Чужие миры [Ellith The Shadow] (fb2) читать онлайн

Ellith The Shadow Чужие миры

Часть 1. Страна за холмами

Пролог. Слышишь, о чём поёт?

До этого момента я совсем не прислушивался к очередной тоскливой мелодии в исполнении очередного рунсонского бродячего гитариста, второй час распинавшегося под моим окном. Что поделаешь — дом с видом на площадь, иногда даже приходится ставить магическую звукоизоляцию.

А, ну, стоило ожидать. Гитарист пел о войне с оборотнями трёхсотлетней давности — тема беспроигрышная. Я честно попробовал слушать, но детальное описание драки, простите, битвы при Серенхе (упоминались все полки, отряды, подотряды и командиры) мог выдержать только мой нынешний собеседник.

— Ничего странного не замечаешь?

— Нет.

— А я замечаю, — старый архимаг вздохнул.

Я снова прислушался. Рэоталхаан Соото успешно дорезал девятнадцатый отряд копейщиков. Традиционно маги убивали гнусного оборотня на тридцать шестом.

— Снова оборотни, — произнёс архимаг.

— Они всегда поют про оборотней.

— А ты обратил внимание на то, что именно он говорит о Соото?

— Эфин! — не выдержал я. Любовь Ронеса к намёкам раздражала весь Стреленск, — «Хитрозлобный Рэоталхаан Соото»… или «злобнохитрый»…

— «Хитрый и жестокий».

— Какая разница?

— Огромная. «Хитрый» для воина или князя в Рунсоне — похвала, жестокость считается мелким незначительным недостатком. После гнусного кровопийцы, пожирателя душ, чудища, палача и людоеда — слишком нейтральное определение.

Я снова прислушался. Теперь я видел, что тревожит Ронеса — Соото из песни, возможно, был не очень-то приятным человеком… и даже очень не приятным… но человеком! Оборотень-крылокот, «мерзость эфинная»… странно, странно… Вот только почему это тревожит Ронеса?

— Представь следующий шаг, — тихо сказал Ронес, — Мудрый, смелый, благородный властитель, убитый западниками-завоевателями. Кому-то на востоке понадобилось знамя, очень понадобилось… Уж не для создания ли нужного настроения в стране?

— Знамя из оборотня? — переспросил я.

— А ты хоть раз видел живого оборотня-крылокота?

— В лесной глуши не бываю.

— Именно! В лесной глуши, в забытых деревнях… В наши дни их видел не каждый абиолог. И то — мелюзга, второе-третье поколение, о древних родах даже старые маги слышали от учителей. Это чудовище из соседнего леса на герб не поместится, а исчезнувшее невесть когда можно раскрасить хоть в чёрный, хоть в жёлтый. Ничего особенного, человеческая память. Беда не в оборотнях, а в знамени. Рунсонцы — воинственный народ. Да, страна отсталая, но войны с Рунсоном я не пожелал бы.

— Не следовало мне ставить эти витражи, — я сокрушённо покачал головой, — Вы, верно, перепутали мою хижину с дворцом. Площади похожи…

— С королём я говорил. У нас нет посла в Рунсоне — страна не из тех; ни один из магов рунсонского происхождения даже в кошмарах не видел возвращения на родину, они забывали о ней на второй месяц первого курса, и расспрашивать их бесполезно. Контакты и браки между знатью редки, достоверных сведений так не получишь. Появилась мысль отправить кого-то из Неопределённых в разведку. Полагаю, твоя кандидатура — наилучшая.

— Моя? — удивился я, — Но мне кажется, найти общий язык с рунсонцами лучше удастся боевому магу из Жёлтого Легиона! Кодекс чести воина…

— Мы учитывали три параметра. Жизненный опыт — сорок лет назад в Рунсон отправился молодой маг, аспирант Высшей Школы…

— Который на первом попавшемся приёме поссорился с королём и вернулся в красном гробу, — продолжил я.

— Хуже. Решил, что приехал на курорт, пошёл по корчмам, замёл донесения и спьяну поскользнулся на лестнице. Потом мы долго не могли смотреть рунсонцам в глаза. Второе — разумеется, уровень силы. Ты почти архимаг. Третье… происхождение. Там оно очень даже считается. Возможно, из-за Кодекса Неопределённых ты забыл своё… но ты остаёшься старшим сыном айдольского князя.

Ронес замолчал. Если учитывать происхождение… Да, дело дрянь. Лично мне известны только двое магов с родословной. Но Шелар Онельская мне уступает (к тому же, она женщина, и у неё скверный характер — не поедет, а Ронеса пришпилит к потолку), а князь Ясень Эш Вирен — князь. Ему Р'Таккой править надо. Дело дрянь ещё и потому, что мне сейчас — накануне защиты — нельзя ссориться с Советом.

— Сколько?

— Что?

— Идейных шпионов ищите в Жёлтом Легионе. Сколько, спрашиваю?

— Двести золотых по возвращении…

— А за происхождение?

— Ладно, триста пятьдесят.

— В Жёлтый Легион.

— Дорожные расходы за счёт Совета.

— Авансом и коня. Коня верну, если уцелеет.

— Господин Aelsee'dell, вы самый нахальный маг из всех, кого я знаю. Кроме, возможно, L'inova.

— Спасибо, — искренне ответил я.

Бродячий гитарист уничтожал двадцать третий отряд.

Раньше я не интересовался Рунсоном. Со времён той самой войны с оборотнями (за двести лет до моего рождения) на территории этой страны не случалось ничего интересного. Всё, что я знал о Рунсоне — тамошние песни слушать нельзя. Так называемый «рунсонский стих» был хуже религиозной литературы и не уступал старинным текстам заклинаний в своей способности вызвать крепкий, но нездоровый (ибо преждевременный) сон.

Официально я значился кем-то вроде курьера — следовало отвезти письмо висского короля рунсонскому. Обычный курьер не подошёл из-за «пути опасности превеликой» — между границами Виссы и Рунсона красовалась «Лихова запустка», хорошая такая пустошь с разбойниками и нечистью. Помимо коня и денег (к ним пришлось добавить собственные сто золотых) я получил «Справочник последних событий». Информации и вправду было немного.

Оказывается, сорок лет назад в стране сменилась правящая династия. Как-то странно сменилась. По рунсонским обычаям в таких случаях князья-претенденты собираются на турнир («на круг»), победитель которого становится королём. Так вот, в последний раз в патриархальном Рунсоне выбрали… королеву! Конечно, женщина способна научиться неплохо драться, но…

Вот-вот, но.

Теперешний король, Эланис I, приходится сыном победительнице того круга. Пока естественно. Имеет брата Анхиса, сестру Айнар и единственного сына. Жена в «Справочнике» не упоминалась. Всё! Ни календаря, ни денежной системы! Не верю! Не верю, что это тайна; не верю, что Рунсон не чеканит собственную монету. Может, умники из Совета посчитали эти сведения лишними? Идиоты.

Зато, не иначе, как для лёгкого чтения, в справочник вошла краткая история последней войны. С указанием основных битв, полков, отрядов, подотрядов и командиров.

Этнография

Две недели спустя я миновал гряду высоких холмов, западную границу Рунсона. Первое, что бросилось в глаза, — растения. Земляничник, бук и липа взамен оставшихся по ту сторону ольхи, рябин и елей. Сколько тех холмов, а как изменился климат!

Вторая странность — вежливые пограничники. Не трусливо заискивающие, а именно вежливые, на ирксский манер, словно их этикету учили. Ни поминать королевское письмо, ни отводить глаза не пришлось. С меня взяли пять мелких монет «огниц» в висском эквиваленте — оказалось, существует простая система перевода рунсонских денежных единиц в р'таккские: одна огница равна шерскому лауфу (восемь-девять висских медяков) — да зафиксировали имя и род занятий в какой-то книге. Кстати, одежда пограничников напоминала западную, и на надморском^[1] они говорили нормально. Дикари?

До Канари, столицы Рунсона, оставалось сорок километров. На границе мне сообщили, что если я не хочу отклоняться от тракта, ближайший город встретится через три версты.

Три версты. От трёх с половиной до шести километров. Может, стоит там остановиться? Границу я миновал около двух, но я же не почтовый курьер, чтобы мчаться день и ночь.

Поначалу я ехал медленно. Рассматривал местную флору, прикидывая, не удастся ли добыть таких-сяких травок за четверть цены. Вон шелковка, и «красная ёлка», и алейница. Потом мне показалось, что еду я слишком медленно, и я пустил Рысёнка лёгким галопом. Происходило что-то странное. По моим прикидкам я проехал шесть, и даже семь километров, но никаких примет города вокруг не наблюдалось.

Вдруг послышался стук копыт, и чуть впереди с какой-то мелкой тропки выехал на дорогу светловолосый юноша в кожаной одежде. Нет… не так я представлял дикарей. Тоже в коже, но не в эшеньской же замше высшего сорта по два золотых за кусочек размером с берёзовый лист! Наверное, Ронес издевался.

— Добрый день. Не скажете ли, сколько осталось ехать до Нивейри?

— Верста, — бросил юноша. А может, я ошибся — голос, хотя и низкий, был похож на женский.

Но как — верста?! Тракт прямой, словно стрела, и за это время я проехал только две версты? Эфин шутит?

Тут меня осенило.

— Простите… А верста — это сколько?

— А, конечно, великая верста.

— Я нездешний.

— Я вижу. Так, в великой версте шестнадцать полётов, полёт — около трёхсот метров, а метр чуть больше двух локтей, значит…

— Меньше.

— Что?

— ЕСМ-овский метр меньше двух локтей.

— Да шут знает эти западные меры… короче, четыре с половиной ЕСМ-овских километра.

— Хорошая у вас верста.

Юноша/девушка кивнул и свернул направо.

— Слышал? Почти пять километров, — сообщил я Рысёнку.

Мы прибыли в Нивейри вечером. Естественно, все колебания насчёт продолжения поездки исчезли. До столицы оставалось около четырёх местных вёрст, или двадцать километров, а мы с Рысёнком устали. Я решил поискать корчму или постоялый двор.

Нивейри был небольшим городом, и он не сильно отличался от своей висской родни (Долинки, Верхнего Жальца или Вязневска). Фонарей было меньше — здешние правители не додумались до фонарного налога, — да стража была вооружена лучше — я замечал неплохие копья и мечи. Немного другие крыши, отсутствие вычурных монстров типа верхнежалецкой ратуши, а в остальном — похоже, очень похоже. Я окончательно уверился: никаких дикарей поблизости нет, насчёт кочевников в южной степи ещё провидец трижды наворожил, и прислали меня в обычную страну с обычными недостатками. Одно странно — неужели Висса с ней не торгует? Ну и ладно, привезу Ронесу сводную таблицу мер, весов и денежных единиц, большего он не заслуживает. За какие-то триста пятьдесят золотых…

Корчма («витха») отыскалась быстро. Называлась она «Шерский пирог» и от висских не отличалась ничем. Совсем. Те же иероглифы на вывеске, те же расценки (в переводе); та же манера снимать вдвое, если клиент пробует расплатиться чужеземными деньгами; те же маленькие комнатки на втором этаже. Правда, в меню было пять наименований так называемых «шерских пирогов» (настоящий изобретатель — человек, дорийский повар прошлой катушки). В Виссе их часто готовят в элитных заведениях, и очень редко — в маленьких. Я из интереса попробовал. Оказалось так себе, половина трав явно заменена местными аналогами, но, опять-таки, пристойно для обычной корчмы.

На рассвете мы поехали дальше. Рысёнок выспался за ночь (я — нет), и уже два часа спустя впереди показалась каменная стена с башнями.

…У городских ворот стояла стража. Снова вежливая. За проезд сняли две огницы (то бишь, двадцать медяков) — «на ремонт башни». Башне, на мой взгляд, ремонт понадобится разве что через эру-две, ну да ладно. Я тут же спросил, где искать менялу: в Нивейри деньги разменять не удалось, поскольку купцы этой дорогой пользовались редко и, как я понял, были местными уроженцами. Пока двое стражников объясняли мне, куда ехать и где сворачивать, третий гнал от ворот какого-то оборванца: «Нет уж, твоё подзаборие, изволь валить по-хорошему, а то ведь шестник лаате проснётся. Злой он нынче как волколак, шестник-то, вчера клюк свернули, так он синты^[2] самопальной продегустировал, вот и злой. Полетишь ведь по-плохому, как датарцы под Ашрови…». Оборванец настаивал на праве войти в город, получил древком копья по рукам плюс пинок под зад и, постанывая, убрёл прочь.

Рунсонские деньги стали первым, что сумело удивить в номинации, отличной от «вылитый-запад-и-чего-меня-сюда-прислали». Разноцветные монетки — шеры умрут от зависти. Наименьшая, уже помянутая огница, была насыщенного пламенно-оранжевого цвета. Следующая — ветка, шесть огниц, — жёлтая с изображением большого красного цветка. Ресинка, шесть веток, — зелёная с чёрной кошачьей головой. Навальница — тёмно-синяя, почти чёрная, с белой молнией. Лешница — бледно-зелёная с голубой бабочкой. Ещё существовали (но не были мне показаны) «конь» (на который можно было приобрести табун), «повозка» (наверное, имелся в виду скарб большой деревни) и «венок» (не иначе, королевский, со всем дворцом).

Попутно обнаружилось, что в Рунсоне другие цифры, причём, их только шесть. Иероглифы похожи на западные (родом из далёкого имперского прошлого — а оно было общим), но не совпадают (всё-таки, прошлое было весьма далёким); на столичных вывесках преобладают стандартные руны; надморский язык «А все знают. В школке учили».

Разменяв сто золотых (кошель стал легче, но много объёмистей), я отправился искать постоялый двор. С этим повезло: через несколько минут прогулки на глаза попалось двухэтажное здание из какого-то голубого камня. Над синей дверью была приколочена деревянная вывеска с надписью «витха Кусачая Ласточка» и, почему-то, изображением незнакомого жёлтого цветка и пары метательных ножей. Летней веранды не было, но я вообще не встречал их в Канари. Что важнее, ниже надписи красовались голубые вертикальные полосы числом шестнадцать. Я уже знал, что количество таких полос (максимум — двадцать одна) означает класс заведения. Удобное правило.

Сговариваясь об оплате (двадцать одна ресинка в неделю), я выяснил, что неделя в Рунсоне на день длиннее западной. Поездка обретала всё большее сходство с этнографической экспедицией. Ну, во дворец я наведаюсь завтра с утра (вдруг у этих дикарей нет представления о бюрократии, и меня выпроводят из страны сразу после аудиенции?), а пока стоит осмотреть город. Понятное дело, осмотр я начал со своей комнаты. У ребят были странные представления о комфорте — голый камень без ковров и полноценный водопровод. Мраморная ванна точно не хуже моей… правда, горячую воду следовало носить в вёдрах, магических жар-камней здесь не водилось. Конечно, я мог бы согреть воду заклинанием, но более идиотского способа потратить две трети запаса даже я с ходу не назову… разве что, вызов духа приснопамятного Рэна Соото.

Пока слуги готовили ванну, я уточнил у витиха насчёт голого камня. Оказалось — действительно представления о комфорте. Хорошо, полена под голову не предложили. Впрочем, здесь скорее предложили бы булыжник: в дорогой витхе благородный камень куда уместнее убитого дерева. Кстати, в Канари большинство домов каменные. Дрова, впрочем, обыкновенные, я посмотрел…

В город я так и не выбрался. Оказалось, всё болит! Магическую стимуляцию я не люблю (вернее, не люблю её побочные результаты), и почти весь вечер (с пятнадцатиминутным перерывом ради ужина) пришлось валяться в постели.

Зря я беспокоился!

Королевский дворец здорово отличался от дворцов западного образца — массивный, обстоятельный, угловатый замок с оштукатуренным фасадом (стоило заглянуть за угол, как штукатурка сошла на нет и на землю, обнажив необычный бледно-жёлтый камень с синими прожилками). Но обычаи, обычаи… То есть, когда симпатичный вежливый стражник провёл меня в небольшую, скромно обставленную приёмную и сказал «Обождите здесь, я уведомлю Его Величество», я забеспокоился. Когда прошло полчаса, беспокойство начало потихоньку исчезать. Когда прошло ещё полчаса, и в приёмной появился неимоверно важный пожилой придворный в разноцветном балахоне, представившийся старшим распорядителем церемоний, я понял, что выставят меня ой как нескоро. Пусть сначала примут.

— …но, не имея развитыми дипломатических отношений с Виссой, мы не можем принять висского посла прежде иных, ибо этим нанесём им великую обиду. Лишь наше великое уважение к Висской державе позволяет сократить ожидание и принять её посланца на следующей неделе. Не будешь ли любезен назвать своё имя и имена своих благородных родителей для обозначения в дворцовой книге приёмов?

— А что бы вы «обозначили», окажись я сиротой-подкидышем? — живо поинтересовался я.

Бедный распорядитель чуть не подпрыгнул. Ну не умею я себя при дворе держать… Мне, знаете ли, в нынешнем половне шестьдесят восемь стукнуло, а этикету учили до двенадцати.

— Поставили бы прочерк, — старичок, наконец, совладал с собой. Не знает, бедняга, что самое страшное впереди.

Забавно, неужели несчастные подкидыши значатся эфин-креатурами?

— Моё имя Даэль. Из Лэнских. Родители — Рехил, восемнадцатый князь айдольский, и Пелла Лишиньская, княгиня Айдола, — надо же указать своё происхождение, раз деньги я с Ронеса уже стребовал. Глаза распорядителя полезли на лоб, и я добавил, — Я отказался от венца.

— Как я уже упомянул, Его Величество Эйаллaнхис не сумеет принять вас в ближайшие дни, и оттого назначает встречу на первый день следующей недели. Во дворец надлежит явиться утром, в девять часов, — важно уведомил меня старший распорядитель церемоний.

Мне показалось, что ему очень хочется поскорей от меня избавиться. Как вести себя с обычным княжичем понятно, а вот с отрёкшимся от венца?.. Впрочем, перед уходом распорядитель успел изрядно достать меня своими извинениями. Интересно, здешнее величество тоже назначает на подобные должности самых бестолковых придворных, или передовой дорийский опыт пока не перенят?

Хоть какая-то польза от этого происхождения! Без него, наверное, пришлось бы ждать месяц. Не здешний, коротенький, а западный, семинедельный. И с каких это пор «ближайшие дни» — сегодня плюс завтра? Если я ничего не путаю, помянутый «первый день следующей недели» («эска») — аккурат послезавтрашний. Ладно, уточню у давешнего информатора.

Информатором была девочка-разносчица (не то дочка, не то племянница витиха), с которой мы накануне обсуждали здешний календарь. Начался разговор с моей попытки выведать адрес местного травника. Вопреки опасениям, медицина в Канари была худо-бедно развита, можно даже сказать, недурно была развита, до разделения труда дошла. «Травником» тут называли профессионального сборщика растений — он не готовил ни зелий, ни лекарств, даже простеньких. Что удивляло: неужели человек способен прокормиться лишь заготовкой и продажей сырья? В Стреленске, где уйма магов и постоянный спрос, такое ещё возможно, но уже в удельных центрах зачастую приходится совмещать сбор сырья, изготовление препаратов и диагностику болезней.

Потом я проявил лишнее любопытство, спросив, откуда взялось такое странное название у витхи, и не водятся ли в Рунсоне какие-то особые ласточки. После ряда наводящих вопросов и нескольких ответных ссылок на эфин и Спящих удалось выяснить, что витха была переименована тридцать с лишним лет назад из-за шутки одной примечательной постоялицы, в наше время известной как Прошлая Королева. Леди была большой любительницей повеселиться (самого жестокого розыгрыша, как я понял, удостоилась рунсонская знать, которую кроваво окоротили в день переименования витхи и всячески гоняли ещё двадцать лет). Народ объяснял это тем, что прошлая королева родилась в последнем месяце зимы, ведь «над кем шyтник (название месяца) пошутил, тот над миром шутки шутит». Эта тема естественно вела к сравнению календарей.

Рунсонский год начинался с весеннего равноденствия и разбивался на двенадцать месяцев^[3]. Короткие временные отрезки, к счастью, совпадали — меньше всего мне хотелось бы обнаружить, что рунсонское девять часов наступает в наши пять двадцать две. С длинными временными отрезками царила та же путаница, что и на западе, где годы могли меряться эрами, царствиями, династиями и прочими неопределёнными числами (одни ирксы сподобились ввести «катушку»- шестидесятилетие).

От витиха я узнал, что не ошибся — до аудиенции осталось полтора дня. Очень даже неплохо. Если только — озарило меня, признаюсь, с опозданием — ребята не всполошились и не разыграли весь спектакль для виду. Если им есть, что скрывать, выгоднее избавиться от чужака поскорее. Устыдиться озарения я успел в срок, то есть, моментально. Паранойя заразна.

Лавка травника напоминала маленькую ёлочку: зелёные изогнутые крыши у каждого этажа, второй этаж в ширину заметно меньше первого, а третий — меньше второго. Окон в каменной стене не было. Внутри, соответственно, наблюдался полумрак. На что живут местные травники, я понял сразу, хватило надписей на приклеенных к полкам корешках. Больше половины занимали специи и сборы для съедобных отваров, невероятно популярных в Канари (во всяком случае, в «Ласточке» их спрашивали не реже, чем хмельные напитки).

— …А также, крестолист низинный, он же ritia loura, — закончил я читать свой список.

Молоденькая девушка-продавщица записала последнее слово и удивлённо подняла взгляд:

— Вы, случаем, не маг с запада? — как-то очень испуганно спросила она.

Странно. Значок неопределённости остался на другой куртке. Свиток? Да нет, обычный, никаких самоподсвечивающихся букв. Тогда как она определила…

— Принеси шелковку, Диринха, — вмешался возникший в боковом дверном проёме мужчина средних лет, — Уж извините, господин маг. Пугливая очень, стражников королевских — и тех боится.

— Как вы узнали, что я маг? Так часто имели с нами дело?

— Не сказать, чтобы часто. Сколько за прилавком стою, всего четверых и видел. Так трое из четырёх спрашивали крестолист, а четвёртый — где растёт крестолист, — снимая с полок свёртки и баночки, пояснил усмехнувшийся травник, — У нас-то он никому даром не нужен, ни в суп, ни на лекарство…

— Так у вас его нет?

— Есть чуток. А вот tissa ronka и asta caisela надо собирать, в первый раз такой заказ получаю. Через два дня не зайдёте ли?

Я сказал, что зайду, и услышал, что марник пурпурный заполучить не удастся — его тоже никто никогда не спрашивал, а собирать побеги надлежало поздней весной на спаде первой луны (и ещё сушить месяц). Вернулась девушка — с несколькими свёртками и глиняной баночкой. Не поднимая глаз, она сложила всё на прилавок и поспешно скрылась в боковой комнате.

Моя покупка обошлась в семьдесят ресинок. В Стреленске пришлось бы платить в три с половиной — четыре раза больше — специально я не вычислял, но такова была средняя разбежка в цене каждой травки. Я отнёс объёмистый свёрток в свою комнату в витхе, поужинал и пошёл гулять.

С фонарями в Канари не ладилось. Полутёмные улицы с непривычки выглядели почти уютно. Хотелось посверкать глазами. Жаль, без колдовства не сумею. Недостаток освещения компенсировался избытком стражников. Последние были экипированы не хуже рыцарей ордена Атальманора^[4]. Качественное оружие предполагалось изначально, но теперь я начал улавливать присутствие магии, проходя мимо патрулей. Наколдовав «хрусталик» и побродив с ним по городу, я выяснил, что каждый встречный стражник носит один-два амулета. Подборка была странновата: в двух из пяти случаев амулеты предназначались для защиты от распознавания — полезная предусмотрительность в городе вроде Стреленска, но совершенно необъяснимая в Канари. «Распознавашка», брошенная сильным телепатом, откроет ему ваши мысли — но таких магов в Рунсоне вроде нет, а слабенький узнает в лучшем случае имя и состав семьи. Остальные обереги были традиционными: отвод глаз, защита от промахов или навев промахов на противника, индикатор фоновой злобности, кое-где щиты от молний. Установить, где стражники берут амулеты, удалось на следующий день: я случайно наткнулся на лавку, в которой помимо обычных оружия и доспехов имелся целый отдел с зачарованным инвентарём. Амулеты были стреленского и вельгродского производства. Тотчас возник новый вопрос — каково у стражников жалование? Самая жалкая безделушка стоила вшестеро против стреленского. Я присмотрел удобный метательный ножик (удобен он был тем, что — по прикидкам — зачаровывался на раз), а заодно (из интереса) расспросил торговца. Оказалось, на каждую висюльку выдавалось по два сертификата (один по месту изготовления, один здешний), что, похоже, сказывалось на цене. Стражники покупали амулеты за счёт казны, соответственно, те считались собственностью государства. А вот солдатам приходилось опустошать собственные кошельки. Странная воинственность.

— Почему же две трети амулетов защищают от магии разума?

Да-да, соотношение разновидностей на прилавке оказалось похлеще, чем на стражниках.

— А потому, что морок всем кажется страшней удара. От удара щитом закрыться можно, копьём отбить, а от морока как? — убеждённо отвечал торговец, — А я человек простой, что берут — то и везу.

Выходит, маг в Рунсоне рассматривается как неисследованное существо, от которого ждут эфинного поведения? Пожалуй, лучше мне скрыть свои способности, во всяком случае, не упоминать о них в разговоре с королём.

Дипломатия

Передняя для иноземных гостей, в коей полагалось дожидаться аудиенции у Его Величества, производила на мою трепетную натуру удручающее впечатление. Если бы моя трепетная натура принадлежала существу вида Шер Разумный, впечатление было бы ужасающим. Такой аляповатой, безвкусной, пошлой отделки я не видел нигде, а ведь мне доводилось посещать висский королевский дворец в прошлое царствование!

И самое печальное — отделка была исполнена в западных традициях. Я уже научился кое-как выделять собственные рунсонские направления что в архитектуре, что в декоре, что в обстановке. Комната для иноземных гостей всем своим видом показывала, что здешние правители знакомы с западным укладом, и человеку причастному стало бы очень стыдно за свой уклад.

Времени на осмотр у меня было предостаточно. Хоть во дворец и велели явиться в девять утра, Его Величество вовсе не намеревался немедленно меня принять. Я вообще подозревал, что очередь чужеземцев — за исключением действительно важных персон — здесь последняя, и король принимает их, когда иссякнет поток соотечественников. К счастью, в комнате хватало стульев, что несколько смягчало неудобство ожидания. Кстати, западные монархи о таких мелочах обычно не думают, а в Дории так и вовсе даже на официальных обедах сидят только король и пара-тройка избранных аристократов. Помимо стульев, в приёмной имелся небольшой чёрный столик, шестиугольник на одной ножке, в центре которого стояла одинокая хрустальная розетка с печеньем.

Чужеземцев, не считая меня, было трое. Узкоглазый ланшиец в роскошном халате и два смуглых уроженца симанских островов. Все они, кажется, изрядно робели, ёрзали на стульях, не разговаривали друг с другом и не смотрели по сторонам. Я такого смущения не испытывал, поэтому, помечтав полчасика, принялся внимательно изучать доступную часть окружающего мира, начав, как и полагается, снизу. Картинки прибережём на потом.

Итак, блестящая треугольная плитка (бирюзовый, салатовый, голубой) при ближнем рассмотрении оказалась не каменной (как я решил при беглом взгляде на комнату), а глиняной. «Лазурица» — ирксская керамика, прочностью не уступающая граниту. В моде на севере Надморья, но и Виссу не минула. Ирксы умеют укладывать её так плотно, что между треугольниками не удастся просунуть лезвие ножа. Но Рунсон далеко от Иркса-Нурки и Хатти-Серены, укладывать привозную плитку пришлось местным мастерам, и щели оказались заметнее положенных — точь-в-точь как в стреленском Летнем Дворце, где, правда, своими силами обошлись из-за нежелания королевского архитектора сотрудничать с ирксами.

Потолок тоже выглядел заурядно — стиль «фелашин» с элементами местной флоры, полурастительный-полугеометрический орнамент, алые, белые и вишнёвые тюльпаны, бледно-голубые и бледно-жёлтые круги, несколько позолоченных висячих светильников (ирксской работы) с огневиками. Интересно, откуда камни импортируют, неужели из Ниреи? Тогда их должны везти через пол-Лесны и всю Виссу. Может, Ронесу надо было не издеваться над бедным мной, а стреленских купцов порасспросить? Или где-нибудь на дальнем востоке есть другие месторождения?

Один из симанцев неуверенно потянулся к розетке, но спохватился и убрал руку. Взять, что ли, печенку? Нет… потом пить захочется, а о напитках прислуга как-то не позаботилась. Я отвернулся и углубился в разглядывание изображений, украшавших (ну… то есть, не красивших) стены. Сплошь и рядом инкрустированные драгоценными камнями и золотом, они смотрелись вычурно и нелепо, но висского придворного повергли бы в благоговейный трепет или завистливое восхищение. Изображалась всяческая ерунда — какие-то битвы и какие-то драки. Первые отличались от вторых количеством «наших» воинов — войска противника были неизменно неисчислимы и обычно имели вид чёрных закорючек. Исключение составляла одна-единственная картина, на которой существо в длинной белой мантии стояло среди трупов разной степени изрубленности. Трупы были прорисованы с редкостной скрупулёзностью; их состояние (в основном, ломтики) позволяло предположить, что картина изображает Вестника смерти, заявившегося на поле боя по истечении оного действа. Последняя мысль подтверждалась идеальной чистотой мантии и сиянием двуручного меча, занесенного над головой. Но логика у придворного декоратора (или, скорее, у заказчиков) хромала на все ноги. Подойдя поближе, я увидел подпись, гласившую, что на картине изображена великая победа Её Смелости сиятельной леди Леэкхаарт на Большом Круге. В изображении сиятельной леди нашлось лишь две реалистичные детали — причёска (коса, обёрнутая «солнышком») и кисти, сжавшие рукоять двуручника. Чистенькое лезвие двуручника реализмом точно не отличалось, широким рукавам (очень удобно для драки!), по идее, давно пора было свалиться на локоть, лицо казалось совершенно безжизненным (обычный недостаток парадных портретов). Хорошо ещё, что корона над головой Её Смелости не порхала. Впрочем, не мне судить. Может, здесь действительно принято выходить на круг в развевающихся мантиях?

Ожидание затянулось. Прошло больше четырёх часов, прежде чем отворилась дверь тронного зала, и образовавшийся на пороге старший распорядитель пригласил внутрь ланшийца. Очередь симанцев настала ещё через час, они так и не решились притронуться к печенью. А на вид оно вкусное, или это я такой голодный? Стащить, что ли, пару штук? Карман у меня есть, правда, внутренний… Я представил, как буду выглядеть, если кто-то войдёт в приёмную в ненужный момент, и решил не рисковать репутацией.

Тронный зал многократно превзошёл приёмную комнату по части дурацкого убранства. Яркие геометрические и растительные орнаменты, позолота и лазурь, какие-то гербы, выложенные драгоценными камнями, большие окна-витражи… Пара гобеленов с изображением битв — как же без этого? Дверь располагалась нестандартно — сбоку, так, что вошедший видел перед собой не трон, а окно. Требовалось повернуть налево. Вдоль боковых стен (с окнами и противоположной) выстроились придворные в длинных мантиях вроде той, какую я видел на портрете прошлой королевы, но разноцветных. Некоторые сидели, большинство стояло. Почему-то рядом с троном не было никаких первых советников или личных стражей. Я остановился перед синей чертой, выложенной на полу квадратиками плитки (обычай, кстати, дорийский), шагах в тридцати от возвышения, на котором стоял трон. Полагалось поклониться, я кивнул. Маг я или не маг? Старший распорядитель взял из моей руки письмо, подошёл к трону и, согнувшись руной «Ши», передал конверт королю.

Его Величество Эланис выглядел заметно моложе своих почти сорока. Я сразу отметил забавное совпадение — черноволосый, слегка загорелый мужчина, одетый в фиолетовую мантию с золотой вышивкой, всем своим обликом воплощал народные представления о колдунах. Кстати, мантия была ему определённо к лицу, да и корону — простой золотой обруч с несколькими зубцами — как по нему отливали. А может, и по нему. Кажется, на меня он смотрел с большим интересом, чем на письмо, а ведь я пока считался обычным курьером, человеком знатного рода без положения в обществе. Впрочем… я же ему не поклонился! Тут кто угодно заинтересуется. Ничего не поделаешь: дипломатического этикета я не знаю, остаётся соблюдать наш, а для мага «поклон» — лёгкое движение головы.

Король распечатал конверт и углубился в чтение. Насколько я знаю висских дипломатов, одно приветствие должно занимать два листа. Может, Его Величество и предпочёл бы просмотреть их по-быстрому, но толпа придворных и присутствие курьера ему мешали. Я стоял неподвижно. Придворные едва заметно переговаривались, почти не шевеля губами.

Чтение заняло минут десять. Наконец, король сложил листки тростниковой бумаги и вернул их в конверт.

— Его Величество Горислав Висский сообщает, что ему известно о существовании нашего королевства, — негромко произнёс Эланис, — Лорд Реан, составьте ответ. Нам тоже известно о существовании его королевства, — он бросил конверт одному из придворных, — Скажите, а это стреленская мода — пуговицы с рунами?

Разглядеть гравировку пуговиц с такого расстояния мог лишь иркс… или человек с магически усиленным зрением, в чём амулеты не помогут. Значит, «своих магов в Рунсоне нет, а наши не ездят»? Так, Ронес?

— Почти, — я понимал, что король заметит, но не удержался, пробежал взглядом по залу. Возможно, маг сейчас где-то здесь? Если сосредоточиться на ощущениях, если маг сильный…

А сначала я даже не заметил беловолосого мужчину в золочёной хламиде. Парень сидел в стороне от других придворных и почти слился с пёстрой отделкой стены. Бедняга. Неужели здесь так много магов, что приходится выполнять самые идиотские требования работодателя? Или, как эфин не шутит, ему нравится такая одежда?

Маг улыбнулся кончиками губ и едва заметно поклонился. Я не мог ответить тем же — придворные и так смотрели кто с сомнением, кто с недоверием, а кто и неприязненно.

— Они служат амулетом? — вежливо спросил Его Величество.

— Артефактом.

— По-моему, наш гость хочет сказать, что в Виссе это является дурным тоном, — неожиданно подал голос маг из угла.

Несколько придворных вздрогнули, а пара или тройка даже покосилась на угол.

— Почему? Разве это не удобно?

— Приличный маг обойдёт амулетно-артефактную защиту без труда, — пояснил я.

Его величество улыбнулся. Я не успел заметить, откуда возникла в его руке блестящая пластинка на цепочке.

— Исор, — окликнул король, бросая пластинку одному из придворных. Затем он повернулся ко мне, — Пробивайте.

— Ваше Величество, я сказал «обойдёт защиту», а не «пробьёт её». Вы защититесь от шаровой молнии — я ударю «колодцем». Вы всё ещё уверены, что я должен… обойти эту вещь? Будет труп.

Мне показалось, что около секунды Эланис действительно обдумывал перспективы.

— Тем не менее, как вспомогательное средство…

— Больше всего травм ученики Высшей Школы получают на безобиднейших вечеринках. Вы обняли приятеля, у вас на одежде вышито заклятие, отводящее электрические разряды, а у него на пуговице — иероглиф-усилитель защитных заклинаний…

— А это интересно, — Его Величество меня перебил! Я уставился на него глазами по блюдцу каждый, — Эантекхис, проводи магистра. Аудиенция окончена.

Беловолосый маг встал со своего кресла, подошёл ко мне и молча тронул за локоть. Я отметил, что волосы Эантекхиса (ну и имечко, как бы его запомнить?) не похожи на результат стихийной трансформации, как казалось поначалу. Потом, трансформации всегда «бьют» по глазам, а глаза у него были нормальные. Краска? Наследственность?

Эантекхис вывел меня из зала и провёл через пустую приёмную.

— Сюда, — он указал на боковой коридор, — Его Величество приглашает вас на полуофициальный ужин.

— Он действительно меня перебил? Или у меня галлюцинации от голода?

— Незачем подавать лордам опасные идеи. Среди них достаточно любителей сложных планов.

— Король что — с ходу оценил результат?

— Он читал о токах в организме. Прошу направо.

Зал для полуофициальных ужинов разительно отличался от тронного. Или от приёмной для чужеземцев. Плитка на полу глиняная, но без глазури. Потолок однотонный, голубой. Светильники с огневиками белые и без декоративных подвесок. Изображения на стенах имелись и здесь, но никакой лишней инкрустации я не увидел, а некоторые картины были просто нарисованы на камне. Отличалась и тематика. На одной играли котята, другая изображала горный пейзаж. На третьей красовался разъярённый вессер. Очень реалистичный, как с натуры рисовали. Я даже подвид определил.

Полуофициальный ужин уже разместился на столе, и состоял он из жалкого десятка блюд. Мяса не было. Это совершенно не вязалось с моими представлениями о королевской еде (даже неофициальной), но кто их, рунсонцев, знает? До меня только теперь дошло, что вся увиденная раньше мишура — нарочитое издевательство над чужаками.

Эантекхис расстегнул свою мантию. Под ней обнаружились коричневые штаны и зелёная куртка из очень тонкой кожи. Кожа показалась мне сомнительной, я присмотрелся и совершенно обалдел: похоже, парень содрал её с какой-то нечисти, предположительно — горного царпа. Зря Ронес не послал боевого мага, зря…

— Не стыдно так запугивать бедных иностранцев?

— Запугивать? Чем?

— Ну, вся эта роскошь… инкрустация, позолота…

— Мы, бедные варвары, очень стесняемся своей низкой цивилизованности и прилагаем все усилия, чтобы выглядеть достойно в глазах чужеземных гостей, — совершенно серьёзно отвечал Эантекхис, — К тому же, мы стараемся создавать для чужеземцев условия, к которым они привыкли, полагая, что так им будет комфортнее…

— Тогда в следующий раз добавьте к розетке с печеньем кувшин с водой.

— Кувшин с водой стоит в приёмной для рунсонцев. Понимаете, если поставить перед чужеземцем кувшин с водой, он скажет «Мне пожалели вина». Если поставить кувшин с вином, он скажет «Вино было не слишком хорошим». Если поставить кувшин коллекционного симанского… жалко, знаете ли! — наливая себе воды, закончил Эантекхис.

Пресловутое коллекционное симанское, к слову, редкостная дрянь, не знаю, что в нём все находят. По мне, так шерские травяные настойки куда вкуснее.

— Так. Долгое ожидание тоже позаимствовано у соседей слева по карте?

— Увы нам, бедным варварам. У нас на картах слева расположен север, поскольку с востока на запад, сиречь сверху вниз, падает солнце. А у северян заимствовать нечего, кроме религиозного фанатизма. Идею о долгом ожидании мы взяли у соседей снизу. Цивилизованным людям так привычнее, значит, уютнее…

— Уважаемый бедный варвар, а вот это тоже маскарад? — я ткнул пальцем в ближайший рисунок, — Для чужеземных гостей с зачатками вкуса?

— Да нет, нормальный дворцовый интерьер прошлого царствования. В нынешнее предпочитают солому и тростниковую бумагу, — его серьёзность начинала меня пугать.

— А как же ваша сверкающая мантия? Она, по-моему, изумит любого приезжего.

— К сожалению, нам, дикарям, никак не удаётся избавиться от всех своих дикарских замашек. Я привык таиться в любой обстановке: в лесу, в степи, на болоте… Угодив во дворец, я не могу перестроиться, однако, обязан посещать официальные приёмы, дабы присматривать за королевскими советниками. Ну и таюсь, — Эантекхис развёл руками.

— Прошу простить мою цивилизованность… но в западных странах советники обычно стоят рядом с королём. Отчего у вас всё по-другому?

— Потому что они достали меня лет за семь до коронации.

Его Величество успел снять официальный наряд, теперь на Эланисе были штаны и куртка из плотной голубой ткани. Золотой обруч остался. То, что королю удалось подойти незаметно… впрочем, дверь была приоткрыта, я сидел к ней спиной…

— Да, Анхис, я тут послушал твои речи… Переделывать карты не дам!

Интере-есно, он тоже маг? Я ничего не чувствовал, но это могло говорить лишь о том, что у него более скромный резерв — выявить навскидку можно мага с запасом волшебной силы выше четырёх килонисов (если маг не маскируется). У Анхиса по моей оценке где-то четыре и было.

Кстати, глаза у короля оказались фиолетовыми. Я такое видел впервые. На трансформацию что-то не походило…

— Так что вас привело в Рунсон, лорд Даэль?

— Я не скрываю истинной цели приезда.

— Неужели в Виссе так много архимагов, что приходится подрабатывать гонцами? — ехидно спросил Эантекхис-Анхис.

«На себя посмотри», — бросил я.

Качественно так бросил. А он не поймал — хотя, я успел испугаться за судьбу визита.

— Ну, во-первых, я не архимаг. А во-вторых, дорога до Стреленска долгая, где разбойнички шалят, где стража балует, там нечисть, тут нежить. Поэтому, Горислав IV предложил более-менее солидную надбавку за вредность и обратился в Совет Неопределённых.

Король придвинул к себе блюдо с вареной фасолью. Скорее всего, тоже остался без обеда.

— И всё ради того, чтобы доставить в Рунсон семь листов эфина?

— Я не знаю, о чём письмо… но в целом, висская дипломатия такова.

— Вы не похожи на мага, работающего по найму, — проговорил Анхис, — Тем более, на подрядившегося возить дипломатическую почту.

— Во-первых, перевозка почты не вдохновила никого, и ехать пришлось самому зависимому. У меня зимой защита — чего не сделаешь для любимого Совета в такой ситуации? Во-вторых, жёлтый репейник.

— Простите?

— Жёлтый репейник в Стреленске идёт по лауфу за щепотку, а здесь его много.

— Этот сорняк — по лауфу за щепотку?

— Там и змеиный колос ухитряются по шесть ресинок за пучок продавать, — неожиданно поддержал меня Анхис.

— Да где их можно использовать?!

— Был бы объект, применение найдётся.

— Так может, посодействуешь нашему гостю в поиске объектов? Получится и быстрее, и надёжнее… Не удивляйтесь, Даэль, но у нас очень мало магов, так что, ваш приезд — событие незаурядное и большая честь для страны. А с другой стороны, оставлять магистра третьей степени без присмотра… Третьей степени, я прав?

— Да.

О моём звании говорил значок, приколотый к куртке. Третья степень — голубой, вторая — светло-бирюзовый. Перепутать действительно несложно. Или Анхис шутил.

— Так ты возьмёшься?

Анхис кивнул. Ну да,большая честь — большой честью, а без присмотра… Даже если маг жёлтый и пушистый, он может считать опыты над людьми допустимым методом исследований, а жёлтых и пушистых среди нас мало. Кстати, не знаю, как насчёт способностей, но о магической этике король Рунсона определённо осведомлён. Последние несколько реплик были бы недопустимы в обычной светской беседе, но вот между нами, волшебниками… Впрочем, особо расслабляться не стоило: при свидетелях весь дружеский тон с Эланиса как волной сметёт. А человек, кажется, неплохой.

Обойдётся Ронес путевыми заметками.

После ужина Анхис сообщил, что начнёт за мной присматривать немедленно, и поинтересовался, где я поселился. Проводили меня до первой ступени лестницы, ведущей на второй этаж витхи «Кусачая Ласточка». Пока я поднимался к себе, Анхис занял место у стойки между какими-то стражниками. Уверен, что те его знали… впрочем, его наверняка знал в лицо (точнее, по причёске) весь город.

Когда я спустился к завтраку, мой надзиратель сидел на том же месте. У стойки. Я помахал рукой, и он тотчас переместился за мой стол.

— Вы что, просидели здесь всю ночь?

— Нет, конечно. Ежедневного наблюдения с вас хватит, если только вы не приехали в страну совершать человеческое жертвоприношение. У вас были планы на сегодня?

— Зайти к одному травнику, он обещал к сегодняшнему дню насобирать жёлтого репейника.

— А дальше?

— Пройтись по городу. У вас тут необычно.

— Значит, я с вами.

А магов здесь не бывает

— …Представь, картина: кресты штабелями, плиты в щебень, могилы разрыты. Трупы разной степени сохранности. Запах соответствует. И посреди всего этого парят в воздухе две волшебницы в нарядах типа «официальный портрет Прошлой Королевы в приёмной для иностранцев» и спорят, на сколько долей секунды надо было сделать паузу после слова «vista» в «armenti allare».

— Представил.

— Вот примерно так оно и выглядит. Не-ет, немагические дуэли поэстетичнее будут, там если и окажутся обезображенные трупы, то не больше двух. Я даже насчёт поля боя не уверен… впрочем, их я и не видел. То есть, видел, но самое меньшее — лет через двадцать после боя. Ещё по одной?

— Думаю, поле боя, всё-таки, хуже.

— А ты бывал?

— Младенцем. Я часто бывал на поле пограничной стычки. Могу экстраполировать.

— Кстати, какая у тебя должность при дворе?

— Верховный Командующий Рунсонской Армией, Отягощённый Репутацией Концентрированной Тайной Службы, — после каждого слова Анхис делал паузу, словно все они были с большой буквы.

— А что там у вас вверху на карте, юго-восток? — насмешливым тоном уточнил я.

— Почти. Север. Я на самом деле отягощён репутацией тайной службы в одном лице, но в титул это не входит.

— То-то ваши при…дворные от тебя шарахаются.

— Так ведь ты прав. Действительно — «при». Нет, третью не наливай, не могу.

— На службе?

— Дело не в этом. На мне с детства висит проклятие. Первые шесть орехов… виноват, девяносто грамм, ещё выпью, после вторых наступает похмелье… — Анхис провёл указательным пальцем поперёк шеи, из чего я сделал вывод, что похмелье наступает в особо тяжкой форме.

— А вино?

— И вино, и чистый спирт, и хмельной мёд, и ирксская мухоморовка, и шерская налта^[5].

— Снять не пробовал?

— Снять?! Проклятие?!

— Ты же маг…

— Самоучка, — поправил Анхис.

— Что так?

— Кто меня пустит учиться?

— Некоторых пускают. Меня, например…

— Скажи, по-твоему — трое детей это много?

— Смотря для чего. Если для «Эликсира младшей луны»…

— Я не шучу, Даэль. У нас даже крестьянин не скажет, что трое детей у одной женщины — мало. Тем более — знатный человек. Но когда династия состоит из трёх человек — это очень мало. И учиться в Стреленск меня не пустили.

«И ты до сих пор им этого не простил», — закончил я, сплетая пальцы «Ясником». Маленький иероглиф скользнул с ладони, и на груди у Анхиса (слева) возник иллюзорный жёлтый значок.

Анхис заморгал, опустил голову, чтобы посмотреть на куртку. Перевёл взгляд на меня:

— Что это?

— Это заклинание, которым выявляют официально утверждённых магов, не желающих носить знак. Эфин, неужели только девятая степень? Ты мог бы достичь магистерской.

— Я шесть лет уговаривал придурков из госсовета отпустить меня сдать экзамены, Даэль. И я действительно самоучка.

— Прости, но традиционно «самоучками» называют неутверждённых магов, обучавшихся эмпирически, по книгам типа «Некромантия для домохозяек» или у других самоучек. А у тебя степень. И учился ты, подозреваю, не у колдуна с Лиховой запустки.

— Мама — волшебница. Она окончила школу.

— Боевой маг?

— Да. Слабенькая, но тогда здесь не было других. И она была очень хорошим учителем. Научила меня большему, чем знала сама.

— А что с ней сталось?

— Отреклась от венца и покинула страну, — Анхис печально улыбнулся, — Ей не очень… нравилась должность.

— Я заметил, её в Канари любят…

— С тех пор, как ушла — ещё бы. А пока правила… Сперва лорды кричали, чтобы она вышла замуж, но у каждой придворной партии был свой кандидат, пока они разбирались друг с другом, мама успела родить наследников. Потом лорды говорили, что надо усилить власть госсовета за счёт королевской, пока они уточняли формулировки, троих не досчитались. Едва Эллу стукнуло девять, те же лорды начали шептаться — мол, не худо бы уступить венец. Зато, как только венец был уступлен, выяснилось, что при Прошлой Королеве и солнце ярче светило, и авира лучше росла, и стрелы дальше летали.

— Анхис, сколько тебе лет?

— Говори «Анис», ты наше предударное «Х» всё равно не произнесёшь. Тридцать три. А тебе?

— Шестьдесят восемь.

Анис покосился на кувшин, словно думал, не налить ли ещё. Всё-таки, хорошо, что на нём проклятие лежит, а то мы бы точно напились. Чтобы перейти на «ты» нам потребовалось полдня и две маааленьких рюмочки «настойки тридцати трёх листьев». К счастью, я запасся недурным безалкогольным заменителем, и теперь выставил рядом с кувшином бутыль «Ивиной слезы».

— Давай за упокой, — предложил я.

— Чей?

— Ну, лордов. Которых не досчитались. Чтоб не встали.

Анис молча помахал стаканом — дескать, тост сойдёт.

