Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная
подробнее ...
оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (просто озвучивающего «партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Плюс — конкретно в этой части тов.Софья возвращается «на исходный предпенсионный рубеж» (поскольку эта часть уже повествует о ее преклонных годах))
В остальном же — финал книги, это просто некий подведенный итог (всей деятельности И.О государыни) и очередной вариант новой страны «которая могла быть, если...»
p.s кстати название книги "Крылья Руси" сразу же напомнили (никак не связанный с книгой) телевизионный сериал "Крылья России"... Правда там получилось совсем не так радужно, как в книге))
По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
только во время нападения, а до этого лучше всего делать вид, что за врага его не держишь, и рассматривать боковым зрением, исподтишка. Он так и сделал: ухватил жердину поудобнее и принялся деловито подсовывать ее под тонкий конец бревна, только что послужившего ему так вовремя подвернувшимся мостком. Бревно дрогнуло, съехало с места и, недолго покачавшись, гулко ухнуло в расселину, подняв на дне фонтан недолетавших сюда брызг.
Четверка наблюдателей не шелохнулась, Харр по-Харрада так же деловито отряхнул руки, не без некоторой демонстративности поправил меч на правом бедре и, круто повернувшись, зашагал прочь, влажной ложбинкой между лопатками ощущая сверлящий зуд от четырех пар глаз. И еще: до него наконец донеслось слово, вполголоса брошенное кем-то из чужаков. Чуткий слух менестреля позволил ему даже разобрать сказанное – это слово было «левша».
Ага, оценивали его все-таки на предмет драки. Да и сейчас не поздно угостить его короткой стрелой или столь популярным на этой дороге боевым топориком из железного дерева. Но ни то ни другое не летит бесшумно. Он шел и шел, быстро, но не срываясь на бег, и ни один шорох за спиной не говорил об опасности. И все-таки было чертовски неуютно. Наконец он не выдержал и обернулся – насколько хватало зоркости, степь была по-прежнему безлюдна. Ну и хорошо. И тут впереди, из-за купы едва начавшего желтеть кустарника, он услышал глуховатый, отрывистый рык.
Чужаку с соседней дороги обязательно почудился бы гибкий пятнистый зверь, вроде тех, что ходят у Аннихитры в упряжи; но он-то прекрасно помнил, что этот совсем не птичий, резонирующий звук исходит из раздутого зоба крайне рассерженного строфиона. Вопрос только: дикого – или уже прирученного?
Позабыв обо всем, что могло еще возникнуть у него за спиной, Харр рванулся вперед, на цыпочках обошел кусты и вытянул шею, приглядываясь. Надо же, и тут повезло: громадная черная птица, лежавшая на затененной проплешине, была запряжена в легкую повозку, уже наполовину загруженную валежником Ага, значит, недалеко и становище. Харр, уже не таясь, подошел и ударом ноги вытряхнул валежник. Строфион глянул на него наглыми красноватыми глазками и отнюдь не благодарственно зашипел. Харр порылся за пазухой и выудил незрелый мякинный орех, сердцевина которого особенно хороша с диким медом. Кинул строфиону. Тот сглотнул подношение, словно муху, и снова зашипел. Харр размахнулся и весьма ощутимо врезал ему по клюву подействовало. Строфион вскочил на ноги и послушно пригнул шею. Харр забрался в повозку, подбирая вожжи, и тут из леса выскочил смерд, вереща испуганно и призывно. Странный смерд, больно раскормленный и опрятный. Другой на его месте бухнулся бы в ноги и головы не подымал, пока знатный караванщик – а уж это-то было заметно по многочисленным галунам на харровой одежде – соизволит удалиться на его убогой таратайке. Но смерд продолжал что-то кричать вслед, зазывно и даже радостно. Харр, не оборачиваясь, натянул поводья и пустил строфиона по старому следу, хорошо различимому по еще не успевшей подняться смятой траве. Эта прочерченная по степной позолоте колея должна была привести его на кочевую стоянку; что это был не город, Харр не сомневался – слишком уж далеко от большой дороги. У междорожного леса городов не ставят. Он, насколько это было возможно, развалился в подпрыгивающей таратайке, принимая позу небрежную и ленивую – по тому, каким его увидят, будет и стол, и постель. Свободною рукой взбил волнистые серебряные кудри, в которых змеилась иссиня-черная, как строфионово перо, приманчивая прядь – меч острый для женских сердец. Мысль при этом невольно обратилась к диковинным чужакам, с таким непостижимым спокойствием, если даже не равнодушием, наблюдавшим за ним с той стороны оврага. И что только…
И тут он разом понял, что именно было в них диковинным.
Это были ряженые. Самые настоящие ряженые, словно перенесенные сюда с княжеского пира в земляном дворце Аннихитры, где ему однажды довелось-таки петь. Ну конечно, ряженые, а кто же еще: крашеные волосья, лица тоже чем-то намазаны – светлые, как свиные рыла. Только наряды не шутовские, без лоскутков разноцветных. И оружия не заметно. И непременных колокольцев. А если все-таки не ряженые, то кто?
А вот кто: сибиллы. Ни разу живьем ни единого не видал, но слыхал чудные они; ежели старые да поднаторевшие в своем искусстве (а при гарантированном бессмертии чем, кроме колдовства, и заниматься?), то любую личину принять могут. И еще рассказывали – если встретятся двое, обязательно друг перед другом похваляются кто чем горазд, может, и к нему приглядывались, не испробовать ли на нем свои заговоры?
Одно смущало, редкостное это дело – сибиллу встретить. А уж сразу четверых… И тут у него над головой что-то словно прочирикало. Он невольно втянул голову в плечи, и напрасно: это была всего лишь стремительная пичуга-посланница, изумрудная, с яркой желтой грудкой. Ну да, ведь на Дороге Строфионов они именно такие. Другое чудно: чтобы
Последние комментарии
2 часов 25 минут назад
2 часов 29 минут назад
2 часов 41 минут назад
2 часов 42 минут назад
2 часов 56 минут назад
3 часов 13 минут назад