Французская волчица — королева Англии. Изабелла [Элисон Уэйр] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Элисон Уэйр Французская волчица — королева Англии. Изабелла

От переводчика

Книга Элисон Уэйр написана в своеобразном стиле, сочетающем суховатые чисто научные обороты с эмоционально окрашенными характеристиками, выражающими личное отношение автора. Описывая повторяющиеся действия своих героев, автор прибегает к одним и тем же устойчивым оборотам, что допустимо на английском языке, но создает определенную монотонность изложения на русском, которую не всегда можно устранить. В книге, естественно, содержится множество специфических терминов, относящихся только к английской истории и зачастую не имеющих точного аналога на русском языке. Если такой аналог не находился даже после консультации со специалистами-историками, мы давали свой приблизительный перевод, позволяющий понять, о чем идет речь.

Другую сложность представляло обилие старинных английских имен; в описываемый период фамилии в современном смысле слова только формировались, простонародье обходилось прозвищами, большинство дворян, особенно высокородных, носило французские, а не английские имена, с прибавлением частицы «de». Но поскольку эта частица, по сути, означает принадлежность к какому-то городу, имению и т.н., то ее иногда присоединяли к чисто английским названиям. Ею могли пользовались также и люди незнатные, то есть «John de Bohun» означало знатного человека, a «John de London» — был просто какой-то Джон из Лондона.

Точно так же применяли к английским именам французский определительный артикль «le»: Hugh le Dcspencer, Geoffrey lc Baker. Однако при передаче па русский язык выглядят подобные «гибриды» диковато (Джеффри ле Бейкср, Джон де Лондон и т.п.). Кроме того, встает вопрос: передавать ли дворянские личные и фамильные имена согласно французской или английской фонетике?

Поэтому нам пришлось поступать по-разному: из английских именований выбрасывались частицы «де» и «ле», они воспроизводились согласно современным правилам английской фонетики, а имена урожденных французов и англичан, еще не потерявших связи с континентом (обладающих поместьями па территории Франции) воспроизводились по правилам французским. Каждое имя сложного состава при первом упоминания в тексте приводится в скобках на языке оригинала.

Еще одна специфическая трудность заключается уже в традициях русского перевода: буква «w» в английских именах и названиях может передаваться как «в» и «у» (Вильям — Уильям), буква «h» — как «г» и «х» (Герфорд-Херфрод, Хемпшир-Гемпшир, Хоувардговард); кроме того, имена королей и римских паи передаются по-русски традиционно в особой форме. Поэтому человек по имени Charles будет зваться Шарль — если он француз, Чарльз — если он англичанин, но Карл — если он король Англии или Франции. Аналогично предается имя Henry: Генри — английское, Анри — французское, Генрих — королевское. По той же причине папа римский или король будет зваться не Джон, а Иоанн.

Во многих случаях в русской традиции нет устоявшегося написания многих фонетически «сомнительных» имен и названий: Пембрук или Пемброк? Олдгст или Олдгсйт? Бирсфорд или Берфорд и т.д. Переводчику приходится выбирать просто по личному вкусу…

Для того чтобы русскоязычный читатель мог лучше ориентироваться в сложных вопросах терминологии, этнографии и т.п., мы вынуждены были снабдить текст книги рядом собственных примечаний, которые, в отличие от авторских, обозначаются знаком* и даются внизу соответствующих страниц.


Благодарности автора

Я хотела бы горячо поблагодарить двух прекрасных авторов-историков, оказавших мне помощь в исследованиях: Пола Догерти, который любезно и великодушно предоставил мне экземпляр своей авторитетной диссертации 1977 года об Изабелле Французской, а также гранки своей великолепной книги «Изабелла и странная смерть Эдуарда II»; а также Айена Мортимера, который позволил мне прочесть его замечательную биографию Роджера Мортимера «Величайший предатель» на стадии подготовки к изданию. Его комментарии оказались особенно ценными для меня. Спасибо вам обоим, примите мою искреннюю благодарность. Ваши труды вдохновляли меня и поддерживали при осуществлении замысла. Следует добавить, что хотя мы и изучали одни и те же источники, выводы я сделала совершенно другие, и это остается вполне на моей ответственности!

Как всегда, я отдаю долг благодарности моему литературному агенту Джулиану Александеру за надежную поддержку; редакторам Уиллу Салкипу, Элизабет Дайсегаард и Сьюзан Портер за увлеченность, без которой эта книга не стала бы реальностью; а также главному редактору Энтони Уиттому за разумный творческий подход к делу.

Я также обязательно должна упомянуть всех, кто помогал мне, вдохновлял меня на протяжении последних двух лет и простил мне то, что я пропадала на многие недели, когда заканчивала эту книгу. Вот они, в алфавитном порядке: Джасиита Александер; Анджела и Джон Бендер; Сара Гриствуд; Джейн Дайн; Трейси Борман; Эван и Лесли Кэрр из фирмы «Кэррбукс»; Люсиида Кук и сотрудники L.A.W.; Керри Джил-Прайд; Джулиан Хэмфриз и его сотрудники из «Английского Наследства»; Фрэйзер Дженсен и его сотрудники из Мэтвинса; Роджер Кац, Дебора Квин; Кристиан Лыоис, Джил и Уиндэм Ллойд-Дэвис; Робин Лоудон; Элисон Монтгомери и Роджер Инглснд из Хэй-он-Уай и Чиппинг Содбери; Хоук Нортон из «Лондон Хистори»; Ричард Пэйлторп из Сайоп Хауз; Ким Постер; Энн Роу; Грехэм и Молли Тернер; Кристофер Уорвик; Кэйт У орден и Рози Гэйлер из «Рэндом Хауз»; Марта Уиттом, Карин Шерер и вес-все из «Hatehards».

И наконец, спасибо моим близким: мужу Рэнкииу, детям Джону и Кэйт, родителям Дорин и Джиму, дядюшке Джону, кузенам Крису, Питеру и Кэтрин, а также родственникам мужа, Кеннету с Элизабет и Рональду с Элисон: спасибо всем вам за неизменную доброту, поддержку и заботу в то непростое время, когда я работала над этой книгой.


Французская волчица, безжалостно грызешь ты своего порченого супруга…

Томас Грэй

Нет мудрости в том, чтобы противиться королю. Последствия обычно бывают несчастливыми.

«Жизнеописание Эдуарда Второго»


Предуведомление автора

Имена и названия я употребляла в общепринятой английской или латинизированной форме. Что касается основной героини книги, я предпочла использовать форму имени, которая в наше время является общеупотребительной (да и в ее время использовалась многими хронистами), а потому называю ее Изабеллой, а не Изабель на французский лад, хотя так ее, видимо, называли при жизни, поскольку в XIV веке языком королевского двора был норманнский вариант французского.

Топонимы приведены в их современной форме всюду, где не оговариваются иные случаи.

Названия глав взяты из пьесы Кристофера Марло «Эдуард Второй», за исключением тех случаев, когда использовались цитаты из источников, приведенных в тексте книги.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИЗАБЕЛЛА И ЭДУАРД

«Я — ваш король, хотя величья и не хватает мне…»

Введение: «Французская волчица

В лондонском Сити, на Ньюгейт-стрит, можно видеть жалкие руины церкви Христа — пронзительное напоминание о разорении, причиненном германской авиацией во время Второй мировой войны. На этом месте располагался госпиталь Христа, школа Синих Плащей, основанная Эдуардом VI в XVI веке; она была разрушена Великим пожаром 1666 года и отстроена сэром Кристофером Реном несколько лет спустя. Однако в основании этих руин лежит еще более древняя постройка — великолепный монастырь францисканцев, или Серых Братьев, возведенный в 1225 году, а впоследствии украшенный и расширенный стараниями благочестивых королев средневековья. В XIV веке здесь располагалась королевская усыпальница, соперничавшая с Вестминстерским аббатством в качестве места упокоения коронованных особ. Однако пора его великолепия безвозвратно канула в прошлое после того, как в 1538 году, в период Реформации, Генрих VIII упразднил монастыри.

Одной из тех, кого погребли в церкви Серых Братьев в Ньюгейте и чьи гробницы ныне утеряны, была Изабелла Французская — супруга Эдуарда II, одна из наиболее известных «роковых женщин» в истории. В наши дни еще ходят легенды о том, что эта мрачная особа не упокоилась с миром, а ее злобный призрак иногда бывает виден среди руин с прижатым к груди сердцем убиенного мужа. Утверждают также — даже в авторитетных изданиях «Английского Наследия», — что якобы безумный смех и пронзительные вопли этой королевы можно слышать грозовыми ночами в замке Райзинг в Норфолке, некогда ее излюбленной резиденции. Многие до сих пор убеждены, что ее, потерявшую рассудок и память, держали там пленницей двадцать восемь лет. А еще рассказывают, будто ее беспокойный призрак является в тайных переходах под замком в Ноттингеме, тщетно пытаясь разыскать потерянного любовника.

Несомненно одно: все легенды об Изабелле Французской складываются в образ трагической, раздираемой противоречиями, жестокой и злой по природе личности. Да и историческая репутация у нее ничуть не благожелательнее. Начиная с 1327 года ее подвергали большим нападкам, чем всех остальных королев Англии. Еще при жизни Изабеллы хронист Джеффри Бейкер называл ее «эта ведьма» или «эта сварливая карга», сравнивал с библейской Иезавелью и поминал ее сторонников как «жрецов Ваала». Другие хронисты были сдержаннее в выражениях, но отзывались столь же неодобрительно.

В 1592 году Кристофер Марло в своей пьесе «Трагедия об Эдуарде Втором» с едким сарказмом писал о «противоестественной королеве, лживой Изабель», вложив в уста Эдуарда такую характеристику: «Моя неверная супруга пятнает бесчестием супружеское ложе». Соответственно, в 1991 году режиссер Дерек Джармен в противоречивой киноверсии этой пьесы выказал очень мало сочувствия к Изабелле, изобразив ее как мужеподобную особу с подавленными сексуальными влечениями.

Эпитет «Французская волчица» был изобретен Шекспиром для Маргариты Анжуйской, супруги Генриха VI, мстительной интриганки — но в XVIII веке, когда Англия воевала с Францией, поэт Томас Грэй применил его к Изабелле; так с тех пор и повелось. В своем стихотворении «Бард» (1757) Грей говорит, вкладывая в свои слова ужасный смысл: «Французская волчица, безжалостно грызешь ты своего порченого супруга».

В XX веке немецкий поэт и драматург Бертольт Брехт вновь обратился к этой теме в пьесе «Жизнь Эдуарда II Английского». Здесь Изабелла заявляет:

Я превращусь в волчицу
И буду рыскать, обнажив клыки, по зарослям,
Не отдыхая,
Покуда не укроет Эдварда земля…
Под ливнями изгнанья,
Под ветрами чужбины
Жестокой стала я…
Наконец, в 1960 году известный французский писатель Морис Дрюон в романе «Французская волчица» пишет, что у Изабеллы были мелкие острые зубы, как у хищника, поэтому она походила на волчицу. Таким образом, легенда глубоко укоренилась в сознании публики.

С историками Изабелле также не повезло. В середине XIX века Агнес Стрикленд высокопарно пишет, что со времен «прекрасной и лживой Эльфриды», которая, как полагают, подстроила в 979 году убийство своего пасынка, короля Эдуарда Мученика, «ни одна королева Англии не оставила такого темного следа в анналах царственных женщин, как Изабелла». Она-де является «единственным примером королевы Англии, открыто и бесстыдно презревшей обязанности высокого призвания, ставшей на сторону предателей и иноземных смутьянов против своего супруга и короля и запятнавшей свое имя рядом преступлений — изменой, предательством, убийством и цареубийством».

Всего этого было слишком много для мисс Стрикленд с ее возвышенной викторианской моралью, поэтому она весьма строго откорректировала свое повествование. Но даже более современные историки находят для Изабеллы мало добрых слов, по большей части повторяя клевету старых хронистов. В 1955 году В. Г. Г. Грин назвал ее «женщиной, не имеющей ни реального веса, ни привлекательности» — оценка столь же неточная, сколь пренебрежительная. В 1967 году Кеннет Фаулер очернил ее, назвав «злонравной женщиной, отъявленной интриганкой», которая навлекла на себя бесчестие «несостоятельностью в браке», хотя автор и отметил снисходительно, что это «отчасти можно извинить слабостями ее супруга». В других источниках Изабелла именуется «одной из красивейших, но развратных женщин своего времени» или попросту «Изабеллой Безумной».

Но каким образом Изабелла приобрела такую репутацию? В 1308 году ее, двенадцатилетнюю, выдали за Эдуарда II, страдавшего гомосексуальными отклонениями. Она выросла и стала легендарной красавицей, но слабохарактерный муж пренебрегал ею, а его порочные фавориты жестоко третировали ее. Она терпела такое обращение много лет, приобретя славу образцовой супруги-королевы и миротворицы. Но в 1325 году, доведенная до отчаяния тем, что ее лишили свободы, детей и доходов, она сумела бежать во Францию и там позволила себе двойную измену, вступив в связь с лордом Роджером Мортимером — изменником, живущим в изгнании. Вдвоем они возглавили первое успешное вторжение в Англию со времен норманнского завоевания, свергли Эдуарда II и стали регентами при старшем сыне Изабеллы, Эдуарде III. Несколько месяцев спустя было объявлено, что Эдуард II умер в заключении, а вскоре поползли слухи, что он был жестоко убит по приказу Мортимера и Изабеллы. Однако прежде, чем это случилось, непопулярная политика регентов восстановила против них народ. Когда в 1330 году Эдуард III достиг совершеннолетия, он покончил с их режимом и казнил Мортимера. Изабеллу избавили от позора, она провела последние двадцать восемь лет жизни в почетной ссылке. Тем не менее с тех пор на ее имя всегда навешивались ярлыки убийцы и изменницы.

Других королев тоже, бывало, обвиняли в убийствах, заговорах и супружеской неверности, однако на их долю не выпало такого длительного и упорного осуждения — возможно, потому, что эти обвинения не удавалось неоспоримо доказать. Мало кто ныне верит, будто Анна Болейн изменяла Генриху VIII сразу с пятью мужчинами и злоумышляла против него. Кэтрин Ховард всегда отрицала предполагаемую неверность. Монашеские сплетни о любовниках Изабеллы Ангулемской? Рассказывают, будто король Иоанн привязывал их над ее кроватью — но и он никогда не обвинял ее в неверности открыто, и никто не подвергал сомнению законность ее детей. Элеонора Аквитанская, вероятно, была неверна своему первому мужу Людовику и подняла мятеж против второго, Генриха II, однако очень немногие авторы в наше время порицают ее за это.

Правда, про Изабеллу известно, что она жила во внебрачной связи по меньшей мере четыре года. Это было вопиющим нарушением морального кодекса того времени. Более того, она вместе с любовником задумала и осуществила вторжение на земли своего супруга, что привело к его низложению и, возможно, убийству. Такие поступки королевы взрывали общепринятые идеалы женственности, которые подразумевали безусловную верность жены королю-супругу и безупречное сексуальное поведение; они также подрывали святость монархии. Отсюда и пошли обвинения в измене и предательстве.

Что касается убийств вообще и цареубийства в частности, здесь свидетельства становятся более смутными. Мы сейчас даже не можем утверждать, что Эдуарда II действительно убили, и еще менее ясно, причастна ли к этому его изгнанная жена, хотя многие историки ранее отвечали на этот вопрос утвердительно.

Дурную славу Изабелле создало прежде всего распутство — вернее, то, что считали распутством полные предрассудков монахи-летописцы и историки викторианской эпохи. Но, как указала Нора Лофт, не заведи Изабелла любовника, о ней сложили бы совсем другие рассказы. Исследование современных источников показывает, что она обладала многими прекрасными качествами и могла бы обрести не позор, бесчестие и попреки, а славу освободительницы, спасительницы, которая избавила Англию от гнета слабого и порочного монарха и способствовала вступлению на трон сильного короля.

Перемена в общественных отношениях и мнениях в настоящее время позволяет взглянуть на личную жизнь Изабеллы с большей терпимостью и сочувствием. В ее истории особенно потрясает отчаянная безвыходность ситуации, в которой она оказалась помимо своей воли. Она сумела найти выход лишь благодаря собственной решительности и предприимчивости преодолела мужские предрассудки, завоевала сочувствие народа и стала героиней. Однако дальнейшие ее поступки глубоко возмутили современников, до того видевших в ней образцовую королеву. Слабости героини оказались роковыми, и с той поры начался ее долгий путь по склону вниз, к трагедии и позору.

Примечательно, что полная биография Изабеллы никогда не публиковалась. Существует одна неопубликованная — это диссертация Пола Догерти 1977 года, представляющая собой чисто академическое исследование. Недавно вышедшая из печати книга Догерти об Изабелле не является биографией, поскольку фокусируется прежде всего на тайне смерти Эдуарда II и причастности к ней Изабеллы.

История Изабеллы была предметом многих научных статей в исторических журналах и, разумеется, весьма устаревшего жизнеописания работы Агнес Стрикленд. Поэтому давно настала пора пересмотреть прежние оценки. В наши дни, после десятилетий, переменивших представление о роли женщины в обществе, можно взглянуть на Изабеллу по-новому — с жалостью и даже с уважением. От женщин больше не требуется быть безвольным украшением жизни своих мужей или жертвой обстоятельств; они теперь — движущая и побуждающая к действию сила, они способны сами формировать свою судьбу, делать собственный выбор как жизненного пути, так и мужчины — спутника жизни. То, что некогда казалось ужасным, теперь таковым не считается.

Завороженная жизненной драмой Изабеллы, я приступала к этой работе, исходя из многих традиционных — и неверных — предпосылок. Разумеется, королева не слишком мне нравилась, и это меня беспокоило, поскольку мой писательский опыт указывал на то, что всегда нужно установить какую-то личную связь с героем книги. Элеонора Аквитанская, несомненно, была небезупречна, однако ею я восхищалась. К счастью, вопреки моим ожиданиям, в ходе работы мое мнение об Изабелле постепенно менялось, поскольку из источников складывался совсем иной образ, чем первоначально представлялся мне. Изабелла была столь же энергичной и способной, как Элеонора Аквитанская, и их жизненный опыт во многом совпадал. Обе они — урожденные француженки, духовно богатые и высоко образованные; обеим пришлось столкнуться с трудностями и враждебностью людей; обе были весьма чувственны по природе и заперты в клетку неудачного брака; обеим пришлось столкнуться с неверностью мужей, и обе обзаводились любовниками; что еще более существенно, обе поднимали мятеж против своих венценосных супругов, и обеим пришлось жить под домашним арестом; обе обладали способностями и тягой к управлению государством, и обе противоречили обычаям своего времени. Но, в отличие от Элеоноры, как мы видели, Изабелле не досталось блестящей посмертной славы.

Теперь, осмыслив заново все свидетельства о жизни Изабеллы и очистив факты от романтических легенд и мрачных мифов, я испытываю к ней не только огромное сочувствие, но и значительное почтение. Соответственно, цель этой книги — восстановление репутации и реабилитация памяти замечательной, но несправедливо оклеветанной женщины, которая была жертвой не своих пороков, а обстоятельств, бесчестных людей и предрассудков авторов, писавших ее историю. Как и Элеонору, Изабеллу, несомненно, есть в чем упрекнуть, но все же ее проступки человечны, и многое в ее личности привлекательно. Итак, вам предлагается первый реалистический портрет королевы, которую клеймили и очерняли больше всех остальных.

Элисон Уэйр,

Эддлстон на шотландской границе и Каршелтон, Сюррей,

20 января — 5 августа 2004 года


1. «Прекрасная дева»

20 мая 1303 года в Париже состоялась торжественная церемония обручения. Невесте было семь лет, жениху (не присутствовавшему) — девятнадцать. Она — Изабелла, дочь Филиппа IV, короля Франции, он — Эдуард Карнарвон, принц Уэльский, сын и наследник короля Англии Эдуарда I.{1}

В качестве своих заместителей принц прислал графа Линкольна[1] и графа Савойского; в ходе церемонии они официально попросили у короля и королевы Франции руки их дочери, госпожи Изабеллы, для принца Уэльского. Согласие было должным образом дано. Затем архиепископ Нарбоннский Жиль, председательствующий священнослужитель, велел Изабелле произнести свой обет. Вложив руку в ладонь архиепископа, девочка послушно произнесла положенные слова, дав согласие на брак при условии, что все статьи брачного контракта будут выполнены.{2}

Этот союз стал итогом непростых переговоров с целью установления длительного мира между двумя издавна враждующими соседями — Англией и Францией. Отец Изабеллы, Филипп IV, известный как Филипп Красивый, был самым могущественным государем тогдашнего христианского мира, но также и самым беспокойным. В предшествующие семь лет он не только вел территориальные войны сразу с Англией и Фландрией, но также, несмотря на титул «христианнейшего короля», ввязался в острый конфликт с папой римским, приняв меры к ограничению власти папства во Франции. Это привело к отлучению его от церкви всего через несколько месяцев после обручения дочери.

Война Филиппа с Эдуардом I была вызвана давней распрей из-за английских владений во Франции. В XII веке вследствие женитьбы Генриха II на Элеоноре Аквитанской империя Плантагенетов (династии, основанной Генрихом) простиралась от Нормандии до Пиренеев, а королевский домен Франции ограничивался областями, прилегающими к Парижу. К 1204 году сын Генриха, король Иоанн Безземельный, потерял большую этих территорий, включая Нормандию — их отобрал честолюбивый Филипп II, прозванный «Августом». При сыне Иоанна, Генрихе III, Франция еще больше потеснила англичан — французские короли жаждали расширить свой домен. Ко времени Эдуарда I все, что осталось в распоряжении Англии на землях Франции, сводилось к южной части принадлежавшего некогда Элеоноре герцогства Аквитанского — герцогству Гасконь, процветающему винодельческому краю, — а также двум графствам, Понтье и Монтрейль, которые отошли к английской короне за счет брака Эдуарда I с Элеонорой Кастильской в 1254 году.

Неудивительно, что Филипп IV, энергичный продолжатель экспансионистской политики своих предшественников, положил глаз на Гасконь и в 1296 году в результате военного похода захватил ее. Возникший конфликт можно было уладить двумя путями — военным либо дипломатическим. Эдуард I хотел вернуть Гасконь, а Филипп стремился вбить клин между Эдуардом и фламандцами, которые объединялись против него. К 1298 году оба короля уже были вовлечены в тайные переговоры о мире. Затем вмешался папа Бонифаций VIII. Весной 1298 года он предложил двойной брачный союз между Францией и Англией: согласно его плану Эдуард I, вдовец после смерти Элеоноры Кастильской в 1290 году, должен был жениться на сестре Филиппа Маргарите, а сын и наследник Эдуарда, принц Уэльский, — обручиться с дочерью Филиппа Изабеллой, которой было тогда всего два года. Как только этот мир подпишут, Гасконь будет возвращена Эдуарду I.{3}

Предложение Бонифация понравилось обеим сторонам. Для Филиппа оно открывало заманчивую перспективу распространения французского влияния на саму Англию, поскольку в перспективе на троне этой страны оказывался его внук, а Эдуарду I оно обещало возвращение Гаскони и блестящую партию для сына. Изабелла, будучи дочерью короля Франции и королевы Наваррской, считалась дорогим товаром на брачном рынке; до того ни одна королева Англии не могла похвалиться подобной родословной.

Сделку оговорили в целом, и две недели спустя, 15 мая, король Эдуард назначил Генри де Ласи, графа Линкольнского, уполномоченным по ведению дальнейших переговоров по обоим бракам.{4} В марте 1299 года Парламент[2] одобрил условия, выторгованные Линкольном, и 12 мая следующего года начались приготовления к обручению через заместителей. Три дня спустя граф Линкольн, граф Амадей Савойский и Ги де Бошан, граф Уорвик, были назначены заместителями Эдуарда I и его сына. Вскоре они отбыли во Францию. Эдуард I лично поручил графу Савойскому разузнать как можно больше о личных качествах Маргариты Французской, включая размер ее ноги и ширину талии. Граф доложил, что она «красивая и чрезвычайно добродетельная дама», благочестивая и милосердная.

Монтрейльский договор, определявший будущее обручение Изабеллы с Эдуардом Карнарвоном, был подписан 19 июня, ратифицирован Эдуардом I и принцем Уэльским 4 июля и дополнен Шартрским договором от 3 августа. По условиям договора Филипп обязался дать за Изабеллой приданое в 18 000 фунтов, а когда она станет королевой Англии, то получит в удел все земли, которые прежде принадлежали Элеоноре Кастильской; до того Эдуард I оставлял их за Маргаритой. Ежегодный доход с этих земель составлял 4500 фунтов. В случае, если Эдуард I нарушит договор, он теряет Гасконь; если же его нарушит Филипп, ему придется уплатить Эдуарду возмещение в 100 000 фунтов.{5} Наконец 29 августа по требованию Эдуарда I король и королева Франции дали торжественное обещание, что оба брака состоятся{6}, и уже в сентябре Маргарита Французская, которой тогда было не более двадцати лет, прибыла в Англию и в Кентерберийском соборе вышла замуж за шестидесятилетнего Эдуарда I. Против ожидания, этот союз оказался удачным и счастливым, у супругов родилось трое детей. В октябре 1299 года Филипп IV окончательно ратифицировал Монтрейльский договор.{7} «Когда между государями расцветает любовь, она осушает горькие слезы их подданных», — так прокомментировал это событие один из современников.

В 1300 году французы оккупировали Фландрию, но два года спустя потерпели унизительное поражение и были перебиты фламандцами под Куртре. Все это время Эдуард I продолжал настаивать на немедленном возвращении ему Гаскони, но Филипп не спешил выполнять обещание, пока принц Уэльский не женится на Изабелле{8} — а та все еще была слишком мала для замужества.

К апрелю 1303 года Эдуард I уже в значительной степени потерял интерес к этому союзу и начал присматривать невесту для сына в других местах.{9} В этот критический момент, боясь войны на два фронта, Филипп IV разыграл свою козырную карту и дал согласие на передачу герцогства Гаскони Эдуарду без дальнейших отлагательств. Его намерение заключалось в том, как он напомнил Эдуарду II в 1308 году, чтобы в будущем эта земля стала наследством их общих внуков, наследников Эдуарда и Изабеллы.{10} Теперь Эдуард I был удовлетворен. Договор, официально восстанавливающий его права на герцогство, подписали в Париже в тот же день, когда состоялось обручение маленькой Изабеллы и Эдуарда Карнарвона. Впоследствии между Эдуардом I и Филиппом IV еще случались конфликты, но незначительные, и новый союз не нарушался. Отныне Изабелле было суждено стать королевой Англии.

* * *  
Изабелла родилась, вероятно, в 1295 году. Относительно этой даты разные источники противоречат друг другу. Пирс Лэнгтофт утверждает, что ей было «всего семь лет» в 1299 году — то есть ее рождение он относит к 1292 году. Та же дата приведена в «Анналах» Уигмора.{11} Однако и французский хронист Гильом де Нанжи, и Томас Уолсингем пишут, что Изабелле исполнилось двенадцать к моменту замужества в январе 1308 года, а значит, она родилась между январем 1295 года и январем 1296 года. Поскольку каноническое право не допускало замужества ранее двенадцати лет, и в 1298 году папа римский требовал, чтобы она стала женой принца Эдуарда, как только достигнет этого возраста,{12} видимо, на эту последнюю датировку можно положиться.

Однако в том же самом документе от июня 1298 года папа упоминает, что Изабелле «нет еще семи лет» — и тогда она могла родиться в любой из годов, начиная с 1291. Более того, согласно Монтрейльскому договору (июнь 1299 года) обручение и свадьба Изабеллы должны были состояться, когда она достигнет, соответственно, канонических лет — семи и двенадцати.{13} Получается, что ей уже исполнилось семь до мая 1303 года и двенадцать до января 1308 года.

Предполагают, что Изабелла достигла канонического брачного возраста в 1305 году, когда она и принц Уэльский назначили своих представителей для брака через заместителей.{14} Тогда брак не состоялся из-за продолжающейся тяжбы за Гасконь{15}, — но сам факт, что обручение было проведено, считается доказательством того, что Изабелла либо уже вошла, либо вскоре должна была войти в возраст, то есть ей исполнялось двенадцать, и в этом случае дата ее рождения относится уже к 1293 году. Но и этому предположению противоречит другое: в ноябре 1305 года папа Климент V выдал грамоту, позволяющую юной паре вступить в брак сразу же, хотя Изабелле в тот момент еще не исполнилось двенадцати, а было всего десять. (Известны, правда, случаи, когда девочек выдавали замуж и до двенадцати лет — например, Жанна Плантагенет в 1178 году стала женой короля Сицилийского в одиннадцать, и папа дал на то особое разрешение.) Но если считать, что исключения не допускались, значит, она родилась между ноябрем 1294 года и ноябрем 1295 года. Еще больше запутывает нас декрет Филиппа IV за 1310 год, согласно которому Изабелла именуется его «primogenita», то есть «первенцем» — то есть приходится считать, что она родилась не позднее 1288 года, поскольку ее старший брат Людовик точно родился в октябре 1289 года. Эта дата противоречит всем остальным свидетельствам, но ее можно объяснить ошибкой чиновника, составлявшего текст документа.

Подведем итог: указания папских грамот и писем, а также Монтрейльского договора представляются наиболее надежными, и на их основании мы выводим дату рождения между маем и ноябрем 1295 года. В свою очередь она подкрепляется утверждениями Гильома де Нанжи и Томаса Уолсингема. Значит, Изабелле было семь лет при обручении и двенадцать ко времени свадьбы.

* * *  
Изабелла росла в эпоху, когда общество рассматривало женщин как низшие существа. «Нам следует считать женскую сущность искажением, которое, однако, принадлежит природе вещей», — читаем мы в редакции Аристотевого «Происхождения животных», датируемой XIII веком. «Женщина есть источник смуты для мужчины, ненасытный зверь, вечная тревога, беспрестанная война, ежедневное разорение, сосуд бурь и преграда благочестию», — писал яростный женоненавистник Венсан де Бовэ в том же XIII веке. Еще раньше, в 1140 году, знаток канонического права Грациан полагал, что «женщине следует подчиняться мужчинам. Естественный порядок для человечества таков, что женщины должны служить мужчинам, а дети — родителям, поскольку справедливо, чтобы меньшие служили большим».

Муж был господином и хозяином жены: он был для нее то же, что Христос для церкви. Посему, если женщина убивала мужа, ее обвиняли в низком предательстве и могли сжечь на костре. Он же, напротив, имел право бить жену, если она ему чем-то не угодила; в прямом смысле слова «обязанность мужа — быть палачом своей жены». Конечно, не предполагалось, что он может убить или покалечить ее при подобных наказаниях — хотя, согласно своду законов, содержащемуся в «Обычаях» Бове, «в ряде случаев мужчинам можно простить увечья, наносимые ими женам, и закон не должен вмешиваться».

Любить мужа и выказывать ему полное послушание было обязанностью женщины. В 1393 году анонимный парижский автор наставлял жен подчиняться приказам мужей, поскольку «его удовольствие превыше вашего», и советовал «лелеять персону вашего мужа, оказывать ему всяческое внимание, доставлять все мыслимые удовольствия, веселить дозволенными ласками и тайными наслаждениями. Не будьте сварливы, но милы, добры и любезны. И ежели вы будете так поступать, то сердце его не отвернется от вас, и он не станет заглядываться на других женщин». Бремя ответственности за стабильность брака всегда возлагалось на жен.

Формальные законы рассматривали женщин как детей, поэтому у них было мало законных прав. На них смотрели как на ценное движимое имущество на ярмарке невест, как на предлог для сделок по приобретению собственности или земель или как на приз в куртуазной любовной игре, и рамки отводимой им роли были весьма узки. Когда в 1348 году группа знатных женщин попыталась узурпировать мужскую привилегию и устроить турнир, бог «положил предел их беспутству, вызвав жестокие грозы и чрезвычайно сильные бури».{16} В XV веке одним из основных преступлений Жанны д'Арк сочли ношение мужской одежды, приравненное к ереси.

Некоторые высокородные дамы обучались читать и писать — но то были лишь немногие счастливицы. В XIII веке Филипп Наваррский считал, что в целом женщин

«не следует учить писать или читать, если только они не собираются стать монахинями, ибо из такого знания проистекает много вреда. Ведь тогда мужчины осмелятся посылать им письма, в коих под видом песен, либо стихов, либо историй будут делать им недостойные предложения, которые ни за что не рискнули бы передать изустно или сказать вслух. И по наущению дьявола они вскоре вздумали бы читать эти письма или — что еще хуже — отвечать на них».

В тот век, когда происхождение и право наследования являлись вопросами первостепенной важности, от женщин прежде всего ждали моральной безупречности, и образцом для подражания ставили непорочную Деву Марию. Но так как женщины происходили от Евы, совершившей первородный грех, и, следовательно, могли с большей легкостью поддаться соблазну, чем мужчины, им требовалось тщательно оберегать свою репутацию. Тема нестойкости женщин была весьма популярна. «Всюду, где ты видишь красивое лицо, найдешь много грязи под кожей». Тот же парижский аноним заметил также, что

«всякое доброе качество пропадает в женщине, чья девственность или целомудрие не соблюдены. Женщины разумные избегают не только греха как такового, но даже и видимости греха, чтобы сберечь свое честное имя. Итак, вы видите, какие опасности подстерегают честь женщины, а также и рода ее мужа, и ее детей, когда она рискует навлечь на себя подобные порицания».

Церковь учила, что половые отношения предназначены прежде всего для произведения потомства, а не для наслаждения, а потому допустимы только в браке. Измена рассматривалась как серьезное прегрешение, особенно со стороны жены, потому что это нарушало чистоту крови в роду ее мужа. В 1371 году автор «Книги о рыцаре де ла Тур Ландри» настаивал, что «когда женщины влюбляются в женатых мужчин, они хуже шлюх из борделя, а знатная женщина, имеющая средства для жизни и все же заводящая себе любовника, делает это сугубо ради плотской похоти». Муж, обнаруживший измену жены, имел законное право убить ее.

Разумеется, многим женщинам удавалось выйти за рамки условностей. Многие самостоятельно управляли фермами, мастерскими или лавками, распоряжались большими поместьями. Бывали даже женщины-врачи. Некоторые писали книги. А королевы, в силу высокого брачного статуса, могли добиться политического авторитета и значительной власти. Изабеллу наверняка воспитывали так, чтобы она точно усвоила, чего ждут от нее как от дочери и от жены, и у нее перед глазами был пример матери, которая сама являлась правящей королевой.

* * *  
Изабелла появилась на свет в самом блестящем королевском доме Европы. Его слава была добыта преимущественно стараниями французских королей XIII века, которые в 1297 году увенчались канонизацией ее прадеда Людовика IX, одного из величайших монархов средневековья. Ее дед, Филипп III, слабый, заурядный человек, сумел лишь поддержать на прежнем уровне достижения Людовика, признанного святым, но дело продолжил его сын, в 1285 году в возрасте семнадцати лет взошедший на трон под именем Филиппа IV. Он многое добавил к престижу французской монархии: расширил границы королевского домена, основал Генеральные Штаты, которые возникли из парижского Parlement (парламента), и централизовал административную систему страны.

В 1284 году Филипп весьма удачно женился на одиннадцатилетней Жанне, королеве Наваррской, унаследовавшей трон этого королевства в младенчестве[3]. Присоединение Наварры и принадлежащих Жанне графств Шампань и Бри еще больше укрепило могущество Филиппа.

Филипп IV был «весьма видным мужчиной»{17}, и именно за поразительную внешность его прозвали Красивым. Очень высокий и крепко сложенный, он обладал холодным, расчетливым умом и безжалостным характером. Однако в его характере имелись также черты аскетизма: под дорогим бархатом и мехами он ради умерщвления плоти носил рубашку из грубой шерсти, и даже регулярно бичевал себя монашеской плетью по указаниям своего духовника. Те, кто знали его лично, находили упорный взгляд, долгое молчание и необъяснимые настроения короля малоприятными. «Он не человек, не зверь — он статуя», — так говаривал епископ Памье.

Как правитель Филипп был авторитарен, деспотичен, деятелен. Подданные его боялись. Он решительно защищал королевские привилегии и был одержимым приобретателем богатств. Ему постоянно не хватало денег, и он зачастую прибегал к очень жестким мерам, чтобы их добыть. Он обобрал проживающих в его владениях евреев, реквизировав огромные суммы, конфисковал значительную часть имущества ломбардских банкиров, обложил тяжелыми налогами церковь, продавал титулы людям незнатным и несколько раз проводил понижение качества монеты. Его дочь Изабелла впоследствии унаследовала и эту одержимость деньгами, и эту скупость.

Мать Изабеллы, Жанна Наваррская, не слыла красавицей: полная и невзрачная, лицом она напоминала мавританку. Тем не менее она была достойной, благочестивой и умной женщиной, способной самостоятельно управлять делами своего королевства Наварры и других владений, хотя тактично приняла проведенные ее мужем во Франции реформы как образец для собственной системы администрации. Дважды и с большой энергией она успешно защищала свои территории, сперва от происков графа Барского, потом — против соединенных сил Арагона и Кастилии. В 1298-1299 годах королева вместе со своей матерью Бланш д'Артуа и вдовствующей королевой Франции Марией Брабантской активно включилась в дипломатические переговоры по поводу обручения ее дочери Изабеллы.

Однако обычно Жанна, поглощенная частыми беременностями и родами, предпочитала не вмешиваться во французскую политику и ограничивала свое влияние домашней и интеллектуальной сферами. В 1304 году она основала в Париже Наваррский коллеж, известный также как «Отель королевы Жанны» (Hotel de la Reine), ставший культурным центром процветающего университета столицы. Когда Филипп отправлялся в очередную из своих частых поездок но провинциям Франции, Жанна неизменно сопровождала его. Они были любящей парой, по меньшей мере, с ее стороны, так как выросли вместе в Венсеннском замке: мать Жанны сочла правильным отдать свою дочь, лишившуюся отца, под покровительство короля Франции.

Жизнь и деятельность матери, по-видимому, оставили заметный отпечаток в сознании Изабеллы; она унаследовала многие из ее способностей и, возможно, старалась подражать ее примеру во взрослой жизни. Она, несомненно, узнала от Жанны, чем может отличиться женщина в обществе, где господствуют мужчины.

От брака Филиппа и Жанны родилось семеро детей. Трое сыновей пережили детский возраст и выросли: наследник, Людовик (родился в 1289 году в Париже), Филипп (родился около 1292-1293 года в Лионе), и Карл (родившийся, вероятно, в 1294 году). Все они стали «очень красивыми и статными рыцарями».{18} Изабелла была шестым ребенком. Две ее старшие сестры, Маргарита и Бланш, умерли детьми в 1294 году или чуть позже, а младший брат Робер, родившийся в 1297 году, умер в возрасте одиннадцати лет в 1308 году в Сен-Жермен-ан-Лэ. Как единственная выжившая дочь, Изабелла стала любимицей отца, и, возможно, он ее слегка избаловал.

Планируя браки детей, Филипп стремился укрепить влияние Франции и расширить границы. При благоприятном стечении обстоятельств его внук, плод союза между Изабеллой и Эдуардом, занял бы английский трон. В сентябре 1305 года старший сын Филиппа Людовик[4] женился на пятнадцатилетней Маргарите, внучке с материнской стороны Людовика Святого, дочери Робера II, графа Бургундского. В 1307 году был заключен брак Карла с кузиной Маргариты, одиннадцатилетней Бланкой[5] Бургундской, а Филиппа женили на сестре последней, Жанне; они были дочерьми Отона IV, графа Бургундского. Благодаря этим бракам французская корона обрела область Франш-Конте и часть Бургундии.

В начале XIV века Франция была самой богатой и густонаселенной страной Европы: в ней проживало около 21 миллиона человек, в то время как в Англии насчитывалось всего 4,[5 миллиона; из них 80 000 жили в Париже — вдвое больше, чем в Лондоне. Французское общество оставалось в основном феодальным, и королевский домен на тот момент занимал более половины современной Франции, остальное составляли владения вассалов. Династия Капетингов[6], пришедшая к власти в 987 году, с тех пор не прерывалась, корона неизменно переходила от отца к сыну.

Франция в то время поднялась на вершину европейской культуры, а Париж стал интеллектуальным центром христианства. Король Филипп сам был щедрым и требовательным покровителем искусств, а королева Жанна, происходившая из рода блистательных, образованных графов Шампанских, подняла культуру двора на высокий уровень. В ее свите состояли менестрели и труверы, устраивавшие утонченные музыкальные праздники.

Изабелла провела детство в королевских замках Иль-де-Франса, и,конечно же, в Париже, в Лувре. Тогда он представлял собою окруженный рвом замок; другой резиденцией служил дворец в Ситэ, заново перестроенный Филиппом IV (ныне на этом месте стоит Дворец Правосудия.) Как протекала повседневная жизнь принцессы в эти ранние годы, нам почти не известно. Сохранилось несколько документов о сделанных ею денежных пожалованиях.{19} Кроме того, мы знаем, что к Изабелле, совсем малютке, в качестве няньки была приставлена дама по имени Теофания де Сен-Пьер. Изабелла сильно привязалась к ней; впоследствии Теофания отправилась с нею в Англию и оставалась рядом многие годы.

Судя по всему, Изабелла получила хорошее по тем временам образование: ей повезло, ее научили читать, и любовь к чтению скрашивала всю ее жизнь. Каких-либо доказательств, что она умела писать, у нас нет, но это вполне возможно.[7] Важнее всего было то, что ее растили с сильнейшим осознанием своего статуса и значимости как дочери самого могущественного государя Европы и будущей жены принца Уэльского, чей отец был почти столь же могуществен. Просватанная, когда ей было четыре, она всегда жила с сознанием, что в один прекрасный день станет королевой Англии. Кроме того, ее, как правнучку Людовика Святого, наверняка воспитали в убеждении, что королевский дом Капетингов, к которому она принадлежит, осенен святостью и превосходит все прочие правящие династии. Возможно, она также наивно представляла себе, что все короли такие же, как ее отец.

Хотя детство Изабеллы протекало безбедно и беспечно, как у всякого привилегированного ребенка, его все же омрачала война и ссора ее отца с папой римским. Она наверняка слышала о том, как в сентябре 1303 года посол Филиппа набросился с кулаками на гневливого и неуступчивого Бонифация VIII, а на следующий же день разъяренный понтифик отлучил ее отца от церкви. Это, несомненно, обсуждалось в семье и не могло не причинить большого огорчения набожной девочке. Потрясение было еще большим, когда Бонифаций, не дожив до конца того же месяца, умер от последствий избиения. На счастье Франции, в 1305 году избрание пожилого бесхарактерного француза Климента V открыло путь к примирению, и в 1309 году под давлением Филиппа Климент перенес папскую резиденцию из Рима в Авиньон (на юге Франции), где она затем и оставалась около семидесяти лет. По сути, папы стали заложниками королей Франции.

Между тем в апреле 1305 года, когда Изабелле еще не исполнилось десяти, ее мать умерла в Венсенне в возрасте всего лишь тридцати двух лет. Один французский хронист{20} обвинял ее мужа, будто он ее отравил, но это весьма маловероятно. Филипп Красивый был сражен смертью королевы Жанны, и когда погребальная процессия двигалась в аббатство Сен-Дени под Парижем, страдание его было неподдельным. Присутствовала ли на похоронах Изабелла, неизвестно. Королевство Наваррское перешло по наследству к старшему сыну Жанны, Людовику. После ее смерти Филипп остался верен памяти супруги и больше не женился — случай исключительный для эпохи, когда королевские браки служили источником политических преимуществ.

Исчезло сдерживающее влияние королевы Жанны, и за каких-нибудь три года тон французского двора почти полностью переменился. Прежняя gravitas, серьезность, была забыта. Теперь высшее общество возглавили три молоденьких невестки короля, ветреные и проказливые девушки[8], настроенные исключителыю на удовольствия. Вскоре двор закрутила лихорадочная карусель праздников, балов и изобретательных развлечений. Строгих моралистов шокировали новые моды, введенные принцессами — которые, помимо прочих изысков, придумали носить юбки с весьма смелыми разрезами.

В первые месяцы после смерти королевы Франции папа Климент начал торопить Эдуарда I, побуждая наконец осуществить женитьбу его сына на Изабелле, и 15 октября принц Уэльский назначил послов, уполномоченных подписать контракт с английской стороны.{21} Предполагалось провести бракосочетание через представителей в Лионе, приурочив его к запланированной там церемонии возведения в сан нового папы{22}, и 11 ноября Филипп распорядился, чтобы Изабелла назначила своих представителей.{23} Папа выдал необходимое разрешение на брак 27 ноября{24}, а 3 декабря в Лувре Изабелла назвала имена своих доверенных: ее дядя Людовик д'Эвре, Жиль де Сен-Поль и граф Дрё.{25} Однако письменных свидетельств об осуществлении этого намерения нет. Напротив, источники свидетельствуют, что план сорвался из-за новых разногласий по поводу Гаскони.

Тем не менее каверзные предварительные переговоры все тянулись. В 1306 году Климент направил кардинала Петра Испанского в Англию, чтобы уладить последние препятствия к союзу между принцем Уэльским и «прекрасной девой»{26}, и выразил надежду, что мир между Англией и Францией непременно настанет.{27} Кардинал Петр был принят Эдуардом I в Карлайле 12 марта 1307, а 16 марта король дал свое формальное согласие на этот брак. Когда на пасху в Карлайле открылся Парламент{28}, идея этого брака получила единодушное одобрение, и немедленно начались практические приготовления. Было решено, что в конце апреля принц Эдуард отправится во Францию и обвенчается с Изабеллой в Пуатье; он уже успел выехать в Дувр и там девять дней ждал приказа отца, чтобы отплыть. Но приказ так и не пришел.{29} Вместо этого принца вызвали в Шотландию — помогать отцу в очередной войне.{30} Видимо, король не был уверен, что этот брак принесет долгожданный для обеих сторон прочный мир.{31} Тем не менее совсем он этого замысла не оставил, поскольку два месяца спустя, незадолго до своей смерти 7 июля 1307 года, с запозданием велел сыну наконец жениться на Изабелле. На следующий день принц Уэльский наследовал ему как король Эдуард II.

* * *  
До той поры новый король не проявлял никакого интереса к предстоящей женитьбе. Нет никаких сообщений о том, что он посылал какие-либо письма или подарки будущей невесте, или хотя бы проявлял любопытство на ее счет. Однако, отказавшись от брачного контракта, он потерял бы Гасконь; к тому же, имея за спиной мятеж в Шотландии, он не мог позволить себе вести войну на два фронта. Поэтому немедленно после восшествия на престол он отправил епископов Даремского и Норвичского, а также графов Линкольна и Пемброка во Францию для завершения переговоров. Они вернулись домой с восторженными впечатлениями от красоты Изабеллы, и кое-кто из летописцев даже обвинил Эдуарда в том, что он, стремясь поскорее жениться, не воспользовался возможностью завоевать Шотландию.{32} И все же, как мы увидим далее, Эдуарда в тот момент одолевали куда более острые личные заботы.

К концу августа король Филипп приказал своему брату, графу Людовику д'Эвре, вступить в переговоры с англичанами, и к 24 сентября представители д'Эвре прибыли в Англию; перед этим граф вступил с королем Эдуардом в переписку.{33} В октябре Парламент проголосовал за выделение средств для предстоящего бракосочетания короля и последующей коронации его и королевы. Наконец 6 ноября король снова направил послов во Францию для назначения дня свадьбы и окончательных приготовлений.{34}

Спустя четыре дня Эдуард распорядился готовиться к поездке во Францию{35}, к свадебной церемонии, которую он желал провести в Булони{36}, и к приему невесты в Англии. Королевские апартаменты в Вестминстерском дворце отремонтировали, в сады завезли свежий торф, возвели новые беседки, рыбные пруды очистили и добавили в них рыбок, привели в порядок расположенную неподалеку пристань «Королевский мост» на Темзе. Для доставки новой королевы отрядили королевский корабль «Маргарита Вестминстерская»; Эдуард велел заново выкрасить и оснастить его, лично начертил планы гардеробной и кладовых в жилых помещениях корабля для размещения багажа невесты.{37} Он также заказал вышитые стенные ковры для коронационных торжеств.{38}

Тем временем по ходатайству папы римского Филипп согласился на проведение свадьбы в Булони, в январе.{39} Всем было известно, что он высоко почитает собор Богоматери в Булони, с другой стороны, это место было удобно и для англичан.{40} Теперь Изабеллу поглотила подготовка приданого.{41}

Эти дни счастливых предвкушений и приятных хлопот во Франции были омрачены массовым арестом около двух тысяч рыцарей-тамплиеров, произведенным по приказу короля 13 октября. Членов этого рыцарско-монашеского ордена Храма Соломонова, основанного в 1119 году для защиты паломников, прибывающих в Святую Землю, схватили одновременно по всей Франции, обвинив в ереси и блуде; хуже того, их имущество было сразу же реквизировано короной.

Разумеется, это огульное обвинение ордена, на протяжении веков накопившего сказочные богатства, не случайно совпало с моментом, когда королю Филиппу в очередной раз отчаянно понадобились деньги. В течение следующих семи лет во Франции прошли процессы, на которых тамплиеров обвиняли в ереси, идолопоклонстве, содомии, богохульстве, скотоложстве и всевозможных прочих грехах и пороках. Их допрашивали, пытали, сажали в тюрьмы, отправляли на костер. Акция Филиппа против тамплиеров подготовил почву к их осуждению папой римским и роспуску ордена.

В Англии, в декабре 1307 года, Эдуард II поначалу обидел будущего тестя, заявив, что обвинения против тамплиеров необоснованны — но ровно через неделю изменил свое мнение и приказал арестовать всех членов ордена в своем королевстве.{42} 10 января 1308 года — дата прекращения деятельности ордена Храма в Англии.

Вскоре после этого английские послы вернулись из Франции, и 22 января король Эдуард вышел в море из Дувра, направляясь в Булонь, где его ждала Изабелла.

Эдуард II был самым младшим из четверых сыновей Эдуарда I и Элеоноры Кастильской. Он родился в замке Карнарвон 25 апреля 1284 года, сразу после того, как его отец завоевал Уэльс. К этому моменту из старших братьев в живых оставался только один — десятилетний Альфонсо, который и являлся наследником английского престола. Увы, судьба распорядилась иначе: уже в августе того же года Альфонсо умер от какой-то лихорадки, и четырехмесячный Эдуард, сам того не ведая, сделался единственным наследником отца.

К сожалению, рассказ о том, как Эдуард I велел вынести на щите новорожденного сына и представил собравшейся знати Уэльса ее принца, поскольку обещал дать ей правителя, родившегося на этой земле — явная легенда. Молодой Эдуард стал принцем Уэльским лишь в феврале 1301 года, а самый первый рассказ об этом представлении записан только в 1584 году Джоном Стоу, антикваром Елизаветинской эпохи.

Принц родился в многодетной семье: королева Элеонора подарила мужу шестнадцать детей! Но почти все их отпрыски к моменту его рождения либо умерли в детском возрасте, либо обзавелись собственными семьями и жили отдельно. Из тех, кто еще оставался в Англии, Джоан д'Акр (родился в 1272 году) была с 1290 года замужем за Гилбертом де Клер, графом Глостерским, Мария (родилась в 1278 году) в возрасте семи лет приняла постриг в уилтширском аббатстве Эймсбери, а Элизабет (родилась в 1282 году) в 1302 году стала женой Хэмфри Бохуна, графа Херефордского и Эссекского. В 1286 году родители Эдуарда уехали в Гасконь на три года, оставив малыша в Англии; его младшие сестры Беатрис и Бланш родились на континенте, но умерли в детском возрасте.

* * *  
Почти все свои детские годы Эдуард провел в королевском поместье Лэнгли близ Сент-Олбенса, которое стало его любимой резиденцией. Когда в 1289 году его отец и мать вернулись в Англию, они должны были показаться чужими юному принцу: королю Эдуарду исполнилось пятьдесят, он являл собою пугающее и отчужденное воплощение власти, а королева Элеонора уже начала хворать — она умерла через год. Так Эдуарду Карнарвону в раннем детстве пришлось испытать эмоциональный голод. Ему досталось мало внимания и ласки, и он, по-видимому, считал самым близким человеком свою няню Элис Лигрейв; она оставалась у него на службе двадцать пять лет.{43} Возрастной разрыв в сорок пять лет между сыном и отцом не мог способствовать близости и пониманию с обеих сторон.

Эдуард I был одним из величайших королей Англии в эпоху средневековья — и настоящим Плантагенетом. «Сеиду он был красив и статен, высок ростом так, что головою и плечами возвышался над толпой». Обвисшее веко на одном глазу и легкое заикание или шепелявость не умаляли идущего от него ощущения величия, не знал он также недостатка в «умении убеждать людей в спорах».{44} Властный, волевой, он был гневлив, бесстрашен и полон безграничной энергии. Прирожденный лидер, талантливый и гибкий правитель, он мог быть также циничным, безжалостным, жестоким, а иногда и просто впадал в бешенство. Даже вторая жена, Маргарита Французская, любившая и уважавшая его, признавала, что он бывал «страшен для всех гордецов».

При Эдуарде I престиж и власть английской короны достигли максимума за все средние века. Он был воплощением идеалов своего времени во всех отношениях. Выдающийся военачальник, он сокрушил и завоевал Уэльс, а затем на протяжении всего своего царствования неутомимо пытался покорить Шотландию. Он упорядочил королевскую администрацию, укрепил власть короля, ввел и обеспечил внедрение далеко идущих реформ законодательства, а также поддерживал деятельность Парламента. Он понимал, что необходимо укротить произвол наиболее могущественных феодалов, и за счет силы характера и продуманных брачных союзов ему удавалось прочно удерживать в узде своих баронов. Только к концу правления Эдуарда I аристократическая оппозиция стала позволять себе высказываться против его политики — однако он не обращал внимания на критику, не шел ни на какие уступки и ничего не менял по чужой указке.

Эдуард женился первым браком на Элеоноре Кастильской по собственному выбору в 1254 году, когда ему было пятнадцать, а ей всего десять лет. Они были преданы друг другу, и когда в ноябре 1290 года она умерла, горе сразило Эдуарда наповал, он надолго удалился от света. «Моя арфа настроена на скорбь, — писал он, — я любил ее при жизни; я не могу прекратить любить ее и в смерти». В память о жене он велел воздвигнуть тринадцать каменных крестов на дороге, по которой двигалась погребальная процессия из Харби в Ноттингемшире до Вестминстерского аббатства, где до сих пор можно видеть прекрасную гробницу с бронзовой статуей на месте погребения Элеоноры.

Эдуард I нередко проявлял привязанность к своим родителям, детям и жене, но дети быстро учились не вызывать его гнев. Однажды он так разгневался на одну из дочерей, что в день ее свадьбы сорвал у нее с головы венок и бросил в огонь. Сохранились сотни писем Эдуарда-старшего к младшему, и все они полны желчных советов или суровых попреков. Однако ему были присущи и щедрость, и чувство юмора, и благочестие. В редкие часы досуга он любил охоту, соколиную и псовую, а также турниры, но, с другой стороны, он был развитой человек, начитанный и обладающий обширными знаниями.

С 1290 года, когда Эдуарда I попросили стать арбитром при выборах одного из тринадцати претендентов на пустующий трон Шотландии, его не оставляли мечты присоединить эту страну к владениям английской короны и править объединенным королевством. Но эти амбиции постоянно наталкивались на живучесть и упорство шотландцев под руководством двух великих национальных героев — Уильяма Уоллеса (казненного Эдуардом в 1305 году) и Роберта Брюса, одного из наиболее одаренных военачальников своего времени, прекрасного тактика и знатока партизанской войны.

И все же решимость Эдуарда I не ослабевала — напротив, она перерастала в одержимость. Когда в 1306 году Брюс принял корону Шотландии, Эдуард объявил его изменником, собрал армию и заставил его уйти в горные убежища. С тех пор война все тянулась и тянулась, причиняя горькие потери и расходы, до конца царствования Эдуарда I. Англичане сумели занять все основные крепости в Шотландии, но Брюс был отважным и бесстрашным борцом, и конца конфликту не предвиделось.

* * *  
Отношения Эдуарда Карнарвона с отцом трудно назвать хорошими. Вынужденный подражать великолепному родителю и соответствовать его ожиданиям, он был попросту не способен справиться с этой задачей. (В аналогичной ситуации некогда оказался его прадед Иоанн при Генрихе II.) Поначалу недостаток требуемых качеств в характере наследника был не слишком заметен: он участвовал в заседаниях совета, храбро сражался во время четырех шотландских кампаний и прилично справлялся с церемониальными обязанностями. Но затем он попал под влияние молодого человека, чье имя вскоре стало символом бесчестия.

Заметив, что у сына нет товарищей его пола и возраста, король избрал десять юношей в свиту принца. Среди них был и Пирс Гавестон, сын известного гасконского барона, который сражался под знаменем Эдуарда I и во Франции, и в Уэльсе. Гавестон родился в Беарне, в замке Габастон; он приехал в Англию со своим отцом в 1297 году, участвовал в двух походах на Шотландию и своими куртуазными манерами произвел на короля хорошее впечатление. Поэтому в 1300 году его зачислили на службу к принцу Уэльскому в качестве одного из оруженосцев.{45} Вскоре он заслужил «самую близкую дружбу и благорасположение» своего господина.{46}

Пирс был красивым юношей, почти ровесником принца;{47} изящным, энергичным, умным и умелым в обращении с оружием.{48} В его храбрости, равно как и в безмерной самоуверенности, сомневаться не приходится. Он был честолюбив, скрытен, жаден, заносчив до наглости — говорили, что такое поведение сочли бы нестерпимым даже для сына короля. Но все это стало заметно позднее, когда он приобрел известность. Позднее хронисты охотно рассуждали о «низком и неясном» происхождении Гавестона{49}, хотя он принадлежал к древнему и почтенному роду; в XVI веке Джон Стоу записал ничем не обоснованный слух о том, что мать Пирса, Кларамонду де Марсан, якобы сожгли как ведьму. Гавестона обвиняли также в том, что он развратил двор принца — в этом пункте обвинений, возможно, и были какие-то основания.

Гавестон был остроумным собеседником, но любил отпускать колкости и проявлял мало почтения к вышестоящим особам. И все же он мог быть обаятельным, когда хотел, и, несомненно, очаровал принца. «Когда сын государя увидел его, он так полюбился принцу, что тот пожелал приблизить его к себе и предпочитал общаться с ним, связанный неразрывным союзом приязни, больше, чем со всеми прочими смертными».{50} Учитывая, что обоим в то время не было и шестнадцати, можно считать, что речь идет об обычном для средневековых юношей явлении — клятве побратимов, скрепленной кровью.

Подтверждением этого предположения может служить тот факт, что, начиная с этого времени{51}, Эдуард всегда называл Пирса «мой брат» или «братец Пирс»;{52} согласно «Анналам святого Павла» (Annates Paulini), принц звал его «братом» из-за чрезмерно сильной привязанности к нему.

Так или иначе, союз между Эдуардом и Гавестоном действительно оказался неразрывным: он не распался и в зрелые годы, «превосходил любовь к женщинам»,{53} и даже смерть не разрушила его. «Я не слышал и не припоминаю другого случая, чтобы один мужчина так любил другого», — писал автор «Жизнеописания Эдуарда Второго» («VitaEduardiSecundi»). Согласно новейшим исследованиям, именно всепоглощающий характер влечения характерен для гомосексуальных связей. Неизбежно напрашивается вывод, что Эдуард действительно влюбился в Пирса (или Перро, как он иногда называл его), и что любовь эта имела гомосексуальный характер. В самом деле, ситуацию трудно интерпретировать как-то иначе.

В рыцарской среде средневековья были нередки случаи крепкой и долгой дружбы между мужчинами без какой-либо сексуальной окраски — но, видимо, отношения между Эдуардом и Пирсом недаром вызвали много пересудов. Хотя большинство хронистов воздерживалось от открытого осуждения, особенно при жизни Эдуарда, намеки их вполне прозрачны, поскольку тон комментариев всегда обвинительный. Писали, что Эдуард любил Гавестона «сверх меры»{54} и «неслыханно»{55}, а также, что Гавестон любил его «чрезмерно».{56} «Хроника» из Лэйнеркоста (Chronicle of Lanercost) обвиняет Эдуарда в непристойной связи с Гавестоном, Роберт из Ре-динга нападает на их отношения как на «недопустимый и греховный союз», выходящий «за рамки умеренности», и упрекает Эдуарда в стремлении к «порочным и запретным утехам», в то время как «Хроника из Mo» (Chronicle of Meaux) прямо утверждает, что Эдуард «находил особое удовольствие в грехе содомском». В «Жизнеописании Эдуарда Второго» говорится: «Король любил Гавестона крепче, нежели Давид — Ионафана, чью любовь Давид ценил превыше любви всех женщин, или Ахилл — Патрокла»[9] — однако насчет «неумеренности» ничего не сказано. Томас Уолсингем называет Гавестона «возлюбленным» Эдуарда. Ранульф Хигден описывает Эдуарда как человека,

«страстно привязанного к одной-единственной персоне, которой выказывает чрезвычайную любовь, осыпает дарами и всегда выдвигает на первое место; он не мог вынести разлуки с ним и одарял почестями более, чем кого-либо другого. В итоге его возлюбленного возненавидели все, и, любя, он запутался в сетях ненависти и бедствий».

В XIV веке гомосексуализм рассматривался как отвратительнейшее из преступлений — в нем видели грех против естества и против божественных установлений. Потому тех, кого уличили в этом грехе, приравнивали к еретикам, и их ждало по самой меньшей мере отлучение от церкви; иногда преступивших этот закон кастрировали или сжигали на костре[10]. Неудивительно, что отношения между Эдуардом и Пирсом вызывали почти всеобщее неодобрение, даже возмущение, особенно когда оба они, казалось, нарочно выставляли напоказ свою связь.

Верно также то, что и Эдуард, и Гавестон женились и имели детей, но это доказывает лишь то, что каждый из них как мужчина был способен на нормальные половые отношения, и они всего лишь уступили требованиям общества. Кроме того, известно, что Эдуард признал внебрачного сына Адама{57} — родившегося, видимо, еще до его восшествия на престол. В юности принц также «увлекался общением со шлюхами»{58}; когда ему было всего четырнадцать, он заплатил 2 шиллинга некой Мод Веселушке (судя по прозвищу, вероятнее всего, проститутке) за то, что та плясала перед ним. Все эти факты свидетельствуют, что либо в подростковом возрасте принц не чувствовал уверенности в своих сексуальных склонностях, либо был бисексуален от природы.

Однако вскоре встреча с Пирсом подстегнула ход событий, и страсти Эдуарда определились. Похоже, он быстро определил свою сексуальную ориентацию, потому что впоследствии, по присущей ему наивности, не видел в ней ничего плохого. И в этом крылся корень всей проблемы.

* * *  
До определенного времени Эдуард I не испытывал никаких сомнений по поводу дружбы сына с Гавестоном. Поначалу он вполне одобрял ее и выказывал Гавестону большое расположение{59}, хваля за пример добронравного поведения и светских манер, подаваемый принцу. В 1303 году оба юноши заслужили еще большие похвалы короля, когда вместе воевали в Шотландии. Однако в 1305 году, в ходе очередной северной кампании, Пирс испортил свой послужной список тем, что вместе с несколькими другими молодыми людьми оставил армию ради участия в неком турнире во Франции. Эдуард I сильно разгневался.{60}

Королю-отцу уже становилось ясно, что Гавестон плохо влияет на его сына — особенно после того, как те на пару, подстрекаемые шайкой других юнцов, ворвались в поместье Уолтера Лэнгтона, епископа Честерского, королевского казначея, повалили ограды и разогнали оленей и прочую дичь. Когда епископ пожаловался королю, принц «ответил ему грубыми и дерзкими словами», за что и был наказан — отправлен в Виндзорский замок в сопровождении лишь одного слуги, дожидаться, когда отец позволит вернуться.{61} Позволения пришлось ждать долго — опала наследника престола длилась полгода. Хуже всего, с его точки зрения, было то, что ему запретили видеться с Гавестоном.

Наконец, при содействии королевы Маргариты, в октябре 1305 года состоялось примирение отца с сыном. На Троицын день 1306 года Эдуард, а с ним более 260 других молодых людей, включая Гавестона, Хьюго Деспенсера и Роджера Мортимера (всем им предстояло сыграть важные роли в жизненной драме Изабеллы), были посвящены в рыцари, для чего устроили грандиозную церемонию в Вестминстере. К этому времени Гавестон уже обзавелся собственным домом, получил во владение земли в десяти графствах. Вскоре после этого принц и Гавестон под началом Эдуарда I отправились в очередной поход против шотландцев.

Но в начале следующего года Эдуард Карнарвон вновь нанес отцу серьезное оскорбление, попросив его в знак королевской милости отдать Пирсу либо графство Корнуолл, принадлежащее к королевским землям, либо графства Понтье и Монтрейль, унаследованные принцем от матери. Принимая во внимание упорное неприятие королем отчуждения земель из королевского домена, а также явное и непристойное увлечение принца Пирсом, мы не удивимся, узнав, что Эдуард I просто взорвался от ярости. Он схватил сына за волосы и таскал по комнате, выкрикивая: «Ты, худородный сукин сын! Сам никогда ничего не завоевал, а землями разбрасываешься?»{62}

За гневом короля скрывалось растущее беспокойство относительно истинного характера отношений между Гавестоном и его сыном. «По некоторым причинам», не проставленным в письменном приказе,[11] 26 февраля 1307 года он сослал Гавестона в Гасконь.{63} В «Хронике» из Лэйнеркоста утверждается, что на самом деле Пирса изгнали «из-за того недостойного влечения, которое испытывал к нему юный лорд Эдуард, называя его прилюдно братом», в то время как «Анналы святого Павла» сообщают, что короля обеспокоила «чрезмерная привязанность» сына к «некоему гасконскому дворянину». Кроме того, Эдуард I запретил принцу «держать друга рядом с ним или при нем» и приказал никогда более не дарить ему ни земель, ни титулов. При всем том он обеспечил Гавестону довольно щедрое содержание, давая понять, что считает Пирса скорее жертвой греха, чем его источником.

Принца и Гавестона заставили поклясться на Священном Писании и «самых святых реликвиях» Эдуарда I, что они не будут нарушать эдикт короля{64} — что само по себе дает представление о силе их привязанности. В мае несчастный Эдуард простился с Гавестоном в Дувре, осыпав его прощальными подарками{65}, после чего Пирс отправился не в Гасконь, а в Понтье, очевидно, с позволения короля. Принц заявил о своем намерении навестить его там, но король Эдуард запретил ему это.{66}

В то время Эдуард I находился на севере, готовясь к новому нападению на Шотландию. Но он уже был тяжело болен (возможно, он страдал раком прямой кишки), не вставал с постели и 7 июля 1307 года в Бург-он-Сэндс, когда слуги пытались поднять его, чтобы накормить, испустил последний вздох.{67} Принц Уэльский, двадцати трех лет от роду, стал королем Англии.

* * *  
В наследство сыну Эдуард I оставил королевство, близкое к банкротству из-за войны, победного конца которой было трудно ожидать. Значительная часть будущих доходов была заложена у итальянских банкиров. Кроме того, Эдуард II унаследовал знать, накопившую немалое недовольство и раздражение под железной рукой короны и полную решимости вернуть утерянное влияние и привилегии. Тем не менее приход к власти нового короля стал поводом для всеобщего ликования:{68} он был молод и жизнерадостен, обладал приятными манерами и, по всей видимости, вполне заслуживал безмерно доброго расположения своего народа. «Бог одарил его всеми возможными дарами, и он мог не только стать вровень с прочими королями, но и превзойти их», — уверял Роберт из Рединга. «Какие высокие надежды пробудил он, будучи принцем Уэльским!» — сокрушенно восклицал биограф Эдуарда.{69} Папа римский сравнивал его с библейским царем Рехавоамом, сыном Соломона, который презрел мудрость и полагался на советы молодых буйных сверстников, из-за чего царство его претерпело всяческие беды и было разделено. В Шотландии Роберт Брюс сухо заметил, что боится костей мертвого Эдуарда больше, чем его живого наследника.

Вскоре народ постигло горькое разочарование: «все надежды развеялись, когда принц стал королем».{70} Первое, что сделал Эдуард II как король — призвал назад Пирса Гавестона.{71} «Он вернул домой свою любовь», — заметил один хронист. Еще до того, как 6 августа фаворит вернулся, сюзерен одарил его графством Корнуолл.[12] Прежде оно доставалось только членам королевской семьи и давало огромный доход — около 4000 фунтов в год, что почти равнялось сумме содержания королевы.

Никогда еще ни один человек простого звания не возносился так высоко одним махом. Однако это произошло «не без одобрения кое-каких вельмож» — прежде всего Генри де Ласи, графа Линкольна, одного из наиболее верных, честных и способных приближенных Эдуарда I,{72} более того, его личного друга. На протяжении своей долгой карьеры граф Линкольн, которому тогда было пятьдесят семь лет, верно служил короне и как военачальник, и как дипломат; именно он способствовал осуществлению брака нового короля с Изабеллой Французской. Очевидно, в тот период Линкольн относился к Гавестону положительно, и когда кое-кто высказывал сомнения насчет того, имеет ли король законное право отчуждать графство Корнуолл, «доставшееся вместе с короной», граф Генри говорил, что закон не нарушается, «поскольку бывали и ранее подобные случаи». Но большинство баронов не согласилось с ним — «и потому, что Пирс был чужестранцем, рожденным в Гаскони, и потому, что завидовали».{73}

Гавестон прибыл в Англию около 13 августа и вскоре надежно укоренился при дворе. Король «выказывал ему великое почтение, по сути, преклонялся перед ним», как перед богом. Теперь Гавестон, несомненно, стал вторым после монарха лицом в государстве. Само собой, «вельможи и знать возненавидели его, ибо только он один пользовался благосклонностью государя и вел себя с прочими, словно сам — король, которому все подчиняются, не знающий равных себе». Народ повсеместно также возненавидел фаворита, предчувствуя всяческие беды, и повсюду осыпал проклятиями его имя. И все же устранить узы, привязывающие к нему короля, не удавалось: «чем больше уговаривали Эдуарда, пытаясь умерить его пыл, тем сильнее разгоралась его любовь и нежность к Пирсу»{74}

Король не замедлил сместить кое-кого из советников отца и судей. Подстегиваемый Гавестоном{75}, он начал с того, что уволил его старого недруга, епископа Лэнгтона, и поставил на должность казначея Уолтера Рейнольдса, получившего должность епископа Вустерского. Рейнольде, сын виндзорского пекаря, прежде служил смотрителем гардероба принца; выбор на него пал, очевидно, потому, что он дружил с Гавестоном и успешно устраивал театральные представления, весьма ценимые Эдуардом.{76} Лэнгтона же заключили в лондонский Тауэр и обвинили в финансовых злоупотреблениях. Было предпринято расследование всей его деятельности, а имущество передано Гавестону.{77} Король также убедил папу римского восстановить в должности архиепископа Кентерберийского злейшего врага своего отца, Роберта Уинчелси, пребывавшего тогда в ссылке.{78}

Перед смертью Эдуард I просил сына распорядиться, чтобы тело его выварили, кости собрали и, когда англичане войдут с победой в Шотландию, несли их впереди войска.{79} Однако Эдуард II этой просьбы не исполнил, поскольку очень скоро позабыл о войне в Шотландии, и 27 октября тело его отца было погребено в Вестминстерском аббатстве, где впоследствии на гробнице выбили надпись: «Malleus Scotorum» («Молот скоттов»).

Двумя днями позже, стремясь «укрепить положение Пирса и окружить его друзьями», король свершил обручение Гавестона со своей племянницей Маргарет де Клер, дочерью Джоан д'Акр от брака с покойным графом Глостерским. Откладывать свадьбу не стали, и бракосочетание произошло 1 ноября в замке Беркхемстед. Король присутствовал там в качестве почетного гостя.{80} Этот союз не только ввел Гавестона в круг королевской семьи, но и действительно «немало способствовал укреплению его позиций, весьма усилив доброжелательность друзей и заставив дворянство придержать свою ненависть».{81} Так сложилось частично потому, что брат невесты Гилберт де Клер, шестнадцатилетний граф Глостер, не высказал никаких возражений против этого брака. Он хорошо знал Гавестона, так как вместе с ним вырос в ближайшем окружении принца.

Приготовления к свадьбе короля уже завершались, но большую часть ноября Эдуард провел в обществе Гавестона в любимом поместье Лэнгли. 2 декабря Гавестон провел в своем замке Уоллингфорд большой турнир с целью повысить «свою честь и славу». На нем он сбросил с коня и «весьма грубо потоптал» графов Арундела, Сюррея и Херефорда, не сдерживая своего торжества. Графы никогда не простили ему этого оскорбления. Говорили, что гордыня нанесла Гавестону больше вреда, чем отвага.{82} Согласно «Жизнеописанию Эдуарда Второго»,

«ненависть к Гавестону росла день ото дня, ибо он вел себя весьма заносчиво и высокомерно. Всех, кто по закону королевства был равен ему, он считал низкими и жалкими; он также считал, что ему нет равных в доблести… [Лорды] смотрели на него свысока, поскольку он, чужестранец и еще недавно простой солдат, взлетев на такую высоту, забывал о прежнем своем положении. Поэтому почти по всему королевству он стал объектом всеобщих насмешек. Но неизменная привязанность короля привела к изданию эдикта, согласно коему при дворе никто не смел называть его Пирсом Гавестоном, но обязан был именовать учтиво графом Корнуоллом».{83}

Эдуард должен был уехать во Францию после Рождества, и ему полагалось доверить королевство наместнику — близкому родственнику или достойному доверия вельможе. Однако 20 декабря он назначил наместником Пирса{84}, что вызвало возмущенные комментарии хронистов{85} — но, как ни удивительно, никто из знатных особ, значительно более пригодных для выполнения этой почетной миссии, чем Гавестон, не позволил себе открыто критиковать решение короля.

Эдуард и Пирс провели Рождество вместе. Их обоих не радовала перспектива женитьбы короля. У Гавестона были веские причины для неприязни к Изабелле и ко всему, что стояло за этим браком: он был гасконец, и его семью согнали со своей земли в ходе захвата ее французами. Поэтому он ненавидел Филиппа IV, не доверял ему и, естественно, должен был видеть в его дочери помеху и угрозу своей власти над королем. Свидетельства указывают на то, что он лез из кожи вон, стараясь посеять вражду между Эдуардом и Филиппом в последней попытке заставить Эдуарда отказаться от договора с Францией, уверяя, что Филипп не успокоится, пока окончательно не завоюет Гасконь. Но у Эдуарда были и другие советники, опасавшиеся тяжелых последствий, если их повелитель откажется от своих обязательств перед Филиппом, и на этот раз молодой король прислушался к ним, а не к фавориту.

* * *  
Нам неоткуда узнать, знала ли Изабелла до свадьбы об отношениях ее будущего мужа с Пирсом Гавестоном и понимала ли, в чем их суть. Французский двор наверняка обсуждал эту тему — но принцессу могли оберегать от сплетен и пересудов. Однако невозможно поверить, чтобы Филипп IV не был осведомлен о громкой и скандальной истории возвышения Гавестона его будущим зятем. Кое-кто из историков обвинял его в лицемерии: он собирался отдать дочь явному содомиту и одновременно обвинял тамплиеров в том же самом преступлении. Но Филипп, несомненно, смотрел на эти вопросы чисто прагматически: союз, способный усилить влияние Франции, должен быть заключен, а личные чувства следует отодвинуть в сторону.

Приготовления Изабеллы к свадьбе завершились. В ее приданое входило множество платьев, в том числе сшитых из бодекена,[13] бархата и тисненой тафты, шесть платьев из зеленой ткани производства Дуэ, шесть — с красивыми крапинками[14] и еще шесть — цвета алой розы.[15] Эти платья, видимо, имели узкие корсажи, длинные рукава и широкие юбки со шлейфом.

Только незамужние девицы и королевы в особых церемониальных обстоятельствах носили распущенные волосы. В то время было модно делать завивку, и на ряде изображений мы видим Изабеллу с кудрявыми волосами. Однако, выйдя замуж, она обязана была носить головной убор из льна или шелка — треугольное по форме покрывало, повязку, охватывающую подбородок, вуаль и шапочку, снабженную по бокам прокладками из рога и открывающую волосы только на висках. Таких уборов и разных чепцов в приданом Изабеллы имелось ни больше ни меньше, как семьдесят два.

Поверх платья знатные дамы носили плащи или мантии из тяжелой материи, в холодную погоду — подбитые мехами. Разумеется, Изабелла привезла с собою в Англию множество дорогих мехов. Для нее изготовили также две золотых короны, украшенных драгоценными камнями, золотые и серебряные кубки, золотые ложки, пятьдесят серебряных мисок, двенадцать больших и столько же маленьких серебряных блюд с позолотой и пятьдесят серебряных тарелок. Ее обеспечили также плотным полотном для банных простынь (419 ярдов), тонким полотном на рубашки и нижнее белье (дамские панталоны были неизвестны вплоть до XVI века), и, наконец, коврами для гостиной, на которых в вышитых золотом ромбах красовались гербы и геральдические эмблемы Англии, Франции и Наварры.{86}

Рано утром в понедельник, 22 января 1308 года, Эдуард II с большой свитой отплыл из Дувра и прибыл в Булонь вечером 24-го, тремя днями позже, чем планировалось;{87} по всей видимости, задержка объяснялась неблагоприятными по зимнему времени погодными условиями. Филипп IV ждал его, чтобы приветствовать и представить ему невесту.

Изабелла была очаровательным ребенком, которому предстояло вырасти «чрезвычайно изысканной дамой и очень красивой женщиной».{88} Хронистам свойственно описывать королев и знатных дам непременно как красавиц, однако их похвалы внешности Изабеллы настолько всесторонни и единодушны, что, видимо, она и впрямь была весьма хороша собой. Сам Эдуард II дал ей прозвище «Красотка Изабо».{89} Уолтер из Гисборо, вторя Жану Лебелю[16], называет ее «одной из прекраснейших дам мира», Фруассар — «прекрасной Изабеллой». Она была «красивейшей из красивых», «прекрасней розы» и «наилучшей красавицей королевства, если не всей Европы».{90}

По-видимому, Изабелла, как и ее брат Карл, также прозванный «Красивым», походила лицом на отца. Французская рукопись, датируемая 1315 годом, содержит изображение Филиппа IV с сыновьями и дочерью{91} — но это никоим образом не портрет. В нашем распоряжении нет ни одного точного описания, даже указания на цвет волос, а потому следует искать иной ключ к подлинному облику Изабеллы. Современные ей идеалы красоты предполагали наличие светлых волос и небольшой полноты, а значит, мы можем предположить, что Изабелла соответствовала этому типу; впрочем, есть указания на то, что она действительно такой и была.

Существует несколько сохранившихся изображений Изабеллы; одни — лишь символические образы королевы, в других видны попытки отобразить портретное сходство. Большинство рукописей, содержащих такие изображения Изабеллы, датируется XV веком, и образ ее представляет собой в основном плод фантазии художников. В рукописях, более близких по времени, о которых будет сказано ниже, также можно найти подобные образы, но и они ни в каком смысле не являются портретами. На личной печати Изабелла показана в традиционном облике королевы, как условная фигура, стоящая между двумя щитами.[17]

Скульптурная консоль в виде головы женщины в короне и покрывале (монастырь Беверли, Йоркшир), считается портретом Изабеллы. Она и впрямь разительно похожа на аутентичную скульптуру (также изображение головы) на гробнице в Оксенбридже (церковь Уинчелси, Сассекс) и датируется примерно 1320 годом. Обе скульптуры показывают нам молодую женщинус округлым лицом, пухлыми щеками, высокими бровями и завитыми локонами на висках; возможно, это действительно портреты с натуры.[18] Изабелла много ездила по Англии, и мастера, создавшие эти головы, вполне могли видеть королеву и попытаться воспроизвести ее черты как можно вернее.

С другой стороны, фигурная консоль и рельефное украшение крыши в Бристольском соборе также считаются изображениями Изабеллы, как и рельеф на хорах Эксетерского собора — но они, судя по всему, чисто условны. В Файфилдской церкви в Беркшире есть еще три каменных головы; предполагают, что они были изготовлены в 1308 году и изображают Изабеллу, Эдуарда II и капитана корабля, который доставил их из Франции, а резная голова на доме привратника в замке Колдикот, Монмутшир, возможно, изображает Изабеллу в короне.

Скульптуры из Беверли и Уинчелси выказывают также фамильное сходство с надгробиями отца и двух старших братьев Изабеллы в Сен-Дени, которые точно делались сразу же после их смерти и достаточно индивидуализированы, чтобы предположить сходство с оригиналами. В тот период в области погребальной скульптуры наблюдалась тенденция к реализму, хотя большинство изображений все же до некоторой степени идеализированы. В «Псалтыри королевы Изабеллы», вероятно, сделанной по ее заказу, мы находим еще одно изображение Изабеллы — в короне, с кудрявыми волосами, выбивающимися из-под покрывала. На ней длинное платье, подпоясанное под грудью, и широкий плащ с вышитой каймой; в руке она держит щит с королевскими лилиями Франции.{93}

* * *  
Что касается внешности жениха Изабеллы, то у него имелось все, о чем может мечтать юная девушка. Эдуард II был высок (около 6 футов или 180 см) и мускулист, о нем говорили: «чудесный образ красивого мужчины»{94} и «один из сильнейших мужчин в королевстве»{95}. От природы и по рождению «он имел больше достоинств, чем все прочие короли», так как «Бог наделил его всеми дарами»{96}. Даже враждебно настроенные хронисты выражали восхищение его красотой, унаследованной от отца. Он был соразмерно сложен{97}, имел вьющиеся волосы до плеч, усы и бородку. Кроме того, он умел хорошо и убедительно говорить (родным языком для него был норманнский диалект французского), а одевался весьма элегантно и даже роскошно. Он неизбежно должен был произвести приятное впечатление на юную невесту.

Почти сразу по прибытии во Францию Эдуард принес оммаж Филиппу IV за свои земли на территории Франции, В свою очередь французский король вручил ему оговоренную сумму приданого Изабеллы — 18 000 фунтов, изъятых из конфискованного богатства тамплиеров. По обычаю, после бракосочетания Изабелла должна была получить во владение удел, предназначаемый для королевы Англии, но он пока находился в распоряжении вдовы Эдуарда I, Маргариты Французской, и мог перейти к Изабелле только после смерти Маргариты. Поэтому король Эдуард договорился о том, что содержание для нее будет поступать из его владений во Франции, а также подарил ей в Англии другие поместья.{98} В ознаменование свадьбы Филипп преподнес Эдуарду и Изабелле ценные подарки: украшения, кольца, цепочки и дорогих боевых коней.{99}

В четверг 25 января Эдуарда и Изабеллу обвенчали в кафедральной церкви Богоматери в Булони.[19] Изабелла была великолепно одета: дорогое нижнее платье и верхнее, синее с золотом, а поверх накинута алая мантия с подбоем из желтого синдона[20], которую она сохранила на всю жизнь.{100} Голову ее украшала одна из корон, подаренных отцом, сверкающая драгоценными камнями. Жених был великолепен в атласной котте и сюрко с откидными рукавами, в широком плаще, расшитом самоцветами. Наряд Филиппа IV был розового цвета.{101}

Важность этого союза подчеркивалась великолепием церемонии, а также тем, что на ней присутствовали целых восемь королей и королев: король Англии; король Франции и его сын, король Наваррский; вдовствующая королева Франции Мария Брабантская; Альберт Габсбург, император Священной Римской империи, и его супруга Елизавета Тирольская; Карл II, король Сицилии; наконец, мачеха Эдуарда II, королева Маргарита{102}, которая также приходилась теткой невесте. Возможно, именно она преподнесла ей в качестве свадебного подарка серебряный позолоченный ларец, украшенный гербами как Маргариты, так и Изабеллы, вписанными в рамки-четырехлистники; по-видимому, его использовали для хранения либо драгоценностей, либо сосудов с елеем.[21] Побывали на свадьбе также Леопольд I, эрцгерцог Австрийский, и зять короля Эдуарда Иоанн II, герцог Брабантский, не говоря уже о целой толпе князей и знати со всех сторон Европы.{103}

После церемонии Эдуард и Изабелла отбыли в предназначенное им жилище рядом с собором; их же свитам пришлось дрожать от холода в полотняных шатрах, раскинутых на площадях города и в окрестностях.{104} Согласно средневековому обычаю, жениха и невесту в первую ночь торжественно провожали до брачной постели — но не сохранилось записей о том, что в тот раз обычай был соблюден. Учитывая нежный возраст невесты, а также тот факт, что она забеременела только спустя четыре года, и своеобразные сексуальные наклонности жениха, маловероятно, чтобы брак Эдуарда и Изабеллы реально осуществился в тот же день.

За венчанием последовали восемь дней праздников и турниров, в числе которых 28 января был дан большой пир. Два дня спустя Эдуард устроил великолепный обед для братьев короля Филиппа, Людовика д'Эвре и графа Карла Валуа,{105} Веселье, однако, было подпорчено, когда Филипп предоставил Эдуарду список претензий касательно Гаскони и предупредил, чтобы он не вздумал аннулировать брак, как советовал кое-кто в Англии, поскольку Гасконь отдана ему лишь как залог союза с Изабеллой «и ради детей, которые у них родятся». Филипп особенно порицал тех, «кто заявляют, будто король английский ничего не выигрывает от брака с дочерью короля Франции», — здесь крылся, видимо, завуалированный, но острый намек на Гавестона. Эдуард отплатил той же монетой, открыто отослав свадебные подарки Филиппа Гавестону в Англию.{106} Кроме того, часть английских лордов, сопровождавших короля во Францию, уже строила тайные планы, как избавиться от Гавестона; в Булони десять из них подписали декларацию о намерениях защищать честь короля, а также права и привилегии короны.[22]

Празднества подошли к концу 2 февраля{107} — весьма своевременно, в связи с возрастающим напряжением. На следующий день король Англии и его новая королева, сопровождаемые дядьями Изабеллы графами Эвре и Валуа, попрощались с гостями и направились по побережью в Виссан, откуда отплыли и «радостно возвратились» в Англию.{108}


2. «Король без ума от своего любимчика»

В 1308 году благополучие Англии росло, ее население увеличивалось. Структура общества оставалась преимущественно феодальной и аграрной, но большие и малые города быстро развивались благодаря торговле и практической предприимчивости. За два с половиной столетия после норманнского завоевания 1066 года норманны и англосаксы научились сосуществовать — хотя норманнский диалект французского языка все еще оставался языком двора и аристократии, а среднеанглийский был в употреблении у простолюдинов.

Королевство представляло собой землю, покрытую большими лесами и зелеными полями, среди которых были разбросаны селения и многочисленные церкви. Церквей насчитывалось так много, что Англию даже прозвали «колокольным островом».

Первое, что увидела Изабелла, приближаясь к стране, чьей королевой она теперь стала, были белые береговые утесы и Дувр, где они с Эдуардом высадились 7 февраля 1308.{109} Гавестон прибыл на пристань встретить их, и Эдуард, не думая ни о невесте, ни о своем достоинстве, импульсивно подбежал к нему и приветствовал с не совсем приличным пылом — упал в его объятия, «целуя и беспрестанно обнимая» и называя «братом» на глазах у Изабеллы и ее дядьев, не скрывавших удивления и неудовольствия.{110} Даже если прежде до королевы и не доходили слухи о ее муже и Гавестоне, ее глубоко уязвило то, как он публично выказал этому человеку большую любовь, которую должен был проявлять к жене.

Гавестон велел знатнейшим дамам, зачисленным во вновь установленный штат королевы, собраться в Дувре, чтобы приветствовать ее и служить по дороге в Вестминстер.{111} Среди них были двадцатишестилетняя Элизабет, графиня Херефорд, сестра короля; фламандка Алисия д'Авен, жена Роджера Бигода, графа Норфолкского; Джоан де Генвиль, жена Роджера Мортимера, выдающегося аристократа; Джоан Уэйк, француженка по рождению;{112} и Изабелла, дочь Луи де Бриенна, виконта де Бомонт[23]. Изабелла де Бомонт была замужем за бароном Джоном Вески и впоследствии пользовалась таким же расположением королевы, каким уже одарил ее король, который приходился ей родственником по линии матери. Два ее брата, Генри и Льюис, также были в чести у королевской четы. Генри был посвящен в рыцари в 1308 году, получил от короля большие земельные пожалования и вошел в Парламент с титулом барона де Бомонт. Впоследствии он служил Эдуарду на войне в Шотландии и выполнял дипломатические поручения за рубежом. Он стал одним из наиболее влиятельных придворных.

Эдуард и Изабелла провели двое суток в Дувре, в замке XII века, где королевские покои располагались за стенами толщиной 20 футов (около 6 метров). Они, вероятно, принимали гостей в Артуровском зале, построенном Генрихом III в 1240 году, и могли зайти помолиться в крошечную часовню в романском стиле, посвященную памяти Фомы Беккета, любимого святого Эдуарда. Затем 9 февраля король и королева отправились из Дувра через Осприндж и Рочестер во дворец в Элтеме, где должны были жить, дожидаясь официального въезда в Лондон для коронации.{113}

Элтем, расположенный примерно в 6 милях к юго-востоку от Лондонского моста, первоначально был крепостью. Ее соорудило семейство де Клер, но к тому времени она уже давно служила важной загородной резиденцией; там бывали и Генрих III, и Эдуард I, а в 1278 году последний отдал ее могущественному барону Джону де Вески. В 1295 году сын последнего Уильям продал поместье Энтони Беку, епископу Даремскому, который его перестроил. Конкретных подробностей о доме Бека мало, но мы знаем, что он имел башни, донжон и ров. Каменная стена окружала замок; входили в него по деревянному подъемному мосту. Главный зал был выложен плитами, а еще там имелся винный погреб. Кроме того, епископ устроил охотничий парк к югу от дворца. Как мы увидим далее, Элтем стал одним из любимейших мест Изабеллы. Епископ Бек уже завещал вернуть поместье королю после своей смерти, и Эдуард мог пообещать его Изабелле во время их первого визита туда.

Но это обещание все же не могло компенсировать неприятное открытие, сделанное разочарованной юной королевой: доходы, обещанные ей мужем, никак не выражались материально, и она лишилась средств к существованию — в казне не было денег на ее содержание. С негодованием она написала отцу, жалуясь, что вынуждена жить в бедности.{114}

В ответ Филипп потребовал от Эдуарда изложить в письменном виде, какие именно точные суммы тот намеревался предоставить Изабелле и будущим детям. На это Эдуард сообщил, что давно-де уже составил такой документ для Изабеллы, но советники порекомендовали не прикладывать королевскую печать к копии, предназначенной для Филиппа, чтобы тестю не пришло в голову требовать новых обязательств относительно детей, если Изабелла умрет раньше мужа.{115}

Масла в огонь добавилось, когда однажды Изабелла заметила на Гавестоне, «чья страсть к утонченной роскоши была ненасытна», не только драгоценности и кольца, подаренные Филиппом IV королю, но также украшения, привезенные ею из Франции в составе приданого.{116} И снова она написала отцу, выражая свой гнев по поводу жадности Пирса и благосклонности к нему мужа, проявляемой в ущерб его обязательствам по отношению к ней. Она стала, по ее утверждению, «самой несчастной из жен».{117}

Изабеллу могло бы утешить известие (возможно, она уже знала об этом), что бароны полны решимости принять меры в отношении Гавестона. Коронацию назначили на 18 февраля, но они предупредили короля, что не примут участия в церемонии, если фаворит не будет отстранен. Такое утверждение было равносильно отказу от вассальной присяги. В то же время и дядья Изабеллы, рассерженные, угрожали бойкотировать церемонию, если Гавестона не отправят в изгнание. К тому времени, когда Эдуард утихомирил их всех щедрыми обещаниями «предпринять то, что им угодно, на ближайшем заседании Парламента», назначенном на март, и принять новый пункт в тексте коронационной присяги, коронацию пришлось перенести на 25 февраля.{118}

Когда 19 февраля король и королева торжественно вступили в столицу, их ждал великолепный прием. Лорд-мэр со своими олдерменами, а также представители всех цехов Лондона, все в новых мантиях, выехали им навстречу. У городских ворот супругам были вручены символические ключи от города. Королевский кортеж, растянувшийся на 4 мили, медленно двигался по улицам, по случаю праздника украшенным знаменами и вымпелами. На улицах тесными рядами толпились тысячи людей, которые с восторгом приветствовали прекрасную юную королеву, искренне восхищаясь ею. В бутафорских замках из расписного холста и в фантастических павильонах, украшенных искусственными цветами, разыгрывали представления, а в городских фонтанах било вино вместо воды.

Лондон в то время был процветающим городом, самым большим и могущественным в Англии. Корабли со всей Европы поднимались вверх по Темзе и причаливали в его порту, а деловой центр, Сити, был средоточием коммерческой деятельности и играл важную роль в общественных делах. Территория Лондона занимала тогда всего лишь одну квадратную милю. Город окружали каменные стены, внутри располагалась сеть узких извилистых улиц, вдоль них теснились дома с выступающими верхними этажами, и свободное место было редким и дорогим товаром. Также Лондон гордился сотней с лишним церквей, из которых самой большой был собор Святого Павла в готическом стиле, возведенный между 1251 и 1312 годами. Длина здания составляла 644 фута (около 193 метров), в то время это был самый большой собор в Англии. Через реку Темзу в 1170 году перебросили каменный мост впечатляющих размеров: по сторонам его проезжей части тянулись дома, лавки, имелась даже своя часовня. Он соединял Сити с Саутворком на сюррейском берегу, где, за пределами города, в частности, протекала деятельность публичных домов. В двух милях выше по реке лежал Вестминстер с его великолепным дворцом и аббатством; здесь сосредоточились административные и судебные органы королевства, и этот район уже начинали воспринимать как центр государственной власти.

Первые пять суток после прибытия Эдуард и Изабелла прожили в Лондонском Тауэре{119} на северном берегу Темзы. Цитадель этой могучей крепости, прозванную Белой Башней с 1240 года, когда Генрих III велел ее побелить, возвели еще при Вильгельме Завоевателе. В период с 1076 по 1087 год Тауэр высился, как часовой, охраняющий Лондон. Короли последующих поколений достраивали и укрепляли его: при Ричарде I двор замка обвели обширным кольцом стен с башнями, а Генрих III пристроил новые башни и дворец с большим колонным залом между цитаделью и рекой. Однако новейшие и самые впечатляющие усовершенствования возникли при Эдуарде I: ров и массивные круговые защитные сооружения, в том числе новые Водяные ворота (ныне известные как ворота Изменника) и новые королевские палаты рядом с ними, в башне Святого Фомы.

Теперь в Тауэре, одной из наиболее значительных крепостей Англии, размещалась королевская казна, большая гардеробная — хранилище королевских припасов, мебели, драгоценностей и одежды, государственный архив, самый большой из королевских монетных дворов и главнейший арсенал королевства. К нему примыкал также зверинец, устроенный Генрихом III в 1235 году для размещения животных, которых иногда преподносили монархам в подарок. В разные времена там бывали львы, медведи, леопарды и даже один слон. В ту эпоху Тауэр еще не приобрел печальной известности государственной тюрьмы, хотя на протяжении столетий ему не раз случалось становиться тюрьмой для выдающихся личностей.

Эдуард и Изабелла наверняка расположились в роскошных апартаментах во дворце Генриха III и прилегающих к нему башнях вокруг двора, получившего теперь название Внутреннего. Доступ в него был только со стороны Белой башни, через ворота Колдхарбор или с берега реки. Эти апартаменты были великолепно отделаны, выкрашены яркими красками, украшены золотыми звездами, геральдическими щитами и архитектурными деталями из пербекского мрамора[24]. Там были и камины с козырьками, и туалетные комнаты, примыкающие к жилым помещениям, и большие стрельчатые окна. Поначалу Эдуард II поселился в башне Святого Фомы, потом предпочел покои Генриха III, с молельней и отдельными Водяными воротами, расположенные в соседней Проходной башне (ныне она называется башней Уэйкфилда) — названной так потому, что из нее можно было пройти в большой парадный зал.

Изабелле, судя по всему, отвели покои, обустроенные некогда для королевы Элеоноры Провансальской, супруги Генриха III, и подновленные Эдуардом I для Маргариты Французской; они располагались к западу от главного зала, рядом с Проходной башней. Королева обосновалась в комнатах, обшитых деревянными панелями, побеленных и расписанных узором из роз и trompe l'oeil (обманками), имитирующими каменную кладку. Окна в ее часовне были витражные.

В пределах Тауэра нашлось место для сада, виноградника и огорода; в северо-западном углу находилась часовня святого Петра «ad Vincula» (на углу), перестроенная Эдуардом I, а в Белой башне — часовня святого Иоанна Евангелиста норманнских времен, с арками романского стиля и яркой росписью стен.[25]

Уже 24 февраля Эдуард и Изабелла покинули Тауэр и в составе конной процессии проехали через Сити и весь Лондон в Вестминстерский дворец — главную резиденцию английских королей, где Изабелле предстояло провести много лет. Самый первый дворец на этом месте был построен королем саксов, святым Эдуардом Исповедником, около 1050 года, но за прошедшие века его неоднократно перестраивали и расширяли, и ко времени Изабеллы ничего прежнего уже не осталось. Теперь дворец занимал площадку в несколько акров на северном берегу Темзы, а к востоку от него находилось Вестминстерское аббатство, также основанное Эдуардом Исповедником, но перестроенное Генрихом III как достойное вместилище гробницы Исповедника и мавзолей для него самого и его потомков.

В 1097 году Вильгельм II построил большой парадный зал рядом с дворцом Исповедника; судя по размерам — 240 на 67 футов (72 на 21,5 метра), — в то время он был, вероятно, самым большим и роскошным залом в Европе. Между 1154 и 1189 годами Генрих II перестроил сам дворец, расширив территорию так, чтобы в нее вошел и старый дворцовый двор, и новый «белый» зал, и часовня, посвященная святому Стефану, и большие жилые помещения. Король позаботился также о прокладке замысловатой системы подачи воды с фонтанами и трубопроводами.

Около 1230 года Генрих III потратил целое состояние на то, чтобы придать королевским апартаментам роскошь и блеск, создав тем самым новый стандарт для королевских резиденций; он также перестроил одну из больших палат, создав знаменитую Расписную палату, названную так потому, что на ее стенах разместили росписи, изображающие события из жизни святого Эдуарда Исповедника и сцены сражений на библейские сюжеты. Это помещение с высокими готическими окнами, изразцами, покрывающими пол, и прилегающей молельней служило королю спальней, и главным предметом в ней была огромная кровать с деревянным балдахином на резных колонках, расписанных и позолоченных, с зеленым пологом.

В 1237 году Генрих III построил новые покои и для королевы, примыкающие к Расписной палате, на втором этаже, окнами на реку. Ниже располагались гардеробная и «Девичий зал» — вероятно, предназначенный для пребывания «девушек» королевы, то есть женщин, обслуживавших ее. Новые покои королевы были обшиты деревянными панелями и имели окна-эркеры в нишах, расписанных всевозможными фигурами, в частности, на стене над козырьком камина красовалась аллегорическая фигура Зимы; на других стенах были фигуры четырех евангелистов. За этими покоями находилась личная часовня королевы — с пилястрами, увенчанными капителями, и головами в коронах по бокам арочных дверей. Глубокие ниши стрельчатых окон «великолепно позолотили и раскрасили». Там имелся также мраморный алтарь с зеленым покровом. Окраска помещений получалась довольно пестрой: стены синие и красные, скульптурные детали и панели позолоченные, зеленые и желтые. Общее впечатление было, наверное, внушительным.

При Эдуарде I создали новые главные ворота к северо-западу от Вестминстер-Холла и начали перестраивать часовню святого Стефана — король хотел, чтобы она превзошла великолепием Сен-Шапель в Париже, личную часовню королей Франции. При Эдуарде II работы продолжались, но завершить их удалось лишь в 1348 году.

Однако в 1263 и 1298 годах Вестминстер сильно пострадал от ужасных пожаров. Уайтхолл был уничтожен огнем, и апартаменты королевы стали непригодны для жилья. Когда в 1299 году Маргарита Французская приехала в Англию, Эдуард I подготовил для нее временное жилье во дворце архиепископа Йоркского у реки между Вестминстером и Черинг-Кросс.[26]

В 1307 году Эдуард II распорядился восстановить Вестминстерский дворец, превратив его в достойное жилище для королевы. Кропотливая работа длилась всю осень и зиму, в темное время суток — при свечах; каменщики тесали и обрабатывали простой камень и мрамор, плотники устанавливали резные балки, кузнецы ковали металлические детали, рабочие-отделочники красили стены и вставляли цветные стекла в оконные рамы. Король лично надзирал за работами, но ко дню приезда Изабеллы они все еще не были закончены и затянулись до лета следующего года. К этому моменту стоимость ремонта и новой отделки достигла почти 5000 фунтов.

Восстановленный дворец был столь же удобным и великолепным, как хотелось некогда Генриху III. К нему примыкали прекрасные сады, где заново покрыли дерном полянки, замостили дорожки, посадили груши, вишни и плющ. Там был «Пруд королевы» и даже птичник, заведенный Элеонорой Кастильской. В самом дворце по приказу короля возвели две новые «Белые палаты»: одна соседствовала с Расписной и служила ему спальней, другую добавили к восстановленным апартаментам королевы. Без сомнения, жилище Изабеллы было и просторным, и изысканным.

Вестминстерский дворец в то время являлся уже не просто королевской резиденцией, но и административным центром королевства. Он располагался поблизости от Лондона, давно уже заменившего Винчестер в качестве столицы Англии; кроме того, здесь располагалось казначейство, финансовое управление, а также основные судебные инстанции, то есть главный суд по гражданским делам[27] и суд Королевской скамьи.[28]

Коронация Эдуарда II и Изабеллы Французской состоялась 25 февраля, в день святого апостола Матфея.{120} Церемонию совершил епископ Винчестерский при содействии епископов Солсбери и Чичестера, поскольку архиепископ Кентерберийский еще не вернулся в Англию.{121} В честь королевы на церемонию впервые пригласили жен пэров.{122}

Гавестону было поручено подготовить коронацию. Нетрудно догадаться, что он отвел себе центральную роль, и за это многие в тот день надолго затаили на него зло.

Утром король и королева во главе великолепной процессии направились из Вестминстер-Холла в аббатство по дороге, выложенной деревом и выстеленной синей тканью, усыпанной травами и цветами. Над их головами бароны Пяти Портов[29] несли расшитый балдахин. Толпа зевак была столь плотной, что королевской чете пришлось чуть ли не проталкиваться сквозь нее, и чтобы избежать осложнений, им пришлось войти в аббатство через черный ход. Королю предшествовали знатнейшие вельможи, несущие регалии: граф Ланкастер — Куртану, притуплённый меч милосердия святого Эдуарда Исповедника, его брат Генри — жезл с голубем Святого Духа; граф Херефорд — скипетр с крестом, граф Линкольн — королевский жезл.[30] Графу Уорвику были доверены три государственных меча, а граф Арундел, Томас де Вир, Хыого Деспенсер и Роджер Мортимер несли королевское одеяние на доске, покрытой тканью с узором шахматной клетки.{123}

Однако когда появился Гавестон, все головы повернулись к нему: «он был так разряжен, что больше походил на бога Марса, чем на простого смертного».{124} Дело было даже не в чрезмерной пышности шелкового костюма, расшитого жемчугом, или в наглости фаворита. Главной причиной ропота стало то, что он позволил себе одеться в царственный пурпур — цвет, который обычай дозволял носить только самому королю, чье собственное великолепие сейчас затмил блеск фаворита.{125} Гавестон ухитрился также разозлить других графов, одетых по традиции в золотую парчу — самый драгоценный материал, допустимый для особ их ранга. Все вокруг просто исходили слюной от зависти.

И все же еще больше разгневало баронов и возмутило народ то, что Гавестон своими «грязными руками» внес в аббатство самую священную из реликвий — корону святого Эдуарда Исповедника.{126} Король должен был удостоить этой чести кого-либо из наизнатнейших вельмож страны. Учитывая, что Гавестона возвели в ранг пэра лишь недавно, эта ситуация была воспринята всеми как сознательное оскорбление, которого никогда с тех пор ему не простили и не забыли. Один из графов так взъярился на Гавестона, что только ради чувствительности королевы и святости аббатства сдержался и не набросился на фаворита с кулаками прямо в церкви.{127}

Эдуард II произнес коронационную присягу на французском языке, а не на традиционной латыни.{128} К обычным пунктам он добавил, выполняя давнее обещание баронам, обязательство «поддерживать и защищать справедливые законы и обычаи, которые признает народ королевства».{129} После этого было произведено помазание, то есть священный елей нанесли на руки, голову и грудь короля, а затем он взошел на высокий деревянный помост, где установили расписной позолоченный трон, изготовленный в 1297 году для Эдуарда I — в него был вделан Сконский камень, на котором издавна короновались короли Шотландии, захваченный англичанами в 1296 году. Эдуард II сел на этот трон (с тех пор его использовали при каждой коронации), и на голову его с должной торжественностью возложили корону.

После того, как пэры принесли оммаж королю, было произведено помазание Изабеллы — только рук — и возложение на нее короны королев Англии. Эта корона представляла собой открытый обруч с восемью одинаковыми накладками, соединенными между собой трилистниками и усеянными самоцветами.[31]

Из-за нераспорядительности Гавестона в день коронации случился ряд неприятностей. В аббатство допустили так много зрителей, что стенка за алтарем рухнула, и под обломками погиб один из рыцарей.{130} Даже в момент возложения короны и королю, и совершающим обряд епископам было тесно, потому что никто не обеспечил должного оцепления, и толпа напирала. Из-за ряда задержек церемония закончилась позднее, чем намечали — только в 3 часа пополудни. Наконец король и королева во главе большой свиты направились обратно в Вестминстер-Холл, где должен был пройти праздничный пир. Гостей рассадили согласно титулам и знатности, но угощение еще не было готово, хотя всевозможной провизии было предостаточно — ее завезли из всех южных графств, а из Гаскони доставили 1000 бочек вина. Обед подали только после заката, но долгожданные блюда оказались плохо приготовлены, невкусны и некрасиво поданы.{131} Ко всему прочему король предпочел сидеть рядом не с королевой, а с Гавестоном, и снова лорды с трудом сдержали свой гнев.{132}

На коронации присутствовали дядья Изабеллы, ее брат Карл и многочисленные французские дворяне и рыцари{133} — и всех их ужаснуло откровенное предпочтение, отдаваемое Гавестону. Когда Эвре и Валуа обнаружили, что на гобеленах, изготовленных к коронации, герб фаворита красуется рядом с гербом короля{134}, их возмущению не было предела; они потребовали, чтобы рядом с гербом Эдуарда изобразили герб королевы. Избыток милостей, выказываемых королем Гавестону, наглядно свидетельствовал, что скандальные слухи имеют реальную подоплеку.

Как только празднование завершилось, Эвре и Валуа в негодовании вернулись во Францию, где и объявили, что их родственнице нанесено тяжкое оскорбление, поскольку король предпочитает ложе Гавестона ложу супруги.{135} Думается, они не оставили потрясенную Изабеллу в неведении относительно причин такого поведения.

Королева Маргарита также покинула двор и удалилась в замок Мальборо в Уилтшире. Если бы она осталась, то могла бы дать Изабелле много полезных советов относительно ее роли как королевы Англии — но теперь, без мудрых советов тетки, молодая и неопытная королева могла полагаться лишь на свою французскую свиту да на неразвитую интуицию. Ее учили, что должно любить, уважать и поддерживать мужа, но это оказалось трудно: она, очевидно, уже почувствовала, что он пренебрегает ею ради Пирса, и задетое самолюбие, вероятно, уже склоняло ее на сторону недоброжелателей Гавестона. Без всякого предупреждения ее бросили в омут проблем, который было бы сложно преодолеть и зрелому взрослому человеку, а не то что двенадцатилетней девочке, плохо понимающей, с чем она столкнулась.

* * *
Изабелле предстояло обнаружить, что ее муж совсем не таков, каким ожидали видеть короля и она, и большинство народа. Начать с того, что он, казалось, даже не хотел быть королем; ему было неинтересно править Англией, и королевские обязанности мало его занимали. Наоборот, его вполне устраивало разделение власти с Гавестоном, а свое высокое положение он охотно использовал для того, чтобы одаривать друга и наслаждаться жизнью. Он далеко не всегда вел себя как король и не был воплощением идеала королевских добродетелей своего времени. Он явно считал невозможным подчинить баронов своей воле — и, естественно, быстро терял их уважение. При всем том ясно также, что его не оставляла уверенность: король непогрешим, что бы он ни делал.

Вкусы Эдуарда были чрезвычайно странными для монарха. Традиционно средневековые короли были военачальниками и аристократами, и их личные интересы этому соответствовали. Физические упражнения, охота, турниры и планирование военных кампаний были их излюбленными занятиями. Эдуард II, несомненно, любил охоту и конные скачки, и храбрости ему было не занимать, но он ненавидел турниры и никогда не отправлялся на войну без самой крайней необходимости, что безмерно печалило воинственных баронов. Говорили, что «возымей он привычку к оружию, то превзошел бы доблестью Ричарда Львиное Сердце».{136} Но Эдуард не был склонен пользоваться этими своими преимуществами.

Еще больше повергал баронов в ужас досуг их государя. Он любил копать канавы в своих поместьях, укладывать соломенные кровли, подрезать живые изгороди, штукатурить стены, работать с металлом, подковывать лошадей; он садился вместо кучера на повозки, занимался греблей, плаванием — даже в феврале — «и увлекался прочими простонародными делами, недостойными королевского сына».{137} Трагедия заключалась в том, что у Эдуарда были все задатки великого короля: «Если бы только он уделял военному делу столько же внимания, сколько деревенским забавам, то высоко поднял бы славу Англии, и его имя гордо звучало бы по всей стране»?{138}

Что еще хуже, деревенские забавы неизбежно приводили к фамильярным отношениям самого низкого пошиба между королем и простолюдинами, чье общество он откровенно предпочитал обществу знати.{139} Его манера обращения с простыми подданными была благосклонной и даже дружеской — слишком дружеской, по мнению баронов, которые страдали, видя, как он якшается с конюхами, возчиками, землекопами, мастеровыми, гребцами, матросами, «грубыми и ничтожными особами». А уж его дружбу с художниками, шутами, фиглярами, певцами, хористами, актерами и жонглерами им оставалось только оплакивать.{140}

На наш современный взгляд, некоторые связи Эдуарда II свидетельствуют, что он был довольно образованным человеком. Превыше всего он любил «лицедейство» и стал большим покровителем писателей и актеров. К сожалению, ни одна из пьес, или «интерлюдий», которыми он восхищался, не дошли до нас полностью. У нас есть только отрывок из комедии «Писец и девица». Но даже это вполне невинное удовольствие вызывало критику, поскольку аристократия тех времен в большинстве своем презирала театральные представления как нечто вульгарное и презренное.

Король был также весьма начитан, любил поэзию и даже сам немного сочинял.{141} Французский язык в норманнском варианте был его родным языком, но он знал и латынь{142}, и к тому же был большим любителем писать письма.{143} Он собирал изысканно украшенные книги французских романов и легенд; он также одолжил — и не вернул — рукописные жизнеописания святого Ансельма и Фомы Беккета из библиотеки при церкви Христа в Кентербери. Эдуард питал склонность к музыке и содержал при дворе ансамбль генуэзских музыкантов: среди них были два трубача, рожечник, арфист и барабанщик. Король и сам, видимо, умел играть — ему принадлежал уэльский инструмент, называемый «crwth», нечто вроде ранней разновидности скрипки.{144}

Эдуард, несомненно, был тщеславен; он всегда одевался элегантно, порой рядился, как павлин, и тратил много денег на одежду и украшения. Как раз эта черта особой критики не вызывала: королю подобало выглядеть красиво, и он, будучи хорош лицом и строен, наверняка так и выглядел. Он любил роскошь и был «великолепен в быту»{145}, но позволял себе также «излишества и вольности». Если вспомнить, что в наследство от отца он получил огромные долги, можно признать его вкусы излишне экстравагантными.{146}

Король любил животных; он был страстным поклонником собак и лошадей и отличным наездником. Он сам воспитывал и обучал своих лошадей и гончих. По его заказу главный егерь Уильям Твичи написал «L'Artdela Venerie» («Искусство охоты») — самое раннее из дошедших до нас руководств такого типа. В молодости у Эдуарда был даже лев, к которому он приставил отдельного служителя и повсюду возил зверя за собой в особой тележке, привязанного серебряной цепью. В конюшнях Лэнгли у Эдварда стоял верблюд.{147}

Эдуарду было свойственно бойкое чувство юмора, он с удовольствием устраивал розыгрыши и грубые шутки. Однажды он заплатил королевскому живописцу Джеку Сент-Олбенсу 50 шиллингов «за то, что плясал на столе перед королем и рассмешил его до упаду»;{148} другого человека наградили за то, что он очень смешно упал с лошади на глазах у государя.{149} Эдуард содержал на жалованье нескольких шутов и позволял себе вступать с ними в потешные драки. Как-то раз ему пришлось выплатить возмещение ущерба шуту по имени Роберт, которому он случайно нанес травму во время шумной игры в воде.

Эдуард смолоду был азартным игроком; счета его Гардероба[32] показывают, что он проигрывал немалые суммы в таких вульгарных играх, как кости, орлянка или «броски» (pitch and toss).{150} К тому же он был еще и гурманом, умел оценить блюда и вина — но зачастую пил неумеренно и в пьяном состоянии мог выболтать кому попало «свои тайные думы и ссорился по малейшему поводу с окружающими».{151} Впрочем, он и трезвый также был «скор и непредсказуем на слово».{152}

Эдуард бывал также своенравен и упрям, раздражителен, злопамятен. Постаравшись, его можно было довести до изощренной жестокости;{153} Хигден утверждает, что он был «бешеным» даже со своим ближайшим окружением. Страсть, гнев и обида могли жечь его годами, и взрывы знаменитого нрава Плантагенетов не оставляли у наблюдателей сомнений в том, чей это сын. При всем том Эдуард был слаб характером, лишен чутья и верного суждения, не умел сочувствовать другим людям и во многих отношениях не отличался блеском индивидуальности. Ленивый по натуре, он любил подолгу валяться в постели по утрам{154}, и часто с таким трудом принимал решения, что доводил до отчаяния всех советников. Такие качества могли стать роковыми для правителя в тот век, когда монархи не только царствовали, но и правили.

Зато если уж Эдуард привязывался к кому-то душой, то проявлял свои чувства открыто, мог быть «восхитительно щедрым»{155} и неуклонно верным. В обществе он был обходителен, умел вести беседу, интересно рассказывал и остроумно шутил. Он был также хорошим, любящим отцом своим детям.

Ко всему прочему король был искренне благочестив и особенно поклонялся святому Фоме Беккету[33]. Королева Изабелла вскоре разделила с ним это поклонение. Они оба часто навещали гробницу убиенного святого в Кентербери; Эдуард побывал там целых шестнадцать раз. Король часто посещал мессы, проводил немало времени со своими капелланами и щедро раздавал милостыню. Он оказывал особое почтение монахам-доминиканцам, для которых основал и щедро украсил обитель в Лэнгли.

Однако всех добрых качеств Эдуарда было недостаточно, чтобы завоевать уважение своего народа; напротив, его недостатки, в частности, неразборчивость при выдвижении фаворитов и упорное предпочтение всего, что касалось этих фаворитов, государственным делам, а также откровенная гомосексуальность, наносили ущерб самому институту монархии. По сути, ни один из королей Англии не навлек на себя столько порицаний современников, как Эдуард II.

* * *
Эдуард II начал царствовать на волне общественного одобрения, но безответственно пренебрег этим, увлекшись выдвижением Гавестона, который стал теперь «особой, о коей больше всего говорят» при дворе. Король относился к Гавестону как к ровне и кровному брату, чуть ли не второму королю и соправителю{156}, прислушиваясь к его советам и отвергая «советы других вельмож»{157}, и раз за разом выдавал ему тысячи фунтов из своей уже основательно опустевшей казны.{158} Именно Гавестон, а не знатные вельможи, контролировал систему королевского патронажа и вдобавок брал взятки, чтобы предоставить людям желаемые ими блага. Это оскорбляло знать, которая не считала справедливым платить за привилегии, по обычаю предоставляемые непосредственно королем. Казалось, в Англии было теперь два короля — «один по имени, другой взаправду».{159}

Узурпация Гавестоном прав на оказание покровительства частным лицам была одной из главных причин «гнева и ревности» баронов. Другая, видимо, заключалась в отвращении, которое они питали к его развратной связи с королем. Но наиболее непереносимой была его наглость. Согласно «Жизнеописанию Эдуарда Второго»,

«Пирс не желал помнить, что когда-то был скромным оруженосцем. Ибо Пирс никого не считал ни равным себе, ни высшим, кроме одного лишь короля. Воистину, его физиономия выражала большее высокомерие, чем лицо короля. Его наглость невозможно было терпеть баронам, и она стала первейшей причиной ненависти и затаенной злобы».

Отметим, этот же летописец твердо верил, что «если бы Пирс с самого начала вел себя с вельможами благоразумно и скромно, ни один из них не стал бы его противником».{160} Но Гавестон ничем не поступался, чтобы утешить баронов; безмерно бестактный, он, похоже, лез из кожи вон, чтобы возбудить их гнев, не задумываясь о последствиях. Король же, «вообще не способный любить наполовину, в отношении к Пирсу, говорят, забывался совершенно»{161} и ничего не делал, чтобы укротить его: «чем горячее люди нападали на Гавестона, тем крепче король любил его».{162} Оба они вели очень опасную игру.

Из всех свидетельств без сомнения явствует, что уже с самого начала женитьба Эдуарда ничего не изменила в его отношениях сГавестоном. По сути, брак лишь наглядно выявил силу «чрезмерной и безрассудной»{163} привязанности короля к фавориту, которого он «обожал с удивительной преданностью»{164}, что разожгло ревность не только знати, но и маленькой заброшенной королевы. Роберт из Рединга бичует «безумную страсть короля Англии, который был так поглощен собственной порочностью и жаждой греховных запретных услад, что удалил от себя жену-королеву и презрел ее сладостные объятия». Адам Мыоримут передает ходившие в то время слухи о том, что Эдуард «любил злого колдуна больше, чем свою жену, не только очаровательную даму, но и весьма красивую женщину».{165}

Изабелла ненавидела Гавестона, по крайней мере сначала, и, конечно же, была оскорблена его влиянием на короля и тем фактом, что он занимал более сильную позицию, чем она сама. Она говорила отцу, что этот человек стал причиной «всех моих бед, вызвав у короля Эдуарда отчуждение ко мне и создав вокруг него дурное общество», и что муж был «совершенно посторонним моему ложу».{166} Но поделать с этим что бы то ни было она не могла.

Конфликт между королевой и Пирсом никогда не проявлялся открыто. Видимо, Изабелла благоразумно удерживала свои чувства при себе и избегала высказывать жалобы вслух, чтобы не подорвать надежды на установление добрых отношений с мужем; об этом свидетельствует высказывание Эдуарда в 1325 году, что за все годы он «лишь один раз отчитал ее в беседе с глазу на глаз — за то, что была слишком горда».{167} Но даже если бы она стала предъявлять ему претензии по поводу общения с фаворитом, ничего хорошего этим добиться было нельзя. Как можно было упрекать короля в том, что он предпочитает общество мужчины-ровесника обществу маленькой девочки?

Видимо, именно как ребенка, и не более того, воспринимал Изабеллу Эдуард. Он и вел себя соответственно, время от времени проявляя к ней поверхностный интерес. Конечно, для девушки, воспитанной с сознанием собственной значительности и высокого предназначения, такое отношение было обидным и оскорбительным, и многие дворяне, сочувствуя ее беде, были готовы стать на ее сторону.

Пока звезда Гавестона восходила все выше, у Изабеллы было мало шансов приобрести политическое влияние, присущее королеве. Увы, она была попросту слишком мала для этого. Но очевидно также, что в первые годы брака она играла весьма незначительную роль в жизни короля и не могла ничего противопоставить верховенству фаворита, живя, по сути, одна в чужой стране, среди двора, кипящего раздорами и враждебностью.

* * *
К этому времени Изабелла уже познакомилась поближе с ведущими аристократами Англии. В большинстве они приходились родственниками, более или менее дальними, либо ей самой, либо ее мужу. Первыми среди них были граф Линкольн и его зять Томас, граф Ланкастер, двоюродный брат короля. Ланкастер приходился также дядей Изабелле с материнской стороны, поскольку был сыном ее бабушки, Бланш д'Артуа, от брака с Эдмундом Крочбеком (Кривобоким), графом Ланкастером, младшим братом Эдуарда I. Жанна Наваррская, мать Изабеллы, была дочерью Бланш от первого брака с Генрихом I, королем Наваррским. Таким образом, Томас мог похвалиться родством с несколькими королевскими домами.

Он родился около 1278-1280 года и еще до 1294 года женился на Элис (Алисе) де Ласи. Она была богатой наследницей, поскольку, оставшись единственным ребенком у своего отца, должна была после его смерти унаследовать обширные земли и графский титул. Сам Томас по смерти своего отца в 1296 году унаследовал графства Ланкастер, Лестер и Дерби, что сделало его богатейшим землевладельцем в Англии после короля. Он содержал многочисленную личную дружину, и ему служило столько же рыцарей, сколько и королю.

Пока правил Эдуард I, Ланкастер выполнял разные мелкие поручения и пользовался большим расположением короля. 9 мая 1308 года Эдуард II подтвердил его назначение на пост главного камергера. Но Ланкастер был невысокого мнения о молодом Эдуарде. Высокородный аристократ голубых кровей, он имел все основания ожидать, что король сделает своим главным советником его; но Эдуард предпочел Гавестона — и обрел неутолимую неприязнь Ланкастера.

Кузен Ланкастер был высок, строен и импозантен, одевался пышно и ярко. Однако в характере его смешивались надменность, себялюбие, подлость и порочность. Как и его братец-король, он был ленив и лишен прозорливости и целеустремленности. В общем, положительных качеств у него имелось немного. Угрюмый, вздорный и злопамятный тип{168}, склонный к насилию и жестокости, он не умел говорить так, как принято в обществе, и отличался чрезвычайной распутностью; мы читаем, что он «обесчестил огромное количество женщин и добрых девиц». Неудивительно, что брак его был несчастливым и бездетным.

Хэмфри де Бохун, граф Херефордский и Эссекский, коннетабль Англии, дожил до тридцати двух лет от роду; в 1302 году он женился на Элизабет, одной из дочерей Эдуарда I. Он был необщителен, язвителен и вспыльчив, но также разумен и наделен чувством юмора. Состоя на должности в свите принца Уэльского, он установил хорошие отношения с Эдуардом II до восшествия того на престол и пользовался его щедротами, но их дружбу подорвало увлечение Эдуарда Гавестоном. Граф оказался на распутье. Он не хотел нарушать долг верности, но постепенно, нехотя склонялся на сторону оппозиции.

Ги де Бошан, граф Уорвик, был яростным противником Гавестона. Ему уже исполнилось тридцать пять, он был исключительно культурным и образованным человеком, знал латынь, прочел множество книг и владел книжным собранием, необычно большим для дворянина той эпохи. Уорвик отличился, служа под началом Эдуарда I в Шотландии, а политическую карьеру сделал, проявив мудрость и здравый смысл: «в делах осмотрительности и совета» он был «неподражаем». Поэтому друзья-аристократы часто спрашивали у него совета, прежде чем приступить к какому-либо делу. К этому следует добавить, что порой он превращался в отъявленного головореза, мог быть и безжалостным, и дерзким; тем не менее автор «Жизнеописания Эдуарда Второго» хвалит его как героя.

Джон де Варенн (Warenne, Уоррен в английском произношении), граф Сюррей, был на два года моложе короля и женат на Джоан де Бар, внучке Эдуарда I;[34] впрочем, их брак был расторгнут спустя несколько лет, в 1315 году. Сюррей был мерзким, грубым человеком, добрые качества у него отсутствовали начисто. Линкольн и Ланкастер, хотя и были его политическими союзниками, терпеть его не могли, а у Ланкастера имелась с ним личная распря, тянувшаяся годами. Сестра Сюррея, Алиса де Варенн (Элис Уоррен), была замужем за еще одним молодым графом, Эдмундом Фиц-Аланом, графом Арунделом, двадцати трех лет; он тоже стал противником Гавестона.

Кажется, самым почтенным и способным из вельмож этого круга являлся умеренный Эймер де Баланс, граф Пемброк — высокий, худой и желтолицый сорокалетний человек, сын Уильяма де Баланс, сводного брата Генриха III[35], и, соответственно, кузен короля Эдуарда I. Пемброк был одним из самых доверенных военачальников Эдуарда I в походах против французов и шотландцев, всю жизнь он оставался верным слугой короны, талантливым дипломатом, которого знали и уважали как дома, так и за рубежом за честность и цельность характера. Как человек принципов, Пемброк осуждал связь Эдуарда-младшего с недостойным фаворитом, видя в этом угрозу престижу монархии. Не будучи льстецом, он также порой испытывал конфликт между желанием сохранить верность и сказать правду.

Бретонский кузен Джон де Монфор, граф Ричмонд, внук Генриха III, относился к тем немногим знатным баронам, кто поддерживал Эдуарда II на протяжении почти всего его царствования.[36] В 1308 году ему исполнилось сорок два. Графом его сделал Эдуард I в 1306 году. Ричмонд стал фаворитом Изабеллы и впоследствии сыграл важную роль в ее жизни.

* * *
Сразу после коронации знать стала собираться на тайные встречи. «Только теперь почти все бароны возмутились против Пирса Гавестона и связали себя общей клятвой не прекращать усилий, пока Пирс не покинет Англию».{169} Когда 3 марта в Вестминстере открылось заседание Парламента, они подняли голоса против «идола короля», обвинили его в узурпации власти короны и потребовали изгнания. Общее мнение высказал Линкольн. Потрясенный наглостью Гавестона, теперь он стал на сторону его противников и сделался «его величайшим врагом и преследователем»{170}— искренне уверенный, что этого требуют интересы короны.

В высшей степени независимый и бескомпромиссный архиепископ Уинчелси, только что возвращенный из ссылки, сразу же поддержал баронов. Глостер и Ричмонд остались нейтральными, и только Ланкастер и Хьюго Деспенсер взяли сторону короля. Не осмеливаясь критиковать могущественного Ланкастера, другие бароны напустились на Деспенсера, обвиняя его в том, что он «достоин ненависти», поскольку стал приверженцем Пирса «более из желания угодить королю и из жажды наживы, чем по какому бы то ни было достойному поводу».{171}

На самом деле Хьюго Деспенсер, в то время около пятидесяти лет от роду, супруг дочери Уорвика, «был одним из наиболее достойных людей своего времени, как по здравости суждений, так и по честности».{172} Он являлся одним из наиболее преданных и способных слуг Эдуарда I и сохранил такую же преданность Эдуарду II — деятельный администратор, способный политик и надежный дипломат, добродушный в общении, учтивый и дружелюбный. Деспенсер посылал подарки принцу Эдуарду, когда тот впал в немилость у отца, и остался единственным бароном, которому Эдуард мог действительно доверять. Еще важнее в глазах Эдуарда было то, что он относился к Гавестону по-дружески. Это обеспечило ему прочную дружбу короля и столь же прочную враждебность других баронов. К сожалению, приходится признать, что их обвинения против него подтверждаются современными источниками: Деспенсер действительно бывал «жесток и алчен»{173} из-за ненасытной жажды обладания землями и деньгами. На протяжении нескольких лет он скопил огромные владения, действуя и закулисными интригами, и грубой силой. Мерой его успешности может служить то, что в 1306 году Эдуард I согласился выдать за сына Деспенсера, Хьюго-младшего, собственную внучку Элинор де Клер, чья сестра Маргарет вышла за Пирса Гавестона.

В ответ на требования вельмож Эдуард объявил, что воздержится от обсуждения подобных тем, пока не пройдет Пасха. Тем временем он отдал Пирсу замок Беркхемстед, по закону принадлежавший королеве Маргарите, а в канун Пасхи, когда Эдуард повез Изабеллу в Виндзор по дороге через Рединг и Уоллингфорд{174}, Гавестон присоединился к ним.

Отношения между королем и его баронами теперь настолько ухудшились, что в воздухе запахло гражданской войной, и Эдуард почти весь апрель провел, собирая людей и укрепляя замки. Поддержку королю в тот момент оказал только Роджер Мортимер, который присоединился к Эдуарду в Виндзоре.

Этот человек, которому предстояло сыграть столь роковую роль в жизни Изабеллы, был самым могущественным из группы баронов, яростно отстаивавших свою независимость и более известных как лорды Марки. Их земли располагались вдоль границы Уэльса, и им вменялось в обязанность поддерживать мир в этом краю. Родился Роджер, вероятно, в 1287 году, а в 1304 году наследовал своему отцу и стал восьмым бароном Уигморским — его семья держала эти владения с 1074 года. Первый Роджер Мортимер был товарищем Вильгельма Завоевателя. Эдуард I сделал нынешнего Роджера, унаследовавшего большие поместья в Уэльсе, Марках[37] и Ирландии, подопечным Пирса Гавестона, но тот быстро откупился и обрел независимость.{175} В 1301 году он женился на Джоан де Ген-виль, девушке из хорошей семьи[38], которая принесла ему в приданое Ладлоу в Шропшире и земли в Ирландии и Гаскони, а впоследствии родила двенадцать детей. Роджер часто брал Джоан с собой в поездки, что говорит об их близких и дружественных отношениях.{176}

Благодаря связям в Ирландии, несомненным административным талантам и боевой репутации, а также потому, что король знал его как храброго, верного и надежного человека, Роджеру Мортимеру пришлось провести большую часть первого периода правления Эдуарда II на посту правителя Ирландии. Если же он был не в Ирландии, то находились поручения в Шотландии и Гаскони, или требовалось безжалостно и действенно решать проблемы в Марках и в Уэльсе. В этом ему помогал дядя, гневливый и распутный Роджер Мортимер из Черка. Оба вели себя почти как независимые князья. Тем не менее Роджер-младший не упускал случая явиться ко двору — в частности, он побывал и на свадьбе короля в Булони. Похоже, что он с самого начала установил добрые отношения с королевой Изабеллой: время от времени она писала ему и в 1311 году помогла освободить из тюрьмы казначея Северного Уэльса, арестованного по ложному обвинению.{177}

Роджер Мортимер был высоким, смуглым, крепко сложенным мужчиной, наделенным разнообразными талантами, одним из самых выдающихся военачальников того времени — жестким, энергичным, решительным. Подобно большинству баронов, он был дерзок, жаден и честолюбив, но также являлся превосходным стратегом, политиком и верным слугой короны, пользуясь большим уважением в своем кругу. Умный, образованный и начитанный{178}, он горячо интересовался историей своей семьи, восходящей, как полагали, к легендарному Бруту, королю бриттов, а также легендами о короле Артуре. Он отличался утонченными вкусами, любил красивые ткани, ценил роскошь в быту и предпринял обширные труды по перестройке своих замков в Уигморе и Ладлоу, превратив их в настоящие дворцы. Разделяя увлечения своего круга, он любил также турниры, уделял некоторое внимание рыцарскому кодексу и собрал значительную коллекцию оружия.{179}

Эдуард отправил Мортимера в Ирландию осенью 1308 года. Тем самым он сам лишил себя ценного союзника, так как частые отлучки в течение многих лет не позволяли Роджеру поддержать Эдуарда в борьбе с баронами.

* * *
Когда 28 апреля в Вестминстере открылась сессия Парламента, вельможи явились туда вооруженными «ради самозащиты», опасаясь предательства{180}, и потребовали изгнания Гавестона на том основании, что он захватил средства, принадлежащие казне, для удовлетворения своих прихотей и отвратил короля от преданных советников, то есть от них самих. Эдуард увиливал, отчаянно пытаясь выиграть время, но хотя он все еще пользовался поддержкой Ланкастера и Хьюго Деспенсера, сын Деспенсера, Хьюго-младший, стоял на стороне баронов, и именно он вместе с Линкольном составил документ, в котором лорды в хитроумных и дерзких выражениях заявили, что «более высок наш долг перед Короной, чем перед особой короля. Изначальным долгом знатных лиц является поддержание достоинства Короны, даже если это потребует неповиновения королю».{181} Парламент также поднял вопрос о сумме содержания королевы, вернее, об отсутствии его, и 3 мая Большой совет баронов попытался заставить Эдуарда заранее согласиться на любые меры, какие он предложит.

К апрелю Филипп IV начал испытывать все большую озабоченность событиями в Англии: они могли плохо повлиять на судьбу его дочери и политического союза. После коронации, очевидно, возмущенный рассказами Эвре и Валуа, он послал клирика Ральфа Росселети (будущего епископа Сен-Мало) доставить Изабелле личную печать и впредь следить за ее входящей и исходящей корреспонденцией.{182} Возможно, Филипп опасался, что Гавестон может вмешаться в дела, которые по закону касались только ее; более вероятно, что он просто хотел установить канал связи с дочерью. Но вне зависимости от его мотивов не может быть сомнений в том, что Росселети действовал как шпион, и Филипп получал намного больше сведений о положении своей дочери, чем известно нам сейчас.

По-видимому, жалобы Изабеллы на Гавестона возымели действие, поскольку 12 мая некий аноним сообщил об отправке в Англию послов Филиппа, а двумя днями позже в другом письме утверждал, что этим послам поручено «довести до всеобщего сведения: буде Пирс Гавестон не покинет королевство, их повелитель станет преследовать как своих смертельных врагов всех, кто поддерживает указанного Пирса».{183}

Есть также сведения, что по наущению отца и братьев Изабелла тайно предложила поддержку врагам Гавестона. Утверждалось{184}, будто королева была в то время одним из руководителей дворянской оппозиции, но с учетом ее весьма нежного возраста это представляется маловероятным. Более правдоподобно, что бароны с великой радостью использовали ее горести ради достижения собственных целей.{185} Весьма возможно также, что Росселети служил связным между Филиппом и Изабеллой в этих секретных переговорах, и Изабелла сыграла в борьбе против Гавестона более активную роль, чем нам когда-нибудь удастся выяснить.

Уже весной 1308 года всем было хорошо известно о противостоянии королевы и Гавестона, а также о ее союзе с его врагами. Монах по имени Роджер Олденхем, столкнувшись с избранием на пост аббата в Вестминстере кандидата, выдвинутого Гавестоном, призвал своих братьев воззвать к королеве Изабелле, признавая, что она из ненависти к Гавестону сделает абсолютно все, чтобы отменить это избрание, прибегнув к поддержке короля Франции и папы римского; «ибо во всем, что касаемо Гавестона, королева, графы, папа и король Франции желали бы препятствовать».{186}

Филипп был сердит на зятя не только из-за Гавестона, но и из-за плачевного финансового положения Изабеллы. Помимо возмутительного нежелания Эдуарда обеспечить ее постоянным содержанием, она не получала даже небольших сумм на ежедневные расходы из казны или королевского Гардероба. Не имея отдельного хозяйства, она оказалась в полной зависимости от короля. К обиде практической добавилось еще и оскорбление, поскольку за все время супружества муж не преподнес ей ни одного подарка и не выказывал никаких знаков внимания, если не считать трех случаев, когда ради нее он помиловал осужденных преступников.{187}

Со своей стороны Филиппу пришлось собрать, повысив налоги, сумму в 200 000 фунтов, обещанную в приданое Изабелле. Эта мера вызвала много жалоб в стране, многие подданные отказывались платить.{188} Но от мужа королева явно не получила ни гроша, хотя он не прекращал осыпать Гавестона землями, дарами и денежными пожалованиями. Не удивительно, что Филипп негодовал и был готов способствовать объединению противников Гавестона в мощную партию.{189}

Как ни оттягивал решение Эдуард II, но у него и без того было достаточно проблем, и приобрести нового врага в лице тестя ему не улыбалось. Потому 14 мая он назначил графства Понтье и Монтрейль в качестве источника доходов для Изабеллы с тем, чтобы «дражайшая супруга Изабелла, королева Англии, была обеспечена, как того требуют честь и приличия, всем необходимым для жизни, равно как и средствами для приобретения драгоценностей, даров и всего, что может потребоваться». Кроме того, он направил Ричарда Роксли «сенешалем в эту провинцию, дабы доверенные лица королевы могли мирно вступить во владение поместьями».{190}

Сделано это было весьма своевременно, поскольку в тот же день анонимный автор письма доложил, что король Филипп и его сестра, королева Маргарита, отправили Линкольну и Пемброку 40 тысяч фунтов на финансирование кампании по изгнанию Гавестона.{191} Маргарита и сама пострадала от алчности фаворита; живя в Уилтшире, вдовствующая королева, по-видимому, следила за событиями при дворе, и то, что ей довелось услышать, несомненно, побудило ее лично написать Филиппу, высказывая озабоченность ростом влияния фаворита и отрицательным воздействием этого на положение племянницы. Однако, как и рассчитывал Эдуард, Филипп несколько смягчился, узнав, что дочь теперь хорошо обеспечена.

Вмешательство французского короля сказалось и с другой стороны: 18 мая Эдуард, осознав, что оппозиция теперь стала слишком могущественна, чтобы ее игнорировать, уступил требованиям Парламента, согласившись лишить Гавестона титулов и изгнать его из королевства в день середины лета, 24 июня.{192} Для того, чтобы не дать Эдуарду увильнуть от исполнения слова, архиепископ Уинчелси предупредил, что если Гавестон останется в Англии хотя бы на час дольше, то будет отлучен от церкви.{193}

4 июня Эдуард, Изабелла и Гавестон вместе уехали в Лэнгли — но Изабелла, похоже, пребывала там в одиночестве, поскольку в оставшиеся до срока дни ее муж проводил с Пирсом почти все время.

Лэнгли, поместье, прежде принадлежавшее Элеоноре Кастильской, было любимой резиденцией короля; приятный загородный дом располагался на невысоком холме над берегом реки Гэйд, в 6 милях от Сент-Олбенса, окруженный парком площадью 8 акров и 120 акрами сельскохозяйственных угодий. В 1308 году Эдуард основал в парке приорат доминиканцев. В садах произрастали плодовые деревья и лозы, а дом, возведенный посреди трех дворов, был устроен со всеми новейшими ухищрениями: личные покои состояли из многих комнат, в королевских спальнях имелись камины. Парадный зал украшали пятьдесят четыре раскрашенных щита, на стенах красовались сверкающие золотом и киноварью росписи, изображающие рыцарей на турнире. Там был даже встроенный орган. Комнаты Изабеллы, вероятно, те самые, где жила когда-то королева Элеонора, выходили окнами на Главный двор — большая комната-спальня, средняя комната и крытая аркада, все выложенные плиткой. Гардеробная примыкала к спальне, этажом ниже располагалась кладовая, была даже ванная комната, устроенная еще в 1279 году для королевы Элеоноры.{194}

Пребывая в Лэнгли, уже 7 июня, король в очередной раз подарил Гавестону замки и поместья, а также земли в Гаскони. Это свидетельствует, что, по его мнению, ссылка не должна была продлиться долго.{195} Затем 16 июня, к великому огорчению баронов, он назначил фаворита наместником Ирландии с полномочиями вице-короля.{196} В тот же день с обескураживающей наивностью он написал своему «дражайшему лорду и отцу», королю Филиппу, прося уговорить своих вельмож, чтобы те пришли к согласию с Гавестоном, и папе, прося его аннулировать угрозу Уинчелси об отлучении Пирса.{197}

Изабелла оставалась в Лэнгли, когда Эдуард отправился провожать Пирса в Бристоль — где тот сел на корабль, направлявшийся в Дублин.{198} В день его отъезда, 25 июня, король присвоил титул графа Корнуолла самому себе до той поры, когда его возлюбленный вернется.{199}

Во время службы в Ирландии Гавестон проявился себя как деятельный и успешный чиновник. Он подавил два мятежа, казнил предводителей, восстановил фортификации в королевских замках и завоевал поддержку ирландской знати щедрыми дарами.{200} Эдуард снабдил его пустыми бланками королевских грамот, позволив использовать их по собственному усмотрению;{201} по сути, Гавестон управлял островом как настоящий сюзерен.

После отъезда Гавестона бароны заставили Эдуарда уволить нескольких служащих и вывести из совета Хьюго Деспенсера, заявив, что тот оказывает на короля нежелательное влияние.{202}

Эдуард жестоко страдал от разлуки с Гавестоном и на протяжении следующих четырнадцати месяцев изо всех сил пытался уговорить баронов согласиться на его возвращение, склоняя их к этому «одного за другим богатыми дарами, обещаниями и лестью».{203} Начал он с того, что купил верность своего племянника Глостера, пожаловав ему обширные поместья; затем взялся обрабатывать других и сумел достичь соглашения с Херефордом и Линкольном. После этого большинство оппозиционеров также пожелали вступить в переговоры.{204}

* * *
Тем временем Изабелла перебралась в Виндзор, и Эдуард присоединился к ней 8 июля. Вскоре, 14 июля, она без него отправилась в короткое паломничество к гробнице Беккета в Кентербери.{205}

Вероятно, Изабелла находилась в Нортхэмптоне, когда там 4 августа открылось заседание Парламента. Теперь отношения Эдуарда с баронами заметно наладились{206}, и несколько позже в том же месяце Изабелла, явно действуя по указаниям мужа, устроила для них большой праздник в Вестминстере.{207}

В ответ на письмо Эдуарда от 16 июня король Филипп в сентябре прислал в Англию своего брата Эвре и епископа Ги де Суассона; им предстояло помочь в укреплении согласия между Эдуардом и его лордами, улучшив тем самым и положение Изабеллы.{208} Король обедал с Эвре 21 сентября{209} и, вероятно, обсудил возможности и последствия возвращения Гавестона. Вскоре после этого в Англию прибыли посланцы папы, также настроенные на мирное решение конфликта. Хотя теперь Эдуард помирился с большинством ведущих аристократов, он все еще наделял отсутствующего Гавестона важными должностями и в конце октября отправил Роджера Мортимера помогать ему в Ирландии.

Однако к ноябрю обозначился разрыв между королем и Томасом Ланкастером. Граф отказался признавать королевские грамоты, и источник королевского патронажа внезапно пересох.{210} Из этого следует, что произошла какая-то ссора — возможно, Ланкастер догадался, что. Эдуард интригует в пользу возвращения Гавестона. Хотя прошло еще несколько месяцев, прежде чем Ланкастер окончательно примкнул к баронской оппозиции, потеря такого могущественного сторонника вскоре обернулась катастрофой для Эдуарда. Как ни старались историки расписать предполагаемое сочувствие Ланкастера его племяннице Изабелле, реально у нас практически нет доказательств, что он особо заботился о ней.

К счастью, Изабелла теперь находилась в более выгодных условиях, так как в отсутствие Гавестона Эдуард стал обращаться с нею более уважительно и позволил наконец занять принадлежащее ей по праву место королевы Англии. Она теперь постоянно показывалась вместе с мужем и сопровождала его во всех поездках. Она также использовала предоставляемую королевам прерогативу, занявшись патронажем; 3 декабря, в Вестминстере, она даровала некоему Джону Пекбриджу из Сполдинга в Линкольншире и всем жителям Сполдинга освобождение от уплаты налогов.{211} В этот период король щедро снабжал ее деньгами, подарил поместья в Англии и Уэльсе, а также дал право раздавать бенефиции священникам и чиновникам.{212}

Рождество король и королева провели в Виндзоре «с великой пышностью». Теперь Изабелла начала исполнять свой долг, поддерживая мужа — по-видимому, когда Гавестон исчез с глаз долой, между ними наладились более добрые отношения. Возможно, Изабелла в своей невинности полагала, что фаворит устранен навсегда. В начале марта она устроила в Вестминстере обед для Ричмонда, Глостера и других графов-сторонников короля{213}, возможно, с целью укрепить их преданность.

В марте и апреле, стремясь выразить благодарность и, несомненно, задобрить жену и ее отца в преддверии возвращения Гавестона, Эдуард предоставил Изабелле новые владения и привилегии, среди них — поместья Мэклсфилд, Росфейр, Долпеннэйген и Пинхэм, а также валлийскую общину[39] Минэй. Пожалования эти были проведены задним числом и датировались сентябрем предыдущего года.{214} Еще король велел 4 марта немедленно выплатить королеве все золото — долю от платежей, полученных королем, — причитающееся Изабелле с момента выхода замуж.{215} В апреле Изабелле также были возвращены права на поместье Элсмир.{216}

Во второй половине марта Эдуард написал папе, извещая его с ложным оптимизмом, что бароны якобы теперь готовы согласиться на возвращение Гавестона{217}, поскольку он лично пообещал провести некоторые административные реформы. Эдуард также всеми силами старался заручиться поддержкой короля Филиппа, преследуя тамплиеров в своем государстве и демонстрируя уступчивость в спорах относительно Гаскони.{218}

Филипп, как человек проницательный, не поддался на все эти уловки. Уже настало 13 апреля, а он все еще был против возвращения Гавестона.{219} И все же Эдуард, находясь во власти отчаянного беспокойства и как всегда, толстокожий, дерзнул открыто просить отца своей жены повлиять на лордов в пользу Гавестона!{220} Само собой, Филипп на эту просьбу не откликнулся, но папа оказался снисходительнее. Он издал буллу об отпущении грехов, датированную 25 апреля, аннулировав угрозу архиепископа Уинчелси отлучить Гавестона от церкви и тем самым расчищая путь к отмене изгнания.

Но Эдуард ошибался, думая, что бароны охотно согласятся на возвращение фаворита. Когда 27 апреля в Вестминстере собрался Парламент, ответ общества на его требование был категорически отрицательным. Изабелла, жившая в то время в Вестминстере, наверняка была рада услышать это.{221} Но король надеялся оттянуть время и удалился вместе с Изабеллой во дворец Кеннингтон, к югу от Темзы, под предлогом дальнейших переговоров с баронами{222}, на самом же деле дожидаясь лишь ответа папы на свою просьбу. Ответ прибыл в июне, и Эдуард злорадно зачитал его вслух в присутствии расстроенного Уинчелси, которому оставалось лишь кусать губы, с горечью осознавая, что его перехитрили.

Все еще наивно надеясь, что Филипп IV станет посредником в его ссоре с баронами, 19 июня Эдуард запросил о встрече с французским королем.{223} Однако к этому моменту он уже вызвал Гавестона домой. Пирс покинул Ирландию около 23 июня, и Эдуард, «радуясь его возвращению», приветствовал его в Честере через четыре дня и, «весьма счастливый, принял с почестями, как брата».{224} Изабелла весьма красноречиво отсутствовала.

Король был «вне себя от радости» при встрече с Пирсом и «приятно проводил с ним время день за днем, как с другом, возвратившимся из долгого паломничества».{225} Реакцию королевы источники не отметили, но нетрудно догадаться, какова она была.

Месяц спустя король и фаворит вместе явились на сессию Парламента в Стэмфорде, где, благодаря вмешательству папы и соглашательским усилиям Глостера, чья сестра была замужем за Пирсом, бароны нехотя дали формальное согласие на возвращение Гавестона; возражали только Уорвик и архиепископ Уинчелси.

«Никто из баронов теперь не смел и пальцем погрозить Пирсу у никто не жаловался на его возвращение. Их ряды расстроились, их партия разделилась и перестала существовать. Итак, тот, кто уже дважды был приговорен к изгнанию, вернулся, ликующий и наделенный большой властью».{226}

Уже 5 августа Гавестону был возвращен титул графа Корнуолла, а 4 сентября Эдуард, полный благодарности, написал папе, благодаря за помощь.{227} В поддержке короля Филиппа он больше не нуждался и потому отменил все планы встреч; а поскольку Эдуард продолжал относиться к Изабелле с уважением и щедростью, оставляя в силе все ее привилегии{228}, Филипп решил воздержаться от немедленного вмешательства, хотя ни он сам, ни его дочь не одобрили возвращения фаворита.

Упорные старания Эдуарда переиграть и перехитрить баронов принесли плоды, но нелегкое перемирие такого рода не могло быть долговечным.{229} Король опрометчиво позволил сердечному дружку взять под контроль приток средств от патронажа; но на этот раз Пирс даже не удосужился скрыть свое презрение к тем, кто противился ему, и торжество от одержанной над врагами победы. «Теперь, кофа он вернул себе прежний статус, его поведение стало даже хуже, чем прежде».{230}

Хотя Гавестон обещал Парламенту вести себя осмотрительно и жить мирно, он

«остался человеком с большими запросами, высокомерным и надменным. Презрительно вздернув голову, бросая по сторонам взгляды, полные гордыни и презрения, он смотрел на всех сверху вниз с надутой и высокомерной физиономией, что было бы непереносимо даже со стороны королевского сына».{231}

Особенно он раздражал баронов, называя их в глаза обидными и «унизительными прозвищами».{232} Дородный Линкольн был у него «толстобрюхом»; Ланкастер — «скрягой», «старым боровом», «дудочником» или «скрипачом»; Уорвик — «черным Арденнским псом». (Уорвик на это отозвался так: «Он зовет меня псом? Пусть бережется, как бы я не укусил!»{233}) Смуглолицего Пемброка он обозвал «евреем Иосифом», и даже Глостера, сторонника и друга, снабдил кличками «птенчик рогоносца» и «шлюхин сын», позволяя себе оскорблять память его матери, покойной Джоан д'Акр, которая вопреки воле Эдуарда I вторым браком взяла себе в мужья любимого ею человека, хотя он и был низкого происхождения.

Сарказм Гавестона не щадил даже королеву Изабеллу{234} — хотя мы не знаем, в чем это выражалось. Такое неуважение глубоко возмущало баронов, даже умеренного Пемброка.{235} Когда Гавестон заставил короля уволить одного из вассалов Ланкастера в пользу своего, он добился лишь того, что разъяренный граф с готовностью пал в объятия оппозиции, дав клятву уничтожить фаворита.{236}

Теперь у баронов появился новый повод обвинять Гавестона: он призвал ко двору толпу своих родственников-иностранцев и с такой алчностью прибирал к рукам доходы королевства, что у короля уже не хватало средств содержать двор. В итоге королева столкнулась с уменьшением доходов, и это заставило ее снова пожаловаться отцу.{237}

К октябрю враждебность баронов к Гавестону опять опасно вскипела, и король на всякий случай уехал с Изабеллой в Йорк. Эдуард I в свое время останавливался в Йоркском замке, построенном Вильгельмом Завоевателем и перестроенном в 1244-1245 годах Генрихом III. Его цитадель имела необычную форму четырехлистника и называлась башней Клиффорда. Однако Эдуард II и Изабелла, приезжая в Йорк, обычно селились во францисканском приорате братьев-миноритов, основанном в 1232 году и перенесенном в 1243 году на территорию между воротами замка и рекой Уз. Здесь имелись просторные гостевые покои и сады, тянувшиеся до самых внешних укреплений, окружавших башню Клиффорда.[40]

Находясь в Йорке, Эдуард распорядился созвать там 18 октября Парламент, но Ланкастер, Арундел, Херефорд, Оксфорд и Уорвик категорически отказались прибыть, не желая видеть Гавестона рядом с королем.{238} Эдуард отложил сессию и издал новый указ о собрании в Вестминстере на 8 февраля.

В ноябре король Филипп, обеспокоенный новой опасностью гражданской войны в Англии, а также, без сомнения, побуждаемый к действию жалобами дочери, снова отправил туда Эвре в качестве посредника между Эдуардом и его баронами.

Король, Изабелла и Гавестон покинули Йорк 17 ноября и направились на юг.{239} В декабре Эдуард, чтобы опередить своих противников, приказал арестовать «сплетников» и запретил баронам какие бы то ни было сборища вооруженных людей.{240} Рождество он провел в Лэнгли с королевой и Гавестоном. Праздничные дни в Лэнгли вряд ли выдались счастливыми для Изабеллы, поскольку муж, по-видимому, начисто забыл о ней и проводил время с Гавестоном, «вполне вознаграждая себя за долгую разлуку, ежедневно проводя долгие часы в беседах наедине».{241}

* * *
Когда Парламент все-таки собрался в феврале 1310 года, обстановка на заседаниях сложилась тяжелая: бароны, вопреки указу короля, явились при оружии. Эдуард ради предосторожности отправил Гавестона на север{242}, а сам остался с Изабеллой в Вестминстере.{243}

Теперь позиция короля была слабой, и он сам знал это. На заседании Парламента прозвучали сокрушительные речи, осуждающие его правление.{244} Его обвинили в коррупции и вымогательстве, в том, что он прислушивался к дурным советам, потерял Шотландию и растратил богатства короны без согласия лордов. Последнее прямо намекало на Гавестона, которого бароны называли «главным врагом, присосавшимся к королевской казне».{245} Но худшее случилось через несколько дней: 16 марта бароны потребовали, чтобы Эдуард дал согласие на создание контролирующего органа — совета из двадцати одного «лорда-учредителя», чьим заданием было бы составление «ордонансов», то есть свода правил, для возмещения ущерба в правительстве и хозяйстве короля. Однако подлинной их целью — и Эдуард прекрасно это сознавал — было сокращение прерогатив короля и введение ограничений на его деятельность.

Эдуард резко протестовал, но бароны держались твердо и заявляли, что если он откажется сотрудничать с ними, «они откажутся считать его своим королем и не сочтут возможным далее соблюдать данную ему присягу, поскольку он сам не выполняет тех клятв, которые давал на коронации». Эдуарду не оставалось ничего иного, как капитулировать.{246}

На следующий день в Расписной палате были объявлены имена лордов-учредителей: первыми шли наиболее заметные представители жесткой позиции Уорвик, Херефорд, Арундел, Ланкастер и архиепископ Уинчелси, но в списке числились также умеренные Пемброк, Линкольн, Сюррей и Глостер, и даже сторонник короля Ричмонд.{247} Не прошло и сорока восьми часов, как эти лорды издали шесть первых предварительных ордонансов, регулирующих налогообложение и таможенные сборы.

К концу апреля стали заметны отчаянные попытки Эдуарда укрепить свой авторитет и подорвать влияние лордов-учредителей. Около 11 мая к нему вернулся Гавестон,{248} а в июне Эдуард начал заискивать перед Сюрреем, Ричмондом и Глостером.{249} В том же месяце король объявил о своем намерении начать новую кампанию против шотландцев, стремясь порадовать баронов, которые возмущались тем, что три года назад, когда шансы на успех были выше, он упустил инициативу. Однако подлинным мотивом его поездки на север было желание перенести двор подальше от Вестминстера, где теперь заправляли лорды-учредители. Примечательно, что 6 июля он назначил своего верного сторонника Уолтера Рейнольдса, не входившего в число учредителей, на пост государственного канцлера; Рейнольде, как он сообщил папе, был «не просто полезен, но необходим».{250} Тем самым королю удалось взять под контроль Большую государственную печать — главное орудие осуществления исполнительной власти.{251}

Изабелла была с Эдуардом в Вестминстере, когда, уже в июле, он формально принял предварительный вариант «ордонансов». В том же месяце Гавестон снова отправился на север, на этот раз для того, чтобы подготовиться к Шотландской кампании.{252} На протяжении следующих четырех месяцев Эдуард неосмотрительно сделал ряд новых пожалований Пирсу.{253} Но он не забывал также одаривать Изабеллу; за 1310 и 1311 годы он выдал ей немало ордеров и распоряжений, скрепленных его личной печатью и адресованных к исполнению королевским Гардеробом.

Королева должна была поехать на север вместе с королем; она покинула Лондон в начале августа и ехала с большими остановками через Ноттингем и Беверли.{254} Сам Эдуард, назначив Линкольна наместником{255}, последовал за ней и 18 сентября встретился с Гавестоном в Бервике,{256} откуда английская армия выступила в поход на Шотландию. Но у этой армии не было достаточной поддержки со стороны баронов: всем графам было приказано присоединиться к королю, но пришли только Глостер, Ричмонд и Сюррей; прочие остались дома, «ибо ненавидели Гавестона больше, чем другие».{257} Кампания завершилась унизительным провалом, поскольку Брюс позаботился опустошить шотландский Лоуленд, уничтожив урожай на полях и отогнав стада на север. Англичане столкнулись с угрозой голода и были вынуждены отступить.{258}

В конце осени Эдуард и Пирс вернулись в Бервик, где Изабелла присоединилась к ним около16 ноября.{259} Король и королева решили зимовать в Бервике и действительно прожили там до июля следующего года. В ноябре же Гавестон побывал в Роксберге и присоединился к ним позже.{260} Вскоре после Рождества Гавестон отдал в распоряжение Изабеллы богатую должность опекуна, забрав ее у Томаса Уэйка, получившего ее в октябре 1308 года.{261} Этот жест следует интерпретировать как попытку примириться с королевой; Гавестон теперь постоянно крутился вокруг нее и нуждался в ее благоволении, потому ему было крайне необходимо установить с нею максимально дружеские отношения. Эдуард также мог быть заинтересован в том, чтобы король Филипп знал о щедрости Пирса по отношению к Изабелле.

* * *
В начале 1311 года из Лондона пришло печальное известие: 5 февраля всеми уважаемый Линкольн умер в своем доме Линкольнз-Инн в Холборне.{262} С его смертью совсем исчезло сдерживающее влияние на ведущих «лордов-учредителей».

С другой стороны, его зять Ланкастер стал теперь богатейшим и могущественнейшим из английской знати, так как унаследовал еще два графства, Линкольн и Солсбери. Однако, когда Ланкастер отправился на север, чтобы принести за них оммаж королю, он унизил Эдуарда, заставив его переправиться через реку Твид, дабы встретиться с графом, а не пересек ее сам, как требовала учтивость, и во время встречи подчеркнуто игнорировал Гавестона.{263}

Ланкастер сделался типичным для средних веков «всемогущим подданным»; ему предстояло стать вторым Симоном де Монфором[41], чья миссия, по всей видимости, заключалась в спасении страны от дурного правителя. Но главной целью этого хваткого и честолюбивого аристократа было подчинение короля; он не обладал широким политическим кругозором и предвидением. Таков был человек, который естественным образом, в силу хотя бы своей родовитости и богатства, стал вождем «учреди гелей», а вскоре сделался самым опасным врагом Эдуарда.

Должность наместника после Линкольна досталась Глостеру.{264} Король в то время испытывал все возрастающие финансовые затруднения; он даже брал ссуды под залог коронных драгоценностей.{265} Он также потерял поддержку и доверие в результате позорного фиаско действий в Шотландии. Следующая кампания, возглавленная Гавестоном в мае-июне 1311 года, закончилась столь же безуспешно.{266}

Все это играло на руку «учредителям», которые уже почти завершили работу над проектом реформ и теперь нуждались в присутствии короля в столице. С большой неохотой Эдуард распорядился 16 июня созвать Парламент в Лондоне,{267} а в конце июля, назначив Гавестона своим заместителем в Шотландии,{268} вместе с Изабеллой отбыл из Бервика. Но Пирс после отъезда Эдуарда не сумел проникнуть на вражескую территорию, шотландцы же произвели ряд жестоких рейдов по северной Англии, и фаворит был вынужден перебраться в Бэмберг в Нортумберленде.

Тем временем «учредители» составили полный список из сорока одного ордонанса{269} и 3 августа направили королю экземпляр для просмотра. К своему крайнему огорчению, он убедился, что лорды намерены жестко ограничить его полномочия: ему не дозволялось дарить земли, начинать войну или даже покидать страну без согласия баронов Парламента; его банкиры, Фрескобальди, подлежали изгнанию (и тем самым разорению), а финансовые привилегии урезались. Он должен был «жить более благоразумно и не притеснять народ». «Король не должен…», «Король не должен…» — список запретов все тянулся и тянулся. Все это уже было достаточно тяжело; но больше всех иных Эдуарда огорчил ордонанс № 20,{270} содержавший требование изгнать Пирса Гавестона, который

«повел государя нашего короля по дурному пути и давал ему дурные советы, и принуждал его творить зло различными обманными уловками, на все времена и без надежды на возвращение, как открытого врага королями его народа».

Очередное заседание Парламента состоялось в аббатстве «черных братьев» («Блэкфрайерз») в Лондоне 8 августа, а король прибыл в столицу одним-двумя днями позже.{271} Через неделю, 16 августа, Парламент официально представил Ордонансы на утверждение королю. В полном отчаянии Эдуард попытался торговаться с ним, предлагая согласиться на все пункты при условии, что «братцу Пирсу» будет позволено остаться с ним. Но бароны были неумолимы. Хотя король неутомимо «осыпал их лестью» или «обрушивался с угрозами», «они ни под каким видом не склонялись к соглашению».{272}

* * *
До этого момента сохранившиеся источники позволяли нам лишь мельком взглянуть на Изабеллу, но, к счастью сохранилась, книга ежедневных записей ее двора за 1311-1312 годы, и мы можем многое сказать о ее повседневной жизни за этот период, что и будет изложено ниже в этой главе.