Мне снилось, что я иду по дороге вдоль Руэннских Холмов. С нашей стороны. Никто, кроме знатоков литенского, уже не помнит, что это тавтология, что «Руэн» — и есть «Холмы». А «руэне-сон» — «За-Холмами». Помню, это казалось важным. И я всё время пытался объяснить Леке, что это важно, а она ехидно ухмылялась, под конец сказала «Некромант, ты дурак», взмахнула руками и улетела. Я хотел догнать, но махание руками не сработало, а как левитировать, я забыл. А проснувшись, забыл полсна в придачу.

С утра я пошёл во дворец — накануне Анис пригласил на неофициальный завтрак, отказываться было невежливо.

Неофициальный завтрак проходил в том же зале, что и полуофициальный ужин. Меню тоже отличалось мало — травяной суп, несколько салатов, незнакомые овощи. Впрочем, сегодня на столе появилось мясо, несколько кусков неопознанной копчёной птицы. Короля в зале не было, зато, рядом с Анисом сидела беловолосая женщина. Я подумал, что это Айнар (или Айна), так и оказалось. Айна, Командующая Западным Войском, была очень похожа на брата: те же снежно-белые волосы, те же черты лица, одинаковый рост. Тот же запас под четыре килониса. Правда, коричневый значок на куртке говорил о десятой степени. И куртка была из обычной эшеньской замши. И волосы, в отличие от братьев, она остригла ёжиком. Почему-то Айна казалась мне знакомой.

— Дорога на Нивейри, помните?

Я вспомнил. Не внешность — на дороге волосы Айны выглядели темнее (от пыли, наверное), а к лицу я не присматривался, — а голос.

Застольная беседа вышла светской до отвращения. Неудивительно, что на столе не было ничего горячего — всё равно остыло бы. Подозреваю, кроме неофициального завтрака, у них есть просто завтрак, на котором едят. Уж Анис бы точно додумался. Особенно, если его давешняя оговорка о продолжающейся эфински много лет подстольной борьбе между двумя группировками знати — приверженцами местного кодекса чести воина и сторонниками внедрения западного этикета — действительно оговорка, а не очередная сказочка из популярной книжной серии «мы, бедные варвары».

Где-то через полчаса к нам присоединился Элaнхис, судя по официальному наряду, успевший пообщаться с придворными. За это время разговор едва-едва перешёл с «Как Вы находите классическую рунсонскую архитектуру» на «Но позвольте, какая к туманникам болотным vita lox, это воздушная стихия!». Однако, появление короля вернуло всё к истоку: Анис, только что рассуждавший об использовании проклятий в сражениях, с полуслова переключился на керамику. Я аж восхитился — ну и реакция у парня! И впрямь, уровень магистра боевой.

— Здравствуйте, Даэль. Рад вас видеть, — Эланхис сделал паузу, — живым и невредимым.

— В Рунсоне такая высокая смертность среди магов?

— Нет, такая высокая наглость среди лордов, — мрачно ответил король, — Бросить бы всё, уехать…

— …А венец оставить Кену…

— …А тебя оставить наместником, чтобы не насмехался.

— Тогда ты рискуешь, вернувшись, не застать половины госсовета, — Анис не внял намёку, — Двоих я сошлю, шестеро умрут от страха, а один удерёт.

— Анхис, — укоризненно произнёс король.

Я уже знал, что Эланхис — тоже маг, но неутверждённый, «не очень сильный» (по выражению брата) и специализирующийся на практической. Поэтому неофициальное поведение не удивляло, в отличие от политической ситуации. Похоже, монарх и государственный совет находились в состоянии хронического вооружённого перемирия ещё с прошлого царствования, королевская власть оставалась сильнее, а совет пакостил в мелочах.

Прямой просьбе Анис внял, во всяком случае, больше ехидных замечаний не последовало.

— Так вы учтите, Даэль, если кто-то из моих придворных попытается о чём-то вас просить или расспрашивать, можете испытывать на нём любое заклинание, хоть некроруну.

— Alta Shera в испытаниях не нуждается, — гордо заявил я, — А как насчёт человеческих жертвоприношений? Не то, чтобы они требовались для моей диссертации, но для полноты некоторых пограничных исследований…

— Никаких жертвоприношений, они запрещены законодательно и не подпадают под статью о допустимой самообороне.

— Можно подвести…

— Как?! — изумился Анис.

— Если нападающих больше двух… на первого гробим ползапаса. Ясно, что если не сменить тактику, на оставшихся не хватит. Менять тактику посреди боя опасно. Приносим второго в жертву одним из блиц-методов, за полминуты высвобождается энергия плюс восстанавливается запас. Энергию разовым толчком отправляем на третьего, и остаёмся с полным запасом при уменьшении числа противников на три штуки.

— А я всегда думала, что подготовка к жертвоприношению занимает несколько дней, а если под рукой нет необходимых инструментов, ничего не получится… и список инструментов на сорок наименований, — призналась Айна, — И сам процесс долгий.

— Это потому, что вы не некромант, специальной литературы не читали, и в школе, где на любом факультете для общего развития объясняют, что и как, не учились. Разумеется, полноценное качественное жертвоприношение требуется готовить. Блиц-методы дают только самый простой результат: восстановление запаса плюс выброс неконтролируемой некроэнергии. Которая, кстати, скорее всего зацепит самого мага.

— Так это ещё и опасно для жизни? — Айна явно перестала понимать, зачем нужны такие странные методы.

— Для жизни — нет. Ну, конечно, в светящихся нефритовых глазах и серо-бело-голубой коже есть своя прелесть, но не все оценят.

— Про трансформации я не подумала… — призналась Айна.

Ого. Не каждый маг может вот так напрочь забыть про эфин-превращения самого себя как побочный эффект колдовства. Большинство простейших заклинаний в любой области — с побочным эффектом, чтобы их не использовать или с детства использовать в «безопасном» варианте… короче, получается у единиц.

Но интересный разговор снова прервали! Ещё одно проклятие? Вряд ли… от такого они бы избавились… Анис, я так понимаю, не особенно и рвётся снимать своё…

Открылась боковая дверь, и в комнату решительно шагнула темноволосая женщина в синем шёлковом платье с серебряной вышивкой по лифу.

— Доброе утро, Нилла, — сказал Эланхис.

— Заходи, давай, — и Нилла за руку втащила в зал подростка лет шестнадцати с радужными пятнами на щеках, — Вот, полюбуйся на своего сыночка…

— На нашего, — тихонько поправил Эланхис.

— Вот оно, твоё воспитание!

— Наше, — снова поправил Эланхис.

— На-аше?! Как бы не так! Чья была идея с пяти лет его магии учить? Твоя! И что теперь? «Павлиньи небеса» в центре города?! А всё твоё попустительство…

— А вот это уже твоё, — хладнокровно возразил Эланхис, — Он твой практикант.

— Он твой ребёнок!

— По уставу вашей школы в период практики за учащимся должен следить его руководитель. Он же отвечает в случае применения учащимся опасных для общества заклинаний.

— И как мне следить? Перехватывать «небеса»?

— Что за «небеса»?

Нилла — Нилла Айкнери, а Ронеса я за «расспрашивать их бесполезно» принесу в жертву самым мучительным для приносимого способом, сиречь, «смертной лесенкой», — демонстративно воздела глаза к потолку. Подросток тревожно озирался, но молчал.

— «Павлиньи небеса» — это пространственно-зависимое заклинание, направленное на эфин-модификацию стратосферных линий синего поля методами прямых силовых воздействий с использованием 3-расатных нитей атомарного профиля…

Эланхис ничего не понял, близнецы, кажется, тоже. И мальчишка глазами хлопал. И я ни за что не понял бы, если бы не знал совершенно точно, что такое «павлиньи небеса».

— Даэль, ты, случайно, не слышал, какими могут быть последствия? — по-моему, в вопросе Аниса подразумевалось «и что это такое?».

— Да о них все слышали, — и о «небесах», и о последствиях. Особенно, о последствиях. «Вплоть до исключения», по-моему, обещают даже на кафедре травоведения.

— А поподробнее? — оживился Анис.

— «Павлиньими небесами» стихийники называют заклинание изменения погоды чистой силой. Сложное, навороченное и ни разу, по-моему, не сработавшее как надо. Любимая игрушка школьников с ограниченными умственными способностями, поскольку ингредиентов не требует. Впрочем, может быть использовано для определения эфин-типа местности и изучения синих полей, кажется.

Лица близнецов просветлели на глазах. Нилла, похоже, только теперь сообразила, что в зале посторонний. Мы не были представлены, мне она приходилась знакомой знакомого приятельницы, и не уверен, что она меня знает. Эланхис подумал и спросил:

— И всё-таки, последствия…?

— Выволочка, выговор с занесением в дневник, лишение права выхода за территорию школы, лишение права выхода за территорию комнаты, принудительные общественно-полезные работы, подвал, отчисление, тюрьма…

— Я имел в виду — для города.

— Их может не быть. Его может не стать. Я ведь сказал, сложное и навороченное. И о двенадцати параметрах.

— О четырнадцати, магистр, — робко подал голос парень.

— …плюс эфин ведает сколько переменных.

— Всё понятно. Позвольте представить: Нилла, моя жена. Кен, мой сын. Учится в стреленской Высшей школе на стихийного мага.

«Впрочем, без особого успеха» легко домысливалось, но Эланхис, чтя этикет, вслух этого не произнёс. Вот Нилле, похоже, на этикет было плевать, и Анис, наклонившись ко мне, тихо сказал «Не мог бы ты подождать за дверью?». Я ответил «Мог бы», встал и вышел. Полагая, что «за дверью» не означает «под дверью», я решил пройтись по галерее. Было о чём подумать. Кажется, я наткнулся на интереснейший феномен — развитая, открытая страна почему-то видится западным правителям этаким Надоблачным Градом, где все ходят на руках.

Раздумья о возможных магических причинах этого явления (с немагическими пусть разбираются первые советники и им подобная нечисть) были прерваны неожиданно возникшим ощущением присутствия магии, какого-то очень серьёзного, силоёмкого заклинания. Профиль — стихийный, на трёх компонентах… Почти одновременно я услышал впереди приглушённый голос. Бесшумно подкрадываться я не умею, но левитация дело принципиально меняет. Плюс пара «экранок», и можно шпионить.

Небольшая дверь была открыта на треть. Естественно, я заглянул. Ничего особенного, кусочек стены с рисунком и стоящий спиной ко мне подросток. Судя по расшитой серебром жёлтой куртке, тёмным волосам и голосу — принц(?) Кен, наследник венца Рунсона и кошмар родного деканата по совместительству.

— …нравится? Увы. Штучная работа, сделано для королевской семьи…

— Это чтобы скомпенсировать горечь от рождения в ней тебя, — самым серьёзным тоном отвечал кто-то невидимый (кажется, мальчик, и на несколько лет младше Кена).

— К несчастью, дорогой умник, смысла в твоих шуточках не прибавляется…

И тут ссора. Ничего интересного… но присутствие магии, и мощнейшее… не хочется потом собирать замок по камешку. Я толкнул дверь, открывая её до конца, и увидел маленькую комнату, обустроенную, если верить Анису, по моде нынешнего царствования: на полу лежат соломенные коврики, у стен разместились бумажные ширмы с картинками. Людей в комнате было двое: напротив Кена сидел в плетёном кресле хрупкий, очень просто одетый светловолосый мальчик лет двенадцати. В пальцах его левой руки поблескивала жёлто-коричневая иллюзорная цепочка, видимое проявление «тринитника», элементарного стихийного заклятия в два ниса номиналом.

— Привет, Шeлис.

— Здравствуйте, — моментально вскочив, отвечал Шелис.

Мальчика этого я отлично помнил, хоть и видел второй раз в жизни. Первый раз приключился в начале лета в кабинете директора Высшей Школы, речь шла о распределении практикантов по руководителям. Мне предложили «или одного полного мага, или троих обычных учеников», что было, вообще-то, изощрённым издевательством, уж не знаю, над кем из нас: полный маг — вот этот самый Шелис по прозвищу Умник — был чистейшим стихийником, незаурядным, талантливым и с нулевыми способностями к некромантии.

«Тринитник» блеснул в последний раз и пропал. Присутствие магии начало ослабевать. Ага, понятно. Развлекаемся. Запускаем простое заклинание, но держим в активном состоянии весь запас. Конечно, такое почувствует последний самоучка в радиусе километра! При шелисовом-то запасе… насколько я заметил в прошлый раз, мальчик сильнее меня.

И это далёкий и загадочный Рунсон, страна, где не ступала нога цивилизованного человека, где нет магов и по улицам разъезжают конные варвары! Может, я куда-то не туда заехал? Может, я в холмах заблудился?

— Тебя-то как занесло в Рунсон? — спросил я.

— На практику, — кратко отвечал Шелис.

— А кто руководитель?

— Нилла Айк'неери.

Ниллу оставалось только пожалеть. Но это не ко мне.

Две ширмы раздвинулись совершенно внезапно, я увидел проём в стене. В проёме стоял Анис.

— Можешь идти к себе, Кен… а ты что здесь делаешь?

— Жду руководительницу.

— Почему бы тебе не подождать её в витхе?

— Она сказала ждать здесь…

— Дядя, ну ты же понимаешь, он у нас великий маг! Разве такой может ждать где-то в витхе? Только во дворце!

— Лорд Анхис, так я могу потом сказать, что вы разрешили мне уйти?

Спокойный тон Шелиса начал меня тревожить. В его возрасте (а ему, насколько помню, четырнадцать — это выглядит он ребёнком) такое обращение терпят недолго.

— Можешь сказать, что я велел уйти. Не дворец, а криничница какая-то…

Умник едва заметно кивнул Анису, поклонился (то есть, кивнул заметно) мне и с достоинством вышел. Молодец.

— И его величество удалилось, — прокомментировал Кен.

«Может, мне снова выйти?» — подумал я. Анис смотрел на племянника как-то нехорошо. С таким видом обычно прикидывают, сварить из нахала зелье, или двух суток в подвале достаточно. На сей раз, пронесло: несколько секунд они переглядывались, потом Кен стремглав выбежал из комнаты. Анис проводил его глазами и некоторое время продолжал смотреть на пустой дверной проём.

— Когда я решу завести ребёнка, то найду самую тихую девушку в западном Рунсоне. У неё не будет ни ниса магических способностей. И никакой родни в госсовете, — наконец, произнёс он. Тон при этом был точь-в-точь как у Шелиса, когда тот парировал оскорбления.

— В тихом омуте водяницы живут.

— Жить-то они живут, но согласись, водоворот и без водяниц обойдётся, — Анис помолчал, подумал и заключил, — Можно не самую тихую. Но не знатнее кэль хи!

— А чем тебе волшебницы не угодили?

— Ты видел хоть одну магичку без амбиций? Я нет. Все они… — он осёкся, подумал, — со скверным характером.

— Какие нехорошие намёки в адрес собственной матери!

— Мама у меня была самая лучшая, — с улыбкой ответил Анис, — Как мама. А слухи о том, что она прикончила своего второго любовника, ничем не обоснованы. Лично я полагаю, что это был несчастный случай, и домыслам не верю. Тем более, я слышал, у него тоже характер был неважный, невелика потеря…

«Не о родном ли отце он говорит?» — подумал я.

Анис объяснил, что происходит, несколькими часами позже, когда эмоции по поводу утренних событий были обузданы или растаяли, а остались только чистые воспоминания.

Леди Нилла и лорд Эланхис невзлюбили друг друга заочно: она не хотела выходить замуж по политическим мотивам и очень огорчилась, когда поняла, что магическое образование всё равно не спасает; он не хотел жениться в двадцать лет и изрядно расстроился, когда лордам совета удалось подыскать невесту, удовлетворявшую всем выдвинутым требованиям. К сожалению, Эланхису было далеко до матушки, всегда добивавшейся своего малой кровью, а Нилла не относилась к девушкам, способным жить самостоятельно сразу по выходе из Школьных ворот. К тому же, при личной встрече они выяснили, что могут поладить. Свадьба состоялась. И даже родился требуемый наследник. Потом, конечно… сам сообразишь, Даэль?

— Потом Нилла решила сделать профессиональную карьеру. И вырастить сына магом, а не самоучкой. Так?

— Ты ещё Элла забыл, — ответил Анис, — Он решил, что… как это… выполнил династический долг, и больше от него ничего не требуется. Сыном занимался время от времени, воспитание отдал на откуп Нилле и её родне. Поэтому, совет — при Эланхисе на школьников-идиотов больше не намекай. Он это неадекватно воспринимает.

— Уточни.

— Ведёт себя, как и положено среднему королю, не обременённому особым умом и магическим образованием.

— Да, для него такое нехарактерно. А… извини, конечно… насчёт твоего племянника…

— Наедине можешь не извиняться. Он мне не сын, своей вины в том, что паршивец избалован сверх приличия, я не вижу.

— Я о другом. Он официальный наследник? — личная жизнь Его рунсонского Величества была мне эфинова.

— Пока, — с сильным ударением отвечал Анис.

— А Нилла — королева?

— Нет. Королева может быть только правящая.

— Статутом не рекомендуются магические династии. Самоучка — ладно, но несколько поколений магов со школьным образованием? Чревато возмущениями, были примеры.

— Я знаю. Но говорить о наследовании ещё рано. Лет через сто видно будет. Да, когда ты планируешь уезжать?

— Через два-три дня.

— Так скоро? — огорчился Анис, — Может, задержишься?

— Зачем?

— Мы ответное письмо почти соорудили. Жалко будет ради эфина курьера в Стреленск гонять.

— И на сколько растянется твоё «почти»?

— Дней пять.

— Ладно. Но на шестой я уеду, — серьёзная задержка в мои планы точно не входила: я взял в поездку не так уж много денег, да и к началу туманника хотелось быть в Стреленске, там как раз намечалась интересная конференция.

Анис тотчас заулыбался и предложил прогуляться на Подвежный холм — место с уникальным строением синего поля.

— Здравствуйте, Даэль.

Спокойно поужинать мне не дали.

— Здравствуйте, Нилла. Садитесь?

Нилла отодвинула противоположный стул, села.

— У меня к вам просьба, Даэль. Вы… когда вернётесь… не могли бы умолчать о нашей встрече?

— Умолчать о нашей встрече, — я улыбнулся, — Идея мне ясна, но как же Шелис?

— Шелис очень необщительный мальчик.

— Правда?

— Правда. Самый младший на параллели, при этом, самый талантливый… неудивительно, что он всех презирает…

Лично я — удивился.

— …и когда я велела не рассказывать лишнего, он ответил «И не собираюсь».

— А дневник, а отчёт?

— Что вы, Даэль! Конечно, он пишет о Канари! «Лишнее» — только дворец.

— Хорошо, я выполню вашу просьбу, если у меня не появится серьёзной причины поступить иначе.

— Магистр, кто вы по профилю?

— А разве не видно? — отшутился я.

Ну, в самом деле… Леэка, помнится, с ходу определила. Шелис тоже. Насчёт здешних хитрецов — не знаю, может, определили, но помалкивают. Или не знают, и знать не хотят. Или знать хотят, но интересно самим догадаться. А тебе это зачем?

— Не видно, — призналась Нилла, — Сначала я думала, практик…

— Ну, спасибо, что не телепат.

— Я не хотела вас оскорбить, — испуганно ответила Нилла, — Честное слово…

— И не оскорбили. Я искренне рад, что меня ещё не принимают за телепата, — незаметное движение пальцев, и радужки замерцали серебром.

Нилла смутилась. Похоже, то, что я видел, и то, о чём рассказал Анис, — стебель эджаи, а сорок метров корней мне не показали. И не надо показывать. Нелюбопытный я, честное слово.

Следующие три дня я развлекался, наслаждаясь отпуском. С Ниллой больше не пересекался, следы деятельности Кена пару раз встречал. Один раз встретил Шелиса — тот ликвидировал последствия деятельности Кена. Молодец, хороший мальчик, только чересчур серьёзный.

Я изучал город. Послушал легенды — они повествовали или об Очень Древних Временах, или о Прошлом Царствовании: королева Леэкхаарт обеспечила живучесть присловья о «шутнике месяце» лет на пятьсот, а то и больше. Побывал в двадцатиоднополосной витхе («тигре») и в однополосной «залетайке». В последней, как ни странно, оказалось более-менее (в сравнении с Виссой — более) чисто. Прогулялся по окрестностям (вылазки на природу полезны, полезны, полезны, повторять регулярно по утрам). Отдохнул от прогулки по окрестностям. Напугал двоих лордов госсовета из «Партии Любителей Запада» Статутом Жёлтого Легионера и ещё одного, из «Партии Любителей Местных Традиций», иллюзиями первого-третьего класса (серия «Антураж?6»). Познакомился с неофициальным портретом Прошлой Королевы на Круге — женщина в простых бежевых штанах и облезлой куртке парит над полом, полуобернувшись к наблюдателю. С короткого меча красным веером срываются капли, пальцы свободной руки сплетены для заклинания. Анис клялся, что «сходство хорошее, а к мечам длиннее натори мама не прикасалась». Сделал несколько набросков для «путевого дневника». Вернусь в Стреленск — предложу издателю, мемуары о поездках нынче жанр процветающий. Посмотрел ещё один сон о Леэке — мы снова шли вдоль холмов, но с этой стороны. Кстати, странно: я о ней помню, конечно, но чтобы постоянно думать… а, ладно, сны не мешают. На другую ночь решил погулять, забрёл на Подвежный холм и обнаружил там Шелиса, строившего какое-то огненное заклятие на триграмме. А Нилла ещё жалуется, что её презирают. Конечно, презирают. За одним-единственным практикантом не может уследить! Я остался понаблюдать (во-первых, красиво, во-вторых, нечего школьникам без присмотра такие опыты ставить). Заклятие так и не опознал — наверное, из высших. Эфин-последствий у него не было, просто последствий тоже. Уже стирая треугольник, Шелис сказал «Извините, что не поздоровался, у меня огонь плоховато идёт». Я, конечно, извинил. И удивился. Обычно огненная стихия плоховато управляется, но «идёт» — продуцируется — лучше двух других. Хотя, Шелис необычный, так что, зря я удивляюсь.

Рано утром (в смысле — в восемь), не успел я причесаться, в дверь постучали. Я быстренько пригладил волосы, из предосторожности сконцентрировался на запасе и открыл. В коридоре стояли Нилла и Шелис, причём, последний был аккуратно придерживаем за шиворот.

— Доброе утро, Даэль, — сказала Нилла, — Не разбудила?

— Нет, не разбудили. Что-то случилось?

— Да нет… вообще-то, мелочь. Шелис клянётся, что всю ночь ставил магический опыт под вашим наблюдением. Это правда?

Я подумал.

— Ну и фантазия у Вас, юноша. Можно сказать и так… — обращаясь к Нилле, добавил я, — Но только не «всю ночь», а «полночи». И наблюдение было созерцательным.

— А что за опыт? — недоверчиво спросила Нилла.

Я поднял согнутую в локте руку и повернул кисть ладонью вверх. Через две секунды над ладонью возникла иллюзия — серебряный треугольник, штрихи иероглифов и языки пламени.

— Спасибо, Даэль. Шелис, вот сколько раз я говорила: не экспериментируй с огненной стихией без присмотра! А?

— Четыре… — отвечал Шелис.

— Послушай, я согласна, что по воздуху ты обойдёшь полкафедры. Допустим, с водой ты справишься. Но огонь!.. Даэль, извините за беспокойство. Пошли, ты, проблема летучая…

И Нилла потащила практиканта в сторону лестницы.

Накануне мы с Анисом уговорились встретиться у Левой Калитки дворца. Под предлогом шпионажа за шпионом… то есть, сопровождения высокого гостя главнокомандующий рунсонской армии ушёл в отпуск на несколько недель (как я понял) раньше положенного, с лёгким сердцем и чистым вакуумом на месте совести прогуливая заседания государственного совета и приёмы зарубежных послов. В частности, сегодня у него в плане значился обзор окрестностей Канари — этот наивный юноша и впрямь полагал, что вылазки на природу полезны. К замку я пошёл кратчайшим путём, левитировав через пару стен по дороге. Увы, кратчайший путь вёл мимо витхи «Степные тюльпаны». Выйдя с узкой улочки на широкую (как раз у забора витхи), я наткнулся на ссору: Кен и Шелис снова что-то не поделили.

— А теперь слушай, ты, крыса подзаборная! Если ещё раз влезешь в наш разговор — получишь!

— Ага, «вихреплёткой», — с издевочкой отвечал Шелис.

— Что, думаешь, если тебя из милости в нормальной комнате поселили, ты королю приёмный брат? Я в последний раз предупреждаю!

— Ну? Я слушаю.

— Опять твой странный юмор?

— Нет, мне действительно интересно, чем Вы собрались мне угрожать, лорд Къентхаар.

— Нашёлся гениальный маг! Да я тебя…

— Из-за чего ссора? — вмешался я.

То ли Кену было эфиново моё присутствие, то ли он сделал вид, что ему эфиново. Шелис демонстративно пожал плечами — мол, «я не зачинщик, я не знаю». Меня эффект не удовлетворил. К сожалению, магически воздействовать на Кена было недипломатично, а на Шелиса, коль скоро Кен выкрутился, — несправедливо. То же касалось выговоров и растаскивания по углам. Да и противоречит моим принципам: вот будь они моими практикантами, кое-кто надолго зарёкся бы вспоминать о наличии у себя каких-то там родителей. О, идея.

— Шелис, ты так и не объяснил, почему при построении триграммы так странно ориентировал иероглифы.

— Почему странно?

— Разве у вас не принято размещать их от основания к вершине на уровне?..

— А, в этом смысле? Это просто. С учётом графико-фонетических особенностей иероглифов и второй теоремы Фенкра, я предположил, что вместо вершин треугольника надо использовать точки пересечения вписанных парабол, построенных исходя из деления высот один к двум от вершин, а сторон…

Некоторое время Кен терпеливо ждал. Крайне познавательная лекция по начерталке никого не могла оставить равнодушным. В любой магической школе существ, способных просидеть на уроке по помянутому предмету от и до, не погружаясь в дебри рунных кроссвордов, «могильного боя» и глубокого сна, награждают звездой Нутыгероя II степени. Увы, принц Къентар не проявил должного героизма: заскучал, заоглядывался, стал ходить туда-сюда и бесславно сгинул в глубине витхи.

— Красивая теория, — заключил я, — Но вне лаборатории — эфин применишь.

— Почему? — обиделся Шелис.

— Ну представь: в какой-нибудь дыре, из инструментов — нож и лопата, да и та одолжена, надо за полчасика накидать схему и запустить заклинание. Ты же сам сказал: ошибка в полсантиметра…

— Магистр, скажите, пожалуйста, что делать, если встретишь в лесу тиляка? — смиренно осведомился Шелис.

— Завязывать с самогоном, — нашёлся я. Н-да, один-один, не те это заклинания, чтобы в дыре понадобиться.

На этом мы разошлись: я продолжил путешествие во дворец (хорош короткий путь — полчаса простоял), Шелис отправился в противоположную сторону, видимо, не желая встречаться с Къентаром.

К Левой Калитке я пришёл практически без опоздания, но Аниса не застал. Впрочем, рядом с калиткой стояли двое молоденьких стражников, от которых я узнал, что Анис из дома не выходил, и вообще его сегодня видели только с утра, после чего мне предложили поискать его «где-нибудь в северных комнатах». Для начала я заглянул в гостиную (тот самый зал для неофициальных приёмов), где и обнаружил искомого Аниса. А также, ещё одну ссору, на сей раз — семейную: сердитая Нилла и совершенно замученный Эланхис стояли на противоположных концах залы и, кажется, выясняли отношения до самого стука в дверь, да и после не прекратили:

— Да как ты не поймёшь, я не могу! Здравствуйте, Даэль.

— Здравствуйте, Ваше Величество.

— Да, точно, мы же договаривались… — вспомнил Анис, — Элл, я пошёл.

«Элл» жалобно уставился на брата.

— Нилла, я шёл сюда мимо «Тюльпанов»… Вы бы дали ребятам задание посложнее, желательно на разных концах Канари.

— Да в том-то и дело! — не выдержала Нилла, — Их драгоценный наследник, видите ли, не должен перенапрягаться! Элл, в последний раз прошу — уйми своих советников. Я не твоя матушка, я магию для второй пошести беречь не стану.

Я, кажется, оцепенел — прийти в себя удалось посреди коридора, куда меня вытащил вечно спокойный Анис. Впрочем, спокойствие брата короля было напускным: он никак не мог придумать, о чём заговорить, и пытался смотреть в сторону. Последнее не очень-то получалось — Анис вовремя спохватывался. По-моему, нервничали мы по разным причинам. Лично меня смутило сомнительное поведение венценосных особ при посторонних, к семейным скандалам было не привыкать, а магию мои любовницы обычно пускали в ход на третьей реплике (каюсь, сам несколько раз отличался — опережал). Анис же, поминавший размахивание мечами в совете как типичный метод дальневосточной политики, с семейными скандалами встречался редко: фаворитов у Прошлой Королевы не водилось, Нилла в Рунсоне бывала наездами, сам… скажем так, производил впечатление одиночки. Теоретически возможно — достаточно минутного заклинания, чтобы организовать себе пять-шесть лет без случайных эмоций, а также, тоски, скуки и прочих сопутствующих эффектов и вредных последствий. Правда, три применения подряд — и четвёртый уже не понадобится, но любая случайная интрижка «ряд» прерывает. Подход, конечно, на любителя, к коим я отношусь с толикой презрения, но презирать очень удобно из свободного полёта. А когда переплетаются дворцовые интриги, вопросы венценаследия и политика разной высоты, перед каждым увлечением приходится думать по четыре раза.

Наконец, Анис очнулся и предложил ехать.

В город мы вернулись под вечер. Прогулка, без сомнения, удалась. Лорд Анис нашёл какую-то редкую траву (я услышал о ней впервые и не понял, встречается она редко или используется). Я оцарапал щёку и устал, как лошадь — да только лошади по работе положено, а меня за что? Под конец я услышал, что завтра празднуется день рождения Къентара, и избегать данного официального мероприятия мне нельзя. А через три дня Большая Охота, и избегать данного неофициального мероприятия мне тоже нельзя.

Замковый двор основательно изменился. Поднялись гербы на шестах; повисли какие-то флаги. Проход в сад затянули куском белого полотна, разрисованным мечами и кинжалами. У стены поставили навес, полосатую воронку на нескольких опорных столбах. Подметать, правда, не спешили. И вообще, я не замечал, чтобы кто-то работал. Стоило нам спешиться, как к Анису подбежал старший распорядитель церемоний. Видимо, в Рунсоне это не полагалось зазорным (попытки западных придворных быстро перемещаться надо показывать в балагане — выручка обеспечена).

— Ваша Смелость, мы собирались украсить двор к предстоящему празднеству, однако, явился наглый мальчишка, якобы для изучения…

Посреди двора стоял Шелис. В руках у него был планшет, и всё внимание было приковано к листу тростниковой бумаги, на котором практикант что-то старательно чертил.

— Брысь отсюда, — порекомендовал Анис, — здесь сейчас…

На миг мне показалось, что «сейчас» мальчишка ударит. Но нет — он положил карандаш в карман и побрёл прочь, опустив голову.

Может, вступиться? Да, он всего лишь школьник… но он маг! И позволять всякой титулованной шушере презрительные выпады в его адрес нельзя. Например, по Статуту.

Анис повернулся ко мне:

— Я понимаю, что он маг, но здесь другие обычаи, — словно угадав или поймав мою мысль, сказал он, — И прежде всего, Шелис — безродный сирота и талантливый выскочка. Лично против него я ничего не имею.

— А ему ты это объяснил? — бросил я.

Я и без его отрицательного жеста знал ответ. И куда смотрит Нилла? Ей ещё в Стреленск возвращаться, а сразу за холмами расстановка изменится: Шелис из выскочки станет магом восьмой степени, Кен из принца — наглым учеником, и что тогда? В Школе не уважают дворян. В Школе очень не любят дворян задающихся. В лучшем случае хвастуна окоротят равные — полный набор рогов, хвостов и зелёных пятен на лице не так страшен, как взбучка от сильнейшего, — но Кен не без помощи лордов стремительно обеспечивает себе худший. Допустим, справиться с сыном Нилла не может. Переходный возраст, дурное влияние двора, применять волшебство непедагогично. Но почему она не пытается поднять статус Шелиса?!

«Дар использовать Неопределённость равняет сына короля и дочь разбойника, и если мы позволим говорить о происхождении мага, то скатимся в глубины, где слабый дурень правит сильным мудрецом. Хорошо, если под обломками такого уклада будет погребён не весь мир, но лишь существующие системы управления»^[6]. Нечего прикрываться местным обычаем. Шелис — не официальный представитель Виссы или Совета Неопределённых, родословная ему ни к чему. Попробовал бы кто-нибудь из лордов унизить Эльту Ветер или Тинслава Соловья, прибывших в Рунсон с частным визитом — и не досчитался бы Рунсон лорда, зато, в «Мраморных Крыльях» вышла бы ансочка^[7] «Некоторые приложения поэтапной вивисекции в СЛП» (СП, стихийной магии, теории некроколебаний — нужное подставить).

Не понимаю.

Правоведение

Официальный праздник — он официальный праздник и есть. Пакость. Хорошо, что я не завяз в его структуре, не должен толкать речи и устраивать показательные выступления, а на нарушивших личное пространство лордов могу сверкать глазами. Цвет сверкания выбирался каждый раз наугад. Стоявший рядом Анис одобрительно ухмылялся. Леди Айнар искусно затерялась в толпе. Его Величество достоверно изображал на лице умеренную радость. Принц Кен таким артистизмом не отличался — судя по физиономии, гордиться титулом он предпочитал на удалении от дворца. На месте Эланхиса я бы забеспокоился, а то ведь умрёт наследник от скуки. Или (что хуже) начнёт баловаться заклинаниями для особо одарённых разумом и чувством ответственности школьников прямо во дворе.

— А где, кстати, Шелис? — тихо осведомился Кен у стражника, — Ты передал мой приказ?

— Передал, Ваше Высочество.

— И что?

— Уважаемый лорд Шелис вежливо предложил мне привести его силой.

Стражник ухитрился вывести Кена из себя двумя первыми словами…

— «Лорд Шелис»?! Ты смеёшься? Этот подзаборник^[8] болотный! Немедленно разыщи его и доставь сюда!

— Силой, Ваше Высочество?

— Ты боишься, что он применит магию? За такое он живо вылетит из школы…

— Извольте выдать письменный приказ, Ваше Высочество.

— Что? — Кен прекрасно всё расслышал. И удивился.

— Письменный приказ, Ваше Высочество.

Кен поколебался, но настаивать не стал. Столичная стража — она же элитные войска — этикета не понимает, верности трону предпочитает личную, а объектом личной верности является дядя Анхис. Который тоже этикета не понимает, и надрать уши обещал уже три раза. Издержки воспитания — из дяди методично и последовательно делали военачальника, советника, «королевского брата», не помышляющего о венце… сделали. Уши пребывали под серьёзной угрозой — позавчера взамен меланхоличного «надо бы…» и неопределённого «когда-нибудь…» прозвучало «в следующий раз».

Кого бы попросить… а пускай мама его приведёт! Чего она без присмотра практиканта оставляет? Чтобы он город разнёс?

Отсутствия Ниллы я не заметил. Вначале она была, это точно — стояла рядом с королём, — а потом я увидел, как она входит под арку ворот. Причина отлучки плелась следом — Шелиса здесь раньше не было. Эфин… идиотизм. Оставить его без присмотра было бы на порядок безопаснее, чем тащить сюда. Я быстро поискал взглядом Кена — тот пристально наблюдал за воротами.

— Воспитанные люди приходят на именины с подарками.

— Воспитанные люди не посылают за гостями стражу.

Обменявшись приветствиями, невоспитанные люди разошлись. Точнее, Шелис воспользовался появлением лорда Аргела, желавшего поздравить двоюродного племянника, и исчез в толпе придворных. Даже бедная куртка не помешала! О Спящие, вот достал…

Отправиться на поиски Кену помешали: толпа придворных спешила изъявить лично принцу свою радость по поводу знаменательного события. С дядей Анхисом (и военной знатью) проще, несмотря на угрозу для ушей и ехидные замечания. По мнению Кена, лучше было один раз услышать «мальчишка до сих пор не научился толково рассчитывать собственные силы», чем два часа стоять и выуживать из селеподобных словесных потоков цветные камешки смысла.

Постепенно толпа расползлась — мелкая шушера ушла, средняя проследовала к столам. Кен осмотрел двор, наколдовав «крюкоглазик», но Шелиса не увидел. Потом осмотрелся снова. И снова. Ага, вон он где сидит… ещё и печенье грызёт! И это в товремя, как дворцовый этикет однозначно запрещает есть за королевским столом без особого приглашения всем лордам рангом ниже нэраат хи (исключение — близкие свойственники короля)!

Шелис сидел на каменной насыпи у самой стены. От посторонних глаз его частично скрывал внушительный куст белого шиповника. Заметил ли он Кена, и когда заметил, было неясно: мальчик закрыл глаза и сделал вид, будто его ничто не касается. Принц с возмущением обнаружил, что нахал не только печенье стащил, но и кувшин с водой со стола уволок. И стакан.

— Кто тебе разрешил?

Шелис молчал. Эта привычка раздражала Кена с первых дней знакомства, то есть, со второго курса — Умник вечно старался отмолчаться.

— Я спрашиваю, кто тебе позволил брать еду с королевского стола?

— Ты.

— Да неужели?

— Ты же меня сюда пригласил.

— И это ты считаешь достаточным основанием для кражи?

Шелис открыл глаза, придавая лицу удивлённое выражение.

— Встать, когда я с тобой разговариваю!

— Отстань.

— Ты это мне? — опешил Кен.

— Тебе.

— Да как ты смеешь..! Безродный подзаборник, воришка…

Шелис спокойно допил воду и, не шевельнув и пальцем, отправил кувшин и стакан на стоявший в отдалении стол. Было очевидно, что и взял он их тем же способом — новый повод для праведного негодования.

— А о том, что пользоваться телекинезом за столом разрешено только членам королевской семьи, ты знаешь?

— Знаю, — хладнокровно ответил Шелис.

Кен задохнулся от возмущения — искреннего, хотя принц прекрасно знал, откуда растут крылья у этого «обычая». Когда Леэкхаарт I вместо придворного этикета стала блюсти магический, придворные для собственного спокойствия превратили правила Неопределённых в привилегии королевской семьи. Смешно? Да. Но Шелис раздражал его и без повода, а уж тут…

— Тебя не Умником надо было назвать, а Придурком. Ты разве не видишь, как всех достал?

— Вижу, — снова кратко отвечал Шелис.

— Так раз видишь — чего выделываешься?!

— Что ты подразумеваешь под «выделыванием»? Лично я — регулярные упоминания о папочке-короле. За собой я этого не замечал.

— А тебе есть, кого упоминать? — расхохотался Кен, — Ну ты дал, подзаборник… «Я полный маг, и прекрасно понимаю, что это преобразование не следует использовать на нашей широте», — пискляво передразнил он.

— Зависть, — констатировал Шелис, — Ты сам виноват в своём душевном разладе. Нечего было интриговать.

— Было бы чему завидовать! И когда это я интриговал?!

— В школе.

— Ты бредишь?

— Просто поздно догадался, из-за чего меня угораздило проводить лето в обществе зомбированных павлинов.

— Это кого это ты назвал «зомбированными павлинами»?

Шелис лениво закрыл глаза — мол, надо мне больно перечислять твой госсовет поимённо.

— И… постой, ты на что намекаешь, ублюдок?!

— Не кричи.

— Или ты немедленно извинишься, или я тебя…

Шелис мигом оказался на ногах, пальцы правой руки переплелись осьминожьими щупальцами. Полупрозрачный щит отразил на Кена брошенный принцем сиреневый иероглиф. Кен тоже отличался хорошей реакцией — хотя, распознать в иероглифе «скалу» можно было лишь по пристальном изучении, зеркальный щит был построен правильно. Но преимущество внезапности исчезло, в магическом же поединке с Шелисом шансов у Къентара не оставалось. Поэтому, принц выхватил меч. Хорошо, что в Рунсоне оружие — неотъемлемый элемент костюма! И плохо, что Шелис не проигнорировал этот обычай, как игнорировал остальные: меч возник в левой руке нахала на полсекунды позже. Лорду Анхису этих полсекунды хватило бы для убийства, но Кен не успел: Шелис увернулся и взлетел на стену. Къентар взлетел следом…

Я знал, что добром это не кончится! Хотя, знал бы, в какой форме — переоформил бы Шелисову практику на себя и утащил бы из города за ухо!

Вмешиваться? Смеётесь?

Мальчишек какая-то нелёгкая занесла на стеночку. Скорость обоих была бешеная, уровня «на грани трансформации». Мне не удавалось анализировать бой. Эфин, какой анализ, я и отслеживать-то еле успевал! Вот Анис — тот да, ухитрялся замечать, и ему что-то не нравилось, а по мне, дрались они одинаково. Разнимать противников магией было рискованно и бесполезно. «Зеркало Линовой», очень эффективная вещь, отражает всё, кроме пространственно-полузависимых проклятий, некоторых заклинаний высшей некромантии и телекинетических бросков «без поддержки». Шестнадцать нисов номинала и чудовищный расход энергии на сопровождение. Я и во сне представить не мог, что Къентар способен поставить зеркало — от Шелиса-то всего можно было ожидать — но, судя по лёгкости, с которой мальчишки манипулировали щитами, любая попытка разнимания будет отражена на разнимающего. Не бросать же в детей Alta Shera. Снять проклятием? Это нужен виртуоз уровня Леки или Арвешше Снежного. А бросаться тяжёлыми предметами опасно, хоть стена и в четыре метра высотой, неизлечимое увечье падение причинить может. Целителей среди нас нет. Лететь растаскивать? Порубят даже не на ломтики, в фарш.

Мальчишки порхали по стене в локоть шириной. Шаг-прыжок-перелёт-шаг, мечи начали сливаться серыми вихрями. Эфин, неужели оба трансформированы?! Ученики Высшей Школы?! Быть не может, куда куратор смотрел…

Наверное, для Аниса всё выглядело иначе. Не так неожиданно. Какие-то движения — чётче выполнил приём тут, быстрее там, позиционная прибавка здесь, ещё одна следом. А для меня меч был выбит из руки Кена внезапно. Дальше всё отслеживалось превосходно. Удар мечом по уху — плашмя. Зеркало Кена растаяло. Щёлкнула «вихреплётка» — Шелис обошёлся без жестикуляции, зеркало так и осталось у правой руки, а меч — в левой. Принц кубарем полетел со стены, мягко опустился на груду щебня и вскочил, потирая ухо. Анис бросился к племяннику, я — следом. Подбежав, я увидел на запястье Кена узкую багровую полосу. Ох, чувствую, мало влетело.

— Лорд Къентар! Вы целы, лорд Къентар?!

— Вы ранены, мой принц?

— Стража!

Последний крик мне не понравился. Я взглянул на Аниса. Его лицо понравилось мне ещё меньше.

— Стража, — негромко произнёс он.

Его, похоже, услышали — магию применил, что ли? Успевший незаметно спуститься Шелис (меч в ножнах за плечом, зеркало снято) настороженно оглядывался.

— По нашим законам за поединок с наследником венца положена смертная казнь. Исключение может быть сделано только для другой особы королевской крови. Ты арестован, мальчик.

— Даже за самозащиту? — спросил я.

— Даже.

— И без возрастных ограничений?

— С девяти лет, — жёстко ответил Анис.

— Совет Неопределённых этого не потерпит.

Смотря как преподнести. Но за преподнесением дело не станет: капризный, избалованный, безмозглый, на людей без повода с мечом кидается… что ещё? А, конечно, зависть. Войну Рунсону не объявят, ограничатся эмбарго, но вот доучиваться Кену придётся дома, и степень он не защитит никогда. Не запретят — затравят и завалят.

Анис ничего не ответил и велел Шелису протянуть руки. Один из стражников надел на запястья мальчишки странные наручники бирюзового цвета, разрисованные рунами. Мальчик вздрогнул. Какая-то пакость, блокирующая магию? Другой стражник забрал меч.

И Шелиса увели.

Я осмотрелся.

Анис стоял с каменным лицом. Айна поглаживала рукоять кинжала. Троица лордов увивалась вокруг бесценного наследничка. Нилла была бледнее иркса, Эланхис смотрел в землю.

— Итак? — холодно спросил я.

— Лорд Даэль, мальчишка нарушил рунсонские законы, и должен отвечать по всей строгости… — начал один из лордов. Кажется, его звали Аргел.

Я повёл рукой. Лорд замолчал. Я не блокировал ни речи, ни мышления — так, навёл пару ощущений нематериального характера. На трусов действовало безотказно. Ему сейчас чудится, что кто-то стоит за спиной. Плюс смертный ужас.

— Итак? — повторил я.

— Мы не хотим ссориться с Советом Неопределённых, — тихо произнёс король, — К сожалению, закон не допускает исключений. Вопрос требует обсуждения и согласования.

— Сроки в законе не оговорены, — добавил Анис.

Практически сразу было созвано срочное заседание государственного совета. Иностранцев туда пускать запрещалось. Я остался ждать во внутреннем дворике.

Что бы я сделал на месте Шелиса?

Выходило, что ничего хорошего. Erna si… виноват, он стихийник… Vitris wereasta по площади, и лёту. Не знаю, удастся ли вытащить парня, но казни допускать нельзя. Прецедент неприятнейший.

Потом из замка вышел Кен. Хотел, кажется, подойти к стене, но увидел меня и опрометью кинулся обратно. Мне показалось, что теперь и он стал бледнее иркса.

Стемнело. Рассыпались по небу звёзды, над чёрной махиной дворца повис серп одной из лун.

— Идиотский закон, — произнесли под правым ухом.

Я резко повернулся. Анис подошёл неслышно, стал рядом, глядя в небо.

— Ему триста лет, — с каким-то злым отчаянием в голосе продолжил Анис, — Понимаешь, здесь всё чудовищно запущено. Мы меняли законы, но постепенно, по актуальности. Экономика, армия… кто ж знал?!

— А теперь?

— А теперь ничего менять нельзя. Есть правило — не менять законы под случай, даже если надо менять.

— И что будет?

— Будем тянуть время, срок исполнения в законе не оговорен. Когда лорды подзабудут эту историю — куда денутся! — тихонько выпустим.

— И долго они будут забывать?

— С год, наверное, — подумав, отвечал Анис, — Но сейчас крайне тяжело убедить их в том, что немедленная казнь — сверхидиотизм и страноубийство.

— А король не может просто помиловать ребёнка?

— Формально может. А я могу пойти в зал совещаний и убить половину лордов, последствия те же. «Право венца» действует на нашу знать как упыри на лешего.

— Значит, год?

— Не такой уж большой срок. Всё-таки, мальчишка серьёзно провинился. Посидит, подумает. У нас тюрьма чистая.

Я покачал головой. И нашим, и вашим… Совет Неопределённых вряд ли станет возражать. А мне… а мне жалко Шелиса.

— Как представитель Совета я останусь в городе до того момента, когда будет окончательно принято решение об отсрочке, — Если дело не решится на днях, придётся написать в Стреленск. Хорошо сказочным героям: слепил из воды птицу, она за день письмо и отнесёт…

Анис молчал. Вверх смотрел. На звёзды.

Утром в витху зашла Айна. Совет прозаседал всю ночь. Лорды тоже додумались тянуть время — в надежде на то, что магам надоест следить за судьбой «какого-то школьника». Я вслух отметил, что вопрос принципиальный, и достаточно поручить его магистру с именем, чтобы забвение не состоялось. Магистры с именем — они такие… за имя очень пекутся.

Айна усмехнулась:

— Вы не понимаете. Тут тоже принципиальный вопрос — кто настоит на своём. Реально же мы сочинили новый вариант закона о защите венценаследника, по которому Шелис получает один год и один месяц тюремного заключения.

— Но закон не утверждён.

— Если через год не удастся закрыть дело иначе — утвердим. Всё-таки это совсем не то, что утверждать по свежим следам.

— Проект кажется реалистичным, — согласился я, — Я хотел бы посетить Шелиса.

— Это запрещено. Формально он смертник, да и магов в темницу пускать нельзя. А зачем он вам?

Я пожал плечами. Откуда я знаю — зачем? Низачем.

— Нилла уезжает завтра, — подумав, сообщила Айна.

День был забит официозом. Во-первых, состоялась церемония передачи «письма Элланхиса Рунсонского Гориславу Висскому». Местные не ударили в грязь лицом — ответ был втрое толще исходника, и наверняка ещё бессодержательней. Просто отдать пакет рунсонцы не могли, речей набралось часа на два — два с половиной, я честно пропустил мимо ушей почти все. Во-вторых, пришлось отсидеть официальный обед. Проголодался как тиляк в пустыне. В-третьих, меня час (если не больше) заверяли в искренней любви к Совету Неопределённых, увы, неспособной принудить заверявших к нарушению рунсонских законов. В-четвёртых, заверения завершились официальным заявлением о необходимости продолжать переговоры (это длинно). В результате, я окончательно уверился: существуют люди хуже безмозглых практикантов…

— Даэль! — Анис нагнал меня в двух улицах от дворца, — Слушай, чисто между нами — что ты навёл на это парнокопытное Аргела-младшего? Я так и не понял…

— Малый страх.

