Ломаный грош [Ольга Николаевна Ларионова] (fb2) читать постранично

Ольга ЛАРИОНОВА ЛОМАНЫЙ ГРОШ

^{Рис. А. Назаренко}

Бояты были просто чудным народом.

Главное — они решительно все понимали. Нет, не в том смысле, что они быстро усвоили наш язык. И до них встречали мы в Пространстве таких, что послушают наши разговоры день-другой, а на третий, глядь, — уже и сами по-нашему изъясняются с большой непринужденностью.

Но бояты не только слушали — они улавливали самую суть. Правда, поняли мы это не сразу. Бывало, говоришь им, говоришь, а они все кивают и поддакивают с видом полного непонимания, да еще и бац! — вопросик, чтоб более некстати, так даже и некуда. Даже обидно, что, выходит, они только из вежливости создали атмосферу полного взаимопонимания.

А потом припомнишь, за ухом почешешь — не-ет, не такие уж они простачки. И вопросик этот не от простоты душевной, а от такого проникновения в самый корень, что так и тянет им всю душу выложить…

Поплакаться, одним словом.

И вот от этой самой их мудрости да участливости принялся я одному престарелому бояту все свои горести перечислять. А откуда у нашего брата горести? Из последнего рейса, вестимо. В последнем же рейсе на Камарге — то бишь на Земле Ли Камарго — дернула меня нелегкая произвести первый в истории человечества естественный левитационный полет. Но вместо выступлений по метагалактивиденью и всяких там девчонок с автографами велел мне наш командир молчать в тряпочку, потому как по моей милости имели мы с Камарге тысячу неприятностей, и первым номером — рыжую биологиню без побочных профессий, сущую обузу для нашего разведывательного целиком мужского экипажа.

Вот и теперь я умирал от скуки в тени собственного корабля, хотя вовсе не моя очередь была оставаться дежурным, а тем временем Рычин, Кузюмов и наше новое приобретение, биологиня, осматривали достопримечательности Земли Полубояринова, или попросту Боярыни.

— Нет, бросаю глубокую разведку и подаюсь в освоенцы, — говорил я, наблюдая за седым, как древний аксакал, боятом, который варил мне зеленый чай на шаровой молнии. — Когда Космический Совет решает заселять или хотя бы разрабатывать какую-нибудь планету, то под это дело освоенцы получают решительно все. Корабли — во! Левиафаны! А что имеют разведчики? Разведчики побираются на космодромных складах. Где — канистру мезотоплива, где — коробку передач на гипердвигатель…

— Ай-яй-яй, — сокрушенно отозвался аксакал.

— Ну а как быть, если мы на свою голову наоткрывали планет примерно раз в пятьсот больше, чем в состоянии освоить? Подрубили под собой сук. Данные разведки теперь сваливаются Полубояринову просто под стол, в корзину. Думаете, почему мы вашу планету назвали Землей Григория Полубояринова? Из грубой лести. И думаете, поможет? Черта с два. Григорий — человек железный. А наш «Молинель» — одной радости, что в четыре ваших сосны. А поглядеть на него в общем ряду современного космопарка — гроша ломаного он не стоит.

— Послушайте, Стефиафан, — задумчиво проговорил боят, выдергивая травинку из своей плетеной юбочки и принимаясь ковырять ею в зубах. — Хотите, я вам выращу дерево вдвое выше вашего «Молинеля»? И на нем можно будет летать. Хоть к звездам.

— Нет, — сказал я, — премного благодарен, но не стоит. Летать в деревянных лодках — об этом я в детстве что-то читал. Это неуютно и, главное, несовременно. Корабль должен быть из приличного звездного сплава. Но вот с металлами у нас зарез.

— Правда? Но ведь на вашей планете должно было скопиться громадное количество металлических денег. Теперь они не нужны, так почему бы не переплавить их на космолеты?

Я только тут сообразил, что меня никогда не интересовала судьба столь бездарно потраченного человечеством металла. Куда же подевались монеты? Ведь даже в музеях лежали только их голографические копии.

— Уже куда-то потратили, — горестно вздохнул я. — Ну а если бы и нет, то все равно, на наш разведсектор полушки медной не выделили бы. Скупердяи.

— Дети, дети… — пробормотал старец. — Твой непотребный напиток готов, дитя Земли.

— Почему — непотребный? — обиделся я не за себя, а за сказочный зеленый чай, который ввел у нас в моду наш штурман Темир Кузюмов.

— Непотребный, потому что потреблять его при температуре кипения ты не можешь. А пока он постепенно становится потребным, остывает, высунь язык, и я пролью на него истинное блаженство.

Кажется, он действительно считал меня сущим ребенком, и я ничего не имел против — пока наших не было. Я доверчиво высунул язык, боят произвел какой-то зудящий звук, и тотчас же мне на нос спикировала пчела величиной с бройлерного цыпленка. На язык, как и было обещано, закапал благоуханный нектар, но я в ужасе закатил глаза, не в силах совладать с инстинктом самосохранения. Оставалось только ждать, что будет дальше.

А дальше было форменное столпотворение. Причем никак не связанное с пчелой.

Сначала шагах в двадцати от меня в