Преступник и преступление на страницах художественной литературы [Лев Романович Клебанов] (fb2) читать онлайн

Сведения об авторе: Клебанов Лев Романович — кандидат юридических наук, доцент, старший научный сотрудник сектора уголовного права и криминологии Института государства и права Российской академии наук, преподаватель уголовного права и криминологии Академического правового университета. На протяжении нескольких лет занимается проблемой отражения уголовного права в произведениях художественной литературы. Предлагаемое читателю исследование — результат этого труда.

Рецензент: доктор юридических наук, профессор, известный криминалист А.В. Наумов.

Эта книга посвящается моим любимым родителям — Лидии Ивановне и Роману Соломоновичу Клебановым

Предисловие

Пожалуй, нет ни одной отрасли права, положения которой отображались бы в художественной литературе так ярко, как положения права уголовного. Извечная проблема преступления и наказания находит отражение на страницах и бульварных романов, и детективных повестей, и классических произведений.

Шекспир и Бальзак, Конан Дойл и Гюго, Мопассан и М. Рид, Бокаччо и Пушкин, Гоголь и Достоевский, Толстой и Данте, Ростан и Зюскинд, Чехов и Островский, Шукшин и Горький, Лермонтов и Дж. Лондон, Лесков и Шишков, Золя и М. Пьюзо, Герцен и Радищев, Ильф и Петров и Дюма, Солженицын и Булгаков, О. Генри и Бабель — вот далеко не полный перечень мастеров литературы, затрагивавших в своем творчестве, так или иначе, вопросы преступности, преступлений и наказания за них.

В предлагаемой читателю работе не ставится задача всестороннего изучения литературы сквозь уголовно-правовую призму. Это, по понятным причинам, невозможно сделать. Книга призвана помочь всем интересующимся уголовным правом разобраться в некоторых интересных и подчас сложных его положениях, призвав на помощь примеры из литературы.

Несмотря на то, что настоящее исследование в принципе рассчитано на широкий круг читателей, оно все-таки в первую очередь адресовано преподавателям и студентам юридических вузов и факультетов.

Автору, который преподает уголовное право, иногда приходилось приводить отвлеченные, абстрактные примеры для иллюстрации тех или иных положений как Общей, так и Особенной части Уголовного кодекса. Большинство преподавателей согласятся с тем, что примеры в стиле «предположим, что..>, «если бы..>, «давайте представим, что..> и т. п. не всегда способствуют пониманию излагаемого материала, а подчас даже вызывают ироническую усмешку: этого, мол, не может быть, это фантастика, в реальной жизни такого никогда не встретишь!

Отчасти эти слова верны, поскольку в практике многие «экзотические» деяния действительно довольно редки или вовсе невозможны. Однако это отнюдь не означает, что если те или иные преступления не фиксируются криминальной статистикой и судебной практикой, то они не могут совершаться вообще. Порой примеры из литературы выступают единственным источником фактической информации, которая помогает прояснить и усвоить те или иные положения уголовного права. В этой связи автору вспоминаются слова учителя — профессора А.В. Наумова о том, что классическая литература является подлинно социологической, а значит, может помочь в получении реальных данных как об отдельных преступлениях, так и о преступности в целом. Иной читатель может усомниться в правильности такого подхода. Что ж, постараемся развеять его сомнения.

В авторском курсе лекций А.В. Наумов приводит следующий весьма убедительный довод в пользу справедливости своих рассуждений.

«Так, со страниц учебников криминологии 80-х гг. преступник предстает перед нами в таком социологическом «обличим»: занимающийся неквалифицированным трудом, скорее холостой, чем женатый, от силы закончивший 7–8 классов, распивающий в подъездах «на троих», по своей уголовно-правовой квалификации чаще всего — хулиган, вор или расхититель социалистического имущества. В это же самое время детективная литература (а также ее интерпретация в кино и на телевидении) даже не очень высокого в художественном отношении уровня рисовала иной портрет современного преступника: внешне нередко обаятельного, элегантного в одежде, приятного в манерах, с высшим образованием, с достаточно высоким интеллектом и принципиально «употребляющего» только французские коньяки или иное заморское зелье. Вскоре наше общество на своем опыте почувствовало правоту писателя или кинорежиссера, а не ученого-криминолога»^[1].

Оценивая роль художественной литературы в преподавании права, хотелось бы отметить особые ее свойства.

Она облегчает понимание слушателями научного материала; способствует лучшему его усвоению; делает форму изложения материала ярче, эмоциональнее, заставляет преподавателя совершенствовать качество собственной речи; является источником определенных фактических сведений; содействует формированию мировоззрения слушателей; повышает общую культуру учащихся^[2]; выступает одним из основных средств формирования правосознания^[3].

Автор постарался приблизить структуру работы к структуре Уголовного кодекса, хотя, как уже говорилось выше, он прекрасно отдает себе отчет в том, что проиллюстрировать соответствующими примерами из литературных произведений все институты и нормы уголовного права невозможно, и тем не менее выражает надежду, что предлагаемая читателю работа окажется полезной для всех, кто по-настоящему интересуется данной отраслью права.

Нам ни к чему сюжеты и интриги:

Про все мы знаем, про все, чего ни дашь.

Я, например, на свете лучшей книгой

Считаю Кодекс уголовный наш.

В. Высоцкий. «Песня про Уголовный кодекс»

Общая часть

Проблемы преступления

Причинная связь между действием или бездействием и наступлением общественно опасных последствий

Как известно, причинная связь является обязательным признаком объективной стороны преступлений с материальным составом, т. е. тех деяний, которые будут окончены с момента наступления общественно опасных последствий. Под причиной понимается явление, которое закономерно с внутренней необходимостью порождает другое явление, рассматриваемое как следствие. Данное философское понимание причинности суть общее для всех отраслей знаний, и поэтому применимо к причинной связи в уголовном праве^[4]. Необходимой связь является в том случае, когда она обусловлена внутренним развитием данного деяния, присущими ему особенностями и той конкретной ситуацией, в которой оно происходит^[5].

Случайной связь будет признана тогда, когда последствия не являются результатом внутреннего развития определенного деяния, а вызываются иными причинами и обстоятельствами. Преступный результат в этих случаях наступает потому, что к соответствующему деянию присоединяются какие-то побочные обстоятельства. Например, одно лицо причинило легкий вред здоровью другого лица (ст. 115 УК РФ). В нанесенную ранку попали бациллы столбняка, болезнь была запущена, и потерпевший умер. В этом случае необходимая причинная связь существует лишь между действиями лица и причинением легкого вреда здоровью потерпевшего. С наступлением же смерти потерпевшего действия причинно не связаны, так как это последствие не вытекает с внутренней необходимостью из поведения лица, причинившего легкий вред здоровью потерпевшего, а вызвано присоединением к нормальному ходу развития причинной связи побочных обстоятельств. Смерть потерпевшего наступила не из-за попадания в ранку болезнетворных бактерий. В связи с этим в рассмотренном случае лицо может быть привлечено к уголовной ответственности лишь за причинение легкого вреда здоровью^[6].

Иной будет квалификация содеянного виновным, если его умысел был направлен на лишение жизни потерпевшего, а царапина нанесена орудием, специально для этих целей обработанным смертоносным ядом. В данном случае ответственность будет наступать именно за убийство. Пример тому мы найдем в трагедии Шекспира «Гамлет», в сцене, где Лаэрт и Клавдий обдумывают убийство Гамлета. Гамлет и Лаэрт должны сойтись в поединке, чтобы выяснить, кто из них искуснее в фехтовании. Лаэрт, однако, решил приготовить принцу Датскому «сюрприз»:

Примечательно, что и история дает нам примеры подобного коварства. Так, у папы Александра VI Борджиа был перстень с изображением львиной гривы, где находился яд. Чудовищно сочетавший «приемы лисы и льва», папа римский убивал своих врагов, «нечаянно» нанося им царапину перстнем^[9].

Средства, орудия и способы совершения преступления

Средства и орудия совершения преступления — это те орудия и приспособления, при помощи которых было совершено преступление^[10]. Так, например, орудием убийства является тот предмет, с помощью которого потерпевшего лишают жизни (нож, револьвер, кастет, дубинка и т. п.). Не исключены ситуации, когда преступник, желая добиться определенного преступного результата (например, смерти потерпевшего), стремится использовать, как говорится на всякий случай, различные орудия преступления, применение которых, тем не менее, ведет к наступлению одинаковых последствий. Вновь вспомним сцену из трагедии Шекспира «Гамлет», где Клавдий и Лаэрт обговаривают орудия убийства принца Датского в предстоящем поединке с Лаэртом. Вот что они задумали:

Орудием могут стать и различные животные, примеров чему в литературе предостаточно. Пожалуй, самой известной иллюстрацией может послужить рассказ А. Конан Дойла «Собака Баскервилей», где огромный пес использовался для устранения одного за другим представителей старинного рода Баскервилей ради получения крупного фамильного поместья. В другом рассказе Конан Дойла — «Пестрая лента» доктор Ройлотт избрал в качестве орудия убийства смертоносную индийскую змею, болотную гадюку, для того чтобы избавиться от своих падчериц Джулии и Элен Стонер. В романе М. Рида «Оцеола — вождь семинолов» один из персонажей, причем на редкость отрицательный (его звали Желтый Джек) решил отомстить своим хозяевам — плантаторам Рэндольфам за то, что те не раз подвергали его справедливым наказаниям, которые тот несомненно заслуживал за все свои мерзости. План Желтого Джека был поистине дьявольским: он сумел заманить при помощи наживки в бассейн, которым пользовались Рэндольфы, огромного аллигатора, жившего в одном из болот неподалеку от плантации. Жертвой гигантской рептилии едва не стали Виргиния Рэндольф и ее служанка Виола, решившие искупаться, а также брат Виргинии Джордж, бросившийся спасать девушек^[12].

Примечательно, что судебная практика, пусть и зарубежная, знает немало поистине курьезных примеров использования животных в преступных целях.

Так, например, одно время в Париже в ресторанах совершались кражи золотых с бриллиантами цепочек, которые женщины носили на щиколотка. Способ кражи оставался для всех тайной, пока однажды не поймали маленького фокстерьера в тот момент, когда он зубами снимал цепочку с ноги. Впоследствии было установлено, что фокстерьер принадлежал группе воров, дрессировавших собак для совершения хищений^[13].

Существовал еще один, не менее «изысканный», способ кражи с использованием четвероногих друзей человека. В темных закоулках собаки нападали на прохожих и валили их на землю. Стоящий вблизи преступник подбегал к упавшему, прогонял собаку, помогал встать, чистил пострадавшему одежду. Но при этом не забывал похитить часы и бумажник^[14].

Возвращаясь к литературным произведениям, вспомним поэму Н.В. Гоголя «Мертвые души». Ловкие таможенные чиновники изобрели весьма экстравагантный способ массовой контрабанды, используя при этом гурты мелкого скота, а именно баранов.

Баранов обшивали овчиной, под которой и переправлялись контрабандные ценности. Подобные «операции» приносили чиновникам баснословные доходы, и после 3–4 бараньих «ходок» через границу капиталы дельцов от таможни, включая незабвенного П.И. Чичикова, возросли до нескольких сотен тысяч^[15].

Способ совершения преступления включает в себя те приемы и методы, которые использовал преступник для совершения преступления. На страницах «Человеческой комедии» О. Бальзак повествует об одном господине, желающем избавиться от жены. Делается это очень простым способом: женщина едет на прогулку в коляске, запряженной лошадьми, которых накормили овсом с солью. «Жена кататься — лошади в воду!»^[16].

Субъективная сторона преступления

Как известно, субъективная сторона преступления — это внутреннее психическое отношение преступника к совершенному им преступлению. К признакам, образующим субъективную сторону преступления, относятся вина в форме умысла или неосторожности, мотив, цель, а также аффект как имеющее уголовно-правовое значение эмоциональное состояние в момент совершения преступления^[17].

В художественных произведениях мы находим немало интересных примеров тому, какие сложности сопутствуют правильному установлению признаков субъективной стороны содеянного в тех или иных случаях.

И в теории, и на практике порой возникают серьезные трудности при отграничении деяний, совершенных с косвенным умыслом, от деяний, совершенных по легкомыслию. Грань между этими видами умысла и неосторожностью тонкая, и главное различие между ними заключается в содержании волевого момента^[18].

При легкомыслии волевой момент характеризуется тем, что лицо без достаточных к тому оснований рассчитывало на предотвращение общественно опасных последствий своего деяния. В отличие от косвенного умысла, воля лица направлена на предотвращение преступных последствий своего деяния, при этом расчет делается на конкретные реальные обстоятельства, которые, по мнению виновного, способны предотвратить наступление преступного результата. Если же таких реально существующих факторов нет, а лицо, совершающее деяние, надеется на авось, т. е. ни на что не надеется, налицо косвенный умысел.

В литературе мы также можем найти примеры того, насколько тонок «водораздел» между косвенным умыслом и легкомыслием. Яркой иллюстрацией этому служит поступок мисс Кэрьюферз из рассказа Джека Лондона «Под палубным тентом».

Очаровательная мисс Кэрьюферз совершает круиз на пароходе через океан. На стоянке у острова Коломбо она развлекается страшным зрелищем: туземные мальчики ныряют за брошенными монетами в кишащую акулами бухту. Они рискуют делать это лишь по соседству с береговыми акулами, которые охотятся за рыбой. Но стоило появиться страшному людоеду — тигровой акуле, как мальчишки тут же выскочили из воды. Вошедшая в азарт мисс удивилась и, бросая монеты в воду, стала уговаривать одного из мальчиков продолжать ныряние. Он отказался, и тогда мисс Кэрьюферз вынула соверен (золотую монету). «Не искушайте его, — просил капитан, — это для него целое состояние». Мальчик и монета, пишет автор, взлетели в воздух одновременно. Вода была прозрачна, и мы сверху видели все. Акула была крупная и сразу перекусила мальчика пополам^[19].

Поступок этой молодой дамы не только морально омерзителен, но и преступен. Вряд ли можно утверждать, что ее действия были совершены с прямым умыслом на убийство мальчика. Однако наличие либо косвенного умысла, либо одного из видов неосторожности исключать мы не можем.

Одним из видов неосторожности выступает преступная небрежность.

Преступление признается совершенным по небрежности, если лицо не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), хотя при необходимой внимательности и предусмотрительности должно было и могло предвидеть эти последствия.

На наш взгляд, такое отношение к возможным преступным последствиям демонстрирует герой чеховского «Злоумышленника», крестьянин Денис Григорьев, которого задержали за отвинчивание гаек у железнодорожных рельсов, которые, по словам самого Григорьева, «климовские мужики» приспосабливают в качестве грузила для удочек. Приведем фрагмент допроса Григорьева судебным следователем.

— Разве ты не понимаешь, глупая голова, к чему ведет это отвинчивание? Не догляди сторож, так ведь поезд мог бы сойти с рельсов, людей бы убило! Ты людей убил бы!

— Избави Господи, ваше благородие! Зачем убивать? Нешто мы не крещеные или злодеи какие? Слава те Господи, господин хороший, век свой прожили и не токмо что убивать, но и мыслей таких в голове не было…

— А от чего, по-твоему, происходят крушения поездов? Отвинти две-три гайки, вот тебе и крушение!

Денис усмехается и недоверчиво щурит на следователя глаза.

— Ну! Уж сколько лет всей деревней гайки отвинчиваем и хранил Господь, а тут крушение… людей убил… Ежели б я рельсу унес или, положим, бревно поперек ейного пути положил, ну, тогды, пожалуй, своротило бы поезд, а то… тьфу! гайка!

— Да пойми же, гайками прикрепляется рельса к шпалам!

— Это мы понимаем… Мы ведь не все отвинчиваем… оставляем… Не без ума делаем… понимаем…

<…>

— В прошлом году здесь сошел поезд с рельсов, — говорит следователь. — Теперь понятно, почему…

Даже после того как следователь сказал, что возьмет его под стражу и отправит в тюрьму, Денис продолжает недоумевать по поводу своего поступка.

— В тюрьму… было б за что, пошел бы, а то так… здорово живешь… За что? И не крал, кажись, и не дрался…^[20]

Немало места в творчестве столпов литературы уделено мотивации тех или иных человеческих поступков, включая преступления.

Как известно, мотив преступления — это побуждение лица, совершающего преступление. В науке уголовного права все мотивы можно свести к трем их психологическим разновидностям — потребностям, эмоциям (чувствам) и интересу. Такой мотив, как потребность, отчетливо выступает в половых преступлениях (изнасилование, насильственные действия сексуального характера). Мотив в качестве эмоций (чувств) характерен для многих преступлений против личности (убийства из ревности или мести)^[21]. Интерес выступает мотивом при совершении различных преступлений корыстной направленности, когда виновный стремится получить материальную выгоду либо избавиться от материальных затрат. Однако возможны случаи, когда виновный движим, например, таким мотивом-чувством, как ненависть, ненавидя при этом, как говорится, «весь род людской». Весьма показательна в данном случае сцена из трагедии Шекспира «Макбет». Подстрекаемый Макбетом к убийству своего политического соперника, Банко — один из убийц так объясняет Макбету свою готовность совершить это злодеяние:

Встречаются еще более ужасающие мотивы жестоких преступлений. В одном из произведений Ги де Мопассана рассказывается о набожном учителе, кормящем детей сладостями, в которые он примешал иглы и битое стекло. Преступление он совершает будто бы потому, что ожесточился на Бога, лишившего его своих детей^[23].

Мы можем найти немало примеров преступлений, совершенных в состоянии аффекта. Аффектом в уголовном праве признается состояние сильного душевного волнения, во время которого совершается преступление. Иными словами, это сильные, быстро возникающие и бурно протекающие кратковременные психические состояния (отчаяние, ярость, ужас). При этом сознание и способность мыслить сужаются, однако способность мыслить лица, действующего в состоянии аффекта, не утрачивается полностью, а лишь ослабляется. Наличие сознания у убийцы в состоянии аффекта отразил Л.Н. Толстой устами Позднышева — одного из героев повести «Крейцерова соната».

Когда люди говорят, что они в припадке бешенства не помнят того, что они делают, — это вздор, неправда. Я все помнил и ни на секунду не переставал помнить. Чем сильнее я разводил сам в себе пары своего бешенства, тем ярче разгорался во мне свет сознания, при котором я не мог не видеть всего того, что я делал. Всякую секунду я знал, что я делаю. Не могу сказать, чтобы я знал вперед, что я буду делать, но в ту секунду, как я делал, даже кажется, несколько вперед, я знал, что я делаю, как будто для того, чтобы возможно было раскаяться, чтобы я мог себе сказать, что я мог остановиться^[24].

Уголовно-правовое значение имеет такой аффект, который вызван насилием, издевательством или тяжким оскорблением со стороны потерпевшего либо иными противоправными или аморальными действиями (бездействием) потерпевшего, а равно длительной психотравмирующей ситуацией, возникшей в связи с систематическим противоправным или аморальным поведением потерпевшего.

Издевательство или тяжкое оскорбление могут выражаться в совершении различных действий, объектом которых являются облик потерпевшего или близких ему людей, его национальные, религиозные чувства и т. п. По нашему мнению, состояние аффекта может вызываться глумлением над патриотическими чувствами граждан проигравшей в войне страны со стороны представителей государства-победителя. В этой связи нельзя не вспомнить произведение Ги де Мопассана «Мадмуазель Фифи». В нем Мопассан описывает пирушку, которую устроили прусские офицеры в занятом ими французском замке Ювиль. (Отметим, что действие в рассказе происходит во время войны между Пруссией и Францией.)

«Дружеское» сборище пруссаков, среди которых был юный маркиз фон Эйрик по прозвищу Мадмуазель Фифи, украшали несколько французских дам полусвета. В их числе находилась молодая еврейка Рашель, доставшаяся в этот вечер маркизу. В разгар веселья один из офицеров, поручик Отто, которому, как пишет Мопассан, «винные пары ударили в голову, вскочил с места и в порыве пьяного патриотизма рявкнул: «За наши победы над Францией!»

А дальше произошло вот что.

Как ни были пьяны женщины, они умолкли, а Рашель, вся задрожав, обернулась:

— Послушай-ка, есть французы, при которых ты не посмел бы это сказать.

Но юный маркиз, повеселевший от вина, захохотал, не спуская ее с коленей:

— Ого-го! Я таких пока не видал. Стоит нам появиться, как они удирают!

Девушка вспыхнула и крикнула ему в лицо:

— Лжешь, гадина!

Он посмотрел на нее холодным взглядом <…> а затем снова захохотал:

— Ого, как бы не так, красотка! Разве мы попали бы сюда, не будь они трусами? — И, возбуждаясь все более, выпалил. — Мы здесь — господа! Вся Франция — наша!

Она рванулась с его коленей и упала на свой стул. Он поднялся, протянул бокал над столом и повторил:

— Вся Франция и французы, все леса и поля, и дома Франции — наши! Другие немцы, совершенно пьяные скоты в мундирах, внезапно распалились, схватили бокалы и, заорав: «Да здравствует Пруссия!» — залпом опорожнили их.

Девушки не протестовали, только притихли пугливо. Даже Рашель смолчала, не решаясь возразить.

Тогда юный маркиз, поставив на голову еврейки вновь наполненный бокал шампанского, выкрикнул:

— И все женщины Франции наши!

Она вскочила так стремительно, что бокал опрокинулся, упал наземь и разбился, а светлое вино, как вода при крещении, пролилось на ее черные волосы. Глядя в упор на офицера, который все еще смеялся, она пролепетала дрожащими губами, и голос ее срывался от гнева:

— Нет, нет, врешь, не будут женщины Франции вашими!

Он опустился на стул, чтобы посмеяться всласть, и бросил:

— Вот это здорово! Зачем же ты-то сюда явилась, голубка? Растерявшись и плохо соображая от волнения, она сперва промолчала, а затем, когда осмыслила его слова, выкрикнула в ответ возмущенно и страстно:

— Что я! Я не женщина, я шлюха, а других пруссакам не видать.

Не успела она договорить, как он наотмашь ударил ее по щеке; но когда он вторично занес руку, она, обезумев от гнева, схватила со стола десертный ножичек и внезапно, так, что другие ничего не заметили, вонзила ему серебряное лезвие прямо в ямку у самой шеи, где начинается грудь. <…> Мадмуазель Фифи почти сразу испустил дух^[25].

Другой пример убийства в состоянии аффекта мы находим в произведении М.А. Булгакова «Я убил». В нем повествуется о докторе, которого принудили оказывать медицинскую помощь изуверу-полковнику из петлюровского отряда. Естественно, что все зверства полковника доктор был вынужден наблюдать воочию. Да и самого «ликаря» петлюровец пообещал пустить, как говорится, в расход.

…И, як бой кончится, я отдам вас под военный суд. Будете вы расстреляны за саботаж. От него не отходить! — приказал он кавалеристу…

Я стоял, молчал и был, надо полагать, бледен. Затем опять все потекло как туманный сон. Кто-то в углу жалобно сказал:

— Змилуйтесь, пан полковник….

Я мутно увидал трясущуюся бороденку, солдатскую рваную шинель…

— Дезертир? — пропел знакомый мне уже голос с хрипотцой. — Их ты, зараза, зараза.

Я видел, как полковник, дергая ртом, вынул из кобуры изящный и мрачный пистолет и рукоятью ударил в лицо этого рваного человека. Тот метнулся в сторону, стал давиться своей кровью, упал на колени. Из глаз его потоками бежали слезы…

<…> От двери я возвращался к столу, садился в изнеможении, клал голову на руки и внимательно слушал. По часам я заметил, что каждые пять минут под полом внизу вспыхивал визг. Я уже точно знал, в чем дело. Там кого-нибудь избивали шомполами. Визг иногда превращался во что-то похожее на львиное гулкое рычание, иногда в нежные, как казалось сквозь пол, мольбы и жалобы, словно кто-то интимно беседовал с другом, иногда резко обрывался, точно ножом срезанный… я обмотал голову башлыком, и стало глуше слышно. С четверть часа я так провел, и вывел меня из забытья, в котором неотступно всплывало перед закрытыми глазами рябое лицо (лицо полковника. —Л.К.), голос моего конвоира:

— Пан полковник вас требует.

Полковник был ранен, и ему потребовалась перевязка. Доктор начал перевязывать его, как вдруг отворилась дверь…

<…> ворвалась растрепанная женщина… Женщина остановила взор на обнаженном полковнике и сказала сухим, бесслезным голосом:

— За что мужа расстреляли?

— За що треба, за то и расстреляли, — отозвался полковник и страдальчески поморщился…

Она усмехнулась так, что я стал не отрываясь глядеть ей в глаза. Не видал таких глаз. И вот она повернулась ко мне и сказала:

— А вы доктор!..

Ткнула пальцем в рукав, в красный крест и покачала головой.

— Ай, ай, — продолжала она и глаза ее пылали. — Какой вы подлец… Вы в университетах обучались, и с этой рванью… На их стороне, и перевязочки делаете?! Он человека по лицу лупит и лупит. Пока с ума не свел… А вы ему перевязочку делаете? <…>

Все у меня помутилось перед глазами, даже до тошноты, и я почувствовал, что сейчас вот и начались самые страшные и удивительные события в моей злосчастной докторской жизни.

— Вы мне говорите? — спросил я и почувствовал, что дрожу — Мне?.. Да вы знаете…

Но она не пожелала слушать, повернулась к полковнику и плюнула ему в лицо. Тот вскочил, крикнул:

— Хлопцы!

Когда ворвались, он сказал гневно:

— Дайте ей 25 шомполов.

<…>

— Женщину? — спросил я совершенно чужим голосом. Гнев загорелся в его глазах.

— Эге-ге… — сказал он и глянул зловеще на меня. — Теперь я вижу, я кую птицу мне дали вместо ликаря…

Одну из пуль я, по-видимому, вогнал ему в рот, потому, что помню, что он качался на табурете и кровь у него бежала изо рта… Стреляя, я, помнится, боялся ошибиться в счете и выпустил седьмую, последнюю^[26].

По-нашему мнению, в данном случае налицо аффектированный умысел в действиях доктора.

Фактическая ошибка

Фактической ошибкой признается неверное представление лица о фактических обстоятельствах, играющих роль объективных признаков данного состава и определяющих характер преступления и степень его общественной опасности. В число различных видов такой ошибки входит ошибка в личности потерпевшего, когда виновный, намереваясь посягнуть на определенное лицо, ошибочно принимает за него другое лицо, на которое и совершает посягательство^[27]. Яркой литературной иллюстрацией такой ошибки служит роман М. Рида «Всадник без головы». Один из персонажей — отставной капитан кавалерии Кассий Колхаун, обуреваемый ревностью и ненавистью к своему удачливому сопернику мустангеру Морису Джеральду, предпринимает различные попытки, чтобы отправить ковбоя на тот свет. Застав однажды ночью Джеральда и Луизу Пойндекстер, свою кузину, на которой хотел жениться сам Колхаун, во время любовного свидания, капитан подстрекает юного Генри Пойндекстера (родного брата Луизы) убить ирландца и не допустить позора для семьи известных всем плантаторов. Однако Луиза смогла предотвратить убийство своего возлюбленного и убедила при этом брата в искренности чувств Джеральда и его благородстве. Осознав свою ошибку, Генри бросился вслед за мустангером, чтобы извиниться перед ним. Тайком за ним последовал и Колхаун. На следующее утро лошадь Генри вернулась без седока — молодой Пойндекстер пропал, а через некоторое время отряд, отправившийся на поиски Генри, встретил «дьявола на лошади» — всадника без головы. По подозрению в убийстве Генри арестован Морис Джеральд, и, если присяжные признают его виновным, ирландцу не избежать виселицы. Развязка наступает благодаря старому охотнику Зебу Стампу, который приводит на суд главного свидетеля — зловещего всадника без головы. Убитые горем Луиза Пойндекстер и ее отец узнают в страшном наезднике брата и сына — несчастного Генри. Из обезглавленного тела покойного Генри извлекают пулю, убившую его, и присяжные видят на ней инициалы «К.К.К». Как много они говорят! Убийцей оказывается кузен юного Пойндекстера — капитан Кассий Колхаун. Попытка спастись бегством не помогла отставному капитану кавалерии, он схвачен и предан суду. И вот что выясняется в ходе допроса Колхауна:

— Я убил Генри Пойндекстера — застрелил его в чаще леса… Вы спрашиваете, что толкнуло меня на преступление? У меня не было причины его убивать… Объяснение просто: я убил его по ошибке… Да, по ошибке.

— Я не отрицаю <…> что был человек, которого я хотел убить. Не скрою также его имени. Вот он, этот презренный негодяй!

С ненавистью смотрит Колхаун на Мориса Джеральда. Тот отвечает ему спокойным и равнодушным взглядом.

— Да, я его хотел убить! На это у меня были свои причины, о них я не буду говорить… Я думал, что убил его. Какя мог предположить, что эта ирландская собака обменялась плащом и шляпой с моим двоюродным братом? <…> Я метил в своего врага, а попал в друга. Выстрел, по-видимому, был роковым, и бедный Генри упал с лошади. Но для большей уверенности я вынул нож — проклятое серапе все еще обманывало меня — и отсек ему голову^[28].

Как еще раньше показал в ходе допроса мустангер, Генри нагнал его в чаще леса и принес свои извинения, а в знак дружбы Пойндекстер и Джеральд обменялись плащами и шляпами. Это обстоятельство и сыграло роковую роль в судьбе Генри: стреляя в него, Колхаун полагал, что убивает ненавистного ему ирландца.

Примером ошибки в личности потерпевшего может служить и следующая сцена из шекспировского «Гамлета» во время поединка Гамлета и Лаэрта.

К о р о л ь

Сын наш побеждает.

К о р о л е в а

Он дышит тяжело от полноты.

На, Гамлет, мой платок. Какой ты потный.

Я, королева, пью за твой успех.

Г а м л е т

О, матушка…

К о р о л ь

Не пей вина, Гертруда!

К о р о л е в а

Я пить хочу. Прошу, позвольте мне.

К о р о л ь (в сторону)

В бокале яд. Ей больше нет спасенья!^[29]

Вспомним часть коварного плана Лаэрта и Клавдия: кубок с отравленным вином предназначался Гамлету, однако пригубила из него королева.

По общему правилу, ошибка в личности потерпевшего не влияет на квалификацию содеянного. Однако если замена личности потерпевшего влечет за собой и подмену объекта посягательства, то меняется и квалификация преступления (например, при убийстве частного лица вместо государственного или общественного деятеля, которого виновный стремится лишить жизни с целью прекращения его государственной или иной политической деятельности либо из мести за такую деятельность)^[30]. Приведем в качестве примера, пусть с определенной натяжкой, сцену из «Гамлета», когда принц Датский, намереваясь убить короля — вероломного Клавдия, по ошибке убивает прятавшегося за ковром Полония.

К о р о л е в а

Что ты задумал? Он меня заколет! Не подходи! Спасите!

П о л о н и й (за ковром)

Боже мой!

Г а м л е т (обнажая шпагу)

Ах, так? Тут крысы? На пари — готово.

(Протыкает ковер.)

П о л о н и й (за ковром)

Убит!

(Падает и умирает)

К о р о л е в а

Что ты наделал!

Г а м л е т

Разве там

Стоял король?

К о р о л е в а

Какое беспримерное злодейство!

Г а м л е т

Не больше, чем убийство короля

И обрученье с деверем, миледи.

<…>

Г а м л е т

(Откидывает ковер и обнаруживает Полония)

Прощай, вертлявый, глупый хлопотун!

Тебя я с высшим спутал, — вот в чем горе.

В следующей сцене — диалог королевы и Клавдия.

К о р о л ь

Что, Гертруда?

Как Гамлет?

К о р о л е в а

Рвет и мечет, как прибой,

Когда он с ветром спорит, кто сильнее.

В бреду услышал шорох за ковром

И с криком «Крысы!», выхватив рапиру,

Прокалывает насмерть старика,

Стоявшего в засаде.

К о р о л ь

Быть не может!

Так было б с нами, очутись мы там^[31].

Покушение на преступление

Согласно ст. 30 Уголовного кодекса РФ, покушением признаются умышленные действия (бездействие) лица, непосредственно направленные на совершение преступления, если при этом преступление не было доведено до конца по не зависящим от этого лица обстоятельствам.

В теории уголовного права выделяют так называемое негодное покушение (выделено мной. — Л.К.) которое бывает двух видов: покушение на негодный объект и покушение с негодными средствами. Первый вид покушения будет тогда, когда лицо направляет свои действия на определенный объект, но его действия в силу допускаемой ошибки в действительности не посягают на избранный им объект и не причиняют ему вреда^[32]. Это, например, выстрел в труп, когда виновный не осознает, что перед ним уже мертвое тело.

В литературе мы можем найти несколько произведений, которые служат иллюстрацией такого покушения. Например, в рассказе А. Конан Дойла «Пустой дом» подручный профессора Мориарти — полковник Моран, желая отомстить Шерлоку Холмсу за смерть «гения преступного мира», стреляет из духового ружья в восковую фигуру сыщика, естественно, не догадываясь о приготовленной для него ловушке. Когда Моран был схвачен, Шерлок Холмс спросил инспектора Скотланд ярда Лестрейда, какое обвинение он собирается предъявить преступнику. Лестрейд ответил: «Как какое обвинение, сэр? Ну, разумеется, в покушении на убийство Шерлока Холмса»^[33].

