Та доля славы [Сирил М Корнблат] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Сирил Корнблат Та доля славы

Об авторе

Покойный С. М. Корнблат начал печататься как подросток-вундеркинд в 1940 году, продав свой первый рассказ в «Супер Сайенс Сториз», и написал порядочное количество журнального чтива под различными псевдонимами в годы перед Второй мировой войной, теперь в подавляющем большинстве прочно забытого. Только после войны во время бурного расцвета научной фантастики в начале пятидесятых Корнблат начал привлекать к себе серьёзное внимание. Как писатель СМ. Корнблат приобрел широкую известность романами, написанными в соавторстве с Фредериком Полом, включая «Космических торговцев» (один из самых знаменитых научно-фантастических романов пятидесятых годов), «Гладиатора на судебной арене» (книга, которая все меньше и меньше выглядит сатирой, всякий раз, когда вы включаете телевизор), «Обыщите небо» и «Аконит» (быть может, лучший из романов Пола и Корнблата, который, на десятилетия опережая время, описал людей, превращенных в части инопланетного органического компьютера); кроме того, он написал пару довольно стандартных романов в соавторстве с Джудит Меррил под псевдонимом Сирил Джад — «Аванпост на Марсе» и «Артиллерист Кейд», которые в то время были приняты с умеренной теплотой, но к настоящему времени позабыты, как и два романа в соавторстве с Полом, когда-то бывшие на гребне волны. Без соавторов — вдобавок к нескольким романам в главной струе жанра, но под несколькими псевдонимами — он создал три интересных, но практически не имевших успеха больших произведений («Не этот август» — слегка «холодной войны» о завоевании США военными силами СССР, «Синдик», едкая, но в конечном счете легковесная сатира в духе «Гэлекси» о будущей Америке, управляемой гангстерами, и самый слабый из трех — «Взлет», в те дни теоретический роман о завоевании космоса), но они никак не воздействовали на современную научную фантастику.

Однако сильнейшее воздействие на нее оказали рассказы и повести Корнблата. Он был мастером рассказов, вкладывая в них мастерство, зрелость, изящество и тонкость, какие редко встречаются в этом жанре, — и теперь, как тогда, был одним из тех ключевых авторов (тут на ум приходят Деймон Найт, Теодор Старджон, Альфред Бестер, Алгис Будрис и еще некоторые), которые в пятидесятых успешно демонстрировали, что еще можно извлечь из инструмента, известного под названием «научная фантастика», и невероятно расширили её возможности. В годы перед своей трагической смертью в 1958 году (на пути в Манхэттен на встречу, целью которой было предложить ему пост главного редактора «Мэгеэин оф Фэнтези энд Сайенс Фикшн», кстати сказать — какая интересная тема для произведения об альтернативных мирах! Невольно задаешься вопросом, какие произведения он печатал бы и какое воздействие он, как редактор ведущего журнала, оказал бы на эволюцию научной фантастики…) Корнблат создал некоторые из лучших рассказов пятидесятых, включая классический «Черный чемоданчик», «Дебилы на марше», «Корабль-акула», «Два рока», «Червь духа», «Гомес», «Передний человек, оставшийся в баре», «Появление двенадцатого канала», «Рукопись, найденная в китайском пирожке, с предсказанием судьбы», «Этими руками» и десятки других…

…Включая следующую ниже чрезвычайно занимательную историю, несколько для Корнблата нетипичную, поскольку, если не считать этого знаменитого рассказа (и двух-трех исключений вроде куда более слабого «Раба»), Корнблат редко писал чисто приключенческие рассказы, во всяком случае за подписью Корнблата, а уж тем более космическо-приключенческие, битком набитые рискованными, алчными, жесткими, стремительно разворачивающимися событиями, как этот, где остроглазые, хладнокровные авантюристы-предприниматели торгуются, и буйствуют, и прокладывают себе путь через вселенную, опережая своих противников, и одурачивая их, если оказываются загнанными в утол. «Та доля славы», короче говоря, такой совершенный рассказ для «Эстаундинга», такой платоновский идеал рассказа для «Эстаундинга» Джона Кэмпбелла того периода, что я невольно прикидываю, не писал ли Корнблат его с затаенной усмешкой, или же он расчётливо (с хладнокровием персонажей рассказа) сочинял то, что, как он знал, «нажмет на все кэмпбеллские кнопки», — очень популярная игра среди писателей тех лет. Однако, если даже правда и то и другое, это ни малейшего значения не имеет. Возможно, Корнблат уверял своих друзей или даже самого себя, что занимается такой вот мистификацией, но в его голосе тут слишком много увлеченности, и результат так хорош, что я не могу поверить, будто ему самому рассказ не нравился, как бы он там ни распинался, что уж лучше было бы выпить. Какой бы саркастический и пресыщенный вид он на себя ни напускал (чём славился), только Истинно Верующий в сердце своем, только тот, кто в глубине души все еще лелеет мечту о приключениях среди чудес и ужасов глубокого космоса на пути к неведомым звездам, был способен написать то, что ждет вас дальше…

При жизни Корнблат не получил ни одной престижной премии, но «Встреча», его рассказ, завершенный по черновикам Фредериком Полом через годы после его смерти, завоевал премию «Хьюго» в 1972 году. Рассказы Корнблата были собраны в «Исследователях», «На милю дальше Луны», «Дебилы на марше», «Тринадцать часов и другие % нулевые часы», а также в «Лучшее СМ. Корнблата».

