Между Гитлером и Сталиным. Украинские повстанцы [Александр Сергеевич Гогун] (fb2) читать онлайн

АЛЕКСАНДР ГОГУН Между Гитлером и Сталиным. Украинские повстанцы

На обложке — плакат УПА работы Нила Хасевича

Автор выражает благодарность людям, без помощи и содействия которых эта книга не появилась бы на свет:

Арндту Бауэркемперу, Карелю Беркхоффу, Вовку Александру, Дерейко Ивану, Кафтану Алексею, Кокину Сергею, Хироаки Ку-ромии, Лысенко Александру, Нойтатцу Дитмару, Овсиенко Василию, Островскому Валерию, Пленкову Олегу, Полтораку Сергею, Рожкову Борису, Санникову Георгию, Скачко Валентине, Смирнову Георгию, Тинченко Ярославу, Федущак Инне, Шевченко Марьяне.

Необходимо выразить признательность сотрудникам библиотеки имени Ольжича в Киеве, работникам Центрального государственного архива общественных объединений Украины, Центрального государственного архива высших органов власти и управления Украины, Ведомственного государственного архива Службы безопасности Украины, а также библиотекарям общества «Мемориал» в Петербурге.

Третье издание книги напечатано при содействии инициативной группы Maydan-Creative Heads.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ

Сложно было предполагать, что книга вызовет такое количество живых откликов и рецензий, а потом вообще запрет. В 2003–2004 гг. работа писалась с расчётом, что она будет спокойно принята общественностью к сведению. Ведь целью монографии являлось не донесение до читателя принципиально нового слова, а простое информирование прежде всего российской публики о малоизвестных страницах восточноевропейской истории. Иными словами, работа носит скорее просветительский, нежели чем сугубо научный характер. Свою задачу монография в какой-то степени выполнила, поскольку выдержала два издания — в Петербурге (2004) и Москве (2012), где в связи с событиями в Киеве через два года был пущен доптираж под возрастающий интерес читателей.

Но весной 2014 года книга оказалась изъята из продажи как раз в России, для которой и предназначалась. Об этом я узнал 12 апреля, когда случайно наткнулся на битую интернет-ссылку, и, протерев глаза, безуспешно продолжил искать книгу в сети. Например, «Яндекс» на запрос «Гогун Буквоед» указывал первым номером в списке найденного монографию «Между Гитлером и Сталиным», но при клике на эту строчку читателя радовало изображение кошечек (оборотней?) и восторженное объявление: «Пустая страница, здесь ничего нет!». Сайт «Лабиринт» при поиске по автору показывал книгу в каталоге «отсутствующей», но при клике непосредственно на эту товарную единицу демонстрировал девочку с письмом (доносом?) около надписи «Страница, которую вы ищете, затерялась в Лабиринте:(». В течение нескольких дней монографию убрали изо всех торговых сетей Белокаменной^[1].

До настоящего момента я не знаю судьбу тиража — попытки выяснить это ничего определённого не дали. Не вызвало воодушевления и взаимовыгодное предложение — по-тихому переправить две тысячи книг (всего лишь около тонны груза) в Украину. Вероятно, власти предъявили заинтересованным субъектам рынка куда более весомые аргументы, нежели чем сугубо экономические. Не исключено, что тираж просто негласно сожгли где-то на бескрайних просторах многострадальной страны.

Якобы, «Единая Россия» придралась к одной из фраз, которой не было в первом издании (2004), но поверить в это сложно, поскольку эти самые слова были и в первом тираже второго издания (2012), а книга спокойно стояла на полках магазинов два года. Это давало возможность официозу, в том числе интернет-троллям, её планомерно демонизировать. В версию о возмущении ЕР верится с трудом и по той причине, что попытки спасти рейтинг указанной партии в 2012 году были бы менее бессмысленными, нежели чем в 2014-м.

Вероятнее всего, сыграло свою роль общее закручивание гаек, в том числе подготовка к вторжению в Украину, принятие Госдумой закона о запрете бандеровской символики.

Кроме того, многократно проверено, любое сопоставление двух усатых вождей вызывает у нынешних властей РФ истерический припадок. Мировой бестселлер Тимоти Снайдера «Кровавые земли. Европа между Гитлером и Сталиным» в этом смысле постигла печальная участь. Права на публикацию на русском языке в 2009 г. купило одно из московских издательств с тайной целью не печатать никогда. И так и сделало.

Рассуждения о причинах запрета книги остаются предположениями, поскольку никакой филькиной грамоты в виде предупреждения «О недопущении очернительства», требования «Запрете прославления», или, скажем, судебного иска «О защите чести и достоинства» Сталина или Гитлера я не получал и ни о чём подобном не слышал.

В целом же за прошедшие десять лет читатели восприняли работу положительно.

Наиболее позитивные отзывы последовали со стороны российских академических кругов и украинских журналистов. Была и критика: скажем, известнейший московский историк Борис Соколов считал слишком острыми ряд оценок ОУН, данных уже в первом издании работы. В частности, он говорил об этой книге в Риге на конференции^[2] и утверждает по настоящий момент в полемике уже с другим коллегой^[3], что неправомочно называть ОУН тоталитарной партией, они были обычными националистами.

Куда больше замечаний последовало от украинских^[4] и польских учёных. Внимание обращалось как на конкретные ошибки, так и на общую тональность и стилистику подачи материала.

Это и понятно: то, что близко в территориальном и в национальном смысле, как правило, более знакомо, чем события и явления, отдалённые географически, а теперь вот уже почти четверть века и политически.

Большинство критических отзывов учтено, в текст внесены соответствующие изменения. На меньшинство же ремарок следует архивный ответ.

Остаётся выразить надежду, что полемичность не усложнила восприятие текста, а оживила повествование. Также хочется верить, что хотя бы часть киевского тиража попадёт в Россию теми или иными путями — повторю и подчеркну: книга запрещена де-факто, а не де-юре.

* * *

В последние четверть века в России идет процесс открытия малоизвестных страниц прошлого Советского Союза. Появляются книги по истории Гражданской войны, противодействию коммунизму в межвоенные годы, работы по истории сотрудничества граждан страны советов с нацистами. Однако, такая важная тема, как Сопротивление народов СССР после Второй мировой войны остается совсем неизученной. Поэтому у большинства читающей публики о литовских, латышских, эстонских и украинских повстанцах сохраняются стереотипы, сложившиеся еще лет тридцать назад: «предатели», «наймиты фашистов», «бандиты», «холуи империалистических разведок».

Именно эти штампы по сей день не позволяют многим понять, почему в 1991 году Советский Союз — «нерушимая семья народов» — вдруг взял, да и развалился, как карточный домик. Одни обвиняют в этом ЦРУ, другие — «глупого Горбачева», третьи — мифических заговорщиков. Но очевидно, что причиной распада Союза была не только политическая воля Бориса Ельцина, сумевшего реализовать решение о выходе России из состава СССР. Определённую роль сыграл и национализм или патриотизм (кому как нравится) населения не только России, но и других союзных «республик». Ещё во времена Ленина и Сталина многие люди на «национальных окраинах» задумывались о том, как хорошо жить без настойчивой опеки «старшего брата». Некоторые из них не только задумывались, но и брали в руки оружие.

Собственно, об этом и книга — о том, как люди с оружием в руках боролись за национальную независимость.

Чем же может быть интересна история ОУН и УПА? Благодаря советской пропаганде и анекдотам у многих сложилось, в общем, несерьёзное отношение к этому движению.

Однако деятельность украинских националистов заслуживает внимания не только в контексте истории Украины.

Террористом ОУН в 1934 г. был убит министр внутренних дел Польши Бронислав Перацкий, повстанцы смертельно ранили командующего 1-м Украинским фронтом генерала армии Николая Ватутина (1944 г.), а также заместителя министра обороны Польской Народной Республики, генерала брони Кароля Сверчевско-го (1947 г.).

Как видим, операции националистов имели едва ли не международный масштаб.

Получило они и фактическое международное признание — понятно, без дипломатического «оформления». УВО и ОУН сотрудничали со спецслужбами Веймарской Германии и Третьего Рейха, — на антипольской основе — даже с СССР^[5] и Литвой, после войны — разведками США и Великобритании.

В 1943 и 1944 гг. оуновцы тайно вели переговоры с официальными представителями диктаторов Венгрии и Румынии — то есть произошел негласный выход Повстанческой армии на межрегиональный уровень.

Не меньшее признание получили украинские националисты и у советского руководства. Решение о проведении операций по «ликвидации» руководителей ОУН Евгения Коновальца, Льва Ребета и Степана Бандеры лично принимали Иосиф Сталин и Никита Хрущев. Сводки и донесения о борьбе с оуновцами, начиная с 1940 г., регулярно ложились на стол к кремлевскому горцу. А то, что занимало его, не может не вызывать любопытства и историка.

К слову, в подавлении национально-освободительного движения «отметился» и Леонид Брежнев. После войны он возглавлял политуправление Прикарпатского военного округа, войска которого участвовали в борьбе с УПА.

На разных этапах своей деятельности повстанцы воевали с немцами, венграми, Советским Союзом, румынами, поляками и чехословаками.

Относительно устроенной УПА этнической чистки спикер сейма Польши в 2009 г. издал постановление о том, что резня обладала элементами геноцида^[6].

При этом УПА вышла победителем в межпартизанской войне против польской Армии Крайовой. Да и планы руководства советских «народных мстителей» украинские повстанцы срывали неоднократно.

По силе и способности к сопротивлению УВО-ОУН была уникальной партией — феноменом. Другой политической организации, столь успешно противодействовавшей столь разным и, главное, столь свирепым противникам, в истории ушедшего столетия в Европе не найти. Структура украинских националистов отличалась удивительной прочностью, сочетавшейся со значительной гибкостью.

Поскольку природой тоталитаризма является феодальная реакция^[7] в массовом сознании, то сила радикального потенциала Галиции и отчасти Волыни объяснялась общим уровнем развития восточных славян к середине XIX века и особенно прочными феодальными пережитками в обществе (сохранившимися, к слову, вплоть до настоящего момента). Крепостное право было отменено в Галиции и Буковине в 1848 году — всего на 13 лет раньше, чем в Российской империи, в том числе на Волыни. В 1840 году в Галиции лишь 15 % детей школьного возраста посещали школы.

Причины же того, почему в Западной Украине утвердился именно правый тоталитаризм, а не левый — как в остальной части Украины, Белоруссии и особенно в России, сходны с прич-нами феноменальной прочности ОУН, выросшей из реалий Австро-Венгрии и межвоенной Польши.

Ни в каком другом регионе бескрайнего восточнославянского мира с 1867 до 1939 г. не было непрерывного сочетания двух факторов: 1) развивающихся рыночных отношений, сопровождающихся политической свободой и демократическими институциями, особенно на региональном и местном уровне, 2) прочных, преимущественно неформальных дискриминационных барьеров, ограничивавших карьерное продвижение украинцев в столичные элиты всего государства, особенно на уровень центральной и высшей власти.

Наличие первого дало украинцам возможность научиться самоорганизации и инициативности, присутствие второго порождало национализм и усиливало сдержанность в отношении демократических институций, которые напрямую не всегда увязывались с решением вопроса реального, а не конституционального национального равноправия.

Дополнительным фактором, почему коммунизм не получил такого развития в Украине вообще, нежели чем в России, являлось то, что в центральных европейских русских областях, ставших оплотом большевизма, до начада XX века было крестьянское общинное землевладение, чего тогда в массовом порядке не было даже на Левобережье Днепра, не говоря уже о Галиции.

Отвлекаясь от сравнительной характеристики двух ветвей тоталитаризма, добавим, что у военного образования — УПА — аналоги как раз наличествовали. После войны в Латвии, Эстонии и особенно Литве воевали лесные братья. Действия этих партизанских армий были похожи друг на друга. Поэтому, изучив историю одного из движений, можно примерно представить, что происходило на других западных «национальных окраинах» СССР. Следует также учесть, что сквозь УПА прошло людей больше, чем через вместе взятые литовскую, латышскую и эстонскую партизанские армии.

В первую очередь из-за деятельности ОУН И УПА в СССР и ПНР было репрессировано, преимущественно сослано или выслано, не менее одного миллиона украинцев.

Как видим, последствия и размах украинского националистического движения были значительными.

А начиналось все в 1920 г. в Праге — с группы националистически настроенных офицеров, преимущественно ветеранов Украинской галицкой армии…

Раздел 1. ОТ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ДО ПОЛИТИЧЕСКОГО НЕБЫТИЯ (УВО-ОУН, 1920–2014)

1.1. Украина и УВО-ОУН между двумя мировыми войнами

«…Несколько десятков тысяч украинских колхозников всё ещё разъезжают по всей европейской части СССР и разлагают нам колхозы своими жалобами и нытьём».

Из письма Сталина Молотову и Кагановичу, 18 июня 1932 г.

«Центром решений совещания секретарей должна быть организация хлебозаготовок с обязательным выполнением плана на 100 процентов. Главный удар нужно направить против украинских демобилизаторов».

Из письма Сталина Молотову и Кагановичу, 1 июля 1932 г.^[8]

Предыстория украинского национального Сопротивления коммунизму 1940-1950-х гг. восходит к периоду Гражданской войны.

Тогда на территории распавшихся Российской и Австро-Венгерской империй возникли сразу два украинских государства — Украинская Народная Республика (УНР) и Западно-Украинская Народная Республика (ЗУНР).

ЗУНР возникла в экс-австро-венгерской Восточной Галиции, которую поляки, тоже начавшие строить свое государство, считали исконно польской землей. Впрочем, и другие земли Украины поляки были не прочь включить в свою семью народов. В свою очередь, УНР возникла на землях бывшей Российской империи, которые истинно русскими считали белогвардейцы. Что касается большевиков, то они, как известно, считали исконно коммунистическими все земли планеты Земля, с Украиной включительно.

В юго-восточной Украине действовал анархист Нестор Махно, который ненавидел стронников украинской демократии больше, чем большевиков, считал территорию Украины, да и не только её, исконно народной землёй, на которой нет места никакому государству, будь то Российская империя или УНР.

Понятно, что перед таким количеством врагов сторонники украинской независимости, к тому же не отличавшиеся высокой организованностью, своих целей достичь не смогли. К концу 1920 года Украина была поделена между четырьмя государствами.

СССР оставил за собой самую большую часть: левобережье Днепра и часть правобережья.

Польша получила вторую по величине территорию: Галицию и Волынь — то, что принято называть Западной Украиной, причём отличать её от Правобережной Украиены — земель между Днепром и западной границей УССР в 1920–1939 гг.

Румынии достались Северная Буковина и Южная Бессарабия (причерноморское побережье между Дунаем и Днестром): два относительно небольших участка земли, прилегающие к современной Молдавии с севера и юга соответственно.

Чехословакия присоединила Закарпатье, которое получило официальное название Прикарпатская Русь.

По подсчетам национально настроенных украинских исследователей, компактно проживающее в Восточной Европе украинское меньшинство (представлявшее на этих змелях большинство) включало в себя четыре группы, общую численность которых на 1939 г. показывают следующие данные^[9]:

Описывая межвоенную политическую ситуацию в несоветской Украине, исследователи обычно уделяют особое внимание деятельности украинских террористических, экстремистских организаций. Поэтому у читателя, не введенного в контекст событий, складывается однобокое восприятие всего западноукраинского населения: «западынцы-оуновцы». Этот стереотип неверен, так как, кроме радикальных групп и движений, на территории Западной Украины и в эмиграции в 1920-1930-х гг. существовали и другие украинские партии^[10]: либералы — Украинское национально-демократическое объединение (УНДО), консерваторы — Украинская католическая народная партия (УКНП), социалисты — Украинская социалистическо-радикальная партия (УСРП), Украинская социал-демократическая партия (УСДП), леворадикалы — Коммунистическая партия Западной Украины (КПЗУ).

Эти партии в 1920-1930-х гг. имели десятки представителей в верхней и нижней палатах польского парламента — сейма. Все перечисленные движения отвергали идеологию и осуждали практику радикальных националистов и критиковали их за претензии на безусловное лидерство.

Что касается представителей КПЗУ то на вопрос об их реальном политическом весе существуют разные взгляды. Так, по мнению российского историка А. Маркова, влияние коммунистов, «…довольно высокое в 20-е гг., постепенно падало, причем не из-за террора со стороны ОУН и польского правительства, а из-за известий о голоде в Украине в 1933 г., репрессий конца 30-х гг., в том числе среди членов запрещенных Коминтерном компартий Польши, Западной Украины и Западной Белоруссии»^[11]. Как представляется, это не совсем так. До 1938 г. КПЗУ была запрещенной, но некоторым влиянием обладала. Состояла она преимущественно из евреев и поляков, но шла в нее и радикально настроенная, преимущественно сельская украинская молодежь. Конечно, её активность постепенно сходила «на нет» но не только из-за жутких слухов и вестей с Великой Украины, как тогда западные украинцы называли УССР, но и из-за политики Киева и Москвы. ВКП(б) и КП(б)У обвиняли западноукраинских коммунистов в национализме, потихоньку репрессировали, а в 1937–1938 гг. устроили в КПЗУ настоящий погром.

Отношения западноукраинских коммунистов с ОУН были более, чем напряженными: доходило до взаимных избиений, поножовщины и перестрелок. Поскольку у представителей обеих партий психология и методы борьбы часто совпадали, то нередки были случаи переходов националистов к коммунистам и наоборот. Украинская, прежде всего галицкая молодежь внимательно следила за тем, какая из партий проводит антипольскую политику более последовательно, и, соответственно, присоединялась к большим радикалам.

Кроме перечисленных партий польской Украины, на протяжении 1920-1930-х гг. в Польше — действовало никем не признанное правительство Украинской Народной Республики (УНР) в изгнании, которые называлось Украинский государственный центр. Это были несколько человек, не имеющих влияния на украинцев Волыни и Галиции, и ничтожное — на европейскую общественность. Тем не менее, группа Петлюры сотрудничала с польской разведкой в рамках борьбы против большевиков (в Варшаве была развита целая программа «Прометей» для развала Советского Союза).

После Гражданской войны главой Директории УНР числился Симон Петлюра, но в 1926 г. его убил Шварцбарт, предположительно агент ОГПУ Для суда и общественности он мотивировал свой поступок местью за брата, погибшего во время еврейских погромов. Суд оправдал убийцу, несмотря на то, что в действительности Симон Петлюра не отдавал приказов о погромах, дружил с еврейскими националистами, в том числе сионистами, и даже привлекал их к руководству УНР^[12]. Хотя, понятно, попустительство бесчинствам подчинённых не делает чести никакому руководителю.

После смерти Петлюры Государственный центр УНР возглавил проживающий в Варшаве доктор Андрей Ливицкий.

Украинские монархисты группировались вокруг бывшего Гетмана Павла Скоропадского, имевшего резиденцию в Берлине. Однако это были люди преимущественно старые, малоактивные, и в массах не популярные. Да и лично Скоропадский особым уважением народа не пользовался — как в годы Гражданской войны, когда он короткое время на немецких и австро-венгерских штыках посидел на «украинском престоле», так и в 1920-1930-е гг. Впрочем, как «старый друг», Скоропадский привлекал определенное внимание политических элит Веймарской Германии, так и Рейхсвера уже при нацистах. Сам Гитлер Скоропадского полностью игнорировал.

Украинские радикальные националисты-революционеры, о которых речь в этой главе и пойдет, с начала 1930-х гг. были самой активной политической силой. Кроме активности, у них было еще одно преимущество: они обладали мощной разветвленной централизованной и глубоко законспирированной организацией. Впоследствии, в условиях Второй мировой войны и господства двух тоталитарных режимов, именно этот фактор сыграл решающую роль в росте влияния радикальных сил, для вызревания которых в Западной Украине в 1920-1940-х годах были все условия.

В Румынии положение украинцев было даже более тяжёлым, чем в Польше: «Национальные меньшинства… были лишены каких-либо политических прав. Власти нарушали свои обязательства, взятые по Парижскому договору об охране прав национальных меньшинств, подписанному странами Антанты и Румынией в декабре 1919 г… Классовые и национальные противоречия в Бесарабии привели в 1924 г. к знаменитому Татарбунарскому восстанию украинских и молдавских крестьян»^[13].

Восстание, как водится, подавили, и жизнь крестьян после него лучше не стала.

В первой половине 1920-х гг. вся политическая деятельность украинцев в Румынии была запрещена, закрылись все украинские школы, а термин «украинец» официально вообще не использовался. Такая национальность в Румынии на официальном уровне не признавалась.

Некоторое послабление наступило в 1928–1938 гг., однако в связи с последующей фашизацией Румынии все легальные действующие украинские партии опять запретили. Поэтому здесь также возросло влияние хорошо организованных и законспирированных радикальных националистов, бывших, впрочем, из-за своей малочисленности не столь активными, по сравнению со своими товарищами в Польше^[14]. «Вялость» румынских оунов-цев объяснялась ещё и тем, что румыно-украинские отношения в прошлом никогда не достигали такого накала, как польско-украинские.

Но тяжёлее всего — прежде всего в экономическом и общественно-политическом плане — жилось украинцам Советского Союза.

Конечно, только украинцы в СССР имели какое-то подобие своей государственности — УССР. В 1920-е годы шла украинизация — выходило всё больше книг, газет на украинском языке, родная речь стала изучаться в школах и университетах.

Генерал Пётр Григоренко вспоминал о том периоде, будто о сказочном сне: «Как из небытия вывалилась огромная украинская литература. Не только Шевченко, который буквально потряс меня — Панас Мырный, Леся Украинка, Кропывныцкий, Иван Франко… звали меня пробуждать национальное самосознание моих земляков. Почти ежедневно в нашей школе проводились «читанки» произведений украинской литературы. Желающих послушать было больше, чем вмещало помещение. Раздвижная перегородка между классами убиралась, и оба класса, что называется «битком набивались» людьми. Люди сидели на партах, на подоконниках, просто на полу, стояли в коридорах, слушая через открытые в оба класса двери. Стоило поражаться той жажде к родному художественному слову. 2–3 часа продолжалось чтение. И никто не выходил, и никому не хотелось, чтобы чтение заканчивалось. Особенно поражали меня курильщики. Везде — на собраниях и в гостях они безбожно дымят. На читанках это было категорически запрещено. И никто не нарушал закона, никто не протестовал. Все подчинялись нам, 12-15-летним девчонкам и мальчишкам»^[15].

В 1930-х годах в Центральной и Восточной Украине появилось много заводов, чего не было в румынской, польской и чехословацкой Украине.

Но всё это не перечёркивало главного — в СССР установился тоталитарный и откровенно террористический режим, опирающийся на мощную тайную полицию с разветвленной системой слежки и доносов. Поэтому на территории Советской Украины невозможно было создать сколько-нибудь серьезную организацию Сопротивления, да и вообще вся политическая деятельность украинцев, помимо участия в КПУ, была запрещена и строго каралась.

В 1930-х гг. большинство представителей старой украинской интеллигенции было репрессировано, украинизация сменилась русификацией, продолжавшейся вплоть до конца 1980-х гг. А построенные заводы, выпускавшие преимущественно не средства потребления, а средства истребления, можно было охарактеризовать как предприятия индустриального крепостничества, на которых использовались прогрессивные формы варварской эксплуатации рабочих.

Стихийные крестьянские восстания в Украине периода коллективизации и волнения в Красной армии большевики подавили как раз из-за стихийности этих проявлений народного гнева.

К слову, в период этих возмущений в СССР в 1929–1932 гг., Украина была в авангарде Сопротивления. Вот как об этом пишет итальянский ученый Андреас Грациози: «Сильнее всего волнения затронули Украину, где в 4098 выступлениях участвовали свыше миллиона крестьян, что составляло соответственно 29,7 % и 38,7 % от общего числа (по СССР — А. Г.)… Там нередко бунтовали те же села, которые в 1920 г. на 50 % “вырезала” конница Буденного… В Украине, как и в других национальных регионах, в оплотах Сопротивления слышались националистические лозунги»^[16].

За такие «проступки» Сталин решил жестоко покарать крестьян, в том числе украинских, и привести их и политическое руководство УССР к абсолютному послушанию. Окончательно народное Сопротивление было задушено чудовищным в своих масштабах голодомором 1932–1933 гг., который Верховный совет Украины в 2003 г. объявил актом геноцида.

Несмотря на то, что в Польше режим также не отличался мягкостью по отношению к радикальным национально-освободительным движениям белорусов и украинцев^[17], все же возможности для их политической деятельности на территории Западной Украины были несравнимо благоприятнее, чем в СССР.

Между двумя мировыми войнами Польша была демократическим государством либо диктатурой, но уж, во всяком случае, тоталитарного правления там не наблюдалось. Да и национальное самосознание украинцев Волыни и, особенно, Галиции всегда было традиционно выше, чем у их восточных соплеменников.

Дело в том, что Галиция на протяжении полутора веков входила в состав империи Габсбургов. После революции 1848 года Австро-Венгрия стала цивилизованной конституционной монархией, а украинцы, как и другие народности «лоскутной империи», получили возможность свободно пользоваться своим языком и избираться в местные органы власти. Поэтому в Галиции украинский национализм, тогда ещё в демократических формах, был развит уже к началу XX века.

В той же «России, которую мы потеряли», украинский язык до 1905 года был на официальном уровне под запретом, а после Первой русской революции преследуем не был, но в государственном делопроизводстве не использовался и в школах не изучался. Поэтому национальные настроения в среде украинцев, населявших Российскую империю, особого развития до 1917 года не получили.

Американский исследователь Джеффри Бурде полагает, что населению Галиции в 1940-е годы была свойственна «патологическая ненависть к русским»^[18].

Важно то, что для жителей окраин габсбургской монархии Россия всегда была чужой. Но не всегда отрицательной.

До Первой мировой войны едва ли не доминирующим общественно-идеологически течением здесь было галицкое москво-фильство, дополненное романтическими представлениями о славянской сверхдержаве — мудрой и альтруистической. Панславистские настроения улетучились, когда 1914 г. в Австро-Венгрию вломилась Русская императорская армия, состоявшая в основном из забитых крестьян. Начались репрессии царских властей против украинских активистов, что шло одновременно с репрессиями австро-венгерских властей, подозревавших га-лицких украинцев в предательстве в пользу России. В одночасье «большая надежда» исчезла. Вместо неё в сознании возник стойкий образ носителя деспотизма, пьянства, неряшливости, лени и жестокости.

В межвоенной ситуации стала зарождаться ностальгия о полутора веках австрийского порядка, из которых к тому же пятьдесят лет были эпохой свободы.

Ещё большие возможности, чем в Польше, представлялись для политической деятельности украинских националистов в других странах Европы, а также в Северной Америке.

В 1920 г. в Праге была основана террористическая Украинская войсковая организация (УВО). В неё вошли преимущественно бывшие офицеры Украинской галицкой армии (УГА) и армии У HP. В 1922 г. в УВО состояло около двух тысяч человек. Это не так много, но все члены УВО были профессионалами, имевшими за плечами опыт участия в боевых действиях, а также все они были ярыми сторонниками независимости Украины, за которую проливали кровь в годы Гражданской войны. Руководил организацией полковник армии УНР Евгений Коновалец. В Западной Украине отделение УВО возглавлял полковник Андрей Мельник.

К радикально-националистической УВО с неприязнью относился уроженец Полтавы Симон Петлюра, поскольку был не только сторонником украинской государственности, но и социал-демократом. Несмотря на свою относительную молодость, Петлюра был политиком другой эпохи, закончившейся в 1917–1918 годах — эпохи монархий и борющихся с ними революци-онеров-демократов. После Первой мировой войны в Европе, да и не только в ней, появилась мода на диктатуру и тоталитаризм.

УВО вела пропаганду идеи независимой Украины, но основной упор делала на террористическую деятельность, которая к тому же считалась лучшим средством пропаганды.

На территорию советской Украины осуществлялись рейды и вылазки.

Но самой известной террористической акцией сторонников УВО, которая не имела к этому теракту прямого отношения, стало покушение 25 сентября 1921 г. на главу Польши Юзефа Пилсудского.

Попытка убить национального героя Польши была не случайной, поскольку для украинцев Пилсудский был не героем, а символом обмана и предательства — хотя говорить о Пилсудском как о предателе украинцев не совсем правомерно. В свое время Пилсудский договорился с Петлюрой о совместной борьбе с большевиками. За это, со своей стороны, глава УНР обещал не претендовать на Западную Украину. Перед переговорами с Советами Пилсудский, не имевшей в ту пору всеобъемлющей поддержки польского народа, искренне пытался добиться того, чтобы его коллега-социалист Петлюра получил хотя бы небольшую независимую Украину на правобережье Днепра. Но политические противники польских социалистов — польские национал-демократы (эндеки) настояли на том, чтобы договор с коммунистами заключался в двустороннем порядке.

То есть польские власти обманули «младших братьев» и заключили с Советами договор, по которому Волынь и Галиция отходили Польше, а Восточная Украина — коммунистам. Понятно, что такой шаг вызвал негодование украинских националистов. Один из их сторонников (симпатизантов) решился на теракт, который, впрочем, оказался неудачным.

После этого покушения польские власти начали активную борьбу с УВО^[19]. В результате организацию покинула часть ее членов, а руководящий орган переместился в Германию. Выбор «страны обитания» был вполне логичен.

Не ясно, на основании каких финансовых ведомостей в написанной на суржике статье самарского автора Марка Солонина указывается, что в 1920-1930-е годы основным «меценатом» украинских парворадикалов была Литва^[20], находившаяся в конфронтации с Польшей из-за Виленского края. Ведь на тот момент Литва была куда меньше нынешней. К тому же это государство не относилась к числу наиболее зажиточных держав, и увести «мимо бюджета» по-настоящему солидные гранты для помощи ОУН не могла. Поддержка выражалось в основном в том, что оу-новцы получали литовские паспорта, с которыми разъезжали по всей Европе, в Литве же часто печатали литературу или отсиживались после терактов.

Ища союзников в своей антипольской и антисоветской деятельности, УВО еще в 1921–1922 гг. установила связи с немецкой военной разведкой. Представители УВО шпионили против Польши, которую яро ненавидели, да еще и в обмен на информацию о своем враге получали деньги и возможность свободно действовать в Германии.

Уже в 1923 году глава новосозданной УВО Евгений Конова-лец с приближёнными обращался к руководству УССР с просьбой о финансовой помощи в борьбе против поляков, и периодически её получал^[21]. Подчеркнём, что львиная доля документов о сотрудничестве УВО-ОУН с большевиками в настоящий момент хранится в закрытых архивах ФСБ и ГРУ.

5 сентября 1924 г. боевики У ВО предприняли неудачное покушение на президента Польши Войцеховского, что вызвало новые меры со стороны властей. Пропагандистская и организационная работа в Западной Украине продолжалась, несмотря на активные репрессии. Гнев украинского населения вызывала политика ополячивания (полонизации) национальных меньшинств, религиозный и социальный гнет со стороны польского государства. Например, под давлением властей на Волыни закрывались православные церкви. Украинцу или белорусу невозможно было сделать карьеру, даже забыв о своей национальности и переняв язык и обычаи подавляющего большинства^[22]. У представителей национальных меньшинств Польши не было возможности получать высшее образование на родном языке, да и украинские учреждения начального и среднего образования в 1920-х гг. власти переводили на польский язык. А многие деревни, населённые украинцами, польские власти считали в директивном порядке польскими, и открывали там только польские школы. Кроме того, высокие налоги, от которых страдали все национальности Второй Речи Посполитой, не давали вздохнуть мелкому и среднему предпринимательству, в том числе и украинскому.

В 1928 г. поляки получили доказательства связи У ВО и немецких спецслужб, возмутились, и выразили официальный дипломатический протест, из-за чего немецкое финансирование УВО на несколько лет прекратилось.

Зато от многочисленной и постепенно набиравшей влияние украинской диаспоры США и Канады представители радикалов получали финансовую помощь. Эта помощь усилилась в 1930-х гг., сделав националистов относительно независимыми от поддержки со стороны суверенных стран.

УВО являлась не единственной организацией, борющейся за независимость Украины радикальными методами. Но среди всех структур такого рода она гиперактивностью создавала иллюзию собственной многочисленности.

В январе — феврале 1929 г. на съезде националистических организаций, получившем название Первый конгресс украинских националистов, была создана Организация украинских националистов — ОУН, а её боевой фракцией стала УВО. В 1934 году УВО окончательно слилась с ОУН.

Изначально Коновалец планировал существование двух параллельных, но тесно связанных между собой организаций: ОУН и УВО. ОУН должна была выполнять политическую функцию, возможно даже действовать легально. УВО же планировалось не грузить общественными проблемами, сосредоточив ее деятельность только на терроризме, разведке и подготовке кадров для будущей массовой вооруженной борьбы за независимую Украину. В свое время так построили работу российские эсеры: депутаты от партии социалистов-революционеров заседали в Думе, а члены боевой организации эсеров (БО СР) кидали бомбы в членов царской семьи и представителей властей. Однако жизнь нарушила планы Коновальца. Молодежь из Галиции, хлынувшая в ОУН, хотела действовать радикально, не ограничиваясь пропагандой и законодательной работой в Сейме. Поэтому под давлением низов вся ОУН стала нелегальной террористической структурой, занимавшейся, понятное дело, не только террором.

Программа ОУН включала в себя целый ряд положений, касающихся плана действий националистов и их идеала — будущего устройства независимого украинского государства^[23]. Приведём основные пункты этой программы:

— экономическое сотрудничество государства, частного сектора и кооперации;

— посредничество государства в деле решения конфликтов между работодателями и работниками, свобода профессиональных объединений, забастовок и локаутов;

— национализация и раздел между крестьянами помещичьих земель, национализация железных дорог и крупной промышленности, особенно оборонных отраслей;

— государственное содействие проведению индустриализации на основе привлечения частного капитала;

— протекционизм во внешнеторговой политике;

— национализация лесов;

— поддержка государством среднего крестьянского хозяйства и кооперативного движения;

— введение восьмичасового рабочего дня;

— социальное обеспечение нуждающихся граждан, включая выплату пенсии по достижении 60-летнего возраста;

— обязательное бесплатное среднее образование;

— свобода вероисповедания для представителей всех религий;

— отделение Церкви от государства, сотрудничество государства с различными конфессиями;

— создание регулярной армии и флота на основании всеобщей воинской повинности;

— развитие местного самоуправления.

На период революции власть должна была быть сосредоточена в руках диктатора, позже ее следовало передать выборному законодательному органу. Выборы парламента должны были осуществляться не на основе стандартной 4-хвостки: «всеобщее, прямое, равное, тайное голосование». По мысли оуновцев, будущий законодательный орган призван был состоять не из партийных делегатов, а из представителей различных профессиональных и социальных объединений. Это представительство должно было также учитывать региональные отличия Украины.

Налицо — не либеральная, а корпоративистская модель государства, особенно если учесть очень большую роль государства в той независимой Украине, которую мечтали увидеть националисты. Что-то подобное пытался построить Муссолини в 1944 году в своей Республике Сало.

Московский историк Михаил Семиряга, приведя основные пункты программы националистов и, похоже, испытывая к ней симпатию, вопрошал: «Что же в ней буржуазного?»

Буржуазного, конечно, в этой программе мало. Во-первых потому что крупной украинской буржуазии в 1930-е годы вообще не было, да и предпринимателей украинских в Западной Украине насчитывалось не так много — эту социальную роль в основном играли евреи и поляки. Во-вторых, потому что ОУН была не «буржуазной» (в переводе с коммунистического языка — не «демократической»), а тоталитарной партией, точнее — праворадикальной.

Хотя многие исследователи ОУН это отрицают.

Последний главнокомандующий УПА Василий Кук так отвечал на вопрос о тоталитаризме ОУН:

«ОУН занимал правый фланг [украинских политических партий] только с точки зрения ведения вооруженной борьбы. Все партии в основном были легальными, а УВО-ОУН — подпольной. И поэтому они занимали крайний фланг. Но говорить про фашизм или другой тоталитаризм — неверно. У нас не могло быть фашистской партии, так как фашистская партия — завое-вательская, а у нас и государства-то не было. Где уж тут говорить о завоеваниях чужих территорий? Когда говорят про какое-то устройство государства, тогда можно говорить о тоталитаризме. Были разные авторы, и они писали про будущее устройство страны. Но никто из этих авторов не реализовал своих идей, а фантазировать может каждый.

УВО-ОУН — военная организация, и как таковая имела соответствующую структуру, порядок и дисциплину. Ее нельзя назвать тоталитарной организацией и по методам и целям борьбы. Во время Второй мировой войны, когда речь зашла о будущем устройстве государства, национально-освободительное украинское движение выдвинуло лозунг: „Свобода народам, свобода человеку". Каждый народ имеет право на свое независимое государство, и в каждой стране должна быть обеспечена свобода человека — все демократические права. И когда в 1941 г. была попытка восстановить Украинское государство, в правительстве, которое организовала ОУН, были представители других партий. Правительство было коалиционное, в нем были представители не фашистских, а демократических партий.

Тоталитаризма в украинских националистах не было ни грамма»^[24].

Здесь стоит отметить следующее.

Использование вооружённой борьбы в мирное время и террористические методы решения проблем — как раз и является одним из признаков тоталитарных партий, хотя признаком и не определяющим. Радикалы практикуют насилие гораздо охотнее, чем демократы или консерваторы.

Что же касается завоевательских позиций, то и здесь не все так однозначно. Конечно, в первую очередь оуновцы хотели видеть независимую Украину, включающую в себя все земли, населённые преимущественно украинцами. Эти территории, по их мнению, охватывали пространства от реки Сан на западе до Северного Кавказа на востоке. В Ставропольском и Краснодарском краях живет много почти обрусевших украинцев, которых туда переселили еще в XVIII веке. В Украину также обязательно должны были входить некоторые граничащие с УССР территории РСФСР и Белорусской ССР.

Кроме того, в отношении границ в программе делалась существенная оговорка: «В своей внешнеполитической деятельности

Украинское Государство будет стремится к достижению границ, наиболее удобных для обороны, границ, которые будут охватывать все украинские этнические земли и будут обеспечивать ей надлежащую хозяйственную самодостаточность». Эта формулировка показывает, что оуновцы при случае были не против отхватить кусок приглянувшейся земли, исходяиз неких стратегических или экономических соображений.

Десятая заповедь из декалога ОУН 1929 года звучала так: «Будешь бороться ради возрастания силы, славы, богатства и пространства украинского государства». Границы этого пространства туманно не обозначались.

Отнюдь не последний функционер и теоретик ОУН Михаил Колодзинский полагал, что территория будущей Украины для начала должна включать Молдавию, значительную часть Румынии, Польши, Белоруссии, России (вплоть до Волги и Каспия), Северный Кавказ с Чечнёй, а также Баку и близлежащие нефтепромыслы^[25] (с. 271). После приобретения такой базы следовало начать настоящую имперскую экспансию в Сибирь и Центральную Азию, до Алтая и Джунгарии, уморить или загнать в резервации кочевников-казахов, а затем превратить Казахстан в азиатскую Украину. В этом сложно не увидеть своеобразный план воссоздания СССР.

Если сам Колодзинский погиб в Закарпатье уже в 1939 г. в битве с превосходящими силами венгров, как раз к которым у него не было территориальных претензий, то ещё до начала войны, в 1941 г. бандеровская ОУН, не имея собственного государства, претендовала и на территории, лежащие между восточными границами современной Украины, Волгой и Каспийским морем^[26].

Какие еще «граммы тоталитаризма» были в украинских националистах?

Характерной чертой ОУН был вождизм — абсолютная покорность партийного актива действиям лидера. Решения вождя подлежали не обсуждению, а беспрекословному исполнению.

Радикальный национализм также часто присущ правым тоталитарным партиям, а до 1943 года одним из основных лозунгов ОУН был: «Украина для украинцев!»

Николай Сциборский, один из идеологов ОУН и, позже, ОУН (м) в конце 1930-х — начале 1940-х написал и опубликовал книгу с характерным названиесм «Нациократия».

В 1939 г. один из активистов ОУН Евгений Стахов в Завбер-сдорфе (Австрия) прослушал курс лекций по идеологии ОУН и оставил свое свидетельство об этом курсе:

«Должен сказать, что программа лекций, которые нам читал Габрусевич, фактически была стопроцентным заимствованием тоталитарной фашистской идеологии. Я вспоминаю учение о нации: что нация должна иметь свой язык, свою территорию, свою историю и культуру, а наиважнейший пункт — европеизм. Только европейские страны могли быть нациями. Мы спрашивали: “А как Япония?” — “Япония не есть нация, так как они не европейцы”. Расовый (имеется в виду расистский. — А.Г.) подход.

Также шла речь о принципе вождизма. Тогда уже Провод (нечто вроде ЦК ОУН. — А.Г.) возглавлял Андрей Мельник, и был он не Главой Провода, а вождем. У Сеника был титул канцлера („Канцлер” — псевдоним Сеника. — А.Г), Барановский — президент (псевдоним Барановского. — А.Г.). Я припоминаю разные дискуссии на лекциях Габрусевича. Очень остро говорилось против Грушевского, против Драгоманова, слово “демократия” употреблялось только с эпитетом “загнившая”. Пропагандировалась однопартийная система…»^[27].

Понятно, какая партия должна была быть в будущей независимой Украине единственной «ведущей, направляющей и организующей силой общества».

Национальному вопросу уделялось большое внимание. Идеологами украинского национализма были Дмитрий Донцов, выходец из Восточной Украины и бывший марксист, а также гетма-нец Вячеслав Липинский и упомянутый оуновец Николай Сци-борский.

Дмитрий Донцов — эгоцентрист-одиночка не стал членом ОУН, но партия признавала его авторитет и даже безуспешно приглашала в свои ряды. Показателен интерес Донцова к вопросам азиатскости и европеизма народов, делению человечества на высшие и низшие расы (в одной лишь Украине он насчитал их четыре), почтение к кастовой системе, кочевникам, и при всём этом — по крайней мере не враждебное отношение к коммунизму. Исключение для него составлял лишь русский вариант этого движения — большевизм как раз из-за его русскости. Донцов, очевидно, не обращал особого внимания на суть марксистской доктрины — уничтожение частной собственности. В левом радикализме ему импонировал антилиберализм и личные качества его лидеров, их политическая воля^[28].

Стержнем партийной программы была правая идеология, носившая красивое название «чинный», т. е. «действующий национализм». К слову, популярный термин «интегральный национализм» введён не современниками, а в в 1950-х годах американским исследователем ОУН Джоном Армстронгом. Оуновцами в 1930-х использовалось словосочетание «организованный национализм». Нация признавалась высшей ценностью, высшей формой организации людей. Служение нации считалось самой главной обязанностью и задачей националиста.

Как писалось в одном из националистических изданий в 1930 г.: «Средствами индивидуального террора и периодических массовых выступлений мы увлечем широкие слои населения идеей освобождения и привлечем их в ряды революционеров… Только постоянным повторением акций мы сможем поддерживать и воспитывать постоянный дух протеста против оккупационной власти, укреплять ненависть к врагу и стремление к окончательному возмездию. Нельзя позволить людям привыкнуть к оковам, почувствовать себя удобно во вражеском государстве»^[29].

Большинству людей в жизни как раз и нужно почувствовать себя удобно, хоть во вражеском государстве, хоть в дружеской державе. Оуновцы не хотели этого сами, да и другим не хотели дать спокойно жить, усиливая и провоцируя террор польской власти против украинцев. Впрочем, несмотря на это, неприятие чужой власти было столь велико, что в середине 1930-х годов ОУН соперничала по популярности с самой массовой западноукраинской партией — УНДО.

Как писал один из умеренных оуновцев Лев Ребет, в те годы среди националистов была в ходу теория постоянной революции:

«Зрелище революционных масс, которые на всех участках жизни создают активное и пассивное сопротивление чужому господству, и которые идут, несмотря на жертвы, к победам, всегда большим, придавала всей деятельности молодцеватой ОУН чары великого, героического подвига, который окончательно и бесповоротно приведет к полному успеху, к победе, к триумфу.

Бесспорно, будут жертвы и из кадров ОУН, будут арестованы и уничтожены руководители революции, — так проповедовали сторонники указанной теории. Но на их месте вырастут все новые и новые вожди революции и поведут народ указанным путем к борьбе и победе. Репрессии врага будут усиливаться, но они еще больше скрепят революционный настрой и вызовут еще более острые революционные выступления и т. д., и ничто не будет в силе остановить успех ОУН и украинской национальной революции на западно-украинских землях.

Это было зрелище почти автоматической, хотя и купленной кровью победы, и оно давало большую динамику организационным кадрам»^[30].

Эти динамичные кадры организованы были очень хорошо.

В ОУН существовала специальная структура для детей — аналог пионерской организации: Дороет (Дораст), куда могли входить украинские дети обоего пола в возрасте 8-15 лет. Следующей ступенью было Юношество (Юнацтво), его членами могли быть юноши и девушки от 15 лет до 21 года. Это было некое подобие комсомола. С 21 года украинец мог быть полноправным членом ОУН.

Каждый желающий вступить в ОУН подавал в одно из отделений партии письменное заявление, при этом за будущего националиста должны были поручиться два члена организации. Новый член на протяжении полугода считался кандидатом: «Обязанностью членов является соответствовать предписаниям Устава, Провода, постановлениям и приказам всех управляющих органов ОУН, ширить идеологию украинского национализма, притягивать в Организацию новых членов и своевременно платить членские взносы»^[31].

ОУН на территории Украины делилась на 10 краев, а на чужбине — на 10 территорий (теренов).

Край делился на 5 округов, а территория (терен), соответственно политическим границам, на государства. Каждый округ и государство делились на отделы, которые состояли из членов ОУН, проживающих в одной области, в одной местности. К отделам были приписаны кружки Дороста и Юношества. Во главе отдела находилась управа в составе двух членов и председателя, которого избирали общим съездом отдела. Членов управы выбирал и выдвигал председатель, а утверждал тот же самый съезд.

Во главе округа (в Украине) или государства (на чужбине) стоял секретарь, которого назначал проводник (руководитель) края или территории (терена). Во главе края или терена стоял проводник, которого назначал Провод украинских националистов. Проводы были разного уровня, но один Провод был центральный, писать название которого принято с заглавной буквы.

Законодательным органом ОУН являлся, как и почти во всех других партиях, Съезд или Сбор украинских националистов. В нем принимали участие все секретари округов или государств, все проводники краев или теренов, все члены Провода, все члены Суда, главный контролер и все члены ОУН, выполнявшие те или иные самостоятельные задачи.

Исполнительным органом ОУН был Провод ОУН (нечто вроде ЦК).

Он состоял из председателя, которого выбирал Сбор, и восьми членов, которых Сбор утверждал по предложению председателя.

Любой член Провода, который стоял во главе референтуры (своеобразного управления, или комитета), назывался референтом. Этот референт примерно соответствовал секретарю ЦК по какому-либо вопросу в КПСС. Например, с 1940 г. боевым референтом революционного Провода ОУН был Роман Шухевич, который ведал вопросами террористической и военной деятельности бандеровцев.

Была в ОУН и финансовая инспекция, возглавляемая главным контролером, которого выбирал Сбор украинских националистов.

Глава Провода, проводники краев, теренов и округов, секретари и председатели отделов имели право накладывать наказания на членов ОУН.

Был и внутрипартийный суд ОУН, состоявший из главного Судьи, которого выбирал тоже Сбор украинских националистов, и двух членов, которых назначал Провод.

«Руководитель националистической законности», то есть главный Судья ОУН, устанавливал нормы дисциплинарной ответственности руководителей Организации и ее рядовых членов.

Как видим, структура достаточно разветвленная, приспособленная к деятельности в различных обстоятельствах. Учтем также, что она была подпольная, глубоко законспирированная, и скреплялась коллективной ответственностью, вызванной постоянной опасностью, которая в той или иной степени грозила всем членам организации.

В социальном отношении ОУН состояла преимущественно из представителей двух слоёв: крестьян, а также студентов, как правило, из-за политической деятельности — недоучек. Да и студенты были в большинстве своём выходцами из села.

Хотя численность ОУН была относительно невелика — около 20 тыс. человек в 1930-х гг., сочувствующих её деятельности насчитывалось в несколько раз больше. Непосредственное членство в ОУН было сопряжено с трудностями и риском. Впоследствии, во время войны, именно из сочувствующих была рекрутирована значительная часть участников Сопротивления.

Для подавляющего большинства членов ОУН программа организации была чем-то далеким и даже непонятным. Перед ними стояла цель, бывшая одновременно и мечтой: Украинское самостоятельное объединенное государство. Ради этой цели оуновцы готовы были умирать и, тем более, убивать.

Основной же тактической задачей ОУН считала легальную и нелегальную национально-просветительскую, издательскую, пропагандистскую и организационную деятельность среди украинского населения, а также кампании саботажа и террор.

Наиболее резонансными были убийства представителей польских силовых структур, — так, было совершено покушение на комиссара польской полиции во Львове Емельяна Чеховского, отличавшегося жестокостью при подавлении украинского национального движения, — но были и другие объекты применения националистической активности.

В 1930 г. оуновцы провели серию поджогов хозяйств польских землевладельцев в Галиции в знак протеста против политического и экономического угнетения украинского крестьянства.

Вообще, антипольская составляющая была главной в практике УВО-ОУН первые четверть века её существования. В частности, в 1928 г., т. е. уже после начала 1-й пятилетки в УССР Евгений Коновалец заявлял, что в случае советско-польской войны следует выступить на стороне Москвы, которая, наконец-то, сможет объединить все украинские земли^[32]. Вождь УВО говорил, что из УССР вырастет самостоятельная советская Украина (что и произошло в 1991 г.) Добавим, что до середины 1930-х годов руководство СССР считало Польшу наиболее вероятным противником.

Тем не менее, ОУН сохраняла независимость и от советской стороны.

21 октября 1933 г. в знак протеста против голодомора в УССР во Львове был убит сотрудник советского консульства Алексей Майлов. Эта был единственный довоенный теракт ОУН против советского режима.

Всего за 10 лет было совершено около 60 терактов^[33].

Самой громкой акцией было убийство министра внутренних дел Польши Бронислава Перацкого в июне 1934 г.

Убийца Григорий Мацейко после выстрела забежал в подъезд, скинул плащ, вышел через другой вход и смешался с толпой. Польская полиция сначала предполагала, что Перацкого убили представители одной враждебной Пилсудскому польской радикальной молодёжной группы, надеявшиеся свалить всё на оунов-цев. Однако сами националисты сделали заявление, что это убийство — ответ на жестокие «замирения» (пацификации) западноукраинских земель. Эти «замирения» выражались в массовых арестах украинцев, лишь подозреваемых в антигосударственной деятельности, избиении полицейским попавшихся под руку крестьян, разгроме и закрытии украинских библиотек.

Эффект от убийства Перацкого был колоссальным. О притеснении западных украинцев писали все ведущие европейские издания, многие даже сочувствовали террористам-оуновцам. Именно поэтому в 1934–1938 гг., да и далее, финансирование ОУН осуществлялось преимущественно за счет американских и канадских украинцев, что позволило националистам достичь определенной независимости от европейских государств и режимов.

Но и меры властей против ОУН были жёсткими и эффективными. В тюрьме оказались многие организаторы убийства, в том числе Степан Бандера, возглавлявший ОУН в Западной Украине.

К тому моменту к власти в Германии уже пришел Гитлер и его режим вновь наладил с оуновцами сотрудничество, стремясь использовать их в антипольских и антисоветских целях. А оунов-цы, в свою очередь, стремились использовать нацистов, причем в тех же самых целях. Но не всегда это сотрудничество было удачным для националистов.

После теракта один из его организаторов Николай Лебедь бежал в Германию, надеясь найти там укрытие. Но нацисты, опасаясь преждевременного международного скандала, выдали Лебедя полякам. Это привело к существенному похолоданию отношений между ОУН и Третьим Рейхом, длившемуся с 1934 по 1938 гг.

Потрясенная убийством министра внутренних дел в соседнем, пусть и недружественном государстве, чешская полиция сдала часть оуновской организации своим польским коллегам.

Стоит добавить, что к тому времени в ОУН было немало польских агентов и провокаторов, выдававших польским властям активных националистов одного за другим.

Поэтому из всех межвоенных лет 1934 г. был для ОУН годом самых больших потерь.

Бандера, который в тот период возглавлял сеть ОУН в Польше, вел себя на суде откровенно вызывающе. На вопрос о гражданстве он ответил: «Украинское». Польский суд сначала приговорил его к высшей мере наказания, но потом заменил приговор на пожизненное заключение, которое он отбывал в Бресте.

В ответ на теракты польские власти создали концлагерь рядом с местечком Береза Картузська на Волыни. В нем содержались те украинцы, чья вина в преступлениях доказана не была, но которые находились под подозрением в антигосударственной деятельности. Прежде всего, это были оуновцы, но также и представители других радикальных течений — например, коммунисты. Береза Картузьска не был лагерем смерти, вроде Освенцима или системы ГУЛАГ. Во-первых, этот концлагерь был сравнительно небольшим: за 1934–1939 гг. сквозь него прошло около шестисот человек. Во-вторых, режим в нем был не столь ужасающим, как в коммунистических или нацистских лагерях. Это был концлагерь унижения: заключенные испытывали на себе побои, издевательства. Людей клали на землю и по ним ходили, лагерников мучили тяжелым сизифовым трудом — заставляли сначала выкапывать яму, а потом закапывать, нести камни в одно место, а потом обратно.

Такими действиями польская полиция хотела «утихомирить» радикалов, однако вызывала лишь ещё большую ненависть, причем ненависть ослепляющую.

В 1930-х гг. оуновцы вели террор не только против польского режима, но и против тех украинцев, которых лидеры ОУН могли посчитать врагами украинского народа: в том числе «москвофи-лов», и «советофилов». Именно против украинцев, кого националисты считали «национал-предателями», было направлено большинство убийств ОУН.

Боевики ОУН убили украинского писателя Сидора Твер-дохлеба, бывшего известным сторонником автономии Запад-

ной Украины в составе Польши, приверженцем идеи украинско-польского компромисса. В 1934 году националисты убили известного украинского педагога и просветителя, директора Академической гимназии во Львове Ивана Бабия, являвшегося противником ОУН.

Оуновцами был убит также польский политик Тадеуш Голув-ко, активный сторонник украинско-польского компромисса.

Применялась и тактика запугивания.

Все это в очередной раз раскрывает тоталитарный характер ОУН. Националисты действовали по принципу: «Кто не с нами, тот против нас».

Известен и целый ряд экспроприаций, то есть грабежей, осуществленных боевиками ОУН.

Такая разносторонняя активность к середине 1930-х гг. вызывала недовольство украинских общественных и политических деятелей. Как пишет Орест Субтельный, «Еще более обескураживающим обстоятельством стала растущая критика ОУН со стороны самих же украинцев. Родители негодовали по поводу того, что организация вовлекает их детей, неопытных подростков, в опасную деятельность, нередко заканчивающуюся трагически. Общественные, культурные, молодежные организации были выведены из терпения постоянными попытками ОУН оседлать их. Легальные политические партии обвиняли интегральных националистов в том, что своей деятельностью они дают повод правительству ограничивать легальную активность украинцев. Наконец, митрополит [Украинской Греко-католической Церкви] Андрей Шептицкий резко осудил “аморальность” ОУН. Эти обвинения и ответные упреки были отражением растущей напряженности в отношениях поколений — отцов, легально развивающих “органический сектор”, и детей, борющихся в революционном подполье»^[34].

Поэтому активность националистов ограничивалась.

Однако, в 1938 г. международная обстановка стала накаляться, настроения народа радикализироваться, но немаловажно и то, что отношения между Абвером и ОУН вновь улучшились.

Но идя на союз с теми или иными силами, представители ОУН оставляли за собой свободу действий, что наиболее ярко в довоенный период прослеживается на примере событий кризиса 1938–1939 гг. в Закарпатье.

Закарпатье — регион, значительно отличающийся по экономическим, культурным и политическим особенностям как от Западной, так и от Восточной Украины. В период между Первой и Второй мировыми войнами Карпатская Украина входила в состав Чехословакии.

Вхождение Закарпатья в Чехословакию было добровольным и прошло по довольно оригинальной схеме: в результате соглашения, подписанного в ноябре 1918 г. в Скрэнтоне, штат Пенсильвания, США, лидерами Чехии и эмигрантами из Закарпатья. Потом властями был проведён плебисцит, по которому большинство проголосовавших высказалось за присоединение к новоизданному государству западных славян.

И местным жителям не пришлось разочароваться в своём выборе. Украинцам здесь жилось гораздо спокойнее и свободнее, чем их собратьям в Польше, Румынии или, тем более, Советском Союзе.

В 1920-1930-х гг. Чехословакия твердо держалась демократии, хотя и была окружена диктатурами или вообще фашистскими режимами.

Национальный вопрос был решен либерально, без попыток ассимилировать местных жителей. На протяжении всего межвоенного времени Прикарпатская Русь была реципиентом. В этот довольно бедный регион Прага вкладывала больше средств, чем собирала в Закарпатье налогов.

Показательно, что в 1943–1950 гг. население этой территории не поддерживало Украинскую повстанческую армию.

ОУН и украинские националисты имели в этом регионе незначительное влияние — объяснялось это наличием широких прорусских и даже просоветских настроений. Кроме того, многие закарпатские украинцы, — или, как их еще называют, русины, карпато-россы, мадьяророссы, угророссы — себя украинцами не считают, имея для этого веские основания. Русинский язык сильно отличается от любых диалектов украинского. Даже сейчас, после шестидесяти лет интенсивной украинизации и русификации, когда жители Закарпатской области общаются между собой, их речь не понимают ни галичане, ни русифицированные «схидняки».

Понимая ситуацию вокруг, украинцы Закарпатья жили довольно смирно, о независимости не мечтали, а помышляли о национальной автономии. Но решение этого вопроса Прага затягивала, в том числе потому, что вопрос упирался в языковую проблему: несколько диалектов русинского языка сложно было привести «к общему знаменателю»..

В конце 1938 г. ситуация в Чехословакии дестабилизировалась, что было следствием отторжения от неё ряда территорий по Мюнхенскому договору. Видя ослабление центральной власти, лидеры всех трех закарпатских течений — украинофи-лы, русофилы и русины, подчеркивающие самобытность Закарпатья, — объединились и потребовали автономии. 11 октября 1938 г. Закарпатье получило долгожданное самоуправление.

Первую местную администрацию возглавляли русофилы, но потом их сменил назначенный Прагой отец др. Августин Волошин — украинофил, но не оуновец.

О событиях в Закарпатье рассказал бывший активист ОУН Евгений Стахов, пробравшийся туда на рубеже 1938/39 гг. из Галиции помогать местным жителям устраивать украинскую революцию (см. Приложение № 1).

В марте 1939 года в Закарпатье прошли выборы, на которых украинофилы получили большинство в местном парламенте и, пользуясь вступлением немецких войск в Чехословакию, 14 марта провозгласили независимость этого региона. Вооружённые силы Закарпатья представляли собой добровольческую военизированную организацию Карпатская Сечь (КС), насчитывавшую около 2–3 тысяч бойцов и примерно столько же резервистов. В КС ведущую роль играли оуновцы, пришедшие в Закарпатье из других регионов Украины или эмиграции^[35].

Независимая Карпатская Украина просуществовала 1 день, так как 15 марта, несмотря на отчаянное сопротивление Карпатской Сечи, была захвачена превосходящими силами венгерской армии, поскольку Закарпатье перешло Венгрии по Венскому арбитражу.

Таким образом, учитывая, что Будапешт находился в то время фактически в союзе с Берлином, события в Закарпатье позволяют констатировать выступление части ОУН против союзника нацистской Германии^[36]. Данный локальный вооруженный конфликт приобретает еще большее значение, если учесть, что Чехословакия не оказала в 1938–1939 гг. вооруженного сопротивления агрессору.

После начала венгерской оккупации Закарпатья часть оунов-цев бежала в Польшу или в другие страны Европы.

Пришедшие венгерские власти сразу же начали репрессии против прорусских и проукраинских партий. Спасаясь от террора» представители этих политических течений в период с сентября 1939 г. по 22 июня 1941 г. непредусмотрительно бежали в советскую Галицию. Там их арестовывали, заключали в тюрьмы и лагеря, депортировали в Сибирь или даже расстреливали.

Потом, во время советско-германской войны, власть выпустила часть выживших закарпатских украинцев из тюрем и лагерей. Их либо забрасывали с парашютом на родину — в тыл немцев и венгров, либо включали в чехословацкую просоветскую армию Людвига Свободы.

Ко времени кризиса в Закарпатье ОУН уже не была монолитом. В 1938 г. в Роттердаме агент НКВД «Волюх» (Павел Судопла-тов) убил лидера и создателя УВО-ОУН Евгения Коновальца. Су-доплатов, родом с восточной Украины и наполовину украинец, стал членом ОУН, сумел втереться в доверие к руководству украинских националистов и непосредственно к Коновальцу. Поэтому и убийство он совершил достаточно дерзко, о чём после распада СССР с гордостью рассказал в мемуарах: «В конце концов взрывное устройство в виде коробки конфет было изготовлено, причем часовой механизм не надо было приводить в действие особым переключателем. Взрыв должен был произойти ровно через полчаса после изменения положения коробки из вертикального в горизонтальное. Мне надлежало держать коробку в первом положении в большом внутреннем кармане своего пиджака. Предполагалось, что я передам этот „поодарок" Коновальцу и покину помещение до того, как мина сработает.

23 мая 1938 года после прошедшего дождя погода была теплой и солнечной. Время без десяти двенадцать. Прогуливаясь по переулку возле ресторана „Атланта", я увидел сидящего за столиком у окна Коновальца, ожидавшего моего прихода. На сей раз он был один. Я вошел в ресторан, подсел к нему, и после непродолжительного разговора мы условились снова встретиться в центре Роттердама в 17.00. Я вручил ему подарок, коробку шоколадных конфет, и сказал, что мне сейчас надо возвращаться на судно. Уходя, я положил коробку на столик рядом с ним. Мы пожали друг другу руки, и я вышел, сдерживая свое инстинктивное желание тут же броситься бежать.

Помню, как, выйдя из ресторана, свернул направо на боковую улочку, по обе стороны которой располагались многочисленные магазины. В первом же из них, торговавшем мужской одеждой, я купил шляпу и светлый плащ. Выходя из магазина, я услышал звук, напоминавший хлопок лопнувшей шины. Люди вокруг меня побежали в сторону ресторана. Я поспешил на вокзал, сел на первый же поезд, отправлявшийся в Париж, где утром в метро меня должен был встретить человек, лично мне знакомый. Чтобы меня не запомнила поездная бригада, я сошел на остановке в часе езды от Роттердама. Там, возле бельгийской границы, я заказал обед в местном ресторане, но был не в состоянии притронуться к еде из-за страшной головной боли. Границу я пересек на такси — пограничники не обратили на мой чешский паспорт ни малейшего внимания. На том же такси я доехал до Брюсселя, где обнаружил, что ближайший поезд на Париж только что ушел. Следующий, к счастью, отходил довольно скоро, и к вечеру я был уже в Париже. Все прошло без сучка и задоринки… Я решил, что мне не следует останавливаться в отеле, чтобы не проходить регистрацию: голландские штемпели в моем паспорте, поставленные при пересечении границы, могли заинтересовать полицию. Служба контрразведки, вероятно, станет проверять всех, кто въехал во Францию из Голландии. (…)

Из Парижа я по подложным польским документам отправился машиной и поездом в Барселону. Местные газеты сообщали о странном происшествии в Роттердаме, где украинский националистический лидер Коновалец, путешествовавший по фальшивому паспорту, погиб при взрыве на улице. В газетных сообщениях выдвигались три версии: либо его убили большевики, либо соперничающая группировка украинцев, либо, наконец, его убрали поляки — в отместку за гибель генерала Перацкого»^[37].

Коновалец был общепризнанным лидером, убийство которого стало для ОУН действительно невосполнимой утратой. Впоследствии мельниковцы настаивали на том, что Коновалец считал своим преемником Андрея Мельника. Но, скорее всего, Коновалец вообще не видел среди своих подчинённых человека, способного встать во главе Организации. Это было важнейшей причиной того, что Организация вскоре раскололась на две непримиримых фракции.

1.2. Раскол Организации. ОУН накануне советско-германской войны

Где два украинца — там три гетмана.

Украинская пословица.

После убийства Коновальца украинскими националистами короткое время совместно руководили сторонники Мельника Ярослав Барановский, Емельян Сеник-Грибовский и Николай Сциборский. 27 августа 1939 г., перед самым началом Второй мировой войны, на Втором великом сборе ОУН в Риме главой организации был избран полковник Андрей Мельник.

Его кандидатура удовлетворила не всех, поскольку молодые авторитетные оуновцы-радикалы (Степан Бандера, Николай Лебедь и др.), которые могли бы составить Мельнику реальную конкуренцию, в тот момент находились в заключении.

Тем временем началась Вторая мировая война, нацистская Германия захватила западную часть Польши, и из тюрем и лагерей вышли упомянутые активисты ОУН, в том числе Степан Бандера.

Выйдя на свободу 13 сентября 1939 г., Бандера начал собирать вокруг себя группу недовольных руководством Мельника. Фанатичный лидер выдвинул перед своими сторонниками задачу — создать организованное вооруженное подполье, готовое сражаться с любой силой, стоящей на пути к независимому украинскому государству.

Ситуация в ОУН все больше обострялась. В 1940 г. группа Бандеры обвинила руководство ОУН (группу Мельника) в бездеятельности, пассивности и потворству бывшим польским агентам. Андрей Мельник, в свою очередь, обвинил бандеровцев в неподчинении руководству и расколе партии. С этого момента началась вражда между ОУН(м) и ОУН(б) — мельниковцами и бандеровца-ми, которая позднее, в период советско-германской войны, иногда выливалась даже в вооруженные стычки и убийства.

Этот раскол не преодолен до сих пор. С 1940 года существует две одноимённые, похожие друг на друга, но разные партийные структуры ОУН — два Центральных провода (или просто Провода), разные краевые и районные структуры. В какой-то мере раскол ОУН 1940 года напоминает раскол РСДРП на две партии — РСДРП (6) и РСДРП (м). Причём аналогии видятся не только в наличии одинаковых маленьких буквах в скобках.

Идеология бандеровцев и мельниковцев была практически одинаковая.

Разным было отношение к германскому нацизму: мельников-цы согласны были идти на более глубокий компромисс с Берлином, чем бандеровцы, которые предлагали ориентироваться в деятельности и на другие страны, переправив при необходимости Руководство ОУН в нейтральное государство, например, Швейцарию.

Расходились националисты в вопросах лидерства — ОУН (м) возглавлял более спокойный, опытный и образованный А. Мельник, ОУН (б) — молодой, динамичный и решительный фанатик С. Бандера. Хотя, первоначально Бандера предлагал Мельнику остаться лидером организации, но при этом всю основную работу в партии должны были вести бандеровцы. Мельник такую схему не одобрил.

Были и другие существенные разногласия по персональным вопросам — ещё до раскола группа Бандеры требовала от Мельника ввести в состав Центрального провода членов Краевой эк-зекутивы (т. е. провода) ОУН — 8 человек, что давало бы Банде-ре возможность контролировать Центральный провод. Кроме того, сторонники Бандеры требовали удалить из Центрального провода ОУН сторонников Мельника Ярослава Барановского и Емельяна Сеника-Грибовского (их обвиняли в сотрудничестве с польской полицией). Существенные расхождения были и в тактических вопросах: ОУН (б) старалась действовать по возможности активно и более радикальными методами.

«Кратко оценивая программные расхождения обоих флангов ОУН, один из харьковских националистов обозначил их так: по-мельниковски, это значит “сначала даст Бог, а потом возьмем сами”, а по-бандеровски — “сначала возьмем сами, а потом даст Бог”»^[38].

Бандеровцам не хватало руководящего состава, а мельниковцы испытывали недостаток в активистах нижнего звена. То есть мельниковцев в какой-то степени можно назвать эмигрантской интеллигентской организацией, а бандеровцы были людьми более низких социальных слоёв, проживающими в Западной Украине.

Примерно две трети оуновцев вошло в ОУН (6), треть — в ОУН (м).

В апреле 1941 года бандеровцы созвали в Кракове альтернативный мельниковскому Второй сбор ОУН, где решения мель-никовцев были аннулированы, а Проводником ОУН был провозглашен Степан Бандера. Андрей Мельник и его сторонники не признали решения бандеровцев. Решения этого съезда, официально называвшегося Второй чрезвычайный великий конгресс ОУН(б) — бескомпромиссная борьба против СССР, создание независимой Украины с границами, доходившими до Волги и Северного Кавказа и т. д. — были переведены на немецкий язык и отправлены руководству гитлеровской Германии^[39].

Второй сбор бандеровцев уделил особое внимание рассмотрению различных аспектов национального вопроса, касавшегося определения целей и форм отношений украинцев с представителями других национальностей, проживающих как на территории гипотетической независимой Украины, так и в сопредельных государствах.

«Польский вопрос» в постановлении Второго сбора решался в плоскости борьбы против «оккупационных» поползновений со стороны поляков: «ОУН борется с акцией тех польских группировок, которые хотят восстановить польскую оккупацию украинских земель. Ликвидация противоукраинских акций со стороны поляков является предварительным условием нормализации отношений между украинской и польской нациями»^[40].

Отношение Второго сбора к евреям не получило самостоятельного звучания, но было вписано в контекст общего противостояния «московскому империализму»: «Евреи в СССР являются преданнейшей опорой господствующего большевицкого режима и авангардом московского империализма в Украине. Противоев-рейский настрой украинских масс использует московско-боль-шевицкое правительство, чтобы отвлечь их внимание от действительного виновника бед, и чтобы в час взрыва направить их на погромы евреев. Организация украинских националистов борется с евреями как с опорой московско-Большевицкого режима, одновременно осведомляя народные массы, что Москва — это главный враг»^[41].

Таким образом, радикалы ОУН(б) считали своими основными врагами польских и московских «империалистов» (в одной из песен оуновцев 1930-х гг. были и такие строки: «уничтожим кроваво Москву и Варшаву»). Евреи в этой связи рассматривались как третьестепенный враг.

Бандеровцы резко противопоставили себя остальным партиям: «ОУН борется со всеми оппортунистическими партиями и эмигрантскими группами, в частности с мелкобуржуазной (sic! — А. Г.) группой попутчиков национализма А. Мельника, гетманцами, УНР, эсерами, эндеками, ундистами (т. е. членами УНДО. — А. Г.), ФНЕ (Фронт национального единения. — А. Г.), радикалами, клерикалами (т. е. Украинской католической национальной партией. — А. Г.) и всеми другими, которые разбивают единый фронт борьбы украинского народа и ставят украинское дело в зависимость от исключительно внешних, т. н. удачных условий»^[42].

Одной из задач ОУН(б) было: «Бороться с украинскими нереволюционными, оппортунистическими, масонскими организациями, группами и течениями, раскрывать их вредную работу и демаскировать их всюду, где они появятся…

Демаскировать все те группы и течения, которые, хоть и выступают против сегодняшнего большевицкого режима, но в действительности являются замаскированными московскими империалистами и как таковые являются врагами освобождения Украины и порабощенных Москвой народов»^[43].

В общем, с точки зрения бандеровцев, кругом были сплошные ренегаты, масоны и замаскированные агенты большевиков, и одни лишь члены ОУН(б) могли считаться патриотами Украины. Впору еще раз вспомнить цитированное выше утверждение ветерана ОУН о том, что «тоталитаризма в украинских националистах не было ни грамма»…

Все партийные расколы и планирование будущей деятельности происходили на фоне масштабных международных событий. В сентябре 1939 г. Польшу поделили Гитлер и Сталин, при этом большая часть Западной Украины отошла последнему^[44].

К УССР добавилось 6 областей: Ровенская, Волынская, Львовская, Тернопольская, Станиславская, Дрогобычская (сейчас Дро-гобычская область входит в состав Львовской).

В конце июня — начале июля 1940 г. Красная армия заняла также Бессарабию и Северную Буковину, и к УССР прибавилось еще две области: Черновицкая (Северная Буковина) и Измаиль-скал (черноморское побережье между Днестром и Дунаем, т. е. Южная Бессарабия). В последней области ОУН практически не действовала.

На всех территориях бывшей польской и румынской Украины началась советизация, из всех мероприятий которой местное население наибольшее внимание обратили на изменение системы власти и начатый этой властью террор.

Жители православной Волыни к началу Второй мировой войны отлично помнили царское чиновничество, в своё время так едко высмеянное украинцем Николаем Гоголем. Чуждая польская бюрократия также не вызывала у них тёплых чувств. Однако, когда пришла «народная власть», местное население почувствовало разницу между бюрократией и номенклатурой. Волынянин Тарас Бульба-Боровец описывал советизацию со смесью гадливости и омерзения: «Райпартком новой аристократии с кучей первых, вторых, третьих, им же нет конца, секретарей. Райисполком, райЗАГС, райпродпромкооперация, райнарсуд, рай-заготхлеб, райзаготскот, райзаготптица, райуголь, райторг, рай-леспром, райзаготкож, раймолоко — да советских „раёв" не перечислить. И в каждом таком «раю» больше чиновников-дар-моедов, чем в бывшей губернской царской управе в Житомире. Напротив в прошлом „раю" — волости — сидел один старшина с писарем и сторожем. Кто ж всю эту „райскую" саранчу бюрократических дармоедов будет кормить? Они же паразитируют на народе, как вши на тифозной жертве»^[45].

За 21 месяц — с сентября 1939 по июнь 1941 гг., из Западной Украины и Западной Белоруссии было депортировано в восточные районы СССР около 320 тыс. жителей, количество арестованных (в том числе расстрелянных) составляет 120 тыс. человек. Таким образом, за неполных два года было репрессировано 3 процента населения присоединенных областей^[46]. Размах репрессий был сопоставим с национал-социалистской «социальной инжинерией» в «Генерал-губернаторстве» в тот же период.

В украинских областях бывшей Польши репрессии были направлены, прежде всего, против польского меньшинства, поскольку поляки до 17 сентября 1939 г. были здесь представителями государствообразующей нации. Но террор проводился также среди украинцев и евреев (среди последних, в частности, репрессировали яро антисоветских сионистов). Особенно пострадали ряды активистов политических партий, в том числе ОУН, УНДО и даже КПЗУ^[47]. «Западноукраинская проблема» считалась советским партийным руководством весьма серьезной: информация о борьбе с украинскими партиями регулярно докладывалась Сталину, Берии и Вышинскому.

Операции НКВД УССР против оуновцев и других украинских партий проводились довольно масштабные. В 1940 году в Украине было арестовано 44 тыс. человек, и уже к началу 1941 года все тюрьмы УССР были переполнены^[48].

Приход большевиков оказался для украинцев абсолютно непредвиденным, так как ожидали немцев. Это обстоятельство усугубило характер разгрома местных партий. «В Западной Украине большевистская власть уничтожала в первую очередь активных общественно-политических деятелей, чтобы таким образом обезглавить народную массу и лишить украинское общество элементов организованной национальной жизни»^[49].

«Когда Советы пришли, — рассказывал спустя много лет в советском лагере бывший полицай и боец УПА Владимир Казанов-ский диссиденту Михаилу Хейфецу, — они в нашем Бучаче забрали 150 человек. Всех, у кого образование было»^[50].

Как достойного врага описывал ОУН упоминавшийся выше Павел Судоплатов, чья жена была отправлена в командировку на свежезахваченные земли: «…Во Львове атмосфера была разительно не похожа на положение дел в советской части Украины.

Во Львове процветал западный капиталистический образ жизни: оптовая и розничная торговля находилась в руках частников, которых вскоре предстояло ликвидировать в ходе советизации. Огромным влиянием пользовалась украинская униатская церковь, местное население оказывало поддержку организации украинских националистов, возглавлявшейся людьми Бандеры. По нашим данным, ОУН действовала весьма активно и располагала значительными силами. Кроме того, она обладала богатым опытом подпольной деятельности… Служба контрразведки украинских националистов сумела довольно быстро выследить некоторые явочные квартиры НКВД во Львове. Метод их слежки был крайне прост; они начинали ее возле здания горотдела НКВД и сопровождали каждого, кто выходил оттуда в штатском и… в сапогах, что выдавало в нем военного: украинские чекисты, скрывая под пальто форму, забывали такой “пустяк”, как обувь.

Они, видимо, не учли, что на Западной Украине сапоги носили одни военные. Впрочем, откуда им было об этом знать, когда в советской части Украины сапоги носили все, поскольку другой обуви просто нельзя было достать»^[51].

Действительно, обстановка во Львове отличалась от положения дел в Советской Украине. Поляки, белорусы, евреи и украинцы с территорий, «воссоединившихся» в 1939 г. с СССР, в своих воспоминаниях все как один свидетельствуют о шоке, испытанном от бескультурья, нищеты, забитости и одновременной жестокости пришельцев из другого мира — сталинского СССР. Со своей стороны, те, кто был послан на «освоение» новых земель, помимо всего прочего, позднее вспоминали об охватывавшем их то и дело чувстве стыда за низкий уровень собственной бытовой культуры. И это по сравнению с отсталым регионом бедной по западным стандартам Польши.

На протяжении 1939–1941 гг. в Западной Украине консервативные, демократические и социалистические украинские партии, не имевшие опыта подпольной работы, подверглись практически полному разгрому. В результате влияние самого последовательного врага большевизма — ОУН, сумевшей, несмотря на потери, сохранить себя, парадоксальным образом резко выросло.

Было и ещё две причины, по которой ОУН в 1939–1941 годах набирала силу — во-первых, плодотворное сотрудничество с Абвером, во-вторых, радикализация настроений населения в связи с начавшейся войной и приходом советской системы.

Польское вооруженное сопротивление, возникшее в ответ на политику, проводившуюся коммунистами, в основном было подавлено к середине 1940 г. Польские организации не имели опыта подпольной работы, их раздирали внутренние политические противоречия, да и большинство населения бывшей восточной Речи Посполитой относилось к полякам недоброжелательно. Только к середине 1940 года чекисты поняли, кто является их наиболее серьёзным врагом на территории Западной Украины.

На протяжении 1939–1941 гг. ОУН продолжала успешно набирать силу^[52]. Боёвки, небольшие военно-террористические группы ОУН, участвовали в стычках с НКВД и даже РККА, а иногда убивали представителей советской власти на местах^[53].

Сводка НКВД об антисоветских выступлениях во всём бескрайнем Советском Союзе в мае 1941 г. сообщала: «Наибольшую активность продолжают проявлять антисоветские организации украинских националистов на территории западных областей УССР… До настоящего времени большинство террористических актов остается нераскрытым»^[54].

Отряды бандеровцев проникали по приказу Провода ОУН (б) с территории захваченной немцами Польши на территорию советской Украины для налаживания подпольной сети и подготовки восстания на случай войны. Но большая часть украинских политических активистов все же стремилась выбраться из советского рая на территорию Генерал-губернаторства^[55]. По некоторым оценкам, с сентября 1939 г. по июнь 1941 г. в захваченную немцами Польшу перебралось около двадцати тысяч украинцев. Нацистский режим считал украинских антикоммунистов временным союзником в грядущей борьбе с СССР, и уж во всяком случае, не врагами.

Германское руководство не вмешивалось в конфликт между ОУН(б) и ОУН(м), однако в целом было готово к сотрудничеству с ними в грядущем столкновении с большевизмом. В конце 1940 — начале 1941 гг. руководство обеих ветвей ОУН было уверено в скором германо-советском конфликте и приняло решение выступить в качестве союзника Германии.

По инициативе ОУН(б) при Вермахте были созданы два учебных отряда для подготовки офицерского и сержантского корпуса возможной в будущем украинской армии. Весной 1941 г. в этих отрядах создаются два украинских батальона — «Нахтигаль» («Соловей») и «Роланд».

22 июня 1941 г. началась советско-германская война, которая стала важнейшим рубежом в истории ОУН.

1.3. Вооруженные формирования. ОУН в сотрудничестве с нацистской Германией

«Никогда нельзя позволить, чтобы кто-нибудь, кроме немца, носил оружие!

Это особенно важно; даже если сперва представляется простейшим, чтобы получить вооруженную помощь каких-то чужих покоренных народов. Это неправильно! Однажды, это неминуемо и безусловно, они ударят по нам. Лишь немец может носить оружие, а не славянин, не чех, не казак или украинец!»

Адольф Гитлер, 16 июля 1941 г.

Книга об УПА будет неполной, если не коснуться такого вопроса, как украинский военно-политический и военно-полицейский коллаборационизм, то есть активное сотрудничество украинцев с нацистской Германией в период Второй мировой войны.

Советская историография ставила знак равенства между оу-новцами, с одной стороны, — и служившими непосредственно нацистам украинскими полицаями, солдатами фронтовых частей, бойцами украинской дивизии СС «Галичина», с другой.

Конечно, дело обстояло далеко не так.

Обе стороны — ОУН и Третий Рейх — преследовали свои собственные цели, а периоды враждебности сменялись периодами компромисса и сотрудничества перед лицом общих врагов: Польши и СССР.

Да и сотрудничество было разного свойства.

В упомянутой статье Марка Солонина по традиции все гребутся под одну гребёнку: «…Сформированная с непосредственным участием ОУН и укомплектованная в значительной степени бандеровскими активистами „вспомогательная (вспомогательная по отношению к немецким оккупационным властям!) полиция" продолжала лютовать на оккупированной территории Украины; исправно сотрудничала с оккупантами и местная администрация городов и сёл, созданная “походными группами” ОУН. Где и когда была ещё в истории ситуация, когда одна половина организации (источник «статистики» не назван. — А. Г.) „борется в подполье" а другая — служит в полиции и зверски расправляется с реальными подпольщиками и партизанами?»^[56].

Подобная практика была повсеместно распространённой, наиболее близкий пример возьмём из инструкции УШПД 1943 г. об оперативном использовании коллаборационистов: «Есть… категория служащих в немецком аппарате, которые работают у немцев по заданию [советских органов]»^[57].

«Засланные казачки» НКВД и других силовых структур СССР по долгу временной службы «лютовали на оккупированной территории», а при случае не упускали возможность самостоятельно, а то и немецкими руками «зверски расправиться с реальными подпольщиками и партизанами» из лагеря националистов.

Диссидент Зорян Попадюк спустя много лет после описываемых событий пояснил сокамернику главный смысл агентурного проникновения ОУН в вооружённые коллаборационистские сруктуры: «У нас полицаи разные были… Немецких подстилок достаточно набралось… Но были люди в полиции, которые поступили туда по заданию ОУН. Требовалось оружие. Они прошил в полицию, забрали массу оружия и потом этим же оружием так поджарили тех же немцев и советы»^[58].

Московский историк Михаил Семиряга в своей книге «Коллаборационизм» предложил следующую классификацию форм украинского коллаборационизма:

— политическое сотрудничество украинских националистических лидеров на территории Польши еще до агрессии Германии против Советского Союза;

— военные формирования, созданные ОУН при покровительстве немцев;

— украинская или украинско-немецкая вспомогательная полиция под немецким управлением и имевшая широкие полномочия по поддержанию местной безопасности; украинская казарменная полиция, принимавшая участие в еврейских погромах, в транспортировке евреев в лагеря и в их охране;

— тысячи украинцев добровольно выезжали на работу в Германию, особенно в 1942 г. (…).

— типичная форма коллаборационизма в сфере производства состояла в обработке крестьянами земли, полученной от немцев, в качестве рабочих, инженеров и служащих на производстве, в качестве прислуги в домах руководителей оккупационных властей^[59].

Предложенная классификация ныне, к сожалению, покойного ведущего отечественного специалиста по коллаборационизму не вполне соотносится с действительной историей сотрудничества украинцев с врагом.

Во-первых, ОУН сотрудничала с нацистами до 1941 г. не только на территории Польши.

Во-вторых, как до, так и после 1941 г. большинство украинских политиков, пошедших на сотрудничество с гитлеризмом, никакого отношения к ОУН не имели.

В-третьих, в военных формированиях, созданных обеими фракциями ОУН при покровительстве немцев, служило в общей сложности не более двух с половиной тысяч человек.

В-четвертых, «казарменная полиция» занималась в большей степени борьбой против партизан. В Холокосте же участие принимала в основном «полиция порядка» — полицейские индивидуальной службы (Schutzmannschaft-Einzeldienst), являвшиеся чем-то вроде участковых милиционеров в СССР. Упомянем и украинских охранников концлагерей — травников.

В-пятых, в данной классификации вообще не учитываются отдельные виды полиции, а также служащие в Вермахте и СС или сопутствующих организациях.

Абсолютно не упоминается в этой классификации работа украинцев в административных оккупационных структурах.

Что касается двух последних пунктов, выделенных Семиря-гой, то их можно свести до одного: экономический коллаборационизм. А он принимал разнообразные формы, и к видам, к обозначенным академиком не сводится. Однако, для коллаборационизма как общественно-политического явления главное добровольное, осознанное сотрудничество с оккупантом. И, применительно к труду, тем более, в той или иной степени вынужденному, не ясно, применим ли этот термин вообще.

Впрочем, поскольку настоящая работа посвящена истории не коллаборационизма, а Повстанческой армии, ограничимся описанием роли ОУН в сотрудничестве украинцев с Третьим Рейхом.

Как уже отмечалось, началась это сотрудничество с Веймарской Германией ещё во времена УВО, а потом продолжилось при ОУН в 1930-е годы — уже с Германией гитлеровской.

В этой связи имеет смысл напомнить об одной малоизвестной российскому читателю странице истории ОУН — Вооруженных отрядах националистов.

Как уже отмечалось, в марте 1939 г. в Закарпатье была провозглашена независимая Карпатская Украина, просуществовавшая один день. Основу ее вооруженных сил составила Карпатская Сечь, находившаяся под контролем оуновцев. После того, как Закарпатье было занято венгерской армией, значительная часть бойцов Сечи оказалась в венгерском плену, откуда их вызволили немецкие дипломаты. Вышедшие из венгерских лагерей оунов-цы, а также их товарищи, проживавшие в Европе на легальном положении, в начале июля 1939 г. вошли в создающийся Украинский легион (УЛ).

Идею создания Украинского легиона вынашивали отдельные офицеры Вермахта и Абвера. В случае войны с Польшей, указ о подготовке нападения на которую Гитлер подписал 11 апреля 1939 г., украинцев предполагалось использовать в пропагандистских целях для воздействия украинских солдат Войска Польского.

Не исключали немцы и возможность восстания западных украинцев в тылу противника — как с целью организации «удачного» повода для начала агрессии, так и для ослабления Польши уже в ходе начавшейся войны.

Однако, в силу того, что, согласно пакту Молотова — Риббентропа, большая часть Западной Украины отошла к СССР, УЛ в войне почти не участвовал, а сам факт его существования тщательно скрывался.

Военное обучение бойцы УЛ прошли в горных лагерях на территории Австрии. В итоге из них было сформировано 2 батальона (куреня) примерно по 300 человек в каждом, в качестве названия они получили аббревиатуру «ВВН».

Расшифровывалось ВВН двояко: по-немецки («Bergbauern-hilfe» — «Помощь крестьян-горцев» (ПКГ)) и по-украински („Військові відділи націоналістів” — «Военные отряды националистов» (ВОН)). То есть полный перевод этой аббревиатуры на русский язык будет выглядеть так: ПКГ-ВОН.

Немецкая аббревиатура использовалась оуновцами «для внешнего употребления», то есть маскировки под горностроительный батальон, а украинская — «для внутреннего» и, в случае необходимости, для населения Западной Украины. Бойцы ПКГ-ВОН носили чешскую военную форму.

С началом германо-польской войны оба батальона были разделены на более мелкие группы и подчинены разным немецким частям. Как и приказывало политическое руководство Германии, участия во фронтовых операциях ПКГ-ВОН не принимали. За все время существования ПКГ-ВОН его действия в первой половине сентября 1939 года ограничились несколькими нападениями на небольшие польские гарнизоны, обозы и отряды с последующим их разоружением. Поскольку Польша и так распалась в ходе нацистско-советской агрессии, то в ходе этих небольших операций ПКГ-ВОН обе стороны обошлись без жертв^[60].

Во второй половине сентября СССР захватил восточную часть Польши, а немцы, видя нецелесообразность дальнейшего существования УЛ, в октябре — ноябре 1939 г. его распустили. Часть солдат ВВН поступила на службу в Вермахт в личном порядке, большинство — в украинскую полицию на территории Генерал-губернаторства.

Второе военное формирование ОУН, на сей раз уже исключительно из бандеровцев (Организация, напомним, разделилась в 1940 г.) было создано при поддержке нацистов весной 1941 г., и получило название Легион или Дружины украинских националистов (ЛУН или ДУН)^[61].

На переломе 1940/41 гг. многим в Европе, в том числе и лидерам ОУН становилась очевидной близость советско-германской войны, и оба течения националистов стремились использовать начавшийся конфликт.

Более многочисленная и активная бандеровская фракция решила в ходе грядущей схватки двух тоталитарных государств выступить в Украине в качестве вооружённой третьей силы, находящейся в союзе со второй силой.

Представитель ОУН(б) Рихард (Ричард, Рико) Ярый, за два года до этого сыгравший решающую роль в создании ПКГ-ВОН, в январе 1941 года вошел в контакт с Верховным командованием Вермахта (Oberkommando der Wehrmacht — OKW — ОКВ) с предложением о военном сотрудничестве. По некоторым данным, переговоры велись с главнокомандующим сухопутных войск генералом Браухичем и главой Абвера (разведки и контрразведки Вермахта) адмиралом Канарисом. В феврале договоренность была достигнута на следующих условиях:

— ОУН предоставляет в распоряжение Вермахта 700 человек;

— ДУН подчиняются ОУН в политических вопросах;

— солдаты формирования принимают присягу на верность Украине и ОУН;

— в случае войны с СССР батальон используется только на Восточном фронте;

— после создания независимой Украины ДУН станут ядром при создании украинской армии.

Батальон (курень) «Роланд» был создан в апреле — мае 1941 г. в районе Вены, насчитывал 350 человек, как правило, ранее уже имевших опыт службы в австрийской или польской армиях. Некоторые его бойцы до войны прошли офицерские или унтер-офицерские курсы. Поэтому обучение солдат и офицеров батальона длилось всего 6 недель, и основной упор шел на подготовку к разведывательно-диверсионной деятельности. С украинской стороны «Роландом» командовал майор Евгений Побигущий.

Второй батальон назывался «Нахтигаль».

Уже упоминавшийся деятель НКВД Павел Судоплатов в своих мемуарах сообщает, что «во время войны Шухевич имел чин га-уптштурмбанфюрера и был одним из командиров карательного батальона “Nachtigal”. Командовали батальоном в основном немцы, а состоял он из бандеровцев. После массового расстрела в июле 1941 г. во Львове евреев и многих представителей польской интеллигенции бандеровцы провозгласили создание правительства независимой Украины во главе с Стецко… Позднее, в 1945 г., часть батальона “Nachtigal” влилась в элитное карательное подразделение вооруженных сил фашистской Германии — дивизию “Галичина”»^[62].

В этой краткой цитате из мемуаров Судоплатова, — в которой нет вообще ни слова правды, — содержатся нелепые фактические ошибки, вызванные, вероятно, не только лживостью автора, но и, как ни странно, его неведением.

Настоящая история «Нахтигаля» выглядит следующим образом.

Батальон, название которого в переводе с немецкого означает «Соловей», получил столь романтическое название из-за своего хора, пением которого были буквально зачарованы офицеры Вермахта. Призывников будущего «Нахтигаля» собрали в Кракове, начиная с конца февраля 1941 года. Потом их развезли по местам для прохождения обучения — в Германии или — в украинских городках и селах недалеко от советско-польской границы. Позже все вместе были отправлены в немецкий городок Нойгаммер (Силезия). Сравнительно короткий срок обучения был вызван тем, что большинство бойцов «Нахтигаля» также как и «Роланда» прошло военную службу и/или подготовку задолго до 1941 года, преимущественно в рядах Войска Польского. ДУН создавались в обстановке строгой секретности, не только от спецслужб СССР, но и от представителей конкурирующих служб — СД и Гестапо.

Примечательно, что украинским командиром «Нахтигаля» был Роман Шухевич, за два года до этого в Закарпатье принимавший участие в боях против союзника Германии — Венгрии. Позже он бежал от немцев и возглавил УПА, которая к тому моменту активно проводила антинацистские акции.

А вот что сообщают два автора (киевлянин и москвич) Николай Горелов и Юрий Борисенок о Дружинах украинских националистов: «Поначалу украинским националистам позволили сформировать две диверсионные части абвера — легионы “Нахтигаль” и “Роланд” В “Нахтигаль”, который насчитывал более 700 человек… вступили в основном бандеровцы. “Роланд”… комплектовался из националистов всех направлений»^[63].

Данная информация не вполне соответствует действительности.

Хотя ДУН с натяжкой и можно назвать диверсионными частями Абвера, они ни разу не использовались в тылу РККА, а ОКВ возлагало на них, скорее, охранные функции. 700 человек — численность не «Нахтигаля», а обеих ДУН, вместе взятых. В «Нахтигаль» бандеровцы шли в порядке тайной партийной мобилизации. «Роланд» комплектовался вполне добровольно, но через краевое правление ОУН(б) в Вене, поэтому оба легиона были сугубо бандеровскими, и их возникновение стало неприятной неожиданностью для мельниковцев.

Бандеровцы могли выставить значительно больше бойцов-коллаборационистов, но Провод ОУН(б) отбирал в ДУН только профессионалов, обладавших необходимой квалификацией.

«Роланд» в первой половине июня передислоцировался из Вены в городок Комполунг (Южная Буковина, Румыния), вообще не принимал участие в боях с Красной армией и на протяжении июня-июля даже не переходил румынско-советскую границу. Только в начале августа батальон вступил на территорию УССР, где не выполнил ни одного боевого задания, а 14 августа по политическим причинам был направлен обратно в Румынию. Там 26 августа 1941 г. его разоружили. Уже 16 сентября Рихард Ярый и два капитана из «Роланда» были арестованы и обвинены в антигосударственной деятельности. Капитанов заключили в концлагерь Заксенхаузен, а Рихарда Ярый отправился в Вену под домашний арест.

«Нахтигаль» перед 22 июня дислоцировался в польско-украинском городке Радшин около Перемышля. 24 июня батальон участвовал в прорыве советской обороны, опиравшейся на приграничный укрепрайон. Потом «Нахтигаль» маршем, не вступая в бои, пошел на Львов и 29 июня рано утром вошел в город, где сразу же взял под охрану ряд объектов, в том числе и радиостанцию, благодаря чему представители ОУН(б) 30 июня 1941 г. смогли провозгласить по радио Акт о независимости Украины.

Следует отметить, что широко распространенная в публицистике версия об участии батальона «Нахтигаль» как оперативной единицы в убийствах польской и еврейской интеллигенции во Львове в начале июля 1941 г. является выдумкой советской пропаганды^[64]. На Нюрнбергском процессе было установлено, что нацистский террор проводили немецкая опергруппа СД, вошедшая в город чуть позже «Нахтигаля». В 1946 г. советская сторона вообще не поднимала вопрос о действиях ДУН во Львове. Версия об антисемитских и антипольских погрома «Нахтигаля» была запущена советской стороной в 1959 году. Связано это было с тем, что пост министра по делам переселённых немцев в правительстве ФРГ занял Теодор Оберлендер, бывший немецкий командир «Соловья». Оберлендер до, во время и после войны был убеждённым антикоммунистом, не скрывавшим своих взглядов. К тому же пост, который он занимал, был весьма специфическим: бывший боевой офицер курировал вопросы, связанные с жизнью немцев, изгнанных из Восточной Европы в 1944–1948 годах. После войны была осуществлена самая массовая депортация за всю историю человечества — из мест своего постоянного проживания выслали около 15 миллионов жителей, из которых погибло около 2,3 млн. Депортация совершалась с нарушением всех возможных правовых норм. Поэтому изгнанные немцы в ФРГ и Австрии в послевоенные годы были довольно активной силой, стремившейся к тому, чтобы новые коммунистические хозяева Восточной Европы компенсировали переселенцам стоимость потерянного имущества или, на худой конец, хотя бы извинились за бесчинства сталинской эпохи. Понятно, что руководство советского блока кандидатура Оберлендера в правительстве ФРГ совсем не устраивала. Поэтому, не мудрствуя лукаво, власти СССР решили бросить в Оберлендера «атомную бомбу» — обвинения в военных преступлениях. Через коммунистическую прессу в ГДР, Польше, СССР и ФРГ и была запущена версия о бесчинствах «Нахтигаля» во Львове 30 июня — начале июля 1941 года.

Однако, вероятнее всего, перед найм именно тот случай, когда нет дыма без огня. Во время процесса над Оберлендером, а точнее — 5 августа 1960 г. на основании разнообразных источников государственный прокурор немецкой стороны заявил: «…Отдельные украинские солдаты батальона “Нахтигаль” самовольно участвовали в облавах на евреев в городе… Подводя итог, можно утверждать, что с большой вероятностью один взвод из 2-й украинской роты батальона “Нахтигаль” в тюрьме НКВД перешёл к насильственным действиям против собранных там евреев и повинен в смерти многих евреев»^[65].

Тем не менее, сработал принцип презумции невиновности, но фронтовика Оберлендера отправили в отставку «от греха подальше».

Вероятно, из-за отсутствия обмена новейшими историческими исследованиями фраза о «диком терроре вояк „Нахтигаля"»^[66] вошла и в последнюю работу Михаила Семиряги. В ней же мы найдем странную инофрмацию о том, что ДУН являлись добровольческими частями СС^[67], хотя Абвер, как известно, в струк-туру СС не входил, а, наоборот, армейская разведка являлась конкурентом нацистским органам госбезопасности.

При этом организованная ОУН милиция 30 июня и в последующие несколько дней во Львове стала реальной властью^[68]. Она принимала активное участие в еврейских погромах, которые прокатились по всей Западной Украине. И это было не случайно, ведь ещё 25 июня 1941 г. Ярослав Стецко писал Степану Бандере: «Создаём милицию, которая поможет убрать евреев и будет охранять население»^[69].

Киевский исследователь Иван Патриляк опубликовал свидетельство, проливающее свет на еще одну неприглядную страницу в краткой истории «Нахтигаля». То, что этот документ — дневник члена ОУН Виктора Харькова («Хмары») — не публиковался вплоть до конца 1990-х, позволяет утверждать, что в данном случае мы не имеем дело со сфабрикованной в КГБ фальшифкой. Автор служил в в разведывательной роте «Соловья», расстрелявшей «из мести» мирное еврейское население в Винницкой области. Нацистская пропаганда, находящая отклик в сознании украинцев, обвиняла евреев в массовых убийствах сотрудниками НКВД заключенных тюрем Западной Украины и Правобережья. Следствием всего этого стали погромы. О спонтанности подобных акций, которым германское руководство как минимум попустительствовало, косвенно свидетельствует и приводимый отрывок из дневника Виктора Харькова:

«Во время нашего перехода мы воочию видели жертвы еврейско-большевистского террора, этот вид так скрепил ненависть нашу к евреям, что в двух селах мы постреляли всех встречных евреев. Вспоминаю один эпизод. Во время нашего перехода перед одним из сел видим много блуждающих людей. На вопрос отвечают, что евреи угрожают им, и они бояться спать в хатах. Вследствие этого, мы постреляли всех встретившихся там евреев»^[70].

7 июля «Нахтигаль» вышел из Львова и 14 июля вошел в Про-скуров, позже принял участие в боях около Браилова и Винницы. Члены батальона создавали украинскую администрацию на местах и вели активную националистическую пропаганду. В середине августа часть была отправлена обратно в Нойгамер (Силезия), разоружена и распущена, а часть бойцов-оуновцев арестована.

В работе Михаила Семиряги можно прочесть: «В начале 1942 г. бандеровский легион “Нахтигаль” под командованием сотника Р. Шухевича, который дислоцировался на Волыни, начал подпольную антигерманскую деятельность. Создаваемые в разных районах Западной Украины отряды УПА сражались тогда только против немцев»^[71].

На самом деле легион «Нахтигаль» в августе 1941 года был распущен, созданный частично на его основе 201-й батальон охранной полиции исправно служил немцам большую часть 1942 г. Причем не на Волыни, а в Белоруссии. УПА же в 1942 г. существовала в виде одного небольшого отряда Тараса Бульбы (Боровца) УПА — Полесская Сечь (УПА-ПС)^[72]. С немцами он особо не воевал, дислоцировался не «в разных районах Западной Украины», а только на Полесье^[73]. Бандеровской УПА в 1942 г. вообще не было, о чём будет подробнее рассказано в следующем разделе. Существовало только одно формирование, которое с натяжкой можно назвать «бандеровским», но к УПА оно не имело тогда никакого отношения. Это был 201-й батальон охранной полиции.

После того, как немцы решили ликвидировать «Нахтигаль» и «Роланд», их украинский состав был переправлен во Франкфурт-на-Одере, где каждому бойцу предложили подписать индивидуальный контракт на службу в немецкой армии. Большинство оуновцев согласилось, те же 15 человек, кто отказался это сделать, были в скором времени отправлены в трудовые лагеря. Из украинцев, подписавших контракт, была сформирована новая часть — охранный батальон 201-й охранной дивизии полиции генерал-майора Й. Якоби. Командовал формированием не «сотник Р. Шухевич» (в батальоне он командовал первой сотней), а майор Евгений Побигущий, немецким шефом был инспекционный офицер капитан Моха^[74]. Как правило, в украинских батальонах шуцманншафта руководство осуществлял немецкий командир, а украинский был его переводчиком.

Несмотря на то, что большинство членов 201-го батальона были бандеровцами, к политике ОУН(б) эта охранная часть прямого отношения не имела. На момент создания батальона радикальное крыло националистов находилось в подполье, а сам Бан-дера сотоварищи — в Заксенхаузене. Поскольку «Нахтигаль» и «Роланд» были ценными боевыми частями, то гитлеровцы решили использовать их состав для ведения войны, а не перестрелять или сгноить в концлагерях.

До 19 марта 1942 г. батальон проходил обучение во Франк-фурте-на-Одере, а потом тайно был переброшен в Белоруссию (район Могилева, Витебска и Лепеля), где принимал участие в охране путей сообщения от советских партизан. Во время прохождения службы батальон не потерял ни одного объекта охраны и был признан лучшей полицейской частью в тылу группы армий «Центр». Потери батальона в боях с партизанами составили 49 бойцов убитыми и 40 ранеными. По сведениям бывшего участника батальона Мирослава Кальбы, в боях против этой части советские партизаны потеряли около 2500 человек убитыми^[75].

Впрочем, какими бы бандеровцы ни были лихими и профессиональными боевиками, а убить 2,5 тысячи партизан формирование из 650 человек за 8 месяцев службы вряд ли могло. К тому же получается, что на одного убитого националиста приходится 50 убитых партизан: данные явно неправдоподобные.

Ряд исследователей полагает, что такая разница в потерях партизан и бойцов 201-го батальона шуцманншафта свидетель-стсует о том, что не все убитые «партизаны» на самом деле были партизанами. В частности, в 1942 г. нацисты в Белоруссии уже широко практиковали сожжение «партизанских деревень» и расстрелы заложников.

Однако, скорее всего, речь идёт о буйной фантазии мемуариста, который не понял, что «героическими» выдумками поставил бывших соратников под подозрение потомков. Ведь единственное доступное аутентичное свидетельство о потерях батальона — запись в дненике фон-дем Баха-Залевского от 30 ноября 1942 года о бое 201 батальона под Лепелем даёт совершенно другое соотношение: 26 погибших со стороны вспомогательного формирования, в том числе 4 немца и 22 украинца, потери противника — 89 убитых и 20 раненых^[76].

Как известно, нигде так не врут, как на войне и на охоте. В том числе лукавят в рапортах начальству, значит и эти сведения могут быть искажены. Особенно сомнительно выглядят данные о 20 раненых партизанах — откуда бойцы 201-го батальона могли так точно знать об их количестве? Но, как мы видим, факт свидетельствует скорее о боях с партизанами, а не об истреблении беззащитных крестьян.

1 декабря 1942 г. украинцы 201-го батальона, протестуя против политики немцев в Украине, отказались продлевать контракт. Не ясно, откуда в печати появилась информация о том, что личный состав батальона поблагодарил специалист по антипар-тизанской борьбе фон-дем Бах-Зелевский^[77] — но эти сведения неверны. В январе 1943 г. солдаты и офицеры части под конвоем были переведены во Львов. Там командный состав заключили в тюрьму, а рядовых отпустили по домам. Немцы предлагали им далее служить в местной полиции. По дороге бывший командир «Нахтигаля» Роман Шухевич бежал на конспиративную квартиру ОУН и стал помогать своим бывшим товарищам бежать из тюрьмы. Часть командиров 201-го батальона немцы «временно» освободили, и они ушли в подполье. Позже и оставшиеся в заключении бойцы 201-го батальона, вступив в украинскую дивизию СС «Галичина», бежали оттуда, чтобы вступить в ряды УПА.

Бывшие офицеры ДУН и 201-го батальона составили ядро командного состава Повстанческой армии.

Кстати, упомянутая Судоплатовым «элитная карательная дивизия СС Галичина» на самом деле не была ни элитной, ни карательной.

Относительно достоверно известно об уничтожении военнослужащими 4-го добровольческого полицейского украинского галицкого полка СС одного польского села — Гуты Пе-няцкой — 27 февраля 1944 года. Причём этот акт террора был следствием трагического недоразумения. Село охраняла вооружённая немцами польская самооборона, которая была связана с подпольем Армии Крайовой, и с партизанским отрядом НКГБ СССР Дмитрия Медведева. Увидив группу украинцев в форме (которые в действительности искали советских партизан), поляки подумали, что это не украинские полицейские, а украинские повстанцы, которые пришли уничтожить село. Поэтому боец польской самообороны убил одного украинца. Остальные взяли тело своего сослуживца, уехали, вызвали подкрепление из 4-го добровольческого полка и устроили бойню. 500 человек из Гуты Пеняцкой было сожжено заживо или расстреляно. На тот момент полк не входил в состав «Галичины» и её командованию не подчинялся. Потом личный состав 4-го полка частично погиб на фронте, а частично вошёл в «Галичину». После войны ветераны «Галичины» остались на Западе, где начали вести активную общественно-политическую деятельность. Поэтому представители Советского Союза неоднократно пытались обвинить «Галичину» в военных преступлениях, но инициированные СССР проверки таковых за дивизией не выявили.

Любопытно, что создание «Галичины» в 1943 г. поддержали едва ли не все украинские антикоммунисты.

Исключением из них была все та же ОУН(б), развернувшая против набора в дивизию яростную агитацию. К тому времени на

Волыни бандеровцы уже создали УПА и активно звали молодежь в лес, а не на немецкую сторону советско-германского фронта.

Исследователи Горелов и Борисенок утверждают, что мель-никовцы «выступили с инициативой создания дивизии СС "Галичина” и принимали самое активное участие в ее формировании»^[78].