В романе Вячеслава Шишкова «Угрюм-река» черкес Ибрагим-Оглы рассказывает юному Прохору Громову об одном из своих приключений на Кавказе:

— Ружье тьфу! Кынжал — самый друг, самый кунак! <…> — крутил горец сверкающим кинжалом. — Ночью Кавказ едем свой сакля. Лес, луна, горы… Вижу — белый чалвэк на дороге. Крычу — стоит, еще крычу — стоит, третий раз — стоит… Снымаим винтовка, стрэляим — стоит… Схватыл кынжал в зубы, палзем… подпалзаим… Размахнулся — раз! Глядим — бабья рубаха на веревке. Цх!^[34].

Пример выстрела в труп как «разновидность» покушения на негодный объект найдем в упомянутом произведении Майн Рида. Старый охотник Зеб Стамп столкнулся со всадником без головы у обрыва и, еще не зная, что это тело несчастного Генри Пойндекстера, решил узнать, кто это — человек или дьявол. Майн Рид так описывает эту сцену.

Не теряя времени, Зеб вскинул ружье к плечу; его взгляд скользил вдоль ствола; луна светила так ярко, что можно было прицелиться прямо в грудь всадника без головы.

Еще мгновение — и пуля пронзила бы его сердце; но у охотника вдруг мелькнула мысль: «А что, если это будет убийство?»

Зеб опустил ружье и минуту колебался.

— Может, это человек? — пробормотал он. — Хотя что-то не похоже… Вряд ли под этой мексиканской тряпкой хватит места для головы. Если это в самом деле человек, то у него, я полагаю, должен быть язык, только где она может помещаться — не знаю… Эй, незнакомец! Поздненько же вы катаетесь! И где это вы забыли свою голову?

Ответа не последовало. Только лошадь фыркнула, услышав голос человека. И все.

— Вот что, незнакомец! С вами разговаривает старый Зеб Стамп из штата Кентукки. Он не из тех, над кем можно шутки шутить. Я хочу, чтобы вы объяснились начистоту. Ну, отвечайте же, или я выстрелю!

Снова никакого ответа! Лошадь только встряхнула головой, по-видимому уже привыкнув к голосу Зеба.

<…>

— Даю тебе еще шесть секунд, и, если ты мне не ответишь, я стреляю! Если ты чучело, то это тебе не повредит. А если дьявол, то тем более. Но ежели ты человек, а прикидываешься мертвецом, то заслуживаешь пули за такую дурь… Я стреляю!^[35]

Второй вид негодного покушения — это такое покушение, при котором виновный применяет средства, объективно не способные привести к доведению преступления до конца. К такому покушению относится, в частности, попытка произвести выстрел из незаряженного оружия. Весьма показателен в этом отношении эпизод из романа Марио Пьюзо «Сицилиец». Инспектор Фредерико Веларди, глава сицилийской службы безопасности, человек далеко не безгрешный, собрался арестовать и допросить мафиози Стефано Андолини по прозвищу Фра Дьяволо, которого сам инспектор по приказу свыше должен был снабжать оперативной информацией и прикрывать от разных неприятностей. Однако теперь Веларди получил приказ от самого министра задержать всех представителей «повстанческого* отряда сицилийца Тури Гильяно, на которого итальянское правительство объявило охоту. К их числу принадлежал и Фра Дьяволо, обладавший при этом и пропуском за подписью министра, позволяющим беспрепятственно проходить через полицейские посты на дорогах, носить оружие и не подвергаться арестам. Однажды Фра Дьяволо, как обычно, пришел к Веларди, чтобы узнать оперативные планы по розыску Гильяно. Но вместо этого Андолини арестовали и бросили в одиночную камеру в здании службы безопасности.

Андолини провел ночь в одиночной камере, размышляя о своем странном аресте, а на следующий день Веларди вызвал его на допрос. Фра Дьяволо понял, что ему не избежать смерти, однако не желал продавать дешево свою жизнь, решив сначала отправить к праотцам инспектора Веларди. Но инспектор оказался хитрее и приготовил Андолини западню. И вот допрос начался.

Он (Андолини. — Л.К.) все заметил — и капитана, и четверыхсержантов полиции, державшихся наготове, и пистолет на боку у Веларди… Если бы ему удалось сделать так, чтобы Веларди выпроводил охрану, он мог бы прикончить его раньше, чем погиб бы сам.

— При этих sbirri (оскорбительное прозвище солдат службы безопасности. — Прим. М. Пьюзо) вы не дождетесь от меня ни слова, — сказал он. Веларди приказал четырем полицейским выйти, офицеру же знаком велел остаться. И подал ему еще один знак — быть наготове. После этого он занялся Стефано Андолини.

— Я хочу знать, как мне захватить Гильяно, любая информация пойдет, — сказал он. Когда ты в последний раз видел его и Пишотту? (один из ближайших соратников Гильяно. — Л.К.)

Стефано Андолини разразился смехом, ехидная гримаса исказила его лицо. <…> Веларди спокойно продолжал:

— Отвечай на вопрос, или из тебя вытянут жилы…

Андолини с презрением процедил сквозь зубы:

— Продажная шкура, ублюдок, ты что же, не знаешь, что я под защитой министра Трецы и дона Кроче? Вот они меня вызволят, и я вырву твое заячье сердце!

Веларди дважды наотмашь ударил Андолини по лицу, сначала ладонью, потом обратной стороной. Глаза Андолини стали бешеными, и Веларди увидел, что на губах у него показалась кровь. Он нарочно повернулся к нему спиной и пошел садиться за стол.

Ярость захлестнула Андолини, и он, выхватив пистолет из кобуры Веларди, уже хотел было нажать на спусковой крючок, но офицер выхватил свой пистолет и сделал четыре выстрела. Андолини отбросило к дальней стене, и он соскользнул вдоль нее на пол. Его рубашка из белой превратилась в красную… Он (Веларди. — Л.К.) наклонился и вынул из руки Андолини пистолет — в этот момент другие полицейские ворвались в комнату. Он похвалил капитана за быструю реакцию, потом у всех на виду зарядил пистолет пулями, которые вынул оттуда перед встречей с Андолини. А то капитан еще мог возомнить, что и в самом деле спас жизнь безрассудного начальника службы безопасности^[36].

Не менее интересный пример из литературы, иллюстрирующий покушение на преступление, мы находим у знаменитого Казановы в книге «История моей жизни». Оказавшись на корабле во время жестокой бури, Казанова едва не простился с жизнью. Дело было так.

Служил на корабле нашем (рассказ ведется от лица самого Казановы. — Л.К.) капелланом священник… большой невежда, наглец и грубиян, над которым я по всякому поводу насмехался и который питал ко мне справедливую вражду. В самый разгар бури расположился он на палубе с требником в руках и пустился заклинать чертей, что виделись ему в облаках; он их показывал всем матросам, а те <…> в отчаянии забыли совершать маневры, необходимые, чтобы уберечь корабль от видневшихся слева и справа скал… Вскарабкавшись сам на ванты, я стал побуждать матросов неустанно трудиться и небречь опасностью, объясняя, что никаких чертей нет, а священник, их показывающий, безумец; однако ж сила моего красноречия не помешала священнику объявить меня безбожником и восстановить против меня большую часть команды. Назавтра и на третий день ветер не унимался, и тогда этот бесноватый внушил внимавшим ему матросам, что, покуда я остаюсь на корабле, буре не будет конца. Один из них приметил меня стоящим спиною у борта и, полагая, что настал благоприятный момент, дабы исполнить желание священника, ударом каната толкнул меня так, что я непременно должен был упасть в море. Так и случилось. Помешала мне упасть лапа якоря, зацепившаяся за одежду. Мне подали помощь, и я был спасен. Один капрал указал мне матроса-убийцу, и я, схватив капральский жезл, стал его бить смертным боем…^[37]

Добровольный отказ от совершения преступления

В соответствии с ст. 31 УК РФ добровольным отказом от преступления признается прекращение лицом приготовления к преступлению либо прекращение действий (бездействия), непосредственно направленных на совершение преступления, если лицо сознавало возможность доведения преступления до конца. При этом лицо не подлежит уголовной ответственности за преступление, если оно добровольно и окончательно отказалось от доведения этого преступления до конца.

Как отмечает А.В. Наумов, мотивы добровольного отказа могут быть самыми разнообразными, как нравственного характера (раскаяние, жалость к потерпевшему), так и иными (например, страх перед наказанием и другими невыгодными для лица последствиями разоблачения)^[38].

Примеров добровольного отказа по вышеназванным мотивам в художественной литературе немало. Взять хотя бы новеллу из «Декамерона» Джованни Бокаччо, в которой рассказывается об одном пари, заключенном в Париже итальянскими купцами Бернабо Ломеллино из Генуи и Амборджоло из Пиаченцы. Ломеллино, уверенный в целомудрии и верности своей жены, готов был поклясться, что она никогда бы не изменила ему, сколь бы долго он ни отсутствовал дома. Однако Амборджоло хвастливо заявил, что перед его чарами жена Ломеллино не устоит и он найдет способ соблазнить ее. В итоге купцы заключили пари на шесть тысяч золотых флоринов. Амборджоло обязался отправиться в Геную и в течение трех месяцев представить доказательства измены супруги Ломеллино.

После приезда в Геную Амборджоло обманом проник в дом Бернабо Ломеллино, где застал спящую мадонну Джиневру — жену Бернабо. Тайком скинув с нее одеяло, Амборджоло увидел под левой грудью Джиневры родинку, вокруг которой было несколько волосков, блестевших, как золото. Вынув из ящика кошелек, верхнее платье, несколько колец и поясов, он так же скрытно покинул дом. Вернувшись в Париж еще до окончания оговоренного срока, он представил «доказательства» измены жены Бернабо, не забыв при этом упомянуть и о расположении комнат в его доме и о родинке на теле его жены. Бернабо признал себя проигравшим, выплатил сумму пари и отправился в Геную, «ожесточенный духом против жены». Остановившись в двадцати милях от города, Бернабо написал ей письмо, в котором просил прибыть к нему в сопровождении слуги. Слуге же он приказал убить жену, когда представятся для того подходящие случай и место. И вот мадонна Джиневра и слуга ее мужа оказались в глубокой лощине, окруженной высокими скалами и деревьями. Дальше события развивались так.

<…> он (слуга. — Л.К.) вытащил нож и, схватив даму за руку, сказал: «Мадонна, поручите душу Богу, ибо вам придется не ходя дальше умереть». Увидев нож и услышав эти слова, дама, совсем испуганная, сказала: «Помилосердствуй, ради Бога, и скажи, прежде чем убить меня, чем я тебя оскорбила, что ты должен убить меня?» — «Мадонна, — ответил слуга, — меня вы ничем не оскорбили, а чем вы оскорбили вашего мужа, о том я знаю лишь потому, что он велел мне, безо всякого к вам милосердия, убить вас на этом пути; если бы я этого не сделал, он обещался повесить меня. <…> Господь ведает, мне жаль вас, а иначе поступить я не могу». Дама в слезах сказала: «Смилуйся, ради Бога, не пожелай сделаться, услуживая другому, убийцей человека, никогда тебя не оскорбившего. Господь, все ведающий, знает, что я никогда не совершала ничего, за что должна была бы получить от моего мужа подобное воздаяние. Но оставим пока это, ты можешь, коли пожелаешь, заодно угодить Богу, и своему хозяину, и мне таким образом: возьми это мое платье, дай мне только твой камзол и плащ, с ним вернись к моему и твоему господину и скажи, что ты убил меня; а я клянусь тебе жизнью, которую ты мне даруешь, что я удалюсь и уйду в такие места, что ни до тебя, ни до него, ни в эти страны никогда не дойдут обо мне вести». Слуга, неохотно снаряжавшийся убить ее, легко поддался чувству сострадания^[39].

Он так и поступил, и мадонна Джиневра осталась жива. Добровольный отказ возможен и из-за страха перед последствиями содеянного. Вот что рассказывается в «Караване снов» Идрис Шаха в притче «Царь, суфий и хирург».

Однажды в незапамятные времена повелитель Тартарии прогуливался с несколькими спутниками из числа приближенных. У обочины дороги стоял абдал (странствующий суфий), который выкрикивал: «Тот, кто даст мне сто динаров, получит от меня хороший совет!». Царь остановился и сказал: «Абдал, что это за совет, который ты даешь за сто монет?» — «Господин, — ответил абдал, — прикажи, чтобы мне дали деньги, и я немедленно открою его тебе». Царь так и сделал, ожидая услышать что-то необыкновенное. Дервиш сказал ему: «Вот мой совет: никогда не начинай дела, не предусмотрев, чем оно может окончиться». При этих словах свита и все вокруг стали смеяться и говорить, что абдал поступил мудро, потребовав деньги вперед. Но царь ответил: «Нечего смеяться над хорошим советом, который дал мне этот абдал. <…> Я очень ценю совет этого дервиша». Царь решил всегда помнить наставление абдала, он приказал начертать его слова золотом на одной из стен дворца и даже выгравировать их на серебряной посуде. Немногим позже один злоумышленник вознамерился убить царя. Он подкупил придворного хирурга, обещая ему пост первого министра, если тот сделает на руке царя надрез отравленным ланцетом. Когда подошло время для обычного кровопускания, поставили серебряный тазик, чтобы собирать в него кровь. Вдруг взгляд хирурга упал на надпись на стенке таза: «Никогда не начинай дела, не предусмотрев, чем оно может окончиться». В этот момент хирург вдруг понял, что если заговорщик займет место царя, то немедленно прикажет убить его, чтобы не выполнять свое обещание. Царь, видя, что хирург дрожит, спросил, что с ним. И тогда тот как на духу открыл ему правду». В итоге заговорщика схватили, а царь остался жив^[40].

Деятельное раскаяние

В отличие от добровольного отказа, который возможен только на стадиях неоконченного преступления, деятельное раскаяние представляет собой активное поведение лица уже после совершения преступления. Такое поведение направлено на снижение или устранение причиненного преступлением вреда либо на оказание активной помощи правоохранительным органам в раскрытии преступления и изобличении других соучастников^[41].

Мотивы деятельного раскаяния значения не имеют и подразделяются в уголовно-правовой литературе на следующие группы:

— социально одобряемые источники положительного посткриминального поведения личности (раскаяние, жалость к потерпевшему, сострадание, стыд и др.);

— социально нейтральные источники (например, солидарность с лицами, совершившими деятельное раскаяние);

— месть в отношении соучастников преступления;

— страх перед наказанием^[42].

Кроме того, исходя из этимологии слов «деятельное» и «раскаяние», можно выделить следующие признаки деятельного раскаяния:

— осознание своего поступка;

— сожаление о невозможности изменить содеянное;

— стремление исправить совершенное;

— осуществление помощи в раскрытии преступления, ничего не утаивая, строго взыскивая с себя^[43].

В этой связи представляет интерес внутреннее психологическое состояние человека, совершившего преступление и раскаявшегося в этом. Мотивы, побуждающие людей, совершивших преступление, к деятельному раскаянию, всегда вызывали живой интерес классиков литературы. Вспомним Достоевского, Лескова, Шекспира, Драйзера… Пример нравственных переживаний мы находим у одного из героев повести Е.П. Ростопчиной «Поединок» — гусарского полковника Валевича, который подло спровоцировал на дуэль одного из офицеров полка — Алексея Дольского. Примечательно, что сам Валевич определяет дуэль как «убийство дневное, руководствуемое правилами». Вступившись за честь своей возлюбленной, которую Валевич намеренно хотел оскорбить, рассказав, что якобы без труда добился ее благосклонности, Дольский вызвал того на дуэль. Послушаем теперь рассказ самого Валевича в кругу сослуживцев о том, как проходил поединок и что случилось после рокового выстрела в Дольского.

… Он (Дольский. —Л.К.) отвел меня в сторону: «Господин Валевич! Прежде знал я вас за благородного человека и надеюсь, что вы почувствуете, как недостойно, как низко было бы без нужды вмешивать в наше дело имя женщины, которую мы оба <…> обязаны <…> ценить так, как она того заслуживает.

Нас поставили. Шаги отмерены. Оружие готово, курки взведены, выстрелы раздались — мы оба были ранены слегка. «Еще — мы ведь не шутим!» — сказал Дольский.

Снова зарядили — снова знак, снова выстрелы… Чувствую пулю в руке и вижу — Дольский на земле, в крови.

В одно мгновение вся гнусность моего поступка, моего обмана, моего умышленного, постоянного преследования — весь ужас убийства (выделено Е.П. Ростопчиной), все предстало моей мысли. Досада, зависть, ненависть, самолюбие — все сгинуло, все рушилось; жгучий укор, жестокое раскаяние пронзили мою душу. Совесть воскресла, застонала, она ропщет и теперь, теперь, когда девять лет прошли над роковым событием…

Я вспомнил — зачем так поздно? — я вспомнил мои прежние, заглушенные чувства к моей жертве, вспомнил, как сердце мое открывалось для него, — его молодость, его душа, качества, дарования — все восстало, вопия на убийцу, все, что небо вложило доброго в него и в меня, вооружилось на мою казнь, на мое вечное страдание!

Он еще дышал. Я подошел к нему. Слова раскаяния жгли уста мои. Он взял меня за руку… «Валевич! Прощаю, прощаю все! Но, ради смерти, скажите: то была клевета? (выделено Е.П. Ростопчиной). Я не сомневаюсь в ней, но вы должны отречься — я хочу слышать от вас — я купил теперь ее оправдание — скажите: она верна, она чиста!..» И глаза его жадно смотрели на мои взоры. «Чиста, как душа твоя!» — вскричал я, не помня себя. Он хотел кинуться ко мне на шею — и в объятиях моих испустил дух… Полковник остановился, закрыл лицо руками и отвернулся. Он плакал, как женщина. Несколько раз во время рассказа своего боролся он с собственными чувствами, чтобы продолжать рассказ, но при конце голос его был едва внятен и часто прерывался в тяжело дышащей груди. Когда он умолк, то не имел уже сил скрывать свои ощущения, и скорбь его вырвалась на свободу^[44].

Соисполнительство

В ч. 2 ст. 33 УК РФ содержится указание на соисполнителя как на лицо, непосредственно участвовавшее в совершении преступления совместно с другими лицами (соисполнителями). Иными словами, соисполнительство предполагает выполнение объективной стороны состава преступления несколькими лицами на основе единого совместного умысла^[45].

Соисполнитель может выполнить объективную сторону преступления как полностью, так и частично. Яркий пример соисполнительства можно найти в одной из новелл «Декамерона», повествующей о злоключениях молодой красавицы Алатиэль, дочери султана Вавилонии.

Волею судьбы Алатиэль оказалась в замке родовитого Перикона де Висальго и стала его наложницей. Младший брат Перикона Марато, восхитившись красотой Алатиэль, задумал похитить девушку, а своего брата — убить. Однажды в гавань города, где происходили эти события, зашел корабль, направлявшийся в Романию. Хозяевами судна были двое молодых генуэзцев, с которыми Марато договорился о том, чтобы ближайшей ночью они приняли его на борт вместе с женщиной.

Под покровом темноты Марато с несколькими товарищами пробрался в замок, убил спящего Перикона, похитил Алатиэль и доставил ее на корабль, который немедленно отдалился от городских берегов. Однако долго торжествовать победу Марато не пришлось: молодые генуэзцы воспылали к Алатиэль страстью, а к Марато — ненавистью. Они сговорились убить его и однажды, когда корабль быстро шел на парусах, а Марато стоял на корме и смотрел в море, генуэзцы подкрались к нему и, быстро схватив его сзади, бросили в море^[46].

Как видим, в действиях обоих соисполнителей полно признаков объективной стороны убийства.

Другой пример соисполнительства являет читателю повесть Н.С. Лескова «Леди Макбет Мценского уезда» в сцене убийства купца Зиновия Борисыча его супругой Катериной Львовной и ее любовником Сергеем.

Катерина Львовна, решив избавиться от мужа и связать судьбу с Сергеем, ставит супруга, что называется, перед фактом своей измены и уже не скрывает интимных отношений с приказчиком.

— Ну-ка, Сереженька, поди-ка, поди, голубчик, — поманила она к себе приказчика.

Сергей тряхнул кудрями и смело присел около хозяйки.

— Господи, Боже мой! Да что же это такое? Что же вы это, варвары?! — вскрикнул, весь побагровев и поднимаясь с кресла, Зиновий Борисыч.

— Что? Иль не любо? Глянь-ко, глянь, мой ясен сокол, каково прекрасно!

Катерина Львовна засмеялась и страстно поцеловала Сергея при муже. В это же мгновение на щеке ее запылала оглушительная пощечина, и Зиновий Борисыч кинулся к открытому окошку.

— А…а, так-то… ну, благодарствуй. Я этого только и дожидалась! — вскрикнула Катерина Львовна…

Одним движением она отбросила от себя Сергея, быстро кинулась к мужу и <…> схватила его сзади своими тонкими пальцами за горло и, как сырой конопляный сноп, бросила его на пол.

Тяжело громыхнувшись и стукнувшись со всего размаху затылком об пол, Зиновий Борисыч совсем обезумел. <…> Он молча повел глазами и остановил их с выражением злобы, упрека и страдания на жене, тонкие пальцы которой крепко сжимали горло.

Зиновий Борисыч не защищался; руки его, с крепко стиснутыми кулаками, лежали вытянутыми и судорожно подергивались…

— Подержи его, — шепнула она (Катерина Львовна. —Л.К.) равнодушно Сергею, сама поворачиваясь к мужу.

Сергей сел на хозяина, придавил обе его руки коленами и хотел перехватить под руками Катерины Львовны за горло, но в это же мгновение сам отчаянно вскрикнул. При виде своего обидчика кровавая месть приподняла в Зиновии Борисыче все последние его силы: он страшно рванулся, выдернул из-под Сергеевых колен свои придавленные руки и, вцепившись ими в черные кудри Сергея, как зверь, закусил зубами его горло. Но это было ненадолго. Зиновий Борисыч тотчас же тяжело застонал и уронил голову. Катерина Львовна, бледная, почти не дыша вовсе, стояла над мужем и любовником; в ее правой руке был тяжелый липкий подсвечник, который она держала за верхний конец, тяжелою частью книзу. По виску и щеке Зиновия Борисыча тоненьким шнурочком бежала алая кровь.

<…>

— Ну полно с ним копаться, — сказала она Сергею, — перехвати ему хорошенько горло.

Зиновий Борисыч захрипел.

Катерина Львовна нагнулась, сдавила своими руками Сергеевы руки, лежавшие на мужнином горле, и ухом прилегла к его груди. Через пять таких минут она приподнялась и сказала: «Довольно, будет с него». Сергей тоже встал и отдулся. Зиновий Борисыч лежал мертвый, с передавленным горлом и рассеченным виском^[47].

Другой классический пример соисполнительства демонстрируют нам все те же Катерина Львовна и Сергей, лишая жизни малолетнего Федю Лямина, неожиданно появившегося наследника убиенного ими же Зиновия Борисыча.

Однажды, когда Федя заболел и слег, любовники-соучастники решили убить мальчика, поскольку ему причиталась солидная доля капиталов покойного дяди, чего ни Сергей, ни Катерина Львовна допускать, понятное дело, не хотели. Первым в комнату, где находился больной наследник, вошла его «сердобольная» тетушка.

— … ты ложись, ложись, — проговорила Катерина Львовна… изменившимся, нетвердым голосом и, схватив мальчика под мышки, положила его на изголовье.

В это мгновение Федя неистово вскрикнул: он увидал входящего бледного босого Сергея.

Катерина Львовна захватила своею ладонью раскрытый в ужасе рот испуганного ребенка и крикнула:

— А ну, скорее; держи ровно, чтоб не бился!

Сергей взял Федю за ноги и за руки, а Катерина Львовна одним движением закрыла детское личико страдальца большою пуховою подушкою и сама навалилась на нее своей крепкой, упругой грудью.

Минуты четыре в комнате было могильное молчание.

— Кончился, — прошептала Катерина Львовна…^[48].

Пример соисполнительства мы находим и в «Бесах» Ф.М. Достоевского.

Теперь совершенно известно до мельчайших подробностей, как произошло это ужасное происшествие. Сначала Л и путин встретил Эркеля и Шатова у самого грота; Шатов с ним не раскланялся и не подал руки, но тотчас же торопливо и громко произнес:

— Ну, где же у вас тут заступ и нет ли еще другого фонаря?.. Это вот здесь, вот тут, на самом этом месте…

<…> В эту самую минуту бросился сзади на него из-за дерева Толкаченко, а Эркель схватил его сзади же за локти. Липутин накинулся спереди. Все трое тотчас же сбили его с ног и придавили к земле. Тут подскочил Петр Степанович со своим револьвером <…> Шатов вдруг прокричал кратким и отчаянным криком; но ему кричать не дали: Петр Степанович аккуратно и твердо наставил ему револьвер в лоб, крепко, в упор и — спустил курок…^[49]

Как видим, соисполнители там, где имеет место предварительный сговор, говоря словами Вячеслава Бутусова, скованные одной цепью, связанные одной целью. В некоторых произведениях мы можем найти в прямом смысле буквальное тому подтверждение. Возьмем для примера поэму А.С. Пушкина «Братья-разбойники». Один из оставшихся в живых братьев рассказывает, сидючи «за Волгой, ночью, вкруг огней» среди таких же душегубов, о своих разбойничьих «подвигах», да о том, как попались они и что сталось с ними потом.

Как видим, «братцы» выступают соисполнителями и побега, и убийства.

Посредственное исполнение

Согласно положениям ст. 33 УК РФ, исполнителем умышленного преступления будет являться также и то лицо, которое использует в качестве орудия совершения преступления другого человека. Подобная ситуация именуется в науке уголовного права посредственным исполнением. Посредственное исполнение сходно с соучастием, но не образует его^[51].

Посредственное исполнение имеет место, когда преступление совершено путем использования: 1) лица, не достигшего возраста, с которого наступает уголовная ответственность, 2) невменяемого, 3) лица, не подлежащего уголовной ответственности в силу иных обстоятельств, предусмотренных Уголовным кодексом, в том числе лица, которое не осознавало и по обстоятельствам дела не могло и не должно было осознавать общественную опасность своих действий (бездействия) либо не предвидело и по обстоятельствам дела не должно было или не могло их предвидеть. В качестве примера можно привести произведение популярного американского писателя Сидни Шелдона «Мельницы богов».

Международная сверхсекретная реакционная организация «Патриоты свободы» (некий аналог тайного мирового правительства) поручила наемному убийце по прозвищу Ангел уничтожить румынского политэмигранта Марина Грозу. Гроза собирался вернуться в Румынию и, возглавив революционеров и совершив переворот, занять место диктатора Ионеску. Однако добраться до Грозы Ангелу оказалось чрезвычайно трудно: Марин жил на хорошо охраняемой вилле в пригороде Парижа, куда невозможно было пробраться, а службу его безопасности возглавлял один из лучших офицеров израильской разведки Моссад Лев Пастернак. Марин Гроза пережил страшную трагедию: румынская спецслужба Секуритате схватила его и потребовала выдать товарищей по подполью. Но революционер отказался, и тогда в камеру пыток, где содержался Гроза, привели его жену и четырнадцатилетнюю дочь. Гроза был поставлен перед выбором: либо он выдаст сотни своих товарищей по борьбе, доверявших ему, либо увидит смерть жены и дочери. Марин отказался вновь. Расплата за упорство была ужасной: Грозу привязали к стулу и заставили смотреть, как его дочь и жену насилуют, до тех пор, пока они не умерли. Однако тюремщикам этих зверств показалось мало, и они кастрировали Грозу^[52].

Каждую пятницу на виллу к Грозе привозили проституток, которых выбирали наугад в Англии, США, Бразилии, Японии, Таиланде и других странах. Они не знали, куда и к кому поедут. Их встречали в аэропорту, везли прямо на виллу, а через несколько часов отвозили обратно и сажали в самолет. Каждую пятницу по ночам были слышны крики Грозы. Все полагали, что Марин извращенец, и единственным человеком, кто знал, что именно происходит за дверями его спальни, был Лев Пастернак. Ночные визиты проституток не имели ничего общего с сексуальными утехами, а являлись своеобразным актом покаяния. Каждую пятницу Гроза раздевался догола, а очередная жрица любви привязывала его к стулу и хлестала до крови хлыстом. Всякий раз, когда Гроза подвергался такому избиению, он представлял сцену насилия над женой и дочерью и начинал кричать: «Простите! Я все расскажу! Господи, сделай так, чтобы я им все рассказал…» Тем временем Ангел пытался найти брешь в системе безопасности Марина Грозы и в поисках нужной информации стал захаживать в один из баров, где часто после дежурств отдыхали охранники с его виллы. Устав после напряженной службы, они много пили, и языки развязывались. Ангел выбрал столик, чтобы можно было хорошо слышать разговоры окружающих, и вот что в итоге узнал, подслушав разговор болтливых секьюрити.

— Не знаю, чем занимается Гроза с этими шлюхами, но уверен, что хлещут они его нещадно. Ты бы только слышал, как он кричит. На прошлой неделе я как-то заглянул в комнату, где он держит свои хлысты…

На другой день Ангелу удалось услышать следующее.

— У нашего бесстрашного лидера все шлюхи, как на подбор, красавицы. Их привозят со всего света. Лев сам этим занимается. Он парень не промах. Никогда не берет одну и ту же девочку два раза. Поэтому через них нельзя добраться до Марина Грозы^[53].

Больше Ангелу ничего было не нужно. На следующее утро он зашел в один из интим-салонов, выбрал подходящий хлыст, а чуть позднее через тот же салон отослал его на виллу Марина Грозы. Охранник на вилле, получив хлыст, тщательно проверил его, а потом отнес в спальню Грозы и поставил в шкаф рядом с другими хлыстами.

В пятницу к Марину Грозе, как обычно, привели проститутку. На этот раз югославку Бисеру. Гроза достал из ящика хлыст («подарок» Ангела) и приказал Бисере хлестать его по спине изо всех сил. Бисера выполнила приказание, и вдруг Гроза рухнул на пол.

— На помощь! На помощь! — закричала Бисера.

Лев Пастернак вбежал с пистолетом в руке. Он увидел лежащее на полу тело.

— Что случилось?

Бисера билась в истерике.

— Он умер! Он мертв! Я ничего не делала. Я только хлестала его, как он просил. Клянусь!

Живший на вилле врач появился через несколько секунд. Он нагнулся, чтобы осмотреть тело Марина Грозы. Мышцы были твердыми, а кожа посинела.

Он поднял хлыст и понюхал его.

— Ну что?

— Черт возьми! Кураре. Это экстракт из одного южноамериканского растения. Инки смазывали им свои стрелы, чтобы убивать врагов. Через три минуты нервная система полностью парализуется^[54].

При посредственном исполнении не исключены случаи, когда лицо в качестве оружия преступления использует самого потерпевшего. Иллюстрацией может послужить высказывание Клавдия о том, как он намерен раз и навсегда избавиться от Гамлета.

В данном случае, как нетрудно заметить, виновный умышленно заставляет потерпевшего подвергать самого себя смертельному риску с целью лишения его жизни.

Подстрекательство

Подстрекателем признается лицо, склонившее другое лицо к совершению преступления. Арсенал подстрекателя достаточно широк: уговор, подкуп, угрозы, обещания. В пьесе Шекспира «Макбет» ярчайший пример: леди Макбет подстрекает своего супруга, родственника короля Дункана, к убийству королевской особы, чтобы получить его трон. Макбет сначала сам выдает жене свой черный замысел, но некоторое время спустя начинает колебаться, его одолевают страх перед возмездием, жалость к королю, и леди Макбет приходится потрудиться, чтобы вновь зажечь в его душе огонь преступной решимости.

Как известно, подстрекательство будет налицо лишь тогда, когда подстрекатель склоняет конкретное лицо или группу конкретных лиц к совершению определенного, а не вообще любого преступления. Призыв к преступной деятельности вообще или обращенный к неопределенному кругу лиц не является подстрекательством^[57]. Подстрекательства не будет и в том случае, если лицо предлагает совершить преступление определенного вида (к примеру, убийство), но при этом обращение это направлено к неопределенному кругу лиц, а самому квазиподстрекателю совершенно безразлично, кто, когда, где и в отношении кого совершит преступление. Ему лишь важен сам факт совершения убийства. Именно так и поступил один из героев романа Пауло Коэльо «Дьявол и сеньорита Прим».

Загадочный чужестранец прибыл однажды в маленький горный городок Вискос, население которого составлял всего-то 281 житель. Когда-то этот человек был производителем оружия, и вот однажды неизвестные террористы похитили его жену и дочерей, потребовав в обмен на их жизнь огромное количество того, что он производил. До того как полиция взяла квартиру, где содержались заложники, штурмом и уничтожила террористов, те успели убить жену и дочерей оружейного фабриканта. И теперь, как говорит сам чужестранец, рядом с ним по Земле идет Дьявол: «Чтобы прогнать его или чтобы принять его раз и навсегда, мне нужно получить ответы на кое-какие вопросы». Незнакомец «решил прийти в какое-нибудь захолустное местечко, отъединенное от всего мира. Туда, где люди смотрят на жизнь радостно, мирно, сочувственно. Прийти — и попробовать сделать так, чтобы они нарушили кое-какие основные заповеди»^[58]. Но как это сделать? На сей счет у чужестранца есть план, которым он делится с одной из жительниц Вискоса — Шанталь Прим: незнакомец готов отдать жителям Вискоса десять золотых слитков, которых им хватит до конца своих дней. Но в обмен на золото он предлагает жителям городка сделать следующее.

