, она стала вдвое лучше. Но я не хочу повторить материнский пример. Ни за что.

Он кивнул, взял Скади за руку и снова поцеловал. На сей раз они не соприкоснулись грудью, но их руки крепко держались друг за друга, и Бретт ощутил облегчение.

— Ты не сердишься? — спросила она.

— По-моему, я и вообще не смогу на тебя разозлиться, — ответил он. — И кроме того, впереди у нас много времени, чтобы получше узнать друг друга. И я хочу быть рядом, когда ты скажешь «да».

…самосознание порой имеет природу достигнутой цели, результата, того, что совершается постепенно и переживается мучительно.

К. Г. Юнг, из Корабельных архивов
Ваате снилось, что в ее волосы заползло нечто. Оно щекотало затылок, хотя у него и не было ножек, и пристроилось возле ее правого уха. Тварь была черной, скользкой и жесткой, как насекомое.

Ваата слышала крики боли во сне, как и во многих других снах прежде, и перебросила их Дьюку, где они приняли более осознанный характер. Теперь Ваата узнала в некоторых голосах обрывки других снов. Она часто бывала в этой бездне. Там была Скади Ванг — и тварь, заползшая в волосы Вааты, разинула кровожадные жвалы при звуках ее голоса.

Дьюк понимал, что Ваате эта тварь не нравится. Она корчилась и трясла головой, чтобы избавиться от насекомого. А тварь вцепилась крепко, захватила жвалами волосы и принялась выкусывать их по одному. Ваата издала низкий глубокий стон, почти кашель. Она выловила мокрого жучка из волос и раздавила его.

Обломки просыпались из ее пальцев; послышалось несколько приглушенных вскриков. Дьюк внезапно ощутил, что это приснившееся насекомое может оказаться и всамделишным. Он на мгновение ощутил исходящие от него мысли — перепуганные человеческие мысли. Ваата поудобнее устроилась и принялась менять этот сон на другой, более приятный. Как всегда, она перенеслась в самые первые дни долины, которую ее народ называл «Гнездо». Через пару мгновений она затерялась в густой растительности этого священного места, где она была рождена. Это было наилучшим, что могла даровать суша Пандоры — а теперь это место погребено на сотню метров вглубь беспокойного моря. Но во сне все может быть и иначе — а география снов была единственной ведомой Ваате. Она думала о том, как хорошо опять ходить, и не позволяла себе вспомнить, что это ведь только сон. Но Дьюк знал — он слышал те жуткие предсмертные мысли, и сны Вааты сделались для него не теми, что прежде.

Неопределенность выбора — наша возможность быть благословенными.

У. Х. Оден, из Корабельных архивов
За тот исчезающе краткий миг, когда последние лучи заката опускаются за горизонт, словно в море затушили горящий факел, Бретт увидел пусковую башню. Ее серая туша, словно мост, протянулась от моря до облака. Бретт указал в ее сторону.

— Это она?

Скади нагнулась вперед, всматриваясь в угасающие сумерки.

— Я ее не вижу, — ответила девушка, — но приборы показывают, что до нее еще километров двадцать.

— Мы промешкали с Твиспом и этим типом, Теджем. Что ты о нем скажешь?

— О твоем Твиспе?

— Нет, о втором.

— У нас среди морян такие случаются, — фыркнула она.

— Тебе он тоже не понравился.

— Он нытик, а возможно, и убийца, — ответила Скади. — Нелегко испытывать симпатию к такому человеку.

— А что ты думаешь о его рассказе? — спросил Бретт.

— Не знаю, — ответила она. — А что, если он все это совершил сам, добровольно, а команда выбросила его за борт? Мы не можем верить или не верить ему — мы услышали так мало, и все притом из его собственных уст.

Грузовоз скользнул вдоль ложа келпа, слегка замедлив ход, когда острые края подводных крыльев резанули густые заросли.

— Я не разглядела этот келп, — ахнула Скади. — Освещение слабое… какая же я неуклюжая!

— Это повредит судну? — осведомился Бретт.

— Нет, — покачала головой девушка, — это я повредила келпу. В будущем нам придется отказаться от таких судов.

— Повредила келпу? — удивился Бретт. — Как можно повредить растению?

— Келп не просто растение, — возразила она. — Это разумное существо на стадии развития… ну, это трудно объяснить. Ты бы решил, что я рехнулась, как этот Тедж, расскажи я тебе все, что знаю о келпе.

Скади уменьшила ход. Шипящий рев стих, и судно соскользнуло с очередной волны, закачавшись на воде. Двигатели издавали тихое мурлыканье.

— Для нас опаснее прибыть на базу ночью, — сказала Скади. Алые огоньки на пульте управления включились автоматически, когда стемнело, и теперь, когда она взглянула на Бретта, красные отсветы лежали на его лице.

— Нам лучше подождать здесь до деньстороны? — спросил он.

— Мы можем погрузиться и пересидеть на дне, — предложила Скади. — Здесь всего-то шестьдесят фатомов.

Бретт промолчал.

— Тебе бы не хотелось погружаться? — спросила она.

Бретт пожал плечами.

— Здесь слишком глубоко, чтобы стать на якорь, — заметила Скади. — Но если мы будем следить за дрейфом, можно и обойтись. Здесь нам ничто не может повредить.

— А рвачи?

— Они не смогут проникнуть внутрь.

— Тогда давай отключим двигатель и будем дрейфовать. Келп не даст нам уплыть далеко. Я согласен с тобой, и думаю, что нам и правда не стоит появляться там ночью. Нам нужно, чтобы нас все увидели, узнали, кто мы такие и зачем явились сюда.

Скади совершенно заглушила мурлыкающие двигатели, и во внезапной тишине они оба услышали плеск волн о борт и слабое поскрипывание.

— Я забыл, далеко еще до базы? — переспросил Бретт, вглядываясь сквозь сумрак в силуэт башни.

— По меньшей мере двадцать километров.

Бретт, привыкший определять расстояние по высоте Вашона над уровнем горизонта, присвистнул.

— Тогда эта штуковина здорово длинная. Странно, что островитяне не замечали ее раньше.

— По-моему, мы контролируем течения так, чтобы направлять острова подальше от этого места.

— Контролируете течения, — пробормотал он. — Ну да, конечно, — затем он произнес. — Как ты думаешь, нас заметили?

Скади нажала на кнопку посреди пульта, и из динамика над головой раздалась череда пощелкиваний и писка. Бретт уже слышал эти звуки несколько раз, пока они пересекали океан.

— За нами никто не следит, — объявила Скади. — Если бы нас зацепили, раздался бы вой. Хотя они все равно могут и знать, что мы здесь. Тогда это попросту значит, что за нами не ведут наблюдения.

Бретт нагнулся поближе к нажатой Скади кнопке и прочитал надпись под ней: «Проверка на С-луч».

— Автоматика, — пояснила Скади. — Начинает выть, если нас цепляют следящим лучом.

Грузовоз неожиданно качнуло на волне. Бретт, привычный к палубам острова и лодки, ходящим ходуном, первым восстановил равновесие. Скади пришлось ухватиться за его руку.

— Келп, — сказал Бретт.

— Наверное. Нам бы следовало… — она издала испуганный вскрик, смолкла и уставилась за спину Бретта в боковой люк.

Бретт обернулся и увидел там морянина, с которого ручьем текла вода, чей костюм и лицо были размалеваны зеленым самым диковинным образом. Он держал лазерный пистолет наизготовку. За его спиной в проходе стоял другой морянин.

— Гэллоу, — шепотом прошелестела Скади Бретту на ухо. — А позади него Накано.

Бретт так изумился умению, с которым моряне подкрались так близко незамеченными, что потерял дар речи. Он лишь старался вникнуть в то, что прошептала ему Скади. Так вот он каков, этот морянин, которого Тедж обвиняет в потоплении Гуэмеса! Высокий, равномерно мускулистый, облаченный в подводный костюм, облегающий его, как вторая кожа. «Только почему он размалеван зеленым?» Бретт просто диву давался. Он не мог оторвать взгляд от дула лазерного пистолета.

— Малышка Скади Ванг, — хохотнул морянин. — Вот уж это удача так удача. Последнее время удача нас не баловала, а, Накано?

— Нас не удача спасла, когда этот тупой островитянин нас затопил, — буркнул Накано.

— Как же, как же, — согласился Гэллоу. — Твоя сверхчеловеческая сила порвала путы, пленившие нас. Разумеется. — Он оглядел рубку. — Где команда? Нам нужен ваш доктор.

Бретт, к которому Гэллоу и обратился, ответил на его вопросительный взгляд молчанием, думая, что реплики, которыми обменялись оба морянина, вроде бы подтверждают странную историю Теджа.

— Ваш доктор! — настаивал Гэллоу.

— У нас его нет, — ответил Бретт, сам поразившись силе собственного голоса.

Гэллоу, уловив островной акцент, презрительно воззрился на Скади.

— Кто этот мутик?

— Э… это друг, — ответила Скади. — Бретт Нортон.

Гэллоу в слабом красном свете оглядел Бретта, затем вновь повернулся к Скади.

— Он выглядит почти нормально, но все же он муть. Тебе будет являться гневный призрак твоего папочки! — бросил он через плечо. — Погляди сам, Накано.

Накано повернулся и исчез в коридоре, и за спиной Гэллоу прозвучало удаляющееся пошлепывание мокрых подошв.

— Пусто, — объявил он, вернувшись спустя недолгое время.

— Только наша парочка, — прокомментировал Гэллоу. — Выбрались на пикник на таком большом судне. Как мило.

— Зачем вам доктор? — спросила Скади.

— Да у нас полным-полно вопросов, верно? — съязвил Гэллоу.

— По крайней мере мы заполучили грузовоз, — заметил второй морянин.

— Это точно, Накано, — согласился Гэллоу.

Накано протиснулся мимо Гэллоу в рубку, и Бретт смог разглядеть его целиком. Он был огромен, плечи у него были толщиной с туловище иного человека. Его исполосованное шрамами лицо напугало Бретта.

Гэллоу подошел к сидениям возле пульта и склонился над ним, чтобы посмотреть а показания приборов.

— Мы наблюдали за вашим приближением, — заявил он, обернулся и язвительно посмотрел на Скади. — Сначала вы ужасно спешили, а потом вдруг остановились. Очень интересный поступок для находящихся на пустом грузовозе. Так чем вы занимались?

Скади посмотрела на Бретта, и он покраснел.

— Ну надо же, — измывался Гэллоу. — Любовные гнездышки год от года становятся все изысканнее. Да, да.

— Отвратительно, — расхохотался Накано и прищелкнул языком.

— Этот грузовоз объявлен в розыск, Скади Ванг, — сообщил Гэллоу. Он посерьезнел настолько быстро, что Бретта это не могло не встревожить. — Вы украли его. Что скажешь, Накано? Похоже, зеленые рвачи изловили разбойную парочку.

Бретт взглянул на причудливые зеленые костюмы обоих морян. Зеленые пятна, кляксы и линии красовались не только на их костюмах, но и на их лицах.

— Зеленые рвачи? — переспросила Скади.

— Мы — Зеленые Рвачи! — возгласил Гэллоу. — Эти костюмы — отличная маскировка под водой, особенно в зарослях келпа. А мы много времени проводим с келпом, да, Накано?

— Нам следовало отдаться келпу, — хмыкнув, сказал Накано, — и пусть бы он нас заполучил. Мы…

Гэллоу небрежным жестом заставил его замолчать.

— Мы укрепили наш форпост одной субмариной и горсточкой людей. Жаль тратить такие таланты на келп.

Бретт понял, что Гэллоу принадлежит к той породе людей, которым нравится слушать собственную болтовню — более того, им нравится слушать собственное хвастовство.

— С одной субмариной и с этим грузовозом, — заявил Гэллоу, взмахнув рукой, — мы сможем добиться того, чтобы никогда не появилось никакой суши. Вовсе незачем отвечать за представление и участвовать в нем. Нужно просто его испортить для его участников. И людишки живо приплывут ко мне сами.

Скади глубоко вздохнула едва ли не с облегчением.

— Карин — одна из вас? — спросила она.

— Она… наша страховка, — сказал Гэллоу, сощурясь, и едва не встретившись со Скади взглядом.

— Наш депозитный сейф, — выпалил Накано, и оба они захохотали, громко, как обычно смеются над грубой шуткой.

По глубокому вздоху Скади Бретт понял, что болтовня Гэллоу и впрямь принесла ей облегчение. Может, она успокоила сомнения девушки относительно соучастия ее отца в делишках Гэллоу?

— Так как же насчет доктора?

Темнота сгустилась над океаном, и рубка была освещена лишь алыми огоньками и светящимися на панели датчиками. Жутковатый красный свет заливал пространство между двумя морянами. Они стояли возле пульта, склонив головы друг к другу и шептались, не обращая внимания на Скади и Бретта. Бретт глаз не отрывал от люка, через который они вошли. Смогут ли они со Скади прорваться через него к главному люку? Да, но Гуэмес был уничтожен субмариной. Эти моряне сюда не с пусковой базы явились. Их субмарина где-то неподалеку, возможно, прямо под грузовозом. И им нужен доктор.

— Я думаю, что мы нужны вам, — заявил Бретт.

— Думаешь? — спросил Гэллоу, покровительственно взглянув на него. — Муть не думает.

— У вас есть раненый, которому нужен доктор, — напомнил Бретт. — Как вы рассчитываете получить помощь?

— Умненький какой мутик, — прокомментировал Гэллоу.

— И у вас не хватит сил ворваться на пусковую базу и похитить доктора оттуда, — продолжал Бретт. — Но вы можете обменять нас на доктора.

— Обменять мы можем дочь Райана Ванга, — поправил Гэллоу. — А ты просто кусок наживки для рвачей.

— Если вы причините вред Бретту, я откажусь сотрудничать, — заявила Скади.

— Сотрудничать? — фыркнул Гэллоу. — Да кому тут нужно сотрудничество?

— Вам, — сказал Бретт.

— Накано вас на мелкие кусочки разорвет, если я прикажу, — произнес Гэллоу. — Вот и все сотрудничество.

Бретт примолк, разглядывая двоих морян, освещенных красными огоньками. Почему они медлят? Они сказали, что им нужен врач. Твисп всегда говорил, что с людьми, которые пыжатся и хвастаются, нужно всегда спрашивать себя, что стоит за их словами. Гэллоу подходил под описание полностью. Накано же представлял собой нечто другое — опасная неизвестная величина. Твисп любил испытывать подобных людей ошеломляющими вопросами или заявлениями.

— Вам нужен не какой попало доктор, — заявил Бретт. — Вам нужен совершенно определенный доктор.

Оба морянина испуганно воззрились на Бретта.

— И как это понять? — пробормотал Гэллоу. Его улыбка, сверкнувшая в полутьме кабины, ничуть не обезоружила Бретта.

«Нервничают», подумал Бретт. «Приглядываются.» Он знал, что моряне боятся, что среди островитян-мутантов есть и телепаты, и сыграл на этом страхе.

— Ты думаешь? — начал было Накано.

— Нет! — предупреждающе воскликнул Гэллоу.

Бретт уловил на лице Гэллоу легкое замешательство, которое совершенно не проявилось в его голосе. Этот человек владел своим голосом в совершенстве. Это было его орудие манипуляции, равно как и улыбка наизготовку.

— Тот, другой грузовоз скоро прибудет, — сказал Накано.

«Определенный грузовоз с определенным доктором и определенным грузом», подумал Бретт. Он взглянул на Скади. Ее усталое лицо было для него отчетливо различимо в полусумраке рубки.

— Мы нужны вам не для обмена, а для диверсии, — произнес Бретт. Он прижал пальцы к вискам, подавляя возбужденную улыбку.

Гэллоу приподнял одну бровь — темную полоску в зелени камуфляжа.

— Мне это не нравится, — заявил Накано. В голосе громадного морянина звучал страх.

— Просто он кое до чего додумался, — отрезал Гэллоу. — Вот и все. Посмотри на него. Выглядит почти нормально. Может, у него все-таки есть мозги.

— Да, но он верно сказал…

— Прекрати, Накано! — Гэллоу обернулся к Бретту. — Почему ты решил, что вы нужны нам для диверсии?

Бретт опустил руки и позволил себе улыбнуться.

— Это же проще простого. Вы не знали, что мы на судне одни. Снаружи уже темно, и все, что вы увидели — это силуэт грузовоза. Точка.

— Умно муть рассуждает, — вставил Гэллоу. — Может, для тебя еще есть надежда.

— Вам пришлось подойти поближе и посмотреть на табличку с номерными знаками, и только тогда вы поняли, что это судно, объявленное в розыск.

— Продолжай, — кивнул Гэллоу.

— Вы надеялись, что это другое судно, совершенно конкретное, — сказал Бретт. — А на нем должны быть люди из Службы безопасности. Вы заявились вооруженными и готовыми к их присутствию.

Накано расслабился с явным облегчением. Очевидно, подробные рассуждения успокоили его страх перед телепатией.

— Интересно, — признал Гэллоу. — Еще что-нибудь скажешь?

— Вот теперь мы и ждем того, второго судна, — продолжил Бретт. — А зачем бы вам еще тратить на нас время? Если Служба безопасности ворвется на судно, чтобы захватить меня и Скади, вам предоставится шанс.

— Шанс для чего? — по тону Гэллоу было ясно, что он наслаждается происходящим. Накано снова помрачнел.

— Вы хотите заполучить кого-то определенного с того судна, — заключил Бретт. — Доктора. И вам нужен груз. А теперь вы получили возможность захапать не только это, но и два целехоньких грузовоза. И вам не придется разрушать второй грузовоз, чтобы остановить его только потому, что у вас нет ничего, кроме субмарины.

— Знаешь, я мог бы тебя использовать, — признал Гэллоу. — Не хочешь к нам присоединиться?

— Да я лучше в дерьме утоплюсь, — не раздумывая, выпалил Бретт.

Лицо Гэллоу напряглось, тело закаменело. Накано фыркнул. Мало-помалу лицо Гэллоу вновь сделалось прежней вежливой маской. Но в глазах его полыхал сумасшедший огонек, и его алый отблеск заставил Бретта пожалеть, что он и вообще раскрыл рот.

Скади рванулась прочь от Бретта к пульту управления с таким видом, словно она до смерти боялась последствий его заявления.

Накано пододвинулся поближе к Гэллоу и что-то зашептал ему на ухо — а пока шептал, пнул Скади в руку, которая уже протянулась к рукояти эжектора между сидениями.

Скади отскочила, вскрикнув от боли, и прижала руку к груди.

Бретт шагнул было к Накано, но громадный морянин предупреждающе поднял руку.

— Полегче, парень, — сказал он. — Я ее просто стукнул. Ничего не сломано.

— Она полезла к эжектору, — сказал Гэллоу с искренним удивлением в голосе. Он взглянул на Скади. Оба морянина стояли в полосе света, отделявшей рубку от коридора.

— Нас бы на кусочки разнесло, если бы он рванул, — заметил Накано. — Гадость какая.

— Вся в Райана Ванга, — сказал Гэллоу.

— Теперь видите, зачем вам нужно наше сотрудничество, — ввернул Бретт.

— Нам нужно связать вас и рты позатыкать, — рявкнул Гэллоу.

— И что будет, когда то, второе судно, приблизится для досмотра? — поинтересовался Бретт. — Они будут очень осторожны, если не увидят нас. Один-два сотрудника службы безопасности поднимутся на борт, но остальные останутся на месте.

— Сделку предлагаешь, муть? — осведомился Гэллоу.

— Да.

— Что ж, послушаем.

— Скади остается со мной там, где нас будет видно. Мы ведем себя так, будто у нас на судне поломка. Тогда они ничего не заподозрят.

— А потом?

— Вы доставляете нас на станцию, откуда мы сможем вернуться к нашему народу.

— Звучит разумно, Накано? — спросил Гэллоу.

Накано хмыкнул.

— По рукам, муть, — сказал Гэллоу. — Ты меня забавляешь.

Бретт удивился тому, как неискренне это прозвучало. Неужели этот человек не понимает, что его намерения видны насквозь? Намалеванная улыбка не может скрывать ложь бесконечно.

— Выгляни наружу, — обратился Гэллоу к Накано. — Проверь, все ли в порядке.

Накано вышел через люк и вернулся только через несколько минут, а Гэллоу тем временем напевал что-то себе под нос, то и дело кивая. Выражение его лица было исполнено самодовольством. Скади пододвинулась к Бретту, все еще потирая запястье.

— С тобой все в порядке? — спросил Бретт.

— Просто синяк.

— Размяк Накано, — заявил Гэллоу. — Придержал пинок. Он же может вам глотку раздавить запросто! — Гэллоу прищелкнул пальцами, чтобы продемонстрировать, как именно.

Вернулся Накано, снова весь мокрый.

— Мы находимся внутри келпа, и он держит нас основательно. Субмарина находится в стабильном положении прямо под нами, и в тени грузовоза ее никто не обнаружит, пока не станет слишком поздно.

— Отлично, — заявил Гэллоу. — Так, а куда мы устроим этих двоих, пока не настанет время для их спектакля? — он призадумался на мгновение. — Мы выключим свет в рубке и запустим их в открытый коридор. Тогда их будет хорошо видно.

— А мы спрячемся за люком, — добавил Накано. — Поняли, детки?

— Поняли, — ответила Скади, когда Бретт промолчал.

— Мы побежим вперед и выключим свет, — предложил Бретт. — Тогда сотрудники безопасности точно поднимутся на борт.

— Хорошо! — одобрил Гэллоу. — Очень хорошо.

«Он в восторге от звуков собственного голоса», подумал Бретт. Он взял Скади за руку как можно осторожнее, чтобы не задеть запястье.

— Пойдем выключим свет и вернемся в к главному люку.

— Накано, проводи наших гостей и проследи, чтобы их было отчетливо видно, — распорядился Гэллоу. Он подошел к пульту управления и нажал на несколько кнопок. Свет залил все помещение.

Бретт внезапно заколебался. «Открытый люк?»

— Рвачи, — промолвил он.

Скади под руку повела его по коридору к люку.

— С обычными рвачами у нас больше шансов выжить, — прошептала она.

«Выживать — это значит делать вдох за вдохом, каждый в свой черед», подумал Бретт. Это была еще одна из поговорок Твиспа. И Бретт подумал, что если им со Скади доведется это пережить, Твисп должен узнать, как им помогла его наука. Способ наблюдать за предметами и правильно на них реагировать — то, чему невозможно научить, но можно научиться.

— Поторапливайтесь, вы, оба! — распорядился Накано.

Они последовали за ним по коридору к открытому люку, край которого так и купался в лучах света. Бретт уставился на колышущие келп темные волны, ударяющиеся о борт.

— Вы двое будете ждать здесь, — сообщил Накано. — И лучше вам стоять так, чтобы вас было видно, когда я вернусь. — Он шагнул в коридор.

— Что этот тип делает в рубке? — поинтересовался Бретт.

— Вероятно, выводит из строя систему зажигания, — ответила Скади. — Они не собираются предоставить нам такой возможности удрать.

— Конечно, нет.

Она оглянулась на ящик, где Бретт отыскал аварийные пакеты.

— Если бы не субмарина под нами, я бы удрала прямо сейчас.

— А в субмарине нет никого, — заявил Бретт. — только эти двое… ну, и возможно, тот, кому нужен врач. А он ничем не сможет нам помешать.

— Почем ты знаешь?

— Да это же очевидно по тому, что они говорили и как себя вели. И вспомни, что Тедж говорил: трое их было.

— Тогда чего мы ждем?

— Чтобы они испортили зажигание, — ответил Бретт. — Нам не нужно, чтобы они на этой штуковине носились вдоль и поперек, разыскивая нас. — Он подошел к ящику, достал оттуда еще два пакета и один бросил Скади. — Как думаешь, они уже управились?

— Я… полагаю, да.

— Я тоже так считаю.

Скади вытащила канат из внешнего кармана пакета и привязала один его конец к поясу Бретта, а другой к своему.

— Держимся вместе, — напомнила она. — Ну, пошли!

Внезапно из коридора послышался рык Гэллоу.

— Эй! Вы, оба! Что вы там делаете?

— Собираемся поплавать, — ответил Бретт. Держась за руки, они прыгнули в океан.


Без сознательного признания и приятия нашего родства со всем, что нас окружает, не может состояться личность.

К. Г. Юнг, из Корабельных архивов


Слоевище келпа качнулось на волне и проехалось по борту лодки. «Прикосновение реальности», подумал Твисп. Молчаливая чернота зевнула при первых признаках рассвета. Твисп слышал, как неловко ворочается Тедж. Всю эту длинную ночь после прощания с Бреттом и Скади Тедж спал беспокойно.

«Вода сегодня какая тихая», подумал Твисп. Только легчайший ветерок овевал прохладой его левую щеку, пока лодки продвигались во все сгущающемся келпе.

Твисп задрал голову, чтобы посмотреть на звезды в проеме облаков, и отыскал знакомое стреловидное созвездие Ищейки прежде, чем они успеет сменить свое положение на небе.

«Держим курс, течение благоприятствует.»

Всегда хорошо сверять компас по звездам. Лодки держали курс к тому ничем не отличающемуся месту посреди моря, откуда они смогут свернуть кратчайшим путем на Вашон. Звуковой сигнал пеленгатора был выключен на ночь, но прибор, стоящий возле колена Твиспа, подмаргивал красным огоньком всякий раз, когда Вашон подавал сигнал. Пеленгатор был в полной исправности.

Рассвет застанет их далеко от башни — но не настолько, чтобы малыш и девушка не смогли их найти.

«Правильно ли я решил?» сам себе задал вопрос Твисп.

Этот вопрос он повторял не единожды — вслух для Теджа и безмолвно для самого себя. В том момент, когда он принимал решение, оно казалось правильным. Но сейчас, в ночи…

Неожиданные перемены в этом мире набирали силу. И кто же это тут собрался противостоять злу, которое Твисп ощущал за этими переменами? Один немолодой уже рыбак с такими длинными руками, что они ни к чему не пригодны, кроме как сети тянуть. Один нытик-интеллектуал, стыдящийся своего островитянского происхождения, возможно, способный на массовое убийство. Один малыш, только начавший становиться мужчиной, малыш, способный видеть в темноте. И девушка-морянка, наследница пищевой монополии на Пандоре. Последствия смерти Райана Ванга отзывались недобрыми предчувствиями.

В клетке у ног Твиспа зашевелились криксы. Сначала еле-еле, потому погромче, откуда-то справа из толщи келпа до слуха Твиспа донеслось мурлыканье рвача. Коснувшись пальцем кнопки включения защитного поля, он выжидал, стараясь разглядеть хоть что-нибудь в черноте, где чудовищное мурлыкание ласкало неподвижный воздух.

Мурлыкание рвача могло иметь много значений: возможно, он спит, или сыт, или учуял кровавый запах добычи… или просто-напросто доволен жизнью.

Твисп подвинулся к штурвалу, готовый в любую секунду завести мотор и рулить подальше от этого опасного звука. Свободной рукой он нашарил лазер и вытащил его из-за сидения.

Тедж захрапел.

Рвач перестал мурлыкать, затем завел мурлыкание снова, но уже тоном ниже. Услышал, что ли?

Тедж всхрапнул, перекатился и замолк. Рвач продолжал мурлыкать, но звук начал отдаляться, быстро затихая справа и позади лодок.

Дрыхнет, понадеялся Твисп. «На крикс можно полагаться.» А они и не шелохнулись вновь.

Довольное мурлыканье рвача стихло в отдалении. Твисп некоторое время еще прислушивался, ловя дальние отзвуки сквозь сонную возню Теджа. Мало-помалу Твисп заставил себя расслабиться, сообразив, что на все это время затаил дыхание. Он сильно выдохнул и снова вдохнул свежий ночной воздух. Резкий вдох царапнул его глотку.

Хотя он и не слышал рвача, напряжение в нем нарастало. Внезапно криксы полностью проснулись и принялись оправдывать свое название. Твисп щелкнул переключателем. Позади слышался безошибочный плеск чего-то мощного, возбужденный визг и похрюкивание жрущих рвачей.

«Людоеды поганые», подумал он.

— Шш-шо это? — пробормотал Тедж.

Лодка колыхнулась, когда он сел.

— Рвачи, — ответил Твисп. Он направил лазер туда, откуда доносились звуки пожирания и быстро выстрелил шесть раз подряд. Жужжащая вибрация неприятно отозвалась в его потной ладони. Тонкие пурпурные лучики заплясали в ночи. При втором выстреле рвачи с яростными воплями и скрежетом бросились врассыпную. Звуки быстро затихали. Рвачи давно приучились обращаться в бегство, заслышав жужжание и завидев пурпурные вспышки лазера.

Твисп выключил защитное поле и только-только потянулся за фонариком, когда новый звук слева привлек его внимание: хашш-хашш-хашш весел,погружающихся в заросли келпа. Твисп попытался выцелить звук фонариком, но тьма поглотила его, не дав ничего в ответ, кроме колыхания темных полос келпа на волнах.

— Эй, на лодке! Груз примете? — раздался дальний голос.

Твисп почувствовал, что сердце его заколотилось вдвое быстрее. Это же голос Бретта!

— Правьте сюда! — заорал он, размахивая фонариком, чтобы подать ориентир. — Осторожнее, рвачи близко!

— Мы видели твой лазер.

Теперь Твисп уже мог различить их плотик — этакое бесформенное, словно амеба, пятно на поверхности моря. Два весла выблеснули в свете его фонарика.

Тедж перегнулся через борт, накренив его опасно близко к воде.

— Не раскачивать лодку! — распорядился Твисп. — Слышишь, Тедж?

Тедж шарахнулся назад, но приближающееся пятно разглядывал с прежним вниманием. Весла ударялись о воду, вздымая брызги, которые цветами распускались по обе стороны непотопляемого плотика.

— Это они, — сказал Тедж. — И ничего у них не вышло, как я и говорил.

— Заткнись, — рявкнул Твисп. — Зато они хотя бы живы.

Он издал глубокий благодарный вздох. Малыш стал для него членом семьи — и вот теперь вся семья снова в сборе.

— Мамочка, вот я и дома! — воскликнул малыш, словно прочитав его мысли.

Что ж, у Бретта достаточно легко на сердце, чтобы он мог шутить. Значит, не так все и скверно. Твисп прислушивался, не приближаются ли рвачи.

Тедж посмеялся шутке — таким сухим резким смешком, что Твисп едва не вскипел от гнева. Плотик уже был на таком расстоянии, что можно было и не кричать. Твисп держал фонарик так, чтобы он высвечивал две приближающиеся фигуры, а не его собственное лицо, по которому катились слезы усталости и облегчения. По негромкому распоряжению Квитса Бретт и Скади перестали грести. Бретт бросил Твиспу конец, Твисп поймал его и потянул, словно выбирая сети с полным уловом мури, подтягивая плотик к лодке. Одна длинная рука протянулась и ухватила Бретта. Ныряльный костюм малыша был мокрым насквозь.

Криксы предупреждающе заверещали, но почти тут же смолкли. Рвачи кружили поодаль, опасаясь лазера. «И немаленькая это стая», подумал Твисп. Голод пригнал их сюда, а страх удерживал подальше отсюда.

— Нам можно подняться на борт? — спросила Скади.

— Да, — ответил Твисп и втянул Бретта в лодку, а затем осторожно помог Скади перебраться через борт. Он закрепил канат, чтобы плотик оставался пришвартованным к лодке, потом сунул фонарик под сидение. Твисп положил руку Бретт на плечо и не стал убирать ее оттуда, не желая оборвать чувство успокоения, даруемое прикосновением.

— Вас и слушать не захотели, верно? — поинтересовался Тедж. — И вам снова пришлось драпать. Что стряслось с вашим грузовозом?

— Нам нужно торопиться в Вашон? — спросил Твисп.

Бретт поднял обе руки, чтобы потребовать от них молчания.

— Я думаю, что нам следует все обсудить, — сказал он.

Бретт поведал о встрече с Гэллоу и Накано так сжато, как только мог. Это был краткий и точный отчет, который Твисп выслушал со все растущим восхищением по отношению к Бретту.

«А у него светлая голова», подумал Твисп.

— Давайте убираться отсюда! — сказал Тедж, как только Бретт закончил свой рассказ. — Это же дьяволы, а не люди! Они наверняка последовали за вами, и как только они объявятся…

— Да заткнись ты! — рявкнул Твисп. — А не хочешь, так я сам тебя заткну. — Он повернулся к Бретту и спросил уже более спокойным голосом. — А ты что думаешь? У них два грузовоза, и они могут преследовать нас…

— Они не собираются преследовать нас — пока еще не собираются, — ответил Бретт. — Им сперва надо поймать другую рыбку.

— Ты дурак! — выпалил Тедж.

— Отключите ему динамик, — попросила Скади голосом ровным и твердым, как пласталь.

— Они говорили, что ждут возможности выкрасть доктора, — продолжал Бретт. — Судя по их поведению, скорее всего, так оно и есть. Похоже, они попытались что-то сделать, но у них не вышло. Они были потрясены и пытались скрыть это от нас всей своей похвальбой.

— В этом весь Гэллоу, — пробормотал Тедж.

— И что они собираются делать, кроме как ждать доктора? — осведомился Твисп.

— Они болтались возле пусковой базы, — ответил Бретт. — А там, где дело касается Гэллоу, о совпадениях речь не заходит. По моему, они хотят заполучить гибербаки.

— Конечно, хотят, — ввернул Тедж. — Я же вам говорил.

— Он уж очень хочет их заполучить, — сказал Бретт и кивнул в ответ на свою догадку. Кружащие по орбите гибербаки были самой популярной темой для рассуждений на Пандоре. Догадки о содержимом гибербаков были основной темой для разговоров наравне с погодой.

— А как начет его угрозы помешать морянам возводить новую сушу? — спросил Твисп. — Он может это сделать, располагая всего одной субмариной и парочкой грузовозов?

— Я думаю, что Вашон в опасности, — откликнулся Бретт. — Гуэмес был гораздо меньше, но все-таки… топить острова слишком легко, чтобы Гэллоу смог от этого удержаться. Примерно тогда же, когда гибербаки будут опущены с орбиты, он попытается затопить Вашон, я в этом просто уверен.

— Он говорил что-нибудь определенное? — спросил Твисп. — может, он нашел реальный список содержимого гибербаков?

Бретт покачал головой.

— Не знаю. Нечто настолько значительное… он не мог бы удержаться и не похвастаться. Тедж, он когда-нибудь говорил тебе, что там крутится на орбите?

— У Гэллоу… ну, мания величия, — ответил Тедж. — И все, что дает ей пищу, для него реально. Однако он никогда не говорил, что знает, что там, в гибербаках; он знал только политическое значение обладания ими.

— Бретт прав насчет Гэллоу, — подтвердила Скади.

Твисп разглядел темные искры ее глаз в подымающемся рассвете.

— Гэллоу похож на многих морян — они верят, что гибербаки спасут мир, уничтожат мир, сделают нас богатыми или проклятыми до скончания веков.

— Как и многие островитяне, — добавил Бретт.

— Сплошные догадки и никаких фактов, — подытожил Твисп.

Скади переводила взгляд с Бретта на Твиспа и обратно. Как же похожа их манера говорить! Оба лаконичные, разумные — и цельные, как скала. Теперь она повнимательнее пригляделась к Бретту и увидела эту внутреннюю силу, растущую в его юном теле. Она чувствовала, какую мощь он обретет, став взрослым. Да Бретт уже и стал взрослым. Юный — но уже такой надежный. Словно опьянение при слишком быстро погружении, на нее нахлынула мысль: я хочу быть с ним всю свою жизнь.

Твисп повернулся к пульту управления, завел мотор и задал курс на Вашон. Скорлупка скользнула мимо келпа на открытую воду.

Скади глядела в разгорающийся день. Она распахнула нетерпеливым жестом шейную застежку костюма, сбросила его и развесила, чтобы просушить. Перед этим она лишь один раз глянула на Бретта с улыбкой, и он улыбнулся ей в ответ.

Твисп только раз взглянул на нее, отметив наличие небольших перепонок между пальцами ног ее во всем остальном идеального по морянским нормам тела. Не так много морян он и видел настолько близко. Он заставил себя смотреть в сторону, но успел заметить, что Тедж тоже не в силах удержаться и не пялиться на Скади. Она стояла совсем рядом с Теджем, поворачивая костюм на весу, чтобы ветерок просушил его побыстрее. Твисп видел, как глаза Теджа метнулись к волнам, к Твиспу возле штурвала, оглядели Скади с ног до головы и снова уперлись в воду.

Твисп давно знал, что моряне не склонны скромничать наподобие островитян, но относил это за счет похвальбы их прекрасными морянскими телами. Манеры Скади заставили его пересмотреть свое мнение. Моряне столь значительную часть своей жизни проводили нагишом или в подводных костюмах, что они просто должны совсем иначе относиться к телу, нежели островитяне, упрятывающие его в просторные одежды.

«Не так уж велика разница между наготой и подводным костюмом», подумал Твисп. Он видел, что Теджа волнует близость и нагота Скади. Бретт поступал, как всякий нормальный островитянин: просто отводил взгляд от Скади, не посягая им на ее личную неприкосновенность. Зато Скади не могла оторвать глаз от Бретта.

«Между ними что-то есть», решил Твисп. «Что-то очень сильное.» Он напомнил себе, что морянам случалось вступать в браки с островитянам, и иногда даже в счастливые браки.

Внимание Теджа переключилось со Скади на Бретта, и выражение его лица было для Твиспа красноречивей всяких слов. Он думал о глазах малыша.

«Он не такой нормальный, как я!» Вот что выражало лицо Теджа.

Твисп вспомнил, как он впервые увидел длиннорукого мужчину и длиннорукую женщину вместе, держащихся за руки. Твиспу пришлось долго копаться в собственных чувствах, чтобы понять, почему эта сцена вызвала в нем такое отторжение, и эти раскопки принесли серьезные плоды для размышлений.

«Такой, как я. Вот как мы определяем, что такое человек.»

Он проследил свою мысль до самых темных ее глубин и понял, откуда взялась его неприязнь к той парочке.

«Ревность.»

Он ведь всегда выбирал женщин, непохожих на себя. Когда носители одинаковых мутаций сходились, риск передать их потомству многократно увеличивался. Иногда это было генетической бомбой замедленного действия, которая взрывалась лишь во втором или третьем поколении.

