Ушелец [Максим Дмитриевич Хорсун] (fb2) читать онлайн

Максим Хорсун Ушелец 

 Это был маленький поселок не вдалеке от Гуантанамо. Плаза-де-Круз, кажется, назывался он. Впрочем, сказать точно могли лишь местные, но с ними Конрад разговоров не заводил. Отчасти, — потому что он плохо знал испанский, отчасти, — потому что был в этих краях чужаком гораздо большим, нежели просто европейский турист на Острове Свободы.

   Когда-то в Плаза-де-Круз делали неплохие деньги на курортном бизнесе и, наверняка, даже по ночам на его улочках было не протолкнуться. Но все изменилось за каких-то полтора-два года. На всей Земле изменилось.

   Конрад брел по безлюдной, скудно освещенной улице вдоль уютных на вид домиков-бунгало. Он слышал шум моря, — деликатный рокот Карибов, и этот шум с каждым шагом становился все более отчетливым. В басовой мелодии прибоя прорезались высокие ноты пенного шипения, галечного перестука и песочного шороха. Значит, Конрад шел куда нужно. Так и есть: он миновал укутанный муаровой тенью поворот и оказался на набережной.

   Умиротворение. Вот что царило сейчас в его душе. Идти не спеша, слушать море, дышать морем. Бутылка коньяку, сигара, быть может — женщина на нагретом солнцем за минувший день пляже, — таковы были планы Конрада на остаток ночи.

   Ветерок лениво гнал по асфальту пустые одноразовые стаканчики, обрывки газет, обертки от мороженого. В редких домах еще горел свет, в основном же за оконными стеклами пряталась темнота. С противоположной стороны поселка доносилось дискотечное «туц-туц-туц». Мир утопии и антиутопии, мир полуночи человеческой.

   Над головой мерцали южные созвездия. Странно, но Конрад отчетливо помнил рисунок щедро сдобренного полярным сиянием неба Александрии. Он смог бы прямо сейчас, если бы какое-то чудо забросило его на ночное полушарие Бастиона, без компаса определить стороны света того сурового мира лун и колец. Но звезды земного неба теперь, после стольких лет жизни вне Солнечного пространства, казались такими чужими, словно он и в самом деле родился не на этой планете.

   Матово светила луна, находясь в трех четвертях. На ее выпуклом теле отчетливо просматривались металлические заплаты гигантских городов. Баунти, Гагарин, Рейкьявик — Конрад прошептал зазубренные еще в Младшей школе названия космополисов. Их-то он помнил отлично! Когда-то в далеком-предалеком детстве Конрад мечтал жить в одном из них: купаться в серебристых лунных морях, добывать из глубин кратеров магические лунные камни...

   Из тьмы прорисовался балочный скелет какого-то долгостроя. Быть может — основа для ресторана или развлекательного центра. Уже безразлично. Всю стройку съел бурьян.

   Но что-то заставило Конрада приостановиться. Что-то выделилось из ночи, будто световой всплеск сгорающего в стратосфере метеорита, и зацепило его внимание.

   На железобетонной плите забора, что окружал стройку, мутно-желтый свет фонаря высветил разноцветное граффити. Неумело, зато с чувством был нарисован гротескный человечек с длинным носом, огромными ушами, рожками и гипертрофированными половыми органами. Человечек улыбался во весь полный острых клыков рот. «Farwalker» — так обзывала создание убогого ума причудливая, кичливая подпись. Конрад хмыкнул и побрел дальше.

   Конечно, планы на эту ночь у него были не бог весть, какие. Но и они требовали подготовки. На набережной отыскался павильончик круглосуточного магазина. Конрад взглянул на краба с зажатой в клешне сигарой, что был намалеван на вывеске, и потянул за дверную ручку. Над дверью медно звякнул колокольчик, и Конрад оказался в пропахшем табачным дымом помещении. За прилавком у включенного телевизора дремала, опустив голову на руки, бельеса из здешних. Из динамиков телевизора раздавалась темпераментная испанская речь, отсветы экрана плясали по волосам спящей. Здесь же, на прилавке, стояла полная окурков пепельница, початая бутылка минералки и шеренга косметических кремов в уже порядком смятых тюбиках.

   Конрад почувствовал неудобство и попятился к выходу. Но девушка уже встрепенулась. Она подняла голову. Улыбнулась. Разглядела в Конраде европейца и улыбнулась еще раз с удивлением и детским радушием.

    — Буэнос ночес, синьор! Ола!

    — Буэнос ночес! Вы говорите по-английски?

    — Немного.

   Конрад заметил, что кожа на ее лице пестрит воспалившимися порами. Странно, но отметины этого «бича юношества» только добавляли ей миловидности. Девушка торопливо спрятала свои кремы под прилавок. Конрад, насвистывая, принялся изучать застекленные витрины.