… Я хочу, чтобы ты, когда вернешься в город, рассказала, что видела золото и что я готов вручить его жителям. При одном условии — они должны будут сделать такое, о чем никогда и помыслить не смели.

— Например?

— Пример приводить не стану, а просто скажу, чтобы они нарушили заповедь «Не убий».

— Что? — чуть не вскрикнула Шанталь.

— То, что слышишь. Я желаю, чтобы они совершили преступление <…> Я даю им неделю сроку. Если к исходу седьмых суток кто-нибудь из жителей Вискоса — не важно, будет ли это бесполезный старик, или неизлечимый больной, или слабоумный дурачок, с которым столько хлопот,

— будет найден убитым, то я вручу золото вашему городу и приду к выводу, что все мы отягощены злом…^[59]

Подстрекательские действия могут совершаться в различной форме — устной или письменной, путем конклюдентных или иных действий (жестами, мимикой и т. п.)^[60].

Подстрекательство, если оно происходит на словах, возможно и тогда, когда подстрекатель не называет прямо то преступление, которое исполнителю нужно совершить, однако из предшествующего поведения подстрекателя и исполнителя, взаимоотношений между ними исполнитель знает, совершения какого преступления ждет от него подстрекатель. Примером может служить поведение одной из героинь произведения А. Дюма «Три мушкетера» — миледи (леди Винтер). Приехав в Англию, миледи попала в хитроумную ловушку, которую приготовил для нее человек, немало пострадавший от неисчислимых козней интриганки и ставший ее врагом, — лорд Винтер, и оказалась в его замке в заточении под надежной охраной. Она стала лихорадочно искать путь к бегству: ей нужно было не только спасти свою жизнь, но и выполнить приказ кардинала Ришелье — найти какого-нибудь религиозного фанатика и склонить его к убийству герцога Бекингэма. И все же как бы ни были крепки стены замка, который стал для миледи тюрьмой, как бы ни была сурова и неподкупна стража, эта женщина осуществила задуманное: средством спасения посланницы кардинала и орудием убийства в ее руках стал ревностный протестант лейтенант Фельтон, которому было поручено возглавить охрану пленницы. Миледи потребовалось приложить поистине дьявольские усилия, чтобы сделать этого пуританина своим обожателем, он был ослеплен любовью к ней и ради нее, не задумываясь, пошел на убийство Бекингэма: коварством и притворством она полностью подчинила Фельтона своей воле и заставила его люто возненавидеть Бекингэма. Миледи обвинила герцога в надругательстве над собой, в том, что он заклеймил ее, представив свету как публичную женщину, во многих других грехах. Доведенный до исступления этими «правдивыми» рассказами миледи, которые к тому же были описаны ею в невыносимо трагических тонах, Фельтон воскликнул: «…ты будешь… отомщенной!». В итоге лейтенант помог миледи бежать, а сам отправился в Портсмут, в адмиралтейство, где находился оклеветанный Бекингэм.

— Мне надо торопиться, — говорит Фельтон, — завтра двадцать третье число, и Бекингэм отплывает с флотом.

<…>

— Он не должен ехать! — вскричала миледи, теряя свое обычное самообладание.

— Будьте спокойны, — ответил Фельтон, — он не уедет.

Миледи затрепетала от радости — она прочитала в сокровенной глубине сердца молодого человека: там была написана смерть Бекингэма^[61].

Несчастный герцог действительно никуда не уехал: через несколько часов после расставания с миледи Фельтон убил его ударом ножа.

Заметим при этом, что за все время своего недолгого общения с Фельтоном миледи ни разу (!) прямо не сказала ему о необходимости или желательности убийства Бекингэма. Она лишь развела в нем пары ненависти и разожгла желание мести, и этого оказалось достаточно, чтобы ослепленный страстью и ненавистью фанатик стал орудием убийства в руках коварной женщины.

Ученые обоснованно считают возможной ситуацию, при которой исполнитель уверен, что действует под влиянием, по наущению другого лица. Деятельность последнего объективно является подстрекательской. Однако сам подстрекатель также не ставит такой цели и вообще не осознает, что своим поведением способствует совершению преступления. А.В. Наумов наглядно иллюстрирует такой случай сценой из романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы».

Между старшим Карамазовым и сыном Дмитрием назревает острейший конфликт, его финал предвещает убийство сыном отца, которого сам Дмитрий называет развратным сладострастником и комичным комедиантом. Старший брат Дмитрия Иван не возражает против того, чтобы «один гад съел другую гадину». Иван уверен, что родственные чувства — это пустяк и предрассудок, а для разума нет ничего непозволительного. Один из наиболее мерзких персонажей романа, Смердяков, под влиянием Ивана приходит к выводу, что, раз Бога нет, значит, все дозволено, и можно ради нескольких тысяч рублей убить Карамазова-отца, что Смердяков и делает. По мнению Смердякова, Иван Карамазов как раз и является подстрекателем убийства, о чем впоследствии сам убийца говорит ему: «…Вы виновны во всем… Потому и хочу вам в сей вечер это в глаза доказать, что главный убивец во всем здесь единый вы-с, а я только самый не главный, хотя это и я убил. А вы самый законный убивец и есть!»^[62].

Подстрекательство будет и в том случае, когда подстрекатель склоняет к совершению преступления того человека, который сначала соглашается совершить преступление, но впоследствии начинает колебаться и не решается довести задуманное до конца. Пример леди Макбет мы уже приводили. Теперь обратимся к другой трагедии Шекспира, «Отелло», и вспомним, как терзаемого муками ревности Отелло «подстегивает» к убийству Дездемоны клеветник Яго.

О т е л л о. Да, Яго. Я хочу, чтобы она сгнила, пропала и была осуждена сегодня же ночью. Я не дам прожить ей дня. Сердце мое обратилось в камень. Ударить — ушибешь об него руку. Все это так. Но не было на свете созданья более неотразимого. Ее место рядом с каким-нибудь повелителем мира, чтобы делить с ним жизнь ивдохновлять его.

Я г о. Нет, думать так вам больше не годится.

(Яго понимает, что если не прервать такой ход мыслей мавра, то замысел его может провалиться. — Л.К.).

О т е л л о. Чтоб ее черт побрал! Это верно. Я только вспоминаю. Какая это рукодельница! А как понимает музыку! Ее пеньем можно приручить лесного медведя. Женщина неистощимого ума воображения.

Я г о. Тем, стало быть, хуже.

О т е л л о. О, в тысячу раз! И притом с такой способностью нравиться! Яго. Даже слишком большою.

О т е л л о. Справедливо. Но ведь жалко, Яго! О, какая жалость, какая жалость!

Я г о. Ну, если вам так жалко, выдайте ей доверенность на совершение дальнейших низостей. Дело только в вас. Никого это не касается.

О те л л о. Я изрублю ее на мелкие кусочки. Обманывать меня!

Я г о. Безобразница.

О т е л л о. И с кем! С моим подчиненным!

Я г о. Тем более^[63].

Как известно, подстрекателем может быть любое лицо, вменяемое и достигшее возраста уголовной ответственности. А может ли быть подстрекателем к преступлению сам потерпевший от него? Такая мысль выглядит немного утопичной, однако подобные ситуации, думается, отнюдь не исключены. Во всяком случае, в литературе мы находим этому подтверждение.

Пример, убеждающий в возможности совмещения в одном лице ролей как подстрекателя, так и потерпевшего, приводит в своем рассказе «Белое Безмолвие» Джек Лондон.

Действие его разворачивается на Клондайке во время золотой лихорадки. Трое путников — Мэймлют Кид, Мэйсон и его жена индианка Руфь пробираются на нартах по заснеженному зимнему лесу. На одной из коротких остановок произошло несчастье: огромное дерево, склонившееся под бременем лет и тяжестью снега, внезапно обрушилось и придавило всей своей вековой тяжестью Мэйсона. Зрелище было ужасным. Как пишет Джек Лондон, «те, кто не раз делил ложе со смертью, узнают ее зов. Мэйсон был страшным образом искалечен. Это стало ясно даже при беглом осмотре: перелом правой руки, бедра и позвоночника; ноги парализованы; вероятно, повреждены и внутренние органы. Только редкие стоны несчастного свидетельствовали о том, что он еще жив. Никакой надежды, сделать ничего нельзя. Медленно тянулась безжалостная ночь»^[64].

То, что он обречен, понимал и сам Мэйсон, и, придя утром в сознание, несчастный позвал Кида.

<…> Моя песенка спета, Кид. В лучшем случае — три или четыре дня. Вам надо идти дальше. Вы должны идти дальше! Помни, это моя жена, мой сын (Руфь ждала ребенка. — Л.К.)… Господи! Только бы мальчик! Не оставайтесь со мной. Я приказываю вам уходить. Послушайся умирающего!

— Дай мне три дня! — взмолился Мэймлют Кид. — Может быть, тебе станет легче; еще неизвестно, как все обернется.

— Нет.

— Только три дня.

— Это моя жена и мой сын, Кид. Не проси меня.

— Один день.

— Нет! Я приказываю!

— Только один день!..

— Нет!.. Ну ладно: один день, и ни минуты больше. И еще Кид: не оставляй меня умирать одного. Только один выстрел, только раз нажать курок. Ты понял? Помни это. Помни!.. Плоть от плоти моей, а я его не увижу… Позови ко мне Руфь. Я хочу проститься с ней… скажу, чтобы помнила о сыне и не дожидалась, пока я умру <…> Прощай, друг, прощай! <…>

Утро принесло новые заботы <…> Прошел час, два — Мэйсон все не умирал. В полдень солнце <…> озарило небо красноватым светом, но он вскоре померк. Мэймлют Кид встал, заставил себя подойти к Мэйсону и огляделся по сторонам. Белое Безмолвие словно издевалось над ним. Его охватил страх. Раздался короткий выстрел. Мэйсон взлетел ввысь, в свою воздушную гробницу (Кид заблаговременно обвязал товарища ремнями и укрепил их концы на верхушках двух пригнутых к земле сосен; один взмах ножа, и сосны распрямляются. — Л.К.), а Мэймлют Кид, нахлестывая собак, во весь опор помчался прочь по снежной пустыне^[65].

Кощунственно, наверное, даже думать, что Мэйсон — подстрекатель, а Кид — исполнитель преступления. Но, увы, закон есть закон. В данном случае мы имеем дело с убийством по просьбе потерпевшего. Путем уговоров Мэйсон склонил Кида к совершению убийства, что тот и сделал.

Пособничество

Пособничество может быть физическим и интеллектуальным.

Второй вид пособничества охватывает, в частности, оказание помощи в совершении преступления путем дачи советов, указаний, предоставления информации и т. п.

Интеллектуальное пособничество будет налицо тогда, когда пособник советует исполнителю применить иной способ совершения преступления в отличие от ранее избранного самим исполнителем. Мировая художественная литература изобилует примерами. Скажем, пособничество того же Яго, советующего Отелло, как лучше умертвить Дездемону.

О т е л л о. Какой-нибудь отравы, Яго, сегодня же. Я не буду вступать с ней в объясненья, чтоб не поддаться ее обаянью. Так помни, сегодня же. Достанешь, Яго?

Я г о. Зачем яд? Лучше задушите ее в постели, которую она осквернила. Отелло. Хорошо. Хорошо. Знаешь, это справедливая мысль. Это мне нравится^[66].

Как известно, обманутый коварным Яго мавр так и поступил.

Пособник может и сам показать пример того, как необходимо, по его мнению, совершить преступление. Иллюстрацией служит сцена из романа А. Дюма «Граф Монте-Кристо», когда Данглар и Фернан задумали погубить молодого Эдмона Дантеса. Как известно, Данглар ненавидел Дантеса из-за его деловых качеств и признания по службе, а Фернан готов был буквально растерзать Эдмона из-за того, что красавица Мерседес отдала свое сердце ему, отвергнув Фернана. Хитрый Данглар сначала умело подстрекал Фернана, распаляя в нем жар ревности и мести.

— Мне кажется, — сказал Данглар Фернану, — эта свадьба (Эдмона и Мерседес. — Л.К.), — не всем сулит счастье.

— Меня она приводит в отчаяние, — отвечал Фернан.

— Вы любите Мерседес?

— Я обожаю ее.

— Давно ли?

— С тех пор, как мы знаем друг друга; я всю жизнь любил ее.

— И вы сидите тут и рвете на себе волосы, вместо того, чтобы искать средства помочь горю! Черт возьми! Я думал, что не так водится между каталанцами.

— Что же, по-вашему, мне делать? — спросил Фернан.

— Откуда я знаю? Разве это мое дело? Ведь, кажется, не я влюблен в мадмуазель Мерседес, а вы ищите и обрящете, сказано в Евангелии. <…>

— Послушайте, — сказал Данглар, — вы, сдается мне, славный малый и я бы хотел, черт меня побери, помочь вашему горю^[67]…

И Данглар «помог», тем более что Фернан едва ли не упрашивал его об этом. Средство было выбрано простое, но по тем временам безотказное: обвинить Эдмона в том, что он является бонапартистским агентом, выполняет поручения заговорщиков, и упрятать несчастного в тюрьму.

— Человек! — крикнул Данглар. — Перо, чернил и бумаги!

<…>

— Перо, чернил и бумаги! — крикнул, в свою очередь, Фернан <…>

— Итак, — продолжал Данглар, — если бы, например, после такого плавания, какое совершил Дантес, заходивший в Неаполь и на остров Эльба, кто-нибудь донес на него королевскому прокурору, что он бонапартистский агент…

— Я донесу! — живо вскричал каталанец.

Однако Данглар предостерег Фернана от ненужной «персонификации* и предложил другой путь.

— Нет, нет, — продолжал Данглар, — если уж решаться на такой поступок, то лучше всего просто, взять перо, вот так, обмакнуть его в чернила и написать левой рукой, чтобы не узнали почерка, маленький доносец следующего содержания.

И Данглар, дополняя наставление примером, написал левой рукой косыми буквами, которые не имели ничего общего с его обычным почерком, следующий документ, который и передал Фернану.

Фернан прочел вполголоса:

— Приверженец престола и веры уведомляет господина королевского прокурора о том, что Эдмон Дантес, помощник капитана на корабле «Фараон», прибывшем сегодня из Смирны с заходом в Неаполь и Порто-Феррайо, имел от Мюрата письмо к узурпатору, а от узурпатора письмо к бонапартистскому комитету в Париже.

Если он будет задержан, уличающее его письмо будет найдено при нем, или у его отца, или в его каюте на «Фараоне».

— Ну вот, — сказал Данглар, — это похоже на дело, потому что такой донос никак не мог бы обернуться против вас самих, и все пошло бы само собой. Оставалось бы только сложить письмо вот так и надписать: «Господину королевскому прокурору». И все было бы кончено.

И Данглар, посмеиваясь написал адрес.

— Да, все было бы кончено, — закричал Кадрусс (сосед Дантеса, который к тому времени был уже изрядно пьян. — Л.К.) <…> да, все было бы кончено, но это было бы подло!

И он протянул руку, чтобы взять письмо.

— Именно потому, — отвечал Данглар, отодвигая от него письмо, — все, что я говорю, и все, что я делаю, это только шутка, и я первый был бы весьма огорчен, если бы что-нибудь случилось с нашим славным Дантесом. Посмотри! Он взял письмо, скомкал его и бросил в угол беседки^[68].

Данглар все рассчитал точно: уходя из беседки и волоча за собой пьяного Кадрусса, он оглянулся и увидел, как Фернан бросился к измятому письму, схватил его и, выскочив из беседки, побежал в город. Однако, как выяснилось позднее, Фернан не стал переписывать донос, а отправил написанное Дангларом по почте, сделав из него тем самым «мнимого» соисполнителя. Тем не менее уголовно-правовая квалификация от этого не меняется: умысел Данглара заключался в пособничестве и подстрекательстве к заведомо ложному доносу, за что он и понес бы уголовную ответственность.

Необходимая оборона

Согласно ч. 1 ст. 37 УК РФ «Необходимая оборона», не является преступлением причинение вреда посягающему лицу в состоянии необходимой обороны, т. е. при защите личности и прав обороняющегося или других лиц, охраняемых законом интересов общества или государства от общественно опасного посягательства, если это посягательство было сопряжено с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, либо с непосредственной угрозой применения такого насилия. В соответствии с ч. 2 той же статьи УК РФ защита от посягательства, не сопряженного с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, либо с непосредственной угрозой применения такого насилия, является правомерной, если при этом не было допущено превышение пределов необходимой обороны, т. е. умышленных действий, явно не соответствующих характеру и опасности посягательства.

Таким образом, необходимую оборону можно определить как правомерную защиту от общественно опасного посягательства путем причинения вреда посягающему^[69]. В художественной литературе мы найдем этому примеры. В детективном произведении Г. Паркина «Стрельба по скотам» одному из героев, Алексу, пришлось столкнуться лицом к лицу с бандитами, промышлявшими разбоями. Да только вот не знали бедолаги, что «нарвались» на спецназовца, бывшего десантника.

В спину Алексу уперлось острие охотничьего ножа.

— Тихо, дядя, — державший нож дефективный переросток вьщохнул целое облако перегара. — Давай сюда лопатник и котлы, только быстро. Второй грабитель, узколобый крепыш с удивительно дебильной физиономией, подобрался справа, поигрывая шипастым кастетом, а третий, заскочивший в туалет последним, застыл в дверях на атасе. Судя по багровым рожам, мозги все трое отпили настолько, что не боялись ни Бога, ни СОБРа, однако на ногах держались довольно твердо и настроены были решительно…

— Простите, ребята, но я не совсем… Лопатник — что это? Опять же, котлы?

— Издевается, козел, — констатировал узколобый дебил и, отступив на шаг, саданул жертве в пах ногой. Алекс лишь шевельнул бедром, отводя удар по скользящей траектории, но стоящий сзади пацан принял это за попытку сопротивления и замахнулся ножом, чтобы ударить в шею. Интуитивно ощутив замах, Алекс резко бросил корпус влево, так что клинок пронзил пустоту. Тут же он вогнал каблук в селезенку изумленного переростка, качнулся вправо, уходя от кастета и подъемом правой ноги подсек дебила, отправив его головой прямо в бетонное корыто писсуара. Рванувшегося от двери атасника встретил старый добрый прямой в подбородок, гарантирующий стопроцентный нокаут. И пока тот, уже без сознания, скользил по полу обратно на исходный рубеж, два коротких тычка вторыми фалангами пальцев, сжатых в подобие копыта — переростку под сердце, дебилу в горло — положили конец избиению^[70].

Теория уголовного права выработала с учетом судебной практики условия правомерности необходимой обороны. Они относятся как к посягательству, так и к защите от него. Условия, относящиеся к посягательству, следующие.

1. Общественная опасность посягательства — нападающий должен причинять вред или создавать угрозу его причинения охраняемым уголовным законом отношениям. Поэтому возможна оборона от посягательств невменяемых и малолетних лиц.

2. Наличие посягательства, под которым понимается такое посягательство, которое уже началось или непосредственная угроза осуществления которого настолько очевидна, что непринятие защитных действий поставило бы под угрозу охраняемые законом интересы (поэтому возможна оборона от еще не начавшегося посягательства).

Начальным моментом посягательства признается как момент непосредственно самого общественно опасного посягательства, так и наличие реальной угрозы посягательства. По поводу последнего на редкость здравое и справедливое положение было зафиксировано еще в воинском артикуле Петра I. Оно не утратило своего значения и поныне: «Не должен есть себе от соперника первый удар ожидать, ибо через такой первый удар может причиниться, что и противиться весьма забудет». Человек имеет право защищаться по правилам необходимой обороны уже тогда, когда по сложившейся обстановке видно, что посягательство может немедленно осуществиться, т. е. когда правоохраняемые интересы поставлены в непосредственную опасность. Предельно четко это положение сформулировано в одном из решений Верховного Суда СССР по конкретному делу: «Состояние необходимой обороны наступает и в том случае, когда по всем обстоятельствам начало реального осуществления нападения настолько очевидно и неминуемо, что непринятие предупредительных мер ставит в явную, непосредственную и неотвратимую опасность лицо, вынужденное к принятию этих мер»^[71]. Так, например, по обоснованному мнению А.В. Наумова, при разбойном нападении сам факт угрозы непосредственного причинения вреда посягающему (например, со стороны нападающего под угрозой ножа предъявляется требование отдать деньги или другие ценности), конечно же, свидетельствует о наличии посягательства, дающего обороняющемуся право причинить посягающему серьезный вред). В документальной и художественной литературе мы также найдем этому примеры.

Сотрудник КГБ СССР капитан Малышев выполнял специальное задание по противодействию организованной преступности в одной из зон. Судьба, как в таких случаях принято говорить, забросила его в поселок Рудник. И произошло следующее.

Поселок Рудник по ночам вымирает. Темень, хоть глаз коли. Словом, Малышев столкнулся с этой троицей. Настуженная сталь ножа обожгла горло. Малышев не разобрал, что ему сказали эти «шестерки». При виде опасности в нем проснулся зверь и лишил способности понимать человеческую речь… Малышев напряг шейные мышцы, подался на нож и в тот же миг, резко отпрянув, нанес мощный удар ногой. Подошва хромового сапога с жесткими краями рантов врезалась в голень державшего нож. Бандит с воплем согнулся. Нанеся сокрушительный удар другой ногой по оседающей фигуре, Малышев пронес корпус по инерции и левым кулаком с разворота раздробил висок громоздящегося сзади налетчика. Тот, как-то нелепо дернувшись, рухнул на землю.

В следующие доли секунды ладонь Малышева мертвой хваткой сомкнулась на вороте третьего. Вытянув руку на полную длину, Малышев затем ее резко согнул и дернул корпус бандита к себе. На встречном движении нанес удар ему в челюсть кулаком, потом еще раз. Безжизненно обвисшее тело стало опускаться, и тогда… согнутая в колене нога рванулась вверх, навстречу этому падению. Удар пришелся в голову, что-то хрустнуло, и конвульсивно изгибающееся тело мешком рухнуло у ног Малышева. Все было кончено…^[72]

Не менее показательный пример мы находим в песне В. Высоцкого «Тот, кто раньше с нею был».

3. Реальность (действительность) посягательства — оборона допустима лишь против реального, существующего в действительности, а не только в воображении лица посягательства. В противном случае речь идет о мнимой (воображаемой) обороне.

Под условиями правомерности защиты понимается следующее:

— отражение посягательства на права и интересы обороняющегося, права и интересы другого лица, интересы общества, интересы государства;

— причинение вреда непосредственно лицу, посягающему на индивидуальные или общественные интересы, а не третьим лицам;

— защита не должна превышать пределы необходимости при обороне, под которыми следует понимать соответствие способов и средств защиты характеру и интенсивности посягательства^[74].

Крайняя необходимость

В соответствии с ч. 1 ст. 39 УК РФ не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам в состоянии крайней необходимости, т. е. для устранения опасности, непосредственно угрожающей личности и правам данного лица или иных лиц, охраняемых законом интересам общества или государства, если эта опасность не могла быть устранена иными средствами и при этом не было допущено превышение пределов крайней необходимости. Превышением же пределов крайней необходимости признается причинение вреда, явно не соответствующего характеру и степени общественной опасности и обстоятельствам, при которых опасность устранялась, когда указанным интересам был причинен вред равный или более значительный, чем предотвращенный. Такое превышение влечет за собой уголовную ответственность только в случаях умышленного причинения вреда.

Как нетрудно заметить, крайняя необходимость лишь тогда устраняет общественную опасность и преступность деяния, когда причиненный в этом состоянии вред менее вреда предотвращенного.

Это условие требует каждый раз производить оценку и сравнивать важность правоохраняемых интересов как защищаемых, так и тех, которым причиняется вред. Например, жизнь и здоровье человека являются более важными интересами, чем имущественные интересы. Следовательно, вред, причиненный последним, будет менее значительным, чем вред, причиненный жизни или здоровью человека. В этой связи обратимся к примеру из кинематографа, который приводит А.В. Наумов. В картине «Белорусский вокзал» показана ситуация, когда при устранении неисправностей газовой сети молодой рабочий надышался газом. Чтобы спасти его и доставить в больницу, герои фильма силой отбирают автомобиль у его владельца^[75].

Крайняя необходимость, по нашему мнению, будет, например, тогда, когда незаконно помещенное в тюрьму лицо совершит побег. Вспомним вновь роман А. Дюма «Граф Монте-Кристо». Заключенный в замок Иф по ложному доносу без всякого судебного разбирательства и обреченный на медленную смерть в этом каменном мешке, молодой Эдмон Дантес совершает побег.

В уголовном праве неоднократно поднимался вопрос о наличии или отсутствии крайней необходимости при спасении одним человеком своей жизни за счет жизни другого лица. Некоторые авторы полагают, что в таких случаях нет состава преступления, поскольку меньший вред (смерть одного человека) был причинен для устранения опасности причинения большего вреда (смерть двух человек)^[76]. Однако нам представляется более убедительной и юридически обоснованной позиция, согласно которой такие действия не могут расцениваться как совершенные в состоянии крайней необходимости. Ведь при одинаковых обстоятельствах, в частности при причинении равного вреда, крайняя необходимость исключается^[77]. На чаше весов, если можно так сказать, одна жизнь уравновешивает другую. Проиллюстрируем это при помощи следующего примера.

По заснеженному лесу, весело позвякивая бубенцами, бежит тройка лошадей. В повозке двое приятелей-односельчан возвращаются с городской ярмарки домой.

<…> Овчинные тулупы и меховые шапки надежно защищают путников от кусачего мороза. Радуются в душе селяне скорому свиданию с родными, да оно и понятно: были в городе, на ярмарке, людей посмотрели, себя показали и гостинцы своим домашним, само собой, купить не забыли.

Вдруг морозную тишину леса разрезал протяжный вой. Лошади резко остановились и испуганно заржали, а путники стали тревожно озираться по сторонам. Волки! Стая серых хищников показалась невдалеке и быстро устремилась за невесть откуда взявшейся добычей. «Выноси, святые угодники!» — вскричал один из селян — возница и что есть силы стеганул коней. «Не дрейфь, Игнат! — подмигнул он своему попутчику. — Авось не достанут!» Лошади понеслись вперед, но как ни хлестал их возница, как ни напрягались в беге вороные, не смогла повозка оторваться от преследователей, и расстояние между ней и стаей стало постепенно сокращаться. И тут в голове у сидящего сзади Игната промелькнула мысль: «А ведь догонят! Догонят, окаянные, на части ведь разорвут, одни кости от нас и останутся! Не спасут нас лошади-то, тяжело им двоих-то переть, да и эти душегубы шибко несутся. Что же делать-то, царица небесная?! Что же делать?!» Он уже ясно представляет себе, как волки настигают их, как бросаются, ощерив пасти, на лошадей, как клыками впиваются в его, Игнатово, горло. А между тем стая все приближалась, еще немного, и все будет кончено!

«Что же делать-то?!» — судорожно повторял он про себя вновь и вновь и вдруг бросил недобрый взгляд на возницу, который без устали, ни разу не обернувшись, продолжал гнать выбивающихся из сил коней.

«Ты ужо извини, соседушка, — пронеслось в голове у «пассажира». — Знать, судьба у тебя такая. А то ведь, что иначе, выходит? Вдвоем, что ли, пропадать? Ну уж нет, дудки, благодарю покорно! Атак, ежели я живой останусь, глядишь и ребятишкам твоим и вдовице как-нибудь да и помогу… Прощай, Емельян, не обессудь!» Схватив сзади Емельяна за плечи, Игнат что было мочи вышвырнул его из повозки на снег. Лошади ускорили спасительный бег: ведь теперь в повозке уже не двое седоков, а только один.

«Что же ты делаешь, нехристь?! Да будь ты проклят!» — только и успел крикнуть Емельян, прежде чем серая масса налетела на него и вонзила свои острые, как бритва, клыки в его тело.

Не оглядываясь назад, Игнат погнал повозку вперед, туда, где лежало родное село.

Проблемы наказания

Согласно ст. 43 «Понятие и цели наказания» УК РФ, наказание есть мера государственного принуждения, назначаемая по приговору суда. Наказание применяется к лицу, признанному виновным в совершении преступления, и заключается в предусмотренных Уголовным кодексом лишении или ограничении прав и свобод этого лица. Наказание, как сказано в той же статье, применяется в целях восстановления социальной справедливости, а также в целях исправления осужденного и предупреждения совершения новых преступлений.

Наказание всегда является реакцией государства на совершенное преступление. А может ли наказание предшествовать преступлению? Может ли человек понести наказание за то преступление, которое он совершит в будущем, после его отбытия? «Фантастика!» — изумится читатель. И будет неправ, поскольку известный американский писатель-фантаст У. Тени предвидел в своем рассказе «Срок авансом» именно такую возможность.

Сюжет интересен.

На один из нью-йоркских космодромов прибыл тюремный космолет. Он доставил на землю так называемых допреступников, т. е. людей, которые добровольно согласились отбыть свой срок на далеких и опасных планетах на каторжных работах, с тем чтобы по возвращении получить право совершить любое преступление, наказуемое в пределах отбытого срока наказания. По статистике, у допреступников есть один шанс из 10 тысяч вернуться на Землю после семилетнего срока, полученного авансом за убийство. Именно столько получает тот, кто согласится отбыть авансом наказание за убийство, совершенное в будущем. Полный же срок наказания за это деяние — 14 лет в кошмарном аду на каторжных планетах.

Семь лет на каторжных планетах — это не шутка. Работа там не для неженок — не говоря уже о местных живых организмах, как крупных, человекоядных, так и крохотных, вирусоподобных <…> Любой человек, совершивший или намеренный совершить одно из особо опасных преступлений, высылается на планету, где его труд принесет пользу всему человечеству и где у него нет стопроцентной гарантии, что он вернется на Землю — хотя бы даже калекой. Чем серьезней преступление, тем длиннее срок и, следовательно, тем меньше шансов на возвращение^[78].

Однако при этом всякий допреступник имеет право обратиться к начальнику лагеря с просьбой о немедленном освобождении, для чего заполнить соответствующий бланк. Этого человека немедленно снимают с работ и с первым же кораблем отправляют на Землю. Та часть срока, которую он уже отбыл, полностью аннулируется, и он не получает никакой компенсации. Если, выйдя на свободу, он совершает настоящее преступление, он должен отбыть положенный срок полностью. Если он вновь выражает желание отбыть срок авансом, то опять отбывает его с самого начала, хотя, разумеется, с положенным зачетом. Трое из каждых четырех допреступников подают просьбу об освобождении в первый же год…

Остановимся теперь более подробно на целях наказания.

Как отмечает А.В. Наумов, «понятие справедливости возникло как этическая категория, характеризующая соотношение определенных явлений с точки зрения распределения добра и зла между людьми: соотношение между ролью людей (классов, социальных групп, отдельных лиц) и их социальным положением; их правами и обязанностями; между деянием и воздаянием (частный случай этого — соотношение между преступлением и наказанием). Соответствие между характеристиками первого и второго порядка оценивается в этике как справедливость, несоответствие как несправедливость»^[79]. Такая цель наказания, как восстановление социальной справедливости, и средства ее достижения должны базироваться на соблюдении одного из основополагающих принципов уголовного права — принципе справедливости. В соответствии с этим принципом наказание должно быть справедливым, т. е. соответствовать характеру и степени общественной опасности преступления, обстоятельствам его совершения и личности виновного.

Пожалуй, ни одна «уголовно-правовая» тема в литературе не привлекает внимание читателей так, как проблема справедливости наказания. Во многих классических произведениях именно несоответствие кары совершенному деянию становится укором всей системе уголовной юстиции. Современным творцам правосудия тоже не мешает помнить об этом. Например, О. Бальзак в романе «Утраченные иллюзии» говорит: «Человек, укравший в ночное время курицу из обитаемого помещения, присуждается к каторге, тогда как человек, разоряющий целые семьи злостным банкротством, подвергается тюремному заключению лишь на несколько месяцев…»^[80]. А вот один из героев произведения того же Бальзака «Отец Горио» банкир Нусинген. Начав с мелких делишек, Нусинген последовательно трижды ложно обанкротился и обманул своих вкладчиков. И что же? Настигло ли мошенника справедливое наказание? Отнюдь. Вкладчики разорялись, а банкир превратился в мощную финансовую и политическую фигуру и мог влиять даже на правительство. В довершение ко всему Нусинген стал пэром Франции и командором ордена Почетного легиона, и при этом, как говорит сам Бальзак, «никто в мире не мог бы изобличить этого человека в троекратной попытке совершить кражу без взлома и в намерении ограбить людей»^[81].

Примеры того, как может быть несправедливо наказание, мы найдем и в творчестве В. Гюго. Герой романа «Отверженные» Жан Вальжан, будучи еще совсем юным, содержал своим трудом целую семью. «Однажды наступила очень суровая зима, у Жана Вальжана не было работы, семья осталась без хлеба… семеро малышей без хлеба»^[82]. Вальжан разбил окно булочной и схватил булку. Его поймали и приговорили к каторге сроком на пять лет. Стремясь спасти оставшихся малышей от голодной смерти, Жан Вальжан неоднократно, но неудачно совершал побеги и в итоге пробыл на каторге в общей сложности 19 лет.

