Трудности контакта [Анатолий Борисович Шалин] (fb2) читать онлайн

Анатолий Шалин ТРУДНОСТИ КОНТАКТА _{Из цикла: «Старый космический волк»}

Капитан почтового галактического лайнера Спиридон Свистоплясов никогда особенно не отличался деликатностью в обхождении. Его манеры временами доводили до обморока наиболее впечатлительную часть публики портовых городов и космических баз. Друзья настоятельно советовали Спиридону укротить хоть немного свой буйный нрав и держаться по возможности в рамках приличий. Спиридон, обыкновенно, на это отвечал, что добросердечнее его не найти человека во всей галактике, а что же касается рамок приличий, то ни о чём таком он сроду не слыхивал.

На этот раз в кабачке «Космическая черепаха» было сравнительно тихо. Капитан Спиридон, обманывая ожидания всех своих поклонников, спокойно сидел за столом со своим другом и учеником Федей Лёвушкиным и сосредоточенно поглощал бутерброды с марсианской полукопчёной колбасой. Обычной, земной колбасы на этот раз почему-то не оказалось, её или забыли завезти на базу, или уже съели. Посетители «Черепахи» смутно надеялись, что Спиридон по этому поводу проявит свои незаурядные способности и разнесёт администрацию в клочья, но Лёвушкин о чём-то напомнил ему в полголоса, и он примирительно закивал головой:

— Хорошо, не буду поднимать шум, но в моё время за такие штучки…

А надобно заметить, что в наш просвещённый и высокоинтеллектуальный двадцать пятый век капитан Спиридон попал прямиком из загадочного и во многом сумбурного двадцатого столетия. Да! Да! Именно из этого смутного времени! В конце двадцатого столетия Свистоплясов участвовал в экспедиции к поясу астероидов и его корабль в окрестностях небольшой Чёрной Дыры затянуло во временную воронку и забросило, аж, на три с половиной столетия вперёд, в будущее. Этим, кстати, во многом и объясняется некоторая интеллектуальная отсталость капитана Спиридона и определённая консервативность его взглядов на многие проблемы современности. Впрочем, капитан Свистоплясов по праву пользуется заслуженным уважением и почётом среди ветеранов нашего Космофлота и с его мнением и опытом считается самое высокое начальство. Но давайте вернёмся в кабачок.

Итак, капитан Спиридон и его друг Фёдор Лёвушкин мирно обедали, а за соседним столиком в это же самое время текла беседа. Два заезжих с Земли биолога рассуждали об инопланетных цивилизациях и о возможности контактов с ними. Тема эта пользовалась популярностью, и постепенно в разговор включились ещё несколько человек — и обсуждение стало всеобщим. Только капитан Спиридон и его спутник молча пережёвывали марсианскую колбасу и слушали. Со стороны было не совсем ясно, затрагивает возникшая дискуссия сердце старого космического волка, или же он остаётся ко всему происходящему равнодушным. Однако Фёдор Лёвушкин за долгие годы совместных полётов хорошо успел изучить характер своего учителя и друга и понимал, что уж в чём, в чём, а в равнодушии Спиридона не упрекнёшь. Федя чувствовал, что старик Спиридон накаляется изнутри, что вот-вот произойдёт воспламенение, но ничего не мог поделать — обычные методы противопожарной безопасности в таких случаях на Свистоплясова, как правило, уже не действовали.

Между тем, когда один юный физик заявил, что он за контакты с любыми цивилизациями, температура капитана достигла критической точки. Спиридон быстро повернулся к бедняге и, созерцая его, как удав кролика, спросил:

— А что вы, чёрт возьми, вообще знаете об этих контактах? Сижу здесь уже час, пережёвываю эту мочалку и только и слышу, что про контакты. Контакты! Инопланетяне! Контакты! Сдохнуть мне на месте, если я не сыт всем этим по горло! А ведь никто из вас, прошиби меня метеорит, и не видел пи одного живого инопланетянина! Никто, наверное, из вас и не знает, как с ними общаться и на каком языке говорить!

— Уж, конечно, не на вашем… Здесь необходим тонкий подход, — не выдержал один из биологов.

— Тонкий подход? — Спиридон презрительно скосил на биолога глаза. — И вы туда же — утончённость чувств, изысканность выражений. А вы знаете, молодой человек, иногда в космосе создаются ситуации, когда без этих самых выражений не обойтись, а все изыски и деликатность приходится отставлять в сторонку. Нет, у вас на Земле, конечно, там деликатность необходима, а вот в иных мирах…

— Правила поведения — диктуются создавшимся положением! — многозначительно поддакнул своему другу Лёвушкин.