— Как это?

— Чувство «Кто-то за спиной» испытывал?

— На пустом месте — нет.

— Жаль. Его я и навёл. Нечего отвечать на адресованные другим вопросы.

— Как это снять?

— Перестать быть трусом.

— Класс! Изящно! — заключил Анис, — А почему ты такой бледный?

— Есть хочу.

— А, я и не подумал, — Анис сделал шаг, и мы пошли в сторону витхи, — Наша система церемоний для того и предназначена — лордов изводить, голодом морить…

— И жаждой, — я вспомнил печенье в приёмной для чужеземцев. В «Кусачей Ласточке» подавали такое же, и я его попробовал. Очень сладкое.

Всю дорогу Анис молча шевелил губами. Уже за два дома от витхи он спросил:

— Даэль, так ты умеешь навевать сенс-порчу без телепатии?

— Я и с телепатией… сумел один раз, — чуть не сказал «умею», что было бы хвастовством.

— Ты умеешь пользоваться всеми источниками?

— Почти умею, а ты?

— Только живая и стихийная, — печально ответил Анис, — Увы… Ни жертву принести, ни зомби поднять. Зато последствия не грозят.

— Ты о родственниках жертвы и последующей укладке зомби?

— Я о «нефритовых» глазах и синюшной коже.

— А у телепатов «хрустальные» глаза и белые волосы. А от использования огненной стихии кожа темнеет. А от воздушной… ты Эльту Ветер видел?

— Видел портрет в «Обозрении»…

— А от водной кожа может стать откровенно синей, а то и переливчатой. А живая от остальных слабеет. «Портрет мага» читал?

— Конечно! Но последствия некромантии наступают быстрее остальных.

— Бедные, бедные провидцы с телепатами, — сокрушённо воскликнул я, — Никто их не любит, никто о них не помнит…

— Я о нормальной магии говорю.

— Тогда согласен.

Среднестатистически согласен. А если переходить на личности… думать надо о последствиях, когда «Ветер душ» вызываешь. У меня глаза бледно-зелёные от природы, и никакого «нефрита» до сих пор нет.

Мы ещё немного пообсуждали трансформации, и разошлись. Анис отправился домой, я — ужинать. Почти сразу наткнулся на противоречие: с одной стороны, я сегодня только позавтракал, с другой — много есть перед сном вредно.

Меня грызла бессонница.

Я всё убеждал себя, что обошлось как нельзя лучше. Лёгкий вариант. Жизни Шелиса ничего не грозит, интриги лордов пропадут впустую. Кен получит честно заслуженное презрение.

Лёгкий вариант. Что такое год — ерунда, мелочь. Одна семидесятая для меня, одна тридцать пятая для Аниса. Что такое год?

Для Шелиса по прозвищу Умник — половинка вечности.

Да и озаботились ли намекнуть ему, что смертной казни не будет? Он знает, что через год и месяц его выпустят?

Ответ — «нет» на оба вопроса.

Я встал, подошёл к окну и уставился на самую яркую звезду. Ратница, или вторая Отряда. Справа мерцал Лучник, рядом с ним — тусклая Собачонка. Тоскливо мне было. И состояние — похуже, чем в Верхнем Жальце. В таком вырубишься, а потом проснёшься с нулём в запасе, зато, половине города твои кошмары приснятся. Ну его.

Уеду. Как наметил — через два дня. Уехал бы и послезавтра, но данное Анису обещание нарушать было недипломатично. Ну их в эфин с их родословными!

Камера-одиночка лодка на полторы, рассчитанная на троих. В Окружной Тюрьме Рябинова заключённым полагается сидеть друг у друга на головах. Слизкие стены обросли какой-то плесенью. С визгом носятся крысы — здоровые, в локоть. Или это у страха глаза велики?

Я здесь один. Экранированная камера сляпана наспех — и на совесть. В рябиновской тюрьме прежде не было мест для содержания магов, и пришлось зачаровать обычную камеру. Естественно, из неё выселили прежних постояльцев.

Мне вынесен смертный приговор.

Кап. Кап-кап. Темно. Решетчатое окошко под самым потолком забили доской, на доске написали программу. Ни щели в экране. Что толку от волшебной силы, которую нельзя применить? Разве что для отпугивания крыс…

Я с ногами сижу на дощатых нарах и пытаюсь представить луну. Любую из трёх. Я совсем их забыл. И звёзды. И траву вообразить я не могу.

Кап-кап.

Ви-ви.

Суд через неделю. Формальность, моя вина доказана: поднял 26 зомби, уничтожил 22 человека, в том числе градоначальника и троих десятников городской стражи. Без отягчающих — значит, сам вернул покойников на место. Казнь через день после суда. Я не знаю, сколько времени осталось. Забыл. Зачем считать? Откроется дверь, и меня выведут…

Кап-кап.

Кап.

Иногда я пытаюсь мысленно переиграть. Сказать недосказанное, сделать недоделанное. Иногда — чаще — просто жду. Скорей бы. Скорее бы. Иногда открывается окошечко в двери, туда толкают миску с едой. Иногда я отпугиваю крыс и ем. Чаще нет: гадость. Голода я не чувствую. Кап-кап…

Я просто жду, когда за мной придут.

…Я ещё не знал, что в моих бумагах нашли эссе «Общие мысли о восстающих мертвецах», где я записал свежеизобретённое заклятие, позволяющее трупу встать и вызвать свой дух, свежеизобретённое заклятие, позволяющее духу явиться и поднять свой труп, и кое-какие соображения на тему усиления магических способностей того и другого. Естественно, меня заподозрили в применении их к себе, и перспектива явления некрооборотня никого не обрадовала.

Я просто сидел…

Я открыл глаза. Брр, приснится же такое…

Не было этого. То есть — да, сидел. В камере. Камеру зачаровали «под ящик», выйти я не мог, колдовать внутри — запросто. Первыми кончились крысы, но я нашёл новый источник энергии (в тюрьме — да не найти! Некромант я, или как?). Когда за мной пришли, я уже разработал план побега. Когда вместо суда мне объявили строгий выговор, я (по молодости) огорчился — такой был план… О том, что мне полагалось страдать, терзаться ожиданием и переосмыслять свою никчемную жизнь, мне рассказала особо вдумчивая (начитавшаяся романов) сокурсница, за которой я тогда ухаживал. Я переосмыслил — сменил объект ухаживания.

Сосредоточиться на запасе… так, утечки силы нет, значит, я не телепатировал свой сон соседям. «Переволновался, довоображался и дожалелся», — констатировал я, попытавшись выполнить простейшее упражнение для телепатов-первокурсников. Вышло традиционно (на слабую двоечку), значит, с профилем силы всё в порядке, и меня не пробивает на магию разума.

В общей зале меня ждали. Не близнецы, грозившиеся зайти утром и учинить мне экскурсию по местным достопримечательностям. Пожилой лорд в тяжёлой златотканой мантии сидел за пустым столом и вертел в руке глиняную кружку. Услышав скрип лестницы, он резко поднял голову и вздрогнул. Я проигнорировал лорда, сел за свободный стол и попросил разносчицу принести отвар малиновых листьев и пирожки. Лорд несколько раз быстро поднимал и отводил глаза, потом привстал и снова сел. Смелости он набрался к третьему пирожку.

— Доброе утро, досточтимый маг. Не изволите ли вы меня… в-выслушать.

Пауза была вызвана тем, что я создал иллюзию серебристого свечения по контуру радужки. Помню я этого лорда, несколько дней назад уже являлся. Имя я, правда, успешно забыл.

— Я уже говорил: политикой не интересуюсь.

— Я хотел бы говорить не о политике. Видите ли, мой племянник… Вы, должно быть, помните, как заколдовали его несколько дней назад. Он стал вздрагивать от каждого шороха, утратил способность здраво рассуждать… между прочим, он двоюродный брат айрат Ниллы и дядя наследного принца!

— Так пусть наследный принц его расколдует.

От такого кощунственного предложения лорд временно утратил дар речи, что позволило мне доесть пирожок.

К сожалению, надолго возмущения не хватило:

— Айрат Нилла сказала, что такое проклятие может снять только тот, кто его навёл.

— Значит, она ошиблась, — отрезал я.

— Но… лорд Анис говорит то же самое!

— Какое специфичное чувство юмора, — задумчиво произнёс я, — В каком-то смысле он прав. Дело в том, что ваш племянник сам призвал своё проклятие. А снять его может только призвавший. Я лишь подтолкнул, подкрутил вероятности… до настоящих проклятий моим действиям далеко.

— Я вас не понимаю, — надменно ответил лорд.

Несколько секунд я прикидывал, а не прочесть ли лекцию по произвольному изменению эфина минут на двадцать, но решения принять не успел: в витху вошли Анис и Айна. Лорд оглянулся на дверь и снова вздрогнул. Семейное у них, что ли? Тут я вспомнил, что считаюсь человеком незлым, и решил-таки объясниться.

— Каждый человек обладает каким-то слабым местом. Некоторые всего боятся. Я чуть-чуть усилил чувство страха, затаившееся в глубине разума Вашего уважаемого племянника. Чтобы избавиться от проклятия, Вашему уважаемому племяннику достаточно перестать уподобляться тростнику под ветром. Если же Ваш уважаемый племянник не в состоянии справиться с собственным страхом, я рекомендовал бы обратиться к хорошему травнику. И больше не вмешиваться в чужие разговоры.

На этом консультация была окончена. Лорд коротко поклонился и вернулся за свой стол.

— А здесь у нас, прошу обратить внимание… — Анис осекся и подался влево, — Ты ничего не слышал?

— Нет, — я попробовал напрячь слух, но без успеха.

Анис взлетел метров на девять, поосмотрелся и приземлился. Про себя я отметил весьма недурную технику левитации: почти без лишних потерь, нисов за двести.

— Вроде бы, ничего.

— А что тебе показалось?

— Какой-то гул, — и Анис продолжил прежним тоном, — Здесь у нас Гиблая Витха. Эфин сколько лет назад в ней погиб маг. Перед смертью проклял лестницу, с которой упал, с тех пор на ней все спотыкаются. Враньё, но прибыль увеличивает.

— Маг? Мне что-то говорили о маге, умершем от падения с какой-то канарийской лестницы.

— Да, но он сломал себе шею, и ничего проклясть не успел. И за эфински много лет спотыкался здесь только муж прежней хозяйки, перебиравший шерской можжевеловки.

За полтора часа мы осмотрели ручей типа «канава», в честь которого назвали город, кладбище, на котором состоялось первое документированное самоубийство путём вызова духа Рэна Соото (заходить за ограду строго не рекомендовалось — эфин колебался по сей день), и три улочки, на которых каждую осень кто-нибудь да заблуждался. Кладбище я разглядывал на расстоянии, а улочками заинтересовался: посветил «хрусталиком», просканировал тремя простейшими способами.

— Странные смещения… словно кто-то баловался чарами Райсиэнны.

— Ну почему «кто-то»? Я. Лет в десять…

— И куда смотрела Прошлая Королева?

— Мама говорила, что в одиночку следить за тремя магами-подростками и восемнадцатью лордами-интриганами сложно.

— Правильно говорила, — вспомнив свою весёлую поездку в Верхний Жалец, согласился я.

— После последних событий я сам ей верю. Впрочем, мне тогда влетело…

Молчаливая Айна покачала головой — дескать, не так уж и влетело.

Сейчас Айны с нами не было — умчалась кого-то инспектировать. Поступили, видите ли, жалобы на одного из шестников (т. е. командира шестёрки) городской стражи. Берёт, мол, взятки и во время дежурства в каждой витхе дармовую выпивку требует. Кому, как не сестре короля и заместительнице главнокомандующего проверять достоверность информации? Правильно, некому.

Жаль, что Анис не король. Он бы тут живо такие порядки навёл — сидели бы лорды как плуты в норе, и Шелис бы на свободе остался. А с другой стороны, в политике методы не такие. Так что, может, всё правильно?

— Немного южнее расположен единственный в столице дом с привидениями. Посмотрим?

— Привидения настоящие?

— Самые настоящие! Dosta, lanima, inka и два экземпляра vicena.

— Тогда посмотрим. А почему дом единственный?

— Так выгоднее.

Из дальнейшего разговора я узнал, что несколько лет назад у леди Айны дошли руки до осуществления одной из гениальнейших маминых идей — постройки официально утверждённого дома для призраков. Обитатели дома получали «ограниченное гражданство» с сильно урезанными правами. В частности, они не подлежали свободному отлову. По ночам в Дом Теней пускали посетителей (пять ресинок за вход). Дело оказалось неожиданно прибыльным, а у кочевых степняков проход по Дому и вовсе вошёл в программу испытаний на совершеннолетие. К слову, многие с первого раза проваливались.

Здание было чёрно-серым и мрачным. Над двустворчатыми дверями вилась цепочка иероглифов. Заговор «от гнева и злости», то бишь, программа, предупреждающая появление опасной нежити. Тёмная ткань занавесок мерцала серо-серебряной рунной вышивкой. Очень интересно.

— Не возражаешь, если я посканирую?

— Пожалуйста.

Я мысленно прочёл заклинание, создавая перед собой «Глаз Эльси». Бледно-зелёные нити начали сплетаться в кольцо…

И тут откуда-то слева выскочили двое вооружённых людей с копьями наперевес.

Ну не боевой я маг! И реакции у меня не те. Сначала бью, потом смотрю — а когда программа почти завершена, эфин начал меняться в нужную сторону и леденит кисти энергия…

Короче, я действовал рефлекторно. Вместо бледно-зелёной линзы с рук сорвалась нефритовая змея с двенадцатью клыками. Лишь тогда я сообразил, что передо мной стражники. А змея уже летела, и я едва-едва успел остановить её. Ощущение было премерзкое: руки онемели, желудок болел, кожу на щеках саднило, и очень хотелось на что-нибудь опереться — как и положено при разовом расходе большей части силы.

Змеиная пасть покачивалась в полуметре от ближайшего стражника. Стражник (почему-то) пасть игнорировал:

— Беда, Ваша Смелость!!!

— Это точно, — сам себе сказал я.

— Что случилось? — косясь на змею, спросил Анис.

Уберу я её, уберу… вот отдышусь, боль пройдёт…

— Разрушение, Ваша Смелость.

— Что?!

— Ни с того, ни с сего обвалилась стена королевской темницы. Прямо в пыль рассыпалась…

Звуки доносились как сквозь подушку. Сколько ж я выложил? Номинал «Стража» (обзываемого также «аранакарти», стражем гробниц) — килонис, коэффициент возьмём один и два (когда на рефлексах — не до выверенности), да на нейтрализацию автотрансформирующих воздействий нисов триста… а то и шестьсот… плюс тысяча девятьсот три ниса на остановку. Коэффициент один и три — у меня всегда один и три — и в сумме это будет… будет это в сумме… от четырёх трёхсот до четырёх шестисот… где стенка?!

Устроившись на ближайшем каменном заборчике в половину моего роста, я начал потихоньку возвращаться в сознание. Такого со мной ещё не бывало. Вероятность того, что в нужный момент на тебя кто-нибудь неожиданно выскочит, очень низка — обычно выскакивают или раньше, или позже, или ожидаемо. Нужный момент короток — миг, когда энергия начала вырабатываться, но рисунок трансформации ещё не сформирован, миг наибольшего отрешения мага от действительности, длится от сотой до двадцать второй доли секунды. Впрочем, кое с кем из моих знакомых такое бывало. До популярной слезливой трагедии «Геннет Белозерский», в которой маг случайно убил беременную жену, не доходило (некроруной никто сослепу не кидался, а остальные мощные заклинания можно придержать), а вот лишние уши у людей вырастали, и ноги отнимались, и обмороки случались… разное случалось.

Анис о чём-то переговорил со стражниками, потом подошёл ко мне и изобразил воплощённое ожидание. Я же тебе говорил — уберу! Или не говорил? Телепатировал наверное. То-то руки трясутся…

— Сейчас уберу, — пообещал я вслух, — вот полежу минут десять… и ещё десять… и ещё.

— Ты что — не слышал, о чём мы говорили?

— Темница развалилась, — равнодушно ответил я, — что мне глубоко эфиново.

— Да, но…

— Ты дашь мне восстановиться? — обозлился я, — Или тебе позарез нужен заборчик, на котором приезжий магистр умер от истощения? Так ведь я встану, а некрооборотень — не совсем та достопримечательность, которую хочется показывать гостям столицы.

Анис послушно замолчал. Спустя несколько минут я попробовал развеять стража, и у меня получилось. Пальцы дрожали. Восстановиться я, конечно, смогу нескоро, но первичный шок удалось пережить, значит, смерть от истощения отменяется: в случаях, подобных нынешнему, важно не сколько у тебя осталось, а сколько ты выложил. Между килонисом, израсходованным за пять минут, и килонисом, израсходованным за пять секунд, — Шерский пролив.

— Ты уже в порядке?

— Почти.

— Пролом образовался в стене камеры мальчишки Шелиса.

— Я думал, она зачарована.

— Она зачарована, — бесцветным голосом произнёс Анис, — Я сам пытался из неё выбраться. Это невозможно. Я намерен пойти всё осмотреть. Ты идёшь?

— Иду, — кое-как сползая с заборчика, ответил я.

Что с Шелисом? Если стена рухнула по естественным причинам, он мог пострадать…

По дороге Анис описал систему антимагической защиты. Каждый камень был разрисован иероглифами по надёжнейшей программе Альвэка Синеградского; решётки — «витое железо», зачарованы на «плетеный щит». Бирюзовых наручников с Шелиса тоже не снимали. Мне было проще поверить на слово, чем попытаться вникнуть: внимание то и дело соскальзывало, речь Аниса оборачивалась невнятицей. Анис, вероятно, заметил, но вежливо смолчал.

У ворот мы встретились с Айной в сопровождении ещё двоих стражников. Айна посмотрела на меня с некоторым удивлением, но почему-то промолчала. Вместе со стражниками мы направились к темнице, двухэтажному серому каменному зданию. У стены Анис повернул направо и повёл всех к пролому. Зайдя за угол, я увидел искомое «разрушение» — груды щебенки, в которую превратились камни стены. Естественных причин тут и не мерцало. Наверное. Меня вдруг повело, я уцепился за ближайшего стражника. Перед глазами поплыл туман, уши заткнуло ватой.

— … если много силы за раз потратят. Элланхис в старших принцах тоже, помнится, сорвался…

Я вздохнул и выпрямился. Анис и стражники. Изящный пассаж про магов принадлежал самому юному — срыв Эланхиса он мог застать разве что в раннем-раннем детстве. Айна ушла вперёд; когда мы приблизились к проёму в стене, она уже находилась внутри. Искалеченных тел в камере не было, что меня несколько успокоило.

Анис изящно перелетел через кучу щебня и присоединился к сестре. Мне пришлось карабкаться. Камера была запорошена серой пылью, поверх слабо мерцавших надморских иероглифов вились трещинки. Причудливо изломанная решетчатая дверь висела на нижней петле. Лежак развалился на куски, в углу я заметил осколки каменного умывальника. Тихо завидуя окутанным паутиной сканирующих заклинаний близнецам, я закрыл глаза, концентрируясь на восприятии эфина.

«О, где же солнце…»

Тихий предсмертный стон, тихий посмертный плач, зов призраков, памяти, прикованной к подземной келье жизнью в темнице души — решётки из надежды, стены из безнадёжности. Боль и страх, но это вторично — смертью веет от этой земли, смертью веет из-под камней, тишиной перехода на ту сторону, холодом изнанки, тьмой зазеркалья, переправой и дорогой, вратами и холмами. И голоса — из-за тишины, с изнанки, с дороги, с холмов. Голоса недоушедших-недооставшихся, застрявших между там и здесь. Вопли, проклятия, стоны, плач и песни, ночные кошмары, последние сны. Надежда до последнего, горькое разочарование, застарелое смирение, объединённые одним — это был чей-то миг перехода. Миг перехода…

Красота!..

Им не понять.

Я приземлился, почти ощущая, как затухает нефритовое мерцание в глазницах. Резкое восстановление сил сродни резкой утрате — возникают неадекватные поведенческие реакции. Эйфория, попытки взлететь выше неба… лёгкость необычайная.

На меня, оказывается, пялились. Анис неуверенно направил сканирующую нить в мою сторону… и резко отдёрнул. На его лице проступило отвращение.

— Вот так дрянь, — пробормотал он, — Представляешь, Айна, по стене некроэнергия гейзером хлещет!

— Это не некроэнергия, это энергия перехода.

— Какого перехода?!

— Отсюда туда. Умирания. Восстанавливать запас некроэнергией… я жить хочу!

— Восстанавливать запас этим?!

— Ты неспособен к некромантии, тебе не понять.

Это и не каждый некромант поймёт. Те, кто относится к магии как к силе, обычно вооружаются сентенцией «Можно подчинять силу или подчиняться ей, но любить силу нельзя». А тех, кто считает её искусством, немного.

— Энергия перехода не могла повлиять на свойства стены, — строго сказала брату Айна, — Не отвлекайся.

— Даэль, посмотри и ты, раз восстановился.

Я посмотрел. Исследовать камеру не было смысла, близнецы успели наколдоваться, и известными мне методами следов стало не отыскать. Я исследовал останки кладки. Следов магии не было. На самых крупных осколках тлели слабыми помехами клочки защитной программы. Загадочное явление. Разрушить стену можно разными способами, но тарана под ругой у Шелиса, очевидно, не было, и вызвать землетрясение он не мог, а магией расшатать камни стены не дала бы программа Альвэка: veine daus vista перегружает эфин настолько, что магу не остаётся неопределённости для маневра.

— Что-нибудь нашёл?

— Следов магического вмешательства нет. По-моему, стену банально разнесли. Чем — не знаю. Сквозь неё точно нельзя подтянуть таран?

— Нельзя, я проверял, — сказал Анис.

— Да и не помог бы таран, я проверяла, — сказала Айна.

— Я расспрошу свидетелей, — заключил Анис, — Айна попробует поймать след. Эриас, где вещи нашего беглеца?

— В дворцовой кладовой, — отозвался самый младший стражник, — Что-то принести?

— Что-нибудь из одежды, все травы, всё оружие и все возможные артефакты, — ответила Айна, — Даэль, поможете мне?

— Боюсь, я не очень способен к поиску. Четвёрка с минусом… может, четвёрка. А мальчик наверняка повесил «метёлку», а то и «метлу».

— Какие заклинания вы отнесли к первым, а какие ко вторым? — школьного жаргона леди Айна не знала.

— Первые заметают следы, вторые бьют по лбу преследователя.

— Посмотрим.

Я так и не понял, вопрос это был или утверждение. Но на всякий случай согласился смотреть. Обвинение в отказе содействовать мне было ни к чему.

Мы сидели в лаборатории Айны — небольшой комнате с единственным окном — и наблюдали за тем, как она навевает шестое по счёту поисковое заклинание. Я этого заклинания не знал. Как не знал и пятого с четвёртым.

Поначалу в лаборатории нас было двое. Но не успела Айна разложить инвентарь, заявилась троица лордов совета. Я демонстративно, с полуфразы, перешёл на литенский — мы как раз обсуждали возможность засечь специалиста по воздушной стихии с помощью на ней же основанного заклинания. Айна утверждала, что это реально — если не само заклинание, то место обрыва с некоторой точностью даст понять о местонахождении разыскиваемого, — я же стоял на том, что особо ушлый маг может спутать синее поле, и заклинание зациклится.

— Поля спутать невозможно, — рассуждала Айна, доставая из шкафа опору-пятиножку и доску с гептаграммой, — Можно навести псевдолинии, но зачем расходовать столько энергии?

В чём-то я был согласен. Нам с Миреком Эйвенским, Шелар Онельской и Эльтой Ветер так и не удалось на свежую голову воспроизвести то, что мы сотворили с чёрным полем вокруг корчмы, пока праздновали обретение Шелар второй степени. Но Эльта как-то упоминала возможность спутать на трезв… свежую голову именно синее поле, о чём я и сказал. Айна пожала плечами и продолжила извлекать и размещать инвентарь. Мы с лордами смотрели. Глиняная плошка, хрустальная плошка, нефритовая чаша, спиртовка, пакеты с травами, хрустальная палочка, нож из угольно-чёрного камня, кусок азурита, кристаллы дымчатого кварца, голубого берилла, чёрного и зелёного граната. При виде всего этого разнообразия меня потихоньку начала брать оторопь. Поиск у меня был на четвёрку с минусом, это правда, но вот данный конкретный набор всяко больше подходил для… других целей. Ещё бы свежий череп, да землицы с поля боя, да полыни с трёх курганов…

— …Да кладбищенской крапивы, — забывшись, я произнёс последнюю фразу вслух, и Айна тотчас подхватила список, — Вообще-то, это не «душерез». Действительно из дорийской шпинели^[9], но зачарован иначе, сами посмотрите.

И верно: судя по рунам, нож больше подходил для навева мелкой порчи, чем для организации масштабных эпидемий или одиночных особо жестоких убийств. Странное разбазаривание редкого минерала.

Вошёл Эриас. Выложил на стол белый носок, сумку (с травами, очевидно), меч в ножнах, кинжал и несколько простых висюлек из коры, а сам стал в стороне. Видимо, его присутствие считалось нормальным. Айна пристально осмотрела висюльки и оружие, но отложила их в сторону, оставив перед собой только носок, прижатый к столу чёрным ножом.

Первое заклинание я узнал — тот самый «ветерок», попытка отследить объект с помощью воздушной стихии. Судя по отрицательному результату, Шелис всё-таки спутал синее поле.

Второе заклинание… кажется, «зеркальце». На крови. Жуть!

Третье это… как его… «Полёт»? «Скольжение»? Короче, попытка пройти разом по всем полям. Я такими не пользовался.

После третьего заклинания явился Анис ещё с одним лордом. Сел рядом со мной, и лорда тут же усадил.

Заклинания стали сложнее, но результат оставался отрицательным. Это удивляло. Разве может один маг отразить весь спектр? На шестом я почувствовал изменения эфина — значит, увеличился расход энергии. Но результата не было и в этот раз.

— Даэль, вы знаете что-нибудь, чего не использовала я?

— Знаю.

Айна жестом пригласила меня к столу.

— Мне понадобится шерл, — тихо сказал я.

Айна порылась в шкафу и достала небольшой кристалл. Я решил обнаглеть, и потребовал «семилистник» — восстанавливающий отвар. Как ни странно, Айна стала смешивать травы. Я взял камень в правую руку, а носок — в левую, закрыл глаза и мысленно прочёл заклинание. Вслух было бы надёжнее, но текст уж очень… специфичный. На крови трава…

Крови в этих краях пролилось вдоволь. Видимые мне одному красные сполохи оказались неестественно яркими, я даже испугался, что зашёл слишком глубоко и рискую вернуться изрядно посиневшим. А потом я вспомнил, что у Шелиса совсем нет способностей к некромантии, и он не сможет защититься от последствий. Разорвать связь… скорее…

Как ни странно, связь оборвалась с той стороны. «Мёртвые глаза» шарахались от моего задания, словно их пугала необходимость искать Умника. Что ж у него за защита такая? Постоянная — наверняка. Но ведь постоянная защита и силу оттягивает постоянно! Не пятнадцать же тысяч у него запас, это уровень телепата…

— Увы… Вероятно, постоянная защита, — я положил кристалл на стол и осмотрел руку. Слегка побелела, но это поправимо, сейчас отвара попью… — Остаётся магия разума, но в ней я профан.

— Хороший мальчик, — тихо сказал Эриас.

— Ну и шут с ним, — заметила Айна.

— Вы собираетесь позволить ему убежать? — возмутился один из лордов.

— Он уже убежал. Впрочем… разъезды высланы? Если повезёт — его перехватят. Разве что, для облегчения задачи…

Вот тут я ощутил изменения эфина по полной. Все кристаллы дружно сверкнули нехорошей зеленью; чёрный нож, описав в воздухе полудевятку, скользнул в руку магички, тотчас взмывшую к потолку. Камни уже переливались разными цветами, и это было настоящее побочное действие, а не эффект «на зрителя». Айна едва шевелила губами. Анис чуть заметно хмурился. Эриас хмурился заметно.

Кристаллы сверкнули белым и угасли. Айна опустила руки и оперлась на стол.

— Все вон. Айшен, Эриас, вы свободны. Даэль, на ужин останешься? — тотчас сказал Анис.

За ужином я узнал некоторые странные подробности побега. По свидетельствам охраны, Шелис сидел, уткнувшись лицом в ладони, а потом развёл руки, и цепь песком осыпалась на пол. Дальше никто ничего не помнил. Стражники, которым не повезло столкнуться с Умником на участке между темницей и стеной, не помнили вообще ничего — классический ответ звучал так: «Шёл. Очнулся — больница». Я припомнил и описал несколько подходящих заклинаний, но Анис лишь качал головой: видимо, какие-то аспекты от меня скрывали.

— Даэль, у половины были амулеты, — встряла Айна, — От магии разума.

— …Номер шесть. Vime lasa Inova. На крови. Как есть, морока^[10]. Принцип действия…

— …Отпустило?

Вдруг оказалось, что сильно смущённый Анис суёт мне под нос сушеную веточку «лунных слёз».

— Что это было?

— Морок Линовой.

— Анис, если тебе известно это заклинание, надо говорить «я его знаю», а не «laita novi»! Чему тебя только учили!

— Извини, — потупился Анис, — Я о нём думал, но заклинание ведь сложное. Хотя… на него похоже. С зеркалом Линовой Шелис справляется, мог, наверное, и морок навести. Только разрушения это не объясняет.

— А нынешнюю ненаходимость объясняет?

— Мощная постоянная защита вроде моей, — спокойно ответил Анис.

Впервые со дня знакомства я посмотрел на него сквозь «хрусталик». И увидел серебряное облако неправильной формы. Защита держалась на крови, защита была завязана «на жизнь», и узнать больше я не мог. Если Анис начнёт колдовать, придётся определять заклинание по словам и жестам до тех пор, пока оно не сформируется. За этим облаком не видно ничего.

— Каков твой реальный запас?

— В каком смысле «реальный»?

— Без всего этого.

— Ну… не знаю.

— Так давно стоит?

— С младенчества. Понимаешь, первое, чему нас учили — навешивать на себя защитные заклинания. Теоретически уходит нисов шестьсот… семьсот.

— Немного, — не без удивления резюмировал я, — Откуда рецепт?

— Тебе дать подборку литературы? Учти, сорок два наименования.

— Давай, вдруг что-нибудь интересное. А при твоей защите тебя можно найти?

— Да. Предпоследнее заклинание Айны. Оно пока в доработке, и без названия…

— Весной опубликую, — вставила Айна.

— …но, наверное, у мальчишки защита сильнее моей. У него больше запас, он может больше тратить. А от твоей некропакости защита есть?

— С десяток основных, считая стихийную трансформацию в любой ветер. И по три варианта на каждую.

— Вы действительно не знаете ничего сильнее?

— Когда это заклинание было опубликовано — а произошло это почти десять лет назад — в него вцепились все. Эльта Ветер, Тинек Рудоярский, Шелар Онельская. Каррек Альта. Ясень Эш Вирен и Ритослав Озёрный. Нирна Рассвет и Арвешше Снежный. Ронес Зануда и Мрика Маковец. Старшие курсы стреленской Высшей илитвеской Общей, учинившие внутришкольный мозговой штурм и междушкольные состязания. Жёлтый Легион полным составом, вручивший автору премию «Негодяй года». При таком внимании можно и от Alta Shera защиту найти.

— А-а, так это те самые «Мёртвые глаза»! — обрадовался Анис, — Ну да, я читал… в «Обозрении» ещё предлагали переименовать их в «Глаза Страха, Которые Велики»…

— Вы не ответили, Даэль.

— Простите?

— Иногда успешнее оказываются не новинки, а древние… забытые… заклинания.

— Я из «стрижей», а не из «мышей». Когда требуемого мне заклинания нет в журналах, я его изобретаю. Понял, понял, раз вам так нужен прямой ответ — я не знаю ни одного поискового заклинания мощнее Mate Viesa, за вычетом нескольких особо изощрённых запретных заклятий, которые можно применять лишь если вам безразлично состояние искомого.

— А вам не безразлично?

— Я имел в виду — если вас устроит и зомби.

— Меня устроит, — заметила Айна.

— А меня не устроит, — отрезал я, — Или у вас за побег из темницы тоже смертная казнь?

— За это — нет. Но вообще… дополнительное наказание за побег не полагается, если бежал несправедливо осуждённый на смерть или заключение сроком свыше десяти лет, — процитировал Анис, — И этот закон я считаю правильным. Мальчишка здорово влип.

«Если поймают», — мысленно дополнил я.

— И вместо того, чтобы координировать действия разъездов, я должен ехать на дурацкую охоту, — пожаловался, тем временем, Анис, — Аргел-старший напрашивается на ссылку, даже Элл на грани…

Я вспомнил, что тоже должен ехать на дурацкую охоту, и порадовался, что послезавтра покидаю Канари. Больше они меня ни во что не втянут!

— …значит, если я не поймаю мальчишку, а он возмутится в совете, Элл с грани слетит, — продолжал размышлять вслух Анис, — Ну, не знаю. Может, не ловить?

— А говорил — «дело чести».

— Ради возможности избавиться от Аргела на гордость можно наступить.

— Мы обещали Эллу сделать всё возможное для поимки беглеца.

— Поэтому ты его прокляла на дорожку? Брось, я всего лишь мечтаю вслух.

— Как-то чересчур вслух, — посмотрев на меня, ввернула Айна.

— Если я мешаю Вашим Высочествам…

Всю дорогу до «Ласточки» Анис пространно рассуждал о рунсонских титулах. Оказалось, что оборот «Ваше Высочество» с определённого возраста взамен уважительного обретал уничижительный смысл — мол, кроме происхождения, никакими достоинствами титулуемый не обладает. Анис не обижался, но попросил бы впредь… прилюдно… лорды не поймут…

Оказавшись в комнате, я внёс эту информацию (и примерную систему титулования) в свой «путевой дневник». Ронесу пригодится.

Королевская охота

Ранним авирницким утром Его Величество Эланхис выехал в Северный лес на традиционную Большую Летнюю Охоту.

Это в летописях так пишут — «король выехал». Вернее, в летописях пишут «Его Величество Эйалланхис Первый, милостью Спящих король Рунсона, Высоких Холмов, Густых Лесов и Широкой Степи», или как там у них природные зоны называются. А на самом деле, выехал небольшой отряд: Эланхис, близнецы, четвёрка каких-то Жутко Знатных лордов в расшитых драгоценными камнями халатах, пятеро лордов попроще в халатах с обычной цветной вышивкой, двое «военных лордов» в одежде типа «штаны, куртка, сапоги и сто двадцать четыре ножа» и дюжина стражников. Точнее (по местной словесной традиции), «две шестёрки стражников». Ещё точнее — «две пoшести», за каковое слово можно получить древком копья по шее, но все пользуются. А, я тоже выехал. Хотя, предпочёл бы не выезжать.

Официальное название леса было «Конвиретья» — по городишку Вирати, в нём расположенному, — а «Северным» его прозвали жители столицы. Охотиться там было, как выражался мой приятель Анис, «практически не на кого», что и позволяло использовать лес для проведения официальных мероприятий.

Лично я с большим удовольствием проспал бы выезд, охоту и обед. Только идиоты и боевые маги могут считать, что ускоренные сброс-восстановление запаса полезны для здоровья! Увы, Анис в эту категорию попадал. Разбудил меня чуть ли не на рассвете, ещё и соней обозвал. Я заподозрил, что он попросту не ложился — есть несколько заклинаний и два десятка зелий долгого бодрствования. Разглагольствования о трёх часах, якобы достаточных для сна, я счёл издевательством.

Кроме людей и лошадей, в охоте принимали участие девять собак, здоровенные такие зверюги чёрного цвета. Поначалу я несколько оживился, потом пригляделся повнимательней… вот нечисть! В смысле — нечисть лесная, отряд хищные, семейство псевдоволчьи, род врегги, вид аккар. Они бы ещё вместо ловчих соколов красный ветер приспособили.

От столицы до леса было пять километров прекрасной мощёной дороги. Это радовало. По мере продвижения кустарник на обочине сгущался. Это огорчало. Я приблизился к Анису и прямо спросил о видовом составе флоры и фауны Северного леса. «Да какой там лес!» — отвечал Анис. Воспоминание о том, что непосредственно Канари окружали «рощицы», заставило меня повторить вопрос. К несчастью, навстречу показался отряд стражи, и Анис, извинившись, отправился расспрашивать командира, а к его возвращению я смирился.

Кавалькада остановилась у серого валуна в рост всадника. За валуном дорога раздваивалась: мощёный тракт сворачивал влево, вправо шла широкая лесная тропа. Здесь и начинался Северный лес. Как по мне, так для конной охоты место было малоподходящее: сквозь такие кусты только на олене верхом и проберёшься. Впрочем, с того времени, как я бывал на охотах, миновало почти шестьдесят лет, да и аккар — не гончая.

Эриас и Айна спешились и сняли с «собак» поводки. У тех немедленно загорелись глаза — ярко-зелёным, как и положено порядочной лесной нечисти. Айна взлетела в седло, стражник вскочил. Довольно шустро — словно аккары уже нацелились откусить ему ногу-другую.

Распорядитель церемоний произнёс краткую речь — ни много, ни мало, о борьбе Добра со Злом (последнее представляли элаки, шарки, лемраны и вейрихи), — и по знаку незнакомого мне стражника девятка аккаров сорвалась с места и помчалась по тропе. Следом тронулись всадники.

Похоже, несчастный лес служил официальными охотничьими угодьями не одну дюжину лет, и постоянные участники мероприятия знали наизусть все тропы, поскольку на первый взгляд оные напоминали лабиринт. Запоминать дорогу не имело смысла. Тропы извивались и петляли, змейками ныряя в ежевичники. Иногда они ручьями вливались в небольшие поляны, заросшие травой, иногда — исчезали, возникая за соседним деревом. «Собаки» скользили по лесу не хуже своей западной родни — лестеней; всадники неслись за ними; выходило почти как в висских балладах о Ночной Охоте, только время действия подкачало.

Увлекательная скачка надоела мне приблизительно на двадцатой минуте. Постепенно мы с Рысёнком перекочевали в хвост процессии, и я начал строить планы тактического отхода в сторону. Сейчас бы на травку…

Аккары замерли, принюхиваясь. Очень ненадолго — я не доехал и до средины поляны. «Собаки» огляделись, снова принюхались и метнулись вперёд-налево. За ними понеслись всадники — кроме меня: я пустил Рысёнка шагом. В конце концов, нам с ним предстоит дорога до Стреленска. Не загонять же коня перед самым отъездом, я уж молчу о возможности сломать ногу, угодив в чью-нибудь нору. Неудивительно, что мы быстро перебрались из хвоста процессии в трещотку, привязанную к хвосту, а там и вовсе отстали. Правда, совсем терять кавалькаду из виду я побоялся: в этом «лесочке» с непривычки и впрямь легко заплутать.

Вторая остановка произошла, когда мы скакали вдоль ручья по узкой тропе, на которой не умещались в ряд и полтора всадника. Аккары принюхивались и осматривались довольно долго: я успел нагнать остальных. Вплотную подъезжать не стал — остановил Рысёнка в нескольких лодках и сделал вид, будто любуюсь колокольчиками. Впрочем, колокольчики были симпатичные.

Кажется, аккары решили, что находятся не на охоте, а на симпозиуме по вопросам охоты. Покрутившись, твари сели кружком и стали шипеть по очереди. Совещание заняло минут шесть — затем стая без предупреждения сорвалась с места и понеслась по левой тропе прочь от ручья. То есть, неслись они с человеческой точки зрения. Для лесных вреггов они бежали медленно и вдумчиво, они скользили вдоль пойманного следа, который запрещено упускать. Девять чёрных теней наполовину слились с кустами, это было по-своему красиво. Я вспомнил Леэку-абиолога. Вот интересно — она рунсонка? Имя похоже на сокращённое рунсонское, но внешность у неё западная. Впрочем, у половины виденных мной рунсонцев западная внешность. Замечтавшись, я не сразу заметил, что аккары снова остановились. Но не успела въехавшая на поляну цепочка всадников собраться в кучу, как «собаки» перестали оглядываться и помчались по правой тропе.

У самого края поляны я придержал Рысёнка. Бегать по лесу за нечистью — не наше призвание, а вот разноцветных (голубых, тёмно-синих, светло-фиолетовых) колокольчиков тут много. Я обнаглел до такой степени, что спешился. Наверняка ещё не раз догоню, а не догоню — так пересекусь. Не лес, а рунный кроссворд какой-то.

Конечно, здесь красиво. Колокольчики замечательные. По такому лесу очень приятно гулять с какой-нибудь симпатичной абиологичкой — чтобы, буде у лесной нечисти приключится приступ немотивированной агрессии, нашлось кому этот приступ снять. Но искать нечисть на свою голову? Создавать для агрессии мотив? Зачем?

Рысёнок отважно сражался с гигантской заячьей капустой. Колокольчики насмешливо покачивались. Что-то было… не так. Тень тени. Рисунок полей? Тень рисунка полей? Я сосредоточился — и наваждение пропало. Померещилось или нет? По шестой теореме Ровеша (она же «Аксиома природы») для любого мага найдутся преобразования, которых он не сумеет засечь в упор и с приборами. Необходимые условия: концентрация расхода до 0,3 Ю^[11] и размещение на противоположном конце диаграммы профилей Ровеша. Достаточное условие: не установлено. Чем сильнее трансформирован маг в «своей» области, тем шире «слепая зона» в противоположной. В моём случае «абсолютно необнаружим» крохотный, почти символический отрезок в области магии крови. Значит, в Северном лесу бывают колебания «зелёного поля» (таких областей четыре на всё Надморье)? Или водится магическая нечисть (едва ли совместимая с регулярными охотами)? Или у меня сенсорные галлюцинации?

Я небрежно прошёлся туда-сюда вдоль полосы орешника. Затем снова пошёл «туда» и резко раздвинул ветки в подозрительном месте, напротив высокого ясеня.

И наткнулся на чужой пристальный взгляд — словно с разбегу в стену врезался.

Кажется, я вздрогнул. А он даже не моргнул.

— Шелис?!

— Не выдавайте меня, магистр, — тихо-тихо попросил мальчик, — Пожалуйста.

Наваждение? Да нет… просто совпадение, редкое и небывалое. Или осложнение — серьёзное и по всем канонам. Сидит себе, прислонившись спиной к пепельно-серому стволу и согнув ноги в коленях, и не ведает, что является проблемой на мою голову.

Я пригляделся. Нельзя сказать, что в гроб кладут краше… но вид у мальчика был нездоровый. Неестественная бледность, осунувшееся лицо, голубой оттенок губ и, кажется, ногтей, дрожат пальцы, соединённые «двойным замком»… «Двойной замок»?! В памяти прыгнуло — «в частности, поиск не ограничен временем — Eteru sende действует несколько месяцев».

Значит, всё-таки, не только постоянный щит — Умник сдерживал заклинание Айны здесь и сейчас, отводя глаза поиску.

Я внимательно осмотрелся, прислушался, ничего не обнаружил и присел рядом на корточки.

— А скажи-ка, как ты собирался развивать свой ошеломительный успех?

— В каком смысле?

— В смысле патрулей на всех дорогах, поисковых заклинаний, объявления в розыск, отсутствия денег…

— Большинство патрулей следит за западной дорогой. Я хотел идти по северной, к Серенхе и через Дымный проход… вот отлежусь, и пойду! — с неожиданной обидой воскликнул мальчик, — У вас что — никогда не было блиц-сброса?

Вот почему так дрожат пальцы.

— А деньги?

— Как-нибудь, — Шелис опустил глаза, словно стыдился собственной вспышки, — Я когда-то… странствовал один.

— Анис говорил, что тебя выпустили бы всего через год, — Умник ничего не сказал, но скорчил донельзя презрительную гримасу. «Кому всего, а кому целый», — говорила она.

Я замолчал и задумался. Вспышка обиды напомнила, что передо мной сидит всего лишь подросток. Какая часть нечеловеческого спокойствия была напускной? Дураку понятно, что большая. Умник так старался казаться взрослым… что иногда получалось, только взрослее он от этого не стал.

— Вы меня не выдадите? — уточнил Шелис.

Возвращались в Канари ближе к вечеру. Охота выдалась удачная: лорд Майрил, испуган бешеной лазоревкой, оцарапал щёку, лорд Таэвир, испуган воплем лорда Майрила, — руку. И ещё, поймали лжеенота. А я насобирал букет колокольчиков.

Букет немедленно подвергся разносторонней экспертизе с устным обнародованием результатов — от «красивые цветочки» (Эриас — ещё одному молодому стражнику, имени не знаю, но видел часто) до «наверное, это было очень опасно» (Его Ловкость лорд Меэрат). Общей реакцией было всё же неодобрение — ладно бы я предпочёл ловле нечисти сбор полезных трав, так нет… цветочки! Не намекает ли приезжий маг на своё отношение к мероприятию? (Когда я заметил, что маг не приезжий, а уезжающий, оцарапанный лорд Майрил чуть не подпрыгнул в седле. Прочие одобрительно перемигнулись — ибо «прочими» на сей раз были военные лорды Айшен и Меэрат и леди Айна.) Самый оригинальный отзыв поступил от лорда распорядителя церемоний, на скаку писавшего «охотничью хронику» для дворцового архива: «а гость, маг Даэль из Лэнских, украшения ради колокольцев махровых нарвал цветов разных… э-э… синих».

Ехали медленно. Гоняться в лесу за вреггом непросто, устали и люди, и лошади. Сами аккары бежали, как ни в чём не бывало, шипели и сверкали глазами. Анис стал рассказывать о прелестях нормальной, пешей охоты в нормальном, диком лесу. Не уверен, что сумел вполне их оценить, но понять было можно.

— …А приходится полдня носиться за одним лжеенотом вместо того, чтобы ловить беглого преступника.

— Придётся ловить завтра, — меланхолично заметила Айна.

— Поймаете вы его или нет, худшее у вас впереди. Если повезёт, у него не оказалось казённой бумаги, — любуясь колокольчиками, ввернул я, — Но, судя по одежде, он из бедной семьи, значит…

— Даэль, ты о чём?

— О западной бюрократии. Не знаю, в курсе ты, или нет, но Высшая Школа выделяет бедным ученикам казённое имущество. Не в собственность, а в пользование. Лошадь, меч… Думаю, теперь в вас полетят запросы. И будут летать лет сто при каждой ревизии. Хорошо, если только лошадь и меч, а вот если травы… или, где манка не водит, бумагу для конспектов…

— На западе что — и бумагу выдают под расписку?

— Ну, с учеников-то отчётов никто не требует, но на вашем месте я бы готовился отчитываться за каждый листик, — мстительно сказал я.

— За него ещё и компенсацию вносить! — возмутилась Айна.

— Не поможет, — злорадно ответил я, — Ох, как раскаивался Готмир Нирейский после опрометчивого ареста восьмикурсника Ранека с факультета ясновидения… он уж и Ранека выпустил, и извинения принёс — но от ежемесячных запросов это не спасло.

— Какие могут быть запросы? Компенсация-то выплачена!

— «Сим прошу подтвердить подлинность расписки?2299, инвентарный номер ань-87, о выплате шести медных летников в качестве компенсации за изъятие собственности Высшей Школы, а именно, листа тростниковой бумаги четвёртого сорта размером 24 на 32 см, на момент изъятия пребывавшего во временном владении учащегося группы Я-81 Ранека Остроглаза, ныне именуемого магистром Ранном Эрмат». Разумеется, за каждый листик расписка отдельная. И при каждом получении Ранном новой степени, при каждой ревизии, при каждой инвентаризации, в начале и в конце каждого триместра…

— Даэль, скажи, что это шутка! — взмолился Анис.

— Это шутка, — послушно сказал я, — Но учти, на деле так всё и было.

— Почему же Нилла нас не предупредила? — спросил у пространства Анис.

Айна иронично приподняла левую бровь. Мол, наивные вопросы у тебя, братишка, с какой такой радости ей тебя предупреждать, забыл, какой скандал она устроила?

— Бедный Элл, — заключил Анис, — Не одно, так другое.

Вероятно, он был прав. Не главнокомандующему же надлежит вести мучительную переписку со школьной канцелярией.

— Поеду, обрадую, — решил главнокомандующий.

Радости короля не было границ. Есть такая жуткая наука математика, которая гласит, что у Ничего границ нет. Остальное забыл, а это помню: мы ещё пробовали обосновать эмпирически, да удивлялись, как у учителя Данмиса (вообще не мага) всё просто вышло^[12].