   Цены, указанные в песо, в рублях и в евро, все еще сохраняли налет коммунистического волюнтаризма, заразившего Кубу в смутные годы Реставрации СССР. Однако в них же находила отражение и та парадоксальность, что так и не дала Красному колоссу снова подняться на ноги и, в конце концов, погубила его окончательно и бесповоротно. Например, в песо и рублях продукты стоили дешевле, чем в евро. И это не могло не вызывать улыбки.

   Так, отличный выбор кальвадоса, текилы, ямайского рома, но где же, черт тебя кусай, то, ради чего он пришел?

   Коньяку в павильончике не нашлось. Конрад выбрал пузатую бутылку шотландского виски и сигару в пластмассовом цилиндре-футляре.

    — Я возьму это и это.

    — Как будете платить, синьор?

    — Наличными, — ответил Конрад и вынул бумажник. Наличных у него было не так много, как хотелось бы. Между купюрами лежала аккуратно сложенная справка, подтверждающей что он — ушелец. Такая, очень несовременная справка на зеленоватом бланке из синтетической бумаги. Вообще-то, ушельцам полагалась скидка до двадцати процентов во всех магазинах на Земле, но показывать ее каждому встречному-поперечному Конрад не торопился. Теперь предъявлять на Земле ее стало особенно опасно. Он вспомнил граффити, — членастого farwalker-а, с забора долгостроя. Оно красноречиво говорило о том, что и здесь к ушельцам относятся с некоторыми предубеждениями.

   Но денег в бумажнике оставалось так мало, а юная продавщица выглядела располагающе и мило. И он решил рискнуть.

    — Вот, — Конрад покраснел и развернул справку. Бельеса сощурила карие глазки, пробежалась взглядом по строкам, написанным казенными фиолетовыми чернилами, внимательно оглядела все три витиеватых штампа...

    — Риккардо! — крикнула она и стукнула каблучком в дверь за своей спиной. Добавила по-испански: — Проснись же, кретин черный, клиент дожидается!

    Конрад торопливо спрятал справку. «Опять!» — подумал он без энтузиазма.

    — Я, наверное, пойду, — вежливо сказал, попятившись.

   Тут же дверь за спиной продавщицы распахнулась, и из полумрака подсобки показался лобастый негр баскетбольного роста. Он бы одет в одни помятые шорты — красные, словно советский флаг. Именно они сначала бросились в глаза Конраду, а затем уже — помповое ружье, которое держал в руках Риккардо.

    — Что стряслось, чика? — хрипло спросил он у своей подружки.

    — Здесь еще один хочет получить у нас скидку, — ответила бельеса, при этом проведя большим пальцем поперек горла. Последнюю фразу Конрад понял, правда, для этого ему пришлось запустить автоматический переводчик, вживленный во внутреннее ухо. Под черепной коробкой неприятно щелкнуло; во рту появился металлический привкус, а в словах плаза-де-крузовцев — смысл.

   Риккардо улыбнулся, щедро продемонстрировав желтые лопаты зубов. Сон с него сняло как рукой. Он почесал зад и выразительно поглядел на Конрада. Ночной посетитель был худым, сутулым и лысым. Словно вурдалак из древнего черно-белого фильма ужасов. Он не выглядел ни человеком сильным, ни — здоровым. А серый внепогодник, покрывающий его тщедушную фигуру, — комбинированный костюм путешественника, говорил еще и о несостоятельности ушельца. Абсолютно безопасный тип. Абсолютный простофан.

    — Так это ты попал куда надо, — зевнул Риккардо и демонстративно положил ружье на прилавок.

   Конрад и шага не успел сделать, как на его локте сомкнулись пальцы Риккардо.

   Конрад взял под контроль обильно брызжущие адреналином надпочечники и усилием воли подавил начавшуюся боевую метаморфозу. Этот рефлекс ему привили с первых лет работы в Большом Космосе, еще в «веселые» времена освоения Хамелеона. Теперь на любую угрозу тело реагировало само.

   Всего лишь наивный деревенский парень. Он даже не заметил, что плоть ночного гостя в его хватке, под его пальцами, не мягче металла. И еще девчонка глядит в оба своих бесстыжих глаза... — уговаривал себя Конрад, — агрессивность внешней среды в пределах допустимого, старик, расслабь гузку! Нечего этим провинциалам показывать кино про то, как осваивалось ближнее и дальнее пространство.

   Костяные шипы нехотя исчезли в наручных пазухах, серповидные шпоры вернулись в голеностопные карманы, мышцы расслабились. Осталась только дрожь, — подстегнутая нервная система не хотела возвращаться на исходную позицию умиротворения. Но эту дрожь можно было принять и за проявление обыкновенного страха.

    — Пойдем, амиго, подышим воздухом, — сказал Риккардо и подтолкнул Конрада к дверям. Конрад напоследок с укором взглянул на прыщавенькую предательницу, — всю жизнь тебе так цвести, милая! — та отвела глаза.