— Э! Да брось ты! — обрушился на него Спиридон. — Если бы я всегда действовал по правилам, наши с Лёшкой Гавриловым кости давно бы валялись на одной чёртовой планете.

— Ого, капитан! Это новая история! Я её не слышал! Выкладывайте! — оживился Лёвушкин, используя последнюю возможность утихомирить своего вспыльчивого друга.

— И правда, кэп! — поддержали Лёвушкина биологи. — Похвастайтесь своими подвигами.

— Хвастаться-то особенно нечем, — покраснев от смущения, произнёс Спиридон. Чувствовалось, что старик начинает успокаиваться. — Я тогда, — продолжал он, — совершил одну непростительную глупость, с которой, собственно, и начались неприятности. Впрочем, раз уж зашла речь об этом, — слушайте.

Нас было трое: я, мой помощник — Алексей Гаврилов и Штопор. Штопор — это мой пёс. Умнейшее животное, доложу вам, с ним я порядком поколесил по планетам, вместе пережили кучу различных приключений и хорошо изучили привычки и склонности друг друга. С Гавриловым же — мой первый полёт. Парень Лёшка был неплохой, дело своё знал. Я у него нашёл только один крупный недостаток — очень уж он любил пыль в глаза пускать. Франт, одним словом. Манеры самые изысканные, за версту столичным воспитанием и образованием несёт, а чтобы когда кому в морду врезать (за дело, разумеется) или выругаться — боже упаси — совершенно не умел. Конечно, такой образ жизни имеет свои положительные стороны, к примеру, на базе все девочки от него были без ума. В космосе же, на мой взгляд, всё это было не всегда к месту и меня вся эта его одухотворённость и благовоспитанность немного раздражала, но мы с ним ладили.

Экспедиция по тем временам считалась дальней. Почти не исследованная область галактики. Тысячи звёзд, тысячи планет и почти ничего о них не знали. Мы нацелились на одну звёздочку, находившуюся немного в стороне от общей группы и несколько месяцев выжимали из нашей посудины предельную скорость. В жизни, знаете ли, иногда наступает этакая полоса удач. Вам вдруг начинает отчаянно везти. Судьба, так сказать, делает подарки, оберегает от опасностей, сдувает с вас пылинки, ласкает, словом, всячески усыпляет вашу бдительность, чтобы потом неожиданно ударить чем-нибудь увесистым по темечку. Я к таким периодам удач отношусь обычно всегда очень осторожно, трудно почувствовать, когда он кончается. Так и на этот раз.

Подлетаем и вдруг на одной из планет замечаем явные следы разумной деятельности. Ну там в одном районе остров термоядерным взрывом разворочен, неподалёку видна обширная пустыня явно искусственного происхождения. Опять же и анализ атмосферы показывает наличие в воздухе планеты всякой гадости. Одним словом, следы вполне развитой цивилизации. Мы, конечно, рады: — не зря в такую даль тащились. Встреча с родственниками по разуму, как ни крутите, — событие. Понятное дело, стали готовиться: я побрился, причесался. Про Лёшку говорить нечего, он перед зеркалом три часа скафандры примерял. Всё ему модели не нравились. Впрочем, это простительно, всё же в том медвежьем углу мы представляли человечество и, конечно, не хотели ударить в грязь лицом и показаться этакими дикарями.

Напялив своя лучшие скафандры, вылазим наружу. До сих пор не могу вспомнить, которая из моих конечностей первой погрузилась в грязь той планетешки. Как будто бы это была правая нога, но впоследствии я стал всё больше подозревать в таком постыдном проступке свою левую ногу. Да…

Сразу за мной выпрыгнул Штопор, а за ним снизошёл, это самое подходящее слово для описания данного действа, Гаврилов. Мы огляделись. Оваций почему-то не последовало. Более того, вокруг не наблюдалось ни одного зрителя и вся церемония прошла, таким образом, впустую. Меня это, правда, не очень огорчило, я как раз вспомнил, что оставил на корабле свой именной лучевой пистолет, старой, но, впрочем, вполне надёжной конструкции. Конечно, обитатели планеты разумны, я против них ничего не имел, но места всё же дикие, окраина галактики, чёрт его знает, какие зверюги водятся. Простые правила безопасности, знаете ли, требовали что-то иметь при себе для защиты от хищников и всяких пресмыкающихся. Гаврилов же в этот раз стал меня уговаривать оружие не брать.

— Что они о нас подумают? — начал он. — Мы же мирные исследователи. Неудобно как-то…

— Плюнь, — говорю, — на неудобства. Что они подумают — меня мало волнует, а за пистолетами надо вернуться.