Изабелла возвращалась на юг медленнее, чем Эдуард.{273} Она ехала через Морпет (27 июля), Дарем (29 июля), Дарлингтон (30 июля), Норталлертон (1 августа), Понтефракт (5 августа), Донкастер (6 августа), Ноттингем (9 августа), Нортхэмптон (16 августа) и Сент-Олбенс (19 августа), присоединившись к королю в Лондоне около 21 августа. Ее багаж везли на повозках, предоставленных монахами севера.{274}

Во время поездки Изабелла продиктовала много писем разным людям, в том числе епископу Даремскому, аббатам из Торнтона и Ньюберга, Уильяму Мелтону, хранителю королевского Гардероба и личной печати, и некоему брату Уильяму Кэверсу из ордена миноритов.{275} Как мы увидим далее, переписка продолжалась и после ее возвращения в Лондон. Ни одно из этих писем до нас не дошло — но, судя по списку отправлений, мы можем предположить, что по меньшей мере часть из них писалась с целью обеспечить поддержку королю.

Изабелла привезла с собой шотландского мальчика-сироту, «малыша Томлинуса», и когда добралась до Лондона, то, «тронутая до глубины души его несчастьями», обеспечила его «питанием и одеждой, помимо того, было закуплено четыре локтя ткани на постель и один на полог для кровати упомянутого Томлинуса, при посредстве Джона Стибенхита, купца из Лондона, в Вестминстере», за 6 шиллингов 6 пенсов. Устроившись в Лондоне, Изабелла разместила ребенка в доме Агнес, жены Жана, одного из французских музыкантов у нее на службе, «чтобы та обучала его», и выдала 40 шиллингов[42] на его содержание на год вперед. Она также уплатила 12 шиллингов 8 пенсов «за мелкие вещи, приобретенные для него, и за излечение его от язв на голове».{276}

Другой пример ее заботливости отмечен 4 сентября, когда она отправила некоего Уильяма Бэйла «разузнать, каково состояние Джона де Муань, заболевшего в Сент-Олбенсе»; оба упомянутых персонажа служили у нее гонцами.{277}

Прибыв в Лондон, Изабелла, воспитанная в убеждении, что короли — самовластные правители, вряд ли могла порадоваться, узнав, что королевские прерогативы ее мужа отняты баронами, и с весьма смешанными чувствами наблюдала за тем, как он страдает из-за необходимости подписать ордонанс, требующий изгнания Пирса. Но оба они понимали, что у него не осталось другого выбора. Альтернативой, которой ему уже угрожали, была гражданская война, выиграть которую у него не было шансов. Возможно, Изабелла доверила свои тревоги письму, которое 4 сентября направила королеве Маргарите, находившейся тогда в Девайзе.{278}

27 сентября ордонансы были публично зачитаны на площади перед собором святого Павла в Лондоне{279}, и архиепископ Уинчелси пригрозил отлучением всякому, кто осмелится нарушить их.{280} Три дня спустя Эдуард наконец был вынужден согласиться с ними в полном объеме, без исключений. Примечательно, что 5 октября Изабелла писала Джону де Инсула, выдающемуся судье, в Йорк;{281} быть может, она искала у знатока законов совета относительно положения ее мужа?

Король твердо решил еще раз увидеться с Пирсом перед разлукой и 8 октября выдал «нашему избранному и верному другу» охранную грамоту, чтобы тот мог «предстать перед королем по его повелению».{282} Но свидание было кратким — до Дня Всех Святых, 1 ноября, когда Пирс должен был навсегда покинуть Англию.{283} На этот раз бароны приняли все меры, чтобы фавориту не была предоставлена какая-либо должность, и они особо уточнили, что он не имеет права появляться ни в одном из владений Эдуарда — то есть в Англии, Ирландии, Шотландии, Уэльсе или Гаскони. 9 октября Эдуард написал своей сестре Маргарет и ее мужу Жану, герцогу Брабантскому, спрашивая, не примут ли они Пирса к себе.{284} Затем, в соответствии с ордонансами, король лишил Гавестона титула графа Корнуолла, но тут же, бросая вызов своим мучителям, отдал его кузену Пирса Бернару де Кальо.

* * *
В тот же день, 9 октября, Изабелла отправилась из Лондона в очередное паломничество к гробнице Беккета; интересно, что ее расходы на эту недальнюю поездку составили астрономическую цифру в 140 000 фунтов.{285} Она прибыла в Элтем 11 октября и там приняла гонца, присланного отцом — ее домоправителю было велено обеспечить гонца ночлегом. В Рочестере она была 13 октября, в Осприндже — 14 октября. Там ее аптекарь Одине заплатил 3 шиллинга 8 пенсов за огромное количество (не менее 500) гэллоуэйских груш по ее заказу. До Кентербери она добралась 15 октября, пришла пешком, как пилигрим, в собор и молилась у гробницы святого Фомы, оставив там в качестве приношения золотое украшение стоимостью 4 фунта 6 шиллингов 8 пенсов.{286}

Королева оставалась в Кентербери только одну ночь. Оттуда она отправила гонца Джона де Нонтеля «в пределы Франции» с письмами к брату Карлу и «ко многим другим вельможам и дамам этой страны».{287} Она возвратилась через Осприндж, Ситтингберн, Рочестер и Дартфорд, где 18 октября закупила вино у «Джорджа, содержателя гостиницы». Снова оказавшись в Элтеме 19 октября, она «с великой срочностью» отправила письмо графу Сюррею.

Видимо, Изабелла снова пыталась наводить мосты для короля. 27 октября она писала своей подруге Изабелле Вески, а 28 октября — королю в Виндзор, снова «срочно». Еще через день она отправила письмо вице-канцлеру Адаму Осгодби.{288} В книге ежедневных записей упоминается еще о многих письмах, разосланных королевой в течение недель, предшествовавших Рождеству; часть из них явно касалась простых хозяйственных дел, но другие, учитывая имена адресатов, вероятно, были связаны с текущим политическим кризисом.

Тем временем Эдуард направил послов к королю Филиппу с просьбой о поддержке против «учредителей».{289} Ради того, чтобы угодить Филиппу и «утешить» Изабеллу, он около 29 октября навестил королеву в Элтеме{290}, а в конце этого месяца и в начале ноября подарил ей поместья Боурн и Дипинг в Линкольншире, а также и сам Элтем вместе с прилегающими землями в Кенте.{291}

Теперь дворец в Элтеме, где Изабелла останавливалась до и после паломничества, принадлежал ей, поскольку епископ Бек умер, завещав поместье королю, а тот сразу же отдал его королеве.{292} В течение нескольких следующих лет Изабелла, при финансовой помощи мужа, сделала там ряд усовершенствований и изменений. В 1312 году были закуплены свинец, «estricheboard» (возможно, дранка) и алебастр для незначительных ремонтных работ. Затем, в мае 1315 года, Изабелла приказала возвести новую каменную стену с пятьюдесятью шестью опорами вокруг и рвом, на что было израсходовано 305 фунтов, 15 шиллингов и 7 пенсов; правда, качество работы оказалось весьма низким, и стену пришлось разобрать, а три лондонских каменщика, отвечавшие за это, были отданы под суд Казначейства и брошены в тюрьму.{293} Однако в 1317 году, после того, как они заручились надежными гарантиями и приготовили все необходимое для перестройки стены, их освободили, и работы были успешно завершены. В северо-западном углу Большого двора до сих пор сохранились основания этой стены.

Примерно в то же время деревянный подъемный мост заменили каменным. В 1315 году произвели полную перестройку королевских апартаментов; по-видимому, строение имело каменный фундамент и стены фахверкового типа, и располагалось на высоте не менее сотни футов над уровнем моря, так как Изабелла могла видеть из окон шпиль собора святого Павла. Апартаменты состояли из двух или более залов, часовен для короля и королевы, «длинного зала, примыкающего к покоям короля» и «банного домика».{294} Теперь разросшееся здание окружало все три двора — внутренние Верхний и Нижний, и наружный Зеленый, за которым начинался охотничий парк, больше похожий на лес.[43]

* * *
Возможно, Изабелла хотела отблагодарить короля за подарки или действовала по его просьбе, когда 29 октября писала адресату в Понтье «о делах графа Корнуолла»{295}, что означает либо ее согласие дать приют Пирсу в своих владениях, либо намерение передать ему деньги через своих служащих.

Благосклонность, выказываемая Эдуардом Изабелле, принесла плоды, так как Филипп согласился, если потребуется, дать Гавестону охранную грамоту для проезда по Франции.{296} В ноябре Джон де Нонтель возвратился из Франции с ответами на письма Изабеллы, а в декабре королева вновь связалась с отцом через другого гонца, Джона де Муань{297}, который уже оправился от болезни. Этот постоянный обмен гонцами свидетельствует, что королева держала Филиппа IV в курсе событий, происходящих в Англии, и получала от него советы. Возможно, именно ее сообщения о недавних проявлениях щедрости мужа повлияли на решение Филиппа выдать охранную грамоту для Гавестона.

3 ноября Гавестон под охраной покинул Англию. Он проплыл вниз по Темзе{298} на корабле, вероятно, направлявшемся в Брабант.[44] На следующий день в Вестминстере собрался Парламент, и Ордонансы были обнародованы. Королева приехала в Вестминстер 6 ноября и оставалась там девять дней. Соответственно, она присутствовала на заседании, когда ее друзей, Генри де Бомонта и Изабеллу Вески, а с ними еще нескольких служащих короля и ее собственных, отставили от двора в соответствии с Ордонансами.{299} Оба Бомонта были уволены за то, что давали королю плохие советы; леди Вески, которой теперь предстояло вернуться к себе домой в Йоркшир, обвинили в содействии незаконной выдаче письменных распоряжений.

Затем лорды потребовали, «чтобы друзья и сторонника Пирса покинули двор, дабы они не могли побудить короля снова призвать к себе Пирса. Гнев короля был безмерен, и он, из ненависти к графам, призвал Пирса, поклявшись божьим именем, что впредь будет судить сам, по собственной воле».{300}

Гавестон явился немедленно — уже в конце ноября он тайно вернулся в Англию. Ехал он «через Фландрию, поскольку опасался короля Франции. Но хотя Франция и могла быть для него опасна, Англия вскоре оказалась намного опаснее».{301} Слухи о том, что его видели то в Тинтагеле и других местах на западе, то в Уоллингфорде, расползлись уже к 30 ноября. Говорили также, будто он прячется в королевских покоях в Вестминстере. Поэтому бароны заставили короля организовать поиски.{302} На следующий день Эдуард вновь запросил поддержки у Филиппа, а 18 декабря в приступе ярости уехал в Виндзор, горько жалуясь, что «лорды-учредители» обращаются с ним, как со слабоумным.{303}

Изабелла, приехавшая в этот замок раньше, стала свидетельницей его гнева. Она и сама, наверное, злилась на «учредителей» из-за увольнения Бомоптов. Возможно, ее возмущение выражалось в письмах, которые она отправила 27 ноября на имя отца, троих братьев, дядюшек Эвре и Валуа, «и многих разных знатных господ и дам в стране Франции».{304} В домовой книге также отмечено, что 26 декабря она заплатила клеркам королевской канцелярии 27 шиллингов за копию Ордонансов для личного пользования.{305} Уж не искала ли она способы как-то обойти их?

К 21 декабря король и королева прибыли в Вестминстер, где намеревались провести Рождество. В этот день Изабелла писала королеве Маргарите; вдовствующая королева готовилась к Рождеству в Беркхемстсде, который был весьма политично возвращен ей Эдуардом. В канун Рождества Изабелла распорядилась, чтоб ее казначей и хранитель Гардероба Уильям де Будон выдал Эдуарду 100 шиллингов для игры в кости.{306}

Гавестоп по-прежнему прятался, но 23 декабря Эдуард получил от него сообщение, и на Рождество Пирс присоединился к королю и королеве в Вестминстере, причем открыто показался при дворе.{307} Изабелла была «сильно взволнована» его появлением, но сдержалась.{308} В тот момент на кон были поставлены куда более серьезные вещи, чем ее нелюбовь к фавориту.

Эдуард был полон твердой решимости сбросить ярмо «учредителей» и 30 декабря взял под контроль Большую государственную печать Англии, намереваясь укрепить свой авторитет, создать партию собственных сторонников и «избавиться от рабства».

Изабелла стояла на стороне короля. Она могла не одобрять ту роль, которую играл Гавестон в жизни ее мужа — но, вынужденная проводить много времени в его обществе, возможно, нашла в нем и положительные качества: он был вполне светским кавалером и уже не так сильно угрожал ее положению, как она поначалу боялась. Еще более важно то, что она, конечно же, могла лишь приветствовать решимость Эдуарда противостоять тем, кто так старался лишить его всех прав сюзерена. В январе 1312 года, стремясь продемонстрировать, что она не подчиняется диктату, Изабелла отправила новогодние подарки (мясо дикого вепря) не только Ланкастеру и Херефорду, но и Изабелле Вески — той досталась большая порция этого мяса, а также сыр бри, завернутый в холстину, на сумму 27 шиллингов 6 пенсов, который доставил ей гонец королевы Гафио де Лаэнвиль.{309}

Щедростью Изабеллы пользовалась и другая дама — Маргарет де Клер, жена Гавестона. Маргарет была беременна, и в конце декабря Изабелла послала своего служащего Джона де Марни из Вестминстера «с различными ценными лакомствами для преподнесения от имени королевы графине в новогодний подарок».{310} Подчеркнутое внимание к жене Гавестона служит еще одним доказательством, что Изабелла смягчилась относительно Пирса — или, по меньшей мере, старалась сделать приятное мужу, находящемуся в таком затруднительном положении.

После Рождества Эдуард и Пирс отправились в Виндзор, оставив королеву в Лондоне. Изабелла не преминула 1 января 1312 года послать Уильяма де Будона к королю с «несколькими драгоценными вещицами» в качестве новогоднего подарка. Не забыла королева и малыша Томлинуса, 3 января отправив ему вспомоществование — четыре локтя разных тканей стоимостью 8 шиллингов 2 пенса, чтобы ему сшили из них одежду. Затем 4 января Изабелла покинула Вестминстер и перебралась в Виндзор; по дороге она заночевала в Айлуорте, где для нее закупили эль, и 5 января присоединилась к Эдуарду в Виндзоре. Оттуда она отправила письма Хьюго Деспенсеру, Изабелле Вески, Джоан де Генвиль, жене Роджера Мортимера, и послала Уильяма де Будона в Лондон за кубками и «различными другими ценными вещами». Еще 25 января она была в Виндзоре, но к 2 февраля вернулась в Вестминстер.{311}

* * *
Король уже давно решил, что ему проще будет утвердить свою власть и защитить Гавестона, если он перенесет место нахождения правительства в Йорк. Потому, оставив Изабеллу, 7 января они с Пирсом выехали из Лондона, причем Эдуард отдал приказ доставить Большую государственную печать к нему в Йорк. Кроме того, те служащие канцелярии, которые воплощали волю монарха в виде письменных распоряжений, также должны были явиться к нему туда.

Затем Эдуарду пришла в голову «глупая идея» поискать для Пирса пристанище в Шотландии — он даже был готов просить своего заклятого врага Роберта Брюса предоставить тому право убежища. Однако Брюс отказал ему, сказав: «Если король Англии не способен сохранить доверие собственного народа, как я могу доверять ему?» Таким образом, эта надежда короля не сбылась.{312}

Эдуард и Гавестон добрались до Йорка 18 января.{313} Двумя днями позже король возвратил Гавестону отобранные ранее имения, а затем, бросая вызов противникам, отправил в Лондон приказ, чтобы в ратуше было публично объявлено: его «добрый и преданный» Пирс Гавестон вновь находится на службе у короля, поскольку был изгнан в нарушение законов Англии.{314} Эдуард также восстановил права Изабеллы Вески на замок Бэмберг и Генри де Бомонта — на остров Мэн; то и другое было конфисковано одновременно с их отставкой от двора. Далее 27 января король объявил, что соблюдению подлежат лишь Ордонансы, не затрагивающие его прерогатив.{315} После этого ему оставалось только готовиться к войне, которая теперь стала неизбежной.{316} Он отправил лорду-мэру Лондона приказ удерживать город для него против баронов{317} и обратился за дополнительной поддержкой к папе.

Наконец 31 января Изабелла получила 400 фунтов на дорожные расходы{318} и вскоре после этого выехала на север. Эта поездка также отражена в книге домовых записей. Королева ехала через Сент-Олбенс, где сделала пожертвования в аббатстве (5 февраля), Данстебл (6 февраля) и Ньюпорт-Пагнел (7 февраля), где ее аптекарь Одине заплатил 6 шиллингов 8 пенсов за яблоки, груши и вишни для королевы; оттуда она направилась в Нортхэмптон (8 февраля), Лестер (11 февраля), Ноттингем, где также были сделаны пожертвования (13 февраля), и Блайт (16 февраля). 17 февраля Изабелла послала королю из Донкастера «корзину миног» и поехала дальше на Понтефракт (18 февраля), Шерберн, Тадкастер (19 февраля) и Торп (21 февраля). Там ее багаж погрузили на лодку и повезли вверх по течению реки Уз в Йорк. На протяжении всей поездки Изабелла поддерживала связь с королем через гонца Джона де Муань.{319}

Гавестон взял с собой в Йорк свою беременную жену Маргарет де Клер, и там в конце января или в самом начале февраля она произвела на свет второго ребенка — дочь, названную Джоан в честь матери Маргарет, Джоан д'Акр.[45] 20 февраля графиня прошла обычный ритуал послеродового очищения во францисканском монастыре в Йорке, а после того, как прибыла королева — она достигла Йорка 24 февраля{320} — младенца окрестили, и в честь этого события король пригласил некоего «короля Роберта и его менестрелей» развлечь двор (и сам оплатил расходы).{321}

Обосновавшись в Йорке, Изабелла подарила шитые золотом ткани братьям-миноритам 8 марта и аббатству святой Марии 14 апреля. Она, видимо, также заказывала для себя новые платья у своего портного Джона де Фалез, поскольку тот сопровождал ее в Йорк. Помимо этого, 3 апреля она выдала 10 шиллингов в качестве поощрения «маленькому Уолтеру, скороходу при большом гардеробе королевы, чтобы он купил себе комплект платья».{322}

К этому времени брак Эдуарда и Изабеллы наконец-то перестал быть чистой формальностью, так как в марте королева обнаружила, что забеременела. Вскоре после этого Эдуард написал королю Филиппу, извещая, что его дочь «пребывает в добром здравии и, даст Бог, будет плодовита».{323} Это единственное известное нам упоминание об Изабелле в переписке короля с ее отцом.

Изабелла тоже разослала письма — вероятно, с сообщением о радостном событии — королеве Маргарите, графине Пемброк и сестре Эдуарда, монахине Марии.{324}

Самая поздняя дата момента, когда королевский брак совершился окончательно — Рождество предыдущего года. К тому времени Изабелле уже точно исполнилось шестнадцать лет. Разумеется, это могло случиться и раньше, поскольку у супружеских нар было заведено вступать в половые отношения, когда жене исполнялось четырнадцать, а то и раньше. Значит, это могло произойти еще в 1308 году, во время изгнания Гавестона, когда Эдуард начал уделять Изабелле должное внимание и был намерен завоевать доброе отношение ее отца. Если так, то их встречи, несомненно, были нечастыми, поскольку королева не беременела но меньшей мере три года.

Тот факт, что их дети рождались через большие промежутки времени (четыре, два и три года), и что перед рождением первого, а также после третьего проходили промежутки по четыре бесплодных года, свидетельствует о нерегулярности визитов Эдуарда в ее опочивальню.

Однако возможно, что король захотел ублажить Изабеллу, приурочив их истинный брак к тайному возвращению Пирса на Рождество в 1311 году, чтобы обеспечить себе поддержку жены и ее отца, а также заверить их, что Гавестон не представляет угрозы ее положению. Мы видели, что она действительно охотно оказывала эту поддержку. Было ли это демонстрацией благодарности за то, что ей предоставлен шанс родить наследника и тем самым упрочить свое положение как королевы? Была ли она попросту рада тому, что красивый муж наконец повел себя как мужчина и оказал ей то внимание, которое она считала принадлежащим только ей? Здесь мы можем только гадать. Когда бы ни произошло завершение брака Изабеллы, оно, несомненно, повлияло на улучшение ее отношений с Гавестоном.

* * *
Однако момент для вынашивания царственного чада был совсем не благоприятный. Призвав к себе Гавестона, король, по сути, объявил войну, и к марту бароны взялись за оружие, готовясь силой расправиться с фаворитом. Пять графов — Ланкастер, Уорвик, Пемброк, Арундел и Херефорд — поклялись убить Пирса, если он попадет к ним в руки. Даже сдержанный Глостер предложил им свою поддержку в этом деле. В том же месяце лорды собрались в соборе святого Павла, и разъяренный архиепископ Уинчелси при всем честном народе «взялся за меч и сразил Пирса анафемой» за то, что тот препятствовал внедрению Ордонансов.{325} Тем временем Изабелла трудилась, не покладая рук, возможно, по просьбе мужа, рассылая бесконечные письма. Часть из них, обращенная к Ланкастеру, Глостеру, Херефорду, Сюррею, Ричмонду и Пемброку, видимо, содержала какие-то попытки соглашения; королева написала даже графине Ланкастер, находившейся неподалеку, в Пикеринге.{326} Учитывая, что вскоре Изабелла заслужила репутацию миротворицы, мы можем предположить, что целью этой переписки было сдерживание оппозиции.

Король приказал могущественному северному феодалу Генри Перси передать замок Скарборо коменданту, назначенному им самим.{327} Это произошло 6 марта, а к 17 марта Гавестон покинул Йорк{328} и укрылся там, будто бы для осмотра фортификаций. На Пасху королю и королеве выпала короткая передышка от забот; в последний день пасхальной недели при дворе основательно веселились. Зная, что король — большой любитель грубых шуток, девушки королевы набросились на него, когда он залежался в постели почти до полудня, заставили вылезти и «взяли в плен», потребовав выкупа. Было много смеха и шуток, пока он наконец не выдал им немалую сумму. Эта шалость основывалась на старом обычае отмечать воскресение Христово.{329}

31 марта Гавестон возвратился в Йорк и получил в свое распоряжение замок Скарборо с приказом удерживать его, кто бы ни пришел, и не передавать никому, кроме короля.{330} Согласно книге домашних записей Изабеллы, она отправила королю из Йорка два письма, 1 и 4 апреля; в то время он был в Скарборо с Гавестоном, надзирая за начатыми в замке ремонтными работами и пытаясь завоевать поддержку со стороны горожан.{331}

Но Ланкастер со своей дружиной уже приближался к Йорку, и 5 апреля, спешно отправив в Гасконь приказ о присылке войск,{332} Эдуард с Гавестоном бежали на север, в Ньюкасл. Они прибыли туда 10 апреля, а королева следовала за ними более медленно; 16 апреля она добралась до Терека и оставалась там четверо суток — по-видимому, беременность заставляла ее отдыхать; затем она задержалась в Дарлингтоне 20-21 апреля, откуда отправила мужу продиктованное ею письмо.{333} Наконец 22 апреля она прибыла в Ньюкасл, но ей пришлось оставить весь гардероб в Йорке, и, очевидно, ее беспокоила сохранность какого-то имущества, поскольку она направила своего гонца Джона де Нонтель обратно в Йорк «присмотреть там за некоторыми секретными вещами, принадлежащими к имуществу королевы».{334}

Позволив Изабелле ехать на север без спешки, Эдуард, вероятно, полагал, что ей нечего бояться ее дяди Ланкастера — хотя она, естественно, могла оказаться весьма ценной заложницей, и муж должен был осознавать это. Однако Эдуарда заботила главным образом безопасность Гавестона. Всего через день или два после приезда Изабеллы в Ньюкасл, 23 апреля, он на всякий случай отправил ее в Тайнмутский приорат, откуда она при необходимости могла спастись морем. Королева оставалась там еще 26 апреля — согласно записям, в тот день она преподнесла церкви приората шитый золотом покров.{335} На следующий день она написала отцу и нескольким французским вельможам,{336} несомненно, сообщая о трудностях своего положения.

Тайнмутский приорат, приютившийся на вершине утеса над устьем Тайна и берегом Северного моря, впервые был основан еще в VII веке, но между 1090 и 1130 годами монахи бенедиктинского ордена восстановили и перестроили его. Норманнская церковь, расположенная неподалеку, с тех пор превратилась в один из самых сильных замков Англии; приорат вместе с замком окружали земляной вал и стена.[46] И все же даже при столь серьезной фортификации Тайнмут был весьма уязвим для набегов шотландцев или нападения с моря — однажды приорат разрушили захватчики-викинги. Поэтому Изабелла вовсе не была там в полной безопасности. К тому же в таком древнем, по-спартански суровом жилище у нее вряд ли имелась возможность устроиться с мало-мальскими удобствами.

Меж тем войско Ланкастера заняло Йорк и 4 мая захватило Эдуарда и Гавестона врасплох в Ньюкасле, откуда им едва удалось спастись, бросив весь багаж, одежду, драгоценности и лошадей.{337} Не встретив никакого сопротивления, Ланкастер со своими людьми занял Ньюкасл и захватил не только жену Гавестона с малышкой-дочерыо, но также все его имущество — в частности, много предметов роскоши, включая драгоценные украшения, подаренные Эдуарду Изабеллой.{338}

Графу потребовалось четыре дня, чтобы составить опись захваченного добра. Пока он занимался этим, король и фаворит проплыли вниз по реке Тайн до Тайнмута,{339} откуда 10 мая, не без основания опасаясь, как бы Ланкастер не осадил замок и приорат, бежали на лодке в Скарборо.{340} Там король оставил Гавестона оборонять замок и направился в Йорк, где надеялся собрать войско.{341}

Изабелла не отправилась с ними в море — возможно, из-за плохого самочувствия на ранней стадии беременности. Она со слезами умоляла мужа не оставлять ее, но тот настаивал, чтобы она осталась в Тайнмуте. Ланкастер прислал туда тайное послание, заверяя, что бароны не намерены причинять вред королеве и что «их единственное намерение — разделаться с фаворитом». Он писал, что не остановится, пока не изгонит Гавестона из окружения короля.{342}

Это письмо — единственное свидетельство, на котором основаны теории о поддержке Изабеллы Ланкастером в период возвышения Гавестона. Однако Изабелла вряд ли прочла эти уверения, поскольку по книге записей видно, что она покидала Тайнмут в спешке, оставив большую часть имущества в Саут-Шилдсе[47] с тем, чтобы ехать быстрее; письмо догнало ее лишь через несколько недель.[48] Вероятно, королева бежала из приората вскоре после отплытия Эдуарда и Гавестона и направилась через Дарлингтон и Райпон в Йорк, где 16 мая воссоединилась с королем. В этот день Эдуард возместил ее ревизору Джону Флиту хозяйственные расходы.{343} Скорее всего, в те дни Изабелла не испытывала добрых чувств к мужу, который дважды бежал, бросив ее, и все это только ради спасения фаворита, без мысли о безопасности супруги, хотя та вынашивала его наследника.

* * *
Теперь войско «учредителей» под командованием Пемброка осаждало Скарборо, проигнорировав приказ короля о прекращении военных действий.{344} Испытывая нехватку продовольствия, Гавестон был вынужден 19 мая сдаться Пемброку на весьма великодушных условиях. Ему предстояло находиться под домашним арестом в собственном замке Уоллингфорд до момента, когда он сможет предстать перед Парламентом и дать отчет о своих поступках. Если к 1 августа Парламент не определит судьбу Гавестона или тот оспорит его постановления, ему обещали освобождение и возможность вернуться в Скарборо с новым запасом провианта; тем временем его людям было позволено удерживать замок. Пемброк лично поклялся на Евангелии под угрозой конфискации своих поместий, что сохранит пленника невредимым до 1 августа.{345}

Пемброк доставил Пирса, как почетного пленника, в Йорк, где состоялось его краткое (и последнее, хотя оба они об этом не подозревали) свидание с королем,{346} а оттуда в начале июня повез на юг, по направлению к Уоллингфорду.{347} 9 июня он со своим отрядом прибыл в торговый городок Деддингтон в 10 милях к югу от Банбери в графстве Оксфорд. Там Пемброк устроил Пирса на ночлег в доме священника. Жена Пемброка находилась тогда в 12 милях оттуда, в Бэмптоне, и граф, желая провести ночь с нею, отправился туда, оставив пленника — как он полагал — в полной безопасности под охраной.{348} Однако Уорвик, узнав, где находится Гавестон, рано утром 10 июня явился с большим отрядом солдат, окружил дом священника и, войдя во двор, громко выкрикнул: «Я думаю, ты меня знаешь. Я — черный Арденнский пес. Вставай, предатель, ты попался!» Пирс проснулся в своей спальне и начал одеваться, но люди Уорвика ворвались в комнату и вытащили его полуодетого, без шапки, чулок и обуви.{349}

В тот же день Гавестона под конвоем отвезли в замок Уорвика. С него сорвали рыцарский пояс и заставили пройти босиком, как обычного вора, оглушенного «пронзительными звуками труб и ужасными воплями простолюдинов», через весь город и вытерпеть мучительные выходки насмешливой толпы. Только когда угрюмая процессия вышла из Деддингтона, ему позволили сесть на мула — жалкое средство передвижения для того, кто еще недавно был знатнейшим из знатных и возлюбленным короля.{350} Но Эдуард был далеко. По прибытии в Уорвик Гавестона немедленно бросили в темницу. «Тот, кого Пирс звал Уорвиком-псом, теперь посадил на цепь самого Пирса».{351}

Узнав, что Пирс попал в плен, король пришел в отчаяние и забросал Филиппа IV и папу горячечными мольбами, прося вмешаться в действия баронов и даже предлагая им совместное владение Гасконью, если они смогут спасти жизнь Гавестону.{352} Тем временем Изабелла вскоре после 5 июня покинула Йорк и направилась сперва на юг, в Селби, а затем на восток, в Хоуден — там она оказалась 8 июня. Остановилась она, вероятно, в епископском дворце. Но уже 11 июня она уехала из Хоудена и 15 июня, двигаясь по-прежнему на восток, прибыла в Беверли (фигурная консоль в соборе могла возникнуть в память о ее посещении). Наконец 18 июня она добралась до Берствика.{353} Таким образом, она находилась далеко от событий, разворачивавшихся в Деддингтоне и Уорвике, и никоим образом не участвовала в них.

* * *
Теперь Ланкастер, Херефорд, Арундел и другие вельможи собрались в Уорвике,{354} чтобы обсудить с графом Уорвиком дальнейшую судьбу Гавестона; все соглашались, что его следует предать смерти, но хотели придать своим поступкам хотя бы видимость законности. Уорвик не желал, чтобы его обвиняли в убийстве Гавестона, поэтому Ланкастер, «будучи знатнее родом и могущественнее всех прочих, взял на себя всю ответственность за это опасное дело».{355} Он заявил: «Пока этот человек жив, в королевстве Английском не будет спокойного и безопасного уголка, чему уже получено нами много доказательств доселе»{356}. Было устроено подобие суда в присутствии двух спешно вызванных королевских судей.{357} Вероятно, по чистой случайности одним из них был Уильям Индж, которому Изабелла писала четыре раза между 17 января и 4 февраля.{358}

Гавестону не позволили говорить в свою защиту. Заседанием суда руководил Ланкастер, «и он объявил, что Пирс, трижды присуждавшийся к изгнанию и трижды не подчинившийся предупреждениям, сделанным на основании закона, повинен смерти».{359} Впоследствии графы ссылались на то несколько сомнительное обстоятельство, что, обвиняя Пирса в несоблюдении двадцатого ордонанса, не знали про отмену этого ордонанса королем.{360}

Между тем Пемброк, чья честь была поставлена на карту, поскольку он поклялся охранять Гавестона и мог потерять свои владения, если клятва будет нарушена, отчаянно пытался убедить других «учредителей» отпустить Гавестона. Однако никто не желал его слушать — ни правоведы из Оксфордского университета, с которыми Пемброк консультировался, хватаясь за соломинку, ни даже шурин Пирса, Глостер — тот холодно посоветовал ему «впредь более осмотрительно раздавать обещания».{361}

Глухой ночью 19 июня «Уорвик послал к Пирсу одного из своих служащих, острого на язык, и тот сказал ему: позаботься о своей душе, ибо наступающий день будет последним днем твоим на земле». Осужденный вздыхал, стонал и жалостно оплакивал свою судьбу, но, зная, что милости ждать не приходится, не пытался ничего оспаривать. «Пусть исполнится воля графов», — сказал он. В три часа ночи Гавестона связали, вытащили из темницы, и Уорвик передал его Ланкастеру. Тот сказал Гавестону, что его обезглавят, «как дворянина и римского гражданина». Это решение было уступкой Глостеру: шурин Пирса воспринял бы как позор, если бы того повесили или заставили пройти через все, что было предусмотрено законом для предателей.{362} Услышав этот приговор, Пирс бросился на колени перед Ланкастером и просил о милосердии, но Ланкастер сказал только: «Поднимите его, поднимите его! Ради господа, уведите его поскорее!» Присутствовавшие при этом, видя, как низко он пал, «с трудом удержались от слез».{363}

Затем Гавестона «спешно повели к тому месту, где должна была свершиться казнь» — к Блэклоу-Хилл, примерно в миле к северу от Уорвика. Эта местность уже выходила за пределы владений графа Уорвика и принадлежала Ланкастеру; Уорвик остался в своем замке, опять дистанцируясь от того, что должно было произойти, но Ланкастер, Херефорд и Арундел на расстоянии последовали за пленником. По дороге толпы людей сбегались посмотреть, как проходит ненавистный фаворит, в толпе раздавались звуки рожков и крики радости при виде его унижения. У подножия холма Блэклоу Пирса по приказу Ланкастера передали двум солдатам-валлийцам, людям Ланкастера, и графы отъехали в сторону. Валлийцы потащили Пирса вверх по склону. На вершине один из солдат, не слушая мольбы о пощаде, пронзил его сердце мечом, а другой отсек голову и показал ее Ланкастеру.{364}

Затем графы поехали прочь, удовлетворенные тем, что одиозной власти фаворита пришел конец. Тело лежало, где упало, пока четверо местных башмачников не нашли его и голову и не перенесли их на носилках в замок Уорвика. Однако граф Уорвик вышел к воротам и отказался принять тело, повелев, чтобы его вообще унесли с его земель. Поэтому тело отнесли обратно на холм Блэклоу и оставили там, где нашли. Вскоре из Оксфорда прибыли несколько монахов-доминиканцев и, найдя останки, доставили их в свой монастырь. Они пришили голову к туловищу бечевкой, набальзамировали тело смолами и душистыми травами, обрядили в золотую парчу, но не могли предать егопогребению по христианскому обряду, потому что Гавестон умер отлученным от церкви. Потому останки хранились в монастыре до поры, пока не будет решено, как с ними поступить.{365}

По мнению одного хрониста,{366} Гавестон был «порочным, нечестивым и преступным человеком, а потому заслуживал смерти; но то, как он умер, также было деянием нечестивым и преступным». А другой заметил: «Они предали смерти знатного графа, которого король считал своим братом и лелеял как сына и друга».{367}

Но каков бы ни был Гавестон, то, что случилось на холме Блэклоу, было немногим лучше убийства, и отголоски этого события еще много лет бросали тень на жизнь Изабеллы.


3. «Само благоразумие, любезность и женственность»

Когда короля известили об убийстве Гавестона, реакция его, хотя он и «опечалился», была бессердечной. «Господи боже, он повел себя как дурак! — сердито вскричал Эдуард, обращаясь к приближенным. — Если бы он послушался моего совета, то никогда не попал бы в руки графов! Что ему было делать у графа Уорвика, ведь тот никогда не любил его?»

Когда это «нелепое высказывание стало известно людям, у многих оно вызвало насмешку». Но нужно помнить, что Эдуард был наповал сражен горем. Его биограф писал: «Я уверен, что король оплакивал Пирса, как отец оплакивает сына. Ибо чем больше любовь, тем сильнее скорбь». К скорби добавилась также убийственная ярость: Эдуард поклялся уничтожить тех, кто расправился с Гавестоном, и тем самым отомстить за него.{368}

Жажда мщения стала преобладающим побуждением Эдуарда в последующие годы жизни. Он не мог заставить себя простить тех, кто совершил эту непоправимую жестокость. «Из-за смерти Гавестона у короля возникла смертельная и непреходящая ненависть к его графам», — заметил один хронист.{369}

Он также не преминул воздать все возможные почести останкам Гавестона. Он наряду с вдовой Пирса заплатил за провощенные ткани и гроб для непогребенного тела, выделил средства для оплаты услуг сторожей, присматривавших за гробом{370}, щедро снабдил деньгами Маргарет де Клер и ее дочь, обеспечил бывших слуг Гавестона{371}, а еще принес дары доминиканцам в Лэнгли, чтобы те молились за неприкаянную душу Пирса.{372}

Убийство Гавестона привело к расколу партии баронов и подорвало единство оппозиции, тем самым устранив опасность гражданской войны. Оно заставило рассерженного Пемброка, «исполненного гнева» и все еще переживающего позор нарушенной клятвы, вернуться к королю, за ним последовали Сюррей и Хьюго Деспенсер-младший.{373} Кроме того, оно привело к возвышению Деспенсера-старшего, которого Ланкастер терпеть не мог, в качестве лидера придворной партии, поддерживавшей Эдуарда.{374}

Конечно, многих порадовало падение фаворита{375} — «никогда прежде смерть одного человека не казалась своевременной столь многим»,{376} — но другие были потрясены и считали, что лорды-учредители действовали беззаконно. Соответственно, многие сочувствовали королю.{377} Теперь позиция Эдуарда стала значительно сильнее, чем в начале его правления.

В день казни Гавестона Изабелла находилась в королевском поместье Берствик, на следующий день переехала в Беверли и вернулась в Йорк до 29 июня — в этот день она преподнесла капеллану «часовни Храма, поблизости от замка Йорк, материал на одно парадное облачение»; еще через день она принесла дары перед алтарем аббатства святой Марии.{378} К этому времени Изабелла, видимо, уже знала о смерти Гавестона, так как того же 29 июня писала к королю — почти несомненно, чтобы выразить сочувствие и, возможно, возмущение.{379} Нигде нет никаких намеков на то, что Эдуард считал Изабеллу причастной к гибели Гавестона.{380}

Король уже умчался на юг, но королева оставалась в Йорке до конца июля, когда муж прислал эскорт, чтобы сопроводить ее в Вестминстер.{381} Сам он тогда был в Лондоне, где совещался с законоведами по поводу возможных мер против убийц Гавестона. Пемброк и Сюррей побуждали его объявить открытую войну «предателям»,{382} и, несомненно, какое-то время казалось, что Эдуард готовится к военной конфронтации.

В конце июня он вызвал лорда-мэра Лондона и велел оборонять город от его имени,{383} а июль и август провел, укрепляя свои позиции, собирая войска, укрепляя замки и приводя в порядок оборонительные сооружения.{384} В августе же он отправил Пемброка к королю Филиппу и к папе, чтобы известить их о критическом положении в Англии и попросить помощи.

Однако, когда 20 августа в Вестминстере открылось заседание Парламента, основным пунктом повестки дня было установление мира. Но 3 сентября, в очередной раз бросив вызов королю, Ланкастер, Уорвик и Херефорд вышли в поход на Лондон, вооруженные{385} и нераскаявшиеся, полные решимости сразиться со своим государем; их остановили в Уэйре[49] и запретили приближаться к столице.{386}

Что касается непосредственно Ланкастера, то устранение Гавестона было для него лишь первым шагом к ограничению власти короля до такой степени, чтобы тот стал марионеткой в его руках. Граф был решительно настроен заставить Эдуарда соблюдать Ордонансы, как бы враждебно тот к ним ни относился. Со своей стороны, Эдуард жаждал, чтобы Ланкастер и Уорвик были отданы под суд, осуждены и казнены.{387} Только посредничество Глостера предупредило военную конфронтацию.{388} Изабелла отсутствовала и не могла поддержать Эдуарда в этот период невзгод; из-за беременности ей приходилось ехать медленно, и она вернулась в Лондон только 9 сентября.{389} Это была их первая встреча с королем с момента смерти Гавестона, и вряд ли она прошла легко.

Филипп IV, подстегнутый новостью об убийстве фаворита и надеждой, что Изабелла вынашивает наследника, ответил на просьбы Эдуарда, еще раз послав Эвре в Англию с группой законоведов, чтобы способствовать установлению мира между королем и его баронами. Папа римский также прислал легатов для содействия этому процессу. После прибытия Эвре (около середины сентября{390} — 15 сентября он обедал с Изабеллой{391}) начались переговоры. Изабелла сыграла свою роль, поддерживая Глостера, легатов и епископов в их стараниях достичь примирения,{392} но дело шло туго. С обеих сторон страсти так и пылали, и разговоры тянулись много недель.{393} Неразбериха, естественно, порождала всевозможные слухи, «перелетавшие туда и сюда, и если кто-то один предсказывал мир, то его сосед — войну».{394}

Когда Изабелла была на седьмом месяце беременности, она удалилась в Виндзор, где предстояло родиться ее ребенку.{395} К ней присоединилась королева Маргарита, которая хотела присутствовать при родах.{396}

Виндзорский замок был самой большой из королевских крепостей Англии; «во всей Европе не видали более замечательного замка».{397} Первоначально его поставил Вильгельм Завоеватель в конце XI века для защиты долины Темзы, но с тех пор его расширяли и перестраивали несколько поколений королей. Во времена Изабеллы Виндзор был одновременно мощным замком, окруженным массивными каменными стенами, и великолепным дворцом. В пределах стен замка имелось два внутренних двора: Нижний, где располагался обширный зал, возведенный при Генрихе I, и Верхний, где находились личные апартаменты королевской семьи, «Дом короля», часовни, еще один зал, поменьше, и королевская кухня. Верхний двор был размещен наверху эскарпа, на котором стоял замок, и с него открывались прекрасные виды окружающей сельской местности.

Как и в Вестминстере, королевское жилище существенно улучшили и заново отделали при Генрихе III. Покои королевы, перестроенные в 1256 году после того, как прежние сгорели от удара молнии, находились на втором этаже и выходили на огороды в замкнутом кухонном дворе. В этом доме, с окнами типа эркеров, с башенкой, комнаты были ярко раскрашены: на каменных сводах окон, судя по археологическим изысканиям, имелись киноварь, красная охра и черная краска, стены были расписаны сценами из Библии, а в спальне Изабеллы обшиты деревянными панелями зеленого цвета с золотыми звездами. Стену украшала картина на сюжет о девах мудрых и неразумных. В других комнатах были мраморные колонны, в оконных рамах — витражи, на потолках — резные балки, а полы выложены каменными плитками. Личная часовня Изабеллы была двухэтажной: ее скамья находилась на верхней галерее, куда можно было попасть прямо из ее покоев, а служащие молились внизу.[50]

На Нижнем дворе располагалась часовня святого Эдуарда Исповедника, заложенная Генрихом III в 1240 году. Ее, вместе с большим залом, разобрали в конце XV века, когда строили на этом же месте часовню святого Георгия. Часовня времен Генриха III имела деревянный свод, раскрашенный под камень, и шесть колонн из пербекского мрамора; западные двери с их великолепными железными решетками до сих пор сохранились в часовне святого Георгия. На алтаре стояли позолоченные серебряные фигуры Девы Марии и святого Георгия в доспехах.{398}

В середине сентября король приехал к Изабелле в Виндзор, вероятно, вместе с дядюшкой Эвре, и уехал 25 октября. Вскоре (30 октября) он вернулся, видимо, ожидая родов в ближайшие дни, но когда выяснилось, что еще рано, снова уехал 9 ноября. Тремя днями позже у Изабеллы начались схватки, и он поспешно примчался к ней.{399} На следующий день, в понедельник 13 ноября 1312 года (день памяти святого Брития[51]), в 5:40 утра[52] королева произвела на свет «крепкого, красивого и долгожданного сына».{400} Король был в таком восторге, что подарил 20 фунтов и назначил из лондонских рент существенную пожизненную пенсию (80 фунтов в год) оруженосцу королевы Джону Лонгсу и его жене Джоан, которые принесли ему эту радостную весть.{401}

Спустя несколько часов после родов, следуя обычаю, требующему, чтобы королева сама объявила о рождении наследника, торжествующая Изабелла велела распространить в Лондоне следующее послание:

«От Изабеллы, божьей милостью королевы Англии, госпожи Ирландии и герцогини Аквитанской, нашим почтенным мэру у олдерменам и жителям города Лондона привет. Поскольку мы уверены, что вы с радостью услышите добрые известия от нас, то доводим до вашего сведения, что Господь по милости своей одарил нас сыном в день 13 месяца ноября, причем и мы, и дитя в полном здравии. Да хранит вас бог!

Дано в Виндзоре, в день, выше упомянутый».{402} 

Эвре и другие французские вельможи из его свиты хотели, чтобы мальчика назвали Людовиком в память о Людовике Святом, а также в честь дяди и брата королевы{403} — но король и местные дворяне настояли на своем, и наследника назвали Эдуардом по имени его отца и деда{404}, что весьма порадовало подданных Эдуарда, которые встретили рождение мальчика с безудержным ликованием.{405} Лондон разразился торжествами; лично мэр со всеми олдерменами возглавил танцы прямо на улицах, повсюду расставлялись большие бочки дармового вина, чтобы горожане могли вволю пить за здоровье венценосной матери и младенца; празднование продолжалось «круглые сутки» в течение недели.{406}

С большой пышностью прошло и крещение принца 17 ноября в капелле Генриха III, в присутствии августейшего собрания, в том числе Эвре и его сестры, королевы Маргариты. Обряд свершил кардинал от святой Приски Арно Новелли, один из папских легатов. У ребенка набралось целых семь крестных отцов: граф Луи д'Эвре; английские графы Ричмонд и Пемброк; Ричард, епископ Пуатье; Джон из Дрокенсфорда (ныне Дроксфорд), епископ Бата и Уэллса; Уолтер Рейнольде, епископ Вустерский, а также Хьюго Деспенсер-старший; о крестной матери ничего не говорится.{407} Ни Ланкастер, ни кто-либо из «лордов-учредителей» не присутствовали. Затем 24 ноября гордый собою отец наделил сына титулом графа Честерского{408} — этот титул он сам носил до восшествия на престол, и до наших дней он присваивается принцу Уэльскому. Младенцу были также подарены графства Флинт и Честер, за исключением поместья Мэкклсфилд, которое Эдуард предоставил Изабелле,{409} а в декабре дитя обрело еще замок Нейрсборо, прежде принадлежавший Гавестону.

Лишь 9 декабря Изабелла уехала из Виндзора в Айлуорт, где должна была пройти обряд церковного очищения. Но и там церемонию снова отложили до 24 декабря.{410} Когда речь шла о королевах, этот обряд обычно воспринимался как повод для организации великолепного зрелища. Однако в данном случае между родами и обрядом прошло шесть недель, из чего мы можем предположить, что роды были трудными, и Изабелла долго приходила в себя.

Несколько хронистов свидетельствуют, что рождение принца несколько умерило нестерпимую скорбь Эдуарда по Гавестону, «и теперь в стране появился прямой наследник престола; иначе, если бы король умер бездетным, корона непременно стала бы предметом для распри».{411} Кроме того, теперь короля поддерживали многие, и это на время положило конец любым намерениям со стороны Ланкастера подорвать авторитет Эдуарда. Благодаря настойчивым стараниям Эвре и папских легатов 20 декабря король и вельможи заключили «окончательный мир», согласно которому убийцы Гавестона должны были склониться перед королем, прося прощения, и вернуть ему все сокровища Гавестона, захваченные ими в Ньюкасле; король же должен был даровать им полное прощение.{412} Эдуарду это решение должно было показаться издевкой — ни о чем он не мечтал так горячо, как о кровавой расправе над теми, кто отобрал у него Пирса; тем не менее двумя днями позднее было объявлено, что король и лорды примирились, и в тот вечер в качестве политической демонстрации согласия Эдуард отобедал с Ланкастером. «Итак, в связи с этим ссоры замерли, но ни одна из сторон не получила того, что искала».{413}

Обряд очищения королевы состоялся через два дня, 24 декабря, и сразу же после него они с королем уехали в Вестминстер.{414} Рождество провели в Виндзоре; согласно Уолсингему, обстановку доброй воли слегка подпортила короткая стычка между баронами и французскими посланниками, но кто был зачинщиком, неизвестно — хронист не приводит подробностей.

Был объявлен мир, но под поверхностью нарастали напряжение и враждебность, и нужно было сделать еще многое, чтобы король и бароны могли действительно зажить мирно. Уже в январе 1313 года на хрупком фасаде дружбы появились первые трещины — Ланкастер и Уорвик опубликовали список из двадцати замечаний к «окончательному миру», и Ланкастер заявил, что не отдаст сокровища Гавестона, пока король не признает, что Гавестон был обычным мошенником, и не пообещает следовать Ордонансам. Это привело к началу новых переговоров при участии Херефорда как посредника, но Эдуард категорически отказывался удовлетворить требования Ланкастера.

Между тем празднества в честь рождения принца продолжались, и 29 января королевская семья выехала из Виндзора в Вестминстер на очередную церемонию. Затем 4 февраля гильдия рыботорговцев устроила в Лондоне «благородные увеселения» в честь королевы. «Они снарядили лодку наподобие большого корабля, со всеми снастями и устройствами корабельными, и поплыла она через Чипсайд до Вестминстера, куда явились рыботорговцы на красивых лошадях и богато разодетые, и преподнесли этот кораблик королеве». Члены гильдии нарядились в одинаковые костюмы из льняной ткани, расшитой золотом, с вышитыми гербами Англии и Франции; присутствовали также мэр и олдермены, все в церемониальных нарядах, и представители гильдий торговцев полотном, шелком и вином. После шествия рыботорговцы с должной торжественностью сопроводили Изабеллу и принца во дворец Элтем, оттуда королева поехала в Кентербери, поблагодарить святого Фому за благополучное рождение сына.{415}

* * *  
Итак, Изабелла стала матерью наследника престола. Теперь ее положение стало прочным и устойчивым, а влияние па короля заметно возросло. Ей исполнилось семнадцать, она расцвела и превратилась в красивую и очаровательную женщину. Неизменно сознавая свой высокий статус французской принцессы, она усердно трудилась ради установления дружественных отношений между двумя королевствами — до тех пор, пока обстоятельства не изменились сильно к худшему. Но пока до этого было далеко.

Нет никакого сомнения в том, что Изабелла была женщиной гордой и честолюбивой, прагматичной стяжательницей, ревниво следившей за соблюдением своего достоинства и поддержанием преимуществ и привилегий, соответствующих ее высокому статусу. Сохранившиеся источники свидетельствуют, что она всегда энергично добивалась права оказывать покровительство и часто преуспевала в этом, особенно относительно раздачи денежных сумм, почетных должностей и продвижения своих служащих. Она отнюдь не забывала и саму себя, получая земельные угодья, замки, поместья, города, деревни, почетные должности, рыцарские пожалования, права опеки, назначения шерифов и оплаты штрафов в суде лорда-канцлера и Казначейства.{416}

Изабелла была упорной, решительной, обладала ясным умом и сильной волей — «само благоразумие, любезность и женственность», как выразился один летописец; другие неоднократно хвалили ее за рассудительность, а один даже называл «весьма мудрой» — такие эпитеты в то время редко применяли к женщинам.{417} Впоследствии она также выказала большие способности, и в наше время наверняка рано добилась бы признания своих талантов. Мы видели также доказательства того, что она могла быть доброй и заботливой, проявляя особую щедрость и великодушие к своим слугам.

Изабелла, здоровая и активная особа, вечно передвигалась по стране, и все же у нее не случалось выкидышей и не рождались мертвые дети; по меньшей мере четверо из ее детей дожили до взрослого возраста. В эпоху, когда примерно треть детей умирала задолго до совершеннолетия, это качество примечательно: средняя продолжительность жизни мужчин составляла тридцать пять лет, для женщин она была еще ниже, поскольку многие из них погибали при родах.

* * *  
В то время как в прошлом у супруг королей не бывало более ста служащих, Эдуард щедро предоставил своей королеве великолепную свиту — около 180 человек. По меньшей мере семьдесят из них были служащими высоких рангов; среди них врач, мэтр Теобальд, два аптекаря — Петр из Монпелье, прежде находившийся на службе у короля, и мэтр Одине, который приобретал необходимые припасы, а именно «различные целебные отвары и прочие медикаменты для нужд королевы», у другого аптекаря, Томаса из Бекингема;{418} три повара — Ричард из Гламоргана и Хьюго из Хопертона, готовившие для придворных, и Роберт Снодхилл, «повар для собственного рта королевы». Были капеллан, «господин» Томас Бурхард, и милостынераздаватель Джон де Жаржо (Jargeaux). Ему полагалось раздавать милостыню от имени своей госпожи и в будние, и в праздничные дни, для чего служила специальная тележка на колесах «и большое серебряное блюдо королевы с выгравированным на донце ее гербом, в коем соединены гербовые щиты Англии и Франции». Исповедником королевы стал францисканский монах Джон Чизой. Изабелла проявляла особую доброту к одному из его собратьев, брату Ричарду: когда у того умерла мать, она прислала погребальный покров из очень дорогой златотканой парчи.

Самыми влиятельными из придворных были старшие служащие: камергер королевы Эйбуло де Монтибус и хранитель ее гардероба, он же казначей, Уильям де Будон, который нес ответственность перед Казначейством; в обязанности этих двоих входило управление ежедневной жизнью двора королевы и надзор за расходами. Им помогали ревизор Хьюго из Леоминстера и счетовод Джон Флит. Эти четверо служащих образовывали ядро совета королевы, который занимался юридическими вопросами и административными делами ее двора и имений. Гардероб королевы снабжал их чернилами, пергаментом на домовые книги записей и официальные письма, расчерченными дощечками для заметок и двумя парами весов для взвешивания серебра.

Все эти четверо должностных лиц были опытными администраторами.{419} В 1312 году Эдуард II даровал Монтибусу несколько поместий из числа конфискованных у тамплиеров «за его добрую службу покойному королю и ради лучшей службы его королеве Изабелле, к чьему двору он отныне приписан по повелению короля».{420} Монтибус официально вышел в отставку в 1314 году, но еще какое-то время продолжал активно служить Изабелле.{421} Уильям де Будон около 1308 года перешел на службу к королеве, а до того служил Эдуарду в бытность его принцем Уэльским в качестве церемониймейстера и смотрителя его Гардероба. Он оставался казначеем Изабеллы по меньшей мере до 1316 года, а потом вновь появился в ее свите в качестве ревизора в 1325 году.{422} Хьюго из Леоминстера служил Эдуарду I как казначей Северного Уэльса с 1295 по 1302 год; в 1313 году, когда король решил завести отдельный двор для принца Эдуарда, его поставили смотрителем Гардероба. Счетовода Джона Флита можно отождествить с тремя лицами, носившими то же имя, которые в разное время служили при гардеробах Эдуарду I, Эдуарду II, а также Томасу Бразертону и Эдмунду Вудстоку, сыновьям Эдуарда I от Маргариты Французской.{423}

Двор королевы подразделялся на несколько отделений и служб: зал, спальня, буфетная (для столовой посуды), продуктовая кладовая, кухня, судомойня, кладовые для керамической посуды, столового и постельного белья. Конюшенная служба (Маршалси)[53] отвечала за принадлежащих ей тягловых и верховых лошадей. К слугам низшего ранга относились: дворецкий, буфетчик Джон Фрейн, заведующий кладовой пряностей, вафельщик Джон Бри, специалист по соусам Джон Март, два сержанта, Питер де Монт-Озери и Арнольд Сэнкс, швейцар Томас Четингдон, распорядитель покоев королевы Николас Чилхем, свечник по имени Уильям и пять гонцов: Джон Муань, Джон де Нонтель, Уильям Бэйл, Джон де Нойен и Гафио де Лаэнвиль.

Были также два стражника, Ричард де Бурвардисл и Роберт Чонселлор, десять младших клерков, кузнец Уильям из Бата, шесть возчиков, тридцать девять конюхов и квартирьеров, из них двадцать пять ухаживали за лошадьми для женщин, а отдельный конюх, Лоренс Бэгшот, присматривал за верховыми и строевыми лошадьми королевы. Имелось еще двадцать два погонщика для вьючных лошадей, носильщики, охранники для повозок королевы, три хранителя дорожных экипажей, пажи, поварята и судомойки. Шут по имени Майкл получил в качестве пожалования от своей госпожи 4 шиллинга 4 пенса «на башмаки и другие мелкие обиходные вещи», как и курьер при Гардеробе по прозвищу «малыш Уолтер». Наконец, Изабеллу обслуживали прачки и гладильщицы.

Джоан, женщина, которая стирала для королевы столовое и постельное белье и тканые покровы из часовни, получала определенную сумму на приобретение дров для нагрева воды и щелока. Матильда, личная прачка Изабеллы, получала ежедневное жалованье 4 с половиной пенса. Большинству прочих служащих королевы платили от 7 до 13 пенсов в день плюс возмещение необходимых расходов; даже казначей и врач получали всего 15 пенсов. Таинственная личность по имени Уильям Майли получал целых 2 шиллинга в день, «когда пребывал при дворе» — в 1313-1314 годах он пробыл там всего тридцать пять дней — но неизвестно, за какие, собственно, услуги ему предоставлялась столь знатная плата. Однако известно, что его должность была достаточно важна для Изабеллы, поскольку он находился в составе ее свиты, когда она отправилась во Францию в 1313 году.{424}

При дворе королевы состояло несколько рыцарей, в частности, сэр Джон де Сюлли, сэр Уильям де Сюлли, сэр Джон Уинстон и сэр Уильям Индж — уважаемый юрист, который служил Эдуарду II в бытность его принцем Уэльским.{425} Задачей этих рыцарей была защита королевы; они получали регулярное жалованье и деньги на приобретение форменной одежды — до 7 фунтов 18 шиллингов в год.{426} Кроме того, ко двору королевы были причислены 28 сквайров (оруженосцев).

У Изабеллы также был чиновник, который занимался сбором доходов, и многочисленные управляющие поместьями: экономы, бейлифы, кастеляны и хранители ее земель и лесов. Сэр Генри Грин был ее адвокатом; впоследствии она подарила ему поместье Бриджсток в Нортхэмптоншире.{427}

Как и король, королева обладала правом льготных закупок, то есть могла покупать самые различные товары по ценам ниже рыночных, и для этого у нее имелись особые закупщики, в том числе Уильям эйт-Пьют (atte Putte), отвечавший за приобретение вина и эля.{428} Понятно, что эта практика не пользовалась популярностью ни у купцов, ни у местного населения, которому приходилось платить дороже, и часто становилась поводом к возмущению.

Личным обслуживанием Изабеллы занимались несколько высокородных дам, в том числе Изабелла Вески; Элис Комин, владетельная графиня Бьюкен и жена Генри де Бомонта; Ида Одингселс, вдова Джона Клинтона, и Маргарет Эбренайти — вероятно, валлийского происхождения. Старшей фрейлиной числилась племянница короля Элинор де Клер, жена Хыого Деспенсера-младшего;{429} она пользовалась большим фавором у короля. Элинор сама была весьма знатна и имела собственную свиту, которую возглавлял камергер Джон Беркхемстед. Эти дамы не получали регулярного жалованья, но им выдавались средства на приобретение парадных нарядов на зиму и лето. Поскольку у большинства из них были семьи и феодальные обязанности, они прислуживали королеве посменно.

Также Изабелла пользовалась услугами по меньшей мере восьми менее знатных «девушек королевских покоев». На самом деле «девушки» могли быть и замужними, и даже пожилыми: старая нянюшка Изабеллы, Теофания де Сен-Пьер, входила в их число, как и Элис Лейгрейв, бывшая няня короля; дочь Элис, Сесилию, также зачислили на службу, и королева однажды подарила ей платье, сшитое Джоном де Фалезом.{430} Кстати, жена портного, Джоан де Фалез, тоже была одной из «девушек».

Эти леди не только ухаживали за своей госпожой — по меньшей мере две из них ездили в Лондон для выполнения деловых поручений, а при четверых состояли пажи, помогающие в выполнении обязанностей.{431} Перечислим прочих: Джоан Лонге, жена оруженосца королевы; Джоан Виллерс (ей Изабелла преподнесла щедрый подарок — отрез золотой парчи{432}, сын ее Ги также состоял на службе у королевы, а дочь, Маргарет Виллерс, при выходе замуж за Одина Бьюреворда, еще одного сквайра королевы, получила от Изабеллы богатый дар — 300 фунтов «на обзаведение»);{433} наконец, Кэтрин Броварт, Мэри де Сент-Мартино и Джулиана де Нонтель, вероятно, жена гонца королевы.

В штат двора королевы входило шестеро старших писцов, среди них Питер Коллингберн, который иногда подменял хранителя королевского Гардероба.{434} Имелся также «письмоводитель» Джон Джиффорд, исполнявший при Изабелле обязанности секретаря. Именно он писал на пергаменте письма, вероятно, под ее диктовку, а затем заверял их, прикладывая печать на красном воске; эта печать сохранилась до сих пор, на ней изображена королева, стоящая во весь рост под балдахином.{435} Личная подпись не требовалась — такова была общепринятая процедура, и из этого не следует делать вывод, что Изабелла не умела писать. В то время это умение уже входило в число обязательных для особ королевской крови, (например, Элеонора Кастильская приобретала восковые таблички для обучения своей дочери письму), и мы имеем все основания считать, что сама Изабелла была вполне грамотной.

Изабеллу в детстве очень хорошо воспитывали, и с возрастом она стала развитой личностью с утонченными вкусами. Она разделяла увлечение мужа музыкой и пением; известно, что во время великого поста она отправила в Лондон одного из своих стражников, Уолтера Херта, чтобы он брал там уроки музыки, и заплатила за это. Вместе с Эдуардом она тратила большие суммы на музыкальные развлечения.{436} Есть также свидетельства того, что королева интересовалась искусством, поскольку она владела прекрасно иллюстрированными манускриптами в тогдашнем новейшем вкусе, а также тремя панно ломбардской работы — видимо, картинами или скульптурными рельефами.{437}

У королевы были книги — есть запись о том, что она заплатила 14 шиллингов за изготовление какого-то тома, причем Ричард Рисовальщик (Painter) получил дополнительную плату за лазурную краску, которую применил для миниатюр. В июне 1312 года ее служащий заплатил за «книги для покоев королевы», когда она находилась в Беверли.{438} В ее библиотеке{439} находилась «большая книга в переплете из белой кожи о деяниях Артура» и другие манускрипты Артуровского цикла; похоже, Изабеллу всю жизнь завораживали рыцарственные предания о короле Артуре. Она имела также восемь романов, среди них — повествования о Троянской войне, о Карле Великом и об Эмери Нарбоннском. Этот последний роман, наряду с повестью о терпеливой Гризельде, служил женщинам Средневековья в качестве справочника по семейным отношениям: к примеру, в нем есть эпизод, когда Эмери бьет жену, леди Эрменгарду, за то, что она воспротивилась его желанию отправить семерых сыновей искать счастья по свету, и жена кротко призывает господа «благословить руку, которая помогла мне опомниться. То, что я говорила, было глупостью. Поступайте, как желаете!»{440}

Наличие в этом собрании трех миссалов, бревиария, книги проповедей, жития святого и двух служебников{441} свидетельствует о благочестии Изабеллы. Существует псалтырь, называемый «псалтырем Изабеллы»[54] и датируемый 1303— 1308 годами; благодаря геральдическим знакам установлено, что он принадлежал ей, вероятно, будучи преподнесен в качестве свадебного подарка.{442} Высказывалось обоснованное предположение, что и так называемый «псалтырь королевы Марии», замечательно иллюстрированная английская рукопись 1310-1320 годов, также был собственностью Изабеллы; не случайно среди наиболее значительных миниатюр много изображений библейских цариц и благородных женщин.{443} На основе геральдических знаков мы также знаем, что Изабелла владела «Апокалипсисом» французской работы — возможно, подаренным ей отцом.{444}

Изабелла владела несколькими святыми реликвиями, в том числе кольцом работы святого Дунстана, архиепископа Кентерберийского, жившего в X веке. Согласно данному ею обету она ежедневно отчисляла 7 пенсов на пожертвования, которыми распоряжался ее капеллан. Исключение составлял день праздника Вознесения пречистой Девы Марии, когда королева жертвовала 10 фунтов 10 шиллингов золотыми флоринами.{445} Изабелла посещала мессу в одном из больших соборов или аббатств, где обычно давала 4 шиллингов 8 пенсов в качестве пожертвования. Для пасхальной службы Tenebrae[55] дьячок королевской часовни приобрел большую деревянную статую Иуды, на которой укрепляли двенадцать пасхальных свечей, чтобы потом задувать их одну за другой, символизируя учеников, покидающих Иисуса. В то время часовня была украшена вышитыми алтарными покровами, полотнищами и занавесами, подвешенных на железных кольцах, нанизанных на прутья, которые были подхвачены витыми шнурами; имелась также особая чаша для приготовления святой воды накануне Пасхи.{446}

Изабелла часто дарила одежду и украшения различным церквям, а в январе 1312 года послала отрез ткани отшельнику брату Джону, который жил в Виндзорском лесу, чтобы он сделал себе рясу. Вместе с Эдуардом они подарили собору в Кентербери большой витраж с изображением Беккета, их любимого святого; его установили в северном трансепте.[56] Ранее мы уже упоминали, что и король, и королева часто отправлялись в паломничество к гробнице Беккета. Изабелла также посещала часовню Пресвятой богородицы в Уолсингеме, где поклонялись сосуду с молоком девы Марии. Эта часовня была особенно популярна среди беременных и женщин, желающих родить ребенка.

Королевская чета покровительствовала доминиканскому ордену, но Изабелла, вместе со своей теткой, королевой Маргаритой, особо благоволила к францисканцам, которые вводили в свои эмоциональные проповеди элементы мирской жизни и привлекали многих выдающихся и талантливых людей. Этот орден начал действовать в Англии с 1224 года, пользуясь все большим успехом, вдохновленный жизнью и учением святого Франциска Ассизского; братьям запрещалось иметь собственность и предписывалось зарабатывать себе пропитание трудом или прошением милостыни. Все исповедники Изабеллы были францисканцами{447}, и некоторые из ее книг служили «для использования братьями-миноритами».{448} Королева была усердной благодетельницей францисканских обителей Кинге Линн близ Ковентри и, с 1327 года, Ньюгейта в Лондоне.{449}

К XIV веку двор английских королей уже стал довольно стабильным учреждением, его численность и объем расходов возрастали. Хотя количество служащих колебалось при смене правителей, в любой период при дворе всегда жило не менее нескольких сотен человек. У каждого короля и королевы имелся свой отдельный двор и особый штат. Двор представлял собой как общественный, так и политико-экономический центр со своим сложным кодексом отношений и этикета. Говорили при дворе в то время на норманнском диалекте французского языка — уже основательно искаженном варианте того наречия, которым пользовался Вильгельм Завоеватель и его соратники. Однако подревней традиции языком правительства и королевских служащих оставалась латынь.

Двор Эдуарда II, с чем бы его ни сравнивать, был змеиным гнездом, где не существовало никакого порядка, где кипели нечистые страсти, зависть, интриги, ссоры. Летописцы жаловались, что там «полно грубиянов, приживальщиков и охальников, [они] проводят ночи в забавах, играх и пирах, а также предаются другим мерзким и бесчестным занятиям». Король плохо разбирался в людях и зачастую принимал на службу особ сомнительной честности, которые вызывали горькую ненависть у окружающих. Приведем в качестве примера фигуру Роберта Льюэра. «Учредители» приказали его уволить, но он презрел их мнение и продолжал обделывать свои темные дела, наживая состояние — помимо всего прочего, убил мужа своей любовницы. Когда его арестовали за «превышение полномочий, непослушание и оскорбление», он угрожал разрезать на куски тех, кто его задержал, если понадобится, даже в присутствии короля.{450} В 1317 году некий Гилберт Миддлтон, рыцарь на королевской службе, надолго прославился тем, что избил епископа Даремского и двух кардиналов, когда они ехали на север. А в 1326 году еще один придворный, негодяй но имени Роджер Суиннертон, за которым уже числилась склонность к насилию и запугиванию, был обвинен в убийство.{451}

Двор Эдуарда был по преимуществу миром мужчин, и лишь очень немногим женщинам был дозволен доступ в него.

В самом начале своего царствования король постановил, чтобы ни один из придворных «любого ранга не смел иметь при себе жену у равно как не позволял ей часто бывать при дворе; но лишь тем женщинам дозволяется являться ко двору, каковые близки к королю». В число «близких», разумеется, входила королева со своими дамами, а также родственницы королевской семьи. Очевидно, этот запрет был продиктован не женоненавистничеством, поскольку известно, что Эдуард весьма ценил общество женщин; вероятнее всего, его заботили излишние расходы на содержание посторонних лиц.

Трижды в год, на Пасху, Троицу и Рождество, король созывал всех придворных и устраивал большой праздник, на который и он, и королева являлись в коронах — этот обычай был заведен норманнами. Праздник включал в себя пиршество с последующими увеселениями, играми, театральными представлениями и маскарадами. В остальное время двор развлекали менестрели, шуты, акробаты и жонглеры; азартные игры были повальным увлечением. Изабелла и ее дамы любили играть в шахматы, шашки или триктрак, а в более спокойное время садились за рукоделье, развлекая друг друга разными историями и загадками, либо играли в шарады. В наследство от Элеоноры Кастильской Изабелле достался набор шахматных фигур из хрусталя и яшмы; он упоминается в инвентарной описи, сделанной после ее смерти. Кроме того, королева регулярно партнерствовала с мужем в карточной игре и других азартных играх.

Разделяла Изабелла и увлечение мужа псовой и соколиной охотой.{452} Она имела восемь гончих, которым полагалось по одной мясной кости в день, сокола-сапсана — воистину королевскую птицу, несколько ястребов-самок и соколов-балабанов, и еще одного ястреба-самца. В псалтыри королевы Марии есть картинка, показывающая знатную даму на охоте — возможно, это еще одно доказательство, что книга прежде принадлежала Изабелле. Возможностей заниматься этим традиционно королевским видом спорта у нее было предостаточно, поскольку при большинстве королевских резиденций имелся охотничий парк либо рядом располагались лесные угодья, специально отведенные только для охоты короля.

* * *
Средневековые дворы были, по сути, кочевыми; этого требовал и тогдашний способ управления государством, и необходимость чистить и освежать помещения после того, как в них какое-то время жило множество людей. Поэтому придворным приходилось постоянно переезжать с места на место. На протяжении своего царствования Эдуард II останавливался более чем в четырех тысячах мест в Англии.

Но путешествия в то время бывали весьма утомительными. Со времен римлян никто не прокладывал хороших дорог, имеющиеся дороги редко содержались в полном порядке, и в отдаленных частях страны было легко заблудиться, поскольку отсутствовали указатели и даже верстовые столбы. Умудренные опытом путешественники нанимали местных проводников, чтобы добраться до места назначения; чиновники Изабеллы платили проводникам «за то, что сопроводили королеву по правильным и наилучшим дорогам со всеми ее повозками во время ее поездки но разным частям Англии». За день пути верхом проезжали в среднем от 20 до 30 миль. Иногда бывало выгоднее плыть по реке, погрузив багаж на баржу; наем лодок был обязанностью служащих посудной кладовой.

Большинство людей странствовали просто пешком, но для знатных дам имелись три предпочтительных формы транспорта. Чаще всего леди ездили верхом — обычно на седельных подушках с мужчиной-слугой впереди — или в конных носилках. Самые богатые имели кареты, известные под названием «charettes» («повозки»). Они напоминали богато разукрашенные фургоны и приводились в движение тягловыми лошадьми; размеры повозок иногда позволяли поместиться и королеве, и ее дамам. Носилки и кареты не имели рессор, однако их снабжали изнутри мягкой обивкой и большим количеством подушек, чтобы оберегать пассажирок от ушибов. В 1311-1312 годах Изабелла предусмотрительно заказала своему портному подушки из парчи для повозки, где ехали ее дамы, а в 1318 году «Книга записей» короля отмечает выплату денег некоему Венну Балларду за шелк огненного цвета и шитую золотом ткань для подушек в повозки королевы и ее дам.

Носилки и повозки приобретались для королевы особыми служащими. В «Домовой книге» Изабеллы отмечены ремонты повозок, включая починку оси, а в августе 1311 года — уплата 120 фунтов иностранному купцу за трех черных тягловых лошадей для упряжки в повозку королевы. Гнедой стоимостью 20 фунтов был приобретен в качестве верхового коня «для особы королевы»; очевидно, Изабелла любила верховую езду и не всегда путешествовала в повозке или носилках. За лошадьми королевы присматривали конюхи из «маршальской» службы, которые покупали сено, овес, ячмень, отруби, подковы, жир для свечей, которые зажигали в железных скобах на стенах конюшен, попоны, а также необходимый для конюшен инвентарь и телеги.

Когда королева отправлялась в путь, этоозначало для служащих сложные приготовления и тяжелый труд, поскольку с нею ехали не только придворные, но и большая часть движимого имущества, даже мебель, и все это следовало упаковать в сундуки и ящики, сложить на телеги, покрыть провощенным холстом для защиты от дождя. Более мелкую утварь укладывали в переметные сумы, которые вьючили на лошадей. В «Домовой книге» Изабеллы мы находим сведения, что вьючные лошади часто мерли, и их приходилось заменять, расходуя не менее 40 шиллингов за каждую. По сторонам возов с багажом королевы ехали молодые парни-охранники, чтобы не подпустить к ним грабителей.

Квартирьеры королевы выезжали вперед, дабы предупредить управляющих ее поместий и замков, что та скоро прибудет. Часто это известие приводило к лихорадочным ремонтным работам и уборке. Когда на место прибывали слуги, они распаковывали все вещи и расставляли их по местам. Если королева собиралась остановиться где-то лишь на одну ночь, она обычно размещалась на постоялом дворе или в каком-нибудь аббатстве; если в этих помещениях не хватало места для свиты, придворные ночевали в шатрах или шалашах, а порой даже спали под открытым небом.

Внутри носилок или повозки королевы устанавливали в железных обручах два бочонка «для ее личного питья» — один с вином, другой с водою, чтобы разбавлять вино. Во время частых поездок милостынераздаватель не забывал распределять между встреченными в дороге «различными бедняками в различных частях Англии деньги на сумму 2 шиллинга в день».

Когда Изабелла хотела выйти в море, для нее снаряжали корабль с надстройками на баке и па корме, мачтой и квадратным парусом; на борту ей предоставлялась каюта со всеми возможными удобствами. Но переезд через Ламанш мог продолжаться сколь угодно долго, от нескольких часов до месяца, в зависимости от ветра и погоды. За всю свою жизнь Изабелла проделала такие переезды по морю девять раз.

* * *  
При Эдуарде II по всей стране было разбросано двадцать пять королевских резиденций, и в их степах Изабелла жила роскошно — отчасти благодаря обширной программе усовершенствований, осуществленной Генрихом III в середине предыдущего столетия. В тот период замки все еще использовались прежде всего для обороны, но уже начинали строить дворцы и усадьбы с минимальными фортификациями, и у нас есть свидетельства, что тогда стали уделять особое внимание архитектуре и удобству жилых зданий, а также личному комфорту; для века, не знавшего понятия личной жизни, это уже являлось роскошью. Быт средневекового двора сосредотачивался в общем зале, где жило, ело и спало большинство людей, но более богатые владельцы уже начали обеспечивать себе анфилады личных покоев, примыкающих к залу, часто под прямым углом к нему. В XIII веке большинство усадебных домов строилось L-образными в плане, наиболее распространенным строительным материалом был кирпич в сочетании с деревом и соломенными крышами.

Общие залы в королевских резиденциях обычно имели два ряда каменных колонн по длине зала. Их архитектурный стиль можно обозначить применявшимся в викторианскую эпоху термином «декоративный». Начало этой тенденции положил Генрих III, когда в 1245 году начал перестраивать Вестминстерское аббатство, изменив прежний раннеанглийский стиль: контуры стали менее жесткими, стены покрыл прихотливый цветочный орнамент, появились двускатные арки с изгибом (так называемые стрельчатые). Высота залов была значительной, по сравнению с ними двухэтажные корпуса жилых покоев, примыкавшие к ним с обоих торцов, казались маленькими. Примерно до 1340 года залы отапливались огнем очага, расположенного посередине, а дым выходил через специальное дымоходное отверстие в крыше. На том конце зала, который прилегал к жилым комнатам, обычно устраивали помост, где во время официальных приемов король и королева сидели на резных креслах под пышным балдахином. Там же они и обедали. На противоположном конце зала устанавливали расписную перегородку с арочными дверными проемами, а над ней — галерею для музыкантов. Двери в перегородке вели к кухням и прочим служебным помещениям. Иногда королевские залы располагались посреди большого двора, и вокруг него со временем вырастали другие жилые здания. Проход во двор защищала укрепленная башня с воротами.

Вплоть до XIII века английские королевы жили при дворе своих супругов-королей. Отдельное помещение для королевы впервые возвели при Элеоноре Прованской, супруге Генриха III с 1236 года. Именно она ввела новые представления о роскоши и удобстве. После нее королевам отводили ряд просторных комнат в каждой королевской резиденции. Апартаменты Изабеллы обычно состояли из гостиной, спальни и часовни. Современного человека в этих комнатах больше всего поразили бы чрезвычайно яркие краски и роскошь отделки.

В гостиной у королевы обычно имелся большой камин с навесом, из простого камня или из мрамора, в котором зимой сжигали целые поленья. Меньшие комнаты, без каминов, отапливались жаровнями с древесным углем. Дрова и уголь заготавливали домовые служащие и посудная кладовая. После Вербного воскресенья на Пасху топить переставали, очаги и камины чистили и украшали букетами цветов.

Рядом с камином ставили тяжелое деревянное кресло, напоминающее трон епископа, для королевы, табуретки, скамьи или сундуки для ее свиты, а также стол и сундуки. Подушки и покрывала для сидений, изготовленные Джоном де Фалез, обеспечивали Изабелле и ее дамам больший комфорт. Окна с расписными колонками и фрамугами, возможно, также имели фигурные накладки из металла и льняные занавески; их обычно располагали в глубоких нишах, а под окнами устраивали сиденья с мягкой обивкой. В предыдущем столетии во многих королевских домах появились большие окна-эркеры, благодаря которым комнаты стали светлее. Стекло в то время все еще было предметом роскоши, доступным лишь самым богатым, и встречалось в основном в королевских дворцах. Малые комнаты в служебной части здания попросту снабжались деревянными ставнями и лишь изредка имели небольшие стеклянные вставки над ставнями.

Стены королевских палат часто покрывали яркими росписями — картинами, рыцарскими гербами или декоративными узорами, завешивали коврами или полотнищами шелка, шерсти, дамаста или чрезвычайно дорогого и редкого бархата, привозимого из Флоренции. Полы выкладывались керамической плиткой, часто со штампованными геральдическими рисунками. Эти полы по обычаю покрывали душистыми травами и камышом либо плетеными из камыша циновками, которые заготовляла домовая служба, но в XIII веке Элеонора Кастильская ввела в употребление импортируемые из Италии дорогие турецкие ковры[57], и с тех пор их широко применяли для покрытия пола; коврами также застилали столы или завешивали стены.{453} В «Домовой книге» Изабеллы упоминается починка ковров. Королева Элеонора также украсила свое жилище драгоценной посудой, венецианским стеклом и металлической утварью из Дамаска, и по-видимому, когда Изабелла стала королевой, все эти предметы еще находились в употреблении.

Вечернее освещение комнат обеспечивали свечи в декоративных канделябрах или факелы, вставленные в железные скобы на стенах. Применялись и масляные светильники. Свечи также надевали на острия металлического обруча, который подвешивали к потолку посредством особого блока.

Главным предметом в спальне королевы была просторная кровать с балдахином и богатым пологом. Возможно, форму этих балдахинов передают резные изображения на гробницах XIV века. На раму кровати натягивалась веревочная сетка, на нее укладывали набитый пером матрас; не исключено, что материалом для матраса Изабеллы служила занавесочная ткань, как у Маргариты Французской. Подушки ее были изготовлены из крашеной бумазеи и набиты пухом. Джон де Фалез изготовил для кроватей Изабеллы пологи различных цветов и два алых покрывала. По меньшей мере две из прислужниц королевы спали в ее спальне на низких кроватках с колесиками. Днем эти ложа прятали под ее собственную кровать; в «Домовой книге» отмечены выплаты за покрывала для них.

Одежда, которую королева намеревалась использовать в ближайшее время, развешивалась по «жердям» на стене, но все остальное хранилось в комнате, называемой гардеробом, которая располагалась либо этажом ниже, либо рядом со спальней. Там вещи хранились в сундуках, шкафах, ларцах и мешках из сыромятной кожи.

* * * 
В каждой из основных комнат устраивалась встроенная в стену туалетная, иначе называемая гардеробом. Санитарные устройства были примитивны; системы смыва применялись крайне редко, отходы через открытое отверстие спускались прямо в ров, расположенный внизу. Вместо туалетной бумаги использовали мягкие старые тряпки. Иногда в этих комнатках вешали одежду (отсюда название «гардероб» — «хранилище одежд», а также два смысла слова «туалет»), поскольку считалось, что запах человеческой мочи и экскрементов отпугивает моль.

В XIII веке Генрих III приложил большие усилия для улучшения санитарных условий в королевских жилищах. Одна из его туалетных комнат имела в длину 20 футов (около 6 м) и была возведена над глубокой ямой, которая служила канализационным резервуаром. В других туалетных комнатах по его приказу застеклили окна, чтобы избежать сквозняков, а в Вестминстере, после того, как кто-то попытался убить короля, пробравшись сквозь одно из отверстий туалетной, выходившее в Темзу, он велел забрать решетками все подобные выходы. В Вудстоке Генрих установил в туалетных комнатах двойные двери, чтобы запах из них не проникал в жилые покои. В 1234 году, когда в Вестминстере проложили новую систему подачи воды, она, в частности, служила для промывки туалета возле малого зала.

До наступления Черного Мора 1348-1349 годов англичане в целом уделяли гигиене очень мало внимания. Купание не пользовалось популярностью, пока в XIII веке его не ввела в моду Элеонора Кастильская. Ванна Элеоноры представляла собой деревянную бадью, выложенную изнутри льняными простынями, с губками вместо подушек, накрытую сверху круглым полотняным пологом. Следуя примеру Элеоноры, аристократки стали регулярно принимать ванны в горячей воде, куда для аромата добавляли цветы или пахучие травы; служанки растирали их губками и напоследок обливали розовой водой. Изабелла, по-видимому, тоже часто принимала ванны, поскольку в «Домовой книге» много записей о том, как при переездах с места на место на телегах перевозят «бадьи для купания королевы», и о починке этих бадей; это заставляет предположить, что ими пользовались довольно часто. Есть также записи о починке льняных одежд, которые королева надевала, принимая ванну.

В Вестминстере вода для умывания подавалась в помещение королевского гардероба по трубам из цистерны, расположенной под жилыми покоями короля и королевы, но до комнат королевы не доходила. К 1324 году у Эдуарда II имелась в Вестминстере собственная ванная, где дубовая бадья с пологом располагалась на гранитной плите. Пол был вымощен плитками (их пересчитали — 2250 штук!) и покрыт циновками «но причине холода». Дети в королевских семьях обычно купались накануне больших праздников — Пасхи, Троицы и Рождества.

В большинстве королевских резиденций апартаменты королев включали личную часовню. Согласно записям, среди предметов обстановки часовни Изабеллы, которые сопровождали ее, куда бы она ни переезжала, были две алебастровые статуи — девы Марии и святого Стефана, поломанная. У королевы были также подушки и коврики для преклонения колен с вышитыми обезьянками и бабочками, покрывало из шерстяной ткани с изображением сцены Рождества и подвесное полотнище-картина на тему Апокалипсиса.

Обычно для королев устраивали особый личный сад; в замках он мог располагаться во дворе, в загородных усадьбах королевам отводили комнаты, выходящие окнами в сад. В этих садах имелись лужайки, пруды с рыбками, грядки с пряными травами, фруктовые деревья, лозы, птичники, фонтаны и беседки, увитые зеленью; по краям их обрамляли крытые дорожки, аллеи с переплетающимися вверху ветвями деревьев, беседки или железные шпалеры. Все открытые площадки, лестницы и дворы по ночам освещались фонарями.

К сожалению, ни одна из комнат, где доводилось жить Изабелле, не сохранилась до нашего времени в исходном виде. Те, которые еще существуют, давно уже потеряли всякий след орнаментов или декора того времени; чтобы получить какое-то представление о них, следовало бы рассмотреть реконструированные королевские апартаменты в лондонском Тауэре или комнаты королевы в замке Лидса.

В каждой королевской резиденции имелись служебные помещения: кухни и судомойни, погреб, где разливали по бутылкам и хранили напитки, буфетная, где пекли и хранили хлеб, кладовая для посуды. В замках кухни часто выносили во внешний двор в связи с опасностью пожара; в поместьях их обычно устраивали в корпусе, прилегающем к главному залу, со стороны, противоположной жилым покоям. Нередко пищу для короля и королевы готовили в отдельных кухнях их собственные повара.

Обед, главный прием пищи, проходил между девятым и десятым часом утра. Более легкая трапеза, или ужин, подавалась около пяти вечера. В зале устанавливали раскладные столы на козлах и накрывали их льняными скатертями. О прибытии короля и королевы возвещал звук фанфар или труб: супруги выходили из своих покоев и занимали места на возвышении. Вместе с ними садились самые знатные гости; их места определялись по отношению к большой солонке — ее всегда ставили перед самым знатным из присутствующих лиц, и только этому лицу позволялось ею пользоваться, для всех прочих ставились другие солонки, поменьше. Остальные придворные ели за столами, поставленными под прямым углом к возвышению, вдоль стен зала. Перед началом трапезы входили пажи с тазиками, кувшинами и салфетками, и каждый сотрапезник мог вымыть руки. Затем один из придворных священников читал благодарственную молитву на латыни. Та же молитва читалась и после еды.

В качестве последней подготовительной церемонии в зал торжественно вносили «неф» — золотую модель корабля, украшенную самоцветами и наполненную драгоценными специями — и устанавливали перед королем и королевой. Такими «нефами» владели и Эдуард, и Изабелла.{454} За главным столом венценосным супругам прислуживали оруженосцы, преклоняя одно колено. Они же разрезали подаваемые мясные блюда. Ели король и королева с золотых и серебряных тарелок, пользуясь красивыми ножами и ложками. Вилки еще оставались редкостью, хотя у Пирса Гавестона имелось несколько вилок для того, чтобы есть груши — и, вероятно, у Эдуарда II они также были. Пили государи из чаш и кубков, сделанных из драгоценных металлов. Пользовались также чарками, кубками с крышкой, которые часто служили для тостов.

На нижних столах еду подавали на ломтях хлеба, и мужчины пользовались своими охотничьими ножами, чтобы накалывать куски и подносить ко рту. За столом было принято соблюдать утонченную вежливость: мужчины и женщины часто ели с одного блюда и пили из одной чаши, и мужчине полагалось обеспечить даме самые лучшие кусочки. При каждой перемене подавали несколько блюд, причем самые изысканные попадали только на главный стол. Почти все кушанья были крепко сдобрены пряностями, имели острый вкус или утопали в соусах — особенно зимой, когда в ход шло преимущественно соленое либо копченое мясо. Ели много дичи, самые различные сорта мяса и рыбы, но овощи почти не употребляли. Во время Великого поста благочестивые люди не ели мяса. Судя по записям в «Домовой книге», любимыми блюдами Изабеллы были устрицы, голуби, оленина, рыба («щучки» или судак) и бобовый суп (вид супа-пюре или рагу); особенно она любила сыр. Известно, что она подарила Изабелле Вески кусок сыра бри, а это означает, что сыр ей привозили из Франции. Хлеб подавали к каждому блюду; он служил основой питания всех слоев общества, но королю и королеве, а также их гостям подавали более утонченный сорт — белые булки, завернутые в салфетку. Горчицу и соусы, как пряные, так и сладкие, подавали в соусниках. Внешнему виду и способу подачи еды уделялось такое же внимание, как и вкусу. Фламандский хронист Жан Лебель, посетив Англию в 1327 году, был восхищен качеством питания при дворе.

Трапеза завершалась десертом из сладких блюд и фруктов. Сахар был весьма дорог, но начиная с XIII века уже применялся на королевских кухнях; большинство населения в качестве источника сладости по-прежнему знало только мед. Судя по записям «Домовой книги», Изабелла любила фрукты. Когда-то Элеонора Кастильская предпочитала апельсины, лимоны, гранаты, финики, инжир и изюм, и некоторые из этих фруктов все еще импортировали для королевского стола итальянские купцы. Они же привозили пряности, доставляемые с востока. Изабелле нравились сладости, которые приготовлял для нее аптекарь, он же заготовлял фунтами гвоздику — ее использовали и для приправы, и, вероятно, для медицинских целей. Аптекарь также готовил для королевы различные целебные напитки и отвары.

Вина, подаваемые к королевскому столу, обычно ввозили из Гаскони, Франции или Рейнской области. Их следовало пить, не выдерживая долго в погребах. Напитком массового потребления был эль (так как вода всегда считалась подозрительной), и хозяйственные записи свидетельствуют, что королева и ее свита пили его галлонами. Все-таки Изабелла пила и воду, судя по тому, что у нее было два серебряных кувшина для воды; вероятно, воду сперва кипятили. Под конец трапезы иногда подавали гипокрас — вино с пряностями.

* * * 
Изабелла любила модно одеваться и ввела в обиход французский стиль костюма. Ее образцы копировали так старательно, что их влияние на моду сказывалось даже во второй половине XIV века. О подробностях нарядов Изабеллы мы можем судить из описей гардероба, сохранившихся за период 1314-1315 годов. Ее портной Джон де Фалез нанимал шестьдесят мастеров для пошива, отделки, проветривания, чистки и починки ее одежды; в книге королевы отмечены выплаты ему за такие покупки, как четыре фунта шелка разных цветов для подшивки платьев, четырнадцать фунтов ниток, шелковые петли и четыре дюжины крючков для платьев и плащей. В 1311-1312 годах он изготовил пятнадцать платьев, тридцать пар чулок (их тогда шили, а не вязали), тридцать шесть пар башмаков, три плаща, еще один плащ из тиретаны[58], ввозимой из Флоренции, шесть капюшонов, шесть корсажей, подбитую мехом накидку из тройного синдона (плотного атласа или льна) и рубашку из шелковой ткани, называемой «тартарской», из Лукки. Он же изготовлял все полотнища для украшения стен в часовне королевы. В связи с этим не удивительно, что портному и его усердной артели выдавали по 30 фунтов свечей, чтобы они могли работать темными зимними вечерами.

Изабелла ввела в моду несшитые по бокам сюрко — их носили поверх платья и украшали по подолу и вырезам мехом либо дорогой тканью. Ей также очень нравилась широкая, подбитая мехом мантия с прорезями для рук спереди; Изабелла носила ее с большим капюшоном, прикрывающим плечи, судя по миниатюре в одном из манускриптов Бодлейянской библиотеки в Оксфорде, где королева показана с сыном Эдуардом. На той же миниатюре видна корона поверх полупрозрачной вуали из кисеи и сетчатого чепчика; Изабелла отказалась от повязки, прикрывающей подбородок, которую мы видим на других ее изображениях. Изабелла и ее дамы также первыми решились сделать вырезы платьев намного больше, чем допускалось на протяжении столетий.

Изабелле не требовалось изобретать предлоги для заказа новых платьев или украшений, и каждое значительное событие отмечалось приобретением нового золотого ожерелья. Один особенно красивый экземпляр был украшен рубинами, сапфирами, изумрудами, алмазами и жемчугом. На свадьбу одной из своих девушек, Кэтрин Броварт, королева явилась в новом золотом венце и шелковом поясе, расшитом серебром с 300 рубинами и 1800 жемчужинами; оба предмета вместе стоили 32 фунта. В 1311 году среди прочих вещей, переданных в гардероб королевы из запасов короля, были три золотых броши с рубинами и изумрудами стоимостью 40 фунтов. На праздник Принесения во храм 2 февраля 1312 года королева нарядилась в красивый плащ, украшенный пятьюдесятью золотыми «узелками» (декоративными нашивками или петлями). На других предметах одежды, сшитых для Изабеллы, было в общей сложности пятьсот таких «узелков» из позолоченного серебра.

К услугам королевы были два золотых дел мастера, Томас из Вестминстера и Джон Сен-Флорентино; они делали для нее драгоценные украшения, плавили и переделывали заново старую посуду, чинили поврежденные сосуды и столовые приборы. Когда парадная посуда королевы, богатые наряды и другие ценные предметы не использовались, их складывали в большие мешки из толстой кожи с замком, как у кошельков, и сундуки, обитые железом, и хранили в сокровищнице или гардеробной в одной из башен лондонского Тауэра. Возможно, Джон де Фалез был ответственным за это помещение или по меньшей мере использовал его в качестве мастерской, поскольку постоянно занимался починкой вещей, хранившихся там.{455}

* * *  
До 1325 года Изабеллу никак нельзя было считать крупной политической фигурой, но, судя по сохранившимся книгам записей, она неутомимо трудилась за кулисами, отправляя бесконечный поток писем, как по домашним, так и по политическим делам. Многие письма были адресованы весьма влиятельным лицам.

В целом она жила традиционной жизнью средневековой королевы: украшала собой праздники и государственные церемонии, управляла своим двором и поместьями, рожала наследников престола, присматривала за собственными финансовыми интересами, занималась благотворительностью и раздавала милостыню. Помимо прочих благодеяний, она, будучи владелицей Ковентри совместно с приором тамошнего собора, выделила участок для возведения университетской церкви святого Иоанна Крестителя и щедро наделила ее денежными пожалованиями. Как и многие королевы до нее, Изабелла покровительствовала Королевскому госпиталю святой Екатерины близ Тауэра в Лондоне, который был основан в XII веке Матильдой Шотландской, супругой Генриха I.[59]

Однако в первую очередь Изабелла поддерживала мужа. Несмотря на то, что своим поведением он мог погубить ее любовь и уважение к себе, она стала образцом преданности и верности Эдуарду, за что, наряду с другими очевидными достоинствами, заслужила почет и любовь среди баронов и народа.

Вне всякого сомнения, после смерти Гавестона отношения между Эдуардом и Изабеллой несколько улучшились. Ей больше не нужно было ни состязаться с соперником за внимание мужа, ни терпеть унизительное сочувствие окружающих. Кроме того, она более не должна была молча сносить узурпацию своего высокого положения — которая, возможно, уязвляла ее даже сильнее, чем личное предпочтение, оказываемое фавориту; будучи совсем юной в годы возвышения Гавестона, она, вероятно, воспринимала уколы, наносимые ее гордости и высокому происхождению, более болезненно, нежели пренебрежение ее расцветающей женственностью. Но теперь она созрела как физически, так и умственно, и, вероятно, начала осознавать, насколько обделил ее Эдуард в плане личных отношений. Теперь она ожидала от него большего, чем он хотел и мог дать до тех пор: дальнейшие события показали, что она выросла чувственной и даже весьма сексуальной женщиной. К счастью, на какое-то время Эдуард принадлежал только ей, и их брак стал намного счастливее и гармоничнее — нет никаких указаний на то, что в следующие несколько лет он пытался найти замену Гавестону. В те годы наблюдателям могло казаться, что Изабелла заполнила пустоту, оставшуюся после Пирса.

На протяжении следующих десяти лет сведения о каких-либо неладах между королем и королевой отсутствуют. Эдуард оказывал Изабелле всяческий почет и щедро обеспечивал ее; на служащих его Гардероба была возложена ответственность за финансирование ее двора{456}, а сам он снабжал ее драгоценностями, золотой парчой и турецкими коврами, которые она затем дарила и жертвовала; Уильяму де Будону было поручено присматривать, чтобы эти пожертвования попадали к тем, кому предназначались. За всю свою замужнюю жизнь Изабелла только один раза сама платила за такой дар — золотую вещицу, которую преподнесла часовне Беккета. Благодаря Эдуарду она жила в роскоши и не испытывала материальных затруднений; муж даже позволял ей ежегодно тратить до 10 000 фунтов сверх обычного содержания. Обладая огромными земельными владениями по всему Северному Уэльсу и семнадцати графствам Англии, а вдобавок немалыми доходами, которые со временем еще возросли за счет выплаченного приданого, Изабелла стала ничуть не менее могущественным феодалом, чем самые знатные графы.

Похоже, что Эдуард уважал и ценил ум Изабеллы, ее здравомыслие и верность, и охотно позволял ей время от времени вмешиваться в политические дела — особенно после того, как уяснил, что это идет ему на пользу. Когда обстоятельства вынуждали супругов расстаться, муж и жена активно переписывались, но письма Эдуарда приходили запечатанными секретной печатью, а потому уничтожались и почти не дошли до нас. Сексуальные отношения между королем и королевой также наладились — хотя, как мы показали выше, они не были регулярными.

Однако, даже не будучи любящими супругами в полном смысле этого слова, они по меньшей мере установили дружественный союз; у них были общие интересы, и они поддерживали друг друга. По всем меркам это был успешный королевский брак, и в скором времени поддержка Изабеллы станет бесценной для ее мужа и высоко поднимет ее в общественном мнении.


4. «Моя дражайшая супруга»

23 февраля 1313 года, после долгих уговоров Херефорда и папских легатов, Ланкастер и Уорвик наконец передали королю сокровища Гавестона, и отношения между Эдуардом и его кузеном слегка улучшились. Но граф по-прежнему настаивал, чтобы Гавестона признали уголовным преступником, а Эдуард никак на это не соглашался.

Возвратившись из паломничества, Изабелла 1 марта присоединилась к королю в Виндзоре.{457} Вскоре после этого они уехали в Вестминстер, где 18 марта открылась сессия Парламента. Но часть баронов отказались присутствовать, разгневанные тем, что король все еще отказывается признать казнь Гавестона законным наказанием за преступления.{458} Все же Эдуард мог рассчитывать по меньшей мере на одного лояльного сторонника. Роджер Мортимер в то время находился в Вестминстере — он возвратился из Ирландии в январе и затем провел несколько недель в Гаскони по делам короля. Затем Мортимер прибыл в Вестминстер и оставался там почти весь год.{459}

Филипп IV, обрадованный известием о рождении внука, не намерен был далее поддерживать английских баронов. С этих пор его отношения с зятем стали намного сердечнее. Весной Изабелла, наверное, испытала большое удовольствие, когда ее отец прислал гонца, Луи де Клермона, с приглашением для нее и Эдуарда в Париж, на церемонию посвящения в рыцари ее братьев.{460} Дядюшка Эвре и другие французские посланники все еще находились в Англии, и 1 мая Изабелла давала им обед в Вестминстере.{461} Затем она занялась приготовлениями к поездке.{462} Но многих баронов встревожило, что король решил покинуть Англию в такой критический момент, оставив нерешенным вопрос о набегах шотландцев и не договорившись с Ланкастером.{463} Отвечая на эти упреки, Эдуард возражал, что на его приезде настаивают и Папа, и король Филипп, так как возникла необходимости срочно обсудить некоторые дела, связанные с Гасконью.{464}.

Вскоре партия магнатов потерпела серьезный урон: 11 мая умер «страстный»{465} и несгибаемый противник короля, архиепископ Уинчелси; за время поездки Эдуарда за границу клир Кентербери должен был провести выборы его преемника. Король хотел, чтобы новым прелатом стал человек более преданный ему и намного более покладистый, чем Уинчелси.

* * *  
23 мая Эдуард и Изабелла отплыли из Дувра во Францию с великолепной свитой из 220 особ, оставив Глостера в качестве Хранителя державы.{466} Эдуард потратил около 1000 фунтов на одежду и украшения, да и Изабелла, несомненно, принарядилась как подобает. Царственная чета отправилась сперва на юг, в Гасконь, где их приняли «с превеликими почестями по мере того, как они ехали по стране»{467}, а затем повернула на север и прибыла в Париж 1 июня.{468} Они поселились в Сен-Жермен-де-Пре, в западной части города.{469}

Два дня спустя, в воскресенье Троицы, состоялась великолепная церемония: трое братьев Изабеллы, Людовик, Филипп и Карл, а с ними вместе и еще многие знатные юноши, были возведены в рыцарское достоинство королем Филиппом. Это событие сопровождалось неделями праздничных процессий и пиров, устроенных двумя королями и дядюшкой Эвре. Счет Эдуарда за покупку вина на протяжении всего визита составил 4468 фунтов, 19 шиллингов 4 пенса. Чтобы потешить английского короля, было сыграно представление моралите под названием «Слава благословенных и мучения проклятых».{470} Эдуарда особенно впечатлило искусство Юреля, придворного менестреля Филиппа, и он наградил певца, выдав 40 шиллингов.

Торжества предоставили двум королям возможность поговорить о делах, и Эдуард обнаружил, что Филипп склонен к уступкам насчет Гаскони,{471} а также готов ссудить его деньгами.{472} Тот факт, что Изабелла стала теперь матерью наследника Англии и не имела более соперника, наверняка сказался на этом, но Филипп также хотел подчеркнуть дипломатическую и династическую значимость брака своей дочери: она упоминалась во всех документах, касающихся уступок ее отца в пользу мужа.{473} На протяжении визита Филипп сделал Изабелле много подарков.{474} Эдуард также дарил щедро — расходы на подарки составили 3016 фунтов 13 шиллингов 8 пенсов.

6 июня оба монарха прилюдно заявили о своем намерении отправиться в крестовый поход ради освобождения Святой Земли от турок; в знак своего обета они в торжественной обстановке приняли крест от кардинала Николаса Сент-Эусебия, папского легата.{475} Поддавшись внезапному порыву, Эдуард сумел уговорить и Изабеллу, которая также приняла крест 13 июня в Понтуазе, куда Филипп привез ее и Эдуарда тремя днями ранее.

Однако похоже, что Изабелла не слишком рвалась исполнить обет — так же, как и ее невестка, Жанна Бургундская, которая приняла крест вместе с нею по настоянию своего мужа Филиппа. Изабелла поклялась отправиться в крестовый поход лишь при условии, что будет сопровождать мужа, который, как она, видимо, понимала, никогда не отважится на подобный труд, и что от нее не потребуют давать на это предприятие больше денег, чем потребует «ее собственное благочестие».{476}

Во время пребывания в Понтуазе Эдуарду и Изабелле выпало тяжелое испытание: пожар уничтожил их шелковый шатер со всеми вещами, а сами они едва успели спастись в ночных рубашках.{477} Они не сразу оправились от пережитого ужаса. У Изабеллы были обожжены кисть руки и локоть, и ожоги долго не заживали.

Наконец 2 июля Филипп сопроводил короля и королеву в Пуасси — гнездо, обжитое монархами с V века, где находилась выстроенная полтораста лет назад церковь, куда в свое время принесли крестить будущего Людовика Святого. Эдуард и Изабелла, возможно, жили в королевском аббатстве постройки XI века, к западу от города. Попрощавшись с Филиппом 5 июля, король и королева отправились в Виссан через Мобиссон, Бовэ и Булонь. Десятью днями позже, 15 июля, они высадились в Дувре и сразу же поехали верхом в Вестминстер.{478}

Согласно двум хронистам, вскоре после возвращения домой Изабеллу обеспокоило поведение ее невесток, Маргариты, Бланки и Жанны Бургундских. По меньшей мере четверо хронистов{479} утверждают, что во время визита во Францию Изабелла смотрела сатирическое кукольное представление, устроенное ее братьями Людовиком и Карлом, а после представления подарила всем троим невесткам шелковые кошельки, вышитые ею собственноручно. В июле король и королева задали пир в Вестминстере, чтобы отметить свое возвращение домой. На пиру присутствовали рыцари французского двора, сопровождавшие королевскую чету в Англию. Среди них были двое братьев-нормандцев, Филипп и Готье д'Онэ, и Изабелле очень не понравилось, что на поясах у них висели те самые кошельки, которые она подарила Маргарите и Бланке. Хронисты утверждают, что Изабелла поделилась этим недовольством с отцом{480} — но вряд ли она сделала это сразу, поскольку в королевской семье ничего не происходило вплоть до мая следующего года. Вероятно, она держала свои подозрения про себя, пока не появились новые доказательства. Ведь кошельки могли быть вручены рыцарям в порядке милости дамы, этот обычай был общепринятым при дворах, где увлекались игрой в куртуазную любовь. И рыцари не стеснялись носить эти дары открыто.

* * *  
За время отсутствия короля произошло много событий. Монахи в Кентербери избрали архиепископом высокоученого и достойного Томаса Кобхэма, но Эдуард вздумал продвинуть своего друга, Уолтера Рейнольдса, и поспешно обратился к Папе с просьбой отменить избрание. Парламент собрался в Вестминстере 8 июля, поскольку король к этому дню должен был вернуться, но к тому моменту, когда он действительно достиг берегов Англии, нетерпеливые и раздосадованные бароны разъехались.{481}

Тем временем, пока Эдуард пререкался со своими баронами в Англии и наслаждался развлечениями во Франции, Роберт Брюс одерживал успех за успехом в Шотландии:{482} к лету в руках англичан оставался всего лишь один важный шотландский замок, Стирлинг, да и тот люди Брюса держали в осаде с октября 1312 года.{483} Опасаясь, что государь не утрудится прибыть на защиту Стерлинга, комендант замка заключил с Эдуардом, братом Брюса, соглашение, обязуясь сдать замок шотландцам, если к 24 июня 1314 года англичане не отобьют Стирлинг.

Разумеется, никакой гарантии, что Эдуард придет на помощь Стерлингу, не было — его целиком занимало желание восторжествовать над графами, и в народе давно уже роптали из-за того, что король не способен воспротивиться продвижению Брюса и положить конец свирепым набегам, которые терроризировали Север. «Наш король правит уже шесть полных лет, и до сих пор не совершил ничего, достойного похвалы, — кратко заметил один их хронистов, — если не считать того, что он хорошо женился и обеспечил себе красивого сына и наследника трона».{484}

* * *  
Изабелла уехала из Вестминстера 26 июля и направилась через Хенли и Уоллингфорд в Бишем, где воспитывался ее сын-младенец (вероятно, домом ему служила построенная в XIII веке прецептория тамплиеров, отошедшая теперь к Короне). Королева оставалась там до 17 августа, а затем переехала в бенедиктинское аббатство в Чертей, прославленное широким гостеприимством для странствующих августейших особ. Оттуда она написала Эдуарду взволнованное письмо касательно сложностей, возникших в Поптье. Мы приводим его здесь полностью, поскольку оно позволяет получить представление о ее отношениях с мужем:

«Мой дражайший и почитаемый господин, я обращаюсь к вам со смиреннейшей просьбой. Мой дорогой господин, вы уже слышали, с чем вернулись из Поптье наш сенешаль и наш ревизор, посланные туда по нашим делам; письма, которые они должны были доставить, могут оставаться в нынешнем состоянии до начала Парламента[60], за исключением одного, которое касается вашего наследства в Понтье и графа де Дрё: оно требует немедленного действия, дабы сохранить и укрепить ваше наследство. Я молю вас, мой добрый господин, соизвольте по получении сего послания дать вашему канцлеру письменное распоряжение, чтобы созвал он к себе прочих ваших советников и спешно предпринял меры по этому делу, какие он и вышеуказанный ваш совет сочтут наилучшими для вашей чести и выгоды. Ибо если действия ваши запоздают, из сего проистечет большой ущерб для вас и великое благо для упомянутого графа, вашего врага, как мне докладывали неложно мои советники. Святой Дух да хранит вас, мой дражайший и почитаемый господин!

Дано в Чертей, 11 августа».{485}

Это письмо показывает, что королева держала руку на пульсе событий, умела устанавливать приоритеты и пользоваться своим политическим чутьем с пользой для мужа. Можно также заметить, что она едва скрывает за формулами вежливости властность и начальнический тон. По-видимому, она привыкла при личном общении давать Эдуарду советы ради его «чести и выгоды»; кажется также, что он привык полагаться на них. Наконец, мы можем сделать вывод, что Изабелла соображала быстрее него и обладала более сильным и волевым характером — что впоследствии доказали другие события.

В Чертей королева пробыла несколько недель, а в сентябре вернулась в Лондон.{486} Король и бароны все еще не пришли к согласию, и 28 августа Эдуард попросил Филиппа IV снова прислать Эвре в Англию в качестве посредника.{487} В сентябре графы встретились в Лондоне и обратились к королю с просьбой вернуть им прежнее благоволение. «Он не поддался сразу, но стал оттягивать решение, как обычно».{488} На сессии Парламента, которая началась 23 сентября и длилась до 15 ноября, Эвре, Глостер и представители папы делали все возможное, чтобы установить надежный мир.

В октябре из Авиньона пришло сообщение, что избрание Томаса Кобхема аннулировано, и папа назначил архиепископом Кентерберийским предложенного королем кандидата, Уолтера Рейнольдса,. Современники не сомневались, что при этом назначении не обошлось без греха симонии — «госпожа Денежка любое дело в курии провернет!» — и насмехались над новым архиепископом, как над «простым клириком и полуграмотным».{489} Возможно, это и было преувеличением, но так или иначе пост он получил, а Эдуард обзавелся давно желанным союзником в Кентербери и тем самым основательно укрепил свои позиции.

13 октября, возможно, по просьбе Эвре или Глостера, Изабелла сама выступила посредницей между мужем и его баронами, призвав последних публично молить короля о прощении за убийство Гавестона. «Встревоженная королева вмешалась, стремясь унять страсти обеих сторон и усердно старалась добиться мира».{490} Именно ее усилия, наряду с молитвами кардинала Арно Новелли и Эвре,{491} привели наконец к соглашению. На следующий день Изабелла присутствовала на официальной церемонии примирения в Вестминстер-Холле, в ходе которой Ланкастер, Уорвик и Херефорд опустились на колени перед Эдуардом в знак подчинения, а затем он дал им поце луй мира и сказал, что прощение для них и 500 их сторонников даровано «благодаря мольбам моей дражайшей супруги, Изабеллы, королевы Англии». Затем 15 октября король подтвердил прощение, выдав письменную грамоту; вскоре после этого он отменил ордонанс об изгнании Бомонтов. Примирение было ознаменовано двумя банкетами, один устраивал Эдуард, другой — Ланкастер,{492} но это проявление дружелюбия было не более чем слоем лака. Прячась за масками учтивости, двое родичей по-прежнему были полны решимости уничтожить друг друга.

В то время Изабелла страдала от «повреждения руки и локтя»,[61] Возможно, речь идет об ожогах, полученных при пожаре в Понтуазе и осложнившихся из-за инфекции. Когда она находилась в Вестминстере, ее пользовали два английских медика, а также два французских, присланных ее отцом; следуя их указаниям, придворный аптекарь, Петр из Монпелье, изготовлял пропитанные целебными отварами пластыри и примочки из розовой воды и оливкового масла, которые смешивал на свинцовой пластине. На протяжении ноября и декабря второй аптекарь королевы, мэтр Одине, лечил ее мазями, еще какими-то пластырями и клизмами.{493}

По-видимому, болезнь на какое-то время вывела Изабеллу из строя. Король, очевидно впечатленный ее дипломатичным и успешным вмешательством в переговоры с магнатами, намеревался направить Изабеллу в Париж, где 19 ноября должен был собраться тамошний Parlement, чтобы представлять его интересы в дискуссии о Гаскони,{494} но раны ее были настолько болезненны, что она не могла отправиться в дальний путь, и визит пришлось отложить. Сильно страдая, она отправила 18 ноября пожертвование часовне святого Фомы в Кентербери; она думала заехать туда лично по дороге во Францию, но вынуждена была отказаться от этого по причине болезни. Тот факт, что лечение ран Изабеллы продолжалось еще по меньшей мере два года, свидетельствует о серьезности недуга.{495}

Однако она нашла в себе силы вмешаться, когда племянник мужа, Эдуард, граф де Бар, был безвинно посажен в тюрьму герцогом Лотарингским, одним из вассалов Филиппа; она написала письмо отцу, и графа отпустили на свободу в июне следующего года.{496} Еще королева писала королю Филиппу и многим французским вельможам 8 декабря;{497} возможно, эти письма относились к короткой поездке во Францию, предпринятой Эдуардом 12 декабря, которую называли паломничеством, но, несомненно, ее подлинной целью было обсуждение с Филиппом проблем, возникших вокругГаскони.{498} Об этой встрече, состоявшейся в Монтрейле, практически ничего не известно, однако к моменту, когда король вернулся в Англию 20-го числа, решение этих проблем, видимо, не было достигнуто. Эдуард провел рождество с королевой в Вестминстере, а затем уехал в Элтем праздновать Новый год.{499}

В самом конце 1313 года король с запозданием решил запустить военную кампанию для спасения Стирлинга. В январе 1314 года он начал собирать могучее войско. Положение его теперь было вполне крепко, и победа в Шотландии могла бы надежнее чего бы то ни было сцементировать мир с баронами; если бы он вернулся домой с триумфом, они уже не смогли бы перечить ему ни в чем.

Рука Изабеллы в то время уже, видимо, немного поджила, потому что в середине января она возобновила приготовления к визиту во Францию и отправила Уильяма де Будона в Лондон, чтобы изыскать в совете средства на дорожные расходы. По требованию совета банкир короля, Антонио Пессаньо, выдал королеве 3995 фунтов плюс еще 948 фунтов 13 шиллингов на покрытие стоимости поездки{500}. Советники короля, зная о влиянии Изабеллы на отца и ценя ее миротворческие усилия, сами побудили Эдуарда отправить ее на предстоящее заседание парижского Парламента в надежде, что король Филипп не сможет устоять перед просьбами любимой дочери. Видимым поводом для поездки Изабеллы было желание совершить частное паломничество по святыням Булони, Амьена, Шартра «и других мест Франции».{501} Тем не менее она готовилась выехать с большой свитой, как королева и официальная представительница державы.

В феврале графа Сюррся вынудили уступить королеве Хай-Пик[62], и Эдуард выделил Изабелле, начиная с марта месяца, значительный и постоянный источник средств, поскольку ее будущий удел все еще находился в распоряжении королевы Маргариты; для этого он сделал большой займ у генуэзских банкиров, которые, по сути, поддерживали двор Изабеллы целый год.

Прежде чем отправиться во Францию, Изабелла вместе с королем поприсутствовала на церемонии возведения в сан архиепископа Рейнольдса в Кентербери иском соборе. Они выехали из Элтема 10 февраля{502} и прибыли в Кентербери 15-го;{503} впечатляющее действо состоялось двумя днями позже.{504} Уже 23 февраля супруги возвратились в Лондон{505}, где 26-го числа король поручил Глостеру, Генри де Бомонту, Уильяму Инджу и Бартоломью Бэдлсмиру, барону из Кента, сопровождать королеву во Францию и помогать ей в сохранении его интересов на французской территории.{506} Еще в январе Изабелла начала получать подробные сообщения от Уильяма Инджа и от некоего Томаса из Кембриджа, весьма осведомленных о состоянии дел в Гаскони.{507}

Изабелла и ее советники немедленно отправились в Сэндвич, где сели на великолепный корабль под командой Уильяма Монтегю; этот корабль, как и другие двадцать шесть кораблей и тринадцать барж для перевозки свиты королевы{508}, зафрахтовал Антонио Пессаньо. Эта флотилия приплыла во Францию 28 февраля и бросила якорь в Виссане 1 марта.{509} Ближайшее окружение Изабеллы составляли Изабелла Вески, Элинор Деспенсер и графиня Сюррей. Королева взяла с собой, между прочим, свору из пятнадцати гончих, рассчитывая позабавиться охотой во время визита. Для присмотра за собаками во время путешествия был нанят человек, которому платили жалованье.{510}

Сразу после высадки Изабелла отправила к Эдуарду гонца с письмом, сообщавшим о ее благополучном прибытии{511}. Проезжая через свое графство Понтье, она прежде всего заехала в Булонь, где 3 марта молилась в часовне Богородицы в том самом храме, где выходила замуж. Уже на следующий день она оказалась в Монтрейле, а еще через день — в деревне Креси-ан-Понтье. 6 марта она добралась до Сен-Рикье, где побывала на богослужении в церкви прекрасного древнего бенедиктинского аббатства (основанного в VII веке). В Амьене на берегах Соммы она задержалась на два дня, 7 и 8 марта, и преподнесла дар часовне Сен-Фермена в большом соборе этого города. Двигаясь на юг, Изабелла 9 марта достигла Пуа-де-Пикарди, прежде чем направиться в Нормандию, где она посетила города Жерберуа, Нёмарше, Жизор, Шар и Понтуаз.{512}

Наконец 16 марта королева прибыла в Париж и заняла ту же резиденцию в Сен-Жермен-де-Пре, где останавливалась с Эдуардом год назад. Сразу после прибытия она посетила близлежащий бенедиктинский монастырь и сделала там пожертвование; во время своего пребывания в Париже она посетила несколько церквей и отправила дары многим святым местам, в частности, в собор святого Иакова Компостельского в Испании и святого Бриока в Бретони.{513}

Вечером накануне приезда Изабеллы в Париж король Филипп и его придворные стали свидетелями сожжения ее крестного отца, Жака де Молэ, последнего магистра ордена тамплиеров, и его помощника, Жоффруа де Шарне. Казнь была произведена на островке посреди Сены, в центре Парижа. Широко известна легенда о том, как Жак де Молэ, сгорая на медленном огне, проклял короля Филиппа и его потомков до тринадцатого колена, и обещал встретиться с ним и с папой Климентом пред лицом божьего суда еще до конца года.{514} Можно сомневаться, были ли на самом деле произнесены эти слова; но в любом случае мрачное событие испугало людей и наверняка бросило тень на встречу Изабеллы с отцом.

Вскоре после прибытия в Париж Изабелла, не только как королева Англии, но и как смиренная дочь, от имени мужа вручила Филиппу IV семь петиций по поводу Гаскони и просила ответить на них благожелательно и милостиво, с тем, чтобы страна обрела выгоду, а Филипп — честь, и она могла бы вернуться счастливой к своему супругу и господину. Судя по свиткам, содержащим сведения о заседаниях Parlement, именно ее личное вмешательство заставило короля Филиппа удовлетворить часть петиций и еще часть оставить для дальнейшего рассмотрения; однако по всем остальным пунктам он отказал наотрез. Родительская любовь отнюдь не ослепила его до забвения собственных интересов.

Достигнутый Изабеллой начальный успех открыл путь к дальнейшим переговорам, которые предстояло вести посланникам Эдуарда. Королевы они уже не касались напрямую — хотя, разумеется, она могла попробовать повлиять на отца при личном общении. В том, что переговоры впоследствии закончились провалом или патовой ситуацией, нет ее вины.{515}

18 марта Изабелла написала мужу еще одно письмо, очевидно, докладывая, как Филипп принял ее петиции. На следующий день, возобновив свое паломничество, она выехала из Сен-Жермена в Палезо, к юго-востоку от Версаля, и еще через день прибыла в Сен-Арну-ан-Ивелин. Оставив большую часть свиты в укрепленном городе Галардон, в большом приорате, она с несколькими приближенными успела за 21-24 марта побывать в Шартрском соборе и проехать дальше на юг, чтобы преподнести дары образу Девы в базилике Клерисент-Андре на Луаре. В каждом из храмов, которые Изабелла посещала, она оставляла пожертвования в виде дорогих тканей. Дорогой она также приобрела мех и настенное панно с изображением бабуинов.{516}

Королева вернулась в Сент-Арну 24 марта и через день оказалась в Лонпоне на реке Орж. 27 марта она отправила новые письма королю Эдуарду и нескольким английским лордам, а 30-го вернулась в Париж. На этот раз она поселилась в Сен-Жермен-ан-Лэ, любимой летней резиденции королей Франции среди обширного леса Сеп-Жермен, веками служившего охотничьими угодьями для королевской семьи.[63] Здесь она отдыхала до 16 апреля. В те дни она часто навещала отца, который пребывал в своем дворце Ситэ в Париже; 6 апреля были выплачены деньги десяти факелоносцам, освещавшими ей ежевечерний путь из Сен-Жермена.{517} А 11 апреля Эдуард щедро наградил Изабеллу в благодарность за хорошо проделанную работу: он сообщил, что к ней наконец переходит содержание, прежде числившееся за королевой Маргаритой.{518}

Из Парижа Изабелла 16 апреля отправилась в Понтье. На ночь она остановилась в Буасси-л'Айери близ Понтуаза и оттуда написала Эдуарду, что намеревается ехать обратно в Англию.{519} Но 18 апреля она вернулась в Париж, чтобы выдать деньги Элиасу Джонстону, который еще в январе выехал во Францию для подготовки ее миссии; свита ждала ее в Бонвиллере, где она и присоединилась к ним наутро.{520} В тот же самый день, 18 апреля, словно во исполнение проклятия Жака де Молэ, умер папа римский. В тот век суеверий Изабелла, услышав эту новость, могла вспомнить о проклятии и со страхом подумать, что попрощалась с отцом навсегда.

Теперь королева вновь наведалась в собственные владения. Она побывала в Пуа-де-Пикарди 20 апреля, в Эрене 21 апреля и в Аббевиле 23 апреля, — там она принимала своего брата Карла и дядю, Карла Валуа.{521} На следующий день она разослала письма, возможно, касающиеся важного и мрачного дела (как стало ясно вскоре), королю Филиппу, Людовику Наваррскому и другим вельможным господам и дамам Франции.{522} Минуло еще три дня. Изабелла, проехав на север через Монтрейль и Булонь, вернулась в Виссан, села на корабль и отплыла в Англию. Когда она высадилась в Дувре, ей преподнесли странный подарок — дикобраза, которого, несомненно, сразу отослали в королевский зверинец в Тауэре; в мае была сделана выплата за яблоки для него, но более упоминаний о нем нет — возможно, он прожил недолго.{523}

Изабелла поехала поклониться святому Фоме в Кентербери, где сделала еще одно подношение.{524} Можем ли мы угадать, что побудило ее к этому? Возможно, она просто хотела поблагодарить за благополучное возвращение и частичный успех ее миссии. Или она молилась за жизнь и здоровье отца? Или на душе у нее было так темно, что ей настоятельно потребовалось духовное утешение?

Вероятно, Изабелла вернулась домой возмущенная, поскольку в апреле скандал и трагедия поразили французское королевское семейство, и она оказалась непосредственно замешана в это дело. Оно получило название «дела Тур де Нель», поскольку случилось в той башне в Париже, на берегу Сены, где Маргарита и Бланка Бургундская встречались, обедали и проводили время за адюльтером с братьями д'Онэ. Их невестка Жанна, которая оказалась свидетелем прелюбодеяни, умоляла сестер остановиться, однако нет оснований думать, что именно она раскрыла их измену. Ранее мы видели, что у Изабеллы уже возникало беспокойство относительно этих молодых людей, и она даже сообщала об этих тревогах отцу; многие считали, что именно она была в числе главных свидетелей против своих невесток.

У нас нет причин сомневаться в этом, вопреки ряду свидетельств более поздних хроник. Несмотря на все домыслы и неточности отдельных моментов, имеющиеся записи вполне согласуются между собой. Изабелла действительно находилась в Париже, когда тайна вышла на свет, и у нее были все возможности озвучить свои подозрения и свидетельствовать против невесток. Записи Казначейства показывают, что она вела долгие беседы с отцом — и, вероятно, именно тогда высказала свои обвинения. После того 19 марта она оставила Париж в первый раз и написала три письма брату, Людовику Наваррскому, из Палезо, Шартра и Галлардона,{525} а после отъезда, как мы видели, поддерживала контакт с отцом, дядей и братьями.

Жоффруа Парижский, французский хронист, писавший около 1317 года, утверждает, что после появления Изабеллы во Франции многие вещи были разоблачены и открыты «нашим государям», проверены и найдены истинными многими людьми.{526} Он не уточняет, в чем заключались разоблачения — но на этот период мы не находим ничего более подходящего под это описание, чем история Нельской башни. Кроме того, «среди простонародья повсюду ходили слухи», что именно Изабелла открыла это дело королю, хотя многие такому не верили.{527}

Соблюдение супружеской верности королевами или женами наследников престола было не только требованием морали. Адюльтер ставил под угрозу вопрос о законности наследования власти, и потому мужчина, склонивший к разврату женщину из королевской семьи, считался виновным в государственной измене. Филипп установил наблюдение за пятью подозреваемыми, выждал немного, а затем приказал провести срочное расследование; когда выяснилось, что измена имела место, его возмездие было ужасно. Все любовники были арестованы. Мы узнаем из «Scalacronica», что один из рыцарей бежал в Англию, но был там захвачен и отправлен обратно, навстречу жестокой судьбе. После беспощадных пыток братья д'Онэ признались в своих преступлениях и были приговорены к смерти. В апреле, на судебном заседании за закрытыми дверьми Маргарита и Бланка также признали свою вину перед членами Парижского Парламента. В мае их обеих приговорили к пожизненному заточению.[64]

Брак Маргариты с Людовиком Наваррским был немедленно расторгнут; впрочем, он никогда не был особенно счастливым, потому что принц часто покидал свою игривую и стройную жену ради игры в мяч[65], к которой питал истинную страсть. Не удивительно, что она вздумала искать любви на стороне. Теперь, проливая бесконечные слезы раскаяния, Маргарита принуждена была надеть грубое платье кающейся грешницы. В знак позора ее остригли наголо{529}, а затем заперли в сырой и темной камере замка Гайяр (Шато-Гайяр) в Нормандии — угрюмой крепости, воздвигнутой в конце XII века Ричардом Львиное Сердце; похоже, что обращались с нею с систематической жестокостью. Ее двухлетнюю дочку Жанну, единственную выжившую из детей, лишили прав наследования, подозревая, что Людовик не был ее отцом. Подозрение, скорее всего, было необоснованным, поскольку Маргарита, судя по всему, вступила в преступную связь только после рождения Жанны в 1311 году.

Бланку Бургундскую также, обрив голову, заточили в подземелье замка Гайяр — но папа римский, несмотря на мольбы ее мужа Карла, отказался расторгнуть их брак. Лишь спустя десять лет, после того, как Бланка произвела на свет ребенка от своего тюремщика, папа пошел на уступки, и ей позволили принять монашеский сан в обители Мобиссон. Но здоровье Бланки было уже подорвано суровыми условиями заключения, и год спустя, в 1326 году, она умерла.

Принц Филипп не отверг свою жену, Жанну Бургундскую, веря в ее невиновность; но, несмотря на то, что Парижский Парламент ее оправдал, она несколько месяцев содержалась под домашним арестом в Дурдане за то, что скрыла шашни сестер. Однако с ней обошлись с намного большим снисхождением и уважением, чем с Маргаритой и Бланкой, и в 1315 году она была вновь допущена ко двору. Впоследствии она подарила мужу еще двоих детей.

С незадачливыми братьями д'Онэ поступили значительно суровее: после того, как любовников прилюдно кастрировали и отрезанные гениталии бросили собакам, их частично освежевали заживо, а затем колесовали, переломав все кости, и наконец милосердно обезглавили на Монфоконе в Париже; изломанные тела выставили для всеобщего обозрения на виселице.{530}

Если Изабелла и испытывала какие-то угрызения совести за ужасную участь этих глупых распутных девушек и их любовников, никаких сведений об этом не сохранилось. И если она действительно выдала их, то, несомненно, усматривала в этом акт спасения дома Капетингов, поскольку нельзя было допустить осквернения священной крови, унаследованной от предков, внебрачными примесями. Высказывалось мнение, что она была инициатором заговора с целью дискредитировать потомство братьев, чтобы ее сын мог впоследствии унаследовать французский трон.{531} Однако думать так — значит слишком раздвигать границы вероятного, поскольку французские принцы были совсем молоды и запросто могли вступить в новый брак, родить новых наследников. Мы вообще не имеем каких-либо указаний на существование подобного заговора. Изабелла отправилась во Францию по поручению Эдуарда II, а не затем, чтобы погубить своих невесток.{532}

В «Хронике графов Фландрии» (Chronicum Comitum Flandriae) есть также утверждение, что обвинения против принцесс и их рыцарей были «беспричинны», и все это подстроил главный советник Филиппа, Ангерран де Мариньи. Но мы знаем, что король сам организовал слежку за любовниками, и обвинение, видимо, основывалось на установленных фактах. Король Филипп вряд ли допустил бы такое поношение французской короне без должных па то оснований.

Действия Изабеллы выдают определенную безжалостность ее характера, чего вполне можно было ожидать от дочери Филиппа IV. Кроме того, они вызвали отрицательную реакцию — по крайней мере во Франции, где ее обвиняли в предательстве невесток, и на какое-то время это отчетливо сказалось на дипломатических отношениях с Англией.{533}

* * *  
Между тем Эдуард II закончил приготовления к походу против шотландцев, и 10 июня многочисленная английская армия собралась в Уарке, Нортумберленд. На следующий день войска выступили на Бервик. Среди помощников короля были Пемброк и Мортимер. Хотя Ланкастера, Уорвика, Арундела и Сюррея также призывали принять участие, никто из них не явился, объяснив свое вызывающее поведение тем, что король отправился на войну, не получив согласия Парламента и тем самым нарушив Ордонансы.{534}

Прибыв в Лондон по возвращении из Франции, Изабелла запаслась деньгами на расходы и немедленно поехала верхом на север, догоняя мужа; проехав через Донкастер, Понтефракт и Боробрндж, она появилась в Бервике 14 июня{535} и поселилась в замке, который сравнительно недавно был хорошо укреплен Эдуардом I. Королева по мере возможности участвовала в подготовке к кампании, в частности, заимообразно снабдила Глостера оборудованием для полевой кухни; вернуть его Глостер не смог.{536} Уже 17 июня огромное войско вышло из Бервика, а пять дней спустя достигло Фолкирка.

Роберт Брюс был начеку и поджидал англичан: его войска стояли, перегораживая подход к Стирлингу, в местности под названием Бэннокберн. Обе армии столкнулись именно там. У Брюса было намного меньше людей — 7000 против 20 000 у Эдуарда — но он хорошо знал окрестности и сознательно выбрал участок, окруженный болотами, а на самом участке велел выкопать скрытые ямы-ловушки, которые впоследствии оказались смертельными для армии захватчиков. Сражение длилось два дня, 23 и 24 июня, и итогом его стало сокрушительное поражение англичан. Молодой граф Глостер был среди 4000 убитых, граф Херефорд попал в плен[66], а король Эдуард, хотя и «дрался как лев», вынужден был бежать с поля боя. Деспенсер помог ему тайком проделать путь домой через Данбар и Бервик; он бросил все, включая свою печать. Впоследствии Брюс-победитель учтиво отослал ему печать и все прочие вещи.{537}

Изабелла находилась в Бервике, когда туда явился ее муж, удрученный, сердитый и униженный. Она постаралась поддержать его, отдала ему на время свою печать взамен утерянной, проследила, чтобы вычистили его доспех. Она также приобрела одежду для трех рыцарей, потерявших все имущество при бегстве с поля боя{538}, а несколько позже добилась освобождения королевского гонца Роберта, который после разгрома при Бэннокберне попал в тюрьму за «непочтительные и непристойные речи» о государе. Он говорил: «неудивительно, что король не сумел выиграть битву — ведь он, вместо того чтобы слушать мессу, проводил время в праздности, гулял, копал и вообще недостойно убивал время». Изабелла убедила архиепископа Рейнольдса поручиться за добронравие гонца;{539} видимо, у нее хватило мудрости осознать, что человека наказали лишь за высказанные вслух чувства, которые молчаливо разделяло большинство народа.

Ужасное впечатление от разгрома отражено в словах автора «Жизнеописания Эдуарда Второго»: «О день возмездия и крушения, день величайших потерь и позора! Злосчастный и проклятый день, да не будешь ты помянут в нашем календаре!» Бэннокберн стал катастрофой для Эдуарда по многим причинам. Он окончательно развеял надежды Англии на установление политического господства над Шотландией, укрепил положение Брюса как короля и независимость Шотландии. Северные области Англии остались еще более беззащитными, чем прежде, перед набегами шотландцев и вымогательствами лордов, обещающих защиту. И, наконец, было окончательно подорвано доверие баронов к Эдуарду II, а позиция Ланкастера стала непоколебимо прочной, и он исполнился решимости усилить действенность Ордонансов.

Почти сразу же «лорды-учредители» собрались в Йорке, где в сентябре впавшему в немилость королю пришлось посмотреть в лицо своему Парламенту. Изабелла также присутствовала на заседании{540} — несомненно, расстроенная и униженная позором мужа. С каменными лицами сидели король и королева, слушая, как Ланкастер возлагает вину за поражение Англии на государя, не пожелавшего соблюдать Ордонансы; затем он отказался учесть, что Эдуард требует продолжить войну, и заявил о необходимости сократить численность королевского двора и администрации так, чтобы расходы на их содержание не превышали 10 фунтов в день. Эдуард вынужден был капитулировать: «он ни в чем не отказал графам»;{541} исправить положение не могло ничто. Всем было ясно, что отныне не Эдуард, а Ланкастер правит Англией. Эдуарду отводилась роль декорации, марионетки в руках Ланкастера.

Изабелла, как всегда, несгибаемая, стала на сторону мужа. У Ланкастера теперь имелись все причины рассматривать ее как врага. Она прежде отличала Глостера, с которым тот не ладил, и продолжала дружить с Бомонтами, ненавистными ему; она пригласила их вернуться ко двору после того, как «учредители» отставили их. Даруя прощение разным лицам, королева не обращалась к Парламенту и игнорировала указания Ордонансов. Более того, она имела немалое влияние на отца, который в свое время посылал законоведов, чтобы помочь Эдуарду обойти Ордонансы.{542}

В отместку за все это Ланкастер постарался, чтобы доходы Изабеллы были сокращены; это резкое изменение очевидно из финансовой документации за период между октябрем 1314 года и мартом 1316 года;{543} к счастью, у короля имелась возможность отчасти восполнить недостачу небольшими выдачами из средств собственного Гардероба.{544}

Возможно, враждебность Ланкастера была не единственной причиной денежных затруднений: погода вторила политической ситуации, во второй половине лета и осенью проливные дожди погубили урожай, и следующие два года по всей Европе были голодными.

Возвратившись в Вестминстер, Изабелла получила скорбное известие о смерти отца, короля Филиппа, который умер 29 ноября в Фонтенбло, сраженный ударом (инсультом) во время охоты. Вот теперь многие поверили, что проклятие магистра тамплиеров и впрямь осуществилось — ведь и папа, и король Франции в самом деле умерли, не дожив до конца года. Если добавить к этому династический скандал, постигший сыновей Филиппа, вряд ли нас удивит то, как быстро пристало к этой семье прозвище «les rois maudits» — «проклятые короли». Что касается дочери Филиппа то тогда ей вполне могло показаться, что проклятие затронуло и ее, и мужа, как дочь и зятя Филиппа.

Филиппу IV наследовал старший сын, ставший Людовиком X и получивший прозвище «le Hutin», примерно переводимое как «Сварливый», с оттенком «упрямый». Его королева находилась в тюрьме, его дочь была лишена прав наследования — не слишком удачное начало царствования. Молодой человек отличался легкомыслием, не слишком интересовался делами правления, и действительным правителем Франции при нем сделался его дядя Карл Валуа.

И в Авиньоне также настали перемены. Был избран новый папа, проницательный и умный Иоанн XXII, которому предстояло сыграть весьма важную роль в дальнейшей жизни Изабеллы. В декабре 1314 года королева, поздравляя его с избранием, послала ему две ризы, расшитые кораллами и крупным жемчугом, работы Розы Берфорд, жены купца из Лондона. Покупка была сделана при посредстве женщины по имени Кэтрин Линкольн. Через своего милостынераздавателя Изабелла также отправила Папе кадильницу, кувшин и золотую пряжку, украшенную жемчугом и драгоценными камнями. Эти три подарка вместе стоили 300 фунтов, и заплатил за них король.{545}

* * *
Долго тянувшаяся история со снятием отлучения с Пирса Гавестона завершилась в те же месяцы. Эдуарду удалось упросить папу, и 2 января 1315 года король велел завернуть тело своего горько оплакиваемого «близкого друга»{546} в золототканую парчу и похоронить с большой помпой в доминиканской церкви в Лэнгли. Заупокойную мессу служил архиепископ Рейнольде, ему помогали еще четыре епископа и тринадцать аббатов. На погребении присутствовали королева, сводный брат Эдуарда Томас Бразертои, граф Норфолк, явились также Пемброк, Мортимер, Хыого Деспенсер-младший, Генри де Бомонт, лорд-мэр Лондона и пятьдесят рыцарей. Херефорд, который в свое время содействовал осуждению Пирса на смерть, но теперь примирился с королем, также был в числе присутствующих. Однако большинство других вельмож осталось дома.{547} Эдуард заплатил за то, чтобы во всех церквях Англии отслужили мессы за душу Гавестона, и впоследствии основал в Лэнгли часовню, где за Пирса молились постоянно. Счета Гардероба показывают, что каждый год, до конца своих дней, король отмечал годовщины рождения и смерти Гавестона, заказывая мессы и делая пожертвования, в том числе богатые ткани, месту его упокоения.{548}

Парламент был в сердитом настроении, когда 20 марта началась сессия в Вестминстере; на ней были подтверждены Ордонансы и выдвинуто требование отставки еще нескольких сторонников короля, включая Деспенсера-старшего и Генри де Бомонта.{549} 23 февраля, за день до того, как Бомонт покинул двор короля, Изабелла вызывающе продемонстрировала солидарность с мужем, пригласив Генри де Бомонта на пир, устроенный ею; там присутствовали и другие ведущие сторонники королевской партии, такие, как графы Ричмонд и Норфолк. Изабеллу Вески в то время также удалили от двора, но Изабелла поддерживала с нею тесные отношения, обмениваясь письмами или гонцами.{550} О контактах Изабеллы с Ланкастером или его сторонниками в это период нет никаких сведений.{551}

В апреле сам король устроил большой банкет в Вестминстере для архиепископа Кентерберийского и знати, но это было последнее мероприятие такого рода на долгое время вперед. И зал вскоре после этого был поврежден пожаром, и настроение оказалось не то: весной снова полили катастрофические дожди, по всей Европе прошли наводнения и не прекращались до осени; в итоге новый урожай тоже пропал, и наступил самый жестокий голод в европейской истории.

Вдобавок ко всем прочим бедам Эдуарда прошли слухи о шотландском вторжении в Ирландию; в конце апреля он снова направил туда наместником Роджера Мортимера{552} — и весьма своевременно, так как в мае Роберт Брюс, заинтересованный в создании кельтской коалиции против Англии, послал своего брата Эдварда освободить ирландцев от власти англичан. В июне Эдварду Брюсу сдался Дандолк, а в сентябре он взял Ольстер.

Между 5 и 23 июня Эдуард и Изабелла посетили новый город Уинчелси в Сассексе. Тот был выстроен Эдуардом I по регулярному плану, наподобие укрепленных городков в его континентальных владениях, взамен старого города, который смыло в море во время большого шторма; королевская чета, видимо, останавливалась в недавно основанном монастыре францисканцев. Голод там не сказывался, поскольку город процветал, и короля с королевой ублажали яствами и винами. Изабелла побывала на мессе в приходской церкви, посвященной Фоме Беккету, и ее капеллан сделал пожертвования от ее имени. Затем Изабелла с Эдуардом направились на юг, к Гастингсу, где остановились в замке и принесли дары тамошней часовне; их развлекали два арфиста и скрипач.{553} Потом супруги еще раз совершили паломничество в Кентербери и вернулись в Вестминстер, где оставались по меньшей мере до 7 июля.{554}

Тем временем мучительный голод скрутил Англию.{555} Цены на зерно взлетели до беспрецедентного уровня: известно, что 9 августа, в канун святого Лаврентия, даже королю с королевой с трудом удалось приобрести хлеб, когда они проезжали через Сент-Олбанс.{556} Из-за нехватки продовольствия совет издал постановление, чтобы лица рангом ниже графа не потребляли более двух блюд за каждой трапезой, но это привело лишь к тому, что лорды сократили число слуг и уволили лишних, оставив их умирать от голода. Не хватало также корма для стад, от этого начались эпидемии и массовый падеж скота; скот резали, и повсюду среди затопленных полей валялись, загнивая, туши мертвых животных. Вскоре это привело к нехватке также мяса и молочных продуктов, и для многих подданных короля настала «такая нужда, какой от века не бывало».{557} В Нортумбрии ели собак и лошадей, и «всякую нечистую живность»{558}. В источниках есть сообщения о том, что отчаявшиеся люди шли на убийство ради пищи, и даже о случаях каннибализма. Судя по некоторым данным, смертность от голода в некоторых областях составляла 10%. В городах страдала торговля, многие горожане лишились средств к существованию. Эдуард издавал указы о снижении цен на продукты, но он ничем не мог облегчить жестокое испытание, постигшее его страну.

12 августа умер Уорвик, искренне оплакиваемый. Его друзья заявили, что граф был отравлен; возможно, кто-то пытался так дискредитировать короля. Смерть Уорвика обеспечила Ланкастеру позицию неоспоримого превосходства. Всего четырьмя днями ранее, 8 августа, Эдуард назначил его наместником на Севере. Ланкастер уже успел сменить большинство королевских чиновников и шерифов собственными ставленниками и пользовался широкой поддержкой как самозваный защитник Ордонансов. Он контролировал администрацию, издавал приказы, даровал помилования, удовлетворял прошения и назначал чиновников. Если король желал что-то предпринять, он был обязан спросить совета у Ланкастера; но, так как Ланкастер предпочитал держаться в стороне от совета, Эдуарду приходилось обращаться с ним почти как с суверенным правителем и отправлять посланцев к нему в Кенилворт или Доннингтон.{559} Изабелле, дочери самовластного Филиппа IV, не могло быть весело при таком отношении к королевскому достоинству ее мужа.

Вскоре после этого из Франции пришло известие, что Маргарита Бургундская умерла в тюрьме 14 августа. Поговаривали, будто ее то ли удавили, то ли задушили, или заморили голодом; и в данном случае, возможно, слухи не были ложными — королю Людовику настоятельно требовался наследник. 19 августа, спустя всего пять дней после кончины жены, он женился на дальней родственнице, Клеменции Венгерской, которая соперничала с Изабеллой по красоте — ее считали самой красивой принцессой в Европе. Через десять дней она вместе с супругом была коронована в Реймсе.

В сентябре Эдуард и Изабелла оказались в Барнуэллском приорате августинцев в Нортхэмптоншире, который был основан еще в XII веке и славился умением принимать королей. В конце месяца они наведались в Линкольн, а в октябре остановились в Клипстоне, королевском охотничьем доме в Шервудском лесу. В декабре Изабелла оставалась там одна, пока Эдуард ездил на встречу с баронами в Донкастер.{560} Рождество они также провели порознь — король на праздниках «занимался греблей в Кэмбриджских затонах[67] при большом стечении простого народа, для обретения бодрости духа» и даже плавал с этой «глупой компанией» в холодную погоду, что вызвало у баронов лишь насмешку; они открыто высказывали презрение к подобным «детским забавам».{561}

* * *
В декабре 1315 года пришли недобрые вести из Ирландии: Мортимер был наголову разбит Эдвардом Брюсом в битве при Келлсе, в Мите. Власти англичан в Дублине, по сути, пришел конец, и Мортимер спешно отправился в Англию за подкреплениями. Он появился при дворе 17 января{562}, но король, нуждаясь в поддержке в борьбе против Ланкастера, оставил его в Англии.

Соответственно, Мортимер участвовал в сессии{563} Парламента, которая открылась в Линкольне под конец января, но Ланкастер не соизволил сразу осчастливить собрание своим присутствием, хотя вопросы голода и войны с шотландцами требовали безотлагательного решения; он прибыл лишь три недели спустя, 12 февраля. Тем не менее благосклонный Парламент назначил его главным советником короля — явно против воли Эдуарда, — поскольку лорды согласились, что «король не должен предпринимать никакие серьезные дела без согласия Совета».{564} В это время Эдуард и Изабелла жили в замке Сомертон под Нэйвенби, в восьми милях южнее Линкольна. Этот замок был построен в 1281-1282 годах, и король бывал в нем еще до восшествия на престол. Там Эдуард установил пенсион в размере 50 фунтов и подарил земельные угодья в Понтье няне Изабеллы, Теофании де Сен-Пьер, видимо, при ее уходе на покой.{565} Он наградил также собственную няню, Элис Лэйгрев, за преданную службу Изабелле.{566} Примерно в то же время Ланкастер тоже затратил 92 фунтов на подарки Теофании и французским служащим королевы.{567}

К февралю Изабелле стало ясно, что она снова беременна. 27 марта ей доставили новые носилки, чтобы она могла путешествовать с удобствами — женщинам в таком положении не принято было ездить верхом.

В апреле снова собрался Парламент, теперь уже в Вестминстере, но вскоре после этого Ланкастер вышел из состава Совета. С этого момента он проводил большую часть времени в своих поместьях на севере страны, где содержал штат не хуже королевского, однако почти не занимался конкретными делами правления. Он проявил себя нерешительным, медлительным и не слишком способным правителем, и постепенно терял поддержку, как из-за собственной инертности и малой компетенции, так и за счет неутомимых интриг Эдуарда. Ему не было никакого дела до ужасающего положения в стране: голод по-прежнему свирепствовал, шотландцы безнаказанно продолжали набеги на северные земли, валлийцы подняли мятеж, и королевство находилось на краю всеобщей смуты — междоусобицы между баронами вспыхивали то здесь, то там. Но Ланкастер раз за разом пренебрегал государственными заботами, уделяя внимание лишь личным интересам. Он обуздал своего короля, но не сумел предложить подходящую альтернативу; соблюдать принципы, которые он так громко провозгласил, ему, по всей видимости, уже не хотелось, и он теперь стремился лишь к одному: подчинить и унизить короля.

Меж тем Мортимер, подавив восстание в Уэльсе, поднятое патриотом по имени Ллуэлин Брен{568}, возвратился ко двору 21 апреля, но между маем и августом вновь отправился на запад. Затем пришло удручающие известие, что Эдвард Брюс 1 мая короновался верховным королем Ирландии.

Недобрые вести в тот год не переводились: 5 июня брат Изабеллы, король Людовик, умер в Венсенне от плеврита или пневмонии, выпив вина со льдом после жаркой игры в мяч. Он оставил вдову, королеву Клеменцию, беременной; до рождения ее ребенка Франции предстояло оставаться без короля — впервые с 987 года, когда была основана династия Капетингов; поэтому второй брат Изабеллы, Филипп, граф Пуатье, был назначен регентом Франции на период до совершеннолетия будущего государя. Известие о кончине Людовика дошло до Изабеллы 20 июня, и она удалилась в Мортлейк в Сюррее, чтобы как-то пережить свое горе.{569}

Теперь, когда Ланкастер самоустранился и недовольство его поведением в обществе росло, король мало-помалу приходил в себя. В июне он начал возвращать придворных, пострадавших от ланкастеровской чистки, в том числе и Деспенсера-старшего, а 1 июля восстановил доходы Изабеллы, подтвердив все земельные пожалования, которые она получала с 1314 года{570} и увеличив сумму, отпускаемую на содержание ее двора.

Король наметил на октябрь новую кампанию против шотландцев, и 20-21 июля договорился с банкирами Барди о покрытии расходов королевы на время его будущего отсутствия.{571} В надежде на дальнейшее укрепление своего авторитета он написал папе, чтобы выяснить, нельзя ли ему короноваться заново, чтобы принять помазание тем елеем, который привез в Англию Томас Беккет; Папа, человек более мудрый, чем Эдуард, сумел предвидеть, какие последствия может спровоцировать этот акт, и отказал.

В конце июля Изабелла уехала в Элтем отдохнуть перед родами, а король отправился на север, в Линкольн, на следующую сессию Парламента. Теперь он изо всех сил старался зазвать Ланкастера обратно ко двору, надеясь заручиться его поддержкой для предстоящей шотландской кампании, но после того, как 29 июля в Линкольне начались заседания Парламента, они с Ланкастером затеяли яростную ссору по поводу Шотландии, и всякие надежды на поход были погублены на корню.{572}

15 августа Изабелла родила в Элтеме второго сына, Джона. Король решил воспользоваться этим счастливым событием как предлогом для примирения с Ланкастером, и сразу после родов королева послала своего слугу Гудвина Хотэйна с письмами к Ланкастеру и Джону Солмону, епископу Норвичскому, «приглашая их приехать в Элтем и стать крестными для ее сына Джона». Необходимый жест был сделан, но в ответ пришел непростительный, оскорбительный отказ, поскольку в источниках не упоминается о присутствии Ланкастера на крещении.

Малютка-принц был крещен 20 августа в часовне королевы в Элтеме{573}, где установили купель, задрапированную золотой парчой и редким дорогим турецким ковром. Эти ткани приобретал Джон де Фонтенуа, клирик при часовне королевы, при посредстве королевского Гардероба, откуда портному королевы, Стефену Талуазу, выделили еще пять отрезов белого бархата на платье для ритуала очищения. Эдуард подарил Изабелле кое-какие драгоценности и заплатил 40 фунтов за эту церемонию.{574} Дворецкого Изабеллы, сэра Эйбуло де Монтибуса, король наградил 100 фунтами за то, что тот прискакал в Йорк с радостной вестью о «счастливом появлении на свет» Джона Элтемского, как впоследствии прозвали этого принца.{575} Изабелле в награду достались земельные пожалования и ценные вещи, предоставленные в кредит банком Барди;{576} кроме того, отец и муж заказал молебны за нее и Джона в Йоркской обители доминиканцев.

Опасаясь вооруженного столкновения с Ланкастером, 9 сентября король велел Изабелле как можно скорее приехать к нему в Йорк.{577} Та покинула Элтем до 20 сентября, 22-го была в Бантингфорде, в Хертфордшире и еще через пять дней прибыла в Йорк. Эдуард, ожидавший с тревогой ее прибытия, наградил гонца, который явился с сообщением, что она уже близко.{578} В Йорке король и королева оставались до октября, когда они вернулись на юг.{579} К этому времени доверие Эдуарда к суждениям Изабеллы так возросло, что он позволил ей присутствовать на собраниях совета.

9 октября умер епископ Даремский. И Эдуард, и Изабелла выдвинули собственных кандидатов на освободившееся место. Эдуард хотел видеть на нем Генри Стенфорда, приора из Финчейла, а Изабелла, под влиянием Генри де Бомонта и Изабеллы Вески, предпочла их брата, «роскошного» и «веселого»{580} Льюиса де Бомонта. Это решение, похоже, специально было рассчитано на то, чтобы разозлить Ланкастера.

Имелись также и другие претенденты, выдвинутые самим Ланкастером и Херефордом, но 19 октября король поручил Пемброку обеспечить избрание либо его собственного ставленника, либо человека королевы; Пемброк направил нескольких баронов в Даремский собор для поддержки желаний короля. Но 6 ноября монахи Дарема избрали Генри Стенфорда. Узнав об этом, королева рассердилась и, поспешно явившись к королю, пала перед ним на колени, умоляя посодействовать Льюису де Бомонту, уверяя, что тот будет «воистину каменной стеной» против шотландцев.{581} Не обращая внимания на протесты представителей епархии Дарема, заявлявших, что Льюис совершенно неграмотен, Эдуард сдался на уговоры жены, отказался санкционировать назначение Стенфорда и направил жалобу в Авиньон.{582}

Той осенью Мортимеры, дядя и племянник, высоко поднялись по придворной лестнице. В начале октября Мортимер из Черка был вновь назначен юстициарием Северного Уэльса спочти королевскими полномочиями, а в ноябре Роджер Мортимер убедил Эдуарда поручить ему дела с Эдвардом Брюсом и был назначен наместником короля в Ирландии. Он сразу же приступил к сбору войска для возвращения туда.{583}

Из Франции снова пришли печальные вести. 14 или 15 ноября королева Клеменция родила сына, короля Иоанна I «Посмертного» — но драгоценное дитя умерло, прожив всего семь или восемь дней, и было похоронено рядом с отцом в аббатстве Сен-Дени. Ему наследовал дядя, второй брат Изабеллы, взошедший на престол под именем Филиппа V.

Филипп V, прозванный «Долговязым» или «Белокурым», был королем того же типа, что и его отец: красивый, умный, решительный, жесткий и беспощадный. Не мудрено, что в народе поползли разговоры, будто он ускорил смерть своего маленького племянника; возможно, в этих разговорах была доля правды.

В начале декабря король приказал казначейству выдать Изабелле еще 366 фунтов 3 шиллинга 4 пенса годовых, помимо дохода с ее английских земель; однако бароны казначейства медлили с платежами, и в январе королю и королеве пришлось дважды им напоминать.{584}

Рождество этого года они провели в Клипстоне. Роджер Мортимер был среди придворных и оставался там еще после праздника Богоявления.{585} Но рождественские удовольствия были омрачены конфликтом, поскольку Ланкастер сеял раздоры, и Англия снова приближалась к рубежу гражданской войны.

* * *
Филипп V с Жанной Бургундской короновались 9 января 1317 года в Реймсе, но в стране еще бытовало мнение, что его племянница, лишенная прав Жанна Наваррская, могла претендовать на трон с большими основаниями, чем он. Поэтому в следующем месяце Филипп собрал ассамблею трех сословий и вытащил на всеобщее обозрение то, что ему угодно было именовать «Салической правдой» (свод законов, предположительно датируемых эпохой первых франкских королей), где утверждалось, что «женщина не может наследовать королевство Францию». Подлинность этого текста была сомнительна и явно противоречила общепринятым нормам феодального наследования; впоследствии его применение оказало далеко идущее влияние на судьбу Изабеллы и ее наследников. Что касается Жанны, имевшей всего шесть лет от роду, Филипп утихомирил ее сторонников, согласившись, чтобы она наследовала своему отцу как королева Наваррская.[68]

Тем временем в январе сам Роберт Брюс высадился в Ирландии и в феврале обосновался вместе со своим братом в Ольстере. Но, когда они устремились на юг и подошли на расстояние пять миль к Дублину, Мортимер задержал их продвижение. В том же месяце король с королевой переехали в охотничий домик, небольшой дворец в Кларендоне. Этот дом, построенный в XI веке, стоял посреди леса вблизи от Солсбери. Как и большинство других королевских резиденций, домик заново обустроили при Генрихе III. В покоях Изабеллы были готические окна с фигурными фронтонами, а одно окно украшал витраж с изображением Девы Марии с младенцем. В гардеробной комнате королевы, расположенной под ее личной часовней во имя святой Екатерины, имелись настенные росписи, изображающие сражение Ричарда I с Саладином и сцены из жизни Антиоха. В главном зале был камин с мраморными колоннами и резным рельефом двенадцати месяцев года.[69]

Изабелла участвовала в заседании совета, состоявшемся в Кларендоне 9 февраля{586}, на котором Эдуард и его сторонники обвинили Ланкастера в злоумышлении против него совместно с шотландцами. Ланкастер отрицал обвинение, но многие заметили, что при беспрестанных набегах шотландцы обходят и оставляют нетронутыми его поместья, и открыто утверждали, что он намерен заручиться помощью Роберта Брюса против Эдуарда — а это уже квалифицировалось как самая тяжелая форма измены.{587}

В тот же день, 9 февраля, снизойдя к мольбам королевы, а также, по-видимому, к немалым взяткам (включавшим, например, дары на сумму 1904 фунта от короля и королевы), покладистый папа Иоанн отдал Льюису де Бомонту кафедру в Дареме с условием, что означенный Льюис обучится искусству чтения.{588} Однако в день своего возведения в сан, 26 марта 1318 года, он продемонстрировал явное незнание латыни.{589}

В конце того же месяца освободилось еще одно епископское кресло, в Рочестере, и опять Изабелла ввязалась в борьбу за право усадить на него своего человека, состязаясь в этом с королем. Эдуард написал папе Иоанну, расхваливая Хэмо де Хита (Hamo de Hethe), а Изабелла просила понтифика за собственного исповедника Джона Чизоя. Она заручилась также поддержкой своего брата, короля Филиппа, и Пемброка. Услышав о том, как она противопоставляет себя мужу, папа и его кардиналы «призадумались», но объяснили это «несостоятельностью» Эдуарда. Однако на этот раз желание Изабеллы не исполнилось, и 18 марта Хэмо де Хит был избран епископом Рочестерским.{590}

В апреле король и королева посетили Рэмси (Ramsey) в Хантингдоншире,{591} где остановились в гостевом доме, построенном около 1180 года и посвященном памяти святого Фомы Кентерберийского. Голод отступил, Англия снова становилась «плодовитой, изобилующей всяческими добрыми вещами».{592} И новости из Ирландии теперь обнадеживали, так как той весной Роберт Брюс вернулся в Шотландию, а вскоре после этого Мортимер разбил своих давних недругов, предателей Ласи. Далее он занялся восстановлением английской администрации и стал уговаривать ирландских подданных короля вернуться под его руку.

Апрель стал месяцем первого появления четырехлетнего принца Эдуарда на людях. О самом раннем детстве наследника известно только то, что он провел его в Элтеме с братом Джоном в «башне принцев»[70], и среди его высокородных товарищей был один из Гиффинов из Уэльса. Зато мы знаем, как его воспитывали. Обучение было поручено клирикам на королевской службе, наиболее известным из которых был Ричард де Бери — в 1333 году бывший ученик возведет его в сан епископа Даремского. Бери был большим библиофилом и ученым, в свое время служил послом во Франции, Эно[71] и Германии. Под его надзором принц учился читать и писать — первый из дошедших до нас автографов английских королей принадлежит его руке; он бегло овладел норманнским диалектом и французским языком, латынью и английским. Он мог говорить также на немецком и фламандском языках. У нас есть множество свидетельств тому, что он достиг прекрасных успехов в необходимых аристократу умениях: верховой езде, фехтовании, турнирных боях, псовой и соколиной охоте, охоте с гончими, танцах, пении и стрельбе из большого лука. Его научили быть красноречивым, вежливым и любезным со всеми. Ни один король не пожелал бы себе более многообещающего сына и наследника.

* * *
Парламент собрался в Вестминстере 15 апреля. В тот же день было выплачено 20 фунтов некому брату Ричарду Брамфилду «за три дня увеселений для государя короля, государыни королевы и лорда Эдуарда, их сына».{593} 22 апреля Эдуард отдал Изабелле поместья Уоллингфорд, прежде принадлежавшее Гавестону, и Сент-Валери.

Затем вдруг разразился скандал. В мае графиня Ланкастер, Элис де Ласи, бежала со своим любовником Эйбуло Лестронджем — сквайром на службе у недруга Ланкастера, графа Сюррея, чей рыцарь, сэр Ричард де Сент-Мартен, «увел» ее от неверного и малоприятного мужа. Элис немедленно обратилась к Сюррею за покровительством, а Лестрондж, не теряя времени, оповестил весь мир о том, что спал с нею еще до ее замужества, и тем самым основательно подмочил ее репутацию.

Вражда между Ланкастером и Сюрреем тлела долгие годы, но похищение жены Ланкастера, непоправимо опозоренной в глазах общества, было смертельным оскорблением, за которое граф жаждал отомстить, и теперь ввязался в разрушительную и тщетную борьбу с соперником за возвращение жены и потерянной чести. Для начала он принялся разорять и грабить земли Сюррея и замки в Йоркшире. Так оба они оказались вовлечены в кровавую, свирепую междоусобицу.[72]

Хуже того, Ланкастер вообразил, будто король и королева подстрекнули супругу покинуть его и договорились о ее похищении на совете в Кларендоне в феврале. Эдуард мягко запретил Ланкастеру прибегать к насилию и посоветовал «искать исцеления только средствами закона»{594}, но это ничего не изменило, хотя графа и предупредили, что, если он будет упорствовать в междоусобных эксцессах, «король либо лишит его головы, либо заточит в тюрьму».{595} Ланкастер, в свою очередь, объявил, что не явится ко двору, поскольку опасается предательства. Теперь невозможно было рассчитывать, чтобы Эдуард и его кузен когда-нибудь примирились.

На Троицу, по обычаю, король и королева давали прием в Вестминстере, но во время пира в зал явилась таинственная женщина, «в театральном наряде, верхом на прекрасной лошади» и, «следуя обычаю игрецов, объехала вкруг столов», а затем приблизилась к возвышению и вручила королю письмо. Не успел он ответить, как она поклонилась, развернула лошадь и покинула зал. Думая, что это какой-то дворцовый розыгрыш, Эдуард велел развернуть письмо и прочесть его вслух для развлечения собравшихся. Однако, к его ужасу и смущению, оно содержало проклятия и поношения его правлению. Неизвестную всадницу немедленно арестовали, и выяснилось, что какой-то рыцарь нанял ее, чтобы доставить письмо; когда допросили этого рыцаря, он упорно твердил, что действовал в интересах чести короля, искренне надеясь, что государь снизойдет до «жалоб своих подданных». Но он подчеркивал, что не предполагал публичного чтения письма. На Эдуарда произвели глубокое впечатление искренность и цельность этого человека, он наградил его «щедрыми дарами», а женщину отпустил.{596} Но к бедам, из-за которых люди решились на подобный шаг, по-прежнему остался равнодушен.