   Они вышли из магазина. Тут же их окатил свежестью порыв морского ветра, — пряный, йодистый... Риккардо поежился и довольно крякнул. Конрад сплюнул (мерзкий вкус оголенных проводов под языком не исчез) и быстро огляделся. Недалеко, на набережной у парапета стояла стайка «разноцветных» подростков. Они курили, пили пиво и громко смеялись. Обычные дети городской окраины. «Нет, не здесь», — снова осадил себя Конрад. И, как назло, — ни одного полицейского поблизости. Он сглотнул, ощущая, что шейные мышцы вот-вот и сцепятся в «рыцарский ворот». Наручные пазухи, где скрывались шипы, все еще сочились лимфой и саднили.

   И все-таки он усмехнулся про себя. Несмотря на боль, несмотря на неудобство и дурацкую ситуацию. Говорили же ему, убеждали: ты единица отработанная, рефлексы уже не те, ресурсы организма исчерпаны, Большой Космос тебе пережует и выплюнет. Пора, мол, на пенсию, на дачу, греться на солнышке, потягивать коньячок, строчить мемуары. А вот и ошиблись. Рефлексы работают как часы. Даже обострились после периода покоя. Поставь перед ним сейчас задачу и брось на какую-нибудь планету у черта на куличках, а он и выживет, и миссию не провалит.

   Слишком давно Конрад не пользовался возможностями своих модификаций. Да и нельзя было их применять на Земле. Запрещено статутом Треугольника и законом Солнечной Федерации. Попробуй, блесни боевой трансформой перед налогоплательщиками и окажешься в такой дыре, что ледниковый период Бастиона по сравнению покажется раем. Эти законочудотворцы лучше бы придумали, как заглушить рефлексы, не прибегая к трепанации или к тяжелым наркотикам.

   Вот так оно и происходит, — думал он, — пол года спокойной жизни в отеле для ушельцев в Ганновере. И потом ты едешь в последнее путешествие и заваливаешься на том, что захотел сэкономить на виски и сигаре пятерку евро.

   Противостояние с собственными рефлексами не прошло даром: расплавленным свинцом налилась поясница, болезненная пульсация пробовала на прочность височные кости. Все это можно было легко уладить: правильно перераспределить гормоны, подчинить себе соматику... Но энергию нельзя было тратить для того, чтобы просто обеспечить себе комфорт. Интуиция подсказывала, что этой ночью ему пригодятся все ресурсы организма.

    — Ты что здесь забыл? — пихнул его в бок Риккардо.

    — Я путешествую, — ответил Конрад. По-испански и почти без акцента. Чертова штука кудесников из штурмовой хирургии, — автоматический переводчик, — уже залезла усиками в его речевой центр.

    — Чего? — сверкнул белками Риккардо.

    — Я был на Камчатке, потом в Камбоджи, на Мадагаскаре... и вот решил побывать на кубинском пляже. Мне говорили, что здесь здорово и гостеприимно. Наврали.

    — Да? И давно ты путешествуешь?

   Конрад вздохнул.

    — С рассвета. Я следовал за солнцем. Но оно меня все-таки обогнало.

    — Чего?

    — Я и не надеялся, что до тебя дойдет.

    — Шагай вперед, животное! — Риккардо пихнул Конрада между лопаток.

   Они прошли вдоль набережной, затем Риккардо заставил Конрада свернуть на старую асфальтную дорогу. Этот путь уводил прочь из поселка. Всего минута пути, и за сопкой исчезли огни Плаза-де-Круз, заглохли вдали звуки ночной дискотеки. Вокруг простиралась пропахшая морской солью полупустыня. Сухая пожухлая трава едва прикрывала светлую, изобилующую песчаником почву. Справа, вдоль дороги шелестели заросли мумифицированного тростника, еще дальше серебрилось в лунном свете море.

    — Это моя последняя ночь на Земле, — сказал Конрад. — Утром я отправляюсь на Бастион. Навсегда. Я хотел попрощаться с нашей планетой. Побывать там, где никогда не был. Такая традиция у тех, кого вы называете — «ушельцы».

    — Я сейчас заплачу, — шутовски всхлипнул Риккардо. — Дело в том, что это больше не твоя планета, приятель. Как только ты получил гребаную справку, отдав взамен свою душу, ты перестал быть человеком. Ты — тварь ненасытная, — продолжил он жестко, — ты — ублюдок Треугольника. Ты — зараза, которую нужно выжигать каленым железом. Каждый ушелец, мать твою, хуже чумы. Неделю назад группа твоих друзей вырезала рыбацкую деревню в восьми милях южнее Плаза-де-Круз. У нас там было много родни. Вот ваша традиция.

    — Я не имею к этому происшествию никакого отношения, — ответил Конрад. У него внутри похолодело...

   «... — Конрад, дружище, пройдет ночь и день, и бай-бай, Дороти, Канзас окажется далеко позади...