Но это не совсем так. Мельниковцы всегда были сторонниками единых украинских вооруженных сил, а не каких-то соединений подчёркнуто провинциального значения. Идея организации «Галичины» принадлежала не им, а немецкому губернатору Галиции Отто Вехтеру^[79]. Но инициативу создания украинской дивизии мельниковцы все же поддержавали, руководствуясь принципом: «С паршивой овцы — хоть шерсти клок». Бандеровцы же заслали на обучение в «Галичину» своих агентов влияния.

В конце 1941 г. ОУН(б) вынуждена была перейти на сдержанно-антинацистские позиции.

Еще 12 сентября 1941 г. в газете «Свободное слово», выходящей в городе Дрогобыче, констатировалось: «Украинский народ, который действует соответственно инструкциям Провода ОУН, оказывает немецкой армии всестороннюю поддержку: помогает ей громить большевистские военные части, ловить энка-ведешников и шпионов, устраивать порядок, но не хочет и не может ограничиться только пассивным наблюдением дел, которые на долгие годы решают: "быть или не быть?” Любой ценой хочет принять активное участие в крестовом походе на большевиков, быть кузнецом собственной судьбы»^[80].

А уже через три дня начались массовые расстрелы членов ОУН(б) и ни о каком сотрудничестве более речи не шло.

В связи со всем вышесказанным встает вопрос: как могли фанатичные приверженцы идеи независимой Украины изначально пойти на столь тесное сотрудничество с нацистами, не считавшими славян за людей и рассматривавшими Восточную Европу как колонию «Великой Германии»?

На это был ряд причин.

В нацистском руководстве не было единства мнений относительно будущего Украины. В частности, один из идеологов НСДАП и будущий министр по делам Восточных территорий Альфред Розенберг предлагал создать украинское государство под немецким протекторатом. Уже упоминавшиеся историки Горелов и Борисенок отмечают: «Игнорируя суровую действительность, украинские националисты свято верили в возможность осуществления планов Розенберга… Похоже, что накануне войны подобную литературу (о расовой теории и колониальных планах Гитлера. — А. Г.) не читали и само собой напрашивающихся выводов сделать не смогли»^[81].

Бандеровцы и мельниковцы, сами отличавшиеся весьма суровым нравом, столь же суровую действительность, конечно же, не игнорировали. Националисты высшего звена читали соответствующие работы: об этом есть авторитетные свидетельства и документальные данные — работы самих оуновцев со ссылками на нацистскую и фашистскую литературу (как, впрочем, отлично знали бандеровцы и «классиков марксизма-ленинизма»). Но на коллаборационизм бни, тем не менее, шли — по причинам, которые, на наш взгляд, наиболее точно и кратко раскрыл уже упоминавшийся Иван Патриляк.

«.. В „Вестнике" Украинской информационной службы, который выходил в Берлине, 27 октября 1941 года в статье „Немецкий национал-социализм и европейские народы", отмечалось: „Эта доктрина (расовая — И.П.) на самом деле выделяет и признает превосходство так называемой „германской расы", но тесные, близкие взаимоотношения на всех участках жизни, например, с итальянским народом доказывают, что эта доктрина про "превосходство” германской расы является только игрой слов внутри национал-социализма и не имеет никакого общего значения. В национал-социалистической расовой доктрине выдвигается на первое место значение т. н. "арийской расы”, а к ней принадлежат все народы Европы”. Другую интересную мысль относительно расовой политики гитлеризма находим в воспоминаниях одного из участников украинских батальонов Мирослава Кальбы, который в частности пишет: "Правда, было написано в программной работе Гитлера “Майн кампф” про невыгодное отношение к Украине, но никто не соглашался верить в это, потому что поход против Москвы без договора с подневольными народами после опыта Карла Шведского и Наполеона выглядел бы глупостью, тем более, что у немцев у самих была хорошая наука из первой мировой войны. А к тому же, старые немецкие генералы сами были твердо убеждены и верили, что пока договор находится в действии (пакт Молотова — Риббентропа. — И.П.) про дело Украины не может быть и речи, но, когда начнется война, тогда этот вопрос будет решен позитивно. Поэтому они действовали в этом направлении, надеясь, что таким способом сделают своему фюреру приятную неожиданность”.

То есть, как видим, украинские круги лишь немного расходились в понимании расового вопроса. Бели одни видели в нем лишь игру слов, то другие, подходя прагматично, считали, что Гитлер может говорить и писать, что угодно, но жизнь заставит его отказаться от своих взглядов. Кроме того, похожей точки зрения придерживался и немецкий генералитет, который рано пошел на сотрудничество с украинцами»^[82].

Упомянем здесь еще одну причину, по которой оуновцы, да и вообще все украинские политики, могли надеяться на вменяемое поведение гитлеровцев на землях бывшей советской Украины.

В 1939 году Польша была поделена между Сталиным и Гитлером. Широко распространено мнение, что раздел состоялся по линии этнической границы — земли, на которых поляки составляли большинство, отошли Рейху, а украинские и белорусские территории — Советскому Союзу. Но это не так. Например, в состав СССР вошла и Белостокская область, населённая преимущественно поляками. Как пишет польский историк Ричард То-рецкий, после раздела Польши в 1939 году «почти вся Западная Украина оказалась в границах СССР. Только её небольшой обрезок, называемый Закерзонским краем, оказался в границах Генерал-губернаторства»^[83] — то есть в «Тысячелетнем Рейхе».

В Генерал-губернаторстве в 1939–1941 гг. немцы относились к украинцам значительно лучше, чем к полякам или евреям. И, более того, ощутимо лучше, чем к украинцам до этого относились поляки. Оккупанты открывали украинские школы и средние учебные заведения. Украинцев охотнее, чем поляков, призывали в полицию, здесь выходили украинские газеты. Никакой принудительной отправки на работы в Германию, террора или, тем более, геноцида, украинское население Закерзонья на себе в 1939–1941 гг. не чувствовало. Жесткое поведение нацистов в пределах Рейхскомиссариата Украина в 1941–1943 гг. оказалось для представителей всех украинских партий более, чем неприятной неожиданностью.

Так или иначе, в связи с событиями июля-сентября 1941 г. — разгоном немцами бандеровского правительства во Львове и последующим террором против националистов — пути ОУН(б) с немцами разошлись. До 1944 г. никакого сотрудничества между обеими сторонами не было, а в последние полтора года войны оно носило эпизодический характер.

Все это говорит не о парадоксальности мышления бандеров-цев, а об их чёткой политической позиции и возможности договариваться с кем угодно и сражаться против кого угодно ради достижения заветной цели — создания независимой Украины. Даже после войны командование ОУН И УПА приказывало своим бойцам, в случае войны СССР с Западными демократиями и оккупации войсками последних территории УССР, сдать освободителям только меньшую часть оружия… чтобы в случае необходимости оставшиеся автоматы и винтовки выкопать, и (в который раз!) начать партизанскую войну с новыми возможными противниками украинской государственности.

К упомянутым Семирягой «формированиям националистов, созданным при покровительстве немцев», относятся и некоторые мельниковские отряды. Правда, возникли они не в 1941 году, а в 1943 и 1944 гг.

Коллаборационистским формированием ОУН(м) стал сформированный летом 1943 года Украинский легион самообороны (УЛС), состоящий из 3-х сотен. УЛС действовал на Волыни в районе Кременеччины. Бандеровцы, которые к тому времени создали многочисленную УПА, разоружали мельниковцев и включали их в свои ряды. Поэтому под давлением Повстанческой армии УЛС «демобилизовался», то есть перешел на нелегальное положение, но не ушёл в лес. В начале 1944 года на основе УЛС был создан 31-й коллаборационистский батальон СД, хотя неофициально использовалось и старое название — УЛС. Формирование насчитывало 500–600 бойцов. Летом 1944 г. одна чета (рота) УЛС перешла на сторону УПА, большинство же членов УЛС воевало в качестве коллаборационистов до конца войны.

Вторым мельниковским формированием была Буковинская самооборонная армия (БУСА), созданная, как видно из названия, на Буковине (Черновецкая область УССР).

Крымский историк Сергей Ткаченко сообщает, что вооруженное сопротивление на Буковине «до 1943 г. носило название Буковинская самооборонная армия (БУСА), а потом стало частью УПА-Запад. Командиром БУСА был Луговой»^[84].

В другом месте работы этого исследователя можно прочитать: «Отдельным эпизодом движения сопротивления можно назвать борьбу против советских и румынских коммунистов так называемой Буковинской украинской самооборонной армии (БУСА). Она была организована весной — летом 1944 г., насчитывала три хорошо вооруженных отдела и провела больше сотни боев»^[85].

Если про время образования этой структуры в одной книге в разных местах приводятся разные данные, то возникают сомнения, писал ли эту книгу один человек, или же ему содействовали разные добровольные помощники.

В действительности БУСА не являлась структурой вооруженного сопротивления и к УПА имела косвенное отношение.

Это было коллаборационистское формирование из трех сотен, созданное при участии мельниковцев. До 1944 г. национального партизанского движения на Буковине не было. ОУН(м) здесь еще с 1940–1941 гг. была значительно сильнее бандеровской фракции. Эта территория была занята румынами, рассматривавшими её как свою, и поэтому выступавшими скорее не оккупантами, а просто старыми хозяевами Буковины, хотя и не очень любимыми местным украинским населением. По мере наступления Красной армии Черновицкая область постепенно перешла под контроль военной администрации Вермахта. В апреле 1944 г. сюда, в село Стрелецкий Угол Кицманского района Черновицкой области из Галиции прибыл мельниковец Василий Шумка («Луговой»). Луговой возглавил местную группу самообороны. Отдельные группы самообороны — самообороны не от немцев, а от забрасывавшихся с парашютом советских диверсантов — начали действовать и в других районах Буковины. Чуть позже сюда прибыли и десятки других мельниковцев и банедровцев. Последние развернули здесь в селе Мигова лагерь подготовки кадров, хотя командование Группы армий «Южная Украина» на основе групп самообороны создало и вооружило мельниковскую Буковин-скую самооборонную армию (БУСА), численностью до 600 человек. Когда подошёл фронт, БУСА вступила в борьбу с Красной армией, а потомчастично влилась в УПА-Запад, частично ушла с немцами и в начале 1945 года влилась в коллаборационистскую УНА — Украинскую национальную армию^[86] (УНА).

УНА возникла на основе разных коллаборационистских формирований, частей и соединений, воевавших в составе Во-оружейных сил Рейха в 1941–1945 годах. Бандеровцы выступали против её создания, а мельниковцы — за, и даже входили в Украинский национальный комитет (УНК) — орган политического руководства УНА, по-сути, признанное немцами в 1945 г. эмигрантское украинское правительство. Однако, сформирована УНА была не исключительно мельниковцами, а разными силами украинских националистов под покровительством немцев, поэтому не может считаться созданной националистами.

Таким образом, полный перечень частей, созданных украинскими националистами (обеими ветвями ОУН) при покровительстве немцев, выглядит следующим образом: Военные отряды националистов в 1939 г., бандеровские батальоны «Нахтигаль» и «Роланд» в 1941 г., мельниковские Волынский (позже Украинский) легион самообороны (1943–1945 гг.) и Буковинская самооборонная армия в 1944 г.

Все это в сумме составляет 2,5, максимум — 3 тысячи человек.

Число же украинских военных и полицейских коллаборационистов составило за всю войну, по экспертным оценкам — не менее четырехсот тысяч человек. Поэтому количество военных коллаборационистов-националистов составило менее 1 % от всех украинцев, получивших оружие из рук немцев.

В народную память наиболее глубоко врезались вовсе не ярые беспартийные националисты из дивизии СС «Галичина», и не спасавшиеся от голодной смерти в лагерях военнопленных «хиви» (добровольные помощники Вермахта), а обычные полицаи-шкурники. Таковых только в городах и деревнях Рейхскомиссариата Украина насчитывалось как минимум сто пятьдесят тысяч человек, а служили они и в Галиции, и в Закерзонье (то есть в другом административно-территориальном образовании «Тысячелетнего Рейха» — Генерал-губернаторстве), и в восточных областях УССР, контролируемых военной администрацией.

Чтобы окончательно провести черту между повстанцами и коллаборационистами, приведем свидетельство политзаклю-чённго брежневской эпохи Михаила Хейфеца. Этот ленинградский диссидент провёл помимо своей воли несколько лет под одной крышей с ветеранами Второй мировой войны. И если главу о бандеровцах Хейфец без тени иронии назвал «Святые старики с Украины», то о бывших полицаях он отозвался крайне неуважи-

тельно — как о каких-то големах, андроидах вроде членов депутатской фракции «Единая Россия» в Госдуме РФ:

«Боже мой, какая психологическая пропасть разделяла украинцев, крестьян, бывших соседей и, может быть, приятелей — пропасть, отделявшая бывших бандеровцев от бывших работников гитлеровской администрации. Экс-каратели и экс-старосты иногда были вовсе не плохими от природы людьми, и добрыми иногда — но они все, почти без исключения, казались мне морально сломленными, причем не зоной или войной, а еще раньше, почти изначально. Они казались нормальными советскими людьми, то есть слугами власти, любой власти — что гитлеровской, что советской, что польской, что, если появится, своей украинской. Часто это были просто человекообразные автоматы, роботы, запрограммированные на исполнение любого приказания — недаром среди самых кровавых гитлеровских убийц можно было обнаружить людей, которые после войны — до ареста — числились советскими активистами и орденоносцами. Не буду притворяться, я иногда жалел их — хотя отлично понимал, сколько людей от них пострадало, скольких они убили (и среди них — моих земляков) — убили людей, мизинца которых не стоили. Честное слово, иногда казалось, что вины у них не больше, чем у овчарок, которые лаяли на заключенных концлагерей, — не больше они понимали, чем эти овчарки, и что, если посадить овчарку на 25 лет в тюрьму, какой в этом смысл?

Бандеровцы выглядели совсем по-иному. И они убивали, и, наверняка, невинных тоже (война — дело жуткое и жестокое), и моих земляков — это я понимал. Но видно было, что, поднимая на человека оружие, они знали — зачем это делают, и осознавали греховность своего деяния. Убивали во имя родины, но понимали при этом, что все-таки поднимают руку на Сосуд Божий, на Человека, и совершают грех, и должны платить за грех. Вот два параллельных микро-рассказа, чтобы читатель понял, какую психологическую разницу я уловил в этих двух типах украинцев.

Старик Колодка, бракер в нашем цеху, малограмотный или вовсе неграмотный, отбывавший 18-й год из 25-ти, жаловался на скамейке возле, штаба: "Пришли, немцы, дали винтовку. Сказали — стреляй. Ну, я взял, а куда денешься…”

Роман Семенюк, — бандеровский разведчик из Сокаля, отбывавший те же 25 лет: “Я так казав маты: я пидняв зброю на люды-ну, мене за це можуть вбиты и це будет справедливо. Я знаю, на що иду — я христианин, маты”.

Совсем по-другому — бандеровцы и бывшие полицаи, относились к вопросам чести. Утомлю читателей еще одним эпизодом — скорее, забавным, но по-своему очень характерным для лагерных нравов. Однажды, когда в качестве авторитета в каком-то споре Василь Овсиенко упомянул Кончаковского, Ушаков (мла-домарксист из Ленинграда) вдруг высказался:. “Кончакивский? Такой толстый старик? В кочегарке работает? На 19-м? Он же стукач. Мне Юскевич рассказывал, его разоблачили”. Стоило понаблюдать тогда истерику Овсиенко, я едва увел его за руки с места спора, опасаясь драки. Но вот всех нас перевели на 19-й, встречаю и знакомлюсь, с Кончакивским: “Мне много хорошего о вас рассказывали. Попадюк и Овсиенко”. — “Но ведь вам рассказывали. обо мне не только хорошее”, — возражает Кончакивский, с улыбкой и… устраивает в тот же вечер нечто вроде суда над Ушаковым, куда меня пригласили в качестве свидетеля. “Какие у вас были основания называть пана Кончакивского стукачом?” Почти сразу выяснилось, что “вышла помилка”, по выражению одного из судей, Романа Семенюка: Ушаков спутал Кончакивского с другим украинцем, полицаем Антоновичем: тот тоже работал в кочегарке, был таким же плотным и круглолицым… И как только выяснилось, что честь бандеровца безупречна, что Ушаков, знавший обоих издали, просто спутал фамилии, все разошлись успокоенные. Будто вопрос о репутации Антоновича вообще не мог никого из украинцев заинтересовать! Он же полицай… Может, и стучит, ну, и что? Об этом даже говорить не интересно»^[87].

Вот и с точки зрения автора этих строк Сопротивление заслуживает большего внимания, чем коллаборационизм. Поэтому следующая глава как раз и посвящена тому, как бандеровцы из союзников Рейха превратились в антинацистскую силу и снова стали «соратниками поневоле».

1.4. От коллаборационизма к Сопротивлению и обратно за оружием: бандеровцы в годы советско-германской войны

«20. VI[1943]разбиты немцы в Бережцах. Один немец перешел на сторону отряда.

Он заявил, что партия и правительство ведут Германию к погибели, и поэтому он считает их своими врагами. Хочет бороться против них. Сказал> что в стране партия и гестапо также, как украинцев, трактует его семью и сирых немецких граждан. Он собственноручно кидал гранаты в окно полицейского поста»^[88].

Из отчета о деятельности отряда «Ворона» Группы УПА «Богун» за период с 11.06 по 10.07.1943 г.

22 июня 1941 г. Германия напала на Советский Союз.

Как пишет киевский историк Анатолий Кентий, «хоть, может, в подсознании некоторых украинских политиков и были отдельные сомнения относительно истинных целей нацистской политики на Востоке, однако все антикоммунистические силы украинства встретили войну с радостью и искренне стремились помочь Германии в разгроме СССР как оплота мирового коммунизма, принять активное участие в установлении “нового порядка” в Европе и во всем мире»^[89].

Бандеровцы не были исключением. Военная референтура ОУН(б) подготовила восстания на территории Западной Украины. Кроме поднятия восстаний и устройства диверсий предполагалось вести разведывательную деятельность — в пользу Абвера, с которым были согласованы все действия.

В мае 1941 г. появились специальные военные инструкции ОУН относительно деятельности повстанцев в тылу врага, отрывки из которых приводятся ниже.

«Война между Москвой и другими государствами — это для нас только хорошая ситуация для вооруженного взрыва против Москвы и восстановления Украинского государства собственными силами украинского народа. (…)

4. Вооруженную борьбу ОУН организует в двух формах:

а) революционно-повстанческая акция во вражеском тылу тогда, когда Красная армия и большевистская система будет потрясена военными событиями;

б) участие в военных действиях против Москвы украинского войска, которое будет состоять из повстанческих и партизанских частей, из украинских частей Красной армии, которые выступают против Москвы, и из военных частей, сформированных в эмиграции и на освобожденных от врага украинских землях.

Борьба должна быть твердой, упорной, безоглядной и беспощадной. Героической, альказарской (крепость Альказар, прославившаяся упорной обороной от войск республиканцев в годы гражданской войны в Испании. — А. Г.). Борьба не на жизнь, а на смерть, без возврата. (…)

25. Марширующие немецкие войска принимаем как войска союзника. Стараемся перед их приходом сами упорядочить жизнь как следует. Им заявляем, что уже создалась украинская власть, ее взяла ОУН под руководством Степана Бандеры, все дела украинской жизни упорядочивает ОУН и местная власть, готовая войти в хорошие взаимоотношения с союзными войсками для общей борьбы с Москвой и для сотрудничества…

В случае, если немцы отнесутся негативно к созданию украинской власти ОУН, не признают её и назначат своих людей, заявлять на местах, что назначенные ОУН не могут передать власти, так как лишь Провод ОУН может их освободить от обязанностей.

Перед физической силой уступить, но в правовом смысле власти не передавать…»^[90].

В этих инструкциях был и агрессивный расизм.

«…Украинцев-бойцов и командиров, если мы их включили в ряды своего войска, трактовать как своих (объединение), оказывать им всяческую помощь и охранять их от плена. Командиров приднепрянцев (то есть уроженцев центральных областей Украины. — А. Г.) оставлять на Западноукраинских землях, втягивать их в работу.

…При разоружении какого-то отряда провести сейчас же распределение по национальностям. Украинцев принимать к себе, хорошо настроенных к нам порабощенных Москвой народов по их желанию — тоже. Лучше из них (порабощенных народов) создавать отдельные отряды. Оказывать им (нашим и приятелям) всякую помощь и опеку (как в политической?] инструкции?]). С остатками разоруженного войска делать так: московских (то есть русских. — А. Г.) мужчин после разоружения отдать в плен немцам, не на виду ликвидировать. Другие народности отпускать до дома. Политруков и тех, про кого известно, что они коммунисты и русские — ликвидировать. То же самое (кое в чем острее) с частями НКВД»^[91].

Отчасти эти планы были реализованы, но полностью оунов-цам не дали «развернуться» немцы.

В пропаганде, нацеленной на красноармейцев и тыловые районы предполагалось использовать, среди прочих, следующие лозунги: «С началом войны бейте большевиков, которые вами командуют! Уничтожайте штабы, стреляйте русских, евреев, эн-каведешников, политруков и всех, кто хочет войны и нашей смерти! Это наибольшие враги народа! Не соглашайтесь ни минуты далее оборонять кремлевских собак, ибо гнев народа обрушится на вас! (…)

…Менять большевистские лозунги на кличи революционно-освободительные, изменяя или приставляя соответствующие слова, как, н[а]пр[имер]:

Пролетарии всех стран, соединяйтесь для борьбы с московско-еврейской коммуной!

Или: Вставайте, гонимые и голодные, против красной Москвы! Час расплаты настал! Смерть Сталину!»^[92].

Бандеровский Провод рекомендовал членам Организации «.. Бороться среди украинцев с чувством милосердия к недобиткам чужих банд, которые не сложили оружия (т. е. окруженцев и партизан. — А. Г.). Борьба с ними безоглядная. Заранее распространять кличи:

Ни куска хлеба русским! Пусть подыхают приблудные! Пусть подыхает ненасытная кацапня! Мы помним годы голодной смерти! Не будьте милосердными! Для нас милосердия не было! Не помогайте московско-еврейским незванным гостям! Не забывайте, что над вами глумились палачи! Собакам собачья смерть! С большевиками по-большевистски!»^[93].

Вообще, как видим, бандеровцы испытывали явную слабость к копированию большевистских лозунгов и методов ведения политической борьбы.

Как сообщает украинский историк А. Бедрий, «После начала германо-российской войны 22 июня 1941 г. ОУН немедленно активизировала свои военные формирования, чтобы собственными силами повести борьбу за Украинское самостоятельное объединенное государство. Краевой провод на Западно-украинских землях под российской оккупацией, в который тогда входили такие выдающиеся революционеры, как Иван Климов, Дмитрий Маевский, Тарас Онишкевич, Роман Кравчук, А. Застой и прочие, мобилизовал около 10 000 готовых к бою вооруженных бой-цов-националистов»^[94].

Конечно, это некоторое преувеличение, но какое-то количество вооружённых националистов в дело пущено было.

Последний главком УПА Василий Кук, однако, говорил: «Никаких восстаний не было, так как в них не было никакой необходимости, да и возможности — немцы очень быстро наступали. Отряды националистов были созданы в Тернопольщине, и эта группа в самом начале войны захотела освободить тюрьму…, поскольку большевики при отступлении убивали заключенных, или, в лучшем случае, вывозили в лагеря в Сибирь. Отряд был маленький, может быть, человек сто, попытка была неудачная, группу окружили и человек двадцать из нее погибло.

Рассказы о том, что оуновцы палили красноармейцам в спину — это выдумали коммунисты, чтобы объяснить свои поражения в Западной Украине в июне-июле 1941 г.»^[95].

Однако вооружённые действия украинских националистов против частей Красной армии и НКВД в начале войны — исторический факт.

Вот как об этом повествует советский историк: «Так, например, в донесениях [красных командиров] сообщается о массовом дезертирстве из наших частей призывников из западных областей Украины и Белоруссии. Сообщается не только об их бегстве, но и о том, что они, организуясь в банды, нападают на тылы, штабы и подразделения Красной Армии.

“В городе Львове членами украинской националистической организации поднята паника — организовано нападение на тюрьму, откуда выпущены политические заключенные. Этими же оуновцами повреждена связь между частями 6-й армии и управлением фронта…”

“Со стороны ряда работников местных партийных и советских организаций, а также милиции и НКВД вместо помощи частям в борьбе с диверсантами и националистическими группами отмечаются факты панического бегства с оставлением до эвакуации районов, сел и предприятий на произвол судьбы..”»^[96].

Села, районы и предприятия оставлялись не на произвол судьбы, а переходили в управление к оуновцам.

По словам Михаила Паджева, встретившего начало войны в должности начальника погранзаставы в Прикарпатье, с началом военных действий связь штаба отряда и штабов комендатур с заставами стала неустойчивой: «Бандиты из организации украинских националистов перерезали провода, повреждали телефонные узлы. Это мешало своевременно передавать необходимые распоряжения, уточнять обстановку на отдельных участках»^[97].

Вильнюсский еврей Илья Йонес, в июне 1941 г. находившийся во Львове, свидетельствует о собственных безуспешных попытках покинуть город вместе с отступающей Красной армией: «Из засад в пригородах и деревнях восточнее Львова стреляли по бегущим войскам, было много жертв. Стрелявшими были националистические украинские банды, которые быстро организовались, достали оружие из тайников и затрудняли отход русским солдатам, а также бегущим с ними евреям»^[98].

Необходимо отметить, что лидеры ОУН не разделяли нацистские воззрения, на евреев, поэтому централизованного приказа ОУН в осуществлении Мельник и Бандера не отдавали. Случаи убийств мирного еврейского населения националистическими боевиками, организованной бандеровцами милицией и, позднее, бойцами УПА^[99] были обусловлены распространенной в Галиции и на Волыни юдофобией, а также антисемитизмом в идеологии ОУН.

Заканчивая разговор о повстанческой деятельности ОУН в первые недели войны, приведем цитату из диссертации уже упоминавшегося историка Ивана Патриляка, которого в потворству выдумкам коммунистов заподозрить сложно: «Красная армия и части войск НКВД потеряли в ходе перестрелок около 2100 солдат и офицеров убитыми, а 900 ранеными, потери же националистов лишь на территории Волыни достигли 500 человек убитыми…В ходе антисоветского вооруженного выступления украинским националистам удалось поднять восстание на территории 26 районов современных Львовской, Ивано-Франковской, Тернопольской, Волынской и Ровенской областей. Партизаны сумели установить свой контроль над 11 районными центрами и захватить значительные трофеи (в донесениях в Государственное правление во Львове сообщалась о 15 тыс. винтовок, 7 тыс. пулеметов и 6 тыс. ручных гранат)»^[100].

После занятия немцами Львова 30 июня 1941 г. группа Бан-деры провозгласила образование независимого Украинского государства. Манифест о провозглашении был прочитан по Львовскому радио^[101].

В правительстве провозглашенного Украинского государства были представители разных партий: национал-демократы, эсеры, беспартийные, но ключевые посты принадлежали, понятно, бандеровцам.

Однако, несмотря на такой кажущийся плюрализм, в целом в 1941–1943 гг. бандеровцы не особенно стремились к общественному согласию.

Мельниковцы резко негативно отнеслись к провозглашению суверенитета, так как это, по их мнению, компрометировало саму идею независимого украинского государства: в первую очередь, в глазах самих мельниковцев, ну, и, разумеется, немцев.

Хоть независимость Украины была провозглашена и без спросу оккупантов, ОУН(б) на тот момент четко придерживалась курса на сотрудничество с немцами, что показывает содержание Акта провозглашения независимой Украины:

«1. Волей украинского народа Организация украинских националистов под руководством Степана Бандеры провозглашает восстановление Украинского государства, за которое сложили свои головы целые поколения лучших сынов Украины.

Организация украинских националистов, которая под руководством ее творца и вождя Евгения Коновальца вела в течение последних десятилетий кровавого московско-большевистского порабощения упорную борьбу за свободу, взывает ко всему украинскому народу не складывать оружия до тех пор, пока на всех украинских землях не будет создано Украинское суверенное государство.

Суверенная украинская власть обеспечит украинскому народу лад и порядок, всестороннее развитие всех его сил и удовлетворение всех его потребностей.

2. На западных землях Украины создается украинская власть, подчиненная Украинскому национальному правительству, которое создастся в столице Украины — Киеве по воле украинского народа.

3. Восстановленное Украинское государство будет тесно взаимодействовать с Национал-социалистической великой Германией, которая под руководством вождя Адольфа Гитлера создает новый порядок в Европе и мире и помогает украинскому народу освободиться из-под московской оккупации.

Украинская национальная революционная армия, которая создастся на украинской земле, будет бороться в дальнейшем с союзной немецкой армией против московской оккупации за Суверенное объединенное украинское государство и новый порядок во всем мире.

Да здравствует украинское суверенное объединенное государство!

Да здравствует Организация украинских националистов, да здравствует Руководитель Организации украинских националистов Степан Бандера!

Слава Украине! Героям Слава!»^[102].

Главой правительства Украины был назначен бандеровец Ярослав Стецко.

Также ОУН(б) сразу же после начала советско-германской войны попыталась создать Украинскую национальную революционную армию (УНРА), для чего среди населения была развернута масштабная пропагандистская кампания. Батальоны «Нахтигль» и «Роланд», а также походные группы ОУН(б) должны были послужить своеобразным зародышем будущего войска. Под контролем бандеровцев в Западной Украине была создана Украинская народная милицияобщей численностью до четырёх тысяч человек. Она просуществовала до осени 1941 г., когда из-за враждебной деятельности немцев ее дальнейшее существование стало невозможным, и она была распущена, а её члены — частично арестованы или истреблены.

Новопровозглашенное правительство объявило, что «Новое Украинское государство, базируясь на полном суверенитете собственной власти, встает добровольно в рамки нового порядка Европы, который создает вождь Германской армии и немецкого народа — Адольф Гитлер»^[103].

Премьер Ярослав Стецко 3 июля послал Муссолини письмо, уведомляющее о восстановлении Украинского государства: «Воля украинского народа, которая нашла свое выражение в Организации украинских националистов под проводом Степана Бандеры, восстановила на территории, освобожденной от московско-еврейской оккупации, Украинское государство.

Украинское правительство высылает Вам от имени украинского народа искреннейшее приветствие, а также выражение действительной радости за победоносный поход Вашей героической армии.

Желая Вашему мужественному народу быстрой и полной победы, мы твердо уверены, что в новом справедливом фашистском порядке, который должен сменить Версальскую систему, Украина займет надлежащее ей место упорядочивающего государственнообразующего фактора»^[104].

Аналогичные письма были посланы Франсиско Франко в Испанию и главе «независимого государства Хорватия» Анте Паве-личу.

Да и бесноватого ефрейтора оуновцы не могли обделить вниманием:

«Исполненные действительной благодарности, и испытывая удивление перед Вашей героической армией, которая на полях битвы, в борьбе с наибольшим врагом Европы, московским большевизмом, снова добыла новую славу, мы пересылаем Вам, великий фюрер, от имени украинского народа и его правительства, созданного в освобожденном Львове, сердечнейшие пожелания увенчать борьбу окончательной победой.

Победа немецкого оружия даст Вам возможность расширить запланированное Вами строительство новой Европы также на её восточную часть. Таким образом, Вы делаете возможным также активное участие украинского народа в воплощении этого великого плана как одного из полноправных, вольных членов европейской семьи народов, в своем суверенном Украинском государстве»^[105].

Налицо — стремление участвовать в создании такого же государства, какие были учреждены нацистами в Хорватии или Словакии («визитная карточка “Новой Европы”»). Что ж, самое время еще раз вспомнить заявление ветерана ОУН о том, что «тоталитаризма в украинских националистах не было ни грамма»…

Несмотря на отсутствие антинацистских намерений и действий со стороны ОУН, а также ее постоянные «союзнические» декларации, германские власти сочли провозглашение украинской независимости недопустимым. Украинцы нужны были нацистам не как союзники, пусть и на правах несовершеннолетнего и неполноценного «младшего брата», а как бессловестные рабы.

Руководители Рейха не считали необходимым создавать «независимую» Украину по причине того, что многие украинцы независимости не особенно желали. Бели для широких слоёв хорватов и словаков собственное государство действительно было мечтой, то о помыслах украинцев советской Украины так однозначно сказать было нельзя. Кроме того, население СССР считалось нациистами совершенно деградировавшим за годы коммунистического правления, и Гитлер полагал, что жесточайший оккупационный режим позволит лучше управлять русскими, украинцами и белорусами, чем игры в независимость. Да и боялось руководство Рейха создавать крупные, пусть и марионеточные, государственные образования. Ведь марионетки при первой возможности весьма охотно срываются с ниточек и либо сами пожирают, либо помогают кому-то пожрать своих кукловодов.

Чтобы «осадить» вышедших из-под контроля союзников, в июле Бандера с несколькими сторонниками был арестован, отправлен в Берлин под домашний арест, а позже в концлагерь Заксенхаузен. С сентября 1941 г. до весны 1943 г. деятельность ОУН(б) временно возглавил Николай Лебедь — первый глава Службы Безопасности ОУН (СБ ОУН).

Несмотря на аресты и явное недоброжелательство оккупантов, оуновцы — как бандеровцы, так и мельниковцы — продолжали надеяться на их благосклонность и пропагандировали «освободительную миссию» немцев.

Отрезвление наступило 15 сентября 1941 г., когда СД и Гестапо начали масштабный террор против ОУН(б) — аресты и расстрелы.

В одном из бандеровских изданий в декабре 1941 года сообщалось: «В последнее время гестапо, при помощи мельников-цев, начало массовые аресты людей за принадлежность к ОУН. В частности, много арестовано тех членов ОУН и видных украинских граждан, которые по приказу своего проводника Степана

Бандеры создавали украинскую власть и позанимали руководящие посты в украинских правлениях…

Всех арестованных около 1500 человек.

Причины арестов: желания ликвидировать ОУН под проводом Степана Бандеры, как единственную и сильную украинскую организацию, которая твердо стоит за самостоятельное Украинское государство. Свидетельствует об этом то, что вместе с арестами ликвидированы все украинские правления, а вместо них основаны немецкие, в которых решающий голос принадлежит немецким комиссарам»^[106].

Понятно, что обе ветви ОУН стремились в 1941 году опорочить друг друга в глазах и украинцев, и немцев. Но общего приказа Мельника о том, чтобы «сдавать» бандеровцев СД и Гестапо не найдено. Да и не очень-то требовалась подчинённым Гиммлера помощь националистически настроенных украинских интеллигентов.

25 ноября 1941 г. органы СС и СД в Рейхскомиссариате Украина получили тайный приказ: «Неопровержимо доказано, что движение Бандеры готовит восстание в рейхскомиссариате, цель которого — создание независимой Украины. Все активисты движения Бандеры должны быть немедленно арестованы и после основательного допроса тайно уничтожены как грабители»^[107].

Из-за немецкого террора бандеровцы ушли на нелегальное положение, фактически начав пассивное Сопротивление одновременно нацистскому и коммунистическому режимам. Во второй половине сентября 1941 г. на окраине Львова тайно состоялась Первая конференция ОУН(б). Вот как описывает решения этой конференции тогдашний и.о. Проводника ОУН (б) Николай Лебедь:

«а) перебрать в свои руки низовую [оккупационную] администрацию и продолжить работу, начатую украинским Правительством;

б) перекинуть по возможности больше руководящих кадров за Збруч (т. е. на восток Украины. — А. Г.) на все земли Украины, чтобы продолжать работу, которую начало украинское Правительство на Западных землях; раздел колхозов и совхозов, прятанье имущества от грабежей и безопасность украинского населения перед лицом ожидаемого голода, увлечение числа типографий, выпуск печати, широкая пропаганда идей и лозунгов освободительной борьбы, антисоветская и антинемецкая пропаганда, [зачитывать] акты провозглашения восстановления украинского государства в городах и селах и манифестации народа (последний акт провозглашение состоялся в городе Василькове — 30 км от Киева);

в) борьба с голодом. Немцы забирали остатки спасенного хлеба, и зима и весна 41–42 гг. принесли голод также на Западные земли, в частности в подгорные [прикарпатские] территории…;

г) просветительско-разъяснительная акция против массовых вывозов на работы в Германию, а в дальнейшем организация пассивного сопротивления (бегство во время т. н. охот);

д) акция против чрезмерного взимания контингентов и пропаганда умелого прятанья имущества;

е) пропагандистско-разъяснительная подготовка к активной борьбе с немецким оккупантом, раскрытие немецких планов порабощения и колонизации Украины. Одновременно такая же акция против новых стараний большевизации украинских территорий, которые проводили засланные Москвой в Украину агенты и партизанские диверсионные группы;

э) сбор и складирование оружия;

ж) военная подготовка новых ведущих кадров для освободительной борьбы уже почти на всех украинских землях из членов, переживших большевистскую оккупацию и охвата ими каждый раз все дальше и дальше расположенных территорий;

з) распространить наши программные и политические постановления и методику и тактику борьбы с охватом всей украинской территории и всего народа, с его политическим национальным и социальным достояниями, чтобы народ, который был до сих пор разделенный оккупационными границами, привести к программному единению политики и тактики, мысли и действий»^[108].

Возможно, что решения конференции мемуаристом переданы не буквально, но последующие полтора года после этого оуновцы вели политику в указанном направлении.

Как мы видим, во-первых, был взят курс на проникновение партийных активистов во все оккупационные структуры (военные, культурные, политические, административные) с целью влияния на их деятельность, сбора разведданных, оружия. Во-вторых, основная тяжесть работы была переведена в подполье для ведения антинемецкой пропагандистской работы и подготовки организации для будущего открытия военных действий — против Германии и/или Советского Союза.

Между тем, политика нацистов по отношению к украинским националистам принимала все более жесткие формы. С осени 1941 г. по середину 1944 г. власти арестовали и расстреляли тысячи членов ОУН обеих фракций (немцы начали репрессии против ОУН (м) в январе 1942 года). Только до начала 1942 г. было отправлено в тюрьмы и лагеря 300 и уничтожено 15 членов руководящего звена ОУН(б).

Начало бандеровской конфронтации с Германией не помешало бандеровцам и мельниковцам развернуть деятельность «походных групп» украинских националистов^[109], шедших вслед за Вермахтом и пытавшихся организовать какую-то власть и деятельность на местах. Порой члены походных групп ограничивались пропагандой идей ОУН. Общая численность бандеровских походных групп составляла две-три тысячи человек, хотя есть и другие оценки — 5000. К концу 1941 г. деятельность походных групп была приостановлена, а позже свернута из-за террора СД^[110].

Интересны впечатления оуновцев, выросших за пределами СССР и вступивших на землю советской Украины.

Приведем отрывок из донесения неизвестного бандеровца, описывающего свой поход на восток в июне — декабре 1941 г.: «Вид у восточных украинских земель серый, говоря по восточноукраински, колхозный. Большое количество новых и не исправленных снаружи домов и каменных строений, заводов, казарм, станций, зданий колхозов, совхозов, МТС, к тому же замаскированных на время войны серым цветом, одетые в стандартные картузы, фуфайки или обычные костюмы и непритязательные ботинки мужчины, женщины, обычно, в плохо сшитых платьях, безвкусно смоделированных чулках и носках, туфлях и галошах, и к тому же широкие степные дороги и “грейдеры” радуют и изменяют этот серый цвет и серые мысли. Особенно это серая краска доминирует осенью, когда поля хлебов сменяет стерня или вспаханное поле, а ясную погоду закрывает туман, так часто в осеннем пейзаже Украины…

Что касается называния Украины, все украинцы восточных украинских земель называют себя украинцами, речь не идет о православных, малороссах, хохлах, слово “хохол” до войны очень редко употреблялось, и было наказуемо. У чувства украинскости характер больше культурно-национального отличия, нежели национально-политического, это влияние 23-летней деятельности органов безопасности, пропаганды большевиков»^[111].

Чуть в другой тональности — донесение распираемого от чувства расовой полноценности немецкого дипломата Геллен-таля в Берлин из Житомира: «…Интенсивная советская работа за 24 года ликвидировала всех способных к управлению украинцев. Население почти повсюду создает впечатление отупевшего. В настоящей войне они тоже, безусловно, не усматривают крестового похода против большевистской системы, а видят прежде всего уничтожение, смерть и утерю остатков своего убогого имущества. На селе, обычно, настроения почти полностью быстро улучшается благодаря надежде с помощью немцев снова получить в собственность землю»^[112].

Как известно, немцы обманули ожидания крестьян и колхозов не распустили.

А вот описание окружающей действительности руководителем Восточной походной группы ОУН также из Житомира: «Большая часть населения обнищавшая, у них нет еды, недостаток хлеба. Люди оборванные, босые, хаты оборванные, почернели, заборы поломаны, церкви разобраны или переделаны в склады. Печальный — опущенный вид украинских сел. Нельзя сказать словами Шевченко: “как картинка село”. Нет! Что-то совсем противоположное. Колхозы — это то же, что запущенные, недосмотренные еврейские фольварки, которые можно встретить и в Галиции. Общее впечатление — это одна большая руина. Люди заморены голодом, все недорослое, болезненное, трудно найти человека, у которого было бы нормальное выражение лица. Разве что партиец — так такого по виду признаешь сразу, так как тем пиявкам хорошо жилось. В каждом селе и редко найдешь семью, чтобы там не было кого из семьи замученным, сосланным или умершим с голоду. Всюду наболели души, прибиты горем. Начнешь говорить и всё с болью плачет, плачут женщины, плачут старики и плачут мужчины… Все на собраниях хотят говорить про свое горе, про свою боль. А она была вправду большая, что её никому не передать словами»^[113].

Невысокий уровень национализма и часто «просоветский настрой» жителей советской Украины не позволил оуновцам достичь популярности на большей части территории украинских земель.

Это привело критикующего бандеровцев Марка Солонина к безапелляционному утверждению: «…Ничего похожего на существование сколько-нибудь активного бандеровского подполья к востоку от Днепра найти так и не удалось..»^[114].

Помимо многочисленных статей, фрагментов обобщающих монографий, ещё десять лет назад в Киеве на основании документов архива СБУ была опубликована монография Владимира Никольского «Подполье ОУН (б) на Донбассе»^[115], рассказывающая о действиях националистов в этом регионе. Германская служба безопасности (СД) в 1941–1943 гг. в сводках, включавших сведения со всей оккупированной территории СССР, постоянно фиксировала бандеровскую агитацию в Центральной и Восточной Украине^[116].

С деятельностью ОУН на малой родине четвёртого президента независмой Украины связан один из курьёзов советской эпохи. Писатель Фадеев, использовавший для написания романа «Молодая гвардия» документы НКВД, сам ли, по подсказке ли сверху дал отрицательному персонажу имя Евгений Стахович. В годы войны сеть ОУН на Донбассе возглавлял Евгений Стахов, уехавший после войны в Новый Свет. Когда ветеран ОУН в США на экране кинотеатра увидел «Молодую гвардию» и своё чудесное перевоплощение в комсомольца-предателя, то произнёс стандартную фразу, цитировать которую не имеет смысла. После этого он опубликовал свои мысли по поводу пропагандистского романа в украинской эмигрантской печати. Каким-то образом эти статьи просочились сквозь «железный занавес» и трансформировались в нелепые слухи. Известный советский литератор Юрий Смолич на съезде Союза писателей гневно гремел, что какие-то писаки из Мюнхена смеют заявлять, что «наша геройская “Молодая гвардия” это группка буржуазных украинско-немецких националистов». Стахов, здравствующий и поныне, заявляет со всей ответственностью, что широкого коммунистического подполья на Донбассе не было, и Фадеев в «Молодой гвардии» сделал из мухи слона. Полемика о мифотворчестве этого литератора идет в Украине по настоящее время…

Так или иначе, праворадикальные идеи бандеровцев воспринимались советскими украинцами враждебно или вообще не воспринимались.

Об этом свидетельствует, например, донесение в Центральный Провод проводника ОУН Каменец-подольской области. Учтем, что это — самый запад Советской Украины, где национализм и антирусские настрои все же существовали, в отличие, скажем, от Донбасса: «Хуже и то, что местные украинцы сильнее ненавидят поляков, чем русских. Можно сказать, что даже считают русских чем-то высшим и преклоняют головы перед “великим народом — русскими, которые дали миру такого человека, как Пушкин”. Можно встретить почти в каждом доме портрет Пушкина, как я уже сообщала, территория тут пропитана интернациональным духом»^[117].

Осенью 1941 года краевой проводник ОУН издал для своего партактива директиву, где, среди прочего, значилось: «…В каждой церкви, местности, в которой в борьбе с агрессорами погибли украинские боевики, поместить табличку с их фамилиями и именами, датами рождения и смерти. Под надписью: “Добудешь Украинское государство, или сгинешь в борьбе за него”.

…На всех могилах героев поместить таблички с надписью о борьбе за Украинское государство героев и т. п.

.. Снять все таблички, на которых написано о жертвах террора и т. п…и заменить новыми: “Героям за Украинское государство”.

…В каждой украинской хате должны быть портреты: Т. Шевченко, Н. Михновского, С. Петлюры, Е. Коновальца, С. Бандеры, Украинский флаг и герб. Кроме того, на стене написанный декалог, на столе украшенный вышивками “Кобзарь” Т. Шевченко»^[118].

Получалось, что актуальными лозунгом для оуновцев могли бы стать: «Заменим портрет Пушкина портретом Бандеры!» и «Список героев — в каждой деревне!».

Читатель может судить самостоятельно, сколько во всем этом было «граммов тоталитаризма»…

А вот продолжение описания ситуации в Каменец-подоль-ской области: «Молодежь тут политически подготовленная, но воспитана в коммунистическом материалистическом духе, и тяжело её сразу перевоспитать. Все же есть единицы, которые на самом деле хотят работать для дела. Насквозь пропитаны материалистическим мировоззрением, не только в философском, но и в жизненном значении, это чувствуется на каждом шагу. Довольно сильно отличается друг от друга молодежь села и городская молодежь. В общем, дает себя знать сильный антагонизм между городом и селом. На селе здоровее и сознательнее элемент.

Женщины в этой области представляются очень плохо. Обычно женщины тут в большинстве ни о чем другом не думают, кроме как о гулянье и хорошей одежде. Следует сказать, что морали тут, собственно, нет никакой»^[119].

С момента ухода в подполье члены ОУН обеих фракций начали интенсивный сбор оружия, фактически означавший начало подготовки к повстанческой партизанской борьбе^[120].

Но готовились к войне порознь — отношения между различными группами националистов были напряженными.

Например, в конце августа 1941 г. в Житомире террорист, очевидно, бандеровец, убил двух членов Провода ОУН(м) — Емельяна Сеника и Николая Сциборского. Правая украинская общественность была возмущена этим событием, а сам Андрей Мельник заявил, что бандеровцы выполняли приказ Москвы.

Действительно, бандеровские методы в чем-то напоминали сталинские. До того, как немцы начали расстреливать членов ОУН(б), бандеровцы сами готовы были расстреливать своих конкурентов.

Например, на Станиславщине «они не только вмешивались в дела созданных до их появления органов местного самоуправления, но и приступили к сведению счетов со своими политическими противниками. Для этого, как вспоминает общественный деятель В. Яшан, создавались тайные суды: “Эти суды, — пишет он, — проходили очень тайно, но глухие вести о них стали шириться во второй половине августа. Приговоры выдавали без прослушивания и без ведома обвиняемых, заочно, за проступки, которые в их (бандеровском. — А.Г.) понимании подлежали наказанию. В том числе они засудили 450 человек на смертную казнь — очевидно, никого из них не прослушали, никому из них не вручили приговоров”. По словам указанного автора, некоторые из осужденных были спасены немцами, так как шеф Станиславского гестапо Крюгер сам “арестовывал членов организации и тех судил”»^[121].

В общем, можно сказать, что отчасти немецкий террор на время «сбил» бандеровский радикализм, который поначалу был очень велик.

Как отмечал 18 августа 1941 г. начальник Полиции безопасности и СД в Берлине в своем донесении о развитии ситуации в Украине, «Украинская милиция (которую организовали бан-деровцы. — А. Г.) не перестаёт осквернять, издеваться, убивать. Украинские бургомистры и коменданты милиции привлечены (немцами, то есть СД и жандармерией. — А. Г.) к ответственности за враждебные немцам высказывания, неисполнения немецких приказаний, разрывание немецких паспортов. Поляки приравнены (созданной бандеровцами милицией. — А. Г.) к евреям и от них добиваются ношения повязок на рукавах. Во многих городах украинская милиция создала такие подразделения, как “Украинская служба безопасности”, “Украинское гестапо” и т. п. Местные и полевые коменданты (немецкие. — А. Г.) частично разоружают милицию… Из Львова доставляются плакаты, содержание которых гласит, что под проводом ОУН должна возникнуть “Свободная и независимая Украина” с девизом “Украина —украинцам”»^[122].

Нацисты показали оуновцам, что на самом деле Украина — для немцев.

У мельниковцев же поначалу отношения с немцами складывались несколько по-другому, чем у их радикальных коллег.

Представители ОУН (м) смогли до декабря 1941 г. находиться в состоянии «не войны» с Германией. Во-первых, их было меньше, они не имели столь эффективной организационной сети и конспирации, как бандеровцы, были менее активны, — но все же попытались наладить пропагандистскую деятельность. При этом представителям оккупационной администрации, а также Адольфу Гитлеру постоянно посылались письма с выражением лояльности, благодарности, признательности и готовности к сотрудничеству.

При этом мельниковцы также пытались вести некое подобие государственного строительства, хотя и не так топорно. Летом 1941 г. ОУН(м) создала во Львове Украинский национальный совет (УНС, первоначально «Совет сеньоров»), на Буковине — Буковинско-бессарабский совет, а 5 октября 1941 г. в Киеве — Украинский национальный совет (УНС)^[123]. Все эти структуры не имели никакой политической власти. Однако, гитлеровский режим не мог долгое время терпеть даже такие шаги, поэтому к концу 1941, началу 1942 года отношения между ОУН(м) и Берлином вылись в террор со стороны СД и гестапо, правда, менее интенсивный, чем террор против ОУН(б).

Уже к концу октября 1941 года УНС в Киеве ушел в подполье, а вскоре после этого самораспустился. Большинство его членов в начале 1942 г. было расстреляно в печально известном Бабьем Яру.

3 марта 1942 г. был распущен Украинский национальный совет во Львове, аналогичная судьба постигла и Буковинско-бесса-рабский совет.

К концу 1943 г. ОУН(м) все более переходила к осторожной антинемецкой пропаганде, при этом твердо придерживаясь курса на коллаборационизм. Из-за излишне смелых, с точки зрения гитлеровцев, высказываний подчиненных Проводника, 28 февраля 1944 г. Андрей Мельник, живший в Берлине легально, был арестован СД и отправлен в «элитный» концлагерь Заксенхаузен. Элитным этот концлагерь был вовсе не потому, что условия содержания в этой узнице были санаторно-курортными: половина прошедших сквозь него заключённых была уничтожена или погибла^[124]. Дело в том, что в нём в специальном блоке содержались высокопоставленные узники со всей Европы, многие из которых после войны стали известными политиками. В Заксенхаузене ко времени «прибытия» Мельника уже находились лидеры ОУН(б) Степан Бандера и Ярослав Стецко, а также украинский партизанский командир, национал-демократ Тарас Бульба-Боровец. Интересно, что соратники-соперники Бандера и Мельник оказались в соседних бараках и, надышав на стёкла окон своих камер, вели своеобразную переписку. В частности, Мельник сообщил Бандере, кто из ближайших соратников бескомпромиссного националиста-революционера остался в живых.

В начале 1944 г. нацистскими спецслужбами были арестованы почти все не репрессированные и не арестованные ранее представители Провода ОУН(м), а также сотни мельниковцев в Украине и эмиграции.

По данным самих мельниковцев, в 1941–1944 гг. ОУН(м) потеряла убитыми 4756 членов, в том числе 197 членов высшего руководящего звена, и среди них — 5 членов Провода ОУН(м). Через концлагеря прошло 132 члена руководящего звена ОУН(м), в том числе 7 членов Провода. 95 % жертв ОУН(м) понесла в Рейхскомиссариате Украина, руководимом Эрихом Кохом^[125].

Общая цифра потерь мельниковцев должна быть подвергнута сомнению, её источник совсем неясен, но потери среди руководящего состава представляются достоверными, поскольку партийное руководство известно поименно, отчего вероятность искажения данных невелика.

Потери бандеровского крыла ОУН, вероятно, были еще большими, поскольку острие нацистского террора было направлено против активистов ОУН(б).

Спецслужбы Германии не ставили своей целью поголовное истребление всех членов ОУН и полное уничтожение организации. Скорее, немецкое руководство хотело приостановить объективно антинацистскую деятельность оуновцев и использовать Организацию при подходящем случае для своих целей. Высшее руководство ОУН не казнили, а отправили в заключение, банде-ровцев из батальонов «Нахтигль» и «Роланд» не сгноили в концлагерях, а использовали для борьбы с партизанами в Белоруссии. То же самое было и с мельниковцами, служившими в индивидуальном порядке в коллаборационистских частях.

Несмотря на террор, интенсивная деятельность ОУН в подполье продолжалась. Выходили газеты, журналы, листовки, в 1942 году спорадически ситуативно создавались маленькие вооруженные отряды — боевки оуновцев.

ОУН(м) терпимее относился к сотрудничеству с другими политическими силами. Известна совместная работа боевиков и военных специалистов ОУН(м) с партизанским отрядом «Украинская повстанческая армия — Полесская сечь» (УПА-ПС) Тараса Бульбы-Боровца, находившегося в связи с правительством Украинской народной республики в изгнании. В июле 1943 г. УПА-ПС была переименована в Украинскую народную революционную армию (УНРА), во главе которой стоял Совет из шести человек.

Символично, что бандеровцы весной 1943 г. «экспроприировали» у Бульбы популярное название УПА, назвав так свою партийную армию. Боровец взял реванш — в 1941 г. бандеровцы попытались создать свою УНРА, и атаман это название в 1943 оду «экспроприировал» взамен украденного у него уже известного названия УПА.

На базе УНРА Боровец создал Украинскую национальную демократическую партию (УНДП — не путать с УНДО). В конце 1943 — начале 1944 гг. деятельность УНРА-УНДП прекратилась из-за ареста немцами Боровца, прихода советской власти и давления со стороны бандеровской УПА.

Весной 1943 г. вышедший из подполья Шухевич начал борьбу за власть. Всё это оформлялось в организационных постановлениях. Сначала был ликвидирован пост руководящего Проводника ОУН, который до того момента занимал Николай Лебедь, и был формально утвержден принцип принятия коллегиальных решений. Вместо единоличного Проводника было избрано Бюро Провода ОУН из трех человек. Не Проводником, а Главой Бюро Провода ОУН(б) на украинских землях стал Роман Шухевич («Тур»), заместителем — Дмитрий Маевский («Тарас»), третьим членом БП ОУН — Зенон Матла («Днепровый»), позднее — Р. Волошин («Павленко»).

21-25 августа 1943 г. на оккупированной немцами территории Украины прошел Третий чрезвычайный великий сбор ОУН(б). Проходил он при полной независимости от гитлеровцев, поскольку к тому времени созданная бандеровцами УПА уже поставила под контроль значительные территории Волыни. Решения сбора декларировали борьбу против практики коммунизма и национал-социализма, их программ и концепций. В отличие от предыдущих лет, когда бандеровцы выдвигали русофобские и антисемитские лозунги, в решениях Третьего конгресса подчеркивались права национальных меньшинств Украины. Стратегическими целями провозглашались свобода печати, мысли, слова, вероисповедания: «Свобода — народам, свобода — человеку!».

Косметическая либерализация происходила по причине военно-политического положения в мире — Германия проигрывала войну, и ОУНовцы поняли, что надо делать ставку на демократические режимы США и Британии.

Для демонстрации «интернационализма» и в пропагандистских целях ОУН(б) на контролируемой УПА территории 21–22 ноября 1943 г. провела Первую конференцию угнетенных (или порабощенных) народов Восточной Европы и Азии. В работе собрания приняли участие 39 делегатов — представители 13 национальных меньшинств СССР. Конференция приняла свободолюбивые декларации, растиражированные пропагандистской машиной ОУН И УПА. Благодаря этому шагу увеличилась эффективность пропагандистского воздействия на солдат коллаборационистских «восточных батальонов». Но делегатов на эту конференцию народы не делегировали, из всех угнетенных народов только украинский был представлен политическими деятелями, мало-мальски известными в узких кругах. Представители же, скажем, грузин или узбеков вообще никому известны не были — ни на их родине, ни, тем более, в Украине. Поэтому решения этого конгресса никогда не были никем признаны.

11-15 июня 1944 г. под контролем ОУН(б) в карпатских лесах прошел учредительный съезд Украинского главного освободительного совета (УГОС; украинская аббревиатура — УГВР). В него входили не только бандеровцы, но и представители других партий, беспартийной украинской общественности. Хотя мельниковцы, монархисты и сторонники правительства УНР в изгнании его не признали. УГОС позиционировал себя как официальное представительство оккупированной вражескими войсками Украины: нечто среднее между правительством и предпарламентом. Однако никаким государством и эта структура признана также не была.

В постановлениях УГОС выражалось стремление к созданию суверенного украинского государства с элементами социализма и полным перечнем демократических свобод, ликвидация СССР и создание на его территории ряда независимых демократических государств. Основным лозунгом УГОС был уже озвученный Третьим съездом ОУН(б) клич «Свобода — народам, свобода — человеку!». Главными врагами опять же признавались коммунистический и национал-социалистический империализм^[126]. УГОС являлся как бы официальной политической надстройкой УПА, хотя реально политическое руководство украинских повстанцев было в руках ОУН(б).

После занятия региона советскими войсками часть УГОС ушла за границу, образовав Заграничное представительство УГОС (ЗП УГОС).

Что же касается мельниковцев, то приход Красной армии сделал их работу в Украине невозможной. При приближении советских войск большая часть руководства ОУН(м), из находившихся в Украине и не арестованных к тому времени СД и Гестапо активистов, направилась в эмиграцию. Андрея Мельника выпустили из Заксенхаузена в октябре 1944 г., и полковник, снова возглавив мельниковский Провод украинских националистов (в эмиграции), продолжил курс на коллаборационизм. Немногие соратники Мельника, оставшиеся на родине и влачившие в подполье жалкое существование, к осени 1944 г. окончательно влились в бандеровскую УПА.

Заканчивая раздел об истории ОУН(б) в период второй мировой войны, отметим: эта партия, сама себя считавшая надпартийной структурой, сделала для развития украинского повстанческого движения значительно больше, чем мельниковцы и Тарас Бульба-Боровец вместе взятые.

Мельниковские повстанческие отряды насчитывали в общей сложности не более тысячи человек. Не более трёх тысяч было повстанцев-бульбовцев. Последние действовали только на небольшой территории украинского Полесья, а мельниковцы — и на Волыни, и в Галиции, но контролируемые ими кусочки территории были точками на карте Западной Украины, где бушевала организованная бандеровцами национально-освободительная борьба. Мельниковцы, да и бульбовцы, почти не действовали против немцев. И документы советской власти в 1944 году почти не фиксировали акций ОУН(м) и бульбовцев. Бандеровская же УПА, сквозь ряды которой прошло около ста тысяч человек, отметилась и на антинемецком, и, весьма масштабно, антисоветском фронте.

Именно бандеровцы не побоялись в одиночку бросить вызов двум сильнейшим тоталитарным империям своего времени.

1.5. ОУН после войны в эмиграции. Возвращение на родину

«Если не возьмемся теперь же за выправление положения на Украине,

Украину можем потерять. Имейте в виду, что Пилсудский не дремлет…

Имейте также ввиду, что в Украинской компартии (500 тысяч членов, хе-хе) обретается не мало (да, не мало!) гнилых элементов, сознательных и бессознательных петлюровцев, наконец — прямых агентов Пилсудского. Как только дела станут хуже, эти элементы не замедлят открыть фронт внутри (и вне) партии, против партии. Самое плохое это то, что украинская верхушка не видит этих опасностей…

Нужно…поставить себе целью превратить Украину в кратчайший срок в настоящую крепость СССР, в действительно образцовую республику.

Денег на это не жалеть».

Из письма Сталина Кагановичу, 11 августа 1932 г.^[127]

История ОУН(б) не окончилась разгромом УПА, поскольку в Западной Европе, особенно — Северной Америке и Австралии, но также в Южной Америке существует многочисленная и теперь уже зажиточная украинская диаспора. Эти эмигранты родом преимущественно из Галиции или потомки галичан.

Выпущенный в октябре 1944 г. на свободу Степан Бандера снова возглавил Организацию, хотя непосредственно в деятельность ОУН(б) в Западной Украине не вмешивался. Перебраться в Западную Украину он отказался. Да и проку, наверное, от него там было бы уже немного. УПА руководил на тот момент деятельный, активный, авторитетный и авторитарный лидер Роман Шухевич, у которого за плечами был опыт проведения терактов, нахождения в заключении, участия в боевых действиях, преимущественно на командных должностях, и подпольной работы. А Бандера был политическим лидером, знаменем национальной революции. Любопытно, что его фамилия в итальянском, испанском, португальском и польском языках означает «знамя». Целесообразнее было бы, чтобы это знамя гордо реяло в свободном мире, а не вяло трепыхалось в полесских лесах или было захвачено врагом — коммунистами.

Для того, чтобы как-то оформить существование двух организаций: одной в Украине, другой в эмиграции — Бандера возглавил созданные в 1946 г. Заграничные части ОУН (34 ОУН).

Оперативное руководство ОУН и УПА осуществлял Роман Шухевич, глава Бюро провода ОУН на украинских землях.

Сразу же после 1946 г. в 34 ОУН начался конфликт по программному и организационному вопросам. Бандера критически оценил решения Третьего чрезвычайного сбора ОУН, проходившего в свое время в его отсутствие, как не оправданный мировоззренческий и политический поворот влево, едва ли не к большевизму.

В свою очередь, члены ОУН(б), непосредственно занимавшиеся борьбой с коммунистами, поляками и нацистами в то время, как Бандера сотоварищи «отсиживался» в концлагере, обвинили лидеров в непринятии программных изменений, санкционированных общим съездом. «Либерализованые» оуновцы открыто заявили, что их лидер сохранил довоенный мировоззренческий и идеологический догматизм, отбрасывает попытки демократизации и рассматривает УПА как инструмент 34 ОУН^[128]. Ведь формально УПА руководил Украинский главный освободительный совет — УГОС, имевший заграничное представительство (ЗП УГОС). Спор принял открытую форму на конференции 34 ОУН в немецком городке Миттенвальде в августе 1948 г. Бандера и его сторонники сумели добиться большинства и исключили из ОУН глав оппозиции и часть ее сторонников: Ивана Гри-ньоха, Николая Лебедя, Льва Ребета, Владимира Стахова и многих других.

На рубеже 1953–1954 гг. в 34 ОУН, произошел новый конфликт на почве программных и организационных расхождений. В феврале 1954 г. раскол закрепился организационно. Бандера, сумевший и в этот раз получить большинство в ОУН(б), продолжал возглавлять 34 ОУН, но часть его сторонников откочевала к «ренегатам» — Льву Ребету сотоварищи, которые создали новую партию. Сперва она носила то же название, что и бандеров-ская ОУН — 34 ОУН, а в конце 1956 г. получила наименование «ОУН за границей» — ОУНз.

То есть с 1954 г. ОУНз (т. н. «двийкари») соседствовала с 34 ОУН (бандеровцы). Важно отметить, что одной из причин раскола были разные источники софинансирования партии. Одна ветвь сделала ставку на сотрудничество с ЦРУ (умеренные, т. е. двийкари), другая (бандеровцы) — с британскими спецслужбами.

Первой главой ОУНз был Лев Ребет, а после его убийства агентом КГБ Богданом Сташинским в 1957 г. — Р. Ильницкий.

Главой 34 ОУН был Степан Бандера, а после его убийства в 1959 г. тем же Богданом Сташинским — С. Ленкавский, с 1968 г. — Ярослав Стецько, избранный на прошедшем в том же году 4етвертом великом сборе ОУН(б) главой организации.

Символично, что Бандера первым и последним в своей семье стал жертвой репрессий — насколько невинной, судить читателю.

Сначала — в 1934–1939 годах, он сидел в польской тюрьме за организацию теракта. В 1939 г. вышел из тюрьмы, расколол ОУН, и в 1941 г. снова сел — на сей раз в нацистское заточение. Созданная им Организация, пока её руководитель сидел, создала У ПА. В 1944-м Бандера вышел из лагеря, снова расколол на сей раз уже свою, им же созданную бандеровскую организацию, и в 1959 г. был убит коммунистическим агентом. С 1934 г. до самой своей смерти Степан Бандера один раз коротко побывал в Украине — в сентябре 1939 года во Львове, куда он наведался после уничтожения польского государства.

Отец Степана Бандеры — священник Андрей Бандера — был арестован 23 мая 1941 г. и 8 июля того же года приговорен к расстрелу военным трибуналом Киевского особого военного округа. Два брата лидера ОУН(б) — Александр и Василий, ушли из этого мира в 1942 г. сквозь трубы Освенцима (предположительно, их убили польские заключенные). Третий брат — Богдан — уйдя в составе походной группы, сгинул в восточной Украине. Сестер Степана Бандеры — Марту и Оксану, коммунисты сослали в Красноярский край (ссылку они пережили).

Кстати, внук Степана Бандеры — тройной, т. е. полный тёзка своего деда — Степан Бандера, после 1991 г. приехал из эмиграции в Украину, и сейчас живет в Киеве, где работает ведущим новостей в часы англоязычного вещания на одном из украинских телеканалов.

Попытки уничтожения Бандеры предпринимались ещё в конце 40-х годов, но срывались из-за того, что Проводник, прошедший школу антипольского подполья, тюрьмы и концлагеря, был крайне осторожен, лично вооружён и охранялся своими соратниками. Он жил в Мюнхене под чужой фамилией — Попель. Его точное местопребывание МГБ установило уже в 1950 году, и в 1951-м начало готовить операцию по убийству символа украинской революции.

Со временем выбор пал на уроженца Львовской области, украинца Богдана Сташинского, отметившегося в ряде агентурных операций в ходе ликвидации оуновского подполья непосредственно в Западной Украине.

Впоследствии Сташинский некоторое время находился в Москве, затем проживал в ГДР, совершенствуя немецкий язык и выполняя разовые задания в качестве курьера и связника на территории ФРГ.

Первой «заграничной» жертвой этого киллера стал Лев Ре-бет. Объект убийства был выбран не случайно. Несмотря на то, что Бандера был более известен, Ребет возглавлял ОУНз, то есть организацию, в которую ушли бандеровцы, непосредственно занимавшиеся организацей антифашистской борьбы в Украине в 1942–1943 годах.

Ребет был убит в начале октября 1957 года из специального пистолета, стрелявшего ампулой с синильной кислотой. При выстреле ампула разбивалась, и в лицо человеку попадали пары кислоты, что приводило к мгновенному сужению коронарных сосудов сердца — параличу сердца. Через некоторое время сосуды приходили в первоначальное состояние, и судмедэкспертиза не могла установить следов насильственной смерти.

За час до выстрела и сразу после него душегуб принимал противоядие.

Потом Сташинский попытался убить аналогичным оружием Бандеру. Первая попытка — летом 1959 года — сорвалась, но вторая была более удачная. К тому времени охрана уже не сопровождала проводника. В октябре 1959 года агент выследил Бандеру и ожидал его в подъезде, дверь которого он открыл специально изготовленной отмычкой. На сей раз смертельное приспособление состояло из двух трубок. Синхронным выстрелом Бандера был убит, Сташинский же ушёл незамеченным.

В газетах ходило две версии. Первая — самоубийство, так как на губах Бандеры судмедэксперты обнаружили мельчайшие осколки тонкого стекла, а в желудке следы синильной кислоты. Получалось, что Бандера мог принять яд. Вторая версия — насильственная смерть, наступившая мгновенно после того, как кто-то смог запихнуть в рот жертвы ампулу с ядом.

За такие заслуги перед отечеством Сташинский был награжден орденом Боевого Красного Знамени, который ему вручал Председатель КГБ — Александр Шелепин. Да и кроме него несколько чекистов получили различные награды, поощрения и повышения в должности.

И всё было бы для КГБ замечательно, если бы Сташинский не влюбился в антисоветски настроенную немку Ингу Поль, и не женился на ней. Эта женщина распропагандировала своего мужа.

12 августа 1961 года супруги Сташинские скрытно выехали в Западный Берлин, где в полицейском участке заявили о бегстве из ГДР по политическим мотивам. Немецкая полиция сразу же передала супругов американцам.

Поразительно, но через несколько часов после бегства власти ГДР возвели берлинскую стену^[129].

За своим раскаявшимся убийцей КГБ послал вдогонку двух киллеров, однако, сделать они ничего не смогли — Сташинский остался жив и предстал перед германским судом. А западная общественность в очередной раз получил некое отрезвление от «оттепели».

Сташинский отсидел положенный срок, вышел из тюрьмы, сменил имя и поселился где-то — как свободный человек в свободной стране. Не исключено, что он жив до сих пор.

Через много лет после описываемых событий убийство Бандеры и Ребета было использовано против самого Александра Шелепина, бывшего на тот момент в составе брежневского политбюро. Сам «всенародно любимый» товарищ Брежнев держал его там для острастки остальных партийцев, как бы говоря им: «Смотрите, если меня убрать, придет Шелепин, и вы вспомните сталинские времена». Когда же Брежнев заболел, придворная камарилья быстро прогнала «железного Шурика». Последний незадолго до этого ездил в Англию, где против него украинские эмигранты, и не только они, устроили демонстрацию: Эти митинги, вопреки обычной практике, не объявили «выходками фашиствующих элементов», а были поставлены в вину Шелепину, как бы подпортившему внешнеполитический имидж Советского Союза. После этого «железного Шурика» из политбюро изгнали. Хотя, если вдуматься, он являлся лишь организатором, а заказчиком убийства был Хрущев.

Возможно, обеспокоенность лидеров СССР вызывало упомянутое сотрудничество националистов с разведками Британии и США.

Вот как описывает эту совместную работу политический противник Бандеры, бывший бандеровец, а ныне националист-демократ Евгений Стахов. В целях налаживания связи 34 ОУН и УПА в 1951 г. «Начали готовиться к посылке людей в Украину. Первым добровольцем стал Василий Охримович (выдающийся деятель ОУН, по возвращению в Украину включился в работу подполья, в 1952 г. был схвачен МГБ, осужден военным трибуналом Киевского военного округа и казнен. — А. Г.). Вместе с ним пошел Громенко — бывший командир сотни УПА, которая в 1947 году боевым порядком прорвалась аж через Чехословакию в Германию. Их скинули с парашютами с американского самолета в Украину, где они добрались до штаба УПА, который там действовал.

Бандера, целью которого было связаться со штабом УПА (точнее, с главой подполья ОУН в Украине Василием Куком. — А. Г.) чтобы договориться относительно руководства, программы и сгладить продолжающийся [внутрипартийный эмигрантский] спор, который проходил между ним и демократическим крылом, также послал своего эмиссара в Украину — Мирона Матвией-ка с группой. Они спрыгнули с английского самолета, и миссия Матвиейка сразу попала в руки КГБ, поскольку английский разведчик Филби, который одновременно работал и на Советский Союз, дал координаты места высадки (дело было не в Филби, а в том, что в группу Матвиейко был внедрён агент МГБ. — А. Г.). Их перевербовали и долгое время обманывали Бандеру, посылая фальшивые радиограммы…

Еще Бандера организовал переход своих курьеров через Польшу, шефом подполья назначив Зенона, который работал в польской службе безопасности, которая, в свою очередь, тесно контактировала с КГБ — так что вся связь через Польшу в Украину был под контролем КГБ. И тот Зенон выдал на верную смерть около сотни человек. Об этом подробно рассказала украинская газета в Варшаве “Наше слово” опубликовав снимки людей, которых поляки повесили, расстреляли. Таким образом, Бандера помог большевикам ликвидировать ОУН и УПА в Украине.

Охримович же дошел до тогдашнего руководителя Василия Кука… Вместе с ним был всю зиму 1951–1952 гг., и где-то в конце 1952-го при невыясненных обстоятельствах большевики его схватили (на самом деле, во время визита В. Охримовича к Куку, МГБ арестовало его радистов и выявило их убежище, они и выдали Охримовича. — А. Г.). Разные ходили слухи. Говорили, что причиной этого был Кук. Но сложно сказать наверное. Никто до того еще не докопался (по воспоминаниям чекиста Г. Санникова, Кук, после своего ареста в 1954 г. и впоследствии никого не выдал.—Л. Г.)…

После гибели Бандеры (1959 г.) новый руководитель ОУН Стецко также высылал людей в Украину, и их также всех хватали — и Довбуша из Бельгии, и Климчука из Лондона, и Зеленую из Парижа. И все это были провокации КГБ, который создал ОУН в Станиславове — нынешнем Ивано-Франковске — и Нуська Курило ехала оттуда через Перемышль на встречу с Ириной Зеленой, и вся эта дорога была под контролем большевиков. Это было совсем недавно, в 1988 г.

У Довбуша был адрес Ивана Светличного, других. И тем воспользовался КГБ. В 1971 г. в Украине прошли массовые аресты, вызванные, в частности, и арестами курьеров, которых высылал Стецко, его жена пани Ярослава, Василий Олеськив из Англии, Илья Дмитров.

Если посмотреть на все эти дела, выходит: такая засылка людей из эмиграции приводили к большим жертвам, а в Киеве пользовались этим, чтобы бить по украинским интеллигентам, диссидентам, которые отсидели по 10–15 лет в тюрьмах и сибирских лагерях»^[130].

Если сотрудничество с западными спецслужбами не подлежало сомнению, то о его формах ходят самые фантастические слухи. Такой специалист по борьбе с «бандитизмом», как бывший боец Внутренних войск НКВД — МГБ Николай Перекрест, ныне полковник милиции в отставке, в интервью «Известиям» упомянул: «После войны снабжали из Мюнхена деньгами — мы не раз находили в схронах пачки долларов»^[131].

Автору этих строк ни разу не приходилось сталкиваться с чекистскими отчетами, в которых бы упоминались вынутая из схронов свободно конвертируемая валюта. Да и зачем могли потребоваться подпольщикам в послевоенной Западной Украине доллары США? Чтобы приобрести советские рубли в обменном пункте? Или подкупить невиданными бумажками секретаря сельсовета?

Денежная помощь американцами и англичанами подполью действительно оказывалась, но, понятно, не в долларах, а в рублях — да и то в незначительных масштабах. К 1951 г. подполье было в целом разгромлено.

А вот свидетельство человека рангом повыше — майора МГБ Георгия Санникова: «Вплоть до 1954 г. над территорией Украины летали самолеты США и Англии, сбрасывая груз и эмиссаров-парашютистов, снабжая подполье боеприпасами, продуктами, документами, деньгами… При этом подготовленные к выброске парашютисты были экипированы в форму Вооруженных сил США»^[132].

Интересно, зачем одевать украинцев в американскую военную форму? Чтобы спровоцировать международный скандал? Или чтобы милиционеры и чекисты легче отличали повстанцев от местных жителей?

Так или иначе, особого успеха эти десанты и посылки эмиссаров не приносили, потому что к тому времени подполье было почти парализовано деятельностью советских спецслужб.

После смерти Ярослава Стецко должность руководителя бан-деровцев заняла вдова Ярослава Стецко — Ярослава Стецко. В 1993–2003 гг. она являлась лидером, скажем так, парламентского крыла ОУН(б) — Конгресса украинских националистов (КУН). В 1990-е гг. она, как старший по возрасту депутат Верховного совета, то есть парламента Украины, открывала его заседания. Кроме КУН в качестве отдельной организации, ранее тесно связанной с КУН, существует и бандеровская ОУН во главе с Андреем Гайдамахой. После смерти Ярославы Стецко (весна 2003 г.) главой КУН стал парламентарий Алексей Ивченко, в 2005 году возглавивший корпорацию «Нефтегаз Украины».

Вскоре ОУН и КУН порвали отношения, а ОУН занимается не политикой, а общественной деятельностью, в частности, издаёт газету «Освободительный путь».

Современный КУН представляет собой маловлиятельную умеренно-националистическую партию, входившие в избирательные или парламентские блоки как с радикальными украинскими либералами, так и с фашистскими организациями — например, со скандально известной УНА-УНСО^[133]. На парламентских выборах 2006 года КУН входил в блок «Ющенко — Наша Украина», и несколько его представителей всё же вошли в парламент.

Интернет-сайт, на момент размещения цитируемой здесь статьи, принадлежавший Фонду эффективной политики кремлевского политолога Глеба Павловского, характеризовал КУН как «радикальную националистическую партию, представляющую наиболее респектабельную и умеренную часть украинских радикалов. Представляет правый спектр украинской политики… Позиция партии — антипрезидентская (то есть оппозиционная режиму Леониды Кучмы, в ходе «оранжевой революции» КУН поддерживал Ющенко, и на парламентских выборах 2006 года вошёл в пропрезидентский блок. — А. Г.), но не экстремистская… Региональные отделения партии созданы во всех 27 регионах Украины, имеется 157 официально зарегистрированных местных отделений… Численность партии составляет более 10 тыс. человек (меньше, чем в 1941–1943 гг. — А.Г.)… Националистическая концепция общественного устройства опирается на триединство нации, родины и людей как идеал гармоничного общественного развития. КУН выступает за построение национального унитарного правого государства; за восстановление системы народовластия на основе политического плюрализма; за обеспечение всеми возможными способами гражданских прав; за обеспечение национальным меньшинствам права свободного развития их национально-культурной самобытности при условии их лояльного отношения к украинскому государству. Во внешней политике партия выступает за политический нейтралитет, равноправие Украины по отношению ко всем государствам, сохранение безъядерного статуса Украины»^[134].

На парламентских выборах 2008 года КУН не прошёл в Верховный совет Украины. В настоящий момент двое депутатов от этой партии заседают в Львовском областном совете.

В 2009 году проживающего в Киеве Андрея Гайдамаху на посту Проводника ОУН его сменил австралиец Стефан Романов (не член известной династии, просто однофамилец). По его словам, в Украине есть «разные общественные структуры, которые с нами сотрудничают. Это, например, Центр национального возрождения им. С. Бандеры [в Киеве], Центр исследования освободительного движения [ЦИОД во Львове], молодёжные организации и много других структур»^[135]. После Евромайдана начальником архива Службы безопасности Украины стал Игорь Кулик — сотрудник ЦИОД, а создатель этой организации Владимир Вятро-вич, бывший директором архива СБУ в 2008–2010 гг., бьиьназна-чен на пост начальника Института национальной памяти.

Среди украинских праворадикалов и за рубежом большую известность в последние годы получило объединение «Свобода» (правильнее было бы назвать его — «Рабство»), которое не имеет к ОУН вообще никакого отношения^[136], хотя и пытается представить себя её наследником.

После прихода к власти в 2010 г. Виктора Януковича и временного падения страны в бездну красного реванша влияние украинских националистов на политику Киева стало увеличиваться. С одной стороны, власть, пытаясь ослабить центр (демократов), мягко поддерживала националистов — в т. ч. предоставлением эфирного времени. Союз «Партии Регионов» с коммунистами хотел изобразить из себя борцов с экстремистами. С другой стороны, видя радикализацию власти (неосоветский строй), многие избиратели потянулись к тому же способу противодействию, но с другой окраской.

Несмотря на то, что Евромайдан проходил под лозунг УПА «Слава Украине — героям слава!», а первое взятое демонстрантами крупное административное здание было превращено в штаб революции под портретом Бандеры, сразу же после установления в Украине демократии, вопреки войне с Россией, националистические кандидаты потерпели на президентских выборах громкое поражение. Неожиданным образом третье место (8 % голосов) получил радикальный демократ Олег Ляшко, представляющий скорее петлюровскую, а не националистическо-бандеров-скую традицию.

В период независимости Украины не возникло сколько-нибудь прочной, влиятельной и устройчивой националистиче-ской партии (как и вообще стабильных политических партий). Во-первых, условием возникновения стабильной политической структуры является длительное наличие реальной свободы, в первую очередь экономической, а украинское общество только просыпается от летаргического сна тоталитаризма — планового народного хозяйства. Во-вторых, объективных причин для национализма оуновского типа нет: Австро-Венгрия и Польша не владеют частями Украины. И никто не ущемляет украинцев при карьерном продвижении к центральной власти. Например, все пять президентов Украины — украинцы по происхождению.

Возвращаясь к послевоенным событиям в эмиграции — ОУН(м), которая популярностью не пользовалась, активностью не отличалась и, поэтому особого внимания КГБ не привлекала, руководил Андрей Мельник — вплоть до своей мирной смерти в Германии в 1964 году, после чего его сменил Олег Штуль (Жда-нович). Некоторую активность мельниковцы сохраняли в Канаде. Мельниковцы носили такое же, как и бандеровцы, название: ОУН — без «м» или каких-то других букв в скобках. Политикой они не занимались, уделяя основное внимание общественной деятельности, пропаганде и изданию литературы. В частности, в Киеве, в том же здании, где расположен Институт истории Национальной академии наук Украины, они содержат библиотеку имени Ольжича, посвященную истории ОУН и УПА. В ней есть книги на украинском, польском, немецком и английском языках. Нет только книг на русском.

ОУНз (т. н. «двийкари») на настоящий момент перестала существовать, поскольку большинство её членов умерло естественной смертью, а новой организации в Украине создать не удалось.

Самой влиятельной, многочисленной и активной националистической украинской организацией на протяжении всего послевоенного времени оставалась 34 ОУН, то есть ОУН(б). До сих пор она является наиболее весомой политической группой безбедной североамериканской украинской диаспоры. Бандеровцы поддерживают определённые связи с правящими кругами США и Канады. Если большинство членов ОУН в 1930-х годах были неграмотными в прямом смысле этого слова, то ряд нынешних оуновцев является профессорами университетов США, Канады и Франции.

Все течения ОУН всё послевоенное время занимались привлечением внимания демократической общественности и за-ладных стран к проблеме Украины, издавали бюллетени, газеты, книги на разных языках.

Бандеровцы стали основателями Антибольшевицкого блока народов (АБН), позже вошедшего в «правый интернационал» — Всемирную антикоммунистическую лигу (ВАКЛ). Сейчас ВАКЛ существует под названием Всемирная лига за свободу и демократию, и российское отделение этого детища бандеровцев, четников и тайванских спецслужб возглавляет первый мэр Москвы социал-демократ Гавриил Попов. Кстати, глава ОУН Ярослав Стецко, как представитель ВАКЛ, встречался с Рональдом Рейганом в годы президентства последнего. Знал ли тогда глава США о письмах Стецко к Гитлеру и Муссолини, в которых глава украинского правительства летом 1941 г. приветствовал и благодарил лидеров фашистского блока, а также выражал стремление поучаствовать в строительстве «справедливого нового порядка»?

Члены ОУН участвовали в радиопередачах украинской студии радио «Свобода», организовывали демонстрации и акции протеста за рубежом. Самая известная волна демонстраций украинцев прошла по странам Запада в 1982–1983 гг. — в связи с 50-летием голодомора 1932–1933 гг.

В конце 2013 г. бандеровцы и мельниковцы объявили о преодолении раскола, т. е. объединились. Официально это было связано с тяжёлой международной обстановкой вокруг Украины, с намёком на режим Януковича. Фактически же, вероятно, произошло это из-за того, что численность партии естественным путём сокращается, и было решено не распылять и без того ограниченные силы, тем более что идеологической разницы между двумя ветвями никогда не было вообще никакой.

В Торонто после войны бандеровцы основали своё кредитное товарищество, а мельниковцы ввели своих людей в руководство другого аналогичного хозяйствующего субьекта. Оба эти квази-банка к концу 1980-х годов были в затухающем состоянии, и новую жизнь им дала четвёртая волна украинской эмиграции. В частности, в бандеровское кредитное товарищество вложили свои сбережения многие новые канадцы еврейского происхождения, т. к. эта организация территориально находится в районе, излюбленном четвёртой волной украинской эмиграции.

Тремя течениями ОУН, конечно же, не исчерпывалось все многообразие политических, культурных и общественных движений украинцев диаспоры. Со времен Хрущёва и в УССР возникали различные диссидентские организации и партии. Нередко бывшие бойцы УПА и члены ОУН принимали активное участие в создаваемых заново диссидентских движениях и Сопротивлении. Борьба ОУН и УПА служила также идеологической опорой различных украинских национальных движений, как в годы коммунистического правления, так и в начале 1990-х.

Но это была уже несколько другая история — а история вооружённой борьбы закончилась в начале 1950-х.

Раздел 2. ПОВСТАНЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ В ГОДЫ НАЦИСТСКОЙ ОККУПАЦИИ УКРАИНЫ

2.1. Украинская повстанческая армия Тараса Бульбы-Боровца, 1942—1943

«Коллаборационизм в обыденном сознании ассоциируется обычно с таким одиозным понятием, как *предательство”, и представляется антиподом патриотизма. Чаще всего бывает именно так> но не всегда и не везде»^[137].

Академик Михаил Семиряга, 2000 г.

Эта глава посвящена возникновению и существованию УПА, но не той, которая была создана бандеровцами и о которой в основном рассказывает эта книга, — а о другой УПА. Под таким названием, — как уже кратко сообщалось чуть выше, — существовало две разные армии.

Само название «УПА» возникло благодаря деятельности на-ционалиста-демократа Тараса Боровца. Его фамилия происходит от слова «боров» — то есть свинья мужского пола, предназначенная, в отличие от оставленного на размножение хряка, для откорма на сало, т. е. на убой. Боровец решил взять себе псевдоним поизящнее, и назвался именем одного из героев классика русской литературы Николая Гоголя «Тарас Бульба» («бульба» переводится как «картошка»).

Боровец входил в ОУН в 1930-е годы, но потом его пути с бандеровцами разошлись, хотя он и оставался националистом по политическим убеждениям.

Родился он еще в Российской Империи, в 1908 г. в селе Быстричи на Волыни (сейчас Березневский район Ровенской области) в семье крестьянина-бедняка. Уже в Польше вырос и получил профессию каменотеса. По подозрению в антипольской деятельности Боровец угодил в уже упоминавшийся концлагерь Береза Картузьска, но вышел оттуда еще до начала Второй мировой войны, после чего открыл вместе с отцом собственную каменоломню. Пришедшие в 1939 г. коммунисты каменоломню отняли, и Боровец ушел на территорию Украины, контролируемую немцами, то есть в Генерал-губернаторство. В своей деятельности Боровец ориентировался на правительство УНР в изгнании, которое тогда возглавлял проживавший в Варшаве Андрей Ли-вицкий.

В поисках союзников Боровец в 1939–1941 гг. установил связи с немецкой военной разведкой — Абвером — и до начала советско-германской войны вернулся в СССР.

Повстанцы Боровца в первые дни войны в Ровенской области вели бои с отступающими деморализованными частями Красной армии и войсками НКВД^[138], то есть делали то же самое, что и оу-новцы.

Когда линия фронта переместилась на Восток, а до Полесья еще не дошло влияние немецкой оккупационной администрации, группа Боровца была оформлена в качестве части коллаборационистской вспомогательной полиции под названием Полесская сечь (ПС). С целью обеспечения своего тыла немецкое командование пошло на создание в Сарнах Окружной команды украинской милиции и её подстаршинской (унтер-офицерской) школы. В нескольких селах и городках были созданы гарнизоны, на начало августа 1941 г. их общая численность насчитывала почти 3000 человек^[139]. Одним из подразделений этой «армии» и была Полесская сечь Боровца. Сам Боровец скромно упоминает о 10 000 бойцов, подчиненных только ему, что, несомненно, является художественным преувеличением.

Основной задачей ПС была борьба против остатков Красной армии, находившихся в так называемой «Полесской котловине». Это болотистая и лесистая территория, идеально подходящая для партизанской борьбы, расположенная к северо-западу от Киева и северу от Ровно на границе Белоруссии и Украины. ПС вместе с другими украинскими и белорусскими коллаборационистами в течение трех месяцев частично уничтожили, а частично нейтрализовали партизан на данной территории.

Со стороны новой власти вскоре последовали ультимативные требования о полном подчинении ПС немцам, ее передислокации в Черниговскую область, поэтому 16 ноября 1941 г. Полесская сечь приказом N& 21 самого Боровца была распущена.

Часть бойцов, а также ее командир перешли на нелегальное положение.

Весной — летом 1942 г. на Вольти проходит «призыв» в ПС (которая тогда уже получила название УПА) части ранее демобилизованных коллаборационистов, однако активной антинемецкой, деятельности УПА-ПС не вела, ограничиваясь отдельными операциями против оккупационной администрации из украинцев и поляков, и широкой пропагандистской кампанией. В основном «бульбовцы» занимались обеспечением своего отряда за счет украинских крестьян и того добра, которое немцы отнимали у крестьян в качестве т. н. контингентов. Бульбовцы отнимали эти контингенты у немцев и либо забирали себе, либо отдавали крестьянам обратно.

В июне 1942 г. Боровец послал письмо рейхскомиссару Украины Эриху Коху с требованием прекратить грабежстраны и террор против населения.

В ноябре — декабре с представителями оккупационной администрации прошли безуспешные переговоры. Боровец предлагал выпустить всех украинских политзаключенных (включая Бан-деру) и радикально изменить «украинскую политику» Третьего Рейха. Это был довольно красивый шаг, поскольку бандеровцы в 1941 г. противопоставили себя остальным украинским партиям. То есть Бульба заступился за своих политических оппонентов — может быть, потому, что знал, его заступничество на немцев особенно не повлияет.

В ответ на выполнение своих требований он обещал мобилизовать 40 000 солдат и полицейских для борьбы против партизан и Красной армии, а также возглавить эти части^[140]. Немцы от предложенных услуг отказались.

С советскими партизанами у УПА-ПС были периоды стычек, боев и/или нейтралитета.

Для этой партизанской формации был характерен такой далеко не оригинальный, но другими партизанами не столь широко применявшийся способ ведения политической борьбы, как избиения оппонентов. Бульба, не желая провоцировать масштабное кровопускание, издал приказ: с большими группами красных партизан в боевые действия не вступать, а мелкие — разоружать, избивать и отпускать восвояси. Приказ неукоснительно исполнялся, отчего партизаны жаловались на бульбовцев в радиограммах за линию фронта.

В феврале 1943 г. период вооруженного нейтралитета с коммунистами навсегда закончился новым этапом столкновений, так как на Полесье пришли новые партизаны (УШПД) — не те, с кем Бульба в своё время договорился (отряд Дмитрия Медведева) — и уничтожили несколько бульбовцев.

Советские партизаны, воевавшие в тех краях, оценивали численность бульбовцев на лето 1943 г. вплоть до 10 000 человек^[141].

Николай Лебедь, руководивший ОУН(б) до мая 1943 года, в написанной им после войны книге «УПА» оценивал численность отрядов Боровца в 150 человек^[142].

Очевидно, что эта оценка занижена, но цифра, названная красными партизанами, а также самим Бульбой в своих мемуарах, не верна.

Соединение в 10 000 бойцов — целая дивизия или, скорее, партизанский корпус — требует большого количества офицерских кадров, которые после расформирования УПА-ПС неизменно пополнили бы офицерский состав УПА и/или были бы впоследствии арестованы советскими репрессивными органами. Однако сведения о чем-либо подобном отсутствуют.

Существование столь крупного соединения неизбежно привело бы к захвату НКВД целого пласта трофейных документов, которые бы сохранились в центральных украинских архивах, как, в частности, масса документов ОУН и УПА. Однако внушительных архивных следов УПА-ПС также нет.

УПА, подконтрольная ОУН(б), сама насчитывала в середине 1943 г. около десяти тысяч человек. У УПА-ПС (УНРА) к тому моменту был двухлетний опыт нахождения в подполье и какой-никакой боевой деятельности. Непонятно, как в таком случае — если бы бульбовцев было действительно столько же, сколько бандеровцев, — последние смогли бы разоружить и/или разогнать бульбовцев, что в действительности и произошло.

Донесения советских партизан о десяти тысячах бульбовцев следует считать ошибками разведки «народных мстителей». А повествование самого Боровца о масштабной военно-террористической деятельности против немцев является следствием естественного желания атамана вписать свое имя в историю Украины буквами покрупнее. В действительности количество бойцов УПА-ПС можно оценить в 3000 человек, размещённых преимущественно по деревням, а также в лесных лагерях.

Следует отметить, что Боровец в 1942 году, в отличие от бан-деровцев, сумел наладить тесное сотрудничество как с ОУН(м), весной 1943 г. развернувшей свои малочисленные военные отряды в районе Тернополя и к северу-западу от Ровно, так и с монархистами, а также представителями демократических партий. Представителем ОУН(м) при штабе УПА-ПС был Олег Жданович.

Попытки представителей ОУН(б) договориться с Боровцом ни к чему ни привели, так как последний отвергал тактику и стратегию бандеровцев, осуждал их вождизм и тоталитаризм, претензии на выражение воли всего украинского народа. Не помогло и предложение бандеровцев Бульбе — возглавить общую УПА.

Переговоры ничего не принесли, за исключением одного — названия созданной ОУН(б) военной структуры. По согласию Боровца, вооруженные отряды ОУН(б) и самого Боровца должны были объединиться под общим названием — Украинская повстанческая армия (УПА). Это название завоевало к тому времени некую популярность у населения Волыни. В феврале — марте 1943 г. бандеровцы использовали для своих вооруженных отрядов название Украинская освободительная армия (УОА) (Українська визвольна армія — УВА). По всем остальным пунктам договоренность достигнута не была, но бандеровцы сочли возможным исполнить только один, выгодный им пункт договора и взять для формируемого ими повстанческого движения название УПА. Эту аббривеатуру, первоначально также расшифровываемую как „Українська повстанца армія”, они начали использовать с апреля 1943 года.

Чтобы избежать путаницы, 20 июля 1943 г. Тарас Боровец переименовал УПА-ПС в Украинскую народную революционную армию — УНРА, которая, по его словам «пошла по линии самозащиты, планомерного уменьшения своих рядов и переходу в глубокое подполье перед новой московско-коммунистической оккупацией Украины»^[143].

В воспоминаниях Боровца присутствует неточность — складывать оружие и уходить в глубокое подполье руководство УПА-УНРА, то есть сам Боровец» не собиралось — атаман надеялся на помощь немцев.

Хотя, несмотря на желание Боровца биться с большевизмом и далее, эта «армия» почти не вела активной борьбы. Во-первых, Боровец не хотел устраивать войну со своими коллегами из лагеря украинских националистов — бандеровцами. Тем более, что их численное и организационное превосходство стало к лету 1943 года очевидно. И, в общем, он избрал по отношению к ним оборонительную стратегию. Уже в августе 1943 г. часть отрядов УНРА была насильно разоружена, а бойцы из ее рядов частично перешли в УПА. Во-вторых, сам Боровец своевременно поддержку немцев не получил, а получил нечто совсем противоположное.

В ноябре 1943 г., после вступления Красной армии в Житомир, Боровец решил провести переговоры с немцами. Он хотел получить оружие для своих повстанческих отрядов, которые в скором времени должны были оказаться в тылу у коммунистов. «Переговоры» закончились 1 декабря 1943 г. заключением проводившего их Боровца в концлагерь Заксенхаузен, где уже находились Бандера и Стецко. Командование УНРА возглавил атаман Щербатюк (псевдоним «Зубатый»), но, по сути, с арестом Боровца УНРА прекратила свое существование как единая структура, хотя отдельные группки бульбовцев действовали на протяжении первой половины 1944 года.

Несмотря на это, советские пропагандистские органы на протяжении всего 1944 г. громогласно обращались к участникам не только УПА, но и несуществующей УНРА.

Сам же Тарас Боровец, оказавшись в нацистском плену, не отказался от замыслов о дальнейшей борьбе с коммунистами. В конце 1944 г. его вместе с другими украинскими националистами выпустили из лагеря. На радостях он согласился возглавить Парашютную бригаду, или «Группу «Б» (Fallschirmjagd-Brigade — Gruppe “В”). Часть была сформирована в конце марта — начале апреля 1945 г., насчитывала более 400 человек и входила в состав Украинской национальной армии (УНА), украинскому аналогу ВС КОНР. Кстати, УНА на тот момент подчинялась Украинскому национальному комитету (УНК), в который вошли мельниковцы, монархисты-гетманцы и представители правительства УНР в изгнании. УНК признали немцы, и, таким образом, это стало чем-то вроде эмигрантского украинского правительства — аналог Комитета освобождения народов России (КОНР) генерала Власова. Только последнего белая русская эмиграция не поддержала, не исключено, что по объективным причинам — не было времени и возможности — а главу УНК генерала Павла Шандрука признали все украинские антикоммунисты, за исключением бандеровцев.

Цель бригады Боровца состояла в проведении повстанческо-диверсионной деятельности на территории Западной Украины для дезорганизации советского тыла. Десантирование должно было пройти во второй половине апреля 1945 г., и не осуществилось оно из-за недостатка горючего у Люфтваффе и скорого поражения Третьего Рейха.

История Боровца в чем-то характерна для украинских политиков. В 1941 г. — сотрудничество с нацистами, с 1941 по 1943 гг. — Сопротивление, с конца 1944, когда немцы вынуждены были несколько изменить «восточную политику», — вновь сотрудничество.

Уже упоминавшиеся мельниковцы также создали летом 1943 г. свои повстанческие отряды. К середине 1943 г. численность всех мельниковских партизан составила около 1 тыс. человек, часть из которых позже «переквалифицировалась» в коллаборационистов и с действующими войсками ушла в Германию. Отряды ОУН(м) самостоятельно почти не вели антинацистской вооруженной деятельности. С их стороны имели место столкновения с советскими партизанами, бандеровцами и участие в ан-типольских акциях. Бандеровцы относились к своим бывшим соратникам по партии так же, как и к бульбовцам — разоружали и включали их в свои ряды.

Заканчивая описание действий мельниковцев и бульбовцев на партизанском фронте, приведем мнение украинского исследователя Озимчука, касающееся взаимоотношения всех трех, включая бандеровское, течений: «…ОУН СД (то есть бандеровцы. — А. Г.), ОУН А. Мельника и “Полесская Сечь” Т. Боровца не смогли создать единого антифашистского фронта и объединиться в общеукраинское движение сопротивления… Главным препятствием к объединению усилий, скорее всего, был “вождизм” лидеров партии. Все они пропагандировали независимость Украины, но каждый из лидеров во главе будущего государства видел только себя. И потому, имея одинаковые цели, ОУН СД, ОУН А. Мельника и “Полесская Сечь” Боровца своим соперничеством лишь ослабляли потенциал украинского освободительного противостояния немецкой оккупации»^[144].

«Единый антифашистский националистический фронт» разрывали не только противоречия в тактике, амбиции и вождизм, но и общая направленность ОУН(м) и Бульбы на коллаборационизм.

Как раз к приходу Красной армии ОУН(б) — УПА смогла пере-подчинить себе и/или ликвидировать основную часть «конкурентов» из украинских политических кругов.

В конце войны под влиянием поражений на фронте военное руководство Рейха также несколько изменило отношение к повстанческой деятельности вообще, и УПА в частности. Созданным из украинцев разведывательно-диверсионным группам рекомендовалось вступать в контакт с с УПА или организовать самостоятельные повстанческие отряды. Точно так же планировали использовать парашютную бригаду Тараса Бульбы-Боровца. Однако, планы Абвера вскоре стали известны советским органам безопасности. Практика применения украинских диверсантов-повстанцев, благодаря оперативным действиям советской стороны, на протяжении лета-осени 1944 года в целом себя не оправдала. Да и повстанцы далеко не всегда принимали свалившихся с неба помощников с раскрытыми объятьями. По сведениям Андрея Боляновского, в их отношении командование УПА издало специальное указание, «которым приказало задерживать эти группы, сформированные “из людей обманутых или принудительно мобилизованных из совсем положительных украинских патриотов” и после проверки органами СБ ОУН “переводить в УПА или боёвки, как обычных стрелков с правом аванса”. “Если на той или иной территории, — указано далее, — будут появляться чужие национальные парашютные подразделения (власовцы, немцы), то последних, по возможности, обезоружить и уничтожить”»^[145].

ОУН и УПА к тому времени уже имели опыт борьбы с разведывательно-диверсионными группами противника — советскими парашютистами в 1942–1944 гг.

Можно только строить предположения, что конкретно сделали бы представители УПА и Службы безопасности (СБ ОУН) с руководителем «Парашютной бригады группы Б» Тарасом Боровцом. Националисты-революционеры к тому времени додумались заочно осудить атамана. По словам самого Бульбы, в 1943 г. бандеровцы по приказу руководства убили его жену, Анну Боровец — мотивацией послужило то, что она, якобы, была полька (на самом деле являясь чешкой). Боровца так и не выбросили с самолета в руки сотрудников СБ ОУН или НКВД и НКГБ.

После войны Боровец жил в США, и в 1981 г. в возрасте 73-х лет умер в Нью-Йорке естественной смертью. Недостаток топлива у ВВС Третьего Рейха спас жизнь человеку, оставившему после войны интересные и яркие мемуары под названием «Армия без государства».

2.2. Начало повстанческой деятельности ОУН(б): борьба с нацистами и их союзниками

«В Украине появилось движение Сопротивления, Украинская Освободительная Армия (УПА), которая направила свое оружие против напиравшей Красной армии, точно так же как и против немецкой гражданской администрации на селе. Против немецкой армии она не сражалась»^[146].

Отто Бройтигам, сотрудник Министерства по делам Восточных территорий в 1941–1945 гг.

В эмигрантской украинской литературе присутствует тезис о том, что УПА возникла 14 октября 1942 года. Это утверждение плавно перекочевало и в ряд современных украинских работ, а также в российскую историографию.

На самом деле, возникла эта дата в 1947 году в «юбилейном» приказе главкома УПА Р. Шухевича, стремившегося в пропагандистских целях «увеличить» период существования бандеров-ской Повстанческой армии. Дата 14 октября выбрана не случайно, поскольку на этот день приходится казачий праздник Покрова. Праздник этот довольно примечательный. Как пишет историк Русской Православной Церкви Дмитрий Поспеловский, он возник в Византии во второй половине девятого века, после того, как русские князья Аскольд и Дир предприняли неудачный поход на Константинополь: «По греческим источникам, осаждённое население во главе с патриархом Фотием и императором совершили всеобщее моление к Господу спасти их от осаждающих русов и при этом обмакнули то, что они считали ризой Богородицы, в море, моля его о буре. И море вскипело, потопив большую часть русского флота. Потрясённые этим чудом, остатки русских сил вернулись с предложением мирных переговоров с греками, после чего были крещены. В честь этого события возник праздник Покрова пресвятой Богородицы, забытый греками, но празднуемый в России по сей день, особенно у казаков. Национальный праздник в честь военного поражения Руси? Наверное, ни у одного другого народа не найдётся такого праздника — ведь обычно празднуют победы! Феномен праздника Покрова глубоко христианский по духу. Это смиренное принятие поражения как наказания за грех спеси, агрессии, развязывания кровопролития»^[147].

Однако, несмотря на примечательность торжественных дат, исследователь должен оперировать достоверными фактами, которые свидетельствуют, что в 1942 году бандеровская Повстанческая армия существовала только в проектах. Это, кстати, признавали и бандеровцы. Например, в «победном» приказе мая 1945 года, тот же главком УПА Шухевич писал, что повстанцы получили в руки оружие в 1943 году^[148].

Решение о начале вооружённой борьбы на Волыни, то есть в Ровенской и Волынской областях УССР, было принято на Третьей конференции ОУН(б) в 20-х числах февраля 1943 г.

Почему именно тогда и именно там?

Вооруженное подполье ОУН существовало в Западной Украине еще до начала советско-германской войны. После 22 июня 1941 г. оно развернуло там повстанческую деятельность, и далее стало готовить кадры. В принципе, уже к осени 1942 г. ОУН(б) обладала необходимым резервом для начала повстанческо-партизанской борьбы.

Появилась и причина для начала Сопротивления: 15 сентября 1941 г. нацисты начали массовые репрессии против ОУН(б).

Однако, до создания УПА дело дошло только через полтора года.

И выжидание оуновцев было неслучайным.

Все они были свидетелями того, как в Украине летом — осенью 1941 г. были в пух и прах разгромлены силы двух советских фронтов — Юго-Западного и Южного. В войсках Юго-Западного фронта, сосредоточенных преимущественно в так называемом «Львовском балконе», танков было больше, чем во всем Вермахте.

До конца 1942 г. руководство ОУН склонялось к мысли, что в советско-германской войне выиграет Третий Рейх, руководствуясь приблизительно следующей, далеко не оригинальной идеей: пусть империалисты двух стран обескровят себя в войне друг против друга, а мы тем временем будем налаживать подполье и копить силы для проведения успешного послевоенного «диалога» с победившей стороной.

Как ни парадоксально, на первый взгляд, решение ярых антисоветчиков о разворачивании антинацистской борьбы — объективно на тот момент выгодной Советскому Союзу — было в значительной степени спровоцировано победой Красной армии под Сталинградом. Вряд ли разрабатывавшие эту операцию задумывались о таком аспекте «всемирно-исторического значения Сталинградской битвы». К началу 1943 г. стало понятно, что победа нацистов проблематична, и что даже если «Тысячелетний Рейх» одолеет своих врагов, то в любом случае выйдет из войны очень ослабленным. Вот тут-то и можно будет предъявить немцам претензии на создание независимой Украины, используя повстанческую армию в качестве весомого аргумента.

Кроме того, в начале немецкой оккупации большой частью украинского населения новый режим еще не воспринимался как абсолютное зло. Украинские крестьяне тоже выжидали: выиграют ли немцы, изменят ли они после победы или даже в ходе войны оккупационный режим?

К концу 1942 г. стало ясно — нацисты, не отличающиеся от большевиков масштабом террора и грабежа, свой «новый порядок» скорректируют вряд ли. Массовый вывоз трудоспособного населения в Германию — т. н. «остарбайтеров» — к концу 1942 г. вызвал поистине всенародную ненависть к оккупантам. Крестьяне, понимавшее, что наступющий 1943 г. принесет с собой изъятие последней свиньи в пользу «доблестной немецкой армии», а также новый этап «охоты на рабов», были психологически подготовлены к восстанию.

К тому же не на отдалённом горизонте — Волге или на Дону — а здесь, рядом, появился ещё один враг. На протяжении всего 1942 г. на территории Волыни постепенно активизируется националистическое польское Сопротивления — Армия краёва (АК) и ряда связанных с ней мелких польских организаций. Военно-политическое руководство АК считало Западную Украину «исконно польскими землями» и стремилось создать там относительно сильные структуры, для того, чтобы встретить Красную армию.

По мысли поляков, эта встреча не предусматривала производство пулеметных очередей по комиссарам или подрыв следующих на фронт советских воинских эшелонов.

Руководители АК хотели принять КА не как освободителя, а как союзника и партнёра и тем самым способствовать включению Западной Украины, Западной Белоруссии и Виленского края в состав послевоенной Польши. Польское восстание предполагалось поднимать в немецком тылу непосредственно перед линией фронта по мере приближения красного парового катка.

Со своей стороны, украинцы вовсе не желали, чтобы на их земле вооруженные польские националисты реализовывали свои замыслы, а после войны снова забрали бы себе этот регион.

