Игры богов [Игорь Бусыгин] (fb2) читать онлайн

Игорь Бусыгин ИГРЫ БОГОВ

НАЧАЛО

Просторная Золотая палата (не такая уж она и просторная, тридцать-сорок шагов в длину и двадцать в ширину) украшена полевыми цветами, сосновыми и еловыми лапами, на полу мягким ковром рассыпаны камыш и солома. Сидят богатыри, ждут Великого князя — Олега Вещего, чары наполнены, у кого золотые, у кого серебряные, всем по чину.

Ждут, что он скажет. Олег вошел сумрачный, окинул тяжёлым взглядом Золотую палату, рявкнул:

— Где Богумир?

На дубовых столах — красные скатерти, чтобы не было видно пролитого вина. Печёные лебеди, кусками нарубленные жареные молодые бычки, огромные туры лежат рядом, ждут, когда их будут ломать руками или рубить мечами. И тяжёлый, одуряющий запах трав, вина и мяса…

— Где Богумир?

Скамья хрустнула, тяжёлый как скала поднялся Бронислав, поднял свои чёрно-серые как у замшелого, старого бобра веки.

— Коназ, князь, до нас дошли речи, что ты скоро уйдёшь к Роду… Навсегда…

Дружина замерла в ожидании ответа. Всё заснуло, казалось, что даже терпкое вино заледенело, не находя чарок, ртов. Молчание нависло как тяжёлые, свинцово-чёрные тучи Перуна, все ждут ответа. И тишина…

И заскрипели под мощным, медвежьим телом ступени, пахнуло ярким, солнечным жаром, запахло свежим, берёзовым соком и ещё чем-то звериным, то ли волком, то ли туром.

— Княже, я обращался к Дажьбогу, к Перуну, к Коляде… Все, — он ухмыльнулся во всю свою зубастую, наглую рожу, — пр-р-ророчут тебе смерть, — его голос раскатился по всему детинцу. — И исче, помрёшь от змеюки, что вылезет из коня твоего, а после твоей смерти появится у нас иудейский бог. Ты предал наших богов. Будь ты проклят, а своё проклятие я сделал мощным, ибо самое простое проклятие усиливается смертью… — Богумир всхрапнул, глаза его закатились, изо рта полилась пена, во весь свой огромный рост он рухнул на пол, заелозил бугристыми ногами, руки хватались то ли за воздух, то ли за что-то невидимое.

И жуткий могучий рёв:

— Сдохнешь, ты…

И умер, а ведь известно, что предсмертное проклятие волхва всегда сбывается.

Повисла жгучая, тянущая за душу тишина. Князь поднялся, тряхнул своей огненно-рыжей гривой:

— Убрать это! Пьём… — он замолчал, потом ухмыльнулся, немного подумал и добавил: — Глуп ты был, волхв, но всё равно, я помню, как Богумир возносился к Вышнему на три года, ему справлял службы в небесах, и за это Бог Вышний даровал ему «Ясну-книгу». Я помню, как Богумир стоял коленопреклонённым пред Мировым Древом с Птицею Сва (Посланцем Вышня), а за ним стоял Олень, священное животное Дажьбога и Страж Ирийских Врат. И горел тогда перед нами огонь… И мы, волхвы, поняли, что будет он погашен неумолимым временем, и будет храм разрушен, но останется высеченный в скалах лик патриарха Богумира. И будет он по-прежнему стоять на коленах пред Богом и Птицей-Матерью Сва, и будет молить Вышнего о потомках своих, которые отвернулись от пращуров. И придет другая вера, вера в бога-человека, но пройдут сотни лет, а может и тысячи, и наша вера возродится.

И начался пир. Всё, что лежало и стояло на столах, было съедено вмиг, как будто воеводы и дружина не ели месяцами.

Слуги, как тараканы, весело засуетились. На тяжёлые дубовые столы начали подавать блюда с печёными лебедями, жареной олениной, в огромных чашах — дурманящую запахом рыбу, покрытую золотистой корочкой, а к ней — огромные миски со сметаной, тонкогорлые кувшины с вином, бочонки с брагой и бочки с пивом. Самым прославленным витязям наливали густое, терпкое фалернское, во дворе стояли огромные котлы, где варилась похлебка, гречневая каша; горели, пожирая воздух, пляшущие костры, на них целиком жарили туров, а отдельно к пиву поварята вылавливали здоровенными сачками красных, ароматно пахнущих от разных трав, огромных, с полруки раков.

Олег поднял руку, шум в палате мгновенно стих:

— Подать всем золотые кубки!

Слуги мгновенно заменили все скатерти на чистые, пахнущие свежестью и ещё чем-то весенним, перед каждым витязем поставили огромные, в четверть ведра, массивные золотые кубки.

— Налить всем вина, что пьют Лев, Александр и Константин — великие цари греческие, чтобы они никогда не забыли, кто им прибил щит!

— Гей-но, Великий князь!! — проревели по-медвежьи вой.

— Завтра поедем посмотрим на коня моего, — Олег хитро прищурился и опрокинул кубок в раскрытую глотку.

На Киев опустилась чёрная, наполненная страхом и ожиданием ночь.

Олег одел белую рубаху, как перед смертью, и пошёл прощаться со своим городом, который он возлюбил в себя; он знал, что когда умрёт, все будут его вспоминать, и был счастлив.

ТРОЕ ШУТНИКОВ

Колесо Большой Игры замерло, и её стрелки указали на троих.

Тьма.

Прыжки протуберанцев.

Космический холод.

Земная твердь.

Где мы?

От Рождества Христова в 1985 году, на Земле-13, СССР.

Жарким летом 1985 года три человека сидели в гостинице «Националь», в самом центре Москвы.

— Ну и что вы на это скажите, господа? — Илья запустил пятерню в свою седую бороду, другой рукой стал расчёсывать свою мощную, покрытую чёрной шерстью грудь.

— Как всегда, самый плохой вариант, Хозяин, — у Саваофа-Бена внезапно исчезла чалма, появилась борода и пейсы.

Третий как всегда молча улыбался.

— Сейчас попробуйте водочки за 10 рубликов, а потом подумаем, обсудим. Что ты заухмылялся, египтянин? Вопросы весьма и весьма серьёзные, — Илья сурово нахмурился.

— Илья, я у тебя то египтянин, то правоверный, то сын Израиля. Мы знаем, или вернее догадываемся, зачем ты нас собрал в этой помойке. Может быть, хлебанем моё любимое, из запасов фараона?

— А может, нашего, высокогорного? Вспомни, ведь тебя когда-то называли Индрой-Парьяна? Не забыл? — пропел-сказал Раджа.

Илья смущёно улыбнулся:

— Угомонитесь, ребята, мы в России, а значит — водка.

На изящном, из карельской берёзы столике, появился графинчик с запотевшей водкой, три огромные деревянные чаши с чёрной, красной и баклажанной икрой, с ложками; вкусно запахло ржаным свежеиспечённым хлебом; малосольные огурчики, ма-а-ленькие помидорчики, серебряные блюда с осетриной, стерлядью, белорыбицей. Воздух пропитался дразнящими запахами.

— Вы, господин иудей, от молодого, нашпигованного рисом и яблоками кабанчика, не откажитесь? — ехидно ухмыльнулся Илья.

Тут же, как по заказу, исчезли борода и пейсы, на Илью смотрели круглые как у кошки глаза благородного эллина.

Раджа как всегда тонко улыбнулся и разлил по высоченным бокалам водку.

— После первой до второй — промежуток небольшой, — рявкнул Илья.

— До чего же вы, благородный громометатель, быстро набрались местного колорита.

— Ты не умничай, у нас не просто пьянка, мы по делу собрались, закусывай и пей, пей да закусывай.

Раджа встал, распахнул окна, сразу горячей, душной волной в комнату плеснулись запахи раскалённой Москвы. Прошелестел:

— Кофе по-венски, мой господин.

— Это у вас, у капиталистов, господа, а у нас сейчас — сплошные товарищи, — хмыкнул Илья.

— Ну что ж, господа-товарищи, приступим к делу. Кто какие подобрал критические точки? Напомню, верхний предел — приглашение на царство Романовых.

— Рюрика зарезать на пути в Новгород, — вяло предложил Савоооф.

— Вместо христианства — буддизм, самая старая и терпимая вера, — вмешался Раджа.

— Отравить Невского в Орде, не будет ледового побоища.

— Тута недалеко было Булгарское царство, а у них — магометанство, может подсунуть?

Внезапно блекло-синее небо, струящееся от жары, заволокло тучами, вдали громыхнуло.

— Я вам не только Илья, я ещё и Перун, — шёпот был таким страшным, что на Манежной площади затанцевали плазменные шары.

Все замолчали, Илья сидел мрачный, горло раздувалось от злости, по бороде бегали сине-белые сполохи.

Раджа взял под руку Бена и вывел его в другую комнату.

Илья опять сотворил графин с водкой и выпил его одним глотком, достал из воздуха «Беломорканал» и жадно затянулся.

— Вернулись, а ты опять при пейсах…

Над столом повисла тяжёлая тишина, Илья шевельнул бровями и перед глазами закрутились картинки из того будущего, которое он предлагал создать: пылают города, плачут женщины, создается новая, великая Империя.

Мудрый еврей тяжко вздохнул:

— Я тебе лучше напомню слова одного из наших…

— Ну, и что ты этим хочешь сказать? — Илья приподнялся, ноздри бешено раздулись.

— Вот таким ты мне нравишься больше — живой и настоящий Перун, а не какой-то христианский Илья, да я не за себя, я за всех нас волнуюсь. Что скажет Он, после наших экспериментов? — отец семитов поднял свои хитрые глаза к потолку.

— Он сам великий экспериментатор, мы сами — Его эксперименты.

— Давайте сделаем так: вспомним времена Святослава, и пусть Олег останется живым, подготовит создание Империи, а потом пойдёт в советники к Святославу, — скромненько предложил Илья.

— И чего мы этим добьёмся? — Савооф задумчиво ухватился за пейсы.

Владыка Гималаев скривил свои толстые губы и только смог выдохнуть:

— Ух ты…

Двое встали, налили по полному стакану водки и молча выпили.

— Попробуем.

— О, как после засухи пыльная ветка пальмы радуется, когда на неё капнет слеза лучистого дождя, так же я радуюсь твоему пьяному взгляду, — египтянин ухмыльнулся.

КИЕВ

Олег проснулся мрачный и недовольный собой, сумрачно, двумя руками схватил кувшин медовухи, жадными сумасшедшими глотками залил в свой звенящий от пустоты желудок, руки не слушались, трясущимися губами ухватил стерлядушку и задумался. Княжить уже надоело, волхвовать ещё больше; и завыл, да так, что кони во всем Киеве встали на дыбы, волки, бродившие вокруг Киева в поисках добычи, зажали в зубы свои хвосты и помчались прочь, подальше; они внезапно поняли, что под Киевом появился какой-то новый, страшный и могучий зверь.

— Ну чем, чем мне заняться? Чем-м-м?

Новолуние.

Большая часть звёздного неба была закрыта тёмными тучами, далеко-далеко к северу виднелись грозовые сполохи. Лес опустел, на деревьях не осталось ни одного листочка. Развесистые кроны выглядели мрачно и угрюмо.

Осень, наступившая раньше обычного, превратила некогда живой лес в место, пугающее тоскливым воем ветра. Пожелтевшая листва засыпала землю, и на упавших листьях образовалась тонкая ледяная корочка. По ночам тоненькие, молодые веточки тряслись от холода, но днём солнце все ещё старалось подарить земле остатки умирающего тепла. Трясясь серебряными колокольчиками, словно уставшая сонная змея, в эти места вползала зима.

Олег еле-еле тащился во главе своей дружины. Вроде бы совсем недавно выехали из Киева. Сначала навстречу неторопливо двигался низкорослый кустарник с чахлыми деревьями, а затем деревья сдвинулись, стало темнее, над головой желто-красный полог из веток, которые шепчут, воркуют. Стволы пошли всё массивнее, огромнее, кора отваливалась мёртвыми кусками, древняя, уставшая, скрипучая, и, наконец, дружина вступила в настоящий лес, где влажно и сумрачно, сильно пахнет мочой туров, протухшим болотом. Под ногами вместо травы и листьев прогибается серый мох, впитывающий влагу. Толстые корни вспучивают его, взламывают промерзшую землю, а из-под мха подымается какой-то серо-коричневый туман. Еле слышный новый звук прорвался сквозь завывание ветра. Казалось, ещё немного, и могучие всадники разрушат сонную, осенне-зимнюю тишину, нарастающий топот разобьёт однотонный и тоскливый гул, лес пробудится и грянет могучим хором. Стук копыт становился всё громче и громче; среди деревьев показалась хмурая, молчаливая дружина. Всадники были настолько опасны, что даже леший, восхотевший развлечься и чуть-чуть попугать, драпанул подальше. Не нужны ему неприятности.

Кони ступают беззвучно, копыта проваливаются в мох, чавкают, и стоит омерзительная, до тошноты вонь. Дорожка превратилась в тропку, пугливо запетляла между полуживыми деревьями. Каждый ствол в три-четыре обхвата, каждый раздут, в наплывах, иные как будто свернуты исполинскими руками на сто восемьдесят градусов, кора растет по спирали, многие усыпаны ступеньками страшноватых грибов красно-бурого цвета, каждое третье дерево смотрит нам мир чёрным дуплом, как будто не дупло, а пустые глазницы великана.

Сквозь мёртвую листву виднелись скелеты, вперемешку: человеческие, лошадиные, верблюжие и даже несколько огромных то ли динозавровых, то ли мамонтовых.

— Здесь, — произнес волхв внезапно. — Мы приехали.

Впереди небольшая поляна, даже не поляна — такое чудовищное квакающее, булькающее, выпрыгивающее над всем лесом, всегда отвоевывающие себе пространство, всасывающее в себя всё, что перед ним, и со всех сторон мёртвая зона, даже мха нет. Чуть подальше, эдак с полверсты, всё усыпано сухими листьями и мелкими веточками, тоже сухими настолько, что, когда Олег спрыгнул с коня, под ногами не только сухо захрустело, но и рассыпалось в древесную пыль.

А наверху, на бугристом холме стоял огромный Дуб.

Стоял полуголый, раскидав на десятки метров вокруг себя одежду — кору, а сама плоть раздулась мощными мышцами — наростами, серо-жёлтая, матово блестит, как отполированная поверхность горного хрусталя, прочная, проморенная дождями и иссушенная солнцем. Казалось, что это не дерево, а былинный великан, охраняющий рубежи своей отчизны.

И под этим деревом-богатырём лежал огромный скелет коня. Олег поднял руку, дружина остановилась, старый волхв лязгнул челюстью.

В глазах Олега читалась бешенство, губы кривила жёсткая улыбка.

Подмерзшие листья хрустели под копытами и отлетали вперемешку с комьями земли. Смущение медленно терзало всадника, в отзвуках топота своей дружины ему слышалась песня-гимн, что поют воины во время тризны.

Богатыри остановились, закованные в чёрно-серебряную броню. Молчаливые и верные, они ждали.

— Княже, ведь предсказано было…

— Знаю, знаю, пусть все отъедут, я хочу остаться один. Хотя нет, подожди немного, что ты рассказывал о душе?

Волхв тяжело вздохнул:

— Ты же сам волхв, сам всё хорошо знаешь.

Олег горько улыбнулся:

— Знать-то я знаю, но как приятно услышать что-то умное от другого.

— Хорошо, слушай: мы на Земле как искры, то есть человек, прежде всего, — душа, душа суть Искра Божия, душа суть искра, исходящая от истока, от костра, коим является Всевышний…

Олег с натугой, растягивая слова, шёпотом:

— А я кто? Праведник, волхв, воин? Ведь у каждого из них свой путь. У волхва — либо в Ирий, либо, сострадая людям, опять вернуться на Землю. У воина — в воинство Перуна, чтобы опять вернуться на Землю воином. Так кто же я?

Волхв насупился:

— Ты слишком велик, мне это неизвестно, я думаю, ты сам должен решить, кто ты.

— Пойду я потихоньку к своему коню, надоело всё твоё полумёртвое умничество, а мне напоследок хочется чего-нибудь человеческого.

Олег с раздражением пнул череп коня, из котомки достал запечатанный воском кувшин с вином, приложился.

— Мой конь или не мой, изуверы-извращенцы? Ну и где же я им змею найду, да чтобы ещё мой сапог прокусила, ведь он-то двойной, даже стрела не прошибет… Придётся идти на болото, ловить гадюку, или где они ещё водятся, а гады эти наверняка уже спят. Потом как-то засунуть её в череп, снять сапог, сунуть ей в зубы ногу, проковырять сапог, как будто бы прокусила, засунуть ногу в сапог, вызвать дружину, чтобы засвидетельствовали, а потом сделать вид, что помер. Что-то мне вспоминается о будущем: то ли Александр II, то ли Александр III притворился, что умер, а сам ещё какое-то время бродил по миру. Так же и мне поступить что ли?

— Что, на двоих? — у Ильи, как у чеширского кота сначала появилась улыбка.

Олег оторвал оловянный, ничего не выражающий взгляд от кувшина.

— Ты хто?

Перун слегка улыбнулся, всё вокруг заполонило запахами черёмухи, роз и благородными оливками, в отдельно взятом месте стало светло так, как будто бы засветило солнышко ясным морозным январским утром.

— Вещий, мы с тобой знакомы уже сотни лет, пошевели пропитыми мозгами.

— С трудом, но вспоминаю, бог ты там какой-то, не помню какой, — Олег икнул, невпопад прогнусавил: — Это я так, не икаю, у меня душа с богом разговаривает.

И тут вождь дружин и повелитель битв развлекнулся, выдернул из бороды длинный, чёрно-седой волос, плюнул-дунул и вокруг Олега затанцевали ослепительные, тонко-талеевые гурии, бёдра у них были тяжёлые, груди пахли мёдом, соски напоминали нераспустившийся бутон розы, а всё ниже талии — не описать.

По телу Олега пошли тяжёлые, сладострастные волны, его тонкие, вредные губы внезапно стали толстыми и мясистыми, слюнявыми и похотливыми, глаза протрезвели, появился разум, а с разумом проснулась тоска. Тоска…

— Что ты от меня хочешь, сын Отца богов?

— Создай легенду, а потом я тебе предложу такое, отчего ты не сможешь отказаться. Ведь тебе уже всё надоело?

— Да я уже прям щас её создаю! Что может быть глупее, чем создание собственной легенды? Сколько я их уже создал… Да и вообще, я сейчас как раз этим и занимаюсь.

Слегка задумался.

— Вот и создаю, вообще уже всего насоздавал. Ну и для чего ты явился ко мне в столь неурочный час? Когда я в задумчивости, как помереть от ползучей живности…

Кадык задёргался, проталкивая целительную влагу.

— Да просто так, мимо проходил, решил заглянуть на огонек, повспоминать, как ты благодаря мне прибивал свой щит в Царьграде.

— Было дело, так ведь ещё Тор помогал. Так что, мне тебе за это всю оставшуюся жизнь каждое утро в твою честь кувшин с вином ставить и пить за твоё здоровье?

— Кувшин не надо, но и забывать нельзя.

— Забудешь тебя, как же, мне христианские попы-ясновидцы рассказывали, что ты стал Ильем-пророком, предатель. И вообще, как тебя нынче кличут?

Илья смущённо потупился, разом постарел и просящим, чуть слышным голосом просипел.

— Да не предатель я, а так, перестроился… Вещий, ты хотя бы что-нибудь слышал о параллельных мирах?

— Когда ты был Перуном, ты мне что-то рассказывал.

— Устал быть князем?

— Надоело.

— А Вещим, волхвом?

— Надоело.

— А создать новую Землю?

— Прям так сразу или боком кверху? Да и чушь это; даже тебе, Перун, это не под силу.

— Ты же в квантовой физике что-то понимаешь, там всякие теории, частица-волна и так далее…

— Ну, ведь это всё будет в будущем, а я со всей своей тупорылостью больше чем пять измерений не понимаю.

— Помнится мне, что ты обучал кое-чему Лао Цзы, напомнить?

— Давай, о повелитель дружин и молний! — Олег с издёвкой хихикнул.

— Лучше ничего не делать, чем стремится к тому, чтобы что-нибудь наполнить. Если острым пользоваться, оно не сможет долго сохранить свою остроту. Если зал наполнен золотом и яшмой, никто не силах их уберечь. Если богатые и знатные люди проявляют кичливость, они сами навлекают на себя беду. Когда дело завершено, человек должен устранится. В этом закон небесного Дао. Чтобы идти дальше путем Дао, надо создать новое дело. Ну что, вспомнил? Ведь ты уже и устранился, пора начинать новое дело!

— Помню, я его ещё обучал, как править страной. Ты мне ещё скажи, что я подобен ребенку, который не явился в мир. Я ему ещё что-то вещал.

«Дао бестелесно. Дао туманно и неопределенно», — в голове у Олега заметались мысли, словно одуревшие от запаха навоза мухи.

— Напомни, насчёт управления, — Перун ухмыльнулся в бороду.

— Смутно… Чтобы народ был счастлив, сердце его должно быть пустым, а желудок полным.

— Ты как всегда спроектировал будущее; правда это будущее, насчёт желудка, наступит в двадцатом веке в стране, которая будет называться США.

— Я помог создать философию, а не будущее, в отличие от тебя я не бог, а вполне очеловеченный разгильдяй.

— Да, ты разгильдяй, но, создав философию, ты предопределил будущее многих стран, и не только на этой Земле.

— Зато разгильдяй звучит гордо, — Олег потупил от скромности свои наглые, зелёные, как весенняя трава, глаза.

— Вернёмся к нашему предложению…

— Вы — это кто?

— Я…

— Ты… Столетиями надо мной издевался… А хто исчо? — вдруг с интересом спросил великий князь.

— Уже всё продумал… Неужто уже догадался? — восхитился молча Перун.

— Шива и Саваоф!!!

— Да-а-а-а… Шива, это который гималайско-индийский, а Саваоф, хм, еврейско-христианско-мусульманский? Аж выговорить тяжеловато.

— Они, родимые, что скажешь, насчёт Земли, твоей Земли-13, и насчёт создания новой Земли, Земли в другом измерении?

— А почему вы обзываете нас Земля-13? — Олег дернул себя за серьгу.

— Потому что от вашей Земли происходят все остальные, благополучные, а ваша — экспериментальная помойка, в которой рождаются гении, богоборцы и всякое другое, что разрушает и созидает; ну а тринадцать, по поверьям, — несчастливое число.

— Ладно, что помойка — согласен, но ведь это своя помойка, а своё дерьмо всегда хорошо пахнет. Дык, я ведь и не бывал, однако, в других мирах.

— Другие я тебе покажу, а ты создай новый.

— Подумаю.

— Как скоро?

— Онучи постираю.

— У тебя же сапоги.

— Хоть ты и бог, но тупой, не понимаешь символики. Создать новую Землю, используя что? Мифы и легенды о светлом будущем? О рае на земле? Сегодня создаётся ещё одна, про мою смерть. Ну конечно, хазарам я не мстил, так, немножко пощипал, так хоть помру от коня своего, — судорожно глотнул ещё вина.

— Гадюку хоть поймаешь? А то они сейчас все в спячке.

— Хорошо, Бен!!! — проскрипел Илья.

— А это кто?

— Да Саваоф, почитай Ветхий Завет, княже.

— Одновременно который Яхве, правильно вспомнилось?

— Сейчас увидишь.

— Мне как, в чалме или с пейсами? — откликнулся создатель семитов.

— Раджа!!!

— Из Гималаев, что ли? Это который Шива? Он что, тоже с вами в одной шайке? А ведь вроде приличный бог, вроде даже Буддой был какое-то время, — затараторил Олег.

— А мне как, многоруким или обычным? — раздалось из ниоткуда.

Все собрались. Олега от страха мелко трясло, время от времени его зубы трещали от собственных ударов, ему казалось, что они вот-вот развалятся.

— Вьюноша, ты же водил рать, ты же покорил тьму городов, чего же ты боишься?

— Перун, столько богов…

— Онучи постирал?

— И портки тоже.

— Бен, говори ты, как самый мудрый из евреев…

— Я не еврей, я семит, я создал арабов и…

— Хорошо, ты — араб. Говори.

— Ты нам необходим для создания новой империи — Россь, коя должна быть от одного океана до другого, а столица — Царьград, а император — Святослав!

— А это ещё что такое?

— Ещё не рождённый сын Игоря.

— Племянник, стало быть… И когда он родится?

— Скоро, а ты должен стать у него советником и правой рукой. Подбери учителей в Индии, в Риме, в Византии, в будущей России, в Японии, поищи у Великих Моголов, да и вообще, везде, где захочешь. Создай для него личную гвардию. Продумай, как будет на столетия вперед, ведь ты же — Вещий.

— Что такое будущая Россь? Хто такие Великие Моголы? Тупой я, ничего не понимаю, — Олег облизал высохшие губы.

— Мне бы сейчас опохмелиться, а после того уже наверное и подумал бы, а может и нет, такие вопросы мгновенно не решаются.

— О! Как после засухи пыльная ветка пальмы радуется, когда на неё капнет слеза лучистого дождя, так же и я радуюсь твоему пьяному и неопохмеленному взгляду, — пропел свою любимую присказку Раджа и улыбнулся ласково и застенчиво.

Илья сначала зыркнул своими чёрными как космос глазами, потом что-то вспомнил, ухмыльнулся, щёлкнул пальцами и появился Опохмилидзе.

— Чего изволите? Вино, чачу?

Олег посмотрел на выходца из Колхиды, вздохнул и смущённо спросил:

— А рассольчику? Или пиво?

Колхидец расплылся в счастливой улыбке:

— Вино, молодое вино!

Олег всхрапнул, как молодой конь.

— Хорошо, вина, и… много, и молодого…

И полилось вино чашами, чарками и бочками. Пили все, изредка подбрасывая в свои пасти зелень и огромные куски слегка пережаренной баранины. Князь с превеликим трудом отодрал свою задницу от валуна, на котором сидел, и брякнул:

— Да я что, я почти готов. Однако…

Немного подумал и добавил:

— Но меня все знают. Надо изменить личико. И разъясни, с чего начать, что такое параллельные миры…

— Ты забыл, что одно из моих имён — Маг. Посмотри на себя, у тебя уже глаза голубые, нос как у римлянина, скулы, как у скифа. Запомни, как менять свою личину.

Перун слегка пошевелил бровями.

— Запомнил, — будущий покойник тяжко вздохнул.

— Сначала смотайся к варягам. Тебе поможет… — Перун ухмыльнулся. — Тор тебе поможет. А лучше рассчитывай на себя. Потом в Европу, там я тебе буду покровительствовать, а затем — к Яхве. И сроку тебе на всё это — лет десять, ну максимум пятнадцать. Да и по ходу дела мы тебе будем постоянно подсказывать, ведь не существует идеальных планов и проектов, не мне тебя, Великого князя Киевского, учить. А вот что такое параллельные миры, попробую объяснить сейчас.

Сначала, перед всеми началами, был Хаос. Потом появилось нечто, безликое и туманное. Появилась мысль; откуда она появилась, я не знаю. Мысль породила Бога. Бог породил Мысль. Они породили Сердце Вселенных. Сердце создало все Вселенные. Сердце — оно бухает, оно работает, оно возмущается, как вы, люди. Ваше сердце подобно Сердцу, вы им созданы, а мы… — Перун замолчал.

— Ваше сердце уходит в бесконечность. Мы — прямолинейны и местами простодушны. А вы, люди, и вообще, ваши братья по разуму, поступаете по-разному: кто замедляет кровь, текущую в Сердце Вселенной, кто её ускоряет. Ведь вы не одни во Вселенной, ваши братья по разуму очень похожи на вас, людей. Ваша ложь нас поражает, ваша правдивая ложь нас удивляет. А Сердце стучит и стучит, при каждом необдуманном поступке ваших королей, а в будущем президентов, создается новая Земля, но уже стерильная, без людей, но с разными растениями и животными, и с гадами, как описано в Библии. — Перун задумался, молчал долго, Олег с нетерпением ждал продолжения.

— Сердце не терпит стабильности, стабильность — это смерть, смерть для всего. Сердце похоже на ваше, человеческое, только оно в эн-мерном пространстве, как и ваше, только вы это не осознаете. Мы, мелкие земные боги, не можем этого понять, это ведомо только Творцу и вам, людям, в будущем.

Олег его прервал:

— Ты мне можешь рассказать или показать, что оно, Сердце, из себя представляет?

— Попробую, в будущем дети будут рисовать сердце… — Перун махнул рукой и перед Олегом появилось написанное мальчишеской рукой сердечко.

— То, что ты увидел, это простое изображение, а Сердце… Оно пульсирующее, меняет свои цвета, свою мерность, даже мне этого не понять. Оно огромное, на все Вселенные; и с каждым ударом появляются новые созвездия, а нам создать… с твой помощью… новую Землю, всё равно, что сходить в туалет пописать, — Перун гнусно и измученно ухмыльнулся.

— Мы представляем движение материи и информации в виде закона, а в природе это движение заложено в натуральной форме — как бесконечное множество причин и следствий. Грубо говоря, данные обо всех возможных точках движения материи хранятся в неком поле информации, которое мы будем называть пространством вариантов. Оно содержит информацию обо всём, что было, что есть и что будет.

Пространство вариантов представляет собой вполне материальную информационную структуру. Это бесконечное поле информации, содержащее все возможные варианты любых событий, которые могут произойти. Можно сказать, в пространстве вариантов есть всё. Мы не будем гадать, каким образом эта информация хранится — для наших целей это не имеет значения. Важно лишь то, что пространство вариантов служит шаблоном, координатной сеткой любого движения материи в пространстве и времени.

В каждой точке пространства существует свой вариант того или иного события. Для облегчения понимания будем считать, что вариант состоит из сценария и декораций. Декорации — это внешний вид, или форма проявления, а сценарий — путь, по которому движется материя. Для удобства можно разбить пространство вариантов на секторы. Каждый сектор имеет свой сценарий и декорации. Чем больше расстояние между секторами, тем сильнее различия в сценариях и декорациях. Судьба миров так же представлена множеством вариантов.

Теоретически не существует никаких ограничений на сценарии и декорации судьбы цивилизации, поскольку пространство вариантов бесконечно. Любое малозначительное событие может повлиять на поворот судьбы цивилизации. Судьба цивилизации, как и любое другое движение материи, представляет собой цепочку причин и следствий. Следствие в пространстве вариантов всегда расположено близко по отношению к своей причине. Одно следует за другим, поэтому секторы судьбы выстраиваются в линии жизни народов, цивилизаций, даже галактик. Сценарии и декорации секторов на одной линии жизни более-менее однородны. Судьба цивилизации течёт размеренно по одной линии до тех пор, пока не происходит событие, меняющее сценарий и декорации. Тогда судьба делает поворот и переходит на другую линию. Создаётся новое измерение, в этом измерении — параллельные миры, в данном случае — новая Солнечная система, а в ней, естественно — новая Земля.

Представь, что ты посмотрел спектакль. На следующий день ты снова припёрся в театр на тот же спектакль, но он шёл уже в других декорациях. Это близко расположенные параллельные миры. В следующем театральном сезоне ты увидел спектакль с теми же актерами, ну совсем чуть-чуть добавил других лицедеев, но уже со значительными изменениями в сценарии. Этот мир расположен уже дальше. И, наконец, посмотрев ту же постановку в другом театре, в другом городе, ты увидел совсем иную интерпретацию пьесы. Этот мир уже совсем далеко от той, первой. Человек уже совершенно по-другому воспринимает спектакль.

Реальность проявляет себя во всём многообразии именно потому, что число вариантов бесконечно. Любая отправная точка выливается в цепочку причинно-следственных связей. Выбрав начало отсчета, ты получишь ту или иную форму проявления реальности. Можно сказать, что реальность разворачивается по линии существования цивилизации, в зависимости от выбранной точки отсчёта. Тогда ты получаешь то, что выбираешь. Ты имеешь право выбирать именно потому, что бесконечность вариантов уже существует. Тебе никто не запрещает выбрать развитие будущего мира себе по душе. Все управление судьбой мира сводится только к одной простой вещи — сделать выбор. Итак, существует информационная структура, содержащая бесконечное множество потенциальных возможностей-вариантов, со своими сценариями и декорациями. Движение материальной реализации происходит в соответствии с тем, что заложено в этой структуре.

Другими словами, каким образом и почему информационная структура превращается в материю? В микромире материя может проявлять себя как сгусток энергии. Известно, что в вакууме постоянно происходит рождение и аннигиляция микрочастиц. Материя как бы есть, но в то же время она не имеет собственно материальной субстанции. Ясно лишь одно: то, что можно потрогать, имеет под собой неосязаемую энергетическую основу. Состояние материи туманно и неопределенно. Однако в его туманности и неопределенности скрыты вещи. Оно глубоко и темно. Эти тончайшие частицы обладают высшей действительностью и достоверностью. Вот ты и путешествуешь по этим достоверностям.

Слегка громыхнуло, запахло озоном, великолепная троица исчезла.

Олег с раздражением пнул череп коня своего:

— Ну, и где же я им змею найду, да чтобы ещё мой сапог прокусила… Придется идти на болото, ловить гадюку, или где они ещё водятся. Потом как-то засунуть её в череп, снять сапог, сунуть ей в зубы ногу, вызвать дружину, чтобы засвидетельствовали, а потом сделать вид, что помер.

Болото хрюкало и чавкало, его ещё не до конца затянуло тонким, мутно-прозрачным льдом.

— Ну, где же я змеюку-то свою личную найду, да чтоб еще поздоровей, а не какую-то замухрышку? Ведь я ж Великий князь, значит и гадина должна быть хотя бы не великой, но большой и толстой.

Из чащи раздалось гнусное хихиканье:

— Да вон, посмотри, уже лежит покойник, твоя полная копия, змея вот-вот удерёт.

Гадюка была красивая: толстая, тугая, от головы до кончика хвоста оплётенная чёрным узором и, как заказывал Вещий, метра полтора в длину. Олег брезгливо схватил её за хвост, перехватил, нажал на челюсти, кинжалом промерил щель между ядовитыми зубами и, не торопясь, расковырял дырки на сапоге у свеженького трупа. Подумал, зачем-то погладил змею по голове, вздохнул и засунул её в лошадиный череп. Потом, как и положено умирающему, прошелестел:

— Кричи, Перун, вместо меня, вызывай дружину, пущай засвидетельствуют, что помер я от гадюки…

И дружина примчалась. Волхв тяжко вздохнул, крутанул головой:

— Я же говорил, не ходи…

На попону его, и повезли в Киев.

— Неисповедимы твои пути, о Род, — всхлипнул про себя Олег.

Закат отгорал, и полная луна швырнула на лес зеленовато-призрачное серебро. В задумчивости Олег скакал через лес — с холма на холм, без троп и дорог, неутомимым, волчьим бегом; сто прыжков почти летя, чуть-чуть пониже воробьёв, сто шагов быстрым очень зловредным прыгучим шагом. Он не прятался. Не хоронился за деревьями, не избегал освещённых прогалин, не пригибал головы, хотя ноги по давней привычке несли его вперёд совершенно бесшумно, он мчался к своим да-а-альним родственникам, к викингам, вспоминал и ухмылялся:

— Вот же будущие идиёты; будут гордиться, что они Рюриковичи. А рюрик — это не имя, а звание, или должность, что-то средненький походный вождь: крупный ярл, или маленький конунг, а по-нашему, по-казачьему — атаман. Вот было б сказочно, если вместо Рюриковичей были бы Атаманычи.

ВИКИНГИ

Издревле сурова была земля Синеуса, омытая то ласковым, то грохочущем морем, увенчанная скалами, прорезанная каменными ухмылками фьордов… Он думал, вслушиваясь в размеренный рёв водопада, который летом дети называли Грохотун, а зимой, когда реки и речки подмерзали и он еле-еле сочился, — Писюн. И под этот рёв очень хорошо думалось и вспоминалось. Столетиями его предки пытались облагородить обсыпанную камнями землю, собирали и относили их к своим домам. Но всё равно, урожаи были скудными, запасов пищи едва хватало на несколько месяцев, спасала только охота и рыбалка. Однако иногда и этого было мало, дети умирали от голода. И тогда, несколько веков назад, после очередной голодной зимы, когда умерло около половины детей, собрались рыбаки, подумали, прикинули кое-что и отправились грабить богатых, сытых и самовлюблённых соседей.

Синеус ждал побратима, ему уже передали, что вот-вот должен появиться Олег. Летели низкие облака, и ветер тревожил седую воду залива. Откуда бы не дул здесь ветер, пахнул он солёной волной. И гостей обычно ждали с севера, с той стороны, где за устьем фьорда ворочается в своём ложе древнее море и незримо тянутся по нему дороги на запад, на юг и на восток. Но Олег должен был появиться с юга. Загадочный, терпеливый, задиристый, скучный и дерзкий, он всегда, сжав зубы, выдернет из зубов смерти, сам помрёт, но ради побратима готов идти на всё, даже на смерть.

Синеус ждал, его покрытое шрамами лицо растянулось в улыбке, вспомнилось, как Олег бил его по голове деревянным мечом, приговаривая: «Хочешь жить — защищайся». Тёмный плащ, расшитый цареградским золотом, подбитый седой волчьей шкурой, распахивало тугим, сырым ветром. Он его не поправлял, ждал и улыбался воспоминаниям, полупьяным изречениям Олега: руны сами себя режут в узоры, подобные Мировому Змею, пожирающему собственный хвост. Саги — тот же змеиный узел, ибо повесть о жизни не всегда начинается с рожденья и завершается смертью. Наша жизнь и вовсе начиналась вообще с возвращения из мёртвых. Как вода рек, озер, морей и океанов превращается в облака, а облака — в дождь, а дождь пополняет те же реки и моря, так же и мы умираем, потом опять возрождаемся, и только избранные помнят о своих прошлых жизнях.

И в это самое время проревел рог.

— Откуда ты узнал, что я у тебя появлюсь? — Олег несказанно удивился, увидев на скале Синеуса.

— Да вот, ветер нашептал.

— Опять игрушки твоих вещих норн…

— Да нет, Яга заскакивала, сама отказалась рассказывать, ей, мол, запрещено, но зато притащила с собой предсказательницу — Хильду, она всё про тебя рассказала.

Синеус замолчал, не хотелось ему рассказывать про некромантию, знал, как Олег не любит подобные развлечения, но поневоле ему вспомнилось.

* * *

Хильда стояла на холме среди круга камней перед костром, зажжённым ею у подножия кургана. На земле стоял сосуд с водою, яркое пламя придавало поверхности воды красный, или, вернее сказать, кровавый оттенок. Вокруг костра был выложен круг из кусочков коры, вырезанных в виде острия стрел, их было девять, а на каждой из них были вырезаны руны. В правой руке Хильда держала посох, ноги её босы, а талия стянута поясом, на котором тоже были изображены руны, к нему была прикреплена сумочка из медвежьего меха, украшенная серебряными пластинками.

Наступила тихая безлунная, но звёздная ночь; по небу бродили облака, как будто желающие заслонить сияние звёзд.

— Это вино для вас, охрана великого мертвеца, — проговорил она. — Пейте и своё разумейте, нас же не замечайте, мимо пролетайте, иного желайте…

Ответом была тишина. Затем, совсем рядом, послышался странный звук, словно затрепетали крыльями невидимые птицы. Хильда выпрямилась, нахмурилась и резко произнесла:

— Прочь, неприкаянные души! Хозяйка Хель на пороге!

Вновь шум — и у костра стало тихо. Скроппа, помощница Хильды, наполнила вторую чашу.

— Это вино для вас, души заложные, неприкаянные. Ищите Нифльхедь, страну девяти миров, нас же обходите, не будет вам поживы, пролетайте мимо…

Ответом был тихий стон. Скроппа вылила вино на землю. В третий раз наполнила чашу Хельга, дочка Скроппы, и осторожно поставила прямо на траву:

— Эта чаша для Тора. Пусть ему будет весло в битвах и сохранит нас от Мокрой Мороси.

Мёртвая тишина была ответом. Но вот еле заметно дрогнул холм. Испуганно заблеяли овцы. Взяв одну из них, Хильда достала жертвенный нож, одним взмахом перерезала ей горло. Кровь с лёгким шипением полилась на землю.

Всё это время Синеус не проронил ни слова, он только всё крепче сжимал свой меч. Оранжевые языки костра испуганно прижались к земле. Огромные крылья закрыли звёзды, со всех сторон надвинулась тьма, только резкие порывы ветра взлохмачивали землю кургана.

Возник крылатый силуэт, ещё более чёрный, чем затопившая ложбину ночь. Костёр напоследок вспыхнул и погас. Хильда негромко произнесла:

— Это над нами пролетел Хубин, великий ворон Одина. Отцу богов стало интересно, что здесь происходит.

Лицо Хильды приняло мрачное и дикое выражение. Она будто никого не замечала, взмахнула рукой, и огонь снова взвился к небу. Она пристально смотрела на огонь. Потом, пробужденная неведомыми силами, закружила у костра и запела тихим, глухим голосом:

— Месяц на небе, мертвец в земле. Месяц всё видит, мертвец всё знает.

— Торлейф, Ярловый Скальд! Заклинаю тебя кровью, твоей и чужой — приди!

Отзвучали последние слова, и внезапно налетел ветер — холодный, резкий.

Хильда брызнула на курган водой и кинула в огонь кусочки коры с начертанными на них рунами. Из могильника стало вырываться яркое сияние, из середины которого постепенно стал появляться призрак огромного размера. Как Синеус, внимательно наблюдавший за происходящим, ни напрягал зрение, он не мог решить, видит ли он настоящее привидение или просто клубы сгустившегося тумана.

Вскоре Хильда снова начала петь:

Костер громко затрещал, и к ногам пророчицы полетели кусочки коры, на которых руны уже как будто были выжжены красным.

Хильда подняла их, рассмотрела и издала такой ужасный крик, что у Синеуса от ужаса усы встали дыбом. Затем она вновь запела:

Хильда страшно скорчилась, пение её перешло в хрип изо рта показалась пена, но она продолжала:

Пророчица опять замолчала, и Синеус решился приблизиться к ней, видя, что она всё ещё не обращает на него внимания. Он ждал, Хильда махнула рукой. Чёрная тень подступила ближе, к Синеусу, на миг наклонилась, снова выпрямилась…

— Почему вы не даёте мне покоя?

Голос, прозвучавший из тени, был обычным, немного усталым. Чёрная тень дрогнула, надвинулась, но круг, защищённый рунами, не пустил её к костру:

— Боитесь… — в голосе прозвучала горечь. — Боитесь меня, великого Скальда и воина.

— Я не боюсь козней врагов, но раз уждаже Буря-Яга отказалась отвечать мне на вопросы, то здесь что-то не так. Так что будь посредницей между мною и этой тенью, я буду задавать, а ты мне отвечать.

Послышался смех — горький, невеселый:

— Задавай.

— Будет ли урожай на овёс, на рожь?

— Нет, не будет, закупай зерно заранее.

— Много ли выловим селёдки?

— Достаточно.

— Как мой сын, Таркель?

— Он погиб, защищая Императора во время дворцовой смуты, а с ним ещё 57 норманов.

— Правда, что Олег-Хельга погиб от укуса змеи?

— Нет, он жив и скоро придёт к тебе в гости.

— Когда он придёт ко мне?

— Через 109 дней.

— Он придёт ко мне с просьбой или с какими-то предложениями?

Хильда захрипела, изо рта появилась пена, Синеус обругал себя за неправильный вопрос.

— Когда я пойду в набег?

— После того, как дважды расстанешься с Олегом.

— На кого?

— Ты возьмешь Бирку, а потом будет война, огромная, страшная война, продлится она сорок лет.

Тишину звёздной ночи разорвал вой ветра, костёр вспыхнул, взвился метра на три и упал в бессилии, чуть-чуть сердито пошипел и потух. Хильда без сознания упала на землю, её тело изогнулось, скорчилось в судорогах, дёрнулось в последний раз, и она обмякла, после этого её отхаживали несколько дней, а молчала она дней десять.

* * *

— Проснись, ярл! — Олег обнял Синеуса.

— Яга-то откуда знает? У меня же в свидетелях целая дружина, что я помер, — Олег ухмыльнулся. — Что-то ты хитришь, побратим.

Но заметив смущение Синеуса, продолжать не стал.

— Можно подумать, ты не знаешь, что она старше даже Одина.

— Я что-то об этом слышал. Но всё равно, откуда ей об этом известно? — Олег задумчиво нахмурился.

Синеус весело хлопнул его по плечу, да так, что даже могучий Олег покачнулся.

— Не бери в голову, Олег, даже боги не всё знают.

— Им-то богам что, им знать и не надо, они как собаки всё чувствуют.

Синеус с деланным возмущением пророкотал:

— Как ты так можешь говорить о богах?

— Боги, они тоже люди.

— У тебя боги то люди, то собаки.

Олег сверкнул своими зелёными глазами и пробормотал:

— Они меня так напрягли, что на века работы хватит, хочешь здеся, на ветерку всё поведаю?

— Нет, Олег. Мы с тобой сначала отдохнём. Хельга, мы с тобой не виделись с тех пор, как по Карпатам погуляли, а за столом, если захочешь, расскажешь. А где твой кошкослон шляется? Ведь про него так много всякого болтают, — Ярл хитро прищурился. — Или ты его схрумкал, пока отдыхал от житейских забав в пещере?..

Олег застенчиво улыбнулся и чуть слышно пропел какую-то восточную мелодию. Сначала появился хвост, который дёргался сам по себе; потом появилась ухмыляющаяся пасть с зубами от саблезубого тигра; а потом появился он во всей своей красе; чёрный, как южная ночь, в белых носочках, белый галстук на груди и огненно рыжая голова.

— Это кто, смесь рыси с чёрным барсом?

— Что, не видал такого? А он к тому же и учёный, а зовут его по-простому — КОТ. Кот и таскал мне всякую живность всё это время, пока я думал о будущем. Он ещё и в травках разбирается: какие для оленины, какие для зайчиков, какие для медвежатины, какие от болезней от разных. Усами пощупает и определит, чем ты болен и какой травой надо лечить, а подмигнёшь, так он найдет травку и для кайфа.

— А откуда он появился? — ярл не мог прийти в себя от изумления. Кот подмигнул полтора раза, промяукал ту же мелодию, что проскрипел Олег, но сзаду наперед, и… исчез.

У Синеуса отвисли две челюсти сразу, а потом схлопнулись. Олег смотрел на него с восхищением.

— Видел, как одна челюсть отвисает, но чтобы две одновременно! Восторг и розы на сцену! — крякнул бывший князь.

Синеус промяукал, как котёнок:

— Он что, вообще исчез?

— Да нет, он просто стал невидимым и ненюхаемым, и вообще, летаемым.

— Ходют легенды, что он с твоими врагами — крут.

Викинг ощерил зубы:

— Меч достань, замахнись.

Олег даже не успел отскочить, как меч почти сорвал с его головы прядь волос, но ярл не успел, кот-невидимка сжал зубами его кисть, правой лапой мощным ударом выбил меч и своим хвостом врезал викингу в промежность. Синеус крякнул от боли, отдышался, но всё равно со значительной, как у апостолов христианства, интонацией изрёк:

— Продай, нет, подари! Давай поменяемся! Да за такого Кота я тебе отдам два драккара, да нет, три! Прошу, как побратима.

Олег вздохнул так, как будто приподнял гранитную скалу.

— Представь, что римский кесарь даёт мне за тебя десять драккаров, наполненных золотом, чтобы я тебя предал. Как бы ты поступил?

— Если бы ты согласился, я бы убил кесаря, а тебя — в клетку и показывал бы друзьям, врагам и всем прочим… Ещё и золото на этом зарабатывал бы.

— Вот и он мой побратим, только с хвостом.

— Но он же не может говорить!

— А мы с ним разговариваем, только мысленно. Хотя он может и не мысленно. Ты что, не знаешь, что он — сын Локки?

Олег раскрыл свою зубастую пасть и гулко захохотал. Викинг дернул правым плечом, а потом засмеялся так, как смеются только дети.

— Какие же они все счастливые, эти бородатые дети! Улыбки у них солнечные, ярость неподдельная, любовь — настоящая. В вашей наивности и сила и слабость. Хорошо вам, — прошептал про себя Олег.

Побратимы обнялись и неспешно пошли вниз, к очагу и к пиву, во всю глотку распевая какую-то похабную песню.

Фьорд синевелся какой-то невидимой красотой, вгрызаясь в скалы, а на берегу — 18 драккаров с ощерёнными драконьими мордами на штевнях. И круглые красные щиты по бортам. В центре двора стояло хмуро-грозное жилище, наполовину врытое в землю, чтобы защититься от холодных зимних ветров. Входная дверь оббита сосновыми лапами и медвежьими шкурами, чтобы не проникли демоны. Крышу его венчали громадные бивни мамонта. Вокруг — частокол, сделанный из огромных сосен.

Они не спеша вошли вовнутрь, по стенам висело оружие разных времен и народов: боевые топоры, двуручные мечи, секиры, кольчуги, щиты, украшенные спиральными рунами, ну и конечно же гобелены. Гобелены из Йорка, из Парижа, сразу было видно, что это не украшение — настоящее оружие для убийства; оружие, награбленное с половины мира. Все столбы и стропила украшала чудесная резьба: какие-то растения, странные животные, то ли куницы, то ли волки, кузнецы, воины и что-то ещё непонятное. Это был дружинный дом; под насквозь прокопчёнными стропилами горел огонь, сюда был запрещён вход для женщин и рабов, только для мужчин — воинов. Ну, а сегодня, в честь почётного гостя разожгли продольный огонь. Пол здесь устилала солома, за спинами пирующих пылал огромный очаг, а по бокам тянулись низкие полати, устланные волчьими, медвежьими шкурами и даже шкурами мамонтов. Сегодня было особенно многолюдно. Вносили столы, и на деревянных блюдах шипела и пузырилась оленина; свинина, нашпигованная чесноком и черемшой, обсыпанная брусникой, просила, нет, просто умоляла: «Съешь меня!»

Звучали громкие голоса, лилось хмельное пиво. Дружинный дом был велик, места за столами хватало для всех. В дом набилось под сотню викингов, вонь стояла невыносимая.

Олег и Синеус сели друг напротив друга на два трона, явно сворованных где-то в Европе. На праздничном обеде, переходящем в ужин, Олег ел очень много, хватал всё подряд, до чего могли дотянуться его руки, и жадными глотками пил рог за рогом пиво простое, пиво зимнее, брагу. Глаза Синеуса были обращены на огонь, суровое лицо светилось от радости, он не отставал от Олега ни на глоток. Хмель брал его с трудом.

Огонь в очаге задорно шипел, когда снег, вперемешку с дождём, врывался в прорубленную на крыше дыру — дымогон. Пировавшие передавали друг другу псалнериум — пять звонких струн, натянутых на упругое древко (очень похожий на гусли инструмент). Пирующие брали его по очереди в руки и каждый то ли говорил, то ли пел: то о ярости подводного великана Эгира, то о морской глубине, в которой его жена Ран раскидывала свои сети, чтобы выловить утонувших. И конечно о многих и многих победах.

Олег слушал молча, Синеус тоже помалкивал, ожидая, когда Олег заговорит сам. Но когда было выпито так много, что пиво уже не лезло в глотку, а глаза прикрылись пьяной поволокой, Синеус не выдержал.

— Тебя сейчас зовут Олег. Так скажи мне, Хельга-Олег, ты на самом деле зарубил Аскольда и Дира?

— Да нет, это гнусная ложь. Когда мы бегали пограбить Царьград, Аскольд вел 400 суденышек, а Дир — 700, каждый получил от 150 до 200 литр золота.

Синеус от удивления одним сумасшедшим глотком осушил бочонок пива, его усы встали дыбом от восторга.

— Да за такие деньги можно нанять 800–900 драккаров!!! Ведь 800 варягов за год — 10 литр золота, а сколько лодок-то было?

Олег выплюнул косточки какой-то рыбы и пробормотал:

— Да маловато — 2000, на каждой 40–50 воев, да конница, что шла берегом, полстолько.

Усы и глаза викинга говорили гораздо больше, чем его восхищённый рёв. Схватил двумя руками очередной бочонок, залпом выпил. Поймал под столом собаку, выдернул и занюхал.

— Олег, тут недавно у нас в гостях был посланец датского конунга. Так он нам поведал, что у них ходят споры: одни говорят, что ты сын Рюрика, другие, что ты сын Чернобога, а третьи, что ты сын графа Гонселина — коннетабля Парижа.

— Враки всё это, моя мать родилась в деревне, очень давно, сейчас эта деревня называется Новогород; а отец… мама говорила, что он прожил с нами несколько лет на острове. Да какой там остров, это сейчас он маленький, а раньше это был не остров, а огромный островище, побольше Юстландии, у которого сейчас нет названия, а раньше назывался Алатырь. Потом маму и меня под охраной массагетов отец отправил в Афины, а сам во главе могучего войска пошел завоевывать Индию, обещал попозже нас забрать, дальше про него я ничего не знаю.

Внезапно в доме наступила тишина, псалнериум взял в руки старый, слепой скальд — Гисли, поговаривали, что он не только скальд, но ещё и великий колдун и лучше всех режет руны. Для начала он слегка перебрал струны, а потом запел древнюю, как скалы фьорда, сагу:

Гюльви, так звали очень мудрого конунга, знал толк в чародействе и он очень дивился могуществу и силе асов. И как-то раз он собрался поехать к асам, чтобы научиться у них мудрости. Подъезжая к Асгарду, жилищу асов, увидел конунг высокий чертог, крыша которого была выстлана золотыми щитами. И зашёл он в этот чертог, и увидел он там три высоких престола, на каждом из которых восседали три мужа, и стал он задавать им вопросы:

— Кто из асов всех старше?

— Зовут его Всеотец, но в Асгарде у него двенадцать имён.

— Где он живёт? И чем владеет? И что уже сделал?

— Живёт он целую вечность, он со своим братьями создал землю, небо и воздух, но самое главное — он создал человека и дал ему жизнь, и дал уму душу, которая будет жить вечно.

— А что же было в самом начале, когда не существовало человека?

— Задолго до того, как была создана земля, уже существовал Нифльхель, царство мрака и холода. В середине его находился источник — Кипящий котёл. На юге лежал Муспелльсхей — царство света и жары. И охранял его чёрный великан — Сурт, вооружённый огненным мечом. В день гибели мира встанет он во главе злобных духов и победит он асов, и своим огненным мечом подожжёт весь мир. А из этого царства вытекала огненная река, искры взлетали из неё и падали на снег и иней, что лежал в царстве мрака и холода, таяли и превращались в капли. Капли соединились, ожили и превратились в великана Имира, а вместе с ним из инея возникла корова Аудумла. Она кормила Имира своим молоком, а сама лизала солёный лед; а на третий день из льдины появился человек по имени Бур. Сын его по имени Бор женился на великанше и имел троих сыновей, старшего звали Один, второго — Вили, а младшего — Ве. Это и были первые асы.

— Ну а как же была создана земля?

— Сыновья Бора убили Имира и из его ран вытекло столько крови, что в ней потонули все инеистые великаны, кроме одного, который вместе с женой и со всем своим семейством убежали на лодке. От него и появились новые великаны, духи мороза и инея, а зовут его Бергельмир.

Сыновья Бора сбросили убитого Имира в бездну и сотворили из него мир: из крови — моря и воду, из тела — Землю, из костей — горы. Подбросили череп и создали из него небо, подперев его высокими вершинами гор. Из крови его сделали океан, на его берегу поселили великанов; а чтобы оградить людей от великанов, они взяли веки Имира и воздвигли их как ограду, заботливо охватившую весь мир. Вот почему населённые земли называются Мидгард. Это значит — то, что огорожено, Срединный мир. За пределами Мидгарда живут ибтуны, которых породил Бергельмир. И ещё много всякой нечисти и нежити, от которой не было бы житья людям.

— А как был создан человек? — Спросил совсем одуревший от такой информации конунг.

— Когда сыновья Бора вышли на берег, то они нашли там два дерева, ясень и иву, так они и назвали первых людей. Один дал им душу и жизнь, второй — разум и движение, а третий — речь, слух и зрение, от них-то и произошёл весь род человеческий. А у Одина была жена Фригг, от них и родились все те, кого мы называем асами.

А ещё где-то там, за границами Мидгарда, за вечными льдами, лежат уже вовсе неведомые берега. Их населяют души, окончившие свой путь по земле. И сами боги садятся там на почётные места, когда наступает время пировать.

Викинг, павший в сражении, поселяется в Вальгалле — дружинном доме у небесного конунга, отца всех асов, имя которому — Всеотец. Пять сотен и ещё сорок дверей в этом чертоге. Восемьсот воинов входят в каждую из них, чтобы сесть за длинные столы. И не перечесть за тем столом могучих мужей, великих и славных героев! А едят они окорока вепря Сэхримнира, который оживает каждое утро, чтобы накормить героев. Прислуживают же в Вальгалле — валькирии; а пьют они молоко, что дает им коза; но это не молоко, это мёд, которым воины каждый день упиваются до пьяну.

Но есть и другой берег, и зовётся он — Нифльхель. Воющим потоком окружает его чёрная река Гьёлль, и печальна её песня — крик. Единственный мост ведёт в сумрачное царство, где правит угрюмая великанша Хель… Там у неё большие селения, и на диво высоки повсюду ограды, и крепки решётки. Мокрая Морось зовутся там палаты, Голод — её блюдо, Истощение — её нож, Одр Болезни — её постель. И того, кто предал побратима или произнёс ложную клятву, ждёт дом, целиком сплетённый из живых змей.

Однако говорят, будто у бабки Хель тоже есть высокие и светлые хоромы для достойных гостей. Недаром ведь живёт у неё любимый сын Одина, добрый Бог Бальдр, давно когда-то сражённый ветвью омелы. И с ним превеликое множество славных людей, которым не досталось смерти в бою…

* * *

Скальд замолчал, весь Дом взорвался оглушительным рёвом.

Слепому поднесли золотой рог, в котором искрилось бургундское, и он неспешно мелкими глотками стал его прихлёбывать, его слепые глаза открылись, из них заструилась печаль и тоска о древних героях, о победах и о женщинах. О, эти женщины, они и создавали вождей и героев…

— Олег, а где ты болтался столько времени после своей смерти?

Олег недовольно засопел:

— Уж и подумать немножко нельзя, да в пещере я размышлял, учился, да и вообще, не трогай меня, всему своё время. Захочу — расскажу.

Пировавшие веселились вовсю, медовуха, неведомо откуда взявшаяся, да зимнее пиво, ромейское вино, да и просто — брага. Синеус привычно оглядывал стол, проверяя, не родилась ли где хмельная ссора. Но всё шло лучше не бывает: даже Аскольд, верный друг Синеуса, и ярл Дир, не один раз бившие друг друга по морде, а как-то один раз даже рубившиеся на мечах, после долгого и неприязненного молчания о чём-то разговорились и скоро уже подливали друг другу в рога вино точно старые друзья.

Но едва успел порадоваться этому Синеус, как возник в двери красный от ночного мороза киевский варяг… Олег глянул на него и понял — беда.

Краткое мгновение промедлил князь. Понадеялся, что у того хватит ума подойти незаметно, за спинами… Просчитался, вывалился усатый Ярослав на середину Дома, проревел:

— Неладно дело, Олег! Отрок твой Игорь с Рвачем, который из дружины Синеуса, друг друга чуть не поубивали…

Все варяги Олега, викинги Синеуса разом зашумели.

— Дурни, надо было растащить их молча, да успокоить, — одновременно крякнули про себя Олег и Синеус. — Да теперь поздно.

Синеус угрюмо поднялся, про себя пожелав Ярославу сожрать свой собственный поганый язык.

— Сюда, обоих.

Викинги вкинули в дом драчунов.

Олег следил за своим варягом, не вмешиваясь. Тяжко — так что же: не всё ему вытаскивать из дерьма недоумка, трудно молчать, да терпеть надо…

Ярослав с мертвыми, усталыми от терпения глазами прохрипел:

— Их растащили в тот самый момент, когда ярость достигла предела, лупили друг друга ногами, руками, бодались головами. Кто кого побил, понять невозможно, ещё бы немного и схватились бы за мечи: каждый успел в клочья разодрать друг у друга одежду.

Ярослав замолчал.

У драчунов заплывали подбитые глаза, из носов одинаково капала кровавая юшка, у обоих из разбитых ртов торчали осколки зубов…

Синеус повёл бровью, и двое, державшие Рвача, отпрыгнули. Такая несправедливость заставила Игоря отчаянно рвануться, но его удержали, наградив для острастки подзатыльником.

— Чего не поделили? — спросил ярл. Рвач завопил, не дав Игорю раскрыть рта и желая обойти его хотя бы здесь:

— Он меня… назвал… назвал…

И осёкся, не мог сам произнести о себе то, чего не спускал ещё никому.

— Сыном рабыни, — подсказал Синеус из вредности.

Викингам понадобились все их боевые навыки, чтобы остановить Рвача и заткнуть ему извергающий проклятия рот. Викинг вырывался как дикий вепрь, а орал как стая перепуганных ворон.

А Синеус огляделся по сторонам и увидел, как Аскольд отодвинулся от Олега и стал посматривать на свою боевую секиру. Олег не пошевелился, только посмотрел отрезвевшим взглядом. Не забыл Аскольд старой вражды, вспомнил, как Олег пятнадцать лет назад прилюдно избил его за похождения в Киеве. Но когда он покосился на соседа и увидел в глазах Олега смерть, мгновенно одумался, понял, что князь тоже всё помнит:

— Да я так, я ничего; видно, и меня дядюшка Хмель за бороду схватил…

Отодвинул свою секиру подальше.

— Разреши, ярл, я скажу своему кое-что, — обратился Олег к Синеусу. — Это ведь мой дружинник.

Он казался очень спокойным. Ярл кивнул:

— Только не прогневайся… своего я сам накажу.

— Не беспокойся, — усмехнулся бывший князь и полез вон из-за стола.

Игорь увидел Олега сразу, как только его втолкнули; обмяк, его уже не надо было держать. Ему тут же стало так плохо, захотелось остаться дома, в своём Киеве, а не напрашиваться в дружину к Олегу…

— Дай сюда твой меч, — рявкнул Олег. Сказал не тихо и не громко, но так, что сердце Игоря сперва бешено заколотилось, а потом ухнуло куда-то и пропало, точно вовсе остановившись. Деревянными пальцами он с трудом вынул меч и протянул Олегу рукоятью вперёд.

Вещий выхватил у него булатный клинок. Меч, которому сотни лет, как живое существо понял, что пришла его смерть, всхлипнул и… умер, лопнув пополам под могучими руками Вещего.

— Я думал, у меня есть ученик, родич! — прохрипел Олег. Потом зимними вечерами скальды пели, что он покачнулся при этих словах, глаза налились кровью, кадык задергался, видать, пытался сдержать слезы… А ярл хмыкнул:

— Эй! Кто-нибудь, сбегайте к женщинам, они вам покажут, где пиво, которое я велел варить для великого князя еще полгода назад. Ведь не зря же, — ярл пьяно ухмыльнулся, — норны предсказывали, что Вещий вот-вот появится, и он появился. А весной, — Синеус, просиял, — я заложу Десять драккаров, нет, двадцать, для Олега. Олав обещал мне, что нелегко будет найти в море хоть один, где сыщутся, нет, найдутся, подобные!

Олег с облегчением выдохнул:

— Мудр ты всё-таки, побратим!

И гульба продолжилась!

— Во имя отвисшей груди великанши Хель! Руну пива за тех, кого мы били, за их жён, которых мы имели, побратим. Ибо пока человеку есть, что вспомнить, и о нём помнят враги, он жив!

Князь, протрезвевший после непонятной драки, одобрительно мотнул головой.

— Для таких правильных слов подать золотые цареградские кубки! — Олег ткнул рукой в провинившегося Игоря. Тот выскочил, про себя подвывая от счастья.

— Его простили!!!

Кубки наполнили дорогим ромейским вином до самого верха, плеснуло даже через верх. Кубки радостно зазвенели, как же, про них вспомнили, а они созданы для сверкающих побед! У хмельных воинов, у кого на бороды, а у кого и на грудь, выплеснулось терпкое, красно-тёмное вино, запахло тёплым, южным морем, весёлыми, черноглазыми женщинами, а вино запело песни далёких виноградников и страстными голосами таких же далёких женщин.

— Воин жив, пока о нём помнят! Дай мне рог побольше, а то кубок слишком мал! — внезапно прокричал Асмунд.

— Славно сказано, притащите ему рог и поболе, из мамонтовой породы или слоновьей, — промычал Олег, забрасывая себе в рот огромный кусок жареного кабанчика.

Он помолчал, подождал, пока ему не принесут рог побольше. А когда принесли, его брови удивлённо поползли вверх, рог был побольше его меча.

— А теперь скажу я! Человеку нужны и друзья, нужны и побратимы, Синеус! Так выпьем же за них!

— За друзей! — громыхнул викинг. — Чтобы они были такими же, как ты, побратим! — он обвёл взглядом дом, подумал и добавил: — Но таких, как ты, у меня больше нет, а вот врагов — много. Так что давайте выпьем за живого друга да ещё за живых, пока живых, врагов.

Кубки, рога опять наполнились, обглоданные кости швырялись под стол, там затеяли шумную возню собаки. Особенно обнаглевшая выхватила из опущенной руки Олега огромный кусок вепря, рассвирепевший Олег пнул её так, что она пролетела через весь дом, ударилась о бревенчатую стену, взвизгнула и околела.

— Хорошая примета, побратим.

Синеус подождал, пока опять нальют.

— А теперь выпьем за мёртвых, за тех, кто шёл с нами в бой рука об руку, и за тех, кто бился против нас! Пусть они все будут в дружине Одина!

— Я согласен, ярл! — ухмыльнулся бывший великий князь. Обе дружины проревели что-то непонятное, но грозное и дикое.

— Выпьем!

Пьяные мужи вскочили, к своим иссохшим от недопития глоткам с радостью подтащили кто рог, кто кубок, а кто и бочонок и, захлебываясь от священной жадности, выпили. Синеус опять проревел:

— Наливай!

— Вино кончилось!

— Наливай пиво! Зимнее пиво!

— Кончилось!

— А брага?

— Тоже!

Покачиваясь, ярл хмуро разглядывал опорожненные кувшины, валявшиеся на полу пустые бочонки из-под пива, потом скомандовал:

— Пусть женщины подают ещё вина! И ещё пива! И браги! И побольше!

Викинги сорвались с места.

— Где жареная свинина! Где оленина! Где рыба?

Всё появилось вмиг, появилось так, как будто из ниоткуда.

— Хорошо сидим! — Олег довольно захрюкал.

В закопчённом доме заорали сотни голосов, каждый орал что-то для себя, что-то для своих детей, но самое главное — за войну, за победу! А победа — Олег!.. А они ох как прекрасно знали, кто такой Олег и что такое Олег!

Некоторое время в бревенчатом доме раздавались лишь чавканье, хруст да стук костей, которые воины небрежно швыряли через спину, чтобы мозг вылетел на радость и потеху собакам, да под стол, — пускай собаки немножко подерутся.

— Выпьем за псов, живых и погибших славной смертью, — Синеус скосил глаза на своего покойного пса-любимца.

Олег покосился на труп огромного волкодава, которого только что прибил.

— Нечего отбирать мясо у меня, слабого и хилого, выпьем!