«Большинство из нас не хочет передавать своим детям ничего, кроме надежды.»

Что-то схожее творилось сейчас в душе Теджа.

«Ему не нравится Бретт», подумал Твисп. «Только сам он этого покуда не понял. А когда поймет, не будет знать, почему. Он не захочет признать, что все дело в ревности, а говорить ему об этом бесполезно.»

Да любому очевидно, стоит только взглянуть на Скади, когда она смотрит на Бретта, что он для нее единственный свет в иллюминаторе.

Бретт отыскал жаровню и быстро разогрел немного рыбной тушенки.

— Скади, поесть хочешь? — спросил он, не оглядываясь на нее.

Скади, достаточно уже просушив свой костюм, влезла в него и как раз затягивала застежки.

— Да, Бретт, спасибо, — отозвалась она. — Я ужасно проголодалась.

Бретт передал ей полную миску и вопросительно посмотрел на Твиспа, но тот покачал головой. Тедж после некоторого колебания принял от Бретта миску и преувеличенно громко заговорил с Твиспом.

«Он не хочет быть ничем обязанным малышу!»

Бретт исполнил весь островитянский ритуал вежливости, связанный с едой, равно как и Тедж. Воспитание возобладало. Бретт совершил все, что полагается, прежде чем приняться за свою порцию. Рвач не сумел бы слопать ее быстрее. Потом Бретт перевернул свою миску, вымыл ее, отставил в сторону и посмотрел на Твиспа.

— Спасибо, — сказал он.

— За что? — удивился Твисп. Еда принадлежала им всем.

— За то, что научил меня смотреть и думать.

— Что, правда? — спросил Твисп. — А я полагал, что люди от рождения умеют думать.

Тедж слушал эту беседу с плохо скрываемой злостью. Он сидел, погруженный в раздумья. Все эти новости насчет Гэллоу и его команды — «Зеленые рвачи наносят удар!» Близость троицы Гэллоу-Накано-Дзен наполняла Теджа ужасом. Наверняка они собираются настигнуть беглецов! А почему бы и нет? Корабль всемилостивый, да ведь здесь дочь Райана Ванга! Что за великолепный заложник! Потом Тедж подумал о Дзене, о его блестящих бесчувственных глазах, в глубине которых таилось наслаждение болью. Тедж и вообразить себе не мог, как эта юная парочка смогла перехитрить таких, как они, хотя Гэллоу и склонен недооценивать противника. Тедж посмотрел на Скади в упор. «Корабль! Что за тело!» Тот, кто владеет ею, владеет миром — и Тедж понимал, что это не преувеличение. Ведь нет никаких сомнений, что отец ее контролировал едва ли не всю Пандору посредством своего пищевого бизнеса, а теперь, когда он помер, дело наверняка перейдет по наследству к Скади. Тедж полуприкрыл глаза, рассматриваю юную парочку.

«Гэллоу наверняка принял их за пару перепуганных подростков.»

Тедж уже понял опасность скоропалительных выводов, пробыв на лодке вместе с Твиспом. Скади наверняка врезалась по уши в мальчишку с первого взгляда… но это пройдет. Это всегда проходит. Приспешники ее отца еще живы. Они положат этому конец, едва только узнают. Стоит им только увидеть глаза этого мальчишки-мутанта.

Твисп стоял у штурвала и глядел вперед, сложив ладонь над глазами козырьком для зашиты от солнца.

— Грузовоз, — объявил он. — Направляется в сторону Вашона.

— Я же говорил! — заорал Тедж.

— Над рубкой что-то вроде оранжевой полосы, — добавил Твисп. — Это служебное судно.

— Нас ищут, — сказал Тедж, застучав зубами.

— Курс не поменяли, — добавил Твисп. — Они очень спешат.

Он потянулся к радиоприемнику и включил его.

Голос Вашонского диктора раздался на середине фразы.

— … таким образом, дальнейшая опасность для субструктуры Вашона отсутствует. Наше дно лежит на скоплении келпа невероятных размеров. Прямо сразу же к востоку от нас располагается суша. Рыбакам рекомендуется приближаться к острову по чистой воде с юго-запада. Повторяем: все нижние центровые районы эвакуированы из-за глубокой осадки. До тех пор, пока погода не переменится, Вашон находится вне опасности. Уже производятся ремонтные работы, и помощь морян обеспечена. Сводки будут передаваться ежечасно. Рекомендуем держать приемники включенными и настроенными на аварийную частоту.

— Текущий контроль не должен был допускать ничего подобного, — покачала головой Скади.

— Саботаж, — высказался Тедж. — Это дело рук Гэллоу. Я знаю.

— Суша, — пробормотал Твисп. Большие перемены начались. Он чувствовал их.

В течение всей мировой истории основной причиной человеческой смертности были люди. Здесь, на Пандоре, мы имеем возможность это изменить.

Керро Паниль, из Анналов
Голова Уорда Киля пульсировала болью в такт сердцебиению. Он приоткрыл веки, но тут же опустил их, когда яркий свет резанул по глазам. Пронзительный внутренний звон стоял у него в ушах, заглушая все остальные звуки. Уорд попытался приподнять голову, но тщетно. Его шейный суппорт был снят. Он попытался вспомнить, не сам ли он его снял. Вспомнить не удалось ничего. Он знал, что ему есть что вспомнить, но головная боль не давала сосредоточиться. Он снова попытался приподнять голову, выиграл несколько миллиметров, и вновь уронил ее, ударившись затылком о твердую жесткую поверхность. К горлу подступила тошнота. Киль быстро сделал несколько глубоких вдохов, чтобы удержаться от рвоты. Помогало слабо: воздух был густой и влажный.

«Да где же я, во имя Корабля?»

Кусочки воспоминаний замигали в его рассудке. Алэ. И еще кто-то… некий Тень Паниль. Теперь он вспомнил. Алэ поссорилась с кем-то из «Мерман Меркантайл» — одним из сотрудников покойного Райана Ванга. Алэ покончила с этой сварой, переведя Киля в… в… он не мог вспомнить. Но из апартаментов Алэ они точно вышли. Столько-то он помнил.

Его окружал тяжелый воздух… морянский воздух. Киль медленно попытался открыть левый глаз. Над ним склонился темный силуэт, окруженный ореолом света от ярких потолочных ламп.

— Он приходит в себя.

Спокойный неторопливый голос, небрежный такой. Пронзительный звон в ушах Киля начал стихать. Он попытался открыть глаза пошире. Постепенно ему удалось сфокусировать взгляд на склонившемся к нему лице: шрамы, крест-накрест пересекающие лоб и щеки, искривленный рот. Кошмарное лицо отвернулось, и Киль увидел, что вся шея ниже этих жутких шрамов вымазана зеленым.

— Не трясись над ним, Накано. Он оклемается.

Совершенно ледяной голос.

Киль уже видел это покрытое шрамами лицо, эти глубоко посаженные глаза — какое-то воспоминание было с ними связано. «Накано?» Киль чувствовал, что это лицо со шрамами и это имя должны бы пробудить очень важное воспоминание. «Ничего.»

— Мертвый он нам ни к чему, — возразил Накано. — А ты его крепко приложил этой штуковиной. Дай мне воды.

— Сам возьми. Я муть не обхаживаю.

Накано убрался из поля зрения Киля с тем, чтобы тут же вернуться и наклониться ниже с поильником и соломинкой. Рука в зеленых полосах всунула соломинку между губ Киля.

— Выпей, — сказал Накано. — тебе станет легче.

Киль припомнил, что кто-то кричал… Карин Алэ кричала на… на…

— Это просто вода, — добавил Накано и поудобнее подвинул соломинку.

Киль всасывал прохладную воду, чувствуя, как она льется в желудок, успокаивая его. Он сказал себе, что должен бы сам взяться за поильник, но руки отказывались повиноваться.

«Путы!»

Киль ощутил путы на своих руках, на груди. Значит, он был привязан. «Зачем?» Он снова глотнул воды побольше и оттолкнул соломинку языком.

Накано убрал поильник и развязал путы.

Киль пошевелил пальцами и попытался сказать «спасибо», но из горла его вырвался лишь сухой свист.

Накано что-то положил Килю на грудь, и тот увидел знакомые очертания своего шейного суппорта.

— Мы его сняли, когда ты принялся блевать и едва не захлебнулся насмерть, — сообщил Накано. — А потом не знали, как его на тебя надеть.

Киль был еще слаб, но пальцы ощущали привычное приспособление. Он завозился с замками и застежками, помещая суппорт на привычное место вокруг шеи. В двух местах прикосновение оказалось болезненным: кожа на них была содрана. Кто-то пытался стащить с него эту штуку, даже не расстегнув.

«Счастье еще, что мне шею не сломали.»

Когда приспособление оказалось на месте, сильные плечевые мышцы Киля легко справились с необходимостью поднять голову. Суппорт соскользнул в привычную позицию, и Киль сморщился от боли. Теперь он видел, что находится в маленьком прямоугольном помещении с серыми металлическими стенами.

— У вас пластырь есть? — спросил он. Собственный голос эхом отдавался у него в ушах и звучал гораздо глубже, чем Уорду помнилось. Киль опустил подбородок на руки и услышал, как кто-то роется в ящике. Стол, на котором лежал Киль, оказался гораздо ниже, чем он предполагал. Это был самый обыкновенный низенький обеденный стол в морянском стиле, стоящий в окружении таких же невысоких стульев и кушетки. Все выглядело сделанным из старого мертвого материала.

Накано вручил ему катушку пластыря и сказал, словно в ответ на незаданный вопрос:

— Мы положили тебя на стол, потому что ты начал задыхаться, а кушетка слишком мягкая.

— Спасибо.

Накано хмыкнул и сел на стул позади Киля.

Киль подметил, что в помещении было полным-полно книг и кассет. Некоторые книжные полки были битком забиты старыми книгами самого разного размера. Киль повернул голову и увидел за спиной у Накано изящный комм с тремя видеоэкранами и стопкой дисков. Комната как бы покачивалась — взад-вперед, вверх-вниз. Это было неприятное ощущение даже для того, кто привык покачиваться на волнах вместе с островом.

Киль услышал отдаленное шипение. Накано встал рядом с ним, а другой человек в размалеванном зелеными полосами подводном костюме сел рядом спиной к ним. Кажется, этот второй морянин ел.

Киль подумал о том, чтобы поесть. «Забудь об этом», посоветовал ему желудок.

«Мое лекарство!» подумал он. «Где моя аптечка?» Он ощупал свой нагрудный карман. Маленькая коробочка исчезла. Уорд пришло в голову, что это прямоугольное помещение и в самом деле движется — подымается и опускается на длинных морских волнах.

«Мы все еще на грузовозе», подумал он. А воздух густой, потому что морянам так больше нравится. Наверняка эти двое морян накачали влажности в воздух.

«Все еще на грузовозе!»

Теперь он вспомнил больше. Карин Алэ везла его грузовозом на… на Пусковую базу. Потом он вспомнил и другой грузовоз. Воспоминания обрушились на него. Все началось после наступления ночи. А теперь сквозь иллюминаторы в стенах лился свет — двойной желто-оранжевый свет обоих солнц, стоящих невысоко над горизонтом. «Утро или вечер?» Он чувствовал, как при малейшем движении снова подступает тошнота, ощущал непрерывную внутреннюю боль, вызванную его смертельной болезнью, и головную боль, сосредоточившуюся в правом виске, куда, как он понял, его и ударили.

«И здорово оглушили», подумал он.

Нападение произошло после того, как грузовоз, на котором Алэ направлялась на Пусковую базу, вдруг замедлил ход. Кто-то воскликнул: «Посмотрите сюда!»

Еще один грузовоз колыхался на волне. Все его огни, кроме бортовых, были выключены. Он плавно дрейфовал в массе келпа, а не стоял на якоре. Луч прожектора с грузовоза Алэ высветил на борту судна регистрационные номера.

— Так и есть, это они, — сказала Карин.

— Думаешь, у них неприятности?

— Можешь ручаться, что у них неприятности!

— Да нет, я имел в виду неполадки с…

— Они пережидают ночь в толще келпа. Он укрывает их от поисков снизу, и не дает уплыть слишком далеко.

— Но почему они здесь… в смысле, так близко к Пусковой базе?

— Посмотрим.

Медленно, с заглушенными двигателями, грузовоз Алэ приблизился к дрейфующему судну, пока сотрудники службы безопасности готовились ворваться на него из воды.

Киль и Алэ в рубке имели отличную возможность увидеть, что случилось дальше. Когда оба судна разделяло лишь несколько метров, четверо ныряльщиков в подводных костюмах прыгнули в воду и открыли главный люк второго грузовоза. Один за другим они вошли в этот люк и… и дальше ничего.

Тишина, которая показалась Килю бесконечной. Она окончилась резким рывком грузовоза Алэ; с кормы послышались вопли. Внезапно двое, размалеванные зелеными полосами, ворвались в рубку. Одним из нападавших был чудовищно огромный морянин со шрамами через все лицо. Киль никогда не видывал таких мускулистых рук. Оба морянина были вооружены. Впервые в жизни Киль услышал крик Алэ: «ДжиЛаар!» А потом — слепящая головная боль.

«ДжиЛаар?» Киль дал себе передышку, притворяясь, что все еще наполовину оглушен. А тем временем его энциклопедическая память листала список имен и связанных с ними описаний. «ДжиЛаар Гэллоу, идеальный морянин. Бывший подчиненный Райана Ванга. Жених Карин Алэ.» Человек за столом отодвинул миску, вытер рот и обернулся.

«Да, это он самый и есть». Киль подумал, как гротескно выглядит Гэллоу, перемазанный зеленым.

За спиной у Киля открылся люк, и в комнату вошел еще один зеленополосый морянин.

— Плохие новости, — сказал вновь пришедший. — Дзен только что умер.

— Проклятье! — взорвался Гэллоу. — Она просто не старалась спасти его, вот и все!

— Он был прямо-таки раздавлен, — возразил пришедший. — А она устала.

— Если бы мы только знали, что это было, — пробормотал Гэллоу.

— Что бы это ни было, — вставил Накано, — это же самое повредило субмарину. Еще чудо, что он и вообще вернулся.

— Не будь идиотом, — отрезал Гэллоу. — Субмарина пришла назад при помощи системы автонацеливания на обратный курс. Он ничего для этого не сделал.

— Разве что включил эту систему, — возразил Накано.

Гэллоу проигнорировал его.

— Как подвигаются ремонтные работы? — опросил он новоприбывшего.

— Очень хорошо, — ответил тот. — На борту были запчасти и приборы для Пусковой базы с пометкой «ракетное оборудование». Завтра в это же время бы будем уже на полном ходу.

— Жаль, что мы не можем так же легко заменить Цзо, — вздохнул Накано. — Он очень хорош в драке. Был.

— Да, — ответил Гэллоу, глядя не на Накано, а на другого морянина. — Возвращайся на свой пост.

Тот заколебался.

— А как же быть с Дзеном? — осведомился он.

— Что?

— С его телом.

— Зеленые рвачи после смерти становятся пищей для келпа, — возгласил Гэллоу. — Ты это знаешь. И нам необходимо узнать, что же все-таки случилось.

— Да, сэр, — морянин удалился, тихо прикрыв за собой люк.

Киль потер воротник и перед рубашки. Он ощутил слабый кисловатый запах рвоты, подтверждавший слова Накано.

«Значит, они хотят, чтобы я был живым. Нет… я им нужен живым».

Всю свою жизнь Киль исследовал слабости. Предрассудок был слабостью. Уорд дал себе слово изучить странный похоронный ритуал, упомянутый Гэллоу. Само упоминание о нем заставило всех умолкнуть. Фанатики, вот они кто. Киль видел это в выражении лица Гэллоу. Священная цель оправдывает все. Еще одна тема для исследования. Для очень опасного исследования. «Но… я же все равно умираю. Посмотрим, насколько основательно они во мне нуждаются.»

— У меня из кармана вынули маленькую коробочку, — сказал он. — В нем мои лекарства.

— Муть нуждается в таблеточках, — съязвил Гэллоу. — Поглядим, сколько ты протянешь без них.

— Скоро увидишь, — пообещал Киль. — У тебя появится еще один труп, чтобы скормить его келпу.

Киль небрежно перебросил ноги через край стола и нащупал палубу. Гэллоу и Накано обменялись испуганными взглядами. Киля это заинтересовало. В их взгляде было потрясение. Что-то он такое зацепил.

— Ты знаешь про келп? — спросил Накано.

— Конечно, — ответил Киль. — Человек моего положения… — Он не стал продолжать блеф, посчитав это излишним.

— Он нам покуда нужен живым, — распорядился Гэллоу. — Дайте мути его лекарства.

Накано пошарил в маленьком стенном ящике и вынул из него коробочку с лечебной органикой, аккуратно перевязанную.

Киль с благодарностью принял коробочку, нашел в ней горькую зеленую пилюлю и проглотил ее всухую. Его кишки свернулись узлом, и он знал, что облегчение наступит лишь спустя долгие мгновения, но само знание того, что он уже принял лекарство, снимало часть неприятных ощущений. Новая прилипала, вот что ему нужно. Но какой ему толк даже от нее? Его мятежное тело быстро расправится с новой прилипалой. Быстрее, чем с предыдущей, и с той, что была до нее. Самая первая прилипала продержалась внутри его организма тридцать шесть лет. Самая последняя — месяц.

— Всегда можно сообразить, — сказал Накано. — Тот, кого не отвлекает умирание, всегда может понять.

Киль не без труда сохранил бесстрастное выражение лица. «Что этот человек такое говорит?»

— Мы не могли сохранять это в тайне вечно, — заметил Гэллоу. — Они тоже общаются с келпом.

Накано пронзительно уставился на Киля одним из тех взглядов, от которых огромный морянин казался еще больше.

— Сколько ваших об этом знают? — спросил он.

Киль постарался беспечно пожать плечами, отчего шейный суппорт неприятно потерся о них.

— Если бы это вышло наружу, мы бы уже об этом услышали, — заключил Гэллоу. — Должно быть, только несколько высокопоставленных особ среди мути, вроде вот этого, знают все.

Киль задумчиво посматривал то на одного морянина, то на другого. Что-то важное, что следует знать о келпе. Что бы это могло быть? И это как-то связано с умиранием. С общением с келпом. Со скармливанием келпу покойников?

— Немного погодя мы выйдем наружу и прослушаем воспоминания Дзена, — сказал Гэллоу новым, непривычно задумчивым голосом. — Возможно, так мы узнаем, что с ним случилось.

— А как вы общаетесь с келпом? — как бы между прочим спросил у Киля Накано. — Он вам каждый раз отвечает?

Киль поджал губы, оттягивая ответ и тем самым выигрывая время. «Говорить с келпом?» Он вспомнил, что Алэ и Паниль рассказывали о проекте «келп», о том, как его обучают, как расселяют в толще моря, покрывающего всю Пандору.

— Нам вот нужно притрагиваться к келпу, — вызывал его на откровенность Накано.

— Конечно, — фыркнул Киль, а сам подумал: «Прослушать воспоминания Дзена?» Да что здесь творится? Эти любители насилия вдруг проявили себя, как мистики, что поразило прагматичного Киля.

Гэллоу внезапно расхохотался.

— Вы знаете о келпе не больше нашего, муть! Келп отбирает вашу память даже после смерти. Это все мы знаем, но вы-то, муть, не соображаете, что бы это значило.

«Зеленые рвачи после смерти становятся пищей для келпа», подумал Киль. «И живые каким-то образом могут прочесть их воспоминания — через посредство келпа.» Ему припомнились странные истории из старых пандоранских хроник — как рвачи разговаривали человеческими голосами, а полностью разумный келп обращался к сознанию тех, кто притрагивался к нему. Так значит, это правда! И келп, восстановленный генетически из наследственного материала, сохраненного в телах отдельных людей, восстанавливает былое умение. Интересно, Алэ об этом знает? И где она?

Гэллоу оглядел рубку и снова повернулся к Килю.

— Очень приятно смотрится эта рубка, — заметил он. — Подарок Карин Алэ от Райана Ванга — ее персональное судно. Я думаю, что оставлю его себе под командный центр.

— А где Карин? — осведомился Киль.

— Занята врачеванием, — ответил Гэллоу. — Чем ей и следует заниматься. Политика не по ней. Хотя, возможно, медицина тоже. Не слишком-то она помогла Дзену.

— Никто не мог бы спасти Цзо, — возразил Накано. — Хотел бы я знать, что его погубило. Может, Вашон разработал новое оборонительное оружие? — Накано бросил взгляд на Киля. — Что скажете, господин судья?

— Вы о чем? Оружие обороны от чего?

Гэллоу придвинулся ближе.

— Цзо и двое наших новобранцев получили простейшее задание потопить Вашон, — сказал Гэллоу. — Цзо вернулся умирающим в разбитой субмарине. Обоих новобранцев с ним не было.

На какой-то миг Киль утратил дар речи.

— Вы чудовища! — воскликнул он. — Вы собирались уничтожить тысячи и тысячи жизней…

— Что случилось с нашей субмариной? — потребовал ответа Гэллоу. — Вся передняя секция выглядит так, словно ее в кулаке раздавили.

— Вашон? — прошептал Киль.

— Да никуда он не делся, — отмахнулся Гэллоу. — Мне что, приказать Накано убедить тебя? Отвечай, когда спрашивают.

Киль сделал глубокий судорожный вдох и медленно выдохнул. Так вот почему его оставили в живых! Что бы ни случилось с субмариной, ему это было неведомо, но зато он мог кое-что предпринять. «Передняя секция раздавлена?»

— Значит, это сработало! — воскликнул Киль.

Оба морянина уставились на него.

— Что сработало? — рявкнул Гэллоу.

— Наша волоконная ловушка, — объявил Киль.

— Я так и знал! — сказал Накано.

— Расскажи-ка нам об этом устройстве! — потребовал Гэллоу.

— Я ведь не техник и не инженер, — запротестовал Киль, подняв руку. — Я не знаю, как она устроена.

— Но ты можешь рассказать нам то, что знаешь, — возразил Гэллоу. — Иначе я прикажу Накано причинить тебе боль.

Киль посмотрел на массивные руки Накано, его бугрящиеся мышцы, его бычью шею. Они совершенно не страшили его, и он знал, что и Накано это знает. Предыдущий разговор о смерти, вот что протянуло между ними эту связь.

— Все, что мне известно — это что она органическая и приводится в действие путем компрессии, — произнес Киль.

— Органическая? На нашей субмарине были резаки и горелки! — Гэллоу ему явно не поверил.

— Она вроде сети, — заявил Киль, подстегивая свое воображение. — Каждая уцелевшая часть может работать как единое целое. А когда она уже добралась до вашей защиты, где ваши резаки и горелки не могут ее достать… — Киль пожал плечами.

— Зачем вы сделали такую штуку? — спросил Гэллоу.

— Наша Служба безопасности решила, что мы безнадежно беззащитны перед нападением снизу. Нужно было что-то предпринять. И мы оказались правы. Посмотрите, что случилось с Гуэмесом. Что едва не случилось с Вашоном.

— Да, посмотрите, что случилось с Гуэмесом, — улыбаясь, повторил Гэллоу.

«Чудовища», подумал Киль.

— Должно быть, Цзо все же нанес кое-какие повреждения, — сказал Накано. — Вот Вашон и сел на мель.

Киль попытался заговорить, невзирая на боль в горле.

— Сел на мель? — хрипло спросил он.

— Сел на мель и эвакуировал весь свой центр, — сказал Гэллоу с явным отвращением. Он протянул руку и похлопал Накано по плечу. — Составь нашему гостю компанию. Я пойду и подготовлю все к разговору с келпризраком Цзо. Посмотрим, скажет ли нам муть хоть что-нибудь, что поможет нам улучшить контакт с келпом.

Киль глубоко вздохнул. Его импровизация насчет вашонского оборонительного оружия была проглочена. Она заставит этих монстров быть поосторожнее. Это даст Вашону передышку — если остров пережил посадку на мель. Килю внушал надежду тот факт, что Вашону и раньше, в далеком прошлом, случалось выживать после посадки на мель. Конечно, будут и поломки, будут и убытки. И балластные насосы работают, как сумасшедшие, чтобы поднять нижние секции острова. Тяжелое оборудование переносят на автономные плавсредства. И морян наверняка позовут на помощь.

«Моряне!» Могут ли друзья этого мерзавца оказаться среди тех, кого позовут на помощь? Чтобы поднять огромную тушу Вашона с мели, пока она снова окажется на плаву, может уйти несколько дней. А если вдруг шторм или водяная стена…

«Мне нужно сбежать», подумал Киль.» Мой народ должен узнать, что мне удалось разведать. Я им нужен».

Гэллоу шагнул к люку, задумчиво глядя на пленника и Накано. Он открыл люк и остановился на мгновение в его проеме.

— Накано, — сказал Гэллоу, — он не все нам рассказал об этом их оружии. И не рассказал, как он общается с келпом. У него полна голова ценных сведений. Если он на расскажет нам всего по доброй воле, нам придется скормить его келпу. Будем надеяться, таким путем мы вытянем из него информацию.

Накано кивнул, не глядя на Гэллоу.

Гэллоу вышел и закрыл за собой люк.

— Я не смогу вас защитить от него, если он рассердится, мистер судья, — сказал Накано. Голос его звучал спокойно, даже дружелюбно. — Лучше бы вам присесть и рассказать мне все, что вам известно. Не хотите ли еще воды? К сожалению, у нас здесь нет бормотухи, тогда бы все выглядело как-то полегче — ну, более цивилизованно.

Киль доковылял до стола, где сидел Гэллоу, и опустился на стул. Его сидение было еще теплым.

«Какая странная пара», подумал он.

Накано принес ему воды. Киль пил медленно, наслаждаясь ее прохладой.

Эти двое как будто личностями поменялись. Тут Киль сообразил, что Накано и Гэллоу играют с ним в старую игру службы безопасности — один охранник бьет пленнику морду, а другой обращается с ним по-дружески и даже притворяется иной раз, что защищает от того, первого.

— Расскажите мне об этом вашем оружии, — произнес Накано.

— Канаты толще, чем слоевище взрослого келпа, — сказал Киль. Ему вспомнились подводные виды келпа — слоевища толщиной с человеческое тело, колышущиеся в потоках течений.

— И все же горелка может их прожечь, — возразил Накано.

— Да, но волокна могут воссоединяться при соприкосновении. Разрежьте их и соедините концы, и вы не найдете, где был разрез.

— Как именно? — скорчил гримасу Накано. — Как это делается?

— Не знаю. Говорят, что с помощью волоконных крюков.

— Теперь вы понимаете, — заявил Накано, — почему муть не должна жить?

— А что мы такого сделали, кроме того, что защищались? — поинтересовался Киль. — Если бы эта субмарина не пыталась потопить наш остров, с ней бы ничего не случилось. — Говоря это, он не переставал думать о поврежденной субмарине, желая, чтобы ему предоставилась возможность рассмотреть и изучить ее. Что с ней произошло на самом деле? Раздавлена? полностью раздавлена или смята о дно?

— Расскажите, как вы общаетесь с келпом, — сменил тему Накано.

— Мы… притрагиваемся к нему.

— И?..

Киль сглотнул. Он припомнил старые истории, древние хроники, особенно те, что составлял дальний предок Тени Паниля.

— Это как грезы наяву… почти, — сказал Киль. — Слышишь всякие голоса.

Так говорилось в старинных хрониках.

— Определенные голоса? — спросил Накано.

— Иногда, — соврал Киль.

Киль пожал плечами, старательно размышляя. Никогда еще его мозг не работал так быстро, поглощая сведения, сопоставляя их. «Корабль! Вот это открытие!» Он подумал о бессчетных островитянах, схороненных в море их скорбящими родственниками. Скольких из них поглотил келп?

— Значит, келп отвечает вам не лучше, чем нам, — подытожил Накано.

— Боюсь, что нет, — согласился Киль.

— Келп себе на уме, — заметил Накано. — Я всегда это говорил.

Киль подумал о бескрайних подводных садах келпа, о лесах с гигантскими, похожими на канаты слоевищами, тянущимися сквозь толщу воды к свету обоих солнц. Он видел голоизображения морян, плывущих в зарослях келпа, их серебристые фигурки среди рыб и прочих морских обитателей. Но моряне никогда не сообщали, что келп разговаривает с ними, как с первыми обитателями Пандоры. Вероятно, он возвращается к полному осознанию. Должно быть, сознание лавиной проносится по всему морю! Моряне думали, что контролируют келп, а посредством него контролируют течения…

«А что, если…»

Киль почувствовал, что у него сердце замерло.

Морянская субмарина была раздавлена. Он представил себе, как гигантские канаты келпа захлестывают твердую поверхность субмарины. Резаки и горелки вспыхнули в его воображении. И келп начал извиваться, повсюду рассылая сигналы из чувства самосохранения. Что, если келп научился убивать?

— А где мы сейчас находимся? — спросил Киль.

— Поблизости от пусковой базы. Не беда, если вы это и узнаете — бежать вам все равно не удастся.

Киль позволил своему телу ощущать покачивания судна. Свет в иллюминаторах начинал меркнуть. «Ночьсторона?» Море было исключительно спокойным, за что Киль испытывал искреннюю благодарность. Вашон сейчас нуждается в спокойствии моря.

«Накано сказал, поблизости от пусковой базы. Насколько поблизости?» Но даже и короткий заплыв невозможен для его старого тела с головой, пристроенной на суппорт. В этом окружении Уорд ощущал себя калекой. Мутью. Немудрено, что эти чудовища презирают его.

Движение судна стало еще ровнее; свет погас. Накано щелкнул переключателем, и рубку залил мягкий желтый свет потолочных ламп.

— Мы собираемся поговорить с келпом, — сказал Накано. — Мы находимся в толще старого келпа, такого, который, скорее всего, ответит.

Киль подумал о теле, выброшенном в толщу келпа. Что бы ни случилось с Цзо, келпу теперь это известно. Как использует келп это знание?

«Я знаю, что бы я сделал с этими людьми, окажись они в моей власти», подумал Киль. «Я бы их уничтожил. Они — летальные девианты.»

Если бы двери восприятия были распахнуты, все представлялось бы человеку таким, как оно есть, во всей своей бесконечности. Ибо человек зарывается до тех пор, пока не начинает видеть окружающее лишь через узенькие щелочки в стенах своей пещеры.

Уильям Блейк, из Корабельных Архивов
Твисп размышлял, не бросить ли вторую лодку со всеми ее припасами. Тот, другой, грузовоз прошел мимо них, не сбавляя скорости, и это встревожило Твиспа.

«Мы могли бы тогда увеличить скорость еще на несколько узлов», подумал он. Его мучило, что грузовозы, уже исчезнувшие за горизонтом, могут еще до ночьстороны добраться до Вашона. Первый-то наверняка уже мог добраться. А они тут ползут на своей треклятой лодчонке!

Твисп посмеялся над собственной подавленностью. Смех принес ему облегчение, пусть даже такой же обрывистый, как обычно. Ну, сел Вашон на мель — так острову и раньше доводилось касаться дна брюхом, и в гораздо более опасную погоду. Пандора находилась сейчас в некоей спокойной фазе, все инстинкты рыбака говорили ему об этом. Возможно, это было связано с взаимозависимым движением двух солнц, с расстоянием до них — а возможно, что и с келпом. Может, келп достиг той плотности популяции, при которой он может оказывать воздействие. И уж конечно, его заросли видны повсюду на поверхности моря, а присутствие его сказывается хотя бы в увеличении числа рыбы.

И зимы в открытом море с каждым годом все мягче. Знакомое гудение мотора, приятное тепло, разлившееся под обрывками облаков и ритм покачиваний лодки, направляющейся к Вашону, напомнили Твиспу, что он доберется туда вовремя.

«А когда доберусь, то займусь историей этого Теджа.»

Не такая Вашон община, чтобы с нею не считаться. У него есть и влияние, и власть, и деньги.

«И Ваата», подумал он. «Да, у нас есть Ваата.» Твисп в новом свете увидел присутствие Вааты на своем родном острове. Она была большим, нежели просто связующим звеном между прошлым Пандоры и нынешним человечеством. Живое свидетельство мифа во плоти — вот чем была Ваата и ее спутник Дьюк.

— Нас наверняка заметили с проходящего грузовоза, — сказал Тедж. — Теперь они знают, где мы.

— Ты и правда думаешь, что на нас натравят твоих Зеленых Рвачей? — поинтересовался Твисп.

— У Гэллоу полно высокопоставленных друзей, — простонал Тедж. Он значительно взглянул на Скади, сидевшую спиной к борту и озиравшую Бретта вопросительным взглядом. Бретт лежал рядом и спал.

— Мы не знаем, что там говорят по радио, — заявил Тедж, взглянув на приемник возле колена Твиспа. Когда Твисп не ответил, Тедж закрыл глаза. Скади, во время этого обмена репликами переводившая взгляд с одного островитянина на другого, заметила, как Теджа охватило глубокое отчаяние. До чего легко этот человек сдается! Какой контраст с Бреттом.

Скади думала о том, как они вдвоем удирали от Гэллоу, как плыли и гребли, улавливая пеленгатором сигнал передатчика из лодки. Они использовали только один плотик из своих аварийных пакетов, оставив другой про запас. Даже и этот плотик они задействовали лишь оказавшись за несколько километров от грузовоза.

Поначалу пробираться сквозь заросли келпа было тяжело. Оба они, связанные канатом вместе, то и дело цеплялись за верхние побеги. Скади прокладывала дорогу, поддерживая гидростатический баланс их костюмов на таком уровне, чтобы им было легко удерживаться под самой поверхностью. Когда они высовывались, чтобы вдохнуть воздуха, то делали это всегда под прикрытием келпа, всякий раз ожидая услышать шум погони.

Однажды они услышали, как на грузовозе завели мотор, но почти сразу же и заглушили.

— Они не смеют начать нас искать прямо сейчас, — прошептал Бретт на ухо Скади под прикрытием келпа. — Для них слишком важно перехватить то, второй грузовоз.

— Из-за доктора?

— И чего-то другого, более важного, по-моему.

— Чего?

— Не знаю, — прошептал Бретт. — Давая поспешим. К рассвету нам надо быть от них подальше.

— Я боюсь наткнуться на рвачей.

— Я держу гранату под рукой. Они любят спать в келпе. Нам надо поднырнуть, чтобы потревожить их.

— Жаль, что я не могу видеть лучше.

Бретт взял ее за руку и они поплыли так бесшумно, как только могли.

Когда они до безумия медленно блуждали в зарослях келпа, странное ощущение покой овладело ими обоими. Они чувствовали себя почти неуязвимыми для рвачей — что зеленых, что обычных, черных. Касаясь келпа, они двигались под водой в стройном ритме музыки, которая не столько слышна ухом, сколько ощущается телом. Когда они вновь вынырнули, чтобы вдохнуть, мир стал иным. Чистый воздух наполнил их легкие.

Преодолевая природную застенчивость, онирассказали друг другу об этом ощущении. Сначала они представляли себе, как расскажут, а потом рассказали, и все вышло так, как им и представлялось. Они подумали, что могут плыть так целую вечность, и им ничего не причинит вреда.

Вынырнув в следующий раз, Бретт не мог избавиться от ощущения некоего присутствия.

— Там внизу что-то происходит, — прошептал он Скади прямо в ухо.

Оба они выросли на сказаниях о древнем келпе, о его мистическом влиянии, и каждый из них подозревал, что другой именно об этом и думает. И ни один из них не знал, как облечь эти мысли в слова.

Скади оглянулась на грузовоз, осевший по самые сигнальные огни. Он все еще казался слишком близким. Грузовоз выглядел так невинно, подмигивая открытым люком ночной темноте.

— Слышишь, Скади? — прошептал Бретт. — Что-то происходит с нами, когда мы там, внизу, под водой. — Когда она не ответила, он добавил. — Говорят, что пребывание под водой иногда бывает чем-то вроде наркотика.

Скади знала, что он имеет в виду. Холод и глубина могут довести тело до такого состояния, что человек и не замечает, что начинает грезить наяву, теряя рассудок. Но это не было глубинным опьянением, и в ныряльных костюмах им было тепло. Это было что-то другое, и здесь, на поверхности, осознав, что медлить им нельзя, Скади испугалась.

— Я боюсь, — прошептала она, не сводя глаз с судна.

— Мы от них уйдем, — ответил Бретт, перехватив ее взгляд. — Видишь? Они за нами не погнались.

— У них есть субмарина.

— Субмарина не может быстро двигаться через келп. Им придется прорезать себе дорогу. — Он ухватился за канат, соединяющий его с ней, и подтянул ее поближе. — Но тебя ведь не это пугает.

Скади не ответила. Она молча плыла под покровом келпа, вдыхая крепкий йодистый запах его слоевища. Тяжесть келпа ложилась ей на лоб, словно дружеская рука. Девушка знала, что им надо спешить. Деньсторона не должна застигнуть их в пределах видимости грузовоза. Касаясь рукой келпа, морянка развернулась и случайно ухватилась за побег. И тут же Скади впала в подводную эйфорию. Отовсюду веял ветер. Незнакомая морская птица время от времени кричала над волнами. Гипнотическое воздействие келпа расфокусировало, а потом сконцентрировало ее взгляд на человеческом создании — очень старом. На старой женщине. Старуха существовала в мерцающей сфере, вокруг которой ничего не было. Видение приблизилось, и Скади попыталась подавить ощущение тяжести в желудке. Монотонный плеск волн и крик птицы помогли, но видение не исчезло.

Старая, старая женщина возлежала на спине в ореоле света. Одна… и она дышала. Скади разглядела прядочку волос, растущих из родинки возле левого уха женщины. Глаза ее были закрыты. Старуха была непохожа на мутанта. Ее смуглую кожу прорезали глубокие морщины. Смуглость ее была слегка зеленоватого оттенка, словно первая патина на старой бронзе.

Внезапно женщина села. Глаза ее были по-прежнему закрыты, но она открыла рот, чтобы сказать что-то. Старые губы двигались медленно, как холодное масло. Скади смотрела на движения морщин на этом старом лице. Женщина заговорила, но не было слышно ни звука. Скади силилась расслышать, прижимаясь к морщинистым губам.

Внезапно видение исчезло, и Скади обнаружила, что кашляет, извергает из себя воду, уложенная сильными руками поперек аварийного пакета.