УПА должна была послужить противовесом АК — не допустить их господства в лесных массивах Волыни и горах Карпат.

Кроме того, на рубеже 1942/43 года западноукраинские земли стали перед лицом коммунистического нашествия — не Красной армии, а её авангарда. Украинский штаб партизанского движения в конце 1942 года принял решение о передислокации ряда крупных отрядов из Левобережной Украины и на территорию Правобережной и Западной Украины. Уже в ноябре 1942 года территорию Ровенской области в ходе Сталинского рейда посетило Сумское соединение Сидора Ковпака.

И если бы решение о создании УПА было принято не феврале 1943-го, а, скажем, полгода спустя, то вряд ли ОУН смогла бы его толком реализовать. Красные партизаны к тому моменту были бы хозяевами волынских лесов и в свободное от борьбы с немцами время беспрепятственно расстреливали бы в украинских селах бандеровский партактив.

Как видим, решение о начале вооружённой борьбы было принято оуновцами не рано, но и не поздно — 17–21 февраля 1943 г.

Но почему на Волыни и в украинском Полесье, а не в Галиции?

Карпаты и Предкарпатье покрыты лесом и хорошо подходят для партизанской войны. Да и в 1930-х гг. основные кадры ОУН рекрутировала как раз в Галиции.

Причин было две.

Во-первых Галиция находилась полтора века в составе империи Габсбургов, и в 1918–1941 годах галичане с ностальгией вспоминали о жизни в составе этого правового цивилизованного государства. Поэтому начавшееся в 1941 году новое господство людей, разговаривающих на немецком языке, воспринималось им спокойнее, чем волынянами, большинство из которых на тот период было уроженцами Российской Империи, и считавшими немцев чужаками.

Во-вторых, и это главное, в 1941 г. Галиция была включена в состав Генерал-губернаторства, то есть присоединена непосредственно к Рейху на правах, если так можно выразиться, культурно-хозяйственной автономии.

В работе историка Михаила Семиряги можно прочесть: «Что касается ситуации в центральных и восточных районах Украины, то в 1942–1943 гг. оккупанты вели гибкую политику заигрывания с местным населением»^[149].

Ситуация с региональными различиями оккупационного режима была диаметрально противоположной. Центральные области и Волынь входили в Рейскомиссариат Украина (РКУ), возглавляемый рейхскомиссаром Эрихом Кохом (по совместительству — гауляйтером Восточной Пруссии), которого в окружении Гитлера ласково называли «вторым Сталиным», и который своей политикой напомнил украинцам времена коллективизации и репрессий 1937 года. Описание последствий его правления самими немцами можно найти в Приложении № 2. Примечательно, что и с другой стороны от «империи Коха» — в Восточной Украине, зоне ответственности адмиристрации Вермахта, «менеджмент» военных разумным назвать было нельзя. Да и откуда бы там взяться разумности при таком верховном главнокомандующем? Однако, элементы вменяемости в правлении Вермахта были, что хорошо видно из Приложения № 3. Разница в стилях руководства была вызвана не только «оперативной необходимостью». Германские офицеры были в большинстве своём адекватными людьми, в отличие от аппаратчиков администрации Коха. Так называемые «золотые фазаны» были озлобленными на жизнь неудачниками, распираемыми от чувства расового превосходства. Они приехали в Восточную Европу строить новый порядок для своего фюрера и новую жизнь для себя лично. Их бандеров-цы ненавидели так сильно, что в июне 1943 г. даже пытались натравить на них части Вермахта^[150].

В Галиции же нацисты пытались наладить спокойную жизнь. В Генерал-губернаторстве активно действовал Украинский центральный комитет (УЦК) во главе с доктором Владимиром Ку-бийовичем. Функционировали старые и открывались новые украинские школы, различные училища, высшие учебные заведения, выходили десятки газет. 5 марта 1942 года УЦК выдвинул, и начал активно воплощать в жизнь лозунг: «В каждое село — детский сад!» Советских партизанских отрядов в Галиции не было до июля 1943 года. Об этом пришедший с рейдом комиссар отряда Сидора Ковпака Семен Руднев 8 июля сделал запись в своем дневнике: «Население смотрит на наше появление со страхом, т. к. за два года они не видели и не слышали о советских партизанах. А это верно, начиная с Славутских лесов на юг, в Галиции советских партизан не было и нет. Характерное явление, что если до границы Варшавского губернаторства, т. е. в Западной Украине (имеется в виду северо-западная часть РКУ. — А. Г.) каждое село националистическое и очень много банд националистов находилось по местам. Но когда перешли границу Польши (восточной Галиции, то есть Генерал-губернаторства. — А. Г.) то здесь есть признаки националистов, вероятно они в зачатке и находятся в подполье»^[151].

А на Волыни они вышли из подполья в марте 1943 г. — потому что там от них этого шага, можно сказать, ждали местные крестьяне, обозленные подручными Коха.

Первым командиром повстанческих отрядов ОУН(б) — УОА-УПА назначается Василий Ивахов (Василь Івахів), действовавший под псевдонимом «Сом»^[152]. Родом он был из крестьян Галиции и к моменту назначения ему было 32 года. В свое время он закончил офицерскую школу Войска Польского, после чего за антипольскую деятельность угодил в тюрьму. В Кракове в 1939–1941 гг. прошел военные курсы ОУН, летом 1941 г. возглавлял унтер-офицерскую школу ОУН в селе Поморяны Львовской области. Когда немцы начали массовые аресты бандеровцев, то в тюрьму попал и Ивахов, откуда вышел в 1942 г. По освобождении стал военным референтом ОУН на Северо-западных украинских землях, то есть на Волыни. В качестве такового и возглавил Краевой военный штаб УПА, но вскоре — 13 мая 1943 г. погиб около села Черниж Маневицкого района Волынской области во время боя с немецким полицейским отрядом.

Первые три месяца своего существования УПА действовала на Волыни, то есть в Ровенской и Волынской областях УССР, а также прилегавших к Украине южных землях нынешней Белоруссии.

Вскоре УПА распространила свою деятельность и на соседние области, входившие до 1939 г. в УССР — Житомирскую и Каме-нец-Подольскую, — а позже на Киевскую и Винницкую области.

В Галиции украинские националистические партизаны появились в июне — июле 1943 г. — через полгода после создания УПА.

Это было связано со знаменитым Карпатским рейдом партизанского соединения Сидора Ковпака, который «зажёг» Галицию, показав местному населению слабость оккупантов (см. Приложение № 4). Об этом рейде Михаил Семиряга писал: «Весь 1943 г. шла борьба УПА против «двух врагов» — немецких оккупантов и немногочисленных украинских партизанских отрядов, которые пришли на Западную Украину рейдами с Советской Украины. Крупным успехом для УПА завершился ее бой с партизанами дивизии С. А. Ковпака, в ходе которого дивизия фактически перестала существовать»^[153].

Это не совсем так. Красные партизаны, подчинённые УШПД проникали в Западную Украину не только из Советской Украины, но и из граничащих с Украиной лесистых районов России и Белоруссии. Во время рейда 1943 г. соединение Ковпака, насчитывавшая почти 2000 человек, дивизией не являлась. Крупных боев с ковпаковцами повстанцы не вели, резонно опасаясь больших потерь. Соединение Ковпака в ходе рейда было сохранено, и после этой поистине блестящей операции, за которую Ковпаку дали вторую Золотую Звезду, было преобразовано в дивизию, которая под командованием Петра Вершигоры направилась в новый рейд. В Галицию, в Дрогобычскую область. Однако, ковпаковцы, наученные опытом 1943 года, решили не суваться, а ушли в Польшу, на Вислу. Во время этого рейда в январе 1944 г. дивизия как нож сквозь масло прошла сквозь националистические районы на Волыни, разбила курень имени Богуна, уничтожила знаменитую офицерскую школу УПА «Лесные черти», ушла дальше — в Польшу, откуда пришла отсидеться в чащобы Белоруссии. За проведение этого рейда Вершигора получил звание Героя Советского Союза.

Во время же Карпатского рейда 1943 г. даже немцы и коллаборационисты не смогли эффективно бороться против опытных, спаянных двухлетней борьбой, хорошо вооруженных красных партизан. Только к началу августа 1943 г. (бой под Деля-тиным — 03.08.1943) антипартизанские меры нацистов дали результат: ковпаковцы бросили артиллерию, большую часть обоза и разделились на шесть небольших отрядов, которые пошли назад.

Ковпаковскую угрозу использовала сеть ОУН(б) в Галиции, создав полуофициальную организацию Украинская национальная самооборона (УНС). Бандеровцы перед немцами использовали следующую аргументацию: раз оккупанты не могут защитить от красных украинское население, значит это должно сделать само население.

Крымский историк Сергей Ткаченко пишет, что «…УНС образовалась в середине 1943 г., в августе она разбила отряды С. Ковпака под Делятиным»^[154].

Почему-то очень хочется историкам разбить ковпаковцев руками бандеровцев!

Отряд Ковпака под Делятиным провел бой не с УНС, а с немцами и венграми, о чем свидетельствуют документы отряда.

Более того, УНС, по словам одного из ее организаторов Ивана Бутковского («Гуцула»), не имела сил и опыта, для того, чтобы «проводить фронтальные бои» с ковпаковцами.

Первоначально УНС, насчитывавшая в августе 1943 г., вероятно, около полутора тысяч бойцов, действительно изматывала в стычках отступавших небольшими группами уставших и деморализованных советских партизан. Но потом начались и анти-немецкие акции. В августе повстанцы освободили первую группу молодежи, отправляемую на принудительные работы в Германию. Уже 30 сентября подразделение СС напало на учебный лагерь самообороны, размещенный между селами Суходол и

Липовца Долинского повета (уезда) Станиславовской области. Но отряды УНС устроили засаду на противника, возвращавшегося узкоколейной железной дорогой. С потерями немцы отступили. Акции против УНС продолжались на протяжении осени-зимы 1944 г.

В начале 1944 г. УНС влилась в УПА, получив называние УПА-Запад и руководителя — Василия Сидора.

Что же касается Северной Буковины, то есть Черновецкой области УССР, в 1918–1940 и в 1941–1944 гг. входившей в состав Румынии, то там Сопротивление развернулось летом 1944 г. — в аккурат к приходу Красной армии. Позже территория Буковины стала частью входящего в состав УПА-Запад военного округа «Говерла» (Тактический участок № 20 «Буковина»).

* * *

Кратко очертив историю распространения влияния вооружённых отрядов, подчинённых ОУН(б), перейдём к описанию действий УПА против оккупантов, которые начались весной 1943 года на Волыни.

В апреле — мае 1943 г. существование УПА под эгидой ОУН(б) стало фактом, далее шел её рост.

После гибели Василия Ивахова УПА возглавил Дмитрий Клячковский (Дмитро Клянківський), действовавший под псевдоним Клим Савур. О судьбе этого человека будет рассказано отдельно.

Необходимо отметить, что в 1943 г. ОУН(б) не ставила перед УПА задачу всенародного восстания против нацистов. Во-первых, для этого не было сил, во-вторых, главным врагом националисты по-прежнему считали Советский Союз, к тому времени перенявший стратегическую инициативу в советско-германской войне.

Поэтому активную борьбу против немецкой оккупационной администрации — но не против Вермахта — УПА, подконтрольная ОУН(б), начинает с самого момента своего создания.

Первой акцией повстанцев было нападение первой сотни УПА, фактически, боевки, на райцентр Владимирец, находящийся на северо-западе Ровенской области. 7 февраля 1943 г. бандеровцы разгромили пункт немецкой жандармерии, захватили оружие и амуницию. 20 февраля сотня «Коробки» (Перегийня-ка) напала на лагерь советских партизан около села Замороченное, разогнала их и захватила трофеи. С этого момента акции УПА идут по нарастающей.

Основной задачей действий УПА в 1943–1944 гг. были расширение контролируемой бандеровцами территории, накопление боевого опыта, получение военного снаряжения и боеприпасов, увеличение популярности среди населения. Первоначально оу-новцы даже были согласны на то, чтобы оккупанты проводили набор продовольствия и рабочей силы в Западной Украине — однако в цивилизованных формах. Но служащие оккупационной гражданской и полицейской администрации умом и гибкостью не отличались, поэтому действия УПА вылились в срыв депортаций украинских рабочих в Третий Рейх и срыв сбора оккупантами продовольственного контингента.

При этом боевых столкновений с частями Вермахта УПА старалась избегать, и на военные объекты нападения не совершала — никакой необходимости у бандеровцев в эом не было. Удары в тыл бьющегося с Красной армией Вермахта наносились скорее постольку, поскольку они были нужны для создания партизанских краев и накопления сил для грядущей борьбы с коммунистами. Поэтому нередко красные партизаны обвиняли повстанцев в пассивности и попустительстве оккупационным властям, с которыми, на самом деле, повстанцы все же воевали.

Тактика военных действий УПА была в целом похожа на другие виды повстанческой деятельности: от налетов на отделы полиции в деревнях и селах, до нападений на группы немцев на шоссейных и просёлочных дорогах.

С наибольшей интенсивностью УПА проводила бои по срыву «контингентов» — сбора сельхозпродукции и продовольствия. Эти действия способствовали росту популярности повстанческого движения среди крестьянства, во все времена отличавшегося некой инертностью. «Отбивание продовольствия» у немцев должно было наглядно продемонстрировать селянам, кто является их защитником. В этом же русле пролегали действия УПА по срыву «охоты на остарбайтеров».

С середины мая 1943 г. немцы проводят наступление на партизан Украины — причем как на националистических, так и на советских. 7 июня командующий СС и полицией в генеральном округе «Волынь-Подолье» бригаденфюрер СС Гинцлер отдал приказ о ликвидации национального Сопротивления в районах Волынской и Ровенской областей: Любомиль, Горохов, Владимир-Волынский, Дубно и др. В июле-августе операции расширились на всю Волынь, причем в наступлении на повстанческие республики и партизанские края участвовали самолеты, танки, бронепоезда, артиллерия и до 10 тыс. солдат и офицеров. Во время этих операций, толку от которых было весьма и весьма немного, повстанцы нанесли немцам меньшие потери, нежели красные партизаны.

Часть боев лета — осени 1943 г., особенно начиная с августа месяца, можно с долей иронии назвать «битвой за урожай» — немцы, часто с помощью коллаборационистской полиции, пытались взять у крестьян «контингенты» — продукты сельского хозяйства. Повстанцы грабителям всячески препятствовали, нередко «грабя награбленное» — забирая себе уже отнятую оккупантами еду.

Вот описание довольно типичной операции УПА на Волыни. Документ, по-видимому, является исходником для публикации в бандеровской печати, и составлен он на основе отчетов или свидетельств повстанцев:

«Дня 2-го июня 43 г. в 15-м часу над с. Горка-Полонка начали взрываться большие клубы дыма и огня. Посланная разведка донесла, что поляки и немцы, идя обходной дорогой в направлении Луцка, жгут и грабят село. Не было и минуты для сбора. Мы взяли один рой повстанцев, ручной пулемет и бегом выдвинулись в направлении села Горка-Полонка, чтобы там атаковать врага.

Под селом территория была очень ровная так, что врагу хорошо было вести огонь. Мы сразу развернулись в цепь и через хлеба, склонившись, продвигались в направлении села. Перед нами был маленький лес и холмик. Мы решили, что из леса лучше всего будет вести огонь по врагу и двигаться в его направлении. Когда подбежали под самый лес, то враг нас заметил и сразу же открыл огонь из пулемета. Мы попадали и прыжками хотели достичь леса. Огня не открывали, т. к. из хлебов ничего не было видно. Доскакали до леса, сомкнулись в шеренгу и начали бежать в направлении, откуда были слышны выстрелы и крики. Добежали до края леса и увидели 3 горящие хаты, а на дороге нескольких всадников, которые поджигали строения. На самой дороге растянулась длинная колонна возов. На возах лежали награбленные вещи, а за телегами гнали отнятую в селе скотину. Дым, рев скотины, крики людей, звук выстрелов — все это смешивалось в одну страшную суматоху, что напоминало татарское нападение XII столетия. Мы сразу заняли позицию. Врага было видно, как на ладони. Мы открыли по возам и автомобилям пулеметный и ружейный огонь. Это создало панику на дороге, ляхи начали убегать, начался рев, крики, движение. В тот момент врагу подоспела помощь, около трех роев людей на отдалении 700 метров начали нас обстреливать пулеметным огнем. Пули, как осы летали над головами. Перестрелка не прекращалась. Под прикрытием огня, немцы начали с награбленными вещами отступать в сторону Луцка, оставляя часть имущества. Мы вышли с позиции и пошли на дорогу, чтобы проверить последствия боя. На дороге увидели мы награбленные вещи, много стекла из автомобилей и две лужи крови. Из наших не был убит никто»^[155].

Понятно, что не всегда операции УПА оканчивались столь удачно. Донесения повстанцев и действовавших в этих районах красных партизан сообщают о десятках сожженных и разграбленных карателями украинских деревень, в том числе оставленных УПА перед превосходящими силами противника.

После ноября 1943 г. немцы на Волыни больше не проводили крупных операций против УПА, что отчасти объяснялось приближением Красной армии.

Да и вообще большинство антиповстанческих операций нацистов, как и украинцев против оккупантов, носили локальный характер.

Это показывают отрывки из донесения Климу Савуру командира военного округа «Зарево» «Дубового» (Ивана Литвинчука):

«За месяц май 1943 г….

[сотня] Ярема… 21 мая устроена засада на немцев около местности Клесив, ликвидирована немецкая группа в количестве 26-х человек, добыто 2 автомата, 6 — МП, 18 винтовок, 6 револьверов, 8 гранат и боеприпасы. Собственные потери 6 раненых.

29. V рассеяно в районе местности Старинки большевистскую группу в силе 16 человек, добыта 1 финка (автомат — А. Г.). На шум боя приехали немцы, с которыми начали бой, убито 4 немца, собственные потери 3-є убитых…

[Сотня] Шавула: 01.V засада на немцев. Один немец убитый, собственные потери — один…»^[156].

Вот отрывки из того же самого отчета, только за июнь:

«Ярема:. 6.VI сделали налет на железную дорогу Клесив-То-машгород, налет не удался. Убито два немца, собственные потери — один раненый… 12.VI сделана засада на казаков (коллаборационистов — А. Г.), поймано 2 казака и 2 немца, добыто 4 винтовки и 8 гранат, потерь нет… 24.VI.43 г. налет на немцев, убито 30 немцев, много раненых, не добыто ничего…

Черноморец: 1.VI.43 бой с немцами, убит один немец, тогда же в борьбе с немцами погибло 2 наших стрелка..»^[157].

А вот боевое донесение от 1 августа 1943 г. командира сотни «Цыгана», действовавшего на Волыни на территории военного округа «Зарево» («Заграва»):

«Дня 18.VII-43 г. была устроена засада на немцев, в которой добыто 2 (два) тяжелых и 1 (один) легкий пулемет, винтовки, гранаты, а также сожжено 2 (две) машины. С нашей стороны потерь не было никаких».^[158]

Те же самые донесения, только из другого военного округа — «Богун», за период с 10 июня по 10 июля 1943 г.:

1. Сотня «Ворона»: «12.VII в с. Орешкивцы разбит Шумский отряд немцев, которых застали в тот момент, когда они грабили село. Со стороны немцев 9 убитых, несколько раненых, а оставшиеся бежали в панике, оставляя по дороге оружие. Со стороны отряда один легко раненый…

29. VI отряд из 6 человек при помощи местных боевок, на дороге Шкроботовка-Ямполь разбил 2 машины с немцами. С нашей стороны потерь в людях не было…

2. Сотня Черника

дня 30.VII разоружено 10 венгров. Добыто 9 винтовок, 1 пулемет, 56 гранат, 4000 единиц боеприпасов и вся военная форма»^[159].

Постепенно расширяя поле деятельности, повстанцы проводили рейды в восточные области Украины. Вот один из отчетов пропагандистской сотни военного округа «Богун». Вероятно, это снова не действительный документ, а составленный на основе свидетельств черновик для повстанческой печати:

«Сотни УПА отпраздновали третью годовщину Дня Украинской Государственности (т. е. Акта 30 июня 1941 г. — А. Г.).

Дня 30 июня 1943 г. сотни перешли в нескольких местах бывшую польско-советскую границу для проведения там Праздника Украинской Государственности, в форме митингов и бесед с населением по селам. Каждая чета (т. е. рота. — А. Г.) имела отдельный маршрут, при каждой чете был пропагандист, который получил соответствующие инструкции по проведению пропагандистского праздника. Все были «вооружены» соответствующей литературой и листовками, связанными с этим праздником.

Население сначала встретило наших бойцов безразлично, думая, что это шуцманы (полицаи — А.Г.). Они не могли понять, что «бандеровские партизаны», как на востоке называют УПА, появились на селе средь бела дня. Когда же узнали, кто мы, на их лицах появились удивление и ужас. Как оказалось, причиной этого испуга была укорененная в населении враждебной пропагандой уверенность, что УПА уничтожает села и режет людей. Все-таки наши стрелки вскоре вошли в хороший контакт с населением. Раздавали им литературу, поясняли, кто мы, за что боремся, напоминали о событиях 1941 г., поясняли значение провозглашения независимости Украинского Государства и т. п. В некоторых местностях удалось собрать митинги, на которых пропагандисты делали короткие доклады.

В общем, население отнеслось к нашим бойцам, пропагандистам и к тому, что они говорили, совсем неплохо…

В селе Плужное бойцы узнали от населения некоторые интересные вещи. Люди рассказали такое: После боя сотни Ворона с немцами и казаками под Плужным, немцы поймали одного раненого в глаза повстанца. Мученный немцами на вопрос где лагерь и кто в нем руководитель, боец отвечал: «На это не хочу отвечать». На вопрос, что он сделал бы, если бы его вылечили и отпустили на свободу, он ответил: «Пошел бы назад в УПА». Что бы ты там делал? — спросили снова немцы. «Убил бы перед смертью еще пару немецких гадов!» — сказал повстанец. После этого его немцы расстреляли. «Это был настоящий герой», — говорили селяне.

Наиболее враждебную пропаганду на Востоке ведут шуцманы. В отличие от них, казаки говорят, что партизаны — их братья и они воевать против них не будут.

В общем, население на разведанных территориях… мало национально сознательно. В селах много сексотов и доносчиков, которые терроризируют сознательных украинцев (о практике большевиков по засылке своих агентов в оккупационную администрацию для уничтожения “антисоветских элементов” руками немцев известно и из воспоминаний членов русского Национально-трудового союза (НТС) — А. Г.). Бойцы говорили, что неплохо было бы устроить в этой приграничной зоне чистку всего плохого элемента.

Следует отметить, что этот пропагандистский рейд произвел на население восточных земель действительно глубокое впечатление. Не меньшее впечатление он произвел на наших врагов. Немцы по местечкам начали окапываться. Они были уже уверены, что это клич к общему взрыву»^[160].

Здесь идет речь о рейде в Житомирскую область. Вскоре после описываемых событий повстанцы в этом регионе укрепились, и здесь был основан отдельных военный округ «Тютюн-ник», входящий в УПА-Север.

О рейдах УПА на Восток на имя Хрущёва и ряда других товарищей нарком госбезопасности УССР Савченко 20 сентября 1943 года послал совершенно секретную записку № 326/гб: «По данным от 7.9.43 г. известно, что из Западных областей Украины, по направлению к Киевской, Житомирской и Винницкой областям, продвигаются крупные отряды украинских националистов, вооружённые пушками, миномётами и большим количеством автоматического оружия.

Несколько таких отрядов, общей численностью до 2000 человек, прибыли в районы Коростень и Малин (Житомирская область).

По пути своего продвижения отряды националистов ведут борьбу и с немцами, и с партизанами. Личный состав мелких партизанских групп партизаны зверски уничтожают — рубят на куски.

Останавливаясь в деревнях, в районе г. Коростень, отряды националистов выставляли усиленную охрану и всем составом молились за «Самостийну Украину».

Среди населения отряды распространяют листовки и воззвания за подписью: «Главная квартира Украинской повстанческой армии»»^[161].

В тот же момент УПА активно распространяла свою деятельность и на Галицию.

В Галиции борьбу с Украинской национальной самообороной (УНС) немцы повели в августе — сентябре 1943 г. Причем действия оккупанцев были несколько более эффективны, чем на Волыни. Несмотря на это, зимой 1943/44 гг. повстанцы постепенно установили контроль над значительной частью горной территории Карпат — между Польшей и Румынией.

Но даже к лету 1944 г. У ПА не контролировала большей части территории Галиции и вообще действовала здесь менее интенсивно, чем на Волыни. Об этом свидетельствует простой факт: несмотря на все старания, отряды ОУН и УПА не смогли сорвать мобилизацию украинцев из Генерал-губернаторства в Вооруженные силы Германии^[162]. А на Волыни из-за действий УПА немцы сами не пытались призвать местных украинцев в коллаборационистские формирования.

Чтобы не создавать однобокой картины о «победоносной УПА, защищающей украинское население», имеет смысл привести описание всех этих событий Тарасом Бульбой-Боровцом — человеком, враждебно или критически относившимся и к банде-ровцам, и к польским, и к красным партизанам, действовавшим в Западной Украине в 1943–1944 годах:

«Всему польскому населению Западной Украины в марте 1943 г. вынесен смертный приговор и было приказано дотла сжигать все поселения польских крестьян. Провозглашена массовая мобилизация людей в армию. Провозглашен так называемый "третий этап” национальной революции и общее восстание украинцев против немцев. Спровоцирована на "революцию” почти вся украинская полиция, которая частично убежала в лес (к УПА. — А. Г.), а ее большая часть была расстреляна немцами и вывезена в концлагеря. На место украинской полиции немцы привезли разных иностранцев, главным образом русских и поляков, которые весьма охотно гасили "революцию” Лебедя пулеметами…

Весна и лето 1943 г. в Украине, а особенно на Полесье и Волыни, вероятно, ничем не отличалось от описания ада в “Божественной комедии” Данте… В "революцию” Николая Лебедя вмешались большевицкие партизаны. В первую ночь лебедевцы (то есть бандеровцы. — А. Г.) казнят огнем и мечем польское село. Днем немцы с польской полицией казнят за это пять украинских сел. На вторую ночь большевики с поляками сжигают за то же самое еще пять украинских сел и добивают уцелевших беженцев по лесам. По городам начался дикий террор Гестапо против украинской интеллигенции. Гестапо утратило понимание ситуации. Ловит людей и набивает все тюрьмы свежими заключенными. Сталинские агенты убивают и терроризируют во всех городах важных гитлеровцев, крадут среди бела дня немецких генералов. В ответ на все это Гестапо расстреливает всех заключенных в тюрьмах. На деревьях и столбах для запугивания днями и ночами висят невинные украинские люди (…)

На селян наложены очень высокие повинности: продуктов питания, одежды и обуви для УПА. Все поставки насильно собирались с населения и “тайно” среди бела дня прятались по выкопанным среди поля и в лесах ямам. На эти (повстанческие. — А. Г.) “республики” налетали немецкие бомбардировщики, выжигали целые села и районы, а на другой день туда набегали большевицко-польские партизаны, добивали остаток населения, а все спрятанное имущество выкапывали и вывозили на свои базы в Белоруссии. Таким образом, Украина стала главной базой поставок для массового большевистского партизанского движения в белорусских лесах, где оно испытывало большой недостаток продуктов питания, одежды и обуви… Москва не поставляла своим партизанам, например, медикаментов, а приказывала их добыть у врага. Этим врагом был, прежде всего, украинских народ, из которого большевикам легче было выжать все необходимое, чем биться с немецкими гарнизонами за экономические базы в городах»^[163].

Для полноты картины необходимо упомянуть также террор Службы безопасности ОУН(б) против украинцев и бои различных партизан друг с другом.

С другой стороны, начатый УПА хаос досаждал оккупантам. При этом Марк Солонин выразил недоумение, почему бандеров-цы не вели против немцев «рельсовой войны»: «Бели целые районы Полесья и Волыни находились под контролем бандеровцев… и по этой территории два года шли с запада на восток немецкие эшелоны с боеприпасами, то роль ОУН и УПА понятна — они союзники Германии… Но поскольку “исключительный контроль” существовал лишь в иллюзиях, то вопрос о целях и задачах, поставленных перед бандеровской УПА, всё ещё остаётся открытым»^[164]. Политической целью Повстанческой армии, как известно, являлось украинское самостоятельное объединённое государство. К военным же целям сотен и куреней УПА железные дороги не принадлежали потому, что это были отряды не дивер-сайтов, а повстанцев, сражавшихся за прямые интересы сельского населения, в противоречие с которымими входила деятельность местной полиции и тыловой гражданской администрации.

В частности, в донесениях СД из восточных областей уже 19 марта 1943 года отмечалось: «Общая деятельность банд в последие недели исключительно выросла. В генеральном округе Волынь-Подолье национал-украинская… банда развивает особенную активность. Многочисленные нападения на территории восточнее шоссе Ровно-Луцк проводят в большинстве своём члены этой банды.

В возрастающей массе увеличиваются случаи, когда охранные и казачьи части с оружием в руках переходят к бандам. Так перешла, например, действовавшая в Цумани казачья сотня, после сожжения спиртозавода, к одной расположенной рядом банде; 55 членов охранных формирований оставили находящийся в Березино охранный батальон и с 3-мя лёгкими пулемётами и личным оружием вошли в банду»^[165].

Спустя две недели тревогу забило уже руководство РКУ. В сообщении о ситуации за подписью Эриха Коха значилось, что «На Волыни только лишь две области можно рассматривать как свободные от банд. Особенно опасны выступления национально-украинских банд в области Кремянец-Дубно-Костополь-Ров-но. Национально-украинские банды в ночь с 20 на 21 марта напали на все без исключения местные сельскохозяйственные учреждения в области Кремянец и при этом полностью уничтожили одно учреждение без остатка. 12 немцев — работники сельского хозяйства, лесники, солдаты и полицейские — лишились при этом жизни. Несмотря на то, что полицейские и военные силы были моментально предоставлены в распоряжение, до настоящего момента заняты вновь только 2 района (нем. — Kreis. — А. Г.). Свобода передвижения для руководителей сельского хозяйства в этой области всё же ещё не восстановлена»^[166]. К данному документу прилагалось несколько карт округа Волынь-Подолье, где указывалось, что на 3 апреля 1943 г. ^[167]  3/₄ территории Ровенской и Волынской областей были обозначены как в той или иной степени вышедшие из под контроля немцев. Эти «потерянные земли» делились на четыре категории: 1. Занят только областной центр 2. Занят только областной и районные центры. 3. Охраняемые точки ещё доступны, но не полностью трудоспособны 4. Заняты областной центр, районные центры и некоторые охраняемые точки^[168]. На другой карте — от 31 марта — специально выделялись территории, «до настоящего момента умиротворённые, но в последние 14 дней сильно пострадавшие от систематических нападений»^[169].

5 июня 1943 года Генеральный комиссар округа Волынь-По-долье Шёне заявил на совещании в Ровно, прошедшем с участием Альфреда Розенберга, что «Украинские националисты причиняют большие сложности, нежели чем большевистские банды»^[170].

УПА продолжала наращивать давление на противника. Спустя две недели Шёне послал Розенбергу алармистскую записку: «Ситуация на Волыни побуждает меня снова указать на серьезность положения в этой части моего генерального округа. На Волыни нет ни одной области, не зараженной бандами. Особенно в западных областях — Любомль, Владимир-Волынск, Горохов, Дубно и Кремянец — деятельность банд приняла такие формы, что уже несколько недель можно говорить о вооруженном восстании, которое, разумеется, еще не окончательно проявило себя»^[171].

В июне-июле 1943 г., как уже говорилось, немцы предприняли против повстанцев крупную облаву, которой руководил начальник управления СС по борьбе с партизанами фон дем Бах-Залевский, записавший в своём дневнике 23 июля: «Приказ об окончании [направленной против красных партизан] операции “Зейдлиц” и применении сил в области национально-украинского восстания»^[172].

После чего всё вернулось на круги своя.

В начале 1944 г. партизанская дивизия им. Ковпака прошла сквозь Волынь, Пётр Вершигора написал в отчёте в УШПД: «Все Полесье, за исключением крупных коммуникаций Сарны-Ко-вель, Ковель-Брест и Сарны-Лунинец, было полностью свободно от немцев, громадная территория от Сарны до Буга была поделена между [красными] партизанами и соединениями украинских националистов, вытолкнутых из-за Горыни.

…Западный берег р. Горынь, районы Стыдень, Степань, Дом-бровица, район Колки-Рафаловка были в руках УПА, за ними до Стохода советские партизаны, и от реки Стоход на Запад полностью националистические районы УПА, партизанами даже не разведанные — какое-то белое пятно на карте Полесья…

Волынь — в частности, районы Городище, Гурийск, Порицк, Горохов, Владимир-Волынский полностью находилось под контролем УПА. Гарнизоны противника были только в крупных населенных пунктах вдоль коммуникаций и в райцентрах»^[173].

Повстанческая армия короткие промежутки времени воевала и против венгров.

Осенью 1943 г. отряды гонведов получили приказ от нацистов охранять железные дороги на Волыни и в Полесье. Как пишет Пётр Содоль, «УПА быстро договорилась с этими венгерскими частями, дело дошло до двухстороннего тайного договора о ненападении, обмен информацией и про поставки еды в обмен на вооружение и информацию, и про постоянные контакты через своих связных офицеров. Руководителем миссии от венгров был подполковник Ено Падани (Jeno Padanyi), а с украинской стороны — Емельян Логуш. В результате переговоров дошло до успешной поездки в Будапешт украинской делегации под руководством о. Ивана Гриньоха»^[174]. Но соблюдение условий заключенного в тайне от немцев украинско-венгерского договора было сорвано из-за кровавого украинско-польского межэтнического конфликта, который будет описан ниже, и последовавших действий венгерских военных.

В феврале — марте 1944 г. УПА-Запад усилила свою деятельность в Галиции, в том числе начала проводить антипольские акции. По словам украинского историка Игоря Илюшина, «Особенностью украинско-польского противостояния на Станислав-щине было присутствие тут венгерских войск, которые стали “настоящими друзьями” местных поляков. Отряды УПА неоднократно нападали на венгров, которые, как правило, защищали польское население. Продолжительное время немцы препятствовали проведению венграми “ответно-замирительных” действий»^[175]. Со второй половины апреля 1944 г. в Галиции венгры провели ряд боёв против УПА.

Вызваны эти акции были не только желанием защитить поляков, но и естественным желанием покормиться за счет местного населения.

Сохранилось описание действий УПА против против 16-й пехотной венгерской дивизии (см. Приложение № 5).

Начались эти действия в данном случае из-за того, что венгры отнимали у местного населения провизию, а закончились из-за того, что советско-германский фронт приближался, и обе стороны решили остановить ненужное кровопролитие.

В тот момент, когда между венграми и УПА вновь достигалось понимание, повстанцы не только прикрывали отступление венгров, но и выводили их из окружения за умеренную плату — оружием.

В известной работе московского историка Бориса Соколова отмечается: «В 1941–1944 гг…повстанцы действовали на территории польской Украины, Северной Буковины и входившего в состав Венгрии Закарпатья (там они сражались и с гонведами — солдатами венгерской армии)»^[176].

Карпатская Украина до 1945 г. не входила в территориальноорганизационную структуру УПА. В 1939–1944 гг. Закарпатье находилось в составе Венгрии, которая стремилась инкорпорировать этот регион. Венгерское владычество было менее жестоким, чем немецкое в РКУ, а сеть ОУН ещё в 1930-х была очень слабой. Среди карпатских украинцев — русинов — идеи радикального национализма ОУН никогда не пользовались популярностью. Поэтому УПА ограничивалась отдельными рейдами в Закарпатье уже после изгнания венгров оттуда. С гонведами повстанцы, как уже было сказано, сражались на территории Галиции, да и то только в течение двух месяцев.

Что же касается отношений ОУН и УПА с Румынией, то они складывались с такими же шероховатостями, как с Третьим Рейхом.

С румынами, помимо Буковины, оккупировавшими и так называемую Трансистрию — территорию между Южным Бугом и Днестром — ОУН и УПА стремились заключать соглашение. Бывший руководитель ОУН в «Трансистрии» Ш. Турчанович на допросе в НКВД 24 октября 1944 г. показал, что в ходе переговоров в Кишиневе с представителями маршала Антонеску 17–18 марта 1944 г. между ОУН и УПА и Румынией были достигнуты устные договоренности по всем вопросам. Исключением стало непризнания со стороны ОУН восточной румынской границы, существовавшей до июня 1940 г. Поэтому договор так и не был подписан^[177]. Однако против румын УПА практически не воевала, т. к. благодаря человечному отношению к славянскому населению Северной Буковины возможности для антирумынских акций там были ограничены.

Жизнь, — точнее, один из ее факторов, называющийся Красной армией и советским режимом, — заставила ОУН(б) в конце концов пойти и на компромисс с нацистами.

«Первые контакты представителей руководства ОУН-УПА и немецких спецслужб имели место в январе 1944 г. и продолжались до лета того же года. “Бандеровская группа ОУН пытается спастись от уничтожения с русско-советской стороны и ищет спасения у немецкой стороны”, — так достаточно прямолинейно оценивалась ситуация, что складывалась, в донесении руководителя полиции безопасности и СД в “дистрикте Галиция” в управление имперской безопасности (РСХА) в Берлине [ЦЦАОВВіУХ ф. 4628, on. 1, спр. 10, арк. 219]. Реальным последствием переговоров было создание своеобразного “бартерного соглашения” — разведывательные данные про Красную армию в обмен на оружие”»^[178].

Весной 1944 г. “Начальник “Абверкоманды 101” подполковник Лингардт сообщал, что ранее он проводил свою разведывательную работу главным образом через военнопленных. Под влиянием военных успехов Красной Армии “сейчас почти невозможно привлекать их [военнопленных] для использования в немецких интересах. По этой причине единственной возможностью для него остается использование людей УПА”. За линией фронта “без связи с УПА его разведывательная деятельность была бы немыслимой”. Начальник Абверкоманды 202 подполковник Зели-гер высказал аналогичные взгляды»^[179].

В течение марта — июля 1944 г. происходили конспиративные встречи уполномоченных полиции безопасности и СД Галиции с представителем высшего руководства ОУН(б) Иваном Гри-ньохом, выступавшим под псевдонимом «Герасимовский». Однако стратегической договоренности достигнуто не было. Только в начале осени 1944 г. Гриньох в присутствии немцев встретился с находившемся в лагере Бандерой и проинформировал его о переговорах. Вскоре после этой встречи нацисты освободили Банде-ру, Стецко и еще около сотни членов ОУН(б). Впрочем, в тот же момент немцы освободили Боровца и Мельника, так что, вероятно, особого значения эти переговоры не имели.

Некоторое количество оружия Вермахт оставил с расчетом на то, что действия УПА в советском тылу будут хоть как-то ослаблять противника. Было немало случаев, когда повстанцы выменивали у немцев оружие на продовольствие, при этом оккупанты нередко обманывали повстанцев, выдавая оружие старых образцов и в количестве, меньше оговоренного. Последний Главком УПА Василий Кук свидетельствовал: «Они нам давали винтовки, мы им — сало»^[180].

Повстанцы стали и союзниками немцев даже непосредственно на фронте. Киевский специалист Анатолий Кентий высоко оценил результат операций бандеровцев в Галиции: «Оценивая действия УПА Запад-Карпаты, немецкая разведка отмечала, что эта группа взяла под контроль перевалы в западных Карпатах и восточных Бескидах и “внесла большой вклад в то, чтобы предотвратить прорыв Советов через Карпаты на этом участке. УПА даже оказала помощь некоторым отступавшим немецким частям”»^[181].

Однако стычки с УПА немцы продолжали до июля 1944 г. Одни люди и инстанции договаривались с повстанцами, другие в то же время против них воевали. Нередки были случаи и нападения повстанцев на одиночных бойцов, отступающие или разбитые части Вермахта с целью захвата оружия. При этом пленных солдат Вермахта, в отличие от чиновников, полицейских и эсэсовцев, не уничтожали, а отпускали восвояси, а офицерам даже иногда оставляли личное оружие.

В целом отношение к Третьем Рейху было негативное, но перед лицом побеждающего общего врага — Советского Союза — ОУН(б) пошла на ряд тактических договорённостей, и допустимые, с ее точки зрения, формы сотрудничества.

2.3. Как «народные мстители» мстили народу: малоизвестное из жизни красных партизан

Сидят в землянке партизаны,

Над печкой вьется черный дым:

«Так сдвинем же, друзья, стаканы —

Сгорел предатель Никодим».

Фольклор.

В этой пойдет речь о борьбе красных партизан против УПА. Причём акцент будет сделан на описании тех событий и явлений, которые читателю известны мало или неизвестны вообще. Про то, как повстанцы с красными воевали и как они расправлялись с теми, кто красным помогал, советский агитпроп рассказал подробно, да еще и приврал к тому с три короба. В свою очередь, красные партизаны во многих исследованиях даже последних лет зачастую предстают этакими народными героями, самоотверженно клавшими головы за Родину и Сталина и защищавшими крестьян от националистов.

Понятно, что далеко не всегда было так, и в светлые образы «народных мстителей» давно пора внести некоторые коррективы.

Для того, чтобы описать деятельность красных партизан в их борьбе против повстанцев, необходим короткий экскурс в историю действий советских украинских партизан.

ЦК КПУ после войны выдал официальную «справку» в которой численность украинских красных партизан и подпольщиков составила 501 тысячу человек — полмиллиона. Появилась эта цифра из-за стремления украинской номенклатуры презентовать свою республику «самой партизанской из всех партизанских», т. е. превысить показатели БССР. После этого историки, творившие в тяжёлые времена тоталитаризма, не имели права говорить о том, что советских партизан Украины было меньше.

Для реальной оценки численности красных партизан имеет смысл обратиться к документам Украинского штаба партизанского движения времен войны.

Приведем отрывок из плана действий партизанских отрядов Украины на зимний период 1942/43 гг., подписанного главой УШПД майором ГБ Тимофеем Строкачем 22 ноября 1942 г. «По состоянию на 15 ноября 1942 года состоит на учете действующих на территории Украины 55 партизанских отрядов общей численностью 6350 человек, из них имеют постоянную радиосвязь с Украинским штабом партизанского движения 38 партизанских отрядов общей численностью 5027 человек»^[182].

Дислоцировались партизанские отряды Украины в 1941–1942 гг. в основном Черниговской и Сумской областях — там, где были лесные массивы, да и население было советским, а не антисоветским.

Периодически с территории УССР отряды УШПД изгонялись в Россию и Белоруссию.

Как отмечалось в документации УШПД, «…состояние партизанского движения на Украине к 1.1.43 года характеризуется следующими цифрами:

а) Действующих отрядов — 60 с общей численностью 9199 чел., из них вытеснено [противником] с территории Украины — 24 отряда с общей численностью 5533 чел.

б) С начала войны зарегистрировано отрядов 675, общей численностью 25223 человек.

Со всеми этими отрядами связь была или утрачена, или вообще не была восстановлена.

Таким образом, в настоящее время на Украине почти нет ни одного крупного активного отряда, имеющего связь с центром»^[183].

Чтобы исправить такое положение дел, ЦШПД и подчиненный ему УШПД решили передислоцировать крупные партизанские формирования в Западную Украину — левобережье все равно планировали скоро от немцев очистить.

Однако «поход на Волынь» натолкнулся на противодействие только что созданной УПА, опиравшейся на поддержку местного населения. Поэтому красным партизанам не удалось в полной мере выполнить план на 1943 г.

Процитируем выписку из справки товарищу Сталину «О состоянии партизанского движения на Украине за период с 1 октября 1942 г. по 1 апреля 1943 г. и о плане мероприятий на весенне-летний период»: «На 1 апреля 1943 г. ЦК КП(б)У и УШПД поддерживает регулярную радиосвязь с 74-мя отрядами, насчитывающими свыше 15 000 бойцов»^[184].

А вот отрывок из подобного же документа (тоже на имя Сталина), датированного 9 октября 1943 г. и подписанного Никитой Хрущевым: «Всего на Украине, в тылу противника, в настоящее время действует свыше 30 000 вооруженных партизан…»^[185].

Итак, на конец 1943 г., когда половина Украины уже была занята Красной армией, а красные партизаны ушли подальше на запад — в тыл врага и учитывались хорошо, их численность была равна не полумиллиону, а всего 30-ти тысячам. Кроме партизан, подчинённых УШПД, в Украине действовали «народные мстители», подчинённые НКГБ СССР и НКГБ УССР, а также армейским разведывательным структурам. Их общее число на конец 1943 года можно оценить примерно в 5000 человек.

В 1941 г. в Украине проживало около 40 миллионов человек. То есть на пике партизанской борьбы численность подчинённых Центру «народных мстителей» составила менее тысячной части от довоенного населения Украины. Даже учитывая природные условия, можно ли в этой связи вести речь о всенародной борьбе с захватчиками?

Понятно, что кое-где присутствовали ещё и «неорганизованные» партизаны, которых было немало — но их активность в 1942 году оккупационные структуры практически не фиксировали. А в 1943–1944 гг. «неорганизованные» партизаны начали пополнять подчинённые УШПД соединения и отряды. Численность «неорганизованных» партизан оценить сложно — точно так же, как не всегда можно назвать их «красными» — Центру они из-за отсутствия связи не подчинялись, а просто спасали свою жизнь в лесу.

К тому же, кто и как попадал в партизаны? Окруженцы из разбитых частей Красной армии, бывшие коммунисты, резонно полагавшие, что им от национал-социалистов лучше быть подальше, евреи и цыгане, спасавшиеся от нацистского геноцида, поляки, ищущие возможность в рядах «героев невидимого фронта» воевать против УПА, «искупавшие вину» бывшие коллаборационисты, крестьяне, ушедшие в лес во время «охоты на остарбай-теров», для того, чтобы не быть сосланным на немецкую каторгу, бежавшие из немецких лагерей военнопленные. Ядро, костяк и наиболее стойкий элемент красных партизанских отрядов составлял либо оставленный по приказу начальства партсовактив, кадры, засланные «с большой земли». Насильственные мобилизации в партизанские отряды проводились на протяжении всего периода господства немцев. То есть в большинстве своем народ с оккупированной территории шел в партизаны вынужденно, а не пылая ненавистью к захватчикам и благородной любовью к советской родине.

По принципам формирования, системе подчинения-соподчинения, а также направлениям деятельности советские партизанские формирования представляли собой не движение Сопротивления, а низкоквалифицированный спецназ.

На территории Волыни и Галиции в 1942 году советские отряды были не очень многочисленными, и, поскольку подчинялись не УШПД, а ГРУ и НКВД, оперировали вяло, сосредотачиваясь на разведке и проведении терактов.

Зато они причиняли очень большое беспокойство местному населению.

Дятельность этих отрядов в сообщении Маленкову и Хрущеву 20 июня 1943 г. описал начальник Штаба партизанского движения Ровенской области генерал-майор Бегма:

«На территории Западной области (то есть Западной Украины — А. Г.), в лесной ее части, в частности в Ровенской области, в начале Отечественной войны были оставлены разведупром (или в 1941–1942 гг. пришли из Белоруссии. — А. Г.) небольшие специальные группы с рациями чисто разведывательного характера.

С развитием партизанского движения на Украине эти группы начали быстро обрастать за счет местного населения, выходцев из окружения, убегающих из плена и т. д. Таким образом, эти группы выросли в большие отряды. Так, например, полковник Бринский — “Дядя Петя” вырос до 300 чел., капитан Каплун — до 150–400 чел., майор Медведев — до 600 чел. (в тексте неточность, отряд Медведева подчинялся не армейской разведке, а 4-му управлению НКВД-НКГБ СССР. — А.Г.). Таким образом, они своей работой переросли задачи спецгрупп, стали всем известны в области и превратились в обыкновенные крупные партизанские отряды, с той только разницей, что все находящиеся в этих спецгруппах люди охраняют штабы, занимаются заготовкой питания, а боевых операции за год с лишним не делали ни одной. В этих отрядах отсутствует институт комиссаров, нет ни комсомольских, ни партийных организаций. В результате такого бездействия и отсутствия контроля и воспитательной работы среди личного состава люди разлагаются, [имеется] масса случаев самовольных расстрелов ни в чем не повинного населения, [наблюдаются] массовые пьянки, хулиганство и т. д.

Эти три отряда — Бринского, Каплуна, Медведева находятся в Ровенской области УССР, в то время как штаб их, или, как они называют соединения Героя Советского Союза “Батя” (Г. Линьков. — А. Г), командир этого соединения капитан «Черный» (пришёл на место Линькова. — А. П) находится в Белоруссии, за 200 километров от этих отрядов, и только один раз в 1,5 или 2 месяца присылает своих связных для взятия информации и указаний, что им делать в то время когда эти отряды состоят из местных жителей и [стоят] буквально в 10–15 километрах от наших штабов»^[186].

В течение 1943 г. Волынь и Галиция подверглись нашествию партизан УШПД — формирований, выполнявших преимущественно диверсионные и боевые задания.

Вот описание действий одного такого отряда, датированное 23 января 1943 г. Адресовано послание Сталину:

«НКВД СССР сообщает полученное от своего сотрудника (Д. Медведева. — А. Г.), находящегося в тылу противника в районе Ровно, УССР, следующее донесение:

“Личный состав 12-го батальона Сабурова занимается разгулом, пьянством, терроризирует и грабит советски настроенное население, в том числе даже родственников своих бойцов.

На мои претензии комбат Шитов и комиссар обещают прекратить эту антисоветскую работу, но действуют нерешительно, стараясь прикрывать лиц, занимающихся бандитизмом. Делаю новые попытки добиться перелома, прощу воздействовать через Сабурова.

Лучше будет, если батальон перебазируется в лес между Ковелем и Ровно”.

Народный Комиссар внутренних дел СССР Л. Берия”^[187].

Как видим, сабуровцы терроризировали даже советски настроенное население. То, как красные партизаны поступали с антисоветски, или просто нейтрально настроенным людом, будет описано ниже.

Аналогичный документ от 25 января 1943 г.:

«НКВД СССР сообщает полученное от своего сотрудника, находящегося в тылу противника в районе Ровно, УССР, следующее донесение:

“В район нашей деятельности прибыл 7-й батальон отрядов Сабурова. Партизаны этого батальона занимаются неслыханными грабежами, бандитизмом и пьянством, разъезжают по селам в форме немецких солдат.

Жителей, убегающих в лес, расстреливают, ограбили инженера, лесничего.

Население, ненавидевшее немцев, подготовленное нами к восстанию, в панике”»^[188].

В панике от нашествия 1943 г. было не только население, подготовленное красными к восстанию, но и, тем более, население территорий, подконтрольных УПА. Ведь именно на эти земли было приказано перемещаться советским партизанам — а туда их не пускали повстанцы. И не только не пускали, но иногда просто изгоняли.

В июле 1943 г. повстанческий отряд «Озеро» провел наступление на базы Черниговского соединения (Алексей Федоров), расположенные на северо-востоке Волынской области — северо-восточнее Ковеля^[189]. Атаки были отбиты. 24–25 июля Дубновский и Кременецкий курени (батальоны) УПА напали на лагерь советских партизан под командованием Антона Одухи на севере Тернопольской области, и заставили их отойти. Проводились и другие подобные операции с целью изгнать большевиков с каких-то отдельных территорий Западной Украины.

По мнению украинского исследователя Анатолия Чайковского, «Потери, нанесенные националистическими боевками советским партизанам, необходимо еще выяснять, но они, безусловно, значительно больше, чем потери, которые понесли от УПА фашист^»^[190].

В докладной записке в УШПД от 21 января 1944 г. командир Черниговско-волынского соединения генерал-майор Федоров сообщал, о том, что националисты «…устраивают засады, в результате которых ими убито сотни наших лучших партизан, в том числе таких героев как т. Авксентьев И.М., Болтунов — оба командиры рот… В результате засады националистами зверски убиты комиссар отряда им. Щорса т. Пасенков, зам. ком. по диверсионной службе отряда им. Щорса т. Валовий и много других лучших партизан.

Наряду с подобного рода действиями националистическая мразь прибегает и к массовым крупным мероприятиям вооруженного порядка..»^[191].

Следует иметь в виду, что бандеровцы не ставили себе цель уничтожить всех красных партизан в Западной Украине, поскольку это привело бы к значительным жертвам среди повстанцев, да и было им не под силу.

Для советских партизан борьба с УПА также была второстепенной задачей — главной задачей было ослабление вооруженных сил нацистской Германии, прежде всего с помощью подрыва поездов. Хотя, исходя из конкретной ситуации и временно забывая установки Центра, отдельные командиры и отряды в 1943 году больше боролись с бандеровцами, нежели с нацистами.

Так или иначе, план УШПД на 1943 г. был сорван повстанцами. Именно они не дали красным занять всю территорию Волыни.

Но и партизаны не просто оборонялись, а вели против националистов войну на уничтожение. Причем уничтожали не только, а часто и не столько оуновцев и повстанцев, сколько мирное население.

Донесения руководителей тыла Военных округов УПА составлялись не в пропагандистских целях, а для того, чтобы руководство ОУН и УПА владело информацией, позволяющей успешно вести боевые действия. Поэтому описанные в обзорах факты можно считать относительно достоверными. Тем более, что в отдельных случаях руководители тыла писали: «такая-то территория находится под контролем большевиков, население таких-то деревень им симпатизирует», — чтобы повстанцы случаем не напоролись на неожиданное сопротивление.

Однако такого рода донесения приходится читать редко. Гораздо чаще описание действий «героев невидимого фронта» носит совсем иной характер.

Август 1943 г.:

«Костополыцина… Красные партизаны находятся в Цуман-ских и Оржевских лесах и оттуда время от времени нападают на западные села Дераженского района, исключительно в целях грабежа. Красные боятся наших отрядов и потому нападают на какое-то село, проведя очень тщательную разведку. Население к красным относится враждебно и немедленно уведомляет о всяком замеченном вражеском движении. От красных население бежит точно так же, как и от немцев… Национальных меньшинств в этих трех районах нет, за исключением нескольких евреев, которые в последнее время добровольно пришли к нам работать…

Часть ляхов (из-за устроенного УПА террора. — А. Г.) убежала за Случ Людвипольского района и там создала свой партизанский отряд, как сообщают, в числе 1000 человек. Партизаны эти сотрудничают с красными, время от времени нападают и грабят мирное население, жгут отдельные хаты и без разбора убивают пойманных людей. (…)

…Сарненский надрайон в большинстве охваченный нашим влиянием и нашей [партийной] сетью… Других политических групп нет, кроме коммунаров, — время от времени появляются на этой территории и грабят население…

.. Столынский надрайон…

Березовский район и теперь полностью подчинен большевикам… Целый район сожжен немцами. Люди начинают строиться в лесных чащах, топких и недоступных… Район этот беден хлебом, условия жизни людей ужасны. Большевики не допускают, чтобы население этого района контактировало с соседними районами…

Время от времени над этим районом пролетают немецкие самолеты, которые бомбят эти территории и стреляют из пулемета.

…Давидгородецкий район… Что касается большевицких партизан — то население им активно противится. Однако большевики, у которых тут свободные руки, так как у них нет угрозы от немцев, делают, что им угодно, а поскольку население им противится, грабят и террором принуждают подчиняться…

Села, лежащие на запад от Горыни, всецело под террором большевиков (красных партизан)»^[192].

А вот описание ситуации в том же Столынском нацрайоне, только другом районе — не Березовском и Давидгородецком, а Столынском:

«Столынский район почти целиком окопанный немцами. Правление почти во всех селах нормальное. В столице находится Тебит” (гебитскомиссар, должность оккупационной администрации, примерно соответствующая первому секретарю обкома КП(б)У — А. Г), есть жандармерия и польская полиция. Войска только проходящие. За то, что население всех немецких распоряжений как следует не выполняет (не едут в Германию, не выполняют 100 % поставок и т. п.), немцы применяют террор, грабят, жгут отдельные хаты и убивают некоторых людей, часто тоже происходят аресты некоторых людей (политического характера)… Охранять железнодорожный путь принуждают также селян, кладут на них суровую ответственность. На этом участке бывают почти ежедневные повреждения железной дороги группами большевицких партизан… Большевицких партизан, которые грабят, население сильно ненавидит»^[193].

Правление нацистское, и действия оккупантов как-то уж очень напоминают действия красных партизан. Читаем далее:

«4. Высоцкий район…

Один лагерь красных стоит в лесах между селами Жадынь, Хочин, Будимля и Переброды…

Второй штаб им. Котовского находится в селе Велюги. Отряд его состоит из приблизительно 50 мужчин, из этого же села. Командир — местный, а политрук — парашютист… Эта группа сильно грабит население, поэтому люди ее сильно ненавидят, как грабителей и пьяниц.

Третий штаб — местный, у него отряд в 300 человек. Места постоя нет, постоянно переезжает с места на место…

Население относится к нам благожелательно, а ненавидит красных, которые террором принуждают их подчиняться. В наибольшем отряде им. Ворошилова убегает много дезертиров, которые ходят “сами по себе”. В этом же отряде — заметное моральное разложение. Командир этого отряда тоже местный, но среди населения он тешится весьма плохим образом. Население, зная его со стороны, плохо относится к нему и его отряду…

В некоторых селах Столынского и Высоцкого районов, где стояли наши отряды, по их уходу большевики терроризировали население. Например, в селе Бутове привязали людей к седлам коней и таскали по полю, приговаривая: “Это за то, что кормили секачей”»^[194].

Донесение от 25 декабря 1943 г.:

«Дераженский район… Красные часто нападают на село Руда-Красная, Жобринь, кол[онии] Михайловку и Перелисянку. Они также грабят население. Постоянная группа красных в Цуманских лесах, части которой в последнее время нападают на села группами по 30 человек.

Население деморализовано акциями, но относится к нам хорошо (…)

Людвипольский район…

Большевицкие банды часто нападают на села Хотынь (не путать с Катынью, где расстреливали польских офицеров, или Хатынью, сделанной. символом трагедии Белоруссии. — А. Л), Быстричи, Великие Селища, Маренин, Бильчаки, Усте, Поташня, Антолин и Билашовка. Они жгут хозяйства, грабят и жгут людей.

Большевицко-польские банды постоянно дислоцируются в селах Старая Гута, Новины, Мачулянка, Граня, Глушков, Новая Гута и по всем другим селам за рекою Случь, из которых нападают на наши села…

Население обозленное на польско-большевицкие банды, а также враждебно относится к немцам. К нам большинство населения благосклонно, однако 5 % симпатизирует большевикам…

На 1.XII в районе насчитывается 18 сел сожженных, в том числе: 7 сел сожжено немцами, 9 — поляками, а два — красными (…).

.. Сарненский надрайон

Район Сарны… В селах Ельне, Сыхи, Крутая Слобода часто бывают коммунистические и польские банды… Они нападают на соседние села и грабят население…

Часть населения к нашему движению благосклонна, а около 30 % ориентируется на красных…

Большевицкая банда напала на село Ясногорку, убила двоих людей, четырех ранила, забрала 10 шт. скота и 5 коней. Банда прибыла из кол[онии] Старики…

Район Рокитно…Организационная работа ведется подпольно, потому что на территории пребывает большая сила коммунистов, которые часто нападают на села, жгут отдельные хозяйства и убивают людей… На села Карпиловку, Кисоричи, Дерть и Борове часто нападают коммунисты из района Олевска, грабят и после возвращаются восвояси. (…)

19. XI красные партизаны заняли села Тювковичи и Белую, крестьян выгнали из их хат и заняли жилье. (…)

Район Дубовица…В Карасини красные уничтожили нашу (партийную. — А. Г) сеть. Коммунистические банды часто нападают на села Берестье, Солец, Залужже, Марьяновка, Карпи-ловка, Рудна, Карасин, грабят население. Постоянно на территории не находятся. Нападают из Высоцкого района. В Карасине есть местная красная банда, которая состоит приблизительно из 20 мужчин. (…)

Красная банда снова ограбила село Марьяновку, в селе Залужное сожгли хаты наших людей, 2-х человек убили и пограбили скот. (…)

Район Володимерец…Большевицкие банды находятся около села Хиночи. Кроме местной банды, на села нападают кочующие банды. Население сильно пограблено. Появляются заразные болезни»^[195].

И таких донесений еще много. Их даже смысла нет здесь все приводить, настолько они друг на друга похожи. Удивительное разнообразие в действиях красных партизан: «грабят, жгут, убивают» или «убивают, грабят, жгут».

Во втором томе канадско-украинского издания «Летопись УПА» на основе донесений самих националистов в вышестоящие структуры ОУН и УПА составлена целая карта украинских деревень, частично или полностью сожженных на Волыни и в Полесье осенью 1943 г. Из них 79 сел сожгли немцы и 29 — красные партизаны. Уничтоженные «народными мстителями» деревни расположены в основном на территориях, граничащих с Белоруссией ^[196].

Для иллюстрации партизанских бесчинств времен войны приведем рассказ жительницы Луцка Р. Г Сидорчук (1924 г. рождения), встретившей оккупацию на Волыни в большом селе Старая Рафаловка. Это местечко в Ровенской области, уничтоженное красными партизанами 13 октября 1943 г. — как раз в разгар войны между бандеровцами и коммунистами. Но репрессии партизан против населения начались ещё до развертывания УПА, когда партизаны начали терроризировать людей, насильно загнанных в коллаборационистскую полицию:

«Вообще же немцы наш городок огибали. Они в Новой Ра-фаловке, это километров за 15 от нас, стояли. А в лесах вокруг Старой Рафаловки вскоре зашевелились красные партизаны. Они базировались где-то около сел Галузии и Серхив Мане-вицкого района. Часто наведывались в наш городок. Называли себя партизанами Дяди Пети (подчинённой ГРУ группы полковника Бринского, который до войны в Красной армии 13 лет служил комиссаром. — А. Г), а еще — петровцами. И вначале смотрели мы на них, как на настоящих героев. Ведь против которой силы-силищи на борьбу встали!…..Бандеровцев… мы… не видели до 1943 г…Поэтому красные партизаны были единственным объектом нашего внимания и нашего восхищения. Мы встречались сними, вместе пели песни, помогали им продовольствием…

Добрые наши отношения с петровцами закончились, как только они вошли в силу. Началось с того, что партизаны Дяди Пети взялись “вершить суд” над семьями, ребята из которых и оказались в шуцманах (т. е. полиции. — А. Г.). Тогда и по этой причине совершили дикую расправу над семьей Пасевичев. В ней, кроме старших, было двое девчат, и ребята — Николай, Дмитрий и Леонид, который служил в шуцманах. Николая спасло то, что ушел в тот вечер из дома. Ему после войны дали за брата 10 лет. А старшего Пасевича убили сразу. Потом, на глазах у матери, изнасиловали старшую дочь, Лизу. И всех постреляли. В старую Пасевичиху, Палажку, в мать то есть, которая на все это должна была смотреть, всадили под конец три пули. Но судьба распорядилась так, что Пасевичиха как-то выжила и прожила еще лет 20. Рассказывала, кто все это совершил…

Также расправились они и с семьей Яновицкой Марии, у которой только младший парень остался, и с семьей Паламарчу-ков… Всего детей в семье было семеро. Сыновья Иван (он в шуцманы пошел) Андрей, Георгий и дочери Надя, Клава, Юля, Вера.

…Всех Паламарчуков, кроме Ивана и Георгия, которых партизаны не застали дома, поставили на колени и расстреляли. С Надей расправились в особенности жестоко, ее изнасиловали, выкручивали руки, истязали. Клаву тоже, прежде чем убить, изнасиловали…

А рядом с этим велись и обычные грабежи. Не дай чего партизанам, — жизнь отдашь. У старика Лазаря, жил такой в городке, семья была большая, — штаны из корта забирали. А он: “Не дам, это мне на смерть!” Выстрелил какой-то злодей: “Вот тебе, дед, смерть”. Я для себя перешила пальто покойной матери. Пришли. “Отдай!” — говорят. Прошу: “Оно ж одно у меня, последняя одежка!” Но напрасно было умолять. Когда такое началось, должны мы были прятаться от петровцев хуже, чем от бандитов. Сперва в погребе пересиживали их нападения, а потом отец на пасеке, в уголке, где заросли были и крапива непролазная, выкопал для меня тайник. Весьма за меня боялся, тот тайник и его спас.

В 1943-м пришли в Старую Рафаловку бандеровцы. Много. Какое-то подразделение УПА. Псевдо проводника было Верный. Мы встревожились, так как кто его знал, зачем и что от них ожидать. Но никого, видим, не трогают. Даже в дома не заходят. (…)

Потом оставили из своих 16 человек гарнизон, да и ушли куда-то. (…)

Как-то рано утром разжигаю печку, слышу, будто выстрел где-то. Потом родителей вопль: “Убегайте, прячьтесь на пасеке!”

А стрельба уже со всех сторон. И горит уже. Мы спрятались, а Галя (соседская девочка. — А. Г.) нет. И дяди моего нет, он еще раньше пошел к хлеву скот пасти. Отец мне говорит: “Выгляни, может где-то здесь”. Я вылезла. Галя, вижу, бежит. Корзиночки впереди себя с котятами несет. Я ей: “Сюда!” А она машет руками: "Подожди, сейчас!” Ошалевшая со страха. Понесла котят к хлеву. А через некоторое время оттуда такой вопль ужасный, что не передать.

Когда все уже успокоилось, узнали: это петровцы окружили Старую Рафаловку и повели “бой с бандеровцами”. Бандеровцев убили нескольких, а городок наш, считай, полностью уничтожили. И людей ни в чем не виноватых убили, не скажу даже сколько.

Галю живьем в огонь бросили. Обгорелый труп дяди нашли мы около хлева. А на дворе и возле дома, — тоже сгоревших, — еще шесть трупов тех, кто искал себе, где мог, спасения. В нашем хозяйстве уцелел только погреб. В нем обнаружили Олежку (соседского ребенка. — А. Г.). Был в новеньких, бабкой сшитых башмачках и с распоротым штыком животиком. Мать его в другом месте пряталась.

Спаслась. Сказали ей про сына. Прибежала, забрала. Как сейчас вижу, несет в охапке Олежку, кишки у него из живота выпали, волочатся по дороге, путаются у матери под ногами. Она же и не замечает ничего, ум от горя утратила.

Такого Старая Рафаловка за все свое существование, наверное, не знала. А красные согнали всех, кто уцелел и на глаза попался, разгребать насыпанный бандеровцами курган (памятник погибшим за независимость. — А. Г.). Не разрешили даже лопат взять. Должны были голыми руками, пусть и кровь из-под ногтей, разгребать, хоть зубьями грызть и горстями разносить, пока ровным то место не стало. Потом всех, кто разгребал, расстреляли… Вот такая правда про Старую Рафаловку.

Осталось от городка село в несколько домов. (…)

После этого в октябре 1943-го и бандеровцы с несколькими из Старой Рафаловки расправились. Тоже дико, жестоко, беспощадно. Ходили слухи, — с теми, кто рассказал про всё петровцам, а наверное и с теми, у кого кто-то был в партизанах.

Что до Старой Рафаловки, то. петровцы знали, в какой хате чем можно поживиться, как и то, что основные силы УПА под командованием Верного тогда ее оставили, и, поэтому, можно было показать свой "героизм”. Такими они мне и запомнились, те петровцы: на конях, пьяные, всегда готовые беспощадно убивать "врагов и предателей народа” и грабить "во имя победы над фашизмом”»^[197].

Можно было бы подумать, что автор текста — журналист Боярчук — в чем-то переврал рассказ госпожи Сидорчук, или она сама рассказала небылицы.

Но псевдоним бандеровского руководителя в этом местечке она указала точно — «Верный». Этот псевдоним «всплыл» в более поздних документах контрразведки Красной армии СМЕРШ^[198].

Да и уничтожение села Старая Рафаловка подтверждается другим независимым источником — донесением политического референта Военной округи УПА «Заграва» за октябрь 1943 года: «Большевики… Напали на Старую Рафаловку, которую сожгли. Убили 60 человек, из них 8-х из рай[онного] актива. Убит политический референт Тетеря (Бугай). Грозили смертной казнью за поддержку УПА»^[199].

Оценим «точность» партизанского террора — сожжено большое село, убито 60 человек, а кров и хозяйство потеряли сотни людей. Из убитых только 8 человек (13 %) — члены ОУН. Вероятно, и в других случаях большинство обозначенных в партизанских отчетах и донесениях «уничтоженные полицаи, националисты и предатели родины» никакого отношения к коллаборационизму или национальному Сопротивлению не имело.

Любопытно, что в оуновском отчёте этому погрому уделено несколько строк — то, что партизаны сожгли село — обычное дело.

Полковнику Антону Бринскому присвоили звание Героя Советского Союза 4 февраля 1944 г., то есть через два с половиной месяца после того, как его подчинённые превратили Старую Ра-фаловку в пепел.

Понятно, что повстанцы и партизаны не только терроризировали местное население, сочувствовавшее противнику, но и воевали друг против друга. Донесения, отчеты и мемуары той и другой стороны изобилуют описанием бесчисленных стычек и боев.

Привычно читать о борьбе какой-то партизанской армии против регулярных войск. Поэтому интересно взглянуть, как боролись партизаны не против оккупантов, а против других партизан.

Одно из таксвидетельств содержится в воспоминаниях куренного УПА Максима Скорупского, описывающего события конца июля 1943 г. (См. Приложение № 6). Это описание относительно крупной операции, в ходе которой со стороны повстанцев участвовало около тысячи человек. Правда, Скорупский несколько ошибся — повстанцы нападали тогда на лагерь не Бегмы, а Антона Одухи. Сохранилось описание этого боя и с другой стороны (См. Приложение № 7). Читатель может попробовать судить сам, где вранья больше — в мемуарах Скорупского или в устном оперативном отчёте комиссара этого соединения Игната Кузовкова.

Одуха, к слову, через некоторое время «поквитался» с националистами.

25 марта 1944 года командование Каменец-Подольско-го партизанского соединения им. Михайлова радировало в УШПД: «21 марта отряды им. Берия, Хрущева, Калинина и подрывной отряд вступили в крупный бой с националистами в селе Большая Мощаница Мизочского района Ровенской области.

Силы националистов составляли 700 чел. В результате боя уничтожено 224 чел., взято [в] плен 21 чел., число раненых не установлено.

Взяты трофеи: 2 ручных пулемета, один автомат, 50 винтовок.

Наши потери: 4 раненых, 9 убито, 10 пропало без вести.

Во время боя с нашей стороны была артиллерия и минометы, в результате чего в селе возникли пожары….

Одуха, Кузовков»^[200].

Согласимся, как-то мало взяли партизаны трофеев во время этого боя: в четыре с половиной раза меньше оружия, чем убитых и плененных повстанцев. Да и потери мизерные — в 13 раз меньше, чем у противника. «Заодно» с бандеровскими частями, которые при артобстреле отошли, «народные мстители» разгромили село, «случайно» убив мирных жителей.

Антон Одуха получил звание Героя Советского Союза 7 августа 1944 г. — через четыре с половиной месяца после этого «крупного боя с националистами».

С бандеровским движением связана еще одна известная история — уничтожение легендарного террориста Николая Кузнецова.

Советская пропаганда объявляла это делом рук бандеровцев, которые служили немцам. На самом деле, все было несколько сложнее.

Деятельность Николая Кузнецова прикрывал партизанский отряд «Победители», находящийся под командованием майора госбезопасности Медведева — того самого, который написал после войны мемуары «Это было под Ровно» и роман «Сильные духом». На основе событий, связанных с Медведевым, были сняты советские фильмы «Особое задание» и «Отряд особого назначения».

Что же было в реальности? «Действия по прикрытию» особой боевой и диверсионной активности не требуют — более того, боевая активность для разведки вредна, так как привлекает ненужное внимание оккупантов. Поэтому сильные духом «Победители» за полтора года безделья и пьянства под Ровно погрязли в грабежах и мародёрстве. Но со своим основным, Особым заданием этот партизанский отряд более-менее справлялся — деятельность Кузнецова стала легендой советского терроризма.

Помимо добычи разведданных, а также истребления функционеров оккупационной администрации, — Кузнецов (Пауль Зи-берт) руками немцев боролся с бандеровцами. Часть своих «проказ» проворному Кузнецову в 1942–1943 гг. удалось свалить на оуновцев, из-за чего последних, заключенных в качестве заложников в тюрьмы и лагеря, немцы охотно расстреливали. То есть Кузнецов сумел очень сильно досадить как немецким нацистам, так и украинским националистам.

К началу 1944 г. в связи с приближением Красной армии отношения между Третьим Рейхом и ОУН стали постепенно налаживаться.

Когда Кузнецов, уходя после своей очередной «проделки», бежал из Львова, львовское отделение полиции безопасности сообщило о нем местному отделению ОУН(б). Бандеровцы распространили ориентировку на Кузнецова по своей партийной сети, и 7 марта 1944 г., выловив его, после соответствующего допроса казнили^[201].

Несмотря на то, что жизнь основного террориста отряд Медведева не уберёг, 5 ноября 1944 г. Медведеву было присвоено звание Героя Советского Союза — в тот же день, что и Кузнецову.

Кстати, памятник Кузнецову, поставленный во Львове после войны, в 1990-х гг. по многочисленным просьбам местных трудящихся демонтировали. Но не взорвали, а уважительно отправили туда, где прошли лучшие годы жизни будущего легендарного шпиона — в Екатеринбург.

Есть данные и об ответных «реверансах» оуновцев немцам. М. Наумов, командир советского партизанского соединения, совершившего несколько рейдов в Правобережную Украину, в своих мемуарах рассказал об одном случае, кажущемся правдоподобным: «В марте 1944 г. один из его отрядов, Рава-Русский, был полностью уничтожен в деревне Завоны близ Буга, причем немецких карателей навели на место ночевки партизан бандеровские агенты»^[202].

В противостоянии 1943–1944 гг. повстанцев с красными партизанами не было победителей и побежденных. Безусловно, советские «герои невидимого фронта» были более грозной в военном отношении силой, чем повстанцы. За красными партизанами стояла вся страна Советов, они были хорошо вооружены, обучены, у них не было сложностей с офицерским составом, да и боевого опыта у красных было больше, чем у повстанцев.

Например, командующий 1-й партизанской дивизией им. С. А. Ковпака Петр Вершигора в радиограмме в УШПД от 03.02.1944 г. отмечал: «На УПА хорошо учить людей воевать, тут можно поднять большие запасы оружия. Основная цель — расчистка пути Красной Армии для тылов, которой УПА может представлять более серьезную угрозу, чем для партизан, знающих их тактику… УПА действует не только своей силой, сколько слабостью советских партизан»^[203].

Но зато у повстанцев была поддержка западноукраинского населения. Именно благодаря этому фактору, в 1944 г. УПА также сорвала оперативный план Украинского штаба партизанского движения.

В феврале — марте 1944 г. УШПД попытался вывести в тыл немцев в Станиславскую, Львовскую и Дрогобычскую области свыше 17 тыс. красных партизан. Сила более, чем весомая — на тот момент во всей Повстанческой армии было не более 20 тыс. человек, в Галиции же повстанцев было не более 10 000. Но из-за противодействия УПА и абсолютного нежелания большинства партизан идти незваными гостями к галицким националистам, этот план не был реализован^[204].

2.4. „Антипольская акция"

Если хлопцы не прихлопнут, то парубки порубят

Пословица.

Украинские повстанцы вели борьбу не только против коммунистического и нацистского режимов и их союзников. В 1943–1944 гг. на западно-украинских землях разгорелся кровавый межэтнический украинско-польский конфликт, в котором УПА, наряду с Армией крайовой, играла главную роль.

Этот конфликт оказывает большое влияние на историческую память двух соседних народов, его оценка до сих пор является

хоть и второстепенной, но политической проблемой в отношениях между Украиной и Польшей.

Вместе с тем, российскими исследователями эта война изучена очень плохо, вернее, совсем не изучена.

Например, архивист Павел Аптекарь в одной из своих работ указывает, что «во время германской оккупации западных областей Украины некоторые повстанцы оставили о себе печальную память беспощадными расправами с мирными жителями, особенно с евреями и поляками. Пытались они, правда не слишком успешно, бороться и против появившихся в конце 1942 г. советских партизанских отрядов и диверсионно-разведывательных групп, а также подразделений Львовского округа Армии Крайовой»^[205].

Как было показано выше, красным партизанам повстанцы противодействовали относительно успешно. Причины акции УПА против минного польского населениея и успех ее действий против «подразделений Львовского округа АК» как раз и будет рассмотрен в этой главе.

Представители ОУН и УПА всячески отрицали свою ответственность за развязывание украинско-польской резни, указывая на вину польской стороны. Ряд украинских историков даже заявляют о том, что случаи убийства поляков были неконтролируемым следствием борьбы УПА против красных и/или польских националистических партизан, а также польской коллаборационистской полиции.

Польские историки связывают в основном с инициативой ОУН и УПА. Например, ведущий специалист по истории польско-украинского конфликта Гжегож Мотыка утверждал, что гром грянул «средь белого дня»: «Вначале ничто не говорило о том, что Волынь станет местом таких трагических событий. Ещё на переломе 1942/1943 гг. ситуацию в этом регионе позитивно оценивало польское подполье»^[206].

Оригинальный тезис выдвинул американский полонофил Тимоти Снайдер о том, что причиной украинско-польской резни стал Холокост, точнее, опыт украинских полицаев в соучастии в этом преступлении, перенесённый в УПА^[207]. Однако, документальных подтверждений гипотезы до настоящего момента не приведено.

Описывая на основании ряда публикаций эмигрантской украинской историографии пасторальное, просто идиллическое соседство украинцев с поляками в 1930-е годы, Марк Солонин оппонировал безымянным злокозненным манипуляторам «Клио»: «Теперь нас хотят убедить в том, что эти люди так сильно обиделись на польскую власть, что через четыре года поели разгрома и исчезновения 2-й Речи Посполитой “стихийно и массово” пошли резать, рубить топорами, колоть штыками, пилить пилами своих польских соседей? Причём произошёл этот “стихийный взрыв народного возмущения” именно там и именно тогда, где и когда появились вооружённые отряды УПА»^[208].

Не ясна формальная логика повествования: стихийное народное возмущение почему-то отделяется от появления Повстанческой армии.

Но куда важнее выкристаллизованное здесь наивное представление, бытующее как в украинской, так и в польской историографии о том, что резня началась только из-за политических противоречий между руководством АК и ОУН(б). Более того, ряд «специалистов» указывает на мифическую провокацию немцев или советов.

При этом упускается из виду та простая закономерность, что едва ли не любое межэтническое или межрелигиозное побоище происходит вследствие не каких-то умозрительных конструктов высокого начальства, а в результате массовой ненависти «глаза в глаза».

Поэтому опишем конкретные механизмы поступательного украинско-польского взаимного озверения.

Истоки украинско-польской розни уходят корнями в глубь столетий. Негативные стереотипы сознания приводили к тому, что поляки виделись украинцам спесивыми угнетателями, а украинцы полякам — дикими головорезами. В двадцатом веке особого накала отношения между двумя славянскими народами достигли во время Гражданской войны, а также в период Второй Республики Польской (1919–1939).

Украинское меньшинство, проживавшее на Волыни и в Галиции, всячески притеснялось. Никакого подобия национально-государственной или национально-культурной автономии на территории Западной Украины создано не было. Административно польская Украина была поделена на те же самые воеводства, что и остальная часть Польши.

Получить высшее образование на украинском языке в 1921–1939 гг. в Польше было невозможно, плюс ко всему украинцы, в большинстве своем крестьяне, испытывали социальный гнет со стороны польских помещиков.

Все эти меры содействовали террору со стороны УВО-ОУН, который, в свою очередь вел к усилению польского террора, частично описанного в разделе, посвященной истории Организации украинских националистов.

На «восточные окраины» правительство Польши переселяло осадников — бывших солдат Войска Польского, долженствовавших «сберегать» и без них малоземельные восточнославянские территории в составе Речи Посполитой. Волынь до 1918 г. входила в состав России, поэтому поляков на этих землях в 1939 г. было не более 15 %, и среди них прослойка осадников была больше, чем среди поляков-галичан.

В Галиции, и часто на Волыни поляки и евреи составляли в городах большинство населения. Например, из жителей такого «бастиона украинского национализма», как Львов, в конце 1930-х гг. украинцев было только 14 %. Польское население Западной Украины составляло меньшинство, но меньшинство де-факто привилегированное.

Всё это «заискрило» в очередной раз в сентябре 1939 года в виде повстанческой деятельности ОУН в Галиции и на Волыни^[209], а также отдельных нападений представителей украинского населения на разбитые польские части. Политические органы Красной армии фиксировали высказывания украинцев с пожеланием вырезать всё польское население региона. Были отмечены случаи, когда пленные польские офицеры и солдаты просили органы НКВД усилить охрану лагерей, т. к. опасались террора отдельных представителей украинского меньшинства^[210].

Таким образом, уже в сентябре 1939 года многие западные украинцы предстали в глазах поляков как предатели, не только не испытывающие благодарности за защиту от большевиков, но и стреляющие в спину армии, дерущейся «с врагами рода человеческого» — «гитлеровскими варварами» и «сталинскими извергами».

По обе стороны от новосозданной германско-советской границы власти рассматривали поляков как нелояльную группу населения, носителя «буржуазной государственности». Первое время органы НКВД видели в польском националистическом подполье основного врага. При этом проводилась своеобразная «коренизация» управленческого аппарата, то есть привлечение в силовые структуры и на госслужбу местного населения Волыни и Галиции — прежде всего, украинцев. Таким образом, в милицию попало множество украинцев (в том числе и членов ОУН), которые не упускали случая выместить на поляках злобу за обиды 1920-30-х гг.

То есть для поляков, внезапно ставших дискриминируемым меньшинством, украинцы предстали рьяными и мстительными пособниками оккупантов.

Летом 1941 г. довольно нелепым шагом для обеих меньшинств представлялось разделение Западной Украины, часть которой вошла в новосозданный РКХ часть — в уже существовавшее ГГ. Уже 30 июля 1941 года сотрудник немецкой полевой комендатуры в Дрогобыче писал, что западные украинцы за два года советского владычества не забыли притеснений со стороны польского режима, а присоединение Галиции к Генерал-губернаторству «…привело к ощутимому разочарованию украинцев. Они не могут себе представить, что снова должны жить в одной административной области вместе с ненавидемыми ими поляками»^[211].

При этом волнообразный рост взаимных подозрений в связи с разочарованием от политики немцев отмечался уже через 2 месяца после начала войны. В сводке СД от 19 августа 1941 г. указывалось на пристальное внимание Волынского населения к событиям на фронтах: «На Волыни украинцы обеспокоены польской пропагандой о якобы катастрофическом положении на немецком фронте на востоке. К тому же [среди украинцев заметен] страх актов мести со стороны польских нелегальных организаций. Руководство, которое в настоящий момент находится преимущественно в руках группы Бандеры, ведёт, очевидно, исходя из политических целей, отнюдь не к успокоению. Везде [отмечается] идущее далеко обострение отношений между поляками и украинцами (Львов, Луцк, Ровно)»^[212].

Более того, ситуация 1939–1941 гг. в отношении местной администрации в 1941–1942 гг. повторилась с точностью до наоборот. Поскольку украинское население было менее образованным, чем польское, то немцы, чтобы обеспечить эффективный контроль над территорией, стали активнее, чем советы, привлекать к управлению поляков. В сводке СД уже 27 августа 1941 г. отмечались вполне предсказуемые последствия подобной полити-ки: «Далынейшее обострение противоречий между поляками и украинцами вследствие проникновения первых во все учреждения. Сейчас особенно резкая борьба за занятие должностей на железной дороге и [в медицинском] страховании. Только в единичных случаях наличествует благоразумие, [говорящее о том,] что недостаток украинских специалистов и чрезмерно высокие претензии украинцев являются главной причиной приёма поляков на службу»^[213].

Соперничество за занятие служебных мест было неслучайным. Представители каждой национальности отлично понимали, что произойдёт, если представители братского народа займут большинство мест в аппарате оккупационной администрации.

В донесении подполья АК с территории Львовщины в мае 1942 г. значилось: «Настроение среди украинцев… Отношение к полякам враждебное и коварное, затрудняющее жизнь…»^[214].

О поведении поляков на немецкой службе сообщалось в одном из сообщений подпольщика ОУН с белорусско-украинского пограничья: «Если селянин пишет просьбу по-украински, то поляки говорят, что нужно писать по-немецки, а так как крестьянин не умеет писать по-немецки, то он полякам должен заплатить взятку, если же селянин пишет по-польски, то дело будет быстро решено.

Поляки хорошо запомнили те сёла, которые [в сентябре 1939 г.] при развале Польши [дружественно] встречали красных (из-за своей несознательности), или разоружали поляков. Теперь польская интеллигенция, которая хорошо владеет немецким языком, информирует немцев о тех сёлах как о партизанских гнёздах, и немцы расстреливали население тех сёл и жгли строения. Такая провокационная работа была более всего распространена в 1942 году…»^[215].

Кроме соперничества за рабочие места (в том числе в полиции), бывшего одной из главных причин роста остервенения, наблюдалось и расхождение двух этнических групп Западной Украины по разные стороны политических барьеров.

Постеменно активизировалось польское националистическое подполье, на что указывалось во внутреннем документе ОУН, фиксирующем положение весны 1942 г.: «Польские организации действуют на всём просторе севера з [ападно]-украинских] з[емель], однако в разных территориях под разными названиями… Их общая политическая программа: „Независимая Польша" — это их объединяет.

Все действуют против украинцев. Мы для них большие враги, может, больше, чем немцы. К евреям и москалям относятся благосклонно. Заметно значительное сотрудничество. На Пасху были раскиданы польские листовки противонемецкие и проти-воукраинские»^[216].

Большинство поляков постепенно стало видеть в нацистах большее зло, чем советы. К тому же между правительством В. Сикорского и СССР были заключены договорённости о взаимодействии. Это обусловило «левый поворот» польского меньшинства Западной Украины в 1942 году.

Об этом вспоминал командир дислоцировавшегося на Волыни с 1942 г. партизанского отряда ГРУ полковник Антон Брин-ский. По его словам, связавшись с польским подпольем и населением Полесья, советские разведчики получили содействие: «Везде, где бы мы ни встречались с польскими трудящимися, мы слышали в их словах… уверенность, что Польша вернёт себе самостоятельность при помощи своего народа. Поляки, не учавствовавшие ни в каких организациях, тоже помогали нам: сообщали ценные сведения, служили проводниками, укрывали наших людей, доставляли медикаменты и оружие»^[217].

В обзоре СД от 9 октября 1942 г. настроениям в среде польского меньшинства Волыни и Полесья посвещалось несколько строк: «Позиция поляков также, как и прежде, обозначена двумя особенностями: с одной стороны, сильным выслуживанием, на которое указывают многие сотрудники немецких учреждений, с другой стороны — концентрацией на идее создания великопольского государства после окончания войны»^[218]. Отмечая надежду поляков на то, что большевики после победы позволят снова создать польское государство, сводка указывала на тревожные для немцев сигналы: «Всё вновь и вновь наблюдается пособничество польского сельского населения [советским] бандам»^[219].

Пройдя рейдом по территории Ровенской области в конце 1942 г., Сидор Ковпак подтверждал оценки немцев: «Настроение поляков по отношению к Советской власти, к Красной армии, красным партизанам исключительно хорошее. Многие поляки просились в наш отряд»^[220].

Таким образом, перед украинцами Западной Украины, в первую очередь Волыни, польское меньшинство, и так не вызывав-шее симпатий, предстало вредным лакеем трёх зол: администрации нацистов в 1941–1942 гг., находящихся в подполье польских националистов в 1942 г., и советов, в 1942 г. представленных красными партизанами.

В свою очередь, украинское меньшинство предстало для поляков тем же самым: злорадным пособником коммунистических властей в 1939–1941 гг., жестокими холуями нацистских правителей в 1941–1942 гг., и скрытым сторонником террористической ОУН. Последняя, в связи с ослаблением других украинских партий и радикализацией настроения населения планомерно наращивала своё влияние.

Иными словами, на территории Волыни поляки и украинцы в течение трёх лет наблюдали, что любое изменение политической ситуации их соседи используют во вред им. Представители двух славянских народов осознали, что рядом с ними находится крайне опасная группа существ, с которыми невозможно договориться.

К концу 1942 года вражда достигла такого накала, что ситуация потихоньку начала уплывать из-под контроля немцев.

Об этом писал 1 ноября 1942 г. в обзоре ситуации генеральный комиссар Волыни-Подолья Шёне, предположительно на имя главы РКУ Эриха Коха: «Напряжённые отношения между отдельными национальными группами, в особенности белорусами и украинцами с одной стороны, и поляками — с другой, особенно обострились. В этом есть определённая система. Попытки с какой-то враждебной стороны беспокоить народ»^[221]. Эти строки в оригинале подчёркнуты — очевидно, либо автором, либо респондентом документа.

Тревога оккупантов нарастала. 25 февраля 1943 г. гебитско-миссар области Брест-Литовска заявлял в отчёте Шёне за январь-февраль 1943 г.: «…Неблагонадёжные для нас элементы из различных национальных групп используют немецкую администрацию для межнациональной борьбы друг с другом. Местами происходят случаи, когда, например, сельский староста, если он поляк, злоупотребляет своим положением против украинцев, или если он украинец, то делает то же самое против поляков. Я разбираю каждый такой случай в отдельности и привлекаю виновных к ответственности»^[222].

Однако, было уже поздно. Возникла Повстанческая армия.

Есть прямое свидетельство о том, что бандеровское руководство принятло решение о «деполонизации» Волыни. В 1946 г. Николай Лебедь, исполнявший обязанности главы ОУН с августа 1941 по май 1943 гг., опубликовал книгу об УПА, где, в частности, написал: «Чтобы не допустить стихийной массовой анти-польской акции и взаимной украинско-польской борьбы, которая в то время была бы полезной одновременно как большевикам, так и немцам, и ослабляла бы главный фронт освободительной борьбы, Украинская повстанческая армия пробовала втянуть поляков в совместную борьбу против немцев и большевиков. Когда же это не принесло никакого успеха, УПА приказала польскому населению покинуть украинские земли Волыни и Полесья»^[223].

Не исключено, что Лебедь столь «смело» рассказал об этом приказе, так как не нёс полной ответственности за террор против мирного польского населения. Более того, есть данные, что сам и.о. главы ОУН выступал против резни, за перемирие или нейтралитет с АК^[224], а главкомы УПА Клячковский и Шухевич последовательно настаивали на «зачистке тылов от враждебных элементов».

«Этническая чистка» была вполне в духе агрессивного национализма оуновцев. Например, в приказе одного из галицких уездных (повітових) руководителей «Серого» 10 апреля 1944 г. говорилось о необходимости «ускорить лйквидацию коммунистического элемента и уже в ближайшее время покончить с этим. Москалей-схидняков (за исключением украинцев-восточников), которые шатаются по области, вылавливать, составлять протоколы согласно прилагаемым анкетным листам, а их самих на месте расстреливать. То же самое в отношении поляков»^[225].

Встает также вопрос о времени принятия политического решения о «деполонизации».

Атаман Тарас Боровец, враждебно настроенный к ОУН(б), писал, что это март 1943 г. — то есть еще до того момента, когда на место ушедших к УПА украинских полицейских пришли поляки.

Из данных, приводимым Лебедем, следует, что это в любом случае позже 18 мая 1943 г., когда последовало обращение Кляч-ковского к полякам, текст которого будет приведен ниже.

Иное предположение высказывает ведущий польский исследо-ватль УПА Гжегож Мотыка: февраль 1943 г., то есть время проведения Третьей конференции ОУН(б). УПА в тот момент существовала только в проектах, и Мотыка полагает, что бандеровские проекты непосредственно касались польского населения: «Этот приказ был, вероятно, издан в феврале 1943 г. во время 111 конференции ОУН. Увы, содержание самого постановления ОУН(б) неизвестно, поскольку бандеровцы никогда его не открыли. О том, что в указе содержалось, можно делать, таким образом, только собственные выводы на основе дальнейших событий. К сожалению, неизвестно, что было исполнением приказов ОУН-УПА, а что — нарушением. Неизвестно также, в случае, если поляки останутся на месте, приказано было убивать всех, или “только” мужчин. Факт, что убивали всех. Но руководство ли ОУН-УПА приказало сделать это, или к тому времени ситуация вышла из-под контроля?»^[226].

Уже 25 февраля руководители советских партизанских формирований Ровенской области радировали в УШПД: «В Ровен-ской области националисты приступили к активным действиям. 9 февраля в деревне Поросна Владимирского района националисты уничтожили 21 семейство поляков, в деревне Сохи Домбровицкого района уничтожили 30 семейств поляков и группу партизан — 10 чел.»^[227].

Получается, что бандеровцы начали уничтожать поляков еще до создания УПА, а решение о «деполонизации» Волыни на Третьей конференции, вероятно, утвердили.

Убийства шли по нарастающей. Командир партизанского отряда им. Хрущёва сообщал Тимофею Строкачу: «25 марта выру-бано население и сожжены пункты Заулок, Галиновск, Марьянов-ка, Перелесянка и др..

29 марта в с. Галиновка зарублено 18 чел., остальные ушли в лес. В этом елее поляку врачу Щепкину, жена его, член подпольной организации, привела бандеровцев — они отрезали врачу уши, нос вырвали и начали сечь на куски.

В селе Пундыки расстреляно до 50 поляков»^[228].

В той же донесении, составленном на основании агентурных данных, подводился итог: «Ближайшая задача националистов — полное уничтожение поляков на территории Украины.

В Цуманском районе перед сотней национальной армии поставлена задача: уничтожить поляков и все их населенные пункты сжечь до 15 апреля»^[229].

28 апреля командование объединенных партизанских отрядов Ровенской области сообщало в Центр, что националисты проводят массовый террор в отношении польского населения «…причем необходимо отметить, что националисты не расстреливают поляков, а режут их ножами и рубят топорами независимо от возраста и пола. В селе Трипутни националисты зарубили 14 польских семей, затем затащили убитых в дом и сожгли»^[230].

Следует подчеркнуть, что к тому времени АК, основные отряды которой были сосредоточены в центральной Польше, представляла достаточно серьезную силу, с которой приходилось считаться и немцам, и красным партизанам. Тем не менее, бан-деровцы, — которые к тому моменту и армии-то ещё не создали, — были уверены, что справятся с польскими партизанами в любом случае.

При этом, помимо националистической ненависти, УПА и АК разводили в сторону политические противоречия. Украинские повстанцы и польские партизаны в 1942–1945 гг. многократно пытались договориться хотя бы о перемирии, но переговоры всегда заходили в тупик. Правительство Сикорского было признано западными союзниками и временами даже СССР. Поэтому антикоммунистическое руководство АК не могло, как УПА, объявить «войну на два фронта» — против Гитлера и Сталина. Борьба против коммунистов была бы расценена Англией и США чуть ли не как помощь Рейху. А терять поддержку свободного мира эмигрантское правительство не намеревалось, надеясь, что англичане и американцы помогут после войны восстановить суверенную Польшу в довоенных границах. А в антинацистском компромиссе не видели смысла лидеры ОУН и УПА.

Во второй половине марта и начале апреля около 5 тыс. украинских полицейских по призыву ОУН перешли в УПА или разошлись по домам.

Это «голосование ногами», по понятным причинам вызвало страх среди польского населения Волыни.

На место ушедших украинцев немцы быстро набрали поляков, пошедших на службу в полицию отчасти из страха перед УПА, отчасти из шкурных мотивов.

22-23 апреля 1943 г. — отряд УПА напал на село Яновая Долина в Костопольском районе и уничтожил от 500 до 600 человек — как полицейских, но в основном мирных жителей^[231]. Это был первый случай истребления целого села.

18 мая 1943 г. главком УПА Клим Савур (Дмитрий Клячков-ский) через листовки, составленные, правда, на украинском языке, обратился к полякам:

«В настоящее время наша администрация оставила свои посты, чтобы у немцев не было доступа к нашим селам и они не могли нас уничтожить, как это было до сих пор. Вы первыми добровольно захотели занять их место и помогаете немцам проводить их бандитскую работу. Сейчас вы — слепое орудие в немецких руках, которое направлено против нас. Но помните, если польская общественность не повлияет на тех, кто пошел в администрацию, полицию и другие учреждения так, чтобы они их оставили, то гнев украинского народа выльется на тех поляков, которые живут на украинских землях. Каждое наше сожженное село, каждая наша жертва, которые будут следствием вашей вины, аукнутся вам… Поляки! Опомнитесь! Вернитесь домой. Те, которые сейчас служат и помогают немцам, еще могут вернуться, но завтра уже будет поздно. Кто будет и далее служить и помогать гестапо, того не минует заслуженная кара»^[232].

В архивах почти не сохранилось листовок УПА на польском языке, из чего следует вывод, что воззвания ОУН к полякам были нацелены на «разъяснение» волынским украинцам «необходимости» резни поляков.

Кроме АК и полиции, поляки как с антинацистскими, так и на антибандеровскими мотивациями приняли самое активное участие и в советских партизанских формированиях, с которым УПА вела ожесточенную борьбу. В 1943–1944 гг. через отряды красных партизан на Волыни прошло пять тысяч поляков, в восточной Галиции — 500.

Со своей стороны, ЦШПД разработал специальную программу по вовлечению поляков в просоветское коммунистическое движение. Делалось это для того, чтобы «оторвать» их от АК, использовать в борьбе против немцев, а также, чтобы преждевременно не злить и не настраивать против СССР, несшего Польше коммунистические порядки. Последней цели служили и установки УШПД для советских партизан польские села не грабить, да и вообще обращаться с поляками безукоризненно.

Например, в радиограмме партизанского командира Шитова в УШПД 14 апреля 1943 г. значится дальнейшее расхождение политических симпатий двух этнических групп: «Население в городах Водруй, Овелях, Градиче 70–80 % — украинские националисты, к партизанам относятся плохо. Поляки принимают исключительно хорошо партизан»^[233].

Об отношении бандеровцев к полякам свидетельствует отрывок из донесения о работе референтуры СБ ОУН Военного округа «Зарево» (северная часть Ровенской области) с 15 сентября по 15 октября 1943 г.:

«3. Поляки: выступают как 1. немецкие прислужники, как 2. красные партизаны, 3. как независимая вооруженная сила. Фактом является, что эти три группы имеют друг с другом общий язык. До сих пор не утверждено значительных выступления ПОЛЯКОВ против красных, или наоборот, а также против польских шуцманов (полицаев. — А. Г.) или против польских банд. Отсюда вывод, что немцы, как и большевики, используют поляков как орудие против нас, причем поляки никак не готовы гинуть вместе с немцами, или отдать себя без остатка большевикам. Немцам удалось использовать красноармейцев для борьбы с красноармейцами; большевикам — использовать поляков против немцев и нас для возможной позже оккупации Польши. Мы же до настоящего момента не использовали в большом масштабе ни одного национального] меньшинства на нашей территории для борьбы с врагами, прежде всего с красными.

Акция уничтожения поляков не дала ожидаемых последствий (sic!!! — А. Г.). Польский активный элемент в основном сберегся, и, с одной стороны, будет использовать немецко-большевицкую оккупацию Западной Украины, чтобы отомстить украинцам, а с другой стороны готовится к большому самостоятельному выступлению в благоприятный момент»^[234].

Удивительно точно оценил ситуацию автор этого донесения, безвестный сотрудник СБ ОУН. Он высчитал мотивацию как руководителей советских партизан (вышеупомянутые установки главы Центрального штаба партизанского движения Пономаренко, касавшийся взаимоотношения красных партизан и поляков, были тайными), так и мотивацию польских националистов из АК — устроить восстание перед приходом Красной армии, операцию «Буря».

Конечной целью УПА являлось изгнание поляков на территорию собственно Польши. Террор был методом политической борьбы.

Многочисленные очевидцы, пережившие кошмар резни, вспоминают, как украинские повстанцы выдвигали польскому селу ультиматум: в 48 часов покинуть место проживания. В случае невыполнения приказа всё население деревни уничтожалось, а сама деревня сжигалась. Сёла палили и без предупреждений, чтобы жители не успели подготовиться к обороне.

По подсчетам польского историка Ольшанского, в июне 1943 г. на Волыни прошло 78 антипольских карательных акций, в июле — 300 (из них 57–11 июля, 22–12 июля), в августе — 135, в сентябре — 39^[235]. То есть речь идет о согласованных операциях повстанцев.

26 августа 1943 г. Ковпак радировал Строкачу: «Все польское население от р. Днепр по всей Западной Украине уничтожается, польские села сожжены»^[236].

Следует упомянуть и об участии гражданского населения Волыни в этнической чистке. Жители сёл вооружались топорами, вилами, косами, кольями — и шли убивать и грабить население соседнего польского села. Таких «боевых» крестьян прозвали «сокірниками», поскольку на украинский язык слово «топор» переводится как «сокіра». В большинстве случаев мирное украинское население в той или иной степени принуждалось бандеров-цами убивать соседей-поляков. Для полного блокирования села, как правило, недостаточно было сил собствено УПА, поэтому повстанцы буквально под дулом автомата гнали крестьян принимать участие в карательных акциях.

Среди волынских украинцев было две категории людей, которые спасали своих польских соседей. У первых были родственники или свойственники польской национальности. Вторыми были протестантские сектанты, прежде всего, баптисты, по моральным соображениям не участвовавшие в оргии насилия.

Из-за действий УПА поляки в массовом порядке бежали из сел. Онисосредотачивались в райцентрах, городах или больших лагерях в лесах, где их охраняли либо польские коллаборационисты, либо польские партизаны из АК и просоветских формирований. Около тридцати тысяч поляков с Волыни, а позже тысячи поляков из Галиции бежали на территорию оккупированной немцами Польши. Украинцы, в отличие от поляков, из мест своего постоянного проживания далеко не отъезжали — разве что из сожжённой деревни в соседнюю или в лес — под защиту УПА.

Отряды АК, наряду с советскими партизанами, также уничтожали украинские села вместе с жителями. В отчетах командо-ванию, внятно запрещавшему массовый террор против гражданских лиц, это представлялось как проведение «ответных акций».

Отметим, что общие подсчеты жертв затруднены — в обстановке партизанской войны и хаоса официальной статистики никто не вёл. Но можно с уверенностью говорить о том, что в украинско-польском межэтническом противостоянии только на Волыни погибло не менее 50 тыс. поляков и не менее 10 тыс. украинцев, хотя называются и иные цифры.

При этом, по подсчетам польских историков, на Волыни в 1943–1944 гг. прошло не менее 150-ти боев и стычек АК с УПА, в которых погибли сотни бойцов с каждой стороны^[237].

То есть подавляющее большинство жертв составили не бойцы из националистических формирований, а мирные польские и украинские крестьяне.

Для иллюстрации конфликта процитируем один документ. Судя по его некоторым параметрам — образное описание событий, отсутствие подписи, числа, получателя отчета — и сопутствующим документам, хранящимся в той же папке, это составленный на основе отчетов УПА черновик для информационно-пропагандистских материалов, издававшихся подпольными типографиями. Однако, о характере конфликта это свидетельсво эпохи повествует довольно красноречиво:

«Дня 17 июня 1943 года (…) Приказано разбить и уничтожить два фольварка (небольших польских усадьбы. — А. Г.): Гор-ко-Полонка и Городище. Со стороны Лаврова я увидел ракеты, которые трижды взорвались. Стало понятно, что наступление началось. Немедленно даю приказ наступать на фольварк. Без единого выстрела вступаем в центр фольварка. Из-за конюшни раздается выстрел часового. В ответ прозвучали наши выстрелы. Начался короткий, но упорный бой. Поляки отстреливались со стен. Чтобы лучше сориентироваться, откуда бьет враг, мы зажгли солому. Ляхи начали убегать с фольварка. Повстанцы занимали здание за зданием. Из-под строений доставали ляхов и резали, говоря: “Это вам за наши села и семьи, которые вы пожгли». Поляки выкручивались на длинных советских штыках, кричали: «На милосць Бога, даруце нам жицэ, я ниц не винен (не винна)” А сзади четовой (командир четы, аналога взвода в Красной армии. — А. Г.) О., с разбитой головой, отзывается: “Наши дети, наши старики, были ли виноваты, что вы их кидали живьем в огонь?” И работа идет дальше. Фольварк пылает красным пламенем. За это время поляки попрятались на чердаке и оттуда отстреливались. После короткого боя мы подожгли строение с ляхами, где они и погорели. (…)

С 19–20 июня отдел выдвинулся в село Ратнов, где спалил фольварк и без боя вышел в направлении села Коршевец. На следующий день разведка донесла, что в село Новостав приехал один немец. Тогда я взял нескольких бойцов, зашли и мы в село Новостав и окружили со всех сторон немца. Действительно интересно было видеть ту минуту, когда бойцы гаркнули немаку: “Хэндэ Хох”. Немак сразу хотел стрелять, но, посмотрев, что он со всех сторон окружен, начал скулить: “Майне либе камерад, подарите мне жизнь, у меня дома дети”. Бойцы начали кричать: “Убить!” Я ответил, что надо проверить, что это за личность. По проверке выходит, что этот немчик не из полиции и не партийный (не член НСДАП. — А. /Г), а к населению относится вполне допустимо. Тогда я ему говорю: “УПА будет уничтожать СД (немецкую службу безопасности. — А. Г), СС и партийцев, а [не] таких как он — беспартийных и солдат, которые из-за СД должны биться на фронте”. Немчик из благодарности обнял ноги и благодарил, плача от радости»^[238].

Обратим внимание: солдата Рейха, представителя военно-репрессивной тоталитарной машины, устроившей в Украине варварский террор и грабеж, по размышлении решаили отпустить, относясь к нему как к военнопленному, которые по правилам ведения войны не считаются врагами. А «братьев-славян», в том числе женщин (кто же еще кричал: «Ниц не винна!»?), украинские бойцы прокалывали штыками с «убедительной» аргументацией: польская полиция жгла украинских детей и стариков.

Подобными были действия как поляков, так и украинцев, Националистическая ненависть друг к другу, битва не только за собственное государство, но и за «кровь и почву» ослепила в те годы сотни тысяч представителей соседних народов.

Немаловажно отметить, что чехи, составлявшие в тот период до 3 % населения Волыни, с ужасом наблюдали побоище, поскольку держались строгого нейтралитета. После войны они были организованно высланы в Чехословакию.

Касаясь противостояния УПА и АК, можно выделить несколько основных этапов борьбы двух партизанских армий.

Первый этап пришёлся на весну 1943 г., когда УПА только создавалась, но повстанцы уже предприняли первые антиполь-ские акции. В это время АК действовала ограниченно, создавая в польских хуторах и селах на Волыни сеть самооборонных баз.

Второй этап приходится на лето 1943 г., когда террор бан-деровцев против поляков принял широкие масштабы, а Армия Крайова начала свой террор.

Третий этап приходится на осень — зиму 1943 г. Он характеризуется усилением террора АК и одновременным ростом интенсивности операций УПА, направленной против АК. Бандеровцы продолжающей расширять зону своей деятельности. Наибольшее бегство поляков из края и из сельской местности в райцентры относится как раз ко второму и третьему периоду противостояния.

