Ангел гибели [Евгений Юрьевич Сыч] (fb2) читать постранично

Евгений Сыч Ангел гибели

САМОЕ ВРЕМЯ

Трамвайная петля

Сначала трамваев было мало. Очень мало. И мы ждали их, стоя на холодных остановках, на дожде и ветру, вытягивая шеи и вглядываясь в глухую даль с надеждой и тревогой. Мы ждали, потому что без них, без трамваев, было трудно, потому что они помогали нам жить. И потому же мы делали их в глухих цехах заводов: вытачивали шестеренки, ковали прочные оси, клепали жестяные корпуса.

А потом их стало много, трамваев. Нам не нужно было уже ждать их подолгу. Мы с гордостью провожали взглядом желто-багровые стремительные их силуэты. И все чаще ходили пешком, так как знали, что можем сесть в любой трамвай в любую минуту. И от этого идти пешком было легко и даже приятно.

А трамваи делать мы продолжали — не потому, что не было других занятий, и не потому, что так уж они были нужны, а больше по привычке, от душевной успокоенности, не желая задумываться. И уже не мы ждали трамваи, а они нас. И уже не они нужны были нам, а мы — им. Нужны хотя бы для оправдания их существования.

Мы ставили на трамваи различные усовершенствования, ведь усовершенствованный трамвай лучше простого, это нам еще в детстве объяснили. И никто не удивлялся, видя, как трамвай подсаживает в себя старушку крепкими и гибкими лапами.

А потом трамваев оказалось слишком много, даже на улицах из-за них стало тесно. И трудно. Нет, они ни на кого не наезжали, боже упаси, но они хватали своими лапами уже не только хилых старушек, но и крепких мужчин, которым пройтись несколько метров пешком ничего не стоило. Приятного тембра голосом они униженно просили позволения доставить пассажира в нужный ему пункт, пусть даже это будет не по маршруту, пусть близко, пусть не проложены туда рельсы. Прямо к подъезду — трамваи уже и это умели. И люди соглашались раз, другой, но потом им это надоедало, люди стали избегать трамваев и даже прятаться от них. И даже бояться. Сначала, правда, не очень.

Поймав человека, трамвай вез его до нужного места и каждый раз вздыхал, когда пассажир приказывал открыть ему дверь и уходил по своим нужным и важным человеческим делам. Но ослушаться трамвай не мог, так уж он был устроен человеком, этим или другим, какая разница.

А потом один трамвай убил человека: задушил своими хваталами и возил целый день и часть ночи, положив в мягкое, удобное кресло, счастливый тем, что не надо его высаживать и метаться по городу пустым в поисках нового пассажира, не зная еще, найдешь ли его или и этот день уйдет бесполезно. А вечером, точнее, уже ночью, человека забрали и увезли в «скорую помощь».

И увидели люди, что произошло.

И ужаснулись.

А те, кто раньше шептались тайком и говорили шепотом, сейчас кричали на всех углах: «Мы всегда это предсказывали, вы помните?» Они призывали уничтожить трамваи, пока те не уничтожили людей. И люди, которым стало теперь ясно, что нужно делать, уничтожили трамваи быстро и бесповоротно.

Они развинчивали их гаечными ключами, вспарывали газовыми резаками красные животы. И вообще, если производились трамваи все одинаково, то конец у них был разный. Один трамвай, который раньше других понял, что происходит, и пытался уехать, скрыться, дождаться того времени, когда он опять будет нужен людям, даже подстрелили из реактивного гранатомета. Трамвай так сразу и встал. Дыра в ходовой части была во какая, потому что реактивный гранатомет рассчитан на танки — вещь куда более страшную, чем трамваи.

И люди уничтожили все трамваи и забыли о них, ибо очень старались вычеркнуть из памяти неприятные воспоминания. К тому же собственные ошибки всегда забываются быстро, гораздо быстрее, чем чужие.

А на заводах, где раньше делали трамваи, стали делать автомобили.

После начала

Когда человек непосвященный приходит на предприятие с непрерывным технологическим процессом, он первым делом задает одиозный и до оскомины на зубах надоевший обслуживающему персоналу вопрос: «А чего же они не работают? Почему чай пьют?» Что тут ответишь? Старая сентенция: «Процесс есть процесс, его не ускоришь», — не звучит, и жмет персонал плечами тоскливо и невразумительно. А особо настойчивым посетителям в утешение показывают красивые диаграммы и называют громкие цифры. Вопрос повисает в теплой и дружеской атмосфере, заволакивается ею. Не потому обходят его, что острый, а потому, что нелепый и несколько даже моветонный. Потом посетитель уходит, а персонал в лице обходчика идет в очередной раз обозревать исправно работающее оборудование, сопровождаемый завистливым взглядом оператора, у которого и этого развлечения нет — он к щиту управления намертво прикован. Потом смена опять собирается на щите и пьет чай. И горек этот чай, и тошна десятая за