И опять вино хлынуло в глотки.

Синеус тяжело приподнялся, кивком приказал, чтобы ему налили медовухи, поднял рог в знак того, что хочет держать речь.

— Мы выпили за живых и мёртвых друзей, врагов, даже за собак, за братьев и за собак, — добавил, помолчав. — Мы пили за наши дружины, за твоё и моё будущее, за нашу удачу. Теперь выпьем за женщин, за мою Ригведу, за твою, как говорят эти трусливые греки, богоравную Елену!

Олег тяжело вздохнул и со скрипом кивнул головой. Вспомнилось ему, как он до безумия любил Елену и посылал ей с гонцами письма на выделанных телячьих шкурах. Тогда Олег умирал от боли, умирал из-за любви. Он так устал, так измучался, что поневоле ему в голову заползла чья-то чуждая, инородная для него мысль: «Любовь глупа, она сделала тебя слепым и глухим для остального мира. Настоящая любовь встречается редко, зато проходит очень быстро».

Олег про себя усмехнулся:

— Что-то моя любовь не проходит уже много лет.

А внутренний голос верещал дальше: «Находясь под могучими чарами любви, ты лишился способности мыслить правильно и мудро, ты потерял все цели, кроме одной, и ничто не важно для тебя, кроме объекта твоей любви, любви к Елене».

— Чушь, — пробормотал. — Любовь священна даже для этих придурков-богов, — и потряс головой, отгоняя дурные мысли.

Как же она смеялась! Смеялась задорно, её смеху подпевали птицы, ручьи перезванивали мелодично, в такт её смеху-песни; стоило ей начать поправлять свои длинные, тонкорунно-золотистые волосы длинными, красиво очерченными пальцами, как её голову начинал венчать ореол, плавно переходящий из нежно-лимонного в синий, а затем в тёмно-фиолетовый и терялся в высоте бездонного звёздного неба. Глаза, её глаза, они бывали разными: зелёными, синими, серыми; они излучали что-то зовущее, трепетно-нежное, они верили и ждали; её глаза никогда не плакали, они любили.

Иногда она становилась грозной и неприступной, даже боги опасались перечить ей. Шёпотом, из уха в ухо передавали, что Елена вовсе не Елена, а на самом деле она — дочь Марены и Лели, богини смерти и богини любви одновременно. Ведь любовь и смерть всегда идут рядом, рука об руку. Сколько людей бросались в пучину смерти из-за любви, скольких людей любовь и смерть поднимали к вершинам славы и сохраняли в памяти людской на века, а сколько из-за несостоявшейся любви переворачивались в бездушных ящеров, растаптывая всё и всех!

Она была прекрасна своей душой — трепетной и нежной; длинные, стройные, слегка полноватые ноги перетекали в упругие, приподнятые ягодицы, а талия… её можно было охватить двумя кистями; святящаяся, белоснежная кожа; чуть-чуть отвисшие груди; а соски, ох, какие соски; после одного поцелуя они вздымались, как острые пики вершин Рипейских гор. Олег встряхнул своей гривой; нельзя, нет, нельзя думать о хорошем, нельзя вспоминать, нет, нельзя вспоминать.

— Я её найду, но… попозже. И вообще, весь мир бардак, а бабы… — он себя попытался успокоить, но всё равно перед его глазами сияла её улыбка.

Утром, когда солнышко ещё только-только раздумывало, вставать ему или ещё немного поспать, Олег выполз из-под шкур, кряхтя с жуткого похмелья. Пошёл, временами на четвереньках, временами, стоя на нетвёрдых ногах, к скале, что стояла, защищая от бешеных атак зимнего моря землю Синеуса, выдохнул так, что чайка от его перегара закричала дурным голосом и удрала далеко, далеко в море.

Олег тяжко вздохнул и плюхнулся в холодное море, бормоча про себя:

— Бывало похмелье и похуже; да и вообще, не унывает от холода знающий, что бывает куда холодней…

Рыкнув от холода, Олег выскочил из воды, его ждали…

А ждали, как всегда, трое, которые боги, а может, даже друзья.

— Олег, как ты будешь создавать Империю?

Этого никто не сказал, но вопрос возник в морозной, колдовской тишине, даже море замерло в ожидании ответа.

Олег, трясясь то ли с похмелья, то ли от холода, то ли от грядущего, начал бормотать:

— Сначала надо создать дружину, подобрать воевод, продумать про ополчение, подготовить сидельцев, переговорщиков…

Раджа подошёл к нему танцующей подходкой и что-то запел. Олег в его завораживающем голосе понял многократный повтор: лотос, лотос, лотос…

— Глаза, где мои глаза, где мои уши, где мой язык, где мой нос?? Я ни-и-и-кого не ви-и-и-жу, я ни-че-го не слышу, а в голове стучит:

Голос Раджи затих.

— Всё верно или почти верно, — Илья поощрительно улыбнулся. — А сейчас мы начнем тебе показывать кое-что: проникновения будущего в настоящее, а настоящего в будущее. Готов?

— А это надолго?

— Не волнуйся, для тебя год, может быть, полгода; а для Синеуса, ты просто сходил искупаться.

— Готов почти; ладно, показывай, — он тяжело вздохнул.

Перед глазами измученного Олега замерцало.

Пещера, а там сидит какой-то узкоглазый. Раджа весело улыбнулся:

— Это один из тех, кто будет воспитывать личную гвардию ещё не рожденного Императора — мессию; самурай он, непобедимый самурай. Как-то раз этот японец сказал, что Путь воина есть решительное, окончательное и абсолютное принятие смерти, тщательное соблюдение кодекса чести, однако преданность Императору — выше чести. Зовут его — Мнимото Мусани. Он возьмёт с собой учеников. А вот сколько, сам с ним договоришься. Ведь у них, у самураев, ещё раз повторяю, Император выше кодекса чести; и этот подход для всех нас очень важен.

Олег поиграл своими могучими мышцами.

— Я тоже неплох и тоже непобедимый.

— Да, в бою ты его победишь, но ты даже сам в себя не веришь, а уж в какого-то Императора, да ещё в своего ученика, да и ещё в родственника… А в нём вера в императора, в его непогрешимость, в его святость — заложена поколениями предков. Для Святослава он и будет создавать личную гвардию. Конечно не один, но самое главное — в беспредельной вере в императора.

И опять туман в голове, конница с визгом улетает к реке, разбухшей от трупов, за ними мчатся победители, вдруг непонятный вопль и тысячи всадников разом поворачивают, из дубровой рощи лавой летят казаки, с визгом окружают победителей, с резко растянутым криком «Ура!» рубят всех беспощадно, враг разбит.

— Это монголы-казаки. Юный хан Батый, ты его своруешь, если конечно найдешь с ним общий язык, создаст для Империи легкую конницу. Непобедимую конницу. Но он слишком властолюбив, а посему рядом с ним всегда будет стоять человек с ядом, чтобы отравить его в случае предательства. И он будет об этом знать. Но никогда не узнает — кто стоит за его спиной. Всё время будет сомневаться в своих ближайших подданных, никому не будет верить. Его будет вести только одна правда — надежда на будущее, — Перун потихоньку стал превращаться в Илью, вытащил папироску.

— И сложится у него только вера в Императора. Не сразу конечно, но потом привыкнет… доверять Императору.

Помолчал, потом добавил:

— Ну, а лучше вашей тяжёлой конницы в мире нет, так что её будут создавать варяги.

Раджа тонко, как всегда ненавязчиво улыбнулся. И опять мерцание.

Воздвигнутый на высоком холме, рядом с императорским дворцом и ипподромом, далеко видимый с моря и суши стоял храм.

— Это Византия, Константинополь, — с угрюмым взором вмешался семит. — Здесь ты подберешь учителей для будущих послов-переговорщиков, а заодно изучишь веру Христову, этот храм — не только символ могущества Византии, но и главная святыня христианского Востока.

— Посмотри внимательно, ты здесь уже болтался, — помолчал немного повелитель молний. — Здесь будет твоя столица, столица Империи, запоминай. Великолепие храма подчеркивают мраморные колоннады, расположенные двумя ярусами вдоль центрального пространства храма. Нижняя часть стен и полы храма покрыты разноцветными мраморами. И вообще, храм святой Софии — чудо света, которое затмевает все другие храмы и представляет точное отображение самого неба. Блеск разноцветных мраморов, тяжёлое мерцание золота, спящая мозаика и высоченные сосуды, сияние множества лампад, парение блистающего купола, — всё это действительно создает иллюзию беспредельности пространства собора, превращает его в подобие космоса, символически приближает к образу Вселенной. Басилевсы Византии владеют уникальным по твоим временам умением: они за свои деньги вооружают разные племена оружием, интригами и кажущимися выгодами натравливают их друг на друга, сеют вражду и ненависть, владеют таинственным, для непосвященных, греческим огнем, умением выиграть войну без войны, — Перун кашлянул. — Для этого ты и наймешь тех из них, кого приговорил басилевс к смерти.

Олег покрутил головой:

— Когда прибивал щит, я этого не видел и не знал.

Араб повеселел:

— Да что ты там видел! Для тебя было главное деньги содрать и чтобы против Руси никто не дёргался.

И всё исчезло…

Олега пробило липким, разъедающим глаза потом, он гнусно ухмыльнулся:

— Ну и что, я должен во всём этом разобраться, а потом всё разрушить, как вы, боги, любите?

Илья только выдохнул:

— До чего же ты тупой! Ты должен созидать, а не разрушать.

У Олега глаза налились бешеной красной бычьей кровью:

— Я не помню, чтобы боги что-нибудь созидали. Разрушать, ох, как вы умеете, а вот создать… Зачем вы создали Чернобога? Зачем вы создали Дыя — Дьявола? Илья, ведь ты знаешь, что я верю сначала в ЧЕЛОВЕКА, а потом в БОГА.

А у Олега уши трясутся от страха, язык не выговаривает, но всё равно вещает:

— Ведь Творец нам завещал, что мы, смертные, созидаем, а вы — никто, и звать вас никак. И вообще, ты бог с маленькой буквы, — он перешел на страшный шепот. — Византию, Рим, прекрасные храмы Индии, пирамиды Египта создали человеки, а не вы, боги.

У Громовержца от бешенства раздулись щеки, обе губы полезли аж к бровям:

— Я — бог, а ты — смертный!

Заполыхали молнии, огромная, как гора, волна ударила об скалу, ведь даже богам присущи человеческие эмоции. Перун взял себя в руки, или в ноги, вздохнул аж пять раз и выплюнул сквозь зубы свои эмоции, помолчал.

— Да, это создали вы, люди, но мы, боги, помогали вам своими советами, да и не только, — тяжело вздохнул. — Подготовка к созданию Империи уже началась. Придурок, я тебе покажу возможное будущее, но попозже.

Олег почему-то разволновался и хрипящим шёпотом, скривив от волнения лицо, попросил:

— Покажи!

Боги переглянулись и кивнули глазами.

— Хорошо, это было, извини, будет, на твоей Земле, через двенадцать веков, о Олег. Творец хоть пока и не обращает внимания на то, что произойдет, но Ему всё это не нравится, да и тебе тоже вряд ли придется по вкусу.

— Боюсь, но всё равно — покажи.

— Ну что ж, Вещий Олег, смотри.

ЗЕМЛЯ-13. XXI ВЕК

Дым, не видно звёзд, луна грязно-багрового цвета изредка выглядывала из-под пелены моросящего дождя, тумана и злобных туч, со всех сторон трещали и ослепляли молнии, огромные волны разрушили маленькие, такие уютные города, но частично обходили огромные, чудовищные мегаполисы, разрушая в них только прекрасное, оставляя нетронутым скучное и однообразное. Перун еле уловимыми движениями пальцев изобразил замысловатый, серебряного цвета узор в воздухе.

— Запомни, с помощью этого узора ты сможешь создавать защитный кокон, сможешь перемещаться по воздуху с такой скоростью, с какой захочешь, если выдержишь, вернее, если хватит твоих никчемных сил.

Олег мысленно повторил все манипуляции и кивнул:

— Запомнил.

— Полетай, посмотри, что будет с этой планетой. А может, просто хочешь окинуть всё одним взглядом, запомнить, потом прокрутить всё мысленно и обдумать?

Олег помолчал, нахмурил брови, его глаза сузились, белки внезапно окрасились в ярко-красный цвет, потом пожелтели, зрачки, как у кошки, вытянулись вертикально.

— Сначала посмотрю всё издали. А потом, потом я тебя позову.

Леса были выворочены с корнем или разбиты молниями, все долины бурлили водой, а воздух заполняла удушливая вонь, и везде вокруг — развалины, развалины, развалины. Сотни миллионов голодных, обезумевших от ужаса людей бросаются друг на друга и пожирают тех, кто слабее, или тех, кто ещё не окончательно сошёл с ума. А среди них выделяются люди в черном, не спеша, с чувством собственного достоинства марширующие к Чёрным Башням.

Отвращение и ледяной страх волнами разливался по всему телу Олега, проникал во внутренности, кожа покрылась зеленоватыми пупырышками. Олег отшатнулся, всхрапнул и, стараясь, чтобы его голос не сильно дрожал, спросил:

— Неужели дело так серьёзно? Что это за Башни?

— Их 666, все они посвящены Хозяину, — слегка улыбнулся Раджа. Илья скрипнул зубами, но промолчал.

Олег не выдержал, спросил:

— А кто такой Хозяин, кто эти люди в чёрном?

Троица сжала челюсти почти одновременно…

— Почему ты всегда задаёшь сразу так много вопросов? Нет, чтобы по одному. Перун, все-таки ты породил славян, объясни ему, бестолковому.

— Ладно, начну с конца, люди в чёрном, это верные слуги Хозяина, люди-манекены; по Чернобогу, люди будущего, бездушные люди-роботы. А имя Хозяин появилось на твоей Земле по твоему летоисчислению в середине XX века, так его называли все спецслужбы ваших стран — САТАНА, но это не Дые. Дые-Дьяволу надоело искушать людей, потому что искушать-то уже почти некого, это его слова, не мои: «Вы, люди, уже развращены, вы стали неинтересны, потому что некого соблазнять Злом и Кривдой. Где праведники? Без них моя жизнь стала пресной и скучной. Вы, падшие, слушаете только меня и не слушаете голос Правды, поэтому я буду соблазнять вас добром, мне нужны союзники в борьбе с Чернобогом, а ими могут быть только праведники». Так говорит Дыя, а посему Хозяин, Сатана, не Дыя, но Чернобог.

— Ладно, это что или кто — Сатана, и что такое спецслужбы?

Все трое замолчали, посмотрели на Раджу, а Шиве-Радже было не до улыбок.

— Видишь ли, его создал Творец, для чего — непонятно, это Его идея, это опять же Его эксперименты. Мы только предполагаем, что Он создал Чернобога для того, чтобы люди очнулись от страшного сна, отошли от образа людей-манекенов, чтобы вместо стремления к власти, к деньгам повернулись лицом к свету, к светлым богам. А спецслужбы… Ведь ты же засылал шпионов в Византию, в Рим, к разным прочим немцам и сам вылавливал лазутчиков из Византии, из Хазарии. Это и есть спецслужбы. Ты хоть немного понял?

Олег покрутил головой и от изумления болтнул:

— Даже так? А кто такие немцы?

— Олег, это не важно, а главное, чтобы ты взялся изменить будущее. А хочешь, мы спустимся на полтора века назад, концлагеря, где уничтожали ни за что, ни про что твоих потомков, или ещё эдак лет на 900 во времена святой инквизиции…

— Нет, хочу здесь, в это время, в этом веке рассмотреть подробнее.

Олег нарисовал узор Перуна и опустился на улицу полуразрушенного огромного города. Он оглянулся, рядом с ним возвышалось гордое, длиной с версту, прекрасное здание. Его украшала прекрасная, дышащаяся жизнью лепнина, кариатиды подпирали ажурные, из белоснежного мрамора балконы, пыталась поцеловать небо стреловидная, украшенная взлетающими башенками крыша. Внезапно полыхнуло, земля застонала, заплакала, как разбитая об камни скрипка, дом сложился, словно карточный и беззвучно осел, подняв тяжелое облако пыли. Всё замерло, даже тишина зависла, сполохи молний убежали куда-то вдаль, затих ветер, только мерзопакостно капал мелкий, нудный дождь.

— Что рухнуло? — шепнул Олег.

— Это был дворец Императоров России, краса и гордость всей Земли.

На глазах Олега разрушалось, распадалось в прах всё прекрасное и уникальное, всё, что создавалось столетиями, поколениями. Перун тяжело вздохнул:

— Посмотри, остаются только стандартные, бездушные коробки из стекла и бетона, похожие друг на друга, как близнецы. Они смотрят на мир слепыми, равнодушными глазами-окнами и ждут, ждут людей в чёрном.

Осел и рассыпался ещё один дворец, и ещё, и ещё… Резким скачком зрение Олега многократно обострилось, и он увидел, нет, сначала почувствовал спинным мозгом, что страдают дети: из-под разрушенного здания, всхлипывая, на четвереньках выполз мальчишка, покрытый кирпичной крошкой и грязью. Из множества ран сочится кровь, его рот искривился в беззвучном крике, полном боли и отчаяния. Он с огромным трудом развернулся, упал на живот и, словно факир, выдернул из узкой щели девочку трёх-четырёх лет. Она была трогательно красива, распущенные волосы казались пепельными из-за пыли, разорванное платьице еле-еле прикрывало изящную фигурку, правая нога неестественно изогнута. «Сломана», — прошуршало в голове Олега. А в её огромных, синих глазах светились вопросы: «Что это? Зачем это? Где мама? Где папа?»

Олег заскрипел зубами, губы зашевелились…

— Подожди, не спеши, — Перун предупреждающе поднял руку. — Сейчас увидишь продолжение всей этой мерзости.

И Олег увидел. Тишина растворилась в грохоте грома, молнии с ужасающей страстью продолжили обстрел города. Земля глухо заворчала, начала поглощать остатки великолепных зданий, стройных, изящных оград, фонтаны, памятники поэтам, властителям, мудрецам, совсем недавно великолепные, ухоженные, а теперь — посеревшие, полуобгоревшие деревья. Гордо, нетронутые разрухой вздымались бесчеловечные дома-коробки, даже чудилось, что они стали ещё массивнее и зажили своей чуждой, страшной не-жизнью. Олег присмотрелся и ахнул: между этими уродами протянулись огромными нитями-паутинами дороги, тротуары и тропинки, покрытые чёрным, поглощающим свет материалом. Дети испуганно обнялись, малыш крепко прижал голову девочки к груди и трясущимися от страха руками гладил её по голове.

И тут раздался вой.

— Почувствовали, — с омерзением промычал Перун.

Несколько десятков озверевших, ещё совсем недавно считавшихся людьми, выскочили из-за здания-урода. Они мчались на четвереньках, из открытой пасти стекала желтоватая пена, раздувались и опадали ноздри, было видно, как они шевелятся, вынюхивая добычу, глаза остекленели, в них читался приговор детям: «Убить и сожрать!.. Сожрать живьем!.. Разорвать и сожрать!!!»

— Давай вытащим их, — умоляюще простонал Олег.

— Нельзя, ведь это всего-навсего вероятное будущее. Представь картинку, нарисованную заурядным художником: там какой-нибудь дракон пожирает девушку. Так что, ты её тоже будешь спасать? А ведь это — почти то же самое.

Стая накинулась на детей, захрюкала, зачавкала, и весь этот шум, вой, лязганье разорвал отчаянный, рвущий душу крик — стон ребенка. Замыкающим стаю нечеловеков не досталось нежного, сладкого детского мяса, они приподнялись на ноги, принюхались и, почувствовав свежую, горячую кровь, бросились пожирать тех, кому повезло со свежатиной.

— Нет, нельзя их спасти, — Раджа невесело вздохнул.

Олег не поверил богам, сдержался, промолчал, а про себя подумал: «Когда ты воплотился в Будду, ты утверждал, чтонельзя любить только себя и близких, но надо любить всех».

— Ну что ж, теперь посмотрим на другом конце планеты, не так давно это место считалось сосредоточением добра и светочем мудрости, а теперь… сам посмотри.

Олег, мучительно скривившись от отвращения, обратил внимание на населённое людьми плоскогорье, откуда вверх вздымались заснеженные вершины, и едва сдержал мысленный вопль ужаса. Везде там кого-то насиловали, кого-то забивали камнями и палками, кого-то поджаривали на прутьях, кого-то живьём опускали в котёл с кипящим маслом, крюком вешали за яйца, везде страдания, боль, ужас, мучения. И отчаянное, мертвенное отчаяние покрывало эти высочайшие горы планеты, от этого отчаяния, от этой боли хотелось умчаться, куда глаза глядят, лишь бы только не ощущать эту дикую, нарастающую по мере приближения к горам боль. Все эти безумные чувства захлестывали Олега, голова трещала под этим невыносимым давлением; и от страшного, болевого напора хотелось бежать, исчезнуть, вернуться в свою добрую, средневековую реальность. Он попытался найти хоть какие-нибудь источники любви, доброты, радости. Ни единого… Такое ощущение, что в этом сумасшедшем мире вообще не было никого, способного любить. Не любящего, а хотя бы способного на это, способного хотя бы на сострадания…

Олег взвыл:

— Назад!

И четверо суток отходил от ужаса, от мрака будущего, попивая тёмное, зимнее пиво. Утром пятого дня, окунувшись в ледяной воде фиорда, обратился к богам:

— Ну что ж, покажите следующую живую картинку.

— Ты уже не будешь смотреть, ты будешь чувствовать, ты будешь участником. Сейчас ты окажешься в светлом будущем строителем коммунизма, — Перун самодовольно заржал.

XX ВЕК. ЗЕМЛЯ-13

— Ну что же вы всё время плачете, господин Мейерхольд?

Королёв ласково улыбнулся, режиссёр баюкал свои руки и в глазах его стояла печаль всего еврейского народа. Всхлипнул ещё раз и рыдающим, с надрывом голосом прошептал:

— Сначала они сломали все мои пальцы, потом били по почкам, а потом вызвали какого-то сифилитика и заставили меня пить его мочу.

Он внезапно, с отвердевшими интонациями произнес:

— И я всё подписал, что все мои друзья чьи-то шпионы, все родственники готовили заговор против советской власти.

Все сокамерники окружили его и стали утешать:

— Да что вы, батенька, так расстраиваетесь, ваших близких и так бы посадили, а нас всех всё равно скоро расстреляют, нам осталось потерпеть два-три дня, а потом мы будем свободны, — Глушко ухмыльнулся, — от жизни.

Загремели засовы и в камеру зашвырнули ещё одного.

— Ха, великий князь хренов!

Дверь лязгнула и закрылась. Все с интересом поглядывали на новичка: огненно-рыжие волосы, неестественно большие цвета весенней травы глаза, могучая, как у циркового борца, фигура.

«Похлеще Поддубного», — с восхищением подумал Вернадский.

Олег сумрачно посмотрел на всю компанию и плюхнулся в дальний угол камеры.

— Позвольте представиться: академик Вернадский, инженер Королёв, академик Вавилов, режиссер Мейерхольд, инженер Глушко, генерал…

Олег не слушал, рассматривал сырую, местами покрытую плесенью камеру и слегка подпорченные интеллектом лица.

— Где я?

Все заулыбались.

— На Лубянке.

— А где Лубянка?

— В Москве, — повисла недоумённая тишина.

— А где Москва?

— В Советском Союзе.

— А что такое Советский Союз?

— Да кто вы такой? Вы что, с луны свалились? — не выдержал импульсивный Мейерхольд.

— А может вы из другого века? — иронично спросил академик, а про себя подумал: «Интересно, они уже и сумасшедших под расстрел подводят?»

Олег, ещё не оживший после потрясения XXII века, сразу не понял, что его разыгрывают.

— Великий князь киевский Олег Вещий, утром был в своем родном десятом веке, в обед посмотрел ваше будущее.

Все заулыбались и разошлись по своим местам.

«Да, — с некоторым опозданием сообразил Олег, — меня же они за юродивого приняли».

Мейерхольд всё всхлипывал в своём углу. Олег ещё раз посмотрел на всех сидящих и бедствующих, подумал про себя: «Врут люди, что я вещий. На самом деле — дурак, дураком».

Он встал, не спеша подошел к режиссеру, взял его руки, куда-то надавил, подул, что-то прошептал и отошёл в сторону. Мейерхольд с недоумением смотрел на свои руки, даже понюхал их, задумался, а потом вскочил и бросился обнимать Олега. Завизжал с надрывом:

— Да вы же святой или вообще колдун! У меня же ничего не болит, кости все срослись, — он задрал рубаху, повернулся к народу.

— Что на спине? Синяки остались? — бывший личный врач товарища Ленина Абрам Соломонович поправил по привычке пенсне, которого уже не было, чекисты разбили ещё месяц назад, задрал кустистые брови. — Как, в некотором роде, специалист, утверждаю, у вас нет даже гематом.

— Вы кто? — артист ткнул пальцем в Вещего.

— Я же говорил, Вещий.

Глаза всех арестантов захлюпали и начали прожигать своими взорами могучую фигуру пришельца.

Прошло две недели, каждый день Олега выдергивали на допрос, били, но не особенно сильно, что взять с психа, князь корчил из себя болезного, орал дурным голосом, хныкал, истекал слезами, соплями, а про себя хихикал: «Еврей меня уже кое-чему научил, не зря же он великий режиссёр. Хоть и слабак, но весьма, весьма талантлив».

В два-три часа утра или ночи чекисты уставали избивать, а скорее всего им тоже надоедала рутина. Рыжий прикладывал руки, излечивал раны, нанесённые чекистами, что-то бормотал. Товарищей чекистов он тоже излечивал, кого от застаревшего сифилиса, кого от алкоголизма, о кого и от животной страсти — мучить униженных и оскорблённых. Чекисты всё видели, но молчали. Им было наплевать, всё равно завтра или послезавтра всё свершится. Расстреляем, а может и нет, как мы или начальство возжелает; а то, что этот придурок излечивает зеков и нас, то попозже будем гордиться, что избавились от ран, благодаря вере в светлое будущее человечества, вере во всемирную революцию, в товарища Сталина, в товарища Ленина; а этот, этот пускай ещё поживёт. И они его боялись; боялись дворяне, предавшие свою честь, так как они чувствовали его мощь полузаглушенным инстинктом и не до конца разрушенным интеллектом. А рабоче-крестьянский класс, ну а что взять с них, кроме животных инстинктов (взять и отобрать), они его боялись просто так, боялись до судорог. На очередном допросе Вещему захотелось развлечься, он потребовал вызвать товарища Дзержинского:

— Только при его присутствии я расскажу про все секреты белогвардейского подполья, сдам все явки, всех резидентов, лишь бы мне сохранили жизнь.

И чахоточный явился, а он был весьма не дурак.

— Феликс Эксмундович, я вас не понимаю, то ли вы мстите за угнетённую шляхту, то ли за свои напрасно прожитые годы в Сибири, но вы помрёте, благодаря интригам товарища Сталина.

Олег взъерошил свою гриву двумя руками.

— Ваши слова, что чекист должен жить горячим сердцем и холодным, как вы его обозвали, разумом, будут жить аж сотню лет. Благодаря вашим «честным» поступкам будут уничтожены миллионы людей, дети будут жить в концлагерях и там умирать, а ваши портреты… Портреты будут тоже висеть, висеть в будущем сотню лет, у самого дерьма, и все они будут говорить вашими словами: горячее сердце, ну и так далее… А сами будут воровать, убивать, прикрываясь высокими чинами и званиями.

Железный Феликс запахнул свою шинель, вздернул свою бородку и вышел, не сказав ни слова.

А заключённые оживали, рубцевались раны, срастались кости, даже душевные мучения уходили, отступали, хотя бы на некоторое время. И тогда Олег начинал приставать с вопросами по очереди к каждому: что такое ноосфера? Как выращивать рожь на севере? Что такое пшеница, где её взять? Как сделать порох? Как на уровне технологии десятого века воспроизвести, для начала, чугунные пушки и ядра, а потом то же самое, но из стали, а потом — ракеты? Как из скоморохов создать талантливых актёров? Как разработать уникальную тактику и стратегию, исходя из опыта генерального штаба, для армии десятого века? Как… лекарство? И всё время вопросы, вопросы.

И ему тоже доставалось.

— Как вы, вещий, относитесь к теории и практике построения социализма? Или цель вообще не важна, пусть всё идёт своим чередом? — бородатый Вернадский смешно задирал свою бороду, задавая свои чуть-чуть наивные вопросы.

— Цель очень важна. Очень важна. Вы же создатель теории живой Вселенной. Представьте, что в живую, думающую, дышащую материю вбивают ржавый гвоздь. Именно во имя великих идеалов во все века проливалось больше всего крови, выплескивалось больше всего горя и боли. Социализм. Декларируемое большевиками будущее, коммунизм. Прекрасно. Но оно недостижимо через те потоки боли, которые они изливают в этот мир во время своих революций и последующих революционных терроров. Вспомните хотя бы те же идеи французской революции. А ведь это же ваша теория: Земля живая, она терпит нашу боль, терпит наши страдания; и когда от бесконечных мук истерзанные души обратятся к ней, к Матери-Земли, она не выдержит, тряхнёт своим чревом и род людской прекратится, прекратится от своей безумной алчности, от своего безрассудного потребительства, от своей безумной жестокости.

Олег немного помолчал.

— Конечно, надо взять несколько принципов коммунизма. Они изумительны! Но чужая боль и чужое горе никогда не дадут большевикам достичь чего-либо, создать светлое будущее. Но они не хотят понимать этого! Увы, — у Олега внезапно появились неизвестно откуда навыки дебильной полемики, а может, не совсем дебильной.

Все политзеки потихоньку оживали и сначала с некоторым пренебрежением, а затем, видя неподдельный интерес, начинали читать лекции. Спорили, без злобы ругались, Олег гордился ими, восхищался, думал про себя: «Даже боги не могли меня научить этому, а мои потомки…» И от изумления крутил головой.

Каждое утро по два-три человека исчезали, кого на расстрел, кого в ГУЛАГ. Он слушал всех, запоминал, голова разрывалась от огромного количества информации, очень сложно одновременно слышать и слушать всех, страдать от того, что невозможно изменить их судьбу, переделать лживый путь России. А это необходимо, необходимо для всей планеты, а не для какого-то абстрактного понятия — русские. Вещий за свои долгие годы жизни был и рабом, и мальчиком для битья, и игрушкой для детей очень высокопоставленных особ, но такой кошмар Олег увидел первый раз. Как и за что можно уничтожать элиту общества из-за чудовищной сверхидеи коммунизма: от каждого по возможности, каждому по потребности. Он купался от радости и от гордости за человечество, в таком блеске и богатстве знаний, силы духа. А слабости — предательства — так поневоле. Но даже он не выдержал, обратился к Перуну:

— Можно, хотя бы кого-то вытащить ко мне?

В голове пророкотало: «Только Вавилова, он создаст для будущей нации хлеб, к тому же его вот-вот уничтожат, а остальных… нет, нельзя».

И бесконечные споры: почему творится такой кошмар в России, за что и почему. И все талдычат: «Зверь, зверь, зверь».

Так проскакали чёрные, в серебряных яблоках четыре месяца-коня и ещё шесть дней. Олег после каждого допроса приходил полумёртвым, а его уже даже не били, его сердце разрывалось от душевной боли из-за тех, кто его допрашивал, из-за тех, кого допрашивали. Его полумёртвость увеличивалась после каждого исчезновения несостоявшихся друзей.

— Да пошлём его на Беломорканал, — буркнул бритоголовый, с двумя шпалами в петлицах. — Как мне докладывают, он умеет лечить руками, а лекарств там не хватает, людской материал нам необходим, да и наших товарищей там подлечит. Вам, гражданин, десять лет, без права переписки.

Олег слабоумно захихикал, довольно потер руки.

— Есть, товарищ гражданин начальник, а чем там меня кормить будут?

— Кашей из лебеды, вперемешку с навозом! — взревел усатый орденоносец.

Рыжий, наообщавшись в камере с бывшими царскими генералами и другими военными спецами, вскочил по стойке смирно и доложил:

— Так точно.

— Что так точно? — прошелестела девушка в красной косынке. — Вы же дворянин, вы продали своих предков, все ваши предки уничижали нас, трудящихся! И мы вас всех должны уничтожить, как класс!.. — дальнейший абсурд Олег не слушал, он ею любовался.

«Полная копия Ярославны, личико одно к одному, фигурка такая же, и так же лжива, выживает… в новом мире», — он горько вздохнул.

Крепкие, коренастые люди с хорошо развитыми надбровными дугами, узким лбом и тяжёлым подбородком, все в наколках, с сиплым, наглым дыханием окружили Олега и десять его товарищей.

— Поговорить надо с тобой, тварь.

У вожака лоб, в отличие от других, был развит чуть поболе. Тварь сгорбилась и, шаркая ногами, на ходу вытирая сопливый нос и жалобно похрюкивая еле-еле потащилась к мордастому хаму.

— Ты, сука, начиная с сегодняшнего дня, будешь лечить только меня, потом моих хмырей, потом… — его морщины напряглись и в них отразились все его умнейшие извилины. — Потом видно будет. Вообще, ты нас будешь пользовать, а потом мы тобой попользуемся, у тебя очень красивая жопа, за твою жопу мы тебе пайку будем подкидывать.

«Какой прекрасный генотип, удивительный пример направления генеральной линии генетических мутаций, определенной Чернобогом для аборигенов планеты Земля», — Олег выпрямился, плечи устрашающе медленно начали разбухать тяжёлой, смертельной силой, лопнул бушлат. Потом ухмыльнулся, скорчился и плюхнулся на нары. Но уголовники ничего не поняли, ведь в зоне они и власть и закон. Достав заточки, они начали быстро окружать товарищей Олега плотным, угрожающим кольцом. Лихачёв дернулся, будущий академик, состоявшийся стукач. Но остальные ни единым мускулом не выдали, что их хоть как-то занимает происходящее вокруг, ещё не хватало показывать перед этой мерзостью свои эмоции. Наконец, окружение завершилось. Вокруг их нар тут же образовалось пустое пространство. Впрочем, не очень большое. А количество людей, толкающихся поблизости, увеличилось. Люди всегда падки на зрелище мордобоя, а уж в чёрной скукотище барака, где кроме смерти, голода и беспредельной тоски по прошлому ничего не видно, такое представление вообще воспринималось на «ура». Повисла напряжённая тишина. Воры были удивлены, что те, на кого собираются напасть, никак не реагируют на угрозу. Но надолго ожидание не затянулось. Если не хотят замечать — тем хуже для них. Главарь сделал шаг вперёд и, замахнувшись ногой, дал пинка развалившейся на нарах твари. Вернее, попытался дать. Когда нога главаря приблизилась к нарам, твари там уже не было…

В общем-то никто так и не понял, что же всё-таки произошло. Просто внутри плотного кольца стаи будто прогремел беззвучный взрыв. И этот взрыв прямо-таки разметал воров по сторонам. Спустя несколько секунд на полу валялись только воющие и причитающие фигуры, а троих перебросило аж метров на пять-шесть; у двоих оказались разбиты головы, они лопнули, как перезревшие арбузы, случайно натолкнувшиеся на полутораметровые брёвна, из которых был слеплен барак. Главарь лежал на том же месте, где и стоял, но уже в луже кровавой слюны и с неестественно вывернутой головой. А тварь, под именем Олег, кого собирались сегодня хорошенько избить, чтобы восстановить воровскую справедливость, как-то неторопливо вернулся и лёг на своё место. В этот момент вдруг откуда ни возьмись появились равнодушные ко всему вертухаи; трупы и покалеченных убрали, Олега, для порядка, немножко побили, допросили о случившимся непорядке и отправили бумагу о необычном зеке в Москву.

Итог налёта для стаи оказался плачевным — главарю и трём самым самоуверенным хамам свернули шеи, у двоих лопнули головы, а остальные отделались переломами и кровоподтеками.

Прошло полгода, воры в барак Олега больше не заходили. Живые скелеты долбят промёрзшую землю кайлом, валят лес; лопатами, а когда нет лопат, так и руками нагружают тачки, и все бегом, бегом, бегом. Для создания светлого будущего, во имя построения коммунизма во всём мире, а не в отдельно взятой стране. Так каждый день, по восемнадцать часов, утром — баланда из свеклы, вечером — баланда из гнилой картошки, а в обед — двести граммов хлеба и куски рыбы, остатки того, чего не доела охрана (рыбу ловили те же зеки, но уголовники). Ночами, используя свои знания, своё колдовство, Рыжий лечит от туберкулёза, от воспаления лёгких, от тифа. Думать, философствовать, даже разговаривать не с кем. Нет, неправда, есть с кем, но усталость, свинцовая усталость, даже нет сил хоронить, трупы сбрасывают в реку, а их с каждым днем всё больше и больше. Каждое утро, несмотря на свой семипудовый вес, главный строитель Беломорканала Раппопорт взлетает через две ступеньки на смотровые башни и орет на качающихся от бессилия зэков:

— Товарищ Сталин и наша родная коммунистическая партия приказали нам построить канал! Для этого надо сделать плотины! Мы их построим! Вы все здесь издохните, но мы и без вас построим!

«Великий князь хренов, — мысли ползают как вши, неторопливо и аккуратно. — Я же сам был за рабство когда-то, но не в таком же извращённом виде. Буду бегать с тачкой, рубить лес как все».

Сглатывая солёный пот, на плечах таскает брёвна, как и все, строит, во имя великой цели товарища Сталина — крепит оборону страны, хотя этот Беломорканал никому не нужен. Обычный, псевдонормальный геноцид. А по ночам, когда бродят только вездесущие и вечно живые, как товарищ Ленин, тараканы, лечит тела и души, знает, что стоит ему только попросить, он вернется в свой родной десятый век, а всё равно в голове стучит одна фраза: «Терпи, казак, атаманом будешь».

Как-то раз на его глазах прорвало плотину. А плотина была хилой, брёвна да глина, техники нет никакой, вместо машин — зеки, а сроки-то поджимают, ведь скоро у товарища Сталина день рождения, а самый лучший подарок для вождя народов — исполнение его повелений. Вот Раппопорт и расстарался. Всхрапнув от ненависти к реке и к беззащитным зекам, его Высочество, Главный Архитектор Беломорканала (почему эта сучка-речка и эти суки-зеки ничего не хотят делать; ладно, речушка хоть жрать не просит, а этих врагов народа ещё и кормить надо) хрюкнул и тут же вспомнил, что на завтрак они, то есть он остался голодным (подумаешь, всего-то соизволил откушать стерлядь с укропчиком, политую лимоном, и кружочками порезанный лучок, пельмешки из медвежатины с телятиной, квас брусничный, пирожки, нашпигованные гусиным паштетом, куриные яйца и чуть-чуть лосятины с черемшой, ну и, как положено, 250 грамм водки, настоянной на кедровых орешках), а эти, гады, враги народа, смотрят голодными глазами, они, небось, так не страдали за народ, за товарища Сталина, за товарища Ленина, и вообще — хамло, быдло! Нагнетая в себе ненависть к врагам трудового народа и заодно к социально близким элементам, раздув щеки, рявкнул:

— Кто закроет плотину грудью, тому сокращу срок на семь лет!!!

И рванули политзеки закрывать плотину грудью, а вода — холоднючая, градуса два-три. Олег сумрачно на всё это смотрел, на его глазах умирали от холода, от ужаса его потомки, лучшие из лучших в трудовой России, его дети. А вода рвала тела тех, кто бросился; рвала души тех, кто ещё не захотел броситься в белесо-синюю воду, не бросались только шестеро из десяти; бросались те, кто свято верил в Сталина, что он их не может забыть, ведь он их вождь и друг, и отец всего трудового народа, и вообще все это случайность и попали они в зону из-за местных чекистов, а вождь разберётся. Не бросались в смертельно холодную воду те, кто презирал товарища Сталина и не верил ни единому слову Раппопорта, ну и конечно же уголовники; оно им надо, им и в зоне хорошо, есть, что пожрать, есть, как развлечься, да и всего другого хватает.

Олег всё равно терпит, терпит, сжав зубы. «Я должен пройти всё, что прошли мои дети, я должен всё просмотреть, я должен всё ощутить, чтобы не было повторов на новой Земле». Но все равно не выдержал, рявкнул:

— Прекратить!!!

Бить его не стали, пускай последнюю ночь проведёт со своими политическими, ну а вечером…

В тот же вечер великого князя перевели в другой барак, там воров одна треть. В бараке воняет смертью, а еще хуже — наглостью уголовников, которым разрешено убивать ни в чём не повинных людей, но самое главное — измываться над ними; ведь как это приятно — бить и не ждать отпора, унижать, как пожелаешь, а в ответ — тишина. Что может быть сладостней этого?

Олег от унижения из-за людей, ведь все они его будущие дети, сжевал всю свою верхнюю губу, из губы потекла какая-то жёлтая слизь, от бешенства глаза затянуло серой дымкой. Ночью его пинком под зад подняли, все блатные уже ждали его.

— Вот что, — заявил Тихон, вор в законе с большим стажем, и вильнул бедрами. — Лечишь — лечи, молчишь — молчи, а закричишь — замолчишь. Сейчас меня от сифилиса лечить будешь, наслышаны про твои ручки шаловливые, — и заржал, довольный своим каламбуром, стая тоже дико загоготала.

— Вот как? — из сузившихся глаз Олега полилась мрачная угроза.

Несколько минут из барака неслись крики, полные ужаса и боли, потом всё стихло.

Охрана примчалась быстро, часа через два, половина поседело вмиг, такого ещё никто и никогда не видел. Оторванные ноги, руки, головы, куски человеческого мяса и молчаливые от всего увиденного ужаса политзеки, — всё залито кровью, аж до потолка.

1994 год. МОСКВА

Илья подумал и решил немного помочь измученному Олегу, ведь уговаривать вельмож-чиновников, которые родятся через одиннадцать веков — сложное дело.

Небольшое совещание, в подвальчике на Разгуляй-поле, официанты бегают в кафтанах от XVII века, приносят медовуху и сказочный квас, расстегайчики, осетрину всех видов и прочие вкусности.

Илья представился президентом крупной фирмы из Австралии, поговорили, выпили, закусили.

— Господин генерал, извините, товарищ генерал, товарищ адмирал, мне нужны ваши офицеры, которые сейчас на пенсии, но в боевой форме, для обучения молодых бойцов.

Товарищ генерал Струйков мгновенно отреагировал, любит он деньги, мгновенно чувствует их за километр, даже за сотню. Полный адмирал Бакринев изобразил умное лицо (он своих подчиненных всегда уважал).

— Господин Пушкарефф, я, как генерал-лейтенант КГБ, готов вам посодействовать, но мы с вами разумные люди, что я буду с этого иметь?

Любитель денег сделал умно-непроницаемое лицо.

— Вам хватит 20 000 долларов, господин генерал? Я имею в ввиду за каждого офицера?

— Разумно, я вам подготовлю офицеров, лучших из лучших, для любых заданий, лучшие сейчас простаивают.

— А вы, товарищ адмирал?

— Мне деньги не нужны. Для меня самое главное, чтобы мои офицеры знали, на что они идут.

— С вашего позволения я им всё расскажу, но это будет их личное решение, вам они сами будут докладывать. Я имею в ввиду — не о постановки задачи, а о том, какое решение они примут. Если и вы захотите принять предложение, милости прошу.

А стол был сказочный, вкусно пахло, а может даже воняло жареными поросёнками, нашпигованными гречкой с яблоками и грушами, мелко порубленными яйцами, луком и морковью. Расстегаи, тройная уха, пироги с визигой, огромный гусь, заполненный рисом и кисло-сладкими вишнями, а самое главное — квас, который придумали сотни лет назад.

Последнее время генерал привык пить либо портвейн, либо дешёвую водку, а тут внезапно почувствовал свою значимость, вылупил глаза с красными прожилками от бесконечного пьянства, заорал, раздувая горло:

— Официант! Телефон и быстро!

Телефон был мгновенно доставлен.

— Гринька, проверь, что это за хмырь, по-своему, по-колдовски…

Через полтора часа кубанец прибыл, весь в чёрной рясе, чёрные башмаки и серебряная цепь на груди с огромным крестом. Григорий достал обереги, начал их перебирать и его передернуло от страха, он понял, что перед ним — бог.

— Всё нормально, товарищ генерал.

— Ну чё, тогда вези меня домой, принимаю твое предложение, — он ткнул пальцем в Илью, пьяно икнул и высморкался в белоснежную скатерть. — Гони аванс, австро-венгерская твоя морда!

Адмирал, как всегда, был спокоен. Двадцать восемь лет он разрабатывал крупнейшие операции в пользу СССР (который он ненавидел), тринадцать лет руководил ГРУ. Ему были подчинены диверсионные и добывающие информацию агентурные сети в девяносто восьми странах мира, шестнадцати военных округов СССР, четырёх групп войск, четырёх флотов, сорока одной армии и двенадцати флотилий.

— Я не верю, что вы Пушкарефф, я чувствую, что за вами стоят большие деньги, большая власть, кто вы и откуда вы?

— Адмирал, вы же атеист.

— Я реалист.

Это из того анекдота, когда пессимист собирает автомат Калашникова?

— Молодой человек, мне не до шуток, мне за 80.

И тут громовержец решил пошутить (нам их шутки непонятны).

Он прикинулся временной медузой-Горгоной, поэтому все, кроме адмирала, временно окаменели.

Адмирал ухмыльнулся.

— Так значит, ты бог?

— Частично, раньше был богом, а сейчас какой-то пророк, Ильей меня сейчас кличут, громовержец, Христу немножко решил послужить.

— А ты можешь мне восстановить молодость?

— Зачем, Ленька? — Перун внезапно стал простецким парнем.

— Илья, ты же хочешь создать команду. Для чего, я не понимаю, но догадываюсь, что очень будет серьезная постановка задачи.

— Ладно, вспомним, ты же был настоящим членом КПСС, не верил ни в бога, ни в черта, да и вообще ни во что. А сейчас в богов и в создание параллельных миров ты можешь поверить?

— Х-м-м-м, но мне же не просто так адмирала дали, я же не только протирал штаны в штабе, иногда еще и воевал. Молодым лейтенантом НКВД принимал участие в Гималайской экспедиции вместе с Рерихами, преподавал в Академии, правда по-совместительству, математику, но все равно мне нужны доказательства, что ты — бог.

Илья вредно ухмыльнулся:

— Вспомни 40-годы, Северный флот, и твоя любовница…

Адмирал схватил пепельницу, заорал:

— Убью, урод!

— Ладно, угомонись, верну я тебе твои тридцать семь лет, но подбери самых лучших бойцов-преподавателей-учителей, человек тридцать, но вообще-то, чем больше, тем лучше.

— Все-таки объясни, для чего?

— Адмирал, в прошлое, для создания будущего, для создания новой Земли, Земли в другом измерении.

— Чье будущее, какая новая Земля, какое измерение?

— Идиот, будущее Российской Империи! Ладно, Бакренев, думай, я тебе даю на раздумье две недели.

— А где ты меня найдёшь?

— Да, адмирал, совсем ты зациклился на свой разведке в свои восемьдесят лет. Вообще, бог я или не бог? Найду.

— Илья, но ты же знаешь, что все спецслужбы принадлежат Хозяину.

— Какому? Дые, по вашему — дьяволу, или Чернобогу?

— Я не очень понимаю, чем они отличаются, — Адмирал шевельнул правым веком.

— Для тебя это пока не важно, да и не полезут они в наши дела. Как бы тебе объяснить? Попробую. С дьяволом мы почти договорились, наш главный враг — Чернобог. Мы для него — самые главные враги, попозже сам поймешь, не всё же сразу тебе рассказывать.

— Ладно, я согласен, меня здесь ничего не держит, я тоже готов ради России, ради будущей России на всё.

ОПЯТЬ ВИКИНГИ

Над усадьбой Синеуса дул ветер, не такой злой и могучий, как зимой, а уставший, уже не ревел, только всхрапывал, устал. От холодов земля вылиняла, выцвела. За зиму ветер натрудился, сейчас же, как и люди, ждал лета; погода была непонятная, зима ещё не ушла, а весна не наступила. В доме Синеуса было сумрачно, холодный свет сеялся сквозь дымник. Потрескивал огонь в очаге, дыхание завивалось клубами, и фигуры, сидевшие на скамьях у подножия высокого сиденья, повернулись к вошедшему Олегу.

На высоком месте сидел ярл, он знал, что вот-вот появится Хельга и он наконец-то задаст ему вопросы, а вопросов накопилось очень много.

— Хельга, зачем ты прикинулся мёртвым? Я тебе сознаюсь, хоть ты этого и не любишь, но я общался с некромантами; вызванный призрак ответил мне на все мои вопросы, кроме одного: что у тебя на уме; он так испугался, что чуть не потерял сознание.

— Интересно посмотреть на призрака, который теряет сознание. Ну что ж, ярл, ты помнишь, где мы с тобой смешали кровь с землей?

— Конечно, в Карпатах. Но к чему такой странный вопрос?

— Дело очень серьезное.

— Мы побратимы, а это выше, чем родные братья. Тот, кто нарушит клятву, никогда не попадет в Валгаллу. Кто предаст побратима, будет проклят Одином, Тором и Фрейром. Я за тобой готов идти хоть в христианский ад.

Олег облегченно вздохнул.

— В ад мы вряд ли пойдем, хотя, может быть, и туда заглянем. Мы будем переделывать Землю, создавать новую, самую могучую Империю.

Синеус с гордостью посмотрел на побратима. Мало ему, что его княжество было самым могучим в Европе, даже могучая Византия тряслась от страха, когда его воины выходили в поход.

Он вздохнул:

— Как будем создавать?

— Для начала на базе твоей усадьбы создадим учебный центр.

— Я не знаю, что такое учебный центр.

— Где будут обучаться мальчишки, викинги…

— А викингам чему учиться?

— Бою, настоящему бою. Такому, чтобы один наш викинг мог спокойно уложить десять не наших викингов.

Глаза Синеуса сверкнули:

— Я согласен!

— И мне будет нужен драккар для разведки, а ты построишь крепость.

— Какую ещё крепость?

— Вот смотри, чертежи.

Олег достал из сумки свиток из тонко выделанной телячьей кожи.

— Смотри: три круглых вала, восемнадцать метров толщиной, между валами — ров, наполненный водой; туда запустим каких-нибудь водоплавающих хищников. Через рвы — подъёмные мосты. Внутри крепость будет поделена строго с севера на юг и с запада на восток, крест на крест, дорожками из морёного дуба, в конце которых будут располагаться ворота строго в сторону концов света. У нас получается четыре площадки, на каждой площадке построим по двенадцать мини-крепостей. Смотри, каждая крепость — это четыре длинных дома; но дома у нас будут двухэтажные, с таким расчётом, чтобы в каждом доме могли спать триста человек. В центре, как ты видишь, — круг; здесь тоже крепость, это для наставников, для волхвов, для гостей, а в самом центре — вышка. Всё понятно?

— Высота валов какая?

— Метров тридцать.

— Зачем такая огромная?

— У нас скоро появятся очень много врагов.

Олег вкратце пересказал Синеусу о Чернобоге и о его людях в чёрном.

— Когда приступаем? — деловито спросил Синеус.

Олег, набравшись привычек двадцатого века, ляпнул:

— Вчера.

Ярл, конечно же, ничего не понял, но с умным видом кивнул головой. Не показывать же Олегу свою дремучесть.

— Хельга, а сколько у тебя денег? Это же сколько потребуется: на пищу, на рабов?..

Олег аж всхрапнул:

— Сколько тебе предлагает ромейский император за один меч?

У Синеуса лицо стало каменным:

— Золотая гривна за один меч.

Олег задумался, его брови насупились, живот подтянулся.

— Ты в Риме бывал?

Лицо Синеуса из каменного потихоньку переродилось в воспоминающее.

— Бывал.

У Олега, как у настоящего дипломата, лицо брезгливо сморщилось.

Олег что-то долго считал про себя, от псевдожадности скривил морду и сквозь зубы, надувшимся от спеси голосом брякнул:

— Полгода на обустройство лагеря — двадцать тысяч золотых гривен. За каждого трёхлетнего мальчишку, а их должно быть для начала две тысячи, — одна гривна. И пятьсот викингов, за каждого — три гривны.

Любой викинг одновременно воин и купец, а поторговаться перед важным договором интересно, хотя Синеус заранее всё знал.

Синеус гордым видом и с хрипотцой в голосе ответил:

— Князь, побратим, лагерь сделаем, викингов найду, тебе же нужны старые и опытные, а мальчишки… надо собирать тинг.

— Побратим, когда голод, у вас выбрасывают детей, я еще заплачу 1000 гривен — и вперёд.

У Синеуса усы потихоньку стали превращаться из синих в рыжие.

— Дай мне 20 000 гривен, я всё решу.

— Давай поговорим на древнесеверском, всё решим.

Олег глубоко задумался, уже и ветер перестал бить тугими горстями снега в дверь, а Олег всё думал, они перешли на очень древний язык.

— Дам 30 000 через три ночи, после этого поговорим.

Вещий подошёл к морю, седые волны с грозным рокотом разбивались об скалы и тихим шёпотом лизались у его ног. Как ему не хотелось просить золото у Перуна! А осталось уже две ночи.

— Где наша доля нас не цуралась, — хмыкнул Олег и бешеным волком помчался в пещеру. Вспомнилось ему, что когда Атилле — Божьему Бичу он помогал грабить Рим, у него кое-что осталось.

Прошли две покрытые снегопадом и раздуваемые ветром ночи. Олег, кряхтя, вытащил из пещеры очередной мешок с золотом, устало вытер мокрый от пота лоб и проскрипел:

— Фенфир!

Волк появился мгновенно.

— Друг, не в службу, а в дружбу, помоги доставить поклажу в усадьбу Синеуса.

Фенфир пожал плечами и пролаял:

— Загружай!

Они мчались к Синеусу быстрее ветра, одна мысль: лишь бы не опоздать.

Успел, скинул с «котёнка» мешки, ткнулся разбитым лбом об дверь, ещё и ещё раз, она заскрипела, с трудом открылась.

Его подняли на ноги, встряхнули, подвели к Синеусу, он посмотрел хмуро и изрёк:

— Нет у тебя денег, но ты мой брат, я тебе всё равно помогу.

А у Олега губы, распухшие от ветра, от морской соли, нижняя упала на подбородок, верхняя подпирала нос, из губ вытекал жёлтый гной. Он молча бухнул на дубовый стол мешок и прохрипел:

— Пошли воинов, всё лежит у главных ворот.

Олега поили странными напитками: взбитый желток с пивом, мёд с молоком, вино, настоянное на папоротнике. Лишь бы ожил! Но усталость, накопившаяся за много лет, не давала ему даже придти в себя. И рухнул на медвежьи шкуры. Олег проснулся через два дня, оживший, но почему-то хмурый.

Синеус уже стоял рядом, в руках держал огромный, покрытый древними рунами золотой рог.

— Великий князь! Такого количества золота нет ни у одного конунга Ютландии!

Олег схватил рог обеими руками, осушил лёгкое, пенистое пиво, внимательно посмотрел на рог, гнусно хихикнул, его настроение сразу улучшилось.

— Я такой же видел во дворце Карла Великого. Когда это ты успел грабануть Императора Великой Священной Римской Империи?

— Да так, досталось по-наследству.

— Ярл, мне надо мчаться на Кипр, готовь драккар. Не хочется, но надо, вернусь через полгода.

Синеус закрутил оба своих уса куда-то вверх:

— Вечно ты куда-то спешишь. А мы, народ с севера, думаем и идём за вождём. Но пока не вижу я вождя, и вообще, ты бывший князь, а значит — никто и звать тебя — никак, — ярл ядовито хмыкнул. — Да ладно, пошутил я, к тебе примчались сотня варягов. Яга им втихаря донесла, что ты жив, примчались твои любимые богатыри, соль земли Киевской, только за твою улыбку готовы отдать жизнь, бери их. На «Чёрном орле» с тобой пойдут мои самые лучшие мореходы. — Задумался. — Варягов тоже бери, ведь они же твои. — Ярл неспешно ухмыльнулся. — Там ещё эти, берсерки, они готовы за тобой идти хоть в христианский ад, хоть в мусульманский, их восемь. Ты же прекрасно знаешь, что всякий вождь, за которым следуют хотя бы два берсерка, считает, что он непобедим. А лучше «Чёрного орла» нет ни у одного конунга, он трёхмачтовый, ещё даже не придумали, как назвать корабль такого типа. Ты должен помнить Рыжебородого, этот ярл с пьяных глаз проскочил поворот в Средиземное море. Его драккары плыли долго, высадились на южном берегу Африки, нашли развалины древнего города. Там храм многорукого бога. Вместо глаз — чёрные бриллианты, а в одной из рук он держал два свитка, по чертежам одного из них я и сделал маленькую копию «Чёрного орла».

— В какой такой-Африке, о червь моей души? Это была Индия. А трёхмачтовое судно — это судно ариев. Если ты знаешь, Рыжебородый на таком же корабле аж до Вест-Индии доплёлся.

— Подумаешь, Индия, Африка… Ну перепутал немножко Рыжебородый. Самое главное, что «Чёрный орёл» — твой.

— «Чёрный орёл» — это замечательно, даже звучит гордо! Но зачем мне эти придурки — берсерки? Они же неуживчивые, бродят сами по себе, грабят, насилуют, да и просто крайне неприятные типы. Да и «Чёрный орёл» пока только в чертежах да в макете, — у Олега потухло лицо.

— Пригодятся, запомни, — ярл значительно собрал на лбу морщины.

— Синеус, когда я был в беспамятстве, то что-нибудь говорил?

Ярл нежно посмотрел одним глазом:

— Верещал насчёт каких-то мальчишек, каких-то богов, каких-то баб, каких-то денег, а у тебя нет ничего, пропил ты все деньги.

Олег встал, покачнулся и треснул кулаком в лоб Синеусу. Тот захрипел, грохнулся спиной об пол, тяжело приподнялся, потряс чёрной, покрытой сединой головой и буркнул:

— Уж и пошутить нельзя. Да всё будет нормально, денег хватит на два-три года. Лагерь будет через четыре-пять месяцев, две тысячи, а может и побольше, мальчишек, ну а к ним — двести или триста викингов. — Тяжело вздохнув, добавил: — Дождись весны, закончим «Чёрного орла». Я послал сына в Новогород за самыми лучшими корабельными мастерами. Обучим твоих варягов мореходству. А отправишься зимой, да не на «Чёрном орле» — погибнешь, даже твои боги не помогут.

Скороходы и быстрые шкоты разносили вести по всем землям Севера о славном и сильно-могучем конунге — Олеге, о его подвигах, о его богатстве. Мчались в Данию, мчались в Норвегию, даже в далёкую Исландию. А в Швеции и так обо всём уже известно, ведь она рядом, все соседи, все друг друга знают.

— Нужны воины, нужны старые, мудрые воины, нужны дети, нужны припасы. Всё — для великого похода. Ну, а что деньги? Деньги есть и денег много.

И сквозь пургу, сквозь штормы к Синеусу попёрли, потащились, помчались все. Кто на гордых драккарах, кто на санях, кто на лыжах, а кто поближе, так вообще — на коньках. Остаток зимы и начало весны Олег провёл в бесконечных хлопотах и заботах, спал по два-три часа в день. Все хозяйственные заботы взял на себя Синеус, он торговался с поставщиками рабов, с купцами, которые, почуяв запах денег, мчались со всей Ютландии, везли всё: пиво, овёс, сушёную и вяленую рыбу, зерно и мясо, волокушами тащили ясень — для строительства кораблей. Олег, вспоминая всё, чему он научился в ГУЛАГе, готовил инженеров для строительства крепости, обучал, как строить верфи, как строить кузни. Наконец-то появился Бакренёв со своими инструкторами. Он неделю внимательно смотрел на тренировки, которые проводил каждое утро Олег, и однажды ночью ввалился в шатёр Олега. Тот ещё не спал, готовился к очередной лекции.

— Конунг, — он уже набрался местного лексикона, — я уже почти тебя смогу заменить.

Олег сразу ничего не понял:

— Заменить в чём? В строительстве?

— В подготовке воинов. Да и с фортификацией немного знаком. Мне Перун говорил, что вы прошли ГУЛАГ?

— Да, немного. Только в наши времена не принято говорить «вы», так что, товарищ адмирал, только на «ты».

— Слушаюсь, господин главнокомандующий, — адмирал сделал вид, что щёлкнул каблуками.

Олег вышел из палатки и проревел:

— Эй, кто-нибудь, вина и два кубка!

Выполнено было мгновенно, ещё бы, сам великий конунг приказал.

— Ну, как тебе у нас, Леонид? — Олег не спеша налил адмиралу и себе вино.

— Ты знаешь, Олег, очень интересно, люди просто удивительные, о таких я читал только в рыцарских романах, честные, благородные и наивные. В мое время всё гораздо хуже. На сотню подлецов — один более менее нормальный человек. Но самое омерзительное, на одного подлеца — тысяча равнодушных.

— Адмирал, здесь тоже хватает подлецов и вообще всякой мерзости. Правда в нашем средневековье их поменьше, чем в твоём двадцатом веке.

— Может быть, но я пока таких ещё не встречал. — Адмирал не спеша, со вкусом потягивал вино.

— Пока не забыл, ты начинай потихоньку создавать внутреннюю контрразведку, скоро к нам начнут шастать непрошенные гости.

— Да я уже задумался, ведь Перун мне в подробностях рассказал о людях в чёрном.

Леонид пристально посмотрел на Олега, сделал еле уловимый жест рукой, как будто откручивает кому-то голову. Он глубоко задумался, слегка вздернул брови и попросил:

— Если встретишься с ними здесь, запоминай их привычки. А вообще, было бы гораздо лучше, если бы ты доставил мне хотя бы одного живого. А встретишь ты их наверняка, и очень скоро. Анализируй, откуда они могли о тебе узнать, попробуй установить их связи, выходы на их руководство, да что мне тебя учить, у тебя и так опыт огромный, — немного задумался. — Я все эти дни ходил за тобой, слушал, смотрел и думал: да, школу в зоне ты прошел великолепную, знаний ты там набрал на несколько университетов, к тому же у тебя явный талант преподавателя. Кстати, ты как-то оговорился, что попробуешь доставить в наш, — он обозначил улыбку, — да, для меня уже в наш, век Миямото Мусави?

— Ты знаешь, я к этому ещё не готов, к такому разговору надо готовиться. Тебя, например, вербовал бог. Я не знаю, получилось бы у меня. Сначала надо ознакомиться с их культурой, с их мироощущением, с их повседневной жизнью.

Олег нахохлился.

Бакренёв опять тонко улыбнулся, пригубил вино:

— Мне Раджа говорил, что ты общался с Лао Цзы.

— И что они, эти боги, всё тебе про меня рассказывают? Мы возмущены!

— Значит, общался. По-моему, не только общался, но даже ему кое-что подсказывал, не правда ли? А насчёт того, что боги всё про тебя рассказывали, нет, они сами про тебя далеко не всё знают. Например, им совершенно не известно, что ты вместе с Атиллой грабил Рим.

У Олега от удивления расширились зрачки. Потом, помня об уроках ученика Павлова, резко прикрыл их веками.

Адмирал с восторгом рассмеялся:

— Я так и понял, что в ГУЛАГе у тебя и в области психологии были хорошие учителя. А насчет Атиллы всё очень просто. Я видел, как Синеус менял перстень удивительной красоты на пять, как их, ещё не до конца выучил ваш лексикон, торговых кораблей с пшеницей. А этот перстень Клеопатра подарила Цезарю, он считался в моё, естественно, время безвозвратно утерянным. Я видел кубок, который, по легендам, принадлежал Ахиллу, да и много другого, явно взятого в Риме. А пропало всё это после нашествия Атиллы, — он задумчиво пригубил вино.

— Божий Бич просто так не подарил бы, грабить ты не стал бы, по могилам явно не шастал, а то, что тебе не одна сотня лет, я и сам догадался. Отсюда вывод — вместе грабили. Я даже не удивлюсь, если ты мне скажешь, что ты был у него направляющей и, скорей всего, частично руководящей силой.

— Ну что я могу сказать? Я по-простому, по-нашему, по-волховскому восхищён! Не зря ты столько лет занимался разведкой. Всё, давай спать, потом договорим. Да, пока не забыл, среди твоих спецов есть сведущие в химии?

— Конечно, есть. У меня один бывший нелегал, он работал в лучшей лаборатории Селиконовой долины.

— Хорошо. Завтра я тебе продиктую список химикатов.Попробую сделать дамасскую сталь или булатную. Но это в моё следующее появление в нашей будущей крепости. Всё, давай спать, у меня уже глаза закрываются.

А как только земля под весенним солнцем потихоньку начала оттаивать, на «Чёрный орёл» загрузили припасы, тяжёлой поступью поднялась дружина и гордый драккар помчался в неизвестность.

Он был поистине великолепен: на штевнях были укреплены отлитые из чистого золота львы, на верхушках мачт — позолоченные птицы, которые, поворачиваясь, указывали направление ветра, на носу корабля извергал дым многоцветный резной дракон, на корме — его чешуйчатый хвост. Древесину для него начали подбирать ещё за год до появления Олега, чтобы направление волокон точно соответствовало движению ладьи. Шпангоуты были вырезаны из свилеватой древесины, бортовые доски были вырублены из цельного дерева вдоль его длины, на случай шторма все три мачты были съёмными, сделанными из корабельной сосны, диаметром от 30 до 50 сантиметров. Массивный киль, сделанный из цельного куска морёного дуба, три паруса из шерсти, обшитые китайским шёлком, а руль, руль был просто чудо! На всех военных кораблях викингов рулем служило весло 30–50 метров, а здесь — Синеус вызвал из Новогорода лучших мастеров во главе со старым, опытным мастером Славомиром, чтобы они по древним чертежам сделали рулевое колесо. И у них получилось! Но всё равно подстраховались, рулевое весло оставили. Длина «Чёрного орла» была 60 метров, вдоль бортов стояло 64 рума, лавок для гребцов. Такого корабля ещё никто не видел в северных морях! Носовая и кормовая часть были застелены досками, центр — для дружины, чтобы на ночь натянуть шатёр. Олег на скорую руку сделал компас, его почему-то назвали солнечным камнем. И совсем непонятно, к какому классу корабль можно было отнести: аски, карфи или, вообще, фрегат. Они втроём, Олег, Славомир и адмирал, облазили корабль снизу доверху.

Славомир объяснял, как он крепил рулевое колесо, как пришлось менять крепление мачт. Они, мол, древние, хоть и мудрые были, да наверно ошибочку специально сделали, додумайся сам, если не дурак, ну а если дурак, так и тони по-дурацки.

— Сколько человек и сколько времени строили этот корабль? — нетерпеливо спросил Олег.

— Ежели не считать время на просушку и вообще на заготовку, то десять недель, бригада — двадцать три человека, — Славомир гордо вздёрнул бороду.

— А второй, то есть по другим чертежам?

Мастер задумался:

— Я ещё не до конца разобрался в тех чертежах. Он сложнее, но я думаю, недель за двадцать сделаем. Однако, князь, там команду надо будет долго обучать, работа с парусами сложная.

— Двадцать — это очень много. Пятнадцать, а адмирал начнет обучать команду завтра.

Леонид дёрнул щекой, ох, не зря Олег выспрашивал у него про опыт хождения под парусами. Но по привычке, сохранившейся со сталинских времен, отдал честь и кивнул головой.