Это меня и спасло от официального прощального ужина: упросили помочь в составлении описи. Анис долго извинялся, предлагал состряпать список по-быстрому и не вникая, а потом пойти гулять. Определённо, перспектива переписки пугала не его. Я был согласен наполовину: хотел выехать пораньше, что плохо сочетается с ночными прогулками. Совсем без речей не обошлось, но лорды уложились в полчаса. Под конец вручили «прощальный дар», довольно редкий и ценный артефакт «ледяной огонь», изготовленный «лично для высокого гостя». К рукояти «знака уважения и искренней признательности» кто-то прикрепил розовый бантик.

Хорошо, что на ужин идти не пришлось. Не уверен, что сумел бы выдержать. В голове занозой сидела картинка: хрупкий светловолосый мальчик дрожит в кустах орешника — то ли после блиц-сброса силы, то ли просто от холода.

Я даже куртку свою ему отдать не мог!

Имущества у Шелиса было немного. Льняная летняя куртка, две рубашки, четыре смены белья, запасные штаны. Походное одеяло с казённой кляксой. Несколько висюлек из коры, зачарованных на защиту. Деньги: один сбор мелочью и двадцать огниц. Меч и кинжал с клеймами стреленского оружейника, работавшего на контракте с Высшей Школой. Складной нож. Набор карандашей, линейка и циркуль, складные весы, четыре ЕСМовских гирьки, семь конспектов, две книги по стихийной магии, методичка. Пачка чистой бумаги (вскрытая) и листки с записями. Планшет. Сумка с травами и несколько камешков — дешёвый кварц, слюда и полевой шпат. Лошадь в дворцовой конюшне. Опись заняла от силы сорок минут, а затем я сослался на усталость и ушёл в «Кусачую Ласточку», где совершил ужаснейший поступок: плотно поужинал.

Утром меня провожал один Анис. Почему-то казалось, что ему не нравится мой отъезд, и ещё меньше нравятся обстоятельства, но брат короля помалкивал. Вернее, разговаривал о другом. Охота в Руэннских Холмах; желание снова приехать в Стреленск и получить, наконец, восьмую степень; дожди в северных землях. А на прощание не выдержал:

— Жаль, что так… Удачного возвращения, Даэль!

— И тебе удачи.

Мы расстались в малой версте от Канари — я проводил взглядом Аниса, стремительно несущегося на восток, и лишь затем тронул поводья Рысёнка.

Да, жаль. Хороший парень, мы почти подружились.

В двух малых верстах от столицы тракт раздваивался — вторая дорога под косым углом убегала на северо-восток, в Вирати. На неё-то я и свернул.

(Беззвучно звенят колокольчики…)

Лёгкая тень скользнула вдоль стены сверху вниз и, никем не замеченная, поплыла по улице. Мимо шёл патруль стражи. Он ничего не увидел — редкий глазоотвод «Образ призрака». Он ничего не услышал.

Улица. Улица. Переулок.

(Беззвучно звенят колокольчики…)

Виэл стоял в карауле у Дворцовой калитки и слушал шорох листьев. Слабый-слабый ночной ветерок — но для Виэла достаточно. Его слух был на два порядка чувствительней слуха большинства людей и на порядок чувствительней слуха остальных.

Показалось — или шевельнулась тень одного из деревьев?

(Беззвучно звенят…)

Наверное, не показалось. Ветки качались от ветра.

(Беззвучно звенят колокольчики…)

Эйалланхису Рунсонскому не спалось. Не удержавшись, он набросил тоди и вышел в коридор. Будь проклят этот госсовет, и эти условности, и эти… ой, нет, только не это! Одна уже допроклиналась.

Эйалланхис гулял по коридорам долго. Спустился на первый этаж, поднялся на третий. Прошёл мимо двери кладовой, мимо двери в малый зал собраний. Бросить и уехать. Вот поймает Анис мальчишку… (беззвучно, беззвучно, беззвучно…) Кена нельзя оставлять наследником, народ не поймёт… с тихим скрипом колыхнулись на сквозняке створки окна. Элл закрыл его. Бросить, уехать…

Беззвучно звенят колокольчики.

Шелис смотрел так серьёзно, словно и вправду допускал, будто я могу сдать его властям.

— Среди твоих вещей осталось что-то ценное?

— Лошадь. Веточка. И школьный меч…

— Лошадь я из конюшни не выведу… а если и выведу — куда я её дену? Тебе к Канари приближаться нельзя…

— Магистр, вы очень добры, но я лучше сам…

— На твоё несчастье, у меня до туманника временный статус преподавателя Высшей Школы со всеми правами и обязанностями. В их число входит и обязанность обеспечивать безопасность учеников Высшей Школы. Так что, я должен доставить тебя в Стреленск.

— Вы… не должны, — едва слышно сказал Шелис.

Лучше бы он был обычным мальчишкой, слепо верящим во всемогущих взрослых.

Я встал и прошёлся по поляне. Замер, глядя на колокольчики, насмешливо качавшие головками. Кажется — вот-вот зазвенят, а они не звенят… если… то есть… надо… эфин, не помню… нет, точно не помню. Впрочем, имеется отличник. Я вернулся к орешнику:

— А скажи-ка, Умник, у вас уже читался курс углубленного эфиноведения?

— Н-нет. Но я сам кое-что читал…

— Минимальное заклинание фиксации оборота помнишь?

— Diss ventori alasa kaer. Силовая раскладка… говорить?

— Говорить, говорить, — остальное я знал или придумывал на ходу.

Умник незамедлительно выложил полную раскладку по звукам. Значит, дорога на Дымный проход?

— Встречаемся завтра возле Вирати, — собирая колокольчики, сказал я, — У городской стены на дороге из Канари. Я придумаю, как туда попасть.

— Туда есть ещё одна дорога, — медленно сказал Шелис, — В нескольких километрах к западу от столицы.

Сейчас этот букет, надёжно перевитый «паутиной вечности», лежал в сумке, переброшенной через плечо.

Я был ужасно горд собой. Придумать и разработать заклинание за полтора часа! Ну… в разработке мне слегка помог Шелис, я успел забыть школьный курс проецирования. Самое поразительное — область не моя.

Тем более, повод гордиться.

Возвращение из-за холмов

Вирати оказался Очень Маленьким Городком, окружённым Очень Высокой стеной. Вместо ворот в стене красовался широкий проём. Вдоль стены шла немощёная тропа.

Я поехал по тропе на юг. Вскоре обнаружились второй проём и вторая дорога. Шелис сидел на высоком камне в десятке лодок от проёма и грыз розовое яблоко.

— Патрулей уже не боимся? — подъехав ближе, осведомился я.

— За сегодня ни одного не видел, — отвечал Шелис.

Я посмотрел на дверной пролом — именно этот термин, на мой взгляд, отражал подлинную сущность «ворот». Стражи не было.

— Бывший «отступной схов» королей династии Леанаави. До прошлого царствования без особого успеха оборонялся от лесной нечисти и успел совершенно захиреть. Когда для обучения принцев основам абиологии состряпали «традицию» летних охот, вымирание населения пошло на убыль. Ворота спилили на радостях, — информировал Шелис.

— Откуда ты всё это знаешь?

— Так поют же, — искренне удивился он.

Поскольку в Канари я обходил бродячих певцов за две улицы, пришлось поверить на слово.

Дожевав яблоко, Шелис слез с валуна. Магии он при этом не использовал, но я всё равно чувствовал её присутствие — видимо, поисковое заклинание Айны не отступило до сих пор.

— В принципе, можно ехать вдвоём на одной лошади, — я оценивающе посмотрел на мальчишку. Худенький, килограмм тридцать от силы, — Но я предпочёл бы купить вторую. К несчастью, денег у нас мало. Кстати, я забрал кое-что из твоих вещей…

Мальчишка неподдельно обрадовался и тотчас забрался за камень — переодеваться.

Может, вымирание населения и прекратилось, но хиреть городок не перестал. Вывеска единственной витхи могла похвастать лишь одной голубой полосой. Хорошо, что я не успел проголодаться. Шелис тоже клялся, что сыт, но верилось с трудом, и я заставил его пообедать.

В общей зале витхи оказалось чистенько, но темно. Единственным посетителем — вот невезение! — был стражник. Шелис, не моргнув глазом, подошёл к стойке и сказал «День добрый» с таким великолепным акцентом, словно всю жизнь провёл в рунсонской глубинке. Мне не подделать — рунсонцы странно растягивают гласные, и я никак не мог ухватить закономерность: то в слове из трёх слогов долгие первый и третий, то второй, то ударный и безударный, то только безударные. А иногда они гласные добавляют, опять-таки без всякой системы. «Диэнь», «леэс» и «тень» тому свидетельством…

— …котлеты «Охотничьи»…

— Что, из лжеенота?

— Куда нам… лжеенотов во дворце подают.

Сошлись на супе («Только добавьте толченой рябины» — витих кивнул с таким видом, будто здесь это была обычная приправа) и ветчине. Ветчину Шелис тотчас завернул в бумагу и затолкал в дорожную сумку. Ну, это ни в какие ворота не лезет, даже в дворцовые! Конечно, после блиц-сброса мясо есть неразумно, но одна тарелка жидкого супа для растущего организма… ясно, почему в четырнадцать лет мальчик едва достаёт мне до груди.

Потом я передумал. У Шелиса снова дрожали пальцы. Как в той поговорке — «не подведи эфин в логово к тиляку, в долгий пресс и в школьную лабораторию ФТМ». В Стреленске лаборатория ФТМ кажется большим из зол, но объективно тиляк опаснее, а «долгий пресс» страшнее.

Пока мальчишка обедал, я перекинулся парой слов с витихом (моё отсутствие акцента было, кажется, замечено, но восприняли его спокойно, дополнительных вопросов не прозвучало). В Вирати имелось своё конное хозяйство — странно, мелкий полуживой городок в двух часах пешего хода от столицы… Или всё дело в том, что это бывший отступной схов (то есть, «место, куда спешно драпают в случае чего»)? А, неважно. Лишь бы хозяйство не оказалось элитным, больше шестидесяти золотых мне сейчас не потратить.

Конюшня нашлась быстро. Моё внимание привлекла высокая бревенчатая башня, метров сорок — я задумался о её предназначении (ибо рунсонцы люди практичные, и для красоты тучехватов не сооружают), подошёл поближе, чтобы рассмотреть, потом обнаружил рядом каменное здание с вывеской «Почта» и постройки конного хозяйства. Если бы я ещё что-нибудь смыслил в лошадях… Я заглянул в ближайшее стойло. По-моему, жеребята-двухлетки, но точно определить не берусь.

— Утро доброе. Вы желаете что-нибудь приобрести? — ко мне уже спешил хозяин конюшни, и беглого взгляда на его хитрющее лицо было достаточно для восстановления в памяти учебников по деловым отношениям за второй, третий, четвёртый, пятый, шестой и восьмой-углубленный курсы.

— Лошадь.

Мне тотчас поведали, что здешние лошади — лучшие во всём западном Рунсоне, если я, конечно, не собираюсь скакать на них по степи. И бросьте смотреть на этих необученных жеребят — они не стоят внимания, у нас имеются…

Внимания-то не стоят… стоят двести ресинок. Каждый. Я скептически изогнул бровь. Двести ресинок? Необученный двухлетка?

— Но коль скоро Вы покупаете коня, а не жеребёнка…

— Ошибаетесь. У меня десятилетний племянник.

Чувствую, лучше мне не знать, сколько стоит конь…

Разумеется, хозяин начал превозносить достоинства своих лошадок, но дешевизна в их число не вошла. Я настаивал на том, что малышу ни к чему «превосходный жеребец, скачущий по трясине, аки по суху» — ещё кувыркнётся в бочаг, зови потом некроманта. Любезный, Вы мне надоели. Вы мне так надоели, что я скоро начну торговаться… (по ходу, кстати, любезный означил цену парочки особо превосходных «сокровищ» — благословен будь, восьмой-углубленный не дал сбиться с позиции «двести ресинок — это МНОГО!»).

…Полчаса спустя я покинул конюшни, ведя в поводу светло-дымчатого жеребёнка. Обошёлся он мне в семьдесят ресинок и сорок пять висских золотых — хозяин запросил двести сорок ресинок, удалось сторговаться на ста девяноста со сбруей. Сбрую я выбрал самую простую. На морде жеребёнка ясно читалось изумление — не то фактом покупки, не то гнусным торгом.

Шелис поджидал меня у плетня витхи рядом с Рысёнком.

— Вот, знакомься. Твоя новая лошадь.

— Такой маленький…

— Взрослые стоят по семьсот золотых.

— Магистр, а это не перелесник?

— Что за перелесники? Нечисть?

— Нет, это лошади одной из местных пород, обученные для скачки по лесу.

— Обученные стоят четыреста золотых. Этого я выторговал за семьдесят.

— Судя по цене — точно он, — Шелис потянулся погладить жеребёнка, совершенно опешившего от такой фамильярности.

— Об этом тоже поют? — вот кого надо было посылать шпионом.

— Кто поёт? А-а… нет, один стражник рассказывал.

— Ещё одна гениальная идея Прошлой Королевы, — отвязывая Рысёнка от плетня, сказал я пространству.

— Нет, — Шелис воспринял моё замечание как вопрос, — После… какой-то смуты край сильно обезлюдел, и много лошадей одичало. Потом кто-то додумался вывести из их потомков специальную породу. Как его зовут?

— Белый Мирт.

— Тебе не идёт, — ласково сказал Шелис, — Ты именем сильно дорожишь?

— Шелис, едем, — напомнил я.

Мальчишка непринуждённо порхнул в седло, кажется, вовсе не коснувшись стремян. Действительно «кажется», он не левитировал. Безымянный жеребёнок переступил с ноги на ногу и оглянулся. Особой уверенности на его морде не читалось, более того — любой мог понять, что несчастного этэр^[13] — продали, вей — купили, рин — за оскорбительно малую сумму, ци — неизвестно кто, лас — забрали имя и чи — заставляют куда-то скакать.

Когда мы выехали за городскую стену, Умник заметно повеселел, и даже замурлыкал какую-то песенку, явно из репертуара бродячих гитаристов (по счастью, не рунсонских) — что-то насчёт болотных огней в полнолуние. Видимо, заклинание Айны было из «вьюнков» — неподвижную цель находило быстрее. Увы, облегчение вышло непродолжительным. Час-полтора — и Шелис снова побледнел, понурил голову и уставился на свои пальцы. Вот эфин, я вынужден надеяться на ребёнка.

— Это всё ещё последствия блиц-сброса, — Шелис словно прочёл мои мысли.

Я кивнул. Если повезёт, мальчик придёт в чувство к концу туманника: выложил он очень много. Запас волшебной силы и то восстановится быстрее, чем остальной организм.

Ночь хищно ухмылялась месяцем меньшей луны. Наверное, её забавлял одинокий всадник на лесной дороге.

Останавливаться было опасно. Не из-за заклинания Айны — когда только-только начало смеркаться, Шелис объявил о «подвешивании этого вьюнка на красную ёлку». Леди Айна, конечно, рано или поздно поймёт, что заклинание зациклено, но восстановить его можно лишь в лабораторных условиях, пока то, пока сё… А вот дозоры были избыточно внимательными, скрыть же проще всадника, нежели стоянку с костром. Да и «то, сё» лучше встретить по ту сторону Руэннских холмов.

Вечером Шелиса пришлось-таки усадить перед собой на Рысёнка: во-первых, пусть мальчишка поспит, во-вторых, с жеребёнка для начала хватит одного только перехода. Жеребёнок, не оценив заботы, страшно возмутился и несколько раз попытался толкнуть мою ногу. Убедившись, что намёков я не понимаю, перелесник забежал вперёд, остановился, преградив дорогу, и обиженно заржал.

— Уймись, Лис, — сонно попросил практикант.

Рысёнок остановился. Лис снова заржал.

— Везёт Рунсону на трудных подростков, — глубокомысленно заключил Шелис, — Все эмигрируют.

Слышать такое из уст подростка было странновато. Хотя, с Шелисом у меня трудностей пока не было: не баловался магией, не капризничал, не бравировал, не спорил по пустякам… точно, не было.

Не знаю, что из этих слов понял Лис, но дальше он молча бежал за Рысёнком.

Ближе к полуночи мне повстречался отряд стражи. Я набросил на Шелиса «Образ призрака», а на себя не стал — дорога узкая, цокот копыт ночью слышен издали. Меня расспросили на предмет необычного, потом один из стражников заметил Лиса и сделал правой рукой сложный жест. В результате выронил копьё.

— А ведь взрослый человек, — фыркнул его товарищ, ведший расспросы, — Ты ещё скажи, что если уснуть на Костяной тропе, на рассвете придёт дух Рэна Соото.

Я тронул поводья и отправился дальше. Вскоре стук копыт чужих лошадей стих, и мы с насмешливой ночью остались одни. Лис зачем-то нагнал Рысёнка и побежал рядом, поглядывая по сторонам. Шелиса это не потревожило: устал дремать вполглаза, и теперь отсыпался за трое суток разом. На толстой ветке неузнаваемого в темноте дерева сидела серебристая женщина в длинной белой рубахе до пят. Ночной облик аварeде (в литературе их иногда называют восточными лешими, а в народе, кажется, лесными девами) схож с призрачным, но это живая нечисть. Я вежливо кивнул и проехал мимо. Как и все «местные духи», авареде разумны, и ссориться с ними — идиотизм: в своём лесу они могут и магу жизнь разнообразить вплоть до летального исхода (особенно, если маг тупой, а леший сильный). Где-то слева кто-то выл. То ли волк, то ли элак. То ли кто похуже. Я вспомнил, что на «нормальную» охоту Анис ездит куда-то сюда, и встревожился. Правда, лешие обычно присматривают за опасной нечистью, но стать жертвой приблудной твари не хотелось.

А потом сгустились тучи.

Ни ехать под дождём, ни искать в два часа ночи человеческое жильё я не собирался. Мы свернули на первую же тропу и остановились у первого же подходящего дерева — высокой для своего вида шелковки с раскидистой кроной. Шелис проснуться не соизволил. Впрочем, пульс и дыхание наличествовали, так что я завернул мальчишку в одеяло, уложил его на траву и наскоро сляпал защитный круг из купленных перед отъездом в Рунсон амулетов. Элака не остановит, но хоть комары беспокоить не станут…

Часа три я продремал. Может, четыре. Проснулся на рассвете от холода: после ночного дождя мир отсырел и остыл, и как-то явственно повеяло осенью. Лис и Рысёнок щипали траву на другом конце поляны. Я быстренько просканировал чёрное поле и двинулся туда, где его уровень был ниже всего. Угадал — невдалеке от поляны бежал ручеёк, проточная вода всегда осветляет серые линии. Глуп тот, кто полагает, будто в ориентировании на местности используют только стихийную магию, главное — правильно применить… а жаль, что у меня почти вторая степень. Какая тема магистерской диссертации пропадает!

Вопреки опасениям, разбудить Шелиса удалось без труда. Мальчишка выглядел заметно лучше: вся измученность куда-то пропала, и он стал похож на себя прежнего: довольный жизнью успешный маг, только роста небольшого. Пока он бегал к ручью умываться, я наскоро соорудил завтрак (кроме ветчины и сухих фруктов всё равно ничего не было) и попытался составить план дальнейших действий. До начала учебного года осталось две недели. Гусь-черношейка успел бы. Сдача летней практики традиционно проводится на третьей неделе туманника, и в это время я обязан быть в Стреленске, чтобы защитить оценки троих своих лентяев. Впрочем, за четыре недели я до Стреленска доберусь. Даже за три. Но вот практика Шелиса… Переоформить на себя? И чему я его научу, если у него нет способностей к некромантии?

Дожёвывая ломтик яблока, я наскоро пролистал шелисову методичку. «Цели и задачи»… ага, вот: «Умения и навыки». В подразделе «Специализация» семнадцать пунктов, два мне вообще не знакомы, о шести знаю на уровне общих понятий.

— В ручье живут черётники, — объявил вернувшийся Шелис, — Я троих видел.

— А я не заметил ни одного. Как ты себя чувствуешь?

— Восстановился, — кратко ответил Шелис, беря кусочек ветчины.

Так быстро?! Стоп… Къентар двумя годами старше, на голову выше и должен бы быть сильнее, но в драке проиграл. Отличник боевой подготовки? Алмазное здоровье. Можно корундовое. Даже для магов такое — редкость.

— На какую тему у тебя «ресм»?^[14] — осведомился я.

— Погода, — дожевав ветчину, ответил Шелис.

— А точнее?

— «Исследование методов регуляции погоды в городах с населением более ста тысяч и историей свыше трёхсот лет».

Наверное, я изменился в лице, потому что Шелис быстро добавил:

— «Ресски» были по модификации «сферы ветра».

— Серьёзная модификация?

— Хотели присвоить обозначение, но у меня нормальной клички нет… и не назвали.

— То есть, средняя. Очень хорошо… практикант. Я невысоко ставлю стандартные работы.

— Разве «ресмы» не все стандартные, учитель? — мальчишка сориентировался в акцентах мгновенно. Что радовало.

— Не все, — Шелис взял ещё ветчины, а я вспомнил свой класс. С исследовательскими защитились Ринъесса Абири, я, Мирслав Эйвенский и Аллейн Лайст (то есть, Риша, я, Мирек и Алия). Всего нас было шестнадцать. Или у стихийных магов другая статистика?

Значит, погода и заклинание, о котором я впервые слышу. Скверно. Придётся ограничиться методичкой.

— Какую тему ты разрабатывал с прежней руководительницей?

— Ещё до вашего приезда я строил схему синего поля в Канари. Но Анхис сказал, что это «вредный шпионаж». А потом Кен окончательно распоясался, и ей стало не до меня.

Ну вот, и к прежней теме вернуться не получится.

Я отыскал в сумке карту, развернул её и принялся изучать маршрут. Зачем — сам не знаю, я ещё в Канари ничего хорошего там не нашёл. Кратчайший путь на Стреленск — через Рапухин и Чернобельск. От Чернобельска до столицы дорога прямая, от Серенхи до Рапухина тоже, а вот между двумя висскими удельными центрами — болота и леса, «Дикий удел». Плотность деревень на пути следования удручающе низка. В эту пору ещё не страшно, насобирать трав на суп можно всюду, но лучше заехать в Серенху и купить какой-нибудь крупы.

Позавтракав, мы поехали дальше. Практически сразу нас нагнал очередной патруль — Шелис с лёгкостью отвёл им глаза изящной «утренней дымкой» на двух стихиях. Точно, восстановился. Я мысленно поставил плюсик по третьему пункту методички: защитные заклинания. Больше патрулей не было до самой Серенхи.

Город, давший имя легендарной драке, показался мне сонным и скучным. Правда, в семь утра удивляться этому, вероятно, не стоило. Рыночная площадь только начинала оживать. Я оставил Шелиса у памятника какому-то деятелю (табличка на низеньком постаменте отсутствовала; лицо, впрочем, кого-то напоминало — Аниса, что ли?) и отправился тратить остатки рунсонских денег. Одну ресинку я твёрдо решил оставить на память, ибо где ещё увидишь зелёные монеты? Осталось восемь с половиной. Купленными припасами я доверху набил запасную сумку, и ещё хватило на дополнительное, третье, одеяло.

За неимением другого занятия, Шелис пристально рассматривал памятник. Я тоже пригляделся — всё-таки, вряд ли это Анис. Рунсонские официальные портретисты грешат теми же стилизацией и приукрашиванием, что и западные, но сходства более-менее держатся, а тут вышло чересчур «менее». Да и каноны официального изображения не соблюдены: коня нет, вместо двуручного меча два коротких. Кого же он мне напоминает? Наверное, кого-то из виденных в Канари лордов.

— Тай Леанаави, — сказал Шелис, — Идиот.

С этим я был полностью согласен. Но как всё запущено… то есть, приукрашено! Хотя, кто их знает — может, метровый постамент, отсутствие таблички с подписью, двуручника или коня — как раз признак неуважения к персоне, вроде обращения «Ваше Высочество», а что лицо спокойно-насмешливое (князь Тайрихан прославился редкостной несдержанностью и полным отсутствием самоконтроля), так это шуточка в популярном стиле «бедные варвары»?

За Серенхой дорога сужалась — теперь здесь с трудом могли разминуться два всадника. Кое-где её перерезали лужи, Рысёнок старался их обойти, Лис перепрыгивал. Неправильно его Шелис переименовал, «Заяц» подошёл бы больше. Этот участок дороги никто не патрулировал, и до холмов мы доехали совершенно свободно. Солнце только-только приподнялось над деревьями, не высушив травы на склонах. Под копытами прибавилось камней.

— Костяная тропа, — задумчиво произнёс Шелис, — Считается, что всех убитых в драке при Серенхе прямо здесь и закопали.

— А драка тоже считается дракой? — заинтересовался я.

— Нет, это я считаю. А рунсонцы говорят «мельница».

— Мельница? — мне даже показалось, что я не расслышал.

— Да, «серенхская мельница». Резня по-нашему.

— Никого здесь не закапывали, — авторитетно сказал я.

— Вы так хорошо чувствуете чёрное поле? — восхищённо спросил Шелис.

— Нет, недавно перечитывал историю. Всех наших похоронили дальше на пустоши, тела оборотней сожгли, голову Соото отвезли в Канари.

А потом Тайрихан Леанаави повздорил с Риэлем Белая Стрела из-за её дальнейшей судьбы — то ли насадить на кол и выставить на площади, то ли забрать для исследований — и мага переспорил. После чего о Рунсоне забыли почти на триста лет. Хотя, прислали же зачем-то того парня, упавшего с лестницы? И тоже забыли. Наверное, странно…

Ещё более странно то, что здесь нет пограничной стражи. Контрабанду вези — не хочу. Я не стал делиться этой мыслью с мальчишкой, а тот, похоже, ни о чём подобном не думал. Для него за холмами начиналась свобода, тут замечаешь лишь присутствие застав.

Тропа едва заметно взяла в гору. Обрамление из лещины сменилось отцветающей каменкой, или «осенней розой». Почему-то о каменке я не подумал, когда покупал местные травы. А между тем, её листья здорово способствуют снижению трансформирующего эффекта чуть ли не половины заклинаний некрокласса. Правда, тут больше подходят молодые листочки, собранные в новолуние, но осенние листья — тоже штука полезная.

— Давай, задержимся, — сказал я, спешиваясь.

Лис тотчас попытался сунуть в куст любопытную морду, укололся и обиженно фыркнул. Заинтересовался и его владелец — спросил «А где применяются листья белой каменки?». Я объяснил. Оказалось, что в вопросе отношения к поговорке «трансформации украшают мага» мы солидарны. Правда, причины отношения были разными. Шелис оказался практичнее меня.

— …Любая стихийная трансформация в несколько раз повышает расход энергии назаклинания крови. А лучшие защитные заклинания — как раз на крови, — рассуждал он.

— Не согласен. Лучшая защита — это нападение. Alta shera.

— Пока она долетит, можно и… Лис, отстань!!!

— Почему ты назвал его Лисом? — казалось, жеребёнок глубоко изумлён нежеланием хозяина поиграть. Смешная морда.

— Снежный Лис, — судя по тону, это всё объясняло. Я не понял.

— И что это значит?

— Ой, я не подумал, что вы некромант. Снежные лисы… ну… они любопытные.

— А при чём здесь некромантия? — заинтересовавшись, я начал выбираться из кустов. Оказалось, что я успел залезть довольно далеко и даже оцарапаться, а назад пришлось ползти тем же путём — из переплетения колючих ветвей без потерь не вылетишь.

— Мой первый учитель говорил, что все некроманты — большие любители цивилизации, в лес их можно вытащить только на аркане, и вообще они животных не любят.

— Я люблю животных, — я наконец-то распутал ветки (ценой ещё одной царапины), — Кошек, крылатых кошек, собак… некоторых… лисиц не люблю.

— А у вас есть кошка?

— Нет.

— О чём и речь.

Мальчишка был прав. Ходить в лес полезно для здоровья, но колючки! паутина! комары! клещи! нечисть!.. и это любить?!

Мы поехали дальше. Тропа несколько раз вильнула и повела вниз; камни снова исчезли в траве; потом холмы расступились и стекли в обширную пустошь, заросшую всяческим бурьяном. Кое-где бурьян рассекали торные тропки, но никаких следов приличной дороги не наблюдалось. Если верить карте, купцы пользовались Ирксовым Перевалом (ещё сотня километров на север). Если, опять-таки, верить, здесь тоже есть дорога на Рапухин. Все тропы шли в одном направлении — к лесу, темневшему близ горизонта, — и я выбрал ближайшую. Почему, всё-таки, нет пограничников? Или у них контрабандисты вроде призраков — узаконены и числятся в реестре местных достопримечательностей? А может, в стражу нанялись суеверия? Уже не узнаю, жаль.

Вот и всё. Я покинул мир, где растут шелковка и крестолист, где дают гражданство нежити, где разменные монеты чеканят из редких сплавов, а разрисованную бумажную ширму назвали роскошью. Я покинул этот мир, и мир показался сном.

— Говорят, перед уходом Прошлая Королева прокляла Рунсон, — Шелис придержал коня и из-под ладони (солнце поднялось высоко) посмотрел на холмы, — Всю страну накрыло разом. С тех пор всем чужакам она кажется чужой и далёкой, и даже если кто-нибудь там побывает, это… ощущение сразу вернётся по нашу сторону холмов.

Оказалось, я подумал вслух.

— Накрыть проклятием всю страну? Ты как такое представляешь?

— Я не представляю, — признался мой практикант, — Но говорят.

— А вообще, с них бы сталось, — размышлял я, — Вот только Анис говорил, что его мать была слабым боевым магом, и что-то сомневаюсь, что на такое проклятие способен кто-то, кроме сильного телепата. Хотя… — если подумать, прямое (телепатическое) воздействие на разум можно заменить косвенным (программистским), через изменение эфина по периметру, — Арвешше или… Но не боевой же маг!

Не практикующий боевой маг, во всяком случае. Арвешше — переквалифицировавшийся теоретик. У Леки, полагаю, в активе те же годы изучения теории. А Прошлой Королеве было не до библиотек.

И всё-таки, Рунсон казался сном.

Сказать, что мы добрались до леса без приключений, было бы несправедливо по отношению к Снежному Лису. Во-первых, он вознамерился перепробовать всю незнакомую растительность (поводья при этом игнорировались, а удил в рунсонской сбруе не предусмотрено, и когда очередной «растительностью» оказался болиголов, Шелис был вынужден придержать жеребёнка каким-то непонятным заклинанием). Во-вторых, перелесник то и дело вспоминал о своей специализации и пытался скакать сквозь чертополох. В-третьих, ему нравилось прыгать. Как практикант с ним справлялся, как удерживался от устной оценки моих познаний в лошадях — не знаю. Я бы на его месте позволил Лису пообедать тем болиголовом…

Доехав, наконец, до леса, мы обнаружили 1) дорогу, начинавшуюся из пустоты и 2) сильно обветренную каменную плиту, некогда установленную вертикально, а сейчас стоящую диагонально. На плите ещё можно было различить остатки надписи — что-то вроде «(лакуна)… году произошло великое сражение с…(лакуна) милостью Спящих великую победу одержали». Вот и всё, что осталось Рунсону от той войны — старый булыжник, чёрный узел типа «смерч» на пустоши, памятник в Серенхе, сказочка про костяную тропу и набор песен, которые слушать невозможно. А нам на западе кажется, что по ней можно составлять представление о современном Рунсоне.

Дипломатия!

Часть 2. Лесная дорога

Висские болота

Прислушиваясь к отдалённому звону, Эльсиделл повесил на ветку серебряную пластинку-оберег. Снова прислушался, покачал головой и вполголоса прочёл несколько заклинаний. Оставалось только надеяться на Неопределённость. До настоящих болот километров тридцать, но комары не утруждались картографией.

Веточки ольхи чуть шелохнулись, и из кустов выбрался практикант с охапкой хвороста над головой. Заклинания Эльсиделл тем более не почувствовал.

— Кто тебя научил так подкрадываться?

— Первый учитель.

— Он что, боевой маг?

— Нет, абиолог.

— Костёр разведи, — велел Эльсиделл, и когда практикант полез за кремнем, добавил, — Магией.

— Это же неразумно! — искренне изумился мальчик, — И… я не уверен, что сумею.

— Я не так много смыслю в стихийной магии, чтобы на глаз прикинуть, какие задания оцениваются на пять, а какие на два, — объяснил Эльсиделл, — И не хочу, чтобы ты случайно получил тройку по моей вине. Приходится брать весь список.

— А где вы его берёте?

— В твоей методичке.

— Где???

— Страница 19, — методичка вылетела из сумки Эльсиделла и ткнулась в руку практиканта. Тот недоверчиво пролистал книжечку и уставился на девятнадцатую страницу с таким интересом, будто впервые её видел. Наверное, так и было — какой нормальный маг полезет в «пособие для особо способных», когда под рукой есть два толстых справочника? А уж переплыть озёра воды дистиллированной обыкновенной на первых страницах не под силу даже большинству ненормальных магов подвида «книжная мышь».

— Я и не знал, что здесь такое есть, — пробормотал мальчишка.

— Можно подумать, ты её хоть раз открывал.

— Учитель, вы не правы. Здесь в конце описаны разные интересные опыты.

— Тогда вам везёт. У нас всё интересное под грифом «Запретно», — Эльсиделл забрал методичку, — Всё-таки, попробуй развести костёр…

Задание было сложным вдвойне. Во-первых, костёр — это вам не огонь в ладони, который умеет создавать любой магистр-стихийник, и которым не подожжёшь и листа бумаги. Во-вторых, у моего практиканта нелады с огненной стихией. Но я всё же надеялся, что мальчик справится.

Шелис прошептал одно из заклинаний оценки синего поля, определяя структуру линий. За ним последовала программа на иллюзиях-иероглифах — оценка влажности воздуха. Я и не подумал, что имеется третья сложность: недавно здесь прошёл дождь. Практикант медленно свёл руки над горкой щепок, несколько раз попробовал согнуть пальцы под разным углом. Краткое заклинание из двух слов (ames kaer), всплеск энергии — над щепками показался слабый дымок, тотчас растворившийся в воздухе. Практикант покачал головой:

— Извините, учитель. Не могу.

— Ничего страшного, заклинание сложное. Давай просто разведём костёр.

Шелис кивнул, потянулся к дорожной сумке, зачем-то посмотрел на вершины дубов, покосился на меня — готов поклясться, что на миг его лицо обрело лукавое выражение, — и быстро повёл ладонью по воздуху.

Хворост загорелся.

— Это было внезапное озарение или дурацкое представление? — вежливо осведомился я.

— Это было ненаучно, — вздохнул Шелис.

— А подробнее?

— Проклятие с формулировкой «чтоб вам загореться».

А вот этого я не умею — мгновенно построить корректную формулировку, собрать заклинание и подобрать настроение. Это вообще мало кому дано. Один неверный синоним — и вместо костра будет, к примеру, пепел; лёгкое колебание настроения — и вместо трёх поленьев вспыхнет весь лес. Обычно вербальным проклятиям предшествуют вдумчивый анализ формулировки и исследования эфина. Вот так, с налёту…

Жаль, что в методичке указано «разведение костра посредством стихии огня».

— Всё-таки классический метод надо отработать, — заключил я, — Посмотрим после ужина.

Оказалось хуже, чем я рассчитывал. Подготовительные исследования Шелис проводил безукоризненно, расход силы практически равнялся номиналу. Как только доходило до создания огненной сети, начиналось: то пальцы дрожат, то жест неправильный, то голос сорвётся, то силовая раскладка не так ляжет. Промучавшись часа два, я сдался. Даже мне удалось без серьёзных затрат слегка обжечь демонстрационную веточку, у Шелиса всего трижды возникал дымок. Причина неудач, однако, казалась мне странной: трёхмерная «огненная сеть» сложна для построения, но Шелису с трудом давались простейшие нити. То есть, давались, конечно… но на уровне среднего ученика третьего-четвёртого курса. Или я переоцениваю третьекурсников?

Остаток вечера я убил с особой жестокостью: тренировал практиканта. Не понимаю, почему авторы баллад наделяют каждого мага учеником? Попробовали бы сами кому-нибудь объяснить, как связаны поток «чистого» огня, свойства воздуха, положение пальцев, цвет глаз и тембр голоса, одновременно пытаясь направить чужую силу через совершенно немыслимую защиту, сдерживаясь от выражения своих чувств по поводу того, что о защите этот пар…нишка не предупредил, и направляя-таки энергию на самом выходе. Через полтора часа я ощущал себя выжатым, как виноградина, хотя, расход магической энергии вышел невелик. Практикант — я с трудом удерживался от мысленной экспрессивной характеристики, чтобы случайно не проклясть, — был в восторге, заявил, что на уроках так здорово не объясняют, проболтался, что СО у них ведёт Элшек Двиньский^[15], и, наконец-то, уверился, что я собираюсь его учить. Я вскрыл свои травяные запасы и стал готовить зелье, снимающее незакрепившиеся трансформации — немного каменки, чуть-чуть шалфея, щепоть липового цвета, иероглиф «ветер». Хорошо, что я не дёргался и не пытался установить полный контакт: защита Умника явно была рассчитана на недругов.

Размышления о балладных магах с неизменными учениками, ставящими учителям кресты на пентаграмму, роняющими металлические предметы в самый нужный момент, раскапывающими в любимых учительских книгах жуткие заклинания (которые совершенно необходимо тут же опробовать — без консультации с наставником, разумеется) и спасающими мир, страну, город или (хотя бы) помянутых наставников где-нибудь в предпоследнем куплете, навели меня на одну странность. Странность называлась «мой первый учитель». В школах такого понятия нет, с первого курса у вас несколько преподавателей. До школы магии обучают немногих — в десять лет рано, в двенадцать уже поступать пора — а Шелис и в школу-то попал совсем ребёнком. К тому же, персональный учитель — это дорого. Это очень дорого. Это немыслимо дорого, и сверх того. А Шелис из бедной семьи.

Ожидая, пока зелье остынет — к этому времени я успокоился — я спросил:

— Скажи, а кто твои родители? Ты учился магии до школы?

…Мой нынешний практикант родился в маленькой деревушке, затерянной посреди Дикого Удела. Родителей, отправившихся к Спящим после вспышки чёрной лихорадки, мальчик не помнил. Знал, что они были крестьянами, и всё. После их смерти малыш жил у тётки, которую тоже запомнил очень плохо. Когда ему было шесть лет, через деревню проезжал маг-абиолог, взявший Шелиса в ученики. Как я понял, маг учил смышлёного паренька по собственной методике. Никаких световых искр, никаких потоков силы, с помощью которых осваивают волшебство школьники, — первым заклинанием Шелиса был простой щит Скейна (второй триместр первого курса), вторым — комплексный щит… и пошло. Щиты, зеркала, целебные зелья, заклинания «от нечисти». Ничего такого, что можно использовать как оружие или применять для создания пожаров, наводнений и погодных катаклизмов. Разумно, если учесть нежный возраст ученика, но как вообще можно было додуматься учить такого малыша волшебству?!

— …а когда мне было десять лет, его загрыз краснозуб. Я уже кое-что умел… мог подрабатывать… иногда.

Год или около того он странствовал. Подработать удавалось редко. Порой в его умениях сомневались, чаще сам стеснялся. Маг научил его охотиться и разбираться в растениях; зиму мальчишка провёл в заброшенном домике на окраине какого-то айдольского городка, потом снова пустился в дорогу. Было даже интересно. Шелис изучал неопределённость, открывал для себя неизвестные ранее заклинания, экспериментировал с травами и магией крови. Его нынешний вид как раз объяснялся одним из экспериментов: Шелис сварил полулегендарное зелье вечного детства, рецепт которого частично вычитал в книжке у своего абиолога, а частично додумал. Поскольку здравомыслием он тогда не отличался, зелье было немедленно выпито («…чуть язык не обжёг»). Результат помедлил, но сказался: в свои четырнадцать мальчик выглядел на одиннадцать вовсе не из-за плохого питания, в Школе кормили не впроголодь. К концу лета Шелис достранствовал до Стреленска. Приняв во внимание уровень подготовки и отсутствие мага-опекуна, способного контролировать ребёнка ещё год-два, директор Высшей Школы сделал исключение и велел мальчишку зачислить. А раз уж зачислили… почему бы не на второй курс сразу?

Слушая эту историю, я понял, из-за чего Шелиса не любят одноклассники. Слишком самостоятельный, слишком взрослый, оставивший любовь к баловству, запретным заклинаниям и рискованным экспериментам где-то на дорогах Надморья. Умение поменять погоду над Стреленском простили бы — а вот нежелание не смогли.

Я не был уверен, что его это огорчает.

Ночью прошёл дождь, и меня разбудил сырой холод. Шелис ещё спал. Я сбегал умыться к ручью, попутно подвергшись атаке оголодавших комаров. И почему их не причисляют к нечисти? Самые что ни есть эфинские твари: откуда только берутся… даже осень не мешает.

Разведя на всякий случай костёр, я легонько толкнул практиканта. Тот не спешил просыпаться, пришлось пошевелить его за плечо. Только тогда мальчишка открыл глаза, и мне почудилось… но что бы мне ни чудилось — это ушло.

Мы позавтракали вчерашним супчиком и отправились на запад.

Лихова запустка плавно перетекла в Рапухинский удел; перелески и холмистые пустоши, поросшие разнообразным бурьяном, вполне пригодным для проверки знаний практиканта в области травоведения, сменились зарослями чёрной ольхи и небожника. Лесистые болота, малонаселённый край. Для абиологов — Голубые Пещеры, для всех остальных — Огнеяма, или как там называется ужасное место, куда якобы попадают после смерти нераскаявшиеся маги (сколько духов ни вызывал — никто не жаловался…). Странно, но здесь сохранялась дорога. До Рапухина осталось километров двести. При необходимости можно доехать и за сутки, но необходимости я не видел, а дети начали уставать. Шелис с самого утра выглядел неважно, как будто слегка простудился. На вопросы по травоведению он отвечал охотно, даже прочёл мне небольшую лекцию о применении пижмы в стихийной магии (я-то всегда думал, что это растение используется лишь в абиологии), но оживление подозрительно быстро сменялось грустным выражением лица и поникшими плечами, стоило мне на время прекратить расспросы. Снежный Лис пока ограничился тем, что перестал прыгать через колдобины и проверять на вкус каждое неизвестное растение.

На второй день Лису стало заметно хуже. Поутру он едва переставлял ноги и несколько раз споткнулся. Накануне мы ехали до темноты и ещё чуть-чуть — место для ночлега пришлось высматривать часа три: до заката, в сумерках и в темноте. Это сказалось. Практикант нахмурился, развёл руки, соединил большие и безымянные пальцы и на одном дыхании произнёс длинную литенскую фразу. Микростимуляция, метод Ремме. В воздухе закружились сверкающие пылинки; Лис удивлённо вскинул голову; Шелис пошатнулся, но усидел в седле.

— Он очень устал, — сказал мальчишка.

«А ты?» — подумал я. Впрочем, Шелиса всегда можно взять на руки.

Около полудня мы наткнулись на невысокую каменную беседку с по-рунсонски изогнутой крышей. По витым столбикам, поддерживавшим крышу, бежали рунные надписи. От надписей веяло магией. Похоже, программа сохранения — чтобы камень не разрушался дождём и ветром. Из круглого отверстия в одной из стенок лился в овальную чашу ручеёк прозрачной воды. Из чаши по каменному желобу вода текла дальше — видимо, питая какую-нибудь лужу. За беседкой как раз начиналось очередное тростниковое поле в кривую сосенку.

— Криничница, — констатировал Шелис, — Рунсонская.

— Форма крыши?

— Нет, вон там написано.

Я пригляделся. «Вон там», то есть, над скамеечкой, действительно на надморском языке было написано, что возвели сию криничницу на средства такого-то оттуда-то, сякого-то отсюда-то, и так штук двенадцать имён. Все упоминавшиеся топонимы располагались по ту сторону холмов.

— Странно, — сказал я себе, — Невыгодно. Торговать с западом удобнее через Западную калитку, с севером — через Ирксов перевал… А тут и дорога проложена, и криничницу поставили. Небось, ещё и на мага скинулись.

— А заставы-то пограничной нету, — заметил Шелис, — Одним сбором меньше.

— Двумя. Если помнишь, в Дымном проходе тоже никого не было.

— Наверняка временно сняли в патруль.

Я мысленно согласился. Это куда объяснимее узаконенной контрабанды. Почему я сразу о таком не подумал? Сон-Рунсон… во сне не до анализа.

Мы задержались, чтобы перекусить. Заодно я решил проверить седьмой пункт методички, и велел Шелису составить прогноз погоды на сутки. Суп всё равно полчаса варится.

Красивое оказалось заклинание. Мальчик замер в локте над землёй, раскинув руки и согнув ладони «лодочками». Лёгкая рябь синего поля, ажурное кружево магической энергии — тончайшие нити, неспособные изменить самый слабый ветерок, раскинулись паутиной вверх и вширь, рисуя перед мысленным взором серебристое подобие цветущего укропа. Минута, две — и кружево тает, энергия каплями рассеивается вдоль синих линий, и кажется, что никто здесь не колдовал.

Шелис легко приземлился, взял планшет и принялся что-то чертить. Карандаш так и летал над бумагой. Ага, облегчённый вариант — заклинание лишь собирает данные, анализировать их приходится магу, но и силы уходит меньше, чем для классических заклятий, которые возвращают готовый прогноз. Соответственно, возможны ошибки неверной интерпретации, но нет ошибок, возникших из-за воздействия на погоду твоего же колдовства.

Анализ оказался вшестеро дольше сбора данных. Я уж и суп доел.

— К вечеру сильно похолодает. До ста девяноста трёх. Здесь меньше из-за болот. Сто девяносто пять. Вечером или ночью будет сильный дождь. Через три-четыре дня потеплеет, — сообщил, наконец, практикант.

Пока он обедал, я изучил выкладки. Ошибок не нашёл (да и как их искать?). Заодно просмотрел рукописное описание магических действий — выяснилось, что канон Шелис менял и перекраивал. Две трети замечаний начинались со слов «С целью минимизировать влияние на синее поле…» (то есть, с трёх закорючек так называемого «школьного литена» — общепринятой при конспектировании системы сокращений). Не то, что мои предыдущие балбесы — те искренне полагали, что если последствия заклинания зацепили меньше округи, то цена ему битый медяк.

Прогноз был верен. Это выяснилось вечером, когда с неба хлынул небольшой водопад, холодный и оттого мерзкий. Всплеск магии; с пальцев левой руки Шелиса слетел синий иероглиф «лопух», и часть воды над нами собралась выпуклым щитом. Остальные капли скользили по щиту вниз и падали в стороне.

— Дольше часа не продержу, — честно предупредил мальчишка.

Как я слышал, заклинания группы «водяных щитов» не удаётся держать дольше пятнадцати минут… ну, надеюсь, Шелис трезво оценил свои силы. Что сомнительно: закон удвоения ещё никто не отменил (и вряд ли отменит — единожды доопределённый эфин сопротивляется повторным дополнениям), заклинателю приходится тащить двойную массу «зонтика», а весить щит должен… приблизительно… короче, много. Сколько же осталось до эфинова Рапухина? Я попробовал облачное сканирование. Километрах в двадцати, на пределе восприятия, какая-то чёрная точка, и если в окрестных болотах не было массовых утоплений и масштабных побоищ — там город с кладбищем. Бывают, правда, вымершие деревеньки… нет, деревенька была бы чернее.

…До города мы добирались часа полтора. Шелису хватило сил на половину этого срока. Потом щит распался на четыре — только над головами. От косого дождя такие зонтики не защищали, и через две минуты я промок насквозь: сумки-то были заговорены от протекания, а вот на одежду заговор не действовал в принципе. Маги-практики ломали головы над этой проблемой не одну катушку (собственно, счёт шёл на десятки), но ни причин, ни способов обхода пока не нашли.

Бревенчатая стена вокруг Рапухина выглядела внушительно. Особенно, ворота — в два моих роста, отороченные башенками справа и слева… и запертые в придачу. Желания, которые внушало мне всё это великолепие, обнародованию не подлежали. Впрочем, предварительно я постучал — безрезультатно, но ритуал надо соблюдать.

— Подержи, — я вручил Шелису поводья Рысёнка и взмыл вверх прямо из седла. Даже для классической левитации высота ерундовая. Главное, чтобы в Стреленске не проведали — несолидно.

Людей за воротами не оказалось. Горело окошко караулки; до меня донеслось чьё-то громкое «Козырь!». Дело ясное: торчать у стены в такую погоду никому не хочется, вот стражники и перебрались под крышу, а ворота заперли. Впрочем, только на один засов, с полуруны скользнувший в сторону. К створкам я даже не притронулся — дуб, которым некогда были эти брёвна, рос на, скажем так, хорошо удобрённой почве. Мне и колдовать почти не пришлось, ворота сами распахнулись. Разве что скрипнули.