   Конрад с трудом оторвал взгляд от залитой пивом лакированной поверхности стола. Виктор, красный, как вареный рак, смачно рыгнул и почесал подмышку. Рубашка разошлась на его объемистом животе, выпуклый пупок задорно выглядывал из курчавой поросли. Затем засквозил ветерок с холодным запахом лосьона после бритья и рядом, на свободный табурет, приземлился белоснежно-седой и голубоглазый Аксель. Тут же, среди объедков и пустой тары появились три наполненные янтарным смыслом пенящиеся кружки. Виктор с четвертой или пятой попытки смог подкурить сигарету. Аксель глубокомысленно хмыкнул и одернул рукава пиджака, купленного со скидкой в каком-то берлинском бутике.

    — Что ты... предлагаешь? — едва ворочая языком, спросил Конрад. Пиво — это чудо. Мозг ясен, как день божий, мысль стремительна и четка... но язык! Дьявол побери этот язык! Что студень в тесной миске ротовой полости.

    — Гульнуть хорошо, напоследок, — ответил Виктор и, причмокнув, затянулся, — Оторваться, — выдохнул он вместе с дымом, — трахнуть кого-нибудь. И может, не один раз...

    — Кого тр...трахнуть? — Конрад поморщился. К его горлу подступила тошнота.

   Виктор и Аксель засмеялись. Вернее, заржали.

    — Эти сволочи нас ненавидят, — ответил Виктор. — Покажем им, кто мы есть на самом деле. Покажем, чтоб эти засранцы запомнили...

    — Не ссы, старик, — развязано проговорил Конраду Аксель. Его тон разительно отличался от внешнего вида. О таких, как он чаще всего говорят: «Вот никогда бы не подумал!» — Ты же — боевой мутант, штурмовой колонизатор, — талдычил Аксель, в до-ушельцевской бытности — проштрафившийся карточный шулер, — чего тебе бояться? Выберем захолустье какое-нибудь и оттянемся по полной. По законам Земли, нас не су-щес-тву-ет. Так-то, дядька. А завтра-послезавтра мы все равно уже будем греть перцы на какой-нибудь...э... как ее? Александрии, да? Или этой, бль...

    — Доступно говорю, — подхватил Виктор, — мы уже договорились. Пацаны пойдут, человек семь, молодежь подтянется, весело будет. Давай с нами? Не бросай компанию, а?

   Конрад закрыл глаза.

   «Все, в номер, немедленно в номер! Промыть желудок и — спать!» — подумал он».

   Конрад споткнулся. Риккардо выругался и приложил его кулачищем по спине. Скрипнули стиснутые зубы.

   Конечно эти придурки: Виктор, Аксель и остальные могли набедокурить, могли натворить бед. Но убить, а тем более — вырезать целую деревню, если этот темнокожий не врет, — определенно, кишка у них была тонка. Он знал, он чувствовал это. Наверняка, здесь побывала другая группа. Еще более озлобленных и подорванных ушельцев.

    — Ничего-о, — тянул свое Риккардо. — Хоть вы уже и не находитесь в правовом поле Земли и законы для вас не писаны, но и они же вас не защищают.

   Конрад промолчал. Он покорно шел впереди Риккардо, словно теленок — на убой.

    — Сколько, ублюдок, скажи мне, сколько Треугольник платит за кусок нашей планеты?

    — В ход пошла агитационная литература. Верно? — Говорить стало нестерпимо трудно. Словно держать в себе рвущуюся наружу тошноту. Метафорическая «пружина» внутри сжалась почти что до предела. Вот-вот, и она выпрямится, стремительно, со взрывом, при этом выстрелив потоком энергии по органам и тканям.

    — Слишком мало, за то, что я больше не увижу таких кретинов, как ты, амиго.

   Риккардо сначала хохотнул, а затем насупился.

    — Ты знаешь, что после каждого отбытия ушельца на Земле появляются от трех до восьми новых обигуровских спор? — Хреновый был из темнокожего оратор. Такой даже за выступление на сельском митинге, не получил бы ничего. Разве что — в морду. Минимальное знание и без того дурно попахивающего материала пропагандистских брошюр. Минимум веры в говоримое. Зато — преогромная жажда приключений и развлечений. «Веселая планетка, — думал Конрад, — одни — существа вне закона, рыщут по всему земному шару, выискивая возможность «оторваться по полной». Другие их ловят, и, прикрываясь разговорами о высоких целях... Интересно, что же они все-таки делают с ушельцами? Не убивают же? Чушь какая-то...»

    — После каждого «ухода», на Земле появляются не менее пяти с небольшим спор. И не более, — спокойно ответил Конрад.

    — Вот-вот. Откуда такая точность? В натуре говорят, что ушельцы с грибницей — вась-вась.

    — Грибницу, молодой человек, это вы, земляне, просрали. Меня же в то время даже в Солнечных окрестностях не было.

    — Гнилая отмазка, — хмыкнул Риккардо и ускорил шаг.

    — Куда ты меня ведешь?

    — Увидишь. Ты говорил о кубинской гостеприимности? Тебе будут рады.