Тут он давай меня упрашивать:

— Вы мне, капитан, — говорит, — контакт сорвёте! Такая возможность раз в столетие бывает. Человечество нам не простит. У вас, Спиридон Иванович, просто звериный характер, что это за манеры — бренчать оружием. Я вынужден буду по возвращении на базу написать докладную! — Кричит он мне это, а сам чуть не плачет.

Будь это в другом месте и при других обстоятельствах, я бы ему показал! Капитану угрожать докладными! Такое нарушение дисциплины прощать нельзя, но здесь, вижу, парень не в себе — первый дальний полёт, контакт с чуждым разумом — понять можно, и я с ним согласился. Это и было моей основной глупостью.

Так и отправились мы бродить по той чёртовой планетке этакой делегацией кротких ангелов, не захватив ни лучевых пистолетов, ни гравитационных излучателей, в общем, никаких верительных грамот, кажется, даже перочинного ножа при себе не оказалось. И попались, конечно! Километра от аппарата не отошли, как налетела на нас стая каких-то четвероногих и трехруких мерзавцев. Скрутили нас и поволокли… Притащили в какой-то зверинец, я не шучу, кругом стоят клетки с растениями и животными. Ну, там змеи, крокодилы, кенгуру разные… Нас в одну пустую клетку поместили. Вокруг толпа собралась. Смотрят, оценивают, между собой о чём-то совещаются. Какой-то хмырь табличку притащил и, гляжу, над клеткой нашей устанавливает. Мол, звери такие-то, пойманы там-то. Положеньице, сами понимаете.

Гаврилов растерялся, он такого оборота событий явно не ожидал. Начинает этим трехруким лопотать что-то о межпланетных соглашениях, сириусианскую конвенцию приплёл, а сам даже свой дешифратор включить забыл. Аборигены эти, конечно, смотрят на Алёшку обалдело, что за музыка? Тут уж я включаю свой прибор и с дословным переводом на их родной диалект начинаю ораторствовать.

— Что же вы, — говорю, — подлецы, делаете? Мы такую даль к вам тащились, а вы нас в клетки! И ещё братья по разуму называетесь!

Они мне отвечают в том смысле, что вы к нам в родню не лезьте, а что у вас разум есть — так это ещё нужно доказать.

Я возмущаюсь:

— Какие ещё доказательства? Речь! Приборы! Разве этого мало?

— Это ничего не значит, — говорят они мне. — У нас и курицы говорить умеют, а с приборами каждая мартышка обращаться научилась.

М-да! Посмотрел я на них, вижу публика дикая, импульсивная. Таких только эффектами возьмёшь. Тогда-то я и пожалел о своём излучателе. Какой прекрасный повод продемонстрировать мощь человеческого разума, я бы им всю клетку вдребезги разнёс и ещё кое-что попортил, а так делать нечего.

— Ладно, — говорю, — давайте я вам какую-нибудь теорему из области высшей математики докажу.

Смотрю, смеются:

— Это не довод.

У них, оказывается, знание математики врождённое, также, например, как у нас умение дышать. Там каждый младенец нашим профессорам пять очков вперёд даст. Вижу, положение ухудшается. Перебрал я ещё сотню доказательств — и всё впустую. А эти трехрукие тем временем установку подкатили и собираются Алёшку Гаврилова препарировать. Не знаю, может, они решили, что он не вынесет жизни в зверинце, или ещё по какой причине, но собираются на нём изучать наше внутреннее строение. Я, как такое увидел, прямо из себя вышел:

— Не дам, — говорю, — товарища резать!

А аборигены мне вполне резонно отвечают:

— Вот вы и продемонстрировали нам свою неразумность. Сами же хотели, чтобы мы убедились в наличии у вас разума, а теперь, когда наш хирург-таксидермист собирается добраться до содержимого ваших черепных коробок, начинаете возмущаться!

— Этим методом вы убьёте моего товарища, и его разум! Я протестую! — кричу им. — У вас должны быть другие критерии разумности! Требую создания экспертной комиссии и экзамена на разумность!

Аборигены почесали загривки, пошептались между собой и решили пока оставить нас в покое:

— Ладно, — говорят, — будет Вам экзамен. Сегодня уже начальство поздно беспокоить, а завтра утром соберём консилиум.

