Свет утренней звезды [Александра Снежная] (fb2)

Александра Снежная СВЕТ УТРЕННЕЙ ЗВЕЗДЫ

— Эя, не уходи. Скоро прибудут коххары. Не хочу, чтобы ты выглядела перед женихом, как дикая сарна, — мама пытается меня остановить, но разве можно поймать сачком ветер, или удержать воду решетом. Я бегу так быстро, что картинка леса боковым зрением смазывается в одну сплошную линию, а мой звонкий голос трепыхающейся птицей опускается в раскрытые объятья сердитой матушки:

— Я не долго. Я только искупаюсь в источнике Эглы[1], и вернусь.

— Эя, несносная девчонка! Стой! Ты даже платье для помолвки еще не примерила, — мамин упрек летит мне вдогонку, словно камень. И я бегу еще быстрее, так что сверкают пятки, и волосы золотым шлейфом развеваются по ветру. И где-то за моей спиной словно вырастают крылья, они подхватывают меня и несут вперед, навстречу солнцу, навстречу ветру, навстречу жизни.

Ненавижу платья. Длинные юбки путаются в ногах и мешают бегать. А еще больше ненавижу туфли на каблуках, холодные, сверкающие драгоценности, нелепые витиеватые прически и идиотские придворные манеры. Мама всегда говорит, что я больше похожа на лесное животное, чем на наследную тэйру[2], последнюю из рода сумеречных. Босая, вечно измазанная травой и соком лесных ягод, с распущенными волосами, изодранными руками и коленками, я мало похожу на высокородную наследницу Нарии.

— Ну, погоди, паршивка, пожалуюсь отцу! Вернешься во дворец, посажу под замок на десять лун[3], — злится мама.

И ведь правда запрет, но когда меня это пугало? Под кроватью в спальне лежит веревка с навязанными узлами, а лазить через окно гораздо веселей и приятней, чем просто ходить через двери. Жаль, что Мирэ не унаследовала дар отца, она больше подходит на роль наследницы: красивая, высокая, стройная, с гладкими, как шелк, белыми волосами, облаченная в струящиеся атлас и парчу она является моим полным антиподом. В то время как я дикой сарной[4] ношусь по лесу или собираю на себя всю пыль Нарийских библиотек, Мирэ интересуют уроки танцев, красивые украшения, наряды и… мужчины. Собственно, ради них сестра и тратит столько времени впустую, пытаясь выглядеть безупречной. И будь на моем месте она, то сейчас примеряла бы платья, сооружала бы на голове какое-нибудь изысканное безобразие из волос, и размалевывала лицо на манер жителей северных племен. Хотя, тот факт, что невеста не она, думаю, ей совершенно не мешает заниматься сейчас именно этим. Уверенна: когда я вернусь, сестра станет похожа на статую богини красоты Кале из храма высших, будет сидеть, чопорно сложив ухоженные руки на коленках, выровняв тонкую спину так, словно кол проглотила, и грустно вздыхать, выглядывая в окно в ожидании высокородных гостей.

Ума не приложу, как можно сидеть дома, и ждать приезда жениха, когда тебе всего шестнадцать, и мир вокруг тебя полон тайн и приключений? А в реке вода синяя-синяя, как солнце моей Нарии, и камни судьбы теплые и гладкие, согретые его ласковыми лучами. И в кронах деревьев ветер поет мне песни, и сарны в лесных чащах играют, бегая со мной наперегонки, и птицы вспарывают небо, звонко выкрикивая мое имя — Эя!

Сегодня моя помолвка. Коххары[5] — скрепляющие брачные клятвы, должны засвидетельствовать нашу готовность вступить в брак. Не понимаю, зачем нужны эти условности, если пожениться мы сможем только через три айрона[6]. А к тому времени столько всего может произойти. И вообще, может я не понравлюсь моему суженому, ведь сегодня он впервые увидит ту, что ему пообещали с рождения. Впрочем, как и я его. Интересно, посещают ли его такие же мысли? Хотя… вряд ли. Династические браки заключаются испокон веков для укрепления власти и военно-политических союзов, и мужчины-наследники знают о своем долге и предназначении с раннего детства. Если бы у отца родился сын с даром, все было бы проще, но у него появились мы с Мирэ. А значит, наш долг обеспечить Нарию сильным правителем и надежной защитой.