   Они поднялись на вершину пологого холма, и Конрад увидел, что впереди у самого моря мерцает огонек костра. Он остановился. Ветер донес до него обрывки фраз и взрывы хохота; кто-то пытался играть на расстроенной гитаре неизменное фламенко. Конрад перестроил глаза в ночной режим. Так и есть. У самой кромки вода — три палатки, медленно остывают угли в мангале, компания человек из десяти веселится у костра. Возле них на песке валяются пустые бутылки. Едва ли в них было безалкогольное пиво или «Спрайт».

    — Шагай-шагай, здоровяк, — снова подтолкнул Конрада Риккардо, — Те ублюдки успели уйти через портал, а вот ты — остался. Придется тебе ответить и за трупы в нашей деревне, и за грибницу, и за обигуровские споры, и за то, что ты такой урод.

    — Я не пойду, — Конрад остановился и повернулся к Риккардо.

    — Еще как пойдешь! — хохотнул негр.

    — Не пойду. Я могу форсировать свой метаболизм и закончить этот цирк...

    — Чего? — напрягся Риккардо.

    — Я говорю, что не имею отношения к той резне, — упрямо проговорил Конрад, — Если какая-то кучка отбросов натворила бед, то это не означает, что вся наша братия... Черт, да у тебя самого, парень, мозги грибницей проросли!

   Риккардо нахмурился, соображая. Конрад с досадой махнул рукой:

    — А! Ты не поймешь!

    — Не пудри мне мозги, урод. Как форсировать метаболизм? Вас не модифицируют.

    — А я получил это там, — Конрад ткнул пальцем в небо и перечислил: — Хамелеон, Александрия, Бастион...

   Риккардо отступил от него на шаг.

    — Игнасио! Гильермо! Скорее ко мне! — завопил он что есть мочи секундой позже.

   Фигурки у костра вскочили на ноги, — Конрад все еще держал зрачки в ночном режиме и видел, как друзья Риккардо рванулись на звук его голоса.

   Конрад собрался. Такой знакомый зуд прошелся по спине от крестца до затылка. Мышцы скрутила в тонкие жгуты болезненная судорога... о, как он надеялся, что больше в жизни он не испытает это ощущение! — но оно все нарастало, нарастало в нем и...

   ...он взмыл в воздух. Казалось, что просто так, — взял и взлетел. На самом деле, глаза Риккардо не успели зафиксировать, как Конрад оттолкнулся ногами от земли. Он застыл, открыв рот, а в это время Конрад, проделав в воздухе немыслимый кульбит, рухнул на землю за тростниковыми зарослями. Тут же он, по-звериному, встал на четвереньки и снова, оттолкнувшись на этот раз руками и ногами, подскочил в нечеловеческом прыжке.

   Конрад скатился по песчаному склону к морю. Где-то из-за холма послышалась гневная многоголосица. Впрочем, ругательства вскоре приобрели азартные оттенки. «За мной будут охотиться», — понял Конрад. Почти минуту он пролежал, распластавшись, на спине. По бокам, по груди струились, щекоча, ручейки пота. Форсированный метаболизм — штука хорошая, не раз спасала ему жизнь в кислотных болотах Хамелеона и среди кратеров Александрии. Но пользоваться им можно было лишь непродолжительное время. Человеческий организм имеет довольно высокий порог выносливости, вот только шкала заполняется очень быстро.

   Сначала Конрад вернул в исходное состояние эндокринную систему, потом уменьшил пропускную способность нервных путей, затем уже снизил частоту сердцебиения и температуру тела.

   Организм его был достаточно тренированным, поэтому после использования сверхнавыка, Конрад сохранил способность двигаться в пределах человеческих возможностей. Он поднялся на ноги и трусцой побежал вдоль берега.

   Ботинки вязли в песке. Конрад спотыкался и несколько раз едва не клюнул носом.

   К счастью, одного ушельца оказалось мало, чтобы друзья Риккардо смогли надолго оторваться от выпивки и девочек. А может, наоборот, и того, и другого было уже употреблено предостаточно, и не осталось ни сил, ни желания гнаться за кем-то по песчаным сопкам. Конрад, видел, как три человека спустились к тому месту, где только что лежал он, приводя свой обмен веществ в норму. Эти трое какое-то время вглядывались в темноту, негромко спорили. В конце концов, вся погоня свелась к тому, что они помочились в тростниковые заросли, и побрели в сторону, противоположную той, куда несли ноги Конрада.

   А он бежал дальше, и вскоре из тьмы опять выплыли редкие огоньки Плаза-де-Круз. Тогда Конрад, тяжело дыша, опустился на облизанный морем валун и стащил с себя ботинки. В каждом из них оказалось по фунту песка.

   Вот здесь его и настигла расплата за проделки с метаболизмом. Конрад понял, что теперь ему ни за что не подняться на ноги. Словно кто-то выпил силу из мышц и навел морок на мозги. Конрад выпустил из рук ботинки. Вкрадчивый свет луны и звезд показался ему ярче полыхания Сириуса А на расстоянии в половину астрономической единицы. Веки слиплись, по телу прокатилась теплая волна, — как после сытного обеда. Конрад понял, что он сейчас свалится на песок. Организм требовал отдыха. Требовал и не оставлял выбора. Делать было нечего: только сесть поудобнее и отключить на пол часа сознание...

