Жабжабыч метит в президенты [Эдуард Николаевич Успенский] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Эдуард Успенский Жабжабыч метит в президенты

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Судьбоносное решение

После того как Жабжабыч побывал в Государственной Думе, в голове у него что-то сдвинулось. Он все время всех расспрашивал:

— А кто эти люди, которые там сидят? Почему им такой почет?

— Это депутаты — слуги народа. Они представители разных мест и краев, — отвечал папа. — Они решают государственные проблемы.

— И у каждого свой кабинет?

— Не только свой кабинет, но и свой секретарь, который ему помогает, и шофер с машиной.

— С машиной?

— С машиной.

— Раз так, тогда я тоже хочу решать государственные проблемы, — сказал Жабжабыч.

Папа схватился за голову:

— У тебя есть высшее образование?

— А у них есть? — спросил Жабжабыч.

— У некоторых есть.

— А у некоторых нет?

— У некоторых нет. Примерно у половины.

— Я и буду в той половине.

— Но послушай, ты совсем не знаешь экономики! — вскричал папа.

— А они знают?

— Они знают. И даже очень хорошо.

— Почему же мы так плохо живем?

Папа плюнул и пошел жаловаться маме. Жабжабыч тоже плюнул, но у него получилось как-то неубедительно — какое-то:

— Бр-бр-трс.

В этот же день Жабжабыч оповестил о своем решении Владика и попросил его быть его доверенным лицом.

К этому времени Владик подрос, он ходил в седьмой класс и кое в чем уже разбирался.

— Ты что, с ума сошел? — сказал он. — Ты что, совсем? Хочешь сразу в Государственную Думу? Попробовал бы сначала в городскую.

Жабжабыч на городскую не соглашался. Сошлись на мэре города. И ударили по рукам.

* * *
Было праздничное майское утро. Небольшой пригородный участок Устиновых тянулся к небу всеми своими травами и сорняками.

Папа и мама сидели на вынесенных из дома стульях и беседовали. Мама любовалась немногочисленными тюльпанами и нарциссами. А папа любовался вымытыми резиновыми ковриками из «Москвича».

— Ты представляешь, что задумал наш Жабыч! — сказал папа Устинов маме Устиновой. — Хочет в Государственную Думу избираться.

— А что, — сказала мама, — в нашей Думе и не такие дураки заседают. У него, может, и получиться. У него все получается.

— Только этого нам не хватало, — возразил папа. — Если его выдвинут, нам будет позор на весь квартал. Чучело Устиновых лезет в политику!

— Значит, ты должен его притормозить, — решила мама.

— Как притормозить?

— Не знаю как. Ты должен сводить его к психиатру. Он же действительно опозорит нас перед всем городом.

Так что в один день были приняты два противоположных решения: придержать Жабжабыча и организовать его предвыборную кампанию.

ГЛАВА ВТОРАЯ. Визит к психиатру

Жабжабыч никак не хотел идти к психиатру. Он сказал Владику:

— Что я — ненормальный какой?

Но Владик его убедил:

— Все кандидаты проходят проверку у психиатра, на всякий случай. Чтобы потом не говорили: «Да он же совсем сумасшедший». Ты им тогда раз — справочку в нос: «А теперь свою покажите».

И Жабжабыча повезли.

Жарким, не по-весеннему жарким днем папа взял отгул и отправился с ним в ветеринарную поликлинику.

— Раз у нас в стране появилась модная наука зоопсихология, пусть она и работает!

Будущего кандидата в мэры повезли не на «мерседесе» с мигалкой, а на старом «Москвиче» с трещиной на стекле.

За последнее время Жабжабыч сильно посолиднел. Когда он забрался в машину, «Москвич» даже присел.

По обочинам на деревьях дрались с воробьями первые скворцы, вылетали на асфальт первые бабочки, в городе наступил погодный коммунизм.

Но когда Жабжабыч увидел, куда его привезли, когда он прочитал сквозь густую полузелень: «Ветеринарная поликлиника», он стал цепляться всеми своими лапами за сиденья внутри машины и кричать:

— И не вздумайте! И не вздумайте! Мы не сюда приехали! Вы что?!

— Мистер Сковородкин, — сказал папа, — вы же не хотите, чтобы пришел зоопсихолог с большим шприцем в руках.

В ответ на это Жабжабыч сделал то, что он делал всегда, если чего-то боялся. Просто отключил сознание, замер на тридцать минут.

Никаких сил не было, чтобы его вытащить. Пришлось папе возвращаться домой и записываться по телефону к человеческому психиатру.

* * *
Через неделю папа взял еще один отгул, и они снова поехали. В этот раз не в ветеринарную поликлинику, а в поликлинику при Институте генетики. При том самом институте, в котором вывели Жабжабыча.

Бедный папа долго объяснял врачу по телефону, что визит будет не простой, не обыкновенный. Что Жабжабыч не человек, а несчастный случай — ошибка головного института.

— Напрасно, дорогой мой, вы беспокоитесь, — сказал психиатрический врач. — Для нас все случаи непростые. А потом, кто ж не знает вашего Жабжабыча. Для нас его визит — большая честь.

И вот почетный визит начался.

Психиатр Петр Петрович Фрейдин был вежливым и сладкомудрым. Первым делом он усадил Жабжабыча на стульчик за детским столиком и попросил сложить картинку из ста пятидесяти квадратиков.

Он проникновенно сказал Жабжабычу:

— Мой юный друг, смело за работу! Я уверен: вы с этим справитесь.

Потом подошел к папе и прошептал ему на ухо:

— Я дал ему совсем несложную задачу. Я думаю, у него все получится.

— А что это? — шепотом спросил папа.

— Красочный натюрморт. Садовая ромашка в окружении полевых.

— Спасибо.

Жабжабыч крутил и вертел квадратики, морщил лоб грецким орехом, пыхтел, и наконец сложил рисунок. Профессор был удивлен.

— Что это у вас вышло, мой юный друг? — спросил он.

— Пейзаж.

— Какой пейзаж?

— Снежный лес под ярким солнцем.

Тут уже удивился папа, потому что Жабжабыч не мог видеть снежного леса под ярким солнцем. Зимой Жабжабыч спал в большой коробке из-под стиральной машины.

— Такого у нас еще не случалось, — сказал профессор, рассматривая рисунок.

— Вот эта большая ромашка, допустим, изображает солнце, — сказал он. — А вот эти желтые кружочки внизу, что это такое?

— Цыплята, — ответил Жабжабыч.

— Интересно, интересно, — сказал профессор. — А что делают цыплята в лесу зимой?

— Не знаю, — ответил Жабжабыч. — Наверное, на лыжах катаются.

— А что вы еще можете сложить из этих квадратиков? — спросил психиатр.

Жабжабыч попыхтел-попыхтел, подумал и через десять минут выложил новый рисунок.

— Что это? — удивился врач.

— Поднос со свежими кильками.

— Допустим, — сказал психиатр. — А эти желтые пятна по углам, что это такое?

— Горчица, — сказал Жабжабыч.

«Наверное, это вкусно, — подумал про себя доктор Фрейдин. — Надо будет попробовать».

Поднос с кильками отложили, а испытания продолжались.

Петр Петрович попросил будущего кандидата в мэры нарисовать неизвестного науке зверя, такого зверя, которого никто еще не видел.

— Если его зверь будет мягким и закругленным, — тихо сказал доктор папе, — значит, у него добрый и незлобивый характер. Если зверь будет весь в шипах и рогах, значит, наш пациент агрессивный и опасный.

Жабжабыч взял в свои перепончатые лапы коричневый карандаш и вовсю застарался, высунув язык.

— И что это у вас получилось? — добродушно спросил степенный доктор через десять минут.

— Сын Чебурашки, — сказал Жабжабыч.

И действительно, он нарисовал маленького глазастого Чебуренка. Доброго, но с небольшой бейсбольной битой в руках.

— Почему же его еще никто не видел?

— Он к нам еще не приезжал.

— А зачем ему, этому сыну, бейсбольная бита?

— От бандитов отмахиваться и от комаров, — ответил Жабжабыч.

— От каких комаров? — спросил профессор.

— От обыкновенных, — объяснил папа. — От мух цеце всяких.

После некоторого раздумья доктор Фрейдин произнес:

— Я не знаю, как оценивать его способности. То ли он нормальный на все сто процентов, то ли он на все сто процентов сдвинутый. Но мы еще поработаем.

Старший Устинов все время нервничал:

— Признают Жабжабыча ненормальным — придется его в поликлинику сдавать для опытов. Признают нормальным — придется в Госдуму выдвигать.

— Вот что, — решил профессор, — а расскажите-ка вы мне о своем детстве. Где вы родились, в какой семье. Первые воспоминания.

Жабжабыч не стал чикаться. Он сразу начал:

— Родился я в семье летчика в городе Коврове. Мать моя была учительница. Нас было трое братьев. Я, как только родился, сразу пошел в школу. По зеленой траве.

— Что ты несешь?! — вскричал папа. — Какая семья летчика? Какие трое братьев?

— Он правильно несет, — сказал профессор. — У него же сознание старшего научного сотрудника из нашего института. Когда энцефаллограмму снимали, они сознанием поменялись. Я читал об этом в научных выпусках нашей кафедры. Фамилия сотрудника была Павлов.

— Вы тогда вашего Павлова и изучайте, — сказал папа. — А то я тут у вас с ума сойду. Никакой это не Павлов был, а старший научный сотрудник Круглый. Кажется, Д. У. — Дмитрий Ульяныч.

Но профессор его не слышал. Он весь был поглощен Жабжабычем.

— Где вы сейчас работаете? — спросил он. — Есть ли трудности?

— Я охраняю жилой объект — дом Устиновых, — ответил пациент. — Трудности есть — мало дают креветок.

— А где работали раньше?

— Работал в Министерстве обороны. В должности полковника.

— Это как? — поразился доктор. — И кем же вы были в этом оборонном министерстве?

— Служил в должности полковника-инструктора в питомнике служебно-розыскных собак «Красная звезда».

— А почему ушли? Были трудности?

— Были. Мне никак не могли найти китель по размеру.

Ответы Жабжабыча не только удивили профессора Фрейдина, но и успокоили. Он все больше склонялся к абсолютной нормальности клиента.

Но все же для консилиума он позвал невропатолога Бутылкина из соседнего кабинета. Невропатолог долго искал у Жабжабыча коленку, а когда нашел и стукнул по ней молоточком, получилось вот что: изо рта Жабжабыча вылетел могучий резиновый кулак и треснул невропатолога прямо в лоб. Едва не разбил Бутылкина.

Невропатолог долго тряс головой.

— Странная реакция, — сказал он. — Первый случай в моей практике.

— И в моей, — сказал Жабжабыч.

Потом невропатолог просил Жабжабыча смотреть на кончик носа. Потом влево и вправо. Жабжабыч особо не вылупливал глаза, но все хорошо видел во все стороны.

Врач Бутылкин долго смотрел ему в зрачок при помощи зеркальца с дыркой и увеличительного стекла. Потом сказал:

— У всех людей внутри глаза кольца и палочки-колбочки. А у этого — сплошные квадратики. Как будто он из тюрьмы на вас смотрит.

— А у вас, — сказал Жабжабыч, — есть легкий шрам на сетчатке. Значит, у вас в глазах зайчики часто прыгают.

Невропатолог очень расстроился. Очевидно, у него действительно был легкий шрам на сетчатке, и зайчики в глазах у него часто прыгали.

Два опытных доктора еще целый час бились над Жабом Жабычем. Он у них приседал, набирал и выпускал воздух, раздевался до пояса, трогал кончик носа и снова приседал.

Папа сильно волновался и переживал. Он весь издергался и стал влажным. Он очень боялся, что Жабжабыча признают нормальным.

— Вы знаете, у вашего пациента могучая психика, — сказали в результате врачи. — У него все в порядке. А вот вам бы мы посоветовали взять отпуск на недельку.

Так что папа вышел из поликлиники ни с чем, а Жабжабыч со справкой об абсолютном психическом здоровье. Он с гордостью засунул ее в самый глубокий карман любимого розового жилета.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Начало большого пути

После того как Жабжабыч получил справку, Владику отказываться было нельзя. Надо было приступать к организации избирательной кампании.

В один из ближайших вечеров Владик Устинов решил устроить секретное заседание по поводу дальнейшей судьбы Жабжабыча. На секретное заседание были позваны одноклассники Владика: Люба Кукарекова, Женя Попов и раскованный Леня Коблиц. Это были давно проверенные люди, которым можно было во всем доверять.

Так же были приглашены друзья по двору: Федор Попов (брат Жени) и верный многолетний друг Витя Верхотурцев. Этот мальчик, в силу своей повышенной торопливости, ничего не понял и пришел на заседание с новой колодой карт. Он думал, что состоится подпольный чемпионат по игре в подкидного дурака. Все они должны были стать организаторами выборов и доверенными лицами Жабжабыча.

Заседали в подвале дома Устиновых. Заседание открыл Жабжабыч:

— Вы знаете, как плохо живут люди в нашем городе? Например, я? У меня нет своего кабинета и шофера с машиной. Другие живут еще хуже. Мы должны это исправить.

— А как? — удивились ребята.

— Надо выбрать меня мэром.

— И что, — спросил раскованный Леня Коблиц, — у всех появятся свои кабинеты и свои шоферы?

— Не у всех, — ответил Жабжабыч, — но кое-кто сможет ко мне приходить.

— Это все чушь и ерунда, — подумав, сказали ребята и собрались было уже играть в карты.

Но их остановила Люба Кукарекова:

— Стойте, стойте! В этом что-то есть. Ведь нас взрослые никогда не слушают и все делают по-своему. А если у нас будет свой мэр?

Эта мысль ребятам понравилась. Они отложили карты в сторону.

— Если у нас будет свой мэр, — сказала Люба. — Мы много чего сделаем. Мы возьмем под охрану всю зелень в городе. Мы спасем музеи.

— Зимой мы будем заливать катки, — сказал Витя Верхотурцев.

— Мы починим детскую железную дорогу, — вставил Владик.

— Да мы весь город перевернем, — решил раскованный Леня Коблиц. — Мой папа говорит, если всю Францию перетряхнуть, ни одной такой плохой дороги не найти, как у нас.

— Значит, принято? — спросил Жабжабыч.

— Что принято? — спросили ребята.

— Предложение выдвигать меня в мэры?

— Принято, — сказали ребята.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Начало выборной кампании

В одно ясное конецмайское утро жители с удивлением заметили, что весь город заклеен предвыборными листовками.

Нет, дело не в листовках. К предвыборным листовкам давно привыкли, а дело в том, какими были эти листовки. Это был микст между фотографией и рисунком.

На листах был изображен мордастый тип лягушачьей наружности с сигарой в лапе. Изо рта у него выходил комиксовый пузырь, в котором было написано: «Я беру ответственность на себя!»

Внизу шел текст:

«Все на выборы Ж. Ж. Голицына-Сковородкина!

Друзья, пора отдать наш город в хорошие руки. И лучше рук, чем руки Жабжабыча, нам не найти. Он не будет брать взяток, потому что ему не на что их тратить: он не носит костюмов и шляп. Он не будет строить себе виллу: он любит жить в будке. Он не будет покупать себе машины: у него нет водительских прав. Ему совершенно нечего делать — он станет возрождать город».

В самом низу листовки было оставлено чистое место и было написано:

«Оставляйте здесь пожелания будущему мэру. Мы их ему передадим».

Прохожие внимательно читали текст и говорили:

— Ишь ты, какой мордарий с сигарой глаза выпучил.

— Нормальный мордарий, и глаза добрые. Ты к нам в ЖЭК зайди, там помордастее сидят.