Еще более трагична судьба другого героя В. Гюго — Клода Ге из одноименной повести. Жил в Париже бедный рабочий по имени Клод Ге. С ним жила девушка, его возлюбленная, от которой у него был ребенок. Раз зимой работы не стало. Комната не топлена, хлеба ни крошки. Этот человек, его сожительница и ребенок зябли и голодали. Он украл. «…Следствием этой кражи были три сытых дня для женщины с ребенком и пять лет тюрьмы для него»^[83]. Но если Жан Вальжан все же смог, пусть спустя 19 лет, выйти на свободу, то Клоду Ге не суждено было выбраться из неволи: доведенный до отчаяния циничным отношением тюремного надзирателя, он совершил убийство и был осужден к смертной казни^[84].

В новелле Э. Золя «Марсельские тайны» рассказывается о том, как некоторые министры, обнаружив явные злоупотребления акционерных компаний, получили акции в качестве взятки за услуги, оказанные компании. При этом высокопоставленные коррупционеры абсолютно уверены в том, что их преступления останутся без каких-либо последствий. «Вы говорите, что каторга ждет Берара, вы ошибаетесь: в каторгу попадают только неловкие, глупые мошенники»^[85]. А если и осудят за огромные хищения, так лишь слегка, если вообще нельзя обойтись без суда ввиду явной скандальности хищения. После такого приговора вор «возьмет свой миллион и станет жить роскошно, окруженный всеобщим уважением»^[86].

Проблема справедливости (вернее, несправедливости) наказания находит отражение и в русской литературе, что, в общем, вполне понятно: нравы беспощадного эксплуататорства и дикого крепостничества не оставляли никаких надежд на правый и справедливый суд. Это отчетливо видно в произведении А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». В главе «Путешествия» под названием «Зайцево» Радищев рассказывает об одном из своих давних приятелей — честном и бескорыстном Крестьянкине, «имевшем душу чувственную и сердце человеколюбивое». Когда-то Крестьянкин занимал должность председателя палаты уголовного суда. Однако порядки, царившие в суде, не позволили Крестьянкину долго служить Фемиде: «Видел я решения свои осмеянными в том самом, что их изящными делало; видел их оставляемыми без действия… и нередко я видел благие мои расположения исчезавшими, яко дым в пространстве воздуха»^[88].

Крестьянкин не нашел в суде торжества справедливости и законности, а встретил лишь жестокость вместо человеколюбия, освобождение от кары злодеев, наказание мнимых преступников, несоразмерность наказания с преступлением. Герой вынужден был оставить службу, а последней каплей, переполнившей чашу его терпения, послужило дело, по которому от судьи требовалось приговорить к смертной казни крестьян за убийство помещика. Помещик этот издевался над крепостными многие годы, кормил их лишь раз в день и нещадно сек розгами и плетью. Доставалось крепостным и от помещичьих сыновей и дочерей: те в издевательствах не уступали папаше. Крестьяне, судя по всему, и дальше бы терпели над собой издевательства, если бы не происшествие в канун одной крестьянской свадьбы. Жених вместе с отцом пошли на господский двор и понесли два «повенечных» пуда меда своему хозяину. А в это время сыновья помещика изнасиловали невесту, за что доведенные до отчаяния крестьяне с ними и расправились.

Нельзя в этой связи не вспомнить «галерею» арестантов в романе «Воскресение» Л.Н. Толстого, коих писатель подразделил на пять разрядов.

К первому разряду он отнес людей совершенно невинных, жертв судебных ошибок. В другой разряд вошли осужденные за поступки, совершенные в исключительных обстоятельствах. Третий разряд составляли люди, наказанные за то, что они совершали, по их понятиям, самые обыкновенные и даже хорошие поступки, но такие, которые по понятиям чуждых им людей, писавших законы, считались преступлениями. Четвертый разряд — люди, потому только зачисленные в преступники, что они стояли нравственно выше среднего уровня общества. Пятый разряд объединял тех, перед кем общество было гораздо больше виновато, чем они перед обществом^[89].

Вопрос о справедливости наказания не раз поднимался и в советской литературе. Весьма ярким в этом отношении примером является творчество В.М. Шукшина. В его рассказе «Мой зять украл машину дров», подробно описывается сцена суда над сельчанином Веней Зяблицким. Вернувшись однажды из рейса, Веня крупно поскандалил с женой Соней и тещей Лизаветой Васильевной: жена потратила на покупку шубы все деньги, что Веня откладывал себе на кожаное пальто. В пылу ссоры Лизавета Васильевна пригрозила зятю тюрьмой.

— Поса-адим <…> с дрожью в голосе пообещала теща. И ушла писать заявление. Но тотчас опять вернулась и закричала. — Ты машину дров привез?! Ты где ее взял?! Где взял?!

— Тебя же согревать привез…

— Где взял?! — изо всех сил кричала Лизавета Васильевна.

— Купил!

— На какие деньги? Ты же всю получку домой отдал! Ты их в государственном лесу бесплатно нарубил! Ты машину дров украл!

— Ладно, допустим. А чего же ты сразу не заявила? Чего ж ты — жгла эти дрова и помалкивала?

— Я только сейчас это поняла — с кем мы живем под одной крышей.

— Э-э… завиляла хвостом-то. Если уж садиться, так вместе сядем: я своровал, а ты пользовалась ворованным. Мне — три года, тебе — полтора, как минимум…^[90].

Итогом этого диспута на уголовно-правовые темы стало временное заточение Лизаветы Васильевны в уборной: подвыпивший Веня запер тещу в туалете, а дверь заколотил гвоздями. Дело завершилось судебным разбирательством.

Суд был бурный. Он проходил в клубе — показательный.

Теща плакала на суде <…> рассказывала, какие она претерпела переживания, сидя в «карцере», — ей очень хотелось посадить Веню. Но сельчане протестовали. И старые и молодые говорили, что знают Веню с малых лет, что рос он сиротой, всегда был послушный, никого никогда пальцем не трогал… Наказать, конечно, надо, но — не в тюрьму же! <…> Парень сам себя содержал, своим трудом. Это надо ценить. <…> Посадить легко, каково сидеть!

— У него одних благодарностей штук десять! Его каждый праздник отмечают как передового труженика! — выкрикнули из зала.

Но тут встал из-за стола представительный мужчина, полный, в светлом костюме (прокурор. — Л.К.). Понимающе посмотрел в зал. Да как пошел, как пошел причесывать! Говорил, что преступление всегда — а в данном случае просто полезней — лучше наказать малое, чем ждать большого. Приводил примеры, когда такие вот, на вид безобидные пареньки пускали в ход ножи…

— Где уверенность, я вас спрашиваю, что он, обозленный теперь, завтра снова не напьется и не возьмет в руки топор? Или ружье? В доме — две женщины. Представьте себе…

— Он не пьет!

— Это что он, после газировки взял молоток и заколотил тещу в уборной? Пожилую, заслуженную женщину! И за что? За то, что жена купила себе шубу, а ему, видите ли, не купили кожаное пальто?

Под Веней закачался стул. И многие в зале решили: сидеть Веньке в тюряге.

— Нет, товарищи, наша гуманность будет именно в том, что сейчас мы не оставим без последствия этот проступок обвиняемого. Лучше сейчас. Мы оградим его от большой опасности. А она его явно подстерегает.

Представительный мужчина предлагал дать Веньке три года. <…> Венька смотрел на представительного мужчину, плохо понимая, что он говорит. Понимал только, что мужчина тоже очень хочет его посадить, хотя вовсе не злой, как теща, и первый раз в глаза увидел Веньку… И он никак не мог постичь, з а ч е м (разрядка В.М. Шукшина. — Л.К.) надо этому человеку во что бы то ни стало посадить его, Веньку, на три года в тюрьму? Судья молчит, а этот — в который уже раз — встает и говорит, что надо посадить, и все^[91].

Однако Фемида была все-таки благосклонна к Вене Зяблицкому: к радости односельчан он был осужден условно на два года.

Среди целей уголовного наказания, как известно, названа цель предупреждения совершения новых преступлений. В свою очередь, в науке уголовного права оно подразделяется на общее и частное (специальное). Содержание цели общего предупреждения подчеркивал еще Чезаре Беккариа, великий итальянский просветитель и гуманист. В своей книге «О преступлениях и наказаниях» он указывал: «Цель наказания <…> заключается не в чем ином, как в предупреждении новых деяний преступника, наносящих вред его согражданам, и в удержании других от подобных действий. Поэтому следует применять такие наказания и такие способы их использования, которые, будучи адекватными совершению преступления, производили бы наиболее сильное и наиболее длительное впечатление на души людей…»^[92]. При этом Беккариа тонко понимает природу человеческих поступков и реалистично характеризует главный объект воздействия для предупредительной силы наказания: человеческие чувства. В связи с этим он отмечает: «Потребовалось воздействовать на чувства, чтобы воспрепятствовать эгоистическим поползновениям души каждого отдельного индивида ввергнуть законы общества в пучину первобытного хаоса»^[93]. А чувствами этими являются опасение, страх. Сам Беккариа, говоря о политической цели наказания, определяет ее как «устрашение других людей», поскольку «массы не в состоянии ни усвоить твердые правила поведения, ни противостоять всеобщему закону разложения…»^[94]. А посему заставить большую часть их соблюдать законы и не совершать преступления можно лишь под страхом наказания.

Рассматривая вопрос о предупредительном воздействии уголовного наказания, нельзя обойти стороной проблему его неотвратимости.

В своем трактате Ч. Беккариа подчеркнул: «Важно, чтобы ни одно раскрытое преступление не оставалось безнаказанным»^[95]. Эту же идею высказывал в своем творчестве А.С. Пушкин^[96]. Наиболее ярко — в поэме «Анджело».

Следует заметить, что литература различных исторических эпох и народов нередко обращается к теме «высшего суда», «божией кары», что имеет, на наш взгляд, прямое отношение к проблеме неотвратимости наказания. От правосудия земного можно ловко ускользнуть (тем более, если оно несправедливо и продажно), а вот правосудия небесного не избежит никто, ответ за свои преступления «там» держать все равно придется: чаша сия не минует никого. Подтверждение этому читатель найдет в произведениях, например, М.Ю. Лермонтова. Вот небольшой отрывок из его стихотворения «Смерть Поэта», посвященного памяти А.С. Пушкина. Обращаясь к губителям и гонителям Пушкина, оставшимся безнаказанными, Лермонтов грозно восклицал:

Эта тема находит отражение и в другом произведении Лермонтова — драме «Маскарад». Одну из героинь «Маскарада», Нину, оклеветали и обвинили в неверности перед ее мужем, Арбениным. Томимый ревностью и ненавистью, обуреваемый жаждой мести, Арбенин убивает жену, подсыпав ей яд в мороженое. Отрава начинает действовать, несчастной становится плохо, силы покидают ее, и тут Арбенин признается в своем злодействе: «Да, я тебе на бале подал яд». Но прежде чем умереть, Нина бросает своему отравителю: «Но помни, есть небесный суд, и я тебя, убийца, проклинаю»^[99].

Но, пожалуй, самым выдающимся литературным произведением, затрагивающим тему предупредительного воздействия «высшего суда» на преступника, является «Божественная комедия. Бессмертное повествование Данте Алигьери». Пройдя в сопровождении Вергилия девять кругов ада, Данте сам увидел, каким немыслимо жестоким наказаниям в царстве князя тьмы подвергаются те, кто при жизни совершал преступления и тяжко грешил. Человеческие злодеяния предстают перед ним чередой мучающихся от невыносимых кар грешников. Вот, к примеру, кровавое озеро, из вод которого несутся мольбы о помощи. В этом озере утопают кровавые тираны, сами некогда проливавшие чужую кровь. А вот превратившиеся в сухие и скрюченные деревья самоубийцы (как известно, лишение себя жизни считалось преступлением); их листьями питаются страшные и отвратительные полуптицы-полулюди, причиняя им жуткие страдания^[100].

В восьмом круге ада, в третьей его долине, были обречены на вечные мучения те, кто бесстыдно покупал или продавал священные реликвии храмов. Отбывали они наказание в ямах, головой вниз, а их ноги постоянно лизали языки пламени. Там же, в восьмом круге, в кипящую смолу бросали взяточников; в ров с ужасными шипящими змеями помещали воров (один из них, Ванни Фуччи, признался Данте, что совершил хищение из священного собора); дьявольским мечом поражали тех, кто при жизни провоцировал распри, междоусобицы, гражданские войны, заговоры, и несчастные, получив зияющие раны и страшные повреждения, вынуждены пройти круг, чтобы их раны затянулись, а затем меч вновь обрушивается на них^[101]. На последнем, десятом витке восьмого круга Данте увидел страдания некоего Адамо из Бреши, осужденного судом земным к сожжению за изготовление поддельных денег. В загробном мире муки фальшивомонетчика только приумножились: живот распух, стал огромным, он страдал он жажды, а вокруг не было ни капли воды, чтобы утолить ее.

Самые тяжкие преступления — предательство и вероломство — карались в последнем, девятом круге ада, где все было покрыто льдом. В пасти же ужасного трехликого властителя преисподней, Люцифера, испытывали вечные мучения «знаменитые» изменники — Иуда, Брут, Кассий^[102].

Специальное предупреждение заключается в предостережении совершения новых преступлений самим осужденным. Это, как замечает А.В. Наумов, достигается прежде всего путем создания для осужденных таких условий, которые бы исключали возможность совершения ими новых преступлений в период отбывания наказания^[103].

Цель специального предупреждения неразрывно связана и с целью исправления осужденного. Эта цель предполагает превращение преступника в законопослушного гражданина, а ее реализация сегодня возможна в следующей форме: убедить и заставить осужденного хотя бы под страхом наказания не нарушать уголовный закон^[104]. Само по себе исправление осужденных в Уголовно-исполнительном кодексе определяется как формирование у них уважительного отношения к человеку, обществу, труду, нормам, правилам и традициям человеческого общежития и стимулирования их правопослушного поведения. При этом основными средствами исправления осужденных являются установленный порядок исполнения и отбывания наказания (режим), воспитательная работа, общественно полезный труд, получение общего образования, профессиональная подготовка и общественное воздействие. Антипримером того, каким не должно быть содержание в исправительном учреждении, служит иллюстрация из романа известного американского писателя Э. Синклера «Джимми Хиггинс». Его герой за участие в рабочем движении попал в тюрьму, порядки в которой были таковы, что каждый заключенный мог сам для себя решить, «быть ли ему налетчиком или взломщиком, подделывать ли ему чеки или «работать» на верхних этажах»^[105].

В русской классической литературе можно найти примеры того, как цель исправления осужденного нередко ставилась под сомнение. Лучшая иллюстрация сказанного — «Записки из мертвого дома» Ф.М. Достоевского. «Остроги не исправляют преступников, они только их наказывают. Кто может сказать, что выследил глубину этих погибших сердец и прочел в них сокровенное со всего света? <…> Да, преступление, кажется, не может быть осмыслено с данных общепринятых точек зрения, и философия его несколько потруднее, чем полагают»^[106].

Согласно ст. 297 Уголовно-процессуального кодекса, приговор суда должен быть законным, обоснованным и справедливым. Приговор признается законным, обоснованным и справедливым, если он вынесен в соответствии с требованиями УПК и основан на правильном применении уголовного закона.

Например, несправедливым можно считать приговор, по которому осужден невиновный^[107]. В этой связи хотелось бы привести краткую беседу А.И. Герцена с его давним знакомым, судьей, товарищем председателя в очерке «Мимоездом». Герцен попросил судейского чиновника при рассмотрении дела одного крестьянина обратить внимание на некоторые «облегчающие обстоятельства» и смягчить наказание. Судья просьбу выполнил, и тогда писатель его спросил: «…Ну, а если б я не пришел, да не попросил бы вас прочитать дело, мужика-то бы наказали строже, нежели надобно?» — «Что делать, батюшка, — отвечал старик <…> признаюсь, как огня боюсь отыскивать облегчающие причины»^[108]. И объяснил писателю, что как только он начнет обращать внимание на эти «облегчающие причины» и раздумывать над ними, то дорассуждается до того, что подсудимый невиновен.

«Ночью придет дело в голову, вникнешь, порассудишь; не виноват, да и только… Оправдай этого, оправдай другого, а там третьего… Что же начальство скажет? все оправдывает, словно дурак какой-нибудь, — да и самому совестно… Пожалуйста, батюшка, по Питеру-то не рассказывай такого вздору, — ну что скажет министр или особа какая? Баба, а не товарищ председателя»^[109].

Особенная часть

Убийства

Убийство (ч. 1. ст. 105 УК РФ)

Вряд ли найдется еще преступление, которому художественная литература уделяла бы большее внимание, нежели убийству. Восходящее к библейским временам, убийство всегда находило отражение в произведениях писателей и поэтов.

Согласно ст. 105 УК РФ, убийством признается умышленное причинение смерти другому человеку. Уголовный закон и наука уголовного права, как известно, разделяют убийство на следующие виды: простое убийство (без отягчающих и смягчающих обстоятельств) — ч. 1 ст. 105 УК РФ; квалифицированное убийство (с отягчающими обстоятельствами) — ч. 2 ст. 105 УК РФ; привилегированное убийство (убийство со смягчающими обстоятельствами) — ст. 106, 107, 108 УК РФ.

К простому убийству (убийству без отягчающих и без смягчающих обстоятельств) относятся, например, убийства, совершенные в ссоре или в драке при отсутствии хулиганских побуждений, из ревности, по мотивам мести, зависти, неприязни, ненависти, возникающих на почве личных отношений^[110].

Литературные произведения, вне зависимости от жанра, повествуют, как правило (если речь идет о мотиве), об убийстве из ревности, мести, зависти, корыстных побуждений. Последний субъективный признак характеризует квалифицированный состав убийства, а потому будет рассмотрен позже.

Ревность как мотив убийства оценивается в специальной литературе не однозначно. Так, Э.Ф. Побегайло считает, что ревность сама по себе не является низменным побуждением^[111]. По мнению М.К. Аниянца, ревность — отвратительный пережиток прошлого, независимо от того, по какой причине она у лица возникла, убийства на этой почве должны строго наказываться^[112].

Данная оценка ревности, построенная, как видим, на идеологическом фундаменте, вряд ли может считаться сколько-нибудь объективной, ибо этот «отвратительный пережиток прошлого» является постоянным спутником развития не только человечества, но и эволюции всего живого на Земле вообще^[113]. Нельзя в этой связи не упомянуть высказывание известного ученого-психолога В.Л. Леви о ревности и ее биологической роли: «На эволюционной лестнице отсутствие ревности совпадает с отсутствием избирательности в отношениях, черви и мухи совсем не ревнивы… Охранительница рода, спасительница генофонда от хаотического рассеивания; утвердительница права на жизнь достойнейших; побудительница развития — вот что такое ревность в природе. И чем выше существо по уровню умственного развития, тем ревнивее»^[114].

Показательной является в этой связи позиция А.С. Пушкина, для которого, как отмечает А.В. Наумов, «существовало как бы два уровня ревности. Во-первых, ревность-любовь, ревность как едва ли не неизбежный спутник любви (вряд ли наступит такое время, когда, например, человек сможет оставаться равнодушным к тому, что его оставляет любимый человек, это было бы грубым упрощением человеческих отношений…). В своем письме к жене поэт писал: «<…> мой ангел. Конечно же, я не стану ревновать, если ты три раза сряду провальсируешь с кавалергардом. Из этого еще не следует, что я равнодушен и не ревнив»^[115].

В.Л. Леви приводит отрывок из своего диалога с одним из мучимых ревностью пациентов: «…В том дело, что ты ревновать не умеешь. Ревнуешь как павиан, как скотина, прости, это мягко сказано. Бездарно ревнуешь, по-свински… Ты имеешь представление о том, что такое настоящая ревность, МУЖСКАЯ ревность воина и художника, рыцаря и поэта? О том, какой она должна быть великолепной и мощной, утонченной и всепроникающей, какое неописуемое наслаждение должна доставлять женщине… Всякая нормальная женщина мечтает, чтобы ее ревновали! Да-да, мечтает, грезит по ночам, но только о такой ревности, о такой красивой… Как дай вам Бог любимой быть другим…»^[116]. В свое время еще С. Буффле заметил, что «ревность — сестра любви…»^[117]

Иная ревность (по Пушкину) обычно связывается с местью за то, что обожаемый объект не отвечает тем же, что приближает позицию поэта к современной трактовке в уголовно-правовой науке и судебной практике социально-психологического содержания ревности как мотива преступления^[118].

Ревность, возникающую из взаимоотношений мужчины и женщины, когда он или она не отвечают взаимностью, либо «произрастающую» из подозрений о мнимой или действительной измене любимого человека, называют в уголовно-правовой литературе эротической ревностью^[119].

Мнимая измена заставила шекспировского Отелло и лермонтовского Арбенина совершить убийство своих жен — Дездемоны и Нины. Отвергнутая любовь заставила Алеко убить цыганку Земфиру, охладевшую к нему.

Застав в конце концов Земфиру с любовником, молодым цыганом, Алеко убивает их обоих.

В уголовно-правовой литературе справедливо отмечается, что ревность тесно переплетается с местью. Так, С.В. Бородин пишет, что «ревность при убийстве всегда содержит элемент злобы, порождающей месть. Поэтому убийство из ревности очень часто является убийством из мести…»^[122]. Нельзя не согласиться с А.В. Наумовым, утверждающим, что, когда ревность приводит к общественно опасным поступкам (к тому же убийству), она чуть ли не всегда принимает ярко выраженный оттенок мести^[123].

Виновный мстит за отвергнутую любовь, за действительную или мнимую измену, за то, что стал посмешищем в глазах других. При этом гнев обращен в сторону не только обожаемого объекта, но и более удачливого соперника или удачливой соперницы.

Разве не таков Карандышев, один из героев драмы А.Н. Островского «Бесприданница»? После того как Карандышев узнает о бегстве своей невесты Ларисы Огудаловой вместе с Паратовым прямо со званого обеда, устроенного Юлием Капитоновичем в честь предстоящей свадьбы, он поистине становится готов на все.

К а р а н д ы ш е в. И это все преднамеренно, умышленно — все вы вперед сговорились… (Со слезами.) Жестоко, бесчеловечно жестоко!.. Я смешной человек… Я знаю сам, что я смешной человек… Я смешон — ну, так смейся надо мной, смейся в глаза!.. Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его!.. Как мне жить! Как мне жить!

<…> Если мне на белом свете остается только или повеситься от стыда и отчаяния, или мстить, так уж я буду мстить. Для меня нет теперь ни страха, ни закона, ни жалости; только злоба лютая и жажда мести душат меня. Я буду мстить каждому из них, каждому, пока не убьют меня самого. (Схватывает пистолет и убегает)^[124].

«Бесприданница» позволяет наблюдать еще одну из граней ревности. Ревность проявляет себя неким собственническим чувством — ревнивец хотел бы безраздельно обладать предметом ревности. Вспомним одну из финальных сцен драмы.

Л а р и с а (глубоко оскорбленная). Вещь… да, вещь! Они (Кнуров и Вожеватов. — Л.К.) правы, я вещь, я не человек… Уходите! Прошу вас, оставьте меня!

К а р а н д ы ш е в. Оставить вас? Как я оставлю, на кого я вас оставлю?

Л а р и с а. Всякая вещь должна иметь хозяина, я пойду к хозяину.

К а р а н д ы ш е в (с жаром). Я беру вас, я ваш хозяин (хватает ее за руку).

Л а р и с а (оттолкнув его). О нет! Каждой вещи своя цена есть… Ха, ха, ха… Я слишком, слишком дорога для вас.

<…>

К а р а н д ы ш е в. Я готов на всякую жертву, готов терпеть всякое унижение для вас.

Л а р и с а (с отвращением). Подите, вы слишком мелки, слишком ничтожны для меня.

К а р а н д ы ш е в. О, не раскайтесь! (кладет руку за борт сюртука.) Вы должны быть моей.

Л а р и с а. Чьей ни быть, но не вашей.

К а р а н д ы ш е в (запальчиво). Не моей?

Л а р и с а. Никогда!

К а р а н д ы ш е в. Так не доставайся же ты никому. (Стреляет в нее из пистолета)^[125]

Яркий пример убийства из ревности-мести мы находим и у Джованни Бокаччо в «Декамероне».

Герой одной из новелл, молодой человек по имени Рестаньоне, влюбился в красавицу Ниннету. Добившись ответных чувств, Рестаньоне, однако, вскоре охладел к Ниннете, она стала ему надоедать, и любовь его к ней стала умаляться. Однажды на праздновании ему очень понравилась красивая и родовитая девушка. Он принялся всячески ухаживать за нею, устраивал в ее честь веселые застолья. Заметив перемену в настроении Рестаньоне, Ниннета воспылала ревностью и стала осыпать неверного гневными упреками. Однако поведение ее только усилило привязанность Рестаньоне к новой пассии. От этого Ниннета «впала в такую печаль, а из нее — в такой гнев, от которого последовательно перешла к такой ярости, что, обратив любовь, которую питала к Рестаньоне, в жестокую ненависть, решила смертью отомстить за стыд, который он <…> учинил ей»^[126]. Раздобыв у старухи гречанки смертельный яд, Ниннета отравила неверного Рестаньоне, и тот умер еще до наступления следующего утра.

Убийство из ревности будет и в случае, когда виновный, желая заполучить предмет своей тайной страсти, убивает ее или его возлюбленного или возлюбленную. При этом отсутствует какая-либо измена, поскольку нет и не было никаких интимных отношений между убийцей и «источником мук», следовательно, не было и мести за неразделенную любовь — предмет страсти или же сами потерпевшие о ней и не знали.

Пример тому мы опять же обнаружим в «Декамероне». Очередная его новелла рассказывает о многочисленных злоключениях дочери султана Вавилонии, красавицы Алатиэль. Волею судьбы она оказалась наложницей принца Морейского, который влюбился в нее до беспамятства. Однако у принца был родственник, молодой и красивый герцог Афинский. Молва донесла до него известие о небывалой красоте Алатиэль. Желая убедиться в этом, герцог прибыл со свитой в Кьяренцу, где находились принц со своей возлюбленной. Когда герцог спросил у принца, действительно ли Алатиэль так прекрасна, как о том говорят, принц ответил: «Гораздо более, но я желаю, чтобы свидетельством тому были тебе не мои слова, а твои глаза». И вот оба родственника отправились к Алатиэль. Герцог был поражен ее красотой, «он впивал глазами любовный яд и, думая, что любуясь ею, он удовлетворял своему желанию, пламенно в нее влюбившись <…> После многих и разнообразных дум, когда горячая любовь перевесила в нем чувство чести, он решил, чтобы от того ни произошло, отнять это блаженство у принца и осчастливить им самого себя».

Недолго думая, герцог при помощи слуги принца проник во дворец и убил принца, поразив его ножом^[127].

Следует заметить, что мотив ревности может возникнуть и у нескольких преступников одновременно по отношению к потерпевшему из-за одной женщины. Иллюстрацией тому служит судьба все той же Алатиэль. Как уже рассказывалось, еще до того как она попала к принцу Морейскому, Алатиэль похитил молодой человек по имени Морато, умертвивший из-за нее своего брата Перикона. Морато доставил похищенную девушку на корабль, хозяевами которого были двое молодых генуэзцев, и судно тотчас отправилось в путь. Однако торжествовать Морато было суждено недолго — оба генуэзца воспылали к своей прекрасной пассажирке страстью, и, когда один узнал о любви другого, участь Морато была решена. Однажды, когда корабль быстро шел под парусами а Морато беспечно стоял на корме и смотрел на море, хозяева корабля, подкравшись сзади, схватили его и выбросили за борт^[128].

Заметим, что мотив ревности не ограничивается только эротической ревностью. Практике известны случаи убийств, совершенных подростками на почве ревности: по причине того, что родители или другие родственники относились к убитому (брату или сестре) «лучше», чем к совершившему преступление^[129].

Яркий пример такой вот «братско-сестринской» ревности мы находим в произведении Бальзака «Тридцатилетняя женщина», который от первого лица описывает трагедию, разыгравшуюся на одном из парижских бульваров, ведущих к Ботаническому саду.

На боковой аллее <…> я увидел женщину, еще довольно молодую <…> на нежном лице ее словно отражалась та радость жизни, что освещала весь пейзаж. Красивый молодой человек поставил на землю мальчика, миловиднее которого трудно найти, и мне так и не удалось узнать, был ли прозвучавший поцелуй запечатлен на щеке матери или на щеке ребенка… Но был тут и еще один ребенок — с недовольным, сердитым лицом; он повернулся к ним спиною и бросил на меня взгляд, удивительный по своему выражению. Его маленький брат бежал то позади, то впереди матери и молодого человека, а этот ребенок, такой же хорошенький, такой же грациозный, но с чертами более тонкими, стоял молча, застыв, словно змееныш, впавший в спячку. То была девочка <…> Когда ее мать и молодой человек, поравнявшись с нею, шли обратно, она угрюмо склоняла голову и исподлобья бросала на них и на брата какие-то странные взгляды. Нельзя передать той хитрой проницательности, того наивного коварства, той настороженности, которые вдруг появились на этом детском личике, в глазах, обведенной легкой синевой, стоило молодой женщине или ее спутнику погладить белокурые локоны мальчика, когда он, расшалившись, пытался шагать с ними в ногу. Право, на худеньком личике этой странной девочки запечатлелась настоящая страсть взрослого человека. Она или страдала, или размышляла… Девочке, вероятно, было лет семь-восемь, брату ее — не больше шести. Одеты они были одинаково… приглядевшись внимательнее, я заметил в их воротничках еле приметное отличие, по которому я потом угадал целый роман в прошлом и настоящую драму в будущем. То была сущая безделица. Воротничок смуглолицей девочки был подрублен простым рубцом, воротничок мальчика украшала прелестная вышивка; это выдавало тайну сердца, предпочтение, выраженное без слов, которое дети читают в душе своих матерей будто по наитию божьему… Уже два раза <…> братец подбегал к ней с трогательной ласковостью, умильно и выразительно смотрел на нее <…> и протягивал ей охотничий рожок, в который он то и дело трубил; но всякий раз на нежно сказанное им: «Хочешь, возьми, Елена?» — она отвечала суровым взглядом <…>

— Мама, Елена не хочет играть! — пожаловался мальчик…

— Оставь ее, Шарль! Ты ведь знаешь, она вечно капризничает.

От слов этих <…> на глазах у Елены выступили слезы. Она молча проглотила слезы и, бросив на брата глубокий взгляд, который показался мне необъяснимым, стала с мрачным и испытующим видом рассматривать крутой откос, на вершине которого стоял мальчик, затем реку Бьевру, мост, весь ландшафт и меня <…>

Молодой красавец прислушался — пробило девять часов. Он нежно поцеловал свою спутницу <…> и пошел навстречу приближавшемуся тильбюри, которым правил старый слуга. Болтовня мальчугана-любимца слилась со звуками прощальных поцелуев, которыми осыпал его молодой человек. Когда же молодой человек сел в коляску <…> Шарль подбежал к сестре, стоявшей у моста, и до меня донесся его серебристый голосок:

— Почему же ты не простилась с моим дружком?

Елена метнула на брата странный взгляд — вряд ли такой взгляд вспыхивал когда-нибудь в глазах ребенка — и яростно толкнула его. Шарль покатился по крутому склону, налетел на корни, его отбросило на острые прибрежные камни, поранило ему лоб, и он, обливаясь кровью, упал в грязную реку. Вода расступилась, и хорошенькая светлая головка исчезла в мутных речных волнах. Раздались душераздирающие вопли бедного мальчика, но они сейчас же умолкли, их заглушила тина, в которой он исчез… Все это произошло с быстротой молнии… Елена была потрясена и пронзительно закричала:

— Мама, мама!

<…> Ребенку суждено было погибнуть. Спасти его было невозможно… Зачем мне было рассказывать об этом печальном случае или о тайне этого несчастья? Быть может, Елена отомстила за отца? Ее ревность без сомненья, была божьей карой^[130].

Разновидностью простого убийства является убийство из зависти. Зависть, тесно переплетенная с местью и ненавистью, определяется как чувство досады, злоба, вызванные благополучием другого.

В классической литературе типичным примером убийства из зависти выступает убийство Сальери Моцарта в драматическом произведении А.С. Пушкина «Моцарт и Сальери».

Подсыпав Моцарту в бокал яд, Сальери говорит:

Еще одним видом простого убийства в соответствии с действующим законодательством является убийство по просьбе потерпевшего, в тех случаях, когда оно продиктовано желанием прекратить его муки и страдания. В первой части настоящей книги мы уже приводили пример из рассказа Дж. Лондона «Белое Безмолвие», в котором Мэймлют Кид лишает жизни смертельно раненого друга, Мэйсона, по его просьбе. Однако убийство, например, из сострадания (из жалости к потерпевшему) следует отграничивать от убийства лица, находящегося в беспомощном состоянии.

Обратимся вновь к произведению В.Я. Шишкова «Угрюм-река» и вспомним сцену таежного «плена» Прохора Громова и Ибрагима-оглы, когда путники, не имея никаких съестных припасов, остались в страшную пургу среди диких лесов, лицом к лицу с голодной волчьей стаей, без какой-либо надежды на спасение.

— Вьюга. Пурга идет, — отрывисто сказал он (Ибрагим. — Л.К.). — Ничего, крепись, джигит. — Он подсел на корточках к Прохору, положил руку на его плечо и с трогательной нежностью стал глядеть в глаза его.

— Что, Ибрагим, милый?.. Плохи наши дела?