   ... — Серединное Кольцо — жизнь без катаклизмов! Тау Кита, Эпсилон Эридана и другие звездные жемчужины ковариационной окружности Галактики! — увещевал нимбоносный призрак, — Александрия, Аркадия, Хамунаптра и еще полтора десятка миров, которые ждут человека!

   Конрад поднял глаза. Фунтах в пятидесяти над землей висел рекламный аэростат. Его баллон переливался разноцветными огнями, как сани Санта-Клауса из рекламы Кока-Колы, а из компактной грушевидной гондолы к земле струился луч лазера. На конце луча танцевала улыбчивая голограмма маклера. Очевидно, компьютер аэростата засек спящего человека и запустил демонстрационную программу. Сколько «кругов» успел отговорить призрак, прежде чем прошли пол часа, что выделил себе Конрад для отдыха — сказать было трудно.

    — Получили миграционную карту, — получите и гарантии, — продолжала рекламный спич голограмма. Конрад понял, что «озвучка» призрака — испанская. — Месяц прохлаждаетесь на матушке-Земле: отель в Европе к вашим услугам, скидки — двадцать процентов во всех торговых точках от Арктики до Антарктики, затем — солидные подъемные на ваш счет, и да здравствует новый мир! Мир абсолютных возможностей и безграничных перспектив! Жаль, что я — программа, а не человек!

   Конрад нахмурился, вспоминая, что нужно ответить.

    — Спасибо за предоставленную информацию, я обязательно уделю свое время на ее обдумывание. — Его ни раз предупреждали об этих рекламных роботах. Попробуй проигнорировать такого или, еще хуже, ответь ему не вежливо, и программа назойливо начнет заваливать тебя всяческими подробностями о рекламируемом продукте. И спасения от нее не будет, пока не произнесешь фразу, которая удовлетворит гипертрофированное чувство долга компьютера.

    — Программа миграции осуществляется при поддержке Фонда Обигура, Мозга Большого Треугольника и лично — Грибницы Сердцевины, техническая поддержка — сеть порталов «Галаспэйс». Всего доброго! — быстро проговорила голограмма и погасла. Аэростат беззвучно развернулся над головой Конрада и поплыл в направлении Плаза-де-Круз.

   Как только свет его огоньков слился с горизонтом, над морем сверкнула стремительная звезда. Конрад услышал пчелиный гул антигравов аэротакси. Он вскочил на ноги и громко свистнул.

   Аэротакси изменило курс, описало круг, и опустилось прямо на песок. Конрад подхватил ботинки и поспешил к открывшейся дверце.

    — Куда? — спросили Конрада из светящейся зеленым светом глубины кабины.

    — Ближайший портал с радиусом не менее семи с половиной световых, — ответил Конрад.

    — Сантьяго? — предложил таксист.

    — Подойдет, — Конрад залез внутрь. Сиденье приятно булькнуло, принимая его вес. Оно было чертовски удобным по сравнению с валуном на пляже.

    — Музыку?

    — Не нужно.

   Таксист оказался резвым парнем. Две секунды, — и песчаная коса берега исчезла за хвостовым оперением. Аэротакси мчало, обгоняя звук, над темной водяной пустыней, — пока Конрад спал на пляже, погода переменилась, ветер стих. Штилевое море застыло, будто краски мариниста на фактурном полотне, и лишь ленивые проблески лунной дорожки оживляли его поверхность. Восток становился все ближе и ближе, а бледная полоска света на горизонте — шире и явственней.

   В кабине было тихо. Сквозь обшивку сиденья ощущалась убаюкивающая вибрация антигравов. Пахло сиренью и почему-то морской капустой.

    — Когда точки осознали себя треугольником и развернули плоскость, — начал таксист, — грибница родила мозг. К мозгу через пространство потянули нити другие грибницы, и так возникла разумная Всеобщность. С тех пор, споры путешествуют между мирами, открывая им путь во Всеобщность. Разум растет и развивается...

    — Я слышал эту историю, — перебил Конрад, — на Земле грибница уже накопила массу для подсоединения планеты к вашей Всеобщности, — добавил он не без склизкой нотки брезгливости в голосе.

   Таксист пристально поглядел на Конрада: выпустил из-за подголовника сиденья ложноножку, вырастил на ее конце огромный синий глаз и изучил человека.

    — Споры хорошо принялись на вашей земле, — сказал он, то ли оправдываясь, то ли укоряя. Глаз глядел на Конрада, не мигая. В его зрачке, как в калейдоскопе, или, скорее, как в заправленном глицерином ночнике, переливались цвета, рождались и умирали снежинки гипнотических узоров.

    — Ну, кто-то приходит, а кто-то уходит, — ответил Конрад и отвернулся.

