Всё как в жизни [Владимир Федорович Иванов] (fb2) читать постранично

Всё как в жизни

МАРАФОН

Афанасий Грачев, житель южного города, из видов спорта признавал только бег до магазина, когда заканчивалась торговля вином.

— Бросай пить, — говорили ему.

— Дудки! — отвечал Грачев. — Только телеграфный столб не пьет, у него чашечки книзу.

Но вот однажды, хватив лишнего, Грачев забрался в трубу строящегося газопровода и там уснул. Поутру пришли сварщики соединить смежные участки газопровода.

Проснулся Грачев в кромешной тьме. Решив, что он дома, долго щупал стенки трубы.

«Чертовщина какая-то, — подумал он. — Была комната квадратной, а стала круглой. И стены почему-то железные!..»

Ему стало жутко. Грачев побежал на четвереньках навстречу судьбе. Потом остановился и снова ощупал стенку. Выхода не было.

«Труба дело!» — решил он. И тут его осенило: «Труба и есть. Газопровода. Мать честная! Как же я сюда попал?»

Несчастный безуспешно пытался определить, в какой стороне он находится. Чтобы опохмелиться, нужно было преодолеть сотни, а может быть, тысячи километров, хотя магазин был где-то рядом. В подобной ситуации он оказался впервые.

День за днем Грачев испытывал волю к жизни. Бежал и бежал. Когда выбивался из сил, то ложился на дно трубы и с тоской думал о красном портвейне за один рубль восемьдесят копеек. Тогда словно какая-то неведомая сила поднимала его и несла вперед. Через несколько суток Грачев столкнулся с бегущим навстречу человеком.

— Федя! — представился тот. — Скажи, друг, где магазин?

— На востоке, — неопределенно махнул рукой Грачев.

— А где есть восток?

— Напротив запада.

— Ясно! — сказал Федя. — А год нынче какой?

Грачев посчитал на пальцах:

— Если считать от выхода постановления об ограничении продажи напитков…

— Нашей эры? — переспросил Федя.

— Нашей, — подтвердил Грачев.

— Ну, бывай, — попрощался Федя и ушел в ночь.

На десятые сутки показался конец трубы и Грачев услышал голоса. Разговаривали на непонятном ему языке.

«Мать честная! — подумал Грачев. — Никак за границу попал. Во Францию или Англию! Без документов, без знания языка! Ну, брат, теперь пропал…»

Грачев прислушался. После каких-то гортанных звуков до него донеслось:

— Ноль пять не принимаем: нет тары.

— Свои! — закричал Грачев и вылез из трубы, по-собачьи отряхиваясь и поднимая вокруг себя облако ржавой пыли. Огляделся. Высоко в небе полыхало полярное сияние.

— Вот это драпанул, чуть не до самого полюса! — Грачев восхищенно посмотрел на свои стоптанные руки.

— Братцы! — обратился он к людям. — Душа горит. Где у вас тут винный магазин?

— Винный? — удивились те. — Нет у нас винного магазина. Сухой закон у нас. Бутылки вон из-под лимонада сдаем.

Грачева это потрясло. Он представил себе, как будет жить дальше, если останется здесь. Приходя с работы, помогать жене по дому, смотреть телевизор, читать книги, посещать музей, ходить в театр…

Безотчетный страх перед такой жизнью овладел Грачевым. Он трудно вздохнул и нырнул обратно в трубу…

КАЛЬКУЛЯЦИЯ

Гаврилов задержался на работе. С бухгалтером Козловой отчет заканчивали. Вышли из конторы поздно, когда луна уже взошла.

Гаврилов, глядя на ночное светило, в лирическом настроении стихи начал читать: «Фортуна, Фортуна, Фортуна моя». И тут некстати навстречу попадает подруга его жены.

«Ну, — думает, — пропал».

И верно, на следующий день жена как в рот воды набрала и даже на вечерний чай не приглашает. Взяла книгу «Кодекс законов о семье и браке» и как будто ее взвешивает. А в той книге килограмма три, не меньше.

— Что-то будет, — забеспокоился Гаврилов.

На всякий случай надел шапку и продолжает читать газету «Советский спорт».

— Ты что это шапку на голову натянул, — заговорила наконец жена, — никак на свидание, на ночь глядя, собрался?

— Да нет, голова что-то мерзнет.

— Совсем замерзнет, если будешь еще холодными ночами с какой-то Фортуной разгуливать да еще своей называть.

— Помилуй, Фортуна — это же судьба.

— Так даже твоя судьба?

— Какая судьба? Это наш бухгалтер Козлова. Ты не подумай, мы с ней годовой отчет заканчивали. Получился такой толстый, что твой роман.

— Не мой, а твой, — уточняет жена, — с этой вертихвосткой!

— Никакого романа не было, — пытается убедить Гаврилов, — мы калькуляцией занимались.

— Сейчас, значит, это калькуляцией называется?

«Не верит, — думает Гаврилов, — ладно, попробую с другой стороны».

— Ты подумай, Маша, ну кому я такой крокодил нужен? С моей внешностью только снежного человека в кино изображать. Теперь, в отношении культуры: за все время нашей жизни из культурных заведений нигде, кроме пивбара,