Иногда вынимали ручки и приписывали внизу: «Давно пора разогнать нашу милицию. Она притесняет мелкий бизнес!», «Барсукова под суд!», «Кабанова под суд!», «Всех кабанят под суд!».

Христофор Христофорович Барсуков (в миру Кресттопор Кресттопорыч) и Антон Антонович Кабанов (в миру Питон Питоныч) — это были мэр и вице-мэр города.

Чувствовалось, что они сильно насолили жителям, раз их так прозвали в миру.

Все листовки развешивали ребята под руководством Влада Устинова и Кукарековой Любы. Вечером они собирали их со всех заборов и записывали пожелания трудящихся в одну большую тетрадь.

Главным пожеланием избирателей было отдать Барсукова и Кабанова под суд. Но были и другие, менее проблематичные. Люди просили снести ржавые гаражи в центре города, закопать рыжую яму около Института генетики, умоляли окончить строительство детского сада, требовали приделать правую ногу к памятнику Ленина около вокзала (потому что от нее остался один ботинок на проволочках), наказывали увеличить пенсию железнодорожникам и приказывали начать наконец усиленное строительство жилья.

Когда ребята доложили Жабжабычу все просьбы населения, он сказал со вздохом:

— Я как-то представлял все это по-другому!

ГЛАВА ПЯТАЯ. Первые происки

Мэр города Барсуков и его заместитель Кабанов не придали первым листовкам никакого значения — мало ли кто что клеит на заборах. Голосовательная машина у них в городе была хорошо отлажена, и они были уверены, что новых выборов им бояться нечего. Но когда ребята вывесили вторую партию листовок с улучшенными обещаниями кандидата Жабжабыча Голицына-Сковородкина, они не на шутку встревожились:

— Эге, так этот пучеглазый нас обойдет!

Срочно в мэрию был вызван начальник милиции Т. Т. Бронежилетов. Принимали его в гостевой комнате, специально обставленной дешевой пластмассовой мебелью, чтобы посетители второго сорта видели, как тяжело живется администрации города.

Посетители третьего сорта в мэрию вообще не допускались. А посетители первого сорта сами имели дорогие кожаные кабинеты.

— Ты что это, Трофим, за порядком не следишь? — сурово сказал Кресттопор Барсуков. — Ты что это демократию нарушаешь? Тут у тебя под носом какие-то люди предвыборную агитацию ведут, а ты их не арестовываешь.

— А что я могу сделать? — возразил Бронежилетов. — Эти люди все делают по закону.

В разговор вмешался Кабанов.

— Я тебе покажу кузькину мать. Раз по закону, значит, они еще опаснее. А они у тебя на свободе разгуливают. Срочно займись этим делом.

Он так грохнул кулачищем по пластмассовому столику, что стол треснул, и зажал руку Питон Питоныча.

Он минут десять не мог избавиться от этого столика и ходил по кабинету вместе с ним. Бронежилетов ушел, а Барсуков и Кабанов целый час вынимали руку Кабанова из стола, разламывая стол по кусочкам.

— Это почему нас под суд? — спросил Барсуков.

— Завидуют, — сказал Кабанов.

— Чему тут завидовать? Встаем мы в семь, ложимся в двенадцать. Все время по стройкам, по заседаниям. Ну и что, что я построил себе дом на два этажа у Водозабора, так у губернатора Проценко дом на пять этажей.

— А я, — сказал Кабанов, — купил себе две автомашины, так у вице-губернатора их четыре.

— Люди злые, — решили оба начальника.

И срочно был вызван известный в городе фотограф Стенькин. Его пригласили уже в главный кабинет и очень плотно закрыли двери.

— Слушай, Стенькин, — сказал Барсуков, — ты давно хочешь открыть у нас фотоателье. Верно?

— Верно.

— И помещение ищешь.

— Ищу.

— И не находишь.

— Не нахожу.

— Хочешь, чтобы мы тебе помогли?

— Хочу.

— Хорошо, мы тебе поможем. А ты помоги нам.

— Как? — спросил потрясенный Стенькин.

Ему и в голову не могло прийти, что он может чем-то помочь самым важным людям города.

— Нужен компромат на одного типа.

— Кто это?

— Голицын-Сковородкин.

— Кандидат в мэры?

— Он.

— Трудный случай, — сказал Стенькин. — Это будет особо дорого стоить.

— Почему? — спросил Кабанов.

— Он мне почти что друг.

Крест Топорыч и Питон Питоныч задумались.

— Может, тебе он и друг, — сказал Барсуков, — но всему городу он враг.

В конце концов они договорились, что Стенькин получит помещение под фотостудию в центре города (на улице Ленина). А он за это в течение месяца накопает серьезный компромат на Жэжэ (то есть на Жабжабыча).

И Стенькин начал копать.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. Избирательный штаб работает

В один из дней весь весенний город запестрел листовками:

«Все на встречу с кандидатом в мэры Ж. Ж. Сковородкиным. Встреча состоится в главном зале мэрии в семь часов вечера в первый четверг июня».

Ребята набирали листовки на компьютере и вешали их по всем домам и заборам. К этому времени избирательный штаб Жэжэ сильно возрос. Игра понравилась многим ребятам, и школьники включались в дело целыми классами.

На листовках был изображен Жабжабыч с лопатой в руках и в телогрейке. Изо рта шел пузырь с текстом: «Каждому жителю по комнате. Каждому району по кинотеатру!».

Папа Устинов прочитал листовку:

— А вы вашего кандидата зарегистрировали?

— Нет.

— Значит, вас не допустят на выборы.

— Почему не допустят?

— И что нам делать?

— Прежде всего собрать подписи избирателей за Жабжабыча. Для нашего города их должно быть не меньше тысячи. Потом идти в избирательную комиссию и регистрировать кандидата.

* * *
Целую неделю Владик, Люба Кукарекова, Витя Верхотурцев и другие избирательные орлы ходили по подъездам и собирали подписи для выдвижения Жабжабыча в кандидаты.

Тактику разработала Люба Кукарекова. Она звонила в дверь и говорила:

— Здравствуйте. Какой у вас двор запущенный — сплошная помойка. А подъезд, наверное, два года не ремонтировали.

— Какое там два, все десять лет, — говорили жители.

— Вот поэтому мы и предлагаем выбрать нового мэра.

— Это кого же?

— Голицын-Сковородкин Жаб Жабыч.

— Помилуйте, — возмущались жители. — Нам только Жабжабыча не хватало! Лягушки в мэры пошли. Мало нам заслуженных артистов.

— А вы не горячитесь, — говорила Люба. — Давайте будем рассуждать. Зарплата у вас маленькая?

— Маленькая.

— Квартплата высокая?

— Высокая.

— Дом ваш запущен?

— Очень запущен. Уже по стене трещины пошли.

— Так что вам и терять нечего. Кроме собственной бедности. А Жэжэ все исправит.

— Пожалуй, верно, — соглашались жители и подписывали лист за Жабжабыча.

— Он хотя бы работоспособный? — спрашивали они напоследок.

— Очень работоспособный — над одной бумагой может сидеть день, — успокаивали ребята.

— Ну, и ладно.

Для убедительности и для будущей регистрации пришлось написать биографию кандидата Сковородкина.

Биография была очень короткой:

«Жабжабыч Голицын-Сковородкин по образованию старший научный сотрудник — биотехник. Под судом не был. Доброжелателен. Очень считается с мнением народа, в частности детей. Никакой личной собственности не имеет, кроме фотоаппарата и коробки сигар».

Будущих избирателей очень смущало то, что никакой личной собственности Жабжабыч не имеет. Один вредный избиратель по фамилии Скипидаров так прямо и сказал:

— Значит, не наворовался.

— Да ничего подобного, — возмутилась Люба. — Просто ему ничего не надо.

— Такие люди, которым ничего не надо, самые опасные, — сказал Скипидаров. — Их только власть привлекает, значит, будут над народом измываться. Личный интерес обязательно должен быть.

Пришлось придумывать Жабжабычу личный интерес. На очередном заседании избирательного штаба Владик спросил Жэжэ:

— А какой у тебя личный интерес?

— Очень простой. Чтобы у меня был кабинет, машина и шофер. Чтобы все было как у людей.

— Очень мило получается, — сказала Люба. — Выбирайте меня в мэры, чтобы у меня был свой кабинет.

— Это чушь, — согласился Витя Верхотурцев. — Забудь ты про кабинет и машину. Что ты, Жабжабыч, лично для себя хочешь?

— Зарплату хочу, чтобы свою будку починить. Я уже в нее не влезаю. Телевизор хочу. Новую жилетку хочу. Мясорубку хочу купить. Сигары хочу. В Африку хочу поехать.

— Ничего себе размах, — сказал раскованный Леня Коблиц.

— А что, — вмешался старший Попов (Женя), — я думаю, так надо и говорить. Избирателей это не испугает. Вот если бы он про «мерседесы» говорил и про дачи с гектарами, тогда бы народ от него отвернулся.

— А при чем тут мясорубка? — спросила Люба Кукарекова.

— Хочу на мясную пищу переходить, а зубов у меня нет. Пластины одни.

Эти сведения записали в избирательный реестр.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Встреча с избирателями

Главный зал мэрии ребятам не предоставили.

— Ваш кандидат еще не зарегистрирован. Мы не знаем никакого Голицына-Скороваркина.

— Он не Скороваркин, он Сковородкин.

— Все равно не знаем.

Но ребята решили встречу с избирателями не отменять: «Раз не пустили нас в зал, хорошо — будем встречаться на лестнице, прямо на ступеньках». Погода для встречи была самая что ни на есть избирательная: ни жары, ни холода, ни комаров. Такую погоду можно только выиграть в лотерею раз в десять лет. Именно при такой погоде раньше жили наши бабушки и дедушки.

К семи часам стали собираться избиратели.

Пришел церковный звонарь — приятель наших ребят Коля Верный. Пришел папа Владика — Пал Палыч Устинов, пришел вредный избиратель Скипидаров, который спрашивал про личный интерес, пришла местная правозащитница Валерия Прямодворская, и пришел милиционер Дубинкин, для того чтобы разгонять несанкционированную встречу.

Ему было твердо сказано:

— Если соберется больше двадцати, разгоняй.

Несколько человек гуляли по площади, делая вид, что гуляют. Среди них был фотограф Стенькин с портативной телекамерой в кармане. И, конечно, налицо был весь наш избирательный штаб в составе Влада Устинова, Любы Кукарековой, братьев Поповых, Лени Коблинца и Вити Верхотурцева.

Жабжабыч встал на верхней ступеньке и обратился к населению:

— Друзья, посмотрите вокруг, что вы видите?

Друзья посмотрели вокруг, но ничего особенного не увидели.

— Ничего не видим, — сказал Коля Верный.

— Правильно, ничего. А мы должны видеть новый город, — важно сказал Жэжэ. — Новый город, полный света и стекла. Нам пора покончить с трущобами. Нам давно уже пора все автомобильные дороги загнать под землю.

Тут даже наши ребята оторопели.

— А преступность? — сказал Жабжабыч. — Она возросла у нас на десять процентов. На северной части города игральным бизнесом заправляет итальянская мафия, на южной — пуэрто-риканская.

— Это точно, — сказал прогуливающийся недоверчивый Скипидаров. — Вечером от этих пуэрториканцев проходу нет.

— Жабжабыч, — спросил Леня Коблиц, — когда это ты так хорошо научился говорить?

— Я речь мэра города Бостона за прошлый год прочитал.

— А где ты ее взял?

— Мне ее Пал Палыч в Интернете нашел, — и он продолжил: — Почему у нас не действует антимонопольный закон? Почему РАО «Дженерал электрик» постоянно повышает цены? Почему нет конкурирующих компаний?

— Правильно! — закричали из толпы. — Этого Чубайса пора гнать взашей! По пятьсот рублей в месяц за свет платим, а ему все мало.

— А метрополитен? — витийствовал Жэжэ. — В каком он состоянии? Кругом окурки и темные личности. Я не имею в виду цвет кожи.

И хоть в городе N никакого метрополитена не было, люди одобрительно загудели. Новые прохожие стали подходить к Жабжабычу.

Подтянулся и милиционер Рогдай Дубинкин. Он твердо помнил: «Если соберется больше двадцати человек, разгоняй».

Он уже насчитал девятнадцать. И не знал, считать себя самого или нет. С одной стороны, он был милиционер, а с другой — тоже человек.

А Жабжабыч тем временем заканчивал речь. Речь мэра города Бостон за прошлый год:

— Мы уменьшим налоги на бедных и увеличим налоги на богатых. Мы поставим на место эту кучку лжедемократов, называющих себя демократической партией. Минимальная почасовая оплата у нас будет двадцать долларов.

— Это что, в месяц? — послышалось в толпе.

— Наверное, в неделю, — пояснил кто-то.

— А теперь переходим к вопросам, — сказал Жабжабыч. — Я жду.

Вперед вылез вредный избиратель Скипидаров:

— А какой у вас личный интерес? Без личного интереса нельзя.

Жэжэ был готов к этому вопросу.

— Мой личный интерес очень прост. Я хочу сделать евроремонт в моей будке. А то в щели уже можно лапу просовывать. Телевизор хочу купить. И в Африку хочу поехать.

Люди одобрительно загудели. Посыпались другие вопросы:

— Сколько вам лет?

— У вас есть семья?

— Где вы работаете?

Жабжабыч вежливо и, не торопясь, отвечал:

— Лет мне — тридцать с хвостиком.

— Семья у меня есть. Один ребенок и двое родителей. — Он имел в виду Влада и его папу и маму.

— Работаю я на ответственной работе — охраняю жилой объект. До этого работал в Министерстве оборонной промышленности собаководом.

К избирателям подошел фотограф Стенькин, и количество участников превысило двадцать.

— Все, расходитесь! Кончай базар! — приказал милиционер Дубинкин.

— Как кончай базар? — вмешалась Валерия Прямодворская. — А свобода собраний? А свобода слова?

— При чем тут свобода слова? — удивился Рогдай Дубинкин. — Я же не в тюрьму вас тащу, я просто разгоняю.

Он был очень настырен. Не зря товарищи по работе ласково звали его В Рог Дай.

— Гражданин, — сказал он Жабжабычу, — покиньте помещение.

— Не покину, — уперся Жабжабыч.

Дубинкин попытался взять Жэжэ на боевой прием, но Жабжабыч выскальзывал.

Это здорово разозлило Рогдая, он вытащил из-за пояса резиновую дубинку и треснул Жабжабыча по башке. Результат был неожиданным: изо рта Жэжэ вылетел тугой резиновый кулак (язык Жабжабыча) и долбанул Дубинкина прямо в лоб. Дубинкин даже выскочил из милицейской фуражки.

Это уже было сверх всяких сил. Рогдай грозно потянулся к кобуре.

Но тут опять получилась ерунда. Во все времена городскую милицию ругали за ношение огнестрельного оружия, и вся милиция носила в кобурах что придется. Кто отвертку, кто гаечный ключ, кто половник. Рогдай Дубинкин носил большую столовую ложку, чтобы всегда можно было проверить качество пищи в придорожных кафе.

Прицелившись ложкой в Жабжабыча, он закричал:

— Руки вверх!

Жабжабыч от ужаса замер на целых десять минут и вообще испортил всю картину разгона народа, потому что его стало невозможно сдвинуть с места.

Тут к Дубинкину подступила Валерия Прямодворская:

— Что вы сделали? Вы же человека убили!

— Я не хотел, — испугался милиционер. — Это он сам убился.

Дубинкин с удивлением рассматривал свою ложку.

Группа сторонников подхватила Жабжабыча и понесла его к газону.

— Не туда, не туда, — вдруг сказал Жабжабыч слабым голосом, — а вон туда.

Он показал на пивной ларек. Когда его посадили на лавочку, он сразу ожил и предложил Владиному папе:

— Пал Палыч, а не выпить ли нам немного пива за успешное начало?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Сложности в школе

Владик и его друзья не расставались практически никогда, особенно в школе.