На четвертом этапе — февраль — апрель 1944 г. — АК сформировала на территории Волынской области (западная Волынь) 27-ю дивизию, насчитывавшую около 6,5 тыс. партизан. Ее деятельность разворачивалась на незначительной территории, однако на этой местности мирные поляки чувствовали себя относительно защищёнными. Но дивизия из-a участия в операции «Буря» вскоре была разбита немцами, а Волынь заняла Красная армия, под влиянием которой украинско-польская партизанская война в целом прекратилась. Как военная структура АК весной-летом 1944 года на Волыни исчезла.

Потрёпанные УПА, разбитые немцами, частично ушедшие в центральную Польшу, волынские отряды АК были добиты НКВД.

В конце 1943 — начале 1944 г. украинско-польское противостояние перекинулось в Галицию, где оно обрело свою специфику.

Если на Волыни поляки составляли коллаборационистскую полицию, бившуюся против УПА, то в Галиции, входившей в Генерал-губернаторство, полицаями и шуцманами были по преимуществу украинцы.

Созданная бандеровцами в июле — августе 1943 г. Украинская национальная самооборона (УНС), аналог УПА, сразу же начала акции не только против красных партизан или немцев, но и против поляков.

Количество антипольских акций УНС, позже получившей наименование УПА-Запад: август 1943 г. — 45, сентябрь — 61, октябрь — 93, ноябрь — 309, январь — 466. В феврале же и марте 1944 г. в Галиции началась просто кровавая вакханалия^[239].

Как и на Волыни, в Галиции исходная, исторически обусловленная взаимная украино-польская неприязнь дополнительно провоцировалась и усугублялась целым рядом конкретных обстоятельств.

Осенью 1943 г. польские партизаны проводили диверсии рядом с украинскими деревнями, которые по этой причине подвергались ударам немецких карателей. В свою очередь, злость польских партизан к украинцам тоже имела свои объективные причины — уже упоминавшийся массовый полицейский и военно-политический коллаборационизм. В частности, создание украинской дивизии «Галичина», входившей в столь ненавистную структуру СС, было воспринято поляками с явным негодованием.

В январе 1944 г. АК в Восточной Галиции насчитывала около 30 тыс. человек — то есть больше, чем весь состав УПА, — но лишь меньшинство из них было вооружено, и далеко не все были обучены военному делу. Борьбу с оккупантами АК вела в ограниченных масштабах.

Деятельность УПА по изгнанию из сел немецкой и перепод-чинению украинской коллаборационистской администрации вызвала гнев немцев и венгров. Последние проводили акции против УПА и украинских сёл отчасти из-за того, что искренне стремились защитить поляков. Немцы же боролись с УПА из-за того, что повстанцы срывали намеченные оккупантами действия по «дограблению» региона и мобилизации украинского населения — и на работы, и даже в армейские структуры.

Конфликт с поляками перекинулся и в Закерзонье — на территории вокруг городков Перемышль, Замостье, Холм, Бяла-Подляска, куда по просьбам местного населения первые отряды ОУН и УПА стали «наведываться» еще в ноябре 1943 г.

В начале 1944 г. «…Из отрядов УПА стала создаваться мощная армейская группировка (насчитывавшая до 1,5–2 тыс. Бойцов. — А. Г.). Из Карпат на пополнение местных повстанческих отрядов пришел целый выпуск офицерской школы УПА “Олени”, состоявший из бывших студентов и гимназистов. С Волыни прибыли отряды “Волков”, имени Богуна и др. Был даже создан особый фронт УПА — Холмский»^[240].

«Тут их противниками были преимущественно польские подпольные формирования Армии Краевой, численность которых (вместе с другими польским партизанскими формированиями. — А. Г.) составляла до 15 тыс. бойцов»^[241].

В первой половине 1944 г. АК проиграла войну УПА — как уже отмечалось, на Волыни, но и в Галиции.

АК и другие польские партизаны проиграли и в Закерзонье, несмотря на относительно высокий процент польского населения и непосредственную близость Центральной Польши.

29 мая один из руководителей Грубешовского района Батальонов хлопских Ю. Блашяк («Грох») писал в донесении командованию: «Вызванная оккупантами национальная борьба принесла польской стороне на территории района № 5 полное поражение. На нынешнее время он целиком утрачен…»^[242].

Уже в марте 1944 г. поляки-галичане, традиционно недолюбливавшие коммунистов, с нетерпением ждали прихода Красной армии, долженствовавшей утихомирить «украинскую бестию»^[243].

Невозможность обеспечить АК безопасность мирного населения подтверждены и исследованиями польского историка Венгерского^[244]. Не помогали и «ответные акции» по уничтожению украинских сел.

АК в Галиции была добита коммунистической властью. Но уже к приходу коммунистов ее поражение полностью подготовили украинские повстанцы.

В Сокольском, Радеховском и Каменецком районах восточной Галиции во второй половине мая структуры АК находились в фазе ликвидации. На июль 1944 г. во Львовском округе АК остался только инспекторат (отдел) Львов-город и частично — Западный инспекторат.

Из-за действий УПА в Галиции сорвалась планируемая поляками операция «Буря» — удар по немецким тылам в Галиции и попытка помочь Советам при занятии Львова. «Буря» не явилась сколько-нибудь серьезной помощью Красной армии при проведении Львовско-сандомирской наступательной операции. Сразу же после занятия Львова (27 июля1944 г.) Советы начали насильственное разоружение отрядов АК.

Таким образом, в Галиции военное противостояние УПА-АК проходило в два этапа.

На первом этапе (конец 1943-го, начало 1944 г.) между АК и УНС — УПА-Запад, начавший антипольские акции ещё в августе, начались боевые действия. На втором этапе (март — август 1944 г.) отряды Армии крайовой потерпели поражение от украинских повстанцев, завершившееся разгромом польского Сопротивления со стороны коммунистической власти.

В целом в Галиции от рук УПА погибло от 20 до 30 тыс. поляков^[245]. В свою очередь, от рук поляков погибло около 10 тысяч украинцев Львовской, Дрогобычской, Тернопольской и Станиславской областей УССР.

1 сентября 1944 г. руководство УПА-Запад издало приказ: «массовые антипольские акции прекращаются». Отныне предписывалось уничтожать «только» поляков, помогающих большевикам или воюющих против украинцев в АК^[246].

С конца 1944 г. украинско-польская резня сошла «на нет» из-за прихода коммунистов — перед лицом новой, на сей раз смертельной для них опасности, националисты двух стран прекратили войну друг с другом. Хотя, приказа прекратить антиукраин-ские акции руководство АК не отдавало, поскольку и приказа о начале террора не было.

Однако, случаи убийства поляков отрядами УПА и мирных украинцев польскими партизанами происходили и позже. Приведем «Донесение советника НКВД при Министерстве общественной безопасности Польши Н. Н. Селивановского народному комиссару внутренних дел СССР Л. П. Берии об убийствах мирного украинского населения отрядом Армии Крайовой под командованием подпоручика Цыбульского». Действие происходило в Закерзонье:

«6 июня с. г. (1945. — А. Г.) банда “АК” подпоручика ЦЫБУЛЬСКОГО, известного по псевдониму “Сокол”, учинила погром над украинским населением деревни Вежховина (13 километров юго-западнее города Холм).

Банда “Сокол” численностью более 200 человек, в форме Войска Польского, вооруженная станковыми и ручными пулеметами, автоматами, винтовками, подошла к селу на 45 подводах и частью в пешем строю.

Украинские жители, приняв банду за польские части, возвращающиеся с фронта, встретили ее почестями и цветами.

Пройдя через село и сосредоточив обоз в ближайшем лесу, бандиты возвратились и начали поголовное истребление украинцев.

Бандиты убили 202 человека, в том числе грудных детей, подростков, мужчин и женщин всех возрастов.

Мирные жители убивались огнестрельным оружием, мотыгами, лопатами, топорами, ножами, женщинам рубили головы, мужчин пытали раскаленными железными прутьями.

Забрав часть имущества из квартир убитых и 65 голов скота, банда направилась к селу Селец, Холмского уезда.

Против банды “Сокол” из города Холм была направлена на двух автомашинах и бронетранспортере оперативная группа, возглавляемая Холмским отделом общественной безопасности в составе 80 человек сотрудников отдела общественной безопасности, милиции и курсантов школы подхорунжих Войска Польского.

Оперативная группа вступила в бой с бандой и, увидев численное превосходство бандитов, беспорядочно бежала, бросив машины и бронетранспортер с вооружением; 30 человек добровольно сдались в плен и вступили в банду.

Силами второго батальона 98 пограничного полка войск НКВД было организовано преследование бандитов. В результате операции с 7 по 11 июня банда “Сокол” была окружена в селе Гута и после продолжительного боя полностью разгромлена.

В бою убито 170 бандитов и взято в плен 7 человек. В числе убитых — руководитель банды «Сокол» и его заместитель “Стрый”.

У бандитов захвачено: крупнокалиберных пулеметов 5 станковых пулеметов 1, ручных пулеметов 4, автоматов 32, винтовок 62, пистолетов 3, гранат 35, лошадей 98, повозок — 44, штабные документы и вещевое имущество, сожжен склад боеприпасов. Кроме того, взяты захваченные бандитами бронетранспортер и две автомашины.

Во время боя в селе сожжено 164 дома, из которых вели огонь. бандиты. В этих домах, по неточным данным, сгорело до 30 раненых бандитов.

Наши потери — убито 5 человек, ранен 1.

Один из пленных бандитов ОСТАПЮК Эдвард, лично участвовавший а погроме в селе Вежховина, показал:

“Когда мы все собрались, “Сокол” сказал, что советы хотят разбить все отряды “АК” и чтобы не допустить этого, имею задачу вести борьбу с советами. 5 июня “Сокол” дал приказ перебить всех украинцев в районе Холма, Красностава и Грубешова, после чего совершить налет на город Грубешов, где разгромить кавалерийскую часть (польскую) и гарнизон НКВД, что и начали делать. В 12 часов 6 июня вся банда “Сокол” на 45 подводах заехала а украинское село Вежховина и начала проверять документы местных жителей. Украинцев, независимо от возраста и пола, мы на месте расстреливали и грабили их дома”

О вышеизложенном мною информирован Берут (глава просоветского правительства Польши. — Л. £), который дал указания судить в показательном порядке захваченных участников бандитского погрома.

Этот факт будет освещен в печати с опубликованием фотоснимков убитых аковцами детей и мирных граждан»^[247].

Обратим внимание — польские повстанцы без труда разгромили посланных против них соплеменников-поляков, едва не половина из которых перешла на сторону антикоммунистов. И тут же отряд «Сокола» с небольшими потерями уничтожают советские пограничники. Случай очень характерный: в 1945 г. созданные коммунистами вооруженные силы и репрессивно-карательные органы «народной Польши» отличались крайне низким уровнем профессионализма и столь же низким уровнем верности новому режиму.

Что же касается украино-польской резни 1943–1944 гг., то она остается одной из самых трагических и нелепых страниц в истории региона. Два национально-освободительных движения — УПА и АК — во время схватки двух тоталитарных сверхдержав не только воевали друг против друга, но и занимались этническими чистками — истреблением мирного населения, а также откровенным вандализмом — взрыванием и разгромом польских римско-католических костелов и греко-католических и православных украинских церквей, уничтожением памятников старины^[248].

Итоговые подсчеты в данном случае, как уже отмечалось, затруднены. Тем не менее, общее количество поляков, убитых УПА, историками определяется примерной цифрой от 80 до 100 тыс. человек. В результате резни погибло также по разным оценкам от 15-ти до 30-ти тысяч украинцев.

Таким образом, количество уничтоженных украинскими повстанцами коммунистических партизан или немецких солдат было на порядок меньшим, чем убитых поляков — в основном мирных жителей. В целом, если суммировать уничтоженных УПА польских и советских партизан, оккупантов, представителей советской власти в 1944–1949 годах, то всё равно это количество будет меньше, чем количество поляков, погибших от банде-ровского террора.

Во время украинско-польского конфликта на Волыни большинство поляков было убито украинскими повстанцами и крестьянами, — украинские коллаборационисты играли в этой резне ничтожную роль. В свою очередь, украинское население понесло значительное количество жертв от рук польских полицейских, часть — от поляков из националистических и коммунистических отрядов.

В Галиции коллаборационисты из числа обоих народов, да и красные партизаны меньше вмешивались в межэтнический конфликт, поэтому жертвы среди мирных жителей — следствие деятельности в основном УПА и АК.

19 января 1945 г. Армия Крайова приказом ее главнокомандующего была распущена. Позже на ее базе были созданы организация Свобода и независимость («Вольносць и неподле-глосць» — ВИН) и ряд других организаций, продолжавших борьбу в ограниченных масштабов до 1947 г. В конце 1945 г. перед лицом общей опасности польские националисты и украинские повстанцы начали сближаться^[249]. «Кульминацией этого процесса стало совместное успешное нападение польских и украинских повстанцев на город Грубешов в мае 1946 года»^[250]. Город был несколько часов в руках повстанцев, во время операции было убито 32 чекиста и 6 польских правительственных солдат. Однако это тактическое взаимодействие не спасло ни УПА, ни АК: события последующих полутора лет привели к ликвидации обоих национально-освободительных движений.

2.5. Как хозяйничали «буржуазные националисты» на украинской земле

И работа — всласть, когда родная власть.

Советская пословица.

Особой страницей в истории украинского националистического Сопротивления является создание бандеровцами своеобразных повстанческих республик, которые польский исследователь Прус назвал «атаманией УПА». В Галиции территория, которую контролировали националисты, была небольшой — в основном труднодоступные районы Карпат. На Волыни и Полесье местность лесистая и болотистая, повстанцы начали действовать там раньше, поэтому до прихода Красной армии сумели создать нечто вроде «партизанского края».

Вот как описывал жизнь в таком крае исполняющий обязанности Проводника ОУН(б) в 1941–1943 гг. Николай Лебедь: «Вызвана к жизни новая украинская администрация — до округов включительно, организована охрана национального имущества, создан хозяйственный сектор, который занимался разделом фольваркового-совхозного имущества между крестьянством и наблюдал за правильной хозяйственной работой. Восстановлен домашний, а частично и фабричный промысел — мыловарни, красильни, предприятия по изготовлению и ремонту телег, сушилки овощей, дистилляции спирта-самогона для йода, необходимого для медицинских целей. Построены оружейные мастерские и создана собственная фабрика бумаги. Создан инспекторат школ и образования, который подготовил к печати новые украинские школьные учебники. Организованы кружки самообразования, назначены культурные работники на отдельные районы, организованы театральные странствующие группы. Развернуто издательство самостийницкой прессы. Создан картографический институт в Дермани для обеспечения военными картами отрядов УПА»^[251].

Самым важным «государственным» мероприятием повстанцев была земельная реформа. 15 августа 1943 г. командир УПА «Клим Савур» (Дмитрий Клячковский) издал указ о введении частной собственности на землю, наделении ею украинских крестьян и переходе лесных и водных угодий в общинную собственность.

Указ предполагал ликвидацию колхозной системы и фольварков (то есть усадеб): их земли, а также земли польских колонистов (осадников) переходили в частную собственность украинских крестьян. За счет указанного земельного фонда предполагалось наделить, прежде всего, безземельных и малоземельных селян^[252].

Существование колхозов, точнее, трансформация их в артели, допускалось в случае, если крестьяне сами захотят сообща вести хозяйство.

Пункт 6-й указа гласил: «Машинно-тракторные станции (МТС) составляют общее имущество данного района, которое обслуживают на артельных началах».

Интересен 8-й пункт: «Земля, как ценнейшее имущество Украинского Народа, не смеет лежать мертвым грузом, а должна быть вся обработана и засеяна. Об этом позаботятся хозяйственные управы, которые за свои действия отвечают перед УПА».

Вероятно, это было предостережением отдельным, особо жадным селянам: не нахапать земли больше, чем можно возделать. С другой стороны, не исключено, что здесь мы видим ограничение принципа частной собственности — возможно, что пункт предполагал отъём земель у нерадивой или обессиленной семьи, если владение участком входило в противоречие с интересами народа.

Ценные свидетельства об административной и хозяйственной деятельности националистов содержатся в документах красных партизан. Тем более, что Лебедь, цитата из которого приведена выше, сам был бандеровцем, и поэтому мог перехвалить повстанцев.

Первым партизанским соединением, продравшимся сквозь повстанческие районы, был отряд Ковпака. Комиссар отряда Семен Руднев 21 июня 1943 г. записал в своем дневнике: «И здесь виды на урожай отличные. Засеяно очень много ржи, пустующих земель совершенно нет. А политическая обстановка в этих националистических районах настолько сложна, что надо держать ухо востро»^[253].

А вот отрывок из отчета полковника Якова Мельника о рейде его партизанского соединения, продолжавшемся с 19 июня по 18 августа 1943 г.:

«… Ровенская область.

Пройдено 65 сел и хуторов.

Крестьяне ведут единоличное хозяйство. Каких-либо изменений в хозяйственной жизни за время немецкой оккупации нет. Режим, налоги и репрессии в 1941 и 42 гг. здесь были значительно слабее и менее, нежели на территории восточных областей (имеются в виду области, входившие до 1939 г. в состав УССР. — А. Г.). Только незначительная часть населения угнана в Германию. В своем большинстве хозяйства крестьян экономически крепкие.

Отличительной чертой для данной местности есть то, что во многих селах крестьяне украинцы находятся под влиянием организации украинских националистов (бандеровцев и бульбовцев)…

В настоящее время административного, экономического и политического влияния немцы на этой территории не имеют (повстанцы оккупантов прогнали. — А. Г.). С населения в 1943 г. не взимают никаких налогов и поставок. Крестьяне снабжают сельхозпродукцией группы и отряды бульбовцев»^[254].

Из-за плохо поставленной разведывательно-агентурной работы советские партизаны часто путали националистов двух направлений — бульбовцев и бандеровцев. Скорее всего, речь идёт здесь о бандеровцах, а не о бульбовцах: последние не создавали «свободных территорий». Так что информация о снабжении крестьянами националистов и «безналоговом рае», скорее всего, относится к УПА-ОУН(б).

Радиограмма в УШПД от 18 октября 1943 г. с территории Ро-венской области: «13 октября националисты во всех своих селах возле Сарн, Домбровица открыли занятия в начальных школах для детей. В конце сентября в лесу возле Домбровицы националисты проводили совещание учителей. Предложили учителям не только в селах учить детей, но и дома. Бегма, Тимофеев»^[255].

Как видим, бандеровец Лебедь в своей книге если и перехвалил ОУН, то не сильно.

Аналогичное сообщение тех же авторов от 30 октября: «Националисты в Домбровице мобилизовали всех портных для изготовления теплой одежды на зиму. По последнему распоряжению штаба националисты сейчас принимают к себе всех, кроме поляков. В данное время [среди] националистов много евреев, особенно врачей»^[256].

Вступление в войну США заставило оуновцев пересмотреть некоторые положения радикального национализма: в 1942 г. ОУН(б) отказалась участвовать в геноциде, который вел Гитлер. Правда, по этому поводу формулировка была принята своеобразная: «Невзирая на негативное отношение к евреям как к орудию московско-большевистского империализма, считаем нецелесообразным в настоящий момент международной ситуации принимать участие в антиеврейской акции, чтобы не стать слепым оружием в чужих руках и не уводить внимание масс от главных врагов»^[257].

Известен случай спасения шестерых евреев бандеровским подпольщиком в 1942–1944 гг. в Галиции^[258].

Лебедь так описывает участие евреев в украинском Сопротивлении: «Большинство врачей УПА были евреи, которых УПА спасала от уничтожения гитлеровцами. Врачей-евреев считали равноправными гражданами Украины и командирами украинской армии. Здесь необходимо подчеркнуть, что все они честно исполняли свой тяжкий долг, помогали не только бойцам, но и всему населению, объезжали территории, организовывали полевые больницы и больницы в населенных пунктах. Не покидали боевых рядов в тяжелых ситуациях, также тогда, когда имели возможность перейти к красным. Многие из них погибли воинской смертью в борьбе за те идеалы, за которые боролся весь украинский народ»^[259].

Может, с пропагандисткой целью Лебедь приукрасил украинско-еврейское сотрудничество, но участие евреев в УПА — несомненный исторический факт, о котором, как мы видели, сообщали своему начальству «народные мстители» Бегма и Тимофеев. С другой стороны, выглядит так, что с приходом Красной армии евреи-врачи в УПА были в основном убиты. Выше уже упоминались случаи убийств ОУН и УПА еврейских беженцев, прятавшихся по лесам, поскольку националисты подозревали евреев в лояльности к советам.

Но, возвратимся к свидетельствам красных партизан о хозяйственной деятельности УПА.

Командир соединения «Ещё Польска не сгинела» Роберт Са-тановский говорил после окончания оккупации: «Характерно то, что те районы, в которых действуют украинские националисты, экономически очень богатые. Районы, где действуют партизаны — значительно беднее. В чём дело? Партизаны объели. Националисты имели в своих руках большую территорию и умело питались. Они питались у населения, а это меньше бросается в глаза» меньше вытягивает продуктов у населения и поэтому эти районы гораздо богаче. Я бы даже сказал, что это богатые районы. Когда мы прибыли в украинские националистические сёла, то мы ели вдоволь, ели хорошо. Когда мы прибыли в партизанские сёла — мы были голодны. Сколько операций ни проводилось в националистических сёлах, а всё же они оставались богатыми сёлами»^[260].

В начале 1944 г. Петр Вершигора, к тому времени уже принявший от Ковпака командование его партизанской дивизией, сообщал в УШПД:

«Экономическое состояние районов, контролируемых УПА, более благоприятное, чем в Советских районах, население живет богаче и менее ограблено…»^[261].

Что к этому свидетельству можно добавить? Только то, что, к сожалению, из отчета Вершигоры не понятно, кем население «менее ограблено» — немцами или партизанами разных мастей. О том, что советские «народные мстители» активно практиковали грабежи, сам Вершигора писал в радиограмме в УШПД Строка-чу 27 февраля 1944 г.:

«…На протяжении почти всего 1943 г. Волынь охвачена анти-немецким движением, восстанием народа против немцев. Националисты возглавили его и направили его по пути восстания ан-типольского…

Виноваты ли они (украинские крестьяне. — А. Г.) в том, что в руководстве восстания были не большевики, а националисты. Думаю, что виноваты в этом не народ, а мы с Вами и особенно Волынские и Ровенские партизанские князья-бездельники, сидевшие под носом у народа, ожидая восстания и палец о палец не ударившие, чтобы возглавить его.

…Середняк качнулся в сторону кулака-националиста и не без помощи советских партизан. (…)

…Особенно боюсь я за партизанские соединения, отважно шествующих в обозе Красной Армии. Дело в том, что мы армия без интендантства и единственный путь предотвращения мародерства и бандитизма — это воевать, а если люди не воюют, значит, народ стоит (вероятно, имелось в виду “стонет”. — А. Г) и воет от грабителей. Это неизбежно.

Соединения типа Шитова на Волыни, да еще в тылу Красной Армии меня очень беспокоят: “Мы тот отряд, что берет все подряд”, “тетка, открывай шкаф. Мы на операцию приехали”, — вот военная доктрина Шитова и военная его армия»^[262].

Безусловно, красные не только грабили украинских крестьян — «хозяйничанье» партизан всех мастей приносило оккупантам ощутимый вред.

Благодаря действиям УПА, советских и, в меньшей степени, польских партизан, поставки в Рейх хлеба и скота с Волыни и Полесья в 1943 г. оказались сорваны на три четверти^[263].

После галицийского рейда Ковпака советские партизаны вновь появились в Галиции в 1944 г. И были приняты недружелюбно. В шифротелеграмме диверсанта Ильи Старинова в УШПД 17 марта 1944 значилось:

«[В] освобожденных районах Тернопольской области население спрятало часть скота, свиней, создав тайные склады для банд националистов, которые пока ушли в подполье, леса, территорию, занимаемую немцами.

На работы [по] ремонту дорог выходит незначительный процент. Есть случаи отравления, убийств, обстрелов. Чувствуется явная враждебность к нам. К немцам эта враждебность еще большая.

Действовать партизанам Тернопольской области будет труднее, чем [в] Германии, такое же положение, видимо, и [в] Львовской области…

Четвертую войну воюю, но никогда не встречал такой враждебной среды, как освобожденных районах Тернопольской области»^[264].

Точность подобной оценки подтверждается последующими событиями. После 1945 г. широкого Сопротивления в Восточной Германии не отмечалось. В Западной же Украине с повстанческим движением коммунисты боролись до начала 1950-х.

В целом, следует сказать, что административно-хозяйственная деятельность УПА позволила обеспечить украинским крестьянам, проживавшим в «повстанческих республиках», более высокий уровень жизни, чем на территориях советских «партизанских краев», повысила популярность идей ОУН, позволила подготовить запасы продовольствия и одежды для ведения подпольной и повстанческой борьбы в условиях возвращения коммунистического режима, а также сорвать поставки продовольствия в Третий Рейх с тех территорий, на которых Повстанческая армия вела активную боевую деятельность.

2.6. Как повстанцы подготовились к приходу Красной армии: Организационная структура, численность, комплектование и материально-техническое обеспечение УПА и тыловых структур

С государством щей не сваришь. Если сваришь — отберет.

Но нем дальше в лес, товарищ, тем, товарищ, больше в рот.

Ни иконы, ни Бердяев, ни журнал «За рубежом» не спасут от негодяев, пьющих нехотя боржом.

Иосиф Бродский. Лесная идиллия.

1960-е гг.

Украинская повстанческая армия возникла и действовала более года на оккупированной нацистами территории и 5 лет после войны в условиях борьбы со сталинским тоталитаризмом. Поэтому относительно УПА не может не возникнуть вопрос о возможностях такой борьбы.

В 1940-е гг. в Советском Союзе человек мог быть расстрелян за неосторожное слово, а в Западной Украине развернулась масштабная и продолжительная партизанско-повстанческая война.

Как уже отмечалось, решение о начале вооружённой борьбы было принято ОУН(б) в 20-х числах февраля 1943 г.

Первоначально украинскими повстанцами были группы призванных под ружье оуновцев и сочувствующего элемента ИЗ ВОЛЫНСКИХ сел. Во второй половине марта и начале апреля 1943 г. около 5 тыс. украинских полицейских оставили места прежней службы, и в большинстве своем перешли в УПА.

Таким образом, в апреле — июне 1943 г. большинство рядовых повстанцев были бывшими украинскими коллаборационистами, повернувшими оружие против тех, из чьих рук они это оружие получили.

Весной 1943 г. четкой структуры у повстанческих отрядов еще не было, хотя уже существовал Краевой военный штаб (КВШ) УПА, который возглавлял Василий Ивахов («Сом»).

Постепенно приобретая боевой опыт и усиливаясь, УПА становилась все более влиятельной силой в Западной Украине. Уже летом 1943 г. бандеровцы проводили мобилизации в отдельных селах.

«Призыв далеко не всегда проходил спокойно. Так, еще до прихода Красной армии в сентябре 1943 г. в районах Волыни и Полесья была проведена мобилизация мужского населения с уходом в леса. Здесь ОУН путем применения террористических мер к семьям и родственникам уклоняющихся от мобилизации насильно втянула в УПА определенное количество украинского населения, в основном крестьян»^[265].

На всём протяжении существования Повстанческой армии бандеровцами используются два принципа комплектования: добровольный и принудительный. До лета 1944 года повстанцы проводили настоящий повальные мобилизации, с составлением списков призывников, медицинскими комиссиями, «разнарядками» на сёла и т. п.

Но при этом тысячи, если не десятки тысяч крестьян шло в УПА без какого-либо принуждения — как из желания бороться за независимую Украину, так и из желания отомстить — полякам, нацистам, коммунистам. Когда какой-то из перечисленных врагов сжигал украинскую деревню — оставшиеся в живых мужчины обычно вливались в УПА. Если большевики или немцы проводили мобилизацию (в армию или на принудительные работы), то украинцы, не желавшие идти к на службу к империалистам, уходили в леса: либо просто «переседеть» облаву, либо непосредственно в ряды повстанцев. С середины 1946 г., когда в борьбе УПА и советской власти наступил перелом в пользу второй, уже сами повстанцы стали стараться освободить свои отряды от ненадежного элемента, и в дальнейшем УПА пополнялась в основном за счет добровольцев.

Практически все оказавшиеся в УПА селяне получали начальную военную подготовку, командиры (старшины и подстаршины) проходили более длительное обучение в подпольных военных школах ОУН и УПА.

Во второй половине 1943-го — первой половине 1944-го повстанцы с помощью агитации и угроз перетягивали на свою сторону коллаборационистские формирования из граждан СССР. Позже из них создается нечто вроде «иностранных легионов» У ПА, общим количеством 15, каждый из этих отрядов насчитывал от 50 до 100 человек. Известно о существовании сотен узбеков, кубанских казаков, грузин, армян, азербайджанцев и татар. Русские не были включены в отдельные военно-оперативные единицы, а входили в украинские части УПА в индивидуальном порядке. По некоторым данным, отмечались единичные случаи, когда югославы, словаки, французы, итальянцы и даже немцы оказывались в рядах повстанцев — в основном случайно. В 1944 г. несколько сот немцев оказалось в УПА в качестве «разменной монеты»: пленных отбивали у красноармейцев для того, чтобы выменять у Вермахта на оружие. Из-за отката фронта сделка не состоялась, поэтому борьбу с большевиками помимо своей воли эти солдаты продолжили в рядах украинских повстанцев.

В августе 1943 г. УПА значительно расширила сферу действий и стала на некоторых территориях чем-то вроде государственной власти.

«Руководила фронтом и подпольем на территории Северо-западных украинских земель военная власть — Главная команда УПА во главе с командиром УПА “Климом Савуром” (Дмитрием Клячковским). В состав Главного Командования УПА вместе с Главнокомандующим входили: начальник — шеф Военного штаба (ШВШ) полк. “Гочаренко” (Леонид Ступницкий, одновременно был заместителем по военным делам), глава политического отдела — шеф политического штаба (ШПШ) “Роман Галина” (Яков Бусел), комендант тыла “Горбенко” (Ростислав Волошин, был заместителем по административно-организационной работе). Начальнику штаба УПА подчинялся военный штаб, который состоял из отделов: организационно-оперативного, разведывательного, связи, снабжения, учебного, медико-санитарного и др. Главе политического отдела (штаба) подчинялись также политико-воспитательные отделы групп УПА и опосредованно общественно-политические референтуры тыла. Коменданту тыла подчинялись референтуры: организационно-мобилизационная, общественно-политическая, Службы безопасности, хозяйственная, связи, Украинского Красного Креста (УКК) и новосозданная гражданская администрация.

Вся территория Северо-западных украинских земель (Генеральный округ — ГО) делился на четыре оперативно-территориальные группировки — военные округа (ВО), в которых базировались соответствующие группы УПА во главе с оперативнотерриториальными командованиями. У военных округов были более низкие ступени — военные надрайоны (ВН), военные районы (ВР), кусты и станицы. Эти военно-административные учреждения, созданные на основе действовавшей ранее подпольной сети ОУН, составили тыл УПА… w^[266].

Действовавшие на территории военных округов группы УПА делились на сотни, курени и загоны. «Сотня, численностью 100–150 человек, была наименьшей военно-оперативной единицей. Сотни делились на меньшие тактические единицы — рои и четы (отделения и взводы. — А. Г.). Три роя составляли чету, три четы и рой минометов или тяжелых пулеметов — сотню (роту — А. Г.). 2–3 сотни объединялись в курень (батальон. — А. Г.) или загон (батальон или полк, в зависимости от ситуации и размеров загона. — А. Г.)… Сотни, курени и загоны были привязаны территориально к местностям своего базирования или создания»^[267]. Были и исключения, особенно в случае повстанческих рейдов или изменения структуры УПА. В частности, после ликвидации УПА в Закерзонье весной 1947 г., уцелевшие сотни пробились либо на Запад, либо в УССР.

В 1943–1944 гг. повстанцы могли позволить оперировать куренями и даже загонами, с 1945 г. командование УПА предпочитает действовать сотнями, а в течение первой половины 1946-го сотни в основном расформировываются до чет и роев. С 1949 г. вооруженное сопротивление продолжает вести подполье, то есть боевки, маленькие группы ОУН, а также националисты-одиночки.

На конец 1943 г. территория действий УПА охватывала 2 области УССР — Волынскую, Ровенскую, а также часть приграничных территорий Украины и БССР. Эта зона была поделена на 4 Военных округа — 01 — «Заграва» («Зарево»), 02 — «Богун», 03 — «Туров», 04 «Тютюнник».

Приведем схему, описывающую «военно-административное деление и руководство УПА и тыла на территории Генерального округа Северо-западных украинских земель» во второй половине 1943 г.^[268] (см. Схему 1).

Как видим, Служба безопасности (СБ) действовала параллельно всей Повстанческой армии, не подчиняясь командованию УПА. (Шеф СБ ОУН Николай Арсеньич подчинялся Главнокомандующему УПА Роману Шухевичу не как главкому УПА, а как Проводнику ОУН.)

Б начале 1944 г. по аналогичной схеме была создана еще один Главный округ УПА-Запад: в середине 1944 г. туда входили Галиция, Закерзонье и Буковина, с конца 1945 г. и Закарпатье, где местных повстанческих отрядов не было, а также ряд граничащих с Галицией и Буковиной районов Каменец-Подольской и Винницкой областей.

Приведем схему, описывающую структуру Повстанческой армии на самое начало 1945 г. (см. Схему 2). Данная схема описывает УПА не столь подробно, как предыдущая, но даёт примерное представление о всей структуре подчинения-соподчинения и составе важнейших военно-оперативных единиц.

Хотя, необходимо отметить, что согласно исследованиям Анатолия Кентия, Генерального округа УПА-Юг как отдельного оперативно соединения вообще не существовало: данный термин использовалось в основном в пропагандистских целях только как обобщающее название для подразделений УПА-Се-вер и УПА-Запад, действовавших на территории Советской Украины.

Также в документах командования УПА можно найти и упоминание округа УПА-Восток — в реальности ее также не было, но этот термин употреблялся для обозначения частей, действовавших в Житомирской области, большая часть которой относилась к сфере действия УПА-Север.

В любом случае, на территории Правобережной Украины УПА была в целом разгромлена уже к весне 1945 г.

Это был год самой напряженной борьбы УПА против коммунистов, в дальнейшем ее численность и активность снижается.

Отряды УПА-Север приостановили свою деятельность уже летом 1946 г., а летом 1947 г. были демобилизованы последние сотни групп «Буг» и «Лисоня» из УПА-Запад (Львовская и Тернопольская области).

То есть в 1948-49 гг. сотни действуют только в группе «Говерла» (УПА-Запад) — горные районы Карпат в Галиции и в Северной Буковине. На остальных территориях сопротивление продолжается в форме вооруженного подполья — отдельными роями и боёвками.

Какова же была численность Повстанческой армии?

Известный московский историк Борис Соколов пишет: «Численность армии Бульбы (Боровца)… наверняка насчитывала десятки тысяч человек, а значит, всего в рядах УПА вполне могли состоять 400 тыс. бойцов»^[269].

Марк Солонин в статье, неряшливой даже для публицистики, довёл единовременную численность УПА до 100 тысяч человек^[270].

О бульбовцах речь шла ранее, но и общая численность банде-ровских повстанцев здесь также непомерно завышена.

Для предварительной оценки количества повстанцев обратимся к документам — оценкам врагов Повстанческой армии.

Спецсообщение УШПД от 14 июня 1943 г., за подписью и.о. начальника «штаба непокоренных» полковника Соколова гласило: «На территории Ровенской, Луцкой и других областей Западной Украины бандеровцев насчитывается 20 тыс. человек, на вооружении имеют: пулеметы, минометы, легкие орудия, танки»^[271].

Танки в УПА были — единицы, но использовались они в качестве ДОТов, и нет никаких данных об их оперативном применении.

Сидор Ковпак в отчете по итогам Карпатского рейда 1 октября 1943 г. писал: «Украинские националисты особо сильны в Ровенской области — их сотни расположены по среднему течению р. Случ и Горынь, в районах севернее и северо-западнее Ровно и в Славутских и Шумских лесах. Здесь их, по некоторым подсчетам, несколько десятков тысяч — вооруженных и организованных в т. н. УПА»^[272].

Разведка у красных была поставлена не идеально.

Но ещё большее впечатление об изощрённой, дьявольской хитрости и матёром профессионализме доблестных советских шпионов производит совершенно секретная докладная записка Народного комиссара государственной безопасности УССР Савченко № 422/гб от 9 октября 1943 года о внешнеполитической деятельности бандеровцев: «По агентурным данным известно, что украинские националисты — бандеровцы имеют своих представителей в Англии и Америке, которые неофициально связаны с правительственными кругами этих стран.

Согласно имеющейся договорённости, Англия и Америка, в случае удачного вооружённого выступления “Украинской Повстанческой Армии” на Украине против СССР, обещают оказать им поддержку.

В Канаде украинские националисты, на средства канадских украинцев и средства Англии и Америки, организовали школы лётного командного состава.

Бандеровцы имеют хорошо налаженную связь с сербскими и черногорскими повстанческими отрядами Югославии, а также с чешскими националистами. В сербских и черногорских отрядах бандеровцы имеют своих представителей»^[273].

Исходя из этого документа, можно сделать вывод, что в 1943 году бандеровцам для полной и окончательной победы над большевизмом не хватало всего трёх вещей: атомной бомбы, ракетно-космического оружия и моральной поддержки императора Японии — всё остальное в наличии было. Эта записка была направлена Хрущёву — руководителю Украины, территория которой превышает территорию Франции, а население больше, чем население Чехословакии, Венгрии и Австрии вместе взятых. Можно предположить, что эта галиматья была получена от какого-то волынского Штирлица, который, наслушавшись пропаганды националистов, принял её за чистую монету. Интересно, что и в изданном ФСБ многотомнике «Органы государственной безопасности СССР в ВОВ» этот документ также публикуется как достоверный^[274].

Возвращаясь к оценке численности УПА, отметим, что в справке министра внутренних дел УССР Тимофея Строкача от 28 мая 1946 г. значилось: «Если на 1 января 1945 года насчитывалось 58 208 участников банд, то на 25 мая 1946 года их числится 1247 человек»^[275].

По данным НКВД УССР на 25 января 1945 г. в западных областях Украины насчитывалось 496 единиц ОУН и УПА общей численностью 25 353 человека^[276].

По сведениям обкомов КП(б)У на 15 марта 1945 года в 7 западных областях Украины насчитывалось 9356 «бандитов»^[277].

Как видим, данные партийцев и «силовиков», да и самих силовиков в разные периоды их деятельности сильно разнятся — отчасти из-за недостаточно качественной разведывательной работы «органов», отчасти из-за банальных приписок.

Немцы оценивали силы УПА в 80 000 и даже в полмиллиона бойцов, а мобилизационный ресурс — до двух миллионов человек^[278]. Это, конечно, чистая фантастика, так как всё население Западной Украины на 1944 год составляло около шести миллионов человек.

Реально же к концу 1942 г. на Волыни действовали только бо-ёвки ОУН общей численностью несколько сот человек. В апреле 1943 г. в бандеровской УПА было около 5 тыс. бойцов. В июле — примерно 10 тыс. человек, на 1 января 1944 — до 15 тыс.^[279], а к середине 1944 г. — 25 тысяч бойцов. И это не оценки, а подсчёты американского специалиста Петра Содоля и киевлянина Анатолия Кентия.

Больше этой цифры постоянная численность УПА никогда не поднималась^[280], а в дальнейшем она постепенно снижалась.

УПА на территории Западной Украины помогало партийное оуновское подполье, отчасти вооружённое, обеспечивающее партизанам тылы, проводящее политику ОУН на селе, осуществляющее агитацию, пропаганду и многое другое. Его численность подчитать сложнее, но она была сопоставима с количеством бойцов «армии без государства».

Кроме того, в структуру УПА не входили, но к Сопротивлению имели самое прямое отношение СКО — Самооборонные кустовые отряды. Они организовывались под конролем ОУН по территориальному принципу — население нескольких сел, объединенных в куст, получало оружие, хранило в тайниках и применяло его только в случае угрозы селу со стороны поляков, немцев или красных партизан. Много оружия сохранилось у населения на руках даже после прихода Советов, поэтому СКО действовали и в период 1944–1948 гг. В целом численность людей, прошедших через сельскую самооборону, была меньше, чем численность повстанцев.

Всего же, по подсчетам украинского историка Анатолия Кентия, за 1943–1954 гг. сквозь УПА прошло около ста тысяч человек^[281]. Цифру в 100 тысяч бойцов назвал и последний Главный командир УПА Василий Кук в своём приказе за октябрь 1952 года.

Своеобразным рубежом для УПА стала Большая блокада, которая будет описана ниже. Эту операцию большевики провели в течение первых четырех месяцев 1946 г. В ходе нее УПА понесла большие потери и после провела частичную демобилизацию.

С этого момента основой Сопротивления является вооруженное подполье ОУН.

По данным МВД УССР, на 1 апреля 1946 г. в Западной Украине было 479 боевых единиц ОУН и УПА, в которых состояло 3735 бойцов. По данным МГБ, на 1 января 1947 г. в вооруженном подполье насчитывалось 530 боевых единиц и 4456 бойцов. На 3 марта 1948 г. на учете в западных областях Украины было 647 организаций численностью 3176 человек, 188 «банд-групп» численностью 1229 человек и 2019 «бандитов-одиночек», всего 6424 человека.

3 сентября 1949 г. Главный военный штаб УПА издал приказ о расформировании еще активных штабов и боевых единиц армии. После смерти 5 марта 1950 г. главкома Тараса Чупрынки (Романа Шухевича), вооруженное подполье ведет борьбу под руководством последнего главнокомандующего УПА, руководителя ОУН на Западно-украинских землях, генерального секретаря Украинского главного освободительного совета полковника «Василия Коваля» (настоящее имя — Василий Кук). Его захватывают в плен в мае 1954 г., но и далее десятки и сотни человек продолжают разрозненное, затихающее сопротивление.

На 17 апреля 1952 г., по данным органов госбезопасности, в Западной Украине продолжал вести работу 71 провод (центр) ОУН (160 чел.), 84 боевые группы ОУН (252 чел.), а также отдельные боевки (647 чел.). На 21 ноября 1953 года в западных областях Украины продолжали действовать 15 проводов ОУН (40 человек), 32 подпольные организации и группы (164 человека), 106 отдельных боевиков, всего 310 человек. Кроме того, на учете пребывало 794 нелегала, из которых 372 — бывшие члены ОУН и УПА.

Как пишет об этих горсточках повстанцев чекист Георгий Санников, «Эти группы и терроризировали население, держали в напряжении сотрудников территориальных органов Госбезопасности, два мотомехдивизиона, отдельные части погранвойск, всю милицию и часть советской границы, проходившей по территории Западной Украины»^[282].

В ситуации, в которой находились остатки бандеровцев, им было вовсе не до террора против населения. Если бы они повели такой террор, то их бы просто «сдали» местной милиции — не потребовались бы и мотомехдивизионы. Логично предположить, что нервное напряжение представителей гигантского советского военно-полицейского аппарата было связано с тем, что мелкие группы оуновцев, несмотря на очевидную бесперспективность продолжения борьбы, продолжали получать у мирных жителей содействие.

Это признал сам Санников в своих мемуарах: «В районах их базирования [присутствие бандеровцев] оказывало на местное население сильное идеологическое воздействие. Население их боялось, но продолжало оказывать поддержку, укрывая от местных органов МВД»^[283].

На 17 марта 1955 г. в западных областях Украины насчитывалось 11 разрозненных боевок численностью 32 человека, 17 боевиков-одиночек, шел поиск 500 нелегалов^[284].

Так закончилось существование «армии без государства» и националистического украинского Сопротивления.

Но то, что это была не большая банда, а именно армия, подтверждается не только масштабами боевых действий, но также разработанной и введенной повстанцами системой чинов и званий.

Звания были следующие.

Рядовые: стрелок или стрелец (стрілець), старший стрелок. Может быть, точнее было бы перевести это слово, как «боец». Унтер-офицерские: вестник (вістун), булавный (булавний), старший булавный. Офицерские: хорунжий, поручик, сотник, майор, подполковник, полковник, генерал-хорунжий.

Существовала также система командных должностей: роевой, четовой, сотник, куренной, командир загона (полка) или тактического участка, командир военного округа или «группы», краевой командир УПА, главнокомандующий УПА.

Предполагалось, что роем должен командовать старший вестник, четой — хорунжий, сотней — поручик, куренем — сотник, полком (загоном) — майор, военным округом — подполковник, Главным военным округом — полковник, и главкомом должен был быть генерал-хорунжий. Двумя людьми, получившими звание генерал-хорунжего за всю историю УПА был Тарас Чупрын-ка (Роман Шухевич), главком УПА в 1943–1950 гг., и Василий Кук, главком несуществующей УПА в 1950–1954 гг. Любопытно, что в то время подполье было в целом разгромлено, и Кук удостоился этого звания от самого себя — как главы УГОС — в 1952 году.

Как это обычно и бывает едва ли не в любых вооруженных силах, должность не всегда соответствовала рангу.

В Повстанческой армии широко использовалась и система наград, введенная в январе 1944 г.

В целом можно наблюдать правильную армейскую структуру со всеми необходимыми атрибутами, а также уже упоминавшейся политической надстройкой — Украинским главным освободительным советом. УГОС для УПА был тем, чем для обычных армий является министерство обороны, правительство и предпарламент.

Пожалуй, в этому разделе стоит затронуть вопрос об отношении бандеровцев и повстанцев к религии и церкви. Большинство руководящих кадров, да и вообще кадров ОУН в 1920-1930-х гг. было рекрутировано из Галиции, украинцы которой исповедовали католицизм восточного обряда, то есть греко-католичество (униатство). Митрополит Украинской Греко-католической Церкви Андрей Шептицкий то осуждал ОУН за террор и аморальное поведение, то поддерживал их деятельность — например, во время Акта о провозглашении независимости Украины 30 июня 1941 г. Однако никакого предпочтения греко-католицизму бандеровцы не отдавали, относясь с уважением и вниманием также к Украинской автокефальной православной церкви. Резко негативно относились националисты к Русской Православной Церкви, считая её инструментом московского империализма. К слову, население Волыни, где возникла УПА, было православным. В УПА служили военные священники — в зависимости от региона либо православные, либо греко-католические. Они не водили в штат формирований Повстанческой армии, но постоянно находились при старшинских и подстаршинских школах, временно — в некоторых боевых отрядах. Каждое утро повстанцы начинали не только с гимна Украины, но и с молитвы. Но в целом можно констатировать, что ОУН и УПА не были ни клерикальным, ни антиклерикальным движением. Главными в борьбе повстанцев были национальные и социальные лозунги, которые они стремились воплотить в жизнь на подконтрольной им территории.

Нельзя обойти и вопрос материально-технического обеспечения УПА.

Как и в других партизанских армиях, ее бойцы получали еду и одежду у мирного населения, которое отдавало их либо добром, либо под воздействием в прямом смысле слова железных аргументов. Впрочем, действия повстанцев в этом случае всё же сильно отличались от действий, скажем, коммунистических партизан.

У повстанцев была хорошо поставлена агентурная работа, поэтому они знали, в каком селе у каких хозяев что есть, и сколько из этого добра можно забрать — так, чтобы не только не разорить крестьян, но и не обозлить их. И такие «гуманные» поборы повстанцы практиковали не только потому, что были плотью от плоти украинских селян. Никакой помощи УПА извне не было. При отсутствии поддержки со стороны мирного населения повстанческое движение просто бы исчезло, как это произошло в Закерзонье весной — летом 1947 г.: украинцев оттуда выселили, и повстанцам из Польши пришлось уйти.

К тому же, подпольщики ОУН обычно действовали без отрыва от производства и имели возможность делиться с повстанцами тем, что зарабатывали честным трудом.

Деятельность ОУН и УПА опиралась на большое количество симпатизирующих их борьбе крестьян (симпатиків), готовых вполне добровольно помогать борцам за украинскую независимость.

Для оценки обременительности поборов повстанцами мирного населения можно произвести простейшие подсчеты. К лету 1944 г., когда УПА достигла наибольшей численности — 25 тыс. человек, она действовала на территории, где проживало до 10 млн селян. Таким образом, численность УПА составляла 0,25 % населения, у которого повстанцы получали еду и одежду. Допустимый размер армии мирного времени в XX веке составлял 1 % от населения страны, военного — 10 %. Но, с учетом стремления бандеровцев запастись едой впрок, а также неравномерности распределения повстанческих «сборов» они были довольно обременительными для украинских селян, особенно состоятельных. Однако, это были именно организованные сборы, или, другими словами, упорядоченная продразвёрстка. А нацисты и красные партизаны вели реквизиции дикие и неорганизованные — забирали всё, что видели, у кого попало, не брезгуя последней коровой и посевным зерном.

Часть еды, медикаментов и одежды повстанцы добывали в качестве трофеев — при захвате обозов Вермахта или Красной ар-мни, разгромах колхозов и совхозных складов, фольварков или польских колоний.

Жили повстанцы либо в селах, находящихся под контролем УПА, либо в лесах — в землянках, реже в шалашах и палатках. Если не было возможности перезимовать в селе, то отсиживались в бункерах и крыивках. Зимой деятельность УПА шла на спад, так как сквозь снег продираться было сложно, долго сидеть в засадах невозможно, к тому же чекисты могли по следам легко найти повстанческие базы и бункеры.

Если вопросы пропитания и обеспечения одеждой украинские националисты решали достаточно успешно, то на протяжении всего периода Сопротивления вооружение и боеприпасы были слабым местом УПА. Оружие повстанцы частично подбирали на полях боев, частично захватывали в бою у противника или при его разоружении, частично получали от перебежчиков-коллаборационистов. В первой половине 1944 г. некоторое количество оружия, как уже отмечалось, они получили от немцев и венгров.

В первой же половине 1944 г. нередки были случаи, когда повстанцы под видом партизан выходили к красноармейцам, получали от них оружие и благополучно уходили с ним в лес. С 1944–1945 гг. важным источником пополнения повстанческих арсеналов служили истребительные батальоны — группы селян, вооруженных коммунистами для борьбы с УПА. Они либо сочувствовали бандеровцам, либо просто не хотели воевать против них, либо, даже если воевать хотели, были тем противником, которого можно было легко разгромить и разоружить.

Кроме этого, повстанцы организовали множество мастерских по ремонту оружия — в этом деле бойцам УПА как нельзя лучше помогла тыловая структура — ОУН.

Необходимо отметить, что не совсем точно отождествлять бандеровцев и повстанцев — члены ОУН составляли в УПА меньшинство. Поэтому в настоящий момент многие ветераны УПА возражают против использования названия «ОУН-УПА», считая УПА отдельной, надпартийной структурой.

Однако, это не соответствует действительности. УПА можно смело назвать партийной армией бандеровцев. Поэтому в принципе термин «бандеровцы» к повстанцам применим: принято же называть красноармейцев большевиками, а солдат Вермахта — гитлеровцами. ОУН(б) была создателем УПА, идейным вдохновителем, ведущей и единственной политической силой Повстанческой армии.

В зависимости от периодов и регионов реальная связь и взаимодействие ОУН и УПА отличалась своими особенностями, но в целом она осуществлялась:

«— Через систему двухфункционального руководства: большинство членов Главного командования и командных структур УПА были членами и даже должностными лицами высокого ранга в ОУН.

— ОУН формировала и контролировала инфраструктуру повстанческих и вспомогательных (полупартизанских) отрядов.

— ОУН наладила каналы связи как в политической, так и в войсковой сети подполья (систему курьерской связи и сеть связи через посыльных, передающих информацию «от пункта к пункту»)

— Служба безопасности ОУН (СБ) работала также и внутри УПА в качестве контрразведки; она же контролировала и военную полицию.

— ОУН отвечала за идеологическую пропаганду в рядах УПА и поставляла политвоспитателей для ее отрядов»^[285].

В целом, можно сказать, что УПА действовала как партизанское движение, а ОУН — как подпольная, тыловая структура УПА.

Пожалуй, членство того или иного повстанца в ОУН или его беспартийность — не принципиальная вещь. И те и другие боролись за независимую Украину, бились против одних и тех же врагов теми же самыми методами. Единственное, что в УПА попало много населения по мобилизации, а вступление в тоталитарную ОУН было осознанным шагом.

В донесениях советских репрессивных органов подпольщики и повстанцы несколько различаются, и обозначены в качестве «оуновцев» и «бандитов».

Несмотря на то, что ОУН и УПА слаженно действовали против общего врага, на протяжении 1943–1945 гг. функционеры ОУН и командиры УПА боролись за «старшинство» в движении Сопротивления.

В 1943 г. большей властью на территории Западной Украины обладали командиры УПА, а с начала 1944 г. — уже функционеры ОУН, отдававшие приказы не только партийцам-подполыцикам, но и повстанцам^[286].

Структура ОУН, функционировавшая по территориальному принципу, была уже описана в первом разделе нашей работы. В 1943-44 годах она «обросла» различными дополнительными компонентами, связанными с необходимостью служить тылом для УПА. Но никакой «структурной революции» не произошло: и в 1930-х гг. под поляками и румынами, и в 1941–1944 гг. во время немецкой, венгерской и румынской оккупации, и в 1944–1954 гг. при Советах это была массовая подпольная сеть, нечто вроде параллельного общества, или даже государства в государстве.

В итоге она была уничтожена коммунистической властью, так как возможности польских, румынских и нацистских спецслужб не шли ни в какое сравнение с силами и ресурсами НКВД — МГБ, брошенными на ликвидацию бандеровцев.

Развернутой системой законспирированного подполья ОУН создала мощную опорную структуру для УПА. Аналогичной партии и, следовательно, структуры не было, например, у польских организаций Вольносць и неподлеглосць (ВИН) и На-родове силы збройне (НЗС). Отчасти поэтому польское подполье было разгромлено уже к середине 1947 г., а украинское существовало до начала 1950-х.

Принцип комплектования ОУН был добровольный: не было никакого смысла проводить насильственный призыв в партию в условиях, когда какой-то колеблющийся подпольщик мог завалить целую ячейку организации.

О материальном обеспечении ОУН свидетельствовал на допросе в МГБ УССР 12 декабря 1948 г. бандеровский функционер Николай Андрусов:

«Источники денежного финансирования ОУН в период немецкой оккупации: членские взносы от членов и симпатизирующих ОУН (ежемесячно в среднем 20–30 коп.); налоговые сборы с предприятий, купцов и других богатеев, а также с представителей интеллигенции (учителей, врачей и других) в размере 1 % от общего дохода; сбор средств из населения в т. н. “боевой фонд” путем распространения “бефонов” (что-то вроде принудительного займа, когда на руках у населения оставалась квитанция с обещанием вернуть взятое после возникновения независимой Украины — А. П).

Кроме того, у ОУН были свои предприятия и торговые учреждения, доход от которых шел в пользу ОУН.

Каждая областная оуновская организация получала из этих источников приблизительно 2 млн. руб. в год.

Средства, которое поступали от станиц и кустов, полностью шли к районному проводу ОУН. Последний имел право тратить часть средств на потребности организации. Все средства, которые поступали от сборов с населения, отправлялись в Главный провод ОУН. Часто по указанию провода на местах скупались ценности и также отправлялись проводу.

В советское время порядок финансирования ОУН изменился. Четыре раза в год оуновское подполье проводило специальный сбор средства путем распространения “бефонов”. Кроме того, на усмотрение местных руководителей ОУН, практиковалось т. н. налогообложение руководителей отдельных предприятий и спекулянтов. Из этих источников складывались большие суммы. Например, Рогатинский надрайонный провод ОУН получал приблизительно 50 тыс. руб. в год.

Надрайонный провод имел право тратить 25 % средств, которые поступали к нему, а остаток должен был отсылать к окружному проводу. Окружной провод имел право тратить треть средств, а остаток отсылать к краевому проводу. Рогатинский окружной провод получал ежегодно от низовых звеньев ОУН приблизительно 200 тыс. руб.

Н. Андрусов считал, что в денежном обеспечении членов Центрального Провода ОУН ограничений не существовало. Например, “Петр” (Роман Кравчук, член Руководства ОУН и его организационный референт в 1942–1951 гг., погиб 22.12.1951 г. — А. Г.) брал у него денег всегда столько, сколько нему было нужно — по 8-10 тыс. руб. В год это выходило приблизительно 100 тыс. руб. По мнению Н. Андрусова, “Петр” получал деньги и из других краевых проводов ОУН. “Тур” (Роман Шухевич. — А. Г.) только однажды — весной 1947 г. — взял у Н. Андрусова 50 тыс. руб.

Во время немецкой оккупации все звенья ОУН собирали и закупали золото и прочие ценности. Все это отправлялось к Краевому проводу ОУН Галиции»^[287].

Как видно, то налогообложение, о котором есть точные данные — 30 копеек в месяц или 1 % дохода — вполне щадящее. Понятно, что деньги, во всяком случае, значительная их часть, шла на борьбу с коммунистами — повстанческая и подпольная деятельность требует больших материальных ресурсов. Если бы полученные суммы верхушка ОУН и УПА тратила нецелевым способом, то подполье не смогло бы вести активную пропаганду, да и просто существовать до начала 1950-х гг.

Очевидно, что менее успешной была бы деятельность ОУН без специального контрразведывательного и репрессивного ведомства — Службы безопасности (СБ ОУН). Она возникла еще в 1940–1941 гг., и ее первым руководителем был Николай Лебедь, который с сентября 1941 по апрель 1943-го был и. о. Проводника ОУН.

С марта 1941 г. до дня своей гибели СБ ОУН возглавлял Николай Арсенич (1910-23.01.1947).

В советское время, да и в демократический период вокруг СБ ОУН благодаря пропаганде и публицистике создался ореол чуть ли не единственной террористической структуры УПА.

Например, в интервью «Известиям» бывший боец ВВ НКВД Николай Перекрест отозвался о деятельности СБ ОУН так: они население не резали, а «…в основном расстреливали… Малейшее подозрение в сотрудничестве с “советами” — и бандеров-ская служба безопасности (по-украински — “безпеки”) выносила смертный приговор. Врывались в дом приговоренного, обычно ночью, расстреливали всю семью, а хату сжигали. Копию приговора оставляли на пепелище»^[288].

Это «свидетельство» заставляет задуматься, не выдумал ли этот милиционер своё участие в антиповстанческой борьбе в Западной Украине? Если он там воевал, то должен был знать, что эс-бэшники душили свои жертвы. Как правило, опергуппа состояла из трёх человек — двое держали приговоренного за руки и за ноги, а третий затягивал удавку на шее. Кроме этого, ради устрашения населения они прилюдно вешали того, кого считали врагом или предателем украинской независимости. С этой же целью эсбэшники резали и рубили своих жертв. Американский исследователь Джеффри Бурде даже пишет о «ритуальном осквернении тел»^[289] националистами. Как раз расстреливали эсбэшники крайне редко, хотя бы потому, что такой способ убийства — шумный.

Но основная роль СБ ОУН заключалась в осуществлении функций внутренней контрразведки — то есть в выявлении вражеской агентуры и нестойкого элемента внутри самих ОУН и УПА. Хотя и «вовне» репрессивная функция СБ ОУН также была направлена. То есть, по отношению к УПА и к украинскому населению СБ выполняла функцию, похожую на ту, которую выполняла в коммунистической репрессивно-карательной системе советская армейская контрразведка СМЕРШ. Что же касается террора против польского населения, милиции, чекистов, парт-совактива, красноармейцев или партизан, а также сотрудничавших с ними украинцев, то его активно практиковали и боевые части УПА, и простое партийное подполье.

У СБ ОУН просто не было возможности покарать всех, кого ее руководители считали врагами украинского народа. Против таковых вела борьбу, и борьбу бескомпромиссную, вся Повстанческая армия. И оставление приговора на пепелище или на трупе убитого активиста оставляли и простые повстанцы, к СБ ОУН никакого отношения не имевшие.

С весны 1943 г. СБ расширяла свои ряды, поскольку этого требовала необходимость — отныне нужно было следить не только за членами оуновского подполья, но и за бойцами УПА, а также за населением территорий, освобожденных повстанцами от власти нацистов^[290].

В донесении о работе СБ в военном округе «Богун» — южная часть Ровенской и север Тернопольской областей — за период с 15.09 по 15.10.1943 можно найти сведения о том, «Кто и как наказан в указанное время.

Наказано смертью 110 чел.,

из них 50 украинцев: перекрестов (в католицизм. — А. Г.) и сексотов

18 коммунистов

5 немецких конфидентов

33 поляка

2 немца

1 голландец (очевидно, из коллаборационистских частей. — А. Г.)

1 еврей (не ясно, за какую провинность. — А. Г)

…Других наказаний исполнено — 141. Они состояли: дисциплинарные наказания членов СБ и сетки (ОУН. — А. Г.), физические наказания, отпущенные гражданскому населению за непослушание приказам представителей УПА, за производство водки и т. п.»^[291].

Одно время в УПА существовала полевая жандармерия, полностью подчинённая СБ ОУН, но с конца 1944 года эта структура практически исчезла.

Сотрудники СБ ОУН с середины 1943 г. приобрели полную самостоятельность и подчинялись лишь своему руководству по линии СБ. В начале 1944 г. бандеровским партфункционерам с трудом удалось добиться ответственности областного референта СБ перед областным референтом ОУН. На практике областной референт СБ ОУН исполнял функции шефа СБ военного округа.

К сожалению, работа СБ ОУН не представлена должным образом в доступной читателю украинской историографии. Большинство следственных дел функционеров и сотрудников СБ ОУН еще не рассекречены.

Впрочем, вся история существования и борьбы ОУН и УПА, прежде всего в период немецкой оккупации, имеет много белых пятен.

А вот борьба повстанцев с коммунистическим режимом изучена несколько лучше, прежде всего, благодаря большому комплексу документов репрессивно-карательных органов СССР и УССР. Этой борьбе — войне после войны, и посвящен следующий раздел книги.

Раздел 3. ЗА РОДИНУ, НА СТАЛИНА!

3.1. Как с УПА не могли справиться в Польше, 1944—1947

Панской Польши нету больше, Злобной ведьмы нет в живых. Не захватит больше Польша Наших братьев трудовых.

Советская частушка 1939 г.

В середине 1944 г. вся территория Украины оказалась под контролем коммунистического режима. С советской властью столкнулись и жители Закерзонья, которые до этого первый и последний раз мельком видели красноармейцев в 1920 г. — во время советско-польской войны.

С этого момента началась особая страница в истории УПА — противостояние коммунистическому режиму на украинских землях, отошедших после Второй мировой войны Польской Народной Республике (ПНР).

Во время войны эта территория входила в Генерал-губернаторство, то есть принадлежала также Польше — или, скорее, не Польше, а тому образованию, что создали нацисты из бывшей Польши. Опираясь на польское население Холмщины и соседних территорий, в 1942 г. здесь возникает польское подполье — националистического (АК) или социалистического направления (Батальоны хлопски, Гвардия людова). Руководство польского подполья, считавшее украинцев гражданами Польши, домогалось от них послушания, что и приводила к конфликтам. Кроме того, именно на территории дистрикта Люблин СС запланировала создание образцового «питомника» со-

образно расово-социальной инженерии: истребить евреев, на их место вселить поляков, на место поляков — украинцев, на место украинцев — немцев. В ходе переселенческих мероприятий стравливались украинцы и поляки, что вело к росту напряжённости и убийствам.

На рубеже 1943/44 гг. АК решила «пробить» сквозь этнические украинские земли «коридор»: от собственно польских земель — (Рава-Русская) до города Львова, чтобы запланированную акцию «Буря» провести в Галиции в должных масштабах. Если учитывать, что к тому времени польско-украинский межэтнический конфликт полыхал уже год, то неудивительно, что «пробивание коридора», то есть обеспечение оперативного простора для Армии Краевой, сопровождалось уничтожением украинских сел.

До 1944 г. УПА на этой территории не существовало, несмотря на наличие антиукраинского террора со стороны отрядов АК и БХ.

ОУН зимой 1943/44 гг. на скорую руку создает здесь боевки и отряды сельской самообороны. Но они не могли эффективно противостоять опытным и многочисленным отрядам Армии Краевой, получавшей поддержку из Англии.

В конце марта 1944 г. здесь появляются первые сотни — сотня «Галайды» и сотня «Тигры». В апреле в Закерзонье действует уже десять слабо вооруженных и плохо организованных сотен УПА. Ситуация осложнялась тем, что против повстанцев здесь начали операции и немцы.

В середине апреля с Волыни сюда пришёл загон (полк) под командованием «Острожского» и сотня «Волки» под командованием «Ягоды» (Черника), незадолго до этого с группой сослуживцев бежавшего из дивизии СС «Галичина».

С Карпат пришла сотня «Сыроманцы» под командованием «Ястреба».

Украинские повстанцы основательно потеснили АК, к тому же после этого отряды последней в знаменитой битве в Билго-раском лесу были разбиты немецкими и коллаборационистскими частями СС.

Повстанцы сражались здесь не только против АК, но и очистили значительную территорию от немецкой оккупационной администрации.

Ко времени прихода Красной армии — то есть августу 1944 г. — украинское Закерзонье находилось скорее под контролем УПА, нежели АК и БХ.

Советы были полны решимости ликвидировать обе национальны армии — польскую и украинскую. Не случайно Красная армия на правом берегу Вислы два месяца ожидала, пока немцы не подавят Варшавское восстание, а Сталин вовремя не предоставил советские аэродромы союзникам для оказания помощи терпящей поражение Армии Крайовой. Поэтому с точки зрения целей АК «Буря» была не просто провальной, но и контрпродуктивной. Неслучайно операция получила столь резкую оценку командующего одной из польских дивизий на западном фронте, генерала Владислава Андерса: «Провозглашение восстания в Варшаве… было не только глупостью, но и однозначным преступлением»^[292].

Новое коммунистическое правительство Польши договорилось с СССР об установлении границы и трансфере населения — поляков обменивали на украинцев и белорусов.

Причем обмен, с точки зрения обеих режимов, был честным: не так, что одних отправляли в Сибирь, а других — на курорты около Мазурских озер. Украинцев действительно переселяли в УССР, а поляков — в Польшу. За исключением тех людей и их родственников, кто был заподозрен в участии в Сопротивлении.

Не в последнюю очередь столь решительный обмен славян восточных на славян западных был вызван жестокостью украинско-польского конфликта, описанного в предыдущем разделе.

Осенью 1944 г. здесь устанавливается граница, и на украинские территории приходят советские погранвойска, входящие в структуру НКВД. В погранзаставах, расположенных одна от другой на расстоянии от двух до пяти километров, находились достаточно сильные гарнизоны, насчитывавшие от 30 до 100 человек. Плюс к тому тут же дислоцировались моторизованные резервные части, часто менявшие места расположения. В погранвойска народ отбирался куда более тщательно, чем просто в Красную армию, люди это были молодые и неплохо обученные, пограничников вооружали новейшими образцами стрелкового оружия, хорошо обеспечивали радиосвязью. Это был действительно сильный противник, с которым повстанцам ни раз приходилось сталкиваться. Позже пограничники постепенно расширяли здесь сеть секретных сотрудников, охватывающую полосу до 40 километров от границы. С весны 1945 г. вся граница была перегорожена обмотанными колючей проволокой засеками, приграничная полоса распахана (чтобы был виден каждый случай перехода границы), создана система механической сигнализации, главным образом, ракетной, минированных полей и других ловушек — волчьих ям, проволочных петель и т. п. приспособлений. Учтём, что это была граница между соцстранами, причём Польша не обладала границей ни с одной капстраной.

Несмотря на установление границы, польская администрация появляется на территории действий УПА в Польше только на рубеже 1944/45 гг. — до этого сельские районы находились под контролем повстанцев.

В октябре 1944 г. в Закерзонье приехали переселенческие комиссии из СССР, однако местное население уезжать не хотело, а УПА срывало деятельность комиссий. «Тогда польское коммунистическое правительство… бросило против украинских сел вооруженные полуофициальные группы гражданского населения, некоторыми из которых командовали переодетые энкавэдэшни-ки. Этим группам помогала польская милиция, армия и отряды НКВД. Польские группы жгли украинские села, убивали людей с целью создать ситуацию, в которой украинцы сами бы переселялись на территорию УССР»^[293].

Вот как бесчинства польских «коллег» в 1945 г. описал нарком Госбезопасности УССР Рясной:

«Москва, НКВД СССР — товарищу Берия Л. П.

Из Львова

Докладываю о бесчинствах польской милиции, проводимых по отношению к украинскому населению, находящемуся за по-гранлинией после передислокации военных комендантов Красной Армии дальше на Запад. Активизировалась деятельность польской полиции по истреблению украинского населения, грабежу и уничтожению их имущества, а за последнее время террористическая деятельность польской полиции приобретает массовый характер.

Из поступающих сведений от достоверных источников, террористическая деятельность польской милиции характеризуется нижеследующими фактами:

1. 22 февраля с. г. на хуторе Бучина, 8 километров западнее райцентра Краковец, Львовской области, группой польской милиции, численностью 30 человек, ограблено 10 украинских хозяйств и расстреляно 8 человек жителей этого села.

2. 23 февраля с. г. в селе Труйчица, Перемышльского уезда, польская милиция этого села расстреляла 10 человек украинцев, дома которых сожжены.

В этот же день в селе Скопин, 5 километров севернее райцентра Краковец, группой польской милиции подожжен дом жителя этого села Темчак Ивана, записавшегося на выезд в СССР. При попытке со стороны Темчака ликвидировать пожар, польская милиция открыла по дому ружейно-пулеметный огонь.

3. 27 февраля с. г. на КПП 89 ПО из сел Подбуковина и Русское село явилось 150 украинских семей, спасавшихся от погрома, который проводился польской милицией.

4. 28 февраля с. г. из местечка Любечев и села Вельке-Очи в села Кобыльница-Волоска и Кобыльница-Русская, 8 километров от райцентра Краковец, прибыло до 200 польских солдат и 50 человек милиции, которые учинили погром украинцев, записавшихся на выезд в СССР. По группе жителей в количестве 70 человек, пытавшихся избежать погрома, и бежавших по направлению к погранлинии, поляками был открыт ружейно-пулеметный огонь. В результате погрома в селе Кобыльница-Волоска убито 4 местных жителя украинца, сожжено 8 хозяйств. В селе Кобыльница-Русская — убито 30 человек местных жителей украинцев и сожжено 150 хозяйств. (…)

8. 27 марта с. г. эшелон переселенцев-украинцев, следовавших из гор. Грубешев к погранлинии в районе села Липо-вец, 5 километров северо-восточнее местечка Тишовец, был обстрелян ружейно-пулеметным огнем. Машинист-поляк остановил эшелон. К нему подошла группа поляков в количестве 8-ми человек, одетых в польскую военную форму, и произвела массовое ограбление ехавших украинцев. Поляками уведено 17 коров, 2 лошади и забраны продукты питания. При этом убито 4 человека украинца.

Все бесчинства по отношению к украинскому населению, — грабежи и уничтожение имущества, польская милиция проводит под предлогом ликвидации банды УПА, однако в каждом случае убивают ни в чем не повинных людей, в основном лиц преклонного возраста, женщин и детей, изъявивших желание переселиться на жительство в СССР.

В связи с проводимыми грабежами и убийствами польской милицией украинцев — последние уходят в леса в надежде стать под защиту бандитов УПА, попадая под влияние последних, тем самым стихийно пополняя бандгруппы и увеличивая пособническую базу бандитов.

Отмечены также случаи, когда польская милиция свои бесчинства проводит совместно с вооруженными группами людей, одетых в польскую военную форму, под видом польских солдат, что не исключает возможности связи её с бандитами “АК”.

Польскими властями деятельность милиции по ограблению и истреблению украинцев ни в какой мере не пресекается, действия милиции проходят безнаказанно»^[294].

Поздняя осень и зима 1944 г. прошли под знаком массовых облав и сильного коммунистического террора, приводившего к жертвам среди подпольщиков и, реже, повстанцев. За последними нужно было гоняться по полям и лесам, а подпольщиков хватали во время операций в сёлах. Территория, контролируемая УПА, быстро сокращалась. В райцентрах появляются отряды Милиции обывательской (МО) — насчитывавшие по 40–60 человек. Интересно, что позже, во время нападения на такой гарнизон МО в Черенчине сотни «Ягоды», милиционеры смогли отбиться, укрепившись в здании милиции. «Ягода» учел это и во время второго нападения поздней осенью 1945 г. использовал против милиции «торпеды» — то есть реактивные снаряды Фау (V), в свое время брошенные немцами при отступлении. Реактивные снаряды, имевшие боевой вес 117 или 65 килограммов, устанавливались в вырытых под углом ямах и к ним подводился бикфордов шнур. По некоторым данным, после применения «торпед» все обороняющиеся были похоронены под обломками здания милиции.

Возвращаясь к ситуации 1945 г., отметим, что весной 1945 г. в Закерзонье в рамках Генерального округа «УПА-Запад» организуется военный округ № 6 — «Сан» — командование которого в силу установления советско-польской границы действовало автономно. В «Сане» было 3 тактических участка: «Данилов», «Бастион» и «Лемко».

УПА продолжала контролировать часть территории и, более того, ранней весной 1945 г. даже её расширила. Операции поляков против повстанцев были непродуманны и разрозненны, а во-оружейные силы и репрессивно-карательные органы новых хозяев Польши еще не имели должной организации и необходимого боевого опыта.

Силы повстанцев не были сломлены, и даже не были подорваны. Как пишет украинский исследователь Петр Мирчук: «УПА овладела ситуацией в такой степени, что с середины мая до августа 1945 г. существовала на всем Закерзонье т. н. украинская повстанческая республика»^[295].

Все Закерзонье повстанческая республика не охватывала, но десятки сел в разных районах Лемковщины, Посянья и Подля-шья повстанцы контролировали, установив там свою гражданскую администрацию. По другую сторону границы такое и представить было невозможно — повстанческие республики были «зачищены» НКВД еще в 1944 г. и больше там не возрождались.

В мае 1945 года из УССР (военный округ «Буг») вПольшу пришли «погостить» 3 сотни: «Галайда 2», «Кочевники» и сотня под командованием Шумского. В общем, их рейд был в целом удачным, все они вернулись обратно за исключением части сотни «Галайда 2», которая осталась в Польше до 1947 года.

Эти сотни установили контроль над частью украинских земель в Подляшье (округа городов Холм и Бела Подляска), договорились с польским подпольем о разделе территории и даже наладили с ним взаимодействие.

Такой разгул казачьей вольницы в каких-то двухстах километрах от Варшавы поляки долго терпеть не могли, и вскоре характер переселения украинцев изменился. С сентября 1945 по июнь 1946 гг. идет массовая и насильственная депортация украинцев в УССР. То есть если раньше автохтонное население путём террора «подталкивали» к выезду, то теперь его просто выселяли. Действия коммунистического польского правительства в отношении украинского меньшинства напоминают действия Варшавы и «местных активистов» в тот же период в отношении немцев польско-немецкого пограничья.

В связи с выселением украинцев УПА в массовом порядке жгла оставленные украинцами села, в которые власти начали заселять поляков. При этом повстанцы не трогали новоселов, проводя агитационно-разъяснительную работу, используя примерно следующую аргументацию: «Мы не просто уничтожаем имущество, а противимся выселению, и жжем села не польские, а украинские»^[296]. Хотя, в тот же период нередки были случаи уничтожения «бандитских» польских сел, население которых было связано с польским подпольем или активно помогало новой власти в борьбе против украинских повстанцев.

Общий итог переселения таков: с октября 1944 г. по август 1946 г. из Польши в СССР было выселено 489 тыс. человек восточнославянского населения, из них из белорусско-польского региона Белостока только 36 тыс.

Переселенцев «инфильтровали» чекисты, и выявленных членов или помощников ОУН и УПА репрессировали вместе с семьями — арестовывали и/или выселяли в Сибирь.

Параллельно шел процесс высылки поляков из Украины, а также репатриация части польского населения из Азии, сосланного туда в 1930-х — начале 1940-х гг. Примерно 480 тыс. человек польской национальности в 1945–1946 гг. было вывезено в Польшу только из Украины^[297].

Кроме того, в этом же регионе коммунисты вели борьбу против все еще сильной Армии Краевой, преобразованной в 1945 г. в подпольную ВИН («Вольносць и неподлеглосць»). Новой коммунистической власти чинили отпор также националистические польские организации: Народове силы збройне (НЗС) и Наро-дове зъедножение войскове (НЗВ). По официальным данным, только польская милиция потеряла в 1945 г. 1411 человек убитыми, 1410 ранеными и 940 пленными.

Зимой 1945/46 г. повстанцы в силу холодов несколько снизили количество проводимых операций, однако с весны вновь активизировались.

С апреля по октябрь 1946 г. силами польской армии, полиции и спецслужб был введен в действие так называемый «план Моссора». Его целью была ликвидация повстанческого движения — польского и украинского — на всей территории страны. В начале операции силы УПА составляли около 2 тыс. бойцов, опиравшихся на 3 тыс. членов оуновского подполья^[298]. На этой же территории украинско-польского пограничья действовали меньшие силы польских повстанцев.

План заключался в проведении масштабных антипартизан-ских операций на всей территории страны с широким применением небольших и мобильных войсковых фомирований, одновременное проведение подобных операций вдоль западных границ БССР и УССР, укреплении и активном использовании разведсети на местах.

Благодаря скоординированным действиям всех силовиков, а также помощи со стороны Чехословакии и СССР, УПА и ВИН с начала операции потеряли стратегическую инициативу — некоторая часть украинских повстанцев временно ушла в Чехословакию или УССР, часть была уничтожена или пленена. Многие в буквальном смысле слова ушли под землю: в вырытые землянки и бункеры. Операция сопровождалась артиллерийским обстрелом сел и интенсификацией выселения украинцев в СССР^[299].

Силы УПА были подорваны, но отнюдь не уничтожены. Несмотря на «организованный обмен населением», на территории Польши еще оставалось около 250 тыс. украинцев. Командование УПА в Закерзонье, пополнило свои ряды за счет еще не выселенных, но ожесточившихся крестьян. Недоукомплектованные отряды были сведены в четыре батальона (куреня). На начало 1947 г. в регионе действовало около двух с половиной тысяч повстанцев — то есть их общая численность в результате плана Моссора не снизилась, а боевой опыт только вырос.

А в СССР в тот же период численность УПА стремительно падала — на лето 1944 г. она была максимальной, далее шло только постепенное снижение как количества бойцов, так и их активности. В тот самый момент, когда УПА в ПНР распространяла свою активность на Холмщину и Подлящье (весна — лето 1945 г.), в УССР чекисты заканчивали уничтожение повстанческих отрядов группы УПА-Юг — то есть «зачистку» украинских территорий, бывших до 1939 г. в составе Советского Союза. В 1947 г. численность повстанцев в Польше не сильно отличалась от той, которая была в конце 1944 г. А в СССР, по данным МГБ, на 1 января 1947 г. в вооруженном подполье насчитывалось 530 боевых единиц (отрядов) и 4456 бойцов — то есть в пять раз меньше, чем было в 1944 г. При этом мы должны учитывать, что в результате переселенческих акций количество украинцев в Закерзонье уменьшилось в 3 раза, соответственно сократилась и база УПА, а численность украинцев в западных областях УССР существенно не изменилась.

Более того, по данным МВД УССР, в Закерзонье на начало 1947 г. дислоцировалось 27 формирований УПА с почти 5-ю тысячами бойцов (вероятно, к повстанцам здесь приплюсованы и подпольщики). Если верить отчетам МВД и МГБ, на 250 тыс. украинцев в ПНР приходилось столько же повстанцев, что и на 6 миллионов западных украинцев в советской Украине!

А активность повстанцев в Польше в целом не сильно уменьшилась, что было для польской администрации совершенной неожиданностью. «…(23 марта) 1947 г. одно из подразделений УПА организовало засаду и уничтожило выдающегося польского генерала, заместителя министра обороны Польши Кароля Свер-чевского. Эта акция была не только самым значительным успехом УПА в этом регионе — она стала и началом конца самой партизанской армии»^[300].

Добавим: не только партизанской армии, но и украинского меньшинства в Закерзонье.

Причем убили Сверчевского случайно: бойцы УПА из «пятерок» «Грыця» и «Стаха» в тот день устроили засаду на продуктовую машину. Но вместо хлебовозки показался одинокий «виллис» генерала, совершавшего инспекцию отдаленных гарнизонов. Грузовик охраны забарахлил и отстал.

Экипаж «виллиса» был расстрелян, боевики скрылись. Об убийстве столь важной птицы повстанцы узнали на другой день из передачи Би-би-си^[301].

Кароль Сверчевский был не рядовым польским военным, получившим свой чин и звание за приверженность приехавшему в обозе Красной армии просоветскому правительству. Это был ветеран коммунистического движения: в свое время под псевдонимом «Вальтер» он возглавлял польские интербригады во время Гражданской войны в Испании, то есть был одним из символов «народной Польши».

Взбешенное правительство ПНР решило ускорить решение украинской проблемы.

7 мая 1947 г. представители СССР, Чехословакии и Польши подписали в Варшаве договор о совместной борьбе против повстанцев. В апреле началась знаменитая операция «Висла», которую возглавлял всё тот же автор «плана Моссора» — бригадный генерал Стефан Моссор, заместитель начальника Генштаба Войска Польского. Благодаря подавляющему численному и материально-техническому превосходству и тщательно разработанному плану, действия поляков увенчались полным успехом. Однако, эта глава называется именно так: «Как с УПА не могли справиться в Польше». Ведь очевидно, что без почти поголовного выселения украинцев с юга-востока ПНР властям было едва ли возможно сломить повстанческое движение, сколько бы милиционеров, чекистов и солдат они не нагнали в этот регион. Пока за УПА были тылы, действия польских властей ощутимого успеха не приносили.

Да и в успех «Вислы» не все сначала верили. Как отмечалось заместителем командира Оперативной группы (ОГ) «Висла» по политической работе подполковником Сидзинским 16 мая 1947, настроение населения и структура Сопротивления в приграничной к Украине полосы ПНР в какой-то указывали на том, что польская военно-репрессивная машина и на сей раз даст сбой: «До времени прибытия войск О.Г. “Висла” украинское население было базой как членов УП.А., так и ее материального обеспечения. Связи эти не ограничивались селом, но относились также и к городам.

Ситуация с польским населением не была лучше. Террор и демагогия банд УП.А. и частое сотрудничество с Н.В.С. (Народными вооруженными силами (по-польски, НЗС — NSZ), польским антикоммунистическим подпольем — А. Г.) привели к диверсии польского населения, про которую “Хрен” пишет в бюллетени за март с.г.: “Польское население, живущее около нас, относится к нам полностью хорошо”.

Прибытие наших отрядов было воспринято с недоверием, подозрением и даже враждебностью»^[302].

Проведение антиповстанческой операции сопровождалось массовой пропагандистской кампанией. Сочетание этих мер подействовало и на поляков, и на выселяемых украинцев.

Для иллюстрации положения повстанцев во время проведения операции «Висла» приведем отрывок из письма командира сотни «Хрена» (Степана Сцебельского) своему непосредственному начальнику — командиру куреня «Рену» (Василию Мизерному) 7 мая 1947 г. Ценность этого документа заключается в том, что его автор в какой-то степени спровоцировал операцию «Висла» — во всяком случае, ускорил её начало, поскольку планировало ее польское правительство еще с осени 1946 г. Именно бойцы Сцебельского 23 марта 1947 г. смертельно ранили генерала брони Кароля Сверчевского:

«…Сегодня я оторвался от врага и, пользуясь этим, пишу вам через курьера. У нас уже действительно Запорожско-лемковская Сечь. Вокруг пустырь, по которому гуляет вторая армия Свер-невского, поляков здесь около 20 тыс. Они заняли все села, кроме того, располагаются в лесу. Наблюдают также за селами, расположенными в лесу, чтобы мы не могли собираться. Прочесывают околицу леса, ищут продукты питания. У них есть приказ — уничтожать, преследовать до конца. Меня также преследуют, начиная с 16.03 (т. е. два месяца. — А. Г.). Эти действия не отличаются от “сталинской метлы” (иначе, “красная метла”, — масштабное использование пограничников, войск НКВД и др. сил против УПА в первой половине 1945 г. — А. Г.). За это время у меня было 7 боевых столкновений, провел 4 боя и 12 неожиданных встреч. У врага было 92 убитых и почти столько же раненных.

Со всех сторон мы получаем поздравления. Сейчас нас называют “рыцарями Лемковщины”. Однако у этих “рыцарей” такой вид, что их можно использовать для запугивания людей. Мы все ходим оборванные. Плащи пожгли возле костров, нет постоянного места для постоя (5 раз нас разбивали). У некоторых нет сорочек, кальсон. Нет возможности бриться, нет мыла. Огонь приобретаем с помощью трута или смотрим, не горит ли трава, которую подожгли поляки. Много бойцов ходит в лаптях из коровьей кожи.

Положение страшное. Я слышал перед рождеством, что у моего соседа “князя Романа Завикосного” есть для “Хрена” какой-то подарок в виде “анцуга” (от немецкого der Anzug — одежда, мундир, военная форма. — Ю.ДГ.) Извините, что пишу об этом. Но я оборван. Может какая-нибудь латаная куртка, но чтобы была целая, так как нечем ее латать.

Сегодня я должен одеть и обуть две бригады. Но это невозможно. Поэтому обращаюсь к Вам, друг Роман, за помощью. Польские села оградились от нас железной линией Зигфрида. Войско польское находится во всех селах, напрасно мечтать о любой связи с городом…

По данным разведки, наши убили в Самборе большевицкого деятеля. Па протяжении пяти дней не было газет. В тех местах у наших партизан большая сила. Оттуда прибыли ребята, рассказывают страшные вещи: берут в советскую армию, приходят сведения, что Перемышль отойдет к Польше (сведения подтвердились. — А. Г.). Командир “Бурлак” утратил 2 “четовых” и всех «роевых». За три дня у него было семь боев. Туда движется польская армия. Меня четыре раза выгоняли в Чехословакию. Мы шутим: Украина, будь спокойная — “Героям слабо” (вместо: “героям ела-ва”). Несмотря на окружение и истощение от голода, состояние духа воинов хорошее, но как надолго? Кто знает?

В операциях в селах принимал участие НКВД (т. е. МВД. — А. Г.)> проводил массовые аресты»^[303].

Сам «Хрен» со своей и еще двумя сотнями через полтора месяца после описываемых в письме событий сумел пробиться через польско-советскую границу и еще два года воевал в Галиции — Дрогобычской области УССР. 9 ноября 1949 г., выполняя приказ командования прорваться на Запад, погиб в стычке с чешскими жандармами.

Непосредственный начальник «Хрена» «Рен», которому было адресовано это письмо, осенью 1947 г. также перешел советско-польскую границу, и в 1947–1949 гг. действовал в Западных областях УССР. В 1949 г. по поручению Главного военного штаба УПА Рен пошел на Запад с материалами для Заграничного представительства У ГО С. «Во время оформления курьерской группы [24 августа 1949 г. в лесу рядом с селом Либохора Турковского района Львовской области] тяжело ранен в неожиданной стычке с подразделением НКВД (уже МВД. — А. Г.); достреливает сам себя, чтобы не попасть в руки врага… В 1994 перезахоронен в с. Яблонив Турковского района»^[304].

Согласно документам польских силовых структур, за время операции «Висла» на 30.07 было убито 59 и ранено 59 бойцов Войска Польского, потери Войск внутренней безопасности составили 52 человека убитыми и 14 — ранеными. При этом было убито 623, захвачено в плен 796, а сдалось добровольно всего лишь 56 «бандитов»: итого — 1475. В ходе «Вислы» было арестовано 1582 «подозрительных личностей» и уничтожено 719 схронов. Единиц стрелкового оружия польские военные и чекисты захватили всего 813 — из них 135 пистолетов^[305].

Кстати, эти данные показывают, что повстанцы также врали в своих отчётах. «Хрен», как мы помним, в своём письме «Рену» писал: «У врага было 92 убитых и почти столько же раненных». А согласно данным самим поляков, польские военные и чекисты потеряли в ходе всей операции 111 человек убитыми. Если мы поверим письму Сцебельского, то получается, что остальные сотни Военного округа «Сан» за всё время проведения «Вислы» уничтожили солдат и офицеров противника в пять раз меньше, чем одни бойцы «Хрена» только за апрель 1947 года.

Несмотря на весомые потери УПА в Закерзонье, большинству повстанческих сотен все же удалось сохранить себя и уйти — либо в УССР, либо через территорию Чехословакии и Венгрии в Австрию и Германию. Это в очередной раз говорит о том, что польские коммунисты воевать не умели. По воспоминаниям четового «Островерха», когда их отряд перешел в Дрого-бычскую область УССР, всех поразило какое-то пришибленное состояние повстанцев, сражавшихся здесь с 1944 г. Бойцы с За-керзонья, напротив, отличались боевым духом и молодецким задором. Отвечая на шутки своих коллег из Польши, повстанцы из УССР говорили: «Поляков можно было бить голыми руками, шапками и палицами — а вы попробуйте, здесь повоюйте!».

К июлю 1947 г. УПА в Закерзонье была практически ликвидирована, хотя отдельные группки по несколько человек повстанцев еще долго продолжали сопротивление.

«Официальные польские источники оценивают потери украинцев за период 1944–1947 гг. в четыре тысячи человек. Реальная цифра, естественно, выше. Из этих четырех тысяч примерно полторы тысячи — бойцы УПА, остальные — члены ОУН и мирное население. Польские потери составили 2196 человек, в том числе 977 военнослужащих, 600 милиционеров, 599 гражданских лиц»^[306].

В северные и западные районы Польши переселилось не менее 160 тысяч украинцев. Обычно их вселяли в пустые квартиры и дома, из которых незадолго до этого были выселены немцы. Отдельные случаи сопротивления украинцев режиму наблюдались и позже, в том числе и на западных и северо-западных (новых) землях Польши, по которым рассеяли украинцев.

Часть «переселяемых» по проверке попала в тюрьмы и лагеря.

Символично, что недалеко от городка Явожно «Концентрационный лагерь Даксгрубе, построенный СС в июне 1943 г., с лета 1945 по весну 1949 гг. использовался как лагерь для немцев и фольксдойче, а также военнопленных. С мая 1947 г. сюда начали поступать украинцы, которых считали особо опасными; из 3873 украинцев (в том числе 707 женщин) умерли 162. В 1949 г., после освобождения фольксдойче, военнопленных и украинцев, Явожно… “перепрофилировали” в исправительно-трудовой лагерь для молодежи»^[307]. Закрыли это нацистско-коммунистическое детище в 1956 году.

«Рассеянные» по всей территории Польши, украинцы на десятилетие прекратили свое существование как национальность. Многие скрывали свое происхождение от соседей, да и от собственных детей, которые быстро полонизировались и вырастали уже поляками. Те 90–80 тысяч украинцев, которые остались в Люблинском и Жешувском воеодствах, были запуганы действиями властей и прекратили всякую организованную общественную деятельность — тем более, что официально ее запрещали.

Некоторые послабления наступили после 1956 г., а сейчас украинское меньшинство в Польше ничем не ограничено в общественной деятельности, и даже получает на это некоторые ассигнования от государства.

Президент демократической Польши Александр Квасневский, признав неправомерность операции «Висла», в начале 2002 г. принес представителям Украины официальные извинения.

По поводу украинско-польского конфликта 1942–1947 гг. Папа Римский Иоанн Павел II, поляк Кароль Войтыла, в 2003 году сделал заявление: «Настало время освободиться от мучительного прошлого!.. Пусть прощение — дарованное и полученное — разольется словно целебный бальзам, в каждом сердце. Пусть благодаря очищению исторической памяти все будут готовы поставить выше то, что объединяет, а не то, что разделяет, чтобы вместе строить будущее, основанное на взаимном уважении, на братском сотрудничестве и истинной солидарности».

11 июля 2003 года, в 60-ю годовщину резни поляков на Волыни, в совместном заявлении президента Украины Леонида Кучмы и главы Польши Александра Квасневского прозвучали следующие слова: «Склоняя голову перед жертвами злодеяний и всех трагических событий, которые имели место в общей истории, мы убеждены, что взаимное прощение будет первым шагом к полному примирению молодых поколений украинцев и поляков, которые полностью освободятся от предубеждений трагического прошлого. Мы глубоко ценим и разделяем каждое слово, которым прощают, и слово, которым просят прощения, если оно идет от души».

В тот же день президенты двух соседних стран в небольшом селе Павловка на Волыни открыли памятник погибшим полякам и украинцам: «Память — Скорбь — Единение».

3.2. Почему они думали, что их борьба не безнадежна

Мы выиграли эту войну: Но не победили.

Ветеран КГБ Г. Санников. 2002 г.^[308]

На рубеже 1943/44 гг. Красная армия вошла в западно-украинские земли, 8 мая 1945 г. завершилась война в Европе, а 2 сентября того же года — в Азии. Внешние фронты для СССР исчезли, но на внутренних, в том числе и в Украине, продолжались активные боевые действия.

«Не стоит подчеркивать, что те испытания, которые выпали на долю ОУН-УПА во время “поднемецкой” действительности, не шли ни в какое сравнение с тем, что ожидалось»^[309] по приходу коммунистов.

Но складывать оружие повстанцы не намеревались. Скорее, наоборот, вся деятельность в 1930-х гг., а также в период нацистской оккупации была как бы подготовкой к войне с СССР.

О позиции украинских националистов в условиях прихода Советов историк ОУН сообщает: «После окончания Второй мировой войны в Европе Провод ОУН издал декларацию, в которой очень трезво подошел к вопросу дальнейшей украинской освободительной борьбы. С одной стороны, ОУН отвергла капитулянтскую позицию мельниковцев и разных остатков давнишних партий, с другой стороны, ОУН отвергла ориентацию на быстрое освобождение. В декларации читаем: “а) нам должно вести дальше вооруженную революционную борьбу для защиты народа перед физическим и моральным уничтожением; б) нам надо быть готовыми к худшему, чтобы все-таки беречь других и себя от уничтожения; в) нам надо сберечь и подготовить максимум революционных сил к решающему моменту; г) нам надо войти в новый, мирный, послевоенный стиль революционной работы и начать действовать для достижения дальней цели; г) нам надо выращивать новые революционные кадры, новых людей, которые смотрели бы в будущее с верой…”»^[310].

ОУН приняла такую декларацию за рубежом.

А в Украине Главнокомандующий УПА Роман Шухевич в связи с окончанием боевых действий в Европе издал приказ, который и приводится здесь с некоторыми сокращениями:

«Бойцы и командиры Украинской повстанческой армии!

Гитлеровская Германия окончательно разгромлена и разбита. (…)

Большой вклад в победу над Германией внесли и вы, украинские повстанцы. (…) В борьбе с Германией наша Украинская Повстанческая Армия организовалась и прошла первую боевую школу.

И с развалом Германии возвратился и стал властвовать на Украине еще худший оккупант — Россия. Веками порабощая Украину, она не откажется от нее никогда, независимо, царский ли у нее режим, или “самая демократическая в мире республика”. (…) Для свободолюбивых масс эта “наидемократичнейшая республика” (устраивает) сибирскую тайгу, Соловецкие острова, массовые расстрелы, сожжение сел, искусственные голодоморы и прочие “новейшие” “воспитательные” средства.

И украинский народ и теперь не капитулировал перед наступающим врагом. (…) Я уверен, что оружие, которое вы получили из рук нации, не посрамите, и грядущим поколением передадите свое имя, покрытое бессмертной славой.

Украинские повстанцы! В мире еще не установился мир. Революционные движения порабощенных народов и противоречия между западными государствами и СССР нарастают. Растет во всем мире понимание, что несет с собою идея “диктатуры пролетариата”, провозглашенная из Кремля. В борьбе против него вы сегодня не одни! Упорные сербы, хорваты ведут бои против московского ставленника Тито, болгары также поднимаются против кровавого террора, принесенного “союзной” СССР. Горы Се-миградья (Трансильвании. — А. Г.) наводнились теми румынами, которые не поддались России. Даже маленькая Словакия ведет партизанскую борьбу против агрессора (все приведённые выше случаи Сопротивления — выдумки. — А. Г.). Польские патриоты саботажами и вооруженной борьбой отвечают на попытки Сталина их поработить. Ряды борцов против восточного сатрапа растут. Все это создает благоприятные условия для нашей дальнейшей борьбы и приближает момент развала СССР.

Додержать оружие в руках до той минуты и стать во главе воюющих против Сталина масс — ваша священная задача. Верю, что выполните ее с честью и фанатизмом, как выполняли все прежние задачи. Новыми методами борьбы, приспособленными к новой обстановке, дайте ответ врагу на его наступление.

С несокрушимой верой вперед, к победе!

Да здравствует Украинское самостоятельное соборное государство!

Вечная слава полегшим в борьбе с агрессором!

Слава Украине!

В мае 1945 г.

Тарас Чупринка

Гл. команд. УПА»^[311].

Как видим, упорство борьбы ОУН и УПА отчасти было связано с надеждами бандеровцев на два несостоявшихся события.

1. Революции в воюющих империях — СССР и Третий Рейх — после окончания войны, по аналогии с событиями 1917–1919 гг.

2. Скорый военный конфликт между победителями: СССР и западными демократиями.

Кроме того, объективно оценивая свои скромные силы, руководство УПА стремилось своей деятельностью — военной или мирной — пропагандировать идею Украинского самостоятельного объединённого государства.

Помимо этого, преследовались и более близкие, прагматичные цели — не допустить пришествия на западноукраинские земли наиболее ненавистных народу порядков советской власти — в частности, колхозной системы.

Политзаключенный Валентин Королев, проведший десять лет в сталинских лагерях, в беседе с автором этих строк так описал бандеровцев, оказавшихся вместе с ним в местах лишения свободы: «Что для них было характерным — так это ненависть к коммунистам. Их было невозможно переубедить… Хоть ты его здесь расстреляй, он лютой ненавистью ненавидит Советы…».

Очевидно огромное материально-техническое и численное превосходство вооруженных сил и репрессивно-карательных органов СССР над Повстанческой армией. Многие задаются вопросом: что как посмела сравнительно небольшая группка людей начать схватку с мощнейшей в мире тоталитарной машиной?

Не следует забывать о том, что коммунистическая система не только притесняла, унижала «подданных», но являла собой издевательство над человеческим обществом. Поэтому противодействовать ей в той или иной форме — от глухого выражения недовольства и саботажа наиболее антинародных и нелепых при-казаний «сверху» до вооружённой борьбы — было естественным действием большинства населения. Формы этого противодействия зависели от культурных и региональных отличий и конкретных исторических обстоятельств.

Необходимо также помнить один из основных лозунгов ОУН: «Либо добудешь Украинское государство, либо погибнешь в борьбе за него». Подобная мотивация была характерна для бан-деровцев и значительной части повстанцев, которые тем или иным способом мобилизовали на борьбу десятки тысяч своих соплеменников.

В свою очередь, представители новой власти совсем не хотели восстановления Украинского государства, а начали интегрировать бывшую польскую, румынскую и чехословацкую Украину в состав УССР. То есть взялись за построение здесь тоталитарного общества, в котором не было место движениям «сепаратизма». Поэтому борьба против ОУН и УПА стала приоритетом для Советской власти в только что завоеванных областях Западной Украины.

Приведем красочное описание развернувшейся картины боев украинским историком Орестом Субтельным: «…Вскоре после капитуляции Германии в мае 1945 г. Советы получили возможность наращивать систематическое и широкое давление против УПА. В 1945–1946 гг. советские войска… организовали блокаду и прочесывание обширных территорий Волыни и предгорьев Карпат, где сосредотачивались партизаны. Стремясь запугать западноукраинское население и лишить УПА народной поддержки, НКВД использовал целый набор жесточайших мер. Жителей районов, где находились базы УПА, выселяли: в Сибирь депортировали семью любого, кто был связан с партизанами, в результате чего пустели целые села… Почти в каждом селе были завербованы информаторы НКВД, говоря проще — “стукачи”. Для дискредитации УПА применялись и более изощренные методы: подразделения НКВД, переодевшись в форму УПА (так называемые «лжебандеровцы». — А. Г), грабили, насиловали и убивали украинских сельчан. Поскольку действия службы безопасности ОУН (СБ) по ликвидации просоветских элементов также нередко отличались жестокостью, этот страшный маскарад был весьма правдоподобен и часто достигал своей цели. Одновременно Советы буквально заливали партизан, живущих зимой на грани голодного истощения в подземных «схронах», пропагандой, изображающей их дело безнадежным, и постоянно предлагали амнистию за явку с повинной»^[312].

На описании «войны после войны» имеет смысл остановиться более подробно, поскольку именно этот период деятельности УПА стал для нее, так сказать, «визитной карточкой». Именно из-за пятилетнего противостоянию повстанцев коммунистическому режиму украинское Сопротивление вошло в советские книги, кинофильмы… Из наиболее интересных художественных картин об УПА следует назвать перестроечную киноленту «Карпатское золото». Вошла УПА и в фольклор, в том числе анекдоты, пропаганду, а слово «бандеровец» на советском жаргоне стало синонимом слова «антисоветчик».

Летом 1944 г. УПА действовала в одиннадцати областях УССР:

1. Львовская, Дрогобычская, Станиславская (Ивано-Фран-ковская), Тернопольская, Волынская, Ровенская — территории, входившие до 1939 г. в состав Польши;

2. Западные районы Каменец-Подольской (позже Хмельницкой), Винницкой, Киевской и Житомирской областей — территории, входившие до 1939 г. в состав УССР;

3. Черновецкая область (Северная Буковина) — до 1940 и в 1941–1944 гг. принадлежала Румынии.

Кроме того, действиями УПА были охвачены южные районы Белоруссии со смешанным белорусско-украинским населением, а также, как уже отмечалось, украинско-польское Закерзонье.

На этой земле проживало до десяти миллионов украинских крестьян.

УПА проводила пропагандистские рейды в другие области УССР (в Закарпатье, на Юг и Восток), в Белоруссиию, Румынию и Чехословакию.

В течение второй половины 1944 г. УПА в бывшей Советской Украине (то есть в Житомирской, Киевской, Каменец-Подольской и Винницкой областях) в целом была разгромлена. Летом 1947 г. Повстанческую армию в ходе операции «Висла» ликвидировали в Закерзонье, то есть в ПНР.

С этого момента Сопротивление продолжалось в бывших польских областях и на Буковине (то есть 7 западных областей), причем в форме партизанской борьбы — только в Галиции (Львовская, Дрогобычская, Станиславская, Тернопольская области УССР).

Быстрый разгром УПА в четырёх областях советской Украины объяснялся, во-первых, более ранним приходом туда Красной армии (конец 1943 г.), во-вторых, природными условиями, хуже подходящими для партизанской войны (лесостепь). Третьей, и главной причиной, было отсутствие в УССР еще с довоенных времен партийной сетки ОУН, а также наличие «перевоспитанного» советской властью населения и колхозной системы.

Врагами украинского народа повстанцы считали всех сотрудников правонарушительных органов, членов партийных и советских организаций, советских хозяйственных работников, офицеров Красной армии и красных партизан, провокаторов и секретных сотрудников НКВД — МГБ, бойцов истребительных батальонов… В общем всех, кто являлся представителем новой власти или относительно активно с ней сотрудничал. Принцип коллективной, в том числе семейной ответственности^[313], провозглашенный бандеровцами еще в 1941 г., и применявшийся в течение всего периода немецкой оккупации, использовался участниками Сопротивления и при «вторых Советах».

Со стороны сталинского режима во враги были зачислены не только подпольщики, повстанцы и сотрудничавшие с ними селяне и члены их семей, но и «сочувствовавшие» — то есть едва ли не большинство сельского населения Западной Украины. И это утверждение подтверждается всем ходом борьбы с обеих сторон.

3.3. Как УПА воевала против Красной армии

А князь тем ядом напитал

Свои послушливые стрелы

И с ними гибель разослал

К соседам в чуждые пределы.

Александр Пушкин.

Анчар. 1828 г.

Настоящая глава названа именно так — «как УПА воевала против Красной армии». И это неслучайно, так как часть украинских историков настаивает на том, что УПА с Армией не воевала.

Все 1990-е гг. по этому поводу в Украине шла оживленная дискуссия, продолжающаяся и сейчас.

Спор возник по политическим причинам на пустом месте. Нет же никакой дискуссии о том, воевала ли УПА против Вермахта. Исследователи партизанского движения, как в России, так и в Украине вообще не поднимают, скажем, вопроса: «Воевали ли красные партизаны против Вермахта и румынской армии, или боролись только с СС?»

УПА была инструментом тоталитаной партии, стремившейся не допустить господства любой власти, центр которой находился в Москве. Красная армия была орудием агрессивной тоталитарной деспотии, стремившейся поработить весь мир, включая Украину.

Поэтому было бы странно, если бы этого столкновения не было: и в 1944 г. и позже.

Но здесь необходимо небольшое лирическое отступление. В 1990-е годы в Украине, а в начале 21 века и в России получил хождение один документ, на который обращать внимание совсем бы не стоило, если бы его не восприняли серьёзно ряд российских авторов и не пустили в оборот. В частности, текст вошёл в книгу Феликса Чуева «Солдаты империи» а также в работу Владимира Бешанова «Десять сталинских ударов»:

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Приказ № 0078/42 22 июня 1944 года г. Москва

ПО НАРОДНОМУ КОМИССАРИАТУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА И НАРОДНОМУ КОМИССАРИАТУ ОБОРОНЫ СОЮЗА СССР

Агентурной разведкой установлено:

За последнее время на Украине, особенно в Киевской, Полтавской, Винницкой, Ровенской и других областях, наблюдается явно враждебное настроение украинского населення против Красной Армии и местных органов Советской власти. В отдельных районах и областях украинское население враждебно сопротивляется выполнять мероприятия партии и правительства по восстановлению колхозов и сдаче хлеба для нужд Красной Армии… Во многих районах враждебные украинские элементы преимущественно из лиц, укрывающихся от мобилизации в

Красную Армию, организовали в лесах “зеленые” банды, которые не только взрывают воинские эшелоны, но и нападают на небольшие воинские части, а также убивают местных представителей власти. Отдельные красноармейцы и командиры, попав под влияние полуфашистского украинского населения и мобилизованных красноармейцев из освобожденных областей Украины, стали разлагаться и переходить на сторону врага. Из вышеизложенного видно, что украинское население стало на путь явного саботажа Красной Армии и Советской власти и стремится к возврату немецких оккупантов. Поэтому, в целях ликвидации и контроля над мобилизованными красноармейцами и командирами освобожденных областей Украины, приказываю:

1. Выслать в отдаленные края Союза ССР всех украинцев, проживавших под властью немецких оккупантов.

2. Выселение производить:

а) в первую очередь украинцев, которые работали и служили у немцев;

б) во вторую очередь выслать всех остальных украинцев, которые знакомы с жизнью во время немецкой оккупации;

в) выселение начать после того, как будет собран урожай и сдан государству для нужд Красной Армии;

г) выселение производить только ночью и внезапно, чтобы не дать скрыться одним и не дать знать членам его семьи, которые находятся в Красной Армии.

