Бал шутов. Роман [Александр и Лев Шаргородские] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (76) »
Александр и Лев Шаргородские Собрание сочинений в четырех томах БАЛ ШУТОВ Роман — фарс
ТОМ 3
ЛАРИСЕ И ЛИНЕ
Славой города был театр. В него ломились. Выносили двери и окна. Сносили конную милицию. Валили бюст основателя. Основатель стоял без носа. Там поражали воображение, опрокидывали представления, заставляли трепетать. Там пылали страсти и даже дрались. В городе говорили только о театре. — Вы вчера были? Потрясающе! Эклеры с семгой и муссом из дичи! Такого еще не бывало! — Ну, как же, как же, у Мейерхольда. У меня до сих пор вкус той семги. — Что вы говорите?! Во — первых, семга бывала у Таирова и, во — вторых, — без мусса! Заядлыми театралами был весь город. — Вы идете? Мы идем! — А что дают? — Что‑то новенькое! Вроде, севрюга в слойке… Театр преуспевал… Там иногда выкидывали такое, чего не помнили и у Станиславского. Например, рулет из поросенка с черносливом. Или волжский балык — им удивляли при Чехове. Там давали сливки, взбитые с брусникой и шоколадом. Фромаж из дичи в апельсине, креветки и судак в кляре. Оперный театр со своей «Богемой» собирал какую‑то сотню, а тут на миноги притащилось около полутора тысяч. Правда, миноги случай был особый. Его помнили долго. Повалили стойку буфета, и троих театралов увезли в хирургическую клинику с переломами черепа. Да, славой города был, безусловно, театр, но славой театра был, без сомнения, буфет. Шли прямо туда, минуя зал, с кошелками. Чтобы загнать зрителей в зал, на помощь билетершам часто приходила вся труппа, иногда пожарники. Когда в буфете бывала кайса с курагой и цыплята в кокоте — помогал только брандсбойт. В зале хотели ввести пристегнутые ремни, как в самолете, не отстегивающиеся до конца акта. Что бы ни показывали на сцене — перед глазами театралов плавал молодой поросенок, летали жареные куропатки, пролетал помидор, фаршированный крабами. Окончание акта приветствовалось бурей аплодисментов — можно было нестись в буфет. По дороге падали, ползли по телам, некоторые кричали «Банзай!» И на следующий день опять разговоры. — Вчера было что‑то особенное. Незабываемое! И облизывались. Как театру удавалось иметь такой буфет — не знал никто. Поговаривали, что директор театра, Орест Орестович, в свое время был ответственным за компоты в Кремле и поэтому имел в этой отрасли неслыханные связи… Кроме буфета, в театре была еще и труппа, которую возглавлял главный режиссер Олег Сергеевич Ястремский — обладатель совершенно необычайного таланта, о котором поговорим особо… Театр назывался «Театром Абсурда», и это таки был сплошной абсурд — кто‑то из актеров косил, другой прихрамывал, третий — шепелявил, художник был дальтоником, композитор — туг на ухо, заведующий литературной частью не умел читать, а Главный — ставить… И все вместе обожали авторов. Их встречал швейцар, в ливрее, с бородой. — Ивана Грозного, — объяснял он, — из «Великого Государя». Швейцар лично, по мраморной лестнице, вел смущенного автора в кабинет Главного. — Вот, — говорил швейцар, — по вашу душу. При виде авторов Главный всегда вскакивал, долго целовал драматурга, прижимал к груди его, пьесу и всегда спрашивал: — Почему одна? — А сколько? — интересовался растерянный автор. — Две! Четыре! Вы не представляете, как вас любит наш театр! Завтра же занесите. Театр — это ваш дом, это очаг, это ваше убежище. Театр — это… Главный говорил много. Автор краснел, смущался, заикался, с благодарностью жал руку и тут замечал, что это рука не Главного, а швейцара, причем жесткая, кирпичного цвета, из папье — маше. Автор вздрагивал. — Не бойтесь, — успокаивал швейцар, — ладошка государя. Душила царевча, «Царь Федор Иоанович». Автор несколько успокаивался. — А — а где же Главный? — спрашивал автор. — В проруби, — отвечал швейцар, — вернее, в морозильнике. Они очень любят там сидеть. Они морж. Они философ. Им решения спектаклей в нем являются. Это была правда. Главный любил зимние купанья. Они спасли его от белой горячки и слабоумия. Однажды, вдрызг пьяный, он провалился под лед, на Неве, градусов в сорок, и протрезвел. С тех пор, раза два в день, он бежал к проруби. Зимой. Летом было сложнее. Он достал себе американский холодильник «Вестинг хауз» и с трудом влезал в него, в трусах, на босу ногу. Морозильник вполне заменял ему прорубь. Кроме того, театр был известен своим репертуаром. Никому в стране не разрешали таких смелых пьес, сатирических комедий, драм зарубежных авторов, как ему. Тут было две причины. Во — первых, необычайный талант главного режиссера — сатирической комедии он выбивал зубы, трагедию превращал в фарс, зарубежных драматургов — в советских, критику — в аллилуйю, и вообще своими постановками с невероятной легкостью доказывал, что Чехов
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (76) »
Последние комментарии
7 часов 46 минут назад
8 часов 6 минут назад
8 часов 32 минут назад
8 часов 36 минут назад
18 часов 6 минут назад
18 часов 10 минут назад