Почти на всех уроках было слышно:

— Устинов, не разговаривай с Кукарековой.

— Кукарекова, перестань кукарекать с Поповым.

— Попов, пересядь от Устинова.

Сегодня к их классу приблудился еще и легкомысленный Верхотурцев.

— А ты, Витя, что у нас делаешь? — спросила учительница по природоведению Ангелина Федоровна. — Ты вообще не из нашего класса.

— Я, Ангелина Федоровна, потому к вам пришел, что меня к знаниям тянет. В вашем классе можно больше знаний получить, чем в других.

— Еще больше знаний можно получить в кабинете директора, — сказала строгая Ангелина. — Куда ты немедленно отправишься, если будешь отвлекать ребят от урока.

— Все. Ухожу, ухожу, ухожу.

А разговор в школе постоянно шел все о том же — о выборе нового мэра.

— Нам надо в избирательную комиссию идти, — говорила Люба Кукарекова, — надо Жабжабыча регистрировать. Мы уже собрали больше тысячи подписей.

— Завтра и пойдем в эту комиссию, — решил решительный Женя Попов.

— Так, Кукарекова, — вмешалась в их разговор Ангелина Федоровна. — Тема сегодняшнего урока «Животные и растения пустыни». Расскажи нам о жителях этой засушливой зоны.

Кукарекову застать врасплох было трудно.

— Главными жителями пустыни являются верблюды. Они могут часами идти по песку без особого вреда для себя. Запасы воды они держат в своих горбах.

Ангелина Федоровна обратила внимание на продолжающийся разговор двух доверенных лиц — Влада Устинова и Жени Попова.

— Так, Устинов, — сказала она — теперь ты продолжай ответ Кукарековой.

— Извините, Ангелина Федоровна, я не слушал ответ Кукарековой, — честно признался Влад.

— Садись. Два.

Огорченный класс замер.

— Так. Пусть теперь нас порадует своими знаниями Попов.

Жене совсем не светило добавить к своим и так не самым блистательным отметкам еще одну двойку, поэтому он уверенно заговорил:

— Я совершенно согласен с Кукарековой. Корни их уходят глубоко под землю, а в листьях накапливается большое количество влаги.

На секунду воцарилась тишина, затем последовал взрыв хохота. Вовсю смеялась и Ангелина Федоровна.

— Ну, Попов, — задыхаясь от смеха, сказал староста Киселев, — ну, Мичурин, новую породу верблюдов вывел!

— При чем тут верблюды? — растерянно озираясь по сторонам, недоумевал Попов. — Я о растениях говорю!

— А мы о верблюдах, — вытирая слезы, сказала Ангелина Федоровна. — Садись. Два.

Посрамленный и все еще недоумевающий Женька шлепнулся на место.

— И вот что, — сказала Ангелина Федоровна, — до меня дошли слухи, что вы занимаетесь чьей-то избирательной кампанией. Прошу вас отложить это занятие на несколько лет. Пусть взрослые этим занимаются, им сейчас совершенно нечего делать. Считайте, что я говорю вам все это от имени директора школы.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Что за комиссия, создатель!

В избирательной комиссии свежекрашеная бабушка с зелеными ногтями долго изучала все бумаги Жабжабыча, а потом сказала:

— Зарегистрировать не можем. У вас грубейшее нарушение. Вы собирали подписи для одного кандидата, а зарегистрировать хотите другого.

— Зачем вы нас путаете? — спросила Люба Кукарекова. — Вот его фотография на листах, на которых мы собирали подписи, а вот его паспорт — он везде один и тот же.

— Может быть, он везде один и тот же, зато документы разные. На листовке он с одним «Ц», а в паспорте — с двумя.

И верно. Когда Жабжабычу подбирали паспорт, ему дали бракованный экземпляр, где слово Голицын было написано с двумя «Ц». Теперь избирательная комиссия решила к этому придраться.

В разговор вмешался Устинов-папа. Он сказал сердито:

— Пригласите председателя избирательной комиссии.

Крашеная тетя ответила ему сушеным тоном:

— Товарищ Балаболкин занят. Он находится на приеме у нашего мэра господина Барсукова. Они занимаются выборами.

— А мы чем занимаемся? — спросил папа.

— Вы занимаетесь путаницей. Голоса собирали для одного кандидата, а зарегистрировать хотите другого.

У ребят сразу скисли лица. Попробуй собери заново тысячу подписей.

— Я знаю, что делать, — решительным шепотом сказал папа Устинов Владику.

— Папа знает, что делать, — сказал Владик на ухо Любе Кукарековой.

— Мы знаем, что делать, — сказала Люба на ухо Вите Верхотурцеву.

И они решительным шагом вышли из избирательной комиссии.

Как только они вышли, свежевыкрашенная сотрудница сразу куда-то позвонила:

— Они знают, что делать, — коротко сказала она и повесила трубку.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. В кабинете мэра

Звонок был принят в богатом кожаном кабинете мэра.

— Они знают, что делать, — повторил вслух Балаболкин.

— Знают? — удивился Барсуков.

— Знают.

— И что же они будут делать?

— Наверное, обратятся в суд.

— Ну, и хорошо, пусть обращаются, — сказал Барсуков. — А мы пока будем готовить общественное мнение. Где там фотограф Стенькин? Где наш папарацци?

Папарацци ждал за дверью. Барсуков, Кабанов и Балаболкин поглубже уселись в кожаные кресла и приготовились смотреть и слушать.

Робкий Стенькин долго оглядывался, смотрел на дорогие шторы на окнах, на картины на стене, на желтые лимоны на ветках цветов и совсем заробел.

— Ну, что там у тебя есть?

— Вот фотография — «Жабжабыч выскальзывает из рук милиции».

Барсуков и Кабанов посмотрели на фотографию, и Барсуков сказал:

— Это не компромат, это характеристика для приема на работу. Тот, кто выскальзывает из рук милиции, сейчас самый нужный работник. Что там у тебя еще?

— А вот что — «Жабжабыч бьет милиционера языком».

— Это уже лучше, — сказал Кабанов. — За нападение на милицию полагается срок.

— За нападение с оружием, а не с языком, — возразил Барсуков. — Нападение с языком — это называется облизывание.

— Ничего себе облизывание, — заспорил Стенькин. — Да у этого милиционера сотрясение мозга было.

— Значит, будем медицинское заключение прикладывать? — тихо сказал из своего кресла Балаболкин.

Кресттопорыч был недоволен:

— Плохо работаешь, Стенькин. Мы тебе помещение подобрали для ателье, а ты совсем неинтересные снимки принес. Иди и честно отрабатывай задание. Принеси что-нибудь такое, чтобы смотреть противно было.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. В собачьем питомнике

В военном собачьем питомнике «Красная звезда» все сотрудники внимательно следили за событиями на избирательном фронте. (Военные все называют по-военному штурмами, атаками и так далее.) Питомник находился далеко за городом, но его жизнь была связана с городом неразлучно. И хоть военным запрещается иметь личное мнение, они иметь его хотели. И главным образом потому, что Жабжабыч когда-то работал у них инструктором-собаководом.

Поэтому в бывшей ленинской комнате инструктор-собаковод Элеонора Филина докладывала группе офицеров и служащих все о событиях избирательной кампании. (Помимо того, что она была инструктор по собаководству, она была еще и инструктор по внешней и внутренней политике питомника.)

В группу входили большой седой генерал в лампасах с собаками на погонах (это был знаменитый выводильщик новых пород генерал Медведев Георгий Пантелеймонович — депутат и орденоносец), собачий доктор Жулицкий с белым халатом под шинелью, кормильщица Зина Фуфайкина, знаменитый дразнильщик собак Денис Зарипов и еще несколько жителей военного поселка.

— Основной кандидат в мэры — это сегодняшний мэр Барсуков, — говорила Филина. — Вы сами понимаете, что это не лучший вариант. С нашей тренировочной деревянной вышки хорошо виден построенный им особняк.

— Особняк числится на гражданке Фиолетовой, — сказал дразнильщик собак Давыдов.

— Гражданка Фиолетова — родная бабушка Барсукова, — отпарировала строгая Элеонора. — Она еще умереть не успела, но все ему завещала.

— Откуда вы это знаете? — спросил генерал Медведев.

— Мне Зина Фуфайкина сказала, — ответила Филина.

— А я документы видел, — объяснил Зарипов.

— Хотел бы я знать, откуда у вас такие теплые связи с семейством Барсуковых? — спросил генерал.

— Я у них по вторникам пылесосю! — объяснила Зина.

— А я у них по воскресеньям собак дразню, — сказал Денис.

— Ну, и что, — спросил генерал, — будете вы за него голосовать?

— Нет, — ответили Зина и Денис.

— А какие есть еще кандидаты?

— Еще директор городского транспорта Свеклин и начальник пожарной команды города Огурцов.

— Что о них можно сказать?

— Что один из них Свеклин, а другой Огурцов, — ответила Филина.

— Не густо, — сказал генерал. — А что это мне сообщает мой внук Георгий из городской школы? Про Жабжабыча? Его и вправду выдвигают?

— Выдвигают.

— Ну, и чем он нас не устраивает? В прошлом наш питомниковый работник. Дисциплинирован, морально устойчив. Не хапуга. Мне кажется, стоит о нем подумать.

— Не стоит, — сказала строгая Филина. — У него национальность непонятная.

Элеонора Филина всегда недолюбливала Жабжабыча. Еще с тех времен, когда он работал в питомнике. Он все делал неправильно: у него собаки преодолевали забор с колючей проволокой не сверху, а снизу — копали норы. Он как-то странно отдавал команды: «Дорогая Пальма, будь добра — тихо лежать!» Или: «Уважаемый Рекс, подайте мне быстренько вот эту палку из холодной реки!» И уж совсем по-чумному: «Дорогой Мухтар, срочно укуси, пожалуйста, вон того шпиона в телогрейке!»

Обидно было, что при таких неправильных командах собаки все делали правильно: и молча ложились на землю, и доставали палку, и кусали учебного шпиона. Это просто угнетало строгую Элеонору.

— Представьте себе, — говорила она, — лежит пограничник в засаде, и на него надвигается нарушитель. Пограничник будет командовать: «Джульбарс, задержи, пожалуйста, этого дяденьку в зеленом». Это не граница, это какой-то танцкласс получается. Пограничник должен сказать одно русское слово «Фас!», и все. Нет, нам в питомнике такие дрессировщики не нужны.

— Что вы там сказали начет национальности? — переспросил генерал Медведев. — Что там непонятного?

— У него национальность пип!

— А у меня национальность тат, — сказал Медведев.

— Это что, сокращенный татарин? — спросил Зарипов.

— Нет, это полноценный гражданин России. Ну что, есть какие-то сомнения по нашему кандидату?

— Никак нет! — четко по-военному ответили все.

— Значит, будем выбирать, — решил генерал.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. В бане

В это время в городской бане в отдельной блатной парильне встречались два других кандидата в мэры — Свеклин и Огурцов. Свеклин был с ног до головы волосатым, как нейлоновая шуба, а Огурцов был абсолютно лысым, как арбуз. Больше ничего интересного сказать о них с первого раза было нельзя. Разве только то, что Огурцов командовал пожарной дружиной, а Свеклин — городским транспортом.

— Ты ж понимаешь, — говорил Огурцов, нахлестывая себя веником. — Они нас с тобой как два громоотвода держат. Чтобы мы на себя голоса оттянули, чтобы этот лупоглазый не прошел.

— Чего ж тут непонятного. Им обоим в мэры надо идти либо под суд — таких они дел натворили, — отвечал Свеклин. — Полгорода распродали, а деньги себе в карман.

— Ну, не только себе, кое-что и в область ушло. К самому Проценко, — показал Огурцов пальцем наверх.

— А мне этот лупоглазый нравится, — вдруг заявил Свеклин.

— И мне, — поддержал Огурцов. — Он воровать не будет. Он-то уж наведет порядок, — потом он добавил:

— И мой сын за него. У него там целый избирательный штаб — штук сто школьников.

— Кто же это школьников на штуки считает?

— Потому что младшие классы, — объяснил Свеклин.

Кандидаты стали еще больше нахлестывать себя вениками. Огурцов добавил:

— Эти из мэрии хотят еще и Жабова подключить из электросети.

— Зачем?

— Чтобы избирателей запутать.

— Ну, нет, Магдат Магдатыч на это не согласится. Он мужик не простой, умный.

— Мы-то согласились.

— Потому и согласились, что дураки, — закрыл тему кандидат Свеклин.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. В мэрии

Магдат Магдатыч и вправду не соглашался.

— Ты сейчас электросетью командуешь, а мы тебе еще энергосетьдобавим, — давил на него Барсуков.

— Я с одной «сетью» еле справляюсь, — упирался Магдат Магдатыч. — А тут еще «энерго».

— Чем большим командуешь, тем легче, — говорил ему Кабанов. — Я вот раньше химчисткой командовал, еле справлялся. А сейчас у меня полгорода в руках, и никаких тебе трудностей. Второй дом строю.

Встреча проходила все в тех же кожаных креслах кабинета мэра. За окном бушевала зелень, в приемную никого не пускали.

— А чего это вы меня втягиваете? — спрашивал Жабов. — Возьмите справочник телефонный. Вон сколько у нас в городе лягушачьих фамилий. Есть и Жабычев, и Головастиков, и Квакин Михаил из БТИ. Даже судья у нас Лягов.

— Нам не головастики нужны, — сурово сказал Барсуков, — а кандидаты. Ты — мужик уважаемый, за тебя люди голоса отдадут. Соглашайся.

— Вот я и хочу остаться уважаемым, — сказал Магдат Магдатыч. — Поэтому не соглашаюсь.

— Ну, смотри, Магдат, — разозлился Кресттопор Барсуков. — Сейчас ты «энерго» не берешь, можешь и без «сети» остаться.

— И очередь на квартиру потеряешь, — добавил Питон Питоныч Кабанов, которого в последнее время стали звать Понтон Понтоныч из-за резкого пополнения. — Иди и подумай.

Магдат Магдатович пошел и подумал. Он подумал, что ему совсем не нравятся сегодняшний мэр и вице-мэр. Что они не оставят его в покое. И разные всякие противоположные — черные и цветные — мысли завертелись в его хитрой азиатской голове. Он пришел домой и подозвал своего сына Магдата.

— Слушай, молодец, как там у вас идут дела с выборами Жабжабыча?

Маленький Магдатик был одним из активистов Влада Устинова.

— Хорошо идут, — сказал он. — К регистрации готовимся.

— Ты уж меня информируй. Ладно? — сказал он. — Во всех подробностях.

Что-то Магдат Магдатыч задумал.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. В милиции

Когда Владикин папа сказал: «Мы знаем, что делать», он знал, что надо идти в милицию. Надежда у него была на начальника отделения Бронежилетова Т. Т.

Под суровой внешностью милицейского майора находилась высокоинтеллектуальная душа поэта и гражданина. Поэтом Трофим Трофимович был средним — он все про туманы писал и про поля, а гражданином он был высокой квалификации. Он все время боролся со своей собственной милицией, которая так и норовила вступить на скользкую дорожку вымогательства чего-нибудь у населения. Да и милиционеры у него были как на подбор: Дубинкин, Кулаков, Автоматов, Пристрелкин, Колотилин, Гранатов, Наручников, Прикладов и Тумаков.

Папа Владика хорошо был с ним знаком. Это он помог Жабжабычу получить паспорт. Когда Жабжабычу понадобились хоть какие-нибудь документы, его привели в милицию, и Трофим Трофимович выдал ему бракованный паспорт с фамилией Голиццын. Других паспортов не было. И это было счастьем, кто бы другой осмелился выдать документ очеловеченной жабе.