3. Над красноармейцами и командирами из оккупированных областей установить следующий контроль:

а) завести в особых отделах специальные дела на каждого;

б) все письма проверять не через цензуру, а через особый отдел;

в) прикрепить одного секретного сотрудника на 5 человек командиров и красноармейцев.

4. Для борьбы с антисоветскими бандами перебросить 12 и 25 карательные дивизии НКВД.

Приказ объявить до командира полка включительно.

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР БЕРИЯ

Зам. народного комиссара обороны Союза ССР, маршал Советского Союза ЖУКОВ»

Руководствуясь принципом презумции незлонамеренности, приходится утверждать, что историк Владимир Бешанов, активно разрушающий мифы, сам купился на фальшифку.

Такой приказ Лаврентий Берия и Георгий Жуков без ведома Сталина не только подписать, но и сочинить не могли. Ведь уничтожение целой союзной республики — дело не то что всесоюзного, а мирового масштаба. А Сталин не мог сей приказ одобрить даже на первоначальном этапе: реализовать его в 1944 году не было физической возможности. 15 миллионов немцев из Восточной Европы выгоняли после войны три года, да и то не в Сибирь — а на «смешные» расстояния — не более тысячи километров.

В этом же «приказе» две дивизии НКВД Жуков и Берия, якобы, в приказе называют «карательными» — отсутствовали такие дивизии в структуре Народного комиссариата внутренних дел. То есть, конечно, присутствовали, но назывались по-другому: внутренние войска (ВВ НКВД).

Пункт 2-й положение «г.» этого «документа» гласит: «выселение производить только ночью и внезапно, чтобы не дать скрыться одним и не дать знать членам его семьи, которые находятся в Красной армии».

Тридцать миллионов человек выселить «только ночью и внезапно», да ещё и так, чтобы никто в Красной армии об этом не узнал — звучит совсем неубедительно.

В подтверждении реальности этого распоряжения Феликс Чуев публикует свидетельство бывшего наркома внутренних дел УССР Василия Рясного, о том, что этот приказ, якобы, начал выполняться. Но необходимо поставить честность самого Чуева под сомнение: Рясной, как любой чекист, должен был хранить ведомственную тайну. Да и любой здравомыслящий человек никому никогда добровольно не рассказал бы о собственном соучастии в подготовке такого чудовищного преступления.

Как другое доказательство существования «приказа» приводится вполне реальное выссказывание Хрущёва на XX съезде, о том, что «Сталин бы всех украинцев выслал». Этим словам тоже не следует особо доверять — Никита Сергеевич, особенно в ораторском запале, правдивостью не отличался, тем более во всём, что касалось описания кремлёвского горца.

На самом деле этот «приказ» — нацистская листовка (см. ВИЖ № 5 за 1992 год). Хранится она действительно в украинском архиве — ЦДАГО и в той самой папке, на которую ссылаются все, кто приводит этот документ. Причём составлен этот продукт нацистского чёрного пиара безграмотно, немцам должно было бы быть стыдно за такую халтуру. Но за эту чепуху уцепились некоторые историки…

Однако, возвращаясь к УПА, следует сказать, что Красная армия принимала участие в борьбе против повстанцев — понятно, в других масштабах.

В 2003 г. журналистка газеты «Известия» взяла интервью у последнего главкома УПА Василия Кука и опубликовала его на страницах этой газеты. Как правило, в случаях публикации «острых» материалов редакция помещает рядом материал, где представлена противоположная точка зрения. В данном случае таковую представлял полковник МВД Николай Перекрест, бившийся с повстанцами в пору юности в составе Внутренних войск НКВД. Так вот, даже он заявил: «…Против бандеровцев воевали только внутренние войска, с армейскими подразделениями у них был как бы негласный уговор: друг друга не трогать. На гарнизоны они не нападали — понимали, что тогда по-другому будут с ними воевать»^[314].

Либо Перекрест перед тем, как давать интервью, прочитал несколько произведений бандеровского агитпропа, либо просто не захотел делиться победой с коллегами из Советской армии. Хотя на крупные гарнизоны повстанцы действительно не нападали, чтобы не стало себе дороже.

Красная армия столкнулась с повстанцами практически сразу же после вступления в Западную Украину — то есть на рубеже 1943/1944 гг. Руководство УПА стремилось не допустить фронтальных боев с красноармейцами, издав об этом специальный приказ. Во-первых, очевидно было гигантское численное и материально-техническое превосходство КА. Во-вторых, в простых красноармейцах, особенно украинской национальности, повстанцы видели таких же, как они жертв режима, загнанных в Красную армию.

Повстанцы распространяли среди солдат листовки с призывом «бить Гитлера», не воевать против них, и/или переходить на сторону УПА. Распространённым лозунгом того времени были слова: «Убивайте политруков, этих верных сталинских собак, которые вас стерегут. По трупам политруков пойдем на голову Сталина»^[315]. Действенность этого призыва была минимальной.

Зато появление мощнейшей армии было более чем весомым аргументом советской пропаганды — большинство бойцов из «иностранных легионов» УПА перешло обратно к Советам.

Акции УПА против КА отчасти были вызваны неразберихой в условиях боевых действий, отчасти — приказами командиров повстанцев и красноармейцев. Инициатива борьбы шла с обеих сторон.

В январе 1944 года в селах Белощувка и Моквин Березненско-го района Ровенской области повстанцами было единовременно убито около 50-ти красноармейцев 181-й стрелковой дивизии.

«В информационном донесении за период с 27 марта по 8 августа 1944 г. по Станиславской области (район Коломии), значилось: “На всех территориях началась массовая ликвидация красноармейцев. Эта ликвидация была допущена с учетом состава армии — были это собственно русские и почти все комсомольцы. Части 18-го десантного корпуса были созданы из молодых воспитанников детсадов”»^[316].

Например, нападения повстанцев Станиславской области на РККА в сентябре-октябре 1944 г. стоили последней 23 офицеров и 128 солдат и сержантов убитыми, а 79 человек было уведено в лес — о судьбе этих людей остаётся только гадать.

А вот как видел войну УПА против Красной армии её офицер — летчик-штурмовик Георгий Береговой. Описываются действия его сослуживца — Ивана Гусева — в Западной Украине в тот момент, когда через нее прокатывались советские фронты — то есть 1944 г.:

«Первое боевое задание, которое он получил на новом месте, заключалось в том, чтобы получить и перегнать в дивизию не новый “Ил”, а как раз По-2. Фанерный этот самолет был незаменим для связи…

Прибыв в часть, Гусев присмотрел на свой вкус один из По-2. Самолет оказался еще довоенного выпуска, планер полностью свое вылетал, но был сухим и прочным…

Назад летели на высоте триста метров. В небе — никого, мотор работает как часы, настроение у всех прекрасное.

Вдруг Гусев заметил на проселочной дороге каких-то людей, бегущих в панике в сторону леса и гонящих перед собой скот. А через несколько секунд из-за деревни, откуда, судя по всему, и удирали вооруженные кто винтовками, кто ружьями крестьяне, выскочил на бреющем Ил-2 и, нагнав толпу, начал поливать из пулеметов дорогу.

— Что за чертовщина! Ведь не над немцами, над своей территорией летим, — удивился Гусев. — Что же он, своих, что ли, из пулеметов потчует?

— А если это фриц? — высказал догадку техник. — Случалось, что и на нашихсамолетах они летали.

— Фриц не фриц, а на глаза этому чокнутому лучше не попадаться, — отозвался Гусев. — Он-то в броне, а вокруг нас — чистая фанера…

Гусев быстренько дал ручку управления машиной от себя, припал чуть ли не вплотную к земле и полегоньку увел свой По-2 от греха из опасной зоны.

Пока летели, все трое продолжали ломать голову: что бы это могло значить, когда штурмовик на собственной территории и деревню бомбами поджег, и по мирным людям из пулеметов смолит…

Однако люди эти казались мирными, если судить только по одежде. Когда Гусев посадил По-2 на аэродром и доложил Ищенко о том, что видел на проселочной дороге, тот объяснил ему, в чем дело.

— Бандеровцы это! Они, сволочи, десяток наших людей утром ухлопали. Поставили к стенке и перестреляли.

— Как же так? — не понял Гусев. — А наши что же?

— Безоружные они были. Из соседнего девяносто второго полка за продовольствием их туда отправили. Кто же знал, что деревня вся до одного из бандеровцев. Женщин и детей они заранее в лес угнали. А наших вместо, как говорится, хлебом-солью свинцом встретили. И до того, зверюги, обнаглели, что после такой расправы в деревню за скотом вернулись. Значит, говоришь, не вышел у них этот номер?

— Думаю, не вышел, — подтвердил Гусев. — Хотя видел, палили некоторые из них в небо. Только ведь “ил” из винтовки не сковырнешь. Верно?..

— Сам скоро увидишь, — пообещал ему Ищенко. — В первой эскадрилье тяжело ранило летчика, отправили его в госпиталь»^[317].

Второе подобное свидетельство из за его большего размера пришлось вынести в приложение. Это описание действий

УПА на окраинах города Черткова в той же Западной Украине. Автор мемуаров на сей раз не летчик, а танкист, точнее, комиссар от танкистов — Попель Николай, на тот момент Член Военного Совета 1-й танковой армии (См. приложение № 8).

В этих двух рассказах может удивить следующее — офицеры откровенно описывают не какие-то кучки «украинско-немецких буржуазных националистов», а целые села, население которых в полном составе участвует в повстанческой войне.

Но не всегда отношения Красной армии с повстанцами выливались в форму вооруженной борьбы. Нередки были случаи, когда красноармейцев повстанцы просто разоружали, вели среди них антисоветскую агитацию, вербовали и отсылали обратно в часть или включали в собственные ряды, или мирно отпускали восвояси.

Вот, например, отрывок из донесения начальника Управления контрразведки «СМЕРШ» 1-го Украинского фронта генерал-майора Осетрова:

«Того же числа [11.02.44] начальник мастерской 361 отдельного] б[атальона] с [вязи], 24 с[трелкового] к[орпуса] лейтенант Мухалынин, совместно со старшиной радиороты Политовым и экспедитором Коневским выехали на одной подводе из села Стадники в с. Уздицы. В пути следования им повстречалась подвода с едущими на ней 7-ю мужчинами в гражданской одежде. На вопрос Михалынина: “Как проехать в село Уздицы”, ехавшие на подводе выхватили автоматы и скомандовали: “Руки вверх”.

Забрав повозку и военнослужащих, бандиты привезли их в один из хуторов, где уже находилось 4 бойца. Со всеми задержанными один из бандеровцев вел около часа беседу о задачах и целях “УПА”, после чего им были возвращены изъятые у них документы и личные вещи, задержанные освобождены. Оружие и повозки бандеровцами изъяты»^[318].

Нередко обе стороны поддерживали «вооруженный нейтралитет» при контакте частей двух армий.

Действия национальных партизан против Красной армии допускались даже Главным командованием УПА в случае обороны, а также в качестве мести, если красноармейцы жестоко обращались с мирным населением — такие случаи были, и немало.

Кроме того, партработники и чекисты, пришедшие в Западную Украину в обозе Красной армии, постоянно просили командование последней помочь в борьбе с бандеровцами или охране каких-либо хозяйственных объектов.

Кроме того, УПА развернула за спинами красноармейцев партизанскую войну со всеми ее компонентами, включая и удар по коммуникациям.

Вот описание рельсовой войны уже после «победного мая», хотя велась эта война на протяжении всего 1944 и 1945 гг. Автор этого документа, во всяком случае, номинальный автор, никто иной, как Леонид Брежнев, будущий диктатор Советского Союза. Тогда, конечно, он вряд ли был уверен, что ему удастся дослужиться до такой должности. В1945-1946 гг. он был всего лишь начальником политуправления Прикарпатского военного округа, войска которого принимали самое активное участие в боях против повстанцев:

«Среди коварных методов бандитской работы оуновцов в ноябре все чаще появлялись случаи подрыва и минирования путей сообщений. У некоторых ликвидированных банд были захвачены значительное количество взрывчатых веществ и боеприпасов — тола и мин.

В Кутовском районе Станиславской области бандиты заминировали дорогу у села Рожен-Великий. Подорвалась автомашина воинской части, причем были тяжело контужены 7 бойцов, находившихся в автомашине. Бандиты вторично минировали дорогу в направлении от села Рожен-Великий Великий к селу Тюдо-во. Подорвалась автомашина погранотряда. Было тяжело ранено 3 чел. и контужено 5 чел. Автомашина сгорела.

Инструктор 4-й части Жабьевского райвоенкомата Станиславской области лейтенант Нагорный 23 ноября ехал из села Жабье в сопровождении 2-х бойцов истребительного батальона. Одновременно ехали еще 2 подводы — одна впереди с работниками р[ай]и[спол]к[ом]а и другая — позади с бойцами истребительного батальона. В 4 км от села Жабье бандиты пропустили первую подводу. Подвода же Нагорного подорвалась на противотанковой мине натяжного действия. При взрыве лошади были убиты, а лейтенант Нагорный и бойцы взрывом были отброшены. Пользуясь их бессознательным состоянием, бандиты выбежали из засады, захватили ручной пулемет и автоматы, пытались захватить и Нагорного. С подъехавшей 3-й подводы бойцы-истребители открыли огонь по бандитам. Банда скрылась. Нагорный и один боец получили контузии.

В Рогатинском районе Станиславской области 5 ноября между селами Пукуз и Жовче бандиты подорвали железнодорожный путь. Потерпели крушение две мотодрезины, и было ранено 3 человек.

На перегоне Марковцы-Отыня участка железной дороги Ко-ломыя-Станислав 4 ноября бандиты заминировали путь. Подорвался пассажирский поезд. Сошли с рельс паровоз и 3 вагона, были разбиты 2 вагона. Во время катастрофы убито 2 и ранено 6 военнослужащих.

В ночь на 27 ноября в районе села Голень Станиславской области бандиты взорвали путь железной дороги Станислав-Львов и пустили под откос эшелон с дровами»^[319].

Если это не война с Красной армией, то что же? В годы схватки с нацизмо это был настоящий удар по тылам, поэтому армейское командование было просто вынуждено вести борьбу с повстанцами с целью нормализации работы тыловых служб.

29 февраля 1944 г. повстанцами был смертельно ранен командующий 1-м Украинским фронтом генерал армии Николай Ватутин. Причем произошло это совершенно случайно — он напоролся даже не на бандеровскую засаду, а просто на группку повстанцев — по разным сведениям от 17 до 27 человек, грабящих захваченный ими ранее красноармейский обоз. Увидев поблизости незваных гостей, повстанцы обстреляли три автомобиля, в одном из которых ехал Ватутин. Командующий фронтом получил ранение в бедро и позже скончался от начавшейся гангрены.

Этот факт произвел сильное впечатление как на командование КА, так и на партийное начальство УССР и СССР.

От рук повстанцев в 1944 г. погиб и командующий бронетанковыми и механизированными войсками 1-го Украинского фронта генерал-лейтенант Андрей Штевнев.

Понятно, что если повстанцы убивали красноармейцев, офицеров и генералов, то и Красная армия в сотрудничестве с НКВД, да и самостоятельно, принимала непосредственное участие в антиповстанческих операциях. Например, в апреле 1944 г. в знаменитой битве под селом Гурбы на стыке трех областей — Ро-венской, Тернопольской и Каменец-Подольской.

На описании этой операции имеет смысл остановиться более подробно — это самая большая битва УПА за всю ее историю.

1 марта 1944 г. в Ровенской области началась мобилизация в Красную армию. Но в некоторых районах ситуация вышла из-под контроля вследствие деятельности повстанцев. Секретарь Ровенского обкома КП(6)У Бегма в донесении Хрущеву отмечал:

«В некоторых районах в противовес мобилизации, которую проводят военкоматы, оуновцами проводится «мобилизация» всего мужского населения в отряды Украинской повстанческой армии… Мизочьским райвоенкоматом 3 марта 1944 г. была объявлена мобилизация военнообязанных в населенных пунктах Мизоч, Билашев и Дермань.

Узнав про это, бандеровцы в ночь на 3 марта послали в эти села вооруженные группы, которые объявили населению, что «мобилизация в Красную армию прекращена», и провели «мобилизацию» всего мужского и частично женского населения в отряды УПА»^[320].

Повстанцы действовали по плану, разработанному еще до прихода большевиков. Однако полностью сорвать призыв в К А не удалось, и на 20 марта 1944 г. военкоматами Ровенской области было мобилизовано 35 000 человек.

Перед крестьянами стоял выбор — идти на фронт, либо в лесную армию. А поскольку по селам действовали боевки СБ, то их угрозы были часто лучшим аргументом, чем призывы коммунистов бестолку погибать за советскую родину.

Поток мобилизованных в УПА приводил к тому, что бывшие чоты становились сотнями, а сотни становились куренями, а курени объединялись в полки (загоны). При этом далеко не все новобранцы до первой стычки с чекистами успевали получить военную подготовку или даже оружие.

На момент боя — в двадцатых числах апреля 1944 г. — под Гур-бами находились курени (батальоны) «Железняка», «Довбенко», «Строчана», «Крапивы», «Мамая», «Докса» («Вира»), «Непытай-ло», «Бывалого», а также отдельные сотни «Панько», «Ястреба», «Андрея», чета «Черногоры» и отряд охраны штаба под командованием «Гармаша». Всего бойцов было около 3,5–4 тысяч, их дополняли от тысячи до полутора тысяч мобилизованных крестьян. Повстанцы имели в своем распоряжении 2 батареи орудий разных систем, несколько минометных расчетов, в некоторых куренях были противотанковые ружья. Кроме того, сотня «Великана» доставила в расположение штаба захваченный ранее самолет ПО-2. Силы Внутренних войск НКВД и Красной армии составляли, согласно повстанческим донесениям, около 35 тысяч человек.

Если же их оценивать с учетом расчетного состава частей, задействованных в операции, то силы советской стороны составили около 15 тысяч человек. Использовалось 15 легких танков, авиация, бронепоезд, один конный полк.

Вот как описывает ход боев перед Кременецкой операцией и в начале Гурбенского боя донесение повстанческого командира Николая Свистуна («Ясеня»):

«03.04.44 г. командир Миша принял участие со своей сотней в бою под Мощаницей. Тут большевики потеряли свыше 150 человек убитыми.

07.04.44 г. командир Строчан с сотней “Веселого” и “Лютого” провел операцию на Новомалин, где стояло 300 энкаведеш-ников. Уничтожить НКВД полностью не удалось, но враг понес тяжелые потери. День принудил наш отряд к отступлению. Недобитки НКВД тоже отступили. С нашей стороны погиб сотник “Веселый”.

14.04.44 г. прошел бой у Ляшивци, где противник окружил командира “Лютого” На помощь к “Лютому” пришел “Строчан” с сотниками “Короленко” и “Булкой”. Разбиты две сотни НКВД. Во время конечной фазы боя новая сила энкаведешников ударила по нашим со стороны леса. Отряд отступил, забирая убитых и раненых. Точно так же велись бои в околицах Обгова и Майдана..»^[321].

Дальнейшие события описывает командир сотни, а позже и куренной УПА Михаил Кондрась («Великан», «Миша», «Со-фрон»). Его мемуары были опубликованы в подпольном журнале краевого проводу ОУН на Северо-западных украинских землях (Волыни) «За волю нации», в четвертом номере за 1949 г.:

«22 апреля 1944 года много отрядов УПА сосредоточилось в селе и околице села Дубенский Майдан Мизочского района. К этому принудили нас большевики своими войсками НКВД, насчитывавшими несколько десятков тысяч человек… Наш командир, куренной “Мамай” получил приказ от командира соединения “Ясеня” подтянуться в сторону с. Гурбы. Вечером мы прибыли в Гурбенский лес и там расквартировались… рядом было слышно плотные пулеметные очереди и видны горящие ракеты.

23 апреля командир соединения приказал принять бой. Еще до рассвета все сотни были на оборонительных позициях и лежали в вырытых собственными руками окопах. Курень командира “Мамая” (в который входила моя сотня) занял оборонную линию со стороны Гурбенской лесопилки до горы Балярня. Моя сотня прикрывала левый фланг от Гурбенской лесопилки и далее до Майданского болота включительно. Как только начало светать, в восточном участке нашей линии разгорелся отчаянный бой. От пальбы, разрыва гранат, снарядов и мин не было слышно людского голоса. — “Это бьется курень “Строчана” — говорили друг с другом повстанцы.

На участке моей сотни враг несколько раз пробовал наступать, но небольшими группами. Каждое наступление было отбито без собственных потерь. После захода солнца ударил мороз. Повстанцы разложили в ложбинках огонь, чтобы немного погреться. Ночь прошла только в двусторонней перестрелке.

24 апреля, еще не зашло солнце, как снова начался кровавый бой. Враг всей своей армией навалился… В полдень из всех сотен к куренному командиру “Строчану” пришли “пэтээрщики” (те, у которых были ПТР — противотанковые ружья), так как враг начал наступление на его участке большим соединением танков.

Заревели разными голосами большевистские танки, а в воздухе появились разведывательные самолеты и начали кидать на наши позиции бомбы. В разгар отчаянной борьбы было уничтожено свыше десяти вражеских танков и отбито ряд вражеских атак. Повстанцы бились как львы. Кидались со связками гранат под вражеские танки (явное художественное преувеличение. — А. Г.), точным огнем косили ряды врага…

Как настала ночь — мы подготовились к прорыву. Один удар — и отряды вышли за большевистские линии и подались в разные направления….»^[322].

Как пишет уже упоминавшийся Свистун («Ясень»): «Наши потери — 80 повстанцев убитыми, 100 ранеными, убитых на следующий день большее[иками], 200 убитых новомоб[илизованных] мужчин и немцев (в свое время отбитых повстанцами у красноармейцев с целью обмена на оружие. — А. Г.); с[выше] 400 убитых, с[выше] 300 пойманных (из мобил [изованных] и гражданок [их]). Болыпев[ики] потеряли 800 человек убитыми»^[323].

В этот раз повстанцам удалось прорваться из окружения. И, если доверять данным о потерях, и учитывать результаты боя, операцию можно считать относительно удачной.

С УПА боролись не только боевые формирования Красной армии, но и армейская контрразведывательная структура СМЕРШ: «Смерть шпионам» или, по другой версии, «Специальные мероприятия по раскрытию шпионажа» — созданная в 1943 г. организация с двойным подчинением — Наркомату обоону (т. е. напрямую Сталину) и НКГБ. Смершевцы не только «присматривали» за Красной армией, но и «чистили» занимаемые территории от шпионов, диверсантов и «контрреволюционных элементов». Излишне и говорить, что методы действий СМЕРШа — избиения, пытки, шантаж, расстрелы — наводили ужас на население украинских сел. Обычной практикой смер-шевцев было согнать мужское население села в какое-то помещение, а потом с помощью угроз и избиений выколотить из украинских мужиков информацию о том, кто из местных жителей служит в УПА или поддерживает оуновское подполье.

Для сотрудников этой спецслужбы был характерен крайне низкий уровень профессионализма — даже в сравнении с НКГБ и армейской разведкой. Нередко туда набирались вообще малограмотные люди. Поэтому роман и фильм «В августе 1944-го», изображающие сотрудников СМЕРШа проницательными Шерлок-Холмсами, не является образцом даже социалистического реализма.

Красную армию использовали против повстанцев и сразу же после окончания войны, в частности, когда ее части возвращались в СССР из Германии. Но желаемого эффекта это не принесло. Военные, проводившие ранее фронтовые операции, столкнулись с абсолютно другим типом боевых действий — войной партизанской. Кроме того, настроение солдат и офицеров КА, а с 1945 г. — Советской армии, не способствовало успешной борьбе против УПА.

Генерал Петр Григоренко свидетельствует: «Мои бывшие подчиненные (по 8-й дивизии) заезжали ко мне в Москву и с возмущением и болью рассказывали, как они жгли и разрушали дома заподозренных в помощи повстанцам, как вывозили в Сибирь семьи из этих домов, женщин и детишек, как выбрасывали население из сел и хуторов, как устраивали облавы на повстанцев»^[324].

Нередки были случаи, когда красноармейцы проходили сквозь лес, громко переговариваясь и шумя, а при контактах с отрядами УПА воздерживались от применения оружия.

«…Осенью 1944 года в районе действий куреня “Месники” группы “УПА-Запад” под г. Любачив на Люблинщине на украин-ско-польском этническом пограничье ее (агитацию. — АХ) организовал проводник ОУН-Б в Закерзонье Ярослав Старух. Он, в частности, распространил листовки о Тихом Доне и “донской вольнице” среди бойцов дислоцированной тогда в этом районе 1 — й дивизии донских казаков. После этого ее бойцы корректно обращались с украинским населением и совсем не демонстрировали желания воевать против повстанцев. Были случаи, когда казаки не стреляли при встрече с национальными партизанами, давали лишнее оружие, предупреждали про известные их разведке акции диверсионных групп НКВД»^[325].

Зафиксированы многочисленные факты переходов в УПА красноармейцев-украинцев, да и не только украинцев. Но с 1945 г. повстанцы отправляли перебежчиков обратно, опасаясь шпионажа.

Однако, в целом Красная армия была для УПА опасным врагом не только во время «перехода фронтов», то есть весной — летом 1944 г., но и в дальнейшем.

Военные боролись с повстанцами не только прямым путем.

Как и планировали высшие партийные органы Украины^[326], мобилизации в КА стали одним из методов снижения повстанческого движения. Призванных «инфильтровали» спецслужбы, выявляли среди них членов ОУН, Юношества (Юнацтва) и симпатизирующих — к ним и членам их семей применяли репрессии. Остальных частично направляли на фронт, частично — в восточные районы УССР и даже на Урал, на принудительные работы — но не в заключение. Несмотря на «инфильтрацию», новобранцы из западных районов УССР часто дезертировали или перебегали на сторону немцев. «Так, в донесении политуправления 1-го Украинского фронта от 30 сентября 1944 г. сообщалось, что за период с 4 по 25 сентября 1944 г. перешли к врагу 172 бойца и младших командира из числа жителей западных областей Украины, в том числе 73 во время боя и 99 — с передового края обороны»^[327]. Учтем, что этот переход был совершен в сентябре 1944 г. — всего за 8 месяцев до конца Третьего Рейха.

Уже упоминавшийся уроженец Вильнюса Илья Йонес, проведший во Львовской области оккупацию, по приходу Красной армии был в нее призван. В мемуарах он свидетельствует о том, что уроженцы Галиции часто уходили к немцам. Йонес описывает случай, когда он предотвратил переход группы западных украинцев на сторону немцев, и получил за это орден Красного Знамени. После задержания и трибунала перебежчики были расстреляны перед строем, а их могилу по приказу офицеров утрамбовали сапогами солдаты всей дивизии^[328].

Как уже говорилось, в 1944 г. УПА нередко предпринимала удачные попытки срыва мобилизации в западных областях Украины. Например, в Станиславской области на 21 августа 1944 г. из 30 тыс. призывников явилось на призывные пункты только 15 тыс. человек. Повстанцы постоянно нападали на колонны мобилизованных, уничтожая, разоружая или разгоняя охрану, а призванных отпускали по домам или включали в свои ряды. Кроме того, УПА всячески препятствовала поставкам продовольствия для советских войск.

Однако, вскоре, когда большевики стали формировать из местного населения истребительные отряды для борьбы с УПА, повстанцы стали призывать украинцев идти служить в Красную армию, а не в истребки.

В общем, нельзя точно сказать, чему больше способствовали принудительные мобилизации в КА — борьбе против повстанцев, или, наоборот, пополнению рядов УПА относительно активным элементом. Западные украинцы были отлично информированы о том, какими методами воюет командование Красной армии, как относятся красные командиры к «пушечному мясу» вообще, а особенно к новобранцам, пережившим немецкую оккупацию. Поэтому у них не было никакого желания погибать, к тому же бестолку за интересы чуждой тоталитарной империи. И значительная часть из них либо пыталась пересидеть войну в лесах и погребах, либо если уж умереть, то умереть в рядах УПА за независимость своей родины.

После войны армию также использовали против повстанцев, в свою очередь уничтожавших солдат и офицеров Советской армии.

Вот описание их действий за ноябрь 1944 г. в Прикарпатском ВО все тем же будущем всенародно презираемым Четырежды Героем Советского Союза товарищем Брежневым:

«…Много случаев нападений бандитов совершено на мелкие группы военнослужащих, работавших на выполнении различных заданий (заготовка продуктов в селах или заготовка дров в лесах). Пользуясь беспечностью отдельных командиров или бойцов, не организовавших во время этих работ необходимой охраны и не выставивших часовых или дозоров, бандиты наносили урон и скрывались.

13 ноября команда военнослужащих 1036-го артиллерийского] п[олка] в составе 7 человек во главе со старшим лейтенантом Каркачевым выехала на 2-х автомашинах для перевозки дров. В пути на эту команду неожиданно напала банда. Была сожжена автомашина, убит шофер, ранены 1 боец и старший лейтенант Каркачев. Пропало без вести 3 бойца.

13 ноября лейтенант Козырев, рядовые Никитин и Карпунин из 223 зенитного артиллерийского полка сопровождали в Лисец-кий р[айонный] о[тдел] НКВД задержанных лиц. Сдав арестованных, они возвращались через село Поцикув.

В центре этого села они были обстреляны из-за изгороди автоматным огнем. Бандиты убили лейтенанта Козырева и рядового Никитина. Красноармеец Карпунин ответным огнем убил 2-х бандитов и, израсходовав все патроны, прибыл в часть. Из полка в это село была направлена команда. Задержали 5 подозрительных лиц. Выяснилось, что с лейтенанта Козырева бандиты сняли обмундирование, взяли пистолет и документы, а с красноармейца Никитина сняли шинель и ботинки.

15 ноября учебный батальон из дивизии, где начальником политотдела полковник Желнин, направлялся на стрельбище через село Подлужье. Младшие лейтенанты Журавлев, Игнаткин, Веретинцев и младший сержант Кухар зашли в один дом попить воды. Когда они вошли, то заметили, что кто-то спрятался в чулан. На требование офицеров хозяйка дома отказалась открыть чулан и сказать, кто в нем есть. Офицеры сами открыли чулан и крикнули: “Кто там? Выходи”. В ответ из чулана последовало 3 автоматных очереди. Был убит младший лейтенант Журавлев, командир минометного взвода. Младшие лейтенанты Игнаткин и Веретинцев, оставив во дворе младшего сержанта Кухаря, побежали в часть за бойцами. Приехавшие на автомашине бойцы в доме никого не нашли. В соседней хате задержали 4 подозрительных лиц…

Младший лейтенант Фатеев и старшина Карев охраняли подсобное хозяйство 295-го с[трелкового] п[олка] в селе Висневце. Командир роты направил их в соседнее село Майдан Средний в 15 км от села Висневце за кузнецом. Возвращаясь обратно, Фатеев и Карев были внезапно обстреляны на окраине села. Бандиты убили Фатеева и тяжело ранили Карева. Кое-как ползком он добрался до роты. На место происшествия выехало 2 подвижных группы. Установили, что бандиты зверски изуродовали лейтенанта Фатеева, сняли с него обмундирование, забрали автомат и револьвер, а с убитой лошади сняли седло. Подвижные группы при прочесывании этого района задержали более 50 подозрительных лиц.

Группа военнослужащих — 4 человека из 609-го батальона связи 2 ноября была послана с заданием в подсобное хозяйство батальона в село Матенвцы в 5 км от г. Коломыя. По пути в селе Корнич бойцам повстречались 2 неизвестных гражданских лиц. Поравнявшись с ними, ефрейтор Кобзев спросил их “Чего вы йс-пугались?” Последние ничего не ответили, разбежались в разные стороны и с близкого расстояния очередью из автомата убили Кобзева. Остальные красноармейцы открыли ответный огонь Забрав труп Кобзева, они возвратились в часть Подвижная группа мужчин в деревне не обнаружила Предполагают, что все они скрываются в бандах»^[329].

Действия довольно масштабные, которые явно не объяснить инициативами отдельных «полевых командиров».

В июле 1945 г. в Западной Украине было образовано 2 военных округа: Прикарпатский и Львовский. На начало 1946 г. на их территории дислоцировались, в частности, следующие армии: 52-я (генерал Коротеев) — Львовская, Дрогобычская, частично Каменец-Подольская области — 28 тыс. бойцов, 13-я армия (генерал Пухов) — 25 тыс. бойцов.

Все они принимали участи в так называемой «большой блокаде» в первые четыре месяца 1946 г. — операции, после которой борьба УПА стала угасать.

В то время как часть солдат спала по деревням и, таким образом не пускала повстанцев к источникам продовольствия, местам ночлега и лечения, другие солдаты вместе с чекистами без устали прочесывали леса и горы Западной Украины.

Из-за таких мероприятий новой власти партизанам пришлось уйти под землю.

Воевавший с повстанцами в Западной Украине рядовой ВВ НКВД, а ныне полковник МВД в отставке Николай Перекрест в интервью «Известиям» открыл великую военную тайну о редкостной хитрости бандеровцев: «Главное их изобретение — expo-ны. Обнаружить их было очень сложно. Но когда появились служебные собаки, они эти схроны по запаху находили»^[330].

Так вот, схрон — это не то, что имел в виду Перекрест. В этом случае для словообразования в русском языке используется тот же корень, что и в украинском — хранилище. Т. е. это тщательно замаскированный потайной склад, который известен человечеству с момента появления собственности. Конечно, временно схрон мог использоваться и как место пребывания человека. А то, о чем говорил столь опытный и знающий «бандолов» — это бункеры и крыивки.

Описание повстанческой зимовки в бункере можно найти в Приложении № 9. Бункер — это относительно просторное подземное помещение, во время пребывания в котором повстанцы обычно выставляли наверху постового. Крыивка — это маленькое подземное укрытие, из которого обычно не выходили долгое время.

Вот как описывает выход из крыивки нескольких повстанцев чекист Санников: «Хлопцы долго лежали на вынесенных… подстилках из овчины, жадно, до боли в легких вдыхая пьянящий лесной воздух. Кружилась и болела голова. Ломило суставы, казалось, все кости в теле наполнились ноющей тупой болью. Все трое закурили и тут же закашлялись — легкие не воспринимали табак. Первым с земли после долгого лежания поднялся на ноги и двинулся в сторону развесистого дуба Чумак и тут же рухнул на землю — ноги не держали его. Лежавшие на земле Партизан и Карпо рассмеялись:

— Что же это вы, друже Чумак, такой здоровый и крепкий, а падаете как куль с мукой?

— Да будет вам, друзи, сами попробуйте, нечего смеяться, — беззлобно ощерился беззубой улыбкой Чумак, повернув в сторону лежавших свое бледное заросшее темно-рыжей бородой лицо с широко открытым и хватающим воздух как рыба ртом с бледно-розовыми деснами.

Зубы Чумак потерял давно от многолетних зимовок в бункере. Цинга съела его зубы. Несколько месяцев без движения, отсутствие солнца, дневного света, нормальной пищи, свежей воды, спертый и тяжелый воздух от плохо вентилируемого тесного подземного помещения, запах биологического распада человеческих отходов, — находясь в таких условиях, человек в тече-ние нескольких часов, а иногда и дней, выйдя из убежища, не мог двигаться, приходил в себя постепенно. Потом эти тяжелые часы и дни забывались. Лесной воздух, активные движения, длительные и многочисленные переходы, здоровая сельская пища, получаемая из рук сердобольных селян, молодой и здоровый организм делали свое дело, и человек забывал, что всего пару недель назад он был больным, почти калекой. И так до очередной зимовки, которые с каждым годом становились все тяжелее и тяжелее — сжималось кольцо госбезопасности, сокращалась снабженческая база, почти прекратилась поставка медикаментов, боеприпасов, керосина, необходимого для освещения и приготовления хотя бы раз в сутки горячей пищи на керосинке или на треноге, в середине которой ставилась обычная керосиновая лампа. Каша на такой “установке” варилась в течение трех часов, чай — около двух. Положенные по норме 60–75 граммов сала или домашней колбасы, хранившихся в закопанных в пол бункера алюминиевых бидонах, и пара сухарей первые недели создавали иллюзию более или менее сносного питания. Потом наступали неприятности. Кишечник отказывался нормально функционировать. Правда, умелые хлопцы запасались в селах изрядным количеством самогона и целебных трав. Выпивать можно было, впрочем, как и делать все остальное, только по разрешению провидныка или коменданта бункера, назначаемого провидныком старшим по бункеру. В случае окружения бункера решение на прорыв или самоликвидацию принимали только провиднык или комендант. Самоуничтожение проводилось тоже только ими. Укрывавшиеся в схронах боевики становились лицом к стене и их по очереди выстрелом в затылок убивал провиднык, кончавший с собой последним. Чтобы сомнений не оставалось ни у кого…»^[331].

Кстати, уже упомянутый ранее полковник Перекрест, вроде бы бившийся с бандеровцами в молодости, в интервью «Известиям» на слова Василия Кука о том, повстанцы строили в бункерах госпитали на 30 коек, отреагировал резким выпадом: «- А пятизвездочных отелей у них под землей не было? Своих раненых и больных они приводили на дом к медработникам и говорили: лечи. Не вылечишь — тебе тоже не жить. И те лечили — куда деваться?»^[332].

Видно, «матерого» специалиста по борьбе с повстанцами нашла редакция «Известий» для того, чтобы оппонировать главкому УПА.

Приведём отрывок из советского документа, описывающего разгром повстанческой группы в селе Подлесце Острожецкого района Ровенской области в марте 1944 г.: «…Подземельное убежище бандитов находилось на глубине 5–7 м, высота до 2,5 м, стены, потолок и пол деревянные. В подземелье имелось несколько комнат вместимостью на 40 человек каждая, были устроены помещения для продуктов. Из подземелья идет подземный ход к реке Стырь длиной м. 150, где на берегу стояла лодка. Выход на берег был тщательно замаскирован. Подземелье строилось под руководством инженеров. Работы производились скрытно, даже самих строителей приводили в подземелье со связанными глазами»^[333].

Конечно, не пятизвездный отель, но на три звезды вполне потянет. Плюс разместить в таком подземелье вполне можно стандартную сотню УПА. Или госпиталь — на 30 коек и более. Повстанцы отлеживались после ранений или по хатам, или в таких вот подземных укрытиях. К помощи гражданских врачей прибегали в тех случаях, если врач сам был связан с подпольем. Потому что даже если он помогал повстанцам под воздействием угроз, то его за «бандпособничество» власти репрессировали.

Повторим, что в схроны, бункеры и крыивки повстанцев загоняли не только чекисты, но и военные.

Начальник Политуправления Прикарпатского ВО генерал-майор Лисицын 31 июля 1946 г. отмечал по итогам Большой блокады: «Войска округа за время нахождения в сельских гарнизонах в период подготовки и проведения выборов в Верховный совет УССР и позже по приказанию Генерального Штаба Красной Армии до 15 апреля на территориях Львовского и Прикарпатского округов были проведены плановые операции по уничтожению вооруженных банд украинско-немецких националистов, УПА и оуновского подполья.

На территории округа в нынешних границах было расположено более 3500 наших мелких сельских гарнизонов. Этими гарнизонами и подвижными отрядами от соединений уничтожено 3295 бандитов, захвачено 12 000 бандитов и более 5000 банд-пособников…

За последние месяцы после отвода войск из сельских гарнизонов и с наступлением лета оставшиеся банды украинско-немецких националистов и оуновское подполье вновь заметно активизировались…

В течение июня и июля на территории округа, по данным штаба Прик[арпатского] ВО зарегистрированы 114 бандпрояв-лений…

Бандитами за указанный период убиты десятки военнослужащих Красной армии и МВД, советских, партийных работников, местных жителей — активных участников в проведении мероприятий советской власти»^[334].

Несмотря на войну между УПА и Красной армией, эффективность применения последней против повстанцев в целом не была высокой. Посему это был не основной инструмент партийцев по подавлению Сопротивления.

Как отмечал 23 ноября 1944 г. в докладе на пленуме ЦК КП(б) У Никита Хрущев, «…в западных областях проведена большая работа по борьбе с украинско-немецкими националистами. Эту работу проводили партийные организации, советские органы и особенно НКВД. Почему я подчеркиваю НКВД?

Потому что на плечи НКВД ложится самая тяжелая работа, сопряженная с проведением боевых операций против бандитов»^[335].

Плечи служащих ведомства Лаврентия Берии вынесли тяжесть этой «самой тяжелой работы».

3.4. НКВД против расшитых сорочек

Входят строем пионеры, кто — с моделью из фанеры,

кто — с написанным вручную содержательным доносом.

С того света, как химеры, палачи-пенсионеры

одобрительно кивают им, задорным и курносым…

Что попишешь? Молодежь

Не задушишь, не убьешь.

Иосиф Бродский.

«Представление». 1986 г.

Название этой главы, позаимствованное у архивиста Павла Аптекаря, как нельзя лучше отражает смысл противостояния в Западной Украине в 1944–1949 гг.

Уже упоминавшийся бывший боец Внутренних войск НКВД Николай Перекрест в интервью «Известиям», имея в виду отношения повстанцев и украинских крестьян, заявил: «Да не было особой поддержки, разве что в первые послевоенные годы»^[336].

Чтобы не свидетельствовать за участников событий, приведем выдержку из донесения МВД об операции, проведенной в начале 1946 г. (!) в селе Броница, находящееся между городами Дро-гобыч и Самбор. Под видом повстанцев по этому селу ходили чекисты и «В большинстве хат наших людей встречали приветливо, думая, что это бандиты…

Вот пример разговоров наших людей с отдельными селянами Броницы.

Во вторую ночь зашли наши боевики к Петру Колосовец. Поверив, что это бандиты, в разговоре он сказал:

"Как же это будет, друзья мои, советы нагнали в село войска и заставляют нас ходить на собрания, изучать конституцию и положение о выборах, чтобы мы ходили на избирательный участок, проверяли списки. Нам [повстанцы] говорили, чтобы мы в день выборов пошли в лес, а если по лесам и по всем селам войско, то что же нам делать?”..

Колосовец Петро, убедившись, что разговор идет со "своими хлопцами”, начал их угощать. Хозяйка поставила хлеб, яйца, сыр, двух жареных кур, а хозяин поставил пол-литра самогону. Потом он поставил еще пол-литра, но наши пить отказались, сказав, что есть приказ провода, запрещающий пить водку.

Перед тем, как уйти из хаты, наши начали просить помощи для УПА. Хозяин ответил, что он недавно корову отдал для УПА, кожух и 300 рублей деньгами. “Ну и вам дам сапоги и пиджак”, но подчеркнул, что он и так уже много помог.

За две ночи наши люди в селе Броница собрали 1500 рублей деньгами, 8 полушубков, 4 пары сапог, 2 пары ботинок, 9 комплектов белья, 14 литров самогону, сало, масло, курей и пр.

Наших боевиков, которые за две ночи обошли более 160 хат, везде принимали с приветом и гостеприимно, веря им, что они бандиты..»^[337].

А чекистов принимали весьма и весьма неприветливо, может быть отчасти потому то, что нагнали последних в Западную Украину весьма много.

Внутренние войска Народного комиссариата внутренних дел (ВВ НКВД) появились в Западной Украине сразу же после прихода Красной армии.

Войска НКВД занимали особое место в Вооруженных силах СССР — нечто вроде СС в нацистской Германии, хотя их участие в боевых операциях не так афишировалась и в пропаганде их деятельность не играла столь важной роли, как образ «преданного и беспощадного рыцаря фюрера» в Третьем Рейхе. Личный состав частей НКВД подбирался, а не повально мобилизовывался, как в Красную армию. Политическое воспитание стояло там на несколько более высоком уровне, нежели чем в армии, чекисты были лучше обучены, оснащены и вооружены, их офицеры и рядовые получали лучшее материальное и социальное обеспечение, чем красноармейцы.

Это был основной враг повстанцев и гроза украинских деревень.

«Внутренние войска НКВД в двух своих основных пограничных округах к концу июля 1944 г. состояли: на Украине из 1 дивизии, 9 бригад, 1 кавполка и 1 танкового батальона — всего 33 011 человек. Одна бригада дислоцировалась на освобожденной территории Румынии. В ВВ Белорусского округа к тому времени насчитывалось 2 дивизии и 1 отдельный стрелковый полк общей численностью 10 461 солдат и офицер»^[338].

На начало октября 1944 года в Западных областях Украины дислоцировалось 26 304 бойца ВВ НКВД, сведенных в бригады и 1 дивизию^[339].

Таким образом, их численность уже на 1944 год превышала численность УПА.

Плюс к тому, против повстанцев боролись и пограничники, не входящие в структуру ВВ НКВД, но тоже во все времена, кроме периода ельцинских свобод, бывшие и являющиеся частью лубянского ведомства.

Часовые советских границ впервые столкнулись с повстанцами в 1939 г., вторично — весной 1944 г., когда их части шли непосредственно за фронтом, устанавливали границы и помогали Красной армии и ВВ НКВД «расчищать» территорию от враждебного элемента.

Например, за апрель — июнь 1944 г. у пограничников 1-го Белорусского фронта было 68 боевых столкновений с повстанцами в северных районах Волынской и Ровенской областей, стоивших упистам сотен жертв^[340].

Описание одной из таких операций из-за его объёма вынесено в приложение (См. Приложение № 10)

Чекистско-войсковых операций за годы противостояния было проведено не тысячи, а десятки тысяч, с участием не столько пограничников и красноармейцев, сколько Внутренних войск НКВД.

К лету 1945 года общая численность ВВ НКВД в западных областях Украины составила 34 865 человек — примерно в полтора-два раза выше численности УПА на тот момент.

Осенью 1945 г. часть подразделений ВВ НКВД вывели из Западной Украины, и на 19 ноября 1945 г. их численность составила 22 907 человек: 14 полков^[341].

Кроме того, по понятным причинам в Западной Украине на железных дорогах дислоцировались железнодорожные войска НКВД — на 21 октября 1945 г. их личный состав насчитывал 1848 человек^[342].

«Только за первый квартал 1945 года части [32-й] дивизии внутренних войск НКВД [по охране железных дорог] одновременно с охраной объектов провели 305 войсковых операции по борьбе с бандами УПА, в результате которых убили 950 бандитов, пленили 1820 человек, захватили большое количество оружия и боеприпасов»^[343].

В то же время, в этой дивизии НКВД отмечались случаи проявлений антисоветских настроений: «Рядовой 62-го полка Мещеряков Степан Антонович, 1906 года рождения, русский, б[ес] партийный], среди личного состава подразделения систематически проводил антисоветскую пропаганду, направленную против колхозного строя, возводил клевету на сталинскую Конституцию, кроме того, распространял провокационные слухи о том, что, якобы, у нас в тылу, в результате войны, население умирает с голода целыми районами (в 1946 г. по стране прошел голод. — А. П).

Мещеряков Военным Трибуналом осужден к 15-и годам исправительно-трудовых работ.

Рядовой 3-го батальона 154 полка Доценко Иван Григорьевич, 1906 г. рождения, русский, бе [с] партийный], образование 2 класса, неоднократно среди личного состава полка высказывал намерение изменить Родине, уйти в банду украинских националистов, к этому склонял и других бойцов, своих сослуживцев.

1 апреля с. г. во время обеда в столовой гарнизона Доценко стал открыто провоцировать бойцов к групповой измене Родине, заявив:

“Давайте, хлопцы, убежим отсюда к бандеровцам, а то здесь пропадешь с голоду. В бандерах обувают, одевают и жить можно, а здесь одевают плохо и голодом морят. Все равно здесь с голоду пропадешь, а туда уйдем, там будем жить и кушать вдоволь” (если так погано обеспечивали служащих железнодорожных войск НКВД, то каково же приходилось красноармейцам? — А. Г.).

Доценко Военным Трибуналом войск НКВД осужден к 10-и годам ИТЛ.

Начальник гарнизона по охране жел[езн]одор[ожного] моста 157 км, 154 полка Ковалев Александр Николаевич, 1913 года рождения, русский, член КП(б)У, образование среднее, установил тесную связь с украинско-немецкими националистами Стефаре-шиным, Арапчуком, Валошиным. По заданию бандита Арапчу-ка [Ковалев] освобождал бандитов из-под ареста без ведома командования, принимал их на гарнизон в качестве бойцов, снабжал последних документами, участвовал в пьянках с бандитами, укрывал их на гарнизоне.

Сам не вел борьбы с бандитизмом и призывал к этому весь личный состав.

Ковалев арестован, дело следствием закончено и передано по подсудности.

Начальник гарнизона ж[елезно]д[орожного] моста 155 км, 154-го полка сержант Коротких Василий Иванович, 1921 года рождения, русский, член ЛКСМУ, вместе с начальником соседнего гарнизона сержантом Семиным Иваном Дмитриевичем поддерживали связь с бандитами УПА, скрывали их от репрессии органами НКВД, выдавали бандитам справки, что они являются бойцами их гарнизонов.

Коротких со своего гарнизона передал бандитам ручной пулемет,винтовку, гранаты, патроны, составлял фиктивные справки и лично выезжал в Тисменицкое р[айонное] отделение] НКВД освобождать задержанных бандитов. Таким путем им было освобождено 20 бандитов.

Коротких и Семин арестованы и предаются суду Военного Трибунала. (…)

Начальник гарнизона 62-го полка лейтенант Тимофеев Павел Васильевич, член КП(б)У установил интимную связь с дочерью сотника банды УПА Трофимчук Тиней, стал систематически пьянствовать, вступил в ходатайство перед РО НКВД Лановско-го района не выселять семью Трофимчука из пределов Западной Украины.

Под влиянием Трофимчука Тимофеев стал производить религиозные отправления 14 февраля с. г. хоронил бойца Полякова и на его могиле поставил крест.

Решением ДПК лейтенант Тимофеев из рядов КП(б)У исключен…»^[344].

Эти факты — не из повстанческой газеты, а из отчета Тимофея Строкача — Наркома внутренних дел УССР и бывшего руководителя УШПД. Обратим внимание: все шестеро, отмеченные в этом документе — русские. Как видим, не совсем уж оторванными от реальности были надежды бандеровцев на революцию в СССР, если даже в частях НКВД отмечались случаи «морально-политического разложения».

Однако, как бы ни разлагались служащие железнодорожных войск НКВД, они и их коллеги из боевых частей основную свою задачу выполняли.

Всего за период с февраля по 31 декабря 1944 г. в западных областях Украины против УПА было проведено 6495 чекистско-войсковых операций, вследствие которых повстанцы и подпольщики потеряли убитыми 57 405 человек, и 50 387 было взято в плен и задержано. Среди трофеев насчитывалось 35 орудий, 328 минометов, 15 огнеметов, около 3-х тысяч пулеметов, 4230 автоматов, 18 591 винтовок^[345].

За этот же период — до 12.12.44 — ВВ НКВД потеряли 1424 убитыми и 1440 ранеными оперработников, офицеров и бойцов войск НКВД^[346].

Примерно такие же цифровые данные относятся к 1945 г.

Здесь следует отметить важную особенность борьбы советских сил против повстанцев — в ходе нее нарушались все мыслимые и немыслимые правовые нормы, законы и обычаи ведения войны. В частности, это касалось уничтожения мирного населения.

Обратим внимание на численность убитых «повстанцев» за 1944 г.: 57 405 человек. Пленено — 50 387 человек. За тот же период захвачено всего 26 000 единиц стрелкового оружия. То есть, вроде бы, получается, что 80 000 человек (или почти 80 %) убитых и захваченных в плен были безоружными людьми, подвернувшимися «под горячую руку» гнавшимся за орденами ретивым чекистам.

Летом 1944 г. численность УПА составила 25 тыс. человек — то есть по чекистским отчетам за 11 месяцев ее уничтожили четырежды, что, даже с учетом постоянного пополнения рядов повстанцев кажется невероятным.

Но не следует высчитывать количество убитых мирных жителей из расчета: количество убитых минус количество захваченного оружия. Тут применим целый ряд погрешностей, из которых назовем наиболее существенную.

И рядовые, и командиры чуть ли не всех уровней преувеличивало количество убитых, потому что количество пленных и винтовок особо не завысишь — их должно предъявить, и их может посчитать любой начальник. А могилы уничтоженных чекистами украинцев с целью проверки точности отчетов никто не раскапывал.

В общем, партийная и чекистская статистика позволяет создать лишь общее представление о масштабах повстанческой борьбы и тенденциях в действиях сторон.

О ходе борьбы с повстанцами карательные и партийные органы постоянно информировали высшую номенклатуру УССР и СССР, которые из года в год попустительствовали террору против населения западноукраинских сел, а то и приказывали его вести. Именно на руководстве СССР и УССР, то есть на Сталине и Хрущеве, как послушном сатрапе кремлевского горца, лежит ответственность за вакханалию бесчинств, устроенных чекистами, военными и партийцами в ходе «ликвидации политбандитизма».

Не только документы повстанцев, но и партийные отчеты 1944 года и позднее изобилуют описаниями дикого произвола со стороны советских карательных органов.

Например, за 1945 г. в западных областях УССР прокуратурой было зафиксировано или вскрыто 1109 нарушений «социалистической законности»^[347] работниками НКВД и НКГБ (по Станиславской и Волынской областях информация попала в эту сводку только за 2 месяца). В их числе было 77 убийств, 75 поджогов и уничтожения имущества, 378 грабежей, 213 случаев избиений и 46 незаконных арестов.

Очевидно, что это малая толика от реально проходивших в регионе бесчинств, поскольку большинство из них, согласно «корпоративной этике», скрывалось, а запуганные местные жители обычно никуда не сообщали о неправомочных действиях солдат, милиции, партхозактива и чекистов.

Кстати, информацию о том, что деяния особо рьяных и морально стойких чекистов покрывали их начальники, можно найти и в мемуарах участника этой борьбы Георгия Санникова, описывающего диалог с вышестоящим коллегой:

«Ну а что ты хочешь, — просто и откровенно отреагировал этот опытный оперативник и руководитель, — люди месяцами живут вне семьи, молодые, выпить хочется, женщину иметь. Другое дело, когда все это делается грубо, с насилием и принуждением, как известный тебе случай с майором К. Пришел к сельской учительнице пьяный, выстрелил в потолок, водки требовал и любви. А этому майору 27 лет, он вот уже четвертый месяц в командировке, холостой. Третий год по таким командировкам мотается, месяцами чистой постели и нормальной бани не видит. Тяжело. Я такое не оправдываю, но понять его состояние можно. Наказывать обязательно надо, прежде всего как коммуниста. И правильно ты говорил на партийном собрании, что прежде всего спрос идет как с коммуниста, а уж потом как — с оперработника.

— Я всего не знаю, как вы, Александр Герасимович. Я живого или мертвого бандита еще не видел, но знаю, что наш представитель в селе — это лицо нашей партии. По нему селяне делают выводы о всей партии, о всей госбезопасности. И из этого надо исходить.

— Это вы правильно говорите, — переходя почему-то на “вы”, с едва уловимой хитринкой в глазах, после короткой паузы вымолвил Лихоузов, — но партийность и человечность рядом должны быть, дополнять взаимно друг друга. Вы разбирали этот случай. К. выстрел произвел случайно. Автомат был на боевом взводе, патрон в патроннике, забыл поставить на предохранитель. Вы же знаете, уже должны знать, — подчеркивая “должны знать”, произнес Лихоузов, — что там, где встреча с оуновцами может произойти совершенно неожиданно, ночью, днем, когда все решают секунды, где каждый лишний звук, тем более звук затвора, может привести к гибели, патрон должен находиться в патроннике, а оружие стоять на боевом взводе. Ну, забыл парень поставить на предохранитель, ну выпивший был, ну выстрелил случайно. След на потолке оставил. Заявила при первом опросе девушка, что приставал и угрожал оружием, вы об этом помните?

Я согласно кивнул.

— А помните, что эта же самая молодая учительница говорила, когда узнала о возможных неприятных последствиях для майора?

Я снова молча кивнул.

— Девушка эта заявила нам с вами обоим, что была бы у нее в доме водка, выпила бы вместе с ним, да водки не было. Что ничего против этого хлопца-майора не имеет, что ей жалко его, что он может пострадать >із-за этого случая. И правильно мы с вами решили — обсудить случай построже, предупредить товарища и перевести его под замену в другое село. Похлебаете с наше, товарищ лейтенант, может, помягче станете, — как бы подчеркивая условия моей работы в Киеве, закончил Александр Герасимович»^[348].

Поразительно мягок этот товарищ Лихоузов (личность, кстати, вполне реальная). За попытку изнасилования, причем совершённую в пьяном виде с применением огнестрельного оружия, пожурил подчиненного, и перевел в другое село.

А сколько таких случаев было в реальности? Безусловно, они носили массовый характер.

Даже в период демократии и относительной свободы прессы, много ли случаев избиений и грабежей милиционерами обычных граждан фиксировалось в отчетах прокуратуры или МВД России или Украины, или как-то вообще фиксируется на бумаге? Ничтожная часть. Что же говорить о 1940-х годах!?!

Кстати, следует внести корректировку в образ чекиста, который рисуют до сих пор публицисты и государственная пропагандистская машина: беззаветно преданный партии, дьявольски прозорливый и запредельно жестокий интеллектуал, вышедший из простого народа.

Как свидетельствует тот же Санников, «После окончания войны в 1945 г. в органы МВД-МГБ Украины пришло много молодежи, среди них большинство фронтовиков, но они в лучшем случае имели только среднее и специальное чекистское образование в виде шестимесячных или годичных курсов… Многие работники центрального аппарата МГБ-МВД Украины ни интеллектом, ни грамотностью не отличались»^[349]. О работниках периферии и говорить не стоит! Недостаток ума и образования они часто восполняли жестокостью.

Наверное, Санников имел в виду работников вроде упоминавшегося Перекреста, деловито свидетельствовавшего: «Наград у нас не было, поскольку публично о той войне нигде не упоминалось, и за лично убитого в бою бандеровца стали давать краткосрочный отпуск. Но честно скажу, что если уж сдавался бандеровец, то ради отпуска его не стреляли — отдавали под суд»^[350].

Честный Перекрест опять что-то напутал. Давали в той войне и ордена и награды. Бойцу погранвойск НКВД ефрейтору Семёну Пустельникову звание Героя Советского Союза присвоили посмертно — 31 марта 1945 года — за то, что во вермя боя с бан-деровцами 5 февраля того же года он не сдался в плен, а подорвал гранатой себя и, как гласит официальная версия, двоих повстанцев.

Что же касается убийств пленных, то, может быть, сам Перекрест никого и не убивал, но для его коллег такие вещи были обычной практикой. Некоторые цифровые данные уже приводились в этой работе в главе о противостоянии УПА и Красной армии — в описании боя под Гурбами.

Да и вообще в 1944 г. националистов в плен брали редко — обычно каратели поголовно расстреливали взятых с оружием в руках повстанцев. Примерно до 1945 г. «взятые в плен и задержанные», а также большинство «явившихся с повинной» — это только что мобилизованные бадеровцами крестьяне, дезертиры, уклонисты, члены ОУН и бывшие коллаборационисты, а так же все те же мирные крестьяне, оказавшиеся в неподходящее время в районе проведения чекистских операций. Если все же «член антисоветских формирований» был не расстрелян сразу после пленения, то ему без особых церемоний давали 25 лет концлагерей, невзирая на такие смягчающие обстоятельства, как юный возраст или насильственный характер мобилизации в УПА.

Да и над мирным населением, с повстанцами не сотрудничавшим, люди с холодной головой достаточно горячо издевались.

В справке особой инспекции отдела кадров МГБ УССР «О наиболее характерных случаях нарушения советской законности сотрудниками УМГБ западных областей УССР»^[351] от 1 июля 1946 г., можно найти информацию о:

— «незаконных методах ведения допроса» (т. е. пытках) обвиняемых;

— фальсификациях обвинений со стороны чекистов (выдумывались целые антисоветские организации);

— неоправданно длительных сроках предварительного заключения;

— избиениях, оскорблениях и грабежах подозреваемых, свидетелей, а также простых селян при проведении оперативно-розыскных мероприятий.

Товарищи из НКВД-МВД, как и эмгэбисты, также особой корректностью не отличались.

Вот описание некоторых случаев нарушения «социалистической законности» в 1945 году:

«Для ликвидации банды из гор Чертково в село Кривеньки на автомашинах выехала группа бойцов 174-го батальона войск НКВД под руководством начальника штаба батальона, майора Полянского.

С группой войск НКВД для оперативной работы выехали: заместитель] начальника Пробижнянскогор[айонного] о[тдела] НКВД лейтенант милиции Костин Николай Семенович; старший оперуполномоченный того же райотдела мл[адший] лейтенант милиции Смирнов Иван Федорович; начальник паспортного стола мл[адший] лейтенант милиции Фирсов Михаил Григорьевич; начальник] Пробижнянского РО НКГБ Беляев и пом[ощник] оперуполномоченного Пробижнянского РО НКГБ Литвяк Иван Петрович.

Находившийся в командировке при РО НКВД оперуполно-моченньй о[тдела по] б[орьбе с] б[андтитизмом], мл[адший] лейтенант Молдаванов по оформлению дел выселяемых семей оу-новцев самовольно присоединился к группе майора Полянского.

22 октября группа прибыла в село Кривеньки, но банды здесь не обнаружила. Майор Полянский и мл[адший] лейтенант Молдаванов, будучи в пьяном виде, в порядке репрессии за убитых бандитами 3-х красноармейцев отдали приказание бойцам жечь дома и расстреливать жителей села Кривеньки. По приказанию Полянского и Молдаванова было расстреляно 10 человек престарелого возраста от 60 до 80 лет. В числе расстрелянных большинство являются членами семей красноармейцев. Группой Полянского сожжено 45 домов с надворными постройками, домашним имуществом, а также сожжено большое количество намолоченного хлеба, убиты лошадь и корова. В числе сожженных домов около 20 домов принадлежат семьям красноармейцев.

Участвовавший в операции заместитель] начальника Про-бижнянского РО НКВД лейтенант милиции Костин мер к предотвращению незаконных расстрелов и поджога домов, принадлежащих гражданам села Кривеньки, не принял.

Пом[ощник] оперуполномоченного РО НКГБ Литвяк в одном из домов граждан забрал водку, напился пьяным, отдал приказание бойцам истребительного батальона сжечь два дома, и сам лично расстрелял двух ни в чем не повинных граждан.

Ст[арший] оперуполномоченнгяй РО НКВД мл[адший] лейтенант милиции Смирнов по приказанию Молдаванова расстрелял ни в чем неповинного гражданина села Кривеньки престарелого возраста.

Начальник паспортного стола мл[адший] лейтенант милиции Фирсов ходил по домам села Кривеньки, забирал водку, напился пьяным до бессознания, утерял свой головной убор и пьяным был доставлен в райотдел НКВД.

По данному делу Военной Прокуратурой войск НКВД по Тернопольской области майор Полянский, оперуполномоченный ОБЕ УНКВД мл[адшии] лейтенант Молдаванов и пом[ощник] оперуполномоченного Пробижнянского РО НКГБ Дитвяк арестованы и привлекаются к уголовной ответственности.

Заместитель] начальника Пробижнянского РО НКВД лейтенант милиции Костин и начальник Пробижнянского РО НКГБ Беляев решением бюро Тернопольского обкома КП(б]У с занимаемых должностей сняты.

Заместитель начальника Райотдела НКВД Костин переведен в другой район на должность старшего оперуполномоченного.

Старший оперуполномоченный Пробижнянского РО НКВД мл[адший, лейтенант милиции Смирнов и начальник паспортного стола того же райотдела мл [адший] лейтенант милиции Фирсов арестованы: в административном порядке на 20 суток каждый»^[352].

Во всей этой истории лейтенант милиции Фирсов представляется наименее невменяемым. Не исключено, что, видя расправу своих коллег над жителями деревни Кривеньки, он просто решил напиться, чтобы в этих бесчинствах не участвовать и легче перенести картины зверств.

Прокуратура фиксировала и случаи изнасилования сотрудниками «органов» местных девушек: «14 февраля 1946 года на-пальником отделения ББ Глинянского РО НКВД мл[адшим] лейтенантом Матюхиным задержанная Михальская была вызвана им в кабинет, где после краткого разговора с задержанной Матюхиным было предложено Михальской иметь с ним половое сношение, взамен чего обещал Михальскую освободить из-под стражи, после чего потребовал от задержанной раздеться догола и сесть к нему на колени, что и было выполнено Михальской.

На другой день, т. е. 15.11.1946 года вечером, Михальская снова была вызвана на “опрос” начальником отделения ББ Матюхиным, где было предложено арестованной сожительство, обещая ее освободить и устроить последней хорошую жизнь.

Когда же арестованная Михальская отказала в половом сношении Матюхину, последний избил арестованную резиновой палкой, раздев догола, положил ее за косы на пол и под видом проверки венерического заболевания в половой орган указанной Михальской воткнул резиновую палку. После оказанного сопротивления со стороны Михальской и заявления, что она сообщит о проделанном прокурору, Матюхин вторично избил Михальскую, предложив последней стать на колени, взять его половой орган в руки и положить в рот.

После продолжительных издевательств, граничащих с садизмом, Матюхин таким образом испачкал своим выделением лицо и платье Михальской, и когда позднее в кабинет Матюхина вошли 4 человека сотрудников РО НКВД и увидели лицо и платье Михальской выпачканными, то Матюхиным было разъяснено: “Смотрите, какая сморкачка, а про связь с бандой ничего не хочет рассказывать”

18 февраля с. г. задержанная Михальская была освобождена из-под стражи как необоснованно задержанная.

Кроме того, с таким же садизмом начальником отделения ББ Глинянского РО НКВД Матюхиным были изнасилованы задержанные девушки, как то: Пастернак Ольга Михайловна, 1927 года рождения из с. В[еликий] Полюхов, Костив Мария Юрьевна, 1929 г. рождения из того же села, Прокира Галина Николаевна, 1924 г. р. из села Женив и Степанова Эмилия Брониславовна, 1930 г. рождения из села Задворье.

Указанные девушки содержались в КПЗ с грубым нарушением ст[атьи] 93 УПК УССР без санкции прокурора от 15 до 20 дней и после учиненного насилия и издевательства последние были освобождены как необоснованно задержанные»^[353].

Обычно уличенные в подобных бесчинствах чекисты или милиционеры отделывались «строгими выговорами с предупреждением», двадцатью сутками ареста, часто — понижением в звании или исключением из «органов». Но были и случаи заключения и даже расстрела наиболее свирепых и опустившихся «стражей порядка», пристреливших в нетрезвом виде какого-нибудь советского, партийного или комсомольского работника. За убийство простого крестьянина, или военнопленного повстанца чекистов не расстреливали.

Последний главнокомандующий УПА Василий Кук так охарактеризовал разницу между методами антипартизанской войны СС и НКВД: «Советские методы страшно подлые. Немцы воевали прямо. Советы, в отличие от немцев, использовали провокации… И агентура на местах, и засылка внутренних агентов. Немцы и большевики не отличались по уровню террора — стреляли как одни, так и другие. Но большевики хотели придать убийствам какой-то законный вид: “Он совершил какое-то преступление, что-то нарушил и поэтому надо расписаться”. А немцы без лишних церемоний убивали всех евреев и славян»^[354].

Как здесь не вспомнить крылатую фразу российского реформатора Сергея Витте: «Чем правее — тем тупее, чем левее — тем подлее».

Эту разницу в методах борьбы повстанцы почувствовали на себе моментально — в 1944 г.

А на 1945 г. приходится фаза наибольшей активности УПА. Если за весь 1944 г. было зарегистрировано 2903 военнотеррористические акции повстанцев и подпольщиков, то только за первую половину 1945 г. — 2207. Из них 689 терактов, 212 диверсий на железных дорогах, объектах связи, шоссейных путях, 11 нападений на райцентры, 236 нападений на госучреждения и предприятия, и прочих — 1059^[355].

В 1946 г. количество «бандпроявлений» было лишь чуть меньше аналогичного показателя за 1944 г. — 2598. Но характер «банд-проявлений» в 1946 году изменился — если в 1944 или 1945 году курень или сотня могли на несколько часов занять райцентр, то с 1946 года повстанцы действовали уже мелкими группками.

Для того, чтобы описать «бандпроявления», то есть в переводе на русский язык повстанческие операции, приведём отрывок из партийного отчёта 1945 года:

«По данным обкомов КП(б)У западных областей Украины в августе с. г. было 79 бандпроявлений. В том числе в Волынской области — 24 бандпроявления, во Львовской — 16, в Ровен-ской — 13, Станиславской — 13, Тернопольской — 12 и в Дрого-бычской одно.

Бандпроявления, главным образом, направлены на срыв хлебопоставок (уничтожались сельскохозяйственные машины, поджигались посевы, скирды, зернохранилища), а также совершались террористические акты против партийных, советских, военных работников и местных активистов.

В Волынской области в августе были убиты 9 партийных и советских работников, два председателя сельских советов и 28 местных жителей (…)

Следует отметить, что за первые семь дней сентября с. г бандпроявления усилились. С 1 по 8 сентября в шести западных областях было 21 бандпроявление, в том числе во Львовской — 7, в Станиславской — 4, Тернопольской — 4, Волынской — 3, Ровен-ской — 2, Дрогобычскои — 1.

Из 21 бандпроявления 7 направлены на срыв хлебопоставок

Так, 1 сентября в селе Торское Залещицкого района Тернопольской области бандиты увели в лес уполномоченного по хлебозаготовкам — заместителя] директора Залещицкой МТС по политчасти тов. Петренко Судьба его неизвестна.

4 сентября в этом же селе бандиты разбили два трактора и молотилку. 2 сентября в селе Зашков Городокского района Львовской области были обстреляны бандитами уполномоченные района по хлебозаготовкам.

Жертв не было.

В этот день возле села Санжары Обертинского района Станиславской области бандиты перехватили обоз с зерном, направлявшийся на пункта “Заготзерно”. Забрав все 25 центнеров хлеба, бандиты отпустили возчиков вместе с подводами домой.

4 сентября в селе Сморжев Лопатинского района Львовской области бандиты увели в лес председателя сельсовета т. Кучин-ского и, продержав его до вечера, отпустили, предупредив, что если он будет продолжать заниматься организацией хлебопоставок, то его повесят.

В ночь на 5 сентября бандиты обстреляли зажигательными пулями скирду хлеба, принадлежащую крестьянам села Завильне Рогатинского района Станиславской области Пожаром уничтожена молотилка Рогатинской МТС и 15 копен хлеба.

6 сентября в колхозе села Гринковцы Пробежнянского района Тернопольской области бандиты подожгли скирду соломы. В результате распространившегося пожара сгорела молотилка и нескошенная пшеница на площади 16 га.

Бели в августе банды действовали преимущественно из засад, то в сентябре участились открытые нападения на села.

Так, 1 сентября банда совершила нападение на село Жалеево Золочевского района Львовской области. В селе находился гарнизон в составе 16 бойцов.

В этот день на село Клинки Ракитновского района Ровенской области напали три бандгруппы: “Серомаза”, “Павленко” и “Велеса” в составе 200 бандитов. В завязавшемся бою убиты участковый уполномоченный райотдела НКВД, 8 бойцов из группы самоохраны, а 20 бойцов были уведены бандитами в лес.

2 сентября бандбоевка «Донбасс» ворвалась в село Липсу-ки Владимерецкого района Ровенской области и обезоружила 12 бойцов самоохраны.

4 сентября бандбоевка в составе 10 бандитов в селе Кобылье Збаражского района Тернопольской области зверски убила четырех крестьян-активистов»^[356].

В общем, разоряли как могли совхозы-колхозы, убивали чекистов и представителей новой власти, а также тех, кто с этой властью сотрудничал.

Согласно партийным отчетам, за 1946 г. органы МВД и МГБ, внутренние и пограничные войска уничтожили 10 774 «бандитов и членов ОУН», пленено 9541 и явилось с повинной 6120 человек. Не совсем ясно, входит ли в это число тысячи повстанцев, убитых бойцами Красной армии.

Таким образом, двумя наиболее тяжелыми годами как для советской власти, так и для ее противников были 1944 и 1945 гг. Причем квалификация оставшихся в живых повстанцев в дальнейшем несколько возрастает — при резком уменьшении численности УПА, и, соответственно, потерь, число «бандпроявлений», т. е. операций, снижается не столь радикально (хотя их масштабы становятся меньше). Да и чекистско-войсковые операции гораздо реже приносили результаты.

Наиболее успешной акцией — МВД УССР совместно с МГБ и Советской армией — против УПА была упоминавшаяся блокада почти всех населенных пунктов Западной Украины, проходившая в январе-апреле 1946 года. Повстанцам пришлось зимовать в лесу, расформировать курени и сотни на чоты и рои (взводы и отделения), а добывать продовольствие в деревнях, в которых стояли гарнизоны, нередко приходилось с боем. Потери УПА достигли 40 % личного состава.

А вот как эта акция отразилась в справке за подписью главы НКВД УССР Тимофея Строкача, за период с 1 января по 25 мая 1946 г. Проведено операций и засад 47 798, убито повстанцев — 7523, задержано «бандитов и прочих» 25 277. То есть в среднем при проведении операции или засады чекисты захватывали или убивали 0,7 повстанца. За тот же период явилось с повинной 6157 человек.

Были взяты трофеи: 10 327 автоматов и винтовок, 765 ручных пулеметов, 2183 пистолет. «Бандпроявлений» зафиксировано 601, при проведении операций погибло 236 бойцов ВВ, и «потери при бандпроявлениях» составили 864 человек^[357].

В ходе блокады и после нее Главный военный штаб УПА решил провести частичную демобилизацию, отправив «домой» несколько тысяч бойцов. По плану все они должны были влиться в подполье ОУН, но в реальности часть из них «явилась с повинной», часть была выявлена и арестована МВД и МГБ.

В дальнейшем противостояние УПА — ВВ МВД и МГБ пошло на спад, поскольку силы повстанцев постепенно таяли, украинское население видело бесперспективность противостояния сталинской империи.

К периоду наибольшей интенсивности боев УПА относится гибель ее первого командира — Дмитрия Клячковского («Клима Савура»).

Родился этот бандеровский командир в семье крестьян-бед-няков на Тернопольщине, а когда подрос — пошел учиться на юрфак Львовского университета. Это учебное заведение являлось рассадником радикального национализма, несмотря на то, что украинских студентов там было мало. После университета Кляч-ковский проходил службу в Войске Польском, по демобилизации занимался торговлей. За принадлежность к ОУН в 1937 г. угодил в польскую тюрьму, откуда вышел еще до войны. Был членом управы спортивной организации «Сокол», в 1939–1940 гг., уже при большевиках, руководил оуновским комсомолом — Юнацтвом — в Станиславской области. За это был арестован чекистами и проходил одним из обвиняемых по знаменитому «процессу 59-ти». Коммунисты были куда злее поляков, поэтому Клячковско-го, отрицавшего свое участие в ОУН, приговорили не к краткосрочному тюремному заключению, а к «высшей мере социальной защиты». Потом все же приговор смягчили — дали 10 лет тюрьмы. Во время отступления Красной армии, когда НКВД тысячами расстреливал заключенных по тюрьмам Западной Украины, Клячковскому удалось этой участи избежать и, более того, еще до прихода немцев вырваться на волю из Бердичевской тюрьмы. Сразу по освобождению он возглавил оуновскую организацию города Львова, а потом стал краевым руководителем ОУН на Волыни, то есть непосредственным подчиненным Николая Лебедя и непосредственным же начальником Василия Ивахова. К тому моменту, когда Ивахова сменил Клячковский на посту главкома УПА, последнему было 32 года.

Решением ОУН он был снят с поста командующего УПА в конце августа, но передача дел новому главкому Роману Шухеви-чу (Тарасу Чупрынке) шла до конца ноября 1943 г.

26 января 1944 г. Клячковского повысили до звания майора и назначили главой УПА-Север, то есть отрядов УПА, действовавших на Волыни и Полесье.

Зная про то, какую роль он играл в повстанческом движении, чекисты основательно охотились за этим человеком. Центральный аппарат НКВД Украины во главе с бывшем главой Украинского штаба партизанского движения Тимофеем Строкачем разработал план ликвидации руководящего актива ОУН и УПА на Волыни. Все материалы подшивались в папку «Агентурное дело “Щур”» (т. е. «Крыса»). Основным объектом этого дела был Клячковский. Толку от этого дела было практически никакого, поскольку конспирация у повстанческих командиров была высока, да и сотрудники «органов» в 1944 г. пока еще не были поднаторевшими в сложных агентурных комбинациях, проводя свои чекистско-войсковые операции по принципу «стреляю во все движущееся».

В уничтожении Клячковского им помог случай.

В конце января 1945 г., проводя одну из операций по ликвидации отрядов УПА в Волынской области, чекисты в бою захватили сани, на которых лежал больной тифом командир соединения групп УПА «Завихвост» «Кайдаш» (он же «Рудый») — Юрий Стельмащук. Сопровождавшая его сотня, несмотря на все попытки, не сумела отбить командира. Стельмащука сразу же отправили в Киев и 8–9 февраля 1945 г. его впервые допросили, причем при допросе присутствовал сам Строкач. Неизвестно, чем подействовали на «Кайдаша» чекисты, но он полностью сломался, рассказав все, что знал, в том числе и про «Савура».

Например, на вопрос: «Где сейчас находится Клим Савур?» он ответил следующее:

«Исходя из того, что “Клим Савур” условился со мной о встрече на 30 января 1945 г. в Оржевских хуторах Клеванского района Ровенской области, я думаю, что до настоящего момента он со своей личной охраной, которая состоит из 2-3-х хорошо вооруженных хлопцев, должен находиться на указанных хуторах, где у него есть надежная база пособников.

На расстоянии 1–1,5 километров от “Клима Савура” для прикрытия постоянно находятся ООН (“Отдел особого назначения”) под командованием “Узбека” в составе 60 человек, вооруженных ручными пулеметами, автоматами и винтовками.

Насколько мне известно, “Клим Савур” никогда в подземных крыивках не прячется, отдавая предпочтение пребыванию весь день в лесу, а ночью — на конспиративных квартирах, которые содержат преданные ему персоны из местных жителей.

В частности, я думаю, что одной из таких квартир является строение зажиточной крестьянки Оржевских хуторов, муж и сын которой, как мне сообщил “Клим Савур”, были активными участниками УПА и погибли в 1943 г. в боях с немцами.

В этой хате, как я уже говорил, 30 ноября 1944 г. я ужинал с “Климом Савуром”. (…)

Расположение указанной хаты я хорошо знаю и безошибочно могу ее показать.

Другая хата, где я ночевал с “Климом Савуром”, находилась в южной части Оржевских хуторов… Собственником ее является женщина годов 30-32-х, низкого роста, полновата, темная шатенка.

Место расположения этой хаты я тоже могу показать»^[358].

В указанное место тут же были направлены 20-я и 24-я стрелковая бригада ВВ НКВД, которым помогали местные Клеван-ские районные отделения НКВД и НКГБ и организованные ими «спецгруппы». Строкам также был на месте, прихватив с собой предателя Стельмащука.

К 10 февраля район предполагаемого нахождения Клячков-ского был полностью окружен.

О дальнейших действиях чекистов Строкам так в день окончания операции отчитывался перед Хрущевым: «В ходе операции 12 февраля с. г. в лесу, 2 километра западнее села Оржев Кле-ванского района Ровенской области, отрядом 20 бригады под командованием начальника штаба 233 стрелкового батальона старшего лейтенанта Хабибулина была обнаружена вооруженная группа в количестве 3 человек, которая, заметив красноармейцев, открыла огонь и начала отходить. Захватить живьем отходивших бандитов не представлялось возможным, так как они усиленно отстреливались из автоматов и убили одного красноармейца.

В результате боя все три бандита были убиты. При трупах обнаружено 3 автомата, 3 пистолета, орден Красная Звезда, гвардейский знак и полевая сумка с оперативными документами ОУН-УПА, а также фотография “Клима Савура”

В числе документов имеются данные о численном составе и наличии бандформирований УПА под командованием “Рудого”, “Дубового”, “Энея” и “Верещака” и ряд других важных документов.

Все три трупа доставлены в город Ровно. По захваченной в документах фотографии, а также содержащихся у нас под арестом бандитских главарей “Рудым” и бывшим помощником “Дубового” по хозчасти “Карым” точно опознан “Клим Савур”. Остальные два трупа не опознаны»^[359].

Владельцев явочных квартир «Савура» тоже арестовали и присудили к длительным срокам заключения.

А Стельмащук по выздоровлению выступал на митингах, озвучивая речи, сочиненные спичрайтерами из НКВД. От имени «Рудого» была издана листовка — призыв прекратить борьбу, помещенный рядом с фотографией убитого Клячковского. Таким образом чекисты надеялись деморализовать командный состав УПА и руководителей ОУН. Полностью использовав Стельмащука, коммунисты вынесли ему смертный приговор, и через полгода после описываемых событий расстреляли.

3.5. Охота на «Тура»

Ему бы пеночки не слизывать.

Ему бы лишь — руби да бей!

Да чтобы сёстры ходили с клизмами,

Да чтобы было сто рублей.

Даниил Хармс. «Ваньки-встаньки»

Об этом человеке следует рассказать в отдельной главе. Потому что как бы к нему не относились соратники, враги или ны: нешние жители Украины, его роль в истории этой страны никем не оспаривается. Да и выдающиеся качества его личности тоже признавали и те, кто за ним охотился, и те, кто от этих охотников бегал по лесам, горам и болотам. Речь идет о Главнокомандующем Украинской повстанческой армии в 1943–1950 гг. Романе Шухевиче. Именно он руководил Сопротивлением в течение почти семи лет (1943–1950), в то время как Степан Бандера «прохлаждался» в Заксенхаузене или вел политическую деятельность в Мюнхене.

Роман Шухевич родился 7 июля 1907 г. в местечке Краковец под Яворовом в Галиции, которая тогда входила в состав Австро-венгерской империи. Сейчас поселок городского типа Краковец относится ко Львовской области Украины и находится непосредственно на украинско-польской границе — шоссе Львов-Жешув.

Отец Романа Иосиф работал уездным судьей. С 1923 г., то есть с шестого класса украинской гимназии — на тот момент уже в Польше — Роман Шухевич находился в подпольной Украинской войсковой организации. Активно занимался спортом, что весьма пригодилось при проведении терактов. Первую свою операцию он провел в 1926 г. — в 19 лет, по приговору УВО убив школьного куратора Собинского, ответственного за политику полонизации украинских гимназий и семинарий. После убийства Шу-хевичу удалось уйти незамеченным. В 1928–1929 гг. он проходил службу в Войске Польском — в артиллерии. В 1929–1932 гг. учился в политехническом институте — сначала в Гданьске (Данциге), а потом во Львове. Подо Львовом он возглавил первую известную «экспроприацию» новосозданной ОУН — налет на почту в местечке Городок. В 1933–1934 гг., замеченный руководством ОУН, возглавлял военную референтуру краевой экзекути-вы ОУН (то есть ОУН в польской Украине), возглавляемой Степаном Бандерой. В 1933 г. молодой террорист в знак протеста против Голодомора провёл операцию по нападению на советское консульство во Львове, во время которого был уничтожен торговый представитель СССР Алексей Маилов.

В самом громком теракте ОУН — убийстве министра внутренних дел Бронислава Перацкого в 1934 г. — Шухевич, действовавший под новым псевдонимом — Роман Лозовский, принимал непосредственное участие уже не как исполнитель, а как организатор.

За это он был арестован поляками, но весомых доказательств вины у полиции не нашлось. Во время суда Шухевич заявил, что не принадлежит к ОУН, но по политическим убеждениям он — украинский националист. За недоказанностью преступления террориста отправили не в тюрьму, а в концлагерь Береза Картузьска, откуда в 1935 г., поднабрав обвинительных данных, его все же перевели в тюрьму. Там он сидел до амнистии 1938 г.

Выйдя из заключения, Шухевич стал соучредителем рекламной фирмы «Фама» во Львове, но толком заняться бизнесом ему не дали разворачивающиеся события в Карпатской Украине. Добровольно, под именем «Щука» он перешёл польско-чехословацкую границу и, возведенный в ранг поручика, стал членом штаба военизированной организации Карпатская Сечь. Повоевав с венграми в 1939 г., после разгрома Сечи Шухевич бежал обратно в Польшу, которая через полгода временно прекратила существование. В 1939–1940 гг. он возглавил сеть ОУН в Закерзонье, то есть в Украине, находящейся тогда под нацистской оккупацией. Во время раскола ОУН Шухевич примкнул к фракции Банде-ры, стал членом Центрального Провода ОУН(б) и референтом по связи с украинскими землями. То есть именно под его руководством отряды бандеровцев ходили через немецко-советскую границу — туда и обратно.

Весной 1941 г. Шухевич возглавил знаменитый батальон «Нахтигаль», который с началом войны вошел во Львов и охранял объёкты во время Акта провозглашения украинского государства 30 июня 1941 г. В украинском правительстве, просуществовавшем несколько дней, Роман Шухевич был одним из двух «заместителей министра обороны» В. Петрива (вторым был Алексей Гасин).

Войдя во Львов, будущий главком УПА узнал, что его младшего брата, адвоката Юрия Шухевича коммунисты расстреляли буквально перед тем, как оставить столицу Западной Украины.

После того, как украинское правительство и Дружины украинских националистов разогнали, Шухевич согласился на продолжение службы в 201-м батальоне охранной полиции — на должности командира первой сотни (роты) в ранге сотника.

Провоевав с партизанами большую часть 1942 г., он, как и другие бойцы этого батальона, в знак неприятия немецкой политики в Украине отказался продолжить службу. За это часть была разоружена и под конвоем отправлена сначала во Львов, а потом в Киев. По дороге Шухевич бежал. Затем во Львове помогал уходить в подполье оставшимся офицерам батальона, за что сам угодил в тюрьму, откуда он бежал и, обладая столь богатым опытом организаторской работы, террористической и боевой деятельности, полностью посвятил себя борьбе за независимую Украину, став военным референтом Провода ОУН.

В мае 1943 г., сместив Николая Лебедя, он стал главой Бюро Провода ОУН, в конце августа того же года эта должность за ним закрепилась на Втором великом сборе ОУН(б). Как руководитель ОУН он получил очередной новый псевдоним — «Тур». На том же Втором великом сборе Шухевича назначили главкомом УПА, поскольку этой должности он соответствовал больше, чем Клячковский («Клим Савур»), не имевший столь разнообразного опыта. Как главком УПА Шухевич получил еще один псевдоним, отличный от партийного — «Тарас Чупрынка» (Тарас Чупринка).

В июле 1944 г. на подпольном I Великом сборе Украинского главного освободительного совета (УГОС) «Чупрынка» был избран главой генерального секретариата УГОС и одновременно секретарем, курирующим военные вопросы.

Все это время нацисты очень хотели либо уничтожить Шухевича, либо познакомиться с ним поближе. Для этого они арестовали его жену — дочь греко-католического священника Наталью Шухевич-Березинскую. Американский исследователь Джеффри Бурде полагает, что договорённости бандеровских отрядов с гитлеровцами заключались «В некоторых областях [Украины], вопреки категорическому запретам со стороны руководства УПА..»^[360]. Однако, только после личной встречи главкома с представителем оккупационной администрации Галиции, советником по украинским делам полковником Альфредом Бизанцем, полиция безопасности освободила Наталью. Очевидно, что эта встреча стала одним из рубежей «потепления» отношений между ОУН и Третьим Рейхом.

Что же касается стиля руководства Шухевичем революционной борьбой, то, безусловно, человеком он был авторитарным, требовательным к нижестоящим людям, мало считающимся с мнением своих коллег. Особых теоретических трудов он не оставил — его перу принадлежит только одна статья «К генезису УГОС», опубликованная в 1948 г. в подпольной печати. Да и то неизвестно, писал ли ее сам Шухевич или ему помогали партийные имиджмейкеры. Зато в отношении военной практики с ним вряд ли кто мог сравниться из коллег.

Столь ценный кадр, по понятным причинам, с лета 1944 г. попал под пристальное внимание советских спецслужб. Да и не он один. Несмотря на то, что Сталин в свое время произнёс знаменитую фразу «сын за отца не отвечает», родственники повстанцев очень даже отвечали за их деятельность — и их никто не спрашивал, согласны ли они с поведением братьев, детей или отцов.

На момент ареста (к 27 июля 1945 г.) Наталья Шухевич-Бе-резинская с Романом Шухевичем уже была разведена. Причем, арестовали её не одну, а вместе с матерью, сыном Юрием и дочерью Марией. Арестовали не столько из-за желания отомстить или «врубить срок» очередному ЧСВР — «члену семьи врага народа», сколько из-за вполне понятного стремления добраться до самого Главкома.

С целью поймать Шухевича спецгруппы НКВД устроили маскарад с хороводом.

Вот как описывал эти жутковатые игрища сын главкома Юрий, названный, кстати, в честь своего дяди — но не расстрелянного в 1941 г. большевиками Юрия Шухевича, а в честь брата матери Юрия Березинского — входившего в террористическую группу Романа Шухевича и погибшего при ограблении почтового отделения местечка Городок 30 ноября 1932 г.:

«В начале июля 1948 г. меня посадили в самолет и отправили в распоряжение Львовского управления МГБ. Я не знал, с чем это связано, и несколько дней просидел в камере в полном неведении. Наконец, меня вызвали к следователю и предложили… написать отцу письмо и самому передать кому-нибудь из связных. Обещали, что если отец сдастся, отпустят маму и бабушку. Я по своей наивности согласился. Мы договорились, что меня отвезут в Самбор, ну а дальше я уже сам пойду, куда сочту нужным.

И вот, едем в легковой машине в Самбор: я, накрытый плащом, офицер сопровождения и водитель. Начало смеркаться. Невдалеке от села Конюшки машина стала, и водитель стал копаться в моторе. По той же дороге на телеге ехал учитель из Рудок, и предложил подбросить меня до Самбора. Я согласился, и мы поехали.

Через несколько сот метров из леса вышли повстанцы, и к учителю:

— Куда едете?

— Да в районное управление образования из Рудок.

— А парень с вами?

— Да нет, подсел он тут, недалеко.

Тогда повстанцы завязали мне глаза и увели в лес. Там начали расспрашивать: кто я и откуда. Я им ответил, что еду из Львова к тетке, которая живет в Самборе. Так прошла ночь, а наутро меня стали детально обыскивать и нашли зашитое письмо к отцу. Пришлось сказать, что я сын Романа Шухевича. Меня начали допрашивать, требовать, чтобы я рассказал, кого знаю в руководстве ОУН и подполье. Все это записывалось вкакую-то тетрадку.

Эти повстанцы мне казались подозрительными: в то время МГБ достаточно широко практиковало создание ложных повстанческих отрядов из числа сдавшихся бандеровцев. И действительно, один из них мне как-то шепнул: “Юрко, ты в руках большевиков”»^[361].

Потом Юрия «отбили» и снова отправили в заключение.

Наталью Березинскую точно так же таскали по лесам, и вначале она даже поддалась на провокацию, начала рассказывать, но знала не много и таким образом чекисты ничего не выяснили. В 1947 г. Наталью впервые приговорили к 10 годам лишения свободы (потом добавляли сроки за различные мелочи), а сын Шухевича Юрий, не отказавшийся от отца, и не пошедший ни на какое сотрудничество с властями, отсидел 31 (тридцать один) год в тюрьмах (отчего ослеп) и пять лет отбыл в ссылке. Сейчас он живет в Украине, формально возглавляя фашистскую партию УНА-УНСО.

Дочь Шухевича Марию тоже репрессировали — её оторвали от родителей и отправили в детдом, но потом — в годы оттепели и застоя — к ней особенно не цеплялись.

Отца Шухевича — больного старика Иосифа — отправили в ссылку в Сибирь, где он скоро умер, не выдержав переезда.

Таким образом, чекисты охотились на «Волка» — именно такой кличкой «для служебного пользования» окрестили чекисты «Тура».

Информация о ликвидации Шухевича поступала трижды, но каждый раз оказывалась ошибочной.

Помимо военных талантов, навыков руководителя и организатора у Шухевича был не только опыт, но и склонность к конспиративной работе.

Как писал о своём бывшем враге Георгий Санников, «Особенно досаждал Чупринка — легендарная для оуновского подполья личность. Он действовал нагло, активно и изощренно. Это он в течение нескольких лет сумел успешно провести ряд вооруженных акций против войсковых соединений госбезопасности Украины, избежав при этом, несмотря на многократное превосходство в силах советских войск, уничтожения своих отрядов…О его военных талантах ходили легенды. Он мастерски владел практически всеми видами легкого стрелкового оружия… Это он, Чупринка, переодевшись в форму полковника Советской армии, свободно разгуливал по Львову, отвечая на приветствие младших по званию, а лечился в одном из специализированных санаториев союзного значения…»^[362].

Павел Судоплатов также не скупился на похвалы бандеров-цу, за которым охотился: «Этот человек обладал незаурядной храбростью и имел опыт конспиративной работы, что позволило ему еще и через семь лет после ухода немцев заниматься активной подрывной деятельностью. В то время как мы разыскивали его в окрестностях Львова, он находился в кардиологическом санатории на берегу Черного моря под Одессой (причем дважды — в июле 1948-го и в июне 1949-го. — А.Г.). Потом, как нам стало известно, он объявился во Львове, где встретился с несколькими видными деятелями культуры и даже послал венок от своего имени на похороны одного из них»^[363].

В 1944–1950 гг. Шухевич менял места пребывания («хаты») не менее пятнадцати раз. В такой «хате» часто устраивали еще и хорошо замаскированную крыивку, где хранились запасное оружие и боеприпасы, медикаменты, деньги, нелегальная литература, канцелярские принадлежности, продукты питания и т. п.

Пребывание подпольщиков в крыивках стало необходимым в то время, когда советские органы безопасности начали проводить массовые облавы и тотальные проверки населенных пунктов и лесных массивов. Для проживания крыивки использовались преимущественно зимой. Так, в период немецкой оккупации главком большей частью прятался в лесу, или жил нелегально в городе с фальшивыми документами.

Когда пришли Советы, стало сложнее, приходилось постоянно менять место «дислокации».

Например, в селе Августовка Бережанского района Тернопольской области Шухевич жил с осени 1944 по весну 1945 гг. Периодически выезжал на встречи, а весной оставил крыивку и больше сюда-не возвращался. Петр Когут, содержатель этой «хаты», был к тому времени хозяйственником в станице ОУН в селе Августовке, то есть заботился о материальном обеспечении отрядов УПА: продукты питания, одежда, обувь. Для их хранения он построил небольшой склад, выстроили и схрон для Главкома в трех метрах от него. Из рассказов Когута известно, что «Вход к крыивку был из дома. В комнате откидывался камень, который служил за покрышку, и открывался вход к погребу. Отсюда шел проход (коридор) длиной около десяти метров к крыивке. Помещение крыивки было четыре метра в длину, три метра в ширину и высотой в рост человека. Стены были обитые коврами, а пол выстелен досками. Были здесь кровати, стол, кресла. Над потолком крыивки был слой земли толщиной до полутора метров. В центре двора рослая груша, у которой было дупло в самом низу, служившее для вентиляции и для установления радиоантенны».

«В эту крыивку, — рассказывал тов. Каня, — мы с “Борисом” вернулись в начале мая 1945 г. Во время жатвы (в августе) мне приснился сон, что вход в крыивку завалился. И мы с “Борисом” покинули крыивку и пошли в поле. Тем временем в крыивку вернулись “Чад” и “Рыбак”. Рано утром связная “Маруся”, которую арестовала большевицкая полиция, “предала” и привела к крыивке спецгруппу НКВД. “Рыбак” застрелился, а “Чад” сдался, стал предателем и повел спецгруппу в село Рай около Бережан, где была другая крыивка Командира Шухевича, но Командира там уже не было»^[364].

На самом деле схваченная милицией «Маруся» (Стефания Галушка) никого не предавала. Более того, во время попытки бегства из камеры предварительного заключения она застрелила охранявшего ее милиционера. Следователей она долгое время водила за нос, давая ложную или малозначимую информацию, и ни на какое сотрудничество не шла. Но чекисты, догадавшиеся о том, что она скрывает что-то важное, устроили ей все ту же провокацию — «Марусю» отбила «Служба безопасности ОУН», устроила ей допрос, во время которого связная рассказала, что знает. Поэтому чекисты и вышли на «хату» в Августовке. Хозяина этой «хаты» Петра Когута схватили и осудили на десять лет тюрьмы.

В крыивку в селе Рай, где Шухевич скрывался несколько месяцев, энкаведешники вломились в конце августа 1945 г. На тот момент там находился адъютант Шухевича «Артем» (он же «Назар») и проводница округа «Легета». Последняя отравилась, а «Артем» застрелился, но не погиб, а тяжело себя поранил. Его взяли живым, выходили, отправили в заключение, где он и умер. Хату подожгли то ли чекисты, то ли подпольщики, но в любом случае ее хозяева — Гладчук Антонина, её старушка-мать и проживавший с ней маленький ребенок — лишились крова. Антонину Гладчук арестовали и тоже отправили в заключение.

А Шухевич тем временем находился уже на хате у учительницы в селе Пуков в Рогатинском районе Станиславской области, где он и прожил зиму 1945/46 гг.

Кстати, интересна судьба подпольщицы и любимой Главкома Екатерины Зарицкой, координировавшей личных связных командарма и лиц, содержавших конспиративные квартиры. Впервые её арестовали в 1945 г., но ей удалось бежать. Вторично схватили 21 сентября 1947 г., при аресте она оказала сопротивление и застрелила оперативника. На сотрудничество со следствием она пошла, поэтому её приговорили к 25 годам тюремного заключения, позже замененного исправительно-трудовой колонией. Срок она свой отсидела полностью, вышла на свободу в 1972 г., а в 1986-м умерла.

В октябре 1946 г. новую «хату» для главкома организовали в селе Княгиничи, в том же районе. На сей раз подпольщики, прикрывавшие Шухевича, выдавали себя за семью переселенцев из Закерзонья. Здесь Шухевич находился до 21 сентября 1947 г., пока один из членов «семьи» не попал в лапы МВД.

Шухевич переехал во Львовскую область — в село Гримное, недалеко от местечка Комарно. Здесь подпольщики точно так же выдавали себя за переселенцев из Польши. Одну половину здания занимал православный священник, а в другой ютились «высланные портные». В их комнате под полом связные Главкома выкопали крыивку на 3–4 человека. Одна из досок пола поднималась и, таким образом, отрывался вход. Но там держали лишь отдельные вещи, т. к. там была запасная крыивка. В этой зщте после провала в Княгиничах Шухевич жил дней 10, а потом уехал во Львов. И уехал вовремя, так как «хата» расконспирировалась.

Вот как описывает это «гений террора», как назвал его один из публицистов, Павел Судоплатов: «Когда в доме, где он жил с одной из своих телохранительниц, Дарьей Гусяк, появился милиционер для обычной проверки документов, нервы его сдали. Шухевич застрелил милиционера, и все трое — он сам, Дарья и ее мать — бежали. Наши поиски привели в глухую деревушку, где мы нашли только мать Дарьи. Шухевича там не было, но присутствие этой женщины указывало, что далеко уйти он не мог»^[365].

На самом деле, все было несколько иначе. Шухевича на тот момент — январь 1948 г. — в том доме уже не было. Там жала Дарья Гусяк, которая была не телохранительницей, а связной командира, её мать, а также связные-боевики «Славко» и «Левко». Случайно в эту хату зашел участковый милиционер и увидел вооруженных людей. В завязавшейся перестрелке участкового убили, но всем подпольщикам пришлось оттуда бежать. Кстати, «Левко» продолжал охранять главкома и далее — во Львове. А вот Дарью Гусяк, которая тоже переехала во Львов, и её престарелую матушку чекисты после этого случая кропотливо разыскивали более двух лет.

Во Львове у Шухевича были явки еще со времен независимой Польши.

Но связная Шухевича Галина Дидик организовала там новую «хату» еще в 1946 г., прописавшись в городе как переселенка из Закерзонья, занимавшаяся все тем же портняжным делом. Тем временем в МГБ стало известно через одного из сломленных подпольщиков об этой «хате». Однако, этот человек как раз и рассказал Дидик о своем поступке. И вовремя, поскольку Галину чекисты уже видели, разговаривали с ней, но не показывали виду, что она «на крючке» — ждали Шухевича. Связная тут же ушла из этой квартиры и больше там не появлялась, а оставленные там вещи ночью тайно забрал один из связных главкома.

Во Львове Галина организовала еще одну «хату» — в обнесенном высокой оградой особняке по улице Кривой. Здесь главком прожил зиму1947/48 гг.

Во Львове же у Шухевича была еще одна явочная квартира — запасная, которую организовал подпольщик Григорий Го-ляш: улица Мариупольская, дом 32. В подвале этого особняка были две хорошо замаскированные крыивки. В них Шухевич жил некоторое время в январе — марте 1948 г. «Засыпалась» эта квартира через два месяца после гибели Шухевича, хотя жил он тогда в другом месте — в селе Белгороща. Раненного Григория Го-ляша чекисты захватили в плен 27 апреля, чуть выходили и стали допрашивать. Во время одного из допросов, 16 июня того же года во внутренней тюрьме Управления МГБ Львовской области он покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна.

Последним местом пребывания Шухевича стал дом в селе Белгороща на окраине Львова (сейчас до этого места от самого центра города ходит маршрутное такси). В доме жила переселенная в 1945 г. из Закерзонья красивая, но холостая учительница Нюся Конюшик, симпатизирующая борьбе ОУН. На первом этаже этой хаты была комната и кухня, а спальня была этажом выше, куда вела деревянная лестница. Гостей Конюшик принимала внизу, а наверху спокойно жили повстанцы. На всякий случай в коридорчике, который вел в спальню, с помощью перегородки была сделана замаскированная комнатка, где находилась подпольная литература, запасное оружие и т. п. Вместе с Шухе-вичем жили два боевика, которые охраняли главкома и были его связными, а также Галина Дидик, по документам — переселенка Антонина Кулик.

Прокол произошел там, где его не ожидали — чекисты нашли мать Дарьи Гусяк, проживавшей в тот момент в селе Дегови.

О дальнейшем развитии событий Судоплатов сообщает: «Наша группа по захвату Шухевича расположилась в доме, где жила мать Дарьи. Довольно скоро там появилась молодая симпатичная студентка-медичка из Львова, племянница Дарьи. Она приехала повидаться с родными и выступить, как она сказала, по поручению институтского комитета комсомола с беседами о вреде национализма. Во время нашего дружеского разговора (я представился новым заместителем председателя райисполкома), отвечая на мой осторожный вопрос, где находится сейчас ее тетя, девушка ответила, что она живет в общежитии ее института и время от времени наведывается в Лесную академию, куда собирается вскоре поступать.

Группа наружного наблюдения быстро установила, в какую "академию” ходит Дарья: она совершала регулярные поездки в деревню под Львовом, где часами оставалась в кооперативной лавке. Это заставило нас предположить, что там в это время бывает Шухевич. К несчастью, молодые офицеры, проводившие слежку в марте 1950 г., были малоопытными и для прикрытия пытались за ней ухаживать. Когда лейтенант Ревенко протянул Дарье руку и сказал по-украински, что хотел бы поближе познакомиться с такой очаровательной женщиной, она почувствовала подвох и, недолго думая, в упор застрелила его. Ее тут же схватили, но не мои люди, а местные жители, ставшие свидетелями совершенного на их глазах убийства.

Моим людям удалось отбить ее у толпы и отвести в местное отделение МГБ. Через полчаса старший группы, мой ближайший помощник, был уже там, он немедленно приказал распустить на базаре слух, что женщина убила лейтенанта и застрелилась на любовной почве. Дарья была надежно изолирована, а я, [заместитель министра госбезопасности УССР генерал Дроздов] и двадцать оперативников окружили сельпо, чтобы блокировать возможные пути бегства Шухевича. Дроздов потребовал от Шухевича сложить оружие — в этом случае ему гарантировали жизнь.

В ответ прозвучала автоматная очередь. Шухевич, пытаясь прорвать кольцо окружения, бросил из укрытия две ручные гранаты. Завязалась перестрелка, в результате которой Шухевич был убит»^[366].

В общем-то, то ли ошибся Павел Судоплатов, то ли, желая выделить свою роль в истории «борьбы с политбандитизмом», сказал неправду. Скорее второе.

Понятно также, зачем он переврал историю с убийством «лейтенанта Ревенко», который в действительности был вовсе не лейтенантом, а майором госбезопасности. Дело в том, что Ревенко погиб уже на той стадии операции, когда Судоплатов лично был во Львове и координировал «охоту на Тура». Поэтому в мемуарах «боец с украинским терроризмом» и свалил ответственность — с себя на безымянных «молодых офицеров».

На самом деле, Дарья Гусяк очень хорошо знала, что за ней следят. Об этом, а также о лавине арестов, обрушившихся на ее знакомых, об аресте её больной матери (Судоплатов тоже об этом «забыл» упомянуть) она, оторвавшись от преследования, рассказала Шухевичу вечером 2 марта 1953 г. Командир приказал ей покинуть город, но перед этим выполнить еще одно задание и на следующий день сообщить о его выполнении Галине Дидик.

Но Гусяк схватили прямо на улице — без заигрывания, перестрелок и разъяренной толпы, которая, понятно, за убийство милиционера или чекиста вряд ли бы набросилась на подпольщицу, тем более, вооружённую. У Гусяк отобрали пистолет и отраву, которую она не успела принять.

Дарью стали пытать, но мужественная девушка ничего не сказала, несмотря на то, что на её глазах избивали родную мать.

К слову, о применении пыток при ведении следствия совершенно открыто написал в 2002 г. чекист Георгий Санников. Правда, все, что он знал, он, понятно, не рассказал — но, в том, что уже после смерти Сталина, когда методы работы «органов» несколько смягчились, Санников мучил подследственного бессонницей, он признался в мемуарах вполне открыто^[367]. К слову, откровенность мемуаров делает ему честь.

Тогда, 3 марта, не сломив волю Дарьи, эмгэбэшники решили ее обмануть. В камеру к Гусяк перевели подсадную утку — «Мединскую Рому», бывшую в 1943–1945 гг. агентом полиции безопасности, а с марта 1946 — советских репрессивных органов. В мае 1949 г. чекисты отправили её во внутреннюю тюрьму — обманывать уже пойманных повстанцев и подпольщиков. «Избитая и измученная», то есть загримированная «Мединская» сказала Дарье, что может передать на волю записку.

На тот момент у подпольщиков и повстанцев всегда был с собой яд, и часто — оружие. Это создавало чувство некоей защищенности от чекистов. А вот такой вещи, как инструкция «Как вести себя во время следствия», которую спустя некоторое время разработали в СССР диссиденты, у бандеровцев не было. Были какие-то общие положения на тот случай, если подпольщик оказался в руках врага, но в чёткую систему это все не вылилось.

Поэтому измученная Дарья легко поверила провокаторше и написала записку:

«Мои дорогие! Имейте в виду, что я попала в большевистскую тюрьму, где нет человека, который прошел бы то, что меня ждет, и не сломался.

После первой стадии я держусь, но не знаю, что будет дальше.