   Таксист издал кашляющий звук, спрятал глаз и заговорил уже другим голосом: звучным, вибрирующем. Видимо, перестроил себе гортань.

    — Всеобщность размышляет о балансе. На Земле могут жить и пользоваться ее водными и атмосферными ресурсами полтора миллиарда человек или пять миллиардов спор Обигура, — самоназвание своей расы таксист произнес по правилам собственной фонетики. Не при помощи языка, губ и зубов, как человек, а буквально вырыгнув слово из себя.

   Конрад промолчал.

    — Всеобщность любит, — продолжил тогда таксист, — Всеобщность делает. Когда на мир Обигура упала луна, всеобщность показала грибнице, куда посылать споры. Миры людей, ххта и кухаракуту взрастили грибницы. Всеобщность добра.

    — Не спорю, — вздохнул Конрад и подумал о той сумме, что положил на его счет Фонд Обигура. Пообещал положить. За то, что он, ветеран освоения космоса, генетически модифицированный для выживания на планетах с агрессивной внешней средой, вернувшись после тридцатилетней работы в Большом Космосе на Землю, покинет ее навсегда. Тем самым, освобождая место для жизни и размножения пяти с кусочком негуманоидных существ. Для сверхкосмической Всеобщности это был само собой разумеющийся размен. Правильный, логичный, этичный. Размен, одобренный и поощряемый правительством Солнечной Федерации. И не удивительно почему: кому захочется пререкаться с расой, сумевшей тайно вырастить у тебя под ногами биологическую бомбу, эту так называемую «грибницу». Расой, поглотившей своей Всеобщностью более двух десятков планет.

   « — Земля станет заповедником, неприкосновенной планетой. Так прописано в программе развития центральных планет Солнечной федерации на 2314 — 2330 годы. Восемьдесят процентов ее населения будет переселено на колонии. В этом мире вы можете рассчитывать только на работу егерем. Однако Фонд Обигура делает вам предложение... позвольте мне рассказать, не отказывайте сразу, ведь сегодня вы все еще имеете возможность выбирать...

   Это была не голограмма. Это был человек из плоти и крови. Коротышка-живчик в старомодном деловом костюме. Пятно... На его виске виднелось лиловое пятно. Конрад сразу обратил на него внимание. Темное, как гематома, влажное на вид. И какое-то... как гниль на яблоке. Кажется, надави пальцем в этом месте и он без всякого сопротивления уйдет глубоко в черепную коробку...

   Потом ему объяснили, что подобные пятна — это внешние проявления грибницы.

    — Позвольте мне помочь вам вернуться к той жизни, к которой вы привыкли. И за не малые деньги. Позвольте...»

    Конрад вспомнил планы, которые он строил, садясь в транспортный корабль, что увез его с последней планеты в его карьере первопроходца. Печально усмехнулся. Диск песчаной Хамунаптры терялся среди звезд, по курсу корабля формировалась «черная дыра» пространственного портала; а он сидел в скорлупе своего потрепанного скафандра и думал о том, что купит себе гавайское бунгало у моря, русскую избу в тайге или маленькое ранчо у притока Амазонки. Больше не будет вылазок в зоны спонтанной радиации, больше не услышит он вибрацию сигнала тревоги в костях черепа, больше не выгнет его судорогой боевой метаморфозы... Фермерство, охота, рыбалка — о чем еще может мечтать человек, прошедший через внеземные лед и пламя? Или еще — о жене, если найдется женщина, которую не оттолкнет его внешность, отмеченная печатью внеземелья. Не смутит его не слишком хорошо подвешенный язык или же — слишком простые мечты. Дети? Нет, Большой Космос уже запретил...

   Обычные мечты, для человека его судьбы. Не стыдные мечты. Не сбыточные.

   Такси устремилось к земле и затем помчалось в бреющем полете над поверхностью. Конрад глядел в окно: в предрассветном сумраке мелькали кудлатые кроны пальм, проносились обширные тростниковые долины, кое-где серебрились ленточки ручьев, иногда появлялись и исчезали крыши нехитрых фермерских построек.

   Такси взмыло над скалистой грядой, пронеслось над хребтом и, поспорив с ветром, нырнуло вниз. Антигравы натужно взвыли, затем, казалось, замолкли совсем. Машина пошла на посадку.

   Конрад судорожно вздохнул: увиденное повергло в шок даже его. Настолько разительным был контраст.

   Фермы и пальмы, реки и море, Земля в привычном понимании, — все оказалось позади. За хребтом, скрывающим рассветные потуги, простиралась долина чужой планеты.

   В Сантьяго все еще царила ночь. Здесь были те же самые южные звезды на небе, та же самая луна, правда, уже побледневшая и уменьшившаяся в размере, но ниже... От горизонта до горизонта тянулось залитое светло-голубым светом бескрайнее базальтовое поле. Тысячи каплевидных капсул — близнецов пульсировали с одинаковой частотой розовым цветом и выстраивались в улицы и кварталы нечеловеческой планировки. Перспектива терялась в фосфоресцирующей дымке. Когда-то здесь жили люди, сотни тысяч людей. Теперь этот город поглощен грибницей.