СКАЗАНИЯ О ЗМЕЕ

Драконья голова на носу пожирала туман и белые гребни волн. Казалось, что она живая, так яростно сражалась с непогодой, разрывая туман своими огненными глазами. Сыпало с небес чем-то непонятным; дождь, упругие комья снега, размером с детский кулак, а потом стало ещё хуже — ударил град, да такой, что Олег видел последний раз лет десять тому назад.

Он не видел уже ничего, кроме спины кормчего прямо перед собой. Олег мгновенно промок, град и ветер полосовал тело, как семихвостной плетью. Снег забивал рот, стремился влезть в уши, снежно-водяная каша хватала вёсла, упругий, порывистый ветер выворачивал лопасти, стремился вырвать их из рук.

«Дурная работа, — подумал Олег. — А ещё болтают, что это истинно мужская, без поблажек. Да какие там поблажки, тут либо выплывешь, либо потонешь…» Вёсла быстро тяжелели, то ли из-за липкого снега, то ли это просто казалось. Рукам, не защищённым рукавицами, приходилось хуже всего, они разбухали и наливались свинцовой тяжестью.

Буря усиливалась с каждым мгновением. Тучи, нависавшие над морем, опускались всё ниже и ниже, водяные холмы превратились в горы, разделённые провалами тёмных пропастей; северный ветер ярился и швырял в лицо солёные брызги, играл кораблем, словно щепкой, попавшей в гибельный водоворот. Метель всё усиливалась, и была она не слабее, чем в студёную, пропахшую штормами и ураганами зиму, а ведь это весна… Резко похолодало, ноги скользили по обледеневшим доскам, и два десятка викингов, ещё остававшихся на палубе, начали крепить мачты, снимать паруса, да не успели. Одна мачта с шумом рухнула. Без команды викинги обрубили оставшиеся мачты, чтобы хоть что-то сохранилось, и сразу стали их крепить на палубе… Кормщик Олав, по прозвищу Моржовый клык, привязался к носовому украшению, гордой голове дракона с разинутой пастью. У кормщика было на редкость острое зрение, и сейчас он, как раньше Олег, пытался разглядеть просвет в тучах.

Видга, помощник кормчего, поднялся к рулевому веслу и обхватил его обеими руками, еле слышным сквозь рев ветра голосом позвал на помощь викингов. Подскочили четверо. Но морские демоны были сильнее, чем пять человек; весло по-прежнему прыгало, вырывалось из скрюченных пальцев, норовило сбросить викингов за борт.

Внезапный гнев охватил Олега; холодное бешенство, ярость, злоба на это мятущееся темно-грозное море, уже пожравшее двоих викингов и трёх варягов. Оно стремилось к большему — сожрать, корабль и весь экипаж. Но жизни всех этих людей, всех варягов и викингов принадлежали только ему, Олегу! Ведь это к нему добровольно пришли лучшие дружинники — варяги из Киева, самые лучшие мореходы — викинги, лучшие из всех живущих, самых опытных и отважных со всей Северной земли. А теперь, похоже, они все обречены…

Перун! Ну уж нет, не будет он обращаться к богам, как-нибудь выкрутится сам! И тут Олегу вспомнилось очень древнее заклятие, такое древнее, что даже самые опытные волхвы и маги вряд ли знали о нём! Но это заклятие успокаивало только шторм, а ещё оставалися ураганный ветер и град, и снег!

Ударил ветер, корабль вновь подбросило, крышка люка сорвалась, исчезла в пучине, а вместе с ней — трое викингов из тех, что держали рулевое весло.

— Кто? — Олег закричал осипшим от боли и злости голосом.

— Видга…

— унесл…

— Нет, — прохрипел он, — я больше этого не допущу!

И начал творить молитву-заклинание. Едва он произнёс последнюю фразу, как всё стихло, от урагана осталась разбитая мачта, измочаленное рулевое весло да ещё память о погибших. Олег покрутил башкой, залез в голову к нагло кричащей чайке и с её помощью разыскал в море островок. Направил корабль в бухту, ориентируясь по гремевшему во мраке прибою. Он уже понял, что здесь можно укрыться. Бросив якорь, мореходы закрыли затычками гребные люки и натянули над палубой кожаный шатёр.

— Кто у вас, викингов, властвует в море? — хмуро спросил Олег.

— В море властвует морской бог Ньерд. Когда этот бог гневается, случается шторм, и он забирает себе жертвы, — пояснил кормчий Олав.

С морозящим душу хрипом Олег приказал достать амфоры с самым лучшим вином и вытащить их на берег.

— Тебе, Видга, старый морской пес! — провозгласил он. — Глотни винца с нами, живыми, и не тоскуй в Вальхалле о прошлом! Ты погиб в бою, в бою не с людьми, в бою с морем, а это очень достойно!

Вино было настоящим, именно таким и положено свершать тризну над моряками, не вернувшимися из морских просторов. Во всяком случае, оно пахло как настоящее и отличалось тем же терпким горьковатым вкусом и нужным цветом, напоминавшим бычью кровь.

«Быть может, — думал Олег, — купцы одурачили меня, подсунув вместо Флоренского сладкое кипрское или кислое из Тавриды, но вряд ли». За месяцы, проведённые в фьорде, он убедился, что купцы могут содрать гораздо больше настоящей цены. Но обмануть? К чему бы им обманывать с вином? Нет, Флоренское не было подделкой, в чём он убедился, в очередной раз отхлебнув из амфоры, и пустил ее по кругу.

— Тебе, Свинельд, свиная задница, которой ты так любил закусывать! — вино щедрой струёй хлынуло в море.

— Я тебя учил и ещё два бога: один, как его звали, по-моему, Аполлон, ну а второго, вашего норманского, не помню… Свинельд, ты был самым любимым учеником — стрелком из всех, кого я знал. Тебе, Мечеслав, пропитые мозги! Тебе, Бьёрн, всегда державший нос по ветру! Тебе, Гунар! Тебе, Гудред!

В последней амфоре булькнуло. Он опрокинул остатки вина себе в глотку, послал кивком Сигурда ещё за вином.

— Сегодня напьёмся, а завтра с утра, все за ремонт корабля!

И тризна продолжилась.

— Олав, объясни мне, зачем мы с собой Скальда взяли? — Олег оттер тыльной стороной ладони, промокшие от вина усы.

— Ну как же, во время отдыха будет петь нам древние саги, а для будущих воинов складывать песни про наши подвиги. Вот он, Олег, во время бури мне нашептал, что на нас кто-то натравил Змею Митгард, — Олав поднял свои затуманенные от боли глаза.

— Сосунки вы, викинги, это была вовсе не змея Митгард, а Великий Черноморский Змей, а лежит он, закованный, на дне моря. Змей просто пошевелился, а натравил его на нас Черноморец, ведь моё заклинание было направлено против них, — Олег сделал еще пару глотков.

— Расскажи про Черноморца, — молодой Игорь аж встрепенулся, — я что-то слышал про него от Баяна.

— Хорошо, расскажу, но при условии, если потом Скальд споёт про вашу Змеюку.

Скальд лишь кивнул серебряной головой. Олег взял арфу и запел:

«Расскажи, Гамаюн, птица вещая, как женился Перун на Додолушке, как Морского царя победил Перун и как с Велесом он поссорился!

— Ничего не скрою, что ведаю…

* * *

Как по морюшку-морю синему одинокая Лебедь плавала. И кружился над ней млад сизой Орёл:

— Я настигну тебя, Лебедь белая! Кровь пущу твою в море синее, пух и перья развею по ветру! Кто-то пёрышки собирать начнёт?

Обернулася Лебедь белая в молодую Диву-додолушку, обернулся тут млад сизой Орёл во Перуна, бога небесного.

Говорил Перун Диве-Лебеди:

— Помни, Дивушка, слово верное! Как наступит пора — время летнее, за тобой приду, Дива, свататься!

Из-за морюшка, из-за синего поднималася непогодушка, собиралися тучи грозные. Тучи грозные и гремучие. У всех грозных туч турьи головы. Поперёд-то стада шуринова выезжал Перун да на турице. Проходили туры по крутым горам, ну а турица по долинушкам. Если тур на горушке свистнет, во долине турица мигнет.

Подходили те тучи к Ирию. И подъехал Сварожич на турице ко Сварогу — богу небесному и ко матушке-государыне. Он подал отцу руку правую, ну а матери — руку левую. И сказал он им таковы слова:

— Мой отец Сварог, Лада-матушка, я прошу у вас позволения — дайте мне построить алмазный дворец на горе, в саду, светлом Ирии. Чтобы видеть мне, как гуляет здесь молодая Дива-додолушка, ваша младшенькая племянница!

— Что ж, построй, сынок, во саду дворец!

И построил Перун во саду дворец, изукрасил его красным золотом и каменьями драгоценными. На небесном своде — красно-солнышко, во дворце Перуна — так же солнышко, дорогим алмазом под высоким сводом. Есть на небе месяц — во дворце есть месяц, есть на небе звёзды — во дворце есть звёзды, на небе заря — во дворце заря. Есть в нём вся красота поднебесная!

Как в ту порушку, время к вечеру, когда солнце к закату склонялось, захотелось Диве-додолушке во зелёном саду прогуляться, посмотреть на дворец изукрашенный.

Попросила она дозволения у Сварога — хозяина Ирия. Диве дал Сварог дозволение:

— Ты ступай, племянница милая, молодая Дива-додолушка, разгуляйся ты во зелёном саду. Пусть сегодня тебе посчастливится!

Снаряжалась Дива скорешенько, обувалася, одевалася, и пошла она во зелёный сад. Да недолго в садочке гуляла, подошла к крылечку перунову.

Увидал Перун красну-девицу, выходил он к ней во зелёный сад:

— Ты зайди ко мне, Дива милая, посмотри на убранство палат моих и на камни мои драгоценные.

Заходила в палаты Додолушка. А Перун Додолу усаживал, приносил ей различные кушанья, говорил он ей речи сладкие:

— Украшал я алмазами гнёздышко, на завивочку серебро я клал, по краям водил красным золотом, плисом-бархатом устилал его. Свивши гнёздышко, вдруг задумался: а на что мне, Орлу, тёпло гнёздышко? Коли нет Орлицы во гнёздышке? Коли нет у меня молодой жены? Ай, послушай меня, Дива милая! Много времени жил на свете я, много видел девиц-красавиц я, но такую, как Дива-додолушка, никогда, нигде я не видывал. Я желаю к тебе, Дива, свататься!

Тут Додолушка испугалася и горючими слезами обливалася, от явств-кушаний Дива отказывалась и скорым-скоро из дворца ушла.

Стала Дива Сварогу жаловаться:

— Во глаза Перун надсмехался, говорил он мне о супружестве!

Отвечал Сварог Диве плачущей:

— Нет, Додолушка-Дива, Перун не смеялся — говорил он тебе правду истинную. Если станет Перун к тебе свататься, я отдам тебя за него тотчас!

Тут пришел к Сварогу могучему Громовик-Перун — молодой жених. Говорил он Сварогу-батюшке:

— Мне жениться пришло время крайнее. Не могу жениться на Ладе я — то любимая моя матушка; и на Леле, Живе, Маренушке — то сестрицы мои любезные. Лишь на Диве-Додоле могу я жениться — не сестра то моя и не матушка! Я пришёл к тебе сватом свататься. Ты отдай за меня Диву милую!

Тут подал Сварог руку правую и просватал Перуну Додолушку. И назначили вскоре свадебку. А чтоб к свадьбе той приготовиться — уезжал Перун за подарками.

О той свадьбе прослышала вся земля. Слух дошёл и в царство подводное, в царство тёмное, черноморское.

Там на дне морском воды зыблются, там шевелится Черноморский Змей. Он живёт в дворце белокаменном, чудно те палаты украшены янтарём, кораллами, жемчугом.

Там на троне сидит Черноморский Змей — царь Поддонный Морской чудо-юдище. Окружают его стражи лютые — раки-крабы с огромными клешнями. Тут и рыба-сом со большим усом, и налим-толстогуб — губошлёп-душегуб, и севрюга, и щука зубастая, и осётр-великан, жаба с брюхом — что жбан, и всем рыбам царь — Белорыбица!

Черномору дельфины прислуживают, и поют для него русалки, и играют на гуслях звончатых, и трубят в огромные раковины.

Как запляшет Змей Черноморский, разойдутся великие волны и засвищут Стрибожьи внуки. Будет он плясать по морским волнам, по крутым берегам, по широким мелям. От той пляски волны взбушуются, разольются быстрые реки, будет пениться море синее.

И над морем поднимется птица Стратим, и появятся звери морские, и Тритон приплывёт из далёких стран, станет он играть во морских волнах!

Как узнал про свадьбу Перунову царь Поддоный Морской чудо-юдище, поднялся тотчас со морского дна, покатил он по морюшку синему, мимо гор Кавказских к Рипейским горам.

Как на берег морской, бережок крутой выходила Дива-Додолушка. Где стояла сосна, там стояла-умывалась Дололушка чистой водой. Увидала Додолушка Змея Морского.

Вот по морюшку едет Поддонный Змей, правит он колесницею сильной рукой. В колеснице его семь могучих коней, а восьмой — вороной, буйный и озорной.

— Ты садись ко мне, Дива-Додолушка! Мы поедем по морю в подводный дворец! От Днепра мы поедем к Дунаю! Я по морю тебя покатаю!

Стала Дива-Додолушка воду черпать, стала Дивушка Змея водой поливать, стала в море вода прибывать.

— Я рада была бы по морю гулять, только я по небу гуляю, с громом в тучах гремучих играю!

И пропела Дивушка милая:

„Ты плыви, чудо-юдо, рекою и оставь-ка меня в покое!

Ты плыви крутым бережочком, я останусь здесь на мосточке!

Ты плыви по морюшку синему, я останусь-ка лучше в Ирии!“

Осерчал тут Змей чудо-юдище царь Поддонный Морское Чудище, расшумелося море синее, поднималися звери водные, закружилися вихри буйные. Полетел Черномор с моря Чёрного на своей золотой колеснице и на Ирий-сад тьмой надвинулся.

Из одной главы Черномора искры сыпали и лизал огонь. А из пасти другой ветер-вихрь ледяной завывал и всё замораживал. Все деревья склонялись в Ирии, с них листва и плоды градом падали. Ну, а третья глава чуда-юдища на Сварога гордо покрикивала:

— Ты отдай, — вскричал грозный царь Морской, — за меня, Змея лютого, Дивушку, дай без драки-кровопролития, а иначе будет смертельный бой!

Ничего не ответил Сварог ему.

— Знай, — вскричал опять Черноморский Змей, — что Перун-громовик будет мной побеждён, для него самого приготовлена во земле сырой яма прежняя!

Ничего не ответил Сварог ему.

— Я даю тебе сроку-времени для меня приготовить подарочки, не забудь Додолы приданное! Собери нарядных сватов скорей, чтоб весёлую свадьбу отпраздновать!

Ничего не ответил Сварог ему.

То не дождь дождит, то не гром гремит. То не гром гремит — шум велик идёт: поднимается буря великая! То летел со восточной сторонушки млад сизой Орёл — грозный бог Перун! Закричал Орёл чуду-юдищу:

— Ах ты, Чудо морское, Поддоный царь! Аль ты хочешь, Змей, затопить весь мир? Аль ты хочешь сразиться со мною и со всею небесною силою?

Тут собралися гости-сватушки: и Семаргл со Стрибогом, и Велес, и великий Хоре со Сварогом.

— Победили мы Змея Чёрного, победим и тебя, Черноморский Змей!

И тогда Черномор чудо-юдище прыгнул в воду морскую, на самое дно он нырнул от небесного воинства. И промолвил Перун, глядя в тёмную глубь:

— Здесь — средь мрака и тьмы, во бурлящей струе, омывающей тело змеево, — место будет твоё, здесь тебе и сидеть до скончания света белого!»

— Вот так заканчивается древняя былина, а на словах могу добавить: откуда взялся Черноморец, никому не известно, говорят, что из Чёрной Бездны. Черноморец, он же Черноморский Змей, сватался к дочери богини Ра, Плеяне, но она отвергла его, вышла замуж за Святогора. Взбешённый Черноморец сотворил Великого Чёрного Змея и объявил войну богам. Ему как следует врезали, зашвырнули на дно, а Змея заковали, вот и лежит он на дне моря-океана, лежит и ждёт, когда наступит Конец времён, чтобы помогать уничтожать род людской, чтобы отомстить за себя и за своего хозяина. Вот и всё, что я знаю. Подзабыл, от этой змеюки появятся кто-то, или уже появились, опять запутался во времени, ладно, простите за мой полутрезвый… — задумался, — или полупьяную болтовню.

Скальд улыбнулся, его лицо стало молодым и задорным:

— У нас гораздо интереснее, — взял в руки арфу и потихоньку, перебирая серебряные струны, запел-заговорил:

* * *

— Однажды, это было еще до того, как великаны начали войну с асами (так назывались скандинавские боги), бог огня Локи («Ох, и разгильдяй!», — вспомнил Олег), странствуя по свету, забрел в Йотунхейм и прожил там три года у великанши Ангрбоды. За это время она родила ему трёх детей: девочку Хель, змею Йормундгад и волчонка Фенрира. Вернувшись обратно в Асгард, бог огня никому не рассказал о своём пребывании в стране великанов, но всеведущий единственный глаз Одина познал тайну Локи, высветил всё о его детях. Эту способность Один получил от Мимира, отдав ему глаз. Так Один узнал о детях Локи и отправился к источнику Урд, чтобы спросить вещих норн об их дальнейшей судьбе.

— Смотрите, смотрите, сам мудрый Отец богов пришёл к нам! Но он услышит от нас недобрые вести, — едва увидев его, сказала старшая норна.

— Он пришёл услышать от нас то, что надолго лишит его покоя, — добавила средняя норна.

— Да, он пришёл услышать от нас о детях Локи и великанши Ангрбоды, — подтвердила младшая из норн.

— Если вы знаете, зачем я к вам пришёл, так ответьте мне на тот вопрос, который я хотел вам задать, — сказал Один.

— Да, мы ответим тебе, — вновь заговорила Урд. — Но лучше бы тебе не слышать наших слов. Знай, что те, о ком ты хотел спросить, принесут богам много несчастий.

— Двое из них принесут смерть тебе и твоему старшему сыну, а третья будет царствовать после вас, и её царство будет царством тьмы и смерти, — добавила Верданди.

— Да, волк убьет тебя, а змея — Тора, но и они сами погибнут, а царство третьей будет недолгим: жизнь одержит победу над смертью, а свет над тьмой, — сказала Скульд.

Печальный и озабоченный возвратился владыка мира в Асгард. Здесь он созвал всех богов и поведал им о предсказании норн, а Тора послал в Йотунхейм за детьми Локи. С тревогой выслушали Асы слова Одина, но ещё больше испугались они, когда бог грома привез с собой на своей колеснице Хель, Йормундгад и Фенрира. Ещё совсем юная Хель была уже на две головы выше своей исполинской матери. Левая половина её лица была красной, как сырое мясо, а правая — иссиня-чёрной, как беззвёздное небо страны вечной ночи. Змея Йормундгад, вторая дочь Ангрбоды, ещё не успела вырасти — в ней было не более пятидесяти шагов, — однако из её пасти уже сочился смертельный яд, а огромные светло-зелёные глаза сверкали беспощадной злобой. По сравнению с обеими сёстрами их младший брат, волчонок Фенрир, казался совсем безобидным. Ростом с обычного взрослого волка, весёлый и ласковый, он понравился богам, которые не нашли в нём ничего опасного для себя. Сидя на троне, Один внимательно оглядел всех троих.

— Слушай меня, Хель, — произнес он. — Ты так велика и сильна, что мы решили сделать тебя повелительницей целой страны. Эта страна лежит глубоко под землёй, и даже под Свартальфахеймом. Её населяют души умерших, тех, кто не достоин жить с нами в Валгалле. Ступай туда и никогда больше не появляйся на поверхности земли.

— Я согласна, — сказала Хель, наклоняя голову.

— Ты, Йормундгад, — продолжил Один, — будешь жить на дне мирового моря. Там для тебя найдётся довольно места и пищи.

— Я согла-с-с-с-с-на, — прошипела Йормундгад, сворачиваясь кольцом и глядя на богов жёстоким, немигающим взглядом.

— А ты, Фенрир, — промолвил Один, обращаясь к волчонку, — будешь жить у нас в Асгарде, и мы воспитаем тебя сами.

Фенрир ничего не ответил: он был так мал и глуп, что ещё не умел говорить.

В тот же день Хель отправилась в царство мёртвых, где и живёт до сих пор, повелевая душами умерших и зорко следя за тем, чтобы ни одна из них не вырвалась на свободу.

Змея Иормундгад опустилась на дно мирового моря. Там она всё росла и росла, так что, наконец, опоясала кольцом всю землю и положила голову на собственный хвост. С этого дня ее перестали называть Иормундгад, а прозвали змея Митгард, что означает «Мировая змея».

…Вспоминал он слова вещих норн, предрекшим ему гибель от этой страшнейшей из дочерей бога Локи. Слишком храбрый, чтобы бояться врага, как бы силён он не был, Тор приходил в ярость при мысли, что он должен терпеливо ждать, пока тот первый нападёт на него. Наконец, он решил сам разыскать обвившееся вокруг всей земли чудовище и избавить от него мир, хотя бы это стоило ему жизни. Но змея Митгард жила глубоко на дне мирового моря, никогда не показываясь на его берегах, и, чтобы найти ее, бог грома должен был отправиться за помощью к морскому великану Гимиру. И вот однажды утром, не взяв с собой никого и даже не сказав Асам, куда едет, Тор отправился в путь…

— У меня нет лишней рыболовной снасти, — сказал великан.

— Я захватил её с собой, — отвечал Тор, показывая Гимиру гигантский крюк и канат, толщиной с хорошее дерево.

Великан оглушительно захохотал:

— Такой крюк и такой канат выдержат целое стадо китов, — промолвил он, утирая выступившие у него от смеха слёзы. — Кого же ты собираешься ловить?

— Это моё дело, — ответил сильнейший из Асов, которому уже надоело спорить с великаном. — Скажи лучше, есть ли у тебя приманка?

— У меня есть приманка, но для себя, — снова нахмурился Гимир. — А достать приманку для тебя — не моё дело, доставай её сам.

— Хорошо, я раздобуду её и без твоей помощи! — сердито воскликнул бог грома и вышел из пещеры.

Возле неё на пригорке паслось стадо исполинских коров Гимира, среди которых был бык, спина которого подымалась над верхушками самых высоких сосен. Недолго думая, Тор схватил его за рога и, оторвав ему голову, вернулся с ней в пещеру.

— Вот и приманка для моей удочки, — сказал он…

…Крюк с приманкой опускался все ниже и ниже. Вдруг кто-то дернул его так резко, что сжимавшие канат руки Тора ударились о борт лодки.

— Попалась! — торжествующе закричал он.

Бог грома не ошибся: змея Митгард проглотила приманку, но вытащить эту исполинскую гадину было не так-то легко. Лишь с большим трудом могучему Асу удалось сначала стать на колени, а затем выпрямиться во весь рост. Началась ожесточённая борьба. Не обращая внимания на то, что лодка великана почти до краёв погрузилась в воду, Тор изо всех сил тянул канат и постепенно вытягивал чудовище, которое отчаянно сопротивлялось. Прошло немало времени, пока наконец над водой не показалась огромная безобразная голова змеи. Оцепенев от ужаса, Гимир смотрел то на выпученные холодные, полные беспощадной ненависти глаза дочери Локи, то на чёрные, но горящие ярким пламенем глаза Тора и никак не мог решить, какие из них страшнее.

Вдруг раздался громкий треск. Дно лодки, не выдержав, проломилось, и бог грома оказался в воде. На его счастье в этом месте было неглубоко, и он, погрузившись по горло, стал ногами на отмель, так и не выпустив из рук свою необыкновенную леску, на которой метался его враг.

— Вот мы и встретились с тобой снова, Митгард! — воскликнул Тор, подымая Мйольнир.

Всё это время Гимир неподвижно сидел на корме лодки, уцепившись руками за её борта. Но когда вода залила его ноги и великан увидел, что они тонут, он пришел в себя и, схватив нож, быстро провел им по канату, на котором висела змея. Тот лопнул, и чудовище сейчас же погрузилось в море.

— Нет, погоди, ты от меня не уйдешь! — закричал бог грома и метнул ей вслед молот.

Мйольнир с громким плеском исчез в волнах. Через мгновение он снова вылетел оттуда и прыгнул прямо в руки своего хозяина, а море далеко вокруг окрасилось в красный цвет. Это была кровь змеи Митгард.

Убил или не убил бог грома змею Митгард, никто не знает, но норны уверяют, что она всё ещё жива и только тяжело ранена.

— Придёт день, — говорят вещие девы, — последний и для неё и для Тора, когда они снова встретятся. Но когда придёт этот день, не знаем даже мы, норны.

* * *

Псалнериум (что-то типа гуслей) последний раз вздохнула и замолчала, но её златкоголосое пение ещё долго звучало в прибрежных скалах.

— Да, красиво… Налить певуну! А Фенрир сейчас — мой волк-котёнок! — Олег тряхнул рыжей гривой.

Из высокой стройной сосны сделали новую мачту, подремонтировали драккар и через несколько недель отплыли.

Олег встряхнул своей гривой, нельзя, нет, нельзя думать о хорошем, нельзя вспоминать и снова вспоминать о Ней. «Я её найду, но… попозже», — он себя попытался успокоить. Внезапно тучи раздвинулись, он увидел её глаза, ласковые и грустные, в них искрилась любовь, мерцала усталость и печаль, и ещё вера, вера в него; глазами, да, да, именно глазами, она шепнула: «Тебя впереди поджидают враги».

— Впереди враги! — рявкнул Вещий. Олав взметнулся на мачту, посмотрев на мгновенно поскучневшее лицо Олега, сверху прокричал:

— Это драккар конунга Виннега, кровного врага Синеуса! А за ним ещё один! Нам не уйти!

— Придётся принимать бой, — Олег мрачно скривил губы.

Полосатые паруса резво догоняли, да Олег и не собирался удирать, его, как всегда перед боем, слегка затрясло.

Олаф взглянул на Олега, за долгие годы знакомства они научились понимать друг друга без слов. «Чёрный орёл» медленно и как бы лениво развернулся и полетел над водой, словно крылатый зверь, учуявший добычу. Скалился на форштевне зубастый дракон, он был рад мелкой драке. Сто двадцать восемь вёсел размеренно взлетали и падали. Расстояние быстро уменьшалось.

Ваннег понял манёвр врага, но было уже поздно.

Вои уже надели на себя брони и круглые шлемы, пощупали свои мечи. Киевские варяги, как самые лучшие из стрелков-лучников, взяли в руки мощные пластинчатые луки, насыпали перед собой стрелы, чтобы удобней было их подбирать. Их враги выстроились вдоль бортов, стрелков не было видно, викинги вообще брезговали пользоваться луками.

— Я — Ваннег сын Дьерна Зубастого Волка из Дьорфиорда, конунг! — полетел над морем хрипловато-наглый голос кровника Синеуса. — А вы кто такие и куда идёте?

Голос у него был низкий, навечно замерзший от ветра и от неутомимой жестокости, про которую ходили легенды. Его гнусный рёв услышали, но не ответили — побрезговали. Сын Зубастого выждал некоторое время и сказал:

— Я предлагаю вам выбор. Можете сесть в лодку и добираться до берега, но я вас и там перережу. Или защищайте себя и корабль, а я вас всё равно перережу! У меня четыреста викингов! — и довольно захохотал от своей шутки. Олег по-мальчишески хихикнул и, чтобы раззадорить свою дружину, да и повеселиться заодно, проорал:

— Смрадные псы, сыновья навозных червей! Блевотина Бога Ньерда! Я, Олег, Великий князь Киевский, отрежу ваши уши и скормлю их свиньям! Я заставлю вас жрать собственную печёнку! Я швырну то, что у вас осталось от мужского достоинства зловонно-зелёным мухам! Деритесь, поганые трупоеды, дохлые крысы! Деритесь, и посмотрим, чью кровь сегодня будет пить море!

То был давний обычай — бахвалиться перед боем. Но Олег не хвастал: он был наслышан о подвигах сына Зубастого, он был готов сделать всё, что было обещано.

— Олег, — тронул его за плечо Олаф, — Зубастый, а потом и его сын прославились тем, что их самое любимое развлечение было такого: после взятия деревни или города хватать детей, подбрасывать их и ловить на копья.

Гнев его был велик: ярость подымалась жаркой волной в груди и била в разгорячённое сердце. Привычным усилием, но… лениво сжал свои могучие кулаки, спрятал за спину, даже глаза подобрели, ярость остудил, не должна она туманить взор и разум, убивать надо спокойно, не торопясь, и заорал с псевдобешенством:

— Деритесь, потомки свиньи и акулы! Да будут бесплодными утробы ваших жён! Да пожрёт огонь ваши жилища! Пусть ваши дети проклянут вас!

В ответ — разъяренный рёв, взвыли боевые рога. Олег тяжело вздохнул и взял себя в руки, в бою, как всегда, надо только убивать, ни о чём не думая. Его лицо замерло, глаза перекрасились в серо-зелёные: на каждом корабле находился одетый в чёрную сутану человек.

— Они что, приняли христианство? — спросил у кого-то из викингов, тот только недоуменно пожал плечами.

«Это нелюди Чернобога», — промелькнуло слово-подсказка Перуна.

«Чёрный орёл» повёл себя необычно, вёсла дружно ударили по воде, его скорость резко возросла, на носу вместо привычной для всех головы дракона горел боевой медный бивень, второй, гораздо длиннее, привязанный крепкими, из двойных бычьих шкур верёвками, был закреплен ниже ватерлинии. Тяжёлый и смертельно опасный.

Олег кивнул Олаву, и тот слегка повернул руль. Ещё быстрее заходили в гребных люках сосновые вёсла… И подводный бивень ударил в борт вражеского драккара, «Чёрного орла» немножко тряхнуло, вёсла дружно ударили по воде, сразу отскочив от вражеского драккара на десятки метров. Олег опять кивнул Олаву, и тот снова повернул руль. Викинги всё это время топтали море вёслами, остановились недалеко, метров за сто — сто пятьдесят от второго драккара.

Олег поднял свой лук и прокричал непонятную для викингов команду:

— Шесть пальцев вверх, четыре вправо! — Тридцать стрел понесли смерть, двадцать семь нашли своих жертв, оставшиеся ещё живые, но уже мёртвые, заревели.

— Мы придём из Вальгаллы, найдём тебя, а твою лживую печень вырвем и сожрём, а вином будет твоя кровь!

Стрелы киевлян ещё раз разорвали воздух, и ещё несколько раз, и с командой первого драккара было покончено. Его, не торопясь, ухмыляясь волнами, заглатывало море.

Олег отдал другую команду, вои натянули несколько огромных луков, натягивали втроём. На второй драккар сына Зубастого сверху упали глиняные сосуды с нефтью, кувшины разбились, потом в драккар лениво полетели огненные стрелы и огонь запел свою, известную только ему, боевую, огненную, всепожирающую песню-смерть. С главным врагом Синеуса было покончено. Вёсла опять с силой ударили по воде и «Чёрный орёл» рванулся к полузатопленному драккару, абордажные крючья и верёвки с кошками на концах вцепились в тонущий корабль, дружинники облегченно вздохнули — успели. Игорь недовольно пробурчал:

— Зачем брали мечи в руки? Даже не погрелись…

Викинги засмеялись:

— Когда ты понадобишься Одину на его корабле, он тебя призовёт.

— А пока ты нужен мне и на моём, — хмыкнул Олав.

— Кто храбр и воинствен — погибает. Кто храбр и не воинствен — будет жить, — назидательно изрёк Олег.

Немалая удача, когда бой обходится без потерь, а это значит, что их вождь удачлив. Умён, опытен и удачлив. А что может быть лучше для дружины? Особенно удача. Все викинги неумело, посмотрев друг на друга, улыбнулись. После их свирепо-детских улыбок у Олега потеплело на душе.

Сильные руки переправляли на драккар добро, взятое в смешном для них бою. Перекидывались через качавшийся борт бочонки русского мёда, позвякивало в кожаных кошелях светлое серебро да жёлтое золото, нежно шептали связки мехов, укутанные от сырости в мешковину и кожу, подняли через борт бурдюки с терпким вином, жаль, что не в амфорах, бочонки с пивом… Будет, что продать в ближайшем городе, и будет, чем отпраздновать победу.

— Неплохо пограбил Ваннег сын Дьерна Зубастого Волка из Дьорфиорда, конунг, — довольно пробурчал Олав.

Освобождённый от кошек и от крючьев корабль раскачивался на волнах всё незаметнее, захлебываясь морской водой, и вскоре над ним сомкнулась грязно-пенная вода. До Олега из-под урчащей воды донеслось:

— С тобой говорят дети Ньерда. Маловато будет, надо бы ещё золота добавить, но всё равно спасибо.

Князь улыбнулся:

— Кормчий, подари детям Ньерда половину золота сына Зубастого.

Олаф сначала недовольно нахмурился, но потом его лицо осветилось улыбкой.

— Да хоть всё золото в подарок, — наклонил голову. — Защитите нас от штормов и от коварных песен русалок!

— Всего не надо, нам немного, для забавы, — пропели дети Ньерда.

Золото тяжело вздохнуло, как живое, ведь гораздо интереснее ходить по тёплым, человеческим рукам и жить страстями людскими, чем попасть в сокровищницу к владыке моря и лежать сотни лет, а может и навсегда, в тишине и забвении.

К вечеру подошли к скалистому, невзрачному острову, где в будущем будет отбывать свой срок граф Монте Кристо. Разожгли огромные костры, но Олега поманило вглубь острова, он знал, кто там его ждёт.

— Где же ты раздобыл столь мощное заклятие? — восхищенно спросил Перун. — Даже Посейдон-Ньерд удивился! Ты обратился напрямую, минуя богов, к стихиям.

— Мы тоже не пальцем сделаны, — гордо вздёрнул подбородок Олег.

— Мы тут подумали и решили: направить тебя снова вперёд, в будущее.

— Не хочу опять смотреть ваши ужастики.

— Нет, в возможное светлое будущее.

— Сначала вино, а потом ваше прекрасное будущее, — сказал, как отрубил, Олег.

— Похмелидзе, вина!! — и сын Колхиды доставил самое лучшее вино солнечной долины.

Олег выпил пять, а может, даже семь, кувшинов молодого, пахнувшего октябрём вина, вздохнул.

— А я на драккарах видел людей в чёрном, — замолчал. — Это опять приспешники Чернобога?

— Они, родимые, я же тебе вещал, — Перун почесал бороду.

— Я в пылу боя не услышал, — Олег скривил губы.

— Ну что, товарищи боги, закидываем? — Вишна улыбнулся и хлопнул всеми своими четырьмя руками.

ЗЕМЛЯ ПЯТОГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ

Олег, при виде невероятного зрелища застыл на краю парка соляным столбом, его челюсть упала чуть ли не на желудок, глаза стали круглыми и большими, как у ночных птиц.

Огромный, окутанный какой-то голубоватой, переходящей в сине-зелёную дымку сад, вмещал в себя все: прекрасные цветы, фантастических форм деревья, покрытые зелёными улыбками плюща, маленькие озерца, на которых плавали кувшинки и горделиво показывали свои прелести тысячелепестковые лотосы. Лениво шевеля хвостиками, струились рыбки — красавицы южных морей. И всё это освещалось каким-то совершенно непонятным радужно-сказочным светом. Разбросанные как бы невпопад башни-дома уютно вписывались в город-сад, на башнях виднелись десятки лёгких воздушных мостиков, они плавно переходили в ажурные невесомые балконы, а потом мостики вырастали снова и стремились вверх, улыбаясь солнечному ветру. Да, это было странное сияющее чудо. Олег, не выдержав наглости улыбающихся мостов, перил и колон, стукнул зубами. Но всё равно красиво, от их блистающего многоцветия рябило в глазах.

— Хаос, — пробормотал про себя.

Но какая-то непонятная гармония в этом хаосе всё-таки имелась, хотелось смотреть и смотреть на всё. Башни притягивали взгляды к себе и ещё с большой неохотой их отпускали. В другой стороне, километров за десять, плавало что-то в воздухе огромное и аморфное, напоминающее огромный остров, всё время меняющее форму. И если Олегу не показалось, вокруг этого чего-то без каких-либо летательных аппаратов, сами по себе, то с большой скоростью, по делам, ну а больше всего так, не спеша — семейные парочки со смешливыми детьми, и все летали. Он только вздохнул-выдохнул: видывал колдунов, но не в таком же количестве.

И вдруг опять всё померкло. «Опять мною швыряются», — мелькнуло в голове…

Столб синего света медленно разгорался в пространстве огромного зала. Несколько сотен тысяч зрителей затаили дыхание, ожидая пришествия чуда. И чудо снизошло: ветер пел сквозь серый туман, сквозь боль и горе, намекая, что где-то там впереди есть тихая надежда на любовь и счастье, на радость и свет, на осознание и понимание. Понемногу музыкальный ветер набирал силу, он дрался с затхлостью, с гнилью, с серостью, пробивая себе дорогу вперёд, туда, где ждала его надежда. Через мгновение всё стихло.

Внезапно подул лёгкий, бодрящий ветерок, шепча на уши слова любви и надежды, и, не спеша, хрустальные колокольчики отозвались ему, наполняя воздух нежным перезвоном и непонятно откуда взявшимся запахом земляники.

— Ну, немного ясно, ветряки, бубенцы… Х-м-м… Откедова? Ладно, посмотрю подальше, может, там тоже есть чтой-то поинтереснее.

Только световой столб чуть-чуть освещал зал, его свет мягкими волнами парил только в центре и где-то вверху. Но темнота недолго царила вокруг. Стайки разноцветных светлячков неожиданно появились непонятно откуда и заполонили собой всё пространство. Они медленно закружились в странном танце, выстраивая из собственных тел перетекающие друг в друга геометрические многомерные фигуры. А ветер усиливался, скоро он уже стонал и плакал: «За мной, в бурю!» Одна за другой в нарождающуюся мелодию вступали скрипки и арфы. Всё замолчало и… запели, какую-то совершенно фантастическую мелодию соловьи.

Мигнуло в глазах.

Олег оказался на полупрозрачной голубой дорожке метровой ширины. Вокруг было переплетение подобных дорожек, похожее на смятый бублик. Дорожки пересекались под дикими углами, перекручивались, смыкались в сфероиды и даже в ленты Мебиуса. Похоже, что с гравитацией на этой Земле вообще не считались и изменяли её как хотели. В самых неподходящих для того местах стояли, висели и летали столики. Лёгкая, почти неслышная музыка привлекла внимание Олега, когда он пошел в Зал отдыха. Он остановился, чем-то задела странная, влекущая вдаль мелодия. Она то накатывала, то стихала, то грохотала набатом. Музыка звучала всё громче и громче. Маленький шарообразный зальчик открылся неожиданно, он, казалось, был скрыт за какой-то пеленой. Люди играли на совершенно незнакомых музыкальных инструментах, не видя ничего вокруг. Серебряно-золотой ветер загремел внутри Олега, его посвисты закрыли собой мир, разноцветные световые и музыкальные потоки свивались в протуберанцы. Олегу показалось, что его мозг разрушается и возрождается новым и ясным, ему захотелось превратиться в соловья, чтобы петь песни влюблённым. Музыка была совершенной.

Олег стоял и слушал. Довольно долго стоял, ошеломлённый красотой и величием мелодии. Потом медленно, впервые в жизни, опустился на колени и молитвенно сложил руки перед лицом. Не знал, как по-другому выразить своё преклонение и восхищение. Такой музыки не могло быть, такая музыка слишком велика для души любого человека, она просто не помещалась там. Да и куда её вместить? Безумный ветер бури хлестал того, кто это слышал, и одновременно ласковый бриз обволакивал Олега. Он ничего не видел вокруг, только вместе с музыкой поднимался на недостижимые высоты и падал в глубочайшие пропасти.

Опять мигнуло.

Странные, сияющие башни на горизонте привлекли внимание Олега, и он восхищённо, с затаённой улыбкой, вздохнул. Да, всё, о чём он мечтал, всё, что видел в пугающих своей красотой снах, оказалось возможным. Он замотал головой: «Это так прекрасно, что не может существовать».

Дом, где поселился Олег, чем-то напоминал башню, но это не могло быть башней, она плавно и незаметно изменяла свою форму, а цвета… Он задумался, башня-замок очень смутно ему что-то ему напоминал, его внезапно осенило! Да это же огромные крылья бабочек, непонятно как скрепленные между собой, поэтому кажется, что башня дышит, а цвета — тоже как крылья бабочек, ведь при разном освещении меняется и цвет крыльев! Мыслено Олег приклонил колени перед гением зодчих, создавших такую красоту. Цвета постоянно менялись, как бы подыгрывая тихой, еле слышной, ненавязчивой музыке, которая звучала отовсюду и одновременно ниоткуда. Стены башни были выпуклыми и фигурными, они то покрывались волнистой рябью, то на них всплывали ажурные узоры. Всё это медленно перемещались по стенам, хотелось смотреть и смотреть на их движение, было что-то завораживающее в этом неутомимо-неспешном перемещении. Глаза отдыхали, сердце наполнялось тишиной и покоем. Внезапно по полуживой башне поползли алмазно-изумрудные всполохи. Олег от неожиданности вздрогнул, но заставил себя казаться невозмутимым. Шагнув в бирюзовый полумрак башни, он с интересом осмотрелся. Чёрное и красное, оранжевое и золотое, синее и цвета морской воды, выпуклый пурпур и тускло-коричневая охра, холод голубого мрамора и искрящийся золотыми блестками малахит. Воздушные лестницы с резными перилами, вырезанные из прозрачного горного хрусталя. Очень красиво, но совершенно непонятно, что это — жилище или подобие музея, наполненного картинами, скульптурами, масками и чем-то совершенно непонятным, но явно принадлежащее к каким-то загадочным произведениям искусства. Этажей не было, только десятки сияющих мягким золотистымцветом огромных шаров и полусфер, повисших прямо в воздухе.

Между ними протянулись широкие светло-серые дорожки, которые с разной скоростью перемещались по воздуху. Тихая мелодия, исполняемая невидимым оркестром, будила в душе что-то светлое и радостное, Олег сам не заметил, как заулыбался. Эта музыка казалась замирающим вдали отзвуком маленьких хрустальных колокольчиков, с запахом роз, звенящих где-то там, вдали, за горизонтом; она напоминала тёплое, лёгкое дуновение майского ветерка и майских жуков, в такт ветерку весело жужжащих от радости к жизни. Душа богоборца и мятежника наполнилась тупомудрой радостью и спокойствием. Стать пернатым и бездумным — ведь это и есть настоящее счастье!

«Останусь!» — мелькнуло в околдованной голове Олега.

Опять мигнуло. Олег оказался висящим в воздухе, он с удивлением хрюкнул, у него за спиной выросли крылья.

— Мечты, что ли, исполняются?

Прямо под Олегом метрах в ста пятидесяти раскинулось огромное дерево, оно казалось живым и разумным. Почему у Олега возникло такое ощущение, он сначала не понял, осознание пришло попозже. Для начала Олег решил понаслаждаться свободным, без всякой магии полётом, опробовать крылья в деле. Такой лёгкости, свежести и просто обычной радости он не ощущал уже давно, очень давно, ему показалось, что на него смотрят любимые глаза мамы и одновременно — первый поцелуй девушки. А что может быть прекрасней? Любовь к маме и первая, хоть и юношеская, но — любовь.

Он заухал, заверещал, засвистел по-мальчишески. Взмыл вверх и помчался наперегонки с тугими струями ветра. Недалеко парили несколько огромных орлов, они с недоумением посматривали на Олега.

— Какая-то странно большая стрекоза, интересно, какая она на вкус, может попробовать? — летающие хищники переглянулись.

Олег десятым чувством понял — сейчас схомячут. И рухнул вниз, орлы устремились за ним, но не догнали, зачем им ломать крылья? За пять метров от кроны он распрямил крылья и осторожно просочился сквозь листву. Тут-то он и понял, что он — дома.

Ветви дерева нежно обняли, листья делали высококачественный массаж, толстая, с человеческую руку ветка протянулась к нему, подала ему непонятный плод, как бы говоря, попробуй меня; он впился зубами, в рот полился сок вперемешку с мякотью, вкус напоминал смесь винограда с грушей. Олег мысленно обратился к дереву и ветки бережно и ласково опустили его на землю.

— Так это дерево — телепат! — охнул про себя Олег. — О чём бы его попросить? Так, для начала — мясо, желательно жареное, а к нему гречневую кашу с лучком и с чесночком. Так, что же ещё? Ага, какую-нибудь выпивку, да такую, какой я ещё никогда не пробовал.

То ли ему почудилось, или он на самом деле увидел добрую, чуть снисходительную улыбку. Крона огромного дерева, что чуть просматривалась через листву, слегка колыхнулась и перед его изумлённым взором появились различные плоды, свисающие с лиан разного цвета. Сначала Олег задумался, что попробовать первым, а потом махнул рукой и стал уминать всё подряд. Да-а-а, всё было так, как он и заказывал.

— И что делать дальше? — Олег задал сам себе идиотской вопрос. — Надо попросить, чтобы меня отвели к проводнику, а ещё лучше, чтобы проводник появился здесь сам.

Прошло совсем немного времени, чтобы сориентироваться; Олег считал удары своего сердца, досчитал до трёхсот шестидесяти четырёх. Слегка шевеля полупрозрачными крыльями, перед ним появился юноша. Олег от изумления присвистнул, если не обращать внимания на крылья, он был похож на Игоря-варяга, как брат-близнец.

— Надо будет приблизить к себе Игоря. А что? Честен, умён, отважен, силы неимоверной, а главное — как губка впитывает новые знания, отбрасывает автоматически всякую грязь и мерзость; правда горд не в меру, но это по молодости, пройдёт.

— Давай я покажу тебе наш город-дерево, — юноша улыбнулся, да так, что у Олега защемило сердце.

— Покажи, — Олег, как истинный посол, величаво наклонил голову.

— Полетели, — ещё раз улыбнулся юноша.

И они полетели, у Олега от неописуемого восторга мурашки побежали по всему телу. Они летели не спеша, Олег озирался с немалым удивлением.

Он увидел дома одно-, двух-, максимум трёхэтажные, но что это были за дома! Стены были сплетены из ветвей дерева, да так плотно, что было ясно: ни ветер, ни дождь этим домам не страшны. А крыши! Крыши были созданы из цветов, причём у каждой — свои цвета и оттенки. И везде, абсолютно везде, его встречали улыбающиеся, счастливые лица. Ему показалось, что в улыбке каждого, в выражении глаз видится участие, готовность при необходимости мгновенно придти на помощь, даже без его просьбы, но если он откажется, его поймут и не станут навязываться. Внезапно в его голове возникла крамольная мысль: «Технологии, техника развиты у них до невозможного, это я уже видел, убедился. Так может у них счастье искусственное, счастье под гипнозом, а?» — ехидно спросил Олег сам себя.

Юноша, он представился Крисом, как будто прочитал его мысли, глаза его стали серыми и очень серьёзными, и он медленно, без улыбки проговорил:

— Лети в сторону гор, там ты тоже увидишь кое-что интересное для тебя.

И Олег полетел. Для начала он опять взмыл вверх, наслаждаясь свободным полётом, поднялся до грозовых туч, что медленно ползли по небу, ликуя, заскочил в одну из них и как будто искупался в холодном горном ручье.

«Хоть голову помою, — внезапно подумалось скептически. — Ладно, вернемся к скучной реальности, что ж там в горах? Вперёд, к неведомому!»

Но в голове шевельнулась нехорошая мыслишка: «А может не стоит, может остановиться на том хорошем, что я увидел? И остаться жить в этом прекрасном хорошем? Ну уж нет, смотреть, так смотреть на всё, ведь мало только посмотреть, надо ещё и увидеть, и ещё даже думать и творить, творить будущее, вперёд, назло самому себе, ну а может даже друзьям и заодно врагам!»

И он, сложив крылья, бросился головой вниз. Перед самой кроной Олег с трудом, да так, что мышцы застонали, распрямил свои стрекозлячьи крылья, долетел до окраины дерева-дома и увидел вздымающийся к небу отвесный горный склон с зиявшей в нём пещерой; вход в неё обрамляли отёсанные явно не руками человека жёлто-белые столбы и перекрывала циновка, сплетённая из живых лиан. Интересно, пещера была жильём человеческим или храмом какого-то бога? Олег, рассматривая украшавшие завесу узоры в виде переплетённых змей, — да это же не лианы, это живые змеюки! — с омерзение сплюнул. Змей он не любил с тех пор, когда Перун подарил ему смертельную гадюку, ту, что он засунул в череп псевдоконя своего.

Справа, между четырьмя огромными деревьями с фиолетовыми листьями, похожие на родные и любимые дубовые, виднелся фасад просторного дома, стоящего на огромных резных пнях. Вдоль него тянулась веранда, на которую неспешно заползала ажурная лестница, а сверху парила полупрозрачная кровля, поддерживаемая витыми, в виде гигантских змей, подпорками. На одной из них, выдававшейся над крышей метра на полтора, полоскался флаг с изображением кольца, внутри кольца — спираль. В самом конце поляны, окруженной мощной зарослью желтовато-коричневых стволов, похожих на земной бамбук, виднелись кровли хижин, весьма просторных — не меньше, чем его терем на днепровском берегу, где после его смерти он был торжественно сожжен. Кое-где над крышами вился дымок, и чуткий нос Олега улавливал незнакомые, но вкусные запахи — там что-то жарилось, варилось и пеклось, и это «что-то» походило на пирожки с мясом и на медовые коврижки. Решив, что с голоду здесь не помрёшь, Олег не спеша полетел к возможному обеду.

Вокруг царила тишина, только какие-то птицы или зверьки попискивали в листве, слышался отдаленный мерный гул падающего и поющего только одному ему известную песню водопада. Из-за своей вечно требующей новых знаний головы Олег опустился рядом с пещерой.

Внезапно полог, скрывавший вход в пещеру, отодвинулся, змеи зашипели, и из глубины, озаренной неярким голубоватым светом, возникла высокая чёрная фигура, выше Олега примерно на две головы. И этот запах… Сильный, непривычный, но приятный… Запах мёда и горьковатых трав… Справа что-то хрустнуло, он резко обернулся.

Примерно в тридцати шагах, сбившись плотной кучкой, стояли три красавицы. Две, с растрепанными торчащими в разные стороны лохмами, были похожи друг на друга как сестры-близнецы, только одна была чёрная, а другая — белая. У третьей, что стояла впереди, на плече устроилась птица. Великолепная птица! Совсем небольшая, с воробья, однако невероятной красоты: алая, с бежевой грудкой и золотистым хохолком. Хвост её расходился, словно крошечный веер и блистал всеми оттенками утренней зари, и она ещё пела.

Вышедший из пещеры чёрный гигант сделал ему приглашающий жест. Олег громко сглотнул слюну и решил: «Отобедаю и разузнаю; хорошо, что прихватил с собой алкогольные плоды, может выпьем, а может и нет. Ох, и мысли мои, как тараканы разбегаются неведомо куда, то вдаль, то поперёк, и вообще…»

Выпили, закусили, Олегу показалось, что этот громила уже знает все вопросы, которые он хотел ему задать, даже приготовил ответы для Олега. Потом понял, это ощущение появилось у него после того, как лёгкий ветерок как бы прошелся по его княжьим мозгам. Помолчали. Чёрный встал, слегка поклонился:

— Меня зовут Лао, в честь древнего китайского мудреца, мы отказались от подарков техногенной цивилизации, нас здесь несколько тысяч человек. Мы пробуем жить по законам Лао, как он говорил нашим предкам:

«Высшая добродетель подобна воде. Вода приносит пользу всем существам и не борется с ними, она находится там, где люди не пожелали бы быть, поэтому она похожа на Дао.

Человек, обладающий высшей добродетелью, как и вода должен селиться ближе к земле; его сердце должно следовать внутренним побуждениям; в отношениях с людьми он должен быть дружелюбным, в словах — искренним; в управлении страной, если вождь или король, или президент, должен быть последовательным; в делах должен исходить из возможностей, в действиях — учитывать время, поскольку так же, как и вода он не борется с вещами и только тогда не совершает ошибок».

— А там, — он мотнул головой в сторону и вверх, — слишком поверили в могущество техники, в могущество знаний, в генную инженерию. Они не верят в свою суть, из-за этого у них очень много нервных срывов, не помогает даже их всесильная наука, а ведь половина из них, по-вашему, знахари, доктора. Они слишком далеко ушли от природы, ушли от себя, заменив свободное плавание по великой реке дао — протезами, наукой. Вместо того чтобы отдаться течению, они сколотили огромный корабль с дырявыми бортами и с гнилым днищем, скоро они потонут.

— Но вы им поможете? — с внезапно появившейся хрипотцой спросил Олег.

— Хотя лучшее деяние — это недеяние, а лучшая помощь — это не помощь, но мы им поможем.

Олег покопался в своей дырявой, полупропитой памяти и торжественно провозгласил:

— Совершенномудрый ничего не накапливает. Он всё делает для людей и всё отдает другим. Небесное Дао приносит всем существам пользу и не вредит. Дао совершенномудрого — это деяние без борьбы.

— Так ты знаешь учение Мастера? — несказанно удивился Лао.

— Да так, немного, — Олег скромно потупил свои зелёные очи.

В разговорах прошла вся ночь. Они обсуждали различные трактовки изречений Лао Цзы. Дошли до того, что в даосизме, как и в каббале, — семь зашифрованных слоёв. Воодушевлённый ночным разговором чернокожий гигант внезапно встал в позу просящего, так не подобающую ему, и каким-то странным, умиротворенным голосом пропел, растягивая слова:

— Олег, задержись у нас хоть на несколько дней…

Олег тяжело вздохнул, его глаза стали тёплыми и грустными, как у коровы после дойки, и тихо, чтобы не услышал Лао, пробормотал:

— Лучше бы ты поставил меня на четвереньки, да дал хорошего пинка в зад, чтобы я летел и радовался. Ему здесь хорошо, мне тоже было бы хорошо, так ведь нет же, надо опять назад, в грязь, пот и кровь.

А вслух громко, как подобает великому князю, со стальными интонациями:

— Прогуляюсь, подумаю, полетаю, а дальше — видно будет.

— Да осветит твой путь, великий странник, мудрость Дао!

В знак прощания и уважения чернокожий поднял вверх обе руки. Олег обернулся, в его зелёных глазах медленно гасло терпение и печаль.

— Вперед и в бой, покой нам только снится!

Тропинка шла через город-дерево, и шелест утренних звёзд постепенно растворился в разноголосом хоре птичьего народа. Особенно кто-то старался там, в кустах: «Корм! Корм!» А вот и он, негодник. Маленький пушистый комочек, как тебе удается так громко верещать? Удивительно, но Олегу раньше не приходило в голову: у всех птиц такие разные голоса, но ни один не вступает в диссонанс с общим хором, и всегда получается такая стройная симфония, которую не сможет воспроизвести никакой изощрённый оркестр.

— Даосец что ли так повлиял на меня, что я наловчился понимать птичьи песнопения? — сам себе удивился бывший великий князь, да к тому же ещё и вещий.

Солнце протянуло свои лучи между деревьями. Эта волшебная подсветка оживила объемную глубину и сочность красок, превратив лес в чудесную голограмму. Олег попросил у дерева плоды и что-нибудь вроде сумки. Через мгновение ему было всё выдано и подарено. Плоды, ох уж эти плоды, какие они издавали запахи, надо оказаться на базаре в Бухаре или в Багдаде, чтобы увидеть всю эту красоту, своим чувствительным, или не очень, носом всё пронюхать и возрадоваться. Олег напряг свои мышцы, рванул тонкую ткань сумки, не поддалась, даже не скрипнула. Вещий прогнулся в поясе, раскинул руки, как будущие вельможи Европы перед королями и благородными дамами, шаркнул ножкой и, играя интонациями, пробормотал:

— Спасибо тебе, о дерево-сад, о дерево-город!

Тропинка заботливо вывела его к морю. Изумрудные волны тихо перешёптывались с тёплым ветром. Берег казался бескрайним и пустынным, но он ощущал уют и спокойствие, как будто этот перенаселённый мир специально для него выделил укромный уголок.

Олег с наслаждением прыгнул в море как был, в одежде, и полностью отдался ласковым волнам. Они то подбрасывали его вверх, то пытались затянуть на самое дно, он резвился как молодой дельфин. Вспомнил, как Перун обучал его цеплять на себя защитный кокон, немного подумал, слегка изменил заклятие и получился у него прекрасный шлем водолаза из будущего (всё было просто, в ГУЛАГе с ним сидел командир подводной лодки, он рассказывал, чертил ночами эскизы лодок, подводных костюмчиков, батискафов и прочую глубоководную премудрость).

Слегка погонялся за мелкими рыбешками — подводными каплями радуги, они разбегались от него испуганными разноцветными стайками.

Лениво перебирая ногами, Олег потихоньку поплыл к коралловой скале, что торчала гнилым зубом посреди поляны красочных, светящихся нежно и заманчиво цветов-хищников.

Плывун счастливо улыбнулся — впереди шевелила щупальцами добыча поинтереснее, из подводного грота выглядывал среднего размера осьминог, две ноги были небольшие, метра по два, «Видно кто-то в борьбе за выживание оттяпал, — мелькнуло в голове, — а шесть щупальцев — метров по шесть-семь».

Он подобрал небольшой коралл, негоже на морского хищника совсем без оружия выходить, тихим сапом подкрался к пещере, но осьминог что-то заподозрил, был сытый или драться не хотел, плюнул чернилами и драпанул в свою пещеру.

Олег аж расстроился — мордобой не состоялся.

— Ладно, полетаю, а потом назад к своим благородным воинам в тёмные годы средневековья.

И вновь радостное ощущение свободы, радости; попробовал кувыркаться в воздухе так же, как только что кувыркался в море, к его восторгу это у него получилось.

— Ты ведёшь себя как щенок, — рядом с ним щурился Перун. — Ну как, насмотрелся? Понравилось, что-нибудь надумал?

— Конечно, намного лучше, чем мрачное будущее моей Земли.

Перун его перебил:

— Какой же ты всё-таки бестолковый, это тоже твоя Земля. Ну и какую из них ты выбираешь?

— Конечно же эту. Здесь конечно мне не всё нравится, но здесь человечней что ли, хотя… для вас, богов, эти понятия непостижимы. Богам наплевать на людей, вы играете в свои, непонятные для нас, смертных и тупых, игры…

Олег насупился и про себя подумал: «Кажется немного переборщил. Эх, дурак, расслабился, провёл время в отдыхе, да в расслабухе».

— Ну что ж, как говорите вы, люди, с богом, назад, в прошлое.

КИПР

Пространство-время мигнуло.

И Олег медленно побрел к костру своих воинов, внезапно он вспомнил, что всё это время с тех пор, как он связался с богами, его мучал один вопрос: как он перемещается?

— Перун, объясни!!! — крикнул он в кромешной темноте громовержцу.

— Ладно, объясню. Попробуй представить, что ты себя слепил из мокрого песка, чем точнее копия, тем лучше; затем обмотай свою копию тонкой, прозрачной китайской тканью; подожди, пока песок высохнет, аккуратно вытряхни его, но так, чтобы у ткани не испортились твои формы.

— Да-а-а-а, сложновато будет.

— Таким образом мы создали твою энергетическую копию. Затем окунись в вероятностное пространство, приглядись, куда тебе требуется и забрось туда свою копию.

— Потренируюсь, надеюсь, что получится.

— Далее, наполни свою энергетическую оболочку, но не мокрым песком, а живой плотью, ясно?

— Теоретически ясно, но как на практике?

— Ладно, как-нибудь научу, но попозже. Сейчас у тебя будет болеть голова, напрямую в твою голову я вложу информацию еще о четырёх наиболее вероятных мирах.

Олег еле-еле доплелся до лагеря, телом он был в душащем от жестокости десятом веке, а мыслями, душой — там, в возможном будущем.

— Молодцы, посты выставили, — автоматически отметил он.

Подойдя к костру, он с хрипотцой в голосе бросил:

— Вина и побольше, а вы заодно вкусите заморских фруктов, — и небрежно швырнул сумку с плодами дерева-города. Дружинники не спеша разобрали чудные плоды, у всех на языке вертелся один вопрос: где их вождь нашёл такое чудо, но не спрашивать же, ещё как врежет, не разбираясь кто и почему.

Олег пил бурдюк за бурдюком, потом перешёл на пиво, воины пытались расшевелить его вопросами, он лишь бросал на них свирепые взгляды, а когда для его развлечения перешли на воспоминания о разных смешных случаях — плюнул зло, прихватил бурдюк с вином, бочонок с пивом и ушёл подальше от костра.

Едва заалело, как Олег поднёс к губам боевой рог, который отозвался тягучим, низким басом.

Витязи вскочили и быстро собрались вокруг него. Игорь оказался первым и, выпучив глаза, приоткрыв рот, с напряжением ждал, что скажет Вещий.

— Братья, — улыбнулся и добавил, — младшие, есть ли среди вас христиане? Нам надо проникнуть в монастырь и узнать, какие новости на белом свете. Ну, народ, сознавайтесь!

Народ задумался, все тупо смотрели в землю, кто же может предать веру отцов, обменять на чуждую и непонятную. Тишина медленно, не спеша зависла.

— Меня матушка в младенчестве окрестила, — Игорь зарделся, — но я ничего не помню, да и в церкви я был только один раз, — он тяжело и горестно, как пойманный воришка, вздохнул.

— А читать ты умеешь?

Отрок согнулся ещё сильнее, казалось, что его нос вот-вот упрется в землю.

— Умею, но плохо, — от стыда, что он даже умеет читать, его могучие плечи сжались, он казался маленьким испуганным воробышком, воинам показалось, что даже его ноги стали погружаться в землю.

— Вот и хорошо, вдвоем пойдём в монастырь. — Олег хлопнул его по плечу слегка, ласково и небрежно, Игоря отшвырнуло на несколько богатырских шагов.

— Труби в рог, Скальд, ты теперь будешь у нас боевым Рогачём, а мы с тобой, о славный отрок Игорь, отправляемся на поиски святого монастыря, где-то, когда-то он здесь имел место быть.

Но перед этим… Олег взял в руки обломок мачты.

— Ты, Игорь, и ты, Гаральд, будете сражаться со мной.

Олег ждал, его палка была опущена вниз, а глаза смотрели куда-то в сторону. Нападавшие переглянулись и… Первый удар был отбит настолько быстро, что никто из дружины даже не успел моргнуть. Затем викинг кинулся в атаку и тут же заработал два мощных удара по кисти и по челюсти, меч улетел, челюсть слегка треснула — для него бой уже закончился. Второй оказался проворнее, его меч почти достиг груди противника, но тот сделал еле уловимое движение в сторону. Удар, резкий звук металла — и от меча у Игоря ничего не осталось.

— Плохо!

Олег отшвырнул палку и сплюнул.

— И это лучшие вои в моей дружине! С сегодняшнего дня начинаю учить вас настоящему бою.

Задумался, как бы подоходчивее объяснить?

— В наших землях вы — лучшие, вы прекрасно владеете техникой боя, но этого мало. Я буду учить вас тактике и стратегии боя, моя система — это интуитивная боевая система. Это очень важный момент, здесь нет места форме, здесь есть место только для интуиции. Поэтому развивайте интуитивное понимание окружающего. Интуиция — это неосознанный анализ предыдущего опыта.

Не отягощаясь ограничениями в средствах ведения боя, не задумываясь над предполагаемыми действиями, боец получает возможность действовать интуитивно, полагаясь на свои ощущения, то есть с максимальной естественностью, «изобретая» по ходу боя ситуационные тактические приёмы, даже не виденные ранее. Самураи, скоро вы с ними познакомитесь, называют это состояние — сатори.

Не стройте иллюзий во время боя, не задумывайтесь о приёмах, которые выполняете, просто выполняйте их. «Целью является выполнение, а не сопровождение. Нет действующего лица, а есть действие; нет испытателя, а есть испытание». Нет бойца — боец становится самим боем.

Каждый из вас должен научиться становиться призраком. Призрак внушает ужас окружающим. Человек боится неизвестности. Стань частью мира и будешь невидим. Станьте боем, контролируйте его ход, предрешайте его исход. Во время боя вы должны как бы становиться богом этого боя, свободным от страха, сомнений и ошибок.

Потрясенная дружина молчала.

— Разбейтесь на пары, викинг против варяга, у каждого разный боевой опыт, разная техника ведения боя. Запомните правила боя своего напарника, через месяц у каждого будет другой напарник. Теперь объединитесь по десять человек, один из вас начинает повторять то, что я сегодня вам рассказывал, остальные его подправляют, а затем переходите к обсуждению. Старайтесь поймать меня на ошибке, я специально кое в чём напутал. Затем — парные бои. Вперёд! Игорь, подбери нам с тобой боевые доспехи, идём вдвоём.

Монастырь одним плечом опёрся о скалу, к её вершине вели вырубленные ступени, вершина была стёсана, на ней ровная площадка, огороженная невысокой стеной с амбразурами, другое его плечо омывала река, позже её назовут Луара, мощные крепостные стены надёжно охраняли покой и благочестие монахов, через каждые десять-пятнадцать метров возвышались башенки с зазубринами. Олег покосился на Игоря, тот бдел, смотрел не на монастырь, а на Олега.

Вещий упёрся взглядом в громаду крепости-монастыря и не понимал, что там за крепостными стенами: разврат или святость, дикие оргии или молитвы?

— Нам надо было лошадей прихватить, а то как-то неудобно, вроде благородные рыцари, а идём пешком, как безземельные наемники.

— Монастырь святого Поликарпа, — пролепетал Игорь, его глаза свирепого варяга потухли и стали рабскими, покорными, богобоязненными, частица его души взлетела и затрепетала от благочестия. — Как же далеко забрались эти монахи от святого престола! Мне отец Николай рассказывал, что Поликарпа сожгли.

— Ты смотри, угадал, на самом деле сожгли, а ещё говоришь, что только один раз был в церкви. А от какого престола они далеко забрались: от того, что в Царьграде, или от Римского?

— А что, их два? — глаза Игоря удивлённо округлились.

— Да нет, сейчас уже побольше.

И начал занудно перечислять:

— Иерусалимский, Антиохийский и Александрийский, Римский…

Отрок обиделся:

— Престол только один — Царьградский.

И испугавшись от своей наглости, добавил:

— Ты хоть и вещий, а самого главного не знаешь.

— Да тупой я. Ладно, пойдём искать аббата.

К реке спускалось каменное основание, в центре пандус, а по бокам — крупные ступени. Олег вздохнул: зачем ступени разной высоты, как будто какой-то неуч архитектор напридумывал с похмелья? Тяжко вздыхая, побрели наверх к массивным железным воротам. Скрипнула дверца, появились двое монахов в длинных сутанах с капюшонами на головах, а сбоку — тяжёлые рыцарские мечи; вышли и стали безмолвно ждать.

— Мы, рабы божьи, хотели бы поговорить с отцом аббатом, — прогнусавил Олег.

— Да, — ответил один из монахов коротко. — Я отведу вас к настоятелю. Он охотно… даже с радостью примет людей, прошедших через столько испытаний.