— Якши…

<…>

— Я люблю тебя, Прошка… Люблю… — Он выдохнул эти слова с мучительной скорбью, словно навек разлучаясь с Прохором. — Люблю… <…> Прохор доверчиво смотрит на властителя своей судьбы. Но его сердце замирает, сердце что-то угадывает — страшное, неотвратимое, — которое слышится и в доносившемся тявканье голодных зверей, и в нарастающем злобном гуденье леса.

— Спи!.. — сказал черкес вновь отвердевшим, решительным голосом. — Крепко спи, не просыпайся.

И от костра еще раз крикнул укладывающемуся Прохору:

— Прощай Прошка! Прощай джигит… Прощай.

«Что значит — прощай? Почему — прощай?» — силился спросить Прохор и не мог.

<…>

В шуме, в нарастающем гуле и говоре тайги Прохор чутко слышал — черкес точил кинжал.

<…>

«Дзик, дзик… Прощай, джигит».

«Черкес наточит кинжал, убьет лося… Притащит лося в палатку… Костер, огонь». Прохор улыбается, грезит сладко и под дзикающий железный звяк падает в сон, в ничто.

Черкес точит кинжал… Губы шепчут:

— Прощай, джигит!… Прости меня, джигит… Спи крепко…

Целует холодное лезвие и опускает в ножны. И вместе с кинжалом опускается в голые потемки вся душа его. Спасенья нет. Тайге нет краю. Угрюм-река больше не подхватит их быстрый струг.

— Прощай, джигит…

Черкес закашлялся, замотал головой, душила вьюга. Едва переводя дыхание, он нащупал кинжал и с отчаянной решимостью сбросил шубу с непробудно спящего джигита:

— А ну! — сверкнул кинжал…^[133]

Однако судьба оказалась благосклонной к Громову. В тот самый момент, когда Ибрагим готов был избавить Прохора от мучительной и долгой смерти смертью быстрой, вдали послышался лай собак — это ехали на ярмарку якуты, которые и спасли попавших в беду.

Тем не менее уголовно-правовая оценка содеянного Ибрагимом не меняется: в его действиях можно усмотреть признаки покушения на убийство лица, находящегося в беспомощном состоянии.

Убийство матерью новорожденного ребенка (ст. 106 УК РФ)

Согласно данной статье, наказывается убийство матерью новорожденного ребенка во время или сразу после родов, а равно убийство матерью новорожденного ребенка в условиях психотравмирующей ситуации или в состоянии психического расстройства, не исключающего вменяемости.

Если рассматривать понятие «психотравмирующая ситуация» более подробно, то следует подчеркнуть, что ее вызывают разнообразные факты негативного воздействия на психику матери — это отказ отца признавать ребенка, его же отказ зарегистрировать брачные отношения, отказ от оказания помощи в связи с рождением ребенка, трудности материального и социального характера, с которыми столкнулась родильница^[134].

Что касается убийства новорожденного во время или сразу после родов, во главу угла здесь поставлена оценка такого признака, как время совершения преступления. В судебной медицине этот признак определяется протяженностью в одни сутки с момента появления ребенка на свет^[135]. Именно в этот промежуток времени беременность и роды оказывают наиболее неблагоприятное воздействие на психику женщины (это и болезненные психофизические страдания, и ипохондрические и навязчивые идеи, и импульсивность)^[136].

На практике не исключена возможность существования обеих указанных ситуаций. Кроме того, закон почему-то не дифференцирует ответственность виновной в зависимости от числа потерпевших: роженица может лишить жизни, к примеру, и двойню, и тройню. Такой вариант развития событий описывается в рассказе Мопассана «Розали Прюдан».

Главная героиня, девица Розали Прюдан, предстоит перед судом присяжных за детоубийство. Как пишет Мопассан, «приходилось думать, что этот бесчеловечный поступок она совершила в минуту отчаяния и безумия, ибо все указывало на то, что она надеялась сохранить своего ребенка и вырастить его»^[137]. И действительно, в вещах подсудимой нашли полное детское приданое, его сама Розали три месяца кроила и шила по ночам. Кроме того, было установлено, что повивальная бабка, которой она сказала о своем положении, дала ей все необходимые советы на тот случай, если во время родов Розали некому будет помочь. К тому же повитуха подыскивала для нее новое место, поскольку нынешние хозяева Розали, супруги Варамбо, «строги насчет нравственности», и Прюдан была уверена, что ее просто-напросто выставят за дверь. Кстати, супруги Варамбо присутствовали на суде, «возмущенные этой шлюхой, запятнавшей их дом… Им хотелось бы, чтобы ее гильотинировали немедленно, без суда, и они нагромождали полные злобы показания, которые в их устах превращались в обвинения». И вот настало время допроса подсудимой, в ходе его выяснилось, что отец ребенка — племянник господина Варамбо. Молодой артиллерийский унтер-офицер соблазнил Розали и вскоре уехал. Через месяц та поняла, что беременна. Но Розали не собиралась убивать малыша, а напротив, стала готовиться к тому, чтобы вырастить его. На вопрос председателя суда: «Так почему же убили?» — Розали ответила так:

— Вот как было дело. Случилось оно раньше, чем я думала. Схватило меня в кухне, когда я кончала мыть посуду… Хоть и трудно было, поднялась я к себе, потом легла на пол, чтобы не запачкать постели. Прошел, может, час, а может, два, а то и три; не знаю — так больно было. Я подталкивала его изо всех сил, почувствовала, что он вышел, и подняла его.

Право же, я была рада! Я сделала все, как сказала госпожа Буден (повитуха. — Л.К.), все! А потом положила его на свою кровать, да, да! А потом у меня вдруг опять началась боль, такая боль, что хоть помирай. Если б вы знали, что это такое, вы бы не стали рожать стольких, право! Я на колени упала, потом на спину, прямо на пол легла; и опять меня схватило; прошел час, а может, два, я одна лежу… и вдруг выходит другой малыш… двойня… да… двойня… Возможное ли это дело? Ну, скажите! Двое детей! У меня, когда я зарабатываю двадцать франков!.. Один — да, это еще можно, если отказывать себе во всем… но не двое же! Голова кругом пошла…

Разве знала! Вижу, приходит мне конец! Положила я на них подушку, себя не помня… Не могла я оставить двоих… И сама легла сверху. А потом всю ночь плакала и ворочалась, пока свет в окне не забрезжил; они, конечно, померли под подушкой…^[138]

Девицу Розали Прюдан присяжные оправдали.

Убийство с отягчающими обстоятельствами (ч. 2 ст. 105 УК РФ)

Мы рассмотрим некоторые из квалифицирующих признаков убийства, которые встречаются в литературных произведениях.

Убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, а равно сопряженное с похищением человека либо захватом заложника (п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ)

Согласно постановлению Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 января 1999 г., под убийством лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, понимается умышленное причинение смерти потерпевшему, неспособному в силу физического или психического состояния защитить себя, оказать активное сопротивление виновному, когда последний, совершая убийство, сознает это обстоятельство. К таким лицам могут, например, относиться тяжелобольные и престарелые, малолетние дети, лица, страдающие психическими расстройствами, лишающими их способности правильно воспринимать происходящее.

Как в теории, так и на практике определенные трудности вызывает квалификация убийства лица, находящегося в состоянии сна. Ни ученые, ни правоприменители по этому вопросу единство мнений не демонстрируют.

Достаточно сказать, что даже на уровне Верховного Суда РФ имеются взаимоисключающие решения по данной проблеме.

Так, например, в своем определении по делу Ревина Судебная коллегия Верховного Суда указала, что убийство спящего потерпевшего путем нанесения ему трех ударов по голове обоснованно квалифицировано по п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ как убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии^[139]. В то же время по делу Тарасова, убившего спящего О. путем нанесения потерпевшему двух ударов ножом в грудь, президиум Верховного Суда РФ признал, что убийство спящего нельзя считать убийством лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии. Сон, как указано, в постановлении президиума, является необходимым и физиологически обусловленным состоянием человека, а потому не может относиться к числу обстоятельств, предусмотренных п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ^[140].

Нет необходимости делать категоричные выводы относительно предпочтительности той или иной позиции, но привести некоторые литературные иллюстрации на данную тему представляется уместным. Причем иллюстрации эти свидетельствуют и об отношении самих авторов произведений к оценке убийства спящего.

Вот что говорит призрак отца Гамлета принцу Датскому о злодеянии, учиненном над ним Клавдием:

Еще более красноречив в этом отношении Пушкин, который вложил в уста Алеко в «Цыганах» следующую тираду:

Продолжая рассматривать аспекты убийства лица, находящегося в беспомощном состоянии, сквозь литературную призму, зададимся вопросом: как следует квалифицировать убийство слепого? Ответ, казалось бы, очевиден: по п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ. Ведь слепой не в состоянии, как правило, оказать сопротивление или спастись бегством (сюжеты кинобоевиков о незрячих мастерах боевых искусств, крушащих врагов направо и налево, по понятным причинам, не рассматриваем). А как расценивать действия виновного, покушающегося на жизнь слепого человека, при том, что слепого сопровождает зрячий, готовый вступиться за несчастного?

Вспомним эпизод из шекспировского «Короля Лира», где Глостер, ослепленный коварным заговорщиком, герцогом Корнуэльским, идет в сопровождении Эдгара, своего сына. Посланный убить Глостера Освальд, которому обещали за голову несчастного награду, торжествует, увидев его:

Однако Эдгар не побоялся угроз Освальда и поразил его, защищая Глостера.

Убийство, совершенное с особой жестокостью (п. «д» ч. 2 ст. 105 УК РФ)

Согласно п. 8 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г., признак особой жестокости наличествует, в частности, в случаях, когда перед лишением жизни или в процессе совершения убийства к потерпевшему применялись пытки, истязания или над жертвой совершалось глумление либо когда убийство совершено способом, который заведомо для виновного связан с причинением особых страданий (нанесение большого количества телесных повреждений, использование мучительно действующего яда, сожжение заживо, длительное лишение пищи, воды и т. п.). Особая жестокость может выражаться в совершении убийства в присутствии близких потерпевшему лиц.

Обратимся к упоминавшемуся ранее роману М. Рида «Оцеола — вождь семинолов». Знакомые нам герои, Джордж Рэндольф и его верный слуга Черный Джек, во время войны индейцев с войсками США попадают в плен к бандитам, которыми командует Желтый Джек. Как мы знаем, Желтый Джек, люто ненавидящий обоих пленников, сам когда-то служил на плантациях Рэндольфов и пытался убить сестру Джорджа Виргинию. Теперь же негодяй решил насладиться страшной местью сполна.

— Прежде чем сжечь вас, мы вам кое-что покажем… Ну, белый мерзавец и черный мерзавец, смотрите! Что вы там видите?

… Только две фигуры приковали все наше внимание: это были моя сестра и Виола (возлюбленная Черного Джека и служанка Виргинии. — Л.К.) <…> Виола сидела с опущенной головой, а Виргиния положила ей голову на колени (девушки были захвачены бандитами еще раньше. — Л.К.). <…> Вскоре предводитель послал одного из своих слуг, чтобы сообщить пленницам о нас. Мы видели, как они вздрогнули, когда посланный подошел к ним. Глаза их обратились в нашу сторону. Раздался пронзительный крик: они нас узнали.

Обе девушки закричали вместе. Сестра назвала меня по имени. Я ей ответил. Она вскочила, отчаянно всплеснула руками и пыталась броситься ко мне. Но стражи схватили ее и грубо оттащили в сторону. О, это было страшное зрелище! Мне легче было бы, вероятно, умереть!

Дальше нам смотреть не дали. Нас снова опрокинули на стену и привязали к колышкам. Мулат стоял над нами, осыпая нас презрительными прозвищами. Но, что еще хуже, он позволял обращаться к сестре и Виоле. О, как ужасно было мне выслушивать все это! Если бы нам в уши влили расплавленный свинец, мы, вероятно, не испытывали бы таких мучений^[144].

В итоге Желтый Джек приказал выкопать на глазах у пленников две глубокие ямы, куда их опустили. Ямы оказались несчастным как раз по горло. Пленников быстро забросали так, чтобы на поверхности остались только головы. Однако «изобретательность» негодяя на этом не иссякла.

— Отлично! — кричал мулат, восторгаясь собственной изобретательностью.

— Давайте сюда огня!

Огня! Значит, нас еще будут пытать огнем! Мы услышали ужасное, леденящее душу слово. Нам суждено умереть в пламени.

Теперь наш ужас достиг крайних пределов <…> Вскоре нашим черепам суждено будет сгореть дотла и превратиться в головешки…

Нет, больше страдать мы были не в силах! Мера наших мучений переполнилась, и мы жаждали смерти, которая должна была положить конец нашим мукам. Эти муки усиливались от криков, которые доносились с противоположной стороны лагеря. Даже в этот страшный час мы узнали голоса Виргинии и Виолы. Безжалостное чудовище велело привести их сюда, чтобы они были свидетельницами нашей казни. Мы не видели их, но их дикие и жалобные вопли говорили о том, что ужасная картина предстала пред их глазами.

Все жарче и жарче разгорался огонь, все ближе и ближе подобрались и уже лизали нас языки пламени. Волосы на моей голове начали скручиваться и обгорать.

Все предметы поплыли у меня перед глазами, деревья заколебались и зашатались, весь земной шар закружился с бешеной скоростью.

От страшной боли мой череп, казалось, был готов лопнуть. Мозг как бы ссыхался…^[145]

К счастью, пленникам повезло: подоспевший в последнюю минуту индейский вождь Оцеола спас их от ужасной неминуемой смерти.

Другой пример убийства с особой жестокостью, причем путем бездействия, мы обнаруживаем в романе М.А. Шолохова «Поднятая целина». В казацкую станицу к одному из действующих лиц, Якову Лукичу Островному, люто ненавидевшему советскую власть, приехали два белогвардейских офицера, один из которых в прошлом был его уважаемым начальником. Цель приезда «их благородий» — поднять казаков на вооруженную борьбу с Советами. С помощью Якова Лукича заговорщики развернули активную деятельность. Все это происходило на глазах у престарелой матери Островнова, которая стала делиться новостями обо всем происходящем с соседками. Узнав об этом, Яков Лукич до смерти напугался, ибо обнаружение заговора грозило ему неизбежным расстрелом. Тогда он запер мать в небольшой комнатушке и приказал домашним не давать ей ни воды, ни еды. Через несколько дней старушка умерла в страшных муках от голода и жажды^[146].

Убийство, совершенное общеопасным способом (п. «е» ч. 2 ст. 105 УК РФ)

Как следует из постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г., под общеопасным способом убийства следует понимать такой способ умышленного причинения смерти, который заведомо для виновного представляет опасность для жизни не только потерпевшего, но и хотя бы еще одного лица (например, путем взрыва, поджога, производства выстрелов в местах скопления людей, отравления воды и пищи, которыми помимо потерпевшего пользуются другие люди).

Для иллюстрации этого положения нам вновь (да не взыщет читатель!) придется вспомнить эпизод из романа «Оцеола — вождь семинолов», когда Желтый Джек решил отомстить Виргинии Рэндольф — дочери своих хозяев-плантаторов. Читатель помнит, что мерзавец задумал поистине чудовищное мщение: в бассейн, где обычно плавала Виргиния, Желтый Джек заманил огромного аллигатора в надежде на то, что рептилия растерзает ничего не подозревающую девушку во время купания. Однако в тот день в бассейне вместе с Виргинией оказалась служанка Виола, и ее жизни тоже угрожала опасность. Бросившийся в воду спасать сестру молодой Джордж Рэндольф также легко мог стать жертвой аллигатора (что, кстати, едва не произошло, не подоспей вовремя спаситель Джорджа — Оцеола).

Случай с отравлением питья описан в «Трех мушкетерах» Дюма в главе «Анжуйское вино». Во время осады крепости Ла-Рошель д’Артаньян получил письмо от некоего Годо, трактирщика, в котором сообщалось, что друзья храброго гасконца — Атос, Портос и Арамис посылают д’Артаньяну двенадцать бутылок анжуйского вина. Обрадованный таким трогательным вниманием друзей, он устроил дружескую пирушку и пригласил разделить трапезу и вино двоих приятелей-гвардейцев. Один из прислуживавших на обеде, некто Бримзон, был удостоен д’Артаньяном чести попробовать этот чудесный напиток.

Едва пирующие поднесли кубки к губам, как раздался пушечный «гром»: в сопровождении мушкетеров прибыл король. Среди свиты монарха были Атос, Портос и Арамис. Гасконец предложил им присоединиться к компании и возобновить обед, отведав ими же присланного вина. Но выяснилось, что никто из трех мушкетеров вино д’Артаньяну не отправлял. Благоразумный Атос предложил не пить его до тех пор, пока все не выяснится. Подозрения графа де ля Фер усилились после того, как д’Артаньян показал ему записку от Годо, которая сопровождала странную посылку: почерк был явно не хозяина трактира. Через несколько мгновений все объяснилось — в буфете на полу в страшных муках умирал Бримзон, попробовавший злополучного вина. Другие слуги, также желавшие пригубить господский напиток, не сделали этого по чистой случайности. Разгадка ужасного происшествия была простой: вино отправила коварная миледи, желавшая погубить д'Артаньяна^[147]. В такой ситуации, как видим, способ совершения преступления был опасен не только для намеченной жертвы, но и для других лиц.

Убийство из корыстных побуждений или по найму, а равно сопряженное с разбоем, вымогательством или бандитизмом (п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ)

Согласно п. 11 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г., как убийство из корыстных побуждений следует квалифицировать убийство, совершенное в целях получения материальной выгоды для виновного или других лиц (денег, имущества или прав на его получение, прав на жилплощадь) или избавления от материальных затрат (возврата имущества, долга, выполнения имущественных обязательств, уплаты алиментов и др.).

В этой связи уместен вопрос, возможно ли при убийстве из корыстных побуждений наличие иного мотива, который может выступать даже в качестве доминирующего?

Известный криминолог С.М. Иншаков дает, на наш взгляд, утвердительный ответ на этот вопрос. Говоря о типологии личности корыстных преступников, Иншаков выделяет, в частности, самоутверждающийся тип молодых людей, «совершающих корыстное преступление с целью завоевать авторитет сверстников» (такой тип распространен среди несовершеннолетних преступников)^[148]. Но разве не может подобный тип быть характерен для тех взрослых преступников, которые пытаются «проверить себя», «узнать предел своих возможностей», «почувствовать себя сверхчеловеком»? В чем же, в таком случае, будет заключаться, как образно выразился Ю.М. Антонян, психологическая выгода от совершения преступных действий», если «внешне» все свидетельствует только о корыстном мотиве^[149]?

Представляется целесообразным в этой связи привести определение самоутверждения, данное Ю.М. Антоняном: «…под самоутверждением можно понимать желание достичь высокой самооценки своей личности, повысить самоуважение и уровень собственного достоинства и вызванное этим поведение. Отношение к самому себе изменяется в результате определенных поступков, направленных на преодоление своих внутренних психологических проблем, неуверенности в себе, субъективно ощущаемой слабости…»^[150] А разве не таков Родион Раскольников — герой «Преступления и наказания», убивший старуху-процентщицу Алену Ивановну, чтобы завладеть ее деньгами? Но разве только деньги нужны были Раскольникову? Нет! И он сам в этом признается: «Я… захотел осмелиться, и убил <…> для себя убил, для себя одного! <…> И не деньги главное нужны мне были, Соня, когда я убил; не столько деньги нужны были как другое… мне другое надо было узнать… смогу ли я переступить или не смогу? <…> Тварь ли я дрожащая или право имею…»^[151].

Внутренние противоречия, мучившие Родиона, в сущности, порождены одним, главным для него, вопросом: «Тварь ли я дрожащая или право имею?». Ответ на этот вопрос Раскольников мыслил отыскать в совершении убийства.

Именно такой тип описывает, как нам видится, Ю.М. Антонян: «Иногда решение внутренних проблем достигается самим фактом насильственного преступления. Если при этом что-то похищается, то ценность похищенного сдвигается на второй план, особенно в момент разбоя. В этом случае преступное поведение носит явно компенсаторный характер, поскольку добытые материальные ценности не имеют первостепенного значения и практически могут даже не использоваться. Для преступников главным являются <…> преодоление собственной неуверенности <…> подтверждение своих волевых качеств. Тем самым обеспечивается принятие самого себя, равновесие, уверенность в собственной ценности, достигается большее самоутверждение, возможность доминировать над социальной средой, другими людьми»^[152]. Как размышлял сам Раскольников, «…настоящий властелин, кому все разрешается…»

Как видим, стремление получить материальную выгоду или избавиться от материальных затрат у таких преступников является второстепенным, а может и вовсе не присутствовать. В этой связи возникает вопрос о квалификации действий виновного. Можно ли безоговорочно в данном случае утверждать, что такие деяния всегда будут квалифицироваться по пункту «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ?

Другой пример «множественности» мотивов убийства присутствует, на наш взгляд, в действиях уже знакомого нам героя романа «Угрюм-река» Прохора Громова, убившего Анфису Козыреву. Анфиса, пытаясь предотвратить свадьбу Прохора с богатой невестой Ниной Куприяновой и желая сама выйти замуж за Прошеньку, шантажирует молодого Громова одной «бумажкой». А «бумажка» эта для Громовых — приговор всему их купеческому бизнесу. Анфиса когда-то служила горничной у Данилы — деда Прохора, который оставил весь свой немалый капитал сыну Петру — отцу Прохора. Но капитал-то этот дед Данила нажил разбоем и убийствами, о чем сам и написал в этой «бумажке»: «…у дедушки Данилы в кованной шкатулочке… все убиенные переписаны, дедка день и ночь в молитвах поминал их»^[153]. В итоге Анфиса ставит Прохора перед выбором: «…либо женись на мне, либо к прокурору. Суд, огласка — и все богатство отберут у вас». Грозясь исполнить свою угрозу, Анфиса поехала в город к прокурору. Терзаемый любовью к Анфисе и ненавистью к ней, Прохор сумел догнать Козыреву и, пообещав жениться, вернул ее назад. А дальше было объяснение с отцом, который сам потерял голову из-за Анфисы и согласен был отдать ей все имущество, все деньги, лишь бы она вышла за него замуж.

В ходе разговора отец заявил сыну, что Анфиса якобы беременна от него, а потому никаких чувств к Прохору испытывать не может. Конечно, это был обман, и Петр Данилыч намеренно соврал Прохору, оболгав Анфису Однако этого оказалось достаточно, чтобы участь ее была решена.

В разгоряченной голове Прохора мгновенно все решилось, и все ответы самому себе заострились в общей точке: личное благополучие (выделено В.Я. Шишковым. — Л.К.). Это утверждение своего собственного «я» теперь было в душе Прохора <…> незыблемо неотразимо. Картины будущего сменялись и оценивались им с молниеносной быстротой.

Вот Анфиса — жена Прохора: значит, наступят бесконечные дрязги с отцом, капитала Нины Куприяновой в деле нет, значит, широкой работе и личному счастью Прохора конец. Вот Анфиса — жена отца, значит, капитал Нины Куприяновой в деле, зато в руках мстительной Анфисы — вечный шантаж, вечная угроза всякой работе, жизни вообще, значит, и тут личному благополучию Прохора конец. Конец, конец!^[154]

Решение всех этих проблем Прохор увидел в убийстве Анфисы. Он боялся и материальных убытков, и доноса Анфисы — в данном случае можно рассуждать о наличии как корыстного мотива, так и цели скрыть другое преступление, пусть даже совершенное не лично Прохором, а его дедом. Кроме того, нельзя забывать, что действия и Петра Данилыча, и самого Прохора подпадают, согласно современному уголовному законодательству, под действие ст. 174 УК РФ 4Легализация (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенного другими лицами преступным путем». О том, каково происхождение их денег, отец и сын Громовы были хорошо осведомлены.

Вместе с тем п. 13 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. гласит о том, что квалификация содеянного по п. «к» ч. 2 ст. 105 УК РФ исключает квалификацию по другому мотиву или цели убийства. В свете приведенных примеров вряд ли можно воспринимать это положение столь однозначно и категорично.

Убийство с целью скрыть другое преступление или облегчить его совершение, а равно сопряженное с изнасилованием или насильственными действиями сексуального характера (п. «к» ч. 2 ст. 105 УК РФ)

Типичный пример убийства с целью скрыть другое преступление мы находим в рассказе В.М. Шукшина «Охота жить».

Зимой в избушку к старику Никитичу забрел странный гость, не охотник, не геолог. Как оказалось, «пришелец» сбежал из колонии и вынужден был скрываться в тайге. Никитич оставил парня на ночлег, а утром обнаружил, что беглец ушел, прихватив с собой одно из ружей. Старик сумел догнать его в тайге, но по доброте душевной в конце концов оставил ему ружье, патроны, да еще научил вдобавок, как быстро и безопасно добраться до железнодорожной станции. Да только не оценил незваный гость отеческой заботы Никитича.

— Ну, шагай, — Никитич подкинул на плече ружье и пошел через просеку назад, к избушке. Он уже почти прошел ее всю, просеку… И услышал: как будто над самым ухом оглушительно треснул стук. И в то же мгновение сзади, в спину и в затылок, как в несколько кулаков, сильно толканули вперед. Он упал лицом в снег. И ничего больше не слышал и не чувствовал. Не слышал, как с него сняли ружье и закидали снегом. И как сказали: «Так лучше, отец, надежней».

<…> Когда солнышко встало, парень был уже далеко от просеки. Он не видел солнца, шел, не оглядываясь, спиной к нему. Он смотрел вперед^[155].

Не исключена ситуация, при которой виновный начинает совершать убийство с целью скрыть другое преступление, однако, потерпев неудачу, убивает жертву, успевшую сообщить о совершении преступления, уже по мотивам мести за то, что жертва выполнила свой общественный долг.

Именно такой случай описан Шекспиром в «Отелло», когда Эмилия, жена коварного Яго, решает разоблачить козни своего мужа.

Думается, что в данном случае неудавшееся покушение Яго на жизнь жены с целью скрыть свои злодейства предшествовало убийству им же Эмилии, но уже по мотиву мести за то, что она рассказала о коварных замыслах супруга.

Другие преступления

Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью (ст. 111 УК РФ)

Среди квалифицирующих признаков данного преступления особо не выделяется совершение этого деяния с целью скрыть другое преступление. Возможно ли такое в реальной жизни? Во всяком случае, Шекспир на этот вопрос в трагедии «Тит Андроник» ответил утвердительно.

Триумф главного героя — полководца Тита венчается тем, что одного из пленных принцев уводят, чтобы разрубить на куски и сжечь на костре как жертву богам. Эта казнь возбуждает у пленной царицы Таморы жажду мести, которая служит причиной многих последующих кровавых событий. Одно из них знаменуется тем, что сын Таморы Деметрий и его брат Хирон насилуют дочь Тита Лавинию и, чтобы она их не выдала, отрезают ей язык и отрубают руки, лишая возможности говорить и писать.

Однако и сами насильники не избежали страшной участи: месть Тита настигла их. Пока Тит наносит смертельные раны связанным Деметрию и Хирону, Лавиния держит обрубками рук таз, в который стекает кровь ее обидчиков^[157].

Заражение венерической болезнью (ст. 121 УК РФ)

Согласно ч. 1 данной статьи, наказуемо заражение другого лица венерической болезнью знавшим о наличии у него этого заболевания.

Объективная сторона преступления выражается в действиях или бездействии, результатом которых явилось заражение венерической болезнью другого лица. К венерическим болезням относятся сифилис, гонорея, мягкий шанкр, паховый лимфогранулематоз и др. Способ заражения не влияет на квалификацию преступления. Оно может произойти как при половом сношении, так и в результате нарушения страдающим венерической болезнью гигиенических правил поведения, которое заведомо для виновного ставит другое лицо в опасность заражения венерической болезнью и в итоге приводит к такому результату.

Субъективная сторона характеризуется умышленной виной (умысел может быть как прямым, так и косвенным). Лицо осознает, что, страдая венерическим заболеванием и нарушая установленные гигиенические правила, половым или другим путем может заразить другое лицо этой болезнью, и желает (прямой умысел) либо сознательно допускает наступление этих последствий или относится к ним безразлично (косвенный умысел).

Общественная опасность рассматриваемого деяния заключается в угрозе здоровью человека, причем масштабы такой угрозы могут быть, в буквальном смысле слова, неконтролируемы. Весьма наглядно это демонстрируется в жизнеописании Казановы.

В городе, в порт которого причалил корабль Казановы, он повстречался с одним, как ему казалось, незнакомым человеком. Человек этот оказался лекарем и вот о чем напомнил Казанове.

— Вы должны простить меня, сударь, ибо любопытство мое рождено благодарностью. Вы человек, которому я в величайшей степени обязан, и мне остается верить, что Господь снова привел вас в этот город, дабы обязательства мои перед вами еще умножились <…> Да, мой капитан <…> я лекарь. Вот уже двадцать лет живу я в этом городе и все время бедствовал, ибо ремесло свое случалось мне употреблять разве лишь на то, чтобы пустить кровь, поставить банки, залечить какую-нибудь царапину либо вправить на место вывихнутую ногу. Заработать на жизнь я не мог; но с прошлого года положение мое, можно сказать, переменилось; я заработал много денег, с выгодою пустил их в дело — и не кто иной, как вы, благослови Господь, принесли мне удачу.

— Каким образом?

— Вот, коротко, как все случилось. Вы наградили известною хворью экономку дона Иеронима, которая подарила ее своему дружку, который, как подобает, поделился ею с женой. Жена его, в свой черед, подарила ее одному распутнику, который так славно ею распорядился, что не прошло и месяца, как под моим владычеством было уже с полсотни клиентов; в последующие месяцы к ним прибавились новые, и всех я вылечил — конечно же, за хорошую плату. Несколько больных у меня еще осталось, но через месяц не будет и их, ибо болезнь исчезла. Увидев вас, я не мог не возрадоваться. В моих глазах вы стали добрым вестником. Могу ли я надеяться, что вы пробудете здесь несколько дней, дабы болезнь возобновилась?

Насмеявшись вдоволь, я (Казанова. — Л.К.) сказал ему, что нахожусь в добром здравии, и он заметно огорчился^[158].

Незаконное лишение свободы (ст. 127 УК РФ)

Объективная сторона данного преступления может выражаться в незаконных действиях виновного, препятствующих потерпевшему свободно передвигаться по своему разумению, выбирать место пребывания, общаться с другими лицами в то время и тем способом, которые требовали его постоянного или временного пребывания, в котором он оказался по своей воле, без перемещения виновным его в иное место. В противном же случае налицо будет похищение человека.

Незаконное лишение свободы может осуществляться путем применения как физического, так и психического насилия: связывания, приковывания наручниками, оставления запертым в квартире или в одной из ее комнат и т. п.

Нельзя в этой связи не упомянуть вновь уже знакомого нам Веню Зяблицкого — героя рассказа В.М. Шукшина «Мой зять украл машину дров». После ссоры с женой и тещей Веня решил отомстить Лизавете Васильевне (теще. — Л.К.) и показать, кто в доме хозяин.

Вене пришла в голову занятная мысль. Он вышел во двор, нашел в сарае молоток, с десяток больших гвоздей… Положил это все в карман и снова вошел в дом.

— Что там за материал лежит? — спросил он миролюбиво.

— Какой материал? Где? — живо заинтересовалась теща.

— Дав уборной… Подоткнут сверху. Красный.

Теща поспешила в уборную. Веня — за ней. Едва теща зашла в уборную, Веня запер ее снаружи на крючок. Потом стал заколачивать дверь гвоздями. Теща закричала.

— Посиди малость, подумай, — приговаривал Веня <…>

— Карау-ул!! — вопила Лизавета Васильевна <…>

Веня пригрозил:

— Будешь орать — подожгу.

<…>

Вене попался на глаза кусок необожженной извести. Он поднял его и написал на двери уборной:

«Заплонбировано 25 июля 1969 г. Не кантовать».

После Вениамин отправился искать Соню (жену. — Л.К.) для «разговора по душам», а Лизавету Васильевну из «заточения» вызволили соседи^[159].

Изнасилование (ст. 131 УК РФ)

Согласно закону, изнасилованием является половое сношение с применением насилия или с угрозой его применения к потерпевшей или к другим лицам либо с использованием беспомощного состояния потерпевшей.

Как разъяснил Пленум Верховного Суда РФ в своем постановлении от 15 июня 2004 г. № 11 «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 Уголовного кодекса Российской Федерации», действия лица, добившегося согласия женщины на вступление в половое сношение путем обмана или злоупотребления доверием, не могут рассматриваться как преступление против половой неприкосновенности и половой свободы личности, и, следовательно, состава изнасилования в действиях лица не будет.

Не образует состава изнасилования вступление мужчины в половую связь с женщиной, если та ошибочно приняла его за другое лицо (это обстоятельство почти всегда вызывает гомерический хохот у студентов). Однако в том же «Декамероне» мы находим «россыпь» примеров, иллюстрирующих возможность этой, казалось бы, абсолютно неправдоподобной и нереальной ситуации.

Вспомним злоключения героини одной из новелл «Декамерона», красавицы Алатиэль, когда она была наложницей принца Морейского. Как нам уже известно, родственник принца — молодой герцог Афинский, увидев раз Алатиэль, «решил отнять <…> у принца это блаженство». С этой целью он с сообщником ночью проник в спальню принца и убил его. А затем, «воспламенившись горячим желанием», принц лег в постель к Алатиэль «и познал ее сонную, полагавшую, что то принц»^[160].