   Над порталом — гротескной, сюрреалистической башней на окраине, полыхало полярное сияние. Конрад догадался, что процесс транспортировки материи на расстояние световых лет шел здесь непрерывно всю ночь. Воздух успел ионизироваться, пройдет час-другой, и изолятор атмосферы прохудится, и над городом спор разбушуется грозовая буря. Конрад прищурился и увидел длинную очередь двуногих созданий, таких как он ушельцев, выстроившуюся перед воротами портала. Они спешили покинуть Землю. Они выглядели — беженцами.

   «... — А ты и в самом деле веришь, что прямо из портала попадешь в райские кущи Аркадии или хотя бы в пески Хамунаптры? — отец Иаков благостно улыбался. Но его голос чеканил металл, а его дыханием можно было рисовать морозные рисунки на стекле. Чертов фанатик. — Холодная пустота космоса или обжигающее дыхание солнца ждет нас всех. Ждет всех, кого ввели в искус богомерзкие...

    — И тебя тоже?

    — Как видишь. И меня.

   ... — Конрад, ты же матерый человечище! — Виктор непрерывно курил. — Ты побывал на дюжине планет с гаком. В Большой Космос на чем ходил?

    — На транспортном корабле, — устало отвечал Конрад.

    — Именно! — Виктор выставил свой короткий и толстый указательный палец. Лимонный цвет бра отразился на полированном ногте. — На корабле. Ни один портал не добьет с Земли до Тау Кита. До Луны, до Марса, — да. Сколько угодно. Но до другой звездной системы — никогда. На чьих бы технологиях перемещение не основывалось. Треугольник — не богадельня. На кой им утруждать себя заботой о тех, кто решил попытать счастья за пределами Солнечной системы?

   ... — Портал...это такая башня. — Аксель мечтательно прищурился. — Она высокая. Она ведет прямо на небо. Как труба крематория. В портал уходят, но назад никто не возвращается».

    — Портал с радиусом в девять световых. — Таксист опустил машину на пяточек посадочной площадки, притаившийся между хилыми деревцами. Другой растительности Конрад здесь больше не видел. Ни кустарников, ни травы, только два ряда скелетированных деревьев. Жидкие кроны выглядели так, будто их испоганил шелкопряд. На самом деле, белесые нити и пленка не были работой гусениц или червей. Это — наружные проявления грибницы и ни что иное.

   « — Грибница внедряется в клетки, — трепал языком очередной умник в ганноверском отеле за кружкой пива, — это наиболее совершенный паразит, из всех, что выплюнула клоака Вселенной за миллионы лет своего существования. К тому же, она обладает чудовищными мутагенными свойствами...»

   Конрад ощутил мягкий толчок, когда амортизаторы аэротакси коснулись бетона.

    — Такая хорошая планета, — булькнул таксист. И с негуманоидной непосредственностью добавил: — И так далеко от нее. Куда? Всеобщность скоро...

   Конрад открыл дверцу и выпрыгнул наружу. Сирень? Где там! Как же все-таки в кабине разило морской капустой! Это он осознал только сейчас, на воздухе.

   Люди из ближайшего сегмента очереди глядели на вновь прибывшего с настороженностью и, одновременно, с любопытством. Некоторые прижимали к груди спящих детей. Интересно, каково будет малышам, когда, проснувшись, они обнаружат себя совсем в другом мире, с иным солнцем, иной луной и непривычной физикой? Тут же, стайка бутузов постарше сонно шныряла между взрослыми и делала мелкие пакости. Всюду валялся скарб, разнокалиберные чемоданчики, ящики, сумки. Конрад по-свойски махнул ушельцам рукой и повернулся к таксисту.

    — Куда? — Переспросил он. Таксист сформировал голову и даже некое подобие ассиметричного лица на ней. Спора хотела быть вежливой. Конрад заметил, что в цитоплазме таксиста плавает кусок поглощенной, но еще не переработанной пищи. Кажется, ею была собака средних размеров. Разметавшаяся шерсть и оскаленные зубы. Насмешка над представителем рода человеческого. Споры всеядны. Да, споры универсальны и мобильны.

   Конрад улыбнулся и ответил:

    — Подальше отсюда. Домой. В космос. И не забудь посчитать скидку. Нам, ушельцам, полагается.

    — Кто-то уходит, а кто-то приходит, — ответила сарказмом на сарказм спора. — Счастливого пути, — таксист изобразил улыбку и тут же опал в мутный ком серой протоплазмы.

   Конрад расплатился и неспешным шагом двинулся вдоль сонной очереди.

   Искать свое место.

   Свое место среди людей.

   Быть может, не здесь, но там, далеко...

Максим Хорсун © 2006

Оглавление

Максим Хорсун Ушелец