Иногда я завидую простолюдинам. Да хотя бы той же кухарке Анрэ. В отличие от меня, у нее всегда было право выбора, коего меня глупые традиции лишили. И пусть ее муж Дэон частенько перебирает лишку, приползая домой вместо своих двух на четвереньках, за что жена ласково охаживает его веником, это все равно не мешает им любить друг друга, и утром, пока обитатели дворца еще спят, Дэону — лазить в наш сад за лютиками, чтобы выпросить у жены прощения, едва она проснется.

Слишком много мыслей…

Я тряхнула головой, прогоняя невеселые думы, и, стянув платье, шагнула в хрустальную воду. Прохладные струи источника сомкнулись вокруг моих щиколоток, посылая по ногам и спине колкие точки мурашек. Мне, разгоряченной после бега, вода показалась обжигающе холодной, но я замешкалась лишь на мгновенье, а потом, нырнула с головой, проплыв по дну добрые десять ярдов, чтобы вынырнуть, фыркая и отплевываясь, ровно на середине озера. Как же хорошо лежать на воде, раскинув руки и смотреть в прозрачное голубое небо, чувствуя, как пряди моих волос расчесывают ласковые волны, мягко колыхая их на поверхности. Как неспешно движется течение, нежно обволакивая мое обнаженное тело, как идут от меня по зеркальной глади широкие круги, словно я Камень Судьбы, случайно брошенный в Озеро Жизни. Как же я люблю мою Нарию с ее синим солнцем, лазурными ожерельями озер и рек, бескрайними зелеными лесами, неприступными горами Таири, с заснеженными вершинами, упирающимися в пышные шапки облаков. И звездами… Даже сейчас, в солнечный полдень, на небе видны все звезды Нарии. Там среди них есть и моя — яркая, сияющая. Она появилась на небосклоне в день моего рождения. Светила Нарии отражение судеб жителей моего мира: когда рождается нариец, его жизненный путь освещает новая вспыхнувшая в вышине звезда, а когда он умирает, она гаснет. Я родилась на рассвете, и моя звезда, загоревшись ярко-синим светом, натолкнула моих родителей на мысль назвать меня в ее честь. Эя на языке богов значит — «свет утренней звезды».

Я могла бы плавать в озере вечно, но время неумолимо, и с каждой секундой оно приближало меня к ненавистному событию. Нужно возвращаться, пока матушка не пожаловалась отцу и за мной не прислали стражу. Поплыв к берегу, и добравшись до камней судьбы, я вылезла на гладкий черный валун. Свесив вниз ноги расправила мокрые волосы, позволяя ветру высушить мои золотистые локоны, и упоенно жмурясь подставила ласковым солнечным лучам свое лицо. Мама будет ругаться: от солнца, на моей белоснежной коже, всегда появляются веснушки, а это, как говорит Мирэ, дурной тон. Не хочу слушать весь вечер ее нудное высокомерное брюзжание: — «Вот я бы на твоем месте…». Легко спрыгнув с камня, натянула платье на мокрое тело и, нарвав цветов, вернулась обратно. Венок из лесных ромашек и длинных листьев рангоры закрыл мой нос, словно поля шляпы, и вот теперь я могла наслаждаться последними минутами свободы, не рискуя получить выволочку за неподобающее тэйре поведение. Размеренная тишина священного леса вдруг огласилась глухим рычанием зверя, и с ветвей вековых деревьев, испуганно крича, взвились вверх стайки птиц. Вздрогнув и обернувшись в ту сторону откуда пришел звук, с тревогой всмотрелась в зеленые заросли. Шум приближался, становился все громче и явственнее. Озеро Жизни всегда притягивает к себе лесных обитателей и это не всегда безобидные белки или зайцы. Разомкнув линии тонкой материи, я ушла в сумрак.