Да-а, хоть бы кто заметил! Жаль, что мы без армии. Пока я закрывал ворота — медленно, чтобы Шелис рассмотрел и уверился, что я не прячу в рукаве секретных стихийных и «смешанных» заклинаний, — упомянутая армия успела бы захватить весь город. Если бы, конечно, не утонула по дороге — с мостовой тут не ладилось, в двух лодках от ворот начиналась глинистая слякоть, а дальше красовалась жуткого вида мутная лужа, через которую даже Лис побоялся прыгать.

Сначала я твёрдо намеревался остановиться в первой попавшейся корчме. Но облик этого заведения несколько изменил мои планы: стена грязная, руны на вывеске кривые, да ещё с двумя ошибками («Розвесестая клюква»), а главное — тяжёлый винный запах, игнорирующий дождь. Вероятно, клюква успела перебродить в позапрошлом году. На второй от городских ворот улице заведение смотрелось особенно уместно, хотя, прямо напротив ворот вышло бы ещё уместнее…

А вот номер два выглядел сравнительно прилично. Конечно, сравнивать пришлось с… хм… но с замёрзшим ребёнком на руках не станешь обыскивать город в поисках элитного постоялого двора, которого может вовсе не быть.

Корчма называлась «Хромая жаба». Из-за дождя общий зал практически пустовал, только в углу трое подвыпивших мужчин играли в карты, дремал у стенки трёхцветный кот, да хозяин протирал совершенно сухую тарелку. Чистотой зал не отличался — эх, а в Рунсоне даже в «залетайках» пол дважды в день метут, раз в неделю моют. Мысль казалась чужой, как случается, когда выдёргивают из дрёмы.

…Ох, господин, шутить изволите? Какой же он к болотнику добрый? Не вечер, а разорение, сами видите — в эдакое эфинство никто из дому носа не кажет. Есть у меня комнаты, и за лошадкой вашей приглядим, жаловаться не будет, сейчас Веньку-конюха толкну…

Я спешно кивнул и вышел во двор, под дождь. Велел Шелису идти в зал (кажется, мальчишку шатало), а сам стал ждать пробуждения Веньки. Поднять его из гроба получилось бы куда быстрее (семь-восемь минут, включая подготовку обряда). Когда конюх, на все лады костеривший «эфинский ливень», соизволил-таки явиться, мне почудилось, что даже терпеливый Рысёнок смотрит укоризненно. Был бы я младше раза в четыре — точно сверкнул бы глазами.

— Учитель, как вы открыли ворота?

— Магией, — не отрываясь от настройки пятой «выгонялки» (от комаров), ответил я.

— Почему я не чувствовал… — чуть слышно пробормотал Шелис.

Я всё же услышал. Отвлёкся, повернул голову — мальчик сидел на кровати, кутаясь в одеяло, и смотрел в одну точку (справа от меня). Удостоверившись, что в точке нет ничего необычного, я сел на край кровати — так говорить удобнее.

— А ты и не должен был. Это же классическая некромантия, да ещё с малым номиналом, тебе такое положено замечать только сквозь «хрусталик».

Шелис повернул голову и наградил меня удивлённым взглядом. Хорошо, что мальчик отвлёкся от своих мыслей — о чём бы он там ни думал. Пребывание мага такой силы в пограничном состоянии чревато перекройкой политической (а иногда и физической) карты местности. Почему я решил, что состояние пограничное — сам удивляюсь: поймать мысли Шелиса я не мог. Так, подумалось…

— А как с помощью некромантии двигать брёвна?

— Когда-то эти брёвна росли на могильном кургане, а у деревьев хорошая остаточная память, сам должен знать.

— Да, знаю, а это можно применять и в некромантии? Я слышал, что в эМэЛьке…

— В магии крови слушают истории. А я могу и историю послушать, и задействовать. Арвешше Снежный говорит с деревом, заставляя его вспомнить о том, как оно росло. Я работаю с остаточной некроэнергией, или с энергией перехода, или… короче, что накопилось — с тем и работаю. Понимаешь разницу?

— Да, учитель. А что…

— Учиться будем завтра. Спи.

Мальчишка послушно лёг, поправил одеяло и закрыл глаза. Я подошёл к «шестилучице» и включил два оставшихся амулета. Надеюсь, сверх стандартного набора (мыши-крысы-тараканы, блохи-комары-клопы) здесь ничего не водится.

И всё-таки, практикант не выдержал:

— Учитель, а что такое «энергия перехода»? — спросил он.

Шелис осторожно выбрался из-под одеяла. Комната тонула в сумраке; несколько солнечных лучей, ухитрившихся пробиться сквозь мутное стекло единственного окошка, нарисовали на стене частокол. Учитель спал. Мальчик натянул штаны и рубашку, плеснул в кружку настоявшейся за ночь сребницы и босиком (ботинки пока не высохли) вышел из комнаты. Закрыв за собой дверь, он взлетел на сантиметр. Вряд ли учителя мог разбудить такой ничтожный всплеск силы, но мало ли… Всё-таки, стенка лишней не бывает.

На поиски умывальной ушло минут двенадцать (попробуйте найти в незнакомом доме комнатушку размером чуть больше шкафа!). За это время Шелису не встретилось ни одной живой души. За мёртвых маг не ручался: в лесу бы ещё определил, а в городе врождённое эфинное чутьё на нежить притуплялось.

Двор и видимую со двора часть дороги залило водой, ветер гонял по безбрежным лужам чёрные волны. Пустота стала жутковатой. Ладно, люди, а где галки? И вороны? Нет, не надо было на ночь про переходы спрашивать…

На конюшне отыскалось-таки шестеро живых: Лис, Рысёнок, две незнакомых лошади, спящий конюх и рыжая дворняга. Последняя не замедлила гавкнуть. Конюх пробормотал что-то невнятное. Может, рукава ему завязать?

Обдумывая пакость, Шелис насыпал в кормушки овса, погладил Лиса и улетел. Строить пакости он давно разучился.

…На лице спящего учителя замерла мечтательная улыбка. Шелис вспомнил рассуждения некроманта об энергии перехода и решил, что ему снится какое-нибудь изощрённое жертвоприношение. А вот во сколько они выезжают, учитель вчера не сказал (увлёкся предметом). Поэтому Шелис легонько потряс его за плечо.

Эльсиделл нехотя открыл глаза.

— Что такое?

— Утро…

Несколько секунд некромант молчал. Потом тихо вздохнул:

— И зачем ты меня разбудил? Мне такой сон снился!

— Интересный опыт? — понимающе спросил Шелис.

— При чём здесь магия? Будто мы сидели… неважно, с кем… неважно, где… да и вообще, это не твоё дело! А который час? — Эльсиделл потянулся за карманными часами, — Эфин, ещё восьми нет! Я спать хочу!

— А когда мы поедем?

— Поедем завтра, — Эльсиделл лёг и перевернулся на живот.

— Но учитель…

— Завтра, завтра, — в подушку произнёс учитель, — Лис устал, дождь на улице… отстань, а?

Дождя на улице не было, но Шелис понял, что от некроманта большего не добьётся. Что же такое ему снилось?

Увы. Интересный сон досмотреть не удалось. Взамен пригрезилась пакость — безграничная чернота, ветер бьёт в лицо, я стою за спиной Шелиса и пытаюсь понять, отчего мне мерещится неладное. Суть «неладного» во сне важной не казалась.

Сон мне не понравился. Было в нём что-то… То есть, я не провидец, но оттенки «уже-происходящего» может поймать любой сильный маг. И кажется, нынешний сон — из таких.

— …Колоплотник, болотянка, жабки, четверть гуся с вечера осталась. Наливочка клюквенная, потом, вино дорийское, «Чёрный Петух»… или чего покрепче желаете?

— Воды, — отрезал я, — И давайте болотянку. С жабками.

Кажется, выбор напитка уронил меня в глазах корчмаря ниже крышки. А что делать, если я опасаюсь самогонов, не пью с утра и не хочу подавать дурной пример практиканту? Практикант, кстати, куда-то ушёл. Небось, с шести на ногах, рассветник.

Каша-болотянка оказалась приторно-сладкой. Я уже собрался спросить, чего туда набросали (по канону её готовят на воде из корней камыша или стрелолиста), но в зал вошёл Шелис. Заметил меня, сел за стол и тотчас стащил лепёшку-жабку из большой глиняной миски.

— И чем ты занимался?

— Продавал кота.

Очень хотелось ляпнуть что-нибудь риторическое, но я сдержался и с ходу отмёл неконструктивное «Что?», глупое «Какого?» и бестолковое «Продал?».

— Ну-ка, подробнее.

Шелис изложил подробнее.

Гулял он, значит, по городу. И увидел троих «великовозрастных паразитов», целеустремлённо топивших в луже крылатого котёнка. Паразитам врезал, котёнка отнял, высушил, стал думать, как с ним быть. Тут на пути моего практиканта обнаружились несколько рунсонских купцов. Поскольку чёрный крылокот при фургоне — к удаче (услышано в Канари), Шелис решил, что зверюшку они обижать не станут. Торговаться пришлось долго: мальчик требовал «три возвратных золотых и три медяка», купец, которому впаривали кота, больше трёх возвратных сборов и трёх медяков давать отказывался. Скрестили руки на двух возвратных золотых и двух медяках, после чего Шелис вернулся в «Жабу».

— Что значит «возвратный золотой»?

— Он мне даёт золотой, как бы платит. А я ему этот золотой возвращаю, как бы в подарок. Но считается, что за кота два золотых заплачено.

— А… смысл?

— Никто в здравом уме не выгонит такого дорогого кота.

— Но ведь деньги-то вернулись!

— Но их же всё равно заплатили.

Бесполезно. Не понимаю.

— То есть, ты выручил два медяка…

— Ага, — подтвердил Шелис.

— …плюс репутацию колдуна. Родню твоих «паразитов» с факелами скоро ждать?

— Я их без магии отлупил.

— Один троих? Без оружия?!

— Я и четверых могу… иногда.

Шелис откусил полжабки, и объяснения прекратил. Я заказал для него тарелку каши и кружку воды. Интересно, не висит ли на моём практиканте проклятия типа «Встревать во все возможные неприятности»?

— …Рогоз, — задумчиво сказал Шелис, проглотив первую ложку болотянки, — Зачем мёдом заправляли?

Надо же, разбирается… а я при взгляде на рецепты блюд висской национальной кухни сразу вспоминаю параграф «Межвидовой культурный обмен» темы «Первые люди Надморья» из учебника по Общей Истории. Внешне — чисто шерский подход, какая трава под забором нашлась, ту в суп и крошим. Только шеры крошат с умом, подбирают травку к травке и по вкусу, и по действию, а здешний колоплотник я без проверки состава пробовать не рискну, мало ли, какой мухомор туда истолкли.

Девятым пунктом методички значились водяные мосты. Я рассудил, что тренироваться можно и на лужах, лишь бы вода стояла выше щиколотки. Оказалось — ошибся.

Выяснилось это на первой же луже. Роскошный был экземпляр, шириной с хороший пруд, глубиной почти по колено. У берега сквозь воду проглядывали редкие травинки, дальше дно скрыла тёмно-коричневая муть. Почему-то Шелис энтузиазма не проявил: выражение лица практиканта точнее всего описывалось оборотом «священный ужас».

— Водяной мост? Вот здесь? — переспросил он.

— Да, здесь.

Практикант сел на корточки и закрыл глаза. Я не замечал ни видимых эффектов, ни всплесков энергии, но вмешиваться не рискнул: Шелису так везёт на приключения, что я непременно подловлю момент формирования, и удара мальчик не сдержит.

— Не получится, — наконец, заговорил практикант.

— Мелко? — уточнил я.

Мальчик подумал и пожал плечами:

— В древности, если через реку требовалось срочно навесить мост, предварительно топили пару человек, — сообщил он, — Перед Зельнолеской битвой вообще полдеревни загнали.

Что забавно, мне в школе тоже рассказывали о битве при Зельнолеске и половине деревни, но тогда трупы провели по нашему ведомству. Дескать, жертвоприношение для создания чёрного узла…

— В прошлом году на Ашероне магистр Вельжнева как-то обошлась своими силами.

— Сравнили. Самую эфинную реку Надморья. С этим.

Зря я съехидничал…

— Так тебя смущает определённость?

Шелис кивнул. Лужа действительно выглядела очень определённой. Ну вот, подсунул ребёнку в качестве тренировки контрольную для старшекурсников…

— А если строить на уровне синего поля?

— Вы же не хотите, чтобы грунтовыми водами снесло полгорода?

— Да вроде, не за что пока, — брр, был бы практикант обычным школьником, кинулся бы пробовать… так вот с чего началось Гржанское Наводнение? — Давай-ка посмотрим полную раскладку по эфину. Тип местности, тип города, мелкофакторное влияние…

Всё-таки, мост Шелис создал. До темноты оставалось часа два.

Дождя сегодня не было, и к вечеру в корчме собрался народ. Ещё и певец-гитарист явился (хорошо хоть, не рунсонский). На Шелиса почему-то косились. Я отложил ложку и на литенском поинтересовался, не было ли у практиканта приключений, о коих он умолчал. Не строил ли он радуг над лужами, не тренировался ли в вызове болотных огней, не летал ли белым ветром, не пугал ли население «синим пламенем»? Всё ли было законно с продажей кота? Шелис серьёзно отвечал «Нет, учитель» на все вопросы, кроме последнего.

События в песне развивались по классическому сценарию. И почему его народ так любит? Нет, чтобы помочь брату со свадьбой (а уж красотка Лэйтарен сведёт мужа в могилу лет за шесть) — обязательно надо убить, в землю закопать, надписей не писать. Дальше, естественно, на могиле вырастает какое-нибудь зонтичное, из зонтичного вырезается дудочка, при первом удобном случае означенный музыкальный инструмент поёт человеческим голосом, «любимый старший брат» идёт в темницу, а «прекрасная леди Лэй» — в орден Всемилосердия, слушатели хлопают и бросают монетки. Допев про то, как леди Лэйтарен с горя дала обет молчания (если бы!!!), гитарист сделал перерыв: сел за стол (соседний с нашим) и попросил кружку вина.

— Жалко девушку, — вдруг сказал Шелис, до этого мирно заполнявший дневник на вчера, — из песни. Её-то за что?

— Концовки ради. Классика: «И жили уцелевшие недолго, и мало им не показалось». А что?

— Обидно…

— Я слышал более «обидный» вариант этой истории.

…Пастушка звали Далькой. В честь тамошнего венценаследника — было поверье, если первенец родился в год шестилетия княжича и получил то же имя, ему достанется толика княжеской судьбы.

Мальчик не срезал дудочек. Он сидел под кустом ольхи, и вдруг потерял сознание. На несколько секунд. Ему пригрезилась красная вода. Ночью ему снился туман над озером. А днём он снова сидел под кустом, и снова потерял сознание, и снова видел красную воду. На следующий день всё повторилось. Он испугался. Четыре дня он старался обходить эфинский куст; четыре дня его тянуло туда; четыре ночи снился туман, и плеск воды, и чувство, что вот-вот он поймёт, узнает… На пятый день мальчик не выдержал. Потом был шестой, и седьмой. Потом…

А потом стали пропадать люди. Он мог бы стать хорошим некромантом. А стал некрооборотнем.

— Да быть этого не может! — возмутился Шелис, — Чтобы с одного трупа такой узел? Это труп сам должен был быть магистром, и закопать его должны были в чёрной точке! Или на нестабильном эфине.

— Шелис, это легенда.

— И чем же завершилась Ваша легенда? — полюбопытствовал гитарист.

Про слушателей я зря не подумал…

— В те края приехал молоденький некромант, сын князя, в прошлом наследник венца. Он захотел выяснить, в чём дело. Обследовал округу, под кустом посидел. Труп старшего брата на кладбище допросил… — пояснений, думаю, не требовалось. Первым делом некрооборотень сводит прижизненные счёты, — И нашёл оборотня. Тот сразу почуял мага и преобразовался^[16]. Некромант кинул в него «дурман-пламенем» — оборотень увернулся. Маг сплёл «сеть Верна». Она похожа на вилы… вернее, что-то вроде стебля укропа с цветком. Конец у тебя в руках, а «цветком» надо задеть нежить. И вот, когда маг и оборотень кружили по лугу, пытаясь достать друг друга, прибежала мать пастушка и позвала его по имени. Некромант оглянулся, оборотень прыгнул, сеть ушла в самохват… погибли оба. Тела потом сожгли, пепел развеяли.

— Зачем это он оглянулся? — недоверчиво спросил практикант.

— Я, кажется, упоминал, что пастушка назвали в честь княжеского сына.

— Что ж… «Вариант», достойный внимания, — заключил певец.

— Неужели так и было? — расстроился Шелис.

— Конечно, нет! Но могло, — я перешёл на литенский, — Был у меня приятель, очень ответственный парень вроде тебя. В провинцию Зин мы приехали вместе, и когда я вышел на след оборотня, то первым делом помчался хвастаться. Мирек человек умный, меня скрутил, усыпил и запер, потом сообщил куда надо, короче, на оборотня шли шестеро магов. Из них три магистра. Еле справились. А Лэйрена эта ещё несколько мужей пережила.

— И всё-таки, как Далька стал оборотнем?

— Шелис, ну легенда же! Там столько дополнительных подробностей… Если петь «И стоял он в изолированной отталкивающей точке, шесть обводящих, эфин-тип местности — стабильный 7-лас», будет рунсонский стих… Я надеюсь, ты не любитель? — спохватился я.

Практикант ухмыльнулся:

— Вы ошиблись. Правильно будет «И стоял он да в точке поля чёрного/Изолированной точке, отталкивающей/О шести обводящих чёрных линиях/Что в эфин-стабильной (семь-лас) местности». Но, учитель… я думал, или некрооборотнями рождаются, или становятся в лабораториях, или нужны труп и колебания эфина. А тут… вот… странно.

— Ты ошибался. Маг-некромант может стать некрооборотнем при выполнении некоторых условий. Если маг потенциальный, собственная смерть в перечень условий не входит. И не спорь, я лучше знаю… я по ним магистерскую писал.

Шелис поёжился, и выяснять подробности не стал.

Странно. На него не похоже.

Дорийская шпинель

Мы покинули Рапухин рано утром. Болотный туман белым киселём растёкся по дороге; размытая клякса солнца почти не светила и совсем не грела. Практикант наколдовал «светляка», и перед нами полетел маленький зелёный шарик, который Лис тотчас попытался поймать (естественно, не преуспел — огонёк неизменно висел в лодке от седока). С именем Шелис точно прогадал, надо было выбрать «Бешеный котёнок».

В нескольких километрах от города дорога раздвоилась. Направо шла мощёная трехвозка^[17], налево — лужистая грунтовая тропка. Кривой указатель пояснял, что правая дорога — это «Вельгродская тропа», а левая — «Стреленский тракт». Как жаль, что Умник учится не в Вешенке (сиречь, Вельгродской Школе Естественных Наук и Колдовства)…

Долго ехать по колдобистой тропе не пришлось: вскоре она нырнула в огромную лужу (или маленькое озеро) неопределённой глубины, а назад уже не вынырнула. Утонула, наверное. На карте этой дороги вообще не значилось, Дикий Удел представлял собой группу ёлочек, чёрточек и кружочков. Часть кружочков была подписана мелкими рунами, но эта часть была явно меньшей.

Начинался моросящий дождь.

Я отпустил поводья и с двух рук принялся строить рунную программу — финальная фаза «Клубка Яджиси», несколько трудоёмкого, но очень удобного путеводного заклинания. Накануне я расспросил местных, затратив полсотни нисов, и теперь их рассказы сплетались жёлтой нитью, которую невозможно сбить с дороги. Кстати, почему именно жёлтой? Впрочем, неважно. Нить связалась петелькой, быстро завертелась и собралась в большой пушистый клубок. Вот значение пушистости известно, это не очень хорошее явление. Где-то в показаниях разбежка. Небольшая, но реальная…

Практикант казался удивлённым.

— Что-то не так?

— Это разве не «ведьмин клубок»?

— Шелис, старайся не употреблять просторечных кличек, — я вовремя спохватился (ребёнок, всё-таки), и смягчил готовую озвучиться нотацию, — Магистр Яжина Лихоморская, как я читал, на них обижалась.

— Извините, но… я думал, он на крови…

— Я и строил на крови… — хотя, в общем случае можно использовать что угодно: от классики до разума.

— Вы же… некромант, — как-то очень неуверенно сказал Шелис.

— Магистр Лихоморская тоже была некромантом. Чем ты занимался на Истории Магии?

— Слушал, — совершенно серьёзно ответил Шелис, — Правда, после сессии я немножко забыл… магистр Лихоморская — это магичка, которая прожила четыреста лет, да?

— Четыреста шестнадцать, — такое долголетие желают врагам по большим праздникам: облик нежити, скверное самочувствие, да и характер у Яджиси, если верить сохранившимся свидетельствам, испортился. То есть, окончательно испортился, один забор с черепами чего стоил!

— Я не знал, — сообщил практикант, — На Истории нам дали только краткую биографию. Про клубок мнерассказывал первый учитель, а он говорил просто «ведьма».

Я шевельнул ладонью, и жёлтый шарик прыгнул на едва заметную тропинку.

— Едем. Он что-нибудь рассказывал об этой… «ведьме»?

— Жила ведьма. Злая, — подумав, Шелис добавил, — Очень.

Голос и тон мальчишки вдруг изменились. Мягкий, вкрадчивый напевный речитатив, каким читают древние длинные заклинания; затаившаяся на дне насмешка, с какой описывают подвиги текущей «красы и гордости» факультета.

— Она придумала много нужных заклинаний и ещё больше заклинаний, которых придумывать не следовало. Она хотела жить долго, угробила в экспериментах кучу существ, и даже магов, и получила то, к чему стремилась, — насмешка вынырнула-таки наружу, — Молодость и здоровье в список целей как-то не вошли… Вот так он и рассказывал. Притчей.

— Вероятно, твой учитель боялся. Некоторых покойников лучше поминать пореже, особенно, если они некроманты, а ты нет.

— А Вы не боитесь. Как было на самом деле?

— Тебя интересуют детали? Изволь. Ты сказку про Янека и княжну Радугу слышал?

— Нет.

— Печально.

Разумеется, всех деталей я сам не знал — магистр Яжина Лихоморская скончалась пятьсот с лишним лет назад. Половина того, что я знал, для детских ушей не предназначалась. Я всего лишь обогатил притчу подробностями, чтобы мальчик не судил слишком строго абиолога, опасавшегося называть мертвецов по именам.

В начале своей карьеры Яджися «Плетельщица» работала со всеми источниками. Большинство созданных ею «нужных» заклинаний либо мультикомпонентны, либо универсальны — на чём умеешь, на том и строй, хоть на воздухе, хоть на разуме, хоть на крови. Но исследования слишком быстро завели магичку не в ту степь. Есть такая степь для неразборчивых некромантов, называется «Продление жизни». Обходится дорого, а то, что получается в результате, жизнью я бы не называл. В лучшем случае «существование в сильно трансформированном виде». Худшего случая нет, как предела совершенству.

Путь к степи сопровождался рядом жертвоприношений (с изобретением парочки новых видов), разработкой множества зелий (в число ингредиентов входили, например, пепел беременной женщины, сожжённой заживо в новотретьелуние, пятое левое ребро шера, изъятое без анестезии, глаз провидца, почка оборотня-лиса, мозжечок иркса, дальше в том же духе) и мегаэксами некроэнергии. Результат: двести тридцать дополнительных лет, вечная память, дурная слава, международный розыск, радикулит, полиартрит, мертвоглаз, костяная нога, камни в почке, вторая почка омылилась, полное преобразование правого лёгкого, необходимость постоянно пить людоедские зелья, ну и доброты это не прибавило.

Вот поэтому имя «Яжина Лихоморская» лучше всего произносить заодно с каким-нибудь экранирующим заклинанием. Даже обычный «мёртвый голос» в исполнении такой особы — штука жуткая, а выяснять на себе, не навесила ли Яджися пару-тройку заклятий «на поминки», вовсе не хочется.

— А почему на ИэМ о магистре Лихоморской говорили без экранок? — деловито уточнил Шелис.

— О «магистре Лихоморской» или о «Яжине Лихоморской»?

— Нет, имя назвали… — подумав, сказал Шелис, — Кажется, один раз.

— Защита школьных стен.

— Тогда почему всего один раз?

— Суеверия… Да и страшно — вдруг гениальная некромантка навесила что-нибудь этакое… от чего защиты нет…

— А вы почему не боитесь? — тоном исследователя спросил практикант.

— А я допускаю существование пресловутых мощных-древних-заклятий-о-которых-мы-забыли только в магии крови. Некромантия постоянно развивается. Это не значит, что маги прошлого хуже нынешних, но вот по-настоящему сильные заклинания, у которых сегодня нет аналогов, едва ли существовали. Способность к проклятиям Яжина утратила годам к семидесяти, а ночную Мару я легко отведу.

— Пробовали?

— Отводил, и не раз.

Мы ехали весь день. Сперва по извилистым лесным тропам, потом по заброшенной дороге (не представляю, куда и откуда она шла), потом снова по лесу. Обедать пришлось на скаку. Вообще-то, я хотел устроить привал, когда клубок вознамерился свернуть с дороги. Но тут Шелис (последние несколько километров настороженно смотревший на все одиннадцать сторон) весьма убедительно прошипел «Сматываемся, магистр!», и мне понадобилось несколько минут, чтобы сообразить, что 1) я ему не «магистр», 2) он мне не архимаг Совета и 3) это манеры Аниса. Сообразив, я потребовал объяснений; выслушав объяснения, молча ужаснулся и попытался вспомнить, какая сволочь накануне указала это направление, ибо дорогу (если верить Умнику) активно использовала нечисть первой-третьей категории опасности, а окрестный лес (если верить собственному чутью) населяли элаки-лисы. Вспомнить не удалось. Когда мы отъехали подальше, Шелис обернулся, вытянул левую руку (ладонью вниз) и, растопырив пальцы, произнёс невоспроизводимую последовательность согласных, в основном, шипящих и свистящих.

— Замёл след, — поёжившись, объяснил мальчик.

К сумеркам дождь потихоньку прекратился. Из «элаковых зарослей» мы выбрались (нить клубка сразу стала гладкой), и когда очередную тропку разрезал ручеёк, я решил устроить на полянке, отороченной малинником, привал.

Шелис кое-как сполз с коня. Пошатнулся, сел на землю и закрыл глаза. Снова качнулся…

— Умник?

— Плывёт, — чуть слышно пожаловался он.

Я быстро подошёл к нему, взял за плечо и дотронулся до лба. Горячий. Эфин, как лечить простуду, я знаю только приблизительно, как лечить воспаление лёгких — не знаю вообще, а если это что-то серьёзное?

— Шелис, ты можешь определить…

— Плывёт, — повторил он.

И попытался лечь прямо на землю. Я удержал мальчишку, наклонил его вперёд (в такой позе хоть сидя задержится) и поспешно расстелил одеяло. Когда я укладывал Шелиса, тот на мгновение открыл глаза — мутный, бессмысленный взгляд и… что-то. Тень тени, призрак эфин-воздействия. Магия крови или классика? Скверно: если болезнь магическая, любые мои заклинания, даже охранные, могут войти в резонанс и ухудшить дело. И ведь замечал же эту тень раньше, болван! Только значения не придавал.

Я перебрал амулеты. Постоянных немного — от комаров, от крысовидной нечисти и от клещей. Остальные надо включать, да и эти три лучше действуют в составе круга.

Потом я долго разводил костёр из очень сырого хвороста. Шелис, укрытый двумя одеялами, лежал неподвижно, только один раз сухо закашлялся, дёргаясь на каждом выдохе. В сумке с травами нашёлся «Сбор Общий-32» — «применять при лихорадке, пневмонии, вирусных бронхитах», но каким заклинанием его приправить? На пакетиках этого не пишут, чтобы несведущие в медицине маги не баловались самолечением. А без заклинания лекарство действует слабо. Я всё же сварил для Умника полкотелка, но уверенности в том, что средство правильное, не было.

…А в лесу почти тихо, только где-то на фоне шумит в кронах ветер. Иногда тишину (и спокойствие) изгоняет унылый вой, не хотелось бы выяснять, чей, а потом тишина возвращается. Спокойствие тоже возвращается, но медленно. Ещё, шуршат кусты. Ещё, хлопают крылья, и хорошо, если это птица. Ещё, от ручья порой доносится очень странный плеск.

Тишина.

Потому что шум, вой, шорохи и плеск — это фон. Кусты — фон, спящие кони — фон. Для некроманта, настроенного на эфин-восприятие, лес — это дыра, огромное пустое пространство, ведь серые линии здесь слабы (узлов вовсе нет), голоса мёртвых приглушены, из нежити может показаться разве что привидение. Где-то в фоне засела угроза, но я не спешил превращать окружающую черноту в кусты, деревья, траву, шелесты и шорохи. Мальчишка у меня на руках дрожал, несмотря на одеяло, а я ничего не мог сделать. Только попытаться не отпустить — если вовремя замечу.

Совершенно некстати ползёт-шипит воспоминание об утреннем разговоре. Вот сейчас: дёрнется чернота, выпуская тень в белом саване — глаза слабо светятся розовым и зелёным, череп туго обтянут тонкой серой кожей, седые волосы выбились из-под платка. Я подниму руку, читая заклинание, отгоняющее мару, и тень исчезнет, а резонанс Ветлы добьёт Шелиса. Всего-то и осталось пару градусов — дальше начинает развеиваться аль-рин-облако, а если градусов будет три, разрушится кровь.

Или вот: Шелис попробует уйти, я — удержать, но не рассчитаю, перетяну, привяжу душу к трупу, создав некрооборотня безо всякой лаборатории.

Всякое может подуматься, когда чернота и тишина, и три призрачных шара лун вне туч и затмений. Когда видишь мир эфинным зрением, а неопределённость вышла на первый план. Маячит перед носом. Когда чувствуешь сперва поля, и только потом — холод и сырость. Когда ребёнок на руках — дымка защитных заклинаний, и только потом — тяжесть или ткань одеяла. Дымка; нити, ползущие…

Это куда это что ползёт?!

М-м, золотой. С… ну да, с прозеленью. Эфин, трудный цвет, но я попробовал. Согнул, отведя в сторону, большой палец свободной левой руки, скрестил средний и указательный, безымянный — прямым углом, мизинец ровно. Двадцать три ниса классикой, здесь лучше энергия без чёткого профиля. Зеленоватый иероглиф «ломать», архаичная форма.

Шелис слабо дёрнулся.

Плетёные нити лопнули легко, словно их ставил дилетант или лентяй. На секунду я увидел лабораторию леди Айны — магичка сжимает нож из дорийской шпинели, вспыхивают все камни, и слышен голос, читающий заклинание. Слов, правда, не разобрать. Морок исчез, сменившись другим: видений нет, только звуки — тихие, далёкие. Детский голос, похожий на Шелисов, монотонно произносит: «пространственно-зависимые длящиеся проклятия действуют долго пока их не оборвать и всё время ухудшают жизнь проклятого… э-э… ууу… пока настолько совсем её не ухудшат, что жить он уже не будет». Морок номер два тает медленно, я ещё слышу «А вот это не обязательно», но каким тоном это сказано, чьим голосом — не разбираю.

Кажется, что стало ещё тише, и… зябко. Жаль, что нет четвёртого одеяла. Похоже, я свалял дурака: если первый мираж — побочный результат развева проклятия, то второй я вытащил из памяти Шелиса, телепат эфинов! Хотя… сквозь такую защиту? Да и затраты, хоть и ощутимые, всё же меньше мыслечитательных. Скорее, я поймал какую-то тень событий — смахивает на четвёртый род, а может, третий (не помню классификацию).

Я огляделся, выходя из погружения — чернота оборачивалась кустами, деревьями, тучами, мокрым малинником, углями погасшего костра. Теперь я не боялся колдовать рядом с мальчиком, знать бы ещё, как и от чего его лечить!

Я так и не рискнул задремать. Сидел, баюкал Шелиса, думал, что всё равно ничем не помогу. Было страшно. Умник не пришёл в сознание, лихорадка не спадала (к счастью, и не усиливалась). Утром я влил в него кружку отвара номер тридцать два, а себе приготовил авирную кашу. Что теперь? Оставаться бессмысленно. Вернуться в Рапухин не сумею — дорога наполовину выветрилась из головы, а в обратную сторону эфин я что-нибудь опознаю. Ещё и элаки… Значит, ехать на запад, да надеяться.

Проклятый лес казался бесконечным. Унылые, однообразные кусты. Узкие змеистые тропы, едва подсохшие после вчерашнего дождя. Ёлки, осины, сосны, ольха. Редкие прогалины, заселенные чем-нибудь колючим, обычно малиной. Около полудня подвернулась невзрачная деревушка на семь дворов. Я придержал клубок у колодца, напоил Рысёнка с Лисом, дал Шелису отвара из фляги, сжевал несколько сладких сухарей и отправился дальше. Наверное, сверни я куда-нибудь — нашлись бы другие поселения, и покрупнее, только зачем они мне? В округи Дикого удела магов не распределяют: сочинители государственных программ развития села (о, выговорил!) так далеко не забрались, поскольку предпочли развивать обитаемую местность. Шелис, Шелис, зачем же ты по Рапухину без куртки ходил?

День стал для меня сплошным, неуёмным кошмаром. Бессонная ночь помогла, долгая скачка посодействовала. Когда стемнело, я сообразил, что место для привала надо было искать два часа назад. Становилось всё труднее сидеть, и восприятие начало хулиганить, а вокруг была можжевеловая стена, ни ручьёв, ни родников, ни полян, и Рысёнок шёл не быстрее человека.

Наконец, справа подвернулось маленькое лесное озерцо в обрамлении лопухов. Спешившись, я выяснил, что шатаюсь, а ещё следовало успокоить коней, и соорудить какой-нибудь ужин, а мне было так холодно, а Шелис снова дрожал… И к воде не так-то просто подобраться, уж очень густые заросли. Впрочем, лопухи пригодились: я сделал из листьев подушку для Шелиса и мокрый компресс. Неуклюжие попытки сбить жар казались бы смешными, если бы не желание упасть, уснуть и не видеть эфинского леса.

Спал я дольше, чем собирался. Хотелось встать на рассвете, а удалось часов в восемь. Лес не стал намного уютнее, я замёрз (ибо укрыться было нечем, мне остался только край одеяла), туч не убавилось. Шелис лежал на животе, уткнувшись лицом в листья. Я быстро перевернул его на спину… зря испугался, дышит.

В котелке с вечера настаивался отвар. Я набрал полкружки и только собрался напоить Шелиса, как мальчик открыл глаза и тихо сказал «Учитель?».

Лишь сейчас я сообразил, что жар исчез…

— Ты как?

— Плохо, — удивлённо сказал мальчик, — Знаете, так… пусто, и словно я встать не могу, и ещё… Я заболел?

— Да, Шел. Ты с позавчерашнего вечера был без сознания…

Я описал симптомы болезни (надеясь, что мальчик умеет это лечить) и сказал о проклятии Айны. О собственном погружении говорить не стал, просто сообщил, что перерезал эфинные нити. На этом месте Умник закашлялся, а потом уставился на меня с совершенно обалделым видом:

— Учитель, простуда всегда вот такая?!

— Кого из нас учили целительству?

— А я раньше не болел.

— Но диагноз-то поставить ты можешь?

— Нет, учитель, — мальчик высвободил руку из одеяла и с трудом сел. Слегка пошатался, потом выровнялся и забрал у меня кружку, — Иероглифы есть?

— Нету. Всё-таки попробуй. Иначе… я вообще не представляю, как тебе помочь.

Шелис сделал глоток и поёжился. Наверное, сейчас ему больше подойдёт тёплое питьё, лихорадка-то прошла.

— Вы правильно меня лечили, — он вытащил из-за пазухи лопушиный лист, — Только надо было зелёную «снежинку» на компресс и в зелье. А диагноз… понимаете, тут ведь проклятие. Если оно хорошо зацепилось, то может быть та болезнь, которую в нём навеяли. А если не очень хорошо, то симптомы будут от той болезни, которую навеяли, но болею я чем-то другим, попроще. Ещё бывают такие хитрые обманки, когда сначала появляются ложные признаки, а потом их лечение провоцирует скоротечное развитие настоящей болезни. Вы совсем слов не разобрали?

— Это был не литен, — ответил я, — По звучанию похоже на старорунсонский. Так, а если не «обманка», то у тебя может быть простуда, чахотка или воспаление лёгких, но точно не воспаление печени?

— По сути вы правы, но только не чахотка.

— Ладно. Чем лечат кашель?

Последовал длиннейший список — травы, кустарники, деревья, грибы; листья, цветки, плоды, корни, кора; экзотика вроде полынного дерева и укроп с тысячелистником… Баловаться с иероглифами я не рискнул — неправильное магическое лечение обычно загоняет в гроб быстрее болезни, — но травяной настой (девятнадцать наименований) приготовил. Шелис за это время попытался встать (я с ужасом воскликнул «Сядь немедленно!!!», так его шатало), попытался колдовать (естественно, ничего не вышло: мальчик слишком ослаб), через силу сжевал ломтик сушеной белой дыни и рассказал, как устроить относительно тёплый душ с помощью озера, котелка с кипятком, небольшого количества летунец-травы (можно заменить большим количеством трищетинника) и восьми иероглифов (это после того, как я запретил «окунуться разочек»).

Я заинтересовался. На летунец рука не поднялась: в Стреленске травка идёт по сто золотых за веточку, и всё равно эфин достанешь. Шелис провернул в Канари хитрую операцию, выменяв два прутика на дюжину зачарованных по всем правилам шишек айдольского кипариса (стреленская цена — сорок золотых за шишку, но Умник добыл сырьё бесплатно ещё в дошкольную пору, а заколдовал сам). Зато, трищетинник в Виссе рос на каждом лугу, у практиканта был целый пакет. В совокупности с парой иероглифов трава якобы повышала неопределённость и «летучесть» воды. Я позаимствовал горсть и стал экспериментировать. Действительно, повысила — горячее зелье рвалось вверх с полуниса и с готовностью закручивалось хоть спиралью. Поднять озёрную воду оказалось куда сложнее, в результате потратил около трёхсот пятидесяти.

Вот любопытно, если взять зелье вместо воды в «памятник», удастся ли поставить паутинный щит россыпью? И если да, произойдёт ли изменение эфин-свойств пространства? А если нет, уменьшится ли расход энергии на заклинание?

Ну, это вопрос неактуальный.

Мы тронулись в путь около полудня и ехали до глубокой ночи. Дождь ушёл; подсохли извилистые тропы; сырость затаилась среди особо густых кустов. Шелис, закутанный в синее одеяло, безмятежно спал (я с самого начала усадил мальчика перед собой, опасаясь, что температура подскочит снова). Жёлтый клубок свободно катился по обочине. Лес почти не раздражал.

На следующее утро (примерно на рассвете) меня разбудил невыносимо бодрый практикант. Он, видите ли, завтрак приготовил. От лихорадки не осталось и тени, мальчишка выглядел совершенно здоровым. Пока я жевал чуть тёплую авирную кашу, он свернул одеяла, поболтал с Лисом и затеял на поляне танец с мечом. Странно, раньше Умник не пытался тренироваться. Хотя, раньше могла влиять порча.

Шелис двигался уверенно и легко, словно под ногами была ровная площадка, а не мох с ветками. То плавно, то стремительно-неуловимо, обходясь без иллюзорных или воображаемых противников — он действительно танцевал! Мы с Лисом залюбовались, и лишь практичный Рысёнок продолжал ощипывать желтеющий кипрей.

И ни тени колдовства. Такой лёгкости ждёшь от трансформированных в ветер стихийников, реже — от боевых магов, загруженных заклинаниями под самую грань, за которой изменения становятся свойствами. Шелису хватало определённости.

Остановился он внезапно. Опустил меч, сухо закашлялся, подошёл к костру и взял кружку с травяным отваром.

— Ты не боишься осложнений?

— Я думаю, Айна Рунсонская поленилась меня ненавидеть, — непонятно ответил Шелис.

Подумав, я сообразил, о чём речь. Необходимый компонент успешного проклятия — настроение мага. Чтобы убить, искалечить, морально сломать разумное существо обычным заклинанием, нужны знания, энергия и умение её использовать. Чтобы сделать то же проклятием, нужен четвёртый компонент — ненависть, хотя бы секундная. Но вызвать у себя чуждую эмоцию не так-то просто, и риск переборщить велик, а на досаде и любопытстве удастся лишь отрастить рога на макушке или заплести тропы в чистом поле. Мне тоже не показалось, что Айна утруждает себя работой с настроением, но ведь горячка…

— По первым симптомам — не сказал бы.

— Учитель, не путайте длящиеся проклятия с мгновенными.

О длящихся проклятиях я ничего толком не знал, и Шелис объяснил, что в этом случае маг создаёт «узел подпитки» с помощью специального артефакта. Тогда можно не подгонять настроение под формулировку. Но если кто-то разорвёт связь объекта с узлом, проклятие обернётся мгновенным, да ещё и наспех сляпанным. И никакая дорийская шпинель не поможет — хоть нож, хоть топор.

— Кстати, хорошо танцуешь.

— Потренируемся, учитель? — Шелис повёл рукой с мечом.

— То, что я сдал боевую подготовку на три, ещё ни о чём не говорит. К нашему преподавателю явилась в гости любимая тёща… с того света… а мы с ребятами уговорили её не задерживаться, и нам подняли оценки. Кому на балл, кому на два. Например, мне поначалу выходила единица.

— Вы болели?

— Я прогуливал.

— А. Непонятно.

— Что непонятного? На «Клинок грозы» надо работать с детства, а знание «с какой стороны браться за меч»… ну, лишних знаний не бывает, но вот от этого пользы никакой.

— Княжеский сын не учился с детства? — Умник приподнял одну бровь. Молодец, умеет.

— Мой отец правил Айдолом, а не Рунсоном. А в Айдоле княжеским сыновьям стараются привить нелюбовь к фехтованию, чтобы в драку с оружием не лезли и впереди полка в битву не неслись. Правда, кончилось плачевно, о прошлогоднем скандале должен бы слышать.

Шелис помотал головой.

— Кэйрит Айдале. Ну?

— Кайта Лэнская? Слышал, конечно.

А кто о ней, хотел бы я знать, не слышал?

Кэйрит приходилась внучкой самому тупому из моих младших братьев (к несчастью для княжества, он по совместительству был самым старшим из них). Она стояла третьей в очереди за венцом, поэтому тайный отъезд из Айдола и получение ленты оруженосца в дорийском рыцарском ордене Синей Совы не вызвали у родни особого энтузиазма (точнее, крику было на всё Надморье). За непосредственную наследницу хоть братья порадовались бы, как за меня когда-то.

Умник сказал, что связи между «странным этикетом» и прошлогодним скандалом не видит. Я обещал объяснить по дороге. Благо, Шелис достаточно оправился от болезни, чтобы ехать верхом, но вряд ли пришёл в себя настолько, чтобы ехать быстро.

А связь была прямее луча. По традиции в учителя княжеским сыновьям берут мастеров клинка. По другой традиции учить мальчишек в полную силу запрещено (в годы моего детства — просто не поощрялось). Касательно же энтузиасток из числа девчонок традиции молчат, а поскольку ребята со скуки готовы лезть на городскую стену, энтузиазм поощряется. Одна зарабатывает «Клинок ветра» (седьмая из двенадцати степеней), вторая идёт в рыцари, и про третью я песенку забавную слышал — что-то там о девице, избившей неподходящего муженька вместо первой брачной ночи и сменившей свадебную менару на вдовий платок.

Выслушав мнение Шелиса (первую традицию назвали странной, а вторую — глупой), я вспомнил о своих преподавательских обязанностях и попытался учинить практиканту допрос по общей теории синих полей (методичка, пункт 1). Допрос тотчас преобразовался в дискуссию: Шелис оказался сторонником теории сдвоенного поля, а я придерживался классического варианта. Впрочем, пятёрку по первому пункту мальчик заработал.

Шейэллтис Лант

У всякого серьёзного заклинания есть своя «общая ошибка начинающих», она же «высокий порог, о который все спотыкаются», она же просто «порог». В стихийной левитации расход энергии не зависит от высоты, и новичков это загоняет под облака не хуже легендарной «Огненной плётки». Ведь свобода-а-а-а! Лети, маг — никто не держит.

А в облаках холодно, раз — и свело пальцы судорогой: лети обратно.

Камнем.

К счастью, начинают обычно под присмотром, и незадачливого летуна есть кому подхватить «Лиденской сеткой». Полученные синяки, говорят, весьма способствуют осознанию очень простой истины: кроме шести незримых оболочек, у мага есть тело, свойства которого надо учитывать. И свойств у оного тела поболе, чем у того булыжника, который ты позавчера залихватски гонял по потолку лекционной аудитории.

После осознания некоторые меняют тело, подгоняя его под интересующий набор свойств. Трансформированный в ветер стихийник судорог не боится, летит под облака… а в облаках своих ветров полно, и нечисть, которой до живого, тёплого человека дела нет, тут как тут, и поле синее в три слоя, да с колебаниями… Короче, по возвращении выясняется, что рассудок маг оставил в небе. Иногда в небе остаётся весь маг, причём, рассудок отдельно, шесть невидимых оболочек порознь, тело тоже само по себе.

Почему я об этом вспомнил? А потому что Шелис, которому велели подняться на сто метров над землёй, взмыл на четыреста. Я не мог за ним последовать, и теперь гадал, сознательно он выбрал траекторию из гипербол и зигзагов — или перестал контролировать полёт. Ну, приземлись у меня только! А не приземлишься — с той стороны достану… хуже будет.

Спираль оборвалась. Полёт вниз — не быстрее и не медленнее падения, — и Шелис замер на макушке ели в паре метров от меня: безмятежная улыбка, руки согнуты в локтях, между ладонями серебрится большой кристалл. Я молча ткнул пальцем в сторону земли и спустился «каскадом», по дороге оцарапав пальцы и раздумав делать коллеге внушение. Приземлился на корточки. Умник наблюдал с дерева, потом тоже слетел каскадом. Не идеально, но куда лучше меня…

— Учитель, смотрите, кого я поймал!!!

Синий патиссон с тремя глазами, замкнутый в восьмигранник ловушки, тихо замычал.

— Четыре, — злорадно поведал «учитель».

— Что «четыре»?

— Оценка.

— Почему? — растерянно спросил Шелис.

— Потому что ловля хмарников в задание не входила и на оценку не влияет. В отличие от свободного падения с выходом в каскад… что за новый вид канонического спуска?

— Так энергия экономится.

— Шел, в задании сказано «Теория и практика стихийной левитации», а не «Общая теория и практика левитации». У тебя техника не идеальная… но можешь пересдать, — сжалился я.

— Техника лучше не станет, я обычно классикой летаю, — признался Умник, — Или каскадом.

Повезло моим нервам. Хотя, странно. Не ожидал от стихийного мага.

Патиссон снова замычал.

Умник в третий раз перечитал запись в дневнике (словесное описание хмарника), в четвёртый раз сравнил рисунок с оригиналом, не нашёл неточностей и начертил в воздухе иллюзию голубой руны «фес».

— Ты хочешь его выпустить?

В принципе, ничего противоправного в этом нет. Хмарник малый вне стаи абсолютно безвреден. Да и стая хмарников (она же «недождивка», она же «ямная хмара», она же «эфинная псевдотуча») вредит только настроению любителей солнечной погоды. Но ответ Шелиса меня сразил:

— Он невкусный, — заявил практикант, — А фиалковое зелье вне лаборатории эфин сваришь.

— Ты что… пробовал?! Это?!

— Учитель, зачем? — Шелис ехидно ухмыльнулся, — В моей группе учится Его Высочество сиятельный лорд Къентхаар Рунсонский. Он пробовал, чуть не стошнило. Говорил, что похоже на вареный лук с запахом уксуса.

Руна легла на грань октаэдра-ловушки, и кристалл исчез. Хмарник с жалобным мычанием устремился в небо. Умник сложил в сумку дневник и карандаши, я, напротив, извлёк свои заметки по Рунсону:

— Кстати, насколько я понимаю, Кен — не «сиятельный лорд», а «владетельный». Он ведь пока наследник.

Любопытный Умник тотчас сунулся в чужие записи:

— Во-первых, он и сиятельный тоже, род-то древний. Во-вторых, наследник титулуется как владетельный, если у него в управлении хотя бы формально хотя бы луг двадцать на сорок. У Кена, по-моему, ничего нет. А в-третьих, здесь вот неточно записано: если лорд и знатный, и богатый, то владетельным он будет, если говорят о политике или экономике, а если про суп из речного зайца, то сиятельный он.

— Как ты ухитрился в этом разобраться?

— Слушал.

Снова интонация «это же очевидно». Я хотел уточнить, не знает ли Умник разницы между «его смелостью» и «его ловкостью», но побоялся, что мой авторитет и так упал ниже крышки, и спросил о другом:

— Шел, ты не знаешь, с каких пор в Школе позволено хвастаться знатностью?

— В школе Кен хвастается тем, что маг в третьем поколении.

Сперва я подумал, что ослышался. Шелис повторил. Я снова подумал, что ослышался. Шелис снова повторил. Эфин, каким неописуемым идиотом надо быть, чтобы этим хвастаться?! А какие идиоты должны собраться вокруг, чтобы хвастовство сработало?