Пал Палыч позвонил по 02 и договорился с ним о встрече.

Нарядный и хорошо причесанный папа явился в отделение милиции, как было назначено, к вечеру. Темнело, в окно уже стучали первые звездочки. На папино счастье, товарищ Бронежилетов Т. Т. был один и был свободен.

— Трофим Трофимович, — сказал папа. — Такая история…

— Знаю, — сказал Бронежилетов.

— Что вы знаете?

— Что не хотят регистрировать.

— Не хотят.

— Что будем делать? — спросил Бронежилетов.

— У меня есть предложение, — сказал папа. — Хорошо бы зачеркнуть одну буковку.

— Вот и зачеркните, — предложил Трофим Трофимович.

— А у меня печати нет, — сказал папа.

Трофим Трофимович подумал и сказал:

— А у меня есть. На мою шею, — потом он добавил: — Паспорт при вас?

— При мне.

Папа протянул ему жабжабычевский паспорт. Товарищ Бронежилетов взял его, внимательно рассмотрел и зеленой милицейской ручкой зачеркнул вторую букву «Ц». Сверху он мелким, но четким почерком написал: «Исправленному верить. Бронежилетов».

После этого он выбрал самую серьезную, самую круглую печать из всех имеющихся у него в сейфе и поставил штамп на записи.

— Все. Теперь мне не сносить головы.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. Зарегистрировали!

Назавтра в избирательную комиссию для регистрации Жабжабыча явилось десять человек. Это были наши активисты Влад Устинов и K°, причем все с родителями.

Жабжабыч гордо остался на крыльце, а все остальные ввалились в приемную избирательной комиссии.

Сухая крашеная тетя испугалась:

— У нас учет бюллетеней. Технический перерыв.

Она стала нервно стучать по телефону. Телефон молчал.

Через час пришло двадцать человек. Крашеная тетя испугалась еще больше:

— У нас ксерокс не работает.

Тогда явилось сто человек.

— У нас нет удостоверений.

Появилось двести.

— У нас перерыв на обед.

Явилось столько народа, что в приемной уже не размещались. А раз образовалась небольшая толпа, она стала притягивать и уже совсем нипричемных людей. Тем более что знаменем и рекламой для сбора служил Жабжабыч Голицын-Сковородкин — «исправленному» верить. Он был в великолепной голубой жилетке с карманами и небольшим будильничком на животе.

— Хорошо! Хорошо! — кричала крашеная тетка. — Мы зарегистрируем вашу лягушку! Приходите завтра.

Но дураков не нашлось — не отступал никто.

Люди стали скандировать:

— Го-ли-цын! Го-ли-цын!

— Перестаньте кричать! — крикнула тетка. — Пусть один человек пройдет к председателю.

К председателю зашел папа.

Председателя Балаболкина в кабинете не было. Зато был секретарь Кувшинов. Он вовсю стучал на компьютере: «… эдтфдэо эыфомх 5678 ацьпц вм об3ъ3р…»

Папе не было видно, что он там пишет. А писал он черт-те что. Просто так, делая вид, что он занят. Из-под его клавиш сыпалось: «…Дрыфыс 09 Цфл щущу хрясьть хозвыпар хыр пыр тромб…»

— В чем дело, гражданин? — спросил он.

— Зарегистрируйте нашего кандидата.

— Давайте его паспорт и списки избирателей.

Папа подал ему паспорт и списки избирателей с адресами.

Когда секретарь увидел исправленную фамилию, он даже застонал. Он тоже стал судорожно стучать по телефону, призывая на помощь Балаболкина, но телефон молчал.

Секретарь стал мокрым, но деваться было некуда. Он взял бланк кандидатской книжечки, наклеил фотографию Жабжабыча и поставил круглую фиолетовую печать.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. В фотоателье папарацци Стенькина

Для папарацци Стенькина наступили трудные времена. Надо было оформлять бумаги на новое помещение, преобразовывать запущенный полуподвал в роскошное фотоателье, зарабатывать на все это деньги и искать компромат на кандидата в мэры господина Голицына.

Найти компромат на господина Жабжабыча было трудно. Жабжабыч не пил водки. Он даже запаха спирта не переносил. Однажды, увидев заспиртованную лягушку, он замер на месте на целых два часа. Его еле пробудили. С этой стороны его взять было невозможно.

Он не брал взяток, и никто не собирался их ему давать. Так что взяточный компромат отпадал. Он не дрался и, даже больше того, не курил.

Раз компромата не было, надо было его организовать.

Сначала Стенькин решил сделать кадр: «Кандидат в мэры безжалостно бьет детей». Он стал уговаривать мальчишек облить Жабжабыча тушью и ждать, чтобы он их треснул.

Но даже самые противные дети не хотели обижать «детского мэра».

— Не-а, дядя, он хороший. Мы за него.

Путем опроса Стенькин нашел одного, наверное, самого противного подростка из трудной алкогольной семьи. Дал ему доллар и велел тушью облить Жабжабыча. Подросток взял доллар, облил тушью самого Стенькина и удрал.

Компроматные планы рушились на глазах. Вся надежда оставалась на сомнительных тетенек.

Стенькин понимал, что дружба с легкомысленными гражданками, которые приезжают на квартиры танцевать и пить вино, сгубила не одного политического деятеля. Про таких тетенек очень часто говорили в городе, но где их искать, Стенькин не знал. Не идти же на улицу, чтобы спрашивать: «Простите, господин в богатом пиджаке, нет ли у вас знакомых распущенных гражданок?»

Он взял газету «Из рук в руки». И ему с ходу очень понравилось такое объявление:

«Развлекательно-эротический ансамбль „Гибкая березка“. Танцы и песни с выездом на дом. Принимаются коллективные заявки».

Стенькин позвонил по указанному телефону:

— Вы действительно развлекательный ансамбль?

— Действительно.

— Вы действительно выезжаете на дом?

— Действительно.

Стенькин перевел деньги на указанный счет, дал адрес Жабжабыча, приготовил фотоаппарат и стал ждать.

Он очень боялся, что Жабжабыч в этот вечер уйдет из дома и все сорвется. Но ничего не сорвалось. Ровно в девять часов вечера к участку Устиновых подъехал легковой автобус.

Наверху у него стоял репродуктор. Полилась музыка, и из автобуса посыпались одна за другой сарафановые бабушки. Размахивая белыми платочками, они поплыли по кругу.

Во поле березонька стояла,
Во поле кудрявая стояла,
Лю-ли, лю-ли стояла,
Лю-ли, лю-ли стояла.
На крыльцо вышел папа Устинов, мама Устинова, и к забору прибежало несколько соседей. Из своей будки вылез Жабжабыч и вылупил глаза…

Бабушки сделали два красивых круга по участку, игриво поглядывая на Жабжабыча, и продолжили:

Я пойду во поле погуляю,
Белую березу заломаю,
Лю-ли, лю-ли, заломаю,
Лю-ли, лю-ли заломаю.
В этом трагическом месте из глаз Жабжабыча покатилась слеза.

Стенькин фотографировал все и тоже плакал. Но он плакал совсем по другой причине — потому что плакали его денежки. Он же совсем не этого хотел. Он хотел плясок раздетых тетенек на свежем воздухе, жарких объятий при закате солнца, шампанского, брейков и стриптизов.

А бабушки, впрочем, скорее это были пожилые тетеньки, кружились и пели. Они явно вошли в азарт и вдруг запели частушки, направленные на Жабжабыча:

На окошке два цветочка
Целый день колышутся…
Нам еще годков немного,
Женихи отыщутся. Их-ох! Ох-их!
Тут одна самая молодая бабушка подтанцевала со своим платочком близко к Жабжабычу и пропела ему лично и со смыслом:

Ой, капуста моя,
Мелкорубленая …
Не целуйте меня,
Я напудренная.
Жабжабыч разволновался и даже закурил большую сигару.

А к нему уже подступила следующая бабушка:

До чего залетка дорог,
До чего залетка мил.
На своем крылечке курит,
До меня доходит дым.
Жабжабыч сразу выбросил сигару и затоптал ее ногой. Тут к нему подкатилась другая березка:

Не ходи, милок, за мною,
Не маши картузиком,
Все равно гулять не стану
С таким толстым пузиком.
Хотя Жабжабыч ни за кем не ходил и никаким картузиком нигде не махал, он немного обиделся на «толстое пузико». А тут еще ему добавили текста:

Ты гуляй, моя товарка,
Ты гуляй, красавица,
Только ты, товарка, знай:
Ну, а вдруг он пьяница.
От такой версии Жабжабыч пришел в ужас и чуть-чуть не замер на пару часов. Но другая, уже совсем продвинутая бабушка пропела ему совсем другие слова:

Есть у каждого минута,
Может быть, всего одна.
Когда верим мы кому-то
Без оглядки и до дна.
Фотограф Стенькин не выдержал. Он подбежал к автобусу и спросил у главной бабушки:

— А где же эротика?

— Что, уже нужна?

— Очень нужна.

— Сейчас будет.

Главная бабушка три раза хлопнула в ладоши — все двенадцать бабушек, как по команде, подняли вверх руки, и все двенадцать сарафанов разом попадали на траву.

Участницы самодеятельности очень испугались, сильно застеснялись и, кое-как загораживаясь и сверкая белыми ногами, побежали в автобус. Последняя, самая маленькая бабушка подобрала все сарафаны и тоже скрылась в кабине. Автобус отъехал. Представление окончилось.

Но Жабжабыч был счастлив. Он долго хлопал в ладоши вслед уехавшим артистам. И напевал:

Ни за кем я не ходил,
Не махал картузиком.
Видно, спутали меня
С каким-то карапузиком.
И еще:

Ой, салатик ты мой,
Мелкорубленый.
Вы целуйте меня,
Я не пудреный.
* * *
Вечером после этого шефского концерта папарацци Стенькин полез в Интернет, в раздел «Отдых и развлечения». Там было все: и «спортивно-развлекательный массаж на дому», и «финские бани с приездом в учреждения», и «дни рождения на природе с группой гимнасток-гитаристок», и «аргентинские танцы при луне для пожилых и обеспеченных господ».

Он читал эти замечательные слова и плакал:

— Вот что мне нужно. Пропади она пропадом, эта «Гибкая березка».

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. Стратегия и тактика

Жабжабыч заварил избирательную кашу и был счастлив. Целыми днями он сидел себе в кресле-качалке около будки, покуривал сигары и смотрел маленький телевизор, стоявший на табуретке, а все остальные крутились вокруг него и бешено работали.

* * *
Был теплый летне-весенний вечер. Было очень хорошее время. Город выглядел пригородом — пригород дачами, дачи — чистой природой. На пригородной веранде Устиновых происходило очередное заседание избирательного штаба. Все энтузиасты были на месте: Влад Устинов, Люба Кукарекова, Леня Коблиц, Женя Попов с братом, Витя Верхотурцев и все, все, все.

Присоединились еще новые ребята: шустрый Магдатик Жабов из младшего класса и два сына других кандидатов в мэры — Паша Свеклин, в просторечии Свекла, и Паша Огурцов, по-простому Огурец.

Получилась целая тимуровская команда.

На заседание была допущена мама Устинова и приглашен внук собаководческого генерала Медведева — тоже Георгий Медведев из соседней школы.

Председательствовал папа Устинов.

— Какие мы имеем успехи? — спросил он. И сам же ответил: — Никаких.

Ребята загудели, как пчелы. Они были несогласны.

— Есть успехи! Есть!

— Нас во всем городе узнали!

В конце концов согласились на том, что успехов было много, но все они были какими-то мелкими.

Слово взял Георгий Медведев:

— Давайте разделим наши задачи на две группы. Они должны быть тактическими — на каждый день. И стратегическими — на недели и месяцы вперед. К тактическим задачам я отношу митинги, призывы и листовки. Так же встречи с избирателями и прием населения.

— Мы все это делали, кроме приема населения, — обиженно сказал Владик.

— Значит, надо срочно провести прием.

— А где? — спросила Люба Кукарекова.

— Кто нам даст помещение? — спросил Пал Палыч.

— Нам не надо помещения. Прием проведем на ступеньках городской администрации.

— Очень мило, — сказала практичная Люба Кукарекова. — Нас сразу же и разгонят.

— Вот и хорошо, — ответил Георгий. — Чем больше нас будут доставать, тем больше у нас шансов победить.

— А какие стратегические задачи вы имеете в виду, молодой человек? — спросил папа Устинов.

— Завоевание авторитета у народа. Необходимо устроить встречу нашего кандидата с духовенством. Пусть отец Евлампий нас благословит.

— У нас очень сложное духовенство, — сказала Люба. — Впередсмотрящее.

— К этому Евлампию без подношений не суйся, — добавил Паша Огурцов.

— Значит, сделаем подношение.

— Но ведь Жабжабыч некрещеный, — продолжала Люба.

— Стало быть, надо креститься.

— А у Жабжабыча есть душа? — спросил новенький Паша Свеклин.

Вопрос повис в воздухе.

— Не надо креститься, — сказал Георгий Медведев. — Надо только сделать хорошую фотографию Жабжабыча с отцом Евлампием.

— Или фото «Жабжабыч зажигает свечи в храме», — сказал папа Устинов. — Этого будет достаточно.

Сам Жабжабыч ничего не говорил. Он не очень понимал, что происходит вокруг. Но многозначительно курил себе сигару и иногда одобрительно кивал головой. Своим молчанием он производил на людей более сильное впечатление, чем своим самым умным разговором.

Итак, было решено первым делом провести прием населения.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. Два мира — два приема

В это время мэр города Кресттопор Кресттопорович Барсуков тоже вел прием населения. Он принимал сына губернатора N-ской области Василия Проценко.

Проценко был тридцатилетний крепкий господин с остатками некой застенчивости на лице. При беседе присутствовал председатель избирательной комиссии Балаболкин. На его лице было написано чувство глубоководной вины. Еще бы — Жабжабыча признали кандидатом!

— Слушай, Вася, — говорил Барсуков, — у нас тут городской парк пропадает. Не интересуешься?

— Чем?

— Парком.

— В каком смысле?

— В таком — особнячки построить. Ты же у нас строитель.

— Особнячки построить? В парке?

— Да, в парке. Все очень просто. Берешь у нас парк в аренду на сто лет, и все.

— Да, кто же мне его даст?

— Мы дадим, Вася. Я и Кабанов — мэр города и вице-мэр.

Через паузу он объяснил:

— Мы объявим конкурс на облагораживание парка, на строительство в нем аттракционов, детских площадок, дендрариев. Ты этот конкурс выиграешь. И все. Поехали.

— А закон?! — спросил Вася.

— Все будет юридически чисто, — ответил Барсуков. — Вот Балаболкин подтвердит. Он же у нас юрист.

Балаболкин подтвердил.

— Условия конкурса надо печатать в газетах, — угрюмо сказал Василий Проценко.

— В газете, Вася. В газете, — с нажимом произнес Барсуков. — И мы эту газету создадим. Она будет называться «Вестник мэрии», например, или «Народная воля». Тираж будет один экземпляр. И будет всего два конкурсанта. Ты да вот Балаболкин. Может быть, Кувшинова третьим присоединим. Понял?

Василий все еще сомневался:

— Как-то это не по-божески. А народ? Ведь будут протесты. Демонстрации.

— Никаких протестов не будет. Это у вас там, в столицах, протесты. У нас все будет тихо и гладко. Никаких протестов, никаких демонстраций.

— А насчет Бога ты не беспокойся. Обнесешь парк забором как для чистки территории, — наседал он на Васю. — Заборчик постоит год или два. Все к нему привыкнут. Вот и строй свои особняки.

— Слишком смело, Кресттопорыч! — сказал Василий. — Но очень заманчиво. Дай подумать.