На поляну выбежала сарна. Совсем молоденькая. Желто-коричневая шерстка вздыблена, хрупкое тельце вздрагивает от напряжения. Сарна делает резкий рывок, срываясь на сумасшедший галоп, и я уже догадываюсь, от кого бежит испуганное животное. Следом за ней выскакивает огромный лур[7], я и не помню, когда таких видела. В его черных глазах пляшет дикий огонь погони, огонь предвкушения, огонь азарта. Страх и уязвимость жертвы возбуждает хищника, и лур раскрывает пасть, обнажая ряды длинных острых клыков, проводя по ним красным языком, окропляя вязкой слюной землю под своими лапами. Но извечное желание жить невозможно заглушить даже стоя на краю пожирающей тебя бездны, и затравленная сарна совершает последний, отчаянный прыжок, перепрыгивая через огромные валуны. Глупышка, она сама загнала себя в ловушку окруженную высокими камнями. Ее тщедушных сил не хватит, чтобы выбраться, и зверь это понял, расслабился, замедлил шаг, гибко и неотвратимо приближаясь к своей добыче. Малышка обречена — мне ли не понять, что лур сожрет ее сейчас на моих глазах. Мне жаль… как же мне жаль. Но я не могу ей помочь. Смею ли я мешать Эгле плести свою нить? Смею ли я менять течение реки чужой жизни? Сарна дрожит, беспомощно вжимаясь в теплый камень все сильнее, словно ищет защиты, словно просит пощады у той, что так бесстрастно и безразлично вершит ее судьбу. И я не выдерживаю…

Выйдя из сумрака, обхватываю бедняжку за шею, шагнув с ней обратно в подпространство. Как тяжело она дышит, как безрассудно бьется ее маленькое сердце, и ее страх — липкий, безотчетный — передается и мне. Сквозь призрачные слои сумеречной материи мы вдвоем наблюдаем, как хищник в иступленной ярости мечется вокруг, понимая, что добыча ушла у него из-под носа. Он зол, он голоден, он неудовлетворен. Полный свирепого гнева рев оглушает меня, заставляя всем телом прижаться к перепуганной беглянке. Зверь грозно клацает зубами, совершает круг вдоль берегов озера, и, нервно хлопнув по земле хвостом, исчезает в лесной чаще. А я еще несколько минут стою, уткнувшись лбом в теплую шкуру животного, пытаясь отдышаться и унять мелкую дрожь в руках и ногах. Разомкнув слои сумеречной материи, мы снова вышли в солнечную свежесть летнего дня.

— Беги глупышка, — ласково погладила я все еще вздрагивающую от страха сарну. Малышка недоверчиво посмотрела на меня своими огромными влажными глазами, нервно переставляя тонкие ножки.

— Ну, что смотришь? Беги. И больше не попадайся на обед луру.

Сарна робко попятилась, настороженно зашевелив розовыми ушами. Я хлопнула в ладоши, и испуганное животное сломя голову бросилось в ближайшие кусты. Проводив ее насмешливым взглядом, подняла лицо к небу и обмерла: солнце ушло из зенита и клонилось в сторону горизонта. Проклятье, я опоздала! Мама будет кричать, а отец не станет и разговаривать со мной — прикажет запереть в покоях на долгие луны, да еще и стражу приставит. Подхватив полы платья, я рванула с такой скоростью, что сам дух ветра мне бы позавидовал. Хвала богам, что я знала все тайные подходы и лазейки ведущие к замку. Пробежав сквозь гранатовый сад у южной стены дворца, я вывернула на аллею, проходящую сквозь лабиринт. Деревья, растущие вдоль усыпанной мелким гравием дорожки, сплетались над ней кронами, создавая из ветвей причудливую арку. Даже если кто-то и будет смотреть вниз из окон, то буйная зеленая паутина не позволит разглядеть того, кто в этом месте подходит к дворцу. Мне осталось пробежать несколько финальных метров до спасительного черного хода и проскользнув потайной лестницей, оказаться в своей комнате, но завернув за угол я врезалась на полном ходу в чью-то жесткую, словно ствол эграпа, грудь. Чужие руки с силой сомкнулись на моих плечах, а когда подняла голову, столкнулась насмешливым взглядом глаз цвета спелых каштанов.

— Босоножка, — смешливо выгнул бровь мужчина. — Куда это ты так торопишься?

— Пустите, — дернулась я, попытавшись отстраниться от незнакомца. Да откуда он вообще здесь взялся?

— Ты вкусно пахнешь, босоножка. Речкой, солнцем и… женщиной, — наглец слегка отстранился, беззастенчиво разглядывая мою фигуру.

У меня от его раздевающего взгляда полыхнули щеки. Эгла, я только сообразила, что выгляжу, как ветреная женщина. Влажное платье прилипло к груди, бесстыдно обрисовывая все ее округлые контуры, волосы мокрые, растрепанные, на голове нелепый венок. Незнакомец, вероятно, принял меня за одну из служанок, спешащих на кухню.