С этим они и разошлись. И наступила совершенно дикая, кошмарная ночь, наша первая ночь на планете. Брр! До сих пор вспоминаю с дрожью и отвращением то, что мы пережили с Гавриловым в ту ночь в инопланетном зверинце, запертые в тесную вонючую клетку. Вокруг тьма, небо тучами заволокло, порывы холодного ветра. Тошнотворные запахи. Рядом кричат какие-то попугаи, в соседних вольерах прыгают и дерутся трехрукие обезьяны. В клетках с бассейнами плюхаются не то бегемоты, не то волосатые крокодилы. Рядом воют всякие хищники, шипят гигантские змеюги. Словом, лучше но вспоминать. Алексей за ту ночь чуть не поседел, а у меня потом недели две дёргалось веко на левом глазе. Так-то вот, мальчики, они, контакты эти, дёшево не даются.

Всю ночь я ругал себя, Алексея и проклинал аборигенов.

Утром, естественно, продолжение спектакля. Перед клеткой толпа. Вдруг барабанный бой, все местные падают на колени и вперёд выходит совершенно зверского вида детина. По одежде видно, среди местных шишка крупная. На физиономии этак аккуратно подстриженные усики и рыжая окладистая борода, а на лысой, достаточно объёмистой макушке обруч золотой с каменьями самоцветными, изумрудами да рубинами разными. Корона, значит. М-да! И пальцы у него на всех трёх руках все, как есть, перстнями да кольцами унизаны. На шее цепь золотая, килограмма на четыре, болтается, а на каждой из четырёх ног браслеты надеваны. Чучело, одним словом, золочёное. Я, конечно, как увидел этого их вождя, толкнул Гаврилова в бок и, быстро сообразив, что к чему, шепнул Алёшке:

— Падай…

Бухнулись мы с Гавриловым на колени перед этим охламоном и в один голос: — Ваше сиятельство! Отец и благодетель! О! Мудрейший из мудрейших! О! Разумнейший из разумнейших! О! Красивейший из красивейших! Не вели казнить, вели миловать! Рассуди нас…

Их сиятельство поморщился зазвенел браслетами, покачал головой:

— Пошто ночью ругались, лаялись, жителей проклинали?

— От избытка чувств, — говорю, — сие происходило. Очень радовались предстоящей встрече с вами. Не часто удаётся лицезреть такой образец совершенства, красоты и мудрости.

Тут ихнее сиятельство вновь поморщился и приказывает прислужникам:

— Отпустите их! У меня нет сомнений — это разумные существа. Ибо, как известно мудрейшим, звери, лишённые разума, не умеют подхалимничать, льстить, лгать и сквернословить! На такие дела способны только твари, обладающие развитым мозгом.

И нас освободили.

Самое комичное в этой истории, что Штопор тоже сошёл за разумное существо. Впрочем, мы с Алексеем не стали в этом разубеждать аборигенов. Так-то оно бывает.

А с Их сиятельством мы поладили. Он оказался вполне сносным мужиком. Я научил его играть в шахматы и ругаться по-русски, по-французски и по-испански, а он подарил мне на память вот этот перстенёк с голубым бриллиантом. Пустячок, конечно, но приятно.

Впрочем, успехом своей дипломатии, как я потом выяснил, мы были обязаны специфике местных международных отношений. На той планете, оказывается, доминирующим тоном в отношениях, как среди самих аборигенов, так и между соседними государствами и народами является отборная ругань и кулаки. Иными словами, на той планете процветало и пышно плодоносило самое махровое хамство, естественно, нормальный человеческий язык тамошние жители воспринимать почти разучились. Отсюда, кстати, возникает прямая связь с появлением островов, развороченных термоядерными взрывами, и возникновением пустынь на некоторых континентах. В общем, многое из увиденного на той планетке наводило на размышления.

И вскоре у меня пропало желание контактировать с тамошней публикой. У Алексея такое желание пропало ещё раньше, поэтому при первой же возможности мы поспешили удрать на своём звездолёте домой. Да, на обратном пути я устроил Гаврилову взбучку, чтобы знал, как нарушать дисциплину…

Со временем Алексей стал капитаном и сейчас работает где-то в созвездии Гончих Псов. Как видите, вопрос о контактах е тех пор приобрёл для меня некоторую болезненную окраску и, когда я слышу дилетантские рассуждения о внеземных цивилизациях, мне всегда становится немного не по себе. Я вспоминаю ночь в клетке инопланетного зверинца, вспоминаю Алёшку Гаврилова, Штопора и мне становится грустно.

— Я думаю, вы простите мне эту маленькую слабость, — капитан окончил свой рассказ и осмотрелся.

Вокруг царила благожелательная тишина. Лица слушателей были задумчивы и немного печальны.

С тех пор Лёвушкин и другие друзья Спиридона уже не опасались крупных скандалов со стороны своего вспыльчивого друга, они научились подавлять эти скандалы в зародыше, вытягивая из старого капитана разные невероятные истории его путешествий.