Летом, 7 июля, Эдуард II положил основание тому учреждению, которое впоследствии стали называть Кингс-Холл в Кембридже[73]; оно было заново открыто Генрихом VIII в 1546 году под названием колледжа Троицы (Тринити-колледж)[74]. Эдуард предназначал это заведение для обучения двенадцати ученых, вероятно, рассчитывая, что они станут верными слугами Короны. В 1318 году папа дал этому заведению статус университетского колледжа.

В июле король и королева отправились в Ноттингем. Они провели несколько дней в аббатстве Сент-Олбенс, где Эдуард благословил и прикоснулся рукой к двадцати двум золотушным, страдающим «королевской хворью», в надежде исцелить их — эту королевскую обязанность старательно исполняли все последующие государи вплоть до времен королевы Анны. После этого король и королева переехали в Бедфорд, а оттуда в королевское поместье Кингс-Клифф в Нортхэмптоншире.{597}

Парламент собрался в Ноттингеме 18 июля, а 25-го король подарил Изабелле принадлежавшее ранее Гавестону графство Корнуолл.{598} Позже, в ноябре, королеве назначили также некоторые доходы из Лондона.

В сентябре, после визита в Линкольн, супруги остановились в замке Тикхилл в Йоркшире.{599} 10 сентября, по просьбе Изабеллы, король подтвердил жалованные грамоты, выданные монахам ордена Премонтре из Бланшеланда (на Котантене в Нормандии).{600} Затем они побывали в Йорке, где снова остановились у францисканцев.{601}

* * *
В то время возникла имущественная тяжба, которая имела чрезвычайные последствия как для будущего Изабеллы, так и для национальной политики, и для судеб подданных короля.

Когда Гилберт де Клер, граф Глостер, погиб в 1314 году при Бэннокберне, у него не осталось детей-наследников, поэтому обширное и древнее графство Глостер подлежало разделу между второстепенными наследниками графа, его тремя сестрами. Однако его вдова тут же объявила, что беременна, и дело отложили до рождения ребенка. Но три года спустя ей все-таки пришлось признать, что ребенка не предвидится, и в ноябре 1317 года графство поделили между сестрами графа, которые теперь все были замужем за особами, пользующимися расположением короля.

Старшая сестра, Элинор, в тот момент двадцати пяти лет от роду, была женой Хьюго Деспенсера-младшего, красивого мужчины{602}, года на три моложе короля; он состоял в свите короля, еще когда тот был принцем Уэльским. Он сражался при Бэннокберне в 1314 году, был впервые введен в Парламент в 1315 году и снова служил в Шотландии в 1317 году. В то время как его отец всегда оставался неизменно верным королю, младший Деспенсер первоначально примкнул к партии баронов, которая издавна относилась к старшему Хьюго враждебно. Он был горделив, хитроумен, неприкрыто алчен и себялюбив, но при этом обладал чрезвычайными способностями. Обстоятельства могли спровоцировать его и на агрессию: в 1315 году он незаконно захватил замок Тонбридж, считая, что тот принадлежит вдове Глостера; его пришлось отдать, когда выяснилось, что на самом деле это собственность архиепископа Кентербериийского. В 1316 году по невыясненным причинам Хьюго напал на одного из лордов во время сессии Парламента в Линкольне и избил его.{603}

Судя по счетам королевского Гардероба, жена Деспенсера Элинор де Клер явно была любимицей дяди-короля, поскольку на протяжении всего своего царствования он оплачивал ее расходы на жизнь{604}, а две ее сестры такой привилегией не пользовались.

Вторая сестра, Маргарет де Клер, в возрасте двадцати четырех лет первым браком вышла замуж за Пирса Гавестона, но теперь стала женой Хьюго Одли, одного из рыцарей свиты короля. Третья сестра, двадцатидвухлетняя Элизабет, только что вышла замуж в третий раз — за Роджера д'Амори, еще одного придворного, рыцаря, отличившегося при Бэннокберне.

Обычно при наличии более чем одного наследника имущество делили на равные доли, но в ноябре 1317 года Хьюго Деспенсеру позволили заявить права на Гламорган, наибольшую и богатейшую часть наследства Клеров — по-видимому, на том основании, что он был женат на старшей сестре. Однако подлинная причина заключалась в том, что он уже начал свой стремительный подъем к королевской милости, несомненно, благодаря влиянию жены, и быстро учился искусству манипулировать королем. Одли пришлось удовольствоваться Ньюпортом и Незеруэнтом, а д'Амори получил Юск.

Но Деспенсер не был удовлетворен своей долей. Он намеревался заполучить наследство Глостера целиком, и теперь взялся за эту задачу всерьез, не разбирая средств. В 1317 году он попытался, хотя и безуспешно, отнять у Одли поместье Гленнллуг, которое когда-то было частью Гламоргана. Он «подстроил сонаследникам такие ловушки, что при удобном случае каждый из них мог потерять свою долю из-за ложных обвинений, и тогда он один получил бы все графство».{605}

* * *
Уже почти четыре года Ланкастер шел на подъем, они с королем враждовали и дрались за власть, а бароны склонялись на сторону то одного, то другого — поначалу в основном на сторону Ланкастера. Но Ланкастер успел уже доказать, что ничуть не более способен править, чем Эдуард. Тем временем король упорно создавал при дворе собственную партию, к которой принадлежали д'Амори, Одли, Сюррей, оба Деспенсера и Уильям Монтегю, еще один преданный человек из свиты. Ланкастер, вероятно, считал Изабеллу сторонницей королевской партии, так как незадолго до того она оказала покровительство нескольким людям, зависимым от основных сторонников Эдуарда.{606}

Роджер д'Амори, который, естественно, желал получить причитающуюся ему долю наследства де Клера, быстро завоевывал симпатии короля, и как раз в это время стал особенно близок с Эдуардом. Но Эдуард снова продемонстрировал неумение разбираться в людях, позволив такому человеку оказать на себя влияние. В сентябре 1317 года благодаря усилиям двух папских эмиссаров Ланкастер с неохотой согласился вернуться ко двору. Но король, подстрекаемый д'Амори, которого Ланкастер лишил должности коменданта двух королевских замков, собрал в Йорке отряд и провел его в полном боевом порядке мимо замка графа в Понтефракте. Хотя Ланкастер не поддался на провокацию, эта выходка короля начисто пресекла всякую возможность примирения между ними. По сути, страна стояла на пороге гражданской войны.

Пемброк, памятуя о Гавестоне, осознал теперь, что нужно как-то контролировать д'Амори, и 24 ноября установил контакт с новым фаворитом, а также с влиятельным бароном, лордом Бартоломью Бэдлсмиром; по единодушному мнению придворных, они старались поддерживать друг друга и вырабатывать общее решение, когда давали советы королю.{607} Их союз ошибочно прозвали «средней партией» — но это был скорее комитет по уменьшению ущерба; так или иначе, он действительно умерил прыть короля и создал альтернативу произволу Ланкастера. Именно влияние д'Амори обеспечило Пемброку и Бэдлсмиру к весне 1318 года возросшее доверие Эдуарда. К этому времени другие, включая Арундела, Херефорда, Сюррея, Мортимеров и архиепископа Рейнольдса, устали от самодовольства Ланкастера и перешли на сторону Пемброка.

* * *
Король и королева отпраздновали Рождество 1317 году в Вестминстере. Изабелла снова была беременна. В начале нового года ее постигла еще одна потеря: 14 февраля 1318 года ее тетка, королева Маргарита, умерла в замке Мальборо.{608} Изабелла, видимо, присутствовала вместе с королем на ее похоронах ближе к концу того же месяца.{609} Облаченную в рясу францисканского ордена, Маргариту похоронили перед главным алтарем в недостроенных хорах обители «Серых Братьев» (Grey Friars) в Ныогейте, близ Лондона. Королева лично следила за частичной перестройкой и расширением этой церкви, и щедро наделила ее средствами. В этом же храме в 1291 году было захоронено сердце Элеоноры Прованской, бабушки Эдуарда. В память королевы Маргариты впоследствии возвели красивое надгробие — но оно было переделано до неузнаваемости, а затем затерялось в период после Реформации.

Изабелла тоже очень любила эту церковь, и не только из-за своего интереса к ордену францисканцев. Похоже, что по желанию Маргариты новое здание моделировалось по контурам и размерам францисканской церкви Кордельеров в Париже, которая была основана Людовиком Святым около 1250 года, — там упокоилась мать Изабеллы, Жанна Наваррская. В Ньюгейте была часовня во имя Людовика Святого, и это не случайное совпадение. Именно Изабелла, не скупясь, оплатила завершение постройки в Лондоне, которая в окончательном виде (к 1348 году) имела 300 футов в длину при ширине 89 и высоте 64 фута (примерно 90 на 26 на 20 м) — только собор святого Павла превышал ее по размерам. Это было прекрасное, светлое и просторное здание, с пятнадцатью нишами, по два зенитных фонаря (застекленные эркеры) в каждом, и несколькими часовнями, отходящими в сторону от нефов, разделенных стройными колоннами на восьмиугольных основаниях, поддерживающих высокую аркаду стрельчатых арок.{610} Изабелла сама заплатила за остекление окна на восточном торце здания за алтарем; в целом она потратила на «серых братьев» около 70 фунтов. Благодаря покровительству Изабеллы, Маргариты и других царственных дам дом «серых братьев» в Ньюгейте[75] оставался самой престижной францисканской обителью в Англии и самой модной церковью в Лондоне на протяжении двух следующих столетий; многие знаменитые люди завещали похоронить их там.

За смертью Маргариты земли и поместья, составлявшие вдовью часть королевы Англии, наконец перешли в распоряжение Изабеллы. В день 23 февраля король велел казначейству составить опись всех владений покойной королевы{611}, и в тот же самый день Изабелла вернула Короне все свои поместья для учета и заключения нового соглашения. Благодаря активности Уильяма Монтегю 5 марта она получила земли в постоянное владение{612}, а 6-го ей были возвращены Понтье и Монтрейль, но возвращения графства Корнуолл пришлось ждать до 30 октября.{613} Венценосные супруги были в Кларендоне, когда (20 марта) король распорядился выплатить задолженности по доходам королевы, а тем временем велел Барди покрыть ее расходы.{614} С этого момента казначею королевы поручили тщательно присматривать за тратами ее слуг. Эдуард также сделал по просьбе Изабеллы пожалование приорату в Айвичерче.

Из-за рубежей Англии приходили и добрые, и худые вести. В Ирландии Роджер Мортимер к марту 1318 года почти полностью подавил сопротивление власти англичан, но тем временем 26 марта Брюс нанес им сокрушительный удар, захватив стратегически важную крепость Бервик тем самым лишив своих противников традиционного оплота против Шотландии. Шотландцы воспользовались этим успехом, чтобы обрушиться с дерзкими набегами на области Англии вплоть до Йоркшира. А король не имел возможности попытаться отбить Бервик из-за нехватки военной силы и денег.

Именно в этот опасный момент, благодаря миротворческому влиянию Пемброка, Эдуард достиг предварительного соглашения с Ланкастером. Но его систематически саботировали новые фавориты Эдуарда — д'Амори, Одли и Монтегю. Они яростно противились настоятельному требованию Ланкастера возобновить все дарения и пожалования Короны, сделанные с 1310 года.{615} Если бы король согласился на это, вероятно, кое-кто из зависимых от Изабеллы людей потерял бы существенную часть доходов, поскольку за требованием Ланкастера, несомненно, стояло желание перекрыть поток даров ее слугам; поэтому будет справедливо предположить, что королева, которой уже приходилось страдать от безденежья в руках Ланкастера, после чего король весьма щедро компенсировал ей все потери, стала на сторону придворной партии.{616} У Изабеллы не было никаких причин любить Ланкастера, и на протяжении как минимум предыдущих четырех лет она была его врагом.

В начале лета король и королева съездили как почетные гости на несколько свадеб: в Хэйверинг-эйт-Бауэр в Эссексе, в Виндзор и Вудсток. Документы двора Эдуарда сохранили упоминания о выдаче монет, которые по приказу короля рассыпали над головами счастливых пар, когда те приносили свои обеты у дверей часовни.

* * *
Срок родов приближался, и около 11 июня Изабелла отправилась в королевское поместье Вудсток в Оксфордшире. Вудсток располагался в Уичвудском лесу и незадолго до того был передан королеве в личное владение.{617} Он служил местом отдыха и охоты королей еще со времен до норманского завоевания, но в описываемое время дом с большим залом был относительно новым — его построил Генрих I в начале XII века, а в XIII веке преобразовал Генрих III. Каменная ограда охотничьего парка тянулась на семь миль, в ее пределах располагался также королевский зверинец со «странными животными из дальних краев» — львами, рысями, леопардами и дикобразами. Покои Изабеллы выходили в сад, где над прудом рос большой клен, и она могла дышать свежим воздухом, прогуливаясь под открытыми аркадами или отправиться к источнику в Иверсвелле, поблизости, где рос сад с сотней грушевых деревьев.[76]

13 июня король в одиночку наведался в Кентербери.{618} Через пять дней королева родила в Вудстоке дочь, названную Элеонорой в память о матери короля. Эдуард поспешил явиться к ложу жены и заплатил 333 фунтов за праздник по поводу ее церковного очищения.{619} После этого 28 июня супруги вдвоем поехали в Нортхэмптон,{620} где в июле намечалась сессия Парламента.

В то время, как они находились там, Изабеллу сильно встревожили расползающиеся по стране слухи, что король якобы не сын своего отца, а подменыш. Если учесть, какие беды сопровождали его царствование и как неловко он правил, не удивительно, что народ способен был поверить в подобную клевету.{621}

Началось это, когда некий Джон Дейдрас, сын дубильщика, известный также как Джон из Паудерхема, возможно, психически неуравновешенный человек, внезапно появился во дворце Бомонт, старой королевской резиденции в Оксфорде, и заявил свои права на владение им, настаивая, что именно он «истинный наследник королевства, сын пресветлого короля Эдуарда, давно уже умершего. Он уверял, будто милорд Эдуард — не царственной крови и не имеет никаких прав на державу, и предложил доказать свою правоту в поединке с ним».{622} Дейдрас был высок и красив, невероятно похож на Эдуарда, но у него не было одного уха.

Он уверял, что в младенчестве его погрызла свинья, которая оторвала ему ухо, и потому-де нянька, смертельно боясь признаться в этом Эдуарду I, подменила ребенка сыном какого-то возчика, каковой и вырос, как наследник престола. А королевского сына воспитал этот самый возчик. Как дополнительное доказательство низкого происхождения Эдуарда Дейдрас приводил примеры его привязанности к деревенским забавам и «прочим суетным и непристойным вещам», которые не к лицу сыну короля. Но более полноценных подтверждений своей истории он привести не мог.

Эдуард велел схватить самозванца и доставить к нему в Нортхэмптон. «Ну, здравствуй, брат», — сказал он иронично.

Но Дейдрас был настроен решительно и не позволил с собой шутить. «Ты не брат мне, — возразил он, — но ложно удерживаешь державу под своею рукою. Нету в тебе ни капли крови пресветлого государя Эдуарда, и сие я готов доказать, схватившись с тобою!»

Это уже выходило за все пределы, и Дейдраса подвергли допросу по обвинению в подстрекательстве к бунту. В конце концов он признался в самозванстве, но уверял, что мысль о подмене внушил ему дьявол, явившийся в облике кота. Признание, однако, не спасло его ни от виселицы, ни от огня, которому после повешения предали его тело. "Та же участь постигла и злосчастного кота.

На этом для короля дело закончилось. Но слух о том, что наследника подменили, «прокатился по всей стране», и Изабеллу это «обеспокоило сверх меры».{623} Эмоционально неустойчивая после родов, она, очевидно, была глубоко уязвлена и унижена самим фактом, что Дейдрас позволил себе высказывать подобные заявления прилюдно; однако нет никаких указаний на то, что она поверила в их достоверность.

* * *
Ланкастер, хотя и находился теперь в некоторой политической изоляции, продолжал создавать трудности. На этот раз он настаивал на удалении новых фаворитов, предупреждая, что они окажутся «хуже Гавестона»; естественно, он видел в д'Амори и его товарищах опасную угрозу собственному положению. Но король отказался отставить их, и Парламент затратил большую часть времени на препирательства с Ланкастером, который требовал прислать к нему послов, как будто и впрямь был монархом. Вторая делегация вернулась от графа 29 июля, достигнув определенных успехов, и тогда сама королева присоединилась к Пемброку, Херефорду и епископам в поисках мирного решения.

Посетила ли Изабелла Ланкастера, чтобы лично просить о сотрудничестве? В архивах герцогства Ланкастер сохранились три записи касательно подготовки к визиту королевы в Понтефракт. Они относятся к 1319 году, но более точно не датированы. Ланкастер постарался принять Изабеллу как полагается: стены зала украсили драпировками, на инструменты его трубачей прикрепили вымпелы, и четыре мастера потратили шесть дней, изготовляя козлы и скамьи для зала.{624} Отсюда следует, что королева должна была приехать с большой свитой. Однако прямых указаний на то, что визит действительно состоялся, нет.

Так или иначе, но в результате вмешательства королевы 1 августа к Ланкастеру отправилась третья делегация. Изабелла, несомненно, сыграла важнейшую роль в процессе выработки соглашения, которое воплотилось в Ликском договоре (Treaty of Leake), подписанном 9 августа 1318 г;{625} Треве (Trevet) подтверждает, что она энергично дирижировала процессом ради достижения мира. Понятно, что она тем самым, помимо прочего, защищала и собственные финансовые интересы.

Договор обязывал Эдуарда соблюдать Ордонансы и дать отставку фаворитам, но избавил его от нестерпимого подчинения Ланкастеру, которого задобрили и уговорили отойти от власти. Правда, королю отныне приходилось подчиняться целому совету во главе с Пемброком. Но Пемброк был порядочным человеком, а часть его коллег составляли люди, преданные Эдуарду. Притом король был по-прежнему полон решимости избавиться от всех ограничений своей власти и к тому же успел набраться опыта в искусстве использовать одних людей против других. Будучи его женой, Изабелла наверняка знала о подлинных чувствах и намерениях короля.

Спустя пять дней после подписания договора Эдуард встретился с Ланкастером на мосту через реку Соар близ Лоуборо[77] и разыграл сцену с поцелуем мира, даровав кузену полное прощение за все его деяния против мира в государстве; на этом действительно завершилась распря графа с Сюрреем. Хотя Ланкастер был основательно унижен, Эдуард не отказался от желания отомстить ему за смерть Гавестона, но, вероятно, как и тот, счел, что мирное урегулирование при посредстве умеренных — наилучший путь к достижению своих целей, притом, что позиция его была в тот момент слаба.

Эдуард обосновался в Йорке 28 сентября и прожил там до ноября. Изабелла пребывала в окрестностях и дважды посетила монастырь Беверли — 8 и 18 октября.{626} Вскоре после этого пришло приятное известие о гибели Эдварда Брюса в битве при Фогарте близ Дандолка. К концу года шотландцы навсегда покинули Ирландию, и ирландский кризис пришел к концу.

Когда Парламент собрался в Йорке 28 октября, он подтвердил Ликский договор и учредил постоянно действующий совет из семнадцати членов во главе с Пемброком. Одним из советников сделали Мортимера, который к этому времени уже вернулся ко двору, в знак признательности за его большие достижения в Ирландии. Советником стал также Деспенсер-старший — ему позволили вернуться на королевскую службу, несмотря на то, что он единственный был против Ликского договора. Король обещал не предпринимать никаких действий без согласия совета, и Мортимер стал одним из его гарантов. Мортимер был также введен в комиссию, созданную Парламентом, по реформированию королевского двора;{627} это первые случаи его действий против Эдуарда, и они указывают на то, что он теперь стал сторонником партии Пемброка.

Хьюго Деспенсер-младший тоже вошел в постоянный совет — на Парламент произвело впечатление его видимое согласие с Пемброком. Парламент также одобрил недавнее назначение младшего Деспенсера камергером королевского двора. Но на союз с Деспенсером теперь нельзя было рассчитывать: д'Амори убрали с дороги, и младший Хьюго быстро занял его место, переключив на себя доверие и привязанность короля. Назначение Деспенсера на влиятельную должность камергера стало началом его пресловутого правления в качества фаворита. Ряд документов о пожалованиях земель и разных благ свидетельствует о возрастающем уважении короля к нему. Являясь человеком намного более способным чем Гавестон, алчный и честолюбивый Деспенсер оказался значительно опаснее во всех отношениях и представлял более серьезную угрозу баронам, которые со временем стали его бояться.

Став камергером, Деспенсер получил право окончательного решения, кого допускать пред очи венценосного хозяина, и, соответственно, стал контролировать систему покровительства. Таким образом, он мог легко оказывать давление и вымогать огромные взятки. Вскоре возникло подозрение, что он устраняет всякое иное влияние на короля, включая влияние Пемброка, и шепотом поговаривали, что он водит Эдуарда, «как котенка за соломинкой».{628}

И все-таки на этой стадии нет доказательств ни того, что Изабелла рассматривала Деспенсера как соперника, ни каких-либо трений или напряжения между ними, хотя Изабелла, конечно, не могла приветствовать растущее воздействие Хьюго на ее мужа. Даже если королева пока не осознавала этого, Деспенсер, в силу своего особого статуса, уже представлял собой угрозу ее положению и ее влиянию.

Хотя Фруассар безапелляционно утверждает, что Деспенсер «был содомитом и даже, как говорили, сходился с королем», каких-либо иных прямых свидетельств о гомосексуальном характере отношений Эдуарда и Хьюго нет. Тем не менее косвенные доказательства показывают, что это весьма вероятно, иначе Деспенсер вряд ли сумел бы добиться такого гипнотического влияния на Эдуарда. И в 1321 году Пемброк вынужден был предупредить короля, «что разобьется о скалы тот, кто любит другого больше, чем себя». Понятно, что это утверждение относилось не к Изабелле.

Деспенсер-старший извлек большие выгоды из взлета своего сына и достиг теперь наивысшего в его карьере политического влияния. Объединившись, используя положение сына как рычаг, Деспенсеры мало-помалу возобладали над королем. Они нанимали и увольняли служащих по своему усмотрению, а их алчность вскоре вошла в поговорку. Любой, кто чем-либо не угодил им или обладал предметом их вожделений, мог ожидать, что его посадят в тюрьму или лишат имущества.

Парламент в Йорке занимался также спорным вопросом о восстановлении королевских пожалований, но первоначальными разумными требованиями Ланкастера пренебрегли и в конечном счете урезали владения всего лишь одного йомена на службе у королевы. Ланкастер в Парламенте занимался только одним: настаивал на своем праве, в качестве наследственного наместника Англии, назначить нового камергера двора вместо Уильяма Монтегю, которому дали должность в Гаскони. Показательно, как низко пал прежде столь могущественный граф — Парламент не дал своего согласия и, к великой ярости Ланкастера, одобрил предложенное королем назначение Бэдлсмира, когда-то бывшего сторонником Ланкастера; с того момента между Ланкастером и Бэдлсмиром возникла вражда.{629}

* * *
Все-таки гражданскую войну удалось предотвратить, и с Ликского договора начался период хрупкого мира, которому предстояло продлиться два года. Король и королева пробыли на севере весь ноябрь 1318 года; именно тогда обретший новую энергию Эдуард решил заняться возвращением Бервика. Он принялся строить планы массированного нападения на шотландцев в июне следующего года. Затем супруги вернулись на юг и провели Рождество в Болдоке, в Хертфордшире. На Двенадцатую ночь, 6 января, король и королева раздали щедрые подарки, несмотря на стесненность в средствах, и возглавили праздничные увеселения двора.

Эдуард сделал богатый подарок — серебряный позолоченный кувшин с подставкой и крышкой — тому придворному, которому повезло стать «Бобовым королем» в тот вечер. Полномочия тому доставались почти такие же, как у предводителя карнавала, но сохранялись они лишь на одну, Двенадцатую ночь.

Эдуард вернулся в Йорк в январе 1319 года, оставив в качестве наместника графа Норфолка. Изабелла прибыла в Йорк к марту, как и жена Деспенсера Элинор де Клер, которую Эдуард назначил прислуживать ей.{630} Роджер Мортимер, проведя рождество в Уигморе, также присоединился ко двору в Йорке. 15 марта король назначил Мортимера юстициарием Ирландии; было решено, что в июне он отправится туда для поддержания порядка.

Возможно, как раз во время этой своей поездки на север Изабелла способствовала завершению тяжбы между аббатом и горожанами Питерборо относительно того, кто должен нести расходы по ремонту городского моста. Когда пришла грамота от имени короля, что королева и ее младший сын, принц Джон, намереваются остановиться в аббатстве, настоятель поторопился починить мост, приведя его в готовность к высочайшему посещению. Затем ему пришлось войти в еще большие расходы, чтобы преподнести королеве подарок ценой в 20 фунтов, и еще выложить 400 фунтов на мелкие подношения и развлечения во время визита.

Изабелла провела почти весь год в Йорке, и Роберт из Рединга утверждает, что там же она родила дочь Джоан. Обычно считается, что хронист попросту ошибся, и на самом деле имел в виду дочь того же имени, которую королева родила в 1321 году; однако возможно, что девочка, названная Джоан, действительно родилась в 1319, но умерла во младенчестве.

Так или иначе, ни один из прочих хронистов не упоминает об этой второй (или первой?) Джоан.

* * *
С 1317 года, Изабелла постоянно побуждала Эдуарда заняться делами ее графства Понтье, где сложилась профранцузская партия с центром в Аббевиле, и неустанно подрывала власть англичан, угрожая отдать фьеф Филиппу V.{631} Но внимание короля поглощали иные, более важные для него заботы, и он пренебрег также делами в Гаскони, за что его порицали и папа, и король Франции.{632}

Помимо необходимости разобраться наконец с накопившимися проблемами, была еще одна причина, почему Эдуарду требовалось посетить Францию. Согласно обычаю, каждый новый король должен был получить оммаж от всех своих вассалов за земли, которые они держали от него, и Филипп V некоторое время назад начал настаивать, чтобы Эдуард II приехал во Францию и исполнил этот феодальный долг относительно Гаскони, Понтье и Монтрейля. Но так же неизменно английские короли сопротивлялись таким требованиям, оттягивая их исполнение как можно дольше, поскольку считали акт принесения оммажа несовместимым с их королевским достоинством. Прежде Эдуард мог объяснять задержку тяжелым положением в королевстве, но теперь не было никаких причин отказываться от поездки во Францию в ближайшее время, зато по многим причинам ему требовалось доброе расположение Филиппа; поэтому, хочешь не хочешь, в мае 1319 года он направил Уолтера Стэплдона, епископа Эксетерского, ко французскому двору договариваться о необходимых приготовлениях.

Стэплдон должен был также заехать в Эно и присмотреться к одной из дочерей тамошнего графа, которую считали возможной кандидатурой на брак с принцем Эдуардом. Граф Гильом V был женат на кузине Изабеллы Жанне, дочери Карла Валуа, и у них имелось пять девочек — Сибелла, Маргарита, Филиппа, Жанна и Изабелла. Сделанное Стэплдоном описание избранной им принцессы сохранилось, но в нем не указано ее имя; вероятно, это была старшая, Сибелла, которая умерла вскоре после того, и, видимо, поэтому переговоры дальше не пошли. Некоторые историки полагают, что описание относится к Филиппе, но это маловероятно, так как обычай не велел отдавать предпочтение третьей дочери в обход первой и второй.

* * *
Очередная сессия Парламента открылась в Йорке 6 мая. Изабелла, вероятно, присутствовала на ней вместе с королем. Время для сбора войска приближалось, но срок отодвинули до 22 июля. Король выехал из Йорка 14 июля, а в августе встретился с Пемброком, Сюрреем, Херефордом, Арунделом, Деспенсером, Ланкастером и братом Ланкастера Генри в Ньюкасле, где его ожидало восьмитысячное войско. Затем он повел их на север и 7 сентября осадил Бервик. Хотя в этом предприятии Ланкастер действовал заодно с королем, его поддержка была в лучшем случае неохотной — было замечено, что никто из его людей не участвовал в штурме стен, — а рассерженный Эдуард не оставил желания уничтожить его. Во время осады он сказал Деспенсерам: «Когда эта злосчастная история закончится, мы займемся другими делами. Ибо я не забыл зло, причиненное брату моему Пирсу».{633}

Тем временем Изабелла жила с детьми в маленькой деревенской усадьбе неподалеку от Йорка,{634} возможно, в Бразертоне или во дворце архиепископа Йоркского Бишопсторпе; поскольку оба эти жилища располагались более чем в ста милях от места военных действий, она, видимо, полагала, что там ей ничто не угрожает. Однако, пока Эдуард осаждал Бервик, шотландцы безнаказанно вторгались на север Англии, а легендарный Черный Дуглас[78] ухитрился проникнуть даже в Йоркшир с отрядом в 10 000 человек, задумав дерзкий план — похитить королеву Англии и потребовать выкуп за нее. «Если бы в тот раз королеву захватили, я полагаю, что Шотландия купила бы себе мир», — заметил автор «Жизнеописания Эдуарда Второго». Действительно, стань Изабелла заложницей, у короля Эдуарда не осталось бы иного выбора, как признать Брюса королем шотландцев; ему вообще пришлось бы соглашаться на любые требования Брюса.

«Дуглас пробрался в Англию с великой секретностью и едва не достиг деревни, где проживала королева Изабелла и ее дети». Но по счастливой случайности один из его разведчиков попал в руки Уильяма Мелтона, благочестивого архиепископа Йоркского. Под угрозой пытки «этот человек пообещал, если его пощадят, сообщить о великой опасности, угрожающей королеве». Мелтон и его присные «посмеялись над его неразумием, пока он не поклялся своей жизнью, что, выслав разведчиков в указанном им направлении, они наткнутся на Дугласа и его дружину в нескольких часах пути» от жилища королевы.

Встревоженный доказательствами, данными пленником, архиепископ и Джон Хотем, епископ Элийский, «выехали из города со своими обычными свитами, и шерифами, и горожанами, и их присными, монахами, канониками и другими клириками, а также со всеми прочими, кто только мог держать оружие». Они «внезапно явились в обиталище королевы, оповестив о том, какая опасность ей угрожает, и увезли ее в город. Оттуда, для большей безопасности, еепереправили водой в Ноттингем»,{635} где она, вероятно, укрылась в замке.

Затем Мелтон поспешно собрал отряд из монахов и стариков, и храбро выступил навстречу Черному Дугласу. Но в военном отношении они были не ровня шотландцам и 12 сентября потерпели сокрушительное поражение в битве при Митон-ин-Суолдэйл; из-за того, что на поле брани погибло много клириков, эта битва получила название «Митонской кафедры».{636}

Если замысел похищения Изабеллы был отвлекающим тактическим приемом, то он сработал, поскольку 17 сентября, как только до короля дошли известия о том, что жена его чудом спаслась от плена, он оставил осаду Бервика и поспешил в Йорк, а победители-шотландцы тем временем отправились домой, не встречая сопротивления, по землям Ланкастера и затем на север через Уэстморленд, сжигая попутно урожай на полях.{637}

С наступлением зимы, 22 декабря, Эдуарду пришлось заключить с Брюсом перемирие на два года.{638} Теперь его репутация пошла прахом, и в дальнейшем, согласно Роберту Редингскому, бесчестье стало неприкрытым, так как всем отныне были очевидны апатия Эдуарда, его трусость и безразличие к судьбе своей короны и страны. В народе снова заговорили о том, что он — подменыш.

Провал шотландской кампании вызвал шквал раздражения и гневных обвинений. Завистливые бароны указывали пальцем на младшего Деспенсера как на изменника, предавшего королеву — что, возможно, указывает на известное современникам недоброе отношение его к Изабелле, — но он и его отец «в защиту от клеветы» винили Ланкастера, высказывая предположение, что Брюс подкупил графа с целью осуществления диверсии против Изабеллы, и многие сочли это обвинение верным.{639} Невозможно было обойти тот факт, что кто-то, знавший местонахождение короля и королевы, передал эти сведения шотландцам. И все же сложно понять, какой мотив мог бы побудить Ланкастера или Деспенсера саботировать осаду; да и сама Изабелла не обвиняла в этом Деспенсера, даже когда, позже, у нее была и основательная причина, и возможность. А что касается Ланкастера, «имелись одни только слухи, но не было никаких очевидных признаков преступления».{640} Кроме того, есть свидетельства, согласно которым настоящим виновником был, возможно, сэр Эдмунд Дэйрел, «воин на службе короля», которого называют предателем и Роберт из Редин-га, и «Анналы святого Павла» («AnnatesPaulini»).{641} Дэйрел был рыцарь родом из Йоркшира, прежде служивший семейству Перси, известный противник короля. В 1313 году он был арестован за причастность к убийству Гавестона; в 1322 году его снова задержали за соучастие в вооруженном сопротивлении воле короля и в наказание посадили на два года в Тауэр.{642} Финансовые затруднения могли подсказать Дэйрелу идею — передать шотландцам нужные сведения. Мы знаем, что незадолго до того он устроил набег на земли своего соседа и ограбил его — а значит, переживал тогда тяжелые времена; более того, говорили, что шотландцы щедро заплатили за сведения, необходимые для похищения королевы.{643} В «Анналах святого Павла» утверждается, что еще в мае, когда Парламент заседал в Йорке, Дэйрела арестовали за предательство королевы, но отпустили за недостатком точных доказательств. Однако король уволил его со службы.{644} Отсюда следует, что заговор с целью захватить Изабеллу возник на несколько месяцев раньше, а затем Дэйрел, обозленный увольнением и по-прежнему испытывающий нехватку денег, сделал вторую попытку в сентябре.

* * *
Эдуард провел Рождество того года в Йорке и пригласил туда учащихся колледжа Кингс-Холл. Изабелла присоединилась к Эдуарду в Йорке около 1 января 1320 года, так как в этот день она раздавала дорогие подарки, в том числе и драгоценности.{645} Эдуард уже договорился касательно того, чтобы ехать во Францию приносить оммаж Филиппу V, и королева, несомненно, предвкушала это путешествие, приготовления к которому начались сразу после празднования Нового года{646} — ведь она уже шесть лет не была на родине.

Ланкастер теперь выжимал все, что можно, из провального выступления Эдуарда под Бервиком. Когда Парламент 20 января собрался в Йорке, он отказался участвовать в заседаниях под предлогом, что «король и его сторонники вызывают у него какие-то подозрения, и он открыто объявил их своими врагами».{647} Не стоит сомневаться, что он имел в виду Деспенсеров.

В отсутствие Ланкастера, который мог бы сыграть сдерживающую роль, Парламент произвел перетасовку должностей и выдвинул членов придворной партии, пользующихся фавором у короля — а также у Деспенсеров. 27 января Роберт Болдок, чиновник Гардероба, был назначен хранителем Личной печати. Болдок был обязан своим избранием не столько блестящим административным талантам, сколько покровительству Деспенсера-младшего, чьим «мозгом и рукой» он был в общем мнении.

Уолтер Стэплдон, епископ Эксетерский, возглавил казначейство. Он был образованным человеком, основал Стэплдонский (впоследствии — Эксетерский) колледж в Оксфорде и был беззаветно предан королю. Но вскоре он вызвал в обществе отвращение к себе из-за вымогательства и предполагаемой дружбы с Деспенсерами, которым он, возможно, бил обязан назначением на пост казначея. Ясно, что Изабелла вскоре возненавидела Стэплдона, не доверяла ему, и эта враждебность с ее стороны в свой срок имела для него пагубные последствия.

* * *
В конце января Эдуард и Изабелла вернулись в Вестминстер{648}, откуда в феврале отправились в Дувр. Однако добравшись до Кентербери, они внезапно повернули обратно в Лондон; кажется, Филипп не выдал или не успел прислать им охранную грамоту.{649}

Примерно в это же время Томас Кобхем, епископ Вустерский, заметил улучшение в поведении короля, которое выразилось в том, что он стал раньше, чем прежде, вставать по утрам, чтобы заняться делами, и «уважительно, благоразумно и рассудительно выслушивал с терпением всех, кто желал что-нибудь ему сказать, чего прежде за ним не водилось».{650} Эдуард заслужил также похвалы за то, что изгнал со двора прихлебателей, известных своей наглостью и жадностью.{651}

Король, очевидно, чувствовал потребность отрешиться от всех забот, поскольку в это время начал перестраивать небольшую хижину или домик вблизи Вестминстерского аббатства под личное убежище. Домик прозвали «Бургундией», и король всем рассказывал, что предпочитает «называться королем Бургундии», чем пользоваться «великолепными титулами своих прославленных предков».{652}

В марте Эдуард вернулся в Кент и 12-го числа посетил Кентербери.{653} Наконец 24 марта Филипп V снабдил короля и королеву Англии охранной грамотой для проезда по Франции,{654} но 7 апреля Эдуард снова вернулся в Вестминстер.{655}

Эдуард и Изабелла отбыли во Францию только 17 июня{656}, оставив Пемброка в качестве Хранителя государства. Деспенсер-младший и Роджер д'Амори были включены в свиту Эдуарда, а супруга Пемброка Беатрис де Клермон, дочь коннетабля Франции, была среди наиболее приближенных дам королевы; в том же году Беатрис умерла. Старший Деспенсер, Бартоломью Бэдлсмир и Эдмунд Вудсток, граф Кентский, младший сын Эдуарда I от Маргариты Французской, присоединились к окружению короля уже во Франции.{657}

20 июня Эдуард принес оммаж Филиппу перед главным алтарем Амьенского собора, а взамен Филипп предпринял шаги, чтобы французская партия в Понтье не представляла более угрозы власти Изабеллы.{658} Филипп также пообещал Эдуарду военную помощь против Ланкастера.{659} Во время этой встречи Изабелла просила брата помочь одному английскому купцу, который ранее просил короля Эдуарда заступиться за него. Очевидно, Эдуард подумал, что добьется большего успеха, если просьбу купца передаст брату Изабеллы она сама.{660}

* * *
Король и королева провели во Франции целый месяц. 20 июля они присутствовали на посвящении вновь избранного епископа Линкольнского, Генри Бергерша, в Булонском соборе. Бергерш, скупой и нещепетильный прелат,{661} родственник и Мортимерам, и Бартоломью Бэдлсмиру, еще не достиг тридцати лет, но уже высоко взлетел во мнении короля из-за заступничества за Эдуарда при папском дворе, благодаря которому понтифик освободил короля от обещания подчиняться Ордонансам; Эдуард израсходовал не менее 15 000 фунтов на подкуп Святого престола, добиваясь назначения Бергерша, что вызвало скандал и сомнения в его законности.{662} Позднейшие свидетельства показывают, что Изабелла также была высокого мнения о Бергерше.

Через два дня после вступления нового епископа в должность королевская чета вернулась в Англию,{663} и 2 августа совершила торжественный въезд в Лондон, где их тепло встретили лорд-мэр и горожане, выехавшие им навстречу верхами в церемониальных костюмах «в самом изысканном стиле».{664}

В сентябре королева побывала в Кларендоне, а затем в своем поместье Бэнстид в Сюррее, которое досталось ей в наследство от королевы Маргариты.{665} Жилой дом этого поместья принадлежал королевской семье с 1273 года и представлял собой большое деревянное здание с черепичной крышей. Он располагался к востоку от кладбища, посреди охотничьего парка. Изабелла приказала починить протекающую крышу, но не слишком озаботилась тем, что окружающая дом ограда рассыпается.

* * *
Между тем на горизонте замаячил новый конфликт. Деспенсеры стали теперь политической силой, с которой следовало считаться. Хыого-младший стал «правым глазом короля Англии и его главным советником против графов и баронов, но соринкой в глазу для всего прочего королевства. Всякое его желание становилось приказом государя».{666} Он приобрел «такое влияние на короля и так втерся в его доверие, что без него не делалось ничего, и все делал он сам. Король уделял ему больше внимания, нежели всем остальным». Еще более тревожным симптомом было то, что «сэр Хьюго и его отец хотели возвыситься над всеми рыцарями и баронами Англии», и все говорило о том, что им это удается. Неудивительно, что «ярая ненависть и недовольство возникли среди баронов, и особо среди советников короля, против сэра Хьюго Деспенсера»,{667} который, как говорили, «был еще хуже, чем Гавестон».{668} В отличие от Гавестона, Деспенсер понимал природу баронской оппозиции и был готов бороться на стороне короля против его врагов, особенно Ланкастера.

Вероятно также, что к этому времени королева уже разглядела в Деспенсере опасность, и отношения между нею и новыми фаворитами стали натянутыми, поскольку в 1320 году Деспенсер-старший внезапно перестал выплачивать королеве значительные суммы от доходов своего поместья в Личладе, хотя обязан был это делать. Похоже, он перенял от сына презрение, которое тот, несомненно, питал к Изабелле; ведь раньше отношения между королевой и старшим Деспенсером были вполне дружелюбными — еще в 1312 году он был избран одним из крестных отцов принца Эдуарда.

Пользуясь своим влиятельным положением и «распаленный алчностью»{669}, Хьюго-младший сосредоточил прямо-таки невероятные усилия на том, чтобы заполучить наследство Глостера целиком и создать прочную опору своей власти в Южном Уэльсе. В мае 1320 года он «обманным путем» вырвал Ньюпорт и Незеруэнт из рук Одли в обмен на меньшие поместья в Англии.{670} Ему пожаловали также острова Ланди, что позволило ему контролировать Бристольский канал.

Мортимеры и другие лорды Марки почувствовали угрозу от возвеличения Деспенсеров; они поняли, что тот намеревается создать обширные владения для себя на территории, прежде служившей опорой для них, и опасались теперь за свою независимость и даже за целость собственных земель. Мортимеры, в частности, имели причины бояться Деспенсера, поскольку один из Мортимеров убил деда последнего во время баронских распрь в 1260-е годы, а Деспенсер, чье семейство с тех пор затаило злобу против Мортимеров, решительно желал отомстить за него.{671} Он уже со всей доступной ему агрессией стремился присвоить некоторые поместья, дарованные прежде Роджеру Мортимеру, и, вероятно, именно из-за него Роджер в сентябре был отозван из Ирландии.

Но больше всего сейчас Деспенсеру хотелось получить Гоуэр, расположенный рядом с его землями в Гламоргане: незадолго до того Джон Мобрей купил это поместье у своего безденежного тестя Уильяма де Брэйоса, чья дочь и наследница была женой Мобрея. Согласно освященному временем обычаю Марки, Мобрей не запрашивал разрешения короля па владение Гоуэром — но Деспенсер воспользовался этой лазейкой и принялся настаивать, что сделка была незаконной, подталкивая Эдуарда к решению объявить эту землю выморочной и отдать ему. Это было прямым нападением на привилегии Марки, но король не признал их таковыми.{672}

Как послушное орудие в руках Деспенсера, 26 октября Эдуард конфисковал Гоуэр у Джона Мобрея, который наотрез отказался отдать имение добровольно. Разгневанный Эдуард 14 ноября послал отряд отобрать его силой. Лорды Марки вознегодовали, и Херефорд создал конфедерацию против Деспенсеров, в которую вошли Мобрей, Одли, д'Амори и Мортимеры; Ланкастер также обещал их поддержать.

По сути, произошел «великий раскол» между королем и большинством знати, основной причиной которого стала его всепоглощающая склонность к Деспенсеру.{673} Роджер Мортимер в ноябре был при дворе в Вестминстере, но к январю 1321 года, не сумев склонить короля к какому-либо компромиссу, он и большинство других представителей Марки удалились от двора и направились по домам — укреплять свои замки и созывать меньших баронов. «Глубоко потрясенные причиненной [Деспенсером] обидой, бароны единодушно решили, что [его] следует преследовать и полностью сокрушить».{674} В те дни, когда Изабелла в очередной раз почувствовала себя беременной, гражданская война стала делом почти решенным.


5. «Неудовольствие королевы»

27 февраля 1321 года лорды Марки встретились с Ланкастером, надеясь заручиться его поддержкой. Они прекрасно осознавали, насколько труден, почти невозможен стоящий перед ними выбор между восстанием против законного короля, что было изменой, и смирением перед разгулом Деспенсеров. Но, по сути, выбирать уже не приходилось: поведение последних было губительно для жителей Марки и их древних привилегий, поэтому лорды решили заставить короля дать отставку фаворитам, как он когда-то дал ее Пирсу Гавестону.{675} Ланкастер согласился с ними в том, что наилучшим путем выхода из ситуации будет нападение на земли Деспенсера в Южном Уэльсе.

Король, предупрежденный Деспенсером, предвидел это и 1 марта начал в Вестминстере сбор войск, а также приказал готовить к войне все королевские замки в Уэльсе. Проявив столь явную солидарность с интересами Деспенсеров, он подтолкнул лордов Марки, традиционных сторонников королевской власти, к открытому мятежу против Короны и заставил большинство из них против желания стать изменниками; потерял он и поддержку других баронов, которых также раздражало растущее влияние фаворитов. Дважды, 27 марта и 13 апреля, король приказывал всем своим подданным сохранять мир и запретил всякие сборища.{676} В конце марта он призвал лордов Марки явиться в Глостер 5 апреля.{677} Но Херефорд и Мортимер отказались явиться пред лицо короля, пока не удален младший Деспенсер, и потребовали, чтобы Хьюго находился под надзором Ланкастера на то. время, пока их жалобы будут рассматриваться в Парламенте. Эдуард отказался их слушать. Три дня спустя он конфисковал имения Одли в Марках.

Что касается Изабеллы, то к этому времени уже было известно ее неприязненное отношение к Деспенсерам; кого она предпочитает поддерживать, стало ясно из одного конфликта, в который те вмешались. Сама по себе ссора между аббатом Сент-Олбенса и его подчиненным, Уильямом Сомертоном, приором отделения обители в Бинхеме, Норфолк, была событием, в общем, незначительным — пока аббат не обратился за помощью к Деспенсеру. Действуя обычными для него грубыми методами, Деспенсер послал своих людей, те арестовали Сомертона и притащили к аббату, а тот бросил непокорного в темницу. Несколько лордов Марки, в частности, Мобрей и Мортимер, стремясь дискредитировать Деспенсера, упросили королеву вмешаться и убедить короля в необходимости отпустить Сомертона. Изабелла явно ухватилась за случай насолить фаворитам и говорила так убедительно, что Эдуард исполнил ее просьбу к великой досаде Деспенсеров. Они наверняка сделали еще одну зарубку на бирке своих претензий к Изабелле.{678}

Однако, как бы плохо Изабелла ни думала тогда о Деспенсерах, она по-прежнему оставалась неколебимо верной королю. Сочувствия к Ланкастеру она не питала — возможно, разделяя мнение Эдуарда и считая враждебность лордов Марки к Деспенсерам нападками на короля. Демонстрируя преданность, 20 апреля Изабелла передала свой замок в Мальборо Деспенсеру-старшему; а на Пасху назначила известного сторонника короля, Джона де Трежагю, главой шерифства в Корнуолле. Затем 3 мая она отдала замок в Девайзе другому стороннику Эдуарда, Оливеру Ингхсму.{679}

К концу весны король собрал внушительное войско и отправился на запад. К Пасхе он достиг Бристоля. Оттуда он разослал новый вызов лордам Марки на встречу 10 мая. Они ответили военными приготовлениями, и 1 мая Эдуард предупредил их, чтоб не трогали Деспенсеров.{680} Но лорды не обратили на это ни малейшего внимания и 4 мая вторглись с опустошительным набегом на земли Деспенсера. К 12 мая Ныопорт, Кардиф и Каэрфилли сдались Мортимеру и многочисленному войску Марки. Далее они прошли по Гламоргану и Глостерширу, захватывая замки, жгли, грабили, уничтожали посевы и оставляли после себя полную разруху.{681} Достигнув поставленной цели, лорды Марки отправились на север и снова встретились с Ланкастером.

24 мая Ланкастер провел нечто вроде частного Парламента в Понтефракте. Результатом этого собрания стал союз между графом и лордами Марки: все они дали клятву защищать не только собственные земли, но и земли своих соратников.{682} Затем 28 июня состоялся съезд баронов в Шербурн-ин-Элмет, где мятежники (известные впоследствии как «несогласные») громко высказали свое возмущение Деспенсерами и поклялись лишить их наследства.{683}

Тем временем Эдуард вернулся в Лондон. Королева должна была вот-вот родить, и ради безопасности было решено, что для рождения ребенка лучше всего подойдет лондонский Тауэр, который и передали в ее распоряжение 14 июня. Тот факт, что король поручил ей столь стратегически важную крепость, свидетельствует о высокой степени его доверия.

Во дворце, расположенном внутри крепости, Изабелла 5 июля (или примерно неделей позже) произвела на свет вторую дочь, Джоан.{684} Апартаменты королевы в Тауэре были непригодны для житья, нуждались в основательном ремонте, и в момент родов дождь сочился с потолка, заливая постель Изабеллы. Когда об этом доложили королю, он пришел в ярость и немедленно уволил управляющего, лорда Джона Кромвеля.{685}

Новый знак доверия последовал 14 июля: большая государственная печать была доверена совместному попечению королевы (которая еще не вполне оправилась от тауэрских родов), Уильяма Эйрмина и Роджера из Нортберга{686}, двух высокопоставленных служащих короля.

На следующий день в Вестминстере открылся Парламент.

Король почти ничего не сделал, чтобы противостоять угрозе «несогласных», и теперь Мортимер шел на Лондон с войском, одетым в зеленую форму с королевскими гербами, что подчеркивало их верность королю.{687} Уже 22 июля Мортимер был в Сент-Олбансе, а 29-го вышел из Уолтема с намерением войти в Лондон и добиться изгнания Деспенсеров. Обнаружив, что горожане затворили перед ним ворота, он приказал своим людям окружить стены кольцом и фактически установил осаду Тауэра, где лежала Изабелла с новорожденной дочкой.

К 1 августа Ланкастер и другие рассерженные бароны присоединились к Мортимеру, и все они потребовали, чтобы король выслушал их жалобы на Деспенсеров. Они предъявили список из одиннадцати пунктов, обвиняя фаворитов, помимо прочего, в узурпации королевской власти и разжигании гражданской войны; утверждалось также, что те преграждали вельможам доступ к королю, совершали акты насилия и мошенничества и способствовали отчуждению короля от народа. Мятежные лорды предупреждали: если Эдуард не изгонит фаворитов, они откажутся от прежней присяги и поставят на его место кого-то другого.{688} Несмотря на это, Эдуард упрямо отказался снизойти к их требованиям, а Деспенсеры демонстративно плавали вверх и вниз по Темзе на нанятом ими судне, прекратив эти демарши лишь тогда, когда бароны пригрозили сжечь дотла все принадлежащие королю постройки между Черинг-Кросс и Вестминстерским аббатством.

Изабелла покинула Тауэр около 24 июля, но в этот день еще была в Лондоне.{689} Она, вместе с Эйрмином и Нортбергом, оставалась хранительницей Большой печати по меньшей мере до 24 августа.

Тем временем Пемброк только что вернулся из Парижа, где женился на Мари де Шатильои, дочери Ги IV, графа де Сен-Поль и Марии Бретонской, внучки Генриха III. Сводная сестра графа Ги, Бланш д'Артуа, приходилась бабушкой Изабелле, то есть королева и Мари были кузинами; между ними имелось также родство по линии сестры Мари, Матильды, которая стала женой Карла, графа Валуа, дяди Изабеллы. Не удивительно, что Изабелла и Мари вскоре стали близкими подругами. Графиня Мари была хорошо образованной женщиной и большой покровительницей литературы и науки; впоследствии, в 1347 году, ей предстояло стать основательницей колледжа Пемброк в Кембридже.

Охваченный паникой из-за требований баронов, 1 августа король вызвал Пемброка в Вестминстер; граф прибыл на следующий день, встретился сперва с Эдуардом, затем с лордами Марки, после чего приложил все усилия, чтобы убедить короля согласиться на их требования. Но король и слышать об этом не желал.{690}

Тогда Пемброк предложил вмешаться королеве в надежде, что та сумеет достичь соглашения — ведь в прошлом она так успешно выступала посредницей и пользовалась теперь репутацией миротворицы.{691} Изабелла готова была постараться; взяв с собой Пемброка, Ричмонда и епископов, она явилась к королю и «умоляла его на коленях ради блага народа», чтобы он проявил милосердие к подданным, изгнав Деспенсеров и помирившись с лордами.{692} Именно тогда Пемброк предостерег Эдуарда: «Тот разобьется о скалы, кто любит другого больше, чем себя!»{693}

Вмешательство королевы позволило королю капитулировать перед противниками, не слишком теряя лицо; 14 августа он против воли призвал лордов Марки в Вестминстерский дворец и ледяным тоном сообщил им, что соглашается отослать своих фаворитов прочь в течение месяца. Пять дней спустя Деспенсеры были приговорены к изгнанию и конфискации, им запретили возвращаться в Англию без согласия Парламента. На следующий день, 20 августа, было даровано прощение Ланкастеру, Мортимерам и другим лордам Марки, восставшим против короля.{694} Деспенсеры «с великой неохотой покинули родную землю и былое великолепие». Хьюго-старший отправился сперва во Фландрию, оттуда в Бордо, а его сын сделал успешную карьеру в качестве пирата в водах Ла-Манша, где стал «морским чудовищем, поджидающим в засаде, когда какой-нибудь купец перейдет ему дорогу. Он был господином морей, товаров и имущества, и ни один корабль не мог пройти без потерь». Наибольшей его добычей стал один генуэзский корабль; захватив его, он перебил всю команду и присвоил всяких богатств более чем на 5000 фунтов.{695} Много лет спустя королю Эдуарду III пришлось выплатить владельцам судна стоимость этих товаров с процентами как компенсацию за потерю.{696}

* * *
Эдуард не намеревался надолго расставаться с Деспенсерами и решительно желал отомстить тем баронам, которые заставили его изгнать их.{697} Держа в уме коварный замысел, он съездил в Рочестер 30 августа и в Грейвсенд 19 сентября. Некоторые источники утверждают, что затем они с Изабеллой отправились в очередное паломничество в Кентербери — но это маловероятно, так как в этом городе было полно вооруженных вассалов могущественного кентского барона, лорда Бэдлсмира, а Бэдлсмир, хоть и состоял управляющим королевского двора, недавно перешел на сторону Ланкастера и Марки; его дочь Элизабет была замужем за наследником Мортимера, Эдмундом. Почти несомненно, что король в этот период поддерживал контакт с Деспенсером, и они с Изабеллой виделись с последним, когда его корабль пристал к острову Тэйнет примерно в конце сентября.{698}

Когда Эдуард вернулся в Лондон 23 сентября и разместился в Тауэре, Изабелла, вероятно, была с ним. Но 1 октября Эдуард уехал в Шин, через день в Байфлит в Сюррее{699}, а Изабелла вернулась в Кент — якобы с целью нового паломничества в Кентербери. Однако подлинная причина поездки заключалась, похоже, в создании конфронтации с Бэдлсмиром. Главной квартирой Бэдлсмира являлся замок Лидс, до 1318 года составлявший часть вдовьей доли королев Англии. Когда-то он был любимой резиденцией Элеоноры Кастильской и Маргариты Французской. Но после смерти Маргариты, несмотря на то, что еще в 1314 году замок был обещан Изабелле, король отдал Лидс Бэдлсмиру в обмен за поместье Эддерли в Шропшире.{700}

Но Бэдлсмир был теперь на заметке, ведь он разгневал короля, поддержав его врагов; потому в сентябре он приготовил все свои замки к войне, спрятал свою казну для надежности в Лидсе и поручил охранять все это своей жене Маргарет де Клер.{701} Очевидно, он ожидал нападения. Отправив Изабеллу в Лидс в это время, Эдуард почти несомненно установил капкан на Бэдлсмира — ловушку, которую он, возможно, замыслил с Деспенсером во время встречи в Тэйнете. Ее назначением было создать для короля подходящий повод ополчиться против несогласных.{702}

2 октября[79] Изабелла приблизилась к замку Лидс и сообщила своей свите, что желает заночевать там. Соответственно, ее квартирьеры и реквизиторы отправились вперед сделать необходимые приготовления. Однако они обнаружили, что Бэдлсмир отсутствует, и замком управляет его жена. Естественно, леди Бэдлсмир заволновалась, поскольку обычный путь паломничества в Кентербери пролегал совсем в другой стороне, по северному Кенту, и если королева действительно хотела попасть туда, значит, она основательно отклонилась от маршрута, чтобы посетить Лидс;{703} более того, при ней был вооруженный эскорт. Поэтому леди Бэдлсмир сообщила офицерам королевы, что муж оставил ей строгий наказ не впускать в замок никого, и «дерзко» предложила «королеве поискать иного пристанища, ибо она не впустит внутрь замка никого без позволения своего господина».

Шокированные квартирьеры вернулись к Изабелле, изложили ситуацию, и она, немедленно назвав поведение леди Бэдлсмир изменой, вознегодовала и потребовала личной встречи с нею. Но когда королева со свитой подъехала вплотную к замку, леди Бэдлсмир проявила упорство. Тогда Изабелла велела своим конюхам силой обеспечить ей вход в замок, а леди Бэдлсмир приказала лучникам гарнизона стрелять. Шесть человек упали мертвыми прямо на глазах потрясенной Изабеллы, и королева благоразумно удалилась искать приюта в близлежащем монастыре.[80] Она, без сомнения, ожидала некоторого противодействия — но отнюдь не такого яростного и презрительного, чему она сама стала свидетельницей, и ее гнев был неподдельным.

3 октября Изабелла послала спешное и возмущенное письмо Эдуарду, пребывающему в Уитли, горько жалуясь на урон, нанесенный ее достоинству, и прося прислать на помощь солдат, чтобы отомстить за убийство ее слуг и наказать леди Бэдлсмир за пренебрежение всеми законами учтивости и гостеприимства.{704} Должно быть, король втайне порадовался тому, какие плоды принесла эта незамысловатая задумка, но внешне выказал жаркий гнев по поводу такого ужасающего оскорбления «дражайшей супруги» и воспользовался предлогом поднять оружие против Бэдлсмира, что почти несомненно представлялось ему удобным началом ловли более крупной рыбы.

4 октября Эдуард отправился в Порчестер[81] для второго тайного свидания с Деспенсером. Затем, 7-го и 8-го, король приступил к набору наемников и дал приказ «собраться всем мужчинам в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет». Проведя девять дней в Порчестере, он вернулся в Тауэр 14 октября.{705}

Эдуард написал Бэдлсмиру, жалуясь на поведение его жены, и Бэдлсмир сыграл на руку Эдуарду, прислав в ответ оскорбительное письмо: он «одобряет поступок своей семьи, чинившей препятствия и дерзко обошедшейся с королевой».{706} 16 октября король заявил, что расправа с Бэдлсмиром послужит образцом для прочих, и уже на следующий день направил Пемброка во главе большого отряда, который удалось собрать, чтобы осадить замок Лидс и «наказать непослушание и неуважение, проявленные к королеве членами семейства Бартоломью Бэдлсмира»{707} Леди Бэдлсмир, понимая, что сама не сможет долго выдерживать осаду, послала отчаянное письмо мужу, который тогда находился в Оксфорде, с отрядами лордов Марки, расходившимися по домам

К 23 октября, когда Пемброк выстроил свои войска под стенами Лидса, Изабелла перебралась в Рочестер, где, вместе с Уильямом Эйрмином, вновь получила на хранение Большую государственную печать.{708} Тем временем Мортимер и Херефорд по просьбе Бэдлсмира двинулись на юг, стремясь освободить Лидс. Поступив так, они стали в прямую оппозицию королю, что вскоре оказалось роковой ошибкой. К 27 октября войско мятежников достигло Кингстона-на-Темзе,{709} куда явился Пемброк увещевать их не двигаться дальше в Кент. Затем они получили послание от Ланкастера, который не обращал никакого внимания на Бэдлсмира с тех пор, как того назначили управляющим двора против его, Ланкастера, воли; он дал понять, что не одобряет желания Мортимера и Херефорда оказать помощь Бэдлсмиру.{710} Поэтому лорды Марки остановились в Кингстоне, выжидая, как будут развиваться события. Два летописца утверждают, что они отказались идти спасать Лидс из уважения к королеве.{711} Однако, поддавшись мольбам Бэдлсмира, они попытались заступиться за него перед королем. Эдуард, увы, отказался внять их доводам.

Благодаря тому, что королева пользовалась доброй славой, общественное мнение оказалось на ее стороне, и месть короля за ее обиды обрела основательную поддержку. Многие бароны, включая Арундела, Ричмонда, Сюррея и сводных братьев короля, Томаса Бразертона, графа Норфолкского, и Эдмунда Вудстока, графа Кентского, поспешили присоединиться к Пемброку под стенами замка Лидс. Многие жители Лондона также явились туда, так как Изабеллу всегда очень уважали в столице. Теперь число осаждающих достигло 30 000. Воодушевленный этим внезапным подъемом, король решил лично возглавить осаду.{712}

В конце концов Лидс сдался королю 31 октября. Эдуард отомстил со свирепой жестокостью: не слушая мольбы о пощаде, он велел повесить коменданта и тринадцать его солдат перед воротами замка. Леди Бэдлсмир и ее дети (среди них и молодая жена сына Мортимера), а также сестра Бэдлсмира с сыном Бартоломью, лордом Бергершем (братом Генри, епископа Линкольнского), были взяты в плен и отправлены сперва в Дуврский замок, а оттуда в Лондон. Они стали первыми женщинами-узницами Тауэра.[82] Король был полон решимости сделать их судьбу уроком для других, «дабы в будущем никто не осмелился удерживать свои крепости против него».{713}

Хотя в тот момент многие одобрили эти карательные меры — первую успешную военную операцию сына Эдуарда I со дня его восшествия на престол, — на самом деле эта расправа отметила начало тирании Эдуарда II. Отныне никто уже не мог сбросить его со счетов как слабого и неспособного короля, поскольку он дал всем понять с ужасающей ясностью: любой, кто восстанет против него или выкажет пренебрежение, подвергнется не просто заключению или штрафу, как прежде, но может потерять и все имущество, и жизнь, а женщины его семьи и родичи попадут в узилище — без всякого суда и следствия. Семена политического насилия, посеянные в день убийства Гавестона, принесли горькие плоды — прецедент беззакония был создан на многие века вперед.

* * *
Изабелла уехала из Рочестера 4 ноября и присоединилась к мужу-победителю в замке Тонбридж, где и возвратила ему Большую печать. Король привез с собой запасы продовольствия, захваченные в замке Лидс, и отдал их Изабелле в качестве компенсации за пережитые там неприятности.{714} Кажется, он также отдал ей во владение сам замок, вновь ставший собственностью Короны. Хотя никаких документальных подтверждений этого дара Изабелле нет до 1327 года, в ведомости, датируемой Пасхой 1322 года, содержится запись о продаже провизии в замке Лидс по приказу королевы{715} — а это означает, что она им владела. Королевская чета вернулась в Вестминстер 9 ноября.{716} В течение этого месяца все замки Бэдлсмира, устрашенные жестоким примером Лидса, сдались королю.{717}

Понимая, что позиции его теперь сильны, Эдуард решил в полной мере вернуть себе все прерогативы власти. Для этого необходимо было раз и навсегда разделаться с лордами Марки и Ланкастером. Мортимер и Херефорд, узнав, что произошло в Лидсе, бежали на север, к Ланкастеру, «ибо король не ведает милосердия и непременно погубил бы их».{718} Тогда Ланкастер созвал свой второй Парламент 29 ноября в Донкастере. Мортимер и Херефорд участвовали в нем, вопреки приказу короля. Ланкастер заверил их в своей готовности оказать им поддержку в ссоре с Эдуардом и Деспенсерами.

* * *
В свете изложенных выше событий теряют всякую достоверность утверждения Агнес Стрикленд и Денхолм-Янга{719} о том, что любовная связь Изабеллы и Роджера Мортимера началась осенью 1321 года. Почти весь тот год Мортимер находился в оппозиции королю, а Изабелла преданно поддерживала мужа против и Ланкастера, и лордов Марки. Трудно также представить, как могли королева и Мортимер вступить а такую связь, если учесть, что Роджер бывал при дворе исключительно как участник политического конфликта. У нас нет никаких свидетельств того, чтобы они в это время обращали друг на друга особое внимание.

Вся теория Стрикленд основывается на неверном датировании рождения принцессы Джоан 1322 годом, когда Мортимер находился в лондонском Тауэре. Она уверяет, что ненависть Изабеллы к Деспенсерам объяснялась их враждебностью к Роджеру Мортимеру, и именно любовь ее к Роджеру вызвала отчуждение короля. Как мы вскоре увидим, ни то, ни другое предположение не подтверждается фактами.

* * *
Извлекая пользу из своего нового возвышения, Эдуард убедил доброго друга, архиепископа Рейнольдса, созвать сбор духовенства в соборе святого Павла 1 декабря и официально аннулировать приговор об изгнании Деспенсеров на том основании, что он не получил единодушного одобрения епископов.{720}

В отсутствие Мортимеров восстали валлийцы, которые ненавидели их гнет. Но королю было важнее покончить с теми несогласными, которые еще оставались в открытой оппозиции. Он отдал приказ поднимать ополчение и собираться в Сайренстер к 13 декабря, чтобы оттуда выступить в поход на земли мятежников. В начале декабря Мортимеру и Херефорду пришлось спешно возвращаться в свои поместья и готовиться к обороне.

Эдуард проявлял прежде не свойственную ему энергию и решительность. Пользуясь постановлением Рейнольдса, 8 декабря он призвал Деспенсеров возвратиться в Англию под его личной защитой. Ланкастер между тем делал все возможное, чтобы подорвать доброе отношение к королю в Лондоне; он прислал горожанам копию так называемой «Донкастерской петиции», которая выставляла на всеобщее обозрение вероломство Эдуарда, поддерживавшего пиратскую деятельность Деспенсера, а самого Ланкастера изображала как второго Симона де Монфора, хранителя общественных интересов, чья единственная цель — избавить государство от зловредного влияния фаворитов.{721}

В этот напряженный период королева жила в Тауэре{722}, но 10 декабря присоединилась к королю в Лэнгли. В тот же день Эдуард дал распоряжение своему казначею «приобрести шестнадцать отрезов тканей для одежды нашей дорогой супруги, а таю/се меха к наступающему празднику Рождества и тринадцать отрезов ткани на корсажи упомянутой супруги нашей и ее девиц, равно как и на столовое, и постельное белье».

Эдуард вызвал к себе дополнительную военную силу 13 декабря, не зная, что Ланкастер теперь совершил настоящую измену. Граф активно искал помощи главного врага Англии, Роберта Брюса, против своего законного государя; одним из доказательств этого может служить факт выдачи Черным Дугласом 16 декабря охранной грамоты гонцу Ланкастера.

В сопровождении своих сводных братьев Норфолка и Кента — «оба деятельные воины, несмотря на молодость» — король со всем войском пустился на охоту за лордами Марки. Он добрался до Сайренстера к Рождеству;{723} Изабелла, видимо, осталась на праздники в Лэнгли. 31 декабря Эдуард прибыл в Вустер, намереваясь переправиться там через Северн и навязать конфронтацию лордам Марки, которые отступили за реку; но мятежники сожгли мост. То же самое произошло 5 января в Бриджнорте, где королю опять не дали переправиться через большую реку.{724} Он двинулся на север, что привело Марки в паническое состояние, и люди начали дезертировать толпами. Мортимеру теперь оставалось надеяться лишь на подмогу Ланкастера — но тот, вопреки всем заверениям, красноречиво отсутствовал, сознательно упустив возможность выбраться из Понтефракта, где он отсиживался. 14 января король перешел Северн у Шрусбери, и для лордов Марки все было потеряно. На следующий день Эдуард приказал арестовать Мортимеров, причем заранее выписал охранную грамоту, чтобы их доставили к нему в целости и сохранности.{725}

Ланкастер из Понтефракта продолжал переговоры с шотландцами; 15 января его посланец получил от них еще одну охранную грамоту, и в течение всего февраля граф продолжал сноситься с Брюсом, пользуясь псевдонимом «король Артур», придавая себе, таким образом, не только ореол королевской власти, но и качества легендарного героя.{726} Вскоре к нему присоединился Херефорд, которому удалось уйти от мстительного короля Эдуарда; тому пришлось удовлетвориться захватом земель, принадлежавших как ему, так и Одли, и д'Амори.{727}

Однако Мортимерам спасаться было некуда. Они старались, как могли, договориться с Эдуардом, но он не желал ничего обещать. Они впали в измену, подняв против него оружие, отказавшись подчиняться приказам и поддерживая его врагов; чего теперь могли они ожидать? Единственной уступкой со стороны Эдуарда было продление срока действия охранной грамоты до 20 и потом до 21 января.{728} Когда последний срок прошел, а Мортимеры не явились, Пемброк выступил как посредник, храбро взяв на себя попытку убедить их, что если они сдадутся, им сохранят жизнь и даруют прощение. Сознавая, что выбора у них нет, 22 января дядя и племянник явились в Шрусбери и сдались на милость короля. Но милость проявилась лишь в том, что их заковали в железо и бросили в тюрьму.{729}

Месть Эдуарда Мортимерам была сокрушительной. В тот же день он конфисковал все их земли и имущество, а еще через день велел арестовать леди Мортимер, которую посадили под замок в Хемпшире.{730} Ее мужа и Черка доставили влондонский Тауэр 13 февраля.{731} В одной из хроник Эно, «Chronographia Regum Francorum», говорится, что их отправили туда из-за навета Деспенсера, заставившего Эдуарда заподозрить, что королева и Мортимер вступили в тайную связь — но это было написано значительно позднее, «задним числом», и больше никто из хронистов об этом не упоминает; в том мстительном настроении, которое тогда им владело, король, узнав, что жена изменяет ему со злейшим врагом, наверняка сурово покарал бы ее.

Сыновей Мортимера и Херефорда также сочли виновными и заключили в Виндзор, а трех незамужних дочерей Мортимера заперли в разных монастырях; их мать, невзирая на громкие протесты, лишили части ее собственного имущества.{732} После этого король двинулся на юг, и все замки на пути его пали один за другим. Последним стал Беркли в Глостершире. Его владельца Томаса, лорда Беркли, бросили в тюрьму в Уоллингфорде вместе с сыном Морисом{733}, мужем дочери Мортимера Маргарет; оба они держали сторону Марки. Впоследствии земли Беркли передали Деспенсеру.

* * *
К этому времени Деспенсеры уже вернулись в Англию. 22 января Эдуард обратился к Филиппу V с просьбой поддержать его в вопросе об их возвращении{734} — не зная еще, что Филипп умер 3 января. Поскольку он оставил только дочерей, ему наследовал брат, Карл IV, последний из оставшихся в живых братьев Изабеллы. Карл короновался в Реймсе 21 февраля, и вскоре после того злосчастный брак его с Бланкой Бургундской был аннулирован; в сентябре он женился на Марии Люксембургской, которая родила ему одну за другой двоих дочерей.

Хотя Деспенсеры тайно возвратились еще в середине января{735}, король не издавал официального распоряжения, санкционирующего их возвращение, до 11 февраля. Воодушевленный успехами в борьбе против Марки, подбадриваемый фаворитами, которые побуждали его применить силу для подавления самовластия баронов{736}, и Изабеллой, глубоко оскорбленной тем, что Ланкастер и его союзники отказались поддержать поход короля против Бэдлсмира, Эдуард решился теперь покончить с Ланкастером. В конце февраля он назначил общий сбор войск в Ковентри, официально — «против шотландцев»; но когда люди собрались, он пошел на север, преследуя Ланкастера. Около 10 марта он переправился через Трент и занял принадлежащий графу замок Тетбери, где нашлись доказательства связи Ланкастера с Брюсом, а также Роджер д'Амори, который скрывался в этом замке, тяжело раненый. Его судили и сперва приговорили к смерти, а потом, «из-за того, что король сильно любил его», помиловали. Впрочем, он сам умер три дня спустя.

Пока Эдуард грабил Тетбери, его солдаты одержали победу над войском Ланкастера при Бертон-он-Трент. 12 марта граф был всенародно объявлен мятежником, и король открыл сезон охоты на него и его приспешников. Ланкастер бежал на север — вероятно, надеясь найти убежище в Шотландии или укрыться в своем замке Данстенборо. Но он попал в ловушку в Боробридже между основными силами короля и отрядом под предводительством Эндрю Харкли, шерифа Уэстморлендского, который приобрел репутацию героя в войнах с шотландцами. Согласно Роберту Редингскому, королева Изабелла лично направила послания Харкли и Саймону Уорду, шерифу Йоркскому, требуя, чтобы они направились на юг и не дали Ланкастеру уйти дальше на север. Оба откликнулись с готовностью. Королева также позаботилась об отправке провизии в Йорк и Карлайл на случай, если королю это понадобится.

Битва при Боробридже произошла 16 марта. Люди Ланкастера дезертировали повально. Херефорд, потерявший коня, был смертельно ранен снизу вверх ударом пики, которая пронзила его «сквозь основание», когда он бежал по мосту через реку Юр; было «не в обычае рыцарей прикрывать броней интимные части», и он умер ужасной смертью, с выпущенными наружу кишками.{737} На ночь было заключено перемирие, но наутро, понимая, что дальнейшее сопротивление бесполезно, Ланкастер сдался королю. Наконец-то Эдуард мог осуществить давно задуманную месть за убийство Пирса Гавестона.

Лишенный королевской милости граф был привезен в кандалах в собственный замок Понтефракт и там, в большом зале, 20 марта его судил как мятежника трибунал, состоящий из короля и нескольких вельмож, в том числе и Деспенсера-старшего. Ему не позволили говорить в свою защиту, поскольку десять лет назад он не позволил этого Гавестону.{738} Лорды признали Ланкастера виновным в измене{739} и приговорили к повешению и четвертованию, как предателя, но из уважения к королевской крови в его жилах король заменил приговор на обезглавливание. Согласно «Бруту», этим граф был обязан вмешательству королевы — но Изабелла в то время находилась в Лондоне и жила в Тауэре; она никак не могла получить известия о пленении Ланкастера и отправить свое послание Эдуарду за три дня. Даже при самом быстром передвижении гонцу требовалось четыре дня, чтобы доехать верхом из Лондона в Йорк.

Немногие ожидали, что Эдуард зайдет так далеко и предаст Ланкастера смерти; во-первых, граф был его близким родичем, а во-вторых, со времен Вильгельма Завоевателя ни одного английского дворянина не казнили за измену. Но, по мнению короля, смерть была единственным подходящим наказанием для человека, который распорядился убить Гавестона — смерть, во многих деталях напоминающая гибель Гавестона.{740}

«Кто творит насилие, сам обрекает себя на покарание», — так заметил один из порицателей Ланкастера. Всего через шесть дней после пленения, 22 марта, в снегопад, некогда гордого графа, в темной одежде кающегося грешника, в потрепанной старой шапке, вывезли, дрожащего, из замка на «никудышнем муле» и доставили на холм святого Томаса, курган примерно в миле от замка; его заставили проехать сквозь орущую толпу, откуда в него летели камни, отбросы и комья снега. На месте казни ему велели стать на колени лицом к Шотландии, откуда он столь предательски ожидал помощи. Затем ему грубо, «двумя или тремя ударами», отрубили голову, показали ее королю, а позже погребли вместе с телом в приорате святого Иоанна в Понтефракте.{741}

Итак, Ланкастер умер, и теперь Эдуард мог править свободно, не имея противодействия. Месть его сторонникам казненного графа была беспрецедентно кровавой. Одним махом он избавился от всех своих врагов. В день казни Ланкастера, 22 марта, в разных местах были казнены двадцать четыре человека; на следующий еще шестерых протянули на воловьих шкурах и повесили в Йорке. Других выслеживали и убивали на месте. Тела убитых разрезали на четыре части и выставляли в общественных местах на обозрение по всей стране в течение двух лет.{742} Бэдлсмира нашли 14 апреля — он прятался в доме своего племянника, епископа Бергерша в Стоу-Парке, — повесили и обезглавили в Кентербери.{743} Гнев короля обрушился даже на беглую жену Ланкастера, Элис де Ласи, и ее престарелую мать, вдовствующую графиню Линкольн — обеих заключили в тюрьму.{744} В общей сложности казням, строгому заключению или изгнанию подверглось 118 человек, среди них много баронов и рыцарей. Еще большее число пострадало от тяжелейших штрафов.

Королевской мести не избежал и Генри Бергерш, епископ Линкольнский. Эдуард счел, что Бергерш предал его доверие и милость тем, что укрыл Бэдлсмира, и наложил арест на его доходы с церковных владений — финансовую и материальную основу епископской деятельности. Король также направил несколько писем, упрашивая папу римского лишить Бергерша сана. Но папа отказал, заявив, что неразумно накладывать суровые наказания за недоказанную вину.{745}

У хронистов, как и у большинства подданных короля, волна расправ вызвала ужас.

«О несчастье! — восклицает автор «Жизнеописания Эдуарда Второго». — Тяжко видеть людей, столь недавно одетых в пурпур и тонкое полотно, в лохмотьях, в цепях, в заточении. Жестокость короля так возросла, что никто, даже из самых великих и мудрых, не осмеливается перечить его воле. Знать королевства устрашена угрозами и карами. Воле короля более нет препон. Посему ныне сила побеждает разум, ибо любое желание короля, даже неразумное, обретает силу закона».

Папа умолял короля отказаться от тиранического поведения, но тот отказался прислушаться к мнению понтифика. Из всех замешанных в мятеже лиц только пятнадцать избегли наказания. Преданность Эндрю Харклея была хорошо вознаграждена: 25 марта король даровал ему титул графа Карлайла.{746}

После казни Ланкастера Эдуард остался в Понтефракте и вызвал к себе Изабеллу.{747} Она была хорошо осведомлена о кровавом правосудии супруга и по приезде сделала все возможное, чтобы унять озверевшего короля. Ей удалось с успехом заступиться за одного из мятежников, Бьюэса, лорда Новилла: его жена Джоан обратилась к королеве за помощью, и ему сохранили жизнь и имущество ценой выплаты огромной пени, а впоследствии он получил прощение.{748} Но Эдуард редко проявлял подобную снисходительность, а Деспенсера вмешательство Изабеллы, несомненно, разозлило, и «когда он заметил неудовольствие королевы», то стал нарочно подталкивать короля к кровавым расправам.{749}

* * *
В мае Изабелла и Эдуард прибыли в Йорк, где 2-го числа собрался Парламент, которому предстояло окончательно отменить Ордонансы, как установления, неугодные Короне.{750} То, что королева, несмотря на несомненную антипатию к Деспен-серам, показала себя верной и деятельной помощницей мужа на протяжении всего мятежа и после него, с очевидностью следует из ее писем к Харклею и Уорду, а также из обращения, отправленного папе Иоанну в апреле, где она с жаром осуждает поступки Ланкастера.{751} Однако казнь графа потрясла дочь Филиппа Красивого — ведь он все-таки приходился ей дядей и принадлежал к королевскому роду. Хотя Изабелла сама побуждала Эдуарда пойти против Ланкастера, в смерти дяди она винила Деспенсера{752}, за что тот «заработал глубокую ненависть всей страны, и особенно королевы».{753} «Не удивительно, что [королева] не любит Хьюго, из-за коего погиб ее дядя», — заметил автор «Жизнеописания Эдуарда Второго». Изабелла осуждала Деспенсера не только за бесчестную расправу со своим родичем, но, видимо, и за то, что фаворит подорвал самые основы монархии и создал опасный прецедент на будущее.

Все же, когда Парламент без всяких уверток отменил Ордонансы, в свое время навязанные Ланкастером Эдуарду, что бы ни чувствовала Изабелла в связи с казнью Ланкастера, ее должно было порадовать восстановление надлежащей власти мужа.

Однако за эту перемену пришлось заплатить не только подданным Эдуарда, но со временем и самой Изабелле. Для нее эта плата заключалась в крушении семейной жизни со всеми тяжелыми последствиями; все это можно прямо приписать влиянию Деспенсеров на короля. «Начиная с этого времени, — говорит Хигден, — власть Деспенсеров стала возрастать, а власть королевы умалилась».

День 10 мая, когда Деспенсер-старший получил титул графа Винчестерского, отмечает начало тиранического правления фаворитов; отныне они правили королем, не слишком обращая внимание на закон или справедливость, и прочно держали под контролем как государственные дела, так и систему королевского покровительства — сами же вышли из-под контроля, чего многие боялись. Недавняя «чистка», осуществленная королем, привела всех их главных противников либо на плаху, либо в тюрьму, а из уцелевших лордов ни один не имел достаточно силы, чтобы противостоять им или ограничить их власть. Даже Пемброк был не способен сдержать фаворитов: здоровье его пошатнулось, к тому же Эдуард сердился на него за то, что он когда-то настаивал на изгнании Деспенсеров, и заставил поклясться своим телом, землями и имуществом, что он будет повиноваться королю и не вступит ни с кем в союз против него;{754} соответственно, теперь Пемброку оставалось лишь рабски служить новому режиму.

Отныне «король Эдуард II действительно правил своей страной, с великой жестокостью и несправедливостью, следуя советам сэра Хьюго Деспенсера».{755} Высокий титул был дарован отцу, но господство над королем осуществлял сын. Эдуард начал с того, что осыпал младшего Хьюго щедрыми дарами и отдал ему большую часть конфискованных земель и почетных должностей несогласных, включая и все, что принадлежало д'Амори и Одли, тем самым сделав его неоспоримым правителем Южного Уэльса.{756} Впоследствии младший Деспенсер получал все, до чего мог дотянуться, злоупотребляя щедростью короля, заставляя людей путем запугивания продавать ему имущество по сильно заниженным ценам, выжимал из своих жертв звонкую монету прямым насилием, тактикой устрашения, откровенным мошенничеством и хитроумными манипуляциями с машиной закона. Действуя столь беспардонно, он сколотил обширные земельные владения и огромное состояние, сопоставимое с богатствами покойного графа Ланкастера.{757} Все это проделывалось при полном сотрудничестве с королем и с его благословения. Можно сказать, не впадая в преувеличение, что Эдуард и Деспенсер совместными усилиями ввергли страну в пропасть террора.

Алчность и властолюбие Хьюго все возрастали, и его наглость становилась все более невыносимой. Он был намного умнее и намного порочнее Пирса Гавестона. Беспощадная грубость Деспенсеров распространялась и на женщин. Вероятно, именно старший Хьюго подсказал Эдуарду обойтись жестко с женой, матерью и дочерьми Мортимера. Он лично отправил в тюрьму детей и жену валлийского повстанца Ллуэлина Бренна, а в 1326 году его обвинили в вымогательстве и актах насилия против вдов и детей казненных сторонников Ланкастера.{758} Он до того запугал свою невестку Элизабет де Клер, вдову д'Амори, что та отдала ему Юск в обмен на меньшее владение Гоуэр — а потом уговорил Эдуарда конфисковать Гоуэр, тем самым лишив Элизабет ее законного наследства. Позднее Деспенсер аналогичным образом запугал вдову Пемброка, подругу королевы, и выманил у нее сумму в 20 000 фунтов, земли и стада, причем заставил ее продать скот по произвольно заниженной цене. Он похитил богатую наследницу Элизабет Комин и держал ее заложницей целый год, пока та не подписала ему дарственную на 10 000 фунтов и два ценных поместья.

Жаждая заполучить в свои руки как можно больше рыцарских пожалований, замков и поместий, Деспенсер преследовал вдову Ланкастера Элис де Ласи, обвиняя ее в том, что она — главная виновница казни мужа и угрожая сжечь ее живьем, как полагалось мужеубийце. В смертельном страхе женщина отдала ему свои земли, да еще и выплатила огромную пеню в 20 000 фунтов.{759} Затем настал черед Элизабет Толбот, вдовы, которую Деспенсер заставил отдать ему поместье Пэйнсвик в Глостершире и другие земли. Еще страшнее сложилась судьба другой вдовы, леди Бэйрет: ее пытали, переломали и руки, и ноги, и нанесли такие раны, что она лишилась рассудка.{760} Похоже, Деспенсер находил извращенное удовольствие в мучениях своих жертв. За обвинениями, выдвинутыми против Деспенсеров в 1326 году, вполне могла стоять Изабелла — перечень подобных преступлений был велик, и ее возмутила жестокость, проявленная к ни в чем не повинным женщинам и детям.

У Деспенсеров появилось много врагов. О младшем Хьюго говорили: «Вся страна возненавидела его, и немногие стали бы оплакивать его падение».{761} Люди роптали, что и один король достаточно плох, а три сразу просто невыносимы. Роковым последствием тиранического взлета Деспенсеров стало постепенное выветривание симпатии к королю, который практически никак не сдерживал их произвол, и никто не осмеливался теперь противостоять сто желаниям.{762}

Однако нельзя отрицать, что Десиснсеры были способными и дельными администраторами. Они решили стоявшие перед королем финансовые проблемы путем нововведений в налоговом обложении и весьма его обогатили — вскоре было сказано, что, хотя многим его предкам удавалось скопить большие богатства, «он один превзошел их всех».{763} В сотрудничестве со своими стойкими союзниками и клиентами, Робертом Бол доком, который с 1320 года был хранителем Малой печати, а с августа 1323 года — канцлером, и казначеем Уолтером Стэплдоном, епископом Эксетерским, они подготовили и провели важные преобразования в Канцелярии и Гардеробе, реорганизовали систему учета в Казначействе.

Деспенсеры также способствовали подъему торговли шерстью, создав в Англии ряд торговых площадок, пли рынков, так что купцам не требовалось ехать за границу, чтобы приобрести шерсть на экспорт. Впрочем, они руководствовались при этом не заботой о процветании королевства, а желанием повысить доходы короля.{764}

Несомненно, Деспенсерам не нравилось влияние королевы на Эдуарда; они знали, что та причастна и к осуждению их па изгнание, и к освобождению Уильяма Сомертона. Младший Хьюго, возможно, также ревновал к ней на сексуальной почве — но преобладающим мотивом неприязни как отца, так и сына, очевидно, было то, что Изабелла оставалась последней неустраненной угрозой их политическому господству. Ее требовалось нейтрализовать.

Мы уже видели, что отношения между королевой и фаворитами были натянутыми еще с 1320 года, когда старший Хьюго не выплатил причитающиеся ей средства, а после того, как в июле 1322 года Деспенсер-младший внезапно отказался выплатить ей 200 фунтов, причитающиеся ей ежегодно из доходов его фермы под Бристолем, произошел окончательный разрыв. С того момента ни один из них не платил больше ренту, положенную Изабелле, а также не давал никаких обязательств относительно выплаты задолженностей.{765} Кроме того, Деспенсеры добились, чтобы замки в Мальборо и Девайзе не были возвращены королеве.

У Изабеллы, которая ревниво следила за соблюдением своих финансовых привилегий, подобные демарши порождали чрезвычайную обиду, особенно потому, что они ясно показывали, как мало ее уважают фавориты. Кроме того, для нее стала очевидной собственная беспомощность — рядом не осталось никого, способного стать на ее защиту; и теперь было хорошо известно, насколько беспощадны могут быть Деспенсеры и как сильно они поработили короля.

Однако Изабеллу оказалось не так легко запугать. Она вооружилась притворством, показала фаворитам улыбающееся лицо и спокойно принялась подкапываться под их могущество.

* * *
Деспенсер хотел завершить старую кровавую распрю — он давно поклялся обобрать Мортимера и «отомстить за смерть своего деда».{766} И вот теперь Эдуард, подстрекаемый им, взялся за Мортимеров. Валлийцы, ненавидевшие строгое правление племянника и дяди, обратились к королю с прошением — не щадить их обоих.{767} 13 июня король учредил трибунал для суда над Мортимерами и приказал захватить земли их сторонников. 13 июля он велел провести ревизию дел Мортимера в Ирландии, в надежде обнаружить какие-нибудь изменнические действия либо финансовые нарушения. На следующий день были назначены судьи, которым предстояло произнести приговор. 21 июля в Вестминстерском дворце Мортимеров судили за «злокозненную измену» и приговорили к смертной казни с конфискацией имущества;{768} однако еще через день, по неизвестным причинам и к большому удивлению многих современников, этот приговор был заменен пожизненным заключением в Тауэре.{769}

Историки много дискутировали о том, что стояло за подобным решением. Одни утверждали, что вынесение смертного приговора Мортимерам было простой формальностью, поскольку король с самого начала намеревался проявить снисхождение, так как они сдались ему без сопротивления. Что-то в этом духе Пемброк говорил им еще в январе. Но Пемброк был теперь в немилости, и маловероятно, чтобы Эдуард принял во внимание какие бы то ни было его просьбы только ради соблюдения высказанных им тогда обещаний. Совсем уж невероятно, чтобы мстительные Деспенсеры одобрили или позволили такое проявление милосердия. Более правдоподобно предположение, что какая-то высокопоставленная и влиятельная особа вступилась за Мортимеров — возможно, сама королева. Вряд ли верно, будто бы она просила сохранить жизнь Мортимеру из любви к нему, но доказательства отсутствуют. Ничего не известно также о вмешательстве французской родни леди Мортимер.{770}.

Если Изабелла действительно вмешалась в это дело, то, вероятно, ради леди Мортимер, несчастьям которой она, согласно источникам, весьма сочувствовала; возможно, Изабелла также испытывала затаенное сочувствие к самим Мортимерам: в конечном счете они потеряли все в противостоянии тому самому семейству, которое теперь угрожало ее собственному положению. Разумеется, она должна была с большим удовлетворением воспользоваться случаем противопоставить свое влияние влиянию фаворитов, чья власть в то время еще не проникала за двери королевской спальни; ведь Эдуард все-таки прислушался к просьбам Изабеллы по делу Сомертона, и, вероятно, ценил поддержку, оказанную ею во время недавних мятежей.

Тем не менее современникам было совершенно очевидно, что Изабелла опять сознательно выступила против Деспенсеров в пользу их врагов, и, поступая так, давала понять, что с нею следует считаться как с серьезным противником.

Мортимерам сохранили жизнь; но провести ее им предстояло в заключении (видимо, в башне Ленторн), в тесной камере высоко над землей, в условиях «намного менее приятных, чем подобало бы», питаясь весьма скудно — тюремщикам выдавали всего 3 пенса в день на их содержание;{771} будучи узниками благородного происхождения, они могли ожидать относительно комфортабельного помещения и некоторых привилегий, но королевское милосердие не было безграничным, да и Деспенсеров нужно было как-то удовлетворить.

* * *
Еще в мае, помня, что срок перемирия с шотландцами подходит к концу, король объявил о своем намерении провести очередную кампанию против Брюса и приказал войскам собраться в Ньюкасле 22 июля. В июне, как только срок перемирия истек, Брюс возобновил набеги на северные области страны. Когда Эдуард наконец выступил в поход на Шотландию, уже в августе (его сын-бастард Адам находился при нем){772} ,оказалось, что северные земли опустошены. В Лотиане людям его свиты удалось найти для пропитания престарелую корову — «самый дорогой бифштекс в моей жизни», как описал ее Сюррей.

6 сентября Эдуард отправил оптимистическое сообщение, что не встречает сопротивления, 18 сентября он все еще надеялся на успех,{773} но к началу октября его войска были деморализованы голодом и повальной дизентерией — Адам, умерший во время этого похода{774}, видимо, стал одной из жертв этой эпидемии, — и у короля не оставалось иного выбора, кроме как вернуться на юг, в Йоркшир, где он надеялся пополнить ряды своих войск.{775}

Между тем Брюс, намереваясь застать Эдуарда врасплох и захватить в плен, переправился через Солуэй-Ферт и к 12 октября достиг Норталлертона в Йоркшире. Во время этой кампании Изабелла находилась в Нортумберленде;{776} Эдуард отправил ее в укрепленное аббатство Тайнмут{777}, что в свете последующих событий оказалось не слишком мудрым решением. 13 сентября он отправил туда письмо своей племяннице Элинор де Клер{778}, главной фрейлине королевы, которая в то время прислуживала ей. Когда король добрался до Йорка, он послал Изабелле двадцать штук осетров — видимо, ее любимое блюдо — и еще тринадцать штук Элинор.{779}

К 14 октября Изабелла была еще в Тайнмуте, а король с Деспенсерами находились всего в 14 милях к востоку от Норталлертона, в цистерцианском монастыре Риволкс. Там они получили спешное известие, что шотландцы быстро приближаются. Эдуард, «всегда малодушный и невезучий на войне»{780}, едва успел бежать в Бридлингтон и оттуда в Йорк, бросив казну, государственные документы и личный багаж. Он хорошо понимал, что после этого побега его жена останется запертой в Тайнмуте и беззащитной перед нападением армии Брюса, который теперь господствовал почти над всем Севером; все же Эдуард успел черкнуть несколько строк Томасу Грею, коменданту близлежащего замка Норхем, предупреждая, чтобы тот удвоил бдительность, и поручая королеву его защите; в случае появления шотландцев комендант должен был призвать на помощь всех кастелянов восточной пограничной марки и принять меры по спасению Изабеллы.

Эдуард послал также приказы графам Ричмонду и Аттолу и сенешалю своего двора, поручая им собрать отряд из людей Деспенсеров и укрепить Тайнмутскую обитель. Затем он написал Изабелле, сообщая, что направил Ричмонда и Аттола ей на подмогу, но о Деспенсере не упомянул. Тем не менее похоже, что она все-таки узнала о его намерении прислать людей Деспенсера, так как во втором письме Эдуард сообщил, что уполномочил французского рыцаря Анри де Сюлли возглавить защиту Тайнмута, поскольку понимал, что Сюлли «будет для нее приятнее, чем другие».{781} Это следует почти без сомнений понимать как косвенный намек на Деспенсера, чье имя Эдуард, похоже, не хотел упоминать, обращаясь к жене.

Изабелла осознавала опасность ситуации и понимала, что у нее не достанет сил, чтобы выдержать осаду. Не могла она также позволить себе ждать, пока прибудут граф и Сюлли, поскольку шотландцы уже подходили к Тайнмуту. В этих критических обстоятельствах Изабелла могла положиться только на опыт и отвагу молодых сквайров из числа ее служащих, которые старались изо всех сил укрепить дряхлые фортификации аббатства, а потом, выяснив, что перед захватчиками устоять не удастся, снарядили корабль, благодаря чему королева смогла бежать морем в более безопасное место на юге; впоследствии она наградила сквайров за верную службу.{782}

Но ей пришлось вынести опасное плавание по бурному морю, страдая от тяжелых условий и бытовых лишений на корабле, вынужденном ускользать от враждебных фламандских судов, курсировавших по Северному морю ради помощи своим союзникам-шотландцам. Для двух спутниц королевы плавание окончилось трагически: одна утонула в море, другая умерла вскоре после высадки на берег.{783}

Четыре года спустя Изабелла прилюдно обвинила Деспенсера во всем, что тогда случилось, заявляя, что он убедил Эдуарда бежать и не задумался, какие последствия это повлечет для нее. Но это обвинение, пожалуй, было несправедливо, так как жена самого Деспенсера находилась с нею в Тайнмуте, и именно его люди должны были прийти на помощь. Но в тот момент Изабелла, измученная пережитыми злоключениями и удрученная тем, что Эдуард поставил безопасность свою и фаворита выше, чем заботу о жене, вполне естественно хотела найти виноватого, и им оказался Деспенсер. И к 1326 году она уже была готова обвинять его во всех своих несчастьях.

Несколько позже, когда королева благополучно достигла суши в Скарборо и собиралась ехать в Йорк, чтобы присоединиться к мужу, к Изабелле явились королевские гонцы{784} и сообщили, что, после бегства Эдуарда Брюс захватил все его имущество в Риволксе, а затем сразился с королевскими войсками при Байленде[83], причем разбил их наголову и взял в плен графа Ричмонда.{785}

Судя по всему, в тот день терпение королевы лопнуло.


6. «Тогда пусть себе живет, забытая и покинутая»

Вплоть до осени 1322 года все источники подтверждают, что Изабелла неизменно поддерживала мужа, а он столь же неизменно относился к ней с большим уважением. По всем признакам на протяжении десяти лет после смерти Гавестона они представлял собою прочную и успешную королевскую пару. Она проявила себя как верная и преданная жена, а он выказывал ей почет, уважение и щедро одаривал материальными благами.

Но теперь наступила резкая перемена. Между 1 ноября 1322 года и 18 сентября 1324 года в ведомостях канцелярии и счетах придворного хозяйства Изабелла почти не упоминается;{786} она практически не имела больше отношения к делам покровительства и получила, судя по документам, лишь несколько незначительных подарков.{787} Все это несомненно указывает на то, что она впала в немилость. Без сомнения, причиной разлада между нею и Эдуардом стало ее негодование из-за пережитых в Тайнмуте невзгод.

Сказалось, скорее всего, и то, что Изабелла наверняка выразила вслух свою ярость и отвращение к Деспенсеру-младшему, чье пагубное влияние мало-помалу подрывало ее собственную власть, а также — на этом она упорно настаивала — стало причиной смертельной опасности для нее. Но даже если сбросить со счетов этот упрек, она имела основания возмущаться тем, как фаворит взял в оборот ее мужа; если же она знала, что Хьюго является ее соперником и в более личном смысле слова, это могло лишь сильнее разжечь ее ревность. В те годы, когда Эдуард эмоционально, а может, и сексуально привязался к Гавестону, Изабелла, по сути, была еще девочкой, слишком юной, чтобы справиться с ситуацией; однако теперь уверенная в себе, красивая женщина двадцати семи лет, мать четверых детей, в том числе наследника престола, не собиралась молча терпеть оскорбление своему достоинству — и своей женственности.

Более поздние свидетельства позволяют предположить, что отвращение Изабеллы было подстегнуто пониманием причины господства Деспенсера над королем — извращенных половых отношений.{788} Многозначителен и тот факт, что после 1321 года она больше не рожала Эдуарду детей. Пол Догерти указал на то, что в более поздних письмах к королю она избрала мишенью горьких упреков Хьюго-младшего, а старшего Деспенсера не упоминает. Поскольку большинство политических деятелей того времени явно считали последнего ответственным за тиранию почти наравне с сыном, похоже, что ненависть Изабеллы исключительно к сыну действительно объясняется личной ревностью и обидой. Она никогда не ссорилась открыто со старшим Деспенсером: он не был ее соперником в постели мужа, и, судя по отсутствию свидетельств, вряд ли когда-либо проявлял к ней враждебность. Один хронист утверждает, что он был на самом деле достойным человеком, которого увела на дурную дорожку и в конце концов погубила чрезмерная любовь к сыну. Так или иначе, Деспенсер-старший был крайне непопулярен.

Некоторые писатели, исходя из внезапности разрыва между Эдуардом и Изабеллой, высказывали предположение, что тому могла быть и иная, более мрачная причина. Позже Изабелла горячо обвиняла Деспенсера во «вмешательстве» в ее брак и в отчуждении короля от нее: «Некто стал между моим мужем и мною, пытаясь разрушить наш союз».{789} Здесь, конечно, могут подразумеваться либо попытки Деспенсера отравить душу короля наветами против королевы, либо гомосексуальная связь между Эдуардом и Деспенсером. Но в феврале 1326 года Изабелла жаловалась, что Хьюго стремился обесчестить ее всеми возможными способами;{790} это же утверждение повторилось среди обвинений, выдвинутых против Деспенсера в ноябре 1326 года{791} и было зафиксировано большинством хронистов. На этом основании предполагалось{792}, что королева стала жертвой сексуальных посягательств со стороны Деспенсера. Слова «всеми возможными способами» в какой-то степени, видимо, относятся к развязанной Деспенсером кампании по дискредитации Изабеллы, к его пренебрежительному и оскорбительному обращению с ней, и к возможной гомосексуальной связи с ее мужем, но за ними может стоять какой-то серьезный проступок в сексуальном отношении к самой королеве с целью унизить и запугать ее.

Мог ли Хьюго сам забраться па супружеское ложе при попустительстве Эдуарда, или даже совершить насилие? Это не выходит за пределы возможного — если учесть его жестокость к другим женщинам.

Эдуард ответил на обвинения Изабеллы протестами, обращенными к ней и ее брату Карлу IV: «никогда, ни по малейшему поводу, не причинили ей никакого вреда Деспенсеры», и еще: «даже и помыслить невозможно, чтобы Хьюго, в частной ли жизни или прилюдно, словом либо делом, либо выражением лица проявил к королеве не то отношение, какое должно проявлять к государыне». Более того, он подчеркнул, что ее переживания по поводу смертельной опасности со стороны Деспенсера беспочвенны.{793} Эдуард явно искажал истину с полной беззастенчивостью — или у него была весьма короткая память.

На отношения Изабеллы с мужем могли повлиять и другие факторы. Основными могли быть горечь и отчаяние, накопившиеся за многие годы, когда она вынуждена была мириться со слабостями Эдуарда: она так старалась исполнять свой долг, достойно играть роль жены и королевы, иногда перед лицом опасностей и откровенных провокаций, а он теперь готовился заменить ее Деспенсером! Возможно, она уже давно втайне презирала Эдуарда за то, что он не соответствовал идеалу короля, воплощенному в образе ее отца Филиппа IV, и постепенно разочарование уничтожило последние остатки уважения к нему.

В «Хронографе королей французских» (Chronographia Regum Francorum) — источнике в целом мало надежном — утверждается, что у Эдуарда в то время была связь с его племянницей Элинор де Клер{794}, и одновременно с ее мужем Хьюго{795} — что, несомненно, должно было лишить Изабеллу последних иллюзий. Он не только переписывался с Элинор, но также подарил ей кое-что из имущества, конфискованного у сторонников Ланкастера после Боробриджа, в то время как Изабелла не получила ничего.{796} Однако эти факты не могут служить доказательством сексуальных отношений: дядя мог оказать благодеяние любимой племяннице, даже если ее супруг был врагом королевы.

Изабелла могла разгневаться еще и потому, что услышала, что ее муж занимается развратом с людьми низкого звания. В одной из книг домовых записей двора Эдуарда за 1322 год отмечены выплаты значительных сумм Робину и Саймону Ходам, Уоту Коухерду (то есть «коровьему пастуху»), Робину Дайеру (« Красильщику») и другим за то, что провели четырнадцать дней в его обществе. Конечно, эти плебеи могли сопутствовать ему в каких-либо невинных забавах вроде копания канав, однако об этом не упоминается, слова «в его обществе» выглядят как эвфемизм, а большие суммы денег представляются платой за молчание. И если эти люди прожили при дворе две недели, то Изабелла, разумеется, услышала о них.

Какова бы ни была причина, вызвавшая разлад между венценосными супругами, Изабелла, видимо, открыто проявила свои чувства, и Деспенсер, с некоторых пор видевший в ней угрозу своему влиянию, решил этим воспользоваться. Он сделал все возможное, чтобы превратить нелады между мужем и женой в серьезное расхождение. Фруассар пишет: «Он злокозненно вызвал такой разлад между [ними], что в течение длительного времени король не только не оставался в обществе королевы, но даже вовсе не видел ее». Перед Рождеством, 23 декабря, Эдуард известил своих шерифов и бейлифов, что после праздников, которые супруги должны были провести вместе в Йорке, королева отправится в длительное паломничество по всей Англии, рассчитанное не менее чем на девять месяцев, до Михайлова дня 1323 года — королевским чиновникам предписывалось оказывать ей всяческое содействие в пути.{797} Поскольку у нас нет никаких свидетельств об осуществлении этого путешествия, мы можем сделать вывод из сказанного, что либо Деспенсер так преуспел в отравлении души Эдуарда, настраивая его против Изабеллы, что тот уже было готов отправить жену в изгнание, по утверждению Фруассара, либо сама Изабелла в гневе решилась покинуть супруга. В обоих случаях Эдуарду потребовалось бы дипломатичное объяснение ее отсутствия.

Когда король и королева вернулись в Лондон 12 января 1323 года, Изабелла поселилась в Тауэре с принцем Эдуардом и прожила там до 17 февраля, а может и дольше.{798} Есть запись о том, как 3 февраля она обедала в Тауэре со своим десятилетним сыном.

Отношения супругов не могли улучшиться после того, как в феврале Эдуард затеял напасть на Льюиса де Бомонта, епископа Даремского. После Байленда Бомонт, отчаявшись дождаться, когда король сумеет защитить своих подданных в северных областях, попытался вступить в мирные переговоры с Брюсом. Король сердито напомнил ему про обещание «быть каменной стеной против скоттов» и пожаловался, что епископ не сдержал слова.{799} Естественно, Деспенсер воспользовался ссорой; возможно, он даже сам разжег ее, рассчитывая дискредитировать королеву, которая настояла на избрании Бомонта. В результате и Генри де Бомонт, и Изабелла Вески, давние друзья обоих супругов, также лишились милостей Эдуарда.

Седьмого февраля Изабелла и Элинор де Клер использовали свой вес при дворе, чтобы добиться слушания прошений, переданных Джоном Сэдингтоном.{800} Десять дней спустя обе они написали исполняющему обязанности казначея Уолтеру Норвичу, прося, чтобы тот проявил благосклонность и выплатил скромную сумму, которую король выделил на содержание заключенной леди Мортимер. Изабелла теперь называла ее «нашей дорогой и весьма любимой кузиной». {801}Королева, несомненно, сочувствовала беде этой леди — но уже чувствовала, что ее влияние слабеет, и прибегла к помощи жены Деспенсера ради достижения своей цели.{802}

Эти письма были написаны в Тауэре, где в то время находились в заключении муж леди Мортимер и его дядя. Возможно, это простое совпадение. Весьма маловероятно, чтобы Изабелла посещала их, пока жила там: в конце концов, они были осуждены за измену ее мужу. Однако Роджер мог ухитриться как-то передать записку королеве, умоляя помочь его жене. Спустя полгода стало известно, что он сумел добиться расположения Жерара д'Альспэ, заместитель коменданта Тауэра, а на это должно было уйти немало времени. В феврале преданность этого служаки королю могла уже пошатнуться настолько, что он взялся передать тайное послание королеве.

Чем кончилась история с прошениями королевы и Элинор де Клер, неизвестно. Леди Мортимер оставалась в хемпширской тюрьме до апреля 1324 года, когда ее перевели в королевский замок Скиптон-ин-Крейвен в Йоркшире, разрешив пользоваться услугами четырех служанок, с выдачей на питание и все прочие расходы всего одной марки на день.{803}

Проследить перемещения Изабеллы между 7 февраля и 10 июня сложно. Не исключено, что она действительно отправилась частным образом в паломничество к нескольким святыням. Видимо, она старалась держаться в тени, или ее вынуждали к этому.

* * *
После нескольких месяцев тирании Деспенсеров народ стал забывать о предательстве и эгоизме Ланкастера и вспомнил о том, что он старался умерить гнет королевской власти и улучшить управление страной. Его теперь почитали не просто как народного героя, но как мученика за английские вольности и даже как святого.{804} Среди верующих быстро распространился культ нового святого: могила в Понтефракте стала местом паломничества, как и собор святого Павла, где к одной из колонн была прикреплена плита с изображением Ланкастера и надписью в память об Ордонансах, соблюдению которых он отдал много усилий. Очень скоро пошли разговоры о чудесах, совершающихся на его могиле — якобы мертвый ребенок вернулся к жизни, а несколько калек исцелились. Были созданы и обрели широкую популярность песни, сопоставляющие Томаса Ланкастера с Фомой Беккетом и Симоном де Монфором. К 1325 году образ Ланкастера уже ассоциировался в воображении народа со святым Георгием{805}, и даже раздавались призывы к его канонизации.

Так после смерти Ланкастер оказался ничуть не меньшей угрозой, чем при жизни — причем угрозой, уже неустранимой. Обеспокоенный король велел снять памятную плиту в церкви и запретил паломничество, для чего поставил охрану вокруг гробницы Ланкастера, но многие пренебрегали запретом, и толпы по-прежнему стекались в аббатство Понтефракта, как и к опустевшей колонне у святого Павла.{806} В 1323 году две тысячи человек, обнаружив, что их не пускают принести дары у гробницы, напали на королевских стражников и убили двух из них.{807} Это событие может служить мерой возмущения, направленного против засилья Деспенсеров в управлении страной, равно как и против слабого, порочного короля.

* * *
3 марта 1323 года был казнен за измену Эндрю Харкли. Подобно Бомонту, потрясенный и возмущенный тем, что случилось в Байленде, он решился по собственной инициативе договориться с шотландцами, имея в виду признать Брюса их законнымкоролем, с чем Эдуард ни за что не смирился бы. Но Харкли был большим реалистом, чем король, — ведь в тот год сам папа признал суверенность Брюса — и совершил преступление в интересах мира, будучи убежден, что эта долгая и выматывающая война никогда не будет выиграна; впоследствии выяснилось, что и королева Изабелла придерживалась тех же взглядов.

Перед смертью Харкли пришлось претерпеть все ужасы наказаний, предусмотренных для предателей, хотя он умер, уверяя, что никогда предателем не был.{808} А после его гибели Пемброк и Деспенсер активно взялись за переговоры с Брюсом и достигли соглашения о перемирии на тринадцать лет, которое было подписано 30 мая.{809} До самого конца царствования Эдуарда войны больше не было.

В тот же день открылась сессия Парламента в Бишопсторне, близ Йорка, и Генри де Бомонт, старый друг королевы, был арестован. Разгневанный на короля за обиды, чинимые его брату, епископу Даремскому, он отказался участвовать в обсуждении перемирия с шотландцами, и когда появился в Парламенте, ему было велено удалиться. «Ничто не доставило бы мне большего удовольствия!» — огрызнулся он, что и дало возможность обвинить его в неповиновении властям.{810} Изабелла могла присутствовать при этой сцене; они с Эдуардом были в Селби 10 июня и в Йорке 3 и 4 июля.{811} Вероятно, между ними наметилось некоторое примирение, но арест Бомонта не мог не привести к новой обиде с обеих сторон, особенно когда Бомонт отказался принести присягу верности Деспенсеру и был за это отправлен в тюрьму.{812} После его удаления от двора Изабелла должна была почувствовать себя еще более одинокой.

* * *
1 августа 1323 года Роджер Мортимер совершил дерзкий побег из Тауэра. До него это удалось лишь одному человеку — Ранульфу Фламбару в 1101 году. На эту дату приходился день рождения Роджера и церковный праздник Святого Петра-на-Углу, покровителя гарнизона Тауэра. Очевидно, к этому времени строгость содержания Мортимера несколько ослабла, так как он сумел завоевать симпатии Жерара д'Альспэ, и тот принес ему ломик и кирку, чтобы проделать дыру в каменной стене камеры. Именно при попустительстве д'Альспэ Мортимер устроил тем вечером «большой пир, пригласив сэра Стивена Сигрейва, коменданта Тауэра» и своих собственных тюремщиков. Но к вину подмешали некое снадобье, и вскоре гости впали в бессознательное состояние. Как только безопасность была обеспечена, д'Альспэ помог Мортимеру выбраться из дыры в стене камеры, которая, видимо, находилась в башне Ленторн;[84] это здание примыкало постройке (ныне — башня Уэйкфилд), где на нижнем этаже располагалась кордегардия, а наверху — королевские покои. За ними находился главный зал и апартаменты королевы.

Сквозь дыру в стене Мортимер и д'Альспэ попали на королевскую кухню. Они взобрались по большому дымоходу на крышу жилой башни, откуда, вероятно, перебрались на свинцовую крышу прилегающей башни святого Фомы. При помощи веревочных лестниц им удалось спуститься по мощной стене наружного двора к пристани. Д'Альспэ заранее позаботился, чтобы там находилась лодка, на которой они с Мортимером переправились через Темзу на сюррейский берег, где уже ожидали друзья Роджера с лошадьми. Маленький отряд помчался вскачь, и за ночь они достигли Нетли на побережье Гэмпшира. Другая лодка перевезла их на поджидающее судно, предоставленное лондонским купцом Ральфом Боттоном; на следующий день оно отплыло во Францию и высадило беглецов в Нормандии.

Затем Мортимер и его друзья направились прямиком в Париж и обратились с просьбой о защите к французскому королю{813}, который принял их «с великим почетом»* что вызвало резкое недовольство Эдуарда II.{814} Теплый прием, оказанный Карлом Мортимеру, наверняка особо задел Деспенсера, которого приговорили к изгнанию из Франции в 1321 году, когда он занимался пиратством, после чего он не питал любви к французам.{815} Еще обиднее был ответ Карла на жалобу Эдуарда: он сказал, что готов выслать всех английских изгнанников из Франции, если король, в свою очередь, вышлет всех французских изгнанников из Англии — подразумевая, разумеется, Деспенсера.{816}

Стрикленд цитирует «старую хронику», где утверждается, что «сонное зелье» доставила Мортимеру королева, и необоснованно считает, что Мортимер пересек Темзу вплавь, и «королева сильно беспокоилась, хватит ли ему сил добраться до сюррейского берега, так как он долго пробыл в заключении». Но ни в одном из достоверных источников нет указаний на то, что Изабелла была вовлечена в подготовку побега Мортимера, нет даже доказательств, что она вообще была в Лондоне и уж тем более жила в Тауэре в те дни. На самом деле первым из английских писателей мнение, что Изабелла помогла Мортимеру бежать, высказал драматург Кристофер Марло (в пьесе «Эдуард Второй», написанной в 1593 году). Ему вторил Майкл Дрейтон, чьи домыслы содержатся в трех пьесах, написанных между 1596 и 1619 годами.{817}

Тем не менее фантастическое утверждение Стрикленд поддерживают многие писатели, уверенные, что Изабелла была сообщницей Мортимера. Доказательством служило рассуждение такого порядка: д'Альспэ, занимавший ответственный пост, не стал бы подвергать опасности свою карьеру и даже жизнь ради помощи безземельному предателю, который ничем не мог вознаградить его, если только ему не пообещали покровительство какой-либо влиятельной особы — например, Изабеллы.{818} Но думать так — значит, возможно, недооценивать степень убежденности Мортимера и д'Альспэ в своей правоте и особенности психологии того времени. Когда Мортимеру удалось уговорить д'Альспэ, тот был уже готов на любой риск, лишь бы свергнуть Деспенсеров. Он мог также хотеть этого по каким-то своим причинам.

Впрочем, мы не должны отбрасывать и возможность того, что теплый прием Мортимера у Карла IV объяснялся не только его антипатией к Деспенсерам и заботой о сестре, терпящей от них обиду, но и личным обращением Изабеллы. Карл не мог не быть осведомлен о тирании Деспенсеров и должен был увидеть в Мортимере, их злейшем враге, способ как-то противодействовать им и тем самым помочь Изабелле. Англия тогда не вела войны с Францией, и трудно представить, какой еще резон мог быть у Карла привечать такого известного беглеца. Что касается самой Изабеллы, то она, вероятно, приложила руку к отмене смертного приговора Мортимеру и, несомненно, пыталась помочь его жене — может быть, по его личной просьбе. Она могла к этому времени уже понять, что Мортимер — единственный, кто способен сопротивляться тирании Деспенсеров, и, соответственно, может оказаться очень ей полезен. Пользуясь влиянием на брата, она, возможно, косвенно способствовала побегу Мортимера, а если так, то должна была знать о нем заранее.

* * *
Майкл Драйтон утверждал также, что союзник Мортимера, епископ Орлитон, помог ему бежать. Это утверждение хорошо подтверждается свидетельствами современников. Адам Орлитон родился в одном из герфордширских поместий Мортимера, в 1317 году стал епископом в Херефорде, а до того провел много лет, делая достойную карьеру при папской курии. За последние годы он стал близким другом и союзником Роджера Мортимера, своего патрона. Он посылал людей на помощь Мортимеру при набеге на земли Деспенсера и стойко поддерживал Мортимеров при их атаке на Деспенсеров в Парламенте. Даже теперь, когда они оба сидели в тюрьме, осужденные как изменники, Орлитон не оставил их без поддержки. Напротив, он остался одним из самых активных оппонентов Деспенсеров.

Репутация Орлитона пострадала из-за резких высказываний хрониста Джеффри Бейкера, которые, как мы можем доказать, неверны. Отнюдь не будучи таким беззастенчивым интриганом, как уверяет Бейкер, Орлитон был умным политиком, законоведом и дипломатом, очень серьезно относился к своим церковным обязанностям, искренне оплакивал неумелое правление Эдуарда II и злоупотребления Деспенсеров и страдал от тех последствий, к которым это привело европейские дипломатические круги. Он также питал чрезвычайное почтение к достоинству пап и епископов и был другом хитроумного Иоанна XXII.{819} Архиепископ Рейнольде был высокого мнения о способностях Орлитона — но, осмелившись открыто одобрить мятежные действия Мортимера, тот естественным образом стал мишенью для гнева короля.

В феврале 1324 года Деспенсер совершил действие, какого прежде никто не осмеливался предпринять против какого-либо епископа: он обвинил Орлитона перед Парламентом в преступном попустительстве и поддержке врагов короля, а также в том, что он-де обеспечил оружие и лошадей, которые позволили Мортимеру бежать. Пользуясь своей епископской неприкосновенностью, Орлитон отказался отвечать на обвинения, заявив, что отвечает лишь перед папой, архиепископом Кентерберийским и равными по рангу духовными лицами. Когда же Эдуард приказал епископу Кентерберийскому взять Орлитона под стражу, это вызвало фурор в среде духовенства, и в результате архиепископы Рейнольде и Мелтон, а также Александр Бикнор, архиепископ Дублинский, взяли Орлитона под защиту и пригрозили, что всякий, кто отважится учинить над ним насилие, будет отлучен от церкви.{820}

То был первый раз, когда Рейнольде, до того остававшийся неколебимым другом короля, не исполнил его желания, и это должно было болезненно задеть Эдуарда. Тем не менее он заставил своих судей объявить Орлитона виновным, конфисковал его поместья и личную собственность и взял его под стражу.{821}

В апреле 1324 года король пожаловался папе на предательство Орлитона, а в мае потребовал, чтобы тот лишил его епископского сана.{822} Но, как и в случае с Бергершем, понтифик отказался удовлетворить это требование за неимением веских доказательств измены.

Эдуард также потребовал низложения Джона Дрокенсфорда, епископа Батского и Уэлского, весьма мирского и беззастенчивого, который также числился среди друзей Мортимера и был тесно связан с Орлитоном и Бергершем. Однако Бергерш, сильно напуганный жестким обращением короля с Орлитоном, поспешил заключить льстивый (и неискренний) мир с Эдуардом, обещая беззаветную преданность и послушание. Эта уловка позволила ему отчасти восстановить доброе расположение к себе государя и вернуть отобранные церковные доходы.

И все же маловероятно, чтобы сам Орлитон устраивал побег Мортимера, хотя он мог испросить помощи у королевы. Айен Мортимер в биографии своего однофамильца выдвинул убедительные доводы того, что и замысел, и осуществление принадлежали самому Мортимеру — если учесть, как он сумел обработать д'Альспэ, а также его контакты в лондонском Сити, где он пользовался большой популярностью;{823} в частности, среди его знакомых были две выдающиеся личности, Ричард де Бетюн и Джон де Жизор.{824}

Однако впоследствии обнаружилось, что через них Мортимер поддерживал связь с рядом влиятельных сторонников, включая Орлитона, и побег был частью более широкого плана по сплочению всех противников Деспенсеров. И если все-таки именно Изабелла год назад вмешалась в судьбу Мортимера, тогда Орлитон мог, зная об этом, посвятить ее в планы побега и попросить о содействии у короля Карла.

Некоторые хронисты, удрученные гнетом Деспенсеров, рассматривали побег Мортимера как акт божьей воли и уверяли, будто его вывел из темницы ангел, подобно святого Петру.{825} Изабелла могла воспринять это событие сходным образом. Вырвавшись на свободу, Роджер сделался потенциальным средоточием организованной оппозиции. Поддавшись панике, король бросил все силы на то, чтобы найти и схватить беглеца, живым или мертвым, разослал объявление о поимке по всей Англии, но его офицеры искали не там, где следовало. До самого конца августа 1323 года Эдуард был убежден, что Мортимер укрылся либо в Уэльсе, либо в Ирландии.{826} Только к концу сентября он узнал, что преследуемая жертва поселилась со своими родичами в Пикардии{827}, вне досягаемости короля Англии.

Даже в изгнании Мортимер доказал, что представляет собой смертельную угрозу для Деспенсеров. В ноябре он отправил наемного убийцу из Сент-Омера в Англию с целью убить их самих и нескольких ближайших приспешников. Попытка не удалась — наемник добрался до Лондона, но был арестован и допрошен.{828} Однако этот случай показал, как далеко готов зайти Роджер, чтобы отомстить наиболее ненавистным врагам, и породил у Эдуарда опасения, как бы Мортимер, при поддержке Карла IV (который к этому времени поссорился с Эдуардом II), не вторгся в Англию ради того, чтобы разделаться с Деспенсерами. Теперь Эдуард обвинил Карла и его дядю Валуа в содействии побегу Мортимера.{829} Этот факт иногда приводят как доказательство причастности к делу Изабеллы, но если бы Эдуард — и, что важнее, Деспенсеры — в результате тщательного официального расследования побега заподозрили ее, они без всяких колебаний обвинили бы ее в измене.

В последующие месяцы Эдуард получал противоречивые донесения о местонахождении Мортимера. 6 декабря его известили, что Роджер побывал в Эно, а оттуда направился в Германию; затем, около 13 декабря, прибыло известие, что он поехал на юг, в Тулузу, с графом Булонским.{830}

* * *
Имя Изабеллы опять исчезает из документов до 13 октября 1323 года; возможно, она продолжила свое паломничество. Она была с Эдуардом в Личфилде 19-20 декабря, затем вместе с ним отправилась на юг, в Саттон-Колдфилд{831}, а оттуда — в замок Кенилворт, прежде принадлежавший Ланкастеру, где двор с превеликой пышностью отпраздновал Рождество. В январе король и королева были гостями Деспенсера в его замке на реке Трент в Хенли, а в феврале посетили Глостер и близлежащий замок Беркли, прежде чем возвратиться в Лондон.{832}

* * *
Теперь Эдуард погрузился в новый яростный спор с Карлом IV. Еще в сентябре Карл призвал своего деверя принести ему оммаж, но Эдуард ухитрился уклониться от вызова под предлогом, что не может безопасно оставить свое королевство — иными словами, Деспенсеры не хотели, чтобы он уезжал, опасаясь открытого выступления своих врагов в его отсутствие. Хотя Карл и согласился отложить церемонию до июля 1324 года, предоставление им убежища Мортимеру вызвало недоверие и обиду со стороны Эдуарда. С обеих сторон уже накопилось много недобрых чувств, когда, в октябре разгорелся спор из-за bastide, то есть укрепленного городка, который французы начали строить на землях приората Сен-Сардо в области Аженэ, принадлежащей англичанам; гасконские подданные Эдуарда враждебно отреагировали на этот, по-видимому, незаконный акт и напали на бастид, причем был убит французский сержант. Эдуард не санкционировал это нападение, он вообще ничего о нем не знал, но возникли опасения, что инцидент может привести к войне между Англией и Францией — той самой, ради предупреждения которой заключался брак Изабеллы.

Французы действительно высказали бурное возмущение, и Мортимер, пользуясь случаем, немедленно предложил свой меч Карлу IV, поступив как изменник — добровольно желая воевать против своего законного государя Эдуарда II в Гаскони.{833}

В январе 1324 года Карл дал понять, что принимает уверения Эдуарда в непричастности к инциденту в Сен-Сардо. Но в феврале, когда выяснилось, что Эдуард почти ничего не предпринял для урегулирования ситуации, да к тому же явно оттягивает момент принесения оммажа, король Франции пригрозил захватить Гасконь. Надвигался кризис, и 23 февраля Парламент собрался в Вестминстере для обсуждения проблемы.

В марте Эдуард внезапно прекратил выплату некоторых сумм, которые был должен Изабелле.{834} Боялся ли он — возможно, подстрекаемый Деспенсерами, — что та сочувствует Карлу IV? В апреле он заставил Изабеллу направить брату послание с мольбой не трогать Гасконь, причем велел напомнить Карлу, что ее брак заключался с целью обеспечить длительный мир между двумя королевствами.{835} Подразумевалось, что если война разразится, брак будет расторгнут. Знаменательно, что той весной Изабелла получила письмо от неустановленного лица, содержащее совет: дать наставление французскому рыцарю, присланному в Англию Карлом IV, по возвращении во Францию сказать своему господину, что рассмотрение дела о Гаскони следует поручить в первую очередь Деспенсеру и Пемброку. Было ли это предупреждением Карлу не вовлекать больше Изабеллу в эти дела? Мы очень мало знаем о деятельности или перемещениях Изабеллы в этот период, кроме того, что 27 июня она писала канцлеру Болдоку с просьбой назначить Пемброка и других особ в качестве судей с правом самостоятельного решения относительно принадлежащего ей леса Хэйверинг. Весьма вероятно, что она все еще была в немилости и весьма благоразумно — учитывая непредсказуемое поведение мужа и атмосферу страха и смятения, созданную им{836} — старалась держаться тише воды, ниже травы.

Пемброка действительно направили во о Францию для переговоров с Карлом IV о Гаскони, но 23 июня он скоропостижно скончался там, вероятно, от апоплексии. Ходили слухи, что его якобы «убили исподтишка, когда он сидел на стульчаке».[85] Независимо от истинной причины, его смерть уничтожила последний барьер умеренности, который хоть как-то отгораживал Эдуарда от полного и безнадежного порабощения Деспенсерами. В июле, отказываясь от прежде данного слова, он велел своим посланникам при дворе короля Франции отказаться от выдачи Карлу IV английских подданных, виновных в эксцессах в Сен-Сардо. Затем, добавив оскорбление к ущербу, он вновь попросил отложить церемонию оммажа. Карл наконец потерял терпение и объявил Гасконь своим владением. На следующий месяц он отправил в герцогство войско для установления там своей власти.

В ответ Эдуард назначил наместником короля в Гаскони своего неопытного и не пользующегося популярностью двадцатидвухлетнего сводного брата Эдмунда, графа Кентского. Этот выбор не был слишком мудрым, поскольку Кент, великолепный молодой человек огромного роста и силы, увы, был слабой и доверчивой личностью. Ему ничего не стоило санкционировать акты насилия или нарушение законов святилища. Он немедленно настроил против себя гасконцев, затребовав с них деньги и позволив служащим своего двора грабить все, что приглянется, да еще и похитив девушку, которая вызвала его вожделение.{837} Когда Карл Валуа повел свое войско против Кента, последний оказался катастрофически неспособным полководцем и после нескольких поражений поддался на уловку Валуа — подписал перемирие на полгода в отчаянной попытке сохранить то, что еще оставалось от Гаскони. Французам, согласно условиям перемирия, досталась большая часть герцогства.{838}

* * *
Вспыхнувшая между Англией и Францией вражда оказала сокрушительное воздействие на жизнь Изабеллы, поскольку у Деспенсера появился повод обращаться с нею как с врагом государства, еще сильнее подорвав позицию королевы и уничтожив последние остатки ее влияния. Фантазия его была неистощима. Сперва он потребовал, чтобы она присягнула на верность ему лично, но она отказалась,{839} как и Генри де Бомонт. Затем, 18 сентября, на поместья королевы был внезапно наложен секвестр — их вновь передали в руки короля, лишив Изабеллу значительной части доходов.{840}

Предполагалось, что совершить этот шаг, якобы необходимый для безопасности, посоветовал королю епископ Стэплдон,{841} напомнив ему, что земли королевы в Корнуолле с их ценными оловянными рудниками особенно беззащитны перед вторжением.{842} Но подоплекой этого совета была открытая атака на королеву, так как Стэплдон был в сговоре с Дес-пенсером{843}, и не может быть сомнений в том, что Деспенсер коварно убедил короля в способности Изабеллы, как француженки, устроить против него предательский заговор со своим братом.

Еще в 1317 году поместья королевы Маргариты были кратковременно секвестрованы, когда война с Францией казалась неизбежной — таким образом, прецедент имелся. Но Маргарита получила в качестве компенсации весьма существенное денежное пособие; Изабелле ничего подобного не дали. 25 и 26 сентября Эдуард внес изменения в им же установленные финансовые дела своей жены, и с 28 сентября сумма, выделяемая на ее личные расходы, была урезана с 11 тысяч марок до жалкой тысячи марок в год.{844}

Изабелла пришла в ярость. Она была не из тех женщин, которые терпят подобные оскорбления своему достоинству и царственности, и обвинила и Деспенсера, и Стэплдона в потере положенного ей достояния — Деспенсеру предъявили это обвинение на суде в 1326 году.{845} В средние века деньги не являлись адекватной заменой земельной собственности, которая обеспечивала особый общественный статус, а Изабелла была незаурядной стяжательницей. Но ее ожидали еще худшие перемены. 28 сентября, снова якобы по совету Стэплдона, Парламент приказал изгнать всех подданных короля Франции со службы королю и «нашей дражайшей супруге»{846}— что сразу лишало Изабеллу преданных французов, которые состояли при ней много лет, кое-кто даже с того момента, когда она прибыла в Англию двенадцатилетней невестой.

9 октября король приказал изъять все золото, предназначенное для королевы, и все это попало прямиком в его сундуки, вместе с теми суммами, которые он давно задолжал жене; затем 14 октября, выплата денег на ее ежедневные расходы была передана Казначейству.{847} Практически это свелось к тому, что Деспенсеры «посылали ей из королевской казны столько, сколько сами хотели». По сути, Изабеллу, одну из главнейших землевладельцев королевства, превратили в жалкую пенсионерку.{848}

Но Деспенсерам и этого казалось мало. Ее никак нельзя было лишить звания матери наследника престола, но вскоре после Михайлова дня у нее отобрали троих младших детей под предлогом, что она, француженка, может подбить их на предательство против собственного отца. Заботу о детях поначалу поручили Элинор де Клер и сестре Деспенсера леди Изабелле Монтермер, супруге Ральфа де Монтермера, родича короля.[86] Принца Джона Элтемского, тогда восьми лет от роду, кажется, оставили при Элинор де Клер, но обеих принцесс, Элинор шести лет и Джоан — трех, вскоре после этого отправили жить к Монтермерам в Плиши и Мальборо.

Историки сходятся во мнении, что Изабелла не обладала излишними материнскими чувствами и даже пренебрегала детьми; но у нас нет никаких свидетельств того, что она была менее преданной матерью, чем все остальные венценосные матери, в эпоху, когда было принято заводить отдельный двор для наследников с самого раннего детства. Принцу Эдуарду был выделен двор, когда ему исполнилось пять лет, но трое младших отпрысков оставались с матерью, а это означает, что Изабелла активно участвовала в их воспитании. Фактически она была полна решимости играть решающую роль в их жизни, а не оставаться пассивной наблюдательницей. Похоже, она гордилась своими детьми, и потому ей было отнюдь не все равно, что с ними происходит. Судя по тому, как велика была ее радость, когда в 1326 году она вновь увиделась с младшими детьми, насильственное разлучение с ними должно было стать великим горем для нее и источником страданий на протяжении долгой разлуки. Если кто и относился к детям небрежно — так это те особы, которым поручено было следить за ними в тот период. Более того, все дети Изабеллы, особенно юный Эдуард, сохранили преданность ей на всю жизнь, а этого не могло бы случиться, будь она и в самом деле той равнодушной и отчужденной матерью, той «Иезавелью», какой ее вздумали изображать последующие поколения.

* * *
Теперь Изабелла, по сути, сделалась пленницей. Она потеряла статус, мужа, детей, влияние, доходы, друзей и свободу, ее уделом надолго стали глубокая тоска и постоянная тревога.{849} В письме, тайно доставленном Карлу IV, она горько сетовала на потерю земель и слуг-французов, обвиняла Деспенсера в том, что он лишил ее любви мужа, и жаловалась, что с нею «считаются ничуть не более, нежели с какой-нибудь служанкой во дворце короля, моего мужа», которого она называет презрительно «жалким скрягой» или «скупым для меня, но щедрым к другому».{850}

Элинор де Клер теперь постоянно находилась при ней в качестве «домоправительницы» или «chaperone»[87], хотела она того или нет; Деспенсер и король использовали Элинор и как тюремщицу, и как шпионку, — ей было велено постоянно иметь при себе печать королевы и читать все ее письма перед запечатыванием. Изабелла, «в великом гневе»{851}, все же ухитрилась обойти ее надзор и тайно отправила во Францию брату еще одно письмо, где жаловалась на эти новые недостойные притеснения. Но когда потрясенный Карл IV отозвался, гневно потребовав избавить Изабеллу от подобного обращения{852}, Эдуард предпочел проигнорировать его.

Вместо этого 18 ноября он распорядился выплачивать на пищу и питье королевы всего 2920 марок в год, или 1 фунт в день. Более щедрым он оказался относительно содержания ее двора, на которое отвел 1000 марок в день{853} — но заодно издал указ о том, что всякий подданный Франции, не покинувший Англию, должен быть арестован и посажен в тюрьму, а его имущество конфисковано.{854} К этому времени часть служащих-французов Изабеллы уже бежала во Францию, но около двадцати семи человек еще остались, в том числе ее писцы, два капеллана, Томас Бурхард и Пьер де Верной, врач Теобальд де Труа, и супруги Лонге[88]. Все они теперь оказались под угрозой и были размещены в церковных домах, разбросанных по всей стране.{855} Изабелле не позволили даже вернуть им свободу, поручившись за их доброе поведение, хотя другим высокопоставленным особам такое заступничество позволялось.{856} Во Франции Карл IV исходил негодованием и яростью из-за ареста своих подданных, что сильно смутило английских посланников при его дворе.{857}

Хронист из Лэйнеркоста, как и сама Изабелла, был уверен, что именно Деспенсер являлся виновником изъятия земель королевы и ареста ее слуг. Автор из Лэйнеркоста утверждает также, что примерно в то же время Деспенсер убедил короля обратиться к папе с просьбой аннулировать его брак с Изабеллой, и сам направил Роберта Болдока и «нерелигиозного» монаха-доминиканца, Стивена Данхевида, в Авиньон для доставки этого послания. Утверждения хрониста отчасти подкрепляются тем фактом, что Данхевид был в то время действительно направлен с тайным поручением в папскую курию, причем в «Анналах святого Павла» упоминается о слухах про развод.

Сильнее всего должна была поразить королеву не столько мстительность Деспенсера и его желание унизить ее — она могла этого ожидать, — сколько откровенная злоба мужа, проявления которой ей прежде доводилось наблюдать лишь со стороны. Теперь, когда Эдуард разгневался на Карла IV, в результате нашептываний Деспенсера эта злоба обрушилась на нее саму. Она ничем не заслужила такого нестерпимого обращения; многие годы она была терпеливой, верной долгу и преданной женой, хорошей матерью и сознательной помощницей, приобретшей в народе репутацию миротворицы. До 1325 года ни один источник не содержит даже намеков на неверность с ее стороны.

Но теперь ее брак был разрушен, так как «король по наветам [Деспенсера] изгнал королеву»{858}, и ее несправедливо оскорбляли и жестоко наказывали за преступления, которых она не совершала. Всему виной была ненависть порочного фаворита и слабость мужа, допустившего, чтобы этот фаворит так обращался с нею. Бейкер, настроенный к Изабелле враждебно, обвиняет ее в том, что она отказала в своем обществе (и, несомненно, в постели) своему господину — но если это и так, разве могло быть иначе в сложившихся обстоятельствах? Приняв во внимание все известные нам сведения, мы можем уверенно сказать, что львиную долю ответственности за крушение своего брака должен нести сам Эдуард II; именно он неосмотрительно посеял семена будущей трагедии.

* * *
О жестокости Деспенсера к королеве было наверняка хорошо известно в дипломатических кругах. Вскоре об этом услышал в Авиньоне папа Иоанн. Он лично написал Деспенсеру, порицая его за грубость и злоупотребление властью, за причинение вражды между государями.{859} Когда Деспенсер, глубоко встревоженный попыткой убить его и короля посредством магических действий с восковыми фигурками{860}, написал папе, умоляя об особом попечении, Иоанн XXII язвительно порекомендовал ему «обратиться к Богу и хорошенько исповедаться, и удовлетворить господа соответственным образом. Никаких иных средств не понадобится».{861} Ясно, что папа уже составил себе нелестное мнение о Деспенсере — возможно, по этой причине мы ничего больше не слышали о просьбе короля насчет развода. Другая причина, видимо, заключается в том, что брак Эдуарда и Изабеллы заключался по настоянию папской курии в интересах установления прочного мира между Англией и Францией, и теперь еще больше, чем когда бы то ни было, сохранить этот союз значило залить цементом трещины в дипломатических отношениях. Кроме того, единственной законной причиной для аннулирования брака могло быть близкое родство, но в свое время предыдущий папа издал грамоту, устраняющую это препятствие; и наконец, развод привел бы к катастрофическим последствиям в вопросе о законности наследования престола сыном разведенных родителей.

Не имея никакой другой информации, мы должны сделать вывод, что если Эдуард II действительно просил папу расторгнуть его брак, он либо получил категорический — но конфиденциальный — отказ, либо сам забрал обратно свое письмо по причинам, которые вскоре станут нам ясны. В этом случае понятно, почему, когда Стивен Данхевид писал донесение королю из Авиньона 7 октября 1325 года, он совершенно не упоминал о каких-либо матримониальных делах.{862}

Эдуард знал теперь наверняка, что ему угрожает не только война с Францией, но также вторжение под руководством Мортимера; Деспенсер узнал осенью, что Мортимер побывал в Эно, пытаясь собрать войско, с намерением отплыть с ним из Голландии или Зеландии и высадиться на восточном берегу Британии.{863} Дипломатические отношения между Англией и Эно уже были подпорчены разногласиями в области торговли, и 24 октября Эдуард написал графу Гильому V д'Эно, протестуя против того, что он дал убежище англичанам-изменникам.{864} Однако граф не обратил на протест никакого внимания. Следующим предприятием Мортимера была попытка сколотить отряд германских наемников на деньги, предоставленные французскими родственниками его жены, семейством Жуан-виль.{865}

Положение было критическое, но папа считал, что все еще можно уладить; где-то в декабре, согласно его указаниям, двое его нунциев в Париже, архиепископ Вьеннский и епископ Оранжский, предложили, чтобы королева Изабелла, известная своими способностями к посредничеству, приехала во Францию ради разрешения кризиса и прекращения распри из-за Гаскони. Возможно, таким путем папа давал понять Эдуарду II, что его брак — ценный дипломатический инструмент, и, лишившись его, король лишь вызовет лавину политических несчастий. Не исключено, что именно по этим соображениям Эдуард решил отказаться от идеи развода.

Бейкер заявляет, будто бы идея направить королеву во Францию исходила от самой Изабеллы: получив от нее призыв о помощи, Карл IV предпринял шаги, чтобы облегчить ей бегство из Англии. Фруассар также утверждает, что Изабелла «тайно приготовилась к отъезду во Францию». В этих утверждениях может быть доля истины, но мнение Бейкера, что Карл нанял Орлитона и Бергерша для обеспечения отъезда королевы, едва ли оправдано, поскольку впавший в немилость Орлитон был не в состоянии просить за королеву.

Конечно Карл IV, может быть, действительно поначалу предложил папе вариант с приездом сестры во Францию с миссией мира по подсказке Изабеллы или по крайней мере в ответ на ее мольбы о помощи.{866} И как только этот путь к спасению чудесным образом открылся перед нею, Изабелла, разумеется, с превеликой радостью воспользовалась им. Позже она сама заметила, что ей так отчаянно хотелось выбраться из западни, что она изо всех сил старалась выказывать дружелюбие к Деспенсеру, лишь бы он не наложил вето на эту идею.{867} Поехать во Францию в качестве чрезвычайного посла Англии значило для нее не только восстановить статус королевы, но и избавиться от притеснений, которые она испытывала дома, вырваться из орбиты ненавистных Деспенсеров. Однако нет никаких доказательств того, чтобы папа, при всем несомненном сочувствии к Изабелле, предусматривал какую-либо иную цель ее поездки, кроме переговоров о мире.{868}

В январе 1325 года сперва королевский совет, а затем и Парламент обсудили предложение папы. Деспенсер был против отъезда Изабеллы из Англии — хотя ей удавалось скрывать гнев и отвращение, и вела она себя с ним с хорошо рассчитанной учтивостью, фаворит понимал, что сам сделал ее своим непримиримым врагом, и имел все основания опасаться, как бы она не подстроила ему какую-нибудь гадость, будучи за границей. Но сам Эдуард боялся ехать во Францию, оставив фаворитов без защиты, поэтому отправка Изабеллы казалась ему разумным решением, и король склонялся к тому, чтобы серьезно подойти к нему.

Его посланники в Париже были готовы оказать на него давление. 13 января Джон Салмон, епископ Норвичский, обратился к Деспенсеру в поддержку королевы. Его поддержали коллеги, граф Ричмонд, недавно освобожденный шотландцами, и Генри де Бомонт, который, очевидно, сумел для виду примириться с королем и восстановил часть былого фавора. Далее 17 января Джон Стратфорд, епископ Винчестерский, который также входил в состав посольства и незадолго до того вернулся из Франции, повторил просьбу Салмона; он добавил, что Карл IV пообещал: если Эдуард сделает своего сына герцогом Аквитанским и пришлет его во Францию вместе с королевой для принесения оммажа, то Карл отдаст все захваченные им земли, и это решение одобрено советом при короле Франции.{869}

В конце концов вмешательство епископов, наряду с обещаниями Карла IV и доводами Деспенсера-старшего, оказали решающее воздействие.{870} Парламент постановил, что любые средства для достижения цели предпочтительнее открытой войны{871}, и к 7 февраля король согласился, чтобы Изабелла отправилась во Францию, а принц Эдуард последует за нею, как только будет достигнуто удовлетворительное соглашение. В тот день английский совет направил Томаса Эстли к посланникам во Франции с запросом: допустимо ли для французской стороны, если королева прибудет одна? Вскоре был получен положительный ответ.{872}

Решение Эдуарда отправить Изабеллу во Францию оказалось самой безрассудной и трагической ошибкой в его жизни. Оно имело для него сокрушительные последствия. Однако он дал на эту поездку свое согласие. Значит, Изабелла весьма искусно скрывала гнев и унижение, вызванные отношением к ней и его самого, и Деспенсеров, — а он искренне поверил, что ее незачем бояться, она будет преданно отстаивать его интересы, как это было в прошлом. Кроме того, разрешив эту поездку, Эдуард сам разоблачил лживость своих слов от сентября предыдущего года, когда, в оправдание секвестра поместий жены, он уверял, будто она представляет собой угрозу безопасности страны. Подкрепил он также собственное убеждение Изабеллы, что та потеряла свои земли прежде всего в результате коварства Деспенсеров.

Некоторые историки удивлялись, как это Деспенсер позволил Изабелле покинуть Англию, но на самом деле его намного больше страшил отъезд во Францию короля — тогда он остался бы без защиты. Покорное и внешне учтивое поведение Изабеллы относительно Деспенсера и очевидная уверенность Эдуарда в ее верности могли убедить Деспенсера, что она безобидна. К тому же он, конечно, был бы рад хоть на время удалить эту ненужную женщину и устранить ее влияние на Эдуарда. Почти несомненно, что он недооценил ее по всем статьям, имевшим для него значение.

Эдуард также фатально ошибся в своих предположениях касательно Изабеллы. Роберт Редингский прокомментировал ситуацию так: «Болезненное неразумие поразило короля, который был проклят Богом и людьми [за] его позор и порочные страсти — иначе бы он никогда не отстранил от себя благородную супругу, не отказался бы от ее нежных женственных объятий [и не отнесся бы] с презрением к ее высокому роду». Многое случилось за время, протекшее с сентября, чтобы настроить Изабеллу против Эдуарда; похоже, именно тогда она начала строить заговор против него.

* * *
Два с лишним года страданий от жестокости Деспенсера и низости мужа, конечно, изменили Изабеллу; она ожесточилась, и на поверхность вышли прежде скрытые способности и недостатки, о наличии которых, возможно, не подозревала даже она сама. Теперь, более, чем когда-либо прежде, она стала дочерью своего отца. Унижения не сломили се — наоборот, лишь усилили гордое сознание своего высокого ранга и династической принадлежности. Оскорбления, которые пришлось вытерпеть, пробудили жажду мщения и неуклонную решимость вернуть все, что так жестоко у нее отобрали. Живя в постоянном страхе, Изабелла научилась быть отважной, находчивой и хитроумной. Ее природная доброта и заботливость, очевидно, были подавлены необходимостью действовать, чтобы покончить с нестерпимым положением. Она более не намеревалась играть пассивную, подчиненную роль. Целых семнадцать лет она старалась быть верной и преданной женой, но теперь чувствовала, что у нее не остается иного выбора, кроме как стать на гибельный путь сопротивления. Позволить событиям идти по-прежнему значило для нее — опускаться все ниже и подвергаться новым опасностям, для ее детей — жить без матери, а для Англии — терпеть разнузданную тиранию Деспенсеров.

* * *
В свете дальнейших событий и на основании ряда косвенных свидетельств историки полагали, что какой-то зародыш оппозиционной партии сформировался в окружении королевы еще до того, как она покинула Англию. Утверждают даже, будто оппозиция существовала уже в 1322 году, как реакция на возвышение Деспенсеров, хотя никаких свидетельств мы не имеем; конечно же, многие люди были обижены на фаворитов и готовы способствовать их падению, но непохоже, чтобы кто-нибудь рассматривал королеву как главу сплоченной оппозиции, пока не были секвестрованы ее поместья, и всем стало понятно, что у нее также есть основательная причина для обиды.

В условиях изоляции и слежки Изабелле было затруднительно установить и поддерживать связи с недовольными при дворе, но она явно сумела изыскать тайные способы обеспечить себе чье-то сочувствие и поддержку — кто-то же помог ей передать письма Карлу IV, а в феврале она встретилась наедине с Генри Истри, приором церкви Христа в Кентербери. Тем не менее до отъезда во Францию у нас нет достоверных сведений ни о том, что королева была активно вовлечена в создание оппозиционной партии в Англии, ни о каких-либо ее контактах с людьми, впоследствии ставшими ее союзниками. Впрочем, учитывая секретный характер подпольных политических движений, мы и не могли бы рассчитывать на прямые свидетельства. Конечно же, враги Деспенсеров отнюдь не отказались бы подключить королеву к своим интригам и взяться за доставку ее писем или устных посланий. Значительно позднее Томас Уолсингем писал, что Эдуард считал небезопасным оставлять приданое Изабеллы в ее руках, «ибо она поддерживала тайную переписку с врагами государства». Но если бы король действительно подозревал ее в чем-то подобном, то вряд ли позволил ей отправиться на континент, где Мортимер, смертельнейший из врагов, активно злоумышлял против него.

Однако все это не означает что Изабелла не начала уже примечать будущих союзников. Она наверняка симпатизировала тем, кто, как и она сама, пострадал от происков фаворитов и теперь видел в ней будущую избавительницу королевства от Деспенсеров. Предвидя поездку во Францию, королева решительно настроилась на «месть и удовлетворение»{873} — но это, несомненно, зависело от того, получит ли она поддержку со стороны. По меньшей мере она рассчитывала открыть все брату, королю Карлу, и, опираясь на его сочувствие, попросить помощи в избавлении Англии от Деспенсеров.

Изабелла могла надеяться, что если она пригрозит Эдуарду разлукой из Франции, с безопасного расстояния, то он, чтобы избежать худшего публичного скандала, предпочтет сам отстранить фаворитов. Это предположение подкрепляется мнением автора «ЖизнеописанияЭдуарда Второго», который писал, вскоре после отъезда королевы из Англии: «Ничего удивительного в том, что она не любит Хьюго, из-за коего погиб ее дядя [Ланкастер], и он же лишил ее всех слуг и доходов; соответственно (так думают многие), она не вернется, пока Хьюго Деспенсер не будет насовсем изгнан со двора короля». Этот хронист, несомненно, высказывал общее мнение современников событий, поскольку, видимо, умер вскоре после того и не мог оценивать обстановку «задним числом». Как бы далеко ни продвинулись замыслы Изабеллы в тот момент — а мы не знаем точно, что было тогда у нее на уме — ей в любом случае было необходимо избавиться от страданий и заручиться поддержкой по обе стороны Ламанша.

Изабелла могла зачислить в ряды потенциальных союзников Адама Орлитона, епископа Херефордского, Генри Бергерша, епископа Линкольнского, и Джона Дрокенсфорда, епископа Батского и Уэльского — всех троих Бейкер называет «выучениками Изабеллы», они же являлись близкими приятелями Роджера Мортимера. Затем были еще ее дядя Генри Ланкастер, брат казненного графа, Джон Стратфорд, епископ Винчестерский, Уильям Эйрмин, выдающийся церковный деятель, и даже сводные братья короля, графы Норфолк и Кент. Ричмонд, пребывавший во Франции, также проявил себя как сочувствующий, а Генри де Бомонт был, как и всегда, надежным другом.

Бейкер пишет, что Орлитон разжигал гнев королевы против Деспенсеров, пользуясь ее обидой за отобранные владения. Но хотя епископ сам находился в таком положении, что мог хорошо понять, каково ей живется, все же Орлитон в то время оставался в опале{874} и вряд ли имел возможность как-то влиять на Изабеллу. Фактически он стал одним из важнейших ее сторонников значительно позднее.

Генри Ланкастер был добрым и почтенным человеком лет сорока пяти, его уважали за учтивость и рассудительность. Он не участвовал в мятеже своего брата, но был жестоко разочарован, когда он, законный наследник Томаса, не оставившего детей, обратившись к королю с просьбой отдать ему графства Ланкастер и Лестер, получил отказ; причем Эдуард заподозрил его в неверности и установил тщательный надзор за ним. По прошествии двух лет король все же убедился в лояльности Генри и позволил ему владеть одним из графств брата — Лестером. Но новый граф Лестер все это время обвинял Деспенсеров в гибели брата и хотел теперь не только отомстить им, но и реабилитировать имя Ланкастера. Он сделал вызывающий жест — принял герб покойного графа вместо своего собственного, хотя тот был объявлен устраненным, и воздвиг каменный крест в память о Томасе близ города Лестера.{875}

То, что граф Лестер симпатизировал Орлитону, подтверждается фактом: в 1324 году, после того как Орлитон, обвиненный в измене за соучастие в побеге Мортимера, написал Лестеру, умоляя вступиться за него перед королем, граф прислал епископу ободряющее и утешительное письмо. Но прежде чем Лестер смог выполнить просьбу, Эдуард прослышал о его теплом участии к бедам Орлитона и обвинил в измене его самого. Однако благодаря умелой самозащите Лестера и его положению первого вельможи в королевстве он избежал осуждения.{876}

Лестер вполне мог предложить королеве поддержку, поскольку хотел избавить королевство от Деспенсеров и, что еще более важно, вернуть себе законное наследство. Нет никаких сведений о том, что он хотел причинить какой-либо вред своему кузену-королю.

Джон Стратфорд, светский человек и государственный деятель{877}, не питал любви к Деспенсерам, которые его ненавидели и заставили выплатить им 1000 фунтов за то, что примирили его с королем после того, как он годом раньше разгневал Эдуарда. Он не сумел добиться в Авиньоне согласия на предоставление кандидату короля, Роберту Болдоку, кафедры в Винчестере и сам принял эту должность от папы, не испросив предварительно позволения государя. Эдуард разгневался до того, что отнял у Стратфорда причитающиеся ему доходы на год с лишним.{878} Поддержка Стратфордом идеи об отправке Изабеллы во Францию могла объясняться исключительно желанием мира — но не лишено вероятности и то, что им руководили совсем иные побуждения, и королева каким-то образом обеспечила себе его поддержку. Стратфорд вполне мог быть одним из первых, кто осознал ее способность стать средоточием оппозиции против Деспенсеров.

Граф Кент, будучи членом королевской фамилии, особенно возмущался влиянием Деспенсера; и он, и его брат Норфолк — пара необузданных юношей — громко критиковали короля за то, что тот допустил это. Показательный провал Кента во Франции стоил ему благорасположения венценосного брата и сделал его привлекательным для обольщений врагов Эдуарда. Во время пребывания в Гаскони Кент привык полагаться на советы сэра Оливера Ингхема, известного сторонника короля; однако вскоре и он стал убежденным союзником Мортимера, и тот мог использовать Ингхема для того, чтобы подорвать верность Кента и подключить его к коалиции против Деспенсеров.

Возможно также, что Деспенсер начал в чем-то подозревать Кента и предпринял шаги, чтобы нейтрализовать его. Фруассар подчеркивает, как сильно Кент боялся Деспенсера, и уверяет, что кто-то тайно предупредил и его, и Изабеллу «об опасности, которая угрожала им со стороны сэра Хьюго, и о возможной их погибели, ежели только они сами не поберегутся как следует». На фоне недавних демаршей Деспенсера против королевы от подобных предупреждений нельзя было отмахнуться. Если рассказ Фруассара верен, а это вроде бы подтверждается позднейшим высказыванием Изабеллы, что она жила в страхе смерти из-за Деспенсера, тогда можно считать доказанным, что имелись лица, способные предавать тайные послания королеве — а значит, сеть интриг действительно уже была сплетена.

В 1326 году Изабелла рассказала о том, как она боялась, что сам Эдуард тоже хочет убить ее; в проповеди, прочитанной в Уоллингфорде, епископ Орлитон прилюдно заявил, что «король носил под одеждой нож, чтобы убить королеву, и говорил, что за неимением иного оружия готов загрызть ее собственными зубами». Проверить правдивость этих слов никак невозможно, но подобная угроза могла вполне быть брошена в пылу очередной супружеской ссоры; с другой стороны, Деспенсер, пользуясь обычной для него тактикой запугивания, мог высказать нечто подобное, чтобы дать понять Изабелле, каковы будут последствия, если она поведет себя строптиво. И если Изабеллу предупредили, что и Деспенсер, и король хотят убить ее, она могла желать только одного — поскорее вырваться из Англии.

У нас нет прямых указаний на то, что Роджер Мортимер в то время был причастен к оппозиционной партии, собирающейся вокруг королевы. Если бы у короля имелось хоть малейшее подозрение на этот счет, Изабелла никогда не поехала бы во Францию. Между тем Эдуард велел Томасу Эстли, одному из своих посланников во Франции, заручиться гарантиями от Карла IV, что «Мортимер и другие изменники и враги короля покинут королевство Францию прежде, чем туда прибудет моя супруга», дабы избежать «каких-либо бед и бесчестья», которые те могли бы причинить, «от чего избавь нас, господи!»{879}

Однако, как мы уже говорили, более чем вероятно, что Изабелла к этому моменту уже давно считала Мортимера жертвой Деспенсеров, подобной ей самой. Она, вероятно, неплохо узнала Роджера за шестнадцать без малого лет, и не забыла, что он оставался безукоризненно верным Короне, пока Деспенсеры не вынудили его восстать. Изабелла также должна была понимать, что теперь может найти в Мортимере самого мощного союзника против фаворитов. Этот человек пытался подослать к ним убийц, хотел отомстить им, готов был вторгнуться в Англию с военной силой, чтобы достичь своей цели. Думала ли уже Изабелла об объединении сил с Мортимером, когда окажется на воле? Трудно вообразить, чтобы эта мысль не приходила ей в голову.

* * *
В самом начале февраля королева имела приватную беседу с Генри Истри, приором церкви Христа, и доверила ему свои тайные тревоги. Скорее всего, она говорила о плачевном состоянии ее брака, о своих страхах, об отвращении к Деспенсеру. Так или иначе, она не только завоевала симпатии Истри, но также породила в его душе нехорошие предчувствия. 8 февраля он написал архиепископу Рейнольдсу: «Было бы весьма правильно, если б госпоже нашей королеве вернули ее законное и достойное положение, прежде чем она отправится в плавание».{880}

Возможно, Рейнольде передал этот совет королю, поскольку Эдуард вскоре предпринял меры, чтобы Изабелла отправилась во Францию с должным блеском, однако все же не вернул ей ни поместий, ни законных доходов.

18 февраля король официально известил своих посланников во Франции о скором прибытии королевы и заявил, что желает добиться продолжения перемирия к 26 мая, самое позднее к 24 июня, чтобы Изабелла успела вернуться домой и начать подготовку к их совместному визиту в Гасконь.{881} Затем 20 февраля король выписал охранные грамоты для свиты Изабеллы.{882} Карл IV также прислал сестре документ, обеспечивающий свободный проезд по его землям, — грамота поступила до 5 марта, когда Эдуард составил список указаний для наставления Изабеллы.{883}

Теперь приготовления к поездке королевы уже почти завершились. Она должна была ехать с немалой пышностью, со свитой из тридцати особ, как подобало королеве и официальной посланнице. Эдуард лично с большой тщательностью отобрал всех тех, кто сопровождал Изабеллу, отдавая предпочтение верным, на его взгляд, людьми; кое-кому из них, видимо, было поручено следить за королевой. Возглавили свиту лорд Джон Кромвель и четыре рыцаря.{884} Французов в списке короля не значилось, но он все-таки включил в состав Уильяма де Будона, прежнего казначея королевы, в должности счетовода, а кроме того, назначил главными фрейлинами двух знатных женщин: Джоан де Бар, племянницу Эдуарда и бывшую жену Сюррея, и Элис де Туани, вдовствующую графиню Уорвик.{885} Король решительно не хотел давать Карлу IV какой-либо повод возмущаться, что его сестру обижают, и если бы она вздумала жаловаться, как плохо с ней обходятся в Англии, ее слова вступили бы в противоречие с пышностью ее окружения и утвари.

Хотя дружба Эдуарда с епископом Рейнольдсом поостыла после заступничества Рейнольдса за Орлитона, король все же попросил его сопроводить Изабеллу во Францию. Но приор Истри, очевидно, все еще встревоженный тем, что поведала ему королева, отговорил Рейнольдса ехать и подсказал благовидный предлог, который король принял за чистую монету.{886}

Во время пребывания во Франции расходы Изабеллы должно было оплачивать казначейство — Уильям де Будон получил сразу на руки 1000 фунтов и полномочия на выдачу любых сумм, которые понадобились бы королеве, из филиала банка Барди в Париже; известно, что всего они выплатили ей около 3680 фунтов.{887}

5 марта король известил своих послов во Франции, что королева уже в пути;{888} затем, в сопровождении Деспенсера, они с Изабеллой проехали по землям Кента в Дувр. В Кентербери Изабелла оставила своих охотников и гончих псов на попечении приора Истри, который позднее жаловался Деспенсеру, что те едят так много, что хоть из дому беги.{889}

Тем временем папа написал королеве, поздравляя с тем, что она вновь выступает в качестве миротворца.{890} Очевидно, кто-то постоянно держал его в курсе дела, причем не сам Эдуард II, поскольку король официально оповестил Иоанна XXII об отъезде королевы с миссией мира только 8 марта.{891}

Изабелла видела в своей родной земле убежище и источник спасения. Наконец 9 марта 1325 года, сразу после Пасхи, забрезжила заря ее свободы, и королева взошла на борт корабля, которому предстояло доставить ее во Францию. «Королева уехала очень веселой, у нее было две причины для радости: приятное ожидание встречи сродной землей и родственниками, и удовольствие от того, что она рассталась кое с кем, кого не любила».{892}

«Уезжая, она никому не показалась обиженной, — писал позже Эдуард, припоминая, что Изабелла даже с Деспенсером попрощалась весьма учтиво, — она ни с кем больше не была так любезна, кроме меня самого». Он припомнил также, что они «обменялись дружелюбными взглядами и словами, и она говорила о большой дружбе с ним, когда собралась переплыть море».{893}

Эдуарду и в голову не приходило, что им более не суждено свидеться.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИЗАБЕЛЛА И МОРТИМЕР

«Милый Мортимер, жизнь Изабеллы»

7. «Мортимер и Изабелла целуются тайком»

Изабелла высадилась в Виссане в тот же день, 9 марта{894}, и в сопровождении свиты в количестве тридцати одного человека{895} отправилась верхом в близлежащую Булонь, где «поблагодарила Господа нашего» за благополучное прибытие

«и прошла пешком в церковь Девы Марии, и там молилась и сделала пожертвования. Начальствующие над городом и аббат приветствовали ее с радостью и снабдили жилищем, и оказали гостеприимство, и там они отдыхали и набирались сил пять дней. На шестой день они покинули Булонь верхом на лошадях и ослах, которых привезли с собой из Англии. Королеву сопровождали и эскортировали все рыцари из окрестных земель, явившиеся увидеть и развлечь ее, поскольку она была сестрою их государя».

Так утверждает Фруассар, писавший много лет спустя. Его рассказ изобилует пропусками и куртуазными преувеличениями, но в этой части он, по-видимому, точен.