— Скади! — Раздался громкий шепот Бретта возле самого ее уха. — Скади! Что стряслось? Ты начала тонуть. Ты просто погрузилась под воду и…

Скади выплюнула теплую воду и судорожно вздохнула.

— Ты просто начала тонуть, — повторил Бретт. Он старался удержать ее на пакете. Она соскользнула с его поверхности и погрузилась в воду, удерживаясь за пакет одной рукой. Девушка сразу поняла, что сделал Бретт — включил гидростатичку пакета и развернул его так, чтобы он мог послужить ей опорой.

— Ты как будто вдруг заснула, — продолжал Бретт. Его беспокойство позабавило девушку, но она удержалась от смеха. Разве он еще не знает?

Бретт оглянулся на грузовоз в добром уже километре от них. Не услышали ли их там?

— Келп, — просипела Скади. Ей было пока еще больно говорить.

— Что такое? Ты в нем запуталась?

— Келп… в моем разуме, — промолвила она. И ей вспомнилось старое лицо, рот, открытый, словно туннель в чужой разум.

Медленно, запинаясь, она рассказала о случившемся.

— Нам надо убираться отсюда, — заявил Бретт. — Он может захватить твой разум.

— Он не пытался повредить мне, — возразила Скади. — Он пытался мне что-то сказать.

— Что?

— Не знаю. Может, ему просто не хватило нужных слов.

— Почем ты знаешь, что он не пытался тебе навредить? ты же чуть не утонула.

— Ты испугался, — сказала она.

— Я боялся, что ты утонешь!

— И он меня отпустил, как только ты испугался.

— Почем ты знаешь?

— Я… просто… знаю… — не дожидаясь дальнейших возражений, она перенастроила пакет, свернула его и поплыла прочь от грузовоза.

Бретт, привязанный к Скади за пояс, был принужден последовать за ней, прихватив свой пакет.

Много позже, уже на лодке вместе с Твиспом и Теджем, Скади обдумывала, не рассказать ли о событии с келпом. Стояло позднее утро. И никаких признаков Вашона на горизонте. Бретт и Тедж уснули. Еще до того, как плотик причалил к лодке, Бретт предупредил ее, чтобы она ни слова не говорила о том, что случилось в келпе Твиспу, но на сей раз она считала, что Бретт неправ.

— Да Твисп решит, что мы безмозглые, как обделанные памперсы! — настаивал Бретт. — Чтобы келп вдруг заговорил с тобой!

«Но это и вправду было», сама себе сказала Скади. Она перевела взгляд со спящего Бретта на Твиспа возле штурвала. «Келп пытался говорить со мной… и говорил!»

Бретт внезапно проснулся, стоило Скади сесть по-другому. Теперь она сидела, опершись локтями на борт. Бретт встретился с ней взглядом и мгновенно понял, о чем она думает.

«О келпе!»

Бретт сел и взглянул на пустой горизонт. Поднялся ветер, и клочки пены срывались с верхушек волн. Твисп покачивался в ритме, соответствующем и движению волн, и пульсации мотора. Длиннорукий рыбак вглядывался в волны, как всегда прежде, когда выискивал косяк рыбы. Тедж все еще спал.

Скади взглянула на Бретта в ответ.

— Интересно, заполучили ли они своего доктора? — сказал Бретт.

— Интересно, зачем он им нужен, — кивнула Скади. — Почти все у нас внизу имеют навыки медтехника.

— Тогда это что-то скверное, — заключил Бретт. — Наверняка.

Твисп сел поудобнее.

— У вас внизу много докторов, — сказал он, не глядя на них.

Бретт знал, что Квитс имел в виду. Твисп много раз говорил об этом с горечью, как и многие островитяне. Преобладание биомассы в островной технологии означало, что многие, кто мог бы избрать медицину, соблазнялись более высоким статусом и зарплатой лаборанта-биоинженера. Ирония судьбы — поддерживая здоровье острова, его жители вынуждены были ограничиваться парочкой медтехников и семейным шаманом.

Тедж сел, разбуженный их голосами, и тут же былые страхи вернулись к нему.

— Гэллоу отправит за нами субмарину!

— Мы еще до завтра будем в Вашоне! — возразил Твисп.

— Думаешь, тебе удастся удрать от Гэллоу? — вопросил Тедж.

— Ты так говоришь, будто хочешь, чтобы он нас изловил, — заметил Твисп, указывая вперед. — Мы скоро доберемся до келпа. Субмарине придется еще подумать, стоит ли туда соваться.

— Так ведь это не островитянская субмарина, — напомнил ему Тедж. — На этих есть резаки и горелки.

Он уселся, храня мрачное выражение на лице.

Бретт стоял, опираясь одной рукой о борт. Он вглядывался вперед, туда, куда показывал Твисп. Все еще никаких признаков Вашона — зато на расстоянии километра от них на воде покачивалось темное маслянистое пятно густых зарослей келпа.

«Келп.»

Он со Скади задействовал один из плотиков, еще находясь в толще келпа, в опасной близости от грузовоза. Бретт был удивлен тем, как легко плот двигался сквозь заросли. Келп не цеплялся за плотик, как за борта лодки. Плот скользил вдоль слоевища с еле слышным звуком, наподобие шепота. Но короткие весла, притороченные к рукавам костюмов, заплескивали воду на плот, а вместе с нею — обрывки келпа.

Бретт сказал сам себе мысленно: «Это случилось. Нам никто не поверит, но это случилось.»

Даже вспоминать об этом было страшновато. Он притронулся к обрывку келпа. И мгновенно услышал разговоры. Человеческие голоса наиразличнейших тембров и акцентов слились с шелестом плота. Бретт сразу понял, что это не сон и не галлюцинация. Он слышал обрывки самых настоящих разговоров.

Когда Бретт касался в ночи обрывков келпа, ему показалось, что тот сам ищет его рук, стараясь дотянуться до него с весел.

«Скади Скади Скади Бретт Бретт Бретт»

Их имена отдавались музыкой в его рассудке — странный ритм чистейшего тона, какой ему доводилось слышать, не искажаемый порывами ветра или музыкальными заглушками, которых полно в органических стенках острова.

Подул ветер и погнал плот перед собой. Скользя через келп, они пользовались весами как рулем. Скади все время сверялась с маленьким пеленгатором, который ловил сигнал передатчика Твиспа.

— Видишь? — спросила Скади, как-то раз взглянув на яркую звезду над самым горизонтом.

Бретт посмотрел на звезду — самую первую, с которой он познакомился в детстве, стоя на террасе Вашона вместе с родителями ясной теплой ночью. Тогда он называл ее «толстая звездочка».

— Малая двойная, — сказала Скади. — Она расположена очень близко к точке, откуда у нас начинается рассвет.

— Когда она стоит так низко над горизонтом, можно видеть, как гибербаки проходят вон там. — Он показал на горизонт в направлении, противоположном «толстой звездочке». — Меня этому Твисп научил.

Скади хихикнула, прижимаясь к нему поближе.

— Моя мать говорила, что когда она была совсем молодой, малая Двойная располагалась гораздо дальше к северу. Знаешь, это тоже двойная система. Оттуда мы могли бы четко увидеть оба наших солнца.

— А для них, наверное, мы сами «толстая звездочка», — предположил Бретт.

— А почему ты не хочешь говорить про келп? — помолчав, осведомилась Скади.

— А о чем тут говорить? — Бретт услышал свой голос со стороны, резкий и неестественный.

— Он звал нас по именам, — сказала Скади, осторожно снимая лист келпа с тыльной стороны ладони.

Бретт тяжело сглотнул. Во рту у него пересохло.

— Звал, — настаивала она. — Я много раз касалась его рукой. И видела образы — как по головидео или во сне. Это символы, и когда я о них думаю, то узнаю новое.

— Ты имеешь в виду, что хотела бы притронуться к нему даже после того, как он тебя едва не утопил?

— Ты ошибаешься насчет келпа, — возразила Скади. — Мне и раньше случалось с ним говорить, когда я работала в море. Я многому научилась от келпа…

— По-моему, ты говорила, что обучаешь келп.

— Но и келп мне тоже помогает. Поэтому я так удачно вычисляю волны. А сейчас келп учит слова.

— и что он тебе говорит?

— Мое имя и твое имя. — Он опустила руку в воду и коснулась большого побега. — Он говорит, что ты любишь меня, Бретт.

— Бред какой!

— Что — то, что ты любишь меня?

— Нет… что он знает. Ну, ты понимаешь, о чем я.

— Значит, это правда.

— Скади… — Бретт сглотнул. — Но ведь это бросается в глаза, верно?

— Не беспокойся, — кивнула Скади. — Я тоже тебя люблю.

Бретт почувствовал, как кровь жарко прихлынула к его щекам.

— И келп тоже это знает, — добавила она.

Позже, глядя из лодки, как расстояние от нее до новых зарослей все уменьшается, он все вспоминал слова Скади, вновь и вновь перекатывая их в памяти: «Келп знает… келп знает…» Эти слова в памяти приливали и отступали, словно волна, качающая лодку.

«Он звал нас по именам», подумал Бретт. Но признание этого факта ничего не меняло. «Он мог звать нас и для того, чтобы сожрать на обед. «

Мысли Бретта вернулись к словам Скади, произнесенным еще на плоту: «Мне нравится, как наши тела радуются друг другу.»

Очень практичная женщина. Не склонная поддаваться зову пола, когда это может осложнить жизнь. Но, однако, она без колебаний призналась, что хочет его, а предвкушение тоже штука неплохая. Бретт ощутил ее притягательность, взглянув, как она сидит, опираясь на локти.

— Мы внутри келпа, — сказала девушка, опустив руку за борт. Бретт хотел бы объяснить остальным, что она делает, но побоялся, что их сочтут сумасшедшими.

— Вы только посмотрите! — воскликнул Твисп, указывая вперед.

Бретт встал и посмотрел. В келпе открылась широкая полоса чистой воды, он раздавался все дальше и дальше в стороны, открывая проход. Бретт ощутил, как забурлила вода, когда лодки рванулись вперед.

— Это течение идет в нужную нам сторону, — вымолвил потрясенный Твисп.

— Морянский текущий контроль! — выпалил Тедж. — Вот видите! Они уже знают, где мы. Они хотят нас куда-то затащить.

— Верно, — кивнул Твисп. — прямиком к Вашону.

Скади выпрямилась и вынула руку из воды. Она нагнулась вперед и подвинулась, заколыхав лодку.

— Не крени! — рявкнул Твисп.

— Келп, — сказала, поколебавшись, Скади. — Это он нам помогает. Никакой это не текущий контроль.

— Откуда ты знаешь? — спросил Твисп.

— Это… келп со мной разговаривает.

«Вот она и сказала», подумал Бретт.

Тедж громко фыркнул от смеха.

Твисп, однако, внимательно посмотрел на нее.

— Расскажи-ка поподробнее, — попросил он.

— Я давно уже обмениваюсь образами с келпом, — ответила она. — По крайней мере с первого раза уже года три прошло. А теперь он говорит слова у меня в голове. И у Бретта тоже. Келп звал нас по именам.

Твисп посмотрел на Бретта.

— Похоже на то, — подтвердил тот, откашлявшись.

— Наши предки утверждали, что келп разумен, — произнес Твисп. — Даже Хесус Льюис это говорил. «Келп — это коллективный разум». Ты ведь историк, Тедж, ты должен это знать.

— Наши предки наговорили гору вздора!

— Но никогда без причины, — возразил Твисп, кивнув в сторону дорожки через келп. — Объясни-ка это.

— Текущий контроль. Девушка ошибается.

— Опусти руку через борт, — посоветовала Скади. — Дотронься до келпа, когда мы будем проплывать мимо.

— Как же, — съязвил Тедж. — Высунь руку как вкусную наживку. Мало ли кого поймаешь!

Твисп просто-напросто окинул Теджа ледяным взглядом, а потом направил лодку ближе к правому краю дорожки и окунул свою длинную руку в келп. Изумленное выражение появилось на его лице — и сделалось сильнее.

— Спаси нас Корабль, — пробормотал он, но руку убирать не стал.

— В чем дело? — спросил Бретт. Он сглотнул, вспоминая свои ощущения при контакте с келпом. Посмеет ли он опустить руку за борт и возобновить этот контакт? Эта идея одновременно привлекала его и отталкивала. Он больше не сомневался в реальности ночного приключения, но не мог не задаваться вопросом относительно намерений келпа.

«Скади чуть не утонула. Это факт.»

— За нами гонится субмарина, — сказал Твисп.

Все вгляделись в воду, но на поверхности не было ни малейших признаков того, где прячется субмарина.

— Они видят нас на своем локаторе, — добавил Твисп, — и собираются нас утопить.

Скади повернулась и опустила обе руки в проплывающий мимо келп.

— Помоги нам, — прошептала она, — если только ты знаешь, что такое помощь.

Тедж сидел молчаливый, бледный и трясущийся.

— Это Гэллоу, — выдавил он. — Я же вам говорил.

Медленно и плавно канал перед ними начал затягиваться. Взамен открылся другой, слева. Течение устремилось туда, разводя лодки в стороны. Запасную лодку потянуло вправо. Твисп орудовал у штурвала, направляя лодку в новое русло.

— Проход за нами закрывается, — сказал Бретт.

— Келп помогает нам, — ответила Скади. — Это он.

Тедж открыл было рот и захлопнул его, не издав ни звука. Все обернулись туда, куда он указывал. Черный водоворот взвихрил поверхность, погрузился и исчез из виду. Келп закрыл собой всю поверхность. Громадные пузыри начали всплывать на поверхность, сияя воздушно-маслянистой радугой. Небольшие волны качнули лодку, вынудив всех четверых ухватиться за борт.

Турбуленция утихла так же внезапно, как и началась. Лодки продолжали взволнованно покачиваться. Вода переплескивала за борт. Затем и это прекратилось.

— Это был келп, — вымолвила Скади. — Она врезалась в келп, чтобы нас догнать.

Твисп кивком указал туда, где келп еще бурлил маленькими пузырьками. Он схватился за штурвал обеими руками, выводя лодку в канал, который изгибался перед ними, снова нацеливаясь на Вашон.

— Это сделал келп?

— Он заткнул порты, — объяснила Скади. — А когда на субмарине попытались продуть балласт и всплыть, келп проник в балластные порты. Когда команда попыталась выбраться, келп разорвал их и раздавил субмарину. — Она подняла руки из воды, прерывая контакт с келпом.

— Я предупреждал, что он опасен, — напомнил Бретт.

Скади испуганно кивнула.

— Он наконец-то научился убивать.

Не размывают ли воды сна наше бытие?

Гастон Башлар, «Поэтика видений», из «Справочника капеллан-психиатра»
Дьюк проснулся оттого, что его намеренно расталкивали, чтобы разбудить. Его, бывало, ворочали, вертели, растирали, пугали, брали у него кровь и укачивали в его жидкой колыбели, которую он делил с громадой Вааты, но впервые с самого детства его расталкивали. А больше всего его удивило то, что сделала это Ваата.

«Ты проснулась!» подумал он, но ответа не было. Он ощущал фокусирующий эффект ее присутствия, как никогда прежде. Ради этого он проснулся окончательно, подняв руку к лицу и открыв ею свой зрячий глаз.

То-то наблюдатели за бассейном Вааты встали на уши! Но ради того, что увидел Дьюк, открыв глаз, стоило узреть этих придурков. Один из темно-карих глаз Вааты — левый — почти прижался к его собственному. И он был открыт. Дьюк сглотнул. Он был уверен, что Ваата его видит.

— Ваата? — он попробовал окликнуть ее вслух. — Ваата?

Набежавшая толпа вздохнула разом, и Дьюк понял, что скоро через толпу протолкается КП.

Он почувствовал ветерок, коснувшийся его сознания, словно тяжелый вздох. Этот ветер нес в себе скрытые мысли. Но он их чувствовал. Нечто большое, выжидающее.

Дьюк был потрясен. Он давно привык к ментальной силе Вааты. Так она и избавлялась от потрясений — сбрасывая видения всего, что ее тревожило, в его разум. Но теперь она сбросила ему образ КП, обнаженной, пляшущей перед зеркалом. Уже некоторое время Ваата держала образ обнаженной женщины подальше от своей головы. Гнев! Ваата была переполнена гневом. Дьюк заблокировал гнев и вгляделся внутренним зрением в стройное тело капеллана-психиатра с крепкими грудями, в то, как она снова и снова выставляла свои бледные бедра перед зеркалом. В ванне было невыносимо жарко.

Любимый наряд Роксэк лежал синей кучей у ее ног. Все внутри Дьюка напряглось от прикосновения к этому видению, к живой красоте, которую КП прятала от мира.

А потом он увидел руки. Пара больших бледных рук обвила ее сзади, и Дьюк видел в зеркале, как они подхватили снизу ее груди, а она все покачивалась вперед-назад, вперед-назад. Это был мужчина, высокий мужчина, и он продолжал настойчиво ласкать ее тело, пока ее танец не замедлился и она не остановилась, дрожа, а его губы скользили по ее плечам и груди, по ее животу и этим мерцающим бедрам. Грива светлых волос мужчины, словно магнит, притягивала ее пальцы. Ее руки прижали его ближе, еще ближе, и они начали заниматься любовью — он позади нее — продолжая смотреть в зеркало.

Видение оборвалось гневной белой вспышкой, и имя Гэллоу высветилось в его сознании. То, что Дьюк увидел, вновь заглянув в глаз Вааты, была опасность.

— Опасность, — пробормотал он. — Гэллоу опасность. Симона, Симона.

Громадный глаз Вааты закрылся, и, к облегчению Дьюка, чудовищная хватка отпустила его внутренности. Он лежал, глубоко дыша, и слушал, как прибывает толпа наблюдателей, пока их высказывания и предположения не убаюкали его.

Когда КП добралась до края бассейна, не было видно ничего из тех странностей, о которых доложили наблюдатели.

Чтобы пережить безумие, охватившее Пандору мы сами были вынуждены обезуметь.

Кей Тедж, «Физиология политических свершений»
Бретт проснулся на рассвете, чувствуя под собой мерное движение лодки. Скади лежала рядом, свернувшись калачиком. Твисп сидел на обычном месте у штурвала, но лодка шла на автопилоте. Бретт видел мерцающий красный огонек пеленгатора, удерживающего их на курсе Вашона.

Скади шмыгнула носом во сне. Большой брезент укрывал их обоих от сырого ночного воздуха. Бретт сильно потянул носом и осознал, что никогда больше не сможет смириться с вонью, которая наполняла все жилища островитян. Он уже дышал профильтрованным морянским воздухом. Теперь же вонь рыбы, крепкий запах тела Твиспа, все это вместе взятое заставило Бретта поглубже призадуматься над тем, как переменилась его жизнь.

«И от меня так же пахло», подумал Бретт. «Хорошо, что Скади встретилась со мной в воде.»

Он знал, что моряне отпускают шуточки о вонючих островитянах. А островитяне, побывавшие внизу, с вожделением вспоминали чистый тамошний воздух.

Скади ничего не сказала ни повстречав Твиспа, ни даже поднявшись в лодку. Но отвращение на ее лице было очевидным. Бретт знал, что она старается скрыть это ради него, но ошибиться в ее реакции было невозможно.

Бретт ощутил вину за свое недавнее замешательство.

«Нельзя стыдиться своих друзей.»

Первые длинные лучи рассвета медленно окрасили лодку розовым.

Бретт сел прямо.

— Принимай вахту, малыш, — негромким усталым голосом окликнул его Твисп. — Мне надо вздремнуть малость.

— Верно.

Бретт ответил шепотом, чтобы не разбудить Скади. Она лежала, тесно прижавшись к нему, ее спина и бедра так идеально помещались в изгиб его тела, словно они были встроены друг в друга. Одной рукой она обнимала Бретта за пояс. Он осторожно высвободился из этих легких объятий.

«Жарковатый будет денек», подумал Бретт, глядя в безоблачное небо. Он выскользнул из-под брезента и ощутил мокрые брызги на лице и шее.

Бретт откинул прядь волос, упавшую на глаза, и ползком добрался до штурвала.

— Жарковато становится, — сказал Твисп. Бретт улыбнулся совпадению. Что и говорить, мыслили они одинаково. Он оглядел горизонт. Лодки по-прежнему скользили вдоль течения между расступившимся келпом.

— А мы не слишком медленно ползем? — спросил Бретт.

— Батареи садятся, — ответил Твисп и показал на индикатор состояния батарей, светящийся розовым. — Надо остановиться и зарядить их или поднять парус.

Бретт послюнил палец и поднял его в воздух. Ничего, кроме легкой прохлады — сплошной штиль, куда ни глянь, и только келп колышется повсюду.

— Мы довольно скоро доберемся до Вашона, — сказал Твисп. — Я поймал программу Сиберда, пока ты спал. Говорят, что все обойдется.

— По-моему, ты собирался вздремнуть, — сказал Бретт.

— Я передумал. Хочу сперва взглянуть на Вашон. К тому же я соскучился по тем временам, когда мы с тобой просто сидели и чесали языки. С того момента, как мы подобрали тебя ночью, я тут то дремал, то размышлял.

— И слушал радио, — заметил Бретт, указывая на заткнутый за корпус наушник.

— Так ведь интересно же, что расскажут, — отозвался Твисп. Он говорил тихо, внимательно поглядывая на темную фигуру спящего Теджа.

— Говорят, что все обойдется, — напомнил Бретт.

— В программе Сиберда передавали, что с Вашона видна суша, выступающая из воды. И диктор описывал черные утесы. Высокие утесы, окруженные пеной прибоя. Он сказал, что там могут жить люди.

Бретт попытался вообразить это.

Слово утес Бретт слыхивал нечасто.

— А как поднять людей и припасы на утес? — спросил Бретт. — и что будет, если море снова поднимется?

— Как я понимаю, чтобы там жить, нужно быть наполовину птицей, — согласился Твисп. — Если при этом нуждаешься в море. И пресной воды будет недоставать.

— Можно использовать аэростаты.

— И собирать дождевую воду, — размышлял вслух Твисп. — Но главная проблема в том, что они опасаются нервоедов.

Тедж вылез из-под брезента и уставился на Бретта и Твиспа.

Бретт не обратил на него внимания. «Нервоеды!» Он знал о них лишь по старинным хроникам и немногим голоизображениям из времен, предшествующих подъему моря и гибели келпа.

— Будет суша, будут и нервоеды, — добавил Твисп. — Так говорят эксперты.

— За все приходится платить, — заметил Тедж. Он прикрыл рот ладонью и широко зевнул.

Что-то изменилось в Тедже, сообразил Бретт. Когда его истории о гибели Гуэмеса поверили, Тедж превратился из подлеца в фигуру скорее трагикомическую.

«Это сам он переменился или просто мы стали воспринимать его по-другому?» задумался Бретт.

— Если я правильно расслышала, тут говорили о нервоедах? — осведомилась Скади, вылезая из-под брезента.

Бретт объяснил.

— С Вашона видели сушу? — переспросила Скади. — Настоящую сушу?

Твисп кивнул.

— Так и сказали. — он потянулся за парой переметов, волочащихся за лодкой.

Криксы моментально заплескались, обрызгав все вокруг холодной водой. В Теджа тоже угодили брызги.

— Корабль и его зубы! — задохнулся он. — Холодно!

— Зато будит как следует, — рассмеялся Твисп. — Вы только представьте се… — он смолк и склонил голову, прислушиваясь.

Остальные тоже услышали. Все повернулись в одну сторону — в ту, откуда доносилась дальняя пульсация водородных двигателей. А потом они различили белую полоску вдали от зарослей келпа.

— Грузовоз, — сказал Тедж. — Они гонятся за нами.

— Их локаторы нацелены на нас, — заметил Твисп.

— Они не идут к Вашону… они идут прямо к нам! — воскликнул Тедж.

— Возможно, он прав, — сказал Бретт.

— Бретт, — распорядился Твисп, вздернув подбородок, — вы со Скади хватайте подводные костюмы и свои пакеты и прыгайте в воду. Прячьтесь в келпе. Тедж, там на палубе старый зеленый мешок. Дай его сюда.

Бретт, быстро надевающий костюм, припомнил, что в этом мешке.

— Зачем тебе запасная сеть? — спросил он.

— Забросить ее.

— У меня нет подводного костюма, — простонал Тедж.

— А ты лезь прячься под брезентом, — велел Твисп. — Вы двое — за борт. Поскорей, Скади! Раскиньте эту сеть вдоль келпа.

После поспешных приготовлений Тедж полез под брезент и укрылся там. Бретт и Скади перекатились через борт и исчезли, утащив с собой сеть. Шум приближающегося грузовоза становился все громче.

Твисп оглянулся на звук. Грузовоз был в восьми, а то и десяти километрах от них, но приближался быстрее, чем Твисп считал возможным. Он загнал крикс в клетку и закрыл ее, затем нашел два перемета, наживил их кусками сушеной мури и забросил в воду.

«Плот!»

Он колыхался сбоку от лодки, как маяк. Твисп вытянул свою длинную руку, схватил конец и подтащил плот. Он сорвал затычку, сдул воздух как можно быстрее и затолкал плот под сидение. Бретт и Скади, как он успел увидеть, взяли что-то со второй лодки. Гарпун? Дьявольщина! Лучше бы им поторапливаться.

Твисп окинул взглядом лодку. Тедж лежал, спрятавшись под брезентом. Перемет тянулся за лодкой. Скади и Бретт спрятались под водой среди келпа. Зачем Бретту гарпун? Твисп только диву давался. Они же в безопасности, спрятанные за келпом, и даже могут всплыть, чтобы глотнуть воздуха под прикрытием его гигантских листьев.

Твисп заглушил мотор и вынул лазер из укрытия. Он спрятал его возле сидения, прикрыв полотенцем, не снимая с него руки.

— Тедж, — окликнул он. — Сиди тихо, как дохлая рыба. Если это они… ну, мы же точно не знаем. Я дам тебе отбой, если это не они. — Твисп утер рот свободной рукой. — Приближаются.

Он приветственно поднял руку, когда грузовоз обогнул келп, разбрасывая зеленые ошметки. Судно старалось миновать сеть, а значит, и тот участок, где прятались Бретт со Скади.

Твисп не получил никакого ответа на свое приветствие — только напряженные взгляды двоих, стоящих возле кокпита. Твисп увидел, что оба они размалеваны зелеными полосами. Он глубоко вдохнул, чтобы умерить сердцебиение и утихомирить дрожь в коленях.

«Будь наготове», напомнил он себе, «но не суетись».

Грузовоз описал дугу и вошел в канал между двумя полями келпа. Шум двигателей сменился негромким шипением. Сильная волна из-под грузовоза качнула лодку. Криксы принялись громко жаловаться.

Твисп снова поднял руку в приветственном жесте и махнул ею влево, указывая на сеть, волочащуюся за лодкой.

— Хорошей погоды и хорошего улова! — прокричал Твисп, когда его отделяло от судна не больше двадцати метров.

Он покрепче ухватил лазер. Волны перехлестывали через борт, окатывая его.

С субмарины, которая нависала над ним теперь уже метрах в десяти, по-прежнему не последовало никакого ответа. Боковой люк открылся, и из него показался морянин в маскировочном ныряльном костюме — сплошь в зеленых пятнах и полосах. Грузовоз скользнул мимо и остановился.

— Я думал, муть поодиночке не рыбачит, — сказал морянин, нависающий над Твиспом.

— Вы ошиблись.

— Я думал, ни один мутик не станет рыбачить вне прямой видимости острова.

— А этот рыбачит.

Морянин быстрым взглядом окинул обе лодки, следующую за ними сеть, и вновь сосредоточил взгляд на Твиспе.

— Ты закинул сеть прямо в келп, — заметил он. — так ее и лишиться недолго.

— Где келп, там и рыба, — ответил Твисп ровным спокойным голосом — он даже улыбку выдавить сумел. — А рыбаки идут туда, где хороший улов.

Твисп заметил, как под боком у грузовоза, слишком низко, чтобы морянин смог это заметить, вынырнула Скади, глотнула воздуха и погрузилась снова.

— Где твой улов?

— А вам-то что?

Морянин уставился на Твиспа в упор.

— Слушай, ты, жук-дерьмоглот, можешь не возникать. Вопросы задаю я, и я хочу услышать ответы. Если они мне понравятся, тебе оставят твою сеть, твой улов, твою лодку — а может, и твою жизнь. Понял?

Твисп молчал. Уголком глаза он увидел голову Бретта возле второго борта грузовоза. А потом руку Бретта с зажатым в ней гарпуном с запасной лодки.

«Что он собрался делать с этой штукой?» гадал Твисп. «Он пристроился слишком близко, чтобы я мог в случае необходимости включить защитное поле.»

— Ага, — протянул Твисп. — Никакого покуда улова. Только-только закинул сеть.

Бретт и Скади скрылись из виду за другим бортом грузовоза.

— Ты никого в воде не видел? — осведомился морянин.

— После водяной стены — никого.

Морянин посмотрел на дубленое обветренное лицо Твиспа.

— Ты тут болтаешься со времени водяной стены? — восхищенно спросил он.

— Ага.

— И никакого улова? — выпалил морянин уже без всякого восхищения. — Плохой же ты рыбак. Да и врун такой же плохой. Сиди и не дрыгайся, я сейчас спущусь.

Он просигналил о своих намерениях кому-то еще на грузовозе, а потом спустил с борта веревочный трап.

Движения морянина были ловкими и слаженными. Он совершал не больше движений, чем то было необходимо. Твисп это подметил и понял, что должен быть очень осторожен.

«Этот человек отлично знает свое тело», подумал Твисп. «И использует его как оружие». Трудновато будет застать его врасплох. Но Твисп хорошо знал свою силу. А еще у него есть лазер под полотенцем.

Морянин начал спускаться в лодку. Одна его нога коснулась борта, и когда он перенес вес тела на эту ногу, Твисп подался назад, словно затем, чтобы компенсировать крен. Морянин усмехнулся и снял обе руки со ступеньки трапа. Он повернулся, чтобы сделать свой последний шаг в лодку. Твисп протянул левую руку, чтобы поддержать его, а взамен того приподнял. Твисп дал ему ощутить крепость своей хватки, а потом притиснул его к борту изо всей силы. Затем одним ловким движением Твисп подобрался к нему и полностью накренил этот борт, зачерпнув воду. Морянин попытался вырваться. Твисп удвоил усилие, удерживая его. Длинная левая рука отпустила хватку и сдавила морянину шею, в то время как другая рука прижала к его виску дуло лазера.

— Не двигайся, или тебя здесь не станет, — предупредил Твисп.

— Давай же, убей меня, муть! — Морянин бросился на Твиспа.

Твисп сдавил посильнее. Мускулы, с помощью которых он одной рукой вытягивал полную сеть, так и вздулись.

— Скажи своим напарникам выти на палубу! — рявкнул Твисп.

— Он не выйдет и он тебя убьет, — прохрипел морянин. Он снова попытался вывернуться из мощной хватки. Упершись одной ногой в борт, он постарался оттолкнуть Твиспа.

Твисп поднял лазер и крепко стукнул им морянина по голове. Тот застонал и обмяк. Твисп нацелил лазер на открытый люк и начал было вставать. Ему не нравилась идея подыматься по этому трапу совершенно на виду.

В люке показался Бретт, увидел нацеленное на него дуло лазера и нырнул обратно с воплем: «Не стреляй! грузовоз в наших руках!»

— Ты ранен? — спросил Твисп, у которого при виде крови на левом боку Бретта так и сжалось внутри.

— Нет. Это не моя кровь. Но по-моему, мы убили того парня, который здесь был. Скади пытается оказать ему помощь. — Бретт содрогнулся. — Он не собирался сдаваться. Так и попер на гарпун.

— Там был только один?

— Да. Их тут всего двое и есть. Это тот грузовоз, который мы со Скади угнали.

— Тедж, — позвал Твисп. — Попрактикуйся на этом типе в завязывании узлов.

Он подтолкнул обеспамятевшего морянина поближе к нему.

Тедж выполз из-под брезента, волоча за собой веревку. Он выглядел испуганным и держался от морянина подальше.

— Знаешь его? — спросил Твисп.

— Счетчик. Работает на Гэллоу.

За спиной Бретта в люке появилась Скади, бледная, с расширенными глазами.

— Он умер, — сказала она. — Он все говорил мне, что я должна скормить его тело келпу. — Казалось, ее руки не знают, что им делать с пятнами крови.

— Этот тоже не хотел сдаваться, — Твисп взглянул на бесчувственного морянина, которому Тедж связал руки за спиной и теперь привязывал их к ногам. — Психи они. — Твисп снова повернулся к Скади. Она сунула нож с черной рукояткой, взятый из аварийного набора, обратно в набедренные ножны.

— Как вы туда пробрались? — спросил Твисп.

— А там есть с противоположной стороны люк для ныряльщиков, — объяснил Бретт. — Скади умеет его открывать. Мы подождали, пока вон тот тип не спустится в лодку и сразу вошли. Его напарник ничего и не заподозрил, пока мы не возникли у него за спиной. — Бретт говорил быстро, почти задыхаясь. — Почему он продолжал переть на меня, Твисп? Он же не мог не видеть, что у меня гарпун!

— Потому что он — дурак, — отрезал Твисп. — А ты — нет. — Он снова взглянул на Скади, потом на ее нож.

— Я не знала, не притворяется ли он, — пояснила Скади, перехватив его взгляд.

«Эта девочка может о себе позаботиться», подумал Твисп.

Тедж поднялся от связанного морянина и одобрительно посмотрел на грузовоз.

— Вот мы и разжились техникой.

Лежащий на палубе морянин пошевелился и простонал что-то.

— Малыш! — Твисп использовал тот командирский тон, который Бретт так хорошо помнил по дням их совместных рейсов.

— Сэр? — ответил он, не раздумывая.

— Ты полагаешь, мы должны перейти на грузовоз?

— Да, сэр! — просиял в широченной ухмылке Бретт. — Он быстрее, больше, маневреннее и остойчивее. Я на самом деле считаю, что нам следует подняться на грузовоз, сэр.

— Скади, мы можем загрузить на него мои лодки?

— Грузовой люк достаточно широк, — ответила она. — И лебедка имеется.

— Бретт, — скомандовал Твисп, — начинайте со Скади перетаскивать наше добро наверх. А мы с Кеем зададим парочку вопросов этому тухлому огрызку угря.

— Если хочешь им помочь, — предложил Тедж, — я и один с ним управлюсь. — Концом большого пальца он потрогал связанного морянина.

Несколько мгновений Твисп вглядывался в Теджа, отметив новые, уверенные нотки в его голосе. На лице Теджа читался гнев, и этот гнев был направлен на пленника.

— Узнай, что он здесь вынюхивал, — распорядился Твисп. — Что он вообще тут делал?

Тедж кивнул.

Твисп взял причальный конец и пришвартовал лодку к грузовозу пониже трапа. Они принялись перетаскивать груз, заодно и с запасной лодки.

Когда обе лодки опустели, Твисп остановился. Он слышал, как Бретт и Скади размещают груз на судне. За время дюжины переходов туда и обратно, необходимых, чтобы все перетащить, эти двое сталкивались друг с другом и словно ненароком отирались друг о друга телами, сколько было только возможно в пределах якобы случайности. Твиспу и посмотреть на них было приятно. Твисп подумал, что лучше любви ничего на свете нет.

Тедж сидел на пятках, сверля пленного морянина яростным взглядом.

— Вызнал что-нибудь? — спросил Твисп.

— Они захватили Верховного судью.

— Дерьмо! — выпалил Твисп. — Мы загрузим вторую лодку в трюм. Присмотри за ним покуда.

Даже при помощи лебедки поднять лодку на борт оказалось нелегко. Скади до отказа распахнула грузовой люк, и они втроем затолкали лодку в трюм и закрепили ее там.

Скади вышла на палубу, взглянула вперед и замерла.

— Лучше бы вам выйти и взглянуть на это, — сказала она, бледная, как просвеченное облаком солнце.

Твисп ринулся наружу, Бретт за ним.

Тедж возвышался над связанным морянином. Тот уже не валялся на палубе. Обнаженный пленник был подвешен за связанные за спиной руки, вздернутые кверху. Лохмотья его подводного костюма валялись разбросанными, колени пленника едва касались палубы. Тедж стоял с рыбацким ножом в руке, острием его касаясь живота пленника.

Мышцы на плечах морянина покраснели от напряжения, но тонкие поджатые губы были совсем белыми. Плечи едва удерживались в суставах. Его пенис свисал съежившимся перепуганным червяком.

— Так, — рявкнул Твисп. — Что здесь творится?

— Тебе нужна была информация, — ответил Тедж. — Я добываю информацию. Пробую некоторые новые штучки, которыми так хвалился Дзен.

Твисп оперся на край люка, пытаясь скрыть отвращение.

— Вот как? — Он старался говорить спокойно.

Когда Тедж обернулся к нему, Твисп понял, что перед ним не прежний скулящий обломок, выброшенный волнами. Этот Тедж говорил медленно и ровно. И глаз от пленника не отводил.

— Он уверяет, что келп делает их бессмертными, — сообщил Тедж. — Их после смерти сбрасывают в келп. А я ему сказал, что мы его сожжем, а пепел оставим себе на память.

— Сними его оттуда, Тедж, — велел Твисп. — Нельзя так с человеком обращаться. Давай его сюда.

Мрачное выражение появилось на лице Теджа и исчезло. Он повернулся и опустил пленника вниз. Морянин пошевелил связанными за спиной руками, восстанавливая кровообращение.

— Он утверждает, что келп сохраняет вашу личность, все ваши воспоминания, все, как есть, — добавил Тедж.

— Возможно, это правда, — прошептала Скади, подтянув Бретта к себе поближе.

Бретт только кивнул, глядя вниз, туда, где Тедж пытал пленника. Сама мысль о том, что делал Тедж, казалась ему отвратительной.

— Думаешь, Кей действительно убил и сжег бы его? — спросила Бретта Скади, чувствуя его отношение к происходящему.

Бретт сглотнул сухой комок.

— Я ведь убил гарпуном того парня на грузовозе, — честно признал он.

— Это совсем другое дело! Он собирался тебя убить. А этот был связанным и беззащитным.

— Не знаю, — сказал Бретт.

— Кей меня пугает, — промолвила Скади.

Грузовоз качнулся, потом еще раз. Что-то колыхнулось в воде под ними.