В другой новелле «Декамерона» повествуется о королевском конюхе, воспылавшем страстью к королеве и решившем во что бы то ни стало добиться ее.

Однако не было другого способа проникнуть в покои королевы, как выдать себя за короля, который не всегда разделял с женой супружеское ложе. Для того чтобы узнать, как и в какой одежде ходит король, когда посещает ее, конюх несколько раз прятался в большом зале королевского дворца, который находился как раз между спальнями венценосных супругов.

Влюбленный конюх видел, как высокосановный муж, укутанный в плащ, с факелом в одной руке и тростью в другой проходит в чертоги королевы, постучав два раза тростью в дверь. Конюх раздобыл похожий плащ, взял факел и трость, предварительно вымывшись в ванне, дабы устранить совсем «не королевские» запахи, и прокрался в большой зал. Выждав немного, он зажег факел, подошел к двери и дважды постучал тростью. Дверь открыла полусонная служанка, которой смельчак передал факел, а сам, не проронив ни слова, прошел в спальню к королеве.

Он страстно заключил ее в объятия, но притворился расстроенным (так как знал, что у короля была привычка в дурном настроении никого не слушать) и, не говоря и не выслушав ни слова, несколько раз телесно познал королеву. После этого конюх благополучно удалился из ее покоев и вернулся к себе. Однако почти тотчас исполнять супружеский долг явился король, чем весьма удивил жену: «Что это за новость, государь мой? Вы только что ушли от меня и, необычайно мною насладившись, возвращаетесь так скоро? Берегитесь этих дел»^[161].

И наконец, еще одна история, принадлежащая перу Бокаччо. На этот раз речь пойдет о проделках некоего Риччардо Минутоло, возжелавшего неаполитанскую красавицу Кателлу, жену своего соседа Филиппело Фигинольфи.

Как-то раз Риччардо невзначай сказал Кателле, что ее муж питает страсть к одной особе (что, конечно же, было ложью). Ревнивая Кателла немедленно заставила Риччардо поведать ей всю «правду», что тот охотно и сделал. Оказывается, Филиппело, которому Кателла хранила верность, «осаждал» жену самого Риччардо. Более того, он даже назначил ей свидание в одной из городских бань. Вот, оказывается, чем ответил «неверный» Филиппело на любовь и преданность Кателлы! Ну и, конечно же, «честный малый» Риччардо счел своим долгом рассказать об этом «вероломстве» мадонне Фигинольфи. Однако на этом сей «порядочный» человек не успокоился и предложил Кателле способ разоблачения и посрамления Филиппело.

Он, Риччардо, прикажет своей жене ответить «неверному» мужу Кателлы согласием сойтись с ним в бане. Однако вместо жены Риччардо туда пойдет Кателла. После того как «изменник» Филиппело овладеет ею, она посрамит, разоблачит и прогонит его.

Обуреваемая ревностью Кателла без раздумий согласилась, не подозревая, что угодила в ловушку, расставленную Риччардо: вместо ее супруга туда, естественно, отправился сам Минутоло. Чтобы Кателла не заметила подвоха, Риччардо попросил одну из служительниц бани отвести им самую темную комнату, где не было ни одного окна, через которое мог бы проникнуть свет. Риччардо также попросил сдужительницу препроводить Кателлу в эту комнату и сказать, что Филиппело уже ожидает ее.

После того как Кателла позволила заключить себя в объятия лже-Филиппело-Риччардо, мошенник вдоволь натешился с ней, не произнеся при этом ни слова. После этих утех Кателла решила, что пора обрушить праведный гнев на голову, как ей думалось, мужа и разразилась в адрес «неверного супруга» гневной тирадой. Каково же было ее изумление, когда в темноте она услышала: «Душа моя, не гневайтесь; чего я, любя вас, попросту не мог получить, то научил меня добыть обманом Амур; я — ваш Риччардо»^[162].

Хищение имущества (ст. 158–164 УК РФ)

Согласно действующему уголовному законодательству хищением признаются совершенные с корыстной целью противоправные безвозмездное изъятие и (или) обращение чужого имущества в пользу виновного или других лиц, причинившие ущерб собственнику, или других лиц, причинившие ущерб собственнику или иному законному владельцу этого имущества.

К хищению имущества относятся следующие деяния: кража (ст. 158 УК), мошенничество (ст. 159 УК), присвоение или растрата (ст. 160 УК), грабеж (ст. 161 УК), разбой (ст. 162 УК) и хищение предметов, имеющих особую ценность (ст. 164 УК).

Обязательным признаком хищения является корыстная цель, т. е. цель обращения имущества в свою пользу либо в пользу третьих лиц. Не образуют состава хищения действия виновного, изъявшего имущество с целью временного заимствования для каких-либо целей. В этой связи весьма любопытен пример в новелле «Декамерона» Бокаччо, с героями которой мы уже встречались в первой части книги.

Вспомним спор, затеянный в Париже итальянскими купцами, Бернабо Ломеллино из Генуи и Амборджоло из Пиаченцы. Последний утверждал, что сумеет добиться супруги Бернабо, которая осталась в Генуе, в чьей верности Бернабо не сомневался. Спорящие заключили пари, и Амборджоло пообещал в доказательство того, что он сумел соблазнить жену Бернабо, привезти несколько наиболее дорогих ее личных вещей. Прибыв в Геную и поняв, что замысел его провалился, ибо супруга Бернабо слыла в самом деле верной и преданной женой, Амборджоло пустился на хитрость. Обманом, тайно проникнув в спальню жены Бернабо, он вынул из ящика кошелек, взял верхнее платье, несколько колец и поясов, после чего так же тайно покинул дом Бернабо. Вернувшись в Париж, Амборджоло предъявил Бернабо личные вещи жены как «доказательство» ее супружеской неверности.

Естественно, такие действия не могут образовывать состав кражи, поскольку добыл их Амборджоло с целью выиграть пари и убедить Бернабо в том, что супруга не верна ему, а не с целью обратить в свою пользу или пользу других лиц. Но в то же время все содеянное Амборджоло можно квалифицировать как мошенничество, а следовательно, изъятие имущества жены Бернабо можно признать приготовлением к этому преступлению.

Аналогичный пример найдем в рассказе О. Генри «Фараон и хорал». Главный герой — бездомный бродяга Сопи решил во что бы то ни стало попасть на зиму в тюрьму.

Зимние планы Сопи не были особенно честолюбивы. Он не мечтал ни о небе Юга, ни о поездке на яхте по Средиземному морю со стоянкой в Неаполитанском заливе. Трех месяцев заключения на Острове — вот чего жаждала его душа. Три месяца верного крова и обеспеченной еды, в приятной компании, вдали от посягательств Борея и фараонов — для Сопи это был поистине предел желаний.

Уже несколько лет гостеприимная тюрьма на Острове служила ему зимней квартирой. Как его более счастливые сограждане покупали себе билеты во Флориду или на Ривьеру, так и Сопи делал несложные приготовления к ежегодному паломничеству на Остров. И теперь время для этого наступило <…> Сопи немедленно приступил к осуществлению своего плана. В тюрьму вело много легких путей…^[163]

Как догадался читатель, Сопи решил совершить какое-нибудь нетяжкое преступление. Однако его попытки привлечь внимание полиции оказывались безуспешными. Он разбил камнем витрину магазина, отказался платить за обильный обед в ресторане, нарочито приставал на улице к одной молодой особе — все было тщетно.

Неужели ни один полисмен так и не схватит его за шиворот? Тюрьма на Острове стала казаться ему недоступной Аркадией. Он плотнее застегнул свой легкий пиджачок: ветер пронизывал его насквозь.

В табачной лавке он увидел господина, закуривавшего сигару от газового рожка. Свой шелковый зонтик он оставил у входа. Сопи перешагнул порог, схватил зонтик и медленно двинулся прочь. Человек с сигарой быстро последовал за ним.

— Это мой зонтик, — сказал он строго.

— Неужели? — нагло ухмыльнулся Сопи, прибавив к мелкой краже оскорбление (да простит нас О. Генри, но в действиях Сопи наличествуют все же признаки грабежа, а не кражи. — Л.К.). — Почему же вы не позовете полисмена? Да, я взял ваш зонтик. Так позовите фараона! Вот он стоит на углу.

Хозяин зонтика замедлил шаг. Сопи тоже. Он уже предчувствовал, что судьба опять сыграет с ним скверную шутку. Полисмен посмотрел на них с любопытством.

— Разумеется, — сказал человек с сигарой, — конечно… вы… словом, бывают такие ошибки… я… если это ваш зонтик… надеюсь, вы извините меня… я захватил его сегодня утром в ресторане… если вы признали его за свой… что же… я надеюсь, вы…

— Конечно, это мой зонтик, — сердито сказал Сопи.

Бывший владелец зонтика отступил. А полисмен бросился на помощь высокой блондинке в пышном манто: нужно было перевести ее через улицу, потому что за два квартала показался трамвай.

Сопи свернул на восток по улице, изуродованной ремонтом. Он со злобой швырнул зонтик в яму, осыпая проклятиями людей в шлемах и с дубинками. Он так хочет попасться к ним в лапы, а они смотрят на него, как на непогрешимого папу римского^[164].

Статьи УК, устанавливающие ответственность за совершение кражи, грабежа и разбоя, предусматривают в качестве квалифицирующего признака совершение этих деяний с незаконным проникновением в жилище, помещение или иное хранилище. Под таким незаконным проникновением следует понимать противоправное тайное или открытое в них вторжение с целью совершения вышеперечисленных преступлений^[165]. Например, преступник выдает себя за представителя власти, жилищно-коммунальной службы и т. д.

Весьма оригинальный пример такого незаконного проникновения в жилище мы находим в сборнике новелл «Приятные ночи» итальянского писателя Джованфранческо Страпаролы. В одной из них рассказывается об очень богатом ремесленнике Вильо Бригантелло, который из страха перед ворами и разбойниками притворялся совершенно нищим: жил в крошечной и с виду убогой хижине один, без слуг, без жены, перебивался с хлеба на воду и всегда ходил в грязных лохмотьях. Однако эти меры предосторожности не смогли сбить с толку воров, считавших, что на самом деле у Бригантелло уйма денег.

Однажды воры решили было обокрасть Бригантелло, но у них ничего не вышло: слишком крепки и надежны оказались запоры и двери в его доме. Тогда воры задумали переквалифицироваться в разбойников и пошли на хитрость: они засунули в мешок своего предводителя и пошли к дому Бригантелло. Среди преступников оказался один знакомый ремесленника, который был вхож к нему и выдавал себя за преданного друга. И вот этот лжедруг попросил Бригантелло оставить у себя на хранение мешок, пока он не вернется за ним, а прийти он пообещал очень скоро. Бригантелло не смог отказать приятелю и втащил мешок к себе в дом.

Злоумышленники условились, что, как только Бригантелло заснет, вожак вылезет из мешка, убьет спящего хозяина и заберет все деньги и ценности, какие найдет. Однако разбойники просчитались: Бригантелло вдруг показалось, что мешок шевельнулся. Тогда он вскочил, схватил тяжелую дубину и обрушил на голову вожака удар такой силы, что разбойник тотчас испустил дух^[166].

Отличительным признаком таких форм хищения, как разбой и насильственный грабеж, служит совершение этих деяний с применением насилия. Насилие является, соответственно, не опасным для жизни или здоровья и опасным для жизни или здоровья. Под насилием, опасным для жизни или здоровья, следует понимать такое насилие, которое повлекло причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью потерпевшего, а также причинение легкого вреда здоровью, вызвавшего кратковременное расстройство здоровья или непродолжительную стойкую утрату трудоспособности. Как разбой следует квалифицировать нападение с целью завладения имуществом, совершенное с применением насилия, опасного для жизни или здоровья, которое хотя и не причинило вред здоровью потерпевшего, однако в момент применения создавало реальную опасность его жизни или здоровью.

Насилие в отношении потерпевшего может применяться и в форме обмана. Примером тому служит история, произошедшая с одним из героев «Декамерона» (да простит нас читатель за столь частое использование этого произведения) — неким Андреуччио из Перуджи. Этот юноша как-то раз приехал в Неаполь, чтобы купить лошадей. Однако в силу своей неопытности и молодости вел себя крайне неосторожно, чуть ли не напоказ демонстрируя кошелек, набитый деньгами. Случилось так, что одна молодая сицилианка, увидев деньги Андреуччио, решила облапошить юношу и завладеть его средствами. С этой целью она разыграла целую комедию, выдав себя за сестру Андреуччио, которая (о, чудо!) наконец-то встретила своего любезного брата. Пригласив Андреуччио к себе, хитрая сицилианка упросила простодушного парня остаться у нее на ночлег. Ночью, когда юноша пошел по нужде, он угодил в расставленную ловушку: наступив на плохо прибитую доску, свалился вниз. И хотя бедняга «упал с некоторой высоты», он, тем не менее, не претерпел никакого вреда, кроме того, что свалился в нечистоты. В это время, получив сигнал от своего сообщника, лжесестра кинулась в комнату, где была кровать Андреуччио, похитила все его деньги и была такова^[167].

Вымогательство (ст. 163 УК РФ)

Вымогательством признается требование передачи чужого имущества или права на имущество или совершение других действий имущественного характера под угрозой, в частности, распространения сведений, позорящих потерпевшего или его близких, либо иных сведений, которые могут причинить существенный вред правам или законным интересам потерпевшего.

Порой возникает вопрос, можно ли расценивать как вымогательство требование передачи денег или иного имущества под угрозой распространения сведений о совершении самим потерпевшим или его близкими какого-либо преступления.

С одной стороны, угрозе, по смыслу данной нормы, должны подвергаться лишь основанные на законе права и интересы, а следовательно, стремление лица, совершившего преступление, избежать огласки содеянного вряд ли можно причислить к правам и законным интересам. При этом некоторые примеры из судебной практики подтверждают такую позицию. Так, согласно постановлению президиума Верховного Суда РФ от 21 марта 2001 г. по делу Соловьева, Окунева и других угроза разглашения сведений о действительно совершенном преступлении, сопровождающая требование передать чужое имущество, не может превратить такое требование в уголовно наказуемое вымогательство^[168].

С другой стороны, п. 3 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 4 мая 1990 г. № 3 «О судебной практике по делам о вымогательстве» (с последующими изменениями и дополнениями) говорит о том, что как вымогательство под угрозой оглашения позорящих сведений следует квалифицировать требование передачи имущества, сопровождающееся угрозой разглашения сведений о совершенном потерпевшим или его близкими правонарушении. Не стоит забывать, что понятие «правонарушение» охватывает и преступление тоже^[169].

Представляется предпочтительной вторая точка зрения. Например, как вымогательство следовало бы квалифицировать действия великого комбинатора Остапа Бендера, требовавшего деньги у подпольного миллионера Корейко. Читатель наверняка помнит, что скромный счетовод Александр Иванович Корейко нажил капиталы отнюдь не праведным путем. Остап Ибрагимович, как известно, собрал объемное досье на Корейко, где были описаны все криминальные «подвиги» миллионера: «За кило замечательнейших сведений из области подземной коммерции беру всего по триста тысяч <…> У вас, по моим сведениям, миллионов семь-восемь. Папка продается за миллион. Если вы ее не купите, я сейчас же отнесу ее в другое место. Там мне за нее ничего не дадут, ни копейки. Но вы погибнете <…> Я останусь таким же бедным поэтом и многоженцем, каким был, но до самой смерти меня будет тешить мысль, что я избавил общественность от великого сквалыжника <…> и пожалуйста, побудьте дома полчаса. За вами приедут в чудной решечатой карете»^[170].

Вымогательство является единственным (не считая мошенничества) преступлением против собственности, которое посягает еще и на право на имущество. Кроме того, посягательство, как известно, заключается также в требовании совершения действий имущественного характера. Эти действия охватывают прежде всего безвозмездное выполнение работ или оказание услуг в пользу вымогателя (возведение жилого помещения, ремонт автомашины и т. п.). Действиями имущественного характера считаются также отказ от законного права или воздержание от его реализации в имущественных отношениях^[171].

Может ли квалифицироваться как вымогательство требование передачи секретной информации, обладающей высокой ценностью, и при этом не подпадающей ни под одну категорию тайн, охраняемых в рамках специальных уголовно-правовых норм? Поиск ответа на этот вопрос невольно наводит на сюжет «Пиковой дамы» А.С. Пушкина.

Одна из героинь, старая графиня, обладала секретом карточной игры, который сулил игроку гарантированный выигрыш (секрет трех карт). Об этом за карточным столом поведал как-то раз внук графини, молодой офицер Томский. В тот вечер в компании игроков был инженер Германн, на которого «анекдот о трех картах сильно подействовал…». В конце концов Германн решил во что бы то ни стало выведать эту тайну и, пробравшись однажды в спальню графини, попытался «разговорить» старуху «Для кого вам беречь вашу тайну? Для внуков? Они богаты и без того; они же не знают цены деньгам. Моту не помогут ваши три карты <…> Я не мот; я знаю цену деньгам. Ваши три карты для меня не пропадут. Ну!..» Однако графиня, несмотря на все мольбы и уговоры, не спешила откровенничать с внезапным «просителем», и тогда молодой инженеррешил прибегнуть к последнему средству

— Старая ведьма! — сказал он, стиснув зубы, — так я ж заставлю тебя отвечать…

С этим словом он вынул из кармана пистолет.

При виде пистолета графиня во второй раз выказала сильное чувство.

Она закивала головою и подняла руку, как бы заслоняясь от выстрела…

Потом покатилась навзничь… и осталась недвижима.

— Перестаньте ребячиться, — сказал Германн, взяв ее руку. — Спрашиваю последний раз: хотите ли назначить мне ваши три карты? — да или нет?

Графиня не отвечала. Германн увидел, что она умерла^[172].

В действиях Германна есть некоторые признаки вымогательства: он требует передать сведения, не подпадающие под охраняемую законом категорию тайны, которые в то же время обладают достаточной коммерческой ценностью. Отсюда можно сделать вывод, что понятие «действия имущественного характера» охватывают и передачу информации, которая в узком смысле может не составлять охраняемую законом тайну и в то же время имеет коммерческую ценность. Образ Германна, конечно далек от облика современного рэкетира-вымогателя, однако все, содеянное молодым военным инженером, следует квалифицировать именно как вымогательство.

Как гласит постановление Пленума Верховного Суда РФ от 4 мая 1990 г. № 3 «О судебной практике по делам о вымогательстве» в последующей редакции, в тех случаях, когда вымогательство сопряжено с непосредственным изъятием у потерпевшего, при наличии реальной совокупности преступлений эти действия должны дополнительно квалифицироваться, в зависимости от характера примененного насилия, как грабеж или разбой. При этом напомним, что вымогательство считается оконченным с момента предъявления требований, перечисленных в диспозиции ст. 163 УК РФ. Литературной иллюстрацией такой совокупности могут послужить действия короля налетчиков Бени Крика из «Одесских рассказов» Исаака Бабеля.

Беня Крик, которого налетчики решили «попробовать на Тартаковском», прежде чем окончательно посчитать «своим», написал богатому лавочнику Тартаковскому письмо следующего содержания. «Многоуважаемый Рувим Осипович! Будьте настолько любезны положить к субботе под бочку с дождевой водой… и так далее. В случае отказа, как вы это себе в последнее время стали позволять, вас ждет большое разочарование в вашей семейной жизни. С почтением — знакомый вам Бенцион Крик».

Пусть читателя не смутит пространный, на первый взгляд, тон письма. Рувим Тартаковский прекрасно понимал, чту ему следует положить под бочку с дождевой водой в означенный день недели, тем более что он носил прозвище «девять налетов». Именно столько налетов произвела на его контору фирма «Левка Бык (главарь налетчиков. — Л.К.) и компания». Тартаковский написал письмо, в котором объяснял причины задержки платежа, но почта не доставила его по адресу. Не получив ответа, Беня рассерчал.

На следующий день он явился с четырьмя друзьями в контору Тартаковского.

Четыре юноши в масках и с револьверами ввалились в комнату.

— Руки вверх! — сказали они и стали махать пистолетами…

— Кто здесь будет наконец за хозяина? — стали допрашивать несчастного Мугинштейна (приказчик конторы. — Л.К.).

— Я здесь буду за хозяина, — сказал приказчик, зеленый, как зеленая трава.

— Тогда отчини нам, с божьей помощью, кассу! — приказал ему Беня, и началась опера в трех действиях»^[173].

Незаконное получение сведений, составляющих коммерческую, налоговую или банковскую тайну (ст. 183 УК РФ)

Согласно Федеральному закону от 29 июля 2004 г. № 98-ФЗ «О коммерческой тайне», информация, составляющая коммерческую тайну, — это научно-техническая, технологическая, производственная, финансово-экономическая или иная информация, в том числе составляющая секреты производства (ноу-хау), которая имеет действительную или потенциальную коммерческую ценность в силу неизвестности ее третьим лицам, к которой нет свободного доступа и в отношении которой обладателем такой информации введен режим коммерческой тайны^[174].

Действующий закон не содержит понятия «ноу-хау», хотя один из проектов закона «О коммерческой тайне» такое понятие раскрывал. Ноу-хау определялось в нем как охраняемые в режиме коммерческой тайны результаты интеллектуальной деятельности, которые могут быть переданы другому лицу и использованы на законном основании, в том числе неопубликованные научно-технические результаты, технические решения, методы, способы использования технологических процессов и устройств, которые не обеспечены патентной защитой; знания и опыт в области реализации продукции и услуг; коммерческие, методические и организационно-управленческие идеи и решения; сведения о конъюнктуре рынка и результатах маркетинговых исследований^[175].

Это позволяет заострить внимание на проблеме защиты недокументированной информации. Следует заметить, что действующее российское законодательство все же предоставляет возможность защиты недокументированной информации, что вполне оправданно; определенные сведения могут отражаться в сознании человека в интеллектуальной форме, а впоследствии эти сведения могут быть перенесены на любые материальные носители, кроме тех случаев, когда это объективно невозможно. Кроме того, сам человек может выступать в качестве единственного носителя информации. Весьма показательным примером в этом отношении выступает ст. 10 Основ законодательства Российской Федерации «О культуре», согласно которой профессиональный и непрофессиональный творческий работник имеют, среди прочего, право на охрану секретов мастерства. Как верно в этой связи подмечают А.Г. Кибальник, А.В. Масленников и И.Г. Соломоненко, «вряд ли такие секреты являются документированными, а ведь они могут составлять именно коммерческую тайну такого человека, если он использует их для получения прибыли за счет использования вещных прав»^[176].

Проиллюстрируем это небольшим отрывком из известного романа П. Зюскинда «Парфюмер: история одного убийцы». Главный герой романа — Жан-Батист Гренуй, которого сам автор назвал человеком, принадлежавшим к самым гениальным и самым отвратительным фигурам описываемого времени, обладал редчайшим даром: потрясающим обонянием, способным различать тысячи всевозможных запахов.

Попав на службу к парфюмеру Джузеппе Бальдини, Гренуй, проявляя свои феноменальные способности, создал для него множество видов духов и туалетной воды, которые принесли Бальдини в итоге богатство и славу.

О талантах Гренуя Бальдини узнал совершенно случайно: будучи подмастерьем у дубильщика, Гренуй принес в лавку Бальдини козловые шкуры, которые мэтр должен был надушить, и стал напрашиваться в подмастерья к нему.

Поначалу Бальдини был удивлен дерзостью Гренуя и, конечно же, отказал ему. Но тут мальчишка буквально поразил его тем, что назвал точный состава духов «Амур и Психея», изготовленных Пелисье — конкурентом Бальдини. При этом сам Бальдини тщетно бился над разгадкой секрета этих духов, но так и не приблизился к ней.

— У меня лучший нюх в Париже, мэтр Бальдини, — зашепелявил Гренуй. — Я знаю все запахи на свете, все, какие есть в Париже, только не знаю некоторых названий, но я могу их выучить, все названия, их немного, всего несколько тысяч, я их все выучу…

Однако, когда Бальдини спросил у Гренуя хотя бы приблизительную формулу злополучных духов, Гренуй ответил:

— Я не знаю, что такое формула, мэтр, этого я не знаю, а так — знаю все.

— Формула — это альфа и омега любых духов, — строго ответствовал Бальдини. — Она есть тщательное предписание, в каком соотношении следует смешивать отдельные ингредиенты, дабы возник желаемый формат…

— Формула, формула, — хрипло проговорил Гренуй. — Не нужно мне никакой формулы. Рецепт у меня в носу…^[177]

Гренуй стал служить у Бальдини, и старый мэтр начал постепенно выманивать и выпытывать у своего странного работника рецептуры ароматов, которые тот изобретал. В конце концов Бальдини даже запретил Греную смешивать новые благовония, пока он сам детально не задокументирует весь процесс создания духов. Когда же Гренуй захотел покинуть лавку, чтобы, отправившись на юг Франции, изучить новые технические приемы получения различных ароматов, Бальдини выдвинул ему ряд условий. Одним из этих условий был абсолютный отказ Грейуя от изготовления духов, ранее произведенных под маркой «Бальдини», и от передачи их формул другим людям. Услышав это, Гренуй мысленно усмехнулся.

Не изготовлять Бальдиниевых модных духов? Не передавать формул? Как будто он не может изобрести тысячу других, таких же хороших, еще лучших, — стоит лишь захотеть!^[178]

Хулиганство (ст. 213 УК РФ)

Согласно ч. 1 ст. 213 УК РФ, хулиганством признается грубое нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу, совершенное с применением оружия или предметов, используемых в качестве оружия.

Часть 2 предусматривает ответственность за то же деяние, совершенное группой лиц по предварительному сговору либо связанное с сопротивлением представителю власти либо иному лицу, исполняющему обязанности по охране общественного порядка или пресекающему нарушение общественного порядка.

Под неуважением к обществу понимаются попрание своими поступками общественной нравственности, вызов общественному мнению. Явным неуважение будет в тех случаях, когда оно очевидно как для окружающих, так и для самого хулигана^[179].

Чаще всего хулиганство происходит в общественных местах — на улице, площади, стадионе, в транспорте. Однако оно может совершаться и в других местах (лес, поле), если хулиганы действуют в присутствии других людей^[180].

Под предметами, используемыми в качестве оружия, понимаются любые применяемые при хулиганстве предметы (топор, отвертка, железный прут и т. д.). При этом не обязательно, чтобы они предварительно были приготовлены для хулиганства, они должны признаваться таковыми и в случае, когда были подобраны на месте его совершения.

Субъективная сторона характеризуется виной в виде прямого или косвенного умысла и хулиганским мотивом.

Особое значение при установлении признаков субъективной стороны хулиганства имеет мотив преступления. Как справедливо отмечает А.В. Наумов, мотив этот заключается в побуждении, в основе которого лежат и грубое озорство, и пьяная удаль, и стремление в грубой форме показать свое «могущество» и силу, желание поиздеваться над окружающими, обратить на себя внимание циничным поведением^[181].

Очень образно и вместе с тем точно описал психологию хулигана А.М. Горький в повести «Город Окуров». Герой этой повести Вавила Бурмистров «странно и дико капризничал: разрывал на себе одежду, ходил по слободе полуголый, валялся в пыли и грязи, бросал в колодцы живых кошек и собак, бил мужчин, обнимал баб, орал похабные песни»^[182].

Классический, если можно так сказать, пример хулиганства описан в рассказе В.М. Шукшина «Материнское сердце».

Герой повести Витька Борзенков приехал в районный городок продать сало — он собирался жениться, и нужны были деньги. После удачной продажи зашел в винный ларек пропустить стакан-другой вина. На Витькину беду в ларьке к нему «приклеилась» молодая симпатичная девушка, которую он решил угостить «красненьким». Новая знакомая понравилась Борзенкову, и они решили продолжить отношения, но уже с более солидным вино-водочным «акомпонементом»: по дороге Витька, расшиковавшись, купил две бутылки водки и две бутылки красного вина. Девушка, назвавшаяся Ритой, привела его к себе домой, а еще через какое-то время привела и подружку. Веселье забурлило, Витька совсем разомлел и от выпитого, и от «дам» и… провалился в беспамятство. Очнулся возле какого-то забора, пошарил по карманам и обнаружил пропажу денег, вырученных от продажи сала. Витька побрел к автобусу.

И пока шел до автобусной станции, накопил столько злобы на городских прохиндеев, так их возненавидел, паразитов, что даже боль в голове поунялась, и наступила свирепая ясность, и родилась в груди большая мстительная сила.

— Ладно, ладно, — бормотал он, — я вам устрою… Я тоже вам заделаю бяку.

Что он собирался сделать, он не знал, знал только, что добром все это не кончится.

Около автобусной станции допоздна работал ларек, там всегда толпились люди. Витька взял бутылку красного, прямо из горлышка осаденил ее, всю до донышка, запустил бутылку в скверик… Ему какие-то подвыпившие мужики, трое, сказали:

— Там же люди могут сидеть.

Витька расстегнул свой флотский ремень. Намотал конец на руку — оставил свободной тяжелую бляху, как кистень. Эти трое подвернулись очень кстати.

— Ну?! — удивился Витька. — Неужели люди? Разве в этом вшивом городишке есть люди?

Трое переглянулись.

— А кто же тут, по-твоему?

— Суки!

Трое пошли на него, Витька пошел на трех <…> Один свалился от удара бляхой по голове, двое пытались достать Витьку ногой или руками <…> Потом они заорали:

— Наших бьют!

Еще налетело человек пять <…> Бляха заиграла, мягко, тупо шлепалась в тела. Еще двое-трое свалилось. Попадало и Витьке: кто-то сзади тяпнул бутылкой по голове вскользь — Витька устоял. Оскорбленная душа его возликовала и обрела устойчивый покой.

…Прибежала милиция <…> Милиционеров пропустили вперед, и Витька сдуру ударил одного по голове бляхой. Бляха Витькина страшна еще тем, что с внутренней стороны, в изогнутость ее был налит свинец. Милиционер упал… Витька понял, что свершилось непоправимое, бросил ремень <…> Витьку отвезли в КПЗ^[183].

Сирано де Бержерак, герой одноименной комедии, тоже был, в общем-то, говоря современным уголовно-правовым языком, хулиган. Чего, например, стоят хулиганские его выходки в театре во время спектакля, который забияка сорвал. Вот несколько эпизодов из комедии Ростана, повествующие о поведении героя во время показа «Клориды» в зале «Бургундского отеля».

На сцене — один из актеров, Монфлери, произносящий монолог Федона.

В итоге Сирано сорвал-таки спектакль, а недовольных зрителей, пытавшихся его остановить, едва не перебил.

Надругательство над телами умерших и местами их захоронения (ст. 244 УК РФ)

Основной состав этого деяния сформулирован следующим образом: «Надругательство над телами умерших либо уничтожение, повреждение или осквернение мест захоронения, надмогильных сооружений или кладбищенских зданий, предназначенных для церемоний в связи с погребением умерших или их поминовением».

В частности, надругательство над телами умерших заключается в совершении безнравственных, оскверняющих или циничных действий в отношении тела умершего (выкапывание тела из могилы, причинение ему каких-либо повреждений, похищение с тела умершего одежды, украшений, зубных коронок и т. п.)^[185].

Как уже упоминалось, одной из форм надругательства над телами умерших является похищение находящихся при мертвом теле вещей.

Весьма наглядно такую форму надругательств над телами умерших или местами их захоронения демонстрирует нам роман В.В. Крестовского «Петербургские трущобы», который лег в основу известного сериала «Петербургские тайны». Напомним, что одна из главных героинь романа — Юлия Николаевна Бероева была заключена в тюрьму за посягательство на жизнь молодого князя Шадурского, изнасиловавшего ее. В тюрьме под влиянием сильнейшего нервного напряжения Бероева впала в летаргический сон, ее сочли умершей и заживо похоронили. Перед тем как впасть в летаргию, Бероева, полагая, что ее смертный час уже близится, попросила положить в ее гроб зашитый в ладанку старинный рубль, подарок дочери. Волю несчастной исполнили, и Юлия Николаевна была погребена вместе с ладанкой. Узнав об этом, беглые арестанты Фомушка и Гречка решили добыть монету во что бы то ни стало, потому как считали рубль неразменным — «фармазонскими деньгами». Такой рубль, по разумению Гречки, должен приносить его владельцу нескончаемое богатство. Однако, «чтобы добыть-то их, фармазонские денежки, надо будет над мертвецом надругательство сделать», потому что иначе они «никак не достанутся»^[186]. Фомушка и Гречка решили раскопать могилу Бероевой, конечно же, ни о чем не догадываясь, и извлечь и рубль, и тело покойной. Пробравшись на кладбище, к могиле Юлии Николаевны, подельники стали бесшумно работать лопатами и через какое-то время разрыли могилу и открыли гроб.

Перед глазами Гречки и Фомушки вверх неподвижным лицом, обрамленная белым холщовым саваном, лежала мертвая женщина в арестантском капоте. У обоих крупными каплями проступил холодный пот на лбу.

— Где же деньги-то?.. Не слыхать что-то, — чуть слышно бормотал Фомушка, шаря по трупу своей трепещущей рукою.

— Больно прыток, — с худо скрытою злостью прошипел Гречка, отстраняя прочь от тела руку блаженного, из боязни, чтобы тот первый не нашел как-нибудь заветного рубля, — больно прыток!.. Исперва надо надругательство какое над ней сотворить, а потом уж деньги-то сами объявятся.