Рассказы, написанные Полом и Корнблатом в соавторстве, были собраны в «Эффекте чуда», «Критической массе», «Прежде Вселенной» и «Наше лучшее». До недавнего времени мне пришлось бы сказать, что Корнблат давно не печатается, но, к счастью, «НЕСФА-Пресс» в 1996 году, опубликовала большой ретроспективный сборник Корнблата «His Share of Glory: The Complete Short Fiction of С M. Kornbluth (NESFA Press, P.O. Box 809, Framingham, MA 077101-203, wvw.nesfa.org $27.00), — сборник, который, точно отвечая своему названию «Его доля славы», все рассказы СМ. Корнблата», действительно включает практически все, что Корнблат когда-либо публиковал под собственной фамилией, и заслуживает почетного места в библиотеках серьезных любителей научной фантастики.

Та доля славы

Юный Ален, один из тысячи в огромной трапезной, машинально жевал под голос чтеца, монотонно звучавший в глубокой тишине зала. Нынешний урок сводился к списку слов из лексикона мореходов планеты Фетида VIII.

— «Тлон» — корабль, — бубнил чтец.

«Ртло» — несколько кораблей без указания числа.

«Лонг» — несколько кораблей, число которых известно и модифицируется кардинально,

«Онгр» — корабль в скоплении других кораблей и модифицируется ординарно.

«Нгрт» — первый корабль в скоплении кораблей, исключение к «онгр».

К Адену на цыпочках приблизился брат трудник.

— Тебя призывает ректор, — шепнул он. У Алена не хватило времени впасть в панику, хотя вызов послушника к ректору был веской причиной для паники. Он выскользнул из трапезной, вошел в северо-нанравленный коридор и вышел у двери своей кельи через минуту и четверть мили от трапезной. Торопливо, но тщательно он сменил серый балахон на костюм герольда посреди каморки, которая могла похвастать табуреткой, рукомойником, конторкой и парой пресс-папье. Ален, разумный молодой человек, не думал, что нарушил какое-либо правило сложного устава Ордена, но ведь он мог сделать это по неведению. Не исключено, пришло ему в голову, что келью он видит в последний раз.

Он обвел ее взглядом — авось все-таки не последним! — с любовью задержав его на стеллажике с кассетами. Там выстроились «Никольсон о марсианских глаголах», «Новый оксфордский венерианский словарь», внушительный шестикассетный «Немецко-ганимедианский разговорник», опубликованный давным-давно и далеко отсюда в Лейпциге. Но имелись и более современные работы: «Языки Галактики — эссеистйческая квалификация», «Полная грамматика цефейского», «Словарь венерианского II с самопроизношением» — десятки и десятки, ну и конечно, заигранная кассета макиавеллиевского «Князя».

Ну, будет, будет! Ален расчесал аккуратно бородку и вышел в юго-направленный коридор. На первом же пересечении перешел в восточно-направленный и минуту спустя уже стоял перед светским секретарем ректора.

— Лучше освежи в памяти неправильные лирские глаголы, — панибратски сказал секретарь. — Там торговец, который подыскивает дешевого герольда для поездочки на Лиру IV.

Вот так Ален без проволочек узнал, что его не вышвыривают из Ордена, а повышают до статуса Действующего Герольда. Но, как и полагается герольду, он ничем не выдал своего глубочайшего облегчения, Однако советом секретаря воспользовался и благоразумно настроился на лирский язык.

Пока он мысленно барахтался в склонении существительных, означающих только неодушевленные предметы, голос ректора — и каким же медовым был этот голос! — зазвучал из внутреннего телефона на секретарском столе.

— Пустите послушника Алена, — распорядился Великий Герольд.

Быстро одернув одеяние, юноша вошел в гигантский кабинет ректора, над письменным столом которого рыдала бриллиантами печать Ордена. Там он увидел незнакомого человека и заключил, что это и есть торговец — чернобородый типчик в веганском плаще, который облегал его коренастую фигуру очень и очень неэлегантно.

И сказал ректор:

— Послушник, венцом твоих стараний будет, если ты будешь сочтен пригодным… — Он учтиво обернулся к торговцу, который досадливо пожал плечами.