— Думай, думай, — сказал Барсуков, — пока я здесь мэрю. А то, глядишь, меня перевыберут, — он мрачно посмотрел на Балаболкина, — тогда все. Никаких особнячков.

— Газету надо скромнее назвать, — рискнул вмешаться Балаболкин. — Например, «Правда».

— Кажется, такое название уже было, — сказал Проценко. — А впрочем, пусть будет «Правда».

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. Встреча с отцом Евлампием

Папа и Жабжабыч подъехали на машине как можно ближе к церковному входу, чтобы не привлекать внимание. Это была старая, резко подновленная церковь Бориса и Глеба. Своими корнями она уходила в грубое средневековье, а верхней, сильно подновленной частью устремлялась в светлое будущее. Всюду видны были медь, пластик и дерево. Чувствовалось, что люди, давшие деньги на евроремонт, внимательно следили за тем, чтобы их большим трудом нажитые грешные деньги не были потрачены кое-как.

Жабжабыч быстро поковылял к дверям, чтобы особенно не светиться перед верующими, а папа торжественно шел близко сзади, загораживая его. Они выбрали самое малоприемное церковное время — начало дня.

В храме было солнечно и тенисто. И как-то очень объемно.

Жабжабыч и папа Устинов робко топтались внутри у дверей. Жабжабыч так всего боялся, что готов был замереть от ужаса минут на сорок.

Мрачные старухи, продававшие свечки и иконы, как-то неуютно косились на них. Но когда папа купил десяток свечей и положил крупную купюру на восстановление храма, их взгляды помягчели.

Один самый сметливый служащий спросил:

— Вы к отцу Евлампию?

— К нему.

— По поводу крещения?

— Нет. Мы по выборам, — прямолинейно ответил папа.

— Тогда не здесь. Давайте я вас к нему проведу.

Они прошли в какую-то пристройку в храме. Она была светлой, уютной и спокойной.

Их встретил доброжелательный священник в рабочей льняной рясе, как положено, бородатый и неожиданно ухоженный.

— Здравствуйте, — сказал отец Евлампий. — А я вас давно жду.

Папа и Жабжабыч удивились.

— Сегодня? — спросил папа.

— Нет, не сегодня, — сказал отец Евлампий, — а давно.

— Давно? — еще больше удивился Пал Палыч. — А почему?

— Потому, что я газеты читаю.

— Ничего не понимаю, — сказал папа, — при чем тут газеты.

— При том. Как только появились первые заметки о вашем Жабжабыче, я стал думать: «А у него душа есть?»

— Конечно, есть, — сказал папа.

— Еще как есть, — добавил Жабжабыч.

— Да? — спросил отец Евлампий. — А кто ему ее дал? Кто ее в него вселил?

— Господь Бог, — сказал папа.

— Старший научный сотрудник Круглый, — поправил его Жабжабыч.

— Вот видите, — сказал Евлампий.

— Значит, дело было так, — поправился папа. — Душу в него вселил Господь Бог руками старшего научного сотрудника Круглого.

— А вы не помните инициалы этого Круглого? — спросил отец Евлампий.

— Он был Круглый Д. У. — сказал Жабжабыч. — А что?

— А то! Что же Господь Бог не мог найти кого-нибудь поумнее для такой операции? — спросил священник.

— Может быть, он спешил, — сказал папа, — а никого другого под рукой не было.

— Целый институт у него под руками — сказал отец Евлампий. — Вон сколько они чудес натворили, а тут никого не нашлось. Значит, с душой у нас вопрос темный.

— Минуточку, — сказал папа, — а что у вас есть об этом в главном учебнике, ну, в этом… в первоисточнике.

— Там мало чего сказано, — ответил отец Евлампий. — Я нашел только в книге Екклезиаста.

Он прочитал по памяти:

— «…участь сынов человеческих и участь животных — одна, как те умирают, так и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом… Все произошло из праха, и все возвращается в прах. Кто знает — дух ли человеческий восходит вверх, или дух животных сходит вниз, в землю…» Так что с крещением мы повременим.

— А с выборами? — спросил папа.

— С выборами проще.

— Как проще? — спросил папа.

— А так. Вам же реклама нужна, помощь наша. Мы вам и поможем.

— Значит, вы за нас? — обрадовался папа.

— Конечно, за вас. Что мы, звери какие. Мы же видим, что вокруг творится. Я тут узнал, что ОНИ готовятся городской парк распродать.

Он не сказал, кто это ОНИ, но всем в городе было понятно, что, когда говорят ОНИ, подразумевают всю городскую администрацию во главе с Барсуковым и Кабановым.

Отец Евлампий зря бы не стал говорить. Он знал все, что происходит в городе не хуже ФСБ. Потому что к нему приходили на исповедь не только бандитские грешники, но и милицейские и кабэбэшные.

— Неужели парк?

— Вот именно парк. А ваш Жабжабыч хоть и без души, но все же с совестью. Его весь город уважает.

— Совесть без души не бывает, — ворчливо сказал Жабжабыч, и отец Евлампий посмотрел на него с уважением.

— И что будем делать? — спросил папа.

— Вот что, — сказал отец Евлампий. — В субботу у нас футбол с младшими школьниками на стадионе. Пусть ваш Жабжабыч приходит на воротах постоять за малышей. Вот тут-то вы нас и фотографируйте, сколько хотите.

— Отлично, — сказал папа Устинов. — На матче будет сто фотоаппаратов.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. Прием населения

В небольшой однокомнатной квартире на окраине города Магдат Магдатыч Жабов — начальник электросети города беседовал с маленьким Магдатиком.

— Ну, и что там у вас нового в вашем предвыборном штабе.

— Готовимся к приему населения.

— А где будете проводить?

— Еще не решено.

— Давайте в Клубе энергетиков.

— Кто ж нас туда пустит?

— Никто вас туда пускать не будет. Я вам дам ключи от клуба, а вы уж командуйте.

— Отлично, папочка. Спасибо за помещение, — сказал Магдатик. — Ты нас ужасно выручил. А милиция туда не придет разгонять?

— Как операцию проведете, — ответил отец. — Расклеите афишы по всему городу, так и придет. А сделаете грамотно, никто не помешает. Надо без шума, чтобы только население знало. Конспирацию надо соблюдать.

* * *
Население очень быстро узнало, что будет его прием кандидатом. Две женщины полушепотом говорили об этом на центральном рынке. А так как они были глуховаты, разговор слышал весь базар.

— Слышь, Антоновна, новый мэр будет население принимать.

— Сама ты Антоновна, а я Андреевна. Откуда у нас новый мэр? Выборов вроде не было.

— Не было выборов, а прием будет. Он хочет нужды народа узнать.

— Хочет, так узнает. У нас этих нужд завались, у нас этих нужд как селедок в бочке. У нас из двух человек трое в нужде живут. Ну, я пошла, Сергеевна, спасибо тебе.

— Сама ты Сергеевна, а я Еремеевна. Где они принимать-то будут?

— В Клубе нергетиков, вот где.

* * *
И прием в Клубе «нергетиков» состоялся. Жабжабыч был при галстуке и при столе.

Стол стоял на сцене клуба на фоне красного занавеса, и посетители по одному подходили к столу. Их была целая очередь.

Первой подошла к Жабжабычу бабушка с клюшкой.

— У меня такая, милок, история. У меня есть племянник. Он всегда говорил: «Перепиши на меня, тетя, свою квартиру. Перепиши на меня, тетя, свою квартиру — я тебя буду всю жизнь кормить до самой смерти». Я и переписала.

— И что? — спросил Жабжабыч.

— Ничего, милок. Сейчас он меня выталкивает. Говорит: «Проваливай, бабка, ты мне жениться мешаешь».

— Не может быть! — расстроился Жабжабыч. — Это же нечестно.

— Еще как может. Он мои вещи на улицу вынес.

Жабжабыч сильно опечалился:

— Ты, бабуся, в мэрию ходила?

— Ходила. Они говорят: «Давай, бабка, взятку, мы тебе поможем». А пенсия у меня маленькая.

Жабжабыч еще больше опечалился. Он достал большой, размером в квадратный метр, платок и стал прикладывать его к глазам. А бабушка говорила:

— И лет мне много.

Жабжабыч еще больше опечалился.

— И здоровье у меня плохое. Никудышное.

Платок не спасал. Из глаз Жабжабыча слезы потекли ручьем.

— И никого-то у меня больше нет.

Жабжабыч уже всхлипывал. Он сказал:

— Хорошо, бабушка. Я займусь этим вопросом. Напиши мне на бумажке все как есть.

Жабжабыч горько плакал. Прием населения был прекращен на целый час.

Когда прием возобновился, рядом с Жабжабычем уже сидел папа Устинов, для его отрезвления, и представительница от молодежи — Люба Кукарекова, для большей решительности.

Первым после перерыва на Жабжабыча насел крепкий автомобильный пенсионер:

— Второй год не могу «ракушку» поставить. ОНИ говорят, вопрос с «ракушками» не решен и никогда решаться не будет. А мне что делать? Мой «Запорожец» насквозь прогнил. Просто одни опилки остались.

— Ну, если он уже совсем прогнил, может, и беспокоиться не о чем, — сказал Жабжабыч.

Посетитель аж зашелся:

— Как так не о чем!? Как так не о чем?! Да я же без машины просто умру.

Папа вмешался:

— Жабжабыч имеет в виду — беспокоиться о «ракушке» незачем. Надо ставить вопрос о новых автомобилях для пенсионеров. И мы будем об этом думать.

Люба Кукарекова незаметно толкнула локтем Жабжабыча, и он произнес заранее заученный лозунг:

— Пенсионеры — наша опора.

Первый посетитель ушел в некотором недоумении, но озабоченный и довольный.

Тут же появился второй посетитель — родитель.

— От этих автомобилистов прохода нет, — стал напирать он. — Ставят «ракушку» на «ракушке», для детей места не остается. Особенно эти пенсионеры.

Люба опять толкнула Жабжабыча локтем, и он уверенно сказал:

— Пенсионеры — наша опора.

— То есть дети — наша опора, — поправил его папа.

— И дети тоже, — согласился Жабжабыч.

— Вопрос о детских площадках и о сносе «ракушек» мы будем ставить одним из первых, — решительно закончил папа.

Этот посетитель тоже ушел довольный.

— А куда «Запорожцы» девать? — спросил Жабжабыч. — Если «ракушки» сносить?

— Тентом накрывать, — ответила решительная Люба Кукарекова.

На приеме населения населения было много. Очередь даже вышла за пределы здания.

На первом месте по остроте стоял жилищный вопрос. Барсуков, и Кабанов, и администрация настроили много домов, но все для себя.

Получалась такая картина, что в городе протекали все крыши, не ремонтировался ни один подъезд, ни один очередник не получил ни одной квартиры за все последние сто лет.

На втором месте стоял вопрос о правах человека. Выяснилось, что все права принадлежат милиции, а у человека прав не осталось.

Одна старушка, продававшая цветы, назвала милиционера Дубинкина «оборотнем в погонах», потому что он запрещал ей продавать цветы на ступеньках мэрии и прописал ей при помощи городского судьи Лягова трое суток. Причем Рогдай настаивал на трех годах, но судья уперся и с трех суток не сдвинулся.

Пока бабушка сидела, ее коза с голода сделала подкоп в сарае и съела сто кустов дорогущих голландских пионов. От этих пионов коза сдохла. А так как коза была взята впрокат на летний сезон у соседки-процентщицы, то бабушка была вовсе разорена.

Таких историй было много.

Жабжабыч от переживаний покрылся белыми пятнами. Но он принимал и принимал население, и всем обещал помочь.

Как только очередь вышла за пределы здания, появилась милиция. Пришел тот самый знаменитый оборотень в погонах — милиционер Врогдай Дубинкин, чтобы разгонять несанкционированный прием.

Но прежде чем разгонять, милиционер решил решить собственный вопрос. Он стал жаловаться Жабжабычу, что у них в подъезде сорвана дверь и все стены процарапаны до кирпичей.

Милиционер на вид был человек мастеровой. Это было сразу видно — по рукам. Они у него были двадцать на двадцать. И Жабжабыч спросил:

— Сколько у вас в подъезде этажей?

— Два.

— А квартир?

— Шесть.

— И что же вы не можете дверь привесить? Не можете сами домофон поставить?

— Не можем.

— Такие вы беспомощные?

Милиционер оторопел:

— А государство на что?

— На то, чтобы вас, милиционеров, от внешних врагов оборонять. В космос летать. С Америкой соревноваться. Двери вы сами ставить должны.

— А если мы не умеем?

— Тогда я вас лично научу. Запишите мне ваш адрес на бумажку.

Когда милиционер ушел, папа сказал:

— Скоро мы сами все дома начнем ремонтировать, асфальт класть, трубы ржавые менять. Разве в этом задача мэра?

— И в этом тоже, — сказал Жабжабыч. — Народ воспитывать надо.

Видно, в нем просыпался крупный политический вождь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. В штабе администрации

Был поздний вечер. Шум города за окнами стихал. Стихал шум в мэрии. Однако в главном кабинете было шумно. Собрался весь штаб предвыборной кампании. Главными были мэр Барсуков и полумэр Кабанов.

Присутствовали Магдат Магдатыч Жабов, кандидаты в мэры Свеклин и Огурцов, начальник милиции Бронежилетов, председатель избирательной комиссии Балаболкин и кое-кто из мелочи.

Барсуков делал разнос:

— Что происходит? Эта дрессированная лягушка набирает очки. Того гляди, он нас обскачет. Начнем с Клуба энергетиков. Кто предоставил им клуб?

Никто не отвечал.

— Чего молчишь, Магдат?

— А чего мне говорить. Пришли дети. Сын попросил ключи, я их дал.

— Что-то ко мне дети не приходят просить ключи, — сказал Барсуков.

— И ко мне не приходят, — добавил Кабанов.

— А ко мне приходили, — сказал Огурцов.

— И ко мне, — добавил Свеклин.

— Вот как приходят, так пусть и уходят. А кто еще даст им ключи, будет уволен. И вас, господин Бронежилетов, это касается.

— Меня милиция ставила, — хмуро сказал Т. Т. Бронежилетов.

— Верно, ставила милиция, — еще более хмуро сказал Кресттопор Барсуков, — но милиция у нас пока квартир не дает. И дачные участки не распределяет.

— Не будем ссориться, — примирительно сказал Понтон Понтоныч. — Пока еще все под контролем. До выборов четыре недели. Так что и сами активизируйтесь, и персонал свой активизируйте. Пускайте в ход весь административный ресурс.

Он еще раз посмотрел на Жабова:

— Ты, Магдат, не кочевряжься, а скорее выставляй свою кандидатуру.

Закончил он так:

— Главный девиз нашей выборной кампании: «Город в чистые руки!». И кандидат у нас один — Христофор Христофорыч Барсуков.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. Коварство фотографа Стенькина

Был великолепный воскресный день. Тень от деревьев солнечными пятнами качалась по участку. Ветер, шевеля бумажками, бегал по пригороду в разные стороны.

Жабжабыч в роскошной полосатой пижаме сидел за своим письменным столом перед будкой и привинчивал к нему мясорубку.

Вышел сонный папа.

— Откуда у тебя, Жабжабыч, такая пижамка?

— Это от благодарного населения. Одна бабушка мне при выходе сунула. Там еще записка была.

Он протянул папе бумажку. Папа прочитал:

«Милок, если дашь мне квартирку, получишь такие же штаны».

— Ну, и что ты будешь делать?

— Надо дать ей квартирку. А то пижама не полная.

— Боюсь я, с такими подарками ты сам квартирку заработаешь с решетками на окнах, — сказал папа. — Года на два. Это же взятка.

Жабжабыч с перепугу замер. Когда он отогрелся, папа снова спросил:

— А мясорубка тебе на что?