Я не успела опомниться, как бесстыдник резко обхватив за талию, жадно впился горячими губами в мой рот, пытаясь протиснуться своим языком между моих сжатых зубов. Боги, да он целует меня!?

— Сладкая босоножка. Вкусная… — лениво и хрипло протянул он. Губы после его прикосновений горели огнем, словно на них перца насыпали. Да я вся горела, и от стыда готова была сквозь землю провалиться. Никто и никогда не смел так дерзко прикасаться ко мне!

Мужчина снова приблизил лицо, желая сорвать с моих уст новый поцелуй, и я с размаху влепила ему звонкую пощечину.

— Ах, ты… — широкие ладони нахала больно сжали мои запястья. Возможно потом, останутся синяки, но я не думала об этом, когда четким отработанным движением вывернулась из его крепкого захвата. Хвала богам, что я дружила с сыном начальника стражи, и он, частенько показывая мне приемы, говорил:

— Помни, Эя: если видишь, что тебе не хватает сил и ловкости, чтобы справиться с противником, бей его по самому больному месту. Ненадолго, но это выведет его из строя. И беги, Эя… беги так быстро, как только умеешь.

Может, это подло, конечно, но выбора наглый брюнет мне не оставил: со всей силы ударив его коленкой между ног, а потом, оттолкнув от себя, я помчалась быстрее ветра, слыша за спиной его болезненный стон и злую ругань. Эгла, да у нас даже конюхи так не сквернословят! Откуда здесь взялся этот недоумок? Прошмыгнув под арку, нажала рукой на едва заметный глазу выступ в стене, и отъехавшая в сторону плита пропустила меня в тайный ход с узкой винтовой лестницей, ведущей наверх. Опустив рычаг, закрывая за собой проход, прижавшись спиной к каменной кладке дворца, наконец-то смогла отдышаться, как следует. Я молилась всем богам, чтобы матушки не было в комнате когда я ввалюсь в нее в таком виде, но видимо боги сегодня были глухи к моим просьбам, потому что, едва отодвинула ковер за потайной дверью, узрела целую толпу служанок, разглядывавших меня с выражением неподдельного возмущения на лицах.

— Эя! — в голосе маменьки зазвучали такие высокие истеричные нотки, что я невольно попятилась назад. Она сдернула с моей головы венок и бросила его в руки ехидно улыбающейся Мирэ. Та, брезгливо взяв его двумя пальцами, словно это были не цветы, а склизкая жаба, передала служанкам.

Королева зашлась гневной тирадой, а мне лишь оставалось повинно опустить голову и смиренно выслушать все, что она думает о безобразном поведении своей младшей дочери.

— Я же тебя просила! Ты посмотри, на кого ты похожа? Хвала богам у тебя хватило ума не идти через парадный вход. Не представляю, какой бы скандал разразился, если бы кто-то из гостей тебя увидел в таком виде. Коххары уже прибыли. Где тебя носило, непослушная девчонка? Вот подожди, уедут гости, я все отцу расскажу!

— Я не специально, если бы не тот мерзкий лур, я бы успела, — оправдания выглядели откровенно жалко, но все же других у меня не было.

Мама испуганно схватила меня за руки.

— Детка, какой лур? Ты где была?

— Я собиралась возвращаться домой, когда к озеру прибежала молоденькая сарна. За ней гнался лур. Матушка, он был огромный, я таких еще никогда не видела, он…

— Что ты наделала, глупая? — вопрос зазвучал в тишине комнаты, как удар хлыста. — Ты что, затащила сарну в сумрак, отобрав у лура добычу?

— Но ведь он сожрал бы ее у меня на глазах! — я не понимаю, почему Мирэ и служанки, прикрыв ладошками рты, смотрят на меня с таким ужасом? Неужели следовало молча наблюдать за тем, как дикий зверь убивает беззащитную малышку?

— Нельзя вмешиваться в промысел Эглы. Нельзя рвать нить судьбы, ты могла накликать беду на себя доченька, — матушка вдруг крепко прижимается ко мне, ласково проводя руками по спутанным волосам. — Хорошо, что ничего страшного не случилось. Ну, за работу, — она подталкивает мое послушное тело к мгновенно встрепенувшимся служанкам и меня начинают вертеть, словно утку на вертеле: стягивая платье, расчесывая волосы, надевая на руки перстни и браслеты. Спустя десять минут я выглядела так же уродливо, как и Мирэ.