— Сеть, — прошептал Бретт. — Твисп ее обрезал.

«И это разобьет ему сердце», подумал он. «Если рыба погибает бессмысленно, это всегда разбивает ему сердце».

Их обоих прохватило прохладным ветерком, и они взглянули наверх. С севера надвигались облака, подымая легкую рябь там, где келп освободил дорожку на воде. Дорожка все еще была направлена к Вашону.

— Я думал, день будет жарким, — сказал Бретт.

— Ветер переменился, — ответил Твисп. — Пора запускать мотор. Возможно, Вашону все-таки придется туго.

Они закрепили лодку, заперли люк и присоединились к Теджу и Скади в рубке. Скади сидела за пультом, Тедж стоял рядом, сгибая и выпрямляя пальцы. В глазах его все еще горела ярость.

— Кей, — тихим голосом спросил Твисп, — ты бы и в самом деле спалил этого морянина живьем?

— Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу Гуэмес и Гэллоу. — Тедж бросил взгляд туда, где они оставили связанного морянина. — Я знаю, потом я очень сожалел бы, но… — Он пожал плечами.

— Это не ответ.

— Думаю, что да, — ответил Тедж.

— Это не сделало бы твои сны спокойнее, — заметил Твисп и кивнул Скади. — Веди эту штуку в Вашон.

Скади запустила мотор и осторожно приподняла судно над водой. Через мгновение они уже следовали по каналу, открытому для них келпом, слегка покачиваясь, когда борта задевали за его края.

Твисп жестом пригласил Теджа сесть на кресло поодаль от пульта.

— Он говорил, как удалось захватить Киля? — спросил Твисп, усаживаясь рядом с Кеем.

— Вместе со вторым грузовозом. У них было сразу два грузовоза.

— А где Гэллоу?

— Отправился на двадцать вторую станцию на первом грузовозе, — ответил Тедж. — Это ракетная станция. Он считает, что в гибербаках спрятана армия. Тот, кто их откупорит, завладеет ею. Он хочет захватить и пусковую базу, и пункт приземления, и вероятно, считает, что ему это по плечу.

— А это возможно?

— Что — армия в гибербаках? — фыркнул Тедж. — Возможно все. С тем же успехом они могут выскочить из гибербаков, стреляя направо и налево.

— А зачем ему нужен Киль?

— Для обмена. На Ваату. Ему нужна Ваата.

— Гэллоу рехнулся! — вырвалось у Бретта. — Я был в центральном нижнем секторе и видел систему жизнеобеспечения Вааты. Она огромная. Они же не смогут…

— Вырезать весь комплекс жизнеобеспечения субмариной, — перебил его Тедж. — Закрыть и отбуксировать. Еще как смогут.

— Им понадобятся врачи…

— У них уже есть врач, — возразил Тедж. — Вместе с Килем они захватили Карин Алэ. Гэллоу лупит сразу по площадям.

В рубке воцарилась тишина, нарушаемая лишь гудением мотора. Волны плескали в борт в самозабвенном ритме.

Твисп повернулся к Скади.

— Скади, мы можем связаться с Вашоном по радио? — спросил он.

— Но нас все услышат, — ответила она, не подымая головы.

Твисп покачал головой в тяжелой нерешительности.

Без предупреждения Тедж выхватил лазерный пистолет у Твиспа из кармана и прижал к его ребрам.

— Встать! — рявкнул Тедж.

Твисп ошеломленно повиновался.

— И двигайся очень осторожно, — добавил Тедж. — Я уже знаю, какой ты сильный.

— Что… — начал было Бреттпри виде лазера в руках Теджа.

— Сидеть! — скомандовал Тедж.

Бретт плюхнулся на сидение рядом со Скади. Она оглянулась, обозрела происходящее и вернулась к прокладке курса.

— Свяжемся мы с Вашоном по радио или прибудем лично, все едино, — заявил Тедж. — Гэллоу узнает, что его секрет вышел на чистую воду. А вот сейчас у нас есть преимущество внезапности. Он думает, что это его грузовоз.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Твисп.

— Разворачивай грузовоз, Скади, — распорядился Тедж. — Мы нанесем визит Гэллоу. Зря я не убил его, когда мог.

Не называйте меня ее отцом. Я был не более чем инструментом для зачатия Вааты. Понятия «отец» и «дочь» здесь неприменимы. Ваата родилась чем-то большим, нежели простая сумма нашей наследственности. Я предупреждаю будущих сыновей и дочерей: Ваата не столько ваша сестра, сколько наша общая мать.

Из семейного архива Керро Паниля
Тень Паниль стоял в помещении текущего контроля и думал о том, что повстречал женщину своей жизни. Он верил, что от Карин Алэ у них может родиться только нормальное морянское потомство.

Работа вокруг так и кипела: кроме рутинных процедур, следовало заняться еще и запланированным запуском, да вдобавок ситуация «код желтый» — Вашон сел на мель.

— Слишком много человек слишком долго работают слишком много, — пробормотал Паниль сам себе. Импульсы от келпа поступали в Текущий контроль, сигналы от сенсоров дрейфа сияли кобальтово-синим. Данные с аэростатов выводились на экран номер шесть.

«Вот уж куда меня нипочем не заманишь», подумал он. Транспортные аэростаты передвигались там, где нестабильные течения, да и вообще непредвиденное, было делом обычным. Воздух куда опаснее, чем вода.

«Внизу безопаснее», подумал Тень. Безопасность приобрела в его глазах новую привлекательность. Он хотел жить, чтобы как можно большую часть жизни провести с этой женщиной.

«А где Карин прямо сейчас?» Он сообразил, что постоянно задает себе этот вопрос с минуты их расставания. Сейчас Карин должна быть на пусковой базе. Панилю не нравилось думать о разделяющем их расстоянии… расстояние пожирало время, а после минувшей ночи он не хотел проводить и малой частички времени без нее.

Голова у него болела и кружилась от усталости, и все же сон не приходил. Всякий раз, когда веки его опускались, перед глазами вставало видение пострадавших с Гуэмеса, лежащих на полу. Разодранная плоть, кровь, стоны и жалобы преследовали его, словно призраки, даже в деловой суете Текущего контроля.

Карин тоже исчерпала всю свою энергию. До ее жилища они дошли, почти не разговаривая, осознавая лишь необходимость быть вместе, лишь то, что после соприкосновения с таким множество смертей сами-то они живы. Они вышли из труболета, держась за руки. Паниль изо всех сил старался сдерживаться, уверенный, что разъярится до белого каления, стоит ему только позволить себе расслабиться. Все его внутренности сводила судорога.

Свет, исходящий из иллюминаторов, ложился на их пути в ритме, причудливо совпадавшем с ритмом их шагов, что довело Паниля до состояния почти гипнотического. Он чувствовал, что плывет поверх их с Карин голов, наблюдая, как они покачиваются на ходу. Вдобавок его руки… они были такими нежными, эти его руки, усталые до мозга костей — и щека Карин касалась его плеча. Ее мускулы двигались с волшебной плавностью, и Тень более не подозревал, что она может попытаться управлять им посредством своего тела.

А в ее квартире Паниль увидел через иллюминаторы совсем другой подводный ландшафт — этакий сад с мерно покачивающимися листьями. Толстая спиральная колонна келпа подымалась кверху, скручиваясь и раскручиваясь.

Здесь не было никаких смертей. Никаких следов Гуэмесской катастрофы.

Можно было различить и Голубой Риф с его бледно-голубыми актиниями, которые открывались и закрывались, как маленькие рты. Крохотные креветки сновали туда-сюда ярко-оранжевыми вспышками, собирая корм с подножия актиний. Карин повела Паниля в спальню.

Они не колебались. Карин встала на цыпочки и прижалась губами к его губам. Ее глаза смотрели прямо в глаза ему, и он увидел себя, отраженным в ее черных зрачках. Ее руки прижались к его груди, потом скользнули к шее и распустили ему волосы. Пальцы у нее были сильными и уверенными. «Пальцы хирурга», подумал Тень. Его черные волосы рассыпались по плечам. Руки Паниля спустились от плеч Карин к застежкам ее одежды, раскрывая их одну за одной.

Они раздевали друг друга медленно, молча. Когда Карин сбросила белье, искорки света заплясали в полыхающем рыжем треугольничке ее волос. Ее соски прижались к его груди, словно щенячьи носики.

«Мы решили жить», подумал он.

Образ Карин Алэ, словно мантра, уничтожил всякое сомнение относительно этого мира. В памяти не осталось ничего — только они двое и их тела, идеально дополняющие друг друга.

Когда они начали было засыпать, Карин перепугала и Паниля, и себя внезапным вскриком. Она прижалась к нему, как дитя.

— Скверные сны, — прошептала она.

— Скверная реальность хуже.

— Но сны реальны, пока ты внутри них, — возразила она. — Хотя, знаешь, каждый раз, когда я думаю о нас, все дурное отступает. Мы исцеляем друг друга.

Ее слова и прикосновение ее тела мгновенно возбудили Паниля. Карин вздохнула, одним плавным движением накатилась на него сверху и погрузила его глубоко в себя. Ее груди колыхались взад и вперед, поглаживая его по ребрам. Его дыхание стало ее дыханием, и она выкрикнула его имя, когда рухнула, задыхаясь, рядом с ним.

Паниль нежно обнял ее, погладил ее спину.

— Карин, — сказал он.

— М-мм?

— Мне просто нравится произносить твое имя.

Он вспоминал об этом, стоя на вахте в помещении Текущего контроля, и почти беззвучно произносил ее имя. Это помогало.

Люк главного входа распахнулся с резким шипением — это значило, что вошедший не стал дожидаться, пока закроется внешний люк. Удивленный Паниль начал было оборачиваться — и ощутил, что к спине его прижат твердый металл. Взгляд искоса продемонстрировал, что это был лазер. Паниль знал того, кто держал лазер — Галф Накано, человек Гэллоу. Массивное тело Накано отодвинулось от люка, толкая Паниля перед собой. За Накано последовали еще трое морян, все в ныряльных костюмах, все вооруженные, все смертельно серьезные.

— Как это понять? — спросил Паниль.

— Ш-шш, — прошипел Накано и просигналил остальным, затем рявкнул. — Так, ладно! Всем встать!

Паниль глядел, как остальные трое агрессоров быстро и точно занимают позиции, равноудаленные от центра комнаты. Один из операторов запротестовал, и рухнул на палубу от сильного удара. Паниль начал говорить, но Накано огромной ладонью зажал ему рот.

— Оставайся в живых, Паниль. Так оно лучше будет.

Трое ворвавшихся перевели свои лазеры на режим коротких очередей и принялись громить помещение Текущего контроля. Таял и лопался плазмаглас, обгорали пульты. Крохотные черные обрывки винила так и взлетали в воздух. Все было проделано с леденящей решимостью. Меньше чем за минуту разгром завершился, и Паниль знал, что потребуется не меньше года, чтобы заменить этот… этот мозг.

Он был вне себя, но это разрушение потрясло его. Его ассистенты жались к стене, в их глазах были потрясение и ужас.

Одна женщина склонилась над лежащим оператором, утирая ему лицо полой блузы.

— Мы захватили Карин Алэ, — сообщил Накано. — Мне сказали, что тебя это заинтересует.

Паниль ощутил, что у него перехватило дыхание.

— Твое сотрудничество обеспечит ее безопасность, — продолжал Накано. — Ты отправишься с нами, на носилках, как пострадавший, которого мы перевозим к врачу.

— А куда мы направляемся?

— Не твое дело. Ты только скажи, будешь ли ты вести себя смирно.

Паниль сглотнул и кивнул.

— Мы заблокируем люк, когда уйдем, — сказал Накано. — Все будут в безопасности. Когда придет следующая смена, они вас выпустят.

Один из морян выступил вперед.

— Накано, — шепнул он у Паниля над ухом, — Гэллоу сказал, что мы должны…

— Заткнись! — велел Накано. — Я здесь, а он — нет. Следующая смена заявится не раньше, чем через четыре часа.

По кивку Накано двое из его людей втащили через люк носилки. Паниля уложили на носилки и привязали. Вокруг него подоткнули одеяло.

— Это был срочный вызов врача, — распорядился Накано. — Мы спешим — но не бежим. Через все люки несите его головой вперед. Паниль, закрой глаза. Ты без сознания, и я хочу, чтобы так оно и выглядело — а не то так оно и на самом деле будет.

— Я понял.

— Мы ведь не хотим, чтобы с леди случилась какая-нибудь неприятность.

Эта мысль преследовала Паниля, пока его волокли через люки и коридоры.

«Зачем я им?» Паниль не мог себе представить, чтобы он был настолько нужен Гэллоу.

Они остановились у транспортного труболета, и Накано набрал аварийный код. Следующая кабинка труболета остановилась, и с полдюжины любопытных лиц уставились на лежащего на носилках Паниля.

— Карантин! — коротко рявкнул Накано. — Всем выйти. Не приближайтесь.

— А что с ним? — спросила женщина, широко обходя носилки.

— Подцепил что-то новенькое от мути, — сказал Накано. — Мы его эвакуируем. Эта кабина будет простерилизована.

Кабина быстро опустела, и Паниля внесли внутрь. Двери с шипением закрылись, и Накано фыркнул.

— Теперь любой чих, любая болячка, любая ломота — и к докторам помчатся толпами.

— Зачем такая суматоха? — спросил Паниль. — И зачем разносить Текущий контроль?

— Теперь, когда с Гуэмесом разобрались, возобновляется работа по запуску. А как скорая помощь мы доберемся быстро и без остановок. А остальное… производственный секрет.

— Да что у нас общего с запуском?

— Все, — отрезал Накано. — Мы направляемся на станцию двадцать два — пункт посадки гибербаков.

Паниль ощутил адреналиновый выброс. Гибербаки!

— А я там зачем? — осведомился он.

— Мы устраиваем новый текущий контроль. Ты его и возглавишь.

— Я думал, ты слишком умен, чтобы попасться на удочку Гэллоу, — заметил Паниль.

Улыбка на тяжелом лице Накано появлялась медленно.

— Мы собираемся освободить сотни, а возможно, и тысячи людей, заточенных в гибербаках. Мы собираемся отворить тюрьму, в которой они томились тысячелетиями.

Паниль, привязанный к носилкам, только и мог, что перевести взгляд с Накано на остальных троих заговорщиков. На всех трех лицах красовались одинаковые блаженные улыбки.

— Людей из гибербаков? — переспросил Паниль.

— Генетически чистых — настоящих людей, — кивнул Накано.

— Да ты же не знаешь, что в этих гибербаках, — возразил Паниль. — И никто не знает.

— Гэллоу знает, — сказал Накано, и в его голосе прозвучала твердая убежденность — такой тон указывал на необходимость веры.

Панель транспортной капсулы ожила, и записанный за пленку мужской голос затянул: «Аэростатная База Браво, заправка».

Зашипев, открылся люк. Носилки с Панилем подняли и вытащили на грузовую платформу с тяжелыми плазовым панелям на потолке.

Паниль видел ровно столько, сколько можно увидеть из-под неплотно прикрытых век.

«Аэростаты?» удивился он. «Но ведь они сказали…» И тут его осенила догадка — его собираются доставить на станцию по воздуху!

Он едва не открыл глаза, но успел удержаться. Если он сейчас все испортит, это не приблизит его к Карин.

Носилки покачивались в такт шагам, и Паниль слышал, как Накано разъясняет где-то впереди: «Скорая помощь, освободите дорогу».

Паниль сквозь прищуренные глаза рассмотрел внутренность гондолы аэростата — сплюснутую сферу метров десяти в диаметре. Она почти вся была сделана из плаза, с серым покрытием поверх оранжевого баллона. Тень ощутил, что взволновал и испуган одновременно, и совсем ничего не понимает в этой лихорадочной деятельности. Он услышал звук закрывающегося люка, а затем невозмутимый голос Накано.

— Мы прорвались. Можешь расслабиться, Паниль. Все в ажуре.

Паниля отвязали от носилок, и он сел.

— Старт через две минуты, — доложил пилот.

Паниль посмотрел на оранжевый баллон, представлявший собой мешанину складок, которые длинными полосами свешивались поверх плаза пилоткой кабины. По мере того, как они будут подниматься по пусковой установке, водород начнет поступать в баллон и заполнять его. Посмотрев направо и налево, он увидел два водородных двигателя, которые будут направлять их в воздухе.

Стон кабелей наполнил кабину.

— Всем пристегнуться, — скомандовал пилот. — наверху сегодня неспокойно.

Ореол белого света засиял вокруг баллона над ними.

Кабина дернулась, и Паниль взглянул влево; у него моментально закружилась голова, так как ему показалось, что гондола стоит на месте, а пусковая установка движется вниз, убыстряясь все сильнее.

Вой внезапно смолк, и Паниль услышал шорох баллона о стенки установки. Затем он вырвался из установки, и свет залил кабину. Паниль услышал чей-то вскрик, и вот они уже вынырнули из-под воды в серый облачный день, покачиваясь под все увеличивающимся баллоном. Двигатели тихо взвыли, и зажигание сработало. Покачивание гондолы уменьшилось. Почти сразу же аэростат влетел в бурю с ливнем.

— К сожалению, мы не увидим запуск ракеты из-за погоды, — сказал пилот. Он щелкнул переключателем, и маленький экран на пульте управления перед ним засветился. — Однако мы можем посмотреть официальный выпуск.

Паниль не видел экрана со своего места, а звук пилот не включил. Гондола неслась через шторм, оставшиеся еще складки баллона то и дело висли на ней. Гондола резко закачалась, и пилот попытался восстановить контроль над полетом. Его поспешные действия не возымели почти никакого эффекта. Паниль не без злорадства отметил, что на сей раз лица морян позеленели не от камуфляжной раскраски.

— Что происходит? — раздался женский голос у Паниля за спиной. Этот голос он не мог спутать ни с каким другим. Он застыл, затем медленно повернулся и посмотрел за спины похитителям. Карин. Она сидела возле входного люка, где ее спрятали от него, когда вносили носилки. Лицо ее было очень бледным, глаза казались парой темных теней, и она избегала его взгляда.

Паниль ощутил сосущую пустоту внутри.

— Карин, — позвал он.

Она не ответила.

Гондола продолжала дергаться и раскачиваться.

— Что происходит, пилот? — встревоженно спросил Накано.

Пилот показал на дисплей с правой стороны пульта управления. Паниль оторвал взгляд от пепельно-серого лица Карин. Он не мог разглядеть все, что показывал дисплей, только две последние цифры, а они сменялись новыми так быстро, что почти сливались.

— Частота нашего пеленга, — объяснил пилот. — Ее невозможно удержать.

— Мы не сможем найти станцию, не настроившись на нужную частоту, — сказал Накано. В его голосе звучал страх.

Пилот отодвинул руку, и стала видна большая часть дисплея. Картинка исчезла, остались только волнообразные линии и пульсирующие цветные ленты.

— Попробуй связаться по радио, — распорядился Накано. — Может, нас могут посадить вслепую.

— Да я и пытаюсь! — ответил пилот. Он щелкнул переключателем и попытался поймать волну. Пронзительный ритмичный звук наполнил гондолу.

— Вот и все, что я могу поймать! — ответил пилот. — Помехи какие-то. Странная музычка.

— Темброванная, — пробормотал Паниль. — Звучит совсем как компьютерная музыка.

— Что?

Паниль повторил. Он оглянулся на Карин. Почему она не смотрит ему в глаза? Она такая бледная. Может, ее накачали наркотиками?

— Наш альтиметр только что вышел из строя, — воскликнул пилот. — Мы дрейфуем. Я подниму нас выше этих облаков.

Он нажал на кнопки, защелкал переключателями. Аэростат никак не прореагировал.

— Проклятье! — выругался пилот.

Паниль снова уставился на экран на пульте управления. Изображение было ему знакомо, хоть он и не сказал об этом Накано. Такое изображение Паниль видел на своем собственном экране в помещении Текущего контроля — реакция келпа. Именно это им приходилось наблюдать, когда келп подчинялся инструкции изменить направление гигантских течений в океане Пандоры.

Психозы и неврозы угнетенных и узников одинаковы. И как узники убегают, если их освободить, так же и угнетенные взрываются, когда оказываются лицом к лицу с собственным угнетением.

Раджа Томас, из Анналов
17 алки, 468. В плену на станции 22.

Зависть многому может научить, если ей позволить. Даже Верховного судью его собственная зависть к морянам может многому научить. По сравнению с морянами мы, островитяне, ведем скудную жизнь. Мы бедны. А среди бедняков нет секретов. Нужда, пропитанная нашим общим потом, пропитана также слухами и сплетнями. Даже самое личное дело выносится на общее обозрение. А моряне просто купаются в приватности. Это одно из их многочисленных роскошеств.

Секретность начинается вместе с приватностью.

Как Верховный судья комитета жизненных форм я имею приватное жилье. И никаких там кубриков, где все сидят друг у друга на головах. Никто среди ночи не наступает тебе на руки, и стенающие любовники не валятся тебе на спину.

Привилегии и приватность — эти два слова имеют один корень. Но здесь, внизу, приватность — это норма жизни.

Мое заключение тоже представляет собой разновидность приватности. Этого Зеленые Рвачи не понимают. Мои похитители выглядят утомленными и слегка заскучавшими. А скука открывает дорожку к любой тайне, и я надеюсь таким образом узнать побольше об их жизни, поскольку теперь это и моя жизнь. Как мало они понимают в настоящей секретности. Они и не подозревают о напевах в моей голове, которые помогают мне запечатлеть те сведения, которыми я смогу поделиться с другими, если захочу… если проживу достаточно долго. Эти фанатики не шутят. Гуэмес — доказательство тому, что они могут совершить убийство легко и умело… может, даже и с радостью. У меня не так уж много иллюзий относительно моих шансов здесь.

Мало что переживет меня, кроме моего послужного списка в Комитете. Признаю, что я не особо им горжусь. И сожалею о некоторых случаях совершенного мною выбора. Ребенок, который должен был родиться у нас с Каролиной… это была бы девочка, я полагаю. Сейчас с меня уже были бы внуки. Имел ли я право со страху предотвратить их появление? Они могли бы быть красивыми! И умными, да, такими, как Каролина.

Гэллоу удивляется, почему это я почти все время сижу, опустив веки. Иногда он при виде меня смеется надо мной. Гэллоу мечтает повелевать нашим миром. В этом он ненамного отличается от отца Скади. Только Райан Ванг кормил людей, чтобы контролировать их, а ДжиЛаар Гэллоу убивает. И в остальном разница между ними столь же основательна. Я полагаю, что смерть — это форма абсолютного контроля. Есть много разновидностей смерти. Я это понимаю, потому что у меня нет внуков. У меня есть только те, чьи жизни прошли через мои руки, те, кто остался жить благодаря моему слову.

Интересно, куда Гэллоу услал этого своего громадного подручного, Накано? Вот уж кто чудовище… с виду. Воплощенный террорист. Но цели Накано не так явственны. Никто не назовет его прозрачным. И руки у него нежные, когда не требуется применить всю их громадную силу.

Грузовоз завесили под поверхностью. Так больше секретности. Больше приватности. Такой покой может быть пугающим. Я начинаю находить его пленительным — похоже, мой разум подшучивает надо мной в выборе слов. Приватность тоже пленительна. Островитяне не знают, какова на самом деле жизнь внизу. Они завидуют приватности. Они не представляют себе неподвижности. Доведется ли моему народу столкнуться когда-нибудь с этой бесконечной тишиной? мне трудно поверить, что КП может приказать всем островитянам переселиться вниз. Как она может сказать такое? Да и куда моряне могут деть всех нас, не лишившись своей драгоценной приватности? Но наша зависть даже скорее, чем страх перед волей корабля, вынудит нас повиноваться. Я не могу поверить, чтобы Корабль имел отношение к подобным замыслам, разве что косвенное. А косвенные высказывания корабля растворяются в море человеческих интерпретаций. Стоит хоть на мгновение вспомнить прежние хроники, особенно те, что написаны КП Раджей Томасом, чтобы это стало ясно, как плаз. Ах, Томас, как великолепно вы умели бороться за жизнь! Я благодарен Кораблю за то, что ваши мысли дошли до меня. Потому что я тоже знаю, что такое быть под замком. Я знаю, что такое быть угнетаемым. Я самого себя знаю лучше благодаря Томасу. Как и он, я избираю в собеседники собственную память — и он тоже присутствует в ней. А теперь, с помощью келпа, ни один люк, ведущий в глубины памяти, уже не закроется… никогда.

Если вы ничего не знаете о вероятностях, вы не можете оценить совпадение.

Скади Ванг
Бретт восхищался самообладанием Скади. За все время заварушки в рубке ее внимание ни разу не отвлеклось от управления грузовозом. Она вела их вдоль края келпа в ярком утреннем свете, избегая длинных побегов, за которые можно было бы зацепиться. Иногда Бретту казалось, что келп продолжает открывать специальные каналы для грузовоза. «Направляет их?» Но зачем? Глаза Скади время от времени широко распахивались. Что видела она в дорожках посреди келпа, чтобы это могло вызвать такую реакцию? Ее загорелое лицо побледнело, когда она услышала, о чем спорят Тедж и Твисп, но она продолжала вести грузовоз прямиком к Вашону.

Такая реакция неестественна, подумал Бретт. Тедж рехнулся, если он считает, что они могут всего лишь вчетвером неожиданно напасть на Гэллоу и одолеть его. Вашон должен узнать, что с ними случилось. Должна же Скади это понимать!

Примерно через час они выбрались из густых зарослей келпа на более или менее открытую воду, где море было не таким спокойным, и движения грузовоза стали более дергаными.

Тедж в одиночестве сидел в командирском кресле, заставив Твиспа сесть на пол как можно подальше. Между ними тихо лежал пленный морянин, обмотанный веревками, как запутавшийся в келпе рвач. Время от времени он открывал глаза и осматривался.

Твисп тянул время. Бретт понимал, что громадный рыбак просто-напросто выжидает момент. У того, кто спорит с человеком, держащим лазер, нет будущего.

Бретт разглядывал профиль Скади, ее движения, которыми она направляла судно по заданному курсу, внимательно глядя на расстилающиеся перед ними волны. Ее щека подрагивала.

— Ты в порядке? — спросил Бретт.

Костяшки ее пальцев, лежащих на штурвале, побелели, и дрожь исчезла. В своем огромном кресле возле пульта управления она выглядела совсем как ребенок. Скади все еще была в ныряльном костюме, и Бретту была видна красная полоска на ее шее, натертой костюмом. Это напомнило ему о том, что и ему в костюме неудобно.

— Скади?

— Со мной все нормально, — прошептала она.

Скади глубоко вздохнула и откинулась на спинку кресла. Судно прыгало и дергалось на верхушках волн, и Бретт подумал, долго ли оно сможет выдерживать такую свистопляску. Тедж и Твисп заговорили — слишком тихо, чтобы до Бретта донеслось нечто большее, нежели случайные обрывки слов. Он оглянулся на них и пристально посмотрел на лазер, который Тедж держал по-прежнему крепко. Его дуло было направлено в сторону морянина и Твиспа.

Да что Тедж вытворяет? И что его гложет — гнев, и только? Конечно, Теджу никуда не уйти от воспоминаний о своем участии в Гуэмесской бойне. И если убить Гэллоу, воспоминания эти никуда не денутся, их попросту станет больше.

— Надвигается здоровенный шторм, — шепнула Скади, наклонясь к самому уху Бретта.

Бретт вновь обратил внимание на окружающее, впервые заметив, как драматично меняется погода. Порывистый ветер, задувавший в иллюминатор, срывал клочья пены с верхушек волн. Серая занавесь дождя протянулась впереди, полностью прикрыв зазор между небом и морем. День начинал казаться похожим на холодный металл. Бретт посмотрел на их позицию на курсе, отмеченную на экране, и постарался оценить, сколько им еще понадобится времени, чтобы добраться до Гэллоу и его банды Зеленых рвачей.

— Два часа? — спросил он.

— Это нас задержит, — Скади кивнула в сторону шторма. — Пристегнитесь.

Бретт перекинул ремень безопасности через грудь и застегнул его.

И тут они вошли в дождь. Видимость упала менее чем до сотни метров. Огромные капли застучали по прикрытию кабины, затекая в щели незадраенных воздухозаборников. Скади уменьшила ход, и грузовоз начал еще сильнее подпрыгивать на волнах.

— Что происходит? — вскинулся Тедж.

— Шторм, — ответила Скади. — Сам посмотри.

— Как скоро мы доберемся? — спросил Тедж.

Бретт заметил, что в его голосе появились новые нотки. Не то чтобы страха… «Беспокойства? Неопределенности?» Тедж по-островитянски восхищался этими грузовозами на подводных крыльях, словно мечтой, но ничего в них не понимал. Как судно перенесет шторм? Не придется ли им остановиться и погрузиться под воду?

— Не знаю, как скоро, — ответила Скади. — Все, что я могу сказать, так это что нам придется еще замедлить ход, и очень скоро.

— Тогда поторапливайся! — велел Тедж.

В рубке становилось все темнее, волны снаружи выглядели скверно — длинные накатывающие валы с белопенными гребнями. Судно все еще находилось в зарослях келпа, пробираясь по освобожденной для него дорожке.

Скади включила свет в рубке и сосредоточилась на экранах у себя над головой и на пульте.

Бретт увидел свое отражение в плазмагласе иллюминатора и поразился ему. Его густые светлые волосы растрепанным ореолом окружали голову. Ответно взирающие на него глаза отражения напоминали два темных провала. Они сделались серыми, как бушующий снаружи шторм, почти черными, как шкура рвача. Бретт впервые понял, как близка его внешность к морянским стандартам.

«Я вполне соответствую», подумал он.

И призадумался, велико ли значение этого факта в его привлекательности для Скади. Это была внезапная и пугающая мысль, она и сближала его со Скади и отдаляла от нее. Они были и оставались островитянином и морянкой. Не опасно ли считать, что они могут сочетаться вместе?

Скади перехватила его взгляд, направленный на плаз.

— Видишь что-нибудь? — спросила она.

Он моментально понял, что она спрашивает, не может ли его зрение мутанта чем-нибудь помочь им.

— В дождь мои глаза ничем не лучше ваших, — ответил он. — Полагайся на приборы.

— Нам придется сбавить ход, — заметила Скади. — А если дело станет еще хуже, то и погрузиться. Я никогда еще…

Ее прервало жуткое разламывающее содрогание, сотрясшее судно; вибрация была настолько сильна, что Бретт испугался, что оно сейчас развалится пополам. Скади мгновенно сбросила ход. Судно замедлилось, плавно соскользнуло по волне и вскарабкалось на новую. Бретт пристегнулся достаточно плотно, чтобы сотрясение на момент вышибло из него дух.

За спиной у него раздавались возня и проклятия. Бретт обернулся и увидел, как Тедж поднимается с палубы, хватаясь за поручни. Правой рукой он все еще сжимал лазер. Твиспа отшвырнуло в угол, пленного морянина — сверху. Одна длинная рука высунулась из этой неразберихи, отталкивая пленника, отыскивая поручень и подтягивая тело кверху.

— Что происходит? — заорал Тедж. Он отпустил поручень и плюхнулся на сидение.

— Мы в келпе, — ответила Скади. — Он забил выхлопы. Я попыталась их продуть, но полностью освободить их мне не удалось.

Бретт по-прежнему глаз не сводил с Теджа. Судно двигалось более плавно, двигатели еле слышно мурлыкали. Теперь все было в руках Скади, и Бретт подозревал, что она преувеличила размер неполадок. Тедж тоже выглядел нерешительно. Его крупная голова постоянно покачивалась в такт движению судна, словно он хотел через плечо Скади вглядеться в шторм. Внезапно Бретт поразило, насколько же Тедж похож на морянина — мощные плечи, переходящие в изящные, почти миниатюрные руки.

Напор ветра и волн усилился.

— У нас на пути большой кусок келпа, — добавила Скади. — Его там быть не должно. Я думаю, что его оторвало штормом. Мы не можем дальше продолжать следовать этим путем.

— А что мы можем сделать? — вопросил Тедж.

— Во-первых, нам надо прочистить выхлопы так, чтобы я могла продуть их, — ответила она. — Без этого я не смогу полностью контролировать управление. Особенно если нам придется погрузиться.

— А почему мы не можем просто прочистить выхлопы и двигаться дальше на подводных крыльях? — спросил Тедж. — Мы должны добраться до станции прежде, чем Гэллоу что-то заподозрит.

— Лишиться выхлопа на большой скорости скверно, — ответила Скади, указав на пленного морянина. — Не веришь — его спроси.

Тедж оглянулся на пленника.

— Какая разница? — пожал плечами морянин. — В келпе мы все бессмертны.

— По моему, он с тобой согласился, — сказал Твисп. — И как же нам прочистить выхлоп?

— Выйти и сделать это вручную, — ответила Скади.

— В такую погоду? — Твисп посмотрел на длинные белопенные валы, на серую мрачность шторма. Судно приплясывало на волнах, врезаясь в них и содрогаясь, когда ветер изо всей силы ударял в борт.

— Используем страховочные тросы, — ответила Скади. — Я это и раньше делала. — Она щелкнула переключателем, чтобы перевести управление на панель перед Бреттом. — Возьми управление на себя, Бретт. Приглядывай за валами. Ветер очень сильный, а когда выхлопы наполовину забиты, управлять трудно.

Бретт ухватился за штурвал, чувствуя, как потные ладони скользят по его поверхности.

Скади расстегнула свой пояс безопасности и встала, держась за край сидения, чтобы устоять.

— Кто пойдет со мной, чтобы мне помочь?

— Я пойду, — вызвался Твисп. — Ты будешь говорить мне, что я должен делать.

— Погоди! — выпалил Тедж и на несколько долгих мгновений вперился в Скади и Твиспа. — Вы понимаете, что станется с мальчишкой, если вы будете устраивать неприятности?

— Быстро же ты обучился у этого типа Гэллоу, — заметил Твисп. — Ты уверен, что он твой враг?

Тедж побледнел от гнева, но смолчал.

Твисп пожал плечами и направился к люку.

— Скади?

— Все в порядке. — Она обернулась к Бретту. — Держи судно так ровно, как только сможешь. Снаружи и без того солоно придется.

— Может, лучше мне пойти с тобой.

— Нет… Твисп совсем не умеет управлять грузовозом.

— Тогда, может, мы с ним…

— Ни один из вас не знает, как прочищать выхлопы. Это единственная возможность. Мы будем осторожны. — Она внезапно наклонилась и поцеловала его в щеку, шепнув, — Все будет хорошо.

Бретт остался ждать с теплым чувством завершенности. Он чувствовал, что надо делать, чтобы справиться с судном.

Тедж проверил путы, стягивающие пленного морянина и присоединился к Бретту возле пульта управления. Он занял место Скади. Бретт только мельком взглянул на него, убедившись, что лазер пребывает по-прежнему в полной готовности. Тяжелые волны так и норовили опрокинуть судно, и ему едва хватало промежутка выровняться. Бретт прислушивался к голосам, доносившимся с палубы. Скади что-то кричит Твиспу. Волна показалась перед рубкой, за ней еще одна. Две длинные волны прокатились под ними, и один вал обрушился на плаз. Судно дрогнуло и накренилось в сторону, в то время как Бретт старался выровнять его, развернув носом к ветру.

Что-то крикнул Твисп. Внезапно его голос раздался в коридоре.

— Бретт! Отверни! Скади сорвало с троса!

Без единой мысли о том, а выдержит ли судно, Бретт резко вывернул штурвал влево и удержал его. Судно развернулось на гребне, скользнуло под волну, и волна ворвалась в длинный коридор, ведущий к рубке. Вода завихрилась у их лодыжек, приподняла пленника и прибила его к бедру Теджа. Через следующую волну грузовоз почти перекатился. Лицом к лицу со штормом он продолжал описывать свои сумасшедшие круги. Бретт почувствовал, как вода залилась в рубку, и понял, что Твисп открыл люк, чтобы его услышали.

«Вытащи ее», молил Бретт. Он хотел бросить штурвал и устремиться на помощь, но понимал, что обязан обеспечивать правильное движение судна. Твисп человек опытный, он знает, что надо делать…

Волна захлестнула рубку почти до пояса, и Тедж выругался. Бретт видел, что Тедж старается удерживать пленного морянина.

«Скади Скади Скади…» эхом отдавалось в мозгу Бретта.

Рев шторма немного притих.

— Он закрыл люк! — воскликнул Тедж.

— Помоги им, Тедж! — взвыл Бретт. — Да сделай же хоть что-нибудь!

Судно снова подняло волной — на сей раз грузно из-за всей набранной воды.

— Не нужно! — крикнул Тедж. — Он ее выловил!

— Возвращайся на курс, — раздался голос Твиспа у Бретта за спиной, но Бретт не посмел обернуться. — Она со мной, и с ней все в порядке.

Бретт развернул судно, ловя волну, которая уже накатывала на них. Судно качнулось на волне, и вода заплескалась в рубке. До слуха Бретта донесся шум заработавших насосов. Он рискнул оглянуться и увидел вернувшегося в рубку Твиспа со Скади, обмякшей у него на плече. Он захлопнул люк и положил Скади на сидение, где раньше восседал Тедж.

— Она дышит, — сообщил Твисп. Он склонился над Скади и прижал пальцы к ее шее. — И пульс сильный. Она просто ударилась головой о борт.

— Вы прочистили выхлопы? — спросил Тедж.

— Рыбья срань! — плюнул Твисп.

— Прочистили?

— Да, мы прочистили эти проклятые выхлопы!

Бретт посмотрел на экран над головой и сместил судно градусов на десять, подавляя свой гнев на Теджа. Но Тедж внезапно и сам завозился за пультом.

— Надо найти, как справиться с этой лоханью. Разве не для этого все было затеян? — пальцы Теджа запорхали по клавишам, и на экране возникла схема. Некоторое время он изучал ее, манипулируя приборами на своей стороне пульта. И минуты на прошло, как Бретт услышал шипение и звякание продуваемых выхлопов.

— Ты не держишь курс, — заметил Тедж.

— Я держусь так близко к курсу, как могу, — ответил Бретт. — Нам надо идти в бейдевинд, иначе нас разнесет.

— Если ты врешь, ты покойник, — сообщил Тедж.

— Если ты лучше меня знаешь, что надо делать, сам и делай, — отрезал Бретт и снял руки со штурвала.