Дверь мощная, дубовая, оббитая широкими железными полосами, на полосах кое-где виднелись вмятины, словно по ней били тараном, вернее, не совсем тараном, а так, таранчиком.

Их провели через дверь, Олег слышал, как она тут же с тяжелым скрипом захлопнулась за их спинами. Впереди открылся мрачного вида зал, каменные ступеньки тяжело поднимались вверх.

На самом верху — ровная площадка. Олег опытным взглядом обнаружил по бокам несколько амбразур для арбалетов. Если враги доберутся сюда, то получат маленький подарок из болтов. Монах прошёл к тяжёлой двери, стукнул условным знаком. Олег услышал негромкий голос, монах тут же распахнул дверь и жестом пригласил обоих войти.

Ещё с порога Олег привычно быстро оглянул помещение, оружие даже на стенах, один огромный книжный шкаф, набитый книгами, широкий стол, а на нём — Библия, стопка листов, большая чернильница и груда небрежно разбросанных перьев.

У стреловидного окна — широкоплечий человек в тёмном плаще до пола, на голове тёмный капюшон. Он повернулся, Олег восхищённо хмыкнул, у настоятеля было типичное лицо барона-разбойника. Настоятель чётко, по-военному склонил голову, пару мгновений всматривался в гостей, взмахом руки указал на два массивных кресла:

— Что вас привело в нашу столь отдалённую обитель?

— Да вот, решили пожертвовать во славу святого воинства, — Олег достал тугой кошель, многозначительно потряс.

— Я не сегодня родился, странники. Что в обмен?

— Приятно общаться с умным и достойным человеком, а тем более с аббатом, — Олег аккуратно положил кошель на стол. — Мне известно, что от Папы к вам постоянно прибывают гонцы из Рима. Нам нужно знать, что произошло в Европе за последние три года.

— Хорошо, читайте, — аббат подошел к шкафу, распахнул тяжёлые створки и достал оттуда груду свитков, Олег вчитывался, что-то бормотал, ухал, отбрасывал один, хватался за другой, потом опять возвращался к прочитанному.

— Да, много интересного случилось в Ойкумене, — заинтересовано посмотрел на монаха. — Святой отец, ты случаем не внучатый племянник короля лангобардов Дезидерия?

— Углядел, Великий князь, — его губы, искривлённые шрамом, растянулись в улыбке, больше похожей на гримасу. А вот тебя узнали ещё до того, как монахи спустились встречать тебя, — достал из шкафа кошель, поковырялся в нём и протянул Олегу монету. — Держи, узнаёшь?

Золотая монета быстро перекочевала из одной руки в другую.

— Не хрена себе! Кто же это меня на золоте пропечатал? А при чём тут змея? Узнаю, уши отрежу и заставлю их съесть, дрянь болотная, предатель Родины, сексот мухомористый!

— Саксонский герцог под наименованием Генрих I Птицелов. А змея — это как напоминание, ведь ты от неё и помер.

— А я-то, дурак, пил с ним старое бургундское, женщин ему таскал, да ещё десять тысяч дружинников послал для усмирения унгров, деньги платил викингам, чтобы помогли добить этих фино-угров! Ну, шакал обрезанный!

Да, значительно увеличились у Олега познания великого и могучего языка после пребывания в ГУЛАГе.

Игорь смотрел на всё это безобразие выпученными глазами. Никто в Киеве не знал, насколько длины руки у Великого князя киевского. От восхищения перед такой отборной и совершенно непонятной руганью опальный герцог схватил тяжёлый меч и стал плашмя лупить по столешнице.

Наконец словесный водопад Олега прекратился.

— Ладно, понятно, что он этим отметил мою погибель. Ну, а ты как выжил? Ведь Карл Великий завещал своим потомкам вырезать весь твой род после того, как твой дед опустошил Папскую область.

Монах пожал плечами и промолчал.

— Ты нуждаешься, вообще, в золоте-то? А то нам бы ещё провиантом загрузиться…

— Да грузитесь! Увидишь кого из моих родичей, передай привет. Ну, а если придется выпить с Птицеловом, попроси, чтобы моих родственников простил да отменил указ Карла Великого. А золото… Кто же оказывался от золота?

Монахи засуетились, на огромных коней, похожих на безрогих лосей, загрузили снедь, лёгкое монастырское вино и свечи, на всякий случай. Вскоре всё было погружено, Олег устало вздохнул:

— Кормчий, правь на Кипр, там теперича правит балом мой побратим Надир, даже умудрился стать эмиром, как я вычитал в папских грамотах.

На ночь драккар вытаскивали на берег, хотелось горячей пищи, да и тренировки пока было сподручнее проводить на берегу.

Каждое утро, как только начинали петь птицы, Скальд подымал воинов мощным голосом своего боевого друга, он даже дал ему имя — Громовой.

Неспешно, без приключений добрались до берега мавританской Испании. Утро, как всегда, разорвал рёв Громобоя:

— Сегодня я проверю, чему вы за это время научились! Против меня — шестеро! Выбирайте сами, кто будет биться со мной!

Олег сначала просто уходил от ударов, он хотел понять, чему за это время научились его бойцы. Когда ему надоело бегать, всё опять повторилось: пятерых он обезоружил, а у самого неумелого сломал меч.

— Чуть-чуть получше, вы начинаете чувствовать бой, но всё равно плохо.

Олег из двух камней сотворил себе кресло и не спеша стал наговаривать:

— Ваш путь — это решительное, окончательное и абсолютное принятие смерти. Он означает стремление к смерти всегда, когда есть выбор между жизнью и смертью. Если ты живёшь, свыкнувшись с мыслью о возможной гибели и решившись на неё, то будь уверен, что сумеешь пройти по жизни так, что любая неудача станет невозможной. Сейчас вы умеете владеть мечом только в одной руке, с сегодняшнего дня у вас в каждой руке будет по мечу, в одной длинный, в другой — короткий. Длинный меч надо вести широко, а короткий — узко. У вас не должно быть любимого оружия. Для воина плохо испытывать любовь или неприязнь. Каждое утро мечи в руках будете менять.

Когда идёшь в бой, оставь сердце на алтаре, душу в глубоком колодце, а чувства отдай ветру. Сердце дрогнет в бою, душа предаст тебя в руки врагам, чувства захлестнут разум волнами переживаний.

Существует два способа ведения боя: думая о победе и не думая о победе. Тот, кто думает о победе, — проиграет. Он заранее предвкушает её преимущества и боится недостатков поражения. В этом его основное слабое место. Тот, кто свободен от победы или поражения, — выиграет.

Данный вопрос связан с темой способов психического самоуправления, рассматриваемой некоторыми боевыми искусствами. Например, существует способ настроя на поединок, называемый «тотемным замещением». Боец отождествляет себя с тотемным животным и поручает ему вести поединок за себя, устраняясь как личность и передавая своё тело в управление духу зверя. Учитывая качества выбранного зверя (ярость, хитрость, силу, беспощадность и бесстрашие), воин приобретает удивительные боевые качества, при этом мысленно не участвуя в самой схватке. Связывать себя можно не только со зверем, связь может быть с любый предметом, отвечающяя следующим требованиям:

1) позитивное восприятие его воином;

2) четкая тактическая направленность;

3) обоснованная вера в его непобедимость;

4) наличие общих черт с «предметом».

Во время тренировки следует выбрать себе мысленную замену из ярких воспоминаний вашей жизни. Либо придумать некое существо, наделённое чётко представляемыми вами качествами, выдающимися способностями и обязательно дружественное для вас самих. Для такого «существа» подойдет волк, медведь, росомаха, Вещий Олег, камень, мчащийся с горы. Выбор «существа» всегда разный, потому что должен отвечать состоянию, настроению воина, его стилю ведения боя, заменить своими явными преимуществами его личные недостатки. Например, камень хорош для нерешительных, но мощных бойцов, боящихся травм, — он прямолинеен, непобедим и могуч, к тому же он «стальной», не чувствует боли и готов раздавить всё, что попадёт ему по пути. Воин, уподобляясь выбранному «существу», приобретает его типичные качества, ведет бой не сам, а от имени своего «идеального воина». Такое замещение — это всего лишь один из многочисленных вариантов, к тому же не лучший.

Во время боя не думайте о победе, не думайте о поражении. Плывите по течению, станьте боем. И если считаете нужным, то переполните себя безграничной яростью, станьте берсерком, но помните, что не она должна руководить вами, а вы — использовать её.

Воин расслабляется, отходит от самого себя, ничего не боится. Только тогда силы, которые ведут человеческие существа, откроют воину дорогу и помогут ему. Только тогда!

Олег закончил вещать, разожгли костры, освежевали пару монастырских бычков. Олег шашлыки запивал вином, но своим воинам, как истинный тиран, не позволил, пусть пьют родниковую воду. И снова — в не столь уж далёкий путь.

Драккар под равномерными ударами вёсел бороздил сапфировое пенящееся море и полосатые паруса едва раздувались в царящей вокруг тишине.

Южное море — совсем другое, не такое, как на севере. Оно было зелёным, темно-синим. Небо — совсем белое на горизонте и лазурное в зените, испещрённое медленно плывущими облаками — раскинулось беспредельной пустотой, и морская гладь дышала печально торжественной тишиной. Тишину нарушали только вспарывающие море вёсла, да мощный храп Олега.

— Конунг! Пираты!

— Ну и хрен с ними, пиратов я что ли не видел, сами с ними и разбирайтесь.

Почесал свою рыжую гриву, приподнялся и с закрытыми глазами стал шарить вокруг себя, надеясь, что рядом завалялся кувшин с вином и кусок сыра.

— Игорь, принеси мне сыра и кувшин вина, выпью кувшинчик, закушу сыром, а там что-нибудь да придумаю. Ведь тут только два варианта: или мы всех зарежем или подружимся. Табань вёсла, будем ждать.

Пираты неумолимо приближались, пять трирем выстроились полукругом, подобно волчьей стае, загоняющей добычу. Воинам Олега показалось, что это были тунисские пираты — самые страшные на всём Средиземном море, про их жестокость ходили легенды. Самая безобидная шутка у них была под названием кожаный чулок: аккуратно надрезалась кожа под коленом и медленно, не спеша, как женщина снимает чулок, так же снималась и кожа, сырое мясо посыпалось солью, потом чулок надевался и подвязывался мешковиной.

Абордажная команда весело размахивала над головой короткими загнутыми саблями, все азартно кричали, такого корабля пираты ещё не видели, можно будет выгодно продать, да и рабы, видать, там тоже хорошие, крепкие. А сколько всякого добра в трюме! А бой, да что там бой, ну что эти жалкие гяуры могут сделать, если правоверными командует сам Надир-бек.

Олег медленно приподнялся, присмотрелся, его глаза весело заблестели:

— Эй, Надир, вспомни как мы с тобой вместе учили наизусть: «Капля крови, пролитая за дело Божие, или ночь, провёденная под оружием, имеют более цены, чем два месяца поста и молитвы. Всякий, погибший в битве, получает прощение грехов, в день суда раны его будут сиять, как киноварь, и благоухать, как мускус, и его потерянные члены будут заменены крыльями ангелов и херувимов».

— Ха, это ты, Хелга, коган? — зелёная чалма весело запрыгала.

— Я! А ты, старая прокисшая улитка, неужели ты мог подумать, что кто-нибудь кроме меня стал бы дожидаться морских волков адмирала Надира?

— Ха, всё шутишь и шутишь, со смертью пошутил! Вон Птицелов даже монеты с твоей мерзкой мордой выпустил. А я сразу понял — опять ты или пошутил, или кого-то обмануть хочешь. Сказали бы, что ты в битве погиб, я бы ещё подумал, сказали бы — утонул, я бы то же ещё подумал, верить или нет. Но чтобы от какого-то длинного червя, хоть и с ядовитым зубом, ха! Да никогда! Слушай, что мы орём с тобой, как два торговца на базарной площади, да ещё уши как ишаки все распустили, давай подплывём к острову, я тут знаю один неплохой. Щербет попьём, фиников покушаем, вспомним прошлое, поговорим о твоих планах на будущее, кальян покурим. Ведь не зря же ты сюда притащился, старый и мудрый? Давай, да?

— Хорошо, Великий адмирал? А остров-то какой? — хитро прищурился Вещий.

— Ха! Наш благородный халиф, да продлятся его годы, да будут его жёны брюхаты, а воины отважны, подарил мне остров Крит и дал мне почётное звание эмира! Ладно, — внезапно заговорил совершенно другим голосом, — я устал кричать, а остров уже близок, там и поговорим. Сейчас я пришлю тебе человечка, у меня там всякие таможенники и прочие разные чиновники, — Надир слегка поморщился.

Два корабля сблизились, и по поднятому веслу какой-то неприметный, маленький человечек резво пробежал на палубу «Чёрного орла».

Олав недовольно пробурчал:

— Ползают тут разные крысы, ишь расплодились.

Корабль обогнул мыс, вскоре показалась гавань. Олег окинул взглядом порт, там стояли на якорях сотни кораблей. Тут были и триремы с короткими мачтами, катафракты с палубой и афракты без палубы, пузатые купеческие суда, лёгкие актуарии, чем-то похожие на водяных змей, для разведки, наверно, гиппагоги, перевозившие гордых арабских скакунов. Жизнь кипела в гавани, а между ними сновали шустрые узкие лодки с широкоплечими гребцами и с толстопузыми портовыми таможенниками.

— Именем эмира! Пропустить без досмотра!

Это отрабатывал свой хлеб тот самый маленький человечек, он размахивал зажатой в руках золотой бляхой. Мгновенно корабли, загораживающие проход к причалу, подняли якоря и раздвинулись, пропуская драккар, корабль осторожно приближался к ближайшему причалу, уверенно лавируя между кораблями.

Олег поманил пальцем неприметного человечка:

— Какими языками владеешь?

— А какие нужны господину? — его глаза, тупые и тусклые, загорелись умом и восточным лукавством.

— Славянский, греческий, нурманский, ну и разные другие прочие…

— Двадцать четыре языка и пятьдесят с чем-то наречий. Мы, армяне, языколюбы, — ответил маленький человечек на славянском почти без акцента.

— Хэ! — Олег от восхищения покрутил головой. — Люблю талантливых людей! Тогда заодно поможешь моему кормчему продать товар, что у нас в трюме, сам с ним договаривайся о своих комиссионных. Олав, пойдёшь с ним на базар, да что я тебя буду учить, сам всё сделаешь. Игорь, одевайся в парадную одежду, мы с тобой идём во дворец эмира.

Олег сумрачно смотрел на портовую площадь. Настоящий восточный базар. Там хватали друг друга за полы халатов, клялись, что товар самый лучший, плевались в бороды и обливали соперников словесным поносом. Вдали стояли тяжёлые грузовые повозки, яркие носилки на плечах у чернокожих рабов, приплясывающие арабские скакуны, а на них — гордые дети пустыни с обнажёнными саблями. Вздохнув, Олег напялил на себя дорогой парчовый халат, отделанный золотыми и серебряными нитями с вкраплениями розового жемчуга. Игорь стоял рядом, раздуваясь от гордости, ведь только его Олег берёт к эмиру, на нём поблескивал позолоченный панцирь — подарок княгини Ольги. Он уже устал от гомона, от многоцветия рябило в глазах, уж лучше драка, хорошая драка, чем вот так стоять и ждать.

Из толпы выскочил их хитромудрый армянин, таща за рукав огромного, бородатого перса.

— Великодушный… — он посмотрел на попугаистый халат Олега и свистящим шпионским шёпотом добавил, — эмир, вот это чучело доставит тебя во дворец, а мы пойдем торговать.

Город, по которому они шли, змеился узкими кривыми улицами, хмурился и одновременно улыбался домами из красного и жёлтого кирпича и, вообще, напоминал растревоженный муравейник. В наследство от Византии остались форумы с садами, дворцы с колоннадами и арками с бронзовыми барельефами, языческими храмами, мечетями, православными церквями без крестов, казармами, и везде — торговля, то незаметная, еле слышная, а то и шумная, раздираемая криками зазывал.

Дворец стоял в самом центре города, окружённый тенистым садом, а какой от него повеяло прохладой… На входе во дворец стояли два огромных бедуина с копьями и саблями, перс им что-то прошептал и они вспороли знойный воздух саблями, отдали честь дорогим гостям самого эмира Надира.

В саду их встретил сам эмир. Игорь сразу почувствовал в нём аристократа, ещё бы, его предки вместе с самим халифом Омаром (а он был наследником пророка Магомета) покорили Персию, во главе конницы бедуинов отвоевали у Византии Сирию, Палестину и часть Египта, а его прадеду в городе Иерусалиме на горе Сионе Омар доверил построить мечеть.

Рабы раздели Олега и Игоря, облили голубоватой водой, умаслили маслами и мазями, натёрли скребками и горячими полотенцами, очистили ногти, вылили на их руки и ноги целые литры благовоний, волосы натёрли сирийской эссенцией. Олег всю эту суету воспринимал спокойно и благосклонно, лишь изредка надувал щёки и пофыркивал, а вот Игорь…

Игорь первый раз в жизни оказался в сетях восточного гостеприимства и ощущал себя маленьким волчонком, который попал в жёсткие и одновременно ласковые руки охотников.

— Где отобедаем, в саду или в пиршественном зале? — осведомился Надир.

— Да там, где птички поют, цветочки благоухают, да чтоб ещё рабыни танец живота на фоне природы… — лениво бросил Олег.

На мраморный столик с золотыми гнутыми ножками рабы сноровисто принесли золотые кубки, на серебряных блюдах горкой лежали ароматные устрицы; печёные перепелиные яйца, поджаренные на еловых шишках; оливки, отмоченные в вине; грибы и бобы, перемешанные с мёдом, подавались в чашах, вырезанных из цельного оникса. Одуряющее пахнущая колбаска с чесноком поджаривалась тут же на их глазах в очаге; рыбу с золотистой корочкой, политую оливковым маслом и сметаной, подавали на огромных листьях какого-то африканского растения; и конечно же паштет из ионийской куропатки, который умели готовить только китайцы, а ведь, как известно, для них самое главное — процесс.

— Благословен будь, о великий Омар, меч и опора Пророка, да будут вечно услаждать твою душу пение и музыка сладкоголосых гурий, а их ласки и тела — твоё тело.

Надир, кряхтя, сел рядом с Олегом за пиршественный стол.

Надир, как истинный мусульманин к вину не прикасался, а Олег потихоньку перепробовал всё: кекубское, фалернское, каленское, фармийское, меланхолично закусываяминдальным печеньем. Игорь, мучительно потея от недопонимания, пригубил только известное ему фалернское. Под завязку рабы принесли на длинном агатовом блюде жареного павлина. Из сада доносилась мягкая, нежная музыка, как призыв к сладострастию, и на небольшой полянке, недалеко от застолья, появились во всём блеске своей юности девушки, на голове у каждой был огромный тюрбан, легкой прозрачной паутинкой спускалась вуаль, прикрывая дразнящие губы, да ещё из одежды — полупрозрачная набедренная повязка. В такт музыке они сладострастно изгибались, стройные ноги, чуть-чуть подрумяненные загаром, пританцовывали гордо и изящно, тяжёлые бедра удивительным образом крутились вокруг гибкого стана, томно колыхались зовущие ягодицы, плоские животики чуть подрагивали при каждом движении, упругие груди с торчащими сосками и разноцветными ободками игриво подпрыгивали, намасленная кожа блестела и светилась, одна из них отточенным движением отбросила чалму и её иссини-чёрные волосы накрыли пушистой накидкой спину, приподняла вуаль и метнула в Олега стрелы своих прекрасных глаз.

— Можно я отлучусь?

— Выбирай любую, — понятливо кивнул хозяин. Олег полуобнял высокую девушку с осиной талией и с большими чуть отвисшими грудями, ту, которая скинула чалму, и потащил её во дворец.

Надир насмешливо посматривал на Игоря, а бедный отрок одной рукой судорожно вытирал пот со лба, а другой прикрывал промежность.

— Ничего, варяг я или не варяг? Бог терпел и нам велел, только в испытаниях рождаются настоящие герои. Как там говорится? Надо пройти огонь, воду и медные трубы. Воду прошёл, ведь во время шторма потонул бы, если б не Олег, — шептал про себя Игорь. Он схватил кубок и одним глотком опрокинул его себе в рот.

— Медные трубы прохожу сейчас, — кадык его дёрнулся, он закрыл глаза, — а огонь, в огонь князь меня ещё точно затащит, — бормотал он про себя торопливо и неразборчиво, мысли его перескакивали, то догоняли, то отставали непонятно от чего, то просто танцевали какой-то безумный танец.

Надир насмешливо наблюдал за мучениями отрока, терпелив мальчишка, хороший воин из него получится.

— Эй, посмотри на эту красоту! Или тебе безразличны эти гурии? Э, а может ты вообще евнух?

— А что там у тебя за комната с развратными картинками? Ведь Коран запрещает, — Олег появился вовремя, иначе бы Игорь задушил эмира.

— Молчи, неверный пёс! Как ты вообще попал в ту комнату? Там же замки!

— Потому и попал, что там замки, — меланхолично сообщил неверный пёс, — не было б замков, прошел бы мимо, а раз замки, значит какой-то секрет, а секреты я страсть как люблю.

— Завтра же сам всё сдеру, а то ещё кто-нибудь сообщит халифу, а после этого мне…

— Во-первых, не есть я неверный пёс, — лениво перебил его Олег, — ведь ты должен помнить, как меня обмусульманивали или обмусульмачивали, как правильно, забыл, о самый мудрый эмир из всех эмиров халифата. А во-вторых, зачем обдирать, покрась да и всё, пускай будущие поколения полюбуются развратными римлянами. Ты пока подумай, где нам поговорить, да так, чтобы никто не подслушал, а я пока покажу мальчишке эту чудесную комнату, — сказал на арабском, чтобы не понял Игорь.

Комната поразила Игоря. На одной стене с изумительной точностью были написаны спаривающиеся животные; приапы на пьедесталах, прыгающие на них девы под мрачными взглядами жрецов; женщины, отдающиеся обезьянам и собакам, ослам и лошадям; побеждённые бойцы, насилуемые победителями. На другой всевозможные способы сношения между мужчиной и женщиной, он досчитал до двухсот, потом сбился. На третьей, разделённой пополам, — однополая любовь, между двумя или тремя мужчинами; между несколькими женщинами. На последней стенке — групповые оргии.

А между колоннами, в виде четырехсторонних вагин, протянуты серебряные полосы, на которых росли инкрустированные серебряные фаллосы, подобно водорослям. Зашёл Игорь в этот странный зал целомудренным юношей, а вышел циничным мужчиной.

Олег и Надир, тяжело прихрапывая, поднялись по винтовой лестнице на самый верх смотровой башни. Надир закрыл тяжёлым люком вход, задвинул засов и закидал его подушками. Олег несколько часов рассказывал эмиру то, что показали ему боги, потом то, что он решил предпринять и что он уже сделал.

«Нет, он этого не поймет, молод ещё, пока нельзя говорить ему о богах-псевдодрузьях, опять поползут по всему арабскому миру легенды… нет, нельзя», — как молния проскочила шальная мысль.

— На тебя возложена задача — подготовка к созданию могучего флота. Если не будет хватать денег, найди меня, а чтобы связаться со мной, нарисуй звезду Соломона на каждом острие вот этой руны.

Олег засунул пальцы в кубок, наполненный вязким, тягучим вином, и быстро на столике средним пальцем, набросал шесть групп рун:

— Рисовать будешь от верхней вершины и дальше по ходу солнца, тогда откроется канал связи со мной.

Быстренько стёр и нарисовал ещё раз, чтобы в памяти Надира отложилось.

— Лучше на верхней площадке своей башни тренируйся, чтобы ты смог воспроизвести всё у себя в мозгах, то есть мысленно. Лучше всего самообучаться перед восходом солнца, когда начинают петь песни птицы. Да и вообще, если возникнут сложности, связывайся, — Олег улыбнулся одними глазами. «Я же не зря так быстро тараторю, не мог же мой побратим в мусульманстве постареть», — мелькнула мысль быстрая, как русская борзая.

— Ну и груз же ты на меня навалил, хотя… чем сложнее, тем интереснее, — Надир быстро снял чалму. — Теперь я как и в прошлом — язычник, а посему пойдём выпьем двадцатилетнего каленского.

Медленно, неспешно пошли вниз, к вину, к женщинам. Олег очень давно знал и уважал эмира, твёрдо был уверен, что справится. Но вот его восточная хитрость всегда бежала впереди него, иногда слишком быстро. Искоса посматривая на Надира, увидел, что эта самая хитрость вот-вот прорежется, сейчас будет просить прямой выход на богов. И точно. Надир, нежно поглаживая бороду, нахмурил лоб, и его морщины, мощные, похожие на изломы гор Кавказа, вспучились и опали, подтянул пузатый живот, подготовился и, на выдохе, спросил:

— Так ты говоришь, что можешь в любой момент вызвать бога?

— Не вызвать, а обратиться с просьбой. Разницу чувствуешь?

— Ну так обратись!

— Щас, только винца пригубим, а вот потом попрошу, то есть обращусь.

Игорь сидел сумрачный, кисло посмотрел на отцов-командиров, по их напряжённым взглядам догадался, ждут, что он скажет.

«Вот и скажу, — решился. — Вот только что умного мне, дурошлёпу, сказать?»

Надир как настоящий волшебник поставил на мраморный стол самую большую амфору (а это тридцать девять литров!) с выдержанным, двухсотлетним каленским, отрок поднял глаза на уставшее лицо Надира, скользнул по несчастной физиономии Олега, приподнялся, схватил амфору, и вино тягучей, пахнущей божественным нектаром, густой струей заполнило кубки. И вино, о, это вино, от своей гордости приподнялось чуть-чуть над кубками и с искрящимся смехом втянулось обратно. Олег весело улыбнулся:

— Надо же, я думал, что только звери и прочие разные животные умеют чувствовать, а тут даже вино знает об сурьёзном разговоре.

Наглая морда Олега натянула на себя личину благочестия и покорности:

— О эмир моей души, завтра мы отправляемся в Египет. Можешь нам дать что-нибудь, чтоб никто к нам не приставал? — произнес Олег медовым голосом.

— Да, дам вот этот золотой перстень, будешь его показывать, это всё равно, что личный приказ халифа. От сердца, могучего и доброго, отрываю. А не хочешь ли ты по-простому познакомить меня с богами?

Олег прищурился и подпортил своё лицо таинственной маской:

— Приходи сегодня в полночь на пустырь, что рядом с портом, но только в скромной одежде, а не разодетый, как павлин. А я, о мой просвящённый друг, попробую обратиться, — сделал вид, что задумался, самую малость посопел, — я думаю, лучше всего, к семиту, то есть к Саваофу.

Помолчал.

— Давай кольцо и наливай.

Выпили, помолчали, каждый о своём, личном. Олег встрепенулся:

— А загрузить припасы на халяву смогу?

— Я же тебе сказал, перстень — это всё равно, что прямой приказ халифа.

Опять молча выпили, Олег начал потихоньку елозить задницей, ведь неудобно, старого друга за нос водит, обманывает, попытался сгладить ситуацию, вдруг да отвлечется.

— А поклонники Смерти там ещё водятся?

— Смотря куда забредёшь и смотря что будешь искать, — эмир тяжело вздохнул.

«Хитер же ты, Вещий, — в мозгах Олега дико заржал Перун, ему вторил ехидненько тонкий смех Араба и совсем тихонько звенели серебряные колокольчики смеха-улыбки Раджи. — Ладно, будет вам встреча в сумеречной тишине, под зловещим светом Луны, а еврея преобразим так, как он являлся пророку Моисею», — смех исчез.

— Что с тобой? — встревоженный эмир вскочил и бросился к Олегу.

— Вот гады, они ещё и подслушивают постоянно! — вслух случайно рявкнул Олег.

— О чём это ты? Заговариваешься или опять придуряешься? — Надир быстро наполнил кубок Олега.

— Да так, о своём, о древнем. Ты лучше дай мне приличную одежду, а то я в этой как попугай в чалме.

— Какую же прикажешь, о оазис моей души?

— Да что-нибудь скромненькое, как у дервишей или, как там у вас, а, вспомнил, у суфиев.

— Слушаюсь и повинуюсь, Великий князь, — сказал и потихоньку спрятал свою ехидную улыбку в бороду.

И пошли они толпой из двух человек к своему «Чёрному орлу». Наполненный шипучими благоуханиями воздух ластился к этой толпе и пришёптывал:

— О воины, зачем вам битвы и сражения? Останьтесь здесь, у нас на острове, здесь так хорошо, тихо, уютно и спокойно, а впереди у вас — смерть, только смерть.

Олег лениво отмахнулся:

— Исчезни, придурочный Эгрегор.

Дома (а дом в понятиях Олега — уютная пещера либо княжеский терем, везде, где он прожил больше месяца, — дом; сейчас его самый надежный и временно любимый дом — драккар) Олег задумчиво просмотрел свой гардероб, встреча-то ответственная, можно даже сказать, официальная, как будут говорить в двадцатом веке, при галстуках. Посмотрел на пышный венецианский, в кружевах камзол, отшвырнул в сторону; потянулся за изящными итальянскими доспехами — опять не то, не на войну же собрался; посмотрел на свой киевский кафтан, опять не то.

— А, будь, что будет… Дал же мне Надир блошистую одежду дервиша, и где он только нашёл эту мерзость?

Ровно в полночь на середине пустоши, где, по легендам, были казнены восставшие гладиаторы и по ночам бродили их души, хватая незадачливых прохожих, встретились одетые в лохмотья двое дервишей-суфиев.

— Ну и как, договорился? — Надира слегка потряхивало.

— Пообещали, надо ждать, — Олег сделал вид, что тоже побаивается встречи, которая вот-вот произойдет.

— Долго? — Надир хрюкнул своим горбатым носом.

Олег не успел ответить, загромыхали громы, забили молнии, появилось огромное густое облако, запахло озоном и серой, посреди пустыря возник огромный огненный столб, раздался трубный, низкий, могучий голос и вопросил Надира:

— Веришь ли ты теперь в меня и в моего пророка Олега-Хельгу?

— Господь наш, я никогда не осмеливался сомневаться, но ведь ты — единый Бог! — с ужасом, не понимая того, что он говорит, Надир плюхнулся на колени и стал лбом биться об острые камни.

— Встань! Отныне ты верный помощник пророка моего. Если будет надо, я приду.

— Господи, не надо, уж лучше я через Олега!

— Да будет так!

Исчезли громы, молнии, облако растаяло в вышине. Ошеломлённый эмир стоял на коленях и что-то шептал. Олег прислушался; эмир, не верящий ни в бога, ни в чёрта, шептал:

— Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Хвала Аллаху, господу миров милостивому, милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и Тебя просим помочь! Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, а не тех, которые находятся под гнетом, и не заблудших.

— Ну и как тебе представление? — в ушах Олега раздался весёлый голос создателя евреев и арабов.

— Впечатляет… да… Однако случайно он не тронулся умом? А то жалко, друг всё-таки, да не просто друг, а побратим.

— Так ведь ты же сам заказывал показуху! Ха! Так вот, оказывается, когда всё началось на Руси, ещё при Вещем Олеге! А то все говорят про потемкинские деревни, приписки, подкрашивание фасадов и про прочую лапшу на уши, — Саваоф возмущённо фыркнул.

— Тебе же ещё в ГУЛАГе вбивали, что не важен подход, а важен результат, вот ты и поверил. Нет чтобы по-человечески, сели, выпили, закусили, поговорили. Вон как ты сегодня у него в гостях развлекался, в три пуза жрал и в три горла пил, князь хренов. Нет у тебя уважения ни к богам ни к друзьям, стыдно должно быть тебе, Вещий, — искусственно возмутился Перун.

Вещий засмущался, ведь действительно не прав, хотел сказать что-то умное, как Надир внезапно подпрыгнул и бросился целовать новоиспеченному пророку руки.

— Да что ты, окстись, Надирушка!

* * *

С трудом передвигая ноги, Олег поднимался по трапу, трап скрипел, прогибался, плакал солёными морскими слезами. У спокойных, невозмутимых викингов затряслись бороды, им показалось, что это идёт не их вождь, а оживший из страшной древности зверобог. Под тяжестью Олега-зверобога корабль ухнул, внезапно накренился так, что несколько моряков вышвырнуло в море.

— Всем отдыхать три дня!

Два дня Олег провел в тягостных, тяжёлых раздумьях: как провести переговоры с владыкой Египта, как и где добыть артефакты, как сплотить викингов, которые уже ждут его у Синеуса, как начать строить флот?

К вечеру второго дня на корабль ввалились пьяные викинги.

— Конунг, по городу ходят слухи про прошлую, а может, даже про позапрошлую ночь — один страшнее другого, ну а мне больше всего понравилась такая вот трепотня: что той ночью из мусульманского ада пытались вырваться распятые гладиаторы, подкупленные Иблисом, но доблестное воинство Аллаха во главе с Джибрайлом, разгромило их и загнало назад, в ад!

Олав пьяно захохотал:

— А это наш конунг развлекается!

Олег сумрачно посмотрел на разбитые в кровь кулаки кормчего, на его распухший нос:

— Ты хоть знаешь, кто такие Иблис и Джибрайл?

— Из-за того, что не знаю, в морду и получил. Я сказал, что Иблис — борец за справедливость, — кормчий громко икнул, — а Джибрайл — тюремщик и слуга ада, что ребята — молодцы, рванули на свободу, а их, как гладиаторов, — назад в клетки, чтобы в аду ромеев и всяких чертей-начальников развлекать.

— Да-а-а, дела, нас теперь и поджечь могут. Ты всё перепутал. Иблис — Сатана, Джибрайл — вестник Аллаха. Быстро, — рявкнул Олег, — собирай команду! Сегодня сматываемся, нас за такие твои слова на кол посадят или повесят — на выбор. А я сбегаю кое-куда, и быстро, нет, очень быстро, — плывём в Египет. Кот! К ноге! Будешь распугивать стражу и прохожих!

И они помчались, испуганные прохожие вжимались в стены, взлетали одним скоком на крыши. Скакуны ночной стражи, увидев ожившее чудовище, встали на дыбы, развернулись в прыжке и умчались в неведомую даль.

На бегу Олег попросил Перуна:

— Перенеси меня к Синеусу, надо его попросить о помощи.

— Когда?

— Как только отплывём.

— Есть, будет сделано, гражданин начальник, — крякнул от удовольствия Перун.

Домчались, нет, примчались, ко дворцу эмира.

— Фенрирка, исчезни! — котёнок растворился. Осталась только его белоснежная зубастая улыбка.

— Я же тебя попросил, исчезни совсем, улыбку свою тоже спрячь куда-нибудь подальше.

— Приветствую тебя, Олег, — Надир поклонился.

— Доложили или ещё не успели?

— Успели! Тот, кто надоумил твоего кормчего, уже доставлен к тебе на драккар для дознания.

— Сейчас поговорим. А я ухожу в Египет, но перед этим надо встретиться с визирем.

— Зачем? Старый стал, задаю тебе глупые вопросы. Но я могу своей властью тебя защитить, не переживай.

— Я спешу, ты мне нужен здесь, а не в пыточной халифа. Месяца через три или пять к тебе придут викинги, сто кораблей. Пока плыли к тебе, я сделал эскизы осадных машин, придумаешь, как их разбирать. Сделай все. Если не будет хватать денег, вызывай меня или напрямую Саваофа. Вперёд, в бой за будущее! Да, вот ещё: организуй разведку городов Южной Италии, потом вместе подберём, какой будем брать. Если в Египте всё случится так, как я задумал, мне подарят Кипр, он и будет нашей первой военно-морской базой.

Надир ничего не понял про какую-то военно-морскую базу, но в его вежливом поклоне высветилось и проявилось:

— Слушаюсь и повинуюсь, о пророк…

Луна своим мертвящим сиянием загасила чуть светящиеся звёзды, только в гавани полыхает пламя ненависти и оранжево-злобные факелы в руках обезумевшей от ненависти толпы, страшные гневные проклятья ураганом бьют по дружине. Но бедуины на своих великолепных скакунах ждали приказа: убить или защитить. Уже огонь пожирал склады, добрался до причала, дружинники стоят истуканами, руки на мечах, стрелы в колчанах, луки без тетивы, ждут, ведь вождь приказал — ждать!

Всё это квакающее, громкоорущее болото разорвал медвежий рык:

— Прокляну! Уверовали ли вы в Аллаха и в последний день? Но вы не верите! Вы пытаетесь обмануть Аллаха и тех, которые уверовали! Но обманываете только самих себя и ничего не знаете! В сердцах ваших болезнь! Пусть же Аллах увеличит вашу болезнь! Для вас — мучительное наказание за то, что вы лжёте. А когда вам говорят: «Не распространяйте нечестия на земле!», — вы говорите: «Мы — только творящие благое». Расступитесь и исчезните, мы идём на край земли за святынями.

И как было сказано гораздо позднее, все упали на колени и даже гордые дети песков преклонились перед ним, ведь всем известно, какую святыню добыл мудрый и благочестивый. Так было сказано и написано и повторялось многие годы и во многих странах.

— Где тот, кого привели по приказу Надира?

Олег тяжело сопел, губы сжались в едва заметную нить. Олаф скрипнул зубами, развернулся и как факир, достающий кролика из мохнатой шапки, выдернул из темноты человека в чёрном.

Олег успокоено улыбнулся, конечно, про себя: «Люблю врагов, о которых кое-что известно». А вслух:

— Допросить!

Игоря трясло от бешенства:

— Он откусил себе язык, вон, видишь, вся одежда в крови.

— Отрубить кисти, поставить на четвереньки и пинком под зад — в море!

Приказ вождя — это священный приказ.

ФЬОРДЫ

Утром, едва солнце зацепилось своими лучами за край небосвода, Олег ухватил Скальда за ухо и шепнул:

— Рогач, играй подъем, но, главное, с надрывом.

Как же заревел боевой рог! Даже альбатросы, которые хотели передохнуть пару суток на острове, суметяще вскочили, решив, что их хотят зарезать и съесть, и, крича от испуга, полетели на юг.

Викинги Олега не спеша подняли паруса, какой-то бог ветров подмигнул Олегу и улыбнулся. «Вас, богов, много, а я один», — подумал Вещий ворчливо.

— Громовержец, ты где?

— Да как всегда, на подхвате. Чётко сформулируй, что ты хочешь, — но как всегда не сдержался от иронии, — или чего вы, ваше благородие, возжелаете.

— Две или три тысячи золотых гривен для датчан, пущай они мчатся на Кипр, будем готовиться потихоньку к захвату Царьграда. И вези меня во фьорды.

— Ну и у кого деньги спереть: у кесаря али в Дамаске, чи пошарить у конунгов, или запустить руку в твою киевскую казну? А ведь потребуется го-о-о-раздо поболе.

— Эх ты, а ещё бог называешься! Ты что, просто так не можешь создать золотишко из ничего? Да и в твоих тайниках хватит на миллионную армию!

— Мальчишка! — рыкнул бог. — Только Вышень может создавать всё из пустоты, а пустота — это даже не вакуум, это ни-че-го, а мы, простые смертные боги, больше по чужим заначкам специалисты. А моё хранилище… Да, оно безразмерно, бери, сколько хочешь… Пока не забыл, я от твоего имени Надиру передал двадцать тысяч гривен для флота. Чёрных видел?

— Да видел одного, он и сотворил провокацию в порту. С именем бога на устах пинком под зад отправил его в море-окиян.

— Хорошо, что живы, — буркнул Перун. — А то мы решили вздремнуть после трудов праведных на этой пустоши, вот и отдохнули в Ирии.

— А я-то думал, что боги никогда не спят! — Олег почему-то произнес это с пафосом.

— Мы, боги, — тоже люди, иногда в прошлом, а некоторые даже в будущем.

— Поподробнее, насчёт бого-людей в прошлом и в будущем… — пропел-проговорил Вещий.

— Ты ещё молод и глуп, чтобы узнавать или, более того, слышать про наши тайные и тёмные делишки, — голос Перуна слегка засмущался.

— Ну что ж, молодому да глупому пора к Синеусу.

* * *

Смеркалось. Как уже вошло в почитаемую и освящённую годами традицию, Синеус ждал на любимой скале Олега. Фьорд жил своей жизнью, всё так же шумел водопад, всё так же кричали чайки, волны не спеша облизывали скалу и только ветер, вечно обновлённый, то взвывал волком, то напевал колыбельные. Олег возник из ниоткуда, да так, что Синеус от неожиданности вздрогнул.

— Что, опять Яга насвистела?

— Да кто только за тобой не наблюдает: и боги, и ведьмы, даже русалки. И все, сволочи, докладывают. Не поймешь, где сказка, а где ложь. А то, что ты явишься здесь и сейчас, мне опять Яга сказала…

— Вот же старая сплетница, поймаю, пучок седых волос выдерну. Не понимаю, из-за чего и почему она меня избегает? Даже не избегает, а прячется.

— Ты же сам говорил, что она старше всех богов. Раз старше, то значит и мудрее.

— Древность не есть признак мудрости, а признак старческого склероза.

— Ске… склераза? — не понял Синеус.

— Да это я так, о своём, то бишь о нашем, о будущем.

— А, ну тогда я тебя понял, глядящий в прошлое и в будущее одновременно, — Синеус с обидой встопорщил свои усы.

— Побратим, покажи викингов, покажи мальчишек, да всё покажи…

— Ты что-то похудал из-за своих забот и тревог, давай сначала съедим по кабанчику. У меня тут подарок — двадцать тысяч гривен от тебя, да и от кого-то неизвестного и непонятно кем доставленное ромейское вино, аж двадцать бочонков. Закусим, выпьем, потом снова закусим, потом опять выпьем, а утром опять слегка выпьем, ты мне расскажешь, где был, что сотворил, что надумал, ну а потом я покажу всё моё — наше хозяйство.

Как же вкусно сидеть вдвоём с побратимом, ни о чём не думать, ждать, когда с кабанчиков закапает в очаг горячий, дразняще пахнущий жир, а в ожидании горячего — закусывать медовуху копчёным лебедем, только из ледника, а лёд вперемешку с костями хрустит на зубах. И говорить ни о чём. Ну, а вместо кваса — ромейское вино, да такое, что император Византии даже не пьёт, а только пригубливает по великим праздникам. Созрели три кабанчика, нашпигованные утиными яйцами с дикими яблоками и с колдовскими травами, их бережно приподнесли на стол.

— А может, вам водки подать? — опять влез Перун.

— Да давай, мечи всё на стол, божья тварь, — вслух ухмыльнулся безбожник.

Синеус уже давно привык к причудам Вещего, но такое… Он только пытался запомнить названия-величания: угри копчёные, икра чёрная паюсная, свежая клубника, хе, вспомнил, в Карпатах едали, ну а водка — это первый раз, такого не пивал.

Утром ради начала хорошего дня попили ромейского, закусывая виноградом и инжиром. Синеус так и не смог понять, откуда взялся этот «ингир», и вообще, название не наше, а какое-то ромейское, а может и армянское.

Не вдаваясь в подробности, Олег рассказал, что он успел натворить и сотворить. Синеус смущённо кашлянул, схватился за свой меч и начал реветь, как дикий мамонт в заснеженной Сибири.

— Двести девяносто восемь драккаров готовы, аски и шюты на них, двадцать тысяч двести восемьдесят два викинга, но они уже наслышаны про тебя, про твои ратные подвиги. — Немного помолчал. — Олег, пойдем на учебную площадку, там нас уже все ждут.

— Синеус, идти далеко, меня что-то сегодня разморило, пускай принесут сюда всё, что потребуется.

Они не спеша вышли из старого большого Дома, и тут Олег ахнул. Ночью, когда они пришли в Дом, было темно, ничего не было видно, а тут… Верфи раскинулись вдоль всего берега, оставляя широкие проходы для воинов и для доставки различных товаров в город-крепость, на них вовсю кипела работа. Сразу за верфью — торговые ряды, вся площадь заслана широкими досками, на ней уютные домики-лавки. Там вовсю шла бойкая торговля, Олег увидел купцов из Киевской Руси, из Царицы мира и даже из далёкого Багдада. Чуть подальше целый кузнечный город, ухали тяжёлые молоты, горны выбрасывали чёрный дым. А ещё дальше… Олег даже протёр глаза руками. Целых четыре города-крепости. Один уже был полностью закончен, во втором заканчивали деревянные дорожки. Третий очень сильно отличался от первых двух, там не было внутренних крепостей, а строго параллельно строились двухэтажные дома. Олег недоуменно поднял глаза на Синеуса.

— Этот город для рабов и для начинающих бондов.

В четвёртом заканчивали делать земляные валы.

— Этот будет для лошадей и прочей скотины, — пояснил Синеус. — Между городами — подземные ходы, там даже повозка может пройти.

— Да, широко ты размахнулся, — Олег мотнул головой. — Но как? Прошло всего четыре с половиной месяца!

— Деньги и несколько умных голов при соответствующей постановке задачи могут сделать очень много, — с гордостью изрёк Синеус.

«Ну ничего себе, у него даже лексикон двадцатого века появился», — то ли с насмешкой, то ли с восхищением подумал Олег. Пока конунг разглядывал свою Северную базу, викинги ожидали его на почтительном расстоянии.

— Сколько же их? — он скосил глаза на побратима. Тот небрежно шевельнул плечом.

— То ли тридцать, то ли тридцать пять тысяч, да кто их будет считать!

— А кто их кормит? — деловито спросил Олег.

— Тех, кто пойдет в поход, кормим мы. Заодно обучаем воинскому искусству и обрабатываем психологически. А для гостей — вон, видишь, между крепостями Дома? Это трактиры, там есть всё для желудка и для глотки, — он гулко захохотал. — Ладно, Олег, покажи им, хоть немного…

Десять самых могучих викингов выстроились в ряд, у каждого в руках тяжёлое боевое копьё, за сто шагов от них вбили деревянные шесты, к ним привязали кругляши из морёного дуба, размером с небольшую тарелку. Синеус махнул рукой, шесть долетели до цели, только одно ударилось о кругляш, но отскочило и бессильно упало рядом.

Олег небрежно взял копьё, пожёвывая укроп, чтобы во рту не было так мерзко после вчерашней пьянки, махнул рукой, ухмыляющийся ярл выдернул шест и отнёс его на сто шагов подальше. Копьё взлетело, разрывая упругий воздух, раскололо мишень, словно это был воздушный шарик, а не морёный дуб, и воткнулось в землю шагов на двадцать подальше. Викинги только вздохнули, все они были наслышаны об Олеге, но такого они даже в сагах о Торе не слышали.

— Кто хочет побаловаться с Олегом на мечах? У кого меч вылетит из руки, тот проиграл, мы все ждём десять самых искусных воинов! — трижды проревел Синеус.

Викинги совещались долго, наконец, вперёд, не торопясь, опираясь на посох, вышел седобородый старец. Не повышая голоса, он тягуче, нараспев стал не просто говорить, а вещать:

— Каждый из этих героев известен от Исландии с запада до Новогорода с востока. Париж был счастлив, когда их драккары покидали Сену, взяв с него дань золотом и прекрасными женщинами, Лондон и Йорк кричали от ужаса, увидев гордые головы драконов, Рим трепетал, когда их дружины грабили южную Италию.

Вот и вышли: Карл, Ингелот, Фарлов, Веремид, Рулав, Гуда, Руальд, Карн, Флелав, Ингвар, имя каждого выбранного героя-викинга подтверждалось громким стуком мечей о щиты.

— Дайте мне два учебных, притупленных, а то ещё кого-нибудь да покалечу с испугу, — Олег поковырялся пальцем в зубах, скучно вздохнул. — Начнём?

Потом зимними ночами скальды, перебирая струны арф, пели-говорили о том, как вихрь, смутно бегущий серебристый туман возник на месте Хельги-конунга, как десять выбитых мечей подобрали за двадцать — тридцать шагов и все десять гордых викингов с разбитыми мордами валялись на земле. И всё это произошло за один вздох взрослого мужчины. Какие же это были песни! Напридумали, приукрасили, ну а что за поэты без полёта фантазии, без лжи, без вранья? Нет, не было такого и не будет никогда.

— Пойдём в первую крепость, я покажу твою личную комнату, в которую кроме тебя никто не сможет войти.

Синеус гордо разгладил свои усы. Комната была обставлена так, как любил Олег. Широкая двуспальная кровать, рядом изящный, римской работы, столик, на нём два кувшина: один с холодной водой, второй с лёгким вином. Бронзовый подсвечник с двенадцатью свечами, стопка бумаги, зачищенные перья, чернильница и засахаренный миндаль. Посередине — огромный стол, окружённый высокими стульями.

— Вот это ты мне удружил, — Олег с благодарностью поклонился. Они сели напротив друг друга и Синеус принялся вещать:

— Все гости разъедутся через две недели и разнесут по всем фьордам саги-былины о славном герое Олеге-Хельге, о лагере для мальчишек, о богатстве и щедроте Синеуса, и отряды викингов придут к нему за славой, за богатством.

— Синеус, завтра утром я тебя познакомлю с человеком из будущего, он великий маг, умеет разговаривать с деревьями, травами, научит твой народ, как выращивать рожь, овёс, лён. Я знаю, что твои люди выращивают все эти травы веками, но он сделает так, что вы будете собирать в несколько раз больше самого лучшего урожая. Подбери для него самых разумных отроков из тех, кто не любит держать в руках меч, кто ночами смотрит на звёздное небо и мечтает о непонятном. Его зовут… — Олег задумчиво улыбнулся, — Вавила.

— Хорошо, я всё понял и всё сделаю. Олег, — Синеус смущённо замолчал, кашлянул и продолжил, — мои соседи-конунги уже смотрят на меня злобно: их викинги бегут ко мне, их дети мечтают попасть к нам на обучение, их жены просят обустроить города по образу наших городов-крепостей. Власть мягко, как вода, струится сквозь их пальцы. Они думают, как её удержать? Но они пока боятся тебя. А вдруг ненависть пересилит страх перед тобой, что тогда?

Олег напустил на себя задумчивый вид, нахмурил брови, вытянул руки вверх, закатил глаза, загнал себя в транс, чтобы всё выглядело естественно и завопил:

— О владыка молний, бог грома! Защити наш город от врагов, прошу тебя, появись перед нами со своим дерзким молотом, чтобы отвага в душе воинов наших закипела огненной лавой, чтобы их руки крепко держали меч, а враги устрашились!

— Ну ты даёшь! — ухмыльнулся Перун. — Сейчас позову братца, явится во всём блеске и величии, пущай устрашает и громыхает, пущай защищает и вдохновляет.

— Мне пришло видение, — Олег в искусственном экстазе поднял глаза к небу, потом опустил очи и уставился на кончик своего носа. — Созывай всех, в полдень владыка грома Тор явится со своей дружиной. Сделай так, чтобы все соседи прознали про это чудо, а пока покажи мне мальчишек.

Синеус не спеша, медвежьей походкой пошел к главному дому-штабу, заорал, как боевой рог:

— Батя, командуй!

Заревел с переливами рог, его хриплый глас вымученно пытался изобразить:

— Взвейтесь кострами си-и-ние ночи, мы пионе-ры, дети рабочих…

«Ого, уже ребята адмирала приступили к работе, надо с ними поговорить, но это попозже».

Мальчишки выстроились ровными квадратами, в каждом по двадцать восемь человек, а справа — два наставника: одни в камуфляже, а другие были одеты непонятно во что: то ли в рясу, то ли в какую-то хламиду, одно слово — волхвы.

«Наставники… Но где Ясномудр нашел столько волхвов?» — мелькнула озадаченная мысль.

Помолодевший Батя (бывший адмирал Бакренёв) стоял впереди, заложив руки за спину, за ним немного в стороне расслабленно и слегка сгорбившись — ещё двое.

«Где-то я их видел, — попытался вспомнить Олег. — Пить меньше надо, а то вообще скоро память пропью», — раскаянно вздохнул, не спеша подошел к Бате.

— Отпусти своих, нам с тобой надо поговорить, о том, как идет учёба, да и, вообще, о жизни. — Показал зелёными глазами на помощников адмирала: — Где-то я их видел, этих ребят, но вот не помню, где и когда.

— А они тебя помнят по ГУЛАГу после того, как ты разметал уголовников, а об этом твоём «подвиге» было мгновенно доложено в НКВД. Оттуда информация просочилась в Разведупр, вот руководство и послало Ощепкова, здесь его кличут Щепка, уговорить тебя пойти на службу в разведку. Щепка — создатель самообороны без оружия. Но ты прикинулся слабоумным, он отказался.

— А второй?

— Второй — мой наставник Виктор Харченко, тоже о тебе наслышан.

И добавил на незаданный вопрос Олега:

— По моей просьбе пред самой смертью их выдернул Илья, омолодил, и вот они со мной… обучают.

— Пойдём на море, подышим солёным воздухом, расскажешь об учёбе, о своей жизни в дремучем феодализме.

Море бирюзово-синими языками волн вылизывало скалы фьорда. Олег счастливо вздохнул:

— Блины печь умеешь? — и запустил плоский камушек вдаль.

— Шестнадцать!

— Ха! На Северном флоте у меня доходило до сорока! Двадцать шесть! Я выиграл у тебя.

Адмирал улыбнулся по-мальчишески, весело и задорно.

— Ну что ж, рассказывай.

— Подъём в шесть, полчаса на одевание, умывание, туалет, получасовая медитация, затем одно утро — часовой бег, зимой, вместо бега — час на лыжах, на следующее — вольтижировка, тоже час. Тренируем ноги и лёгкие, да и вообще — общую выносливость. Человек силён и молод настолько, насколько сильны и молоды его ноги. Сила его ног является достоверным показателем физического состояния воина в целом. Практически половина мускулов человека находится в его ногах. Щепка обращает колоссальное внимание на их развитие у мальчишек. Я их буду называть курсантами. Он использует множество простых, но очень эффективных упражнений: бег вверх в гору, прыжки вверх на несколько ступенек и снова вниз, вон, посмотри, сделали специальную лестницу, прыжки вниз с большой высоты, прыжки со связанными коленями, прыжки с мешком, набитым песком, на плечах и, конечно, прыжки с места. Он привязывает к ногам камни, и курсанты стоят в позе воина, то есть на полусогнутых ногах. Ноги тренируем постоянно, после каждого умственного занятия — по десять минут. А на конях, они пока только привыкают к ним, в скором будущем — рубка лозы. На полном скаку концом копья будут учиться поднимать с земли браслет, пролезать под брюхом коня с кинжалом в зубах, со ста метров разбивать стрелами глиняные кувшины.

— Да, так ещё никто никого не тренировал, даже не дрессировал, рассказывай дальше.

— Завтрак, полчаса на отдых, затем стрельба из лука — час, тоже через день, лук заменяем на пращу и копьё, часовое изучение языков, у каждой группы свой.

— А какие языки? — восхитился Олег.

— Славянский, греческий, латинский, франкский, германский, датский. Потом борьба без правил, но и без увечий, это каждый день по два часа, потом обед, отдых полчаса, чтобы курсанты взбодрились, час на обучение работе с мечом, пока деревянным. Потом изучение философии, на следующий день — история различных религий, азы математики. Ну, а в заключении трудового дня — тренировка памяти.

— А это как?

— Да вот, — Батя скинул плащ, швырнул на него несколько камушков. — Сколько?

— Вроде, девять…

— Десять. А почти все мальчишки уже могут отследить до сорока камней без ошибки.

Олег только покрутил головой.

— Потом их куда-нибудь ведут, каждый день — на новое место, после прогулки каждый должен подробно написать обо всём, что он видел, с точностью до малейшего камушка.

— Ну, сильны вы, однако… А как насчёт плавания?

— Каждый день, перед ужином.

— А после ужина?

— Два свободных часа.

— А философия? Хоть один пример приведи.

— Сегодня, например, изучали Миямото, — Адмирал начал цитировать: — «Путь боя — это искусство воина. Дружинник должен следовать ему, а простые воины — знать о его существовании. В системе мироздания существуют различные пути, есть Путь спасения посредством Законов Творца, есть путь Дао, есть Путь врачевания, есть Путь воина, а также множество других путей и учений, каждый изучает то, к чему имеет естественную склонность. Путь воина есть окончательное и абсолютное принятие смерти, тщательное соблюдение кодекса чести. Под Путём воина понимается смерть. Он означает стремление к гибели всегда, когда есть выбор между жизнью и смертью. И ничего более».

— Да, надо в Японию, в семнадцатый век, договориться с Миямото Мусами за год до его смерти, вдруг да получится, — подумал Олег вслух.

Адмирал встрепенулся:

— Я изучал во время ночных бдений различные реки и речушки в философии, а книгу Миямото «Пять колец» знаю наизусть. Как владеть оружием, — адмирал махнул рукой, — мальчишкам ещё рано знать, но тебе попробую объяснить.

Возьмём, к примеру, музыкантов. Настоящих музыкантов. Кто такой музыкант? Это не просто человек, который дёргает струны в определённой последовательности или дует в трубу, или бьёт по барабану. Музыкант — это человек, который чувствует свою внутреннюю гармонию и гармонию природы, он воплощает её в гармонию внешнюю, у гениев — в божественную, посредством своего инструмента.

— Да согласен я, — буркнул Олег. — А при чём тут оружие?

— Не торопись, скоро будет и про оружие, — щёлкнул пальцами адмирал. — Случается так, что настоящий музыкант берёт в руки инструмент, которого он раньше и в глаза не видел. Но поскольку он настоящий музыкант, то чувствует гармонию этого инструмента, приводит её в соответствие со своей внутренней гармонией, и вскоре в атмосферу уже льются чарующие звуки музыки.

Олег настороженно хмыкнул.

— Тебе просто незнакомо чувство прекрасного, — рявкнул адмирал. — И если бы ты меня не перебивал, я уже давно закончил бы. Я вёл к тому, что опытный воин подобен музыканту. Я могу взять в руки боевой молот Тора…

— Только попробуй, — проскрипел пока ещё невидимый Тор.

— Теоретически, — успокоил адмирал; глаза его удивлённо поползли к ушам. — Кто это, кто говорит со мной?

— Да Тор, хозяин грома, молний и боевого молота, — улыбнулся Олег.

— А я могу с ним поспорить?

— Рискни здоровьем.

Тор хмыкнул и появился во всей своей красе, протянул Бакренёву левой рукой молот — полную копию своего, а свой, Мйольнир, воспетый легендами, ухватисто держал в правой руке.

Через пятнадцать минут тренировки адмирал махал топором не хуже, чем Тор.

— Попробуй меня убить, я размахиваю им уже почти как ты.

Бог натянуто улыбнулся:

— Сомневаюсь.

— Не сомневайся, — с надрывом щёлкнул челюстью адмирал.

— Сомневаюсь, — повторил Тор.

— Не сомневайся, — заверил его адмирал. — Сомнения губительны для разума, — с полупьяных глаз Батю повело на долгие и нудные речи, — и ведут к поражению в бою и в жизни. К сожалению, я должен признать, что подобная степень мастерства в любой профессии, будь ты музыкант или воин, достигается путем длительного и постоянного самосовершенствования, постоянного воздержания в мыслях и в действиях, постоянной вере в себя, в свои силы. Редко кто рождается с подобным талантом, таких по пальцам можно пересчитать. Причём пальцев не больше, чем пальцев двух рук и двух ног, например ты, Тор, ну и я, и конечно же Олег.

Тор заливисто захохотал:

— Ты мне нравишься, человечек! Олег, расскажи подробней, как мне поддержать тебя при необходимости, так, как я поддержал тебе в Царьграде, или по другому? — Тор обнял Олега. — Ох, и повеселились мы тогда с тобой! Так чем тебе помочь?

Олег скупо улыбнулся:

— Тебе же рассказал Перун, что мы такого умного затеяли.

— Рассказывал, я уже сегодня сделал непонятное для себя, появился по просьбе братца-двойника к конунгам со своей дружиной, запугал их, аж самому приятно. Вообще-то, он мне далеко не брат, — Тор немного помолчал. — Он был моим отцом, когда меня звали Таргитай-Даждьбог. Но ему это приятно — называть меня братом, а с отцом спорить — себе навредить, — опять помолчал. — Ты забудь о моих словах.

Олег дёрнул кадыком, ушами и глазами показал, что согласен.

Тор поиграл своим молотом:

— Никто не нападёт на Синеуса, а если рискнут, тогда я их всех раздавлю, как давят тараканов домохозяйки в нашем светлом, правда не совсем, будущем. Исчезнут все, только волки будут рыскать по их разорённым жилищам. А то, о чём говорил Перун… Ну что ж, я с ним полностью согласен, во всём помогу, а ты мне поможешь завалить Митгард, эту Мировую змеюку, ведь как предсказали норны, она меня должна убить…

— Отстал ты от жизни, бог Тор, наверно из-за неправильного питания. Лопаешь, небось, мясо вепря Сехримнира, который на следующий день оживает. А пьёшь, как всегда, молоко козы Гейдрун. Пробовал как-то его, хмельное правда, но ему далеко до земных вин и даже до пива… Ах да, ещё яблоки тебе таскают на закуску, те, что поддерживают жизнь и молодость, поделился бы яблочками…

— Отстал ты, Вещий! Перун нас приучил к южному вину и к вашей медовухе, а закуска разнообразная: от ананасов до рябчиков.

— Да и ты отстал! Ты же наверняка слышал, как я шуганул Черноморца, а эта твоя гадина попроще, чем Великий Черноморский Змей.

— Знаю, но сомневаюсь. Даже нам, богам, почти невозможно это…

— Да послушай ты! Чудовищного волка Фенрира я приручил уже давно и обучил его кое-каким шуткам. Кот, к ноге! И в своём подлинном виде!

Фенрир появился мгновенно, вид его был ужасен, размерами он превосходил слона раза в два, из глаз полыхал огонь, из раздвоенного, как у змеи языка, капал яд, что сразу превращал камень в труху, его огромный хвост заканчивался огромным молотом, а когти — как трёхметровые ятаганы. Он подмигнул Тору, плюхнулся на брюхо, страшные когти втянулись, хвост спрятал под себя, а змеиное жало превратилось в длинный розовый язык. Он подполз к Олегу на брюхе и одним движением языка облизнул своего друга с ног до головы.

— Это невозможно, у меня глюки, — почти навзрыд прошептал Тор. — Зря вчера с богами-духами эскимосов настойку из мухомора пробовал…

— Да ладно тебе, разберёмся. Поговори сейчас с викингами Синеуса, вдохнови мальчишек, да и вообще — не спи, помогай.

— Нет. Сначала расскажи, как ты подружился с Фенриром и что будем делать с великаншей Хель?

— С великаншей всё очень просто, она же разумная женщина, покажем ей страсти про возможное будущее, тот отрывок, где люди поедают друг друга, она с нами против Чернобога в союз войдёт. Ну, а насчёт Фенрира, слушай и запоминай; Кот, если я ошибусь, подправляй!

Фенрир согласно улыбнулся.

— Как ты помнишь, о благородный Тор, Всеотец приказал карликам сделать кандалы из шума кошачьих шагов, из женских бород, из корней гор, из медвежьих жил, из дыхания рыб и из птичьей слюны. Карлики на славу выполнили заказ. Оковы получились лёгкие и гладкие. Волк, конечно же, не поверил вам, вкачестве залога вы засунули ему в пасть руку Тюра, подло обманули Кота, он руку ему и оттяпал. Верно, Фенрир? — волк кивнул.

— Гуляю я как-то по славному острову Люнгви, смотрю, а там кто-то плачет, в пасти торчит меч, кровь хлещет, глаза жалобные… Посидел я рядом с ним, подумал, приподнял скалу, выкопал дырявый камень, развязал шнурок, потом два месяца лечил ему нёбо. Вот так мы и подружились. Правда, Фенфир?

— Не совсем. После того, как они меня приковали, то ещё надо мной гнусно издевались. Ну да ладно, ради моего друга я вам всем прощаю, — но его глаза грозно сверкнули.

— Такого больше никогда не повторится!

— Да, мы были неправы. Это всё норны, предсказали Всеотцу… — Тор засмущался ровно настолько, насколько вероломные асы могут смущаться.

Все немного помолчали, вспоминая прошедшие тысячелетия. Тор перебил мрачное молчание:

— Пусть лучше Перун выступит перед мальчишками, у него и речи умнее, и голос погромче.

Под рёв рогов и под барабаны, оглохнувших от собственного грохота, появились двое перед застывшими маленькими курсантами, офицерами, ещё не привыкшими жить в десятом веке, наставниками. Внимали и приглашённые викинги.

Появились двое: Тор и Перун.

Боги, насупившись, подняли свои длани вверх. Не семью, а сто семью цветами засияла улыбающаяся радуга.

— Дети, вы должны, обязаны стать лучшими воинами Земли, — Перун поперхнулся, — а может и всего…

«Косноязычен ты, старый хмырь, за ними же будущее, идиот», — Тор недовольно шевельнул седыми бровями, для того, чтобы не опозорить брата, беззвучно швырнул ему в голову мыслеформу. Перун поперхнулся от неслышанных слов, сотворил рог, залпом осушил его, прокашлялся, опёрся о меч и заговорил, меняя ритм и интонацию:

— Каждый из вас должен знать, что он непобедим. Кто-то может иметь и другое мнение, но мнения других людей вас, воины, не интересуют. Для себя каждый знает, что он непобедим, и для воина этого достаточно. Эта мысль будет закладываться в вас бережно, нежно, не очень настойчиво, но постоянно. С каждым днём вы будете всё больше и больше верить в себя, в своего Императора, в Олега Вещего, в ваших учителей и наставников. Развитие вашего духа, веры в себя и чувства неизбежной победы над любым противником — всё это будет проникать в ваши души, в ваши тела с тренировкой сердца, мускулов и лёгких. Ваши учителя уговорят, заставят вас поверить в свою силу.

О том, что возможности воина беспредельны, показывают примеры из жизни героев, вы только сегодня видели, что может Олег. Но прежде чем победить врага, в первую очередь воин должен преодолеть себя, перебороть свои страхи, недостаток веры в себя и свою лень. Дорога вверх означает постоянную борьбу с собой. Воин должен заставить себя вставать раньше других и ложиться спать позже всех. Он должен исключить из своей жизни всё, что препятствует ему в достижении его цели. Он должен подчинить всю свою жизнь строжайшему режиму. Он должен отказаться от выходных. Он должен использовать своё время наилучшим образом и успевать больше, чем хотел, и больше, чем от него требуют наставники. Нацеленный на цель, которую поставил себе он сам и его учителя, воин может достигнуть невозможного для других, только используя каждое мгновение жизни для тренировок своих души, тела, ума. В будущем каждый из вас должен понять, что четырёх часов сна вполне достаточно, а остальное оставшееся время должно быть использовано для того, чтобы стать настоящим героем и дружинником Императора. Я вручаю вам ваш отныне подлинный стяг — готовящийся к прыжку волк, или, точнее, стая волков. Волк — это сильное, гордое животное, отличающееся поразительной силой и выносливостью. Волк способен с большой скоростью часами бежать по глубокому снегу, а затем, унюхав добычу, сделать невероятный рывок в скорости. Иногда он будет преследовать свою добычу несколько дней, доводя её до изнеможения. Пользуясь своей огромной выносливостью, волки сначала изнуряют, а затем атакуют животных, знаменитых невероятной силой, например лосей, а раньше стаей они заваливали даже мамонтов, правда и волки были тогда побольше. Люди правильно говорят, что «волка ноги кормят». Волки убивают огромного лося не столько силой своих зубов, сколько силой своих ног.