— Редкая красавица. Глаз не оторвать, — маменька умиленно заламывает свои тонкие ладони, обходя меня по кругу, но я, глядя в зеркало, совершенно не разделяю ее восторженных вздохов. Оттуда удивленно смотрит незнакомая тетка с удавкой из жемчуга на шее, ярко подведенными глазами, накрашенными соком лайры губами, волосами, заколотыми сотней шпилек с огреновыми бусинами, от чего кажется, что к голове привязали мешок с песком. А про платье я вообще помолчу, оно обтянуло тело, как чулок толстую ногу молочницы Хельтги, и кажется, что грудь сейчас вылезет из выреза, потому что ей совершенно не куда спрятаться в таком узком и тесном лоскуте ткани. Мирэ отчего-то завистливо вздыхает. Было бы чему завидовать — моя б воля с радостью натянула бы всю эту дрянь на нее. Боги, скорее бы все закончилось, мне даже дышать в этом наряде тяжело!

— Наденьте на нее корону, — матушка щелкает пальцами и, служанки достают из ларца золотой обод, украшенный альмаринами добытыми со дна голубого озера в ущелье поющих ветров.

— Как я тебе завидую, — выдыхает сестра, осторожно опуская атрибут власти на мою несчастную голову.

— Мирэ, чему тут завидовать? Да я готова двадцать лун взаперти просидеть, лишь бы не участвовать в этом балагане!

— Глупая ты еще, глупая и маленькая. И отчего дар ты унаследовала, а не я? — Мирэ вертится перед зеркалом, капризно выгнув свои тонкие брови.

— Веришь, сама об этом сто раз думала, — стою с ней рядом разглядывая наши отражения. И все же мы с ней похожи, только у Мирэ волосы ровные, белоснежные, как шелковые нити, а у меня слегка вьющиеся и золотые, как будто солнечные лучи в них запутались, и никак выбраться не могут. — А давай поменяемся, вот смеху то будет! Жених все равно невесту не видел ни разу.

Сестра весело хохочет, подмигивая служанкам. — Поменяться не поменяемся, но погадать, кто есть кто заставим. Несите мою корону.

— Вы что удумали проказницы? — мама хмурится, уперев руки в боки, а потом, глядя как мы приседаем перед ней в одинаковых позах с коронами на головах, тоже начинает смеяться. — Хотите, чтобы у правителя Арзарии глаза от вашей красоты разбежались?

— А пусть угадает, которая из нас его невеста, — мы с Мирэ перемигиваемся, и теперь, наше озорство передается не только маменьке, но и служанкам, а вошедший в эту минуту отец все не может понять, чем же вызвано такое бурное веселье.

— Девочки, милые, нам пора. Все готово к церемонии, — отец протягивает нам с Мирэ руки, и мы, с самым невинным видом, меняемся местами. Дело в том, что старшая дочь должна стоять по правую руку, а младшая по левую, а наша с сестрой шалость спутает жениху все карты. До момента пока меня не попросят произнести ритуальные слова клятвы, он будет пялиться на Мирэ, и думать, что это она его невеста.

Папа качает головой, пряча в углах губ теплую улыбку, он всегда смотрит на наши проказы сквозь пальцы, хотя по большому счету они никогда не выходят за рамки приличий.

Зал Всех Святых заполнен до отказа. Еще бы — поглазеть на будущего правителя мира синего солнца собралась чуть ли не вся нарийская знать. Торжественную тишину, возникшую при нашем приближении, кажется, можно резать ножом, настолько она плотная и густая. Даже статуи богов, стоящие по кругу, внемля важности момента, смотрят с высоты почтительно и строго. Мы выходим на самый центр, и к нам навстречу неспешно двигается процессия коххаров во главе с моим женихом. Боги, если бы не папенькина рука, я наверно грохнулась бы ему под ноги, на потеху всем собравшимся гостям! Взгляд карих глаз неспешно скользит по лицу и фигуре Мирэ, а затем, переметнувшись на мою сторону, буквально пронизывает меня насквозь. В уголках губ появляется ироничная усмешка, и бесстыжий брюнет едва заметным движением, склоняет голову в легком приветствии. Коххары открывают Книгу Судеб, зачитывая ритуальные слова, а я начинаю ужасно злиться и нервничать под пристальным, раздевающим взглядом будущего супруга. Да как он смеет так открыто игнорировать Мирэ? Кажется, ему и вовсе безразлично, что его невеста она, а не я. Нет, я конечно, но ведь он этого не знает и продолжает нагло пялиться, протирая дыру в моем платье. Я вздрагиваю, когда глава коххаров задает вопрос:

— Подтверждаешь ли ты, Тайрон Аэзгерд Видерон Арзарийский, готовность соединить свою судьбу с наследной тэйрой Нарии?

Улыбка правителя Арзарии становится шире, и, не отрывая от меня хищного взгляда, он громко произносит:

— Подтверждаю.

— Подтверждаешь ли ты, Эя Лорелин Аурелия Нарийская, готовность соединить свою судьбу с правителем Арзарии?

Я молчу, сглатывая подступивший к горлу комок, и в образовавшейся паузе чувствую, как возмущенные взгляды присутствующих выжигают во мне гневные дыры. Отец больно сжимает ладонь — похоже, он тоже злится.

— Подтверждаю, — вскинув голову, с вызовом смотрю на того, кто через три айрона станет моим мужем и повелителем. По его лицу скользнула странная тень, и готова поклясться на Книге Судеб — кажется, он мне подмигнул. Эгла, да он издевается, он с самого начала знал, кто я такая! Наглец делает шаг навстречу, протягивая мне свою руку, и мою похолодевшую ладонь крепко сжимают его длинные пальцы. Как же хочется сбежать отсюда, но я терпеливо жду, пока он наденет на меня свой родовой перстень. Холод артефакта тяжелой гирей повисает на моей руке, и возникает такое чувство, что меня только что, словно вольную птицу, посадили в клетку.

— Теперь подаришь мне свой поцелуй, босоножка? — шепот правителя Арзарии раздается над самым ухом, щекотно шевеля волосы у виска.

Жаль, что не могу при всех врезать ему коленкой между ног. Было бы приятно посмотреть, как с его лица сползает наглая издевательская ухмылка.

— А разве вас интересует чье-то согласие? Похоже, вы привыкли брать все, что пожелаете, не спрашивая чьего-то позволения.

И все же мне удается вывести его из себя. Глаза Тайрона превращаются в узкие щелочки, и едва коснувшись моей руки губами, он едко произносит:

— Ты права, моя босоногая тэйра, очень скоро мне твое разрешение не понадобится.

— Это если через три айрона я не забуду сказать вам — «да», повелитель.

А вот теперь, я его разозлила. Красивое лицо исказила гримаса ярости, но лишь на миг. Через секунду правитель Арзарии взял себя в руки и только неестественно сверкающие глаза выдавали клокотавшую в нем злость.

— Я надеюсь, через три айрона, Эя, вы подрастете, и поймете, что у Нарии нет другого выхода. Брак со мной дает вашему миру защиту Альянса[8].

— Вы полагаете, что кроме вас на мне больше никто не захочет жениться?

— Что вы, тэйра, такая богатая и красивая девушка как вы, составила бы прекрасную партию любому правителю, но боюсь, что в Альянсе больше не осталось холостых мужчин, — улыбка брюнета превращается в хищный оскал. Он понимает, что эту словесную баталию я проиграла, но, боги, как же мне хочется стереть с его самоуверенного облика эту высокомерную спесь! Я не знаю, что на меня нашло. Отец прав: женщина не должна быть такой несдержанной.

— Зато, они есть вне Альянса, — мой ответ, кажется, ошеломил мужчину настолько, что он несколько секунд разглядывал меня словно диковинную зверушку.

— Оддегиры не берут в жены таких, как ты, девочка.

— Оддегиры не знают что я последняя сумеречная, а единственное что они ценят — это силу. Сын с даром сумеречных даст правителю оддегиры сильного наследника, неуязвимого воина — воина, которому не будет равных, — я понимаю, что несу чушь, мне не следовало читать так много книг, но остановиться уже не могу.

— Ты с ума сошла, девочка, оддегиры — чудовища. И моли Эглу, чтобы они не узнали о твоем даре, — а вот теперь в его взгляде нет и капли пренебрежения, я вижу в его глазах страх. Я довольна.