Тедж поднял лазер и прицелился Бретту в голову.

— Веди нас по курсу и не выделывайся!

Бретт опустил руки на штурвал как раз вовремя, чтобы поймать следующую волну. Теперь управлять судном было гораздо легче.

Тедж развернул свое сидение так, чтобы наблюдать одновременно и за Твиспом, и за Бреттом. Пленный морянин у его ног был бледен, но дышал.

— Мы продолжаем преследовать Гэллоу, объявил Тедж, и в его голосе проскользнула истерическая нотка.

Твисп пристегнул Скади к сидению и сел рядом с ней. Он ухватился за ближайший к ее голове поручень, чтобы удержать равновесие. Твисп посмотрел куда-то поверх головы Теджа, а потом на верхний экран.

— Это еще что такое? — спросил он.

Тедж не обернулся.

Бретт взглянул на экран. Зеленый значок в форме многогранника мерцал справа, поблизости от линии курса.

— Это что еще такое? — повторил Твисп.

Бретт потянулся вперед и нажал на кнопку идентификации объекта внизу экрана.

«Станция 22», высветилось на экране пониже многогранника.

— Это место посадки гибербаков, — пояснил Бретт. — Именно там и должен обретаться Гэллоу. Скади привела нас прямо к месту.

— Так веди нас туда! — потребовал Тедж.

Бретт попытался переложить курс, вспоминая заодно, что Скади успела рассказать ему о проекте возвращения гибербаков. Оказывается, не так уж и много.

— Почему эта штука мигает? — спросил Тедж.

— Думаю, она и должна мигать при приближении, — ответил Бретт. — Я думаю, это предупреждение, что мы слишком приблизились к мелям, окружающим станцию.

— Ты думаешь? — рявкнул Тедж.

— Я разбираюсь в этих приборах не лучше твоего, — парировал Бретт. — Так что добро пожаловать.

— Так плесните на эту женщину воды, приведите ее в чувство! — приказал Тедж. И снова в его голосе раздавалась истерика. Он поднял лазер, наведя его на Бретта. — Сиди где сидишь, Твисп! — велел Тедж. — Иначе я подпалю мальчишку.

Свободной рукой Тедж заработал на клавиатуре.

— Недоучки, — бормотал он. — Тут ведь все есть, надо только глаза разуть. — Инструкции выскочили на экран, и Тедж подался вперед, чтобы прочесть их.

— Корабль и его яйца! — вскричал Твисп. — А это что?

Впереди по правому борту Бретт увидел через залитый водой плаз нечто ярко-оранжевое, дрейфующее по волнам. Он нагнулся вперед, чтобы получше рассмотреть предмет сквозь замутненный солью плаз. Что-то длинное, оранжевое тянулось по безликой серости шторма, сплошь опутанное келпом.

Грузовоз быстро приближался к оранжевой штуковине тем бортом, где были расположены люки.

— Это же аэростат, — сказал Тедж. — Кто-то рухнул.

— Ты видишь гондолу? — спросил Твисп. — Бретт! Держись с подветренной стороны. Эта штука для нас все равно что якорь. Смотри, не запутайся в ней.

Бретт отвернул судно влево и описал дугу, опасно балансируя на одном, а затем и на другом гребне волны. Со следующего гребня он разглядел гондолу, ее темный силуэт, омываемый длинными волнами. Оранжевый баллон тащился следом за нею, опутанный келпом. Гондола оказалась у них по правому борту. Там волны были более гладкими, смягченными баллоном аэростата. Еще один гребень — и Бретт увидел лица, прижатые изнутри к плазмагласу гондолы.

— Там внутри люди! — крикнул Твисп. — Я видел их лица!

— Проклятье! — произнес Тедж. — Проклятье, проклятье, проклятье!

— Нам нужно подобрать их, — сказал Бретт. — Мы не вправе оставить их там.

— Знаю! — огрызнулся Тедж.

Именно в этот миг Скади что-то пробормотала… что-то, чего Бретт не разобрал.

— С ней все в порядке, — сказал Твисп. — Она приходит в себя. Тедж, иди сюда и присмотри за ней, пока я заброшу швартовочный трос на аэростат.

— И как ты собираешься это сделать? — спросил Тедж.

— Поплыву я туда! А как же еще? Бретт, держи так ровно, как только сможешь.

— Они же моряне, — возразил Тедж. — Почему бы им самим не бросить нам трос?

— Если они откроют люк, гондола тут же пойдет ко дну, — ответил Твисп. — Ее зальет, как лодку с пробоиной.

— Что… что случилось? — отчетливо произнесла Скади.

Тедж отстегнулся и сделал шаг по направлению к ней. Бретт услышал, как хлопнул люк, открываясь и вновь закрываясь. Тедж негромко объяснил Скади, что происходит.

— Аэростат? — переспросила она. — А мы где?

— Около двадцать второй станции. — Голос Теджа неожиданно взвился. — Сиди, где сидишь!

— Я должна добраться до пульта! Здесь мелко. Очень мелко! При таких волнах…

— Ладно! — уступил Тедж. — Делай, что считаешь нужным.

По палубе раздались шаги, потом журчание воды, заструившейся с мокрого ныряльного костюма. Рука Скади ухватила Бретта за плечо.

— Проклятье, как же у меня голова болит, — пожаловалась девушка.

Ее рука прикоснулась к основанию его шеи, и он ощутил внезапную вспышку боли возле виска. Пульсирующей такой боли, словно его кто-то по голове ударил.

Скади перегнулась через него, все еще держась за его плечо рукой. Их щеки соприкоснулись.

Бретт почувствовал, что между ними идут какие-то токи, мгновенно испугав его внезапно хлынувшим вовнутрь осознанием. Волосы у него на шее поднялись дыбом, когда он понял, что произошло. Он ощутил, что два человека стали одним, но в разных телах — одно, стоящее возле другого.

«Я смотрю глазами Скади!»

Руки Бретта опустились на штурвал с уверенностью опыта, которого он прежде в себе не знал. Судно пошло к гондоле плавнее и задержало ход ровно настолько, чтобы противостоять ветру.

«Что с нами творится?»

Слова безмолвно сформировались в их разуме — общий вопрос, заданный одновременно и ответ, тоже полученный одновременно.

«Келп изменил нас! Когда мы соприкасается, мы чувствуем одно и то же!»

Этим странным сдвоенным зрением Бретт различил Твиспа, плывущего по дорожке через келп совсем уже рядом с гондолой. Через плаз виднелись лица. Бретт подумал, что узнал одно из этих лиц, а вместе с узнаванием нахлынуло и мгновенное видение — он услышал, как люди в гондоле переговариваются. Ощущение исчезло, и он просто стоял, глядя, как белопенные волны перекатываются через аэростат. Твисп приник туда, где он мог закрепить трос возле закрытого люка.

— Слышал, как они говорили? — шепнула Скади Бретту.

— Я слов не разобрал.

— А я разобрала. Там люди Гэллоу и их пленники. А пленников собирались доставить к Гэллоу.

— А Гэллоу где? Здесь?

— Думаю, да, но одного из пленников я узнала — это Дарк Паниль, Тень. Я у него работала.

— Тот человек, который помог мне в коридоре!

— Да, а один из его похитителей — Галф Накано. Я хочу предупредить Теджа. Он вооружен. Нам придется запереть их в одном из грузовых трюмов.

Скади повернулась и направилась к Теджу, держась за все попадающиеся под руку поручни. Бретт слышал, как она объясняет Теджу, что узнала лицо Накано, прижавшееся к плазу.

— Они открыли люк, — сообщил Бретт. — Люди выходят. Вот и Тень… а вот Накано. В люк заливают волны. Все выбрались.

Скади села за пульт рядом с Бреттом.

— Я справлюсь. Лучше помоги Теджу у входа.

— И без фокусов! — прикрикнул Тедж на Бретта, следуя за ним к коридору.

— Нам надо вытащить оттуда Твиспа! — воскликнул Бретт.

— Он остался в гондоле, чтобы отвязать трос, когда она начнет тонуть.

Теперь они стояли у люка; ветер плескал пену им в глаза. Бретт был благодарен за то, что на нем подводный костюм. Несмотря на холод, пот так и струился по его телу. Мускулы ног и рук гудели. О борт прямо под ними ударила волна. Бретт окинул взглядом страховочный трос по всей его длине — несколько голов вдоль троса, плывущих в направлении грузовоза. Он узнал Накано, который держался впереди остальных, поближе к Панилю. Канат дергался от напора волн.

— Будем принимать их на борт по одному — и прямиком в грузовой трюм, — сказал Тедж.

— Нам еще придется их разоружить.

Накано первым достиг люка. Лицо его выражало сплошную агрессию, достойную рвача-самца. Тедж направил на него дуло лазера, выхватил точно такое же оружие из набедренного кармана костюма Накано, сорвал нож с его пояса вместе с ножнами и движением головы велел морянину лезть в грузовой люк.

На какое-то мгновение Бретт подумал, что Накано все-таки бросится на Теджа, невзирая на лазер, но тот пожал плечами и полез в люк.

Паниль задержался внизу, чтобы помочь остальным, и следующей оказалась женщина, рыжеволосая и очень красивая.

— Карин Алэ, — сказал Тедж. — Мое почтение. — Он ощупал взглядом ее тело,не заметил никакого оружия и кивнул в сторону грузового люка. — Проследуйте туда.

Она уставилась на лазер в руках Теджа.

— Пошевеливайтесь!

Крик снизу заставил Бретта развернуться лицом к морю.

— Что там такое? — спросил Тедж. Он старался делить свое внимание между грузовым люком и внешним, возле которого пострадавшие ожидали подъема на борт.

Бретт посмотрел через голову Паниля, который висел возле люка, цепляясь за обмотавшийся вокруг руки страховочный трос. Гондола позади него начала медленно погружаться, утаскивая за собой оранжевый мешок аэростата под воду. Твисп тянул страховочный трос на себя. Что-то, однако, происходило вдоль троса, и Бретт пытался понять, что же вызвало этот крик.

— Что там случилось? — снова спросил Тедж.

— Не знаю. Келп намотался на трос. Твисп его уже отцепил, и гондола уже потонула. Но что-то там…

Человеческая рука поднялась из воды и одна, нет, сразу две пряди келпа обвились вокруг нее, и рука исчезла. Твисп достиг преграды келпа и заколыхался возле нее. Любопытная прядь келпа коснулась его головы, помедлила и убралась прочь. Твисп продолжил свой путь вдоль троса, добрался до Паниля и остановился, совершенно изможденный. Паниль ухватил Твиспа за плечи, помогая ему взобраться на борт. Волны приподняли их обоих и опустили совсем рядом с бортом.

— Мне помочь ему подняться? — крикнул Бретт.

Твисп махнул ему рукой, чтобы тот оставался на месте.

— Со мной все будет в порядке. — Одна из его длинных рук ухватила трос и с силой потянула.

— Два человека, — воскликнул Твисп. — Келп забрал их. Просто забрал, обвился вокруг них и утащил.

Он подтянулся на тросе; каждый мускул его дрожал от напряжения. Он перевалился через край люка, затем обернулся, чтобы помочь Панилю. Тедж указал Панилю на грузовой люк.

— Нет, — возразил Бретт, шагнув между Панилем и Теджем. — Тень — их пленник. Он помогал мне. Он не на их стороне.

— Кто сказал?

— Келп сказал, — отрезал Твисп.


Достаточно захватить контроль над пищей и религией, и мы будем владеть миром.

ДжиЛаар Гэллоу.


Все возрастающее беспокойство Вааты переплескивало питательный раствор за края бассейна. Время от времени она изгибала спину, словно от боли, и ее розовые соски высовывались над поверхностью, словно верхушки голубовато-синих гор. Технический ассистент, здорово хлебнувший бормотухи островитянин, потянулся, чтобы потрогать один из этих выпуклых, покрытых толстыми венами холмиков и был найден пребывающим в кататонии; его кощунственные пальцы, большой и указательный, все еще оставались в прежнем положении.

Это событие заставило КП Симону Роксэк с удвоенным усилием убеждать островитян переселиться вниз. Слухи об изречениях Вааты ходили невозбранно, и персонал КП даже не давал себе труда отделить правду от вымысла.

— Ложь перестает быть ложью, если служит высокоморальным целям. Тогда она становится даром свыше, — пресекла Роксэк возражения, которые один из ее сотрудников имел против слухов.

Ваата же, запертая внутри своего бассейна и внутри своего рассудка, покуда одно поколение людей за другим сменялось вокруг нее, исследовала свой мир нежными молодыми отростками келпа.

Келп был ее кончиками пальцев и ушами, ее носом, глазами и языком. Там, где массивные стебли нежились под ярким солнцем, она наблюдала за пастельно-нежными восходами, за проплывающими мимо судами и островами, за быстрыми вспышками кровожадности голодных рвачей. Рыбки-поскребучки, которые очищали самые крупные листья келпа, щекотали ее пухлую плоть.

Подобно ей, келп был одинок, несовершенен, неспособен к воспроизводству. Моряне брали отростки и укореняли их среди камней и грязи. Штормы отрывали целые побеги от материнской поросли, и некоторым из этих истерзанных странников удавалось удачно уцепиться за балластный камень и начать расти. Во всяком случае, в течение двух с половиной веков келп не цвел. Ни один дирижаблик не подымался к поверхности моря, чтобы взмыть на своем водородном мешочке и рассыпать споры по ветру.

Иногда во сне бедра Вааты пульсировали в древнем ритме, и сладостная пустота болью отдавалась внизу живота. Это были те разы, когда она прижималась к Дьюку, и ее массивное тело поглощало его в горестном подобии объятия.

А сейчас все ее разочарование сосредоточилось на ДжиЛааре Гэллоу. Заросли келпа каждым стеблем тянулись к стенам и люкам станции 22, но втуне. Периметр был слишком широк, а побеги слишком коротки.

Новые пары глаз присоединились, чтобы узреть предательство Гэллоу, и самые ясные из них принадлежали Скади Ванг. Ваата наслаждалась обществом Скади Ванг, и ей все труднее было с каждым разом отпускать ее.

Ваата повстречалась со Скади в келпе. Всего несколько кратких, как вспышка, контактов со свежим юным разумом — и Ваата стала по целым дням отыскивать Скади. Когда Ваате снился ужас келпа, оторванного штормом от балластной скалы, умирающего, прикосновение кожи Скади к побегу или листу превращало жгучую боль этих снов в мягкое тепло. И тогда Ваата, в свою очередь, посылала Скади сны. Сны о разных случаях, образы и видения — чтобы удержать безумие келпа подальше от головы Скади. Ваата посылала сны и другим, тем, кто так из них и не вышел. Теперь она знала, что и мать Скади была одной из таких затерявшихся во сне. Оглушенная жарким сном, сверкнувшим ей из келпа, женщина плыла, распахнув глаза и заплыла, совершенно беззащитная, в закинутую сеть. Хрупкая рыбка-дыхалка у нее на шее погибла, и она утонула. А команда сопровождавших ее морян пальцем не пошевельнула, чтобы ее спасти. Намеренно!

Ваата наблюдала за странными скитальцами, которые проделывали обратный путь к станции 22. Она подставила пряди келпа и познакомилась с Теджем и с Панилем. Это самый Тень Паниль оказался ей кровным родственником.

«Брат», подумала она, восхищаясь этим словом. Она доверила Теджа и Паниля присмотру Скади. Послание, которое она отправила Скади, было ясным и недвусмысленным: «Найди Гэллоу и выгони его наружу. Келп сделает остальное.»

Жизнь не принадлежит нам, она нам дарована. А вот смерть нам принадлежит.

Из дневника Уорда Киля
Был уже поздний вечер, но Уорд Киль потерял всякое желание спать. Он принимал зудящую усталость как логичное последствие плена. Его глаза отказывались закрываться. Они медленно моргали, и он видел взмахи своих длинных ресниц, отраженных в плазе иллюминатора. Его карие глаза смотрели в иллюминатор. В это маленькое коричневатое пятно. За ним расстилался периметр келпа, казавшийся почти серым на такой глубине. В его тюремном кубрике было тепло, даже теплее, чем у него дома в Вашоне, но при виде этой подводной серости ему душу окатывало холодом.

Киль часам наблюдал за келпом, покуда люди Гэллоу хозяйничали на станции. Поначалу келп пульсировал с течением в едином ритме. Стебли его развевались течением во всю длину, словно распущенные женские локоны под вечерним бризом. Но теперь ритм сменился. И самые крупные стебли келпа тянулись прямиком к Килю. Течения утратили постоянство. Станция сотрясалась внезапными переменами течений, от которой келп снаружи вспыхивал искрометной пляской.

Утренняя сменная команда Гэллоу так и не прибыла. Команда медиков пропала. Киль слышал, как беснуется Гэллоу в соседней комнате. Его медовый голос дал трещину.

«Странное что-то творится с этим келпом», подумал Киль. «Даже более странное, чем то, что движется он против течения».

Киль ни разу не подумал о Скади и Бретте как об умерших. В мечтаниях, навеянных мягкими покачиваниями келпа, Киль частенько думал о своих юных друзьях.

Удалось ли им достичь Вашона? Это его тревожило. Но ни намека на это он не уловил из гневных вспышек Гэллоу. А Гэллоу наверняка бы отреагировал, если бы вести достигли Вашона.

«ДжиЛаар Гэллоу пытается захватить контроль над „Мерман Меркантайл“ и возвращением гибербаков. За ними уже отправились в космос морянские ракеты. Моряне изменяют лицо нашей планеты так, что для островитян на ней не остается места. Если Гэллоу преуспеет, островитяне обречены.»

А как будет реагировать КП? Килю это было любопытно. Возможно, он так об этом никогда и не узнает.

Киль не надеялся на благополучный исход для себя. Его внутренности снова горели, совсем как четыре года назад. Он знал, что последние останки прилипалы исчезли бесследно. А без нее пища будет проходить через его кишечник непереваренной, а кишки будут пожирать самих себя, пока он не умрет от внутреннего кровотечения или от голода. У Киля не было ни малейших оснований сомневаться в словах своего лечащего врача, а доказательство их было слишком болезненным и быстрым, чтобы он мог обмануться.

«Если это заставляет меня постоянно ощущать усталость», подумал Уорд, «почему бы ей тогда не дать мне уснуть?» Потому что в последний раз он едва не умер во сне от внутреннего кровотечения. А теперь и сам сон стал невозможным.

Но бодрствовать его заставляло не постоянное жжение. Он приучился переносить боль за годы ношения плохо приспособленного для его длинной шеи суппорта. То было хрупкое бодрствование обреченного.

Бодрствование и привлекло внимание Киля к келпу. Где-то поздним утром келп начал пренебрегать течением и тянуться к станции. Периметр начинался за двести метров от стен. Станция располагалась посредине массивного ложа келпа, словно драгоценный камень в толстом кольце. И рыба вся куда-то ушла. Несколько беглых взглядов, брошенных Килем в иллюминатор, продемонстрировали разнообразие здешних рыб, сравнимое с тем, что он наблюдал из жилища Алэ. Веерообразные рыбки-бабочки с радужными хвостами, вездесущие поскребучки, очищающие слоевища и плаз, илистые дьяволы, подымающие и опускающие паруса своих хвостовых плавников при малейшем беспокойстве. Теперь же никого не было видно, а там и серый светофильтр вечера почернел. Оставался только келп, единственный владыка мира, лежащего за периметром станции. Сегодня Киль ощутил, что наблюдает, как келп из изящного становится мощным и, наконец, совершенно зрелым.

«Это мои интерпретации», напомнил себе Уорд. «Не следует навязывать человеческие категории другим созданиям. Это ограничивает возможности изучения». Внезапная дрожь оледенила ему спину, когда он сообразил, что келп восстановлен из клеток, сохраненных в телах людей-мутантов.

Память келпа бесконечна. Так утверждают анналы — но то же самое утверждает и ДжиЛаар Гэллоу. «Какой из этого следует вывод?» спросил Киль у самого себя.

«Келп пробуждается», дал он себе ответ. «И поглощает память живущих и недавно умерших.» Это представляло для Уорда Киля немалое искушение.

«Я мог бы оставить после себя нечто большее, чем закорючки в моих дневниках», подумал Уорд. «Я мог бы оставить все. Все! Только подумать об этом!» Он занес эти мысли в дневник, и ему захотелось, чтобы собрание всех дневников за время его жизни оказалось при нем. Вполне возможно, насколько он может знать, что ни один другой островитянин не уделял столько раздумий вопросам жизни и ее проявлений, сколько судья Уорд Киль. Он знал, что некоторые из его наблюдений уникальны — некоторые из них нелогичны, но все до единого жизненно важны. Больше всего его ужасала возможность утратить все эти заметки как раз тогда, когда человечество так остро в них нуждалось.

«Кто-нибудь когда-нибудь в свое время сделает такие же выводы. Если оно будет, это время.»

Его внимание привлекло прибытие еще одной субмарины. Субмарина миновала келп по широкой дуге. Приказ Гэллоу. Когда субмарина исчезла из поля зрения, направляясь к причалу, Киль восхитился движениями келпа. Громадные стебли тянулись к пути следования субмарины, хотя бы и против течения. Словно цветы, описывающие медленную дугу вслед за движениями солнца, келп так же следовал за прибывающими морянами. То и дело серые пятна обозначали попытку побега внезапно ухватить чужака, но все моряне держались далеко от досягаемости келпа.

«Если келп пробуждается», подумал Уорд, «будущее всего человечества может быть поставлено на карту.»

Возможно, пообщавшись с достаточным количеством людей, келп нашел бы тот или иной способ сказать: «Такие, как я. Если вы — люди, вы такие, как я». Было же между ними, в конце концов, и биологическое родство. Киль сглотнул в молчаливой надежде, что Ваата действительно окажется ключом к келпу. А еще он надеялся, что характеру Вааты свойственно милосердие.

Киль подумал, что замечает перемену в периметре. Трудно сказать наверняка, когда настала ночь и видимость настолько уменьшилась, но он был уверен, что двухсотметровый периметр закрылся. Не то, чтобы совсем, но достаточно, чтобы заметить.

Киль обратился к своей памяти за любой информацией, которую он имел о келпе. Разумный, способный к невербальному общению через прикосновение, крепко связанный с балластными камнями и мобильный в состоянии цветения — если не считать того, что цветения Пандора не видала вот уже сотни лет. Тот келп был уничтожен первыми людьми Пандоры. А какие сюрпризы приготовил им новый келп? Это создание было возрождено из следовых генов в человеческом генотипе. «Возможно ли, что келп научился свободно двигаться?» Это было непохоже на разыгравшееся воображение. Темнота снаружи сгустилась тем временем почти полностью, только тоненькая полоска света исходила от самой станции.

«Утро вечера мудренее», подумал Уорд. «Если это утро настанет». Он хмыкнул сам над собой. Когда большая часть окружающего мира погрузилась во мрак, Киль стоял у иллюминатора, разглядывая свое отражение в плазмагласе, окруженное светом единственной лампы, как ореолом. Он отошел от иллюминатора, взглянув на собственный нос. Тот свешивался через лицо, словно давленый фрукт, и кончик его соприкоснулся с верхней губой, когда Уорд, задумавшись, поджал рот.

Стенной люк позади него неожиданно хлопнул, и это заставило его вздрогнуть. Желудок Уорда свернулся узлом и снова расслабился, когда Уорд увидел Гэллоу, одного, с двумя литрами островитянского вина.

— Господин судья, — сообщил Гэллоу, — я решил, что лишу своих людей этого удовольствия. Я предлагаю это вино вам в знак гостеприимства.

Киль отметил, что этикетка на вине Вашонская, а не Гуэмесская, и вздохнул спокойнее.

— Благодарю, мистер Гэллоу, — ответил он и позволил своей голове чуть склониться в вежливом кивке. — Теперь я редко могу наслаждаться хорошим вином — желудок с годами, как говорится, дает о себе знать. — Киль тяжело опустился на сидение и жестом указал на другое. — Присаживайтесь. Чашки в выдвижном ящике.

— Отлично! — Гэллоу просиял широкой белозубой улыбкой, которая — Киль был в этом просто уверен — распахнула перед ним множество люков.

«И множество женских сердец», подумал он — и отбросил эту мысль, внезапно устыдясь самого себя. Гэллоу достал из ящика две чашки и водрузил их на стол. А ручки у них, отметил Киль, толстые, чтобы удерживаться в мозолистых пальцах здешних работников.

Гэллоу налил вина, но присаживаться не стал.

— Я заказал для нас ужин, — сказал Гэллоу. — Один из моих людей довольно сносный повар. Станция переполнена, так что я взял на себя смелость распорядится, чтобы ужин нам доставили прямо сюда. Я надеюсь, вы одобряете?

«Ну какой же ты вежливый», подумал Киль. «И что же тебе нужно?» Он взял чашку янтарного вина. Оба подняли свои чашки, но Киль едва пригубил.

— Приятное вино, — сказал Киль. Его желудок горел от крепкого вина и мыслей о горячей еде. А еще больше он горел от перспективы выслушивать эгоцентричную болтовню Гэллоу.

— Ваше здоровье, — возгласил Гэллоу, — и ваших детей тоже. — То был традиционный островитянский тост, что Киль отметил, приподняв одну бровь. Некоторые едкие замечания так и просились к нему на кончик языка, но Уорд сумел его прикусить.

— Умеете вы, островитяне, выращивать виноград, — заметил Гэллоу. — То, что получается у нас, больше всего напоминает вкусом формалин.

— Винограду нужна погода, — ответил Киль, — а не свет искусственных ламп. Поэтому вина разных сезонов такие разные — вы пробуете на вкус историю жизни винограда. Формалин — это точное определение ваших условий жизни внизу с точки зрения винограда.

Выражение лица Гэллоу на мгновение омрачилось, и он позволил себе еле заметно принахмуриться. И снова — широкая обезоруживающая улыбка.

— Но вашим людям прямо-таки не терпится все это бросить. Они готовятся массово переселиться вниз. Похоже, у них развилось пристрастие к формалину.

Так вот о чем пойдет речь. Киль слыхивал такие разговоры и раньше — оправдания дорвавшихся до власти мужчин и женщин собственным беззакониям. Он представил себе, скольким приговоренным к смерти приходилось выслушивать виноватую болтовню своего тюремщика.

— Право самоочевидно, — сказал Киль. — Оно нуждается не в адвокатах, а только в свидетелях. Зачем вы пришли сюда?

— Поговорить, господин судья, — ответил Гэллоу, отбрасывая со лба светлую челку. — Поговорить, побеседовать — как хотите, так это и называйте. С моими людьми это для меня едва ли возможно.

— У вас же должны быть командиры, какие-никакие офицеры. Как насчет них?

— Вы находите это любопытным? Или даже пугаетесь того, что я нарушаю приватность вашего заключения? Успокойтесь, господин судья, я пришел только поговорить. Мои люди ворчат, мои офицеры сговариваются у меня за спиной, мои враги строят заговоры, а мой пленник размышляет — иначе он не вел бы дневник, а меня восхищает любой, кто размышляет. Рациональный ум — штука редкая, ее надо лелеять и уважать.

Теперь Киль окончательно уверился, что Гэллоу что-то нужно — что-то совершенно особое.

«Следи за собой», предупредил себя Киль, «он — профессиональный очарователь». Глоток вина отыскал в желудке Киля самое горячее местечко и теперь прожигал себе путь сквозь кишечник. Киль испытывал искушение покончить с этим разговором. «И много ли уважения ты проявил к умам Гуэмеса?» Но он мог позволить себе прервать разговор — не сейчас, когда это был источник информации, в которой, возможно, отчаянно нуждались островитяне.

«Пока я жив, я сделаю для них все, что в моих силах», подумал Киль.

— Я скажу вам правду, — начал Киль.

— Правда всегда желательна, — ответил Гэллоу. Ответом на его высказывание послужил согласный кивок, и Гэллоу осушил свою чашку. Киль налил ему еще вина.

— А правда в том, что мне тоже не с кем потолковать, — сказал Киль. — Я стар, детей у меня нет, и я не хочу после смерти оставлять за собой пустоту. Мои дневники… — Киль показал на блокнот в обложке из плаза. — Они и есть мои дети. И я хочу оставить их в наилучшем состоянии.

— Я прочел ваши заметки, — промолвил Гэллоу. — Весьма поэтично. Мне было бы приятно послушать, как вы читаете их вслух. Ваши размышления более интересны, чем у большинства людей.

— Это потому, что я осмеливаюсь размышлять, а ваши люди — нет.

— Я не монстр, господин судья.

— Я не судья, мистер Гэллоу. Вы меня не за того принимаете. Теперь судьей, как и КП, является Симона Роксэк. Мое влияние минимально.

— Проницательно подмечено, — согласился Гэллоу, почтив Киля еще одним глотком вина. — Ваша информация верна — Симона теперь и судья, и КП. Впервые в истории. Ведь только из-за воспоминаний об одном коррумпированном КП, все остальные были поднадзорны. Вы, как судья, удовлетворяли людей тем, что представляли собой баланс власти. Это вас они хотят услышать. Это вы можете избавить их от тревог, а не Симона. И не без причины.

— И что это за причина?

Беспечная улыбка Гэллоу погасла, его глаза холодно уставились на Киля.

— Причина для их беспокойства в том, что Симона работает на меня. И всегда работала на меня.

— Это меня не удивляет, — ответил Киль, хотя это и было неправдой. Ему даже удалось сохранить ровный спокойный тон.

«Вытянуть из него все, что возможно», подумал Уорд. «Только это мое умение мне и осталось».

— А я думаю, удивило, — парировал Гэллоу. — Ваше тело выдало себя по мелочам. Не только вы и КП — натренированные наблюдатели.

— Ладно, пусть так… но мне трудно поверить, что она участвовала в подготовке Гуэмесской бойни.

— Она о ней и не знала, — отмахнулся Гэллоу. — Но она приспособится. Очень утомительная женщина, если познакомиться с ней поближе. Исполненная горечи. Вы знали, что у нее в квартире на каждой стенке — зеркало?

— Я никогда у нее не бывал.

— А я бывал. — Грудь Гэллоу так и выпятилась при этом заявлении. — Ни один мужчина, кроме меня, так не был. Она терзается своим уродством, царапает свою кожу, корчит рожи перед зеркалом до тех пор, пока не приходит в себя настолько, чтобы смириться со своим лицом в его обычном состоянии. Только тогда она выходит из комнаты. Глубоко несчастное создание. — Гэллоу покачал головой и налил себе еще вина.

— Вы хотели сказать, глубоко несчастный человек, не так ли? — спросил Киль.

— Она себя человеком не считает.

— Это она вам сказала?

— Да.

— Тогда ей нужна помощь. Друзья рядом. Кто-нибудь, кто…

— Кто будет напоминать ей о ее уродстве, — перебил его Гэллоу. — Все это уже испробовано. Жаль, у нее под этими тряпками такое великолепное тело. Я ее друг, поскольку она считает меня образцом того, каким могло бы быть человечество. Она не хочет ребенка — не хочет растить урода в мире уродов.

— Это она вам так сказала?

— Да, — подтвердил Гэллоу, — и не только это. А я ее слушал, господин судья. Вы и ваш Комитет — вы всего лишь ее терпели. И потеряли ее.

— Похоже, что она была потеряна задолго до того, как я вообще с ней познакомился.

— Вы, конечно, правы, — вновь блеснул белозубой улыбкой Гэллоу. — Но было время, когда ее можно было завоевать. И я это сделал. А вы — нет. И это может изменить весь ход истории.

— Возможно.

— Думаете, ваши люди будут пребывать в своем уродстве вечно? О, нет. Они посылают своих нормальных деток к нам. А вы принимаете наши отбросы, наших преступников и калек. И что за общество они могут построить? Нужда. Отчаяние… — Гэллоу пожал плечами, словно тут и говорить было не о чем.

Килю жизнь на островах помнилась другой. Да, верно, скученность там, по морянским понятиям, просто невообразимая. И острова воняют — это тоже верно. Но повсюду несравненная красочность, музыка, всегда можно услышать доброе слово. А кто объяснит рожденном внизу невероятную прелесть восхода, теплого весеннего дождя, капающего на руки и лицо, прелесть постоянных соприкосновений, которые доказывают, что ты значим только потому, что существуешь.

— Господин судья, — вновь заговорил Гэллоу, — вы не пьете свое вино. Оно вам не по вкусу?

«Не вино», подумал Киль, «а собутыльник».

— У меня проблемы с желудком, — произнес он вслух. — Мне приходится пить вино понемногу. А вообще я предпочитаю бормотуху.

— Бормотуху? — Брови Гэллоу поднялись в искреннем удивлении. — Эту настойку на нервоедах? Я думал, что…

— Что ее пьют одни дегенераты? Возможно. Она успокаивает, и она мне по вкусу, хотя собирать яйца нервоедов и опасно. Но ведь не я же их собираю. — «Этот довод сказан на языке Гэллоу.»

Гэллоу кивнул, затем его губы сложились в жесткую белую черту.

— Я слышал, что бормотуха вызывает хромосомные нарушения, — заметил он. — Не слишком ли вы, островитяне, рискуете, употребляя это пойло?

— Хромосомные нарушения? — фыркнул Киль, даже не дав себе труда подавить смешок. — Разве это не похоже на рулетку со сломанным колесом?

Киль отхлебнул вина и сел так, чтобы видеть Гэллоу как следует. Отвращение, промелькнувшее на лице морянина, показало Килю, что ему далось задеть Гэллоу за живое.

«Кого можно задеть, того можно и изучить», подумал Киль. «А кого можно изучить, того можно завоевать». Его работа в Комитете научила его этому.

— Вы можете над этим смеяться? — Голубые глаза Гэллоу вспыхнули. — До тех пор, пока ваш народ размножается, он угрожает существованию всего вида. А что, если?..

— Комитет, — произнес Киль, подняв руку и повысив голос, — как раз и занимается вопросом «а что, если», мистер Гэллоу. Каждый ребенок, который несет в себе гибельную мутацию, уничтожается. Для народа, воспитанного в понятиях священности жизни, это крайне болезненно. Но это гарантирует жизнь всем остальным. Скажите, мистер Гэллоу, отчего вы так уверены, что существуют только вредные, уродливые и бесполезные мутации?

— На себя посмотрите, — огрызнулся Гэллоу. — Ваша шея не может поддерживать вашу голову без помощи этого… этого устройства. И глаза у вас торчат в разные стороны…

— А еще они разного цвета, — подхватил Киль. — Вы знаете, что кареглазых морян вчетверо больше, чем голубоглазых? Это не кажется вам мутацией? Вот у вас глаза голубые. Может, и вас следует стерилизовать или уничтожить? Мы обрезаем только ту ветвь мутаций, которые реально угрожают жизни. Сдается, вы предпочитаете косметический геноцид. И вы можете мне это оправдать? И как вы можете быть уверены, что мы не вывели некое секретное оружие в ответ на вашу угрозу?

«Найди его злейшие страхи», подумал Киль, «и обрати против него самого».

Из люка послышалось звяканье тарелок, и внутрь вкатился сервировочный столик. Молодой человек, его вкативший, неприкрыто восторгался Гэллоу. Глаза его ловили каждое движение своего кумира, а руки, когда парень расставлял тарелки на столе, дрожали. Он разложил порции по тарелкам, и Киль уловил восхитительный запах рыбного рагу. Когда же хлеб и маленькие пирожные были уложены, парень взял маленькую тарелочку и отведал от всех яств по кусочку.

«Ах, так», подумал Киль, «Гэллоу опасается, что его отравят.» Он с удовлетворением отметил, что его порция была испробована подобным же образом. «Дела обстоят совсем не так, как Гэллоу пытается меня заверить». Киль не мог упустить момент.

— Вы пробуете, чтобы разнообразить ваши кулинарные познания? — спросил он.

Парень озадаченно оглянулся на Гэллоу, и Гэллоу улыбнулся в ответ.

— Каждый человек при власти имеет врагов, — сказал он. — Даже и вы, как мне говорили. Я предпочитаю привыкать к мерам предосторожности.

— Предосторожности от кого?

Гэллоу смолчал. Официант побледнел.

— Какое упрямство, — сказал Гэллоу.

— Вы подразумеваете, что убийство — это нынешний способ политической деятельности, — сказал Киль. — Это и есть новый порядок, который вы несете миру?

Гэллоу пристукнул ладонью по столу, и официант уронил миску. Она разбилась. Один осколок упал к ногам Киля и там уже разлетелся на кусочки. Гэллоу отослал официанта резким движением руки. За ним тихо закрылся люк.

Гэллоу отшвырнул ложку. Она угодила в край тарелки и забрызгала Киля едой. Гэллоу промокнул одежду Киля краем свисавшей со стола скатерти.

— Тысяча извинений, господин судья, — сказал он. — Обычно я не так неловок. Вы… вы восхищаете меня. Расслабьтесь, прошу вас.

Киль потер больные колени и умостил их под стол.

Гэллоу отломил кусок хлеба и вручил Килю весь остальной каравай.

— Вы захватили Скади Ванг? — спросил Киль.

— Конечно.

— А этого молодого островитянина, Нортона?

— Он с ней. Им не причинили вреда.

— Это не сработает, — заявил Киль. — Если вы начинаете свою власть с убийств, захвата людей и террора, вы обрекаете себя на вечную их власть над вами. Никто не захочет считаться с отчаявшимся человеком. Короли делаются из лучшего материала.

При слове «короли» Гэллоу навострил уши. Киль видел, как он безмолвно повторяет это слово.

— Вы не едите, господин судья.

— Как я уже говорил, у меня проблемы с желудком.

— Но ведь вам надо есть. Как же вы собираетесь выжить?

— Никак, — улыбнулся Киль.

Гэллоу осторожно положил ложку и промокнул губы салфеткой. Его брови озабоченно сошлись к переносице.

— Если вы не будете есть, вас будут кормить насильно, — предостерег Гэллоу. — Избавьте себя от этой неприятной процедуры. Я не дам вам заморить себя голодом.

— Мой выбор тут не при чем, — ответил Киль. — Вы тут ничего не в силах сделать. Еда вызывает боль и просто выходит непереваренной.

Гэллоу отодвинулся от стола.

— Это не заразно, мистер Гэллоу.

— А что это?

— Врожденный дефект, — ответил Киль. — Наши биоинженеры в известной степени мне помогли, но теперь другой, всевышний Комитет берет дело в свои руки.