Волк также имеет могучий интеллект. Он горд и независим. Вы можете приручить и одомашнить белку, лису или даже огромного лося с налитыми кровью глазами. Много животных можно надрессировать для представлений. Учёный медведь может делать действительно удивительные вещи. В Риме на показ императору привозили даже дрессированных крокодилов. Но вы не сможете приручить волка или надрессировать его для выступлений. Волк живёт в тесно связанной и хорошо организованной боевой единице — стае внушающих ужас хищников. Тактика волчьей стаи — групповая, гибкая и смелая. Волчья тактика — это огромное количество различных трюков и комбинаций, смесь коварства и силы, обманных манёвров и внезапных атак.

Никакое другое животное в мире не может служить лучшим символом будущих воинов Императора. Только те становятся героями, которые идут на каждую тренировку, как если бы они шли на смерть или в последний бой, в котором они или победят или умрут. Победитель — это тот, для кого победа более важна, чем жизнь. Победитель — это тот, кто живёт будущей смертью, но презирает её. Добиваясь победы, скрещивая мечи с различными противниками или участвуя в крупных сражениях, мы добываем славу не для себя, но для Императора. Вы должны каждое утро повторять про себя девиз: преодолей себя! В индивидуальном бою вы должны стать берсерками.

Потому что одной храбрости здесь мало. Берсерком становятся не только благодаря храбрости, физической силе или упорству, для этого надо выдержать магически-религиозное испытание, которое радикально меняет поведение воина. Он должен преобразовать свою человеческую сущность, продемонстрировав агрессивное и устрашающее исступление, которое отождествляет его с разъяренными дикими животными. Он «разогревается» до наивысшей степени, его захватывает таинственная сила, нечеловеческая и неодолимая, да так, что боевой порыв исходит из самой глубины его существа. Это называется «вут», или ярость. Это своего рода демоническое безумие, которое повергает в ужас и парализует противника. Но не забывайте, что главная ваша сила — это ваше единство, вы должны научиться чувствовать не только рядом стоящего товарища, но и всех, кто стоит в одном ряду с вами.

— Ну ты и сказанул… — Олег от восхищения стал дёргать себя за уши, за нос.

— Посмотри, даже боевые волки Бати приоткрыли свои пасти, вот-вот в боевой экстаз впадут!

— Это что! Ты бы послушал, как Перун с апостолом Петром разговаривал! — проснулся ехидный бог евреев.

Перун взмахнул рукой, грянул гром, полыхнула молния и небесные дружинники Перуна внесли Знамя. Хотя и не очень большое, но оно было живое: стая волков мчалась через леса, через горы, преодолевая все препятствия.

— Вы будете меняться, взрослеть, и знамя тоже будет меняться, взрослеть с вами. С сегодняшнего дня вы — курсанты гвардии Его Императорского Величества. Завтра принесёте клятву.

Ещё раз полыхнуло. Все замерли в благостном молчании.

— Батя, а откуда твои курсанты про часы знают? Ты же всё время говоришь, час на это, два на то? — Олег задал неподобающий времени и месту вопрос.

— Да я с собой несколько сотен часов из будущего прихватил, да и у мальчишек уже биологические часы вовсю работают, — адмирал тоже очнулся.

— Ещё у меня к тебе один вопрос, не слишком ли ты мальчишек нагружаешь? Ведь у них позвоночники ещё слишком нежные, совсем как хорды у беспозвоночных?

— Да не волнуйся ты! Я тоже сначала переживал. Но посмотри на них: они за восемь месяцев выросли на 15–20 сантиметров, а их ровесники за это же время вырастают на три-пять сантиметров, а позвоночник… Волхвы каждые утро и вечер поят их настоями. Вид — омерзительный, а запах… такой, что выворачивает наизнанку, правда потом им дают по ложке какого-то специального мёда и они запивают его козьим молоком. Волхвы говорят, что от этого позвоночник становится гибче и крепче, совсем как дамасская сталь.

— Что ж, это радует. Хм, вот же беспамятный стал, я же сам травы подбирал! Да, совсем голова от всяких разных забот дырявая стала.

— Адмирал, зови Синеуса и волхва Ясномудра.

— Пётр, Владимир, срочно вызвать Синеуса и Ясномудра!

Двое в камуфляже отдали честь и помчались в разные стороны.

— Я вынужден завтра покинуть вас, поэтому давайте обсудим ваши дальнейшие движения. Ты, Батя, ускоряй взаимообучение викингов и твоих спецназовцев, то есть каждый из них должен учиться тому, чего он не умеет или умеет плохо. Для курсантов увеличь время медитаций. Ты, Синеус, пошли гонцов к Ольге, она должна послать 100–200 не богатырей, но знатных наставников — конников и лучников. Предупреди, что я там скоро появлюсь, но под другой личиной. Пошли к ней не просто гонцов, а по пятьдесят наиболее подготовленных учителей из викингов и спецназовцев. Возглавит их Щепка.

— Почему Щепка? — взвился Батя.

— Не перебивай старших по годам и по званию! Ты подберешь себе другого помощника, вон у тебя сколько молодых и талантливых, а молодёжь должна расти… Вот Щепка и будет расти в Киеве, даже больше того, он обязан создать центр подготовки там, нужно же иметь запасные школы и базы, ты же сам так делал в далёком будущем, у тебя же и учусь.

Синеус, увеличь количество курсантов, захватывай земли, пригодные для посевов ржи, заводи больше домашней скотины, пошли гонцов к вольным славянам и финам, даже к германцам, обещай им помощь в наделах земли, в охране, а сначала, первые десять лет, вообще без дани и оброка, а также окажи им для поднятия хозяйства небольшую помощь серебром с отдачей через пятнадцать лет, но со строгим предупреждением — серебро только семейным, а если кто-нибудь деньги пустит не туда, куда надо, — в рабство его и всю его семью.

Ты, Ясномудр, со своими волхвами очень внимательно наблюдай за каждым, я подчеркиваю — за каждым курсантом. Их надо попытаться разбить на три группы. Первая — самая большая, это гвардия Императора. Вторая, поменьше, — наш спецназ, их надо будет обучать немного по-другому. Если сила гвардейцев — в единстве, то спецназовец должен и обязан выживать в полном одиночестве, ну и ещё кое-какие другие отличия. А самая малая и самая талантливая — это волхвы-разведчики, они должны уметь всё то, что умеют предыдущие две группы, но у них ещё должны быть способности к волховству. И со всего света собирай волхвов, побольше времени уделяй на то, как общаться с духами природы, учи слушать их, разговаривать с ними.

Олег тяжело вздохнул, что-то он сегодня переработал.

— Ещё, волхв, для начала из последней группы подбери человек сорок, сделай так, чтобы они разбились на четвёрки, чтобы подружились. Когда там, в будущем, я сидел в остроге, то познакомился с одним профессором-историком, вот что интересного он мне рассказал: «В древности волхвы подготавливали шестилетних мальчишек, создавали группы из четырёх человек, объединяли их мозг, обучали всем известным языкам, этикету, нравам и обычаям нескольких стран. Затем с соответствующей легендой как шпионов троих забрасывали в страны Европы и Азии, перед этим объединив их мозг. Один оставался на базе, работал как мыслеприёмник, а трое — как мыслепередатчики, информация в центр поступала мгновенно. Если необходима была консультация или совет, то трое шпионов получали её тоже мгновенно». Я тебя научу, как создать единый мозг на четверых. Ты меня понял, Ясномудр? Уф, вроде всё сказал.

Синеус, завтра отправляй викингов в Италию. Но перед этим во главе с Карлом ради сплочения дружины они должны ограбить Лондон или Париж, а потом — на Кипр, там я их встречу. А сегодня вечером — прощальный ужин!

— Пойдём на старое поле, Батя называет его стрельбище, — Синеус от гордости слегка выпятил своё пузо.

Это было на самом деле именно старое поле, его очищали от камней ещё прадеды ярла, до того, как занялись морским разбоем.

— Я тоже иногда бываю Вещим, — ярл гордо распушил свои знаменитые усы.

То, что увидел Олег, его приятно удивило. В несколько рядов стояли огромные вкопанные брёвна, на них крепились с помощью морских канатов брёвнышки потоньше, покрытые попонами, на них седла со стременами. Варяги раскачивали брёвна таким образом, что казалось — это не брёвна, а движущаяся конница. На каждом бревне-скакуне восседали по двое викинги и упорно расстреливали мишени, первые ряды — метров за двадцать, последние — метров за двести. Что это были за мишени! Просто чудо! Сделанные грубовато всадники на конях. Олег присмотрелся: стрелы попадали в цель гораздо чаще, чем мимо. Чуть правее стрелков стояли несколько наставников, человек пять викингов и чуть больше десятка варягов.

— Это Батя притащил с собой этих, как это… э-э-э… псикхвологов, вот они совместно с викингами-берсерками, а может они уже не берсерки, психвологи их уже отучили, или почти отучили, от вредных привычек, и со способными варягами разрабатывают искусственное вхождение в боевой транс, чтобы всё это происходило без грызения щитов, по желанию, в нужный момент.

— Ну и как, получается?

— Некоторые берсерки уже овладели этим способом.

— Дай-ка я тоже слегка потренируюсь.

Олег перебрал несколько луков, он недовольно поморщился, но один взял в руки, перетянул тетиву, засунул в колчан штук пятьдесят стрел, закинул его через плечо и запрыгнул на деревянного коня. Подозвал двоих варягов, что-то им шепнул, расставил ноги пошире, все воины побросали свои занятия и столпились позади Олега.

По приказу Олега варяги выкопали несколько мишеней, перенесли их метров на сто, а некоторые и на двести, у коней и всадников нарисовали глаза, не понимая — для чего.

Варяги начали раскручивать брёвна, поднимать их вверх, а потом резко бросать вниз. Олег немножко потоптался на бревне, чтобы ноги пообвыклись, и стрелы устремились к мишеням, воздух запел, разрываемый стрелами, даже варяги никогда не слышали, только в былинах, и уж конечно не видели, чтобы в воздухе одновременно мчались к целям семь-восемь стрел.

Через несколько секунд колчан опустел, Синеус и Мечислав, не торопясь, двинулись к мишеням. Когда они подошли к деревянным всадникам, негромкое перешёптывание воинов перекрыл одновременный вопль воевод:

— Все сюда!!!

Перед глазами закалённых, повидавших много за свою боевую жизнь предстало невиданное зрелище: у всадников-мишеней и у лошадей-мишеней вместо глаз зияли отверстия!

— Даже бог лучников не смог бы сделать этого, — пробормотал кто-то из воинов.

— Синеус, не пора ли тебе стать конунгом? У тебя дружина знатная, да и земли побольше, чем у многих конунгов, а уж драккаров — и подавно.

— Да меня уже многие называют конунгом, а скоро будет тинг, там меня и должны признать официально. Вот так, побратим, растём потихоньку.

На большую городскую площадь со всех домов стаскивали столы, лавки, готовились к прощальному пиру.

И грянул пир!

На деревянных блюдах шипела и пузырилась оленина, огромные вепри были нашпигованы гречихой, чесноком и черемшой, столешница скрылась под переполненными блюдами: жареная и печёная птица, сочные ломти ветчины, покрытая коричневой корочкой толстая рыба, множество яиц с торчащими из них лесными орехами и миндалем, а кое-где нашпигованная чёрной икрой, но что приятно изумило — множество зелени, которая отродясь не росла на севере, а также множество видов сыра, около двадцати сортов: от абсолютно белого до тёмно-коричневого.

Олег насчитал двенадцать сортов вина, а пиво привезли со всех концов Скандинавии, даже из далёкой Исландии. Олег ухмыльнулся.

— Вот и начинается разведка, с кем выгоднее воевать, а с кем выгоднее дружить, пройдет несколько лет, и все викинги устремятся за нами, — тихим шёпотом проворковал Олег.

Синеус сидел на помосте, он пытался за всеми наблюдать, но где там! Такого грандиозного пира давно не видели, ведь за столами, установленными на площади, собралось больше тридцати тысяч человек! Взгляд ярла напрягся, в самом конце площади двое потихоньку начинали раскручивать скандал.

— Твои? — спросил он у Карла, походного вождя датских воинов.

Датчанин присмотрелся:

— Нет, но я их где-то видел.

— Твои? — спросил у Бати.

— Нет, но я их где-то видел.

— Где бродит этот предсказатель, который якобы Вещий?

— Да вон он, — Батя показал ножом в сторону Олега. А его обступили молодые воины, вместе увлечённо что-то строящие: из сыра — пески, из копченого мяса — горные хребты, из зелени — леса, разлитое вино — моря, пирожки — это флот, раки — пехота, крепость — кусок пирога. И по этой карте Европы ползал огромный живой рак с блестящим панцирем и могучими клешнями, он разрушал города, раскидывал флот и норовил попить морской водички.

Синеус подозвал мальчишку, что крутился рядом:

— Позови Великого князя.

— Явился, ну и что дальше? — Олег возмущённо фыркнул, но всё-таки подошел.

— То, что это Европа, я понял, а рак, что такое рак?

— Да это так, наша непобедимая и легендарная армия потихоньку изволит закусывать Европой.

Ярл задумался, его ноздри хищно раздулись, пробурчал:

— Конечно завоюем, с твоей помощью и с помощью богов.

Олег покривил свои тонкие губы:

— Завоюем…

— Посмотри, ты вон тех двоих знаешь?

— Ты их тоже знаешь. Это наши, гм, друзья. Перун и Тор развлекаются.

— Будет драка?

— Ну, если и будет, то большая, а может и так обойдётся.

— Может подойдёшь, поговоришь с ними?

— Ну да, они меня пошлют куда подальше! Нет уж, пускай будет то, что будет.

Уже стемнело, а пир только начал набирать свою силу. Были выпиты реки, уже даже не реки, а большие озёра пива и вина, съедены горы мяса и острова копчёной рыбы. Пьяный Батя похлопал Олега по плечу и оттащил его в сторону:

— А вот ты, благородный Князь, ты понимаешь смысл сакрального слова «разведка»?

Он никого не хотел слушать, разговаривал сам с собой, но слушатель был необходим.

— Раз-ведка, — глубокомысленно помолчал, — вед от слова «ведать» — знать, значит — разузнавать, но это как-то аморфно, по-граждански; а вот разведка — это и шипение змеи и удар мечом одновременно, то есть по-нашему, по-разведчески, — он запутался в своих мыслях, махнул рукой и приложился к кубку.

А те двое, которые боги, перетащили столы, получился один — здоровый и кругло-квадратный. За него они стали перетаскивать воинов, стараясь посадить просаленного морем и проспиртованного вином и пивом ветерана, а по бокам — молодых, но уже побывавших в боях воинов. Уже пошли в ход и гусли и арфы, и даже псалнериум. Тор какому-то седоусому, у которого всё лицо в шрамах, рассказывал о прелестях в Вальхалле — дружинном доме у небесного конунга, отца всех богов, имя которому Один.

— Что-то я забыл… Вспомнил! Адмирал, ты говорил, что вместе с Рерихом был в Гималаях… — глаза Бакренёва мгновенно стали трезвыми.

«Вот что значит профессионал!» — с восхищением подумал Олег.

— Ты знаешь, это очень тяжёлые воспоминания. Он великолепный художник! С моей точки зрения, он — художник-философ, картины у него просто великолепные, наполненные философией, фантазией, да и вообще — сказочные. Когда я долго смотрю на его картины, у меня начинает раскалываться от боли голова. Но его не туда, занесло. Тогда в Гималаи пошли две экспедиции: одна наша под руководством НКВД, а другая — под руководством Абвера. Мы шли почти параллельно, в Шамбалу. Рерих даже получил письмо якобы от Светлых Великих Махатм, переслал в СССР, но вовремя понял, что это письмо от Чёрных Махатм, а когда всё это понял, наврал всем, что устал, развернул экспедицию и вернулся. Ну, а немцы же дошли до конца, получили от Чёрных Махатм знания из прошлого, а может из будущего: телевидение, летающие тарелки… — адмирал ухмыльнулся. — Единство и борьба противоположностей, как нам внушали идеологи коммунизма… Борьба между чёрными и светлыми силами, но это уже не коммунистическая идеология… А его жена так и не поняла, с кем общалась…

Олег потихоньку подошёл к Синеусу:

— До встречи, побратим, мне давно пора на «Чёрного орла», мои ребята там уже заждались. Посматривай за всеми, чтобы не напортачили.

А пир всё продолжался…

— Не спеши. Пока я пьян, я тебе ещё кое-что хочу рассказать, — Перун икнул, его затуманенные глазки превратились в щёлочки. — Что такое судьба? Это клубок ниток, а клубки бывают разные, кому достаются маленькие, а кому огромные, и в этом клубке — узелки, даже у нас, у богов они есть, каждый узелок — вестник смерти и вестник судьбы, как ты разберешься с этим узелком — никто не знает. Разрубишь узелок — смерть, но бывает и так, что ты не хотел его разрубить, помогают, а помощники бывают разные: от светлых богов, от чёрных, бывают помощники рангом пониже, а какой-то бог вякает из великой Вселенной, даже мне, местному богу Земли, — непонятно, кто он и откуда, да ладно, мне это долго рассказывать. Если же ты, проходя этот узелок, запутаешься, тебя ждёт серая, скучная, однообразная жизнь, жизнь клерка, чиновника или просто так называемого маленького человека, для них самое главное — виллы, балы, чревоугодие и прочие грешки, а редко — грехи. Ну, а если перескочишь через узелок… О! Тогда ты становишься приближённым к Чернобогу или к Дые, он, конечно немного получше. У них есть всё: власть, зачастую неограниченная, почитание народа, который они презирают и одновременно боятся. Они подхватывают идеи пророков, философов, создают на основе их идей новые религии, новые идеологии.

Перун немного помолчал, сделал глоток вина, со вздохом продолжил:

— У христиан это Иисус, у мусульман — Мухаммед, у коммунизма — Сталин, у нацизма — Гитлер, у разных прочих — Троцкий и Мао, этот список можно сделать очень длинным, но главное, чтобы ты понял суть. А самая сложная жизнь у тех, кто пытается развязать эти узелки, эти и есть настоящие творцы, неважно, кто они, поэты, ученые, художники, философы. Иногда, но очень редко, они тоже идут на соглашение с Дыей или с Чернобогом, но очень редко. Вот и ты, Олег, иногда обходил узелки, иногда их даже рубил, но это было очень-очень редко. Ну, а создает эти узелки — Творец или частички Творца, а частички — мы все: вы, люди, — в меньшей степени; мы, боги, — в большей. Это очень похоже на игру котёнка с клубком, сначала ему подкидывают клубок — судьбу (хотя Творец сам его и создаёт), поиграется с ним, размотает, а потом опять скручивает, так и появляются узелки в клубках, и неважно, чей этот клубок: судьба человека, бога, веры, цивилизации или галактики, ну а дальше сам додумаешься, времени у тебя свободного много, — Перун вяло улыбнулся. — А то из серьёзных занятий у тебя — пьянки да драки, вот и мысли в свободное от основной работы время.

* * *

Утром Олег вышел на рыночную площадь, не спеша прошёлся по торговым рядам, с видом знатока поговорил с купцами о ценах в Киеве, в Царьграде, пообещал в скором времени разобраться с пиратами, а под конец подошёл к багдадским купцам. Он долго рассматривал товары, приценивался, все купцы замерли в ожидании, они были готовы подарить великому конунгу всё, что он пожелает. Олег хмыкнул и спросил, ни к кому не обращаясь конкретно:

— Где Джафар ибн Яхья?

— Мы его сейчас вызовем, о султан счастья и удачи.

Двое слуг мгновенно сорвались с места и помчались так, что обогнали бы арабского скакуна. Пока Олег с умным видом щупал китайские ткани, рассуждал о червях, о пауках, о горных козлах, появился запыхавшийся Джафар.

— Приветствую тебя, о почтенный Джафар ибн Яхья.

— Привет и благословение господину Киева и великому конунгу викингов, да благословит тебя Аллах, о почтеннейший из всех почтенных!

— Джафар, нам надо с тобой поговорить, да так, чтобы чужие уши нас не услышали.

— Пойдём к водопаду, что называется ревущим.

— Джафар, ты сообщил в халифат то, о чем я тебя просил восемь месяцев назад?

— Да, о эмир джинов! Я передал всё, о чем ты меня просил, и через три-четыре дня тебя будет ждать эмир великого халифа Мухаммада ибн Сулаймана Али ибн Рассид, — купец низко поклонился.

— Тебе известно, что передал халиф эмиру для меня?

— Древние пророчества утверждают, что только ты можешь добыть меч пророка. Халиф собрал диван, сотни всадников помчались в разные концы света, чтобы узнать о тебе побольше. Узнать и пересказать халифу, и всё, что они про тебя узнали, привело великого халифа в восторг, и он сказал: если коназ добудет святой меч, он получит всё, чего он пожелает.

Ещё год назад на берегу фьорда Олег заложил судоверфь, построил сараи для сушки древесины, заложил несколько кузнечных мастерских, научил новгородских кузнецов, как находить залежи олова, железа, свинца и меди.

Даже тогда, когда шумно и весело пировали гости, работа на верфи продолжалась. Шум веселья доносился до верфи, где подготавливали корабли к спуску на воду славянские и датские плотники. По громадным оструганным сосновым брёвнам они выкатили на берег «Золотого орла».

Это было судно такое большое, что подобного ему ещё не видывали на Западе, да и во всём известном цивилизованном мире. Оно ходило и на веслах и на парусах, вмещая в себе триста человек, не считая гребцов, и все — воины. Четыре гордые мачты, двойной ряд вёсел. Скоро, совсем скоро только от его внешнего вида будет трепетать весь цивилизованный мир, его будут страшиться как сверхъестественного чудовища и трепетать даже за стенами городов. Обитатели Британских островов, Лондона и Йорка, Италии и Византии будут обращаться с мольбой о защите к разным богам, кто в кого верил, лишь только его грозный нос покажется на горизонте, а хлебопашцы и воины Скандинавии будут воспевать его в своих сагах.

Относясь с уважением и трепетом к этому гиганту, который строили по чертежам атлантов, Синеус приказал для его строительства привезти из Бирки знаменитого мастера — корабельщика Ивара, а помощником назначил новгородца Славомира. Ивар слыл колдуном и верил только в асов и с презрением относился к тем, кто верил в Христа. Синеус же верил и в Одина и в Перуна, тем более, что Олег встречался и с тем и с другим. Ну, а Христос… Вера в которого так усиленно насаждается… Это всё в будущем, да и то, это будущее зависит от Хельги, ну и немножко от него, от Синеуса.

Вот он и вызвал мастера, который слыл за человека, обладающего тайной заклинаний, заставляющих легко сгибаться ясеневые доски и придающих особенную силу и прочность судну, а самое главное — он разбирался до тонкостей в разных премудрых чертежах.

Работа кипела на «Золотом орле». Последние штрихи перед спуском корабля на воду… Так что мастер из Бирки едва поспевал следить за рабочими. Спеша дать какое-то указание, он шёл с одного конца судна на другой, как вдруг почувствовал, что кто-то берёт его за плечо. Быстро обернувшись, он радостно вскрикнул:

— Гунтрум! Ты откуда?

— С западных морей, Инвар. Я заключил мирный договор с Альфредом Великим.

— А куда направляешь свой путь и почему без флота?

— В сторону Востока, а флот очень нужен там, — он махнул рукой в сторону Англии.

— Мир там не надёжен, вот-вот разразится новая битва, а тут, я слышал, собираются пойти в тёплые моря.

— Зачем это тебе нужно?

— Так приказал бог. Я послал дары в Упсалу, оттуда мне и пришёл ответ…

— А твой брат Эрик?

Гунтрум не ответил и задумчиво стал слушать стук молотков, для последней проверки колотивших по бортам судна.

— Боги указывают тебе бревно, в которое ты можешь вколотить гвоздь, — тихо проговорил старый мастер и потом спросил: — С каким же конунгом думаешь ты отплыть?

— Я бы желал, чтоб Синеус позволил мне плыть на «Золотом орле», — прохрипел Гунтрум.

— Он пошлёпает в тёплые моря, в сторону Византии, а это — ворота, через которые Вещий хочет чегой-то сделать, а что, только ему и богам известно.

Пока старые знакомые с ухмылками, вспоминая прошлое, ворча и переругиваясь, трепались, быстренько переодевшись явился во всей своей небесной красоте Олег.^[1]

Тончайшая кольчуга, нисколько не стеснявшая движений, красиво обрисовывала его могучий стан; прикреплённая к плечам шёлковая мантия большими складками падала сзади; воронёной стали шлем, с возвышающимся на нём золотым драконом, украшал его гордую голову.

С чувством, к тому же с пьяных глаз, Олег проворковал:

— Чем могу я ещё тебя отблагодарить, мастер? Скажи, я исполню всякое твоё желание.

— Я просил бы, чтобы ты дал позволение моему товарищу Гунтруму проплыть до Византии на «Золотом орле», а для себя лично — я хочу вместе с тобой в Византию.

Олег хмыкнул, грозно нахмурил брови и спросил:

— А кто он, Гунтрум, не бывший ли король восточной Англии? И что ему надо в южных морях? И верит ли он в Одина?

— Я служу великим асам! — запальчиво рявкнул Гунтрум. — И в день, когда окончу свою жизнь, валькирия подаст мне кубок в Валгалле!

— Ну, а мне всё равно, в кого ты веришь, в Христа, в Одина, в Магомета, да хоть в Будду. Я наслышан о тебе, ты прекрасный воин и кормчий, ты и будешь руководить-командовать «Орлёнком», да и двадцать тысяч, а может и поболее викингов поедут, не, пойдут с тобой…

Гунтрум побледнел от такого оскорбления и произнес:

— Тебе, Вещий, нельзя так называть такой великолепный… — он задохнулся от возмущения. — Он не «Орлёнок», он — «Золотой орёл»! — гордо взявшись за меч, проревел всё это Гунтрум, вполне готовый поплатиться сейчас же за свои слова жизнью.

Ну, а что Олег? Олег лениво прикрыл правый глаз, поковырял в левом ухе кинжалом, шлёпнул по плечу Гунтрума, да так, что тот слетел в шипящие волны:

— Командуй, шкипер! — и исчез.

Гунтрум, хрипя и отплевываясь, с трудом выполз на драккар, ещё раз хрюкнул и воспросил:

— Что такое шкипер и что вообще всё это значит?

Старый мастер растянул свои растрескивавшиеся, покрытые коростой губы, скосил глаза и лениво, подражая Вещему, пробурчал:

— А это значит, что с тобой пойдут двадцать, а может и больше, чем двадцать тысяч воинов, да триста драккаров, ты ими будешь командовать. Я всё сказал. Думай.

Провожать викингов вышли все жители города. Да, у Синеуса уже был город, в нём жило около сорока тысяч человек. Это были славные проводы, провожали весело: с пивом и с брагой, все были уверены — вернутся с победой!

В то утро, когда «Золотой орёл» и вся великолепная эскадра должна была покинуть фьорд, море было тихое и ясное, только гордые буревестники пели, молча, свои прощальные песни, кои были понятны только великим волхвам, да и то не всегда.

Весь фьорд был покрыт разукрашенными судами, мальчишки-курсанты, сломав римский строй, бросились к морю, радостно вопя. Испуганные таким невиданным зрелищем, глупые чайки разлетелись, коровы, задрав хвосты, удрали в горы, только могучие, мудрые быки, тяжко вздохнув, подумали: «Люди приходют и уходют, а коровы — остаются».

Когда воины, дружно позвякивая железом подошли к кромке моря, последний раз оглянулись на гостеприимный город Синеуса, кто-то стукнул мечом о щит, кто-то поклонился в знак прощания, — громыхнуло. Над морем возникла огромная фигура Тора, великий ас прорычал:

— И да будет так! У того, кто ослушается слов вашего конунга Хельги, ладони покроются кровавыми мозолями, чтобы он никогда не смог взять в руки весло, а из рук выпадет меч от бессилия, а жёны его пострадают от бесплодия, да будет он проклят всеми скальдами во всех их песнях и проклят всеми богами и не будет он принят ни в дружину Одина, ни в христианский Рай, ни в христианский Ад, ни в славянское Пекло, ни в Ирий, пусть он будет НИГДЕ!

Тор замолчал. Потрясенные воины оцепенели, первым очнулся Гентрум:

— Я, Гентрум, сын Харальда, клянусь своим мечом и Вальгаллой, что даже в мыслях никогда не предам великого конунга!

Воины дружно проревели:

— Клянемся!!!

* * *

При входе в открытое море, сопровождавшие невиданный на севере флот, судна приспустили, в знак прощального приветствия, свои флаги; после чего драккары, повернув на запад, пошли полным ходом, постепенно скрываясь из вида.

Нос «Золотого орла» украшала громадная голова ухмыляющегося дракона, которая соединялась с бортами шеей, покрытой чешуёй из прочных боевых щитов. А на корме, над рулём, из чёрной бронзы был приделан хвост, скользивший по поверхности воды и управлявший ходом драккара.

Под тусклым северным солнцем на всех парусах шёл «Золотой орёл» в открытое море, а за ним весь остальной флот, являясь одним из тех страшных видений, которые потрясут весь мир в те дни, когда будущая Империя проявится в своём полном величии, или даже чуть пораньше.

Как только земля исчезла, чуть прикрытая лёгким туманом, Гунтрум отдал команду:

— Всех кормчих ко мне!

Голубоглазые, рыжеволосые, верующие кто в Одина, кто в Христа, а кто вообще ни в кого, они все стремились к разбою и грабежу. А сдерживала их всех только вера: в Олега, в конунга и в богов, ну и конечно в будущего Императора, ведь не зря же эту веру им внушали наставники и боги, с которыми они не так давно вместе выпивали.

«Золотой орёл» аж крякнул, когда все кормчие, как сотня морских чертей, вывалились на его палубу, ох и тяжелы они были — старые вояки, седые, усатые и с горящими как у юношей глазами.

Гунтрум отдал последние приказы кормчим, напомнил:

— Идём по тому же пути, каким плыл великий конунг, вы все об этом знаете. По местам! Во время шторма держаться вместе, у нас есть запас времени, чтобы сплотиться. Хельга дал мне приказ немножко пограбить Лондон и другие крепости Британских островов, он дал мне на это месяц.

— Но ведь ты же поклялся на кольце Тора о мире с Альфредом! — выкрикнул Карл.

— Клялся король Гунтрум, а сейчас я хёвдинг великого конунга, а Хельга клятвы не давал, — возразил ему Гунтрум.

Сам на себя разозлился: «Они же всё знают не хуже меня». Хмуро посмотрел на Карла:

— Ты походный конунг, ты их всех знаешь, а я с ними мало знаком, о чём они думают, о чём мечтают, чего хотят?

Карл хрипло прошептал:

— Они передают друг другу самые чудесные истории, слышанные от тех, кто побывал в Византии. Небо там, говорили они, синее как сапфир; золотые купола, блестящие процессии, скачки на колесницах, яркое солнце и много вина и податливых женщин. А смерть… Да что такое смерть? Главное — погибнуть в бою с мечом в руках, а не от пьянки и от разных глупых болезней. Они мечтают, пусть бы «Золотой орёл» перенёс нас туда, чтоб хоть раз вдоволь упиться вином и кровью, раньше чем настигнет смерть. С завистью вспоминают они своих товарищей, побывавших в Византии. Добравшись туда хоть и на плохих, дырявых ладьях, те поступали в императорскую гвардию, жили во дворцах, пили сколько хотели вина и мёда. Каждый день дрались они в кабаках с какими-то арабами, кто это такие — непонятно, ну, да ладно, поживем — увидим. А в конце концов, возвращались опять на Север с огромными богатствами, говоря на чудном языке, которого никто не мог понять.

Гунтрум совсем позабыл об Олеге, о цели своего путешествия и с восторгом предался мечтам об ожидающих его пирах и обогащении. Была уже ночь, и при свете восходившей луны фантастично вырисовалась на палубе гигантская, страшная тень собаки. Подняв свою свирепую пасть, пёс поглядел на звёзды и завыл.

Гунтрум взглянул на него с суеверным страхом, мгновенно поняв, что перед ним находится сын Локи и Ангрбоды.

— Фенрир, — шептал он вполголоса, — скажи, верный ли путь избрал Гунтрум?

Сердито поглядела на него собака свирепыми глазами и ожесточённо пролаяла:

— Я тебя буду сопровождать, твой путь на Кипр, это приказ Олега-Хельги. Но сначала пограбим Лондон, а если времени хватит, то развлечемся и в другой гнусной деревне — Париже.

Друг, котёнок Олега, исчез, но на «Золотом орле» появился вымпел, а на нём — оскаленный Фенрир.

МОРЕ

«Чёрный орёл» вяло покачивался на волнах ещё не проснувшегося сонного моря. Олегу мечталось провести хотя бы день в гордом одиночестве. Надо было продумать и проанализировать все, что произошло у Синеуса. Но не дали, гады.

— Конунг! — гремящий шёпот Олафа прорвался в его уставший от северных событий мозг.

— Уже несколько дней тебя ждут Надир и посланец Аббасидского халифа, нервничают, особенно посланец.

— Зови Игоря, втроём будем совет держать, — Олег встряхнул гривой, разгоняя остатки сна.

Олег не торопясь поднялся на нос драккара, любовно погладил драконью морду:

— Ну, и где будем встречаться с мусульманами: у нас, у Надира или у аббисинца? Тебе, Игорь, как самому молодому — первое слово.

Игорь нахмурил почерневший от южного солнца лоб:

— Лучше у Надира, он наш друг, товарищ и брат.

— У нас, здесь нам родные борта помогут, — Олаф дернул себя за ус.

Олег внимательно посмотрел на лица обоих, затем его взгляд ненавязчиво скользнул по кораблям арабов.

— Уж лучше у багдатского араба, там и стол побогаче, да и уважить было бы неплохо. Готовь лодку и сообщи им обоим, что встречаемся на этом… как обзывают корабль аббассанца-аббисинца?

— «Меч пророка», — Игорь хмыкнул.

— Вот-вот, на нём и состоится торжественная встреча высоких договаривающихся сторон. Готовьте лодку.

Пока двое его помощников гремели железом, выбирая самое блестящее и дорогое, Олег задумчиво перебирал в памяти всё, что он знал об Аббасидском халифате: «Нет, не зря посланник халифа явился на корабле именно с таким названием, что-то будет просить, скорей всего — меч пророка, если Джаффар не наврал. Попросим побольше воинов, ну да ладно, поживём — увидим».

Их встречали со всевозможным почётом: на море был опущен плот, на нём стояли с обнажёнными ятаганами огромные чернокожие воины — почётная охрана, намасленная кожа блестела под лучами солнца, глаза выпячивались дико и страшно. Чтобы казаться ещё сильнее и горделивее, Олег распрямил и без того не маленькие плечи, выпятил грудь, грозно нахмурил брови, Олаф и Игорь торжественно громыхнули железом.

На «Мече пророка» послов встретил маленький, весь сморщенный старикашка в дорогом парчовом халате, обсыпанном драгоценными камнями.

«А халатик-то потянет килограммов на десять, а может даже и на пятнадцать. И как он, сморщенный и старый, ходит с таким весом?» — восхищённо подумал Олег. Отбивая поклоны, слуга посланца халифа торжественно проводил их до резных перил, которые поддерживали искусственную палубу, явно сделанную для встречи Великого князя.

«Да они же из слоновьих бивней! Ох, и уважают нас, варягов! Да… беседа будет сложной, а, скорей всего, не сложной, но хитрой», — Олег только слегка наклонил голову, негоже ему, Великому князю, прогибаться перед слугой посланника халифа.

Олега и его спутников пригласили в роскошную каюту, сделанную из драгоценного чёрного дерева, оббитую китайским шёлком. Там их стоя встречали Надир и посланник Мухаммада ибн Сулаймана, великого халифа, Али ибн Рассид.

После долгих приветствий, пожеланий, вопросов о здоровье родственников Али перешёл к главному:

— Наш несравненный халиф передает тебе, о Великий князь, послание!

Али достал свиток и передал его Олегу.

«Я, халиф и владыка, брат Солнца и Луны, наместник Аллаха на Земле, властелин царств — Сирийского, Вавилонского, Палестинского, Большого и Малого Египта, царь над царями, властелин над властелинами, несравненный рыцарь, никем непобедимый воин, владетель древа жизни, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, попечитель самого Бога, надежда и утешитель мусульман, устрашитель и великий защитник христиан, предлагаю тебе, вождь северных народов, принести мне священный меч пророка Мухаммеда, что хранится в Чёрных землях, Долине фараонов. После того, как ты его передашь, я пошлю к тебе на помощь тридцать тысяч всадников, чьи души укреплены верой в Аллаха, а клинки — верой в меня, халифа Мухаммада ибн Сулаймана».

Олег внимательно, дважды перечитал послание Мухаммада ибн Сулаймана.

— Я всё понял. Но что Великий халиф приказал передать мне на словах?

— Великий халиф, о продлятся его годы, приказал передать тебе в сопровождение сотню копейщиков-эфиопов да сотню бедуинов, проводника, который тайными путями проведёт тебя в Чёрные земли, верблюдов, сколько понадобится, воды и пищи.

— Через сколько дней я смогу всё это получить?

— Проводника — сегодня, он покажет место, где я тебя буду ждать через сто тридцать восходов солнца.

— А через сколько закатов? — Олег то ли пошутил, то ли спросил серьёзно.

— Через сто тридцать один.

— А что будет потом, если я не вернусь в срок?

— Мы будем считать, что ты погиб.

Али ибн Рассид проводил Олега и Надира до плота, где всё так же неподвижно стояли свирепые чернокожие воины. Не торопясь, на двух лодках поплыли к «Чёрному орлу».

— Надир, Али не заподозрит ничего?

Глаза Олега затуманились от вяло текущих мыслей.

— Из-за того, что мы с тобой плывём к твоему драккару? Да нет, ведь я официально наблюдаю за тобой и доношу царю над царями, властелину над властелинами уже почти двадцать лет. Что-нибудь вызнаю у тебя и завтра же отошлю халифу, — Надир весело ухмыльнулся.

Драккар Олега гордо нёсся под парусами к Египту. «Что там меня ждёт? Древние жрецы, до сих пор верящие в Изиду, или встречусь с поклонниками госпожи Смерти? Как добыть меч пророка?..»

Проводник Халиб был пониже Олега на две головы и поуже в плечах, но тело выглядело сильным, мускулистым, а кожа в отблесках пламени отливала красноватой медью. Лицо человека показалось Олегу странно знакомым; ровные дуги бровей над тёмными глазами, широкий лоб, чуть плосковатые скулы, крепкий решительный подбородок… Губы пухлые, нос плоский, слегка раздутый, глаза постоянно меняли выражение: то строгие и решительные, то бегающие и трусливые… «Предаст, при малейшей возможности предаст, да ещё и нож в спину воткнёт. Да он же похож на ящерицу, — хмыкнул Олег. — Интересно, кто и когда у него оторвал хвост? Спросить, что ли? Вспомнил! Да он же похож на Омара, правую руку пророка!»

Утро встретило их штормом и проливным дождём. Корабль начал с трудом пробираться к берегу Египта.

Когда ночью свежий ветер перешёл в ураган, они спустили парус, сняли мачту и гребли без отдыха целый день. «Чёрный орёл», привыкший к штормам и ураганам Севера, устойчиво держался на волнах и храбро шёл вперёд, но вокруг был только дождь и ничего кроме дождя. Они шли по понятным только проводнику признакам на юго-восток, чётко зная, куда идут, но совершенно не представляя, где сейчас находятся, а проводник молчал, изредка показывая нужное направление рукой. Ветер всё усиливался, на верхушках волн стали появляться хлопья пены, а они всё гребли и греблина юго-восток. Смены на вёслах были сокращены — работа выжимала из людей последние силы. Викинги уже садились по двое за одно весло, те, кто в данный момент не грёб, вычерпывали воду — море принялось за «Чёрного орла» всерьёз. Но корабль упрямо продолжал пробивать себе путь сквозь волны, которые из-за ураганного ветра походили на дымящиеся горы. Холодный дождь хлестал гребцам в спины, а стук меча о щит, для того, чтобы моряки гребли дружно, звучал сквозь рёв ветра как биение изнемогающего сердца.

— Игорь, ты что-нибудь слышал об Одиссее? — Олег решил немного позабавиться.

— Твой ученик, Миробог, рассказывал мне о нём.

— А ты, Олаф?

— Греки рассказывали о нём, как о хитроумном вожде и великом воине.

— Ну что ж, пусть тот, кто хочет меня слушать да услышит, а кто не хочет, всё равно услышит. Итак, великие греки после десятилетней осады захватили Трою, пограбили, как положено, и решили, что каждый по отдельности вернётся домой. Одиссей, конечно, — в Итаку. Троя, чтобы вы все знали, недалеко от Дарданелл. Но ведь сколько бы не грабил, всегда кажется мало, правда, Олаф?

— Так оно и есть, конунг.

— Вот, что значит настоящий пират, — восхитился Олег.

— По пути корабли Одиссея напали на мирный город Исмар, расположенный недалеко от Трои на балканском берегу Эгейского моря, западнее устья реки Гебр, как уже пел про них Гомер: «Ветер от стен Илиона привел нас ко граду киконов Исмару; Град мы разрушили, жителей всех истребили. Жён сохранивши и всяких сокровищ награбивши много, Стали добычу делить мы… Полные хмеля, они пировали на бреге песчаном, Мелкого много скота и быков криворогих зарезав…» А какое там, в Исмаре, вино сказочное делали! Вспомни, Олаф, как ты на Кипре гульнул!

— Ну вот, чуть что, сразу Олаф, я же не один пьянствовал.

— Вот именно вино и привлекло товарищей Одиссея. Подумать только, напали и истребили целый город, и всё ради вина! Одиссей, он хоть и жулик, но не дурак, он предлагал товарищам поскорее садиться на корабли и бежать, пока киконы не опомнились, но моряки его не слушали.

Пока из-за вина воины Одиссея напали на город Исмар, Одиссей направился к местному жрецу Аполлона Марону. Он встал на пороге его дома с мечом и сказал: «Этот дом священен и потому находится под моей личной защитой». Затем он, не вкладывая меч в ножны, подошел к Марону и спросил его: «Ты понял? Я тебя защищаю». — «Понял», — ответил Марон и открыл сокровищницу. Из дома Марона Одиссей вынес 7 талантов золота, серебряную кратеру и 12 сосудов вина.

Олаф, ты бы ограбил храм сына Одина?

— Да что ты, Хельга! Фрейр лишил бы потомства меня и всех моих детей, и мой род прервался бы навсегда.

— Я уже говорил, что греки не послушались своего вождя, добрались до вина, женщин и устроили оргию. И тогда, опомнившись и собравшись с силами, киконы напали на полупьяных греков Одиссея. Пьяные, побитые пираты бросили своих погибших товарищей и отступили на корабли. Ещё не протрезвевшие моряки Одиссея вышли в море. И тут — буря, «вдруг собирающий тучи Зевес буреносца Борея, страшно ревущего, выслал», корабли понеслись в неизвестном направлении.

Вначале, может быть, действительно дул Борей, который отнёс корабли Одиссея от Исмара до Дарданелл. Но потом Борей, северный ветер, сменился Нотом, южным, и этого видимо не сумел уловить Одиссей, после оргии, конечно. А ведь потом дул южный ветер, сирокко, который в этих местах довольно часто бывает. Это сильный ветер, и притом он там единственный, который может дуть много дней. Корабли треплет шторм: «Мчались суда, погружался в волны носами; ветрила трижды, четырежды были разорваны силою бури». Потом моряков выбросило на берег, где они едва пришли в себя через трое суток. Где они находятся, куда плыть — неизвестно. С тоски они вновь начали опустошать свои винные запасы.

Ветер не стихал. Всем, конечно, не терпится домой, на Итаку. Хватит! Десять лет дома не были! Трюмы полны добычей, пора и возвращаться. Но где Итака? Где они? Итака, верно, на западе, где заходит солнце. Но попробуй пойми с похмелья, где запад. Тем более — буря, ничего не видно.

И тут Одиссей решил, что сейчас по-прежнему дует Борей. Он рассуждал так: корабли находятся на восточном берегу Пелопоннеса, а значит, нужно идти на юг, чтобы обогнуть Пелопоннес. Все согласились с Одиссеем. Корабли ушли в море с целью обогнуть Пелопоннес. Но на самом-то деле они шли, подгоняемые южным ветром сирокко, вдоль берегов Мраморного моря на север и приближались к Босфору.

Ветер крепчал. И то ли буря виновата, то ли исмарское вино, а может быть, просто дело было ночью, но Одиссей даже не узнал пролив Босфор.

Я знал Гомера, он был знатным мореходом, пока не ослеп. Так он смеялся: «В бурю нас пронесло мимо Малей и острова Киферы». В бурю, когда сквозь дождевые потоки едва виднеется земля, можно ли определить, мимо чего проходит корабль?

Ясно, что хитромудрый Одиссей принял за мыс Малею и остров Киферу кианейское устье Босфора — мыс Румели и мыс Анадолу.

Одиссей оказался в Чёрном море. Освободившись от сирокко, его корабли попали в область варненских ветров, дующих вдоль побережья Чёрного моря на восток. Во времена Одиссея корабли ходили по ветру, потому Одиссея понесло вдоль берега Чёрного моря, где в то время проживали хетты.

— Хельга, а кто такие хетты? — как всегда со своими глупыми вопросами влез Скальд.

— Хеттов вырезали твои предки и предки славян. Не перебивай меня…

Одиссей уже почувствовал, что попал в переделку, и потому стал жаловаться: «Сила Борея нас сбила с пути…» Он с пьяных глаз рассказал, что ограбил храм Аполлона, и боялся, что греки принесут его в жертву Посейдону, дядьке Аполлона, поэтому и начал плакаться.

Девять дней Одиссея бросало из стороны в сторону. Вначале его нёс Нот — южный ветер, потом подхватил западный Эвр, а под конец, возможно, и северный Борей. Вероятно, тогда тучи рассеялись, и Одиссей наконец определил, что ветер дует с севера. Наконец-то на Чёрном море корабли Одиссея прибило к берегу. Встретили греков лотофаги. Как пел мой друг-алкаш Гомер: «Зла лагофаги им не сделали; их с дружелюбною лаской встретив, им лотоса дали отведать они; но лишь только сладко-медвяного лотоса каждый отведал, мгновенно всё позабыл и, утратив желанье назад возвратиться, вдруг захотел в стране лотофагов остаться…»

— Что такое сладко-медвяный лотос? — как всегда, спросил Скальд.

— Да это напиток, которым опохмеляются индусские боги. У индусов называется сома. Ладно, после пещеры я попрошу у проводника, не сому, конечно, а что-нибудь попроще, попробуешь.

В борт «Чёрного орла» ударила мощная волна, всех облило, вода попала даже в рот Олегу, он закашлялся и прохрипел:

— Потом дорасскажу.

Изменив курс, «Чёрный орёл» вместо того, чтобы убегать от шторма, пошёл наперерез волнам. Грести стало ещё труднее — весла то и дело вырывались из воды. Волны били в борт, кружа и сбивая корабль с курса, перекатываясь через него. Воду теперь вычёрпывали беспрерывно. Тьма окружила их, но проводник уверенно показывал направление и они твёрдо держали курс. Скоро ветер немного утих, и внезапно, между двумя ударами вёсел, корабль прорвался сквозь завесу шторма и в прозрачном воздухе перед ними засияла вечерняя заря. Невдалеке среди покрытых пеной волн они увидели высокую полукруглую бухту, а подле неё — город, где мирно покачиваясь на волнах, стояли на якорях несколько боевых египетских галер.

Кормчий устало облокотился на руль и позвал Олега:

— Конунг, это действительно земля или наваждение?

— Держи курс, великий кормчий! А вы, просоленные морские волки, гребите!

Подчиняясь ударам меча о щит, устало склоняясь над вёслами, они вошли в бухту. Здесь было так тихо, что можно было расслышать голоса людей на берегу, ласковый шёпот пальм, и только где-то далеко позади ревел и бесновался шторм. Низкие чёрные облака затянули всё небо, не приближаясь, однако, ближе к бухте. В тихом ясном небе над Египтом одна за другой загорались звёзды…

ЕГИПЕТ

Драккар вытащили на берег, и Олег дал команду отдыхать. Разожгли огромные костры, чтобы обсушиться и поджарить мясо.

— Халиб, расскажи, что это за райский уголок и бывал ли здесь Одиссей, — в темноту прокричал скальд. Он не дождался ответа.

— Засада! — мелькнуло в голове у Олега. Викинги, без команды, отскочили от костров и выстроились в «черепаху». На них никто не нападал.

Начало светать и Олег увидел, что под финиковыми пальмами оазиса Эль-Фахим стоят две тысячи вооруженных всадников, впереди на белом коне сидел всадник в тюрбане — весь в чёрном, с соколом на левом плече.

— Да это же наш проводник, Халиб, самодовольный, как мужской стриптиз. Хорошо он ночью над нами пошутил, эта помесь человека с ящерицей! Игорь, смотри, как он изменился, на человека стал похож, а не на трусливую ящерицу. Интересно, спросит, почему ночью у нас была тревога? — Олег, измученный штормом и бессонной ночью затараторил: — Халиб, Али обещал мне только двести воинов, зачем так много? И как у них получилось добраться в бухту раньше нас?

Халиб из уважения соскочил со скакуна, но посмотрел на Олега, как корабль пустыни смотрит на саксаул:

— Ливийские отряды ограбили караван с золотом, а охраняли его три тысячи воинов, в живых не осталось никого, ни стражи, ни погонщиков, никого… А появились раньше… Всё очень просто, боевые корабли халифата стояли недалеко, по приказу Али они примчались раньше нас.

Вышли они на вечерней заре и двигались всю ночь и первые утренние часы, пока песок не раскалился так, что кони начинали всхрапывать от обжигающего песка. Ночью пустыня выглядела ещё огромнее и страшнее; полосы белевшего в лунном свете песка чередовались с тенями, падавшими от барханов, и каждая такая тень, чёрная и глубокая, мнилась входом в подземное царство, где обитают жуткие демоны, джины, ифриты и прочая нечисть. Небосвод медленно вращался, звёзды равнодушно взирали на огромную змею из всадников, ползущую среди песчаных гор, и только тяжёлое дыхание людей, пофыркивание лошадей да шорох осыпавшегося песка нарушали тишину. Копыта лошадей вязли, передвигаться было трудно, но к середине шестой ночи почва стала твёрдой, каменистой, и колонна стала перемещаться веселее.

Как-то под утро Олег остановил колонну, подозвал к себе Халиба:

— Покажи мне жизнь пустыни, — попросил он.

— Лишь тот, кто найдет здесь жизнь, сможет разыскать то, что ищет.

Они пустились в путь по песку, освещённому луной.

«Вряд ли мне удастся это», — подумал Олег.

— Я совсем не знаю пустыни, вернее забыл пески; не смогу найти в пустыни жизнь.

Он хотел было обернуться к Халибу и сказать ему об этом, но передумал. Подъехали к огромным валунам. Казалось, что они небрежно разбросаны рукой огромного великана.

— Знаю, что в пустыне есть жизнь, но как найти её, не знаю, забыл я жизнь в пустыне. Вот жизнь в лесах, жизнь в пещере — помню, жизнь в горах и окиянах — тоже. Напомни, — попросил Олег.

— Жизнь притягивает жизнь, — непонятно изрёк Халиб.

— Как и в лесах, ещё заодно и схомячут, как только притянешь, — ухмыльнулся Олег, отпустил поводья, и конь его сам стал выбирать себе дорогу по пескам и камням. Халиб ехал следом. Так прошло несколько часов. Уже исчезли пески, исчезло всё, кроме валунов. В свете гигантской луны, отблескивавшей серебром, они были похожи на остатки древней, разрушенной крепости. Наконец конь Олега остановился.

— Я чувствую, здесь есть жизнь, вернее конь, — сказал он арабу. — Я забыл язык пустыни, зато мой конь помнит и знает язык пустыни.

Они спешились. Халиб хранил молчание. Поглядывая на камни, он медленно двигался вперёд. Потом вдруг остановился, осторожно нагнулся, засвистел с переливами что-то непонятное. В глазах Халиба — напряжённое выражение: он словно боролся с кем-то взглядом. Потом резко, так что Олег на шаг отступил назад, выпрямился и вскочил на ноги. Он держал за голову змею. Змея билась в пальцах Халиба, разрывая своим шипением безмятежное безмолвие пустыни, распустила свой капюшон. Это была кобра, чей укус убивает за считанные минуты.

— Ты получил доказательство того, что и в пустыне есть жизнь. Это мне и было нужно.

Разве это так важно?

— Очень важно. Долина фараонов, окружённая пустыней, полна смерти. Я тебя доведу только до неё, дальше ты пойдёшь со своими воинами без нас, нам туда вход запрещён.

Не спеша всадники вернулись назад. Прошло ещё несколько утомительных дней, солнце жгло воинов сверху, пустыня, как огромная сковорода — снизу. Наконец они увидели зелёные холмы.

— Вот за этим рыже-зелёным холмом вход в подземный город. Здесь, где мы с тобой стоим, мы тебя будем ждать месяц. Отдохни один день. Я тебе расскажу всё, что знаю, а ты мне — как молиться вашим богам, если вы не вернетесь. — Помолчал. — Последний раз оттуда выходили триста лет назад. Зашли двадцать лучших воинов Аллаха, вышел один, сын Али ибн Талиба, четвёртого праведного халифа, он вышел из города мёртвых сумасшедшим.

Олег недоумённо огляделся, пологий холм был покрыт жёлтой, пожухшей травой, входа в пещеру нигде не было видно.

— Где вход?

Халиб показал на одинокий камень, вросший наполовину в землю, из-под которого зияла беззубая щель.

— Вот это и есть вход в царство мёртвых фараонов.

Начали собираться вечером, проверили сорокаметровые верёвки, запасы свечей, факелы, кремни, запасы пищи, пересчитали бурдюки с водой.

— Со мной пойдут… Игорь и Гаральд.

Заметив недовольство воинов, добавил:

— Всё, спор неуместен.

Рано утром, едва забрезжил рассвет, трое подошли к входу в подземный рород.

Вокруг камня лежала бесплодная мёртвая равнина. Она была грязно-рыжая в каких-то чёрно-синих пятнах, словно на камень разлили трупный яд. Над головой горело беспощадное слепящее солнце пустыни. Внезапно сверху послышался резкий свист: раскаленные камни, шипя, вгрызались в землю, один из камней врезался рядом с Олегом, поднимая рыжую пыль.

— Всем на землю! — проревел Олег.

— Что это? — пересохшими губами прошептал Игорь.

— Да так, пещерка балуется, не хочет нас допущать в себя. Слыхал я об этом. Полежим, переждём, скорее всего, просто припугивает.

Лежали долго, часа три, наконец, обстрел закончился.

— Встали, вперёд, в пасть неизвестного!

Оставалось пройти метров сто, но шли больше часа, иногда казалось, что горизонт исчезает, а они находятся в центре огромной чаши.

— Ну вот, и дошли-доехали…

Немного передохнули, перекусили вяленым мясом и сушёными финиками. Олег обвязался верёвкой, хмыкнул и головой вперёд бросился в чёрный зев пещеры.

Он шел, упираясь ногами в стенку, одной рукой придерживаясь за веревку, в другой руке — факел. Скупой свет едва освещал унылые скалы, на серых, потрескавшихся стенах чудом держались серовато-зелёные клочки мха, и везде сочилась вода, иногда еле капала, иногда стекала плоскими, широкими ручьями. Игорь закричал:

— Верёвка закончилась!

Снизу гулкий ответ, подтверждённый многократно эхом:

— Надвяжите ещё, как только найду какой-нибудь грот или нишу, остановлюсь.

До ближайшей ниши Олег спускался полдня. Наконец, верёвка задёргалась.

— Что-то нашёл, — буркнул Гаральд.

Воины неспеша начали спускать бурдюки с водой, с пищей, потом по очереди спустились сами. Ниша была просторной, туда можно было поместить ещё с десяток-другой воинов, да ещё несколько коней в придачу. Следующий день был такой же, но ниши Олег не нашёл. Когда верёвки закончились, воины спустились к Олегу, вбили кинжалы в трухлявую стенку, привязали к ним верёвку, обвязались, чтобы во сне не свалиться в мрачную черноту, и заснули тревожным, беспокойным сном. Сон Олега прервал вопль:

— Там, там внизу женщины и дети, они плачут, я слышу, как на них звенят кандалы! Надо срочно вниз, на помощь!

— Вперёд, вперёд, в атаку! — сквозь сон скомандовал Олег. Молодые воины быстро собрались, уже начали распутывать узлы, чтобы броситься на помощь страдальцам.

— Сначала позавтракаем, потом, не спеша, спустимся вниз и перережем всех нечестивцев, которые там, внизу, забижают несчастных…

— Но, Олег, там же страдают…

— Никто там не страдает, наверху прошёл дождь, ручейки окрепли, вот и разговаривают сами с собой. Завтракаем, и вниз!

Так прошло несколько дней. Наконец, Олег увидел далеко внизу светлое пятно и очень приятно удивился. Кажется, начинаются хоть и небольшие, но приятности, а где маленькие приятности, там могут быть и большие неприятности…

Длинный коридор освещался серебристыми водопадиками, которые вытекали откуда-то сверху и также исчезали где-то внизу. Шли долго, наконец, коридор уперся в бронзовые ворота, на них — надпись, выложенная черепами людей и местами — козлиными. Олег с трудом вспомнил древние письмена: «ЗА ЭТИМИ ВОРОТАМИ — ЦАРСТВО СМЕРТИ. ОПОМНИСЬ, ПУТНИК, ВЕРНИСЬ, ИБО ИЗ ЭТОГО ЦАРСТВА ПУТЬ ОДИН — В СТРАНУ ЗАБВЕНИЯ!»

— Где наша доля для нас, казаков, не цуралась! — и Олег, поднапрягшись, толкнул ворота, шагнул, держа в одной руке факел, а в другой меч. Сначала свет факела выхватил из темноты саркофаги, и только потом — огромного воина в золотых латах, а поверх панциря безрукавка из шкуры неизвестного зверя, голые руки свисали до колен, его лицо было похоже на помесь обезьяны и крокодила и…

Кровь. Живая, свежая или казалась свежей. Она была всюду: на мраморных стенах, на золотом панцире воина, даже на изумрудных бляшках, разбросанных вокруг, на страшном, обтянутом пергаментной кожей мёртвом лице. Теперь, при свете факелов, оно уже не казалось серо-жёлтым, стало оживать. Кожа набухала красно-синим, иссохшие губы потихоньку превращались в пунцовые, наливаясь кровью, а из-под полупрозрачных век и из ушей медленно потекли маленькие кровавые капельки. И тут веки дрогнули. Мёртвые глаза взглянули прямо на Гаральда, и он невольно отшатнулся.

— Как его? Куда?

Вопрос был не слишком понятен, но Олег сообразил и заорал страшным голосом:

— Бей сначала — в сердце. Затем — руби голову…

Игорь с рёвом воткнул меч в сердце мертвяка, упырь дёрнулся и замер.

Внезапно послышалось рычание — негромкое, полное бессильной ненависти. Мёртвое тело дёрнулось, руки с жёлтыми когтями стали подниматься…

— Назад! — крикнул, соображая, что они рано успокоились.

Игорь попытался отойти, но не успел. Упырь с неожиданным проворством рванулся вперёд, небрежным движением выбил меч из руки Игоря, ещё один миг, и вторая огромная лапа с кривыми жёлтыми когтями сомкнулась на его горле. Олег рубанул мечами по рукам, кисти разлетелись в разные стороны, отбил удар огромной ноги и ударил по шее. Голова упыря отлетела метров на пять, злобно зашипела, из пасти вывалился чёрный язык, провёл по мертвеющим губам, кожа опять стала жёлто-пергаментной, тело всколыхнулось в последний раз и замерло. Они пошли дальше и не заметили, как кисти медленно подползли к туловищу и… срослись с руками, безголовое тело встало и, покачиваясь, пошло к голове, наклонилось и, как воин одевает шлем, нахлобучило голову.

Олег не спеша пошёл вперёд, его воины молча последовали за ним, поёживаясь от подземного холода. Тут всегда было зябко. Звук шагов по камню отдавался над головой; они шли мимо то ли гробниц фараонов, то ли их родственников, то ли их слуг, казалось, что их мёртвые глаза следят за пришельцами. Длинными рядами на камнях в ногах саркофагов сидели копии мёртвых хозяев, как бы охраняя гробницы, их слепые глаза разглядывали вечную тьму, а огромные каменные сфинксы лежали, свернувшись, возле каменных ног статуй. Казалось, что тени заставляют шевелиться каменных сфинксов, пропуская мимо себя живых воинов. Игорю даже почудилось, что головы этих разумных львов потихоньку, со скрипом поворачиваются и следят за ними.

Напротив гробниц, как огромный каменный нарост, возвышался балкон без перил. На огромных тронах сидели пятеро; охраняли гробницы, и у каждого над головой светился нимб. Олег давно уже не был в Египте, пришлось напрячь свою память, ещё немного усилий, и он вспомнил: «Первый — Осирис. Когда младенец появился на свет, он так громко заплакал, что это могло означать только одно: в мир явился величайший из богов! В то же мгновение голос свыше возвестил: „Люди и боги! В мир пришёл будущий Властелин Мира!“» Вторым на троне сидел Хор Бехдетский. Хор и Осирис были сыновьями Ра. Третьим сидел Сет, сын Геба, бог в виде человека со звериной мордой, с красными глазами и красными волосами, повелитель стихийных бедствий и войн, бог мёртвой пустыни, главный враг людей. Он появился из бока матери Нут раньше положенного срока. «Вай ме! — подумал Олег. — Ведь эта скотина скоро оживёт и станет нашим врагом». Четвертая — Исида, дочь Тота, богиня супружеской верности, материнства и любви, защитница умерших на загробном Суде. Своего брата и мужа Осириса Исида полюбила ещё до рождения, когда пребывала во чреве богини Нут. Пятая — дочь Геба, сестра и жена Сета Нефтида, которой суждено было стать, как и Исиде, покровительницей умерших.

Олег поклонился до пояса умершим на время богам, хотел всё это рассказать своим бравым дружинникам, но тут…

Стены засияли мёртвым, синим цветом; по стенам огненными сполохами побежали непонятные фразы:

Из мрака восстали боги. Смерть кружила над пылью, сея жизнь, чтобы круг великий совершился! Жизнь и смерть прониклись в каждую песчинку. Жизнь — начало, Смерть — итоги!

Смерть сеет жизнь. Смерть освобождает от тяжести бренного тела. Власть смерти вечна, жизнь краткосрочна, смерть — мгновенье!

Смерть не забирает, а возвращает утраченное. Смерть смеётся над тем, кто тщетно пытается от неё убежать.

Поклонись Смерти, и она возлюбит тебя. Призови её, и она явит могущество своё перед глазами твоими. Смотреть ты будешь и восхищаться властью её, ибо она королева и мать всем живущим! Смерть пугает того, кто боится её, и становится матерью тому, кто восхищается ею.

Мужские голоса запели странную тягучую и грозную мелодию, она давила, разрушала и возрождала.

— Княже, ты хоть что-нибудь понимаешь во всём этом?

— Это страшная религия, очень древняя. У них, у этих древних, была одна богиня — Смерть! Правда мы с нею старинные знакомые, иногда мне кажется, что она ко мне неплохо относится.

Коридоры то сужались, то расширялись, иногда они оказывались настолько узкими, что приходилось передвигаться на четырёх «копытах», у Олега локти и колени были сбиты в кровь.

— Хорошо молодёжи, они все из себя в железках! Ишь, только громыхают и сопят.

Олегу вспомнилась ГУЛАГовская песня: «Мы красные кавалеристы, и про нас будёновцы речистые ведут рассказ…»

Внезапно резко задуло, факелы вспыхнули и погасли. Олег ругнулся, с напряжением включил ночное зрение и ненадолго замешкался: перед ними была широкая каменная лестница, уплывающая вниз, в темноту. Неизвестно, что скрывается в темноте, а проверять на себе когти очередного упыря не очень-то хотелось. Лестница спускалась всё ниже и ниже, иногда закручиваясь, иногда спускаясь полого. Прежде чем выйти на очередной ярус, Олег насчитал две тысячи восемьсот ступенек, потом сбился. Кто строил это длиннющее чудовище, вырубая ступеньки прямо в теле земли? Слуги фараонов, атланты или, вообще, неизвестно кто? Это навсегда останется очень большой загадкой и тайной для всех времён и народов. Внезапно прогремел мощный аккорд, огненными сполохами заплясали надписи:

Смерть — это мгновенье, а Её царство — блаженство для того, кто попадет туда, став верною слугой и получив признанье мира мёртвых.

Боги, придуманные людьми, — ничто. Смерть — это сила удивительного преображения и прыжок в вечность, где раствориться сможет каждый.

Тот, кто станет слугой Смерти, благословится как он, так и потомство его в этой жизни и в будущей.

Прими благословение её сейчас и пронесёшь его в века, и стоять ты будешь твёрдо. Глаза твои не будут постыжены страхом и боящиеся Её припадут к твоим ногам и скажут: «Защити и спаси нас от госпожи Смерти, ибо мы в страхе и дети наши!»

Письмена исчезли и мрачный коридор осветился сине-трупным цветом. Прошли ещё несколько километров и уперлись в стену. А на стене — резьба.

Резьба сложная, барельефы в виде схваток, сцен охоты, пиров, разъярённых драконов и вздыбленных львов. Посередине стены два сфинкса держат в лапах Око, дымчатая поверхность зеркала загадочно мерцает, а внутри этого зеркала улыбается странной улыбкой прекрасная женщина с белыми, распущенными волосами. Даже прямому, простодушному Гаральду стало ясно — это госпожа Смерть! Она поманила их пальчиком, и Олег, вздохнув то ли от страха, то ли от облегчения, вошёл внутрь зеркала и пробормотал:

— В Смерти нет страдания, ибо она олицетворяет свободу.

Что-то мигнуло, и они сразу же оказались на другом уровне.

— Сколько же их? — вслух подумал Игорь.

— По древним преданиям — около двадцати, но меч пророка на третьем или на четвёртом уровне, — еле слышно прошептал Олег.

Второй уровень отличался от первого тем, что был намного просторнее, через каждые 100–200 шагов каким-то волшебным огнём горели факелы, вставленные в лапы сфинксов, через каждых семь каменных сфинксов — пирамида из стоящих на задних лапах скарабеев, они обнимали факел, который освещал коридор другим цветом. Воздух был сухой и тёплый, мраморный пол, вымощенный белыми и чёрными плитками, слабо мерцал. Голубые стены с золотыми прожилками были похожи на изящную паутину, на тяжеловесных золотых колоннах возвышались саркофаги, их было намного меньше, чем на первом этаже. И везде — сфинксы, совсем разные, у некоторых безобразные морды ящеров, у других — ощерившихся огромными зубами головы львов, и все с крыльями. Внезапно один из ящероподобных шевельнул головой.

«Неужто оживает древний ужас?» Олег не успел сказать ни одного слова, как шесть мечей в руках зверюги засверкали в холодном освещении зала. Чудовище взмахнуло своими шестью крыльями и тяжело слетело с колонны-постамента. Вещий тяжело, с хаканьем ударил по змеиной шее чудовища, меч только жалобно звякнул и отлетел вверх и в сторону.