Откуда Фруассар добыл сведения об Изабелле? Возможно, это удалось ему во время пребывания при английском дворе в 1360-х годах, когда он состоял на службе у Филиппы Эно, невестки Изабеллы. К этому времени Изабелла умерла, но Филиппа общалась с нею более тридцати лет и, несомненно, много раз слышала историю ее пребывания на континенте. Фруассар мог также найти информацию и в родном краю Эно — в основном от фламандского хрониста Жана Лебеля.

В сопровождении сильно разросшейся свиты Изабелла проехала через Монтрейль, Креси, Пуа и Бовэ до Понтуаза, где 21 марта ее приняла пятнадцатилетняя Жанна д'Эврё, которую Карл IV избрал в качестве будущей королевы Франции; его вторая жена, Мария Люксембургская, годом ранее умерла при родах вместе с недоношенным ребенком, Людовиком. Жанна, дочь Луи д'Эврё, приходилась Изабелле двоюродной сестрой.

Еще 10 марта Изабелла встретилась в Пуасси с английскими посланниками, которых она угощала обедами два вечера подряд. Там же она приступила к предварительным переговорам с представителями короля Карла, но узнала от них лишь о том, что мирные переговоры дошли до мертвой точки.{896}

Король Эдуард оставался в Кенте, «чтобы гонцы могли быстрее и удобнее ездить от него к жене и обратно»{897}. К 31 марта Изабелла уже могла доложить ему, что после прибытия короля Карла в Пуасси она сумела уговорить его доверенных особ возобновить переговоры.{898}

Карл IV был человеком умным и тонким; он унаследовал привлекательную внешность своей семьи и был прозван «Красивым», как и его отец. Унаследовал он также суровость Филиппа IV к тем, кто ему противился. Его заветной мечтой было избрание императором Священной Римской империи, и ради этого он оказывал давление на папу, чтобы тот отлучил от церкви его соперника, Людовика Баварского. Отсюда можно было бы сделать вывод, что Иоанн XXII был марионеткой Карла, и этим объяснить поддержку, оказываемую им Изабелле; но папа был хитер и никому не давал сделать из себя шута.

И Бейкер, и Фруассар приводят трогательный рассказ о встрече Изабеллы и Карла. Бейкер описывает, как королева «увидела наконец столь дорогое ей лицо любимого брата и заключила его в объятия». Согласно Фруассару, все происходило следующим образом:

«Когда король Франции увидел сестру, которую не видел долгое время, он пошел ей навстречу, как только она вошла в комнату, взял за правую руку, поцеловал и сказал: „Добро пожаловать, моя прекрасная сестрица! Королева, в чьем сердце было немного радости, кроме того, что она свиделась с братом своим королем, дважды или трижды порывалась преклонить перед ним колени, но король не позволил ей это, и все время держал ее за руку, и расспрашивал весьма заботливо, как она поживает. Королева отвечала спокойно», — но не сумела скрыть своего горя «и печально поведала ему обо всех притеснениях и оскорблениях, совершенных господином Хьюго Деспенсером, и просила у него помощи и утешения. Когда же король Карл услышал о бедах сестры, он испытал к ней великую жалость, и стал весьма нежно утешать ее, и сказал: „Милая сестра, останься у нас; не печалься и не падай духом. Мы найдем какое-либо средство исправить положение". Королева опустилась на колени и горячо его благодарила».

Но проблему отношений с Деспенсерами пришлось отложить, поскольку приоритетным вопросом было предотвращение войны. Перед Изабеллой стояла непростая задача, и впоследствии она признавалась Эдуарду, что в те дни то и дело переходила от надежды к отчаянию. Стратфорд убедил короля, что ее посредничество почти наверняка обеспечит им возвращение Аженэ, части территории Гаскони, расположенной между реками Дордонь и Гаронна, и других земель, отвоеванных французами годом раньше — но Карл не был склонен отказываться ни от одной из этих территорий. К счастью, папские легаты, содействовавшие миссии королевы, находились во Франции и готовы были помогать ей; поэтому 31 марта мирный договор наконец был составлен, и епископов Оранжского, Винчестерского и Норвичского, сопровождаемых Анри де Сюлли, отправили в Англию, чтобы представить текст на одобрение королю.{899}

По условиям договора Эдуард должен был отдать Гасконь, Понтье и Монтрейль Карлу до момента, пока не принесет оммаж французскому королю в Бовэ в августе месяце; после церемонии Карл отдаст Эдуарду все эти земли, за исключением Аженэ, принадлежность которого предстояло определить арбитражному суду французских юристов.

Однако прежде чем подписать и ратифицировать этот договор, английская сторона потребовала установить новое перемирие взамен прежнего унизительного, которое было в свое время оговорено Кентом и Валуа. Но французы не желали санкционировать что-либо, кроме продолжения прежнего перемирия. Изабелла сообщила Эдуарду, что на 29 марта дела зашли в тупик, и она подумывает вернуться домой. Все же она решила еще один, последний раз обратиться к брату, и вскоре могла сообщить, что французская сторона согласилась заключить новое перемирие сроком до 9 июня. В конце письма Изабелла извинялась, что не могла раньше известить мужа обо всех своих действиях и указывала, что останется при французском дворе, пока договор и перемирие не будут благополучно достигнуты, буде Эдуард даст на то свое одобрение.{900}

В день 1 апреля королева в сопровождении английских послов совершила официальный въезд в Париж.[89] Она ехала верхом на лошади, одетая в платье из черного бархата, такое широкое и длинное, что из-под него виднелись лишь кончики ее черно-белых кожаных сапожек для верховой езды. Незаплетенные волосы были уложены по бокам в цилиндрические футляры, плетеные из золотой тесьмы и скрепленные узкой лентой, — новейшая модная прическа того времени.{901} «Много знатных людей явилось приветствовать королеву. Ее эскортировал ко дворцу господин Робер Артуа [ее кузен], граф Даммартен, сеньоры де Куш, де Монморанси и другие».{902} Фруассар относит первое свидание Изабеллы с Карлом к этому дню — но из ее собственного письма от 31 марта видно, что оно уже имело место в Пуасси. «Изатем она осталась со всеми своими спутниками у короля в Париже».{903}

Спустя неделю Эдуард выдал охранные путевые грамоты для посольства епископа Оранжского, направляющегося в Англию;{904} Стратфорд со своими коллегами вернулся домой 10 апреля.{905}

Обнародовать новое перемирие Эдуард распорядился 18 апреля.{906} Черновой вариант договора дошел до него 29 апреля; условия были совершенно неприемлемыми, но Карл IV требовал скорого ответа, и 2-3 мая Эдуард нехотя согласился с ними, попросив лишь уведомить его, когда будет возвращена область Аженэ.{907} Уже 6 и 8 мая он наделил Стратфорда, Эйрмина и других английских посланников новыми полномочиями для переговоров с Карлом IV.{908}

В целом дела пошли далеко не так хорошо, как надеялся король. 14 мая он пожаловался папе, что королеве не предоставили все, чего она требовала, и винил в этом легатов, которые предложили отправить ее с этой миссией и возбудили ложные надежды на успех.{909}

Догерти высказывает достаточно убедительную гипотезу, что жесткие условия договора являлись результатом сознательной попытки Карла IV, Изабеллы, Стратфорда, Эйрмина и легатов дискредитировать администрацию Деспенсеров и дать Изабелле предлог оставаться далее во Франции; однако он же цитирует и письмо Изабеллы от 31 марта — служащее доказательством, что она всеми мерами пыталась достичь приемлемого соглашения. Кроме того, в этом письме она просила разрешения Эдуарда остаться во Франции, и мы знаем, что разрешение было дано, поскольку супруг отправил ей деньги, необходимые для проживания.{910}

К 18 мая Стратфорд и Эйрмин уже вернулись во Францию, так как вечером этого числа Эйрмин обедал у Изабеллы в королевской резиденции в Венсенне.{911} Вскоре после этого Карл IV назначил своих представителей для ведения дел с английскими послами.{912}

Изабелла присутствовала при составлении мирного договора 30 мая во дворце Ситэ в Париже; текст его практически не отличался от чернового варианта, предоставленного Эдуарду, но содержал также уклончиво сформулированный пункт о принятии справедливого решения касательно получения Аженэ королем Англии. Карл IV ратифицировал договор на следующий день, а Эдуард II — 13 июня. Однако Эдуард вряд ли счел его условия удовлетворительными, и, вероятно, задумался над тем, стоило ли посылать Изабеллу во Францию: она оказалась «не более успешной, чем любые другие послы, разве что ее брат, из привязанности к ней, согласился продлить перемирие»?{913} Действительно, несмотря на все красивые слова, Карл оставался почти непроницаем к уговорам и сделал «из любви к королеве Англии» лишь несколько финансовых уступок.

Изабелле более нечего было делать во Франции, и в те дни Эдуард, вероятно, начал торопить ее с возвращением домой — он часто высказывал в письмах желание видеть ее рядом с собою.{914} Но Изабелла не испытывала ни малейшего желания возвращаться снова под иго тирании Деспенсера, и, по-видимому, решила продлить пребывание во Франции как можно дольше.

Расходы Изабеллы в Париже были велики: только до 29 сентября они составили 2841 фунтов 7 шиллингов 7 пенсов (счета за последующий период сохранились не полностью).{915} До 17 июня эти суммы покрывались казначейством (деньги начислялись из конфискованных доходов королевы), но начиная с 17 июня платежи внезапно прекратили{916} — возможно, Эдуард не видел никакой необходимости для его жены оставаться дальше во Франции.

В июле Карл IV женился на Жанне д'Эврё. Вскоре после свадьбы Изабелла, несомненно, озабоченная тем, что деньги тают, покинула Париж и поселилась в королевском замке Шатонеф, примерно в сорока милях к западу от Парижа. Король Карл выручил ее и с 18 июля по 1 сентября оплачивал все ее расходы на жизнь.{917} В этот период она жила в разных местах близ Парижа, в том числе в Сент-Илере, Пуасси, Манте, Сен-Жермене, Корбейле и Фонтенбло, проводя время в посещении церквей и развлечениях. Ее навещали, в частности, новая королева Франции, аббат Сен-Дени, граф Ричмонд, Луи де Клермон, графиня де Фуа и папские легаты.{918}

Джон Салмон, епископ Норвичский, умер 6 июля. Как только Изабелла узнала об этом, она рекомендовала вниманию папы своего друга Уильяма Эйрмина (или Эйермина). Эйрмин, каноник собора святого Павла, до января 1325 года был хранителем Малой Печати, затем его избрали в епархию Карлайла, однако месяц спустя избрание было аннулировано. Эйрмин хорошо знал Изабеллу: они тесно сотрудничали в 1321 году, когда вместе исполняли обязанности хранителей Большой Печати. На этот раз Иоанн XXII проявил снисходительность и услужливость, отдав 19 июля Эйрмину вакантную кафедру в Норвиче. Тем не менее четырьмя днями позже, в Англии, главой кафедры Норвича был назван кандидат короля Эдуарда, Роберт Болдок, и в качестве епископа 25 августа получил от короля причитающиеся доходы.

* * *
Каковы были намерения Эдуарда относительно поездки во Францию и принесения оммажа, когда он ратифицировал новый договор, оставалось неясным. К 15 августа в Бовэ закончились приготовления к церемонии,{919} и король начал готовиться к отъезду. Но Деспенсеры трепетали при мысли, что он уедет за границу и оставит их на произвол врагов;{920} им также не хотелось давать Изабелле возможность восстановить влияние на мужа. Соответственно, когда предполагаемый визит обсуждался в совете, мнения разделились: разумно ли королю в этих обстоятельствах покидать свои владения или нет? Но решающее слово осталось за Лестером, который считал необходимым ехать.

23 августа Эдуард прибыл со своим старшим сыном в Дувр, готовый — по всей видимости — к путешествию.{921} Но Деспенсеры продолжали уговаривать его не покидать Англию.{922} На следующий день Эдуард неожиданно объявил, что болен и ехать не может, но отправит во Францию новую делегацию под руководством Ричмонда и Стратфорда, с целью проделать другие приготовления.{923}

Зная, что Деспенсер должен будет остаться в Англии, Изабелла могла рассчитывать на приезд Эдуарда как на возможность поговорить начистоту, выложить все свои обиды на Хьюго и рассказать, как он с нею обращался. Она могла даже задумать поставить его перед ультиматумом: либо фаворитов прогоняют, либо она остается во Франции. При этом она, возможно, рассчитывала на поддержку Карла IV — или опиралась на обещание такой поддержки. Но Эдуард вдруг решил не ехать.

Должно быть, именно в те дни Изабелле пришла в голову схема, благодаря которой условия договора были бы выполнены, а она сама смогла бы как минимум одержать верх над Деспенсерами в любом столкновении с Эдуардом. Кроме того, ее старший сын был бы удален из сферы влияния и контроля фаворитов.

1 сентября королева возвратилась в Париж и встретилась там с Ричмондом и Стратфордом.{924} На следующий вечер она пригласила епископа на обед и предложила ему передать все континентальные владения короны принцу Эдуарду — и прислать его совершить оммаж вместо отца. Эта идея, как мы видели, была не нова, но предыдущей зимой ее поставил на обсуждение Карл IV. Предвосхищая решение, в тот самый день, когда Изабелла обедала со Стратфордом, в аббатстве Лэнгдон близ Дувра принц Эдуард был введен в права владения графствами Понтье и Монтрейль как наследник своей матери. Во Франции Изабелла высказала протест — но Карл IV заверил ее, что «оммажу принесенный принцем, ее сыном, за эти графства никоим образом не ущемит ее личные интересы»{925}

Стратфорд и Изабелла ознакомили Карла IV с предложением королевы, и 4 сентября тот выдал письменное согласие принять оммаж принца, после чего Стратфорд поспешил в Англию, чтобы заручиться согласием короля. Часть советников Эдуарда «были того мнения, что его сыну будут угрожать всяческие беды, окажись он в зависимости от коварных и скупых французов без защиты своего отца. И те, кто выдвигал это соображение, оказались впоследствии правы».{926} Однако Деспенсеры были рады поддержать эту идею,{927} так как «и не осмеливались пересечь Ламанш вместе с королем Эдуардом, и не желали оставаться в Англии в его отсутствие».{928} Потому Эдуард II неосторожно согласился послать сына во Францию вместо себя — так и не поняв, что, позволяя своему наследнику уехать за море к матери, отдает в руки Изабеллы ценного заложника.

Уже 10 сентября двенадцатилетний принц был возведен в сан герцога Аквитанского. Два дня спустя он взошел на борт корабля в сопровождении епископов Стратфорда и Стэплдона, Генри Бомонта и ряда других лордов и рыцарей, и отплыл во Францию.{929} Перед отплытием отец заставил его пообещать, что он не примет ничьей опеки и не вступит ни с кем в брак без дозволения короля.{930} В то время были в самом разгаре переговоры о браке принца с инфантой Элеонорой Арагонской; одновременно Эдуард планировал выдать одну из своих дочерей за Педро, наследника Хайме И, короля Арагона, и были уже сделаны запросы папе о соответствующих разрешениях.{931} Естественно, королю не хотелось рисковать этим заманчивым союзом. Принц сказал отцу, что ему доставит удовольствие повиноваться его повелениям, насколько это будет в его силах, до конца своих дней.{932}

* * *
Когда 14 сентября корабль юного Эдуарда бросил якорь в Булони, мать уже ждала его, чтобы приветствовать и отвезти в Париж. Изабелла, наверное, была счастлива обнять сына — но вряд ли ее порадовало, что Стратфорд привез для нее подорожную грамоту от короля, который велел ей возвратиться домой «без промедления», как только принц исполнит должное.{933}

Отложив этот вопрос на потом, Изабелла обратила свое внимание на предстоящее посвящение нового епископа Норвичского. Через несколько дней, к великому огорчению Эдуарда, Роберт Болдок был вынужден по приказу папы отказаться от кафедры в Норвиче в пользу Уильяма Эйрмина; так уже во второй раз благодаря влиянию Изабеллы Болдок, приспешник Деспенсеров, лишился высокой должности, несмотря на выдвижение его кандидатуры королем.

Изабелла отлично понимала, как разъярит Эдуарда и Деспенсеров успех Уильяма Эйрмина, и для того, чтобы устранить возможные новые препятствия, она договорилась о посвящении Эйрмина в епископы во Франции 15 сентября, «из-за чего король осердился».{934} Но к тому времени Эдуарду уже было поздно что-либо предпринимать, и он в отместку позволил себе лишь отказать Эйрмину в выплате доходов, причитающихся его кафедре.

22 сентября королева с сыном прибыли в Париж, и Изабелла присутствовала при первой встрече юного герцога Аквитанского с дядей, Карлом IV, который «принял его милостиво».{935} Спустя два дня принц принес оммаж Карлу в королевском охотничьем дворце в Венсенне, «в присутствии королевы, его матери, и многих английских лордов».{936} Сразу же после этого Карл приказал вывести французские войска из Гаскони.

Теперь Эдуард мог надеяться, что ему вскоре вернут Аженэ, но вскоре Карл известил его, что желает оставить эту область за собой в качестве возмещения убытков, понесенных им во время войны. Стрикленд полагает, что Изабелла сознательно подстроила такой оборот дела, чтобы получить предлог для дальнейшего пребывания во Франции — но, возможно, Карл сам прибег к этому способу: удерживая наследника английского престола во Франции, он мог выжать из Эдуарда много уступок.

* * *
Живя во Франции, Изабелла обрела поддержку нескольких важных лиц при дворе своего брата, и прежде всего своего кузена, Робера д'Артуа.{937} Она также стала центром притяжения для разочарованных англичан; среди них были и «изгнанники, враги короля английского, сумевшие войти в милость к королеве».{938} Когда именно эти люди заключили союз с Изабеллой, неизвестно, но, вероятно, процесс сближения занял несколько месяцев. Некоторые из ее новых сторонников, подобно сэру Джону Малтреверсу, бежали из Англии после Боробриджа;{939} у других, как у лорда Джона Роса, были свои счета для предъявления Эдуарду и Деспенсерам. Королеву объединяло с этими людьми одно чувство — ненависть к фаворитам.

Главным сторонником Изабеллы в то время был, по-видимому, граф Ричмонд, с предыдущего года исполнявший обязанности полномочного английского посла во Франции. Деспенсеры глубоко оскорбили его, и он теперь стал «одним из приближенных королевы»{940}, их часто видели вместе как до, так и после церемонии оммажа. Король неоднократно отзывал его{941}, но Ричмонд игнорировал эти распоряжения.

К партии королевы примкнул также брат короля, граф Кентский. Он вернулся во Францию 25 августа вместе с графом Сюрреем, которого назначили командующим английскими войсками в Аквитании. 6 октября Кент должен был получить от папы разрешение на брак с Маргарет, дочерью лорда Джона Уэйка и кузиной Роджера Мортимера: их матери были сестрами. Свадьба состоялась в декабре 1325 года. Брат Маргарет, лорд Томас Уэйк, прежде состоял при дворе королевы и находился теперь с Изабеллой в Париже.

Епископ Эйрмин, обязанный своим избранием Изабелле, стал еще одним членом этого тайного кружка. «Благоразумный и осмотрительный человек, энергичный и опытный»,{942} он был естественным союзником королевы — и не только из-за ее заступничества перед папой в его пользу, но также потому, что он был отнюдь не в фаворе у короля после изгнания Болдока из Норвича.

Генри Бомонт был другом Изабеллы много лет и, как и она, пострадал от притеснений Деспенсера. Он держал руку на пульсе политической обстановки на севере Англии и был способен рассказать Изабелле, что в этой части страны большинство подданных Эдуарда настроены против короля — многих окончательно отвратила неспособность Эдуарда эффективно справиться с набегами шотландцев. Впоследствии Бомонт вернулся в Англию, чтобы прощупать северных лордов на предмет их действительной лояльности.{943}

Коллега Бомонта по посольству, епископ Стратфорд, был также настроен сочувственно к королеве, как и лорд Джон Кромвель, который в марте сопровождал ее во Францию. Они оба очевидно пользовались доверием Эдуарда — и он, наверное, был потрясен, когда Кромвель несколько раз отказался исполнить его приказ о возвращении. Стратфорд был тоньше, и между ним и королем не замечали открытого разрыва, но источники с очевидностью свидетельствуют, что его верность принадлежала только Изабелле.

Несколько позже к королеве в Париже присоединился бывший наставник принца, Ричард де Бери, который, состоя в должности официального казначея юного Эдуарда в Гаскони, тайно переправлял доходы королеве, за что едва не поплатился арестом — ему пришлось бежать ко французскому двору.{944} Бери уже давно нашел в Изабелле родственную душу в отношении чтения книг и был искренне предан ей и принцу, который всегда очень хорошо к нему относился. Помимо всех этих лиц, Лестер и Норфолк, граф, маршал Англии и молодой человек «несдержанного и испорченного нрава»{945}, видимо, уже в течение какого-то времени тайно поддерживали связь с Изабеллой — судя по тому, как быстро они пришли ей на помощь через год. Хотя оба эти вельможи были близкими родичами короля, они не желали терпеть тиранию Деспенсеров дольше, чем диктовала крайняя необходимость. У Ланкастера был собственная кровная вражда — он жаждал отомстить за казнь брата и восстановить наследие Ланкастеров. И он, и Норфолк видели в Изабелле союзницу, положение которой облегчало противодействие фаворитам.

Согласно Айену Мортимеру, доносы, поступавшие в Англию в предшествующий период, указывали на то, что некоторые изгнанники ранее сопровождали Роджера Мортимера в его перемещениях по континенту. Поэтому, возможно, в тот момент они тоже поддерживали контакты с ним. Могли также иметься связи со сторонником Мортимера, Адамом Орлитоном, епископом Херефордским, который выказал себя стойким сторонником Изабеллы в 1326 году. Нет ничего невероятного в предположении, что изгнанники также вели переговоры непосредственно с самим Мортимером, рассчитывая заручиться его поддержкой для королевы.

Теперь Изабелла начала собирать «тайные совещания»{946} со своими сторонниками и прислушивалась к их советам; тем самым она оскорбляла официальных лиц, приставленных к ней Эдуардом для руководства,{947} и те стали высказывать удивление поведением королевы, якшающейся с явными врагами мужа. Карл IV должен был знать об этих секретных переговорах, посвященных, несомненно, затруднительному положению Изабеллы. Следовало ли ей отправиться домой, как велел муж, с риском навлечь на себя ярость Деспенсера, или лучше было остаться во Франции?

Год с лишним Изабелла настаивала на том, что ее огорчает только ссора с Деспенсерами. Все же имеются данные, как мы увидим ниже, что окружавшие ее изгнанники метили также и в короля и, кажется, делали все возможное, чтобы убедить королеву в необходимости поддержать силы, способные свергнуть слабый и тиранический режим. Поначалу Изабелла наверняка сопротивлялась этим замыслам и, видимо, провела многие недели в мучительных раздумьях — какой избрать путь; этим объясняется вопрос, почему вплоть до ноября она не предъявляла Эдуарду никакого ультиматума относительно Деспенсеров и продолжала посылать сердечные письма фавориту.{948} Избегая критических высказываний в адрес Хьюго и тем более открытого разрыва, она облегчала себе жизнь на случай, если придется возвращаться в Англию.

Известие о том, что Карл удержал за собой Аженэ, привело Эдуарда в состояние безудержной ярости. С запозданием он попытался вернуть себе права, которые только что даровал своему наследнику — но на Карла это не произвело ни малейшего впечатления; тот объявил все герцогство конфискованным, к великому ужасу короля, а впоследствии направил в Гасконь военный отряд для защиты владений принца. В том, что касалось заключения мира, миссия Изабеллы оказалась напрасной, однако она послужила иной, более зловещей цели.

Эдуард также закипал гневом на своих послов во Франции, Эйрмина и Ричмонда, считая, что при заключении договора они его предали. Он приказал арестовать их и возбудил против отсутствующего Эйрмина дело в суде Королевской скамьи.{949} Короля теперь начинало беспокоить то, что королеве все никак не удается вернуться домой, при том, что под ее опекой находился его наследник: это обстоятельство, по-видимому, вызывало у него небезосновательные опасения, как бы Карл IV не воспользовался им в своих целях. Теперь, когда договор был заключен и оммаж принесен, он не видел никаких причин Изабелле и принцу Эдуарду оставаться во Франции.

У Изабеллы, напротив, было много причин удержать сына при себе. Для нее было очень выгодно держать под контролем наследника английской короны. Для Эдуарда-старшего он был не только наследником, но и горячо любимым сыном — и Изабелла понимала, что угроза оставить мальчика во Франции будет мощным орудием, способным заставить короля устранить Деспенсеров. Эдуард мог считать, что обойдется без жены, но обойтись без сына и наследника он не мог. Кроме того, принц был полезным капиталом на брачной ярмарке, и с его помощью мать могла создать союз, обеспечивающий ей политическую и военную поддержку в ее ссоре с Эдуардом.

То, что Изабелла позволила себе дойти до подобных средств ради того, чтобы избавиться от Деспенсеров, свидетельствует, как велика была ее ненависть к ним. Но в свете совсем иной повестки дня ее поступки обретали еще больший смысл: если бы Эдуард отказался пойти на уступки, она могла прибегнуть даже к низложению короля в пользу его сына.

Ведь если неповиновение Изабеллы мужу дошло до такой степени, что она готова была заключить союз с его врагами и женить сына против воли отца, как могла она надеяться когда-нибудь примириться с ним? Принц стал ключом к успеху этого дерзкого замысла: имея его под рукой и пользуясь поддержкой Карла IV, Изабелла обеспечивала себе весьма сильную позицию.

Высказывалось предположение, что Изабелла удержала принца во Франции также потому, что у Карла IV еще не было наследника мужского пола, и если королева Жанна не произведет на свет сыновей, можно было надеяться, что он назначит этого многообещающего мальчика, своего племянника, своим преемником. Это было вполне вероятно. Несомненно также, что присутствие наследника английской короны во Франции кристаллизовало амбиции изгнанников-англичан.

Вскоре после дня святого Михаила (1 октября) Эдуард написал Изабелле, советуя «направить сына с эскортом в Англию как можно скорее. Изабелла ответила, что король Франции обращается с ними с великойдобротою и никоим образом не удерживает их против воли».{950} Не удовлетворившись этим, Эдуард принялся посылать Изабелле все новые приказы и просьбы вернуться домой{951} и велел Стратфорду обсудить этот вопрос с королевой и Карлом IV. Во время этой беседы Изабелла высказала свой гнев по поводу секвестрации ее владений и опасения, что в Англии ей не будет обеспечена безопасность. Епископ настаивал, что по возвращении ей не причинят никакого ущерба — но это ее явно не убедило, и она снова попыталась уклониться от повелений Эдуарда, прибегнув к целому ряду шатких и надуманных отговорок.{952}

18 октября король пожаловался папе на то, что Карл решил удержать Аженэ. Он также выразил свое растущее беспокойство из-за нежелательного продолжения визита королевы во Францию.{953}

Изабелла теперь проводила много времени с королем Карлом и королевой Жанной, «и новости из Англии, которые она им пересказывала, доставляли им мало удовольствия».{954} Большая часть этих новостей касалась деятельности Уолтера Стэплдона, епископа Эксетерского.

* * *
Епископ Стэплдон знал, что не будет желанным гостем во Франции: поговаривали, что, из-за его тесной связи с Деспенсерами, стоит ему только ступить на французскую землю, как его подвергнут пыткам.{955} Перед отъездом из Англии он признался королю в своих страхах, и тот обратился к Изабелле с просьбой обеспечить посланцу безопасность. Она обещала — но несмотря на это, французские придворные и чиновники обращались с епископом «так, словно он виновен в неком преступлении».{956} По-видимому, на этой почве у него развились параноидальные настроения.

Незадолго до отъезда Эдуард поручил Стэплдону изыскать займ для покрытия расходов на содержание двора Изабеллы, но деньги должны были поступить к ней лишь после того, как она пообещает вернуться со Стэплдоном в Англию.{957} Ясно, что Эдуард с самого начала чувствовал тревогу из-за того, что Изабелла остается во Франции вместе с сыном.

Раздобыть деньги Стэплдону не удалось.{958} Ему не понравилась обстановка в доме Изабеллы, особенно благосклонность, проявляемая ею к английским изгнанникам. Они теперь собирались вокруг нее, и епископу сообщили об интригах этого кружка, замышлявшего ни больше, ни меньше как убить короля — то есть самую черную измену. Это упоминание — первое из имеющихся у нас свидетельств о том, какова была самая дальняя цель врагов Эдуарда.

Стэплдон так никогда и не обвинил Изабеллу в соучастии в этом заговоре, но трудно поверить, что она не была в курсе того, чем занимались члены ее кружка. То, что она могла санкционировать или хотя бы допустить разговоры об убийстве своего супруга-короля, — а это преступление в те времена считалось одним из самых ужасных и кощунственных и влекло за собою чудовищные наказания, — свидетельствует, насколько велик и горяч был ее гнев и обида на Эдуарда и как изменился ее характер под воздействием нескольких лет дурного обращения с нею мужа и Деспенсеров.

Но в первую очередь действия Изабеллы в тот период обуславливались, видимо, боязнью возвратиться и испытать на себе ярость Деспенсеров и короля: как она уже узнала на горьком опыте, тот вполне мог и не сдержать своего слова. Кроме того, на нее, несомненно, оказывали давление те, кто был убежден, что устранение Эдуарда II стало политической необходимостью после стольких лет неумелого правления и бесчинств алчных фаворитов над его подданными.

Стэплдона так устрашило увиденное и услышанное, что он отчаянно хотел уехать в Англию без промедления, и искал способ сделать это, не выказав никому своих подозрений.

Нет сомнений, что Изабелла не любила Стэплдона: он был слишком тесно связан с администрацией Деспенсера, чтобы относиться к ней дружественно, к тому же имел репутацию «чрезмерно скупого; в бытность свою [казначеем] он сделался весьма богат, а потому казалось, что он создал свое состояние скорее извлечениями из чужих рук, чем честным обхождением».{959} Неудивительно, что Стэплдона «исключили из числа лиц, званых на тайные совещания [королевы]»,{960} она отказалась принимать его[90] и даже получать от него письма — они отсылались непрочитанными через Стратфорда.{961} Но оставить без последствий неудачу епископа с обеспечением займа она не могла и вызвала его к себе. Это, видимо, произошло до 22 октября, так как в тот день Изабелла выехала из Парижа, чтобы вместе с сыном посетить Бурже и Реймс; она вернулась не ранее 12 ноября, а к этому моменту Стэплдон уже уехал в Англию.{962}

Эта встреча должна была еще более усилить убеждение Изабеллы в том, что Деспенсеров следует устранить, а Стэплдону дала понять, что королева не поддается его влиянию и не поддастся впредь.

Изабелла начала напоминания Стэплдону, что король поручил ему обеспечить финансирование ее пребывания в Париже, но он ничего не сделал. Стэплдон в ответ солгал, будто король прислал ему письменный вызов домой, но Изабелла тут же потребовала показать письмо. Разумеется, Стэплдон этого сделать не смог, хотя и пообещал показать письмо позже. Тем самым Изабелле стало очевидно, что он боится остаться во Франции и желает поскорее улизнуть в Англию, но она запретила ему уезжать без ее позволения.{963} Финансовый вопрос, несомненно, заботил Изабеллу, и она рассчитывала, что Стэплдон подчинится приказу, но ее также почти наверняка встревожил вопрос: что именно он мог узнать?

Примечательно, что вскоре после этой встречи кто-то угрожал Стэплдону смертью. Это означает, что Изабелла точно знала, каковы замыслы английских изгнанников, и, прежде чем покинуть Париж, предупредила их о возможном разоблачении. Следствием этого стала угроза Стэплдону. Но кто бы ни был ее инициатором, ему даже в голову не могло прийти, что епископ осмелится нарушить приказ королевы и удерет из Парижа.

Тем не менее 31 октября Стэплдон внезапно появился в Англии{964} и в великом расстройстве чувств поспешил в королевскую резиденцию в замке Порчестер. Он заверил Эдуарда, что кое-кто из его изгнанных врагов строит заговор с целью убить короля. Его собственная жизнь была под угрозой, и ему пришлось тайно бежать из Франции под покровом темноты, переодевшись «купцом или пилигримом». Он заявил, что оставил там своих слуг и домочадцев, «чтобы думали, будто он на месте», но поданный им отчет о расходах показывает, что вся свита в полном составе, сорок девять человек, и с ними тридцать две лошади, сопровождали его, и для переезда на английский берег было нанято три корабля.{965} Отсюда следует, что побег был заранее тщательно спланирован.{966} Теперь Стэплдон побуждал короля потребовать немедленного возвращения королевы и принца.{967}

Очевидно, Стэплдон чувствовал себя неловко из-за того, как поспешно и, несомненно, грубо бросил королеву и оставил французский двор, ибо соизволил написать Изабелле, извиняясь за свое поведение и старательно избегая каких-либо порицаний на ее счет.{968}

* * *
Видимо, на основе откровений Стэплдона Эдуард с 14 ноября прекратил оплату расходов Изабеллы, поскольку с этой даты счета исчезают.{969} Супруг явно не был расположен далее финансировать ее самовольное изгнание. Вероятно, именно этот шаг окончательно ожесточил Изабеллу против него и заставил открыто проявить неповиновение.

В «Жизнеописании Эдуарда Второго» говорится, что, «когда король отправил сына во Францию, он велел жене вернуться в Англию безотлагательно», а затем упоминается, как посланники излагают это повеление королеве в присутствии Карла IV. На самом деле, при условии, что Изабелла еще не объявила, по каким причинам остается во Франции, более вероятно, что Эдуард отправил свой приказ в ноябре, а не в сентябре, причем передал его через Стратфорда, который и был упомянутым посланником. Изабелла явно была к этому готова.

«Когда его требование изложили перед лицом короля Франции и королевы, она ответила: „Я чувствую, что брак — это союз, объединяющий мужчину и женщину, чья жизнь становится нераздельной, но кто-то встал между моим мужем и мною, пытаясь разорвать этот союз. Я протестую против этого и не вернусь до тех пор, пока этот наглец не будет устранен; но, отказавшись от одежд супружеских, сменю их на одежду вдовью и буду соблюдать траур, пока не свершится месть этому фарисею"».

Последнее слово намекало на противника Христа или же на сторонника разлада. Карл IV, видя, как страдает Изабелла и

«не желая задерживать ее, сказал: „Королева приехала [во Францию] по собственной воле и может свободно вернуться, когда пожелает. Но если она предпочтет остаться на этой земле, то она — моя сестра, и я отказываюсь изгнать ее."» {970}

С этого момента Изабелла действительно носила только простые черные (траурные) платья с покрывалом наподобие монашеского и повязкой, прикрывающей подбородок, «как скорбящая дама, потерявшая своего господина».{971}

Мы можем себе представить, что эти строгие одежды отнюдь не портили очарования Изабеллы — напротив, ее прославленная красота производила теперь еще более потрясающий эффект и пробуждала в мужчинах сочувствие, как наверняка и рассчитывала королева.

В конце ноября Стратфорд, прибывший в Англию, «доложил обо всем этом королю».{972} Он также вручил ему письмо от Изабеллы, где она заявляла, что ни она, ни ее сын не вернутся к его двору до тех пор, пока Деспенсеры не будут удалены из его окружения, поскольку ей известно, что «в их намерения входит добиться ее смерти в случае, ежели она возвратится в Англию». Она настаивала также на соглашении с Эдуардом касательно ее статуса и доходов.{973} В другом письме Изабелла предупреждала, что она и ее брат с помощью ее сторонников во Франции готовы совершить «то, что не послужит во вред господина моего короля, но лишь к свержению одного Хьюго».{974} Означать это могло только одно — демонстрацию военной силы против Англии с целью устранения фаворита.

С внешней стороны казалось, что требования и угрозы Изабеллы проистекают из желания воссоединиться с Эдуардом, но на заданных ею условиях. Крайней мерой для нее в то время могло быть убийство Деспенсеров. Но памятуя о долгом списке обещаний, нарушенных Эдуардом, о многих случаях, когда он ставил интересы своих фаворитов выше всех прочих соображений, трудно было рассчитывать, что он отошлет их навсегда ради жены. Не могла она также рассчитывать на то, что они смиренно удалятся в изгнание, не причинив никакого вреда.

Изабелла уже должна была усвоить, что возвратиться в Англию, положившись на слово Эдуарда, значило совершить колоссальную глупость. Сколько раз уже его принуждали прогнать своих любимчиков, после чего он тайно призывал их вновь? А Деспенсер, как нетрудно было предсказать, не колеблясь ни минуты, жестоко отомстил бы всякому, кто позволит себе пойти против него, в то время как Эдуард уже продемонстрировал в прошлом нежелание вмешиваться ради блага Изабеллы.

Но могла ли Изабелла действительно верить, что Эдуард согласится на ее требования? Если да, то, значит, она отнюдь не была такой реалисткой, как можно судить по многим другим ее поступкам. Намного более вероятно, что Изабелла выдвинула свои требования именно в расчете на то, что Эдуард откажется их выполнять, и тем самым даст ей предлог остаться во Франции до тех пор, пока ее будущее упрочится благодаря вмешательству брата и друзей. Что касается угроз в адрес Деспенсера, то она должным образом предупредила Эдуарда, и теперь он оказывался ответственным за судьбу Хьюго.

Эдуард, при всей своей толстокожести и эгоцентризме, не говоря уже о невеликой проницательности, был потрясен ультиматумом своей жены. В те дни, начиная с 18 ноября, в лондонском Тауэре проходили заседания Парламента; 5 декабря их перенесли в Вестминстер, но незадолго до этого перед собранием вельмож и прелатов явился король «и начал описывать, что произошло, в короткой речи». Она свелась к публичной жалобе на поведение королевы, уже не просто неподобающее, но угрожающее и непристойное. Он поведал собранию:

«Вы знаете, какой удачей казалась нам поездка королевы во Францию ради заключения мира. Было условлено, что, когда ее миссия будет выполнена, она немедля возвратится. И она по доброй воле пообещала это, и при отъезде не казалась кем-либо обиженной. Прощаясь с нами, она передала всем привет и уехала в радостном настроении. Но ныне кто-то сумел изменить ее отношение. Кто-то настроил ее на худой лад своими выдумками. Ибо я знаю, что она не могла измыслить какие-либо оскорбления из собственной головы. Тем не менее она уверяет, что Хьюго Деспенсер — ее противник и враждебен ей. Удивительно, откуда у нее взялась такая неприязнь к Хьюго, ведь перед отъездом она ни с кем не была более любезна, за исключением меня самого. По сей причине Хьюго весьма опечален, но тем не менее готов доказать свою невиновность любыми доступными ему способами. Поэтому я глубоко убежден, что королеву ввели в заблуждение, и кто бы ни был тот, кто это сделал, он воистину человек злой и коварный. А теперь рассмотрите этот вопрос со всею мудростью, чтобы та, кого наущение злых людей побуждает прибегать к обману, могла быть возвращена на путь согласия вашими благоразумными и доброжелательными советами».{975}

Кто же был тот «кто-то», человек, сбивший Изабеллу с прямого пути? Поскольку Эдуард сказал «злые люди», вероятно, он имел в виду группу изгнанников, завязавших отношения с Изабеллой в Париже, и явно не знал, кого из них считать главным виновником. Если кто и мог оказать влияние на Изабеллу, так это Ричмонд, который также отказался следовать приказу, не вернулся на родину и явно пользовался большим доверием королевы.

Трогательная попытка Эдуарда выгородить Деспенсера не могла слишком впечатлить слушателей, в большинстве своем прекрасно осведомленных, что Хьюго на самом деле дал Изабелле множество поводов для обиды и неоднократно проявлял к ней открытую враждебность. И все же отказ королевы Англии вернуться домой создавал донельзя скандальную ситуацию и подрывал безопасность королевства; поэтому, как лорды ни сочувствовали Изабелле, они встревожились и попытались поскорее разрешить проблему.

В ответ на обращение короля Деспенсер сделал публичное заявление перед лордами, что его намерения по отношению к королеве никогда не были злыми. Затем Эдуард начал давить на епископов, и те нехотя согласились написать коллективное послание Изабелле, как «отцы» «милой дочери», заклиная ее отрешиться от «необоснованных подозрений» и возвратиться домой, к мужу. Содержание письма, датированного 1 декабря 1325 года, было таково:

«Дражайшая и могущественная госпожа, вся страна обеспокоена новостями о тебе и теми ответами, кои ты недавно прислала господину нашему королю. А поскольку ты откладываешь свое возвращение из ненависти к Хьюго Деспенсеру, все предвидят, что за сим последует много бед. На самом деле Хьюго Деспенсер торжественно подтвердил свою невиновность перед всеми нами и уверил, что никогда не причинял вреда королеве, но старался делать все от него зависящее, дабы помогать ей; и он будет и впредь всегда поступать так, что и подтвердил клятвенно. Он также добавил, что не может поверить, будто эти угрозы могли зародиться в одной твоей голове, но думает, что они проистекают из некого другого источника, особенно потому, что перед отъездом ты вела себя с ним милостиво и впоследствии присылала дружеские письма, которые он предоставил на обозрение всем в Парламенте».

Фразеология этой части письма так схожа с речью короля, произнесенной накануне написания, что трудно избежать впечатления, будто эти слова были продиктованы епископам либо лично Эдуардом, либо Деспенсером. Далее в письме значится:

«Соответственно у дражайшая госпожа, умоляем тебя как государыню, предупреждаем тебя как дочь: вернись к господину нашему королю, твоему супругу, отрешившись от всякой мстительности и злобы. Ты, которая оставила нас ради дела мира, не медли же, ради мира, с возвращением. Ибо все жители нашей страны опасаются, что многие беды могут проистечь из твоего отказа возвратиться. Они боятся появления чужестранцев и разграбления своего имущества. Они не думают, что все это вызвано твоим гневом, что ты можешь желать погибели народу, столь тебе преданному, из ненависти к одному человеку. Но что касается написанного тобою, что-де брат твой, король Франции, и прочие друзья твои из этой страны намерены предпринять ради тебя нечто, от чего не будет вреда ни господину нашему королю, ни кому-либо иному, но пострадает один лишь Хьюго: дражайшая и могущественнейшая госпожа, откажись от подобного предприятия, ибо осуществление его может весьма вероятно принести непоправимые потери. Народ английский воспринимает эти угрозы как предвестие нашествия чужестранцев, и говорят: если придут французы, они разграбят нашу землю. Годится ли, чтобы невинные страдали наравне с виновными?[91] А между тем все, что невиновные не сумеют унести с собою, они потеряют. Увы! Если дела пойдут именно так, может случиться, что нам покажется мачехой та, которую мы всегда считали своей покровительницей. Увы! Духовенство и народ жалостным голосом вновь и вновь высказывают свои страхи, что и сами они, и их свобода будут полностью уничтожены из-за ненависти к одному-единственному человеку. Посему, госпожа наша королева, прислушайся к голосу благоразумия и не откладывай более свое возвращение. Ибо твой долгожданный приезд сдержит людскую злобу и устранит все возможности для злых дел».{976}

Это было умное письмо, составленное так, чтобы безоговорочное поставить Изабеллу на место и возложить на нее всю ответственность за возможные неблагоприятные последствия ее поступка. «Но, невзирая на это письмо, мать и сын отказались вернуться в Англию».{977}

Тем временем у Изабеллы начали истощаться запасы денег, она уже не могла поддерживать уровень жизни, соответствующий статусу королевы, и платить всем слугам, поэтому отправила часть своих людей домой.{978} В конце ноября люди из свиты ее и принца Эдуарда начали прибывать в Англию.{979} Хэмо де Хит, епископ Рочестерский, встретился с несколькими из них, проезжая по Кенту, и они рассказали ему, что королева вынуждена была отослать их, поскольку Стэплдон бежал из Франции, так и не выдав ей денег для выплаты жалованья.{980}

Теперь королева полагалась на займы у Барди{981}, но у нее не было гарантии, что так будет продолжаться долго, и тогда Карл IV снова своевременно пришел на выручку, выдав ей 1000 парижских ливров.{982} Согласно Фруассару, при этом сказал: «У нас всего достаточно и для тебя, и для нас самих», и «он позаботился, чтобы ее снабдили всем необходимым». В этом жесте братской привязанности было мало чистого альтруизма, так как Карл твердо намеревался извлечь выгоду из раздоров между сестрой и ее мужем, а именно вернуть себе Гасконь. Он написал Эдуарду жестко и без экивоков, что «не может позволить [сестре] вернуться к нему, если ей не гарантируют защиту от козней, которые строят против нее враги — Деспенсеры».{983}

В тот же день, 1 декабря, когда Эдуард заставил епископов написать королеве, он сам отправил ей письмо с приказом вернуться без проволочек. Писал он следующее:

«К королеве.

Сударыня, многократно писали мы вам, как перед церемонией оммажа, так и после нее, выражая наше великое желание видеть вас рядом с собой, и о нашей великой сердечной тоске из-за вашего долгого отсутствия; и, понимая, что вы таким образом причиняете нам великую неприятность, мы желаем, чтобы вы явились к нам как можно скорее и без новых отговорок. Прежде чем был свершен оммаж, вы выдвигали это дело в качестве объяснения, а теперь, когда мы прислали вам с почтенным отцом, епископом Винчестерским, подорожную грамоту для вас, вы не желаете ехать, боясь и сомневаясь в Хьюго Деспенсере. Чему мы не можем не дивиться, когда вспоминаем ваше лестное обращение друг с другом в нашем присутствии, столь дружелюбными и милыми были ваши манеры, вы высказывали особые уверения и бросали взгляды, и проявляли иными способами самую крепчайшую дружбу, и также с тех пор подкрепляли ее замечательными письмами, последние из которых пришли совсем недавно, и он сам их нам показывал…»

Следующее предложение свидетельствует, что Эдуард либо являлся лжецом высшей категории, либо был способен на величайший самообман — а может, попросту отличался чрезвычайной глупостью:

«И, разумеется, сударыня, мы знаем достоверно, как и вы это знаете, что он всегда добивался от нас всех почестей, какие только возможны, для вас, равно как и не совершалось никаких злых дел и не чинилось ущерба вам с тех пор, как вы стали моею спутницей; за исключением, возможно, как вы сами должны помнить, одного случая, когда мы имели основания сказать вам наедине несколько слов упрека из-за вашей гордыни — но, впрочем, без какой-либо грубости. И, несомненно, Господь и закон святой нашей Церкви воспрещают вам, ради вашей и нашей чести, преступать наши приказы либо оставлять наше общество по каким-либо мирским причинам».

Как замужняя женщина, обязанная подчиняться, Изабелла оказалась в безвыходной ситуации. Подчинившись приказу Эдуарда и вернувшись к нему после того, как она открыто проявила свою ненависть к Деспенсеру, она почти наверняка навлекала на себя большую опасность. Однако, проявив неповиновение своему господину и оставшись там, где была, она рисковала попасть под осуждение церкви и общества в целом.

Эдуард, конечно же, понимал это — и все же был слишком слеп, чтобы увидеть, что большинству людей его жена представлялась не столько грешницей, сколько жертвой чужих грехов, даже после того, как она удержала при себе сына. Способный понять лишь то, что он — оскорбленный муж, и веря, что именно он, а не жена, пользуется сочувствием большинства, король не постеснялся счесть себя особой высокоморальной и продолжал:

«И мы весьма недовольны что теперь, когда оммаж нашему дражайшему брату, королю Франции, принесен, и перед нами открывается прекрасная перспектива дружбы, вы, будучи посланной ради мира, можете стать (от чего упаси нас Господь!) причиной усиления разрыва между нами, особенно из-за вещей вымышленных и противоречащих истине».

Эдуард не дал себе труд задуматься, зачем Изабелле выдумывать ненависть к Деспенсеру. Большинству людей было ясно, что причин для ненависти у нее предостаточно — но при этом не в ее интересах разжигать вражду с французами. Если бы ее не провоцировали так жестко, ей незачем было бы ни искать поддержки у брата, ни оставаться во Франции. Но король предпочел представить дело так, будто она, по каким-то своим непостижимым причинам, сознательно создает разрыв между двумя государствами. В заключение он написал:

«Соответственно мы требуем от вас со всей доступной нам настоятельностью, дабы вы, оставив всякое притворство, отговорки и ложные причины, прибыли к нам как можно поспешнее. Упомянутый наш епископ [Стратфорд] доложил нам, что брат наш король в его присутствии сказал вам, что при поступлении нашей подорожной грамоты вас никто не станет задерживать или нападать на вас по возвращении, как и надлежит жене возвращаться к своему господину. Что же до ваших расходов, когда вы явитесь к нам, как и надлежит жене возвращаться к своему господину, мы проследим за тем, чтобы не было нехватки ни в чем, полагающемся вам по праву, и чтобы честь ваша никоим образом не пострадала. Также мы требуем от вас убедить и заставить нашего дорогого сына Эдуарда вернуться к нам со всей доступной ему скоростью, как мы ему приказывали ранее, и вы ни в коем случае не должны позволять [задерживать] его. Ибо мы весьма желаем видеть его и говорить с ним».{984}

В тот же день король написал также Карлу IV, пытаясь улестить его лживыми уверениями:

«Мы получили и разобрали ваши письма, доставленные епископом Винчестерским, и поняли также то, что епископ сказал мне изустно.

По-видимому, вам, дражайший брат, было сказано особами, коих вы полагаете достойными доверия, что спутница наша, королева Англии, не осмеливается вернуться к нам, боясь опасности для своей жизни, которая, как она думает, исходит от Хьюго Деспенсера. Разумеется, дражайший брат, ей совершенно незачем бояться его или кого-либо другого в нашем королевстве, поскольку, видит Бог, если бы Хьюго или любое другое живое существо в пределах наших владений вздумало причинить ей зло, и это стало бы нам известно, мы наказали бы виновного так, чтобы стало неповадно впредь всем прочим. И такова есть, и всегда будет, наша воля до тех пор, пока, милостью божьей, мы обладаем властью. И знайте твердо, дражайший брат, что мы никогда не слыхали о том, чтобы он — тайно или явно, словом, взглядом или действием, повел бы себя иначе, нежели следовало бы относительно столь дорогой нам госпожи. И когда мы вспоминаем дружеские взгляды и слова, коими они обменивались между собой у нас на глазах, и большую дружбу, которую она выказывала ему в день своего отплытия за море, и добрые письма, которые она посылала ему, а он показывал нам, то мы не в силах поверить, что супруга наша могла сама по себе измыслить о нем такие вещи; и мы также не можем такому поверить о человеке, который, после нас, сильнее всех в нашем королевстве желал бы оказывать ей почести, и всегда выказывал к вам искреннее расположение. Мы умоляем вас, дражайший брат, не давать веры никому, кто заставлял бы вас думать иначе, но доверять тем, кто и прежде правдиво свидетельствовал вам по различным делам и у кого есть все основания знать правду об этом деле.

Посему мы просим вас, дражайший брат, ради чести вашей и нашей, но еще более — ради упомянутой моей супруги, что вы побудите ее вернуться к нам как можно скорее; ибо, признаюсь, нам было весьма не по себе без ее общества, которое доставляет нам много удовольствия; мы никоим образом не допустили бы разлуки, если бы не твердая уверенность, что она вернется, повинуясь нашей воле. И если наших заверений и выданной охранной грамоты недостаточно, тогда отпустите ее, опираясь на свою добрую волю относительно нас.

Мы также умоляем вас, горячо любимый брат, чтобы вы соизволили вернуть нам Эдуарда, нашего возлюбленного старшего сына, вашего племянника; и, из любви вашей и привязанности к нему, отдали ему земли герцогства, чтобы не был он лишен своего удела, чего, по нашему разумению, вы желать не можете. Горячо любимый брат, мы просим вас отправить его как можно скорее к нам, ибо мы часто посылали за ним и весьма желаем увидеть его и говорить с ним, и ежедневно с тоской ждем его возвращения.

Кроме того, дражайший брат, в настоящее время почтенный духовный пастырь, Уолтер [Стэплдон], епископ Эксетерский, вернулся к нам и свидетельствовал, что его особа подвергалась опасности, исходящей от кого-то из изгнанных нами врагов; и мы, крепко нуждаясь в его советах, приказали, полагаясь на его верность и преданность, возвратиться немедленно, оставив все прочие дела по возможности в наилучшем состоянии. Посему мы просим вас извинить указанного епископа за внезапный отъезд по вышеуказанной причине.

Дано в Вестминстере, в первый день декабря».{985}

Необходимо отметить, что Эдуард не отрицает категорически, что Деспенсер плохо обращался с Изабеллой — но лишь отмечает, что сам лично никогда подобного не замечал, или не мог поверить в это, или обещает, что если Деспенсер все-таки поступит плохо, то будет наказан. В этом письме слишком много повторов, преувеличений, слишком много протестов. Просьба короля, чтобы Карл позаботился о чести Изабеллы, показывает, что муж уже знал о возможной угрозе ее репутации; средневековое общество не одобряло женщин, когда они осмеливались бросить мужей, как бы сильно их ни провоцировали; жена была собственностью мужа, и от нее зависела его честь. Общественное мнение и закон почти всегда становились на сторону мужчины — особенно если жена забирала у него сына и наследника; подобное поведение становилось еще намного более позорящим, когда муж был также и королем. Но Эдуард серьезно недооценил уровень общественного сочувствия к Изабелле. Уже 2 декабря он послал третье письмо, на этот раз сыну. Из него видно, что он осознавал возможные последствия, если мальчик останется в руках матери, и угрожающую ему самому опасность от любых союзов, которые она могла бы заключить.

«Дражайший сын, поскольку вы совсем юны и малы годами, мы хотели бы напомнить о том, что велели и рекомендовали вам, когда вы покидали нас в Дувре, и вы ответили тогда, насколько мы могли судить, по доброй воле, что будете соблюдать все наши распоряжения, не нарушив их ни по какому поводу, ни для кого. И поскольку принесенный вами оммаж уже был принят нашим дражайшим братом, королем Франции, вашим дядей, извольте попрощаться с ним и как можно скорее вернуться к нам, в сопровождении вашей матери, если она сможет собраться быстро; а если же она не пожелает ехать, тогда приезжайте сами без дальнейших проволочек, ибо мы сильно желаем поговорить с вами; посему не задерживайтесь из-за вашей матери, а также из-за кого-либо еще, а мы вас благословляем.

Дано в Вестминстере, во второй день декабря».{986}

Для Изабеллы письма Эдуарда лишь подтвердили то, что она давно подозревала: муж был глух к ее жалобам и решительно хотел лишь соблюсти интересы Деспенсера. Юный принц также оказался в затруднительном положении, разрываясь между долгом относительно отца и сюзерена и повиновением матери, удрученной женщине в трауре. Ясно, что он любил обоих своих родителей — но ему было лишь тринадцать лет; как он мог не слушаться матери, будучи под ее опекой в чужестранном королевстве, где правил ее брат? Он мог только ответить отцу: да, он помнит обещания, данные им в Дувре, но не может возвратиться домой из-за матери и чувствует, что ему следует остаться с нею, так как она очень расстроена и несчастна. Однако сама Изабелла заверила мужа, что если принц пожелает вернуться, она ему препятствовать не будет.{987} Но, разумеется, она постаралась не поощрять сына к отъезду. Карл IV обсудил содержание писем Эдуарда с Изабеллой, которая попросила брата ответить мужу, что она действительно желает быть с ним, как и положено жене; воистину, «она не могла бы желать ничего лучшего, чем жить и умереть рядом с ее милым господином», и была бы с ним, если бы не страх перед Деспенсером. Она также попросила Карла объяснить, почему притворялась дружелюбной с Деспенсером.{988}

Гадать о том, что именно Стэплдон сказал Эдуарду, более не приходилось, и Изабелла, не тратя времени даром, предприняла попытку ограничить причиненный им ущерб, возложив вину за действия Стэплдона на Деспенсера и тем самым отвлекая внимание от своих сторонников; 8 декабря она обрушилась на епископа с упреками:

«Мы разобрали то, что вы сообщили нам в своем письме, и ваши извинения за то, каким образом вы оставили нас. Знайте же, что с тех пор, как возлюбленный наш господин, король Англии, прислал вас с нашим сыном Эдуардом на земли Франции, мы обещали непременно хранить вас от всякого зла и хорошо заботиться о вас. Господин наш король приказал вам совершить заем денег на нужды нашего двора, но — насколько мы понимаем вы не сделали ничего. И мы воспретили вам уезжать без нашего позволения, вы же дали нам понять, что получили письмо от возлюбленного нашего господина короля с приказом уехать, но не могли показать нам таковое письмо, как нам представляется, и в этом мы уверены.

Проявив непослушание возлюбленному нашему господину, и брату [Карлу IV], и нам, и презрев наш запрет, к великому бесчестию упомянутого нашего государя Англии и нас самих, но к выгоде Хьюго Деспенсера, вы злонамеренно покинули нас, так что мы можем ясно видеть, что вы стакнулись с упомянутым Хьюго и более послушны ему, чем нам.

Посему мы желаем дать вам знать, что мы никоим образом не считаем возможным извинить вас, хотя долг и обязывает нас сделать это.

Дано в Париже, 8 декабря».{989}

Вероятно, именно в те дни Роджер Мортимер вновь появился в жизни Изабеллы. Дядя королевы Карл, граф Валуа, недавно умер, и в декабре его родственники собрались в Париже на похороны. Графиня Жанна д'Эно, его дочь, прибыла для этого из Нидерландов.{990} Воспользовавшись случаем, она провела переговоры с Изабеллой и Карлом IV; они несомненно обсуждали напряженные отношения между Англией и Эно, неудачную попытку женить принца Эдуарда на одной из дочерей Жанны, беспокойство графа Гильома о затянувшемся споре с Англией по морским вопросам и о возможном союзе между этими двумя странами. Догерти высказывает вполне допустимое предположение, что Жанна приехала с твердым намерением предложить Изабелле союз на условиях благоприятного разрешения конфликта на море и брака принца Эдуарда с одной из принцесс Эно — в обмен на помощь и поддержку со стороны графа.{991}

В свите Жанны, вероятно, и находился Роджер Мортимер, поскольку в том декабре он точно присутствовал в Париже. Перед тем он провел год с лишним в Эно, намереваясь, с полного согласия графа, собрать войска для вторжения в Англию, и было бы удивительно, если б Жанна не устроила встречу между ним и Изабеллой теперь, когда знала, что Изабелла находится в открытой оппозиции к Деспенсерам. До этого момента нет никаких свидетельств, чтобы Мортимер побывал во Франции одновременно с Изабеллой, потому маловероятно, что именно он был той «третьей стороной», которую упоминал Эдуард II в ноябре предыдущего года.

События развивались, вероятнее всего, следующим образом: Карл, Мортимер, Жанна и друзья королевы уговорили Изабеллу принять в принципе предложение союза с Эно. Поскольку собственные силы требовались Карлу IV для ведения войны в Гаскони, он не склонен был снабжать войсками Изабеллу, и она сама должна была давно понять, что вторжение в Англию при поддержке французов не поможет ей добиться симпатий в народе, поскольку Франция считалась давним врагом Англии. Но пакт с процветающим и набирающим силу графством Эно доставил бы англичанам много выгод в торговле.

Несомненно, на протяжении последующих недель этот союз активно обсуждался в дипломатических кругах как весьма реальная возможность. Большинство историков сходится на том, что до осени 1326 года единственной целью Изабеллы было устранение Деспенсеров — но намерение вступить в союз с Эно вопреки четко выраженным желаниям мужа является очевидным свидетельством нового направления ее мыслей: распаленная решимостью своих союзников, она теперь серьезно рассматривала вариант низложения мужа в пользу сына. Замысел этот был, конечно, важным, но противоречивым, и для того, чтобы завоевать и упрочить поддержку народа, Изабелле приходилось благоразумно сохранять видимость, будто ее недовольство направлено лишь на Деспенсеров.

Какую бы роль ни сыграла графиня Жанна в знакомстве Изабеллы и Мортимера, эти двое, несомненно, встретились в Париже в декабре того года, почувствовали влечение друг к другу и очертя голову ринулись в любовную связь{992}, поправ все условности средневековой церкви и государства — и в конечном счете породив скандал эпических размеров.

Супружеская измена со стороны мужчин рассматривалась в те времена как неизбежное зло — но для женщин она считалась тяжелым грехом, особенно для жен владетельных сеньоров, поскольку адюльтер грозил осложнениями в определении кровного родства. Когда женщина еще и являлась королевой Англии, это вдобавок становилось серьезным преступлением. Изабелла не могла забыть о жестокой расправе с ее невестками — но, видимо, знала, что их не провоцировали так неумолимо, как ее, и сочувствия она заслуживала больше. И действительно, многие люди явно сочувствовали ее беде и были готовы закрыть глаза на преступный характер ее отношений с Мортимером, пока их союз оставался выгодным во всех остальных отношениях.

В наши дни, конечно, многие похвалили бы Изабеллу за то мужество, с которым она вырвалась из пут невыносимого брака, и увидели бы в связи с Мортимером способ самоутверждения и желание взять собственную судьбу в свои руки. Но мы не можем применять современные мерки, судя о поступках человека, жившего 700 лет назад. Изабелла должна была понимать, что рискует навлечь на себя осуждение общества в целом и, идя наперекор обычаям своего века, обретет на этом пути только гибель.

Хотя Изабелла и Мортимер отнюдь не выставляли свою любовь напоказ, окружающим вскоре должно было стать ясно, что их объединяет нечто большее, чем политический союз; впрочем, оба однозначно являлись жертвами Деспенсеров, и обоих вела вперед решимость отомстить и желание вернуться на утерянную высоту.

Английские хронисты того времени до обидного скупы на подробности связи между Изабеллой и Мортимером, они лишь молчаливо признают, что связь существовала. Например, Бейкер выражается эвфемистически: «в то время Мортимер впервые тайно вошел в личное окружение королевы». Он же и некоторые континентальные хронисты намекают, что Мортимер был не единственным мужчиной, разделявшим ложе с Изабеллой в Париже — но это, видимо, лишь отражение злонамеренных сплетен; если бы она действительно заводила любовников раньше, это непременно кто-нибудь прознал бы, и в дипломатических кругах пошли бы разговоры, как случилось потом с Мортимером.

Поэтому нам остается лишь строить предположения о характере личных отношений между Изабеллой и Мортимером. Он, по-видимому, обладал всем, чем был обделен Эдуард II: сильный, мужественный, выраженно гетеросексуальный, энергичный, отважный до дерзости и решительный. Легко можно понять, почему он так привлек Изабеллу и отчего, пав в его объятия, она не могла больше испытывать к мужу ничего, кроме глубокого отвращения. Брак Мортимера был в свое время заключен явно по взаимной склонности, в нем присутствовали и общие интересы, и физическое удовлетворение{993} — но он вот уже три года жил в разлуке с женой.

Возможно, поначалу Мортимер проник (или ему помогли проникнуть) в орбиту жизни Изабеллы по политическим причинам — если только он еще раньше не поддерживал с нею и ее друзьями в Париже тайных контактов. Но она была красивой, умной женщиной высокого рода, и, одетая во вдовий траур, представляла собой трагическую фигуру…

Позволив себе увлечься Изабеллой, Мортимер, конечно, отчасти руководствовался жаждой власти, но возможность соблазнить неприступную жену короля, который присудил его к ужасному наказанию и вынудил удалиться в изгнание, должно быть, показалась ему особенно сладкой формой мести, и это придало пикантности их связи. Кроме того, Мортимер, очевидно, охотно пользовался любой оказией, чтобы настроить Изабеллу против Эдуарда, и ему, пожалуй, было нетрудно убедить ее, что если она вернется к мужу, «тот [Эдуард] непременно убьет ее кинжалом либо иным оружием». Поэтому Изабелла решила никогда более «не допускать его на свое ложе».

Со своей стороны, Изабелла к двадцати восьми годам вытерпела много лет эмоционального и сексуального угнетения и с явной охотой поддалась этому сильному и страстному авантюристу, с которым ее многое объединяло. Его положение было таково, что он мог понять и ее отчуждение, и страх перед Деспенсером; более того, он был могущественным союзником, готовым защитить ее и принять решительные меры, чтобы улучшить ее положение.{994} Для Изабеллы лечь в постель с Мортимером вполне могло означать возмездие Эдуарду и его фаворитам. Таким образом, эта связь могла быть отчасти порождена стремлением к мести с обеих сторон.

Но союз Изабеллы и Мортимера был также контактом характеров и общих интересов. Оба они увлекались легендами артуровского цикла{995}, оба любили красивые предметы искусства и роскошь. Говорить о равенстве в этой паре, однако, нельзя. Мортимер во всех отношения доминировал над Изабеллой — вероятно, она зависела от него сексуально, а к тому же он был ревнивым собственником. Решения, похоже, принимал он, а она, в силу своего положения, лишь помогала воплощать их. Кажется также, что после первого периода их связи Изабелла вообще не рисковала спрашивать, что он делает, но охотно со всем соглашалась.

Современной женщине впору сделать вывод, что королева просто продалась — но в Средние века лишь отдельным женщинам удавалось обрести самостоятельность, и Изабелла, после всего, что ей пришлось выстрадать, испытала огромное облегчение, когда рядом с нею появился сильный и властный мужчина, поддерживающий ее замыслы.

Хотя говорили, что в личном общении Мортимер был накоротке с королевой, на людях оба, видимо, старались соблюдать осторожность. Но любой королевский двор — это гнездо сплетников, и слуги вполне могли разгласить весьмаразоблачительные сведения. Не прошло и двух месяцев, как об их связи уже знали в дипломатических кругах, в том числе и в Англии. То, что они стали любовниками так быстро, говорит либо о вспышке внезапной страсти, либо о том, что определенная близость между ними существовала и ранее. Говорили{996}, будто Изабелла сомнительно отличилась, став единственной английской королевой, позволившей себе открыто жить во внебрачной связи, но на самом деле за сто лет до нее Изабелла Ангулемская, жена короля Иоанна, завела себе любовников, которых потом муж велел повесить на пологе ее кровати.

В нескольких средневековых источниках{997} утверждается, что брак венценосной четы рухнул в то самое время, когда Изабелла сошлась с Мортимером, а некоторые даже считают, что истинной причиной отъезда во Францию было желание Изабеллы встретиться там с любовником; но о наличии между ними какой-либо эмоциональной связи нет свидетельств до декабря 1325 года, а если бы что-то такое раньше существовало, то у королевы и ее любовника на протяжении многих лет почти не имелось возможностей для заигрывания. Возможно, Изабелла прежде поддерживала тайные контакты с Мортимером через посредников, но даже если и так, намного более вероятно, что их тогда объединяла общая цель — свалить Деспенсеров, а не какие-то интимные переживания. Чего мы никогда не сможем узнать — существовала ли между ними издавна невысказанная приязнь; но это, конечно, вполне вероятно.

* * *
Изабелла поддерживала регулярную связь (через своего слугу Гавейна Кордье) с мудрым и проницательным приором Истри, и в день Рождества Истри сделал несколько замечаний о ее ненависти к Деспенсеру в письме к архиепископу Рейнольдсу. Никто, писал он осторожно, не может быть любим всеми, и бывает, что человека не любят, даже если он не совершил ничего дурного и никого не обидел. Королева, добавил он, подчеркнула, что «никакое действительное или лживое, кем-то выдуманное обвинение не следует возлагать на нашего государя, короля Англии, и на любых его подданных».{998} За исключением, разумеется, Хьюго Деспенсера. Изабелла ясно осознавала, что народ поддержал бы любую попытку сбросить фаворита; но замашка на короля — совсем другое дело, и эту часть замысла пока хранили в полном секрете.

Повлиять на королеву в тот период мог не только Мортимер — к примеру, Ричмонд все еще пользовался у нее большим почетом. На Рождество, по настоянию Изабеллы, тринадцатилетний принц Эдуард в качестве герцога Аквитанс-кого принял «верность и оммаж» от Ричмонда, который согласился отдать юному Эдуарду все свои земли в Англии взамен 10 000 малых турских ливров из доходов Аквитании.{999} Эту сделку полагалось подтвердить и Карлу IV, и Эдуарду II, но в первую очередь это был союз между Изабеллой и Ричмондом, а также, возможно, способ добычи денег на подготовку вторжения.

В Англии в начале января Деспенсер, поняв, что угроза вторжения из Эно — более не пустой слух, велел перевезти большую часть своих сокровищ в принадлежащую ему крепость Каэрфилли.{1000}

Но вторжение грозило не только из Эно. Ко 2 января архиепископ Рейнольде узнал от хорошо осведомленного приора Истри, который снова добыл сведения от Гавейна Кордье, что Карл IV официально предложил дать в жены принцу Эдуарду одну из дочерей Гильома V д'Эно и Жанны Валуа; еще более беспокоило то, что король французский также попросил графа об оказании помощи в подготовке французского нападения на Англию. Этот план был почти несомненно итогом переговоров, имевших место между Карлом IV, Изабеллой, графиней Жанной и Мортимером в декабре, и сам характер этого союза выдавал его направленность против самого Эдуарда II. Встревожившись, Рейнольде немедленно оповестил короля.{1001}

На следующий день Эдуард, чрезвычайно озабоченный, приказал установить караулы по южному побережью, чтобы предупредить проникновение в Англию войск, оружия и писем. Очевидно, он боялся, что Франция может теперь объединить свои силы с Эно для нападения на Англию.{1002} В тот же день он приказал схватить мать Мортимера и запереть пожизненно в монастырь за организацию бунтовских собраний; к счастью, несгибаемая старая леди успела где-то укрыться и тем самым избежала ареста.{1003} Уже 13-го числа были введены ограничения на отъезд из Англии, а 20-го королю показалось, что худшие его страхи сбываются, когда Рейнольде сообщил ему, что узнал от Истри о намерении Франции и Эно, заключивших тайное соглашение, осуществить совместное нападение на Англию вскоре после праздника Сретения; поступили доклады о том, что флот вторжения уже собирается в Нормандии и Нидерландах.

Истри, однако, постарался доказать, что все это лишь слухи, и выразил мнение, что король Карл IV попросту пытается запугать Эдуарда по просьбе Изабеллы, чтобы заставить его прогнать Деспенсеров, но «на самом деле не имеет намерения объявлять войну Англии».{1004}

Мнение Истри было, вероятно, основано на сообщениях, будто папа призвал короля французского проявить осмотрительность касательно поддержки сестры, поскольку раскол между нею и Эдуардом оказывал дестабилизирующий эффект на европейскую политику и мог привести к вспышке ожесточенной гражданской войны в Англии.{1005} Тем не менее Эдуард отнесся к угрозе вторжения очень серьезно. 22 января он написал примирительное письмо графу Гильому, предлагая достичь какого-либо дружественного соглашения, но ответа не получил.{1006} Он написал также несколько писем Карлу IV и шестнадцати французским пэрам, с просьбой немедленно отправить к нему королеву и принца. Но и это его обращение проигнорировали. Тем временем король продолжал укреплять оборону и принимал предосторожности против любого нападения.{1007}

На протяжении января и февраля 1326 года еще часть служащих из сократившейся свиты королевы покинули ее и возвратились в Англию.{1008} Большинство из них поступили так, будучи шокированы ее связью с Мортимером и неверностью королю.{1009} Возможно, именно от этих служащих Эдуард II узнал правду о деятельности своей жены в Париже — этим можно объяснить тот факт, что он их наградил.{1010}

Король и Деспенсеры, должно быть, ужаснулись, узнав, что королева сошлась с Мортимером, его главным врагом и осужденным изменником. Достаточно было уже того, что она отказывалась вернуться, не отпускала сына — но, наставив рога мужу с Мортимером, а не с кем-то иным, она делала короля объектом презрения и насмешек в глазах всего христианского мира.

На протяжении февраля Изабелла переписывалась с графиней Жанной{1011}, несомненно, в связи с планируемым союзом и вторжением. Эдуард провел этот месяц в приорате Барнвелл, обсуждая основание задуманной им коллегии Кинге Холл. Но больше его занимала измена жены и иноземная угроза, и 3 февраля он приказал конфисковать земли Генри Бомонта.{1012}

Изабелла все еще поддерживала впечатление, что поссорилась только с Деспенсером. В письме, написанном Эдуарду 5 февраля, она настаивала, чтобы никто не думал, будто она оставила его «без очень важной и оправданной причины». Причиной этой, как она утверждала, был Хьюго Деспенсер, который «все время желал нанести урон нашей чести любыми доступными ему средствами». Она признавала, что в течение долгого времени скрывала свою ненависть, но лишь для того, чтобы избегнуть опасности. Она завершила письмо уже известными нам словами: «Превыше всего на свете, кроме Господа бога и спасения души нашей, мы желаем находиться рядом с нашим господином и умереть вместе с ним»{1013}

Но высокоморальный смысл ее слов несколько поблек, поскольку Эдуард уже знал, что она лжет. В воззвании о всеобщем сборе войск, обнародованном 8 февраля, король впервые упомянул о том, что Изабелла покинула его ради Мортимера: он заявил, что сбор объявлен,

«поскольку королева не пожелала пи возвратиться к королю, пи отпустить его сына, почему король полагает, что она прислушалась к наущениям Мортимера, злейшего врага короля и мятежника, и вступила в соглашение с людьми тех краев и прочими чужестранцами с целью начать вторжение».

Король сообщал, что если королева, принц и граф Кентский вернутся, их следует встретить с почетом, но если они прибудут под развернутыми знаменами, приведя с собою войска, тогда их следует взять в плен, а чужестранцев повесить, как враждебных пришельцев.{1014} Спустя четыре дня король начал собирать людей для защиты юго-восточных областей.

Опасаясь, как бы его наследника не сделали пешкой в руках союза, отвратительного для него, Эдуард написал папе, умоляя его не выдавать разрешения на брак мальчика, пока не получит согласие короля.{1015} Папу Иоанна в это время уже начали беспокоить сообщения, поступающие к нему из Парижа. Помня, что он сам предложил отправить Изабеллу с миротворческой миссией, он, должно быть, чувствовал себя в какой-то степени ответственным за такой оборот событий. Пытаясь исправить положение, он отправил 15 февраля двух нунциев, архиепископа Вьеннского и епископа Оранжского, в качестве посредников между Эдуардом и Изабеллой, надеясь достичь примирения.{1016} Два дня спустя он написал Деспенсеру: поскольку именно на его поведение королева ссылалась как на причину, почему она не могла возвратиться к королю без опасности для своей жизни, ему следует немедленно удалиться от двора и обеспечить условия, чтобы она более не боялась воссоединиться с мужем.{1017}

Вторжение Изабеллы и Мортимера первоначально планировалось на февраль 1326 года. Догерти предположил, что оно не началось в эти сроки, потому что папа убедил Карла IV занять менее агрессивную позицию, а переговоры с Эно были приостановлены в ожидании итогов миссии нунциев. Но даже без активной поддержки Карла и Эно Изабелла явно намеревалась поторопить выполнение своих планов.

То, что она готовилась к вторжению, можно заключить из удивительного факта: похоже, незадолго до 25 февраля Изабелла, Мортимер и Кент сделали неожиданное предложение Роберту Брюсу, чуть ли не обещая признать его королем независимой Шотландии в обмен на обещание прекратить набеги на земли Англии вдоль северной границы, когда войска королевы высадятся на побережье, тем самым обеспечивая успех предприятию Изабеллы. Делая подобное предложение, Изабелла выказала правильное понимание ситуации: войну с Шотландией нельзя было выиграть в принципе, и лучше было склониться перед неизбежным, поскольку прагматичное решение оказывалось выгодно всем. Переговоры эти велись с послом Брюса во Франции, Томасом Рэндольфом, графом Морэ, который в то время находился в Париже, но 25 февраля был отослан домой папой.{1018}

Королева знала наверняка, что Эдуард II никогда не согласился бы признать Брюса королем шотландцев — то есть эти переговоры, наряду с задуманным брачным союзом с Эно, являются убедительным свидетельством ее решимости идти до конца и низложить мужа. Существенно, что все эти события произошли вскоре после того, как Изабелла сошлась с Мортимером, то есть решения теперь принимал именно Мортимер; до наступления декабря Изабелла, кажется, пребывала в нерешительности, не представляя отчетливо, какой образ действий избрать. Теперь, «по совету своего любовника, она приняла окончательное и твердое решение».{1019}

* * *
Наступил март, но никаких признаков нападения не наблюдалось, и приор Истри выразил предположение, что оно начнется, только если Карл IV сочтет возможным извлечь из этого свою выгоду. Устранение фаворитов не могло принести Карлу существенных материальных преимуществ. Зато другие, а именно Изабелла, Мортимер и Гильом V, ожидали большого выигрыша. Вопрос заключался в том, как далеко зайдет Карл, поддерживая их.

3 марта Эдуард распорядился привести в порядок укрепления Тауэра{1020} и отдал приказ просматривать все письма, отправляемые из королевства, на предмет каких-либо изменнических сообщений. Вскоре после этого он вызвал из Франции Эйрмина и Ричмонда. Им предстояло отчитаться, почему они вводили короля в заблуждение касательно мирного договора 1325 года, заставив поверить, что Карл отдаст Аже-нэ.{1021} Эдуард также должен был поквитаться с Эйрмином за норвичское епископство, но все эти официальные вопросы вполне могли быть предлогом для устранения этих влиятельных лиц из окружения Изабеллы.

Король по-прежнему верил, что вторжение возможно только из Франции. 10 марта его наместник в Портчестере получил приказ усилить бдительность, а мэру Лондона было предписано информировать горожан обо всем, что произошло в ходе конфликта между их королем и Карлом IV, чтоб продемонстрировать им справедливость действий Эдуарда; 15 марта аналогичное указание получили шерифы.{1022}

К марту о связи между Изабеллой и Мортимером стало широко известно как во Франции, так и в Англии. Кажется, Изабелла не зря волновалась относительно последствий этого для репутации. Более поздние свидетельства однозначно показывают, что принц, ее сын, не любил и порицал Мортимера — но Изабелла то ли не замечала этого, то ли решила не замечать. Она даже надумала сделать Мортимера советником юного Эдуарда, чтобы они проводили много времени вместе. К счастью для нее, врожденная тактичность мальчика не позволила ему выказать открытую враждебность к этому человеку, занявшему место его отца.

Изабелла должна была понимать, что Эдуарду-младшему как наследнику Англии покажется крайне неприемлемым общаться с отъявленным врагом отца, осужденным за измену, однако она почти наверняка верила, что только действия Деспенсеров заставили Мортимера примкнуть к оппозиции, и изменником он не был: это доказывала его многолетняя служба и верность Короне. Такого человека вполне можно было назначить советником при будущем короле. И в этом новом случае, пренебрегая известными ей желаниями Эдуарда-старшего, она подтверждала свое намерение свергнуть его.

Посланцы папы к этому времени уже прибыли в Париж и вовсю старались убедить Изабеллу, что ей следует примириться с мужем. 12 марта Истри доложил Рейиольдсу, что это им удалось, и она вместе с Карлом согласились следовать плану, который позволил бы ей мирно возвратиться к Эдуарду. Приор не знал подробностей, но советовал архиепископу, на случай, если королева вернется с миром, устроить ей почетную встречу. Однако он предупреждал его, что дело может обернуться не так благополучно, как им хотелось бы надеяться, поскольку папа откровенно благоволил французам.{1023}

Очевидно, Изабелла согласилась вернуться к Эдуарду на двух условиях: во-первых, Деспенсеры должны удалиться от двора, во-вторых, Эдуард должен дать клятвенные гарантии касательно ее статуса как королевы и возвращения ей всех поместий.{1024} И на этот раз было маловероятно, чтобы Эдуард согласился на первое и основное из этих требований — но Мортимера, по-видимому, перспектива возвращения Изабеллы к мужу довела до белого каления, поскольку он горячо пообещал убить ее, если она ступит на землю Англии.{1025} Это явно было сказано в сердцах, на Изабеллу угроза не произвела впечатления, но этот случай показывает нам, как ревновал Мортимер и как опасался, что она откажется от замыслов, которые он лелеял так давно.

Кент, которому Мортимер явно не нравился, испытывал угрызения совести по поводу обвинений в измене, и его также беспокоила возможность возвращения в Англию и объяснений с братом-королем насчет его поведения; тот перестал выплачивать ему содержание в конце января.{1026} Поддавшись панике, Кент отправил одного из своих людей к Эдуарду с заверениями, что во время пребывания в Париже с Изабеллой он не сделал ничего во вред интересам короля.{1027}

Изабелла также попросила нунциев обсудить вопрос о безопасном возвращении в Англию Ричмонда и Кромвеля.{1028} Король уже неоднократно призывал их домой, но они отделывались ничего не значащими отговорками. Возможно, в тот момент им нужно было вернуться по каким-то срочным делам, или же Изабелла хотела, чтобы они установили связь с ее друзьями в Англии. Если так, значит, она ожидала, что Эдуард не пойдет на примирение на ее условиях, и старалась пока расширить сеть своих приверженцев. Заодно она могла успокоить Мортимера, доказав ему, что ей следует притворяться довольной желанием папы примирить ее с Эдуардом. Но он остался неумолимым противником такого развития событий.

Теперь нунциям предстояло поехать в Англию, чтобы уговорить короля встретить жену милостиво, но, узнав, что он считает именно их виновниками неудачного для него завершения мирных переговоров в 1325 году, они страшились пересекать Ламанш.{1029} То, что нунции не приехали, дало повод к необоснованным слухам о запугивании со стороны Эдуарда,{1030} которые сыграли крайне неблагоприятную роль, поскольку из-за отказа Изабеллы вернуться многие в Англии сделали вывод, что он так же плохо обращался и с нею, и с сыном, и пересуды об этом быстро распространялись по королевству.

14 марта Эдуард вновь приказал Ричмонду вернуться и дать отчет о своем поведении, но Ричмонд снова не подчинился.{1031} Король продолжал принимать меры к защите территории и 18 марта приказал арестовывать всякого подозрительного человека, приехавшего в его владения.{1032}.

В лихорадочном возбуждении он еще раз написал сыну, которого не видел уже более полугода. Его по-прежнему донимали неподтвержденные сообщения о задуманном брачном союзе между принцем и одной из принцесс Эно — но еще более ужасала мысль о том, что мальчик испытывает неподобающее влияние изменника Мортимера, и на его доброе имя ложится тень адюльтера изменника с его матерью. Очевидно, король уже не ждал жену домой, но был полон решимости вернуть сына и наследника. Принца следовало любым способом избавить от этой ситуации; ему хватило бы, в крайнем случае, и собственной сообразительности, но сперва ему нужно было открыть глаза на безмерное неприличие поведения матери и напомнить о долге перед отцом. Потому письмо короля, по сути, стало нападением на Изабеллу и было написано в жестком тоне:

«Эдуард, милый сын, мы поняли из письма, написанного в ответ на наше, что вы хорошо помните те наставления, которые были вам даны мною; помимо прочего, не договариваться о браке, равно и не позволять договариваться за вас, не известив нас и не получив согласия: а также, при отъезде из Дувра, вы сказали, что с радостью будете подчиняться моим приказам, насколько будет в ваших силах, до конца ваших дней. Милый сын, если именно так вы поступали, то это было благоразумно и соответствовало вашему долгу, за что ожидает вас милость Божья, и одобрение наше, и всех людей; если же нет, тогда вам не избежать гнева Божьего, порицания людей и нашего сильного негодования, ибо я наставлял вас весьма строго и совсем недавно, и вы должны всё хорошо помнить, и никоим образом не жениться и не давать себя женить без предварительного нашего согласия и совета; ибо никакое другое дело не причинило бы нам большего вреда и сердечной боли. И ежели, как вы говорите, вы не можете вернуться к нам из-за вашей матери, то это сильно печалит наше сердце из-за того, что она вам не позволяет исполнить ваш природный долг, пренебрежение коим приведет ко многим несчастьям. Милый сын, вы знаете, как горячо она была бы любима и хранима, если бы вернулась вовремя, согласно долгу, к своему повелителю. Мы знаем многое о ее злых делах, к нашей скорби; знаем, что она изобретает предлоги, дабы удалиться от нас из-за нашего дорогого и верного племянника, Хьюго Деспенсера, который доселе всегда так хорошо и преданно служил нам, в то время как вы и весь свет видели, что она открыто и намеренно, зная, что нарушает свой долг, действуя против благополучия нашей короны, присоединилась вместе со своими спутниками к Мортимеру, изменнику и смертельному врагу нашему, что доказано, установлено и осуждено: именно в его обществе она находится в стенах дома и вне их, вопреки нам и нашей короне и праву, установленному в королевстве — с ним, злодеем, коего наш возлюбленный брат, король Франции, по нашей просьбе изгнал из своих владений как нашего врага. И хуже того, если хуже еще что-то может быть, она допустила сосуществование ваше с вышеуказанным врагом нашим, сделав его вашим советником и заставив вас открыто общаться и находиться рядом с ним, на глазах всего света, и тем самым совершила великую мерзость и причинила бесчестие как вам, так и нам, в нарушение прав нашей короны и законов и обычаев нашего государства, кои вам в высшей степени надлежит соблюдать, сохранять и поддерживать. Посему, милый сын, уклонитесь от участи столь постыдной, а может быть, и гибельной, и опасной для вас во многих отношениях. Ныне вы огорчаете меня, но вам не следовало бы вызывать наше недовольство ни ради вашей матери, ни ради кого иного. Мы повелеваем вам, во имя верности, любви и преданности, которыми вы обязаны нам, с нашего благословения, вернуться к нам без сопротивления, задержки либо новых отговорок. Ибо ваша мать писала нам, что если вы пожелаете возвратиться, она вас удерживать не будет, и нам непонятно, как ваш дядя, король, может задержать вас вопреки выданной вам охранной подорожной грамоте. Соответственно, ни ради вашей матери, ни ради поездки в ваше герцогство, ни по какой иной причине, не медлите явиться к нам. Наше повеление послужит вам к добру и к чести, с божьей помощью. Так что явитесь быстро, без новых отговорок, если желаете получить наше благословение и избежать наших упреков и негодования.

Милый сын, не противьтесь нашим повелениям, ибо мы наслышаны о том, что вы совершали поступки, которые вам не приличествуют.

Дано в Личфилде, в день 18-й месяца марта».{1033}

Король также снова написал Карлу IV, повторив большую часть содержания предыдущего письма: очевидно, он верил, будто постоянное повторение придаст ему больше правдивости, но на самом деле его оправдания были слишком настойчивы, чтобы их сочли убедительными. Узнав об измене жены, он получил дополнительный повод поговорить о высокой морали и занять позицию уязвленного и обманутого мужа; однако Карл должен был знать, что это — грубое искажение истины. Впрочем, ему вряд ли понравились заключительные фразы письма, где Эдуард утверждает, что Карл проявил пассивность, не наказав свою сестру, и что это дело бросает тень на его честь. Король писал:

«Дражайший брат, мы обдумали ваше письмо, в коем вы утверждаете, что с должным старанием поговорили с вашей сестрою о тех вещах, которые мы упомянули, и что она сказала вам, будто бы желает быть с нами и в нашем обществе, как подобает благонравной жене, и что дружба между нею и нашим дорогим и верным племянником, Хьюго Деспенсером, не была притворством с ее стороны, поскольку она видела, что в прошлом он был полезен для нее, обеспечивая ей поддержку и ограждая от дурного обращения. Конечно, дражайший брат, если бы она любила нас, то действительно желала бы пребывать в нашем обществе, по ее словам. Той, которая должна была стать посредницей между вами и нами ради полного и длительного мира, не следовало бы становиться причиной новой распри, как делает она; она была послана, чтобы укрепить мир и любовь между вами и нами, чего мы от чистого сердца желали добиться, когда посылали ее к вам. Но в душе своей она намеревалась использовать этот предлог, дабы отдалиться от нас. Мы уже показали, при всем уважении к вам, что в словах ее, обращенных к вам, не было правды, ибо никогда не причиняли ей зла или обиды ни я и никто другой (при всем том, сколько всего сделала она против нас). Не было также у нее в прошлом причины прибегать к хитростям для защиты либо для спасения от чего-то худшего — ибо никогда, ни по малейшему поводу он не причинял ей вреда. И что же заставляло ее с тех пор, как она уехала от нас и прибыла к вам, направлять Хьюго письма, выражающие столь великую и особую дружбу, как угодно было ей, время от времени?

Но воистину, дражайший брат, вам должно быть очевидно, как и мне, и всем мужчинам, что она не любит нас так, как должна была бы любить своего господина, и причина, по которой она оболгала нашего племянника и удалилась от нас, проистекает, как я думаю, из непристойных желаний, поскольку ныне она столь открыто, нагло и сознательно идет против велений долга, общаясь с Мортимером. Если бы вы желали ей добра, дражайший брат, то наказали бы за подобное нарушение приличий и заставили бы вести себя как подобает, ради чести семейств, к коим она принадлежит.

Кроме того, наш сын по воле своей матери также стал общаться с упомянутым нашим врагом и изменником, которого она назначила советником при нем, и он отговаривает его возвратиться вопреки нашей воле. Мы призываем вас вернуть нам сына, ведь он, будучи весьма юн годами, не может еще сам распоряжаться своей жизнью, и посему должен находиться под нашим отеческим надзором, в том числе и относительно вверенного ему герцогства. Посему, дражайший брат, нам хотелось бы, чтобы вы соизволили, ради Господа нашего, благоразумия, добросердечия и природных братских чувств, сделать это, не обращая внимания на нечестивые удовольствия женщины.

Дано в Личфилде, в день 18-й месяца марта».{1034}

Принц Эдуард наверняка встревожился, когда прочел письмо отца, которое должно было окончательно развеять его сомнения — если они еще оставались — относительно природы отношений его матери с Мортимером. Он ответил, уверяя, что не забывал никогда поучений, данных ему королем в Дувре, и ничем не нарушил его указаний в том, чего был способен сам избегнуть.{1035} Но было, конечно же, много такого, чего он избежать не мог — например, общения и советов Мортимера, пересудов об этом человеке и его матери, а также того факта, что оба они используют его как залог в сделке и заставляют ставить свою подпись на документах, касающихся Гаскони, не спрашивая согласия отца. Однако отец, видимо, рассчитывал, что мальчик преодолеет эти препятствия, ослушается матери и, взяв инициативу в свои руки, сам вернется в Англию.

Упорно надеясь завоевать поддержку французской знати, Эдуард написал Филиппу, графу Валуа, наследнику недавно умершего Карла Валуа, утверждая, что жалобы Изабеллы на Деспенсера — лишь хитрая уловка:

«Когда король послал за нею, она поначалу высказала надуманные упреки, которых от нее никто не слыхал прежде и не мог ожидать, кроме нее самой; исследовав дело, никто не должен был верить таким злостным выдумкам, грешащим против правды. Но король ясно осознает, как могут осознать и король Франции, и любой человек, что она не любит короля, как ей следовало бы любить своего господина, и дела, которые она приписывает упомянутому племяннику короля [Деспенсеру], и на основе которых не желает возвращаться к королю, надуманы и не определены, но король считает, что причина заключается в ее злой воле, так как она столь открыто, нагло и сознательно идет против велений долга и прав короны, которые она обязана почитать, призвав к себе и удерживая в своем обществе, а также пользуясь советами изменника и смертельного врага короля, Мортимера, равно как и других его сообщников по заговору, и показывается рядом с ним как дома, так и на людях, при том, что ранее король Франции изгнал оного злоумышленника из своих пределов как врага на короля в силу союза между ним и предками короля».{1036}

Эдуард здесь, очевидно, намекает, что неплохо бы Карлу изгнать Мортимера снова!

В марте, 24 числа, король конфисковал земли Ричмонда, а также лорда Джона Кромвеля, который, как ему докладывали, предложил свой меч Мортимеру. Выполнить приказ Эдуарда о возвращении отказался и еще один вельможа — лорд Томас Уэйк, шурин Кента и бывший опекун Изабеллы.{1037}

В апреле Эдуард был вынужден признаться королю Арагона, что не может пока продолжить переговоры о браке своего сына.{1038} Затем 15 апреля он написал папе, оправдывая свое собственное поведение относительно Изабеллы и нунциев и прося поддержки; он уверял, что сделал-де все возможное, чтобы возвратить королеву домой, и не намеревался причинить ей никакого зла.

«Касательно же нашего сына, воистину, он ничем не оскорбил нас, да и нежный возраст не позволяет ни ему самому совершить какой-либо худой поступок, ни кому другому заставить его. Посему было бы бесчеловечно и противоестественно проявлять гнев и жестокость к нему».{1039}

Возможно, к письму прилагалась взятка, поскольку 1 мая Иоанн XXII ответил Эдуарду, благодаря его за дар — 5000 флоринов. Более полутора месяцев спустя, 21 июня, папа поблагодарит Стэплдона за другое денежное подношение — возможно, еще одну взятку.{1040} Но Иоанн XXII оказался неподкупным. Он снова направил письмо Деспенсеру, напоминая, что его обязанность — способствовать примирению между королем и королевой.{1041} — Это указание Деспенсер проигнорировал. Между тем 18 апреля Эдуард публично осудил тех, кто распространяет зловредные слухи и тем самым препятствует успеху миссии нунциев.{1042} Он. велел архиепископу Кентерберийскому молиться за благополучное возвращение королевы, а духовенству произносить проповеди, подчеркивающие, что король не изгнал свою жену и сына и не угрожает нунциям.{1043} Епископу Стэплдону 2 мая было приказано заняться укреплением обороны королевства против ожидающегося вторжения.

На Троицын день, 11 мая, Жанна д'Эвре была коронована как королева Франции в Сен-Шапель, в Париже. Изабелла и ее сын присутствовали на церемонии в качестве почетных гостей, а Мортимер был удостоен чести нести парадную одежду принца.{1044}

Готовясь к встрече посланцев папы, 19 мая Эдуард приказал начать обширные приготовления;{1045} вскоре после этого нунции прибыли в Дувр и отправились верхом в замок Солтвуд, в Кенте, на встречу с королем и Деспенсером. Никому другому не было дозволено присутствовать, архиепископу со всем его причтом даже воспретили въезд на территорию Кента и всякие контакты с нунциями.{1046} В этой обстановке параноидальной секретности нунции изложили Эдуарду предложения королевы относительно примирения и попросили его простить Ричмонда и Кромвеля, позволив им вернуться.

В тот период Эдуард поддерживал частую переписку с папой — в частности, в мае он направил в Авиньон гонца по имени Уильям Вестон, вероятно, в связи с процессом примирения. Выслушав Вестона, папа поспешил известить Изабеллу, что тот не сказал на ее счет ничего, умаляющего ее честь{1047} — по-видимому, она опасалась, что такое возможно.

В июне король приказал провести расследование о тайных собраниях в Восточной Англии. Возможно, эти собрания каким-то образом были связаны с планами вторжения, так как Мортимер намеревался высадиться именно в Восточной Англии.

После вмешательства епископа Оранжского 6 июня Эдуард согласился даровать прощение Кромвелю при условии, что тот вернется в течение двух недель.{1048} Однако к Ричмонду он отнесся иначе: тот неоднократно отказывался повиноваться приказам Эдуарда, и, как сообщил Эдуард папе 18 июня, продолжал, оставаясь во Франции, строить козни с другими его врагами.{1049}

К 10 июня стало ясно, что миссия нунциев провалилась; как Изабелла, без сомнения, и предвидела, ни Эдуард, ни Деспенсер не согласились на полную отставку последнего от двора. Это, по сути, означало, что ее брак непоправимо рухнул, и если она захочет теперь избавиться от Деспенсеров, ей остается только применить силу. Тогда же, 10 числа, Эдуард написал папе письмо, но оно не содержало ничего, касающегося предложений о примирении.

Изложить папе неутешительный итог переговоров было поручено посланникам, которые уехали из Англии на следующий день.{1050} 10 июня Изабелла все еще находилась в Париже: в этот день она поручила своим прокторам встретиться с делегацией из Понтье, которая прибыла для обсуждения способов сбора денег, необходимых королеве, чтобы нанять в Эно корабли и закупить провиант.{1051} Это означает, что переговоры с Эно возобновились; Изабелла явно не собиралась ждать, пока станут известны результаты визита нунциев в Англию, напротив, она ускорила подготовку к вторжению.

15 июня Эдуард с Деспенсером побывали в Рочестере,{1052} где состоялась долгая беседа с тамошним епископом Хэмо де Хитом. Согласно сообщению (дословно) очевидца, Уильяма Дина, в этом разговоре частично раскрылось то, что произошло в Солтвуде. Епископ спросил, как прошли переговоры, на что Деспенсер сердито заметил, что королева обязана немедленно вернуться домой и не имеет никакого права требовать его удаления от двора или клятвенных гарантий относительно своего статуса. Он добавил, что ей уже давно следовало возвратиться — но ей не дал сделать этого отнюдь не он, Деспенсер, а Мортимер, который угрожал убить ее, если она возвратится в Англию.{1053} Эти сведения, почти несомненно, доставили нунции, которые могли быть свидетелями этой выходки Мортимера в марте.

Эдуард напомнил Хиту об истории пресловутой королевы саксов, Эадбурги, супруги Беорхтрика, короля Уэссекса; она была жестокой, властной женщиной, которая подкапывалась под позиции мужа и, согласно легенде, пыталась отравить его, за что ее прогнали, лишили титула и отправили в ссылку. «Разве не справедливо было бы, чтобы королева, которая хотя бы раз позволила себе не подчиниться своему господину, была удалена и лишена королевского достоинства?» — спрашивал Эдуард, тем самым выдавая, что у него на уме.

Хит, который был обязан своим саном епископа Изабелле, но никак не являлся ее креатурой, сразу же уловил, на что намекает король, но не одобрил эту идею и ответил резко: «Кто бы ни рассказал вам об этом, он подал вам дурной совет!» Подкрепляя это утверждение, он напомнил о библейской истории про Амана, злого советника, который пытался вбить клин между Артаксерксом, царем Персии, и его еврейской женой Эсфирью, но был повешен из-за своего коварства. Аллюзия на фаворита была вполне прозрачной, но король и Деспенсер предпочли не попасться на этот крючок.{1054} Этот разговор доказывает, что Деспенсер ни перед чем не остановился бы, преследуя свою цель — отомстить королеве.{1055}

Упоминание о судьбе королевы Эадбурги показывает, что Эдуард снова подумывал об аннулировании своего брака. Весьма вероятно, что он много узнал от нунциев о связи между Изабеллой и Мортимером. Почти наверняка именно они сообщили королю, к его великому гневу и отвращению, что Мортимер появился на публике в обществе королевы и ее сына во время коронации. Это подтолкнуло Эдуарда к последней и тщетной попытке 19 июня убедить принца Эдуарда возвратиться в Англию. Он написал следующее:

«Эдуард, милый сын, мы убедились из ваших писем, полученных недавно, что вы хорошо помните об обязанностях, которые я возложил на вас при вашем отъезде из Дувра, и что вы не нарушили наших указаний во всем, чего могли избежать. Но нам представляется, что вы не подчинились нашим приказам столь смиренно, как подобает доброму сыну подчиняться отцу, поскольку вы до сих пор не возвратились, чтобы жить под нашей властью и с нашего благословения, как мы велели вам в других наших письмах, но открыто общались, так же, как и ваша мать, с Мортимером, изменником и нашим смертельным врагом, который, вместе с вашей матерью и прочими, прилюдно прибыл в Париж в вашей свите для участия в коронационных торжествах в только что прошедшую Пятидесятницу, явив тем самым презрение к нам, к великому бесчестию как вашему, так и моему. Ибо воистину он недостоин быть спутником ни вашей матери, ни вам, и мы предвидим, что из этого проистекут большие беды для нашей державы.

Также мы понимаем, что вы, прислушиваясь к советам, противоречащим и нашим, и вашим интересам, произвели различные перемены, издали указания и постановления без нашего совета и вопреки нашим приказам, в герцогстве [Гасконском], которое мы даровали вам. Но вам следовало бы помнить, на каких условиях был сделан этот дар и что вы ответили мне, когда получили его в Дувре. Подобное поведение неприлично и чрезвычайно вредно.

Посему мы приказываем и обязываем вас, ради верности и любви, которые вы должны питать к нам, и с нашего благословения, поступить как наш дорогой и горячо любимый сын, как поступали вы прежде, и, отказавшись от всех отговорок вашей матери, или от подобных же ваших измышлений, вернуться к нам со всей мыслимой поспешностью, чтобы мы могли устроить вашу жизнь и обеспечить вас всем имуществом и почестями, какие вы пожелаете. В силу права и разума у вас не должно быть иного правителя, кроме нас, и вам неуместно было бы даже хотеть чего-либо другого.

Также, милый сын, мы обязываем вас никоим образом не вступать в брак, пока вы не вернетесь к нам, либо без нашего совета и согласия, а также, по каким бы то ни было причинам, не уезжать в герцогство либо куда-либо еще против нашей воли и приказа».

Затем король добавил постскриптум, содержащий образчик сурового отцовского наставления:

«Эдуард, милый сын, вы еще очень юны. Примите наши повеления с нежностью сердечной, и пусть смирение станет основой ваших поступков, дабы вы избежали наших упреков, нашего горя и негодования, и могли соблюсти ваши собственные интересы и честь. Не верьте никаким советам, противоречащим воле вашего отца, как учит нас мудрый царь Соломон. Поймите со всей определенностью, что, если вы станете действовать теперь против нашего желания и продолжите явное неповиновение, это скажется во все дни вашей жизни, и все прочие сыновья воспримут этот пример, чтобы проявить непослушание своим отцам и государям».{1056}

В последней фразе этого письма содержится скрытая угроза; возможно, Эдуард намекает, что может добиться аннулирования своего брака и лишить сына наследства. Тогда мы получаем второе указание на то, что он в тот период думал о разводе; но даже если и так, больше упоминаний об этом замысле не имеется. Думается, король опасался, помня о суровых письмах папы Деспенсеру, что Иоанн XXII снова не захочет пойти ему навстречу.

Мы не имеем доказательств, ответил ли принц на это письмо. Более поздние свидетельства, которые мы рассмотрим в должном порядке, заставляют предположить, что Эдуард-младший действительно испытывал угрызения совести относительно отца «во все дни [своей] жизни». Однако ясно также, что он стремился по-рыцарски защищать мать. Он ненавидел Деспенсеров не меньше, чем она{1057} — несомненно, из-за нее, а возможно, также из-за постыдной их власти над королем. Несчастный мальчик был в возрасте, когда впечатления особенно сильны, и должен был бурно возмущаться вмешательством Деспенсеров в его собственную жизнь, внесшим разлад в тот круг, где она протекала. Однако он не любил и Мортимера, и, быть может, чувствовал, что, общаясь с ним, предает отца. В общем, справиться с этой тяжелейшей ситуацией мальчику тринадцати лет от роду было не под силу.

Одновременно с обращением к сыну Эдуард также направил новые письма с призывами к епископу Бовэ и к Карлу IV. Последнее, полное отчаяния, содержало попытку возложить на Карла часть вины за поведение Изабеллы и призвать его к проявлению солидарности с братом-монархом:

«Дражайший и любимейший брат, мы желали бы напомнить вам, что прежде уже указывали в своих письмах на то, как непристойно поступила ваша сестра, наша супруга, удалившись от нас и отказываясь по нашему приказу вернуться, одновременно допустив в свой круг и вступив в связь с изменником и нашим смертельным врагом Мортимером, а также с другими нашими врагами там, а также заставляя Эдуарда, нашего сына и наследника, выказывать благоволение этому нашему врагу, к великому позору, как нашему, так и всей своей кровной родни. И если вы желаете ей добра, то вам следовало бы, равно ради вашей собственной и нашей чести, положить этому делу должный конец».

Эдуард снова умоляет здесь Карла отправить домой принца Эдуарда, «который слишком юн и не может еще жить по своей воле, и потому должен находиться под нашим отеческим присмотром». Но дальше он добавляет:

«Все это было бы еще простительно; однако упомянутая супруга наша и сын продолжают открыто якшаться с изменниками и смертельными врагами нашими, вплоть до того, что упомянутый изменник Мортимер состоял в свите нашего сына при его въезде в Париж для участия в торжествах коронации дражайшей сестры нашей, королевы Франции, в дни недавно прошедшей Пятидесятницы, к великому позору нашему и вопреки нашей воле».

Завершается послание так:

«Дражайший брат,вам следовало бы, как и другим особам нашего ранга, чувствовать сожаление из-за того, как сильно мы страдали и страдаем ныне от постыдных отказов и великого ущерба, который мы так долго терпим. Поверьте, воистину, шурин, мы более не в силах это выносить. Дух святой да осенит вас!»{1058}

Лихорадочное желание вернуть сына и избавиться от угрозы вторжения заставило короля отправить копии этих писем папе, указав, что королева проживает в одном доме с Мортимером, и побуждая его сделать внушение по этому поводу королю Карлу. Он также жаловался на Ричмонда, который, по его словам, стакнулся с его врагами и помогает им.{1059}

Начиная с этого момента Эдуард и его советчики, ради спасения лица, дабы избежать унизительных разговоров о том, что королева оставила его, стали притворяться, будто французский король удерживает Изабеллу против ее воли.{1060} Но примерно в то же время Эдуард отдал часть земель королевы в Корнуолле епископу Стэплдону{1061} — верный признак, что он более не надеялся примириться с нею. Гавейну Кордье отказали в пенсии{1062}, а 28 июня король присутствовал при том, как вскрыли сокровищницу Изабеллы в Тауэре, и приказал изъять оттуда деньги на свои собственные нужды.{1063}

В июле, для того, чтобы нанести упреждающий удар своим врагам и выразить недовольство тем, что Карл дает убежище Изабелле, Эдуард объявил войну Франции. Его вербовщики в Восточной Англии 5 июля получили приказ набрать 3000 человек в экипажи для флота, курсирующего вдоль восточного побережья.{1064} Затем, 6-го и 18-го, он велел своему флоту перехватывать и атаковать французские суда в Ламанше{1065}, а 21 июля велел назначить надзирателей за имуществом французских граждан в каждом графстве.{1066} Было выдано несколько приказов на арест любых французов, какие найдутся в Англии.{1067} В конце месяца король ввел в каждом графстве систему рекрутирования солдат и распорядился подновить укрепления своих замков в Уэльсе.{1068} Валлийский противник Мортимера, Рис ап-Гриффид, получил приказ поднять против него войска.{1069}

Деспенсеры были теперь еще более непопулярны в Англии, чем прежде, озлобленные нападки на их сторонников участились{1070}, и все же Хьюго-младший поднимался все выше, был в еще большем фаворе у короля.

«Влияние сэра Хьюго Деспенсера и привязанность к нему короля возрастали день ото дня. Он так завладел королем, что вся страна диву давалась. И ничего нельзя было сделать при дворе без согласия сэра Хьюго. Вел он себя как человек жестокий и порочный, за что его крепко ненавидели. Но никто не осмеливался возражать или жаловаться вслух».{1071}

Благоволение Эдуарда распространялось также на жену Деспенсера, Элинор де Клер, — Найтон пишет, что с нею обращались, как с королевой. Уильям Капеллани, хронист из Эно, утверждает, что Элинор к этому времени стала любовницей Эдуарда, и этому вторит аналогичное утверждение, относящееся к 1322-1323 годам, из не слишком надежного источника — «Хронографа королей французских» («Chronographia Regum Francorum»). Счета королевского двора за 1326 год показывают, что король посещал Элинор часто и посылал ей подарки — драгоценности и золотые безделушки.{1072}

Однако слухи исходят только из враждебных и не слишком достоверных фламандских источников. Кроме того, Элинор всегда явно была любимой племянницей Эдуарда, и период ее «восхождения» точно совпадает со временем преуспевания ее мужа, который оказывал преобладающее влияние на короля. Потому нет ничего удивительного в том, что Эдуард, из родственной привязанности и желания порадовать Хьюго, выказывал его жен особую обходительность, несоразмерную с ее реальной значимостью. Легко также представить себе, как могли перетолковать эти отношения те, кто предпочитал думать об Эдуарде плохо.

Есть и другая вероятность: Эдуард мог быть вовлечен в странный сексуальный треугольник с Хьюго и Элинор, и образоваться он должен был задолго до этих событий. Но тогда странно, что в английских хрониках не осталось никаких слухов об этом, а Изабелла и Мортимер не извлекли из этого факта никаких политических дивидендов — при том, что все прочие аспекты жизни Деспенсера они активно использовали.

Сведения о действиях Изабеллы во Франции постоянно просачивались в Англию, где многие испытывали беспокойство по поводу того, что королева «задерживается и удерживает сына во Франции против воли его отца. Одни считали, что их обоих удерживают против воли, другие уверяли, будто королеву соблазнили запретные объятия Роджера Мортимера и что она сама не желает возвращаться, предпочитая оставаться с ним и другими, кто был изгнан из Англии и находился во Франции».{1073}

Известия о союзе королевы с Мортимером воодушевили тех, кто был сыт по горло режимом Деспенсеров. «Все бароны и благоразумные люди в государстве видели, что терпеть это более нельзя, и его порочное, наглое поведение невыносимо». Вскоре Изабелла вступила в тайную переписку со многими из недовольных. Она уже заручилась поддержкой ряда знатных особ и епископов — среди них наиболее заметными были Ланкастер и Норфолк{1074}, — а также направила в Англию своих агентов, чтобы усилить брожение в обществе. В июне король впал в панику, когда ему сообщили, что в Восточной Англии (на этой территории базировалось могущество Норфолка) проходят «тайные встречи».{1075} К лету, в значительной степени благодаря скрытным усилиям друга Мортимера, епископа Орлитона, в Англии возникла и стала быстро разрастаться партия сторонников королевы, настроенная свергнуть не только фаворитов, но также и короля.

Примерно в то же время Изабелла получила срочное послание от каких-то баронов из Англии, которые

«тайно обсудили дело между собою и решили направить к ней письмо и просить вернуться. Они внушили ей, что если ей удастся каким-то образом собрать войско, хотя бы тысячу человек, и если она возьмет сына и всех своих спутников с собой в Англию, то они станут на ее сторону и посадят его на трон, чтобы тот правил под ее руководством. Ибо они не могли более и не хотели выдерживать всеобщий развал в стране и дурные поступки короля, которые все были совершены по указке сэра Хьюго и его приспешников».{1076}

Прочтя такие слова, Изабелла должна была окончательно убедиться в наличии поддержки своему делу и в оправданности выступления против слабого и тиранического правителя: она окажется освободительницей угнетенного и возмущенного народа от тирании, а саму себя освободит от постылого брака и от преследований мстительного Деспенсера.

Вооружившись этой убежденностью, она обратилась к королю Карлу, «который охотно выслушал ее и посоветовал смело идти вперед, обещая помочь, снабдив ее военной силой, сколько потребуется, и одолжив необходимое количество золота и серебра».{1077} Но предложение Карла не могло быть вполне искренним: у него не было никакого желания воевать с Англией на два фронта, поскольку он уже основательно увяз в Гаскони, а кроме того, чувствовал себя неважно из-за того, что дал приют сестре — теперь, когда ее отношения с Мортимером становились слишком заметными.

Не осознавая, что она теряет поддержку Карла, Изабелла продолжала «обеспечивать свое будущее всеми возможными способами. Иона тайно искала поддержки у знатнейших баронов Франции, которым она более всего доверяла и которые охотно помогли бы ей — то есть тех, на кого она считала возможным положиться. Затем она направила послание баронам Англии, которые поддерживали связь с нею. Но это не укрылось от глаз сэра Хьюго Деспенсера», и вскоре положение Изабеллы ухудшилось.{1078}

В июле по Франции разошелся слух, что Эдуард, по совету Деспенсеров, объявил королеву и принца вне закона, как мятежников и предателей, и велел обнародовать свое решение в Лондоне, заявив, что если бы они теперь вернулись в Англию, то не избежали бы казни. Согласно другому слуху, король велел Ричмонду убить Изабеллу и ее сына, но бог не допустил этого. Россказни эти были безосновательны, но король предупредил, что если Мортимер вернется в Англию, его там ждет неминуемая смерть.{1079}

Сверх этого Изабелле предстояло вскоре получить сокрушительное известие о том, что папа отвернулся от нее; мольбы Эдуарда тронули его, а связь королевы с Мортимером приобрела скандальную известность, поэтому понтифик решил встать на страже ортодоксальной морали. С этой целью он написал Карлу IV, порицая его за то, что дал приют любовникам, и приказал, под угрозой отлучения, более не потакать их греху и не давать им убежища.

Получение эдикта папы подтолкнуло Карла к решительным действиям. Есть указания на то, что его сочувствие к сестре с некоторого времени начало убывать, и он, возможно, уже пришел к выводу, что события вырываются из-под его контроля из-за поддержки, оказанной им Изабелле. Во-первых, его могли мучить угрызения совести после получения письма от Эдуарда II. Затянувшееся пребывание Изабеллы во Франции не только лишало его всякой надежды на урегулирование с Англией гасконского вопроса, но также вызывало у Карла личное недовольство королевой, позволившей себе супружескую измену; ведь за такое же преступление его первую жену развели с ним и заточили, а потому связь Изабеллы с Мортимером должна была сильно тяготить его.{1080}

Во-вторых, согласно Фруассару, Деспенсер, осознавая, что контакты Изабеллы с английскими диссидентами и изгнанниками пророчат ему катастрофу, прибегнул к подкупу (посредством некоего виноторговца), чтобы подорвать доброе отношение к ней советников Карла IV и попытался убедить их силой выдворить Изабеллу в Англию; он даже написал самому Карлу, предупреждая, что королева замышляет предательство против своего господина. Это впоследствии стало одним из пунктов обвинения, выдвинутого Изабеллой против Деспенсера.{1081} Эдуард был, видимо, причастен к подкупу, затеянному Деспенсерами: об этом свидетельствует сердитая жалоба, направленная им графу Эно в конце мая, вероятно, по поводу случившегося незадолго до того захвата корабля, который перевозил серебро Деспенсеров во Францию.{1082}

Большинство хронистов верили, что Деспенсеру удалось убедить Карла IV отказать Изабелле в поддержке и отправить ее в Англию; Фруассар говорит, что «за короткое время король Франции и весь его малый совет настолько же охладели к намерению помочь королеве в ее путешествии, насколько недавно горячо желали этого».{1083} Однако, судя по дальнейшему поведению Карла, он вел намного более сложную игру.

В-третьих, Карл, вероятно, узнал об аресте в Англии двух агентов Мортимера. Они признались, что участвовали в заговоре с целью погубить Эдуарда II и Деспенсеров посредством колдовства — заплатили какому-то колдуну в Ковентри за то, чтобы он воткнул булавки в восковые фигурки, изображающие намеченные ими жертвы.{1084} К тому же это был уже не первый случай, когда Мортимер подсылал в Англию убийц.

А теперь папа настроился против Изабеллы.

По Фруассару, «когда король Карл прочел эти письма, он весьма обеспокоился» и «отвернулся от своей сестры», приказав, чтобы «ей дали ознакомиться с их содержанием, так как сам он долгое время не разговаривал с нею». Затем он внезапно вызвал ее к себе и сказал, «как нельзя более определенно и ясно, чтобы она смирилась и отказалась от своего замысла. Когда королева услышала эти слова, она, естественно, была удивлена и ошеломлена, и поняла, что король теперь настроен против нее, ибо что бы она ни говорила, он не желал изменить свое решение или возобновить помощь ей. И так она оставила его, в грусти и печали, и возвратилась в свое жилище. Но она не отказалась от своих планов, и король, разгневавшись, что она не прислушалась к его словам», направил послание, «приказывая ей немедленно покинуть его королевство, иначе он заставит ее уехать с великим позором».

«Когда королева получила это суровое и презрительное послание от брата, она сильно встревожилась». Тревога ее еще более возросла, когда она услышала, что Карл повелел «у всякого, кто будет говорить в пользу его сестры, королевы Англии, отобрать земли и самого его изгнать из королевства. Услышав это, королева стала печальна, как никогда, и не без причин. Она не знала, что ей думать, как поступить, ибо все было, притом уже давно, против нее, и те, кому следовало бы прийти ей на помощь, оставляли ее из-за злых наветов. Она впала в отчаяние, ни в чем не находила утешения и не знала, как быть и что с нею будет дальше. И она много молилась и просила у Господа помощи и наставления».{1085}

Почти все французские сторонники немедленно оставили Изабеллу. Единственный, кто остался ей верен, был «ее милый кузен Робер д'Артуа», который тайно явился «глубокой ночью предупредить Изабеллу о грозящей опасности» и сказал «весьма правдиво, что если она не станет вести себя осмотрительно, брат-король отошлет ее вместе с сыном обратно к мужу, так как королю Франции не нравится, что она так долго живет вдали от мужа. Это испугало королеву еще сильнее, чем все прочее, поскольку она предпочла бы умереть, лишиться рук и ног, чем вновь попасть под власть мужа и сэра Хьюго».

Робер «крепко уговаривал ее уехать на имперские земли и отдаться под покровительство кого-нибудь из независимых германских князей, особенно Гильома, графа д'Эно, чья супруга приходилась двоюродной сестрой Изабелле», а сам он выказывал дружеское расположение к Мортимеру. «Итак, она решила покинуть Францию и направиться в Эно, навестить графа Гильома и его брата, мессира Жана, которые были весьма почитаемыми рыцарями с отменной репутацией. Она надеялась найти у них утешение и добрый совет». Королева «сообщила своим людям об этом решении, велела собрать вещи как можно более скрытно и, расплатившись за все, что приобрела, покинула свое жилище насколько можно было спешно и тихо, вместе с сыном, братом ее мужа, графом Кентом (в то время решительно ставшим на ее сторону), Роджером Мортимером и другими английскими рыцарями».{1086}

Возможно, Изабелла заранее договорилась, что будет искать убежища в Эно, если оставаться во Франции станет неудобно. К тому моменту уже было условлено, что Эно послужит стартовой площадкой для задуманного вторжения, и Мортимер, как только покинул Париж, направился прямо туда, а Изабелла в сопровождении Кента — в Понтье, на земли своего приданого, где принялась собирать деньги.{1087} Очевидно, она знала, что после Понтье ее хорошо примут в Эно; кроме того, ее присутствие должно было облегчить Мортимеру приготовления к походу.

Некоторые авторы утверждают, что о необходимости бежать из Франции Изабеллу предупредил Ричмонд после того, как получил письмо от короля Эдуарда, в котором тот «частным образом» побуждал его убить и королеву, и принца Эдуарда. Помня о том, как Эдуард тосковал по сыну, это утверждение следовало бы считать абсурдом, хотя вполне возможно, что угрозы жизни королевы в то время раздавались. Мы видели, как еще до ее отъезда из Англии Изабеллу предупреждали, что Деспенсеры хотят ее смерти, а позже она утверждала, что и сам король угрожал убить ее.

Как ни странно, Карл IV не сделал ни малейшей попытки преследовать Изабеллу; он также не выдал ее Эдуарду II, не разгласил сведения о том, каковы ее планы и где она находится. Напротив, он намеренно собрал флот якобы для вторжения у берегов Нормандии, отвлекая Эдуарда от истинного направления, с которого исходила угроза — от Эно.{1088} Мы можем быть уверены в том, что Карл знал все о возобновленном альянсе между графом Гильомом и королевой и потому наверняка понимал, что наделе его сестра без поддержки не останется. Соответственно ему почти не требовалось самому делать для нее что-либо.

Таким образом, получается, что Карл, продемонстрировав подчинение указаниям папы и избежав как отлучения, так и скандала, продолжал тайно поддерживать Изабеллу. Меры, принятые им против нее, очевидно, были блефом, предназначенным успокоить папу и обмануть Эдуарда II — возможно, именно Карл также направил к Изабелле Робера д'Артуа с предложением уехать в Эно.{1089} Из того, что случилось вскоре после этого, мы можем сделать вывод, что Изабелла ничуть не сомневалась, какую роль играет Карл, и тайно поддерживала связь с ним.

* * *
По-видимому, между любовниками было условлено, что Изабелла занимается политическим обеспечением, а Мортимер присматривает за практическими приготовлениями к вторжению.{1090} Около 24 июля Мортимер был в Зеландии «на службе у королевы Изабеллы»; в этот день граф Гильом приказал тамошнему начальнику порта оказывать ему всяческое содействие при заготовке провианта и найме флотилии кораблей, которая должна была собраться к 1 сентября между Роттердамом и Дордрехтом, портами, предоставлявшими наибольшие удобства для флота.{1091}

Из Понтье Изабелла направилась на восток через Вермандуа в Камбрэ, в плодородном и процветающем графстве Эно. «Когда она оказалась на территории [Священной Римской] Империи, то почувствовала себя намного лучше». Оттуда она поехала на север в Остревант, где поселилась в замке Бриженкур близ Валансьена. Он принадлежал «бедному рыцарю по имени сэр Юстас д'Амбретикур, который радушно принял ее и старался развлекать, как мог, так что впоследствии королева и ее сын пригласили этого рыцаря с женой и всеми его детьми в Англию и наделили всевозможными пожалованиями».[92]

Граф Гильом и его брат Жан д'Эно в то время пребывали в Валансьене и вскоре узнали о приезде Изабеллы в Эно. Сэр Джон[93] был «женатый человек и отважный рыцарь»,[94] но в то время был «очень молод и жаждал славы, словно странствующий рыцарь», поэтому он «сел на коня и, сопровождаемый лишь несколькими особами, выехал из Валансьена и вечером прибыл туда, где остановилась королева, чтобы оказать ей должные почести и выказать уважение». Фруассар, дающий весьма романтизированную версию этого события, уверяет, будто Изабелла была в сильно расстроенных чувствах и при виде сэра Джона расплакалась и стала жаловаться ему на свои беды.

Выслушав ее, сэр Джон рыцарственно решил бороться за дело этой опечаленной дамы. «Госпожа, — сказал он, — перед вами рыцарь, готовый, если понадобится, умереть за вас, даже если все прочие вас оставят. Посему я сделаю все, что в моих силах, чтобы привезти вас благополучно в Англию с вашим сыном и восстановить ваши права с помощью ваших друзей в той земле. И я, и все те, на кого я могу повлиять, рискнут своими жизнями ради вас, и мы соберем достаточное войско, если Господу будет угодно!»

Полная благодарности, Изабелла хотела было опуститься на колени перед сэром Джоном, но тот поднял ее со словами: «Боже упаси, чтобы королева Англии становилась на колени перед своим рыцарем! Утешьтесь, государыня, и обрадуйте всех ваших спутников, ибо я не нарушу своего обещания. Вам следует теперь отправиться на встречу с моим братом и вашей кузиной, графиней, и со всеми их милыми детьми, которые будут рады видеть вас — я слышал, как они говорили об этом».

«Сударь, — ответила Изабелла, — вы проявили ко мне больше доброты и сочувствия, чем весь прочий свет; и я благодарю вас пять тысяч раз за то, что вы пообещали с такой учтивостью. Я и мой сын будем навеки обязаны вам, и если со временем мы восстановим свое положение, как я надеюсь, милостью Божией и вашим старанием, вы будете щедро вознаграждены». Затем сэр Джон отправился в близлежащее аббатство Денэн. На следующий день, после мессы, он возвратился в Бриженкур, чтобы сопроводить Изабеллу в Мои. Собравшись уезжать со всей своей свитой, она сказала сэру Юстасу и госпоже д'Амбретикур, «что настанет однажды время, когда она и ее сын смогут отблагодарить их за гостеприимство и пригласить к своему двору».{1092}

Сэр Джон и королева прибыли в Мон к 3 августа, когда она подтвердила соглашение между Мортимером и графом Гильомом, согласно которому Гильом обещал ссудить войскам вторжения 140 судов, а Изабелла обещала выплатить из своих доходов от Понтье финансовую компенсацию за возможные потери; Карл IV согласился выступить ее гарантом.{1093}

В тот же день в лондонском Тауэре скончался Мортимер из Черка. Поговаривали, что его уморили голодом в мрачной камере тюрьмы. Адам Орлитон справил погребальную службу в аббатстве Уигмор 14 сентября.{1094} Роджер Мортимер должен был унаследовать земли своего дяди — но их, разумеется, объявили конфискованными. Теперь у Мортимера появилась еще одна веская причина искать отмщения Деспенсерам.

* * *
Граф Гильом поспешил пригласить Изабеллу и ее сына в Валансьен, «где их радостно и радушно приняли» хозяева города и горожане. Граф принял королеву в большом зале с галереями, в Голландском дворце, — это было великолепное помещение с полом, выложенными плитками, шестью застекленными готическими окнами и роскошной красной обивкой стен. Когда Изабелла устроилась в отведенных ей покоях, графиня Жанна явилась навестить ее «и оказала все возможные почести и уважение»; она также взяла на себя оплату всех расходов королевы на протяжении ее пребывания в Эно.{1095} Граф также нанес ей визит, хотя страдал от подагры и мог ездить верхом «лишь с трудом».{1096}

Визит Изабеллы длился восемь дней (а не три недели, как утверждает Фруассар), и в эти дни она «пользовалась почетом и побывала на благородных празднествах». Граф был в восторге, когда Изабелла официально попросила у него руку одной из его дочерей для своего сына{1097}, и были приняты меры, чтобы принц Эдуард, «юноша весьма обаятельный и многообещающий»{1098}, проводил как можно больше времени в обществе четырех выживших дочерей графа — Маргариты, Филиппы, Жанны и Изабеллы. Вскоре, если верить Фруассару, стало очевидно, что мальчик был «особенно увлечен и смотрел глазами любви на Филиппу, а не на остальных. И девушка также отличила его и старалась бывать в его обществе больше, чем ее сестры. Так я слыхал самолично из уст нашей доброй государыни».

Когда настало время королеве и ее сыну уезжать из Валансьена, и Изабелла, и Эдуард «обнялись со всеми девицами по очереди, а госпожа Филиппа, когда настал ее черед, разразилась слезами». Ее спросили, в чем дело, и она ответила: «„Мой милый кузен из Англии покидает меня, а я уже так привыкла к нему!" Тогда все присутствующие рыцари рассмеялись»{1099}, а кое-кто, быть может, многозначительно улыбнулся, зная, что эта детская привязанность соответствует намерениям взрослых. Этот брак был для Изабеллы не только политической необходимостью, но также средством покрепче привязать к себе сына, и эта связь должна была стать тем прочнее, если он будет благодарен матери за то, что нашла ему невесту, пробудившую в нем любовь. Надежда на брак с Филиппой могла также помочь мальчику забыть, что, беря себе невесту из Эно, он нарушает повеления своего отца.

* * *
Все еще ожидая вторжения из Франции, король Эдуард 4 августа назначил ответственных, чтобы прочесать все побережье. Сам он был занят, объезжая свое государство, посещая города и замки, пытаясь заручиться поддержкой знати. К 10 августу была подготовлена система сигнальных огней, а двумя днями позже король приказал собрать в Портсмуте ряд больших кораблей.{1100}

Эдуард оказался не настолько глуп и неосведомлен, как полагал Карл IV, поскольку наблюдение было установлено также и на восточном побережье. 16 августа начались приготовления, чтобы к 21 сентября в Оруэлле собрался флот. Видимо, разведка у Эдуарда была поставлена хорошо, так как дата начала вторжения и место высадки были определены с поразительной точностью.

Ссылаясь на то, что король Франции якобы «задерживает» королеву и принца Эдуарда, а также «лелеет» английских изгнанников, 26 и 29 августа Эдуард приказал бросить в тюрьмы всех французских подданных, еще оставшихся в Англии.{1101} Деспенсер тем временем предусмотрительно взял у своих банкиров 2000 фунтов наличными.

Вернувшись в Мон 17 августа, Изабелла заключила соглашение со своими подданными в Понтье, согласно которому они должны были обеспечить ей финансовую поддержку для организации вторжения; оно было скреплено печатью 5 сентября в Острельте, и Карл IV снова выступил как гарант королевы.{1102} Теперь королева занялась сбором денег и людей для вторжения, готовилась к поездке в Англию и приводила в порядок свои дела. В это время к ней присоединились многие заметные личности, в том числе сэр Уильям Трассел, клиент Мортимера Саймон Берфорд (или Бересфорд) и знаменитый фламандский шевалье Вальтер де Манни. Прибыло несколько гасконцев, а город Байонна прислал в распоряжение королевы тридцать пять моряков, что вызвало сильное неодобрение в герцогстве.{1103}

Все еще в Моне, 27 августа, Изабелла сделала шаг, не допускавший возврата к прежней жизни: она подписала договор, предусматривающий помолвку принца Эдуарда с дочерью графа Эно. Приданым принцессы были войска, деньги и корабли, которые предоставлялись королеве еще до свадьбы; Изабелла со своей стороны обещала, что брак будет заключен не позднее, чем через два года, а также, при условии, что она обретет власть в Англии — что давний спор с Эно о морских владениях будет разрешен к обоюдному удовлетворению.{1104}

Затем королева отправилась в Брабант, чтобы набрать войска. Между тем наемники со всей северной Европы стекались в Дордрехт, главный сборный пункт. Их появление стало возможно благодаря как неустанными усилиям Мортимера за предыдущие три года, так и недавним стараниям сэра Джона привлечь Изабеллу в Эно. Этот последний оказался действительно полезен: сэр Джон оказался не единственным, кто видел в ней даму, попавшую в беду. Бюргеры Малина (Мехе-лен) и Диета также были тронуты ее горем и прислали военные отряды, оружие и продовольствие для войска. Королева отблагодарила их за это, как только у нее появилась такая возможность.{1105}

Находясь в Брабанте, Изабелла узнала, что туда прибыл посол ее мужа, Уильям Вестон, по дороге домой из Авиньона. Видимо, опасаясь, как бы он не рассказал Эдуарду о том, что видел, она, похоже, уговорила Джона III, герцога Брабантского, задержать Вестона на некоторое время, что вызвало несколько невнятных жалоб со стороны Эдуарда II.{1106}

Сэр Джон из Эно, верный своему слову, неутомимо трудился в пользу Изабеллы. Он написал всем своим знакомым рыцарям в Эно, Брабанте и Богемии, и многие ответили на его призывы «из любви к нему; хотя многие также отказались, как он ни уговаривал». Сэр Юстас д'Амбретикур был среди тех, кто ответил на призыв. Однако решимость сэра Джона лично сопровождать войска вызвала недовольство у его брата-графа, который счел это желание слишком «дерзким и гибельным ввиду постоянных раздоров между баронами и простолюдинами Англии, а также из-за того, что англичане вообще плохо расположены к иноземцам, которые одерживают верх над ними и захватывают их страну». Граф Гильом предостерегал брата, что он может более не вернуться домой. Но тот «не поддавался уговорам».

«Я твердо уверен, что эта дама и ее сын были изгнаны из своего королевства несправедливо, — сказал он старшему брату. — Если помощь страдающим служит ко славе Господней, насколько же приумножится она, когда помогают и поддерживают дочь короля, которая происходит из царственного рода и к тому же приходится родственницей нам?» Он настаивал, что «мы умираем только раз, и смертью нашей распоряжается Господь. Я пообещал благородной госпоже сопроводить ее в ее королевство, и буду стремиться к этому хоть бы и до смерти. Ведь умереть можно где угодно точно так же, как рядом с этой благородной дамой, которую заставили покинуть свою страну, а святой долг всякого рыцаря заключается в том, чтобы помогать дамам, попавшим в беду, особенно когда они сами молят об этом». И добавил взволнованно: «Я готов бросить все здесь, принять крест и отправиться к язычникам, если мы позволим этой доброй госпоже уехать без утешения и помощи!»{1107}

Услышав это, граф больше с ним не спорил.

* * *
Эдуард прибыл в Порчестер, где собирался его флот, 30 августа. На следующий день он отправил приказ Оливеру Ингхему, недавно назначенному сенешалем Гаскони, прекратить всякую поддержку королевы — но Ингхем не подчинился и поспешно направился на север, чтобы присоединиться к ней, за что впоследствии был ею вознагражден. Начиная с этого момента Ингхема считали человеком Мортимера.{1108}

2 сентября Эдуард приказал своему сводному брату Норфолку и другим лицам, занятым вербовкой войск в Восточной Англии, набрать к 21 сентября 2000 человек для защиты порта Оруэлл в Саффолке от вторжения. И на этот раз чутье его не подвело, но, как ни странно, он не довел до конца собственных начинаний, и сбор войск так и не состоялся; возможно, в этом отчасти сказались тайные происки Норфолка в пользу королевы. Примерно в то же время король отправил эскадру, чтобы атаковать французский флот в Нормандии, но его корабли были отброшены обратно.{1109}

7 сентября Изабелла прибыла ко двору Гильома V в Дордрехте, а на следующий день граф и его жена устроили для нее какие-то развлечения.{1110}

Тем временем епископ Эйрмин возвратился в Англию и укрылся в убежище. Узнав, где он находится, король попытался выманить епископа в Лондон, но Эйрмин продолжал ускользать от него.{1111} Он все еще не получил доходы, положенные ему по чину, и, не ответив на прежние призывы Эдуарда, не мог рассчитывать на теплый прием.

10 и 12 сентября Эдуард приказала эскадре занять боевые позиции в Хьюнстантоне у северного побережья Норфолка, а также направил небольшие флотилии охранять подходы к Орфорду и Тэйнету. Затем 16 сентября он выехал из Порчестера в Лондон и расположился вместе с Деспенсерами в Тауэре.{1112}

Изабелла 11 сентября пообещала заплатить за эксплуатацию и ремонт кораблей, одолженных ей.{1113} Она поехала вместе с графом Гильомом и его двором в Роттердам, вместе с ними покинула город 13 сентября и к 16 сентября перебралась на 14 миль западнее, в порт Бриэль на реке Маас. Здесь к ним присоединились сэр Джон д'Эно и отряд рыцарей. В расходных книгах графини Жанны последнее упоминание об Изабелле в Бриэле относится к 20 сентября — но она, вероятно, еще была там 21-го, когда туда прибыл Мортимер.{1114} К этому моменту королева, очевидно, успешно завершила тайные переговоры с Робертом Брюсом.{1115}

Фруассар утверждает, что Изабелла простилась с графом Гильомом и его семьей 22 сентября в Валансьене, но он расположен более чем в 110 милях к югу от Дордрехта и Бриэля: двор Эно не мог перебраться туда за день, да и не было у Изабеллы никаких резонов уезжать так далеко от Дордрехта. Прощальные слова были, несомненно, произнесены в Бриэле 21-го; Изабелла расцеловалась с графом и графиней и поблагодарила «горячо, смиренно и мило за их доброту и благородное гостеприимство».{1116}

Хотя Фруассар утверждает, что сэр Джон д'Эно сопровождал Изабеллу в Мон, то есть примерно на 15 миль от Валансьена, на самом деле он проводил ее в Дордрехт, где уже собрались войска вторжения. Королеве прислуживала графиня Гаронн и другие знатные дамы, которым предстояло сопровождать ее в Англию. Для перевозки людей, багажа, лошадей и провианта в порту уже были подготовлены девяносто пять кораблей.{1117}

Численность войска королевы, которое состояло в основном из фламандских, немецких и богемских наемников, определяют по-разному: Уолсингем называет цифру 2757 человек, автор из Лэйнеркоста — 1500, Фруассар — 700, а хроника из Мо — 500. В «Бруте» просто сказано, что войско было очень невелико: видимо, Изабелла и Мортимер предвидели существенное увеличение числа своих сторонников, как только они прибудут в Англию. Отряд из Эно, числом в 700 человек, согласно большинству авторов, находился под командованием сэра Джона; Мортимер возглавил остальных — военные суда королевы, прочих наемников, а также английских изгнанников, среди которых были Кент, Ричмонд и Генри де Бомонт.{1118}

22 сентября, «когда поднялся хороший ветер», все они «вверились Господней воле», подняли якоря и вышли из Дордрехта в Северное море.{1119}


8. «Приветствуем во имя Господа вас, государыня, и вашего сына»

Они плыли с попутным ветром, не встретив никакого сопротивления со стороны английского флота, поскольку моряки Эдуарда либо оказались в каком-то другом месте, либо взбунтовались и отказались сражаться, «ибо сильно гневались на сэра Хьюго Деспенсера».{1120} Затем их флот попал в шторм, «из-за чего они сбились с курса и два дня не знали, где находятся. И в этом Господь был милостив и помог им: он чудесным образом изменил их курс. Случилось так, что спустя два дня шторм улегся, и моряки увидели берег Англии. Они с радостью направились к нему и высадились на песках открытого побережья»{1121} перед самым полуднем 24 сентября 1326 года. Современные описания утверждают, что высадка произошла либо в Оруэлле, либо в Гарвиче — но более вероятно, что это случилось на эссексском берегу реки Оруэлл{1122}, если учесть, что высадившиеся отправились на ночлег в близлежащий Уолтон.{1123}

«Как только королева благополучно ступила на сушу, ее рыцари и слуги устроили для нее подобие дома, открытого с одной стороны, из четырех ковров, и там они разожгли для нее большой костер».{1124} Поначалу «они не знали, в какой части Англии находятся, в дружественную или враждебную местность попали»{1125}но, расспросив местных жителей, выяснили, к своему облегчению, что эта земля принадлежит Томасу Бразертону, графу Норфолкскому.

Выгрузка людей, лошадей и провианта длилась три часа{1126}, и королева за это время написала обращения к гражданам Лондона, а также других городов, больших и малых, в которых заявляла, что вернулась домой, чтобы отомстить за убийство Ланкастера и избавить страну от Деспенсеров и Роберта Болдока, врагов королевства, и просила помощи в этом предприятии.{1127}

Упоминание о Ланкастере было сделано, возможно, по просьбе дяди Изабеллы, Лестера, который предложил свою поддержку не только ради свержения ненавистного режима, но также ради мести за смерть брата. Он был важным союзником, королева не могла позволить себе потерять его, и с самого начала его влияние стало преобладающим. Изабелла могла под давлением обстоятельств отвернуться от Томаса Ланкастера, но ее потрясла история его суда и казни — в конце концов, он был ее дядя и принц королевской крови. Кроме того, она отлично знала, что его теперь почитают в Англии как настоящего святого и мученика. То, что ее предприятие связывали с этой могущественной легендой, имело огромную политическую ценность, — еще одна причина, по которой пришельцам с континента стоило идентифицировать свои цели с делом Ланкастеров.

По окончании высадки флот, доставивший мятежников, отправился обратно в Эно.{1128} После полудня прибыл граф Норфолкский, чтобы сопроводить Изабеллу в свой приморский замок Уолтон-он-Нейз[95], где она провела ночь. Здесь к ней присоединилось множество баронов, рыцарей и дворян Восточной Англии, а также тайных сторонников «несогласных».{1129}

Томас Бразертон хорошо выполнил свою работу: спустя три дня после высадки Изабеллы к королю в Норфолке явилось с войском лишь пятьдесят пять человек.{1130} Это стало предвестием грядущих потрясений и началом одного из самых драматических эпизодов английской истории.

На следующее утро королева, все еще облаченная во вдовьи одежды, «как будто паломница», повела свое войско «с развернутыми знаменами» в Берисент-Эдмундс за 30 миль. В «первом же городке», попавшемся ей на пути (вероятнее всего, это был Ипсвич), «она обнаружила все дома в исправности и полные провизии, но все жители бежали».{1131} В Бери ей предоставили приют в доминиканском аббатстве, где она обнаружила 800 марок, оставленных на хранение Херви Стонтоном, одним из судей короля, и немедленно конфисковала их.[96]

Тем временем авангард королевы «прошелся по области, присваивая весь скот и продукты, какие могли найти; и владельцы последовали за ними, горько сетуя, и предстали перед королевой, которая спросила у них, какова честная цена их добра. И когда они назвали цену, она щедро расплатилась с ними всеми звонкой монетой. Людям так понравилось ее поведение, что они стали обильно снабжать ее провизией».{1132} Таков был лишь один из многих примеров умения Изабеллы устанавливать связи с народом, — умения, которым ей предстояло часто пользоваться в последующие несколько недель.

Известие о вторжении распространилось быстро, и реакция на него была неоднозначной. «Одни заявляли, будто [королева] предала короля и королевство, другие — что она поступила так ради мира и благоденствия королевства».{1133} Однако очень скоро общественное мнение полностью склонилось на ее сторону.

Посетив гробницу святого Эдмунда и позволив своим солдатам отдохнуть, королева проехала еще 30 миль к западу, до Кембриджа. Куда бы она ни направлялась, «все проявляли к ней благожелательность», и простые люди толпами стекались под ее знамя.{1134} Весть о ее прибытии быстро «разошлась по всей стране и достигла тех, кто давно поддерживал связь с королевой и звал ее вернуться. И они немедленно собрались в путь, чтобы повидаться с нею и ее сыном, которого хотели сделать своим государем».{1135}

В Кембридже Изабелла провела три дня, заняв приорат Барнуэлл, главный королевский странноприимный дом в этом городе.[97] Там же, в Кембридже, к королеве присоединились многие вельможи и ряд епископов, в том числе Орлитон Херефордский, Бергерш Линкольнский, Хотем из Эли и Бомонт Даремский, а также Александер Бикнор, архиепископ Дублинский.{1136} Орлитон снабдил Изабеллу немалой суммой на расходы, Бергерш убедил собратьев-епископов щедро жертвовать ради дела королевы, а Хотэм помог собрать людей.{1137} Бейкер, чьи симпатии неизменно принадлежали Эдуарду II, впоследствии едко назвал этих епископов «жрецами Ваала, сообщниками Иезавели».

Епископы избрали в качестве своего представителя Орлитона, и он заверил королеву и ее и лордов, что их дело правое, «сказав, что для королевства будет лучше, если короля заставят подчиниться решению столь большого собрания знатных людей, съехавшихся сюда».{1138}

К 27 сентября известие о вторжении королевы достигло Лондона.{1139} Король и Деспенсеры сидели за столом в королевских апартаментах Тауэра, когда спешно прибыло несколько моряков с сообщением, что королева высадилась на берег с большой армией. Это вызвало весьма слабую реакцию; Эдуарда на самом деле даже утешило сообщение о том, что королева для достижения своих целей вынуждена опираться на содействие иноземных наемников. Но когда новые, лучше информированные посланцы доложили, что у Изабеллы при себе всего 700 человек, он был поражен страхом, а Деспенсер-старший воскликнул: «Увы, увы! Мы все будем преданы, ибо, несомненно, имея столь мало сил, она ни за что не решилась бы явиться сюда, если бы не знала, что народ этой страны ее признает!»{1140}

Король немедленно издал приказ о всеобщем сборе войск{1141}, написал письма с просьбой о помощи папе и королю Франции, а также обратился с воззванием к жителям Лондона, чтобы они сопротивлялись королеве. Но на призыв откликнулось только четыре человека.{1142} Решающим фактором оказалось то, что Изабелла всегда была популярна в столице — а Эдуард потерял любовь горожан в 1321 году, когда грубо попытался отнять у них ревниво оберегаемые свободы. Потому теперь они демонстрировали неохоту содействовать ему ипредпочли бы отправиться на помощь королеве, но были вынуждены игнорировать ее письмо «из страха перед королем».{1143}

На следующий день Эдуард велел людям из своих собственных графств присоединиться к нему, «где бы он ни находился», а значит, он уже подумывал о том, чтобы покинуть Лондон.{1144} Он обратился за поддержкой также к валлийцам и даже пообещал простить заключенных и объявленных вне закона, если те станут на его сторону; в итоге свои услуги сразу же предложила сотня осужденных убийц.{1145} Он издал прокламацию, обещающую преследования всякому, кто поднимет оружие против него, и призывающую народ подняться и уничтожить войско королевы, сохранив жизнь только ей самой, ее сыну и Кенту.{1146} Затем он направил некоего Роберта Уэйтви-ла в Восточную Англию, чтобы набрать отряд для сопротивления вторжению, но Уэйтвил сумел набрать всего шестьдесят человек, которых немедленно увел… к королеве.{1147}

Король также предложил дать 1000 фунтов любому, кто принесет ему голову Мортимера{1148}, а 30 сентября он заставил архиепископа Рейнольдса прочесть у креста святого Павла (Paul's Cross) папскую буллу против «захватчиков» — хотя на самом деле она была издана семью годами ранее и обращена против шотландцев. Лондонцы выслушали буллу, храня враждебное молчание.{1149} Тем временем придворные и служащие начали покидать Эдуарда. Из всех лордов ему остались верным только Арундел, чей сын был женат на дочери Деспенсера, и Сюррей.

В тот день, исполненный страха при известии, что мятежники направляются к Оксфорду, король обратился к городу и университету с призывом о помощи против них, обещая взамен щедрые привилегии; на следующий день он велел заточить троих сыновей Мортимера в Тауэр и приказал городу Оксфорду закрыть ворота перед королевой.{1150} Но когда она прибыла туда (вероятно, 2 октября), граждане Оксфорда вышли целой процессией навстречу и радостно приветствовали ее, причем преподнесли серебряную чашу.[98] Это, наверно, принесло ей облегчение, так как она беспокоилась насчет того, как ее примут.{1151} Ведь Оксфорд был первым важным городом, к которому она подошла, а Эдуард II был первым монархом, простершим свое покровительство на университет.

Однако именно университет предложил Изабелле поддержку от всего сердца. С кафедры церкви святой Марии епископ Орлитон произнес зажигательную проповедь в присутствии королевы, принца и Мортимера, на текст из книги Бытия: «И вражду положу между тобою и женою, и между семенем твоим и семенем ее: она будет поражать тебя в голову…». Он объяснил, что имеется в виду не король, но Деспенсер, этот змей в Эдеме и «семя первого из тиранов, Сатаны, коего сокрушат государыня Изабелла и ее сын, наследный принц», явившиеся, чтобы положить конец произволу.{1152}

В Оксфорде королева поселилась у кармелитов, а Мортимер с другими военачальниками остановился в аббатстве Осни к западу от города.[99] Это означает, что Изабелла и Мортимер сознательно поддерживали дистанцию между собой, желая избежать скандала. В предприятии, начатом Изабеллой, были затронуты вопросы куда более важные и глубокие, чем сложные личные отношения — и нельзя было допустить, чтобы скандальные слухи помешали успеху или замарали праведность ее дела.

* * *
2 октября Эдуард, поняв, что в столице ему нечего рассчитывать на поддержку, и догадываясь, что «все сообщество державы» станет на сторону королевы, покинул Лондон с небольшой свитой, куда входили Деспенсеры, Арундел, Сюррей, канцлер Роберт Болдок и несколько дворцовых служащих. Король увез с собой 29 000 фунтов в звонкой монете и увел отряд лучников.{1153} Они бежали на запад, к Уэльсу, где Деспенсеру принадлежали обширные владения и можно было рассчитывать на поддержку;{1154} сам Эдуард оптимистически надеялся, что валлийцы поднимутся на его защиту, поскольку в бытность свою принцем Уэльским он пользовался немалой популярностью у населения. Охранять центр города, Сити, король поручил Стэплдону{1155}, а жене Деспенсера доверил Тауэр.{1156} В ту ночь они с Хьюго остановились в Эктоне.{1157}

Граф Лестерский также взялся за оружие ради королевы, 3 октября, выступив на Лестер, он собрал большой отряд и захватил сокровищницу Деспенсера, которая ради безопасности располагалась в тамошнем аббатстве. Затем он направился на юг, чтобы встретиться с Изабеллой.{1158}

Эдуард нигде не задерживался: 4 октября он был в Рейслине, а 5-го — в Верхнем Викомбе. К тому времени, когда он достиг Уоллингфорда (6-го числа), он решил поставить заслон против мятежников в Глостере. Но он сильно переоценивал степень поддержки, которую мог получить там.

К этому моменту Изабелла уже дошла на юге до Болдока, где велела арестовать брата канцлера, Томаса; его дом подвергся разграблению. Оттуда 6 октября она отправила второе послание к жителям Лондона; тон его сильно отличался от первого: это был призыв ко всем добрым гражданам помочь ей уничтожить Деспенсеров — или претерпеть наказание за уклонение.{1159} Она удвоила цену, назначенную Эдуардом за Мортимера, и предложила 2000 фунтов за голову Деспенсера.{1160} Затем она переехала в Данстейбл{1161}, всего в 30 милях от Лондона, где планировала собрать все свои силы перед наступлением на столицу.

7 октября Эдуард был в Фарингдоне, 8-го — в Сайренстере. На следующий день он достиг Глостера{1162}, где издал приказ об аресте Лестера и попытался — безуспешно — собрать людей.{1163} Однако уже становилось ясно, что никто особо не спешит сражаться за него{1164}, зато родственники и друзья несогласных, которых он так свирепо наказывал, активно восставали против него.

Послание королевы дошло до Лондона 9 октября и было вывешено у Элинор-Кросс («Крест Элинор») в Чипсайде; его содержание широко обсуждалось, с него снимали списки, и вскоре их стали вывешивать в окнах частных домов в знак того, что владельцы поддерживают королеву. Через день, 10 октября, Эдуард узнал, к великому своему огорчению, что Лестер с «большим отрядом вооруженных людей» присоединился к королеве в Данстейбле. «И после него стали приходить из разных мест графы, бароны, рыцари и сквайры, и собралось столько войск, что люди королевы могли чувствовать себя в безопасности. И по мере того, как они продвигались, численность их увеличивалась с каждым днем».{1165}

Король все еще находился в Глостере 11 октября, когда в отчаянии объявил, что дарует прощение всем, кто захочет пойти за ним. Потом он поехал в Вестбери на Северне, в Динском лесу, прибыл туда 12 октября, а 13-го уже был в Олнингтоне. В Вестбери у него осталось всего двенадцать лучников, и король дошел до того, что жалобно умолял их не бросать его.{1166}

13 октября архиепископ Рейнольде срочно собрал совет епископов в Ламбете, чтобы обсудить планы миротворческой встречи в соборе святого Павла. Среди присутствующих были Стратфорд, Стэплдон, Эйрмин, Хит и Стивен Грэйвсенд, епископ Лондонский. 14 октября было предложено, чтобы двое епископов отправились на переговоры с королевой, но только Стратфорд вызвался ехать добровольно. К этому времени уже становилось очевидно, что народ Лондона настроен очень плохо, и Хит предупредил архиепископа, чтобы тот не пересекал Темзу и не входил в Сити, поскольку горожане считали его ставленником короля.{1167}

Между тем это уже не соответствовало действительности. Рейнольде некоторое время назад утратил благосклонность Эдуарда, поссорившись с ним из-за сложного вопроса литургического старшинства, и уже отослал тайком королеве большие суммы денег.{1168} Истри посоветовал Рейнольдсу не выступать открыто против короля, но затаиться и выжидать, либо выработать компромиссное решение; с этой целью он мог бы «со всем почтением отправиться на встречу» с королевой и ее сыном, но если ему не удастся достичь соглашения, тогда следует укрыться в соборе.{1169} Архиепископ предпочел бы открыто объявить о переходе на сторону Изабеллы, но не спешил, опасаясь, как бы Эдуард не ухитрился все-таки победить в завязавшейся борьбе. Поэтому он учел предостережение Хита, и задуманная встреча не состоялась; он сам и большая часть его сотоварищей, оставив мысли о заключении мира, бежали из столицы. Рейнольде вместе с Хитом затворился в своем дворце в Мэйдстоне, а Стратфорд уехал на поиски королевы.{1170}

Король 14 октября был в аббатстве Тинтерн на реке Уай с Болдоком и Деспенсером-младшим — старший отправился занять Бристоль, где его ждал отнюдь не восторженный прием.{1171} В тот же день Уоллингфорд без сопротивления сдался Изабелле. Вступив в замок[100], она освободила сэра Томаса Беркли, который с 1322 года находился там в заключении вместе со своим отцом, также «несогласным», уже умершим к тому времени.

Из Уоллингфорда Изабелла разослала 15 октября прокламацию против Деспенсеров, которая была одновременно яростным обвинением в их злоупотреблениях властью и призывом к оружию:

«Мы, Изабелла, милостью Божией королева Англии, государыня Ирландии, графиня Понтье; а также мы, Эдуард, старший сын государя короля Англии, герцог Гиени [Гаскони], граф Честерский, граф Понтье и Монтрейля; а также и мы, Эдмунд, сын благородного короля Англии, граф Кентский приветствуем всех, к кому может прийти это письмо.

Поскольку всем известно, что состояние Святой церкви и королевства Англии во многих отношениях сильно ухудшилось и подорвано дурными советами и тайными происками Хьюго Деспенсера; поскольку, в силу гордыни своей и алчности, стремясь к власти и господству над всеми прочими людьми, он узурпировал королевскую власть, идя против закона и справедливости, а также долга подданного, и, прислушиваясь к дурным советам Роберта Болдока и других своих приспешников, действовал таким образом, что Святая церковь лишилась своего имущества, что противно Богу и праву, а также была многими способами подвергнута оскорблениям и бесчестию, равно как и корона Англии была унижена многоразлично посредством узурпации прав государя нашего короля и его наследников. Знатные люди королевства из-за зависти и мерзкой жестокости упомянутого Хьюго были преданы позорной смерти, из коих многие погибли без вины и причины. Другие были лишены наследства, заточены, изгнаны или высланы; вдовы и сироты были незаконно лишены прав, а народ сей страны сильно страдал от множества податей и подвергался частым, неоправданным денежным поборам, а также испытывал всяческие другие угнетения, безжалостно причиняемые; в силу всех таковых злодеяний упомянутый Хьюго проявил себя как настоящий тиран, враг Бога и Святой церкви, равно как и дражайшего нашего государя короля, и всего королевства.

И посему мы, а также те, кто находятся рядом с нами и в нашем обществе, те, кого долго держали в отдалении от доброй воли нашего государя короля лживыми наветами и злыми деяниями вышеупомянутого Хьюго, и Роберта, и их приспешников, явились в эту страну, дабы восстановить достоинство Святой Церкви и королевства, и народа сей страны, воспротивиться упомянутым бесчинствам и угнетению, а также сохранить и поддержать, насколько будет в наших силах, честь и выгоды Святой Церкви и нашего государя короля и всего королевства, как сказано выше. Потому мы просим и молим вас, ради блага всеобщего и каждого из вас по отдельности, прийти к нам на помощь открыто и честно, повсюду, где настанет для того нужное время, и применить все средства, какие найдутся в вашем распоряжении, дабы дела, изложенные выше, были исправлены как можно скорее. Ибо мы заверяем вас, что все мы и все наши спутники не намерены и не желаем сделать ничего, кроме восстановления чести и выгоды Святой Церкви и всего королевства, как вы со временем увидите, ежели будет на то воля Божья.

Дано в Уоллингфорде, 15 октября, в 20-й год правления дражайшего нашего государя короля».{1172}

В этом письме не было никаких намеков на критику короля, которого королева постоянно именует своим «дражайшим господином», как полагается любящей жене. Но почти сразу после того, как оно было написано, Изабелла, воодушевленная тем, как ее приняли в Англии, осмелилась ясно выразить свои подлинные намерения, которые раскрылись в другой зажигательной проповеди, произнесенной епископом Орлитоном в тот же день в Уоллингфорде на текст из Четвертой книги Царств: IV: 19, «Голова моя! Голова моя болит!»{1173} Он сказал собравшимся:

«Когда глава государства становится больным и немощным, необходимость заставляет устранить его, не прибегая к бесполезным попыткам применить иные средства». Другими словами, слабого короля следует устранить, «и да не поможет ему поддержка льстецов»,{1174} Остальная проповедь была посвящена яростным нападкам на Эдуарда и оправданиям мятежа королевы. Напомнив о дурном обращении с Изабеллой, о причинах, вынудивших ее оставить мужа, епископ рассказал, что «король тогда носил спрятанный в чулке нож, чтобы убить королеву Изабеллу, и говаривал, что при отсутствии иного оружия мог бы загрызть ее зубами». Как он и рассчитывал, его слова возбудили сильное возмущение против Эдуарда.{1175}

В тот день жители Лондона наконец восстали против короля и его фаворитов, горожане выражали громкими криками свою поддержку королеве и нападали на всех, кто ранее поддерживал Эдуарда и Деспенсеров. От имени королевы и принца Эдуарда они заставили Элинор де Клер сдать Тауэр, вырвали ключи из рук коменданта и освободили всех узников, в том числе и сыновей Мортимера.{1176} В королевских апартаментах лондонцы нашли десятилетнего принца Джона — его доверили заботам Элинор — и объявили его хранителем Сити и Тауэра. Затем мэра, ставленника Эдуарда, нелюбимого народом Хэмо Чигвелла, который «воздевая руки, со слезами просил пощады», привели в ратушу и заставили объявить о готовности служить Изабелле, а также предупредить, что врагам королевы и принца, оставшимся в Лондоне, не поздоровится. Чтобы доказать, что это — не пустые угрозы, толпа схватила и зверски убила писца Деспенсеров, Джона Маршала, которого считали их шпионом.{1177}

Епископ Стэплдон по окончании неудавшегося консилиума в Ламбете, помня, что король поручил ему охранять Сити, решил возвратиться в Лондон.{1178} Его прибытие совпало с разгаром бунта 15 октября, и он сразу же стал добычей лондонцев, для которых он был олицетворением режима Деспенсеров; его ненавидели также за алчность.{1179} Его дом в Темпле уже был разорен, ценности разграблены, а учетные книги епископства сожжены. Стэплдон въехал в Сити, одетый в доспех, в сопровождении всего лишь двух оруженосцев, толпа немедленно опознала его и преследовала почти до самого собора святого Павла. Он не успел достичь священного убежища — возле северного входа в собор его стащили с коня, схватили под руки и провели через церковный двор и по всем улицам до Элинор-Кросс в Чипсайде, где с него стащили кольчугу и жестоко отрубили голову мясницким ножом. С его оруженосцами поступили точно так же. Голову епископа спешно доставили королеве в качестве трофея, а с тела сорвали одежду и бросили обнаженным на улице. Позднее ему было отказано в погребении в церкви святого Клемента Датского[101] на Стренде, и тело закопали под кучей мусора «без отпевания и без священника».{1180}

Затем толпа продолжила разгром и грабежи в жилищах Арундела, Болдока, банкиров Барди и других сторонников короля и Деспенсеров. Они намеревались линчевать и своего собственного епископа Грейвсенда, но тому удалось бежать.{1181} Лондон, лишенный всякого действенного управления, впал в анархию оргии насилия и грабежа, никем не сдерживаемые, длились несколько недель; терроризированные горожане порой были вынуждены скрываться в убежищах. Торговля, естественно, замерла, и нормальная повседневная жизнь стала невозможна.{1182}

* * *
Эдуард прибыл в Чепстоу, в Монмутшире, 16 октября. Здесь, все еще оптимистически настроенный, он назначил старшего Деспенсера хранителем всех юго-западных графств Англии.{1183} А в Лондоне на следующий день, по настоянию толпы, плита с надписью в память о Ланкастере и Ордонансах была вновь установлена в соборе святого Павла.{1184}

Изабелла в эти дни, узнав о волнениях в Лондоне, посовещалась со своими баронами и повернула на запад, чтобы перехватить Эдуарда и Деспенсера. Однако ее погоня за ними превратилась в триумфальное шествие. «В каждом городе, куда они входили, им оказывали почести и устраивали пиры, и со всех сторон прибывали к ним новые подкрепления».{1185} Во время этого марша солдаты королевы «не причинили никакого ущерба стране, по разоряли только поместья Деспенсеров».

В Глостере королева поселилась в замке. Это была главная королевская резиденция в городе, она располагалась между собором и набережной, где приставали корабли; массивная крепость XII века была переделана Генрихом III в XIII веке и теперь имела большой зал для приемов, просторные палаты и личные часовни.[102] Здесь к Изабелле присоединились отряды с севера под руководством лорда Генри Перси, барона Томаса Уэйка и Генри де Бомонта. С ними прибыли также некоторые бароны Марки и валлийские отряды.{1186} Изабелла назначила Уэйка маршалом своего войска{1187}, которое достигло теперь огромных размеров.

В Глостере она также получила, явно не дрогнув, голову Стэплдона, которую преподнесли ей, «как жертвоприношение для умилостивления Дианы».{1188} Согласно одному источнику XVI века, она подавила свое недовольство и отвращение, поскольку не могла одобрить столь кощунственное убийство,[103] и выразила благодарность мэру за «недавнее пролитие крови», назвав его «превосходным примером правосудия».{1189} Затем она выступила в поход на замок Беркли, отданный Деспенсеру с 1322 года, и возвратила его законному владельцу, сэру Томасу Беркли.{1190}

В отсутствие твердой централизованной власти королевство быстро погружалось в хаос.

