Антихрист [Эрнест Жосеф Ренан] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Эрнест Жозеф Ренан Антихрист

Глава I ПАВЕЛ В ЗАТОЧЕНИИ В РИМЕ

Странные были времена, и, быть может, род человеческий никогда еще не переживал более необычайного кризиса. Нерону пошел двадцать четвертый год. Голова этого несчастного молодого человека, поставленного в 17 лет злодейкой матерью во главе мира, окончательно вскружилась. Уже давно некоторые признаки причиняли беспокойство тем, кто знал его ближе. Он обладал удивительно велеречивым умом и дурной натурой, лицемерной, легкомысленной, чванной; то была невероятная смесь мнимой интеллигентности, глубокой злобы, зверского и подозрительного эгоизма с неслыханной утонченностью мелочности. Но для того, чтобы сделать из него чудовище, подобного которому нет в истории, которое можно встретить лишь в летописях патологии эшафота, все-таки нужно было стечение особенных обстоятельств. Школа преступности, в которой он вырос, гнусное влияние матери, которая почти вынудила его дебютировать в жизни в качестве отцеубийцы, скоро привели его к тому, что он стал понимать мир как ужасную комедию, в которой он является главным актером. В тот момент своей жизни, который мы описываем, он уже совершенно отделался от своих учителей, философов; он предал смерти почти всех своих близких, ввел в моду самые постыдные безумства; часть римского общества, по его примеру, опустилась до последней степени испорченности. Античная черствость достигла своего апогея; начиналась реакция справедливых народных инстинктов. В тот момент, когда Павел вступил в Рим, хроника была такова:

Педаний Секунд, префект Рима, был только что убит одним из своих рабов, причем в пользу виновного можно было, пожалуй, найти смягчающие вину обстоятельства. По закону, все невольники, которые в момент преступления жили под одной кровлей с убийцей, подлежали смертной казни. В таком положении теперь оказалось около 400 несчастных. Когда распространился слух, что эта зверская казнь должна свершиться, чувство справедливости, которое дремлет в глубине совести самого одичавшего народа, возмутилось. Произошло восстание; но сенат и император решили, что закон должен быть применен.

Быть может, среди этих четырехсот неповинных людей, подлежавших избиению в силу отвратительного закона, был не один христианин. Люди дошли до самого дна бездны зла; дальше идти было некуда, разве только вверх. Самые странные факты встречались в духовной жизни всего общества, не исключая и высшего. За четыре года до этого много шло толков об одной знатной даме, Помпонии Грецине, жене Авла Плавта, первого завоевателя Британии. Ее обвиняли в «чужеземном суеверии». Она всегда одевалась в черное и вела самую строгую жизнь. Эту меланхолию приписывали ужасным воспоминаниям, связанным главным образом со смертью Юлии, дочери Друза, ее близкой приятельницы, которая была погублена Мессалиной; один из ее сыновей тоже, по-видимому, пал жертвой ужаснейшего из зверств Нерона; но ясно было, что Помпония Грецина носила в сердце своем более глубокий траур и, быть может, таила в нем какие-либо мистические упования. По древнему обычаю она была предана суду ее мужа. Плавт созвал родных, разобрал дело в семейном совете и объявил свою жену невинной. Благородная женщина еще долго после этого жила в покое под покровительством своего мужа, всегда в глубокой печали и пользуясь большим почетом; по-видимому, она никому не открыла своей тайны. Как знать, не были ли эти внешние признаки, которые принимались поверхностными наблюдателями за мрачное настроение духа, выражением великого душевного умиротворения, спокойного самоуглубления, покорного ожидания смерти, презрения к глупому и злому обществу, выражением неиссякаемой радости, внушаемой отречением от радостей жизни? Как знать, не была ли Помпония Грецина первой святой из среды великосветского общества, старшей сестрой Мелании, Евстохии и Паулы?

Это необыкновенное положение если подвергало Римскую Церковь отраженным ударам со стороны политики, то вознаграждение за это придавало ей первостепенное значение, несмотря на ее малочисленность. Рим при Нероне вовсе не был похож на провинции. Кто стремился к влиянию и к обширной деятельности, должен был ехать в Рим. В этом отношении Павлом руководило как бы глубокое инстинктивное чувство. Его прибытие в Рим имело в его жизни почти такое же решающее значение, как и его обращение. Ему казалось, что он достиг высшей точки своего апостольского призвания, и, без сомнения, ему приходило на память, как после одного из его боевых дней ему во сне явился Христос и сказал: «Дерзай, Павел, ибо как ты свидетельствовал о Мне в Иерусалиме, так надлежит тебе свидетельствовать и в Риме».

Как только они приблизились к стенам вечного города, сотник Юлий повел своих узников в castra praetoriana, выстроенный Сеяном близ Номентанской дороги, и передал их префекту претории. Подававшие апелляции императору, раз вступив в Рим, считались узниками императора, и таковые