— Ну, какого там еще надругательства? — шепотом огрызнулся Фомушка. — Дал ей тумака доброго и вся недолга! Вот-те и надругательство будет.

— Приподыми-ка ее! — приказал Гречка тоном, не допускавшим прикословья.

<…> Глаза его (Гречки. — Л.К.) налились кровью, грудь высоко и тяжело вздымалась, а лицо было бледно почти так же, как лицо покойницы. Закусив губу и задержав дыхание, он сильно сквозь зубы тихо простонал блаженному: «Держи!» — и, сильно развернувшись, с ругательством наотмашь ударил ее в грудь ладонью. В эту минуту раздался короткий и слабый крик женщины.

Гробокопатели шарахнулись в сторону — и труп упал навзничь, но в ту же минуту, с усилием и очень слабым стоном, в гробу поднялась и села в прежнее положение живая женщина.

Фомушка с Гречкой, не слыша ног под собой от великого ужаса, инстинктивно упали на корячки и поползли, не смея обернуться на раскрытую могилу и не в силах будучи закричать, потому что от леденящего страха мгновенно потерялся голос…^[187]

К надругательству над телами умерших следует отнести и нанесение мертвому телу различных повреждений, отрубание рук, ног, выкалывание глаз, вырезание внутренних органов и т. п.

Примеры такого надругательства мы найдем в «Декамероне» Бокаччо и в «Илиаде» Гомера.

В одной из новелл «Декамерона» повествуется о друзьях-рыцарях — Гвардастаньо и Россильоне. Однако, как это, увы, часто бывает, Гвардастаньо страстно полюбил жену своего друга, и дама ответила ему взаимностью. К несчастью, их любовь не осталась незамеченной, и Россильоне обо всем узнал. Решив отомстить своему, теперь уже бывшему, другу, Россильоне устроил засаду и пронзил безоружного Гвардастаньо копьем. После этого ревнивый муж вскрыл ножом грудь несчастного и собственными руками вырвал сердце, которое приказал завернуть в значок копья.

Вернувшись в свой замок, Россильоне велел позвать повара и сказал ему: «Возьми это кабанье сердце и постарайся приготовить из него кушаньице <…> и когда я буду за столом, пошли его мне на серебряном блюде». Повар употребил все свое искусство и приготовил «изысканное» блюдо, которое было подано к столу.

Россильоне, однако, ел мало, а от сердца и вовсе отказался. Супруга же его, ни о чем не подозревая, съела новое блюдо с большим аппетитом. Когда обед был закончен, муж открыл ей страшную правду: она съела сердце своего возлюбленного, которое было собственноручно вырвано Россильоне из груди Гвардастаньо.

Убитая горем женщина покончила с собой, выбросившись из окна замка^[188].

Не менее показательным и красноречивым является пример из «Илиады».

В жестоком поединке сошлись Ахилл и Гектор, герой Трои. Могучей рукой Ахилл поразил соперника копьем, и смертельно раненный Гектор упал на землю. Он мог лишь сказать несколько слов торжествующему Ахиллу: «Я заклинаю тебя, Ахилл, твоей жизнью и твоими родными, не отдавай моего тела на растерзание мирмидонским псам, возврати мое тело отцу и матери, за него они дадут несчетный выкуп»^[189].

Гектор умер, а его победитель созвал всех греков стать свидетелями своего торжества.

Все, изумляясь, смотрели на рост

и на образ чудесный Гектора

и приближаясь, каждый пронзал его пикой

Так говорили иные, один на другого взглянувши:

«О! несравненно теперь к осязанию мягче сей Гектор,

Нежели был, как бросал на суда пожирающий пламень!

Однако этого Ахиллу показалось мало.

<…> и на Гектора он недостойное дело замыслил:

Сам на обеих ногах проколол ему жилы сухие

Сзади от пят и до глезен и, продевши ремни к колеснице,

Тело его привязал, а главу волочиться оставил;

Стал в колесницу и, пышный доспех напоказ подымая,

Коней бичом поразил; полетели послушные кони.

Прах от влекомого вьется столпом; по земле растрепавшись,

Черные кудри крутятся; глава Приамида по праху

Бьется прекрасная прежде; а ныне врагам Олимпиец

Дал опозорить ее на родимой земле Илионской

Вся голова почернела под перстию. Мать увидала,

Рвет седые власы, дорогое с себя покрывало

Мечет далеко и горестный вопль подымает о сыне…^[191]

Субъективная сторона рассматриваемого преступления характеризуется виной в форме прямого умысла: лицо сознает, что совершает надругательство над телом умершего (местом его захоронения), и желает этого. Здесь уместно привести два исторических примера, наглядно иллюстрирующих необходимость установить наличие именно прямого умысла.

Первый из них адресует нас к временам Великой французской революции и заставляет вспомнить судьбу Шарлотты Корде, заколовшей Марата. Шарлотту арестовали и вскоре казнили. Отрубленная голова ее упала в корзину гильотины. Палач Сансон достал голову и дал ей пощечину за гибель Марата. За эту пощечину Сансон был лишен своей должности. Убивать он мог (как убивали двести лет до этого палачи Парижа из династии Сансонов) — убивать, но не оскорблять^[192]!

Второй пример приведем уже из отечественной истории. Свою возлюбленную Марию Гамильтон Петр I приговорил к казни за ее любовь к денщику. Ни после пыток, ни на эшафоте от своей любви к Ивану Орлову она не отказалась. Осужденная, как рассказывает писатель-историк Г. Алексеев, взошла на эшафот и присела в реверансе. В этом же белом шелковом платье Мария впервые присела в реверансе на ассамблее, когда император пригласил ее к танцу. Петр рывком привлек ее к себе, но, увидев в глазах лютую ненависть, дрогнул, сознавая свое бессилие. Царь понял, что чувство Гамильтон к Орлову сильнее смерти. Отвергнув царскую любовь и пощаду, молодая шотландка смело подошла к помосту и склонила голову на плаху. А потом на виду у собравшейся толпы Петр поднял отрубленную голову Марии, поцеловал ее в губы и повелел навеки сохранить в кунсткамере^[193].

Взяточничество (ст. 290 «Получение взятки» и ст. 291«Дача взятки» УК РФ)

Если задаться целью проиллюстрировать литературными примерами эти два преступления, придется писать не одну книгу. В русской литературе, тем более классической, редкий писатель не обращался к теме взяточничества и коррупции.

М.Е. Салтыков-Щедрин: «Взятка уничтожает преграды и сокращает расстояния, она делает сердце чиновника доступным для обывательских невзгод», «В низших местах берут <…> этим взятки некрупные дают. В средних местах <…> к ним уж с малостью не подходи. А в верхних местах <…> тем целый куш подавай» («Пошехонская старина»); А.С. Пушкин: «крючковатый / Подьяческий народ, / Лишь взятками богатый / И ябеды оплот»; А.М. Горький: «В России воровать будут всегда, пока кто-нибудь не украдет все»; А.И. Герцен: «Если бы в России чиновники не брали взяток, жизнь в стране была бы совершенно невозможной»; П. Вейнберг: «Не считай преступным делом / Взять хорошенькую взятку, / Прилепись душой и телом / К канцелярскому порядку»; А.С. Солженицын: «Государственная служба это — осыпающее нас расположение высших лиц и еще более приятных денег, иногда и сверх жалования. Если уметь…», «И давали волю остроумию, особенно о казнокрадстве, о чиновничьей продажности: слишком поздно увидел объявление «принимают от трех до пяти», эх, а я, дурак, дал десять! Или — как нужно понимать секретарей и младших чиновников: «мало данных», «придется доложить начальству», «надо ждать» или «надо ж дать»; В. Капнист: «Бери, большой тут нет науки; / Бери, что можно только взять. / На что привешены нам руки, / Как не на то, чтоб брать?»^[194]

«Трагикомедия крючкотворства», описанная графом Е.А. Солиасом в трилогии «Шемякин суд», удивительно напоминает день сегодняшний. Один из персонажей романа — действительный статский советник Попов рассуждал о лихоимстве: «Неужели же Россию нельзя избавить от этого векового зла?» И всегда отвечал себе: «Увы, нельзя! Ничего поделать невозможно!..»^[195]

В пьесе А.В. Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского» мы даже найдем упоминание о своеобразной классификации взяток: «Взятка взятке рознь; есть сельская, так сказать, пастушеская, аркадская взятка; берется она преимущественно произведениями природы и постольку-то с рыла; — это еще не взятка. Бывает промышленная взятка; берется она с барыша, подряда, наследства, словом, приобретения <…> Ну, и это еще не взятка. Но бывает уголовная или капканная взятка — она берется до истощения, догола!.. Совершается она под сению и тению законов, помощью и средством капканов, волчьих ям и удилищ правосудия, расставляемых по полю деятельности человеческой, и в эти-то ямы попадают без различия пола, возраста и звания, ума и неразумения, старый и малый, богатый и сирый…»^[196]. Один из героев пьесы, Муромский, который ради спасения дочери от искусно «состряпанного» уголовного дела вынужден был дать ту самую «капканную» взятку, в отчаянии восклицает: «Нет у вас правды! Суды ваши — Пилатова расправа <…> Судейцы ваши ведут уже не торг — это были счастливые времена — а разбой! — Крюком правосудия поддевают они отца за его сердце и тянут… и тянут… да потряхивают: дай, дай…»^[197]. Несчастному Муромскому пытался помочь староста его имения — умный, бывалый крестьянин Иван Сидоров. Не раз Сидоров хаживал по чиновничьим кабинетам, а потому и повадки хищников знал не понаслышке. Однажды Сидоров попытался откупиться взяткой поменьше, чем была предназначена. Но и взяткополучатель был калач тертый: «Как рявкнет он на меня: мужик, кричит, мужик!.. За кого меня принимаешь!.. Да я те, говорит, туда спущу, где ворон и костей твоих не зазрит… За жандармом, кричит, за жандармом… и за звонок уж берется… Ну, вижу я, делать ничего; встал — да уж все и выложил; и сюртук-то расстегнул: на вот, мол, смотри. Он и потишел. Ну, говорит, — ступай»^[198].

Русская пословица гласит: «Взятка — дама деликатная и обнаженной не ходит». Гардероб взятки действительно подчас поражает своим «великолепием». Как указано в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г. № 6 «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе», предметом взятки, по смыслу закона, наряду с деньгами, ценными бумагами и иным имуществом могут быть выгоды или услуги имущественного характера, оказываемые безвозмездно, но подлежащие оплате (предоставление туристических путевок, ремонт квартиры, строительство дачи и т. п.). Под выгодами имущественного характера следует понимать, в частности, занижение стоимости передаваемого имущества, приватизируемых объектов, уменьшение арендных платежей, процентных ставок за пользование банковскими ссудами^[199]. Здесь уместно вспомнить некоторых персонажей гоголевской комедии «Ревизор».

А м м о с Ф е д о р о в и ч (судья Ляпкин-Тяпкин). Грешки грешкам — рознь. Я говорю всем открыто, что беру взятки, но чем взятки? Борзыми щенками. Это совсем иное дело.

Г о р о д н и ч и й. Ну, щенками или чем другим — все взятки.

А м м о с Ф е д о р о в и ч. Ну нет, Антон Антонович. А вот, например, если у кого-нибудь шуба стоит пятьсот рублей, да супруге шаль…^[200]

Тот же Ляпкин-Тяпкин говорит: «…Вы слышали, Чептович с Варховинским затеяли тяжбу и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того, и у другого». (Примечательно, что в «Мертвых душах» Гоголь называет взятку весьма иносказательно, но точно: рекомендательные письма за подписью князя Хованского.)

Животные в качестве предмета взятки фигурируют уже достаточно давно, причем в ход идут не только борзые щенки, но и более крупное зверье. Например, во времена Анны Иоанновны генерал Лев Измайлов стал искать покровительства фактического правителя России Бирона. Зная, что тот был страстным любителем лошадей, Измайлов преподнес Бирону подарок — лошадь, сопроводив свое подношение письмом: «Отважился я послать до вашего высокографского сиятельства лошадь верховую карею не для того, что я вашему высокографскому сиятельству какой презент через то учинил, но токмо для показания охоты моей ко услужению вашему высокографскому сиятельству, а паче, чтоб честь имел, что лошадь от меня в такой устланной конюшне вместится. Ведаю, милостивый государь, что она того недостойна, однако же прошу милостиво принять. Чем богат, тем и рад…»

Как известно, взятки могут давать (и, соответственно, получать) за общее покровительство или покровительство по службе. К общему покровительству по службе могут быть отнесены, в частности, действия, связанные с незаслуженным поощрением, внеочередным необоснованным повышением в должности, совершением других действий, не вызываемых необходимостью. И как же здесь не вспомнить Фамусова из «Горя от ума» А.С. Грибоедова: «Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку / Ну как не порадеть родному человечку!»

В тех случаях, когда некто выдает себя за должностное лицо и получает в связи со своим мнимым «должностным» лжеположением взятку, действия виновного следует рассматривать не как получение взятки, а как мошенничество. Поведение гоголевского Ивана Александровича Хлестакова является наглядным тому доказательством.

Принуждение к даче показаний (ст. 302 УК РФ)

Согласно ч. 1 данной статьи, наказывается принуждение подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля к даче показаний либо эксперта, специалиста к даче заключения или показаний путем применения угроз, шантажа или иных незаконных действий со стороны следователя или лица, производящего дознание, а равно другого лица с ведома или молчаливого согласия следователя или лица, производящего дознание. Часть 2 устанавливает ответственность за то же деяние, соединенное с применением насилия, издевательств или пытки.

Принуждение указанных участников уголовного судопроизводства к даче показания или заключения означает, что соответствующие показания или заключения даются этими лицами не по собственной воле, а путем незаконного воздействия на них посредством угроз, шантажа или иных незаконных действий со стороны следователя или лица, производящего дознание. Угрозы предполагают угрозу применения физического насилия к самому допрашиваемому лицу или его близким либо угрозу причинения им имущественного вреда (допустим, путем поджога дома или квартиры, угона или повреждения принадлежащей им автомашины и т. п.). Под шантажом следует понимать угрозу оглашения позорящих сведений, касающихся лица, в отношении которого применяется принуждение, или его близких (при этом не имеет значение характер этих сведений — клеветнический или истинный). К иным незаконным действиям как способу принуждения относится, например, применение к указанным лицам наркотических средств или психотропных веществ, гипноза и других средств, подавляющих волю принуждаемого лица. Под насилием следует понимать нанесение потерпевшему побоев, причинение смерти по неосторожности, истязания, умышленное причинение седней тяжести вреда здоровью. Убийство либо умышленное причинение тяжкого вреда здоровью не охватываются ч. 2 ст. 302 УК, а требуют квалификации по совокупности с указанными преступлениями. Издевательство над личностью предполагает унизительное обращение с потерпевшим, при котором цинично унижается его человеческое достоинство. Пытка — это длительное и систематическое физическое воздействие на потерпевшего, охватывающее причинение ему физической боли, лишение его воды, пищи или сна и т. п.^[201]

В соответствии с Конвенцией против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания от 10 декабря 1984 г. «определение „пытка" означает любое действие, которым какому-либо лицу умышленно причиняется сильная боль или страдание, физическое или нравственное, чтобы получить от него или от третьего лица сведения или признания, наказать его за действие, которое совершило оно или третье лицо или в совершении которого оно подозревается, а также запугать или принудить его или третье лицо, или по любой причине, основанной на дискриминации любого характера, когда такая боль или страдание причиняются государственным должностным лицом или иным лицом, выступающим в официальном качестве, или по их подстрекательству, или с их ведома или с молчаливого согласия»^[202].

Пожалуй, ни в отечественной, ни в мировой литературе нет произведения, которое бы более ярко и драматично иллюстрировало этот состав, чем «Архипелаг ГУЛАГ» А.И. Солженицына, повествующий о периоде политических репрессий.

«Если бы чеховским интеллигентам, все гадавшим, что будет с Россией через двадцать — тридцать — сорок лет, ответил бы, что через сорок лет на Руси будет пыточное следствие, будут сжимать череп железным кольцом, опускать человека в ванну с кислотами, голого и привязанного пытать муравьями, клопами, загонять раскаленный на примусе шомпол в анальное отверстие («секретное тавро»), медленно раздавливать сапогом половые части, а в виде самого легкого — пытать по неделе бессонницей, жаждой и избивать в кровавое мясо, — ни одна чеховская пьеса не дошла бы до конца, все герои пошли бы в сумасшедший дом». Увы, как сказал бы А. Твардовский, «тут ни убавить, ни прибавить — так это было на земле». Вот лишь несколько эпизодов из «Архипелага».

В 1952 <…> Анне Скрипниковой, уже в ее пятую посадку, начальник следственного отдела орджоникидзевского МГБ <…> говорит: «Тюремный врач дает нам сводки, что у тебя давление 240/120. Этого мало, сволочь (ей шестой десяток лет), мы доведем тебя до трехсот сорока, чтобы ты сдохла, гадина, без всяких синяков, без побоев, без переломов. Нам только спать тебе не давать!» И если Скрипникова после ночи допроса закрывала днем глаза, врывался надзиратель и орал: «Открой глаза, а то стащу за ноги с койки, прикручу к стенке стоймя!

Сам А.И. Солженицын подразделял все незаконные методы дознания и следствия того периода на психические и физические. Среди психических можем, в частности, выделить следующие.

<…> 3. Грубая брань. Нехитрый прием, но на людей воспитанных, изнеженных, тонкого устройства может действовать отлично. Мне известны два случая со священниками, когда они уступали простой брани. У одного из них (Бутырки, 1944) следствие вела женщина. Сперва он в камере нахвалиться не мог, какая она вежливая. Но однажды пришел удрученный и долго не соглашался повторить, как изощренно она стала загибать., заложив колено за колено.

4. Удар психологическим контрастом. Внезапные переходы: целый допрос или часть его быть крайне любезным, называть по имени-отчеству, обещать все блага. Потом вдруг размахнуться пресс-папье: «У, гадина! Девять грамм в затылок!» — и, вытянув руки, как для того, чтобы вцепиться в волосы, будто ногти еще иголками кончаются, надвигаться (против женщин прием этот очень хорош).

5. Унижение предварительное. В знаменитых подвалах ростовского ГПУ <… > под толстыми стеклами уличного тротуара <…> заключенных клали на несколько часов ничком в общем коридоре на пол с запретом приподнимать голову, издавать звуки <…> Александра О-ва не давала на Лубянке нужных показаний. Ее перевели в Лефортово. Там надзирательница велела ей раздеться, якобы для процедуры, унесла одежду, а ее в боксе заперла голой. Тут пришли надзиратели мужчины, стали заглядывать в глазок, смеяться и обсуждать ее стати <…> А цель одна: создать подавленное состояние.

<…>7. Запугивание. Самый применяемый и самый разнообразный метод…^[203]

Методы физические настолько изощренны и жестоки, что заставляют нас хотя бы вкратце их перечислить.

<…> 10. Звуковой способ. Посадить подследственного метров за шесть, за восемь и заставлять все громко говорить и повторять. Уже измотанному человеку это нелегко. Или сделать два рупора из картона и вместе с пришедшим товарищем следователем, подступя к арестанту вплотную, кричать ему в оба уха: «Сознавайся, гад!» Арестант оглушается, иногда теряет слух <…>

11. Щекотка <…> Привязывают или придавливают руки и ноги и щекочут в носу птичьим пером. Арестант взвивается, у него ощущение, будто сверлят в мозг.

12. Гасить папиросу о кожу подследственного <…>

16. <…> Елену Струтинскую в Новочеркасском НКВД посадили на шесть суток в коридоре на табуретку — так, чтоб она ни к чему не прислонялась, не спала, не падала и не вставала <…>

<…> 18. Заставить подследственного стоять на коленях <…> и чтоб не присаживался на пятки, а спину ровно держал. В кабинете следователя или в коридоре можно заставить так стоять 12 часов, и 24, и 48… (Здесь же А.И. Солженицын сообщает об одном следователе-«новаторе», который, поставив подследственного на колени, помочился ему в лицо, чем и добился нужных показаний. — Л.К.).

21. Бессоницей <…> Бессонница (да еще соединенная с выстойкой, жаждой, ярким светом, страхом и неизвестностью — что твои пытки?!) мутит разум, подрывает волю, человек перестает быть своим «я». <…> Человек действует наполовину бессознательно или вовсе бессознательно, так что за его показания на него уже нельзя обижаться <…> Иногда для утонченности не ставили, а сажали на мягкий диван, особенно располагающий ко сну (дежурный надзиратель сидел рядом на том же диване и пинал при каждом зажмуре). Вот как описывает пострадавший (еще перед тем отсидевший сутки в клопяном боксе) свои ощущения после этой пытки: «Озноб от большой потери крови. Пересохли оболочки глаз, будто кто-то перед самыми глазами держит раскаленное железо. Язык распух от жажды и как еж колет при малейшем шевелении. Глотательные спазмы режут горло».

23. Клопяной бокс <…> В темном дощатом шкафу разведено клопов сотни, может быть, тысячи. Пиджак или гимнастерку с сажаемого снимают, и тотчас на него, переползая со стен и падая с потолка, обрушиваются голодные клопы. Сперва он ожесточенно борется с ними, душит на себе, на стенах, задыхается от их вони, через несколько часов ослабевает и безропотно дает себя пить.

26. Голод <…>

27. Битье, не оставляющее следов. Бьют и резиной, бьют и колотушками, и мешками с песком <…>

28. В новороссийском НКВД изобрели машинки для зажимания ногтей. У многих новороссийских потом на пересылках видели слезшие ногти <… > Надо ли перечислять дальше? Много ли ещеперечислять? Чего не изобретут праздные, сытые, бесчувственные?..

Брат мой! Не осуди тех, кто так попал, кто оказался слаб и подписал лишнее…^[204]

Фальсификация доказательств (ст. 303 УК РФ)

Согласно ч. 3 этой статьи, лицо несет ответственность за фальсификацию доказательств по уголовному делу о тяжком или об особо тяжком преступлении, а равно за фальсификацию, повлекшую тяжкие последствия.

В отличие от ч. 1 и 2, где субъектом может выступать только определенное лицо, ч. 3 предусматривает общий субъект.

Под фальсификацией по смыслу ст. 303 понимается искажение, искусственное создание или уничтожение доказательств. Это могут быть подлог документов, уничтожение или сокрытие имеющихся улик, предъявление ложных вещественных доказательств, подговор мнимых свидетелей и т. п.

В литературном творчестве В.Я. Шишкова мы найдем яркий пример одной из разновидностей фальсификации доказательств — их уничтожение.

Герой романа «Угрюм-река» Прохор Громов, как мы помним, совершил убийство Анфисы Козыревой. Следователь Голубев, расследовавший это дело, не сомневается в виновности Прохора. Главной уликой против Громова является газета «Русское слово» с оторванным уголком. Эту газету без уголка следователь изъял в доме у Прохора. А оторванный уголок, обнаруженный на месте преступления, служил пыжом для ружья убийцы.

Такая улика способна погубить Прохора, но, на счастье молодого Громова, его приятель — пронырливый купец Иннокентий Филатыч Груздев сумел этот пыж уничтожить.

Придя к следователю, Груздев сначала попытался его подкупить. Поняв, что это бесполезно, купец начал допытываться, «какие же суть главные улики против Прохора Петровича».

Следователь, которого в тот момент лихорадило от высокой температуры, показал Груздеву и пыж, и оборванную газету. А дальше произошло следующее.

— Гляди, гляди!! — резко вскочил он (Груздев. — Л.К.), приподнимаясь, и ткнул перстом в окно, за которым мутнел поздний вечерний час. — Отец Ипат… Пьяный!..

— Нет, кажется, не он, — повернулся, уставился в окно и следователь. Его крепко лихорадило.

— Нет, он… Нет, не он… Это дьякон…

— Какой дьякон? — спросил следователь, протирая глаза.

— На поминках из города, из города выписывали… И с монашкой!

— С какой монашкой?

— На поминках… Видишь, видишь, что он разделывает?..

Меж тем пальцы купца работали с проворностью талантливого шулера. Он быстро глотал чай, давился, перхал, кашлял, глотал остывший чай, давился, крякал.

Следователь круто повернулся от окна <…>

— Где! — будто из ружья выпалил следователь, и, охваченные дрожью, руки его заскакали по столу. — Бумага, клочок, пыж?! — Одной рукой он сгреб купца за грудь, другой ударил в раму и закричал на улицу.

— Десятский! Сотский! Староста!

— Иван Иваныч, друг… Ты сдурел. Я тебе тыщу, я те полторы, две…^[205]

Иными словами, купец Груздев пыж съел, что и спасло Громова от справедливого наказания.

Таким образом, в действиях Иннокентия Филатыча мы находим состав фальсификации доказательств.

Заведомо ложный донос (ст. 306 УК РФ)

Под заведомо ложным доносом понимают сообщение о совершенном преступлении. Заведомо ложный донос может быть как устным, так и письменным, сделанным анонимно или от своего имени. Сообщение делается либо в органы, осуществляющие борьбу с преступностью (прокуратура, МВД, ФСБ), либо в другие государственные органы или органы местного самоуправления, обязанные передавать такие сообщения в соответствующие органы.

В науке, да и в практике тоже подчас возникает проблема квалификации действий, когда такие лица оговаривают совершенно невиновных в преступлении людей, с тем чтобы избежать уголовной ответственности самим.

К сожалению, порой такие деяния не рассматриваются судами как преступные.

Так, например, Судебная коллегия Верховного Суда РФ в своем определении № 1-Д 97–16 по делу Н. указала, что заведомо ложные показания подозреваемого о совершении преступления другим лицом заведомо ложный донос не образуют, поскольку были даны с целью уклониться от уголовной ответственности и являлись способом защиты от обвинения^[206].

Действительно, в соответствии с рядом норм конституционного и уголовно-процессуального законодательства обвиняемый и подозреваемый не несут ответственность за отказ от дачи показаний в рамках права на защиту.

Однако право это не беспредельно, поскольку не наделяет подозреваемых или обвиняемых полномочиями защищаться от обвинения преступным способом, уличая совершенно невиновных людей. Последствия такого оговора могут быть самыми печальными^[207]. Примеров тому в художественной литературе предостаточно.

Обратимся к наброскам повести Пушкина «Мария Шонинг и Анна Гарлин, осужденные в 1787 г. в Нюрнберге».

Одна из героинь — Мария Шонинг, волею судьбы оставшись на улице и без средств к существованию, нашла приют у своей старой служанки Анны Гарлин.

Однажды Марию, когда она ушла из дома, остановил ночной дозор. Капрал, арестовавший ее, сказал, что ее высекут. Тогда Мария возвела на себя обвинение в детоубийстве и сообщницей назвала Анну Гарлин. Та ни в чем не сознавалась, но, когда принесли орудия пыток, Мария в ужасе схватила руки своей мнимой сообщницы и обратилась к ней: «Анна, сознайся в том, что от тебя требуют! Милая моя Анна, для нас все кончится…». Анна поняла ее, обняла и подтвердила мнимые обвинения.

Обеих приговорили к смертной казни. На эшафоте Мария заявила, что лжесвидетельствовала, однако судья был непреклонен и казнь свершилась^[208].

Другая литературная иллюстрация к данной проблеме легко отыщется в уже рассмотренном нами произведении В.Я. Шишкова «Угрюм-река». Вспомним сцену суда присяжных над обвиняемыми в убийстве Анфисы Козыревой Прохором Громовым и его другом, черкесом Ибрагимом-оглы. Прокурор Стращалов, поддерживающий обвинение, не сомневался в виновности Громова (истинного убийцы), что и доказывал, причем весьма убедительно, в ходе судебного процесса.

Стращалов своими убийственными вопросами загнал Прохора в угол, и Громов понял, что ему приходит конец.

<…> И башня будущих гордых дел его, сотрясаясь, низринулась с грохотом в провалище. Нет жизни, всему настал конец. Какая-то темная, странная сила вдруг вошла в его душу. Прохор резко отмахнулся, шагнул к прокурору и, сверкая глазами, ударил себя в грудь.

— Я знаю, кто убийца!

— Кто-о-о?

<…>

— Анфиса Петровна убита… Ибрагимом-оглы.

<…> Он (Прохор. — Л.К.) стал топить Ибрагима-оглы быстрым, приподнятым голосом <…> Посторонняя темная сила, которая вошла в него, все крепче овладела его волей, и сердце Прохора превратилось в лед. <…> Ибрагим-оглы сидел как в столбняке, разинув рот и вонзив взгляд выпученных глаз в твердокаменную спину Прохора. Он не верил ушам своим, он отказывался понимать, что говорит Прохор. Он был как под обломками внезапно рухнувшей на него громадины.

— Геть, шайтан! Кто? Я?! Я убил Анфис?! Собака, врешь!!!^[209]

В итоге путем лжесвидетельства и подкупа Громов сумел избежать наказания. Ибрагим же был отправлен на каторгу.

Примечательно, что в теоретической модели Общей части нового Уголовного кодекса в числе обстоятельств, отягчающих наказание, был назван оговор заведомо невиновного лица в процессе расследования или рассмотрения дела. Нельзя в этой связи не согласиться с Г.З. Анашкиным в том, что такой оговор — это не вид правомерной защиты подозреваемого и обвиняемого от предъявленного ему обвинения, а показание, ложно изобличающее другое лицо в совершении преступления^[210].

Подделка, изготовление или сбыт поддельных документов, государственных наград, штампов, печатей, бланков (ст. 327 УК РФ)

Часть 1 названной статьи предусматривает, среди прочего, ответственность за подделку удостоверения или документа, предоставляющего права или освобождающего от обязанностей, в целях его использования.

Часть 3 наказывает за использование заведомо подложного документа.

Возможно, мало кто знает, что в свое время подделку официальных документов совершил… А.С. Пушкин.

Находясь в ссылке в Михайловском и получив известие о смерти Александра I, Пушкин решился немедленно ехать в Петербург и остановиться там у Рылеева (поэт еще ничего не знал о том, что через две недели произойдет восстание декабристов, а Рылеев будет одним из наиболее активных его участников).

Пушкин решил отправиться в Петербург не по основной дороге, а по окольной, переодевшись в мужицкий наряд и назвавшись Алексеем Хохловым, крепостным своей соседки Осиповой. Однако для беспрепятственного проезда через посты нужен официальный документ, позволяющий проделать путь от Михайловского в столицу. Но где же его взять? И тогда поэт изготовил его сам.

Следует заметить, что наименование этого документа у исследователей жизни и творчества А.С. Пушкина варьирует. Например, Ю. Дружников называет его паспортом^[211], а В. Владмели — подорожной^[212]. Тем не менее, сути дела это не меняет: подобный документ, выражаясь современным уголовно-правовым языком, был официальным, предоставлял право на проезд в столицу и выглядел следующим образом.

Билетъ

Сей дан села Тригорского людямъ; Алексею Хохлову росту 2 арш. 4 верш., волосы темно-русыя, глаза голубыя, бороду бреетъ, летъ 29, да Архипу Курочкину росту 2 арш. 3 верш., волосы светло-русыя, брови густыя, глазом кривъ, рябъ, летъ 45, в удостоверение того, что они точно посланы отъ меня в С. Петербург по собственным надобностямъ и потому прошу господь командующих на заставах чинить им свободный пропускъ. Сего 1825 года, ноябрь 29 дня, село Тригорское, что в Опоческом уезде. Статская советница Прасковья Осипова^[213].

Текст этого билета создан самим Пушкиным, который искусно подделал писарский почерк, что, как утверждает Ю. Дружников, доказано текстологом Л. Модзалевским^[214]. Подпись Осиповой также подделана Пушкиным, для этого он иначе заточил перо. Кроме того, на документ поставлена его собственная, а не Осиповой, печать^[215].

Вместо заключения

Огромное воспитательное воздействие содержательного художественного произведения неоспоримо и бесценно. Оно достигается глубиной авторского проникновения в душу человека, его природу, в законы общественного бытия.

Человеческая психика, мотивация людских поступков, критерии добра и зла, идеалы истинные и ложные — вот те области, к которым стремится мастер слова, изображая жизнь во всей ее многогранности и бесконечной противоречивости.

Преступление и наказание, преступник и его судьба, искалеченные судьбы близких — спутники жизни общества в любые времена, его кровоточащие раны, о которых и повествует писатель, ибо видит свой долг в том, чтобы врачевать, пробуждая в людях голос совести, сострадание.

Изображая преступника и его деяния, он мотивирует поступки человека психологически точно, ибо старается показать судьбу героя так, чтобы в нее поверил и ею проникся читатель. Под его пером создается картина преступления, материал для которой дает сама жизнь. Она же, увы, продиктовала обществу уголовный кодекс, охвативший весь спектр преступлений, на которые способен человек. Именно поэтому художественная литература, мировая классика становится неиссякаемым, убеждающим и умудряющим источником изучения мотивации поведения преступника, его внутреннего мира, а также сложных общественных коллизий. С классическим художественным произведением не имеет права расставаться тот, кто посвятил себя уголовно-правовой науке или практике.

Литература

Айрапетов С.Г. Здоровье, эмоции, красота. 3-е изд., испр. и доп. / Предислов. П.В. Симонова. М.: Молодая гвардия, 1977.

Александрова Н.С. Деятельное раскаяние и его уголовно-правовое значение / Под ред. А.И. Чучаева. Димитровград, 2001.