«Воры, убийцы, преступники всех сортов причиняли великий вред, зная, что никто не помешает им и не предаст суду. Алчность разбушевалась, так что любой друг короля, будучи найден, немедленно лишался имущества или жизни, и виновные в этом оставались безнаказанными. Для заговорщиков было достаточно, если их жертва принадлежала когда-то к партии короля».{1191}

К 18 октября Изабелла уже стояла под Бристолем[104] с войском численностью 2 000 человек. Бристоль был в те времена «хорошим городом, большим, богатым и хорошо укрепленным, с удобным морским портом. И еще там имеется очень крепкий и мощный замок, подножие коего окружено морем».{1192} Войско королевы под командованием Мортимера немедленно приступило к осаде города и замка, которые держал Деспенсер-старший.[105]

Тем временем попытки короля в Чепстоу обеспечить военную помощь оказались безуспешными.{1193} 21 октября они с Деспенсером, «видя, в какое ужасное положение попали, и не зная, где найти облегчение», отплыли из Чепстоу «на утлом челноке».{1194} Они, вероятно, направлялись на принадлежащий Деспенсеру остров Ланди в Бристольском канале, где могли обрести надежное убежище за естественными укреплениями — «очень крутыми и острыми утесами», которые возвышались вдоль береговой линии и «делали всякое нападение невозможным»;{1195} они могли также надеяться достичь Ирландии, откуда могли обратиться к шотландцам, заплатив им за подкрепление, чего Изабелла очень боялась.{1196} Но сложилось иначе: шторм четыре дня трепал их в Бристольском канале[106] и в конце концов загнал в Кардифф 25 октября.{1197}

По дороге в Бристоль Изабелла получила встревожившие ее сообщения о ситуации в Лондоне. Зная, что принц Джон там, и опасаясь за его безопасность, она сперва написала горожанам, прося, чтобы сына прислали к ней, но те решительно отказались, так как хотели видеть его в Лондоне в качестве своего номинального вождя.{1198} Тогда Изабелла написала архиепископу Рейнольдсу, прося его поехать в столицу и присмотреть за принцем. Но, как доложил Рейнольде Истри 21 октября, он был слишком устрашен, чтобы возвращаться в Лондон.{1199} Потому королеве пришлось пока положиться на жителей Лондона, надеясь, что обеспечат ее младшему сыну безопасность, так как у нее было слишком много неотложных дел, и она никак не могла сама отправиться в Лондон — да и не была уверена, что это безопасно. Горожане, всегда неустойчивые, пребывали в раздражении, и когда королева попыталась заступиться за одного немецкого купца, который попал к ним в руки, ей прямо заявили, что ни один враг Лондона не может быть ей другом и что ей не следует вмешиваться в дела Сити.{1200}

25 октября Изабелла приказала Роджеру Мартивалю, епископу Солсбери, передать ей ряд ценностей, которые Деспенсер ранее оставил ему на хранение.{1201} Она была решительно настроена не дать Деспенсеру попользоваться незаконно приобретенными благами.

26 октября Эдуард еще оставался в Кардиффе. В этот день Бристоль сдался Изабелле. По словам Фруассара, «когда население города увидело, как возросло могущество королевы и почти вся Англия стала на ее сторону, они поняли ясно, какая опасность им угрожает, и решили сдаться, дабы спасти город, свои жизни и достояние». На самом деле общественное мнение в Бристоле столь основательно склонилось на сторону Изабеллы, что Деспенсер, «сраженный отчаянием», был вынужден сдаться — не только не сопротивляясь, но даже не попытавшись выторговать благоприятные условия для себя.{1202} Затем горожане радостно «открыли ворота, королева, сэр Джон и все бароны, рыцари и сквайры вступили в город и поселились на квартирах.[107] Те, кому не хватило места, стали лагерем под стенами. Сэра Хьюго-старшего схватили и привели к королеве, чтобы она поступила с ним, как ей заблагорассудится»{1203} Изабелла, по замечанию Бейкера, который презрительно называет ее «эта карга» или «эта ведьма», «теперь достигла большой власти».

В Бристоле королеву ждали «две ее маленькие дочки» — восьмилетняя Элинор и пятилетняя Джоан, жившие там под опекой Деспенсера-старшего. Когда принцесс привели к матери, «королева была вне себя от счастья, ведь она не видела их уже так давно».{1204}

Теперь Изабелла узнала об отъезде короля из Чепстоу, что и ей, и ее советникам показалось равносильным оставлению им королевства на произвол судьбы. Это был идеальный повод для создания альтернативного правительства, и во второй половине того же дня, 26 октября, королева председательствовала на совете, в котором участвовали Мортимер, Кент, Норфолк, Ланкастер, Уэйк, Бомонт, лорд Уильям Зуш, Роберт Монтальт, Роберт Уэйтвил, архиепископ Бикнор, Стратфорд, Хотэм, Бергерш и Орлитон. Было объявлено, что совет действует с согласия сообщества страны, и он провозгласил принца Эдуарда хранителем («custos») державы в отсутствие короля на том основании, что Эдуард бросил свой народ.{1205}

Один из служащих Изабеллы, Роберт Уайвил, был назначен хранителем личной печати принца, что позволило королеве контролировать действия сына. Совет также признал право Лестера на наследование после брата, и с этого дня он начал подписываться и называться графом Ланкастером.{1206} Примечательно, что Мортимер держался на этом совете незаметно — такую тактику он избрал на будущее. Он явно предпочитал пользоваться своей огромной властью за кулисами, действуя через Изабеллу. В последующие месяцы и годы Мортимер избегал официальных ролей, и это позволяло ему легко откреститься от непопулярных решений и избежать прямого вызова. Но при всем том власть его была весьма реальной.

* * *
Епископ Стратфорд нашел королеву в Бристоле{1207}, а 26 октября и архиепископ Рейнольде окончательно перешел на ее сторону и направил ей письмо, прося о защите.{1208}

Суд над Деспенсером-старшим состоялся в Бристоле 27 октября. «Королева пожелала, чтобы он предстал перед ее сыном и собравшимися там баронами», среди которых выделялись Мортимер, Ланкастер, Уэйк, Кент и Норфолк, и сказала ему, что «она сама и ее сын проследят за тем, чтобы закон и справедливость определяли вину каждого, в соответствии с поступками».

«Государыня, — сказал Деспенсер, явно ожидая худшего, — молю Господа, чтобы дал мне хороших судей, а им — здравое суждение. И если в этом мире мне этого не дождаться, да обре ту я это в мире ином».{1209}

Процедура суда в точности отражала процесс против Томаса Ланкастера в 1322 году. Статьи обвинения, выдвинутые против Деспенсера, зачитывал лорд Уэйк, который предлагал другим лордам «под присягой сказать, какую кару следует присудить тем, кто виновен в данном преступлении». Судьи посовещались «и объявили свое окончательное мнение: подсудимый заслуживает смерти за многие ужасные преступления, которые ему вменяются и считаются ясно доказанными».{1210} Мьюримут утверждает, что Деспенсера осудили «гласом народа» — точнее, на основании старинного представления об «очевидной дурной славе», которое не требовало предоставления доказательств.

Приговор был произнесен сэром Уильямом Трасселом, который приехал с Изабеллой из Франции. «Сэр Хьюго, — сказал он, — этот суд отказывает вам в праве на ответ, поскольку вы сами ввели закон, согласно коему человека можно осудить, не дав ему оправдаться, и этот закон будет теперь применен к вам и вашим приспешникам». Деспенсеру не дали говорить, вероятно, по настоянию Ланкастера — ведь в 1322 году, согласно этому неписаному закону, его брата осудили, не позволив сказать и слова. Трассел продолжал:

«Вы — отъявленный предатель, ибо были ранее изгнаны как таковой, с согласия короля и всех баронов, и никогда не получали прощения. Силой, идя против законов страны, присвоив себе королевские полномочия, вы убедили короля лишить наследства и погубить многих подданных, и прежде всего Томаса Ланкастера, коего вы безвинно предали казни. Вы также — вор, и жестоко ограбили эту землю, и потому весь народ взывает об отмщении вам. Посему суд постановляет четвертовать вас за измену, повесить за воровство, обезглавить за преступления против Церкви, и голова ваша будет отправлена в Винчестер, графом которого вы стали вопреки закону и разуму. А поскольку ваши деяния нанесли бесчестие званию рыцарскому, суд постановляет, что повешены вы будете в одежде с собственным гербом, после чего герб ваш будет уничтожен навеки».{1211}

Это было унизительное и постыдное наказание, и Изабелла постаралась, как могла, пощадить старика;{1212} но Ланкастер и его фракция нажали на нее, напомнив, что она намеревалась уничтожить фаворитов, и в тот же день Деспенсер был повешен на городской виселице Бристоля. Потом его обезглавленное тело выставили, подобно телу какого-нибудь вора, привязанное за руки к развилке виселицы, перед толпой, вопившей: «Предатель!» Спустя четыре дня тело сняли, разрубили на куски и скормили собакам.{1213}

* * *
В счастливом неведении обо всем этом король и Деспенсер-младший странствовали по Гламоргану, пытаясь найти поддержку у арендаторов Деспенсера{1214} — но большинство из них проявили враждебность и отказались сражаться. В день казни Деспенсера-старшего король и Хьюго-младший нашли приют в принадлежащем последнему укрепленном замке Каэрфилли.{1215} Теперь они вполне осознавали, что «большую часть страны королева и ее старший сын переманили на свою сторону и вовлекли в противостояние с королем», а это, естественно, «беспокоило, тревожило и пугало их».{1216} Но король все еще продолжал издавать бесполезные указы о вербовке солдат и воззвания.{1217} Воззвание от 28 октября было составлено от имени принца Эдуарда и предписывало Парламенту собраться в Вестминстере 14 декабря; в нем указывалось, что, если король будет отсутствовать в стране, то «Изабелла, королева-супруга, Эдуард, сын короля, хранитель королевства, и лорды должны действовать сообща».,{1218}

29 октября король еще пребывал в замке Каэрфилли, но двумя днями позже выписка расходных счетов его хозяйства внезапно прерывается — несомненно, потому, что слуги и писцы оставили его.{1219} Фактически его правлению пришел конец, и он теперь стал просто беглецом.

В конце октября Изабелла, понимая, что крепко держит страну в руках и более не нуждается в услугах Джона д'Эно, отправила его с восемью наемниками из его отряда в Лондон — занять Тауэр от ее имени и послужить телохранителем принцу Джону.{1220} Сэр Джон получал жалованье от английской казны с 9 ноября 1326 года до 10 марта 1327 года.

1 ноября королева направилась в Херефорд, где народ встретил ее «с чрезвычайным почетом и радостью». Здесь она провела праздник Всех Святых «с великой торжественностью и церемониями, из любви к сыну и уважения к иноземным господам, которые сопровождали его».{1221} Поселилась королева как гостья Орлитона в епископском дворце, расположенном к югу от собора; здание было знаменито своим залом в норманнском стиле.[108] У нее пока еще оставалось общее хозяйство с сыном, 1 ноября был составлен отчет, где перечислялись совместные расходы Изабеллы и принца Эдуарда.{1222} В Херефорде 5 ноября{1223} было также составлено несколько грамот от имени их обоих, а 6 ноября принц назначил Стратфорда казначеем вместо Мелтона.{1224} Это назначение впоследствии облегчило переход казначейства и сокровищницы под контроль Изабеллы.

Король 3 ноября перебрался в и Морган, а оттуда — в Гоуэр, где 5 ноября сделал отчаянную попытку собрать войско.{1225} Затем он уехал в Нит, где оставался до 10 ноября; там были составлены последние его грамоты от 6 и 7 ноября.{1226} Наконец, 10-го, поняв, что всякие дальнейшие попытки к сопротивлению безуспешны, Эдуард направил аббата Нитского и Риса ап Гриффида на переговоры с Изабеллой.{1227} В ответ она отправила Ланкастера, лорда Уильяма Зуша и Риса ап Хайвела (клерка-валлийца, одного из служащих Ланкастера, которого незадолго до того жители Лондона выпустили из Тауэра) с вооруженным отрядом захватить короля.{1228}

Тем временем, стремясь восстановить закон и порядок в лондонском Сити, Изабелла направила епископа Стратфорда с посланием к горожанам, разрешая им избрать нового мэра вместо нелюбимого ими Хэмо Чигвелла. Прибытие Страт-форда 15 ноября положило конец насилию и анархии предыдущих недель. Лондонцы избрали мэром Ричарда де Бетюна, негоцианта, который помог Мортимеру бежать из Тауэра в 1323 году; его избрание впоследствии укрепило верность народа Лондона королеве и Мортимеру. Джон де Жизор, который также помогал побегу Мортимера, был назначен комендантом Тауэра.{1229}

* * *
Обстоятельства пленения короля окутаны мраком. Очевидно, его местонахождение стало известно Ланкастеру либо от подкупленных валлийцев{1230}, либо от королевского мажордома, сэра Томаса Блаунта; так или иначе 16 ноября под проливным дождем граф Ланкастер столкнулся с Эдуардом, Деспенсером, Болдоком и еще шестью их спутниками — всем, что осталось от сторонников короля — под открытым небом близ Ллантриссанта и под охраной доставил их в тамошний замок[109].[110]

Однако много лет спустя, когда Орлитона обвинили в подстрекательстве к захвату короля, епископ свидетельствовал, что ко времени этой встречи все знали, что Деспенсер держал своего господина заложником, и потому Эдуард «по своей воле приехал к графу Ланкастеру, своему родичу».{1231} Такой оборот событий вполне вероятен: когда Эдуард затеял переговоры с Изабеллой, Деспенсеру не требовалась гениальная проницательность, чтобы догадаться, что меньшей цены за соглашение, чем его смерть, она не назначит. Он вполне мог применить силу, чтобы увезти Эдуарда в такое место, где посланцы королевы не смогли бы его найти, а Эдуард мог отправить Блаунта на поиски их. Блаунт мог сообщить ему, что посланцы приближаются, и он, возможно, ошибочно принял их за участников переговоров. Вместо этого Ланкастер взял его под стражу и немедленно сопроводил в замок Монмут.

Пятеро из арестованных Ланкастером были сразу же отпущены — но Деспенсер, Болдок и конюший Деспенсера, Саймон из Рединга, который в прошлом присвоил земли одного из зависимых людей Мортимера{1232} и даже сейчас имел дерзость оскорбительно отзываться о королеве, были доверены бдительности лорда Уэйка и отправлены в цепях к Изабелле в Херефорд.{1233}

В тот же день в Шропшире был арестован Арундел. Это сделал Джон Чарльтон, который состоял камергером при Эдуарде до тех пор, пока его не прогнал Деспенсер; теперь он пользовался большим расположением Изабеллы и Мортимера; его сын был женат на дочери Мортимера Матильде. Чарльтон привез пленника к королеве в Херефорд, где, по приказу Мортимера, Арундела безотлагательно обезглавили[111] без суда 17 ноября вместе с его оруженосцами Томасом Мичелдивером и Джоном Дэниелом. Эти казни без суда со стороны Мортимера были, конечно, актами тирании — но у него имелось много причин относиться к Арунделу «с совершенной ненавистью», в немалой степени из-за того, что тот присвоил поместья дяди Черка и частично самого Мортимера;{1234} и Изабелла была здесь на его стороне.

По дороге в Херефорд тюремщик Деспенсера изощрялся, придумывая унижения для него.

«Уэйк велел привязать сэра Хьюго к самой жалкой и дряхлой кляче, какую удалось найти, притом поверх одежды на него накинули табар с вышитыми на нем его гербами, и так его везли всю дорогу, выставив на всеобщее посмешище. И во всех городах, какие они проезжали, их приезд возвещали трубы и кимвалы, что еще усугубляло издевательства, пока они не достигли славного города Херефорда».

Фруассар отмечает, что Деспенсер «был не слишком популярен в этих краях»{1235}, и когда 20 ноября они достигли Херефорда, там уже ждали толпы народа, чтобы встретить его дикими издевательствами и воплями ненависти, пока сэр Джон д'Эно, это зерцало рыцарства, с двумя другими спутниками не присоединился к Уэйку, чтобы грубо протащить его по улицам.{1236}

В епископском дворце Деспенсера и Болдока передали королеве в качестве ее пленников, и она, выполняя обещание, выплатила 2000 фунтов в награду тем, кто их захватил. Болдок, состоявший в монашеском ордене, сослался на привилегии духовного лица, и его отдали под надзор епископу Орлитону, который держал его под домашним арестом в его лондонской резиденции близ Сент-Мэри Маунтшоу на улице Старорыбной, неподалеку от того места, где сейчас стоит Монумент[112].

В тот же день Орлитона направили в Монмут, чтобы вытребовать у Эдуарда II Большую государственную печать Англии. Теперь, когда король нашелся, теоретически его власть можно было восстановить — но, разумеется, это было отнюдь не желательно Изабелле и большинству его подданных. Королева также учитывала тот факт, что присутствие короля в его владениях теперь доказано и необходимость назначать принца хранителем государства отпала. Потому задача Орлитона, с которой он успешно справился, заключалась в том, чтобы убедить Эдуарда отдать Большую печать королеве{1237} и тем самым дать ей возможность заявить, что она действует от его имени, и ее правление имеет хотя бы видимость законности. Изабелла с самого начала очень заботилась о том, чтобы завоевать и удержать благосклонность и одобрение народа, и неоднократно старалась доказать, что она не нарушает законов.

Изабелла хотела, чтобы Деспенсера судили и казнили в Лондоне{1238} — не только затем, чтобы продемонстрировать, как она исполняет то, за чем пришла, но также ради примера горожанам, склонным к мятежу, и для наибольшего общественного резонанса. Но Деспенсер был не дурак и, понимая, какая участь ему наверняка уготована, с момента ареста отказывался есть и пить, пытаясь умереть от голода.{1239} После недельной голодовки он так ослаб, что мог не выдержать поездку в Лондон и тем самым избежал бы заслуженной кары. Поэтому было решено судить его в Херефорде.

24 ноября Деспенсера, ослабевшего от голода почти до потери сознания, привели на «трибунал», состоящий из королевы и тех же вельмож, что осудили его отца.{1240} Перечень его злодеяний был зачитан ему сэром Уильямом Трасселом, «которому он ничего не ответил».{1241} Защищаться ему, как и отцу, было запрещено.

Деспенсеру вменили целый каталог преступлений, включая несколько направленных против Изабеллы: неуточненные проявления жестокости к королеве, попытки обесчестить ее, унизить и нанести ущерб ее имуществу; зловредное вмешательство в отношения с мужем, подорвавшее основы их брака (в этом пункте обвинение ближе всего подошло к указанию на содомию короля); подстрекательство короля к тому, чтобы бросить королеву в Тайнмуте, с угрозой для ее жизни, в 1322 году; лишение королевы ее приданого и «изгнание с ее земель»; попытка подкупом отвратить французских дворян от нее и даже подстроить убийство ее и принца; противодействие ее возвращению из Франции с сыном; убиение графа Ланкастера; незаконная конфискация собственности епископов Орлитона, Хотэма, Бергер-ша и Эйрмина; заточение семейства Мортимеров «в суровых условиях с целью погубить их безвинно, ради захвата их земель»; жестокое обращение со вдовами и детьми несогласных; и бесчестие, причиненное королю тем, что заставил его, после вторжения королевы, бросить и свое королевство, и свою жену.{1242} Все горькие переживания Изабеллы и Мортимера были изложены открыто и ясно.

Лорды и рыцари не потратили много времени, чтобы вынести обвинительное заключение. Трассел сообщил ужасный приговор, причитающийся изменникам: Деспенсера должны были повесить как вора, четвертовать как предателя, обезглавить за нарушение приговора об изгнании, «а также, поскольку вы всегда отличались неверностью и порождали раздоры между государем нашим королем и глубоко почитаемой государыней королевой, ваш живот будет вспорот, и внутренности сожжены». Таково было обычное наказание за измену, однако предусматривались и новшества, до поры до времени не объявленные.

«Иди же навстречу своей судьбе, предатель, тиран, отступник! — яростно добавил Трассел в заключение. — Получи по заслугам, изменник, негодяй, преступник!»

Ликовала ли Изабелла открыто, видя падение своего давнего врага? Или сидела с ледяным непроницаемым выражением лица? Нам это неизвестно — ни в одной летописи не упоминается ее реакция. Но лорды и простолюдины, присутствовавшие при оглашении приговора, не скрывая своих чувств, кричали: «Изменник! Отступник! Изменник!»

Сразу же по окончании суда осужденному надели на голову венец из крапивы, грубо выкололи на теле стихи из Писания о дерзости и возмездии,[113] а потом «протащили в клетке по улицам Херефорда, под звуки труб и рожков; затем его доставили на рыночную площадь, где собрались все жители», жаждавшие его крови. Королева вместе сМортимером наблюдала{1243}, как Деспенсера раздели донага, вздернули, надев петлю на шею, потом, полузадушенного, привязали к высокой лестнице, пятидесяти футов в высоту,

«так что все могли его видеть; а рядом разожгли большой костер. Когда его связали таким образом, то отрезали у него половые органы, поскольку он был еретик и содомит, и виновен в противоестественных делах, как говорили, даже с самим королем, чью привязанность он отвратил от королевы. После того отрезанные части бросили в огонь и сожгли. Нам рассказывали, что поначалу Деспенсер все переносил с великим терпением, прося прощения у тех, кто находился рядом, но затем ужасный, нечеловеческий вой вырвался из его уст».

Кастрация Деспенсера была, видимо, личной местью Изабеллы — и это наказание в общем мнении было самым подходящим за его преступления.

«Затем ему вспороли живот, вырезали сердце и внутренности и также бросили в огонь, поскольку сердце его было лживым и предательским, и он давал предательские советы королю, причинив позор и поношение всей стране, и довел до гибели величайшего из лордов Англии. И он еще побуждал короля не видеться с женою. Когда все прочие части его утробы были уничтожены, сэру Хьюго отрубили голову и отправили в Лондон. Тело его затем четвертовали и разослали по одной части в четыре самых больших города Англии».{1244}

Вместе с Деспенсером был повешен, на десять футов ниже, Саймон из Рединга.{1245} После казни Изабелла с Мортимером отправились на пир, чтобы отметить свой триумф.

Теперь Сюррей поторопился примириться с Изабеллой; как он этого достиг, источники не сообщают. Он остался единственным из знатных сторонников Эдуарда, ухитрившимся сохранить жизнь. Найтон утверждает, Изабелла якобы решила извести весь род Деспенсеров «с корнями и ветвями», чтобы не допустить возвышения никого из Деспенсеров в будущем — но это явное преувеличение, поскольку двух сыновей Деспенсера оставили в живых. Старший из них, также звавшийся Хьюго, оборонял замок Каэрфилли против войск королевы, тем не менее он был прощен всего лишь спустя два месяца после его падения, и впоследствии его наравне с другими баронами призывали в Парламент. Его младший брат Эдвард сделал выдающуюся военную карьеру. Вдову Деспенсера Элинор де Клер заключили в Тауэр 17 ноября{1246} по приказу королевы; там она провела два года, после чего ей были возвращены ее земли, а это доказывает, что Изабелла недолго питала мстительные чувства к женщине, причинившей ей столько горя. Пятеро дочерей Деспенсера были отправлены в монастыри, пока их мать находилась в Тауэре; три из них впоследствии стали монахинями, одна вернулась к мужу, сыну Арундела, а последняя вступила в выгодный брак с наследником Томаса Беркли.{1247}


* * *
«Так королева вернула себе все королевство Англию». Хотя поначалу сторонников у нее было мало, они из любви к ней «действовали дерзко и храбро» и, получив подкрепление от множеств, стекавшихся под ее знамена, «победили такую могучую страну, как Англия, вопреки королю и всем его людям»,{1248} Успех предприятия был также обусловлен всеобщей ненавистью к Деспенсерам{1249} и горьким разочарованием, накопившимся за годы неумелого правления Эдуарда. Большинство епископов стало на сторону королевы, деловые круги Лондона поддержали ее, а короля оставили все его служащие.

Изабелле удалось осуществить первое успешное вторжение в Англию со времен норманнского завоевания 1066 года, оно же стало и одним из наиболее успешных переворотов в английской истории. «Так завершилось это отважное и благородное предприятие; и королева Изабелла отвоевала все свое королевство и уничтожила своих врагов, чему единодушно радовалась вся страна».{1250}

Орлитон передал Большую печать королеве 26 ноября в Херефорде.{1251} Как только этот полезный предмет был ей вручен, она начала править от имени мужа и издала много указов «от короля», или «от короля, по сведениям королевы»{1252}. Более того, хотя канцелярия находилась при королеве, ее документы помечались Кенилвортом, как если бы они создавались в канцелярии Эдуарда.{1253} Все это наводило на правление Изабеллы глянец законности. Со времен знаменитой Элеоноры Аквитанской, которая правила в отсутствие Ричарда I в XII веке, ни одна из английских супруг-королев не имела подобной власти.

27 ноября Ланкастер был назначен комендантом замка Кенилворт, и вскоре после этого по совету Орлитона Эдуарда перевезли в эту роскошную цитадель, где он и пребывал под вооруженной охраной, с Ланкастером в качестве сторожа. Похоже, что Кенилворт, который прежде был оплотом Симона де Монфора и Томаса Ланкастера, был выбран намеренно, поскольку в народном сознании этот замок неразрывно ассоциировался со сторонниками справедливой власти. Ланкастер выказал себя разумным тюремщиком, с королем обращались учтиво и почтительно, он «провел зиму в достаточно комфортных условиях, как подобает плененному королю».{1254}

Перед Изабеллой теперь встала сложная проблема — как поступить с мужем. Не было никаких сомнений, что после двадцати лет ужасающего произвола и тирании Эдуард II должен уйти со сцены. Однако он оставался королем, помазанником божьим, и было чрезвычайно важно, чтобы меры, предпринятые против него, воспринимались как законные. Со времени норманнского завоевания 1066 года не имелось никаких прецедентов по свержению английских королей, и не существовало установленной законом процедуры для этого. Однако было ясно, что большинство подданных Эдуарда более не желают терпеть его правление и хотят видеть на его месте сына. Точно так же было ясно, что достичь такой перемены невозможно, хотя бы отчасти не нарушая устоявшиеся конституционные принципы. Но альтернативный вариант — возвращение Эдуарда II к власти — был просто немыслим.

* * *
Насколько была Изабелла ответственна за насилие и жестокость казней Деспенсеров? В случае с Хьюго-старшим — нисколько, потому что она пыталась заступиться за него, но Ланкастер ей не уступил. Возможно, ей пришлось также склониться перед волей Мортимера, поскольку Мьюримут утверждает, что сторонники фаворитов были казнены «по настоянию Мортимера, который ненавидел их, а королева во всем следовала его решениям». Однако в случае с Деспенсером-младшим она лично желала поступить именно так. Бейкер пишет, что «гнев королевы был неукротим, и она требовала выполнить все, чего ей хотелось, относительно обоих Деспенсеров; подчинившимся обеспечивалась ее благосклонность». Бейкер — враждебно настроенный автор, и он очевидно ошибается по поводу Деспенсера-старшего, но, вероятно, весьма близок к истине относительно младшего. Осуществив свое ужасное мщение, Изабелла повела себя как истинная дочь беспощадного и прагматичного Филиппа Красивого, который всегда делал то, что нужно сделать, как бы мерзко это ни было.

Нельзя забывать тот факт, что Хьюго был изменником и получил наказание, предписанное законом; против этого никто не возражал, никто не критиковал королеву или ее советчиков за суровость; ни один из современников даже не порицал Изабеллу как женщину, санкционировавшую такую жестокость, поскольку ничто меньшее не удовлетворило бы народ. Казнь была встречена всенародным одобрением как избавление государства от опасного и ненавистного тирана. И если вспомнить о преступлениях Деспенсера-младшего, наказание представляется вполне оправданным.

Ужасная тройная казнь — повешение, обезглавливание и четвертование — была впервые введена в Англии Генрихом III в 1238 году, когда потребовалось покарать человека, покушавшегося на короля. Эдуард I возобновил ее применение против валлийских и шотландских бунтовщиков и для покарания изменников, добавив еще потрошение. До описываемого нами момента самыми знаменитыми жертвами были Даффид ап Гриффид, брат последнего наследственного принца Уэльса, в 1283 году, и Уильям Уоллес в 1305 году. За все время правления Эдуарда I и Эдуарда II только два английских дворянина были казнены таким образом.

Но до 1326 года наказание за измену не предполагало кастрации. Само по себе это наказание было рутинным в норманнские времена, но с тех пор его давно уже не применяли. И все же королева могла вспомнить, что в 1314 году, одним из пунктов наказания братьев д'Онэ за то, что они обесчестили ее невесток, была публичная кастрация — и, видимо, решила, что это наиболее подходящее наказание за сексуальные преступления. И Фруассар, и другие хронисты явно рассматривали казнь Деспенсера именно в этом аспекте. То, что королева санкционировала такую жестокую пытку, свидетельствует о степени ее ненависти к Деспенсеру — а может, и доказывает, что у того действительно были сексуальные отношения с ее мужем. В более широком контексте — королеве требовалось, чтобы жестокость наказания отражала тяжесть преступлений, и это, по крайней мере, в ее глазах, все оправдывало.

Однако здесь следует подчеркнуть, что репрессии ограничились шестью казнями — двоих Деспенсеров, Арундела, Мичелдивера, Дэниэла и Саймона из Рединга, а также самосудом над Стэплдоном и другими в Лондоне (за что королева не была ответственна). Переворот, совершенный Изабеллой, вышел почти бескровным, а ведь вполне могло быть и иначе. Наказали только виновных, многих сторонников Деспенсеров вообще не тронули. Королева отнюдь не была столь кровожадна, как ее часто изображают{1255} — напротив, на самом деле она была милосердна и всегда старалась действовать в рамках закона.

Решение Мортимера казнить Арундела и других без суда противоречило ее намерениям, но в тогдашней обстановке подобные тонкости никого не интересовали. Кроме того, в ходе мятежа королевы разграблению подверглось только имущество Деспенсеров и их ближайших приспешников — фактически почти все имения Деспенсера-младшего были разорены; но больше ничья собственность не пострадала.{1256}

Невозможно установить, часто ли в период вторжения и после него Изабелле принадлежала инициатива в принятии решений и определении политики. Королева была, несомненно, выдающейся женщиной, искусным дипломатом, способным привлекать людей на свою сторону и находить союзников, всегда имея перед собою четко определенные цели. И все же, вероятно, она оставляла вопросы стратегии на усмотрение Мортимера и других лордов, опытных в военных делах. Без сомнений, план вторжения был разработан Мортимером в Эно; он обдумывал его задолго до того, как Изабелла стала его союзницей. Он возглавил ее войско, обладал огромным опытом в военном деле, в осаде крепостей, и потому возможно, что, вернувшись в Англию, именно он отвечал за составление стратегических планов. В этом отношении Изабелла могла быть лишь номинально начальствующей фигурой.{1257}

Мортимер, конечно, пользовался огромной властью благодаря Изабелле. Объяснялось это только их интимными отношениями, так как у него никогда не было официальной должности в правительстве, и он обладал влиянием только в качестве ее любовника; похоже, что это закулисное положение он выбрал сам по указанным выше причинам. Вероятнее всего, Мортимер принимал решения и определял направление политики при встречах в покоях королевы, а Изабелла в силу своей позиции, как королева, могла воплощать их в жизнь. Отсюда можно сделать вывод, ЧТОБ этой паре Мортимер был доминирующим характером — это предположение высказывает Мыоримут.

Предполагалось, что упоминание о дурном обращении Хьюго с детьми и женщинами как в приговоре, так и в прокламации, составленной в Уоллингфорде, отражает только личные чувства королевы, но жена и дети Мортимера также были жертвами злобы Деспенсера, и он мог хотеть подчеркнуть это.

Так или иначе, вторжение было предпринято от имени королевы, и успех сделал ее фактически правительницей Англии; ее влияние и авторитет можно распознать по приказам, которые она отдавала, а также определить по официальным документам и ее собственным актам, как мы увидим ниже. Статус Изабеллы, популярность и доброе отношение к ней народа неизбежно вынуждали окружающих мужчин почитать ее и подчиняться во многом; но, будучи женщиной, она все равно оставалась в невыгодном положении, и «слабый» пол автоматически превращал ее в существо низшее в делах правления и политики. Мортимер был намного опытнее в этом. Считалось, что женщины рождены, чтобы ими правили мужчины, а не править ими. Решимость Ланкастера казнить Деспенсера-старшего вопреки протесту Изабеллы и решение Мортимера казнить Арундела без суда показывают, что мнения королевы не всегда учитывались, и мужчины, окружающие ее, без особого труда могли взять над нею верх.

Но Изабелла была тем не менее умна и проницательна, искусна в обращении с людьми и в тонком манипулировании человеческой душой. Утверждалось, будто бы талант к интригам, проявившийся в период подготовки к вторжению, был ранее совершенно скрыт и никак не повлиял на ее предыдущую жизнь,{1258} однако этот талант отчетливо проявился очень рано в нескольких случаях: первые неопытные попытки подорвать влияние Гавестона, неоднократные выборы епископов, а особенно история с Нельской башней в 1314 году и тайная помощь королевы Эдуарду II в борьбе с «учредителями».

То, что Изабелле удавалось успешно скрывать ненависть к Деспенсеру и растущее отвращение к мужу в течение длительного времени, свидетельствует о большой внутренней силе и упорстве. В Париже она создала свою партию, действуя скрытно и осмотрительно, извлекая выгоду из своего положения оскорбленной жены, чтобы заручиться поддержкой в Англии. Она пустила в ход все свои огромные способности в обращении с людьми, чтобы обеспечить успех своего дела, и завоевала многие сердца и умы. Во всем этом отчетливо проявилась ее способность к занятию государственными делами.

* * *
Изабелла и Мортимер выехали из Херефорда в Лондон 26 или 27 ноября; путешествуя «небольшими перегонами»,{1259} они добрались до Ньювента 27-го и до Глостера — 28 ноября. Теперь в свите королевы состояло очень много лордов и леди, и Изабелла позволила многим из них оставить ее, «чтобы вернуться в свои дома и поместья, за исключением нескольких знатных особ, коих она оставила при себе в качестве советников. Она ясно приказала им возвратиться к Рождеству, к большому празднику, который намеревалась устроить»{1260}

30 ноября в Сайренстере в присутствии королевы, принца Эдуарда и Мортимера прошла церемония назначения Эйрмина канцлером вместо Болдока.{1261} В тот же день Изабелла, принц Эдуард и Эйрмин были официально объявлены хранителями Большой Печати вплоть до 20 января, и королеве предстояло держать ее под неусыпным личным надзором.{1262} Начиная с этого момента они постепенно перестали притворяться, будто король лично правит государством, и некоторые приказы издавались теперь от имени «королевы и старшего сына короля», «совета» или даже просто «от имени королевы».{1263}

По указанию Изабеллы вскрыли сокровищницу Деспенсера в Тауэре и все, что там нашли, передали ей;{1264} она также получила конфискованное добро Арундела.{1265} Королева, без сомнения, считала справедливым, чтобы эти неправедно нажитые богатства достались ей — это были своего рода финансовые репарации за все, что ей пришлось выстрадать в руках Деспенсера и его клики.

Изабелла не успокоилась, пока не возвратила себе все, что у нее несправедливо отобрали. В период между 1 декабря и 13 января она вознаградила себя рядом крупных сумм, составивших в общей сложности 11 843 фунта, 13 шиллингов и 4 пенса.{1266}

В некоторых источниках утверждается, что Изабелла и Мортимер 1 декабря находились в Личфилде{1267}, но поскольку они были в Сайренстере за день до того и в Уитни днем после, это кажется весьма маловероятным. Но именно в первый день зимы королева, решительно желая обеспечить покорность столицы, назначила комендантами замков, окружающих Лондон, своих людей.{1268} Двор 2 декабря находился в Уитни, в Оксфордшире, а 3-го переместился в Вудсток. В этот день, учитывая, что в столице все еще было неспокойно, решили отложить сессию Парламента. Соответственно, был обнародован новый призыв, предписывающий участникам сессии явиться 7 января, чтобы «обсудить дела с королем, если он будет присутствовать, или же с королевой, его супругой, и сыном короля, хранителем государства».{1269}

4 декабря в присутствии мэра и муниципалитета гниющую голову Деспенсера водрузили на Лондонском мосту «при большом стечении народа и под звуки рогов».{1270} Примерно тогда же королева, «желая показать, что [Стэплдон] погиб не по ее воле, а также почтить его как духовное лицо, велела извлечь его тело из-под кучи мусора, где оно было позорно брошено, и похоронить как должно в его собственном соборе в Эксетере».[114]

6 декабря королева занималась подготовкой транспорта для наемников, возвращающихся в Эно.{1271}

«Спутники сэра Джона жаждали вернуться домой, ибо они выполнили задачу и покрыли себя великой славой. Они простились с королевой и вельможами, которые предлагали им погостить еще немного, пока не решится вопрос, как поступить с королем. Сэра Джона уговаривали побыть хотя бы до Рождества. Отважный рыцарь учтиво согласился остаться, сколько пожелает королева. И он удержал при себе своих товарищей, сколько смог, но их было немного, поскольку большинство торопились домой, что сильно его рассердило. Но даже когда королева и ее советники поняли, что его товарищи никак не хотят задержаться, им все равно были выказаны все знаки внимания, и королева приказала выплатить им большую сумму денег в восполнение расходов и за службу, и каждому в соответствии с рангом были преподнесены драгоценные украшения. Им также заплатили за лошадей, которых они решили оставить на берегу, не торгуясь, по той цене, которую они сами указали. Сэр Джон остался в Англии, по настоянию королевы»

Сэру Джону оставалось наслаждаться вниманием ее дам, которые оспаривали друг у друга благосклонность этого любезного героя.{1272} Впоследствии Изабелла щедро вознаградила его за преданную службу.{1273}

9 декабря гарнизон Тауэра получил подкрепление, а 11-го была издана прокламация, осуждающая беззаконие в Лондоне. Командование Тауэром, а также замком Херефорд, было поручено лорду Уэйку 12 декабря.{1274} Столица постепенно приходила в норму, но очаги беспорядка еще тлели.

21 декабря двор переехал в Уоллингфорд, по дороге остановившись в аббатстве Осни. Приближалось Рождество; Изабелла наконец собрала вокруг себя всех своих детей, как и Мортимер.{1275} Выполняя обещание, королева «устроила празднество при дворе, и туда съехалось множество знати и прелатов со всего королевства, а также главные должностные лица городов и городков».{1276} Доверие к новому правительству нельзя было продемонстрировать более ясно.

* * *
В Уоллингфорде к Изабелле присоединился архиепископ Рейнольде, чью мольбу о защите она охотно исполнила{1277} — теперь он прибыл продемонстрировать свою покорность. Видя, что победа одержана, приор Истри также открыто стал на ее сторону и прислал поздравительное письмо, желая ей «добра и долгой жизни, милости на земле и славы на небесах». Он также похвалил Рейнольдса за то, что тот стал союзником королевы.{1278}

Архиепископ присутствовал на заседании совета, созванного королевой для обсуждения проблемы — что делать с королем? Там же присутствовали Ланкастер, Кент и многие епископы. Ходили слухи, что король с королевой готовы примириться{1279}, но у Изабеллы явно не было таких намерений. По сути, и она, и ее советники уже решили низложить его, и обсуждению подлежал только способ, как это осуществить.{1280} Кое-кто (имена не указаны) предлагал пойти дальше и предать короля смерти на том основании, что он этого заслужил как плохой правитель, а кроме того, будучи живым, он всегда мог стать объектом внимания диссидентов, которые могут захотеть восстановить его на престоле; если это случится, предупреждали они, те, кто низверг его, будут беспощадно уничтожены. Однако никаких законных процедур для суда и казни короля не имелось, и большинство участников совета считали, что король никак не может быть виновен в измене самому себе. Мнения жестко разделились, пока Джон д'Эно не уладил дело, указав, что монарха, помазанника божия, казнить невозможно, и лучше всего будет низложить его и держать в заключении в надежной крепости до конца его дней.{1281}

Отсюда дискуссия перешла к деликатному вопросу: следует ли Изабелле соблюдать брачные обеты и сопровождать супруга в заключении, поскольку Эдуард уже умолял, заливаясь слезами, вернуть ему жену и детей{1282}, и существовало мнение, что место королевы рядом с супругом. Изабелла явно не желала ни возвращаться к Эдуарду, ни отставить Мортимера, и немногие были склонны заставлять ее, хотя некоторым церковникам все это не слишком нравилось. В конце концов, вспомнив о том, как Эдуард угрожал лишить ее жизни, постановили, что воссоединиться с ним Изабелле никоим образом нельзя, даже вопреки общественному мнению.{1283}

Роберт Брюс сдержал слово — пока длилось вторжение и на протяжении нескольких тягостных недель после него он не допустил никаких выпадов против Англии. Но все это уже кончилось, и королева хотела решить проблему с Шотландией раз и навсегда. Она прекрасно понимала, что у нее на руках предостаточно проблем и без конфликта на северной границе, и со свойственным ей реализмом осознавала, что нет никакого смысла поддерживать войну, которую в принципе невозможно выиграть и которая многие годы истощала казну и собирала жестокую дань человеческих страданий. Потому 26 декабря Изабелла назначила своих представителей, чтобы начать с шотландцами переговоры о мире.

31 декабря двор выехал из Уоллингфорда в Виндзор.{1284}


* * *
В начале января капитулировал наконец замок Каэрфилли — последний оплот власти Деспенсеров.{1285} В замке была обнаружена еще одна порция сокровищ Деспенсера, и 3 января Изабелла поручила Томасу из Лондона, одному из своих клерков, получить их от ее имени.{1286}

Теперь двор направился в сторону Лондона, по пути останавливаясь в аббатствах Чертей и Мертон. 2 января 1327 года в преддверии прибытия королевского кортежа было обнародовано воззвание, предупреждающее лондонцев, чтобы те соблюдали мир; а на случай, если они не намерены послушаться, всем спутникам королевы было приказано носить оружие, находясь в городе.{1287}

Изабелла и принц Эдуард вступили в Вестминстер два дня спустя.{1288} «И когда они явились, огромные толпы вышли встречать их, и приняли королеву и ее сына с великим почтением. И горожане поднесли королеве прекрасные подарки», приветствуя ее как свою избавительницу. На протяжении следующих нескольких дней пошли «развлечения и пиры»,{1289} а Изабелла между тем выяснила, что Эдуард оставил в казне 60 000 фунтов.

* * *
Сессия Парламента должна была состояться в Вестминстер-Холле 7 января 1327 года. Но королеву и ее советников не оставляли мучительные сомнения, будет ли законным собрание в отсутствие короля — а они очень заботились о соблюдении законности всюду, где это удавалось. По совету Истри{1290}, к королю в Кенилворт была направлена депутация, возглавленная Стратфордом и Бергершем, чтобы пригласить его на сессию, но он отказался. Автор из Лэйнеркоста утверждает, что Стратфорд и Бергерш попросили его предстать перед Парламентом, чтобы отречься добровольно, но Эдуард «решительно отказался от этого; напротив, он осыпал их проклятиями и презрительно заявил, что не желает являться среди своих врагов, а вернее, изменников».{1291}

Некоторые историки высказывали сомнения в том, что эти епископы действительно приглашали короля в Парламент, на том основании, что королева не могла хотеть его появления, поскольку он мог возбудить сочувствие к себе или публично отказаться от сотрудничества. Но это маловероятно, так как имеются надежные свидетельства, что Изабелла и ее советники, явно не удовлетворенные итогом миссии епископов, отправили вторую депутацию, также возглавленную двумя епископами (их имена не указаны), с повторной просьбой к королю посетить Парламент.{1292} Они явно старались обеспечить содействие короля, поскольку для них было очень важно показать, что все их действия совершаются с согласия и одобрения Эдуарда.

Парламент собрался 7 января — без короля. Один источник, в целом надежный{1293}, утверждает, что собрание сразу же приступило к вопросу низложения короля — но, согласно ряду других авторов, это дело было отложено в ожидании возвращения второй депутации из Кенилворта 12 января.{1294} Тем временем Парламент разбирал рутинные дела, в том числе всякие прошения.{1295} 8 января от имени Эдуарда II, Изабелле было даровано все движимое имущество Деспенсера, столовое серебро и драгоценности{1296}, и еще 20 000 фунтов, огромная по тем временам сумма, для погашения долгов на континенте. Два дня спустя ей возвратили земли, отобранные в 1324 году.{1297} Несколько позже, 22 января, ей достались также все невыплаченные прибыли по принадлежащему ей герцогству Корнуолл.

Вечером 12 января посланцы вернулись из Кенилворта и сообщили королеве, как ответил король па их просьбу.{1298} Изабелла вынуждена была признать необходимость действовать без него. Как бы широко ни были представлены политические силы нации в Парламенте, законность сессии, проведенной в отсутствие короля и без его санкции, действительно была сомнительной — однако Изабелла прекрасно знала, каковы настроения в обществе и тщательно следила за тем, чтобы желания народа учитывались при принятии всех решений, и в разработке процедуры низложения участвовали не только три сословия королевства, но также представители всех национальных институтов.

Это обеспечивало дополнительное преимущество — разделение ответственности за то, что должно было произойти. Ведь то, что задумали королева и ее соратники, было революционным шагом, поскольку до тех пор со времен Завоевания ни один английский сюзерен не бывал низложен; хотя, конечно, это не шло ни в какое сравнение с уничтожением монархии как таковой или свержением целой династии. К тому же монархия не потеряла бы при этом никаких прав или привилегий. Так или иначе, низложению Эдуарда II предстояло превратиться в исторический прецедент с далеко идущими последствиями для нескольких государей в будущем.

Тем вечером Изабелла созвала вельмож, чтобы обсудить отказ короля и решить, как быть с ним дальше. Лорды единодушно согласились, что его следует низложить, после чего был выработан план действий. Похоже, что на этом собрании Мортимер сыграл основную роль.{1299}

Депутация возвратилась накануне вечером — то есть о том, что Эдуард отказался явиться в Парламент и проклял всех участников как предателей, видимо, было объявлено утром 13 января. Затем события стали развиваться стремительно. Мортимер еще до того отправил лорда Уэйка обеспечить поддержку лондонцев,{1300} и почти наверняка именно благодаря влиянию Мортимера его друг, лорд-мэр Бетюн, узнав об отказе короля явиться в Парламент, немедленно разослал почтительные письма представителям трех сословий, прося их явиться в Ратушу, чтобы от имени города дать клятву не только поддержать дело королевы и ее сына, но также низложить Эдуарда II за многократное нарушение коронационной присяги и бесчестие короны, и короновать принца вместо него.{1301}

Позднее в тот же день, 13 января, Мортимер возглавил торжественную процессию лордов, епископов и простых горожан, направившуюся к Ратуше, где под орлиным взглядом Кента все они принесли клятву — несколько модифицированную версию той, которую предложил лорд-мэр, а именно: поддерживать дело королевы до смерти, избавить государство от фаворитов короля, соблюдать Ордонансы и хранить свободы города.{1302} Прочие пункты, упомянутые Бетюном, были оставлены для Парламента.

Архиепископ Рейнольде, понимая, что народ воспринимает его как ренегата, и помня о судьбе Стэплдона, воспользовался своим визитом в Ратушу, чтобы бесплатно раздать жителям Лондона пятьдесят бочонков вина. Это, впрочем, не избавило его от нападения после того, как он покинул Ратушу.{1303} К счастью, при этом пострадала скорее его гордость, чем здоровье.

Когда Парламент снова собрался в Вестминстер-Холле, королева — молчаливая фигура в черном{1304} — присутствовала при том, как Мортимер излагал причины, по которым необходимо свергнуть короля. Он заявил, что говорит исключительно от имени лордов, поскольку знал их настроения, но не позволил себе говорить за представителей общин. Он напомнил присутствующим, что низложение короля возможно лишь при условии «согласия всего народа».{1305} Тогда со своего места поднялся Уэйк, вскинул руку и заявил, что лично он никогда не признает Эдуарда II своим королем. Ему ответил всеобщий ропот одобрения.{1306}.

Благодаря усилиям Уэйка снаружи теперь очень кстати собирались толпы, и его слова послужили сигналом епископу Стратфорду пригласить их войти. Им объяснили, что лорды решили сделать принца Эдуарда королем, но для этого требуется их одобрение. Вскоре Вестминстер-Холл был набит до отказа взволнованными лондонцами, протиснувшимися внутрь и жаждущими сказать свое слово о низложении короля. Среди горожан были многие из зачинщиков октябрьских беспорядков, и их присутствие, несомненно, устрашало.

Орлитон произнес перед собранием лордов и простолюдинов горячую проповедь.{1307} «Безумный король погубит свой народ»{1308}, — предостерег он, а затем прокомментировал стих «Горе тебе, земля, когда царь твой — отрок»{1309}, ссылаясь на инфантильные замашки Эдуарда II.{1310} Он высказался за то, чтобы исполнить пожелания граждан Лондона, а для тех, кто ожидал, чтобы Изабелла вернулась к мужу, упомянул о возможных последствиях для нее этого поступка, если Эдуарду II позволят вернуться к власти: он заявил, что в руках короля ее жизнь никогда не будет в безопасности, и ее неизбежно постигнет смерть. В завершение епископ призвал собравшихся подумать, хотят ли они видеть королем отца или сына, и признать принца, а Эдуарда II отвергнуть.

«Долой короля!» — выкрикнули лорды и народ разом.

Следующим говорил Стратфорд{1311}, иносказательно вопрошая, что случится с телом, «если голова слаба»{1312}, и развив тему, ранее использованную Орлитоном: «Голова моя! Голова моя болит!»{1313} Когда он закончил, снова встал Уэйк, простер руки и спросил у народа: согласится ли он на низложение короля?{1314}

«Быть по сему! Быть по сему! — кричал народ. — Пусть правит сын! Этому человеку более нами не править!»{1315} Только архиепископ Мелтон и епископы Лондонский, Рочестерский и Вустерский высказались в пользу короля. Если у Эдуарда еще остались какие-то друзья, то они, устрашенные, промолчали.

Народ сказал свое слово, и теперь оставалось только выполнить формальности. Церемонию низложения начали с проповеди архиепископа Рейнольдса перед Парламентом, на текст «Vox populi, vox Dei!» («Глас народа — глас божий!»).{1316} Он напомнил собранию, что подданные короля страдали от гнета слишком долго, и раз уж по их воле короля следует низложить, значит, такова же и воля Бога.

«Такова ли воля народа?» — вскричал Уэйк.

«Быть по сему!» — снова проревела толпа, шумно выражая одобрение и размахивая руками.{1317}

«Ваш голос был явственно слышен здесь», — произнес архиепископ. Затем он официально возвестил, с позволения вельмож, духовенства и народа, что Эдуард II отрекается от короны в пользу своего сына.{1318} Собрание разразилось оглушительными криками радости.

Затем перед Парламентом были зачитаны «Статьи низложения» — очевидно, заранее составленные по инициативе Стратфорда{1319}, без сомнения, по указаниям королевы и ее совета. Их также встретили с большим одобрением. Эдуарда обвиняли во многом: в некомпетентности, неумении править и нежелании следовать добрым советам; в том, что он позволил дурным советчикам взять над собою верх; в том, что позволял себе недостойные дела и развлечения; в преследовании Церкви; в том, что казнил, ссылал, заточал и лишал наследства многих именитых людей своей страны; потерял Шотландию, Ирландию и Гасконь; нарушил коронационную присягу, требовавшую соблюдения справедливости; разорил королевство и оказался неисправимым из-за своей жестокости и слабости, без всякой надежды на улучшение.{1320}

Видимо, после речи Рейнольдса в зал привели принца Эдуарда. Его приветствовали кличем: «Узрите вашего короля!»{1321} При виде красивого юноши лондонцы единодушно и громогласно объявили его своим государем с криками «Ave, Rex!» Затем лорды с большим достоинством опустились на колени, принося ему оммаж. Было замечено, что Мелтон и те три епископа, которые говорили в защиту Эдуарда II, в этом не участвовали.{1322} После этого все собравшиеся встали и запели гимн «Слава, хвала и честь».

Присутствуя при всем этом, Изабелла «выглядела так, словно вот-вот умрет от горя», и то и дело разражалась слезами.{1323} Было ли это политической уловкой, фикцией, чтобы показать всем, будто она по-прежнему верная жена своего мужа? Либо она просто дала волю эмоциям, осознав, что все ее замыслы осуществились, и теперь ей наконец ничего не угрожает? Вероятнее всего, тут сказалось и то, и другое. Было бы слишком большим упрощением утверждать, что она просто проливала крокодиловы слезы. Что касается Мортимера, то он после этой знаменательной сессии поторопился уехать, чтобы заказать для своих сыновей парадные одежды к предстоящей коронации.{1324}

* * *
Но имелось одно обстоятельство, препятствовавшее успешному завершению дела. На душе у принца Эдуарда было, конечно, смутно при таком повороте событий; Бейкер уверяет, что его «сбили с пути старшие и вынудили присоединиться к мятежу против отца», — хотя, разумеется, у него не было никакого выбора. Он любил мать и сочувствовал ей, он издавна ненавидел Деспенсеров и, возможно, признавал необходимость низложения отца. Тем не менее ему крайне не хотелось принимать корону при живом отце. Соответственно, видя слезы матери и неверно определив их причину, он попытался утешить ее, пообещав, что не примет корону, пока отец сам, добровольно, не предложит ее.{1325} В течение трех последующих дней никому не удалось разубедить его.

Поскольку сомнения в законности недавних постановлений все еще оставались, для того, чтобы внести в вопрос ясность и успокоить принца, было необходимо убедить короля отказаться от короны в пользу сына, тем самым продемонстрировав, что он санкционирует решение Парламента. И вот 16 января новая депутация из тридцати особ, возглавляемая Орлитоном[115] и представляющая все сословия и институции страны, была направлена в Кенилворт, чтобы довести решение народа до Эдуарда II и убедить его согласиться на формальное отречение. По просьбе королевы из списка делегации исключили францисканцев, чтобы им не пришлось присутствовать при сообщении столь болезненных известий королю, который всегда был очень благосклонен к ним.{1326} Эта подробность выказывает лживость тех историков, которые уверяют, будто Изабелла к тому времени очерствела и растеряла все добрые чувства; этот случай вполне согласуется с более ранними примерами ее доброты и показывает, что даже в тех обстоятельствах она еще испытывала какое-то сострадание к мужу.

Депутация прибыла в Кенилворт к 20 января{1327}, когда Орлитон, Стратфорд и Бергерш имели предварительную частную встречу с Эдуардом, которого привели к ним, «одетого в черное». Он явно был в возбужденном, эмоционально неустойчивом состоянии, но Орлитон не отказал себе в удовольствии проявить свою ненависть к королю в потоке грубых оскорблений.{1328} Обращаясь к Эдуарду, он гневно перечислил весь перечень его преступлений, «пригласил» отречься и предупредил его, что народ может отказать его детям в праве наследовать и обратиться к другому роду, не королевской крови, если он проявит упорство; подразумевалось, что Парламент вполне может избрать королем Мортимера. Однако, продолжал он, если король уступит, его сын будет наследовать ему, а он сам сможет впредь жить в почете.

Очевидно, Эдуард был слишком расстроен или слишком глуп, чтобы сообразить, что Изабелла никогда не позволит лишить принца наследства, и угроза была попросту блефом; впрочем, даже если он это и понял, в его положении рисковать не приходилось. Горько плача, он сдался без дальнейших пререканий ради будущего своего сына.

Затем ему настало время выйти в общий зал, встретиться лицом к лицу с Ланкастером и другими депутатами и сообщить им о своем отречении. Появившись перед ними весь в слезах, он, казалось, был на грани обморока. И он действительно потерял сознание, но, «сколь бы жалостно и удручающе ни было это зрелище, оно не пробудило сочувствия среди посланцев королевы».{1329} Ланкастеру и Стратфорду пришлось спешно прийти на помощь Эдуарду; они бережно обняли его, подняли и сделали все возможное, чтобы привести в чувство. Но как только король очнулся, Орлитон резко потребовал, чтобы он тотчас отрекся от короны, как только что обещал. В «новом припадке рыданий» король покорно подчинился и сказал, что

«понимает, отчего сие наказание ниспослано ему — из-за многих его прегрешений, и посему просит присутствующих сжалиться над ним в таком бедственном положении. Он сильно горевал оттого, что вызвал ненависть своего народа, но был рад тому, что его старшего сына принимают так благожелательно, и благодарил за то, что они избрали его своим королем».

На следующий день сэр Уильям Трассел «от имени всего королевства» официально объявил об отмене вассальной присяги нации низложенному монарху. Затем сэр Томас Блаунт, мажордом королевского двора, символически сломал жезл — знак своей службы — подчеркивая, что служба всего двора закончилась. Бывшему королю сообщили, что отныне он «станет таким же человеком, как и все прочие» и будет именоваться «лордом Эдуардом, некогда королем Англии». Затем депутация поспешила вернуться в Вестминстер, везя с собою корону и королевские регалии.{1330}

В Британской библиотеке хранится библия из Холкхема, датируемая XIV веком; в ней есть картинка, изображающая королеву, которая крутит колесо Фортуны. Наверху виден король в короне, со скипетром; слева стоит человек, протягивающий ему корону. Но на правой части рисунка видно, как король падает вниз головой, теряя корону и уронив скипетр, а внизу он лежит простоволосый и обнаженный, прикрытый лишь плащом, и печально смотрит вверх, на прежнюю свою ипостась. Почти наверняка под королевой, поворачивающей колесо, подразумевалась Изабелла, и вся композиция представляет собой комментарий к падению Эдуарда II. В анналах британских царствующих домов редко случалось, чтобы политические последствия неудачного брака проявились столь наглядно.

К 24 января Изабелла уже поселилась в Тауэре. Утром этого дня, когда она ехала через город к Вестминстеру, члены цехов, одетые в наилучшие свои шапки и плащи, поспешили приветствовать ее. А вечером, когда она возвращалась, ей предшествовали герольды — они прошли по улицам, возвещая об «отречении сэра Эдуарда и мире нового короля».{1331} Вскоре Изабеллу окружили толпы ликующих, радостных горожан.

Правление Эдуарда III формально началось со следующегодня, 25 января 1327 года.{1332} Однако король был несовершеннолетним, а потому действительными правителями Англии стали Изабелла и Мортимер.


9. «Заговоры и военные хитрости»

В конце января 1327 года Изабелла и Мортимер энергично занимались устройством нового правительства. Большая печать Англии была вручена Эдуарду III 28 января, и в тот же день Хотэм был назначен канцлером, а Орлитон — казначеем. 29 января новый король официально объявил об отречении своего отца и произвел назначение новых судей и служащих Казначейства. В эти дни Изабелла выплатила половину своих долгов банкирам Барди.{1333}

1 февраля 1327 года Эдуард III был коронован в Вестминстерском аббатстве архиепископом Рейнольдсом; ему ассистировал епископ Стратфорд, а Бергерш, Хит и Эйрмин пели литании. Перед началом церемонии четырнадцатилетний король был посвящен в рыцари Ланкастером, как самым старшим мужчиной в королевском доме. Корона святого Эдуарда Исповедника «была большая по размеру и тяжелая» — но Эдуард III «носил ее, как взрослый мужчина».{1334} Изабелла проплакала весь долгий ритуал коронации{1335}, но, согласно Уолсингему, несмотря на то, что лицом и повадками она напоминала скорбящую вдову, все это было лишь притворство. Возможно, это правда, так как у нее были все причины для ликования, ведь все задуманное ею удалось. Но следует учесть эмоциональное напряжение, не оставлявшее ее несколько лет, а также тот факт, что женщины часто плачут также и от радости.

Ее торжество разделял возлюбленный Мортимер. Он был весьма заметной фигурой на коронации, в ходе которой новый король посвятил в рыцари троих его сыновей.{1336} После церемонии простому народу роздали памятные золотые монеты с изображением детской руки, подхватывающей падающую корону — любопытный образчик пропаганды.

Похоже, что при создании рисунка для Большой печати Эдуарда III Изабелла также сказала свое слово: фигура короля показана сидящей на троне, выполненном в орнаментальном стиле, причем отчетливо видны две гербовые лилии, напоминающие о родстве его с королевским домом Франции через Изабеллу; историки заметили сходство с печатью ее брата, Людовика X.[116]

* * *
В день коронации король Эдуард возвратил Изабелле ее приданое с существенными добавками: вместо прежних 4400 фунтов в год она теперь должна была получать беспрецедентную сумму в 13 333 фунтов{1337}, что делало ее одним из самых крупных землевладельцев в королевстве. Мьюримут и Бей-кер оба утверждают, что на ее содержание расходовалось около двух третей королевского дохода, а Эдуард III вынужден был жить всего на одну треть своих доходов, но это грубое преувеличение. В то время никто не возмутился размером этих пожалований, что вполне можно понять с учетом популярности королевы и как победительницы Деспенсеров, и как матери юного короля. Один хронист с восторгом именует ее «Мать Изабелла, наша царственная, благородная, благоразумная, прекрасная и великолепная звезда»{1338}, сам папа римский придерживался такого же взгляда{1339}, а Парламент всячески старался осознать долг страны перед Изабеллой и подчеркнуть, что ей следует править до конца дней своих ввиду великих трудов, предпринятых ею, и перенесенных страданий.{1340}

Изабелла была, конечно, стяжательницей и материалисткой, и все же присвоение таких огромных земельных наделов диктовалось не столько чистой жадностью, сколько необходимостью обеспечения как можно большего числа зависящих от нее людей в интересах консолидации общества и укрепления установленного режима, так как она не могла не понимать всю шаткость его конституционных оснований. И королева, и Мортимер признавали оправданность вознаграждения своих сторонников денежными и земельными пожалованиями, должностями и привилегиями.

Другой причиной, побуждавшей Изабеллу к подобной жадности, было, несомненно, желание компенсировать все, что она потеряла в прошлом — и деньги, и статус, и решимость никогда более не испытывать финансовых затруднений и тех унижений, которым она подвергалась при Деспенсерах.

Земли разросшегося удела Изабеллы были разбросаны по всем графствам Англии, кроме четырех самых северных, а также в Уэльсе. В их число входили многие большие поместья, включая ряд принадлежавших ранее Эдуарду II, в частности, его любимый дом в Лэнгли и королевское поместье Шин на берегу Темзы, которое Изабелла сохранила до самой смерти; там имелся дом, окруженный рвом, выстроенный в XII веке, с верхним и нижним двором — в прошлом Эдуард пользовался им время от времени.[117]

Ей принадлежал теперь и замок в Лидее{1341}, который выдержал осаду в 1321 году, а ранее принадлежал нескольким королевам-супругам. Первоначально это была норманнская крепость, возведенная в поразительном месте — на двух соединенных островках посреди большого красивого озера. При Эдуарде I крепость до неузнаваемости переделали, превратив в роскошный укрепленный дворец для первой, а затем и второй его жены. На меньшем островке выстроили «gloriette» («павильон» по-испански) — каменный дом с двориком, фонтаном и садом внутри — для Элеоноры Кастильской, а на втором острове, побольше, возвели замок для Маргариты Французской. Между постройками был перекинут мост.

Для королевы Элеоноры в часовне устровили новый придел. Изабелла пользовалась покоями Элеоноры в павильоне, где, между прочим, имелась ванная комната.[118]

Другие объекты, перешедшие в собственность Изабеллы, включали королевское поместье Хэйверинг-эйт-Бауэр в Эссексе, построенное при Эдуарде Исповеднике, перестроенное в XIII веке и принадлежавшее затем Элеоноре Прованской и Маргарите Французской; королевский замок и примыкающий к нему дворец в Гилдфорде (Сюррей); еще замки в Порчестере (Хэмпшир), Сент-Брайвеле (Глостершир) и Тикхилл в Йоркшире; замок Одихем в Хэмпшире, когда-то принадлежавший Роджеру д'Амори; королевские поместья в Байфлите, в Сюррее — еще одно любимое местечко Эдуарда II, Грэйвсенд в Кенте, Айлуорт в Миддлсексе, Берствик и Ковик в Йоркшире; замок Хэдли в Эссексе; замок Пик в Дербишире; замок Рокингем в Нортхэмптоншире; Бьюлт в Уэльсе (королева отдала его Мортимеру); замок в Бристоле и наконец Лэнгли Мэриш в Бакингемшире, исключительно приятное имение, куда часто наведывался Эдуард II; покои Изабеллы там выходили в сад, а у дверей большого зала рос плющ.{1342}

Королеве досталась также значительная часть наследства Линкольна, включая замок Понтефракт, присвоенный Деспенсерами, который по праву следовало бы отдать Ланкастеру. Пожалуй, именно из-за этого она решила вопрос со своим имуществом до новой сессии Парламента, так как не рисковала допустить его обсуждение и открытое столкновение с могущественной кликой сторонников Ланкастера.{1343}

В 1327 году Изабелла прикупила еще замок Райзинг в Норфолке (впоследствии он оказался неразрывно связан с ее именем). Она приобрела его у Эммы, вдовы Роберта Монтальта, в обмен на годовую ренту. Монтальт, который одним из первых присоединился к королеве предыдущей осенью, к тому моменту умер, не оставив наследников, и завещал Изабелле свое поместье Фрамсден в Саффолке. Замок Гертфорд также перешел в руки Изабеллы в 1327 году от вдовы Пемброка; когда-то Пемброк получил его от королевы Маргариты, но Изабелла, очевидно, считала, что его следует вернуть.{1344}

Видимо, в тот же период Изабелла приобрела и дом в Лондоне, на Ломбардской улице. Улица получила такое название, потому что, начиная с XII века, здесь селились и занимались делами банкиры-ломбардцы, но дом, облюбованный Изабеллой, был откуплен у приората святой Елены в Бишопсгейте, принадлежавшем бенедиктинцам, одному из богатейших религиозных братств Лондона. Приезжая в Лондон, Изабелла останавливалась либо в этом доме, либо в Вестминстерском дворце; там в 1327-1330 годах «по приказу королевы-матери», были произведены различные усовершенствования.{1345}

Можно с уверенностью утверждать, что в период своего правления Изабелла жила намного роскошнее, чем все английские королевы до нее. И впредь, разве только в лучшую пору супруги Генриха VI Маргариты Анжуйской в XV веке, ни одна из супруг монархов не пользовалась таким богатством, роскошью и могуществом.

Через день после коронации королева съездила с ночевкой в Элтем{1346} и вернулась 3 февраля, когда началось следующее заседание Парламента в Вестминстере,{1347} и ее влияние отчетливо просматривается в его постановлениях, как и влияние Ланкастера. В тот первый день был сформирован регентский совет с Ланкастером в качестве председателя и официального опекуна короля. В большинстве источников упоминается, что всего членов совета было двенадцать: архиепископы Рейнольде и Мел-тон, епископы Стратфорд и Орлитон, графы Норфолк, Кент и Сюррей, лорды Уэйк и Перси, сэр Оливер Ингхем и лорд Джон Рос, который был управляющим совместного хозяйства Эдуарда III и королевы Изабеллы и зятем Ланкастера.{1348} Ни королева, ни Мортимер официальных ролей не получили. Однако в отчетах Парламента утверждается, что членов совета было четырнадцать, но это вполне может быть опиской, поскольку имена остальных двух не названы. Догерти{1349} считает, что одним из них был Мортимер, поскольку Фруассар упоминает о нем как об одном из выдающихся деятелей, правивших королевством после коронации. Но Фруассар не утверждает прямо, что Мортимер был членом совета, к тому же, будь это так, современные хронисты не преминули бы включить его имя в список.

Хотя старательно поддерживалась видимость того, что Эдуард III контролирует свое правительство, на самом деле Изабелла «наставляла несовершеннолетнего» и правила вместе с Мортимером от его имени в качестве неофициальных регентов. Интересы Мортимера в совете представляли его друзья, Орлитон и Ингхем, а позднее Хотэм и сэр Саймон Берфорд. Изабелла и Мортимер «полностью подчинили» как короля, так и всю администрацию, они диктовали политику и крепко держали власть в своих руках.{1350} Королева осуществляла контроль за основным службами государства через людей, которых она поставила на соответствующие должности; канцлер, казначей и хранитель Малой печати сопровождали ее повсюду, куда бы она ни направлялась.{1351} Она также контролировала доступ к королю, что вскоре «возбудило большую ревность».{1352}

Однако почти нет сомнений в том, что мотивом действий Изабеллы было стремление возвысить сына, которого она, без сомнений, горячо любила. К счастью, ее честолюбивые замыслы на его счет совпадали с его собственными, и потому она могла на вполне законных основаниях идентифицировать свои желания с интересами Короны. Взаимоотношения между матерью и сыном были кратко изложены в иллюстрированной рукописи трактата Уолтера де Милмета, вероятно, созданной в то же время и преподнесенной Эдуарду III; на миниатюре мы видим юного безбородого короля на троне рядом с матерью — оба с коронами на голове.{1353}

Бейкер уверяет, что третьей фигурой триумвирата с Изабеллой и Мортимером был Орлитон, но это явно завышенная оценка его роли. На самом деле он провел почти весь 1327 год за границей, с дипломатической миссией — а когда вернулся, то обнаружил, что лишился фавора у Изабеллы и Мортимера из-за того, что принял от папы должность епископа Вустерского, обойдя кандидата, выдвинутого ими.

Поскольку Изабелла и Мортимер правили совместно и осуществляли свою власть неофициально, нам сложно определить, чье влияние доминировало. Все делалось от имени короля, или королевы и ее сына, но хотя и говорилось, что «королева правит»{1354}, многие верили, что Мортимер брал верх и над Изабеллой, и над Эдуардом. У нас есть достаточно свидетельств того, что именно Изабелла, а не Мортимер, стоя за троном, обладала в тот период реальной властью. Тем не менее она полагалась на воинскую силу и опытность Мортимера, и нам известны примеры, когда он брал на себя инициативу в важных делах, не ссылаясь на королеву. Потому нам представляется, что они доверяли друг другу, действуя так, чтобы не вызвать взаимного неодобрения, и разделили между собой сферы влияния.

Власть Изабеллы основывалась на несокрушимых бастионах — статусе королевы-матери, а также любви и преданности сына. Она старалась проводить с мальчиком как можно больше времени и оказывала на него сильное влияние. А власть Мортимера держалась в основном на интимных отношениях с королевой, хотя сам он любил подчеркивать свое происхождение от короля Иоанна, чему свидетельствами служат несколько современных документов, где его именуют «родичем короля».{1355} Однако многие другие лорды могли указать на более близкое родство с королем, и высокое положение Мортимера в тот период целиком обуславливалось тем, что он был любовником королевы.{1356} Найтон утверждает, что при разъездах они всегда жили в одном доме, но, судя по хвалебным отзывам об Изабелле, высказанным в то время папой и другими, любовники, похоже, старались соблюдать приличия.

* * *
Парламент продолжал заниматься реабилитацией: возмещались потери Ланкастеров и их друзей, восстанавливались права «несогласных» на их земли, вознаграждались те, кто оказывал поддержку королеве в трудные времена.{1357} Существенный вклад Генри Ланкастера в успех предприятия королевы был достойно вознагражден. Приговор над Томасом Ланкастером признали недействительным, и его брат получил формальное право наследовать ему{1358}, а вскоре после этого Эдуард III, по подсказке матери, послал в Рим запрос на канонизацию Томаса, расхвалив его добродетели{1359} — Изабелла знала, что это добавит ей популярности и укрепит преданность Ланкастера. Позднее Иоанн XXII отклонил этот запрос, как и три последующих, сделанных от имени Эдуарда III возможно, потому, что помнил о подлинных — личных — мотивах поступков Томаса.

Другим «популистским» шагом королевы было принятие акта, ограничивающего число местностей, подпадающих под действие жестоких законов о пользовании лесами.{1360} Меры, принятые Эдуардом II против Орлитона, были аннулированы, а Эйрмин 6 февраля наконец получил свои доходы за Норвич. Тогда же королеве были даны все сеньериальные права в ее поместьях.{1361} Генри де Бомонту и его жене Эдуард III, по просьбе матери, 15 февраля даровал два имения Деспенсера.{1362}

Изабелла позаботилась о том, чтобы Мортимер был щедро вознагражден «с учетом его службы королеве и королю, здесь и за морем».{1363} Того же 15 февраля ему вернули доходные должности опекуна над наследниками Уорвика и Одли, добавив еще и наследника лорда Гастингса (в октябре он стал также опекуном наследника Пемброка),{1364} а 20 февраля он был назначен юстициарием диоцеза Лландаф. 21 февраля Парламент отменил приговоры, ранее вынесенные Мортимеру и Черку, издал формальное помилование Мортимера за побег из Тауэра и «другие проступки», и восстановил его в правах на отцовские имения. Затем он был назначен пожизненным юстициарием Уэльса, юрисдикцией, распространяющейся на все земли Короны в этой области.{1365} Королева также обеспечила Мортимеру получение владений Черка.{1366}

В конце февраля и в начале марта Ланкастер, Кент, Норфолк, Уэйк, Орлитон и Бергерш в ознаменование их верной службы Эдуарду III и королеве Изабелле{1367} получили дары в виде земель, арендных держаний и доходов, а сэру Джону д'Эно был назначен пенсион.{1368} Эдуард III подтвердил пожалования, сделанные его матери на сессии Парламента в дни Богоявления, и подарил ей еще 1000 марок на продовольственные расходы;{1369} в марте она наконец вступила в полное владение своими землями и движимым имуществом.{1370} К этому моменту у Изабеллы уже было заведено свое хозяйство, отделенное от двора короля.

Парламент также постановил простить город Лондон, получивший новую хартию вольностей, и многих прежних сторонников Деспенсеров. Казначей Изабеллы, Уильям де Будон{1371}, получил повышение по службе, а ее клерк, Роберт Уайвил, был освобожден от обязанностей хранителя Малой Печати и по ее протекции стал каноником в Личфилде. Завершив пространную программу награждений и реабилитаций, Парламент окончил свои заседания 9 марта.

Еще в феврале в Лондоне имел место неприятный эксцесс: толпа вломилась в дом Орлитона и учинила дикую расправу с Робертом Болдоком, который все еще жил там под домашним арестом. Его потащили в Ньюгейтскую тюрьму и заперли в камере, но перенесенные им побои оказались столь тяжкими, что вскоре после этого он умер.{1372} Позднее Орлитону было предъявлено обвинение в дурном обращении с Болдоком, но он успешно доказал свою невиновность.{1373}

Иногда утверждают, что у Изабеллы не было никакой политической программы, и она думала только об укреплении собственных позиций. Она, конечно, уделила этому внимание, награждая своих сторонников, поддерживая доброжелательные отношения с кланом Ланкастера и раздавая компенсации жертвам режима Деспенсеров. Но следует сразу отметить, что ее чрезвычайно заботило исправление катастрофических ошибок и несправедливостей предыдущего правления, и именно действиями в этом направлении она поддерживала свою популярность.

И все-таки Изабелла, будучи также реалисткой, понимала, что популярность нельзя приобретать любой ценой и иногда необходимо принимать непопулярные решения. Она знала, что перед нею стоят пугающие проблемы, особенно касательно Шотландии и Франции, решение которых откладывали на протяжении десятилетий. Принятый ею курс относительно этих государств наглядно демонстрирует прагматизм королевы и свидетельствует, что она осознавала пределы своих возможностей и, не колеблясь, вела политику здравого смысла, которая могла принести долгосрочные выгоды, но не скоротечную славу и рукоплескания.

С другой стороны, Мортимер был озабочен в основном самовозвеличением, выстраивая для себя прочную базу в Марке и накапливая огромные богатства. Дела большего масштаба его беспокоили мало, если только они не препятствовали реализации его амбиций. Им руководило честолюбие, да еще необходимость сохранить свою позицию.

Тайные мирные переговоры Изабеллы с Робертом Брюсом зашли в тупик, и в день коронации шотландцы напали на замок Норхэм в Нортумберленде.{1374} Затем стали поступать тревожные сообщения, что Брюс, несмотря на преклонный возраст и болезнь, которую многие считали проказой, собирает силы, и 4 марта королева направила посольство в новом составе для заключения мира.{1375} Ранее, 22 февраля, она также вступила в мирные переговоры с Францией,{1376} пытаясь разрешить наконец проблему с Гасконью. Здесь ей удалось достигнуть частичного успеха, и несколько позже, 31 марта, в Париже было подписано соглашение, согласно которому ей возвращалась часть территории Гаскони при условии выплаты контрибуции в 50 000 марок. Это соглашение, однако, не слишком одобрили в Англии, поскольку оно оставляло область Аженэ в собственности Карла IV.{1377} Но Изабелла знала, что ситуация не позволяет даже думать о войне с Францией, да она и не хотела войны. На протяжении всех лет своего правления она придерживалась профранцузской политики.

* * *
Как ни занята была Изабелла в первые месяцы этого года, она не забывала писать очаровательные и любезные письма Эдуарду II, интересуясь его здоровьем и удобствами, поддерживая видимость того, что была бы счастлива посетить его, если бы не запрет Парламента. Она также посылала ему подарки: красивую одежду, белье, изысканные деликатесы и прочие мелочи, скрашивающие жизнь{1378} — так проявлялась свойственная ей заботливость, а возможно, и чувство вины.

Но жалобные просьбы мужа увидеться с нею и с детьми оставались без ответа.{1379} Согласно Бейкеру, Эдуард страдал «из-за великой любви» — что является грубым преувеличением, — и якобы Ланкастер сжалился над ним и направил послание Изабелле, «чье сердце было тверже камня, сообщая, что благородный рыцарь изнемогает от любви к жене. Но эта железная женщина не ведала любви, зато умела гневаться». Если даже эта история верна, такую реакцию вполне можно понять, поскольку Эдуард не выказывал никакой любви или заботы о жене, когда Деспенсер разрушал их брак и последовательно лишал ее доходов, свободы и детей. Кроме того, «обдумав это дело, она стала бояться, как бы Церковь не призвала ее вернуться к отвергнутому мужу и разделить с ним ложе». Ее беспокойство вовсе не было беспочвенным, что и выяснилось на одном из заседаний совета в апреле.

Бейкер описывает, как Изабелла, «эта львица в женском облике», попросила совета у «этого жреца Ваала», Орлитона, который порекомендовал отстранить Ланкастера от охраны Эдуарда. Это чистейшей воды домыслы, поскольку, как мы вскоре увидим, возникли намного более серьезные причины сделать этот шаг. Но Бейкер, напомним, писал много лет спустя, когда делались попытки канонизировать Эдуарда II, и рассказы о перенесенных им страданиях могли придать ему ауру святости.{1380} Бейкер потом еще больше оболгал Орлитона, превратив его в своей истории в еще большее чудовище, чем Мортимер, и все эти россказни почти наверняка сфабрикованы с целью выставить епископа и Изабеллу в самом худшем свете.

Почему у Бейкера сложилось такое низкое мнение об Изабелле, понять нетрудно: она ведь бросила мужа ради любовника, свергла мужа, да еще, по убеждению Бейкера, приказала мучить и убить его — хотя эти утверждения, как будет показано ниже, не имеют никакой фактической основы. Но зачем ему понадобилось так брутально обрисовывать Орлитона? Возможно, ответ кроется в отношении патрона Бейкера, сэра Томаса де ла Мора, который был очевидцем жесткого обращения Орлитона к Эдуарду в Кенилворте; это могло его шокировать и позднее привести к ложному выводу, что епископ был ответствен и за другие несчастья падшего короля.

Все же не стоит сомневаться в том, что Изабелла не хотела возвращаться к Эдуарду. Нежелание это поддерживалось вполне естественными опасениями: она боялась вспышек его ярости и холодности, боялась разлуки с любимым человеком и с сыном, боялась жизни в изоляции — по сути, лишения свободы. И, конечно же, Мортимер поддерживал в ней нежелание видеться с Эдуардом. Мортимер уже доказал, что он ревнив, и не упустил бы еще одной возможности досадить Эдуарду.

Сохранилось несколько стихотворений, которые приписывают самому Эдуарду II; считается, что они были написаны именно в тот период. Если признать их подлинность, то из них можно сделать вывод, что муж осознавал двуличие Изабеллы. Стихи написаны на норманнском диалекте французского языка и представляют собой горестные размышления о превратностях судьбы и вероломстве жены. Мы можем очень хорошо представить себе, читая их, в каком состоянии и настроении он тогда находился.

Одно из стихотворений называется «Песня короля Эдуарда, сложенная им самим». Приводим ниже его вольный перевод:

Пришла ко мне зима, лишь горем я живу
Фортуна бьет меня так часто, так жестоко!
Удар, еще удар наносит наяву,
Надежда, сила, дух — все сломлено до срока.
Красотою и мудростью будешь богат,
Честью, славой весьма наделен,
Но как только Фортуна отводит свой взгляд,
Ты — в позоре, ты глуп, ты смешон.
Кого я любил, ненавидеть я должен,
Горчайшее горе мне душу гложет,
И тело страдает, и сердце слабо
По воле прекрасной моей Изабо.
Я верил — верпа мне, а ныне — обман
У ней в каждом слове, она мне враг.
Лишь черным отчаяньем дарит меня,
И радость всю обратила в страх.[119]
Религия, очевидно, стала единственным утешением короля в его печальном уединении. В конце стихотворения он упоминает о своих грехах и выражает надежду на искупление:

С сердцем стесненным к тому иду,
Кто ради меня страдал па кресте.
Иисус, прости мне низость мою,
Склонись к тому, кто в жестокой нужде.
Прости мне измены и злые грехи […]
Пречистую деву прошу умолить
Сына, что ею рожден и взращен,
Пусть мне соизволит милость явить
И пусть я буду все же прощен.
В другом стихотворении содержится жалоба автора на то, что в тяжелых обстоятельствах он теряет свой красивый внешний вид и куртуазность:

Дождей горючих струи
Из зимних льются туч,
Жестокая Фортуна
Закрыла дверь на ключ.
Бывало, ласкала любимца она [то есть пишущего эти строки],
Он был и пригож, и умен,
Прославлен ученостью, вежеством горд,
Но дожил до худших времен;
Фортуна лицо отвратила свое,
И прахом пошли все дары:
Веселость угасла и мудрость ушла,
Следа не осталось былой красоты.
И горе зимою пришло до поры.
Когда-то стоял на вершине,
Меня почитали, боялись.
Теперь меня люди прозвали
«Король без короны» для смеху.
Лежит моя жизнь в руинах,
По воле Фортуны жестокой.[120]
В первую неделю марта, видимо, был раскрыт заговор с целью освободить бывшего короля Эдуарда из Кеиилворта. Был отдан приказ произвести расследование бесчинств нескольких человек, а именно Стивена Данхевида, монаха-доминиканца, Уильяма Эйлмера, приходского священника из Доддингтона, ранее бывшего доверенным клерком Десненсера, другого Уильяма Эйлмера, приходского священника из Бидуэлла, Уильяма Рассела, Томаса де ла Хэй, Эдмунда Госселина, Уильяма эйт-Халла (atte Hull) и Джона Нортона.{1381} Поскольку те же самые лица будут в июле осуждены за еще один заговор с целью освободить короля, логично предположить, что это расследование касалось более ранней и неудачной попытки.

Стивен Данхевид, который, по-видимому, являлся вдохновителем этих попыток, был особо опасен. Он верно служил Эдуарду II как его исповедник и издавна был сторонником Деспенсеров. Именно его Деспенсер посылал в Авиньон, чтобы добиться аннулирования брака короля с Изабеллой. Эти услуги, наряду с преданностью Деспенсеру, вознесли его достаточно высоко, но после вторжения королевы он потерял все.

Найтон сообщает только, что заговор был устроен особами, питавшими к бывшему королю личную привязанность, но автор «Анналов святого Павла» конкретно указывает, что Данхевида поддерживали некоторые высокопоставленные лица. Можно предположить, что одним из них был вечно колеблющийся граф Кентский — если учесть его отступничество в дальнейшем и тот факт, что он, несомненно, чувствовал себя виновным в предательстве сводного брата. Явно не случайно то совпадение, что три года спустя Стивен Данхевид оказался замешан в собственном заговоре Кента против Изабеллы и Мортимера.{1382}

После всего случившегося Изабелла явно испытывала душевную потребность снова посетить гробницу Беккета в Кентербери. 13 марта двор, покинув Лондон, отправился в путь по землям Кента и прибыл в Кентербери на следующий день. 15 марта король и королева-мать направились в Рочестер, где их принимал епископ Хит, который преподнес Изабелле дорогие подарки.{1383} Мать и сын вернулись в Кентербери на следующий день, а 21 марта уже были в Вестминстере, где оставались девять дней{1384}, разбираясь с последствиями раскрытого заговора «освободителей» Эдуарда II.

В Кенилворте немедленно усилили охрану, но Ланкастер дал ясно понять, что не готов нести ответственность за бывшего короля, если кто-то вздумает его освободить{1385}, и возникло опасение, что у Эдуарда в Уорвикшире осталось слишком много сторонников. Поэтому Изабелла и Мортимер решили освободить Ланкастера от обязанностей тюремщика и перевезти пленника южнее, в замок Беркли, поблизости от владений Мортимера в области Марки. 21 марта Томас Беркли, вновь ставший лордом Беркли, и сэр Джон Малтреверс были назначены новыми сторожами Эдуарда, с равной ответственностью;{1386} оба они входили в ближний круг Мортимера, а Беркли еще и состоял у него на службе. Логично предположить, что именно Мортимер был основным инициатором этих назначений и перемещения Эдуарда в новую тюрьму.

Томас Беркли к тому времени стал зятем Мортимера — в 1319 году он женился на его дочери Маргарет. У Беркли не было ни малейших причин любить Эдуарда II, поскольку он сильно пострадал при режиме Деспенсеров: его вместе с отцом посадили в тюрьму как сторонников Томаса Ланкастера, он просидел там четыре года, а его отец умер в заключении.

Джон Малтреверс, родом из зажиточной дорсетской семьи, имел от роду около тридцати семи лет и был женат на сестре Беркли, Эле. Он когда-то служил под началом Мортимера в Ирландии и Шотландии{1387} и сражался на стороне Ланкастера при Боробридже. После поражения графа он бежал, опасаясь за свою жизнь, и присоединился к Мортимеру, став одним из его доверенных офицеров. Позднее он вошел в группу изгнанников, окружавшую Изабеллу во Франции. В феврале 1327 года постановлением Парламента ему возвратили его земли. Как и Беркли, он не мог испытывать добрых чувств к бывшему королю.

* * *
Теперь, когда Эдуард III был возведен на трон, королева и Мортимер приступили к выполнению договора, заключенного с Эно относительно его брака. В последнюю неделю марта Орлитон и Бергерш (который теперь сменил Орлитона на посту казначея) были уполномочены советом отправиться к графу Гильому официально просить руки одной из его дочерей; получив его согласие, они должны были затем поехать на юг, в Авиньон за папской грамотой, которая была необходима, поскольку матери жениха и невесты были двоюродными сестрами.

Наконец посольство выехало из Англии в конце апреля.{1388} Двор между тем 30 марта отправился в Стэмфорд, где должно было состояться совещание по вопросу укрощения шотландцев.{1389} Изабелла взяла с собой всех своих детей. К 4 апреля{1390}она прибыла в Ремси (в области Болот) и, вероятно, поселилась в странноприимном доме тамошнего большого саксонского аббатства.

В тот месяц Ланкастер официально вступил в права владения почти всем полученным наследством, хотя поместья де Ласи, обещанные Изабелле в день коронации,{1391} она удержала за собой, что несколько огорчило Ланкастера. Потом произошел серьезный бунт в Абингдоне, за ним последовали дурные известия из Шотландии, где Брюс собирал большое войско для нового нападения на Нортумберленд; на самом деле это была тактическая уловка, чтобы вынудить англичан признать его суверенитет.

Изабелла и Мортимер ответили тем, что 5 апреля объявили общий сбор в поход против шотландцев.{1392} Этот шаг встретил одобрение короля и народа, все надеялись, что в новых условиях удастся поквитаться за позорное поражение при Бэннокберне и восстановить английское владычество над Шотландией. Однако Изабелла, если судить по ее многократным попыткам заключить мир, явно не разделяла этого настроения. Она рассматривала войну с Шотландией как заранее проигранную, как неразумную растрату средств. У нее сложилось убеждение, что чем скорее будут признаны эти факты и достигнуто мирное соглашение, тем лучше для обеих сторон.

Многие бароны из северных графств думали так же, поскольку владели поместьями к северу от границы и надеялись возвратить их посредством мирного договора. Но Изабелла понимала, что необходимо не только защищать границы Англии, но также поддерживать благосклонность народа к ее правлению — а в этом отношении война была бы встречена с большим общественным одобрением, чем мир. Война также могла послужить иллюстрацией к тезису о предпочтительности мирного урегулирования.

* * *
Надзор за Эдуардом II был официально поручен лорду Беркли и сэру Джону Малтреверсу 3 апреля.{1393} Ночью они увезли свергнутого короля из Кенилворта. Их сопровождал третий страж, сэр Томас Герни (или де Гурне), рыцарь из Сомерсета, принадлежащий к кругу Мортимера и находившийся вместе с ним в заключении в Тауэре.{1394} Среди охранников, сопровождавших экс-короля, был Уильям Бишоп, служивший солдатом под началом Мортимера в 1321 году.{1395}

Через день после переселения короля Беркли и Малтре-верс получили из казны царское жалованье из расчета 5 фунтов в день на его содержание и расходы по его хозяйству, откуда следует, что при нем еще состояли собственные слуги.{1396} Пленника повезли в Беркли кружным путем, направившись сначала на запад; в ночь на Вербное воскресенье, 4 апреля, маленький отряд остановился в отдаленном августинском аббатстве Ллантони в Монмутшире, потом они поехали на юго-восток и переправились через Северн. В замок Беркли добрались 5 или 6 апреля.{1397}

Мьюримут и Бейкер оба утверждают, что конвой вез Эдуарда еще более запутанным маршрутом, забравшись на юг до замка Корф в Дорсете и затем обратно в Глостершир через Бристоль. Там, пишет Бейкер, горожане якобы проявили намерение освободить короля, и потому Малтреверс и Герни поспешили доставить его в Беркли. Все это чистая выдумка. Поездка из Кенилворта через Ллантони на Корф, Бристоль и Беркли не уложилась бы в три дня, а путешествие Эдуарда никак не могло длиться дольше. Да и неразумно было бы с точки зрения безопасности увозить экс-короля так далеко, предоставляя множеству людей возможность увидеть его и узнать, где он находится.

Бейкер, уверяющий, что получил эти сведения от Уильяма Бишопа после Черного поветрия в 1348-1349 годах, заявляет также, будто бы тюремщики подвергали бывшего короля многим унижениям на пути из Бристоля в Беркли. Ехали они только по ночам и не давали ему спать, когда он чувствовал усталость несмотря на холодную погоду, он дрожал в легкой одежде, да к тому же его кормили отравленной едой, от которой он заболел. Пленнику постоянно противоречили, называли сумасшедшим, насмехались над ним, Герни даже с издевкой украсил его короной из соломы.

Затем, для того, чтобы его не могли узнать, его заставили сбрить бороду, причем усадили на кротовую кучку посреди поля и принесли холодной илистой воды из канавы в старом шлеме. А он якобы, рыдая, сказал им: «Хотите вы того или нет, у меня будет теплая вода для бритья», — намекая на слезы, текущие по его лицу. Но и здесь Бейкера можно уличить в явственной лжи: мы видели, что Эдуард не мог оказаться в Бристоле в те дни, и вся его история сразу распадается, тем более, что ее не подкрепляет больше ни один источник. Помимо прочего, не похоже, чтобы Беркли допустил подобное обращение с пленником, потому что у нас есть свидетельства его нормального отношения к нему.

Бейкер еще добавляет, что тюремщики так издевались над Эдуардом затем, чтобы «довести его до какой-нибудь болезни и потом до смерти» — но маловероятно, чтобы Изабелла и Мортимер, затратив столько усилий, чтобы придать отречению Эдуарда и своему приходу к власти видимость законности и максимум публичности, вдруг вздумали убить бывшего короля такими неуклюжими и плохо продуманными способами. Разумно будет напомнить, что лишь после трех попыток освободить Эдуарда был поставлен вопрос, как от него избавиться. Возможно, Бишоп помог Бейкеру сфабриковать сказку, придающую Эдуарду II ореол святости, но, скорее всего, Бейкер воспользовался какими-то подробностями из воспоминаний солдата, чтобы создать пропагандистскую картинку.

Замок Беркли, господствующий над главной дорогой Бристоль—Глостер и устьем реки Северн, был возведен в XII веке одним из предков Томаса Беркли и до сих пор принадлежит этому роду. В середине XIV века он был существенно перестроен и усовершенствован. Жилые покои и заново отделанный большой зал, которые мы можем видеть в наши дни, относятся именно к этому периоду. Когда Эдуард II находился там, замок Беркли состоял в основном из мощного донжона норманнского времени, со стенами из розового камня толщиной 14 футов (около 4,5 м), возвышающегося на насыпном холме, с внешними и внутренними дворами, окруженными высокой стеной с башнями, надвратным укреплением и рвом.

Эдуарда, видимо, поместили в одной из башен крепости, именуемой Торп. Традиционно считается, что он занимал помещение, известное ныне под названием «королевская галерея» (ее до сих пор показывают посетителям). Снаружи к нему примыкает узкий колодец технического назначения, глубиной 28 футов (около 8,5 м), который доходит до уровня нижнего двора. Изначально этот колодец располагался в углу жилой камеры, и в наши дни его связывают с одной из наиболее изобретательных выдумок Бейкера, как мы увидим далее.

Бейкер пишет, что Эдуарда II в Беркли «встретили дружественно, и Томас, лорд Беркли обращался с ним хорошо». Мьюримут также уверяет, что Беркли обращался с королем хорошо, но Малтреверс проявлял к нему большую суровость. Возможно, именно в один из дней, когда Малтреверс был на посту, некий работник замка слышал, как Эдуард стонет и вздыхает, хотя этот рассказ, записанный в безымянной хронике, может быть поддельным.{1398} К тому же у Эдуарда были причины вздыхать и стонать и без сурового обращения тюремщиков. Выдержкой он явно никогда не отличался.

И Беркли, и Малтреверс часто уезжали по делам службы в западные графства, поэтому осуществляли функции сторожей поочередно или назначали заместителей. Свидетельство Фруассара, который посетил Беркли в 1366 году, надеясь разыскать новые сведения о судьбе Эдуарда II, подтверждает данные Мьюримута. Он пишет, что лорду Беркли «приказали хорошо служить королю, ухаживать за ним со всей почтительностью, снабдить его добрыми слугами, но никоим образом не допускать, чтобы он покидал замок. Такие были ему даны распоряжения». Разницы с тем, как Ланкастер обращался с Эдуардом в Кенилворте, мы не видим, и, как уже отмечалось выше, на содержание Эдуарда отпустили достаточно средств, чтобы оплатить «добрую прислугу».

Расходные книги Беркли, кроме того, указывают, что для бывшего короля{1399} закупали в изобилии продукты питания, в том числе каплунов, говядину, сыр, яйца и вино, а также необходимые бытовые мелочи. Это согласуется с утверждением Бейкера, что тюремщики угощали Эдуарда деликатесами. Поэтому нам представляется возможным отбросить обвинения в адрес Изабеллы в том, что она приказала дурно обращаться со своим мужем в Беркли. Напротив, все свидетельствует о том, что его там разместили с удобствами и обслуживали почтительно.

* * *
8 апреля королева приехала в аббатство Питерборо (здесь доныне сохранился собор), где остановилась либо в королевских палатах у ворот, либо в доме аббата, больше напоминающем дворец, с роскошным залом, жилыми комнатами и часовней. Здесь, в Питерборо, Эдуард III официально ратифицировал новый мирный договор с Францией.{1400} Пасху (11-го числа) королевская семья отпраздновала в аббатстве, 14-го они еще оставались там, но двумя днями позже прибыли в Стэмфорд в Линкольншире. К великому огорчению аббата, в Питерборо Изабелла оставила своих младших детей на восемь недель, на его содержании, что основательно истощило финансы аббатства.

В Стэмфорде, на совете, собранном королевой 19 апреля, обсуждался болезненный вопрос об отношениях между Изабеллой и Эдуардом II. Вероятно, были упомянуты ее письма и подарки, и кое-кто из епископов, кого донимала совесть из-за ее незаконной связи с Мортимером, вновь заговорили о возможности воссоединения супругов.{1401} Как мы уже видели, королева не хотела возвращаться к мужу{1402} — но, опасаясь общественного осуждения, предоставила совету решать, как ей следует поступить. Однако Мортимер хорошо знал, чего она боится, и яростно противился ее возвращению к Эдуарду. После нескольких его приватных бесед с нужными людьми Орлитон напомнил совету, что ими уже было утверждено запрещение королеве возвращаться к Эдуарду «из-за его жестокости». Засим дело аккуратно замяли, но все это должно было стоить Изабелле немалых волнений.{1403}

Правительство все еще старалось изо всех сил, нобезуспешно, выследить конспираторов, которые пытались освободить свергнутого короля; 23 апреля совет выдал ордер на арест Уильяма Эйлмера под предлогом, что он прежде был союзником Деспенсера. Это было, по сути, на грани законности, поскольку Парламент даровал прощение всем наиболее значительным сторонникам фаворита еще в марте.{1404} На самом же деле совет не хотел открыто признавать факт заговора ради освобождения Эдуарда II, чтобы та же идея не зародилась у других недовольных.

Двор выехал из Стэмфорда 25 апреля. На следующий день Изабелла получила дополнительно все, что ей задолжали из доходов с земель ее приданого.

28 апреля Ланкастер запросил разрешения на арест еще одного монаха-доминиканца, Джона Стоука. Хотя в списке сообщников Данхевида это имя не числилось, тот факт, что он проживал в Уорвикшире, позволяет предположить его связь с этим кружком. Ордер на арест был выдан 1 мая; в нем содержалось необычное предписание: в случае обнаружения немедленно доставить задержанного к королю.{1405}

29 апреля двор прибыл в Ноттингем. Хотя Изабелла 23 апреля начала новый тур переговоров с шотландцами{1406}, надежды их на удачный исход были теперь ничтожны, и война казалась неизбежной. Предчувствуя вторжение Брюса, власти распорядились начать общую эвакуацию северных областей. Кроме того, по просьбе Изабеллы молодой король направил «весьма чувствительное» письмо в Эно, прося сэра Джона возвратиться со своими наемниками{1407} (он вернулся в Эно после коронации, нагруженный подарками от королевы и ежегодным пособием в 400 марок от ее сына).{1408} Генри Истри критиковал Изабеллу за то, что она наняла чужестранцев для борьбы с шотландцами, пророчески предвидя большие осложнения.{1409}

4 мая был издан указ об аресте Стивена Данхевида. Его предписывалось препроводить в замок королевы в Уоллинг-форде.{1410} Однако Данхевид, как и Стоук, ухитрился скрыться.

На следующий день Эдуард III «с согласия королевы Изабеллы» даровал привилегии жителям города Винчестера, который он отдал ей в пожизненное владение.{1411}

Вопрос о возвращении королевы к мужу все еще оставался нерешенным — во всяком случае, по мнению папы, который 9 мая отправил письмо с призывом сделать все возможное ради примирения Эдуарда и Изабеллы.{1412} Судя по дате написания письма, оно является ответом на мольбы одного или нескольких участников совета в Стэмфорде, видимо, церковников, которых возмущала связь между Мортимером и Изабеллой. Высказывалось также мнение, что письмо папы было инспирировано теми, кто считал, что Изабелла приобрела слишком большое влияние, и хотел нейтрализовать ее.{1413} Но это мало вероятно, поскольку не согласуется с тем фактом, что Мортимер, как мы видели, противился возвращению Изабеллы к мужу.

Обращение папы благополучно проигнорировали. У Изабеллы, Мортимера и их сторонников и без того было полно хлопот в связи с неминуемой конфронтацией с шотландцами. 23 мая Изабелла и юный король приехали в Йорк{1414}, где собиралось большое войско. Здесь они поселились у «черных братьев» (Blackfriars, то есть доминиканцев), причем «каждый со своим двором: король и его рыцари — в большом зале и галереях монастыря, а королева — отдельно, со своими дамами, коих было великое множество».{1415} Монастырь, основанный Генрихом III в 1228 году, находился в квартале Кингс-Тофтс, между дубильным рядом и городской стеной.[121]

Туда же 27 мая прибыл из Эно сэр Джон с 500 фламандскими наемниками, «и им устроили великолепный прием и король, и его мать, и все бароны. Их расквартировали в лучших домах города, а сэру Джону было предоставлено в качестве штаб-квартиры бенедиктинское аббатство».{1416} К несчастью, эта сердечная встреча была омрачена ужасными событиями в день Троицы.

В тот день, 7 июня, Изабелла устраивала пир в доме доминиканцев, где держал свой двор король.

«При нем состояло шесть сотен рыцарей, и он посвятил еще пятнадцать новых. Королева со своей свитой проживала в дортуарах, и там с нею за стол садилось не менее шестидесяти дам, коих она созвала, чтобы развлечь сэра Джона и других рыцарей. Множество знатных особ можно было видеть там, и им подавали множество искусно приготовленных блюд, украшенных так, чтобы никто не догадывался, что же это такое. И дамы были великолепно одеты, украшены драгоценностями, и весьма веселились.

После пира должны были начаться танцы, но веселью пришел конец, так как сразу после обеда между солдатами из Эно и английскими лучниками, квартировавшими в одном помещении, вспыхнула яростная ссора. Когда кто-то из них полез в драку, все прочие лучники, проживавшие в том же месте, сбежались и натянули тетивы своих луков. Кто-то закричал, и лучники принялись пускать стрелы в солдат Эно. Большинство рыцарей и старшин еще находились при дворе и ничего не знали об этом, но как только до них дошло известие, они поспешили явиться на место происшествия. Те, кто вышел на улицу, оказались в великой опасности, ибо лучники — а их было не менее двух тысяч — никого больше не слушали и стреляли без разбору и в простых солдат, и в начальников».

Высказывалось мнение, будто это была акция мести, заранее спланированная друзьями Деспенсеров — однако здесь трудно усмотреть что-либо, кроме вспышки обычной для англичан ксенофобии, которую, видимо, подогрела зависть из-за высказываемых чужестранцам знаков внимания. В ходе инцидента многие наемники были ранены, и унять беспорядки удалось лишь после того, как три рыцаря «взяли в доме возчика тяжелые дубовые оглобли и стали бить с такой свирепостью, что к ним никто не осмелился подойти», уложив до шестидесяти человек. Наконец Изабелла уговорила короля и лорда Уэйка сесть на коней и проехать по улицам, возвещая, что всякого, кого увидят нападающим на чужестранных солдат, немедленно обезглавят. Лишь после этого лучники отступили, оставив во дворах и под оградой монастыря 300 мертвых тел. Но и после того наемники не обрели безопасности, слыша отовсюду угрозы, «ибо уцелевшие стрелки возненавидели их больше, нежели шотландцев, которые все это время опустошали их родной край!» Почти месяц чужеземцы не осмеливались покидать свои квартиры, «разве только нужно было сопровождать господ, когда те ехали к королю, королеве или на совет».{1417}

Именем короля 14 июня было начато расследование. Выяснилось, что зачинщиками беспорядков действительно были английские лучники — но они от этого справедливого решения обозлились еще сильнее, и наемникам из Эно стало еще неуютнее.{1418}

На следующий день после беспорядков, 8 июня, судебные полномочия Мортимера были распространены на графства Херефорд, Стаффорд и Вустер. Факт свидетельствует о том, что правительство все еще беспокоила деятельность диссидентов в этих краях. Затем 12 июня, Роджеру подарили богатые земли Деспенсера в Гламоргане, которыми он мог владеть, «сколько ему будет угодно».{1419} В целом собственность бывших фаворитов короля была присвоена или раздарена Изабеллой в таких количествах, что годы спустя их потомки жаловались Фруассару, что «злая королева отобрала у них всё». Зато Мортимер теперь стал очень богатым человеком.

Вскоре после беспорядков, 10 июня, переговоры с шотландцами снова потерпели неудачу,{1420} и 15-го Брюс направил новые отряды в набег, перейдя границу. Теперь главнокомандующим королевским войском назначили Ланкастера, а Норфолка и Кента — его заместителями, и был объявлен новый набор людей.{1421}

* * *
Эдуард III выступил на север из Йорка во главе своей армии, 1 июля.{1422} После его отъезда королева сменила монастырь Черных братьев на более надежный замок в Йорке, где и осталась со своими младшими детьми; на ремонт башни под ее жилье было затрачено 28 фунтов.{1423} Она поддерживала письменную связь с королем и приняла меры, чтобы обеспечить должную защиту Йорка против шотландцев.{1424}

В середине июля, когда английские посланцы отправились из Эно в Авиньон, получив формальное согласие графа Гильома на брачный союз, Брюс повел свои войска через границу. Поезд короля к 15 июля достиг Дарема,{1425} где к нему присоединился Мортимер.

Кампания превратилась в фарс. 19 июля англичане, не имевшие ни малейшего представления, где реально находятся шотландцы, продвинулись на юг до Стенхоупа в Уирдейле, надеясь вынудить противника на бой. Шотландцы поджидали их и готовились к битве — но англичане решили, что те вот-вот побегут, и бросились в другую сторону, чтобы отрезать им путь к отступлению на реке Тайн. Разумеется, шотландцы не появились. Далее они постоянно совершали упреждающие маневры, мороча англичан и выматывая их тактикой уклонения от боя. 27 июля английское войско в полном изнеможении застряло между Хэйдоном и Холтуислом, а к 30-му, так и не сумев, после многочисленных попыток, навязать врагу бой, в полном унынии вернулось в Стенхоуп. На следующий день шотландцы хитроумно избежали расставленной для них ловушки, а в самом начале августа Черный Дуглас дерзко напал на собственный лагерь короля в Стенхоуп-Парке и исчез, возвратившись в Шотландию 6 августа. Юный король, глубоко уязвленный провалом своего первого военного предприятия, от унижения и досады разрыдался.{1426}

* * *
Несколько раньше, вероятно, в середине либо в конце июня, группе заговорщиков под руководством монаха-доминиканца Стивена Данхевида удалось освободить Эдуарда II из замка Беркли. Этот эпизод окутан дымкой секретности, потому что Изабелла и Мортимер не желали его разглашения{1427}, но дату события можно установить, исходя из мер, предпринятых советом.

Как мы уже упоминали, правительство с некоторого времени считало Стивена Данхевида очень опасным и озаботилось его поимкой. Опасения оказались оправданными, потому что, скрывшись, он продолжал трудиться ради восстановления Эдуарда II на престоле и с этой целью собрал шайку изгоев. В нее входили какой-то убийца, вор, монах из аббатства Хэйлз в Глостершире, каноник-августинец и родной брат Стивена Данхевида, Томас, владелец поместья Данчерч в Уорвикшире. Наверняка имелись и другие — без наличия целой сети заговорщиков по всему юго-востоку шайке никогда не удалось бы выполнить свою задачу.

Как именно они этого добились, неясно, однако «разбойники» Данхевида успешно осуществили штурм замка Беркли, считавшегося неприступной крепостью, разграбили его и, одолев стражу, увезли короля, не забыв прихватить добычу. Заговорщики могли воспользоваться тем, что в замке тогда производились строительные работы, а может, среди работников у них имелись сообщники.{1428} Вот они-то и могли в тот раз увезти Эдуарда в замок Корф в Дорсете «и другие потаенные места».{1429} Беркли и Малтреверс находились в то время в отъезде и оставили в качестве заместителя королевского служащего Джона Уолвейна. Очевидно, он не справился с обязанностями.

Известие о бегстве низложенного монарха срочно передали совету в Йорк, за 250 миль, где оно, похоже, вызвало почти паническую реакцию. Первое указание на то, что случилось нечто плохое, возможно, содержится в приказе, направленном шерифу Шропшира 26 июня: в нем содержится распоряжение арестовать всех смутьянов на границе с Уэльсом. Затем 1 июля был выдан ордер на арест Стивена Данхевида.{1430} В тот же день Беркли и Малтреверса назначили уполномоченными по наведению порядка в Дорсете (где располагался Корф), Сомерсете, Уилтшире, Хэмпшире, Херефордшире, Оксфордшире и Беркшире, что давало им право выслеживать преступников и расправляться с ними; 3 июля Беркли был освобожден от участия в военном походе против шотландцев «в связи с выполнением особого поручения короля [Эдуарда III]».{1431}

Далее всякие записи исчезают до 27 июля, когда из замка Беркли было отправлено письмо канцлеру Джону Хотэму; вероятно, написал его лорд Беркли, отчитываясь в своей деятельности по наведению порядка{1432}, хотя отправителем мог быть и Джон Уолвейн, его заместитель. В письме сообщалось, что Данхевид и его сообщники виновны в насильственном проникновении в замок, в похищении «отца нашего государя короля из-под нашей стражи и в подлом ограблении упомянутого замка».{1433} Но членов совета это утешить не могло, так как ни одного из двадцати одного заговорщика, перечисленных в письме, не схватили, и хранители Беркли теперь просили большей власти, чтобы преследовать их. Соответственно, 1 августа лорд Беркли был облечен особыми полномочиями для выполнения этой задачи.{1434}

Нет никакого сомнения в том, что Эдуарда II быстро отыскали и водворили обратно в Беркли уже к 27 июля, хотя некоторые «теоретики» и доказывают обратное. Доказывается это, в частности, тем фактом, что в письме лорда Беркли (или Уолвейна) говорится о преследовании не короля, а только его похитителей, и высказываются опасения, не захочет ли еще кто-то освободить его: «Разумею я, получая извещения с разных сторон, что большое количество дворян в графстве Бэкингем и в прилегающих к нему графствах собираются с той же целью».{1435} Если бы Эдуард не был в тот момент уже под стражей, эта фраза потеряла бы всякий смысл. Необходимость поймать короля заботила Беркли намного больше, чем желание схватить его освободителей. Но даже если допустить, что Эдуард был тогда еще на свободе, к 7 сентября он точно уже находился в тюрьме, поскольку была предпринята новая попытка освободить его.

Стивен Данхевид сумел избежать поимки{1436}, но его брат Томас и большинство их сотоварищей по заговору были схвачены; Томаса по приказу Изабеллы посадили в Ньюгейтскую тюрьму, где он вскоре то ли умер от лихорадки, то ли был убит.{1437} Об остальных никто более ничего не слыхал, за исключением Уильяма Эйлмера, которого схватили в Оксфорде на следующий месяц и обвинили в соучастии в заговоре для освобождения Эдуарда II; но королева приказала отпустить его на поруки{1438}, и на заседании суда в октябре он был признан невиновным и отпущен. Это удивительно, если учесть связи Эйлмера с Деспенсером и то, что он осудил некоторых валлийских сторонников Мортимера в 1324-1325 годах. Догерти вполне резонно предполагает, что Эйлмер дал необходимые королю показания и предал своих товарищей — такую же роль он сыграл позднее, в 1329-1330 годах, когда рассматривалось некое дело об убийстве.{1439}

* * *
Эдуард III, удрученный унизительным проигрышем летней кампании, разослал 7 августа из Стенхоупа сообщение о сборе Парламента в Линкольне 15 сентября для обсуждения дальнейших действий против шотландцев.{1440} На следующий день он в глубоком унынии вернулся в Дэрхем. 10 августа он выехал в Йорк и 13-го присоединился там к Изабелле, «которая приветствовала его с великой радостью, а с нею и дамы ее двора, и горожанки».{1441} При короле находились сэр Джон д'Эно, Роджер Мортимер и другие лорды, возглавлявшие поход. С неделю или долее после того Изабелла была занята развлечениями для сэра Джона и его спутников.{1442}

Английские послы прибыли в Авиньон в начале августа и 5-го изложили перед папой свою просьбу о разрешении на брак.

Но им было отказано, потому что Иоанну XXII не нравилось, как обошлись с Эдуардом II. Узнав об этом, Эдуард III сам написал папе 15 августа, умоляя его не откладывать выдачу разрешения. Это письмо подвигло понтифика и коллегию кардиналов выдать грамоту «весьма благосклонно» 3 сентября без дальнейших проволочек.{1443} В этом документе Филиппа д'Эно впервые упоминается как невеста Эдуарда III. Юный король еще раньше выразил явное предпочтение браку с Филиппой, «ибо мы с нею отлично поладили, и она плакала, когда я прощался с нею».{1444} Орлитон, после того, как тайком присмотрелся к ней и ее сестрам в Валансьене, тоже пришел к выводу, что Филиппа — «юная леди, весьма достойная стать королевой Англии».{1445}

Двор теперь направлялся к югу, в сторону Линкольна, и прибыл в Донкастер 26 августа.{1446}

Английское войско было окончательно распущено 27 августа;{1447} отряд из Эно отправился домой несколько дней спустя. Когда сэр Джон и его люди уезжали, король, королева и все лорды «проводили их с великим почетом» — несомненно, пытаясь не вспоминать о счете на кругленькую сумму около 55 000 фунтов, который сэр Джон представил накануне.{1448} Эту сумму собрали из фондов казначейства, отдав под залог коронные драгоценности и сделав займы у купцов. Королева не дала ни пенни из своих огромных доходов.{1449} Она также не предложила финансовой помощи королю, который после летней кампании отчаянно нуждался в деньгах; впрочем, на протяжении года она несколько раз предпринимала меры, добывая деньги для него.{1450}

* * *
7 сентября был раскрыт третий заговор с целью освобождения Эдуарда II. Его очевидным лидером был отъявленный враг Мортимера, рыцарь из Уэльса Рис ап Гриффит, который был с Эдуардом в Ните в ноябре предыдущего года и теперь хотел «силой вызволить упомянутого лорда Эдуарда» и, возможно, использовать его как поборника независимости Уэльса. «Рис an Гриффит и другие из его осиного гнезда собрались со своими людьми и в южном, и в северном Уэльсе». Однако в конспирацию были вовлечены и другие, а именно «некоторые высокородные лорды из английской земли»;{1451} мы снова можем заподозрить графа Кентского, поскольку в документах указывается, что впоследствии Рис ап Гриффит стал участником затеянного им заговора. Другим возможным соучастником мог быть племянник Роберта Брюса, граф Дональд Map, шотландец, покинувший родину: он рос вместе с Эдуардом II и помогал Деспенсеру-старшему оборонять Бристольский замок; после его падения Map бежал на север, в Шотландию, но в июне 1327 года по приказу Брюса явился в Валлийскую Марку, неподалеку от Беркли, пытаясь собрать отряд для спасения Эдуарда и создавая в процессе большие беспорядки.{1452}

Но кто бы они ни были, конспираторы Риса ап Гриффита, судя по всему, назначили исполнение своего замылся на конец августа — начало сентября, но 7 сентября их выдал наместник Мортимера в южном Уэльсе Уильям Шалфорд.{1453}

Мортимер к этому времени уже оставил двор и направлялся в Уэльс. Он еще был с Изабеллой 31 августа в Ноттингеме, и 3 сентября, когда двор добрался до Линкольна.{1454} На следующий день ему было приказано вернуться к обязанностям главного судьи в Уэльсе и приступить к расследованию тамошних заговоров; видимо, он сразу же покинул двор и отправился в южный Уэльс.{1455} Поскольку о замыслах Риса ап Гриффита он еще ничего не знал, логично будет предположить, что его поездка была связана со все еще безуспешными попытками правительства схватить Стивена Данхевида и остальных членов его шайки, а также с необходимостью выявить смутьянов, будоражащих Марку. 8 сентября его догнало распоряжение арестовывать всех, кто нарушает мир в Уэльсе.{1456} А 13-го Мортимеру были дарованы земли, дающие доход 1000 фунтов в год, в том числе замок Денби, прежде принадлежавший Деспенсеру-старшему, замок Освестри и все конфискованные владения Арундела.{1457}

Мортимер был в Абергавенни 14 сентября, когда Уильям Шалфорд прислал ему письмо из Росфейра с Энглси[122], извещая его о намерении Риса ап Гриффита освободить Эдуарда II. Шал-форд «также четко объяснил в письме, что если лорд Эдуард будет освобожден, то лорд Роджер Мортимер и все зависимые от него люди умрут ужасной насильственной смертью и будут полностью уничтожены, в связи с чем Шалфорд советовал упомянутому Роджеру применить такое средство, чтобы никому в Англии либо Уэльсе более не вздумалось совершить подобное». Исходное письмо Шалфорда не сохранилось, но его содержание выяснилось в 1331 году, когда Хайвел ап Гриффит обвинил Шалфорда в соучастии в убийстве Эдуарда II, и Шалфорд вызвал его на поединок. Хайвел отказался принять вызов и подал жалобу в суд Королевской Скамьи, ссылаясь на множество свидетелей, но очень кстати заболел — или был запуган — и не явился в суд в назначенный день, отчего все дело было отставлено.{1458}

Согласно летописцу из Мои «Анналам Монастичи» (Annates Monastici), обнаружение этого третьего заговора определило судьбу Эдуарда И. За короткий отрезок времени бывший король успел стать причиной трех заговоров с целью его освобождения и восстановления на троне, и явно представлял большую опасность для нового правительства — в частности, для Изабеллы и Мортимера, как верно указал Шалфорд. Соответственно, самым безопасным и эффективным способом решения проблемы было его тайное устранение. Но в 1327 году еще не существовало прецедентов убийства низложенных английских королей.

Хайвел ап Гриффит заявлял, что Мортимер, получив сообщение Шалфорда, показал письмо Уильяму Оклу (или Окли), доверенному слуге, который состоял при жене Мортимера, когда она находилась в заключении. Он якобы «велел слуге взять указанное письмо и показать тем, кто охранял Эдуарда. И Мортимер велел ему передать им, чтобы поразмыслили над его содержанием и быстро приняли меры во избежание великой опасности».{1459}

Окл выполнил поручение Мортимера. Беркли потом уверял, что не имел ничего общего с какими бы то ни было планами убийства бывшего короля, и он действительно мог отсутствовать, когда Окл явился в Беркли. Но у Малтреверса и Герни явно не осталось никаких сомнений, что от Эдуарда следует избавиться любым удобным способом.

Вся эта цепочка событий позволяет понять, что если какой-то приказ об убийстве Эдуарда II и был отдан, он исходил исключительно от Мортимера, действовавшего по собственной инициативе, а не от Изабеллы: находясь более чем в 130 милях, в Линкольне, она не могла ничего знать о заговоре Риса ап Гриффита или его последствиях и не могла быть соучастницей убийства мужа, пока ее не поставили перед фактом. Даже если предположить маловероятное, что Мортимер все-таки послал к ней гонца с письмом, извещая о своих намерениях, она просто не успела бы ответить.

Тем временем Мортимер направил солдат схватить Риса ап Гриффита и его соотечественников. Рис с несколькими спутниками нашел убежище в Шотландии,{1460} но тринадцать человек были схвачены и заключены в тюрьму в Карнарвоне.

Бейкер начисто игнорирует факт заговоров и утверждает, будто убийство Эдуарда задумали Изабелла и Орлитон. Если верить его рассказу, то Орлитон, зная, как Изабелла страшиться возвращения к Эдуарду, велел тюремщикам дурно обращаться с бывшим королем по дороге в Беркли в надежде, что он от этого умрет. Но это было в апреле, и король выжил. И действительно, с тех пор, пишет Бейкер, тюремщики Эдуарда «вели себя с ним даже слишком мягко и угощали его деликатесами», — это утверждение согласуется с другими свидетельствами.

Все это продолжалось в течение лета, а затем вдруг, как уверяет Бейкер,

«Изабелла разгневалась, что жизнь [Эдуарда], ставшая ей столь ненавистной, так долго длится. Она попросила совета у епископа Херефордского, притворившись, будто видела страшный сон, из-за которого она испугалась, как если бы узнала достоверно, что ее муж когда-нибудь вновь обретет прежнюю власть и осудит ее как изменницу, предав сожжению или ввергнув в вечное рабство. Епископ Херефордский сам за себя боялся, так же, как Изабелла, понимая, что если это случится, то его обвинят в предательстве».

То, что Орлитона с апреля не было в стране, кажется, вообще прошло мимо Бейкера — весьма маловероятно, чтобы Изабелла доверила столь опасное дело бумаге или гонцу, направленному к Орлитону, в папский дворец.

Бейкер пишет, что они тотчас же отправили письма сторожам Эдуарда, порицая их за мягкость и намекая, что смерть узника не вызовет «большого неудовольствия, будь она естественной или насильственной». Орлитон якобы направил тюремщикам латинское послание, которое можно было прочесть двояко из-за пропущенной запятой: либо «Eduardum occidere noltte, timere bonum est» («He убивайте Эдуарда, должно бояться так поступать»), либо «Eduardum occidere nolite timere, bonum est» («He должно бояться убивать Эдуарда, так и поступайте»).

Разумеется, автор намекал, что тюремщики поняли записку во втором варианте. Эта история всем хороша, вот только не правдива — здесь имеет место чистейшей воды фабрикация фактов. Орлитон в то время находился далеко, в Авиньоне. Хуже того, Бейкер попросту совершил плагиат, использовав рассказ великого историка XIII века Матвея Парижского: в его книге он относился к убийству королевы Венгрии в 1252 году.{1461} В 1334 году Орлитон издал «Апологию», где настаивал на своей полной непричастности, идейной и практической, к смерти Эдуарда II,{1462} — и его действительно никогда в этом не обвиняли. В целом фиктивность рассказа Бейкера видна из того, что в ней совершенно не учитывается ни реальная обстановка, в которой было отдано распоряжение убить Эдуарда, ни роль Мортимера, действительного виновника, которого Бейкер едва упоминает, хотя его виновность во время написания книги была общеизвестным фактом.

Парламент собрался в кафедральном доме Линкольнского собора 15 сентября.

* * *
Считается, что Эдуарда II убили в замке Беркли 21 сентября. Существуют различные версии, как именно он окончил свои дни — но практически все они либо не современны событиям, либо не основаны на информации из первых рук. По большей части они происходят из монастырских хроник, авторы которых полагались на сведения и слухи, доставляемые приезжими, либо на тексты других хроник.

Автор современной событиям хроники «Анналы святого Павла», работавший в Лондоне, вероятно, в 1328 году, просто указывает, что «король Эдуард умер в замке Беркли, где его держали в заключении».

Другой современник, Адам Мьюримут, будучи каноником при соборе святого Павла, а также королевским советником, был отлично информирован благодаря своим связям при дворе и в кругах высшего духовенства. Он обосновался в Эксетере в то время, когда Эдуард умер, и написал отчет о тех событиях около 1337 года, на основе сделанных тогда заметок.{1463} По его словам, «повсюду говорили», будто короля «убили ради предосторожности» по приказу Мортимера, и его задушили Малтреверс и Герни, устроившие все так, что никто бы не заподозрил нечистой игры. Мьюримут добавляет, что этой точки зрения придерживались многие.

Анонимный каноник из Бридлингтона в Йоркшире в своем жизнеописании Эдуарда II, составленном между 1327 и 1340 годами, написал, что король «умер в замке Беркли, где его содержали под стражей», а затем добавляет:

«Об этой смерти высказываются по-разному, но я не придаю значения тому, что сейчас пишут. Лично я предпочитаю об этом деле больше ничего не говорить, ибо порой, как говорит поэт, ложь выгодна многим, и высказать вслух всю правду значит причинить большой вред».

Звучит так, словно каноник отбрасывал большинство слышанных им рассказов как гадкие выдумки и не верил им. Но мы можем также сделать вывод, что сенсационные и далеко идущие слухи о том, как умер Эдуард, в то время уже начали циркулировать. Каноник как будто намекает, что, записав известную ему истину, он может попасть в беду, и что многим людям послужил защитой покров лжи, завуалировавший подлинную судьбу Эдуарда II.

В 1331 году свидетельство Хайвела ап Гриффита против Уильяма Шал форда содержало такие слова: Эдуард II «был подло и предательски убит», но никакие детали не приводились. Он огульно обвинил «Уильяма Окла и других, кто охранял лорда Эдуарда» в том, что они его убили.{1464}

Две версии содержатся в хронике под заглавием «Брут» (The Brut), написанной в 1330-е годы. Первая, видимо, созданная в Лондоне, заключается в том, что вскоре после того, как Эдуард II был доставлен в замок Беркли, он «заболел и умер в день святого апостола Матфея».{1465} Другая версия, возможно, частично записанная на севере и несомненно зафиксированная кем-то из сторонников Ланкастера, обвиняет Беркли, Малтреверса и Герни в том, что они — убийцы, и утверждает:

«Роджер Мортимер прислал приказ, как и каким способом следует убить короля. И когда упомянутые Томас и Джон получили письмо и прочли приказ, они за ужином выказали королю Эдуарду дружелюбие, чтобы король не заподозрил их измены. И когда он лег в постель и уснул, предатели, забыв о присяге и верности[123], тихо прокрались в его комнату и положили большой стол ему на живот, и с помощью других людей сильно надавили на него».

В этот момент Эдуард проснулся и ухитрился перевернуться — немалое достижение для человека, когда на нем лежит стол, придавленный со всех четырех углов. Но ускользнуть от мучителей он не смог, и они раздвинули ему ноги и вставили «длинный рог поглубже в его задний проход, а потом взяли раскаленный медный прут, и через рог ввели его внутрь тела, и много раз провернули во внутренностях, и так они убили своего господина, и никто ничего не узнал». Честно говоря, трудно представить, чтобы подобный способ убиения не оставил заметных следов. Эта запись — самая ранняя из всех описаний этой отвратительной садистской процедуры, якобы примененной к злосчастному Эдуарду. Видимо, и есть одна из тех фантастических историй, о которых упоминал каноник из Бридлингтона.

Хронист из Лэйнеркоста на дальней северной окраине, записывая свой текст около 1346 года, либо не слыхал цветистых россказней, либо отнесся к ним скептически: он отметил только, что «низложенный король умер либо естественной смертью, либо насильственной, по чьей-то воле». Но в другой северной хронике, «Historia Aurea», также датируемой примерно 1346 годом, утверждается, что Эдуард II «был убит путем введения раскаленного железа через рог, вставленный в его зад».{1466}

Ранульф Хигден, монах из Честера, который написал свой весьма прославленный (и весьма неоригинальный) «Polychronikon» на севере примерно в 1347 году, вторит северной версии «Брута», уверяя, будто Эдуард был «постыдно убит раскаленным докрасна прутом, которым пронзили его анальное отверстие».

Но написанная по-французски «Лондонская хроника», представляющая собой производную от лондонского «Брута» и датируемая 1340-ми годами, ничего обо всем этом не говорит и содержит лишь утверждение, что Беркли и Малтреверс, «подстрекаемые некоторыми особами, коварно и предательски умертвили [Эдуарда]». Никакие подробности не приводятся.

Наиболее подробный и один из чаще всего цитируемых рассказов об убийстве Эдуарда II оставлен Джеффри Бейкером, работавшим между 1350 и 1358 годами. Но в нем имеются серьезные недостатки. Начать с того, что автор уверяет, будто основывался на рассказах очевидцев, в частности, Уильяма Бишопа, однако никто другой не упоминается, и мы понятия не имеем, кто они были. К тому времени, когда Бейкер приступил к работе, Мортимер и Герни были мертвы, Малтреверс уже несколько лет жил в Европе, а Окл давным-давно куда-то исчез — вероятно, бежал за границу. Уильям Бишоп служил, по-видимому, охранником в замке Беркли в 1327 году, но, поскольку информация о перевезении туда Эдуарда, которой он снабдил Бейкера, заведомо неверна, нам не следует слишком полагаться на него как на свидетеля.

Согласно Бейкеру, когда Окл привез письмо Шалфорда и распоряжения Мортимера, Беркли воспринял это как подрыв собственного авторитета и, жалуясь, что он более не хозяин в своем доме, распрощался с королем и куда-то уехал. Из собственных показаний Беркли мы знаем, что 21 сентября его в замке не было, он находился в одном из своих поместий.{1467} Бейкер пишет, что после его отъезда Малтреверс, Герни и Окл сперва попробовали применить всякие жестокие уловки, чтобы Эдуард мог умереть от естественных причин. Например, они морили его голодом, держали в темноте, не давали спать и «в течение долгих дней» держали его вблизи от ямы, где валялись разлагающиеся останки животных, так что он задыхался от зловония. В наши дни считается, что этой «ямой» был колодец, располагавшийся когда-то на углу «Королевской галереи». Но Эдуарду было всего сорок три года, он обладал крепким здоровьем и выдержал все эти лишения.

Помимо того факта, что Бейкер был весьма склонен к мрачному вымыслу, и ни один другой источник не подтверждает его измышлений, следует отметить, что тюремщики Эдуарда никак не могли рассчитывать уморить его до смерти голодом или зловонием за пять дней — а это по всем данным наиболее долгий срок, который мог пройти между приездом Окла в Беркли и датой предполагаемой гибели короля.

Обильно используя северный вариант «Брута», Бейкер уверяет, что когда «тиранические сторожа», Малтреверс и Герни, сообразили, что таким способом короля не убить, они решили сделать это так, чтобы не осталось видимых следов насилия. Соответственно, они «основательно напоили короля за ужином», поэтому, когда он отправился спать, то «крепко уснул». Затем, взяв с собою четырех крепких солдат, они прокрались в его комнату и, пока он лежал «ужасно испуганный» и «униженно молил их», задушили его подушками «такими тяжелыми, что и пятнадцать сильных мужчин не могли бы поднять» — трудновообразимые подробности, особенно если вспомнить, что всего убийц было шестеро. Потом они положили ему на живот «большой стол», и четверо их помощников крепко держали его по углам; они задрали ноги короля, взяли рог и затолкали в его прямую кишку как можно глубже, после чего взяли «прут, используемый паяльщиками, раскаленный докрасна», и через рог вогнали его «во внутренности, и так сожгли жизненно важные органы», и «в конце концов» убили его «таким образом, что после его смерти никто не смог бы понять, отчего смерть произошла».

Бейкер уверяет, что если бы позднее тело короля вскрыли, то увидели бы следы ожогов «на тех местах, посредством которых он получал свое порочное удовольствие». Соответственно, нам следует сделать вывод, что, как и в случае с Деспенсером, злопамятные мужчины изобрели для Эдуарда II способ убиения, служащий наказанием за гомосексуализм — в те времена все были убеждены, что в половых актах он был пассивным партнером.

Если попытаться разобрать рассказ Бейкера логически, выходит, что Эдуард был уже мертв, когда его проткнули раскаленным железом, поскольку он должен был задохнуться от этих неслыханно тяжелых подушек. Однако Бейкер старается нас убедить, будто «будучи схвачен, сей отважный рыцарь громко закричал, так что многие слышали его крик как внутри замка, так и снаружи, и все понимали, что человека убивают. Многие в замке и городке Беркли прониклись сочувствием к Эдуарду, и стали бдить и молиться за его душу, когда она покидала сей мир».

Мог ли Мортимер и его подчиненные допустить, чтобы кто-нибудь услыхал крики узника? Не похоже. И даже если те ужасно тяжелые подушки не задушили его, кричать из-под них он все-таки явно не мог бы, тем более так, чтобы его слышали в городе. Без сомнения, куда проще и надежнее было бы просто отравить Эдуарда, либо как-нибудь удушить.

Украшения, добавленные Бейкером к выдержкам из северной версии «Брута» делают его рассказ полным несоответствий; как и в случае с латинской записочкой Орлитона, большая часть написанного им — очевидная фикция. По мнению современных врачей, даже если бы Эдуарду и воткнули раскаленное железо в прямую кишку, он мог, сильно мучаясь, прожить еще несколько дней, поскольку прободение и ожог прямой кишки привели бы к перитониту и постепенному выходу из строя других органов, например, мочевого пузыря.

Хроника из Мо, так же, как и не слишком надежный хронист из Лестера, Джон Редингский, пересказывают байку о раскаленном железе, взятую из северного «Брута» — причем в последнем даже сообщается, будто убийцы Эдуарда сознались, что именно так его и прикончили.

В 1380-е годы Джон Тревиза, который мальчиком жил в Беркли, когда в замке содержали Эдуарда II, а потом стал там викарием, перевел с добавлениями «Polychronicon» Хигдена. По его версии, короля наполовину придушили, а затем убили «горячей щеткой, вставленной в тайное место через задний проход». Но Тревиза не дает никаких комментариев относительно правдивости этой байки. Тревиза служил много лет капелланом и исповедником Томаса Беркли до смерти последнего в 1361 году, и потому считалось{1468}, что он должен был непременно знать правду о судьбе Эдуарда II. Но это вовсе не обязательно: если бы у Беркли было в чем сознаваться на исповеди, он сделал бы это за много лет до того, как Тревиза появился в его доме. Не следует забывать, что он (как впоследствии сам открыто заявлял) отсутствовал в замке 21 сентября и, очевидно, ничего не знал о смерти короля, пока ему не рассказали об этом где-то около 1330 года.{1469}

Фруассар, который тщательно собирал свою информацию, когда в 1366 году гостил в Беркли у Эдуарда, внука Деспенсера, говорит, что «один старый сквайр» рассказал ему, будто Эдуард II «умер год спустя после прибытия в Беркли, так как кто-то оборвал его жизнь». Россказни насчет раскаленного прута он не упоминает, но все другие более поздние хронисты, в том числе Найтон и Уолсингем, приводят эту историю как факт.

Итак, мы можем видеть, что эта примечательная версия гибели Эдуарда явно не современна событию. Тем не менее ее повторяет ряд авторов, и ее издавна приняли некоторые историки. Где же тогда она зародилась? Характерно, что ни один из хронистов, проживавших в Лондоне, о ней не упоминает — значит, эту версию могли придумать на севере страны или в Мидленде, а это указывает на возможное влияние ланкастеровской пропаганды, направленной на дискредитацию режима Изабеллы и Мортимера. Обстоятельства, вызвавшие необходимость в такой пропаганде, будут рассмотрены в свое время, когда мы перейдем к событиям 1328-1329 годов; но вероятность того, что сказка о раскаленном пруте была создана именно тогда, весьма высока, а ее драматический характер обеспечил ей широкое распространение. Однако в Лондоне и на юге выдвигались менее мрачные теории насчет судьбы Эдуарда II.{1470}

Мы можем быть почти уверены, с учетом всех фактов и очевидных погрешностей в истории с каленым железом, что Эдуард II не погибал таким ужасным образом. Если убийство вообще имело место, его, вероятнее всего, задушили.

По этому поводу стоит отметить, что ни один хронист не осуждает Изабеллу как сообщницу в убийстве мужа, и каких-либо иных свидетельств об этом нет. То, что она способствовала сокрытию случившегося — другое дело, и это мы рассмотрим далее.

Ни один из упомянутых выше источников нельзя считать полностью надежным, поскольку то, что случилось в том сентябре в замке Беркли, осталось тайной, и очень немногие люди могли знать правду. Самое удивительное, что правда вообще могла быть не связана с убийством — поскольку у нас есть поразительные сведения, согласно которым Эдуард II не был убит, но ухитрился бежать из заключения.

* * *
Это было, вероятно, в начале 1337 года. Генуэзский священник Мануэло де Фиески, служивший старшим письмоводителем или нотариусом при папе Иоанне XXII, прислал Эдуарду III из Италии, где он тогда жил, длинное письмо, написанное по-латыни, без даты. В письме содержался поразительный, но очень убедительный рассказ о том, как отец короля сумел бежать из замка Беркли.[124] Текст письма приводится ниже:

«Во имя Господа, аминь.

Все то, в чем мне признался ваш отец, я записал собственноручно и затем принял меры, чтобы эти сведения дошли до вашего величества.

Прежде всего он рассказал, как, ощущая, что Англия настроена против него в связи с угрозой, идущей от вашей матери, оставил своих спутников в замке графа -маршала [Норфолк]на берегу моря, именуемом Чепстоу, и, гонимый страхом, отплыл на барке с лордом Хьюго Деспенсером, графом Арунделом и несколькими другими, чтобы поморю добраться до Гламоргана на побережье. Там его схватили вместе с упомянутым лордом Хьюго и господином Робертом Болдоком, и захватил их лорд Генри Ланкастер. И его отвезли в замок Кенилворт, а остальных отправили в разные другие места. И там, поскольку многие люди требовали этого, он лишился короны. Засим вас короновали на праздник Сретения.

Наконец его отправили в замок Беркли. Прошло совсем немного времени, и слуга, который был к нему приставлен, сказал вашему отцу: „Государь, лорд [sic] Томас Терпи и лорд Саймон Барфорд, рыцари, прибыли сюда с целью убить вас. Ежели вам это будет угодно, я готов отдать вам свою одежду, чтобы вы могли попробовать спастись". Далее, надев указанную одежду, он[Эдуард] в сумерках вышел из тюрьмы. Он беспрепятственно дошел до последней двери, ибо его не узнали, а когда увидел спящего привратника, то быстро убил его и взял ключи. И тогда он открыл дверь и вышел вместе со своим слугой.

Упомянутые рыцари, явившиеся убить его, обнаружив его исчезновение и боясь негодования королевы, из страха за свою жизнь, решили уложить в гроб упомянутого привратника, причем извлекли его сердце и хитроумно преподнесли королеве, как если бы то было сердце и тело вашего отца; и упомянутый привратник был похоронен в Глостере вместо короля.

После того, как он [Эдуард]бежал из заключения в указанном замке, вместе со спутником, который был прежде его сторожем в тюрьме, его принял в замке Корф лорд Томас, кастелян этого замка, скрыв это от лорда Джона Малтреверса, начальника упомянутого Томаса, и в том месте он прожил скрытно полтора года.

Впоследствии, прослышав, что граф Кентский обезглавлен за то, что считал его [Эдуарда] живым, он сел на корабль со своим слугой и, по совету и с согласия упомянутого Томаса [Беркли], принявшего их, переправился в Ирландию, где оставался девять месяцев. Потом, опасаясь, как бы его там не узнали, он оделся как отшельник, вернулся в Англию, в том же виде добрался до порта Сандвич и, переплыв море, оказался в Слёйсе.[125]

После того он обратил свои стопы к Нормандии, а из Нормандии, по примеру многих других, через Лангедок дошел до Авиньона, где сумел дать золотой флорин одному папскому служащему, и тот передал от него записку папе Иоанну. Папа призвал его к себе и продержал в своем доме тайно, с почетом, более пятнадцати дней. Наконец, после длительных бесед, обсудив все, что нужно было, и получив позволение уехать, он направился в Париж, а из Парижа в Брабант, из Брабанта — в Кёльн, чтобы из благочестия посетить [гробницу] Трех королей. И затем, покинув Кёльн, он пересек Германию и направился в город Милан в Ломбардии.

В Милане он вступил в некую обитель отшельников близ замка Миласки [Мелаццо], в каковой обители оставался два с половиной года; но указанный замок постигла война, и он перебрался в замок Цецима, где также имеется обитель, в диоцезе Павия, в Ломбардии. И в этой последней обители он оставался два года или около того, в затворничестве, предаваясь покаянию или моля Бога за вас и других грешников. В подтверждение истинности моих слов я приложил к сему свою печать, предоставляя сие на рассмотрение вашему величеству.

Ваш Мануэло де Фиески, нотарий господина Папы, ваш преданный слуга».{1471}

Подлинность письма Фиески как такового не вызывает сомнений — но его содержание оспаривалось многими историками, хотя оснований для этого у них было немного. Для нас вопрос о правдивости сообщения Фиески имеет решающее значение: решив его, мы можем установить, была ли Изабелла соучастницей убийства мужа. Если Эдуард II не был убит — значит, потомки были несправедливы к ней, и ее образ представляется в совсем ином свете. Потому нам необходимо изучить сообщение Фиески подробнее.

Письмо начинается без предисловий, как будто Эдуард III уже был ранее информирован о том, что его отец жив и живет в Ломбардии, и получил доказательства того, что речь не идет о самозванце. Фраза «Во имя Господа, аминь» — обычное приветствие в письмах церковников того времени, и оно подразумевало, что дальнейшее сообщение правдиво. Фиески, видимо, получил эти сведения на исповеди — но он не указывает, дал ли ему Эдуард позволение передать их другим лицам; это либо подразумевалось само собой, либо слово «признался» относится не к таинству исповеди, а к обычному разговору. Как указывает Догерти, в этом признании нет ничего особо греховного, не считая убийства привратника, но в этом Эдуард должен был признаться и покаяться намного раньше. Письмо, несомненно, было доставлено посланцем, который мог на словах передать королю какие-либо деликатные подробности, которые Фиески не счел возможным доверить бумаге. Кто мог быть этим посланцем, мы вкратце обсудим далее.

Весомым аргументом в пользу подлинности текста письма является точность и аутентичность рассказа о действиях короля от бегства из Чепстоу до предполагаемого спасения из Беркли. Он согласуется с известными фактами и содержит подробности, которые могли быть известны очень немногим людям кроме тех, кто находился рядом с Эдуардом при его бегстве в Уэльс. Как было отмечено недавно{1472}, этих подробностей не содержит ни одна хроника, написанная до 1343 года (самая поздняя из возможных дат написания письма Фиески), и ни в одной нет упоминаний о том, что Эдуард вышел в море из Чепстоу и высадился на сушу в Гламоргане; данные об этом были зафиксированы только в хозяйственных отчетах, которые Фиески, да и никто другой, видеть не мог.[126]

Хотя об этом письме говорили много, так и не было выдвинуто удовлетворительное объяснение тому, откуда он мог взять информацию, если не от самого Эдуарда II и не от кого-то из его спутников. Однако Деспенсер, Арундел и Болдок были мертвы. Кто же остался — писцы короля? Солдаты? Насколько вероятно, что Фиески мог при его общественном положении и вдали от Англии получить эти факты от простых людей низкого звания? Откуда он мог вообще узнать, кого расспрашивать и где искать этих людей?

В письме имеются ошибки — например, именование Томаса Герни «лордом», а не «сэром». Но это вполне объяснимо неосведомленностью Фиески в титуловании англичан. «Саймон Барфорд» — это, вполне вероятно, заместитель Мортимера сэр Саймон Берфорд, которого впоследствии называли сообщником Мортимера «во всех его преступлениях».{1473} У нас нет других свидетельств, что он находился в Беркли в те дни, и конкретно в цареубийстве его никогда не обвиняли.

Окл не упомянут, но Эдуард мог и не увидеть его, а даже если и видел, откуда ему было знать, кто это такой? На слуг лорды обычно внимания не обращают. А вот Герни и Берфорда он, несомненно, знал, и они, соответственно, упомянуты поименно.

Имя стражника или слуги, который помог Эдуарду и бежал вместе с ним, нам неизвестно, однако он, очевидно, пользовался доверием у начальства. То, что он знал о планируемом убийстве Эдуарда, означает, что бегство, если оно вообще состоялось, имело место после того, как Окл привез распоряжения Мортимера и письмо Шалфорда. На мой взгляд, весьма мало вероятно, чтобы Эдуард бежал попущением Мортимера, как недавно предположил Айен Мортимер.{1474} У Роджера Мортимера не имелось никаких мотивов, чтобы сохранить жизнь Эдуарду, и были все причины желать ему смерти; мы уже привели достаточно доказательств, что, оставаясь в живых, бывший король представлял собой постоянную угрозу — и как объект заговоров для его освобождения и восстановления на троне, и как потенциальный глава диссидентов, оппозиционных правлению Изабеллы. Пока Эдуард был жив, Мортимер, чья власть зависела от положения женщины, контролировавшей молодого короля, не мог чувствовать себя в безопасности. А если бы Эдуард вернулся к власти, Мортимера ожидал бы кровавый финал.

Высказывались мнения, что перемена одежды не помогла бы Эдуарду II скрыться — но горожане и простолюдины того времени часто носили шапки с опущенными полями, капюшоны или шапочки-чепцы, полностью скрывающие волосы, а иногда еще и затеняющие лицо. И потому, если слуга был примерно того же роста, мало кто стал бы присматриваться к проходящему мимо Эдуарду.

На самом деле трудно поверить, чтобы Эдуард мог пройти через все посты до самого домика привратника, и его никто не остановил; ведь незадолго до того случились две новых попытки его освободить, причем одна даже увенчалась временным успехом, и меры безопасности должны были ужесточиться. Но в таких случаях меры обычно принимаются с учетом уже происшедших событий, а против неожиданностей защиты не предусмотришь. Беглец был переодет, кроме того, его держали взаперти так, что не все обитатели замка видели его и могли бы узнать; да и кому могло прийти в голову, что он просто возьмет и выйдет из тюрьмы? Любой, с кем он сталкивался по пути, принял бы его за коллегу-сторожа. Связка ключей в его руках также никого не удивила бы. Судя по всему, побег состоялся ночью, когда число караульных уменьшалось, при плохом освещении. Видимо, сторож шел впереди, а Эдуард следовал за ним. Переплыть ров для Эдуарда не составляло труда, а как только он выбрался из замка, его спаситель, возможно, местный уроженец, легко провел бы его через окрестные болота и леса.

Очень знаменательный момент в письме — упоминание о том, как тюремщики боялись реакции Изабеллы, когда она узнает, что Эдуард убежал от убийц. У Эдуарда не было никакой возможности узнать, что приказ убить его исходил только от Мортимера, а не от Изабеллы, которая, будучи далеко, в Ноттингеме, не могла знать о новейшем заговоре — а лицо, снабдившее Фиески этими сведениями, предполагало, что убийство заказала Изабелла. Между тем ко времени написания этого письма всем было известно, что Эдуард III считал ответственным за гибель отца именно Мортимера.

Если Эдуарду все-таки удалось бежать, почему он не объявился, не заявил о реставрации своей власти? Прежде всего, он знал, что не может рассчитывать на серьезную поддержку, поскольку большинство его сторонников были арестованы или лишены средств. Во-вторых, мало кто поверил бы его рассказу, поскольку большинство населения полагало его умершим и погребенным. В-третьих, он уже хорошо усвоил, каким безжалостным может быть Мортимер: рискни он обнаружить свое местонахождение, Мортимер, не колеблясь, выследил бы его и расправился бы с ним на месте. В-четвертых, как заметил Догерти, Эдуард пережил серьезное потрясение, был сломлен физически и душевно, что проявилось в сцене его отречения в Кенилворте, в январе того же года. К этому добавился год в заключении — тяжелое испытание, даже если обращались с ним хорошо. Он потерял свой трон, жену, детей и свободу, он наверняка еще оплакивал потерю Деспенсера. И наконец, попав в беду, он мог обратиться за утешением к религии, что породило желание отрешиться от всего суетного и удалиться от мира. Такой резкий душевный перелом был не редкостью в средние века.

В поддержку этой теории можно привести стихотворения, приписываемые Эдуарду, где сквозит озабоченность собственными грехами, желание отрешиться от всего «низменного» и надежда на искупление милостью Христа.

Письмо Фиески — не первый документ, связывающий имя Эдуарда с Корфом. И Бейкер, и Мьюримут ошибочно полагают, что короля привезли в Корф по дороге к Беркли, кроме того, считается, что заговорщики Данхевида поместили его там после похищения из Беркли, и еще один заговор, спустя некоторое время, также предполагал его доставку туда. Возможно, недаром Дорсет числился первым в списке графств, где Беркли и Малтреверсу было поручено навести порядок.

Замок Корф представлял собой массивную крепость норманнских времен, которая господствовала — и ныне господствует — над местностью, будучи живописно расположена на высоком гребне с видом на ущелье и долину. Здесь в 979 году был убит саксонский король Эдуард Мученик, но замок, существующий до сих пор, был построен норманнами и на протяжении столетий постепенно разрастался. Эта королевская твердыня формально подчинялась Изабелле и Мортимеру, но у нас есть свидетельства, что в ней был рассадник диссидентов, которые мало беспокоились насчет соблюдения присяги и контактировали с группой Данхевида. Кроме того, очень многое связывает Эдуарда II с Корфом, и существует немалая вероятность, что он там действительно побывал, возможно, после предполагаемого побега в сентябре.

Однако упоминание о «лорде Томасе», кастеляне Беркли, остается загадкой. В документах нет никаких упоминаний о назначении какого-нибудь «лорда Томаса» комендантом Корфа; в 1329 году на этом посту находился некто Джон Деверил, но дата его назначения неизвестна. Потому вероятно, что Фиески спутал его с Томасом Беркли. Малтреверс был действительно назначен комендантом замка Корф, но не ранее 24 сентября 1329 года.

Как бы ни звался этот кастелян, он должен был принадлежать к кругу заговорщиков и легко мог скрыть присутствие Эдуарда после того, как Малтреверс стал его начальником в 1329 году, поскольку никто уже не искал бывшего короля, считая его умершим; да и вообще, кто обратил бы внимание на нищего отшельника, даже если бы он показывался на людях?

Если Эдуард сразу же отправился в Корф и оставался там полтора года, получается, что он прибыл туда поздней осенью 1327 года и уехал весной 1329 года. Но, согласно Фиес-ки, он покинул Корф только после того, как услышал о казни Кента, а это произошло в марте 1330 года. Возможно, Эдуард или Фиески ошиблись в исчислении времени или датах, либо Эдуард не сразу попал в Корф, но скрывался в разных местах, пока не убедился в безопасности пути. Если он находился в Корфе в марте 1330 года, тогда объясняется упоминание у Фиески имени Малтреверса как его коменданта.

Если Эдуард покинул Корф весной 1330 года, а затем провел девять месяцев в Ирландии, то он вернулся в Англию в самом начале 1331 года, убедившись к этому времени, что опасность ему теперь не грозит. И если он прибыл в Слёйс весной того же года и отправился через Нормандию и Лангедок в Авиньон (путь около 650 миль), это заняло бы у него не менее двух месяцев, если считать, что он проделывал по 10 миль в день и нигде не задерживался. Тогда он должен был появиться в Авиньоне летом или ранней осенью 1331 года. Дорога оттуда на север, в Париж — это еще около 380 миль, далее в Кёльн — 250 миль. Учитывая, что путешествовать зимой в средние века было очень трудно, особенно человеку без достаточных средств, будет логично предположить, что до Кёльна он добрался только ранней весной 1332 года. Затем Эдуард проделал путь не менее 375 миль на юг, в Милан, и мог оказаться там в конце лета 1332 года. В первой обители он прожил два с половиной года, до начала 1336 года, во второй — два года, до начала 1338 года.

Разумеется, приведенный нами расчет времени является полностью условным, мы не учли, что в отдельных местах Эдуард-путник мог задержаться, мог передвигаться с меньшей скоростью. Этот расчет служит лишь для того, чтобы показать: самая ранняя из возможных дата написания письма Фиески — начало 1336 года.

Это письмо было обнаружено в епископском реестре, в котором самая поздняя дата, проставленная на документах — 1337 год, а среди недатированных часть по содержанию принадлежат к более позднему периоду, потому весьма возможно, что письмо Фиески относится не ранее чем к 1336 году.{1475} Фактически оно могло быть написано даже в 1343 году, когда Фиески стал епископом в Верчелли, но мы покажем ниже, что самая вероятная дата — начало 1337 года.

Кто доставил Эдуарду III это письмо? В 1336 году, когда Эдуард II мог жить в Мелаццо, кардинал Николино де Фиески, родственник Мануэло, привез королю письма из Генуи. Одно из них касалось вопроса о компенсации стоимости товаров, похищенных Деспенсером в период его пиратства. Генуэзцы пытались добиться этого, но безуспешно, еще в 1329 году, и на этот раз их просьба была удовлетворена — в июле 1336 года Эдуард III выплатил 8000 марок.{1476} Вполне возможно, что кардинал также сообщил королю о местонахождении его отца и пробудил у сына надежду связаться с ним. Тогда становится понятно резкое начало письма Фиески и отсутствие какой-либо объяснительной преамбулы или попытки убедить Эдуарда III, что человек, о котором идет речь — действительно его отец. А в начале следующего года тот же Николино мог привезти второе письмо Мануэло, который за это время успел навестить Эдуарда II и расспросить его подробнее, для чего могло потребоваться несколько бесед.

Зачем Эдуард являлся к папе? Можно вспомнить, как он на протяжении всей жизни обращался к нему во всех затруднительных случаях. Очевидно, и теперь он хотел, чтобы духовный руководитель христианского мира узнал правду, и надеялся получить наставление и совет, как жить дальше.

Местности в Ломбардии, упомянутые в письме, были идентифицированы: это Мелаццо д'Акви и Чечима-сопра-Вогера, а вторая обитель Эдуарда — аббатство Сант-Альберто ди Бутрио.{1477} Замок Мелаццо представляет собой маленькую крепость на вершине холма в 45 милях к северу от Генуи, и в наше время там установлены плиты с надписями, упоминающими о бегстве Эдуарда II и письме Фиески. Чечима — это окруженная стенами деревня в Апеннинах, примерно в 50 милях к северо-востоку от Генуи. Романское аббатство Сант-Альберто, построенное около 1065 года, расположено неподалеку, в укромном уголке{1478}, и является идеальным убежищем для человека, желающего удалиться от мира и сохранить в тайне свою личность. К сожалению, большинство средневековых документов аббатства было утеряно еще до XVI века.

Почему Эдуард II избрал эти места для поселения? Прежде всего, они малолюдны и очень далеки от Англии. Во-вторых, он мог узнать о них от Фиески, когда наведался в Авиньон, вероятно, в 1331 году. И, в-третьих, сам папа мог посоветовать ему отправиться туда.

Характерно, что Фиески не говорит, жив ли еще Эдуард II, а только указывает, что в той обители он пробыл последние два года. Возможно, он еще находился там, когда было написано письмо, поскольку форма глагола, употребленная в предпоследней фразе, допускает также перевод «оставался и остается поныне». Местные предания настаивают на том, что английский король нашел приют в Чечиме и был похоронен в соседнем аббатстве, но установить бытование этой традиции ранее XIX века не удается. В церкви Сант-Альберто ди Бутрио имеется пустой саркофаг, вырубленный из камня, его считают гробницей Эдуарда. Над ней укреплена табличка современной работы с надписью:

«Первая гробница Эдуарда II, короля Англии. Кости его были перевезены по указанию Эдуарда III в Англию и перезахоронены в гробнице в Глостере».

Атрибуция была сделана на основе резных рельефов, украшающих саркофаг, в которых видели изображения Эдуарда II, Изабеллы и Мортимера, Однако недавно было доказано, что резьба датируется началом XIII века или даже более ранним временем, а сам саркофаг изготовлен, вероятно, в XI веке.{1479} Впрочем, это не мешает допущению, что его использовали для захоронения тела Эдуарда II.

* * *
Итак, если Эдуард II был погребен в Италии, кого же тогда похоронили в его гробнице в нынешнем соборе Глостера? Очевидным кандидатом, по словам Фиески, был привратник, которого беглец убил, уходя из замка Беркли. Откуда Эдуард мог узнать о подмене тела? Мог попросту догадаться, ведь он еще достаточно долго пробыл в Англии и в том же замке Корф, например, мог услышать о том, как тело осматривали местные власти и как его похоронили в Глостере. В октябре 1855 года гробницу открыли на два часа. Сразу же под крышкой ящика обнаружили деревянный гроб, «вполне сохранный». Его приоткрыли и увидели, что внутри находится еще один, свинцовый, содержащий останки, но его не трогали, и тело не было обследовано.{1480} Никаких признаков более раннего вскрытия гробницы не было замечено, однако при такой конструкции ничто не мешало заменить один свинцовый гроб другим без всяких следов вмешательства. Насколько вероятно эта версия, мы обсудим на своем месте, в главе 11.

Что мы знаем о Фиески? Он был отпрыском могущественной генуэзской семьи и сделал духовную карьеру. Он приходился отдаленным, но признанным родичем английского королевского дома, долгое время поддерживал тесные связи с Англией и владел несколькими бенефициями на английской земле. Он был знаком, а может, и дружил с Ричардом Бери, бывшим наставником Эдуарда II. Фиески получил свой первый бенефиций в Солсбери, в 1319 году{1481}, а второй — в Эмплфорте, в июне 1329 года. Вскоре после этого он стал каноником в Льеже, в Бельгии. В декабре 1329 года он был назначен каноником в соборе Солсбери и архидиаконом в Ноттингеме. К августу 1330 года он уже оказался в Авиньоне, служил в папской курии и был отправлен сборщиком налогов с папских владений в Ломбардии. В декабре 1331 года он обменял свою должность архидиакона в Ноттингеме на более доходный бенефиций в Линкольне. Судя по документу, подтверждающему его доверенности, он пробыл в Англии с 1333 по 1335 год, когда вернулся в Италию. В апреле 1342 года Эдуард III подтвердил его право пользоваться бенефициями в Солсбери и Эмплфорте. В 1343 году папа назначил Фиески епископом в Верчелли, в северной Италии, и в его церковной юрисдикции оказалась как раз та область, где расположены Мелаццо и Чечима. Умер он в 1348 году.

Исходя из того, какую выдающуюся карьеру сделал Фиески и какие ответственные посты ему давались, мы можем судить, что он не принадлежал к типу людей, способных сфабриковать подобную историю либо дать себя обмануть самозванцу или душевнобольному, как бы хорошо те ни были информированы.{1482}

Таут, который не смог найти в письме Фиески обычных признаков средневековой фальшивки, предположил, что это была попытка со стороны церковника-франкофила дискредитировать Эдуарда III после того, как тот одержал ряд побед над Францией на первом этапе Столетней войны. Но если письмо написано в начале 1337 года, то Эдуард III тогда еще даже не заявлял своих прав на французскую корону, и вплоть до 1340 года не одерживал никаких побед. К тому же Фиески трудно назвать франкофилом, учитывая все сказанное выше о его английских контактах.

Догерти указывает, что три из своих церковных должностей Фиески получил от Изабеллы и Мортимера — и задается вопросом, почему они выказали такую исключительную благожелательность иностранному священнику. Ответ, скорее всего, заключается в родстве Фиески с Эдуардом III и в желании королевы поддержать добрые отношения с папой. Я не убеждена, что эти назначения послужили подкупом, чтобы Фиески поддержал дело Изабеллы и Мортимера против Кента в папском суде, как полагает Догерти, потому что Эмпл-форт был дарован Фиески в июне 1329 года, когда до раскрытия заговора Кента оставалось еще несколько месяцев, и никто не мог предсказать его последствий. Кроме того, Эдуард III продолжал покровительствовать Фиески и после того, как взял власть в свои руки в 1330 году, вплоть до момента, когда поднялось возмущение по поводу выдачи бенефициев отсутствующим в стране иностранцам, что, возможно, заставило Фиески покинуть Англию в 1335 году. Догерти высказал предположение, что письмо Фиески было попыткой шантажировать Эдуарда, чтобы вернуть потерянные доходы: если бы он не выплатил компенсацию, Фиески обнародовал бы содержание исповеди Эдуарда II.

Но это письмо, отправленное «во имя Господа», ничуть не напоминает угрозы шантажиста. И Эдуард III явно не ответил на него в подобном смысле. У нас нет никаких данных о том, чтобы Фиески получал впоследствии какие-либо церковные должности в Англии до конца своих дней, но Эдуард подтвердил в 1342 году те два бенефиция, которые у него уже давно были.

Все данные, уже рассмотренные нами, и некоторые другие, подлежащие рассмотрению позже, с убедительностью свидетельствуют, что письмо Фиески было написано в 1337 году. Если это была попытка шантажа — почему Эдуард III прождал пять лет, прежде чем ответить? И что выиграл при этом Фиески?

Важно, что Фиески довольно долго жил в Англии и лично виделся с Эдуардом II, своим родичем. Если бы они встретились в Италии, он непременно узнал бы короля. Эдуард III также был его родичем, и Фиески представлял собою наилучшую кандидатуру, чтобы отец избрал его посланцем к сыну. Его репутация и кровные связи служили безупречными рекомендациями. По этим причинам мы склонны поверить в подлинность письма Фиески. В конце концов, не следует отбрасывать самое простое объяснение: письмо было отправлено именно потому, что Эдуард II хотел дать сыну знать, что жив и молится за него, а значит, простил сына. Никакой угрозы Эдуарду III как королю письмо не представляло.

Учтя все факты, мы не можем просто отбросить свидетельства письма Фиески как несущественные. Очень многие факторы указывают на их достоверность, а потому вероятность подлинности сведений весьма высока. В этом случае не может быть и вопроса об ответственности Изабеллы за убийство мужа, так как убийства не было вообще. И, как мы обнаружим далее, имеются еще данные, позволяющие подкрепить эту гипотезу.

* * *
С 21 сентября до похорон 20 декабря некто Уильям Бокер присматривал за телом покойного в Беркли.{1483} Это означает, что из трупа извлекли внутренности, забальзамировали его и завернули в провощенную льняную ткань в течение нескольких часов после смерти. Эту задачу поручили выполнить не королевскому врачу или аптекарю, как полагалось по обычаю, а местной знахарке — вероятно, повивальной бабке — видимо, не смогли найти никого другого, кто не видел раньше Эдуарда II и не распознал бы подмены. Сердце удалили и поместили в серебряный ларец стоимостью 37 шиллингов 8 пенсов, который затем Беркли отправил овдовевшей королеве в качестве memento mori — напоминания о смерти, по обычаю, довольно распространенному в те времена. Счет за бальзамирование и за ларец Беркли предъявил королевскому Гардеробу.{1484} После заворачивания в провощенную ткань покойника, видимо, уложили на погребальных носилках в крохотной замковой часовне святого Иоанна, где Беркли по возвращении из поездки велел отслужить несколько месс за его душу.{1485}

Уильям Бокер был королевским сержантом, прежде стоял на стороне Деспенсеров и помогал защищать замок Каэрфилли против войска Изабеллы. После сдачи замка он примирился с новой властью, и его назначили охранять тело — возможно, помня о его прежней преданности Эдуарду II и предоставляя ему случай доказать свою лояльность Эдуарду III. Его задачей было не допускать никого близко к телу, чтобы никто не мог рассмотреть следы насилия. Примечательно, что в день убийства Бокер находился в Беркли, а это значит, что Мортимер прислал его туда, зная, что в этот день Эдуард будет убит. Вероятно, Бокер приехал вместе с Оклом, и его снабдили приказом охранять тело и не позволять никому видеть его, пока процесс бальзамирования не завершится.{1486}

Допустив, что Эдуард II бежал, и Малтреверс и Герни знали о подмене тела, подумаем — как они обошли Бокера? Они могли, например, рискнуть и довериться ему, так как Бокер когда-то был человеком Деспенсера и мог порадоваться спасению Эдуарда. Или, более вероятно, они поспешили обеспечить бальзамирование тела и оборачивание его в провощенную ткань прежде, чем Бокер увидел его. Но никто не проявил неприличной поспешности с захоронением. Как всегда, когда умирала царственная особа, между моментом смерти и погребением должно было пройти немало времени.