К счастью для моей репутации, разговор прервался. Сиятельный лорд Лис (помню, озвучивали мне его родословную… поколений на двадцать точно) изволил обнаружить странную зелёную верёвку и, видимо, принял её за побег диковинной лианы. Верёвка оказалась щупальцем семиножки-древолазки. Остаток вечера Шелис лечил ожог на носу чересчур любопытного жеребёнка. Бедный Лис по-кошачьи шипел, жалуясь то ли на судьбу, то ли на эфин, и прятался за хозяина при каждом шевелении веток.

А я размышлял о безграничности идиотизма.

Нет, я понимаю, лестно, когда родители из числа своих (большинство магов к концу школы становится круглыми сиротами при полном комплекте живой родни). Но твоей заслуги здесь нет, зато…

Зато сомнительно, что они положились на эфин.

Известно, что в девяти из десяти случаев ребёнок мага рождается с даром менять неопределённость.

Десятому магу очень приятно наблюдать, как его дети стареют.

Если волшебники оба родителя, ребёнок достаточно неопределёнен примерно в пятнадцати из шестнадцати случаев.

Паре номер шестнадцать тоже весело.

А вот уровень неопределённости ребёнка всегда ниже (трансформированных родителей в расчёт не берём — идиоты). Говорят, если вы — архимаг, а дитятко защищало девятую степень сорок лет (и то пришлось лично беседовать с комиссией в укромном закоулке), ощущения незабываемые. Прямо спрашивать у Веды Вельжневой, так ли это, я не рискну.

Чтобы ребёнок наверняка стал волшебником и не оказался слабее родителей, используют «круг Элежа» — сложнейшую фигуру начерталки, полностью предопределяющую наследственность в момент зачатия. Способ единственный и о двух недостатках. Во-первых, несколько тысяч параметров, и все взаимодействуют. А во-вторых, где-то в четвёртом-пятом поколении появится резонанс, неопределённость зашкалит, и родится нечисть.

Если Прошлая Королева была «слабым» магом, Эланхис и Нилла — маги средней силы, а Кен в шестнадцать сравнялся с родителями, то круг применялся минимум дважды. Гордиться своей граничностью? Хвастаться?!

Хотя, снежно-белую кожу и светящиеся глаза тоже часто почитают за эталон красоты. То, что красота нечеловеческая (а также, нешерская, неирксская, и вообще неживая), старательно забывается.

Утро оказалось сиреневым. Безоблачное небо, размытое неяркое солнце, тени звёзд — непривычных, дневных. Очаровательная картинка, если не летать.

Шелис заикнулся было об «испытании каскада», но я произнёс (в пространство): «Рекомендую предварительно ознакомиться с показаниями предыдущего испытателя. „Дороги трилистника“ за прошлый месяц, автор Ян Арнис, примечания мои. Кстати, попробуй угадать, почему мои». Умник вздохнул и пообещал ознакомиться.

Уже в дороге я спросил:

— А почему ты редко летаешь стихийной? Всё-таки, независимость от высоты, деревьев, стен и полнолуний… Почти свобода.

— Почти колодки. Кратчайшая дорога к трансформации. Чувствовать, что раньше умел, а теперь не получается, ушло, и никак не дотянуться… — Умник покачал головой, словно не хотел даже воображать подобное чувство.

— Ты необычный стихийник, Шел.

— Вы тоже необычный некромант, учитель.

— И в чём моя «необычность»?

— Вы умеете готовить.

— Вызубрил «Сборник походных рецептов» перед поездкой. Согласись, любое зелье сложнее авирной каши.

— А вот и нет. В этом что-то эфинное. Я слышал, что Шелар Онельская и с рецептом ухитрилась испортить гречку, и в результате проспорила ценный янтарный амулет.

Я припомнил, что тоже о чём-то подобном слышал. Кстати, от самой Шелар — мне даже амулет на шее князя Ясеня Эш Вирена показали.

— Могло бы получиться забавное исследование: «Влияние некротрансформаций на умение готовить пищу».

— Вы сужаете проблему. Надо «Исследование влияния эфинных факторов на способность мага готовить пищу», — очень серьёзно поправил Шелис, — Вы как думаете, на магистерскую потянет?

— Для теоретика — да, для практика — возможно, для остальных — только на пару статей.

— Надо подать идею… Лис, не лезь в муравейник! Учитель, давайте поедем быстрее, а то у него любопытность восстановилась.

После ужина, когда я валялся на одеяле, смотрел в небо и от нечего делать вспоминал байки о лженауке звездочтении, рядом возник мощнейший всплеск магической энергии, подбросивший меня в боевую позицию.

Практикант сидел на коленях и увлечённо чертил угольком на большом куске коры, мурлыча под нос незатейливую песенку. Я прислушался — по своему опыту знаю, что именно из незатейливых песенок получаются самые мощные заклинания. Тут и «На крови трава, на траве дрова», и «Во поле берёзка стояла», и «Ой, на зорьке выйду в поле, оборву три колоска», и, конечно, бессмертное «Як у небе ветрык белы», и полгорода без крыш.

Песенка была на лиутском диалекте — восточном наречии, прекрасно сбивающем с толку посторонних. Лиутский похож на канонический надморский, это обманчивое сходство здорово успокаивает, кажется, что всё понятно… потом оказывается, что не понятно ничего. Я диалект изучал (чем больше языков тебе известно, тем проще строить вербальную программу, подбирая слова с нужным значением и оптимальным звучанием, да и полезно знать, что «блага тебе!» — пожелание больших неприятностей), но бегло говорить не умел. Кажется, песенка была об облаке. Что-то вроде «далеко ли ты летало, и не скучно ли в небе». Я успокоился и медленно приземлился. К счастью, стихийник даже глаз не поднял. Хорош бы я был — «боевая» и в каноническом-то варианте выглядит забавно, а уж в моём…

Шелис положил кору на землю. Равносторонний треугольник, по углам иероглифы «ветер», в центре — «вода». Струйки белого дыма закружились над рисунком. Квадрат, пентаграмма, шестиконечная звезда… эфин, неужели…

— Шелис, не смей!!!

Шелис хладнокровно свёл ладони «лодочкой» и плеснул воображаемой водой в небо.

Дымок исчез, ощущение магии пропало.

— Учитель, я же мог ударить, — укоризненно сказал мальчик, — Вы вмешались точно в момент формирования.

— Ты шутишь?

Шелис закивал. Что-то я не понял. Песня про кровавый дождь, плюс расширяющийся навев… стоп, а песня ли была заклинанием? Перед оформлением навева Шелис держал пальцы «полуднем», а «полдень» в сочетании со звоном лиутского диалекта, маг сероглазый природный блондин, одежда льняная, ливень месяц на дворе, вечер, лес еловый, справа ежевика, слева мухоморы… то есть…

— Ну, и кому теперь будет мерещиться, что на него навеяли лютую смерть?

— Ainar Ruine-sonnae, — по-литенски отвечал практикант.

— Шел, так можно до самоубийства довести… — и доводили. Часто. Особенно, конечно, не-магов, но и с магами иногда удавалось.

— Я же настроил таяние, — обиделся Умник, — Четыре дня потерпит!

Ну да, маг смотрел на северо-восток. Слишком много параметров.

— Думаешь? Испытывал на себе?

— Когда я стал терять сознание, то испугался, что умираю, — признался Шелис.

— Смотри, ученик.

Шел честно подумал ещё раз и пожал плечами.

Я снова лёг, закинув руки за голову.

И вспомнил, как впервые, зарвавшись, очутился в границе. После этого я три или четыре года не решался взять в руки винису. Что делать — мне было двадцать два, я только-только получил звание мага и право экспериментировать, и однажды решил вызвать дух Кшеся Бессмертного. Но приглашать дух архимага в лабораторию чревато — способности у него сохранились, желания тихо сидеть внутри круга и слушать твой лепет, скорее всего, нет… и я попробовал сунуться на ту сторону, на грань. Взял винису (белое фарфоровое блюдо с фиолетовой четырёхлучевой звездой и чёрными иероглифами), расчертил доску под вызов, налил в блюдо дистиллированной воды, произнёс заклинание, отворяющее путь, перешёл на эфин-восприятие — путь казался дорожкой холодного ветра, слабыми голосами издалека. Я сосредоточился на этом ветерке, этих голосах… и голоса стали громче, ветер опутал меня, словно нитки клубка — игривого котёнка, а перед глазами встала серебристая муть.

Постепенно голоса набирали силу, переплетались странной музыкой, похожей то на шелест листьев, то на шорох камыша, то на плеск воды, то на свист вьюги. Они звали и гнали, говорили «там мы были…», говорили «здесь мы стали…», и во мне откликалось — тяга туда, стремление прочь, неуемное желание подойти и расслышать их рассказы, холодное знание «Не слушай мёртвых». Это было чарующе красиво — и страшно: я же знал, что нельзя проникаться зовом с той стороны.

Я так и не рискнул кого-нибудь позвать.

Дух Креслава Ветельского я вызвал спустя два месяца, обычным способом, и он прикарманил новенькую аврику из превосходной медной проволоки, но это было куда лучше границы зазеркалья (и на самом деле, хорошо, что я не успел попользоваться артефактом — иначе до меня могли бы дотянуться с той стороны). С тех пор я очень внимательно следил за чистотой инструментов (мало ли, кто ещё что утащит). И некоторое время шарахался от теней, и вздрагивал, когда слышал игру на шерской флейте-аолине — уж очень напоминало ту музыку.

Конечно, первосортная дурость — лезть на ту сторону… если не умеешь отгораживаться от голосов, разумеется. Больше я такой ошибки не делал: сперва боялся лазить, потом научился ограждать разум от мертвечины.

Сейчас я могу обойтись без винисы — достаточно кружки с водой. И даже если вода не дистиллированная, мне не так уж сложно встать на том пороге, услышать те голоса, увидеть то серебро, ощутить дуновение того ветра… и позвать их — одновременно не впуская.

Туман надвигается медленно, как будто нехотя. Что-то живое, что-то чуждое, инородное словно пугает зазеркалье. Сталкиваются два страха, я чувствую оба — один известно, чей, а второй? Интере-е-есная аномалия. Обычно на пороге только поддайся — потом два часа будешь дверь запечатывать и трое суток нежить по всему городу ловить. А тут…

Страх растёт. Отторжение тоже.

Закрываю дверь.

Открываю глаза.

Практикант замер рядом со мной в канонической боевой позиции. Ноги согнуты в коленях, руки разведены в стороны, пальцы «веником». Сиреневая паутина «щита радуги» на нас обоих. И когда успел, тут секунды не прошло!

— Вы слышите?

— Что именно?

— Какие-то голоса. Ненастоящие, — Шел настороженно осматривался, — Чужие… как будто для всего здесь чужие. Как будто не отсюда… в смысле мира.

Та-ак, напуган до смерти. Не ожидал. И ещё меня защищает… надо же.

— У тебя какая-то нестандартная реакция. Viesa mate от тебя шарахаются, viesa lemme прячутся, lois wearea тебя обтекает… а запугивать — обывателя и то дольше придётся.

— Это… вы?!

Шелис с воздуха сел на одеяло и уставился в землю.

— Шел, треть секунды. Порог. Опасности не было бы даже для трансформированного некроманта.

— А можно ещё потренироваться? — оживился Шел.

— По тебе ФБМ не плачет? Ты бы хоть дрожь унял.

— ФБМ по мне не плачет, исследования и стихийная магия интереснее, — тем не менее, хотя Шелиса и трясло, руки у него не дрожали. Знакомая подготовочка. Боевая, дорийский стиль, — Но выжить тоже хочется. Наверное, вы правы. Я другое проклятие сочиню.

Надо отдать практиканту должное — двойной навев был снят за семь секунд.

Успокоившись, Шел порылся в сумке, и на свет появились два бруска, длинная щепка и моток тесьмы. Умник быстро расчертил новый кусок коры, сплёл из тесьмы что-то замысловатое, положил в сторонку. На кору насыпал травок-иголок, и принялся высекать «живой огонь».

— Попался бы мне криворукий шаман, который это придумал, — сообщил практикант где-то полчаса спустя, когда иголки соизволили загореться, — я бы его проклял.

За «живой огонь» в заклинании отсроченного подъёма мне и самому когда-то хотелось зачаровать разработчиков. К счастью, они умерли много тысячелетий назад, их имён не сохранили даже сказки, и я не знал, кого вызывать с того света…

Шелис сжёг тесьму, то и дело подбрасывая в огонёк разноцветные иллюзии-иероглифы. Торжественно пропел кровожадный детский стишок (интересно, зачем?), небрежным взмахом левой руки рассыпал огонь по ветру (ни искры не осталось), и со всяческими предосторожностями упаковал щепку обратно.

— Артефакт? — поинтересовался я, указав на свёрточек.

— Нет, щепка с аблудки.

Слышал. Есть в лесу такие деревья… пройдёт мимо человек, и заблудится, да так, что из лесу уже не выйдет. Будет думать, что домой возвращается, а ноги сами в чащу несут. В родную деревню придёт — не узнает. Короче, пока лешему взятку не дашь, из леса заблудившийся не вернётся — хоть весь Жёлтый Легион на поиски снаряжай, с лестенями и собаками.

— Шел, чем ты угрожал лешему?

— Я её купил.

— У лешего? С каких пор нечисть позволяет магам заключать выгодные сделки?!

Просто «сделки» нечисть очень даже заключает, но в итоге маг остаётся без сапог и думает, что легко отделался. Обычному же человеку крупно повезёт, если он сохранит все конечности. С ушами, глазами, почками, годами жизни и членами семьи можно прощаться заранее.

Правда, по мелочам договориться чаще всего удаётся. Тот же леший за пару монет охотно покажет заплутавшему магу дорогу домой, но не подведи эфин явиться к нему с просьбой…

— Мне ещё первый учитель объяснил, что если покупать только за наличные деньги и не поддаваться на всякие шуточки с «тем, что на постоялом дворе забыл» и «маленькими услугами», то проблем не будет. Денег, правда, тоже…

— Сомневаюсь. Если бы существовал универсальный рецепт, о нём знали бы все.

— Не поддаваться у многих не получается, — признал Умник, — И нечисть обычно угадывает, кто сломается.

Подумав, я согласился. Ещё вспомнилось, что на дюжину знакомых, оставшихся-таки без сапог, приходится один магистр Эстин Лэнский — тот хвастался древней каменной статуей, честно купленной у кого-то болотного. Не худшая, кстати, статистика.

Подумав ещё, я честно признался: «Шел, я постоянно забываю, что ты не ребёнок. Но объясни, пожалуйста, если у тебя такая хорошая выдержка — нельзя обойтись без мести? Какого вессера ты провоцируешь конфликт с Рунсоном?».

— Не с Рунсоном, а с магом Айнар-из-за-Холмов, нарушившей, кстати, статут. И не конфликт, а небольшой обмен… оплеухами.

Пока я переваривал эту изумительную логику, Шел тихонько добавил:

— Спасибо, что одёрнули, учитель. Со смертным страхом я действительно сорвался.

Не дождавшись ответа, он взял полотенце и убрёл к ручью.

Полчаса спустя я отправился смотреть, не утонул ли практикант на мелководье. Не утонул. Сидел, смотрел на волны, размышлял о чём-то малоприятном. Из воды на мальчика таращились два серебряных глаза со зрачками-щелями. Второй маг нечисти не понравился — серый прочерк разрезал русло пополам и исчез за кустарником.

— Так расстроился из-за одной глупости? (Шелис кивнул) Бывает хуже. Обошлось без эфин-последствий, правда, конфликта я бы не исключал…

— Тарисе хиин лар но шайра эм квен лар но кейве, учитель. То бишь, «с лордами по закону, а с магами по статуту». Не станут они нарушать этикета.

Поверю на слово. Интересно, зачем висскому магу рунсонский придворный этикет?

— Шел, утешать практикантов не в моих привычках, но до настоящего, полноценного идиотизма твои действия не доросли…

— Предлагаете взять за образец навев Lameata на Стреленск?

— Нет, это уже не обычный идиотизм, а клинический.

— А есть разница?

— Публицистику читать надо. Обычный идиотизм — это дурацкая цель или дурацкое средство, а достойный Карской лечебницы — это дурацкая цель и дурацкое средство. Дурость ради дурости. О Хвойницком разброде слышал?

— Да. В школе рассказывали, что какой-то безалаберный восьмикурсник без подручных средств вызвал дух посреди храмовой площади и виртуозно применил «белый ирис», чтобы напустить на людей злобное привидение. А первый учитель говорил, будто один некромант решил объяснить людям, какая сволочь этот благородный Велеслав, и заодно предотвратить повышение некроактивности и возникновение злобной нежити. Но не придумал ничего умнее, чем вытащить дух с того света, — ох, и невинные же глаза были у Шелиса! Чувствую, он прекрасно знает, кто этот «один некромант», — Что именно было идиотским, учитель?

Вроде бы я где-то видел эту ехидную улыбку, но где именно — вспомнить не мог.

— Как видишь, в любой системе ценностей дуростью кажется что-то одно, — я постарался выглядеть невозмутимым. Ухмылка стала ещё ехиднее, — На самом деле, идиотской была цель.

Улыбка исчезла.

— Тогда я усвоил, что многих людей не интересуют первопричины, объяснения и законы мироустройства, и что людям частенько плевать на возможные последствия. Четыре года спустя они стали бы пропадать средь бела дня, и жалобы полетели бы в Совет, Легион, Ветку, Трилистник, городскую стражу и все рыцарские ордена, какие найдутся поблизости… но предотвращение будущих бед сегодня им не нужно.

Ещё я усвоил, что 1) некоторые суеверия полезны, 2) с толпой не поспоришь, 3) левитация плохо совмещается с экзорцизмом, 4) после петли шея долго болит и 5) пункт 2 не относится к архимагам-телепатам.

Шел внимательно меня выслушал, сделал неозвученный вывод (надеюсь, не «Учитель идиот»), и внятно объяснил, что никакой он не Шел. А Шелис, можно Шейэллтис^[18], если я не могу выговорить «Шелис» — то Леслав, если «Леслав» слишком длинно — то Лес. Но не Шел, не Лис, ни в коем случае не Леська, а за Лешека можно и мухоморами кашу приправить.

Я вслух подумал, что при таком имени никаких прозвищ не нужно. Умник возразил: «приличных» старорунсонских имён, считая и мужские, и женские, наберётся дюжины полторы — называть ребёнка «Кровавым Мстителем» в наше время никто не будет. «А там сейчас у знати мода. Возможны совпадения.»

Оказывается, Умник был на четверть рунсонцем по матери. Может, потому на него не действовало проклятие? В самом проклятии я больше не сомневался: вывод о дипломатических проблемах пришлось с боем вырывать у подсознания, и страна казалась запредельно далёкой, этаким Надоблачным Градом, где все ходят на руках.

Госпожа Сна

Тропа резко свернула влево. Клубок несколько раз подпрыгнул на месте и остановился. За пять дней он уменьшился до размеров человеческого глаза, а лохматостью стал напоминать симанскую кошку. Похоже, всё.

Я перебрал пальцами, и жёлтый шарик исчез.

— Вышел предел дальности. Пора искать деревню…

— Не стоит, учитель. Я эти места знаю. Если сейчас ехать налево — там Сивцовка и Череповецкое болото. От слова «череп». Нам надо прямо, пару километров через лес, потом дорога будет, потом по тропе налево до мор-камня, потом от камня направо, а потом ещё одна дорога на Синяки, а от Синяков на Резинец, а оттуда до Чернобельска дорогу спросить можно. Она петляет немного, но постоянная, и ездят по ней часто.

— А ближайшая деревня где?

— Сивцовка, что ли? Учитель, вы так соскучились по работе?

— С тобой соскучишься! Она что, вымерла?

— Была в процессе.

— У нас крупа кончается, хорошо бы купить. Знаешь подходящую деревню?

— Ворлики вот за этим лесочком. Большое село, окружной центр. Правда, здесь… ну, условно всё. Старосты округи нет, мага нет, врача нет, за налогами раз в год приезжают, да и те по «каменной» сумме. Но там иногда бывает ярмарка, корчма настоящая и ремесленники есть.

Как я люблю ездить через лес напрямую!

Село Ворлики, отмеченное косой доской на гнилом столбе, и вправду было велико по меркам Дикого Удела — дворов сорок. Со средины главной улицы обнаружилась мостовая. Не хватало только пары башенок над хлевом старосты, чтобы почувствовать себя как дома.

На крышке колодезного сруба изобразили «гнутый» крест. Странно, вроде бы, никто не топился. Шелис остался проверять воду на предмет опасных бактерий и (если таковых не окажется) поить коней. От колодца до корчмы было метров пятьдесят, и лучше бы я их пролетел.

Корчма тоже порадовала. Разбирать закорючки на вывеске (то ли иероглифы, то ли бессмысленные линии, обманка для невежд) я поленился — пусть остаётся безымянной. Внутри темно, грязно, и со всех балок свисают веники — прошу прощения, обереги, перевитые «ведьмиными поясами». Не знаю, какой травой было при жизни это сено, и от кого оно должно защитить. Суеверия живучи. Нечисть — тоже: с одной из связок на меня уставилась хитрая мордочка плута вислоухого, или shes lakira. К счастью, я не собирался здесь обедать, а гречневая крупа и корни аира обеззараживаются при варке.

— Никак, Шелис Виренкин!

Я замер, привлечённый знакомым именем.

Две женщины. По одежде — деревенские. Возраст эфин разберёшь — в деревнях старятся слишком быстро, а в Диком Уделе медицина неразвита даже по сельским меркам.

Неужели она говорит о моём ученике? «Шелис Виренкин» звучит не по-деревенски, и смотрит она как раз на мальчишку у колодца…

— Да не! Шелис моего Виньки года на два старше будет…

Первая собеседница презрительно фыркнула:

— Кто ж у колдуна годы разберёт? — заявила она, — Когда им эфин расти не даёт? Ты на лицо глянь, точно он!

— И мало ли, кто на кого похож, — не сдавалась вторая спорщица, — Взять, хотя бы…

— Простите, я слышал, что годы нельзя узнать у взрослых колдунов, а дети растут как обычные люди, — разговор меня заинтересовал, но не настолько, чтобы выслушивать описание внешности всех обитателей округи, включая разумную нечисть. Лёгкий отвод внимания, чтобы не задумывались, с кем откровенничают…

— Пока ворожить не начали, мо, и растут, а там — как эфин положит. А Шелис от лавки, скоко помню, колдун!

— Мальчик не похож на здешнего, — я не лукавил. Светловолосых вокруг что-то не попадалось.

Реплика угодила в цель. Видно, женщина была из породы деревенских сплетниц — начав болтать, не остановится, пока не озвучит биографию жертвы, полную родословную до шестого колена и хронику за сто лет в придачу.

— Ведомо, не похож! Мать у него пришлая, Вирена-то. Вдова, один сынок был, Шелис вон этот, да взял, и утёк. Гидник эфинский. Она всё убивалась, люди говорят — в ногах молила, чтоб остался, а ему что — колдун, ветер вместо сердца…

— И, ведомо, брешут. Ажета говорила…

— Брешут?! Или он от лавки не скаженный?! А как Решку Побреха в родном дворе заблудил? А у Ланки Данеченки корову спортил?! А кузню по брёвнышку размело?! Альша, ты глянь, ведро-то чародейством держит, гидник!

Шелис действительно предпочёл не возиться и поднять ведёрко телекинезом.

— А боженьки, а схуднел-то как, — всплеснула руками жалостливая Альша.

— Ишь, эфинское отродье…

Так… всё необходимое я узнал, а слушать полное жизнеописание «отродья», издание сто седьмое дополненное, с комментариями, не собирался. Развев отвода, и можно идти выяснять детали.

— Шелис, я тут расспросил местных, и узнал, что ты к ним относишься…

— Раньше относился. Условно.

— …и мать у тебя здесь живёт…

— Не здесь, а в Жабинке, — хмуро ответил Шелис.

Название не вдохновляло, но…

— А что ж ты мне корзину плёл — сирота, мол, родителей не помню?

— Не вам, а вообще. Чтобы в школу взяли.

— Тебя и так бы взяли, — заметил я, — Ладно… думаю, мать тебе обрадуется.

— Нет. Я к ней не поеду.

— Поедем, Умник.

— Зачем?!

— У тебя до сих пор кашель, тебе надо хотя бы две-три ночи провести в тепле, иначе, к Стреленску заболеешь всерьёз. А раз есть возможность пожить в доме, хотя бы и крестьянском, надо пользоваться.

— Но учитель!!!

— Шелис, едем. Хотя, подожди…

На всякий случай я спросил дорогу у проходившего мимо парня с охотничьим луком на плече. С практиканта сейчас станется что-нибудь перепутать, а потом сказать, что раньше так и было…

Тропа на Жабинку кружила и петляла, словно пьяный ветер в сиреневую ночь. Меня предупредили, что прямой путь — пять вёрст лесом, а удобный — одиннадцать дорогой, но лесом я на сегодня был сыт по горло.

Первую треть дороги Шелис глядел на меня с немым укором.

Потом стал ныть — и к началу учебного года не успеем, и практику ему не зачтут, и с матерью он не ладил, и почти не кашляет, и вообще.

Потом вдруг замолчал. Я оглянулся — Шелис опустил голову и уставился на край седла. Лицо практиканта ничего не выражало.

Чего-то я не понял. Что-то определённо было не так, но что? Тень странного прыгала на задворках сознания, дразнила, но выходить наверх не желала.

У обочины был вкопан столб. На столбе висела дощатая табличка, удивительно ровная и гладкая. На табличке каллиграфическими рунами было написано «Жабинка», рунная надпись дублировалась аккуратными иероглифами «жаба» и «деревня», ниже стояло «1 км», рядом — сразившее наповал «0,80 врст». Впечатление несколько портили пять глубоких параллельных царапин в левом нижнем углу.

Что-то определённо было не так.

Тропа вильнула в последний раз, деревья расступились, и перед нами возникла длинная улица. Первые же два дома создали у меня подозрение, что вместо человеческой деревни мы заехали в шерскую куоллу. Дом справа сверкал насыщенной синевой вечернего неба из-за зелёного плетня. Дом слева обходился без плетня, был оштукатурен и выкрашен в бледно-жёлтый (не считая салатовых ставень). Присмотревшись к окнам жёлтого дома, я несколько успокоился: стёкол нет, значит, не шеры.

Я тронул поводья. Рысёнок неспешно дошёл до угла жёлтого дома и остановился. За углом оказалась пристройка, а в ней дверь. Справа от двери к стене прислонялась лестница, на лестнице спиной ко мне стояла рыжеволосая девушка в мужской одежде. Над дверью красовалась вывеска — знакомые каллиграфические иероглифы, «Чёрная рябина, корчма». По обе стороны от вывески приколочены две узкие полки…

А на полках выстроились в ряд головы. Идеальная сохранность, словно с утра отпилили. Большие и маленькие, мохнатые, чешуйчатые и голые, с рогами, с клыками и без. Под каждой головой висела табличка с литенским и простонародным названиями нечисти, у коей был изъят сей важный орган. Разнообразие подавляло, повергало в восторг, изумление и оцепенение. Передо мной красовалось содержимое абиологической энциклопедии средней руки.

Девушка на лестнице полировала тряпочкой одну из голов. Буро-зелёную, чешуйчатую, клыкастую. Темняк-трупоед, тварь преядовитая, достаточно коснуться зубов, и…

Рука неизвестной скользнула к пасти. Времени на размышления не было, резким жестом я вызвал «вихрепилу». Хрустнуло дерево, на землю со стуком упали обломки лестницы. Незнакомка приземлилась беззвучно-профессионально, в полёте успев развернуться и принять боевую стойку: меч (откуда?!) в левой руке, «зеркало» в правой.

— С ума сошёл, некромант? — деловито осведомилась она.

— Я… рефлекторно, — растерянно ответил я, — Темняк же… ядовитый.

— У меня всё обезврежено, — уже вполне мирно сказала Лека, — Прошу прощения за фамильярность, господин некромант. Я тоже… рефлекторно.

— Может, перейдём на «ты»?

— По какому поводу ты сюда приехал?

Я спешился.

— Возвращался в Стреленск из Рунсона, случайно завернул… Не знал, что ты здесь живёшь, — Лека с задумчивым видом смотрела мне за спину. Удостоверившись, что там всего лишь Шелис, я добавил, — А это мой практикант.

Лека прищурилась:

— У тебя же другие были.

— К счастью, действительно «были». Пришлось взять ещё одного. Очень славный парнишка, к хулиганству не склонен, за деревню можно не беспокоиться. Кстати, у него…

— Ты что, бездельник, в некроманты подался?

— Нет!!! Магистр, скажите, что я не некромант! Пожалуйста!

— Он не некромант, — послушно сказал я, — Стихийник, полный маг. Стечение обстоятельств… я тебе потом расскажу, — тут меня осенило, — Слушай, ты ведь хорошо разбираешься в травах. У мальчика была навеянная лихорадка, и до сих пор кашель, сумеешь снять?

— Конечно… Так, некромант. Мой дом в конце деревни по этой стороне, он подписан — узнаешь. Но учти, конюшни у меня нет. И кто-то должен заплатить Янусю за сломанную лестницу, — Лека ткнула пальцем в дверь корчмы, — А раз сломал ты, ты и плати. Шелис, идём, я тебе синевики заварю. Неужели восьмая степень?!

Я же его не представлял! Так… кажется, таинственный «учитель», якобы съеденный краснозубом, жив и по сей день. Это (в отличие от здравствующей крестьянки-матери) действительно стоит скрывать: вёска за сбор^[19], в Школу досрочно не приняли бы.

Корчмаря Януся, похоже, совсем недавно называли Янеком. По виду он и сейчас был Янеком: молодой парень едва ли за двадцать. За разговором он наблюдал из окна, так что, объясняться не пришлось (и то хорошо — не представляю, как бы я объяснялся…). Монета в полсбора примирила Януся с утратой лестницы, а ещё за вёску он согласился на недельку приютить Лиса с Рысёнком.

— А что, нечисть эта давно висит?

— То смотря какая. Первую башку приколотили — я ещё от гусей прятался, — ухмыльнулся Янусь, — Вон, гляньте, ratea sonumari. А последнюю вчера, latis nersa.

Если бы не «латис» вместо «латеис», произношение корчмаря было бы идеальным.

Куда я заехал?!

— Весёлая у вас магичка.

— Да не. Она не магичка, она… вроде рыцаря, — простодушно сообщил парень, — Колдовать не умеет, а мечом владеет отменно, с любой нечистью справится.

— Мечом? С любой?

Янусь заметно покраснел.

— Из лесных тварей, какие наведывались, с любой, — поправился он.

Я понимал, почему абиолог обманывает доверчивых селян, притворяясь, будто она «вроде рыцаря». Рыцарь не должен исцелять чёрную лихорадку (единственное лекарство — цветки адильского кактуса, растущего исключительно в пустыне Унчан материка Чоншу). Рыцарю не требуется снимать порчу с бездельника, которому в детстве всё позволяли, а теперь никто, кроме кривой Таськи, в жёны не идёт, да и той откупное давай. Не нужно навевать удачу, превозмогая третью аксиому Лайтимы (гласящую, что удача эфин-коррекции не подвержена). Не приходится менять погоду (сдав дисциплины стихийной магии на два и торжественно утопив конспекты в Выпускницкой Огнеяме). Незачем сочинять предсказания (ну где вы видели абиолога со способностью к предсказаниям?!) и внушать сборщику податей, что медный летник — это бронзовая вёска…

Словом, «под лунами найдёшь причин немало» абиологу представиться рыцарем.

А вот причин деревенскому мальчишке изучать литен я не вижу…

Жабинка изнутри оказалась не хуже, чем с краю: нет-нет, да встретится по-шерски разноцветный дом. Жилище Леки не подвело: светло-коричневое, с резными жёлтыми наличниками и застеклёнными окнами, с дверью, старательно разрисованной плющом и папоротником (знак мага восьмой степени затерялся в левом верхнем углу — эфин заметишь). С типично стреленской прихожей: тростниковый коврик на полу, рукомойник справа от входа, полочка для обуви, резной шкаф, зеркало… только светильника с огневиком не хватает.

Комната была похожа на прихожую не больше, чем витха «Стрела, улетевшая в рассвет» на трактир «Голова Берислава». Сложный узор на стенах и потолке, плетеная мебель, окна из зачарованного шерского стекла-«незаглядки».

Практикант, вымытый и закутанный в одеяло, полулежал на диванчике и одной рукой держал чашку с чем-то дымящимся. Лека сидела в кресле:

— Проходи, — сказала она, — Ничего опасного, недолеченный бронхит, справлюсь за пару дней.

— А ты говорил — «краснозуб съел», — укоризненно заметил я.

Шелис потупился.

— Кого? — уточнила Лека.

— Полагаю, тебя. Это ты — его учитель-абиолог?

— Шелис, ты что… так прямо и сказал?

Шелис пробормотал что-то невнятное.

— Тебе не стыдно? Чему я тебя учила?! Надо было сказать «но однажды он встретился с краснозубом…», — и Лека с неописуемо грустным видом развела руками, — Я думала, ты ушёл потому, что всему научился. Кажется, напрасно.

Какие-то странные отношения.

И потом… выговор (пусть даже по непонятному поводу) не делают с таким лицом! Лека смотрела на Шелиса, словно шер на личное дерево.

— Нищая крестьянская семья, — сказал я потолку.

— Шелис?

Неужели угадал?

— Родители умерли от чёрной лихорадки.

— Шелис, ты и это говорил прямым текстом? — с ударением на «это» переспросила Лека.

Шелис вздохнул.

Лека картинно схватилась за голову.

— А если бы случайно вышел сглаз-навев?! Я-то легко отведу, а отец чем виноват?

— Как, ещё и отец есть?

— Насколько я слышала, все опыты по бесполому размножению человека провалились, — с ехидной улыбочкой ответила Лека.

— Нет, я понимаю… я имел в виду — здесь.

— Зачем — здесь? — Шелис и Лека уставились на меня с одинаково недоуменными лицами.

— Не знаю… для воспитания, — растерялся я.

— Никакой отец для воспитания не нужен, — уверенно заявил Шелис.

— Человеку достаточно одного толкового родителя, — вторила Лека.

А это хорошо. Мне он тоже не нужен.

Умывальная комната была прекрасна.

Горячая и холодная вода (мощность нагревателя — три жар-камня), «дождик», тейквет (он же «ирксская прачка», устройство для стирки с магическим самокрутом), четыре полки аумилловских кремов, шампуней и смесей для купания, мыло нескольких сортов (для разнообразия — от «Лаон Шелл»), большая кедровая ванна. Светильник с огневиком, «фиалковая» плитка на полу и стенах…

Забравшись в воду, я задумался — как Лека ухитрилась устроиться в деревне с таким комфортом? Да, магу по силам соорудить водопровод и систему очистки (особенно, если есть деньги на редкие минералы, ирксские механизмы, шерскую косметику и наём рабочих). Но одно дело — башня на отшибе, где и вправду можно творить что хочешь, от канализации до «кровавой капели» по седьмым числам, и другое — процветающая деревня. Куда соседи-то смотрят?

— У меня все смотрят куда надо, — с готовностью объяснила абиологичка.

Мы сидели в первой комнате^[20] — Лека в кресле, я на диванчике. Шелиса отправили спать. Передо мной стоял кувшин лёгкого расслабляющего зелья.

— …то есть, куда угодно, лишь бы не на меня. Не сплетничают, не следят, не замечают, что я не старюсь… пока не замечают.

— Как тебе удаётся поддерживать долгий отвод внимания? Ведь квадратичная зависимость…

— А зачем отводить внимание, когда можно зачаровать? Или проклясть?

— Затем, что просчитать все последствия такого проклятия сумеет разве что Арвешше Снежный или…

— Я, — с улыбочкой закончила Лека известную поговорку.

— А, ну да.

Честно говоря, я сомневался до последнего. Знал, что должно быть, но немного не верил. На портрете в «Магическом Обозрении» красовалась мраморная статуя со строгим лицом, сложной причёской «водопад» и амулетами из дальшских изумрудов поверх шёлкового халата. А передо мной сидела симпатичная насмешница в простой льняной одежде. Коса до пояса, вздёрнутый носик, три висюльки из коры (вообще не волшебные), босые ноги… и это Leka las Inova, Лека Госпожа Сна, лауреат премии Трилистника и автор заклинаний на крови?!

Хотя… кто бы удивлялся! Меня тоже любят обзывать «живой легендой», «интуитивным некромантом» и тому подобными нелепыми словосочетаниями. И тоже удивляются при встрече — что ж я, такой-сякой, на портрет в учебнике некроанализа для восьмого курса не похож (а что, с позволения сказать, «нарисовано» в книге по истории магии!).

— Всё это не слишком сложно. Большинство людей хотят видеть то, что удобно видеть, и если легонько подтолкнуть, они и не посмотрят в ненужную сторону.

— А мне показалось, твои соседки любят сплетничать.

— Да, но о чём? Соседки с удовольствием обсудят то, что у Вирены сынок-то удрал, не сумев понять, что он вырос и ушёл… я думала, что вырос, — в последних словах мне померещилась насмешка, — Соседки обсудят иллюзорную, понятную Вирену. Не меня.

— Странно, что Шелиса-мага увидели…

Мне досталась ещё одна ехидная улыбка:

— Поверь на слово, некромант, чётырёхлетнего мага со свободным запасом больше твоего полного в сундук не спрячешь.

Я удивился и пустился в расспросы.

…Лека была очень слабым магом. Сидя рядом, я не чувствовал и тени способностей, даже фонового дрожания полей. К тому же, ползапаса женщины ушло на постоянную защиту.

…У Леки была очень сильная постоянная защита. Я попросил разрешения и посмотрел сквозь «хрусталик» — серебристая муть, контур плавится, теряются очертания фигуры. Как следствие, в «свободном запасе» у Леки оставалось четыреста семьдесят восемь — пятьсот шестнадцать нисов. Она привыкла к этому со школьных времён…

— Но этого едва хватит, чтобы защитить степень! — ошеломлённо воскликнул я.

Лека не обиделась:

— Да. Я из «мышей», некромант. Заучка, и всё такое. Свободный диплом.

Свободный диплом школы дают только идиотам, которых эфин пристроишь. А если пристроить и удастся, то отвечать за трудовую деятельность распределённого не хочется.

Но… как? Автор «зеркала Линовой» — бесталанная троечница?!

— У автора «зеркала Линовой» были некоторые… странные способности. Приятели ещё удивлялись… но в Общей Школе Љ1 магию крови изучали разве что на истории, и странные способности остались на уровне мелких пакостей…

— Не только в Общей, — ввернул я.

«Живая магия», она же «магия листьев» («эМэЛька»), она же «магия крови» — удел виртуозов и знахарей-самоучек. Воплощённая элементарность. Знаний не нужно. Получение энергии из собственной крови для большинства неопределённых — интуитивное действие, и заклинания, основанные на необработанной «живой» энергии даются легче других.

Вот только подъём в эМэЛьке больше похож на отвесный утёс, чем на метафорические пандусы и лесенки из других дисциплин. Всё, что не попадает в категорию «примитивные чары», требует нешуточных теоретических знаний, плюс история, лингвистика, естественные науки и умение плясать на руках. Высшие заклинания эМэЛьки практически недоступны: к тому времени, как маг (давно не ученик) доберётся до нужного уровня, он уже изрядно трансформирован. А чтобы взять энергию из живой крови, нужна живая кровь, но никак не «раствор семнадцати неорганических соединений».

То же «зеркало Линовой»: 16 нисов классикой — но чтобы хватило номинала, требуются хорошая растяжка пальцев, быстрота движений и никаких эфин-модификаций организма до четвёртой оболочки включительно. Ах, не можешь развести средний с указательным на сто восемьдесят градусов? Восемьсот нисов. Скорости недостаёт? Тысяча шестьсот. Раз в год гуляешь в грани зазеркалья? Две тысячи. Мысли читаешь? Приятель, не с твоим запасом этот щит ставить, иди, предскажи что-нибудь…

Преподавать эМэЛьку в школах нет смысла. И учителей.

— …чтобы получить девятую степень, автору «зеркала Линовой» понадобилось полкатушки.

— А восьмую?

— Лет десять.

Я прибавил то и другое к двадцати одному (вышло заметно больше тридцати пяти), и зарёкся что бы то ни было предполагать в отношении Госпожи Сна. Всё равно ошибусь. Видимо, проклятие действует не только на соседей.

Тут я сообразил, что снова предполагаю.

— Исключено. Чары очень слабые (вряд ли подействуют на мага), и завязаны на область проживания. Сам разбирайся со своим воображением, некромант.

— Почему бы тебе не называть меня по имени?

— Почему бы тебе не назвать имя?

— Эльсиделл.

Изумлённый взгляд.

Началось. Ну, попадись мне иллюстратор учебника «Новейшей Истории Магии»! На портрете меня здорово приукрасили: вместо маленького, худенького, бледного светлоглазого человека изобразили высокий, обтянутый белоснежной кожей скелет со сверкающими нефритовыми радужками. Наряд и причёску почему-то оставили. Скелету не шло — и получалось, что меня наградили дурным вкусом в придачу к трансформациям.

— Как?! — между тем, переспросила Лека.

— Эльсиделл…

— Это что же… aelsee-dell? «Безголовый»?!

— Не «безголовый», а «Лишённый головы».

— То есть, безголовый. Нет, некромант. По такому имени я тебя называть не стану.

— Почему?

— Потому что это не имя, а дразнилка.

— Вовсе нет. Это имя, и оно означает, что я бываю способен на странные выходки.

— Некромант, что бы там ни подразумевалось, «эльси делл» означает «безголовый». А безголовый — это дразнилка.

— Лека, это комплимент! Дразнить меня пытались всего один раз…

…после чего дразнивший раз и навсегда уяснил, что крестьянское происхождение — как бы ни любили бродячие певцы этот сюжет — вовсе не гарантия магического превосходства.

— Некромант, школьные прозвища не всегда становятся хорошими именами, иногда их лучше просто выбросить. «Безголовый», что бы там ни подразумевали твои однокурсники, — дразнилка. Я не твоя однокурсница, меня не касается то, что они подразумевали, и повода тебя обзывать ты не давал.

Я попытался объяснить, как заработал прозвище. Бесполезно. О большей части моих юношеских подвигов Лека знала — это был, как она выразилась, «хороший дидактический материал». А признавать моё имя не желала, и всё тут. Сокращённый вариант «Эльси» устроил её ещё меньше, называться Даэлем не хотел уже я, пришлось терпеть «некроманта».

От выпитого зелья клонило в сон. Я попробовал сообразить, не упустил ли чего-то важного. Сообразил:

— Лека, здесь есть опасная нечисть?

— Есть, — почему-то Лека улыбнулась.

— Кто именно?

— Леший, водяницы, ивенницы, ивенки. Южнее — болотник. Севернее — синие ветры…

— О… я имел в виду — с которой ты не договорилась.

— Была.

— Значит, если я пойду гулять в лесок напротив, бояться некого? Собачка не цапнет?

— Э… какая собачка? А, шурш? Нет, я его отпустила далеко отсюда, он не вернётся.

— Отпустила?!

— Некромант, я не могла его убить. Магией — мне не хватало сил, мечом — скорости…

…Девушки возвращались из Ворликов через лес, когда из кустов ударила рыжая молния. Альша ничего не успела понять, не успела даже почувствовать боль; практичная Найка глотнула зелья из кожаной фляги, ухватила подружку за целую руку и бегом понеслась по тропе.

Во фляге была «Легконожка-аль2».

Потом Наина долго удивлялась — как ей удалось остаться спокойной? При виде откушенной руки полагалось завизжать и перепугаться до смерти. На испуганного человека хитрый состав действовал иначе: сводил с ума, заставляя плясать и корчить рожи… но девушкам повезло, бурелом лёг под ноги ирксским проспектом, и через минуту они выскочили на опушку, причём, Альша теряла сознание.

Впрочем, она выжила. Спасти Найку, у порога Вирениного дома настигнутую запоздалым испугом, было сложнее.

Вылечив, выслушав, велев бить в «страх-ирис-колокол» и подумав «Новый вид? Или не вымерший старый?», Лека отправилась в лес на поиски нечисти.

Нашла.

Меч против зубов. Они расползлись по норам чуть живые. Два дня Лека болталась на грани, зельями вытаскивала себя с той стороны. На третий выбралась в лес и отыскала логово. Она была еле жива — но она стояла.

Шурш попытался приподняться, но не смог, и тихо заскулил.

Вряд ли женщина выдержала бы схватку не на жизнь, а на смерть: обречённость всегда придаёт нечисти сил. И исподтишка бы не вышло, он почувствует намерение убить.

Пнув жалобно хнычущего шурша ногой, Лека соорудила из верёвки поводок и ошейник.

Шурш лизнул ей руку. Эта странная нечисть доказала, что сильнее. Силу он уважал, силу он слушался.

Лека задумалась. Что делать? Убить в открытую она не сумеет, попытку устроить ловушку он почует, отпустить людоеда нельзя.

Впрочем, у неё был опыт дрессировки. А шурши чуют эмоциональные следы.

Поведав односельчанам об устранении нечисти и о том, что ей необходимо «уехать подлечиться», Лека собрала вещи и отправилась путешествовать.

Дрессировать шурша оказалось несколько сложнее, чем детишек. Но проще, чем лестеней. Лека приучала нечисть к определённому типу следов. Верхнежалецкий сумасшедший убийца был четвёртым сумасшедшим убийцей, всего нашлось семь, причём, уже на шестого шурш вывел Леку сам.

В Ажинове она его отпустила. Вечером от неприметного портного осталась куча костей. В погребе стража нашла три шестёрки человеческих ладоней. Тварь со всех лап смылась из городка. А Лека вернулась в Жабинку.

Долечиваться…

Я проснулся затемно.

Зелье помогло. Ничего не болело, не ныло, не просило «некромант, давай ещё поваляемся…». Спать дольше не хотелось.

Надо взять рецепт. Два-три иероглифа на крови я создам.

До рассвета я успел рассмотреть деревню, увериться, что следов крупной нечисти внутри нет, поиграть с котом, поиграть с крылатым котёнком, забраться в крапиву, набрести на синевичное поле (ого, кто-то богато живёт, даже с учётом перепродаж выйдет немалая выручка), притвориться, будто в упор не вижу ивенника и разыскать местное кладбище. Кладбище мне не понравилось — слишком новое, на порядок моложе деревни. Значит…

Ладно, это дело Леки. Не стоит вмешиваться без спросу.

— Доброе утро, учитель! — крикнул Шелис.

Он стоял у кромки луга, на котором я собирал различные образчики местной флоры, как-то: водосбор дорийский, живокость высокая, лилия белолистная, трипутник многолетний, льнянка обыкновенная, колокольчик лунный, колокольчик полосатый и травка зелёная неопознанная. Странно, деревня далеко, а часть пути я пролетел. Некоторым дома и нечисть помогает.

— Как ты меня нашёл? — спросил я, когда мальчишка приблизился.

— Магией.

— Почему я не почувствовал… — сам себе сказал я.

— А вы и не должны были. Это классическая эМэЛька с малым номиналом, учитель. Вам такое не положено замечать даже сквозь «хрусталик», — где я слышал похожую фразу? — Вы придумываете новое заклинание?

Так… с этим вездесущим типом надо быть начеку.

— Ты завтракал? — уточнил я, — Не бутербродом, надеюсь?

— Зря надеетесь, мама не любит готовить. Только шерские супы, потому что они похожи на зелья, и полсупа можно заколдовать.

— В «Рябине» готовят прилично?

— Да. Кроме рыбы.

— А что не так с рыбой?

— Не люблю, — кратко пояснил Шелис.

— Здесь можно задержаться, — я встал с корточек, и мы направились к краю луга, — Заодно построишь схему синего поля местности. В методичке ещё есть исследование аномалий…

— Ух ты! И я смогу изучить Ямный дол? А вы скажете маме, что мне можно?

— Что за дол?

— Это место километрах в двадцати. Там нетипичное строение поля.

— Предлагаешь съездить?

— Дорог нет. Предлагаю сходить.

Эфин, я почти ощущал, как заболели все мышцы разом.

— Посмотрим.

Вопреки утверждению практиканта насчёт готовки, Лека пекла булочки, параллельно листая свежий номер «Дорог Трилистника» и смешивая травы в горшке.

Я молча протянул букет.

— Глазам не верю… — Лека вытянула из букета несколько малоприметных колосков, — Кострец-неуловимка?! Некромант, это мне?!!!

— Да… Хочешь, насобираю ещё? Здесь есть один луг…

— Его зовут неуловимкой из-за того, что он не растёт на одном месте, — спокойно пояснила Лека, — Чтобы определить, где он в следующий раз появится, надо полгода исследовать эфин на десяти оглядах^[21]. Если повезёт, опоздаешь всего-то на месяц.