Алексеев А.И. Музы и право. М.: Норма, 2003.

Американская фантастика: Сборник / Пер. с англ. Составл. и предисл. Е. Парнова. М.: Радуга, 1998.

Аниянц М.К. Ответственность за преступления против жизни по действующему законодательству союзных республик. М., 1964.

Антонян Ю.М. Жестокость в нашей жизни. М.: Инфра-М, 1997.

Бабель И. Конармия. Одесские рассказы. Пьесы. Статьи. Письма / Предисл. И. Эренбурга. Коммент. Е. Краснощековой. Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1991.

Бальзак О. Гобсек: Повести, роман, рассказ. М.: Эксмо, 2002.

Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. М.: Стеле, 1995.

Божественная комедия. Бессмертное повествование Данте Алигьери. Мн.: Белфаксиздатгрупп, 1997.

Боккаччо Дж. Декамерон: Роман / Пер. с ит. А.Н. Веселовского. М.: Эксмо-Пресс, 2002.

Бородин С.В. Преступления против жизни. СПб.: Юридический центр Пресс, 2003.

Булгаков М.А. Избранное: Сборник. М.: ACT, 2004.

Зермель И.Г. Сложные вопросы судебной медицины. Свердловск, 1989.

Владмели В. Приметы и религия в жизни А.С. Пушкина и другие повести и рассказы. М.: Издательское содружество А. Богатых и Э. Ракитской, 2003.

Волженкин Б.В. Преступления в сфере экономической деятельности (экономические преступления). СПб.: Юридический центр Пресс, 2002.

Высоцкий. В. Мой Гамлет: Стихотворения. СПб.: Азбука-классика, 2004.

Герцен А И. Полное собрание сочинений и писем / Под ред. М.К. Лемке. Т. 12. 1917.

Гоголь Н.В. Повести. Ревизор: Пьеса. Екатеринбург: У-Фактория, 2002.

Голяков И.Т. Суд и законность в художественной литературе. М.: Госюриздат, 1959.

Гомер. Илиада / Пер. с древнегреч. Н. Гнедича. М.: Дюна, 1993.

Гоин Р. 48 законов власти / Пер. с англ. Е.Я. Мигуновой. М.: Рипол классик, 2003.

Действующее международное право: В 3 т. Т. 3. М., 1997.

Достоевский Ф.М. Бесы: Роман. М.: Славянка, 1994.

Достоевский Ф.М. Записки из мертвого дома. М.: ГИЗ, 1921.

Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. М.: Гослитиздат, 1935.

Дружников Ю. Дуэль с пушкинистами. Полемическое эссе. М.: Хроникер, 2001.

Дуэль. Повести русских писателей/Сост. Н.П. Утехина. М.: Правда, 1990.

Дюма А. Граф Монте-Кристо: Роман: В 2 кн. Кн. 1. М.: ACT, 2005.

Дюма А. Три мушкетера/Пер. с франц. В.С. Вальдман, Д.Г. Лившиц, К.А. Ксанина. М.: Изд-во дет. лит., 1959.

Зюскинд П. Парфюмер: История одного убийцы: Роман/Пер. с нем. Э.В. Венгеровой. СПб.: Азбука-классика, 2003.

Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. Золотой теленок: Романы. Красноярск: Универе, 1995.

Иншаков С.М. Криминология: Учебник. М.: Юриспруденция, 2000.

Казанова Д. История моей жизни. М.: Московский рабочий, 1990.

КибальникА.Г., Масленников А. В., Соломоненко И.Г. Уголовная ответственность за незаконные получение и разглашение сведений, составляющих коммерческую или банковскую тайну. Ставрополь, 2001.

Кирпичников А.И. Взятка и коррупция в России. СПб.: Альфа, 1997.

Китаева В. Животные как орудия преступления // Законность. 2004. № 11.

Клебанов Л.Р. Незаконные получение и разглашение сведений, составляющих коммерческую или банковскую тайну. Ставрополь: Ставропольсервисшкола, 2002.

Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации / Под ред. И.Л. Петрухина. М.: Велби, 2003.

Конан Дойл А. Записки о Шерлоке Холмсе / Пер. с англ. Под ред. К. Чуковского. М.: Изд-во дет. лит., 1956.

Коэльо П. Дьявол и сеньорита Прим / Пер. с португ. А. Богдановского. К.-М.: София, 2003.

Крестовский В.В. Петербургские трущобы: В 2 кн. Кн. 2. М.: ACT, 2004.

Кун Н.А. Легенды и мифы Древней Греции. М.: СТД, 2004.

Курс уголовного права. Особенная часть / Под ред. В.Н. Кудрявцева, А.В. Наумова. М.: Спарк, 2002.

Леви В.Л. Травматология любви. М.: Метафора, 2002.

Лермонтов М.Ю. Избранное: В 2 т. Т. 1: Стихотворения. Поэмы. М.: Прибой, 1996.

Лермонтов М.Ю. Избранное: В 2 т. Т. 2: Проза. Драмы. М.: Прибой, 1996. Лесков Н.С. Повести. Рассказы. М.: Московский рабочий, 1974.

Летописи гос. лит. музея. Кн. 1. Пушкин. М., 1936.

Лондон Д. Рассказы. М.: Правда, 1980.

Лопашенко Н.А. Преступления в сфере экономической деятельности (Комментарий к главе 22 УК РФ). Ростов н/Д: Феникс, 1999.

Маркова М.Г. Художественная литература в преподавании советского гражданского и семейного права // Правоведение. 1974. № 3.

Мопассан, Гиде. Рассказы / Пер. с франц. М.: Московский рабочий, 1987.

Наумов А.В. Посмертно подсудимый. Тула: Издательский дом, 2004.

Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1: Общая часть. М.: Юрид. лит., 2004.

Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 2: Особенная часть. М.: Юрид. лит., 2004.

НейстатА.А. Формирование правосознания и художественная литература в Советской России 1917–1929 гг. Уголовно-правовой и уголовно-процессуальный аспект. Автореф. дис…. канд. юрид. наук. М., 2000.

Николаев М. Привлечение к уголовной ответственности за заведомо ложный донос // Законность. 2000. № 8.

О. Генри Избранные произведения: В 3 кн. / Пер. с англ. М.: Глагол, Голос. 1993.

Островский А.Н. Драматургия. М.: ACT, 2003..

Побегайло Э.Ф. Умышленные убийства и борьба с ними. Воронеж, 1965.

Подлесских Г., Терешенок А. Воры в законе: Бросок к власти. М.: Худ. Лит., 1994.

Пушкин А.С. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 3: Драматические произведения. Романы и повести / Коммент. О. Курган. М.: Литература, Мир книги, 2004.

Пушкин А.С. Сочинения: В 3 т. Т. 2. М.: Худ. лит., 1986.

Пьюзо М. Крестный отец. Сицилиец / Пер. с англ. М.: ACT, 1992.

Рид М. Всадник без головы. Роман / Переизд.: Пер. с англ. А. Макаровой. Л.: Лениздат, 1984.

Рид М. Оцеола — вождь семинолов/Пер. с англ. Б.Б. Томашевского. М.: Гос. изд-во дет. лит., 1959.

Российское уголовное право. Общая часть. Учебник / Под ред. В.Н. Кудрявцева и А.В. Наумова. М.: Спарк, 2000.

Ростан Э. Сирано де Бержерак: Героическая комедия в пяти действиях и стихах / Пер. с франц. Е. Баевской; Послесл. М. Яснова; Коммент. Е. Баевской, М. Яснова. СПб.: Азбука-классика, 2003.

Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ. Опыт художественного исследования. Главы из книги / Предисл. С. Залыгина // Новый мир. 1989. № 8.

Старый русский водевиль. М., 1937.

Страпарола Дж. Приятные ночи. М.: Наука, 1993.

Судебная практика Верховного Суда СССР. 1945. Вып. VI. М., 1946.

Судебная практика по уголовным делам/Сост. Г.А. Есаков. М.: Велби, Проспект, 2005.

Сухово-Кобылин А.В. Трилогия. М.: Гослитиздат, 1955.

Тарас А. Е. Боевая машина: Руководство по самозащите. Мн.: Харвест, 1997.

Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Т. 32. М.-Л., Гослитиздат, 1933.

Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 14 т. Т. 12. М., 1953.

Уголовное право России. Практический курс / Под общ. ред. Р.А. Адельханяна; Под науч. ред. А.В. Наумова. М.: Волтере Клувер, 2004.

Уголовное право. Общая часть: Учебник / Под общ. ред. Л.Д. Гаухмана и С.В. Максимова. М.: Форум-Инфра-М, 2003.

Уголовное право. Общая часть: Учебник для вузов /Отв. ред. И.Я. Козаченко и З.А. Незнамова. М., 1997.

Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования/Отв. ред. В.Н. Кудрявцев и С.Г. Келина. М.: Наука; ИГП АН СССР, 1987.

Чехов А.П. Лошадиная фамилия: Рассказы. М.: ACT, 2005

Шекспир В. Трагедии / Пер. с англ. Б. Пастернака. СПб.: Азбука-классика, 2001.

Шелдон С. Мельницы богов / Пер. с англ. И. Коноплевой и С. Коноплева. М.: Новости, 1993.

Шишков В.Я. Угрюм-река: В 2 т. М.: Правда, 1990.

Шукшин В. Калина красная: Повести и рассказы. М.: Эксмо, 2004.

Примечания

1

Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций: В 2 т. Т. 1: Общая часть. 3-е изд., перераб. и доп. М., 2004. С. 31.

(обратно)

2

См: Маркова M.Г… Художественная литература в преподавании советского гражданского и семейного права // Правоведение. 1974. № 3. С. 57.

(обратно)

3

См: Нейстат А.А. Формирование правосознания и художественная литература в Советской России 1917–1929 гг. Уголовно-правовой и уголовно-процессуальный аспект. Автореф. дис…. канд. юрид. наук. М., 2000. С. 3.

(обратно)

4

См.: Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций: В 2 т. Т. 1: Общая часть. 3-е изд., перераб. и доп. М., 2004. С. 193.

(обратно)

5

Причинную связь, обусловливающую наступление преступного результата «без присоединения других независимых сил, в частности без вмешательства других человеческих поступков», В.Н. Кудрявцев называет прямой причинной связью (см.: Кудрявцев В.Н. Объективная сторона преступления. М., 1960. С. 213.) Цит. по: Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. С. 204.

(обратно)

6

См.: Наумов АЗ. Указ. соч. Т. 1. С. 204–205.

(обратно)

7

Шекспир В. Трагедии / Пер. с англ. Б. Пастернака. СПб., 2001. (акт IV, сцена 5).

(обратно)

8

Здесь и далее шрифтовые выделения в цитатах принадлежат автору, если прямо не указан другой автор.

(обратно)

9

См.: Айрапетов СТ. Здоровье, эмоции, красота. 3-е изд., испр. и доп. Предисл. П.В. Симонова. М., 1977. С. 67.

(обратно)

10

См.: Наумов А.В. Указ. соч. С. 206.

(обратно)

11

Шекспир В. Указ. соч. С. 267–269.

(обратно)

12

См.: Рид М. Оцеола — вождь семинолов / Пер. с англ. Б.Б. Томашевского. М., 1959. С. 35–40.

(обратно)

13

См: Китаева В. Животные как орудия преступления // Законность. 2004. № 11. С. 47.

(обратно)

14

См. там же. С. 47–48.

(обратно)

15

См. И.Т. Голяков. Суд и законность в художественной литературе. М., 1959. С. 113.

(обратно)

16

См. там же. С. 22.

(обратно)

17

См.: Наумов А.В. Указ. соч. С. 225.

(обратно)

18

См. там же. С. 239.

(обратно)

19

См.: Маркова М.Г. Художественная литература в преподавании советского гражданского и семейного права. С. 53.

(обратно)

20

Чехов А.П. Лошадиная фамилия: Рассказы. М., 2005. С. 188–192.

(обратно)

21

См.: Наумов А.В. Указ. соч. С. 247.

(обратно)

22

Шекспир В. Указ. соч. С. 623.

(обратно)

23

См.: Голяков И.Т. Указ. соч. С. 42.

(обратно)

24

Толстой Л.Н Собр. соч.: В 14 т. М., 1953. Т. 12. С. 77. Данный пример приводит в своем авторском курсе лекций А В. Наумов (См.: Наумов А.В. Указ. соч. С. 247–248).

(обратно)

25

Мопассан, Ги де. Рассказы / Пер. с франц. М., 1987. С. 85–87.

(обратно)

26

Булгаков МА. Избранное: Сб. М., 2004. С. 313–324.

(обратно)

27

См.: Российское уголовное право. Общая часть. Учебник / Под ред. В.Н. Кудрявцева и А.В. Наумова. М, 2000. С. 171–172.

(обратно)

28

Рид М. Всадник без головы / Пер. с англ. А. Макаровой. Л., 1984. С. 488–489.

(обратно)

29

Шекспир В. Указ. соч. С. 292–293.

(обратно)

30

См.: Российское уголовное право / Под ред. В.Н. Кудрявцева и А.В. Наумова. С. 172.

(обратно)

31

Шекспир В. Указ. соч. С. 236–237, 244–245.

(обратно)

32

См.: Наумов А.В. Указ. соч. С. 280.

(обратно)

33

Конан Дойл, А. Записки о Шерлоке Холмсе / Пер. с англ. Под ред. К. Чуковского. М, 1956. С. 307.

(обратно)

34

Шишков В.Я. Угрюм-река. М., 1990. Т. 1. С. 22.

(обратно)

35

Рид М. Всадник без головы. С. 299–300.

(обратно)

36

Пьюзо М. Крестный отец. Сицилиец / Пер. с англ. М, 1992. С. 492–493.

(обратно)

37

Казанова Д. История моей жизни. М., 1990. С. 28–29.

(обратно)

38

См: Наумов А.В. Указ. соч. С. 285.

(обратно)

39

Бокаччо Д. Декамерон: Роман / Пер. с ит. А.Н. Веселовского. М., 2002. С. 158–161.

(обратно)

40

Цит. по: Грин Р. 48 законов власти / Пер. с англ. Е.Я. Мигуновой. М., 2003. С. 325–326.

(обратно)

41

См.: Наумов А.В. Указ. соч. С. 286.

(обратно)

42

См.: Александрова Н.С. Деятельное раскаяние и его уголовно-правовое значение / Под ред. А.И. Чучаева. Димитровград, 2001. С. 86.

(обратно)

43

См. там же. С. 88.

(обратно)

44

См.: Дуэль. Повести русских писателей / Сост, Н.П. Утсхина. М., 1990. С. 175–176.

(обратно)

45

См.: Курс российского уголовного нрава. С. 361.

(обратно)

46

См.: Бокаччо Дж. Указ. соч. С. 131.

(обратно)

47

Лесков Н.С. Повести. Рассказы. М., 1974. С. 40–41.

(обратно)

48

Лесков Н.С. Указ. соч. С. 48–49.

(обратно)

49

Достоевский Ф.М. Бесы: Роман. М., 1994. С. 358.

(обратно)

50

Пушкин А.С. Сочинения: В 3 т. М., 1986. Т. 2. С. 44–47.

(обратно)

51

См.: Уголовное право. Общая часть: Учебник / Под общ. ред. Л.Д. Гаухмана и С.В. Максимова. М., 2003. С. 148.

(обратно)

52

См.: Шелдон С. Мельницы богов / Пер. с англ. И. Коноплевой и С. Коноплева. М., 1993. С. 83.

(обратно)

53

Шелдон С. Мельницы богов. С. 110–112.

(обратно)

54

Там же.

(обратно)

55

Шекспир В. Указ. соч. С. 265.

(обратно)

56

Шекспир В. Указ. соч. С. 598–601.

(обратно)

57

См.: Уголовное право. Общая часть / Под общ. ред. Л.Д. Гаухмана и С.В. Максимова. С. 153.

(обратно)

58

Коэльо П. Дьявол и сеньорита Прим / Пер. с португ. А. Богдановского. К., 2003. С. 93–94,100.

(обратно)

59

Коэльо П. Указ. соч. С. 33.

(обратно)

60

См. Уголовное право. Общая часть / Под общ. ред. Л.Д. Гаухмана и С.В. Максимова. С. 153.

(обратно)

61

Дюма Л. Три мушкетера / Пер. с франц. В.С. Вальдман, Д.Г. Лившиц, К.А. Ксанина. М., 1959. С. 664.

(обратно)

62

Цит. по: Наумов АЗ. Российское уголовное право. Т. 1: Общая часть. С. 293.

(обратно)

63

Шекспир В. Указ. соч. С. 391.

(обратно)

64

Лондон Дж. Указ. соч. М., 1980. С. 24.

(обратно)

65

Лондон Дж. Указ. соч. С. 28.

(обратно)

66

Шекспир В. Указ. соч. С. 391.

(обратно)

67

Дюма А. Граф Монте-Кристо: Роман: В 2 кн./ Пер. с франц. М., 1955. Кн. 1. С. 29–30.

(обратно)

68

Дюма А. Граф Монте-Кристо. С. 34.

(обратно)

69

См.: Наумов А.В. Указ. соч. С. 315.

(обратно)

70

Цит. по: Тарас А Е. Боевая машина: Руководство по самозащите. Мн., 1997 С. 498–499.

(обратно)

71

Судебная практика Верховного Суда СССР. 1945. Вып. VI. М., 1946. С. 5.

(обратно)

72

Подлесских Г., ТерешенокА. Воры в законе: Бросок к власти. М., 1994. С. 175–176.

(обратно)

73

В. Высоцкий. Мой Гамлет: Стихотворения. СПб., 2004. С. 28.

(обратно)

74

См.: Уголовное право России. Практический курс / Под общ. ред. Р.А. Адельханяна; под науч. ред. А.В. Наумова. М.: Волтере Клувер, 2004. С. 134.

(обратно)

75

См.: Наумов А.В. Указ. соч. С. 328.

(обратно)

76

См.: Уголовное право. Общая часть: Учебник для вузов / Отв. ред. И.Я. Козаченко и З.А. Незнамова. М., 1997. С. 277.

(обратно)

77

См.: Российское уголовное право. Общая часть. С 269.

(обратно)

78

Американская фантастика: Сб. / Пер. с англ.; составл. и предисл. Е. Парнова. М., 1998. С. 207–217.

(обратно)

79

Наумов А.В. Указ. соч. С. 344–345.

(обратно)

80

Цит. по: Голяков И.Т. Указ. соч. С. 18–19.

(обратно)

81

Там же. С. 21.

(обратно)

82

Там же. С. 32.

(обратно)

83

Цит. по: Голяков И.Т. Указ. соч. С. 32–33.

(обратно)

84

Там же.

(обратно)

85

Там же. С. 37.

(обратно)

86

Там же.

(обратно)

87

См.: Старый русский водевиль. М., 1937. С. 48.

(обратно)

88

Цит. по: Алексеев A.И. Музы и право. М., 2003. С. 22–23.

(обратно)

89

См.: Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. М — Л., 1933. Т. 32. С. 311–312.

(обратно)

90

Шукшин В. Калина красная: Повести и рассказы. М., 2004. С. 463.

(обратно)

91

Шукшин В. Указ. соч. С. 467–469.

(обратно)

92

Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. М., 1995. С. 106.

(обратно)

93

Там же. С. 68.

(обратно)

94

Там же. С. 68, 122.

(обратно)

95

Там же. С. 122.

(обратно)

96

См.: Наумов А.В. Посмертно подсудимый. 2-е изд., доп. Тула, 2004. С. 362–363.

(обратно)

97

Там же.

(обратно)

98

Лермонтов M.Ю. Избранное: В 2 т. Т. 1: Стихотворения. Поэмы. М., 1996. С. 131.

(обратно)

99

Там же. Т. 2: Проза. Драмы. С. 415–416.

(обратно)

100

См.: Божественная комедия. Бессмертное повествование Данте Алигьери. Ми., 1997. С. 22–23.

(обратно)

101

См. там же.

(обратно)

102

См. там же. С. 40–41.

(обратно)

103

См.: Наумов А.В. Российское уголовное право. Т. 1: Общая часть. С. 346.

(обратно)

104

См. там же. С. 390–391.

(обратно)

105

Цит. по: Голяков И.Т. Указ. соч. С. 68.

(обратно)

106

Достоевский Ф.М. Записки из мертвого дома. 1921. С. 149–150.

(обратно)

107

См.: Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации / Под ред. И.Л. Петрухина. М., 2003. С. 365.

(обратно)

108

Цит. по: Голяков И.Т. Указ. соч. С. 132.

(обратно)

109

Там же. С. 132.

(обратно)

110

См.: Постановление Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» от 27 января 1999 г. // ВВС РФ. 1999. № 3.

(обратно)

111

См: Побегайло Э.Ф. Умышленные убийства и борьба с ними. Воронеж, 1965. С. 127.

(обратно)

112

См: Аниянц М.К. Ответственность за преступления против жизни по действующему законодательству союзных республик. М., 1964. С. 102.

(обратно)

113

Правда, справедливости ради, заметим, что еще Ф. Ницше в своих оценках ревности был весьма категоричен: «…Зависть и ревность суть срамные части человеческой души. Сравнение, пожалуй, может быть продолжено».

(обратно)

114

Леви В Л. Травматология любви. М., 2002. С. 134–135.

(обратно)

115

Цит. по: Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций: В 2 т. Т. 2: Особенная часть. М., 2004. С. 50.

(обратно)

116

Леви В.Л. Указ. соч. С. 144.

(обратно)

117

См.: Афоризмы о юриспруденции / Сост. А.Б. Ванян. М., 2002. С. 353.

(обратно)

118

См.: Наумов А.В… Российское уголовное право. Особенная часть. С. 50.

(обратно)

119

См.: Бородин С.В. Преступления против жизни. СПб., 2003. С. 102.

(обратно)

120

Пушкин А.С. Цыганы. Собр. соч.: В 10 т. М., 1950. Т. 4. С. 229.

(обратно)

121

Пушкин А.С. Указ. соч. С. 230.

(обратно)

122

Бородин С.В. Указ. соч. С. 104.

(обратно)

123

См.: Наумов А.В. Российское уголовное право. Особенная часть. С. 50.

(обратно)

124

Островский А.Н. Драматургия. М, 2003. С. 296.

(обратно)

125

Там же. С. 309–310.

(обратно)

126

См.: Бокаччо Дж. Указ. соч. С. 277–278.

(обратно)

127

Бокаччо Дж. Указ. соч. С. 132–133.

(обратно)

128

См. там же. С. 131–132.

(обратно)

129

См.: Бородин СМ. Указ. соч. С. 103.

(обратно)

130

Бальзак О. Гобсек: Повести, роман, рассказ. С. 173–178.

(обратно)

131

Пушкин А.С. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3: Драматические произведения; Романы и повести / Коммент. О. Курган. М., 2004. С. 103.

(обратно)

132

Там же. С. 110.

(обратно)

133

Шишков В.Я. Указ. соч. Т. 1. С. 121–124.

(обратно)

134

См.: Наумов А.В. Российское уголовное право. Особенная часть. С. 68.

(обратно)

135

См.: Вермель И.Г. Сложные вопросы судебной медицины. Свердловск, 1989. С. 31.

(обратно)

136

См.: Наумов А.В. Российское уголовное право. Особенная часть. С. 68.

(обратно)

137

Мопассан, Ги де. Указ. соч. С. 427–430.

(обратно)

138

Мопассан, Ги де. Указ. соч. С. 427–430.

(обратно)

139

См.: Определение Судебной коллегии Верховного Суда РФ Ук 75-097-19 по делу Ревина // ВВС РФ. 1997. Ук 12. С. 9.

(обратно)

140

См.: Постановление президиума Верховного Суда РФ № 749 п. 99 по делу Тарасова // ВВС РФ. 2000. Ук 5. С. 11–12.

(обратно)

141

Шекспир В. Указ. соч. С. 180.

(обратно)

142

Пушкин А.С. Сочинения: В 3 т. Т. 2. С. 74.

(обратно)

143

Шекспир В. Указ. соч. С. 550–551.

(обратно)

144

Рид М. Оцеола — вождь семинолов. С. 381–386.

(обратно)

145

Рид М. Оцеола — вождь семинолов. С. 381–386.

(обратно)

146

См.: Наумов А.В. Российское уголовное право. Особенная часть. С. 46.

(обратно)

147

См.: Дюма А. Три мушкетера. С. 492–495.

(обратно)

148

Иншаков СМ. Криминология: Учебник. М., 2000. С. 160.

(обратно)

149

См.: Антпонян ЮМ. Жестокость в нашей жизни. М., 1997. С. 304.

(обратно)

150

Там же. С. 306.

(обратно)

151

Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. М., 1935. С. 380–381.

(обратно)

152

Антонян Ю.М. Указ. соч. С. 307.

(обратно)

153

Шишков В.Я. Указ. соч. Т. 1. С. 327.

(обратно)

154

Шишков В.Я. Указ. соч. С. 327.

(обратно)

155

Шукшин В.М. Указ. соч. С. 123–124.

(обратно)

156

Шекспир В. Трагедии. М„1977. С. 431–432.

(обратно)

157

См.: Антонян ЮМ. Указ. соч. С. 37.

(обратно)

158

Казанова Д. Указ. соч. С. 27–28.

(обратно)

159

Шукшин В.М. Указ. соч. С. 465–467.

(обратно)

160

См.: Бокаччо Дж. Указ. соч. С. 133.

(обратно)

161

Там же. С. 186–187.

(обратно)

162

Бокаччо Дж. Указ. соч. С. 208–212.

(обратно)

163

О. Генри. Сочинения: В 3 т. М., 1975. Т. 1. С. 261.

(обратно)

164

О. Генри. Там же. С. 265.

(обратно)

165

См.: Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое» // ВВС РФ. 2002. № 2. С. 4–5.

(обратно)

166

См.: Страпарола Дж. Приятные ночи. М., 1993. С. 357.

(обратно)

167

См.: Бокаччо Дж. Указ. соч. С. 103–108.

(обратно)

168

См.: ВВС РФ. 2001. № 10. С. 13–14.

(обратно)

169

Судебная практика по уголовным делам / Сост. Г.А. Есаков. М., 2005. С. 95.

(обратно)

170

Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. Золотой теленок: Романы. Красноярск, 1995. С. 464–469.

(обратно)

171

См.: Наумов Л,В. Курс уголовного права. Особенная часть. С. 365–366.

(обратно)

172

Пушкин А.С. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3: Драматические произведения. С. 322–323.

(обратно)

173

Бабель И. Конармия. Одесские рассказы. Пьесы. Статьи. Письма / Предисл. И. Эренбурга. Коммент. Е. Краснощековой. Иркутск, 1991. С. 130–132.

(обратно)

174

СЗ РФ. 2004. № 32. Ст. 3283.

(обратно)

175

См.: Клебанов Л.Р. Незаконные получение и разглашение сведений, составляющих коммерческую или банковскую тайну. Ставрополь, 2002. С. 81–82.

(обратно)

176

См.: Кибальник А. Г., Масленников А.В., Соломоненко И Г, Уголовная ответственность за незаконные получение и разглашение сведений, составляющих коммерческую или банковскую тайну. Ставрополь, 2001. С. 19.

(обратно)

177

Зюскинд П. Парфюмер: история одного убийцы: Роман / Пер. снем. Э.В. Венгеровой. СПб., 2003. С. 90–92.

(обратно)

178

Там же. С. 130–131.

(обратно)

179

См.: Наумов А.В. Российское уголовное право. Т. 2: Особенная часть. С. 394.

(обратно)

180

См. там же.

(обратно)

181

См. там же.

(обратно)

182

Горький А.М. Полн. собр. соч.: В 25 т. М., 1971. Т 10. С. 31.

(обратно)

183

Шукшин В.М. Указ. соч. С. 222–223.

(обратно)

184

Ростан Э. Сирано де Бержерак: Героическая комедия в пяти действиях и стихах. Пер. с франц. Е. Баевской; Послесл. М. Яснова; Коммент. Е. Баевской, М. Яснова. СПб., 2003. С. 37–38, 40–41.

(обратно)

185

См.: Наумов AM, Российское уголовное право. Т. 2: Особенная часть. С. 476.

(обратно)

186

Крестовский В.В. Петербургские трущобы: В 2 кн. М., 2004. Кн. 2. С. 139–140.

(обратно)

187

Крестовский В.В. Указ. соч. С. 139–140.

(обратно)

188

См.: Бокаччо Дж. Указ. соч. С. 304–305.

(обратно)

189

См.: Кун НА. Легенды и мифы Древней Греции. М., 2004. С. 411.

(обратно)

190

Гомер. Илиада / Пер. с древнегреч. Н. Гнедича. М., 1993. С. 351.

(обратно)

191

Гомер. Указ. соч. С. 352–353.

(обратно)

192

См.: Айрапетов С.Г. Указ. соч. С. 69.

(обратно)

193

См. там же. С. 44–45.

(обратно)

194

Цит. по: Кирпичников А.И. Взятка и коррупция в России. СПб., 1997.

(обратно)

195

Там же.

(обратно)

196

Сухово-Кобылин А.В. Трилогия. Гослитиздат, 1955. С. 93–94.

(обратно)

197

Там же. С. 150–151.

(обратно)

198

Там же.

(обратно)

199

БВС РФ. 2000. № 4.

(обратно)

200

Гоголь Н.В. Повести. Ревизор: Пьеса. Екатеринбург, 2002. С. 358.

(обратно)

201

См.: Наумов А.В. Российское уголовное право. Т. 2: Особенная часть. С. 695.

(обратно)

202

Действующее международное право: В 3 т. М., 1997. Т. 3. С. 39.

(обратно)

203

Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ. 1918–1956. Опыт художественного исследования. Малое собр. соч.: В 7 т. М., 1991. Т. 5. С. 99.

(обратно)

204

Солженицын А.И. Указ. соч. С. 102–109.

(обратно)

205

Шишков В.Я. Указ. соч. Т. 1. С. 359–364.

(обратно)

206

ВВС РФ. 1998. № 4. Ст. 15.

(обратно)

207

См.: Николаев М. Привлечение к уголовной ответственности за заведомо ложный донос // Законность. 2000. № 8. С. 25.

(обратно)

208

См.: Голяков И.Т. Указ. соч. С. 106–107.

(обратно)

209

Шишков В. Я. Указ. соч. Т. 1. С. 378–383.

(обратно)

210

См.: Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования / Отв. ред. В.Н. Кудрявцев и С.Г. Келина. М… 1987. С. 163, 166.

(обратно)

211

См.: Дружников Ю. Дуэль с пушкинистами. Полемическое эссе. М., 2001. С. 11–12.

(обратно)

212

См.: Владмели В. Приметы и религия в жизни А.С. Пушкина и другие повести и рассказы. М., 2003. С. 129.

(обратно)

213

Дружников Ю. Указ. соч. С. 12–13.

(обратно)

214

См.: Летописи гос. лит. музея. Пушкин. Кн. 1. М., 1936. С. 195–196.; цит. по: Дружников Ю. Дуэль с пушкинистами. С. 13.

(обратно)

215

См.: Дружников Ю. Указ. соч. С. 13.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Общая часть

  Проблемы преступления

    Причинная связь между действием или бездействием и наступлением общественно опасных последствий

    Средства, орудия и способы совершения преступления

    Субъективная сторона преступления

    Фактическая ошибка

    Покушение на преступление

    Добровольный отказ от совершения преступления

    Деятельное раскаяние

    Соисполнительство

    Посредственное исполнение

    Подстрекательство

    Пособничество

    Необходимая оборона

    Крайняя необходимость

  Проблемы наказания

Особенная часть

  Убийства

    Убийство (ч. 1. ст. 105 УК РФ)

    Убийство матерью новорожденного ребенка (ст. 106 УК РФ)

    Убийство с отягчающими обстоятельствами (ч. 2 ст. 105 УК РФ)

      Убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, а равно сопряженное с похищением человека либо захватом заложника (п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ)

      Убийство, совершенное с особой жестокостью (п. «д» ч. 2 ст. 105 УК РФ)

      Убийство, совершенное общеопасным способом (п. «е» ч. 2 ст. 105 УК РФ)

      Убийство из корыстных побуждений или по найму, а равно сопряженное с разбоем, вымогательством или бандитизмом (п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ)

      Убийство с целью скрыть другое преступление или облегчить его совершение, а равно сопряженное с изнасилованием или насильственными действиями сексуального характера (п. «к» ч. 2 ст. 105 УК РФ)

  Другие преступления

    Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью (ст. 111 УК РФ)

    Заражение венерической болезнью (ст. 121 УК РФ)

    Незаконное лишение свободы (ст. 127 УК РФ)

    Изнасилование (ст. 131 УК РФ)

    Хищение имущества (ст. 158–164 УК РФ)

    Вымогательство (ст. 163 УК РФ)

    Незаконное получение сведений, составляющих коммерческую, налоговую или банковскую тайну (ст. 183 УК РФ)

    Хулиганство (ст. 213 УК РФ)

    Надругательство над телами умерших и местами их захоронения (ст. 244 УК РФ)

    Взяточничество (ст. 290 «Получение взятки» и ст. 291«Дача взятки» УК РФ)

    Принуждение к даче показаний (ст. 302 УК РФ)

    Фальсификация доказательств (ст. 303 УК РФ)

    Заведомо ложный донос (ст. 306 УК РФ)

    Подделка, изготовление или сбыт поддельных документов, государственных наград, штампов, печатей, бланков (ст. 327 УК РФ)

Вместо заключения

Литература

*** Примечания ***