— В каждом из нас, правитель Тайрон, живет чудовище, вопрос в том, как хорошо мы умеем его скрывать, и как часто позволяем ему выбираться на волю.

— Ты слишком умна, как для такой юной девушки, — задумчиво произносит Тай.

О, ну надо же, теперь, меня, кажется, признали равной себе?

— Не думала, что ум является недостатком. Вам следует хорошенько подумать, повелитель, составит ли ваше счастье партия с таким вопиющим изъяном.

Брови Тайрона удивленно ползут вверх и вдруг, он начинает совершенно неприлично смеяться, привлекая к нам ненужное внимание окружающих.

— Твой язык так же остёр, как и твой ум, девочка. Мне нравится, — он наклоняется так близко, что теперь его губы касаются моей пылающей румянцем щеки. — Я не откажусь от тебя, тэйра, и не надейся. Наследник с даром — не единственное что я хочу получить от тебя. В постели мне твой ум мешать не станет.

Меня тошнит от него. Ненавижу. Спасибо, что в эту минуту к нам подошел отец. Я выдернула руку из хватких пальцев жениха и нацепила на лицо вежливую улыбку.

— Вижу, вы нашли общий язык, — отец приветливо склоняет голову перед повелителем арзаров.

— Тэйра — сама кротость, красота и невинность, — неожиданно рассыпается в комплиментах он. — Я доволен, что вы с отцом заключили этот союз столько лет назад. Брак с вашей дочерью обещает принести не только выгоду нашим мирам, но, я надеюсь, составит и мое счастье, — взгляд правителя ползет по мне, словно слизень по листку лопуха: вязкий, липкий, скользкий, хочется сбросить его с себя и передернуться от омерзения.

— Мы с твоим отцом надеялись, что так и будет, — папа дружелюбно похлопал Тайрона по плечу. — Пойдем, отметим это событие бокалом хорошего ллайра, в моих погребах есть редкие экземпляры. Некоторым из них более сорока айронов. Они еще помнят другую расстановку сил спектра Ррайд[9].

— С удовольствием, — любезно соглашается Тайрон, и они с отцом к моей неимоверной радости и облегчению уходят в зал с накрытыми для дальнейшей трапезы столами.

Мирэ, матушка, собравшиеся на торжество дамы из всех знатных родов Нарии, обступают меня плотным кольцом, воодушевленно поздравляя и выражая бурный восторг по поводу свершившегося события. Я киваю им в ответ, как кукла с качающейся головою, что вырезает из дерева наш конюх, силюсь растянуть свое лицо в улыбке, но первый раз в жизни отчаянно хочу заплакать прямо посреди этой веселящейся на моем заклании толпы.

Вечер длился бесконечно долго, мне казалось, что он никогда не закончится. Я не могла дождаться, когда же правитель Арзарии наконец уберется восвояси, и когда открыли портал для перехода, я не смогла сдержать облегченного вздоха. Тайрон словно понял это — он резко повернулся, разглядывая меня, и лицо его стало мрачнее грозовых туч в дождливый день.

— Скоро увидимся, моя драгоценная тэйра. Жду вас с ответным визитом у себя.

Опять эти глупые правила: невеста должна каждый следующий айрон приезжать к жениху, знакомиться с его семьей, традициями и устоями мира в котором ей предстоит жить. По мне, так я бы его до свадьбы не видела! А если бы было возможно, то и вовсе за него не вышла.

— Он красивый, — мечтательно вздохнула Мирэ, провожая взглядом правителя Арзарии. — Тебе повезло, сестренка.

— Он мерзкий. И взгляд у него, как у змеи, словно целиком заглатывает. Он мерзкий и старый, Мирэ!

— Ему двадцать пять всего, глупышка. Через три айрона он будет в самом расцвете, — хихикает сестра, заливаясь ярким румянцем.

Я смотрю на Мирэ как на полоумную. — Фу, сестренка, неужели тебе такие нравятся?

— Маленькая ты еще, Эя, ничего в мужчинах не понимаешь, — снисходительно умничает она. — Вот когда подойдет время к свадьбе, ты увидишь его совершенно другими глазами. Он красив, у него такие сильные руки, шея и грудь широченная. ...

Скачать полную версию книги