Лека говорила серьёзно. Если повезёт. На месяц. Наверняка в «Полной иллюстрированной энциклопедии трав Надморья» найдётся несколько соответствующих примеров, или даже статистика опозданий.

Между тем, магичка сноровисто рассортировала травы (трипутник отправился в горшок) и выжидающе посмотрела на меня.

— Ма, где моя зелёная куртка?

— В жёлтом сундуке. Рукава наверняка коротки.

— Спасибо, — Шелис убрал голову из дверного проёма, но через мгновение вернулся, — А книжка про страшное?

— У Фины Синевец. Думаю, можно забрать. Она уже поняла, что бояться нечисти проще.

Вот неугомонный вездесущий тип! Я мысленно пообещал себе приложить все усилия, чтобы Шелиса отпустили в Ямный дол. Причём, одного.

Неугомонный вездесущий тип в третий раз сунул голову в проём:

— Ма, а с чем булочки?

— Синевика, шиповник, подсолнечные семечки, анис, «шерский корень», лепестки чжеодзин, шалфей, ясник, грибная мука, вода, зелёная «снежинка», жёлтая «ракушка».

— Э… у тебя есть чжеодзин? — спросил я, когда Шелис всё-таки сгинул.

— В оранжерее…

Подумав, Лека добавила:

— В холодильном шкафчике вяленое мясо. Спуск в погреб в кладовой, — магичка ткнула пальцем в сторону узенькой дверки, — Хлеб на полке…

Голос Леки звучал не вполне уверенно. Словно хлеб мог куда-нибудь убежать, или бутерброд ей самой не казался достойным завтраком.

Девочка-подросток ходила туда-сюда между крыльцом и калиткой, укачивая младенца весьма занимательной колыбельной. В переводе на надморский выходило что-то типа «Тучка-тучка, а почему твой дождь красный, и горячий, и солёный? — А потому что девушку отвели в небольшую каменную пристройку для жертвоприношений (древнечерецкая архитектура). Баю-бай». Эту лиутскую песню (за вычетом «баю-бай») Шелис использовал для навева псевдопроклятия.

Следующая колыбельная была не менее жизнеутверждающей. Непослушное чадо, спящее на краю лавки, в несколько этапов съедала разная нечисть.

Следующую я тоже знал — хотя, не как колыбельную. Обычно её исполняют на Кружелки: считается, что пение жутких историй обязательно накличет что-нибудь жуткое, поэтому подобной тематики избегают как чумы — кроме тех нескольких дней в году, когда гуляет нечисть. Не то клин клином вышибают, не то думают, что хуже и так некуда. В данной конкретной песне излагались перспективы встречи с ивенкой обыкновенной (lutec dosta), но по ошибке нечисть называли «ивенницей» (которая lutesia).

Весё-ё-ё-ё-ёленькая деревенька.

По случаю утра (и, полагаю, уборочных сельскохозяйственных работ) в «Рябине» было всего четыре человека — считая корчмаря, читавшего пухлую газету. Я пригляделся, и газету узнал.

Это уже слишком!

— Простите моё любопытство… Вам не мешает ваше образование? Всё-таки, деревня.

Янусь отложил в сторону «Полумесячные ведомости».

— Почему «мешает»? Образованному сподручнее.

— Как это?

— Так это. Во-первых, вот придёт слух, что Ултия на Ильше напала, народ расшумится, Бельцовку залeтась чуть не спалили к синим ветрам. А тут знаешь — и Ултия, и Ильше эфин где, нас не коснётся. Во-вторых, если надо чего в столицах заказать, то каталог выписал, и цену знаешь настоящую. А в-третьих, образованный человек истории взаправдашние читает, а не байки про небылиц. Небылиц я в лесу что-то не видел… а лисолаки попадались.

— В четвёртых, когда этак небрежно бросаешь заезжему нахалу «mo, efinnell», пока он поднимет челюсть, можно дать по голове.

У девушки мелко дрожали руки и дёргалось ухо, но улыбка казалась искренней. Наина, жертва побочного эффекта «Легконожки»? И впрямь, легко отделалась… могло на всю жизнь перекосить.

— Неужели образованному не скучно в деревне?

— Нет, — уверенно сказал Янусь.

— Ну… — неопределённо сказала девушка.

— А Фина? — спросил ещё один парень.

— То особо исключительный случай… Да не, нормально. Хотя, вот Мерцающие холмы я бы поглядел, — заключил Янусь.

Запивая овсяную кашу ягодным компотом (от «домашней рябиновки» я отказался — чувствую, сейчас подавать дурной пример практиканту не только плохо, но и опасно), я краем уха слушал, как Янусь читает вслух заметку об отношениях с Лесной, и думал, что деревня не просто странная.

Лека перестроила этот мирок под себя.

Она не любила больших городов. Кто-нибудь другой ограничился бы возможностями удельного или окружного центра, или даже крохотной деревушки. Кто-нибудь третий возвёл бы башню со всеми удобствами — в достаточно безлюдном месте, чтобы экспериментировать вволю. Лека предпочла изменить возможности. Вот почему яркие краски, синевичные поля, уговоры с разумной нечистью… И, наверное, ей не хватало людей, способных без запинки выговорить «эфин-колеблющийся» или посмеяться над оборотом «недостаточные полномочия для заявления о возможности продолжения переговорного процесса».

Был ли здесь магический толчок?

— Не было. Некромант, ну у тебя и воображение. Мне только Жёлтого Легиона не хватает. Янек интересовался нечистью, Найка химией, Веньку отец поленился в ворлицкую школу посылать, теперь всем жалуется, что дитятко переучилось. У Фины три ветра в голове. Жесь слишком любопытный, учить проще, чем навевать чары.

— И тебе не надоело? — изумился я.

— После Шелиса? Почти развлечение.

— «После Шелиса»?! По-моему, он идеальный ученик.

— Спасибо. А ты думаешь, он таким родился?

Впрочем, из рассказа выходило, что и родился тоже.

В юности Лека тяжело переживала собственную бездарность. Поэтому, возник интерес — а как вообще развиваются магические способности? Как повлиять на запас энергии? Себя не усилишь, запас формируется в первые годы обучения. Значит…

Лека занялась исследованием взаимодействий в круге Элежа. Естественно, экспериментировала на себе — иначе было бы неэтично. Первый опыт прошёл успешно; на втором Лека «немного напутала с пятым сектором, но магические свойства совпали». Шелис был её четвёртым ребёнком, венцом, так сказать, селекции. Силу он унаследовал от отца. Профиль тоже. И внешность.

— Мальчик об этом знает?

— Да. А что здесь предосудительного?

Я не нашёлся с ответом. Что-то подсказывало, что детей заводят по другой причине. Но высказывать первую попавшуюся мысль — не самый верный поступок, поэтому, я попробовал представить причину. Например, нужен наследник (обычно не у магов). Или кормилец в старости (точно не у магов). Или двое не умеют предотвратить зачатие (опять не у магов). Или трансформации поджимают, а когда знаешь, что через пять лет будет поздно, можешь принять опрометчивое решение… Ещё бывают личности, которые любят детей — ну так бывают и личности, которые влюбляются, нельзя же брать пример со всяких… хм… странных типов.

Лека ждала с нарочито заинтересованным лицом. Эфин, не повезло.

— Неуютно быть побочным результатом эксперимента.

— Не совсем так, результат основной. Это сначала я была исследователем…

А потом стала изобретателем.

Итак, есть ребёнок с (вероятно) магическими задатками. Вопрос — не удастся ли лучше их развить, если начать обучение в раннем детстве, а не в тринадцать лет?

Спрошено — отвечено.

Обучение с детства дало отличный результат. Правда, повторять эксперимент в пятый раз Лека зареклась. Маленький маг — это воплощённый кошмар, неконтролируемая сила, готовая крушить всё и вся… поэтому, собственно, детишек и не спешат учить. Даже если начинать с безобидных вещей, кто скажет, до чего ребёнок доисследуется в свободное время? А контролировать свободное время сил не хватит уже у взрослого…

…У неё хватило — и на контроль, и на совершенствование методики.

Шелиса начали учить магии в три года.

Кто из нас лишён головы?!

По счастью, этих слов я вслух не произнёс: явился практикант, которого интересовало, как заполнить второй раздел дневника: полное официальное имя руководителя практики, место проведения и поэтапный план. Полное официальное имя у меня AelseeDell (я ехидно покосился на Леку), местом мы назначили «маршрут Канари — Серенха — Рапухин — Ворлики», оставив строчку для «Чернобельск — Стреленск», а над планом пришлось думать долго.

Потом я спросил у Леки, что такое Ямный дол.

— Одно из двух мест, куда я опасаюсь сунуться. Это небольшая область… низина… на севере. День пути лесом. Тамошнее синее поле как будто отъединено от внешнего, — Шелис пробормотал «область Вельского», — и имеет странную структуру. Точнее не скажу.

— Шелису туда можно?

— Шелис, тебе туда можно?

— Да.

— Можно.

— Шелис, а ты сумеешь исследовать его самостоятельно? Вообще без меня?

— Думаю, да, а что?

— Оценка выйдет выше. От меня там всё равно мало толку… если честно, день пешком по лесу…

— Два. Ещё обратно. Ну да, я понял.

— Это не потому, что я некромант. Это…

— …потому, что вы далеко не ходили.

Мне стало неловко. Мальчик не подначивал и не насмехался, но… Я никогда не придавал значения умению быстро бегать, стрелять из лука или размахивать мечом, но…

— Лека, а что за второе место, куда ты «опасаешься соваться»?

— Старое кладбище, — хором ответили Лека и Шелис.

Я знал!

Полчаса спустя, когда мы с мальчишкой остались вдвоём, Шелис предупредил:

— Учитель, вы… будьте осторожнее с мамой. Понимаете, она всегда держит слово. Если скажет «в следующий раз убью», то в следующий раз убьёт. Может показаться, что она шутит, но она никогда не шутит. То есть…

— А что, прецеденты были?

— Были.

Я задумался.

— И ещё, она ра… обидчивая.

— Без предупреждения не убьёт?

— Прецедентов не было, — серьёзно ответил Умник.

И что здесь плохого? Хуже, когда сначала говорят «Да-да, я всё понимаю, конечно, иди на семинар», а потом — «И всю неделю по кладбищам шлялся!!!».

Вслух я пообещал всё учесть и заметил, что знаю уйму магов, бьющих без предупреждения. Умник тотчас повеселел и сообщил, что одного такого тоже знает, и это не Кен, а вовсе даже Имаро из Б-42, «у него и прозвища-то нет, потому что он на все откликается. Боевой молнией».

Весь день Шелис сочинял «Предположение о видовом составе стихийной нечисти, сделанное на основании визуального и первичного эфинного осмотра территории». То есть, сидел на яблоне, крутил головой и помечал на листочке: «К востоку от деревни ручей. На лугу полно аконита. Возможны техисы-бокоходы». Ел мальчик лекарственные булочки с клюквенным соком. Кашель исчез.

Я болтал с Лекой о магии крови. Узнал много интересного.

Весь следующий день Шелис рыскал по окрестностям в поисках описанной нечисти. Две трети нашёл. Ещё двух представителей обнаружил на полочке возле двери «Рябины». Ударился в панику, обыскал всё ещё раз, нашёл три вида неописанной нечисти, из них один редкий. Пришёл в ужас. ПришлаЛека, почитала список. Сказала: «Ясень Эш Вирен искал мроюна полные сутки, вряд ли блестянку ловить легче. Порысков здесь отродясь не водилось. Слухи пятнистые мигрируют. Марш спать!»

Я честно пытался сопровождать практиканта, но хватило меня до первого болота.

А на следующий день Шелис ушёл в Ямный дол.

Значит, два дня туда и назад? Отдохну.

Два дня спустя меня разбудили, кажется, раньше, чем я закрыл глаза. Надлежало, видите ли, встречать Шелиса. В пять утра! Для сна, видите ли, достаточно трёх часов, и вообще, что за пример мальчику — дрыхнуть до обеда. Лека безжалостно отняла подушку, за которой я спросонья пытался спрятаться, и за шиворот вытащила меня из постели. При всех своих достоинствах (как-то: прямота в общении, редкостная последовательность, непосредственность, магические способности, цикориевые глаза и невысокий рост), совести эта особа лишена начисто!

Или это тоже достоинство?

Шелис появился у крыльца поздним вечером, когда взобрались на небо две из трёх лун, а местная молодёжь, отмечавшая неопознанный сельский праздник, в четвёртый раз прошла мимо с горящими сосновыми ветками. Пели на такой жуткой смеси лиутского, старовисского и надморского, что я ни тени смысла не улавливал. Ещё и на дуде играли.

— Добрый вечер, учитель. Всё в порядке?

Странно, тон обеспокоенный. Я плохо выгляжу?

— Соседский котёнок разодрал мне манжету. Жаль, ланшийское кружево.

— Кис-кис, — позвал Шелис полосатого негодяя. Впрочем, сочувствия я не ожидал. Зато, удалось отшутиться.

«Негодяй» спрыгнул с крыльца, мяукнул и стал ловить шелисовы пальцы. Меня бы поцарапал, а практикант неизменно успевал отдёрнуть руку.

— Как твои исследования?

— Это не область Вельского, — не отрываясь от игры, сообщил практикант, — Это «Кшесь-Ты-Не-Прав».

— Аномалия Мельниковой? — по названиям я знаю лишь половину стихийных аномалий, точное имя «области НеВельского» в эту половину попало, но кроме имени (и того, что область стала первым обнаруженным исключением из Правила Креслава) ничего о ней не помню.

— Да. Подозреваю магическое происхождение, но не знаю, как доказать.

— Почему магическое?

— Интуитивно.

— Когда я вижу на вересковой пустоши курган и ощущаю, что эфин дрожит, а чёрное поле осветлено до белизны, то интуитивно предполагаю Anere Naive магического происхождения. И тоже не знаю, как доказать, — жить пока не надоело.

— А полынь там была? — резко вскочив, спросил Шелис.

Котёнок отскочил в сторону и, сердито зашипев, рванул к калитке.

— Шелис, это пример.

— Но место реальное? Полынь была? Полевая или горькая? Или белая?

— Шелис, по дополнительным условиям ищут мерков на чердаке. Нежить первой категории можно определять только по основным, а если основных не придумано — лететь подальше. Это тебе не леший, с нежитью не договариваются!

— Есть гипотеза, что Анере Наве живая нечисть, их же никто не исследовал…

— Вернее, исследователи не возвращались? Мертвецы не бывают живыми. Могу доказать, только ты половину выкладок не поймёшь. Лучше вернёмся к местной аномалии — твоё «интуитивное» предположение на чём-то основано?

Интуиция Шелиса представляла собой шесть листов сокращений. Если бы мальчишка был некромантом, я бы его до диплома довёл! Хотя и зарёкся связываться с практикантами.

— Отлично, рассчитаешь вероятность… — мои слова проглотил визг дуды. Поющая толпа завернула на пятый круг. А как уютно было — тихо, темно, звёзды в небе, нечисть в лесу, нежить на кладбище, — Эфин… не знаешь, что они отмечают?

Шелис пожал плечами.

— Навье лето.

Я вздрогнул. Шелис просто повернул голову — снова реакция боевого мага, но, пообщавшись с Лекой, я понял, откуда это взялось. Трети Жёлтого Легиона магичка могла бы дать шесть секунд форы.

Вот и сейчас: открывшейся двери не заметил даже практикант, стоявший к ней вполоборота.

— Забавное название.

— Древний местный праздник. Якобы в эту ночь выходят из могил неупокойники. Но если организовать филиал Карской лечебницы где-нибудь поближе к Старому кладбищу, то мертвецы испугаются и не вылезут. Отмечается раз в двенадцать лет. В последний раз ознаменовался скандалом: пришла лесная нечисть и всё испортила.

— Может, она придёт и в этот раз?

— Вряд ли. Шелис, ужинать будешь? Мне удалось выманить у Янека печеную утку… чудом, потому что он весь день репетировал.

На мой взгляд, репетировать было нечего — трещотки, дуды и барабанчики шумели вразнобой, голоса звучали сами по себе, взмахи веток не попадали ни в один ритм… но селяне тщательно готовились. Тексты, что ли, зубрили? В жизни-то они говорят на обычном надморском, пусть и с некоторым вкраплением лиутского наречия.

— Ой, на небе да луна одинёшенька. Где сестриченьки её закатилися…

Вопреки доносившейся с Шестова луга песне, лун в небе было три. Не считая звёзд.

От луга было недалеко до старого кладбища — заброшенного, но не разрушенного временем. Можно было встать с бревна и пойти посмотреть, что там… с другой стороны, интересных кладбищ много. А здесь хорошо. Мне даже нравится ночной лес. Пофантазировать?

Если на кладбище похоронено много людей с неразвившимися магическими задатками, может возникнуть некротуман — серая дымка, в которой мерещатся сводящие с ума голоса.

Или истончение грани.

Или чёрный узел, скорее всего «водоворот».

Если на кладбище хоронили живых людей с inowiesa, истончение грани гарантировано. Узла, вероятно, не будет, но плотность линий приблизится к критической.

И появятся очаги некроэнергии.

Или некрооборотень желтоглазый (при условии тремора либо колебаний эфина).

Если кладбище расположено в осиннике, и плотность самоубийц выше двух пятых на квадратный метр, обеспечен эффект «рваной ветоши» — грани, считай, нет, колебания эфина, с той стороны лезет вся возможная гадость. «Этосторонняя» нежить отсутствует как тип. Если самоубийц несколько меньше, множественное истончение грани стремится к критическому.

Если кладбище в березняке, множественного истончения точно не будет. Будет одна большая дыра. Если при этом среди самоубийц есть маги-самоучки — дыра с эффектом водоворота (затягивает всё разумное).

Если…

— Там двадцать шесть или двадцать семь совиных последышей, баньши равнинная dosta, два верейта, три морняка, пострах крестовидный и заросли лилеи-белосветки.

Романтический ореол рассыпался горсткой пылинок.

— И всё? — я не скрыл разочарования.

— Для меня — много. Местные духи недостаточно сильны, чтобы разобраться поодиночке, и недостаточно доверяют друг другу, чтобы разобраться сообща. А ты так сильно удивлён?

— Нет, скорее огорчён, что кладбище оказалось настолько… прозаическим.

— Некромант, ты мечтатель?

— Только в работе, а ты…

— Только не в работе. Когда сидишь на собрании нечисти, как-то не до романтики.

— На собрании? Настоящем двэнхе?!

— Настоящем.

— Всегда думал, что двэнх — и есть романтика, — заметил я.

— Не видел ты этих собраний.

Лека посмотрела направо — туда, откуда слышались пронзительные вопли дуды, смех и пение.

— Нет, не видел. В лучшем случае — слыхал название. А в худшем — читал описание, составленное каким-нибудь идиотом со степенью по боевой магии, который выломился на поляну посреди новотретьелунного пира и огрёб поленом по голове от шустрой девочки-вечерницы, но стыдится признаться.

— Описаний я читал много, но доверяю Эстину.

— Ну, он, по крайней мере, говорит о том, что видел… а видел он показательную вечеринку, на обычном собрании никто хороводов по ежевичнику не водит. Сидишь, дура дурой, и чувствуешь — у тебя только меч, хилые способности менять неопределённость и опасный характер. А им по двести лет. Или по тысяче. По три специальных образования и такое знание людей, какого тебе до смерти не получить.

— А как же танцы в лунном свете? Блуждающие огни, мерцающие зелёные ленты, серебряная трава, шелест колокольчиков…

— Показуха для посторонних.

— Серьёзно? — огорчился я.

— Сам подумай. Надо решать вековой территориальный спор, надо отчитать нарушителей, надо установить границу влияния нечисти на людей и людей на нечисть. Надо обсудить внешнюю политику ближайших государств, а то устроят войну, и кто-нибудь спалит лучший дуб и запрудит трупами реку. Надо обсудить внутреннюю политику тех же государств, а то где-нибудь снова подняли налоги, народ повадился есть кору, не пора ли шугануть? Надо точно выяснить, чья обязанность гоняться за пришлым волколаком. Надо быстренько соорудить сценарий показательного шабаша для заезжего магистра. Романтики не больше, чем в заседании любого совета, и при чём тут колокольчики?

— Как странно ты говоришь. Словно считаешь их равными.

— Я не показывала, что считаю их выше, даже когда действительно считала.

Я не стал развивать тему. Если Лека находит своё отношение естественным — так тому и быть. Ей виднее — в конце концов, никто из магов, видевших в лесной нечисти объект изучения, не мог похвастать регулярным посещением двэнхов. А маги, видящие в лесной нечисти «низшие существа», однажды не возвращаются из леса. Наверное, остаются просвещать убогих.

— Было трудно?

— Было трудно.

На лугу завели «Во поле берёзка стояла…». Этой песней проходы на ту сторону хорошо открывать, и ещё некрооборотней поднимать. Желтоглазых. О чём я сказал вслух. Лека заметила, что знает ещё одно приложение — при определённом рисунке поля дюжинами образуются упыри. Я изумился — никогда о подобном не слышал, хотя, кажется, примерно представляю, каков этот «определённый рисунок». Чисто некромантское школьное хулиганство, где она нахваталась?..

Оказывается — училась на одном курсе с моей доброй знакомой Эльтой и моей доброй знакомой Шелар (которые между собой были довольно-таки злобными знакомыми — ни встречи без ссоры, ни года без дуэли). Ещё несколько штрихов к портрету. Сильный выпуск — Эльта, Шелар, князь Ясень, покойный Гвен Дальшский. Младше меня на пять-шесть лет. Ученица Эстина — то-то она накануне гоняла по всем кочкам беднягу Лиса (якобы для определения подвида).

С последним Лека согласилась — её абиологические работы посвящались дрессировке и дипломатии. Правда, большая часть не подлежала открытой публикации (Жёлтый Легион не дремлет), но при Лекином запасе на степень и меньшей хватало, выше седьмой ей было не подняться. Седьмая намечалась к нынешней Свавольнице.

Меня больше интересовали исследования сна, да, кстати, знакома ли госпожа Леэка с работами Айве Тинна?..

— Учитель, мы едем?

— Лично я лежу.

— Мы. Сегодня. Поедем?

— Я сегодня поеду. А тебя сегодня закопают. Который час?

— Шесть!!!

— Эфин! Вчера твоя мать будит меня в пять утра, чтобы я тебя встречал. Сегодня ты будишь меня в шесть, хотя, выедем мы не раньше десяти. Это наследственность?

— Ладно, спите, магистр.

И так он это сказал… что я уснул. Во сне гулял с Лекой по какому-то болоту (кажется, искали туманника). Проснулся в начале восьмого. Принял ванну, соорудил пятислойный бутерброд — с маслом, ветчиной, сыром, зелёной синевичной пастой и ещё одной ветчиной, — нашёл в печке котелок со свежим настоем кипрея, позавтракал, подумал «А где они?», вышел во двор.

Во дворе Лека и Шелис затеяли тренировочный поединок — или вернее назвать это парным танцем? Куда там ветрам в сиреневую ночь! Двое магов как будто мелькали — тут, там… на крыше. На крышу один запрыгнул с земли, а другая забежала по стене. Пронеслись двумя вихрями, скользнули вниз, замерли — и снова закружили по двору.

Я только головой вертел.

Танец прекратился внезапно: вот серое пятно, вот стоят двое. Мечи опущены, позы непринуждённые. Шелис помахал рукой, я подошёл. Удивительно. У них не сбилось дыхание, не растрепались волосы, никто не покраснел и не вспотел. У Шелиса я ещё мог бы заподозрить частичную трансформацию в ветер — для трансформированного он слишком хорош в магии крови, но допустим… — а Лека? Самый нормальный маг, какого я знаю, живая, с «тёплой» «аурой», с жёлтой «астрой»… готов поспорить — с «чистой» «волной», хотя, из-за защиты третья оболочка не ощущается…

— Кто из вас быстрее?

— Я, — сказал Шелис.

— Он, — сказала Лека.

— То есть, случись поединок…

— У меня опыта больше.

— У мамы скорость проклятия треть секунды. Ну, и опыта больше.

— Хочешь сказать, что она усыпляет с одного слова?

Шелис не слишком достоверно изобразил раскаяние.

— С четырёх слогов, если постараюсь, — Лека смотрела на сына так, словно умела читать мысли (на деле она и ловить-то их не могла).

У практиканта хватило вежливости извиниться.

К отъезду приготовились быстро. Шелис уложил вещи до моего пробуждения, и теперь лишь добавил бутерброд и книгу «О воспитании болотных коней». Потом он привёл Лиса с Рысёнком (и заодно принёс почту, два пухлых конверта). «Болотный конь», по-моему, радовался отъезду больше всех. Нам с Рысёнком и здесь было неплохо, а Шелис загрустил, минут пять просто стоял рядом с матерью, и лишь услышав «Учебный год начался позавчера…», стал прощаться:

— Ма, ты ко мне приедешь?..

— В следующем году.

— А раньше?

— А зачем?

— Я скучаю.

— Шейэллтис, ты непоследователен, — очень серьёзно сказала Лека.

Непоследовательный Шейэллтис обнял мать, постоял ещё немного, пробормотал «Всё равно скучаю» и зашагал к калитке.

— Был рад снова встретиться. До свидания.

— До свидания, некромант.

Мы церемонно раскланялись, и Лека ушла в дом.

У указателя «Жабинка — 1 км» я натянул поводья:

— Эфин! Кажется, я забыл гребень. Езжай медленно, я догоню.

— Может, мне вернуться с вами?

— Не стоит. Лиса загонишь.

Лека валялась в первой комнате на диванчике и читала толстый синий журнал — свежее «Обозрение». Гребень лежал там, где я его оставил, то есть, посреди стола.

— Вот, забыл, — сообщил я, помахав расчёской.

— Не забудь забыть что-нибудь ещё. Носки, там, или берет. Будет повод приехать из Стреленска.

— Из Стреленска я могу приехать и без повода.

Мы обнялись на прощание, и я уточнил, приедет ли она зимой в столицу.

А она сказала, что приедет.

А я сказал «Обязательно заходи!».

А она сказала, что зайдёт.

А я сказал, что буду ждать.

А она сказала, что меня тоже ждут. И уже сейчас.

На том и расстались.

Мертвецы не бывают живыми

— Шелис, что такое «Огненная птица»?

Несчастный практикант оторвался от планшета. Бедняга второй час рассчитывал вероятность гипотезы (а ещё час я объяснял, как это делается, и сам чуть не запутался в математической паутине).

— Kaere tika Latura?

— В списке заданий — просто «Огненная птица».

— Странно. Kaere tika Latura Velesa сложная штука. Мне попадалась только в серьёзных книгах, самая лёгкая — «Принципы постоянства». Я изучил… Трехкомпонентное, расход энергии — степенная функция времени, «косое плетение», закрепление «на землю». Не школьный уровень, — Шелис немного подумал, — Ещё «огненной птицей» часто называют Exe Faen…

— «Костёр небесный»?

— Да, трансформацию. На четвёртом курсе смотрится неуместно, правда? Я знаю пару человек, которые чуть её не совершили, но получили по шее и внушение.

Ага. Я знаю пару человек, которые совершили — и получили бесплатный набор сопутствующих эффектов, чёрная кожа и оранжевые глаза самый безобидный…

— Есть ещё kaere tika Aese, но оно точно не подходит. Создание стаи мелкой нечисти семейства огнекрылых. Сложность невелика, наверное, я бы сумел… не с первого раза, чистая огненная стихия…

— Попробуешь?

— Да вы представляете, что будет?! Нас с вами под ближайшим сундуком закопают! Будем до пробуждения Спящих клад сторожить, «Ой, могила-могилушка, приняла гостей!».

— Леший, что ли, обидится?

— Хорошо, если обидится. Я бы на его месте озверел.

— Согласен, лучше не рисковать, — подумав, заключил я. Что закопают — сомневаюсь, но неприятностей не оберёшься, — Всё-таки, вернёмся к заклинанию Велеса. Оно безобидно?

— Да, смотрите.

Шелис поднял руку. Ни слова, ни движения пальцев — в небо сыпанули золотые искры, закружились, собрались рисунком. Не то птица, не то летучий кот, не то ящерица с крыльями. По крыльям узор — красивый, сложный.

Как учителю мне смотреть не на что и проверять нечего. Энергия ушла, заклинание навеяно и закреплено, извольте оценить результат. Результат не ощущается, сквозь «хрусталик» не просматривается и «медузой» не прощупывается. Замечательно.

— Что она умеет делать?

— Висеть в небе.

В биографии Рица Велеса значилась работа королевским магом. При каких королях он трудился — понятия не имею, но, наверное, среди них нашлась особа, возжелавшая зрелищ и украшательств. Я поделился мыслью с практикантом, и мальчик подтвердил — в легенде так и говорилось. «В принципе, можно полазить по историческим книгам и узнать, что за король… то есть, ильвег, это в Лесне было».

Удивительно, но у заклинания имелась некоторая история развития! И даже несколько вариантов — Шелис продемонстрировал «ускоренный», для боевых магов (за авторством Яна Ремме), а были ещё энергоёмкий «придворный», чуть менее прожорливый «классический», два упрощённых (но тоже прожорливых), откровенно идиотский «тающий» и громоздкий первоначальный. Впрочем, жадных до зрелищ и украшательства королей в истории находилось немало. Особо отличился Квир II Ултийский: на пиру по случаю победы в пограничной стычке затребовал иллюминации, в ноль вымотал троих придворных магов и скончался наутро, когда остатки разбитого вражеского отряда попытались красиво умереть в безнадёжном (по их мнению) налёте.

Снималась птица несколько минут. Шелис прочёл стихотворное заклинание, затем создал несколько жёлтых иероглифов — «развязанный узел», «возвращение» (он же «распахнутые настежь ворота»), «склон холма». Рисунок исчез без внешних эффектов.

Заодно — от расчётов всё равно отвлёкся — Умник составил прогноз погоды. Резкое похолодание через три дня, и надолго…

Спалось омерзительно. Несколько раз я просыпался — практикант увлечённо заполнял дневник, и было лень велеть ему ложиться. Потом он куда-то исчез, и было лень идти искать… Потом наступило утро. Сперва я решил, что пробуждения мне снились, но тут из кустов вылез Умник, сказавший, что он — дурак, что место для ночлега — хуже не придумаешь, и что в сотне лодок — руины первобытного шерского доль-лена, обжитые шерскими эмоциональными паразитами сногулями. Пришлось утешать ребёнка: навскидку сочинилось штук пятнадцать худших мест для ночлега. Для человека сногуль не опасен, разве что навеет кошмар-другой. Вот шер мог бы не проснуться.

Разумеется, Умник об этом знал. Но на всякий случай… мало ли… караулил всю ночь. Теоретически — правильно делал, где сногуль, там и краснозуб. Практически — лучше бы предупредил меня. За завтраком беседовали о квалификации. По краснозубам у Шелиса была выше. По сну в седле, кстати, тоже: едва мы тронулись в путь, как мальчик закрыл глаза, немного обмяк и перестал отвечать на вопросы. Сон не мешал ему одёргивать Лиса, когда жеребёнок проявлял интерес к придорожным кустам: Умник открывал глаз-другой, натягивал поводья и снова расслаблялся. Дремал он часа два, потом вдруг провёл рукой по воздуху, жалобно спросил «Мама, где подушка?», открыл глаза и довольно-таки ошалело огляделся. Не обнаружив ни мамы, ни подушки, он тихо вздохнул и дальше поехал так.

Мы покинули Дикий Удел, но признаков цивилизации не прибавлялось. Даже наоборот — резко возросла плотность нечисти. Сначала на дорогу выскочили три оголодавших лестеня, Шелис схватился за меч, я бросил чёрный иероглиф «пустыня». Лестени в панике удрали. Практикант надулся. Десять километров спустя из-за кустов возник болотный шестирук. Я среагировал быстро, Шелис ещё быстрей, заклинания мы использовали разные. В результате шестирука приподняло, бросило, парализовало и ударило о сосну. Удар снял оцепенение, очумелый шестирук со всех лап рванул вверх по стволу. Практикант пробормотал что-то о трофейных хвостах, я вслух поразмышлял о двадцатикилограммовых прибавках к поклаже, Умник не стал перечить. На дерево, под которым мы обедали, слетелась стая н'раши. Хрюкали, мерзавцы, и сбивали чутьё — впрочем, только мне: Шелис сразу уловил приход древесной гиены, сунулся разбираться и ухитрился прогнать шарка, не колдуя. Получил честно заработанный выговор.

Стены вокруг Чернобельска не было. Имелась, впрочем, застава: у дороги ютилась будка немногим больше собачьей, дорогу преграждала нетёсаная жердь, рядом скучал стражник.

— Лис, дакку!

Лис послушно прыгнул.

— Эй, малый! — заорал стражник.

Я поднял жердь немым телекинезом (если честно — с трудом) и проехал под ней.

— Вы своему мальцу скажите, чтоб не баловал. Сломает подымку, а она казённая, — тотчас сбавил тон стражник.

Я бросил ему монетку в десять летников и аккуратно опустил жердь.

— Извините, учитель, — тихо сказал Шелис, — Очень уж барьер… барьеристый, а Лису тренироваться надо.

— Раньше я тренировок не замечал.

— Знаете, как меня мама отругала! Мол, конь породистый, да ещё класса «лягушка», а я его не учу и по семьдесят километров в день гоняю.

— Разве это твоя вина? Здесь налево.

— Была бы моя, меня бы ещё хуже отругали.

В «Малой книжке путешествий по Виссе» — «Подорожнике» — сказано, что из двенадцати «терпимых» постоялых дворов в Чернобельске «достойный — один, „Золотая акация“ по Замковой улице». Туда и поехали.

Оставив Шелиса заполнять дневник, я побрёл разглядывать ближайшие достопримечательности.

Улица вела на крутой холм, к старинному деревянному замку. Да-а, печальное зрелище. Особенно впечатляли худо и бедно заколоченные досками бреши в стене (пьяная стража и тина во рву, по крайней мере, привычны). Ясное дело: граница далеко, внутренние стычки в Виссе прекратились катушек десять назад, а массовые миграции нечисти из Дикого Удела бывают раз в тридцать лет. Зачем тратиться на ремонт стены, тут людям на чугунный забор не хватает…

Спустившись, я свернул на Святогорку. Ратуша периода «Полураспада». Свежеотреставрированная. Лучше бы на ней сэкономили. Высокие стрельчатые окна, причудливая крыша, фигурные водостоки, изящная арка дверей, омерзительная лепнина прошлого царствования. Бронзовая статуя Королевской Справедливости — одиннадцать глаз по числу сторон света, в одной руке топор (для знати), в другой петля (для остальных), в третьей пентаграмма на верёвочке (якобы означает «с Той Стороны достану!»), в четвёртой рваная шапка (символ бескорыстия из какого-то мифа)^[22]. Церковь, двухэтажная деревянная коробка голубого цвета, над шатром крыши торчит кенлимский крест. Изнутри слышна унылая музыка — но в церквях всегда унылая, ни за что не разберёшь, праздник или похороны. Лавка «На сон грядущий», во дворе под навесом образцы продукции, то бишь, гробы. Кладбище. Ничего так, уютненько. Тихо, прибрано, стиль — wejera (преобладание статуй), некоторые надгробия просятся на журнальную обложку, и нежити, вроде, немного. Зато, полно скамеек для усталых некромантов.

Стемнело. Улицу кое-как озарил одинокий фонарь (и куда ушёл соответствующий налог?). Световая стена, за которой пряталась от ночи веранда «Акации», просматривалась за версту.

На веранде было неожиданно многолюдно. Ощущение магии; свет фонариков блуждает в лабиринтах рунной вышивки; над кем-то кружатся иллюзорные бабочки, над кем-то — материальные кружки. Последний, кажется, пьян. Не пришлось бы усмирять. В прошлый раз это кончилось для меня дуэлью, «предсмертный холод» в качестве отрезвляющего почему-то не оценили.

— Эфин, кого я вижу!

— Добрый вечер, daleti cenu^[23] las Velanta, — учтиво ответил я.

Светлоглазая блондинка с позабытым настоящим именем, маг воздушной стихии, Веланта — «веточка» по-литенски — не была мне ни другом, ни врагом. Просто хорошие знакомые, сковорода не в счёт. Сколько же мы не виделись, год? Или два?

— Добрый вечер, tansi^[24] Эльсиделл. Какая манка тебя завела в эту нору?

— Ехал мимо из Рунсона, — магичка присвистнула, — Нелепая, если подумать, история…

— Ты присоединяйся, — свободный стул беззвучно отодвинулся, — Ужинать будешь? Жесенька, повтори заказ!

Разносчица убежала быстрее, чем я спохватился. Интересно, чем меня пытаются накормить?

— Ты по-прежнему исследуешь синее поле в удельных центрах? — Веланта кивнула, — Когда защита?

— В необозримом будущем. У меня нет времени сдавать шесть экзаменов и выполнять тридцать нормативов.

— Веточка, ты что, перестала бывать в столице? — при её талантах магистерский минимум сдаётся между походами в редакцию. Пятнадцать лет назад Веланта чистым ветром бросала семь тарелок с секундным интервалом… еле увернулся.

— Я возвращаюсь в столицу отдыхать, — призналась Веточка, — когда совсем не остаётся сил на исследования. Даже практикантов в последние годы не беру. Ты не представишь, ты никогда так не работал, чтобы несколько месяцев всё время выкладываться и расходовать всю энергию, как только запас более-менее восстановится. А потом сил совсем нет, едешь в столицу, пишешь статью, и снова в удел. Ты же всегда избегал энергоёмкой работы…

— Давай, не будем сравнивать.

Веточка поморщилась, провела ладонью по лицу — давняя привычка. Успокоилась, улыбнулась:

— Зато, я внесла изменения в две главы «Подорожника»! Почти двенадцать страниц.

— Зная твой стиль… Веринец и Ревелёвка?

— Угадал, — почему-то тон был удивлённым, — Вообще-то, главу про Чернобельск тоже надо исправлять. Представляешь, назвать «приличной» корчму, в которой три стакана самогона продают по цене двух!

— Видимо, автор вроде Биэра с кафедры огненной магии.

Веланта фыркнула. По её мнению, напиваться разрешалось раз в три катушки, на собственных похоронах.

— Кстати, о школе. У тебя бывали практиканты с четвёртого курса?

— Балбесы с четвёртого курса, — поправила Веланта, — Выгодно отличаются от тупиц с третьего тем, что что-то умеют, и от придурков с пятого тем, что умеют недостаточно.

— О! В списке заданий есть пункт «Схема синего поля местности». Какова площадь местности?

— Надо глянуть пособие для преподавателей, так не вспомню. Своим я эту тему не давала, сил не было смотреть, как они извращаются.

— Нету пособия для преподавателей. Только методичка для учеников.

— Хм. Зачем тебе?

— Практикант стихийник.

— Чем это Сенриел думал?

— Хвостом, — а что? Директор с самого начала предлагал мне взять Шелиса в практиканты. Кстати, итоговый выбор ещё дальше от идеала: руководитель мага восьмой степени должен быть, самое меньшее, магистром, наличие второго практиканта нежелательно, а второго практиканта, не обретшего магического звания, — непозволительно, — Идеи есть?

— Четвёртый курс? Ну, там практика ознакомительная, — задумалась Веланта, — Семи-восьми срубов^[25] хватит.

— Не подбросишь карту какого-нибудь участка для сверки?

— Какая прелесть! Эльсиделл не умеет строить схемы синего поля, кто бы мог подумать!

— Умею. А практикант умеет лучше меня.

— В подобных случаях разумные учителя выбирают более подходящую тему.

— Он всё умеет лучше меня. Не вызову же его учить.

— Ладно, возьмите… возьмите, например, угол кладбища справа от входа. На соседней улице.

— Это где склеп с белым журавлём?

— Эльсиделл верен себе — первым делом на кладбище… Кстати, буду благодарна, если ты приструнишь упыря в левом углу. Я его боюсь.

Веточка издавна боялась телесной нежити, тараканов и кошек айдольской породы. Нежить и тараканы были ей противны, а почему кошки, я за шесть лет так и не понял, несвязное «он же огромный… у него зубы… когти… разорвёт!!!» ясности не добавляло. Тем более, что волшебница держала дома шерскую речную рысь, злобную кусачую зверюгу в полтора раза крупнее любого айдольского кота. Полуобглоданные крысы и свежие птичьи головы брезгливости почему-то не вызывали.

— Очень хорошо. С меня упырь, с тебя схема.

Навязанный мне ужин состоял из тарелки тыквенной каши, вазочки «северного снега» и стакана грибного сока. Я возмутился. Веланта сообщила, что если я предпочитаю «хрен с поросёнком» или мешанку с опятами, то выбор есть. Ах, да, ещё котлеты. Полюбил ли я котлеты?

Главу про Чернобельск точно надо переработать. Впрочем, «снег» оказался недурен. В Стреленске временно разучились его готовить: нынче мода на ланшийские специи, яблочный пирог без перца ещё найдётся, сладкое желе — нет.

За ужином Веланта рассказала о реставрации Иновицы, старой улицы в центре города. «Подорожник» называл её «одним из немногих сохранившихся островков древневисской религиозной архитектуры», градоначальник Ланеш — «паршивой трущобой». Нынешней весной Ланеш добился-таки разрешения на «реставрацию» (под каковой разумел возведение кабака в пять этажей, обустройство поля для игры в шары и перенос ювелирных лавок с Конопляников). Здания снесли чуть ли не задним числом, стали разбирать фундамент, нашли сам-догадайся-что. Своих некромантов в городе нет, но в гостях у мага удела приключился Риссен Золотой Карандаш. Был призван в консультанты; невзирая на давнюю утрату квалификации, заподозрил «чёрный паводок»; написал соратникам по Легиону. Соратнички примчались толпой, подтвердили диагноз. Порылись в архивах, узнали, что Иновица названа в память об эпидемии inowiesa («мёртвого сна»), случившейся эфински давно и чуть ли не в имперские времена. Да, там и случилась; да, там и закопали; да, живьём. Чёрным гранитом заложили, надписей понаписали, церквей понастроили. Сколько-то катушек распевали молитвы и поливали клумбы с божьими сапожками освящённой водой. Потом молитвы прекратились, а вместо ятрышника выросли лопухи, осветлитель похуже, но паводок по-прежнему удавалось сдерживать, некроэнергия копилась внутри. Когда же лопухи вырвали, а гранитные плиты с надписями выбросили…

Спохватившись, градоначальник приказал везти плиты обратно. Хотя бы, расколотые. Но возвращать было нечего — высококачественный строительный материал на свалке не залежался. Звать некромантов господа жёлтые легионеры не пожелали, решили ставить печать Љ147, она же «Ледяная Печать Љ19». Собрались всей толпой, и поставили… за тридцать номиналов. Строить там элитную корчму теперь никто не собирается. Так и остался пустырь.

Замечательно. Потраченной энергии хватило бы на дюжину вессеров, на улице лет сорок не появится ни мерка, и всё зря. А стоит какому-нибудь пьянице замёрзнуть до смерти, или грабителям закопать на пустыре свежий труп — и возникнет вторичный источник некроэнергии, подпитанный «давней памятью» и дурной славой. Улица выдержала бы десяток убийств, пустошь в городской черте — хорошо, если два.

— Чем думали городские маги?

— Какие маги… распределённые растяпы из Общих школ, несколько полушарлатанов, якобы практиков, книгу в последний раз открывали две катушки назад, остальные травники. Маг удела по специальности хирург, а надо прикидываться ясновидящим, — Веланта снова провела рукой по лицу, и сменила тему, — А ты всё ещё гоняешь мерков по зеркальным лабиринтам?

— Нет, уже три года, как не гоняю. Вместо схемы перехода случайно нашёл контрпример к шестой теореме Лоисделл. Представь: пренебрежение ничтожно малым воздействием, вероятность влияния — порядка десять в минус восьмой, какой-то древний маг дал руне «отражение» второе значение «ложь», но оно не прижилось… оно даже не зацепилось. В результате, допустимость забытого второго значения разрушает доказательство, и мы снова с разбегу врезаемся в принцип Нереальности модели. Заодно аннулируется два десятка теорем рангом пониже и рассыпаются четыре магистерские ресски. Это было очень печально, «Мраморные крылья» вышли с траурной каймой на двадцать девятой странице…

— Почему на двадцать девятой?

— Потому что те, кого касается, всё равно дочитают, а привлекать жёлтой обложкой тех, кого не касается, незачем.

— Ты прав, печально. Чем же ты теперь занимаешься?

— В целом, тем же. Сохранение оболочек у нежити: «эфир», «волна», обратные переходы…

— А живёшь с Миэлиной?

— Расстались.

— О? Как это вы?

— Весной она сказала: «Пошёл вон!». Я и пошёл.

— Что меня в тебе всегда изумляло, так это готовность по первому требованию уйти вон. Ты хоть раз пытался остаться?

— Я некромант.

— Я помню, что ты некромант.

В её голосе отчётливо слышалось «И помню, как ты притащил клетку упырей на праздничный ужин».

— Дорогая Веточка, мертвецы — хоть люди, хоть симпатии, — не воскресают, они поднимаются. А я в силу профиля зомби не очеловечиваю. Мина выгоняла меня раз пять, я возвращался. На шестой раз привязанность скончалась. Увы.

Веточка фыркнула, но, к счастью, промолчала. Впрочем, она никогда понимала моих принципов, а я никогда не понимал, что общего между синим полем в Атрутинске и ссорой Змейки Дайгалас с Яном Ремме. Тем не менее, мы ограничились семью тарелками и сковородой. С Энель Верити, к которой я тогда ушёл, взаимопонимания было больше, а чем кончилось?..

Требование построить детальную схему первого яруса синего поля вызвало на лице практиканта образцово-показательную гримасу крайнего презрения и разочарования во взрослых вообще и в магистре Эльсиделле в частности. По той небрежности, с которой летающий Шелис бросал вниз маячки, я заподозрил, что схемы он строил ещё до ухода из дому. Даже подниматься на десять метров стихийник поленился — крутился туда-сюда на высоте двух человеческих ростов. Очерчивание участка, кажется, тоже было уделом первокурсников.

— Маловат он для четвёртого курса, — заметила подошедшая Веланта, — На вид лет десять.

— Трансформация, зелья «Вечного детства» напился.

— А маячки хорошо ставит… слишком. Если для четвёртого курса.

— Полный маг, восьмая степень.

— Маловато курсов для восьмой степени…

— До школы хороший учитель был.

— И зачем перепроверять мага восьмой степени?

— Для проформы, естественно. И во имя бюрократии.

Шелис приземлился, подошёл, кивнул Веланте и вручил мне планшет. Два чертежа, очень похожих рисунком линий, но с разными числами; воплощение любви практиканта к теории сдвоенного поля. Вроде бы это безобразие приводится к каноническому виду, но как — одним стихийникам ведомо…

Веточке было ведомо: она села на край могильной плиты, разложила перед собой три схемы (две шелисовых и свою, классическую) и принялась что-то вычислять в столбик. Шелис наблюдал, я любовался архитектурой.

— …А вот этой линии у меня нет, при плотности в три мюции ей можно пренебречь…

— Смотря когда, — практикант говорил с такой кристально-чистой, незамутнённой серьёзностью, что последнему дурню становилось ясно: двести двадцать вариантов уже просчитаны, сто сорок исключений отмечены, а дуэль лучше перенести куда-нибудь подальше.

Веланта взглянула на Шелиса, сплетя пальцы в лесненском жесте крайнего изумления.

— При составлении атласа.

— Возможно, — без особой уверенности отозвался практикант, — А вы Веланта? Портрет в «Обозрении» не вполне точен…

— Точен, но эпизодически. Обычно я не испытываю последствий блиц-сброса, яда вертихвостки цельнозубой и aen asta одновременно. Тем не менее, я Веланта. А… вас… тебя как зовут?

— Шелис.

— Так вот, Шелис, учёт слабых линий осложнит работу составителя атласа и, вместе с тем, не упростит работу мага, использующего атлас, поскольку осуществление тонких эфин-воздействий без свежего анализа поля — признак альтернативной умственной одарённости. Соответственно, наличие подробной, но устаревшей карты лишь приведёт к росту числа инцидентов.

Шелис задумался.

— Несколько идиотов не доживут до магистерской степени.

— Спасибо, учитель.

Веланта повторила удивлённый жест и вернулась к бумагам.

— Исключительно корректно составлено. Всё совпадает, — наконец, сообщила она, — Эльсиделл, ты ведь не собирался ограничиться одним участком? Во имя проформы и бюрократии?

— Не собирался.

— Тогда смотрите, — Веланта развернула карту, — Вот здесь… и здесь… не исследованные мной улицы. Зачем тратить нисы на бессмысленную перепроверку, если можно ускорить составление карты города? Это и оценивается выше.

— Вы на самом деле составляете атлас? — судя по тону вечно невозмутимого практиканта, по Школе россыпью скачут легенды на сей счёт.