— Я на мясную пищу перехожу. Зубов-то у меня нет.

— Зачем тебе мясная пища? — удивился папа.

— В ней больше калорий. А креветки подорожали.

— На какие деньги ты мясорубку купил?

— Другая бабушка в конверте дала.

Теперь уже папа замер на целую минуту — такие новости!

В этот момент в калитку позвонил почтальон. Он принес конверт. На конверте было написано:

«Дорогому нашему любимому Жабжабычу».

— Просыпается народ! — сказал Жабжабыч, прочитав. — Открывает глаза.

Он аккуратно достал из конверта красивую открытку с фиолетовыми бабочками на зеленой траве и прочитал дальше:

«Уважаемый кандидат!

Клуб любителей природы приглашает Вас в фотоателье „Красная гвоздика“ с целью сделать избирательный плакат в вашу пользу.

Ждем Вас во вторник в 14 часов по адресу: ул. Вл. Ильича Ленина, дом 132.

После фотографирования небольшой банкет.

Примечание: Плакат будет исполнен бесплатно».

И была такая подпись: «Клубные активистки Маша, Даша и Лидия Васильевна».

Папа Устинов позвал маму Устинову и показал ей открытку.

— Не нравится мне этот клуб любителей природы, — сказала строгая Елена Алексеевна. — Особенно меня смущают клубничные активистки.

— Во-первых, не клубничные, а клубные. Во-вторых, не надо бояться активности населения, — сказал Жабжабыч. — А в-третьих, там же будет банкет.

Папа приготовил завтрак себе и выдал Жабжабычу экспериментальный кусок копченой колбасы.

Если раньше Жабжабыч долго и мучительно сосал эту колбасу, то сейчас, пропустив ее через мясорубку, он съел ее в одну секунду. Так же он поступил и с печеньем, а кашу пропускать через мясорубку не стал. Ел ее как обычно.

Все-таки жить Жабжабычу было интересно. Его жизнь каждые пять минут становилась новой.

* * *
Задолго до 14 часов Жабжабыч стал готовиться к встрече с клубом любителей природы. Он долго умывался, примерял новую бейсболку и надевал белую рубашку. Она плохо надевалась, потому что приклеивалась. Наконец в нарядном костюме, в бейсболке и с мясорубкой под мышкой он торжественно заковылял в город.

В фотоателье «Красная гвоздика» его ждали.

Самого фотографа Стенькина не было, он прятался в глубине студии. Он прекрасно понимал, что, если Жабжабыч его увидит, вся фоторабота будет сорвана.

Жабжабыча принял его ассистент-практикант Петр Кукурузов — молодой человек повышенной курчавости и три клубных активистки в строгих летних костюмах с гвоздиками в руках.

Петр Кукурузов радостно приветствовал Жабжабыча и сказал:

— У нас в студии все готово. Сначала мы сделаем групповой снимок. Кандидат Голицын в кругу избирательниц-активисток.

Он усадил Жабжабыча в кресло, а активистки встали с цветочками позади.

— Гвоздички — символ чистоты и сохранения природы. Улыбайтесь.

Жабжабыч растянул свой большой рот в улыбке. Фотограф забрался под материю за фотоаппаратом. В этот момент активистки скинули свои строгие костюмы и остались практически в чем мать родила. Раз! И они снова надели их. Кандидат Жабжабыч Голицын-Сковородкин так ничего не заметил.

— Теперь сделаем композицию «Вперед к звездам», — предложил ассистент.

Он поставил Жабжабыча и одну из активисток — уплотненную Лидию Васильевну — в позу «Рабочего и колхозницы». Правую и левую руки они подняли вверх, а левую и правую отвели назад.

— Это космическая ракета, — сказал Кукурузов.

Он сунул в руки Жабжабыча бутылку виски и побежал к фотоагрегату. Пока он бежал, активистка Лидия Васильевна так распахнула свой жакет, что оказалась полностью полуголой.

Щелчок, и… фотография готова. Жабжабыч так ничего не заметил.

— А как же банкет? — спросил он.

— А сейчас, сейчас! — сказал Кукурузов.

Тут же две активистки Маша и Даша вынесли из глубины студии маленький столик с продуктами и приставили к нему стул для Жабжабыча.

Жабжабыч неторопливо прикрутил к столу мясорубку и стал забрасывать в нее колбасные изделия. Он брал столовой ложкой колбасный фарш, выходящий из мясорубки, и с удовольствием запивал его квасом. А в квас было добавлено немного спирта.

— Вы не возражаете, если мы устроим вокруг вас символический танец в защиту природы? — спросили активистки.

— Валяй, танцуй, — сказал Жабжабыч. — Защищай природу! — и заснул.

Фотограф Стенькин ликовал, там, в глубине студии, он радостно потирал свои грязные ручонки.

Неожиданно в фотостудию вошел известный в городе милиционер Иван Пистолетов и с ним начальник милиции города товарищ Бронежилетов Трофим Трофимыч, то есть в простонародье ТТ.

— Всем оставаться на месте! — грозным голосом сказал Бронежилетов. — Притон закрывается!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. Операция по спасению

Скоро в городе появились предвыборные фотоплакаты с надписью: «Жабжабыч разгоняет подпольный клуб с сомнительными тетеньками». «Мафии не удалось сорвать выборы». «Грязные технологии не спасут грязных технологов».

Все объяснялось очень просто. Как только нарядный Жабжабыч с новенькой мясорубкой покинул дом Устиновых, строгая мама Устинова еще раз внимательно прочитала сомнительную открытку с фиолетовыми бабочками. И какие-то серьезные подозрения закрались ей в голову. Особенно ее насторожило примечание.

— Самые большие расходы приносит все бесплатное, — сказала она сама себе.

Она посадила на велосипеды Влада и Виктора Верхотурцева, дала им в руки сотовый телефон и отправила следить за Жабжабычем. Не столько следить, как тайно его охранять.

Она просила сообщать о каждом шаге не очень опытного и весьма легкомысленного кандидата. И очень скоро пошли сообщения.

— Мама, Жабжабыч вошел в двери.

— Что это за двери?

— Непонятно. Кажется это фотомастерская.

— Тетя Лена, тут есть щелка. Мы смотрим.

— Мама, мама, Жабжабыча посадили в кресло. Кругом стоят тетеньки.

— Какие тетеньки?

— Обычные тетеньки. С цветочками.

— В чем они одеты, Витя?

— Тетя Лена, в белые костюмы. А сейчас в одни цветочки.

— Как это так в одни цветочки?

— На них больше ничего нет.

— Витя, Влад! Сейчас же закройте глаза. Закрыли? Что вы видите?

— Ничего.

— Откройте глаза. Что вы видите?

— Толстая тетя и Жабжабыч несут к небу пол-литру.

— Как одета тетя?

— Никак.

— Закройте глаза.

— Закрыли.

— Что вы видите?

— Ничего.

— Откройте глаза. Что там?

— Жабжабыч спит, а тети танцуют.

Тут уж сердце доверенного лица Жабжабыча — мамы Лены — не выдержало, и она с места в карьер позвонила в городское отделение милиции.

— Товарищ Бронежилетов, тревога! На ул. Ленина, 132 открыли сомнительное заведение. Там людей обкручивают, голые тети танцуют, а дети смотрят.

На это папа Устинов сказал:

— По-моему, это не совсем правильно так говорить. Во-первых, дети не смотрели. Ты велела закрывать глаза. Во-вторых, мама, детей ты туда послала сама. А в-третьих…

— А в-третьих, — сказала мама, — пока мы здесь будем с тобой церемониться, там, в этом притоне, из наших детей сделают бандитов.

Бронежилетов с нарядом приехал вовремя. Бандитов из Влада и Вити Верхотурцева сделать не успели.

Вот почему и появились предвыборные плакаты: «Жабжабыч разгоняет подпольный клуб с сомнительными тетеньками», «Мафии не удалось сорвать выборы», «Грязные технологии не спасут грязных технологов».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Слабые ростки оппозиции

На маленькой квартире главного энергетика Жабова собрались три кандидата в мэры: Свеклин, Огурцов и сам Магдат Магдатыч Жабов. Заседание было секретное — за час до начала маленького Магдатика выставили играть в футбол в соседний двор.

— Какой футбол в десять часов вечера! — кричал Магдатик. — Лучше я на компьютере поиграю.

Это было справедливое требование. Когда Магдатик играл на компьютере, вокруг мог бушевать пожар, греметь дискотека, могли бы рычать львы, он ничего бы не видел. Но заседание было настолько секретное, что свидетели, даже самые близкие, были не нужны. Мало ли где-нибудь ребенок скажет:

— А вот у нас дома были папы Огурца и Свеклы! Долго говорили.

И все! Весь город сразу узнает, что против Барсукова и Кабанова заговор. Даже если бы Огурцов, Свеклин и Магдат Магдатыч всю ночь только и делали, что славили Питон Питоныча и Кабан Кабаныча.

Между прочим, вице-мэра Кабанова за глаза все время звали по-разному. Иногда он был Питон Питоныч, иногда Полтон Полтоныч, а в последнее время — Понтон Понтоныч. Потому что он как политик усиленно набирал вес.

— Ну, что, братцы — спросил Магдат Магдатыч. — Мы с вами окончательно совесть потеряли?

Братцы стыдливо помалкивали. Очевидно, они хотели сказать, что, пожалуй, совесть они потеряли, а стыд еще все-таки нет.

— Ладно, — сказал Магдат, — мы ни о чем договариваться не будем. Мы просто поглядим друг на друга и сделаем выводы.

Огурцов и Свеклин поглядели на Магдата и подумали, что бунт против городской власти добром не кончится. Запросто можно вылететь с работы иквартиры лишиться. А им до пенсии каких-то двадцать лет осталось.

И они сделали такой вывод:

— Надо от него отваливать. Ну его с его объединением сил.

Магдат тоже посмотрел на Свеклина и Огурцова и решил:

— Это правильные ребята. С ними вместе можно весь город перевернуть.

Едва успели секретные гости покинуть квартиру, в дом радостно ворвался Магдатик:

— Папа, прекрасная новость. В субботу состоится матч между нашими и религиозными.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. Матч между нашими и религиозными

Большой пустырь за церковью был празднично разукрашен. Настолько празднично, насколько праздничным может быть пустырь.

В середине было огорожено футбольное поле. Трибуны, всякие принесенные лавочки и скамеечки, были заполнены народом. В основном родителями. За ними по большому травяному кругу носились окрестные дети на самокатах, на велосипедах и на своих двоих.

В отдалении продавались воздушные шары с Чебурашкой и старухой Шапокляк. Продавал их продавец, загримированный под почтальона Печкина.

Подальше в хилых замусоренных кустах прятался фотограф Стенькин с дальнобойной аппаратурой и со своим начинающим практикантом Петром Кукурузовым. После двух предыдущих неудач. Стенькину надо было срочно спасать свою подмоченную репутацию.

В середине поля на стульях сидели два пожилых баяниста средних лет и тихонько что-то мурлыкали на своих баянах. Ровно в двенадцать они вдруг громко заиграли футбольный марш:

На лучистом, чистом небе
Солнце светит.
С высоты с удивлением глядит…
Из ворот церковной ограды показалась цепочка ребят в белых майках. Они бежали трусцой. Это были религиозные. Впереди бежал отец Евлампий в рясе. Очевидно, для понта.

Тут же группа ребят, стоящих у края футбольного поля, скинула с себя куртки и брючата, и все они оказались в зеленых разнопёрчатых майках. Это были наши.

Среди футболистов была и девочка — Люба Кукарекова. Как же без нее?! На предварительных соревнованиях по бегу она заняла второе место. После раскованного Лени Коблица. Но тут уже ничего нельзя было поделать: Леня был лучшим бегуном школы и бегал уже по второму разряду.

Ребята гурьбой побежали к аккордеонистам и выстроились там полукругом.

Отец Евлампий и папа Устинов тоже вышли к центру. Они вытащили жребий у судьи и разыграли ворота.

Судил матч знаменитый в городе человек — судья городского суда Дмитрий Лягов. Тот самый, который спас старушку с цветами от длительного тюремного заключения, присудив ей три дня вместо трех лет за торговлю цветами. Помогал ему и с правого, и с левого края знаменитый в городе человек — звонарь Коля Верный.

Когда с воротами определились, Жабжабыч заковылял к своим — к двум разнокалиберным табуреткам. Он тоже был в зеленой майке, а на руках и на ногах у него были одеты перчатки.

К другим разнопарным табуреткам направился конкурирующий вратарь — отец Евлампий.

Судья дал свисток, и все поехало.

«Наши» были и шустрее, и находчивее, и даже выносливее, но зато «религиозные» играли грамотнее. Они прекрасно пасовали друг другу, видели поле и, вообще, брали сыгранностью.

Вот Влад Устинов получил мяч. Он буром пошел к воротам «религиозных», особенно не глядя по сторонам. Тут же на него налетел яростный Витя Верхотурцев, сбил Влада с ног и… сразу же потерял мяч в ногах у «религиозного» капитана.

Капитан откинул мяч назад, к своим воротам, и, не теряя времени, все «наши» гурьбой ринулись туда же.

«Религиозный» вратарь — отец Евлампий — подождал, пока волна плохо организованных «наших» подкатится поближе к нему, и рукой выкинул мяч в центр.

Двое центральных нападающих «религиозных» подхватили мяч и побежали, перепасовывая, к воротам Жабжабыча. Капитан сделал сильный удар…

Папа Устинов схватился за голову: «Сейчас будет гол!»

Но гола не было. Жабжабыч выстрелил вверх своим липким зеленым языком, и мяч был перехвачен и задержан.

Это оказалось главным сюрпризом и козырем «наших».

Как ни старалась после этого команда «религиозных» бить по воротам из разных положений, сколько ни прорывалась вперед, ни один мяч не влетел в ворота Жабжабыча.

С дугой стороны, сколько ни старались «наши», отнимая мяч друг у друга, сколько ни сбивали с ног помощника судьи Колю Верного, а то и самого судью Лягова, ничего у них не вышло.

Отец Евлампий тоже оказался очень гибким и подвижным вратарем. Он запросто вытаскивал из безнадежных положений просто смертельные мячи.

Два тайма закончились ноль-ноль. Все должны были решить пенальти, по десять в каждые ворота.

Судья Лягов назначил сначала первый удар ворота «религиозных». Стадион ревел. Все зрители высыпали поближе к штрафной площадке.

Влад Устинов разбежался и вдарил мимо ворот.

Следующий удар был в ворота «наших».

На место отца Евлампия приковылял Жабжабыч и удобно шлепнулся в середину между двумя табуретками.

«Религиозный» капитан долго устанавливал мяч, сверялся с ветром, разбегался! Удар! Сейчас будет гол. Но нет. Сверкнула зеленая лента, и мяч надежно приклеился к языку Жабжабыча.

* * *
Дело близилось к концу. Уже десять ударов пробили «наши» в ворота религиозных. Но похвастать было нечем. Единственный гол из десяти забила Люба Кукарекова. При разбеге она изо всех сил смотрела в правый угол ворот, а ударила мяч в левый. Вскинулся отец Евлампий во время полета, даже развернулся наполовину в воздухе, но не спас он ворота от поражения. Перехитрила его спортивная девочка Люба Кукарекова.

Но и «религиозным» хвастать было нечем. Девять ударов пробили они по воротам Жабжабыча, и все зря. Только зря старались. Ни одного мяча не пропустил молодой спортсмен.

Оставался последний удар. Последний гол решил забить сам отец Евлампий. Разбежался он чуть ли не от центра поля, саданул по мячу так, что искры посыпались, и… ничего не получилось. Мяч и половину расстояния до ворот не долетел. Навстречу ему пулей вылетел молниеносный язык Жабжабыча. Все, и мяч прилип.