— Всевышний Комитет? — переспросил Гэллоу. — Вы хотите сказать, что наверху есть группа, более влиятельная, чем ваша? Тайный клан?

Киль расхохотался, и хохот его только усилил смятение и растерянность на всегда столь безупречном лице Гэллоу.

— Всевышний Комитет носит много имен, — ответил Киль. — Самых разнообразных. Одни называют его Кораблем, другие — Иисусом (не тем Хесусом Льюисом, о котором вы читали в хрониках). Как видите, этому комитету трудно противоречить. И он обращает угрозу моей смерти от ваших рук в ничто.

— Вы… умираете?

Киль кивнул.

— И независимо от того, что вы сделаете, — добавил он, — весь мир поверит, что вы меня убили.

Гэллоу ставился на Киля долгим взглядом, затем утер губы салфеткой и встал из-за стола.

— В таком случае, — объявил Гэллоу, — если вы хотите спасти этих сопляков, вы будете делать в точности то, что я вам велю.

…приходится заметить, что одни и те же беды и напасти преследуют человечество во все времена.

Никколо Макиавелли, «Диалоги», из Корабельных архивов
Сидя за пультом управления, Бретт смотрел, как послеполуденное солнце просвечивает сквозь облачный покров. Судно легко скользило по штормовым волнам, набирая скорость с каждым спуском с гребня и немного теряя ее, когда приходилось взбираться на следующий. То был ритм, который Бретт научился понимать, не уделяя ему сознательно внимания. Его тело и чувства приспособились.

Серая дождевая стена в паре сотен метров от них смещалась вправо. Похоже, линия шторма уходила в сторону.

Бретт, чье внимание раздваивалось между монитором над головой и открытым морем, внезапно сбросил скорость. Судно сбавило ход, продолжая еле двигаться вдоль ложа келпа, уходящего куда-то в штормовую полосу.

Эта перемена хода разбудила остальных, которые, за исключением Теджа и пленного морянина, которого Тедж запер в грузовом трюме вместе со спасенными с аэростата, лежали на палубе, пользуясь кратковременной передышкой для сна. Тедж восседал в царственном одиночестве на сидении в дальнем конце рубки. Глаза его странно ввалились, лицо его представляло собой маску сосредоточенности. Он не переставая поглаживал обрывок келпа, лежащий у него на колене. Этот кусочек келпа зацепился за спасательный трос, когда Твисп вытягивал его из моря, и не привлекал особого внимания, покуда Тедж не подобрал его.

— Что-то не в порядке? — спросил внезапно разбуженный Паниль с места второго рулевого.

Бретт показал на мигающий зеленый индикатор их положения на курсе на экране монитора.

— Нам осталась пара километров, — ответил он, — Станция вот здесь.

— Тедж, ты не раздумал предпринимать все это? — спросил Твисп у него за спиной.

— У меня нет выбора, — ответил Тедж каким-то отстраненным тоном. Он погладил обрывок келпа, который высох и начинал крошиться. Тот зашелестел под пальцами.

Твисп кивнул на целую сеть, набитую оружием, отнятым Теджем у пассажиров аэростата.

— А не лучше ли нам тогда вооружиться как следует?

— Я подумаю над этим, — отозвался Тедж. И снова рука его погладила умирающий обрывок келпа.

— Паниль, — спросил Твисп, — как обороняются станции.

Вместо него ответила Скади, лежавшая на палубе недалеко от Твиспа.

— Станции не предполагают необходимости в обороне.

— У них есть обычный сонар, защитное сенсоры против рвачей и всякое такое прочее, — ответил Паниль. — И на каждой станции есть по крайней мере один аэростат для воздушных наблюдений.

— А оружие? — повторил Твисп.

— По большей части, инструменты, — ответила Скади.

— У них будут лазеры, — сказал Тедж, указав на сеть с оружием. — Гэллоу своих людей вооружает.

— Но они эффективны только внутри станции, — возразил Паниль. — А здесь, в воде, мы в безопасности.

— Вот почему я и остановился здесь, — сказал Бретт. — Как полагаешь, они знают, что мы здесь?

— Знают, — проворчал Тедж. — Они только не знают еще, кто мы такие. — Он стряхнул высохший келп со своего подводного костюма, и листок упал на палубу.

Скади поднялась и подошла к Бретту, оперевшись руками на спинку его сидения.

— У них будут горелки, пласталевые резаки, несколько глушащих щитов, ножи, щупы. Инструменты — весьма эффективное оружие. — Она взглянула на Теджа. — Это урок Гуэмес нам преподал.

Паниль оглянулся на люк, ведущий в грузовой отсек.

— Кое-кто из людей, которые там сидят, должны знать кое-что о том, что нас поджидает на станции.

— Все это глупость! — воскликнул Бретт. — Да что мы можем предпринять против Гэллоу и его людей?

— Дождаться ночьстороны, — ответил Тедж. — Темнота — великий уравнитель. — Он посмотрел на Скади. — Ты говоришь, что работала на этой станции. Не можешь набросать план — где там внешние люки, энергоотсек, склады с оборудованием и все такое?

Скади взглянула на Бретта; тот пожал плечами.

— Ты действительно хочешь, чтобы мы напали на них, так ведь? — спросил Твисп, бросив взгляд на лазер в руке Теджа.

— Конечно.

— Безоружными?

— У нас будет неоценимое преимущество внезапности.

Твисп рявкнул смехом.

— Дайте мне переговорить с Карин, — предложил Паниль. — Она не может быть одной из них. И она могла узнать…

— Ей нельзя доверять, — отрезал Тедж. — Она принадлежала со всеми потрохами Райану Вангу, пока он был жив, а теперь принадлежит со всеми потрохами Гэллоу.

— Ничего подобного!

— Мужчинами так легко управлять посредством секса, — ухмыльнулся Тедж.

И без того смуглое лицо Паниля потемнело от гнева еще сильнее, но он смолчал.

— Келп! — спустя мгновение воскликнул он. — Келп может нам сказать то, что нам нужно!

— И келпу нельзя доверять, — гнул свое Тедж. — Каждое разумное существо в этой вселенной думает в первую очередь о себе. Мы не знаем, чего боится келп и чего жаждет.

— Скади, — спросил Паниль, взглянув на кусочек сухого келпа на палубе, — а ты что можешь сказать о келпе? Ты работала с ним и в нем больше нас всех.

— Она — дочь Райана Ванга! — взорвался Тедж. — И ты спрашиваешь совета у врага?

— Я спрашиваю того, кто может дать мне ответ, — отпарировал Паниль. — И если ты не собираешься пустить в ход этот лазер, не размахивай им повсюду. — Он отвернулся от ошарашенного Теджа к Скади. — Каков, по твоему мнению, объем восприятия келпа?

— По всей планете, — ответила она, — и практически мгновенно.

— Настолько быстро?

— И то, что он узнал, он уже никогда не забудет, — добавила Скади, пожала плечами при виде удивления Паниля и добавила. — Мы ведь докладывали. А большинство начальников сами наружу не выходят, так что они все списывали на глубинное опьянение и отстраняли нас на недельку от выходов в келп.

— Что-нибудь еще для нас полезного?

— У келпа есть свои слабые места, — сказала Скади. — Незрелый келп — исключительно проводник. А у зрелого келпа есть и свои соображения.

— Что ты имеешь в виду? — уточнил Твисп.

— Что если я прикасаюсь к молодому побегу келпа, а вы к зрелому, то мы чувствуем друг друга. Но теперь… теперь он делает нечто большее. Тедж прав в том, что келп может действовать и в своих интересах.

— Он научился убивать, — напомнил Тедж.

— Я всегда думала, — добавила Скади, — что он может передавать, но не переводить.

— Сколько человек может выставить против нас станция? — спросил Тедж.

Несколько мгновений Скади обдумывала вопрос.

— Оборудования, еды и прочих припасов на станции хватит человек на триста, — ответила она. — Но в центре периметра есть и открытая суша. А там может укрыться и побольше народу.

— У Гэллоу есть эти триста человек? — Бретт повернулся к Теджу.

— И даже больше, — кивнул Тедж.

— Тогда мы не сможем противостоять ему, — сказал Твисп. — Это безумие.

— Я убью Гэллоу, — ответил Тедж.

— Вот как? — съязвил Твисп. — Убьешь, и все тут? А остальные поднимут лапки кверху и разбегутся по домам?

Тедж отвел взгляд от Твиспа.

— Ладно, — сказал он, взмахнув лазером, — посмотрим, что нам может сообщить Карин Алэ. Поставь судно на автопилот, Бретт.

— Автопилот? — переспросил Бретт. — Зачем?

— Мы все собираемся навестить Карин, — ответил Тедж. — Никто не делает резких движений, все идут спокойно.

Никто не мог спорить с обладателем этого дерганого блестящего взгляда. Бретт и Скади вышли через люк в коридор, ведущий к грузовому трюму. Возле трюма Тедж остановил Твиспа.

— Открой сперва внешний люк, — потребовал он. — Может, нам придется кое-кого побросать в море.

Медленно и неохотно Твисп повиновался.

Свежий бриз, пахнущий йодом и солью, ворвался в коридор. Плеск волн о борт слышался гулко и явственно.

— Открой грузовой люк и посторонись, — велел Тедж.

Твисп открыл замок и сдвинул люк в сторону.

Без предупреждения Бретт был сбит с ног чем-то мокрым, похожим на канат, что выметнулось у него из-за спины. Огромный побег келпа миновал его, рванулся влево и прижал пассажиров аэростата к переборке. Там он их и держал. Удар келпа обратил переборку в гигантскую барабанную мембрану. Бретт ухватился за край люка, восстановил равновесие и увидел Тедж, схваченного петлями келпа.

Тедж стоял, воздев обе руки, все еще сжимая в правом кулаке лазер. Побеги келпа ласкали его тело, листья особенно льнули к рукам и лицу. Другие побеги, словно канаты, раскинулись по палубе во все стороны. Ни Скади, ни остальных видно не было.

Ветвь келпа отделилась от пленников и направилась к Бретту. Ее верхушка приподнялась и закрыла Бретту лицо.

Бретт услышал свист ветра вдоль борта, но услышал разборчиво, отделяя каждый тональный перелив. Он ощутил, насколько усилились его органы чувств — прикосновение палубы, присутствие других людей рядом… множества других людей… тысяч. И тут он ощутил присутствие Скади, словно келп соединил его с ней, прямо с ее мыслями. И Тедж был там же, очарованный Тедж, припадающий к источнику памяти келпа. Рай для историка: история из первых рук.

— Ракета стартовала, — послышался голос Скади в голове у Бретта. — Они уже на пути к гибербакам.

Бретт тоже увидел старт, яростную вспышку, вознесшуюся сквозь облачный покров и превратившуюся в оранжевое пятно на сером фоне, а потом и вовсе исчезнувшую, так что остались только облака. А вместе с образом пришел и вопрос, пришло глубокое удивление, которое не было человеческим. Ракета в этих мыслях представлялась чудесным свершением. Она искала великих чудес.

Мысль и образ погасли. Бретт обнаружил себя сидящим на палубе и глазеющим на грузовой люк. Тедж сидел рядом и всхлипывал. Палуба рядом с ним была пуста. Келп исчез.

Бретт услышал остальных, но голос Скади перекрыл всех.

— С тобой все в порядке?

Бретт кое-как поднялся на ноги и обернулся. За спиной у Скади стояли и все остальные, но Бретт не мог сосредоточить взгляд ни на ком, кроме нее.

— Пока ты здесь, со мной все в порядке, — ответил он.

Символы ни черта не стоят.

Дьюк Курц
19 (?) алки, 468. станция 22.

Когда меня называют «господин судья», я чувствую, как весы правосудия и жизни холодят мне ладонь. Я ведь для них не Уорд Киль, не человек с большой головой и длинной шеей на суппорте, а некий бог, который понимает, что надо сделать, и делает. И из этого явится благо. Бог и богатство, бес и бешенство… слова — это символы, которые развоплощают наш мир. Мы ожидаем этого. Мы действуем на этом основании.

Разочарование — это несбывшееся ожидание. Я должен признать, что имя нашим бедам — легион, но мы живем, чтобы противостоять бедам, а этого нам не обещал ни один бог.

Симона Роксэк думает, что знает, что обещал нам Корабль. Она говорит, что в этом и состоит ее работа. Она говорит верующим, что Корабль имел в виду, и они верят ей. Но Анналы всегда под рукой, чтобы их прочесть. И я пришел к собственному выводу: «Мы не получаем ни наказания, ни награды. Мы просто существуем. И моя работа как судьи состоит в том, чтобы как можно большее число нас могло продолжать существовать.»

Комитет был основан на страхе и науке. Основной вопрос очень прост: убить это или заботиться о нем. Уничтожить — если оно опасно. Эта власть над жизнью и смертью оделила комитет таким ореолом, который он не вправе был принимать. И вот вам воплощение закона — Комитет.

Правда, что КП воплощает закон Корабля — и еще большая правда, что ее люди поддерживают ее. Они отдали Кораблю Кораблево… и все мы вместе движем этот мир.

«Движем» — это самое то слово. Мы, островитяне, знаем толк в движении, в течении. Мы понимаем, что меняются времена, меняются и условия. Что перемены — это нормально. Комитет отражает эту гибкость. Большая часть законов относится к сделкам, к личным договорам. Суды разбирают всю эту ерунду.

Но Комитет имеет дело только с жизнью и смертью. Некоторым образом это затрагивает политику, вопросы совместного выживания. Мы независимы, сами выбираем наших преемников, и наше слово так близко к абсолютному закону, как это возможно для островитян. Они не доверяют ничему неизменному. Ригидность закона вызвала бы в них отвращение скульптурной мертвенной холодностью.

Частично наше наслаждение искусством проистекает из нашей переменчивой натуры. Он постоянно обновляется, словно для того, чтобы преодолеть время на арене нашей памяти. Мы, островитяне, питаем глубокое уважение к разуму. Странное это местечко — орудие, лежащее в основе всех орудий, камера пыток, пристанище для отдыха и хранилище символов. Все, что у нас есть, основано на символах. При помощи символов мы делаем мир большим, нежели тот, что был нам дан, и сами становимся большим, нежели простая сумма своих частей.

Любой, кто угрожает разуму или его символической составляющей, угрожает всему существованию человечества. Я попытался объяснить это Гэллоу. Выслушать-то он выслушал, но ему попросту наплевать.

Когда власть меняется, люди меняются вместе с нею.

Джордж Оруэлл, из Корабельных архивов
Спор зашел о том, давать ли оружие Накано. Тедж высказывался «за», а Твисп был против. Алэ и Паниль молча слушали, не глядя ни на кого. Они стояли, обняв друг друга за талию, и смотрели в открытый люк на сере небо. Судно, управляемоеавтопилотом, кружило по чистой воде в проеме келпа. Станция вздымалась над морем километрах в десяти — окруженный воротником пены каменный столб в кольце келпа. Внутри этого кольца вокруг станции простиралась чистая вода. Скала обреталась по крайней мере на километр в сторону.

Бретта беспокоила произошедшая с Теджем перемена. Что сотворил с ним келп возле грузового трюма? И куда подевались пленные моряне? Из тех, кого спасли с тонущего аэростата, остались только Алэ, Паниль и Накано.

— Что келп с тобой сделал, Кей? — высказал Твисп их общий вопрос.

Тедж взглянул на сеть с оружием возле своей правой ноги. Его взгляд скользнул по лазерам, которые он уже раздал остальным — раздал всем, исключая Накано. Черты его лица выразили совершенно детское удивление.

— Он сказал мне… он сказал… — Тедж оживился. — Он сказал мне, что мы должны убить Гэллоу, и показал — как.

Он отвернулся и уставился поверх голов Алэ и Паниля на келп, дрейфующий на волнах. Лицо его приняло отсутствующее выражение.

— И ты с этим согласен, Накано? — поинтересовался Твисп.

— Это не имеет значения, — угрюмо твердил Накано. — Келп хочет, чтобы он умер, но он не умрет.

Твисп содрогнулся и посмотрел на Скади и Бретта.

— Мне он другое говорил. А тебе, малыш?

— Он показал мне запуск ракеты.

Бретт прикрыл глаза. Скади прижалась к нему, опустив голову ему на плечо. Он знал, что это видение было у них общим: тысячи людей, ныне живых лишь в памяти келпа. Там была и последняя агония обитателей Гуэмеса, и все, о чем погибшие когда-либо думали или мечтали. Он услышал мысленное восклицание Скади: теперь я знаю, каково быть мутью!

Скади слегка высвободилась из объятий Бретта и посмотрела на Твиспа.

— Келп сказал, что он мой друг, потому что я — одна из его учителей.

— А тебе он что сказал, Твисп? — спросил Бретт, широко открыв глаза и пристально глядя на длиннорукого рыбака.

— Он просто рассказал мне обо мне самом, — резко ответил Твисп, сделав быстрый глубокий вдох.

— Келп сказал ему, что он — человек, у которого своя голова на плечах есть и который предпочитает держать свои мысли при себе, — сказал Накано. — А мне он сказал, что в этом мы с ним похожи. Разве не так, Твисп?

— Более или менее, — смущенно признался Твисп.

— Он сказал, что люди нашего покроя опасны для лидеров, которые требуют слепого послушания, — добавил Накано. — У келпа это вызывает уважение.

— Ну, вот видите! — улыбнулся им Тедж, подымая лазер из кучи оружия, отнятого у пассажиров аэростата. Он взвесил лазер на ладони, пристально глядя на него.

Паниль отвернулся от люка и воззрился на Теджа.

— И ты все это принял? — спросил он ровным голосом, взглянув на Накано. — Остались только мы с Карин! — Он выпятил подбородок в сторону люка. — А все прочие где?

Воцарилось молчание.

Паниль отвернулся к виднеющемуся в сумерках периметру келпа. Он помнил, как он рвался через заросли келпа к Карин, когда громадный побег отпустил ее. Она схватилась за него изо всех сил и прижалась покрепче, а вокруг раздавались крики ужаса.

В этот миг слияния с келпом он узнал о Карин: пленница Гэллоу, посланная Гэллоу, чтобы послужить наживкой на крючке, закинутом для похищения Дарка Паниля. А еще у нее серьезные проблемы с лояльностью. Ее семья власть имущих хотела связи с Гэллоу на случай его победы. Но у Карин Гэллоу вызывал только отвращение.

Пальцы Карин больно вцепились в просоленные морской водой волосы Паниля, когда она рыдала, уткнувшись в его шею. А потом келп вернулся… и коснулся их еще раз. Они оба ощутили избирательную ярость келпа, ощутили, как извиваются листья и побеги там, в море… все глубже и глубже. А потом в проеме люка осталось только серое море, и ничто не свидетельствовало о том, что людей утащили с палубы… и утопили.

Но это осталось в прошлом. Тедж откашлялся, и этот звук оторвал Паниля от его размышлений.

— Это были люди Гэллоу, — сказал он. — Так и какая разница?

— Накано тоже был человеком Гэллоу, — напомнил Твисп.

— Это нелегкий выбор, — заметил Накано. — Гэллоу однажды спас мне жизнь. Но ведь и ты, Твисп, тоже.

— Значит, ты следуешь за тем, кто спас тебе жизнь самым последним? — презрительно спросил Твисп.

— Я следую за келпом, — странным приподнятым тоном ответил Накано. — В нем мое бессмертие.

У Бретта пересохло в горле. Он слышал такой тон из уст фанатиков Гуэмеса, самых-самых закоренелых БогоТворителей.

Твисп, явно испытывавший те же чувства, только головой покачал. «Для Накано неважно, кого он убивает! Келп оправдывает все!»

— Гэллоу хочет заполучить Ваату, — добавил Тедж. — Мы не должны этого допустить.

Он передал лазер Накано, и тот засунул его в набедренную кобуру.

При первом же движении Теджа Твисп положил руку на собственное оружие. Он не расслабился даже тогда, когда Накано продемонстрировал пустые руки и улыбнулся ему.

— Нас семеро, — произнес Твисп. — И предполагается, что мы должны напасть на станцию с тремя сотнями вооруженных людей!

Прежде чем посмотреть на Твиспа в ответ, Тедж закрыл люк.

— Келп сказал мне, как убить Гэллоу, — заявил он. — Ты сомневаешься в келпе?

— Ты чертовски прав, именно так!

— Но мы все равно это сделаем, — ответил Тедж. Он оттолкнул Твиспа и направился к рубке. Бретт взял Скади за руку и последовал за ним. Он слышал, как Твисп идет за ними, бормоча на ходу: «Глупо, глупо, глупо…»

Для Бретта голос Твиспа растворялся в настояниях келпа, в напеве, который напрямую затрагивал слуховой центр. Наверняка напев был именно тем, с которым келп обратился к Теджу.

«Выгоните Гэллоу наружу. Аваата сделает остальное.»

На этом напев обрывался, и возникал образ Уорда Киля, заключенного в плаз, взывающего к нему. Бретт был уверен, что Гэллоу держит Киля в плену на этой станции.

Паниль подошел ко второму сидению возле пульта и проверил показания приборов. Судно двигалось на минимальной скорости в широком круге свободной воды, окруженной келпом.

Бретт остановился возле пульта управления. Почувствовав, как вздрогнули пальцы Скади в его руке, он покрепче стиснул их. Скади прижалась к нему. Он посмотрел в правый иллюминатор. В его рамке виднелось серое море. Холодный бриз рассеивал дождь. Побеги келпа, приподнявшись плясали на волнах, выглаживая и утишая их. Пока Бретт так смотрел, темнота над морем сгущалась. По углам потолка в рубке зажглось автоматическое освещение. Векторные огоньки мигали на экране перед Панилем.

Твисп, держа руку на рукояти лазере, остановился у входа в рубку, не отрывая взгляда от Накано.

Заметив это, Накано улыбнулся. Он прошел мимо Бретта, подошел к той половине панели, возле которой стоял Паниль и включил наружное освещение. Сверкающий световой веер раскрылся над чистой водой и краем келпа. Внезапно в освещенной области возникло быстрое движение.

— Рвачи! — воскликнул Паниль.

— Вы только посмотрите на этого самца! — ахнул Накано.

Бретт и Скади глазели на эту сцену, на покрывало келпа и на стаю рвачей.

— Я таких больших никогда не видела, — промолвила Алэ.

Стая следовала с неослабевающей быстротой за чудовищным самцом. Накано направлял на них свет. Они пересекли темный периметр келпа и углубились в заросли.

Накано отвернулся от пульта управления и открыл люк, впустив внутрь порывистый ветер с дождем. Подняв лазер, он направил на стаю пылающую арку, подстрелив самца-вожака и двух рвачей рядом с ним. Их темно-зеленая кровь омыла листья келпа, запенилась на воде.

Остальная стая набросилась на собственных мертвецов, подымая фонтан крови и ошметков плоти. Внезапно побег келпа толщиной с человеческое туловище взбил пену и отогнал рвачей от их добычи.

Накано отшатнулся и закрыл люк.

— Видели? — вопросил он.

Никто не произнес ни слова. Все видели.

— Мы погрузимся, — заявил Тедж. — И пройдем к причалу под водой. Накано будет держаться на виду. А остальные до последнего мгновения будут изображать из себя пленников.

— Я не позволю использовать Скади, как наживку! — запротестовал Бретт, выпустив руку Скади.

Тедж потянулся было за лазером, но Бретт перехватил его запястье. Молодые мышцы, окрепшие за месяцы вытягивания сетей, резко напряглись, вывернули Теджу запястье, и лазер упал на палубу. Бретт пинком переправил лазер Твиспу, который и поднял его.

Тедж бросил взгляд на сеть с оружием, оставленную им возле входа.

— Ничего у тебя с этим не выйдет, — съязвил Твисп, — так что расслабься. — Лазер он держал небрежно, дулом вниз, но в его манере читалась полная готовность.

— Так что мы теперь будем делать? — спросила Алэ.

— Мы можем отправиться на пусковую станцию и поднять там всех по тревоге, — предложил Паниль.

— Этим ты начнешь гражданскую войну среди морян и втянешь в нее островитян, — возразил Тедж и потер запястье, вывернутое Бреттом.

— Есть и еще кое-что, — вставила Скади, посмотрев сперва на Бретта, а потом на Твиспа. — Гэллоу держит здесь в плену судью Киля.

— Во имя корабля, почем ты знаешь? — спросил Твисп.

— Келп так говорит, — ответила Скади.

— Он показал мне видение Киля в плену, — подтвердил Бретт.

— Видение! — фыркнул Твисп.

— Убить Гэллоу — вот единственное, что важно, — пробормотал Тедж.

Твисп обернулся к Карин Алэ.

— Мы вернулись к грузовому трюму только затем, чтобы спросить твоего совета, — сказал он. — Так что нам предложит госпожа посол?

— Использовать келп, — ответила она. — Провести судно к станции под внешним краем келпа… и выждать. Пусть они увидят Скади и меня. Для Гэллоу это может оказаться искушением выйти наружу. И — да, там судья Киль. Я сама его видела.

— А я за то, чтобы отправиться в Вашон, — высказался Бретт.

— Позвольте напомнить всем вам, — заявила Алэ, — что гибербаки будут посажены именно здесь. Посадочная команда уже на станции.

— И все они либо люди Гэллоу, либо его пленники, — фыркнул Твисп. — Как ни крути, а гибербаки он получит.

Алэ взглянула на хронометр над пультом управления.

— Если все пройдет нормально, гибербаки будут здесь через восемь часов с небольшим.

— Нас семеро на борту, так что мы не сможем проторчать под водой восемь часов, — заметил Паниль.

Тедж ко всеобщему испугу внезапно захихикал.

— Пустые споры, — заявил он. — Пустые слова. Келп не позволит нам уйти, пока мы не исполним того, что он требует. Убить Гэллоу — или ничего.

Накано первым прервал наступившее молчание.

— Тогда нам лучше приниматься за дело, — сказал он. — Лично мне нравится план госпожи посла, но я считаю, что мы еще должны выслать вперед разведчиков.

— И ты вызываешься добровольцем? — поинтересовался Твисп.

— Если у тебя есть идея получше, выскажи ее, — предложил Накано. Он вернулся в дальний конец рубки и открыл подсобку, где лежали ласты, баллоны с воздухом, дыхалки и подводные костюмы.

— Ты видел, как келп раздавил ту субмарину, — напомнил Твиспу Бретт. — И ты видел, что случилось с рвачами.

— Тогда я и пойду, — решил Твисп. — Они меня не знают. И я так смогу передать наше послание, что всем будет все ясно.

— Твисп, нет! — запротестовал Бретт.

— Да! — Твисп уставился на остальных, переводя взгляд с одного лица на другое. — Не говоря уже про госпожу посла, которая не может пойти по очевидной причине — потому что, во имя корабля, ее-то и хотят захватить! — но за исключением ее, самый очевидный выбор — это я. И я возьму с собой Накано. — Твисп ухмыльнулся Накано совсем как рвач, на что тот ответил удивленным и польщенным взглядом.

— Почему ты? — спросил Бретт. — Я бы мог…

— Ты бы мог вляпаться по уши в рыбью срань без всякой причины. Ты никогда не торговался с людьми, которые хотят тебя облапошить, малыш. И тебе никогда не приходилось выторговывать лучшую цену за свою рыбу. А я знаю, как обращаться с такими людьми, когда заключаешь сделку.

— Гэллоу не рыботорговец, — возразил Тедж.

— Все равно это сделка — твоя жизнь в обмен на желаемое, — ответил Твисп. — Малыш останется здесь с Панилем. Они присмотрят за тобой, Тедж, чтобы ты не натворил чего-нибудь сдуру. Касательно меня… я отправляюсь сообщить Гэллоу, что он с этого будет иметь — ни шиша и еще столько же!

Делай добро, и зло тебя не коснется.

Рафаил, апокрифы из христианской Книги мертвых
Нырнув, Твисп неуклюже повернулся, раскинув длинные руки, его ласты бесполезно замолотили по воде. Он беспомощно смотрел, как увеличивается расстояние между ним и Накано. И зачем Накано так торопится?

Как и большинство островитян, Твисп тренировался в использовании морянских дыхательных аппаратов. Одно время он даже подумывал, не стать ли ему одним из тех немногих островитян, что хирургическим путем приспособили себя к рыбе-дыхалке. Но дыхалка влетала в немалую сумму, а операция так и вовсе стоила безумно дорого. А его руки, великолепно пригодные для обращения с сетями, для плавания не годились.

Твисп изо всех сил старался не терять Накано из виду. Он взрывал ластами дно, и они подымали в сине-черном каньоне, освещенном морянскими лампами, вмонтированными в камень, фонтанчики песка. Море над головой оставалось черной далью, укрывшейся в недолгой ночи.

— Течение движется со скоростью от двух до четырех узлов, — сказал ему Паниль после того, как разместил грузовоз в каменистой бухточке позади периметра келпа. — Не знаю, откуда оно взялось, но оно поможет вам добраться до станции.

— Келп создает это течение, — сказал Тедж.

— Что бы его ни создавало, будьте осторожны, — напомнил Паниль. — Вы будете двигаться слишком быстро, чтобы у вас было лишнее время для совершения ошибок.

— А как они к нам вернутся? — спросил Бретт, все еще протестуя против такого распределения обязанностей.

— Угоним транспорт, — ухмыльнулся Накано.

После того, как они закрыли за собой люк судна и собрались наполнять камеру перепада, Накано заговорил.

— Держись ближе ко мне, Твисп. Мы доберемся до станции минут за десять. Последние несколько метров я буду тебя конвоировать. Чтобы все выглядело так, словно ты мой пленник.

А теперь Накано вырвался далеко вперед в этой холодной зеленой воде. Пузырчатый след его выдоха подымался за ним, производя в искусственном освещении странные световые эффекты. Морянин явно чувствовал себя в привычной обстановке как рыба в воде — а вот Твисп как рыба, выброшенная на берег.

«Я должен был это предвидеть!» подумал Твисп.

Внезапно Накано проделал мощный разворот, схватился за один из осветительных стояков, вмурованных в стену каньона, и удерживался там против течения, поджидая Твиспа. Воздушные баллоны Накано поблескивали у него на спине желто-зеленым, его лицо в маске казалось рядом со скалой гротескной тенью.

Твисп, несколько успокоенный действиями морянина, попытался сменить курс, но все равно разминулся бы с Накано, если бы тот не протянул руку и не ухватил Твиспа за один из воздушных шлангов возле левого плеча, они поплыли рядом, медленно двигаясь в течении, которое несло их к подводной скале, где и располагалась станция.

Твисп увидел перед собой черную скальную стену. Часть ее выглядела природным творением моря, часть — делом рук человеческих: темные каменные громады громоздились друг на друге. В это сооружение был вделан широкий плазовый люк, отчетливо различимый при свете ламп. Накано одной рукой управился с запорной системой люка. Люк открылся перед ними. Они вплыли внутрь; Накано по-прежнему держал Твиспа за воздушный шланг.

Овальное помещение освещалось яркими голубыми лампами, размещенными в стенах. Через плазмаглас второго люка был виден пустой коридор.

Внешний люк автоматически закрылся за ними, и вода забурлила, уходя через отверстие в полу. Накано отпустил Твиспа, когда их головы показались из воды.

— Если учесть, что ты муть, ты очень неглуп, — сказал Накано, сняв загубник. — Я мог перекрыть тебе воздух в любой момент. И быть бы тебе жратвой для рыб.

Твисп тоже снял загубник, но не сказал ни слова. Важным было только одно — добраться до Гэллоу.

— И не вздумай делать глупости, — предостерег Накано. — Я тебя могу одной рукой на кусочки порвать.

Надеясь, что Накано играет роль из-за возможного подслушивания, Твисп окинул взглядом его тяжелое мускулистое тело. Угроза Накано может быть и настоящей, подумал Твисп — но тогда морянин может быть очень удивлен силой длинных рук рыбака… даже если эти руки и выглядят как уродливая мутация.

Накано снял баллоны и снаряжения и положил по левую руку от себя. Твисп подождал, пока последняя струйка воды стечет в отверстие, затем тоже снял баллоны. Он держал их одной рукой на весу, небрежно покачивая и думая о том, насколько мощным оружием они могут оказаться в случае необходимости.

Открылся внутренний люк, и Твисп ощутил дуновение горячего влажного воздуха. Накано подтолкнул Твиспа перед собой, и они оба вошли в прямоугольного помещение, откуда, казалось, не было другого видимого выхода.

— Накано! — рявкнул внезапно из динамика над головой чей-то голос. — Отошли муть наверх. Иди на девятый уровень и поднимайся ко мне. Я хочу знать, почему ты не привел судно прямо сюда.

— Гэллоу, — пояснил Накано, глядя на Твиспа. — Когда я уйду, ты поднимешься прямо наверх.

У Твиспа внезапно засосало под ложечкой. Сколько здесь у Гэллоу человек? Неужели он так уверен в своей службе безопасности, что может позволить пленному островитянину разгуливать вокруг без охраны. Или все это — единый план, чтобы одурачить безмозглого островитянина?

Накано взглянул на отверстие. Твисп уставился в конструкцию на потолке и обнаружил там блестящий овал глаза какого-то морянина.

— Этот человек — мой пленник, — произнес Накано. — Я так понимаю, наверху есть какая-никакая охрана.

— Муть все равно не сможет никуда удрать, только наверх, — выпалил голос Гэллоу. — Но лучше ему подождать у выхода из лифта. Мы не хотим ловить его потом по всей станции.

Твисп почувствовал, что тяжелеет, а потом сообразил, что вся комната куда-то поднимается. Наконец она остановилась, и в ее задней стене открылся люк, за которым обнаружился коридор со множеством вооруженных морян.

Гэллоу потянул из рук у Твиспа баллоны.

— Заберу-ка я их, — сказал он. — Не хочу, чтобы ты воспользовался ими как оружием.

Твисп выпустил из рук снаряжение.

Гэллоу вышел, и люк за ним закрылся.

И вновь комната начала подниматься. После того, что показалось Твиспу бесконечным ожиданием она остановилась. Люк открылся в ореоле слабого света. Не без колебаний Твисп вышел наружу, в сухой жаркий воздух. Он посмотрел вверх и по сторонам на высокие черные скалы и широкое небо — рассвет, еще и некоторые звезды видны. Пока он так смотрел, Большое солнце поднялось над скалами, осветив окаймленную ими каменную чашу с кубиками морянских строений и базой запуска аэростатов посредине.

«Открытая суша!»

Твисп услышал, что кто-то невдалеке пустил в ход пилу. Звук успокаивал, ведь его частенько можно было услышать на островах в торговых коридорах — плотникам приходилось распиливать металл и пластик, чтобы собрать необходимые неорганические приспособления.

Камни врезались в босые ноги Твиспа, Большое солнце слепило глаза.

— Абимаэль, простофиля! Уйди же с солнцепека!

Это был мужской голос, и раздавался он из строения прямо перед Твиспом. Он увидел, как кто-то движется тени здания. Визг пилы возобновился.

Воздух, наполнявший его легкие, был жарким и сухим, не таким, как холодная, отдающая металлом влажность воздуха из баллонов, и не таким, как горячий влажный ветер, задувающий иногда над Вашоном. И почва под ногами не двигалась. Твисп ощущал это как нечто опасное, чужеродное. «Палуба должна подыматься и опускаться!»

«Все края такие острые», подумал он.

Твисп осторожно двинулся по направлению к тени здания. Визг пилы оборвался, и Твисп различил в тени силуэт — темнокожий человек, одетый в некое полотнище. Длинные черные волосы ниспадали с его головы, в бороде просвечивала седина. Это была одна из немногих виденных Твиспом бород, достигавших пояса. Твисп слышал, что некоторые моряне отращивали бороды, и гены бородатости нет-нет, да и появлялись среди островитян, но такое роскошество бороды представляло собой нечто новое.

Движения увиденного Твиспом в тени человека выдавали его немалую физическую силу — особенно плеч и торса. Этот морянин мог бы хорошо тянуть сети, подумал Твисп. Однако в остальном сложение морянина свидетельствовало о преждевременной старости. По прикидкам Твиспа, ему было лет сорок-сорок пять… и он был очень смуглым для морянина. Складки его кожи отливали красноватым.

— Абимаэль, да иди же, — сказал незнакомец. — Ты себе все ноги обожжешь. Иди, съешь пирожок, пока мама тебя не отыскала.

«Почему он называет меня Абимаэль?» Твисп оглядел каменную чашу, окруженную высокими черными скалами. На некотором расстоянии работала группа морян, выжигающих землю огнеметами.

Это зрелище под жаркими лучами быстро поднимающегося Большого солнца походило на сон. Твисп внезапно испугался, что у него глубинное опьянение. Паниль ведь его предупреждал: «Не заплывай глубоко и дыши медленно, полными легкими. Иначе ты можешь окосеть».

«Окосеть». Твисп знал, что моряне называют так опьянение, вызванное закисью азота, что иногда случается с теми, кто использует сжатый воздух из баллонов на большой глубине. Всякие истории ходили — и о том, как ныряльщики срывали с себя баллоны и уплывали вглубь, и о том, как они предлагали воздух проплывающим мимо рыбкам или пускались в эйфорические пляски под водой.

— Я слышал огнеметы, — сказал старый плотник.

Это случайное подтверждение увиденного Твиспом рассеяло его страхи. «Нет… это всамделишная суша… под открытым небом. Я здесь, и я не окосел».

— Они думают, что простерилизуют эту почву, и в ней никогда не заведутся нервоеды, — заметил плотник. — Но эти глупцы ошибаются! Яйца нервоедов в море повсюду. Пока люди будут здесь жить, им будут нужны огнеметы.

Плотник пересек тень и подошел к лежащему на скамейке свертку. Он присел на скамейку и развернул сверток, в котором обнаружились завернутые в бумагу пирожки с блестящей коричневой корочкой. Твисп ощутил сладкую липкость их запаха. Плотник взял пирожок крепкими мозолистыми пальцами и протянул его Твиспу.

И в этот миг Твисп увидел, что незнакомец слеп. Глаза его были мутно-серыми, не озаренными изнутри взглядом. Поколебавшись, Твисп взял пирожок и отведал. Коричневый плод в пирожке оказался сладким.