— Эх, сюда бы молот Тора, вот уж точно бы раздолбил этого каменного идола!

Два меча, меч Игоря и Гаральда тоже отскочили, не причинив никакого ущерба древнему чудовищу. Олег гибким движением перехватил меч и ударил медным шишаком на длинной рукояти по выпирающим ноздрям, зверь только рявкнул и прыгнул вперёд. Олег нырнул между секундами, время для него остановилось.

— Ах ты подземный козолуп, Великого и Малого Египта гадёныш, свинячья ты морда, шестикрылая срака, не таких ещё бивали! И тебя, ущербную морду, побьём!

Подземный зверь взмахнул крылом, удар пришелся по Игорю, варяга отшвырнуло метров на двадцать, из его горла хлынула кровь, он захрипел и потерял сознание. Сразу два меча пронеслись над головой Олега, тот только ухмыльнулся. Практически одновременно ещё один меч обрушился на Гаральда, викинг еле успел подставить свой меч, но тот предал своего хозяина и с плачем развалился на два куска.

— Ну держись, ожившая статуя! — Олег сорвал со своей груди древние обереги, что подарил ему отец перед расставанием, обмотал вокруг правой кисти и с размаху врезал зверю промеж рогов. По залу прошёл низкий гул, мраморный пол местами вздыбился, по прекрасным стенам побежали мелкие трещины, несколько гробниц рухнули и развалились, обнажив скрытые тысячелетиями мумии. Чудовище подземелья взревело в последний раз и рассыпалось в пыль. Игорь, сопя и размазывая кровь по лицу, тяжело поднялся.

— Ну что, орлы, берите его мечи. Пойдём искать спуск на следующий уровень!

У орлов глаза выскочили из орбит, челюсти отвисли до пупка, из внезапно ослабевших рук вывалились остатки мечей, о таком они не слышали даже в древних преданиях и мифах о богах.

Шесть дней они бродили в поисках спуска на следующий ярус, а на седьмой день вышли на то же самое место, где Олег уничтожил Ящера.

— Знать, пришла пора обратиться к древней молитве-просьбе, — пробурчал хмуро Вещий. — Пройдите через два зала, отдохните. Ждите меня. Я буду выполнять древний ритуал. Подготовьте побольше воды. Игорь, ты помнишь, где из пасти льва струйкой текла вода?

— Да, князь, помню.

— Вот и сбегайте туда, наполните там все пустые бурдюки. После ритуала будешь отпаивать и отмывать меня только этой водой из царства мёртвых. Когда будете наполнять бурдюки, читайте непрерывно, как молитву, речитативом, иначе я не оживу. Запоминайте: «Помнящий о смерти и ждущий назначенного часа вознаграждён будет сполна, но его час ещё не пришёл. Для живущего нет ничего важнее смерти, но его час ещё не пришёл. Всё остальное — подготовка к ней, но его подготовка ещё не закончена. Как ветер уносит опавшую листву, так проходит суета этого мира, но он ещё нужен этому миру.

Разбуди его, Госпожа, он ещё не твой!

Разбуди его, Госпожа, он ещё не твой!

Разбуди его, Госпожа, он ещё не твой!».

Тяжело вздохнул:

— Будете ждать меня два дня. Если не вернусь, найдёте небольшой зал, он находится через три зала от того, где до своего оживления стоял шестикрылый ящер. Всё, разбежались!

Олег зашёл в небольшой зал, его факел вспыхнул и потух — мимолётный росчерк ярко вспыхнувшего света. Тишина и мрак дремали в обнимку, покрывалом у них была смерть. Когда факел вздохнул в последний раз, Олег успел увидеть гробницу, которая была приготовлена явно для него. В зале ощутимо пахло смертью, но не ужасной, не пугающей, а ласковой и нежной, какой бывает только желанная женщина, которую исстрадавшийся мужчина добивался годами, и вот, наконец, она распахнула свои объятия. Олег прощупал гробницу, в изголовье для удобства положил бурдюк с водой, в ноги — верблюжье одеяло и потихоньку залез в саркофаг, поворочался, устраиваясь поудобнее, и приступил к медитации.

«Благословен тот, кто избрал мёртвых в друзья свои!

Благословен тот, кто всю жизнь готовится ко смерти!

Благословен тот, кто помнит и чтит предков умерших своих!

Благословен тот, кто признал реальность мира!

Благословен тот, кто отрекся от пустых иллюзий!

Благословен тот, кто убил в себе овцу запуганную, боящуюся смерти!

Благословен тот, кто идёт на встречу с миром мёртвых!

Благословен тот, кто нашёл истину и правду о смерти!

Благословен тот, кто не испугался и преодолел свой животный страх!

Но проклят тот, кто трясётся в страхе, услышав только слово „смерть“!

Проклят тот, кто мир умерших не уважает!

Проклят тот, кто истину о смерти умалчивает в себе!

Проклят тот, кто забыл дорогу к кладбищу!

Проклят тот, кто жизни поклоны бьёт и восхищается всем, что смертно!

Проклят тот, кто проклинаем миром мёртвым!

И да постигнет проклятие каждого, кто после вразумления не уважит смерть и мёртвых легионы!

Приди ко мне, госпожа Смерть! Помоги мне, госпожа Смерть!»

И она появилась, даже Вещий не предполагал, в каком жутком обличии она появится.

Боль и страх! Боль! Страх! Боль! Страх!..

Зародившаяся во сне, она настигла его и наяву. Олег не понимал, что это — продолжение сна или оживший ужас. Он попытался открыть глаза, но невыносимая боль стеганула его по глазам, казалось, что огненный бич проник в его мозг, он взвыл от боли.

Боль, страх, боль, страх, боль…

Жуткая боль вгрызалась в его мышцы, кости, во все его органы. Казалось, что даже кровь у него закипела. И не было от неё спасения. Ни одно из целительных заклинаний волхвов не могло унять её. Вместо облегчения страданий они как будто бы даже её усиливали.

Боль, страх, боль, страх, боль…

«О, великое царство душ умерших, царство светлое и сильное, невидимое глазам людским!

Услышьте меня, слугу Госпожи смерти нашей, который предстал пред вами в этот час просить о милости на время!»

«Госпожа, пожалуйста, позволь мне отключиться!» — мысленно взмолился Олег. И неожиданно получил ответ.

— НЕ СЕЙЧАС, — раздался в его голове властный голос.

— Но ведь это же невозможно терпеть! Невыносимо! Немыслимо! — уже вслух простонал Вещий, понимая, что начинает заговариваться. А этот разговор с посторонним голосом в его голове, вообще, попахивает сумасшествием.

— НЕ ТЫ ПЕРВЫЙ, НЕ ТЫ ПОСЛЕДНИЙ, ТЕРПИ, — отозвался неумолимый голос. Боль вперемешку со страхом, боль, страх, боль, страх… Она не утихает ни на мгновенье. Она беспощадна.

«Помнящий о смерти и ждущий назначенного часа вознаграждён будет сполна.

Для живущего нет ничего важнее смерти. Все остальное — подготовка к ней.

Как ветер уносит опавшую листву, так проходит суета этого мира.

Облако знает свой путь, потому что ветер несёт его. Дух человека возрастает, потому что смерть ведет его.

Дух есть свет уничтожения.

Дети духа обретут высшее благо.

Смерть не отбирает. Смерть возвращает то, что было утрачено, и в тысячу раз больше. Это великий дар.

Прикосновение смерти — венец всякому свершению. Так пребывает дух!»

— Я больше не могу, если это в твоей власти, прекрати немедленно!

— ЭТО НЕ В МОЕЙ ВЛАСТИ! НАДЕНЬ САВАН, — прогремел явно мужской голос.

— Врёшь, ты не Госпожа! Я бессилен помочь себе. Не действуют даже древние заклинания волхвов. Так убери же эту боль! Она в твоём подчинении.

А в ответ — тишина и наглый рёв:

— ВРЕМЯ ПРИШЛО. ТЫ ГОТОВ. ТАК ИДИ И ВОЗЬМИ САВАН!

На лицо Олега что-то упало. Это могло означать лишь одно — белый саван, саван смерти.

Боль, страх, боль, страх, боль, страх…

Она утихла во всём теле, и Олег почувствовал, что может вылезти из гробницы, но продолжал лежать.

— Почему так быстро? — спросил он. — Ведь госпожа Смерть обещала мне ещё сотни лет жизни, я сам пришел сюда по её приглашению!

— ТВОЙ СРОК ВЫШЕЛ, И САВАН ЖДЁТ ТЕБЯ, — отозвался голос. — УПРЯМИТЬСЯ БЕСПОЛЕЗНО, ТЫ НЕ В СИЛАХ ЧЕГО-ЛИБО ИЗМЕНИТЬ И НАПРАСНО ТЕРЗАЕШЬ СЕБЯ. СМИРИСЬ!

— Нет!!!

Боль, страх, боль, страх, боль, страх…

Но Олег сопротивлялся изо всех сил! Понимая, что если он сейчас согласится, то его планы, планы богов, мечты сотен тысяч людей падут прахом, у Земли не будет будущего. Да, он будет жить вечно, но какой ценой!

— ПОВТОРЯЮ, ТВОЁ УПРЯМСТВО СОВЕРШЕННО БЕСПОЛЕЗНО, — продолжал увещевать голос. — ВЕДЬ ВПЕРЕДИ У НАС С ТОБОЙ ЦЕЛАЯ ВЕЧНОСТЬ. ВДУМАЙСЯ! ПРЕКРАСНАЯ ЖИЗНЬ, ВСЕМОГУЩЕСТВО ИЛИ ЦЕЛУЮ ВЕЧНОСТЬ ТЕБЯ БУДЕТ ТЕРЗАТЬ НЕВЫНОСИМАЯ БОЛЬ. ИЗ-ЗА НЕЁ ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ НИ СПАТЬ, НИ ЕСТЬ, НО ТЫ НЕ УМРЁШЬ, Я НЕ ПОЗВОЛЮ ТЕБЕ УМЕРЕТЬ. ПЫТКА ПРЕКРАТИТСЯ, ЛИШЬ КОГДА ТЫ НАДЕНЕШЬ САВАН. И ТЫ ЕГО НАДЕНЕШЬ! МНЕ МОЖНО ВЕРИТЬ, ВЕДЬ ТЫ ЖЕ ДАЛЕКО НЕ ПЕРВЫЙ! И, БЕЗ СОМНЕНИЯ, НЕ ПОСЛЕДНИЙ.

Боль, страх, боль, страх, боль, страх…

Голос завораживал, отвлекая от боли, от сумасшедшей боли. Слушая его, Олег забывал о мучениях. Но, как только голос замолкал, боль снова давала о себе знать. Из кошмара не было выхода. Голос был более опасной ловушкой. Это была не Госпожа, а кто-то другой, злобный и коварный, но Олегу было уже всё равно.

Боль, страх, боль, страх, боль, страх…

Они навалились на Олега со всех сторон, стоило голосу замолчать. К счастью, тишина продлилась не долго.

— УПРЯМЕЦ, ЧЕГО ТЫ БОИШЬСЯ?

— Что я больше никогда не увижу будущего Земли.

— ПОДУМАЕШЬ, ВЕЛИКА ПОТЕРЯ. ПО СРАВНЕНИЮ С ТЕМ, ЧТО ТЫ ПОЛУЧИШЬ ВЗАМЕН, ЭТО СУЩАЯ БЕЗДЕЛИЦА. В ТВОЁМ РАСПОРЯЖЕНИИ БУДЕТ ИНФОРМАЦИОННАЯ КНИГА ВСЕЛЕННОЙ. ТЫ ДОСТИГНЕШЬ НЕВИДАННЫХ ВЫСОТ!

— Нет! Я буду терпеть! Госпожа — не продажная девка! Она выполняет свои обещания!

— НЕ ВЫПОЛНИТ. НАДЕВАЙ СКОРЕЕ САВАН.

Боль, страх, боль, страх, боль, страх…

Олег под звуки голоса, лишь бы успеть, пальцами раздирает веки, надо вспомнить заветные слова, ведь они мелькнули, когда Госпожа пригласила его в гости.

Вспомнил!!!

— Солнце светит всем существам. Но в его лучах — горение форм. Так смерть движет миром. Лишённый страха смерти подобен солнцу. Тот, кто страшится смерти, подобен растению, скрывающемуся от солнца. Он вянет, и жизнь его становится жалкой.

— НЕТ! НЕ СМЕЙ ДЕЛАТЬ ЭТОГО! ИНАЧЕ БОЛЬ И СТРАХ ВСЕГДА БУДУТ С ТОБОЙ! ВЕЧНО БУДУТ С ТОБОЙ! — предупредил обеспокоенный голос.

Боль, страх! Боль, страх! Боль, страх!.. Они стеганули его с новой, необузданной силой. Под ногти ему вбивали раскалённые иглы, растягивали на дыбе. Боль!

Ещё мгновение назад он искренне верил, что больнее, чем теперь, быть уже не может, какой же он был наивный! Оказывается, со временем человек способен привыкнуть ко всему, в том числе и к невыносимой боли. И когда он привыкает, она может стать в сотни раз сильнее.

Олег сжал зубы, губы отказывались даже шептать, но он упорно продолжал проговаривать фразы мысленно, вдруг его услышит Госпожа!

— Страх — плохой советчик, смерть — незаменимый. Прислушайся к голосу смерти, и многое прояснится. Мудрый не спешит и не медлит умереть. И смерть его совершенна. Только мудрый обретёт величайшую драгоценность. Только тот, кто верит, может прикоснуться к величайшей драгоценности. Идущий к смерти ценит каждое мгновение.

И опять боль, боль разрушающая, такую боль не испытывал никто из живущих.

— Живые уходят, мёртвые возвращаются. Но око мудрого видит: живые и мёртвые суть одно. Я и мёртвый, я и живой одновременно!!! — выкрикнул Олег из последних сил.

И боль ушла.

В светлом сиянии, в просторной белой рубахе пришла она, Хозяйка Жизни и Смерти. Её облик поразил Олега, он никогда ещё не видел столь совершенной красоты: пепельные волосы рассыпаны по обнажённым плечам, прикрывая до талии всю спину, высокий, без единой морщины чистый лоб, огромные фиалковые глаза, полные, красиво очерченные губы, стройная длинная шея.

Горделивая, высокая красота.

— У тебя не было страданий, это всего лишь сон. Да, кошмарный, да, жуткий, но это всего лишь сон. Я знаю, зачем ты сюда пришёл, я наслышана о твоих планах. С мечом я помогу, у меня к тебе только одна просьба: когда будешь разрушать город разврата, столицу блуда и упадка, призови меня, а я немножко развлекусь, отдохну от трудов своих. Договорились?

Олег только смог прошептать:

— Да!..

— Сейчас ты отдохнёшь, немного попозже твои люди придут за тобой, тебя вернут к жизни. Возьми этот перстень, надень его. Когда будешь готов, обратись ко мне. Я перенесу тебя к мечу, возьмёшь его. Потом опять обратись ко мне, и я перенесу вас троих на поверхность. Возьми ещё эту палочку. В зале, где хранится оружие, мгновенно тухнут факелы и обычные свечи. А теперь — спи!

Свет был странным и очень ярким. Куда ярче, чем может дать любая восковая или сальная свеча. От этой палочки получались странные тени и пламя никогда не мерцало.

Он вспомнил, что это именно её держал в руках, когда проснулся… Боль, страх, боль, боль…

Олега опять передернуло от воспоминаний.

Сон это или реальность, разговаривал он с Госпожой или это ему только приснилось? Только он об этом подумал, как на безымянном пальце что-то слегка стало пощипывать. С трудом Олег поднял руку, на пальце чёрным пламенем играл перстень.

— Ну, наконец-то, очнулся!

Чьи-то могучие руки приподняли его, бережно посадили, он услышал бульканье, в нос ударило крепким запахом выдержанного вина.

— Конунг, открой глаза, возьми в руки рог! Это вино нам дал Надир после последней встречи, сказал, чтобы тебе его налили только в крайнем случае. Вот он и пришёл, этот самый крайний случай. Мы тебя отхаживаем уже четыре дня, ты бредил, с кем-то ругался, кому-то угрожал, что будешь четвертовать, какой-то женщине целовал руки, говорил, что она — само совершенство и красива, как никто. Что там было, в зале Смерти? — на одном дыхании выпалил Игорь.

— Откуда вы узнали, что та комнатушка называется залом Смерти? — с трудом разлепил рот Олег.

— Да ещё когда мы воду набирали, выскочил какой-то скелет при мече, щите и короне, вот он нам это и поведал, а потом и вообще, проводил нас туда. Мы же искали тебя три дня, если б не этот коронованный скелет, ещё бы месяц искали, — наперебой тарахтели витязи.

— Сколько дней я был в беспамятстве?

— Четверо суток в зале, да ещё два дня и две ночи мы тебя выхаживали.

— Вроде у нас оставался бараний бок?

— Конечно, конечно! И ещё гречневая каша, как ты любишь.

— И ещё вяленая рыба и пиво к рыбке, а может быть, даже и пиво у нас найдется?

— Сейчас всё достанем.

Олег проглотил всё мигом, сладко потянулся:

— Эх, сейчас бы в корчму, что рядом с Золотыми воротами в Киеве… Ладно, ещё немного посплю, и дальше — вниз, за мечо…

Не успел досказать, как глаза его захлопнулись и он упал там же, где и сидел. И снились ему все те муки, которые непонятно где и когда были, во сне или наяву. Через несколько часов проснулся, потёр опухшее лицо, вылил на свою бестолковую голову бурдюк родниковой воды и утомлённо произнёс:

— Завтракаем и идём. Что вы чувствовали, когда меня не было?

— Вот конунг у нас! Сам пожрал, поспал, а потом ещё и идём, — попробовал пошутить Гаральд.

Игорь вздохнул.

— Я боялся, такого страха у меня никогда не было, даже тогда, когда хазаре хотели меня живьём на костре поджарить.

— У меня был страх, но поменьше, после месячного запоя, когда жить не хотелось, — Гаральд нахмурился от воспоминаний.

— А как мы найдем спуск? Ведь столько дней искали, да всё без толку.

Олег метнул на Игоря пламенный взгляд, ввалившиеся глаза сердито сверкнули:

— Не болтай, сейчас увидишь. О Госпожа!

И она явилась во всём своём смертельном великолепии.

— Приветствую тебя, Путник! Тебе надо спешить, при дворе Императора Византии начались странные игры.

— Тем более не стоит оттягивать!

— При входе в оружейную стоит стража, им шепнёшь, — она наклонилась и что-то сказала Олегу, улыбнулась смертельной улыбкой и исчезла. Великолепная троица оказалась в длинном, слабо освещённом коридоре, Гаральд с недоумением крутил головой, ему показалось, что крепёж сводов — это ребра кого-то громадного животного. В конце коридора виднелась огромная дверь, больше похожая на ворота для динозавров. Полностью из золота и серебра, украшенная полосами дорогого железа. По обе стороны застыли закованные в железо гиганты. В тяжёлых доспехах, с опущенным забралами — прямо металлические статуи, а не люди. Олег подошел к ним поближе, это действительно были не люди. Олег приблизился к одному, шепнул на ухо секретное слово. Воин медленно наклонил, словно раздумывая, огромную как пивной котёл голову в рогатом шлеме, и Олег толчком распахнул дверь.

— Гаральд, стой! Тебе сюда запрещено входить!

— Почему, конунг?

— Вот этот рогатый, воин-колдун, меня предупредил.

Взору открылся огромнейший светлый зал. В окна било солнце, пахло свежим деревом и живицей. Солнце заливало оранжевым светом пол из светлых дубовых досок, натёртый пчелинымвоском. Бревенчатые стены почти не видны за гигантскими головами медведей, вепрей, лосей, пантер, тигров, единорогов… Между ними умело развешаны гобелены сказочной красоты: драконы, целующиеся с русалками, крепости, где вместо стен — заросли кизила, вместо башен — переплетение звёздных роз. На стенах всюду сверкало убийственным великолепием множество мечей, топоров, булав, шестоперов, акинаков, кончаров, кинжалов, разнообразных луков. Олег замер. Этого не может быть! Он находился в Руси. Даже не в Руси, а среди народа, что был до Руси. Он помнил все эти орудия убийства, они были за много веков, до того, как он стал князем.

— Где мы? — глаза Олега превратились в щели. — Опять шутки Госпожи?

— Нет, это мои шутки, это я тебя перехватил, — пророкотало что-то.

У ОТЦА БОГОВ

Встречал его сам Сварог — отец славянских богов, Олег низко поклонился. Сварог — четырехголовый седобородый великан, сидел в огромном кресле, сбитом из цельных кедровых стволов. Помост, на котором стояло кресло, был из бивней, рогов, переплетённых постоянно меняющимся светоносным узором, по углам помоста — четыре огромных черепа, каждый из которых в два раза выше Олега.

Перед помостом кувыркался крохотный горбатенький скоморох, у самого кресла замер старец с огромной чашей в руке и в длинном до пола хитоне.

Когда Олег подошёл поближе, у него перехватило дыхание. Огромная голова с могучим лбом и запавшими глазами, огромное тело, длинные могучие руки, вместо четырёх голов — одна. Кресло явно делали для него индивидуально… Подняв глаза на вошедших, седобородый великан повернул голову, медленно повёл рукой. Голос у него был старческий, с лёгкой хрипотцой, но мощный, как несколько боевых рогов, ревущих одновременно:

— Олег, родич мой, подойди ближе.

Олег шагнул к креслу. Старик несколько мгновений с печалью всматривался в него. Волхв с чарой наклонился, что-то шепнул на ухо. Старик проговорил:

— Как видишь, я ещё жив. Творец меня не берёт, я ему и так надоел, а с госпожой Смертью, как ты её называешь, мы вообще родственники, она моя внучка и, — дед ухмыльнулся, — жена. Я рад, что ты счастливо избежал опасности, от внучки редко кто уходит…

— Спасибо, Сварог, — ответил Олег.

По лицу старика промелькнула тень неудовольствия:

— Я Сварог лишь для народа, а для родичей — дед… Вами как раз и не могу править, себе на беду, слишком много воли получили от рождения. Или хочешь сказать, что подчиняешься? Ты и с Перуном постоянно то собачишься, то целуешься, а ведь он мой старший сын, вспомни, сколько раз ты мне перечил…

Не зная, что сказать, Олег брякнул, с поклоном:

— Выздоровления и многих лет тебе, Сварог.

Глаза Сварога удивлённо расширились:

— Что с тобой, Олег? Разве ты не знаешь, чем ближе к концу своего года-зиме (год его — 27 000 лет), тем я выгляжу старше, а чем ближе к весне, тем моложе? Или ты забыл нашу Правь?

Он чуть приподнялся, и мощное кресло, что выдержало бы и двух слонов, жалобно заскрипело. Волхв торопливо поддержал за плечи дряхлеющего гиганта, тот бросил на Олега недоумевающий взгляд.

— Ты выказал неожиданную мудрость, родич… Перун мне рассказал, что вы с ним задумали. У меня в тебя больше веры, чем в моих сыновей, на тебя я и возлагаю основные надежды…

Олег молчал, не зная, что ответить. Сзади шумно сопел Игорь. Кто же ему поверит, что он был в доме Отца богов? Ведь он недостижим для смертного, да и не все боги могут попасть сюда. Волхв протянул Сварогу чашу, тот нехотя сделал глоток. До Олега докатился душистый запах мёда и степных трав.

Когда Сварог заговорил снова, в его мощном голосе звучала безнадежность:

— Попробуй мой напиток, сурицу.

Сделал знак волхву, тот молча подал чашу Олегу.

— Ты не передумаешь, Олег? Ведь этот путь чреват опасностями, а слуги Моры предложили тебе вечность и власть! Может, с ней согласишься?

Все четверо выжидающе смотрели на Олега. Даже скоморох перестал кувыркаться, стал прислушиваться. Олег пожал плечами, указал взглядом на скомороха. Дескать, и стены имеют уши. Этот вот под прикрытием дурацкого колпака ещё неизвестно, на какую империю или королевство работает и в каком чине да звании там ходит.

Простодушный Игорь сопел всё громче. Олег, чувствуя себя припёртым к стенке, сказал осторожно:

— Я хотел ещё разок посоветоваться с твоим сыном, с другими богами, со своими друзьями-специалистами… Надо точно учесть мнение народа, узнать решение наставников… Нельзя ли это ожидаемое получить без драки, или дракой, но чужими руками?

Волхв с чарой ахнул и разлил напиток Отца богов:

— Совсем без драки?

Олег понял, что переборщил. Время ещё не то, чтобы совсем без драки. Ответил с неохотой:

— Ну, хотя бы малой кровью…

На него смотрели с великим изумлением. Сварог даже рот открыл.

— На других Землях это уже давно так, но здесь, на этой… Ты вырос, родич. Ещё недавно ты водил рати, был любимцем Перуна, когда резал всех подряд, да и Мора благоволила тебе, а сейчас вон как заговорил. Ты конечно прав. Повзрослел ты, повзрослел, мужество не только в мускулах, это редко кто понимает… Больше мужества требуется, чтобы воздержаться от применения силы! Но как ты до этого дошёл?.. Впрочем, несколько сот лет назад мне шепнули, что ты стал волхвом, что ты умеешь предсказывать будущее… Иди, родич. Я верю в тебя и благословляю, если будет нужна помощь, обращайся ко мне через Перуна, помогу. Вот ещё, возьми перстень, поможет, а как, сам догадаешься. Отрок, тебе интересно, послушай о создании мира, мне скучно здесь, одному. Заходи, Гамаюн, пой!

Раздался раздраженно-ворчливый голос:

— Что тебе спеть, дедушка?

Сварог по-молодому улыбнулся:

— Да пой, что хочешь.

И возник Голос, в нём и соловьиные трели, и клекот орла, и карканье ворона:

— Разгулялась непогодушка, туча грозная поднималась. Расшумелись, приклонились дубравушки, всколыхалась в поле ковыль-трава. То летела Гамаюн-птица вещая со восточной со сторонушки, бурю крыльями поднимая. Из-за гор летела высоких, из-за леса летела тёмного, из-под тучи той непогожей.

Сине море она перепархивала, Сарачинское поле перелётывала. Как у реченьки быстрой Смородины, у бел горюч камня Алатыря во зелёном садочке на яблоне Гамаюн-птица присаживалась. Как садилась она — стала песни петь, распускала перья до сырой земли.

Как у камня того у Алатыря собиралися-соезжалися сорок царей со царевичем, сорок князей со князевичем, сорок могучих витязей, сорок мудрых волхвов. Собиралися-соезжалися, вкруг её рядами рассаживались, стали птицу-певицу пытать:

— Птица вещая, птица мудрая, много знаешь ты, много ведаешь… Ты скажи, Гамаюн, спой-поведай нам… Отчего зачался весь белый свет? Солнце Красное как зачалось? Месяц Светлый и часты звёздочки отчего, скажи, народились? И откуда взялись ветры буйные? Разгорелись как зори ясные?

— Ничего не скрою, что ведаю…

До рождения света белого тьмой кромешною был окутан мир. Был во тьме лишь Род — прародитель наш. Род — родник вселенной, Отец богов.

Был вначале Род заключён в яйце, был он семенем непророщенным, был он почкою нераскрывшейся. Но конец пришёл заточению, Род родил Любовь — Ладу-матушку.

Род разрушил темницу силою Любви, и тогда Любовью мир наполнился.

Долго мучился Род, долго тужился. И родил он царство Небесное, а под ним создал поднебесное. Пуповину разрезал радугой, отделил Океан-море синее от небесных вод твердью каменной. В небесах воздвигнул три свода он. Разделил Свет и Тьму, Правду с Кривдою.

Род родил затем Землю-матушку, и ушла Земля в бездну тёмную, в Океане она схоронилась.

Солнце вышло тогда из лица его — самого Рода небесного, прародителя и отца богов!

Месяц светлый — из груди его — самого Рода небесного, прародителя и отца богов!

Звёзды частые — из очей его — самого Рода небесного, прародителя и отца богов!

Зори ясные — из бровей его — самого Рода небесного, прародителя и отца богов!

Ночи тёмные — да из дум его — самого Рода небесного, прародителя и отца богов!

Ветры буйные — из дыхания — самого Рода небесного, прародителя и отца богов!

Дождь и снег, и град — от слезы его — самого Рода небесного, прародителя и отца богов!

Громом с молнией — голос стал его — самого Рода небесного, прародителя и отца богов!

Родом рождены были для Любви небеса и вся поднебесная. Он — отец богов, он и мать богов, он — рожден собой и родится вновь.

Род — все боги, и вся поднебесная, он — что было, и то, чему быть предстоит, что родилось и то, что родится.

Род родил Сварога небесного и вдохнул в него свой могучий дух. Дал четыре ему головы, чтоб он — мир осматривал во все стороны, чтоб ничто от него не укрылось, чтобы всё замечал в поднебесной он.

Путь Сварог стал Солнцу прокладывать по небесному своду синему, чтобы кони-дни мчались по небу, после утра чтоб начинался день, а на смену дню — прилетала ночь.

Стал Сварог по небу похаживать, стал свои владенья оглядывать. Видит — Солнце по небу катится, Месяц светлый видит и звёзды, а под ним Океан расстилается и волнуется, пеной пенится. Оглядел свои он владения, не заметил лишь Землю-матушку.

— Где же мать-Земля? — опечалился.

Тут заметил он — точка малая в Океане-море чернеется. То не точка в море чернеется, это уточка серая плавает, пеной серою порождённая. В море плавает, как прядёт, на одном месте не сидит, не стоит — всё поскакивает и вертится.

— Ты не знаешь ли, где Земля лежит? — стал пытать Сварог серу уточку.

— Подо мной Земля, — говорит она, — глубоко в Океане схоронена…

— По велению Рода небесного, по хотенью-желанью сварожьему Землю ты добудь из глубин морских!

Ничего не сказала уточка, в Океан-море нырнула, целый год в пучине скрывалась. Как год кончился — поднялась со дна.

— Не хватило мне духа немножечко, не доплыла я до Земли чуток. Волосок всего недоплыла я…

— Помоги нам, Род! — тут воззвал Сварог.

Поднялись тогда ветры буйные, расшумелось море синее… Вдунул ветром Род силу в уточку.

И сказал Сварог серой уточке:

— По велению Рода небесного, по хотенью-желанью сварожьему Землю ты добудь из глубин морских!

Ничего не сказала уточка, в Океан-море нырнула и два года в пучине скрывалась. Как срок кончился — поднялась со дна.

— Не хватило мне духа немножечко, не доплыла я до Земли чуток. На полволоса недоплыла я…

— Помоги, отец! — вскрикнул тут Сварог.

Поднялись тогда ветры буйные, и по небу пошли тучи грозные, разразилась буря великая, голос Рода — гром небеса потряс, и ударила в уточку молния. Род вдохнул тем силу великую бурей грозною в серу уточку.

И заклял Сварог серу уточку:

— По велению Рода небесного, по хотенью-желанию сварожьему, Землю ты добудь из глубин морских!

Ничего не сказала уточка, в Океан-море нырнула и три года в пучине скрывалась. Как срок кончился — поднялась со дна.

В клюве горсть земли принесла она.

Взял Сварог горсть земли, стал в ладонях мять.

— Обогрей-ка, Красно Солнышко, освети-ка, Месяц светлый, подсобите, ветры буйные! Будем мы лепить из земли сырой Землю-матушку, мать кормилицу. Помоги нам, Род! Лада, помоги!

Землю мнет Сварог — греет Солнышко, Месяц светит и дуют ветры. Ветры сдули землю с ладони, и упала она в море синее. Обогрело её Солнце Красное — запеклась Сыра Земля сверху корочкой, остудил затем её Месяц светлый.

Так создал Сварог Землю-матушку. Три подземные свода он в ней учредил — три подземных, пекельных царства.

А чтоб в море Земля не ушла опять, Род родил под ней Юшу мощного — змея дивного, многосильного. Тяжела его доля — держать ему много тысяч лет Землю-матушку.

Так была рождена Мать-сыра земля. Так на Змее она упокоилась. Если Юша-Змей пошевелится — Мать-сыра земля поворотится.

Олег вежливо поклонился.

— Дед, ты же запретил тебя называть Сварогом! Дед, ты хоть раз эту уточку видел?

— Конечно, нет, это же красивые легенды и вообще — враки, тебя же мои дети познакомили, частично, с многомерным миром. Даже непутевый Перун знает только осколки от моего знания, — он немного помолчал. — Ты ещё молод, через пару тысяч лет я тебе расскажу подробней. А может, люди и без моей подсказки сами разберутся.

Глаза у Игоря округлились ещё больше. Сопровождаемый Игорем, Олег поспешно покинул зал.

Снова они шли по длинному коридору мимо молчаливой стражи. Гаральд ждал их, переминаясь с ноги на ногу:

— Что там было, с кем встречались?

— Со Сварогом-Одином.

Гаральд застыл в ступоре.

— Олег, куда идти?

— Не знаю, куда дальше идти. Помолчите, мне кажется, что Отец богов уже сделал для меня подарок.

Олег давно придумал, для себя, что тишина всегда лжёт, поэтому он решил воспользоваться подарком Сварога, расслабился, представил свой мозг размером с Землю, нащупал маленькую шишку, которую разбудил Дед, и попросил её работать. Шишковидное тело мгновенно откликнулось. Для начала он принялся сканировать коридор, в котором они находились. После нескольких секунд напряженного «всматривания» в темноту, блуждания мысленного щупа по коридору и залам он не почувствовал никакого пространственного перехода, но нашёл потайную лестницу на верхний ярус. Тогда Олег вернулся на исходную позицию, потянулся вверх и стал продвигаться по помещениям, расположенным над их головами. Верхний ярус он проходил очень медленно, миллиметр за миллиметром, сканируя частоту за частотой, чтобы не упустить никого и ничего… Олег вдруг отчётливо услышал, как бьется чьё-то сердце, он скользнул в ту сторону, откуда доносился звук, запомнил координаты. Несомненно это что-то живое или ожившая на время нежить. Кто-то из нелюдей там затаился, ясно, он что-то охраняет… Затем «внутренний взгляд» его устремился за сспину охранника. Вот оно, там мерцало и переливалось Око, иногда высвечивался иероглиф меча.

— А если бы я не знал китайской письменности, как бы догадался? Опять их шуточки… Вот и верь после этого высшей божественной знати, — слегка хмыкнул.

— Похромали за мной, господа офицеры.

А про себя подумал: «Мне бы настоящих белых офицеров из ГУЛАГа, вот уж действительно, их ничем не удивишь, всегда готовы к бою, к атаке, а если надо, то и к разумному отступлению».

В глазах сопровождающих его лиц появилось недоумение, что за зверь — офицеры, и почему похромали, хотя… Олег часто говорит непонятно.

В коридоре ничего не было — голые стены, но там, наверху, несколько нелюдей бежали к лестнице. Судя по их стремительному передвижению, настроены они были весьма решительно. Когда подошли к лестнице, Олег еле слышно прошелестел:

— Мечи к бою, бегом вперёд и вверх, плечом к плечу, рубите всех подряд, без страха и упрёка.

И грянул бой, почти грянул. Впереди стояли очаровательные девочки, их соски прикрывали золотистые колпачки, тяжёлые бёдра были покрыты прозрачным туманом, и — улыбки, улыбки, улыбки, полные соблазна и страдострастия. За ними стояли закованные в железо скелеты. Второй эшелон — полутораметровые ежи с человеческими лицами — лучники. Замыкали воинство преисподни — муравьи размером с лошадь, рыцарская конница подземелья. У витязей опустились мечи. Как можно воевать с женщинами, да ещё с такими красивыми? Олег хмыкнул:

— Ну, даёт, пещерка, вызвала самых красивых шлюх всех времен и народов… Да уж, придётся сотворить заклинание двойников.

Олег задумался, в его тупой голове всплыло: «О Сварог, вечно бьющий родник, творящий и питающийся иллюзиями! Разве не возвещал ты о могуществе иллюзий? Разве не ты создавал иллюзии близнецов? Разве не ты в иллюзию вкладывал жизнь? Разве не ты иллюзии дарил плоть? Так помоги же, сотвори копии воинов твоих, что ради Прави идут сейчас в смертельную битву! Создай…»

Подул лёгкий, майский ветерок, плавно перерождаясь в инестый северный ураган, из инея стали лепиться человеческие фигуры, их было много. Внезапно ветер стих и всё накрыл туман. Прошло несколько мгновений, туман исчез, рядом с Игорем и Гаральдом стояли, выстроившись фалангой, их братья-близнецы, а за ними — птица Стрибога Страх-Рах. Ах, как же она любила насекомых, особенно вот таких — больших и кисленьких! Девки мгновенно исчезли. Скелеты в панцирях неуверенно шагнули вперёд, но хъёрд Олега уже мчался на них и прошёл через строй мертвецов, даже не заметив их, подумаешь, какие-то безродные скелеты. Каждый из близнецов взмахнул раз по десять — пятнадцать, скелеты даже мечи не успели поднять, а ежи, все-таки живые, хоть и нежить, успели согнуться, ведь только так из их спин вылетают колючки, и рой стрел запел песню смерти, но ни одна не попала в цель, ведь не зря же Олег обучал своих воинов отбивать мечом сразу несколько стрел, они просто отмахнулись, костяные стрелы беспомощно упали рядом. Хъёрд мерным шагом двинулся вперед, и опять воздух разорвал каскад смертоносных костей. Бойцы дружно подняли щиты, нескольких слегка поцарапало. А воины дорвались, они работали двумя руками одновременно, правая рубила и рубила, левая исправно колола в незащищённое брюхо, костяные стрелы уже не срывались со спин ежей, все это было как-то несерьёзно, ситуация всё более напоминала бойню. Лучники были разрублены, проколоты, растоптаны.

А в это время муравьи-рыцари успели перестроиться в свинью и помчались клином на хъёрд с ужасающей скоростью. Мечи даже не поцарапали хитиновую броню, вои не успели закричать грозное «ура», а хъёрд расшвыряло в разные стороны, загрохотало, как при камнепаде. Грохот стоял такой, что стены пещеры покрылись трещинами. Олег успел заскочить на одного муравья, рывком оторвал ему голову и проскакал на нём, на безголовом, несколько минут. Муравьи развернулись в новую атаку, зашевелились, устрашающе защёлкали их огромные жвалы, похожие на гигантские секиры.

«Всё, конец. Распотрошат, как мой нож потрошит перепелок», — успел напоследок подумать Игорь. Но всё равно, через боль, сжав зубы, воины начали подниматься, готовясь к последнему бою, последнему в их жизни. Но тут птичка издала какой-то клекот, в котором можно было понять отдельные слова:

— Как я голодна, а завтрак сам бежит ко мне!

Даже не раскрыв крылья, Рах подскочила вверх, опустилась в самый центр муравьиного воинства и быстренько, чтобы никто не перехватил, схрумкала всех муравьишек, не спеша развернулась к Олегу. В её глазах было столько укоризны, что Олег только раздвинул руки и пожал плечами, ну не виноват я, что мурашей так мало, вон ещё и ежики разные валяются, поклюй, ведь тоже живность была…

— Олег, спасибо за завтрак, покажи мне волка-кота, ведь мы с ним родственники, хоть и отдалённые. Пожалуйста, — проклекотала птица. И Фенрир возник, а может даже, объявился, как всегда из ниоткуда.

— Ну что ж, пускай дальние родственники пообщаются, а нам надо найти уютное местечко для отдыха и восстановления.

Олег посмотрел на хромающих витязей, подумалось, они уже как два брата-близнеца, говорят одновременно, даже одинаковыми словами, хромают одинаково, только на разные ноги, даже расплющены одинаково. Они тяжело дышали, в груди у них хрипело и хрюкало, у Игоря не поднималась правая рука, у Гаральда — левая, оба хлюпают кровью, у Игоря оторвано левое ухо, у Гаральда — правое.

— Садитесь, сдеру я с вас ваши железки.

С трудом стянул броню, бойцы сами сняли исподнее, тела смотрелись как сплошные синяки, даже морды у обоих в одинаковых кровоподтеках.

— Хто их на наш натлавил, — с трудом выдавил из себя Игорь.

— Да никто, — Олег пожал плечами. — Это всё оружейная палатка, она полуразумная, ведь там же огромное хранилище мечей, палиц, яда смертельного для героев, диктаторов и пророков, а их оружие издавна обладало разумом, ну а что для него, для оружия, главное? Атаковать и защищаться, вот она и набралась у них дурных привычек за столько-то сотен, а может, и тысяч лет. Ну, а вся эта полуразумная шушера, вернее разумная, но разумная по-своему, каким-то образом подчинилась Палате.

— Ну дела, — протянул Гаральд, — дазе песселы лажумными бывают.

Олег достал из своей сумки какую-то травку, подумал, достал кубки, налил вина, не спеша растер травку в твердых, как кора столетнего дуба, ладонях, засыпал в кубки, добавил фиолетовые лепестки, какой-то порошок, размешал и всучил каждому.

— Зубы новые вырастут за ночь, да синяки с переломами исчезнут. Щекотно будет, одну ночку не поспите. Ну, а после обеда тронемся дальше.

— Пошему не шражу?

— Мне подумать немножко надо.

Всю ночь Олег что-то шептал, перебирал пальцами, шевелил носом, как будто принюхиваясь. В дело пошли даже уши, они двигались как у кошки. Задремал сквозь кошмары, утром его разбудил грохот.

— Вы что это разгремелись? Отцу-командиру поспать не даёте?

— Ты же сказал, после обеда выходим, вот мы доспехи и починяем, — ответствовали хором.

Втроём они подошли к зеркалу, переглянулись. Что их там ждёт впереди? Шагнули в дымку и сразу уткнулись в заветную дверь. Снизу пробивалась узкая полоска света. По-видимому, проходом пользовались очень редко, но дверь была вычищенной, без пыли и паутины. Добрый, надёжный дуб, обитый полосами какого-то серебристого металла. Олег толкнул её, дверь не поддалась, он разбегался и всем своим тяжёлым телом, с уханьем врезался в неё — бесполезно.

Внезапно их отшвырнуло в затхлый, пахнущий кислотой и ещё чем-то непонятным, но мерзким, коридор. Впереди замерцало синей опасностью. Олег присмотрелся. Сзади — тупик, впереди — синяя помесь слизняка с медузой. Пока Олег думал, витязи перемигнулись и рванули вперёд. Они рубили, кололи, всё без толку. Из каждого отрубленного куска появлялся маленький слизняк, мечи стали растворяться. Слизняк, не спеша, плюнул в Игоря, его кольчуга потекла к ногам, витязь завопил от боли. В Гарольда попали только капли кислоты, прожгли панцирь и шлем. Олег бросился вперёд, подхватил героев, рывком отшвырнул их назад. Вызвал заклинание огнедышащего дракона и дыхнул пожаром на медузу-слизняка. Жаром жахнуло так, что у Олега сгорели ресницы. Они опять оказались около того же зеркала.

— Хорошо, что багаж весь здесь, никто не своровал, — неумело пошутил Гаральд.

— По семь глотков вина, и в Око.

Выпили, встали, подошли.

— Ну-ко, все дружно! Ну-ко, все вместе! — И трое здоровенных детин вмазались в бедную дверку, сверху посыпались камни, а дверь даже не вздрогнула. Их отшвырнуло, оказались в огромном зале, вдалеке шумел водопад.

— Хоть пожрать захватили? — пробурчал Олег.

Игорь улыбнулся и полез в свой сапог, достал кусок сыра, а на нём — нечто, похожее на клопа. Игорь щелчком сбил его с такого долгожданного кусочка. Клоп разбух и стал размножаться и перерождаться. Появились таракано-клопы, комаро-клопы. За секунды их стало миллионы. Они скрипели, жужжали, размножались. Потом ринулись. Все трое раздирали латы, одежду, кожу. Первым очнулся Олег.

— К водопаду! — проревел.

Бешено помчались. Домчались. Залезли. Полегчало.

Зуд потихоньку исчезал, от усталости глаза закрылись, а когда проснулись — опять около Зеркала.

— Давайте закусим и выпьем. — На лишние слова не хватало ни сил, и вообще — ничего. Закусили, выпили, поспали, проснулись, выпили, закусили, заснули. Олег проснулся первым, подумал и, вперемешку со смехом, изобразил рёв боевого рога. Мальчишки подскочили.

— Ну-ко, все дружно! Ну-ко, все вместе! — опять врезались в дверь, Олег подумал, что опять куда-нибудь зашвырнут, да нет, обошлось.

Олег в задумчивости подёргал пальцами нижнюю губу, ведь как-то дверь должна открываться. Озарение пришло как всегда неожиданно.

— Ну и глуп же ты, Олег, а ещё Вещий.

Олег подошёл к краю двери и стал медленно, сантиметр за сантиметром её ощупывать. Прощупал всю дверь и ничего не обнаружил, то есть абсолютно ничего. Он достал палочку Смерти, подсветил дверь и увидел, что на полосах изображены какие-то схватки, сказочные дубравы. Олег придвинулся поближе и поразился мастерству неизвестных кузнецов. Вот какой-то воин, распахнув рот в надрывном крике, отрубает голову неведомому чудовищу, видны даже ресницы воина. В роще выделяется своей статью огромный дуб, на его листьях видна каждая прожилка. Красота! А вон кентавры осыпают стрелами дракона, огонёк из пасти любимой скотинки Лады, богини любви, переливается из светло-жёлтого в кирпично-бордовый. Казалось, ещё чуть-чуть и всё это оживёт, задвигается, дракон сворует корову или красну девицу, а на последок ещё что-нибудь и подожжёт. Воин перерезает горло другу, граф насыпает яд в бокал королю, невеста изменяет жениху, единорога разрывают на части волки. Выглядело всё это прекрасно, даже сказочно. Но как открыть эту долбанную дверь? Тут, похоже, не поможет даже окованный сталью таран.

— Думаю, надо подумать, я же не воевода из анекдота, который упрямо тряс грушу. Ключ, похоже, палочка. Не зря же мне Госпожа говорила про неё с еле заметной улыбкой, а раз есть ключ, значит должна быть дырка, куда вставляется ключ.

Олег опять очень тщательно просмотрел поверхность двери. Идеально ровная поверхность, если не считать изображений битв героев с чудовищами. «Может, это опять шуточки богов? А что, у них это запросто».

Он опять начал очень внимательно осматривать дверь, освещая её палочкой. Прошёлся один раз — ничего, пошёл по второму кругу и вдруг — палочка засветилась чуть-чуть поярче. Олег до предела напрягся и наконец-то углядел: язык у дракона был неестественно белого цвета. Он прикоснулся палочкой к языку, и дверь, торжественно запев, растворилась.

Перед ними открылся великолепный зал. Стройные колонны, установленные на огромных пьедесталах, подобно паутине разбегались от серединного замка. Олег не знал и половины названий материалов, из которых они были сделаны, а на каждой колонне — чаще всего, брошенные в кучу и уж совсем редко — прикованные двойными цепями висели, валялись орудия убийств всех времен и народов: мечи, топоры, булавы, шестоперы, акинакы, кончары, кинжалы, разнообразные луки, томагавки, бумеранги и прочее, прочее, прочее.

Голос возник отовсюду.

— Ты всё-таки пришел. Так возьми то, не знаю чего.

— Х-м-м, ты всё-таки кто?

— Храм оружия, а не палата, даже хуже того, палатка, как ты меня обзываешь, а для друзей — Хранитель.

— Ну ладно, палаткой это я так, с пьяни. А зачем ты, в облике слуги смерти нагнал на меня тайфун ужасов?

— Как ты соизволил отметить, я же почти животное, полуразумный, нечто среднее между кошкой и собакой, а у нас, у полуразумных, очень развиты инстинкты собственничества, как почти у всех у вас, у людей, которых ты считаешь разумными. Вот я и прикинулся разумным: лучше отобрать, чем отдать. Вот поэтому болевые ощущения тебе показывал, убийц посылал. Жизнь хотел отобрать, но ты всё преодолел, — голос примолк. — Я же тебе и сундуки с золотом подкидывал, но ты даже не обращал на них внимания, мечи-убийцы меня многому научили: коварству, вероломству, предательству. Ведь какой хозяин, первый хозяин, такой и меч, — голос хмыкнул. — В том числе и рыцарству, и долгу чести, и обязанностями, и лжи, и притворству… Ладно, морок боли я на тебя засылал, ведь я слуга Госпожи, а она мне просто намекнула, проверь, мол, его. Вот я и проверил тебя, но ведь только мысленно.

— А зачем Муравьёв послал?

— Тоже проверка, как к тебе боги благосклонны.

— А если б Рух не помогла, отозвал бы?

— Нет, твоих учеников схрумкали бы, а ты всё равно выкрутился бы.

— Почему так?

— Учеников пришибли бы, значит, ты их плохо учил. Ну, а тебя, — голос умудрился голосом пожать плечами, — тебя кто только не пытался сожрать или убить или попросту прикончить, но почему-то они все далеко за вратами жизни, а я ещё хочу немного пожить. Вот поэтому я и не усердствовал особо. Ты меня извини за косноязычество, разговаривать редко приходится, отвык немного.

— Ты ещё моего котёнка не видел, он бы с твоими муравьями вмиг разобрался. Ну, да ладно, гони меч пророка.

— Да, котик-собачка Фенрир у тебя ещё тот, рассказывали-шептали. А пророк кто будет? Покажи собачку!

И котик Фенрир появился, улыбнулся своей очаровательно исчезающей улыбкой, подмигнул ушами и исчез.

— А пророк — Магомет, дурень ты перезревший.

— Так Магомет или Мухаммад?

— А что, есть разница? — Олег деланно удивился.

— Пришибу, — вяло поугрожал голос.

— Ладно, верю, что пришибёшь. Отдай мне меч Мухаммада.

— Отдам, но при условии. Когда захочешь отдохнуть от трудов твоих то ли праведных, то ли наоборот, приходи ко мне на огонёк, я попробую пропеть гимн оружию, рассказать о тех, чьи мечи прикованы двойными цепями.

— Обещаю, а ждать-то долго будешь?

— Да лет восемьсот.

— Почему так?

— Да припрутся разные археологи, архитрупники и начнут во мне копаться, а у меня душа нежная, тонкая, да и раздражает всё это гробокопательство, и вообще, чесотка у меня после ихнего мракобесия и трупокопательства начинается. Вот я и свалю в другое измерение, захвачу всё с собой. Правда немножко оставлю, чтоб археологам уж совсе скучно не было, наложу средненькое проклятие, пускай помучаются, разных теорий понапридумывают.

— Ты, вообще, кто, как и откуда?

— Был я человеком, родился и вырос в Атлантиде. Потом при фараонах стал богом Гором, ты наверняка слышал всякую муть про меня, ну а сейчас я просто обычный Хранитель.

— Ладно, обычный Хранитель, меч ентого Мухаммада гони.

— Не могу, при всем уважении к тебе. Меч может взять пророк или герой, а я ни пророк, ни герой, всего лишь бывший бог, бог в изгнании. А вот ты и то и другое одновременно.

— Ну хорошо, с пророком я согласен. Но ведь я не мусульманский герой, я — герой своего и будущего времени.

— Всё правильно. Когда Хоттаб, отец Омара, который правая рука Мухаммада, прятал клинок, он меня напрягал, чтоб герой пострадал за ислам. Но ведь я старый и мудрый Хранитель, мозги ему забил разными толкованиями ислама: сунниты, шииты, суфии, шахиды и прочие, он и забыл про мусульманского героя, так что просто — герой.

— Как пройти за мечом, премудрый извращенец?

— Дойдешь до замка, там направо и чуть наискосок. Понял намёк, вещая сволочь?

— Да уж, конечно ничего не понял. Где уж нам, сирым да убогим. Может, личико своё покажешь?

— Ладно, явлюсь. Как ты хочешь, кем мне явиться?

— Да хоть дыркой от задницы, только не голосом из ниоткуда.

Зашипело, запах менялся постоянно, то благоухание ранних роз, то вонь нужника, то ароматы драгоценных благовоний, а перед окончанием представления — чудный запах свежей, майской, подмосковной сирени.

— Явился, не запылился, — тупым от удивления языком протянул Олег. — Ну, и на кого ты похож? То ли человек, то ли птица.

— Да в облике Гора-Хора пришёл я к тебе. Ну да ладно, не хочешь… — Появился маленький вихрь, и перед Олегом возник трёхметровый детина.

— Так лучше?

— А щас ты кто?

— Это таким я был атлантом.

— Пойдёт, пошли потихонечку в центр твоего мироздания.

— А зачем? Меч пророка… Да вот он, цепи рвёт, сейчас сам сюда примчится. Скучно ему без дела. Возьми его в руки. Согласится ли? Ведь он сам выбирает владельца.

Олег с сомнением посмотрел на свои руки, грязные от крови этих, как их, ершей, нет, ежей, даже под водопадом не смог отмыть их жёлтую слизь. Ну, а что меч, он же без страха и упрека, разорвал цепи, взлетел, отплясал вокруг Олега какой-то замысловатый танец и впился нефритовой рукоятью в ладонь Олега, вспыхнув от радости ярким светом, и запел: «О тот, кто прошел через Смерть! Возьми меня! Пред тобой меч пророка. Возьми меня и сражайся с кем хочешь из людей и джиннов!»

Погас и заснул счастливым сном ласкового котёнка. Металл с волнистым рисунком тускло блестит в свете палочки Госпожи. Клинок, поистине достойный героя или пророка.

— Ты хоть скажи, как тебя зовут. А то все кричат: Олег, Олег, — а сами представиться забывают. То Гор, то Атлант…

— Да зови меня просто — Горыныч, или Горыня.

— Да ты что, еще и драконом побывал?

— Говорят… Драконом, но с человеческим лицом.

— Ладно, соскучусь, приду, только встречай меня наверху. Да, про меч пророка хоть немного расскажи.

— Ну что ж, послушай речь уставшего от одиночества и пресытившегося от жизни отшельника. Я утомлю тебя длинной, наполненной недосказанностью и нудной речью. Внимай. Почему именно мне доверили на хранение меч пророка? Да всё очень просто, я одно время был помощником солнечного бога Гаубаса и звали меня Ята. Почему-то арабы считали меня добрым и мягким, они напридумывали, что от меня исходило то добро, что приносит весеннее солнце земле, благодаря мне просыпается природа, растения набирают силы, благословенные лучи дарят жизнь. Ну, а Омар, он же Умар, все-таки не до конца обмусульманился. Он же стоял рядом с Мухаммедом во время создания ислама, да что мне тебе рассказывать. Это везде так: поскребешь христианина, а под этой личиной — язычник. То же и у мусульман, ведь они тогда только вступали на новый путь, на создание могучей, всепокоряющей религии. Вот Омар, нет, его отец, как старому, проверенному богу и доверил мне этот меч. Пророк этот меч получил после первого грабежа.

Задери меня ящер, вспомнил, ты же тоже грабил с ним караван, ты ещё прикидывался погонщиком верблюдов, или людей, забыл…

Вот это и стало для всего арабского мира первым шагом для создания религиозной империи, как, впрочем, всегда создавались, создаются и будут создаваться империи: религиозные, идеологические, ну и конечно же, финансовые. Он разграбил караван у оазиса Бадр, под его командованием было около трёхсот воинов. А охрана каравана — 950 человек. Захватил огромную добычу, кто-то попозже перевел стоимость всех верблюдов, ишаков и разного барахла на деньги — 50 000 динариев. Вот он и взял из награбленного этот меч и верблюда, пятую часть отдал в казну ислама, остальное поровну разделили его воины.

— Нас было шестьсот восемьдесят, а охрана, ха, охрана, да они и меч не могли от страха в руки взять.

— Не перебивай! Хоть и бывшего, но все-таки бога. Помог пророку для создания новой религии и кризис в Аравиии, который породил духовный надлом, что было вызвано агрессией христианской Эфиопии, которая по наущению Византии спровоцировала войну сначала против Йемена, а затем против Мекки. Многие арабские племена оказались без средств к существованию. Жившие охраной и обслуживанием караванных путей устремились в оазисы, где между ними и оседлыми племенами началась жестокая борьба. Необходим был новый источник жизненной силы. Ну, и как всегда — свято место пустым не бывает, вот так и появился Мухаммед. В отличие от последователей Христа он не называл себя сыном божьим, он говорил, что только общается с ангелами, они и передают ему слова творца.

— Христос тоже не называл себя сыном божьим, это всё придумал Пётр, который апостол.

— Просил, не перебивай старших!

— Молчу, молчу, молчу.

— Вот он и осознал, что для всей планеты необходима была встряска. Христианский мир прогнил; папы римские провозгласили себя наследниками апостола Петра, в Византии религия полностью перешла под контроль басилевсов. Люди ходили согнутыми, на три четверти превратившись в рабов, согнутые, с опущенными в землю глазами, полностью потерявшие человеческое достоинство, уже не понимали, что такое быть свободным, вечно куда-то бессмысленно и озабоченно спешащие, готовые пресмыкаться перед сильными и помыкать слабыми и беспомощными. Вместо гордости — кичливость, не уважают себя сами, ибо чувствуют — не за что, любые налоги будут платить, терпеть любые унижения ради великой цели — жить… Утомил я вас пересказами давно минувших дел.

— Ладно, действительно, утомил. Как и где тебя найти? Только прошу, не здесь.

— Подойди ко второму входу или к третьему и три раза меня позови.

— Второй-то вход где?

— В каменоломнях Корчи, это рядом с горой Митридата. Раньше вход был в Пекло на берегу реки Смородины, сейчас это корченский пролив.

— Супротив Тмуторокани?

— Можно подумать, что не знаешь… Как-то общался я с римским консулом, что Митридата разгромил, он мне и сказал, что помогал ему какой-то рыжий, с зелёными глазами, не ты ли?

— Вот всегда так, раз рыжий, значит я. Ну ладно, знаю. Подойду или подскачу, а может, подлечу, а третий где?

— Да тут, недалече, в черных горах Йемена, где приносили жертвы, где, по легенде, захоронили братоубийцу Каина.

— И как же я найду эту могилку?

— Почувствуешь, ведь ты же — Вещий.

— Хорошо, постараюсь, даже попробую, но обещать не могу. До побачення.

— Подожди, возьми от меня в подарок великую корону фараонов — объединенную корону — «Пшент».

Олег взял её, и в свете палочки Смерти чёрные бриллианты вдруг заиграли и зажили новой жизнью, белые заискрились и запели. Олег равнодушно посмотрел на эту завораживающую красоту, а его спутники не смогли подавить возглас невольного восхищения. Бриллиантам подпевали изумруды и сапфиры. Сапфиры были разных цветов: то чёрные, как южная ночь, то белые, как лёд на родине викингов. Эта игра, эти переливы были чудодейственно красивы.

— Эта корона, как и меч пророка, обладает волшебными свойствами. Например, если надавишь на этот бриллиант, то станешь невидимым, повернешь вот этот изумруд, и откроются все клады на расстоянии десяти полётов стрелы, ну а в остальных свойствах короны потихоньку разберёшься сам.

Немного подумал, залез в свой нагрудный кошель и извлек из него перстень.

— По легендам, этот перстень принадлежал Исиде, дочери Тота, богини супружеской верности, материнства и любви, защитнице умерших на загробном Суде. Если ты захочешь узнать, насколько верна тебе женщина, прикоснись перстнем к её руке, и перстень тебе всё поведает.

У Олега на ладони появился перстень, не уступающий в изяществе короне Пшент. Оболочка перстня — переплетённые между собой ниточки какого-то искристого металла и золота, а в центре — тысячегранный изумруд. А окружали его блестящим хороводом бриллиантовые искорки.

— Горыня, ответь, пожалуйста, на мой простой и незатейливый вопрос. Почему вы, боги, так интересуетесь моей злосчастной жизнью?

— Ответ: ты единственный из людей, не считая Иуды, кто спокойно перешагивает через столетия, а как и почему — неизвестно.

У Игоря горло распухло, как у жабы, от незаданных вопросов; его прорвало:

— Сколько ярусов в пещере? Кто её создал?

— Слишком много ты хочешь знать, юноша. Попробую тебе рассказать. Таких пещер, не считая этой, ещё восемь. Попробую перечислить: одна на середине Урала, вторая рядом с Тмутараканью, третья рядом с горой Белуха, четвертая в Африке, под Келиманджаро, пятая в Индии — Меру, шестая — в Андах, седьмая — в Кордильерах, восьмая — под льдом Антарктиды. Все они соединены подземными ходами. Их создали Наги — повелители змей. И все эти пещеры охраняет Мора — Смерть, для неё нет понятия времени и пространства, она везде и её нет нигде.

Горыня задумался.

— Когда-то давно Мора была моей женой, мы с ней вместе охраняли все эти пещеры. Вот только не понимаю, почему люди приклеили мне приставку — Змей? Потом она меня разлюбила и отправила в изгнание в эту пещеру. Наша пещера многомерная, частично — на нашей Земле, а остальные — в параллельных мирах, на других Землях. Вы, например, были в гостях у Сварога, но он вообще находится в замкнутом мире, без его соизволения к нему могут попасть боги только более могущественные, чем он.

Его прервал Игорь:

— Но выше и могущественнее только один — Род!

— Молодой человек, Вселенная бесконечна, в ней очень много богов. Да, Сварог — один из самых могучих, но только на Земле. Во Вселенной же очень много развитых цивилизаций, а чем мощнее цивилизация, тем могущественнее её боги. Да, Род — действительно Творец, но это только одно из Его имен, настоящего имени никто не знает… Ладно, продолжим экскурсию по моей, — Горыня хихикнул, — пещере. Каждый ярус сей пещеры — символ. Даже этот ярус — не совсем ярус, здесь вложено друг в друга много ярусов: ярус мусульманский, ярус древнего Египта, скифский ярус… Посмотрите, — Хранитель махнул рукой; перед ними зазолотились плуг, ярмо, секира и чаша. — Игорь, ты можешь взять один из этих предметов, ведь ты прямой потомок Колоксая и его братьев: Липоксая и Апроксая. Секиру тебе брать нельзя, ты слишком чист, возьми лучше чашу, по твоему желанию она будет наполняться тем, что ты пожелаешь, от воды до сомы, напитка богов.

Игорь немного подумал, протянул руки к чаше и… Его остановил Горыня:

— Эту чашу создал сам Род. Перед тем, как взять, ты должен её выслушать.

И чаша запела тонким голосом:

— До рождения света белого тьмой кромешною был окутан мир. Был во тьме лишь Род — прародитель наш. Род — родник Вселенной, Отец богов.

Был вначале Род заключен в яйце, был он семенем непророщенным, был он почкою нераскрывшейся. Но конец пришел заточению, Род родил Любовь — Ладу-матушку.

Род разрушил темницу силою Любви, и тогда Любовью мир наполнился. Долго мучился Род, долго тужился. И родил он царство небесное, а под ним создал поднебесное. Пуповину разрезал радугой, отделил Океан-море синее от небесных вод твердью каменной. В небесах воздвигнул три свода он. Разделил Свет и Тьму, Правду с Кривдою.

Род родил затем Землю-матушку, и ушла Земля в бездну тёмную, в Океане она схоронилась.

Солнце вышло тогда из лица его — самого Рода небесного, прародителя и отца богов!

Месяц светлый — из груди его — самого Рода небесного, прародителя и отца богов!

Звёзды частые — из очей его — самого Рода небесного, прародителя и отца богов!

Зори ясные — из бровей его — самого Рода небесного, прародителя и отца богов!

Ночи тёмные — да из дум его — самого Рода небесного, прародителя и отца богов!

Ветры буйные — из дыхания — самого Рода небесного, прародителя и отца богов!

Дождь и снег, и град — от слезы его — самого Рода небесного, прародителя и отца богов!

Громом с молнией — голос стал его — самого Рода небесного, прародителя и отца богов!

И поднялись воды великие!.. Наполнялись водою дебри — разливались реки широкие, поднимались звери к вершинам. Лютость в кротость тут превратилась, страхом сильным она укротилась.

Чаша ослепительно вспыхнула и погасла.

— Каждый раз, когда ты, о Игорь, будешь обращаться к ней с просьбой о напитках, она будет петь тебе древние былины. Продолжу. Первые три яруса вам уже известны, ниже находятся библиотеки всех цивилизаций, которые существовали как на нашей, так и в параллельных Землях, ещё ниже — генотипы растений, животных, а ещё ниже — людей.

Со своими неуёмными вопросами влез Игорь:

— Что такое генотип?

— Это копии, спящиекопии, — Горыныч всё больше и больше воодушевлялся, ведь он молчал сотни лет. Последний раз разговаривал с сыном халифа, поэтому он его и не убил. Подумаешь, немножко коснулся его мозга, тот, бедолага, из-за этого и впал в прострацию.

— Дальше находится мир Нагов, эти люди спустились во чрево Земли перед последним потопом, они — властелины змей, даже Йормундгад, гроза и ужас асов, прислушивается к их просьбам и советам.

Тут даже Олег не вытерпел:

— Что же они едят, пьют?

— Говорил же, не перебивай старших. Змеи добывают самоцветы и золото. В безлунную ночь, когда небо покрыто облаками, они подымаются наверх и обмениваются с людьми, берут у них пищу и ткани. Только доверенные люди знают, где ждать Нагов. Ещё ниже — переходы в царства мёртвых, сколько на Земле было и есть религий, столько и царств.

Горыныч задумался.

— Возьмите ещё в подарок для всех ваших воинов — кольчуги и брони, Мора поможет вам доставить всё это барахло наверх.

Олег пренебрежительно махнул рукой, но молодые витязи переглянулись и начали подтаскивать всё к двери. Дверь распахнулась и как бы сказала им: «Переносите, переносите за меня и через меня». За время блуждания по пещере, воины научились уважать и понимать якобы неодушевленные предметы.

Они перетащили всё. Когда перетаскивание закончилось, Олег в знак благодарности наклонил свою рыжую голову и небрежно засунул подарки в свой походный мешок. Его витязи отдали честь, как будет принято в двадцатом веке, поклонились двери.

— Когда и у кого они успели научиться? — восхитился конунг.

С богом, который в опале, расстались как древние приятели.

Дверь за ними с визгливой, варварской песнью закрылась, они все втроём бросились отплясывать несуразный танец сумасшедшего счастья. Хорошо жить! Особенно остро это чувствуешь там, где твоя жизнь подвергается ежедневной встрече со смертью и не только с ней, с родимой, а и ещё с большей гадостью, ведь можно было превратиться в живого трупа, или хуже того — в упыря.

— Мора, Госпожа, прошу тебя, вверх!

Она появилась уже черноволосой, с печалью во взоре, улыбнулась и кивнула. Олег привык к мгновенным перемещениям, но для его спутников это было как удар ниже пояса, не успели они сделать вдох-выдох, как уже находились рядом с лагерем. Оба воина только крутили головами, на них напало жуткое чихание, лица покрылись красными пятнами, глаза превратились в узенькие щёлки.

— Аллергия на перемещения, — Олег поставил мгновенный диагноз из вредности вслух.

Наверху моросил нудный, долгий дождь, льющий из низких серых облаков, — сыро, холодно и мерзко. Дождь лил, лил и лил. Земля превратилась в огромное озеро грязи, Олег и его витязи с трудом добрались до своих шатров, то и дело поскальзываясь и спотыкаясь в этом месиве. Звонкие ручьи и маленькие речушки, десятками пронизывающие местность, располнели, разжирели и вышли из берегов.

— А ещё говорят, что дождь здесь раз в десять лет, — недовольно пробурчал Олег. — Олаф, сын морской сучки! Где костры, где жареные олени или, на крайний случай, барашки?