Понятно, что по возвращении Беркли (когда это произошло, данных нет, хотя его должны были вызвать в срочном порядке) Малтреверсу пришлось рассказать, что случилось, поскольку впоследствии он уверял, что ничего не знает о гибели Эдуарда II.{1487} Однако он промолчал: ведь бегство столь важного узника бросало на него самого нехорошую тень, и если бы правда раскрылась, он мог ожидать суровой кары.

Хотя «друзей и родственников покойного короля держали подальше» от Беркли{1488}, Мьюримут утверждает, что «многим людям — аббатам, приорам, рыцарям, горожанам Бристоля и Глостера — позволили увидеть тело, и они могли его поверхностно осмотреть, стоя в отдалении». Смысл слова «поверхностно» вызвал много споров. Посетителям могли не позволить подойти близко к телу, чтобы хорошо его рассмотреть. Но более вероятно, что тело уже было набальзамировано, и, как убедительно доказывает Айен Мортимер, лицо было закрыто тканью — так же, как у Эдуарда I, что было выяснено, когда его гробницу открывали в 1774 году.{1489} Мы не знаем даже, сколько прошло времени после смерти, когда этот осмотр был разрешен. В любом случае ясно, что никто из «осматривавших» тело не смог бы точно определить причину смерти, и мало кто из местных жителей мог бы узнать мертвого, даже если бы видели лицо. «Тем не менее, — продолжает Мьюримут, — все говорили, что [Эдуард II] был коварно убит ради предосторожности по приказу сэра Джона Малтреверса и сэра Томаса Терпи».

* * *
Убийство (или побег) Эдуарда II, видимо, имело место в ранние часы 21 сентября, поскольку менее чем через три дня, ночью 23 сентября, сэр Томас Герни прибыл в Линкольн, проделав путь в 130 миль, и, оставшись наедине с Эдуардом III и королевой Изабеллой, сообщил им, что бывший король умер[127].[128] Изабелла, наверное, восприняла известие со смешанным чувством печали, сожаления и огромного облегчения, ибо отныне исчезла всякая угроза правлению ее сына и собственной власти. И она могла теперь не бояться, что в угоду общественному мнению ее заставят возвратиться к мужу.

Мы не можем выяснить, задавалась ли она вопросом, отчего это вдруг так кстати умер крепкий мужчина сорока трех лет от роду, и кто за это отвечает. Во всяком случае, на людях она своих вопросов не задавала. Но все же есть ряд указаний, которые мы рассмотрим в следующей главе, что ее беспокоила мысль о причинах смерти мужа.

Очень маловероятно, чтобы Мортимер доверил письму или гонцу подробности своего намерения избавиться от короля, поэтому королева пока никак не могла узнать, что же на самом деле произошло в Беркли. Нельзя также утверждать, что Мортимер вообще когда-нибудь открыл Изабелле степень своего соучастия в устранении Эдуарда II. Вокруг событий 21 сентября, несомненно, сложился заговор молчания — Мортимер чувствовал, что чем меньше людей знает об этом, тем лучше. Эдуард был отцом детей Изабеллы, и всегда оставался риск, как бы она не решила, что на этот раз Мортимер зашел слишком далеко. Цареубийство было ужасным преступлением, и знание о том, что Мортимер совершил его, могло вызвать отчуждение Изабеллы.

Вскоре после того, как известие о смерти отца дошло до него, Эдуард III написал своему кузену Джону Бохуну, графу Херефордскому, бесстрастное письмо, сообщая, что Эдуард II «отошел к Господу».{1490} Но из более поздних свидетельств мы можем сделать вывод, что он был потрясен и впал в ужас, услышав о смерти отца, и сразу же заподозрил, что отсутствующий Мортимер как-то причастен к этому.{1491}

Герни отправили обратно в Беркли с инструкциями не разглашать сведения о судьбе Эдуарда II до 1 ноября.{1492} Само по себе это означает, что Изабелле требовалось время, чтобы выяснить, что же на самом деле случилось. Если бы Мортимер нашел какой-то способ связаться с нею, они бы непременно заранее разработали план, как вести себя. Тем временем Эдуарду III выпало несколько дней, чтобы предаться горю в уединении, пока королева решала, что делать дальше. Только 28 сентября, в последний день заседаний Парламента в Линкольне, о смерти бывшего короля было объявлено с такой формулировкой: «случайность, предопределенная судьбой»;{1493} было указано также, что умер он в день праздника святого Матфея-апостола и евангелиста, 21 сентября. Возможно, именно в таком объеме Мортимер решил объяснить случившееся Изабелле в письме, доставленном третьим лицом — 21 сентября Беркли и Малтреверс в последний раз отчитывались за расходы на содержание Эдуарда. С этого момента и до 21 октября им начислялась та же сумма за присмотр за телом.{1494}

28 сентября, после роспуска Парламента, двор покинул Линкольн и два дня спустя прибыл в Ноттингем.{1495} Наследующий день, 1 октября, о смерти Эдуарда II было объявлено официально. Мортимер приехал ко двору еще до 4 октября, когда он присутствовал при подписании неких грамот в Ноттингеме.{1496}

* * *
В октябре в Англию вернулись послы с грамотой от папы. Орлитон сразу попал под горячую руку Изабеллы и Мортимера, так как, вопреки их приказаниям, принял от папы назначение на вакантную должность в Вустере, для которой они уже нашли своего кандидата. Орлитон, видимо, рассчитывал на их дружбу и благодарность, но весьма ошибся. В течение нескольких месяцев он был не в фаворе.

8 октября в Эно отправилось новое посольство во главе с Роджером Нортбергом, епископом Личфилдским, чтобы под писать брачный контракт и совершить обряд заочного брака.{1497} Епископ был также уполномочен официально сообщить графу Гильому о смерти Эдуарда II и заверить его в том, что король «умер естественной смертью». На протяжении октября и ноября Изабелла и Эдуард III занимались приготовлениями к приезду Филиппы. Эдуард приказал

«своему дорогому Бартоломью Бергершу, коменданту Дувра, принять и приветствовать в нашем королевстве благородного графа Уильяма из Эно, с дочерью его, пресветлой девицей Филиппой, и он обязывает всех и каждого из знати и народа в тех графствах, через которые они могут проехать, оказывать им почести и снабжать всем необходимым».{1498}

Кое-кто из современных историков считает, что свадьбу затеяли, чтобы отвлечь молодого короля и его подданных от убийства Эдуарда II. Но, разумеется, все это было решено и договорено задолго до сентября. С другой стороны, предвкушение встречи с невестой действительно могло облегчить горе Эдуарда III и, возможно, угрызения совести.

9 октября в четвертый раз была назначена делегация для мирных переговоров с шотландцами. Роберт Брюс умирал и знал об этом. Его наследнику было всего три года, и Брюс опасался, что королевство впадет в анархию после его смерти. Поэтому ему нужно было заключить мир с Англией на условиях, выгодных для Шотландии, и 18 октября он дал положительный ответ на предложения Изабеллы и Мортимера, но оговорил, что договор невозможен, пока английская сторона не признает его королем Шотландии «без всяких оговорок». Он также потребовал дочь Изабеллы Джоан в жены своему наследнику Дэвиду. Другие требования заключались в том, чтобы ни один англичанин не заявлял прав на какие-либо земли в Шотландии, и чтобы Англия оказала Шотландии военную помощь в случае, если другое государство нападет на нее. В обмен на это он предлагал 20 000 фунтов в возмещение убытков, причиненных его набегами на северные графства, и помощь с шотландской стороны против любого врага Англии, за исключением Франции, его союзницы.{1499}

Условия эти были воистину драконовские и совершенно неприемлемые для Ланкастера, Генри де Бомонта, лорда Уэйка и многих других из антишотландской ланкастеровской клики; они восприняли их как бесчестие и унижение для английской короны. Изабеллу больше всего заботила лояльность этих и других лордов, которым угрожала потеря земель на территории Шотландии, а молодой король был огорчен подрывом своего суверенитета; однако он одобрил предложение денежной компенсации и брак своей сестры, и 20 октября королева санкционировала продолжение переговоров с шотландцами в Ньюкасле. Между ноябрем и февралем следующего года обе стороны тяжело трудились, сколачивая договор, который был бы взаимоприемлемым.

Мы можем заглянуть во внутренний мир Изабеллы того времени благодаря письму, которое она написала 10 октября Джону Бохуну (оно сохранилось в архиве общественных документов). Бохун, видимо, откликнулся на послание короля о событиях 21 сентября, изъявляя соболезнование как Эдуарду, так и Изабелле. Ответ королевы показывает, что смерть мужа сильно удручила ее:

«Дорогой и любимый племянник,

мы получили и прочли присланное вами письмо и благодарим за все, что там написано. Что же касается нашего состояния, то знайте, что нас угнетает глубокая сердечная тоска, хотя здоровье наше, несмотря на это состояние духа, хорошее на момент, когда мы отправляем это письмо, чего желаем всегда и вам, Господь вас храни.

Дражайший племянник, мы молим вас, отложив все дела, прибыть к королю, нашему сыну, и лучшего нельзя будет вам сделать, тем более, что это велит вам также и сам король в своем письме. Ибо вы хорошо понимаете, дражайший племяннику что если не приедете, несмотря на настоятельную необходимость, об этом будут много говорить, и это не послужит к вашей чести.

Посему постарайтесь приехать как можно скорее, немедленно, и вы хорошо знаете, дражайший племянник, что мы всегда готовы по мере своих сил наставлять вас и поддерживать во всем, что послужит к вашей чести и пользе. Дано в Ноттингеме, в 10-й день октября».

Если бы Изабелла была в какой-то мере ответственна за смерть Эдуарда II, вряд ли она призналась бы в своей «глубокой сердечной тоске» его племяннику. Любой человек, не лишенный хотя бы капельки понятливости, сообразил бы, что королева, которая возглавила мятеж против мужа, свергла его, сделала пленником, лишила общения с собой и с детьми, какими бы здравыми мотивами ни руководствовалась, имела все основания для «глубокой сердечной тоски», узнав о его смерти. Кроме того, есть основания полагать, как мы увидим ниже, что Изабелла сама что-то заподозрила насчет судьбы Эдуарда и возможной причастности к этому ее любовника. Не удивительно, что она испытывала беспокойство.

В письме сквозит также ее забота о сыне, который, очевидно, сильно горевал по отцу и позвал двоюродного брата Джона к себе. Изабелла, осознавая «необходимость» поддержать дух сына и развлечь его, по сути, умоляла Бохуна составить компанию ее сыну — зная, что Бохун, имея в целом лучшие намерения, своеволен и не вполне надежен (например, незадолго до того он нарушил королевский запрет на проведение турниров). Потому она просит его приехать не только ради блага короля, но и ради его собственной чести.

* * *
Несколько аббатств в окрестностях Беркли, а именно святого Августина в Бристоле, святой Марии в Кингсвуде и святого Адельгейма в Малмсбери, отказались принять тело, покоящееся в замке Беркли, для погребения «из страха перед Роджером Мортимером и королевой Изабеллой, а также их сообщниками»{1500}, то есть премудрые главы монашеских обителей опасались, как бы их согласие принять тело не восприняли как преданность свергнутому режиму. Но королева отказала также монахам из Вестминстера в их просьбе похоронить Эдуарда рядом с его предками в Вестминстерском аббатстве, потому что он этого не заслужил, совершив на протяжении своего правления слишком много ошибок.{1501} Возможно, на самом деле она подумала о том, что Вестминстер слишком близко от Лондона, а в Лондоне все еще тлело недовольство, и погребение могло возбудить слишком пристальный интерес.

В конце концов родич Мортимера, аббат Токи из бенедиктинского аббатства святого Петра в Глостере (в настоящее время — собор в Глостере), основанного в 1070 году, предложил похоронить короля в своей церкви.{1502} Согласно местной традиции, Эдуард при жизни высказывал желание быть похороненным там. Изабелла проявила большую твердость в отстаивании этого решения; по ее мнению, Эдуард не заслуживал погребения в Вестминстере, и его захоронение в отдаленном Глостере подчеркивало, что он отрекся от престола.{1503}

21 октября Беркли и Малтреверс выдали тело аббату из Глостера, который с несколькими монахами явился в тот день за ним. Тело облекли в коронационные одежды покойного короля, включая рубашку, головной убор и перчатки{1504}, и, видимо, сразу уложили в оба гроба. Монахи накинули на верхний гроб богатый покров, установили его на повозке, задрапированной черным полотном, и торжественной процессией доставили его в Глостер. Официальный эскорт возглавлял королевский служащий Хьюго де Гланвиль{1505}, а Беркли, Малтреверс и их домочадцы ехали за повозкой, которую у ворот города встретил мэр и горожане, проводившие ее до главного алтаря аббатства.{1506}

Здесь, в торжественной обстановке, у тела стоял в карауле уже не один Уильям Бокер, но также четверо «рыцарей почетной стражи», духовники покойного короля и сержанты, Эндрю — мастер, изготовлявший для него свечи, и Джон Иглсклиф, епископ Лландафский.{1507} Последний был избран Изабеллой, поскольку он принадлежал к доминиканскому ордену, которому Эдуард так покровительствовал; этот жест, наряду с подарками, которые она посылала Эдуарду, и отказом позвать францисканцев на церемонию его отречения, показывает, что у нее еще сохранились какие-то остатки былого чувства к мужу.

21 октября Хьюго де Гланвиль присоединился к рыцарям, стоявшим на страже у гроба; он оставался с ними до 20 декабря.

Ему поручили оплачивать счета охраны, а также расходы на похороны; помимо прочего, он купил покровы из дорогой турецкой ткани (шелковой) и парчи, вышитой леопардами — гербовым знаком Англии, которыми задрапировали гроб.{1508}

10 ноября были отданы распоряжения по проведению похорон покойного короля, которого должны были предать земле со всеми почестями и впечатляющими церемониями. Организация церемонии потребовала много забот и хлопот, и Изабелла, вероятно, полностью погрузилась в них. В тот же день двор выехал из Ноттингема в Ковентри.{1509}

Бейкер заявляет, что Изабелла и Орлитон планировали сделать Малтреверса и Герни козлами отпущения за убиение Эдуарда II, чтобы самим остаться невиновными. Он пишет, что тюремщики, боясь этого, предъявили двусмысленную записку Орлитона, ссылаясь на то, что действовали по его указаниям. Епископ, однако, настаивал на том, что в этой записке все «совершенно невинно, и смысле ее вполне лоялен», и что «это сами тюремщики так ее перетолковали». Он как будто начисто позабыл о других разоблачительных письмах, по уверениямБейкера, отправленных в то же самое время; ведь «он так запугал их своими угрозами, что они бежали».

На самом же деле Малтреверс, Герни и Окл бежали из страны лишь после падения Мортимера, а в те дни были щедро вознаграждены за свою службу в Беркли — вероятно, по настоянию Мортимера. Королева особо наградила Малтреверса за оказанные ей услуги{1510}, а Герни по ее просьбе был назначен комендантом бристольского замка.{1511} Окл стал одним из оруженосцев в свите юного короля.{1512} Впоследствии Изабелла заступилась за Окла, пытаясь избавить его от преследований кредиторов.{1513} Отсюда можно было бы сделать вывод, что Изабелла уже знала о том, как умер Эдуард II, и хотела вознаградить убийц — однако у нас нет никаких доказательство того, что Мортимер поделился с нею правдой об убийстве, и эти награждения, отнюдь не чрезмерные, могли быть просто платой за добрую службу свергнутому королю.

16 ноября умер архиепископ Рейнольде — как говорили, «от горя и ужаса» из-за того, что оставил Эдуарда II и помог свергнуть его.{1514} Это смахивает на выдумку, потому что архиепископ по завещанию оставил дары королеве и Джону Элтему.{1515} Изабелла и Мортимер сразу же предложили папе в качестве кандидата на вакантную должность своего преданного сторонника Генри Бергерша, который сменил Хотема на посту канцлера в июле, но Ланкастеру и его сторонникам уже надоело, что королева и ее любовник контролируют Кентербери, как и все прочее. Они оказали максимальное давление на клир собора, чтобы добиться избрания слабого и ничем не отличившегося Саймона Миофема.

К великому огорчению королевы, Миофем действительно был избран 11 декабря.{1516} Манипуляции с этими выборами являются первым признаком нарастающего расхождения между Ланкастером и тандемом Изабелла — Мортимер. Началось оно, возможно, после позорного провала военной кампании и из-за твердой решимости королевы замириться с шотландцами. Но у нас нет никаких данных о том, что в этот период предполагаемое убийство Эдуарда II вызвало заметное возмущение в обществе и что Ланкастер разделял его.

20 ноября лорд Бартоломью Бергерш и лорд Уильям Клинтон, который незадолго до того получил награду за службу королеве Изабелле{1517}, были назначены сопровождать Филиппу д'Эно в Англию. Они выехали в Нидерланды 28 ноября{1518} 22 ноября Мортимеру было даровано еще одно поместье, Черч-Стреттон в Шропшире, «в ознаменование его службы королеве Изабелле и королю здесь и за морем».{1519}

Двор все еще находился в Ковентри 10 декабря, когда были разосланы повестки на следующую сессию Парламента в Йорке, 7 февраля,{1520} а 19 декабря все съехались в Глостер для похорон покойного короля.{1521}

20 декабря тело предполагаемого Эдуарда II похоронили в аббатстве святого Петра в Глостере с пышностью и церемониями, позволяющими легко позабыть о том, что короля недавно свергли. Подлинной целью этой воистину королевской и вполне публичной церемонии были, вероятно, демонстрация правильного поведения Изабеллы и Мортимера по отношению к низложенному монарху, восстановление престижа монархии и предупреждение для возможных самозванцев.

Тело провезли по улицам Глостера на великолепном конном катафалке, украшенном гербами английских королей. На катафалке с балдахином, который специально изготовили в Лондоне, установили вырезанную из дерева и раскрашенную статую короля в церемониальных одеждах и короне из позолоченной меди — первое из известных нам упоминаний о наличии такой статуи на королевских похоронах. Это было новшеством, поскольку до 1327 года напоказ выставляли не статую, а само набальзамированное тело на катафалке{1522}, а это заставляет предположить, что на этот раз что-то пошло не так. Дно повозки опиралось на спины позолоченных деревянных львов и было украшено резными изображениями четырех евангелистов и восьми ангелов, полностью покрытых листовым золотом.

Эдуард III и королева Изабелла следовали за гробом во главе траурной процессии — причем, как говорили, Изабелла несколько чересчур выставляла напоказ свое вдовство. Мортимер также участвовал в процессии, одетый в черный, специально заказанный для этого наряд.{1523} Улицы были переполнены народом, но это было предусмотрено заранее: были устроены прочные дубовые барьеры, чтобы толпа не запрудила проезд. Перед церемонией и после нее в северном приделе у высокого алтаря аббатства отслужили погребальную и заупокойную службы.{1524}

Теперь вся страна знала о смерти Эдуарда II, но ни один голос не раздался в опровержение официального заявления о его естественной смерти, никто не протестовал против дурного обращения с ним после отречения. Он был очень непопулярен, а немногочисленные его сторонники либо были нейтрализованы, либо лежали в сырой земле.

* * *
После 1330 года Эдуард III заказал в память об отце великолепную гробницу из пербекского мрамора с пышной декоративной резьбой. Сверху было расположена великолепная фигура из драгоценного алебастра, моделью для которой, возможно, послужила деревянная погребальная статуя. Обе эти работы вполне можно считать стилизованными портретами с натуры, поскольку почти несомненно их автором был один и тот же мастер, сделавший позднее гробницу для принца Джона Элтемского в Вестминстерском аббатстве. У обоих изображенных видны черты сходства — например, чуть выпяченная нижняя губа.

Приглашение одного и того же скульптора для создания гробниц и отца, и сына позволяет предположить, что оба заказа исходили от королевы. Фигура Эдуарда II, изображенного в короне, со скипетром в руках, почти несомненно создавалась с оглядкой на гробницы французских королей в Сен-Дени, и в этом также можно усмотреть влияние Изабеллы, поскольку она, несомненно, видела эти гробницы. Над гробницей возвели двойной купол из стрельчатых арок, первый в таком роде, — прежде таких над гробницами королей Англии не устраивали.

Как и в случае с Томасом Ланкастером, репутация Эдуарда II после смерти постепенно улучшилась — может быть, в связи со слухами об убийстве. После того, как в 1329 году глостерским аббатом был избран Джон Уигмор, стали расходиться рассказы о чудесах, сотворенных у гробницы Эдуарда, и кое-кто заговорил о том, чтобы этого откровенно не святого человека причислили к лику святых.{1525} Хронист из Мо едко заметил по этому поводу, что никакое количество посетителей гробницы или даже чудес, случившихся там, не может сделать Эдуарда святым, ибо вся его жизнь была сплошным грехом.

Тем не менее, по мере того, как число посетителей возрастало, гробницу Эдуарда оформили как часовню, с нишами для молящихся паломников. Там вечно толпился народ, и пожертвования составили такую сумму денег, что аббат смог перестроить южный трансепт в новом «перпендикулярном» стиле.{1526} В 1343 году Эдуард III и Филиппа д'Эно совершили паломничество к гробнице{1527}, а их внук, Ричард II, чей гербовый щит с белым оленем появился на гробнице Эдуарда II, несколько раз обращался к папе с просьбой о канонизации Эдуарда II. Ему это не удалось, но культ «убиенного короля» сохранялся более двух столетий и исчез только после Реформации.


10. «Отныне, Мортимер, начинается наша трагедия»

Изабелла не надолго задержалась в Глостере после похорон. На следующий же день двор отправился в Тьюксбери, а рождественские праздники провел в Вустере, где оставался по меньшей мере до 28 декабря. В те праздничные дни Изабелла передала во владение Мортимера замок Уоллингфорд.

Хьюго де Гланвиль, согласно отчету, который он позднее передал в казначейство, оставался в Глостере еще четыре дня после похорон, а затем отправился на север, в Вустер, куда и прибыл 26 декабря. Повинуясь приказу королевы, он тайно привез с собой женщину, которая бальзамировала тело покойного короля. Гланвиль провел в Вустере только один день, а затем подался в Йорк. Мы знаем об этом эпизоде только потому, что писцы казначейства позднее сделали запрос, отчего это Гланвиль целых семь дней ехал из Глостера в Йорк, и ему пришлось объяснять им, что ехал он через Вустер, и почему.{1528}

Желание Изабеллы увидеться с бальзамировщицей показывает, что у нее имелись какие-то сомнения относительно судьбы Эдуарда II, и она подозревала, что Мортимер не раскрыл ей всю правду. Альтернативная гипотеза, что она именно знала об убийстве и беспокоилась, не известно ли женщине слишком много и не проговорится ли та, менее вероятна, поскольку Изабелла тогда знала бы, что Малтреверс, Герни и Окл владеют той же опасной информацией. Кроме того, все трое были вознаграждены за свою службу, причем следует подчеркнуть, что об этих наградах всем было известно, но они были отнюдь не настолько щедрыми, чтобы купить их молчание. Конечно, может быть, что Изабелла хотела лично поблагодарить эту женщину за умение молчать и припугнуть на будущее, чтобы та держала язык за зубами, но ни о каких ей наградах сведений не сохранилось.

Все-таки вероятнее, что Изабелла вызвала ту женщину, потому что сомневалась, действительно ли муж умер естественной смертью, и надеялась получить благоприятный ответ от особы, которая могла все точно знать. То, что Гланвилю было приказано привезти женщину тайно, несомненно, объясняется желанием королевы, чтобы Мортимер ничего не узнал. Если тело, которое бальзамировала знахарка, действительно принадлежало Эдуарду II, то каких-либо следов убийства не должно было остаться, поскольку его, скорее всего, придушили. Но если речь шла о несчастном привратнике, то мы не знаем, как именно Эдуард убивал его; вполне мог и задушить, чтобы тот не закричал и не привлек внимание стражи. Весьма маловероятно, чтобы при бальзамировании обнаружились следы ожогов внутри тела, потому что история с раскаленным прутом почти наверняка выдумана. Поэтому мы можем предположить, что при любом раскладе знахарка могла уверить королеву, что король умер своей смертью.

Гланвиль также привез Изабелле серебряный ларец с тем, что она считала сердцем своего покойного мужа. Позднее сообщалось, что она приняла его с большой скорбью.

* * *
Тем временем 23 декабря Филиппа д'Эно прибыла в Англию, а на следующий день совершила торжественный въезд в Лондон, где ее приняли с «великим ликованием» и «богатым убранством», и поселилась в Эли Плейс, городской резиденции епископа Хотэма в Холборне.{1529} Горожан поразила эта «вполне женственная» тринадцатилетняя девочка{1530}, которая воплощала выгоднейший торговый договор с процветающими Нидерландами. На протяжении трех дней для нее устраивались пиры, танцы и пение, турниры и скачки, затем ей поднесли в дар столового серебра на 300 марок, и еще три недели после ее отъезда 28 декабря празднование в Лондоне продолжалось.{1531}

В сопровождении кузена короля Джона де Бохуна, графа Херефордского и коннетабля Англии Филиппа начала долгое путешествие на север, по дорогам, покрытым снегом и грязью, чтобы встретиться с женихом. К 1 января 1328 года она достигла Питерборо. Четыре дня спустя двор находился в Ноттингеме, затем направился на север через Ротвелл и Нэй-рсборо{1532} в Йорк, куда и прибыл 20 января.{1533} Через три дня король выехал верхом из этого города навстречу своей новой королеве. Изабелла присутствовала при том, как он взял Филиппу «за руку, а потом обнял и поцеловал ее». Бок о бок счастливая молодая пара во главе кавалькады под веселые звуки «великого множества песен и музыки» вернулась в Йорк, где их приветствовало множество лордов «в прекрасных уборах». Затем Эдуард сопроводил Филиппу к дому королевы-матери, где ей предстояло оставаться под опекой Изабеллы до свадьбы.{1534}

В снежную вьюгу 30 января молодых обвенчали в кафедральном соборе Йорка. Обряд совершал архиепископ Мелтон с помощью Хотэма. В помещении было очень холодно, так как хоры еще не были полностью перекрыты кровлей, но церемония была великолепная, при большом стечении народа.{1535}

После венчания молодые вернулись в покои, приготовленные для них во дворце архиепископа{1536}, который располагался на месте нынешнего Динс-Парка[129]. Поскольку близился великий пост — период, в течение которого верующие должны были воздерживаться от половых сношений, — Эдуард и Филиппа отложили «завершение брака», тихо прожили эти недели в Йорке, и только после Пасхи их союз стал по-настоящему супружеским, что было отмечено тремя неделями пиров, танцев, турниров и развлечений.

Стрикленд считает, что эти свадебные празднества представляли собой попытку Изабеллы отвлечь внимание общества от смерти Эдуарда II. Но если так, зачем она устроила Эдуарду такие роскошные государственные похороны? И потом, разве не было естественным желание королевы развлечь сына после того, как он потерял отца?

Несмотря на то, что в дальнейшем Эдуард имел мимолетные увлечения другими женщинами, брак этот стал одним из самых успешных среди королевских семей. Филиппа была доброй, дружелюбной, по-матерински заботливой; она также умела одеваться и вести себя во всем до мелочей, как настоящая королева, хотя и проявила с возрастом склонность к полноте. Эдуард явно обожал ее. Подобно своей предшественнице Изабелле, ей предстояло обрести репутацию миротворицы, и ее популярность среди английского народа была велика. Фруассар писал: «Никогда, со времен королевы Гвиневеры», не обретала Англия королевы столь доброй «и столь почитаемой. И пока она жила, страна наслаждалась милосердием, процветанием, почетом и доброй удачей».

Однако поначалу роль Филиппы оставалась второстепенной — она была вынуждена подчиняться свекрови. Для нее не завели отдельного хозяйства, как полагалось королеве Англии, ее бытовые проблемы и снабжение отдавались в руки служащих короля. Более того, ей не выделили собственного земельного удела, поскольку земли, по обычаю остававшиеся в распоряжении королевы-супруги только при жизни мужа, Изабелла не собиралась выпускать из рук. О приготовлениях к коронации Филиппы речь также не заходила.

По всем меркам Филиппой, очевидно, пренебрегали, и мы можем догадаться, что причина заключалась в обиде либо ревности Изабеллы к молоденькой девочке, которая отняла у нее положение королевы-супруги. Филиппе досталось все, что Изабелла потеряла или чего никогда не имела: молодость, красивый и любящий муж и все радости жизни впереди. А Изабелле уже исполнилось тридцать два, что в XIV веке считалось пожилым возрастом; вероятно, ее прославленная красота начала постепенно убывать. В возрасте Филиппы она была замужем за человеком, который ее игнорировал, ее девичьи попытки создать счастливую семью пошли прахом, и брачный союз завершился жестокостью, мятежом и смертью.

Она обладала любовью Мортимера или же по меньшей мере делила с ним ложе — но не могла публично признать его любовником и, поскольку его жена еще была жива, не могла выйти за него замуж. Но важнее всего для Изабеллы в ее тогдашнем положении были отношения с сыном, без которого она не могла сохранить свою власть, и Филиппа представляла собой угрозу, как любимая жена молодого Эдуарда — она могла влиять на него так, как никогда не было дано матери. Поэтому следовало твердо удерживать Филиппу на заднем плане и не давать ей в руки никаких средств давления на короля и общество.

1 февраля в Венсенне внезапно скончался Карл IV. С его смертью прервалось прямое наследование по мужской линии в доме Капетингов, передававших власть от отца к сыну с 987 года. Но он оставил беременную вдову, и до тех пор, пока ребенок не появится на свет, кузен Карла, Филипп Валуа, взял на себя функции регента Франции.

Мортимер присоединился к Изабелле в Йорке 4 февраля.{1537} Всю следующую неделю регентский совет заседал ежедневно, пытаясь добиться согласия между вельможами{1538}, что было необходимо, поскольку из-за предполагаемого мира с Шотландией страсти накалялись. Перспектива мира не пользовалась популярностью в стране, однако Изабелла и Мортимер были полны решимости добиться своего.

Наконец 1 марта Эдуард III по настоянию матери явился, очень разгневанный, на заседание Парламента в Йорке и при всем честном народе признал независимость Шотландии. После этого было направлено новое посольство для окончательных переговоров с Робертом Брюсом и подписания мира.{1539} В тот же день Хотэм отказался от должности канцлера и весть о смерти Карла IV достигла английского двора. Последнее должно было сильно опечалить Изабеллу, так как у нее больше не осталось братьев, а Карл неизменно оказывал ей поддержку многие годы. Теперь из всех отпрысков Филиппа IV Изабелла оставалась последней — и горе не заслонило от нее тот факт, что ее сын стал теперь ближайшим родственником Карла по мужской линии. Она считала, что если Жанна д'Эвре родит девочку, то французский трон должен перейти к Эдуарду III.

* * *
Орлитон снова был в фаворе; королева и Мортимер осознали, что его поддержка слишком ценна, чтобы ее потерять, и в начале марта, после того, как он удовлетворительно разъяснил Парламенту обстоятельства получения им кафедры в Вустере, ему выдали наконец причитающиеся доходы.

В королевстве постепенно все утихало, и Изабелла наконец воспользовалась первой же подвернувшейся возможностью урвать для себя несколько недель с Мортимером. 2 марта король издал указ, чтобы все шерифы оказывали его матери всю возможную помощь во время ее поездки по стране{1540}, и с 3 марта до 21 апреля Изабелла и Мортимер отсутствовали.{1541} Где они побывали, документы не сообщают. В день их отъезда ставленник Мортимера, сэр Джон Малтреверс, был назначен управляющим хозяйства королевы вместо лорда Джона Роса — человека Ланкастера.{1542} Малтреверс выполнял эти обязанности всего одну неделю, а это означает, что его назначение использовали как способ удалить ланкастерцев — еще одна явная трещина в фасаде дружбы между Изабеллой и Ланкастером.

17 марта Роберт I скрепил печатью формальный мирный договор с Англией в Эдинбурге. Несмотря на длительные споры, требования английских лордов, у которых имелись владения в Шотландии, не были учтены, и эти незадачливые господа получили прозвище «ограбленных».

Вдова Карла IV еще не родила, но 28 марта Эдуард III, несомненно, по наущению Изабеллы, но не нуждаясь в одобрении, объявил, что намерен вернуть себе «законное наследство» — корону Франции, на которую он претендовал в силу происхождения своей матери.{1543} И Эдуард, и Изабелла были готовы доказать, что салическое право не воспрещает женщине передать право наследнику, и потому корону следует передать не двоюродному брату покойного короля, а племяннику, поскольку это родство более близкое. Но 8 апреля, после того, как королева Жанна родила дочь, французские пэры собрались в Париже и избрали своим королем Филиппа Валуа. 14 апреля он был объявлен Филиппом VI.

* * *
21 апреля Изабелла и Мортимер прибыли в Стэмфорд{1544}, и в тот же день Мортимер отправился дальше в Нортхэмптон{1545}, где тремя днями ранее собрался Парламент. Изабелла была еще в Стэмфорде 26 апреля, и в конце месяца созвала там совет, на котором присутствовал также Мортимер. Затем они вдвоем поехали в Нортхэмптон и до 3 мая уже были там.{1546}

Тем временем Парламент одобрил Нортхэмптонский договор, который Роберт I подписал в Эдинбурге.{1547} По этому договору шотландцы получили все, чего хотели и за что боролись, в первую очередь — право на независимость и признание Роберта Брюса королем. Договор также устранял всякие претензии на английское господство над Шотландией, претензии, выдвигавшиеся почти каждым английским королем со времен Завоевания, и права любых английских лордов на земли в Шотландии. Договор должен был скрепить брак принцессы Джоан с Дэвидом Брюсом. В обмен Брюс, как и обещал, готов был предоставить Англии помощь против всех врагов, кроме французов, и выплатить компенсацию в 20 000 фунтов за ущерб, причиненный его свирепыми набегами на северные области. Договор был нехотя ратифицирован Эдуардом III 4 мая, и на следующий день о мире с Шотландией объявили в Лондоне.{1548}

Поднялся ропот возмущения. Люди называли договор «позорным», считая, что Эдуард III «из-за лукавых советов предателей» коварно лишен наследственных владений в Шотландии.{1549} Молодой король, беспомощный перед решимостью матери и Мортимера, был вне себя от ярости из-за того, что его вынудили согласиться на это унизительное решение и с ужасом сообразил, что, по сути, продал свою сестру{1550} — а Ланкастер замечал, что договор был принят без согласия короля и его народа.{1551} Особенно скорбели «ограбленные».

Король не скрывал, что он яростно противился миру и не хотел даже слышать о договоре, даже прилюдно заявлял, что «королева и Мортимер сами все устроили».{1552} Из-за их наущений он вынужден был отказаться от «королевства Шотландии, за которое предки короля столько потрудились и погибло столько благородных мужей».{1553}

Нортхэмптонский договор в одну ночь уничтожил популярность Изабеллы и Мортимера. Как могли они, спрашивали люди, так много дать человеку, которого большинство англичан считало военным преступником? Пошли даже дичайшие слухи о том, что Мортимер сделал такие уступки шотландцам в обмен на поддержку его стремления сделаться королем Англии.{1554} Хронист из Лэйнеркоста был ближе к истине, утверждая, что Эдуард III, «поддавшись на зловредные уговоры матери и Роджера Мортимера», вынужден был согласиться на этот договор, чтобы осуществить свои намерения относительно Франции.

И все же с точки зрения подлинных интересов страны договор в Нортхэмптоне был большой политической удачей. Он избавил Англию от безнадежной и дорогостоящей войны, принес мир на земли севера. Хотя и король, и большинство его подданных предпочли бы нанести резкий решительный удар и завоевать Шотландию, горький опыт уже не раз показывал, что возможность такого решения мнимая. Правительство не могло позволить себе подобную экстравагантность, поскольку Изабелла с Мортимером так разбрасывались средствами, что казна, унаследованная от Эдуарда II, теперь была практически опустошена. На заседаниях Парламента оба они доказывали, что мир крайне необходим, если предстоит война с Францией.{1555}

Именно Нортхэмптонский договор, а не слухи о соучастии в убийстве Эдуарда II, стоил Изабелле доброго отношения народа и поддержки союзников. У нас практически нет доказательств, что недовольство народа Изабеллой усилилось после смерти или похорон Эдуарда. Разумеется, с осени 1327 года началось некоторое разочарование в ее режиме, но оно было вызвано позорным провалом Уирдэйлской кампании. (О непоследовательность народа: убедиться воочию в невозможности победы над шотландцами — и ругать королеву за то, что она сделала из этого разумные выводы!)

Ясно также и то, что в 1328 году началось все более яростное соперничество между Изабеллой и Ланкастером за влияние на короля и правительство. Несмотря на родство, они никогда не были естественными союзниками и объединились только ради победы над Деспенсерами. Но с момента, когда Изабелла присвоила часть наследства Линкольна, отношения между ними стали быстро ухудшаться. Королева, похоже, из кожи вон лезла, чтобы спровоцировать Ланкастера и подорвать его авторитет — а он, в свою очередь, стал одним из самых суровых ее критиков и охотно вырвал бы власть из ее рук, если б мог.

Дело сэра Роберта Голланда наглядно иллюстрирует ту пропасть, которая постепенно возникала между королевой и Ланкастером. Поначалу бывший доверенным сторонником Томаса Ланкастера, крепко привязанный к нему из-за его богатства и успешности, Роберт Голланд в 1322 году оставил графа и перешел на сторону короля. Новый граф Ланкастер так и не простил ему этого предательства, поскольку уход Голланда лишил Томаса очень важной для него поддержки в Мидленде и непосредственно привел к его поражению.

Даже сторонники короля были потрясены этим предательством. Эдуард II посадил Голланда в тюрьму и конфисковал его земли. На сессии Парламента в феврале 1327 года, когда Изабелла и Мортимер еще сотрудничали с Ланкастером, было постановлено, что владения Голланду не возвратят, хотя его простили за то, что он бежал из тюрьмы. В сентябре 1327 года Голланд подал прошение о возврате прежних земель в то время, когда Изабелла уже начинала видеть в Ланкастере угрозу своей позиции; по ее подсказке это прошение было наконец удовлетворено Эдуардом III в декабре.{1556}

Это был верный признак того, что к концу 1327 года союз Изабеллы и Ланкастера затрещал по швам. Ланкастера обижало то, что Мортимер оттирает его на обочину, и Изабелла понимала, что Ланкастер, и влиятельный, и популярный, имеет достаточный потенциал и средства, чтобы стать могущественным и успешным оппонентом. Намереваясь сохранить монополию на власть, она не хотела рисковать еще большим падением своей популярности, идя на открытый конфликт с графом, но принялась исподтишка подрывать его авторитет, мало-помалу отстраняя Ланкастера и его сторонников отдел управления.{1557} После восстановления Голланда в правах она демонстративно оказывала ему покровительство и «была на диво благосклонна»{1558}, чем преследовала, вероятно, две цели: не только перетянуть на свою сторону одного из главнейших врагов Ланкастера, но также спровоцировать графа на ссору и тем самым получить предлог отстранить его от дел.{1559}

Но у Ланкастера были и более серьезные причины не одобрять поведение Изабеллы. Она была алчной и скупой — в этом сомневаться не приходится. Как мы видели, у нее имелись важные причины стремиться к финансовой безопасности и привилегиям своего статуса, но ее стяжательство было чрезмерным по любым меркам и заслуживало порицания. Возможно, это ее качество, присутствовавшее всегда, после перенесенных душевных испытаний приобрело невротический оттенок — иначе она не захватывала бы, например, собственность Ланкастера себе во вред. Но для современников это ситуации не меняло. Ясно также, что с момента подписания Нортхэмптонского договора в 1328 году адекватность Изабеллы как правительницы все сильнее компрометировалась, и большинство прежних союзников постепенно оставляли ее.

Однако положение Изабеллы было почти безвыходным. Она не затем возглавила вторжение, свергла короля, укрепила свой авторитет и создала собственное правительство, чтобы позволить кому-то вырвать власть из ее рук. Для этого Изабелле требовалось сохранить контроль над сыном, с которым у нее, несомненно, был хороший психологический контакт, поддерживать свой статус и влияние и удержать при себе любовника; она, несомненно, рассчитывала, что останется у власти в тени трона и после того, как король войдет в возраст (что сделала столетия спустя Екатерина Медичи).

Но, видя маневры Ланкастера и его клики, Изабелла чувствовала, что может потерять все это сразу. Поэтому у нее не оставалось иного выбора, как поддерживать свой режим и дискредитировать противников. А для этого требовалось, в частности, контролировать доступ к королю, назначать своих людей на важные посты и накапливать достаточный запас средств и территорий, чтобы ее власть распространялась по всем государству, и под рукой всегда были средства для преодоления любого кризиса или угрозы ее политическому превосходству.

Эта сложная ситуация также означала, что королеве приходилось прибегать и к не слишком достойным методам — таким, как злоупотребление личной («Малой») печатью короля для оказания благодеяний покровительствуемым{1560} с целью загодя создать систему поддержки, которой можно будет воспользоваться при необходимости; или же нажим на правосудие ради нанесения ущерба противникам.{1561} И, кроме того, ей следовало укреплять власть Мортимера, ее главного союзника и самого надежного защитника, как бы непопулярен он ни был, и придерживать в сторонке Ланкастера и остальных членов регентского совета.

Изабелла прекрасно понимала, что граф является официальным опекуном короля, а она сама — всего лишь мать и никакой официальной роли в правительстве не играет. Ланкастер мог бы, при желании, на вполне законных основаниях перехватить контроль над королем. И пока перед Изабеллой стояла эта страшная и недопустимая перспектива, она была вынуждена оберегать собственные интересы всеми мерами, которые, будучи любящей матерью-собственницей, склонной к манипуляциям, наверняка искренне считала интересами своего сына — порой в ущерб благополучию всего королевства.

Стремясь заслужить одобрение, Изабелла содействовала составлению статутов, направленных против беззакония, повсеместно охватившего страну — наследия слабого правления Эдуарда II и переворота, свергнувшего его. Эта ситуация весьма печалила многих. Влияние Ланкастера можно разглядеть в некоторых пунктах этих постановлений.

Постепенно использование Малой печати ограничивалось, дарения и помилования, которыми королева и Мортимер явно слишком щедро распоряжались{1562}, становилось уже не так легко получить; обвиняемым запрещалось приводить с собой в суд вооруженных приспешников; полномочия мировых судей расширялись; королевским чиновникам предписывалось исполнять свои обязанности честно, всегда и всюду поддерживая установленный королем мир. Для надзора за ними учреждались особые судьи, уполномоченные наказывать провинившихся.{1563} Это были серьезные меры, и Изабелла была твердо намерена внедрить их.

Она уже предприняла большие усилия для подавления беспорядков в Лондоне, тонко сочетая угрозы, примирительные жесты и карательные меры, например, временное перемещение казначейства и суда Королевской скамьи в Йорк. Горожане были яростными защитниками своих свобод и прекрасно сознавали, что могут повлиять на все королевство. Изабелла знала, что, несмотря на энергичную поддержку с их стороны в 1326-1327 годы, их союзничество было ненадежным, и они могли в мгновение ока восстать против нее по малейшей прихоти. В октябре 1327 года они вновь избрали мэром сторонника Ланкастера, Хэмо Чигвела. Поэтому было необходимо постоянно поддерживать их благосклонность, одновременно давая ясно понять, что насилие и беспорядки будут пресечены, и утверждая власть короны.

Итак, склонившись перед общественным мнением, королева взялась с большим рвением восстанавливать законность и порядок в стране. На протяжении последующих двух лет она многократно направляла чрезвычайных уполномоченных к своим окружным судьям, чтобы помочь им внедрить новые установления. Она также приказала шерифам запретить сборища вооруженных людей.{1564} Изабелла знала, что режиму, не способному навести порядок, грозит падение; народ Англии, пережив многие годы беззакония и смут, обязательно будет благодарен тем, кто восстановит правосудие и мир. В этом снова проявилось ее понимание важности работы с общественным мнением, а ее законодательная деятельность, видимо, была направлена на то, чтобы уравновесить катастрофические последствия Нортхэмптонского договора.

К сожалению, несмотря на все приказы и красивые слова королевы, через полгода раздались жалобы, что новые установления не соблюдаются — хотя винить в этом одну Изабеллу, пожалуй, не стоит. Однако, как мы увидим, она сама подрывала основания своих нововведений, откровенно нарушая их.

* * *
До того, как 14 мая завершилась сессия Парламента, король дважды поднимал вопрос о том, чтобы в течение года выделить своей жене земельный удел и годовую ренту в 15 000 фунтов.{1565} На что он рассчитывал, непонятно: осуществить это намерение было проблематично, поскольку финансы короны находились в бедственном состоянии.

Значительно важнее было заявление королевы-матери о том, что она поддерживает претензии сына на французский престол. Ее решимость вызвала восторженную реакцию у Эдуарда III. Кроме того, это решение льстило английскому народу, чье чувство национального достоинства было задето миром с Шотландией. Королева незадолго до того уже побудила Эдуарда написать папе, что его мать не может наследовать французский престол, «так как королевство Франция слишком велико, чтобы женщина, в силу слабости ее пола, могла его удержать» — но он сам желает объявить себя ближайшим родственником Карла IV по мужской линии. Изабелла наверняка понимала, что если бы она выдвинула собственную кандидатуру, то дочерей ее братьев сочли бы имеющими больше прав.

16 мая епископы Орлитон и Нортберг были направлены во Францию, чтобы официально заявить о претензиях Эдуарда III на место короля.{1566} Орлитон доказывал, что Изабелла могла законно передать свое право сыну: не было еще случаев, чтобы корона переходила к женщине, а потому никто никогда и не лишал женщин права на корону! С другой стороны, если всякое феодальное владение во Франции могут наследовать женщины, почему нельзя наследовать владения короны?

Но нельзя было также отрицать, что мужчина тридцати пяти лет от роду, с опытом государственного управления, намного более предпочтителен, чем пятнадцатилетний подросток, состоящий под опекой матери и ее любовника — и двенадцать пэров Франции, осведомленных о сомнительных личных делах Изабеллы, категорически не желая видеть английского короля на престоле Франции, «начисто отказали» Эдуарду, настаивая, что благородство престола Франции «столь велико, что он не должен даже по наследству переходить в руки женщины».{1567} Попытки Изабеллы заручиться поддержкой гасконского дворянства тоже не принесли плодов. Французские вельможи добились своего и 29 мая короновали Филиппа VI.

* * *
Разъяренная Изабелла, не оставив мысли о защите претензий сына, не имела, однако, возможности прибегнуть к военной силе, а потому сосредоточилась на подрыве позиций Филиппа и поиске союзников против того, кого впоследствии называла презрительно «король-найденыш», — этим прозвищем наградили его враги-фламандцы. Она принялась укреплять дружбу с соседями Франции — Брабантом, Гельдерном, Брюгге[130], Наваррой и Кастилией, и 21 мая начала переговоры о женитьбе своего младшего сына Джона, которому было около двенадцати лет, на дочери кастильца, правителя Бискайи[131].[132]

* * *
24 мая Эдуард III прибыл в Уорвик, где его приветствовал Ланкастер, явившийся, чтобы обсудить возможные стратегические комбинации для войны с Францией.{1568}

Изабелла, вероятно, сопровождала Мортимера в Херефорд, на двойную свадьбу его дочерей, Джоан и Кэтрин, с Джеймсом, наследником Одли, и Томасом де Бошаном, наследником Уорвика, соответственно. Свадьба состоялась 31 мая.{1569} После этого Мортимер повез свою жену обратно в Ладлоу. За прошедшие годы он редко встречался с леди Джоан, и, похоже, между ними возникло определенное отчуждение, хотя муж продолжал время от времени присылать ей в подарок книги, и ее герб все еще гравировали на его столовом серебре.{1570}

Перемещения Изабеллы за этот период не зафиксированы, поэтому мы можем предположить, что она присутствовала на свадьбе, так как 10 июня находилась поблизости, в Вустере. Если так, то, вероятно, именно в те дни она гостила у Мортимера в Ладлоу — либо в роскошном новом здании, примыкающем к большому залу, которое было построено до 1320 года, либо в летнем дворце постройки конца XIII века, по другую сторону большого зала.

Замок Ладлоу попал в руки Мортимера благодаря женитьбе на Джоан де Генвиль. Построенный в XII веке, он занимал удобное положение высоко над рекой Тим. Первоначально он был просто крепостью в области Марки, а затем превратился в жилище дворцового типа, со всеми доступными тогда удобствами. Мортимер мог показать Изабелле часовню, которую он велел выстроить на внешнем дворе замка в память святого Петра «ad Vincula», в благодарность за побег из Тауэра, который он совершил в день этого святого в 1323 году.{1571} Как отреагировала леди Мортимер на приезд королевы в ее дом, можно только догадываться.

Из Уорвика молодые король и королева намеревались гуляючи проехаться на юг до Вудстока, которому предстояло стать одной из любимейших резиденций Филиппы. Эта поездка представляла собой тактичную уловку, чтобы избежать участия в приготовлениях к свадьбе семилетней сестрицы Эдуарда, Джоан, с Дэвидом Брюсом, которыми теперь усердно занималась Изабелла. Эдуард не желал иметь ничего общего с этой затеей и уже заявил прилюдно, что своего благословения на этот брак не даст и на свадьбе присутствовать не будет.{1572} Вместо этого он хотел остаться с Филиппой в Вудстоке. Этот редкий акт открытого недовольства свидетельствует о том, как сильно ему не нравился заключенный мир. Изабелла пыталась его переубедить, даже обещала устроить копейное состязание в Бервике, но Эдуард был непоколебим, и она не стала дальше настаивать.

Однако сперва король направился в Вустер, на встречу с матерью и Мортимером, которые прибыли туда к 10 июня. Предстояло заседание совета по набору войск для посылки в Гасконь с целью поддержать притязания короля на власть во Франции — но Ланкастер, возможно, опасаясь, как бы не взяло верх мнение королевы, категорически отказался приступать к дискуссии на том основании, что часть членов совета отсутствует, и требовал отложить заседание, пока совет не соберется в полном составе. После пяти дней пререканий королева сдалась, и король распорядился, чтобы лорды съехались в Йорк к 31 июля.{1573} Изабелла прибыла туда же 1 июля.{1574}

Благодаря Нортхэмптонскому договору Шотландии должны были возвратить знаменитый «камень Сконе». Несмотря на возражения Эдуарда, Изабелла твердо вознамерилась увезти его с собой на север, когда поедет в Бервик на свадьбу Джоан, и по ее настоянию король против своей воли послал 1 июля аббата Вестминстерского вручить этот камень шерифам Лондона, которым надлежало «доставить его королеве Англии, нашей дражайшей государыне и матери, в каком бы месте на севере Англии она ни находилась».{1575}

Эдуард намеренно изображал неведение и беспомощность, поскольку должен был прекрасно знать, где будет обретаться Изабелла. Но лондонская чернь стала на его сторону и устроила демонстрацию, не позволяя аббату отдать шерифам камень. Эдуард, наверное, с большим удовольствием прочел письмо аббата, который отказывался отдать камень, пока дело не будет рассмотрено подробнее. Потому Сконский камень остался в Вестминстере; Изабелла явно не хотела усилить отчуждение сына, настаивая на этом вопросе.{1576}

На следующий день, 2 июля, королева назначила канцлером своего стойкого сторонника, епископа Бергерша. В тот период почти все важные государственные посты находились в ведении ее приспешников{1577} — но Бергерш был одним из самых достойных, «благородный человек и мудрый советчик, отважный, но учтивый, и обладающий исключительным личным обаянием».{1578} Он и впредь оставался верен Изабелле, переживая вместе с нею один кризис за другим.

* * *
В начале июля Изабелла и Мортимер в сопровождении большой свиты, включавшей младших детей королевы, канцлера Бергерша, епископов Эйрмина и Орлитона, а также графа Сюррея, повезли принцессу Джоан на север, в Бервик, где 16 июля присутствовали при ее бракосочетании с Дэвидом Брюсом, которое отпраздновали с большой пышностью.{1579} Изабелла финансировала свое пребывание на севере из средств, отпущенных на содержание лондонского Тауэра и оплаты услуг снабженцев ее сына;{1580} это лишь один из ряда примеров, как вольно она пользовалась государственными фондами.

По окончании великолепных развлечений, устроенных шотландскими лордами{1581},22 июля Изабелла вручила дочери множество прощальных подарков, прежде чем официально поручить ее шотландцам. Среди этих подарков была, вероятно, и драгоценная рукописная книга, известная ныне как Таймутский часослов, датируемый примерно 1325-1335 годами.{1582} Миниатюры, украшающие его, аналогичны миниатюрам в Псалтыре королевы Марии. Четыре из них изображают королеву, которая либо заказывала его, либо владела им: на первой она изображенаколенопреклоненной, за молитвой во время мессы, под пурпурным балдахином, а перед нею на скамеечке для молитвы лежит открытая книга; на второй она молится видению святого Духа, рядом с нею — бородатый мужчина; на третьей она вместе с человеком в короне, то есть с каким-то королем, стоит на коленях, наблюдая за агонией Христа в Гефсиманском саду; и наконец, она в короне, и Богородица представляет ее Христу на престоле.{1583}

Эту королеву отождествляют либо с самой Изабеллой, либо с ее дочерью Джоан.{1584} Высказывалось предположение, что Таймутский часослов, с его молитвами на французском языке, заказала Изабелла в качестве свадебного подарка Джоан.{1585} Если это так, то она, должно быть, надеялась, что дочери пойдут на пользу духовные и моральные наставления, содержавшиеся в книге, и она последует моделям поведения, символически представленным на страницах часослова в образах девы Марии и целомудренной Дианы-охотницы.

После празднества шотландские лорды повезли Джоан и Дэвида в замок Кардрос к королю Роберту, который принял Джоан «с искренней приязнью».{1586} Узнав, что Эдуард III отказался присутствовать на свадьбе, Брюс также воздержался от приезда{1587}, поэтому Изабелла так никогда с ним и не встретилась.

Изабелла с Мортимером отправились обратно на юг. До половины пути их сопровождали Томас Рэндолф, граф Морэй, и сэр Джеймс Дуглас — тот самый «Черный Дуглас», который дважды пытался похитить ее. Изабелла знала, что очень не скоро вновь увидится с Джоан. В Англии говорили, будто королева «унизила» принцессу этим «мерзким браком»{1588}, а шотландцы дали своей маленькой королеве-бесприданнице презрительное прозвище «Джоан Миролюбивая».{1589}

28 июля по просьбе Изабеллы Роберт I сделал уступки кое-кому из «ограбленных», в том числе Уэйку, Бомонту, лорду Генри Перси{1590} — что сильно обозлило тех, чьи претензии остались без ответа. Перси получал и другие знаки внимания от Изабеллы и остался ее верным сторонником, в отличие от Уэйка и Бомонта.{1591} Уэйк был зятем Ланкастера, и Изабелла 9 мая лишила его должности судьи в области к югу от Трента, заменив его на лорда Уильяма Зуша, который был обязан своим возвышением «доброй службе королеве Изабелле».{1592} Что касается Бомонта, который так долго был добрым другом, Изабелла никогда не простила ему отступничества.

Королева и Мортимер добрались до Понтефракта 25 июля{1593} и прибыли в Йорк примерно через день после того, как там 31 июля началась сессия Парламента.{1594} Они немедленно созвали совет, чтобы обсудить посылку войск в Гасконь, но Ланкастер, Норфолк, Кент и Уэйк не соизволили явиться.{1595} Смысл их отсутствия не ускользнул от Изабеллы и Мортимера; они должны были понять, что назревает конфликт. Потому разговор о войне был отложен до следующей сессии Парламента.{1596}

* * *
Теперь стало пронзительно ясно, что в результате «отвратительного» Нортхэмптонского договора прежние союзники Изабеллы и Мортимера утратили веру в них и готовы их оставить. Дела пошли еще хуже после того, как большая часть первой выплаты компенсации от Брюса исчезла в сундуках Изабеллы вместо того, чтобы пополнить опустевшую казну.{1597} Королева также присвоила налоги, собранные по требованию Ланкастера для борьбы с шотландцами. Вскоре пошли разговоры, что они с Мортимером добились мира и унизили достоинство Англии лишь ради собственного обогащения.

В этом общем климате недовольства стали сказываться и другие обиды. В обществе давно уже нарастало скрытое чувство, что Мортимер переходит рамки дозволенного, и многим досаждало то, что они с Изабеллой монополизировали власть и, как утверждалось, намерены были удержать ее любой ценой.{1598} Дерзость и самонадеянность Мортимера росли и вызывали все большее раздражение. Он раздавал свое покровительство направо и налево, словно король, так как пожалования его сторонникам делались от имени короля и скреплялись Малой печатью, которой распоряжалась Изабелла; это породило жалобы в Парламенте на то, что печатью злоупотребляют.{1599}

Ланкастер теперь непоправимо отдалился от Изабеллы и Мортимера из-за подписания Нортхэмптонского мира, в чем он увидел признак сильного умаления своей собственной власти и влияния. Норфолк, Бомонт и многие из «ограбленных» также чувствовали себя обиженными и униженными. К августу граф Кентский, чья преданность Изабелле уже давно таяла, переметнулся на сторону Ланкастера.

Ланкастер, Норфолк, Кент и другие намеренно не явились на совет в Йорке, выражая крайнее негодование по поводу мира с Шотландией, подрыва их собственного влияния и растущего самовластия Изабеллы и Мортимера. Кроме того, они публично заявляли, что королева узурпировала права сюзерена под предлогом исправления ошибок правления Эдуарда II, и уверяли, будто она и Мортимер за какой-то год совершили больше преступлений, чем Эдуард и его фавориты за двадцать лет.{1600}

Это было грубое преувеличение — но Ланкастер был гонимым человеком, его подстегивал гнев из-за мирного договора, обида из-за наследства Линкольна, отнятого королевой, и решимость восстановить свой авторитет, который Изабелла и Мортимер последовательно подрывали. Он прекрасно понимал, что лишь у него есть возможность создать эффективную оппозицию, но он также знал: стоит ему объявиться открыто в качестве врага, как они вознамерятся его уничтожить.{1601}

Что касается Кента, то он отчаянно хотел как-то искупить тот вред, который нанес Эдуарду II, и вместе с Норфолком чувствовал, что Мортимер узурпировал их позиции как принцев крови. Оба, должно быть, чувствовали, что вознаграждение, полученное ими за поддержку Изабеллы, было ничтожным по сравнению с тем, как она и Мортимер вознаградили самих себя.{1602}

Оставил Изабеллу также епископ Стратфордский, который в будущем конфликте стал «рупором» Ланкастера, выразителем интересов его группировки. Он был одним из немногих основных сторонников королевы, которые не получили никакой существенной награды или должности, и, очевидно, сильно страдал от этого.

Благодаря усилиям Хэма Чигвела многие лондонцы также симпатизировали Ланкастеру, и 12 августа мэр направил дружеское послание ему, Кенту, Уэйку и Стратфорду с благодарностью за милости, оказанные в прошлом городу, и желая их дальнейшего продолжения.{1603}

* * *
18 августа двор выехал из Йорка, а 22-го, за день до прибытия в Донкастер, Изабелла отправила Томаса Гартона, управляющего Гардеробом короля, к Ланкастеру — вероятно, с приглашением на совет. Гартон вернулся ко двору в Ноттингеме четыре дня спустя.{1604}

Изабелла и Мортимер были вместе в Ноттингеме 2 августа.{1605} Вскоре после этого Мортимер потерял разом двух сыновей: Роджер умер незадолго до 27 августа, а Джон погиб на турнире.{1606} Эти две трагедии глубоко потрясли Мортимера, но его горе, похоже, выразилось в усиленной агрессивности.

7 сентября двор был в аббатстве Барлингс близ Линкольна, как вдруг Ланкастер явился на переговоры во главе вооруженного отряда, не найдя лучшего способа выразить свое недовольство. Это вызвало большой шум, Изабелла и Мортимер гневно протестовали против такой дерзости и отказывались выслушать жалобы Ланкастера в таких условиях; тогда Ланкастер в ярости стал угрожать, что велит своим людям напасть на них. В конце концов король был вынужден приказать графу изложить свои жалобы перед Парламентом, который должен был собраться в Солсбери.{1607}

Изабелла была потрясена этой сценой. Ухмыляющийся призрак гражданской войны вновь поднял голову, и правительству пришлось соответственно отреагировать, разослав шерифам указы, как поступить с Ланкастером в случае беспорядков. В Уисбече 16 сентября Изабелла и Мортимер издали указ, запрещающий всякие собрания, и сместили всех шерифов, чья лояльность казалась сомнительной.{1608} Вскоре после этого они покинули Уисбеч и направились в Глостер{1609}, где Мортимер начал собирать войска среди жителей Марки. Проланкастеровская хроника «Брут» не без оснований утверждала, что эта открытая стычка с Ланкастером знаменовала наступление периода тирании Изабеллы и Мортимера.

Происшествие в Барлингсе вынудило Ланкастера открыто искать поддержки у жителей Лондона. 14 сентября Уэйк и Стратфорд явились в ратушу и, обратившись к горожанам, публично изложили свои обиды. Они потребовали, чтобы король жил на собственные доходы, чтобы у него было достаточно средств на борьбу с врагами; чтобы мать отдала ему свой огромный удел и жила на установленный обычаем доход для королевы-супруги, чтобы она не злоупотребляла привилегией реквизиции, при помощи которой неоднократно извлекала выгоду для Мортимера и себя, и перестала раздражать людей своими излишествами; чтобы Мортимера изгнали от двора и заставили жить на собственных землях, поскольку он многих лишил наследства с целью приобрести их; чтобы провели расследование причин провала Уирдейлской кампании; чтобы регентский совет мог функционировать без помех или вмешательства извне, и его мнением не пренебрегали; и наконец, чтобы закон и порядок были установлены наделе, а не на словах. Лондонцы громко выразили свое одобрение, и призвали, чтобы эти вопросы были обсуждены Парламентом не в Солсбери, а в Вестминстере.{1610}

Покинув Уисбеч, Эдуард III направился в объезд по Восточной Англии, вероятно, направляясь кружным путем в Лондон; 24 сентября в Тетфорде он получил письмо от Изабеллы.{1611} Однако к этому времени Ланкастер узнал, что король предоставлен сам себе, и повел свой отряд из Хайем-Феррес в Нортхэмптоншире, чтобы перехватить его и взять под стражу.{1612} Когда Эдуард прибыл в Кембридж 27 сентября, его предупредили о намерениях Ланкастера, и он «свернул в сторону», вероятно, чтобы присоединиться к матери и Мортимеру в Глостере.{1613} Тем самым он повернул на юг и избежал встречи с Ланкастером. В тот день, когда Эдуард уехал из Кембриджа, Хэмо Чигвел написал ему, информируя о том, что случилось в ратуше.{1614}

Изабелла и Мортимер прибыли в Глостер к 4 октября.{1615} Эдуард III должен был появиться вскоре после этого, и там его нагнали новости о собрании в лондонской ратуше. Изабелла, узнав про это, пришла в отчаяние; рыдая, она бросилась обнимать сына и кричала, что Ланкастер — и его враг, и ей желает зла, бросая свои лживые и жестокие обвинения. Эдуарда ужаснула ее реакция, и он тут же отправил сэра Оливера Ингхема и лорда Бартоломью Бергерша к мэру с требованием объяснить королю свое поведение.{1616}

Когда королевский кортеж прибыл в Солсбери, им сообщили шокирующее известие, что люди Ланкастера убили сэра Роберта Голланда. Впрочем, он сам спровоцировал их: получив обратно свои земли, Голланд, человек весьма неприятного нрава, осмелился сделать набег на имения Ланкастера.{1617} В отместку в июне 1328 года Уильям Бредшоу, один из приспешников Ланкастера, обвинил Голланда в убийстве в 1326 году некоего Адама Банастера. Почти наверняка это была уловка со стороны Ланкастера с целью дискредитировать Голланда и устранить его с политической арены.. Голланду был вынесен обвинительный приговор, но королева, нарушив Нортхэм-птонские статуты, издала указ, скрепленный Малой печатью, запрещающий правосудию преследовать этого лорда.{1618}

23 августа Эдуард III написал Голланду из Донкастера, вероятно, призывая его вооружиться против Ланкастера.{1619} Но Ланкастер был намерен первым добраться до Голланда. 15 октября люди Ланкастера схватили его в Борхемвуде, в Гертфордшире, и отрубили ему голову, которую отправили своему графу.{1620} Когда известие об убийстве дошло до королевы, она предприняла шаги, чтобы убийцы попали в руки правосудия — но Ланкастер взял их под свое покровительство и обеспечил им неприкосновенность.[133]

* * *
Сессия Парламента открылась в Солсбери 16 октября.{1621} Опасаясь, что Ланкастер явится во главе целого войска с целью объявить войну, Изабелла заранее отправила короля и королеву в безопасное место — свой замок Мальборо, поручив канцлеру Бергершу открыть заседания Парламента от имени короля.{1622} Однако Ланкастер и его союзники не явились вообще, прислав весьма прозрачные извинения, которые не были приняты. Но ситуация по-прежнему оставалась шаткой, и в день открытия Мортимер явился в Парламент во главе своего собственного отряда, заставив протестующих епископов замолчать: он запретил им препятствовать его интересам под угрозой для их здоровья и жизни.

Тогда на сцене появился Стратфорд, как представитель Ланкастера, и заявил, что граф отказывается приехать, опасаясь Мортимера, доверять которому у него не было никаких оснований, как человеку, заключившему мир с шотландцами исключительно ради того, чтобы его, графа, погубить. Мортимер горячо возразил и поклялся на распятии архиепископа Миофема, что не замышляет ничего дурного против Ланкастера. Затем епископы направили послание Ланкастеру, приглашая того явиться в Парламент, а Изабелла убедила короля написать графу личное письмо, гарантируя ему безопасность и указав, что его встретят приветливо, но Генри де Бомонту сюда доступа нет. Она впредь не желала иметь ничего общего с Бомонтом.

Ланкастер по-прежнему не хотел ехать в Солсбери. Он ответил епископам, что действует не ради собственных интересов, но ради короля, государства и Церкви. Затем, согласно официальным документам, он вновь повторил те требования, которые Уэйк и Стратфорд перечислили в ратуше. В хронике «Брут» утверждается, что он также обвинил Изабеллу и Мортимера в отстранении его от опеки над Эдуардом II в Кенилворте «без согласия Парламента». По его мнению, они поместили бывшего короля в замок Беркли, где «никто из родственников не мог видеть его или говорить с ним, и после того предательски убили».{1623}

Подобные обвинения со стороны Ланкастера маловероятны, поскольку ни в одном другом источнике не упоминается, чтобы он делал такой серьезный ход — а сделай он это открыто, разразился бы скандал и последовали бы многочисленные комментарии. Если Ланкастер верил, что Эдуарда убили, почему он так долго откладывал разоблачение? После смерти Эдуарда II прошло больше года, никакие новые сведения, насколько нам известно, не выплыли на поверхность, и Ланкастер, несомненно, не был осведомлен о действиях Мортимера в Абергавенни в сентябре 1327 года. Запись в «Бруте» является, видимо, пропагандистским приемом, рассчитанным на дискредитацию Мортимера и Изабеллы. Это укладывается в рамки гипотезы, что сказка о раскаленном пруте, явно возникшая в то же время в самом сердце ланкастеровских владений на севере и вскоре зафиксированная в той же хронике, также представляла собой пропагандистское измышление ланкастеровской клики, с помощью которого оправдывалось восстание против правительства, — иначе, учитывая, что Изабелла и Мортимер действовали именем короля, это могли счесть изменой.

Важно также, что Ланкастер не упомянул и о личных отношениях между королевой и Мортимером, хотя он мог бы извлечь из подобной скандальной истории немалый политический капитал. Да и хронисты, как уже отмечалось, весьма немногословны в этом вопросе, хотя и говорят достаточно, чтобы подтвердить сексуальную природу их связи. По сути, в современных источниках настолько мало критики на этот счет, что нам придется сделать вывод: любовники отнюдь не выставляли свои отношения напоказ, как считают многие историки, и вели себя чрезвычайно осмотрительно — поэтому лишь немногие посторонние могли догадаться, как обстоят дела. Изабелла не была дурочкой; она знала, как ее враги ждут повода нанести удар, и не давала им оснований обвинить ее в аморальности.

В заключение Ланкастер добавил, что с готовностью явится в Парламент, если король позволит ему взять с собой вооруженную свиту для защиты от тех, «кто откровенно желает причинить мне вред».{1624}

Пока эти требования рассматривались, Стратфорд постарался заручиться поддержкой епископов,пригласив их к себе в дом для обсуждения дела — но Мортимер узнал об этом и послал вооруженных людей, чтобы разогнать собрание. Стратфорд предусмотрительно поторопился покинуть Солсбери и, получив известие, что Мортимер намеревается убить его, укрылся в женском монастыре в аббатстве Уилтон.{1625}

Получив от матери подробные советы, Эдуард III ответил на письмо Ланкастера. Он разъяснил, что не может жить «на собственные средства», потому что кризисные обстоятельства исчерпали его ресурсы, «но если кто-нибудь знает, как сделать короля богаче, это принесет королю и его советникам большое удовлетворение». Относительно того, что королева живет не по средствам, это дело касается только короля и его матери. Если Ланкастера и оттеснили в сторону, это было по его собственной вине, поскольку он не смог посетить заседания совета; в его отсутствие король, что вполне естественно, прислушивался к мнениям других вельмож — это, без сомнения, был намек на Мортимера. Что же касается закона и порядка, то король сделал все, что мог, для их поддержания. И он готов, хотя тому не было доселе прецедента, выдать Ланкастеру охранную грамоту для посещения Парламента. Однако королева и лорды оговорили, что это будет зависеть от готовности Ланкастера доказать, если понадобится, соответствие его требования Хартии вольностей.{1626}

Очевидный недостаток здесь заключался в том, что в случае выдачи охранной грамоты, если Ланкастер все же не явится в Парламент, она не защитит его никак в любых других условиях. Потому Ланкастер, прочтя письмо короля, решил не являться в Парламент, предпочитая не рисковать арестом за подстрекательство к мятежу или укрывательство убийц Голланда.

И у Изабеллы, и у Ланкастера были партии сторонников в Лондоне, и 28 октября горожане избрали нейтрального мэра, Джона Грантема, вместо Чигвела, который так явно выказала враждебность к Изабелле и Мортимеру.

В день закрытия сессии Парламента, 31 октября, Эдуард III одарил своего брата Джона титулом графа Корнуольского; однако это графство еще долго оставалось под контролем их матери. Затем «заботами королевы», король возвел Мортимера на высшую ступень знатности, сделав его графом Марки, — это звание было создано специально для него, — и сам застегнул на нем пояс и шпоры, символические знаки достоинства.{1627} «О таком титуле прежде в Англии и не слыхивали», — писал один хронист, но Мортимер явно рассчитывал отразить в этом имени свою власть над уэльскими марками, а может быть, также и свои династические связи с Лузиньянами, которые были графами де Ла-Марш во Франции.{1628}

Переварить приобщение Мортимера к числу графов[134] не смогли многие, особенно Ланкастер, который немедленно выступил в поход на Винчестер. К этому времени новоиспеченный граф уже успел возбудить немалую ненависть за беспощадность и большие амбиции, на него же возлагали ответственность за позорный Нортхэмптонский мир; но теперь эта ненависть распространилась также и на Изабеллу. Кроме того, в новом титуле Мортимера звучала зловещая нотка, поскольку лишь два года назад был устранен другой королевский фаворит, выбивший для себя власть над Уэльсом в том же масштабе, что и Мортимер.

Получив титул, Мортимер стал еще более наглым и невыносимым. Он стал вести себя, словно король, с таким высокомерием, что, по словам современников, люди диву давались. Для него закон не был писан. 6 октября Изабелла от имени короля дала ему позволение путешествовать с вооруженной свитой, и с этого момента, куда бы он ни ехал, его сопровождали 180 «диких» солдат-валлийцев — для его защиты и, конечно, для устрашения врагов; позднее люди жаловались, что особенно от них страдали женщины.

Имея доход 8000 фунтов в год, Мортимер сибаритствовал, живя в роскоши: спал на шелковых простынях и носил «изумительно богатые» одежды из дорогих тканей, атласа и бархата. В описи имущества, составленной после его смерти, числится множество предметов роскоши, великолепных тканей и вышивок, ковры редкой работы, дорогие доспехи и сосуды из золота и серебра.{1629}

Изабелла, без сомнения, весьма одобряла столь дорогостоящие вкусы. Она должна была замечать самовозвеличение своего любовника — но явно ничего не сделала, чтобы сдержать его. Все свидетельства сходятся на том, что любовь, страсть или похоть заставляли ее не замечать худшие свойства Мортимера. Оба они, несомненно, были из породы стяжателей, но нужно помнить, что им пришлось пережить тяжелые времена бесприютности и безденежья, и поэтому теперь они так крепко цеплялись за власть, стремясь как можно дольше сохранить ее, чтобы наслаждаться связанными с нею привилегиями.

Изабеллу должна была повергать в ужас перспектива, что Ланкастер и его союзники нарушат верность ее сыну, а если бы король попался им в когти, то для нее лично это означало потерю сына, власти и возлюбленного одним ударом. Мучимая этими страхами, она должна была воспринимать дерзость Мортимера как признак силы и авторитета, и все больше полагалась на него как на защитника против этих враждебных сил. Начиная с этого времени Мортимер, по-видимому, стал доминирующим партнером в их паре — не только в личных, но и в политических делах. То, что Изабелла все чаще передавала ему власть, несомненно, способствовало возрастанию его дерзости.

* * *
Парламент закрылся 1 ноября с тем, чтобы вновь собраться в Вестминстере.{1630} Но Ланкастер занял Винчестер, через который пролегал путь королевского поезда по дороге в столицу, и потому шерифа Саутгемптона отправили договариваться с ним. После того, как ланкастерцев предупредили, что они рискуют попасть под обвинение в измене, поднявшись против короля, Ланкастер все-таки решил отступить.

Тем временем Изабелла и Мортимер доехали до Мальборо, где Мортимер настоял, чтобы Эдуард III ехал в Винчестер вместе с ним, дабы он мог противостоять Ланкастеру от имени короля и затем обвинить его в измене, если тот откажется сложить оружие. Изабелла предупредила Эдуарда, что Ланкастер, Кент и Норфолк намереваются свергнуть его с престола, после чего Эдуард согласился ехать с ними при условии, что Филиппа будет его сопровождать, и Мортимер с королевой не возражали против этого. Но когда они прибыли в Винчестер 3 ноября, ланкастерцы уже выезжали из города.{1631}

Два дня спустя Ланкастер написал новому мэру Лондона о том, что произошло в Винчестере, заявляя, что заседания Парламента были прерваны прежде, чем его выслушали, и жаловался, что ему не дают исполнять свои обязанности опекуна короля. В письме есть и любопытное добавление: он якобы слышал от Кента о некоторых конфиденциальных делах, но не может доверить их бумаге, и передал все гонцу, чтобы тот изложил их устно. В завершение он отметил, что Кент и кое-кто из епископов посоветовали ему удалиться на время в свои поместья.{1632}

Что же Кент сказал Ланкастеру? Некоторые историки полагают, что он каким-то образом узнал или догадался, что Эдуард II еще жив.{1633} Но это маловероятно. Если бы Ланкастер узнал о существовании Эдуарда, он непременно начал бы действовать в соответствии с этими сведениями, или по меньшей мере использовал бы их с политическими целями, чтобы оправдать свой мятеж. Но Ланкастер никогда более не упоминал об этом предмете. Кроме того, откровения Кента не имели никаких последствий, и о них также ничего более не говорилось.

Так или иначе, тема была явно щекотливой, возможно, речь шла о сексуальных отношениях между Изабеллой и Мортимером — о чем граф Кентский, живший во Франции, когда все это началось, мог знать больше других. Учитывая, какой эффект это должно было произвести на молодого короля, и понимая, что подобный скандал сделает тщетными всякие претензии Эдуарда на французский престол, Ланкастер, вероятно, предпочел пока придержать эти сведения, и в то же время дать жителям Лондона понять, с какими людьми они имеют дело. Но в любом случае мэр, видимо, слишком боялся королевского гнева, чтобы разгласить сказанное ему; он не хотел также вызвать неудовольствие короля.

* * *
Двор выехал из Винчестера в Лондон 7 ноября. На следующий день мэр, боясь показаться недостаточно преданным, написал Эдуарду III, благодаря за то, что он велел провести следующую сессию Парламента в Лондоне, и просил не верить слухам, что город неверен королю.{1634}

Поселившись в Уоллингфорде, Изабелла, в ответ на критические замечания Ланкастера, отдала распоряжение всем шерифам составить и прислать королю списки нарушителей Нортхэмптонских статутов;{1635} король и его свита к 14 ноября перебрались в Виндзор.{1636}

Понимая, что королева непременно явится в Лондон, мэр Грентем 18 ноября написал королю, снимая с себя всякую ответственность за тех лондонцев, которые присоединились к Ланкастеру.{1637} Король и его мать прибыли в Лондон 21 ноября{1638} и оставались там около двух недель. За это время Ланкастер дважды присылал к Изабелле гонцов в попытке достичь соглашения — он предлагал обсудить разногласия на совете в присутствии всех его членов. Но королева ответила, что он оскорбил короля, и потому возможна только его добровольная сдача.{1639}

Мортимер в те дни счел за лучшее держаться в стороне и не приезжал к Изабелле в Вестминстер до 25 ноября.{1640} Однако, приехав наконец в город, он был весьма тепло встречен, так как среди жителей Лондона все еще пользовался большой популярностью.{1641} Пока королевский двор оставался в Вестминстере, прибыли послы от Филиппа VI с требованием, чтобы Эдуард III принес оммаж за свои владения на континенте, как обычно, когда на французский престол восходил новый король.

Но Изабелла не пожелала даже слушать об этом. «Мой сын, чей отец был королем, никогда не принесет оммажа сыну графа», — гневно заявила она. Узнав об этом, Филипп VI ответил тем, что присвоил доходы с Гаскони, и встревоженные английские лорды посоветовали королеве проявить благоразумие.{1642} У нее было достаточно проблем и без войны с Францией.

Теперь Кент и Норфолк проявили себя как самые экстремистские союзники Ланкастера. В декабре они осмелились разослать циркулярное письмо знатным вельможам и епископам, жалуясь, что король нарушил установления Хартии вольностей и свою коронационную присягу, и созывая адресатов на встречу в соборе святого Павла для обсуждения дальнейших действий. Подлинная цель этой жалобы была ясна, и несколько адресатов, в том числе епископ Хит, проигнорировали письмо{1643} — но другие, такие, как Стратфорд, Уэйк и архиепископ Миофем, избранию которого противилась Изабелла, отправились на встречу с графами королевской крови.{1644}

2 декабря Изабелла, Мортимер и король выехали из Лондона в Глостер. Туда они добрались 10 декабря, и сразу же занялись сбором солдат, а затем, 20-го, отбыли.{1645} 15 декабря Мортимер совершил довольно редкий для него поступок: он пожертвовал деньги церкви в Лейнтвардене для оплаты услуг девяти капелланов, которые ежедневно должны были служить мессу за здравие короля и королевы, королевы Изабеллы и леди Мортимер, а также других лиц.{1646} Любопытно, не показалось ли странным капелланам молиться одновременно и за любовницу Мортимера, и за его жену.

Сведения о циркулярном письме Кента вскоре достигли королевы, и чтобы перевесить его влияние, она уговорила короля написать 16 декабря властям города Лондона, прося у них помощи против врагов и сопровождая просьбу полным, хотя и несколько необъективным изложением конфликта с Ланкастером.[135]

Архиепископы Кентерберийский и Йоркский оба сочувствовали Ланкастеру, и 18 декабря архиепископ Миофем осмелился произнести проповедь, направленную против Эдуарда III, в соборе святого Павла. На следующий день обиженные лорды сошлись там и приступили к длительным дискуссиям на тему «что делать дальше».{1647}

Письмо короля дошло до Лондона 21 декабря и было зачитано в ратуше. Среди слушателей имелись и сторонники Ланкастера; поняв, что общественное мнение отклоняется от них, они стали возражать, уверяя, будто Ланкастер не мог ответить, не посовещавшись со своими друзьями. Но горожане отреагировали по-своему, заявив о своей верности королю, и призвали обе стороны воздержаться от применения оружия, пока вопрос не будет обсужден в Парламенте.{1648} Однако этот призыв проигнорировали обе партии.{1649}

23 декабря Миофем направил сердитое письмо королю Эдуарду, угрожая отлучением Изабелле, Мортимеру и любому из их сторонников, кто вздумал бы нарушить мир, кроме молодых короля и королевы.{1650} Именно это оскорбительное письмо, наряду со слухами, что Ланкастер идет на Лондон, ускорило развязку гражданской войны.

29 декабря Мортимер был с королем в Вустере — они вели свое войско к Уорвику с целью напасть на земли Ланкастера в его отсутствие. Будучи в Вустере, Эдуард III объявил войну Ланкастеру, но предложил амнистию всем, кто покорится ему прежде, чем он дойдет до Лестера.{1651} На следующий день королевское войско достигло Уорвика. Оттуда, уже 1 января 1329 года, оно направилось к основной твердыне Ланкастера — Кенилворту. Гарнизон крепости отказался впустить короля, что представляло собой непростительный акт luse-majeste («оскорбления величества»).

В тот же день Ланкастер появился в Лондоне. В течение суток под его знамя собралось 600 человек. Оказалось, что он стал средоточием мощной коалиции, целью которой был захват короля и обвинение Мортимера и Изабеллы в заключении «позорного мира» с Шотландией.{1652}

Мортимер и король прошли маршем через Ковентри 2 января, а к 6 января Мортимер пошел вперед, разорил земли Ланкастера и захватил принадлежащий ему город Лестер. Следом за ним прибыли король и королева Изабелла, чтобы вступить во владение этим городом.{1653} Уже 11 января они покинули Лестер и 12-го были в Бедфорде. Ланкастер шел на север, чтобы сразиться с ними там — но тут, к своему великому огорчению, узнал, что дальнейшее сопротивление бесполезно.{1654}

* * *
Взятие Лестера силами короля послужило сильнодействующим сдерживающим средством, и союзники быстро оставили Ланкастера. Когда Кент и Норфолк бросили его и сдались королю, он понял, что проиграл и должен примириться с Эдуардом — и, что еще печальнее, с Изабеллой и Мортимером.{1655} Для этого у него имелась, видимо, и другая причина: он мало-помалу терял зрение.

В Бедфорде Ланкастер сошел с коня, опустился на колени перед королем, Изабеллой, Мортимером и всем их войском, и сдался, поклявшись на Евангелии, что в будущем не причинит никакого ущерба «государю нашему королю, государыням королевам, и никому их членов совета, великих или малых»{1656} Благодаря посредничеству архиепископа Миофема ему сохранили жизнь и оставили на свободе, но обязали выплатить штраф, равный стоимости половины его земель, и лишили всех званий, кроме звания сенешаля Англии. По сути, Мортимер и Изабелла его раздавили, и пока они оставались у власти, ему доставалась только третьестепенная роль в общественных делах.

* * *
Двор оставил Бедфорд 21 января и направился в аббатство Уоберн, откуда Эдуард отправил приказ мэру Лондона и виднейшим горожанам, чтобы те явились на встречу с ним в Сент-Олбенсе 23 января. На протяжении следующих трех дней представители города совещались, запершись с королевой и советом. Мортимер отсутствовал.{1657} Знаменательно, что Ричард де Бетюн и Джон де Жизор, помогавшие когда-то Мортимеру бежать из Тауэра, были среди делегатов. 28 января депутаты от Лондона вернулись в город и в ратуше объявили, что король повелел разобраться с нарушителями спокойствия, разыскать и наказать приспешников Ланкастера. Уполномоченные приступили к расследованию уже на следующий день.{1658}

29 января Изабелла присоединилась к Мортимеру в Виндзоре, где они оставались по меньшей мере до 3 февраля.{1659} Туда 1 февраля явился мэр для дальнейших переговоров с королем; на следующий день тот назначил судебную комиссию, которой предстояло заседать в ратуше и разбирать дела мятежников. Среди уполномоченных были Ингхем и Малтреверс, которые точно должны были действовать на пользу Мортимеру в случае, если лондонцы окажутся ненадежными. Судьи не тратили времени даром — первые злоумышленники предстали перед судом в Лондоне уже 6 февраля, а 13 января был осужден Хэмо Чигвел — его отправили в Тауэр[136].[137]

Несколько последователей Ланкастера, в том числе Генри де Бомонт, бежали во Францию. Наказание оставшихся заключалось в конфискациях или наложении жестких обязательств сохранять мир под угрозой больших штрафов.{1660} Изабелла и Мортимер проявили удивительное милосердие, и большую часть конфискованного имущества позднее вернули владельцам, а штрафы были прощены — даже Ланкастеру.{1661}

* * *
Днем раньше начала судебных процессов Эдуард III и королева Изабелла прибыли в Лондон и поселились в Тауэре;{1662} возможно, Изабелла хотела присутствием коронованных особ предупредить судей, чтобы те не проявляли благодушия к ланкастерцам.

Парламент собрался в Вестминстере 9 февраля, и во время сессии вновь прибыли послы из Франции с окончательным требованием Филиппа VI, чтобы Эдуард III совершил оммаж. Осознав, что ситуация в стране не позволяет рисковать последствиями нового отказа, Изабелла смирила гордыню и изменила свою политику относительно Франции. Послам сообщили, что король все-таки приедет во Францию, и отправили домой с богатыми подарками.{1663} Однако было решено, что Эдуард совершит только условный оммаж, не означающий вассальных отношений, чтобы не оказаться обязанным исполнять военную службу для Филиппа, и чтобы это не помешало ему впоследствии вновь заявить свои права на корону Франции.{1664} Позднее Бейкер резко критиковал Изабеллу за то, что она предала сына, лишив его прав на французский престол, но в данных обстоятельствах трудно представить, что еще она могла сделать.

Когда сессия Парламента завершилась 22 февраля{1665}, двор выехал из Вестминстера в Элтем. Там Изабелла назначила Малтреверса главным камергером Эдуарда III. На этом посту он оставался до 9 июля 1330 года.{1666} В начале весны (7 марта) двор уже был в Гилдфорде и разместился в замке Изабеллы и во дворце поблизости. Здесь король устроил двухдневный турнир, на котором Мортимер по настоянию королевы был награжден богатыми подарками за победу над Ланкастером.{1667} На протяжении весны двор неспешно кочевал по Бекингемширу, Оксфордширу и Беркширу; около 15 марта остановились в Хай Уикомбе, в Вудстокском дворце жили по меньшей мере с 19 по 22 марта; дальше маршрут пролегал через аббатство Тэйм, Айлип, где в 1004 году родился Эдуард Исповедник (хотя ко времени Изабеллы мало что могло сохраниться от древнего саксонского дворца), аббатство Абингдон, замок Уоллингфорд — по меньшей мере с 12 по 16 апреля, и наконец, аббатство в Рединге.{1668}

Изабелла пустила в ход все свои немалые дипломатические способности. 14 апреля Эдуард III написал Филиппу VI, объясняя, что задержка в совершении обряда случилась из-за недавнего мятежа, и обещая вскорости выехать из Англии.{1669}

В этот период мы можем заметить признаки некоторого раздражения молодого короля по отношению к матери и Мортимеру. Например, 16 апреля в Уоллингфорде королеве Филиппе было обеспечено содержание в 1000 фунтов в год на бытовые расходы, «пока не появится возможность устроить ее лучше»;{1670} этот шаг мог быть уловкой, чтобы смягчить Эдуарда. Возможно, еще одной подкупающей уступкой было позволение другу короля, сэру Уильяму де Монтегю, «до конца его жизни оставаться при короле вместе с двадцатью вооруженными людьми»,{1671} — об этом назначении Изабелле и Мортимеру вскоре придется пожалеть.

Уильям де Монтегю, умный и благородный духом молодой человек (ему было тогда 28 лет), происходил из знатной англо-норманнской семьи, которая поселилась в Сомерсете вскоре после Норманского завоевания. Его покойный отец верой и правдой служил Эдуарду II как главный камергер двора и маршал Гаскони, а молодой Уильям в 1325 году вошел в состав свиты, сопровождавшей принца Эдуарда во Францию. Впоследствии он быстро рос во мнении Эдуарда и в 1328 году стал его знаменным рыцарем (Knight Banneret)[138]. Несмотря на то, что Уильям был старше молодого короля на одиннадцать лет, они стали ближайшими друзьями и сохранили эти отношения до смерти.{1672}

28 апреля двор был в Виндзоре, но еще до 11 мая перебрался в Элтем{1673}. В этот день посланцы Эдуарда вернулись из Франции с известием, что там уже готовятся к церемонии оммажа. Откладывать неприятное дело больше было нельзя. Либо 15 мая, либо чуть позже королевский поезд покинул Элтем и отправился в путь по землям Кента; в Кентербери задержались с 20 до 22 мая и добрались до Дувра 25 мая.{1674}

На следующий день Эдуард III отплыл во Францию, оставив брата, Джона Элтемского, номинальным наместником государства в свое отсутствие.{1675} Изабелла и Мортимер возвратились в Кентербери, где оставались по меньшей мере до 16 июня.{1676}

6 июня Эдуард, облаченный в мантию из алого бархата с вышитыми леопардами, с золотой короной поверх длинных светлых волос, поддерживаемый с двух сторон своими дядьями, Норфолком и Кентом, совершил оммаж перед Филиппом в Амьенском соборе.{1677} Между двумя королями завязались вполне сердечные отношения, но Найтон пишет, что «друзьями они были только по наружному выражению их лиц». Говорят, что во Франции Эдуарду пришлось услышать грязные сплетни о матери и Мортимере, которые и потрясли, и разозлили его.{1678}

Епископ Бергерш, сопровождавший короля в Амьен, встревожился, когда до него дошли слухи, будто Филипп готовится похитить Эдуарда. Правда это или нет, он выяснять не стал.

Любая задержка грозила бедой юноше, вверенному его заботам, и поэтому он настоял, чтобы все англичане немедленно отправились домой.{1679} Отъезд их был настолько поспешным, что у Эдуарда не осталось времени для достойного прощания с Филиппом. Он вернулся домой 11 июня и нашел Изабеллу и Мортимера в Кентербери{1680}, где их застало известие, что Роберт Брюс умер, Дэвид II в возрасте пяти лет наследовал ему на престоле Шотландии, а значит, восьмилетняя Джоан, дочь Изабеллы, стала теперь королевой.

* * *
Вскоре после 14 июня Эдуард III оставил двор в Кентербери и поспешил в Виндзор, к своей возлюбленной Филиппе, которая тремя месяцами ранее родила своего первого ребенка — девочку.

Мортимер выехал в Виндзор 18 июня{1681}, но Изабелла оставалась в Кентербери до 20-го, а потом также выехала в Виндзор. Там 20 июля состоялась пышная церемония, во время которой король — без сомнения, по настоянию Изабеллы — одарил Мортимера драгоценностями.

Через восемь дней двор отправился на запад, чтобы присутствовать на свадьбе двух других дочерей Мортимера, Беатрис и Агнес. Их мужьями стали наследники Норфолка и Пемброка. После того, как Ланкастер впал в немилость, Норфолк примирился с Изабеллой и Мортимером — очевидно, боясь потерять доставшиеся ему от них конфискованные имения Деспенсера. Брак его десятилетнего наследника Эдуарда с Беатрис Мортимер, как и егоприсутствие на свадьбе, вероятно, не объяснялись искренним желанием поддержать режим, а скорее служили демонстрацией его желания втереться в доверие к Изабелле и Мортимеру.{1682} Для Мортимера этот брак стал вершиной успеха, поскольку связал его с королевским домом и навсегда обеспечил ему и его семье высокий статус.

2 сентября Изабелла совершила необычный поступок: она назначила Мортимера наследником нескольких своих владений и поручила своим душеприказчикам контролировать доходы от Понтье на протяжении трех лет после ее смерти.{1683} Аналогичные распоряжения она делала в прошлом лишь один раз, перед первыми родами, а потому, поскольку нет сведений о том, что она в то время болела, можно предположить, что она была теперь беременна от Мортимера и заботилась о будущем ребенка на случай, если не переживет родов. Стоит удивиться тому, что она не понесла намного раньше, если учесть, что она родила Эдуарду четверых здоровых детей, а жена Мортимера имела их целую дюжину.

Поскольку рождение внебрачного ребенка у королевы вызвало бы грандиозный скандал во всем христианском мире, следовало соблюдать сугубую секретность: Изабелла и Мортимер не были настолько популярны, чтобы их противники воздержались и не извлекли политической выгоды из подобного события. Кроме того, следовало беречь репутацию Короны и чувства молодого короля.

К 3 сентября двор добрался до Леминстера. На следующий день король и королева-мать со своими свитами отправились в замок Уигмор{1684}, где Мортимер в течение трех дней развлекал всех игрой в Круглый стол и турниром в преддверии свадьбы его дочерей, причем сам он взял на себя роль короля Артура.

Выбор темы для игры был весьма знаменателен, поскольку Мортимер подчеркивал свое происхождение от мифического героя, троянца Брута, чье имя, согласно летописям XII века, стало именем земли Британии: он якобы основал Лондон в качестве второй Трои и стал первым королем в артуровской традиции, устроившим Круглый стол. Мортимер также следовал семейной традиции — в 1279 году его дед устраивал Круглый стол в Кенилворте, в присутствии Эдуарда I и Элеоноры Кастильской. Изабеллу эта затея должна была безгранично порадовать, так как она всегда питала особую любовь к легендам о короле Артуре; известно, что она руководила празднеством вместе с Мортимером, а потому возможно, что она исполняла роль королевы Гвиневеры.[139]

Но не крылся ли за этим некий подтекст? Не хотел ли Мортимер хитроумно подчеркнуть свое королевское происхождение и право на власть? Во всяком случае, с этого момента он не упускал ни одной возможности утвердить свое превосходство в государстве.

6 сентября или чуть позже двор покинул Уигмор и к 9 сентября перебрался в Херефорд, где должны были состояться свадьбы дочерей Мортимера.{1685}

Король выдал Мортимеру 1000 фунтов на расходы по поводу свадебных торжеств его кузена Норфолка{1686}, но сам вряд ли особо насладился праздниками. К этому времени, и не без причин, Эдуарда III сильно беспокоило откровенное самовозвеличивание Мортимера, а также то, что решения, принимаемые от его имени матерью и ее любовником, далеко не всегда отражают его собственные взгляды — а иногда и прямо противоположны им.

Будучи все еще несовершеннолетним, Эдуард почти ничего не мог поделать с этим, но твердо решил обойти власть Мортимера. Для этого он обратился за помощью к папе. 12 сентября он отправил Уильяма де Монтегю в Авиньон, чтобы побеседовать с Иоанном XXII о его проблемах. Вместе с ним отправился брат епископа Бергерша Бартоломью — а значит, у Мортимера были свои подозрения насчет этой миссии.

Однако Монтегю удалось получить приватную аудиенцию у папы, и они договорились об условном знаке, по которому понтифик мог распознать подлинные послания от короля: Эдуард должен был собственноручно приписать слова «Peter Sancte» в конце своих писем. Все остальные письма следовало считать инспирированными Изабеллой или Мортимером и поступать с ними соответственно.[140]

* * *
Осенью 1329 года граф Кентский также явился в Авиньон, якобы «по поручению короля»{1687}, и поделился с изумленным папой своим убеждением, что Эдуард II все еще жив, и он намерен освободить его{1688}.[141] Согласно более позднему заявлению Кента, он поведал понтифику, что к нему в Кеннингтонский дворец явился монах-доминиканец из Лондона и сообщил, что «произвел заклинаниями вызов некоего духа» (Мьюримут называет его попросту дьяволом), и тот открыл ему тайну, что бывший король не умер. Лэйнеркост считает, что этот монах был не кем иным, как Стивеном Данхевидом, доминиканцем, который дважды пытался освободить Эдуарда в 1327 году. Возможно, Кент входил в число тех знатных особ, которые тогда помогли Данхевиду скрыться, — в таком случае Данхевид вполне естественно мог снова обратиться к Кенту.

У Данхевида были наибольшие возможности узнать о спасении Эдуарда II. Тот охранник, который, согласно Фиески, помог Эдуарду бежать, мог быть членом группы Данхевида или сочувствующим; именно он мог обеспечить им проникновение в замок Беркли в тот день, когда они разорили его и увели с собой короля. После его водворения обратно Данхевид залег на дно — но имеется вероятность, что он сам или его уцелевшие товарищи по заговору помогли Эдуарду после бегства или по крайней мере слышали о нем.

Но кто бы ни был тот монах, Кент вскоре убедился, что его рассказ правдив. Он придавал достоверность слухам, которые к этому времени уже разошлись по всей стране — что Эдуард II жив; этим слухам Кент, очевидно, верил.{1689} Совесть никогда не переставала мучить его из-за того, что он предал Эдуарда, и легко можно согласиться, что он с готовностью должен был поверить такому известию: если его брат жив, то у него появлялся шанс искупить тот вред, который он причинил. Папа, по его позднейшему утверждению, благословил его замысел, «обязал его приложить все силы и старания для спасения Эдуарда» и пообещал свою моральную и финансовую поддержку; однако Иоанн XXII впоследствии отрицал это.{1690}

Заехав на обратном пути в Париж, Кент встретился с Генри де Бомонтом и Томасом Росселином, еще одним ланкастерцем в изгнании, и обсудил с ними вопрос о восстановлении на престоле Эдуарда II. Эмигранты пообещали ему связаться с графом Дональдом Маром, также бывшим участником заговора 1327 года, и уговорить его вторгнуться в Англию с северо-восточного побережья.{1691} Затем Кент вернулся в Англию, чтобы заручиться поддержкой своего плана.

* * *
16 сентября двор находился в Глостере, и здесь Эдуард III снова проявил свою волю, назначив своего человека вместо ставленника Мортимера на должность казначея; он также выдвинул кандидатуру Томаса Гертона, рекомендованного Уильямом Монтегю, на пост ревизора придворного хозяйства. Затем 24 сентября он назначил своего прежнего наставника и верного секретаря Ричарда Бери хранителем Малой Печати. Поскольку еще в июне 1330 года Изабелла обращалась к Бери «наш дорогой клерк»{1692}, она, видимо, была довольна этим назначением, а может, и сама его задумала. В конце сентября сэр Джон Малтреверс был назначен комендантом замка Корф{1693}, хотя до 29 июля 1330 года он оставался также управляющим двора и поочередно уделял время этим разным занятиям.

Между 8 и 16 октября двор пребывал в Данстейбле{1694}, на турнире, длившемся четыре дня, а затем отправился в Нортхэмптон. Оттуда они к 29 октября перебрались в Кенилворт и оставались там более трех месяцев, до 3 января 1330 года, — необычно долгий срок.{1695}

Замок Кенилворт, построенный из красного песчаника, находился в 4 милях к северу от Уорвика и прежде принадлежал Ланкастеру. Это была одна из самых больших и мощных крепостей в Англии. Первоначально его воздвигли в 1112 году другие владельцы, но вскоре после того замок отошел к Короне в связи с его важным стратегическим значением. Король Иоанн укрепил его защитные сооружения и добавил широкое искусственное озеро, окружившее замок с трех сторон. Но в 1244 году Генрих III отдал его Симону де Монфору. Позднее замок вошел в состав графства Ланкастер. Эдуарда II держали здесь в плену в 1327 году — но у нас нет свидетельств, чтобы этот замок вызывал неприятные ассоциации у его супруги. В то время, когда Изабелла пользовалась Кенилвортом, он состоял из массивной цитадели, окруженной стеной с башнями.[142]

Айен Мортимер предположил, что во время столь длительного пребывания в Кенилворте Изабелла тайно произвела на свет ребенка от Мортимера;{1696} однако, хотя она и могла зачать ранней весной, не похоже, чтобы она выносила ребенка до полного срока. Она постоянно находилась на публике в течение большей части года и вряд ли могла бы скрыть свое положение. Женская одежда тою времени облегала фигуру или ниспадала мягкими складками, и признаки беременности становились заметны почти сразу. Согласно расчетам, приводимым ниже, Изабелла к моменту приезда в Кенилворт могла быть на восьмом месяце, что не могло ускользнуть от глаз многочисленного двора, всех этих лордов, дам и слуг.

Кент приехал в Кенилворт около 3 декабря, а Мортимер в тот же день уехал, чтобы посетить свои владения в Марках. Он приехал в Ладлоу 5 декабря, в Клен — 8-го и вернулся в Кенилворт 12-го.{1697} Высказывалось предположение, что Мортимер как раз в те дни увез рожденного Изабеллой ребенка и оставил у кормилицы в замке Монтгомери, неподалеку от Клена. Эта гипотеза основывается на двух фактах: во-первых, в апреле следующего года Изабелла отдала замок Монтгомери под контроль Мортимера, и во-вторых, в приходской церкви Монтгомери имеется изображение рыцаря, окруженное некоторой таинственностью. Считается, что это — гробница сэра Эдмунда Мортимера, правнука «нашего» Мортимера, который поддерживал мятежника из Уэльса, Оуэна Глендовера, и умер во время осады Харлича между 1409 и 1411 годом.

Однако Эдмунд был рожден в законном браке, а герб Мортимеров на гробнице имеет полосу (перевязь), перечеркивающую его слева направо, — обычный символ бастарда, который в Средние века часто употреблялся и в гербах королевских бастардов. Отсюда делают вывод, что этот рыцарь — не Эдмунд, а именно королевский бастард, то есть, вероятно, сын Изабеллы от Мортимера, и что он провел большую часть своей жизни в Монтгомери. Но такой знак мог появиться в гербе любого внебрачного сына, признанного отцом — с еще большей вероятностью здесь мог быть похоронен внебрачный отпрыск любого из Мортимеров, живших в XIV веке. Кроме того, следует помнить, что к 1400 году Мортимеры уже давно породнились брачными и кровными связями с королевским домом, и даже считались имеющими право на престол. Любой бастард Мортимеров мог считаться имеющим достаточно голубой крови, чтобы заслужить перевязь в гербе.{1698}

Кроме того, если бы Мортимер увез дитя Изабеллы из Кенилворта 3 декабря, то она должна была родить самое позднее в конце ноября — то есть зачатие произошло примерно в начале марта. Тогда выходит, что, руководя Круглым столом в Уигморе, королева была на шестом месяце беременности, а на турнире в Данстейбле — на седьмом. Проблематично, чтобы люди не заметили ничего, когда она находилась в центре внимания, и чтобы ее положение не вызвало никаких откликов.

Айен Мортимер отметил, что в феврале 1330 года Мортимер добавил имя «граф Линкольн» к списку благотворителей в церкви Лейнтвордин{1699}, и сделал вывод, что эта запись относилась к новорожденному сыну Изабеллы и Мортимера. Но в то время никакого графа Линкольна не существовало. В свое время этот титул перешел к Томасу Ланкастеру благодаря его браку с Элис де Ласи, которая еще была жива, и должен был достаться Генри Ланкастеру — но земли, дававшие право на этот титул, разделили между собой Изабелла, Мортимер и его сын Джеффри. Возможно, Мортимер рассчитывал, что титул достанется Джеффри. Бастарды же права наследования не имели. Заботливые отцы обычно выделяли им имение и создавали новый титул, но это всегда автоматически привлекало внимание общества, а Изабелла и Мортимер, если у них действительно был ребенок, должны были всеми способами избегать огласки.

Если Изабелла и забеременела в 1329 году, что возможно, она, вероятнее всего, потеряла ребенка на раннем этапе беременности. В конечном счете, прошло восемь лет с тех пор, как она рожала в последний раз, ей уже исполнилось тридцать четыре — пожилой возраст по меркам средневековья. Причиной длительного пребывания в Кенилворте была, скорее всего, беременность королевы Филиппы, а не Изабеллы. Филиппа зачала примерно в сентябре, и в конце октября, когда она прибыла в Кенилворт, могла страдать от тошноты, головокружений и быстрой утомляемости, которые так типичны для первых месяцев беременности, особенно у рожающих впервые. К тринадцатой неделе эти симптомы обычно проходят, и потому к концу декабря Филиппа, вероятно, уже чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы ехать дальше — и двор покинул Кенилворт 3 января 1330 года.

* * *
Почти весь январь и февраль Изабелла провела в Элтеме.{1700} В этом месяце Мортимер получил еще часть бывших владений Деспенсера и опеку над наследником графства Килдэйр. В Ирландии у него теперь имелось почетное право на Трим, а еще он получил статус палатината[143] для своих земель в Мите и Юриэле (Лаут).{1701}

25 января в Винчестере был созван Парламент, чтобы обсудить политику Англии на будущее в отношении Франции.{1702} Двумя днями позже Орлитона отправили к Филиппу VI, чтобы начать новые переговоры о мире, который мог быть скреплен браком принца Джона и принцессы Элинор с дочерью и сыном Филиппа VI, — этот вариант впервые был выдвинут летом предыдущего года в Амьене.{1703}

* * *
Коронацию королевы Филиппы откладывали уже более двух лет. Она также не получила полагающегося ей удела, поскольку Изабелла и не думала отдавать его. После коронации Филиппы Изабелле предстояло потерять свой статус, свои доходы и свои привилегии. Теперь Филиппа явственно была беременна, возможно, наследником трона, и было немыслимо, чтобы она произвела его на свет, не пройдя перед тем через таинство помазания. Короля, очевидно, все сильнее сердило выказываемое ей пренебрежение. Ради примирения с ним Изабелла и Мортимер 12 февраля отдали Филиппе часть своих земельных владений{1704}, и наконец начались приготовления к коронации. Но Изабелла не имела ни малейшего намерения чем-либо еще поступаться ради невестки.

28 февраля в Элтеме король официально пригласил представителей всех сословий в Вестминстер, на коронацию «его дражайшей королевы Филиппы».{1705} В тот день двор перебрался в Тауэр, где венценосные супруги должны были жить, согласно традиции, перед церемонией.{1706}

Среди всеобщего ликования Филиппа была коронована 4 марта 1330 года в Вестминстерском аббатстве архиепископом Миофемом.{1707} Поскольку она была примерно на шестом месяце беременности, церемонию сократили, чтобы не переутомить ее.

После коронации двор направился через Виндзор и Гилдфорд в Винчестер, где должна была начаться очередная сессия Парламента.{1708} В Винчестере все разместились в замке, построенном Генрихом II в XII веке на месте более ранней деревянной крепостцы. Генрих III, который родился в этом замке, расширил его защитные сооружения и превратил королевские покои в настоящий дворец с великолепным большим залом, где размещался знаменитый Круглый стол короля Артура — изготовленный на самом деле для Генриха III или Эдуарда I. К сожалению, эти помещения были сильно попорчены пожаром в 1302 году и никогда полностью не восстанавливались. С тех пор монархи, приезжая сюда, селились во дворце епископа рядом с собором, но Изабелла и Мортимер хотели жить в более надежном месте именно во время этого визита и заранее позаботились отремонтировать королевские апартаменты к своему прибытию.[144]

* * *
С осени предыдущего года граф Кентский активно строил заговор с целью реставрации Эдуарда II.{1709} Он обеспечил себе поддержку нескольких противников Изабеллы и Мортимера — а именно Уильяма Мелтона, архиепископа Йоркского, Стивена Грейвсенда, епископа Лондонского, и лорда Уильяма Зуша, который незадолго до того похитил вдову Деспенсера, Элинор де Клер, женился на ней и ввязался в упорную распрю с Мортимером за принадлежавшие ей ранее земли в Гламоргане, теперь переданные Мортимеру.{1710}

Грейвсенд всегда был верен Эдуарду II, но поддержка Кента со стороны благочестивого Мелтона заставляет предположить, что речь шла не просто о заговоре с целью свергнуть непопулярный режим, а о чем-то большем, и что для того имелись достоверные и убедительные свидетельства.{1711}

Прежняя близкая подруга Изабеллы, леди Вески, последовала примеру своего брата Генри де Бомонта и отправила своего духовника к Мелтону для связи с Кентом. Извести о предательстве леди Вески должно было стать горестным ударом для Изабеллы, которая пыталась, будучи сама в трудном положении, заступаться за Бомонтов в те годы, когда «учредители» изгнали их от двора.

Мы знаем, что Стивен Данхевид присоединился к заговору Кента{1712}, и, конечно, вполне мог быть тем монахом, который инициировал его. Были вовлечены также двое других доминиканцев, Эдмунд и Джон Севеджи, ведь Эдуард II всегда особо отличал их орден, а также часть прежней шайки заговорщиков Данхевида и один или два из бывших сторонников Деспенсеров.

Бежавшие за границу Генри де Бомонт и Томас Росселин, находясь теперь в Брабанте, вступили в союз с Кентом, как и изгнанный Рис апГриффит, чье намерение освободить Эдуарда II в 1327 году заставило Мортимера отдать приказ об убиении короля. Примкнул к ним также и Дональд Map. По сравнению с прочими заговорами этот был чрезвычайно серьезным, так как объединил целый ряд самых активных сторонников Эдуарда II.

В январе правительство встревожили сведения о том, что попущением некоторых вельмож в пределах королевства появляются чужестранцы.{1713} Они могли быть связными между Кентом и Бомонтом — и, кажется, по меньшей мере один из них был схвачен, сломался на допросе и рассказал все. Несколько месяцев спустя Мортимер признался, что довел Кента до предательства, и многие историки полагают, будто именно он изначально направил того монаха к Кенту, но современные источники единодушно сходятся на том, что он раскрыл уже сложившийся заговор и расставил ловушку, надеясь поймать и затем уничтожить графа.{1714}

По расчету времени это могло случиться в январе, и отправка Ланкастера с посольством во Франци ю в этом месяце могла объясняться намерением убрать его с дороги.{1715} Сохранившиеся свидетельства ясно дают понять, что Изабелла также была глубоко замешана в обуздании Кента. Да, он был ее деверем и сыном ее тетки, королевы Маргариты, ее двоюродным братом — но теперь он стал опасен и подлежал ликвидации.

Это произошло, вероятно, после того, как двор покинул Кенилворт. Двое монахов, Эдмунд и Джон Севедж, вошли в доверие к Кенту и сказали ему, что, по их сведениям, Эдуард II живет в Корфе; они предложили стать посредниками между Кентом и его братом.{1716} Кент отправил их в Корф — проверить, там ли еще находится Эдуард. Вернувшись, они доложили, что многие жители селения говорили им, будто свергнутого короля держат под стражей в замке. Братья добавили, что они поднялись к замку, чтобы проверить эти рассказы, и встретились с двумя солдатами из гарнизона, Джоном Деверилом и Бого де Байюзом{1717}, которые не отрицали, что Эдуард здесь, но объяснили Севеджам, что не могут позволить им войти и поговорить с Эдуардом. Однако они все же позволили им войти ночью в слабо освещенный большой зал и издали посмотреть на высокого мужчину за обеденным столом на возвышении; он был, на их взгляд, очень похож на Эдуарда II.

Услышав все это от возвратившихся монахов, Кент решил вызволить Эдуарда из Корфа и привезти в свой собственный замок в Арунделе (Сассекс). Он написал Деверилу и Байюзу, требуя допустить его к пленнику. Не получив никакого ответа, Кент сам помчался в Корф, предложил Деверилу взятку и потребовал, «чтобы его провели в покои сэра Эдуарда Карнарвонского, его брата». На этот раз он получил твердый отказ. Тогда Кент написал Эдуарду, изложив вкратце свой замысел, и попросил стражей замка передать ему письмо. Письмо было сразу же отправлено… к Изабелле и Мортимеру, и 10 марта был выдан ордер на арест Кента и нескольких его сотоварищей по обвинению в измене.{1718}

Мортимеру, когда он узнал о существовании заговора, было нетрудно заручиться помощью Малтреверса, коменданта замка Корф, которого впоследствии также обвинили в обмане Кента.{1719} Действительно ли сам Малтреверс поручил своим подчиненным распространять в окрестностях слухи, что якобы Эдуарда держат здесь в плену, а затем устроил маленькую инсценировку с человеком подходящей наружности (мало ли в Англии высоких светловолосых людей?) — сказать трудно, поскольку вероятно также, что двое доминиканцев действовали как agents provocateurs (провокаторы) по указаниям Мортимера. Несмотря на то, что Кент описал их как «главных участников этого дела», только они двое из всех названных поименно конспираторов никогда не подвергались аресту.{1720}

Почему выбор пал на Корф, понятно: Эдуарда, по-видимому, привозили сюда ранее Данхевиды, в 1327 году; кроме того, замком командовал Малтреверс, преданный слуга Изабеллы и Мортимера, который был ранее тюремщиком Эдуарда. Все это придавало достоверности сфабрикованной истории. После того, как все меры были приняты, оставалось только подождать, когда Кент сам захлопнет ловушку.

Те, кто оспаривает правдивость письма Фиески, указывают, что настоящему Эдуарду II было бы невозможно пробраться незамеченным в Корф при всей этой суете. Однако следует помнить: до тех пор большинство народа верило, что Эдуард умер и погребен. Распускавшиеся слухи утверждали, будто его держат пленником внутри замка, а потому, увидев снаружи крепостных стен небритого, коротко остриженного отшельника с тонзурой на макушке, в домотканой одежде с капюшоном, никто не отождествил бы его с бывшим королем, который и в заключении до такого не опустился бы; а даже если кто-нибудь, что маловероятно, заметил сходство черт лица, это было бы списано на чистую случайность. К тому же, узнав, какие ходят слухи, Эдуард наверняка держался подальше от людей — а затем, если верить отчету Фиески, благоразумно покинул Корф и скрылся в Ирландии.

* * *
Обвиненных схватили 11 марта, в день открытия Парламента. Кента привели и поставили перед Мортимером и Робертом Хауэллом, королевским коронером. Мортимер показал три письма и спросил Кента, не его ли печать на них. Печать была его, но Кент сказал, что одно из этих писем написала его супруга, графиня. Тогда Мортимер прочел их вслух — это оказались как раз те самые, которые были отправлены Деве-рилу, Байюзу и Эдуарду И. Ввиду таких разоблачающих обстоятельств Кент сдался и признался во всем. Позднее его признание было зачитано перед депутатами Парламента.{1721}

Молодой король был склонен простить дядю{1722}, но королева поклялась памятью своего отца, что восстановит справедливость, и потому все кончилось заранее предопределенным решением; 12 марта собственность Кента была передана в руки короля.{1723} 13 марта Изабелла и Мортимер нажали на Эдуарда III, заставляя его судить Кента: «весь этот день короля так донимали королева, его мать, и граф Марки, что тот не мог ничего предпринять ради спасения своего дяди, обреченного столь несправедливо на жестокую судьбу». Изабелла «умоляла его и благословляла, чтобы он отомстил [Кенту] как смертельному врагу».{1724} В конце концов Мортимер просто запугал юного Эдуарда и вынудил подчиниться.{1725} Позже в тот же день Парламент в отсутствие Кента выдвинул против него обвинение, признал виновным и осудил на смерть. Эти действия были противозаконными, так как Кент, один из пэров королевства, имел право быть судимым лордами на открытом заседании Парламента.

Королева беспокоилась, как бы Эдуард III не простил своего дядю или хотя бы не изменил приговор, потому, не известив сына, она приказала бейлифам Винчестера привести приговор в исполнение немедленно. Тем временем она постаралась загрузить Эдуарда государственными делами.{1726}

В полдень 14 марта[145] Кента в одной нижней рубашке вывели на эшафот, который был возведен перед воротами Винчестера — и тут обнаружилось, что городской палач сбежал, не желая рубить голову столь знатному человеку. Несчастного узника заставили ждать до вечерни, поскольку заменить палача никто не спешил. Наконец к вечеру некий осужденный убийца согласился сделать дело в обмен на помилование, и Кенту пришел конец. Ему было всего двадцать девять лет. Похоронили его в церкви францисканцев в Винчестере.[146]

Только 16 марта, после гибели Кента, его признание наконец было зачитано в Парламенте.{1727} В течение следующей недели арестовали сорок человек, затем 21 марта и 13 апреля были назначены уполномоченные (среди прочих — Малтреверс) для розыска и наказания сторонников Кента.{1728} По требованию Изабеллы и Мортимера, король 24 марта направил папе полный отчет об измене Кента с объяснением, что его наказание предназначено стать примером для всякого, кто вздумает повторить его деяния. Он указал, что Кент знал о смерти Эдуарда II, поскольку присутствовал на его похоронах в Глостере, и мог бы понять, что рассказ о вызове духа каким-то монахом — полная чепуха.{1729}

Возможно, так и было, поскольку признание Кента в том виде, как оно дошло до нас, легко могло быть сокращено или откорректировано правящими лицами и может не соответствовать тому, что произошло на самом деле. Рассказ о вызове духа выглядит подозрительно — он вполне мог быть выдуман с целью дискредитировать и Кента, и Данхевида. Видимо, не случайно версию событий, изложенную королем, доверили отвезти в Авиньон Джону Уолвейну, королевскому служащему, который находился в Беркли в момент реализации заговора Данхевида. Эдуард поручил ему передать папе все подробности устно.{1730} Потому мы можем почти уверенно утверждать, что полную правду об этом странном происшествии мы никогда не узнаем.

* * *
Кент никогда не был популярен{1731}, но его казнь и то, как она была осуществлена, вызвали всеобщее возмущение и отвращение.{1732} Говорили, и вполне справедливо, что его лишили правильного суда и казнили лишь на основании устного признания.{1733} Хотя Кент был неопровержимо виновен в измене, такое попрание закона можно было назвать настоящей тиранией. Ланкастер, вернувшийся из Франции в феврале, после этих событий навсегда отстранился от сотрудничества с правительством. Кент был сыном короля, и расправа с ним казалась почти святотатством. Теперь никто не мог чувствовать себя в безопасности — разумеется, в первую очередь Ланкастер, а может, и сам король. И никто, согласно Найтону, «не осмеливался даже открыть рот ради блага короля или его державы».

На этот раз Изабелла и Мортимер зашли слишком далеко. Большинству народа теперь казалось, что основным итогом переворота 1326-1327 годов стала замена одного тиранического режима другим. Алчность новых правителей равнялась, а то и превосходила даже алчность Деспенсеров, а их политика, казалось, продиктована лишь собственными интересами. Они подорвали репутацию и престиж монархии, беспощадно уничтожали своих врагов и вызвали отчуждение во всех слоях общества.{1734}

Особенную неприязнь вызывал Мортимер, поскольку его самонадеянность сделалась невыносимой. «Роджер Мортимер достиг такой славы и почестей, что никто не мог с ним сравниться». Он «возвышал лишь тех, кто ему нравился, заставлял короля стоят в его присутствии и привык повсюду дерзко выступать впереди него», отказываясь уступить дорогу; он заставил Эдуарда делиться с ним своим столовым серебром и экипажами, и к нему приходило намного больше людей, чем к королю.{1735} Пассивность Изабеллы, смотревшей сквозь пальцы на все выходки Мортимера, явно относящиеся к разряду lese-majeste, несомненно доказывает, как сильно она была порабощена своим любовником.

Мортимер стал теперь «столь горд и высокомерен, что не считал ни одного лорда в королевстве равным себе».{1736} Он требовал, чтобы все именовали его «милорд граф Марки». Это вызывало «большие раздоры» среди знати и простого народа: Мортимера называли «образчиком для королевы и хозяином короля, который уничтожает кровных родичей короля и узурпирует царственное величие». Даже родной сын Мортимера называл его «королем Безумия».{1737}

Народное сочувствие к Изабелле как к обиженной жене давно уже испарилось. Но она была матерью короля, и потому никогда не навлекала на себя такое осуждение, как Мортимер, хотя и ей досталась своя доля критики за стяжательство, за непопулярные политические решения и пренебрежение законом. Одним из примеров мелочной жадности, который ставили ей в укор, была конфискация книг по каноническому и гражданскому праву стоимостью 10 фунтов, которые Эдуард II когда-то подарил руководителю основанной им коллегии Кингс-Холл в Кембридже.

Поскольку Изабелла постоянно действовала заодно с Мортимером, невозможно определить, какова была степень ее личной ответственности за несчастья ее регентства. Она была в известной степени виновна во всем, поскольку позволяла Мортимеру все, отпустив вожжи, и пользовалась своей властью, чтобы упрочить его положение. Без ее попущения он не мог бы настолько монополизировать управление страной. Таким образом, она была замарана сотрудничеством с ним и снисхождением к его злоупотреблениям, причем по собственной вине. Ослепленная страстью или любовью к нему, подстегиваема необходимостью поддерживать status quo, она, видимо, постепенно утратила всякое чувство меры и реальности.

Если бы Изабелла чувствовала себя подавленной доминированием Мортимера, нашлось бы множество людей, готовых помочь ей освободиться. Тот факт, что она не делала ни малейших попыток отделиться от этого губительного и ненавидимого народом мужчины, от его репрессивных мер управления, доказывает, как крепко он привязал ее к себе — а может, и то, как сильно она его любила.

* * *
После роспуска Парламента 23 марта двор направился на восток, в Рединг, а затем 29 марта, прибыл во дворец в Вудстоке, где королева Филиппа должна была остаться до родов. Изабелла прожила с нею по меньшей мере месяц.{1738}

Мортимер теперь разделывался с другими своими врагами. 4 апреля он приказал арестовать шурина Кента, лорда Уэйка — но тот, как и многие другие, успел бежать из страны.{1739} Епископ Грейвсенд и несколько других были посажены в тюрьму{1740}, но Грейвсенда позднее выпустили на поруки, а епископ Мелтон сперва был осужден за государственную измену судом Королевской скамьи, а потом, всем на удивление, освобожден от обвинений в соучастии в заговоре Кента.{1741} Деверил и Байюз позднее получили награды за помощь в раскрытии заговора.{1742}

5 апреля было повсеместно объявлено об измене Кента, причем в ответ на слухи, говорившие обратное, утверждалось, будто бы он признался в присутствии членов Парламента и затем подвергся суду, что было весьма далеко от истины.{1743} Спустя два дня вдова Кента родила второго сына, Джона, в замке Арундел. Поскольку собственность Кента была объявлена конфискованной, его старшему сыну, четырехлетнему Эдмунду, было отказано в наследовании титула. Графиню сочли соучастницей в измене Кента, и как только она оправилась после родов, ее вместе с сыновьями и двумя дочерьми — Маргарет, трех лет от роду, и двухлетней Джоан, — сослали под домашний арест в замок Солсбери.{1744}

* * *
10 апреля во Францию было отправлено новое посольство для заключения длительного мира; соглашение с Филиппом VI было достигнуто 8 мая.

12 апреля королева Филиппа подала официальное прошение королю о предоставлении ей дополнительных источников дохода, так как имеющихся у нее средств не хватало на жизнь. В итоге она получила всего лишь одно поместье.{1745} Однако в конце апреля ей наконец позволили обзавестись собственным хозяйством, хотя в вопросах снабжения она все еще оставалась зависимой от короля.{1746} В том же месяце Изабелла, по-прежнему не желая ни на йоту поступиться своими богатствами, сама себе даровала владения, стоящие больше, чем те, которые она отдала Филиппе 12 февраля.{1747}

13 апреля была обнародована вторая прокламация об измене Кента, согласно коей подлежали аресту все, кто говорил о несправедливости его осуждения, а также распространители слухов о том, что Эдуард II еще жив{1748}, поскольку в стране нарастала паника по этому поводу, и «почти всех простых людей Англии охватили скорбь и страх»: а вдруг низложенный король и в самом деле выжил?{1749} Теперь, когда эти слухи сыграли свою роль, их следовало подавить раз и навсегда.

Примерно в середине апреля Уильям де Монтегю возвратился из Авиньона и сообщил Эдуарду III об условном знаке, которым следовало пользоваться в его письмах к папе. Одно из таких писем сохранилось и теперь представляет собой древнейший автограф английского короля{1750} — но у нас нет свидетельств, чтобы Эдуард пользовался этой уловкой, отправляя папе жалобы на мать или на Мортимера.

16 апреля Изабелла, воспользовавшись своим влиянием, добилась назначения своего служащего, Роберта Уайвила, на должность епископа Солсберийского, хотя он даже не знал грамоты.{1751}

Мортимер теперь обладал огромными земельными угодьями, но ему и Изабелле нужны были деньги. Если бы случилось восстание против них либо вторжение, лишь наличные помогли бы им нанять солдат и путем подкупа найти выход из кризиса. Имущество Кента быстро продали и деньги отправили в казну.{1752} Во время предыдущей сессии Парламента Мортимер потребовал денег на финансирование экспедиции в Гасконь и приказал совету Оксфордского университета собрать их, но архиепископ Миофем запротестовал, явно (и обоснованно) заподозрив, что Изабелла и Мортимер присвоят эту сумму.{1753} Но имелись и другие способы добыть деньги.{1754} 20 апреля все, что Мортимер задолжал казне, было прощено.{1755} Пять дней спустя он и его сын Джеффри получили новые пожалования — сыну досталась львиная доля поместий Кента.{1756} Следующие пожалования Изабелле и Мортимеру были сделаны 12 июля{1757}, потом Мортимер кое-что получил в августе, а потом снисходительно соизволил принять займ, предоставленный городом Лондоном в качестве подарка.{1758}

В мае-июне Изабелла и Мортимер поспешно роздали остаток имущества Кента своим последним сторонникам: графу Сюррею, Хьюго Терпингтону, Оливеру Ингхему, Саймону Берфорду, Малтреверсу, Беркли и Бергершам, с условием предоставить королю вооруженные отряды в случае войны.{1759}

Единственный, кого так и не удалось подкупить, был лишенный наследства наследник Арундела, Ричард Фиц-Алан, которого в начале июня арестовали за то, что он планировал свергнуть Мортимера.{1760}

* * *
После 4 мая Изабелла поехала в Элтем{1761}, и 19 мая, понимая, что ее первый внук вот-вот появится на свет, написала епископу Стратфордскому, напоминая ему, что следует выплатить Филиппе задолженность по тем средствам, которые король назначил на содержание ее жилища. С момента мятежа Ланкастера Стратфорд был весьма красноречивым оппонентом правительства, но в начале 1330 года{1762} примирился с королем, и тон письма королевы неожиданно теплый, заставляющий поверить, что она была готова простить и забыть о прошлом:

«Примите наш привет и искреннюю любовь.

Молим вас из глубин нашего сердца немедленно предоставить нашей дражайшей дочери-королеве ту грамоту, скрепленную Большой печатью, в которой король, наш сын, назначает 10 000 [sic] марок на содержание ее хозяйства, и соответствующую сумму извлечь из казны упомянутого сына нашего, чего, как вы знаете, хотел и его отец. И в добавление к этому соизвольте также выдать распоряжение на выдачу 500 марок, просроченных от прошедшей Пасхи, и оставшиеся 500 марок выдать на наступающий день святого Михаила, за весь год, и вручить их следует сэру Уильяму Колби, его служащему, ради любви к нам.

Да хранит вас Господь. Дано в нашем поместье Элтем 19 мая».{1763}

Ссылка на Эдуарда II, якобы согласившегося именно так устроить жизнь Филиппы, странна, поскольку его считали умершим к моменту, когда девушка приехала в Англию, и до того он никак не участвовал в брачных переговорах. Вероятно, речь идет о его мнении, высказанном за несколько лет до того касательно будущего устройства любой невесты, какую они найдут для сына. Тот факт, что Изабелла вообще упоминает его имя, обращаясь к епископу Стратфордскому, свидетельствует об отсутствии запрета на упоминании об Эдуарде. Если Изабелла открыто упоминает его, то она вряд ли поступила бы так, будь у нее нечиста совесть.

Королева-мать вернулась в Вудсток, и в десять часов утра 15 июня королева Филиппа родила чудесного здорового мальчика, наследника Англии.{1764} Его назвали Эдуардом, как отца, деда и прадеда. Этому мальчику спустя несколько десятилетий было суждено завоевать долгую славу под именем «Черного принца». Он был первым внуком Изабеллы, и сохранившиеся сведения свидетельствуют, что между ними завязалась и осталась навсегда душевная близость.

Изабелла и Мортимер оставались в Вудстоке три дня после рождения наследника, затем на 20-23 июня отправились в Глостер{1765}, то есть на обряде церковного очищения Филиппы и большом пиршестве, последовавшем за ним, они отсутствовали.

8 июля Эдуард III скрепил печатью новый договор с Францией.{1766} На следующий день совет собрался в близлежащем аббатстве Осни,{1767} чтобы разобраться с новым кризисом: от графа Гильома д'Эно пришло предупреждение, что Генри де Бомонт, Рис ап Гриффит и другие изгнанники задумали вторгнуться в Англию со стороны Брабанта, а их друзья в Уэльсе намерены напасть на земли Мортимера.{1768} Совет немедленно вызвал Изабеллу и Мортимера из Глостера, затем был объявлен общий сбор войск по всей стране, причем были запрещено проводить турниры, чтобы они не могли служить поводом для скопления вооруженных людей.{1769} 11 июля мэра Лондона вызвали на встречу с королем в Вудсток.

15 июля Изабелла и Мортимер вернулись в Вудсток{1770}, где узнали, что мэр просил прощения за то, что не может явиться к королю, так как его присутствие требовалось в Лондоне в связи с растущим там беспокойством — которое, без сомнения, вызвал страх перед вторжением. Но королева не пожелала принимать никаких извинений, и ему приказали явиться 27 июля в Вудсток лично, вместе с двумя десятками именитых граждан, для обсуждения сложившихся обстоятельств. Во время этой встречи граждане Лондона выказали свою преданность королю, а Изабелла взамен милостиво простила Хэмо Чигвела.{1771}

Мортимер немедленно отменил свое намерение отправиться в паломничество к Сантъяго-де-Компостела в Испании, поскольку не рисковал оставить страну в такой ситуации, и на протяжении июля и августа предпринял самые различные меры для защиты страны.{1772} Их было достаточно, чтобы отпугнуть захватчиков, но ничто не могло помешать им строить заговоры на безопасном расстоянии с целью погубить Изабеллу и Мортимера.

* * *
17 июля, по просьбе Изабеллы король сделал пожалования госпиталю святого Петра в Йорке, который был основан еще до Завоевания и впоследствии назывался госпиталем святого Леонарда. В тот же месяц Изабелла снова завещала Мортимеру несколько своих имений{1773}, что придает вес утверждению Фруассара насчет того, как вскоре после казни Кента «великое бесчестие пало на королеву-мать (справедливо или нет, не знаю), поскольку говорили, что она понесла от Мортимера». В принципе возможно, что Изабелла была беременна в то время — но «великое бесчестие» постигло ее, как мы увидим, лишь значительно позже, в конце года.

К 29 июля двор переехал в Нортхэмптон.{1774} В этот день Малтреверса сменил на посту управляющего хозяйством двора человек Мортимера, сэр Хьюго Терпингтон.

Двор побывал в Кингс-Клиф 6 августа, в Стэмфорде 10-го, в Боурне, Линкольншир, 14-го, в Линкольне 24-го и к 1 сентября достиг Клипстона. 6 сентября было решено созвать совет в Ноттингеме, где король со своей свитой оказался четыре дня спустя.{1775}

Ответ папы на письмо Эдуарда от 24 марта пришел 15 сентября и содержал обращение к Эдуарду III и королеве Изабелле. С ноткой иронии, а может, и чего-то еще, он выразил свое глубокое удивление по поводу заявлений Кента, что Эдуард II еще жив, в особенности потому, что покойному королю были устроены такие торжественные похороны:

«Папа надеется и твердо уверен, что присутствовавшие [на похоронах] никак не могли быть обмануты, и никто не пытался их обмануть. Если бы похороны были тайными, еще имелись бы какие-то основания для подозрений, но они были публичными, и подозрений нет никаких».

Он уверял с немалой горячностью, что не поверил в россказни Кента, а если бы и поверил, то не стал бы иметь дело непосредственно с графом, но предупредил бы немедля короля и королеву-мать.

Вдумчивый, проницательный и хорошо информированный Иоанн XXII, очевидно, понимал, что Изабелла и Мортимер прямиком катятся к катастрофе, потому что в заключение он дал королеве мудрый совет: «Что бы вы ни делали, делайте это с благоразумием, и думайте, чем все закончится; отриньте малые заботы, чтобы великие беды не обрушились на вас».{1776} К сожалению, совет был дан слишком поздно.

Ноттингемский замок изначально был возведен по приказу Вильгельма Завоевателя в 1068 году на высоком песчаниковом утесе, возвышавшемся на 130 футов над городом и рекой Трент; столетием позже его перестроил Генрих II, и к описываемому времени он стал мощной твердыней, «коей не было равных в королевстве». Стены королевских покоев были расписаны сценами из жизни Александра Великого, а в часовне, посвященной святой Екатерине, стены были богато украшены и увешаны картинами, описывающими жизнь этой святой.[147]

Для собрания совета были приняты серьезные меры безопасности, что отражало нарастающую паранойю Мортимера. При нем постоянно находились 180 вооруженных телохранителей, а по всему замку расставили стражу. Королева и Мортимер поселились в самой надежной части замка, в «старом донжоне», как ее называли, и каждый вечер все двери и ворота запирались на ключ и на засов; ключи приносили Изабелле, и она спала, спрятав их под подушку.{1777}

* * *
К этому времени терпение короля истощилось. Казнь дяди, рождение сына и наследника, растущий список обид, причиненных Мортимером, пренебрежение, выказанное любимой жене, известие, что мать беременна и носит внебрачное дитя — Фруассар говорит, что слухи «наконец достигли ушей короля», — и приближение восемнадцатилетия, после которого он станет совершеннолетним — все это оказало глубокое психологическое воздействие на Эдуарда III. Он больше не хотел иметь ничего общего с местническими раздорами и страдал от общих беспорядков, которые стали последствием правления Изабеллы и Мортимера, в нем нарастало раздражение из-за неотступной опеки матери. Пребывание во Франции должно было укрепить в нем убеждение, которое он, несомненно, разделял с большинством своих современников, что женщины не рождены, чтобы править или превосходить в чем-то мужчин. Эдуард мог также слышать пересуды, явно ходившие по Ноттингему, о том, что Мортимер «жаждал уничтожить королевский род и узурпировать королевское достоинство».{1778}

И потому Эдуард сам, как он впоследствии признавал, задумал «тайный план» против Мортимера{1779} лишь после тайной поездки Монтегю к папе[148] — хотя королю, видимо, отчаянно хотелось избавиться от Мортимера по меньшей мере уже год. Теперь же он понял, что откладывать больше нельзя, потому что этот человек становился опасен и, даже если и не собирался посягать на корону, способствовал подрыву репутации монархии.{1780} Впоследствии Эдуард сам известил Иоанна XXII, что поделился своим замыслом только с Уильямом де Монтегю и Ричардом Бери — верными друзьями, в чью надежность он всегда верил.{1781}

Похоже, у Эдуарда не было четкого представления, как осуществить задуманное, но он знал, что любой план нужно защитить от случайностей, поскольку о последствиях неудачи страшно было даже помыслить. На помощь ему пришел Монтегю — он предложил вполне реальный, хотя и рискованный план. Он еще ранее подружился с Уильямом д'Иландом из Басфорда, помощником коменданта замка, который брал на себя все обязанности в отсутствие начальника, лорда Грея из Коднора. Иланд не был другом Мортимера и охотно сообщил о существовании потайного хода, пробитого в старину в толще скалы, на которой был воздвигнут замок;{1782} этот ход существует и поныне, он известен как «Мортимерова дыра»[149], хотя, очевидно, ни Мортимер, ни Изабелла не знали о его существовании. Войти в него можно было через неприметную дверцу неподалеку от гостиницы «Путь в Иерусалим», построенной еще в 1189 году, как раз когда Ричард Львиное сердце отбыл в Третий крестовый поход. Туннель был шириной от 6 до 10 футов (1,8-3 м) и в самых крутых местах подъема снабжен грубо вырубленными ступенями. Он вел в кухню крепости, прилегающую к большому залу. Над ним находились комнаты, занятые королем, Изабеллой и Мортимером. Именно через этот ход Монтегю мог проникнуть в замок.

Чтобы осуществить свою идею, Монтегю заручился поддержкой по меньшей мере двух десятков молодых придворных, на чью верность королю можно было рассчитывать. Среди них были кузены Эдуарда — недужный Джон де Бохун, граф Херефорд, и его братья Хэмфри и Уильям, Ральф Стаффорд, Роберт Аффорд, лорд Уильям Клинтон, Джон Невил из Хорнби, Уильям Летимер, Томас Гертон и Роберт Дигби.{1783}

Многие историки уверяют, будто Ланкастер был вовлечен в заговор, но это маловероятно, он мог разве что тайком оказывать молодежи моральную поддержку. У Ланкастера не было никакой возможности получить доступ к королю, и его имя среди заговорщиков не упоминается. Тем не менее Эдуард должен был понимать, что в свое время он сможет рассчитывать на него как на союзника.

Совет собрался в Ноттингеме 15 октября. Главной темой на повестке дня был отказ Филиппа VI ратифицировать недавно заключенный мирный договор, пока Эдуард III не принесет полный вассальный оммаж, а также вопросы национальной безопасности, требовавшие решения после недавней угрозы вторжения. На этом совете, согласно Бейкеру, Мортимер «весь сиял от тщеславной гордости, как главный советник Изабеллы, чье слово было законом для всех собравшихся».

16 октября в Ноттингем явился Ланкастер и поселился поблизости от замка. К этому времени он практически полностью ослеп и, по Бейкеру, выглядел как старик, хотя ему не было еще и пятидесяти лет. Но Мортимер не считал его безвредным и гневно возражал против его присутствия, спрашивая: «Кто придал ему столько храбрости, что он поселился рядом с королевой?» В результате Ланкастеру предложили другое жилье, в миле от города, вместе с Джоном де Бохуном.{1784}

Кое-кто из придворных короля, почуяв, что надвигаются какие-то события, предупредил Мортимера и Изабеллу, что Эдуард замышляет свергнуть их и что Монтегю открыто утверждал, будто Мортимер велел убить Эдуарда II.{1785} Затем, 18 или 19 октября короля, Монтегю и восемь их друзей вызвали к Изабелле и допросили в присутствии Мортимера, канцлера Бергерша и всего совета.{1786} Мортимер, «злой как черт»{1787}, яростно обвинил короля и его товарищей, что они строят козни против него. Эдуард отрицал это, как и Монтегю, который вскочил на ноги и бросил вызов любому, кто назовет короля предателем, а затем резко заявил, что он лично не сделал ничего против долга подданного. Мортимер бросил в ответ, что когда желания короля противоречат его собственным желаниям, то подчиняться королю не следует.{1788}

После этого, осознавая, что действия Мортимера против них — лишь вопрос времени, Монтегю предупредил Эдуарда, «что будет лучше, если они съедят собаку, чем позволят собаке съесть их»; король, несмотря на некоторые опасения, согласился, что удар нужно нанести немедленно, пока не стало слишком поздно, и под страхом смерти приказал Иланду оставить потайную дверь незапертой. Затем Монтегю и остальные заговорщики покинули Ноттингем, чтобы Мортимер подумал, будто они бежали, спасая свои жизни.{1789}

* * *
В полночь 19 октября Монтегю и его люди вернулись и, неся факелы, прошли потайным ходом в крепость. Король, зная, что за ним следят шпионы Мортимера{1790}, был вынужден остаться в замке; судя по тому, что его врач был позже награжден за помощь в этом деле, возможно, он помог Эдуарду симулировать болезнь. Это послужило объяснением, почему король удалился в свою комнату, где, как полагали мать и Мортимер, он и должен был оставаться.{1791} Но после того, как все разошлись спать, Эдуард вышел и пробрался вниз по лестнице, возможно, переодетым (так и хочется предположить, что он поменялся одеждой с врачом). Когда явились Монтегю и компания, он уже ждал в кухне или в зале, чтобы повести их наверх, в королевские апартаменты.

Они шли с обнаженными мечами, но у дверей спальни королевы на их пути встали Хьюго Терпингтон, управляющий, и Ричард Монмут, оруженосец Мортимера, который бежал вместе с ним из Тауэра в 1323 году. Терпингтон закричал: «Изменники! Все вы умрете сейчас здесь худою смертью!» Но в завязавшейся схватке, свирепой, но короткой, он сам погиб под яростным ударом булавы сэра Джона Невила, а Монмут был смертельно ранен кинжалом.

Король не хотел, чтобы мать видела его, поэтому он остался у дверей на страже, «с оружием наизготовку», когда Монтегю и его товарищи ворвались в гостиную королевы[150], где обнаружили Изабеллу, Мортимера, канцлера Бергерша, Саймона Берфорда и Оливера Ингхема, которые только что закончили совещание, постановив арестовать Монтегю и его друзей, и уже собирались разойтись по комнатам на ночь. Мортимер вытащил меч и стал защищаться, убил одного из нападающих, но его быстро одолел сэр Джон Молейнс, который и арестовал его от имени короля. Берфорда и Ингхема схватили тут же и связали, а епископа Бергерша нашли, когда он пытался бежать через канализационный колодец.

Изабелла в ужасе смотрела, как связывают руки ее возлюбленному. Все случилось слишком быстро, но она понимала, что мир, созданный ею, рушится. Она не видела сына, но догадывалась, что он где-то рядом, и в отчаянии вскрикнула: «Bel fitz! Bel fitz! Eiez pitie du gentil Мортимер!» («Милый сын! Милый сын! Сжальтесь над добрым Мортимером!»). Но Эдуард не ответил и не показался. Она страстно молила Монтегю и других «не причинять вреда Мортимеру, потому что он достойный рыцарь, ее дорогой друг и любимый родственник» — но на нее никто не обратил внимания.

Мортимера и других пленников увели из комнаты и вниз по лестнице, в большой зал, навстречу их судьбе; дверь захлопнули, и королева осталась взаперти, одна со своими страхами и бедой.{1792}


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИЗАБЕЛЛА

«Госпожа паша королева Изабелла»

11. «Дражайшая наша матушка»

После того, как Мортимера и прочих увели, дверь Изабеллы заперли, а у покоев ее поставили стражу.

Когда случилось худшее, Изабеллу в первую очередь обеспокоила безопасность Мортимера. Возможно, она боялась, что его без промедления казнят. Эта мысль действительно приходила в голову Эдуарду — но, призвав Ланкастера и посовещавшись с ним в течение ночи, он склонился к мнению, что это был бы просто еще один акт тирании, и согласился отослать Мортимера в Лондон на суд пэров в Парламенте.{1793}

Ранним утром следующего дня некогда могущественного графа Марки в оковах повезли на юг, в Лестер.{1794} Лорды и народ собрались поглядеть, как его и остальных пленников под конвоем провозят через Ноттингем, и при его приближении разражались громкими криками. Торжествующий Ланкастер стоял среди них, бурно жестикулировал от радости и подбрасывал в воздух шляпу.{1795}

20 октября, на следующий день после своей победы, Эдуард III объявил, что он арестовал Мортимера и желает, чтобы все знали, что он взял на себя управление государством и будет «впредь править своим народом согласно праву и разумению, как подобает его королевскому достоинству».{1796} Освобождение Эдуарда из-под опеки Мортимера и Изабеллы его подданные приветствовали, словно освобождение народа Израилева от рабства{1797}, поскольку тем самым он, как понимали все, избавил королевство от тирании, гражданской войны и анархии.

День или два спустя Эдуард оставил Ноттингем, но перед отъездом отослал свою мать, пребывавшую в полном отчаянии, в замок Беркхемстед.{1798} Эта крепость постройки XI века, представлявшая собой мощную башню, возведенную на очень высоком холме и окруженную уникальным двойным рвом, когда-то принадлежала Томасу Бекету, а позднее ею владел Пирс Гавестон, так что у Изабеллы замок вызывал двойственные чувства, хотя в тот момент и в таком состоянии она могла вовсе не осознавать, где находится.[151] Здесь она должна была проживать под домашним арестом до тех пор, пока король не примет решение о ее дальнейшей судьбе.

Как только весть о низвержении Мортимера распространилась, Малтреверс, Герни, Окл, Деверил и еще кое-кто из приспешников Мортимера в панике сбежали за границу.{1799} Лорд Беркли, который помогал им бежать, сам даже не попытался спастись бегством и был заточен в тюрьму{1800}.

Король, сопровождаемый Ланкастером, направляясь на юг, в Лондон, прибыл в Лестер 22 октября.{1801} Мортимера увезли из Лестера четыре дня спустя, под конвоем сотни страж-пиков.{1802} 27 числа он находился в Латтерворте, но в дальнейшем о его местонахождении ничего больше не известно до 26 ноября — на этот день имеются данные, что его содержат в качестве узника в лондонском Тауэре{1803}, возможно, в башне Бошан. Вероятно, его отправили туда, как только он оказался в столице.{1804} На этот раз шансов на побег не было, поскольку его охраняли шестеро вооруженных стражников.{1805}

3 ноября Эдуард присоединился к королеве Филиппе в Вудстоке.{1806} В тот же день было объявлено, что парламент созывается в Вестминстере на 26 ноября, что давало достаточно времени для допроса Мортимера и его сообщников. Король также призвал всех подданных, пострадавших от Мортимера, изложить свои обвинения перед лицом государя в Парламенте; как позже оказалось, Изабелла не упоминалась ни в одной петиции{1807}. 13 ноября Эдуард отпраздновал свое восемнадцатилетие.

* * *
Парламент заседал в Вестминстере с 26 ноября по 9 декабря. Вооружившись информацией, разглашенной на допросе Мортимером, Эдуард теперь получил возможность обрушить возмездие на тех, кто совершал преступления, которые так дискредитировали предыдущую власть. В день открытия Беркли был судим за убийство Эдуарда II.{1808}

Его спросили, как он надеется снять с себя ответственность за это убийство. Ответ Беркли был поразителен: «Он сказал, что никогда не соглашался причинить королю смерть, собственноручно либо оказывая помощь убийцам. До настоящего заседания парламента он даже не знал, что Эдуард мертв». Следовательно, он просил оправдать его. Разумеется, если Эдуард действительно сбежал из замка Беркли, как утверждал Фиески, то слова Беркли были правдивы, несмотря на то, что он принародно сопровождал предполагаемое тело короля в Глостер для погребения. Нет ничего удивительного в том, что следователи Беркли не приняли подобную защиту. Признать ее негодной было весьма в интересах Эдуарда III.

Кроме того, Беркли никоим образом не позволили бы доказывать свою невиновность на основании того, что Эдуард II не умер — поскольку Мортимер на допросе в Тауэре, вероятно, признался в замысле убийства, и Эдуард III не хотел, чтобы версия государственного обвинения против него была подорвана. Поэтому Беркли изменил линию поведения и просил снять с него обвинение в убийстве на том основании, что его не было в замке в то время, когда оно было совершено, поскольку он оправлялся от болезни в своем поместье Брэдли близ Вуттона под Эджем. И это оправдание было принято. Но вслед за тем его обвинили в том, что он поручил двум другим подозреваемым, Герни и Оклу, помогать стеречь Эдуарда. Он признал, что сделал это, но без всякого злого умысла, и его поручители — которые, без сомнения, были заблаговременно хорошо проинструктированы — заявили, что те двое были единственными виновниками. Парламент освободил Беркли на поруки, оставив обвинение висеть над его головой следующие семь лет.{1809}

* * *
28 ноября собрание пэров в Парламенте, в присутствии короля, обвинило Мортимера в государственной измене. Ему было позволено присутствовать, но он был связан, с кляпом во рту и одет в рубаху, на которой были написаны слова «quid glorians» («Чем славен?»).{1810} Он был обвинен в государственной измене по нескольким пунктам: наиболее серьезный из них гласил, что он «преступно, злонамеренно и вероломно лишил жизни и зверски убил» Эдуарда II; он также дерзко присвоил себе королевскую власть и игнорировал регентский совет; он заманил Кента и беззаконно казнил его; он напал на Ланкастера; он осмеливался оспаривать приказы короля; он подсылал шпионов к королю; он возбуждал распри в королевстве; он расширил свои земли за счет владений Короны; он замышлял умерщвление друзей короля; кроме того, он растратил государственные средства.{1811}

Позднейшие источники утверждают, что Мортимера обвиняли в «чрезмерной близости» с королевой{1812} — но на их отношения нет и намека в обвинительном акте, хранящемся в свитках Судебного архива Парламента. Фактически Изабелла лишь однажды упоминалась в обвинениях: это отражает стремление короля сохранить то, что осталось от ее репутации. Обвинение, в котором она упоминалась, гласило, что

«вышепомянутый Роджер лживо и злонамеренно сеял раздор между отцом нашего государя короля и супругой его королевой, заставляя ее верить, что ежели она явится к мужу, тот заколет ее кинжалом либо убьет ее иным каким-либо способом. По какой причине, вследствие этого и прочих коварств, сказанная королева оставалась отлученной от ее сказанного господина, к великому бесчестью короля и его матери, и, быть может, к великому вреду всему народу в грядущем, коий Господь отвратил».

Это безоговорочно возлагало ответственность за разрыв между Эдуардом и Изабеллой па плечи Мортимера.

Мортимер был признан целиком и полностью виновным по всем пунктам, и поскольку он отправил Кента на смерть, не дав тому сказать ни слова в свою защиту, ему запретили выступать в суде — возможно, еще и потому, что судьи боялись, как бы он не вздумал возложить вину на Изабеллу. Таким образом он был осужден, не быв выслушан, и приговорен к тому, чтобы «как предателя и врага Короля и королевства выволочь его, привязав к лошади, и повесить», и к лишению всех титулов и имущества.{1813} Правдоподобно будет предположить, что Эдуард воздержался от полного наказания, положенного по закону для изменников, по просьбе Изабеллы или затем, чтобы не обострять ее и без того ужасные страдания.{1814}

В тот же день Бергерша, который тоже был заключен в Тауэр, отрешили от должности канцлера, и на его место избрали епископа Стратфордского. Бергерш, однако же, был человек довольно ловкий, и прошло совсем немного времени, как он уже был освобожден и смог восстановить свое политическое влияние. В 1334 году он вновь занял высокий пост, стал казначеем и в дальнейшем верно служил Эдуарду в качестве дипломата. Джон Стратфорд стал главным министром Эдуарда, три раза получал место канцлера, а в 1333 году был избран архиепископом Кентерберийским. Умер он в 1348 году.

Теперь, когда Мортимер был осужден, Парламент вынес официальную благодарность Уильяму де Монтегю, поскольку в значительной мере именно его стараниями Мортимер был приведен к суду, а король вместе с королевством избавлены от тирании;{1815} в награду он получил многие из конфискованных поместий Мортимера. Уильям д'Иланд был вознагражден за то, что впустил Монтегю и его товарищей в Ноттингемский замок.{1816} Архиепископ Мелтон был назначен казначеем.

Впоследствии кое-кто из тех, кто помог свергнуть Мортимера, были отмечены Эдуардом: в 1333 году Ричард Бери был назначен епископом в Дарем, а в следующем году стал канцлером; в 1337 году Монтегю получил титул графа Солсбери, Роберт Аффорд стал графом Саффолкским, Уильям Клинтон — графом Хантингдонским, а Ральф Стаффорд получил на своих землях право именоваться графом.{1817} Все, кто принимал участие в этом деле, были освобождены парламентом от обвинений в убийстве, и таким образом их нельзя было преследовать за убийство защитников Мортимера в ночь захвата.{1818}

29 ноября Мортимера, облаченного в черную рубаху, которую он носил на похоронах Эдуарда II, вывели из Тауэра и на воловьей шкуре, привязанной к двум лошадям, проволокли три мили до Вязов Тайберна. Орды зевак потешались и распевали псалом 51, который начинается словами: «Что хвалишься злодейством, сильный?.. Ты любишь больше зло, нежели добро».{1819}

Вязы служили публичной виселицей Лондона с 1196 по 1783 год; они состояли из двух вертикальных стоек и перекладины, достаточно длинной, чтобы разместить десятерых преступников. Здесь Мортимеру позволили — или заставили — сказать несколько слов глазеющей толпе; он не упоминал убийство Эдуарда II, но сознался, что Кент стал невинной жертвой жестокого умысла.{1820} Затем его раздели донага, «и тою же мерой, что он отмерял другим, отмерили ему самому». В те времена это означало, что он двадцать минут умирал от медленного удушения. Его тело оставалось висеть на виселице еще два дня и две ночи.[152]

В тот же день в парламенте были приговорены к смерти Саймон Берфорд, Джон Деверил, Бого де Байоз, Джон Малтреверс, Томас Герни и Уильям Окл — Герни и Окл за убийство Эдуарда II, Малтреверс, Деверил и Байоз за содействие в умерщвлении Кента, а Берфорд, «по общему мнению», за помощь и наущение Мортимера «во всех его преступлениях, злодействах и кознях».{1821} Из этих пяти взять удалось одного Берфорда, остальные скрылись из страны.

Поразительно то, что Малтреверсу не было предъявлено обвинение в убийстве Эдуарда II — особенно если учесть, что Беркли, как было признано, находился в то время в отлучке, и отвечал за бывшего короля Малтреверс. Но Беркли мог сказать следователям, что Малтреверс знал об убийстве не больше, чем он сам, и тогда становится понятно, почему Эдуард III сосредоточил усилия на поиске Герни и Окла. По словам Бейкера, Деверил признался в убийстве Эдуарда II, но у нас нет свидетельств, что он вообще в этом участвовал. Поскольку усилия найти приговоренных все еще оказывались бесплодными, 3 декабря были изданы приказы об их аресте, и каждому, кто возьмет их живыми или мертвыми, предлагалась награда.{1822} В конце ноября земли и имущество всех главных приверженцев Мортимера были конфискованы короной.{1823}

1 декабря тело Мортимера сняли с виселицы и передали францисканцам, которые поначалу забрали его в свою церковь в Ньюгейте. Мьюримут утверждает, что там его и похоронили, но это место упокоения было бы слишком почетным для такого великого изменника, и другие источники утверждают, что в действительности он был предан земле во францисканском монастыре в Ковентри.{1824}

* * *
Найтон, возможно, выразил мнение многих и многих, заявляя, что Изабелла заслуживает смертной казни. Она сама боялась, что будет сурово наказана.{1825} Однако лишь Генрих VIII впервые отдаст приказ о казни своей супруги, и случится это два столетия спустя. Папа, только узнав о падении Изабеллы и Мортимера, поспешил написать Эдуарду III, настаивая, чтобы он в своем праведном гневе «не открывал позор своей матери», но обходился с ней с уважением.{1826}

Маловероятно, чтобы Эдуард имел хоть малейшее намерение поступить по-другому — и не только из-за сыновней любви к Изабелле, но также потому, что его притязания на трон Франции восходили к ней, и любой скандал, связанный с ее именем, без сомнения, повредил бы этим притязаниям. Кроме того, это причинило бы, неисчислимый ущерб английской монархии, чей престиж после двух с лишним десятилетий плохого управления и борьбы группировок упал ниже, чем за два предыдущие столетия. Общественное осуждение в это время могло также нанести вред здоровью его матери и, кроме того, могло означать скандальное разоблачение незаконной беременности.

Поэтому Эдуард решил оберегать Изабеллу от всякого публичного бесчестия, и его официальный курс гласил, что за все беды регенства отвечает один лишь Мортимер, тогда как его «дражайшая матушка» должна была изображаться как всего лишь еще одна жертва тирании, которой, в известном смысле, она безусловно и являлась. Ее адюльтер с Мортимером следовало вымарать из истории. Будь Эдуард убежден в том, что Изабелла замешана в убийстве Эдуарда II — а ее наверняка допрашивали на этот счет, — он вряд ли проявил бы подобную снисходительность.

И все же его обращение с ней заставляет предполагать, что он считал ее частично ответственной за плохое управление страной в последние три года. Очевидно, он решил, что она в дальнейшем не должна обладать никакой политической властью, прожив остаток своих дней в почетной и комфортной отставке. С ней должно обращаться с уважением и учтивостью, и именовать ее впредь «королева-мать» или «госпожа наша королева Изабелла».{1827}

В настоящий же момент, учитывая ее беременность и горе, которое она должна была испытывать в связи с казнью Мортимера, было решено, что ей необходимо держаться подальше от людских глаз, а Филиппе пора наконец занять принадлежащее ей по праву место королевы Англии.

1 декабря Изабелла «просто и внезапно» отказалась от всех своих земель в пользу короля.{1828} В январе 1331 года ей определили постоянное содержание 3000 фунтов в год на бытовые расходы и «для поддержания ее благородного положения во все дни ее жизни»,{1829} тогда как Филиппа получила земли, составлявшие прежде удел Изабеллы.{1830}

* * *
В декабре 1330 года король даровал полное прощение всем противникам предшествующего режима, призвал изгнанников, в том числе Уэйка, Бомонта, Хьюго Одли и Риса ап Гриффита, вернуться домой и восстановил их права на собственность.{1831} 7 декабря сыну Кента, Эдмунду, был возвращен отцовский титул графа и его земли на том основании, что покойный граф был «всегда был достойным и верным, хотя и обманут злодеями». Дочь Кента Джоан взяли в семью короля, чтобы ее воспитала королева Филиппа.{1832} В 1361 году после сложных брачных перипетий, она вышла замуж за королевского наследника, принца Уэльского Эдуарда, и таким образом стала матерью Ричарда II.

Оливер Ингхэм был прощен 8 декабря,{1833} и вскоре после того ему вернули звание сенешаля Гаскони. 15 декабря Эдуард распорядился, чтобы останки Хьюго Деспенсера, которые были выставлены на всеобщее обозрение в течение более четырех лет, убрали и достойно похоронили. Вдова Деспенсеpa, Элинор де Клер, предала их земле в аббатстве Тьюксбери и соорудила прекрасное надгробье в память мужа. Их сыну, Хьюго-младшему, вернули титул барона Деспенсера.

Саймон Берфорд был казнен 24 декабря, став единственным из сподвижников Мортимера, кто разделил его судьбу.[153]

* * *
Рождество Изабелла провела вместе с двором короля в Виндзоре{1834}. После казни Мортимера лорд Уэйк, Джон Лестрондж и братья Бохун получили приказ сопроводить ее из Берхемстеда к королю.{1835} Очевидно, в последующие два года она оставалась в Виндзоре, и тамошний комендант «охранял ее безопасность». В действительности она пребывала под домашним арестом; в документе от 1331 года Эдуард упоминает период 1330-1331 годов как «первый год ее заключения».{1836} Но эта клетка была позолочена. Король, «по рекомендации своего совета», приказал, чтобы его мать «заключили в прекрасном замке, и дали ей множество дам и девиц, чтобы те составляли ее общество, равно как и рыцарей, и благородных сквайров. Он дал ей изобильное содержание, чтобы сохранять и поддерживать состояние, к которому она привыкла, но запретил ей хоть когда-нибудь выходить или показываться вне своего жилища, за исключением определенных случаев и когда какое-нибудь представление устраивается во дворе замка»{1837}, — к примеру, если представление дают шуты и странствующие актеры.

Нам неизвестно, общалась ли Изабелла с королем и его придворными в то первое Рождество после ее падения или просто проживала в то время там, не имея возможности участвовать в празднествах. Если она понесла в мае, на Рождество срок беременности составлял семь месяцев. Но более ни в одном источнике нет упоминаний о ее беременности. Таким образом, существует вероятность, что вследствие несчастий, обрушившихся на нее, она потеряла ребенка, находясь еще в Беркхемстеде.

Стрикленд и другие писатели утверждают, что Изабеллу в Виндзоре содержали взаперти, поскольку после казни Мортимера она страдала психическим расстройством. Стрикленд упоминает упорно ходившие среди современников слухи о том, что она на самом деле умерла в тот день, когда тело Мортимера было снято с виселицы — из чего следует, что лишь очень немногие люди могли сказать с какой-то определенностью, что произошло с Изабеллой. Вполне возможно и нервное расстройство. Потрясение от известия о гибели возлюбленного, возможно, совпало с депрессией из-за случившегося выкидыша, что и причинило психологический срыв. Мы знаем, что король заплатил большие деньги врачу, ходившему за его матерью в течение всего этого времени.{1838} Также утверждается, что до конца дней Изабеллу мучили периодические приступы безумия или невроза, но свидетельств этому нет. Если она поначалу и страдала от психического заболевания, более вероятно, что это была депрессия или перевозбуждение, чем расстройство личности наподобие шизофрении.