— Естественно. Основная задача стихийной магии — разработка методов коррекции погоды. А между тем, теория синего поля развивается рысьими прыжками, но практическое применение никого не интересует. Исследования проводятся в глуши, в ненаселённых либо малонаселённых местах, и если с точки зрения теории это оправдано необходимостью изучать поле во всём многообразии линий, то с точки зрения практики нам нужны качественные схемы поля в основных населённых пунктах. Стреленск, конечно, изучен вдоль, поперёк и по периметру. Гораздо хуже обстоит дело с удельными центрами. Данные о строении поля хаотичны, фрагментарны, местами противоречивы…

— Веланта, без лекций! — прервал я, — Шелис, сколько ты успеешь исследовать до вечера?

— До вечера? — Шелис с минуту считал в уме, и сказал, — Примерно семь отрезов^[26], учитель.

— Два процента площади?!

— Если выложусь полностью, — уточнил практикант, — А вы упомянете меня в атласе как «оказавшего помощь в исследовании»? Правда, это не моё направление…

— Непременно упомяну… обязательно упомяну. А… Какое у тебя… у вас направление?

— Опосредованное влияние на погоду.

— Достаточно близкие области, публикация зачтётся, — решила Веланта.

Я кивнул. Смежные публикации полезны: если у мага все работы по основной теме, комиссия может заняться анализом совпадений. В лучшем случае защита несколько задержится, в худшем (пару-тройку ранних публикаций не зачтут «за повторяемость») — отодвинется на несколько лет.

Мы изучили карту и разошлись — Веланта на Болотище, мы с практикантом на Сбиров Сход.

За ужином Шелиса пришлось кормить чуть ли не с ложки. Мальчик сдержал обещание и выложился полностью, но обошлось это дорого, хотя, расход был постепенным (без блиц-сбросов) и «обнуления» не произошло (часть энергии крутится на поддержке неснимаемой защиты). Увы, организм десятилетнего ребёнка никакими тренировками не сделаешь таким же выносливым, каким мог бы быть организм четырнадцатилетнего.

Зато, поддерживать шатающегося десятилетнего легче.

После ужина Шелис и Веланта засели на веранде разбирать выкладки и чертить классические варианты схем, а я ушёл гонять упыря. Какого вессера было хоронить вместе со «златошвеей девицей Фарьей» её любимую кошку? Да ещё заживо? Конечно, кошка обидится! Читать звери не умеют, и оборот «Покойся же с миром до вселенска пробуждения» от понимания бедного животного ускользнул. Вот и вылезла кошка малым верейтом, для магов неопасным, а для простых людей — кусачим и плотоядным.

Я взлетел, верейт клацнул зубами и раздражённо махнул хвостом. Цвет нежить унаследовала от кошки, жёлто-оранжево-белый, а это редкость. Отловить для музея? До Стреленска двести километров… пожалуй, довезу.

Шелис и Веланта по-прежнему рисовали. Я сел на свободный стул, поставил рядом плетеный короб (купил за сбор и зачаровал под клетку) и спросил, много ли осталось. Ехать завтра…

— Вы идите, учитель. Обещаю самостоятельных экспериментов не ставить.

Я покосился на пятёрку магов за угловым столом. Дурной пример во всём многообразии, от чёрного симанского до местных наливок, от крепчайшей синты до самогона, от парящих кружек до аплодисментов рунсонскому гитаристу. Шелис истолковал мой взгляд неправильно:

— Не беспокойтесь, учитель, — понизив голос, сказал он, — На этот случай я знаю три чудных проклятия. Нисов по шестнадцать, сил хватит.

— Целых три?

— У мамы есть анонимный трактат «О вреде пьянства», — прозвучало двусмысленно, — Там много хороших заклинаний, но большинство с исходом. А эти три без…

— Серия «Малые приложения»? — уточнила Веточка, — Читала… занятная вещь, но местами жестоко… эфин, Эльсиделл, как ты их в Рунсоне терпел?!

Гитарист повысил голос. Пел, конечно, про оборотней. При мне он описал плащ Рэна Соото (перечень драгоценных металлов и камней), герб Рэна Соото («ясна радуга») и режим питания Рэна Соото (девица на завтрак, молодец на обед, младенец на ужин; люди съедались «без остаточка», почему Рэн не лопнул — непонятно). Народ, однако, внимал, и аппетита меню Рэна никому не испортило.

— В Рунсоне я их не слушал, удавалось избегать. Такое ощущение, что все тамошние певцы перебрались к нам.

— Никакой он не рунсонец, — ввернул Шелис.

— Почему?

— Любой рунсонец с начальным образованием — кстати, там надо очень постараться, чтобы его не получить — знает набор фактов, — Умник сжал кулак и стал поочерёдно разгибать пальцы, — Солнце встаёт на востоке. Западная граница — холмы. Где-то на севере — религиозные фанатики. На юге море. На гербе Соото два жёлтых ключа на голубом фоне.

— Так-таки любой?

— Гербом Соото ошибочно считается герб земли Кеоми. Они им пользовались десять поколений, с тех пор, как Винор Соото её захапал. Владетельные лорды часто так поступают. О том, что у Соото вообще был собственный герб, известно считанным книжникам на западе.

…А гербы своих основных «земель» рунсонцы наверняка знают. По Виссе, вон, в старину так и путешествовали — «от бобра с топором до креста с челном через три розы белые». Умник здорово замечает мелочи.

— Всё-таки, не засиживайся, «считанный книжник». Тебе восстанавливаться надо.

Шелис неопределённо кивнул. Я встал и хотел забрать короб, но тут на него обратила внимание Веланта:

— А там что? — она подняла крышку. Под прозрачной плёнкой зашипел и оскалился верейт.

Веточка завизжала.

Певец сбился с такта.

Шелис пробормотал «Эх ты, Мурка».

Я вернул крышку на место. Заколдовать, чтобы не открылась? Энергоёмко. Оставлю пока.

Межэтажные перегородки оказались берестяными — во всяком случае, по звукопроводимости. Эфинский певец не унимался: засыпать пришлось под новую тягомотину. Кто-то там заблудился в шахте и встретил «девицукаменную». Кожа у девицы была из белого мрамора, губы из рубина, глаза — сапфиры, волосы — «нить серебряная», и красоты это чудище было «неописуемой». На описании одежды (золотой летник плюс вышивка, перечень драгоценных металлов и камней) я сдался, мысленно пожелал певцу провалиться сквозь стол и поставил «лесную тишину» часа на три. И уснул.

Снилась нечисть — под акустическими щитами вообще спать неприятно. Тем не менее, мне удалось проснуться раньше практиканта! Шелис, будучи разбужен, делал всё очень медленно, ходил вдоль стен на ощупь и довольно долго размышлял, прежде чем сесть на Лиса. После ночи в обществе сногулей он выглядел гораздо бодрее.

— Засиделся? — спросил я, наблюдая безуспешные попытки Умника попасть левой ногой в стремя.

— Чертили много, — Умник зевнул, — Да ещё певца пришлось лечить…

— От чего — лечить? И зачем?

— А он со стола упал и руку вывихнул. А лечить затем, что денег заплатил. Другие маги все перепились…

— Как же вы его лечили, если у вас сил не было?

— Это магических сил не было, а вывих я и без магии, — Умник снова зевнул, прикрыв рот ладошкой, ме-е-е-е-дленно засунул ногу в стремя и закончил, — …вправлю.

Веланту я утром не встретил. Спала, наверное.

Шелис дремал в седле до самого обеденного привала, когда мы остановились на берегу конопляного моря, и жеребёнок полез смотреть, что там.

— Лисуймись, — привычно велел Умник. И проснулся.

За обедом мальчик расспрашивал меня о судьбе верейта (которого упорно звал «Муркой»). Выслушал историю с обоснованием, признался, что обоснования не понимает, а теорию на экзамене по общей некромантии списал, поругал обывателей, посочувствовал бедной зверюшке, открыл короб (разбуженный верейт очень громко клацнул зубами) и попытался кормить нежить ветчиной. Ветчину не приняли: нежити важна аура жертвы, а не само мясо.

— Мурка-хмурка. А он без подпитки выдержит?

— Надеюсь. Четыре дня — почти критический срок, но шанс довезти есть.

— Понятно. Я скоро вернусь, — и Шелис скрылся в высокой траве.

Вернулся он действительно скоро — с парой живых полёвок, которых «Мурка» охотно слопала. По-моему, от Шелисовых пальцев она тоже не отказалась бы, а вой с шипением нельзя счесть изъявлением благодарности. Умник, дурачась, пошипел в ответ, и спросил, много ли осталось от методички.

— Осталось три пункта: изготовление зелий, построение цепи ветров и нечто странное с красивым длинным названием. Сегодня вечером займёмся зельями с малым номиналом. Что такое «цепь ветров» и «limuria», я, если честно, не знаю, — надо было спросить у Веточки. Не подумал.

— Цепь ветров чаще называют «rias loisu». Я бы попробовал построить, но… смысл? Ураганом свечей не гасят. Limuria можно навести, но только завтра-послезавтра, когда восстановлюсь.

О «риас лоису» я слышал. Какая-то коррекция погоды, судя по названию — влияние на цветные ветры. Это значит, что через день-другой после навева взбеленившиеся ветры устроят ураган, град, потоп или засуху. Осторожный Шелис избегал заклинаний с последействием, и я не собирался его перевоспитывать.

Едва мы выехали, мальчик снова задремал. Дорога располагала: унылое разнообразие, конопляные и капустные поля, сосновые перелески, берёзовые рощицы, одинаковые деревеньки с одинаковыми именами — «Масложимки», «Канатчики», «Капустники»… К вечеру наползли тучи, и унылый пейзаж стал откровенно тоскливым и холодным.

Перед ужином Шелис сварил на костре малый восстановительный комплекс (тот, что из трёх зелий). Вообще, сила к практиканту возвращалась с пугающей быстротой: сосредоточившись, я его чувствовал — значит, запас Умника подошёл к трём килонисам. Нормальному человеку понадобилось бы двое суток, и то в режиме «спать-есть-читать-гулять по парку». Любопытно, чем стал бы Шелис, если бы позволил себе вырасти?

Потом мальчик наловил для «Мурки» новых полёвок, поел сам, сварил «ветрову руку», остудил, смочил в зелье кончики пальцев, чистым ветром покружил в воздухе сумку с одеждой и зазевавшегося поползня, смочил пальцы в холодной подсоленной воде и тонкой струйкой вылил зелье в костёр, присовокупив пару сложных огненных иероглифов для лучшего испарения. Дым свил в воздухе несколько петель и снова выпрямился, а Умник сжевал кусочек «ирксова корня» для профилактики трансформации. По «ослаблению эфинных свойств среды» галка стояла давно. Рецепт «Легконожки» практикант знал в шести вариантах, «Крыльев белых» — в четырёх, «Огневушки» — в семи, о зельях-усилителях я сказал «Шелис, ты про них не слышал!», и мы весь вечер обсуждали различные способы снятия трансформаций.

Разбудил меня практикант. В шесть утра…

День обошёлся без приключений. Дорога стала шире, сёла — больше, проехали мы и три мелких городка, но вечернюю остановку сделали в лесу. Благо, погода позволяла, редкая морось не в счёт.

Пока я готовил ужин, Умник поил нежить водой из ручья. Он проникся к экспонату странной жалостью пополам с симпатией, весь день ловил для верейта мышей и чуть ли не мяукал в ответ на шипение. Сейчас, вот, воды принёс, миску левитировал… а зачем? У нежити не бывает ни чувств, ни эмоций. Некрооборотень в человеческом облике так и выявляется: ему приходится притворяться, но истинная сущность часто выглядывает, и дикая, потусторонняя бесстрастность выдаёт перемену с головой. Даже злоба у них неестественная.

На всякий случай, я напомнил Шелису «базовое правило этики некромантии». Мальчик вздохнул и сказал, что ему жаль кошку, которой когда-то было вот это… существо. Я резонно возразил, что если маги начнут жалеть людей, которыми когда-то были те или иные существа, то настоящих людей не останется. Шелис серьёзно ответил, что отпустить верейта не предлагает.

Подкрепившись, Умник взялся демонстрировать «limuria». Сперва он быстренько состряпал ярко-голубое зелье, потом построил детальную схему синего поля над полянкой, потом что-то рассчитал (с двумя перепроверками). Начертил на земле треугольник, нарисовал по углам руны, разложил кусочки слюды и соединил их иллюзорными дугами. В точке пересечения дуг разместился большой прозрачный корунд — явный подарок матери. Лека не дала «взрослому и самостоятельному» сыну ни медяка, но выкупила Лиса, подбросила артефактов и подарила набор метательных ножей. Вот и запас минералов пополнила…

— Senele sa, kete sa, nor ae feie aloisatre tekk, idelitre tekk, laesok-tre tekk…

Реальность дрогнула.

Всколыхнулся эфин, по коже побежали ледяные мурашки, предметы стали нечёткими, словно смотришь сквозь дешёвое стекло, возникли призраки белых молний. Я зажмурился, и молнии сделались чётче, а силуэт мальчишки окружило серовато-голубое свечение. Нет, не молнии — нити, как у ирксской куклы марионетки. Тянутся вверх, шевелятся, что-то дёргают. По нитям бегают жёлтые и синие искры. Наведение псевдолиний. Хороша программа на четвёртом курсе!

Шелис спокойно стоял в воздухе, только руки двигались, ловко перебирая паутину. Навев длился несколько секунд (а казался долгим). Энергии, ушедшей в небо, хватило бы на три дождя.

— Dilta, — «конец», стандартное завершение воздействия.

Шелис приземлился на траву и, слегка поморщившись, глотнул заранее заготовленного зелья. Неужели легендарный «Антиблиц»?

— Поразительно. Но почему ты не предупредил, что будет блиц-сброс?!

— Я предупредил…

— Ты намекнул, что навев энергоёмкий. Но о скорости речи не было. Шелис, так…

— Умммаааоооыыыуууууу.

Мы резко повернулись на звук.

На крышке короба с верейтом распушился, завыл, зашипел, выгнул спину и засверкал глазами лохматый жёлто-оранжево-белый призрачный кот.

Эфин колеблющийся!

«Глаз Эльси» с одной руки, «медуза» с другой. Краем глаза я заметил, как Шелис перетекает в боевую стойку. Структура оболочки… целостность… так… пронесло. Почти. Верейт преобразовался в так называемую «парную нежить»: материальная (сидит в клетке) плюс призрачная (бродит вокруг, поскольку клетка не зачарована для удержания призраков; далеко от материальной отойти не может по определению). Так случается… раз в три катушки. Материальная нежить сохранила исходный вид, призрачная оказалась привидением lanima. Неотлетевшая душа восстановила образ. Эфински опасное существо: может заорать в самый неподходящий момент, и от неожиданности кто-нибудь обожжётся или порежется.

Шелис выслушал, вздохнул и вернул меч в ножны.

— …Удивительно. Все известные трансформации нежити основаны на энергии смерти или перехода. Поломал ты мне, приятель, диссертацию.

Умник растерянно огляделся. Как будто решения таких проблем растут на берёзах.

— Не помнишь, когда ты вчера его кормил?

— Э-э… в обед и вечером. Кажется, первый раз было за полдень, а второй на закате.

Я пометил в блокноте «6.07 ок. 12 + ок. 18».

— В обед, вроде, две мышки?

— Полёвки, учитель.

— А вечером… одну полёвку?

— Мышку, учитель. И утром три.

— А сегодня в обед была мышка или полёвка?

— Крыса, учитель, — смиренно сказал Шелис.

— Крыса — это хорошо, — задумчиво произнёс я, — Из крысы можно выжать до шестнадцати нисов некроэнергии… Кстати, сколько воды он выпил?

— Треть миски.

— Около ста грамм. Проточной из ручья. Воду набирал там, где умывались?

— Да, учитель.

— Ладно, сиди здесь. Привидения не бойся, оно не кусается.

— Мяоааааа? — спросило привидение.

В ручье не нашлось ничего особенного. Вода как вода, синие линии слабы, чёрное поле осветлено. Младенцев не топили, самоубийц на берегу не хоронили, младших братьев не резали. По крайней мере, последствий я не ощущаю. И в чём дело? Очевидно, что толчком послужила дрожь эфина при навеве limuria. Но одной дрожи мало, я же и доказал, что природа задействованной энергии должна быть связана со смертью… что ещё? Еда? Отношение Умника? Влияние дрожи эфина на охранные заклятия клетки?..

Назад я шёл с искренним пожеланием «Чтоб тебе провалиться». Увы, привидение сидело на крышке, сердито мяукая и обмахиваясь хвостом. Кажется, оно желало провалиться мне.

— Она мясо стащить пыталась, — робко сказал Шелис.

Я вздохнул, бросил нежити фиолетовый иероглиф «кролик», понаблюдал, как смешная кошка ловит странную бабочку, и задумался. Если виноваты еда или взаимодействие заклинаний — полбеды, а если эмоции? Как воспроизвести ситуацию? Ну, допустим, Шелис обучен вызывать у себя нужные эмоции, но в проклятиях счёт на секунды, а тут два дня. Чувства или мысли точно не повторить…

— Что-нибудь выяснилось? — подал голос практикант.

— Нет.

— А может… не надо никому ничего сообщать? Всё-таки, диссертация. Жалко.

Предложение сбило меня с мысли. Мысль была хвостатая и наглая — точь-в-точь рыжее привидение. Ладно, потом поймаю. Излишнюю чувствительность Шелиса я счёл следствием блиц-сброса: даром он не проходит, хоть бочку зелья проглоти. Руки не дрожат — и то хорошо.

— Неэтично.

— И это говорит маг, бывший ассистентом Риантиса Эмрского в год изобретения некроруны?

Эфин, но как похож на мать..! Совершенно разные лица, совершенно неотличимые выражения — насмешка, веселье, грусть, размышления, переход от одного к другому. Не успел раскаяться, и тут же издевается. Или честно недоумевает?

— Шелис, если бы ты прочёл статут некроманта… иногда можно пытать и убивать не-магов. Можно драться на дуэлях с коллегами, можно дурить им голову, если оно того стоит. Но умалчивать открытия? Немногим лучше, чем принести в жертву мага. Во-первых, наука должна развиваться, а если мы начнём рассуждать — то опубликовать, сё придержать, это спрятать, а там вообще сжечь все заметки по теме за три года, то за пару катушек сами себя похороним. А во-вторых, из недавнего… о разрушении шестой теоремы читал?

— Конечно, — обиделся Шелис, — И читал, и разбираться пытался…

— …и всё потому, что кто-то когда-то что-то доопределил, а записей до нас не дошло. Понравилось бы тебе всю жизнь оглядываться на цензуру и учитывать, что любой иероглиф может вызвать потоп с ураганом?

— Риторический вопрос?

— Риторический. Странно, что тебе мать не объяснила.

Шелис подумал, что-то быстро решил про себя и сменил тему:

— Учитель, а вы приносили кого-нибудь в жертву?

— Ученик, на такие вопросы не отвечают «да», — я постарался беззаботно улыбнуться. Всё-таки, одно дело — призраки, зомби и Та Сторона, а другое — кого-то зарезать. Шелис ещё ребёнок, ему этого знать не нужно.

Улыбка удалась. Практикант поверил, успокоился и залез под одеяло. Я снова уставился на нежить: поужинав энергией из иероглифа, кошка пыталась точить когти о плетеную стенку короба.

Зарезать…

Иногда получается найти лазейку. Отловить какого-нибудь мерзавца, по которому шерский муравейник плачет, и «лесенкой». Но во многих случаях жертва должна удовлетворять набору условий. К примеру, для «откупа» нужны младенцы (три штуки), для «танца сов» — десятилетняя девочка…

Некоторые входят во вкус (таких я бы использовал в «красной капели» и «смертной лесенке»), некоторые сходят с ума и переселяются в зачарованные палаты Карской лечебницы. Некоторые говорят, что люди без волшебных способностей — это так, полуразумные существа, расходный подопытный материал (почему-то люди терпят — а единственный известный мне случай подобного заявления в адрес ирксов кончился для заявителя печально: полдня вниз головой на священном Шпиле Постоянства, кровоизлияние в мозг и очень пышные^[27] похороны). И чем раньше маг начинает убивать, тем вернее приходит к отклонениям. В сто двадцать лет подлинное безразличие даётся почти любому, в двадцать — почти никому…

Когда понимаешь, как это может сломать, — Совет, Жёлтый Легион и, тем более, городская стража опасными уже не кажутся.

Никогда не думал, что кошки воют на луну.

Звучало тоскливо.

С рассветом привидение спряталось в короб. Поспать? Вряд ли час или два помогут. За ночь я подробно разобрал все факторы, а под утро изловил-таки хитрую хвостатую мысль. Кажется, это называют сглаз-навевом: непроизвольное проклятие. Слова или мысли, сопровождённые случайным выбросом энергии, могут сбыться помимо воли мага. У виртуозов уровня Леки и Арвешше такая осечка маловероятна, но Шелис недостаточно опытен, да ещё в момент блиц-сброса… сотня нисов могла уйти в сторону незаметно. Я бы у себя не отследил.

…А Шелис, кстати, прекрасно отдохнул, и никакой вой его не беспокоил.

Погода испортилась окончательно и всерьёз: ветер пробирал до костей, а морось то и дело сбивалась на дождь. Во время очередного сбоя Шелис попросил остановиться, спешился и вытащил из сумки тонкую болотно-зелёную накидку с прорезями по бокам. По краям прорезей и капюшона мерцали изумрудные руны.

Материал я видел только в музее. Говорят, один такой плащ хранится в висской королевской казне, но по назначению его не использовали лет триста. Слишком дорогая защита от дождя: морские собаки встречаются редко, зубов у них много, второй класс опасности и такая прочная шкура, что приходится забивать иглу молотком.

Умник пояснил, что «раньше» Лека охотилась на разную нечисть, и морских собак добыла аж четыре. Последнюю шкуру оставила себе — вышло две накидки и чехол, — а три продала. Если учесть, что стоимость шкуры примерно равна годовому бюджету мелкого княжества, становится ясно, откуда у абиолога Линовой состояние.

Кажется, эфинская поездка натренировала меня ночевать под кустом. По крайней мере, мысль остановиться на сельском постоялом дворе не прельщала. Ну да, в лесу холодно и мокро. Только вот привидения — нежить особая, уничтожить нетрудно, а удержать… килониса четыре.

Шелис, которому я был вынужден объяснять, какого болотника мы остановились не в «Свинье и Жёлуде», а под дубом, сердито заметил, что бояться привидений глупо, а дураков пугать не возбраняется, но от второго одеяла отказался. Кошке холод был нипочём, с наступлением сумерек она вылезла из короба, злобно обмяукала нас с практикантом, удивила Лиса, встревожила Рысёнка и спугнула каких-то синиц в кустах. Я разбросал в траве фиолетовые иероглифы — пускай охотится — и поделился с Шелисом соображениями о проклятии. Шелис усомнился: ничего такого он не думал, а контроль в последний раз терял четыре года назад. Случается всякое, но тут ни предпосылок, ни признаков нету. Кстати, он, Шелис, днём поразмыслил, и вспомнилось ему, что я говорил, будто он, Шелис, «отталкивает» потусторонние проявления. А если во время дрожи эфина оттолкнулось или сдвинулось что-то… в общем, «что-то»? Извините, магистр, наверное, надо было вызубрить некроанализ.

— Увы. Во-первых, твоё свойство не изучено, во-вторых, научно не объяснимо, то есть, на его основании нельзя доказывать. Мой вариант реалистичнее. А некроанализ не зубрят, нужно понять и проникнуться.

Умник задумался:

— Вот бы доказать принцип «vese vesno», — наконец, сказал он, — Вы о нём слышали?

— «Память к памяти»? «Странность на стыке живого и мёртвого»? Слышал. Там доказывать надо лет десять, и смешанным коллективом — телепат, некромант и твоя мама… минимум. Но идея хорошая.

Вообще-то, обе идеи хорошие — и про возможность влияния принципа, и про потребность его обосновать, наконец. Давно пора.

Действием памяти живых на Ту Сторону заинтересовался в прошлом году молодой телепат Айве Тинн. Точно выяснить, что и как, не сумел, обратился за консультацией к нам с Шелар. Шелар сразу сказала, что без специалиста по эМэЛьке вообще ничего не сделать. Я быстро опроверг её вывод — доказал, что влияние может существовать (в остальном вывод верен… но направление интереснейшее, и если бы Лека переселилась в Стреленск…).

А выкладки надо перепроверить. Дома.

Никогда не думал, что для вытья на луну собственно луна не нужна.

Вот эфинская зараза!

Дома

Мы с практикантом сидели в гостиной и сочиняли отчёт. Заметкам Шелиса недоставало бюрократичности, а директор Сенриел помешан на оформлении документов: он даже пытался обязать меня — меня!!! — написать некий «Отчёт о руководстве практикой». Солнечные лучи, пройдя сквозь разрисованное вьюнком, папоротником и махаонами стекло, рассыпались по круглому столу цветными кляксами. А под окном вёл своё унылое, тягучее, однообразное повествование певец-гитарист. В песне кого-то убивали; убивали долго и нудно, рунсонским стихом — это, значит, «вышел тогда в круг Рисимин Алат, на ветру плеснул стяг сиреневый, на ветру плеснул, тряпкою обвис, засмеялся тут витязь Рисимин: „То не знак дурной — ветерок больной…“», и таких «витязей» набралось штук пятьдесят. Тоска.

— Как ты думаешь, он тоже не рунсонец?

Умник закрыл глаза, вслушиваясь.

Ехидно ухмыльнулся.

И распахнул окно:

— Эй, твоя красочность, — крикнул он, — А можешь исполнить свою песню в рунсонской манере?

— Благородный господин изволит шутить? — вежливо отозвался певец.

— Брось, — в голосе Шелиса проступил сильный акцент, гласные расплылись и обросли множеством теней, — Мы оба знаем, что в Канари «Сказ о жестоком убиении Райселтема Смелого» — песенка на четыре куплета.

Гитарист улыбнулся, кивнул, что-то подкрутил на своём инструменте, и над площадью поскакала незамысловатая озорная мелодия.

Впервые я понял сюжет!

Вот: король умер — да здравствуют выборы. Но сговорились практичные князья, превратили в инсценировку честный турнир — в один куплет опустел большой Круг. Вот: вышла никому не известная девица, мужской наряд, короткий меч в ножнах за плечом. Куплет — и без трёх поединков короля уносят на руках. Куплет — и полегли оставшиеся претенденты. С подоспевшей стражей покончили за четыре строчки: сверкнула сталь озёрным льдом, пал в воздух серый круг, десяток стражников лежит — тот ранен, этот труп. Да восславится королева!

Шелис левитировал певцу бронзовую монету, найденную в кармане, и закрыл окно.

— Думаю, рунсонец настоящий, — заключил он.

— Так по ту сторону холмов поют нормально?!

— Да. «Долгославия» я в Канари ни разу не слышал.

— А откуда вообще взялся рунсонский стих?!

— А вы попробуйте вставить в нормальный ритм «Чемийреан Леанаави».

— Тогда как сами рунсонцы управляются без…?

— «Чен Лейнави» поют. Вы ж не звали Анхиса «Эантекхисом»?

— Не звал.

— И они не зовут. Длинные имена красиво смотрятся в хрониках, а так… — Шелис пожал плечами: мол, зачем оно надо?

Тут я был полностью согласен с Шейэллтисом. Мы вернулись к отчёту.

Если вечером пройтись коридорами Дома Совета, вас двадцать четыре раза спросят «Где тебя манка носила?». Заодно узнаете последние и предпоследние новости.

Архимагу-теоретику Серах Зиори прислали с родины, из Хатти-Серены, новейшее ирксское изобретение. Называется «рекнес», в переводе — «быстроног», вроде повозки о двух колесах (спереди и сзади). Серах крутит ногами какие-то стремена, от этого крутится колесо, рекнес едет, стучит и трещит, а поворачивает тоже без магии, там ручка хитрая приделана. Штука интересная, но, говорят, дорогая, с колёсами возни много, грязь летит на седока, да и дорога под неё нужна гладкая, твёрдая — какие и у ирксов лишь в столицах.

Абиолог Ллад Ильвешский вернулся из летней поездки без трёх пальцев, но это не самое страшное. Страшнее то, что Ллад стал неестественно замкнут и молчалив. Шастает слух, будто встретился он с Анере Наве, Цмоком или Ямниками — короче, с кем-то мифическим, хитрозлобным и очень умным. Ллад не подтверждает. И не опровергает. Отмалчивается.

Абиолог магистр Эстин Лэнский изловил живьём не то семь, не то восемь волколаков, и теперь пишет большую статью о невозможности воспитания элаков. Половина коллег кричит, что это ходьба за добротой к посмертнику, половина — что очевидное тоже надо доказывать.

«Чёрный археолог» Ника Прохвостова отыскала развалины Лиона и Тарохи, древних, ещё доимперских, городов-двойников. Искала по чёрному полю, доклад на следующей неделе. Сокровищ нет, артефактов нет, шедевров архитектуры нет и не было. Дивельская языковая группа; очень странные следы очень далёких культур. Теперь Ника грозится найти Эль-те-Рашд, чтобы бестолковым аспирантам стало негде искать клады. Кладоискателей она не любила с юности.

Стихийница магистр Веда Вельжнева построила «Мостки». Все коллеги в восторге, но выкладок никто не понял. Эльта Ветер месяц разбирается, пока безуспешно.

Некромант магистр Мирслав Эйвенский опубликовал рецепт нового жертвоприношения. Коллеги спорят, шутка это, или всерьёз: обязательное требование к жертве — членство в Жёлтом Легионе.

Боевой маг магистр Фьярел Светлый опубликовал статью «Размещение человека в толще стены как метод укрепления крепостей». Обязательное требование к жертве — она должна быть Мирславом Эйвенским.

Некий недоучка (отчислен из Второй Общей) издал журнал типа «сказки в картинках». Называется «Дети Смерти», якобы заметки странствующего некроманта. Сюжет: «зомби со Старосбировки захватили власть над Стреленском. Городские некроманты не в силах остановить Зло. И тогда появляется Он! (бродячий некромант без страха, упрёка, чести и стыда)». Стоимость номера — два золотых. Первый тираж раскупили за четыре дня. Шелар Онельская предлагает оторвать второй вместе с руками. Тинслав Соловей ратует за то, чтобы оторвать и голову.

Практик Сорен Легкодумный в Ястребках нарвался на некрооборотня. Сорена похоронили, некрооборотня уничтожили. В «Могилушку» добавился ещё один куплет.

У некроманта магистра Эльсиделла что-то с лицом. Очень странная, нетипичная для некромантов трансформация — потемнела кожа. Загар? Извините, магистр Эльсиделл, но проще поверить в трансформацию.

Стихийница Нилла Айкнери где-то потеряла практиканта. Неизвестно, что сказал по этому поводу декан Альфинн; известно, что Нилла вызвала его на дуэль. Но дуэли не будет, потому что на следующий день Нилла извинилась. Её второй практикант довёл до рыжих протуберанцев.

Практиканты-семикурсники где-то потеряли теоретика магистра Чина Залесского. Допрос с пристрастием ничего не прояснил. Подозревается, что Чин от них сбежал…

— Я верил, что ты вернёшься, — объявил Ронес после приветствия. Звучало пафосно.

— Надеюсь, вы не попросите меня оценить политическую обстановку на Старосбировке? Говорят, в каком-то художественном произведении мертвецы захватили Стреленск. Кому-то на кладбище явно понадобилось знамя.

— Если ты имеешь в виду нашумевшую пошлую мазню «Дети Смерти», то это всего лишь средство заработка, как ни удивительно, удачное…

— Нелепые куплеты про оборотней — тоже средство заработка, как ни удивительно, удачное.

— В песнях отражается реальность, Эльсиделл.

Спорить было лень. Я вручил Ронесу свой «отчёт» на трёх листах, и стал ждать. Неуютный кабинет: низкий сводчатый потолок, стены «под подземелье». В таком месте невозможно решить, что певцам наскучило повторение эпитетов двухсотлетней давности. Вот война, эпидемия чёрной лихорадки и пробуждение Спящих сочиняются легко.

— …Эльсиделл, я просил тебя разобраться в настроениях. Во внутриполитической обстановке. Во внешнеполитических приоритетах. А это что?!

— А это то, что должны были сообщить мне вы. Перед отъездом, — дружелюбно ответил я.

Ронес задумчиво посмотрел на страницу «О системе титулования»:

— Ты во многом прав, — признал он, — И всё же, как ты оцениваешь тамошнюю обстановку?

— Вас, кажется, интересовала военная сторона? Главнокомандующий — милейший человек, девятая степень по боевой магии. Защищался в Стреленске.

— Ты издеваешься?!

— Разумеется. На самом деле Рунсон дикая страна, по улицам Канари ездят варвары-кочевники верхом на зебрах. Городская стража вовсе не обвешана стенфеймовскими амулетами, шерская можжевеловка не продаётся в каждой пятой корчме, надморского не знает никто, у Аниса и Айны нет степеней по боевой магии, и госпожу Ниллу Айкнери я во дворце не видел. Ланшийское консульство не облицовано ирксской мозаикой, да и нет там ланшийского консульства — Рунсон отсталая страна, а Ланша цивилизованная, как можно… представительств симанских торговых гильдий там тоже нет. Короля не волнует нестабильность на восточных рубежах, он точит зубы на Лихову Запустку. Госсовет не утонул в интригах. И вообразите, какая обида — мне не подарили на память настоящий «ледяной огонь».

— Всё-таки, ты издеваешься, — как-то неуверенно повторил Ронес.

— Издеваюсь.

Но ничего не теряю. Защиту наверняка придётся перенести на неопределённый срок… и можно ссориться с Советом. «Ледяной огонь» сам лёг в руку. Сто тридцать нисов…

— Убери эту дрянь! — потребовал архимаг, косясь на серо-голубое лезвие в десяти сантиметрах от своей щеки, — Эльсиделл, вам семьдесят лет, а вы дурачитесь, как первокурсник!

С обычным кинжалом я бы так не сумел. С мечом — тем более, здоровенные железяки всегда жили собственной жизнью, где у этих тварей центр тяжести — до сих пор не понимаю. Но дареный клинок не подвёл, иллюзия удлинилась на взмахе и замерла, где велели. От иллюзии веяло поддельным холодом, тем, что кромсает ауру…

Ладно, ладно. Уже убрал.

— Дай посмотреть, — непоследовательно потребовал Ронес.

Я дал — нож всё равно послушается только хозяина. Ронес пощупал коротенькое лезвие, исписанное иероглифами, и бросил в него «распознавашку». В воздухе засияла жёлтая надпись: «Сделано в Канари. 38 год династии знака Даклайн. Ris Feriva su Aell iKeomive su Ainaekar Helbrithae. Гарантия 72 года». Первое имя, должно быть, принадлежало оружейнику. «Элл из Кеоми» — Эланхис, а Айнэкар Страх Границы… леди Айна? Странно они династию обозначили.

— Превосходная работа. Ты не знаешь, штучная или серийная?

— Штучная. Я же сказал, они импортируют амулеты. В основном, из мастерских Раука Стенфейма и Дальх Сорзи. С полностью оформленными сертификатами.

— Начинаю понимать твою… несдержанность. Ты точно видел здание консульства Ланши?

— Мне даже расписали историю его строительства. В лицах. Это была настоящая бюрократическая драма. У консула, ясное дело, три высших, и все в Ланш-Энитри^[28].

— А дафир Сонема… новый посол в Виссе… имел наглость назвать северного соседа «страной странной, неизученной», — Ронес сокрушённо покачал головой: мол, сам видишь, никому, кроме магов, доверять нельзя.

Мы расстались мирно. Кажется, Ронес не собирался немедленно искать дополнительную информацию: возникла проблема поважней, угроза большого нашествия лесной нечисти в Чернобельской округе. Не представляю, как его сдержат: вокруг города даже забора нет!

По пути домой я заглянул в круглосуточную лавку «Волшебное Перо» — коллеги утверждали, что вышел второй том «Кладбищенской архитектуры». Не солгали: на фоне чёрных-пречёрных «Некромантии за тринадцать месяцев», «Детей смерти» (хм, а эта перекошенная зелёная рожа — смерть, дети или главный герой?), «Философии Мрака» и «Ста двадцати самых страшных заклятий» издали были заметны бело-зелёно-голубая обложка, озёрный пейзаж и серебряные иероглифы с озорными завитушками.

Умник спал в библиотеке. Почему-то в обнимку с «Трактатом о природе имени» и «Последней ошибкой». Ни то, ни другое практики не касалось. Когда я забирал книги, мальчик проснулся, посмотрел на меня взглядом сердитой кошки и уснул снова. Ну, раз ему нравится спать одетым и в кресле… кстати, что за «Ошибка»? У меня этой книги точно не было. «Давным-давно маги нуждались в религии», ага, конечно, «…верили, что не пробуждение Спящих, но Последняя Ошибка мага вызовет разрушение мира»… а, вступительная лирика? Вступление пролистываем… «Целехский резонанс»… «Описка в уравнении Витецции»… иллюстрация — земля через триста лет после фоносдвига… закладка на разделе «Неточности в доказательствах». «Экземпляр напечатан в типографии при ВШЕНиК по заказу Леки Линовой» приблизительно в год рождения Шелиса. Страшная книга. Это вам не зомби со Старосбировки. Надо и себе заказать.

Отчёт был готов к полудню. Осталось проверить, расписаться, склеить два абзаца «отзыва о практиканте» из набора стандартных оборотов, поставить оценку и вернуть Умника в Школу.

До вечера Шелис бродил по музею. То есть, по дому. За ужином он сказал, что тоже хочет семикомнатную лабораторию, большую библиотеку и цветные окна. Где на это зарабатывают? И сколько лет? Рента с провинции? Ууу. Дворцовые глупости? Ууууу. Как это «зачем стихийному магу», а некроманту зачем? Магистр Эльсиделл, не надо плести корзину, никого крупнее кролика там не убивали… а вот знаю. Угадали, у сандала память хорошая. Научиться я «успел» недавно, у мамы. Вы точно думаете, что четырёх комнат хватит? У мамы одна, но ей действительно незачем больше. Не понимаю, если вы понимаете, что это излишество, зачем вам излишество? По-прежнему не понимаю. Тушить ураганом свечу? Нет, цветные окна — это красиво. Вот маме такой стиль не очень нравится, ей нравится «рунсонский расписной», для неё было бы излишество, а для меня излишество — картинки вместо дверей. Как во дворце, только дворец мне посмотреть не дали. Ветер синий, мстить Кену? Зачем? Ему «плюхи» много…

Последнее было сказано с такой замечательной серьёзностью, что сразу делалось ясно: «плюхи» не будет.

Магистр Альфинн, декан ФСМ, сидел на столе меж двух стопок бумаги и любовался потолком.

— Доброе утро. Я вам практиканта привёз. Извините, что с опозданием.

Шелис тихонько сказал «здравствуйте».

— Шелис! — неподдельно обрадовался декан, — Выбрался! Магистр Эльсиделл, где вы его нашли?

— В Канари, разумеется.

— Где?!

— В столице Рунсона.

— Странно, мне казалось… Простите, я забыл поздороваться, совершенно заработался… доброе утро. Рассказывайте.

Я сел и рассказал. Кратко. Альфинн удивился. Ему предоставили несколько урезанную версию: Шелис невесть где подрался с каким-то местным лордом, а что лорда звали Кен, почему-то не сообщили. И директор твердит, что это не в компетенции декана… Переоформить практику? Хорошо. Тема? Как — «всю методичку»?! Альфинн давно подозревал, что некроманты — жестокие люди. И что делает в отчёте Limuria? Как — «в методичке»?! Шелис, ты что, не понимаешь, что в методичке опечатка?!

Шелис с неописуемо невинным видом развёл руками. Альфинн порылся в левой стопке, взял какую-то бумажку, прочёл, нахмурился. Залез в ящик стола, вытащил две брошюры, пролистал:

— Перепутали. Должно быть «преобразование Малинецкой-Подзавальского», и Подзавальский не Лёшек, а Янимир. А преобразование Маковецкой — четвёртый год аспирантуры…. и ещё. Я принимаю ваше обоснование, но «Огненная птица» — это kaere tika Aese.

— Странно, что павлиньих небес нет. Учитель Альфинн, вы бы сами сумели потом уничтожить эту стаю?

— Я принимаю обоснование, — с нажимом повторил Альфинн, — А всё-таки, хватило бы одного изучения области Мельниковой. Как я директору объясню, за что тебя перегрузили? Ладно, защита послезавтра в десять, сейчас можешь отнести вещи и идти на лекцию. В вашу комнату никого не подселили. И к куратору загляни!

Шелис попрощался и убежал. Ох, чувствую, получит Кен за враньё «плюху» под глаз.

— С ним не было проблем?

— Были. Шелис серьёзно простудился по дороге, пришлось задерживаться, останавливаться… долго ехали.

— Я о проблемах другого рода. Общались вы нормально?

— Прекрасно общались. Конечно, я старался избегать некоторых этических тем.

— Я бы тоже не оценил вашей этики, — вежливо сказал Альфинн (а мог и неопределённость помянуть!), — Отчёта о руководстве практикой я, вероятно, не дождусь? Хоть рекомендацию дайте…

— Рекомендую на следующий год найти Умнику руководителя с высокой степенью. Желательно, стихийника, но Эльту Ветер не уговаривайте: по этике не сойдутся.

Впрочем, с Сенриелом в любом случае придётся… побеседовать об организации.

— Обязательно приходите на защиту, — на прощание попросил Альфинн.

Директор так и не сумел внятно ответить на простой вопрос «Что за эфин у вас творится?». Накладка, мол, случилась. Ученик освободился? Драка с «местным лордом» оказалась внутришкольной стычкой? Прекрасно, остались мелкие организационные проблемы. А вот что «эти мерзавцы» сотворили с преподавателем ИРВ?..

И напишите, наконец, отчёт о руководстве! По всем четверым практикантам.

Ну и ладно, решил я. Кстати, надбавка за сверхурочные, кажется, зависит от степени? Со стандартным коэффициентом?

Осознав размеры «мелких организационных проблем», Сенриел схватился за голову. Отчёт о руководстве практикой грозился проглотить триместровый бюджет. По обоюдному согласию надбавка сократилась до двух золотых, а длина отчёта — до странички.

В фонтане, что на полпути от школьной двери до внешних ворот, сидело его рунсонское высочество Къентар. Зелёные пятна вокруг глаз придали ему вид печальный и задумчивый, в смысле, унылый и измученный. Трое молодых волшебников (две незнакомых стихийницы, трансформированных в магии воздуха, и Элшек Двиньский) безуспешно уговаривали Кена перестать дурачиться и идти на лекцию.

— Лгать нехорошо?

— О, точно! Спасибо, магистр, — принц выбрался из каменного бассейна и по-собачьи замотал головой, отряхиваясь.

Понятно. Ещё и проклятие типа «Пока не дойдёт, за что влетело, из лужи не выйдешь!».

Давешний гитарист сидел на старом месте и пел на вечную тему — о хитрозлобном (или злобнохитром?) Рэне Соото. Песня приблизилась к финалу, Риэль Белая Стрела с Тайриханом Леанави делили голову оборотня:

Если верить учебнику истории, формулировка была… другой. Что-то насчёт «рождённого в навозе сына червя и мокрицы».

Я пошёл в дом.

Предстояло разбираться с парной нежитью.

Эпилог

В Канари зажглись первые звёзды. Его Смелость лорд Анхис шёл в любимую витху «Кусачая Ласточка». Город давно привык к праздношатающимся близнецам — здоровались только знакомые из стражи.

Лорд Анхис был расстроен.

Час назад Элл зачитал фрагмент Ниллиного письма, где говорилось, что Даэль — некромант. Ну вот что ему стоило оказаться теоретиком-универсалом? Столько всего умеет, поступил бы на ФСМ, и Анхис бы не проспорил. Ставка была символической, две навальницы, но ведь обидно! Хотя, Айне было ещё обиднее: она долго колебалась между некромантом и боевым магом, в последний момент поставила на боевого мага — и нате вам! Зато, Элл радовался по-детски. Чего в детстве ему не дозволялось.

Похоже, не зачитанная часть письма содержала что-то гадкое, и брату захотелось отвлечься.

Чужие маги уехали, и, затаившиеся было, окрестности столицы вернулись в город, а город оттаял, став самим собой…

По мостовой увлечённо гоняла каштан ярко-рыжая лиса, зарка (законная рабыня) травника Диаса. Сам травник болтался на другом конце поводка, с трудом удерживаясь на ногах. Лисичка была молоденькая, лет на пять младше Анхиса — а потому, пугливая, бестолковая и любящая звериный облик.

Повариха из «Небесного Манула» болтала с innec dosta, лесным оборотнем-ёлкой, зеленоватым даже в человеческом облике. Такие оборотни иногда приносили в город редкие специи на продажу. Что они покупали на вырученные деньги, Анхис пока не выяснил.

Две авареде вышли из музыкальной лавки. Одна держала шерскую флейту, вторая — кларнет. Нечисть готовилась к ночи Аоте Келл. Сходить, что ли, в лес на двадцать третье?

Шестники из дневной смены стражи — два человека и Кир Лаате — слушали уличного певца:

«Наглая пропаганда и лесть правящему семейству. Если подумать, Рэн был редкостным подлецом и жестоким самодуром. И бился не с тысячей. И не один…»

Анхис Соото бросил певцу монетку в три ресинки и продолжил путь.

1

Основной язык региона, универсальное средство общения. Для Рунсона не родной — развился на базе старовисского и стародорийского. Собственные наречия западного Рунсона принадлежат к той же языковой группе. Собственные наречия восточного Рунсона принадлежат к другой языковой семье.

(обратно)

2

У шеров: крепкая (доля спирта — 2/3) настойка белой полыни. У людей: любой самогон с какой-нибудь полынью.

(обратно)

3

На западе год начинается в первый день зимы — за 18 дней до солнцестояния — и делится на 8 месяцев.

(обратно)

4

«Скользящий сквозь паутину». Один из трёх рыцарских орденов, предпочитающих магию религии.

(обратно)

5

Налта — сложный травяной напиток, не содержащий спирта, но вызывающий у людей опьянение. У шеров опьянения не вызывает, повышает иммунитет. Для ирксов — тяжёлый наркотик.

(обратно)

6

Лленвет Мэйская, «Начала этики», примерно 2000 лет назад.

(обратно)

7

Анса — анонимная научная статья. Обычно, автора все знают.

(обратно)

8

В рунсонской деревне: очень бедный крестьянин или местный нищий.

(обратно)

9

Она же «смертное железо» — по народным представлениям из чёрной шпинели сделан топор Смерти.

(обратно)

10

Игра слов: «Vime lasa Inova» — «Морок Линовой».

(обратно)

11

1 юл = 1 нис / 1 сек

(обратно)

12

дO = O

(обратно)

13

Здесь и далее по фразе: начальные руны литенского алфавита т, в, р, ц, с, чь.

(обратно)

14

РеСМ = Работа на Соискание Магического звания; РеСС = Работа на Соискание n-ной Степени

(обратно)

15

Бестолковый лентяй, племянник Элеши Двиньской, в преподаватели попал по протекции и вряд ли надолго, но этого я Шелису не сказал.

(обратно)

16

Для некрооборотней в науке не используют «перекинулся» или «обернулся».

(обратно)

17

т. е. дорога, на которой разминутся 3 повозки — диалект.

(обратно)

18

Если быть точным, мальчик сказал что-то типа «Шейеэллттийис», но повторять это даже мысленно — увольте!

(обратно)

19

5 к 1

(обратно)

20

Дословный перевод слова «эстан», традиционного рунсонского названия комнаты сразу после прихожей. Леэка была чистокровной рунсонкой — Шелис и здесь солгал. Якобы «правильно сделал».

(обратно)

21

Много квадратных километров. Точнее без таблицы рунсонских мер не определю.

(обратно)

22

Нередко символ связывают с более правдоподобным мифом — когда герой повесил дырявую шапку над ямой и обчистил лешего на центнер золота. Как потом унёс, миф молчит. Эстин говорил, что лешие говорили, что в их варианте герой надорвался. Лека говорила, что лешие говорили, что в их варианте герой неделю сидел над золотом и стал нечистью, стражем кладов.

(обратно)

23

Официальное название шестой степени.

(обратно)

24

Официальное название третьейстепени.

(обратно)

25

290-340 м2 (висская традиционная система мер)

(обратно)

26

Около 42 500 м² (висская традиционная система мер)

(обратно)

27

У ирксов роскошная похоронная церемония означает радость по поводу избавления от покойного, соответственно, чем пышнее, тем оскорбительней. Напротив, смерть близкого не сочетается с речами, музыкой, украшением могилы и поиском специальной одежды — горевать надо.

(обратно)

28

Поговорка. Университет в Ланш-Энитри — это страшно. Особенно, юристы.

(обратно)

Оглавление

Часть 1. Страна за холмами

  Пролог. Слышишь, о чём поёт?

  Этнография

  Дипломатия

  А магов здесь не бывает

  Правоведение

  Королевская охота

  Возвращение из-за холмов

Часть 2. Лесная дорога

  Висские болота

  Дорийская шпинель

  Шейэллтис Лант

  Госпожа Сна

  Мертвецы не бывают живыми

  Дома

  Эпилог

*** Примечания ***