Удар был настолько силен, что Жабжабыч еле-еле отодрал мяч от языка, потянув его всеми четырьмя перчатками.

* * *
— Ну, что, сделали рекламные фотографии для ваших избирателей? — спросил отец Евлампий папу Устинова.

— Ой, забыли! — горестно сказал папа. — Весь матч насмарку.

— А у нас фотографии имеются, — неожиданно сказал неизвестно откуда появившийся молодой человек повышенной курчавости, — могу уступить. За деньги.

— И почем? — спросил папа Устинов.

— Доллар штука.

Это был Петр Кукурузов — практикант фотографа Стенькина, начинающий папарацци. Он шел к самостоятельной работе большими шагами.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. Свободная пресса

На другой день после футбольного матча папа Устинов собрал весь свой предвыборный штаб. За это время штаб значительно возрос. И летняя веранда Устиновых уже не вмещала всех активистов и всех доверенных лиц. Поэтому переместились во дворик.

В выездной сессии участвовали Влад Устинов и компания, то есть Верхотурцев, Коблиц, братья Поповы, Люба Кукарекова и другие. Маленький Магдатик, практически братья Свеклин и Огурцов, сын судьи Лягова Дима и новый участник — стратег-мыслитель Георгий Медведев.

К ребятам хотел прибиться младший Балаболкин:

— Что это вы тут делаете?

Но его отшили:

— Что надо, то и делаем. К самодеятельности готовимся. Будем «Отелло» ставить с Жабжабычем.

В залитом солнцем дворике поставили скамейки и стулья и начали разговор.

Жабжабыч с сигарой в лапе сидел на кресле перед будкой и делал вид, что все понимает. Он так и светился самодовольством. Дело в том, что сегодня он сделал одно очень хорошее хозяйственное дело — отчистил до блеска две черные сковородки. Он давно собирался это сделать, да все было недосуг. А сегодня он встал с утра и отодрал весь тефлон к чертовой матери, и сковородки заблестели. Он не знал, что это тефлон. Он думал, что это простая чернота. И ожидал, что мама Устинова в очередной раз восхитится им.

— Итак, мы имеем прекрасные фотографии, — сказал папа Устинов, — прошу ознакомиться. Есть автобиография Жабжабыча. И я подготовил неплохой текст. Могу зачитать.

Папа зачитал:

— «Жаб Жабыч Сковородкин был рожден в недрах Института генетики имени Владимира Ильича нашего города. Над его созданием и его сознанием бились лучшие ученые умы нашего города. В частности, доктор наук Круглый Д. У.».

— А вот этого не надо! — сказал Жабжабыч.

— Но он действительно стал доктором, — оправдывался папа.

— Я не про доктора, я про Д. У., — сказал Жабжабыч.

— Принято, — сказал папа. — Дальше приложим избирательную программу Жабжабыча. Но она еще не готова.

— Как не готова! — вмешался Георгий Медведев. — Еще как готова. Берем речь мэра города Бостона за прошлый год.

— Нас могут разоблачить, — сказал папа.

— Не могут. На встрече с избирателями ее приняли на ура. Помните?

Ребята согласились с ним:

— Умный поймет, дурак не догадается!

Ребята разобрали фотографии и стали рассматривать. На обратной стороне каждого фото было что-то написано: «Жабжабыч легкой походкой скачет к воротам», «Жабжабыч в прыжке ловит мяч языком», «Вратари отец Евлампий и отец Голицын обнимают друг друга перед матчем».

— Ну, как? — спросил папа. — Классно?

— Не совсем, — сказал Георгий. — Упор надо делать не на Жабжабыча. Он уже всем навяз в зубах. Упор надо делать на отца Евлампия. Пропорция должна быть такая: на одного Жабжабыча — два Евлампия, а в промежутке дети.

Георгий Медведев был прирожденный политик. Он умел не только соображать, но и убеждать.

— А это что? — он вертел в руках замусоленный листок.

— Автобиография, — сказал папа.

Мальчик прочитал:

— «Родился я в семье летчика в городе Коврове. Мать моя была учительница. Нас было трое братьев. Я, как только родился, сразу пошел в школу. По зеленой траве».

— А что, — сказал Жабжабыч, — красиво написано.

— Очень красиво, — согласился Георгий. — Особенно вот это: «Образование высчее. Окончил высчую школу служебного собаководства при военном гарнизоне». Эту заметку надо или вообще изъять, или просмотреть в ней каждое слово.

— Просмотрим, — сказал папа.

— Самое интересное, что никто этот материал не напечатает.

— Почему?

— Потому что у нас в городе всего две газеты. Одна принадлежит мэру — это «Восходы Н-ска», и вторая вице-мэру — это «Закаты Н-ска».

— Что же, нам туда и не соваться? — спросил папа.

— Обязательно соваться, — сказал Георгий. — Причем несколько раз и со скандалом.

— Почему со скандалом?

— Чтобы можно было обратиться в суд.

При слове «суд» все ребята огорчились.

— Не пугайтесь — сказал Медведев. — Судья Лягов вполне приличный человек. Помните, он матч судил. А мы выйдем на него. У меня есть ходы.

Георгий говорил все спокойно и убедительно. Спорить было не о чем.

Все стали прощаться. Тут на веранде появилась мама Устинова с двумя блестящими сковородками в руках.

— Какой-то дурак испортил две тефлоновые сковородки, — сердитым голосом сказала она. — Смотрите — все защитное покрытие сорвали. Мне надо только узнать, кто это сделал.

Все посмотрели на Жабжабыча. Мама направилась к нему.

Жабжабыч медленно улиткой стал втягиваться в свою будку. В последний миг он подхватил крышку от ведра и закрылся ей, как улитка в будке.

Как ни тянула мама ее на себя, как ни пыталась отковырнуть ее ручкой сковородки, крышка даже не шелохнулась.

Будка была как будто запечатана. Только окурок сигары аппетитно дымился на земле.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. Приключения свободной прессы

Все произошло так, как предсказал внук знаменитого генерала. Никто заметку публиковать не собирался. Оба главных редактора прочитали ее, сказали: «Ой, как интересно», но публиковать категорически отказались.

— Но почему? — спрашивал расстроенный папа Устинов главного редактора «Восходов Н-ска» госпожу Каблукову Тамару.

— Потому. Мы уже напечатали два агитационных материала про кандидата Барсукова и один материал про кандидата Свеклина. Хватит, — сказала редактор «Восходов Н-ска».

— Но…

— Никаких но.

Приблизительно так же ответил и редактор «Закатов» господин Подметкин.

— Мы уже напечатали два агитационных материала про кандидата Барсукова и один про кандидата Огурцова. Достаточно. Читатели и так уже сердятся.

— Может быть, они потому и сердятся, что вы только одного Барсукова хвалите?

— Может быть, и потому. Только нам от этого не легче. Мы и так теряем по одному подписчику в день.

— Начнете нас печатать, — сказал папа, — будете приобретать по десять читателей в день.

— Может быть, — согласился Подметкин. — Но это уже будем не мы.

Пришлось идти в народный суд.

Папа пошел на прием в тот день, когда вел его судья Лягов Дмитрий Дмитриевич.

— Ваша честь, — сказал папа, — руководители печатных средств отказываются печатать предвыборные материалы.

— Не может быть, — сказал Лягов. — По-моему, это противозаконно. Таких нарушений в нашем городе не бывает, хотя они случаются на каждом шагу.

Через некоторое время у прокурора города Михаила Прихлопова раздался звонок. Звонил судья Лягов.

— Тут у нас заявление есть от группы энтузиастов, что обе городские газеты отказываются давать газетную площадь кандидату Голицыну.

Прокурор Михайло Прихлопов очень соответствовал своей двухсторонней фамилии. Он мог прихлопывать, мог и прихлопнуть.

— Это кому? Лягушке, что ли?

— Лягушка она, не лягушка, я не знаю. Но у них есть свидетельство на выборы. Он имеет право на публикацию.

— Да пошли ты их к бабушке в деревню!

— Нет, ты уж сам посылай. Выборы — дело скользкое. Можно и на попу сесть.

Прихлопов понял и перезвонил Балаболкину.

— Слушай, Балаболыч, как быть? Судья требует дать им публикацию.

— А мы при чем? У нас частные газеты. Что они хотят, то и публикуют.

Балаболкин, конечно, хитрил. Обе н-ские газеты принадлежали мэру и вице-мэру города. Одному принадлежали «Восходы Н-ска», другому — «Закаты Н-ска».

— Я тебя предупредил, — сказал Прихлопов. — Вот они на судью насядут, придется тебе выборы перепроводить.

Балаболкин позвонил Барсукову:

— Слушай, Кресттопорыч, ОНИ требуют публикаций.

Теперь уже начальствующие люди называли противоположный предвыборный штаб «ОНИ». Раньше у администрации были отдельные персональные противники: правдоискатель Скипидаров, правозащитница Валерия Прямодворская, начальник милиции Бронежилетов Т. Т. и кое-кто еще. Теперь появились «ОНИ», значит, в обществе что-то изменилось.

— И пускай требуют, — сказал суровый Кресттопорыч. — Потребуют, и успокоятся.

— А если не успокоятся? Если до суда дойдут? Твои перевыборы будут считаться недействительными.

Барсуков задумался:

— Слушай, у нас есть аукционная газета. Помнишь? «Новости мэрии», которую мы для парковой аферы придумали. Она выйдет в пяти экземплярах. Вот там их и опубликуем. Неси мне их публикацию.

Таким образом, дело было утрясено. Балаболкин принял от папы Устинова заметку и фотографии о Жабжабыче и передал Барсукову.

Барсуков позвонил в гарнизон генералу Медведеву:

— Слушай, Пантелеймонович, в порядке технической взаимопомощи отпечатай нам газетку одну в пяти экземплярах.

— В пяти экземплярах? Почему?

— Это пробные оттиски. Потом мы посмотрим, что получается, и растиражируем. Сделай только побыстрее. Это к выборам нужно.

Медведев согласился и сказал покладистым голосом:

— Ладно, присылай, раз к выборам нужно.

А про себя он подумал: «В порядке технической взаимопомощи. Никак они не отвыкнут от этих социалистических замашек. Все бы им на дармовщину делать. Раз мы военные, значит, с нас надо драть».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. Жабжабыч на ТВ

Время накалялось. Никто уже не замечал, какая вокруг погода — то ли лето, то ли зима, то ли вообще еще весна. Просто была погода, вот и все. И то хорошо.

События налезали одно на другое, как льдины при ледоходе. Однажды утром раздался телефонный звонок. Не простой, а с нажимом, какой-то слегка нахальноватый. Жабжабыч взял трубку.

— Пригласите к телефону господина Голицына-Сковородкина.

— А чего меня приглашать? — сказал Жабжабыч. — Я уже тут.

— Вам необходимо выступить по городскому телевидению.

Эта новость сразила Голицына-Сковородкина. Он замер, как гипсовый. Папа с трудом вытащил из его лап телефонную трубку.

— Кто это говорит?

— Городская редакция областного телевидения. Программа «Выборы городского мэра». Вы до сих пор не исчерпали положенное вам эфирное время.

— А сколько нам положено черпать? — спросил папа.

— Вам положено черпать тридцать минут до конца месяца.

— И когда это надо сделать?

— Сегодня в пятнадцать ноль-ноль. Мы закажем вам пропуск.

— Хорошо, — сказал папа. — Едем.

Городское телевидение охранялось, как центральное. Выписывал пропуск один милиционер, а проверял его другой. Дело сразу весело закрутилось.

— Быстро на грим товарища.

Жабжабча куда-то повели.

— Так. Мы сейчас вас причешем, припудрим слегка вашу лысину, и ее станет незаметно.

— Это не лысина, — сказал Жабжабыч. — Это природное. Так было всегда.

— Ничего, мы это закроем, — сказал гример. — Припудрим. Сделаем так, что родная мать не узнает.

— У меня нет матери, — сказал Жабжабыч.

— Ах, я забыл, ведь вы же из икринки.

«Сам ты из икринки, — подумал Жабжабыч. — А я из Института генетики».

В студии все уже было готово. Жабжабыча усадили в кресло, направили на него свет, так что он ничего не видел, и очаровательная, но напористая дикторша Наташа Кадкина стала задавать ему совершенно бессистемные вопросы.

— Скажите, вы решительно будете менять город?

— Решительно, — сказал Жабжабыч. — Сделаем так, что родная мать не узнает.

— А вы любите спорт?

— Господи, что за вопрос. Я понятия не имею, что это такое.

— У вас хорошие отношения с экономикой?

— Не очень, уважаемая Наташа. Такие же, как у других кандидатов. Но я всегда могу пригласить профессионалов.

— Что вы построите в первую очередь?

— Детский сад и бассейн.

Вопросы сыпались один за другим. Папа Устинов, сидя в глубине студии, даже вспотел. А Жабжабыч был в порядке. Ему телевидение нравилось.

— Что вы будете реорганизовывать в первую очередь?

— Милицию и строительство жилищного фонда.

— У вас есть своя дача?

— Если бы вы знали, милая Наташа, как я люблю природу. Я бы очень хотел иметь дачу. Вокруг перепончатокрылые, чешуйчатокрылые, то есть стрекозы. Но для этого у меня нет ни сил, ни ума.

— Вы любите детей?

Жабжабыч в этом месте решил ответить покрасивее:

— Милая моя Наташечка, кто же их не любит. Я без них просто дня прожить не могу. Они занимают все мое время. Я встаю с мыслью о них и ложусь с этой же мыслью.

— Как вы относитесь к ресторанам и казино?

— Не обижайтесь на меня, я к этому абсолютно равнодушен.

— Как вы относитесь к женщинам?

— Хоть бы их и не было.

— Вам нравится наш городской транспорт? У нас нет застекленных остановок.

— Я буду все реорганизовывать. Надо сделать так, чтобы ни одна старушка не мокла под дождем. В крайнем случае, надо раздавать людям хотя бы зонтики.

А «милая Наташечка» Кадкина все напирала, она устроила просто прессинг Жабжабычу.

— Вы знаете, что многие работники города не получают зарплату месяцами?

— Неужели такое бывает? Это ужасно. Мы будем с этим бороться.

— Что вы не любите больше всего?

Жабжабыча застать врасплох таким вопросом было трудно. Эту позицию они с Пал Палычем много раз прорабатывали наедине.

— Отсутствие совести.

— И последний вопрос, — допытывалась «Наташечка», — какая ваша главная черта?

Тут Жабжабыч задумался надолго. У него в голове мелькали: «настойчивость», «скромность», «умение ладить с людьми» и даже «повышенная добропорядочность». Но он не стал раскрашиваться и просто ответил:

— Застенчивость.

На этом скоростной допрос окончился. Телевидение душевно попрощалось с Жабжабычем. Его проводили до проходной. Сказали, что это было блестящее интервью, пообещали прислать копию видеопленки, и телевизионщики исчезли в глубине за милиционером.

Последняя фраза телевидения была: «Смотрите нас за два дня до выборов».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. Свободная пресса в пяти экзмеплярах

Скоро пробная газета «Новости мэрии» приехала к генералу Медведеву в гарнизон. Он, не глядя, написал на краю материала приказ для гарнизонной типографии: «Набрать, отпечатать и срочно отправить в мэрию. Кол. 5 штук».

И надо же было так случиться, что в этот же день к генералу Медведеву приехал внук Георгий Медведев — знаменитый стратег избирательного штаба.

Он, в отличие от деда, внимательно прочитал весь материал. Прочел все про Жабжабыча про его футбольный матч, про его желание уничтожить пуэрториканскую мафию и мечту поместить все дороги в тоннели.

Прочел «Новости мэрии». Разумеется, они были одна лучше другой. Тут мэрия не жалела красок. Скоро, мол, будет по одному садику на каждого ребенка, по одной квартире на каждых двух человек. И вообще, в Н-ске скоро буду яблони цвести.