В Виндзоре Изабелла вела жизнь «смиренную».{1839} Она безусловно получала духовное утешение, поскольку король передал ее священнику Эдмунду Рамерсби

«ради блага нашей матери, в первый год ее заключения, два хрустальных сосуда с мелкими косточками — мощи Невинноубиенных; один серебряный флакон, содержащий мощи святого Сильвестра; часть ребра святого Лаврентия, оправленная в серебро; и сустав мизинца Иоанна Крестителя».{1840}

Королева Филиппа в это время была чрезвычайно добра к Изабелле, и летом 1331 года папа римский написал ей, чтобы поблагодарить и одобрить ее за сочувствие и утешение, которое она проявила к свекрови в ее несчастии. Он убеждал ее «избрать целью восстановление доброго имени королевы-матери, которое незаслуженно пострадало». Возможно, проницательный Иоанн XXII поддерживал официальное мнение — а может, и сам верил, — что Изабелла скорее была вовлечена в грех, нежели согрешила. Это было необходимо в интересах доброго согласия в английской королевской семье и престижа монархии. Или, возможно, ему сообщили о психическом состоянии Изабеллы. Он делал вид, что не осведомлен о любовной связи ее с Мортимером, и не стал бы упоминать об этом в письме, так что, говоря о «несчастье», он, вероятно, имел в виду ее нервное истощение.

Правление Эдуарда III было длительным и весьма успешным. Для своих подданных он олицетворял короля, каким тот и должен быть: властного, величественного, воинственного, милосердного, мудрого и «близкого и любезного со всеми людьми». Как говорит Мьюримут, «он был славен среди всех великих мира сего». Физически он походил на своих предков-Плантагенетов — более шести футов ростом, хорошо сложенный, с орлиным носом, он отличался красотой, как и весь их род — «его лик походил на лик божества».{1841}

Его брак с Филиппой д'Эно был прочным и счастливым, и супруги произвели на свет тринадцать детей. К счастью для Эдуарда, Филиппа закрывала глаза на его многочисленные супружеские измены, поскольку он не мог сдерживать «беспутное вожделение плоти».{1842} Несправедливо было бы заключить, что он унаследовал свои сластолюбивые наклонности от Изабеллы — многие из его царственных предков по мужской линии были столь же неразборчивы в связях, как и он.

Эдуард положил конец борьбе группировок, которая столь долго господствовала в английской политической жизни, и консолидировал королевство. Сделав своих сыновей герцогами и найдя им жен из важнейших аристократических семейств, он отождествил интересы родовой знати с интересами монархии. Он также обеспечил воинственным инстинктам баронов подходящее русло — популярную войну. Военные победы, которые он одержал в этой войне, восстановили престиж монархии и обеспечили Эдуарду великую народную любовь и славу. Он окружил себя великолепной пышностью двора и возвел культ рыцарства в степень искусства. Когда в 1377 году он умер, эпитафия на его надгробии в Вестминстерском аббатстве описывала его как «славу Англии, цвет былых королей, пример для королей грядущих». Изабелла подарила Англии правителя, которым можно было гордиться.

* * *
После устранения Мортимера Эдуард мог позволить себе и толерантность, и миролюбие. Тех, кто поддерживал Изабеллу и Мортимера, не преследовали. Епископы были оставлены в своих епархиях. Эйрмин в феврале 1331 года был назначен государственным казначеем и занимал этот пост в течение года.

Он умер в 1336 году. Лорд Бартоломью Бергерш стал одним из главных советников короля и помогал управлять наследными землями Изабеллы в Понтье. Ричарду Фиц-Алану вернули права на графство Арундел. Хьюго Одли стал графом Глостерским.

Хотя Ланкастер в тридцатых годах почти совершенно удалился от общественной жизни, он оставался в милости у короля до своей смерти в 1345 году. В 1359 году его внучка и наследница, Бланш Ланкастер, вышла замуж за четвертого сына Эдуарда, Джона Гонта, который таким образом стал герцогом Ланкастерским. В 1399 году их сын, Генрих IV, стал первым монархом из династии Ланкастеров.

Эдуард принял меры, чтобы загладить несправедливости прежнего правления. Он пообещал народу, что в дальнейшем будет править своим королевством, учитывая мнение совета, состоящего из знатных особ. Он сместил продажных шерифов и чиновников и занялся рассмотрением жалоб на них. В январе 1332 года, дабы предотвратить лавину споров из-за титулов и земель, король объявил, что законность дарственного акта не может быть оспорена на том основании, что он был составлен во времена дурных советников.{1843}

Вскоре Эдуард восстановил авторитет и репутацию королевской власти, заручился поддержкой баронов и заключил с другими государствами союзы, долженствующие привести к еще большему процветанию.

* * *
Эдуард III по-прежнему стремился схватить людей, которых он считал убийцами своего отца, а потому нанял тайного агента, Жиля Испанца, для их розыска. Окла оказалось невозможно выследить, он исчез бесследно — но еще до 20 мая 1331 года Жиль доложил, что Томас Герни находился в Кастилии. Эдуард немедленно потребовал от короля Альфонса XI арестовать Герни и выслал приказ и охранные грамоты, чтобы обеспечить его безопасный переезд. Альфонсо исполнил просимое, и Эдуард, получив известие об аресте Герни в Бургосе, щедро вознаградил как поимщика, так и вестника.

Жиль Испанец привез Герни под стражей в Байонну в Гаскони, где по специальному приказу короля их взяли на борт корабля, отправляющегося в Англию. Но Герни ускользнул от тюремщика и исчез.{1844} 17 июня Жиль появился в Дувре без своего пленника, представив при этом счет за 372 дня, в продолжение которых он за ним гонялся. Разумеется, он бессовестно обманывал короля, поскольку Герни отсутствовал в Англии лишь шесть или семь месяцев.{1845}

Обращение Эдуарда с семьей Мортимера было справедливым. В октябре 1331 года Уигмор и другие владения были возвращены старшему из оставшихся в живых сыну Роджера, Эдмунду. В следующем месяце вдова Роджера получила разрешение перевезти его тело в Уигморское аббатство, чтобы похоронить рядом с лежащими там его предками; хотя утверждалось, что останки действительно перевезли в Уигмор или Шрусбери,{1846} а недавние исследования заставляют предположить, что они оставались непотревоженными в Ковентри.[154] Эдмунд Мортимер умер от лихорадки 16 декабря, оставив наследником своего трехлетнего сына Роджера.

* * *
Об оставшихся годах жизни Изабеллы мы имеем лишь отрывочные и редкие сведения, появлявшиеся в источниках того времени. Она не присутствовала, как и Эдуард III, в аббатстве Скон, где 24 ноября 1331 года были коронованы король Дэвид II Шотландский и королева Джоан.

В январе 1332 года Изабелла писала «дражайшему своему государю королю», наводя справки о двух дарениях, которые он сделал ей в декабре 1330 года. Поместье Бристлшэм в Беркшире, как оказалось, принадлежало Элис де Ласи, графине Линкольн, а доходы от города Дерби поглощалась ежегодной рентой некоего Эдварда Шэндоса. Естественно, Изабелла хотела получить компенсацию, а это значит, что она была вполне в здравом рассудке. «Поскольку дражайшая матушка предала свою вдовью часть в его руки», король выделил ей другие земли, равные по ценности ренте от Дерби, и уговорил Элис де Ласи отказаться от Бристлшэма в обмен на иное поместье. Эдуард также определил Изабелле «различные иные замки и земли на общую сумму в 2000 фунтов».{1847} Имея доход в 5000 фунтов в год, то есть больше, чем составляло ее первоначальное содержание как супруги короля, Изабелла могла устроить жизнь вполне комфортно.

В марте 1332 года королева Филиппа произвела на свет дочь, которую назвали Изабеллой в честь королевы-матери. Это заставляет предположить, что для реабилитации Изабеллы предпринимались осознанные усилия, а также наводит на мысль, что Эдуард стремился наладить добрые отношения с матерью.

В марте 1332 года Изабелла, несомненно, получила позволение покинуть Виндзор и до некоторой степени вновь обрела свободу. В этом месяце комендант Виндзорского замка получил плату за «расходы, понесенные им на содержание королевы Изабеллы в сем замке на некоторое время по приказу короля».{1848} На Пасху она была при дворе, когда он на десять дней останавливался в аббатстве Питерборо.

Кроме того, она могла теперь участвовать в приготовлениях к свадьбе своей старшей дочери Элинор, которой почти исполнилось четырнадцать. В мае 1332 года она вышла замуж за Реджинальда II, герцога Гельдернского. Свадьба состоялась в Неймегене. Брак этот устроила двоюродная сестра Изабеллы, графиня д'Эно, однако предзнаменования на будущее были неважные. Вдовый Реджинальд был темен как цветом волос, так и характером. Он отобрал власть у своего слабоумного отца и шесть лет держал его в заточении.

Изабелла, возможно, приложила руку к подбору приданого для Элинор. Свадебное платье принцессы было сшито из испанской золототканой парчи, расшитой блестящими шелками,поверх него надевалась малиновая бархатная мантия и белая батистовая вуаль. Когда невеста отправилась на корабле из Сандвича, она везла с собой головные уборы, перчатки и туфли из кордовской кожи, кровать, крытую зеленым бархатом и с шелковыми занавесями, редкие пряности и головы сахара, а по суше она передвигалась в расписной карете, обитой пурпурным бархатом и украшенной золотыми звездами.

Новоиспеченная герцогиня была хорошо принята подданными мужа. Она родила ему двух сыновей, Реджинальда и Эдуарда, которые по очереди ему наследовали. Но катастрофические события несчастливого детства сделали ее нервной, она слишком старалась угодить всем, и Реджинальд вскоре устал от нее. В 1338 году он отослал ее от двора под предлогом, будто бы она больна проказой, и попытался аннулировать брак, чтобы получить возможность взять другую жену.

Тут Элинор доказала, что унаследовала душевную силу своей матери: она внезапно появилась во дворце Реджинальда и перед всем двором сбросила плащ; под ним она была либо полностью нагая, согласно некоторым хронистам, либо облечена в прозрачную сорочку, почти не оставлявшую простора воображению. Так или иначе, каждый мог увидеть, что на ее теле не было никаких признаков проказы. Реджинальду пришлось принять ее обратно, и они оставались вместе вплоть до его смерти в 1343 году, когда он погиб, свалившись с коня.

* * *
После отъезда Элинор Изабелла, вероятно, поселилась в замке Райзинг в Норфолке, — это место неразрывно связано с ней и служит художественной декорацией для большинства легенд об Изабелле. Тот факт, что сэр Джон Молейнс был назначен тамошним управляющим, показывает, что она все еще находилось под королевским надзором — равно как и то, что в 1332 году она получила позволение обосноваться во дворце Элтем, который был возвращен ей в ноябре того же года, «поелику ее здоровье требовало перемены обстановки».{1849}

Изабелле не могло доставлять удовольствие присутствие Молейнса, поскольку именно он арестовал Мортимера. Однако он большую часть времени должен был отсутствовать, поскольку часто оказывал услуги королю либо выполнял поручения за границей, а в 1340 году был смещен со всех постов и заключен в тюрьму за притеснения и за то, что не выплатил деньги, которые обещал ссудить королю.{1850}

Замок Райзинг был личной собственностью Изабеллы, приобретенной в 1327 году. Построил его Уильям д'Альбини, граф Арундел, супруг вдовы Генриха I Аделизы де Лувен, примерно в 1150 году. Это был прекрасный образец норманнской крепости, с массивным квадратным донжоном, который возвышался на 50 футов, со стенами из тесаного камня в три ярда толщиной, украшенными сводчатыми галереями в романском стиле и дверями с фигурной отделкой. Основание донжона было окружено глубоким рвом и массивными валами, на которых высилась крепкая стена с тремя башнями. Это была не только безопасная резиденция — она обеспечивала полное уединение.

В замок попадали через ворота, защищенные подъемной решеткой, затем всходили по широкой лестнице, проложенной внутри стеной с роскошными барельефами. Из сводчатой передней проход вел в часовню. Внутри донжона располагался просторный зал, еще одна просторная комната, вероятно, спальня королевы, часовня, кухня и подвал. В подвале находились кладовые. Все проходы были прорублены в толще стен, а туалеты помещались в стенных нишах. Кухня замка была слишком мала для обслуживания такого большого числа домочадцев, как у Изабеллы, поэтому снаружи во дворе выстроили еще одну. Часовня, которую мы уже описывали, была великолепно оборудована.

Личные покои Изабеллы располагались не в самом замке — они представляли собой ряд строений из кирпича на деревянном каркасе, теснившихся в южной части узкого замкового двора. Их фундаменты были обнаружены в конце XX века. Комнаты Изабеллы были устланы черными коврами и завешаны расписными тканями. Она содержала небольшую библиотеку, и записи в ее «домашней книге» свидетельствуют о том, что для нее часто готовили пергамент разного качества.{1851}

В Райзинге Изабелла устроилась с большой роскошью и жила богатой и разнообразной жизнью, проводя время «с полным удобством»{1852}. У нее был свой мажордом, казначей, сенешаль, сокольничий (Уильям Лэйкенхэм), хирург (мэтр Лоу-ренс), рыцари, егеря, конюхи, тридцать три служащих, исполнявших обязанности писцов, секретарей и помощников, восемь фрейлин, несколько девиц и множество слуг низшего сословия.{1853}

Изабелла регулярно устраивала приемы. Эдуард III навещал ее два или три раза в год{1854} — иногда вместе с королевой Филиппой и принцем Эдуардом. Когда король собирался задержаться надолго, его домочадцы обосновывались поблизости, в месте под названием Торнденс, которое автору не удалось идентифицировать. Король или его дворяне привозили с собой труппы менестрелей, чтобы развлекать компанию. В другое время Эдуард поддерживал связь с Изабеллой с помощью писем и посылал ей отборные лакомства и редкости — свежую дичь, копченое мясо вепря, соколов, пару попугайчиков-неразлучников, бочки гасконских вин и бочонки осетрины.

Неподалеку располагался городок Бишопслинн — видимо, принадлежавший когда-то епископу (ныне Кингслинн — то есть Королевский Линн). Его обитателей часто вынуждали снабжать королеву-мать деликатесами за свой счет, и это заставляет предположить, что алчные инстинкты Изабеллы никуда не делись. Эти дары включали вино, мясо, лебедей, бочки осетров, рыбу тюрбо (камбалу), сельдей, миног, хлеб, ячмень и свечной воск; часть всего этого перевозил ее слуга Пьеро. В 1334 году королева вытребовала из Линна восьмерых плотников, чтобы подготовиться к предстоящему визиту короля и принца Эдуарда. Помимо всего прочего, ей отходила четвертая часть таможенных пошлин из Линнского порта. Отношения между замком Райзинг и Линном не отличались особой сердечностью, и между горожанами и многочисленной челядью королевы нередко вспыхивали ссоры.{1855} Можно представить, что добрые горожане вздыхали с облегчением, узнав, что королева-мать на время перебралась куда-нибудь в другое место.

В своем уединении Изабелла проводила много времени, охотясь с гончими или соколами, читала рыцарские романы, которыми страстно увлекалась, слушала игру своих менестрелей, собирала святые реликвии (к примеру, у нее было кольцо, изготовленное святым Дунстаном) и заботилась о спасении своей души.{1856} У нее были шкатулки, доверху наполненные драгоценностями, певчие птицы и множество чудесных соколов.{1857}

Спустя какое-то время запрет на передвижения был снят, и начиная с 1332 года она несколько раз совершала паломничества в церковь Богоматери Уолсингемской в Норфолке.{1858} Она останавливалась и в других имениях, например, в Элтемском дворце и в усадьбе Хеверинг-эйт-Бауэр, хотя в Лондоне ее видели нечасто. Никогда более она не давала ни единого повода для скандала. Ее реабилитация окончательно завершилась, когда было предписано везде и всюду в королевстве упоминать ее имя при богослужении вслед за именами короля и королевы.

На первых порах ее пребывания в замке Райзинг Изабеллу регулярно навещал врач. Мэтр Понтио де Куртроне прежде состоял в числе медиков Эдуарда II, и король поручил ему присматривать за Изабеллой. Но в 1333 году его отправили в отставку, назначив пенсию в 100 фунтов в год, каковую бейлифы Норвича были обязаны доставлять ему на Пасху и в Михайлов день, «до тех пор, пока длятся дни его жизни, за великие услуги, оказанные королеве-матери».{1859} Мы можем, по всей видимости, сделать вывод, что какое бы недомогание ни мучило Изабеллу, к этому времени она уже избавилась от него.

Разумеется, она была более чем способна сама заниматься своими делами. Когда вассалы из ее лесных угодий в Мейклсфилде донесли королю, что местные бейлифы убивают ее оленей и рубят ее деревья, Эдуард ответил: «Покажите сию жалобу королеве, ибо ее совету следует внять».{1860} А когда возникла необходимость вернуть деньги, которые полагалось выплатить еще во время ее правления, он направил своих советников к ней за консультацией. Ее имя часто фигурирует как имя свидетеля в государственных документах, а в 1337 году король дал ей разрешение распоряжаться своим имуществом по собственному усмотрению и завещать его тому, кого она сама выберет. В 1348 году она ловко сумела защитить свои интересы, настояв, чтобы ее управляющие могли занимать судейские должности и «оберегать и охранять наши права и то, что нам принадлежит».{1861} Все эти действия никоим образом не могут быть действиями женщины, страдающей от приступов душевной болезни.

* * *
Эдуард не переставал преследовать убийц своего отца. В декабре 1332 года Герни был вновь выслежен и арестован королевским агентом, на этот раз в Неаполе, и йоркширский барон Уильям, лорд Твенг, был послан отконвоировать его обратно в Англию. 13 февраля Эдуард направил Бернарда де Пинсоля с кораблем в Байонну, чтобы тот привез Твенга и Герни обратно в Англию.{1862} Но путешествие на север из Италии было долгим, и в пути Герни заболел. Твенг делал для него все, что мог, купил одежду, обувь и удобную постель, нанял двух врачей, чтобы они ему помогли, но Герни скончался в тюрьме Байонны, унеся с собой все свои тайны.{1863} Мьюримут, Бейкер и Уолсингем в один голос утверждают — совершенно безосновательно, — что его обезглавили во время плавания, дабы воспрепятствовать ему обвинить «магнатов, священников и прочую знать».

Король назначил награду за Герни живого или мертвого, поэтому Твенг забальзамировал труп и поплыл с ним назад в Тайнмут, высадившись на берег в начале июля. Место погребения тела неизвестно, но Твенг, чтобы отчитаться перед Эдуардом в Бервике, отправился на север верхом, взяв с собой эскорт из тридцати человек и нескольких моряков с корабля, предположительно для того, чтобы они могли подтвердить его рассказ. Он встретился с королем 6 июля и оставался у него в течение 13 дней.{1864}

Почему Эдуард III пошел на все, чтобы выследить и поймать предполагаемого убийцу своего отца? Вероятно, потому, что Эдуард верил, что Герни был одним из тех, кто действительно совершил это убийство, и мог выдать ему имена и, возможно, местопребывание других участников, а также обстоятельства, при которых убийство было совершено. Он мог также подтвердить или оспорить историю, рассказанную Беркли. По этой причине Эдуард желал допросить его, прежде чем удостовериться, что тот получил заслуженное наказание.

* * *
В 1333 году король выплатил Саймону Бери, ректору школы королевских стипендиатов в Кембридже, 10 фунтов в качестве компенсации за книги, которые когда-то подарил им Эдуард II, а Изабелла потом конфисковала.{1865}

В октябре того же года Эдуард, встав во главе английской армии, одержал победу над шотландцами в битве при Хэлидон Хилл. Младший сын Изабеллы, Джон Элтемский, которому к этому времени исполнилось семнадцать, командовал передовым отрядом. После этой битвы Дэвид II и королева Джоан были отосланы встревоженными шотландскими лордами во Францию, где Филипп VI предоставил им безопасное убежище в Шато-Гайар в Нормандии. Именно там в 1315 году была убита Маргарита Бургундская. Дэвид и Джоан прожили там семь лет, пока Шотландией управляли регенты.{1866}

1 декабря, оказав влияние на папу римского, Адам Орлитон был переведен из Вустера в Винчестер, богатейшую епархию Англии. Эдуард III пришел в ярость и обвинил Орлитона в соучастии в убийстве Эдуарда II. Епископ возразил, что он невиновен, и поскольку для его осуждения недоставало свидетельств, он был оправдан и позднее вновь оказался в милости.{1867} Он успел зарекомендовать себя в качестве дипломата, но ослеп и умер в 1345 году.

* * *
В марте 1334 года сэр Джон Малтреверс, изгнанник, написал Эдуарду III из Фландрии, что в его распоряжении имеется важная информация, касающаяся «чести, состояния и благоденствия королевства». Эдуард направил Уильяма де Монтегю встретиться с Малтреверсом и выслушать все, что тот скажет, и вполне вероятно, что Малтреверс поведал ему, что же в действительности произошло в замке Беркли в 1327 году.{1868} Это увязывалось с тем, что рассказывал Парламенту Беркли, но ничто не доказывало истинности этих сведений, а если Эдуард II и сбежал, то где он находился сейчас? Никто этого не знал, и дело замяли.

В июне 1334 года Изабелла вместе с королем Эдуардом, королевой Филиппой и придворными отправилась на север, в замок Дарем, чтобы присутствовать на праздновании в честь возведения Ричарда Бери в сан в качестве епископа Даремского. Среди огромного скопления гостей были архиепископы Стратфорд и Мелтон, пять епископов, семь графов, многочисленные северные бароны и жители Дарема. Были съедены горы еды, в том числе 2300 копченых сельдей, 1100 яиц, пятнадцать поросят и дельфин.

В октябре Джон Элтемский получил от папы разрешение взять в жены инфанту Марию, дочь Фердинанда IV, короля Кастилии; брак этот так и не был заключен, поскольку Мария спустя недолгое время умерла.

2 мая 1336 года Эдуард удовлетворил прошение вдовы Мортимера о возвращении ее земель в Ирландии. 4 июля он выплатил компенсацию генуэзцам за корабль и товары, захваченные Деспенсером во времена его пиратства. Подтолкнуть к этому его могло то, что он наконец получил информацию о спасении своего отца от Николино де Фиески, который в июле 1336 года передал Эдуарду письма и был вознагражден изрядной суммой в 8000 марок. Вероятно, с этого и началось сотрудничество Эдуарда с семьей Фиески, которое привело к тому, что спасение Эдуарда II было официально подтверждено следующей весной. Предположение это подпитывает спорную точку зрения о том, что самое раннее возможное время написания письма Фиески — начало 1336 года. Более вероятно, что это письмо было не первым, а последним, касающимся этого вопроса, и написано в начале 1337 года.

Осенью 1336 года Эдуард проводил кампанию в Шотландии, когда 13 сентября его брат, Джон Элтемский, едва достигнув 20 лет, скончался в Перте от ран, полученных в стычке. Он уже был прославлен своей жестокостью к шотландцам, и в 1335 году Эдуард назначил его правителем Северной Марки (пограничного района между Англией и Шотландией).

Изабелла впервые потеряла одного из своих детей, и это должно было причинить ей глубокую боль. Судя по записям в счетной книге, для короля смерть брата стала причиной ночных кошмаров; он отправился на юг в декабре, а в январе 1337 года по распоряжению их матери принц Джон был похоронен в часовне святого Фомы в Вестминстерском аббатстве. Обряд погребения совершил архиепископ Стратфордский.

В 1339 году, в соответствии с пожеланиями Изабеллы, Эдуард приказал перенести тело брата в часовню святого Эдмунда, которая располагалась ближе к месту погребения королевских особ. Там осиротевшие родные принца воздвигли прекрасную гробницу и надгробную фигуру в его память; изваяние сделал, вероятно, тот же скульптор и та же мастерская, которые создавали памятник Эдуарду II в Глостере. Этот второй памятник, как полагают, был закончен примерно в то же время. Одной из женщин-плакальщиц, изображенных на надгробии Джона Элтемского является, вероятно, Изабелла. Эта фигура стоит слева от фигуры, изображающей Эдуарда II, и одета в широкое платье; на ней вдовий головной убор, покрывало и корона. В руках она держит скипетр.

Смерть Джона, несомненно, заставила Изабеллу всерьез задуматься о собственной бренности, поскольку именно в это время Эдуард дал ей разрешение составить завещание.

* * *
16 марта 1337 года Томас Беркли был наконец-то оправдан парламентом. С него сняли все выдвигавшиеся против него обвинения и полностью освободили от всякой ответственности за смерть Эдуарда II.{1869}

Два дня спустя Уильям Шелфорд, который сообщил Мортимеру о заговоре Риса ап Гриффита в 1327 году и тем самым побудил искать способ решения проблемы, был, по просьбе графа Арунделя и Уильяма де Монтегю, вознагражден Парламентом за долгую службу короне.{1870}

Внезапное прощение Беркли и награждение Шелфорда практически безусловно были вызваны тем, что Эдуард III получил письмо Мануэло де Фиески. После того, как он, видимо, получил от Николино де Фиески первое сообщение о том, что его отец жив, он без сомнения предпринял усилия, чтобы навести справки об отшельнике и установить его личность. Сегодня для нас очевидно, что Эдуард вполне убедился, что никакого убийства не было, и Беркли невиновен.

Впоследствии Беркли продолжил командовать войсками Эдуарда в Шотландии и Франции. В 1361 году его направили с посольством к папе римскому. Позже в том же году он умер.

Изабелле откровения Фиески тоже пошли на пользу. В 1337 году Эдуард вернул ей доходы от Понтье и Монтрейля, что составляло часть ее первоначального приданого.{1871}

* * *
24 мая 1337 года Филипп VI конфисковал Гасконь — и таким образом поднял бурю, которая впоследствии стала известна под именем Столетней войны. Позже, в октябре, Эдуард III объявил войну Франции. В тот же год бывший союзник Изабеллы, граф Гильом д'Эно, был убит во Фрисландии, а его брат Джон, галантный рыцарь ее молодых лет, переметнулся к французам.

В 1338 году Эдуард III официально предъявил права на французскую корону, которая, как он утверждал, по праву принадлежала ему, принимая во внимание его происхождение по матери от Филиппа IV. Английские пропагандисты изощрялись вовсю, уподобляя заявленные права Эдуарда происхождению Иисуса Христа из Дома Давидова через его мать, Деву Марию, хотя выдержала ли бы Изабелла сравнение с таким образцом добродетели — другой вопрос.

* * *
В течение этих лет свидетельства о жизни Изабеллы по меньшей мере фрагментарны. Существуют разрозненные записи о дарах и подношениях, полученных и поднесенных ею.{1872} В июне 1338 года она вместе с королем и его двором была в Понтефракте.{1873} Помимо этого, о ее деятельности мало что известно.

* * *
В начале сентября 1338 года Эдуард III отправился в Германию, чтобы сделаться наместником Священной Римской Империи. Когда он прибыл в Кобленц, к нему из Кельна тайно привезли человека по имени Уильям ле Галейс (Уильям Валлиец), которого охраняли итальянец Франческо Ломбардан и двое солдат, за что было заплачено 25 шиллингов и 6 пенсов. Согласно дипломатическим документам казначейства, этот человек был «арестован» в Кельне за то, что утверждал, будто он является «отцом нынешнего короля».{1874} Судя по незначительному эскорту, более вероятно, что он вообще не был арестован, но его просто вызвали из Ломбардии. Сам Франческо, несомненно, прибыл именно оттуда, и хотя его называли королевским парламентским приставом, в записях королевского двора о нем нет никаких других свидетельств. Более вероятно, что он находился на службе у семьи Фиески.

Эдуард был возведен в сан наместника 5 сентября и вернулся в Антверпен к концу того же месяца. Уильям ле Галейс, как известно, был с ним там 18 октября и до декабря оставался в Антверпене с королевской свитой, в которую входил и юный принц Эдуард. Король выделил на его содержание 13 шиллингов 4 пенса в неделю — щедрая сумма для того, чьи потребности были, вероятно, скромны. 29 ноября, когда этот таинственный человек еще оставался в Антверпене, королева Филиппа родила третьего своего сына, Лайонела. После декабря Уильям ле Галейс более не упоминается в документах.

Тот факт, что до января 1339 года Николино де Фиески также находился в Антверпене, может оказаться немаловажным. 7 сентября Эдуард III выдал ему благодарственное письмо за примерную службу. Вполне возможно, что именно Николино возглавлял эскорт, который доставил к Эдуарду «Уильяма ле Галейса», или же он организовал их встречу.

Это придает достоверности гипотезе о том, что Уильям Валлиец на самом деле был Эдуардом II. С самозванцами обыкновенно не церемонились — сам Эдуард II повесил одного такого — но этот человек оставался при короле три или четыре месяца, и ни публичного, ни тайного опровержения его претензий не прозвучало. Кроме того, он прибыл из Кельна — города, в котором Эдуард II, по утверждению Фиески, побывал около 1332 года. Затем опять-таки этот псевдоним — «Уильям Валлиец»: Эдуард II был известен как «Эдуард из Карнарвона»; более того, он являлся первым английским наследником, получившим титул принца Уэльского. Мы знаем, что Уильям ле Галейс содержался под стражей, но это могло быть потому, что Эдуард III не желал, чтобы его узнали.

Таким образом, существует немалая вероятность, что он не был самозванцем, и это была тайная встреча отца и сына — возможность для бывшего короля дать благословение своему наследнику, прежде чем удалиться в Ломбардию и жить там отшельником до конца дней своих. Либо Эдуард III обратился с просьбой о встрече, либо его отец предложил ее. Мы можем даже предположить, что он знал, что долго не проживет, и хотел в последний раз увидеть своего сына.

У Эдуарда III имелись все причины для того, чтобы держать в секрете существование отца: он не хотел, чтобы тот становился средоточием каких-либо заговоров ради его реставрации, хотя это было маловероятно; он не желал потерять лицо, так как публично осудил Мортимера в Парламенте за убийство Эдуарда; равно не хотел он и ворошить старые сплетни, которые могли повредить его матери. Именно по этой причине годовщину смерти Эдуарда 21 сентября по-прежнему ежегодно продолжали отмечать церковными службами на всей территории королевства вплоть до самого конца правления Эдуарда III.{1875}

Теперь же Эдуард занялся реабилитацией Малтреверса. Показательно, что примерно в 1339 году Эдуард дал Малтреверсу официальную службу во Фландрии. В 1342 году он позволил его жене Агнес Берфорд посетить его там и оставаться с ним, сколько она пожелает, «невзирая на то, что он изгнан из Английского королевства».{1876} Над Малтреверсом все еще висел смертный приговор за то, что он заманил Кента — и именно поэтому король не мог открыто выказать ему благосклонность либо простить его, но то, что он использовал его в качестве агента, доказывает, что он ценил его способности и желал его окончательной реабилитации.

В дальнейшем, в 1345 году, Малтреверс сдался Эдуарду в Слайсе по всей форме, сказав в свое оправдание, что он был осужден за подстрекательство к казни Кента, не быв выслушан, и просил позволения уехать домой. Тогда же в августе, в благодарность за то, что он отлично послужил Эдуарду во Фландрии, ему было дарована королевская охранная грамота для возвращения в Англию, чтобы предстать перед судом лично.{1877} Не удивительно, что он оставался во Фландрии, пока Эдуард продолжал использовать его на официальной службе. В 1351 году он вновь вошел в милость, был призван присутствовать в парламенте сообразно своему баронскому титулу и стал губернатором Нормандских островов. Когда парламент в январе 1352 года собрался в Вестминстере, он освободил Малтреверса от всех обвинений, выдвигавшихся против него, а в следующем месяце ему наконец-то вернули имущество и восстановили доброе имя.{1878} С этих пор он служил Эдуарду III верой и правдой до самой своей смерти в 1365 году.

В 1332 году, после реабилитации Малтреверса, Эдуард призвал Ранульфа Хигдена в Вестминстер со всеми его манускриптами и документами, «дабы тот пояснил ему некоторые детали». Король, очевидно, читал кошмарное описание, сделанное Хигденом, о том, как Эдуард II был убит раскаленным вертелом, и посчитал необходимым исправить запись надлежащим образом. Что бы ни было сказано на этой аудиенции, Хигден не сказал об этом ни слова. Равно как и не добавил ни слова более в свою хронику, хотя и прожил еще тринадцать лет.{1879}

* * *
Как повлияло на Изабеллу известие о том, что ее муж жив? Она могла почувствовать чрезвычайное облегчение, узнав, что не несет ответственности, даже косвенной, за его жестокое убийство. Ей, разумеется, захотелось бы выяснить, не забыл ли он ее и что теперь думает о ней. Нет доказательств тому, что они когда-либо вновь увиделись — хотя точно так же нет доказательств и противоположному. В конце концов, Эдуард ведь прошел Европу в скромном одеянии нищенствующего монаха. Ему было бы несложно проскользнуть незамеченным в Англию, чтобы взглянуть на жену, особенно если бы король самолично облегчил ему путь.

Однако Эдуард ныне обратился к богу и проводил жизнь в целомудрии и одиночестве. Во всяком случае, его более не интересовали женщины, и слишком много проблем было между ним и Изабеллой. Он мог не желать видеть ее, или решил напрочь расстаться с былой мирской жизнью. При отсутствии каких бы то ни было доказательств противного, вероятно, надежнее будет утверждать, что он никогда более не попадался на глаза Изабелле.

* * *
В декабре 1340 года Изабелла совершила один из своих редких визитов в Лондон, чтобы присутствовать в главном зале Вестминстерского дворца в Саутворке, когда король вручал Большую государственную печать новому канцлеру, Роберту Буршье.[155]

Вопреки мнению общества, 28 апреля 1342 года Эдуард сохранил за Мануэло де Фиески его английские бенефиции.{1880} Легко теперь понять, почему он так поступил.

Дипломатические переговоры с Францией зашли в тупик, и тучи войны сгущались. 26 января 1340 года на рыночной площади Гента Эдуард III торжественно предъявил права на титул и королевский герб короля Франции. Этим же летом его флот выиграл большую морскую битву при Слайсе в Голландии, разбив наголову флот Франции.

В ноябре того же года Изабелла была среди тех, кто приветствовал короля в лондонском Тауэре по его возвращении с континента. Она осталась там и после, чтобы отпраздновать вместе с ним его день рождения.{1881} Должно быть, примерно в это время Эдуард вернул Изабелле замок Лидс. Он принадлежал ей до самой ее смерти, а расходы по починке стен, которые начинали рушиться, она несла совместно с королем{1882}. В 1341 году Эдуард поставил условие, чтобы в часовне Лидского замка служили ежедневную мессу за благополучие его матери.

В тот же год Дэвид II и королева Джоан наконец смогли вернуться в Шотландию. Джоан к тому моменту исполнилось двадцать, она была «достойна и прекрасна», как и ее мать, но Дэвид пренебрегал ею ради любовниц, и брак их оставался бездетным.{1883}

27 февраля 1343 года парламент предоставил Эдуарду III средства на его военные расходы, равные по стоимости 30 000 мешкам шерсти, но все согласились, что земли королевы-матери должны быть освобождены от уплаты налогов, поскольку, в отличие от большинства знатных землевладельцев, она не заседает в Парламенте, и «было бы неразумно, чтобы особу, освобожденную и не призываемую в Парламент, обременяли сбором средств, им выделяемых».{1884}

В марте 1343 года Эдуард и Филиппа совершили паломничество к могиле Эдуарда II в Глостере.{1885} Не существует свидетельств о том, чтобы король бывал там когда-либо ранее, хотя гробница, по-видимому, была возведена в начале 30-х годов довольно быстро. Существует вероятность, что незадолго до этого в Чечиме умер реальный Эдуард II; его могли временно похоронить там, но затем его тело было тайно перевезено в Англию и погребено в глостерской могиле, откуда извлекли тело привратника. Сердце Эдуарда также, без сомнения, положили вместо сердца привратника, которое убрали из ларца, принадлежащего Изабелле.{1886}

Эдуард, вероятно, умер в 1341 году, когда Эдуард III выплатил Николино де Фиески сумму из расчета одна марка в день, плюс щедро оплатил расходы на путешествие в «различные земли за морем» с целью, которая было уклончиво описана как «определенные дела».{1887}

* * *
Вряд ли можно сомневаться в том, что восторгом, который вызывали у Изабеллы легенды о короле Артуре, ее сын заразился в раннем детстве. Эдуард был страстно увлечен идеалами рыцарства и в 1344 году решил основать новый орден рыцарей Круглого Стола в Виндзоре. 1 января этого года было объявлено, что король в скором времени устроит здесь великое празднество и рыцарский турнир, и были разосланы приглашения.

Изабелла присутствовала по крайней мере на нескольких таких праздниках, которые продолжались примерно с 15 по 23 января. Она, несомненно, украшала собой праздник Круглого Стола, на котором собралось «неописуемое множество народу у желавшего насладиться столь великим торжеством». На галерее играли менестрели, и «не было недостатка в самых соблазнительных яствах и чарующих танцах, в объятиях и поцелуях». Эдуард большей частью проводил вечер, рассаживая гостей и лично провожая дам к их местам в большом зале. Изабелла присутствовала и на празднестве в честь святого Георгия в воскресенье 18 января, за которым последовал трехдневный рыцарский турнир.{1888}

Маловероятно, что она осталась на турнир, поскольку у нее были дела в Вестминстере, где 20 января она даровала некоторые вольности людям из принадлежащего ей поместья в Чайлсморе, расположенного к югу от Ковентри, «ради заботы» о ее старшем внуке, который в прошлом году получил титул принца Уэльского и которому она намеревалась завещать поместье после своей смерти.{1889}

Она вернулась в Виндзор 23 января, когда король и королева «в превосходных нарядах» повели «госпожу королеву-мать» и прочих членов королевского семейства слушать торжественную мессу в часовне Генриха III. Позднее Эдуард III, в короне и одеянии из «драгоценнейшего бархата», принес клятву на Евангелии перед собравшейся толпой, поклявшись, «что он положит начало Круглому Столу, как это сделал король Артур», для 300 рыцарей. Затем затрубили трубы, созывая гостей на очередной пир.{1890}

Так или иначе, рыцарский орден, который Эдуард основал четыре года спустя, получил название Ордена Подвязки. По легенде, танцуя с женой Монтегю, Кэтрин Грандисон, графиней Солсбери, король увидал, что кое-кто из придворных кавалеров давится от смеха, потому что у нее упала подвязка. Эдуард подобрал ее, протянул даме с поклоном и решительно заявил: «Honni soit qui mal y pense» («Позор тому, кто подумает об этом плохо»). Его слова были приняты в качестве девиза ордена. Современные исследователи склонны верить этой колоритной истории.

Когда в 1349 году Эдуард допустил королеву Филиппу и других дам в Орден Подвязки в качестве «Дам Братства», Изабеллы среди них не оказалось.

* * *
В ноябре 1344 года Изабелла отпраздновала день рождения Эдуарда вместе с ним в Норидже, вероятно, в тамошнем замке.{1891} На следующий год король «по нашему особому благоволению, равно как и по просьбе Изабеллы, королевы Английской, драгчайшей нашей матушки», даровал этому городу особые привилегии.{1892}

16 июня 1345 года, скорее всего, в честь пятидесятилетия Изабеллы, Эдуард даровал ей дополнительные права на поместье Чайлсмор, и в том же году пожаловал королевский патент ее городу Ковентри.{1893} В том же 1345 году Эдуард провел некоторое время с матерью в замке Райзинг, поскольку несколько писем, которые он отправил папе Римскому, были посланы оттуда.{1894}

В сентябре того же года умер Ланкастер, и Изабелла оплакивала его на пышных похоронах в соборной церкви в Ньюарке, в Лестере.

* * *
27 августа 1346 года в битве при Креси Англия одержала великую победу над французами. Во время этой битвы принц Уэльский, которому исполнилось шестнадцать лет, завоевал свои рыцарские шпоры. Затем 4 сентября король осадил порт Кале, который падет ему в руки через год.

В октябре англичане добились очередной победы, на этот раз над шотландцами, союзниками французов, в битве при Невил-Кросс. Дэвид II попал в плен. Его двадцатипятилетняя жена Джоан, потрясенная случившимся, последовала за ним в Англию, и Изабелла смогла увидеться с дочерью, которую не видела девятнадцать лет. Существует множество свидетельств, позволяющих предположить, что они стали очень близки. Дэвид содержался в почетном плену в лондонском Тауэре, и Джоан получила позволение навещать его там — однако большую часть времени она проводила в Хартфордском замке, который принадлежал Изабелле.{1895} Король обеспечил ей соответствующее содержание, и ее часто навещали как Изабелла, так и королева Филиппа.{1896} Известно, что и сама Изабелла жила там в 1347 году.

Замок Хартфорд был королевской резиденцией, которую Вильгельм Завоеватель построил на участке низменности, частично окруженной рекой Ли. Король Иоанн усовершенствовал укрепления и жилые помещения, а Генрих III продолжил отделывать замок, отремонтировал зал, поручил расписать свою часовню и палаты и выстроил еще одну часовню для жены. Чтобы попасть в замок, нужно было пройти через широкие внешние ворота и мост.

Замок этот был когда-то частью удела Маргариты Французской, но она передала его покойному графу Пемброку. Его вдова в 1327 году уступила имение в пользу Изабеллы, и оно было в числе владений, подаренных королеве-матери Эдуардом III. К этому времени замок обветшал; стены его пошли трещинами, часть внешних укреплений обвалилась, а крыши нужно было крыть заново. Однако нет никаких записей о том, что в то время, когда им владела Изабелла, там велся какой-либо ремонт.[156]

Где-то в 1347 году Изабелла дала монастырю кларитинок или минориток за Олдгейтом право пользования бенефициями с трех церквей. Кларитинки были женской ветвью францисканского ордена, а этот монастырь основал Эдмунд Горбун, граф Ланкастерский, отец графов Томаса и Генри, в 1293 году; его сердце было захоронено под главным престолом. Горбун был вторым мужем Бланш д'Артуа, бабушки Изабеллы с материнской стороны, и именно она учредила орден кларитинок в Англии. Понятно, почему Изабелле хотелось покровительствовать этой организации.

* * *
После падения Кале Англия и Франция договорились о перемирии, а в сентябре 1348 года его пришлось продлить из-за опустошения, которое принесла прокатившаяся по обеим странам эпидемия чумы, известная как Черная Смерть. Но все-таки оставалась надежда достичь мирного соглашения, и Филипп VI предложил, чтобы королева Изабелла и Жанна д'Эвре, вдовствующая королева Франции, выступили в роли посредниц. Он предложил им встретиться на полпути между Кале и Булонью, чтобы обсудить условия соглашения — но Эдуард не принял этого предложения. Он знал, что у его матери во Франции дурная репутация, и понимал, что ее вовлечение в процесс мирных переговоров ничем хорошим для него не кончится. Вместо этого он послал молодого графа Ланкастерского, Генри Гросмонта, тогда как Филипп отказался от идеи послать королеву Жанну и заменил ее графом д'Э.{1897}

Изабелла пережила чуму, которая продолжалась до 1349 года. У нас нет сведений о ее местонахождении — но она, вероятно, тихо жила за городом, скорее всего, в замке Райзинг, или переезжала с места на место, чтобы избежать поветрия. Таким образом, она была свидетельницей одного из наиболее катастрофических эпизодов английской истории, поскольку Черная Смерть уничтожила огромную часть населения и навсегда изменила социальные порядки в Англии. Не обошла беда и королевское семейство — чума унесла пятнадцатилетнюю внучку Джоан, вторую дочь короля, когда та ехала через Гасконь на собственное венчание.

* * *
Приблизительно в 1350 году Изабелла, должно быть, страдала от приступов недомогания, поскольку в январе 1351 года лондонский врач или аптекарь Бартоломью Томасин был вознагражден за свою службу королю Эдуарду, королеве Изабелле и королеве Филиппе — он получил полноту привилегий от города Лондона.

То, что Изабелла все еще пользовалась значительным влиянием на короля, стало ясно в январе 1354 года, когда Карл, король Наваррский, внук Людовика X и Маргариты Бургундской, после убийства коннетабля Франции искал защиты против преемника Филиппа VI, Иоанна II. Он письменно обратился к Эдуарду III, принцу Уэльскому, и Генриху, графу Ланкастеру. Герцог дипломатически написал в ответ, что он слишком занят, чтобы прийти на помощь именно теперь, но что он разослал копии письма Карла королю, принцу Уэльскому, королеве и королеве-матери, и ждет от них известий. Способствовала ли Изабелла тому, чтобы Эдуард склонился поддержать Карла, мы не знаем, но он это сделал и таким образом нарушил условия мира, который недавно заключил с королем Иоанном, что привело к возобновлению войны.{1898}

В мае 1354 года Изабелла совершила еще один из немногих своих политических шагов, когда по просьбе папы уговорила Эдуарда III освободить герцога Бретонского, которого тот удерживал в заложниках.

В том же году Эдуард отменил приговор, вынесенный Мортимеру, на том основании, что последнему не удалось выступить в свою защиту, и вернул его внуку, также Роджеру Мортимеру, титул графа Марки. В 1368 году упомянутый Роджер, с 1350 года бывший одним из самых блестящих кавалеров двора, женился на внучке короля, Филиппе Кларенс. В 1398 году их внук, граф Роджер-четвертый, станет признанным наследником Ричарда II. Его потомки основали королевскую династию Йорков, которая занимала трон Англии с 1461 по 1485.

В жилах нынешней английской королевы, Елизаветы II, течет кровь Роджера Мортимера и Изабеллы Французской.

* * *
Изабелла провела Рождество 1354 года в замке Беркхемстед, в компании своего внука, принца Уэльского.

Следующей весной она получила печальные вести: ее дочь Элинор, герцогиня Гельдернская, умерла в нищете в возрасте тридцати семи лет. Ей пришлось править герцогством, пока ее драчливый старший сын не достиг совершеннолетия, но он, войдя в возраст, возмутился ее попытками уладить миром его отношения с братом и конфисковал все ее имущество — то, что Изабелла испытала на собственном примере. Но с Элинор судьба обошлась хуже: ее никто не восстановил в правах, и она доживала оставшиеся ей годы в цистерцианском аббатстве, слишком гордая, чтобы просить помощи у своего брата Эдуарда III.

Теперь у Изабеллы оставалось только двое детей. Надо надеяться, она находила некоторое утешение в своих восьмерых оставшихся в живых внуках: последний ребенок Филиппы, Томас Вудсток, родился в январе предыдущего года. В этом году Изабелла вновь посетила в Беркхемстеде своего внука, принца Уэльского. Во многом он походил на нее — красивый, быстрый в движениях, умный и беспощадный, — и они, несомненно, были близки друг другу.

19 сентября 1356 года принц Уэльский вновь проявил себя в битве при Пуатье, в которой был взят пленником король Франции. Королю Иоанну пришлось оставаться в Англии в течение последующих четырех лет, пока согласовывались условия его освобождения. С ним обходились как с почетным гостем. За это время Иоанн не раз навещал свою двоюродную тетку Изабеллу в Хартфордском замке; вряд ли он помнил ее, да и вообще вряд ли когда-либо встречал раньше, поскольку ему было всего лишь семь лет, когда в 1326 году она покинула Францию. Очевидно, они быстро достигли взаимопонимания: он посылал ей письма со своим слугой, Жаном Парижанином, а она, зная, что он любит читать, послала ему в ответ две книги о рыцаре Ланселоте и Святом Граале.{1899} Возрастающее политическое влияние Изабеллы могло подвигнуть ее на посредничество между Эдуардом и Иоанном.

В 1356 году Изабелла озаботилась обновлением своего дворца в Шине, в Сюррее. Плотники, кровельщики и укладчики черепицы были наняты «на жалованье королевой-матерью для работ в Шине».{1900} Это заставляет предположить, что и в шестьдесят один год она была так же деятельна и энергична, как и всегда прежде.

Вдова Мортимера, Джоан де Генвиль, скончалась в возрасте шестидесяти лет в октябре 1356 года. Вероятно, она была похоронена вместе со своим мужем в Ковентри, Вигморе или Шрусбери.

* * *
В 1357 году, после одиннадцати лет жизни в плену, Дэвид II был наконец освобожден, и ему было позволено вернуться в Шотландию. Счастливая королева Джоан последовала за ним — но когда обнаружила, что он наверстывает упущенное время с другой женщиной, то в декабре, под предлогом обсуждения условий мира со своим братом, вернулась в Англию навсегда.{1901} Эдуард III снова позволил ей пользоваться Хартфордским замком в качестве резиденции, а Изабелла оплачивала ее одежду и питание. Как и прежде, Изабелла и королева Филиппа часто ее навещали.{1902}

Пререкания насчет уплаты выкупа продолжались еще долго после того, как король Дэвид вернулся в Шотландию, и в 1358 году он послал к Изабелле доверенного человека по имени Уильям из Лейта, чтобы попросить ее «послужить посредницей меж ним и королем Эдуардом» в данном вопросе.{1903} Оказалось, что несмотря на вынужденное удаление от дел, короли продолжали испытывать уважение к несомненным политическим талантам Изабеллы, и что по мере того, как блекли старые воспоминания, к ней начинали относиться как к кому-то вроде старейшего государственного деятеля. В конце концов, прошло более двадцати семи лет с того времени, как Мортимер былповешен, а Изабелла помещена под домашний арест.

В 1357 горожане Линна отправили королеве-матери свой последний учтенный в записях дар — бочку вина.{1904} «Домовая книга» Изабеллы за 1357-1358 годы, последняя из трех сохранившихся, содержит свидетельства, что она продолжала наслаждаться жизнью, развлекаясь и приятно проводя время. Она по-прежнему интересовалась как семейными, так и государственными делами, и вела активную переписку с королем Эдуардом III, королевой Филиппой, королевой Джоан, королем Иоанном Французским, герцогом Ланкастерским, канцлером и графом Маршаллом. На празднование нового 1358 года все они подарили ей подарки, а в другое время также посылали ей в дар бордосские вина, кабаньи головы, бочки лещей и медные квадранты. Эти последние являлись инструментами для измерения окружностей и иногда использовались в навигации. Странные подарки в адрес пожилой леди — но, возможно, у Изабеллы с годами проявился прежде скрытый интерес к астрономии или геометрии.

Она по-прежнему следовала моде и наряжалась, как пристало королеве. В течение этого года она потратила на драгоценные украшения поистине королевскую сумму в 1400 фунтов.

Несомненно, Изабелла пользовалась любовью и была уважаемой женщиной, поскольку поток ее посетителей не иссякал. К ней прибывало в среднем по два-три человека в день; среди них были король, королева Джоан, принц Уэльский, французские дворяне, которые приезжали в Англию увидеться с королем Иоанном, а также Уильям, граф Дуглас, один из заложников в счет выкупа за короля Дэвида, который в это время часто посещал Англию, чтобы договариваться о мире. Граф был внуком сэра Джеймса Дугласа — того самого Черного Дугласа, который дважды пытался похитить юную королеву Изабеллу.

В числе других частых гостей были Элизабет де Клер, племянница Эдуарда II и основательница колледжа Клер-Холл в Кембридже; кузина и давнишняя подруга Изабеллы Мари де Шатильон, вдовствующая графиня Пемброк, основательница Пемброк-колледжа в Кембридже, которой Изабелла в 1357 году подарила требник; дочь Мортимера Агнес, вдова Лоренса Хастингса, графа Пемброка; и его внук и тезка, граф Марки, ныне преуспевающий придворный тридцати с небольшим лет, женатый на дочери Монтегю Филиппе, которая родила ему одного сына, Эдмунда. Граф Марки обедал у Изабеллы три раза на протяжении одного месяца. Любопытно, рассказывала ли она ему и его тетушке истории об их печально известном предке?{1905}

Но была в ее жизни и более благочестивая сторона. Поскольку возраст ее ныне перевалил за шесть десятков, разум Изабеллы все более занимали мысли о собственной бренности и неотвратимости божьего суда. В течение последнего года она подготовила себя к смерти. Всю свою жизнь Изабелла ревностно покровительствовала францисканцам, но именно в это время она вступила в Третий орден святого Франциска, или орден терциариев, платье которого носила под верхней одеждой.{1906} Эта мирская ветвь францисканцев была основана двадцатью годами ранее, главным образом для кающихся грешников, которые желали оставаться в миру; его члены не были связаны монашескими обетами, но ограничивались лишь требованием соблюдения францисканских обрядов и правил в своей повседневной жизни. Присоединившись к этому ордену, Изабелла, несомненно, хотела искупить свои прошлые грехи, как о том с очевидностью свидетельствуют ее деяния.

В течение этого последнего года своей жизни она много занималась благотворительностью. Она помогала бедным оксфордским школярам, раздавала милостыню 150 избранным беднякам в дни религиозных праздников и прочих церковных дат, оплачивала еще тринадцати нуждающимся ежедневный стол и еще троим — еду в понедельник, пятницу и субботу.{1907}

Поскольку Изабелла принадлежала к терциариям, было естественно, что она пожелала быть похороненной в церкви францисканцев в Ньюгейте, которой она столь щедро благодетельствовала. Мы не верим ревнивым упрекам вестминстерского монаха Джона из Рединга, утверждавшего, что серые братья «уговорили» королеву изменить завещание и похоронить ее останки среди них после якобы выраженной ею воли покоиться в Вестминстере. Тот факт, что вестминстерская община очень хотела ее заполучить и считала ее достойной погребения в монаршем мавзолее, подтверждает, насколько основательно она восстановила свою репутацию. Считала ли сама Изабелла, что достойна такой гробницы — вопрос спорный.

И все же ее погребение вызвало у францисканцев подозрения другого рода. В XVI веке собиратель древностей Джон Стоу составлял инвентарный список разоренных королевских могил в этой церкви, и от него ведет начало миф о том, что среди них была могила Роджера Мортимера. Некоторые историки более позднего времени, неправильно истолковав противоречивые источники, утверждали, что он был похоронен там, прежде чем тело перенесли куда-то в другое место.{1908} Так возник еще один миф про Изабеллу — дескать, она сознательно пожелала быть погребенной рядом со своим любовником или, по крайней мере, рядом с тем местом, где краткое время покоились его останки. Этот миф можно разрушить, поскольку Мортимер почти наверняка был похоронен в Ковентри.

* * *
В феврале 1358 года Изабелле слегка нездоровилось. Очевидно, в апреле она достаточно оправилась, чтобы сопровождать королеву Филиппу, короля Иоанна и его сына Филиппа, будущего герцога Бургундского, на празднование дня Святого Георгия в Виндзоре, где состоялся великолепный рыцарский турнир, в котором приняли участие множество рыцарей из других стран. Это был случай отметить на большом виндзорском дворе завершение постройки нового колледжа Эдуарда, который должен был стать ядром ордена Подвязки — и, без сомнения, король получал громадное удовольствие, показывая Изабелле все и вся. Это был последний раз, когда она появилась на публике.

Королева-мать могла приложить руку к составлению мирного договора, который был заключен между королем Эдуардом и королем Иоанном в следующем месяце. В соответствии с договором Иоанн обязался выплатить 4 миллиона золотых крон в счет выкупа и признать Эдуарда суверенным правителем Гаскони, Кале, Гиня, Понтье и Монтрейля. Два последних графства составляли часть приданого Изабеллы, и она имела законный интерес в любом соглашении, то есть невероятно, чтобы такой договор был заключен без ее участия.

В июне того же года Изабелла, которой вскоре должно было исполниться шестьдесят три года, совершила последнюю поездку к усыпальнице Беккета в Кентербери, взяв с собой свою дочь Джоан. Она была там множество раз до того, либо одна, либо с отцом Джоан: святой Фома был любимым святым не только Эдуарда II, но и самой Изабеллы, так что она, естественно, искала его заступничества, настоятельно нуждаясь в искуплении своих грехов. Незадолго до этого она пожертвовала 2 фунта аббатисе монастыря минориток за Олдгейтом, так что эта добрая женщина могла купить продукты для общины на годовщину смерти Эдуарда, покойного короля Англии, и Джона Элтемского. Усопшие, несомненно, постоянно занимали мысли Изабеллы в то время.

Тот факт, что мать и дочь оставались в Лидском замке с 13 июня по 2 июля, заставляет предположить, что именно в это время Изабелла вновь заболела. Согласно ее «Домовой книге», она почувствовала недомогание сразу же после того, как приняла слишком большую дозу сильнодействующего лекарства, которое она предположительно принимала до этого в другой ситуации, возможно, в феврале, когда ее подкосило недомогание. Это могло быть первым проявлением болезни, которая и свела ее в могилу.{1909} 1 августа лондонский аптекарь Николас Томасон получил плату за пряности и мази для королевы-матери, приобретенные, вероятно, в тот период, когда обе королевы отправились в поездку к востоку от столицы, в Хартфордский замок. Догерти указывает, что эти средства не обязательно были лекарственными, но могли потребоваться для изготовления духов или в качестве приправы к пище.

Но 12 августа из Хартфорда в Лондон были отправлены посыльные за лекарствами, а к 20 августа состояние Изабеллы уже вызывало достаточно тревоги, чтобы «с величайшей поспешностью» вызвать двух докторов: один был знаменитым лондонским врачом, другой, мэтр Лоуренс, хирургом королевы, который сопровождал ее в Кентербери и еще находился там. Его присутствие в паломничестве — еще одно подтверждение того, что Изабелла уже была нездорова, когда отправлялась в путь.

Не похоже, чтобы мэтр Лоуренс добрался в Хартфорд вовремя, потому что Изабелла скончалась там 22 августа 1358 года, в присутствии своей дочери Джоан.

* * *
Принц Уэльский находился в Валь-Рояль, когда получил известие о смерти бабушки. 28 августа король отдал распоряжения о вступлении во владение имуществом покойной королевы-матери, а к 19 сентября принц побывал в Чейлсморе и Ковентри, приняв их во владение, как и хотела Изабелла.[157] Она также оставила ему замок Райзинг и все прочие свои замки, и большую часть личного имущества, равно как и четвертую долю таможенных сборов Линна{1910}. Хартфордский замок был подарен Эдуардом III своему четвертому сыну, Джону Гонту, тогда как оставшаяся часть владений Изабеллы отошла главным образом королеве Филиппе.{1911}

Некоторые из своих книг, в том числе Библию, Апокалипсис и псалтырь, Изабелла завещала своей дочери Джоан, тогда как оставшиеся, включая генеалогию, отошли монахам Королевского Истона в Уилтшире.{1912}

* * *
Подготовка пышной погребальной церемонии, какую Эдуард собирался устроить для матери, потребовала времени. Следуя ее собственным указаниям, набальзамированное тело Изабеллы обрядили в ее свадебную мантию, которую она сберегала полвека, — еще один признак того, что покойный муж в последние месяцы жизни занимал в ее мыслях важнейшее место{1913} — и в францисканское платье «для защиты против нападок диавола». Тело лежало в часовне Хартфордского замка три месяца, до 23 ноября, под постоянным присмотром четырнадцати человек из бедного люда, которым платили по 2 пенса в день от имени короля. Джон Гинвелл, епископ Линкольна, аббат Уолтемский и приор Ковентри приезжали в эту часовню, чтобы служить заупокойные мессы.{1914}

21 ноября Эдуард приказал лондонским шерифам очистить улицы от грязи и нечистот и посыпать гравием Бишопсгейт и Олдгейт «в ожидании прибытия тела его дражайшей матушки, королевы Изабеллы» в столицу для похорон, и дал им 9 фунтов, чтобы оплатить расходы. Тем временем тело королевы с великой торжественностью везли из Хартфорда на юг.{1915} Прежде похорон его положили в Майл Энд, в доме Джона Галейса, где члены королевской семьи сидели у тела. Позднее Галейсу было уплачено 10 фунтов в качестве возмещения за «убыток, понесенный им, когда он не мог пользоваться своим домом».{1916} Это мог быть тот самый Джон Галейс, которому Роджер Мортимер в 1330 году выплатил награду за хорошую службу ему.{1917}

Эдуард устроил грандиозные похороны.{1918} 27 ноября процессия с телом Изабеллы с великой пышностью прошла через весь Лондон, и вслед за телом шел принц Уэльский как самый близкий родственник на похоронах, «все прелаты и бароны Англии, равно как и те французские лорды, кои были в то время удерживаемы в Англии как заложники», и толпы сановников.{1919} Нет свидетельств о том, присутствовал ли на похоронах сам король — но в средние века протокол обыкновенно препятствовал английским монархам бывать на похоронах. Среди толпы зрителей был юноша по имени Джеффри Чосер, паж из свиты третьего сына короля, Лайонела Антверпенского; этот самый Чосер позднее станет известен как первый великий писатель, творивший на английском языке, автор «Кентерберийских рассказов».

После заупокойной службы, которую отслужил Саймон Айлип, архиепископ Кентерберийский, тело королевы было погребено в центре францисканской церкви в Ньюгейте; могила ее тетки, Маргариты Французской, находилась поблизости, но восточнее, у алтаря.{1920} 12 февраля 1359 года пятеро бедняков получили от короля деньги и платье, дабы они молились за душу Изабеллы.{1921} В разных краях королевства были розданы вклады на ежедневные заупокойные мессы, чтобы молитвами проложить ей беспрепятственный путь на небеса.

Начиная с XII века в королевских семействах Европы практиковалось отдельное захоронение сердца. Те, кто был в состоянии позволить себе это, желали на пользу себе предоставить людям возможность молиться за них у нескольких гробниц и таким образом ускорить свой проход через чистилище. Тело Ричарда I было похоронено в 1199 году в Фонтевро — но в Руане была построена полноразмерная гробница с надгробием, где лежало его сердце; позднее были возведены три более-менее идентичных гробницы в память Элеоноры Кастильской: одна для ее внутренностей в Линкольнском соборе, другая для сердца в церкви доминиканского монастыря в Лондоне и третья, для прочих останков — в Вестминстерском аббатстве.

В 1299 году папа Бонифаций VIII наложил запрет на разделение тела королевских особ, но в 1304 году этот запрет был смягчен для членов французского королевского дома, и другие династии восприняли этот сигнал, хотя в XIV веке подобная практика в Англии прекратилась. В 1323 и 1345 годах Изабелла добилась разрешения папы на то, чтобы ее останки были захоронены в трех различных местах{1922} — но этого, по-видимому, не произошло. Вероятно, ее сердце похоронено под простым серым камнем с выбитой на нем надписью ISABELLA REGINA, в норманнской приходской церкви святого Лаврентия в замке Райзинг; но нет ни документов, ни свидетельств, чтобы где-то были отдельно захоронены ее внутренности.

Однако есть подтверждение, что по ее личной просьбе сердце Эдуарда II в серебряной шкатулке было положено в гроб Изабеллы, на ее грудь.{1923} Поскольку она вряд ли хотела быть похороненной с сердцем привратника, это более или менее убедительное доказательство того, что тело в Глостерском кафедральном соборе она считала принадлежащим Эдуарду II.{1924}

Многие авторы{1925} осуждают Изабеллу за то, в чем видят последнее проявление лицемерия — хотя это, вероятно, был еще один поступок во искупление грехов, как и погребение в свадебной мантии. Вступление в религиозный орден в качестве кающейся грешницы заставляет предположить, что ее более заботили раскаяние, очищение и спасение, чем воспоминания о том зле, которое Эдуард причинил ей, или о том, как она делила плотские радости с Мортимером. В конце концов, Эдуард был ее первым мужчиной, отцом ее детей, у них были годы мирного сосуществования, и многие годы она мечтала, чтобы его сердце принадлежало ей. И кто знает, не подал ли ей отшельник из Чечимы знак прощения перед своей смертью?

Эдуард III проследил, чтобы слуги Изабеллы после ее смерти получили награду за службу.{1926} Позже, когда большое срединное окно в церкви, где она лежала, было выбито, он заплатил за то, чтобы его заменили «за упокой души славнейшей королевы Изабеллы».{1927} Каждый год, до собственной кончины в 1377 году, король торжественно отмечал годовщину ее смерти молебнами и поминальными службами.{1928} В согласии с ее распоряжениями (она сама задумала собственный памятник) он также воздвиг над останками Изабеллы прекрасное мраморное надгробие с ее алебастровым изображением. Над надгробием, вопреки обычаю, трудилась женщина-скульптор, Агнес Рэмси, которая унаследовала мастерскую своего отца. Мастер Николас из Лаута также приложил к нему руку, а кроме того, свой труд вложили каменщики, кузнецы и художники. Памятник был, очевидно, закончен в течение года, поскольку в 1359 году некоему кузнецу Эндрю было уплачено 110 фунтов за изготовление декоративной железной ограды, окружающей его. Пять лет спустя над могилой был сооружен расписной полог.{1929}

В 1362 году умерла дочь Изабеллы Джоан и по ее просьбе была похоронена рядом с матерью в церкви Серых Братьев (францисканцев).{1930} Двадцать лет спустя тело внучки и тезки Изабеллы было погребено здесь же. В этой же церкви были похоронены два духовника Изабеллы и одна из ее прислужниц.

Увы, памятник Изабеллы, как и все прочее, мы безвозвратно утратили. Он был поврежден и изуродован во время Реформации 1530-х годов, когда францисканский монастырь разогнали. Затем, еще до 1566 года, когда в царствование Елизаветы I бывшая святыня нищенствующего ордена стала местной приходской церковью, сэр Мартин Боуз, лорд-мэр Лондона, продал памятник вместе с девятью другими надгробиями царственных особ и несколькими надгробными плитами за 50 фунтов. О том, что сталось с ними, ничего не известно.

Церковь, в которой они когда-то находились, была разрушена при Великом пожаре 1666 года, а позже ее восстановил сэр Кристофер Рен как церковь Христа. Именно церковь Рена была разрушена во время бомбардировки Лондона, и ее руины мы можем видеть еще и сегодня. На месте, где был монастырь, теперь разбит небольшой парк, стоит здание, принадлежащее почтовой службе, и проходит оживленная магистраль. Где-то здесь под землей и покоится прах давно почившей королевы.{1931}

* * *
История сурово обошлась с Изабеллой. На протяжении столетий ее осуждали, в основном историки-мужчины, за адюльтер, за поругание брачных традиций, за ее жестокость, за плохое управление страной, за молчаливое одобрение убийства, которого, возможно, не было и в помине. Она — femme fatale английской монархии.

И все же Изабелла заслуживает великой жалости из-за безвыходной ситуации, в которой она оказалась — и восхищения тем, как она с ней справилась. Смещение Эдуарда II стало политическим императивом, и она успешно возглавила переворот, чтобы его добиться. Поступая так, она осуществила первое конституционное парламентское свержение английского короля с престола, создав прецедент для свержения Ричарда II в 1399 году, Генриха VI в 1461 и 1471 годах, Эдуарда IV в 1470 году, Эдуарда V в 1483 году и Карла I в 1648 году. Таким образом, значение, которое имеет Изабелла в истории Британии, трудно переоценить, поскольку процессы, инспирированные ею во Франции и Эно в 1326-1327 годах, вызвали к жизни политическую тенденцию, которая привела непосредственно к упадку монархической власти как таковой и появлению демократии. Если бы дочь Филиппа IV предвидела подобный результат своих действий, сама бы она, без сомнения, ужаснулась.

Точно так же невозможно преувеличить значение Изабеллы для династии, поскольку она не только передала свои притязания на Францию сыну, но также активно подстрекала его добиваться этой цели — тем самым развязав войну, которая, как известно, продлилась более столетия. Однако отдаленные последствия этого опять-таки были разрушительны, поскольку Англия вышла из конфликта, потеряв почти все свои континентальные территории, и политическое смятение, порожденное проигрышем, стало одной из причин еще одной династической катастрофы — войны Алой и Белой Розы.

Причина падения Изабеллы крылась в том, что она связалась с алчным Мортимером, поскольку сама она, без сомнения, являлась умелым и компетентным государственным деятелем, и ей удалось осуществить единственное успешное вторжение в Англию со времен норманнского завоевания. Но ее таланты были в конечном счете растрачены попусту в политических интригах, направленных только на обеспечение выживания непопулярного и тиранического режима.

Если бы Мортимер никогда не вошел в ее жизнь, если бы после отречения Эдуарда она правила одна, с помощью Ланкастера, итог мог быть совершенно иной — и не только для истории, но и для ее репутации, которая чрезвычайно пострадала из-за ее откровенно аморального поведения. Но в наши дни общество склонно смотреть на подобные взаимоотношения с гораздо большей терпимостью и пониманием — так что по крайней мере сегодня возможно судить об Изабелле снисходительнее, чем в прошлом, когда ее осуждали во многом благодаря тому, что она была просто женщиной, посмевшей нарушить обычаи мира, в котором жила.

Если в Ньюгейте и в замке Райзинг и обитают призраки, в их числе нет безрассудной и сумасбродной королевы, стенающей, горько сокрушаясь о жестоком убийстве своего мужа. И ни в малейшей степени не верно утверждение, что Изабелла Французская должна остаться в истории под именем «Французской Волчицы».


Основные источники

Ниже приводятся краткие описания и характеристики всех основных современных событиям источников, па которые я ссылаюсь в тексте и в примечаниях. Они расположены в алфавитном порядке фамилий и названий. Более подробно об этих текстах говорится в разделе «Библиография», приведенном ниже.

Адам из Юска — способный юрист, проживавший в Монмуте, получил образование в Оксфорде и затем пользовался покровительством могущественного семейства Мортимеров. Его хроника касается в основном периода с 1377 по 1421 год, основана на свидетельствах из первых рук, но лишена критического подхода.

«Анналы святого Павла» (Annates. Paulini) — ценный источник, описывающий период с 1307 по 1341 год, касается в основном событий, происходивших в Лондоне. Возможно, его автором является один из каноников собора св. Павла в Лондоне, который был близко знаком с другим каноником, Адамом Мьюримутом (см. ниже), на чьих записях эти анналы, вероятно, были частично основаны.

Джеффри Бейкер (Geoffrey Le Baker, работал около 1350 года) — приходский священник из Суиибрука в Оксфордшире, написал хронику, охватывающую 1303-1356 годы, но заказу своего покровителя сэра Томаса Мура (или de la More) из Нортмура (умер после 1347 года), рыцаря и члена Парламента из Оксфордшира, который был верным слугой и сторонником Эдуарда II и присутствовал при его отречении. Помимо информации, полученной от патрона-очевидца событий, Бейкер также обильно черпал сведения из более ранней хроники Адама Мьюримута (см. ниже). Стиль Бейкера бойкий, изобилует описаниями, порой сбивается па мелодраматические эффекты, но как историк он зачастую ненадежен, поскольку склонен к преувеличениям; живое воображение часто заставляло его просто выдумывать. Он был твердым сторонником королевской власти и патриотом. Его труд был начат около 1350 года и завершен в 1358 году.

До конца XIX столетия, когда Э. Моунд Томпсон (Maunde Thompson) правильно идентифицировал автора, хронику Бейкера ошибочно приписывали самом сэру Томасу Муру.

«Брут» (TheBrut) — хроника, охватывающая события до 1333 года. Существует в нескольких вариантах. Большая часть из них — это переводы с какого-то французского оригинала. Для нашей книги наиболее важными были лондонский и северный варианты хроники, написанные в 1330-е гг.

Уолтер из Гисборо (Guisborough, или де Гисберн), он же Уолтер Хсмингберг (Hemingburgh), часто неправильно именуемый Хеминг-фордом (ум. после 1313 или после 1338), был каноником-августинцем в приорате Гисборо (Гисбери) в Йоркшире. Он написал превосходную, вполне надежную и вразумительную хронику событий с 1066 по 1312 год, широко используя современные ему источники, начиная с 1290 года, и приводил в скопированном виде важные документы. Высказывалось мнение, что в продолжении, охватывающем 1327-1346 годы (которые не могли быть все написаны Уолтером) вольно использовались данные из сочинения, известного под названием «HistoriaAurea» («Золотая история»), написанного Джоном, викарием из Тайнмута, около 1346 года.

Томас Грей из Хитона (Sir Thomas Grey of Heton) (ум. 1369) был достаточно именитым рыцарем из Нортумберленда, который, находясь в заключении в Эдинбургской тюрьме в 1355 году, написал сочинение под названием «Scalacronic» — драматичное, но компетентное изложение событий истории, в основном северных областей, при правлении Эдуарда I, Эдуарда II и Эдуарда III. Его отец сражался под Бэннокберном в 1314 году. Грей в немалой мере основывался в своей работе на трудах Гальфрида Монмутского, Беды Достопочтенного и Ранульфа Хигдена, а также на «Historia Aurea» викария Джона из Тайнмута (см. выше, в параграфе об Уолтере Гисборо). Его рукопись, хранящаяся в настоящее время в колледже Тела Христова (Corpus Christi College) в Кембридже, посвящена Эдуарду III. Из всех современных ему авторов Грей, пожалуй, более всего сочувствовал Эдуарду II.

«Деяния Эдуарда Карнарвонского» (Gesta Edwardi de Carnarvon) написаны по-латыни анонимным каноником из Бридлингтона между 1327 и 1340 годами. Это важный источник данных о правлении Эдуарда II. Предметом этого сочинения являются преимущественно события на севере страны.

Уильям Дин (William Dene), нотариус, написал латинскую «Historia Roffensis», которая представляет собой ценный источник по истории низложения Эдуарда II. Автор был очевидцем части событий, о которых писал.

«Жизнеописание Эдуарда Второго» (Vita Эдуардi Secundi), анонимная биография Эдуарда II, которую прежде ошибочно приписывали монаху из Малмсбери — ценнейший независимый источник сведений о правлении этого короля, его жизни и характере. Ее автор был хорошо информирован, проницателен, отличался острой наблюдательностью и не проявлял излишнего критицизма к предмету своего труда — хотя был, очевидно, сторонником баронской оппозиции. Его труд внезапно прерывается на ноябре 1325 года. Поскольку в книге упоминается, что епископ Степлдон еще жив, она, видимо, была написана до сентября 1326 года, а потому в ней нет намеков на вторжение войск Изабеллы и Мортимера. Автор явно не был монахом, обладал хорошим образованием, разбирался в гражданском праве и был немолод. Денхольм-Янг сделал попытку отождествить его с Джоном Уолвейном, юристом из Герфордшира и служащим графа Герфорда. Уолвейн ушел в отставку в январе 1324 года и в июле 1326 года умер.

Жан Лебель (Jean Le Bel) родился в Эно и был каноником церкви Сен-Ламбер в Льеже и любимым духовником и советником своего патрона Жана д'Эно, поборника королевы Изабеллы. Он был свидетелем шотландской кампании Эдуарда III в 1327 году. Его сочинение представляет собою нечто среднее между историей и романом, но, будучи менее цветистым, чем хроника Фруассара, оно более надежно.

«Лейнеркостские хроники» (Chronicle of Lanercost), охватывающие период от 1297 до 1346 года, были, видимо, составлены около 1346 года в аббатстве Лейнеркост, францисканском монастыре вблизи от Адрианова вала; они частично основаны на утерянной работе, написанной, вероятно, каким-то францисканцем из Карлайля. Содержание хроник — в основном события па севере страны, включая свидетельство очевидца о битве при Бэпиокберне.

«Лондонские анналы» (Annates Londonienses) описывают период с 1194 по 1330 год, написаны жителем Лондона, имевшим доступ к архивам Лондонского муниципалитета. Эти анналы особенно важны для изучения первой половины правления Эдуарда II, так как содержат ряд переписанных дословно документов.

«Лондонские хроники» (Chroniquesde London) — сочинение, написанное на французском языке, охватывает события от 1260 до 1344 гг; это анналы в чистом виде, т. е. краткие записи о событиях, без комментариев. Однако для того, чтобы понять, что происходило в столице страны, они весьма полезны.

Адам Мьюримут (Murimuth) (12757-1347) — отпрыск семейства, проживавшего в Файфилде, Оксфордшир, получил образование в Оксфорде и стал каноником собора св. Павла в Лондоне, занимал также другие церковные должности. Его несколько раз отправляли с дипломатическими миссиями к папской курии (в 1312-1317, 1319 и 1323 годах), он был королевским советником, другом архиепископа Рейнольдса и Генри Истри, приора Кеитерберийского, поддерживал также дружеские отношения с епископами Бергершем и Орлитоном. Его родственник Ричард Мьюримут был королевским писцом в 1328-1329 годах. В 1327 году Адам Мьюримут был одним из членов делегации, отправленной клиром Эксетерского собора к Эдуарду III. Хроника Мьюримута, охватывающая период с 1303 по 1347 год, была начата, видимо, вскоре после 1325 года. Это источник огромной ценности, так как он основан на собственных наблюдениях автора — очевидца событий. В хронике есть сведения не только по общей истории того времени, но также о судьбе Эдуарда II, событиях в Лондоне и о делах церковных.

Генри Найтон (Knighton или Cnitthon) (ум. 1396) был каноником в августинском аббатстве св. Марии-в-Лугах, в Лестере. Его хроника, охватывающая период с X века по 1395 год, является более ценным источником по истории правления Ричарда II, чем по более раннему периоду XIV столетия. В сочинении явно чувствуется проланкастеровское настроение, приводится много подробностей из жизни Томаса Ланкастера. Найтон основательно использовал труды Хигдена и Уолтера Гисборо как источник сведений.

Роберт из Рединга(Robert of Reading) (ум. 1325), монах Вестминстерского аббатства, автор «FloresHistoriarum», одного из важнейших источников но правлению Эдуарда II, написанного около 1327 года. Автор замыслил это сочинение как продолжение «Больших хроник» Матвея Парижского и описывал период с 1307 по 1325 год. Более ранний период с 1265 по 1306 год, возможно, был описан Джоном Бивером из Лондона (ум. 1311), вестминстерским монахом, которому Маргарита Французская поручила создать панегирик на смерть Эдуарда I. Рассказ Роберта отличается тщательностью и детальностью, он очень ценен для историка, несмотря на напыщенный стиль, сильный проланкастеровский уклон и желание доказать, что Эдуард II был не способен править, и потому его низложение было оправдано.

Уильям Ришенгер (William Rishanger) (ок. 1250-1312?) — монах-бенедиктинец из обители Сент-Олбспс (св. Альбана, St. Alban's). Он писал продолжение местных хроник в период от 1259 до 1307 года. Возможно, он также был автором хроники, приписываемой Джону Трокелоу и Генри Бленфорду (см. ниже). Сочинение Ришенгера весьма посредственно по качеству, но полезное.

Джон Тревиза (John Trcvisa) (ок. 1340/2-1402) — профессор Эксетерского и Королевского колледжей в Оксфорде, получил должность викария в Беркли, Глостершир, и был капелланом семейства Беркли. Качественный перевод «Полихропикопа» Рапульфа Xигдена, снабженный небольшим продолжением, был завершен им в 1387 году.

Джон Трокелоу (Trokelowe) и Генри Бленфорд (Blancford). Хроника, написанная этими авторами, монахами из обители Сент-Олбенс, охватывает события 1307-1323 годов. Возможно, она была начата Уильямом Ришенгером (см. выше). Этот текст представляет собой продолжение хроник обители, и хотя с хронологией дело в нем обстоит плохо, он является одним из основных источников сведений о правлении Эдуарда II. Хроника, видимо, была завершена после 1330 года, поскольку в ней упоминается о казни Роджера Мортимера.

Томас Уолсингем (Walsingham) (ум. 1422?) — ученый из Оксфорда, ставший монахом в бенедиктинской обители Сент-Олбенс. Был плодовитым писателем и возродил традицию составления хроник в этом аббатстве. Он начал первую из шести хроник до 1388 года; к ним относились продолжение «Больших хроник» Матвея Парижского с 1259 по 1422 год и хроника событий в Англии и Нормандии с 911 по 1419 год. Уолсингем был компетентным и авторитетным автором — но ему лучше удавались компиляции из источников, чем исторический анализ, кроме того, ему слишком нравилось демонстрировать свой высокий моральный уровень. В том, что касалось начала XIV века, он во многом полагался на Мьюримута, Трокелоу и других.

Жан Фруассар (Jean Froissart) (род. ок. 1335/7, ум. ок. 1407/10) — прославленный фламандский летописец, уроженец города Валансьена в Эно, позднее стал священником. Он находился в Англии с 1360 по 1366 год, будучи пажом па службе у королевы Филиппы д'Эно, жены Эдуарда III. В этот период он приступил к написанию своих знаменитых «Хроник». Впоследствии он путешествовал по всей Западной Европе, собирая сведения для своего огромного труда. Он был в близких отношениях с английской королевской семьей и сопровождал Черного Принца в Бордо в 1366 году, а герцога Кларенса — в Италию в 1368 году. В 1394-1395 годах он побывал при дворе Ричарда II.

Его «Хроники» написаны по-французски. Они охватывают годы с 1325 по 1400; более ранний период, до 1361 года, описан на основе работы, которую он сам именует «истинной летописью», написанной другим уроженцем Эно, Жаном Лебелем (см. выше). «Хроники» Фруассара отличаются живостью, подробностью и прекрасно читаются до сих пор — но они романизированы, а порой ненадежны и противоречивы, часто основаны без всякого разбора на придворных сплетнях, поэтому их следует воспринимать критически.

Ранульф Хигден (Higden) (ум. 1364) — монах-бенедиктинец из аббатства св. Вербурги в Честере с 1299 года, написал свой знаменитый «Polychronicon» примерно в 1347 году. Этот труд, задуманный как исчерпывающая всеобщая история до 1342 года, написан очень живо, но в нем есть пробелы и повторы. Тем не менее он приобрел огромную популярность и в 1387 году был переведен на английский язык Джоном Тревиза (см. выше). Продолжение, доведенное до 1381 года, было добавлено Джоном Молвериом, монахом из Вустера.

«Хроника из Mo» (Chronicleo/Meaux) была написана в одном из Йоркширских монастырей, охватывает события до 1406 года. Названа по нахождению в городе Мо (Франция)


Библиография

Первичные источники

ActaImperiiAngliaeetFranciae(ed. F. Kern, Tubingen, 1911) Additional MSS., British Library Anglo-Scottish Relations, 1174-1328: Some Selected Documents (ed. E. L. G. Stones, London, 1965)

Annales Londonienses (ed. W. Stubbs in Chronicles of the Reigns of Edward I and Edward II, 2 vols, Rolls Scries, HMSO, London, 1882-1883) Annales Monastici (5 vols, cd. H. R. Luard, Rolls Series, HMSO, London,1864-1869)

Annales Paulini (ed. W. Stubbs in Chronicles of the Reigns of Edward I and Edward II, 2 vols, Rolls Scries, HMSO, London, 1882-1883)

The Anominalle Chronicle, 1307-1344, from Brotherton Collection MS. 29 (ed. W. R. Childs and J. Taylor, Yorkshire Archaeological Society Record Series 147, Leeds, 1991)

The Anominalle Chronicle, 1311-1388 (ed. V. H. Galbraith, Manchester, 1927)

Ancient Kalendars and Inventories of the Treaswy of His Majesty's Exchequer (3 vols, ed. F. Palgrave, London, 1836)

The Antiquarian Repeitoiy (1779; 4 vols, ed. F. Grose, 1807-1809)

The Apocalypse of Queen Isabella (c. 1280-1300); MS. Fr. 13096, Bibliotheque Nationale, Paris

Archaeologia (102 vols, ed. H. Nicholas and others, Society of Antiquaries of London, 1773-1969)

Archives Municipalesd'Agen (Chartres) (ed. G. Tholin and A. Magen, Villaneuve-sur-Long, 1876)

Archives Nationales, MSS., Paris

Archives Tallandicr, Bibliotheque Nationale, Paris

Arsenal de Paris MSS.

Ashmole MSS., Bodleian Library, Oxford

Baker, Geoffrey le: Chronicon Galfridi le Baker de Swynebroke (ed. E. Maunde Thompson, Oxford, 1889)

Barbour, John: The Bruce (3 vols ed. Walter Skeat, Early English Text Society, 1870-1877; ed. W. M. Mackenzie, London, 1909)

The Berkeley Manuscripts: The Lives of the Berkeley s (3 vols, compiled by their steward, Sir John Smyth of Nibley, in the 17th century; ed. J. MacLean, Gloucester, 1883-1885)

The Beverley Chapter Act Book, 1286-1347 (ed. A. Leach, Surtees Society, 1898)

Bibliotheque Nationale, Paris, Collections Brienne and Moreau Bodleian MSS., Bodleian Library, Oxford

The Bmt Chronicle, or The Chronicles of England (ed. F. W. D. Brie, Early English Text Society, Original Series, CXXXI, London, 1906,1908)

Burncy MSS., British Library

Bury, Richard de: Philobihlon (ed. E. С Thomas, London, I960)

Calendar of Chancery Rolls (Vatious), 1277-1326 (HM SO, London, 1912)

Calendar of Chancery Warrants, 1244-1326 (HMSO, London, 1927)

Calendar of the Charter Rolls preserved in the Public Record Office, 1222-1516 (6 vols, HMSO, London, 1903-1927)

Calendar of the Close Rolls preserved in the Public Record Office: Edward I, Edward II and Edward III (24 vols, HMSO, London, 1892-1897)

Calendar of Documents relating to Scotland preserved in Her Majesty's Public Record Office, London (4 vols, ed. J. Bain, Edinburgh, 1881-1888)

Calendar of Entiies in the Papal Registers relating to Great Britain and Ireland(Ъvols, ed. W. H. Bliss and W. W. Blom, HMSO, London, 1893-1904)

Calendar of the Fine Rolls preserved in the Public Record Office: Edward I, Edward II and Edward III 1327-1347 (5 vols, HMSO, London, 1912-1829)

Calendar of Inquisitions Post Moftem and Other Analogous Documents preserved in the Public Record Office: Edward I, Edward II and Edward III (13 vols, HMSO, London, 1906-1952)

Calendar of Letterbooks Preserved among the Archives of the Corporation of the City of London, 1275-1498 (11 vols, ed. R. R. Sharpe, London, 1899-1912)

Calendar of Memoranda Rolls, Michaelmas 1326 Michaelmas 1327 (HMSO, London, 1968)

Calendar of the Patent Rolls preserved in the Public Record Office: Edward I, Edward II and Edward III (21 vols, HMSO, London, 1894-1916)

Calendar of Plea and Memoranda Rolls of the City of London, 1323-1412, preserved among the Archives of the Corporation of London at the Guildhall (6 vols, ed. A. H. Thomas and P. E.Jones, Cambridge, 1926-1961)

Calendar of Various Chancery Rolls: Supplementary Close Rolls, Welsh Rolls, Scutage Rolls, preserved in the Public Record Office, 1277-1326 (HMSO, London, 1912)

Capgravejohn: The Chronicle of England (cd. E. C. Hingcston, Rolls Scries, HMSO, London, 1858)

Cappellani, William: Willelmi Cappellaniin Brederodepostea Monachi et Procurators Egmundensis Chronicon (ed. C. Pijnacker Hondyk, Historisch Genootschap, 3rd Series, XX, Amsterdam, 1904)

Cartulaire de Notre Dame de Boulogne (ed. D. Hagniere, Paris, 1844) Chancery Miscellanea (C.47), Public Record Office

Chancery: Parliament and Council Proceedings (C.49), Public Record Office Chancery Records: Warrants for the Great Seal (C. 81), Public Record Office

Charter Rolls (C.53), Public Record Office

Chartularies of St Mary's Abbey, Dublin: With the Register of its House at Dunbrody and Annals of Ireland (2 vols, cd. John T. Gilbert, Rolls Series, HMSO, London, 1884)

Chartulary of Winchester Cathedral (ed. A. W Goodman, Winchester, 1927) 'Chronicarum Comitum Flandria' (ed. Joseph-Jean De Smet, in Corpus Chronicorum Flandiiae, 4 vols, Brussels, 1837-1865)

The Chronicle of Bwy St Edmunds, 1212-1301 (ed. and trans. Antonia Gransden, Nelson's Mediaeval Texts, London, 1964)

«A Chronicle of the Civil Wars of Edward II», also known as the Cleopatra Chronicle (ed. G. L. Haskins, Speculum, XIV, 1939)

Chronicle of the Grey Friars of London (ed. J. Nichols, Camden Society, 1852)

The Chronicle of Lanercost, 1272-1346 (2 vols, ed. J. Stevenson, Bannatyne Club, Edinburgh, 1839; ed. and trans. Sir Herbert R. Maxwell, Maitland Club, Glasgow, 1913)

Chronicle of London, 1089-1483 (cd. H. Nicholas, Society of Antiquaries of London, 1827)

Chronicle ofMeaux: Chronica Monasteiii de Melsa, a Fundatione usque ad Annum 1396, Auctore Thoma de Burton, Abbate. Accedit Continuato as Annum 1406 a Monacho Quodam ipsius Domus (3 vols, ed. E. A. Bond, Rolls Series, HMSO, London, 1866-1868)

The Chronicles of London (ed. and trans. E. Goldsmid, Edinburgh, 1885)

Chronicles of London (ed. C. L. Kingsford, 1905)

Chronicles illustrative of the Reigns of Edward I and Edward 11(2 vols (Vol. I: Annales Londonienses; Annales Paulini; Vol. II: Commendiato lamentablis in transita magni regis Edwardi; Gesta Edwardi de Carnarvon auctore canonico Bridlingtoniensi; Monachi cujusdam Malmesbenensis\ Vita et mors Edwardi II conscripta a Thoma de la Moore) ed. W Stubbs, Rolls Series, HMSO, London,1882-1883)

Chronicon Abbatiae Ramesiensis (ed. W. Mackay, Rolls Series, HMSO, London,1886)

Chroniques de London depuis l'an 44 Hen III jusqu'a Van 17 Edw III (ed. G.J. Aungier, Camden Society, Old Scries, XXVIII, London, 1844)

Chronique de Pays-Bas (ed. J. Smet, Receuil des Chroniques de Flandre, Brussels, 1856)

Chronographia Regum Francorum (ed. H. Moranville, Societe de l'Histoire de France, Paris, 1891-1897)

A Collection of the Wills of the Kings and Queens of England from William the Conqueror to Henry V7/(cd. J. Nichols, 1780)

Comptes royaux, 1285-1314 (3 vols, ed. Robert Fawtier and Francois Maillard, Paris, 1953-1956)

«The Continuator of William de Nangis» (ed. P. С F. Daunou and J. Naudet, in Receuil des Histoiiens de France, Paris, 1840)

Cotton MSS. Cleopatra, Faustina, Galba, Julius, Nero and Vitellius, British Library

Cronijke Van Nederlandt (ed. Charles Piot, Brussels, 1867)

Dene, William: «Historia Roffensis» (in Anglia Sacra, 2 vols, ed. H. Wharton, London, 1691)

De Speculo Regis Edwardi HI (ed. Joseph Moisant, Paris, 1891)

The Dignity of a Peer: Report from the Lords' Committees for All Matters touching the Dignity of a Peer (A vols, London, 1820-1829)

Documents concerning the rebellion of Roger Mortimer in 1321-1322 (Hereford Cathedral Library)

Documents Illustrative of English History in the Thirteenth and Fourteenth Centuries (ed. H. Cole, London, 1844)

«Documents relating to the Death and Burial of King Edward II» (ed. S. A. Moore, Archaeologia, L, 1887)

Douce MS. (the French Brut), Bodleian Library, Oxford

Duchy of Lancaster: Accounts Various (D.L.28), Public Record Office Duchy of Lancaster Miscellanea (D.L.41), Public Record Office Duchy of Lancaster: Miscellaneous Books (D.L.42), Public Record Office

Duchy of Lancaster: Royal Charters (D.L.10), Public Record Office

Egerton MSS., British Library

English Coronation Records (ed. L. G. W. Legg, London, 1901)

English Historical Documents, Vol. Ill, 1189-1327 (ed. H. Rothwell, London, 1975-7)

English Historical Documents, Vol. IV, 1327-1485 (ed. D. С Douglas and A. R. Myers, London, 1969)

Eulogium Historiam (3 vols, ed. F. S. Haydon, Rolls Scries, HMSO, London, 1858-1863)

Excerpta Historica (cd. H. Nicholas, 1831)

Exchequer Records: Ancient Deeds (E.41), Public Record Office Exchequer Records: Diplomatic Documents (E.30), Public Record Office

Exchequer Records: Issue Rolls (E.403), Public Record Office Exchequer Records: King's Remembrancer, Memoranda Rolls (E.159), Public Record Office

Exchequer Records: King's Remembrancer, Wardrobe Accounts, Accounts Various (E.101), Public Record Office

Exchequer Records: Miscellanea (E.163), Public Record Office Exchequer Records: Miscellaneous Rolls, including Pipe Rolls (E.370), Public Record Office

Exchequer Records: Sheriffs' Accounts (E.199), Public Record Office Exchequer Records: Writs and Warrants for Issue (E.404)

Extracts from the Issue Rolls of the Exchequer/cd. F. Devon, London, 1837)

Fabyan, Robert: The New Chronicles of England and France: The Concordance of Histories (ed. H. Ellis, London, 1811)

Foedera, Conventiones, Literae et cujuscumque geneiis Acta Publica, orRymer'sFoedera, 1066-1383 (20 vols, ed. Thomas Rymer, 1704-1735; 4 vols, ed. Adam Clarke, J. Caley F. Holbrooke, J. W. Clarke and T. Hardy, Records Commission, London, 1816-1869)

Froissart, John: Chronicles of England, France and Spain and the Adjoining Countries (2 vols, cd. T. Johnes, London, 1839; 25 vols, ed. Kervyn de Lettenhove as Oeuvres de Froissait, Brussels, 1867-1877; 15 vols, ed. S. Luce, G. Raynaud and L. and A. Mirot as Chroniques dejean Froissait, Societe de I'histoire de France, Paris, 1869-1975; trans. John, Lord Berners 1523-1525, and ed. G. С Macaulay, London, 1899, and, in 6 vols, by W. P. Ker, 1901-1903; ed. and trans. Geoffrey Brereton, London, 1968, revised 1978; abridged and ed. J. Jolliffe, 1967-1968)

The Gascon Calendar of 1322 (ed. G. P. Cuttino, Camden Society, 3rd Series, LXX, 1949)

Gascon Rolls preserved in the Public Record Office, 1307-1317 (ed. Yves Renouard, HMSO, London, 1962)

Geoffrey de Paris: La chronique metrique attribue a Geoffrey de Pans (ed. Armel Diverres, Paris, 1956)

Gesta Edwardi de Carnarvon auctore Canonico Bndlingtoniensi (ed. W. Stubbs in Chronicles of the Reigns of Edward I and Edward II, 2 vols, Rolls Series, HMSO, London, 1882-1883)

Les Grandes Chroniques de France (Sloane MSS., British Library; ed. M. Paulin, Pai is, 1837; 8 vols, ed. Jules Viard, Paris, 1934-1937)

The Great Chronicle of London (ed. A. H. Thomas and I. D. Thornley, 1938; reprinted Gloucester, 1983)

Grey of Heton, Sir Thomas: Scalacronica: A Chronicle of England and Scotland from A.D. MLXVI to A.D. MCCCLXII (cd.]. Stevenson, Maitland Club, XL, Edinburgh, 1836) Scalacronica: The Reigns of Edward I and Edward II, as recorded by Sir Thomas Grey of Heton, knight (ed. and trans. Sir Herbert R. Maxwell, Glasgow and London, 1907)

Groot Charterboekde Graaven Van Holland (cd. F. Mieris, Leyden, 1754)

Guildhall MSS., Guildhall Library, London

Hardyng, John: The Chronicle of John Hardyng, from the First Beginning of England unto the Reign of King Edward the Fourth (London, 1543; ed. H. Ellis, 1812; reprinted New York, 1974)

Harleian MSS., British Library

Higden, Ranulph: Polychronicon Ranulphi Higden Monachi Cestrensis, with the English translations of John Trevisa (9 vols, ed. C. Babington and J. R. Lumby, Rolls Series, HMSO, London, 1864-1886; ed. John Taylor, as The Universal Chronicle of Ranulph Higden, Oxford, 1966 — includes John Trevisa's English translation completed 1387)

Historia Dunelmensis Scriptores Tres (ed. J. Raine, Surtees Society, Edinburgh, 1839)

Histona Sancti Petri Gloucestriae (3 vols, ed. W. H. Hart, Rolls Series, HMSO, London, 1863-1867)

Historiae Anglicana Decern Scriptores (ed. Roger Twysden, London, 1652; ed. A. H.Davis, 1934)

Histonae et Cartularium Monasteni Gloucestiiae (2 vols, ed. William Henry Hart, Rolls Series, HMSO, London, 1863)

Historical Manuscripts Commission, 5th Report

Historical Manuscripts Commission, 11th Report

Historical Manuscripts Commission, Vaiious Collections, I

The History of the King's Works, Vols I and II: The Middle Ages (ed. R. A. Brown, H. M. Colvin and A.J. Taylor, London, 1963)

The Household Book of Queen Isabella of England for the Fifth Regnal Year of Edward II, 8th July 1311 — 7th July 1312 (ed. ED. Blackley and G. Hermansen, University of Alberta, Edmonto.n, Classical and Historical Studies, 1,1971)

Inventaires des Manusciits concernant les Relations de Flandre et YAngletene (ed. J. de St Genois, Messagcr des Sciences Historiques, 1842)

«Inventory of the Effects of Roger Mortimer at Wigmore Castle and Abbey, Herefordshire» (ed. Lambert P. Larking, The Archaeological Journal, XV, 1858)

Irish Exchequer Payments (ed. Philonicna Connolly, Irish MSS. Commission, Dublin, 1998)

The Isabella Psalter (1303-1308); Baycrische Staatsbibliothek, Munich

Issues of the Exchequerfrom King НетуIII to King НетуVI (ed. E Devon, London, 1834-1847)

Istoire et Croniques de Flandres (ed. Kervyn de Lettenhovc, Brussels, 1879-1880)

Jean lc Bel: Vray Chroniquesdejean le Bel(cd. M. L. Polain, Brussels, 1863; 2 vols, ed. J. Viard and E. Deprez as Chronique dejean leBel, Societe de 1'Histoire de France, Paris, 1904-1905)

Jean des Preis dit d'Outremur: Lej Myrcur des Histors (7 vols, ed. Ad. Borgnet and Stanislas Bormans, Brussels, 1864-1868)

Jeanne d'Evreux Hours (1325-1328); The Cloisters, Metropolitan Museum of Art, New York

John of Reading: Chronica Johannis de Reading and Anonymi Cantuarensis (ed. J. Tait, Manchester, 1914)

Lesjoumauxdu Tresordc Charles IV (cd. Jules Viard, Paris, 1840)

Lesjoumauxde Tresorde Philippe le Bel(ed. Jules Viard, Paris, 1840)

The Kentish Chronicle (Trinity College Cambridge MS. R. 5. 41)

King's Bench Records, Public Record Office

Knighton, Henry: Chronicon Hemici Knighton, vel Cnitthon, monachi Leycestrensis (2 vols,ed.J. R. Lumby, Rolls Series, HMSO, London, 1889— 1895; ed.and trans. G. H. Martin as Knighton's Chronicle, 1337-1396, Oxford, 1995)

Lambeth MSS. Lambeth Palace

Lansdowne MSS., British Library

Larking, Lambert В.: «Inventory of the Effects of Roger Mortimer at Wigmore Castle and Abbey, Herefordshire» (ArchaeologicalJournal, XV, 1858)

Latin History MS. С. 5 (R), Bodleian Library Latin MSS., Biblio-theque Nationale, Paris

La Tour Landry, Geoffrey: The Book of the Knight of La Tour Landry (ed. T. Wright, London, 1868; trans. William Caxton, ed. M. Yofford, Early English Text Society, 1971)

Leland, John: Collectanea (6 vols, ed. T. Hearnc, Chctham Society, 1770-1774)

Lescot, Richard: Chronique de Richard Lescot, religieux de Saint-Denis (1328-1344), suivie de la continuation de cette chronique (1744-1364) (ed. Jean Lcmoine, Paris, 1896)

Letters of Edward, Prince of Wales, 1304-5 (ed. Hilda Johnstone, Roxburghe Club, Cambridge, 1931)

Letters ofthe Kings of England (ed. J. O. Halliwell, 1846)

Letters and Papers from Noiihern Registers (ed. J. Raine, Rolls Series, HMSO, London, 1873)

Letters and Papers illustrative of the Wars of the English in France (2 vols,cd.J. Stevenson, 1861-1864)

Letters of the Queens of England, 1100-1547 (ed. Anne Crawford, Stroud, 1994)

Letters of Royal and Illustrious Ladies of Great Britain (3 vols, ed. Mary Anne Everett Wood, 1846)

«Lcttre de Manuel de Fiesque concernant les dernieres annees du roi d'Anglctcrre Edouard II» (ed. Alexandre Germain, Memoires de la Societe Archeologique de Montpellier, VII, 1881)

Lettres de Jean XXII (1316-1334) (ed. A Fayen, Paris, 1808-1812)

Lettres des Rois, Reines et Autres Personnages des Cours de France et d'Angletene (2 vols, ed. J. J. Champollion-Figeac, 1839-1847)

Lettres Secretes et Curiales du Papejean XXII (1316-1334) relatives a la France (cd. Auguste Coulon and S. Clemencet, Paris, 1901-1902, reprinted 1965)

Liberate Rolls (C.62), Public Record Office

The Lichfield Chronicle (Bodleian Library MS. 956) The Life of Edward II by the so-called Monk of Malmesbwy (sec Vita Edwardi Secundi)

Lincoln, Dean and Chapter Muniments, D. H/56/1

Li Livres de Justice et de Plet (cd. F. A. B. Chabaille, Paris, 1850)

Lists and Indexes, Public Record Office

Literae Cantuarienses (3 vols, cd. J. B. Sheppard, Rolls Series, HMSO, London,1887-1889)

Le Livere de Reis de Brittaniae (ed. J. Glover, Rolls Series, HMSO, London,1865)

Memorials of St Edmund's Abbey (3 vols, ed. T. Arnold, Rolls Series, HMSO, London, 1890-1896)

Le Menagierde Pans (ed. Jerome Pichon, Paris, 1846)

Monumenta Franciscana (ed. J. S. Brewer, Rolls Series, HMSO, London, 1858) Moore, Thomas dc la: Vita et mors Edward II conscripta a Thoma de la Moore (in Chronicles Illustrative of the Reigns of Edward I and Edward II, 2 vols, ed. Wilham Stubbs, Rolls Series, HMSO, London, 1882-1883) (see Baker, Geoffrey le)

Munimenta Gildhallae Londoniensis (cd. H. T. Riley, Rolls Series, HMSO, London, 1859-1862)

Murimuth, Adam: Adae Mwimuth, Continuatio Chronicarum (ed. E. Maundc Thompson, Rolls Scries, HMSO, London, 1889)

«Normanniac nova chronica ab anno Christi CCCCLXXIII ad annum MCCCLXXVIIIc tribusc hronicismss. Sancti Laudi, Sanctac Catherinae et Majoris Ecclesiae Rotomagensium collecta» (cd. A. Cherciel, Memoires de la Societe des Antiquaires de Nomiandie, XVIII, Series 2, 8, 1851)

Original Letters illustrative of English History (ed. H. Ellis, 1827) The Parliamentaiy Wiits and Writs of Military Summons (4 vols, ed. Francis Palgrave, Records Commission, London, 1827-1834)

Philippe of Navarre: Les Quatre Ages de ГHomme (ed. M. Freville, 1846)

Piers of Langtoft: The Chronicle ofPiene de Langtoft, in French Verse, from the earliest period to the death of King Edward 1(2 vols, cd. Thomas

Wright, Rolls Series, HMSO, London, 1866-1868)

The Pipewell Chronicle (in M. V. Clarke: «Committees of Estates and the Deposition of Edward II», in Historical Essays in Honour of James

Tait, cd.J. G. Edwards, V. Galbraith and E. F.Jacob, Manchester, 1933)

Political Poems and Songs relating to English History, from the Reign of John to that of Edward II (2 vols, cd. Thomas Wright, Rolls Scries, HMSO, London, 1859-1861) Rawlinson MS. A. 273, Bodleian Library

Receuil des Historiens de France: Documents Financiers (Comptes Royaux, 1285-1314) (ed. R. Fawtier, Paris, 1956)

Receuil des Histonans des Gaules et de la France (ed. M. de Wailly, Paris, 1855-1876)

Receuil des Lettres Anglo- Francaises (1265-1399) (cd. J. F. Tanquerey, Paris, 1916)

Recits d'un Bourgeois de Valenciennes (ed. Kervyn de Lettenhove, Louvain, 1877)

Records of the Tnal ofWalter Langton, 1307-1312 (ed. A. Beardwood, Camden Society, 4th Series, VI, London, 1969)

Regesta Hanonensia (ed. PC. Muller, Gravenhage, 1882)

Register of Robert Mortival, Bishop of Salisbwy, 1315-1330 (ed. S. Reynolds, Canterbury and York Society, 1965)

Register of Thomas Cobham, Bishop of Worcester, 1317-1327 (ed. E. H. Pearce, Worcester Historical Society, XL, Worcester, 1930)

Register of Walter Reynolds, MS. in Lambeth Palace Library

Register of Walter Stapledon, Bishop of Exeter, 1307-1326 (ed. EC. Hingcston, London and Exeter, 1892)

Registre du Tresordes Chartres (ed. R. Fawtier, Paris, 1958)

Registmm Ade de Orleton, Episcopi Herefordensis (ed. A. T. Bannister, Canterbury and York Society, 1908)

«Rekcningen Van de Herberge Van Joanna Van Valois, 1319-1326» (ed. H. Smit, Histoiisch Genootschap, 3rd Series, XLVI, 1924)

Rishanger, William: Willelmi Rishanger quondam monachi S. Albani et quorundam anonymomm Chronica et Annalesregnantibus Henrico Tertio et Edwardo Primo, 1259-1307 (ed. H. T. Riley, Rolls Series, HMSO, London,1865)

Robert of Avcsbury: RobeHus de Avesbury: De Gestis Mirabilibus Regis Edwardi Teitii (ed. E. M. Thompson, Rolls Series, HMSO, London, 1889)

Robert of Reading: Flores Historiamm (3 vols, ed. H. R. Luard, Rolls Series, HMSO, London, 1890)

The Roll of Anns of Cacrlaverock (ed. T. Wright, Rolls Series, HMSO, London, 1864)

Rotuli Parliamentum: ut et petitiones, etplacita in Parliamento, 1272-1503] together with an Index to the Rolls of Parliament, comprising the Petitions, Pleas and Proceedings of Parliament (8 vols, ed. J. Strachey, John Pridden and Edward Upham, Records Commission, 1767-1832)

Rotuli Parliamentomm Anglie hactenus inediti (ed. H. G. Richardson and G. O. Sayles, Camden Society, 3rd Series, LI, 1935)

Rotuli Scotiae in Tuni Londinsensi et in Domo Capitulari Westmonaste-riensi Asservati. Vol. I (ed. D. Macphcrson, J. Calcy, W. Illingworth and Т. Н. Home, London, 1814) Royal MSS., British Library

Select Cases in the Court of King's Bench (7 vols, ed. G. O. Sayles, Selden Society, London, 1936-1971)

Select Documents of English Constitutional History, 1307-1485 (ed. S. B. Chrimes and A. L. Brown, 1961)

Sloanc MSS., British Library

Society of Antiquaries MSS. 120,121, 122

Special Collections: Ancient Correspondence (SC. 1), Public Record Office

Special Collections: Ancient Petitions (SC. 8), Public Record Office

Special Collections: Ministers' Accounts (SC. 6), Public Record Office

Statutes of the Realm (11 vols, Records Commission, London, 1810— 1828)

The Stonor Letters (cd. С L. Kingsford, Camden Society, 3rd Series, XXIX, London, 1919)

Stowe MSS., British Library

Stow, John: The Chronicles of England (London, 1580; republished as The Annales of England, London, 1592; ed. E. Howe, London, 1631)

Stow, John: The Survey of London (London, 1598)

Syllabus of the Documents relating to England and other Kingdoms contained in the collection known as «Rymefs Foedera» (3 vols, ed. T. Hardy, HMSO, London, 1869-1885)

Table Chronologique des Chartres et Diplomes (ed. A. Wautier, Brussels, 1896)

Tanner MSS. (including Wardrobe Book, 1311-1312), Bodleian Library

TheTaymouth Hours (1325-1335); Yates Thompson MS. 13, British Library

Treaty Rolls preserved in the Public Record Office (ed. Pierre Chaplais, HMSO, London, 1955)

Trevet, Nicholas: Nicolai Triveti Annalium Continuato: Annals of Six Kings of England (ed. A. E. Hall, Oxford, 1722; ed. Thomas Hog, English Historical Society, London, 1845)

Trokelowe, John, and Blancford, Henry: Johannis de Trokelowe et Henrici de Blaneford Chronica et Annales (ed. H. T. Riley, Rolls Series, HMSO, London, 1866)

Vita Edwardi Secundi Monachi Cuiusdam Malmsbenensis: The Life of Edwardllby the so-called Monk of Malmesbury (perhaps written by John Walwayn; trans, and ed. N. Denholm-Young, Nelson's Mediaeval Texts, ed. V. H. Galbraith and R. A. B. Mynors, Oxford, 1957)

Vita et Mois Edwardi Secundi (ed. W. Stubbs in Chronicles of the Reigns of Edward I and Edward II, 2 vols, Rolls Series, HMSO, London, 1882— 1883)

Vitae Paparum Avenionensium (ed. E. Baluze, Paris, 1921)

Walsingham, Thomas: Chronicon Angliae, ab anno Domini 1322-1328 usque ad annum 1388. Auctore Monacho Quodam Sancti Albani (ed. E. M. Thompson, Rolls Series, HMSO, London, 1874)

Walsingham, Thomas: GestaAbbatum S. Albani (3 vols, ed. H. T. Riley, Rolls Series, HMSO, London, 1867-1869)

Walsingham, Thomas: Historia Anglicana, 1272-1422 (2 vols, ed. H. T. Riley, Rolls Series, HMSO, London, 1863-4)

Walsingham, Thomas: Ypodigma Neustiiae (ed. H. T. Riley, Rolls Scries, HMSO, London, 1876)

Walter of Guisborough, or Walter of Hemingburgh: Chronicon Domini Walteri de Hemingburgh (2 vols, ed. H. C. Hamilton, English Historical Society, 1848-1849; ed. Harry Rothwell, Camden Society, 3rd Series, LXXXIX, London, 1957)

«The War of Saint Sardos, 1322-1325» (ed. Pierre Chaplais, Camden Society, 3rd Series, LXXXVII, 1954)

Westminster Abbey Muniments

Wigmore Abbey Annals (Latin MS. 215, John Rylands Library, University of Manchester); in Sir William Dugdale, Monasticon Anglicauum, 3 vols, ed. J. Caley, H. Ellis and B. Bandinel, 1830; published as «The Anglo-Norman Chronicle of Wigmore Abbey» (ed. J. С Dickinson and P. T. Ricketts, Transactions of the Woolhope Naturalists Field Club, XXXIX, 1969)

Yates Thompson MSS., British Library

Year Books of Edward II: 6 Edward II (ed. W. С Bollard, Selden Society, Vol. 14, II, London, 1927)

Вторичные источники

Abbott, Geoffrey: Tortures of the Tower of London (Newton Abbot, 1986)

Age of Chivalry: Art and Society in Late Mediaeval England (ed. Nigel Saul, London, 1992)

The Age of Chivalry (exhibition catalogue, ed. J. Alexander and P. Binski, Royal Academy, London, 1987)

The Age of Edward III (ed. J. S. Bothwell, York, 2001)

Alexander, J. J. G.: 'Painting and Manuscript Illuminations for Royal Patrons in the Later Middle Ages' (in English Court Culture in the Later Middle Ages, ed. V.J. Scattergood and J. W. Sherborne, London, 1983)

Altschul, M.: A Baronial Family in Mediaeval England: The Clares, 1217-1314 (London and Baltimore, 1965)

Ashley, Mike: British Monarchs (London, 1998)

Backhouse, Janet: The Illuminated Page: Ten Centuries of Manuscript Painting (The British Library, London, 1997)

Baldwin, J. F.: «The Household Administrations of Henry Lacy and Thomas of Lancaster» (English Historical Review, LXIII, 1927)

Banstead History Research Group: Banstead:A History. How a Village Grew and Changed (Southampton, 1993)

Barber, M.: «The World Picture of Philip the Fair» (Journal of Mediaeval History, VIII, 1982)

Barber, Richard: Edward, Prince of Wales and Aquitaine: A Biography of the Black Prince (London, 1978)

Barker, J. R. V.: The Tournament in England, 1100-1400 (Woodbridgc, 1986)

Barnes, Joshua: The History of that Most Victorious Monarch, Edward ///(Cambridge, 1688)

Barrow, G. W. S.: Robert Bmce and the Community of the Realm of Scotland (London, 1965; revised edition, Edinburgh, 1988)

Barton, John, and Law, Joy: The Hollow Crown (London, 1971)

Bayley, J.: History and Antiquities of the Tower of London (London, 1830)

Bayliss, D. G.: «The Lordship of Wigmorc in the Fourteenth Century» (Transactions of the Woolhope Naturalists Field Club, XXXVI, I, 1959)

Bcaumont-Maillet, L.: Le Grand Convent de Cordeliers de Paris (Paris, 1975)

Bell, S. Groag: «Mediaeval Women Book Owners: Arbiters of Lay Piety and Ambassadors of Culture» (Signs: The Journal of Women in Culture and Society, VII, IV, 1982)

Benedetti, Anna: Edoardo II d'lnghilterra all Abbazia di S. Alberto di Butrio (Palermo, 1924)

Bertiere, Simone: Les Reines de France (Paris, 1994)

Bevan, Bryan: Edward III: Monarch of Chivalry (London, 1992)

Beverley Smith, J. «Edward II and the Allegiance of Wales» (Welsh History Review, VIII, December 1976)

Bingham, Caroline: The Life and Times of EdwardII (London, 1973)

Binski, Paul: Mediaeval Death: Ritual and Representation (London, 1996)

Binski, Paul: The Painted Chamber at Westminster (London, 1986)

Blackley, F. D.: «Adam, the Bastard Son of Edward II» (Bulletin of the Institute of Historical Research, XXXVII, 1964)

Blackley, F. D.: «Isabella and the Bishop of Exeter» (in Essays in Mediaeval History presented to Beitie Wilkinson, cd. T. Sandquist and E. M. Powickc, Toronto, 1969)

Blackley, F. D: «Isabella of France, Queen of England (1308-1358) and the Late Mediaeval Cult of the Dead» (Canadian Journal of History, XV, I, 1980)

Blackley, F. D: «The Tomb of Isabella of France, Wife of Edward II of England» (International Society for the Study of Church Monuments Bulletin.VIIl, 1983)

Bond, Arthur: The Walsingham Sto?y through 900 Years (Walsingham, 1988)

Bond, E. A.: «Notices on the Last Days of Isabella, Queen of Edward II, Drawn from the Account of the Expenses of her Household» (Archaeologia, XXXV, 1853-1854)

Bordonove, G.: Philippe le Bel (Paris, 1994)

Borenius, T: «The Cycle of Images in the Palaces and Castles of Henry HI» (Journal of the Warburg and Courtauld Institutes, VI, 1943)

Boswell, J.: Christianity, Social Tolerance and Homosexuality (Chicago, 1980)

Bouyer, Christian: Les Reines de France: Dictionnaire Chronologique (Saint-Amand-Montrand, Cher, 1992, revised edition 2000)

Brewer, Clifford: The Death of Kings: A Medical History of the Kings and Queens of England (London, 2000)

Brewer, H. W.: «The Greyfriars at Newgate» (The Builder, 21 April 1894)

Brindle, Steven, and Kerr, Brian: Windsor Revealed: New Light on the Histoiy of the Castle (English Heritage, London, 1997)

Broglie, Emmanuel de; Centorame, Bruno; Ducamp, Emmanuel; Guegan, Stephanc; Picon, Guillaume; and Thomasin, Luc: VABCdaire des Rois de France (Paris, 2000)

Brook, R.: The Sto?y of Eltham Palace (London, i960)

Brooke-Little, J. R.: BouteWs Heraldiy (London, 1973)

Brown, Elizabeth A. R.: Customary Aid and Royal Finance in Capctian France: The Marriage Aid of Philip the Fair (MA Thesis, University of Cambridge, 1989)

Brown, Elizabeth A. R.: «Death and the Human Body in the Later Middle Ages: The Legislation of Boniface VIII on the Division of the Corpse» (Viator, XII, 1981)

Brown, Elizabeth A. R.: «Diplomacy, Adultery and Domestic Politics at the Court of Philip the Fair: Queen Isabelle's Mission to France in 1314 » (in Documenting the Past: Essays in Mediaeval History Presented to

George Peddy Cuttino, ed. J. S. Hamilton and Patricia J. Bradley, Woodbridge, 1989)

Brown, Elizabeth A. R.: «The Marriage of Edward II of England and Isabelle of France: A Postscript» (Speculum, LXIV, 1989)

Brown, Elizabeth A. R.: «The Political Repercussions of Family Ties in the Early Fourteenth Century: The Marriage of Edward II of England and Isabella of France» (Speculum, LXIII, 1988)

Brown, Elizabeth A. R.: «The Prince is Father of the King: The Character and Childhood of Philip the Fair of France» (MediaevalStudies XLIX, 1987)

Brownrigg, L.: «The Taymouth Hours and the Romance of Beves of Hampton» (English Manusaipt Studies, I, 1989)

Brundage J. A.: Law, Sex and Christian Society in Mediaeval Europe (Chicago, 1987)

Bryant, Arthur: The Age of Chivalry (London, 1963)

Buck, Mark C: Politics, Finance and the Church in the Age of Edward II: Walter Stapledon, Treasurer of England (Cambridge, 1983)

Burke's Guide to the British Monarchy (ed. H. Montgomery-Massingberd, Burke's Peerage, 1977)

Butler, L. H.: «Archbishop Melton, his Neighbours and his Kinsmen, 1317-1340» (Journal of Ecclesiastical History, II, 1951)

Butler, R. M.: The Bars and Walls of York (York, 1974)

Caley, J., Ellis, H., and Bandincl, В.: Monasticon Anglicanum:A History of the Abbeys and other Monasteries, Hospitals, Friaiies and Cathedral and Collegiate Churches, with their Dependencies in England and Wales (6 vols, London,1817)

Cam, H. M.: «The General Eyres of 1329-1330»(English Historical Review, XXXIX, 1924)

Cannon, John, and Griffiths, Ralph: The Oxford Illustrated History of the British Monarchy (Oxford, 1988)

Cannon, John, and Hargreavcs, Anne: The Kings and Queens of Britain (Oxford, 2001)

Carey, Henry, Viscount Falkland(?): The Histojy of the Life, Reign and Death of Edward II, King of England and Lord of Ireland, with the Rise and Fall of His Great Favourites, Gaveston and the Spencers (written by «E. F.», 1627; London, 1680)

Castries, Due de: The Lives of the Kings and Queens of France (London, 1979)

Cave, C.J. P: Mediaeval Carvings in Exeter CathedralX London, 1953)

Cawthorne, Nigel: Sex Lives of the Kings and Queens of England (London, 1994)

Chambers Biographical Dictionary (ed. Magnus Magnusson, Edinburgh, 1990)

Chapelot,Jean: Chateau de Vincennes (NRS, 1994)

Chaplais, Pierre: «Le Duche-Pairie de Guyenne» (Annales du Midi, LXIX, 1957)

Chaplais, Pierre: Piers Gaveston: Edward 1Fs Adopted Brother(Oxford, 1994)

Christie, A. G. I.: English Mediaeval Embroidery (Oxford, 1938)

Chronicles oj the Age of Chivalry (cd. Elizabeth Hallam, London, 1987)

Clapham, A. W, and Godfrey, W. H.: Some Famous Buildings and their Story (London, 1913)

Clarke, Maude V.: «Committees of Estates and the Deposition of Edward II» (in Histoncal Essays in Honour of James Tail, ed. J. G. Edwards, V. H. Galbraith and E. F.Jacob, Manchester, 1933)

Clarke, R.: Some Secular Activities of the English Dominicans (MA Thesis, University of London, 1930)

Clayton, H.: Royal Faces: 900 Years of British Monarchy (1977)

Coad, Jonathan: Dover Castle (English Heritage, London, 1997)

Cole, Hubert: The Black Prince (London, 1976)

The Complete Peerage of England, Scotland, Ireland, Great Britain and the United Kingdom, extant, extinct or dormant, or a History of the House of Lords and all its Members from Earliest Times (13 vols, ed. G. E. Cokayne, V. Gibbs, H. A. Doubleday, G. H. White, D. Warrand, and Lord Howard de Walden, London, 1910-1959)

Cook, Petronelle: Queen Consorts of England: The Power behind the Throne (New York, 1993)

Cooper, W. D: The History of Winchelsea (London, 1850)

Cordier, H.: «Annales de l'Hotel de Nesle» (Memoires de Vlnstitut National de France, XLI, 1920)

Costain, Thomas В.: The Pageant of England, 1272-1377: The Three Edwards (New York, 1958; London, 1973)

Coulton, George C: Chaucer and his England (London, 1908)

Crump, Charles George: «The Arrest of Roger Mortimer and Queen Isabel» (English Historical Review, XXVI, 1911)

Cunnington, P., and Lucas, C: Costume for Births, Marriages and Deaths (London, 1972)

Cussans, Thomas: The Times' Kings and Queens of the British Isles (London, 2002)

Cuttino, George Peddy, and Lyman, Thomas W.: «Where is Edward II?» (Speculum, LIII, No. 3, July 1978)

Dalzell, W. R.: The Shell Guide to the History of London (London, 1981)

Daniell, C: Death and Burial in Mediaeval England, 1066-1550 (London, 1997)

Dart J.: The History and Antiquities ojthe Abbey Church of St Peter's, Westminster (2 vols, London, 1723)

Davies, James: Wigmore Castle and the Mortimers (The Woolhope Club, 1881-1882)

Davies, J. Conway: The Baronial Opposition to Edward II (Cambridge, 1918)

Davies, J. Conway: «The Despenscr War in Glamorgan» (Transactions of the Royal Historical Society, 3rd Scries, IX, 1915) Davies, R. R.: Lordship and Society in the Marches of Wales, 1282-1400 (Oxford, 1978)

De LaNoy, Michael: Windsor Castle, Past and Present (London, 1990)

Dcldcrfield, Eric R.: Kings and Queens of England and Great Britain (Newton Abbot, 1966)

Denton, J. H.: Robert Winchelsey and the Crown, 1294-1313 (Cambridge, 1980)

Deprez, E.: Les Pieliminaires de la Guene de CentAns (Paris, 1902)

Dictionaiy of National Biography (63 vols, cd. L. Stephen and S. Lee, Oxford, 1885-1900)

Dimitresco, M. Marin: Pierre de Gaveston, comte de Сотойailles: son biographie et son role pendant la commencement du regne dEdouard II, 1307-1314 (Paris, 1898)

Dodge, Walter Phelps: Piers Gaveston: A Chapter in Early Constitutional History (London, 1899)

Doherty, Paul C: «The Date of the Birth of Isabella, Queen of England» (Bulletin of the Institute of Historical Research, XLVIII, November 1975)

Doherty, Paul C: Isabella, Queen of England, 1296-1330 (unpublished D. Phil. Thesis, Exeter College, Oxford, 1977)

Doherty, Paul C: Isabella and the Strange Death of Edward II (London, 2003)

Douch, R.: The Career, Lands and Family of William Montagu, Earl of Salisbury, 1301-1344 (unpublished MA thesis, University of London, 1950)

Duffy, Mark: Royal Tombs of Mediaeval England (Stroud, 2003)

Dugdale, William: The Baronage of England (2 vols, London, 1675-1676)

Dugdale, William: Monasticon Anglicanum (6 vols, ed. J. Calcy and others, London, 1846)

Dupuy, M.: Le Prince Noir (Paris, 1971)

Eamcs, E. S.: «A Tile Pavement from the Queen's Chamber, Clarendon Palace, dated 1250-1252» (British Archaeological Society Journal, 3rd Series, XX, 1957)

Earle, Peter: «Edward II» (in The Lives of the Kings and Queens of England, ed. Antonia Fraser, London, 1975, revised edition 1998)

Edwards, J. G.: «The Negotiations of the Treaty of Leake, 1318» (in Essays presented to R. Lane Poole, London, 1927)

Edwards, J. G.: «Sir Gruffydd Lloyd» (English Historical Review, XXX, 1915)

Edwards, Kathleen: «The Personal and Political Activities of the English Episcopate during the Reign of Edward II» (Bulletin of the Institute of Historical Research, XVI, 1938)

Edwards, Kathleen: «The Political Importance of the English Bishops during the Reign of Edward II» (English Historical Review, LIX, 1944)

Edwards, Kathleen: «The Social Origins and Provenance of the English Bishops during the Reign of Edward II» (Transactions of the Royal Historical Society, 5th Series, IX, 1959)

Edward the Second (ed. C. R. Forker, Manchester, 1994)

Egbert, D. D.: «A Sister to the Tickhill Psalter: The Psalter of Queen Isabella of England» (Bulletin of the New York Public Library, XXXIX, 1935)

Emerson, Barbara: The Black Prince (London, 1976)

England in the Fourteenth Century (ed. W. Mark Ormrod, London, 1985)

England in the Later Middle Ages: Portraits and Documents (ed. D. Baker, London, 1968)

English Court Culture in the Later Middle Ages (ed. V. J. Scattergood and J. W. Sherborne, London, 1983)

Erlande-Brandenburg, Alain: Saint-Denis'Basilica (Rcnnes, 1984)

Evans, B. Penry: The Family of Mortimer (unpublished Ph. D. Thesis, University of Wales, 1937)

Evans, J.: English Art, 1307-1461 (Oxford, 1949)

Evans, Michael: The Death of Kings: Royal Deaths in Mediaeval England (London and New York, 2003)

Eyton, R. W: Antiquities of Shropshire (12 vols, 1854-1860)

Fairbank, F. R.: «The Last Earl of Warennc and Surrey» (Yorkshire Archaeological Journal, XIX, 1907)

Favier, Jean: Philippe le Bel (Paris, 1978)

Fawtier, Robert: Les Capetiens de France: lew role danssa construction (Paris, 1942). Published in Britain as The Capetian Kings of France:

Monarchy and Nation, 987-1328 (trans. Lionel Butler and R. J. Adam, London and Glasgow, I960)

Fletcher, Benton: Royal Homes near London (London, 1930)

Fowler, Kenneth: The Age of Plantagenel and Valois (London, 1967)

Fowler, Kenneth: «Edward II (in The History of the English Speaking Peoples, Vol. II, 1970)

Fowler, Kenneth: The King's Lieutenant: Нетуof Grosmont, First Duke of Lancaster, 1710-1361 (London, 1969)

Frame, Robin: «The Bruces in Ireland, 1315-1318» (hish Histoiical Studies, XIX, LXXIII, 1974)

Frydc, E. В.: «The Deposits of Hugh Despenser the Younger with Italian Bankers» (Economic History Review, 2nd Series, III, 1951)

Fryde, Natalie: «John Stratford, Bishop of Winchester, and the Crown, 1323-1330» (Bulletin of the Institute of Historical Research, XLIV, 1971)

Fryde, Natalie: The Tyranny and Fall of Edward II, 1321-1326 (Cambridge, 1979)

Galbraith, V. H.: «The Literacy of the Mediaeval English Kings» (Proceedings of the British Academy, XXI, 1935)

Gardner, John: The Life and Times of Chaucer (London, 1977)

Gardner, Rcna: The Story of Tewkesbwy Abbey (Blandford, 1971)

Gee, Loveday Lewes: Women, Ait and Patronage from Henry III to Edward III (Woodbridgc, 2002)

Gilbert, J. Т.: History of the Viceroys of Ireland (Dublin, 1865)

Given-Wilson, C, and Curteis, A.: The Royal Bastards of Mediaeval England (London, 1984)

Gordon, Dillon: Making and Meaning: The Wilton Diptych (London, 1993)

Gransden, Antonia: Histoiical Writing in England, Vol. II: 1307 to the Early Sixteenth Century (London, 1982)

GrassiJ. L.: «William Airmyn and the Bishopric of Norwich» (English Historical Review, LXX, 1955)

Green, David: The Black Prince (Stroud, 2001)

Green, Mary Anne Everett: The Lives of the Princesses of England (6 vols. London, 1849-1855)

Green, V. H. H.: The Later Plantagenets: A Suwey of English History between 1307 and 1485 (London, 1955; revised edition, 1966)

Griffe, Maurice: Les Souverains de France: Tableau genealogique et dynastique (Le Cannet, 1997)

Griffin, Mary E.: «Cadwalader, Arthur and Brutus in the Wigmorc Manuscript» (Speculum, XVI, 1941)

Griffin, Mary E.: «A Wigmorc Manuscript at the University of Chicago» (National Libraiy of Wales Journal VII, 1952)

Griffiths, John: EdwardIIin Glamorgan (London, 1904)

Griffiths, Ralph: Conquerors and Conquered in Mediaeval Wales (Stroud, 1994)

Griffiths, Ralph: Tire Principality of Wales in the Later Middle Ages: The Structure and Personnel of Government. I: South Wales, 1277-1536 (Cardiff, 1972)

Guinle, Jean-Philippe: LeLivredes Roisde France (Mohndruck, 1997)

Haines, R. M.: «Adam Orlcton and the Diocese of Winchester» (Journal of Ecclesiastical History, XXIII, 1972)

Haines, R. M.: Archbishop John Stratford (Toronto, 1986)

Haines, R. M.: The Church and Politics in Fourteenth Century England: The Career of Adam Orleton, с1275-1345 (Cambridge, 1978)

Haines, R. M.: «Edwardus Rcdivivus: The Afterlife of Edward of Caernarvon» (Transactions of the Bristol and Gloucester Archaeological Society, CXIV, 1996)

Hallam, Elizabeth M.: Capetian France, 987-1328 (London and New York, 1980)

Hallam, Elizabeth M.: «The Eleanor Crosses and Royal Burial Customs» (in Eleanor of Castile: Essays to Commemorate the 700th Anniversary of her Death, ed. David Parsons, Stamford, 1991)

Hallam, Elizabeth M.: The Itinerary of Edward II and his Household, 1307-1328 (List and Index Society, CCXI, London, 1984)

Hallam, Elizabeth M.: «Royal Burial and the Cult of Kingship in France and England, 1060-1330» (Journal of Mediaeval History, IV/VIII, 1982)

Hamilton, Jeffrey S.: Piers Gaveston, Earl of Cornwall, 1307-1312: Politics and Patronage in the Reign of Edward Я (London, 1988)

Hammond, Peter: Her Majesty's Royal Palace and Fo?t? ess of the Tower of London (Historic Royal Palaces, London, 1987)

Handbook of British Chronology (ed. F. Maurice Powicke and E. B. Fryde, Royal Historical Society, London, 1961)

Harding, D. A.: The Regime of Isabella and Mortimer, 1326-1330 (unpublished M. Phil. Thesis, University of Durham, 1985)

Hardy, B.C.: Philippa of Hainault and her Times (London, 1910)

Harper, Charles G.: Abbeys of Old Romance (London, 1930)

Harris, Alma: In Days of Yore: Queen Isabella and Sir Roger Mortimer: A Royal Romance (Nottingham, 1995)

Harrod, H.: Report of the Deeds and Records of the Borough of King's Lynn (King's Lynn, 1874)

Hartshorne, С. Н.: «The Itinerary of Edward II» (Collectanea Archaeologica, I, 1861)

Harvey, J.: English Mediaeval Architects (Stroud, 1984)

Harvey, John: The Black Prince and his Age (London, 1976)

Harvey, John: Tlie Plantagenets (London, 1948)

Haskins, G. L.: «The Doncaster Petition of 1321» (English Historical Review, LIII, 1938)

Hassall, W. O.: Who's Who in History, Vol. I: British Isles, 55 B.C. to 1485 (Oxford, 1960)

Hcarsey, J. E.: Bridge, Church and Palace in Old London (London, 1961)

Hedlcy, 01 wen: Royal Palaces (London, 1972)

Hedley, Olwen: Windsor Castle (London, 1967)

Herbert, P.: «Excavations at Christ Church, Greyfriars, 1976» (London Archaeologist, III, no. XII, 1979)

Hibbert, Christopher: The Couttat Windsor (London, 1964)

Hibbert, Christopher: The Tower of London (London, 1971)

Hicks, Michael: Who's Who in Late Mediaeval England (London, 1991)

Hill, B.J. W.: The Histoty andTreasures ofWindsor Castle (London, 1967)

Hill, J. W. R: Mediaeval Lincoln (Cambridge, 1948)

Hippisley-Cox, Anthony D.: Haunted Britain (London, 1973)

The History of the City and County of Norwich (cd. R. Browne, 1768)

The History of the King's Works, Vols Mil: The Middle Ages (ed. H. M. Colvin and A.J. Taylor, HMSO, London, 1963)

The Histoty Today Companion to British Histoty (cd. Juliet Gardiner and Neil Wenborn, London, 1995)

Holmes, G. A.: The Estates of the Higher Nobility in Fourteenth Centwy England (Cambridge, 1957)

Holmes, G. A.: «The Judgement on the Younger Despcnser, 1326» (English Historical Review, LXX, 1955)

Holmes, G. A.: «A Protest against the Despcnsers, 1326» (Speculum, XXX, 1955)

Holmes, G. A.: «The Rebellion of the Earl of Lancaster, 1328-1329» (Bulletin of the Institute of Historical Research, XXVIII, 1955)

Hope, W. H. St John: «On the Funeral Effigies of the Kings and Queens of England» (Archaeologia, LX, 1907)

Hopkinson, Charles, and Speight, Martin: The Moitimers: Lords of the March (Logaston, 2002)

Howard, P.: The Royal Palaces (London, 1970)

Hoyt, R. S.: «The Coronation Oath of 1308» (English Historical Review, LXXI, 1956)

Huguer, P. le: Histoire de Philippe le Long (Paris, 1975)

Hunter, Joseph: «Journal of the Mission of Queen Isabella to the Court of France; and of her Residence in that Country» (Archaeologia, XXXVI, 1855)

Hunter, Joseph: «On the Measures taken for the Apprehension of Sir Thomas de Gurney, one of the Murderers of Edward II» (Archaeologia, XXVII, 1838)

Hutchison, Harold E: «Edward II and his Minions» (History Today, XXI, VIII, 1971)

Hutchison, Harold E: Edward IIthe Pliant King (London, 1971)

Impey, Edward, and Parnell, Geoffrey. The Tower of London: The Official Illustrated History (Historic Royal Palaces, London, 2000)

Jamison, Catherine: History of the Royal Hospital of St Katharine by the Tower of London (Oxford, 1952)

Jenkinson, H.: «Mary de Sancto Paulo, Foundress of Pembroke College, Cambridge» (Archaeologia, LXVI, 1914-1915)

Jenner, Heather: Royal Wives (London, 1967)

Joannis, J. D. de: Les Seizes Quartiers Genealogiques des Capetiens (Lyons, 1958)

Joelson, Annette: Heirs to the Throne (London, 1966)

Johnson, Paul: The Life and Times of Edward III(London, 1973)

Johnson, Т.: «Excavations at Christchurch, Newgate St» (Transactions of the London and Middlesex Archaeological Society, XXV, 1974)

Johnstone, Hilda: «The County of Ponthieu, 1279-1307» (English Historical Review, XXIX, 1914)

Johnstone, Hilda: «The Eccentricities of Edward II» (English Historical Review, XLVII, 1933)

Johnstone, Hilda: Edward of Caernarvon, 1284-1307 (Manchester, 1946)

Johnstone, Hilda: «Isabella, the She-Wolf of France» (History, New Scries, XXI, 1936-1937)

Johnstone, Hilda: «The Queen's Exchequer under the Three Edwards» (in Historical Essays in Honour of James Tait, cd.J. G. Edwards, V. H. Galbraith and E. F.Jacob, 1933)

Johnstone, Hilda: «The Queen's Household» (in The English Government at Work, 1327-1336, 3 vols, ed. J. F. Willard and W. A.

Morris, The Mediaeval Academy of America, Cambridge, Massachusetts, 1940)

Jones, Christopher: The Great Palace: The Story of Parliament (London,1983)

Jones, Richard: Walking Haunted London (London, 1999)

Kay, F. George: Lady of the Sun: The Life and Times of Alice Perrers (London, 1966)

Keen, Maurice H.: Englandin the Later Middle Ages: A Political History (London, 1973)

Keen, Maurice H.: «Treason Trials under the Law of Arms» (Transactions of the RoyalHistorical Society\ 5th Scries, XII, 1962)

Keevill, Graham D.: Mediaeval Palaces: An Archaeology (Stroud, 2000)

Kerling, N.: Commercial Relations of Holland and Zeeland with England (Leydcn, 1954)

Kershaw, I.: «The Great Famine and Agrarian Crisis in England, 1315-1322» (Past and Present, LIX, 1973)

Key Poets (ed. Jenny Green, London, 1995)

King, Edmund: Mediaeval England, 1066-1485 (Oxford, 1988; revised ed. Stroud, 2001)

The Kings and Queens of England(ed. W. Mark Ormrod, Stroud, 2001)

Kingsford, C. L.: The Grey Friars of London (Aberdeen, 1915)

Kirchhoff, Elisabeth: Rois et Reines de France (Paris, 1996)

Labarge, Margaret Wade: Gascony, England's First Colony, 1204-1453 (London, 1980)

Lane, Henry Murray: The Royal Daughters of England (1 vols, London, 1910)

Langlois, Charles Victor: 'Rouleaux d'arrets de la cour au roi au XIIIe siccle' (Bibliotheque de l'Ecole des Chaites, L, 1889)

Langlois, Charles Victor: «Saint Louis — Philippe le Bel: Lesdernicres Capetiens directs» (in Histoire de France illuslree, Vol. III, 2, ed. Ernest Lavisse, Paris, 1911)

Lead man, A.D. H.: «The Battle of Myton» (Yorkshire Archaeological and Topographical Journal VIII, 1883-4)

Leblanc-Ginet, Henri: Les Rois de France (Editions Morena et Actualite de l'Histoire, 1997)

Lee, Christopher: This Sceptred Isle, 55 ВСto 1901 (London, 1997)

Leeds Castle Guidebook (London, 1994)

Lecse, T. Anna: Blood Royal (Maryland, 1996)

Levis-Mirepoix, Due de: Le Siecle de Philippe le Bel (Paris, 1961)

Lewis, S.: «The Apocalypse of Isabel la of France: Paris, Bibliotheque Nationale, Ms. Fr. 13096» (Art Bulletin, LXXII, 1990)

Lindley, P.: Gothic to Renaissance: Essays on Sculpture in England (Stamford, 1995)

Lingard, John: Histoiy of England (London, 1819-1830)

Little, A. G.: Franciscan History and Legend in English Mediaeval Art (Manchester, 1937)

The Lives of the Kings and Queens of England (ed. Antonia Fraser, London, 1975, with relevant text by John Gillingham and Peter Earl; revised editions London, 1998 and London, 2000)

Lizerand, G.: Clement Vet Philippe le Bel (Paris, 1906)

Llywelyn, Alun: The Shell Guide to Wales (London, 1969)

Lofts, Norah: Queens of Btitain (London, 1977)

The London Encyclopaedia (ed. Ben Weinreib and Christopher Hibbert, London, 1983)

Longman, William: The Life and Times of Edward the Third (2 vols, London,1869)

Longmate, Norman: Defending the Island: From Caesar to the Armada (London, 1989)

Lucas, H. S.: «The Great European Famine of 1315,1316 and 1317» (Speculum, V, 1930)

Lucas, H. S.: The Low Countries in the Hundred Years War (Michigan, 1926)

Lyubimenko, L:Jean de Bretagne, Comte de Richmond (Lille, 1908)

MacCann, Nick: Leeds Castle (Derby, 2000)

Mackinnon, James: The Histoiy of Edward III (London, 1900)

Mack worth-Young, Robin: The Histoiy and Treasures of Windsor Castle (Andover, no date)

Maddicott, J. R.: Thomas of Lancaster, 1307-1322: A Study in the Reign of Edward II (Oxford, 1970)

Madox,Thomas: The Histoiy and Antiquities of the Exchequer (2 vols, London, 1711,1749)

Mansel, Philip, and Winks, Robin W: The Lily and the Lion: Royal France, Great Biitain (London, 1980)

Marsden, Simon: The Journal ofa Ghosthunter (London, 1994) Marshall, Rosalind K.: Scottish Queens, 1034-1714 (East Linton, 2003) Martin, A. R.: Franciscan Architecture in England (Manchester, 1937) Mason, J. J.: «Sir Andrew de Harcla, Earl of Carlisle» (Transactions of the Cumberland and Westmorland Antiquarian and Archaeological Society, New Series, XXIX, 1929)

Mason, John: Haunted Heritage (English Heritage, London, 1999) McDonnell, Kevin: Mediaeval London Suburbs (London, 1978) McFarlanc, К. В.: The Nobility of Later Mediaeval England (Oxford, 1973)

McKisack, May: The Fourteenth Century, 1307-1399 (Oxford, 1959) McNair Scott, Robert: Robert the Bruce, King of Scots (New York, 1989)

Mediaeval Monarchs (ed. Elizabeth Hallam, London, 1990) Mediaeval Queenship (ed. John Carmi Parsons, Stroud, 1993) Monache, Sophia: «Isabella of France, Queen of England: A Reconsideration» (Journal of Mediaeval History, X, 1984)

Mertes, Kate: The English Noble Household, 1250-1600 (Oxford, 1988)

Mexandeau, L.: Les Capetiens (Lausanne, 1969)

Michelct, Jules: L'Histoire de France (24 vols, Paris, 1833-1867)

Moir, L.: Historic Ludlow Castle and Those Associated with /£ (Ludlow, 1950)

Morris, David S.: The Honour of Richmond: A History of the Lords,

Earls and Dukes of Richmond (York, 2000)

Morris, R.: «Tewkesbury Abbey: The Despenser Mausoleum» (Bristol and Gloucestershire Archaeological Transactions, XCIII, 1993)

Mortimer, Ian: The Greatest Traitor: The Life of Sir Roger Mortimer, 1st Earl of March, Ruler of England 1327-1330 (London, 2003) Moslcy, Charles: Blood Royal (London, 2002)

Neve, John le: Fasti Ecclesiae Anglicanae, 1300-1541 (Oxford, 1854; reprinted London, 1962-1967)

Newton, Stella Mary: Fashion in the Age of the Black Prince (Woodbridgc, 1980)

Nicholson, Ranald G.: Edward HI and the Scots: His Fonnative Years of a Militaiy Career, 1327-1335 (Oxford, 1965)

Nigra, Costantino: «Uno dogli Edoardi in Italia: Favola о Storia?» (Nuova Antologia; revista di lettere, scienze ed arti, Series 4, XCII, 1901)

Norris, H.: Costume and Fashion, Vol. 11, 1066-1485 (London, 1927)

Norwich, John Julius: Shakespeare's Kings (London, 1999)

Ormrod, W. Mark: «Edward II at Neath Abbey, 1326» (Neath Antiquarian Society Transactions, 1988-9)

Ormrod, W. Mark: «The Lovers who Ruled England» (BBC History Magazine, May, 2003)

Ormrod, W. Mark: The Reign of Edward III: Crown and Political Society in England, 1327-1377 (Stroud, 1990, reprinted 2000)

Раске, Michael Seaman: King Edward HI (London, 1983)

Palmer, Alan: Kings and Queens of England (London, 1976)

Palmer, Alan: Princes of Wales (London, 1979)

Palmer, Alan, and Palmer, Veronica: Royal England: A Historical Gazetteer (London, 1983)

Palmer, C. F. R.: «The King's Confessors» (The Antiquary, XXII, 1890)

Parker, Т. Н.: The Knights Templarin England(University of Arizona, 1963)

Parsons, John Carmi: «„Never was a Body buried in England with such Solemnity and Honour": The Burials and Posthumous Memorials of English Queens to 1500» (in Queens and Queenship in Mediaeval Europe, ed. A.J. Duggan, Woodbridge, 1997)

Peers, C: Berkhamsted Castle (HMSO, 1948)

Phillips, J. R. S.: Aymer de Valence, Earl of Pembroke, 1307-1324: Baronial Politics in the Reign of Edward II (Oxford, 1972)

Phillips, J. R. S.: «The „Middle Party" and the Negotiating of the Treaty of Leake, August 1318: a Reinterpretation» (Bulletin of the Institute of Histoiical Research, XLVI, 1973)

Pine, L. G.: Piinces of Wales (London, 1959)

The Plantagenet Encyclopaedia (cd. Elizabeth Hallam, Godalming, 1996)

Poirel, D.: Philippe le Bel (Paris, 1991)

Poole, Austin Lane: Mediaeval England (2 vols, 1958)

Porter, Arnold: Tewkesbury Abbey (Andover, 1992)

Pratt, Derek: «The Marcher Lordship of Chirk, 1329-1330» (Transactions of the Denbighshire Historical Society, XXXIX, 1990)

Prcstwich, Michael C: «The Charges against the Despensers, 1321» (Bulletin of the Institute of Historical Research, LVIII, 1985)

Prestwich, Michael O.Edward I (London, 1988; revised edition 1997)

Prestwich, Michael O: «Isabella dc Vcscy and the Custody of Bam-burgh Castle» (Bulletin of the Institute ofHistoiical Research, XLIV, 1971)

Prestwich, Michael C: The Three Edwards: War and State in England, 1272-1377 (London, 1980)

Price, J. E.: «On Recent Discoveries in Newgate Street» (Transactions of the London and Middlesex Archaeological Society, V, 1881)

Raban, Sandra: England under Edward I and Edward II, 1259-1327 (Oxford, 2000)

Ramsay, Sir James H.: The Genesis of Lancaster, or the Reigns of Edward II, Edward III and Richard 1307-1399 (2 vols, Oxford, 1913)

Rapin-Thoyras, Paul de: Histoire d'Angleteire (10 vols, The Hague, 1724-1736)

Rawnsley, Hardwicke D.: «Did Edward II escape to Italy?» (The British Review, 12, 1915)

Rhodes, W. E.: «The Inventory of the Jewels and Wardrobe of Queen Isabella (1307-1308)» (English Historical Review, XII, 1897)

Riches, Samantha: St George: Hero, Martyr and Myth (Stroud, 2000)

Roberts, R. A.: «Edward II, the Lords Ordainersand Piers Gaveston's Jewels and Horses, 1312-1313»' (Camden Miscellany, 3rd Scries, XLI, 1929)

Robinson, C: «Was King Edward the Second a Degenerate?» (American Journal of Insanity, LXVI, 1910)

Robinson, John Martin: Royal Palaces: Windsor Castle (London, 1996)

Ronciere, Charles de la: Histoire de la Marine Francaise (Paris, 1899)

Rose, Alexander: Kings in the North: The House of Percy in British History (London, 2002)

Rose, Tessa: The Coronation Ceremony of the Kings and Queens of England, and the Crown Jewels (HMSO, London, 1992)

Round, J. H.: «The Landing of Queen Isabella' (English Historical Review, XIV, 1899)

Rowse, A. L.: The Tower of London in the History of the Nation (London, 1972)

Rowse, A. L.: Windsor Castle in the History of the Nation (London, 1974)

Saaler, Mary: EdwardII: 1307-1327 (London, 1997)

St Aubyn, Giles: Edward II (London, 1979)

Sand ford, Francis: A Genealogical Histoiy of the Kings and Queens of England and Monarchs of Great Britain, 1066-1677 (1677)

Sandier, L. F.: «A Follower of Jean Pucelle in England» (Ait Bulletin, LII, 1970)

Sandier, L. F.: Gothic Manuscripts, 1285-1385 (2 vols, London, 1986)

Saul, Nigel: A Companion to Mediaeval England, 1066-1485 (London, 1983; revised edition Stroud, 2000)

Saul, Nigel: «The Despenscrs and the Downfall of Edward II» (English Historical Review, XCIX, 1984)

Saul, Nigel: RichardII (London, 1997)

Saunders, Hilary St George: Westminster Hall (London, 1951)

Sayles, CO.: «The Formal Judgements on the Traitors of 1322» (Speculum, XVI, 1941)

Scammcl, Jean: «Robert I and the North of England» (English Historical Review, LXXIV, 1958)

Schama, Simon: A History of Britain. Vol. I: At the Edge of the World, 3000B.C. — A.D. 1603 (London, 2000)

Schramm, P. E.: A Histoiy of the English Coronation (trans. L. G. Wickham Legg, 1937)

Seward, Desmond: The Monks of War (London, 1974)

The Shell Guide to England (cd. John Hadfield, London, 1975)

Shenton, Caroline: «Edward III and the Coup of 1330» (in The Age of Edward III ed. J. S. Bothwcll, York, 2001)

Shepherd, E. B. S.: «The Church of the Friars Minor in London» (Archaeological Journal, LIX, 1902)

Sheppard, Francis: London: A Histoiy (Oxford, 1998)

Smalley, В.: English Friars and Antiquity in the Early Fourteenth Centuiy (Oxford, 1960)

Smit, H. Т.: Bronnen Totde Geschiedenis Van den Handel met England, Schotland, en Ierland, 1140-1450 (Gravcnhage, 1928)

Smith, J. В.: «Edward II and the Allegiance of Wales» (Welsh Histoiy Review, VIII, 1976)

Smith, W. E. L.: Episcopal Appointments and Patronage in the Reign of Edward II (Chicago, 1938)

Smith, W. J.: «The Revolt of William Somcrton» (English Historical Review, LXIX, 1954)

Softly, Barbara: The Queens of England (Newton Abbot, 1976)

Somerville, R.: The Histoiy of the Duchy of Lancaster (London, 1953)

Stanley, A. P.: Historical Memoirs of Westminster Abbey (London, 1882)

Steane, John: The Archaeology of the Mediaeval English Monarchy (London, 1993, revised edition 1999)

Stone, Lawrence: Sculpture in Britain: The Middle Ages (Baltimore, 1972)

Stones, E. L. G.: «The Anglo-Scottish Negotiations of 1327» (Scottish Historical Review, XXX, 1951)

Stones, E. L. G.: «The Date of Roger Mortimer's Escape from the Tower of London» (English Historical Review, LXVI, 1951)

Stones, E. L. G.: «The English Mission to Edinburgh» (Scottish Historical Review, XXVIII, 1949)

Stones, E. L. G.: «The Treaty of Northampton, 1328» (Histoiy, New Series, XXXVIII, 1953)

Strickland, Agnes: Lives of the Queens of England (8 vols, London, 1850-1859; reprinted Bath, 1973)

Studer, P.: «An Anglo-Norman Poem by Edward II» (Modern Language Review, XVI, 1921)

Swynnerton, С: «Certain Chattels of Roger Mortimer of Wigmore» (Notes and Queries, nth Series, X)

Tanner, L.: «Westminster Abbey and the Coronation Service» (History, XXI, 1936-1937)

Tanqucrery, F. J.: «The Conspiracy of Thomas Dunhevcd, 1327» (English Historical Review, XXXI, 1916)

Taylor, Anna A.: The Career of Peter Gaveston (unpublished MA Thesis, University of London, 1939)

Taylor, John: English Historical Literature in the Forteenth Century (Oxford, 1987)

Taylor, John: «The French Brut and the Reign of Edward II» (English Histoiical Review, LXXII, 1957)

Taylor, John: «The Judgement on Hugh Despenser the Younger» (Medievalia et Humanistica, XII, 1958)

Thornton-Cook, Elsie: Her Majesty: The Romance of the Queens of England, 1066-1910 (London, 1926; reprinted New York, 1970)

Thornton-Cook, Elsie: Kings in the Making: The Princes of  Wales (London, 1931)

Thynne, Francis, Lancaster Herald: Lives of the Lord Treasurers (MSS., с 1580, in the collection of Sir Thomas Phillipps, Bart, at Middle Hill)

Tomkinson, A.: «Retinues at the Tournament of Dunstable, 1309» (English Historical Review, LXXIV, 1959)

Tout, Thomas Frederick: «The Captivity and Death of Edward of Caernarvon» (in Collected Papei's of Thomas Fredeiick Tout, Manchester, 1920-1934, and Bulletin of the John Rylands Library, VI, 1921)

Tout, Thomas Frederick: Chapters in the Administrative History of Mediaeval England (6 vols, Manchester, 1920-1933)

Tout, Thomas Frederick: «Isabella of France» (Dictionary of National Biography) выходные данные см. выше)

Tout, Thomas Frederick: The Place of the Reign of Edward II in English History (Manchester, 1914, revised by Hilda Johnstone, Manchester, 1936)'

Tout, Thomas Frederick: «The Tactics of the Battles of Boroughbridge and Morlaix' (English Historical Review, XIX, 1904)

Trease, Geoffrey: Nottingham: A Biography (Otlcy, 1984)

Trease. G. E.: The Spicers and Apothecaries of the Royal Household in the reigns of Henry III, Edward I and Edward II» (Nottingham Mediaeval Studies, III, 1959)

Tristram, E. W.: English Mediaeval Wall Painting (3 vols, Oxford, 1944-1950)

Tristram, E. W.: English Wall Painting of the Fourteenth Century (London, 1955)

Trueman, J. H.: «The Personnel of Mediaeval Reform: The English Lords Ordainers of 1310» (Mediaeval Studies, XXI, 1959)

Tuchman, Barbara W.: A Distant Minor: The Calamitous Fourteenth Century (New York, 1978)

Tuck, A. J.: Crown and Nobility, 1272-1461: Political Conflict in Later Mediaeval England (London, 1985)

Turner, Michael: Eltham Palace (English Heritage, London, 1999)

«Two Effigies in Montgomery Church» (Archaeologia Cambrensis, LXXX, 1925

Underwood, Peter: Haunted London (London, 1973)

Usher, G. A.: «The Career of a Political Bishop: Adam de Orleton (c. 1279-1345)» (Transactions of the Royal Historical Society, 5th Series, XXII, 1972)

Vale, Juliet: Edward III and Chivalry (Woodbridgc, 1982)

Valente, C: «The Deposition and Abdication of Edward II» (English Historical Review, CXIII, 1998)

Vansittart, Peter: Happy and Glorious: A Collins Anthology of Royalty (London, 1988)

Victoria County History: Surrey and Hertfordshire (London, 1914; reprinted 1967)

Volkman, Jean-Charles: Bien Connaitre les Genealogies des Rois de France (Lucon,1996)

Walker, Simon: «Political Saints in Later Mediaeval England» (in The McFarlane Legacy: Studies in Late Mediaeval Politics and Society, ed. R. H. Britnell, and A.J. Pollard, Stroud, 1995)

Waller-Zeper, S. A.: Jan Van Henegowwen, Heer Van Beaumont (Gravenhage, 1914)

Watson, G. W.: «Geoffrey de Mortimer and his Descendants» (Genealogist, New Series, XXII, 1906)

Waugh, Scott L.: England in the Reign of Edward III. Cambridge, 1991)

Waugh, Scott L.: «For King, Country and Patron: The Despensers and Local Administration, 1321-1322» (Journalof Bntish Studies, XXII, 1983)

Waugh, Scott L.: «The Profits of Violence: The Minor Gentry in the Rebellion of 1321-1322 in Gloucestershire and Herefordshire» (Speculum, LII, 1977)

Weir, Alison: Britain's Royal Families: The Complete Genealogy (London, 1989; revised ed. London, 2002)

Wenzler, Claude: The Kings of France (Rennes, 1995)

Who's Who in British History (ed. Juliet Gardiner, London, 2000)

Wilkinson, Bertie: «The Coronation Oath of Edward II and the Statute of York» (Speculum, XIX, 1944)

Wilkinson, Bertie: «The Negotiations preceding the Treaty of Leake, August 1318» (in Studies in Mediaeval History presented to Frederick Maurice Powicke, ed. R. W. Hunt, WA. Pantin, and R. W. Southern, Oxford, 1948)

Wilkinson, Bertie: «The Sherburn Indenture and the Attack on the Despcnsers, 1321» (English Historical Review, LXIII, 1948)

Williams, G. A.: Mediaeval London: From Commune to Capital (London, 1963)

Williams, Neville: The Royal Residences of Great Britain (London, i960)

Williamson, David: The National Portrait Gallery History of the Kings and Queens of England (National Portrait Gallery, London, 1998)

Wilson, C: «The Origins of the Perpendicular Style and its Development to с 1360» (unpublished D. Phil. Thesis, University of London,1980)

Wilson, Derek: The Tower of London: A Thousand Years (London, 1978)

Wismes, Armel de: Genealogy of the Kings of France (Nantes, undated)

Wood, Anthony a: History and Antiquities of the University of Oxford (ed. J.Gutch, Oxford, 1729)

Wood, Charles T: «Personality, Politics and Constitutional Progress: The Lessons of Edward II» (Studia Gratiana, XV, 1972)

Wood, Charles T: «Queens, Queans and Kingship: An Inquiry into the Theories of Royal Legitimacy in Late Mediaeval England and France» (in Older and Innovation in the Middle Ages: Essays in Honour of Joseph R. Strayer, ed. William С Jordan, Bruce McNab, and Teofilo F. Ruiz, Princeton, 1976)

Woods, A.: «Excavations at Eltham Palace» (Transactions of the London and Middlesex Archaeological Society, XXXIII, 1982)

Woolgar, СМ.: The Great Household in Late Mediaeval England (New Haven and London, 1999)

Художественная литература

Barnes, Margaret Campbell: Isabel the Fair [Маргарет Кембелл Барнз. Изабелла Прекрасная)] (London, 1957.

Druon, Maurice: The She-Wolf of France [Морис Дрюон. Французская волчица] (London, 1960)

Graham, Alice Walworth: The Vows of the Peacock [Элис Уолворт Трем. Обеты Павлина] (London, 1956)

Holt, Emily Sarah: The Lord of the Marches, or the Story of Roger Moitimer: A Tale of the Fourteenth Centuiy [Эмили Сара Холт. Лорд Марки, или история Роджера Мортимера — рассказ о четырнадцатом веке] (London, 1884)

Howatch, Susan: Cashelmara [Сьюзен Ховач. Кешельмара] (London, 1974)

Lewis, Hilda: Harlot Queen [Хильда Лыоис. Королева-распутница] (London, 1970)


Примечания и ссылки

Примечание переводчика: Список библиографии воспроизведен выше без перевода — по в примечаниях источипкизачастую необходимо переводить, чтобы читатель мог соотнести их с текстом книги. Поэтому часть фамилий авторов и названий ниже переводится — прежде всего, часто упоминаемые в тексте книги, а также те, которые поддаются однозначному переводу. Для того, чтобы читатель мог найти по примечаниям нужную ссылку в библиографии, мы приводим после переведенных фамилий и названий их исходную форму в квадратных скобках при первом упоминании.

Сокращения, использованные в примечаниях и ссылках

Печатные календари документов:

CCR Calendar of the Close Rolls

CFR Calendar of the Fine Rolls

CPR Calendar of the Patent Rolls

Собрания документов из архива государственных актов

Канцелярия (Chancery)

С.47 Разное (Miscellanea)

С.49 Акты Парламента и совета (Parliament and Council

Proceedings) С.53 Грамоты (Charter Rolls)

С. 61 Гасконский архив (Gascon Rolls)

С.62 Приказы об освобождении (Liberate Rolls)

С. 81 Указы (Chancery Warrants)

Герцогство Ланкастер

D.L.10  Королевские грамоты (Royal Charters). D.L.28  Различные отчеты (Accounts Various). D.L.41  Разное (Miscellanea). D.L.42  Разрозненные книги (Miscellaneous Books).

Казначейство (Exchequer)

Е.30 Дипломатические документы (Diplomatic Documents).

Е.41 Древние акты (Ancient Deeds).

Е.101  Памятная книга короля — отчеты Гардероба — Разное

(King's Remembrancer, Wardrobe Accounts: Accounts

Various). E.159  Памятная книга короля (Memoranda Rolls). E.163  Разное (Miscellanea). E.199  Отчеты шерифов (Sheriffs' Accounts). E.370  Разрозненные счета, в том числе винные (Miscellaneous

Rolls, including Pipe Rolls). E.403  Исходящие документы (Issue Rolls). E.404  Приказы и ордера (Writs and Warrants for Issue).

Особые собрания

S.C. 1 Древняя переписка (Ancient Correspondence).

S.C.6 Отчеты министров (Ministers' Accounts).

S.C.8  Древние прошения (Ancient Petitions).

Разное

CP Полный перечень пэров (Complete Peerage).

DNB Словарь национальных биографий (Dictionary of National Biography).

Все прочие источники, указанные в примечаниях, можно идентифицировать по имени автора или сокращенному названию. Полные названия со всеми подробностями приведены в разделе библиографии.