М.(Речь идет о Монете, то есть о К. Зарицкой. — Ю.Ш., Д.В.) приводили на очную ставку, она героиня, потому что держалась 5 месяцев.

Целую. Нуська.

Обо мне очень многое знают, а основный вопрос — это о ШУ и ДИ. (То есть о Шухевиче и Дидык. — Ю.Ш., Д.В.)

Меня схватили шестеро и не было возможности покончить с собой. Знали, что у меня есть пистолет и яд»^[368].

Записка была адресована Наталье Хробак — сестре учительницы Нюси, которой принадлежала последняя «хата» главкома. И Гусяк подробно описала, где живет Наталья.

Сама Дарья Гусяк после всего этого была осуждена к 25-ти годам заключения, полностью их отсидела, застала украинскую независимость и до самой смерти корила себя за совершённую оплошность. Хотя у остальных подпольщиков, да и родственников Шухевича, и в мыслях не было критиковать эту жертву чекистской провокации.

Исходя из полученных сведений, Львовское УМГБ моментально разработало план по захвату или уничтожению Шухевича: «Для проведения операции:

а) Собрать все имеющиеся в г. Львове оперативные резервы 62 с[трелковой] д[ивизии], в[нутренних] в[ойск], МГБ, штаба украинского пограничного округа и управления милиции г. Львова;

б) Снять по тревоге военные силы, участвующие в операции на стыке административных границ Глинянского, Перемыш-лянского и Бобрковского районов Львовской области в количестве 600 человек и сосредоточить к пяти часам 5 марта с.г. во дворе УМГБ Львовской области;

в) Операцию провести методом блокирования села Белогор-ща, близлежащих к нему хуторов, западной окраины поселка Ле-вандувка и лесного массива»^[369].

Как видим, в операции по захвату «Тура» было задействованы многие сотни людей, а не «я, генерал Дроздов и двадцать оперативников», как об этом писал скромный Судоплатов, на тот момент бывший генерал-лейтенантом ГБ.

Тем временем, сам Шухевич и его связные забеспокоились, не дождавшись прихода Дарьи. Главком отравил своих охранников «Левко» и «Зенко» организовать новую «хату». Точнее, не организовать, а проверить надежность запасных конспиративных квартир. Переход планировалось совершить в воскресенье, ночью — 5 марта. Тогда должны были проходить какие-то местные «выборы» и подпольщики предполагали, что в воскресенье все будет спокойно. Именно этой уверенностью объясняется тот факт, что в критический момент Шухевич остался без охраны. Правда, что могли сделать 2 человек против сотен чекистов, милиционеров и солдат? А вот если бы Шухевич выбрал другой вариант риска — потому что оставаться на месте тоже было рискованно — и ушел из Белгорощи сразу же, как только Гусяк не вышла на связь, то неизвестно, сколько времени чекисты продолжали бы гоняться за главкомом.

В ночь с 4 на 5 марта все село было блокировано. Неожиданно из дома Натальи Хробак выскочил её сынишка Даниил. Группа под руководством капитана П-на задержала и на скорую руку допросила пацана. Подросток указал в центре села на дом своей сестры Анны Конюшек, домработница которого была похожа на Галину Дидык.

По другой версии Даниил знал, что в доме Анны кто-то скрывается и, увидев оперативников, бросился к этому дому для того, чтобы предупредить подпольщиков, но был пойман чекистами.

Не желая жертвовать своими людьми и надеясь взять Шу-хевича живым, оперативники подошли к дому, где скрывался «Тур». Через некоторое время дверь открыла Галина Дидик, отказавшаяся признать то, что она — это, она, и в этом доме находится Шухевич, которому предлагали сдаться. Тогда чекисты вломились в дом, начали его обыскивать, нашли у Дидик пистолет, но стрихнин она успела проглотить.

Врочем, её откачали, дали, как водится, 25 лет, из которых она отсидела 21 и потом ещё отбывала ссылку в Казахстане.

Шухевич в момент обыска находился в тайнике — помещении в коридорчике, который вел в спальню.

Услышав шум, он решил пробиваться на волю, поскольку явно не догадывался, сколько людей с нетерпением ждет его появления. Во время прорыва главком убил из пистолета начальника отделения управления 2-НМГБ УССР майора Ревенко, его коллегой из автомата был ранен в грудь и дострелил себя выстрелом в висок.

Операция по поимке Шухевича провалилась.

3.6. Оборотни в косоворотках

Очень плохо палачам по ночам,

Если снятся палачи палачам,

И как в жизни, но еще половчей,

Бьют по рылу палачи палачей.

Как когда-то, как в годах молодых —

И с оттяжкой, и ногою в поддых…

Александр Галич. Плясовая

Этих людей один из ветеранов повстанческого движения — Юрий Борец — назвал упырями. Но, наверное, точнее будет назвать их так, как окрестил своих коллег бывший министр внутренних дел Российской Федерации Борис Грызлов: оборотни. Только не все они были в погонах. Большинство прятало свою сущность не под эмвэдэшной или эмгэбэшной формой, а под гражданской одеждой, то есть весьма часто — под национальной русской и украинской рубахой. В Украине она называется вышиванкой, в русском языке такого слова нет, а поскольку русский покрой такой сорочки предполагает расположение ворота не прямо под кадыком, а несколько сбоку — косовороткой. Речь в этой главе пойдет о спецгруппах НКБД — МГБ, а также об агентурной работе, которая причиняла вреда повстанцам порой не меньше, чем чекистско-войсковые операции по прочесыванию лесов и гор, или массовое выселение семей «бандпособников».

Почти сразу же по возвращению советской власти чекисты озаботились созданием «спецгрупп» — то есть отрядов провокаторов. В-общем-то, подобные методы применялись здесь и ранее — в период нацистской оккупации Западной Украины за повстанцев себя иногда выдавали красные партизаны. Либо для того, чтобы спокойно пройти через районы, где население коммунистов особенно ненавидело, либо для того, чтобы как-то повредить немцам, а ответный удар отвести от себя, направив его на ненавистных партизанам националистов. Не брезговали «герои невидимого фронта» и немецкой формой. Во-первых, для того, чтобы во время проведения операций вводить врагов в заблуждение. Во-вторых для того, чтобы грабить всех крестьян и убивать и мучить коллаборационистов или националистов. Таким образом достигался и «экономический» (пополнение запасов отряда), и политический эффект — мирные жители настраивались против немцев, а тех, кто был готов поддержать немцев, можно было «пользуясь случаем» уничтожить.

Летом 1944 г. один из работников НКВД обратился к наркому Рясному с предложением создать «конспиративно-разведывательные группы» из бывших бойцов УПА и перевербованных подпольщиков. Уже в августе был дан приказ, чтобы в практическую деятельность органов НКВД широко привлекали «спец-группы», которые с осени 1946-го назывались также «агентурнобоевыми группами», или «легендированными боевками».

Спецгруппы, по мысли украинского исследователя Ивана Би-ласа, преследовали ряд целей:

— проведение широкой агентурной работы по выявлению важных руководителей ОУН, командиров УПА, их физического уничтожения;

— проникновение в структуры Центрального провода ОУН, за границей включительно, с целью дезорганизации политической линии украинского Сопротивления;

— организация политических провокаций и убийств мирного населения от имени ОУН и УПА с целью компрометации национально-освободительной борьбы украинского народа и дискредитации идеи Украинского объединенного самостоятельного государства;

— организация натравливания различных слоев украинского населения друг на друга.

По свидетельству последнего главнокомандующего УПА Василия Кука, это был самый эффективный метод борьбы коммунистов против повстанцев: «Войдут в село, раскроют нашу организацию, захватят или уничтожат ее членов, да еще под видом повстанцев перебьют мирных жителей»^[370].

Приведем отрывок из адресованного Лаврентию Берия совершенно секретного сообщения наркома внутренних дел НКВД УССР Рясного за № 8/156451 от 26.07.1945 г. «Об организации и результатах роботы специальных групп для борьбы с оу-новским бандитизмом в западных областях Украины»:

«Часть бандитов УПА, которые явились с повинной, используются сначала как отдельные агенты-боевики, а позднее в боевых группах особого назначения, названых нами специальными группами. В тех случаях, когда агент-боевик, который влился в банду или в подполье ОУН, — не имел возможности физического уничтожения или захвата руководителя-главаря, его задачей являлась компрометация главаря банды или местного подполья для усиления и активизации разложения банды или местной организации ОУН…

Комплектование спецгрупп при оперативных группах НКВД УССР проводилось по принципу подбора агентов боевиков, которые были проверены на исполнение заданий по ликвидации оуновского бандитизма (в том числе убийств населения, которое сочувствовало ОУН-УПА). В Ровенской и Волынской областях в состав специальных групп вливались также бывшие партизаны-ковпаковцы, хорошо знакомые с местными условиями, имевшие большой опыт борьбы с оуновским бандитизмом.

По своему внешнему виду и вооружению, знаниям местных бытовых особенностей и языка и конспиративным способам действия личный состав специальных групп ничем не отличался от бандитов УПА, что вводит в обман аппарат живой связи, и главарей УПА и оуновского подполья.

В случаях угрозы расшифровки или невозможности проведения захвата указанных планом главарей ОУН-УПА, участники спецгрупп уничтожают последних, также во многих случаях создают такое впечатление в оуновской среде и среди населения, что уничтожение руководителей ОУН-УПА совершено бандитами СБ.

В состав каждой спецгруппы входит от 3 до 50 и больше особ, в зависимости от легенды и задания, которые пользуются особым «уважением» выдуманного бандитского руководителя. По состоянию на 20 июня 1945 г. всего в западных областях Украины действует 156 спецгрупп с общим количеством участников в них 1783 человек»^[371].

Собственно УПА насчитывала на тот момент, вероятно, около 15–20 тыс. человек — то есть на каждые десять повстанцев приходился один «лжебандеровец» — оборотень.

Украинский исследователь Иван Билас опубликовал отчет майора ГБ Соколова, подробно описывающий действия одной из спецгрупп МГБ. В этом документе описывается операция по вскрытию подполья ОУН и УПА с помощью «маскарада» — введения противника в заблуждения, без издевательств над мирным населением с целью компрометации бандеровцев. При прочтении этого материала складывается впечатление в высочайшей результативности такого метода антипартизанской борьбы^[372].

Другой случай применения такой спецгруппы описывает чекист Георгий Санников. Бандеровца Мудрого, жившего на легальном положении, но сотрудничавшего с подпольем, подпоили, агент МГБ подрался с ним в кабаке, после чего: «Мудрого арестовали на следующий день по заявлению участковому милиционеру от нескольких избитых им в драке сельских хлопцев… С подбитым глазом и расквашенным носом, но уже протрезвевший Мудрый в наручниках сидел в крытой брезентом грузовой автомашине между двумя милиционерами. В кабине с водителем был еще один милиционер… Поравнявшись с “нужной” хатой, машина остановилась. “Вода закипела”, — донеслось из кабины. Ехали по тряской разбитой дороге больше часа, всем захотелось размяться. Вывели из кузова и Григория. Недалеко от дороги виднелась хата с темными окнами. Шофер повозился в моторе, взял ведро и направился к хате.

— Подожди, — остановил его старший, — пойдем все вместе, заодно водички попьем.

Вся группа вместе с Мудрым направилась к дому… Постучались. Ответа не последовало. Настойчивый стук в окно вызвал ответный голос:

— Кто там, чего надо?

— Милиция, откройте. Нам надо воды для машины…

— Проходите, гости дорогие, — суетливо двигается в дверях хозяин, пропуская военных в хату.

Старший осматривается и строго спрашивает:

Где хозяйка? Почему в хате так накурено? Кто у тебя в доме?

— Да никого нет, пан офицер. Хозяйка спит, дети давно не живут с нами.

На столе четыре большие тарелки с остатками еды. Недопитая бутылка самогонки. Горкой лежит скорлупа от съеденных яиц. Григорий Мудрый стоит в глубине комнаты в наручниках. Старик хозяин с испугом смотрит на него. Чуть в стороне два милиционера. Старший поворачивается к одному из них и бросает:

— Ковтун, осмотри хату, посмотри на горище (чердаке. — А. Г.) в первую очередь.

Тот, кого назвали Ковтуном, снимает с плеча автомат и направляется к выходу. В это же мгновение дверь распахивается и в проеме вырастает кудлатая фигура человека со вскинутым и изготовленным к стрельбе автоматом ППШ. Судорога перекашивает лицо старшего. Рука дергается к кобуре пистолета. Длинная автоматная очередь бросает его тело навзничь на пол. Этой же очередью стрелявший, чуть дернув стволом автомата в сторону Ковтуна, сваливает его лицом вниз. Следующей, уже короткой очередью человек с автоматом поражает третьего, успевшего сдернуть с плеча автомат и пытавшегося передернуть затвор. Тот опускается сначала на колени и, издав булькающий звук, мягко валится набок… В то же мгновенье чья-то автоматная очередь из темноты за дверями поражает шофера и он делает нырковое движение головой под стол… Первый стрелявший оуновец направляет дуло автомата на Мудрого… Осечка.

…Только сейчас пришедший в себя от ужаса и осознавший происходящее Мудрый истошно кричит:

— Не стреляйте, я свой. Я из Дубровы, я свой…

— Разберемся. Забирай его, друже. Плащ-палатку ему на голову, и гайда, — распоряжается тот, кто стрелял первым…

…Что касается оуновцев, то это опытные хлопцы из числа бывших бандеровцев, завербованных госбезопасностью, совершившие на своем, хотя и молодом, веку не одну такую настоящую или инсценированную акцию.

— Вы где, дядько? — кричит один из них.

— Я здесь, хлопцы, — отвечает хозяин хаты и медленно поднимается с пола у печи. — Что же мне делать, куда деваться, что я скажу в селе, властям? — почти рыдает хозяин.

— Скажете, что незнакомые люди из леса были, попросили поесть. Потом посекли из автоматов “энкэвэдистов”. Больше ничего не знаешь.

Быстро выворачивают карманы “убитых” Берут документы. Все это вместе с тяжелыми дисками от автоматов, пистолетами и еще какими-то взятыми у “убитых” вещами запихивают в вещмешок. Толкая в бока Мудрого, оуновцы покидают хату, оставляя в ней хнычущего хозяина.

…Мудрого водили по хорошо известной окружности вокруг хаты, создавая видимость быстрого движения по лесной и временами труднопроходимой местности. По подсчетам пленника прошли минимум десять километров… “Лишь бы не убили, — думал Мудрый, — я им докажу, что я свой”»^[373].

Арестованного тщательно допрашивали, и он, если поддавался на провокацию, рассказывал о подпольной сети всё, что знал. Далее, в зависимости от ситуации, этого человека либо снова «отбивали» чекисты — на сей раз уже в форме, либо маскарад внезапно заканчивался — для того, чтобы психологически сломить подпольщика и тут же заставить его подписать «чистосердечное признание».

Бывший боец ВВ, а позднее милиционер Николай Перекрест так отозвался о таком методе: «Очень тонкая игра. Там у нас был свой “момент истины”»^[374].

Игра действительно тонкая. Особенно, если вспомнить, что спецгруппы выполняли ещё одну задачу, о которой сотрудники «органов» вспоминать очень не любят — функцию компрометации повстанцев.

Приведем отрывки из «Докладной записки о фактах грубого нарушения советской законности в деятельности так называемых спецгрупп МГБ». Автор этого послания на имя Никиты Хрущева — военный прокурор войск МВД Украинского округа полковник юстиции Кошарский. Дата составления документа — 15 февраля 1949 г. — через 7 месяцев УПА приказом своего главнокомандующего была распущена. Это не 1944–1945 гг., когда Советы проводили масштабные чекистско-войсковые операции в Западной Украине, «зачищая» целые сёла. Это — завершающий этап «войны после войны», когда чекисты использовали уже более тонкие методы, и задача ликвидация Сопротивления была возложена в первую очередь на МГБ, а не МВД или Советскую армию.

Вот как МГБ с этой задачей справлялось:

«(…) 1. В марте 1948 г. спецгруппа, возглавляемая агентом МГБ “Крылатым”, дважды посещала дом жителя с. Грицки Дубо-вицкого р-на Ровенской области — Паламарчука Гордея Сергеевича, 62 лет, и, выдавая себя за бандитов “УПА”, жестоко истязала Паламарчука Г. С. и его дочерей Паламарчук А. Г. и Паламарчук 3. Г., обвиняя их в том, что, якобы, они “выдавали органам МГБ украинских людей”.

“Крылатый” и участники его группы подвергали пыткам Паламарчук А. Г. и Паламарчук 3. Г, подвешивали, вливали им в нос воду и, тяжко избивая, заставили Паламарчук 3. Г. и Паламарчук А. Г. дать показания, что они с органами МГБ связаны не были, а, наоборот, были связаны с участниками украинского националистического подполья…

На основании полученных таким провокационным путем “материалов”, 18 июля 1948 г. Дубровицким РО МГБ Паламарчук 3. Г. и Паламарчук А. Г. были арестованы, причем, как заявили арестованные, сотрудники райотдела МГБ во время допросов их также избивали, заставляли продолжительное время стоять на ногах и требовали, чтобы они дали показания о связи с бандитами…

2. В ночь на 22 июля 1948 г. спецгруппой МГБ из с. Под-высоцкое Козинского р-на Ровенской области был уведен в лес местный житель Котловский Федор Леонтьевич, которого участники спецгруппы подвергали пыткам, обвиняя его в том, что у него в доме часто останавливаются работники из числа со-впартактива и в том, что якобы он выдавал органам Советской власти бандитов.

Эти провокационные действия преследовали цель путем истязаний и угрозы лишения жизни заставить Котловского дать показания, что он является врагом советской власти.

В результате истязаний Котловский находился на излечении в больнице с 27 июля по 27 августа 1948 г.

По заключению больницы, Котловскому Ф. Л. были нанесены тяжелые телесные повреждения, с явлениями сотрясения мозга и омертвлением мягких тканей тела.

3. В ночь на 22 июля 1948 г. той же спецгруппой был уведен в лес житель с. Ридкив Михальчук С. В., инвалид Отечественной войны.

В лесу Михальчук был подвергнут допросу, во время которого его связывали, подвешивали и тяжко избивали, добиваясь таким путем показаний о связи с бандитами.

Продержав Михальчука в течение 2 суток в лесу, участники спецгруппы его отпустили, причем в результате избиений он в течение 7 дней находился на стационарном излечении в больнице.

4. В ночь на 23 июля 1948 г. этой же спецгруппой из с. Под-высоцкое была уведена в лес гр-ка Репницкая Нина Яковлевна, рожд. 1931 г.

В лесу Репницкая была подвергнута пыткам.

Допрашивая Репницкую, участники спецгруппы тяжко ее избивали, подвешивали вверх ногами, вводили в половой орган палку, а затем поочередно изнасиловали.

В беспомощном состоянии Репницкая была брошена в лесу, где ее нашел муж и доставил в больницу, в которой находилась продолжительное время на излечении.

Из приведенных выше примеров видно, что действия т. н. спецгрупп МГБ носят ярко выраженный бандитский антисоветский характер и, разумеется, не могут быть оправданы никакими оперативными соображениями.

Не располагая достаточными материалами, т. н. спецгруппы МГБ действуют вслепую, в результате чего жертвой их произвола часто являются лица, не причастные к украинско-бандитскому националистическому подполью.

Наряду с этим следует указать, что этот метод работы органов МГБ хорошо известен ОУНовскому подполью, которое о нем предупреждало и предупреждает своих участников. В частности, об этом свидетельствует факт обнаружения у убитого бандита “Гонты” полного отчета о провокационных действиях спецгруппы МГБ в отношении гр-на Котловского.

Не являются также секретом подобные "операционные комбинации” и для тех лиц, над которыми участники спецгрупп чинили насилия, например:

В августе 1948 г. Военной Прокуратурой было прекращено дело арестованных Львовским областным Управлением МГБ Стоцкого Степана Петровича и Дмитрук Екатерины Григорьевны.

Указанные лица в сентябре 1947 г. были незаконно арестованы и поскольку никаких материалов об их антисоветской деятельности не было, они были пропущены через спецбоевку МГБ, где в результате применения незаконных методов допроса вынуждены были оговорить себя.

Насколько жестокими были пытки, которым подвергались указанные выше граждане, свидетельствует тот факт, что Стоц-кий с 22 сентября 1947 г. по январь 1948 г. находился на излечении в Лопатинской больнице и в стационаре внутренней тюрьмы УМГБ по поводу глубоких и обширных язв, образовавшихся в результате физического воздействия на мягкие ткани тела.

В процессе следствия выяснилось, что Стоцкому стало известно, что его избивали не бандиты, а лица, имеющие отношение к органам МГБ.

В связи с отсутствием материалов для предания суду, Стоц-кий и Дмитрук, почти спустя год после их ареста, из-под стражи были освобождены…

Подобные факты из деятельности спецгрупп МГБ, к сожалению, далеко не единичны и, как показывает следственная практика, если в отдельных случаях спецгруппам, путем насилия и запугивания, все же удается получить “признательные показания” от отдельных лиц о связи их с бандитским подпольем, то добросовестное и проведенное в соответствии с требованиями закона расследование неизбежно вскрывает провокационную природу этих “признательных показаний”, а освобождение из тюрьмы арестованных по материалам спецгрупп влечет за собой дискредитацию советской законности, органов МГБ и возможность использования каждого случая [провокаций] во вражеских, антисоветских целях украинскими националистами»^[375].

Это — описание событий, происходивших в 1948–1949 гг. А спецгруппы истязали, грабили и убивали украинских крестьян с конца 1944 г. И здесь, как видим, возмущение прокурора вызывают действия этих садистов по отношению к обычному населению, с подпольем не связанному. Оуновцев же боевики спецгрупп могли убивать на вполне «законных» основаниях.

О том, что по селам и лесам шастают оборотни, знали и бан-деровцы, и мирные жители. Последних повстанцы информировали о действиях спецгрупп или провокаторов. Вот, например, текст бандеровской листовки, выпущенной в апреле 1949 г.:

«Селяне, рабочие и интеллигенты!

В села и городки, в которых вы живете, заходят часто незнакомые люди, преимущественно мужчины, и просят вас спрятать их от НКВД и связать с подпольщиками, так как они убежали из тюрьмы.

Нужно помнить, что из большевицкой тюрьмы убежать очень тяжело, а все те, которым якобы удалось убежать из тюрьмы, — это никто иной, как замаскированные разведчики НКВД — провокаторы…

Потому с разными людьми, которые ходят по селам и выдают себя за политических заключенных, которые убежали из тюрьмы, нужно быть очень осторожным. Если такие придут в хату и просят есть, то есть можно дать, но не вступать с ними в разговоры на политические темы.

Никогда не принимать людей на ночлег без справки от главы сельсовета.

Помните, что неосторожность в разговорах и поведении на политические темы с разными незнакомыми людьми ни одного завела в тюрьму»^[376].

Другой неотъемлемой частью борьбы репрессивно-карательных органов против УПА была агентурная «работа». Не на боевые операции и прочёсывание лесов, а на массовую, повальную вербовку была сделана основная ставка в.

Как указывалос во внутренней инструкции СБ ОУН, «Несколько десятков штатных работников НКВД-НКГБ, которые находятся в районном аппарате, в результате своего незначительного количества и недостатка непосредственного контакта с населением районе не в состоянии справиться с этой работой. В помощ себе, в каждом селе они тайно организуют специальную агентурную информационную сетку из гражданского населения. Только после создания такой сетки в каждом населённом пункте, органы НКВД-НКГБ начинают свою деятельность. При помощи этой сетки они имеют возможность контролировать внутреннюю жизнь каждого населённого пункта, выявлять и “разрабатывать” объекты, которые для них будут представлять определённый оперативный интерес»^[377].

«По состоянию на 1 июля 1945 г. на учете органов НКВД западных областей состояло 175 резидентов, 1196 агентов и 9843 информатора. Всего 11 214 человек. Более масштабной была агентурная сеть НКГБ. Только в Станиславской области на 25 июля 1946 г. она насчитывала 6405 лиц; из них агентов — 641, резидентов — 142, информаторов — 5572, содержателей явочных и конспиративных квартир — 50. За период с 1 января 1945 г. по 1 июля 1946 г. НКГБ завербовал 5671 человека, в том числе 596 агентов, 93 резидента, 4941 информатора и 41 содержателя явочных и конспиративных квартир»^[378].

По свидетельству Георгий Санникова, с такая сеть осведомителей не оставлялась в покое: «Существовал у каждого оперативного работника с указанием его фамилии так называемый график встреч с агентурой, утвержденный начальником отделения. В таком графике указывалось не менее 12–15 агентов, встречи с которыми проводились минимум дважды в месяц, ну а при необходимости и чаще, с некоторыми иногда и дважды в день, когда было указание свыше — срочно получить, собрать реакцию населения по какому-то определенномувопросу. Я видел графики некоторых оперативных работников, в которых было по 30–40 агентов с указанием их кличек»^[379].

Но это описывается ситуация в городах, потому что в сёлах такой темп «работы» обеспечить было технически невозможно.

Вот как тот же Санников описывает кропотливый сбор информации: «Неприятным для меня были ночные встречи с агентурой в глухих селах и хуторах, куда я добирался вместе с кем-либо из райотделовских сотрудников, как правило, автомашиной, под прикрытием двух-трех солдат. Ночи темные, тихие. Машину оставляли с вооруженным водителем за 1,5–2 километра от места встречи. Далее двигались молча, стараясь не производить шума, особенно в лесу, где все хрустит и шелестит. За сто — сто пятьдесят метров оставляли солдат, проинструктированных заранее. Затем максимально осторожно с пистолетом или автоматом наготове выдвигались к самому месту встречи, где, абсолютно невидимый в ночи, нас поджидал агент, как правило, обычный сельский вуйко (дядька. — А.Г.). Он сидел где-нибудь под стогом сена тихо, как мышь, и сердце обрывалось от страха, когда моя рука или нога упиралась или наталкивалась на что-то упругое, живое, человеческое. Садились рядом, тесно прижавшись друг к другу… Я жалел этих людей, так мало видевших радости и счастья в жизни. Почти все они не по доброй воле были связаны с госбезопасностью. Почти все — бывшие бандеровцы, партизаны лесные, или бандпособ-ники, имевшие в прошлом тесные связи с подпольем ОУН, или повстанцами, оказывавшие в прошлом, а иногда и в настоящем (зачастую и без ведома госбезопасности), помощь своим братьям по классу — вчерашним крестьянам, а ныне подпольщикам, банде-ровцам-оуновцам, революционерам, карбонариям…

Шепотом вели короткие переговоры, типа: “Новости какие-нибудь есть? Хлопцы не приходили? Что слышно в селе?” И, как правило, такой же короткий ответ: “He-а, ничего не слышно" И очень редко: “Говорили соседи (называлось имя), что в селе “А” на прошлой неделе тетка “У" слыхала на базаре от знакомой, что у такой-то сын в лесу видел вооруженных людей, не похожих на военных. Наверное, хлопцы из леса". На этом встреча заканчивалась. Иногда агенту давали, без расписки конечно, немного денег. Немного, потому что дали бы и больше, да как он эти деньги легализует, когда кругом сплошная бедность и безденежье»^[380].

Таким образом, многочисленной националистической подпольной сети НКВД и НКГБ противопоставили нечто вроде сети «антиподполья». Эта сеть была куда более многочисленной, и функционировала столь же конспиративно. Главным ее отличием от националистической организации было то, что вербовалась будущая агентура в основном с помощью запугивания, а то и пыток и избиений потенциальных провокаторов и сексотов или, куда реже, с помощью незначительного материального поощрения или туманных обещаний служебного роста. ОУН же комплектовалась на добровольных началах, поэтому ее члены работали не за страх, а за совесть.

Следует отметить разницу в отношении к вражеской агентуре со стороны повстанцев и их противников. Если в каком-либо селе чекисты выявляли подпольщиков ОУН, или симпатизирующих их деятельности, то, если таковых не перевербовывали, обычно отправляли в заключение или ссылали. Расстреливали выявленных оуновцев не так часто. Повстанцы же, наоборот, могли отпустить домой бойца истребительного батальона или красноармейца, но почти всегда убивали сексота или агента НКВД и НКГБ.

Основное внимание агентуры спецслужб сосредотачивалось на выявлении и уничтожении командиров и ведущих функционеров УПА и ОУН. Также НКВД-МВД-НКГБ-МГБ старались добиться такого положения дел, чтобы чекистско-войсковые операции по ликвидации повстанцев и подпольщиков надежно обеспечивались разведданными, позволяющими установить точное местонахождение групп подполья и формирований УПА, численность их личного состава и руководства, наличие вооружения, возможные пути для отступления.

По свидетельству последнего Главкома УПА Василия Кука, были случаи отравления источников, повстанческой почты или минирования батарей для радиоприемников^[381]. Хотя, массового характера подобные методы борьбы не приобретали, и особого вреда подполью не принесли.

Любопытно средство, с помощью которого чекисты вылавливали повстанцев — «Нептун — 47»: «Человек, принявший такой препарат, первые пять-шесть минут ничего не испытывает. Но пальцы и руки буквально через пару минут уже бездействуют. Затем наступает полная “отключка”, но человек еще может двигаться, идти, не соображая при этом, куда и зачем он идет и что он делает, полностью теряет контроль за своими действиями. Но самое неприятное впереди. Наступает тяжелый изнурительный сон с галлюцинациями. Наверное, что-то из наркотиков содержалось в препарате. Но никто из оперсостава не знал химического содержания “Нептуна-47”. Сон длится обычно около двух часов. Самым мучительным было пробуждение. Человек испытывал страшную жажду во сне и при пробуждении, и даже если ему давали воды, не мог утолить ее. Ему казалось, что все вокруг покрыто снегом, и он пытается ловить рукой мелькающие перед глазами снежинки. Это состояние после пробуждения длится около часа. Самое подходящее время для активного допроса. Человек охотно отвечает на любой поставленный вопрос. Применение этого препарата было строжайшим секретом служб госбезопасности. Однако все население Западной Украины, включая детей, знало о нем»^[382].

Знало, и ласково прозвало «отравой» (отурта).

О применении «Нептуна-47» охотно рассказывал и последний главком УПА: «Часто мы боялись брать у населения даже молоко, поскольку оно могло быть отравлено. Тогда мы что делали — пусть хозяин сам напьется этого молока, тогда и я буду пить. Но иногда они давали противоядие этим агентам, и тогда только один из нас пил молоко, а другие ждали. Ему плохо, а хозяин молчит. Дто ж ты молчишь? Людей травишь, и молчишь!" Что мы должны были делать с теми хозяевами, которые знали, что молоко отравлено, а нам его давали? Хозяина застрелили (вот тебе и почти мирное население!), а отравленного бойца пытались вылечить»^[383].

Расскажем здесь еще об одном «специальном» методе борьбы с повстанцами до которого, наверное, могли додуматься только в НКВД. Приведём отрывок из спецсообщения министра внутренних дел УССР Рясного наместнику Сталина в Украине Никите Хрущеву. Документ датирован 7 декабря 1945 г.:

«Докладываю о дополнительных результатах при проведении комбинаций с приманками:

1. 2 декабря с. г. Серегинским РО НКВД Станиславской области в селе Новит были оставлены на ночлег при небольшом конвое семьи бандитов, изъятые для выселения.

С наступлением темноты у дома, где расположился конвой, была организована засада из бойцов ВВ НКВД.

Около полуночи к месту размещения конвоя подошла группа бандитов неустановленной численности, имея ввиду освободить бандитские семьи.

В результате открытого огня из засады убито 4 бандита, остальные, пользуясь темнотой, скрылись.

Трупы убитых не опознаны…

2. 4 декабря с. г. опергруппой Мельница Подольского РО НКВД Тернопольской области при проведении операции у села Устье было убито 3 бандита, трупы которых не были убраны.

С наступлением темноты у места нахождения трупов была организована засада.

Ночью для уборки трупов подошли 3 бандита, которые засадой были убиты

Среди убитых опознаны бандиты — жители села Устье — Пилипчук Дмитрий, кличка “Ивась”, Ильницкий Степан, кличка “Ручей” и Ткач Григорий, кличка “Ясень”.

3. В райцентре Рудки Дрогобычской области проживал расшифрованный агент “Олег” Рудковского РО НКВД, которого бандиты намеревались убить при появлении его в своем селе, б декабря с. г. Рудковский РО НКВД направил агента “Олега” к своим родным в село Новый Остров и организовал у его дома засаду. Ночью к дому агента “Олега” подошли 3 бандита из местной бо-евки СБ, которые из засады были убиты…

4. Подволочийским РО НКВД Тернопольской области с целью ликвидации самими бандитами станичного ОУН села Ду-бровилка Кухты Ивана и его связного Кухты Василия, находившихся на нелегальном положении, работниками РО НКВД одному из бандпособников было подброшено якобы утерянное Кухтой Иваном фиктивное сообщение в адрес органов НКВД о месте нахождения боевки СБ.

В результате, в ночь на 5 декабря с. г. станичный Кухта Иван был бандитами повешен, а его связной Кухта Василий — расстрелян»^[384].

Стал жертвой агентурных комбинаций и Василий Кук — последний руководитель вооруженного антисоветского подполья в Западной Украине.

Это человек уникальной судьбы.

Он родился в крестьянской семье 11 января 1913 г. в Австро-венгерской империи — в селе Красное Золочаевского уезда Тернопольского воеводства. Сейчас это Буский район Львовской области. Кроме Василия в семье было семеро детей, двое из которых умерло еще в детстве, все остальные были членами ОУН. Двое братьев Василия за деятельность в ОУН в 1930-х были казнены польской властью. Сам Василий начал националистическую «работу» еще в конце 1920-х, позже многократно арестовывался польской полицией.

В 1937 г. он ушел в подполье. И задержался в нём аж до 1954 г.

То есть 17 лет Кук был сначала в антипольском, потом антина-цистском, а позже в антисоветском подполье. Из всего этого времени единственный период, когда он мог быть относительно спокойным за свою безопасность — с сентября 1939 по июнь 1941 гг.: он находился на территории захваченной Рейхом Польши. Нацисты с ОУН тогда сотрудничали. Как свидетельствовал ловивший Кука чекист Георгий Санников, «так долго пробыть в подполье он смог только из-за того, что был превосходным конспиратором».

В 1940 г., когда произошел раскол Организации, Кук, как один из тысяч молодых радикалов, примкнул к фракции Степана Бан-деры, где стал одним из ведущих деятелей.

Весной 1941 г. организовал и возглавил Центральный штаб походных групп ОУН. После того, как немцы развернули террор против бандеровцев, схватили и Кука. Однако, во время перевозки арестованных, ему удалось бежать.

С весны 1942 г. возглавил провод ОУН на Юго-Восточных Украинских Землях, то есть руководил Организацией на территориях, расположенных примерно южнее украинского города Черкасы (несколько областей южной Украины). То есть Кук был непосредственным начальником упоминавшегося ранее Евгения Стахова.

С 1945 г. Кук руководил деятельностью ОУН на Восточных Украинских Землях.

Тогда же он стал одним из заместителей главкома УПА Романа Шухевича.

С 1950 г., после гибели последнего, он возглавил всю Повстанческую армию. В 1950–1954 гг. Василий Кук был Главой ОУН в Украине, Главного Командования УПА и Генерального секретариата подпольного украинского предпарламента — Украинского главного освободительного совета (УГОС). Таким образом, четыре года Василий Кук (действовавший под псевдонимом «Ле-миш» или «Василий Коваль») возглавлял борьбу вооружённого подполья в Украине.

Может быть, возглавлял не столько борьбу подполья, сколько самосохранение остатков Организации.

В мае 1954 г. он вместе с женой Ульяной был схвачен чекистами. Обстоятельства его ареста с помощью бандеровца, завербованного коммунистами, описал уже упоминавшийся Георгий Санников:

«Чумак решительно встал и повернулся к спящим Лемишу и Оксане (псевдоним супруги Кука. — А. Г.). Два шага, и он вплотную подошел к нарам [в бункере]. Протянул руки и взял лежавшую рядом с крепко спавшими портупею провидныка с прицепленной к ней гранатой, ножом и пистолетом. Кобура пистолета жены провидныка и часть ремня оказалась у нее под спиной. Чумак осторожно потянул к себе ремень. Женщина не проснулась. Он разрядил пистолеты. Вынул запал из гранаты. Ни Лемиш, ни Оксана не пошевелились. Они продолжали спать. Тогда он приподнял все еще продолжавшего спать Лемиша и посадил его к стене. Провиднык продолжал спать. То же самое он проделал с Оксаной. Она всхрапнула и встрепенулась. Чумак сел за стол. Ствол его автомата был направлен в сторону сидевших на нарах. Женщина проснулась и закричала. Даже тогда, когда он казнил по приказу своих командиров людей, среди них попадались женщины, он не слыхал такого страшного крика, похожего скорее на вой волчицы, угодившей в смертельный капкан. Женшина смотрела на Чумака глазами, полными ужаса и недоумения. Лицо ее искажала гримаса отвращения и боли. Проснувшийся после короткого, как беспамятство, сна, Лемиш пришел в себя и, повернув голову в сторону Чумака, смотрел на своего уже бывшего связного глазами, выражающими сожаление, горечь и боль от случившегося с ними. Он не впал в истерику, как Уляна. Он пытался найти выход, что-то предпринять и хотел поймать взглядом глаза преданного ему в прошлом человека, никогда не вызывавшего у него и тени подозрения. Чумак явно боялся встретиться взглядом с некогда обожаемым им командиром, а ведь он раньше считал его за своего провидныка. Лемишу так и не удалось посмотреть в глаза своему связному. Чумак сознательно отворачивался от него, смотрел в сторону Ульяны. Глаза Ульяны горели гневом и ненавистью. Она неожиданно для Мыколы плюнула ему в лицо.

— Сдохнешь вместе с гэбэшниками, проклятый Иуда, — произнесли шепотом, показавшимся всем троим громким голосом, запекшиеся губы Ульяны.

Чумак достал из кармана серую от грязи тряпицу, служившую ему носовым платком, и вытер со щеки плевок. Не спуская с сидевших на нарах глаз, медленно пятясь от них, зашел за лестницу, нащупал в земляной нише “Тревогу” и нажал на кнопку. Раздался еле слышный и короткий щелчок. “Все, назад пути нет”, — подумал Чумак и облегченно вздохнул.

Где-то там, в каком-то райотделе ГБ зажглась сигнальная лампа на контрольном щите и раздался звонок, который мгновенно взметнул наверняка дремлющего дежурного офицера, сразу же поднявшего на ноги “тревожную группу”: “Сигнал от Чумака. Ле-миш захвачен или убит. Тревога”…

Чумак отодвинулся от включенного им аппарата. В бункере стало тихо. Чумак с автоматом в руках, изготовленный к стрельбе, сидел за столом напротив Лемиша и Оксаны. Он по-прежнему не смотрел в глаза ни Куку, ни Уляне. Взгляд его был где-то посредине между сидевшими на нарах. Наконец, Лемишу удалось поймать взгляд Чумака. Теперь они смотрели друг на друга глаза в глаза»^[385].

Вероятно, в гляделки в тот раз Кук играл не случайно — из описания его дальнейшего разговора с Чумаком складывается впечатление, что Кук хотел его либо подкупить, либо как-то «заболтать» и уйти от МГБ и в этот раз… Не удалось.

Главкома арестовали и он со своей женой пробыл в предварительном заключении шесть лет. Поскольку вся история происходила уже во время оттепели, то Кука, по воспоминаниям его самого и его следователя, особенно не «ломали». Просто держали в тюрьме — даже в одной камере с женой, вели с ним «душеспасительные» беседы о пользе марксизма-ленинизма и вреде мечтаний о независимой Украине. Для разговора с ним в тюрьму являлся сам глава компартии Украины Кириченко. Таким образом встретились два правителя Украины — Генеральный секретарь Украинского главного освободительного совета и Первый секретарь ЦК КПУ. Кроме очень узкого круга лиц из КГБ, МВД и высшей партноменклатуры, никто не знал, где находится этот человек. Подпольщики и оуновцы за границей думали, что он погиб.

Держали его в тюрьме без суда. По некоторым данным, Хрущев предлагал расстрелять Кука, но советского диктатора отговорили.

Сам Кук уже не выдержал долгого заключения. Он начал требовать, чтобы его либо осудили, либо отпустили. Коммунисты выбрали второе. Вскоре от его имени опубликовали обращение, произведшее эффект разорвавшейся бомбы. В 1960 г. Кук призывал заграничных членов ОУН отказаться от создания подпольной организации в Украине, хвалил советские порядки и осуждал сотрудничество ОУН с немцами в годы войны. По его собственным словам, Кук не отказался от содержания этого письма и в 1990-е гг. Наверное, над дипломатической обтекаемостью формулировок послания чекисты работали очень долго.

Кука выпустили, в том числе для того, чтобы показать — советская власть после смерти Сталина изменилась, прощает своих злейших врагов. А через год Богдан Сташинский ушел на Запад и рассказал, что это он два года назад убил Степана Бандеру…

В 1961–1968 гг. Кук работал старшим научным сотрудником Центрального государственного исторического архива в Киеве, в 1968-1972-м — в Институте истории Академии наук УССР по специализации «источниковедение».

Советское руководство озаботилось «правильностью» направления деятельности столь ценного научного сотрудника и додумалось попросить его написать труд об отношении марксизма-ленинизма к национальному вопросу.

Кук написал, и за это его из Академии наук выгнали.

С 1972 по 1980 гг. Кук работал товароведом «Укрбытрекламы», а после в возрасте 67-ми лет ушел на пенсию.

Свою жену Ульяну он похоронил ещё в советские времена.

В независимой Украине Кук — был на пенсии, которая эквивалентна 30 $, проживал в Киеве и возглавлял исследовательский отдел Братства бывших бойцов УПА. Последний главком последние годы своей жизни пребывал в здравом уме и твердой памяти, и, хоть и ссутулился под тяжестью лет, читал без очков и пользовался сетью Интернет. Квартира Кука была заставлена шкафами с книгами немецком, польском, французском, английском, украинском и русском языках. Он охотно общался с журналистами, рассказывал о борьбе УПА. Понятно, рассказывало не все, что знает. Приходилось ему встречаться и с бывшими оперативниками, «разрабатывавшими» его дело — в частности, с Георгием Санниковым. Тогда, в 1950-х, кто из них мог подумать, что судьба их сведёт в том же самом городе, но совсем в других обстоятельствах? Всё же увидев Оранжевую революцию, Василий Кук умер осенью 2007 года.

3.7. Борьба людей антисоветских против людей советских

Председатель Совнаркома, Наркомпроса, Мининдела!

Эта местность мне знакома, как окраина Китая!

Эта личность мне знакома! Знак допроса вместо тела.

Многоточие шинели. Вместо мозга — запятая.

Вместо горла — темный вечер. Вместо буркал — знак деленья.

Вот и вышел человечек, представитель населенья.

Иосиф Бродский. «Представление». 1986 г.

Руководители как СССР, так и советской Украины в 1944 г. были уверены в том, что УПА будет уничтожена в течение нескольких месяцев. Однако эта уверенность вскоре сменилась озлобленностью.

16 марта 1945 г. первый секретарь ЦК КП(б)У Никита Хрущев разослал секретарям обкомов КП(б)Х начальникам областных управления НКВД и НКГБ западных областей Украины гневное письмо:

«По решению ЦК КП(б)У Вы обязаны были 15 марта 1945 г. ликвидировать в своей области банды украинско-немецких националистов.

На совещании секретарей обкомов, начальников областных Управлений НКВД и НКГБ Вы дали обещание закончить ликвидацию банд раньше этого срока.

Однако на 16 марта в Вашей области еще оперируют десятки банд и сотни бандитов.

Таким образом решение ЦК КП(б)У не выполнено. Вы не сдержали своего слова…

ЦК КП(б)У считает, что Вы не сделали надлежащих выводов из решения ЦК КП(б)У и не использовали всех возможностей, которые Вы имели, для окончательного разгрома и уничтожения всех бандитских групп.

Предлагаем Вам в трехдневный срок дать в ЦК КП(б)У объяснение о причинах невыполнения решения ЦК от 26 февраля с.г. и сообщить о принятых Вами мерах для окончательного уничтожения оуновских банд в Вашей области»^[386].

Однако, толку от этого нагоняя было немного…

Письмо наглядно показывает, что партийные органы, а не чекисты были инициаторами и руководителями борьбы репрессивно-карательной системы с УПА. И повстанцы это отлично понимали, истребляя не только представителей «боевого отряда партии» — чекистов — но и работников аппарата «ума, чести и совести нашей эпохи».

В свою очередь, советские органы стремились не только запугать украинское население, но и вовлечь его в противостояние с УПА. То есть сделать так, чтобы западные украинцы воевали против западных украинцев. Потому что среди восточных украинцев и так многие были офицерами Красной армии, сотрудниками НКВД и НКГБ, советскими государственными и партийными деятелями — в общем, в той или иной степени восточные украинцы входили во все руководящие слои Советского Союза, враждебные ОУН.

В том числе для раскола западно-украинского населения были созданы так называемые «истребительные батальоны» — группы местных жителей, участвовавших в антипартизанской борьбе. В советских документах их участники назывались истребителями, повстанцы же звали их ястребками.

Уже упоминавшийся Николай Перекрест, воевавший в составе Внутренних войск НКВД — МВД в Западной Украине в 1944–1951 гг., говорил, что к 1948 г. население было уже на стороне коммунистов. Это выражалось, в частности в том, что: «В селах создавались отряды местной самообороны. Их называли “истребительными батальонами”, а тех, кто в них служил, — “ястребками”. Правда, с ними бандеровцы расправлялись особенно жестоко, и чтобы не подставлять ребят, наши потом отказались от этой идеи»^[387].

Непонятно, почему потом «наши» отказались от этой идеи, если население было, по словам Перекреста, уже на стороне новой власти, а до самороспуска УПА осталвался какой-то год?

От этой идеи не отказались, «истребительные батальоны» провоевали с УПА до самого конца ее существования. Только их численный состав был в 1949 г., понятно, значительно меньше, чем в 1946-м.

Существовали также «группы содействия истребительным батальонам» — вооруженный партсовактив. Все это было неким советским аналогом и антиподом повстанческих Самооборон-ных кустовых отрядов.

Истребителей использовали не только как боевые или охранные части, но и как проводников ВВ НКВД, а также в качестве агентуры.

Как только большевики начали создавать истребительные батальоны, ОУН приняла обращение к их членам: «…И видит батюшка Сталин, что не сдержать ему хода революции ни вагонами орденов, ни отрядами НКВД, ни голодом, холодом, расстрелами, Соловками, тюрьмами, ни морем крови, которая окончательно его заливает и зальет. И НКВД ищет новые силы для борьбы с нарастающими революциями порабощенных народов, новых гончих собак, собак, воспитанных на хозяйстве хозяина народа, которого могли бы вынюхать и загрызть — это истребители явные и неявные (тайные). Так как нет ничего хуже, чем своя собака, зараженная большевистским бешенством. НКВД хорошо знает, чего достигает, пуская брата на брата. И пускай никто из истребителей не тешит свою совесть, что, вступая в истребители, спасает свою ничтожную жизнь дешево. И когда у него даже нет намерения кусать своего брата, то его принудят хорошей дрессировкой, и тогда возврата не будет.

Итак, для чего создает НКВД истребителей?

1) НКВД не хватает сил для борьбы с нарастающими национальными революциями;

2) для борьбы с национальными революциями нужны собаки, которые выросли на территории и в среде и знают их хорошо, чего не знает НКВД для охоты;

3) НКВД хочет, чтобы в борьбе с революцией падали не они, а эти охотничьи собаки;

4) НКВД хочет, чтобы в конце проигранной ими борьбы был караван, за которым можно было бы спрятаться перед народным гневом, говоря: “Это они это сделали”..

Истребители! У кого еще не умерла личная и национальная честь, пускай сейчас выходит из истребителей хотя бы ценою собственной жизни, так как в противном случае вал революции сокрушит вас с корнями. “Чтобы солнце не грело вашего смердящего гноя”. Во время твердой борьбы нет места для спекулянтов.

Смерть предателям народа! Да здравствует Украинское Самостоятельное Объединенное Государство! Слава Украине! Героям слава»^[388].

Такой пламенный призыв был куда менее действенным способом влияния на украинцев, чем опер-, рай- и прочие уполномоченные НКВД, а также партийные и хозяйственные работники, загонявшие селян в «истребки».

Хотя, коммунистически настроенные элементы из западных украинцев, коих было не очень много, имели веские причины вступать в борьбу с УПА.

Например, осенью 1945 г. руководители парторганизаций Львовской области доносили в Киев Никите Хрущеву о действиях националистов: «В Бибрском районе в селе Гринева в ночь на 14. VIII повешен председатель сельсовета тов. Репин Николай Иванович с оставленной запиской на груди: “Именем военного трибунала УПА приговорен к смертной казни через повешение”. Секретарь сельсовета Войтович Николай приговорен к смертной казни — расстрелу. Тов Войтовича бандиты увели с собой.

Секретарь Поморянского РК КП(б)У сообщил, что 2 VIII с. г. из села Подозаив бандиты увели председателя и секретаря сельсовета. 6. VIII с. г. возле села Подсуив были обстреляны пулеметным огнем секретарь РК ЛКСМУ тов. Гончаров и оперуполномоченный РО НКВД т. Качаев. В результате обстрела тов. Гончаров убит, а тов. Качаев тяжело ранен.

29. VIII в селе Пиддубцы бандиты убили директора МТС тов. Решетняка и 4 трактористов. (…)

Секретарь Радеховского РК КП(б)У сообщил, что в ночь на 30. VIII с.г. в мельнице в присутствии крестьян был убит секретарь с[ель]с[овета] тов. Рублевский. Убийца скрылся»^[389].

Отлично понимая, что «большевистский десант» в Западной Украине моментально попадет под удар повстанцев, ЦК КП(б) У 10 мая 1944 г. приняло постановление «О распределении оружия для вооружения партийно-советского актива, работающего в западных областях УССР». На эти цели было выделено 4000 комплектов оружия — в большинстве своем пистолетов ТТ.

Оружие следовало выдавать довольно широкому кругу советских, в том числе номенклатурных работников — от секретарей обкомов, горкомов и райкомов КП(б)У до начальников районных отделений связи и секретарей обкомов, горкомов и райкомов комсомола^[390]. В дальнейшем этот перечень был даже расширен, поскольку повстанцы в массовом порядке убивали глав сельсоветов, председателей колхозов, захватывали и уничтожали колхозное имущество и даже небольшие промышленные предприятия.

18 сентября 1944 г. Украинский штаб партизанского движения передал для вооружения обкомов КП(б)У и управлений НКВД Западных областей УССР 2466 винтовок, 340 ручных и 9 станковых пулеметов, 670 автоматов и 284 минометов 50-миллиметрового калибра.

И арсенал этот «отправили в поле» не зря.

Свидетельствует Василий Савчак («Сталь»), ветеран УПА из села Ямница Ивано-Франковской области: «19 декабря 1949 г. чекисты арестовали секретаря ямницкого сельсовета Долчука Михаила (Пшониевого)…. Подозревая Долчука в связях с подпольщиками, следователь постоянно спрашивал его: “Почему тебя не убили?” Дело в том, что почти все верные режиму работники сельсоветов в других селах были уничтожены, а Долчук остался живым. Сам Долчук позднее вспоминал: “Мы действительно были связаны с партизанами, так как господствовало двоевластие: ночью руководили наши, а днем большевики”»^[391].

Выдача оружия партсовактиву вселила в новых «хозяев жизни» больше уверенности и в некоторой степени усложнила действия повстанцев. Но были и другие последствия…

Упоминавшийся Перекрест так говорил о людях, ставших объектом бандеровского террора: «Я знал людей, чьих близких уничтожили “лесные братья” (вообще-то, таковые действовали только в Прибалтике. — А. Г.). У меня друг был, из местных, Ваня Белокурый, первый секретарь Куликовского райкома комсомола. Его родителей и брата бандеровцы расстреляли, сам чудом уцелел… Они говорят, что убивали только активистов. Но кто такие активисты? Наиболее грамотные, целеустремленные люди. Цвет нации. Вот их бандеровцы и убивали, обвиняя в предательстве украинской независимости»^[392].

Одним из последствий вооружения этого «цвета нации» (сброда у власти) стал партийно-советский террор против мирного населения. Документы КП(б)У, прокуратуры и НКВД — МВД полны сообщений о «нарушениях советской и социалистической законности» «слугами народа». Под угрозой оружия «ответственные работники» грабили и избивали крестьян, насиловали женщин, а иногда в пьяном состоянии по каким-то личным мотивам убивали под видом бандеровцев обычных селян.

Вот, например, информация прокуратуры Украины заместителю главы СНК УССР о подобных явлениях, датированная 7 февраля 1946 г.:

«… 17. Председатель Бело-Джаровского сельсовета Порицкого района Волынской области Иван Пашко систематически производил избиения граждан, незаконные обыски и изъятия имущества, которое присваивал себе. Путем угроз принуждал к сожительству жен военнослужащих и несовершеннолетних девушек. Областной суд приговорил его к 10 годам лишения свободы.

18. Секретарь Здолбуновского р[ай]к[ома] ВКП(б) Ровенской области Усаткин, будучи в нетрезвом состоянии, 9 ноября 1945 г. произвел на улице ряд хулиганских дебошей, выстрелом из револьвера ранил в ухо своего конюха. По представлению облпро-куратуры Усаткин привлекается к ответственности…

21. Безобразные издевательства над гражданами допускали уполномоченный РК КП(б)У Краснянского района Львовской области Безщастный М. К., секретарь райкома ЛКСМУ.

В селе Островчак-Пильный он посадил в подвал крестьянина Стец И. Л., десятника Сидорович Г. Г. и гр. Нестора И. И. за то, что они будто бы являются злостными несдатчиками зерна. Стец и Сидорович находились в подвале в течение ночи, а Нестор — двое суток. Расследованием установлено, что Нестор и Сидорович на 1 ноября полностью рассчитались с государством, а Стец — на 50 %.

Двух граждан-стариков Анну Руда, 1889 г. рожд и Петра Бойко, 1879 г. рождения запряг в подводу вместо лошадей и заставил их везти 3 с половиной центнера зерна в районный центр. В этот же день Безщастный избил гр-на Кобзар Г. А., старика 1876 г. рождения, нанося ему побои рукой по лицу, а потом схватил за воротник и бросил об пол. Когда старик поднялся, он его еще раз ударил кулаком по лицу. Избил старуху Семенчук, 1883 г. рождения, два сына которой находятся в Красной Армии, обвинял ее в невыполнении плана хлебозаготовок, тогда как она полностью вывезла зерно государству.

Безщастный арестован, привлечен к уголовной ответственности и осужден к 3 годам лишения свободы»^[393].

Обратим внимание — в большинстве случаев бесчинства эти товарищи проводили неоднократно или даже систематически. Это в очередной раз свидетельствует о том, что подобные явления принимали массовый характер и лишь в меньшинстве случаев доводились до прокуратуры. Забитые крестьяне сносили издевательства, пока чаша их терпения не переполнялась, и они не рассказывали о выходках новых феодалов представителям соответствующих органов.

Или не органов… Часто селяне сообщали повстанцам об издевательствах партийцев. Чтобы увеличить «кредит доверия» населения, уписты, если не было возможности перебить весь парт-совактив в округе, старались уничтожить хотя бы наиболее одиозных представителей новой власти.

Приведем описание одной из успешных операций повстанцев по ликвидации представителей советской администрации 13 мая 1945 г. — через 4 дня после окончания советско-германской войны.

Место действия — Карпаты, Старо-Самборский район Дрого-бычской области — в каких-то пятнадцати километрах от советско-польской границы.

Всего было убито 26 человек, из них представителей «большевистского десанта», то есть приехавших в Западную Украину из СССР — 25, один местный. Из уничтоженных коммунистов было 7, комсомольцев — 6, женщин — 7.

Обстоятельства их гибели описывал секретарь Дрогобычско-го обкома КП(б)У С. Олексенко: «Секретарь райкома КП(б)У тов. Нудьга зная, что в лесах возле сел Биличи и Стрельбичи находится боевка около 30 человек, организовал группу партийно-советского актива в количестве 37 человек для выезда в эти села по проведению массовой работы по займу (один из вариантов официального грабежа населения советской властью — А. Г.).

Группа взяла с собой 4 пулемета, около 15 автоматов и 15 винтовок, гранаты и т. д. и на 6 подводах в 12 часов дня 13 мая выехали…

В Биличах тоже еще было богослужение в церкви, поэтому они подождали, и когда народ вышел с церкви, начали собирать собрание.

На собрание, по сути, никто не явился, — явилось около 30 человек. С этими людьми они провели собрание, собрали наличными свыше 200 рубл[ей] денег и начали собираться уезжать.

Непонятно, почему, тов. Нудьте захотелось ехать дальше в горы, в село Волощино, и поэтому он предложил председателю сельского совета дать дополнительно одну подводу.

Председатель сельсовета ответил ему, что подводы он не даст потому, что он жалеет своих людей.

Тов. Нудьга ему ответил: “Значит ты крестьян жалеешь, а нас нет”, председатель сельсовета ответили ему, что он жалеет их и советует сегодня туда не ехать…

Решили ехать обратно. Многие обедали в селе Величи и, вероятно, с водкой…

Выехав за село, ехали на 6-ти подводах скучено и пели песни.

Когда они подъехали к лесу, на них обрушился перекрестный огонь — основной слева, с горы, и поддерживающий — по тем, что удирали рекой справа — вдоль реки.

Место такое, что при том состоянии, как они ехали, принять бой не было возможности.

Только с передних подвод, когда от огня лошади немного унесли (пока не были побиты лошади), некоторым удалось бежать.

Видно, удирало много, но место засады такое выгодное, что банда, поставив 2–3 пулемета на горках, большинство тех, что удирали, скосила.

Многие сопротивлялись, но запасы патронов и пулеметы были на возах, отстреливались только до тех пор, пока выстреляли из обоймы.

Через несколько минут банда выскочила на дорогу и достреливала в упор. По ранам видно, что несколько человек себя застрелили и подорвались на гранатах.

Банда забрала все оружие, а у некоторых и документы, и немедленно ушла. Причем, председатель райисполкома тов. Шейко и инструктор райисполкома притворились убитыми, перележали осмотр и остались живы.

Кроме этих двоих с поля боя удрало 9 человек, из них два раненых: народный судья и машинистка РК КП(б)У

Об этом месте, как опасном, знали почти все ехавшие.

Обстрелы в этом месте были уже неоднократно.

Из расспросов тех, кто остались в живых, я сделал вывод, что погубила преступная беспечность, и то, что некоторые были после обеда с рюмкой водки, и то, что взяли с собой очень много молодых женщин, которые абсолютно не нужны были ни для массовой работы, а тем более, для боя.

Выезд в эти села был не организован и не продуман. Если опасные села, то зачем брать 9 женщин, когда можно было взять вместо их отделение или взвод бойцов — в райцентре дислоцируется рота внутренних войск НКВД.

Приехав в с. Биличи группой в 37 человек, не обеспечили не то [что] массовой работы, а даже не сумели собрать людей. Получается не серьезный выезд для серьезных лиц, а какая-то воскресная вылазка.

Кто организовал засаду?

Днями в районе был убит Самборский окружной проводник Черный. Его боевка СБ искала случая отомстить за убийство своего проводника. Этот случай и подоспел.

Помогли боевке оуновцы из с. Стрельбище во главе с председателем сельсовета.

Еще в апреле тов. Сабуров (партизанский вожак, Герой Советского Союза. — А. Г.) проводил в районах крупную операцию.

Приехав с операции, он мне рассказал, что в селе Стрельбище председатель сельсовета — отец двух бандитов, одного уже выявили, а другой — в банде.

Я тогда же предложил тов. Нудьте немедленно убрать такого председателя. Больше того, в своем решении бюро обкома КП(б) У от 29 апреля с. г. по вопросу о привлечении к ответственности бандпособников на селе было приведено как пример, что в селе Стрельбище до последнего времени сидел предсельсовета — отец двух бандитов.

Тов. Нудьга ничего не сделал с председателем сельсовета, и он сидел на своем месте.

Этому-то председателю тов. Нудьга и заказал собрать собрание на 6 часов, а мы, мол, к этому времени вернемся из с. Биличи.

У председателя сельсовета было достаточно времени передать боевке о движении группы райактива, что это было сделано в отместку за Черного, говорят данные агентуры за 14 мая.

Некоторые агенты говорят, что в с. Стрельбище имеются разговоры, что это сделано “хлеб за соль”.

Жаль людей, многие погибли без толку. Мы стянули в Старый Самбор достаточное количество войск, чтобы найти и уничтожить боевку и поднять всех, связанных с бандитами, и оказывающих им содействие»^[394].

Удивительно, почему это раньше в этом районе чекисты не могли «поднять всех, связанных с бандитами»? Ведь это было их прямой обязанностью.

Вероятно, речь здесь идет о применении практики заложни-чества и принципа коллективной ответственности. Все село, рядом с которым проходили повстанческие операции, могло быть подвергнуто репрессиям за действия УПА.

Кстати, это приказывал и ЦК КП(б)У — например, в своем постановлении от 10 января 1945 г.: «Не пропускать ни одного случая бандпроявлений без ответных репрессий, усилить высылку семей бандитов и кулаков, оказывающих какую бы то ни было помощь бандитам»^[395].

То есть не важно, нашли ли исполнителя операции, или нет — все равно репрессировать тех, кто под руку попаделся.

Партийцы и советские работники не только сами готовы были уничтожать повстанцев, но и помогали НКВД мобилизовать в истребители простых селян.

О том, чем были эти истребительные батальоны, свидетельствует отрывок из Докладной записки штаба истребительных батальонов в ЦК КП(б)У:

«В Украинской ССР по состоянию на 15 февраля 1945 г. имеются 776 истребительных батальонов, в которых насчитывается 69 315 человек и 17 930 групп содействия истребительным батальонам, в которых находится 116 297 человек.

Из этого числа в западных областях Украины дислоцируется 212 истребительных батальонов, в которых состоит 23 906 человек и 2336 групп содействия общей численностью в 24 025 человек.

Личный состав истребительных батальонов и групп содействия выполняет свои функции без отрыва от производства…

Истребительные батальоны расположены при районных и городских отделах (отделениях) НКВД, и их командирами являются начальники соответствующих ГО и РО НКВД, выполняющие эти обязанности по совместительству.

В истребительные батальоны западных областей Украины, кроме этого, назначены 150 освобожденных начальников штаба.

С личным составом истребительных батальонов регулярно проводятся занятия по боевой специальной подготовке из расчета 10 учебных часов в месяц, не считая часов, отведенных на политическую подготовку, проводимую в часы, не предусмотренные программой военного обучения.

Кроме того, часть бойцов истребительных батальонов, в особенности новое пополнение их, привлекается для прохождения 110-120-часовой программы Всеобщего военного обучения при райвоенкоматах. (…)

Политико-моральное состояние личного состава истребительных батальонов здоровое.

Большинство бойцов и командиров истребительных батальонов и их групп содействия честно и добросовестно выполняют возложенные на них обязанности и, невзирая на неизбежные трудности, проявляют смелость и мужество в боевых действиях с бандами.

Являясь основной вооруженной силой в районах, истребительные батальоны и их группы содействия помимо своей основной задачи борьбы с бандитизмом — охраняют жизненно важные промышленные и сельскохозяйственные объекты, несут службу по охране железнодорожных и шоссейных мостов (в западных областях Украины), патрулируют по населенным пунктам и участвуют во всех операциях, проводимых органами НКВД по очищению тыла от уголовного и враждебного элемента… (…)

На предстоящий период перед истребительными батальонами и их группами содействия стоит основная задача — ликвидировать оуновские банды в западных областях Украины и продолжать дальнейшую работу по очищению тыла от враждебно-преступного элемента на всей территории Украинской ССР…»^[396]

Как видим, численность «истребителей» в Западной Украине на начало 1945 г. несколько превышала численность бойцов У ПА.

Но, тем не менее, справились «ястребки» со своей «основной задачей» нескоро. Угроза повстанцам со стороны действовавших «без отрыва от производства» «ястребков» — простых рабочих и крестьян, была несравнима с угрозой профессионалов НКВД.

Исключение составляли украинские поляки, которые пошли в 1944–1945 гг. в «истребители» в массовом порядке. Они люто ненавидели повстанцев за резню 1943–1944 гг. Именно поляки-истребители были наиболее «здоровы в политико-моральном отношении», поскольку охотно мстили за погибших родственников, друзей и соплеменников.

Но в 1945–1946 гг. большинство поляков из Украины было депортировано в Польшу, и истребителями стали в подавляющем большинстве украинцы. Фразы о «здоровом политико-моральном бойцов истребительных батальонов» в отчетах НКВД — МВД сменились жалобами и руганью на весьма нездоровое, с точки зрения чекистов, морально-политическое состояние ястребков.

Как пишет Павел Аптекарь, «на апрель 1946 г. в истребительных батальонах одной только Станиславской области числилось более 10 тыс. человек, однако за январь — июнь 1946 г. они уничтожили всего 160 и захватили 480 ^[397] ”бандитов и бандпособников”. За этот же период повстанцы разоружили 40 отрядов истребителей численностью 700 человек, захватив при этом более 600 единиц оружия. Лишь в трех случаях “истребители” оказали противнику сопротивление. Иногда отряды самообороны внезапно нападали на гарнизоны войск НКВД, убивали руководивших ими уполномоченных райотделов (нередки были случаи перелета “ястребков” к повстанцам. — А.Г.). В итоге многие истребительные батальоны приходилось расформировать»^[398].

Как отмечал 31 июля 1946 г. начальник Политуправления Прикарпатского ВО генерал-майор Лисицын «В ряде случаев истребительные отряды являются просто поставщиками оружия для бандитов»^[399].

На 1 апреля 1946 г. в западных областях Украины насчитывалось 3593 истребительных батальона, в которых служило свыше 63 тыс. человек, имевших на вооружении 2 031 пулемет, 7 227 автоматов, 43 420 винтовок. После устроенной «чистки» число батальоновсократилось до 3138, а их членов — 50 032 человек^[400].

По сведениям МВД УССР, на 25 мая 1946 г. численность У ПА составила всего 1247 человек^[401]. Даже если эти данные занижены, предположим, в 10 раз, то все равно количество истребителей многократно превышало количество повстанцев.

В отношении «ястребков» повстанцы использовали гибкую тактику — в одних случаях они по возможности поголовно уничтожались, причем нередко с членами семей^[402]. В других ситуациях бойцы истребительных батальонов разоружались и после «политпросвещения» принимались в состав УПА или мирно отправлялись восвояси с разъяснением: «Мы боремся с НКВД и коммунистами, а не с народом».

Использование «истребителей» имело не столько военное, сколько общественно-политическое и пропагандистское значение. Это был способ расколоть украинское село на тех, кто был в лесу, и тех, кто содействовал коммунистам.

В какой-то мере эта задача была выполнена — месяц за месяцем и год за годом повстанцы теряли тылы. Советская система постепенно просачивалась в западноукраинское общество, выдавливая все то, что служило опорой Сопротивления.

3.8. «Народная» власть плюс советизация всей страны

На кусту сидит ворона и кричит «Кара кара!»

Все колхозники померли, председателю пора.

Частушка времен коллективизации.

Основными методами борьбы большевиков против повстанцев были агентурно-розыскные мероприятия на селе — то есть выявление, физическое уничтожение или арест членов ОУН и УПА и симпатизирующих им людей из числа населения, а также чекистско-войсковые операции.

Но это дополнялось целым рядом «мирных» шагов советской власти, существенно помогавших чекистам при проведении ан-типовстанческих операций, а также усложнявших деятельность УПА.

Кратко опишем основные из них.

Пропаганда всегда являлась сильной стороной коммунистического режима и против повстанцев она использовалась с 1943 г., когда большевики постоянно обвиняли УПА в «прислуживании» немцам. Кроме того, лейтмотивом агитации было подчеркивание военной мощи СССР и, следовательно, безнадежности сопротивления режиму.

При прохождении через Украину фронтов политработники Красной армии устраивали митинги в населенных пунктах, расклеивали плакаты, распространяли листовки и газеты, повествующие о «райской жизни в отечестве всех трудящихся» и призывающие бить немцев и «украинско-немецких националистов».

1 марта 1944 г. на VI сессии ВС УССР в Киев председатель СНК УССР Никита Хрущев так определил отношение советской власти к повстанцам: «Это подлые помощники немцев, и мы должны расправиться с ними так же, как с немецкими захватчиками.

В рядах украинско-немецких националистов сейчас происходит большое разложение. Идя навстречу тем лицам, которые случайно попали, были вовлечены обманным путем или насильно мобилизованы в ряды националистических банд, Президиум Верховного Совета и Совет Народных Комиссаров УССР обратились к участникам так называемых «УПА» и «УНРА» (последняя на тот момент уже не существовала. — А. Г). В этом обращении от имени правительства Украины участникам “УПА” и “УНРА”, которые честно порвут всякие связи с гитлеровцами-оуновцами, было гарантировано полное прощение их ошибок.

В то же время мы прямо заявляем, что те из участников украинско-немецких националистических банд, которые не порвут связей с гитлеровцами-оуновцамн и будут продолжать вести борьбу против советских партизан и Красной Армии, против украинского народа, — те будут беспощадно наказаны, как изменники народа, как враги нашей Родины»^[403].

Чтобы подкрепить слова наглядной агитаций, по городам и селам Украины коммунисты прилюдно вешали повстанцев и подпольщиков.

Вот как об этом, например, сообщал в ЦК КП(б)У заведующий оргинструкторским отделом дрогобычекого обкома компартии Украины товарищ Штефан: «9 января 1945 г. в гор. Дрогобыче на базарной площади по приговору Военного трибунала были повешены два участника “УПА” — Безик и Белый, один 1923 г. рождения, второй — 1921 г., оба — жители села Улычно Дрогобычекого района — за расстрел 3-х советских партизан и грабеж местного населения.

При исполнении приговора присутствовало до 8000 чел. населения. Акт повешения был встречен громкими аплодисментами всех присутствовавших и возгласами одобрения приговора.

В этот же день в гор. Бориславе по приговору Военного трибунала был повешен участник “УПА” Лысик, 1921 года рождения, житель Бориславского района, за убийство лейтенанта Красной Армии и диверсионную работу.

Присутствовавшее при исполнении приговора население (до 5000 чел.) встретило акт повешения шумным одобрением.

В ближайшие дни предполагается в разных городах и районах области привести в исполнение до 20 приговоров о казни активных участников националистических банд через повешение.

О реагировании в среде националистов на приведение в исполнение приговоров Военного трибунала сообщим дополнительно»^[404].

Насколько прав был русский философ Николай Бердяев, назвавший двадцатый век новым средневековьем…

Сочетание боевых операций, террора, угроз и обещаний о помиловании дали ощутимый результат.

С февраля 1944 по 1 июля 1945 гг. «с повинной» из лесу вышли 41 000 человек — понятно, не только бойцов УПА, но и уклонистов от призыва в Красную армию и т. п. людей — из которых 17 000 было на месте арестовано^[405].

Из-за такой «искренности» коммунистов, обещавших не трогать сложивших оружие, эффективность призывов сдаваться с повинной снизилась, и в дальнейшем численность добровольно сдавшихся повстанцев снижается.

В 1944–1949 гг. в общей сложности было провозглашено не менее шести амнистий для участников ОУН и УПА.

Бандеровцы также всеми доступными способами вели активную пропаганду — агитировали устно, издавали и распространяли листовки, брошюры, газеты и журналы.

Главными журналами были: «К оружию» и «Повстанец». Историк Лев Шанковский в своей книге «УПА и подпольная литература» приводит 21 название периодических изданий (газет и журналов), 60 названий брошюр и книжек, 81 наименований листовок, издававшихся ОУН и УПА в 1944–1950 гг. Однако, этот перечень далеко не полон^[406]. Например, в изданном в 1994 г. в Тернополе справочнике Петра Содоля «УПА» приведено 80 названий одних только периодических изданий.

Несмотря на определенные успехи, агитация повстанцев не могла соперничать с пропагандистской машиной СССР, выпускавшей миллионными тиражами листовки, газеты и брошюры, распространяемые с помощью всей государственной махины и новейших технических средств.

Руководство УПА стремилось всячески оградить своих подчиненных от воздействия агитации врага. Подпольщикам и повстанцам, а также всему населению, которое жило в подполье и/ или в лесу под контролем ОУН и УПА, категорически запрещалось читать советские пропагандистские материалы и слушать радиопередачи. Вся радиоаппаратура подлежала передачи командованию УПА или СБ ОУН^[407].

По отношению к сторонникам режима и колеблющимся использовалась такая же, как и у большевиков, наглядная агитация: нередко после убийства чекиста, председателя сельсовета или сотрудника милиции на месте оставлялась табличка или записка с пояснениями мотива такого поступка.

В начале 1945 г. коммунисты решили провести перепись населения Западной Украины. Это мероприятие, сопровождавшееся возвращением «второго крепостного права», то есть института прописки, позволило лучше контролировать перемещение населения.

Например, в постановлении политбюро ЦК КП(б)У «Об усилении борьбы с украинско-немецкими националистами в западных областях Украины» от 10 января 1945 г. был и такой пункт: «4. Обязать наркома внутренних дел УССР тов. Рясного и начальников облуправлений НКВД до 15 февраля провести в сельских местностях западных областей УССР учет жителей в возрасте от 15 лет и выше. В связи с этим начальники облуправлений НКВД должны издать приказы, в которых указать цели и причины проведения учета населения.

При проведении учета населения точно установить, где находится тот или иной гражданин или гражданка. Родственников тех лиц, которых не будет установлено точное местонахождения, предупредить под расписку, что если эти лица не явятся в органы советской власти, то они будут считаться участниками банд и к их родственникам будут применены репрессии, вплоть до ареста и выселения.

В приказах также указать, что гражданин, знающий, где укрываются бандитские группы или отдельные бандиты, или знающий, что у кого либо из граждан ночевал или скрывался бандит, обязан сообщить об этом органам советской власти, в противном случае он будет считаться соучастником бандитов, с вытекающими отсюда последствиями.

Этим же приказом установить в каждом селе такой порядок, который бы закрыл для бандитов каждое село и каждый дом»^[408].

Иными словами: «Не стал Павликом Морозовым — отправляйся в Сибирь!» Или по-другому: «Убили лихие люди твоего родственника, а тело спрятали — собирай вещи!».

Но и на самом деле, после проведения переписи повстанцам и оуновцам стало значительно сложнее перемещаться по территории Украины — а этого требовала логика партизанской войны и подпольной работы. Приходилось подделывать документы, что, понятно, не всегда получалось профессионально.

Это же постановление 10 января 1945 г. предписывало «Назначить в селах и поселках уполномоченных участков и деся-тихатских, которым вменить в обязанность следить за соблюдением установленного порядка и принимать необходимые меры к нарушителям, а также сообщать органам советской власти, кто из населения куда отлучается, кто предоставляет ночлег бандитам, снабжает их продовольствием и оказывает другие услуги»^[409].

Эти «десятихатники» часто оказывались между молотом и наковальней. Если крестьянин отказывался быть таковым, то его начинали подозревать в помощи УПА. В случае, если он соглашался, его дом в одну прекрасную ночь мог сгореть вместе с обитателями.

Действенным способом борьбы с повстанцами были депортации членов семей участников ОУН и УПА. Высылки начались сразу же после возвращения коммунистов в Украину. Собственно говоря, этому виду репрессий подвергалось и население других территорий СССР в 1943–1945 гг. — в основном под предлогом сотрудничества с немцами, или также за повстанческую деятельность (например, в Чечне, Ингушетии, Крыму, Кабардино-Балкарии, Калмыкии и других регионах). В тех областях, где шла антисоветская партизанская война, этот вид репрессий приобрел особые масштабы.

В 1944–1946 гг. из семи западноукраинских областей было выслано^[410]:

  

В октябре 1947 года было выселено еще 26 332 семьи, в которых насчитывалось 77 791 человек (18 866 мужчин, 35 441 женщин и 22 279 детей).

Весной 1949 г. идет очередная массовая волна депортаций.

Выселение членов семей ОУН и УПА больше всего ударяло по подполью ОУН, существовавшего в условиях строжайшей конспирации. Из-за внезапного исчезновения целых партийных ячеек между различными структурами ОУН прерывалась связь, а оставшиеся на месте участники подполья могли стать более легкой добычей провокаторов НКВД — МГБ.

На 1950 г. численность бойцов УПА, оуновского подполья и членов их семей, высланных на спецпоселения, достигла 171,5 тыс. человек^[411].

Воевавший в Западной Украине Николай Перекрест вспоминает: «Власть показала, что будет с твоими близкими, если ты “уйдешь в лес”. Семьи бандпособников стали выселять в Сибирь. Мне довелось видеть, как это происходило зимой 1946 г., когда наша часть стояла в городе Куты. Метель, снег по пояс, машины не могли пройти… Людей везли на подводах, гнали пешими. Плач стоял. Тяжелое зрелище…»^[412].

Условия депортации были таковы, что многие депортированные умирали либо при переезде на тысячи километров от своего дома, либо уже на месте, где их нередко «вселяли» в голую степь или глухую тайгу…

Насильственная ликвидация в 1946 г. Украинской греко-католической церкви («руки Ватикана»), и перевод её приходов в подчинение РПЦ («руки Москвы») был крайне болезненно воспринят населением Галиции. С точки зрения именно борьбы с УПА этот шаг был скорее контрпродуктивен, хотя, возможно, и был положительно воспринят частью православных верующих в остальной части Украины и в России, и, не исключено, что даже рядом эмигрантов.

Украинские крестьяне сочувствовали повстанцам и вступали в их ряды, в том числе из-за ненависти к приходящей колхозной системе. Собственно, колхозы ненавидели крестьяне всего Советского Союза. Слухи о «преимуществах коллективного ведения хозяйства» стали очень действенной помощью повстанческой пропаганде. Но, с другой стороны, коллективизация существенно помогла советской власти в борьбе с ОУН.

Диссидент Дмитрий Квецко высказал в 1970-х гг. своему солагернику Михаилу Хейфецу следующее мнение: «Без колхозов большевики никогда не победили бы партизан… Ни танки, ни самолеты, ничто бы им не помогло. Все равно наши бы устояли. Но ведь надо кормить людей. А в колхозах ничего не росло, урожая не получалось, начался голод — и с партизанами покончили. Люди бы и рады им дать, да нечего — свои семьи и те не знали, чем прокормить. Не стало продовольствия — не стало Сопротивления. Сталин понимал, что делал, когда колхозы вводил повсюду. Страна голодная — страна покорная»^[413].

По крайней мере, частичная правота данной точки зрения подтверждается тем фактом, что крестьянское Сопротивление в СССР, наиболее активное в 1930–1931 гг., было полностью ликвидировано в ходе массового голода 1932–1933 гг. и после коллективизации восстаний больше не отмечалось.

Да и украинские повстанцы опирались на крестьян, ведущих индивидуальное хозяйство.

В довоенных Польше и Румынии колхозов и совхозов не было. В 1940–1941 гг. большевики проводили коллективизацию достаточно осторожно. К июню 1941 г. в западноукраинских областях было коллективизировано только 13 % крестьянских хозяйств^[414]. Во время войны немцы частично сохранили здесь колхозы под видом «государственных хозяйств», но все равно в 1944 г. подавляющее большинство крестьян Западной Украины земледелием и скотоводством занималось индивидуально, что советскую власть совершенно не устраивало.

«Только в 1947–1948 гг., коща Советы сломили сопротивление УПА, они смогли уже в полную силу развернуть политику коллективизации… Сначала зажиточные крестьяне («куркулі» ) были противопоставлены односельчанам, а затем обложены такими налогами, что не смогли вести свое хозяйство. Самых непокорных, как водится, ссылали в Сибирь. Затем основная масса крестьянства долгими уговорами и назойливой агитацией (а также непомерными налогами, избиениями, угрозами ареста и высылки — А. Г.) была загнана в колхозы. Политический контроль над колхозами, особенно жесткий в Западной Украине, осуществлялся партийными ячейками, создававшимися при машинно-тракторных станциях (МТС). К счастью для западных украинцев, коллективизация на их землях не сопровождалась голодом… Сопротивление (УПА) оказалось бесплодным: к 1951 г. почти все 1,5 млн западноукраинских крестьянских хозяйств были объединены почти В 7 ТЫС. КОЛХОЗОВ»^[415].

Как раз к этим годам относится и затухание Сопротивления.

Но, все-таки, важнейшую роль в ликвидации повстанческого движения играли боевые операции.

Сначала чекисты убили сто тысяч украинских повстанцев и сочувствующих им крестьян, а только потом помогли партхозактиву загнать остальных в колхозы.

Уже упоминавшийся бывший боец ВВ НКВД Николай Перекрест в интервью «Известиям» лжесвидетельствовал: «Тем же, кто не выступал против власти, жилось совсем неплохо. На Западную Украину в послевоенные годы ресурсы направлялись порой в ущерб другим регионам. Край преображался на глазах — я жил там до 1959 г. и видел это»^[416].

Несколькими страницами ранее в главе об агентурной работе спецслужб приведено свидетельство коллеги Перекреста — Санникова о том, как распрекрасно жилось западным украинцам при новой власти: сплошная бедность и безденежье.

Что же касается того, что «край преображался на глазах, туда направляли большие средства из других регионов», то это правда: в Западной Украине после войны проходила частичная индустриализация. Но только толку для населения от новопостроен-ных заводов было мало. Как и во всем остальном Союзе, зарплата на этих «образцовых социалистических предприятиях» была мизерная, условия труда — тяжелейшие, а трудовые отношения напоминали таковые же времен кондового царизма или вообще порядки при строительстве египетских пирамид.

Что же касается коллективизации, то ее последствия сказываются в регионе, как, впрочем, и во всем бывшем Советском Союзе, и поныне. После 1991 г. колхозы и совхозы Западной Украины развалились или пришли в запустение. Местная номенклатура не захотела и/или не смогла организовать нормальную приватизацию средств производства на селе. Частично земельные угодья скупили новые латифундисты. Так или иначе, в результате довоенной отсталости и советских экспериментов Западная Украина, несмотря на частичную индустриализацию 1945–1955 гг., представляет собой бедный аграрный регион, получающий дотации от чуть менее бедных промышленных восточных областей. Западноукраинских нелегалов сейчас можно встретить на пляжах Италии и Испании, на стройках Берлина и Петербурга, в батраках у польских фермеров…

Преображались и города. Как говорил Перекрест: «В регион направляли специалистов из восточной Украины»^[417]. Это так, но это только часть правды.

Послевоенное население западно-украинских городов представляло собой специфическую картину. Дело в том, что до Второй мировой войны города и местечки Волыни и особенно Галиции были по преимуществу польско-еврейскими. Те же украинцы, которые жили в городах, были настроены националистически и часто симпатизировали ОУН.

Евреев уничтожил Гитлер, поляков выслал в Польшу Сталин, а большинство украинской интеллигенции либо бежало с немцами, либо в ходе борьбы коммунистов с ОУН отправились в Сибирь или вообще в мир иной. В результате города просто опустели. В безлюдные кварталы вселили украинских крестьян. Часто, чтобы снизить базу сопротивления, в «каменные джунгли» отправляли жителей глухих сёл, поддерживавших националистов. Эти люди, составившие большинство населения Львова, Станиславова, Дрогобыча и других городов и местечек Галиции и Волыни, ненавидели советских интеллигентов или военных, чекистов и партийцев — русскоговорящих «схидня-ков», приехавших из восточных областей УССР, а иногда и из России в рамках «большевистского десанта». Последние отвечали автохтонам презрением, считая их эталоном темноты и ксенофобии.

Кстати, этот антагонизм во многом не преодолен и поныне. Люди из городов восточной Украины часто холодно относятся к «западынцам», аргументируя это так: «Мало того, что они русских не любят, нас называют “москалями”, так они еще и не цивилизованные. Туристы, ожидающие почувствовать во Львове западную культуру, чаще всего удивляются, что культуры вообще там маловато».

В Западной Украине в 1939 г. до 60 % населения было неграмотным — в свое время здесь не было советского «ликбеза». Может быть, отчасти поэтому западные украинцы, несмотря на полонизацию и румынизацию, остались украинцами, разговаривавшими на родном языке. Этот «недостаток», заодно с безграмотностью населения, коммунисты решили «исправить».

Уже знакомый читателю Николай Перекрест в интервью «Известиям» заявил, что в победе над УПА «Свою роль сыграла и национальная политика. Во всех учреждениях украинский язык был не то что основным, а единственным»^[418].

Интересно, где воевал уважаемый полковник милиции в отставке в 1944–1951 гг.: в Западной Украине или в украинских деревнях в Канаде, где украинский язык десятилетиями использовался на официальном уровне?

Все партийные, армейские и чекистские отчеты, распоряжения и донесения, которые приведены в этой книге не пришлось переводить — они и так были на русском.

А вот отрывок из постановления президиума ЦК КПСС «О политическом и хозяйственном состоянии западных областей украинской СССР» — документ датирован 23 мая 1953 г.: «Так, например, из 311 руководящих работников областных, городских и районных партийных органов западных областей Украины только 18 человек из западноукраинского населения.

Особенно болезненно воспринимается населением Западной Украины огульное недоверие к местным кадрам из числа интеллигенции. Например: из 1718 профессоров и преподавателей 12 высших учебных заведений города Львова к числу западноукраинской интеллигенции принадлежат только 320 человек, в составе директоров этих учебных заведений нет ни одного уроженца Западной Украины, а в числе 25 заместителей директоров только один является западным украинцем.

Нужно признать ненормальным явлением преподавание подавляющего большинства дисциплин в высших учебных заведениях Западной Украины на русском языке. Например, в Львовском торгово-экономическом институте все 56 дисциплин преподаются на русском языке, а в лесотехническом институте из 41 дисциплины на украинском языке преподаются только четыре. Аналогичное положение имеет место в сельскохозяйственном, педагогическом и полиграфическом институтах г. Львова.

Это говорит о том, что ЦК КП Украины и обкомы партии западных областей не понимают всей важности сохранения и использования кадров западноукраинской интеллигенции. Фактический перевод преподавания в западноукраинских вузах на русский язык широко используют враждебные элементы, называя это мероприятие политикой русификации»^[419].

А как еще эту политику можно назвать? Русификация и есть, как к такому процессу не относиться. Не в последнюю очередь из-за вбивания советами русской культуры повстанцы долгие годы находили поддержку в среде местного населения, стремившегося говорить на родном языке.

3.9 Итог противостояния

Входит Мусор с криком: «Хватит!» Прокурор скулу квадратит.

Дверь в пещеру гражданина не нуждается в «сезаме».

То ли правнук, то ли прадед в рудных недрах тачку катит,

Обливаясь щедрым недрам в масть кристальными слезами.

И за смертною чертою, лунным блеском залитою,

Челюсть с фиксой золотою блещет вечной мерзлотою.

Знать, надолго хватит жил тех, кто головы сложил.

Иосиф Бродский. «Представление». 1986 г.

К середине 1950-х гг. в Западной Украине было ликвидировано оуновское подполье.

Своим бывшим врагам воевавший с бандеровцами Николай Перекрест отказывал в уважении: «Их борьба была бессмысленной и жестокой авантюрой, направленной прежде всего против своего же народа. От рук бандеровцев на Западной Украине погибло больше местного населения, чем было арестовано или выслано за пособничество бандформированиям»^[420].

И в том же интервью тот же человек говорит, что повстанцы: «…несли значительные потери. Не помню цифр, но было очень наглядное подтверждение — обширные бандеровские кладбища на окраинах сел…. Мы выдавали родственникам тела погибших. По их традиции на могиле погибшего в бою бандеровца ставили березовый крест. И вот из села выйдешь — огромное кладби-ще, все белое от этих крестов. Одно время какая-то “умная голова” запретила такие захоронения: мол, слишком демонстративно. Кресты приказали сносить. А их каждый раз восстанавливали, да еще и минировали»^[421].

Тела родственникам погибших выдавали далеко не всегда. Часто оставляли гнить на месте в качестве «приманки»… Но если все же на окраинах сел появлялись огромные кладбища, все белые от березовых крестов, то, наверное, полковник что-то напутал в соотношении убитых повстанцев и убитых повстанцами.

От красочных картин и свидетельств перейдём к сухой статистике.

По официальным советским данным, приводимым историком Михаилом Семирягой, от террора ОУН и УПА и в боях против них погибло 55 тыс. граждан СССР. Среди них было 30 секретарей райкомов партии, 32 председателя и зампреда райисполкомов, 37 секретарей обкомов и райкомов комсомола, сотни депутатов областных, районных и местных Советов, 50 православных священников, 30 тыс. партийных и советских активистов, а также 25 тыс. военнослужащих и сотрудников и бойцов репрессивно-карательных органов^[422].

Сейчас эти сведения, появившиеся в своё время в печати непонятно откуда, пора исключить из научного оборота.

По данным 10-го (архивно-учётного) отдела КГБ при Совете министров УССР, суммарные потери советской стороны в 1944–1953 гг. насчитывали 30 676 погибших, среди которых сотрудников НКГБ-МГБ насчитывалось 678, сотрудников органов внутренних дел — 1864; военнослужащих внутренних, погранвойск и Советской армии — 3199; участников истребительных батальонов — 2590; работников аппарата комсомола, КП(б)У и органов советской власти — 3504; колхозников и селян — 15355 (половина убитых); рабочих — 676; представителей интеллигенции — 1931 (включая 50 священников); детей, стариков, домохозяек — 860. Повстанцы и подпольщики совершили в указанных годах 14 424 операций^[423].

Вероятно, общее число погибших может быть увеличено с 30-ти до 35–40 тысяч, так как в данной сводке не учитываются убитые повстанцами люди, тела которых не были найдены, и которые по сю пору числятся пропавшими без вести, а также умершие от ран солдаты.

Точного числа убитых из-за упоминавшихся советских приписок не будет известно никогда, но официальные данные об участниках Сопротивления привести имеет смысл.

В справке начальника Управления МВД УССР по борьбе с бандитизмом полковника Сараева отмечалось, что за время с начала операций (февраль 1944 г.) по 14 июля 1946 г. потери ОУН и УПА и сочувствовавших составили:^[424]

  

Итого за первые два с половиной года борьбы — 509 223 человека, активно или пассивно противодействовших коммунистической власти. Речь идет о повальном противодействии режиму, который народ Западной Украины считал едва ли не оккупационным.

О размахе сопротивления показывает и следующий факт: в 1953 году после смерти Сталина из Москвы в Киев пришел приказ о «коренизации» личного состава «органов» в западных областях Украины. Приказ выполнен не был, и причём дело было вовсе не в саботаже репрессивно-карательного аппарата: «… Каждый житель Западной Украины, прямо или косвенно, за небольшим исключением, был связан с вооруженным подпольем. Практически в каждой западноукраинской семье прямой или дальний родственник либо погиб в вооруженной борьбе против советской власти, либо был арестован за участие в подполье, либо сослан в Сибирь за пособническую деятельность…, да и просто недоносительство органам госбезопасности и контактах с подпольем»^[425].

Не менее впечатляют и партийные данные, названные в 1953 г. на заседании Президиума ЦК КПСС 26 мая 1953 г.: «С 1944 по 1952 гг. в западных областях Украины подверглось разным видам репрессии до 500 тыс. человек, в том числе арестовано более 134 тыс., убито более 153 тыс., выслано навечно из пределов УССР более 203 тыс. человек»^[426].

То есть из семи миллионов западных украинцев в УССР было убито или репрессировано 7 % — то есть каждый четырнадцатый.

490 тысяч и 30 тысяч — разница в шестнадцать раз. Что-то у Перекреста явно плохо с математикой. Даже если сравнивать количество убитых с советской стороны и повстанцев, то и тогда разрыв в потерях пятикратный.

Добавим к этим числам почти полностью депортированное, то есть репрессированное население украинского Закерзонья (свыше шестисот тысяч человек), а также украинцев, попавших в связи с деятельностью УПА под советский террор в южных областях Белоруссии.

153 тысяч человек — численность одной-двух общевойсковых армий РККА времен советско-германской войны, или десяти-пятнадцати стрелковых дивизий.

Для сравнения приведем численность погибших в результате действий польского антикоммунистического Сопротивления в 1945–1947 гг.: около 15 тыс. убитых со стороны повстанцев и 7-10 тыс. уничтоженных сторонников режима^[427].

Как показывает статистика ГУББ НКВД-МВД СССР, размах действий УПА превосходил масштаб повстанческо-партизанской борьбы в Прибалтике и Западной Белоруссии (См. Приложение № 11).

За время боевых действий против УПА советскими репрессивно-карательными органами были захвачены: 1 самолет, 2 бронемашины, 61 орудие, 595 минометов, 77 огнеметов, 358 противотанковых ружей, 844 станковых и 8327 ручных пулемета, свыше 26 тыс. автоматов, 72 тыс. винтовок, 22 тыс. пистолетов, свыше 100 тыс. гранат^[428].

Этим арсеналом можно было вооружить примерно 110 тыс. человек. То есть даже на 153 тыс. убитых, и тем более на всех убитых и арестованных партизан и подпольщиков полученного оружия явно не набирается, особенно если учитывать, что значительное количество оружия было найдено при обысках, в схронах и бункерах, а также принесено сдававшимися с повинной повстанцами.

При условии учета приписок партработников и сотрудников репрессивно-карательных органов, то можно сказать, что в ходе борьбы против ОУН и УПА вооруженными силами и карательными органами СССР было убито и подверглось репрессиям свыше 400 тыс. жителей 7-ми западных областей УССР.

В целом даже потери собственно повстанцев были значительно выше потерь репрессивно-карательных органов. Это объясняется несколькими причинами.

Во-первых, у репрессивно-карательных органов, Советской армии, истребительных отрядах и вооруженного партсовактива было подавляющее материально-техническое и численное превосходство над УПА.

Во-вторых, повстанцам противостояли профессиональные войска, в УПА же сражались в основном плохо обученные призывники, не имевшие до этого никакого боевого опыта, а часто и опыта строевой службы.

В-третьих, большинство повстанцев было насильно мобилизованными здравомыслящими крестьянами, многие из которых хотя бы из чувства самосохранения воевать с красным гигантом-победителем не стремились.

Вооруженное Сопротивление завершилось, его участники были уничтожены, арестованы, сосланы или оказались выдавленными «на обочину истории».

По данным академика Михаила Семиряги, в годы оттепели в Украину вернулось 65 тыс. человек, ранее отбывавших заключение за участие в антисоветских партиях, вооруженных формированиях и сотрудничество с нацистами^[429]. Нередко после 1953 г. вернувшиеся из заключения или ссылки, выкапывали оружие из запасников и мстили тем, кто выдавал или арестовывал повстанцев. Поэтому вышедших из заключения бандеровцев стали селить в восточных областях Украины или вообще за ее пределами.

Война ОУН и УПА закончилась поражением. Можно ли вслед за Перекрестом сказать, что она была бессмысленна?

Последний главнокомандующий УПА Василий Кук так отвечал на этот вопрос: «У УПА было два фронта — один военный. На военном фронте мы не могли выиграть войну ни с немцами, ни с большевиками, поскольку соотношение вооруженных сил и техники нельзя сравнивать. Второй фронт был фронт идеологический. Мы вели сильную пропаганду о национально-освободительной борьбе и агитировали за Украинское государство. И эта борьба закончилась тем, что сейчас у нас есть Украинское государство»^[430].

На это можно возразить, что в Белоруссии, Молдавии, России, Грузии, Армении, Азербайджане и среднеазиатских республиках после советско-германской войны не было массового повстанческого движения. Однако сейчас СССР нет — сейчас это вполне независимые государства.

При этом можно дискутировать о том, повлияла ли борьба УПА на то, что в 1991–1994 и 2005–2010 гг. в Украине дважды устанавливалась не только прозападная, но и действительно демократическая, по восточноевропейским стандартам, власть? Вероятно, война УПА оказала воздействие на историческую память и электоральные симпатии Западной Украины, весьма отличные от таковых же на Донбассе и в Крыму. И богатство украинского общества заключается в том числе в его разнообразии — «восток-запад». Поликультурность рождает плюрализм, вынуждает к диалогу, который является одним из базовых правил существования демократического строя. Президенты Кравчук и Виктор Ющенко, избранные именно этими регионами, давали всей стране настоящую свободу. Помимо прочего, стойкая прозападная внешнеполитическая ориентация, как правило, отражается и на внутренней политике государственных лидеров.

В публикациях о вооруженной борьбе ОУН и УПА против коммунистов часто встречается мысль о том, что это была гражданская война, в которой обе стороны одинаково жестоко обращались с мирным населением. И те и другие преследовали свои, далекие от интересов народа цели.

Вряд ли боевые действия УПА и против УПА можно назвать гражданской войной.

При оценке конфликта следует исходить не из количества местного населения по обе стороны противостояния, а из общепринятого разделения войн на гражданские и национальные, а также военно-политических целей сторон. Национальной войной считается борьба за территорию, а гражданской — за власть, за государственное устройство. Поскольку УПА стремилась к украинской независимости, её войну следует считать носившей региональный характер национально-освободительной борьбой либо сепаратизмом. Оба термина с различной коннотацией обозначают одно и то же явление. Хотя, поскольку изменение строя в независимой Украине тоже предполагалось, можно сказать, что в этом противостоянии присутствовали элементы гражданской войны.

Очевидно, что в такой войне обе стороны, воевали с применением жестоких методов и совершали военные преступления.

При оценке итогов противостояние важно мнение тех, кто был свидетелем или соучастником борьбы.

Уже многократно упоминавшийся Перекрест заявил, что в Западной Украине «К 1948 г. основная масса населения… была уже на нашей стороне»^[431].

А руководители Советского Союза обладали другими сведениями. В упоминавшемся постановлении Президиума ЦК КПСС от 26 мая 1953 г. значилось: «Только за три месяца 1953 г. военной цензурой конфисковано около 195 тыс. писем, адресованных за границу из западных областей Украины, в которых содержится отрицательные высказывания о действиях местных органов власти»^[432].

Выло население от новых господ. И это при учете того, что за неосторожное высказывание в письме — или просто на кухне — в сталинском СССР можно было запросто угодить в места не столь отдаленные.

Да и если к 1948 г. население было уже на стороне новой власти, то почему через сорок лет у него взгляды вдруг резко поменялись? До 1990 года коммунисты настойчиво рассказывали западным украинцам о том, что повстанцы были предателями собственного народа, а чекисты — величайшими патриотами. Однако, убедить в этом людей совсем не удалось.

По настоящий момент память об этих событиях среди населения западно-украинских городов и сел свежа, ещё живы участники этой борьбы с обеих сторон. Во всех селах Галиции, и во многих на Волыни и Буковине воздвигли либо монументы, либо памятные холмы погибшим в борьбе за независимость Украины. В честь руководителей УВО, ОУН и УПА названы улицы и площади западно-украинских городов, им поставлены памятники. А памятники представителям советской номенклатуры и сотрудникам репрессивно-карательных органов снесены. Из местных бюджетов бывшие участники вооружённой борьбы получают ветеранские надбавки. Спустя десятилетия после окончания «войны после войны» народ указал на тех, кого он поддерживал, а против кого — воевал.

Но поставить на этом точку, значило бы погрешить против объективности.

За последние двадцать с лишним лет УПА, хотя и не осуждена, но и не признана со стороны центральных властей временами демократической и перманентно по-настоящему плюралистической Украины. Это означает, что ветераны Повстанческой армии, проживающие в Центральных и Восточных областях страны, получают пенсию наравне со своими невоевавшими соседями.

Сторонники наделения бывших повстанцев льготами выражают недоумение по поводу того, что люди, проливавшие кровь за самостоятельность своей страны, не получают от сбывшейся мечты должного уважения. Многие не постигают: почему же власть не хочет воспитывать подрастающее поколение на примере проигравших?

Непонимание ведёт к маргинализации, что является предпосылкой поражений на выборах тех, кто открыто заявляет о своём наследовании ОУН и УПА.

Нередко говорится о номенклатуре как о наследии социалистической системы, далёкой от народа. Эта мысль ошибочна. Украинский правящий слой — постсоветский, то есть деидеологизированный, значит, готовый превозносить или очернять кого угодно в угоду электоральному запросу. Ведь победа на выборах даёт власть, а она, в свою очередь, возможность обогащения.

Идёт в ход и аргумент о десятилетиях советской пропаганды, затуманившей голову народу. Отчасти, это так и есть. Кроме того, до четверти населения Украины негативно относится к главной политической цели УПА — украинской государственной независимости.

Но даже противники признания Повстанческой армии не обращают внимания на главное: важно то, за какую самостоятельную Украину воевали бандеровцы, что предлагали вместо колхоз-но-ГУЛАГовского процветания? За него, объективно говоря, воевали те, кто является советскими ветеранами различных ведомств, и кто сейчас получает соответствующие пенсионные надбавки.

Битва за национальный суверенитет и сражение за свободу — далеко не всегда одно и то же. Ведь словосочетание «между Гитлером и Сталиным» обладает не только географической коннотацией. Радикализм и тоталитаризм в идеологии ОУН, проведение Повстанческой армией этнической чистки, жертвы, на которые обрекла партизанская борьба жителей затронутых областей, проявления СБ ОУН и не только ей оперативно не оправданной жестокости… Всё это заставляет многих жителей страны сомневаться в том, что УПА бороласть за такую независимую Украину, в которой хотелось бы жить.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение № 1. Рассказ Евгения Стахова об украинской революции в Закарпатье 1939 года

Евгений Стахов родился в 1918 году в польско-украинском городе Перемышле (Австро-Венгрия)> после окончания Гражданской войны жил в Чехословакии, Польше. Член Юнацтва ОУН с середины 1930-х годов. В 1942 году возглавлял бандеровское подполье на Донбассе. После войны был политическом противником Степана Бандеры, примыкая к демократическому крылу — ОУНз. Эмигрировал в США, где прожил до начала 2014 г., периодически посещая Украину.

Интервью было проведено в Киеве в апреле 2003 года и позже заверено Евгением Стаховым.

«Как Вы оказались на территории Закарпатья, вы же проживали в 1938 г. во Львове?

— В октябре-ноябре я участвовал в демонстрациях в поддержку Закарпатской Украины, и последовавших после этого столкновениях польской шовинистической молодежи с украинскими националистами. За это меня искала польская полиция, о чем мне сообщил Роман Шухевич, — да и дома у меня были следы обыска. Я переночевал у товарищей и решил убежать в Карпатскую Украину, так как туда бежало много украинских националистов. Попытался с группой перейти польско-немецкую границу, но неудачно. Второй раз переходили кордон уже чехословацкий, чтобы попасть прямо в Закарпатье. 27 декабря 1938 г. я со случайно найденным напарником, такого же возраста, как и я, перешел границу — он меня вел. Я все спрашивал — «Скоро ли граница?» «Скоро уже». Идем дальше, из какой-то хаты начали лаять псы, уже давно ее прошли, а он и говорит: «Там была полиция». — «Что же ты молчал?» — «Сказал бы, так вы бы в штаны наложили».

По ту сторону границы пограничник, охранявший чехословацко-польскую границу, был украинцем. Мы ему сказали, что идем в Карпатскую Сечь (КС — военизированная полуофициальная организация, созданная в конце 1938 г. при администрации Волошина, в состав КС входили также и украинские добровольцы не из Закарпатья — А. Г.). Он, несмотря на наши протесты, отвел нас в чешскую жандармерию, чехи нас там допросили, чтобы выяснить, не являемся ли мы польскими разведчиками или диверсантами (Польша и Венгрия в конце 1938 — начале 1939 гг. высылали в Закарпатье агентуру — А. Г.). Полякам нас не выдали, разрешили переночевать в тюрьме, а утром жандарм даже дал нам билеты до городка Перечина, сказав, что там находится Карпатская Сечь.

— Была ли это военизированная организация наподобие чернорубашечников в Италии или штурмовиков в Германии?

— Сами решайте, расскажу, что видел.

Приехали в Перечин, нашли здание, в котором размещалась Карпатская Сечь, комендантом ее был Романченко, бывший сотник петлюровской армии, в Сечи — сами добровольцы. У коменданта была только одна комната, даже канцелярии не было. Никто не дежурил.

Нам объяснили, что надо ехать в Хуст — поезда туда не ходили, так как венгры уже заняли часть Закарпатья (включая город Ужгород — А.Г.) и железнодорожное сообщение было прервано. Два дня мы ждали чешскую военную колонну, и с ней приехали в Хуст в аккурат к Новому Году.

На следующий день меня привели в канцелярию Главной команды КС, в помещение, где на двери висела табличка «Архив» — в разведывательный отдел. После разговора я был назначен в штаб КС, позже я с другими сечевиками проводил инспекцию отряда, который стоял на границе с Польшей и пытался не допустить проникновения на нашу территорию агентов из Польши. Главой этого отряда, насчитывавшего человек 35–40, был галичанин Степан Гинилевич. Он был также и старостой в округе,судьей и полицейским. Его хвалило начальство за дисциплину в его отряде и справедливое отношение к местным жителям.

— Каким образом руководство КС готовило кадры?

— Была создана подстаршинская школа (по советской терминологии — младшего начальствующего состава — для сержантов и прапорщиков — А. Г.), которая насчитывала около сорока человек. Преподавали там украинцы, бывшие или действующие офицеры и поручики австро-венгерской, польской и чешской армий. По окончании этих двухмесячных курсов (январь-февраль) мы получили звание подхорунжий-вестник (вістун).

А 1 марта меня назначили редактором отдела спорта ежедневной хустской газеты «Новая свобода». 12 марта решено было создать Украинский олимпийский комитет, так как в 194Q году должна была пройти Олимпиада, а я был легкоатлетом-бегуном. Но все наши старания оказались бессмысленными, так как Закарпатье захватили венгры.

— Карпатская Сечь и была создана вроде бы для защиты от Венгрии.

— Численность Карпатской Сечи была невелика. Часть сидела дома — резерв, может их было тысячи четыре, а на казарменном положении были в основном те, кто приехал в Закарпатье из Галиции и Волыни — человек 500. Реально 14–16 марта воевало несколько сотен человек.

У Карпатской Сечи не было оружия, только некоторые офицеры, да и то не совсем легально, носили оружие. У всей КС было всего три автомобиля!

Помните, что до 14 марта Закарпатье входило в состав Чехословакии, и внешняя защита была обязанностью Праги — в Хусте стоял чешский полк, а во всем Закарпатье — дивизия. Внутренний порядок обеспечивала чешская жандармерия и полиция. Тем не менее, КС пыталась получить оружие в свои руки.

12 февраля были провозглашены выборы в Сейм, куда должно было войти 30 депутатов. Украинское национальное объединение (УНО включало представителей тех партий, которые считали Закарпатье частью Украины, а русинов — ветвью украинского народа — А. Г.) выставило список своих кандидатов. Русофилы же накануне выборов собрались на тайный совет. Карпатская Сечь узнала про это, окружила дом и арестовала всех участников, среди которых были много и священников. Когда глава администрации Волошин про это узнал, он приказал их выпустить. И как его ни убеждали, что это — русофилы, он стоял на своем, поскольку был либерал. В конце концов переговоры между ним и КС закончились тем, что он разрешил выдать со склада чешской жандармерии сто ружей для Сечи в обмен на арестованных!