— Конунг! Ты! Живой! Сейчас всё будет! Эй вы, помесь тараканов с Навудоносором, костры и мясо, много костров и много мяса! Иначе в ваши откормленные животы я сам запущу глистов! Рассказывай, где был, что видел, а самое главное — меч пророка взял?

— Сначала покорми, потом расскажу. Ну, а меч, вот он!

Олег подтащил свой мешок, развязал и небрежно выдернул меч из ножен.

— Меч как меч, и что все с ума от него сходят?

— Раритет, — с умным видом изрёк Олег.

А меч засиял во всём великолепии и стал петь свой собственный гимн:

Меч всхрапнул и замолчал. Воины поклонились мечу и его гимну. У могучего Олафа не хватало слов, он только всхлипывал.

— Хляби небесные давно разверзлись? Вы без меня тренировались? — Олег тяжело вздохнул.

— По двенадцать часов в день, иногда по шестнадцать. А что такое хляби небесные?

— Хляби — это дождь. Неплохо. Когда придём в бухту, прочитаю и покажу следующий урок.

— Как только вы спустились в пещеру, с тех пор он и льёт, а ещё говорят, что дождь здесь бывает раз в десять лет…

Олаф не знал, как и чем угодить Олегу, он выбирал ему самые вкусные куски мяса, лично сам подливал вино, казалось, что ещё немного и он начнет сдувать с Олега капельки дождя. Олег немного подумал и показал ему другие трофеи. Перстень Олафа совершенно не заинтересовал, но вот корона…

— Да, теперь мы самые богатые люди на Севере, ведь сколько викингов закопали нажитое в честных и опасных походах рядом с домом, а потом кто погиб, кого поглотила морская пучина, а кто и просто остался на чужбине.

Игорь, неспешно, как и полагается воину, достал золотой кубок Колоксая, попросил её:

— Наполни сурицей, напитком Сварога и Одина!

Чаша запела очередную былину и наполнилась животворным напитком.

— Неисповедимы твои пути, Один, — пробормотал шкипер и одним глотком осушил чашу. И вмиг лет на десять помолодел. Игорь с трудом удержал смех.

— Ещё несколько таких чаш, и ты станешь малолетним ребёнком!

— Если это колдовство идёт от Одина, то это не колдовство, а как, у этих, у христиан, называется… — Олаф дернул себя за бороду. — Вспомнил, причастие.

Костры уже начали потихоньку догорать, Олег дожёвывал последний кусок шашлыка, когда по-кахетински подскакал проводник.

— Ветер пустыни мне нашептал, что ты вернулся, о великий!

— Ну вот, даже не поздоровался, а сразу великим обзывает, — Олег устало прикрыл глаза.

— Тысячи верных детей ислама пытались принести меч, но никто не вернулся, все нашли свое успокоение там, внизу, только тебе, великий, это удалось. Если прикажешь, завтра двинемся в обратный путь, а сегодня я пошлю сокола с радостной вестью во дворец халифа, да продлится его жизнь на долгие годы!

— Это хорошо, что пошлёшь сокола, а в путь двинемся сегодня, пока прохладно.

Дорога в бухту оказалась гораздо короче, чем в долину фараонов. Никто не нападал, даже солнце не пыталось их поджарить, в спину осторожно дул лёгкий прохладный ветерок. Олег отбрыкался от пересказа приключений, взвалив эту тяжкую долю на Игоря и Гаральда. Их слушали с восхищением, постоянно переспрашивая, уточняя все детали, особенно старался скальд; ведь он же должен петь песни, он должен всё запомнить, ведь он умеет рифмовать слова, но… столь великие подвиги достойны прославления гораздо более знаменитыми и умелыми скальдами, чем он.

Рядом с пересказчиками постоянно крутились два араба, через равные промежутки времени один срывался и улетал к своему вождю на доклад, а вместо него появлялся очередной доносчик.

Когда небо начало темнеть, подошли к ставшему уже родным оазису. Их увидели издалека, шатры уже стояли, ожидая великих героев, костры весело полыхали, вовсю готовили торжественный ужин в честь того, кому Аллах указал дорогу к мечу Пророка. Бухта светилась победой, она была забита боевыми кораблями халифата, гиппагоги со скакунами стояли отдельно. Олег быстро прикинул, сколько смуглолицых воинов будет за его спиной. Великий халиф не обманул его, бойцов за смерть или победу он выделил больше, чем обещал.

А костры полыхали и пели честь и славу победителю. Когда Олег соскочил с коня, все воины Аллаха упали на колени и уткнулись лбами в песок, ведь никто за столетия не смог пройти кошмара смерти, столетиями слагались легенды, что только честный, могучий воин, верующий в Аллаха, может принести меч пророка, и вот это свершилось.

Олег как всегда ухмылялся про себя: «Когда мы грабили первый караван, он не был пророком, а я не был волхвом».

Небо и море слились в тёмно-вишнёвый цвет, воздух наполнился запахами кипарисов и магнолий, это был праздник, праздник победивших сердец, праздник духа, праздник будущего.

Ох, эти ветры, эти запахи пустыни и моря! Они навевают мысли о вечном безумии: как совместить религии, как совместить мечты и реальность, солёный запах моря и иссушающий запах песков.

Олег пил вино, не замечая его вкуса, не замечая праздника. Он как всегда видел впереди боль и страдания, страдания женщин, смертельные ухмылки мужчин и мёртвые от ужаса глаза детей.

— Зачем властителям власть? Зачем богатым богатство? Зачем рабам рабство? Зачем богам богство? Зачем Единому мы?

Сам того не замечая, весь из себя в задумчивости, Олег выпил несколько кувшинов вина, вскочил, поклонился на четыре стороны света, и… И началась пляска Олега, такой пляски ещё никто и никогда не видел и больше никто и никогда не увидит. В ней было смешано всё: и дикие пляски людоедов, и медленные, утонченные вальсы феодальной Европы… Он бил в бубен как шаман, играл на арфе в белых одеяниях и дурным хриплым голосом орал под стук барабанов рок.

Ему постоянно подавали кувшины с вином, звёзды весело, в такт его танцам подмигивали, костры, подражая Олегу, то выбрасывали свои пламенные языки, то прятались в темноте, даже пальмы шелестели в унисон диким мелодиям волхва. В конце своей дикой пляски он заорал:

— О Сварог, вечно бьющий родник, творящий и питающийся иллюзиями! Разве не возвещал ты о могуществе иллюзий? Разве не ты создал иллюзию Вселенной? Разве не ты в иллюзию вкладывал жизнь? Разве не ты иллюзии дарил плоть? Так сотвори иллюзии прекрасных женщин, которые нам всем помогут отдохнуть от праведных трудов, что денно и нощно… фу, запутался! Создай…

И внезапно на лазурном берегу возникли звёздные мечети и сверху полился зачаровывающий всех голос:

У Игоря пересохло в глотке:

— Это ещё кого ты вызвал, князь?

Олег хмуро взглянул, подумал:

— Мёртвые пророки влезают со своими словами, глаголя, что пьянство — вред, да и вообще, жить вредно. А тут ещё молодёжь неграмотная лезет со своими дурацкими вопросами.

Вещий тряхнул плечами, отвечать ведь надо:

— Да был у меня побратим — Мухаммед, он сейчас и вещал, — подумал и добавил: — Мухаммед осеняет благодатью каждого, кто хочет его слушать. — Вздохнул: — А говорит-то великий пророк правду. Когда эмир Бухары вдумался в эти слова, то решился на праведное дело — возжелал искоренить порок, и почти искоренил. Правда его потом зарезали в собственной постели.

Ну, а пир продолжался!!!

Олег наполнил свои лёгкие чарующим запахом моря, знойным запахом песков и волнующим ароматом чуть уставших пальм. А все вечерне-ароматное волшебство перебивали запахи копчёных павлинов, тягучего терпкого вина, бараньего сала, жареной рыбы и прочей вкуснятины, чем набивает голодный человек своё брюхо.

Внезапно Игорь выхватил арфу у скальда и запел только что придуманную песню:

— Высокие, сильные, смелые люди — левой рукой черпающие океан, а правой ломающие хребет вечным горам. Сегодня мы принимаем на морском берегу благородного князя Олега, героя, а город наш, что стоит на этом берегу, он славен и прекрасен!

Олег тряхнул пьяной рукой:

— Какой город, мы же не в палатах у какого-то эмира, а в сказачно-драных шатрах, но всё равно — хорошо отдыхаем, а что-то мне тебя пришибить захотелось.

Игорь уже от перепуга начал шепелявить:

— Взгляд его грозен и дик, дело его велико, поход его справедлив, слава его бесконечна. По нашей, варяжской традиции, воздадим ему почётную и справедливую тризну.

Олег приподнял свою тупую от пьянства голову, икнул и изрёк:

— Так выпьем за меня, за покойника.

Звёзды допевали свою предрассветную песню, когда появился Халиб.

Олег с трудом выполз из палатки и сумрачно изрёк:

— А кто-нибудь помнит, зачем мы вообще сюда заявились и для чего?

Широко и вкусно зевнул, да так, что хрустнули скулы.

Халиб упал на колени, его лоб уткнулся в листья пальм, руки вытянулись вперёд и кисти согнулись в судорогах:

— О Великий! Прошу, покажи мне меч пророка!

Олег не спеша достал святыню мусульман.

Он засверкал в предутреннем звёздном свете, остром как ложь. Халиб поклонился мечу, его нижняя губа слегка, почти незаметно, тряслась. Рыжий ухмыльнулся, зрелище ему явно понравилось.

— Зачем ты скрываешь свое имя, о блистательный Мухаммад ибн Тугдж аль-Ихшид? Хочешь, я предскажу твоё возможное будущее? — так вопрошал его Олег, мучаясь с похмелья. Халиб вздрогнул, немногим было известно его настоящее имя:

— Я буду слушать тебя, о великий воин и волхв! Но сначала я должен передать слова Великого Халифа. Так внимай же, сейчас мои уста, это его уста: «Я, халиф и владыка, брат Солнца и Луны, наместник Аллаха на Земле, властелин царств — Сирийского, Вавилонского, Палестинского, Большого и Малого Египта, дарую тебе, князь, титул „насар“, что означает победитель, а также имя аль-Ихшид, что означает „правитель“, и назначаю тебя почётным наместником Египта и Сирии». Глашатаи будут кричать это во всех городах халифата. А на словах Великий Халиф велел передать, что он даёт тебе 50 000 всадников, флот — всё для того, чтобы ты как следует потрепал силы Византии. Дарит тебе Кипр, где будут собраны все войска. Ещё он просил тебе передать, что в Халифате очень плохо обстоят дела. В Египте ты сам всё видишь, в Марокко создается династия Идришидов, в Тунисе и Алжире — династия Аглабидов, в Иране — Тахариды, в Средней Азии — Саманиды. Они не платят никаких налогов, гвардия на грани восстания. Начинаются бунты: в Ираке — зинджи, катматы — в Сирийской пустыне, в Хосране и в Средней Азии, раскол в вере — всё выше и выше задирают голову исмалиты. И только воин с мечом пророка в одной руке и с Кораном в другой может вновь объединить Халифат. Халиф знает, что ты принимал мусульманскую веру. Так может, ты вернёшься к святым источникам, возьмёшь меч пророка в руку и воссоздашь Халифат?

Олег вымученно нахмурил брови и сделал вид, что глубоко задумался:

— Позволь мне завершить то, что должно быть сделано, а потом я дам ответ Великому Халифу.

— Тот, кто сияет нам подобно Утренней Звезде, знал, что ты именно так и ответишь, — с поклоном ответствовал блистательный Мухаммад ибн Тугдж. — Расскажи же мне, настало время, о моём будущем.

Мухаммад нагнулся ещё ниже. Олега что-то разобрало, он перешёл на высокий слог и его понесло:

— Так внимай же мне, о юный носитель меча. Но помни, это только возможное будущее. Сначала вспомним прошлое. Основателем династии станешь ты, Мухаммад ибн Тугдж аль-Ихшид. Твой дед Джиф был приближенным халифа аль-Мутасима, имел хорошие отношения с халифами аль-Васиком и аль-Мутаваккилем и умер в 862 году. В период правления Тулунидов твой отец Тугдж ибн Джиф сражался против византийцев. Когда аббасидская армия под командованием Мухаммада ибн Сулаймана в конце правления Тулунидов вошла в Египет, Тугдж сопровождал низложенных Тулунидов и их командиров к халифу в Багдад, где по наущению визиря был вместе со своими сыновьями Мухаммадом и Убайдуллой брошен в темницу. Находясь в заточении, Тугдж скончался, а его сыновей халиф освободил, и они стали служить ему. Воспользовавшись случаем, они бежали, но затем Убайдулла вернулся и сумел заслужить доверие халифа аль-Муктадира; ты же, Мухаммад, вошёл в доверие к наместнику Сирии ибн Бестаму. Когда ибн Бестама назначили наместником Египта, ты поехал туда вместе с ним. В будущем после смерти ибн Бестама ты установишь хорошие отношения с его сыном и отправишься сражаться с Фатимидами. Ты будешь очень храбро сражаться и подчинишь халифу Иорданию, а позже — Александрию. Ты добьёшься полной победы над Фатимидами. После этих успехов халиф даст тебе имя аль-Ихшид, что означает «правитель», и сделает наместником Египта и Сирии. Позже отношения халифа с тобой резко ухудшатся, и вместо тебя наместником Египта будет назначен Мухаммад ибн Раик. Он изгонит из Дамаска твоего наместника Бадра ибн Абдуллу, затем войдет в Рамлу и дойдет до местечка Аль-Ариш в Египте. Здесь ты попытаешься организовать сопротивление, но потерпишь поражение. Однако Мухаммад ибн Раик не сумеет воспользоваться этой победой из-за недисциплинированности своих солдат; ты же, аль-Ихшид, снова соберешь армию и разгромишь противника. Почти вся армия Мухаммада ибн Райка будет перебита, за исключением его самого и еще 70 человек, которые вернутся в Дамаск. Затем против ибн Райка двинется твой брат Убайдулла, но в сражении в местечке Аль-Луджун Мухаммад ибн Раик сумеет разгромить его, и Убайдулла погибнет. Таким образом, граница между двумя государствами останется неизмененной. Она будет проходить вблизи от города Рамла. Через несколько лет Мухаммад ибн Раик будет убит, и территория Сирии достанется тебе, аль-Ихшид, и ты сумеешь захватить и Хиджаз. Попытаешься заручиться поддержкой халифа аль-Муттаки, встретившись с ним в Ракке, даже предложишь халифу отправиться с ним в Египет, но тот не согласится, и ты вернешься к себе.

Помрёшь ты в своей кровати, но в памяти людей останешься храбрым и добродетельным человеком. Твоё место займет сын Абуль Касим Унуджур, но ему не будет и 14 лет, поэтому фактическая власть перейдёт к нубийскому рабу Кафуру, которого ты, Мухаммад ибн Тугдж, перед самой смертью назначишь регентом при своих сыновьях. Запомни, это только возможное будущее!

И уставился хитрым взглядом на Мухаммада. Кулаки будущего владыки Египта и Сирии судорожно сжимались и разжимались, рот открывался и закрывался как у рыбы, выброшенной на берег. С отчаянием во взоре он просипел-проскрипел:

— Мне говорили в Багдаде, что ты Вещий, что ты великий воин и великий колдун. То, что ты поведал о прошлом, — всё это правда, а будущее настолько мне кажется дивным и сказочным, что я в это поверить не могу!

— Слушай дальше, пройдет ещё не так уж много лет и династия Бундов захватит Ирак вместе с Багдадом и рухнет великий халифат. Ну что ж, можешь верить, можешь не верить, — но этого не будет, потому что в наши скорбные дела вмешались боги, а они — ух, какие! Да ещё и меня напрягли. Но не горюй, а то подумаешь, что я тебя поманил и бросил. И не надейся, что брошу. Вот немножко распотрошу Византию и заберу тебя к себе, если ты, конечно, захочешь. А теперь позволь мне, юноша, глоточек чего-нибудь освежающего, а то после долгих речей у меня горло пересохло.

И Олег исстрадавшимся ртом приник к тонкогорлому кувшину, осушив его одним глотком.

— Ну что, о будущий наместник, давай немного развлечёмся. Сначала я посмотрю, чему там мои молодцы во время моего отсутствия научились. Потом проведём парад твоей кавалерии. Ты мне поведаешь о похождениях славного Али Зибака, мне даже кто-то говорил, что ты его лично знаешь.

— Да, Великий князь, знал, знаю и поведаю, а что касается нашей, — он подчеркнул слово нашей, — нашей конницы и пехоты…

— Как? — удивился Олег. — Халиф ещё и пехоту нам подбросил?

— Да. Она из гулямов, по-вашему — из молодцев. И этой пехотой командует Али Зибак, тот самый, о котором слагаются легенды во всём халифате!

— А конница чья же будет и кто командир?

— Конница — это мамлюки. Ещё мой отец выкупал их детьми из рабства — детей славян и тюрков. — Он гордо вскинул голову. — Светоч правоверных доверил мне, будущему аль-Ихшиду.

Олег, злой сам на себя, собрал морщины на лбу. Вот уже и полетели его предсказания в клоаку прошлого-будущего, зашевелилась мыслишка: «Ведь не будет Мухаммед аль-Ихшидом, наместником Египта, а если и будет, то уже по моему приказу или желанию».

Он тряхнул своей рыжей гривой и произнес непонятную фразу:

— Рассупонилось море-окиян, и засупонилось чёрной бездной земли-матушки.

Олег встал, неспешной походкой пошёл к море-окияну, чтобы очиститься от ночной скверны. Море приняло его измученное тело, владыка Кипра плыл всё дальше и дальше, мышцы постепенно расслаблялись, казалось, что даже измученный мозг после ужасов Пещеры стал потихоньку оживать. Тонкая полоска земли скрылась за горизонтом, Олег перевернулся на спину и впал в полудрёму. Волны массажировали его тело, кожа впитывала целительные соли, море пело колыбельную песню. Внезапно сквозь сладостную дремоту он услышал удар грома, небо раскололось от молний, волны стали расти за считанные секунды. Олег рванулся вверх, подпрыгнул метра на два, чтобы оглядеться, но земли не было видно.

«Куда плыть, в какую сторону? Непонятно. Пора включать дальневидение», — Олег закрыл глаза и сосредоточился. Внезапно он услышал весёлое пофыркивание, кто-то ласково ткнулся в его спину.

— Дельфины!

Они оживлённой стайкой окружили пловца, стали подталкивать, указывая направление, а один, самый игривый, поднырнул под Олега, как бы говоря, садись на меня, я тебя довезу.

— На конях ездил, на птицах летал, даже на верблюдах и ишаках, а вот на дельфине — впервые.

Залез на спину ухмыляющегося красавца, обнял руками и ногами, и они помчались сквозь пенные волны, через шторм и небесное громыхание. Доплыли, дельфин ласково ткнул его носом, вся стая что-то весело пропищала, дружно взвились вверх на прощание, и морские рыболовы заспешили по своим, понятным только им делам.

Вся команда ждала. Асмунд недовольно нахмурил свои седые брови:

— Мы тебя ждём, а ты постоянно развлекаешься. То по воздуху летаешь на разных птицах, а тут вообще — на дельфинах. Ну, да ладно. Олег, покажи нам Империю, ты же у нас волхв, ты же видишь будущее, у тебя же боги — друзья.

А Олегу всё просто, он же — волхв-разгильдяй. Взял да и потёр своей жёсткой ладонью перстень Отца богов.

* * *

Небо покрылось чернотой, молнии разрывали столетние деревья, всё исчезло, все степи, горы, моря, океаны. Всё замерцало, и будущее появилось во всём своём прекрасном величии…

В воздухе что-то блеснуло. Игорь едва удержался, чтобы не упасть мордой в песок, солнечные зайчики заплясали перед глазами, огоньки слились в один, на миг всё закрыла рвущая душу темнота. Но вот она исчезла…

— Один! — проревел Асмунд.

Пальмы склонились перед Олегом в поклоне, золотистый песок вздыбился и сотворил вокруг всей честной компании двухметровый вал, на море заплясали смеющиеся тайфуны, а потом всё пропало.

И из ниоткуда возникло Око.

Затаив дыхание, Мухаммед молча смотрел на серебристо-туманное нечто. Око казалось живым, пульсирующим. Откуда-то из глубины поблескивали молнии и неспешно гасли, оставляя еле заметные искры. Это было Око, Око бога, бога древнего и могучего, оно мерцало. Мухаммеду показалось, что Око ему подмигнуло.

— И чего теперь? — шепнул Игорь, боясь сдвинуться с места.

— Молчать! — быстро шепнул Олег. — Вот так… А теперь попроси показать всё, что ты хочешь.

Игорь обругал себя за недогадливость. Ведь Асмунд просил показать будущую Империю! Он уже хотел ляпнуть что-то вроде «Ну, ты, покажи Империю! Какая она будет?», но вовремя прикусил язык. Ведь с Оком, следовало быть вежливым. Даже очень вежливым.

— Прекрасное и великое Око Сварога! — произнес он не без достоинства. — Извините, что потревожили. Нам бы посмотреть на что-то вроде Империи… Ну, которая… — вышло не очень связно, но на большее Игорь едва ли был способен.

Оставалось ждать, что будет. Вначале всё оставалось по-прежнему, и Асмунд решил, что треба не лясы точить, а говорить ласково-командным языком. Но вдруг в глаза ударил ярко-синий звёздный свет. Все дружно моргнули, а когда открыли глаза, то увидели самих себя, растерянных, с испуганными глазами, но вокруг был не сумрак безвременья, а жёлтые прибрежные пески. Олег гнусно ухмыльнулся. И вдруг изображение стало быстро меняться. Песок, море и пальмы слились в одно серо-бурое пятно, блеснула в звёздных лучах тёмно-синяя речная гладь, и Игорь понял, что смотрит на Киев сверху, словно Олег, паривший по поднебесью на птице Рух или на драконе. У Игоря захватило дух. И тут зелёные дубравы Киева исчезли, а под ним теперь были пороги Днепра. Игорь понял, что мчится со смертельной скоростью куда-то на восход. Стало страшно, как ещё никогда не бывало в жизни, и Игорь поспешил скосить глаза вниз. Глаза почему-то не слушались, правый глаз полез куда-то наверх, а левый уставился на нос. Хвала богине Ладе, он по-прежнему стоял на песке, двигалось лишь изображение в божественном Оке — Зеркале Сварога. Новое видение: ладьи киевские плывут по Русскому морю, возвращаются с победой. Игорь немного успокоился, хлопнул глазами и вновь взглянул вниз. Днепр стал уже, с двух сторон подступили высокие обрывистые берега, а вода внезапно вскипела пенистыми бурунами. Пороги! Ого! Это же, считай, от Киева три дня пути! Но тут пороги сгинули, Днепр вновь стал широким и спокойным, а с берегов подступили могучие жёлто-зелёные дубравы. В дубравах неспешно идёт могучая рать, Око покрылось рябью, мигнуло. Игорю показалось, что он вот-вот врежется в Днепр, его взор скользнул вверх. Око затуманилось, покрылось мелкими волнами. И вот — он, Киев-город: белые стены, Детинец… И праздник, праздник победы! Женщины весело галдят, детишки визжат от восторга, а через Золотые ворота могучей рекой вливается конница. Впереди (Игорь сразу понял) он, Император, в белой рубахе и почему-то в малиновых штанах. Мухаммад прищелкнул языком от восторга. Да, такого не видел никто, даже пророк. Куда орлу-тихоходу, на котором летали праведники, до этого всемогущего Ока! А Киев-град исчезал вдали, скрываясь за тёмными вечнозелёными дубравами. Море или Дон? Острова… Игорь начал лихорадочно соображать, где это он: «Кажется, мы летим на восток».

Олег невесело ухмыльнулся:

— Мы летим на запад, сейчас увидите Византию.

В свете угасающего дня открывалась Византия, ещё розовая, и появлялись её изумительные, пёстрые, шумные, широкие улицы, оканчивающиеся небольшими площадями и пересекаемые церквами и монастырями с круглыми куполами. Вправо — портики Августеона, окаймляющие Миллиарий с четырьмя арками. Они увенчаны статуями, и среди них несущийся на Восток — Святослав на коне, с золотым султаном на шлеме и шаром мира в руке. На севере серебрились крыши и сияли золотом купола, возвышаясь в серо-зеленоватом небе, на котором прорисовывалась отдалённая листва деревьев, а ещё дальше — взлетал, возвышаясь, элладийский крест Святой Софии Премудрой, смелый, Сияющий, изумительный, он — превыше всего. Под истуканом Беллерофона (который стоял на Таврской площади в Цареграде) Игорь прочитал: «Русы должны овладеть столицею Империи Восточной». Олег пророкотал:

— Ну и как, понравилось? Мы уже овладели Царьградом, конная статуя Святослава уже стоит, стоит в будущем! Или вам ещё показать Индию и Китай? Там тоже будущие подданные Великой Империи, хотя они об этом пока ничего не знают.

Все, кто верил в Одина, Аллаха или Перуна, дружно замотали головами. Нет, не надо, и так слишком много впечатлений! Олег медленно начал закрывать Око.

Перед глазами у Игоря напоследок замелькали острова Англии, Исландии, Париж, и везде войска Императора… Седые вершины далёких гор, покрытые вечными снегами, монахи в оранжевых одеждах, рыже-зелёные степи с десятками тысяч шатров, с табунами лошадей и овец, кривоногие люди в высоких колпаках. И он в окружении гвардейцев Императора стоит рядом с вечно ухмыляющимся Олегом.

— Это наша будущая Империя!

В ответ — тишина, будущее всех заворожило. Олег закрыл Око.

— Почему ты не хочешь стать Императором? — пробормотал Асмунд.

— Вот-вот должен родиться Святослав, он и будет Императором.

Пьянящую тишину над головой разорвало хлопанье крыльев, ворвался сокол, да не просто сокол, а исполинский сокол спустился с неба и сел прямо на его вытянутую руку. Он сидел твёрдо, словно хорошо выдрессированная ловчая птица, когти его больно впились в запястье Олега, крылья дрожали, круглые золотистые глаза были подернуты дымкой, а на его истерзанной от ветра груди — письмо от Ольги. Олег погладил птицу, снял кожаный кошель, сокола передал Мухаммеду.

— Вылечи и отправь назад!

Медленно вскрыл письмо, вслух прочитал:

— Святослав родился, дружина готова, когда выступать?

Олег закрыл глаза, хмыкнул от досады, не вовремя отключил Око, но уже хорошо, что может без перстня Сварога и вызвал всевидящее. Приказал:

— Покажи мне светлицу Великой княгини киевской, Ольги. Если её нет в тереме — найди.

Образ Ольги замерцал, она улыбнулась своей прекрасной улыбкой, показала своё любимое и долгожданное чадо.

— Я скоро прибуду, готовь дружину, сбор на Кипре, — буркнул Олег.

— Ты придумал что-то новое? Я раньше этого не видела… Я сделаю всё, как ты мне сказал. Когда ты будешь в моём тереме?

— Скоро, — Олег улыбнулся всем, чем мог, глазами, губами и даже ушами. И — исчез.

— Око, может, тебе имя подарить?

Око не ответило.

— Сейчас найди Синеуса, где бы он не был.

Викинг, как бывалый воин, только крякнул, когда рыжий появился в мерцающем Зеркале.

— Побратим, собери малую дружину. Пошли на разведку ребят Бати, чтобы они прощупали Бирку. Она скоро зарастёт илом, но нам это необходимо. Захвати её. После этого — на остров Готланд, там ты создашь новую столицу.

Олег задумался, как её обозвать. Синеус заорал:

— Торсбург!

— Хорошо! Вперёд, и походным маршем! Ещё, пока я не забыл. Создашь запасную крепость на озере Тингсведе и назовем её Бульверкп.

Как всегда Олег исчез внезапно.

— Зерцало, а теперь мне найди кормчего Гунтрума и походного кошевого. — Нет, не кошевого, а рериха, походного конунга — Карла.

Око улыбнулось: оно столько лет ничего не делало, а тут работы — непочатый край. А без работы даже кони дохнут. И решило подшутить, ведь шутки понимают друзья, но не господа. И пошутило, забросило Олега в прошлое, недалёкое прошлое. Оно разделилось на две половины.

— Вах, — пробормотал Олег.

В одной — Гунтрум гордо стоит на корме «Золотого орла», наблюдая сквозь туман горящий Лондон. В другой — Карл. Его лицо сияло от радости. В его руках — корона Альфреда Великого. Он воздел руки к небу, нацепил корону на голову и громко заорал. А ещё через пару мгновений к его дикому рёву присоединился грохочущий грохот, потому что норманны начали возбуждённо лупить топорами, секирами, рукоятками мечей по щитам, панцирям и даже по собственным головам. Олег нежно улыбнулся.

— Око, я буду тебя называть, или обзывать, — Люба, моя хорошая. Покажи мне не прошлое, а настоящее.

Око улыбнулось так, как умеет улыбаться любящая или любимая женщина. И показало.

Карл и Гунрум стояли рядом, море шептало им песни Венеции и Генуи. Шептало тихо и ненавязчиво.

Олег возник из неоткуда, рявкнул:

— Где вы болтаетесь, пиратские морды?

После грабежа Лондона им всё казалось сказкой и песней, даже появление громадной фигуры разъяренного Олега, нависающего над «Золотым орлом» их не удивило.

— Великий конунг, мы около берегов Испании.

— На Кипр, и быстрее! Без грабежей, даже ночами без остановок!

После лёгкой добычи в Лондоне пираты научились болтовне англо-саксонцев, и Карл захрипел голосом, пьяным то ли от крови, то ли от вина.

— Будет исполнено, благородный лорд! А если не исполним, то да сожрёт наши печёнки повелитель морей — Ньерд, а сердце вырвет Фенрир!

Олег закрыл Око, немного помолчал, невесело ухмыльнулся:

— Я совершенно сознательно показывал вам, вожди, будущие и настоящее. Родился будущий Император, Святослав. Вина! Много! Пускай его сегодня выпьют все, кто могут, и все, кто хотят!

В голове у Скальда мгновенно возникла песня, он тут же её пропел-проговорил:

И это будет гимном для Гвардии! Олег чуть-чуть приоткрыл свои ехидные глаза:

— Ну и как, будущее генералы, вам оно понравилось?

Вопрос исчез в никуда.

Игорь схватился за свой длинный чуб, покраснел от смущения и еле слышно:

— А кто такие генералы?

Олег кисло улыбнулся, растянув свои тонкие губы, и мгновенно запахло смертельной магнолией, всем показалось, что его зубы стали как у матёрого волка.

— Генералы, это всё в будущем. Будете вы все и генералами, адмиралами, маршалами, но это в будущем. Самое главное — вера в Императора, генерал будет командовать армиями, адмирал — флотом, а маршал… — Олег почесал свой рыжий затылок: — Ну а маршал — это свадебный генерал, чтоб нам с вами, будущими маршалами, по старости вино и пиво было проще пить и не о чём не думать.

Олегу понравился собственный монолог, он поманил пальцем Мухаммада и попросил:

— Поведай нам, высокорожденным, о славном и достопоченом Али Зибаке.

Мухаммад посмотрел на псевдовыокорожденных, подумал про себя: «Какие же они все идиоты! Мне достанется меч пророка, я поведу войска халифа! О, вонючие почки пьяного верблюда».

А деваться некуда, ведь смерти боится. А что этому то ли князю, то ли магу? Что в его рыжую башку взбредёт — неизвестно. Ведь еще Али говорил, что новый правитель Кипра, Египта и Сирии умеет читать мысли.

— Как мне поведала Фатима… — Мухаммад ненадолго задумался и как дервиши на рыночных площадях запел, заверещал:

— Слава Аллаху, господу миров!

Привет и благословение господину, господину посланных, господину и владыке нашему — Мухаммаду.

Поведаю я вам, о владыки будущего и настоящего, первую историю Али. О меч пророка! Лучше я сейчас вызову Али и он вам сам всё расскажет.

Мухаммад цыкнул, мгновенно появился воин пустыни.

— Я приказываю, здесь и сейчас должен быть Али — каирская ртуть!

Бедуин молча поклонился. Подождали, Али примчался, как сумасшедший ветер пустыни, ухмыльнулся бандитской рожей и с издёвкой поклонился:

— Я приветствую тебя, блистательный аль-Насар аль-Ихшид! Что ты мне изволишь приказать или повелеть?

Олег распустил брюхо, раздул щёки и, подобно властителям Востока, попросил-приказал:

— Расскажи мне свою первую историю.

— Позволь мне, сыну греха, рассказывать так, как про меня говорят в Каире, Багдаде и Дамаске.

У Олега исчезло брюхо, щёки втянулись:

— Позволяю, даже больше того, прошу.

Али приступил к пересказу легенд, которые ходили по всему халифату:

— Бисмилляи ир-рахман ир-рэхим!

Вознесем молитву к престолу Всевышнего и с молитвой я начну своё повествование.

Али пришел домой и рассказал матери, что Салах, командир молодцев^[2] просит его привезти волшебный сундук из Заколдованного города. «И ты согласился на это?» — спросила Фатима.

— Кто такая Фатима? — воспросил Игорь.

Али улыбнулся улыбкой песчаной акулы:

— Фатима — это моя мать.

Олег тоже улыбнулся хищной улыбкой волка:

— Продолжай, джин воров халифата.

Али продолжил:

— Согласился. Тогда Фатима сказала: «Салах, непотребный сын ишака, потребовал от тебя этот сундук нарочно, чтобы погубить тебя и ввергнуть в пучину гибели. Ведь этот город отделяет от Египта сорокадневный путь, и любой, кто ездил за тем сундуком, погибал. Этот сундук — одно из чудес мира. Он сделан из четырёх драгоценных камней: алмаза, яхонта, изумруда и бирюзы. Сотворил его один из греческих мудрецов. Тот мудрец садился в сундук, и ему открывались все сокровища мира, все клады, острова, моря и реки, как будто они лежат перед ним. Опасаясь за свой сундук, он выстроил для него на острове близ города особое хранилище, закрытое куполом. Сделал фигуру из меди и установил её у городских ворот как стража, охраняющего город от тех, кто придёт туда, чтобы похитить сундук. Едва кто-нибудь войдет в ворота, страж испускает крик, и о появлении чужеземца узнают жители города, они выскакивают, хватают пришельца и убивают его».

Его прервал Асмунд:

— У нашего конунга есть корона — Пшент, она может ещё поболее.

Али ухмыльнулся:

— Это легенды, не было там никакого сундука.

Али пошёл к гробнице госпожи нашей Зайнаб, по вашему — Мора, и уснул. Вдруг он услышал неведомый голос, который говорил: «Отруби пальмовую ветвь длиной в два локтя, она поможет тебе разрушить талисманы и одолеть стражей волшебного города». Наутро Али отрубил пальмовую ветвь и вошёл к матери. Та заплакала и стала молить Аллаха помочь её сыну достигнуть желаемого. Али взял всё, что ему было необходимо для путешествия, и направился к заколдованному городу.

Игорь вздрогнул:

— Не в долину смерти фараонов?

— Да нет, это в верховьях Нила. Да и нет там ничего, это сказки про меня. Если позволите, я продолжу.

Что же касается Салаха, врага Каира и всех арабов, то он безмерно обрадовался, уверившись, что Али не вернётся из путешествия, так как он знал, какие ловушки и опасности подстерегают на том пути.

Али шёл несколько дней и очутился в бесплодной пустыне, где едва не погиб от жажды. Вдруг под высоким деревом он заметил колодец. Около колодца лежала верёвка, но ни ведра, ни другого сосуда не было. Тогда Али привязал к верёвке чалму и пояс и сказал себе: «Я опущу их в воду, они намокнут, а потом я выжму их и кое-как утолю жажду». Нагнувшись над колодцем, Али вдруг заметил в воде отражение двух человек и понял, что те сидят на дереве, которое над колодцем. А это были разбойники, которые, издалека завидев Али, нарочно спрятали ведро и залезли на дерево, чтобы, когда Али спустится в колодец, наброситься на него и убить.

У Мухаммада вздрогнуло левое веко.

— Позволь мне, о предводитель молодцев, задать тебе нескромный вопрос: мне рассказывали, что ты умеешь видеть даже затылком?

— Нет, — Али чуть-чуть повернул голову и посмотрел на Олега. — Это умеет только великолепный аль-Насар. Я продолжу, о эмиры моей души.

Все согласно кивнули.

— Увидев этих людей, Али взял противоядие от банджа (снотворное) и положил его себе в нос. Потом он достал фитиль, пропитанный нефтью, обмакнул его в одурманивающее снадобье и поджёг. Повалил дым, который окутал всё дерево, и те два разбойника, которые сидели на ветвях, потеряли сознание. Али поднялся к ним, связал, спустил на землю и положил под деревом. Потом он дал им противоядие, и они пришли в себя и увидели, что лежат связанные.

«Я дочь царя Заколдованного города, который правит всей этой страной. В нашем городе есть драгоценное сокровище, которое один из колдунов и волшебников изготовил и спрятал на острове неподалеку от нашего города».

Тут даже Олег не выдержал:

— Девка царевна откуда появилась?

— Да не было там никакой царевны, это была обычная рабыня, но очень красивая. Разбойники были, но я, о пески моей души, продолжу легенды про меня. Царевна рассказывала про своего отца: «Отец сделал также медную фигуру, которую установил у городских ворот. Когда какой-нибудь чужак входит в город, этот медный истукан кричит на него, сбегаются люди и хватают пришельца. Сегодня он крикнул у ворот, все жители города поспешили туда, и с ними мой отец и его везир, а я осталась одна во дворец. Вдруг эти рабы ворвались ко мне и похитили меня и привели сюда, говоря: „Давно уже мы ждём такого случая“. Когда я услышала, что они говорят, у меня затрепетало сердце и я потеряла надежду на спасение. Но тут пришел ты и освободил меня, и я навеки обязана тебе за твое благодеяние. Когда мой отец узнает, что ты сделал для меня, он щедро вознаградит тебя за это и, если ты захочешь, сделает своим помощником и наместником».

Мухаммад еле слышно пробормотал:

— Медные истуканы охраняют только вход в Ад.

Услышав слова Мухаммада, Али ухмыльнулся, но промолчал.

— Я ей сказал: «Радуйся благополучию и освобождению и ничего не бойся».

Потом мы вместе пошли к городу. А причиной похищения девушки было то, что о её красоте прослышал царь чернокожих, его сердце наполнилось любовью к ней, и он только и думал, что о той девушке и о её совершенствах. Он отправил своего везиря к царю, отцу девушки, чтобы посватать её, но тот отверг его сватовство, и везир возвратился ни с чем. Царь чернокожих, разгневавшись, крикнул: «Я должен похитить её, а после этого убить её отца и разрушить их город!»

Олег хрюкнул от удовольствия:

— Не было царя, там был пастух — царь чёрных баранов.

Зибак, по прозвищу Каирская ртуть, ещё шире улыбнулся и продолжил:

— Царь позвал к себе несколько знаменитых разбойников и приказал им идти к Заколдованному городу и хитростью добыть дочь царя. Если они выполнят это, он обещал наградить их, как они захотят.

Разбойники направились к этому городу, переоделись купцами и, войдя туда, остановились в одном из постоялых дворов и стали поджидать удобный случай, пока он им не представился в тот день.

Что же касается Али ибн Байтара и Хасана аль-Хусри, то мимо них прошёл купеческий караван. Люди спросили их, что с ними случилось, и те рассказали обо всём. Тогда купцы развязали их и освободили. Ибн аль-Байтар сказал: «Я решил вернуться домой». Но ибн аль-Хусри ответил ему: «А я должен пойти следом за Зибаком в Заколдованный город и постараюсь погубить его».

Асмунд дернул правой рукой за левый ус:

— Ты не был в Заколдованном городе!

— Конечно, не был. Это сказки, но сказки интересные. Я продолжу своё повествование.

После этого, благородные слушатели, они простились, и ибн аль-Хусри отправился по следам Али, но не мог найти его, потому что тот шёл не по большой дороге. Случилось так, что ибн аль-Хусри попал в Заколдованный город раньше, чем Али. Когда ибн аль-Хусри подошёл к воротам, медный истукан закричал на него. Жители с громкими криками выбежали к воротам, ибн аль-Хусри при виде их вытащил меч из ножен, и они стали биться и сражаться.

Тем временем Зибак и царская дочь приблизились к городским воротам и услышали громкие крики. Али сказал девушке: «Я должен узнать, что там происходит, а ты подожди здесь».

Подойдя к воротам, Али увидел ибн аль-Хусри, который сражался с жителями города и был уже на краю гибели. Зибак узнал его и понял, что тот явился в город, чтобы погубить его, и горожане напали на него. Али сказал себе: «Надо мне спасти его, может быть, он станет одним из моих друзей».

Подойдя к сражающимся, он крикнул: «Горе вам! Оставьте этого человека, не то я сделаю вас уроком и назиданием длятех, кто способен извлечь назидание!» С этими словами Али напал на них, как лев, размахивая своим острым индийским мечом. Он добрался до Хасана и освободил его.

— При чём тут индийский меч? По легендам, у тебя же был всегда дамасский меч.

Возмутился будущий наместник Египта:

— Вах, вах, вах! Подумаешь, немножко перепутал. Индийский, дамасский — какая разница? Главное, чтобы меч был хорошим.

Али сложил ладони, поклонился и его хитрющие глаза остановились на Олеге:

— Позволь мне, о благородный из всех благородных, друг и владелец меча пророка, принести мне кальян с ма-а-ленькими добавками опиума, а может и с большими, и всем вам — самого лучшего вина из запасов халифа, чтобы его очи светили нам, как луна!

Олег шевельнул бровями:

— Похмелидзе, притащи колхедского и у китайцев возьми трубку или кальян с опиумом.

Грузинский князь тут же появился:

— Ваше Прехосхводсто, извольте-с-с, всё готово.

На несколько минут зависла счастливая тишина, слышались только неспешливые глотки и мерное посапывания кальяна. Тут Олег буркнул, сам не понимая, о чём говорит, скорей всего, вспомня о ГУЛАГе:

— Дальше рассказывай, мент поганый.

Али, как восточный человек, улыбнулся, хотя ничего не понял. Кто такой мент, да ещё и поганый?

— Продолжаю, о визирь моей души! Однако вокруг них столпилось так много всадников и доблестных воинов, что Али испугался за себя из-за обилия врагов и рассказал им о том, что случилось с дочерью их царя и как он освободил её. Потом он отправился туда, где находилась девушка, привел её к царю и поведал ему, какой опасности она подвергалась. Царь и царица обрадовались спасению дочери и стали благодарить Али за его добрый поступок. Потом они все пошли в ту пещеру, где находились рабы, одурманенные банджем, дали им противоядие, и те пришли в себя. Царь приказал отвести их в город, связать и бросить в темницу, потом вернулся к себе во дворец, а вместе с ним Али Зибак и Хасан ибн аль-Хусри. От великой радости вновь увидеть свою дочь царь был готов исполнить любое желание Али и обещал ему разные награды.

Царь отвел Али и ибн аль-Хусри во дворец, приказал доставить им еды, и они поели и отдохнули. Ибн аль-Хусри попросил извинения у Али, сказав ему: «Прости и не взыщи, ведь я не знал, каков ты на самом деле». Али успокоил его и также обещал всяческие блага.

— Ты на самом деле обещал блага?

Все, кроме Олега, спросили хором. Али повернулся ушами к Олегу, не дай Аллах, этот всевидящий прочитает его мысли:

— Пообещал, пообещал… Наутро Али и ибн аль-Хусри направились в диван царя, и тот встретил их словами привета, усадил Али рядом с собой и стал благодарить и превозносить его, а потом спросил его, как поступить с теми рабами. Али попросил привести их, а когда они предстали перед царём, Али вскочил, выхватил меч из ножен и отсёк им головы, всем до одного, кроме их предводителя. Этому он отрезал нос и уши и сказал: «Иди к своему господину и расскажи, что случилось с твоими людьми».

Кровожадный Асмунд воспросил:

— А почему ты не отрезал язык и большие пальцы руки?

— Это у вас, у язычников, так принято, а у нас, у правоверных, язык должен остаться, чтобы он всем рассказывал о справедливости Закона, а пальцы — чтобы он мог себе добывать дичь, стреляя из лука. Итак, соловьи моей души, я продолжу. И тот пошёл в свою страну. Что же касается Зибака, то он уселся рядом с царём и рассказал ему свою историю от начала и до конца. Он признался, что пришел в Заколдованный город, чтобы забрать волшебный сундук, и попросил царя помочь ему. Царь ответил: «Знай, Али, что получить этот сундук очень трудно. До тебя это пытались сделать многие, но у них ничего не вышло. Но коли он тебе непременно нужен, то поедем на остров». Услышав слова царя, Али оседлал коня и пустился в путь. Ибн аль-Хусри сказал ему: «Я хочу поехать с тобой». Но Али ответил: «Нет, этого не будет, потому что тогда, если мне удастся добыть сундук, люди скажут: он сделал это с помощью ибн аль-Хусри».

С этими словами Али попрощался с ним и отправился в дорогу. Он скакал около шести дней и наконец добрался до морского берега, где было небольшое селение. Там он проспал ночь.

Когда наступило утро, Али дал тому человеку, у которого провел ночь, десять динаров и попросил его пригнать ему лодку, чтобы добраться до острова, он де хочет осмотреть его. Сел Али в лодку, хозяин отвёз его на остров. Али сошёл и попросил того человека подождать его. Отправился он в обход острова, осматривая всё кругом. Когда он дошёл до середины острова, перед ним возникли два меча, сверкающие в воздухе и преграждающие путь. Удивился Али, не зная, что ему делать, бросил камнем в мечи, но они смололи камень в муку. Али призадумался: как же прекратить действие этого талисмана, как сделать, чтобы мечи перестали рубить? И вдруг он вспомнил пальмовую ветку, которую привёз из Каира. Он ударил этой веткой по мечам, и они замерли в воздухе. И тогда перед его глазами появился большой купол с медной позолоченной дверью, на которой было начертано: «О Пришедший сюда, приблизься и возьми сундук». Прочтя эту надпись, Али двинулся к двери и как только коснулся её, она тотчас же отворилась. Али вошел в мавзолей и увидел там различные драгоценные камни, от которых мутился разум. А в середине мавзолея стоял сундук. Али приблизился к нему, поднял и тотчас направился к выходу: он так обрадовался, что не взял оттуда ничего, кроме этого сундука.

Глава воров Каира и Багдада призадумался:

— Если бы всё это было правдой, я взял бы драгоценные камни, ибо зачем мне этот сундук? Но всё это легенды и мифы, да ещё и сказки. Продолжу сказку, о благородные воины!

Выйдя из мавзолея, Али закрыл за собой дверь и вдруг услышал, как кто-то говорит: «До конца века». Али обернулся и увидел ибн аль-Хусри у дверей мавзолея. Али спросил его: «Что привело тебя в это место?» Тот ответил: «Я следовал за тобой так, что ты меня не видел. И когда ты сел в лодку, я тоже нанял лодку и поехал за тобой, а потом вошёл вслед за тобой в этот мавзолей. Вот драгоценный камень, который я вынес оттуда». Али, удивившись этому делу, воскликнул: «Как ты хорош, доблестный герой! А я и не подумал, войдя в эту сокровищницу, взять что-нибудь оттуда. Но я прошу тебя подарить мне этот камень. Если мы живыми и невредимыми доберёмся до Каира, я хочу повесить его в гробнице госпожи нашей Зайнаб».

Ибн аль-Хусри подарил Али камень, они сели в лодку и доплыли к противоположному берегу, а там сели на коней и поскакали в Заколдованный город. Подъехав к городу, они услышали у стен его сильный шум и поняли, что город осаждён многолюдным войском. Посмотрели они на окрестные холмы, увидели, что те заполнены палатками и шатрами, и удивились этому. Али спешился и сказал ибн аль-Хусри: «Подожди меня здесь, а я разузнаю, что это за люди». С этими словами он направился к палаткам. Там он увидел войско, состоящее из чернокожих, и догадался, что это их царь явился из своей страны, чтобы отомстить за своих воинов, убитых, когда они похитили царскую дочь, и убедился, что царь Заколдованного города находится в осаде. Поняв, что ему одному не под силу бороться с таким многочисленным войском, он вернулся к Ибн аль-Хусри и рассказал ему, как обстоят дела. Потом Али сказал: «Я хочу сыграть шутку с их царём и захвачу его в плен, тогда уж нам будет легко справиться с ними».

Али приказал своему спутнику развести костер, тот выполнил его приказание. Потом Али положил в маленький медный сосуд какой-то порошок, налил туда немного воды и подержал всё это на огне, пока порошок не растаял. Али вымазался этим составом и стал походить на чернокожего, а затем отправился прямо к палаткам войска чернокожих. Он нанес себе рану на левой руке и перевязал её платком. Подойдя к ним, он крикнул: «Эй, родичи, я прошу у вас помощи!» — «Что с тобой случилось, родич?» — спросили его. Али ответил: «Белые люди изранили меня и едва не убили». Чернокожие спросили: «Где же эти люди?» Но Али твердил: «Отведите меня к вашему царю, и я всё расскажу ему».

Его отвели к царю, и он увидел, что тот сидит на почётном месте в шатре, а вокруг него слуги и помощники. Зибак стал вопить и жаловаться на боль от ран. Царь спросил: «В чём дело и кто это такой?» Ему рассказали о раненом чернокожем, который пришёл к ним. Царь приказал подвести его, и когда Зибак приблизился к царю, тот спросил его, что с ним случилось. Али сказал: «Знай, господин мой, что, когда я со своими родичами подошёл сегодня вечером к воротам города, чтобы разведать, как обстоит дело, я увидел, что ворота открыты. Мы хотели войти в город, но на нас напали белые воины, которые были там в засаде. Между нами разгорелся бой. Они убили четверых из нас, а мне нанесли глубокие раны, и я пришёл рассказать тебе о том, что случилось».

Услышав эти слова, царь поверил им и поклялся священным огнем, что перебьёт всех жителей города. Потом он стал успокаивать раненого, говоря, что даст ему в жёны белую девушку. Али вышел, славословя царя и желая ему победы над врагами.

Выйдя от царя, Али притворился, будто его знобит, и царские слуги пожалели его и дали тёплую одежду, сказав: «Спи сегодня ночью у нас, ты ведь ранен». Али стал возносить молитвы и благодарить их, и остался в палатке царя. Он подождал, пока настала полночь и все уснули. Тогда он взял противоядие от банджа и положил себе в нос. Потом он наполнил кальян табаком, смешанным с банджем, зажёг его и стал раскуривать. Как только дым от кальяна распространился по шатру, все, кто там был, потеряли сознание, а Али вошёл к царю, одурманил и его своим кальяном, крепко связал, взвалил к себе на плечи и отнес к ибн аль-Хусри, говоря: «Я захватил царя чернокожих».

Ибн аль-Хусри обрадовался и стал превозносить Али за его доблестный поступок. Взяв с собой царя чернокожих, Али и его спутник отправились к городу. Когда они подошли к стене, стражники, решив, что идут враги, закричали и, наставив на них луки, приготовились стрелять. Но Али крикнул: «Не стреляйте, мы друзья вашего царя!» Потом Али назвал себя, им спустили со стен верёвки и канаты и подняли их наверх. Увидев Зибака, царь Заколдованного города удивился, так как тот был похож на чернокожего и одет в их одежду, а Али приветствовал его и передал ему царя чернокожих, одурманенного и связанного. Царь обрадовался и поздравил Али со счастливым и благополучным возвращением. Потом он приказал своим хаджибам взять царя чернокожих и хорошенько стеречь его до утра. Что касается Али, то он вручил волшебный сундук дочери царя, сказав ей: «Береги его до тех пор, пока я его не потребую». И она взяла сундук в свои покои.

Вечно невозмутимый Гаральд возмутился:

— Ведь не было сундука!!!

— Конечно, не было. Но ведь это рассказывают не про меня, Али, а про Героя Али. И, как шелест песков, я продолжу.

Али же спросил царя, почему чернокожие осадили город. Царь ответил: «Они хотят отомстить за своих товарищей, которые были убиты нами».

«В эту ночь мы должны рассеять и разбить их войско», — решил Али. Он попросил царя дать ему две тысячи всадников, и когда две тысячи храбрецов прибыли, Али вывел их за пределы города и во мраке ночи напал на чернокожих. Войска встретились, и поднялся крик и вопли, сражение пошло полным ходом, храбрецы устояли, а трусы бежали. Это была ночь гнева для чернокожих, подобной которой они не видали с начала времен, ибо Али Зибак показал тогда всю свою силу и доблесть. Он нападал на ряды неприятеля, рассеивал сотни и тысячи, а чернокожие, узнав, что их царь бесследно исчез, ослабели и потеряли решимость.

А царь Заколдованного города вышел с остальными войсками ранним утром и рубил врагам головы, пока они не рассеялись и не разбежались по степям и пустыням, и воины царя захватили все их богатства и сокровища. Али и царь Заколдованного города вернулись в царский дворец и приказали доставить к ним царя чернокожих. Его принесли, дали ему противоядие, он чихнул и пришёл в себя. Царь Заколдованного города сказал ему: «Неужели твоя сила так велика, что ты решился проникнуть ко мне во дворец и похитить мою дочь? Я непременно убью тебя, царь чернокожих!»

Царь чернокожих, испугавшись за свою жизнь, воскликнул: «Я под твоим покровительством!» — и обернулся к Зибаку. Потом он поклялся, что никогда больше не будет предательски нападать на царя Заколдованного города, признался, что сделал это по своему неразумию и невежеству. При этом он просил заступничества Али. Его простили и отдали ему пленных чернокожих, и он вернулся с ними в свою страну.

Наутро царь Заколдованного города стал расспрашивать Зибака о его путешествии, и тот рассказал ему, что с ним приключилось, и поведал, что принес волшебный сундук и отдал его царской дочери на хранение. Затем Али отправился к царевне и попросил её отдать ему сундук. Она передала ему сокровище, и он внёс его к царю со словами: «Посмотри на сокровище, которое я принёс». Когда царь и все присутствующие увидели сундук, они удивились искусной работе мастеров. Царь сказал Али: «Мудрец и волшебник, сделавший этот сундук, относил его на вершину горы, садился в него, и ему открывались все сокровища и клады, которые есть на земле». — «Мы тоже поднимемся завтра утром на эту гору и сделаем так же», — молвил Али.

Наутро Али, царь Заколдованного города, визир и ибн аль-Хусри отправились к той горе. Взобрались на самый верх, открыли сундук, и каждый из них по очереди садился в сундук и наслаждался волшебными картинами, которые открывались им. Царь был восхищен и почувствовал зависть к Али, обладателю такого сокровища. Потом они спустились с горы и направились в город. Когда царь остался наедине с визиром, он сказал ему: «Как же так, приходит чужой человек из дальних стран и забирает с собой сундук, которому нет цены? А ведь это собственность моих отцов и дедов, и я имею на него больше прав, чем он. Я хочу, чтобы ты убил Зибака и ибн аль-Хусри, и тогда мы заберём сундук». Везир возразил ему: «Али Зибак совершил благодеяние и был добр к нам, не годится нам воздавать ему за это смертью!» Но царь настаивал: «Мы непременно должны отобрать у него сундук!» Тогда везир сказал: «Тебе не одолеть этого человека ударом меча, лучше предложи ему завтра: „Пойдём посмотрим диковинки нашего города“. Когда он согласится на это, поведи его в Заколдованную крепость, а как только вы окажетесь внутри, выйди и закрой за собой дверь, чтобы он остался там и умер от голода и жажды». Царь согласился на это.

А в этом городе была знаменитая крепость, которую называли Заколдованной. Она была выстроена очень давно, и у неё была огромная железная дверь. Открыть эту дверь можно было только особым ключом. Когда наступило утро, Зибак и ибн аль-Хусри вошли к царю, чтобы попрощаться, желая возвратиться на родину. Но царь сказал им: «Подождите, вам следует ещё досмотреть дворцы и другие диковинки нашего города. Не будем откладывать!» Али согласился, и они отправились и ходили по городу, пока не дошли до Заколдованной крепости.

— Ты был в этой Заколдованной крепости? — влез в сказку Мухаммад.

— Да какая там крепость, обвалившиеся стены, да и вообще — везде руины… Продолжу своё красноречие и легенды. Мои слова — как песня соловья, он поёт красиво, и его песни, хоть и редкие, но запоминаются.

Он покосился на Вещего:

— Былины запоминаются.

Олег вежливо кивнул:

— Продолжай, о неисправимый лгун.

— Ведь рассказывают и лгут не про меня. Увидев крепость, Али, не я, а про которого напридумывали, восхитился ей и спросил царя: «Что это за строение?» Царь ответил: «Эту крепость построил тот же мудрец, что изготовил сундук. Он снабдил её различными украшениями и хитроумными приспособлениями. Ступай, посмотри сам!» Али вошёл в крепость, за ним последовал и ибн аль-Хусри. Когда они вошли в крепость, царь приказал своим слугам запереть за ними дверь, и те выполнили его приказание. Поняв, что царь обманул их, Али крикнул: «Царь, не делай этого! Ведь то, что ты хочешь совершить, — зло и предательство!» Но царь ответил ему: «Ты умрёшь здесь!»

Забрав ключ от крепости, царь довольный отправился к себе во дворец, вошёл к дочери, рассказал ей о том, что он сделал, и взял у неё сундук. Девушка же, узнав о поступке отца, стала горевать, повторяя: «Мой отец изменник и предатель!»

Что же касается Али и его спутника, то они обошли крепость, потом ибн аль-Хусри начал плакать, но Али запретил ему это, сказав: «Давай поищем ещё. Может быть, мы найдем какое-нибудь подземелье или окно, через которое выберемся». Они ещё немного побродили по крепости, и вдруг Али заметил у себя над головой, на высоте больше чем два человеческих роста, луч света. Он подумал сначала, что это солнце светит. Али влез на плечи ибн аль-Хусри и увидел медную дверь, покрытую позолотой. Открыл её, а за дверью оказалась богато украшенная глубокая ниша. Али вошёл в нишу и увидел там подвешенный к потолку меч, на котором было написано золотом: «О тот, кто сумел войти сюда! Благослови свою находку! Перед тобой заколдованный меч, изготовленный великим мудрецом. Бери его и сражайся им с кем хочешь из людей и ифритов, и ты достигнешь своего заветного желания».

— Ты взял этот меч? — Игорь вскочил на ноги.

Али поклонился возмущённому Игорю:

— Дверь была не медная, а деревянная, полусгнившая, ниши не было, а меч — вот он, не волшебный, но… И меч, как исстрадавшаяся без мужчины женщина выскочил из ножен.

Игорь успокоился.

— Можно мне его взять, подержать?

— Я тебе могу отдать женщину, подержать, использовать, но меч — никогда!

Олег восхитился Али:

— Продолжай свои слова, свою сказку, — улыбнулся. — А мне дашь подержать свой меч?

Али, сглотнув слюну:

— Тебе, о Великий, и только тебе — дам, если попросишь — подарю!

Зибак посмотрел на Олега, помолчал, затянулся кальяном и продолжил:

— Я, не я, а, тот, который легенда, взял меч, потом спустился и показал меч ибн аль-Хусри, и тот подивился его блеску и украшениям, которые были на нём. Они пребывали в крепости до захода солнца, а когда наступила ночь, почувствовали сильный голод, обессилели и потеряли надежду на спасение. Так продолжалось до полуночи. Вдруг они услышали скрежет, будто кто-то повернул ключ в замке. Али подумал, что это царь подослал к ним убийц. Он вытащил из ножен меч, и Ибн аль-Хусри поступил так же. Но дверь отворилась, и они услышали голос: «Я царская дочь, которую ты спас от чернокожих. Когда я узнала, как поступил с вами мой отец, то устыдилась и опечалилась. Дождалась, пока отец уснул, взяла у него ключи от крепости и пришла сюда, чтобы спасти вас. Выходите и делайте, что вам надо!» Царевна выпустила Али и его спутника из крепости, привела к себе в покои и приказала подать им еды. Они наелись, напились и уснули.

Наутро они оделись, опоясались мечами и вышли. Войдя в диван царя, Али вскричал: «Вот как ты отплатил нам за наше добро, злодей, предатель!» Набросился Али на царя, ударил его заколдованным мечом и уложил на месте. Увидев, что стало с их царём, все вельможи государства попросили у Али прощения и пощады, так как они не любили царя и не хотели служить ему. Али согласился пощадить их и сказал: «Схороните этого клятвопреступника, а его дочь пусть будет над вами царицей». Вельможи одобрили совет Али и тотчас послали за царевной. Когда она вошла, Али встал из уважения к ней, и все вельможи сделали то же. Потом Али сказал царевне: «Твой отец был плохой человек и предатель, и я убил его. Ты будешь царицей вместо него. Скажи мне, кто твои враги, и я убью их». Царевна ответила: «У меня нет врагов среди вельмож царства!» Ей тотчас присягнули и отправили в город глашатаев объявить об этом. А царица обратилась к Али: «Ты спас меня и защитил мою страну, а я полюбила тебя истинной любовью. Возьми меня в жёны, оставайся править этими землями!» Но Али ответил ей: «Ты стала мне сестрой по закону Аллаха. А сейчас мне надо возвращаться домой». Тогда царица приказала принести сундук и приготовить всё необходимое для путешествия. Али и ибн аль-Хусри отправились в путь, а царица и вельможи государства вышли, чтобы проводить их.

Все помолчали. Не выдержал Игорь:

— Да, красивая легенда. А ты на царице-рабыне женился?

— Нет, её убили, — Али скрипнул зубами. — Имам в Багдаде, не хочу называть имя сына гнусной свиньи, поверил вранью, что она дочь царя Заколдованного города, испугался, что я, с помощью её колдовства стану эмиром. Я его зарезал, как свинью.

Все замолчали, как потухшие свечки.

Командир мамлюков очнулся первым от одурманивающей сказки, вскочил, как взлетает лебединый пух при лёгком дуновении ветра.

— О Олег аль-Насар, давай проведём парад твоего войска, ты познакомишься с командирами, они все тебя восхваляют!

— Ну что ж, дело хорошее! — ненадолго задумался. — И пусть в каждом отряде будет кто-нибудь из моих витязей, что-то типа комиссаров, — ляпнул, не подумавши.

— Кто такие комиссары?

Глаза Мухаммада сощурились и он стал похож на китайца.

— Комиссары — это мои представители. «И доносчики», — но это уже про себя.

Но ведь недаром Мухаммад должен был стать наместником, он понял это без слов.

— О Великий! Я припадаю к стопам твоей мудрости, но может быть, я назначу комиссарами своих людей, из тех, которые ходили с тобой в долину смерти, они верят тебе больше, чем халифу и даже больше, чем мне. Они одной веры с твоими-моими воинами, они и будут твоими комиссарами, — Мухаммаду очень понравилось слово «комиссар». — Комиссары будут тебе доносить обо всех тайных мыслях и деяниях, — он поперхнулся, но вспомнил новое слово, — генералов.

Вот что значит восточная мудрость! Олег с уважением поцокал языком:

— Мудро! Я согласен.

И помчались гонцы во все концы огромного лагеря.

— Сначала ты мне представишь сотников и тысячников, мои варяги покажут им учебный бой, а потом я выступлю перед ними с речью. Выполняй!

Мухаммад поклонился так, как никогда не кланялся даже халифу:

— Слушаю и повинуюсь, о Великий!

И собрались тысячники и сотники.

— Как смотрите на Великого Олега аль-Насара, помесь детей ифритов и шакалов? Он потомок могучих северных медведей, железноголовых рыцарей Европы и горных джинов!

Нахмурив свои рыжие брови, Олег рявкнул:

— Коня потомку! Установить мишени!

И конь мгновенно появился, во всём своём чёрном великолепии. Улыбнулся Олегу, мотнул гривой и подмигнул своим хитрым оком. «Залезай, князь, развлечёмся», — мысленно сказал скакун.

Ох, и стали они развлекаться! Песок вздыбился, море от восторга захихикало! Олег, обняв ногами Чёрного, так он обозвал коня, нырнул ему под брюхо, и полетели стрелы. Арабы от восхищения цокали зубами, даже они, дети пустыни и песков не могли сделать нечто подобное, хотя каждый из них мог на лету подбить любую птичку. Олег то соскакивал с коня, бежал с ним рядом, то вскакивал на седло грязными сапогами и всё это время выпускал стрелы. Когда колчан опустел, а все мишени были поражены, Олег мягко спрыгнул с Чёрного, подлез под брюхо боевого коня и, напрягшись, поднял испуганное животное на плечи, а потом и вообще на раздвинутые руки; помчался быстрее, чем летел Чёрный.

Когда восхищённые крики чуть-чуть утихли, Олег бережно опустил скакуна на землю и змеиным шёпотом:

— Дружина, покажем мусульманам, как бьются у нас на севере один против десяти.

И грянула развекаловка. Свистели изогнутые сабли, двуручные мечи пели свои песни, иногда секиры подпевали мечам, но всё это в шутку, никто не был убит. Сломанные руки, ноги, расплющенные носы — не в счёт. Ведь не зря на морской пляж, поле потешной битвы, вышли лучшие рыцари Европы, варяги и викинги, витязи кованой рати — тяжеловооружённые конники в прочных латах из булатной стали, те, что им подарил хранитель пещеры фараонов, на конях в доспехах, а коней подарил великий халиф. Олег прорычал медведем, вои выхватили дальнобойные самострелы, и они мгновенно запели страшную песню своими железными стрелами. Мишени-кругляши были разбиты, а они стояли далековато, на 800–1000 метров. Арабы восхитились, лишь только Мухаммад злобно дернул узду своего коня, ведь арабские луки его воинов, поражали лишь на расстоянии 150–200 метров. В прыжке с благородных скакунов, северяне метнули обеими руками дротики. Каждый попал в цель. Витязи разбились на пары, варяг против викинга, и грянул рукопашный бой. Даже Мухаммад от восхищения защёлкал языком, он такого не видел даже в Багдаде на показательных выступлениях буддийских монахов. А ребята мотались как тени. Казалось, что они не в тяжёлых латах, а в лёгких, греческих туниках, ведь так их обучал Олег. Ветер задышал тяжёлым мужским потом, лохматый песок охнул и осел, стал похожим на утоптанную дорогу. Олег три раза еле слышно хлопнул в ладони. Показательные поединки мгновенно прекратились.

* * *

Закат запылал кроваво-красными облаками, как сплетённый в Китае ковёр из золотых и пурпурных красок. Уставшие пальмы светились розовато-зелёным свечением, фиолетовые тени поползли от моря к лагерю, а пески сменили цвет с золотого на оранжевый, а затем и на пурпурный. Ночь наступила внезапно, её черная вуаль накрыла оазис.

Морской песок стал настолько тёмным, что казался чёрным, но под светом луны он становился серебряно-золотистым. Обнажённые серые и красные камни стали похожими на угрюмых гоблинов, кусты чёрных и зелёных водорослей неспешно приподнялись из уставшего моря, им тоже захотелось подышать свежим, ароматным воздухом. Уставшие от ратных трудов витязи кинулись в изумрудно-чёрное море. Скальд подобрался к впадшему в задумчивость Олегу:

— Конунг, расскажи, почему ты обозвал Халиба мужским «строиптизором», и вообще, что это слово означает?

— Надо же, — восхитился Олег, — прошло столько времени, а он всё помнит. Ты танец живота видел?