Иллюстрации

Вверху: Филипп IV Французский с детьми и своим братом, Шарлем Валуа. Изабелла — третья справа. Миниатюра из Dimna va Kalila, Нацио­нальная библиотека Франции
Справа: Изабелла Французская, скульптурная консоль в монастыре Беверли, Йоркшир
Внизу слева: Жанна Наваррская, Королева Наварры и Франции
Филипп IV, надгробная скульптура в соборе Сен-Дели, Париж
Людовик X, надгробная скульптура в соборе Сен-Дени, Париж
Филипп V, надгробная скульптура в соборе Сен-Дени, Париж 
Карл IV, надгробная скульптура в соборе Сен-Дени, Париж
Бракосочетание Изабеллы и Эдуарда II, из «Английских хроник» Жана де Ворена
Вверху: Эдуард II, профиль надгробной скульптуры в Глостерском соборе
Слева: Эдуард II, надгробная скульптура
Справа: Изабелла Французская, каменная голова из гробницы в Оксенбридже, церковь Уинчелси, Сассекс
Слева: Изабелла, расписная деталь крыши собора в Бристоле
Внизу: Печать Изабеллы как королевы Англии
Слева: Маргарита Французская, статуя в соборе, Линкольн
Внизу: Карл IV приветствует Изабеллу в Париже, 1325 год. Иллюстрация из «Хроник» Жана Фруассара
Изабелла отплывает со своей армией из Эно, 1326 год. Иллюстрация из «Хроник» Жана Фруассара
Изабелла и Роджер Мортимер скачут в Оксфорд, 1326 год. Рисунок из собрания графа Лестерского
Изабелла захватывает Бристоль, 1326 год. Иллюстрация из «Хроник» Жана Фруассара
Вверху. Изабелла со своей армией под Герфордом, 1326 год. Иллюстрация из «Английских хроник» Жана де Ворена. На заднем плане изображена казнь Хьюго Деспенсера
Справа. Казнь Хьюго Деспенсера, 1326 год. Иллюстрация из «Хроник» Жана Фруассара
Вверху. Эдуард II отрекается от престола в пользу своего сына Эдуарда III, 1327 год.
Справа. Миниатюра из «Хроник» Пирса Лэнгтофта. Колесо Фортуны из иллюстрированной библии Холкэма, изображающее низвержение короля
Справа. Коронация Эдуарда III, 1327 год. Иллюстрация из «Хроник» Жана Фруассара
Слева. Замок Беркли в Глостершире.
Комната в замке Беркли, где Эдуард II жил в заключении
Изабелла со своим сыном Эдуардом III. Миниатюра из иллюстрированного трактата Уолтера Майлмита
Справа. Королева на мессе. Миниатюра из «Таймутского Часослова».
Король и королева коленопреклоненные. Миниатюра из «Таймутского Часослова»
Внизу. Богоматерь представляет коленопреклоненную королеву Христу. Миниатюра из «Таймутского Часослова»
Вверху: Замок Ризинг в Норфолке
Справа: Джон Элтем, граф Корнуолл. Изображение на гробнице в Вестминстерском аббатстве
Справа: Изабелла Французская. Фигура плакальщицы с гробницы Джона Элтема
Внизу слева: Филиппа д'Эно, зарисовка Смерка со стенной росписи (ныне не существующей) в часовне святого Стефана в Вестминстерском дворце
Внизу справа: Изабелла Французская (?) на склоне лет. Кронштейн собора в Эксетере, около 1350 года
Письмо Фиески (Архив департамента Эро, Монпелье)


Примечания

1

У наиболее знатных английских феодалов, владевших крупными городами и графствами, названия этих владений становились личной фамилией без всяких добавлений (Линкольн, Норфолк и т.д.), хотя в русском языке их иногда именуют «княжескими» формами (Линкольнский, Норфолкский и т.п). Мы будем пользоваться обоими вариантами. (Прим. перев.)

(обратно)

2

Английский средневековый парламент отличается от того, что мы обычно понимаем под данным словом: это было собрание представителей всех сословий Англии, указом короля созываемое несколько раз в год в различных городах страны для решения насущных вопросов управления государством или внешней политики. Чтобы подчеркнуть историческое своеобразие этого института, мы пишем его, как и англичане, с прописной буквы. (Прим. перев.)

(обратно)

3

Вот еще один случай замужества до канонического возраста (см. также ниже о Бланке Бургундской, об Элеоноре Кастильской и о замужестве дочери Изабеллы). Королева Наварры могла унаследовать королевство после отца и править самостоятельно, так как на юге Франции «салическое право» не действовало, и женщины пользовались большими правами. (Прим. перев.)

(обратно)

4

Титул «дофин» не применялся к старшему сыну французского короля вплоть до середины XIV века.

(обратно)

5

Имя Blanshe, означающее «белая» или «белокурая», было очень распространено в описываемый период. Оно передастся по-русски либо во французской форме Бланш, либо в испанской — Бланка. Для того, чтобы не путать разных носительниц этого имени, мы используем обе эти формы. (Прим. перев.)

(обратно)

6

Фамилия (прозвище) Капет (Capet), которая изначально принадлежала Гуго Капету, родоначальнику династии, фактически не употреблялась никем из королей-Капетингов. Ее ввели в активное употребление французские революционеры в конце XVIII века в качестве уничижительного прозвища низложенного Людовика XVI и его семьи (которые на самом деле принадлежали к фамилии Бурбонов), и уже потом она стала использоваться историками для обозначения династии, которая правила Францией с 987 до 1328 года.

(обратно)

7

Самый ранний из дошедших до нас автографов английских королев — это подпись Иоанны Наваррской, жены Генриха IV (правил 1399-1413).

(обратно)

8

По сути, эти замужние дамы были в тот период попросту детьми. Читателям романов, посвященных «пикантной» истории Нельской башни, стоит напомнить, что па 1310 год троим сестрицам было 20, 14 и 13 лет соответственно! (Прим. перев.)

(обратно)

9

Патрокл был любимым другом Ахилла, и когда егоубил троянец Гектор, Ахилл был поражен горем. Желая отомстить, он убил Гектора, а затем устроил великолепные похороны для Патрокла. Автор «Жизнеописания Эдуарда Второго» явно воспользовался здесь этой аналогией задним числом.

(обратно)

10

Но известен и случай (правда, из более позднего XVI века), когда инквизитор, осудивший человека к сожжению за гомосексуализм, сам был казнен указом папы римского за превышение полномочий. (Прим. ред.)

(обратно)

11

Некоторые хронисты упоминают «различные обвинения» (Eulogium Hisloriarum, Треве; Уолсингем); Мьюримут [Murimuth] утверждает, что Гавестона изгнали из-за «дурных советов», данных им Эдуарду.

(обратно)

12

Foedera. C.53; CCR; CPR; по общему мнению, Эдуард I намеревался отдать это графство в удел одному из своих сыновей от Маргариты Французской, Томасу Бразертону или Эдмонду Вудстоку.

(обратно)

13

Шелк, сотканный с добавлением золотой нити.

(обратно)

14

Это означает, что они были изготовлены из дорогого шелка («marbrinus») с узором, напоминающим прожилки мрамора.

(обратно)

15

В то время алый шёлк («scarlet») был более дорогим сортом, чем общеупотребительные.

(обратно)

16

Историк звался Jean Le Bel что означает «Жан Красивый»; для того, чтобы отличить его от высокопоставленной особы, короля Филиппа Красивого, мы называем его без перевода — Лебель. (Прим. перев.)

(обратно)

17

Ныне в Британской библиотеке.

(обратно)

18

В поддержку этой гипотезы следует отметить, что голова Эдуарда II на гробнице в Оксенбридже весьма напоминает голову с его надгробия в Глостерском соборе.

(обратно)

19

Эта церковь была разрушена во время Великой французской революции, от нее осталась только крипта. Современный собор был выстроен в 1827-1866 годах. О свадьбе Изабеллы см. «Лондонские анналы» и «Анналы св. Павла». В рукописной хронике Жана де Ворена (Chronique d'Angleteire, Jean de Waurin) имеется миниатюра, иллюстрирующая свадьбу, она датируется примерно 1470-1471 годами и хранится в Британской библиотеке.

(обратно)

20

Под названием «sindon» подразумевался либо атлас, либо очень тонкое льняное полотно.

(обратно)

21

Ныне в Британском музее.

(обратно)

22

Филипс, «Эймер» [Phillips: Aymer], Мэддикот [Maddicott]; Мортимер [Mortimer]. Из этой десятки первые пять — графы Линкольн, Сэррей, Пембрук и Герфорд, епископ Даремский; остальные были баронами.

(обратно)

23

Фамилия Beaumont — французская по происхождению и должна читаться как «Бомон»; однако в данной книге речь идет об английской семье французского происхождения, потому мы принимаем написание «Бомонт». (Прим. перев.)

(обратно)

24

Особая порода камня, который добывали в средние века па полуострове Пербек иа юге Англии. Па самом деле это не мрамор, а твердый известняк, хорошо поддающийся шлифовке. Его ценили за легкость в обработке и пестроту, так как па срезах камня видны яркие красные и зеленые прожилки. До нашего времени в различных церквях Англии сохранилось множество колонн и полов из этого камня. (Прим. перев.)

(обратно)

25

Дворец Генриха III был снесен в XVII веке но приказу Карла II. Средневековые королевские апартаменты в башнях св. Фомы и Уэйкфилда были частично восстановлены в 1993 году. Часовня св. Петра «ad Vincula» была перестроена при Генрихе VIII. От ворот Колдхарбор в наше время остались только фундаменты. Старый королевский зверинец послужил в 1828 году основой для организации нового Лондонского зоопарка.

(обратно)

26

При Генрихе VIII Йоркский дворец переделали, он получил название «Белого дворца» (Whitehall) и стал новым местом пребывания правительства, заменив Вестминстерский дворец.

(обратно)

27

Юридическая система Великобритании, как и многое другое, отличается большой традиционностью. Судебные инстанции Common Pleas (гражданский суд) и King's Bench (королевский суд) существуют с XII века. Начало их существованию было положено Великой хартией вольностей, согласно которой простые граждане королевства не должны были гоняться по всей стране за кочующим королевским правосудием, а могли бы обратиться в учреждение, находящееся на фиксированном месте. Таким местом стал Вестминстер (и оставался им вплоть до 1875 года). Судопроизводство здесь основывалось (и основывается) на «обычаях страны», то есть па прецедентном праве. Гражданский суд Common Pleas обслуживал простых людей по вопросам землевладения, семейных отношений и т.н. Знатные люди по тем же вопросам обращались в суд Королевской скамьи. (Прим. перев.)

(обратно)

28

« История королевского строительства» [Histoiy of the King's Work]; Джи [Gee]. От дворца Эдуарда Исповедника не осталось ничего. При Ричарде II увеличили высоту здания Вестминстерского дворца и возвели великолепную кровлю с арочными сводами, которая сохранилась доныне. От часовни св. Стефана осталась только крипта XIV века; ее не слишком удачно реставрировали около 1834 года. Средневековый дворец в Вестминстере был основательно попорчен пожаром в 1512 году, после чего его больше не использовали как королевскую резиденцию. Все, что осталось на тот раз, включая Расписную палату, почти полностью уничтожил еще один пожар, в 1834 году. На этом месте ныне расположено здание Парламента, оконченное постройкой к 1860 году.

(обратно)

29

Под общим названием «Пяти Портов» (фр. Cinque Ports) в те времена подразумевали группу портовых городов (Дувр, Гастингс, Сандвич, Ромни, Хаит), пользовавшихся особыми привилегиями. Впоследствии в эту группу включили и другие города, но название осталось неизменным. (Прим. перев.)

(обратно)

30

Коронационная церемония Великобритании издавна и до наших дней является одной из самых сложных в Европе. В число коронационных регалий, помимо собственно короны и мантии, входят четыре государственных меча, из которых три символизируют власть короля над отдельными территориями, а четвертый — Куртана (от лат. «curtus» — укороченный) — представляет собой клинок с отломанным острием, что символизирует милосердие и правосудие короля в память о святом государе Эдуарде Исповеднике; затем три жезла — скипетр с крестом, жезл с навершием, изображающим гербы подвластных королю территорий, и жезл духовной власти (или единения с божественным духом), на навершии которого изображен голубь, символ Святого Духа. (Прим. перев.)

(обратно)

31

Эта корона давным-давно утеряна. От средних веков до нас дошла лишь одна английская корона — погребальный венец Эдуарда I, изготовленный из олова — его нашли при вскрытии гробницы в 1774 году (Steane).

(обратно)

32

Под Гардеробом (Wardmbe) при королевских дворах подразумевалось особое подразделение служащих, в чьи обязанности входили закупка тканей и приглашение портных для пошива всех необходимых вещей королевского обихода (не только одежды, по и постельного белья, подушек и т.п.), хранение вещей и уход за ними (стирка, чистка и т.п.), обеспечение жилых покоев свечами, топливом и т.п., а также оплата всех работ, связанных с этими функциями, и ведение отчетности. Учитывая значимость внешнего вида и домашнего обустройства для достоинства королевской семьи, эта служба считалась чрезвычайно важной и престижной. Главе («смотрителю») Гардероба давалось также право распоряжаться денежными суммами, отпускаемыми из казны на бытовые повседневные нужды королевской семьи. Чтобы не смущать читателя сходством со словом «гардероб» в нашем понимании, мы пишем название этого ведомства с прописной буквы. (Прим. перев.)

(обратно)

33

Епископ Кентерберийский, убитый у алтаря и годы правления Генриха II, звался Томас Беккст, но впоследствии его канонизировали, и в русском переводе возникла традиция называть его Фома (русский аналог имени Thomas). Потому в нашем тексте один и тот же человек зовется то Томасом, то Фомой. (Прим. перев.)

(обратно)

34

Она была дочерью Элинор, дочери Эдуарда I, которая вышла за Генри III, графа Барского. Сэррей, однако, открыто жил со своей любовницей, Матильдой Нерфорд, которая родила ему детей. В 1316 году папа Иоанн XXII за адюльтер отлучил его от церкви.

(обратно)

35

Уильям де Баланс был сыном матери Генриха III, Изабеллы Ангулемской, от второго мужа, Ги де Лузиньяна, графа де ла Марш.

(обратно)

36

Он был сыном дочери Генриха III, Беатрис, и Жана II, герцога Бретонского.

(обратно)

37

Марками в средние века именовались сильно укрепленные и милитаризованные пограничные области, в которых королевская власть зачастую была номинальной. Владетель марки пользовался большой независимостью от своего формального сюзерена. Во Франции такие феодалы именовались маркизами (например, маркизы Прованса), в Германии — маркграфами, в Англии — просто «Marcher lords», то есть «лордами Марки». Марками на территории Великобритании назывались области, разделяющие земли Уэльса (Валлийская марка) и собственно Англии. (Прим. перев.)

(обратно)

38

«Анналы аббатства Уигмор» [Wigmore Abbey Annals]. Она была родственницей супруги короля Иоанна, королевы Изабеллы Ангулемской. Мать Мортимера состояла в дальнем родстве с этой семьей, а он сам являлся потомком короля Иоанна.

(обратно)

39

Общиной (commote) называлась замкнутая административная единица в пределах Уэльса.

(обратно)

40

От всей обители доныне сохранилась только каменная ограда, идущая по берегу реки.

(обратно)

41

Симон де Монфор возглавил мятеж баронов против Генриха III в 1260-е годы и способствовал учреждению Парламента.

(обратно)

42

Денежная система Англии в средние века (да и позже) была достаточно сложна. Основные единицы — фунт, шиллинг и пенс (1 фунт = 21 шиллинг, 1 шиллинг = 12 пенсов); были еще мелкие монеты — пенни и фартинги. Реальный курс этих единиц, разумеется, менялся со временем, и автор книги кое-где для сравнения приводит в скобках денежную сумму в пересчете на нынешние деньги. (Прим. перев.)

(обратно)

43

В Элтеме почти ничего не осталось от времен Изабеллы. Еще различимы следы большого зала и подвалов дома Бека. Охотничий парк был уничтожен при строительстве зданий Содружества.

(обратно)

44

Трокелоу говорит, что он отправился во Францию, но был вынужден бежать после того, как король Филипп приказал его арестовать — но это не может быть верно, поскольку Филипп выдал ему охранную грамоту. В «Анналах св. Павла» утверждается (возможно, правильно), что Гавсетон уехал в Брюгге.

(обратно)

45

«Деяния Эдуарда»; Джоан Гавестоп умерла в 1325 году в приорате Эймсбери, куда Эдуард направил ее на воспитание вместе со своей племянницей, Элинор де Бохун. Ее старшая сестра Эми родилась в начале предыдущего года. Она тоже, очевидно, умерла в раннем детстве (СР).

(обратно)

46

Здания приората и замка ныне существуют в виде руин.

(обратно)

47

Саут-Шилдс (South Shields) — городок па побережье моря, на севере Англии, в устье реки Тайн. Основан в 120 году н.э. В 1100 году в городе построили женский монастырь с церковью святой Хильды. Ныне она — одна из старейших, сохранившихся в Англии. Видимо, именно в монастыре Изабелла оставила свои вещи. (Прим. перев.)

(обратно)

48

«Домовая книга». 29 июня четырем слугам королевы выплатили 8 шиллингов и 8 пенсов за то, что они охраняли ее имущество в Саут-Шилдс и доставили его обратно в Йорк.

(обратно)

49

Уэйр (Ware) — городок вблизи Гертфорда, одно из древнейших непрерывно обитаемых поселений Западной Европы; в средние века стал важным пунктом древнего тракта, соединяющего север и юг Англии. С XII века Уэйр принадлежал семейству Бомоптов. Находясь на берегу реки Ли, город имел большое торговое и стратегическое значение, в нем был обширный рынок и два больших аббатства. От него до Лондона всего около 20 миль расстояния — один дневной переход для тогдашнего войска. (Прим. перев.)

(обратно)

50

«История королевского строительства»; Джи; Робинсон, «Королевские дворцы» [Robinson: Royal Palaces]; Бриндли и Керр [Brindley, Kerr]. Апартаменты Генриха III в Виндзоре либо полностью уничтожили, либо очень сильно переделали в ходе работ, предпринятых Эдуардом III между 1350 и 1370 годами Затем их снова переделали или перестроили в XVII веке для Карла II и для Георга IV в XIX. Поэтому до наших дней осталось очень мало следов тех покоев, где обитала Изабелла. Часть из них была обнаружена при реставрации после пожара 1992 года.

(обратно)

51

Бритий (англ. Brice) — воспитанник святого Мартина Турского (Франция), смолоду отличавшийся дурным правом, надменностью и легкомыслием, причем он не изменился, даже унаследовав кафедру после Мартина и став епископом. За это его изгнали, он семь лет пробыл вдали от родины, покаялся и, вернувшись в Тур, стал там образцом благочестия и кротости. Брития считают примером того, что спасение возможно даже для грешного человека. В истории Англии день его памяти отмечен тяжелым событием: в 1002 году тогдашний король Этельред распорядился в этот день истребить всех датчан (викингов и их семьи), проживавших на английской земле, что и было учинено с примерной жестокостью. Хороший день рождения для будущего короля Англии! (Прим. перев.)

(обратно)

52

Foedera. Это первый случай, когда было записано время рождения английского короля.

(обратно)

53

Должность лиц, ответственных за содержание и приобретение лошадей для королевского двора, именовалась «marshal», откуда название нынешнего лондонского района Маршалси (Marshalsea) — там когда-то находилась штаб-квартира этой службы. (В русском царском обиходе главный «маршал» именовался «конюшим» — что уже не имело никакого отношения к конюшням как таковым.) Так как главный конюший обладал правом суда в своем ведомстве, уже к концу XIII века здание Маршалси стало местом суда, затем тюрьмой, и в этом качестве дожило почти до конца XIX века. В долговой тюрьме Маршалси началась биография великого писателя Чарльза Диккенса, и в паше время это название связывают только с его именем. (Прим. перев.)

(обратно)

54

Псалтырь Изабеллы находится в настоящее время в Государственной библиотеке Мюнхена (Staatsbibliothek).

(обратно)

55

«Tenebrae» (лат. «Тьмою...») — начальное слово особого богослужения в один из дней пасхальной педели, который считается отданным во власть темных сил (перед воскресением Христа). (Прим. перев.)

(обратно)

56

Витраж был сильно поврежден в 1643 году и окончательно уничтожен в 1692 году.

(обратно)

57

Турецкими назывались любые ковры, изготовленные в Малой Азии. Их основа ткалась из чистой шерсти с длинным ворсом, а уток — из другого материала, обеспечивающего жесткость. Эти ковры отличались от изделий других регионов своими узорами и расцветкой. (Прим. перев.)

(обратно)

58

Тиретана (фр. Tiretaine) — полушерстяная ткань, топкая и легкая, содержавшая в равных долях нити льна и шерсти; се ткали из нитей двух или нескольких цветов так, что получалось чередование цветных полос разной ширины в определенном порядке. Один из вариантов этой ткани — клетчатый — стал основой для национальных плащей Шотландии под слегка видоизмененным названием тартан. (Прим. перев.)

(обратно)

59

Участок, прежде занятый госпиталем, ныне находится под доком св. Екатерины.

(обратно)

60

То есть той сессии Парламента, которая началась 23 сентября 1313 года.

(обратно)

61

В 1959 году Дж. Э. Триз (Trease) отмстил, что в этот период королеву навещали врачи, по сделал из этого факта ошибочный вывод, что у пес случился выкидыш или родился мертвый ребенок.

(обратно)

62

Хай-Пик (High Peak, «высокая вершина») — часть территории па северо-западе графства Дербишир, расположенная между городами Бакстои и Мэкклсфилд. Холмистая местность, в настоящее время является важным туристским объектом. Чем, собственно, этот край так привлек Изабеллу, непонятно. (Прим. перев.)

(обратно)

63

E. 101. Замок, где останавливалась Изабелла, был разрушен по приказу ее внука, Черного Принца, в период Столетней войны — но часовня, основанная Людовиком Святым около 1235 года, сохранилась, правда, без изначальных витражных окон. Существующий ныне замок относится в основном к XVI веку.

(обратно)

64

Грей, который писал спустя некоторое время после этих событий, ошибочно утверждает, что две из принцесс были преданы позорной смерти, а третью содержали в тюрьме без пищи и воды, пока она не умерла.

(обратно)

65

Эту спортивную игру, очень популярную от средних веков до XVIII века, английские авторы обычно обозначают словом «tennis» — однако к современному теннису она не имела никакого отношения. Это было нечто среднее между бадминтоном и баскетболом. Название этой забавы с французского языка переводится как «игра в мяч», и мы здесь употребляем то же словосочетание. (Прим. перев.)

(обратно)

66

Его впоследствии обменяли на жену Брюса, Элизабет Берг, которую держали в английском плену с 1306 года.

(обратно)

67

Cambridge Fens — местность неподалеку от Кембриджа, дословно — «болота», но достаточно проходимые для лодок. (Прим. перев.)

(обратно)

68

Пэйк. В 1589 году прямой потомок Жанны взойдет на французский троп под именем Генриха IV, первого короля из дома Бурбонов.

(обратно)

69

Кларендон в последний раз использовали как королевскую резиденцию в 1453 году, при Генрихе VI. В настоящее время от дворца остались только фрагменты руин. На месте, где он располагался, проводились раскопки в 1936 году и в 1960-е годы. Выложенный плиткой пол из покоев королевы в настоящее время находится в Британском музее.

(обратно)

70

Говорили, что это название было дано в честь принца Эдуарда и его младшего брата Джона Элтемского.

(обратно)

71

Эно (франц. Hainault) — в средние века самостоятельное графство на территории современной Бельгии (Фландрии), где правила династия Авенов. Благодаря своему географическому положению и развитым ремеслам графство было процветающим, богатым и составляло важный элемент европейской политики. В конце XIII века Эно объединилось с другим, получив общее название Голландия, и с тех пор как самостоятельная единица не существовало. Голландское и немецкое произношение этого названия — Геннегау. Но в контексте данной книги мы принимаем французский вариант. (Прим. перев.)

(обратно)

72

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; СР; Роберт из Рединга; «Хроника из Мо»; «Анналы св. Павла»; «Деяния Эдуарда»; Уолсигем. После смерти Ланкастера Элис вышла вторым браком за сэра Эйбуло Лестронджа (Lcstraungc), а потом, в третий раз, за Хьюго, барона Фрейпа. Умерла она в 1348 году.

(обратно)

73

Коллегия (колледж) King's Hall выла второй по времени создания из трех коллегий, составивших Кембриджский университет.

(обратно)

74

Выпускникам предстояло стать служащими королевского казначейства. Король щедро финансировал это заведение. Идею его создания подсказал ему епископ Элисский Джои Хотем. Генрих VIII не столько открыл колледж заново, сколько реорганизовал, приказав соединить его с колледжем Майклхаус, а также с семью общежитиями для студентов, и дать повое название. От здания, современного Эдуарду II, ныне осталась башня с солнечными часами и жилой корпус, квартиры в котором предоставляются в качестве особой привилегии только заслуженным ученым с большим стажем преподавания. (Прим. перев.)

(обратно)

75

В книге неоднократно упоминаются Ныогейт, Олдгейт, Колд-гейт и т.п. Все они первоначально представляли собой попросту ворота — города или замка (Newgate — Новые ворота, Oldgate — Старые ворота, Coldgate — Холодные ворота). Возле ворот возникали новые кварталы, отдельные постройки, а сами ворота с течением времени исчезали, и названия стали относиться уже к районам города. Потому теперь все они по смыслу не переводятся. (Прим. перев.)

(обратно)

76

Вудсток был сильно разрушен во время гражданской войны, а уцелевшие строения снесли в начале восемнадцатого века, когда началось строительство дворца Бленхейм. На этом месте в наши дни поставлен памятный знак.

(обратно)

77

Лоуборо (Loughborough) — город в области Восточный Мидленд, в графстве Лестершир между Лестером и Ноттингемом. Судя но упоминанию имени бога Луга в названии, поселение еще кельтских времен, по в документах упоминается как городе 1086 года. Чем отличался Лоуборо в средние века, неизвестно. Впоследствии там развилось производство колоколов, позднее город стал центром изготовления кружев. В настоящее время здесь расположен крупный современный университет. (Прим. перев.)

(обратно)

78

Это был сэр Джеймс Дуглас (12867-1330), один из наиболее прославленных героев Шотландии.

(обратно)

79

Кентская Хроника. Мьюримут и Бейкер утверждают, что Изабелла добралась до Лидса 29 сентября; В «Анналах Св. Павла» се прибытие отнесено даже к 13 октября. См. в диссертации Догерти более подробное обсуждение этого вопроса. Наиболее вероятной датой прибытия нам представляется 2 октября, так как ее просьба прислать солдат была отправлена королю (пребывавшему тогда в Уитли) 3 октября (E. 101).

(обратно)

80

CCR. Это был, вероятно, приорат, находившийся в селении Лидс и названный по местонахождению. Он был основан первым владельцем, при котором выстроили замок, Робером де Кревкёр. На участке, где находился приорат, недавно провели раскопки. Об эпизоде, имевшем место в Лидском замке, см. Foedera; Le Livere de Reis; Уолсингем; «Анналы св. Павла»; Трокслоу; Кентская Хроника; Бейкер; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Роберт из Рединга.

(обратно)

81

Порчестер (Porchester) — в наше время небольшой пригород Портсмута, в средние века — небольшая деревня па месте римского лагеря Portus Adurni, рядом с большим, стратегически важным замком, который сохранился до наших дней. Его построили норманны, использовав сохранившиеся римские укрепления, и потому он считается наилучшим образцом римской фортификации во всей Западной Европе. — (Примеч. перев.)

(обратно)

82

Ее отпустили 12 ноября 1322 года.

(обратно)

83

Байленд (Byland) — селение в северном Йоркшире, знаменитое находившимся там монастырем и битвой, происшедшей рядом с ним. Монастырь, основанный в 1135 году, с 1147 года принадлежал цистерцианскому ордену и был самой большой их обителью (до 200 человек), соперничавшей с монастырем в Риволксе, упомянутым автором выше. Монастырь прекратил свое существование в 1538 году, как и многие другие. До наших дней сохранились впечатляющие руины большой церкви. Между аббатствами в Риволксе и Байленде расположил свое войско Джон Бретонский, граф Ричмонд, командовавший войсками короля. У него в распоряжении было 48 000 человек. Роберт Брюс имел под своим командованием 20 000 человек. Шотландцы зашли в тыл к англичанам, ударили неожиданно — и победили. Потери англичан составили около 8000 человек, в плен попали сам Ричмонд, Анри де Сюлли и множество других рыцарей. Эдуард, находившийся в аббатстве Риволкс, бежал поспешно и постыдно, бросив все свои вещи.

Это поражение англичан, не столь сокрушительное, как при Бэннокберне, имело длительные и серьезные последствия. Сэр Томас Грей в своей «Scalachronica» пишет: «Шотландцы были столь свирепы, а их вожди столь дерзки, англичане же столь запуганы, что напоминали зайца, преследуемого сворой гончих псов». (Прим. перев.)

(обратно)

84

Первоначальная башня Ленторн была попорчена пожаром в 1774 году; существующее ныне строение представляет собой реконструкцию викторианского времени.

(обратно)

85

«Брут». Пемброк был похоронен вблизи от главного алтаря Вестминстерского аббатства. Его гробница и надгробная статуя до сих пор сохранились. Его вдова Мари пережила его на пятьдесят три года.

(обратно)

86

E. 403; Грин, «Жизнеописания принцесс» [Green: Lives of the Princesses]; CCR. Его первая жена, Джоан д'Акр, была сестрой Эдуарда, она умерла в 1307 году. Изабелла Деспенсер первым браком была замужем за бароном Джоном Гастингсом (ум. в 1313).

(обратно)

87

Итальянское слово «chaperone» (чапероне) означает пожилую женщину, нанятую на жалованье, или родственницу, которую приставляют к знатной замужней даме, чтобы она постоянно сопровождала ее и присматривала за ее поведением. Аналог испанской дуэньи. (Прим. перев.)

(обратно)

88

В этом перечислении фамилий трудно определить, все ли слуги Изабеллы были французами или пет: фамилии Burchard и Launges могли принадлежать и англичанам (норманнского происхождения), тем более, что они носили английские личные имена. Если они все-таки французы, тогда их фамилии, соответственно, должны звучать как Бюршар и Лонже. (Прим. перев.)

(обратно)

89

В Парижской национальной библиотеке имеется поздний, XV века, манускрипт, где на одной из миниатюр показана сцепа прибытия Изабеллы в Париж, на пей видно, как Карл IV выезжает верхом ей навстречу. В Британской библиотеке хранится экземпляр «Хроник» Фруассара, не слишком хорошего качества, с миниатюрами, изображающими прием Изабеллы в Булони и сцену, где она излагает свои жалобы Карлу IV.

(обратно)

90

E. 101. В сохранившихся счетах Изабеллы расходы на прием Степлдона не зафиксированы.

(обратно)

91

Не является ли эта буквально фрейдистская оговорка не случайной — и не подразумевает ли она неявное признание виновности Деспенсера? (Прим. авт.)

(обратно)

92

Фруассар. Семейство д'Амбретнкур впоследствии обосновалось в Англии и пользовалось большим почетом. В 1360 году сын сэра Юстаса женился на Элизабет Джульерс в церкви Уингема, в Кенте. Она была внучкой графа Гильома д'Эно и вдовой Джона, графа Кентского, второго сына графа Эдмунда.

(обратно)

93

В связи с промежуточным положением области Эно между территориями франко- и германоязычными личные имена ее жителей можно передавать либо в немецком варианте (Вильгельм, Иоганн), либо во французском (Гильом, Жан). Но поскольку мессир Жан д'Эно долго находился на территории Англии, и о нем писали английские хронисты, далее мы будем называть его, следуя английским образцам — сэр Джон. (Прим. перев.)

(обратно)

94

Эпитафия Филиппы д'Эно на ее гробнице в Вестминстерском аббатстве, написанная Джоном Скелтоном.

(обратно)

95

Уолсингем; Бейкер; Мьюримут; «Хроники Лейнеркоста». Во всех этих хрониках ошибочно утверждается, что Ланкастер и несколько епископов присоединились к Изабелле немедленно — но, как будет показано ниже, они явились намного позже. Догерти полагает, что ее высадка застала врасплох многих ее союзников.

(обратно)

96

«Анналы св. Павла». Одна из записей в CCR показывает, что Изабелла впоследствии выплатила эти деньги.

(обратно)

97

Жилой дом в аббатстве Барнвелл был построен на этом месте в 1678 году.

(обратно)

98

Прекрасная миниатюра, изображающая вступление Изабеллы и Мортимера в Оксфорд, имеется в рукописи, датируемой концом XV века, «Хроника графов Фландрских» (Holkham MS. 569, в собрании графа Лестера).

(обратно)

99

Вуд, «Оксфорд». От большого аббатства Осип не осталось ничего; на месте, где оно находилось, ныне располагается здание вокзала в Оксфорде.

(обратно)

100

Замок Уоллингфорд, возведенный в 1071 году, был снесен войсками Кромвеля в XVII столетии. В настоящее время остались только фрагментарные руины укреплений.

(обратно)

101

Церковь святого Клемента (St. Clement Danes) — одна из самых старых па территории современного Лондона. Первоначально она была возведена около 1000 года жителями датского поселения неподалеку от Лондона (в то время в Англии было много викингов-датчан). Поэтому неудивительно, что церковь посвятили памяти святого Клемента, который считался покровителем мореплавателей. Впоследствии старая церковь неоднократно подновлялась, по в 1666 году сгорела во время большого лондонского пожара и была отстроена в духе классицизма знаменитым архитектором Кристофером Рспом. Ныне эта церковь — главный храм Королевских военно-воздушных сил Великобритании. (Прим. перев.)

(обратно)

102

Глостерский замок уже к XVI столетию лежал в руинах. Со времен Карла II на этом месте стояла тюрьма.

(обратно)

103

Тиин [Thynne]. Этот прилежный историк и антиквар, вероятно, имел доступ к источникам, для нас утерянным. Мьюримут; «Хроники… Эдуарда I и Эдуарда II»; Уолсингем; «Анналы св. Павла»; Роберт из Рединга.

(обратно)

104

Фруассар. Бристольский замок давным-давно снесен.

(обратно)

105

Фруассар ошибается, утверждая, что король и Деспенсер-младший также находились в замке.

(обратно)

106

Бристольский канал — залив, имеющий форму широкой воронки, далее резко сужающейся и глубоко врезанной в сушу, почему его и называют «каналом». Чепстоу находится в самом конце канала, Бристоль — па половине пути до моря, а значит, беглецам пришлось проскользнуть мимо местности, уже занятой их противниками. Кардиф лежит на берегу в широкой части залива, обращенной к Ирландии, остров Ланди — ближе к другому берегу залива, на линии, отделяющей сто от открытого моря, то есть ветер гнал беглецов прямо в противоположном направлении. (Прим. перев.)

(обратно)

107

Вступление Изабеллы в Бристоль изображено на миниатюрах в хрониках XV века из Британской библиотеки и Национальной библиотеки в Париже.

(обратно)

108

В настоящее время дворец, отреставрированный в 1954 году, знаменит своим прекрасным фасадом в георгианском стиле.

(обратно)

109

От замка Алантрисант осталась только полуразрушенная башня.

(обратно)

110

«Анналы св. Павла»; Брут; Кентская Хроника; CPR; Foedera; Ормрод, «Эдуард II в Ните» [Ormrod: «Edward II at Neath»]; Найтон

(обратно)

111

«Анналы св. Павла». Найтон утверждает, что его повесили, а затем расчленили тело.

(обратно)

112

Монументом (the Monument) в Лондоне называют каменную колонну, воздвигнутую в память о великом пожаре 1666 года. (Прим. перев.)

(обратно)

113

Брут; Леланд; Фрайд: «Тирания»; Холмс: «Осуждение». На миниатюре из одной рукописи, показывающей пребывание Изабеллы (в доспехах) и Мортимера с их войском в Герфорде на заднем плане изображена казнь Дсспенсера (BL Royal MS. 15 EIV f31bv).

(обратно)

114

Тинн. Его наконец похоронили 28 марта 1327 года и впоследствии воздвигли красивое надгробие в его память возле алтаря, сохранившееся до наших дней.

(обратно)

115

Найтон; Бейкер. Рассказ Бейкера о миссии этой делегации основан на сведениях, полученных им от своего начальника, сэра Томаса де ла Мор, который был одним из ее членов и очевидцем этих событии.

(обратно)

116

Печать Эдуарда III от 1327 года в настоящее время является собственностью собора в Дареме.

(обратно)

117

В 1359-1366 годах Эдуард III превратил поместье Шин в великолепный дворец. Но в 1395 году Ричард II, потрясенный смертью своей королевы, Анны Богемской, которая умерла там от чумы, велел снести здание. Генрих V его восстановил, но в 1497 году дворец сгорел. Несколько лет спустя Генрих VII отстроил его заново, и теперь он известен под названием Ричмондский дворец.

(обратно)

118

«История королевского строительства». Со времен Изабеллы замок в Лидсе многократно подновлялся и реконструировался, но се апартаменты в основном сохранились, хотя и в сильно измененном виде. Две из этих комнат были обустроены в прежнем виде по желанию супруги Генриха V, Катерины Валуа (ум. 1437).

(обратно)

119

Стихи в том виде, в котором они приведены в тексте книги, отнюдь не отличаются совершенством формы. Приводимый здесь перевод на русский язык воспроизводит это несовершенство оригинала. (Прим. перев.)

(обратно)

120

Это стихотворение напечатано в «Новых хрониках» Фабиана. Существует несколько вариантов этого текста. Фабиан приводит их по-латыни, но оригинал написан на франко-норманском языке — он содержится в рукописи, хранящейся в Дошлите (Longleat) (см. Комиссия по историческим рукописям). Стьюдер считает эти стихотворения аутентичными, Гэлбрайт относится к ним скептически.

(обратно)

121

В XVIII веке здания приспособили под торговые цели, а в 1839 году на этом месте возвели первый железнодорожный вокзал в Йорке. В настоящее время в здании находятся служебные помещения вокзала и гостиница.

(обратно)

122

Энглси (Anglesea) — остров у берегов Северного Уэльса в Ирландском море, около 20 миль в поперечнике. Легенды называют этот остров основным местом обитания друидов (под название Inis Mori). На острове располагалось место обитания правителей Уэльса до тех пор, пока Эдуард I не лишил их самостоятельности. В настоящее время на острове имеется замок, построенный Эдуардом I, и развалины большого аббатства. (Прим. перев.)

(обратно)

123

От которых они вообще-то были официально освобождены. (Прим. авт.)

(обратно)

124

Копия этого письма была найдена французским архивистом в XIX веке в связке бумаг официального реестра, датированного 1368 годом, которая была собственностью Гаусельма де До [Deaux], епископа Магеллонского, и сохранилась в архиве департамента Эро (Archives Departementales d'Herault) в Монпелье, на юге Франции, до настоящего времени (GM23, Carte de Maguclonne, Reg. A, fol. 86r (r)).

(обратно)

125

Слёйс (голл. Sluys) — городок на побережье моря в устье реки Шельды, в провинции Зеландия (Нидерланды). Известен тем, что вблизи от него в 1340 году произошло морское сражение между флотом Эдуарда III и французским флотом. Англичане победили. Это было одно из первых важных событий Столетней войны. (Прим. перев.)

(обратно)

126

Ныне — собственность Общества антиквариев.

(обратно)

127

Согласно отчетам Беркли, Герни прибыл 28 сентября с сообщением о смерти Эдуарда, а по мнению Догерти еще один гонец прибыл рапсе, 23-го — но я думаю, что в отчетах просто описка, и вместо цифры 23 следует читать 28.

(обратно)

128

D.L. 10; Хардииг, Изабелла и Мортимер; Beikeley Manusaipts:, Хэйнс, «Воскресший Эдуард»; «Письма и документы из северных реестров».

(обратно)

129

Dean's Park (Парк Декана) — рекреационная зона неподалеку от знаменитого Йоркского собора, с зелеными насаждениями и историческими объектами. Однако от средневековых строений, упоминаемых в книге, здесь не осталось ничего. (Прим. перев.)

(обратно)

130

Брабант — область в Северо-Западной Европе, в настоящее время разделенная на две части — провинции Бельгии и Нидерландов. В XII-XIV веках Брабант был самостоятельным — и очень богатым — герцогством. Брюгге — город в Бельгии, в XI—XIII веках являлся одним из крупнейших центров международной торговли и кредитных отношений. В политической борьбе городу зачастую принадлежала решающая роль. Гельдерн — в настоящее время одна из провинций Нидерландов, в средние века — самостоятельное графство. (Прим. перев.)

(обратно)

131

Переговоры о браке вскоре были прекращены.

(обратно)

132

C.47; Foedera; С 61.

(обратно)

133

«Брут». В 1346 году он добился прощения для одного из убийц Голланда (CPR; Хардинг: Изабелла и Мортимер).

(обратно)

134

В английском языке существует два титула, Earl и Count, которые оба переводятся на русский язык как «граф». Первый титул — общегерманского происхождения (у скандинавов — «ярл»), второй — франко-норманнского («comte»), от латинского «comitas» — «предводитель народа». Соответственно, графы-Earl считались знатнее и выше рангом, чем графы-Count, этот титул носили, как правило, родичи королевского дома (в нашей системе рангов они бы считались удельными князьями, во Франции — принцами). Поэтому-то причисление Мортимера к числу эрлов так разозлило высшую знать королевства — хотя он и был человеком высокородным, они почитали его ниже себя. (Прим. перев.)

(обратно)

135

Calendar of Plea and Memoranda Rolls. Из этого письма извлечена большая часть содержания данной главы. Оно является основным источником сведений о раннем этапе мятежа Ланкастера.

(обратно)

136

Чигвел сослался на привилегии духовенства и был передан на поруки епископу Лондонскому.

(обратно)

137

E. 101; «Лондонские анналы».

(обратно)

138

Знаменным рыцарем назывался воин (не обязательно знатного происхождения), который приводил для участия в войне отряд под своим собственным знаменем, а не под флажком, как рядовые рыцари. Этот ранг был выше, чем «просто рыцарь», который сражался под знаменем более знатного феодала — но ниже, чем ранг графа. Согласно английскому обычаю званием знаменного рыцаря наделял отличившихся лично король, причем непосредственно на поле битвы. Обычай этот прослеживается со времен Эдуарда I вплоть до XVI века. (Прим. перев.)

(href=#r138>обратно)

139

«Брут»; Мортимер; E. 101; Роберт из Эйвсбери; Мьюримут; Бейкер; Найтон; Гриффин [Griffin] (оба). Иногда ошибочно утверждается, что этот турнир проходил летом 1328 года в Бедфорде — но двор в это время не посещал Бедфорд. Некоторые хронисты явно запутались из-за двух двойных свадеб в семействе Мортимера.

(обратно)

140

Крамп [Crump]. Одно письмо, помеченное этим условным знаком и подписью Эдуарда, находится в паше время в архивах Ватикана.

(обратно)

141

У Мьюримута говорится о признании Кента. Бейкер, очевидно, расцветил факты некоторыми подробностями, незафиксированными ни в одном из современных источников.

(обратно)

142

Кенилворт в настоящее время лежит в развалинах. В 1649 году замок был поврежден войсками Кромвеля, вскоре после этого лишен кровли, а окружающее его озеро было осушено. Джон Гонт, герцог Ланкастер, и Роберт Дадли, граф Лестер, достроили к замку здания дворцового характера, в XIV и XVI веках соответственно. Они частично сохранились.

(обратно)

143

Палатинатом называлась территория, управляемая графом-палатином, то есть феодалом, наделенным полномочиями представителя (наместника) короля. Звание палатина иногда становилось наследственным, но обычно даровалось королем определенному человеку лишь пожизненно. Палатины обладали исключительной властью, и их земли были почти полностью автономны. За такую (очень выгодную) независимость графы-палатины были обязаны оставаться союзниками короля во всех его начинаниях, прежде всего военных. (Прим. перев.)

(обратно)

144

Большой зал был частично перестроен в 1394 году и сохранился до наших дней. Круглый стол также сохранился, он выставлен у стены большого зала. Остальные постройки замка были разорены войсками Кромвеля в 1651 году.

(обратно)

145

В Foedera 15 марта он именуется «покойный граф Кентский».

(обратно)

146

Хроника из Мо; Найтон; «Брут». Его останки впоследствии были перенесены в Вестминстерское аббатство.

(обратно)

147

«История королевского строительства»; Стип. К 1651 году замок уже находился в полуразрушенном состоянии, и его пришлось почти полностью снести. В 1674-1679 годах герцог Ньюкасл преобразовал то, что осталось, в красивую усадьбу, получившую название «Замок» (The Castle). Но она была разорена после яростного нападения толпы в период восстания из-за Билля о реформах в 1831 году. Усадьба была восстановлена в 1878 году и является в настоящее время собственностью городского совета Ноттингема, в пей расположен городской музей и картинная галерея.

(обратно)

148

Вероятно, план был задуман около конца сентября или в начале октября, поскольку никаких сведений о более раннем возникновении замысла нет. (Прим. авт.)

(обратно)

149

Его расположение оставалось неизвестным несколько веков, пока его не обнаружили вновь в 1864 году. В наши дни проход освещен электрическими светильниками.

(обратно)

150

И Мьюримут, и Бейкер утверждают, что Мортимера взяли «в комнате королевы-матери».

(обратно)

151

Замок Беркхемстед лежал в развалинах уже к XVI веку. В настоящее время почти ничего от него не осталось, кроме насыпного холма, на котором он стоял.

(обратно)

152

О казни Мортимера см.: Мьюримут, Бейкер, Найтон, Стоу: «Анналы»; Уолсингем; Эббот [Abbott]. Место, где располагалась виселица, в наше время называется Тайберн-Уэй, к западу от Мраморной арки, сразу за ней.

(обратно)

153

Rotuli Parliamentorum. Бейкер ошибочно утверждает, что Деверил был казнен в канун Рождества, на самом же деле он бежал за границу.

(обратно)

154

Foedera; CCR. В «Анналах аббатства Уигмор», однако, утверждается, что Мортимер был похоронен в Шрусбери. Аббатство Уигмор было закрыто в XVI веке, и все могилы были разрушены. На этом месте в настоящее время располагается сад.

(обратно)

155

CP. «Справочник по британской хронологии». Стрикленд пишет, что это событие имело место в 1339 году и называет канцлера Робертом Бергершем — но канцлера с таким именем никогда не бывало, по-видимому, они имела в виду Роберта Буршье, который был назначен на эту должность в 1340 году.

(обратно)

156

E. 370; «История графств: Гертфордшир»; С.62; «История королевского строительства»; E. 101. К 1609 году замок уже был в очень ветхом состоянии. Впоследствии он стал частным жилищем, но в 1967 году был восстановлен и теперь является административным помещением городского совета. Сторожка у ворот датируется XV веком. От времени Изабеллы осталось очень немногое.

(обратно)

157

Жилой дом в королевском поместье Чейлсмор (Cheylesmore), согласно Леланду, был уже «несколько разрушен» к 1549 году. Последние остатки здания были снесены в 1956 году, и сейчас не этом месте располагается административное здание. В Ковентри сохранилась церковь св. Иоанна Крестителя, которая была построена Изабеллой.

(обратно)

Комментарии

1

Данные о свадьбе см. у Ришенгера [Rishenger].

(обратно)

2

Foedem; Национальный архив Франции [Archives Nationales].

(обратно)

3

Foedera; Cotton MSS. Julius.

(обратно)

4

Foedera.

(обратно)

5

Ibid.

(обратно)

6

Cotton MSS. Julius.

(обратно)

7

Национальный архив Франции.

(обратно)

8

Acta Imperii.

(обратно)

9

Foedera; E.30.

(обратно)

10

Фотье [Fawtier]; Догерти, диссертация; [Dohcrty: Thesis).

(обратно)

11

Монастырские анналы [Annales Monastici] на латинском языке.

(обратно)

12

Foedera; Догерти, «Дата рождения Изабеллы» [«The Date of the Birth of Isabella»].

(обратно)

13

Foedera.

(обратно)

14

Письма Эдуарда, принца Уэльского [Letters of Edward, Prince of Wales].

(обратно)

15

Foedera.

(обратно)

16

Найтон [Knighton); Догерти, «Изабелла».

(обратно)

17

Бернар Сассе, епископ Памьерский, цит. в «Энциклопедии Плантагенетов» [The Plantagenet Encyclopaedia].

(обратно)

18

Фруассар [FroissartJ.

(обратно)

19

Несколько дарений, сделанных ей, упоминаются в «Памятных книгах казны Филиппа Красивого» [«Lesjoumauxde Tresorde Philippe le Bel»] и в Receuildes Historiens de France.

(обратно)

20

Receuil des Historiens de Gaules.

(обратно)

21

Письма Эдуарда, принца Уэльского.

(обратно)

22

SC. 1.

(обратно)

23

Национальный архив Франции.

(обратно)

24

Ibid.; Foedera.

(обратно)

25

Национальная библиотека Франции, собрание Бриениа [Bibliothcque Nationale, Collection Brienne], 7007.

(обратно)

26

Пирс из Ленгтофта; Уолтер из Гисборо [Piers of Langtoft; Walter of GuisboroughJ.

(обратно)

27

Жизнеописание пап [ Vitae Paparum].

(обратно)

28

«Хроника» из Лейнеркоста [Chronicle of Lanercost].

(обратно)

29

Additional MSS.; E.101.

(обратно)

30

E.101; CCR.

(обратно)

31

Догерти, диссертация.

(обратно)

32

Монастырские анналы; Уолсингем [Walsingham]; Рапен-Тойра [Rapin-Thoyras].

(обратно)

33

E.101; Additional MSS.

(обратно)

34

Foedera.

(обратно)

35

CCR; Foedera; Additional MSS.

(обратно)

36

CPR.

(обратно)

37

«Хроника гражданских войн» [«Chronicle of the Civil Wars»].

(обратно)

38

Шапле, «Гавестон» [Chaplais: Gaveston]; Foedera.

(обратно)

39

Лизеран [Lizerand].

(обратно)

40

Receuil des Historiens de France.

(обратно)

41

Описание приготовлений к свадьбе см. в CCR и «Памятных книгах казны Филиппа Красивого».

(обратно)

42

Foedera.

(обратно)

43

Джонстон: «Эдуард Карпарвонский» [Johnstone: Edward of Caernawon].

(обратно)

44

Треве [Trevet].

(обратно)

45

E.101; Harleian MSS.

(обратно)

46

«Жизнеописание Эдуарда Второго» [ Vita Edwardi Secundi].

(обратно)

47

Трокелоу [Trokelowej.

(обратно)

48

Бейкер [Baker].

(обратно)

49

«Анналы св. Павла» [Annales Paulini] на латинском языке; Уолтер из Гисборо.

(обратно)

50

«Хроника гражданских войн».

(обратно)

51

«Хроника» из Лейперкоста.

(обратно)

52

См. например, в «Жизнеописании Эдуарда Второго» и у Хигдена.

(обратно)

53

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

54

Анналы св. Павла.

(обратно)

55

Трокелоу.

(обратно)

56

«Брут» [The Brut].

(обратно)

57

Стоув [Stowe] MSS.

(обратно)

58

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Хроника из Mo [Chronicle of Meawe].

(обратно)

59

Additional MSS.; CPR.

(обратно)

60

CFR.

(обратно)

61

«Лондонские анналы» [Annales Londonienses].

(обратно)

62

Уолтер из Гисборо; «Хроники гражданских войн».

(обратно)

63

Foedera; CCR.

(обратно)

64

Foedera.

(обратно)

65

Additional MSS.; E.101.

(обратно)

66

CCR.

(обратно)

67

Уолтер из Гисборо.

(обратно)

68

Роберт из Рединга [Robert of Reading].

(обратно)

69

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

70

Ibid.

(обратно)

71

Е.101.

(обратно)

72

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Уолтер из Гисборо; Трокелоу.

(обратно)

73

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; сравни Уолтер из Гисборо, Трокелоу и Уолсингем.

(обратно)

74

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

75

«Анналы св. Павла»; Уолтер из Гпсборо. В «Хронике» из Лейнеркоста подтверждается, что Гавестон и Ленгтон враждовали между собой.

(обратно)

76

Мьюримут: «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

77

Уолтер из Гисборо; «Анналы св. Павла»; Foedera.

(обратно)

78

Literae Cantuariemes.

(обратно)

79

Фруассар.

(обратно)

80

Е.101.

(обратно)

81

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

82

Ibid.; «Анналы св. Павла»; Трокелоу; Уолсингем.

(обратно)

83

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

84

Foedera; Parliamentmy Whits; CPR.

(обратно)

85

Трокелоу; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Уолсингем.

(обратно)

86

О вещевом приданом Изабеллы см. Е.101.

(обратно)

87

Е.101; Foedera.

(обратно)

88

Мьюримут.

(обратно)

89

Стьюдер [Studer].

(обратно)

90

Жоффруа Парижский.

(обратно)

91

Latin MSS.

(обратно)

92

Ныне в Британской библиотеке.

(обратно)

93

Баварская государственная библиотека, Мюнхен [Вауеrische Staatsbibliothek, Munich].

(обратно)

94

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

95

Грей, Scalacronica [Grey].

(обратно)

96

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

97

Roll of Amis.

(обратно)

98

Национальный архив Франции; Registie du Tresordes Chartres.

(обратно)

99

Additional MSS.

(обратно)

100

Блекли [Blackley]: «Изабелла… и… культ мертвых»; Костен [Costain].

(обратно)

101

Костен.

(обратно)

102

CCR.

(обратно)

103

L'Arsenal dc Paris MSS. 3346; Receuildes Historiem de Fiance; «Анналы св. Павла».

(обратно)

104

E. 101.

(обратно)

105

Ibid.

(обратно)

106

Cotton MSS. Nero; C. 47; Additional MSS.

(обратно)

107

E. 101.

(обратно)

108

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

109

Foedera; Parliamentaiy Writs.

(обратно)

110

Трокелоу; Foedera.

(обратно)

111

Feodea; E.101.

(обратно)

112

CCR.

(обратно)

113

Foedera.

(обратно)

114

Трокелоу.

(обратно)

115

Национальный архив Франции MS. J655; Догерти, диссертация.

(обратно)

116

Анналы св. Павла; Роде [Rhodes]; Мэддикот. Драгоценности, которые Изабелла привезла с собой из Франции, перечислены в инвентарном списке, хранящемся в Национальном архиве Франции.

(обратно)

117

Трокелоу; Уолсинигем; Foedera.

(обратно)

118

«Анналы св. Павла»; «Деяния Эдуарда» [Gesta Edwardi]; Мэддикот; Е.403; Foedera; Parliamentary Writs; CCR.

(обратно)

119

E.101.

(обратно)

120

Рассказ очевидца о коронации см. в «Анналах св. Павла», а также в «Жизнеописании Эдуарда Второго», «Деяниях Эдуарда».

(обратно)

121

«Анналы св. Павла»; Уолсингем; Parliamentary Writs.

(обратно)

122

Foedera.

(обратно)

123

«Анналы св. Павла»; Роберт из Рединга; Уолсингем.

(обратно)

124

Роберт из Рединга.

(обратно)

125

«Анналы св. Павла».

(обратно)

126

Ibid.

(обратно)

127

Ibid.

(обратно)

128

Ibid.

(обратно)

129

Избранные документы но истории конституции в Англии [Select Documents of English Constitutional History]; Foedera.

(обратно)

130

Анналы св. Павла; Уолсингем; Лондонские анналы.

(обратно)

131

Анналы св. Павла.

(обратно)

132

Анналы св. Павла; Уолсиигем.

(обратно)

133

Foedera.

(обратно)

134

E. 101.

(обратно)

135

«Анналы св. Павла».

(обратно)

136

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

137

«Хроника» из Лейнеркоста»; Cotton MSS. Nero.

(обратно)

138

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

139

Хигден [Higden].

(обратно)

140

Хигден; Роберт из Рединга; Найтон; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

141

Фабиан [Fabyan]; Стьюдер.

(обратно)

142

«Анналы св. Павла»; Calendar of Entries in the Papal Registers.

(обратно)

143

Письма Эдуарда, принца Уэльского.

(обратно)

144

Джонстон, «Эдуард Кариарвонский».

(обратно)

145

Хигден.

(обратно)

146

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

147

Джонстон, «Эдуард Кариарвонский».

(обратно)

148

Antiquarian Repertory.

(обратно)

149

Стрикленд [Strickland].

(обратно)

150

Antiquarian Repettoty; хроника из Мо; «Деяния Эдуарда»; CCR.

(обратно)

151

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

152

Хигден.

(обратно)

153

См., например, у Ришенгера и ниже в тексте.

(обратно)

154

Реестр Томаса Кобхема, епископа Вустерского [Register of Thomas Cobham, Bishop of Worcester].

(обратно)

155

Хигден.

(обратно)

156

Мортимер.

(обратно)

157

Мьюримут.

(обратно)

158

Роберт из Рединга.

(обратно)

159

«Анналы св. Павла»; «Деяния Эдуарда»; «Лондонские анналы»; Трокслоу; Уолсингем; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

160

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

161

Ibid.

(обратно)

162

«Анналы св. Павла».

(обратно)

163

Роберт из Рединга.

(обратно)

164

Трокслоу.

(обратно)

165

Мьюримут; «Хроника» из Лейнеркоста.

(обратно)

166

Foedera.

(обратно)

167

CCR; Foedera.

(обратно)

168

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

169

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

170

Burney MSS. 277; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

171

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

172

«Деяния Эдуарда».

(обратно)

173

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

174

E. 101.

(обратно)

175

CPR] E. 101; Harleian MSS.

(обратно)

176

Мортимер.

(обратно)

177

E. 159.

(обратно)

178

«Брут»; Таут, «Пленение и смерть» [Tout: «Captivity and Death»].

(обратно)

179

Опись имущества Роджера Мортимера [«Inventory of the Effects of Roger Mortimer»].

(обратно)

180

«Анналы св. Павла»; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

181

«Лондонские анналы»; «Деяния Эдуарда»; Мэддикот.

(обратно)

182

«Памятные книги казны Филиппа Красивого».

(обратно)

183

Мэддикот; Догерти, диссертация; Роберт из Рединга.

(обратно)

184

Анна Тейлор в «Карьере Питера Гавсстопа» [«The Career of Peter Gaveston»].

(обратно)

185

Мэддикот.

(обратно)

186

Мэддикот; Догерти, диссертация.

(обратно)

187

CPR; Догерти, диссертация; Е. 101.

(обратно)

188

Национальный архив Франции MS. J356.

(обратно)

189

Хигдей; Роберт из Рединга; хроника из Мо.

(обратно)

190

Foedera; CPR.

(обратно)

191

MS. В библиотеке Репа (Wren), при Линкольнском соборе; Мэддикот; Догерти, диссертация; Роберт из Рединга.

(обратно)

192

Foederci] CPR; «Лондонские анналы».

(обратно)

193

«Лондонские анналы»; Rawlinson MSS.

(обратно)

194

«История королевского строительства».

(обратно)

195

CPR; Foederci; E. 159.

(обратно)

196

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Parliamentary Writs; CPR.

(обратно)

197

Foedera.

(обратно)

198

E. 101.

(обратно)

199

E. 159.

(обратно)

200

Мьюримут; «Лондонские анналы»; «Хроника» из Лейперкоста; Дэвис, «Баронская оппозиция» [Davies: Baronial Opposition].

(обратно)

201

«Хроника» из Лейнеркоста.

(обратно)

202

«Анналы св. Павла»; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

203

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

204

Foedera; CPR; CCR; «Анналы св. Павла»; С.[53.

(обратно)

205

Latin History MS. С. 5(R).

(обратно)

206

«Хроника» из Лейперкоста.

(обратно)

207

Latin History MS. С. 5(R).

(обратно)

208

Foedera; «Памятные книги казны Филиппа Красивого».

(обратно)

209

Latin History MS. С. 5(R); Foedera.

(обратно)

210

С. 53; Мэддикот.

(обратно)

211

C. 53.

(обратно)

212

E. 403;CPR.

(обратно)

213

Latin History MS. С. 5 (R).

(обратно)

214

С PR.

(обратно)

215

Foedera.

(обратно)

216

CPR.

(обратно)

217

Foedera.

(обратно)

218

S.C.I; Foedera.

(обратно)

219

Foedera.

(обратно)

220

Ibid.

(обратно)

221

Latin History MS. C.[5 (R); Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

222

Latin History MS. C.[5 (R); Мэддикот.

(обратно)

223

Foedera.

(обратно)

224

Лондонские анналы; Latin History MS. C.[5 (R); «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

225

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

226

Ibid.

(обратно)

227

Feedera.

(обратно)

228

CPR.

(обратно)

229

«Деяния Эдуарда»; Foedera.

(обратно)

230

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

231

Ibid.

(обратно)

232

Роберт из Рединга; Уолсингем; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; «Хроника» из Лейнеркоста; «Брут».

(обратно)

233

«Хроника» из Лейиеркоста.

(обратно)

234

Уолсиигем.

(обратно)

235

Уолсингем; «Хроника» из Лейнеркоста; Лондонские анналы.

(обратно)

236

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Роберт из Рединга.

(обратно)

237

Лондонские анналы; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; «Деяния Эдуарда»; Трокелоу; Уолсингем; Найтон; Мьюримут.

(обратно)

238

Уолтер из Гисборо.

(обратно)

239

Календарь документов по шотландским делам [Calendar of Documents relating to Scotland].

(обратно)

240

Уолтер из Гисборо.

(обратно)

241

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

242

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Лондонские анналы.

(обратно)

243

Calendar of Letterbooks.

(обратно)

244

Burncy MS. 277.

(обратно)

245

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

246

«Лондонские анналы»; Foedera; Роберт из Рединга; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Трокелоу.

(обратно)

247

«Лондонские анналы»; Foedera; Роберт из Рединга; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Трокелоу; Parliamentary Wnts.

(обратно)

248

CCR.

(обратно)

249

CFR; С. 53; Foedera.

(обратно)

250

Foedera.

(обратно)

251

С. 81; «Анналы св. Павла»; CCR.

(обратно)

252

Rotuli Scotiae; C.[81.

(обратно)

253

C. 53; CFR.

(обратно)

254

E. 101.

(обратно)

255

Foedera.

(обратно)

256

E. 101.

(обратно)

257

«Анналы св. Павла»; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

258

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

259

E. 101.

(обратно)

260

Ibid.

(обратно)

261

CPR; CFR.

(обратно)

262

«Лондонские анналы».

(обратно)

263

«Хроника» из Лейнеркоста.

(обратно)

264

Foedera.

(обратно)

265

Parliamentary Writs.

(обратно)

266

Уолтер из Гисборо.

(обратно)

267

Parliamentary Writs.

(обратно)

268

CCR.

(обратно)

269

Они напечатаны в Rotuli Parliamentorum и «Статутах королевства» [Statutes of the Realm].

(обратно)

270

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

271

Foedera.

(обратно)

272

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

273

«Домовая книга» [Household Book].

(обратно)

274

Ibid.

(обратно)

275

Ibid.

(обратно)

276

Ibid.

(обратно)

277

«Домовая книга»; Foedera.

(обратно)

278

«Домовая книга».

(обратно)

279

Трокелоу; Роберт из Рединга; «Анналы св. Павла».

(обратно)

280

Роберт из Рединга; Уолтер из Гисборо; «Анналы св. Павла».

(обратно)

281

«Домовая книга».

(обратно)

282

Foedera; CPR.

(обратно)

283

Foedera.

(обратно)

284

Foedera; CCR.

(обратно)

285

E. 403.

(обратно)

286

«Домовая книга».

(обратно)

287

Ibid.

(обратно)

288

Ibid.

(обратно)

289

Foedera, Cotton MSS. Nero.

(обратно)

290

Foedera.

(обратно)

291

CPR.

(обратно)

292

Ibid.

(обратно)

293

«История королевского строительства»; Exchequer Plea Rolls, PRO.

(обратно)

294

Стин [Steane].

(обратно)

295

«Домовая книга».

(обратно)

296

Cotton MSS. Nero.

(обратно)

297

«Домовая книга».

(обратно)

298

Лондонские анналы; «Анналы св. Павла».

(обратно)

299

Le Livere de Reis; «Лондонские анналы»; «Домовая книга»; Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

300

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

301

«Хроника гражданских войн» [«Chronicle of the Civil Wars»].

(обратно)

302

Foedera; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

303

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

304

«Домовая книга».

(обратно)

305

Ibid.

(обратно)

306

Ibid.

(обратно)

307

«Деяния Эдуарда»; «Лондонские анналы»; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Уолсингем.

(обратно)

308

Кэпгрейв [Capgrave].

(обратно)

309

«Домовая книга».

(обратно)

310

Ibid.

(обратно)

311

Ibid.

(обратно)

312

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

313

Foedera.

(обратно)

314

Foedera; CCR.

(обратно)

315

Ibid.

(обратно)

316

«Анналы св. Павла»; «Лондонские анналы»; Трокелоу; Cotton MSS. Неро [Nero].

(обратно)

317

Foedera.

(обратно)

318

E. 403.

(обратно)

319

«Домовая книга».

(обратно)

320

«Домовая книга».

(обратно)

321

Cotton MSS. Nero.

(обратно)

322

«Домовая книга».

(обратно)

323

Foedera.

(обратно)

324

«Домовая книга».

(обратно)

325

Foedera;, «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Роберт из Редин га.

(обратно)

326

«Домовая книга». В марте и апреле она также писала аббату св. Марии в Йорке, приору в Дарем (дважды), Уильяму дс Будону (Boudon), Уильяму Мелтону и аббату Ньюбергскому.

(обратно)

327

CFR.

(обратно)

328

Cotton MSS. Nero.

(обратно)

329

Tanner MS. 197; Cotton MSS. Nero; Догерти, диссертация.

(обратно)

330

CPR.

(обратно)

331

«Домовая книга»; Calendar of Chancery RoILs.

(обратно)

332

Foedera.

(обратно)

333

Cotton MSS. Nero.

(обратно)

334

«Домовая книга».

(обратно)

335

Ibid.

(обратно)

336

Cotton MSS. Nero; Догнрти, диссертация.

(обратно)

337

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

338

Foedera.

(обратно)

339

Foedera; CPR; CCR.

(обратно)

340

Parliamentaiy Writs', CPR; CCR; Foedera.

(обратно)

341

Cotton MSS. Nero; CCR; CFR.

(обратно)

342

Foedera; Трокелоу; Уолсипгем.

(обратно)

343

«Домовая книга»; CPR; E. 101; Cotton MSS. Nero.

(обратно)

344

«Лондонские анналы»; Роберт из Рединга; Трокелоу; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Cotton MSS. Nero; Foedera; CCR.

(обратно)

345

Роберт из Рединга; «Деяния Эдуарда»; «Хроника» из Лейнеркоста; «Анналы св. Павла»; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; «Лондонские анналы»; Harleian MS. 636; Literae Cantuarienses.

(обратно)

346

С. 53; Трокелоу.

(обратно)

347

Роберт из Рединга; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Трокелоу.

(обратно)

348

«Лондонские анналы»; Роберт из Рединга; Трокелоу.

(обратно)

349

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Роберт из Рединга.

(обратно)

350

Роберт из Рединга; «Лондонские анналы».

(обратно)

351

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

352

Ibid.

(обратно)

353

«Домовая книга».

(обратно)

354

«Лондонские анналы»; Роберт из Рединга; Трокелоу; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

355

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

356

Трокелоу; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

357

«Деяния Эдуарда»; Cotton MSS. Cleopatra.

(обратно) name="c_358">

358

«Домовая книга».

(обратно)

359

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

360

«Деяния Эдуарда».

(обратно)

361

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

362

Ibid.

(обратно)

363

Ibid.

(обратно)

364

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; «Лондонские анналы»; «Анналы св. Павла»; Роберт из Рединга; Трокелоу; Уолсигем; Бейкер; Мьюримут; «Деяния Эдуарда».

(обратно)

365

О судьбе тела Гавестона см. «Лондонские анналы»; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Роберт из Рединга; «Анналы св. Павла»; Бейкер; «Деяния Эдуарда»; Трокелоу; Уолсигем.

(обратно)

366

«Хроника гражданских войн».

(обратно)

367

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

368

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Роберт из Рединга; «Брут»; Трокелоу.

(обратно)

369

«Хроники… Эдуарда I и Эдуарда II» [Chronicles… of Edward I and Edward III.

(обратно)

370

Cotton MSS. Nero; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Трокелоу.

(обратно)

371

Cotton MSS. Nero.

(обратно)

372

E. 101;E. 403.

(обратно)

373

«Лондонские анналы»; «Хроники Лейисркоста».

(обратно)

374

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; «Лондонские анналы».

(обратно)

375

Хроники… Эдуарда I и Эдуарда II; «Политические стихотворения и песни» [Political Poems and Songs].

(обратно)

376

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

377

Ibid.

(обратно)

378

«Домовая книга».

(обратно)

379

Ibid.

(обратно)

380

Догерти, Диссертация.

(обратно)

381

E. 101.

(обратно)

382

«Лондонские анналы»; «Хроники Лейнеркоста»; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Роберт из Рединга.

(обратно)

383

Calendar of Letter Books', Parliamentaiy Writs; Foedera; CCR.

(обратно)

384

Foedera; CPR; CCR; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

385

Foedera; Parliamentary Writs; CCR; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Роберт из Рединга; Трокелоу.

(обратно)

386

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

387

Ibid.

(обратно)

388

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; «Лондонские анналы»; «Анналы св. Павла»; Роберт из Рединга; Трокелоу; Уолсингем.

(обратно)

389

«Домовая книга».

(обратно)

390

«Анналы св. Павла».

(обратно)

391

E. 101.

(обратно)

392

Трокелоу.

(обратно)

393

«Лондонские анналы»; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Филипс, «Эймер».

(обратно)

394

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

395

E. 101.

(обратно)

396

Стрикленд.

(обратно)

397

Матвей Парижский.

(обратно)

398

CCR.

(обратно)

399

Уолсигем; E. 101.

(обратно)

400

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

401

CCR; E. 159; CPR.

(обратно)

402

Additional MSS.; E. 159. Это первое из сохранившихся писем королевы.

(обратно)

403

Фотье [Fawtier].

(обратно)

404

Уолсингем.

(обратно)

405

Ibid.

(обратно)

406

«Лондонские анналы».

(обратно)

407

Foedera; Cotton MSS. Julius; CCR.

(обратно)

408

C. 53.

(обратно)

409

Ibid.

(обратно)

410

E. 101.

(обратно)

411

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

412

CFR; «Лондонские анналы»; Foedera; Лембет [Lambeth] MS. 1213; «Анналы св. Павла».

(обратно)

413

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

414

E. 101.

(обратно)

415

«Лондонские анналы».

(обратно)

416

CPR; Foedera.

(обратно)

417

Мортимер; Менаше |Menache]; Жоффруа Парижский.

(обратно)

418

E. 101; «Домовая книга».

(обратно)

419

О быте и хозяйственных делах королевы см. ее «Домовые книги» и Джонстон, «Домашнее хозяйство королевы» [Johnstone: «The Queen's Household»]. Джонстон использовала для своих исследований материалы первой и второй из сохранившихся книг.

(обратно)

420

CPR; «Домовая книга».

(обратно)

421

Таут, Главы I Chapters I; Домовая книга.

(обратно)

422

Домовая книга; Таут, Главы; E. 101.

(обратно)

423

Таут, Главы; «Домовая книга».

(обратно)

424

E. 101.

(обратно)

425

«Домовая книга»; Дэвис, Баронская он позиция.

(обратно)

426

«Домовая книга»; CPR.

(обратно)

427

«Домовая книга»; «Письма английских королев» [Lettersof the Queens of England] Джонстон, «Хозяйство Королевы».

(обратно)

428

«Домовая книга»; CPR.

(обратно)

429

«Домовая книга».

(обратно)

430

Ibid.

(обратно)

431

Ibid.

(обратно)

432

Ibid.

(обратно)

433

CPR.

(обратно)

434

Таут, Главы.

(обратно)

435

Ныне в Британском музее.

(обратно)

436

Стрикленд.

(обратно)

437

Вэйл [Vale].

(обратно)

438

«Домовая книга».

(обратно)

439

Инвентарный список книг, принадлежавших Изабелле на момент ее смерти, приведен у Вэйла. См. также Таут, Главы, и Джонстон, «Изабелла».

(обратно)

440

Цитируется Роузом [Rose].

(обратно)

441

Антифон, обычно на тему из Псалмов, поют или произносят сразу после «Послания» во время мессы.

(обратно)

442

Сандье, «Готические рукописи» |Sandier: Gothic Manuscripts]; каталог «Век рыцарства» (Age of Chivalry).

(обратно)

443

Эванс, «Английское искусство» [Evans: English Ait]; Мартин [Martin]; Royal MS. 2. В. VII.

(обратно)

444

Льюис (Lewis). Апокалипсис Изабеллы Французской см. MS. Fr. 13096 в Национальной библиотеке, Париж.

(обратно)

445

Стрикленд.

(обратно)

446

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

447

Палмер, «Исповедники короля» [Palmer: «The King's Confessors»].

(обратно)

448

Эйл [Ale].

(обратно)

449

Мартин.

(обратно)

450

CCR.

(обратно)

451

Прествич [Prestwich].

(обратно)

452

«Домовая книга»; каталог «Век рыцарства».

(обратно)

453

Матвей Парижский; Парсонс [Parsons].

(обратно)

454

Antient Kalendars; «Домовая книга».

(обратно)

455

«Домовая книга»; E. 101.

(обратно)

456

«Домовая книга». Более подробно о финансовых ресурсах Изабеллы см. Джонстон, «Домашнее хозяйство Королевы».

(обратно)

457

E. 101.

(обратно)

458

«Лондонские анналы».

(обратно)

459

CCR; C.[53.

(обратно)

460

E. 101.

(обратно)

461

Ibid.

(обратно)

462

CPR.

(обратно)

463

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

464

CCR; Foedera; Parliamentary Writs.

(обратно)

465

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

466

Ibid.

(обратно)

467

Ibid.

(обратно)

468

Гасконские свитки, изд. Ренуар [Gascon Rolls, ed. Renouard].

(обратно)

469

Браун, «Дипломатия» [Brown: «Diplomacy»].

(обратно)

470

Receuil des historiens de France; Receuil des histoiiens des Gaules; Жизнеописание Эдуарда Второго.

(обратно)

471

Гасконские свитки, изд. Ренуар; S.C.1; Муниципальный архив [Archives Municipals); Cotton MSS. Julius.

(обратно)

472

Фавье [Favier].

(обратно)

473

Догерти: Диссертация; Cotton MSS. Julius.

(обратно)

474

E. 101.

(обратно)

475

Receuil des historiens des Gaules.

(обратно)

476

E. 30.

(обратно)

477

Receuil des historiens des Gaules; Жоффруа Парижский; Стрикленд; Comptes royaux.

(обратно)

478

«Гасконские свитки», под ред. Ренуара.

(обратно)

479

«Нидерландская хроника» на французском языке [Chmnique de Pays-Bas]; Грей: Scalacronica; «Хроника графа Фландрии» [Chronicum comitum Flandriae] на латинском языке; Жан де Прей [Jean des Preis].

(обратно)

480

О том, что впоследствии было названо «делом Нельской башни», см. «Нидерландская хроника»; Грей: Scalacronica; Догерти: Диссертация; Браун: «Дипломатия»; Кордье [CordierJ; Кастри [Castries]; Буйе [BouyerJ; Кирхгоф [Kirchhoff]; Леблаy-Жине [Leblanc-GinctJ; Генль [Guinle]; Жан де Прей; Молинье [Molinier]; Леско [Lescot]; латинская «Новая хроника Нормандии» [Normanniae nova chronica]; Пиренн [Pirenne]; «Хроника графа Фландрии»; «Хроника графов Фландрских» [Chronicon Comitum Flandrensium].

(обратно)

481

CCR; Parliamentary Writs.

(обратно)

482

«Хроники Лейнеркоста».

(обратно)

483

Ibid.

(обратно)

484

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

485

S.C. 1; «Письма английских королев».

(обратно)

486

E. 101.

(обратно)

487

Foedera.

(обратно)

488

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

489

«Деяния Эдуарда»; «Хроника из Мо»; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Роберт из Рединга; Foedera.

(обратно)

490

Foedera; Уолсингем; Стрикленд; Трокелоу.

(обратно)

491

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

492

О примирении см. Foedera; Уолспигем; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Трокелоу; CPR; Стрикленд.

(обратно)

493

E. 101; Триз [TrcascJ.

(обратно)

494

Cotton MSS. Julius.

(обратно)

495

E. 101; E. 404.

(обратно)

496

E. 101.

(обратно)

497

CCR; Гасконский календарь [Gascon Calendar]; E. 101.

(обратно)

498

Foedera.

(обратно)

499

E. 101.

(обратно)

500

E. 101. Подробности поездки Изабеллы во Францию мне удалось почерпнуть в «Дипломатии» Брауна.

(обратно)

501

E. 101; E. 404; С.[47.

(обратно)

502

E. 101.

(обратно)

503

Кентская Хроника [Kentish Chronicle].

(обратно)

504

Леланд [Leland]; «Анналы св. Павла».

(обратно)

505

E. 101.

(обратно)

506

Foedera; CPR.

(обратно)

507

E. 101.

(обратно)

508

Ibid.

(обратно)

509

Ibid.

(обратно)

510

E. 101; Foedera; CPR.

(обратно)

511

E. 101.

(обратно)

512

Ibid.

(обратно)

513

Ibid.

(обратно)

514

Сьюард, «Воинственные монахи» [Seward: Monks of War]; Догерти: Диссертация.

(обратно)

515

Догерти: Диссертация; Foedera; С.47; E. 101; Е.30; Ланглуа, «Свитки» [Langlois: «Rouleaux»]; Cotton MSS. Julius. Петиции Изабеллы находятся в Е.30. Более полное изложение вопроса см.: Браун, «Дипломатия».

(обратно)

516

E. 101.

(обратно)

517

E. 101.

(обратно)

518

CPR.

(обратно)

519

E. 101.

(обратно)

520

ЕЛО 1; Foedera.

(обратно)

521

E. 101.

(обратно)

522

Браун: «Принц стал отцом» [«Prince is Father»].

(обратно)

523

E. 101.

(обратно)

524

Лембет MS. 242; E. 101.

(обратно)

525

E. 101.

(обратно)

526

Жоффруа Парижский.

(обратно)

527

Грей: Scalacronica.

(обратно)

528

Грей, который писал спустя некоторое время после этих событий, ошибочно утверждает, что две из принцесс были преданы позорной смерти, а третью содержали в тюрьме без пищи и воды, пока она не умерла.

(обратно)

529

Архив Таландье [Archives TallandierJ.

(обратно)

530

«Нидерландская хроника»; Ypoi'v.Scalacronica.

(обратно)

531

Холлем, Франция Капетингов [Hallam: Capetian France]; Ланглуа; Фотье.

(обратно)

532

Ланглуа: «Свитки»; Cotton MSS. Julius.

(обратно)

533

Догерти: Диссертация.

(обратно)

534

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; «Хроника из Мо».

(обратно)

535

E. 101.

(обратно)

536

Ibid.

(обратно)

537

Треве [Trevet]; Грансден [Gransden|.

(обратно)

538

E. 101; Таут, «Главы».

(обратно)

539

Джонстон: «Эксцентричность»; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Медокс [Medox|.

(обратно)

540

E. 101.

(обратно)

541

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

542

Rotuli Parliamentorum; Догерти: Диссертация.

(обратно)

543

Догерти: Диссертация; «Домовая книга».

(обратно)

544

E. 101.

(обратно)

545

E. 101; Кристи [Christie]; E. 403.

(обратно)

546

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

547

Трокелоу; Филипс: «Эймер»у E. 101.

(обратно)

548

«Лондонские анналы»; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; «Анналы св. Павла»; Трокелоу; E. 403; CPR; С. 81; Additional MSS.; Стоув [Stowe] MSS.; E. 101.

(обратно)

549

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

550

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; E. 101.

(обратно)

551

Догерти: Диссертация.

(обратно)

552

CPR.

(обратно)

553

Заалер [Saalcr]; Cotton MSS. Неро; Купер [Cooper].

(обратно)

554

E. 101; Лембет MS. 242.

(обратно)

555

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

556

Уолсингем; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

557

«Деяния Эдуарда».

(обратно)

558

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

559

Мак-Кайсак [McKisack].

(обратно)

560

E. 101.

(обратно)

561

Роберт из Рединга.

(обратно)

562

«Платежи Ирландского казначейства» [Irish Exchequer Payments]; Берроу [Barrow]; «Картулярий аббатства св. Марии в Дублине» [Chaitularies of St Mary's Abbey].

(обратно)

563

Parliamentaiy Writs.

(обратно)

564

Rotuli Parliamentorum; Foedera; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Parliamentary Writs.

(обратно)

565

Foedera.

(обратно)

566

CPR.

(обратно)

567

«Домовая книга» Томаса Ланкастера у Стоу (Stow) в кн. «Лондон…».

(обратно)

568

Foedera.

(обратно)

569

E. 101.

(обратно)

570

CPR.

(обратно)

571

Ibid.

(обратно)

572

Филипс: «Эймер»; Мэддикот.

(обратно)

573

Общество антиквариев [Society of Antiquaries] MS. 120.

(обратно)

574

«Резюме по отчетам Гардероба Эдуарда» II [Brief Summary of the Wardobe Accounts of Edward II; Общество антиквариев MS. 120.

(обратно)

575

«Домовая книга»; Foedera; «Резюме по отчетам Гардероба…».

(обратно)

576

CPR.

(обратно)

577

E. 404.

(обратно)

578

Общество антиквариев MS. 120.

(обратно)

579

E. 404.

(обратно)

580

Надгробная эпитафия в Даремском соборе.

(обратно)

581

Догерти: Диссертация; Мэддикот.

(обратно)

582

Historia Dunelmensis; Догерти: Диссертация; Пэйк [Раске].

(обратно)

583

CCR; Мортимер; CPR; Foedera.

(обратно)

584

CCR; E. 404.

(обратно)

585

CPR.

(обратно)

586

E. 404.

(обратно)

587

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

588

Historia Dunelmensis; Догерти: Диссертация; П:шк.

(обратно)

589

Rotuli Parliamentorum; Foedera; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Parliamentary Writs.

(обратно)

590

Дин [Dene]; Additional MSS.; Филипс: «Эймер».

(обратно)

591

Chronicon A bbatiae Ramesiensis.

(обратно)

592

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

593

E. 403.

(обратно)

594

Foedera.

(обратно)

595

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

596

Уолсингем.

(обратно)

597

«Резюме но отчетам Гардероба…».

(обратно)

598

CPR.

(обратно)

599

Общество антиквариев MS. 121.

(обратно)

600

С. 53.

(обратно)

601

Резюме по отчетам Гардероба…

(обратно)

602

Бейкер.

(обратно)

603

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

604

E. 404; Tanner MS. 197.

(обратно)

605

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

606

Догерти: Диссертация; CPR; CCR; Списки и указатели [Lists and Indexes]; E. 404.

(обратно)

607

Дэвис: «Баронская оппозиция»; Таут, «Главы»; Таут, «Место» [Place].

(обратно)

608

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

609

E. 101.

(обратно)

610

Найтон; Джи.

(обратно)

611

E. 159.

(обратно)

612

CPR.

(обратно)

613

Ibid.

(обратно)

614

CPR; CCR.

(обратно)

615

Филипс: Эймер; Мэддикот.

(обратно)

616

Rotuli Parliamentorum; Догерти: Диссертация; Мэддикот; «Документы по английской истории» [Documents illustrative of English History].

(обратно)

617

CPR.

(обратно)

618

Общество антиквариев MS. 121; Е. 101; Лембет MS. 242.

(обратно)

619

E. 101.

(обратно)

620

E. 101; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

621

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Роберт из Рединга.

(обратно)

622

Об этом самозванце см. «Жизнеописание Эдуарда Второго»; «Хроники Лейнеркоста»; Уолсигем; Джонстон, «Изабелла».

(обратно)

623

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

624

D.L.28.

(обратно)

625

«Жизнеописание Эдуарда Второго». Лейк (Leake) находится в Ноттингемшире.

(обратно)

626

«Книга актов епархии Беверли» [Beverley Chapter Act Book].

(обратно)

627

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

628

Роберт из Рединга.

(обратно)

629

Rotuli Parliamentorum] «Документы по английской истории»; Таутт «Место»; Мэддикот.

(обратно)

630

E. 403;S.C.l.

(обратно)

631

«Анналы св. Павла».

(обратно)

632

«Война св. Сардоса» [«War of Saint Sardos»].

(обратно)

633

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

634

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Трокелоу.

(обратно)

635

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Роберт из Рединга.

(обратно)

636

Барбур [BarbourJ.

(обратно)

637

«Деяния Эдуарда».

(обратно)

638

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

639

«Хроника гражданских войн»; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

640

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

641

См. также Догерти: Диссертация, и Общество антиквариев MS. 120.

(обратно)

642

Мэддикот; CCR; E. 101.

(обратно)

643

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Трокелоу.

(обратно)

644

Additional MSS.; CFR.

(обратно)

645

Additional MSS.

(обратно)

646

Ibid.

(обратно)

647

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

648

«Анналы св. Павла».

(обратно)

649

Догерти: Диссертация.

(обратно)

650

Реестр Томаса Кобхсма.

(обратно)

651

Роберт из Рединга.

(обратно)

652

«История королевского строительства»; Роберт из Рединга.

(обратно)

653

Ламбет MS. 242.

(обратно)

654

E. 159.

(обратно)

655

E. 101.

(обратно)

656

Additional MSS.

(обратно)

657

CPR; Филипс: Эймер.

(обратно)

658

«Анналы св. Павла»; Foedera; Бейкер.

(обратно)

659

Треве; Cotton MSS. Nero; «Тайная переписка» [Lettres Secretes].

(обратно)

660

S.C.I.

(обратно)

661

Уолсингем.

(обратно)

662

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

663

Foedera.

(обратно)

664

Foedera; Хроники… Эдуарда I и Эдуарда II.

(обратно)

665

S.C1.

(обратно)

666

«Хроники Лейнеркоста»; Дэвнс: «Война Деспенсеров» [«Despenser War»].

(обратно)

667

Фруассар.

(обратно)

668

«Хроники… Эдуарда I и Эдуарда II».

(обратно)

669

Роберт из Рединга.

(обратно)

670

Ibid.

(обратно)

671

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

672

Ibid.

(обратно)

673

Роберт из Рединга.

(обратно)

674

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

675

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

676

Ibid.

(обратно)

677

CCR.

(обратно)

678

Смит, «Восстание Уильяма Соммертона» [«Revolt of William Somcrton»]; Уолсингем: «Деяния Аббатов» [Gesta Abbatum].

(обратно)

679

С. 81; CPR\ Догерти: Диссертация; Списки и указатели.

(обратно)

680

CCR.

(обратно)

681

CCR; Роберт из Редин га; Мьюримут; Дагдейл [Dugdale], Monasticon) «Анналы св. Павла».

(обратно)

682

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

683

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Роберт из Рединга.

(обратно)

684

«Анналы св. Павла».

(обратно)

685

Стрикленд.

(обратно)

686

Additional MSS.; C.[53; CCR.

(обратно)

687

«Анналы Уигморского аббатства»; «Анналы св. Павла».

(обратно)

688

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

689

CCR.

(обратно)

690

Мьюримут; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Бейкер; «Хроники… Эдуарда I и Эдуарда II»; Мэддикот.

(обратно)

691

«Лондонские хроники» на французском языке [Chroniques de London].

(обратно)

692

«Анналы св. Павла».

(обратно)

693

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

694

CCR; Статуты королевства; Parliamentary Wilts; CPR; Harleian MSS.; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

695

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Роберт из Рединга; «Хроники… Эдуарда I и Эдуарда И».

(обратно)

696

Foedera.

(обратно)

697

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

698

Кентская Хроника.

(обратно)

699

E. 101.

(обратно)

700

«История королевского строительства»; CPR; CCR; CFR.

(обратно)

701

Кентская Хроника.

(обратно)

702

Уолсингем; Хигдеп.

(обратно)

703

Догерти: Диссертация; Е. 101.

(обратно)

704

Уолсингем; E. 101.

(обратно)

705

E. 101; Foedera.

(обратно)

706

Foedera.

(обратно)

707

CCR; Foedera.

(обратно)

708

CCR.

(обратно)

709

«Анналы св. Павла».

(обратно)

710

Anominalle Chronicle.

(обратно)

711

Грей: Scalacronica; Мьюримут.

(обратно)

712

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Роберт из Рединга.

(обратно)

713

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

714

CCR; S.C.6.

(обратно)

715

CFR; S.C.6; «История королевского строительства».

(обратно)

716

ССД; E. 101.

(обратно)

717

Кентская Хроника; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

718

Anominalle Chronicle.

(обратно)

719

Стрикленд; Денхолм-Янг [Denholm-Young], введение к «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

720

Foedera; «Хроники… Эдуарда I и Эдуарда II»; Мьюримут; «Анналы св. Павла».

(обратно)

721

Хаскинс, «Донкастерская петиция» [Haskins: «Doncaster Petition»].

(обратно)

722

Cotton MSS. Nero.

(обратно)

723

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

724

Ibid.

(обратно)

725

CPR; Foedera.

(обратно)

726

Foedera; CCR.

(обратно)

727

Хроника из Мо; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

728

CPR.

(обратно)

729

Parliamentary Writs; Мьюримут.

(обратно)

730

CPR.

(обратно)

731

Уолсингем; Parliamentary Writs; Мьюримут; Anominalle Chronicle.

(обратно)

732

CCR; CPR.

(обратно)

733

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Роберт из Рединга.

(обратно)

734

Foedera.

(обратно)

735

Foedera; «Анналы св. Павла».

(обратно)

736

Уолсингем.

(обратно)

737

О битве при Боробридже см. Грей: Scalacronica; «Жизнеописание Эдуарда Второго»; Мейсон, «Сэр Эндрю де Хэйркле» [Mason: «Sir Andrew de Harela»]; Таут: «Тактика»; «Брут»; «Хроники Лейнеркоста».

(обратно)

738

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

739

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

740

О суде и осуждении Ланкастера см. «Деяния Эдуарда»; Кин [Keen], «Судебные процессы над изменниками» [Treason Trials]; Роберт из Рединга; Фрайд [Fryde], «Тирания» [Tyranny].

(обратно)

741

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; «Брут»; Трокелоу; Роберт из Рединга; «Анналы св. Павла»; Foedera.

(обратно)

742

CCR; Сэйлс [Sayles]; Мьюримут.

(обратно)

743

Кентская Хроника; E. 101; CPR; Мьюримут.

(обратно)

744

D.L.42; CPR.

(обратно)

745

Calendar of Entries in the Papal Registers.

(обратно)

746

Мьюримут; CP; Anominalle Chronicle; Фрайд, «Тирания».

(обратно)

747

Cotton MSS. Vitellius.

(обратно)

748

S.C.8; CP.

(обратно)

749

Фруассар.

(обратно)

750

Parliamentary Writs; «Статуты королевства».

(обратно)

751

Cotton MSS. Vitellius.

(обратно)

752

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; «Анналы св. Павла»; Роберт из Рединга; Бейкер; «Хроники Лейнеркоста»; Фруассар.

(обратно)

753

Фруассар.

(обратно)

754

CCR.

(обратно)

755

Фруассар.

(обратно)

756

CCR; Таут: «Место».

(обратно)

757

Дин [Dene]; СР.

(обратно)

758

Тейлор «Осуждение» [Taylor:«Judgement»].

(обратно)

759

Шеферд [Shepherd].

(обратно)

760

D.L.42.

(обратно)

761

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

762

Ibid.

(обратно)

763

Грей: Scalacronica.

(обратно)

764

Таут: «Место»; Таут, Главы.

(обратно)

765

E. 101.

(обратно)

766

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

767

Ibid.

(обратно)

768

CPR; Плакнет [Plucknett].

(обратно)

769

Parliamentmy Writs.

(обратно)

770

«Война св. Сардоса».

(обратно)

771

Трокелоу.

(обратно)

772

Стоув [Stowe] MSS.; Блекли, «Адам» [«Adam»|.

(обратно)

773

E. 163.

(обратно)

774

Стоу MSS.

(обратно)

775

Хроника из «Хроники Лейнеркоста»; Бэрроу[Barrow]; «Календарь документов по Шотландии» [Calendar оf Documents relating to Scotland].

(обратно)

776

«Хроники Лейнеркоста».

(обратно)

777

«Календарь документов по Шотландии».

(обратно)

778

Стоув MSS.

(обратно)

779

Ibid.

(обратно)

780

«Хроники Лейнеркоста».

(обратно)

781

E. 163.

(обратно)

782

Стоув MSS.

(обратно)

783

Продолжатель Гильома де Нанжи, в Receuil des historiens des Gaules.

(обратно)

784

Стоув MSS.

(обратно)

785

Брут; Стоув MSS.; Роберт из Рсдинга; Грей: Scalacwnica; Барбур; Трокелоу.

(обратно)

786

CCR\ CPR.

(обратно)

787

Стоу MSS.; E. 101; Additional MSS.

(обратно)

788

«Хронография франкских королей» [Chmnographia Regum Francorum].

(обратно)

789

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

790

Historiae Anglicana Decern Scriptores.

(обратно)

791

Брут.

(обратно)

792

См. Догерти,«Изабелла», и беллетризованную версию этих событий в романе Сьюзен Ховач «Кашельмара» [Cashelmara].

(обратно)

793

CCR; Foedera.

(обратно)

794

Капеллани [Cappellani].

(обратно)

795

Ibid.

(обратно)

796

Foedera.

(обратно)

797

CPR.

(обратно)

798

E. 101; Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

799

Foedera.

(обратно)

800

Stonor Letters.

(обратно)

801

E. 101; S.C.I.

(обратно)

802

Догерти: Диссертация.

(обратно)

803

Мортимер.

(обратно)

804

Найтон; Роберт из Рединга.

(обратно)

805

С. 81; CPR; «Политические стихотворения и песни»; Хигден; Ричис [Riches]; Anominalle Chronicle.

(обратно)

806

Роберт из Рединга; «Лондонские хроники».

(обратно)

807

Найтон.

(обратно)

808

«Хроники Лейнеркоста»; Мейсон, «Сэр Эндрю де Хэйркле»; Foedera; Трокелоу; «Деяния Эдуарда»; Мьюримут; Роберт из Рединга; «Брут»; Уолсингем; «Анналы св. Павла»; «Бумаги и письма из северных источников» [Letters and Papers from Noithern Registers].

(обратно)

809

Calendar of Documents relating to Scotland; Foedera; Роберт из Рединга; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

810

Foedera.

(обратно)

811

E. 159; «Книга актов епархии Беверли».

(обратно)

812

Le Livere de Reis.

(обратно)

813

О побеге Мортимера см. Foedera; Бейли [Bayley]; Найтон; Стрикленд; Мьюримут; Мортимер; Стоунз, [Stones] «Date»; Anominalle Chronice; Роберт из Рединга; «Лондонские хроники»; Трокелоу. Мьюримут неверно датирует побег 1322 года.

(обратно)

814

«Хроника из Мо»; «Война св. Сардоса».

(обратно)

815

Кентская Хроника; Догерти: Диссертация.

(обратно)

816

«Война св. Сардоса».

(обратно)

817

Mortimeriados (1596), пересмотренное издание «Войны баронов» [The Barons' Wars] (1619); и «Героические послания Англии» [England's Heroical Epistles] (1619).

(обратно)

818

Хопкинсон и Спейт [Hopkinson and Speight].

(обратно)

819

Мортимер; Хикс [Hicks].

(обратно)

820

Трокелоу.

(обратно)

821

Хэйнс, «Церковь и политика» [Haines: Church and Politics], Уильямс, «Средневековый Лондон» [Williams: Mediaeval London]; Registrum Ade de Orleton.

(обратно)

822

Эдвардс: «Политическая значимость»; «Война св. Сардоса».

(обратно)

823

Фруассар.

(обратно)

824

Трокелоу; Мортимер.

(обратно)

825

Мортимер.

(обратно)

826

CCR; Foedera.

(обратно)

827

CCR.

(обратно)

828

E. 159.

(обратно)

829

Мортимер; Фрайд, «Тирания»; «Хроника из Мо».

(обратно)

830

«Война св. Сардоса».

(обратно)

831

Ashmole MS.1794; E. 101.

(обратно)

832

Additional MSS.; E. 159; CPR.

(обратно)

833

«Хроники Лондона», под ред. Кингсфорда [Kingsford]; Трокелоу; Бейкер; «Война св. Сардоса».

(обратно)

834

E. 403; Foedera; Таут: «Место»; «Хроники Лейперкоста».

(обратно)

835

«Война св. Сардоса».

(обратно)

836

CPR; Уолсингем.

(обратно)

837

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

838

Foedera.

(обратно)

839

Le Livere de Reis.

(обратно)

840

CFR; Уолсингем; Foedera; Бейкер.

(обратно)

841

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

842

Уолсингем; Foedera.

(обратно)

843

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

844

CCR.

(обратно)

845

Брут.

(обратно)

846

С. 61; «Война св. Сардоса»; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

847

Foedera; E. 403.

(обратно)

848

Догерти: Диссертация.

(обратно)

849

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

850

Foedera; Стрикленд; Уолсингем.

(обратно)

851

Бейкер; «Хроники Лейнеркоста».

(обратно)

852

«Война св. Сардоса».

(обратно)

853

E. 403; Foedera; Таут: «Место»; «Хроники Лейнеркоста».

(обратно)

854

С. 61; Догерти: Диссертация; E. 404.

(обратно)

855

E. 403; Догерти: Диссертация; E. 404.

(обратно)

856

Блекли, «Изабелла и епископ» [«Isabel and the Bishop»].

(обратно)

857

«Война св. Сардоса».

(обратно)

858

Фруассар.

(обратно)

859

Calendar of Entries in the Papal Registers.

(обратно)

860

«Избранные дела суда Королевской скамьи» [Select Cases in the Court of King's Bench]; CP.

(обратно)

861

Calendar of Entries in the Papal Registers.

(обратно)

862

Танкверери [Tanquerery]; Кларк, «Мирская деятельность» [Clarke: «Some Secular Activities»].

(обратно)

863

«Война св. Сардоса».

(обратно)

864

Foedera.

(обратно)

865

«Война св. Сардоса».

(обратно)

866

Догерти: Диссертация.

(обратно)

867

CCR.

(обратно)

868

Догерти: Диссертация.

(обратно)

869

«Война св. Сардоса».

(обратно)

870

Ibid.

(обратно)

871

Уолсингем.

(обратно)

872

Parliamentary Writs; «Война св. Сардоса».

(обратно)

873

«Хроники Лейперкоста».

(обратно)

874

«Реестр Томаса Кобхема».

(обратно)

875

Literae Cantuaiienses.

(обратно)

876

DNB.

(обратно)

877

Дин [Dene]; Бейкер; Хикс.

(обратно)

878

«Хроники… Эдуарда I и Эдуарда II»; Мьюримут; Foedera.

(обратно)

879

«Война св. Сардоса»; Блекли: «Изабелла и епископ».

(обратно)

880

Literae Cantuanenses.

(обратно)

881

«Война св. Сардоса»; Догерти: Диссертация.

(обратно)

882

Foedera; CPR.

(обратно)

883

«Война св. Сардоса».

(обратно)

884

Стрикленд.

(обратно)

885

E. 101; CPR.

(обратно)

886

Literae Cantuatienses.

(обратно)

887

E. 403; Е. 101. Счета по расходам Изабеллы, выписанные Уильямом де Будоном, находятся в E. 101.

(обратно)

888

«Война св. Сардоса».

(обратно)

889

Literae Cantuatienses.

(обратно)

890

Тайная переписка.

(обратно)

891

Foedera.

(обратно)

892

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

893

Literae Cantuarienses.

(обратно)

894

О пребывании Изабеллы во Франции и маршруте ее поездки см. отчеты Томаса из Лондона в E. 101; «Дневник» Хантера [Hunter: «Journal»]; «Война св. Сардоса».

(обратно)

895

CPR.

(обратно)

896

«Война св. Сардоса».

(обратно)

897

Бейкер.

(обратно)

898

«Война св. Сардоса».

(обратно)

899

Ibid.

(обратно)

900

Ibid.

(обратно)

901

Костсп; [NorrisJ.

(обратно)

902

Фруассар.

(обратно)

903

Ibid.

(обратно)

904

Foedera.

(обратно)

905

E. 101.

(обратно)

906

Foedera.

(обратно)

907

«Война св. Сардоса».

(обратно)

908

Foedera.

(обратно)

909

Ibid.

(обратно)

910

Догерти: Диссертация; «Война св. Сардоса».

(обратно)

911

«Война св. Сардоса».

(обратно)

912

Foedera.

(обратно)

913

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

914

CCR; Foedera; Бейкер; Мьюримут; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

915

E. 101.

(обратно)

916

E. 403.

(обратно)

917

«Война св. Сардоса».

(обратно)

918

Ibid.

(обратно)

919

Foedera.

(обратно)

920

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Бейкер.

(обратно)

921

Bodleian MS. 751; CPR.

(обратно)

922

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Literae Cantuarienses.

(обратно)

923

Foedera.

(обратно)

924

«Война св. Сардоса».

(обратно)

925

Harleian MSS.; «Война св. Сардоса»; Мьюримут; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

926

Бейкер.

(обратно)

927

Мьюримут.

(обратно)

928

Бейкер.

(обратно)

929

Feodera; Бейкер; Additional MSS.; Уолсингем; CPR.

(обратно)

930

CCR; Foedera.

(обратно)

931

Ibid.

(обратно)

932

Ibid.

(обратно)

933

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

934

Le Livere de Reis; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

935

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

936

Harleian MSS.; «Война св. Сардоса»; Мьюримут; «Жизнеописание Эдуарда Второго». Иногда в качестве даты принесения оммажа ошибочно указывают 21 сентября.

(обратно)

937

Фруассар.

(обратно)

938

Бейкер.

(обратно)

939

Parliamentary Writs; «Анналы св. Павла».

(обратно)

940

Уолсингем.

(обратно)

941

Foedera.

(обратно)

942

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

943

Роуз [Rose].

(обратно)

944

Найтон; Бери [Bury], Philobiblon.

(обратно)

945

Фруассар.

(обратно)

946

Бейкер.

(обратно)

947

Бейкер; Уолсингем.

(обратно)

948

CCR; Foedera.

(обратно)

949

Foedera; Грасси, «Уильям Эйрмин» [Grassi: «William Airmyn»].

(обратно)

950

Бейкер.

(обратно)

951

CCR; Foedera.

(обратно)

952

CCR; Foedera; Бейкер; Мьюримут; «Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

953

Foedera.

(обратно)

954

Фруассар.

(обратно)

955

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

956

Ibid.

(обратно)

957

S.C.I.

(обратно)

958

Ibid.

(обратно)

959

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

960

Бейкер.

(обратно)

961

S.C.I.

(обратно)

962

E. 101.

(обратно)

963

S.C.1; Бейкер.

(обратно)

964

E. 101.

(обратно)

965

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Rotuli Parliamentorum; Foedera.

(обратно)

966

E. 101.

(обратно)

967

Бейкер; CCR; S.C.1; Уолсингем.

(обратно)

968

S.C.1; Бейкер.

(обратно)

969

Хантер, «Дневник».

(обратно)

970

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

971

«Лондонские хроники».

(обратно)

972

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

973

CCR; Бейкер; Уолсингем.

(обратно)

974

«Жизнеописание Эдуарда Второго».

(обратно)

975

Ibid.

(обратно)

976

Ibid.

(обратно)

977

Ibid.

(обратно)

978

«Большие Французские хроники» [Grandes Chroniques de France]; Уолсингем.

(обратно)

979

S.C.1; Общество антиквариев MS. 122.

(обратно)

980

Cotton MSS. Faustina; Buck.

(обратно)

981

S.C.1.

(обратно)

982

Le Journal de Tresor de Charles IV; «Большие Французские хроники».

(обратно)

983

CCR; Бейкер; Уолсингем.

(обратно)

984

CCR; Foedera.

(обратно)

985

Ibid.

(обратно)

986

Ibid.

(обратно)

987

Ibid.

(обратно)

988

Ibid.

(обратно)

989

S.C.1; Бейкер.

(обратно)

990

«Анонимная Парижская хроника» [Chronique Paris ienne Anonyme].

(обратно)

991

Догерти: Диссертация.

(обратно)

992

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Мьюримут.

(обратно)

993

Мортимер.

(обратно)

994

Бейкер.

(обратно)

995

Джонстон: «Изабелла».

(обратно)

996

Мосли [Mosley].

(обратно)

997

Receuil des histonens des Gaules; Мьюримут; Найтои; Бейкер.

(обратно)

998

Literae Cantuarienses.

(обратно)

999

Любименко [Lyubimenko].

(обратно)

1000

E. 101.

(обратно)

1001

S.C.1.

(обратно)

1002

CPR.

(обратно)

1003

CPR; CCR.

(обратно)

1004

S.C.1.

(обратно)

1005

Literae Cantuarienses; Receuil des histonens des Gaules; Догерти: Диссертация.

(обратно)

1006

Foedera; CCR.

(обратно)

1007

Общество антиквариев MS. 122; CCR; Foedera; CPR.

(обратно)

1008

Общество антиквариев MS. 122.

(обратно)

1009

Кентская Хроника.

(обратно)

1010

Общество антиквариев MS. 122.

(обратно)

1011

«Rekeningtn van… Joanna Van Valois».

(обратно)

1012

CFR.

(обратно)

1013

Historiae Anglicana Decern Scriptores.

(обратно)

1014

CCR.

(обратно)

1015

Foedera.

(обратно)

1016

Calendar of Entries in the Papal Registers.

(обратно)

1017

Ibid.

(обратно)

1018

Calendar of Entries in the Papal Registers; Найтон.

(обратно)

1019

Бейкер.

(обратно)

1020

CCR; E.101; «История королевского строительства»; E. 159.

(обратно)

1021

Foedera.

(обратно)

1022

CCR.

(обратно)

1023

Literae Cantuarienses.

(обратно)

1024

Дин.

(обратно)

1025

Дин; Rotuli Parliamentonum.

(обратно)

1026

Additional MSS.

(обратно)

1027

Literae Cantuarienses.

(обратно)

1028

Foedera.

(обратно)

1029

Foedera; «Анналы св. Павла».

(обратно)

1030

Реестр Уолтера Рейнольдса [Register of Walter Reynolds].

(обратно)

1031

CCR; Foedera.

(обратно)

1032

Foedera; С PR.

(обратно)

1033

CCR;Feodera.

(обратно)

1034

Ibid.

(обратно)

1035

Ibid.

(обратно)

1036

CCR.

(обратно)

1037

Ibid.

(обратно)

1038

Foedera.

(обратно)

1039

Calendar of Entries in the Papal Registers.

(обратно)

1040

Ibid.

(обратно)

1041

Ibid.

(обратно)

1042

Foedera.

(обратно)

1043

Реестр Уолтера Рейнольдса.

(обратно)

1044

CCR; Foedera.

(обратно)

1045

Foedera.

(обратно)

1046

Кентская Хроника; Комиссия но историческим рукописям [Historical Manuscripts Commission], Разные собрания, I.

(обратно)

1047

Calendar of Entries in the Papal Registers.

(обратно)

1048

CPR.

(обратно)

1049

Foedera.

(обратно)

1050

Foedera; «Анналы св. Павла».

(обратно)

1051

Национальный архив Франции MS. J. 237.

(обратно)

1052

Общество антиквариев MS.122.

(обратно)

1053

Дин.

(обратно)

1054

Дин; Книга Эсфирь, Ветхий Завет.

(обратно)

1055

Ср. Грей: Scalacronka.

(обратно)

1056

CCR; Foedera.

(обратно)

1057

«Жизнеописание Эдуарда Второго»; Капеллани.

(обратно)

1058

Foedera.

(обратно)

1059

Ibid.

(обратно)

1060

CCR; Foedera.

(обратно)

1061

CCR.

(обратно)

1062

Literae Cantuarienses.

(обратно)

1063

E. 101.

(обратно)

1064

CCR.

(обратно)

1065

Foedera.

(обратно)

1066

CFR.

(обратно)

1067

Foedera.

(обратно)

1068

Parliamentary Writs; Foedera; C.49.

(обратно)

1069

CPR.

(обратно)

1070

Ibid.

(обратно)

1071

Фруассар.

(обратно)

1072

Общество антиквариев MS.122.

(обратно)

1073

Бейкер.

(обратно)

1074

Фруассар.

(обратно)

1075

Foedera; CPR.

(обратно)

1076

Уолсингем; Фруассар.

(обратно)

1077

Фруассар.

(обратно)

1078

Ibid.

(обратно)

1079

Уолсингем; Дин.

(обратно)

1080

Уолсингем.

(обратно)

1081

Холмс: «Осуждение» [Holmes: «Judgement»]; Уолсингем; Грей: Scalacronika; «Брут».

(обратно)

1082

«Брут»; CCR.

(обратно)

1083

Уолсингем; Грей: Scalacronika; Receuil des histonens des Gaules; «Хронография франкских королей»; Recits d'un Bourgeois; Фруассар.

(обратно)

1084

Фрайд, «Тирания».

(обратно)

1085

Фруассар.

(обратно)

1086

Ibid.

(обратно)

1087

Продолжатель Гильома де Нанжи, в Receuil des Histonens de Gaules.

(обратно)

1088

Общество антиквариев MS.[122.

(обратно)

1089

См. Догерти: Диссертация.

(обратно)

1090

Хикс; Найтон.

(обратно)

1091

«Хронологическая таблица» [Table Chronologique].

(обратно)

1092

Фруассар.

(обратно)

1093

Groot ChaHerboek.

(обратно)

1094

Анналы аббатства Уигмор.

(обратно)

1095

«Rekeningen van… Joanna Van Valois».

(обратно)

1096

Фруассар.

(обратно)

1097

Бейкер.

(обратно)

1098

Ibid.

(обратно)

1099

Фруассар.

(обратно)

1100

Foedera.

(обратно)

1101

CCR; Foedera.

(обратно)

1102

Национальная библиотека, Париж, собр. Моро [Collection Moreau], т. 225.

(обратно)

1103

С.62; «Хроники Леннеркоста».

(обратно)

1104

Regesls Hanonensia.

(обратно)

1105

Cronijke van Nederlandt

(обратно)

1106

«Хронологическая таблица».

(обратно)

1107

Фруассар.

(обратно)

1108

«Война св. Сардоса»; С. 61; С. 81.

(обратно)

1109

CCR; CPR; Фрайд, «Тирания».

(обратно)

1110

«Rekeningen van… Joanna Van Valois».

(обратно)

1111

Foedera.

(обратно)

1112

CPR; CCR.

(обратно)

1113

Уоллер-Зинер (Waller-Zeper).

(обратно)

1114

«Rekeningen… van Joanna Van Valois».

(обратно)

1115

Найтон.

(обратно)

1116

Фруассар.

(обратно)

1117

Groot Charterboek; Смит [Smit).

(обратно)

1118

Уоллер-Зинер; Найтон; Бспкер.

(обратно)

1119

Фруассар.

(обратно)

1120

Фруассар; «Лондонские хроники»; Кентская Хроника; CCR; Догерти: Диссертация; Фрайд, «Тирания»; CPR; Ронсьер [Roncierc].

(обратно)

1121

Фруассар; Жан Лебсль [Jean le Bel]; «Нидерландская хроника».

(обратно)

1122

«Анналы св. Павла»; Раунд [RoundJ; Бейкер.

(обратно)

1123

«Анналы св. Павла»; Foedera; Бейкер; «Хроники Лейнеркоста»; «Хроники… Эдуарда I и Эдуарда II».

(обратно)

1124

«Нидерландская хроника».

(обратно)

1125

Фруассар.

(обратно)

1126

«Хронография франкских королей»; «Анналы св. Павла».

(обратно)

1127

«Лондонские хроники».

(обратно)

1128

Ibid.

(обратно)

1129

Фруассар; Мьюримут.

(обратно)

1130

Calendar of Plea and Memoranda Rolls; E. 101.

(обратно)

1131

«Нидерландская хроника»; Фруассар.

(обратно)

1132

Фруассар; «Хронография франкских королей»; «Анналы св. Павла»; Receuil deshistoriens des Gaules.

(обратно)

1133

Хроника из Лейнеркоста; Бейкер.

(обратно)

1134

Найтон.

(обратно)

1135

Фруассар.

(обратно)

1136

Бейкер; Найтон; Мьюримут.

(обратно)

1137

Мьюримут.

(обратно)

1138

Бейкер.

(обратно)

1139

Foedera.

(обратно)

1140

«Брут».

(обратно)

1141

CPR.

(обратно)

1142

Кентская Хроника.

(обратно)

1143

«Лондонские хроники»; Хроника из Мо.

(обратно)

1144

Foedera.

(обратно)

1145

CPR.

(обратно)

1146

Foedera; CCR; Уолсигем.

(обратно)

1147

Foedera; Receuil des historiens des Guides; CCR.

(обратно)

1148

Foedera.

(обратно)

1149

«Анналы св. Павла».

(обратно)

1150

CPR; CCR.

(обратно)

1151

Вуд, «Оксфорд» [Wood: Oxford].

(обратно)

1152

Historiae Anglikana Decern Scriptores.

(обратно)

1153

Хроника из Mo; E. 403; Общество антиквариев MS. 122; С.62.

(обратно)

1154

«Брут».

(обратно)

1155

«Лондонские хроники».

(обратно)

1156

Уолсигем; Кентская Хроника.

(обратно)

1157

См. о маршруте бегства Эдуарда С.[62] и архивы документов Парламента.

(обратно)

1158

Найтон; Бейкер; Уолсигем.

(обратно)

1159

«Лондонские хроники»; «Анналы св. Павла».

(обратно)

1160

Уолсингем.

(обратно)

1161

«Анналы св. Павла».

(обратно)

1162

CFR.

(обратно)

1163

CFR; CCR.

(обратно)

1164

Хроника из Мо.

(обратно)

1165

Фруассар.

(обратно)

1166

CCR; Общество антиквариев MS. 122.

(обратно)

1167

Дин.

(обратно)

1168

Роберт из Рединга; Мьюримут.

(обратно)

1169

Literae Cantuarienses, Роберт из Рединга.

(обратно)

1170

Дин.

(обратно)

1171

Роберт из Рединга; Брут; Общество антиквариев MS. 122.

(обратно)

1172

Foedera.

(обратно)

1173

Historiae Anglicana Decern Scriptores; Бейкер.

(обратно)

1174

Бейкер.

(обратно)

1175

«Картуляри и Винчестерского собора» [Chartulary of Winchester Cathedral].

(обратно)

1176

Стоу, «Лондон».

(обратно)

1177

Дин; «Лондонские хроники»; «Анналы св. Павла».

(обратно)

1178

Дин.

(обратно)

1179

Foedera.

(обратно)

1180

«Анналы св. Павла»; Уолсингем; Уильямс: «Средневековый Лондон»; Мьюримут.

(обратно)

1181

Дип.

(обратно)

1182

«Анналы св. Павла»; «Лондонские хроники»; Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1183

CPR.

(обратно)

1184

«Лондонские хроники»; «Хроники… Эдуарда I и Эдуарда II».

(обратно)

1185

Фруассар.

(обратно)

1186

Мьюримут; CPR; Роберт из Рединга; Бейкер.

(обратно)

1187

Хигден; Фруассар.

(обратно)

1188

Бейкер.

(обратно)

1189

Мьюримут.

(обратно)

1190

Бейкер.

(обратно)

1191

Общество антиквариев MS. 122.

(обратно)

1192

Сноска отсутствуетв оригинале (OCR)

(обратно)

1193

Общество антиквариев MS. 122; «Деяния Эдуарда».

(обратно)

1194

Фруассар; Calendar of Plea and Memoranda Rolls; Общество антиквариев MS. 122.

(обратно)

1195

Бейкер.

(обратно)

1196

Уолсингем; «Хроники Аспперкоста».

(обратно)

1197

Общество антиквариев MS.122.

(обратно)

1198

Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1199

Комиссия по историческим рукописям, Разные собрания, I.

(обратно)

1200

Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1201

«Реестр Роберта Мортиваля» [Register of Robert Mortival].

(обратно)

1202

Receuil des historiens des Gaules; Бейкер.

(обратно)

1203

Фруассар.

(обратно)

1204

Ibid.

(обратно)

1205

Foedera; CPR.

(обратно)

1206

CCR.

(обратно)

1207

Дин.

(обратно)

1208

Дин; Комиссия по историческим рукописям, разные собрания, I.

(обратно)

1209

Фруассар.

(обратно)

1210

Ibid.

(обратно)

1211

О суде над Деспенссром-старпшм см. «Анналы св. Павла»; «Деяния Эдуарда»; Кентская Хроника. Герб старшего Деспепсера в настоящее время используется графом Спенсером (Фрайд: «Тирания»,).

(обратно)

1212

Догерти: Диссертация; «Мсморип аббатства св. Эдмунда» [Memorials of St Edmund's Abbey].

(обратно)

1213

Кентская Хроника; Berkeley Manuscripts; «Анналы св. Павла»; Бейкер; Мьюримут.

(обратно)

1214

CPR.

(обратно)

1215

Общество антиквариев MS.122.

(обратно)

1216

Фруассар.

(обратно)

1217

Parliamentary Writs: Foedera.

(обратно)

1218

Parliamentary Writs.

(обратно)

1219

Общество антиквариев MS. 102; Догерти: Диссертация.

(обратно)

1220

Е. 101; Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1221

Фруассар.

(обратно)

1222

E. 101.

(обратно)

1223

Calender of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1224

Ibid.

(обратно)

1225

CPR; Parliamentary Writs.

(обратно)

1226

CFRXPR.

(обратно)

1227

Foedera.

(обратно)

1228

Бейкер.

(обратно)

1229

Foedera.

(обратно)

1230

Мьюримут; «Анналы св. Павла»; Роберт из Рединга; Уолсингем; Бейкер.

(обратно)

1231

«Картулярий Винчестерского собора».

(обратно)

1232

CPR.

(обратно)

1233

«Анналы св. Павла»; Мьюримут.

(обратно)

1234

Мьюримут; «Лондонские хроники».

(обратно)

1235

Фруассар.

(обратно)

1236

Догерти: Диссертация; Найтон; Кентская Хроника.

(обратно)

1237

Foedera.

(обратно)

1238

Брут.

(обратно)

1239

Ibid.

(обратно)

1240

О суде над младшим Деспепсером см. «Деяния Эдуарда»; Холмс: «Осуждение»; Тейлор, «Осуждение»; Роберт из Рединга.

(обратно)

1241

Фруассар.

(обратно)

1242

Об обвинениях, выдвинутых против Дсспенссра, см. «Анналы св. Павла»; Роберт из Рединга.

(обратно)

1243

Мишле [Michelet].

(обратно)

1244

О казни Дсспенссра см. Фруассар; «Анналы св. Павла»; Кентская Хроника; Уолсингем; Найтон. Графическая иллюстрация казни содержится в одной из копий «Хроник» Фруассара в Национальной библиотеке, в Париже.

(обратно)

1245

Брут.

(обратно)

1246

CCR.

(обратно)

1247

CCR; СР.

(обратно)

1248

Фруассар.

(обратно)

1249

Найтон.

(обратно)

1250

Фруассар.

(обратно)

1251

CCR; «Анналы св. Павла».

(обратно)

1252

CPR.

(обратно)

1253

CPR; Foedera; CCR.

(обратно)

1254

Бейкер.

(обратно)

1255

См., например, Джонстон, «Изабелла».

(обратно)

1256

«Анналы св. Павла».

(обратно)

1257

Ср. Мортимер.

(обратно)

1258

Догерти: Диссертация.

(обратно)

1259

Фруассар.

(обратно)

1260

Ibid.

(обратно)

1261

CCR.

(обратно)

1262

Ibid.

(обратно)

1263

CPR.

(обратно)

1264

CCR.

(обратно)

1265

CPR.

(обратно)

1266

CPR; C.[62.

(обратно)

1267

Маршрут их передвижения между 26 ноября и 21 декабря см. в E. 101.

(обратно)

1268

CFR.

(обратно)

1269

Parliamentary Writs.

(обратно)

1270

«Анналы св. Павла».

(обратно)

1271

Foedera.

(обратно)

1272

Бейкер.

(обратно)

1273

Foedera.

(обратно)

1274

CCR; CFR.

(обратно)

1275

CCR.

(обратно)

1276

Фруассар.

(обратно)

1277

Дин.

(обратно)

1278

Literae Cantuarienses.

(обратно)

1279

«Лондонские хроники»; Комиссия по историческим рукописям, разные собрания, I.

(обратно)

1280

«Картулярий Винчестерского собора».

(обратно)

1281

Фруассар; «Картулярий Винчестерского собора».

(обратно)

1282

Брут.

(обратно)

1283

«Картулярий Винчестерского собора».

(обратно)

1284

E. 101; Фруассар; Кентская Хроника.

(обратно)

1285

Общество антиквариев MS. 122.

(обратно)

1286

E. 101; CFR.

(обратно)

1287

Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1288

E. 101; Фруассар; Кентская Хроника; Cotton MSS. Nero; Бейкер; «Анналы св. Павла»; Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1289

Фруассар; Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1290

«Хроники Лейиеркоста».

(обратно)

1291

Literae Cantuanenses; Брут.

(обратно)

1292

Пайнуэлл [Pipewell], «Хроника»; Юшрк, «Комиссии от сословий» [«Committees of Estates»]; Literae Cantuanenses; Rotuli Parliamentorum; «Хроники Лейиеркоста».

(обратно)

1293

Дин.

(обратно)

1294

Хигден; Личфилд [Lichfield] «Хроника»; Пайнуэлл Хроника; «Хроники Лейнеркоста». Источники, описывающие эту сессию Парламента, противоречивы и невнятны. См. Догерти: Диссертация; Фрайд: «Тирания», Кларк: «Комиссии от сословий»; Валант [Valente].

(обратно)

1295

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1296

CCR.

(обратно)

1297

CPR.

(обратно)

1298

«Хроники Лейнеркоста».

(обратно)

1299

Bodleian MS. 956; Кентская Хроника.

(обратно)

1300

Дин.

(обратно)

1301

Calendar of Plea and Memoranda Rolb; «Анналы св. Павла».

(обратно)

1302

Calendar of Plea and Memoranda Rolls; «Анналы св. Павла»; Дин.

(обратно)

1303

Literae Cantuarienses.

(обратно)

1304

Уолсингем.

(обратно)

1305

Bodleian MS. 956; Кентская Хроника.

(обратно)

1306

Кентская Хроника.

(обратно)

1307

Дин; «Хроники Лейнеркоста»; Кентская Хроника.

(обратно)

1308

«Хроники Лейнеркоста».

(обратно)

1309

Из «Книги Экклезиаст», 10:16 (часть строки). (Прим. перев.)

(обратно)

1310

Дин.

(обратно)

1311

Дин; «Хроники Лейнеркоста»; Кентская Хроника.

(обратно)

1312

Дин.

(обратно)

1313

«Хроники Лейнеркоста».

(обратно)

1314

Кентская Хроника.

(обратно)

1315

Дин.

(обратно)

1316

Дин; «Хроники Лейнеркоста»; Кентская Хроника.

(обратно)

1317

Кентская Хроника.

(обратно)

1318

«Хроники Лейнеркоста».

(обратно)

1319

«Картулярий Винчестерского собора».

(обратно)

1320

Статьи низложения содержатся в сб. «Избранные документы по конституционной истории Англии» [Select Documents of English Constitutional History]. См. также Foedera; «Картулярий Винчестерского собора»; «Анналы св. Павла»; Брут; Historiae Anglicana Decern Sciiptores.

(обратно)

1321

Дин.

(обратно)

1322

Ibid.

(обратно)

1323

Уолсингем.

(обратно)

1324

Хардинг [Harding], Изабелла и Мортимер; E. 101.

(обратно)

1325

Уолсингем.

(обратно)

1326

«Хроники Лейнеркоста».

(обратно)

1327

Кларк, «Комиссии от сословий»; Бейкер.

(обратно)

1328

Уолсингем.

(обратно)

1329

Ibid.

(обратно)

1330

Об отречении Эдуарда см. Бейкер; Кларк: «Комиссии от сословий»; Хигден; Хроника Апчфилда; Хроника Пайпуэлла; Кентская Хроника; «Хроники Лейнеркоста»; Догерти: Диссертация; Фрайд: «Тирания».

(обратно)

1331

CCR.

(обратно)

1332

Бейкер.

(обратно)

1333

С. 62.

(обратно)

1334

Бейкер.

(обратно)

1335

Куттино [Cuttino] и Лаймен [Lyman].

(обратно)

1336

О коронации Эдуарда III см. «Анналы св. Павла»; Дин; E. 101; Уолсингем; Мьюримут; Бейкер.

(обратно)

1337

CPR.

(обратно)

1338

«Политические стихотворения и песни».

(обратно)

1339

Calendar of Entries in the Papal Registers; Догерти: Диссертация.

(обратно)

1340

Пайпуэлл. Хроника.

(обратно)

1341

CPR.

(обратно)

1342

«История королевского строительства»; CPR; CCR; CFR.

(обратно)

1343

Догерти: Диссертация.

(обратно)

1344

«История графств: Гертфордшир» [Victoria County History: Hertfordshire]; «История королевского строительства».

(обратно)

1345

E. 101.

(обратно)

1346

Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1347

Rotuli Parliamentorum; «Лондонские хроники».

(обратно)

1348

О регентском совете см. «Брут»; «Хроника из Mo»; Rotuli Parliamentorum; Найтон.

(обратно)

1349

Догерти: Диссертация.

(обратно)

1350

Роберт из Эйвсбери [Robert of Avcsbury].

(обратно)

1351

Догерти: Диссертация.

(обратно)

1352

Фруассар; Уолсингем; Бейкер.

(обратно)

1353

Этот документ хранится в оксфордском колледже Крайстчерч (Christ Church) (MS. 92, f.4v).

(обратно)

1354

Дин.

(обратно)

1355

CPR.

(обратно)

1356

Хроника из Мо.

(обратно)

1357

Calendar of Plea and Memoranda Rolls; Foedera; Сомервиль [Somcrville]; CP.

(обратно)

1358

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1359

Rotuli Parliamentorum; Стрикленд; Rapin-Thoyras; Foedera; «Брут».

(обратно)

1360

«Статуты королевства».

(обратно)

1361

E. 101.

(обратно)

1362

С.53; Syllabus of Documents relating to England', Никодсон [Nicholson].

(обратно)

1363

CPR.

(обратно)

1364

Ibid.

(обратно)

1365

Ibid.

(обратно)

1366

Calendar of Plea and Memoranda Rolls; CFR.

(обратно)

1367

C.53; CPR.

(обратно)

1368

Foedera.

(обратно)

1369

CCR; CPR; CFR; Foedera; C.62.

(обратно)

1370

CFR.

(обратно)

1371

CPR.

(обратно)

1372

Мьюримут; Уоденнгем; «Анналы св. Павла»; Historiae Anglicana Decern Scriptores; «Деяния Эдуарда»; Фруассар.

(обратно)

1373

Historiae Anglicana Decern Scriptores; «Картулярий Винчестерского собора».

(обратно)

1374

Foedera; «Хроники Лейнеркоста».

(обратно)

1375

Foedera.

(обратно)

1376

Ibid.

(обратно)

1377

Ibid.

(обратно)

1378

Мьюримут; Уолсингем; Бенкер; Rapin-Thoyras.

(обратно)

1379

Брут.

(обратно)

1380

Грансден.

(обратно)

1381

CPR; Таут, «Пленение и смерть»; Догерти: Диссертация.

(обратно)

1382

CFR.

(обратно)

1383

E. 101; Дин.

(обратно)

1384

E. 101.

(обратно)

1385

Найтон.

(обратно)

1386

Е. 101; Найтон; Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1387

Кларк: «Комиссии от сословий»; Foedera.

(обратно)

1388

Ibid.

(обратно)

1389

Е.101; Foedera.

(обратно)

1390

E. 101.

(обратно)

1391

CFR.

(обратно)

1392

Foedera.

(обратно)

1393

Ibid.

(обратно)

1394

Фрайд: «Тирания».

(обратно)

1395

Бейкер; CPR; Мортимер; Berkeley Manuscripts.

(обратно)

1396

«Документы о смерти и погребении» [«Documents relating to Death and Burial»]; Harlcian MSS.; Foedera.

(обратно)

1397

«Анналы св. Павла»; Таут, «Пленение и смерть»; Бейкер; Berkeley Manuscripts.

(обратно)

1398

Berkeley Manuscripts.

(обратно)

1399

Таут, « Пленение и смерть»; Мьюримут; Berkeley Manuscripts.

(обратно)

1400

«Анналы св. Павла»; Foedera.

(обратно)

1401

Бейкер.

(обратно)

1402

Ibid.

(обратно)

1403

«Картулярий Винчестерского собора»; Rotuli Parliamentorum; Бейкер; Historiae Anglicana Decern Scriptores.

(обратно)

1404

CPR; Догерти: Диссертация.

(обратно)

1405

S.C.I; CPR; Догерти: Диссертация.

(обратно)

1406

Foedera.

(обратно)

1407

E. 101; Фруассар.

(обратно)

1408

Фруассар.

(обратно)

1409

Literae Cantuarienses.

(обратно)

1410

S.C.I; CPR; Догерти: Диссертация.

(обратно)

1411

C.53; CPR.

(обратно)

1412

Calendar of Entries in the Papal Registers.

(обратно)

1413

Догерти: Диссертация.

(обратно)

1414

E. 101.

(обратно)

1415

Фруассар; «Брут».

(обратно)

1416

Фруассар; Уолсингем; Бейкер.

(обратно)

1417

Фруассар; Уолсингем; Бейкер; Мьюримут; Брут; Жан Лебедь.

(обратно)

1418

Foedera; Брут.

(обратно)

1419

CPR.

(обратно)

1420

Foedera; Брут.

(обратно)

1421

Rotuli Scotiae.

(обратно)

1422

E. 101.

(обратно)

1423

Foedera; E. 370; «История королевского строительства».

(обратно)

1424

E. 101; Foedera.

(обратно)

1425

E. 101.

(обратно)

1426

«Брут»; Грей: Scalacronica.

(обратно)

1427

Мьюримут.

(обратно)

1428

Berkeley Manuscripts', Догерти: «Изабелла».

(обратно)

1429

Мьюримут.

(обратно)

1430

Танкверери; Foedera.

(обратно)

1431

CPR; Хардинг: Изабелла и Мортимер.

(обратно)

1432

Догерти: Диссертация.

(обратно)

1433

Танкверери; S. С. I.

(обратно)

1434

CPR.

(обратно)

1435

Танкверери.

(обратно)

1436

Ibid.

(обратно)

1437

«Анналы св. Павла»; Танкверери; Таут, «Пленение и смерть»; «Брут».

(обратно)

1438

Foedera.

(обратно)

1439

CCR; Архивы «Королевской скамьи» [King's Bench Records]; CPR; Догерти: «Изабелла».

(обратно)

1440

Foedera.

(обратно)

1441

CCR; Фруассар.

(обратно)

1442

Ibid.

(обратно)

1443

Calendar of Entries in the Papal Registeis; Foedera.

(обратно)

1444

Фруассар.

(обратно)

1445

Ibid.

(обратно)

1446

C.53.

(обратно)

1447

E. 101.

(обратно)

1448

Фруассар; E. 101; E. 159.

(обратно)

1449

E. 101; Foedera; CPR; E. 159.

(обратно)

1450

Foedera; CPR; E. 404; Calendar of Plea and Memoranda Rolls; Rotuli Scotiae; Rotuli Parliamentorum; «Письма и документы из северных реестров» [Letters and Papers from Northern Registeis]; Найтон. Подробнее см. в диссертации Догерти.

(обратно)

1451

Таут, «Пленение и смерть»; Эдварде, «Сэр Гриффид Ллойд» [«Sir Gruffydd Lloyd»].

(обратно)

1452

CCR; Хроника из Лейнеркоста.

(обратно)

1453

CPR.

(обратно)

1454

E. 101.

(обратно)

1455

CCR; CPR.

(обратно)

1456

Ibid.

(обратно)

1457

CPR.

(обратно)

1458

Таут, «Пленение и смерть»; Догерти, «Изабелла».

(обратно)

1459

Полный текст заявления Хайвела ап-Гриффида, который содержится в собр. Coram Rege Rolls, 5, Ed III, см. у Таута, «Пленение и смерть».

(обратно)

1460

CCR.

(обратно)

1461

Таут, «Пленение и смерть»; Мьюримут; Berkeley Manuscripts; Догерти: Диссертация; Мортимер; Грансден.

(обратно)

1462

«Картулярий Винчестерского собора».

(обратно)

1463

Грансден.

(обратно)

1464

Таут, «Пленение и смерть».

(обратно)

1465

Брут; Тейлор, «Французский Брут»; Anominalle Chmnicle; Тейлор: «Английская историческая литература» [English Historical Literature].

(обратно)

1466

Фрайд: «Тирания».

(обратно)

1467

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1468

Джонсон [Johnson], Эдуард III.

(обратно)

1469

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1470

Тейлор, «Французский Брут»; Мортимер.

(обратно)

1471

Куттино и Лаймен.

(обратно)

1472

Хэйнс, «Воскресший Эдуард» [«Edwardus Redivivus»]; Мортимер.

(обратно)

1473

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1474

См. Мортимер.

(обратно)

1475

Хэйнс, «Воскресший Эдуард».

(обратно)

1476

Хэйнс, «Воскресший Эдуард»; Мортимер.

(обратно)

1477

Куттино и Лаймеп.

(обратно)

1478

Догерти, «Изабелла»; Куттипо и Лаймеп.

(обратно)

1479

Ibid.

(обратно)

1480

Хэйнс, «Воскресший Эдуард». Современное событию описание открытия гробницы содержится в MS.55 в библиотеке Глостерского собора.

(обратно)

1481

Calendar of Entries in the Papal Registers.

(обратно)

1482

О Мануэло Фисски см. Куттино и Лаймен; Мортимер; Догерти: «Изабелла»; Догерти: Диссертация.

(обратно)

1483

«Документы о смерти и погребении».

(обратно)

1484

Berkeley Manuscripts.

(обратно)

1485

Догерти, « Изабелла»; Berkeley Manuscripts.

(обратно)

1486

Мортимер.

(обратно)

1487

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1488

Брут.

(обратно)

1489

Хоуп [Норе|.

(обратно)

1490

D.L.10; Хардинг, Изабелла п Мортимер.

(обратно)

1491

Rotuli Parliamentonum.

(обратно)

1492

Beikeley Manuscripts; Письма и документы из северных реестров.

(обратно)

1493

«Письма и документы из северных реестров».

(обратно)

1494

«Документы о смерти и погребении».

(обратно)

1495

«Письма и документы из северных реестров».

(обратно)

1496

С.53.

(обратно)

1497

Foedera; E. 403.

(обратно)

1498

Foedera.

(обратно)

1499

Бейкер; Англо-шотландские отношения [Anglo-Scottish Relations].

(обратно)

1500

«История церкви св. Петра в Глостере», лат. [Historia Sancti Petri Gloucestriae].

(обратно)

1501

Найтон.

(обратно)

1502

Таут, «Пленение и смерть».

(обратно)

1503

«Хроники Лейнеркоста».

(обратно)

1504

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1505

Хантер, «Герни» ['Gurney'].

(обратно)

1506

Berkeley Manuscripts.

(обратно)

1507

Таут, «Пленение и смерть»; «Документы о смерти и погребении»; E. 101.

(обратно)

1508

E. 101; E. 41.

(обратно)

1509

E. 101.

(обратно)

1510

CPR.

(обратно)

1511

CCR.

(обратно)

1512

E. 101.

(обратно)

1513

S.C.I.

(обратно)

1514

CPR.

(обратно)

1515

Комиссия по историческим рукописям, 5-й доклад.

(обратно)

1516

«Анналы св. Павла».

(обратно)

1517

CPR.

(обратно)

1518

Foedeia; E. 403.

(обратно)

1519

CPR.

(обратно)

1520

E. 101; Foedera.

(обратно)

1521

E. 101.

(обратно)

1522

Холлем, «Королевское погребение» [«Royal Burial»].

(обратно)

1523

Мьюримут.

(обратно)

1524

О похоронах Эдуарда II см. Additional MSS.; Догерти: Диссертация; Хардинг: «Изабелла и Мортимер»; «Документы о смерти и погребении»; Хэйнс, «Воскресший Эдуард»; E. 101; Berkeley Manuscripts.

(обратно)

1525

Уокер [Walker].

(обратно)

1526

«История церкви св. Петра в Глостере», лат.

(обратно)

1527

Мьюримут.

(обратно)

1528

«Документы о смерти и погребении».

(обратно)

1529

Здание Эли-Плейс было снесено в 1772 году.

(обратно)

1530

Хардинг; Фруассар.

(обратно)

1531

«Анналы св. Павла».

(обратно)

1532

С.53; CPR.

(обратно)

1533

CPR.

(обратно)

1534

Фруассар.

(обратно)

1535

«Брут»; Фруассар; «Анналы св. Павла».

(обратно)

1536

«Брут».

(обратно)

1537

С.53; CPR.

(обратно)

1538

Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1539

Foedera.

(обратно)

1540

Ibid.

(обратно)

1541

H C.53.

(обратно)

1542

Догерти: Диссертация.

(обратно)

1543

С. 61.

(обратно)

1544

E. 101.

(обратно)

1545

C.53; CPR; CFR.

(обратно)

1546

C.53.

(обратно)

1547

«Анналы св. Павла»; Foedera.

(обратно)

1548

Foedera.

(обратно)

1549

Николсон; Роберт из Эйвсбери; Уолсингем.

(обратно)

1550

Грей, Scalacronica.

(обратно)

1551

Найтон.

(обратно)

1552

Грей: Scalacronica; Бейкер; «Брут». Ср. в «Хрониках» из Лейнеркоста: «Мир был заключен их усилиями, а не чьими-либо другими».

(обратно)

1553

«Брут».

(обратно)

1554

Бейкер.

(обратно)

1555

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1556

CPR; Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1557

Догерти: Диссертация.

(обратно)

1558

«Брут».

(обратно)

1559

Догерти: Диссертация.

(обратно)

1560

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1561

См., например, S.C.[8.

(обратно)

1562

CPR.

(обратно)

1563

«Статуты королевства».

(обратно)

1564

Догерти: Диссертация; CPR; Foedera; Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1565

Foedera.

(обратно)

1566

Ibid.

(обратно)

1567

Фруассар.

(обратно)

1568

Е. 101; Calendar of Plea and Memoranda Rolls; Догерти: Диссертация.

(обратно)

1569

Мьюримут; Мортимер.

(обратно)

1570

Мортимер.

(обратно)

1571

CPR; Дагдейл, «Monasticon».

(обратно)

1572

Foedera; Николсон.

(обратно)

1573

Calendar of Plea and Memoranda Rolls; «Достоинство пэра»; Догерти: Диссертация.

(обратно)

1574

Foedera; «Хроники Лейнеркоста».

(обратно)

1575

Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1576

«Хроники Лейнеркоста»; Calendar of Plea and Memoranda Rolls; Николсон; Догерти: Диссертация.

(обратно)

1577

Rotuli Parliamentorum; С. 53; Таут: Главы; CFR; С PR.

(обратно)

1578

Найтон.

(обратно)

1579

Foedera; Барбур; «Хроники Лейнеркоста»; Найтон; «Лондонские хроники»; «Анналы св. Павла»; Уолсингем.

(обратно)

1580

CCR.

(обратно)

1581

«Хроники Лейнеркоста».

(обратно)

1582

Йейтс [Yates] Томпсон [Thompson] MS. 13, 1325-1335.

(обратно)

1583

Саидье, «Готические рукописи».

(обратно)

1584

Вэйл.

(обратно)

1585

Литтл [Little].

(обратно)

1586

Барбур.

(обратно)

1587

«Хроники Лейнеркоста».

(обратно)

1588

«Брут».

(обратно)

1589

«Лондонская хроника» под ред. Николаса [Nicholas].

(обратно)

1590

«Англо-шотландские отношения»; Syllabus of the Documents relating to England.

(обратно)

1591

E. 403; CFR.

(обратно)

1592

CFR.

(обратно)

1593

CCR.

(обратно)

1594

C.53.

(обратно)

1595

Ibid.

(обратно)

1596

«Достоинство пэра».

(обратно)

1597

Foedera; CPR; CCR.

(обратно)

1598

Бейкер; Уолсингем; Стрикленд.

(обратно)

1599

Rotuli Parliamenlorum.

(обратно)

1600

A Уолсингем; Бейкер; Найтон.

(обратно)

1601

Догерти: Диссертация.

(обратно)

1602

Ibid.

(обратно)

1603

Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1604

E. 101.

(обратно)

1605

CPR; Хардинг: «Изабелла и Мортимер».

(обратно)

1606

CPR; «Анналы аббатства Уигмор».

(обратно)

1607

Е. 101; Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1608

Foedera; CFR; C.[53.

(обратно)

1609

С.53;Е.101.

(обратно)

1610

Calendar of Plea and Memoranda Rolls; « Брут».

(обратно) class='book'> 1611 E. 101.

(обратно)

1612

Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1613

E. 101; Calendar of Plea and Memoranda Rolls; Догерти: Диссертация.

(обратно)

1614

Calendar of Plea and Memoranda Rolls; « Брут».

(обратно)

1615

CPR; CCR; CFR; Foedera; C.[53.

(обратно)

1616

Пэйк.

(обратно)

1617

«Анналы св. Павла».

(обратно)

1618

Foedera.

(обратно)

1619

E. 101.

(обратно)

1620

«Брут»; «Анналы св. Павла»; Найтон.

(обратно)

1621

С.53.

(обратно)

1622

Rotuli Parliamentorum; Foedera.

(обратно)

1623

Calendar of Plea and Memoranda Rolls; «Брут»; Найтон; Rotuli Parliamentorum. Мнению «Брута» вторит проланкастеровски настроенный Найтон.

(обратно)

1624

Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1625

Calendar of Plea and Memoranda Rolls; Rotuli Parliamentorum; Дин; Хардинг: «Изабелла и Мортимер»; Foedera.

(обратно)

1626

Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1627

C. 53; Дагдейл, «Monasticon»; E. 101; Мьюримут.

(обратно)

1628

«Анналы св. Павла»; СР.

(обратно)

1629

Хардинг, «Изабелла и Мортимер»; E. 101; «Брут».

(обратно)

1630

«Достоинство пэра».

(обратно)

1631

Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1632

Ibid.

(обратно)

1633

Foedera; «Брут»; Мьюримут.

(обратно)

1634

Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1635

Ibid.

(обратно)

1636

C.53.

(обратно)

1637

Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1638

Foedera.

(обратно)

1639

Calendar of Plea and Memoranda Rolls.

(обратно)

1640

C.53; Harlcian MSS.

(обратно)

1641

«Анналы св. Павла».

(обратно)

1642

Депре [Deprez]; Большие французские хроники.

(обратно)

1643

Дин.

(обратно)

1644

«Анналы св. Павла».

(обратно)

1645

Холмс: «Мятеж»; С.53.

(обратно)

1646

CPR; Эйтон [Eyton].

(обратно)

1647

«Анналы св. Павла».

(обратно)

1648

Calendar of Plea and Memoranda Rolls; «Анналы св. Павла».

(обратно)

1649

«Анналы св. Павла»; Холмс: «Мятеж».

(обратно)

1650

Calendar of Plea and Memoranda Rolb.

(обратно)

1651

«Брут».

(обратно)

1652

Найтон; Холмс: «Мятеж»; Бейкер.

(обратно)

1653

Найтон; Холмс: «Мятеж»; СР; С.53; Дин.

(обратно)

1654

Найтон.

(обратно)

1655

Холмс, «Мятеж»; Мак-Кайсак; Найтон.

(обратно)

1656

CCR.

(обратно)

1657

С.53; «Лондонские анналы».

(обратно)

1658

«Лондонские анналы»; Calendar of Plea and Memoranda Rolls; E. 101; CPR.

(обратно)

1659

E. 101;C53.

(обратно)

1660

CCR.

(обратно)

1661

Хэйнс: «Церковь и политика».

(обратно)

1662

«Лондонские анналы».

(обратно)

1663

«Большие французские хроники»; Фруассар.

(обратно)

1664

Foedera.

(обратно)

1665

CCR.

(обратно)

1666

CPR.

(обратно)

1667

E. 101.

(обратно)

1668

S.C.I; CPR; C.53.

(обратно)

1669

Foedera.

(обратно)

1670

CPR.

(обратно)

1671

CFR.

(обратно)

1672

CPR; E.101; CCR; CFR.

(обратно)

1673

CFR; C.53.

(обратно)

1674

C.53; E.101.

(обратно)

1675

Foedera; CCR.

(обратно)

1676

Foedera; CCR; CPR.

(обратно)

1677

Foedera; «Анналы св. Павла»; CCR; Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1678

Стрикленд.

(обратно)

1679

Найтон.

(обратно)

1680

E. 101.

(обратно)

1681

E. 101; CCR; С.53.

(обратно)

1682

Мьюримут; Бейкер.

(обратно)

1683

CPR; CCR; CFR; Foedera; Догнрти: Диссертация; Мортимер.

(обратно)

1684

CPR; S.C.I.

(обратно)

1685

CPR.

(обратно)

1686

Ibid.

(обратно)

1687

CPR.

(обратно)

1688

О заговоре графа Кентского см. Foedera; «Брут»; Мьюримут; Бейкер; Уолсингем; Хроника из Мо; Найтон.

(обратно)

1689

«Брут»; Бейкер.

(обратно)

1690

Мьюримут; Calendar of Entiies in the Papal Registers.

(обратно)

1691

Источники, посвященные заговору Кента, см. прим. 167.

(обратно)

1692

E. 101; S.C.I.

(обратно)

1693

CFR.

(обратно)

1694

С.53.

(обратно)

1695

CPR; C.53; CFR.

(обратно)

1696

Подробное обсуждение этой гипотезы см. у Мортимера.

(обратно)

1697

Harleian MSS.; Эйтоп.

(обратно)

1698

«Два скульптурных изображения в церкви Монтгомери» [«Two Effigies in Montgomery Church»]; Мортимер.

(обратно)

1699

Harleian MSS.; Эйтон.

(обратно)

1700

CPR; C.53.

(обратно)

1701

Ibid.

(обратно)

1702

Foedera; «Достоинство пэра».

(обратно)

1703

Foedera.

(обратно)

1704

CPR.

(обратно)

1705

Foedera.

(обратно)

1706

C.53; CPR.

(обратно)

1707

«Анналы св. Павла»; «Деяния Эдуарда».

(обратно)

1708

CPR; Rotuli Parliamentorum; C.53.

(обратно)

1709

Источники, посвященные заговору Кента, см. примеч. 167.

(обратно)

1710

CCR; С PR.

(обратно)

1711

Таут: «Пленение и смерть»; Догерти: Диссертация.

(обратно)

1712

CFR.

(обратно)

1713

CCR.

(обратно)

1714

«Брут»; «Хроники Лейнеркоста»; Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1715

Foedera.

(обратно)

1716

Догерти: «Изабелла».

(обратно)

1717

CPR.

(обратно)

1718

Ibid.

(обратно)

1719

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1720

Догерти: Диссертация; Догерти: «Изабелла».

(обратно)

1721

См. прим. 167.

(обратно)

1722

«Брут».

(обратно)

1723

CFR.

(обратно)

1724

«Брут».

(обратно)

1725

Rotuli Parliamentorum; «Брут»; Уолсигем.

(обратно)

1726

«Брут»; Найтон.

(обратно)

1727

Мьюримут.

(обратно)

1728

CPR; CFR.

(обратно)

1729

Foedera.

(обратно)

1730

Догерти: « Изабелла»; Foedera.

(обратно)

1731

Мьюримут; Бейкер.

(обратно)

1732

Роберт их Эйвсбери.

(обратно)

1733

«Брут»; Хроника из Мо.

(обратно)

1734

Догерти: Диссертация; Шейма |Schama]; Ормрод, «Эдуард 111».

(обратно)

1735

«Брут»; Бейкер.

(обратно)

1736

«Брут».

(обратно)

1737

«Брут»; Стоу: Анналы.

(обратно)

1738

CPR; S.C. 1; С.53; Harleian MSS.

(обратно)

1739

CFR.

(обратно)

1740

Мьюримут; DNB.

(обратно)

1741

Rotuli Parliamentofum; «Избранные дела суда Королевской скамьи».

(обратно)

1742

CPR.

(обратно)

1743

Foedera.

(обратно)

1744

Ibid.

(обратно)

1745

S.C.8; CPR.

(обратно)

1746

Общество антиквариев MS. 121.

(обратно)

1747

CPR.

(обратно)

1748

Foedera; CCR.

(обратно)

1749

«Брут»; «Анналы св. Павла».

(обратно)

1750

Гэлбрайт [Galbraith].

(обратно)

1751

Мьюримут.

(обратно)

1752

CCR; CPR.

(обратно)

1753

Foedera; «Анналы св. Павла»; CCR; Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1754

Foedera; CCR; CPR; CFR.

(обратно)

1755

CPR.

(обратно)

1756

C.53; CPR.

(обратно)

1757

C.53.

(обратно)

1758

«Лондонские анналы».

(обратно)

1759

CPR; C.53; CFR.

(обратно)

1760

Хардинг, «Изабелла и Мортимер».

(обратно)

1761

C.53.

(обратно)

1762

Calendar of Entries in the Papal Registers.

(обратно)

1763

S.C.I.

(обратно)

1764

«Анналы св. Павла»; С.53.

(обратно)

1765

C.53; CPR.

(обратно)

1766

Foedera.

(обратно)

1767

С.53; Harleian MSS.

(обратно)

1768

Мьюримут; «Анналы св. Павла».

(обратно)

1769

CCR; CPR.

(обратно)

1770

С.53.

(обратно)

1771

«Лондонские анналы»; CPR.

(обратно)

1772

CPR; CCR; Calendar of Entnes in the Papal Registers.

(обратно)

1773

CCR; CPR; CFR.

(обратно)

1774

C.53.

(обратно)

1775

«Достоинство пэра»; С. 81; S.C.I; C.53; CPR; Harleian MSS.; Calendar of Entries in the Papal Registers.

(обратно)

1776

Calendar of Entries in the Papal Registers; Догерти; «Изабелла».

(обратно)

1777

«Брут»; Уолсингем; Найтон; E. 101; Rotuli Parliamentorum; CPR.

(обратно)

1778

Бейкер; Anominalle Chronicle.

(обратно)

1779

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1780

Найтон.

(обратно)

1781

Крамп.

(обратно)

1782

«Брут»; Грей: Scalaavnica.

(обратно)

1783

E. 101; «Брут»; CFR.

(обратно)

1784

Бейкер; Стоу, «Анналы».

(обратно)

1785

«Брут».

(обратно)

1786

Об этой встрече см.« Брут», Грей: Scalaavnica; Rotuli Parliamentorum; Шентон [Shenton].

(обратно)

1787

«Брут».

(обратно)

1788

«Брут»; Rotuli Parliamentorum; Грей; Scalacronica.

(обратно)

1789

«Брут»; Грей: Scalacronica.

(обратно)

1790

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1791

Мортимер.

(обратно)

1792

О событиях в ночь на 19 октября 1330 года см. «Лондонские хроники»; «Анналы св. Павла»; «Хроника из Мо»; Мьюримут; Бейкер; Стоу, «Анналы»; «Брут»; Грей; Scalacronica; Rotuli Parliamentorum; Найтон; «Деяния Эдуарда».

(обратно)

1793

Грей: Scalacronica.

(обратно)

1794

Стоу: Анналы; Бейкер.

(обратно)

1795

Стоу: Анналы.

(обратно)

1796

CCR; Foedera.

(обратно)

1797

De Specula Regis Edwardi III.

(обратно)

1798

S.C.8; Бейкер; E. 403; CPR.

(обратно)

1799

«Брут»; Найтон; Berkeley Manuscripts; Мьюримут.

(обратно)

1800

Berkeley Manuscript.

(обратно)

1801

Бейкер.

(обратно)

1802

S.C.8; Бейкер; E. 403.

(обратно)

1803

Бейкер; «Анналы св. Павла».

(обратно)

1804

Стоу: Анналы; Бейкер.

(обратно)

1805

Хардинг, «Изабелла и Мортимер».

(обратно)

1806

CCR.

(обратно)

1807

«Картулярий Винчестерского собора».

(обратно)

1808

О суде над Беркли см. Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1809

Rotuli Parliamentorum; Таут: « Пленение и смерть»; Berkeley Manuscripts; Мортимер.

(обратно)

1810

«Хроника из Мо».

(обратно)

1811

Обвинения против Мортимера приводятся в Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1812

См., например, Кэпгрейва (Capgrave).

(обратно)

1813

Rotuli Parliamentorum; Найтон; Бейкер; Уолсингем; Стоу: «Анналы».

(обратно)

1814

Догерти: «Изабелла».

(обратно)

1815

Rotuli Parliamentomm.

(обратно)

1816

CPR.

(обратно)

1817

СР; «Справочник по британской хронологии» [Handbook of British Chronology]; CCR; C.53; D.L.[10.

(обратно)

1818

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1819

Хроника из Мо.

(обратно)

1820

S.C.I.

(обратно)

1821

Rotuli Parliamentomm; Мьюримут.

(обратно)

1822

Foedera.

(обратно)

1823

Rotuli Parliamentomm.

(обратно)

1824

Мьюримут; Foedera; CCR; Бейкер; S.C.[8.

(обратно)

1825

«Хроники Лейперкоста».

(обратно)

1826

Calendar of Entries in the Papal Register.

(обратно)

1827

Догерти: «Изабелла».

(обратно)

1828

C.53; CFR; E. 403; S.C.[6; E. 199.

(обратно)

1829

Foedera; S.C.I; Фруассар.

(обратно)

1830

CPR.

(обратно)

1831

Rotuli Parliamentomm; S.C.8; «Хроники Лейперкоста»; CCR; CPR.

(обратно)

1832

Фруассар.

(обратно)

1833

CCR; CPR.

(обратно)

1834

CPR.

(обратно)

1835

Ibid.

(обратно)

1836

CPR; CCR; E. 159; Foedera.

(обратно)

1837

Фруассар; ср. у продолжателя Гильомаде Напжи в Receuil deshistoriens des Gaules.

(обратно)

1838

Догерти: «Изабелла».

(обратно)

1839

Фруассар.

(обратно)

1840

Foedera.

(обратно)

1841

Мьюримут.

(обратно)

1842

Мьюримут.

(обратно)

1843

Rotuli Parliamentomm; CFR; S.C.8; CPR

(обратно)

1844

Foedera.

(обратно)

1845

Догерти: «Изабелла».

(обратно)

1846

Дагдейл, Monastikon.

(обратно)

1847

Foedera; CPR.

(обратно)

1848

CPR; CCR; E.l 59.

(обратно)

1849

CPR; CFR.

(обратно)

1850

CP.

(обратно)

1851

Cotton MSS. Galba; Бонд [Bond|, «Заметки»; Догерти: «Изабелла».

(обратно)

1852

Фруассар.

(обратно)

1853

Cotton MSS. Galba; Бонд: «Заметки»; Догерти: «Изабелла».

(обратно)

1854

Фруассар.

(обратно)

1855

Джонсон, «Эдуард III».

(обратно)

1856

Foedera.

(обратно)

1857

Cotton MSS. Galba; Бонд: «Заметки»; Догерти: «Изабелла».

(обратно)

1858

Латинские документы из Кингс-Линн, в докладе Комиссии по историческим рукописям.

(обратно)

1859

Foedera; Стрикленд.

(обратно)

1860

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1861

S. С. I.

(обратно)

1862

Foedera.

(обратно)

1863

Хантер, «Герни»; Догерти: «Изабелла»; СР; CPR; CCR; Foedera; «Хроника из Mo»; Additional MSS.

(обратно)

1864

Ibid.

(обратно)

1865

E. 403.

(обратно)

1866

Николсон; Маршалл [Marshall].

(обратно)

1867

«Картулярий Винчестерского собора».

(обратно)

1868

Хардинг: «Изабелла и Мортимер»; Мортимер.

(обратно)

1869

Foedera.

(обратно)

1870

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1871

CPR.

(обратно)

1872

C.53.

(обратно)

1873

Мьюримут.

(обратно)

1874

E. 30. О Вильяме Ле Галейсе см. также «Воина св. Сардоса»; Догерти: Диссертация; Догерти: «Изабелла»; Мортимер.

(обратно)

1875

Foedera.

(обратно)

1876

CPR.

(обратно)

1877

CPR; Foedera.

(обратно)

1878

Rotuli Parliamentorum.

(обратно)

1879

Грансден; Мортимер.

(обратно)

1880

CPR. Куттипо и Лаймеп; Нив [Neve].

(обратно)

1881

Foedera.

(обратно)

1882

CPR.

(обратно)

1883

Маршалл.

(обратно)

1884

Foedera.

(обратно)

1885

Мьюримут.

(обратно)

1886

Куттино и Лаймеп.

(обратно)

1887

CCR. Мортимер.

(обратно)

1888

Мьюримут; Жан Лебель.

(обратно)

1889

С.53.

(обратно)

1890

Мьюримут; Жан Лебель.

(обратно)

1891

Мьюримут.

(обратно)

1892

С.53.

(обратно)

1893

Ibid.

(обратно)

1894

Calendar of Entries in the Papal Registers.

(обратно)

1895

Foedera.

(обратно)

1896

Леланд; Грин: «Жизнеописания английских принцесс».

(обратно)

1897

Foedera; Мьюримут.

(обратно)

1898

Фоулер [Fowler], «Наместник короля»; Ормрод, «Эдуард III».

(обратно)

1899

Cotton MSS. Galba; Боид: «Заметки»; Догерти: «Изабелла».

(обратно)

1900

CPR.

(обратно)

1901

Foedera.

(обратно)

1902

Cotton MSS. Galba; Бонд: «Заметки»; Догерти: «Изабелла».

(обратно)

1903

Foedera.

(обратно)

1904

Латинские архивы Кинге Линна, в докладе Комиссии историческим рукописям.

(обратно)

1905

Последняя из сохранившихся домовых книг Изабеллы находится в Cotton MSS. Galba — но она частично пострадала от пожара коттоновской библиотеки в 1731 году. Выдержки из этой книги см. Бонд: «Заметки» и Догерти: «Изабелла».

(обратно)

1906

Monumenta Franciscana; «Хроники Лейнеркоста»

(обратно)

1907

Cotton MSS. Galba; Бонд: «Заметки»; Догерти: «Изабелла»

(обратно)

1908

Ibid.

(обратно)

1909

Догерти: «Изабелла»; Найтон.

(обратно)

1910

Дюпюи [Dupuy].

(обратно)

1911

«История королевского строительства»; CCR.

(обратно)

1912

Стоу: Лондон.

(обратно)

1913

Блекли: «Изабелла… и… культ мертвых»; E. 101.

(обратно)

1914

Догерти: «Изабелла»; Найтон.

(обратно)

1915

Найтон; E. 403; Foedera.

(обратно)

1916

E. 403.

(обратно)

1917

CPR.

(обратно)

1918

Фруассар.

(обратно)

1919

Ibid.

(обратно)

1920

Кингсфорд.

(обратно)

1921

CCR.

(обратно)

1922

Браун: «Смерть и тело человека»; Даффи [Duffy]; Calendar of Entries in the Papal Registers.

(обратно)

1923

Кингсфорд; Джонстон: «Изабелла».

(обратно)

1924

Хэйнс: «Воскресший Эдуард».

(обратно)

1925

См., например, Стрикленд.

(обратно)

1926

E. 403.

(обратно)

1927

Шеферд.

(обратно)

1928

Парсонс.

(обратно)

1929

Джи; Блекли: «Изабелла… и… культ мертвых»; Блекли: «Гробница»; E. 101; Cotton MSS. Galba; Стоу: Лондон; Даффи.

(обратно)

1930

Грей: Scalacronica.

(обратно)

1931

Стоу: Лондон

(обратно)

Оглавление

  • От переводчика
  • Благодарности автора
  • Предуведомление автора
  • ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИЗАБЕЛЛА И ЭДУАРД
  •   Введение: «Французская волчица
  •   1. «Прекрасная дева»
  •   2. «Король без ума от своего любимчика»
  •   3. «Само благоразумие, любезность и женственность»
  •   4. «Моя дражайшая супруга»
  •   5. «Неудовольствие королевы»
  •   6. «Тогда пусть себе живет, забытая и покинутая»
  • ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИЗАБЕЛЛА И МОРТИМЕР
  •   7. «Мортимер и Изабелла целуются тайком»
  •   8. «Приветствуем во имя Господа вас, государыня, и вашего сына»
  •   9. «Заговоры и военные хитрости»
  •   10. «Отныне, Мортимер, начинается наша трагедия»
  • ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИЗАБЕЛЛА
  •   11. «Дражайшая наша матушка»
  • Основные источники
  • Библиография
  • Примечания и ссылки
  • Иллюстрации
  • *** Примечания ***