На выборах примерно 75 процентов проголосовало за УНО и Августина Волошина, около четверти — за русофилов. Должен был быть созван Сейм, но чехи его запретили, так как начались украинско-чешские стычки.

Должен сказать, что некоторые ошибочные действия руководства ОУН привели к этим столкновениям. Это руководство дирижировало за кулисами своими активистами в Закарпатье, и выдвинуло такие лозунги, как: «Отец Волошин, дядюшка Гитлер».

Хорошо помню, как на одном из праздников 22 января 1939 г. народ пел:

Нам поможе вуйко Гітлер І батько Волошин Чехів воювати…

Было действительно неудобно за подобную пропаганду руководства ОУН.

— Это была только пропаганда?

— Нет, не только.

В любом случае, чехи хорошо относились к украинцам и хотели только, чтобы ОУН не проводила в Карпатской Украине подрывной работы. И ее не было, поэтому не понятно, почему ее повели в 1939 г. Тем более, что руководство ОУН было частично осведомлено, что Гитлер отдал Закарпатье Венгрии — то есть обманывали своих же людей. Античешская акция ОУН была на руку немцам, но никак не украинцам.

В конце 1938 г. у украинцев Закарпатья уже была культурная автономия, свой министр образования, но националисты хотели и свою отдельную армию — это было противозаконно. На этой основе Карпатская Сечь постоянно ссорилась с Августином Волошиным.

Кроме того, Карпатская Украина была частью федеративной Чехословакии, и Польша раз за разом протестовала, что украинцы идут в Закарпатье из Польши и требовала их интернировать. Поэтому руководство ОУН дало инструкцию в Галицию, что в Закарпатье можно идти только с особым разрешением (это решение вызвало недовольство части молодежи ОУН Андреем Мельником, что в будущем послужило одной из причин раскола Организации на ОУН(м) и ОУН(б) — А. Г.).

— Известно, что одним из первых мероприятий новой, украинской власти было создание концлагеря в Карпатах.

— После упадка Карпатской Украины очень много говорили про террор, но все это за редкими исключениями неправда.

Вот был случай, когда сечевики избили директора школы, который ранее был в УВО, а после создания ОУН перешел к социалистам. Волошин приказал виновных в избиении выслать, но оуновцы сумели обойти этот приказ.

Карали некоторых мадьярофилов, русофилов, которые шли на провокации. Например, когда были выборы, в селе Иза в 7 километрах от Хуста, которое целиком было под влиянием москво-филов, все предвыборные плакаты посрывали. То же самое на Румынской улице в Хусте, где жило несколько русофилов. И сечевики делали засады и когда кого ловили, то, понятно, давали несколько пинков. Но это никакой не террор.

А лагерь создали в горах около Рахова для советских, польских, венгерских и чешских агентов, которые валом валили в Закарпатье в период кризиса. Из-за попыток ОУН получить оружие одно время у Волошина была мысль: совсем разоружить Карпатскую Сечь и выслать всех сечевиков в этот лагерь.

Но хоть террора и не было, не было и никакой альтернативы на выборах. Выборы были проведены не полностью демократичным способом.

— Вы принимали непосредственное участие в боях?

— Сложно ответить на вопрос.

Когда ОУН начала выступать с античешскими лозунгами, начались недоразумения между чехами и украинцами. Жандармерия в Закарпатье насчитывала 1000 чехов и ни одного украинца. Мы требовали, чтобы в автономной Карпатской Украине хоть половина жандармов была украинцами — взяли десятка два.

Также мы хотели иметь оружие — нам его также не давали. Итак, один из наших офицеров — Колодзинский, в ночь с 13 на 14 марта пошел брать его силой. Началась стрельба, одного чеха застрелили, у одного сечевика забрали оружие. Чешская армия решила разоружить Сечь. Мы этого не предвидели, и не готовились — силы были неравные. Меня с еще тремя бойцами поставили охранять гостиницу Сечи. С утра мы увидели беготню, вероятно, каких-то курьеров, сновавших туда-сюда, сильное движение войск. Втроем пошли на разведку. На одной из улиц навстречу нам шел небольшой отряд — человек 30 чешских солдат. Мы уже их прошли, но внезапно меня кто-то ударил прикладом по голове: «Руки вверх!» Мои товарищи попытались убежать, одному удалось, другого застрелили на месте.

Привели меня в командный пункт армии, обыскали, нашли львовский студенческий билет. «О, да ты из Галиции!» И начали жестоко бить по лицу, пинать. После отвели в то самое здание, где находилось правительство Карпатской Украины и кинули в подвал!

— То есть Волошин заседал этажом выше, а вы под ним сидели в тюрьме?

— Да! Чехи не имели ничего против Волошина, только против Сечи! Нас там было набито, как селедок в бочке — стояли ровно сутки. Вечером 14 марта мы слышали демонстрацию, что за диво, мы сидим, а люди кричат: «Да здравствует Украина! Да здравствует отец Волошин!». Слышали взрывы, стрельбу. Потом узнали, что это были бои между чешской армией и Карпатской Се-чью — обороняли Главную команду Сечи.

Утром 15 марта нас выпустил наш сечевик: «Бегите в здание полиции, там получите оружие. Война — венгры напали на Карпатскую Украину, нужно обороняться!»

Мы и пошли — рядами и с песнями. В полицейском участке оружия уже не было, я побежал в штаб Карпатской Сечи, — он был немного разрушенный после чешской атаки, — нашел там спрятанный мной заранее револьвер.

Побежал в здание государственного управления, где я сидел. Узнал, что 14 марта была созвана чрезвычайная сессия Сейма, и на ней провозгласили независимость Закарпатской Украины.

Когда вернулся назад в штаб Карпатской Сечи, то стоявший около него солдат — украинец в чешской форме, рассказал, что чешская армия из Хуста убегает. Чехи нагрузили 50 грузовых машин с офицерами, местные служаки разбежались, а в казармах полно оружия.

Я доложил это командованию, оно приказало мне, и еще двоим хлопцам, оружие забрать. Ну, мы на военной «Шкоде» подъезжаем к казарме — сторожа на воротах не хотят нас пускать! Тогда один из нас заговорил по-чешски с ними, те пустили и даже показали, где оружие. Целая груда пулеметов — и легких и тяжелых. Они были разобраны и все в смазке. А мы смотрим на это хозяйство и не понимаем, как их собирать, с какой стороны к ним подходить! Ну, забрали запчасти все эти.

Загрузили в авто, сколько можно, и вернулись назад. А в команде Карпатской Сечи были те, которые в оружии знали толк. «Хлопцы, вы взяли не те запчасти! Магазины вы взяли с патронами нормальными, а стволы — для стрельбы резиновыми пулями!» Мы поехали назад. Снова набрали частей пулемета. А нам говорят: «Где машина для набивания патронов! Ствол пулемета забьет!». Снова пришлось возвращаться.

Это только маленький эпизод, но он очень показательный.

— Пыталась ли Сечь получить какую-то международную поддержку?

— Да, но от кого? От Польши, Румынии или Советов, которые выступали против Закарпатья? От венгров, которые шли на нас войной? ОУН хорошо контактировала с Гитлером. И делегация Сечи пошла в немецкое консульство в Хусте. А консул сказал: «Мы вам советуем капитулировать». Все были шокированы. Решили воевать сами. Мы не верили и не знали, что Гитлер отдал Закарпатье мадьярам. Может быть, Гитлер не хотел злить Сталина независимой Украиной.

Но возвращаясь к боям за Закарпатье.

Что можно упомянуть — один чотар (командир взвода — А. Г.) — подпоручик чешской армии, организовал отряд, чтобы ехать в Севлюш — помочь держать бой с венграми добровольцам из педагогического училища, бившихся под руководством преподавателя с Приднепровья Голоты. Все они там погибли. Но этот бой задержал венгров и они подошли к Хусту только с утра 16 марта. Там им сечевики дали бой у моста при входе в город. А долго сопротивляться мы не могли — силы были слишком неравными, венгерских солдат было десятки тысяч…

У меня было другое задание — надо остановить чешскую колонну, про которую я уже говорил. Она убегала из Хуста в Румынию, и у них было 62 грузовые машины, 5 цистерн с топливом. Дали нам другую машину, личную машину министра Ревая, с номером R-1, черный элегантный лимузин.

Чехи бежали в Тячив — приграничное село, чтобы оттуда через мост уйти в Румынию. А от Хуста до Тячива — километров 25–30. Я и еще трое бешеных хлопцев быстро перегнали чешскую колонну и остановились в селе Буштино — недалеко от Тячива. В Буштино тоже был отрядик Карпатской Сечи. По дороге стояли хлопцы с сине-желтыми повязками и ружьями на плечах. Мы им говорим: «За нами идет чешская колонна, надо ее задержать. Свалите деревья, которые стоят по сторонам дороги, чтобы чехи провозились, пока мы в Тячиве будем налаживать оборону». Не успели мы усесться в машину, как ребята уже побежали за пилами…

— В Тячиве какая на тот момент была власть?

— Там была небольшая команда Сечи, — несколько ребят в чешской форме, но с сине-желтыми лентами на мундирах. Украинцы из чешской армии добровольно взяли на себя охрану городка. Но власть была еще чешская.

Нашли канцелярию Сечи, там был комендант — сотник Клименко, человек лет 45-ти. Он был в панике, думал, как бы быстрее сбежать. А мы, ребята от 20 до 23 лет, напористые, дерзкие, думали, что нам все под силу.

Он нам говорит: «В селе полиция, чешские жандармы». А я говорю: «Надо брать власть в свои руки, их разоружить».

Он боится.

А мы втроем идем к зданию жандармерии. Представьте, нас трое ребят, мне — 20 лет, хлопцу с Волыни — 22, хлопцу с Буковины — 23. И у меня все лицо разбитое и опухшее — революционер.

Подходим к взрослым жандармам. Я не могу от страха открыть рот, сказать: «Сдавайте оружие и власть!». Что-то из себя выдавливаю, а они на нас смотрят…

— Как на сумасшедших…

— Нет! Они больше нашего боялись. Им недавно по радио сказали — власть взяла Карпатская Украина! И они говорят: «Вот вам оружие, вот ключи от тюрьмы, от здания жандармерии, наши шлемы и мы уходим!». Так втроем разоружили шестерых жандармов. Так же разоружили и пограничную стражу, перед мостом поставили двух хлопцев с пулеметами.

Объявили набор добровольцев в Карпатскую Сечь.

Первым, кто на «призывные пункты» пришел, были 12 местных цыган — записываться в армию независимой Карпатской Украины.

Я почесал голову: они конокрады, возьмут у нас винтовки, что-нибудь сопрут, и поминай, как звали. Ну, цыгане все же лучше, чем ничего. Дали мы им шлемы, ружья — они стоят, боятся бежать, а мы их боимся.

С цыганами набралось у нас вооруженных человек 25.

А чешская колонна едет.

На главной улице мы начали строить баррикаду. Потом подумали: подъедут чехи к баррикаде, мы и убежим — ничего ж не понимали в военном деле. Надо одну баррикаду подальше построить, чтобы чехи остановились там, — мы уже будем герои! А мы пока убежим подальше, к другой баррикаде. Оттуда, может, постреляем.

Мелкой торговлей в Закарпатье занимались евреи. Мы приказали цыганам: «Переворачивайте для строительства баррикад лавки!» Никто из евреев не кричал, не протестовал, относились с пониманием — революция!

А цыган мы при первом случае на автомашине отправили в Хуст к главному командованию — пусть оно ломает голову, что с ними делать.

— Так вы принимали участие в боях?

— Чехи посмотрели издалека, — баррикады, есть какая-то власть. Идет делегация с переговорами:

— Пустите нас в Румынию!

— Нет, отдайте все оружие!

— Мы должны посоветоваться!

А мы их пустить назад не можем, ведь они расскажут своим о нашем «войске». Вышли вместе с ними на улицу, вдалеке какая-то стрельба началась. Делегаты испугались и согласились на наши условия.

Мы взяли грузовую машину, подъехали к тому месту, где стояли чехи, они накидали полный грузовик — все, что у них было. Им все равно — бежали в Румынию вместе с женщинами, детьми.

На машинах они приехали на базарную площадь в Тячив. Мы им говорим: «Все машины оставляйте, и пешочком через мост — в Румынию!» Сначала отказывались, но были уже без оружия. Потом договорились — десять машин оставляют себе, остальные, и цистерны с бензином — оставляют нам.

— Вы описываете, извините, какой-то маразм. Их же был целый полк! И вообще, в Закарпатье на март 1939 г. стояла целая чешская дивизия. Вас могли бы за пару часов всех разогнать!

— Почитайте «Приключения бравого солдата Швейка».

В Первую мировую войну чехословаки сдавались десятками тысяч в русский плен.

А в 1938 году чехи воевали, когда их земли хотел забрать Гитлер? В марте 1939 г. немцы брали Прагу, чехи воевали? В 1968 г. у нас ходил анекдот:

«Чехов спрашивают: начнется завтра война, вы за кого будете воевать — за Советы или Америку?

— За Советы!

— Вы идиоты?

— В американском плену лучше!»

Ну, далее, я с коллегами иду договариваться на мост с румынскими пограничниками о переходе пленных. Мы говорим по-польски, по-украински и совсем немного — по-немецки. А они к нам по-французски. Не можем найти общий язык. Но кое-как друг друга поняли. Они подходят, козыряют: «Именем королевской Румынии..». А мы ничего не знаем, что говорить, чьим мы тут именем. Но, пожали руки, договорились, как мы пропускаем чехов.

Я стою на страже, пропускаю чехов. Подходит молодая чешка, улыбается, говорит: «Пойдем со мной в кусты!». «Я бы пошел, но должен тут стоять!». Вероятно, ее подослал отец, чтобы я оставил пост, и они бы быстрее перешли через границу и перенесли туда мебель.

Вместе с чехами бежали и украинцы, но в тех машинах был и тот полковник бывшей петлюровской армии Ефремов, которого Волошин поставил командовать всей Закарпатской армией — первый убежал. И Клименко, командир Сечи в Тячи-ве — тоже убежал. Армия воюет, а командир бежит.

Ладно, ушли чехи вместе с нашим командованием.

А что дальше?

Звоним в Хуст. У нас сорок машин, 5 цистерн с бензином, но у нас был только один шофер! Команда отвечает: «К нам присоединился чешский подполковник Земан. Он собирает чешских добровольцев, чтобы вместе с нами биться против венгров. Он скоро приедет с чешскими шоферами к вам, и потом вы вместе с ними езжайте к нам».

— Он был подполковник и подчинялся вам?

— Мы были равными, несмотря на то, что я был сержант, а чех — подполковник.

Он приезжает с шоферами к нам, все — с сине-желтыми повязками. Говорят: «Чешский батальон, который находится в Ху-сте, воюет с вами против венгров».

Хорошо!

Едем колонной в Хуст — наша машина впереди колонны, сзади машин 20–25 ведут чехи, а в Тячиве мы оставили несколько ребят.

Но в тылу — в Тячиве, мы взяли власть, да не всю. Там еще в некоторых помещениях пограничников были сами пограничники и жандармы. Может 10, может 15 — мы их не разоружили. Я думаю, что они оттуда позвонили в Хуст и оставшимся чехам сообщили, что тут десять-пятнадцать головорезов их разоружают.

Мы едем, заезжаем в Хуст, во двор главной команды Сечи. Оборачиваемся — а где же колонна? Чехи нас обманули и использовали те машины, на которых приехали, чтобы вывезти оставшихся чехов из Хуста в Румынию.

Колодзинский, который стал главкомом после бегства Ефремова, приказал мне ехать с ранеными на машине в Великий Бич-ков — это село тоже на румынской границе, чуть дальше Тячива, через который пришлось ехать. Подъезжаем с 5-ю ранеными и медсестрой к Тячиву, а там нас пулемет из танкетки поливает — мы четыре часа были командирами, а после чехи обратно забрали власть.

Чуть было мы не попали в плен!

Бросили машину, пошли обходить Тячив пешком через горы. Заиндевели. Везде над селами весели белые флаги, а на мостах стояли вооруженные хлопцы с венгерскими или белыми повязками. Они в течение недели сначала были сперва в чешской армии или жандармерии, потом стали Карпатской Сечью — украинской армией, а ещё через день оказались в венгерской армии или жандармерии. Почти все сечевики, которые были родом из Закарпатья, пошли по домам. В Румынию бежали только хлопцы из диаспоры, Галиции, Волыни или Буковины.

У нас были револьверы — еле уговорили этих вооруженных ребят нас пропустить.

Нашли уносящих ноги сечевиков, и утром часов в пять 19-го марта вместе с ними перешли пограничную речку Тису. Течение реки сбивало с ног, вода была ледяная, вышли на берег — одежда покрылась льдом. Нас встретила румынская пограничная стража — несколько человек. Испугались, увидев несколько сот сечевиков. Мы им отдаем оружие — они боятся брать. Такие же, как чехи, вояки были.

На этом мое участие в Карпатской революции завершилось».

Приложение № 2. Описание последствий правления Э. Коха на территории Украины

Автор приводимого ниже свидетельства эпохи — немецкий дипломат Отто Бройтигам, в межвоенный период служивший в Иране, немецких диппредставительствах в УССР и Франции. В годы советско-германской войны он возглавил общий отдел первого управления (оно же управление политики) Министерства по делам оккупированных восточных областей, сокращённо — Восточного министерства (Ostministerium — OMi). Возглавлял эту массивную и неэффективную бюрократическую машину теоретик Национал-социалистической германской рабочей партии, прибалтийский немец Альфред Розенберг, известный своими антисемитскими, а также русо- и полонофобскими взгядами. Несмотря на столь высокий пост, полномочия Розенберга были весьма ограниченными. В частности, его непосредственный подчинённый, рейхскомиссар Украины Эрих Кох постоянно аппели-ровал лично к Гитлеру, и поэтому саботировал приказы Розенберга, который выступал за создание украинского государства под немецким протекторатом, и призывал его быть с украинцами не таким изувером. Розенберг открыто критиковал Коха, а также безуспешно пытался интриговать против своего подчинённого, последовательно проводившего украинскую политику самого фюрера, считавшего восточных славян недочеловеками.

Приводимый документ составлен Бройтигамом в начале января 1944 года и перенаправлен руководству Восточного Министерства именно для того, чтобы Розенберг использовал изложенную в нём информацию в борьбе против «коричневого короля Украины» Коха, и с фактами в руках мог как-то воздействовать на Гитлера в отношении корректировки его «восточной политики». Документ, составленный на немецком языке, находится в Федеральном архиве ФРГ в Берлине, фонд Р-6 (Восточное министерство), дело 244, листы 52–53 (Bundesarchiv, Berlin. R 6 / 244, Bl. 52–53).

* * *

«Управление общей политики Берлин, 15.1.1944.

P/56/44g

Секретно!

Докладная записка

Главным заданием гражданской администрации в тылу борющихся войск было установление порядка, обеспечение безопасности путей снабжения и, по возможности, максимальное использование хозяйственных сил страны. Рейскомиссар Украины оправдывает свою подвергаемую сильной критике политику притеснений тем, что она вызвана необходимостью наиболее эффективного хозяйственного использования.

Руководитель особого штаба аграрного порядка, который в эти дни через Галицию возвращался из Украины, сообщил мне следующее:

Волынь и Галиция обе находились до начала этой войны под польским господством и были обе оккупированы советами. Хозяйственная структура обеих областей в общем одинаковая. После ухода Красной армии Галиция перешла в административное управление Генерал-губернаторства, Волынь — к Рейхскомиссариату Украина. Работа началась при одинаковых условиях. Результаты были следующие:

В Галиции в 1943 году было собрано 470 000 тонн зерна, на Волыни — 7 000 тонн. Галиция — совершенно замиренная область, в которой только в последнее время из-за приближения фронта стали заметны некоторые полностью войсковые партизанские группы. На Волыни, напротив, господствует всеобщее народное восстание. Разница последствий управления проявляется точно на границе обеих областей.

В то время, как даже сейчас через Галицию можно просто проехать, проезд по дорогам Водыни возможен только под охраной. О народном восстании на Волыни сообщал уже летом этого года генерал-комиссар Шёне.

Поэтому выводы следующие:

1. Цель, — покой и порядок в тылу борющихся войск и обеспечение безопасности снабжения, — в Галиции достигнута, на Волыни не достигнута совершенно.

2. Хозяйственное использование Галиции полностью и совершенно удалось, хозяйственное использование Волыни провалилось.

Утверждение, что в Рейхскомиссариате Украина проводимая политика успешна для выполнения хозяйственных заданий, неверно. Это было также подчёркнуто в недавно появившейся статье руководителя отдела военной администрации доктора Штока в национал-социалистическом [бюллетене] “Ландпост”, в которой напечатано, что необходимо “согласовать требования общей политики и аграрной политики”. Если бы проводимая до настоящего момента политика, которую отстаивает рейхскомиссар Украины, послужила интересам экономики, высокопоставленный чиновник нашей сельскохозяйственной администрации не мог бы выссказать эти претензии.

С этим,

Господину рейхсминистру [Альфреду Розенбергу] Подпись

(неразборчиво), 19/1

Господину постоянному представителю рейхсминистра Господину начальнику управления политического штаба, второй главный отдел

[В] главный отдел прессы и пропаганды Для тек[ущего] ознакомления.

Бройтигам (от руки)

Приложение № 3. Спецсообщение НКВД УССР о положении в Восточной Украине

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

СЕКРЕТАРЮ ЦК КП(б)У — тов. ХРУЩЁВУ Н.С.

НАЧАЛЬНИКУ 3 УПРАВЛЕНИЯ НКВД СССР

Старшему майору государственной безопасности.

тов. БЛИНОВУ

г. Москва

ЗАМ НАРКОМА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР — т. КОБУЛОВУ

СПЕЦИАЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ

о положении в освобождённых от немецко-фашистских оккупантов населённых пунктах Ворошиловградской области УССР

В процессе агентурно-оперативной работы в первых освобождённых от немецких оккупантов населённых пунктах Ворошиловградской области УССР выявляется ряд новых данных, касающихся политики оккупантов на захваченных территории.

В отличие от грабительской политики, проводимой фашистскими властями в тыловых местностях оккупированной территории, последние, чтобы завоевать симпатии населения, проживающего в непосредственной близости к линии фронта, в так называемой «военной зоне», проводят более мягкий режим.

A) — натуральные и денежные налоги в прифронтовой полосе взимались в значительно меньших размерах, чем в глубоком тылу.

Ряд налогов, взимаемых оккупантами в тылу, в прифронтовой полосе совершенно не налагались.

Б) Изъятие у населения продуктов, скота и в отдельных случаях имущества, оккупанты производили через старост и местную полицию, скрывая своё грабительское лицо за спиной своих пособников.

B) Работающим на полевых и других работах в сельском хозяйстве выдавали по 10–16 кгр. зерна на месяц, чего не делается в тыловых областях.

Г) Для создания видимости борьбы с грабежами и «незаконными» изъятиями со стороны немецких, итальянских и венгерских солдат, оккупанты проводят по фактам грабежей «расследование», выступая таким образом перед населением в роли защитников и благодетелей.

Д) Разрешено населению праздновать религиозные праздники и в эти дни не работать, чего не делается в глубоком тылу, особенно в разгар полевых работ.

Такой режим оккупантами проводится, примерно, на территории 100 километров от линии фронта, названной им «военной зоной».

В результате проводимой политики оккупантов, часть населения прифронтовых и расположенных в непосредственной близости к фронту населённых пунктах, относится лояльно к оккупантам и в отдельных случаях встретили враждебно приход Красной Армии.

Части Красной Армии, вступившие в Ново-Марковку и Кан-темировку, были встречены недружелюбно местным населением, некоторые жители с. Кантемировки заявляли:

«Чего вы пришли? Нам с итальянцами жилось хорошо, она нас не трогали».

В Ново-Марковке, Ворошиловградской области, некоторые жители, встретив отрицательно приход Красной Армии, отказывались давать питьевую воду красноармейцам.

В связи с такой политикой немцев, значительная часть населения, так называемой «военной зоны», оказывает активную помощь оккупантам, затрудняя прохождение по этой зоне нашей агентуры, бежавших из плена военнослужащих Красной Армии, выходящих из окружения, помогая немцам вылавливать партизан и советских патриотов, ведущих в тылу противника борьбу с немецкими оккупантами и их активными пособниками.

При прохождении в так называемой «военной зоне», жители учинили целый допрос всем посторонним лицам, примерно их рассуждения и распросы сводились к следующему:

«Почему здесь ходите, к своим хотите попасть? Даст господь, что Красную Армию скоро отгонят, разобъют, тогда-то нам хорошо заживётся, мы избавимся от этих большевиков, заберём землю и будем хозяйничать.

Нас немцы избавили от большевистских налогов и поборов и мы вздохнули свободнее.

До прибытия немцев нас пугали, что они будут грабить и обижать нас, а в действительности они нас не обижают и не грабят».

В с. Каськовка, Кантемировского района, 13.12.42 г. местные женщины задержали двух идущих из окружения и, как не имеющих документов, доставили к старосте.

Настроения населения оккупированной территории Харьковской, Киевской, Днепропетровской и тыловых районов Воро-шиловградской областей в силу жестокой и грабительской политики немцев, отличаются резкой враждебностью к оккупантам^ Население с нетерпением ожидает прихода Красной Армии и восстановления Советской власти

(…)

НАЧАЛЬНИК 3 УПРАВЛЕНИЯ НКВД УССР Капитан государственной безопасности (МЕДВЕДЕВ)

24 января 1943 года».

Источник: ДА СБУ, Ф. 16, оп. 2. (1948), том № 4, арк. 1–4.

Приложение № 4. Тезисы Украинского центрального комитета об акции поддержания украинского правопорядка в Галиции

Документ, составленный на украинском языке, находится в Центральном государственном архиве органов высшей власти и управления Украины (ЦДАВО, ф. 3959, on. I, спр. 5, арк. 1–6), и публикуется с незначительными сокращениями, отмеченными отточиями (если удалена часть предложения) или многоточиями в скобках (если предложение удалено целиком). Время составления и публикации приводимого материала — начало октября 1943 года:

ТЕЗИСЫ УЦК ОБ АКЦИИ ПОДДЕРЖАНИЯ УКРАИНСКОГО ПРАВОПОРЯДКА В ГАЛИЦИИ

…Галиция, которая до настоящего момента была образцом порядка и покоя, несколько недель назад вошла в очень критический период. (Существует угроза, что наш край может скатиться в провал анархии и беспорядка. (…)

Рейд большевицких партизан потряс спокойную жизнь Галиции, недобитки Большевицкой банды разбрелись по всему краю, они разворошили разные преступные элементы…

Плановое отступление немецких войск на Восточном Фронте создало панику среди части нашего общества, а это совсем облегчило врагам их разлагающую работу.

Формирование Галицкой Дивизии поставило в один фронт против творческой работы позитивного лагеря украинства всех его врагов — большевиков, поляков и украинский лагерь уничтожения и анархии (к таковому УЦК относил бандеровцев. — А.Г.). Все эти силы на свой лад повели бешеную агитацию против дивизии и её добровольцев. Для противовеса дивизии украинский лагерь уничтожения начал звать украинскую молодёжь в лес, будто бы для военного обучения.

Следствие всего этого — дошло до массового дезертирства из Украинской Службы Родины (организация, проводившая стратегически значимые работы. — А.Е), около 30 000 украинских юношей недостаёт в трудовых лагерях, это вызвало сильное осложнение в строительстве военно-значимых объектов на территории Галиции. Массовое дезертирство привело к сильному обострению административных отношений в этом регионе.

Всё чаще становятся убийства, как украинцев, так и поляков.

Какие-то тёмные силы и отщепенцы общества жируют на низменных инстинктах и науськивают людей к межнациональной войне и резне.

Под влиянием непрекращающейся агитации вражеских агентов — всё чаще происходят случаи, когда крестьянские низы утрачивают здоровое отношение к необходимости повинностей военного времени. (…)

Всё чаще происходят вооружённые выступления против украинской полиции, как одного из носителей порядка.

Наконец, в Галиции появились украинские партизанские отряды, которые пришли с Востока, они осознанно пытаются «во-лынизировать» Галицию, т. е., хотят довести до такой ситуации, которая сегодня есть на Волыни, ситуации полного хаоса, уничтожения и разрухи всей украинской жизни. (…)

Источник анархии есть в обоих народах — как среди поляков, так и украинцев. (…)

Кто зовёт украинскую молодёжь в лес, тот осознанно или неосознанно работает на её уничтожение. Заслуживающее внимания военное обучение, при современном положении военного дела, [в лесу] невозможно. Кто… зовёт нашу молодёжь — лучший цвет народа — в лес, тот, даже если он и великий идеалист, даже если имеет добрые намерения — в своей политической недальновидности — делает неминуемой гибель той молодёжи. (…)

Кто посягает на жизнь, или имущество кого-то из жителей нашего края — вне зависимости от их национальной принадлежности — тот враг украинского народа. (…)

Кто обостряет и распаляет межнациональную польско-украинскую борьбу, тот вредит украинскому делу, помогает большевизму. (…)

Волынь — пугающий пример того, как через недальновидность разных деятелей, в том числе и украинского подполья — создаются хорошие условия для большевистской работы…

Сегодня на Волыни — одна большая руина, сотни сожжённых сёл, тысячи-тысячи людских жертв, уничтожен весь национальный доход долгих лет, уничтожена вся украинская интеллигенция, пропали все возможности национальной работы. Вот ужасный баланс работы безответственных людей…

Кто хочет использовать патриотический запал нашей молодёжи и её политическую неподготовленность для того, чтобы печальный волынский эксперимент повторить в Галиции, того осудит украинская история и весь украинский народ. (…)

В области школьной работы [в Галиции]: всё народное школьное образование — украинизировано, отстроены гимназии, семинарии, как никогда до настоящего времени развёрнуто профессиональное образование, созданы университетские институты с наиважнейшими факультетами, создана могучая организация украинских учителей.

В государственной администрации: украинизировано самоуправление, создана украинская полиция, тысячи наших людей заняло государственные посты, украинизированы суды, несколько тысяч наших людей работает на железной дороге и почте.

Широко, — как никогда ранее — развёрнуты организации общественной опеки и взаимопомощи наиболее нуждающимся. Десятки миллионов [злотых] выделено на эту цель.

Весь край покрыт густой сетью образовательных и культурных центров. Всюду воссоздана культурная жизнь, а в самом Львове — как никогда перед этим (…).

Создан целый ряд общенациональных организаций, все они работают для строительства национальной жизни.

А всё это добыто среди наитруднейших условий военного времени. Все те достижения, которые являются необходимым фундаментом для дальнейшего национального строительства.

Сегодня — всё это под угрозой анархии и хаоса…

Приложение № 5. Описание действий УПА-Запад против 16-й дивизии VII венгерского корпуса весной 1944 года

Автор публикуемой рукописи — Дмитрий Кандауров, (подписан документ псевдонимом «Дмитрий Каров»). По некоторым данным, Кандауров имел отношение к деятельности Абвера на оккупированной территории СССР, вероятнее всего, в РСФСР После войны жил в Германии, сотрудничал с американскими разведывательными органами. В 1950-е гг. издал брошюру «Партизанское движение в СССР в 1941–1945 гг.».

Возможно, что рукопись составлена на основании свидетельских показаний или интервью с участниками событий.

Документ находится в США, в городе Пало-Альто, штат Калифорния, в Архиве Гуверовского института войны революции и мира Стэнфордского университета (АГИВРМ), коллекция Дмитрия Карова, коробка 88075 — 10.V, и был скопирован и любезно предоставлен автору историком Кириллом Александровым.

Рукопись представляет собой 6 пронумерованных машинописных страниц формата А-4. При перепечатке сохранены орфография и пунктуация исходного текста, а также авторские подчеркивания.

В конце документа стоят две подписи: «Д. Каров» и «D. Kandauroff».

* * *

«Д. Каров.

Действия Украинской Повстанческой армии против 16-ой пехотной, венгерской дивизии,

Предисловие. Эти действия происходили вне пределов СССР, почему и не были включены в книгу автора «Партизанское движение в СССР в 1941-45 г.г.».

В конце 1943 г. 16-я венгерская дивизия, входившая в состав VII венгерского корпуса, отступая из пределов СССР, остановилась и начала укрепляться в местности Станиславов-Долина. Огромный массив «Черного леса», находящийся между этими населенными пунктами был венгерскими войсками поверхностно «прочесан», причем последние были несколько раз обстреляны «неизвестными отрядами». Так-как венгерское командование не располагало достаточными силами и в его планы не входило начинать борьбу с партизанами, войскам было приказано укрепиться в занятых ими деревнях и населенных пунктах и обеспечить пути сообщения между Долиной и Станиславовым, в которых были расположены главные силы дивизии, избегая по возможности столкновений с неизвестными партизанами.

Отношение местного населения к войскам было нейтральновраждебное; оно явно выжидало того, как поведут себя в дальнейшем пришельцы. Немецкие административные и полицейские отряды, на смену которым пришли венгры, оставили среди населения плохия воспоминания. Отсюда было насильно вывезено не мало мужчин и женщин на работы в Германию; тыловые немцы относились к жителям, особенно к интеллигенции, свысока; обещанная вначале самостоятельность, к которой стремилось издавна все население, так и осталось обещанием. Вожди украинского движения были часю арестованы Гестапо, частью расстреляны; остальные принуждены были скрываться.

В середине января командование дивизии получило сообщение, вызвавшее большое удивление среди офицеров штаба. В сообщении говорилось, что если солдаты дивизии будут притеснять население, реквизировать продовольствие, заставлять жителей производить для них работы и т. д., то «Партизанская Карпатская Армия» принуждена будет начать против дивизии враждебные действия, хотя ее командование и предпочло бы этой крайности избежать, т. к. армия воюет только против коммунистов и немцев, чтобы защитить население от их посягательств.

Содержание послания, прекрасный немецкий язык, на котором оно было написано, наконец то, что оно было подписано представителями «Украинской Карпатской Армии», о которой командование дивизией до сих пор не слышало, заставило офицеров штаба задуматься. В таком стиле и так партизаны, с которыми дивизия несколько раз до этого времени сталкивалась, не писали.

Вскоре командование дивизии, сообщившее о послании в штаб своего корпуса, получило от него распоряжение очистить местность от партизан «как бы они себя не именовали». Несколько батальонов дивизии, следуя этому распоряжению, попытались в конце января «прочесать» более основательно чем в первый раз «Черный лес». Однако, встреченная ими упорное и умелое сопротивление очень скоро заставило их отойти и остановить эти попытки. Вместо прочесывания леса венгерские войска, в виде репрессии, реквизировали запасы продовольствия и скот в нескольких деревнях, расположенных на окраине леса, ообъявив, что если партизаны не прекратят сопротивление, репрессии будут усилены и распространены на другие деревни. В ответ командование дивизии получило новое послание, в котором было сказано, в таком случае «Карпатская Партизанская Армия» будет принуждена принять серьезные меры против венгров, и что вина за это ляжет всецело на них самих. Командованию дивизией предлагалось поэтому ответить /способ как доставить ответ точно указывался/: согласно ли оно впредь оставить население в покое и не предпринимать больше враждебных действий к «Карпатской Партизанской Армии», ведущей тяжелую борьбу с общим врагом — коммунистами.

На Запрос дивизии штаб VII корпуса приказал партизанам не отвечать, усилить меры охраны, и особенно следить за тем, чтобы сообщение между Долиной и Станиславовым не было прервано.

Однако, уже к моменту получения этого приказа сообщение между этими пунктами было фактически прервано. Дорога была взорвана во многих местах одновременно; пытавшиеся по ней проехать подвергались сильнейшему обстрелу из леса. Попытки венгров восстановить сообщение, пользуясь дорогами не проходящими через «Черный лес» вскоре также должны были прекратиться, т. к. как они оказались тщательно заминированы. Ранней весной 1944 г. дивизия оказалась разделенной на две части, фактически осажденных, одна в Станиславове — другая в Долине и ее ближайших окрестностях. К этом времени, в ответ на репрессии несколько раз предпринятые венгерскими войсками против населения, партизаны перешли к активным действиям. Потери дивизии достигли в среднем 30 человек в сутки. Удаление от укрепленных пунктов даже на несколько сот метров грозило венграм смертью или пленом. Все сообщения даже между близко расположенными стоянками венгерских войск были окончательно прерваны. Штаб дивизии мог переговариваться с отдельными частями своей дивизии только при помощи радио-связи. Подвоз продовольствия стал невозможен; о реквизициях продовольствия у населения говорить не приходилось; подступы к деревням охранялись, деревни были укреплены, население их вооружено, и явно обучено владеть оружием и действовать строго дисциплинированно. Положение осложнялось еще и тем, что в дивизии служило много уроженцев из Карпат, относившихся с большой симпатией к партизанам и начавших переходить к ним все в большем числе. Партизаны начали действовать все смелее. Например, несколько раз были обнаружены следы партизан, являвшихся в подразделения дивизии и уговаривавших солдат не воевать с ними, т. к. все они имеют более страшного врага — наступающую советскую армию.

В начале мая в штаб дивизии были доставлены немецкие летчики, обнаруженные венгерским патрулем около горного ущелья Торониа. Летчики сообщили, что их самолет Ю-52 был поврежден зенитной артиллерией, когда они пролетали над деревней Сенегев в «Черном лесу». Это известие сильно обеспокоило венгерское командование, т. к. ясно показало, что партизаны имеют зенитную артиллерию и умеют ею пользоваться. В конце мая, видя все более ухудшающееся положение на фронте, командование дивизии при молчаливом согласии штаба корпуса решило начать переговоры с «Карпатской Партизанской Армией». Через несколько дне после этого в штаб 16-й дивизии явился уполномоченный партизан, предъявивший свои полномочия и назвавший себя капитаном Юрием. Капитан был человек лет 30, прекрасно говорившим на нескольких языках, очень хорошо воспитанным (последнее особенно поразило венгерских офицеров, т. к. капитан пришел от партизан) знавшим военное дело.

Штаб дивизии начал немедленно вырабатывать с представителем Карпатских партизан условия соглашения. На время переговоров между обоими сторонами было заключено перемирие. Венгерские части получили возможность сообщаться друг с другом и подвозить продовольствие. Солдатам дивизии, отлучавшимся из своих гарнизонов по служебным надобностям, партизаны давали пароль, по которому их дозоры беспрепятственно пропускали венгров. Одним из первых паролей было слово «Гонта». В начале июля 1944 г. соглашение было достигнуто и несколько офицеров штаба дивизии, в сопровождении капитана Юрия, выехали для встречи с представителями партизан.

Встреча состоялась в лесу, около селения Коростов — Хута, рано утром. Обе стороны быстро договорились и подписали соглашение, согласно которому венграм был обещан свободный проход с обозами на родину. «Карпатская армия» соглашалась в случае надобности задержать своими силами наступающие советские войска, чтобы облегчить отходвенгров.

После подписания этого соглашения представители обоих сторон начали дружелюбный разговор, во время которого венгерские офицеры узнали, по их словам, много интересных вещей о «Карпатской Партизанской армии». Армия насчитывала около 15 тыс. бойцов и являлась частью Украинской Повстанческой армии (УПА). Украинские офицеры — парламентеры подчеркнули, что эта армия, хотя и принуждена временно действовать партизанскими методами, т. к. дерется на два фронта, с немцами и коммунистами, по существу является регулярной армией и подчиняется общему командованию. На вопрос венгерских офицеров: что собирается делать Украинская армия после того, как придут советские войска, — им было отвечено, что войска уйдут в леса и горы, откуда и будут продолжать борьбу. «На запад никто из нас не уйдет, т. к. своей Родины мы покинуть, в тяжелый для нее момент, не желаем», закончил беседу полковник, руководивший украинскими парламентерами.

Вскоре после этого 16-я пехотная венгерская дивизия ушла на Запад. «Карпатская Партизанская армия» исполнила свое обещание прикрыть ее отступление».

Приложение № 6. Описание разгрома украинскими повстанцами лагеря партизанского соединения Антона Одухи 22–24 июля 1943 года

Описание принадлежит Максиму Скорупскому (куренному УПА «Максу»), не входившему в ОУН, но бывшего идейно близким мельниковцам. В 1944 году он по приказанию командования ушёл в эмиграцию, где и написал мемуары: «Туда, где бой за свободу», отрывки которых и публикуются ниже.

Когда я пришел в лес к лагерю, там царило живое движение. Курень “Осипа” выбирался на операцию против советских партизан. Более точных данных об операции у меня не было, потому что сотня была готова к маршу, и не было времени об этом расспрашивать. Я знал, что одновременно с куренем “Осипа” выбирается на общую операцию также курень “Ворона”. Значит, должна была быть большая расправа над советскими партизанами. У меня не было оружия, и наскоро сотник “Юрий” дал мне какую- то старую винтовку, а ребята его сотни дали патронов и одну гранату. Досадно было мне без пистолета, еще хуже, что винтовка такая плохая, но не было выбора.

Четами руководили четовые, которые были и раньше. Сотник “Юрий” присоединил меня пока что к своему отряду. Бурлачен-ко, как никуда еще не определенный, встретив меня, просил его также взять на операцию. “Юрий” дал свое согласие и, таким образом, у меня был старый товарищ и мы, разговаривая, тянулись в хвосте колонны в походе на Сурожский лес. Это было 22 июля после обеда.

Вечером наш курень прибыл к селу Переморивка и расположился на ночь. В новой сотне, среди незнакомых бойцов и командиров, я чувствовал себя немного не “по-своему”. На квартире с куренным “Осипом” и сотником «Юрием» сначала было тяжело завязать разговор, но позже мы разговорились. Оказалось, что и тот и тот — бывшие члены организации ОУН “М”, очень трезво смотрели на борьбу УПА. С самого начала, когда весной началось партизанское движение, они присоединились к своим односельчанам, которые были в организации ОУН “Б”, и так остались и до сих пор. Они были против “спонтанных” выступлений бандеровцев, но откровенно они не могли выступить против. О разоружении (мельниковцев бандеровцами — А. Г.) куренной “Осип” высказался, что болезненных тем не следует задевать, и перевел разговор на события завтрашнего дня.

По ужину созваны были сотенные и чотовые на командное совещание. Куренной “Осип” разложил на столе подробную карту местности и начал объяснять намеченный план военной операции на завтра. Там узнал я о точных данных. На одной из высоток Сурожского леса, недалеко от села Теремное (Шумского района) находится лагерь советских партизан. Сила лагеря состоит из 200 мужчин большевиков и около 300 поляков с семьями, которые убежали из окружающих сел. Советы и часть поляков были хорошо вооружены и вокруг лагеря были выкопаны позиции для стрелков. Своим пребыванием в той местности советские партизаны парализовали связи УПА и досаждали окружающим селам постоянными грабежами продовольствия, одежды и других домашних вещей. Командование УПА дало приказ любой ценой ликвидировать большевистское бандитское гнездо.

В соответствии с планом, курень “Осипа” с востока, а курень “Крапивы” (он был назначен куренным на время операции) с запада должны были приблизиться к советскому лагерю и, соединив фланги, замкнуть кольцо окружения. Главными командирами операции должны были быть “Ворон” и майор Голубенко.

Наши силы были такие: Дубенский курень “Осипа” состоял из трех сотен: первая сотня “Юрия”, вторая сотня “Борсука”. Третья сотня “Беркута” оставалась на охрану лагеря в лесу.

Вооружение: кроме нормального, то есть — винтовки, автоматы и по три ручных пулемета на чету, сотня “Юрия” маленький расчет тяжелого пулемета “максима” и два минометных расчета: один 50 мм и один 82 мм. Кременецкий курень “Крапивы” состоял из трех сотен: первая — “Гамалии”, вторая — “Камня”, третья — “Петра”. Вооружения было точно такое же, как в Дубенском курене, за исключением одного миномета 82 мм. Операция должна была начаться на второй день в 3 часа утра, то есть 23 июля. Случайной базой Кременецкого куреня было село Сошицы.

Определив задачи отдельным командирам, куренной “Осип” назначил меня заместителем сотника “Юрия”. Совещание закончилось. Командиры сотен должны были провести последние приготовления по сотням, проверить запасы амуниции, наполнить все пулеметные диски и держать хорошо дежурную службу (чтобы никто из гражданского населения не отдалялся из села). Во время тех приготовлений случился досадный случай в сотне “Барсука”. Пулеметчик, чистя свой пулемет, из-за неосторожности оставил один патрон в стволе. Второй стрелок, видев, что диск от пулемета отложен, потянул за спусковой прибор и убил своего товарища, сидевшего возле стола.

Этот случай предвещал на завтра, вероятно, какую-то неудачу, какой-то плохой знак. Целую ночь в нашу квартиру прибывали связные и разведчики, принося разные сообщения и доклады — в основном о положении советов, а потому и в плане операции изменений не было.

Утром стоял тяжелый туман, а даже было холодно. Две сотни нашего куреня без какого-либо звона и шума вошли на край села Теремное, со стороны леса. Потому, что было темно и плохо видно, мы решили подождать, пока подойдет высшее солнце и ветер развеет туман. Выставив посты, войско раскинулось по обе стороны дороги. За пол часа нашего постоя черт принес из леса воз с советскими партизанами. Как мы позднее узнали, они ехали в село за хлебом, — и просто наехали на выставленный нами пост.

Наши часовые открыли стрельбу и советские партизаны, оставив подводу, убежали. Преждевременное рассекречивание могло повредить намеченному плану, поэтому мы силой факта немедленно отправились гуськом, сотня за сотней, в направлении высотки.

Наши проводники (крестьяне) не очень хорошо ориентировались, в каком месте находится советский лагерь, и начали водить нас по лесу.

Первая шла сотня “Барсука” и должна была занять левый фланг окружения, а сотня “Юрия” — правый. Когда мы еще не вошли совсем вглубь лесного комплекса, позади нас на лужайке появилась группа всадников, советских партизан (мужчин 15) и начали кричать к нам, чтобы мы шли на переговоры. В ответ наш пулеметчик послали несколько пулеметных очередей, стреляли тоже и стрелки, бывшие возле леса. Всадники соскочили с коней и, отстреливаясь, залегли. Несколько из них быстро начали отводить коней за бугорок. За пару минут на поле не было видно ни одного “совета”: исчезли, как камфара. Куренной “Осип” очень сердилась, что советские партизаны теперь знают, что мы идем на них наступлением, и будут нас ждать уже приготовленные.

Так оно и было. Когда мы немного задержались со своей сотней, “Барсук” первый подошел к высотке, где помещался лагерь советско-польских партизан. Они подпустили его на расстояние 50, а местами даже на 25 метров и приветствовали огнем. Одним махом сотня “Барсука” понесла большие потери: 8 ребят было убитых, а 7 раненных. Сам “Барсук” был ранен в голову (пуля чиркнула его по черепу). Когда мы подошли с сотней “Юрия” на место, то увидели, что высотку, где окопались советско-польские партизаны, защищает глубокий ров, который окружает подковой полуостров высотки. Во рве протекает родниковая вода. Чтобы идти в наступление, надо переходить ров без какого-либо прикрытия. В самом рве была сотня “Барсука”, не имея ни малейшей возможности двигаться ни назад, ни вперед: “советы” пришпилили ее к месту. От нее мы слышали вопли о помощи. По правую сторону ров был все мельче, а на расстоянии 200 метров под гору даже сравнивался с поверхностью высотки, которая примыкала к склону соседней горы.

Куренной “Осип” дал приказ сотне “Юрия” сломить советское сопротивление и прорваться по равнине к вражескому лагерю. Сотня пошла в наступление. Советские “кукушки” с деревьев начали прореживать наши ряды. Хуже всего было то, что “советы” нас видели, как на ладони, а мы их не видели. Сила огня была такова, что мы были вынуждены отступить на исходные положения, тоже на бугорке, который сравнивался с высотой советов, только между нами была долина. По воздуху отделяло нас от советов 100–150 метров. Сотня начала окапываться, а я получил приказ доставить из села Теремное (где мы оставили обоз и санитарную часть сотни) тачанку с “Максимом” и воз с минометами. Тяжело было, не зная дорог в лесу, проехать с расчетами к передовой наших сотен. Оставляя детали возов между деревьями, в час пришли мы на место назначения.

Сотня “Барсука” находилась во рве. Немедленно наши “мак-симовцы”, окопавшись, открыли сильный огонь по врагу. Советские партизаны притихли, слышно было лишь по их стороне проклятия. “Сыч”, участник операции под Стожком, отмечался на одном и том же “максиме”. Расчеты минометчиков, составленные в большинстве своем из грузин (8 мужчин бывшей банды с “Алешей” вступили в УПА в сотню “Юрия”), искали для себя место. В лесу не легко было найти такого места для миномета, но, наконец, использовали пробел в кронах деревьев и окопались.

Первая мина с 82-миллиметрового миномета вылетела, и сравнявшись с вершиной деревьев, возвратилась просто на землю и упала недалеко от минометного расчета, не разорвавшись. Вторая засвистела в воздухе и разорвалась где-то по другой стороне советского лагеря (там, где наступал Кременецкий курень). Третья мина только вылетела из миномета и так и застряла в земле. Причиной этого были испорченные запальники мин. Я дал приказ отставить миномет. Та же самая история была и со вторым минометом. Тогда сотенный “Юрий” приказал минометы оставить, а из расчета минометчиков сделать стрелковое отделение и выслать на один из участков “фронта”. После сильного огня нашего “максима” и всей нашей сотни, сотня “Барсука” вышла изо рва и выровняла фронт, залегая возле нашей линии на левом фланге. Раненных и убитых вынести изо рва было нельзя; надо ждать, когда смеркается.

Из тяжелого оружия с нашей стороны действовал только “максим”. Кременецкий курень усилил огонь, и одна из его сотен соединилась с нашим левым крылом. Направо от нас колесо окружения не было замкнутое, мало было войска для того, чтобы восполнить такое большое кольцо. Куренной “Осип” выслал к штабу гонца, чтобы дали нам помощь.

Ребята во время перерыва в стрельбе перекликались с советскими партизанами. Наши кричали:

— Сдавайтесь, дарим вам жизнь, лишь вашим командирам горе.

Советы отвечали:

— Вы нас все равно не возьмете, лучше отступите!

Тогда заново усиливался огонь и позиционный бой затягивался. До вечера на всей линии нашего фронта были выкопаны стрелковые расчеты и пулеметы были подготовлены к ночной обороне. Мы думали, что советские партизаны будут прорываться ночью.

Как только смеркалось, мы выслали один рой во главе с Бур-лаченко, чтобы подобрать наш раненных и убитых. Хруст веток под ногами выдавал намерение наших бойцов — советы усиливали огонь. Наши выстрелы также не заглушали выкрикиваний нашего роя, который в темноте искал раненных. Однако, спустя какое-то время удалось вынести обессиленных раненных, которые целый день без воды и пищи и без перевязки лежали во рве. Это было тем тяжче, что они должны были притворяться убитыми и лежать без движения, так как иначе советы бы их достреляли. Несколько убитых не было найдено, они так и остались. После нашей акции советы хотели также использовать тьму ночи и подойти к источнику воды, который был в том же рве, где лежали наш раненные и убитые. Мы еще больше усилили огонь и отрезали им доступ к воде. Они несколько раз на протяжении ночи старались прорваться, но на каждом участке наши их отбивали.

Поздно вечером прибыла нам на помощь сотня «Острого» (с Острожчины). Она оказалась как нельзя кстати, так как уменьшилось расстояние между нашими сотнями и чотами. Красивейшей картиной ночного боя был момент, когда по всей линии открывался плотный огонь, и было видно полукругом сверкание стреляющего оружия. Те маленькие и большие огоньки выразительно вырисовывали наши позиции и показывали, что мы советов довольно плотно окружили. В ночной тишине гремел гул выстрелов, сливался с отголосками Суражского леса.

Телеги повезли раненных к штабу в Антоновцах, а оттуда должны были привезти на завтра свежий запас боеприпасов, так как они с каждым часом уменьшались. Мы провели ночь не закрыв глаз. Утром, где-то около 10-го часа, куренной “Осип” собрал почти весь командный состав нашего куреня, и начал давать приказы и инструкции на сегодня. Советовал осторожно входить в советский лагерь, могут быть заминированные места. Нам надо сегодня окончательно запереть кольцо окружения. Итак, предложил нам:

— Идите на правый фланг и с высотки рассмотрим территорию.

Последние наши позиции кончались возле дороги, которая выходила на гору и острым изгибом возвращалась с востока на запад, перерезая не окруженный отрезок высотки, где находился советский лагерь. Наши пулеметчики сильно следили за этой дорогой так, что советы массово прорваться не могли.

Разговаривая, вышли мы с наших позиций на дорогую. Куренной “Осип” зацепил легко ногою за шнурок, который, присыпанный песком, тянулся вдоль дороги. Шутя, заметил:

— Это мина или шнур, проведенный к звонку тревоги от поста к штабу (точно в том месте вчера стоял советский пост). У кого есть нож — дайте, я его перережу.

Кто-то из товарищей подал нож, куренной “Осип” нагнулся резать — и… сильный взрыв изодрал воздух. Песок засыпал нам глаза, кто упал, кто отбежал от того места. Осматриваюсь… в пяти метрах от меня лежит изорванное миной тело куренного. Все пришли в смятение, бросились к телу, и на руках понесли его к нашим позициям. Мне песок въелся в лицо, у Бурлаченко выступила кровь на лице, и он не мог смотреть — глаза были полны песка и также залиты кровью; больше никто не был поврежден. Счастье, что куренной нагнулся и своим телом принял сосредоточенную силу фугасной мины, в противном случае было бы еще больше жертв. Как мы позже узнали, в нескольких метрах от того места была закопана огромная мина из большого артиллерийского снаряда. Если бы куренной на нее натолкнулся, погиб бы весь командный состав.

Тело куренного “Осипа” отправили к штабу. Бойцы и командиры потерей куренного были очень угнетены. Невольно надвигались темные мысли и чувство страха перед коварным оружием. Подали по линии весть, пришел “Ворон”. Взволнованно сказал:

— Тяжело, жаль, но такая его судьба… А борьбу надо продолжать.

Куренного “Осипа” заменил сотник “Юрий”, а мне поручили командование сотней “Юрия”.

Перед обедом привезли свежий запас боеприпасов и мины к миномету куренного “Крапивы”. На всем отрезке пошел огонь. Сто восемьдесят мин одна за другой начали метко взрываться в советском лагере. Бойцы молча мстили за смерть куренного. У советов послышались крики, стон и проклятия. Вопли указывали, что у них поднялась паника.

По нашей линии подали: “Вперед, к наступлению”. Раздалось: “Слава!” и выкопанные нами позиции остались позади.

Советы напряжением своих последних сил отразили наше наступление. Мы были вынуждены залечь, тем самым сузив кольцо окружения. Дали приказ окапываться. От советов местами делила нас расстояние тридцать метров; счастье, что у них не было гранат, иначе наступление стоило бы нам очень дорого.

Когда выкопаны опорные окопы, на нашей стороне раздалась команда: “Гранаты!”. Бросили несколько гранат (так как все не имели, и у нас также их не хватало). Снова стабилизировался фронт, и пошла дальнейшая перестрелка. Советы уже второй день без воды. Со вчерашней ночи их смельчаки, которые спускалось в ров за водой, лежат там мертвые еще и сегодня. Наше командование задержало наступление, так как считало, что советы должны показаться; будут прорываться, тогда мы их получим без собственных потерь.

Миномет куренного Крапивы дальше сеял смерть в советском лагере. Так продолжался бой целый день и целую ночь. Советы под утро на третью пору осады начали единицами вырываться через не окруженный нами участок. (Мы его не блокировали, так как боялись, по случаю с куренным “Осипом”, что вся дорогая заминирована; так оно фактически и было.) Когда стало светать, повели мы общее наступление и получили советский партизанский лагерь. Место лагеря было покрытое трупами. Отравленный воздух бил в нос. Ямы от наших мин и жертвы указывали, что мы действительно метко стреляли. Деревья были повреждены нашими выстрелами. Двадцать пленных мы захватили в лагере. Они рассказали, что у них в конце было очень тяжело с оружием и продовольствием. В окопах были разбросаны сухари из хлеба. Из-за недостатка воды жевали зеленую листву и зелье.

На месте лагеря было 54 убитых (вместе с поляками), а остатки советов, преимущественно начальство с главным их командиром майором Бегмой (ошибка, командовал соединением А. Оду-ха. — А. Г.), благодаря полякам, которые хорошо знали местность, в последнюю ночь прокрались из окружения. Некоторых из них поймала наша санитарная охрана, которая стояла в селе Теремном. Среди пленных был главный минер, старший лейтенант и лейтенант ВВС. В лагере, кроме оружия, мы обнаружили документы советского штаба и портреты командиров (выполненные цветным карандашом художником, который был у них в лагере). Одна из телег лагеря, нагруженная вещами, награбленными у украинского крестьянства, была заминирована. Наших четверых стрелков, которые там рылись, вынимая автомат, убил взрыв мины. Мина разнесла телегу» лишь перья из перин летали на месте происшествия.

Последний случай указывал на опыт советов и на то, что мы первый раз имеем дело с минами. Напрасно предостерегали бойцов от мин, даже смерть куренного «Осипа» не послужила им наукой. Несмотря на то, что мы победили и добыли лагерь врага, веселого расположения духа не было. На два куреня было девятнадцать убитых и свыше пятнадцати раненных (в число девятнадцать входило несколько тяжело раненных, которые в госпиталях умерли).

На кладбище села Теремное похоронили девять бойцов, между ними один чотовой. Надо отдать должное окружающему украинскому населению, которое во время того боя без какого-либо приказа или призыва со стороны УПЛ приносило нам к окопам продовольствие и воду. На всем отрезке фронта возле стрелецких рвов стояли принесенные кушанья в крестьянских горшках и мисках. Был даже теплый борщ и вареники со сметаной.

Невзирая на дождь, на похороны собралась масса народу и с большим сожалением и сочувствием все оплакивали смерть, как они говорили — “своих защитников перед советской голытьбой”. Крестьяне своим отношением к нам и внимательностью не у одного бойца и командира вызвали слезы признательности и национальной гордости за свой народ. Все вещи, которые были награблены советами, мы возвратили пострадавшим крестьянам.

Очистив от трупов лагерь и разминировав дорогу (мины повынимал тот самый человек, который их закладывал, пойманный нами минер — старший лейтенант^[433]) и, завершив похороны, курень и сотни возвратились к своим лагерям.

26-го июля (в понедельник) в селе Антоновцы состоялись большие похороны куренного “Осипа”. Почетную охрану нес его курень в полном вооружении. На похоронах присутствовал «Максим Рубан» (Лебедь) и командир группы УПА “Эней”. Командиром парада была куренной “Крапива”. На кладбище возле самой церкви, рядом с похороненным настоятелем церкви, нашел вечный покой куренной УПА “Осип”».

Публикуется по: Скорупський М. Туди, де бій за волю // http://www.geocities.com/upahistory/skorupski/part3.html

Приложение № 7. Описание комиссаром Каменец-Подольского партизанского соединения им. Михайлова И. Кузовковым боевых действий против УПА 25–27 июля 1943 года

«Стенограмма беседы с командиром партизанского соединения Каменец-Подольской области тов. ОДУХА Антоном Захаровичем и комиссаром тов. КУЗОВКОВЫМ Игнатом Васильевичем

Беседу проводил зав. сектором информации отдела пропаганды и агитации ЦК КП(б)У тов. СЛИНЬКО И.И.

Стенографировала ЖДАН Н.А.

Киев. 12 июня 1944 года

(…)

Говорит Игнат Кузовков:

«Мы стояли в районе, который мешал националистам продвигаться с запада на восток до старой советско-польской границы. Мы стояли в зоне их коммуникаций и ни один их связной не мог пройти, чтобы не быть задержанным. Мы, кроме этого, старались все карательные мероприятия немцев, направленные против нас, отводить на их сторону. Крупные карательные экспедиции заканчивались, как правило, боями с националистами и частично только, почти не задевали нас.

Когда они начали активную борьбу с немцами, на первых порах у них было ещё мало обученных и вооружённых сил. Они намерены были захватить районный центр Мизоч Ровенской области. Они решили, имея о нас представление, как об очень большой силе в Суражских лесах, предложить нам перейти к ним для совместной борьбы с немцами. Но, как потом выяснилось, переговоры в этом направлении преследовали целью использовать наш отряд в качестве заслона от нападения немцев на националистов, по окончании операции прибыть в отряд и отобрать оружие. Мы разгадали это дело через пойманную агентуру и нашу, которая находилась в их отрядах. Но отказываться от переговоров во имя общей борьбы с немцами мы не могли.

Начались переговоры. Переговоры происходили с второстепенными лицами в районе Мизера в селе Большие и Малое Ступ-но. В общем эти переговоры имели целью с их стороны прощупать почву, насколько мы сильны, насколько мы намерены вести переговоры, что мы намерены делать.

Переговоры кончились вничью. Они потребовали выхода с этой территории, сказали нам, что мы не в своей хате помещаемся, а для того, чтобы более детально в этом вопросе разобраться, они сказали, — мы постараемся ещё раз вести переговоры. Среди представителей был студент бывшего Львовского университета, молодой, неважно одетый, худощавый юноша, который агитировал за Украину Владимира. С нашей стороны переговоры вёл Одух, который старался на их нотках сыграть, выдал себя за командира разведки.

Таким образом, из переговоров ничего не вышло. Они терпели нас до июля 1943 года, а когда почувствовали в нас солидную силу, решили покончить с нашим отрядом в тех лесах.

Предварительно мы узнали о готовящейся на нас операции. В соседнем с нашим лагерем селе Андрушовка был получен приказ от командования повстанческой армии — больше половины села, прилегавшей к лесу — очистить от населения. Какой был смысл этого приказа? Немцев пока поблизости не было. Вывод один: чтобы от перестрелки не пострадало местное население. Мы, видя такую штуку, моментально переменили место лагеря, отошли на 1 1/2 клм. но в район, очень удобный для обороны. Мы знали, что их силы значительно превышают наши, у нас было 400 человек, силы националистов доходили до 10 тыс., и если они мобилизуют против нас все свои силы, они могут разбить отряд. Боя принять нельзя, а без боя уходить тоже нельзя, поскольку мы зарекомендовали себя как защитники народа.

25 июля рано утром наш патруль в селе Теремны обнаружил передвижение со стороны села Андрушовка большого обоза и пехоты, причём одетой в немецкие и мадьярские военные и гражданские формы, но с белыми повязками, как у полицейских.

Мы сделали предупредительные выстрелы, показать, что в лагере тревога. Моментально была занята круговая оборона в заранее подготовленных окопах и послана конная разведка для расследования этого дела.

Но события развивались очень быстро. Буквально через 20 минут целая орава националистов, непонятно что-то кричащих, напала на соседний лагерь польского мирного населения, которое скрывалось от националистического террора. Их лагерь находился вблизи нашего. После нападения на польский лагерь, националисты штурмом пошли на наши позиции. Мы находились в более выгодном положении, мы находились на высотке размером 200 х 300 мтр., кругом овраги и заболоченные речушки. Единственный сухопутный подход к нам был со стороны центральной дороги не по весьма густому кустарнику до 10 мтр. иногда, ничего не было видно.

Мы этот участок больше всего укрепили, одновременно заняли оборону тремя ротами. Но оказалось, что они шли не только со стороны села Теремны, но со всех сторон, со стороны Андрушовки, Суража, Закто-Вили, закольцевали лагерь полностью силами до 8 тыс. солдат, причём предварительно они захватили все автомашины в гебитскомиссариате гор. Ровно, боеприпасы через свою агентуру.

Началась атака. Атака с криками “ура” со специфическим украинским командованием. Сначала пытались по-немецки командовать, но когда увидели, что мы их разоблачили, стали командовать “другий рий ливы”, “крылом атакуй”.

Первая их атака закончилась неудачно. Ураганным пулемётным огнём и автоматами мы эту атаку отбили, положили их, примерно, 50 человек. Попытка их подойти с заболоченной стороны тоже не увенчалась успехом. Наш заслуженный пулемётчик Золотарёв спустил на кладке сразу 15 человек.

Атаки повторялись через каждые 20 минут и очень интенсивные, с криками “ура”. Дело доходило чуть ли не до рукопашных схваток. Невзирая на жертвы, которые наносили наши бойцы из укрытых позиций, они бились и бились, желая закончить операцию. Надо сказать, что за всё время я не встречал такого фетишизма (так в документе, вероятно, имеется в виду «фанатизма». — А. П) в борьбе. Они дерутся лучше немцев.

После десяти атак у них отпала охота к атакам. Они подняли шум и крик, но не двигались с места.

Так прошёл день. К вечеру прибыли три батальонных миномёта с их стороны. По-видимому, мин было неограниченное количество, посокльку был интенсивный огонь. Мины перелетали с одной стороны на другую, а потом они пристрелялись и стали бить на площадку. На основной площадке никого не было, был только обоз, а командный состав находился или в укрытии, или на передовой линии. В передовую линию они не попадали, а по центру били.

С наступлением темноты, вечером, когда кругом стало более или менее спокойно, была только перестрелка, но наши экономили боеприпасы, которых у нас было в ограниченном количестве, били по цели, «на ура» не стреляли. Националисты, не сумевшие взять нас штурмом и понёсшие большие потери, начали роптать на командный состав, их ропот был слышен нашим бойцам. Решили перейти к длительной блокаде.

Ночью начал раздаваться стук топоров и лопат перед нашей высоткой, стали образовываться дзоты, одновременно была посажена кукушка. Расчёт был такой, чтобы с трёх сторон непрерывными атаками навести панику в наши ряды, заставить нас отойти на сухопутные участки, более благоприятные для отхода, а по дороге, которая проходила за 300 мтр. за кустарниками, были миномёты и кукушки. Если бы действительно мы последовали их замыслу, который они намечали, мы могли бы быть уничтожены, или понесли бы колоссальные потери.

Но у нас были головы на плечах. В первую же ночь мы сделали прорыв из окружения. Обоз наш пострадал, всего у нас было до 50 подвод, но особенно ценных запасов у нас не было. Оружие было на руках. В повозках находилось частично продовольствие и одежонка, хорошие были кони.

Когда мы решили в первую же ночь пробраться, встал вопрос об обозе, его решили оставить. Наметили план — прорваться в ту сторону, с которой мы лучше всего были ограждены, но мы рассчитывали так, что ночь тёмная, мы выйдем незаметно, они ничего нам не сделают. Практика показала, что выйти возможно, построив роту в боевом порядке, но необходимы звуковые сигналы или сигнальных поставить не менее двух человек.

Летняя ночь длится недолго, всего четыре, пять часов, и, пока мы раздумывали, как это дело сделать, звуковые сигналы нельзя было применить, время прошло и начался рассвет.

Пришлось это дело отставить, занять оборону и драться ещё целый день.

На второй день атаки начались с раннего утра миномётным огнём значительной силы. Они стали попадать в цель, у нас появились раненые и убитые, часть коней была ранена. В отношении продовольствия, конечно, было неплохо, у нас были кое-какие запасы в лагере, воды как на счастье две бочки было завезено в лагерь. У нас было до двух десятков женщин, которые регулярно приносили бойцам кушать на предовую — кусок хлеба с маслом. Женщины работали замечательно, санчасть тоже работала очень хорошо, раненых моментально выносили, оказывали им первую помощь и укладывали, подготавливали к эвакуации.

Так прошёл второй день. Наши мало стреляли, националисты также стреляли мало, в атаки шли реже, хотя крику было сколько угодно. Попытка их обойти нас с левой стороны не увенчалась успехом. К тому же мы решили сделать прорыв перед вечером с таким рассчётом, чтобы заранее построиться в боевом порядке, а вечером, не растерявшись, пойти с проводником. Проводник был свой.

Задача была такова: прорваться в сторону леса, к сёлам прорываться мы считали опасным, поскольку там было до пяти националистических штабов, а из лесу пройти за советскую границу, где националистов совершенно не было, в Славутские леса.

Как решили, так и сделали. Порядок был такой: впереди идёт только подрывная группа автоматчиков 20 человек под моим руководством; она должна была в случае какого-либо сопротивления со стороны противника, сломить его огнём автоматов. Патронов было достаточно.

Автоматчики все пошли на прорыв. Задачей автоматчиков было обеспечить прохождение всей группы. Следом за автоматчиками должна была идти стрелковая рота. В самом конце снимется с обороны третья стрелковая рота, вместе с ней командир отряда. Перед самым отходом командир отряда вышел с разведкой, подрезали они кустарники, сделали стежку, чтобы не было слышно шелеста, чтобы пройти незаметно. Это было сделано настолько хорошо, что националисты только по последним людям сумели открыть огонь, была ранена только одна женщина в это время в нашем лагере. Раненых выносили на самодельных носилках. Построились в боевом порядке и вышли.

Для националистов был неясен наш манёвр. Они считали, что только небольшой группе противника удалось пройти, а остальные, как они предполагали, в количестве 500 человек, находятся в лагере.

И они начали обстрел лагеря. Они стреляли с двух или даже с трёх сторон. Когда они стреляли с одной стороны, их группам с другой стороны казалось, что стреляем мы, — этим они были введены в заблуждение.

Мы вышли в ночь с 26 на 27 июля и пошли на советскую сторону и слышали, что бой продолжается, ожесточённый бой, с миномётами, станковыми пулемётами, ракеты вылетали. У нас даже естественно подозрение возникло, что подошли немцы и бьются с националистами. Целые сутки продолжался этот бой, до рассвета 28 июля.

Оказывается, они нашего ухода не обнаружили. В лагере мы оставили обоз, оставили лошадей, лошади, бродя в кустах, производили шорох, им казалось, что мы в лагере.

Два раза они обстреливали лагерь, но в 12 часов дня, не слыша ответных выстрелов, командование решило, что большевики должны быть все перебиты. И вот, командующий этим наступлением Крук (молодой человек лет 27, худощавый, высокого роста, очень весёлый, общительный с бойцами, пользовавшися большим авторитетом со стороны своей свиты) решил выехать трибуном в лагерь осаждённого противника.

Что же получилось? Был дан сигнал командованием и с криками «ура!» они бросились одновременно со всех сторон. С одной стороны вооружённые люди, и с другой. Началась стрельба и свалка между ними, до тех пор, пока они не разобрались в том, что мы уже выехали, что лагерь пустой. Они были очень удивлены, куда же мы могли уйти. Все убитые были похоронены, даже их двух разведчиков мы похоронили.

Затем, перед уходом мы наши повозки со всем имуществом заминировали, а там были носильные вещи. Один из них подскочил к повозке, видимо большой мародёр, схватил вещи, а там были два 150-мм. снаряда — взорвались, 30 человек выбыло из строя и это отбило у других охоту обыскивать повозки. В течение месяца они разминировали эти повозки.

Результаты боя были просто для нас неожиданными. Количество раненых и убитых националистов превышало 800 человек, за эти трое суток только убитыми они потеряли 250 человек. Наши потери были: 6 убитых, 6 чел. раненых, все они выздоровели, ни один не умер.

Это, конечно, не помешало националистам после создавать версию, что наш отряд разбит. Но как показать это населению? Они стали возить трупы своих убитых, делая вид, что свозят их на свалку. Частично похороны националистов производились мелкими группами на 13 кладбищах в радиусе 20 клм. В Теремно и друг. Сёлах были открыты госпиталя, где были раненые, часть из них разошлась по домам.

Но как показать полнейший разгром отряда? Они разоружили пару рот своих бойцов, на повозки наложили их оружие с тем, чтобы показать, что ими захвачены трофеи. Рассказывали, что они убили «батю», комиссара, мою шапку, как трофей, показывали (я потерял свою чёрную папаху и они везли её на повозке).

Началась агитация, что отныне в этом районе устанавливается полностью националистическая власть и даже их официальный орган «До зброй» поместил статейку в 1943 году по этому вопросу.

Мы уже передислоцировались в Славутский район, а на территории прилегающих западных районов установилась националистическая власть.

Источник: ЦДАГО> ф. 166, on. 2, спр. 74, арк. 42 зв.- 45.

Приложение № 8. Описание действий УПА против Красной армии в Западной Украине (окраина города Черткова)

Автор мемуаров — Николай Попель, на момент описываемых событий (1944 г.) занимавший должность Члена Военного Совета 1-й танковой армии.

«Прежде чем наступил рассвет, нам пришлось убедиться в обоснованности предупреждений старого попа. У околицы одной из деревень машину остановили. Лейтенант в короткой шинели и больших сапогах возбужденно выкрикивал:

— Вон, поглядите, что делают… Топорами…

У дороги на плащ-палатке лежали два тела. Головы были укрыты белыми тряпками, на которых уже выступили темные пятна.

Накануне вечером в деревню вступил наш мотострелковый батальон.

Бойцы обратили внимание: на улицах почти не видно крестьян. Когда спрашивали у женщин, где мужья, те отвечали: немец угнал.

Вскоре батальон двинулся вперед, оставив в деревне хозвзвод. Старшина должен был получить продукты, приготовить завтрак и догнать своих.

Едва батальон скрылся из виду и в деревне осталось лишь несколько красноармейцев, улицы ожили. Неизвестно откуда появились «угнанные немцами» мужики. А среди ночи в хату, где остановился хозвзвод, ворвалось несколько человек в масках с топорами в руках. Двое бойцов сумели уйти через окно, а командир взвода и повар так и не проснулись…

Возбужденный лейтенант, от которого я все это узнал, случайно со своим взводом проходил мимо.

— Вы давно здесь? — спросил я лейтенанта.

— Да минут тридцать.

— Что сделали?

Лейтенант неопределенно развел руками:

— А что сделаешь? Мы с фрицами привыкли воевать, а с этими… черт знает, как тут действовать.

— Немедленно прочесать деревню, обыскать дома, задержать всех мужчин.

— Слушаюсь!

Но я видел, что лейтенант не совсем ясно представляет себе, как это «прочесывают деревню» и «обыскивают дома» Да и я вряд ли мог обстоятельно разъяснить ему это.

Плоды нашей неумелости не замедлили сказаться Прочесывание и обыски ничего не дали. Лейтенант задержал лишь нескольких стариков, которых я велел тут же отпустить.

Новый враг показывал хищные зубы.

Назавтра вечером Журавлев нагнал толпу крестьян полушубках и зипунах, накинутых на плечи, с пилами за спиной. Люди жались в сторону от машины, пропуская ее. Потом снова сбивались на шоссе. Толпа была большая, и Журавлев поинтересовался, куда она направляется.

Мужики, сняв шапки, охотно объяснили: их мобилизовали заготавливать лес. Журавлеву и в голову не пришло усомниться — заготавливать так заготавливать…

А ночью донесение: группа бандитов в гражданском, вооруженная немецкими автоматами и парабеллумами, напала на батальонную кухню. Находившаяся поблизости рота рассеяла банду, взяв в плен четверых раненых.

Оказывается, это были те самые «мирные лесорубы», которых обогнал Журавлев. Почтительно расступившаяся перед машиной толпа — один из полков, созданных бандеровцами. Полк этот, как и некоторые другие «стрелецкие» части, пользуясь нашей беспечностью, совершал передислокацию, выполняя приказ своего командования…

…Вечером в мое окно кто-то постучал. За окном стояла темень, я ничего не мог разглядеть и попросил Балыкова узнать, кто там. Михаил Михайлович вернулся с нищей старухой… Но заговорила она неожиданно звонким голосом. И по мере рассказа глаза, казавшиеся вначале тусклыми, безжизненными, все сильнее разгорались…

Кто она? Никто. Была раньше хозяйкой. Хоть бедной, да хозяйкой. Имела дом, семью. А сейчас — ниц нема. В 1939 г. «за Советами» дочь вступила в комсомол, а муж стал председателем сельрады. Потом — война. Бандеровцы убили дочь и мужа за то, что те «продались москалям», сожгли хату. С тех пор старая бродит по деревням…

И я услышал то, ради чего поздней ночью пришла ко мне эта согбенная горем женщина.

Неподалеку на хуторе собираются бандеровские вожаки. Там какой-то их главный хоронится. Откуда она знает? Ее дело. Хочешь — верь, хочешь — нет…

Наши бойцы по всем правилам разведывательного искусства обложили хутор, стали сжимать кольцо, прощупывая каждый кустик, каждую балку. Ничего подозрительного. Подобрались ближе. Залаяла собака, залязгала цепью. Постучали. Вышел сонный, хмурый хозяин со свечой в руках, которую накрывал полой сверху, прятал от ветра.

— Кто дома?

— Жена больная, работник, наймичка, дети малые.

Разведчики обшарили комнаты. Хозяин сидел у стола, курил глиняную трубку, равнодушно следил за солдатами.

Но у разведчиков уже был кое-какой опыт вылавливания бан-деровцев, они уже кое-что слышали о знаменитых «схронах» и бункерах. Заглянули в подпол в доме - я в погреб во дворе. Подпол как подпол, погреб как погреб.

И все же уходить не спешили.

— Зачем тебе, пан, два колодца?

— Той, у забора, юш завалился.

Два разведчика спустились в завалившийся сруб. Едва ослабла веревка, из глубины донеслись автоматные очереди. Разведчики один за другим, держась за канат, стали спускаться вниз.

Мы, наверху, напряженно прислушивались к подземной пальбе. Когда она затихла, снизу донеслось: «Поднимай!»

Мы осторожно повернули ворот. К концу каната был привязан под мышки убитый разведчик.

Потом стали подниматься живые. Они сказали, что из подполья есть второй выход, прямо под хозяйкину кровать.

Вернулись в дом. На полу лицом вниз лежал белоголовый парень в немецком френче без погон, в кожаных брюках, заправленных в новые валенки. На левой руке синел татуировкой трезубец. Над парнем стоял высокий худой человек и не отрывал глаз от убитого. Из порезанной щеки на не заправленную с вышитым воротником рубаху капала кровь. Он даже не повернул голову в нашу сторону.

— Который стоит, главарь у них, наверное, — почему-то шепотом докладывал мне капитан, руководивший облавой. — Там у него приемопередатчик, пишущая машинка… А этот, — капитан кивнул на убитого, — адъютант, либо телохранитель, либо секретарь… Как зверь дрался. Да и начальничек тоже…

«Главарь» безучастно огляделся и, ни к кому не обращаясь, произнес:

— Боитесь, что ли, руки-то связали? Говорил он по-русски совершенно чисто, как редко кто говорил в здешних местах.

— Развяжите, — сказал я.

Худощавый сжал и разжал затекшие пальцы и вдруг сунул руку в задний карман брюк, что-то достал оттуда, отправил в рот, давясь, проглотил…

Андрей Дорошенко не желал сдаваться живым, он предпочел яд».

Публикуется по: Попель Н.К. В тяжкую пору. М. — СПб., 2001. С. 347–351

Приложение № 9. Описание повстанческой зимовки в бункере

Описание повстанческой зимовки в бункере в 1947/1948 в годах Дрогобычской области УССР (сейчас эта территория входит во Львовскую область Украинской Республики) сотником «Хреном» (Степаном Стебельским).

Входя в бункер, я перекрестился. Бункер мне показался живым гробом. Впервые в своей жизни иду зимовать под землю.

Приветствуем присутствующих. Глаза всех обращены к нам с любопытством — какие новости мы принесли, какие приключения случались с нами в дороге, с кем встречались, засыпались ли какие бункеры, кто погиб и что нового в мире. Мы были утомлены, желали поспать. Но можно ли отдыхать тогда, когда все друзья интересуются? И так, вопрос за вопросами, пошел разговор вплоть до вечера.

Бункер наш небольшой: длинной 4 метра, шириной 3 и, с одного стороны высотой 2 с половиной метра, с другой стороны — полтора, так, чтобы потолок, покрытый грубыми досками, имел сток для воды. Стены выложены сухими калеными бревнами. Вдоль высокой стены стояла полка из досок, которую мы накрывали палатками. Под голову не было ничего…. Ложе твердое, как во времена князя Мономаха. Оно было такое, чтобы в сенниках, подушках, соломе, сене не множились насекомые, прозванные “приятелями партизана”, и чтобы не было “национального трения”. Под полкой были составлены картошка, в небольшом мешке свекла, лук и чеснок. В одном конце помещения был построен столик для пишущей машинки, прозванный нами “канцелярский уголок”. Чтобы был яснее свет, вистун Татьяна покрыла стены белой бумагой. Выше на полочке стояла воинская литература, политические книжки, бумага,калька и ленты к машинке. Вдоль и выше полки была еще одна, главная полка, на которой стрельцы составляли свои книжки, тетради, предметы личного пользования. Под полкой была еще одна полочка, а там всяческие вещи, необходимые в партизанской зимней жизни, закупленные вистуном Татьяной и приобретенные стрельцами. Там были: мыло, нити, пуговицы, иглы, шилья, щетки, зубная паста, паста для обуви, одеколон, порошок от насекомых, крем для бритья, карандаши, перья и небольшая аптечка… Эту лавочку мы называли “кооператив Татьяны”.

Над полкой стоял образ Божьей Матери, убранный вышитым полотенцем и цветками из бумаги, под ним трезубец Владимира и портрет полковника Коновальца.

В противоположном уголке от нашего “бюро” были составленные мешки с ржаной мукой, крупами, фасолью и бобами, а сверху стояли в мешках сухари, чтобы не заплесневели.

На второй, низшей стороне, возле входа, стояла кухня, сложенная из камешков из ручья. Камин — две трубы, которые на поверхности были равны с землей. На конце они сужались, чтобы в случае нападения враг не мог бросать туда гранаты. Днем трубы маскировалось мхом. Один метр от кухни была умывальная, в которой ежедневно каждый стрелец должен был обязательно мыться холодной водой по пояс… Каждый стрелец имел свой гвоздь, на котором вешал шинель, шапку и оружие. Над вешалкой лежали щетки, мыло, предназначенные любому, мыла должно было нам хватить до середины апреля. Когда делили между стрельцами, любой брал столько, сколько нему нужно.

Ниже вешалки стояли два ведра для питьевой воды для и одно для помоев. На полу было покрытие. Под полом — яма, в которой на случай “протечки” будет сборник для воды.

С противоположной от входа стороны был подземный туннель 20 метров длинной вплоть до ручья. В ручье он был прикрыт бревном. Там… мы брали воду. В том туннеле стояли бочонки с мясом. Не хватало еще добрых бочек с салом, солониной, медом и творогом, тогда был бы у нас рай. К сожалению, мы этого не имели. Несколько бутылок масла мы запрятали на праздники. Туннель нужен нам на случай нападения врага, если он будет обстреливать выход: несколько выскочит тогда к потоку, бросит несколько гранат, а если все выйдут — будут огнем пробиваться. Обычно при таком нападении половина повстанцев погибала. Притом такие последствия были только тогда, когда вражеская спецгруппа случайно вышла на бункер. Если же была точная “засыпка”, тогда обычно из бункера никто не выходил живой.

Посередине бункера на проводе висела лампа.

Занятие проводили стрельцы на полке… Для большего удобства в уголке, где стояла мука, над полкой для двух стрельцов сделан дополнительный лежак вроде… колыбели из досок, званый нами “банты”. Там было тепло спать, вместе с тем воздух был нездоровый. Это было место наших музыкантов: вистуна Вихора и вистуна Серого.

Так как мы держали постового наверху, на бункере, это уже не была крыивка, а бункер под землей. Крыивка — полностью замаскированная, и из нее не выходят почти всю зиму. В связи с тем, что постовой стоит наверху недалеко от бункера, в недоступных кустах мы выстроили клозет, где заодно кидали мусор… Также недалеко от бункера были закопаны в землю бочки с мясом и капустой. В густой чаще висели замаскированные кости и мясо, чтобы всегда иметь свежую солонину. Бочка с нефтью была тоже закопана в землю, нефть добывали мы с помощью ремешка.

На случай нападения врага ночью или днем, если бы погиб наш постовой, а мы об этом не знали, и враг через вход крикнул бы нам: “Бандит, выходи, сдавайся, тебе ничего не будет, вот смотри, какая твоя жизнь, какой хороший свет, надо только жить”, мы заминировали себя… минометными минами……Заминировали мы себя с четырех сторон, пятый снаряд повесили над бункером, на дереве. Делали это стрельцы очень осторожно, так как минер может только раз в жизни ошибиться. Провода были проведены поверхностью земли, пригнутые крючками к земле, замаскированные. В случае нападения врага такой провод натягивался, и снаряды 700-1000 осколками уничтожали кругом все. Отмечу, что это мы могли практиковать только тогда, когда враг был бы над входом. Можно было бы пользоваться и одной миной, если враг направлялся бы с одного направления. Но тогда мы все должны были б сидеть в бункере, чтобы осколки нас не поранили, и лишь после взрыва — отступать. Это было, однако, довольно рискованно, так как снаряд мог не взорваться, и тогда враг подошел бы близко и нанес бы нам большие потери.

Постовой в полном боевом снаряжении и готовности смотрел и слушал. Он должен был обращать внимание на выстрелы в лесу, лай собак, говор, свист, подозрительные рубки топором, гиканье на коней, перекрикивание, любой треск, шуршание палатки, бренчание оружия, визгливый вопль соек… и т. п. Все это могло бы дать догадку, что враг близко. На тревожные наблюдения он наклонялся к люку и, изображая птичку, чирикал. На более тревожные наблюдения — легенько стучал по люку, а на тревогу — звонил звонком, который был соединен с ним проводом. Тогда его задачей было занять положение и, если враг направлялся на бункер, отбивать его, чтобы мы имели время забрать оружие, важные материалы и выйти на бункер. Во время вахты нельзя ни с кем разговаривать, курить, есть, кашлять, чихать, громко говорить, откладывать оружие, отдаляться от бункеру свыше десяти метров. Во время тревоги из бункера все выходят тихо, так как бывает так, что враг пройдет возле бункера на расстоянии нескольких метров и не заприметит постового. Бывает и так, что, заприметив постового, враг притворяется, что его не видит, а бункер обходит. Временами прибежит большевистский пес, забрешет и даст знак врагу или подбежит, взглянет, что это военные, и пойдет дальше.

Конспирация — залог нашего существования и успеха, Поэтому постоянно обращаем на нее строгое внимание, и это на каждом шагу и в любую пору. Самое строительство бункера, добыча продовольствия и жизнь в лесу должны происходить в очень строгой конспирации. Постовой напряженно следил, а другие тем временем строили. Очень часто бывало так, что на такую работу “натыкались” гражданские, и тогда приходилось ее оставить. Вдруг наскочит враг — тогда ситуация очень грозная, так как стрельцам тяжело выскакивать из глубокой ямы. Бывает и так, что вдруг пройдет вражеский разведчик, а даже группа большевиков, заприметят, где идет стройка, но сразу не нападают. Но если стрельцы замешкают, ночью окружат, утром прикончат. Бывает, что враг знает о месте крыивки стрельцов, которые, скажем, ему меньше интересны, держит ее вплоть до ранней весны, притом проводит тщательную разведку, выжидая, что к бункеру выйдет кто-то поважнее. Если так, тогда нападают. У большевиков есть болезнь — орденомания. Вот такой орденоман-опе-ративник бывает держит найденную крыивку до поздней весны, чтобы повстанцы ослабли, тогда нападает, так как знает, что никто живым не вырвется. Так как повстанцы хорошо ориентируются во вражеской тактике, имеют свою разведку… бывает и так, что повстанцы выходят из бункера, а враг, наскочив, бросает гранаты в пустую яму. Таких случаев было в нашей практике много. Об этом, конечно, оперативник не докладывает своему начальнику, так как был бы строго наказан. Порой бывает и такое, что враг знает о каком-либо бункере и на него не нападает. Стрелки, счастливо перезимовав одну зиму, строят на друге зиму очередной бункер, враг об этом знает и тоже не нападает. Тогда повстанцы приходят к убеждению, что между ними есть агенты. Задание такого агента разведать соседние бункеры, и то, куда идет продовольствие, на какой адрес, какие продукты. Агент информирует врага, который ищет те бункеры, а того, где находится агент, упрямо не трогает.

Доставка продовольствия к нашего бункеру шла очень конспиративно. Стрелки носили продукты на плечах из сел, расположенных не близко, и ничего не брали из тех сел, возле которых мы зимовали. В период бункеровки на зиму враг реже показывается на селах, не делает облав на леса, зато проводит очень интенсивную разведку. Он высылает тогда “голодающих бессарабцев”, переодетых большевиков, которые крутятся днем и ночью по одиночке или маленькими группами по лесам и полям, и слушают, высматривают, следят, кто откуда выходит, куда идет, что делает и т. п. Примеров агентурной работы можно привести тысячи. Чтобы все записать, надо бы посидеть над этим год, если не большее, Над тем когда-то будут работать профессионалы. У них будет большое количество отчетов, протоколов, а если это не сохранится, то останутся участники освободительной борьбы и население, которое обо всем расскажет. Это все обнаружится также во вражеских архивах.

Каждый наш найденный бункер враг подробно обследует, описывает, как он построен, на какой территории, как замаскирован. Кругом обследует землю, чтобы найти архив. Подробно изучает нашу тактику на основании своего опыта, по сообщениям разведчиков, сексотов и засланных в нашу среду агентов. Враг любой ценой старается поймать повстанца живым. С этого ему много выгоды. Во-первых, разведает, какое количество людей находится на данной территории, кто руководит, какие новые инструкции, приказы, внешний вид, оружие, псевдонимы. Подробно изучает примененную нами тактику, наши приемы борьбы, изучает способ проведения рейдов. После переходов, встреч, связей собирает материалы о гражданском населении, которое сотрудничает с повстанцами. Во-вторых, принуждает арестованного страшными пытками к провокации гражданского населения, как повстанцев. Таким образом, хочет враг любой ценой отмежевать население от нас, доказывает, что любой, кто попадет в его руки, покажет, кто из гражданского населения с нами сотрудничает. Так не только провоцирует, но и берет на испуг. В-третьих, отрицательно влияет на повстанцев, если кто-то из них показался живым. Большевики некоторое время такого используют, даже ведут себя с ним хорошо, дают оружие, а, использовав, ликвидируют. Обычно, после нападения на бункер повстанцев, большевики перебираются группами по два-три человека, направляются по селам, просят людей, чтобы их перепрятали, так как их бункер пал. При той возможности узнаются все, что им нужно, о повстанцах и населении. (…)

Дни в бункере мы проводили так, чтобы они были как можно больше использованы. Для этого было необходимое планирование времени суток. Порядок дня был такой: в 6 утра — подъем, с 6 до 7 — зарядка, мытье и наведение порядка, 07.05 — молитва, 7.15 — завтрак, 8-12 — занятия, 12–14 — обеденный перерыв, 14–17 — занятия пополудни, 17–18 — ужин, после чистка оружия, 20.05 — молитва. План работы мы часто меняли, в зависимости от обстоятельств. Воскресенье и праздники были свободны от занятий». (…)

«С какого-то времени начали посещать нас собаки. Унюхали в яме кости и каждый день наведываются к нашему бункеру. Протоптали уже такой след, что может обратить внимание враг. Хорунжий Мирон печет шницели, смешанные со стеклом, но это не помогло. Псы перестали лаять чистым голосом, охрипли, как свахи на веселье. Бойцы по этому поводу шутили над командиром Мироном, что, угощая собак шницелями, еще больше их приманил. Вистун Вихор из проволоки делает силок, которым действительно раз поймал пса, но вместе с силком и бочонком, к которому был привязан силок, пес убежал аж в «Сицилию». За собой оставил только след, как будто ехал трактор. Бочка ударяла пса и шумела, еще больше его пугая.

Вслед за собаками начали приходить к нам волки. Стоит дозорный на посту, а тут несколько волков пришли и пялятся на него. Стрелять нельзя, кричать — тоже. Пошел он к ним, а они только зубами клацают. Блеснули глазами и пошли в лес.

Но наиболее нежелательными соседками стали для нас крикливые сойки. Только кто выйдет из бункера, а они и репетируют на разные голоса. Если услышат большевики этот крик, то и без следов придут прямо к нам. Кинете в них поленом, а они отлетят на несколько деревьев дальше и кричат часами. Чтобы их успокоить, мы насыпали им бобов, и они, наедавшись досыта, сидели тихо.

Один раз вечером, когда мы сидели за своей работой, на бункере что-то так зашумело, что аж глина посыпалась со стен. “Большевики”, — подумали мы и схватили оружие. Одни — к выходу, другие — ко входу.

Слышим: на бункере еще больше шумит. При этом слышен писк, хрюканье и визг. Это не большевики, а кабаны. Они в сильную метель забрались на наш бункер, дорвались до спрятанной воловий ветчины и ну разрывать, дерясь друг с другом. Вистун Тетяна первая выскочила к ним с пистолетом, но они неохотно оставили свою добычу».

Источник: Хрін С. (С. Стебельский) Крізь сміх заліза; Зимою в бункері. Спогади; Островерх (Конопадський OJ Спогади чотового УПА Островерха. Літопис УПА. Т. ЗО. — Торонто-Львів, 2000. С. 382–387. С. 392 С. 430–431.

Приложение № 10. Описание чекистско-войсковой операции против УПА в августе 1944 года

Автор мемуаров — капитан Михаил Паджев, командир 1-го батальона 92-го погранполка

Наибольшую активность ОУН стала проявлять с момента объявления призыва в Красную Армию граждан освобожденных западных областей Украины в начале августа 1944 г. Поэтому начальнику войск охраны тыла 4-го Украинского фронта пришлось оставить по одному батальону для охраны тыла 18-й и 38-й армии, а остальные силы сосредоточить для уничтожения банд УПА.

92-й пограничный полк был введен в город Надворная. Туда прибыл и наш батальон. Лейтенанты Палагин, Лобанов, Озорное, Чайка, Застрожин, Ткаченко вместе с капитаном Васильченко принялись собирать сведения о бандах. Вскоре удалось задержать двух связных, которые шли с донесением от районного «провода» к станичному.

В донесении сообщалось: «В Надворную прибыл пограничный полк и расположился по всему городу небольшими подразделениями. Бойцы и командиры ведут себя в высшей степени бдительно. Службу несут так, что из города в город пройти нет никакой возможности. В каждой группе имеется радиостанция. Что намерен делать этот полк, пока неизвестно».

А намерен был этот полк вместе с привлекавшимися для операции в масштабе всего фронта частями Красной Армии ликвидировать в так называемом Черном лесу в 15 километрах северо-восточнее Станислава центр бандитских формирований ОУН.

Были также получены данные, что помимо Черного леса банда орудует в районе села Густов, выполняя роль как бы боевого охранения на пути к центру основного формирования.

По приказу штаба полка наш батальон выступил к Густову с задачей ликвидировать эту банду. Мы совершали марш. На привале к нам подошел молодой человек в потрепанной красноармейской форме с орденом Красного Знамени на груди. На правой руке у него виднелись следы тяжелого ранения. Молодой человек рассказал, что после ранения на фронте его признали негодным к военной службе. Спустя немного времени к нему пришли трое вооруженных людей и отвели в лес. Бандитский главарь сказал ему: «Ты воевал за Советы, так вот теперь будешь обучать наших бойцов тактике боя красных».

— Я понял, что могу вырваться от бандитов только хитростью. Для вида согласился и отпросился домой повидаться с родными. По пути узнал, что в Надворную пришли пограничники, вот и направлялся туда, чтобы сообщить, где скрывается банда.

По словам встреченного нами местного жителя, в плавнях реки Стрый и ее притока Дубе базировалась школа младших командиров, о которой нам ничего не было известно. Верить назвавшемуся бывшим красноармейцем или нет? Красноармейская форма и орден не обо всем еще говорят. Было известно, что бандиты целые подразделения переодевали в красноармейскую форму (для того, чтобы ввести противника в заблуждение и использовать фактор внезапности — А. Г.). Если это неправда, то батальон не выйдет вовремя на исходный рубеж и сорвется операция по ликвидации банды у села Густов, куда следовали и другие подразделения полка. А если сообщение правдиво? Тогда в тылу у нас окажется бандитская школа, которая может ударить в спину. Раздумывать долго не позволяло время.

— Ночью поведете нас в плавни, — сказал я.

— Хорошо, — отозвался он.

О полученных данных сообщили командиру полка и попросили прикрыть опушку леса за рекой.

Стояла теплая августовская ночь. Наш добровольный помощник вел нас в плавни. Прошли село. Началось поле ржи. Батальон развернулся цепью. Неожиданно на левом фланге послышались выстрелы. Лейтенант Иванов доложил:

— Встретил боевое охранение бандитов, веду бой.

Прикрыв село взводом станковых пулеметов лейтенанта Мамукова, остальными подразделениями мы решили охватить плавни справа и слева. Кольцо вокруг бандитов сжималось. Они устремились к реке. Но из-за реки с опушки леса по ним ударили бойцы маневренной группы, которых предусмотрительно направил туда полковник Блюмин. Бандиты бросились в разные стороны. Неожиданно они навалились на пулеметчиков лейтенанта Мамукова. Положение тут создалось серьезное. Бандиты едва не прорвались в село. Мамукова выручили автоматчики лейтенанта Иванищева и старшего лейтенанта Охремчука, ударившие с флангов и с тыла. Сопротивление националистов было сломлено. Только где-то в центре плавней еще продолжали раздаваться одиночные выстрелы. Вскоре и там все стихло.

Решили провести контрольную проческу. Лейтенант Бури-нов, связист Кириллов и я верхом на лошадях продвигались за цепью бойцов. Мы приближались к берегу реки. И тут доложили, что нашли генеральский мундир и радиостанцию. Поспешили туда. Бойцы держали черный эсэсовский мундир (возможно, трофейный — А. Г.), на рукаве которого виднелась надпись «Генерал-губернатор». Поодаль валялась радиостанция.

В этот момент лейтенант Буринов крикнул:

— Товарищ капитан, берегитесь!

Прямо на меня из кустов поднялся здоровенный детина. У него взъерошенные волосы, глаза горят ненавистью. Он целится в меня. Даю коню шпоры и сбиваю бандита с ног. Кто-то из бойцов стреляет. Бандит падает навзничь.

Подъехал старший лейтенант Главизнин, посмотрел на генеральский мундир.

— А где владелец?

Владелец пока не обнаружен. Зато нашлась генеральская фуражка. Вместо эсэсовской кокарды — черепа со скрещенными костями — на тулье трезубец — символ украинских националистов.

На берегу реки мы обнаружили девять трупов. Семь лежали рядком, а два — поодаль. Семеро убиты выстрелом в затылок, двое — в висок. Похоже было, что командный состав школы был расстрелян, а какие-то руководители покончили жизнь самоубийством.

— Погибли, как погибают в банке скорпионы от укуса других скорпионов, — сказал кто-то.

Один из тех, кто лежал поодаль, был без мундира, в белой шелковой нательной рубахе и без головного убора. Привели нескольких задержанных. В трупе без мундира они опознали «генерал-губернатора» (такой должности, чина или звания в ОУН-УПА не было — А. Г.), прибывшего в школу с инспекцией. Ни имени его, ни должности задержанные не знали. Доложили о результатах боя в штаб полка и получили указание отправить тело человека, которому принадлежал мундир, а также сам мундир и генеральскую фуражку под охраной в штаб фронта генералу Фадееву.

Группу конвоя возглавил старший лейтенант Главизнин. Пограничники вернулись на следующее утро.

— Ну что, — спросил я Главизнина, — опознали «генерал-губернатора»?

— Не знаю, — ответил мой помощник, — сказали, чтобы возвращались обратно, а кто это и что — разберутся.

С бандитской школой покончено.

Вскоре такая же участь постигла и банду, скрывавшуюся у села Густова. В донесении штаба полка на имя начальника войск по охране тыла 4-го Украинского фронта генерал-майора Фадеева говорилось: «Силами 2 и 3 сб и мангруппы при проведении операции у с. Густов уничтожена бандитская школа и ликвидирована банда «Лесовой». Убито 77 бандитов, подобрано пулеметов — 2, минометов — 1, винтовок — 18, автоматов — 7, патронов 5800».

Оставалась основная бандитская группировка, сосредоточенная в Черном лесу. По данным нашей разведки, бандиты имели все виды стрелкового оружия, а также минометы. В банде находилось значительное количество солдат и офицеров из разбитых немецких частей. Общая численность формирования достигала нескольких тысяч человек. В ликвидации банды помимо нашего полка участвовали 90-й пограничный полк, 112-я отдельная маневренная группа управления войск, а также приданные нам в помощь 318-я стрелковая дивизия и фронтовые курсы политсостава.

Полк выступил в район села Пацыкув, в сторону Станислава. Начальник войск охраны тыла генерал-майор Фадеев доносил: «Военному совету 4-го Украинского фронта. Во исполнение приказа от 17.8.44 г. для уточнения местоположения и ликвидации контрреволюционных групп ОУН, оперирующих в районе «Черного леса», отдал приказ 92-му Краснознаменному пограничному полку (без одного батальона) к 12.0018.8.44 г. сосредоточиться в с. Пацыкув и в 16.00 18.8.44 г. приступить к ликвидации бандитской группы. Результат операции донесу».

У села Майдан наш батальон занял исходный рубеж. Началась проческа леса. Находившийся рядом со мной старший лейтенант Павел Главизнин заметил:

— Ну и лес. И впрямь черный. День солнечный, на небе ни облачка, а тут темно, точно в сумерках. А ели какие, как у нас в Сибири. И тишина, словно в тайге.

— Смотри, Павел, как бы эта таежная тишина боком нам не вышла, — отозвался капитан Илья Васильченко.

Впереди и правее послышался приглушенный стон. Что-то с шумом проскочило мимо по кустарнику. Начальник заставы Ох-ремчук доложил:

— В густом ельнике коза ударила в живот рядового Цыплен-кова.

И снова тихо, будто все вымерло.

Уже около двух часов батальон прочесывал лес, но, кроме нескольких спугнутых коз, мы ничего не обнаружили. Лес безмолвствовал. Вот и первый уравнительный рубеж — просека. Одна за другой на нее выходят заставы батальона. И тут лейтенант Губарь и сержант Шкуро привели двух задержанных. Они были одеты в галифе, гимнастерки грязно-зеленого цвета из самотканой материи, пилотки, за плечи закинуты самодельные рюкзаки.

— Товарищ капитан, задержали с ручным пулеметом.

— Как удалось это сделать?

— Видно, пригрелись на солнце, задремали, мы их и накрыли.

— Кто такие? — спросил я задержанных. — Почему в лесу? Откуда пулемет?

Молчат, словно воды в рот набрали. Допрашивать их некогда. Наше движение точно рассчитано по месту и времени. Доложил о задержанных в штаб полка и о том, что на вопросы они не отвечают. Но и так было ясно, что эти люди из сторожевого охранения. Надо ждать скорой встречи с основными силами. Так оно и случилось. Впереди послышалась стрельба. Потом застучали автоматы левее — на участке соседнего батальона. Лес наполнился треском очередей и винтовочных выстрелов.

Генерал Фадеев доносил в Военный совет 4-го Украинского фронта: «Проведенной разведкой 18.8.44 г. в районе Новая Гута, Рыбно, Майдан, Палочь, Завуй, Яворов выявлена бандгруппа численностью 250 человек. В ночь с 18 на 19 августа силами 100 человек курсантов политсостава фронтовых курсов выставлены заслоны на вероятных путях выхода бандитов из леса в села. Силами 92-го Краснознаменного пограничного полка произведена проческа, в результате которой задержано 187 бандитов, убито — 3, ранен — 1. Из числа задержанных два курьера от районного «провода» к станичному. Изъято 4 экземпляра приказов, напечатанных на машинке, и сведения разведывательного характера. Продолжая операцию по проческе “Черного леса”, 92-й Краснознаменный пограничный полк и фронтовые курсы политсостава имели два боевых столкновения с бандитскими группами. В результате боя убито 27 бандитов, захвачено 77 бандитов, пулеметов — 2, винтовок — 2, пистолетов — 2, гранат — 7, патронов — 540. Наши потери: 92-й КПП (Краснознаменный пограничный полк — А. Г.) — убит — 1, курсы политсостава убито — 2».

Операция продолжалась. Прочесывая Черный лес, мы наткнулись на лагерь оуновцев. Завязалась перестрелка. Впереди глухо били пулеметы и автоматы. Лесное эхо множило очереди, так что казалось — стреляет каждое дерево. Вначале трудно было установить, где огневые позиции националистов. Потом, присмотревшись, увидели, что они укрылись с немецкими пулеметами за толстыми стволами буков. Из-за таких укрытий выбить их непросто. Пришлось подтянуть взвод противотанковых ружей. Один за другим пулеметы замолчали.

Преодолев лесной завал, пограничники стремительно ворвались в бандитский лагерь. Завидев бойцов, это пестро одетое скопище людей, беспорядочно отстреливаясь, бросилось бежать. Среди бандитов мелькали фигуры, одетые в форму немецких солдат и офицеров, среди них кто-то в черной эсэсовской форме. В лесу догнать бандитов трудно. Банде удалось отойти. Мы вышли на опушку. В глаза ударили яркие лучи солнца. Здесь начиналось мелколесье, изрезанное лощинами, ручьями, оврагами. Старшие лейтенанты Охремчук и Дударенко со своими бойцами осматривали кустарник и овраги. Обнаружили большое количество немецких мин. Подходы к лагерю оказались минированными. Приходилось продвигаться с предосторожностями. Первым шел сержант Шкуро с четвероногими помощниками. Нет, это были не овчарки, столь привычные на границе. Мины отыскивали небольшие собачки-дворняжки, обученные этому делу.

Неожиданно сержант крикнул:

— Стой, стрелять буду!

Прогремел выстрел. Дударенко доложил, что задержали бандита, другого убили. Что они тут делали? Неожиданно один из песиков, маленький, желтенький, визжа, прыгнул к обрывистому берегу ручья и стал лапами царапать дерн. Шкуро поспешил собаке на помощь — отвернул пласт срезанной земли. Показалась деревянная дверь. Набросив “кошку” на нее, сержант рванул дверь на себя. Дворняжка стремглав бросилась в открывшийся ход. В схроне оказался бандитский склад.

Генерал Фадеев доносил в Военный совет фронта: «По состоянию на 24.00 26 августа 1944 г. 92-й КПП, продолжая проческу “Черного леса”, обнаружил склад с оружием и боеприпасами. Охранявшие склад бандиты убит — 1, захвачен — 1. В складе обнаружено пулеметов — 5, запасных стволов — 2, магазинов с патронами — 19, винтовок — 7, гранат, патронов — 15 000. Операция по ликвидации банды “Гамалея” в “Черном лесу” продолжается».

28 августа поздним вечером наш батальон вышел на очередной рубеж в село Богородчаны. Было тихо, безветренно. Мы поднимались по проселку в гору. Потом подъем кончился. Батальон вышел на пологое плато. Взошла луна. Она осветила все вокруг зеленоватым призрачным светом. Впереди, где кончалось плато, виднелись огромные буки. От их густых крон падали сумрачные тени. Вдруг сержант Шкуро тронул меня за рукав и прошептал:

— Товарищ капитан, смотрите, вон у того крайнего бука что-то белеет.

Я присмотрелся и увидел у дороги, подле которой стояли буки, два белых пятна.