И снова Твисп окинул взглядом чашу земли. Он видел картинки и голостерео в исторических хрониках, но ничто не подготовило его к такому зрелищу. Оно одновременно и притягивало Твиспа, и отталкивало. Эта земля не плыла по воле волн в ненадежном море. В этой жесткой суше под ногами ощущалась абсолютная надежность. Но была в ней и утрата свободы. Она выглядела такой скованной… ограниченной. Избыток подобного сужает кругозор.

— Возьми еще пирожок, Абимаэль, и беги домой, — сказал плотник.

Твисп сделал шаг в сторону, надеясь тихо ускользнуть, но зацепился за камешек и споткнулся, больно плюхнувшись на другой камень. Невольный вскрик боли исторгся из его уст.

— Ну, нечего хныкать, Абимаэль! — произнес плотник.

Твисп взгромоздился на ноги.

— Я не Абимаэль, — сказал он.

Плотник обратил на Твиспа свои незрячие глаза.

— Теперь я это слышу, — помолчав, молвил он. — Надеюсь, тебе понравился пирожок. Ты нигде поблизости Абимаэля не видел?

— Тут никого нет, кроме людей с огнеметами.

— Проклятые глупцы! — Плотник разом проглотил пирожок и облизнул с пальцев остатки сахарной глазури. — Они уже высадили на сушу островитян?

— Я… полагаю, я первый.

— Меня зовут Ной, — сообщил плотник. — Можешь считать, что это шутка такая. Первым здесь был я. Ты сильно изуродован, островитянин?

Твисп проглотил внезапную вспышку ярости, вызванную прямотой слепца.

— У меня длинные руки, но они замечательно подходят для вытягивания сетей.

— А полезные вариации тут не при чем, — сказал Ной. — Тебя как зовут?

— Твисп… Квитс Твисп.

— Твисп, — повторил Ной. — Мне нравится это имя. Хорошо звучит. Хочешь еще пирожок?

— Нет, спасибо. Он был вкусный, просто я не ем сладостей помногу. А что ты тут делаешь?

— Тружусь над одной деревяшкой, — ответил Ной. — Ты только подумай! Дерево на Пандоре! Я тут обрабатываю пару кусков, чтобы сделать мебель для нового здешнего директора. Ты его еще не встречал? Гэллоу прозывается.

— Пока не имел этого… удовольствия, — ответил Твисп.

— Еще встретишь. Он всех видит. Хотя, боюсь, не любит муть.

— А как ты… я хотел сказать, твои глаза?..

— Я таким не родился. Ослеп, потому что слишком долго смотрел на солнце. А ты о таком и не знал, верно? Если стоять на неподвижной земле, можно смотреть на солнце… но оно может ослепить тебя.

— О, — Твисп не знал, что можно еще сказать на такое, хотя Ной вроде бы смирился с судьбой.

— Абимаэль! — громко позвал Ной.

Никакого ответа.

— Он придет, — сказал Ной. — Я припас для него пирожок. Он это знает.

Твисп кивнул, и тут же ощутил бессмысленность этого движения. Он посмотрел в окруженный скалами бассейн. Суша полыхала со всех сторон, полностью залитая светом Большого солнца. Здания были ярко-белыми с отдельными вкраплениями коричневого. Вода — или иллюзия воды — мерцала возле дальних скал. Огнеметы смолкли, и моряне вошли в дом посреди каменной чаши. Ной вернулся к своим деревяшкам. Не было слышно ни ветерка, ни крика морских птиц, ни шагов Абимаэля, который должен был прийти на зов своего отца. Ничего. Твисп никогда еще не слышал такого безмолвия… даже и под водой.

— Меня зовут Ной, — сказал Ной. — Загляни-ка в архивы да почитай хроники. Я назвал своего первенца Абимаэль. Тебе не снятся странные сны, Твисп? Мне частенько снится большое судно, называемое ковчегом, и те времена, когда изначальную Землю покрыли воды потопа. Ковчег спас от потопа множество людей и животных… вроде этих гибербаков, слыхал?

Твиспа очаровал голос старого плотника. Этот человек был прирожденным рассказчиком, и знал, как распоряжаться своим голосом, чтобы привлечь внимание слушателей.

— А те, кто не попал на ковчег, померли все до единого, — продолжал Ной. — И когда море отступило, люди месяцами находили повсюду вонючие трупы. Ковчег был так построен, что ни люди, ни животные не могли на него забраться, если только их не пускали.

Ной вытер пот со лба пурпурным платком.

— Повсюду вонючие трупы, — пробормотал он.

Легкий ветерок пролетел над скалами и донес до Твиспа сильную вонь горелого. Он едва ли не ощутил смрад гниющей плоти, о которой говорил Ной.

Плотник поднял два изогнутых куска дерева и повесил их на крюк в стене.

— Корабль обещал, что Ной останется жив, — сказал Ной. — Но видеть столько смертей очень скверно. Когда умерших было так много, а выживших так мало, прикинь, как чувствовали себя выжившие! Они нуждались в чуде Лазаря, и им было в нем отказано.

Ной отвернулся от стены, и его незрячие глаза замерцали в отраженном свете. Твисп увидел, как невольные слезы катятся по щекам плотника и капают оттуда на его смуглую голую грудь.

— Я не знаю, поверишь ты мне или нет, — сказал Ной, — но Корабль говорил со мной.

Твисп в изумлении уставился на залитое слезами лицо. Впервые в жизни Твисп ощущал присутствие самого настоящего чуда.

— Корабль говорил со мной, — повторил Ной. — Я обонял вонь мертвецов и видел кости на земле, все еще покрытой разлагающейся плотью. И Корабль сказал: «Не буду больше проклинать землю за человека».[5]

Твисп содрогнулся. Слова Ноя изливались с силой, которой невозможно было сопротивляться.

— И еще Корабль сказал, — помолчав, добавил Ной. — «что помышление сердца человеческого — зло от юности его». Что ты скажешь на это?

Землю — за человека, подумал Твисп.

Ной напугал его, снова заговорив вслух.

— За человека! Как будто мы просили об этом! Как будто мы не могли бы устроить что-нибудь получше, чем все эти смерти!

Твисп начал ощущать глубокую симпатию к плотнику. Ной был философом, и притом глубоким мыслителем. Впервые Твисп подумал, что моряне и островитяне могут достигнуть взаимопонимания. Не все же моряне такие, как Гэллоу или Накано.

— Знаешь что, Твисп? — спросил Ной. — Я ожидал от Корабля лучшего, чем все эти убийства. А Он еще говорит, что сделал это ради человека!

Ной пересек тень, направляясь к скамеечке так точно, словно мог видеть ее, и остановился прямо перед Твиспом.

— Я слышу, что ты здесь дышишь, — сказал Ной. — Корабль говорил со мной, Твисп. Мне все равно, веришь ли ты мне. Так оно и было. — Ной протянул руку, ухватил Твиспа за плечо, потом рука его опустилась, и он ощупал длинную руку Твиспа по всей ее протяженности, а потом снова поднял руку, чтобы провести пальцем по лицу Твиспа.

— У тебя и правда длинная рука, — сказал Ной. — Не вижу в этом ничего плохого, если это полезно. И лицо у тебя хорошее. Много морщин. Ты много проводишь времени снаружи. Ты все еще нигде Абимаэля не видишь?

Твисп сглотнул.

— Нет.

— Ты не бойся меня только потому, что я говорил с Кораблем, — произнес Ной. — Этот ваш новый ковчег причалил к суше раз и навсегда. Мы собираемся покинуть море.

Ной отвернулся от Твиспа и снова сел на свою рабочую скамеечку.

Чья-то рука коснулась правого плеча Твиспа. Он испуганно обернулся и столкнулся лицом к лицу с Накано. Громадный морянин подошел беззвучно.

— Гэллоу хочет видеть тебя прямо сейчас, — сообщил Накано.

— Да где же этот Абимаэль? — воззвал Ной.

Голубь возвратился к нему в вечернее время; и вот, свежий масличный лист во рту у него…

Бытие 8:11, христианская Книга мертвых
Дьюк не обращал внимания на вскрики наблюдателей, столпившихся в вечном полумраке вокруг Бассейна Вааты. Его уши не уловили сдавленный стон, явно исторгшийся из широкой могучей глотки КП. Тяжелый кулак Вааты, ухвативший Дьюка за гениталии, поглотил все его внимание. Это вырвало его из псевдосна весьма болезненно, но прикосновение Вааты с каждым мгновением становилось все мягче. Возгласы возле бассейна сменились бормотанием и приглушенным хихиканьем. Когда рука Дьюка начала гладить Ваату в ответ, в комнате воцарилось молчание. Ваата застонала. Ритмичные удары ее могучих бедер подняли такую волну, что все наблюдатели промокли до нитки.

— Они собираются спариваться!

— У нее глаза открыты, — заметил один из наблюдателей. — Посмотрите, они движутся!

Ваата облизнула губы, притиснула Дьюка ко дну бассейна и оседлала его там. Ее голова и плечи поднялись над поверхностью, и она задышала глубокими долгими вдохами, запрокинув голову.

— Да! — молвила Ваата, и КП отметила в уме: «Это первое ее слово почти за триста лет.» И как объяснить верующим обстоятельства, при которых было произнесено это первое слово?

«Это все, чтобы покарать меня!» Эта мысль затопила сознание Симоны. «Она все видела». И КП гадала, какую кару может Ваата избрать для Гэллоу.

Именно в этот миг КП и поняла, что плеск в бассейне вовсе не является результатом одной лишь внутренней активности. Палуба и сама покачивалась в том же медленном ритме.

— Что происходит? — КП поймала себя на том, что бормочет этот вопрос вслух, и оглянулась, не услышал ли ее кто.

Ваата издала несколько сдавленных стонов, за ними последовало еще одно взрывное, задыхающееся: «Да!» Дьюка почти не было видно в массе ее движущихся бедер и похожих на окорока руки.

Глаза КП расширились от ужаса и унижения, когда она сообразила, что действо, разыгранное Ваатой и Дьюком, является гротескной пародией на ее последнее свидание с Гэллоу. А ее положение даже не давало ей уйти, чтобы скрыть жар, который заползал из-под ворота ее голубых одеяний, обжигая щеки и грудь. На висках и верхней губе Симоны появились капельки пота.

Кто-то ворвался в комнату с воплем: «Келп!» Голос надрывался, чтобы перекрыть толпу наблюдателей, и без того впавших в истерику. «Келп раскачивает остров. Он раскачивает все это гребаное море!»

Завидев КП, маленький коротконогий гонец смолк и прикрыл рот беспалой ладонью.

Последовало три коротких вскрика, от которых КП мороз по спине продернул, бедра Вааты содрогнулись вокруг Дьюка, и Ваата откинулась обратно в бассейн, широко распахнув глаза, улыбаясь, все еще соединенная с Дьюком коротким, но прочным якорем.

Тяжкое колыхание палубы стихло. Толпа возле бассейна стихла после возгласа Вааты. КП не собиралась упускать такой момент. Он сильно сглотнула, приподняла край платья и опустилась на колени возле края притихшего бассейна.

— Помолимся! — возгласила она, склонив голову. «Думай», велела она себе, «думай!» И крепко закрыла глаза, чтобы укрыться от страха, от действительности и от этих незваных предателей, слез.

Мы являемся созданиями наших собственных видений — они создают и ограничивают нас, ибо именно видения обозначают предельную грань человеческого разума.

Гастон Башлар, «Справочник капеллана-психиатра»
Направляясь на встречу с Гэллоу, Твисп не обращал внимания на подсматривающие устройства в потолке и разговаривал с Накано в открытую. Твисп уже не сомневался, что Накано ведет сложную двойную игру. Ну и что? Встреча с этим плотником, Ноем, подбодрила Твиспа. Гэллоу придется принять новую реальность Пандоры. Келп хочет его смерти и келп его смерти добьется. Открытая суша принадлежит всем. Гэллоу может лишь задержать наступление неизбежного, но не предотвратить его. Он здесь в плену. И все его люди здесь в плену.

Накано только засмеялся, когда Твисп заговорил об этом.

— Он знает, что он пленник. Он знает, что Карин и Скади близко — рукой подать.

— Он их никогда не получит! — заявил Твисп.

— Может, и нет. Но у него есть Верховный судья. Возможна сделка.

— Странно, — заметил Твисп. — Пока я не встретил того плотника, я даже не знал, что за сделку я на самом деле заключаю.

— Какого плотника? — спросил Накано.

— Человека, с которым я разговаривал наверху. Ноя. Разве ты не слышал, как он рассказывал про ковчег и про то, как Корабль с ним разговаривал?

— Не было там никакого человека! Ты был один.

— Да он же был прямо там! Как ты мог его не заметить? С длинной бородой вот по сюда. — Твисп провел рукой по поясу. — Он звал своего сына, Абимаэля.

— Должно быть, у тебя галлюцинации, — мягко заметил Накано. — Наверное, окосел от глубины.

— Он дал мне пирожок, — прошептал Твисп.

Припомнив фруктовый вкус пирожка и его липкую сладость на пальцах, Твисп поднес правую руку к глазам и потер палец о палец. Никакой липкости. Он понюхал пальцы. Никакого запаха пирожка. Он лизнул кончики пальцев. Никакого вкуса пирожка.

Твисп задрожал.

— Эй! Не принимай близко к сердцу, — утешил его Накано. — Любой может окосеть.

— Я видел его, — прошептал Твисп. — Мы говорили с ним. Корабль обещал ему: «Не буду больше проклинать землю за человека».

Накано отступил от Твиспа на шаг.

— Да ты рехнулся! Ты стоял на солнцепеке один-одинешенек.

— И не было никакой мастерской? — почти жалобно спросил Твисп. — И никакого бородатого человека в ее тени?

— Не было там никакой тени. Тебе, должно быть, голову напекло. Без шляпы. Большое солнце над тобой подшутило. Забудь.

— Не могу забыть. Я чувствовал его прикосновение, его палец дотрагивался до моего лица. Он был слепой.

— Ну, так не бери в голову. Мы вот-вот встретимся с Гэллоу, и если ты собираешься с ним торговаться, тебе понадобится ясная голова.

Движущийся куб остановился, и люк открылся в коридор. Накано и Твисп вышли, и их тут же окружили шестеро вооруженных морян.

— Сюда, — сказал Накано. — Гэллоу уже ждет тебя.

Твисп сделал глубокий дрожащий вдох и позволил увести себя по морянскому коридору с острыми углами и жесткими стенками по неподвижной палубе.

«Этот Ной был там на самом деле», сказал себе Твисп. Пережитое им было слишком реально. «Келп!» Понимание прожгло его до кончиков пальцев. Каким-то образом келп проник в его разум, возобладал над его органами чувств!

Осознание ужаснуло Твиспа, и у него подкосились ноги.

— Эй! Держись на ногах, муть! — рявкнул один из конвоиров.

— Полегче! — предостерег конвоира Накано. — Он не привык к палубе, которая не двигается.

Твиспа поразило дружелюбие в голосе Накано, его резкость с конвоирами. «Неужели Накано и в самом деле мне симпатизирует?»

Они остановились возле широкого прямоугольного люка. За ним открывалась комната, по островитянским стандартам большая — по крайней мере шести метров в длину и десяти-одиннадцати в ширину. Перед чередой дисплеев в дальней стене сидел Гэллоу. Он повернулся, когда Накано и Твисп вошли, оставив конвой в коридоре.

Твисп был мгновенно поражен чеканной правильностью черт Гэллоу, шелковистым золотом его длинной гривы, спускавшейся почти до плеч. Его холодные голубые глаза внимательно изучали Твиспа, лишь на мгновение задержавшись взглядом на длинных руках. Когда Накано и Твисп остановились в двух шагах от него, Гэллоу легко поднялся на ноги.

— Добро пожаловать, — сказал Гэллоу. — Прошу вас, не смотрите на себя как на пленника. Я считаю вас представителем от островитян на переговорах.

Твисп нахмурился. Значит, Накано так ему все и выложил!

— Не вас одного, конечно, — продолжал Гэллоу. — Сейчас к нам присоединится Верховный судья Киль. — Голос Гэллоу был мягок и убедителен, и он тепло улыбался.

«Профессиональный очарователь», подумал Твисп. «Вдвойне опасный».

На мгновение Гэллоу уставился на Твиспа; взгляд его холодных голубых глаз словно пытался снять с него кожу.

— Я слышал, — Гэллоу взглянул на Накано, стоявшего возле левого плеча Твиспа, затем вновь на самого Твиспа, — что вы не доверяете келпу?

Накано только губы поджал, когда Твисп взглянул на него.

— Это ведь правда, разве нет? — спросил Накано.

— Это правда, — был вынужден признать Твисп.

— Я думаю, что воссоздавая сознание келпа, мы создали чудовище, — заявил Гэллоу. — Позвольте мне вас заверить, что я никогда не испытывал доверия к этой стороне проекта. Это низко… аморально… это предательство всего человеческого.

Гэллоу помахал рукой, демонстрируя этим жестом, что высказал достаточно, и повернулся к Накано.

— Ты не спросишь охрану, достаточно ли Верховный судья пришел в себя, чтобы его можно было привести сюда?

Накано развернулся на пятке и вышел в коридор, откуда донесся тихий обмен репликами. Гэллоу улыбнулся Твиспу. Вскоре Накано вернулся.

— Что случилось с Килем? — требовательно спросил Твисп. — От чего он должен прийти в себя? — «От пыток?» высказал он мысленную догадку. Очень уж ему не понравилась улыбка Гэллоу.

— У Верховного судьи, как я предпочитаю его называть, проблемы с пищеварением, — ответил Гэллоу.

Шаркающий звук у входа привлек внимание Твиспа. Он так и впился взглядом в двоих охранников, которые помогали Верховному судье Уорду Килю войти в комнату, поддерживая его ковыляющее тело.

Твисп был потрясен. Киль выглядел так, словно был при смерти. Кожа его была бледной и влажной. Взгляд его глаз был туманным, и они смотрели в разные стороны — один назад, в коридор, а другой оглядывал путь, на котором каждый шаг причинял ему боль. Шея Киля даже при поддержке всем известного суппорта, казалось, была больше не в силах удерживать его голову.

Накано принес низенький стул и осторожно подставил его Килю. Охранник мягко усадил Киля на стул, где он некоторое время и сидел, молча пытаясь отдышаться. Конвоир вышел.

— Мне очень жаль, судья Киль, — произнес Гэллоу с хорошо отработанным сожалением. — Но мы действительно должны воспользоваться тем временем, что нам еще осталось. Есть вещи, которые мне необходимы.

Киль медленно сосредоточился, страдальчески поглядев на Гэллоу.

— А то, что Гэллоу хочет, Гэллоу получает, — пробормотал Киль слабым, дрожащим голосом.

— Мне сказали, что у вас проблемы с пищеварением, — произнес Твисп, глядя сверху на знакомую фигуру островитянина, который так долго прослужил в самом центре островитянской жизни.

Один из странно расположенных глаз Киля окинул Твиспа взглядом, отметив длинные руки — примету островитянина. Да и островной акцент Твиспа нельзя было отрицать.

— Кто вы? — спросил Киль чуть окрепшим голосом.

— Я из Вашона, сэр. Меня зовут Твисп. Квитс Твисп.

— Ах, да. Рыбак. Зачем вы здесь?

Твисп сглотнул. Кожа Киля была бледной, как шкурка сосиски. Этот человек явно нуждался в помощи, а не в выслушивании требований Гэллоу. Твисп, не обращая внимания на его вопрос, повернулся к Гэллоу.

— Ему нужно в больницу!

Губы Гэллоу искривились легкой улыбкой.

— Верховный судья отказался от медицинской помощи.

— Для нее слишком уже поздно, — сказал Киль. — Что за цель у этой встречи, Гэллоу?

— Как вам известно, — произнес Гэллоу, — Вашон сел на мель возле одного из наших барьеров. Они выдержали шторм, но у них серьезные повреждения. Для нас они представляют собой неподвижную мишень.

— Но вы пойманы здесь! — воскликнул Твисп.

— Верно, — согласился Гэллоу. — Но ведь и не все мои люди здесь, со мной. Другие стратегически размещены среди островитян и морян. И они все еще подчиняются мне.

— Островитяне работают на вас? — осведомился Твисп.

— И в их числе КП. — И вновь легкая улыбка появилась на губах Гэллоу.

— Это весьма примечательно после того, что он сотворил с Гуэмесом, — сказал Киль. Он говорил почти нормально, но усилие, которое ему требовалось, чтобы сидеть прямо и поддерживать разговор, было очевидным. Пот выступил на его широком лбу.

Гэллоу, блестя глазами, указал на Твиспа пальцем.

— У вас есть Карин Алэ, рыбак Твисп! А у Вашона есть Ваата. И я получу обеих!

— Интересно, — заметил Киль, взглянув на Твиспа. — Карин и в самом деле у вас?

— Она на судне за периметром келпа, куда Гэллоу и его люди не могут добраться.

— Я думаю, туда отправится Накано, — сказал Гэллоу. — Накано?

— Возможно, — ответил Накано.

— Келп пропустил его сюда невредимым, — сказал Гэллоу и улыбнулся Твиспу. — Вам не кажется возможным, что Накано против келпа иммунен?

Твисп взглянул на Накано, который вновь бездеятельно стоял, прислушиваясь к разговору, но не глядя ни на одного из собеседников.

Твиспу пришло в голову, что Накано и в самомделе принадлежит келпу. Огромный морянин заключил что-то вроде соглашения с этим морским чудовищем! Для Твиспа Накано был живым воплощением морянской убийственной порочности, сокрытой под внешне разумной маской доброжелательности. В чем заключалась ценность Накано для келпа? В голосе Накано, когда он говорил о келпе, звучали нотки фанатизма, которые ни с чем нельзя было перепутать.

«В келпе мое бессмертие». Вот что говорил Накано.

— В самом деле, нет никакой надобности во всех этих убийствах и насилии, — заявил Гэллоу. — Мы же все разумные люди. Вы получаете то, что нужно вам. Я получаю то, что нужно мне. Есть ведь какая-то нейтральная почва, на которой мы можем договориться.

Мысли Твиспа метнулись к странной встрече наверху с тем плотником, Ноем. «Если это и в самом деле келп запихнул мне в голову такую галлюцинацию, то с какой целью? В чем заключается его сообщение?»

Убивать дурно. Даже по приказу Корабля убивать дурно. Твисп это сильно ощутил и в поведении Ноя, и в его словах.

«Ковчег причалил к суше, которая уже не будет проклята Кораблем». Твисп смутно припоминал предание о ковчеге… было ли это послание от Корабля, переданное через келп?

С другой стороны, Гэллоу был воплощением предательства, человеком, который пойдет на все, чтобы добиться своего. Неужели КП на самом деле работает на него? Если так, проклятое соглашение всего лишь обман.

«А что, если Ной — это просто галлюцинация? Может быть, Накано прав, и я просто окосел.»

— Почему тебя не тошнит? — внезапно спросил Накано у Твиспа.

Это был такой неожиданный вопрос, предполагающий, что Накано известны мысли Твиспа, что Твисп на мгновение замер от изобилия возможных выводов.

— Вы тоже больны? — спросил Киль, щурясь на Твиспа.

— Я здоров, — ответил Твисп. Он оторвал взгляд от Накано и попристальней посмотрел на Гэллоу, на признаки потворства себе на его лице, на хитроватый изгиб его улыбки, на морщины, перерезавшие лоб и на складки в уголках рта.

Теперь Твисп знал, что ему делать.

— Помышления сердца вашего — зло от юности вашей, — сказал он Гэллоу, медленно и отчетливо выговаривая каждое слово.

Слова Корабля, высказанные Ноем, легко слетели с уст Твиспа и, когда он произнес их, он сам ощутил их правильность.

— Скверный же вы дипломат! — нахмурился Гэллоу.

— Я простой рыбак, — возразил Твисп.

— Рыбак, но не простой, — поправил Киль. Его смешок превратился в сухой слабый кашель.

— Вы думаете, Накано иммунен против келпа, — сказал Твисп. — Но это я был его пропуском. Без меня он разделил бы судьбу остальных. Он ведь рассказывал вам об остальных, которых келп утопил, правда?

— Я же говорю, что келп вышел из-под контроля! — заявил Гэллоу. — Мы выпустили чудовище на Пандору. Наши предки были правы, когда уничтожили его!

— Может, и были, — согласился Твисп. — Но второй раз этого не удастся проделать.

— Яды и горелки! — сказал Гэллоу.

— Нет! — вырвалось у Накано, и он посмотрел на Гэллоу.

— Мы просто доведем его до управляемой величины, — утешительно произнес Гэллоу. — Слишком маленькой для полного осознания, но достаточной, чтобы келп сохранял память наших покойников навеки.

Накано коротко кивнул, но не расслабился.

— Скажи ему, Накано, — потребовал Твисп. — Ты действительно мог бы вернуться на грузовоз без меня?

— Даже если келп меня не тронет, команда наверняка не пустит меня на борт, — сказал Накано.

— Не понимаю, как вы собираетесь потопить Вашон, когда он и без того на мели, — заметил Киль, и болезненная усмешка изогнула уголок его рта.

— Так вы считаете меня беспомощным, — сказал Гэллоу.

Твисп посмотрел через открытый люк в коридор, где стражники толпились, делая вид, что они ну совсем не подслушивают.

— Разве ваши люди не знают, что вы завели их в ловушку? — спросил Твисп голосом громким и звучным. — Пока вы живы, они остаются пленниками!

Кровь бросилась Гэллоу в лицо.

— Но Вашон…

— Вашон окружен периметром келпа, через который вам не пробраться! — сказал Твисп. — Никто из тех, кого вы отрядили против Вашона, не пробрался! — он взглянул на Киля. — Господин судья, я не…

— Нет, нет, — просипел Киль. — Продолжайте. Вы отлично справляетесь.

Гэллоу сделал явную попытку совладать со своим гневом, сделав несколько глубоких вдохов и расправив плечи.

— Аэростаты могут… — начал было он.

— Аэростаты тоже не все могут, — вставил Накано. — Вы же знаете, что случилось с тем аэростатом, на котором я был. Они уязвимы.

Гэллоу посмотрел на Накано так, словно увидел его впервые.

— Правильно ли я расслышал своего верного Накано?

— Ты не понимаешь? — спросил Накано мягким проникновенным голосом. — Это же неважно, что с нами станется. Пойдем, я уйду в келп вместе с тобой. Пусть он возьмет нас.

Гэллоу отступил от Накано шага на два.

— Пойдем! — настаивал Накано. — Верховный судья явно умирает. Мы втроем уйдем вместе. Мы не умрем. Мы будем вечно жить в келпе.

— Дурак! — выпалил Гэллоу. — Келп может умереть! Он уже был однажды убит, и это может случиться снова.

— Келп с этим не согласен, — возразил Накано. — Аваата живет вечно! — его голос на последних словах ушел вверх, в глазах зажегся диковатый огонек.

— Накано, Накано, мой самый доверенный сотоварищ, — сказал Гэллоу, принуждая свой голос к самому убедительному звучанию. — Не позволим горячности момента поколебать нас. — Гэллоу послал понимающий взгляд охранникам в коридоре. — Конечно, келп будет жить вечно… но не в таком же количестве, чтобы угрожать нашему собственному существованию.

Выражение лица Накано не изменилось.

Киль, наблюдавший эту сцену затуманенными болью глазами, подумал: «Накано знает его! И Накано ему не доверяет!»

Твиспа посетила сходная мысль, и он нашел крайнее средство против Гэллоу. «Накано может пойти против своего шефа.»

Гэллоу изобразил смущенную улыбку, с которой и обратился к Килю.

— Господин судья Киль, не будем забывать, что КП по-прежнему мой человек. И это я заполучу гибербаки.

— Бьюсь об заклад, КП не знает, что это вы потопили Гуэмес, — ввернул Киль.

— А кто сообщит ей это обвинение? — поинтересовался Гэллоу, глядя перед собой невинным взором.

«Это наш смертный приговор?» подивился Твисп. «Нас заставят умолкнуть навеки?» Он решился на смелую атаку.

— Если мы не вернемся на судно, они передадут это обвинение по радио, и заверения Теджа его поддержат.

— Теджа? — глаза Гэллоу блеснули одновременно изумлением и удовольствием. — Ты имеешь в виду того островитянина Теджа, который угнал нашу субмарину? — Гэллоу улыбнулся Накано. — Ты слыхал? Они знают, где найти угонщика.

Накано не переменился в лице.

Гэллоу взглянул на хронометр возле терминала связи.

— Ну надо же! Время уже почти обеденное. Рыбак Твисп, почему бы вам не остаться здесь с Верховным судьей? Я пришлю вам поесть сюда. Мы с Накано пообедаем вдвоем и обсудим возможные компромиссы. Вы с Верховным судьей можете заняться тем же самым.

Гэллоу подошел к Накано.

— Пойдем, дружище, — сказал он. — Не затем я спасал твою жизнь, чтобы ты потом со мной спорил.

Накано оглянулся на Твиспа, и на лице его ясно читалась мысль: «А ты зачем спасал мою жизнь?»

Твисп на этот невысказанный вопрос ответил: «Сам знаешь.» И подумал молча, «Я спас твою жизнь просто потому, что ты был в опасности». Накано и сам это уже знал.

Накано стряхнул рукопожатие.

— Да не ссорься ты со мной, дружище, — увещевал Гэллоу. — Оба мы в свое время уйдем в келп, но сейчас еще слишком рано. Нам еще многое предстоит сделать.

Постепенно Накано позволил увести себя из комнаты.

Тремор всех мышц Киля был так силен, что видно было, как от их дрожи сотрясается голова.

— У нас времени в обрез, — сказал Киль Твиспу. — Снимите все со стола в том конце комнаты и помогите мне лечь на него.

Твисп быстро сбросил все со стола и вернулся к Килю. Подсунув под него свои длинные руки, Твисп поднял его старое тело, потрясенный его легкостью. От Киля остались разве что кости в складчатом мешке кожи. Твисп перенес судью через всю комнату и опустил его на стол.

Дрожащей рукой Киль указал на застежки суппорта.

— Помогите мне снять эту треклятую штуку, — выдохнул он.

Твисп расстегнул их, снял суппорт с шеи плеч Киля и уронил его на пол. Киль вздохнул с облегчением.

— Я предпочитаю покидать этот мир более или менее в том виде, в каком явился в него, прошептал он, теряя силы с каждым словом. — Нет, не спорьте. Мы оба знаем, что я умираю.

— Сэр, я могу вам хоть чем-нибудь помочь?

— Вы уже помогли. Я боялся, что мне придется умирать среди врагов.

— Но ведь можно же хоть что-нибудь…

— Ничего, совсем ничего. Лучшие врачи Вашона уже сообщили мне о приговоре высшего Комитета по Жизненным формам. Нет… вы самый подходящий человек для такой минуты… не настолько близкий, чтобы горевать, и все же достаточно близкий, чтобы я мог знать, что вам не все равно.

— Сэр… все, что я только могу… все, что могу…

— Используйте ваш великолепный здравый смысл, когда общаетесь с Гэллоу. Вы уже видели, что Накано можно обратить против него.

— Да, я видел.

— Тогда еще одно.

— Все, что угодно.

— Не позволяйте им отдать меня келпу. Я этого не хочу. Жизнь должна теплиться в собственном теле, пусть даже это и такое убогое тело, как то, что я собираюсь покинуть.

— Я… — Твисп смолк. Честность заставила его умолкнуть. Что он может сделать?

Киль ощутил его смятение.

— Вы сделаете все, что в ваших силах, — сказал он. — Я это знаю. А если у вас не получится, я вас не виню.

— Все, что я смогу сделать… я сделаю. — Слезы наполнили глаза Твиспа.

— И не судите строго КП, — прошептал Киль.

— Что? — Твисп склонился к самым губам судьи.

Киль повторил.

— Симона, — добавил он, — женщина чувствительная и полная горечи, и… вы же видели Гэллоу. Представьте, каким привлекательным он должен был ей показаться.

— Понимаю, — кивнул Твисп.

— Я исполнен радости оттого, что острова могут рождать таких хороших людей, — прошептал Киль. — Я готов принять правосудие.

Твисп вытер глаза, все еще склоненный, чтобы лучше расслышать последние слова судьи. Когда их не последовало, Твисп осознал, что не слышит и его дыхания. Твисп приложил пальцы к шейной артерии судьи. Пульса не было. Он выпрямился.

«Что я могу сделать?»

Найдется ли тут что-нибудь достаточно горючее, чтобы сжечь старое тело и не дать морянам отправить его в море? Он оглядел комнату. Ничего. Твисп беспомощно уставился на лежащее на столе тело.

— Он умер? — Это был голос Накано, стоящего в проеме люка.

Когда Твисп повернулся, могучий морянин был уже в комнате.

Слезы на лице Твиспа сами по себе были достаточным ответом.

— Его не отдадут келпу, — сказал Твисп.

— Друг Твисп, он умер, но ему нет нужды быть мертвым, — сказал Накано. — Ты встретишься с ним в Аваате.

Твисп сжал кулаки, его длинные руки дрожали.

— Нет! Он просил меня не допустить этого!

— Но это не нашей власти, — ответил Накано. — Если он был достойным человеком, Аваата возжелает получить его.

Твисп подскочил к столу и замер возле него.

— Дай мне отнести его к Аваате, — сказал Накано, подходя к Твиспу.

Когда Накано подошел на расстояние вытянутой длинной руки Твиспа, тот сжал кулак, мозолистый от сетей, и ударил Накано сплеча. Кулак с ослепительной скоростью ударил Накано в челюсть. Тяжелые мускулы шеи Накано поглотили большую часть силы удара, но все же глаза его затуманились. Прежде, чем он успел прийти в себя, Твисп подскочил к нему и заломил руку Накано назад, чтобы швырнуть его на палубу.

Накано уже достаточно оклемался, чтобы не допустить этого. Он медленно повернулся, несмотря на захват Твиспа, словно гигантский стебель келпа.

Внезапно охрана ворвалась в комнату. Другие руки схватили Твиспа, отшвырнули и прижали к палубе.

— Не причинять ему вреда! — заорал Накано.

Хватка рук, держащих Твиспа, ослабела, но не исчезла.

Накано воздвигся над Твиспом с печальным выражением на огромном лице; из уголка его рта стекала струйка крови.

— Прошу тебя, друг Твисп, я не желаю тебе зла. Я только хочу почтить Верховного судью и Председателя Комитета по жизненным формам, человека, который так долго и так хорошо служил всем нам.

Один из охранников, держащих Твиспа, ухмыльнулся.

Накано незамедлительно схватил его за плечо, поднял, словно мешок с рыбьим кормом и отшвырнул в сторону.

— Островитяне, над которыми ты насмехаешься, так же дороги Аваате, как и любой из нас! — взревел Накано. — И любой из вас, кто забудет об этом, будет отвечать передо мной!

Побитый охранник стоял спиной к стене, лицо его было искажено гневом.

— Держите его, но не мешайте ему встать, — сказал Накано, указав на Твиспа могучим пальцем. Он подошел к столу и осторожно поднял тело Киля на руки. Он повернулся и прошел мимо охраны, остановившись в проеме люка.

— Когда я уйду, отведите рыбака к шефу. ДжиЛаар Гэллоу наверху, и ему есть что сказать. — Накано задумчиво посмотрел на Твиспа. — Ему нужна твоя помощь, чтобы получить гибербаки — они уже спускаются.

Гибернация относится к спячке, как сон — к смерти. Находясь ближе к смерти, нежели к жизни, гибернация может быть прервана только милостью Корабля.

Из Анналов
Пока Бретт держал Теджа, Алэ перевязала культю его левой руки канатом от гарпуна. Тедж лежал сразу же за главным люком, сквозь плаз иллюминатора позади него виднелось море. Большое солнце, войдя в свой полуденный квадрант, разрисовало побеги келпа маслянистыми кольцами, то яркими, то меркнущими, когда на солнце набегало облако.

Из уст Теджа вырвался стон.

Отлив медленно покачивал судно. Алэ прислонилась к ближайшей переборке.

— Ну вот, — сказала она, обрезав канат. Кровь заливала палубу вокруг них, и их подводные костюмы пропитались ею.

— Тень! — Алэ повернулась и крикнула в люк. — Ты носилки приготовил?

— Уже тащу!

Бретт глубоко вздохнул и посмотрел через плаз на умиротворенный келп — такой безобидный на вид, такой спокойный. Горизонт был нелепого розовато-серого цвета там, где вскорости предстояло подняться Малому солнцу, чтобы присоединиться на небе к своему гигантскому собрату.

Это были адские полчаса.

Тедж, бесцельно слонявшийся по рубке, усыпил их бдительность этой бесцельностью своих передвижений. Внезапно он рванулся в коридор и сорвал ручной замок главного люка. Вовнутрь хлынула вода под сильным глубинным давлением — почти тридцать пять метров глубины. Тедж был к этому готов. Стоя под защитой распахнутого люка, он схватил аварийный набор баллонов, лежащих рядом, и выскользнул в люк.

Бросившихся за ним Бретта и Паниля сбило с ног потоком воды, бурлящей в коридоре. Только быстрота реакции Скади, отсекшей коридор за ними и закрывшей люк, спасла судно и его обитателей.

Теджа легко вышвырнуло в заросли келпа, где на дне и лежал грузовоз.

Скади, справляясь со всей этой массой влившейся воды, продула цистерны и включила помпы, крича Карин, чтобы та пришла на помощь Бретту и Панилю. Судно медленно подымалось, всплывая сквозь келп.

Бретт и Паниль, с плеском прокладывая себе путь в рубку, приняли помощь Карин. Скади, сидящая за пультом управления, только оглянулась на Бретта, чтобы убедиться, что он в безопасности, а затем вновь сосредоточилась на водном мире, виднеющемся сквозь плаз.

— Он же его на куски рвет! — выдохнула Скади.

Остальным столпились позади Скади и тоже выглянули. Судно приподнялось среди сплетений келпа, и им сверху был виден Тедж прямо под ними. Одно громадное щупальце келпа, захлестнув поясницу Теджа, держало его крепко, а другое оторвало ему левую руку. Облако темной жидкости заклубилось вокруг этой руки.

Карин вскрикнула.

Бретт только тогда понял: это облако — кровь! И рука у Теджа оторвана.

Словно желая выплюнуть его, щупальца отпрянули от Теджа и подтолкнули его кверху.

Скади задрала нос судна и направила его к поверхности. Там они и нашли Теджа, наполовину без сознания, истекающего кровью. Стая рвачей, привлеченных запахом крови, пыталась прорваться к нему сквозь заросли келпа.