Прочел суровую критику в адрес мэрии. Тут уж было разгуляно! Барсуков разрешил всю правду писать о городе в одном экземпляре. И про особняки руководства, и про раздачу участков за взятки, и про самовольство отдельных представителей милиции с названием фамилий.

Прочел Георгий и условия конкурса на уничтожение парка. Тут его стратегическое мышление сверкнуло синей молнией, и он недрожащей рукой переправил: 5 штук на 5000 штук.

* * *
В результате через пару дней запыленный солдат на запыленном грузовичке привез большое количество запыленных газет в избирательную комиссию Балаболкину.

Балаболкин сразу позвонил Барсукову:

— Привет, Христофорыч, газеты прибыли. Что с ними делать?

— А ты что, не знаешь?

— Не знаю.

— Раздай населению.

— Все пять «штук»? — ахнул Балаболкин.

Потому что на вульгарном языке слово «штука» означает — тысяча. Например: «Я сегодня заработал пять штук». Это значит, что этот самый «Я» заработал сегодня пять тысяч рублей.

— Зачем пять? Одну штуку оставь нам для отмазки, — ответил Барсуков. — Остальные раздай. И не беспокой меня по пустякам.

«Кажется, стратегия резко меняется, — решил Балаболкин. — Кажется, Кресттопорыч решил подпустить для народа немного демократии. Ох, это опасный путь!»

И Балаболкин велел помощнику Кувшинову продавать газеты по десять рублей за экземпляр. За штуку.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ. На опасном пути демократии

Оставалась неделя до выборов.

— Что бы еще придумать? — решала компания Жабжабыча, сидя на веранде Устиновых.

— Надо устроить горячую линию, — предложил Георгий Медведев.

На днях ему позвонил дед из воинской части и сказал, что он лично приедет в город и самолично выпорет внука.

— У тебя на заднице розы расцветут, — пообещал суровый дед.

Младший Георгий не был большим любителем цветов, и в частности роз на невидимых миру местах, поэтому он скрылся и последние три дня постоянно жил в доме Устиновых.

Жабжабыч присутствовал при разговоре. Он, как всегда, сидел за столиком около своей будки и вяло перемалывал в мясорубке тигровых креветок «для улучшения пищеварения и укрепления слизистых оболочек». Это он вычитал в лакированном журнале. А так как у него слизистых оболочек было пруд пруди, креветок требовалось много.

— Что такое горячая линия? — спросил Жабжабыч.

— Это когда любой избиратель может позвонить по телефону и спросить, о чем хочет.

— А если спросят о том, чего мы не знаем? — спросил Жабжабыч.

— Надо отвечать как-то нейтрально. Например: «Мы об этом постоянно думаем» или «Вопрос изучается». Есть много разных ответов.

— Вот вы и запишите мне все это на бумажку, — попросил Жабжабыч.

Предложение было разумное. И для него срочно был составлен список ответов на сложные вопросы.

1. Ваш вопрос будет включен в повестку дня.

2. Будьте уверены, мы в этом разберемся.

3. Вы очень скоро получите ответ.

4. Напишите все это на бумажке и пошлите мне лично.

5. Я бы сказал «Да», если бы это не было слишком рискованно.

6. Безусловно, мы решим это трудное дело в самое ближайшее время.

* * *
И вот по городу с помощью коротких листовок было объявлено, что в самое ближайшее время, а именно во вторник 25-го числа, состоится важное событие — ответы кандидата Голицына на вопросы избирателей.

Нарядно одетый Жабжабыч сидел перед столиком с телефоном и, дымя сигарой, ждал звонков. Аппарат был включен на громкую связь.

Первый звонок был очень простой:

— Знаете ли вы, что яма перед Институтом генетики уже два года не засыпается?

— Знаем, — сказал в трубку Жабжабыч. — Об этой яме в городе знают все. Мальчишки через нее прыгают, старушки в нее падают.

— И что вы собираетесь делать с этой ямой?

— Будьте уверены, мы с ней разберемся.

— Не надо разбираться, — сказал звонивший, — надо засыпать.

— Все, — сказал Жабжабыч, — я понял намек.

— А что насчет детского сада? — спросил следующий голос по телефону.

— Ваш вопрос будет включен в повестку дня.

Звонивший успокоился и отстал. Позвонил другой гражданин:

— А когда дадут воду в пятый микрорайон?

— Ваш вопрос будет включен в повестку дня.

— Надо не вопрос включать, а воду.

— Хорошо, мы подумаем. Говорите адрес. Мы пришлем вам водопроводчика.

— Послушай, — спросил папа Устинов, — кого это ты собираешься присылать?

— Я еще не решил, — ответил Жабжабыч. — Может быть, вас, а может быть, папу Кукарекова. Вы все умеете.

Папа Устинов от неожиданности даже взялся за ремень:

— Я тебя сейчас научу, как из инженеров водопроводчиков делать!

Жабжабыч подхватил крышку от ведра и стал держать ее как щит.

— Отвечай строго по шаблону, — приказал папа. — Вот тебе список.

Жабжабыч сосредоточился и решил больше самодеятельности не проявлять.

Сразу же без пауз позвонил, судя по важному голосу, очень солидный гражданин:

— Скажите, вы собираетесь приделать правую ногу к памятнику Ленина на вокзале? От нее остался лишь ботинок на арматуре.

Жабжабыч под суровым взглядом папы посмотрел на список и выбрал самый подходящий ответ, — ответ № 6.

— Безусловно, мы сделаем это в самое ближайшее время.

Через несколько минут позвонил другой человек с худощавым голосом и спросил:

— Когда вы наконец снесете этот инвалидный памятник Ленину с вокзальной площади?

Жабжабыч посмотрел список и снова выбрал самый подходящий, ответ № 6:

— Безусловно, мы сделаем это в самое ближайшее время.

Он был очень доволен.

Но вдруг снова позвонил первый товарищ и закричал басом:

— Вы только что заявили мне, что почините памятник Ленину в самое ближайшее время. А потом сказали моему другу-антикоммунисту, что снесете памятник в самое ближайшее время. Как это понимать?

Жабжабыч наморщил лоб и через тридцать секунд нашел единственно правильное решение:

— Мы все так и сделаем. Сначала починим памятник, а потом снесем. В самое ближайшее время.

— Ты что, совсем того?! — закричал толстый бас. — Совсем уже??!

Положение было трудное. Ничего ясного в голову не приходило. Жабжабыч посмотрел в список и важно произнес:

— Я бы сказал «да», если бы это не было слишком рискованно.

— Да я тебя! Да я тебе такое устрою! Я даже выговорить не могу.

Жабжабыч не нашел ничего более подходящего как сказать:

— Напишите все это на бумажке и пошлите мне лично.

После этих слов папа решительно нажал на рычаг. Горячая линия была притушена.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ. Честное слово телевидения

Оставалось два дня до выборов. В этот день разрешалась последняя агитация за претендентов.

Избирательный штаб Жабжабыча в полном составе сидел на веранде дома Устиновых.

Лето уже перевалило за вторую половину, и солнце упрямо жарило всех сидящих на веранде, а ветер так же усиленно охлаждал их. Стратег Георгий Медведев сказал:

— С горячей линией, судя по всему, мы пролетели. После такой линии вся надежда только на телевидение. Сегодня будем смотреть телевизор.

Телевизор вынесли на веранду, и вся компания уселась перед экраном.

«В эфире городская редакция областного телевидения. Программа „Выборы городского мэра“. Слушайте нас и смотрите».

Сначала показали мэра Барсукова на стройке в каске. Потом показали мэра Барсукова в детском саду. Он водил с малышами хоровод. Потом показали мэра с лопатой в городском парке. Он символически сажал липы.

Потом в быстром темпе промелькнул кандидат Огурцов, который почему-то показывал толстый кукиш кандидату Свеклину. И был показан Магдат Магдатыч Жабов, который, сидя в своем кабинете, объяснял преимущество воздушных энергосетей перед кабельно-земляными.

Потом строгий ведущий в очках объявил:

— А сейчас небольшое интервью с главным претендентом на роль мэра господином Голицыным-Сковородкиным.


Наташа Кадкина на экране смотрелась лучше, чем живьем. Она выглядела лет на тридцать моложе.

Интервью началось в хорошем темпе. Сначала показали красиво набранный текст, и диктор прочитал его почти нейтральным голосом:

«Жаб Жабыч Сковородкин был рожден в закрытых недрах Института генетики имени Владимира Ильича. Над его созданием бились лучшие ученые умы нашего города. В частности, такой областью, как сознание господина Голицына, занимался крупный ученый генетик — доктор наук Круглый Д. У.».

На голубом экране красовался Жабжабыч. Он был мудр и дороден. Только он слишком щурился от света.

Итак, поехало. Вопросы посыпались один за одним.

— Что вы построите в первую очередь?

— Я бы очень хотел иметь дачу. Вокруг перепончатокрылые, чешуйчатокрылые, то есть стрекозы.

— Чего-чего? — спросил удивленный папа.

— Ничего, — сказал Георгий Медведев. — В первую очередь он хочет иметь дачу.

А с экрана сыпалось:

— У вас хорошие отношения с экономикой?

— Господи, что за вопрос. Я понятия не имею, что это такое.

— Не понял, — сказал папа.

— Чего тут не понять, — сказал Георгий. — Наш кандидат не знает экономики.

Дальше папа и Георгий ничего не комментировали. Просто у обоих постепенно глаза вылезали из орбит, а волосы вставали дыбом.

— Вы знаете, что многие работники в нашем городе не получают зарплату месяцами?

— Дорогая моя, я к этому абсолютно равнодушен. В крайнем случае, надо раздать людям хотя бы зонтики.

— Как вы относитесь к ресторанам и казино?

— Милочка моя, кто же их не любит. Я без них просто дня прожить не могу. Они занимают все мое время. Я встаю с мыслью о них и ложусь с этой же мыслью.

— Как вы относитесь к детям?

— Хоть бы их и не было.

— Что вы не любите больше всего?

— Милицию и строительство жилищного фонда.

— Какая ваша главная черта?

— Отсутствие совести.

— Ну, все, — сказал Георгий, — приехали. Против лома нет приема.

— А что, — сказал Жабжабыч, — кажется, я был недурен. Жаль только, галстучек сиреневый подкачал и сигары не хватало.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ. Выборы без дураков

В день выборов по городу играла музыка. На избирательных участках давали бесплатный квас.

Барсуков и Кабанов сидели в своем кожаном кабинете и ждали звонков от Балаболкина.

Балаболкин их не радовал:

— На первом участке впереди Огурцов.

— Это понятно, — сказал Барсуков. — Там его пожарная база находится.

— На втором участке Свеклин.

— Это тоже понятно, — сказал Кабанов. — Там троллейбусный парк.

— На третьем впереди Жабов.

— Это уже не очень понятно, — сказал Кабанов. — Там и электричества нет.

Он спросил:

— А как там наш лягушатник?

— Он везде идет посерединке.

— А я? — нетерпеливо спросил Барсуков.

— По-разному, — ответил Балаболкин. — Где на втором месте, где на третьем, где совсем взаду.

— Слушай, Балаболкин, немедленно дай указания на всех участках квас заменить пивом.

— Мудро, — заметил Кабанов. — Это нам поможет.

Не помогло.

К шести вечера пиво заменили вином.

К восьми пустили в ход водку. Немного помогло: на всех участках запели песни.

К вечеру результаты голосования стали стекаться к Балаболкину.

— Ну, и что? — звонили ему и спрашивали Барсуков и Кабанов.

— Ничего, — отвечал Балаболкин. — У нас меньше всех.

— Плохо жульничаешь, Балаболкин, — кричал Барсуков.

— Я хорошо жульничаю. Но у нас тут есть один милиционер. Он мешает.

— Милиция же наша.

— А он не наш.

— Как фамилия?

— Пистолетов Иван.

— Балаболкин, если голосов не наберешь, я тебе голову откручу.

— А что ж вы хотите, вы же сами все это заварили, — заупирался Балаболкин.

— Как сам?

— А так. Вы же сами приказали пять тысяч газет раздать людям.

— Каких газет?

— С компроматом. Их на каждом углу раздают.

Барсуков послал секретаршу за газетой, а Кабанов сказал:

— Вся надежда на отдаленный район — военную часть. Там генерал сидит Медведев, он даст голоса. Надо ему приказать.

— Кто ж ему прикажет? — спросил Барсуков.

— Губернатор Проценко. Звони Василию.

Барсуков набрал номер сына губернатора.

— Вася, привет. Это Барсуков. Тут твоя помощь нужна.

— Какая помощь! — закричал Василий. — Ты мне такую сделку сорвал.

— Как сорвал? — поразился Кресттопор Кресттопорыч. — Какую сделку?

— Как какую? С коттеджами в парке. Я уже проекты оплатил.

— Ну, и хорошо. Все идет путем. Только что газетка вышла о конкурсе. Пять штучек.

— А пять тысяч не хочешь?! — закричал Василий Проценко и бросил трубку.

Секретарша принесла газету. Барсуков посмотрел и грянулся о землю.

Ему стало плохо. Он с трудом набрал номер Балаболкина и прохрипел в трубку:

— И ты, Балабол…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. Проиграть — значит выиграть

В штабе Устиновых не спали. Сидели и не знали, чем успокоить нервы. В основном ребята читали.

Жабжабыч вязал на спицах. Мама Устинова пила пустырник. Благо он рос тут же, во дворе. В десять вечера позвонил член избирательной комиссии города лейтенант Иван Пистолетов.

— Я нас поздравляю. Мы не прошли.

— Слава Богу! — сказал папа и показал ребятам ноль.

— А кто прошел? — закричали ребята.

— Магдат Магдатыч Жабов.

— Мой папа! — радостно закричал маленький Магдатик.

— Эх, ребята, — сказала Люба Кукарекова, — столько сил потратили, и все напрасно. Проиграли.

— А я люблю проигрывать, — неожиданно сказал папа Устинов.

— И я, — добавил Георгий Медведев.

— Почему? — спросили ребята.

— Кто проигрывает, тот всегда учится, — в один голос сказали и папа, и мальчик.

— А я знаю, кто у нас будет кандидатом на следующих выборах, — вдруг сказал Жабжабыч.

— Кто? — закричали ребята.

— Вот, — показал Жабжабыч рукой на Гошу Медведвева. — Прошу голосовать.

Все проголосовали «за»..


Оглавление

  • ГЛАВА ПЕРВАЯ. Судьбоносное решение
  • ГЛАВА ВТОРАЯ. Визит к психиатру
  • ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Начало большого пути
  • ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Начало выборной кампании
  • ГЛАВА ПЯТАЯ. Первые происки
  • ГЛАВА ШЕСТАЯ. Избирательный штаб работает
  • ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Встреча с избирателями
  • ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Сложности в школе
  • ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Что за комиссия, создатель!
  • ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. В кабинете мэра
  • ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. В собачьем питомнике
  • ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. В бане
  • ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. В мэрии
  • ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. В милиции
  • ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. Зарегистрировали!
  • ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. В фотоателье папарацци Стенькина
  • ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. Стратегия и тактика
  • ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. Два мира — два приема
  • ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. Встреча с отцом Евлампием
  • ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. Прием населения
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. В штабе администрации
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. Коварство фотографа Стенькина
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. Операция по спасению
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Слабые ростки оппозиции
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. Матч между нашими и религиозными
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. Свободная пресса
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. Приключения свободной прессы
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. Жабжабыч на ТВ
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. Свободная пресса в пяти экзмеплярах
  • ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ. На опасном пути демократии
  • ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ. Честное слово телевидения
  • ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ. Выборы без дураков
  • ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. Проиграть — значит выиграть