Подал сигнал батальону остановиться. Капитан Васильченко с группой бойцов незаметно приблизились к деревьям. Послышался легкий шум. Затем две зеленые вспышки электрического фонаря — сигнал «все в порядке».

На земле лежали двое связанных мужчин в постолах из сыромятной кожи. Сержант Шкуро держал в руках две винтовки немецкого образца. Оказалось, что бойцы прихватили неизвестных спящими.

— Из какого села? — спросил я задержанных.

— Из Богородчан, — ответили они.

— Что тут делали? Дома у вас нет, что спите в лесу, под буками?

— Нет, товарищи, у нас ушла корова. Весь день шукали, заблудились, легли отдохнуть и заснули.

— А винтовки зачем, где их взяли?

— В лесу нашли. Боялись зверя, чтобы ночью на нас не напал.

— Да вы, оказывается, стрелять умеете?

— Нет, товарищ.

— А тогда винтовки зачем, если стрелять не умеете, вылома* ли б дубины?

Они еще некоторое время морочили нам голову. Затем тот, что был постарше, признался, что они часовые от бандитского караула. Уточнив место расположения караула, мы решили обезоружить его. Группа пограничников во главе с сержантом Шкуро поползла к окопу, где отдыхали бандиты. Все прошло без сучка и задоринки. Караул из восьми человек был обезоружен.

Наутро мы оказались у высоты с отметкой «403». И тут нас обстреляли из села. Бандитские пулеметчики строчили с чердаков домов и с колокольни на церкви. Но это были их последние выстрелы. Итог этого боя хорошо изложен в донесении: «В дополнении к № 10/00384 от 29.8.44 г. 29 августа подразделения 92-го КПП и фронтовые курсы политсостава продолжали бой с окруженной бандой «Гамалея». К исходу дня банду полностью ликвидировали. В результате боя убито — 166 бандитов, из них немцев — 19; захвачено в плен — 88 бандитов. Изъято оружия: пулеметов — 2, минометов — 1, винтовок — 18, автоматов — 7, гранат — 77, патронов — 53 000. Кроме того, в ходе боя уничтожено: пулеметов — 6, винтовок — 37, автоматов — 12. Наши потери: 92 КПП — убит — 1, ранено — 2.

Начальник охраны тыла 4-го Украинского фронта генерал-майор Фадеев».

Вот так действовали в Черном лесу наш батальон, другие подразделения 92-го полка, курсы политсостава. Подобное было и на других участках, где находились 90-й погранполк, 112-я маневренная группа и 318-я стрелковая дивизия. В это. время операции по ликвидации националистических банд проводились также в тылу 1-го Украинского, 2-го Белорусского, 2-го Прибалтийского и ряда других фронтов. В них принимали участие пограничные части, охранявшие тыл действующих армий, и вышедшие к тому времени на охрану государственной границы пограничные отряды, им помогали части Красной Армии. В итоге бандитским формированиям в тылу фронтов был нанесен серьезный удар. Это заставило ОУН уйти в глубокое подполье и на некоторое время прекратить активные действия.

Источник: Паджев M.Г. Через всю войну. М., 1983. С. 256–262.

Приложение № 11. Сравнительные данные о масштабах Сопротивления в Прибалтике, Западных областях УССР и БССР в 1944–1946 годах

Данное приложение составлено на основе статистики Главного управления по борьбе с бандитизмом НКВД-МВД СССР, хранящейся в Государственном архиве Российской Федерации (ф. 9478, on. 1, д. 764): «Сведения о результатах борьбы с антисоветским националистическим подпольем и бандитизмом на территории западных областей Украинской и Белорусской ССР, Литовской, Латвийской и Эстонской ССР с 1944 года по январь 1947 г.». То есть за время самой напряжённой борьбы.

В архивном деле содержится 34 листа. Всё это однотипные сводки, на которых стоит дата — 15 февраля 1947 года — и подписаны они начальником Главного управления по борьбе с бандитизмом НКВД-МВД СССР генерал-лейтенантом Андреем Леонтьевым. Ценность этих справок для сравнительного анализа антисоветского Сопротивления в западных районах СССР столь велика, что они, безусловно, должны быть опубликованы полностью. Однако, из-за их громоздкости в данном материале это, к сожалению, невозможно — зато на их основе вполне можно составить сводные таблицы.

Начнём с основных видов оружия, которым пользовались повстанцы в борьбе против коммунизма, и которое было захвачено чекистами и теми, кто им помогал в подавлении Сопротивления — очевидно, что здесь собраны данные как о том, что было собрано на полях сражений с повстанцами, так и о найденных в схронах и тайниках.

К сожалению, характер исходных справок таков, что при подсчёте в эту таблицу пришлось внести данные об оружии, захваченном за 1944 год на всей территории УССР и БССР, а не только в западных областях. Однако, как показывают те же сведения за 1945 и 1946 года, соотношение оружия, найденного в западных областях УССР и в остальных регионах Сопротивления, оставалось примерно таким же, как и в 1944 году. То есть в целом представленная в этой таблице статистика свидетельствует, что Украинская повстанческая армия на вооружении имела больший арсенал, нежели чем аналогичные структуры Сопротивления в Белоруссии и Прибалтике. Более того, её арсенал по всем основным видам оружия превосходил все остальные повстанческие движения, вместе взятые.

  

Примерно то же самое мы видим и в отношении потерь, применённых повстанцами советской стороне (включая убитых, раненых и взятых в плен чекистов, милиционеров, военнослужащих, бойцов истребительных отрядов, гражданское население и т. д.). Очевидно, что статистика неполная — она не учитывает, например, пропавших без вести в районе боевых действий, которые также зачастую были убиты повстанцами и подпольщиками. К тому же данные, позднее составленные на основании статистики НКГБ-КГБ, существенно увеличивают потери в большую сторону от представленных в записке. Однако, умолчание о результатах повстанческих операций (по терминологии составителей документов — «бандпроявлений») шло по одной и той же схеме во всех республиканских аппаратах НКВД, поэтому сравнение масштаба Сопротивления по приведённым ниже данным вполне обосновано.

К сожалению, точно также, как и в прошлом случае, данные о потерях в 1944 году в исходных документах, на основании которых составлена эта таблица, показаны не исключительно по западным областям Украины и Белоруссии, а по УССР и БССР в целом. Однако, общую картину это не меняет, так как в центральных и восточных областях УССР и БССР Сопротивление коммунизму проявлялось в крайне незначительных масштабах.

Как видим, и по «результативности» УПА превосходила прибалтийских лесных братьев, действовавшее в Белоруссии и Виленском крае польское подполье и разрозненные группы вооружённых белорусских националистов вместе взытых.

Но, как показывает следующая таблица, и потери украинские повстанцы несли самые большие. В строках 1,2,3 суммирование количество указанных в справке ГУББ НКВД-МВД убитых «участников антисоветских организаций и групп», «бандодино-чек, связанных с антисоветским подпольем», «участников банд, связанные с антисоветским подпольем» и «пособников и укрывателей антисоветского и бандитского элемента». В строке 5 под словом «ликвидированные» имеются в виду не только убитые, но и арестованные, легализованные, а также переданные сотрудниками НКВД-МВД в другие органы.

  

  

Разумеется, приведённая статистика не отличается правдивостью, особенно в отношении количества убитых повстанцев и подпольщиков, которое можно смело занижать. Однако, приписки (туфта) в отчётах милиционеров и чекистов встречались и в Эстонии, и в Украине, поэтому можно предполагать, что не абслютные цифры, а соотношение убитых в разных республиках СССР является более-менее верным.

При учёте ликвидированного «антисоветского элемента» в 1944 г. в этой таблице представлены данные по БССР в целом, что, как хорошо видно по данным по 1945 и 1946 гг., принципиально и даже существенно картины борьбы с Сопротивлением не меняет.

Как видно по потерям, и количество участников повстанческой борьбы в западных областях УССР в 1944–1946 гг. было на порядок выше, чем во всех остальных западных республиках СССР, вместе взятых.

Схема 1. Военно-административное деление и руководство УПА и тыла на территории Генерального округа Северо-западные украинские земли, вторая половина 1943 г.

Схема 2. Структура УПА в 1945 году^[434].

Данная таблица описывает строение УПА не столь подробно, как предыдущая, но даёт полное представление о всей структуре подчинения-соподчинения и составе важнейших военно-оперативных единиц.

В этой схеме структурные единицы ниже Генерального округа описаны на примере ГО «УПА-Запад», ниже Военной округи — на примере ВО № 4 «Говерла», ниже Тактического участка — на примере ТУ 22 «Чёрный лес», сотни (они же отделы) — на примере куреня «Подкарпатского».

Иллюстрации

Регионы Польши между двумя мировыми войнами

Украина на 1938 г. глазами украинских националистов:

1 — Украинская Советская Республика; 2 — украинские области в СССР за пределами Украинской Советской Республики; 3 — украинские области в Польше; 4 — украинские области в Чехословакии; 5 — украинские области в Румынии

Перевод текста под картой:

Украинские этнические земли, на которых живет приблизительно 42 млн украинцев, составляют приблизительно 860 тыс. кв.км. Сегодня Украина поделена четырьмя государствами: 1) Советский Союз (территории по обе стороны Днепра, области Кубани и Северного Крыма) с приблизительно 650 тыс. кв.кмтерритории и около 33 млн украинского населения, из которого 25,5 млн — в Украинской Советской Республике (451 584 кв.км); 2) Польша (Восточная Галиция,Волынь, Полесье и Холмщина) со 138 тыс. кв.км и примерно 7 млн украинцев; 3) Румыния (Буковина, Бессарабия и части областей Мармарои тыс. кв.км и свыше 1,1 млн украинцев; 4) Чехословакия (Карпатская Украина, Восточная Словакия) с 14 тыс. кв.км и около 600 тыс. украинцев. К этому следует добавить украинские колонии в Сибири и в Амурском крае, в Канаде, Южной Америке и в Югославии и многочисленную украинскую эмиграцию в США и различных странах Европы (примерно 4 млн украинцев). Общая численность украинцев составляет, таким образом, свыше 45 млн человек

  

Национальные меньшинства в Польше в середине 1930-х гг.

  

Административное деление оккупированной нацистами территории СССР

Районы действий бандеровского подполья с 1941 по 1944 гг.:

1 — территория действий УПА-Запад; 2 — территория действий УПА-Север; 3 — территория действий У ПА-Юг; 4 — территория действий Буковинской украинской самооборонной армии;

О — центры подпольного движения на территориях, не захваченных действиями УПА; точечная штриховка — завязки повстанческих отрядов в Восточной Украине

Поручик Василий Ивахов, глава первых повстанческих отрядов ОУН(б) с февраля по май 1943 г.

Дмитрий Клячковский, главнокомандующий УПА — УПА-Север с мая 1943 по февраль 1945 гг.

Тарас Бульба-Боровец, глава УПА-ПС-УНРА

  

Волынь и Полесье. Карта уничтоженных осенью 1943 г. украинских сел

Указаны полностью или частично сожженные села с большими жертвами среди населения.

Я — села, уничтоженные немецкими полицейскими отрядами

А — села, уничтоженные советскими партизанами

  

Листовка УПА: «За что борются украинские повстанцы?»

Роман Шухевич, главнокомандующий УПА, глава ОУН(б) в Украине с 1943 по 1950 гг. Фото 1943 г.

  

Территория действий УПА в 1944 г. (Современные государственные границы и границы областей)

Территориальные изменения советской Украины с 1939 по 1954 гг.

Территория действий УПА в 1947 г. (Современные государственные границы и границы областей)

Территория действий УПА с 1945 по 1946 гг. (Современные государственные границы и границы областей)

Никита Хрущев, первый секретарь ЦК КП(б)У с 1938 по 1949 гг.

Повстанческий плакат: «За Украинское самостоятельное объединенное государство!» Автор Нил Хасевич

КАРУ СМЕРТИ В СССР СКАСОВАНО, ЗАМІНЮЮЧИ її НА 25 ЛІТ КАТОРГИ

«Отмена смертной казни в СССР». Авторы «Свирид» и Нил Хасевич, 1949

Надпись на плакате гласит: «Смертную казнь в СССР отменили, заменив ее на 25 лет каторги. Перед отменой — жить не давали, после отмены — умереть не дают»

«А есть нечего». Авторы «Мирон» и Нил Хасевич, 1949

«Передовая колхозная техника». Авторы «Мирон» и Нил Хасевич, 1949

Василий Кук, главнокомандующий УПА с 1950 по 1954 гг. Фото конца 1930-х гг.

Василий Кук. Фото А. Гогуна. Апрель 2003 г.

Группа сотрудников МГБ в Западной Украине осенью 1952 г.

А это их противники — группа неизвестных украинских повстанцев

Памятная доска на здании общества «Просвещение», Львов, ПЛОЩАДЬ РЫНОК, ДОМ 10.

Надпись гласит: «Здесь, в здании “Просвещения ” 30 июня 1941 г. провозглашен Акт восстановления украинского государства и сформировано правительство во главе со Стецко. Установлена в честь 30-летия акта». Фото А. Гогуна. Май 2003 г.

Закладной камень во Львове на месте будущего памятника Степану Бандере. Фото А. Гогуна. Май 2003 г.

Памятная доска во Львове на месте гибели полковника Алексея Гасина, заместителя шефа Главного военного штаба У ПА с 1943 по 1945 гг., шефа Главного военного штаба УПА с 1946 по 1949 гг., члена Провода ОУН с 1947 по 1949 гг. Фото А. Гогуна. Май 2003 г.

Дом в селе Белгороща, где погиб Роман Шухевич. Фото А. Гогуна. Май 2003 г.

Памятная доска Роману Шухевичу рядом с местом его гибели. Фото А. Гогуна. Май 2003 г.

Памятник главнокомандующему УПА Роману Шухевичу в селе Белгороща подо Львовом. Фото А. Гогуна. Май 2003 г.

СПИСОК НАИБОЛЕЕ ЧАСТО ИСПОЛЬЗУЕМЫХ АББРЕВИАТУР

АК — Армия Краёва, польские партизанские националистические формирования ББ — борьба с бандитизмом

БССР — Белорусская Советская Социалистическая Республика БУС А — Буковинская украинская самооборонная армия БХ — Батальоны хлопски, польские крестьянские повстанческие формирования социалистов ВВ — внутренние войска

ВИН (WiN) — Вольносць и неподлеглосць (т. е. СИН — свобода и независимость — пол.) — польская организация антикоммунистического сопротивления, созданная в 1945 году на базе АК

ВКП(б) — Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков) ВЛКСМ — Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодёжи (комсомол)

ВО — военный округ ВС — Вооружённые силы ГВШ — Главный военный штаб

ГГ —Генерал-губернаторство, территориально-административное образование, созданное нацистами в 1939 году на месте Польши

ГЛ — Гвардия людова — польские партизанские прокоммунистические формирования ГО — генеральный округ

ГРУ — Главное разведывательное управление Генерального штаба Красной армии, позже — Наркомата обороны СССР ЗУНР — Западно-Украинская Народная Республика КА — Красная армия

КГБ — Комитет государственной безопасности КОНР — Комитет освобождения народов России генерала А. Власова ^

КП(б)У — Коммунистическая партия (большевиков) Украины КР — контрразведка

КУН — Конгресс украинских националистов МВД — Министерство внутренних дел МГБ — Министерство государственной безопасности НЗВ (NZW) — Narodowe Zjednozenie Wojskowe — Народный войсковое объединение (НВО), организация польского национального антикоммунистического Сопротивления НСЗ (NSZ) — Народовы силы збройне (пол. — Народные вооруженные силы (НВС), праворадикальная организация антикоммунистического Сопротивления, польский аналог УПА НКВД — Народный комиссариат внутренних дел НКГБ — Народный комиссариат государственной безопасности НСДАП- (NSDAP — National-sozialistische deutsche Arbeiter Partei — нем.) Национал-социалистическая немецкая рабочая партия (НСНРП)

НТС — Национально-трудовой союз, русская националистическая антисоветская организация ОКВ — (Oberkommando der Wehrmacht — нем.) Верховное командование Вермахта

ОУН — Организация украинских националистов, ОУН(б) — ОУН (бандеровцев), ОУН(м) — ОУН (мельниковцев), ОУНзч — ОУН заграничные части, ОУНз — ОУН за границей

ПНР — Польская Народная Республика

ПС — Полесская сечь, коллаборационистское, а позже повстанческое формирование под командованием Т. Бульбы-Боровца РККА — Рабоче-крестьянская красная армия РКУ — Рейхскомиссариат «Украина»

РО — районный отдел

РОА — Русская освободительная армия, пропагандистское название совокупности русских вспомогательных отрядов в составе Вермахта

РОВС — Российский обще-воинский союз, террористическая эмигрантская антисоветская организация белогвардейцев РСФСР — Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика СБ — Служба безопасности

СД — Служба безопасности (SD — Sichercheit Dienst — нем.) — одна из спеслужб Третьего Рейха СМБРШ — «Смерть фашизму», по другой версии Специальные мероприятия по раскрытию шпионажа, военная контрразведка Красной армии СА — Советская армия

СС — штурмовой эшелон (SS — Sturmstaffel — нем.), вооружённые отряды Национал-социалистической рабочей партии Германии, со временем преобразованные в военные гвардейские формирования, охранные части и своеобразный иностранный легион ТУ — тактический участок УББ — Управление по борьбе с бандитизмом УВВ (УОА) — Українське визвольне військо УВО — Украинская войсковая организация УТА — Украинская галицкая армия УТВР (УТОС) — Українська головна визвольна рада УТКЦ — Украинская греко-католическая церковь УТОС (УГВР) — Украинский главный освободительный совет, созданный бандеровцами «предпарламент» или же правительство независимой Украины

УНА — Украинская национальная армия, созданная в 1945 г. из ряда украинских частей Вермахта и Ваффен СС УНДО — Украинское национальное демократическое объединение

УНК — Украинский национальный комитет, созданное в первой половине 1945 г. эмигрантское коллаборационистское правительство Украины

УНР — Украинская Народная Республика УНРА — Украинская народная революционная армия, в 1941 г. — совокупность ряда полицейских формирований, созданных бандеровцами, в 1943–1944 гг. — новое название УПА-ПС под руководством Т. Бульбы-Боровца УНС — Украинская народная самооборона, первоначальное название УПА в Галиции УНС — Украинский национальный совет УОА (УВВ) — Украинская освободительная армия, пропагандистское название совокупности украинских вспомогательных формирований в составе Вермахта, украинский аналог РОА

УПА — Украинская повстанческая армия

УПА-ПС — Украинская повстанческая армия — Полесская сечь Т. Бульбы-Боровца

УСОГ (УССД) — Украинское самостоятельное объединённое государство

УССД (УСОГ) — Українська самостійна соборна держава

УССР — Украинская Советская Социалистическая Республика

УЦК — Украинский центральный комитет в Галиции под руководством В. Кубийовича

УШПД — Украинский штаб партизанского движения под руководством Т. Строкача

ЦК — Центральный комитет

ЦРУ — Центральное разведывательное управление США

ЦШПД — Центральный штаб партизанского движения под руководством П. Пономаренко

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ источников И ЛИТЕРАТУРЫ

Архивы

Архив Института российской истории Российской академии наук. (АИРИ РАН).

Галузевий державний архів Служби безпеки України (ГДА СБУ)

Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ) Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ)

Российский государственный военный архив (РГВА) Центральний державний архів громадських об'єднань України (ЦДАГО)

Центральний державний архів віщих органів влади і управлення України (ЦДАВО)

Bundesarchiv Berlin (ВАВ)

Bundesarchiv-Militararchiv (ВА-МА)

Archiwum Akt Nowych (AAN)

Личный архив автора (ЛАА)

Опубликованные документы и материалы на русском и украинском языках

Опубликованные документы

Альянс: ОУН-СС / Публ. подг. В. Заречный // ВИЖ. 1991. № 4. Бхпас І Репресивно-каральна система в Україні. 1917–1953. У двох книгах. — К., 1994.

Боротьба й діяльність ОУН під час війни // Український історичний журнал. 2000. № 2.

Волинь і Полісся: німецька окупація; книга друга. Літопис УПА. Том 2. — Торонто: “Літопис УПА” 1985.

Кокін С.А. Анотований покажчик документів з історії ОУН і УПА у фондах Державного архіву СБУ Випуск І. — К., 2000.

Колянчук О., Литвин ЛІ, Науменко К. Генералітет українських визвольних змагань. Біограми генералів та адміралів українських військвих формацій першої половини XX століття. — Львів, 1995.

Комар ВЛ. „Українське питання” в політици урядів Польщі (1926–1939 рр.) // Український історичний журнал. 2001. № 5.

Косик В.М. Розкол ОУН (1939–1940). — Львів, 1997.

Лаврентий Берия. Стенограмма июльского Пленума ЦК КПСС и другие документы. Под ред. акад. А.Н. Яковлева. — М., 1999.

Літопис УПА. Нова серія. Т.Т. 1–9. — К.-Торонто, 1996–2009.

Материалы «особой папки» Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б) по вопросу советско-польских отношений. 1923–1944 гг. / Сб. док-тов. Ред. И.И. Костюшко — М., 1997.

Медична опіка в УПА. / Редактор Модест Ріпецький. Літопис УПА. Том 23. — Торонто-Львів, 1992–1993.

НКВД и польское подполье (По «Особым папкам И.В. Сталина) / Отв. ред. А.Ф. Носкова. — М., 1994.

Органы Государственной безопасности в Великой Отечественной войне / Сб. док-тов. Т. Т. I–V. 1995–2006.

ОУН і УПА у другій світовій війні // Українській історичний журнал. 1994 — № 2–6; 1995 № 1–3,5.

ОУН на службе у фашизма. / Публ. подг. Каптелов Б.И. И Военно-истерический журнал. 1991. — № 5.

Пограничные войска СССР. 1939 — июнь 1941: Сб. документов и материалов. Т.Т. 1–4. — М., 1970–1975.

Полтава И Хто такі бандерівці та за що вони борються. — Дрогобич: Відродження, 1994.

Сергійчук В. Десять буремних літ. Західноукраїнські землі у 1944–1953 рр. Нові документи і матеріали. — К., 1998.

Сергійчук В. ОУН-УПА в роки війни. Нови документи і матеріали. — К., 1996.

Советская Украина в годы Великой Отечественной войны 1941–1945. Документы и материалы. В 3-х тт. — К., 1985.

Сталин и Каганович. Переписка. 1931–1936 гг. / Сост. О.В. Хлевнюк, Р.У Дэвис, Л.П. Кошелева, Э.А. Рис, Л.А. Роговая. — М., 2001.

Україна в Другій Світовій війні у документах. Збірник німецьких архівних матеріалів. Т.Т. 1–4 / Упор, і предм. В. Коси-ка. — Львів, 1997–2000.

Українська головна визвольна рада. Документи, офіційні публікації, матеріали. / Зібрав Євген Тендера. Редактор Петро Й. Потічний. З англійським вступом і резюме. Літопис У ПА. Том 26. — Торонто-Львів, 2001.

Українське державотворення. Акт 30 червня 1941. 36. документів і матеріалів. — Львів-К., 2001.

УПА в світлі німецьких документів. Книга друга. Червень 1944 — квітень 1944. Зібрав і впорядкував Т. Гунчак. Літопис УПА. Том 7. — Торонто, 1983.

УПА в світлі німецьких документів. Книга перша. 1942 — червень 1944. Зібрав і впорядкував Т. Гунчак. Літопис УПА. Том 6. — Торонто, 1983.

УПА в світлі польських документів. Книга перша: Військовий суд Оперативної групи „Висла”. Опрацював і впорядкував Є. Місило. Літопис УПА. Том 22. — Торонто, 1992.

Хрущёв Н.С. Освобождение украинских земель от немецких захватчиков и очередные задачи восстановления народного хозяйства советской Украины / Доклад председателя СНК УССР на VI сессии Верховного совета УССР 1 марта 1944 года в г. Киеве. — М., 1944.

Чорний ліс. Видання команди Станиславівського тактичного відтинка УПА (Чорній ліс), 1947–1950. Передрук підпільного журналу УПА. Книга друга, 1948–1950. Літопис УПА. Том 4. — Торонто, 1979.

Шевченко К „Я русин был, есмь и буду…» Новое рождение славянского народа // Родина. 2002. № 3.

Шаповал Ю. ОУН і УПА на терені Польщі (1944–1947 рр.) — К., 2000.

Дневники, мемуары

Береговой Г. Г. Три высоты. — М., 1986.

Бульба-Боровець, Т. Армія без держави. Слава і трагедія українського повстанського руху. Спогади. — К. -Торонто-Нью-Йорк, 1996.

Вершигора П.П. Рейд на Сан и Вислу. — К., 1987.

Григоренко П. В подполье можно встретить только крыс… — М., — 1997.

Група УПА „Говерля”. Книга друга: Спомини, статті та видання історично-мемуарного характеру. Зібрав і впорядкував П. Со-доль. З англ, резюме. Літопис УПА. Т. 19. — Торонто-Львів, 1999.

Данилюк М. (Блакитний) Повстанський записник. — К., 1993. — Репринтне вид. 1968 р.

Волинь и Полісся. Німецька окупація. Книга третя. Спомини учасників з англійськими резюме. Редакція Є. Штендери. Літопис УПА. Том 5. — Торонто, 1984.

Західня Україна під большевиками. IX.1939-VI.1941 / Збірник за редакцією М. Рудницької. — Нью-Йорк, 1958.

Ідея і чин: орган проводу ОУН, 1942–1946. / Редакція Є. Штендери. Літопис УПА. Том 24. — Торонто-Львів, 1995.

Ковпак С.А. Від Путивля до Карпат. — Львів, 1980.

Макивка С. Непокорённые окраины / Авторизированный перевод с украинского И. Карабутенко. — М., 1959.

Мондин М. СМЕРШ. (Год в стане врага). — Frankfurt а/М: Посев, 1984.

Карпов В.В. Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира. Книга I. // Роман-газета, 1991.

Краснов К К младший Незабываемое. 1945–1956. — Нью-Йорк, 1960.

Лебедь М. Українська Повстанська Армія, ії генеза, ріст і дії у визвольнії боротьбі українського народу за Українську Самостійну Соборну Державу. Ч. 1. Німецька окупація України. (Репринтне видання) — Дрогобич, 1993.

Медведев Д.Н. Сильные духом. Роман. — Донецк, 1990.

На зов Києва. Український націоналізм у Другій світовій війні / Збірник статей, спогадів і документів. — Торонто-Нью-Йорк, 1985.

Санников Г.З. Большая охота. Разгром вооружённого подполья в Западной Украине. — М„2002.

Судоплатов ИА. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930–1950 годы. — М., 1997.

Паджев М.Г. Через всю войну — М., 1983

Перекрест Н. У нас был свой «момент истины» // Известия. 12.10.03.

Петренко Р. („Юрко”, „Омелько”) За Україну, за її волю (спогади). / Редактор Галина Петренко. Літопис УПА. Том 27. — Торонто-Львів, 1997.

Попель Н.К. В тяжкую пору. — М.-СПб., 2001.

Ревет Л. Світла і тіні ОУН. — Мюнхен, 1964.

Сергійнук В. Трагедія Волині (Причини й перебіг польсько-українського конфлікту в роки Другої світової війни) (Частина 1) // Визвольний шлях. 2003. № 2.

Стахів Є. Крізь тюрми, підпілля й кордони: Повість мого життя / Передм. М.Ф. Слабошпицького. — К., 1995.

Строкач ТА. Наш позивний — „Свобода”. / Літературний запис Павла Артамонова. — К., 1964.

Тополь М.Л. Виза на убийство // Военно-истерический журнал. 1990. N* 11.

Тяжёлые слова: Судьбы восточных рабочих. — СПб., 2000.

Хрін С. (С. Стебельский) Крізь сміх заліза; Зимою в бункері. Спогади; Островерх (Конопадсъкий О.) Спогади чотового УПА Островерха. Літопис УПА. Т. 30. — Торонто-Львів, 2000.

Хейфец М. Избранное. В З Т. Т. 3: Украинские силуэты; Военнопленный секретарь. — Харьков, 2000.

Опубликованная литература

Александров К.М. Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А.А. Власова 1944–1945 гг. — СПб., 2001.

Аптекарь П. НКВД против расшитых сорочек. Внутренние войска и национальное движение на Западной Украине // Родина. 1998. № 8.

Бедрій А. ОУН і УПА // http://www.koza.kiev.ua/

Безсмертя: Книга пам’яті України, 1941–1945. — К., 2000.

Боляновський А. Українські військові формування в збройних силах Німеччини (1939–1945). — Львів, 2003.

Бурде Дж. Советская агентура. Очерки истории СССР в послевоенные годы (1944–1948). — М., 2006.

Васюта І.К. Національно-визвольний рух у Західній Україні (1918–1939 рр). // Український історичний журнал. 2001. № 5.

Вегеш М.М., Задорожный В.Є. Карпатська Україна в 1938–1939 рр.: деякі аспекти соціально-економічного й політичного розвитку// Український історичний журнал. 1995. № 2.

Веденеев ДВ. у Лисенко О. Є. Прояви терору і терорізму в протистоянні радянської влади та ОУН і УПА в західноукраїнському регіоні післявоєнної доби // Політичний терор і тероризм в Україні. — К„2002.

Вейгман, Сергей Батальон «Нахтигаль»: Сражения после войны // Столичные новости. № 199 (http://cn.com.ua/N199/history/ history.html)

Великая Отечественная война в оценке молодых: Сб. статей студентов, аспирантов, молодых учёных. — М., 1997.

Веденеев Д., Шаповал Ю. Роман Шухевич: тайна гибели // «Зеркало недели» http://www.zerkalo-nedeli.com/nn/show/381/33817/

Вовк О. Василь Івахів — перший Командир Української Повстанської Армії // Визвольний шлях. 2003. № 2.

Вовк О. До питання утворення Української повстанчої армії під проводом ОУН СД // Архіви України. 1995. №. 1–3 (236).

Врублевский А. Польша. — М., 1936.

Вторая мировая война: Актуальные проблемы. — М., 1995.

Геллер М., Некрин А. Утопия у власти. История Советского Союза с 1917 г. до наших дней. В 3-х томах. — М., 1995.

Герои Советского Союза: Историко-статистический сборник / Д.Н. Артамонов, А.А. Бабаков, Н.В. Борисов и др.; / Под ред. И.Н. Шкадова. — М., 1984.

Гогун А. Как бандеровец Илько Савчин евреев спасал // Посев. № 4. 2013.

Горелов Я., Борисёнок Ю. Крыса в пасти удава. «Украинская держава» на львовском Рынке // Родина. 2003. № 2.

Горелов М.Є. Дмитро Донцов: штрихи до політичного портрета // Український історичний журнал. 1995. № 2.

Грациози А. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917–1933 / Пер. с англ. — М„2001.

Даниленко В.М., Баран В.К. Україна в умовах системної кризи (1946—1980-і рр.) / Україна крізь віки. Том 13. — К., 1999.

Дейчаківський /. Ямниця: історія села, долі людей. — Львів, 1994.

Дзьобак В.В. Отаман Тарас Бульба-Боровець (штрихи до політичного портрета). — К„1995.

Дзюба /. Інтернаціоналізм чи русифікація? — Сучасність, 1968.

Довбня, Анатолий Давай не видеть мелкого // http:// www. tvplus.dn.ua/ column.php?div=chrono&art=0108

Дуда А., Старик В. Буковинський Курінь в боях за українську державність. 1918-1941-1944. — К. -Чернівці, 1995.

Дужий, Петро Степан Бандера — символ нації: Ескізний нарис про життя і діяльність провідника ОУН / У двох частинах. Частина перша. — Львів, 1996.

Евсеев И.Ф. Народные Комитеты Закарпатской Украины — органы государственной власти (1944–1945). — М., 1954.

Здалека про близьке. — Львів, 1992.

Енциклопедія українознавства. Словникова частина. Volume И/5 — Paris — New-York, 1966.

Зайцев, Олександр. Євген Коновалець і більшовики. 26.09.2013 http://zaxid.net/news/showNews.doTyevgen_konovalets_i_ bilshoviki&obj ectld= 1294328

Зайцев О. Український інтегральний націоналізм (1920-1930-ті роки): Нариси інтелектуальної історії. [Монографія] / Наук, ред. Ярослав Грицак. — К., 2013.

Ільюшин /./.Ставлення польського емігрантського уряду в Парижі та Лондоні й польського підпілля уЛьвові до українського питання в 1939–1941 рр. // Український історичний журнал. 1999. № 6.

История Украинской ССР в 10 т. Т. 8. Украинская ССР в Великой Отечественной войне Советского Союза (1941–1945). — К., 1984.

Історія України в особах: ХІХ-ХХ ст. / І. Войцехівська, (кер. авт. кол.), В. Абніцов, О. Божко та ін. — К., 1995.

Історія української еміграції. / За ред. проф. Б.Д. Лановика. — К., 1997.

Кентій А.В. Нарис боротьби ОУН-УПА в Україні (1946–1956 рр.) — К., 1999.

Кентій А.В. Нариси історії Організації українських націоналістів в 1929–1941 рр. — К., 1998.

Кентій А.В. Нариси історії Організації українських націоналістів в 1941–1942 рр. — К., 1999.

Кентій А.В. Українська повстанська армія в 1942–1943 рр. — К., 1999.

Кентій А.В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр. — К., 1999.

Кисіль З.Р. Українське воєнно-історичне товариство (1920–1939) // Український історичний журнал. 2001. N& 2.

Клоков В.Я., Ордин А.Г. Великий освободительный поход Красной Армии. — Воронеж, 1940.

Коваль М.В. Україна в Другій Світовій і Великій Вітчизняній війнах (1939–1945 рр.) / Україна крізь віки. Том 12. — К., 1999.

Комар В.Л. „Українське питання” в політици урядів Польщі (1926–1939 рр.) // Український історичний журнал. 2001. № 5.

Коммунизм, террор, человек. Дискуссионные статьи на тему «Чёрной книги коммунизма» / Сост. С. Кройцбергер, И. Манн-тойфель, А. Штейнингер, Ю. Унзер. Пер. с нем. — К., 2001.

Косик В. Україна і Німеччина у Другій світовій війні / Пер. із фр. Романа Осадчука. — Париж — Нью-Йорк — Львів, 1993.

Косик В. Українська повстанська армія. Короткий історичний огляд. — К., 1999.

Краткая история Польши. — М., 1993.

Криневський R ОУН в Україні — ОУНЗ і 34 ОУН. Причиною до історії українського націоналістичного руху. — Львів, 1991.

Кук В. Штаб-квартири Головного Командира УПА // Визвольний шлях. 2002. № 10 (655).

Лебедева Н.С. Катынь: Преступление против человечества. — М., 1996.

Марчук /. Гурбенський бій мовою свідчень, фактів, документів // Визвольний шлях. № 11 (656) 2002.

Марчук /. “Останній бій “Клима Савура”” (фрагмент з історичної розвідки) // Визвольний шлях. 2003. № 3.

Матвеев Г Четыре выстрела дракона. Покушение на Пилсуд-ского (25 сентября 1921 г.) // Родина. 1998. N«8.

Мепьтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. — М., 2001.

Мірчук П. Нарис історії Організації Українських Націоналістів. Перший том: 1920–1939. За редакцією С. Ленкавського. — Мюнхен-Лондон-Нью-Йорк, 1968.

Мірчук Я. Роман Шухевич (Ген. Тарас Чупринка). Командир армії безсмертних. — Нью-Йорк — Торонто — Лондон, 1970.

Мірчук Я. Українська повстанська армія. 1942–1952. / Ре-принтне відтворення видання 1953 року (Мюнхен). Підготовив до друку Михайло Стасюк. — Львів, 1991.

Национальный вопрос в СССР. — Б. м., 1975.

Національно-визвольна боротьба 20-50-х років XX ст. в Україні. Збірник матеріалів Першої міжнародної наукової конференції. — Львів, 25–26 червня 1991 р. — К.-Львів, 1993.

Парсаданова В.С. Депортация населения из Западной Украины и Западной Белоруссии в 1939–1941 гг. // Новая и новейшая история. 1989. № 2.

Патриляк І.К. Військові плани ОУН(б) у таємній Інструкції Революційного проводу (травень 1941 р.) // Український історичний журнал. 2000. № 2.

Патриляк І.К. Віськовотворчі заходи ОУН(б) у липні-вересні 1941 р. // Український історичний журнал. 2001. № 4.

Патриляк І.К. Націоналістичний партизанський рух на території Західної України влітку 1941 р. // Український історичний журнал. 2000. № 4.

Патриляк І.К. Легіони Українських Націоналістів (1941–1942): історія виникнення та діяльності. — К., 1999.

Политические партии России. Конец XIX — первая треть XX века. Энциклопедия. — М., 1996.

Піддубний І.А. Політичне життя українців Північної Буковини у перше міжвоєнне десятиліття (1918–1928) // Український історичний журнал. 2001. 5.

Расевич, Василь. Чи є Свобода насправді «бандерівською»? 16.01.2014 // http://zaxid.net/news/showNews.do?chi_ye_ svoboda_naspravdi_banderivskoyu&obj ectld=1300791

Резников К. Украинцы и русские: идеология противостояния // Москва. 1996. № 4.

Репрессии против поляков и польских граждан / Исторические сборники «Мемориала». Вып. 1. — М., 1997.

Ржезач Г., Цуркан В. Разыскиваются… — М., 1988.

Рубльов О. С., Черченко Ю.А. Сталінщина й доля західноукраїнської інтелігенції 20-50-ті роки XX ст. — К., 1994.

Русначенко А. Народ збурений: Нац. — визвол. рух в Україні й нац. рухи опору в Білорусії, Литві, Латвії, Естонії у 1940-50-х роках. — К., 2002.

Русначенко А.М. Розумом і серцем. Українська суспільно-політична думка 1940-1980-х років. — К., 1999.

Савченко В.Н. Восточнославянско-польское пограничье 1918–1921 гг. (Этнополитическая ситуация и государственно-политическое размежевание). — М., 1995.

Семиряга М.И. Коллаборационизм: Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны. — М., 2000.

Семиряга М. Предатель? Освободитель? Жертва? // Родина. 1991. 6–7.

Скоробогатов А.З. ОУН у Харкові за часів окупації 1941–1943 років // Український історичний журнал. 1999. N«6.

СоЬопь П. Українська повстанча армія, 1943–1949. Довідник. 4.1. — Нью-Йорк — Тернопіль, 1994.

Содоль П. Українська повстанча армія, 1943–1949. Довідник. Ч. 2. — Нью-Йорк: „Пролог” — Тернопіль, 1995.

Соколов Б.В. Оккупация. Правда и мифы. — М., 2002.

Соколов, Борис Украинские повстанцы // Набат. 31.03.02 (http:// gazetanabat.narod.ru/ 31.03.02/ukrainskie_uk_ros.htm)

Соколову Борис (в блоге Свободное место) Бандера, Гитлер и Путин, 25.03.2014// http://grani.ru/blogs/free/entries/227086.html Солонин М. Нет блага на войне. — М., 2010.

Сорокина, Ольга Этнические движения в СССР и вторая мировая война // http://www.lseptember.rU/ru/his/2002/06/2.htm Субтельный О. Украина: история. — Киев, 1994.

Тинненко, Ярослав Как погиб Роман Шухевич // Киевский телеграф / http://www.k-telegraph.kiev.ua/N2/ history.htm

Тинченко, Ярослав Легендарный полковник УПА // Киевские ведомости. № 232 (2746), 22 октября 2002

Ткаченко С.Н. Повстанческая армия (Тактика борьбы) / под общ. ред. А.Е. Тараса / Мн. — М„2000.

Ткачов С. Польсько-український трансфер населення 1944–1946 р.р. — Тернопіль, 1997.

Україна партизанська. Партизанські формування та органи керівництва ними (1941–1945 рр.): Науково-довідне видання / Автори-упорядники: О.В. Бажан, А.В. Кентій, В.С. Лозицький та ін.; Редкол.: В.А. Смолій та ін. — К., 2001.

Українська дивізія “Галичина”. Історико-публіцистичний збірник. Редактори-упорядники М. Слабошпицкий, В. Стецен-ко. — К.-Торонто, 1994.

Украинская ССР в Великой Отечественной войне Советского Союза 1941–1945 гг. В 3-х тт. — К., 1975.

Филиппов С. «Освобождение» // Карта. № 10–11. http://www. hro.org/editions/karta/nrl011/filip.htm

Чайковський А.С. Невідома війна. Партизанський рух в Україні 1941–1944 рр. мовою документів, очима історика. — К., 1994.

Чередниченко В.П. Анатомия предательства: Украинский буржуазный национализм — орудие антисоветской политики империализма. — 2-е изд., перераб. и доп. — К., 1983.

Чугунов А.И. Граница накануне войны. — М., 1985.

Шанковський Л. Історія Українського війська. Ч. 4. — К., 1991. — Репринтне видання 1953 р.

Диссертации

Ільюилин І. Армія Крайова і українсько-польське протистояння в Західній Укр&їні (1939–1945 рр.) / Дис. на здоб. наук. ступ, докт. іст. наук. — Київ: Державний универсітет ім. Т.Г. Шевченка, 2002

Озимнук О.Б.Антифашистська боротьба ОУН-УПА в роки Другої світової війни (період 1941–1944 рр.) на матеріалах Волині / Дис. на здоб, наукового ступеня кандидата історичних наук. — Рівне: Рівненський державний педагогічний інститут, 1995.

Патриляк I.K. Діяльність Організації українських націоналістів (бандерівців) у 1940-42 роках (військовий аспект) / Дис. на здоб, наукового ступеня кандидата історичних наук. — Київ: Державний универсітет ім. Т.Г. Шевченка, 2001.

Интернет сайты

http://www.agentura.ru/dossier/russia/kgb/ukraina/sb/

http://www.az.ru/upa/index.htm

http://www.geocities.com/CapitolHill/Parliament/9677/rusenukr.html

http://www.geocities.com/uparmy/index.htm

http://ggorelik.narod.ru/LeHaim_W/LeHaim_W5.htm

http://jb.rovno.Ua/~yupi/l/003.html

http://www.koza.kiev.ua/

http://www.memo.ru/history/diss/books/ALEXEEWA/Chapter2.htm

http://mykolaplaviuk.kiev.ua/

http://www.samisdat.rU/5/55/553-5gl.htm

http://sesna.tripod.com/ukraine/8C.HTM

http://slavic-legion.narod.ru/

http://www.ukraine.ru/catalog/parties/kun.html

http://www.ukrlife.org/main/tribuna/bndrfobia.html

http://www.ukrnationalism.org/

Источники и литература на немецком, польском и английском языках

Angricky Andrej Besatzungspolitik und Massenmord. Die Einsatz-gruppe D in der suedlichen Sowjetunion 1941–1943. Hamburg, 2003.

Armia Krajowa w dokumentach, 1939–1945. Tom. II. Czerwiec 1941 — kwiecien 1943. — Wroclaw-Warszawa-Krakow, 1990.

Armia Krajowa w dokumentach, 1939–1945. Tom. III. Kwiezen 1943 — lipiec 1944. — Wroclaw-Warszawa-Krakow, 1990.

Arnold, Klaus Jochen Die Wehrmacht und die Besatzungspolitik in den besetzen Gebieten der Sowjetunion. Kriegfuehrung und Radikalisierung im «Unternehmen Barbarossa». Berlin, 2005.

Ausbeutung, Vernichtung, Oeffentlichkeit. Neue Studien zur nationalsozialistischen Lagerpolitik. Muenchen, 2000.

Berkhoffi Karel Harvest of Despair: Life and Death in the Ukraine under Nazi Rule. Cambridge, 2004.

Brdutigam O. So hat es sich zugetragen. Ein Leben als Soldat und Diplomat. — Wurzburg, 1968.

Bruder, Franziska „Den ukrainischen Staat erkampfen oder sterben!" Die Organisation Ukrainischer Nationaisten (OUN) 1929–1949. — Berlin, 2007.

Die Buerokratie der Okkupation. Berlin, 1998.

Bruds, Jeffrey Sexual Violence in Europe in World War II, 1939–1945 // Politics and Society (March, 2009).

Dallin, Alexander Deutsche Herrschaft in Russland 1941–1945. Eine Studie ueber Besatzungspolitik. Duesseldorf, 1958.

Deutschen Reich und Zweiten Weltkrieg. Band 9/2. Muenchen, 2005.

Die Deutsche Wirtschaftpolitik in den besetzten sowjetischen Gebieten, 1941–1943. Der Abschlussbericht des Wirtschaftstabes Ost und Aufzeichnung eines Angehoerigen des Wirtschaftskommandos Kiew / Hrsg. und Einl. Von Rolf-Dieter Mueller. Boppard am Rhein, 1991.

Gross, Jan T Die Sowjetisiserung Ostpolens, 1939–1941 // Zwei Wege nach Moskau: Vom Hitler-Stalin Pakt zum “Unternehmen Barbarossa” / Bemd Wegner (Hrsg.). — Miinchen, 1991.

Gross, Jan Und wehe, du hoffst…. Die sowjetisierung Ostpolens nach dem Hitler-Stalin-Pakt 1939–1941 / Uebersetzt aus dem Amerikanischen von Anni Pott. — Basel-Wien, 1988.

Gogun, Aleksandr Ukrainskie podziemie antykomunistyczne w historiografii ukrainskiej po odzyskaniu niepodleglosci, 1991–2006 // Polskie podziemie niepodleglosciowe na tie konspiracji antykomunistycznych w Europie Srodkowo-Wschodniej w latach 1944–1956, red. Slawomir Poleszak. — Warszawa-Lublin, 2008.

Gogun, Aleksandr Zachodnia Ukraina 1943–1944: wojna „czerwonych” partyzantow z nacjonalistami ukrainskimi 11 Przegl^d Historyczno-Wojskowyj. N 4–5,2008.

Juchniewicz, Mieczyslaw Na Wschyd od Bugu. Polacy w walce antyhitlerowskiej na ziemiach ZSRR 1941–1945. Warszawa, 1985.

Lower, Wendy Nazi Empire Building and the Holocaust in Ukraine. Chapel Hill, 2005.

Marples, David Stalinism in Ukraine in the 1940s. New York, 1992.

Motyka, Grzegorz Tak bylo w Bieszczadach: walki polsko-ukrainskie, 1943–1948. — Warszawa, 1999.

Motyka, Grzegorz, Wnuk, Rafal Pany і rezuny: Wspolpraca AK-WIN і UPA. 1945–1947. — Warszawa, 1997.

Motyka, Grzegorz. Od rzezi wolynskiej do akcji „Wisla”. Konflikt polsko-ukrainski 1943–1947. Krakow, 2011.

Motyka, Grzegorz Ukrainska partyzantka 1942–1960. Dzialalnosc Organizacji Ukrairiskich Nacjonalistow (OUN)i Ukrairiskiej Powstariczej Armii (UPA). Warszawa, 2006.

Musial, Bogdan “Kontrrevolutionare Elemente sind zu erschiefien”: Die Brutalisierung des deutsch-sowjetischen Krieges im Sommer 1941. — Berlin — Miinchen, 2000.

Overy, Richard Russlands Krieg 1941–1945 / Aus dem Englisch von Hainer Kober. Hamburg, 2003.

Paczynska, Irena О latach wspolnej walki. Obywatele radzieccy w ruchu partyzanckim na ziemi kieleckiej і krakowskiej. Warszawa, 1978.

Pohl, Dieter Die Herrschaft der Wehrmacht. Deutsche Militarbesatzung und einheimische Bevolkerung in der Sowjetunion 1941–1944. — Miinchen, 2008.

Die polnische Heimatarmee. Geschichte und Mythos der Armia Krajowa seit dem Zweitem Weltkrieg / Im Auftrag des MGFA herausgegeben von Bernhard Chiari unter Mitarbeit von Jerzy Kochanowski. Muenchen, 2003.

Das Problem der West-Ukraine. — Berlin, 1939.

Romanowski, Wincenty ZWZ-AK na Wolyniu 1939–1944. Lublin, 1993.

Slepyan, Kenneth Stalins Guerrillas. Soviet Partisans in World War II. University Press of Kansas, 2006.

Sokolov, Boris. Postwar Resistance Movement in the Soviet Union and Countries of Eastern Europe in Russian Historiography// National Resistance to Communist regimes in Eastern Europe after World War

И. Symposium of the Commission of the Historians of Latvia. Vol. 17. Riga: Latvijas vestures institute apgads, 2006, pp. 36–44.

Szetelenick A, Szota W. Droga donikad. Dzialalnosc organizacji ukrainskich nacjonalistow і jej likwidacja w Polsce. — Warszawa, 1973.

Torzecki, Riczard Polacy і Ukraiccy. Sprawa ukraicska w czasie II wojny swiatowej na terenie II Rzeczypospolitej. Warszawa, 1993.

Turowski, /yse/Pozoga. Walki 27 Wolyhskiej Dywizji AK. Warszawa, 1990.

Ukraine von gestern und heute / Herausgegeben vom Ukrainischen Pressedienst. — Berlin, 1939.

Ungvari, Kristian Ungarische Besatzungskraefte in der Ukraine 1941–1942 // Ungarn-Jahrbuch. Zeitschrift filer interdisziplinaere Hungarologie. Band 26. Jahrgang 2002/2003. Muenchen, 2004.

Wegierski /. W lwowskiej Armii Krajowej. — Warszawa, 1989.

Wfgierski, Jerzy Armia Krajowa w Okr^gach Stanislawyw і Tarnopol. Krakyw, 1996.

Weiner, Amir Making Sense of War: The Second World War and the Fate of the Bolshevik Revolution. — Princeton, 2001.

Yones, Eliyahu Die Strasse nach Lemberg: Zwangsarbeit und Widerstand in Ostgalizien 1941–1944 / Bearbeitet von Susanne Heim. Aus dam Hebraeischen uebersetzt im Auftrag der Zentralen Stelle der Landesjustizverwaltungen zur Verfolgung der NS-Verbrechen, Ludwigsburg. — Frankfurt/Main, 1999.

Примечания

1

Гогун А. Книгу об украинских повстанцах изымают из продажи в России. Цензура против науки. 16.04.2014 // http://www.echo.msk.ru/ blog/a_gogun/1301454-echo/

(обратно)

2

Sokolov, Boris. Postwar Resistance Movement in the Soviet Union and Countries of Eastern Europe in Russian Historiography 11 National Resistance to Communist regimes in Eastern Europe after World War II. Symposium of the Commission of the Historians of Latvia. Vol. 17. Riga: Latvijas vestures institute apgads, 2006, pp. 36–44.

(обратно)

3

Борис Соколов (в блоге Свободное место) Бандера, Гитлер и Путин, 25.03.2014 http://grani.ru/blogs/free/entries/227086.html

(обратно)

4

К прискорбию, главный критик моих работ, друг и учитель Анатолий Кентий в 2010 году ушёл из жизни. Остались его книги, доступные в Интернете: lib.oun-upa.org.ua/kentiy/ и особенно на торрентах: http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=2746313

(обратно)

5

Зайцев, Олександр. Євген Коновалець і більшовики. 26.09.2013 http://zaxid.net/news/showNews.do?yevgen_konovalets_i_bilshoviki& objectId= 1294328

(обратно)

6

Bronislaw Komorowski, Marszalek Sejmu, “Uchwala Sejmu Rzeczypospo-litej Polskiej z dnia 15 lipca 2009 r. w sprawie tragicznego losu Polakow na Kresach Wschodnich” // http://prawo.legeo.pl/prawo/uchwala-sejmu-rzeczypospolitej-polskiej-z-dnia-15-lipca-2009-r-w-sprawie-tragicznego-losu-polakow-na-kresach-wschodnich/ (18 pazdziernik 2009)

(обратно)

7

Восленский M. C. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991. Глава 9 «Место номенклатуры в истории». К сожалению, только эта глава, объясняющая тоталитаризм как явление, не вошла в англо- и германоязычное издание книги.

(обратно)

8

Сталин и Каганович. Переписка. 1931–1936 гг. / Сост. О.В. Хлевнюк, Р.У. Дэвис, Л.П. Кошелева, Э.А. Рис, Л.А. Роговая. — М., 2001, с. 205, с. 179.

(обратно)

9

Данные по: Косик В. Україна і Німеччина у Другій світовій війні / Пер. із фр. Романа Осадчука. Париж — Нью-Йорк — Львів, 1993. С. 36.

(обратно)

10

О программе и действиях украинских партий в 1920-1930-х гг. см.: Субтельный О. Украина: история. — К., 1994. С. 554–558; Гаврилів І. Політичні партії та організації Західної Україні у 1920-1930-х роках // Національно-визвольна боротьба 20-50-х років XX ст. в Україні. — Київ-Львів, 1993. С. 91–100; Зінкевич В Українській національний рух та визвольне змагання українців у 1920-1930-х роках // Національно-визвольна боротьба 20-50-х років XX ст. в Україні. К.-Львів, 1993. С. 81–91; Васюта І. К. Національно-визвольний рух у Західній Україні (1918–1939 рр). // УІЖ. 2001. N«5. С. 22–43; См. также разделы в кн.: Политические партии России. Конец XIX — первая треть XX века. Энциклопедия. М., 1996.

(обратно)

11

Марков А. Д. Военно-политические аспекты присоединения к СССР Западной Украины и Западной Белоруссии // Великая Отечественная война в оценке молодых: Сб. статей студентов, аспирантов, молодых ученых. М., 1997. С. 14.

(обратно)

12

Субтелъный О. Украина: История. К. 1994. С. 460–461

(обратно)

13

Семиряга М.И. Коллаборационизм: Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны. М., 2000. С. 42.

(обратно)

14

Субтелъный О. Украина: История. С. 526–563. См. также Кисіль 3.R Українське воєнно-історичне товариство (1920–1939) // Український історичний журнал (далі — УІЖ). 2001. N«2. С. 100–112; ПіЬЬубний І. А. Політичне життя українців Північної Буковини у перше міжвоєнне десятиліття (1918–1928) // УІЖ 2001. № 5. С. 128–141.

(обратно)

15

Григоренко Я. В подполье можно встретить только крыс… М., 1997. С. 81.

(обратно)

16

Грациози А. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917–1933 / Пер. с англ. М., 2001. С. 52–53.

(обратно)

17

О политике польских властных кругов в украинском вопросе см., например: Комар ВЛ. „Українське питання” в політици урядів Польщі (1926–1939 рр.) // УІЖ. 2001. № 5. С. 120–128.

(обратно)

18

Бурдс Дж. Советская агентура. Очерки истории СССР в послевоенные годы (1944–1948). — М., 2006, с. 75.

(обратно)

19

Подробности покушения: Матвеев Г. Четыре выстрела дракона. Покушение на Пилсудского // Родина. 1998. № 8. С. 116–118.

(обратно)

20

Солонин М. Нет блага на войне. — М„2010, с. 123.

(обратно)

21

Зайцев О. Український інтегральний націоналізм (1920-1930-ті роки): Нариси інтелектуальної історії. [Монографія] / Наук. ред. Ярослав Грицак. — К., 2013. С. 244.

(обратно)

22

Motyka, Grzegorz. Od rzezi wolynskiej do akcji „Wisla”. Konflikt polsko-ukrainski 1943–1947. Krakow. Wydawnictwo Literackie, 2011. S. 18.

(обратно)

23

О программе ОУН: Семиряга М. Предатель? Освободитель? Жертва? // Родина. 1991. № 6–7. С. 92–94; Субтелъный О. Украина: история. К„1994. С. 554–580; Процик С. ОУН в ретроспективі // Здалека про близьке. Львів, 199. С. 14–29; Семиряга М. И. Коллаборационизм… М., 2000. С. 518–523; Мірчук Я. Нарис історії Організації Українських Націоналістів. Перший том: 1920–1939. За редакцією С. Ленкавського. Мюнхен — Лондон — Нью-Йорк, 1968. Passim.

(обратно)

24

Интервью с Василием Куком // ЛАА.

(обратно)

25

Зайцев О. Український інтегральний націоналізм (1920- 1930-ті роки): Нариси інтелектуальної історії. [Монографія] / Наук. ред. Ярослав Грицак. — К., 2013. С. 271.

(обратно)

26

См. меморандум о целях ОУН, составленный в апреле 1941 г.: УПА в світлі німецьких документів. Книга перша. 1942 — червень 1944. Зібрав і впорядкував Тарас Гунчак. З англійськими й українськими резюме. Літопис УПА. Т. 6. — Торонто, 1983. С. 29–33.

(обратно)

27

Стахів Є. Крізь тюрми, підпілля й кордони: Повість мого життя / Передм. М. Ф. Слабошпицького. — К., 1995. С. 77.

(обратно)

28

Зайцев О. Український інтегральний націоналізм (1920-1930-ті роки): Нариси інтелектуальної історії. [Монографія] / Наук. ред. Ярослав Грицак. — К., 2013. С. 163–219.

(обратно)

29

Субтельный О. Украина: История. С. 560–561.

(обратно)

30

Ребет Л. Світла і тіні ОУН. Мюнхен, 1964. С. 39–40.

(обратно)

31

Официальная программа ОУН и её структура полностью приведена работе: Мірчук Я. Нарис історії Організації Українських Націоналістів. Перший том: 1920–1939. За редакцією С. Ленкавського. — Мюнхен-Лондон-Нью-Йорк, 1968. С. 94–100.

(обратно)

32

Зайцев О. Український інтегральний націоналізм (1920-1930-ті роки): Нариси інтелектуальної історії. [Монографія] / Наук. ред. Ярослав Грицак. — К., 2013. С. 296.

(обратно)

33

Субтельный О. Украина: История. С. 554–602.

(обратно)

34

Субтельный О. Украина: История. С. 560–561.

(обратно)

35

Вегеш М.М., Задорожный В. Є Карпатська Україна в 1938–1939 рр.: деякі аспекти соціально-економічного й політичного розвитку // УІЖ. 1995. № 2. Passim.

(обратно)

36

О позиции руководства ОУН во время конфликта в Закарпатье см.: Стерно Я. «Карпатська січ” і українській націоналістичний рух // На зов Києва. Український націоналізм у Другій світовій війні / Збірник статей, спогадів і документів. — Торонто — Нью-Йорк, 1985. С. 20–37.

(обратно)

37

Судоплатов П.А. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930–1950 годы. — М., 1997, с. 22–47.

(обратно)

38

Скоробогатов А. 3. ОУН у Харкові за часів окупації 1941–1943 років // УІЖ. 1999. № 6. С. 86.

(обратно)

39

УПА в світлі німецьких документів. Книга перша. Літопис УПА. Т. 6, док. № 1.

(обратно)

40

Українське державотворення. Акт 30 червня 1941. Збірник документів і матеріалів. Львів-К., 2001. С. 11.

(обратно)

41

Там само.

(обратно)

42

Там само.

(обратно)

43

Там само. С. 15.

(обратно)

44

Описание кампании см. в работе: Мелътюхов М.И. Советско-польски е войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. М., 2001. Passim.

(обратно)

45

Бульба-Боровець, Т. Армія без держави. Слава і трагедія українського повстанського руху. Спогади. — К.-Торонто-Нью-Йорк, 1996, с. 54.

(обратно)

46

О терроре на землях восточной Польши см.: Лебедева Н. С. Катынь: Преступление против человечества. М., 1996; Горланов О. А., Рогинский А. Б. Об арестах в западных областях Белоруссии и Украины в 1939–1941 гг. // Исторические выпуски «Мемориала». Вып. 1. Репрессии против поляков и польских граждан. М., 1997. С. 77–113; Гурьянов А. Э. Польские спецпереселенцы в СССР в 1940–1941 гг. // Там же. С. 114–136. О советизации см. также: Филиппов С. «Освобождение» / http://www.hro.org/editions/karta/nrl011/ hlip.htm; Західня Україна під большевиками. IX.1939-VI.1941 / Збірник за редакцією Мілени Рудницької. — Нью-Йорк, 1958; Gross, Jan Т. Die Sowjetisiserung Ostpolens, 1939–1941 // Zwei Wege nach Moskau… Miinchen: Piper, 1991; Gross_t Jan Und wehe, du hoffst…. Die sowjetisierung Ostpolens nach dem Hitler-Stalin-Pakt 1939–1941. — Basel-Wien, 1988, passim; Musial, Bogdan “Kontrrevolutionare Elemente sind zu erschiefien*… Berlin — Miinchen, 2000, S. 6-35.

(обратно)

47

Органы Государственной безопасности в Великой Отечественной войне / Сб. док-тов. Том I. Накануне. Книга первая (ноябрь 1938 г. — декабрь 1940 г.) — М., 1995, док. № 33, 42, 65, 66, 86. То же издание. Том I, Книга вторая: док. № 181, 183, 193, 194, 204, 208,212,213,222,223,249,267,274.

(обратно)

48

Безсмертя: Книга пам’яті України, 1941–1945. — К., 2000. С. 30.

(обратно)

49

Західня Україна під большевиками… С. 471.

(обратно)

50

Хейфец М. Избранное. В 3 т. Т. 3: Украинские силуэты; Военнопленный секретарь. Харьков, 2000. С. 139.

(обратно)

51

Судоплатов Я. А. Спецоперации… С. 416.

(обратно)

52

Gross, Jan Und wehe, du hoffst… Die sowjetisierung Ostpolens nach dem Hitler-Stalin-Pakt 1939–1941. Basel-Wien, 1988. Passim.

(обратно)

53

Чугунов А. И. Граница накануне войны. M„1985. С. 102–110.

(обратно)

54

Органы Государственной безопасности в Великой Отечественной войне. Т. 1. Кн. 2…, док. № 253. С. 240–241.

(обратно)

55

См., например: Органы Государственной безопасности в Великой Отечественной войне. Т. 1. Кн. 2, док. № 65,66.

(обратно)

56

Солонин М. Нет блага на войне…, с. 140–141.

(обратно)

57

ЦДАГО. Ф. 61, on. 1, спр. 275, арк. 143.

(обратно)

58

Хейфец М. Избранное. В 3 т. Т. 3. С. 137.

(обратно)

59

Семиряга М. Я. Коллаборационизм… С. 118, 496.

(обратно)

60

Боляновсъкий А. Українські військові формування в збройних силах Німеччини (1939–1945). Львів, 2003. С. 37.

(обратно)

61

Материалы об истории ДУН и 201-го охранного батальона приведены по большей части по: Патриляк I. К. Легіони Українських Націоналістів (1941–1942): історія виникнення та діяльності. К., 1999.

(обратно)

62

Судоплатов Я. А. Спецоперации… С. 412.

(обратно)

63

Борисенок ДО., Горелов Н. Крыса в пасти удава. «Украинская держава» на львовском Рынке // Родина. 2003. № 2. С. 97.

(обратно)

64

О полемике вокруг действий «Нахтигля» см., например: Вейгман, С. Батальон «Нахтигаль»: Сражения после войны // Столичные новости. N*199 (http://cn.com.ua/N199/history/history.html)

(href=#r64>обратно)

65

Bruder, Frattziska „Den ukrainischen Staat erkampfen oder sterben!" Die Organisation Ukrainischer Nationaisten (OUN) 1929–1949. — Berlin, 2007, S. 150.

(обратно)

66

Семиряга M. И. Коллаборационизм… C. 524.

(обратно)

67

Там же. С. 490

(обратно)

68

Кук В. Державотворча діяльність ОУН. Акт відновлення Української Держави 30 червня 1941 р. // Українське державотворення. Акт ЗО червня 1941. Збірник документів і матеріалів. Львів-К., 2001. С. XIII.

(обратно)

69

См. донесение Я. Стецко для С. Бандеры, 25 июня 1941 г. // Там само, с. 77–78.

(обратно)

70

Патриляк L К. Легіони Українських Націоналістів… С. 26.

(обратно)

71

Семиряга М. К Коллаборационизм… С. 495.

(обратно)

72

Булъба-Боровець, Т. Армія без держави…, 1996. Passim.

(обратно)

73

Патриляк I. К. Легіони Українських Націоналістів…. Passim.

(обратно)

74

Там само. С. 28–29.

(обратно)

75

Патриляк І. К. Діяльність Організації українських націоналістів (бандерівців) у 1940–1942 роках (військовий аспект). / Дис. на здоб, наукового ступеня кандидата історичних наук. — К.: Державний університет ім. Т.Г. Шевченка, 2001. С. 178.

(обратно)

76

І. К. Patryliak, Viiskova diial'nist* OUN(b) и 1940–1942 rokakh (Kyiv: Kymkyi natsionalnyi universytet imeni Tarasa Shevchenko, Instytut istroii Ukrainy NAN Ukrai’ny, 2004), s. 386. Meldung Nr. 36, “Ergeb-nisse im Gebiet Russland Mitte. Gefecht des Schutzmannschafts-Batal-lions 201, 20 km nordlich Lepel, Feld-kommandostelle Nov 3,1942” Records of the Reich Leader of the SS and Chief of the German Police [Re-ichsfuhrer-SS und Chef der deutschen Polizei]” United States National Archives and Records Administration (Henceforth NARA), EAP T-175, iteml61-b-12/250, reel 124, frame 2599081; Blood, 90–91, citing Ta-gesbuch von dem Bach (TVDB), Bundesarchiv, Berlin (Lichterfelde) A R20/45b, s.55–95. Цитируется no: Rudling, Per Anders Szkolenie w mor-dowaniu: schutzmannschajt battalion 201 і hauptmann Roman Szuche-wycz na Bialorusi 1942 roku. Рукопись.

(обратно)

77

Солонин M. Нет блага на войне.с. 154.

(обратно)

78

Горелов Н., Борисенок Ю. Крыса в пасти удава… С. 96–97

(обратно)

79

Українська дивізія "Галичина”. Історико-публіцистичний збірник. Редактори-упорядники М. Слабошпицкий, В. Стеценко. — К.-Торонто, 1994. Passim.

(обратно)

80

Боляновський А. Українські військові формування в збройних силах Німеччини… С. 284.

(обратно)

81

Борисенок Ю., Горелов Н. Крыса в пасти удава… С. 96, 99.

(обратно)

82

Патриляк L К. Легіони Українських Націоналістів… С. 6–7.

(обратно)

83

Torzecki R. Polacy і Ukraincy. Sprawa ukrainska w czasie II wojny swiatowej na terenie II Rzeczypospolitej. — Warszawa, 1993, s. 32.

(обратно)

84

Ткаченко С. H. Повстанческая армия (Тактика борьбы) / под общ. ред. А. Е. Тараса / Мн. — М., 2000. С. 61.

(обратно)

85

Там же. С. 26.

(обратно)

86

Боляновський А. Українські військові формування… С. 269–276; Дуда А., Старик В. Буковинський Курінь в боях за українську державність. 1918-1941-1944. К.-Чернівці, 1995. Passim.

(обратно)

87

Хейфец M. Избранное. В 3 т. Т. 3. С. 136–137.

(обратно)

88

Волинь і Полісся: У ПА та запілля 1943–1944. Документи і матеріали. / Упор. О. Вовк, І. Павленко. Літопис УПА. Нова серія. Т. 2. К. — Торонто, 1999. С. 340–341.

(обратно)

89

Кентій А. В. Нариси історії Організації українських націоналістів в 1941–1942 рр. К., 1999. С. 4–5.

(обратно)

90

Українське державотворення. Акт ЗО червня 1941… С. 16, 17,20.

(обратно)

91

Там само. С. 37.

(обратно)

92

Там само. С. 43, 45.

(обратно)

93

Там само. С. 48.

(обратно)

94

Бедрій А. ОУН і УПА // http://www.koza.kiev.ua/

(обратно)

95

Интервью с Василием Куком // ЛАА.

(обратно)

96

Карпов В. В. Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира. Книга I. // Роман-газета. 1991 // http://militera.lib.ru/bio/ karpov/20.html

(обратно)

97

Паджев М. Г. Через всю войну. М.: Политиздат, 1983 // http://militera. Iib.ru/memo/russian/padzhev_mg/01.html

(обратно)

98

Yones Eliyahu Die Strasse nach Lemberg… S. 15–16.

(обратно)

99

Зафиксированный случай убийства бандеровцами восьмерых евреев на Волыни в августе 1943 г., т. е. в момент существования УПА, см: Bruder, Franziska „Den ukrainischen Staat erkampfen oder sterben!"…, S. 219.

(обратно)

100

Патриляк I.K. Діяльність Організації українських націоналістів (бандерівців) у 1940–1942 роках (військовий аспект). С. 97, 177.

(обратно)

101

Косик В. Німеччина і Акт ЗО червня 1941 року // Національно-визвольна боротьба 20-50-х років XX ст. в Україні. К.-Львів, 1993. С. 120–138.

(обратно)

102

Українське державотворення. Акт ЗО червня 1941… С. 123.

(обратно)

103

Там само. С. 136.

(обратно)

104

Там само. С. 137.

(обратно)

105

Там само… С. 145.

(обратно)

106

Там само. С. 442–443.

(обратно)

107

Косик В. Україна і Німеччина у Другій світовій війні… С. 193.

(обратно)

108

Лебедь М. Українська Повстанська Армія, ії генеза, ріст і дії у визвольної боротьбі українського народу за Українську Самостійну Соборну Державу. Ч. 1. Німецька окупація Укращи. (Репринтне видання) — Дрогобич, 1993. С. 29–30.

(обратно)

109

Радзевич К Перша київська похідна група ОУН // На зов Києва… С. 96–108; Верша В. Буковинський курінь 1941 // Там само. С. 109–118.

(обратно)

110

Процик С. ОУН в ретроспективі // Здалека про близьке. Львів, 1992. С. 14–29

(обратно)

111

Українське державотворення… С. 462–463.

(обратно)

112

Там само. С. 202.

(обратно)

113

Там само. С. 223.

(обратно)

114

Солонин М. Нет блага на войне… С. 107.

(обратно)

115

Нікольский В.М. Підпілля ОУН (б) у Донбасі. К., 2001.

(обратно)

116

См. однотипные документы СД «Сообщения из оккупированных восточных областей» и «Сообщения о событиях в СССР»: BAB, R 58 / 216–224,241,697. Passim.

(обратно)

117

Українське державотворення…. С. 450.

(обратно)

118

Там само. С. 411.

(обратно)

119

Там само. С. 453.

(обратно)

120

Данилюк М. Повстанський записник. К., 1993. С. 26–50; Стахів Є. Похідні групи ОУН на Східній Україні в 1941–1943 роках // Національно-визвольна боротьба 20-50-х років XX ст. в Україні. — К.-Львів, 1993. С. 145–160.

(обратно)

121

Кентій А. В. Нариси історії Організації українських націоналістів в 1929–1941 рр. С. 14.

(обратно)

122

Україна в Другій Світовій війні у документах. Збірник німецьких архівних матеріалів. Т. 1 / Упор, і предм. В. Косика. Львів, 1997. С. 251–252.

(обратно)

123

Городиський 3. Українська національна рада в Києві // На зов Києва… С. 377–248.

(обратно)

124

Гогун А. Концлагерь Заксенхаузен. Но не тот, о котором все знают… // Русская мысль. 4394.31 января — 6 февраля 2002. с. 10

(обратно)

125

На зов Києва… С. 434–435.

(обратно)

126

Українська головна визвольна рада. Документи, офіційні публікації, матеріали. / Зібрав Євген Щтендера. Редактор Петро П. Потічний. З англійським вступом і резюме. Літопис УПА. Том 26. Торонто-Львів, 2001. Passim.

(обратно)

127

Сталин и Каганович. Переписка…, с. 274.

(обратно)

128

Енциклопедія українознавства. Словникова частина. Volume И/5 — Paris — New-York, 1966. С. 1863–1867.

(обратно)

129

Санников Г. 3. Большая охота. Разгром вооруженного подполья в Западной Украине. М., 2002. С. 12–17.

(обратно)

130

Стахів Є. Крізь тюрми, підпілля й кордони… С. 261–262.

(обратно)

131

Перекрест Я. У нас был свой «момент истины» // Известия. 12.10.2003.

(обратно)

132

Санников Г.З. Большая охота… С. 163.

(обратно)

133

 О современных наследниках ОУН в Украине см.: http://mykolaplaviuk. kiev.ua/; http://www.ukrnationalism.org/

(обратно)

134

http://www.ukraine.ru/catalog/parties/kun.html

(обратно)

135

Чат-конференція з головою ОУН (6) Стефаном Романівим. 13.07.2009 //http://zik.ua/ua/chat/68

(обратно)

136

Расевич, Василь. Чи є Свобода насправді «бандерівською»? 16.01.2014 // http://zaxid.net/news/showNews. do?chi_ye_svoboda_naspravdi_ banderivskoyu&objectId= 1300791

(обратно)

137

Семиряга M. И. Коллаборационизм… С. 7.

(обратно)

138

Здесь и далее описание действий УПА — Полесская сечь ведется в основном по воспоминаниям самого Боровца: Бульба-Боровець, Т. Армія без держави. Слава і трагедія українського повстанського руху. Спогади. К. — Торонто — Нью-Йорк, 1996; См. также работу: Дзьобак В.В. Отаман Тарас Бульба-Боровець (штрихи до політичного портрета). — К., 1995.

(обратно)

139

Боляновський А. Українські військові формування… С. 100–101.

(обратно)

140

Переговоры нашли отражение и в документах немецкой оккупационной администрации: Сергійчук В. ОУН-УПА в роки війни. Нови документи і матеріали. К., 1996. С. 103–108.

(обратно)

141

См., например: ЦДАГО. Ф.1, оп. 23, спр. 523, арк. 98. См. также: Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. К. — Торонто, 2002. С. 74–75.

(обратно)

142

Лебедь М. Українська Повстанська Армія, ії генеза, ріст і дії у визвольнії боротьбі українського народу за Українську Самостійну Соборну Державу. Ч. 1. Німецька окупація України. (Репринтне видання) — Дрогобич, 1993, с. 76.

(обратно)

143

Бульба-Боровець, Т. Армія без держави… С. 206.

(обратно)

144

Озимчук О. Б. Антифашистська боротьба ОУН-УПА в роки Другої світової війни (період 1941–1944 рр.) на матеріалах Волині / Дис.на здоб, наукового ступеня кандидата історичних наук. — Рівне: Рівненський державний педагогічний інститут, 1995. С. 38–39.

(обратно)

145

ДАЛО. — Ф. П-3. — On. 1. — Спр. 213. — Арк. 45–47. Цит. по.: Воля-новський А. Українські військові формування… С. 308.

(обратно)

146

Brautigam О. So hat es sich zugetragen. Ein Leben als Soldat und Diplomat. Wurzburg, 1968, S. 700.

(обратно)

147

Поспеловский Д. Православная Церковь в истории Руси, России и СССР. —М., 1996, с. 30.

(обратно)

148

ОУН і УПА у другій світовій війні // УІЖ. 1995. N* 3, с. 116–117.

(обратно)

149

Семиряга М. И. Коллаборационизм… С. 496.

(обратно)

150

BAB, R 6/310, Bl. 44.

(обратно)

151

ЦДАГО. Ф. 63, on. 1, cnp. 85, арк. 43.

(обратно)

152

Вовк О. Василь Івахів — перший Командир Української Повстанської Армії // Визвольний шлях. 2003. N* 2. С. 10–17.

(обратно)

153

Семиряга М. И. Коллаборационизм… С. 495.

(обратно)

154

Ткаченко С. Я. Повстанческая армия… С. 25.

(обратно)

155

ЦДАВО. Ф. 3833с. On. 1. Спр. 112. Арк. 2.

(обратно)

156

Літопис УПА. Нова серія. Т. 2. С. 171.

(обратно)

157

Там само. С. 172–173.

(обратно)

158

Там само. С. 178.

(обратно)

159

Там само. С. 341.

(обратно)

160

Там само. С. 343–344.

(обратно)

161

ГДА СБУ, Ф. 16, on. 1, спр. 2 (1948), арк. 20.

(обратно)

162

Боляновський А. Українські військові формування… С. 402.

(обратно)

163

Бульба-Боровець, Т. Армія без держави… С. 205–207.

(обратно)

164

Солонин М. Нет блага на войне… С. 154–155.

(обратно)

165

ВАВ, R 58/224, В1. 38–39. В документе повстанцы, руководимые ОУН(б) ошибочно названы партизанами Тараса Бульбы-Боровца. Его отряд действовал на Волыни и Полесье на протяжении 1942 года, поэтому был известен СД, а националисты создали свою армию только весной 1943 года.

(обратно)

166

BAB, R 6/492, В1.9.

(обратно)

167

(обратно)

168

Ibid, В1.11.

(обратно)

169

Ibid, В1.13.

(обратно)

170

BAB,R 6/310, BL 43.

(обратно)

171

BAB, NS 19/1433, Bl. 148.

(обратно)

172

BAB, R 20/45b, Bl. 81.

(обратно)

173

ЦДАГО. Ф. 63, on. 1, cnp. 4, арк. 140.

(обратно)

174

Содоль П. Українська повстанча армія. Довідник. Ч. 1. С. 18. См. также: Косик В. Україна і Німеччина у Другій світовій війні… С. 412.

(обратно)

175

Ільюшин І.1. Протистояння УПА і АК (Армії Крайової) в роки Другої світової війни на тлі діяльності польського підпілля в Західній Україні. К., 2001. С. 194.

(обратно)

176

Соколов Б. В. Оккупация… С. 16.

(обратно)

177

ДА СБУ. Д. 372, т. 1, арк. 74-127. Данные по: Кокін С.А. Анотований покажчик документів з історії ОУН і УПА у фондах Державного архіву СБУ. Випуск І. К., 2000.

(обратно)

178

Коваль М. В. Україна в Другій Світовій і Великій Вітчизняній війнах (1939–1945 рр.) / Україна крізь віки. Т. 12. К„1999. С. 155.

(обратно)

179

Коваль В. ОУН-УПА і Німеччина // Українська Повстанська Армія і національно-визвольна боротьба в Україні у 1940–1950 рр. / Матеріали Всеукраїнської наукової конференції 25–26 серпня 1992 р. К., 1992. С. 221–222.

(обратно)

180

Интервью с Василием Куком // Л А А.

(обратно)

181

Кентій А. В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр. — К., 1999, с. 100.

(обратно)

182

ЦДАГО. Ф. 57, оп. 4, спр. 190, арк. 193.

(обратно)

183

Білас І. Репресивно-каральна система в Україні. 1917–1953. В 2 кн. Книга друга. К., Либідь-Військо України, 1994. С. 357.

(обратно)

184

ЦДАГО. Ф. 57, оп. 4, спр. 190, арк. 77.

(обратно)

185

Там самоу арк. 171.

(обратно)

186

Білас І. Репресивно-каральна система в Україні. Книга друга. С. 365–366.

(обратно)

187

Там само. С. 362–363.

(обратно)

188

Там само. С. 363–364.

(обратно)

189

Вовк. О. Вступ // Літопис УПА. Нова серія. Т. 2. С. XV.

(обратно)

190

Чайковський А. С. Невідома війна. Партизанський рух в Україні 1941–1944 рр. мовою документів, очима історика. К., 1994. С. 236.

(обратно)

191

Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. С. 129.

(обратно)

192

Літопис УПА. Нова серія. Т. 2. С. 244–247.

(обратно)

193

Там само. С. 247–248.

(обратно)

194

Там само. С. 248.

(обратно)

195

Там само. С. 251–258.

(обратно)

196

Волинь і Полісся: німецька окупація; книга друга. Літопис УПА. Т. 2. — Торонто, 1985. С. 218–219.

(обратно)

197

Боярчук П. Трагедія Старої Рафалівки: 50-річчя УПА: невідомі сторінки війни // Волинь (Луцьк). 04.08.1992.

(обратно)

198

Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. С. 210.

(обратно)

199

Літопис УПА. Нова серія. Т. 2. С. 272.

(обратно)

200

Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. С. 223.

(обратно)

201

Кентій А. В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр… С. 108.

(обратно)

202

Соколов Б.В. Оккупация… С. 18.

(обратно)

203

ЦДАГО. Ф. 63, on. 1, спр. 5, арк. 53–54.

(обратно)

204

Кентій А. В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр… С. 90, 109.

(обратно)

205

Аптекарь Я. НКВД против расшитых сорочек. Внутренние войска и национальное движение на Западной Украине // Родина. 1998. № 8. С. 126.

(обратно)

206

Grzegorz Motyka Ukrairiska partyzantka 1942–1960. Dzialalno& Organizacji Ukrainskich Nacjonalist6w і Ukrainskiej Powstanczej Armii. — Warszawa, 2006, s. 311.

(обратно)

207

Timothy Snyder. (2003) The Causes ofUkrainian-Polish Ethnic Cleansing 1943, The Past and Present Society: Oxford University Press. Passim. Та же мысль приводится в его работе «The Reconstruction of Nations» (польское издание: «Rekonstrukcja naroddw. Polska, Ukraina, Litwa, Bialorui 1569–1999», Sejny 2006; русский перевод готовится к публикации в издательстве «Летний сад»).

(обратно)

208

Солонин М. Нет блага на войне… С. 165.

(обратно)

209

Motyka, Grzegorz Ukrainska partyzantka 1942–1960. DzialalnoSc Organizacji Ukrainskich Nacjonalistdw і Ukrainskiej Powstanczej Armii. — Warszawa, 2006, s. 70–74.

(обратно)

210

Мельтюхов M. И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. — М.:, 2001, с. 411–412.

(обратно)

211

РГВА. Ф. 1275, оп. 3, д. 661, л. 29.

(обратно)

212

BAB,R 58/216, В1.82.

(обратно)

213

Ibid, В1.196.

(обратно)

214

AAN, 203/XV-24, к. 1–2.

(обратно)

215

ЦДАВО. Ф. 3833, on. 1, спр. 116, арк. 2.

(обратно)

216

Поляки і українці між двома тоталітарними системами 1942–1945. Частина перша. — Варшава-К., 2005, с. 110.

(обратно)

217

Бринский А.П. По ту сторону фронта. Воспоминания партизана. Кн. 1. — Горький, 1966, с. 204–205.

(обратно)

218

ВАВ, R 58/222, В1.188.

(обратно)

219

Ibid.

(обратно)

220

ЦДАГО. Ф. 1, оп. 22, спр. 50, арк. 21.

(обратно)

221

ВАВ, R 6/687 (листы в деле не пронумерованы).

(обратно)

222

ВАВ, R 94/8 (листы в деле не пронумерованы).

(обратно)

223

Лебедь М. Українська Повстанська Армія… С. 53

(обратно)

224

Кокін С. А. Анотований покажчик документів з історії ОУН і УПА…. Passim.

(обратно)

225

Кентій А. В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр… С. 97.

(обратно)

226

Motyka, Grzegorz Так bylo wBieszczadach… S. 110–111.

(обратно)

227

Літопис УПА. Нова серия. Т. 4. С. 61.

(обратно)

228

Там само. С. 65–66.

(обратно)

229

Там само.

(обратно)

230

Там само. С. 76–77.

(обратно)

231

Данные по: Руснаненко А. Народ збурений… К„2002. С. 156–157.

(обратно)

232

Цит. по: Ільюшин І. Армія Крайова і українсько-польське протистояння в Західній Україні (1939–1945 рр.) Дис. на здоб. наук. ступ, докт. іст. наук. К., 2002. С. 222

(обратно)

233

Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. С. 66.

(обратно)

234

Літопис УПА. Нова серія. Т. 2. С. 310.

(обратно)

235

РусначенкоА. Народ збурений… С. 160.

(обратно)

236

Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. С. 97.

(обратно)

237

Данные по: Ільюшин І.І. Протистояння УПА і АК… К., 2001. С. 167.

(обратно)

238

ЦДАВО. Ф. 3833 с, on. 1, спр. 112, арк. 2.

(обратно)

239

Ільюшин 1.1. Протистояння УПА і АК… С. 180–188.

(обратно)

240

Тинченко, Ярослав Легендарный полковник УПА 11 Киевские ведомости. 2002N» 232 (2746), 22 окт.

(обратно)

241

Кентій А. В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр… С. 112.

(обратно)

242

Цит. по.: Ільюшин І. І. Протистояння УПА і АК… С. 174.

(обратно)

243

Armia Krajowa w dokumentach, 1939–1945. Tom III — Wroclaw, 1990. S. 383.

(обратно)

244

Cm.: Wegierski /. W lwowskiej Armii Krajowej. Warszawa, 1989, passim.

(обратно)

245

РусначенкоА. Народ збурений… С. 176.

(обратно)

246

Кентій А. В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр… С. 104–105.

(обратно)

247

НКВД и польское подполье (По «Особым папкам И. В. Сталина) / Отв. ред. А. Ф. Носкова. М., 1994. С. 197–199.

(обратно)

248

См., например: Літопис УПА. Нова серія. Т. 2. С. 460.

(обратно)

249

Более подробно о совместных операциях см.: Motyka, Grzegorz, Wnuk, Rafal. Рапу і rezuny: Wspolpraca AK-WIN і UPA. 1945–1947. Warszawa, 1997. Passim.

(обратно)

250

Ткаченко C.H. Повстанческая армия… С. 355.

(обратно)

251

Лебедь М. Українська Повстанська Армія… С. 57–58.

(обратно)

252

Літопис УПА. Нова серія. Т. 2. С. 4–5.

(обратно)

253

ЦДАГО. Ф. 63, on. 1, спр. 85, арк. 25.

(обратно)

254

ЦДАГО. Ф. 57, оп. 4, спр. 189, арк. 193.

(обратно)

255

Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. С. 100.

(обратно)

256

Там само. С. 107.

(обратно)

257

Ідея і чин: орган проводу ОУН, 1942–1946. Літопис УПА. Т. 24. Торонто — Львів, 1995. С. 52.

(обратно)

258

Гогун А. Как бандеровец Илько Савчин евреев спасал // Посев. № 4.2013.

(обратно)

259

Лебедь М. Українська Повстанська Армія… С. 69.

(обратно)

260

«Стенограмма беседы с командиром соединения партизанских польских отрядов — тов. Сатановским», г. Киев, 29 апреля 1944 г. (АИРИ РАН. Ф. 2 Разд. II. Оп. 9/20. Д. 1. Л. 17).

(обратно)

261

ЦДАГО, Ф. 63, on. 1, спр. 4, арк. 140.

(обратно)

262

ЦДАГО. Ф. 62, on. 1, спр. 1521, арк. 173–175. Цит. по: Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. С. 186–187.

(обратно)

263

Косик В. Україна і Німеччина у Другій світовій війні… С. 620.

(обратно)

264

Сергійчук В. Десять буремних літ… С. 32.

(обратно)

265

Ткаченко С. Н. Повстанческая армия… С. 45.

(обратно)

266

Вовк А. Вступ // Літопис УПА. Нова серія. Т. 2. С. XV–XVI.

(обратно)

267

Там само. С. XVI.

(обратно)

268

Схема приведена по: Літопис УПА. Нова серія. Т. 2. С. 668.

(обратно)

269

Соколов Б. В. Оккупация… С. 17.

(обратно)

270

Солонин М. Нет блага на войне… С. 172.

(обратно)

271

ЦДАГО. Ф. 1, он. 23, спр. 523, арк. 99.

(обратно)

272

ЦДАГО. Ф. 63, он. 1, спр. 4, арк. 95–96.

(обратно)

273

ГДА СБУ Ф. 16, оп. 2 (1948), т. 4, арк. ЗО.

(обратно)

274

Органы Государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Сб. док-тов. Т. 4. Кн. 2. М., 2003, док. № 1636, с. 425.

(обратно)

275

Літопис УПА. Нова серія. Т. 5. К. — Торонто, 2002. С. 133.

(обратно)

276

Кентій А. В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр… С. 152.

(обратно)

277

Подсчитано по: Літопис УПА. Нова серія. Т. 3. С. 145.

(обратно)

278

См.: УПА в світлі німецьких документів. Книга друга. Червень 1944 — квітень 1944. Зібрав і впорядкував Т. Гунчак… Літопис УПА. Т. 7. Торонто, 1983; УПА в світлі німецьких документів. Книга перша. 1942 — червень 1944. Зібрав і впорядкував Т. Гунчак. Літопис УПА. Т. 6. Торонто, 1983.

(обратно)

279

Літопис УПА. Нова серія. Т. 2. С. 23.

(обратно)

280

Енциклопедія українознавства… С. 3378.

(обратно)

281

Кентій А. В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр. С. 52.

(обратно)

282

Санников Г. 3. Большая охота… С. 179.

(обратно)

283

Там же. С. 155.

(обратно)

284

Шаповал Ю. Війна після війни // Літопис УПА. Нова серія. Т. 3. С. 27.

(обратно)

285

Ткаченко С.Н. Повстанческая армия… С. 28–29.

(обратно)

286

Кентій А. В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр… С. 106.

(обратно)

287

Кокін С. А. Анотований покажчик документів з історії ОУН і УПА у фондах Державного архіву СБУ Випуск І. К., 2000. С. 108–109.

(обратно)

288

Перекрест Н. У нас был свой «момент истины» // Известия. 12.10.03.

(обратно)

289

БурдеДж. Советская агентура…, с. 67.

(обратно)

290

См., напр.: Літопис УПА. Нова серія. Т. 2. С.С. 80–83, 305–315,419-427.

(обратно)

291

Там само. С. 312.

(обратно)

292

Dmitrdw, Edmund Der polnische „Historikerstreit” zur Armia Krajowa // Die polnische Heimatarmee. Geschichte und Mythos der Armia Krajowa seit dem Zweitem Weltkrieg / Im Auftrag des MGFA herausgegeben von Bernhard Chiari unter Mitarbeit von Jerzy Kochanowski. — Miinchen, 2003, S. 835.

(обратно)

293

Косик В. Українська повстанська армія. Короткий історичний огляд. К., 1999. С. 14.

(обратно)

294

Білас І. Репресивна-каральна система в Україні в 1917–1953 рр. Кн. 2. С. 531–533.

(обратно)

295

Мірчук П. Українська повстанська армія. 1942–1952. / Репринтне відтворення видання 1953 року (Мюнхен). Підготовив до друку Михайло Стасюк. Львів, 1991. С. 169–170.

(обратно)

296

Более подробно см.: Шаповал ДО. ОУН і УПА на терені Польщі (1944–1947 рр.). К., 2000. Passim.

(обратно)

297

О переселении более подробно см.: Савченко В.Н. Восточнославянско-польское пограничье 1918–1921 гг. М., 1995. Ткачов С. Польсько-український трансфер населення 1944–1946 рр. Тернопіль, 1997.

(обратно)

298

Польские исследователи советского времени Шетеленик и Шота называют в два-два с половиной раза большую цифру: Szetelenick A, Szota W. Droga donikad. Dzialalnosc organizaeji ukrainskich nacjonalistow і jej likwidaeja w Polsce. — Warszawa: Wydawnictwo ministerstwa oborony narodowej, 1973. Passim.

(обратно)

299

Ткаченко С. H. Повстанческая армия… С. 358–367.

(обратно)

300

Субтелъный О. Украина: История… С. 613.

(обратно)

301

Довбня А. Уж мы котов душили-душили // ТВ-плюс. (Хронограф). 4.4.2002.

(обратно)

302

Шаповал ДО. ОУН і УПА на терені Польші… С. 208.

(обратно)

303

Там само. С. 200–201.

(обратно)

304

Соболь Я. Українська повстанча армія, 1943–1949. Довідник. Ч. 2. С. 67–68.

(обратно)

305

Шаповал ДО. Цит. твір. С. 225–226.

(обратно)

306

Ткаченко С.Н. Повстанческая армия… С. 367.

(обратно)

307

Бороджей В. Насилие в Польской Народной Республике // Коммунизм, террор, человек. Дискуссионные статьи на тему «Черной книги коммунизма» / Составители С Кройцбергер, Я. Маннтойфель, ДО. Унзер / Пер. с нем. К., 2001. С. 104.

(обратно)

308

Санников Г.З. Большая охота… С. 506.

(обратно)

309

Кентій А.В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр… С. 5.

(обратно)

310

Бедрій А. ОУН і УПА // http://www.koza.kiev.ua/

(обратно)

311

ОУН і УПА у другій світовій війні // УІЖ. 1995. № 3. С. 116–117.

(обратно)

312

Субтелъный О. Украина: История… С. 612.

(обратно)

313

Бурде Дж. Агентура… С. 65.

(обратно)

314

Перекрест Н. У нас был свой «момент истины» // Известия. 12.10.03.

(обратно)

315

Кентий А.В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр… С. 64.

(обратно)

316

Там само. С. 110.

(обратно)

317

Береговой Г. Т. Три высоты. — М., 1986. С. 94–96.

(обратно)

318

Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. С. 182.

(обратно)

319

Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. С. 501–502.

(обратно)

320

Марчук І. Гурбенсысий бій мовою свідчень, фактів, документів // Визвольний шлях. 2002. N«11 (656). С. 11.

(обратно)

321

Там само. С. 17.

(обратно)

322

Там само. С. 19–20.

(обратно)

323

Там само. С. 19.

(обратно)

324

Григоренко П. В подполье можно встретить только крыс… С. 292.

(обратно)

325

Боляновський А. Українські військові формування… С. 306–307.

(обратно)

326

ЦДАГО. Ф. 1, оп. 23. спр. 930.

(обратно)

327

Кентий А.В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр… С. 68.

(обратно)

328

Yones, Eliyahu Die Strasse nach Lemberg… S. 177–179.

(обратно)

329

Літопис УПА. Нова серія. T. 4. С. 506–507.

(обратно)

330

Перекрест Н. У нас был свой «момент истины» // Известия. 12.10.03.

(обратно)

331

Санников Г.З. Большая охота… С. 292–293.

(обратно)

332

Перекрест Н. У нас был свой «момент истины» // Известия. 12.10.2003.

(обратно)

333

Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. С. 206.

(обратно)

334

Літопис УПА. Нова серія. Т. 5. К. — Торонто: „Літопис УПА”, 2002. С. 157–160.

(обратно)

335

Літопис УПА. Нова серія. Т. 3. С. 90.

(обратно)

336

Перекрест Н. У нас был свой «момент истины» // Известия. 12.10.03.

(обратно)

337

Сергшчук В. Десять буремних літ. Західноукраїнські землі у 1944–1953 рр. Нові документи і матеріали. — К., 1998. С. 417–418.

(обратно)

338

Семиряга М. И. Коллаборационизм… С. 508.

(обратно)

339

Білас І. Репресивно-каральна система в Україні. 1917–1953. Книга друга. С. 478–482.

(обратно)

340

Кентій А. В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр… С. 145.

(обратно)

341

Білас І. Репресивно-каральна система в Україні. 1917–1953. Книга друга. С. 498.

(обратно)

342

Там само. С. 495–417.

(обратно)

343

Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. С. 425.

(обратно)

344

Там само. С. 428–430.

(обратно)

345

Білас І. Цит. твір. Кн. 2. С. 584–585.

(обратно)

346

Кентій А.В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр… С. 151.

(обратно)

347

Літопис УПА. Нова серія. Т. 5. С. 72–73.

(обратно)

348

Санников Г. З. Большая охота… С. 208–209.

(обратно)

349

Там же. С. 149.

(обратно)

350

ПерекрестН.Унасбылсвой «моментистины»//Известия.12.10.2003.

(обратно)

351

Літопис УПА. Нова серія. Т. 5. С. 142–144.

(обратно)

352

Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. С. 307–308.

(обратно)

353

Літопис УПА. Нова серія. Т. 5. С. 89–90.

(обратно)

354

Интервью с Василием Куком // ЛАА.

(обратно)

355

Сергійчук В. ОУН-УПА в роки війни… С. 607.

(обратно)

356

Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. С. 461–461.

(обратно)

357

Подсчитано по: Сергійчук В. Десять буремних літ. С. 493–494.

(обратно)

358

Марчук І. “Останній бій “Клима Савура”” (фрагмент з історичної розвідки) // Визвольний шлях. 2003. № 3. С. 34–35.

(обратно)

359

Літопис У ПА. Нова серія. Т. 4. С. 311.

(обратно)

360

БурдсДж. Агентура… С. 47.

(обратно)

361

Рукопись «Сын за отца», любезно предоставленная автору Ярославом Тинченко, проведшего интервью с сыном главкома УПА. Материал опубликован в газете «Киевские ведомости» вмарте 2000 г., однако более точной даты публикации автору, к сожалению, найти не удалось — А. Г.

(обратно)

362

Санников Г. 3. Большая охота… С. 21–22.

(обратно)

363

СуЪоппатов Я. Спецоперации… С. 416.

(обратно)

364

Кук В. Штаб-квартири Головного Командира УПА // Визвольний шлях. 2002. № 10 (655). С. 26. Далее рассказ о явочных квартирах Шухевича приводится в основном по этой публикации.

(обратно)

365

СуЪоппатов Я. А. Спецоперации… С. 417.

(обратно)

366

Там же. С. 416–419.

(обратно)

367

Санников Г. 3. Большая охота… С. 361–364

(обратно)

368

Венедеев Д, Шаповал Ю. Роман Шухевич: тайна гибели // «Зеркало недели» http://www.zerkaio-nedeli.com/nn/show/381/33817/

(обратно)

369

Там же.

(обратно)

370

Интервью с Василием Куком // ЛАА.

(обратно)

371

Білас І. Репресивно-каральна система в Україні. Кн. 2. С. 460–464.

(обратно)

372

Там само.

(обратно)

373

Санников Г. 3. Большая охота… С. 354–357.

(обратно)

374

Перекрест Н. У нас был свой «момент истины» // Известия. 12.10.03.

(обратно)

375

Білас І. Репресивно-каральна система в Україні. Кн. 2. С. 469–474.

(обратно)

376

Сергійчук В. Десять буремних літ… С. 713.

(обратно)

377

Бурде Дж. Агентура…. С. 46.

(обратно)

378

Ткаченко С. Н. Повстанческая армия… С. 330–331.

(обратно)

379

Санников Г. 3. Большая охота… С. 60.

(обратно)

380

Там же. С. 238–239.

(обратно)

381

Интервью с Василием Куком // ЛАА.

(обратно)

382

Санников Г. 3. Большая охота… С. 201.

(обратно)

383

Интервью с Василием Куком // ЛАА.

(обратно)

384

Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. С. 491–492.

(обратно)

385

Санников Г. 3. Большая охота… С. 436–437.

(обратно)

386

Літопис УПА. Нова серія. Т. 3. С. 146

(обратно)

387

Перекрест Н. У нас был свой «момент истины» // Известия.12.10.2003.

(обратно)

388

Сергійчук В. Десять буремних літ… С. 183–184.

(обратно)

389

ЦДАГО. Ф. 1, оп. 23, спр. 919, арк. 16–18.

(обратно)

390

Літопис УПА. Нова серія. Т. 3. С. 88–86.

(обратно)

391

Дейчаківський І. Ямниця: історія села, долі людей. Львів, 1994. С. 163.

(обратно)

392

Перекрест Н. У нас был свой «момент истины» // Известия. 12.10.2003.

(обратно)

393

Літопис УПА. Нова серія. Т. 5. С. 76–78.

(обратно)

394

Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. С. 414–416.

(обратно)

395

Літопис УПА. Нова серія. Т. 3. С. 122.

(обратно)

396

Советская Украина в годы Великой Отечественной войны 1941–1945. Документы и материалы. В 3 т. К., 1985. Т. 3. С. 144–145.

(обратно)

397

(обратно)

398

Аптекарь Я. НКВД против расшитых сорочек // Родина. 1999. №. 8. С. 129.

(обратно)

399

Літопис УПА. Нова серія. Т. 5, С. 162.

(обратно)

400

Там само. С. 135.

(обратно)

401

Там само. С. 133.

(обратно)

402

Кентій А. В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр… С. 154–155.

(обратно)

403

Хрущев Н. С. Освобождение украинских земель от немецких захватчиков и очередные задачи восстановления народного хозяйства советской Украины / Доклад председателя СНК УССР на VI сессии Верховного совета УССР 1 марта 1944 г. в г. Киеве. М., 1944. С. 18–19.

(обратно)

404

Літопис УПА. Нова серія. Т. 4. С. 309.

(обратно)

405

Содоль П. Українська повстанча армія, 1943–1949. Довідник. Ч. 1. С. 54.

(обратно)

406

Ткаченко С. Н. Повстанческая армия… С. 227.

(обратно)

407

Кентій А. В. Українська повстанська армія в 1944–1945 рр… С. 136–137.

(обратно)

408

Літопис УПА. Нова серія. Т. 3. С. 121.

(обратно)

409

Там само. С. 121–122.

(обратно)

410

Білас І. Репрессівно-каральна сістема в Україні. 1917–1953. Книга друга, с. 545

(обратно)

411

Даниленко В. М., Баран В. К. Україна в умовах системної кризи (1946—1980-і рр.). К., 1999. С. 23.

(обратно)

412

Перекрест Н. У нас был свой «момент истины» // Известия. 12.10.2003.

(обратно)

413

Хейфец М. Избранное. В 3 т. Т. 3: Украинские силуэты. С. 150

(обратно)

414

Musial, Bogdan “Kontrrevolutionare Elemente sind zu erschiefien”…, S. 38.

(обратно)

415

Субтелъный О. Украина: История. С. 617.

(обратно)

416

Перекрест Я. У нас был свой «момент истины» // Известия.12.10.2003.

(обратно)

417

Там же.

(обратно)

418

Там же.

(обратно)

419

Лаврентий Берия. Стенограмма июльского Пленума ЦК КПСС и другие документы / Под ред. акад. А. Н. Яковлева. М., 1999. С. 46.

(обратно)

420

Перекрест Н. У нас был свой «момент истины» // Известия. 12.10.2003.

(обратно)

421

Там же.

(обратно)

422

Семиряга М. Предатель? Освободитель? Жертва? // Родина. 1991. № 6–7. С. 92–94. Те же данные исследователем приведены в работе «Коллаборационизм».

(обратно)

423

Веденеев Д.В., Лисенко О. Є. Прояви терору і терорізму в протистоянні радянської влади та ОУН і УПА в західноукраїнському регіоні післявоєнної доби // Політичний терор і тероризм в Україні. — К., 2002, с. 770–771.

(обратно)

424

Літопис УПА. Нова серія. Т. 5, с. 156.

(обратно)

425

Санников Г. 3. Большая охота… С. 150.

(обратно)

426

Лаврентий Берия. Стенограмма июльского Пленума ЦК КПСС и другие документы…, с. 47.

(обратно)

427

Данные по: Бороджей В. Насилие в Польской Народной Республике (1944–1989) // Коммунизм, террор, человек… К., 2001. Passim.

(обратно)

428

Шаповал Ю. Війна після війни // Літопис УПА. Нова серія. Т. 3. С. 40.

(обратно)

429

Семиряга М. Предатель? Освободитель? Жертва?.. С. 94.

(обратно)

430

Интервью с Василием Куком // ЛАА.

(обратно)

431

Перекрест Н. У нас был свой «момент истины» // Известия. 12.10.2003.

(обратно)

432

Лаврентий Берия. Стенограмма июльского Пленума ЦК КПСС и другие документы… С. 46.

(обратно)

433

Бывший танкист (1939–1941), а в 1943–1944 гг. — диверсант Камянец-Подольского соединения Алексей Артамонов (впослед-ствие — член союза художников Украины) был участником боя с советской стороны. Информант, несмотря на возраст, отлично помнил события 1943 г., не был знаком с воспоминаниями М. Ско-рупского, поэтому его данные о бое под Теремном можно считать относительно достоверными. По словам Артамонова, после отхода основных сил он был оставлен с 5-ю бойцами, чтобы заминировать лагерь (это и было сделано) и убить младенца — сына Одухи, чтобы ребёнок не выдал партизан криком во время отхода. Также Артамоновым были закопаны 300 рисунков, упомянутые Скорупским. По словам диверсанта, ему воперки приказу удалось выйти вместе с ребёнком, который в послевоенное время погиб от неосторожного обращения с охотничьим ружьём. В рассказе не упоминалась судьба 5-ти остальных партизан, оставленных вместе с информантом для минирования лагеря. Поэтому, не исключено, что кто-то из них попал в плен и обезвредил оставшиеся мины. О результатах своей диверсии Артамонов узнал спустя 65 лет после её осуществления (Интервью с Артамоновым Алексеем (1918 г.р.), ветераном Каменец-Подольского партизанского соединения им. Михайлова, г. Киев, 15.07.08,25.07.2008 // ЛАД).

(обратно)

434

Схема приведена по: Содоль И Українська повстанча армія, 1943–1949. Довідник. Ч. 1, с. 49.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ

Раздел 1. ОТ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ДО ПОЛИТИЧЕСКОГО НЕБЫТИЯ (УВО-ОУН, 1920–2014)

  1.1. Украина и УВО-ОУН между двумя мировыми войнами

  1.2. Раскол Организации. ОУН накануне советско-германской войны

  1.3. Вооруженные формирования. ОУН в сотрудничестве с нацистской Германией

  1.4. От коллаборационизма к Сопротивлению и обратно за оружием: бандеровцы в годы советско-германской войны

  1.5. ОУН после войны в эмиграции. Возвращение на родину

Раздел 2. ПОВСТАНЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ В ГОДЫ НАЦИСТСКОЙ ОККУПАЦИИ УКРАИНЫ

  2.1. Украинская повстанческая армия Тараса Бульбы-Боровца, 1942—1943

  2.2. Начало повстанческой деятельности ОУН(б): борьба с нацистами и их союзниками

  2.3. Как «народные мстители» мстили народу: малоизвестное из жизни красных партизан

  2.4. „Антипольская акция"

  2.5. Как хозяйничали «буржуазные националисты» на украинской земле

Раздел 3. ЗА РОДИНУ, НА СТАЛИНА!

  3.1. Как с УПА не могли справиться в Польше, 1944—1947

  3.2. Почему они думали, что их борьба не безнадежна

  3.3. Как УПА воевала против Красной армии

  3.4. НКВД против расшитых сорочек

  3.5. Охота на «Тура»

  3.6. Оборотни в косоворотках

  3.7. Борьба людей антисоветских против людей советских

  3.8. «Народная» власть плюс советизация всей страны

  3.9 Итог противостояния

ПРИЛОЖЕНИЯ

  Приложение № 1. Рассказ Евгения Стахова об украинской революции в Закарпатье 1939 года

  Приложение № 2. Описание последствий правления Э. Коха на территории Украины

  Приложение № 3. Спецсообщение НКВД УССР о положении в Восточной Украине

  Приложение № 4. Тезисы Украинского центрального комитета об акции поддержания украинского правопорядка в Галиции

  Приложение № 5. Описание действий УПА-Запад против 16-й дивизии VII венгерского корпуса весной 1944 года

  Приложение № 6. Описание разгрома украинскими повстанцами лагеря партизанского соединения Антона Одухи 22–24 июля 1943 года

  Приложение № 7. Описание комиссаром Каменец-Подольского партизанского соединения им. Михайлова И. Кузовковым боевых действий против УПА 25–27 июля 1943 года

  Приложение № 8. Описание действий УПА против Красной армии в Западной Украине (окраина города Черткова)

  Приложение № 9. Описание повстанческой зимовки в бункере

  Приложение № 10. Описание чекистско-войсковой операции против УПА в августе 1944 года

  Приложение № 11. Сравнительные данные о масштабах Сопротивления в Прибалтике, Западных областях УССР и БССР в 1944–1946 годах

Иллюстрации

СПИСОК НАИБОЛЕЕ ЧАСТО ИСПОЛЬЗУЕМЫХ АББРЕВИАТУР

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ источников И ЛИТЕРАТУРЫ

*** Примечания ***