— Да, конунг. На Кипре этот толмач-армянин водил нас в какой-то дом, там было вино, какие-то трубки, арабы их курили. Были там полуголые танцующие женщины, а если им заплатить, то ещё и дающие.

— Вот, вот! Только представь вместо женщин мужчин, которые во время танца ещё и раздеваются, это и есть мужской стриптиз.

Море, уходящее за горизонт солнце и только родившийся месяц воскликнули от восторга, когда могучие воины Олега выпрыгнули, отряхнувшись от солёных вод моря. Усталости уже не было, в лицах гордость за конунга и бесконечная верность, а в глазах один вопрос: «Когда?»

— Олаф, Мухаммад, Асмунд! Обучайте, готовьте войска. Через луну вы должны быть на Кипре. Вы, Игорь и Гаральд, будете обучать сотников тактике, а ты, Олаф, — морскому бою. Ты, серебряная борода Асмунд, — тысячников, а ты, Мухаммад, будешь всех контролировать, то есть наблюдать и докладывать Асмунду.

У Олега глаза стали огромные и страшные:

— ВСЁ!

Затем немножко задумался:

— Я тебе, Асмунд, дам один из священных артефактов долины Смерти. Когда ты со мной захочешь связаться, потри палочку богини Смерти, я с тобой мгновенно свяжусь.

Вои, привычные к смерти, к словам и развлечениям Олега, восприняли его слова как приказ, а может даже просьбу, которую надо выполнять, пусть даже ценой своей жизнью. Да и при чём тут жизнь? А его слова — это будущее, великое будущее, будущее Империи. А значит и для его дружинников — или при жизни, или в Валгалле, или в Ирии, или в… Да всё равно где, сейчас главное — война, а потом… Да свершится всё то, о чём говорит Олег!

Мухаммада, при всём его владении своими чувствами, тряхнуло, то ли от страха, хотя воин Аллаха не должен ничего бояться, то ли от веры в Олега, да и вообще непонятно от чего. Командир мамлюков внезапно понял, что этот зеленоглазый знает всё-всё, о чём он задумал. И возможном предательстве. ДА И ВООБЩЕ ОБО ВСЁМ. Но самое главное он понял: это его семья, это его жизнь, — и он поклонился с чувством собственного достоинства.

— Я забыл о своих змеиных мыслях, мои мысли были подобны вою одинокого шакала, погибающего в песках. А теперь ты — мой отец, для меня твоё слово — закон. Всё, что я чувствую, и всё, что я думаю… Я всё сказал. — Мухаммад достал свой меч, положил к ногам Олега.

— Я не твой раб, я не твой друг, но я тебя никогда не предам. Как говорят в Европе, я твой вассал.

Ну, а что Олегу, он же ехидный и вредный, ляпнул:

— Ты слышал о Кипре и о том, что Надир узнал, что я пророк?

— Да, о свет моего меча! — скулы Мухаммада затвердели.

— Меч, меч пророка! — проревел горным камнепадом Олег. Меч, никого не слушая, сам вырвался из ножен и, как ласковый и послушный ребёнок, заполз в ладонь волхва. Меч засиял звёздами Средиземноморья.

— Игорь, зажги семь костров. Быстрее! И чтобы вокруг костров стояли столетние деревья. Мне всё равно, какие. Быстро!

Костры запылали и рвались к звёздам, ввысь, к неизбежному, к будущему.

— Ты, Мухаммад, возглавишь орден. Вернее, два ордена: орден Меча пророка и орден суфиев. Нам, Империи необходимо, чтобы сохранялись религии, но самое главное — ордена. — Олег помолчал. — Ошибки возможны во всех религиях, а ордена, — опять помолчал, продолжил: — Ордена свято блюдут традиции и будут всегда помнить о древних знаниях. Ты и будешь их хранителем. В будущем тебя назовут Великим Хранителем… Гроссмейстером, Великом Магистром. — А про себя ухмыльнулся: «И предателем пророка».

Олег невесело улыбнулся:

— Но это всё в будущем. Терпи, о мусульманский казак!

Всё это слышали только те, кому позволил Вещий.

И — тишина… Её слушали великие пески, молодое море. Асмунд тряхнул головой:

— Вина, Мухаммад! Я не знаю, о чём говорить, но всё равно — вина! Мы всё слышали. Я слишком глуп, чтобы всё понимать, а чтобы хоть что-то понять — вина!

* * *

Солнце ещё не поднялось, а птицы уже запели, радуясь восходу святила. Олег пнул под зад своих воевод, не больно, и заодно заорал, правда не слышно:

— Боги! Обсудим наши скорбные дела! Я устал. У вас нет понятия времени. Вы можете отдыхать, а я только работаю и работаю. Я устал.

— Хорошо, — Вишну появился в образе вечно улыбающегося Будды. — Где ты хочешь отдохнуть? В горах, окунуться в горных озёрах, с вином богов, в мусульманском рае, среди гурий, среди чернокожих негритянских див? И вообще — где?

Олег взревел. В его голосе слышался рёв взбешённого дракона, клекот орла и блеяние измученного ягнёнка:

— Да устал я! Я хочу увидеть Елену, поговорить с ней, да и вообще…

А что богам? У них же — полухолодный разум. Им воспринять человеческую любовь и ненависть невозможно. У них давно умерло всё, кроме расчёта, которого они сами не понимают. У них ИГРЫ! Впрочем, им тоже не сладко. Их контролирует Творец, когда ему не лень. И даже иногда наказывает.

— Ты увидишь Елену, Мару, Ладу, кого хочешь, но после того, как войска Императора войдут в Константинополь, — Яхве грозно нахмурился.

— Угомонись, о создатель арабов и евреев! Ты ещё не знаешь о новом воплощении Елены. А она прекрасна, как ветер знойных песков Аравии и прохладного ветра Ра. А зовут её Алия. — Внезапно Перун хохотнул.

— Послушаем, что скажут про женщин твои верные Асмунд, Игорь и Надир. Хотя нет. Ты, Надир, сегодня же отправляешься на Кипр.

Олег ласково разжал свои ехидные губы:

— Медовухи, Похмелидзе!

Похмелидзе появился и засмущался:

— Я могу только вино и чачу.

— Найди в лесах севера чутастра, попроси его, он нам и принесёт медовухи.

Появилось чёрное облако, из темноты выползла бурая, когтистая лапа, потом вторая, а в лапах — огромный жбан.

— Жбан, медовуха, древняя, еще Первые её сотворили, — чугайстр говорил с трудом. Поклонился Олегу и исчез.

— Похмелидзе, наполни нам рога этим тысячелетним мёдом и ответь, зачем нам вообще нужны женщины? Воины, скажите мне, чем отличается мужчина от женщины?

В ответ повисла недоуменная тишина.

— Вай ме! Зачем человеку вообще женщина? Когда есть вино, разное вино, в нём вся услада и сила! Зачем женщина? Она должна рожать детей и топтать своими чудесными ногами виноград под песни!

Князь тряхнул своей рыжей гривой и осипшим голом прохрипел:

— Отвечу на второй вопрос. Мужчина мечтает построить дом, посадить дерево и воспитать сына.

Он колданул и вопреки богам вызвал из прошлого туманный призрак Елены. Прошло несколько мгновений, туман уплотнился. И вот она — тёплая, живая. Олег обнял её, поцеловал с наслаждением в сочные губы, хмыкнул. И Елена исчезла. Затем продолжил:

— А женщина хочить разрушить дом, поджечь дерево и родить дочку, чтобы ей бантики на косичках завязывать.

— Пьяный бред, — Асмунд вскочил, расправил свои могучие плечи и проревел: — Женщина должна рожать воинов! А девок мы и так захватим, будем их кормить мёдом, пряниками и… — задумался, — свининой!

Старый, толстый мусульманин Надир покрутил головой от непонятного вопроса, хотя и привык к умственным завихрениям Олега, погладил свою седую бородку и величественно изрёк:

— Женщина должна быть рабыней у мужа, — пожевал губами, — и всегда ему подчиняться. А рожать должна всегда. И воинов, и рабынь, а может даже и свободных женщин. Так завещал Пророк, — покосился на Олега. — Но, увы, если скажет Вещий, что я не прав, а его власть и мощь мне показал Всевышний, то я буду думать так, как он считает правильным, — это пробурчал про себя, а то ещё не так поймут.

Игорь подскочил от возмущения, а может быть от медовухи, и тихо-тихо прошептал:

— У нас, у русичей, — посмотрел одним глазом на Олега, слегка покачнулся, — женщина должна быть свободной как пардус (леопард) или как пардучиха. А вас, старых и мудрых, я не понимаю, да и вообще, — не терплю! И не верю вашим словам про женщин! — Молодой варяг разгорячился. — Не верю даже тебе, Олег, про женщин!

Олег рявкнул:

— Устами младенца глаголет истина! Женщина должна быть свободной! Верить никому нельзя, а больше всего — себе. А помните, идиёты, кто был первой женщиной у Адама? Никто не помнит. Да это и не важно. А ты, Игорь, — мальчишка с грязной жопой. Чтобы поверил в людей, познаешь их страдания, познаешь их веру в лекарей, веру в чудо и через их веру научишься верить, но верить с умом. Будешь лечить старых больных воинов. Я тебя посылаю в ссылку на год в будущее, попрыгаешь по разным временам и народам, научишься терпению и пониманию, а больше… Больше ничего. И запомни, вера состоит в том, что мы верим тому, чего не видим; а наградой за веру является возможность увидеть то, во что мы верим, — хитро улыбнулся, замкнул пространство и время на Игоре.

* * *

Игоря швырнуло. Он лечил от проказы в лепрозориях; сжигал чумные трупы в кострах Европы; лечил от испанки в Австралии; от сифилиса — моряков Испании; отрезал ноги, спасая от гангрены; собирал травы в древних горах для лечения облучённых в ядерных катаклизмах. Он испытал ужас. Не ужас смерти, а ужас бессилия, ужас человеческой беспомощности. И поверил в людей, в силу человеческого духа.

— Вернись, — Олег прикоснулся ко лбу Игоря. И он вернулся в своё время, вернулся по своему желанию, как ему казалось.

— Теперь ты немного познал о страданиях, часто не заслуженных. Потом я тебе покажу страдания тех, кто заслужил. Ты, будущий Властитель, должен и обязан будешь знать и помнить это всегда.

Игорь не понял, что это было, то или явь, то ли навь. Его трясло, он с ужасом посмотрел на Олега и от переживаний схватил чару с медовухой.

Боги сидели вместе со смертными за хмельными чарками и ухмылялись — довольные. Асмунд поперхнулся, вскочил, схватил боевой рог и проорал через почти разумного, видавшего много битв, страдальца:

— Женщина должна рожать детей — воинов, а больше, — хмыкнул, — а больше ничего!

— А о великой женщине — госпоже Смерти вы, разгильдяи, не забыли? — раздался голос из ниоткуда, чарующий голос Госпожи. — Позвольте мне немного отомстить за ваши рассуждения о женщинах. Может, после этого задумаетесь. Даже боги ждут моего прихода. Или исхода? Женщинам я прощаю много, я ведь тоже женщина, — Смерть ухмыльнулась и появилась во всей своей мрачной красоте. — Да и вас, мужчин, люблю по-своему, по-смертельному.

Все замерли, только Олег вскочил:

— Челом тебе бью, Госпожа!

И лбом треснулся об ковер, который замещал разгильдяям стол.

— Моя смертельная любовь! Предскажи нам, когда ты заберёшь нас в свои чертоги?

В ответ — ослепительная улыбка:

— Ты единственный и непредсказуемый, даже я не знаю, когда я тебя заберу. Ну, а этих всех уведут в мой мир мои слуги. Ты, Асмунд, погибнешь в бою. Тебя, Игорь, отравит твой брат. Тебя, Надир, зарежет наложница. Ну, а тебе, Илья-Перун… — она ядовито ухмыльнулась. — Я же знаю, Перун-Илья, ты предатель, предал славянскую веру, скоро предашь своего Христа и будешь ждать, когда Солнце взорвётся, с ним ты и погибнешь. Ты, Вишну-Раджа, проживёшь дольше всех, ты создал Будду, а это воплощение любви и терпения. Люди устремятся к другим звёздам. Пока в своём сердце они будут нести любовь и слова твоего воплощения, будешь жить и ты, жить на других планетах. Ты, Яхве-Саваоф, будешь жить, пока не иссякнет вера еврейского народа в тебя и вера мусульман в пророка. Я или мои сестры — копии вас всех заберут. Ну а ты, Олег, будешь жить столько, сколько сам захочешь, тогда и помрёшь.

Госпожа, как всегда, растворилась, остался только иней на устах Асмунда.

Викинг рассмеялся:

— Хильда и её брат Хорскунг мне предсказывали, что я погибну с мечом в руке в неведомой стране, что за морями, и что у меня будут дети, много детей, чёрных, узкоглазых, жёлтых, и все будут помнить обо мне, а это для меня самое главное. И все они будут служить тебе и Императору.

Вещий только оскалил свои зубы и прошептал:

— Ну, и как моя подруга Мора — Смерть?

В ответ — мрачная, выжигающую душу тишина.

— Асмунд — великий воин, его мечта — погибнуть с мечом в руке. Ну, а ты, Игорь?

А Игоря била крупная дрожь, его руки тряслись, он хватал свой меч и шептал:

— Чуден Днепр при свежей погоде, а может не Днепр, а Россь, а может Дон… Слава великим богам, а не этому… — покосился на волхва. — Все мы выживаем, местами, у меня брата даже нет.

Когда солнце разбудило птиц, а поющие разбудили пальмы и ласковые волны моря, никто, кроме богов и Олега, о ночном разговоре с Морой ничего не помнил.

Олег молчаливо думал свою предрассветную думу…

* * *

— Подъём! Реви своим боевым рогачём! — Олег нежно стукнул по заднице скальда.

Рёв рога взметнул всех, Скальд совсем чуть-чуть перестарался, даже кобры прос-с-с-снулись и удрали подальше. Первыми по привычке выскочили и построили непобедимое каре воины его дружины, примчались генералы мусульман, даже капитаны кораблей мгновенно рухнули в свои быстроходные лодки и помчались на зов Наместника, ибо его слово — Закон, а нарушителю Закона — смерть. Зеленоглазый небрежно, но с мыслями о будущем, водрузил на свою голову корону Пшент. Она засияла, покоряя всех великолепием, мощью и властью.

— Воины, — Олег еле шептал, но Корона, вгрызаясь в мозги воинов, кричала на разных языках голосом Олега. — На обучение я вам даю три четверти Луны. На суше будет командовать Асмунд, в помощники — Мухаммад и Аль Зибак. На море — Надир и Олаф. Вам всё понятно, дети песков, морей и льдов?

Сначала — тишина, а потом рёв тысяч охрипших глоток:

— Да, о Великий!

Олег снял Корону, махнул рукой, чтобы его генералы подошли поближе.

— Тяжела, однако, Корона фараонов, и как они, бедолаги, её носили? Сначала я отправляюсь в гости к Синеусу, потом к княгине Ольге. Ждать буду вас на Кипре через луну.

АНГЛИЯ

Нормандский флот остановился у Квентовика, самого ближайшего к Лондону города.

Гернтрум, посоветовавшись с Карлом, вызвал на борт «Золотого орла» самых прославленных ярлов и воинов, чтобы держать совет, как быстрее всего захватить Лондон. Как походный вождь Карл первым взял слово:

— Сначала, чтобы прочистить мозги, выпьем вина, потом будем говорить.

Совещались долго, пили много. Наконец, Карл встал, наполнил рог вином и торжественно произнёс:

— Итак, решено. Ты, Ингелот, с разведчиками подойдёшь к Лондону, будешь следить за перемещениями войска Альфреда. Ты, Фарлов, ты, Веремид, и ты, Рулав, возьмёте по сотне воинов и пограбите ближние деревни. Всех не убивайте. Сделайте так, чтобы оставшиеся в живых добрались до Лондона и сообщили о малочисленности нормандских войск. Как только дружины Альфреда направятся на юг, а пойдут они по суше, мы ночью поднимем паруса и ворвёмся в Лондон. Всё остальное — по ходу дела.

Ночью полторы сотни викингов Фарлова подошли к деревне.

— Смерть, всем смерть! Сегодня мы должны забыть о жалости, забыть о завещании Детолюба! Я освобождаю вас от неё! Там, в деревне, нет стариков, нет женщин, нет детей. Там враги! Враги наших дедов и отцов! Пускай сегодня будет праздник, праздник смерти! Грабьте, насилуйте, сжигайте. Мужчин — на кол, женщин после развлечения голыми запрячь в телеги вместо лошадей, бросить в телеги стариков, выколов им глаза и вырезав языки. У детей отрубить головы и бросить их к ногам стариков. И отправить телеги к Альфреду в Лондон! Кровь! Пусть будет сегодня много крови!

Викинги загудели, Олег и наставники говорили им совсем другое. Но древняя, жестокая привычка уже помрачила их разум. Кровь ударила в голову, и Фарлов понял, что дружинники выполнят приказ.

— Смерть свиньям! — кто-то прокричал шёпотом, и множество голосов подхватило:

— Подколем свиней!

Надо было подбодрить воинов, размягчённых после бесед с волхвами и наставниками. Ведь те утверждали, что даже жестокость должна быть разумной. Фарлов был с ними согласен, но это приказ Карла, а ему виднее. И ярл закончил свою речь:

— Сегодня ночью воины Веремида и Рулава сожгут ещё два села. Альфред пошлёт войска — и через две ночи весь наш флот ворвётся в Лондон!

Этого не знали, но догадывались, зачем такой мощной дружине грабить какие-то жалкие деревни.

Фарлов кивнул десятникам, послышались короткие команды, и воины бросились вперёд, сквозь туман, где мирным сном спала обречённая деревня. Викинги окружили село, а в ушах звучал приказ и последние слова ярла: «В домах брать всё, что не возьмёте — сжечь. И запомните: мужчин — на кол, старикам — глаза и язык, детям — головы! Пусть эти разжиревшие свиньи узнают, почувствуют, что такое страх и боль!»

Село было небольшим, в центре — вытоптанная площадка, от неё лучами расходились несколько улиц, домов было не более восьми десятков. Вокруг домов цвели сады, огороды, дальше пашни, а за ними стоял могучий лес. Викинги привычно разбились на пары, два человека на каждый дом. Собаки, почуяв чужаков, начали было заходиться лаем, из нескольких домов выскочили полуодетые мужчины, некоторые даже с мечами в руках, но было поздно, просвистели стрелы и защитники деревни упали у своих порогов.

Сам он остался в центре села на площади с несколькими бойцами, чтобы всё видеть и ничего не упустить. Никто не удивился — вождь должен поступать именно так. Ну, а Фарлов был рад, что останется встороне от этой кровавой оргии. Слишком жадно он прислушивался к словам наставников, слишком глубоко они запали ему в душу, он не понимал, зачем Карл отдал такой жестокий приказ. Конечно, он знал, что кровь будет и на нём. Более того, кровь будет прежде всего на нём, на ярле, но убивать безвинных самому не было сил.

Когда викинги быстро без шума вошли во дворы и первые собаки упали, захлебнувшись лаем под точными ударами мечей, а проснувшиеся защитники — от стрел, он вдруг захотел, чтобы это всё поскорее кончилось. Скорее бы уйти в лес, ждать войско Альфреда… А сначала — отдохнуть, раствориться среди густого леса и забыть, забыть о приказе, забыть о проклятом селе, хотя бы на несколько дней… Потом поможет битва, она окончательно сотрёт сегодняшнее бесчестие. Потом можно будет поговорить с волхвами, с Гернтрумом, а пока надо выполнять приказ. Из одного дома выскочил огромный полуголый детина, он размахнулся секирой и пополам разрубил викинга, но не успел повернуться, как меч другого отсёк ему голову. Безголовое тело сделало несколько шагов и рухнуло, а руки так и не разжали секиру.

И вот, наконец, закричали… Крики раздались по всему селу, воины начали сгонять оставшихся в живых жителей в центр деревни. Живых мужчин осталось только четверо, они тащили заострённые колья.

Фарлов внезапно передумал:

— Отрубить им головы!

И начался кровавый пир победителей. С женщин срывали остатки одежды, их насиловали на глазах их детей и их отцов.

— Телеги! — проревел Фарлов, нагнетая на себя злость.

Воины быстро подтащили телеги.

— Когда дети вырастут, они станут нашими злейшими врагами, рубить им головы. А чтобы старики не смогли нас узнать, вырезать им глаза и отрезать языки, чтобы они зимой не вели страшных рассказов.

Женщин, уже не понимающих ничего и ничего не видящих, впрягли в телеги, зашвырнули ослеплённых стариков, подкинули отрубленные детские головы. На каждую телегу вместо возничего уселся викинг.

— Ты, Ивор, возьми с собой четыре десятка воинов, доставишь телеги до ближайшего крупного села, это день пути, бросишь их там и вернёшься.

Фарлов с облегчением вздохнул, всё кончилось. Неужели так быстро? И эта быстрота поразила более всего остального. С того момента, когда викинги покинули драккар, прошло несколько часов, а села уже нет.

Десятники уже строили людей, и Фарлов очнулся. Потом! Слишком рано он впал в раздумья. Дело сделано, пора выдвигаться в лес, надо соединиться с другими отрядами, ждать англичан.

Все уже вернулись — убит только один, пал под секирой великана, да ещё двое легко ранены. Не хватало десятка Ингвара. Они стояли в оцеплении села, ярл поспешно зашагал туда, где должен был находиться десяток. Ведь им не надо было входить в село, всего-то навсего стоять и бдеть, чтобы никто не убежал из деревни. Не доходя до окраины, он услышал смех и жалобные крики.

Он подошел к дому — самому дальнему, нашёл там несколько трупов, мужчину без головы, истекающую кровью молодую женщину и разрубленного пополам младенца. Фарлов отвернулся — он видел это много раз и сам так поступал, но наставники…

Он толкнул дверь в соседнюю комнату, оттуда слышался смех и раздавались крики. Ярл шагнул за порог и наткнулся на трупы. Старухи, старики, дети… Отрубленные ноги, руки, на полу и на стенах — запекшаяся кровь, скрюченные пальцы впились в ржавый меч. Но в доме были и живые.

Девять викингов столпились вокруг горы трупов, лежащих посреди комнаты.

— Берсерк Флелав! — Фарлов сразуузнал его. Его лицо искажала жуткая гримаса, руки по локоть в крови, он с каким-то ожесточением отрывал руку у ещё живой девчонки.

— Остановись! Флелав, остановись!

От неожиданности берсерк подпрыгнул, его глаза злобно сверкнули, но, узнав ярла, постепенно просветлели.

На полу лежала девчонка — совсем молоденькая, лет десяти. Ноги были неестественно вывернуты, одна рука болталась не понятно на чём.

— Ты… — Фарлов выхватил меч и шагнул к берсерку. — Ты… Ты что делаешь?

Круглые бездумные глаза мигнули, рот ощерился в усмешке:

— Ты же приказал — развлекайтесь!

— Вон!!!

Девчонка привстала, попыталась подняться, но ноги не выдержали и она снова рухнула на трупы, оперлась о целую руку, подавляя плач, прошептала:

— Дяденька! Я согласная… На всё, я буду твоей служанкой, я буду выполнять все твои желания, все… Только, дяденька, я жить хочу…

— Встань, я возьму тебя с собой!

Ярл подумал: «Пусть хоть этот поступок скрасит сегодняшние убийства».

В огромных синих глазах блеснула радость. Девчонка вновь попыталась встать, но ноги не держали, она упала. Проклиная себя за слабость, Фарлов достал из-под лавки какую-то одежду:

— Прикройся, — прохрипел уставшими губами.

Не вставая с пола, она прикрыла свою наготу и застенчиво заулыбалась.

Викинг подхватил её тощее тело, забросил на плечо и пошёл в центр деревни.

— Инвор, отправляйся, возьми с собой запасных лошадей, чтобы быстрее вернуться назад. Вон там, — палец Фарлова ткнул в направлении леса, — там тебя будет ждать Олав, он проведет твой отряд к нам.

В эту ночь дружины Веремида и Рулава сделали то же самое в двух других деревнях.

Огонь пел свою торжественную, смертельную песню, все деревни были сожжены для того, чтобы было видно — идут пираты, мелкие пираты, ради грабежа, ради насилия.

За излучиной Темзы дружины встретились. Как самый опытный Фарлов определил, где делать засеки, где расшвырять ежей — против конницы. Все затаились. Выкопали ямы для приготовления пищи, чтобы не было видно костров, и стали ждать битвы.

Истерзанных женщин, слепых стариков доставили в Лондон, весть о зверствах норманнов мгновенно разнеслась по всему городу. Народ глухо зароптал:

— Какая-то кучка пиратов уничтожила поселения, убили женщин, детей, наиздевались над нашими сородичами. Смерть им! Найти и отомстить!

Собрался Королевский Совет. Во главе — король Англии Альфред Великий, рядом — короли поменьше рангом и епископы. Тяжело дымили факелы. Свет был неярок — в зале горело несколько дюжин свечей.

— Альфред, король! Ты должен отомстить этим безбожникам, — влез со своими советами Архиепископ Кентерберийский.

— Я призываю англичан вооружиться против язычников, отомстить за смерть христиан, и чем быстрее, тем лучше! Я знаю, я пророчествую! Небесные корабли идут по небесным хлябям, небесные тучи идут по небесам, небесные пылинки пляшут в небесном луче, небесный дождь нитями тянется к литой тверди, наши воины бьют совместно с воинством небесным рати подземные, рати вражеские!..

Альфред глубоко задумался, а он был далеко не дурак. Его разведчики ему донесли, что невиданный по мощи флот викингов стоит под Квентовиком, он знал, даже если бы его армия была в три раза больше, он бы всё равно потерпел сокрушительное поражение, потерял бы всё, Англия погибла бы в одночасье.

— Лучше потерять Лондон и потерпеть поражение в битве с викингами, чем проиграть войну с баронами и епископами, а если войска останутся в Лондоне, будет разгром. После разгрома у меня не будет сил бороться с баронами, с корольками, с церковью. Им нужна власть, хоть и убогая, над каждым земляным прыщем, но — своя. Лучше сделать вид, что я поверил в мелких пиратов.

Король поднял руку:

— Утром войска выступают во главе со мной. За меня, короля Англии, остается Архиепископ Кентерберийский, он будет командовать войсками и охранять Лондон. Я оставляю для охраны и защиты Лондона сто рыцарей и три тысячи воинов!

Через трое суток после уничтожения деревень войска вышли из Лондона, начался первый этап войны Англии с Империей. Столица, как спелая груша, готова была пасть в руки норманнов. Архиепископ так и не смог заснуть, он поднялся с широкой постели, подошёл к окну. В этот момент он увидел бело-серебряную вспышку, несущуюся с юга, как будто маленькая звезда упала на мрачное поле. Она двигалась со скоростью стрелы и всё росла, быстро приближаясь к крепостным воротам. Прелату показалось, что от неё распространяется бледный свет и расходятся тяжёлые тучи; потом он расслышал громкий голос:

— Покорись Империи, покорись её авангарду! Покорись! Они скоро придут!

Иоанн застонал. Он понял, всё проиграно, он никогда не станет Папой, он проиграл даже этот жалкий клочок суши — Лондон.

А ранним утром, когда солнце ещё не проснулось, а небо было покрыто тучами, драккары Олега вошли в порт Лондона. Стражи не было, весь город спал в странном оцепенении. Викинги не спеша вытащили корабли на сушу, по приказу Карла разбились на сотни и вошли в город. Смерть медленными и уверенными шагами вошла в Лондон. По приказу Карла (если вы, читатели, не забыли, Гернтрум поклялся кольцом Тора, что он не имеет права воевать против Альфреда) катапульты открыли огонь греческими снарядами по казармам стражи порта. Охрана порта отдыхала, предыдущим вечером каждому было подарено по несколько кувшинов вина, и они очень хорошо отдохнули. Огонь запел свою страшную смертельную песню и мгновенно стал пожирать ссохшиеся строения. Пьяные, очумелые стражники выскочили из своих казарм, лучники, как их обучали наставники, не спеша подняли свои луки и сотни стрел вспороли воздух. Викинги вошли в город. Защитники Лондона, подчиняясь приказам опытных командиров, совершенно спокойно начали выстраиваться в боевые порядки. «Подумаешь, нападут на столицу несколько сотен полупьяных пиратов», — так им говорил архиепископ.

Лондон горел, жирный чёрный дым тянул к безоблачному небу, и всюду была смерть — воины Олега не щадили никого, таков приказ Карла.

Остатки гарнизона дрались отчаянно, словно бой только начинался. Но викинги шаг за шагом оттесняли их сквозь лабиринт кривых улочек, ведущих к берегу Темзы, где на пригорке стоял донжон. Англичане пытались спрятаться в домах-крепостях, но их беспощадно забрасывали горшками с греческими огнём. Дома запылали, город застонал от криков горевших людей. По всему городу тошнотворно завоняло заживо сгоравшей плотью. Сотни разбились на десятки, воины поджигали дома, жители столицы пытались потушить пожары, но беспощадно расстреливались из луков и арбалетов. Когда защитники Лондона пытались сплотиться, чтобы оказать сопротивление захватчикам, мгновенно луженые глотки пиратов взрёвывали:

— Один!!!

За считанные минуты две-три сотни викингов ворвались в ряды обороняющихся и начали рубить их на куски.

Альфред оставил на защиту Лондона три тысячи воинов, в живых осталось около двух сотен, да и те либо без руки, либо без ноги. Бой в городе продолжался до позднего вечера. Но это была агония, ничто не могло остановить викингов.

Город грабили три дня. По приказу Карла, никого не насиловали, никого просто так не убивали, ибо Карлу так приказал Великий Конунг. А кто ж его, Великого, осмелится ослушаться? Убивали только тех, кто не отдавал свои незаслуженно заработанные деньги. Баронов, прелатов и разных прочих лордов в Лондоне почти не осталось (таков был приказ Карла), а заодно их детей и жён. Замысел Олега был прост: помочь Альфреду с междоусобицей, ведь с государем договориться намного проще, чем с мелкими корольками и баронами. К концу третьего дня все воины были на драккарах.

— Ну что, теперь в Париж? — Карл самодовольно ухмыльнулся. Гернрум, помня появление Волка, дернул правой рукой свой длинный ус.

— Нам надо узнать мысли Хельги, мы не знаем, что он нам прикажет.

— Да что нам конунг! Он далеко. Задержимся ещё на месяц, он этого даже не заметит.

— Это кто не заметит? — как всегда Олег появился внезапно. — Я тут немного подумал, посоветовался с товарищами и почти решил познакомить тебя, Карл, со своим мечом.

Походный конунг почитал Одина, Тора, Фрейра, но боялся только его… Карл навсегда запомнил клятву, которую он дал Олегу, и слова Тора, а самый сильный из асов никогда не шутит.

Олег промурлыкал:

— На Кипр, хреновы адмиралы и генералы. И без остановок, плыть днём и ночью. Срок — месяц. Опоздаете на два-три дня, повешу на гнилой осине.

И, как всегда, исчез. Гернрум выпрямился во все свои два метра.

— Ну что, убедился, гнилая печень акулы, что наш конунг из конунгов всегда всё знает? Даже наши будущие мысли и желания. Он даже знает, когда Хель, владычица мёртвых, будет кормить грудью своих детей.

Вечно непокорный Карл молча склонил голову.

* * *

За месяц до этих событий к Синеусу на метле прилетела молоденькая симпатичная ведьмочка и томным голосом сказала:

— Тебе письмо на каком-то непонятном язычке, похоже, на древнегерманском, — она улыбнулась, для кокетства поморгала длинными ресничками, явно наколдованными, улыбнулась, как богиня древней Эллады и улетела.

— Друже, после того, как отправишь нашу дружину на Кипр, завоюй-ка Бирку. Пускай сей город станет нашей самой северной столицей. Там и воевать-то особенно некого, а если кто-нибудь и попробует вякнуть, наш весьма благородный Тор поможет. Ну, а потом, перед Италией, пущай ребята потренируются на Лондоне, эдак с месячишко.

Синеус недовольно засопел, на тинге его уже избрали конунгом, все ярлы и даже все, ну почти все, конунги Швеции признали, что он — конунг всей Швеции. Но тут его тряхануло, он вспомнил предсказание Торлейфа, ярлового скальда.

Тяжёлой походкой молодой, новоиспеченный конунг пошёл на полигон, советоваться с Батей.

Адмирал говорил неторопливо, так, чтобы каждое его слово навсегда осталось в памяти курсантов:

— Взгляд должен быть объёмным и широким. У него двойная функция — восприятия и осмотра. Воспринимай сильно, смотри не напрягаясь. Что в воинском искусстве, что в разведке, даже в политике вы должны видеть дальние вещи как бы вблизи и близкие, словно издалека. Важно почувствовать врага, а иногда — союзника, но не отвлекаться на незначительные изменения или движения. Взгляд един. Изучайте это, используйте этот взгляд всегда и не меняйте его, что бы ни случилось.

Батя, как его научил Олег, мысленно шепнул:

— Ясномудр, теперь твоя очередь, закрепи сказанное мною и продолжи мои мысли.

Как бы нехотя он заметил, вернее сделал вид, что только что заметил Синеуса, изобразил на лице широкую улыбку солдата Швейка, захотелось прикинуться псевдоидиотом.

— Я тебя вижу и радуюсь! Пойдём, немного выпьем, ты мне расскажешь о тинге, о врагах, о друзьях.

Неискушенный в политике двадцатого века Синеус мгновенно купился и почему-то заговорил словами багдадских купцов.

— О конунг моей души, о создатель Гвардии…

Батя тряхнул бровями, ярл, нет, уже конунг, очнулся:

— Олег приказал мне разведать Бирку, а потом её захватить.

Леонид, а все втихаря называли его — Лев, улыбнулся:

— Разведку мы пошлём сегодня, семеро твоих, не шумных и не приметных, и двое моих.

Немного задумался.

— Я уверен, что у нас с тобой очень мало времени, готовь четыре-пять тысяч для захвата этой Бирки-Берке. А разведку проведём под моим руководством. И надо и хочется вспомнить молодость… Так что, завтра с утра выходим, — адмирал улыбнулся молодой, светящейся улыбкой.

Неспешно сумерки поглотили Синеусград. Незаметный, маленький шют был готов. Семь молодых, но опытных викингов, двое советских разведчиков, проверенная парусновесельная команда, а во главе — новоиспеченный адмирал Эйнар. Кормчий шюта перед погрузкой спросил у Бати:

— Шют новый, как мы его назовём?

— «Белый медведь»! — адмирал вспомнил, что так называли его ребят в далеком 1942 году.

Эйнар восхитился:

— Даже норны не смогли бы придумать лучшего имени!

Они подошли к Бирке против ветра, такого сильного, что срывало одежду, и под проливным дождём. Он барабанил по канатам, и намокший парус стал слишком тяжел.

Было очень сыро. «Белый медведь» шёл под парусом, разрезая, как нож, чёрную воду, разбрасывая льдисто-белые брызги, прыгая по вздувшемуся морю так, что чувствовалось, как он гнется. Как опухший от мышц и от своей белой шкуры зверь, именем которого был назван, вечно бегущий по льдинам океана. Здесь Эйнар потерял Гуду. Гуду перед смертью заорал, что видна большая крепостная скала Бирки Борг. Эйнар понял, что парус и рею придется убрать и сложить. Если этого не сделать, шют проскочит мимо и войдёт в путаницу островов, где лёд всё ещё цеплялся за берега и отрывался, превращаясь в грязные бело-синие льдины, которые разнесут «Белого медведя», набирающего скорость, в щепки.

Поэтому вся команда лёгкого корабля и даже разведчики бросились к канатам из моржовой кожи и принялись тянуть. «Белый медведь» стонал и кренился, а вода шипела и пенилась под ним и даже над ним.

Парус сопротивлялся, один его угол вырвался и забился. Гурд наклонился, чтобы подхватить. Парус был мокрый; Гурд промахнулся; конец ударил его, как молот Тора, в лицо, и он улетел в чёрную воду почти без всплеска.

И его не стало, море поглотило. А шют летел по ветру, казалось, что демоны, а не люди, управляют парусами. Адмирал рявкнул, перекрывая рёв ветра:

— Опустить парус!!!

Измочаленные от непогоды моряки взвалили большую, мокрую хлюпающую груду паруса на рею и привязали её к упорам, задыхаясь и потея от усилий. Гребцы заняли места на скамьях-рундуках, и «Белый медведь» медленно, как послушный мул, повернулся к чёрной от сырости и седой от старости скале, которая обозначала Бирку.

На ней шпионы увидели крепость — стену из земли и камня, нависающую над поселением. Все гребли, вёсла выпадали из рук, но всё равно гребли и почти поравнялись с большой скалой, когда из-за воды донесся резкий звук рога, и Эйнар проревел приказ сушить вёсла. Воины выпрямились и стали ждать. «Белый медведь» покачивался на волнах, они бились о борт и швыряли поверх него брызги.

— Что будем делать? — спросил Лев у Эйнара. — Пить мёд да пиво?

Кормчий усмехнулся.

— Будем ждать отлива, — ответил он. — Вход в гавани опасен, там полно рифов, и только люди из Бирки знают проход. Без опаски войти туда можно, только когда рифы покажутся при отливе. Или идти по самой что ни на есть высокой воде, как при шторме, и надеяться на богов.

— Гавани? — спросил Батя.

— Там их три, — сказал он почти гордо. — Ту, что к западу, они сами сделали; остальные две от природы.

— Четыре гавани, две были заминированы, — заявил Сергей на русском, он воевал в этих местах, в далеком сорок четвёртом году. Его слова никто не понял. Эйнар недоуменно посмотрел на Сергея, но ничего не сказал.

— Там есть ещё четвёртая, Торговое место, дальше к востоку. Она для маленьких судов и тех, у которых неглубокая осадка, как у нас. Мы можем встать там на якоре, чтобы все эти толстопузые кнорры не торчали бы у нас на дороге, да и пошлину за стоянку не придется платить.

Батя проворчал:

— Деньги у нас есть, главное скрытость, мы — обычные, мелкие, — он ухмыльнулся, — даже очень мелкие купцы.

Волна усилилась, и «Белый медведь» двинулся по ветру, медленно и неуклюже, как полумёртвый тюлень. Шют скользнул в гавань, моряки выпрыгнули, дружно взяли вёсла и, подставив их, как по каткам протащили «Медведя» по галечнику и по лужам с усталым льдом.

Когда всё было сделано, Батя поманил пальцем Сергея. Они взяли свои подготовленные заранее, скудные пожитки и поплелись, прикидываясь нищими и убогими, спотыкаясь, по гальке до грубой травы и дальше — к тёмной груде Бирки. На Торговом лугу напротив высокого частокола и больших двойных створов северных ворот без всякого порядка стояли мазанки.

Там же вросли в землю два немаленьких дома, срубы из почерневших от времени брёвен, замазанных по щелям глиной. Один — для дружины, стоящей в Борге, большой крепости, которая возвышалась слева, а второй для таких, как викинги, вооруженных гостей, пришельцев, которым следовало оказать гостеприимство, но так, чтобы добрым горожанам Бирки не надобилось приглашать их в свои укрепленные дома.

В воротах два скучающих стражника в круглых кожаных шапках, со щитами и копьями следили, чтобы никто не входил в город с оружием серьёзнее столового ножа. А поскольку ни один здравомыслящий человек не желал оставлять у них своё оружие, не надеясь на возвратном пути получить его обратно, то было немало ругани со стороны тех, кто не привык к таковому правилу. А потому они тащились обратно в свои жилища, дабы отдать оружие на сохранение кому-нибудь, кого они знали. Батя привычно сунул золотой. Стражники сделали вид, что ничего не видят, подумаешь, двое бродяг, но зато ведь платят ни за что.

Гостевой дом был просторен, чист и хорошо обставлен, с ямой для очага и множеством спальных клетей. На всех всё равно не хватило бы, зато появилась возможность убедиться, кто есть кто в этом торгово-пиратском братстве.

Батя мотал всё на ус. Он думал, что Бирка должна быть похожа на Скирингасаль, где он был проездом с Синеусом, но она оказалась совсем другой. В гостевом доме появились женщины, присланные купцами, хозяевами города, но то были вовсе не рабыни, коих можно уложить и поиметь, не думая. Это были уважаемые жены и матери, в вышитых передниках, в приличных головных платках, а на поясе у каждой ключи, ножницы и ухочистки. При них были рабыни, некоторые довольно хорошенькие, только и они были не про гостей.

Они не ведали страха и были остры на язык, и пираты — ужасы всех морей — кротко покорялись им, позволяя подстригать бороды и волосы и подрезать ногти, прямо как дети. Как старый и весьма опытный разведчик Батя быстро вжился в эту не совсем понятную для него среду, подозвал не очень старую, но и не очень молодую — в переднике и в платке. Шепнул так, что весь гостевой дом услышал:

— Благородная, можно мне заказать пиво или вино?

— Для тебя, прошедшего все моря, хоть ты в своём рубище выглядишь нищим, но моё сердце чувствует, что у тебя есть много золота, — здесь всё дозволено, только плати.

Адмирал, прикидываясь пьяным, достал свой кошель, набитый полновесным золотом, швырнул на стол и проревел:

— Сегодня гуляем все!

— Меня зовут Скаппи, я вдова, мой муж, — она деланно всхлипнула, — погиб под Йорком, но от него мне достался этот гостевой дом.

Её пальчики очень быстро заработали, она без помощи ножа открыла кошель Бати и удивленно вскрикнула:

— Да за эти золотые можно напоить половину Бирки, — скромно потупилась, — и купить меня!

— Так пои и корми всех, кто здесь отдыхает, а с тобой мы поговорим ночью!

Почти сразу появилось всё: пиво, вино, мёд, брага, мясо, рыба, а девицы-рабыни стали неумело, но всё равно красиво раздеваться. Слуги гостевого дома превратились в снующих помощников главного повара Вальхаллы. Пьянка восторжествовала над ни в кого не верующими пиратами и над местными матронами.

— Пускай матроны тоже раздеваются! — прорвало Батю, он швырнул ещё один кошель Скаппи.

Она уже зубами вскрыла кошель и золотые посыпались на грубо выструганный стол. Скаппи кивнула, перед матронами появились кувшины с вином, они храбро закинули головы, вино потекло через губы, на платья, но пьянящая влага уже ударила в головы; и двадцати-, тридцатилетние матроны стали раздеваться. Да за такие деньги любой муж им всё простит.

— А в борьбе с зелёным змием побеждает змий, — глубокомысленно изрёк Батя. Сергей только ухмыльнулся. Вся команда была в сборе, ждали только приказа, что делать дальше.

— Скаппи, позови вон того, молодого, со шрамом на щеке, раскрути его, чтобы он нам поведал последние новости Бирки.

Приказ был исполнен со скоростью тайфуна местного значения.

— Воин, поведай мне все новости Бирки и вообще Швеции.

— Меня зовут Сигмурд. Всё, что я знаю, я тебе расскажу, но… — он показал глазами на кувшин золотистого вина, стоящего перед Батей. Сергей тут же наполнил глиняный стакан Сигмурда. — Все в Бирке согласны, что перемен к лучшему не видно, — Сигмурд закатил глаза. — А ещё были всякие новости, приносимые торговцами в цветных рубахах и штанах — иные были одеты как Скапти, — и они рассказывали о тех, кто пропал на порогах рек Руси в том году. Как старый Бослов, утянутый под воду на порогах, что было недостойно человека, который уцелел в ненасытных, изобилующих валунами течениях и на всех смертельных речных порогах, которые отмечали дорогу к Конунгарду — Киеву, как его именуют славяне. Последние семь были такими опасными, что почитатели Христа называли их Смертными Грехами по каким-то басням в их священных сагах.

Ещё я слышал об Арнлауге, умершем от поноса, несмотря на хорошего барана, принесенного в жертву дереву на Дубовом острове, который христиане называют островом святого Георгия. Это первая гавань после последнего из семи порогов. Идучи вниз по всем порогам, Арнлауг задристал от страха и уже не мог остановиться и кончился, так что на погребальном костре сожгли, можно сказать, пустую оболочку.

Именно так, сожгли. На востоке со времен одного набега обратились к старым обычаям. Тогда, лет двадцать назад, две сотни кораблей, как рассказывают, вошли в реку Куру к югу от Баку и предали огню и мечу город Берду и всех почитателей Магомета.

В ответ на совершивших набег напали мусульмане, а заодно и тот же понос, что взял Арнлауга, и им пришлось отступить, после чего проклятые асами язычники выкопали пристойно похороненных и украли прекрасное оружие и доспехи из погребальных кораблей.

С тех пор торговцы сжигали своих покойников на таком жаре, какой только могли развести, чтобы доспехи плавились. А ещё ломали мечи на три части, дабы им быть перекованными за радужным мостом Биврест, а не в этой жизни.

Как поведал один сребробородый и словоохотливый ветеран рек и порогов, это случилось во времена Игоря, которому было тридцать пять лет, а его жене, прославленной Хельге, двадцать. Воины их князя Олега и его войны с булгарами и хазарами выдавили серебро и золото из жил Бирки, — он хлебнул вино и продолжил: — Бирка скоро умрёт!

И все кивали, дивились такой судьбе и качали головами по поводу будущего.

Ещё качали головами по поводу новых торговых условий в Миклагарде, Пупе Мира: теперь нельзя было купить шёлка больше, чем 50 золотых кусков, и нужно было иметь печать, удостоверяющую покупку. И не могут более пятидесяти человек зараз, притом все без оружия, войти в этот город, Новый Рим, каковой именуется Константинополем…

Его прервали:

— Сколько можно пошить штанов на пятьдесят золотых кусков? Довольно много, конечно, — заметил Эрик Молот Бирки, как понял Сергей; этот Эрик — глава портовой стражи Бирки. — Ежели эти штаны не для Скапти Полутролля. Он не отказался бы получить одну пару, да ещё осталось бы кое-что от такого количества ткани!

И все рассмеялись, даже купцы, которые нехотя признались, что им выдали бесплатное снаряжение и провизии на месяц, чтобы они вернулись в Бирку, что отныне по закону императора и должны делать каждую осень. Страже Миклагарда не нужно, чтобы разгульные нурманны зимовали в их славном городе.

Были и другие новости: несколько человек, недавно вернувшиеся из данского торгового города Хедебю, рассказывали, что конунг Хакон уже в могиле, что после великой битвы у острова правителем Норвегии и Дании стал Харальд Синезубый, что сейчас находится в их славном городе и благодаря его стараниям на Бирку никто не осмеливается нападать. Хакон отдал жизнь и престол своим злейшим врагам — ближайшим родичам, и что вступает в силу Синеус, что ему поклонились конунги Швеции, Дании и Норвегии и даже Харальд Синезубый поклонился Синеусу, правда не столько Синеусу, сколько конунгу конунгов — Хельге.

При этом пятеро сыновей Эйрика Кровавая Секира и их мать Гуннхильд, справедливо называемая Матерью конунгов, были возвращены в Норвегию, по приказу Синеуса, а рати распущены. Большинство воинов — хуторяне, крепкие бойцы — разумно разошлись по домам. Немногие скитались, ища новой работы или лёгкой добычи, и все стремились в Синеусград.

Все помолчали, прекратились даже пьяные выкрики.

Весть о новых воинах-бродягах перетряхнула весь гостевой дом, и без того уже переполненный соперниками. Войско в Бирке состояло из безродных, ищущих, куда бы поставить свои сапоги, мечтающих о жене, доме, очаге. Эйнар покосился на Батю, но по его лицу ничего нельзя было понять. Внезапно появился Брондольв Ламбиссон, его имя Батя узнал из вскриков полупьяных викингов. Адмирал кивнул Сергею, тот прижал кинжал к печени Эрика Молота Бирки ненавязчиво прикрыв плащом.

— Эрик, кто он? — Сергей улыбнулся улыбкой волка, который вот-вот разорвёт горло.

— Это Брондольв Ламбиссон, предводитель купцов Бирки. Бирка умирает, порты занесены илом, появляются новые торговые порты и ходят слухи, что скоро появятся войска Хельги-Олега.

— Позови!

Эрик, не боявшийся смерти, впервые в жизни испугался. От слов Сергея веяло не смертью, а чем-то гораздо худшим. Делая вид, что страдает от усталости, и, самое главное — от важности, к ним подошел Брондольв.

— Эйнар, очистить дом, но женщины пусть останутся! — Батя дернул носом. Эйнар и его викинги поклонились. Гости много слышали об Эйнаре, он грабил и убивал всех, но чтобы кланялся…

— Вон, все вон!!!

Гости ринулись из в двери, в окна…

— Эйнар, ты выйди и посмотри, чтобы нас с уважаемым Брондольвом Ламбиссоном никто не подслушивал, а если у кого-нибудь возникнет такое желание — руби голову.

Помолчали, глава гильдии купцов не выдержал.

— Что ты от меня хочешь?

— Не я, уважаемый предводитель купцов, а великий конунг Олег.

Адмирал не спеша подлил вина уважаемому, потом себе.

— Что от меня хочет Хельга?

— Да так, мелочь. Завтра подойдут драккары, на них — пять тысяч викингов. Мы возьмём Бирку, но хотелось бы без боя. Ну, а тебе и ещё твоим троим, нет, пятерым, купцам беспошлинный вывоз и ввоз товаров по всем морям и рекам. До Константинополя.

— Ярл, налей мне вина и дай подумать.

Вино пили молча, купец думал, наконец-то изрёк:

— Я не смогу уговорить Синезуба, он слишком кичится своей властью над Биркой.

— Ладно, докажем мечами. Вспомни, к тебе приходили люди в чёрном, но не монахи? — меч воткнулся в толстое брюхо главы гильдии, а кинжал прижался к горлу.

Купца передёрнуло от страха:

— Приходили. Конрад-монах и ещё с ним двое — все в чёрных рясах, взвесили чёрного козла и по его весу дали мне золото… — он замолчал.

— Золото для чего? — цвет лица его великомордия Брондольва медленно менялся. От наглого красного перетекал в бледный, потом в синий и остановился на лиловом. Кинжал Бати нежно процарапал нежную шейку будущего великомученика.

Завоняло похмельным потом, через штаны потекла моча, перетекая в его сапоги, казалось ещё немного и этот столб общества нагадит жидким поносом себе в штаны.

— Золото козла — это небольшая часть, остальная — на вес самого большого быка, которого мы сможем найти, чтобы убить Олега. А за его знакомых, за друзей — отдельная плата.

— И кто же тебе, свинорылый, обещал столько злата?

Кровь потихонечку потекла из шейки Брондольва.

— Они, в чёрных рясах…

— Хочешь жить, умей вертеться, — Батю покоробило от собственной фразы, вырванной из совковии. — Ладно, мой почти освежеванный поросёночек, срочно вызывай своего Синегубого и монаха.

Батя кивком подозвал к себе Сергея:

— Свинерылый сейчас тебе расскажет, как вызвать Синезуба и монаха, не оплошай. Я пойду, прогуляюсь, а ты блюди. Брондольв даст тебе двух слуг, ты пошли с ними двоих наших, ошибутся слуги — прирежь главу купцов, а его жену и детей — сожги.

То-то была радость — оказаться в городе под мигающими звёздами и облаками, гонимыми ветром! Батя шёл за мерцающим фонарем воина, указывавшего дорогу, по скользким дощатым настилам, обходя многочисленные бочки и стараясь устоять на ногах.

Он замолчал, потому что какой-то пьяный, шатаясь, попытался обойти их, поскользнулся и рухнул с настила в вонючую жижу.

— Вроде того, — непонятно пробурчал воин, тщетно пытаясь стряхнуть брызги со своей рубахи.

Позади плескался, булькал и сопел пьяный, потом всё-таки выбрался, зашлёпал к доскам и неуверенно зашаркал прочь.

Но Бирка в первом расцвете весны была похожа на дикий ослепительно-яркий цветок.

От каждого дома исходили свет и шум, смех, крики, пение. По всем шатким настилам шагал народ. Слишком много людей на этих улицах, воняющих стряпней, элем и дерьмом!

— Говорят, сейчас в Бирке живёт не меньше, чем три тысячи человек, — проговорил воин кормчего.

«Как мелкая деревня в Подмосковье», — подумал Леонид.

Воин, Батя не запомнил, как его зовут, вывел к самому частоколу и главным воротам Борга. Адмирал всё внимательно просмотрел, кивнул сам себе.

— Назад, — скомандовал Батя, все вернулись в вонючий гостевой дом.

Там их уже ждали монах и Синезуб.

Монаха пинком под зад швырнули к Бате. Одет в чёрную рясу, подпоясанную чёрным шарфом, на ногах — римские сандалии, воняющие грязью и мочой Бирки. Лицо жёсткое, гладкое, чисто выбритое, глаза чёрные, а каштановые волосы ровно обстрижены по кругу.

— Что ты хочешь, Конрад? Ты знаешь, от кого мы пришли?

— Я хочу немногого, конунг. Я прошу, чтобы Олег не разрушал веру в Христа, чтобы всё осталось так, как оно есть.

— Монах, великий конунг будет охранять вашу веру и помогать её развитию, но ты сдашь мне монахов в чёрном.

Конрад поклонился:

— Тогда я помогу Олегу во всём, чем смогу, — он тщательно выбирал слова, боясь ошибиться и не хотел Олега называть великим конунгом. Ведь великий конунг — это Император, а Император только один — Священной Римской Империи. Адмирал посмотрел на Синезуба и понял, что этот откажется повиноваться.

— Ну, а ты как думаешь, конунг?

Викинг улыбнулся:

— Я знаю, что мы все погибнем. Но мы дали клятву — защищать Борг.

— Я верю твоим словам, Харальд Синезуб. Ты же обещал Синеусу во всём ему помогать?

— Обещал. Но раньше я обещал защищать Борг. И я не обещал Синеусу сдавать Бирку.

— Ну, что ж, готовься, скоро мы подойдём.

А про себя подумал: «Олег его уговорил бы, Тор его запугал бы, но Синеус рвётся в бой, так пускай он и повоюет».

Драккары Синеуса уже стояли в главной гавани Бирки.

— Ха! И эту помесь курятника с навозной кучей называют, нет, не называют, а именуют, неприступным Боргом?

Синеус подозвал к себе Орма:

— Высаживай десант и возьми этот курятник за час, — ему понравились слова Бати.

И что могли сделать? Как полуразрушенную крепость могли защитить две сотни уставших от пьянства бывших викингов от трёх тысяч свирепых от непролитой крови лучших бойцов мира? Да никак. Крепость была взята за двадцать — тридцать минут. Даже никто не погиб. Викинги своих щадили, да и драться защитникам не хотелось. Отделались разбитыми носами, сломанными руками и иногда рёбрами.

Олег появился как всегда внезапно:

— Ну, а теперь, побратим, на остров Готлунг! Там немного повоюешь, а заодно создашь новую крепость, будущую столицу полуострова Торсбург. Ну, а теперь давай выпьем!

Синеус проорал:

— Чтоб не было нам недостатка ни в веселье, ни в забавах, ни в другом удовольствие!

И грянул пир — пир победителей. Пили все: захватчики и захваченные. Жители Бирки были довольны — появилась железная рука, путь в Византию — свободен.

Пьянка особенно удалась в палатах наместника.

Стены палаты были увешаны богатыми коврами с коростой золотых нитей, а на коврах — вышиты картины, которые при мерцающем свете будто оживали. Орм, бродя с бочонком пива, не понял ни одной из них, кроме той, на которой шла охота. У многих из людей на головах были круглые шляпы из золота. Викинг рыгнул и подумал, что они, должно быть, имеют отношение к Белому Христу.

— О чём ты думаешь, Олег, или вообще ни о чём не думаешь? — у Синеуса глаза протрезвели, смотрели на Олега с болью и с любовью. Олег невесело улыбнулся.

— Устал я немного, конунг. Устал от трудов праведных, а может и неправедных. Побратим, сам здесь разбирайся, мне пора в Киев, к Ольге. Синезубого привлеки, сделай его третьей левой рукой, пусть привыкает. Ведь он конунг, и конунг неплохой, не зря же он стал правителем Норвегии и Дании. Придержи его, покажи ему всё, познакомь с Богуславом, он ему много чего расскажет и докажет.

— Олег, да вот же он, Харальд Синезуб!

Правитель Норвегии и Дании с восторгом рассматривал Олега, он уже давно был готов признать его конунгом конунгов. Не сдерживая себя, он заорал:

— Я признаю тебя своим конунгом, мои воины — твои воины!

Олег слегка наклонил голову:

— Я благодарен за твои слова, Харальд. Я назвал бы тебя своим побратимом, но здесь нет пластов дёрна, чтобы мы стали побратимами, а я бы этого хотел. А пока помогай Синеусу, скоро мы увидемся.

Вещий коснулся руки Синеуса, печально кивнул и исчез.

* * *

— Перун! — Олег-поперхнулся. Ещё раз завопил:

— Перун!!!

— Ты обращаешься ко мне, как к золотой рыбке из ваших славянских сказок. Ну, и что тебе надо, отче, отдых? Обеспечу, перекину тебя в светлое будущее, на твой любимый остров-дерево.

— Нет, — Олег скрипнул зубами. — Надо в Киев, к Ольге.

— Вот сам и мчись, я же тебя обучал. Да ты и сам швырял Игоря по разным временам и народам.

Перун исчез.

Олег зажмурил глаза и представил кокон. Да не простой, а временной. Не прошли даром уроки Перуна. Ему надо было вернуться во времени, за несколько дней до рождения Святослава.

Князя швырнуло туда, где он и хотел оказаться — к городу Родне, что был под Киевом, в бурные воды Росси. Вещий оказался на крутом берегу, но не успел сгруппировать и его бросило головой в холодную, бешеную реку. Россь возмутилась, вспенилась и выбросила князя на берег, не понравился он чем-то маленькой богине этой речушки. Олег отряхнулся как собака и весело улыбнулся, вот он и дома. Закончилась бабье лето, внезапно налетели метели, зима вступила в свои законы. Не было золотой осени, которую так любил Олег. Хвоя и мох мягко пружинили под ногами. Иногда в низинах из-под сапог мелкими фонтанчиками прыскала вода. Он не спеша шёл уже вторые сутки по хвойному лесу, обходя буреломы и глубокие овраги, заросшие кустарником и высокой, уже пожухлой травой.

Эти осенние дни напоминали вечера, солнце не грело, лишь тускло, подслеповато освещало измученную от ранних заморозков землю. Олег, улыбнувшись солнцу, разжёг костёр. Ему показалось, что над уставшей землёй легли вечные сумерки. Сломал ветку, чтобы подбросить в костёр, треск раздался такой, как будто рухнул огромный дуб. Олег щёлкнул пальцем, прошло несколько минут, из дубового леса выскочило несколько волков, один из них в зубах нёс зайца — ужин для Хозяина. Подскочил, разжал зубы и посмотрел вопросительно: «Может ещё чего-нибудь треба?»

— Спасибо, Серый, — Олег потрепал загривок вожака. — Спасибо, больше ничего не надо.

К обеду он подошёл к Киеву, долго стоял под его стенами, любуясь красотой города. С крепостных стен его увидели, узнали. Олег ждал, не понимая сам, чего он ждёт, любовь к Киеву захлестывала его. Из ворот выскочили несколько всадников, Олег сразу увидел, кто несется во главе. Это был его старинный друг и собутыльник — Добрыня. Щёки витязя раскраснелись то ли от раннего мороза, то ли от вчерашней пьянки и утреннего похмелья. Добрыня соскочил с коня и бросился обнимать своего князя.

— Княгиня заждалась тебя! Как ты так быстро успел домчаться? Ведь мы хотели сегодня послать сокола к тебе с письмом о рождении Святослава!

— Уметь надо, — пробурчал великий князь.

То, что он увидел в гриднице, его поразило. Счастливая, улыбающаяся Ольга держала на руках младенца, у ребенка с макушки свисал длинный клок волос.

— Я счастлив, княгиня! — голос Олега внезапно стал подобен колоколу Святой Софии. Он поклонился и на вытянутой руке протянул Ольге светящуюся свастику — знак Рода, серьгу. — Это мой подарок твоему сыну.

Княгиня передала Святослава няньке.

— Пойдём в мой терем, тезоимец, там и поговорим о делах.

— Вспомнила слова мои, княгиня, какое имя надо было подарить сыну?

— Да как же можно забыть слова Великого князя, вечного Гоя? Свет — это подарок от Рода, значит и надо свет славить.

Поговорили, вспоминая прошлое, посмеялись.

— Ну, а теперь о делах, Ольга. Какие ты подготовила войска?

— Все народы, мне подвластные: новогородцы, финские жители Белаозера, ростовская меря, кривичи, северяне, поляне киевские, радимичи, дулебы, хорваты и тивирцы — готовы пойти под твои знамена. Днепр уже покрыт двумя тысячами лёгких судов: на каждом будет по сорок воинов; конница пойдёт берегом.

— Конницы не надо, хватит всадников Великого Халифа. Ты ведь знаешь, что я добыл меч пророка?

— Конечно, знаю, Олег. Ведь о тебе вся Земля слухами полнится. Когда выступать и кого ты назначишь походным князем?

— Выступать завтра. Назначай Добрыню, он и воевода хороший и тебе верен, да и мы с ним сдружились. На Кипре ладьи должны быть через месяц. Вот ещё что, к тебе скоро придут мои посланцы из Швеции, они тебе всё расскажут, что ты должна будешь делать дальше.

Помолчали, каждый о своём.

— А через два года я заберу у тебя Святослава.

В глазах Ольги искры метнулись, всего один раз. Тяжело вздохнула:

— Почему так рано? У нас в Киеве начинают обучать дружинников в пять лет… — её глаза наполнились слезами. — Даже будущих князей — в четыре года.

— Он не просто будущий князь, он — будущий Император! Большинство людей думает по прямой линии, — сказал Олег. Голос его то возвышался, то понижался, его тело двигалось как ртуть, принимая позы Ольги, его дыхание стало подобным дыханием Ольги. Княгине слышались песни Соловьёв и шум ветра. — Эти люди видят только собственные действия, как единственную нить на ткацком стане Норн. Ведь ты знаешь этих всеведущих. И они завязывают узлом своё будущее лишь тогда, когда они доверяют свою жизнь другим, а верить надо всем и никому одновременно. Они смотрят двумя глазами, слышат двумя ушами, и так всю жизнь, но видеть и слушать, а тем более думать не умеют.

Олег улыбнулся и вскинул свои глаза на Ольгу:

— Смотреть глазами другого — свойство редкое, ему нельзя научиться. У кого есть этот дар, тому это пустяк. Но пустяк весьма существенный для того, чтобы выжить и стать выше других. У тебя, княгиня, знаю, именно такой дар, а это — подарок Сварога. У Игоря нет такого дара. Живёшь в Киеве уж столько лет и не обращаешь на свой дар внимания! Неужели ты думаешь, что мир таков, каким ты его видишь? А он есть и такой и не такой! Вот этому я и должен научить Святослава. Нельзя командовать миром, надо в него вживаться.

Ольга была ошеломлена, её глаза то закрывались, то становились огромными, как озёра, ей казалось, что раздавил её тезоимец. Она начала вспоминать, а её воспоминания стали подобными молнии — лезвию.

— Я поняла, я отдам тебе сына…

Помолчали.

— Вина, мёда!

— Выпей сама, а мне пора на Кипр. Сокола сегодня с письмом в Египет для меня обязательно пошли! — он встал,поклонился Ольге и нежно поцеловал её в щёку.

* * *

И возник во дворце эмира. Как всегда при дикой жаре Кипра во дворце повеяло прохладой… На входе во дворец, как положено, стояли два огромных бедуина с копьями и саблями. Бедуины узнали Олега, пали ниц, вскочили и отдали честь правителю Кипра и другу Надира. Эмир выскочил мгновенно:

— Ты как всегда — внезапно.

— Тебе бы пора уже и привыкнуть. Готовь жратву и этих девок, что танцевали в прошлый раз. Отдохнём, послушаем их пение, поспим, а потом поговорим о делах.

Памятный Олегу стол был накрыт мгновенно. Ещё бы, ведь это не гость, а повелитель Кипра, меч пророка, великий аль Насар аль-Ихшид. И конечно, как всегда, павлины, разные рыбы, мясо с пряностями и зелень.

— Надирушка, а гречки с водкой и жареного кабанчика у тебя нет?

— Сейчас всё найдут, о потомок могучих северных медведей, железноголовых рыцарей Европы и горных джинов!

Они весело рассмеялись.

— Ну их, этих девок! Возьми лучше арфу, о мой соправитель, и спой мою любимую песню.

Надир щёлкнул несколько раз пальцами и девка с животно-красивыми глазами подала ему в руки арфу.

Олег спал три дня и три ночи, а когда проснулся, вызвал Надира.

— Самого лучшего вина аль Насрару аль Ифриту и каких нибудь африканских фруктов!

— Слушаюсь и повинуюсь, о потомок пьяных белых медведей, — Надир с издевкой прогнул свой позвоночник и сделал вид, что поклонился. Олег, кряхтя, поднялся, небрежно накинул халат и спустился в залу. Как же там благоухало! Запах терпкого вина мягкими переходами и переливами смешивался с ароматами десятков фруктов. Даже у Олега, готового сожрать живую змею, от избытка чувств дёрнулся нос. Надир размотал свою чалму, чтобы, как положено неверному, попить благородного вина. Не спеша, мелкими глоточками выпили пару кувшинов, закусили тем, что послал Аллах, и приступили к деловым разговорам.

— Надир, флот будет здесь через луну. По разрешению халифа, мы создадим на Кипре базу. На кораблях — двести, а может и поболее, тысяч воинов. Необходимо подготовить провиант. Для устрашения флот будет стоять месяц, готовь бордели и осадные машины. Для начала возьмём Неаполь, Капую, Беневентом, Салерином, Амальфи, Гаэтою, Сицилию, крепость Капрэ, крепость Неокастрон, крепость Финес, крепость Экил, крепость Аимана, великий эмпорий Торцелон, крепость Муран, крепость Ривалт, в которой сидит дука Венеции, крепость Каверченца. Рассылай шпионов, готовь планы крепостей. Да так подготавливай, чтобы владыки всех этих крепостей, городов и островов об этом узнали!

Кипр ждал со страхом и с надеждой. И вот три флота появились одновременно! С Запада — могучие корабли викингов, с востока — быстроходные ладьи Руси, с юга — флот халифата.

ТАК БЫЛ ЗАЛОЖЕН ПЕРВЫЙ КАМЕНЬ В СОЗДАНИЕ ИМПЕРИИ.

Примечания

1

В 886 г. Альфред Великий отбил у датчан Лондон и заключил мирный Договор с вождём викингов Восточной Англии Гунтрумом, в соответствии с которым была признана независимость обоих государств и установлена западная граница датских владений.

(обратно)

2

Это у них была базарная полиция (примеч. автора).

(обратно)

Оглавление

НАЧАЛО

ТРОЕ ШУТНИКОВ

КИЕВ

ВИКИНГИ

ЗЕМЛЯ-13. XXI ВЕК

XX ВЕК. ЗЕМЛЯ-13

1994 год. МОСКВА

ОПЯТЬ ВИКИНГИ

СКАЗАНИЯ О ЗМЕЕ

ЗЕМЛЯ ПЯТОГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ

КИПР

ФЬОРДЫ

МОРЕ

ЕГИПЕТ

У ОТЦА БОГОВ

АНГЛИЯ

*** Примечания ***