Позже, когда Карин обработала рану Теджа, Бретт и Паниль уложили его на носилки и потащили. Алэ шла рядом.

— Он потерял много крови, — сказала она. — Артерия была полностью нараспашку.

Скади осталась за пультом управления, бросив только беглый взгляд на бледное лицо Теджа, когда носилки с ним опустили позади нее на палубу. Она удерживала грузовоз в узком круге свободной от келпа воды. Резкие волны выбивали приглушенное танк-танк о борт. Вся лишняя вода была уже сброшена за борт, но палуба еще оставалась мокрой.

«Спаси нас Корабль!» подумала Скади, у которой вид увечья Теджа так и горел в памяти. «Келп взбесился!»

Паниль стоял рядом с Теджем. Боль выбелила Теджу лицо, но, казалось, он был в сознании. Заметив это, Паниль заговорил с ним.

— Что ты собирался сделать?

— Ш-шш, — прошептала Алэ.

— Нр… мально, — выдавил Тедж. — Х… тел убить Гэллоу.

— Ты чуть всех нас не поубивал! — взорвался Паниль.

Карин оттащила Паниля за руку.

Бретт устроился за пультом возле Скади и взглянул на черную громаду станции окруженную белой пеной. Малое солнце уж поднялось, и вода сверкала в двойном солнечном свете.

— Келп, — вымолвил Тедж.

— Тшш, — сказала Алэ. — Береги силы.

— Надо говорить. Келп взял всех погибших с Гуэмеса… они там, внутри. Сказал, что я оторвал руку у человечества… и как бы покарал меня. Проклятье! Проклятье! — Он попытался посмотреть туда, где была раньше его рука, но крепления носилок не давали ему повернуться.

Скади, распахнув глаза, уставилась на Бретта. Возможно ли, чтобы келп принял в себя личности всех поглощенных им умерших? Неужели он будет сводить все старые счеты? Наконец обретя сознание и слова, чтобы выразить себя, келп предпочел изъясняться посредством насильственных действий. Скади взглянула на зеленые заросли, окружающие судно, и содрогнулась.

— Там повсюду рвачи, — сказала она.

— Где… где моя рука? — простонал Тедж.

Глаза его были закрыты, и его крупная голова на бледной ткани носилок казалась еще крупнее.

— В холодильнике, положена на лед, — ответила Алэ. — Мы как можно меньше трогали саму поверхность раны. Легче потом пришивать будет.

— Келп же знал, что я просто дурак, а Гэллоу… Гэллоу этим воспользовался, — простонал Тедж и замотал головой и стороны в сторону. — Почему же он покарал меня?

Тяжелый порыв ветра подтолкнул судно и швырнул его бортом на келп. Громкий звук удара раскатился по грузовозу, и судно выпрямилось с шипением двигателей.

— Что это? Что случилось? — спросила Алэ.

— По-моему, мы привлекли чье-то внимание, — ответил Бретт, указывая на небо над станцией. — Посмотрите! Вы когда-нибудь видели такое множество аэростатов?

— Аэростаты, как же! — воскликнул Паниль. — Клянусь яйцами Корабля! Да это же дирижаблики! Их тут тысячи.

Бретт так и застыл, разиня рот. Как и все дети Пандоры, он видел голографические изображения спороносителей келпа — феномена, вот уже много поколений невиданного на Пандоре. «Паниль прав! Это дирижаблики!»

— Они такие красивые, — пробормотала Скади.

Бретт был принужден согласиться. Дирижаблики, огромные органические водородные мешки, плясали вместе с радугой в свете двух солнц. Они дрейфовали высоко над станцией, двигаясь вместе с постоянным ветром к юго-западу.

— Теперь это дело вышло у нас из-под контроля, — прокомментировал Паниль. — Теперь келп сам будет размножаться.

— Они спускаются, — заметил Бретт. — Посмотрите. Некоторые из них загребают щупальцами воду.

Группа дирижабликов, миновав станцию, медленно спускались по ветру к поверхности моря.

— Их как будто бы направляют, — заметила Скади, — Посмотрите, как они держатся вместе.

И снова что-то гулко ударило в борт судна. Перед ними открывался канал, ведущий к тому месту, где дирижаблики опускались на воду. Поначалу медленно, течение повлекло судно в открывшийся проход.

— Нам лучше бы следовать за ним, — высказался Паниль.

— Но Твисп все еще там, на станции! — возразил Бретт.

— Этим парадом командует келп, — сказал Паниль. — Твоему приятелю придется справляться самостоятельно.

— По-моему, Тень прав, — отважилась возразить Скади и указала на станцию. — Видишь? Там дирижабликов больше. Они почти касаются камня.

— Но что, если Твисп вернется, а мы не…

— Я верну нас на прежнее место, как только келп позволит, — Сказала Скади, запуская двигатели.

— Нет! Я возьму воздушные баллоны и поплыву к…

— Бретт! — Скади прикрыла его ладонь своей. — Ты же видел, что он сделал с Теджем.

— Но я не причинял ему зла… и никому. А тот морянин убил бы меня.

— Мы не знаем, что он сделает, — ответила Скади.

— Она права, — вмешался Паниль. — Какая польза будет твоему другу от тебя безрукого?

Бретт рухнул на сидение.

Скади увеличила ход и вывела подводные крылья. Судно набирало скорость, оно приподнялось и рванулось через открывшийся проход к спускающимся дирижабликам.

Бретт сидел молча. Он внезапно почувствовал, что его морянские сотоварищи обратились против него, даже и Скади. Откуда им знать, чего хочет келп? Ну, открыл он проход среди зарослей! Ну, направил туда течение! А Твисп может нуждаться в них там, где они договорились дожидаться его.

Но тут Бретт покачал головой. Он подумал, как бы сам Твисп отреагировал на подобные протесты. «Не будь дураком!» Келп изъяснялся без недомолвок. Тедж… проход… течение — словами яснее не скажешь, что теперь следует делать. Скади и другие просто раньше поняли это и быстрее приняли.

Быстрым движением Скади сбавила ход, и судно остановилось в замедляющемся течении, чьи волны плескались о борта.

— Мы блокированы, — сообщила она.

Все принялись высматривать проход. Но келп не только закрыл его — вокруг судна поднялись из воды стебли и побеги. Невысокие густые заросли перекрыли путь.

Бретт посмотрел влево. Там, не более чем в десяти километрах, возвышалась станция. Дирижаблики, сбиваясь в стаи, спускались примерно в километре от них.

— Не припомню, чтобы на голоизображениях они выглядели так красочно, — произнес Паниль прямо у Бретта за спиной.

— Вне всякого сомнения, новая разновидность, — откликнулась Карин.

— И что нам теперь делать? — спросил Бретт.

— Сидеть, пока не выясним, зачем келп привел нас сюда, — ответила Скади.

Бретт посмотрел на спускающуюся стаю дирижабликов. Темные щупальца коснулись воды. Огромные мешки радужно переливались на солнце.

— В хрониках говорится, что келп сам вырабатывает водород на тот же манер, что и вы, островитяне, — промолвил Паниль. — Эти мешки зарождаются глубоко под водой, наполняются и взлетают, рассеивая споры. Один из моих предков прокатился на дирижаблике. — Он говорил задыхающимся шепотом. — Они всегда восхищали меня. Я так мечтал об этом дне.

— Что они делают? — спросила Скади. — Зачем они несут споры сюда? Здесь же и так повсюду келп.

— Ты полагаешь, что их направляют осмысленно, — сказала Карин. — Но они, вероятнее всего, просто дрейфуют, куда ветер их занесет.

— Нет, — покачал головой Паниль. — Тот, кто управляет течениями, управляет температурой поверхностной воды. А тот, кто управляет температурой, управляет ветрами.

— Что они делают? — повторила Скади. — В любом случае дрейфовать они не торопятся. Они как будто собираются все здесь.

— Гибербаки?.. — предположила Карин.

— Как может келп… — начала было Скади и тут же перебила себя. — Это здесь они и должны спуститься?

— Примерно здесь, — ответила Карин. — Тень?

— Квадрант тот самый, — ответил он, посмотрев на хронометр. — По первоначальному расписанию, пора уже и приводняться.

— Странный какой дирижаблик, — заметил Бретт. — Или это аэростат? — Он указал наверх, почти коснувшись пальцем плазмагласа.

— Парашют! — воскликнул Паниль. — Клянусь нутром Корабля! Это же спускается первый гибербак!

— Поглядите на дирижаблики! — сказала Скади.

Яркие мешки закрутились смерчем, открывая проход посредине его. Этот проход сместился немного к югу и чуть к западу, предоставив морю уловить в свои сети спускающийся парашют.

Теперь уже было видно, что под парашютом что-то болтается — серебристый цилиндр, ярко сверкающий в солнечном свете.

— Корабль! Ну и большая же эта штуковина! — выпалил Паниль.

— Интересно, что там, — прошептала Карин.

— Скоро узнаем, — ответил Бретт. — Посмотрите — сверху над парашютом еще один… и еще.

— Оххх, вот бы мне до них добраться… ну хоть до одного, — вздохнул Паниль.

Первый гибербак был уже не более чем в сотне метров от поверхности. Он опускался медленно, и приводнение его сокрылось в кольце дирижабликов. Второй гибербак спустился в проем кольца… третий… четвертый… Наблюдатели насчитали их двадцать штук, иные были даже больше судна.

Когда последний гибербак коснулся воды, кольцо дирижабликов сомкнулось. Келп немедленно начал открывать дорогу от судна к тому месту, где колыхались гибербаки.

— Нас просят присоединиться, — заметила Скади. Она запустила двигатели и направила судно в проем на малом ходу. Кильватерная волна плеснула в обе стороны. Дирижаблики расступились, пропуская судно туда, где на открытой воде колыхались дирижаблики.

Пассажиры грузовоза изумленно смотрели на открывшееся им зрелище. Щупальца дирижабликов трубились над замками гибербаков, открывая их и просовываясь вовнутрь. Люки открывались нараспашку навстречу им. Внезапно один из контейнеров притонул, захватывая воду. Из него выплыли белобрюхие млекопитающие и немедленно нырнули.

— Орки, — выдохнул Паниль. — Глядите! — он указал на них через плечо Бретта. — Горбатые киты! Совсем такие, как на головидео!

— Мои киты, — шепнула Скади.

Открывшийся перед судном проход свернул влево, направляя его к шести гибербакам, лежащим рядышком в гнезде зарослей келпа. Щупальца дирижабликов так и корчились, так и извивались в них.

Когда грузовоз приблизился, щупальце выметнулось, держа брыкающегося человека — бледнокожего, обнаженного. Еще одно щупальце вытащило еще одного человека… еще… и еще. Кожа самых разных оттенков — от темной, темнее, чем у Скади до более светлой, чем у Карин Алэ.

— Что они творят с этими несчастными? — спросила Алэ.

Лица людей, извлеченных из гибербаков, выражали явный ужас, но ужас этот начал отступать на глазах у наблюдателей. Дирижаблики, несущие людей, начали медленно дрейфовать к судну.

— Вот зачем келп привел нас сюда! — воскликнул Бретт. — Скорее, Тень. Надо открыть люк.

Скади заглушила двигатели.

— Мы не сможем разместить такую уйму народу! — сказала она, указав на дирижаблики, несущие людей прочь от вскрытых контейнеров. Более сотни человеческих тел виднелось в их щупальцах, и с каждой секундой дирижаблики извлекали из контейнеров все новых и новых людей. — Такая уйма нас потопит! — воскликнула Скади.

— Нам придется доставить их на станцию, — ответил ей Бретт, остановившись на минуту в коридоре. — Увидим, может, мы сумеем взять их на буксир. — Он побежал по коридору к главному люку, слыша шаги бегущего следом Паниля.

Дирижаблики уже собрались около люка, когда Бретт открыл его. Щупальце просунулось в проем и ухватило Бретта. Он замер. Слова наполнили его разум, ясные и отчетливые, не искажаемые никаким посторонним призвуком.

— Благородный человек, любимый возлюбленной Аваатою Скади, не страшись. Мы принесли вам Корабельных Клонов, чтобы они жили в мире со всеми вами, разделяющими Пандору с Аваатой.

Бретт ахнул и ощутил рядом мысли Паниля: туманные мысли — ничего общего с ясностью четких, как звон колокольчиков, слов, проникших в его сознание через щупальца дирижабликов. От Паниля исходил почтительный восторг, школьные воспоминания о картинках с изображением дирижабликов, семейные предания о первом пандоранском Паниле… а затем страх того, что такая масса народу потопит судно.

— Дирижаблики поддержат вас на плаву, — сообщили щупальца. — Не страшитесь. Что за дивный день! Что за дивные неожиданности явились к нам как благословенный дар Корабля!

Бретт понемногу пришел в себя. Оказывается, он лежал на переплетении щупалец. Нагие люди один за другим входили в люк. До чего эти новоприбывшие громадные! Кое-кому из них даже пришлось пригнуться в коридоре.

Паниль, точно так же ухваченный щупальцами, выглядел ошалевшим. Он махнул рукой, указывая вновь прибывшим направление к рубке.

— Часть из вас может пройти в грузовой трюм вот по этому коридору, — посоветовал Бретт.

Люди пошли туда, куда их направили Паниль и Бретт — без споров, без вопросов. Казалось, они еще не оправились от шока пробуждения в щупальцах дирижабликов.

— Нас сносит по направлению к станции, — сказал Паниль. Он указал на край черной скалы, видимой через открытый люк. Явственно слышался шум прибоя у подножия станции.

— Гэллоу! — воскликнул Бретт.

Когда Бретт заговорил, щупальца соскользнули с его тела. Паниля тоже отпустили. Вокруг них по-прежнему толпились молчаливые пришельцы. А в щупальцах дирижабликов виднелись новые, тогда как другие щупальца придерживали люк. Бретт понемногу начал проталкиваться к рубке, извиняясь то и дело, ощущая прикосновение нагой кожи пытающихся посторониться людей.

Рубка совсем не была так переполнена, как коридор. Вокруг носилок, на которых лежал обеспамятевший Тедж, было пустое пространство. И там, где возле пульта сидели Скади и Карин, тоже было свободно. Кружево щупалец покрывало сверху плазмаглас, оставляя только маленькие окошки для обзора. Станция возвышалась перед ними, шум прибоя становился все громче.

— Келп совсем окружил станцию, — сказала Карин. — Посмотрите! Совсем не осталось ни одного свободного местечка!

Один из новоприбывших, мужчина настолько высокий, что голова его касалась потолка рубки, подошел и выглянул через маленькое окошко, оставленное щупальцами. Потом он выпрямился и посмотрел на перепонки между пальцами Скади, на точно такие же перепонки у Карин. Потом он обратил внимание на огромные глаза Бретта.

— Господи помилуй! — выпалил он. — Если мы станем заводить детей на этой планете, они что же, будут вот такими уродцами?

Сначала Бретт обратил внимание на акцент этого человека, на странный подъем в конце фразы — и лишь потом на его слова. Этот человек и на морян и на островитян смотрел с тем же самым явным отвращением.

Потрясенная Карин посмотрела на Бретта — а затем на толпящихся в рубке огромных людей. Выражение тупой отстраненности мало-помалу покидало их лица — эти так странно похожие лица. Карин подивилась, как эти люди могут различать друг друга… разве что по отличиям в цвете кожи. Они же все такие одинаковые!

И тут в ее сознании забрезжило, что перед ней — нормальные люди с Корабля… нормальные люди. Она, со своим маленьким ростом и перепонками между пальцами, она сама была отклонением от нормы.

Корабль! Как же эти люди отреагируют на таких, как судья Киль или даже Твисп с его длинными руками? Что они скажут при виде КП?

Судно отерлось о камень… еще и еще раз. Оно приподнялось и опустилось на твердую сушу.

— Мы прибыли, — заметила Скади.

— И нам придется как-то разбираться с ДжиЛааром Гэллоу, — вставил Паниль.

— Если келп уже не разобрался с ним за нас, — сказала Карин.

— Как знать, что он сделал, — вздохнул Паниль. — Боюсь, что Твисп был прав. Ему нельзя доверять.

— Но он может быть чертовски убедительным, — возразил Бретт, вспоминая прикосновение щупалец возле люка.

— Вот поэтому он и опасен, — заключил Паниль.

О скудоумцы, забившие священных быков Гелиоса!

Он не дозволил вернуться им в отчую землю!

Гомер, из Корабельных архивов[6]
Твисп слышал, как на дне каменной чаши переговариваются люди Гэллоу; нервозность из разговоров помогла ему осознать силу его собственной позиции. Гэллоу привел его сюда по узкому проходу, вырубленному в толще скалы и ведущему на плоскую смотровую площадку, нависающую над морем с юго-восточной стороны станции. Ветерок овевал лицо Твиспа.

— Когда-нибудь я возведу здесь мое административное здание, — заявил Гэллоу, широким жестом обводя площадку.

Твисп оглядел черный камень, высверкивающий в свете двух солнц искрами минеральных включений. Он видел много дней, подобных этому — оба солнца в зените, море мягко перекатывается под покрывалом келпа — но никогда еще он не смотрел с такой обзорной точки. Даже с самой высокой точки Вашона не открывался подобный вид — настолько приподнятый над твердой сушей и неподвижный.

«И здесь Гэллоу собирается строить?»

Твисп старался уловить обрывки доносящихся снизу разговоров, но по большей части до него доносились лишь слова, выражающую ту нервозность, которой было пропитано все кругом. Гэллоу тоже не был защищен от нее.

— Скоро опустятся гибербаки, — сказал он, — и я их заполучу!

Твисп окинул взглядом заросли келпа, припоминая слова Накано: «ему нужна твоя помощь.»

— И как вы собираетесь их заполучить? — рассудительно спросил Твисп. Он даже не собирался упоминать сомкнувшееся вокруг каменного выступа станции кольцо келпа. Отсюда Твиспу показалось, что келп сомкнулся еще теснее, чем когда они с Накано плыли к станции.

— Благодаря аэростатам, — ответил Гэллоу, указывая на три наполовину заполненных аэростата, ожидающих взлета. Моряне, работавшие с ними, казались единственными здесь живыми существами, совершающими что-то осмысленное.

— Конечно, нам бы пригодился ваш грузовоз, — добавил Гэллоу. — Я готов предложить многое в обмен на него.

— У вас есть грузовоз, — возразил Твисп. — Я видел его стоящим на якоре вон там. — Он старался говорить как бы между прочим, размышляя о том, сколько раз ему уже приходилось это делать, выторговывая за свой улов наилучшую цену.

— Мы оба знаем, что келп не пропустит наше судно, — ответил Гэллоу. — Но если бы вы вернулись на борт вместе с Накано…

Твисп сделал глубокий вдох. Да, похоже на то, как он торговался с рыботорговцами — но есть и существенная разница. Рыботорговцев можно уважать, даже если ты с ними и по разную сторону прилавка. А Гэллоу внушал Твиспу одно лишь отвращение. Твисп постарался не выдавать голосом этого чувства.

— Я не знаю, что бы вы могли мне предложить, — сказал он.

— Власть! Долю власти над новой Пандорой!

— И это все?

— Все?! — Гэллоу был искренне удивлен.

— Похоже, новой Пандора станет так или иначе. И я не нахожу, чтобы вы имели на нее особое влияние — вот даже и келп жаждет вашей крови.

— Вы не понимаете, — возразил Гэллоу. — «Мерман Меркантайл» контролирует большую часть запасов пищи и ее производство. Карин Алэ можно заставить следовать нашим указаниям, а ее акции…

— Карин Алэ вам не досталась.

— Но с вашим судном… и с людьми, которые на нем…

— Насколько я понимаю, Карин Алэ досталась Панилю. А что касается Скади Ванг…

— Она просто ребенок!

— Мне сдается, она очень богатый ребенок.

— Вот именно! Ваше судно и эти люди — ключ ко всему!

— Но этот ключ не достался вам! Он достался мне.

— А я заполучил вас, — резким голосом произнес Гэллоу.

— А келп — судью Киля, — напомнил Твисп.

— Но не меня — и я все еще располагаю способами получить гибербаки. Аэростаты сделают это медленно и неуклюже — но сделают.

— Вы предлагаете мне подчиненное положение в вашей организации, — заметил Твисп. — Что помешает мне захватить главенство, когда я вернусь на грузовоз?

— Накано.

Твисп прикусил губу, чтобы не рассмеяться. У Гэллоу почти и не было, с чем торговаться. Да не почти, а совсем — теперь, когда келп обратился против него, а судно находилось в руках тех, кто собирался помешать ему добраться до гибербаков. Твисп посмотрел в небо. Скоро, по словам Гэллоу, в пределах видимости появятся гибербаки. Его люди на Пусковой базе предупредили Гэллоу. А над этим не мешало бы подумать: у Гэллоу повсюду есть последователи… в том числе и среди островитян.

«Но гибербаки!»

При мысли о них Твисп не мог удержаться от волнения. Он вырос на историях, исполненных предположениями о содержимом гибербаков. Прямо не гибербаки, а мешок с дарами, призванными гуманизировать Пандору.

«Сможет ли келп это предотвратить?»

Твисп отвернулся и посмотрел на аэростаты. Несомненно, эти штуки могут передвигаться вне пределов досягаемости келпа. Но позволит ли келп этим людям выловить из моря вожделенные призы? Все зависит от того, куда упадут контейнеры. Отсюда, с высоты виднелась часть поверхности, свободная от келпа. Очень ненадежная лотерея.

Гэллоу подошел к Твиспу и тоже взглянул на чашу и ожидающие в ней аэростаты.

— Это начало моего возвышения, — сказал Гэллоу, кивком указав на аэростаты.

Твисп знал, что бы он сделал, если бы торговался за улов. Угрожал бы уйти к другому покупателю. Ехидничал и давал понять этому покупателю, что на большую торговлю он не способен.

— По мне, ты просто рыбья срань, — заявил Твисп. — Сосредоточься на фактах. Если гибербаки опустятся в келп, тебе конец. Без заложников вы просто жалкая кучка людей на клочке суши. Может, у тебя последователи и есть повсюду, но я пари держу, что они дезертируют, как только узнают, насколько ты беспомощен.

— Но у меня все еще есть ты, — отпарировал Гэллоу. — И не заблуждайся насчет того, что я могу с тобой сделать.

— Ну, и что ты можешь со мной сделать? — рассудительно поинтересовался Твисп. — Мы здесь с тобой одни. Мне остается схватить тебя и спрыгнуть в море. И келп получит нас обоих.

Гэллоу ухмыльнулся и вынул лазер и потайной кобуры на поясе.

— Я так и думал, что у тебя такая штучка найдется, — заметил Твисп.

— С каким бы удовольствием я тебя на мелкие кусочки нарезал, — произнес Гэллоу.

— Вот только я тебе нужен, — отмахнулся Твисп. — Ты не игрок, Гэллоу. Ты предпочитаешь действовать наверняка.

Гэллоу нахмурился.

Твисп движением головы указал на аэростаты. Баллоны начинали раздуваться: кто-то уже закачивал в них водород.

— А это никак уж не наверняка, — прокомментировал Твисп.

Гэллоу принудил свои черты сложиться в некое подобие улыбки.

— И почему мы спорим? — вопросил он, поглядывая на оружие в своей руке.

— А мы что, спорим? — осведомился Твисп.

— Ты тянешь время, — ответил Гэллоу. — Хочешь посмотреть, куда опустятся гибербаки.

Твисп улыбнулся.

— Для островитянина ты весьма умен, — продолжил Гэллоу. — И ты знаешь, что я предлагаю. Ты можешь получить все, что хочешь — деньги, женщин…

— Почем ты знаешь, чего я хочу? — спросил Твисп.

— А ты на этот счет от остальных не отличаешься, — отрезал Гэллоу, бросив взгляд на длинные руки Твиспа. — Могут даже найтись и морянские женщины, которые не сочтут тебя отвратительным.

Гэллоу вложил лазер в кобуру и развел пустыми руками.

— Вот видишь? Я же знаю, что с тобой сработает. Я знаю, что я могу тебе дать.

Твисп медленно покачал головой и снова взглянул на аэростаты. «Отвратительным?» Всего один шаг — и его длинные руки схватят самого отвратительного человека, которого он только встречал. Еще два шага — и они рухнут в море.

«Но тогда я могу так никогда и не узнать, чем все кончилось.»

Он подумал, каково это — очутиться в хранилище памяти келпа. Твисп разделял отвращение Киля к такой жизни. «Проклятье! Я ведь даже не смог оберечь старика! Вот и еще один мой счет к Гэллоу!»

Тень промелькнула над Твиспом, обдав его мгновенной прохладой пролетевшего ветерка. Он было подумал, что это просто облачко — но тут Гэллоу вскрикнул, и что-то коснулось плеча Твиспа, его щеки — что-то длинное, похожее на канат.

Твисп уставился в самое дно дирижаблика, откуда со всех сторон тянулись длинные темные щупальца. Потом он ощутил, что они хватают его. Откуда-то послышался вопль.

«Гэллоу?»

Безупречный голос заполнил собой все чувства Твиспа, словно проходя по всем его нервам — слуховым, зрительным, осязательным… он был весь без остатка захвачен этим голосом.

— Аваата приветствует тебя, рыбак Твисп, — промолвил голос. — Чего ты желаешь?

— Верни меня вниз, — выдохнул Твисп.

— А-а-ах-х, ты желаешь сохранить плоть. Тогда Аваата не может вернуть тебя вниз здесь. Плоть будет повреждена, а скорее всего, и уничтожена. Будь терпелив и не страшись. Аваата вернет тебя вниз к твоим друзьям.

— А Гэллоу? — выдавил Твисп.

— Он тебе не друг!

— Я знаю!

— И Аваата знает. Гэллоу будет возвращен вниз, как ты это сформулирован, но с большой высоты. Гэллоу не более чем отклонение, всего лишь аберрация. Лучше считать его болезнью, заразной и иногда смертельной. Аваата исцеляет больные тела.

Твисп осознал, что висит высоко в воздухе, овеваемый ветром. Огромное ложе келпа простиралось далеко внизу под ним. Внезапное головокружение сдавило ему горло и грудь, наполнило его дурнотой.

— Не страшись, — ободрил его безупречный голос. — Аваата лелеет друзей и сотоварищей возлюбленной нашей Скади Ванг.

Твисп медленно задрал голову, чувствуя, как веревкообразные щупальца крепко держат его за пояс и за ноги, и посмотрел на изнанку мешка, откуда росла вся эта колышущаяся масса.

«Аваата?»

— Ты видишь то, что вы называете дирижабликом, — сообщил ему голос. — Вновь Аваата простирается в матери-море. Вновь возвышается скала. Что люди разрушили, люди и восстановили. Таким образом, вы учитесь на своих ошибках.

Неимоверная горечь нахлынула на Твиспа.

— Так ты собираешься все наладить! Чтобы больше никаких ошибок. И все прекрасно в прекраснейшем из миров.

Твиспа пронизало ощущение смеха.

— Не проецируй свои страхи на Ваату, — легко и даже шутливо промолвил безупречный голос. — Это всего лишь зеркало, в котором вы видите себя. — Голос изменился, сделавшись почти требовательным. — Ну вот! Там, внизу, твои друзья. Будь с ними добр и раздели с ними свою радость. Разве вы, островитяне, не усвоили этого урока из ошибок былого человечества?

Когда идет война, наилучшее — просто остаться в живых, таким образом увеличивая за счет себя количество нормальных людей.

Джордж Оруэлл, из Корабельных Архивов
Надвигающаяся туша Вашона уже настолько приблизилась в темноте, что Бретт различалогоньки на самых выдающихся ее оконечностях. Он сидел рядом со Скади за пультом управления, слыша, как у него за спиной разговаривают вполголоса. Большинство Корабельных клонов высадилось на станцию среди перепуганных и деморализованных Зеленых Рвачей. Накормить всех этих новоприбывших стало первоочередной задачей. Только немногие люди из гибербаков остались на грузовозе. Клон по имени Бикель стоял за спиной у Бретта, вглядываясь в тот же самый ночной вид приближающегося Вашона.

С этого Бикеля лучше глаз не спускать, подумал Бретт. Требовательный человек и мощный. И такой огромный. Все эти Корабельные клоны такие большие! А это обостряет проблему пищи до угрожающих пределов.

Кто-то пересек рубку и остановился рядом с клоном.

— Когда мы прибудем на место, предстоит много переговоров. — Голос принадлежал Карин Алэ.

Бретт услышал, как кашлянул Твисп в противоположном конце рубки. «Переговоров? Возможно. Кое-что из старой рутины еще в цене.» И то, что Твисп пережил в щупальцах дирижаблика, тоже надо добавить к этому новому знанию.

«… возлюбленная Скади Ванг.»

Бретт взглянул на профиль Скади, четко очерченный в неярком свете приборов перед ней. При одной только мысли о Скади что-то вздымалось в груди Бретта. «Возлюбленная, возлюбленная», подумал он.

Двойная аллея голубых огоньков, обозначающих вход в главную гавань Вашона, показалась прямо перед ними. Скади безошибочно ввела судно а нее.

— Там уже медики поджидают Теджа, — напомнила Скади. — Надо бы перенести его поближе к люку.

— Верно. — Они услышали, как Алэ вышла из рубки.

— Это суша прямо под островом? — спросил Бикель.

Бретт содрогнулся. Эти пришельцы все такие громогласные!

— Это суша, — ответила Скади.

— Она подымается метров на двести в высоту, — сказал Бретт. Ему пришлось напомнить себе, что ни новоприбывший, ни Скади не различают очертаний суши так ясно, как он.

Судно уже входило в гавань Вашона. Бретт отворил аварийный люк над головой и высунулся, высматривая привычные очертания так хорошо знакомой ему гавани. Казалось, он ознакомился с нею тысячелетия тому назад. Место, которое юноша занимал в рубке, предоставляло ему великолепный обзор — вот сигнальные огни, островитяне, которые готовятся поймать причальный конец, когда Скади заглушит двигатели. Шипение двигателей стихло. Судно покачнулось и причалило к пузырчатке. Скади включила освещение.

Знакомые лица окружали его — островитянские лица, которые он изо дня в день видел вокруг себя. А кроме них — давно знакомая вонь Вашона.

— Фу-у, — фыркнул Бикель — Ну и воняет же здесь!

Бретт почувствовал, как рука Скади обвила его шею, и ее голова приблизилась к его уху.

— Я не против запаха, любимый, — прошептала она.

— Мы тут все вычистим, когда переберемся на сушу, — сказал Бретт. Он взглянул на огромную скальную массу, в свете звезд возвышающуюся над Вашоном. Туда ли следует отправиться им со Скади? Или им следует вернуться вниз и трудиться, возводя другие участки суши, подобные этому?

— Это там не Бретт ли Нортон? — окликнул его чей-то голос из гавани.

— Здесь я!

— Твои родные ждут тебя в Галерее Искусств. Говорят, что прямо дождаться тебя не могут.

— Вы им не скажете, что я буду ждать их в «Бубновом тузе»? — спросил Бретт. — Я хочу их познакомить кое с кем из моих друзей.

— Господи Исусе! — Голос стоящего за спиной у Бретта Бикеля был полон дикого изумления. — Только посмотрите на всех этих уродцев! Да как, черт возьми, такие люди вообще живут на свете?

— Пресчастливо, — отрезал Бретт. — Привыкай к ним, клон. Для нас они прекрасны. — Он осторожно потеснил Скади, давая понять, что хотел бы покинуть свое место за пультом.

Они вместе покинули свои места и посмотрели на возвышающуюся над ними фигуру Бикеля.

— Как ты меня назвал? — осведомился Бикель.

— Клон, — повторил Бретт. — Каждое живое существо, которое Корабль принес на Пандору, было клоном.

— Ага… ага… — Бикель потер подбородок и выглянул в гавань. Новоприбывшие возвышались над островитянами.

— Помоги нам Иисусе, — прошептал Бикель. — Когда мы создавали Корабль… мы и не подозревали… — Он покачал головой.

— Я бы на твоем месте был поосторожнее, рассказывая о Корабле, — предостерег Бретт. — Некоторым БогоТворителям это может не понравиться.

— Хочешь — глотай, не хочешь — давись, — огрызнулся Бикель. — Корабль был создан людьми. Такими, как я. Нашей целью было создание машинного разума.

— А когда вы преуспели в создании этого… разума, — подхватила Скади, — он…

— Он одержал верх, — произнес Бикель. — Заявил, что он — наш бог и потребовал, чтобы мы решили, каким образом будем его боготворить.

— Как странно, — пробормотала Скади.

— Лучше вам сразу в это поверить, — заявил Бикель. — Здесь хоть кто-нибудь знает, как долго мы пробыли в гибернации?

— А какая разница? — вопросом на вопрос ответил Бретт. — Вы здесь, и вы живы, и из этого вам и следует исходить.

— Эй, малыш! — окликнул его Твисп из коридора. — Пошли! Я буду ждать тебя у причала. Столько всего случилось. Тут повсюду морянские подводные патрули — рвачей отстреливают. Рвачи тоже рвутся на сушу.

— Мы идем. — Бретт взял Скади за руку и направился в коридор.

— Ваата и Дьюк исчезли, — сообщил Твисп. — Кто-то открыл бассейн, и они просто исчезли.

Бретт заколебался, чувствуя, как вспотела его рука в руке Скади. «Гэллоу?» Да нет, Гэллоу был мертв. Может, кто-то из людей Гэллоу? Бретт ускорил шаги.

Хриплый звук донесся из гавани, эхом отдаваясь в коридоре.

— Что это было? — спросила Скади.

— Ты что, никогда кукареканья не слышала? — осведомился Бикель, следовавший за ними на небольшом расстоянии.

— Их дирижаблики принесли. — Твисп вышагивал впереди. — Петухами называются. Это что-то навроде крикс.

В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир.

Христианская Книга мертвых[7]
Ваата покачивалась на ложе из побегов келпа, голова ее была приподнята достаточно высоко, чтобы видеть поверх головы Дьюка, уснувшего в изгибе ее могучего левого локтя. Восход Малого солнца заливал всю эту сцену резким горизонтальным светом. Небольшие волны подымались и опускались, их гребни увлажняли могучие листья.

Когда любой из них начинал испытывать голод, микроскопические реснички келпа проникали в кровоток, вливая питательный раствор — от келпа к Ваате… от келпа к Дьюку. А от Вааты текла в ответ генетическая информация, сохраненная в нетронутом виде в ее клетках — от Вааты к Аваате.

«Какое чудесное пробуждение», подумала Ваата.

Любопытные отростки келпа добрались до ее бассейна там, в Вашоне, а вслед за ними и большая волна, которая смыла прочь и наблюдателей, и капеллана-психиатра. Отростки нежно обхватили ее и Дьюка и увлекли их в море на поверхность ночьстороны. А там быстрое течение повлекло их прочь от поврежденной туши Вашона.

На некотором расстоянии от Вашона щупальца дирижабликов извлекли их обоих из моря и принесли в это место, где не было ничего, кроме моря.

В объятиях щупалец дирижабликов Ваата и пережила свое настоящее пробуждение.

Как чудесно… все эти сохраненные человеческие жизни… голоса… как замечательно. Странно, что некоторые из голосов возражали против пребывания в келпе. Она слышала разговор между Аваатой и одним таким по имени Киль.

— Ты меня редактируешь! — Заявил Киль. — Мой голос имел свои недостатки, и я всегда мог их слышать. Они были частью меня!

— Теперь ты пребываешь в Аваате. — Как всепоглощающе, как успокоительно звучит этот прекрасный голос.

— Ты делаешь мой голос безупречным! Прекрати это!

И верно, когда она вновь услышала голос Киля, он звучал по-иному, с хрипотцой и горловыми покашливаниями.

— Ты думаешь, что говоришь на языке моего народа, — обвиняюще произнес Киль. — Что за чушь!

— Аваата говорит на всех языках.

«Так ему и надо», подумала Ваата. Но Дьюк, разделяющий с ней осознание этой беседы, ухмыльнулся в знак согласия с Килем.

— У каждой планеты — свой собственный язык, — ответил Киль. — У каждой — свои тайные способы общения.

— Ты не понимаешь Аваату?

— О, словами ты пользуешься вполне правильно. И ты знаешь язык действий. Но ты не проникло в мое сердце — иначе не попыталось бы улучшать и редактировать меня.

— Тогда чего ты хочешь от Авааты?

— Держи свои руки от меня подальше!

— Ты не хочешь быть сохраненным?

— О, во мне достаточно любопытства, чтобы принять это. Ты показало нам чудо Лазаря, и я благодарен за то, что больше не испытываю прежних телесных болей.

— Так разве это не улучшение?

— Ты не можешь улучшить меня! Я могу улучшить себя только сам. А вы с Кораблем хоть подавитесь своими чудесами! Это одна из подлинных тайн моего языка.

— Не вполне ясно выражено, однако понять можно.

— Этот язык родился на планете, где Лазарь жил и умер, и снова жил. Род человеческий учился говорить там! Тот, первый Лазарь знал, что я имею в виду. Господом клянусь, он знал!

Когда Ваата разбудила Дьюка и выразила ему свое недоумение, он только рассмеялся.

— Вот видишь! — воскликнул он. — Нам не все равно, кто навязывает нам наши сны!

Примечания

1

Бытие 6:4. (Здесь и далее примеч. пер.).

(обратно)

2

Joy — радость (англ.)

(обратно)

3

Имеется в виду определение Аристотеля: «Человек есть общественное животное (zoon politikon).

(обратно)

4

Импас — карточный термин, означающий розыгрыш длинной или козырной масти при наличии старшего и младшего козыря в отсутствии среднего. Задача импассирующего — заставить противников сбросить этот средний козырь так, чтобы это оказалось выгодно ему, а не им, «вытянуть» из противников эту карту. Киль недаром подумал об импасе — собственно, именно этим он и занимается. Он сбрасывает «козырную» информацию с тем, чтобы заставить своих собеседников проговориться и, в свою очередь, выложить те сведения, которых Килю недостает для того, чтобы одержать победу.

(обратно)

5

Здесь и далее Бытие 8:21.

(обратно)

6

Цитируется «Одиссея», песнь 12, но в русском переводе Жуковского этих строк нет.

(обратно)

7

Иоанн 16:33.

(обратно)

Оглавление

  • *** Примечания ***