— Мне все одно, — пробормотал чернобородый. — Кто-то подешевле, кто-то знающий феню лирского жулья, богатеющего на драгоценных камнях, а главное, кто-то без проволочек. Накладные расходы высасывают из меня кровь, пока корабль торчит без толку в поле. А когда мы выйдем в космос, моя безмозглая команда, уж конечно, будет почем зря жечь бесценные литры моего топлива. А когда мы прибудем, бесчестные лиры, само собой, довершат мое разорение, присвоив даже ту крохотную прибыль, на какую я рассчитываю, Почтенный Великий Герольд, сдайте мне этого желторотика подешевле, и я пожелаю вам счастливо оставаться.

Мохнатые брови ректора сурово насупились.

— Торговец, — произнес он звучно, — нашей миссий утилитарнской галактической культуры нет дела до твоей прибыли. Я прошу тебя испытать этого юношу и, если ты найдешь его готовым, предложить ему должность твоего герольда в твоем полете. Он будет хорошо тебе служить, ибо был обучен тому, что коммерция и слова — ее посредники, суть связующие узы, которые в грядущем объединят космос в единое человечество. Не внушай себе, будто Колледж и Орден Герольдов всего лишь пособники в твоем коммерческом предприятии.

— Ну, ладно, — проворчал торговец и задал Алану вопрос на ломаном лирском: — Парень, ты сделать вегские камни трех огней, чтобы лирские женщины понравиться и приходить покупать и опять покупать?

Ален ответил без запинки:

— Вегаиские троепламенные камни пользуются особым успехов на Лире, и особенно среди ее женщин, когда они вделаны в стеклянные ножные браслеты, если крупные, и когда вделаны лирской «счастливой пятеркой» в перстень для больших пальцев, если мелкие. — Про себя он ликовал, что случайно прочел — и по железному правилу Ордена запомнил чуть не наизусть — развлекательный роман, в котором бегло упоминалась лирская торговля драгоценными камнями.

Торговец что-то пробурчал и перешел на цефейский, видимо, свой родной язык:

— Это было сказано хорошо, герольд. Ну а теперь скажи мне, хватит у тебя духа стать к прыскалке, если на пути отсюда к Лире нас перехватят подлые грабители, именующие себя сборщиками пошлин Владения Эйолфа?

Ален чувствовал на себе взгляд ректора.

— Благодарная миссия нашего Ордена, — сказал он, — запрещает мне пользоваться каким-либо оружием кроме истины для созидания космической утилитарианской цивилизации. Нет, почтенный торговец, я не встану к вашим боевым орудиям.

Торговец пожал плечами.

— Что же, придется взять, что дают. Почтенный Великий, Герольд, назови мне цену.

Ректор сказал небрежно:

— Я рассматриваю это как стажировку для нашего послушника, и гонорар будет минимальным, Ну, скажем, двадцать пять процентов твоей чистой выручки после отлета с Лиры согласно аудиту Действующего Герольда Алена.

Вопль ярости торговца эхом раскатился под сводами огромной комнаты.

— Это вымогательство, — взревел он. — Кто, кроме вас, нечестных на руку подлецов, с вашим Ордером и приемчиком обучать их с младенчества, может овладеть всеми языками галактики? Какой шанс есть у честного торговца, занятого прибылью и убытками, научиться лопотать на наречиях всех рас от Сириуса до Угольного Мешка? Это вымогательство! Да, вымогательство, и я скажу то же на смертном одре!

— Умри снаружи, если наши условия ты находишь неприемлемыми, — сказал ректор. — Ордер не торгуется.

— Мне ли не знать! — уныло вздохнул торговец. — И чего я не ограничился своей собственной системой и насосами фабрики моего дорогого отца! Так нет! Надо было подвернуться этой сделке с драгоценными камнями на Веге! Ну да хватит об этом. Тащите свой контракт, я подпишу.

Мохнатые брови ректора поднялись.

— Мы не заключаем контрактов, — сказал он. — Взаимное доверие между герольдом и торговцем — вот краеугольный камень, на котором будет создана всекосмическая дружба и взаимопонимание.

— При двадцати пяти процентах за не проверенного в деле щенка, — пробормотал себе под нос чернобородый по цефейски.

Никто из его наставников не сыграл Полония, пока Ален с печатью «Действующий Герольд» на лбу собирал вещи к отлету и освобождал свою келью. Ну да, решил он, либо, считают они, двадцать лет обучения вполне достаточны сами по себе, либо нет.

Торговец, увозя Алена на поле, где ждал его корабль, оказался не столь мудрым.

— Секрет успешных переговоров, — внушительно сообщил он своему герольду, — заключается в добровольных уступках. Тебе это может показаться парадоксом, но в этом истинный ключ к тому успеху, с каким я поддерживал прибыльность торговли насосами моего дорогого отца. Секрет в том, чтоб уступить, скорбно восхищаясь своим противником… но только в несущественных мелочах. Затем спорь из-за даты доставки или об условиях кредита и дай ему настоять на своем. Но ни на волосок не отступай от своей цены, кроме как…

Ален предоставил ему разглагольствовать, пока они проезжали через дворы Колледжа. К его радости, машина была открытой: ведь впервые низшие ломали перед ним шапки — незыблемое право герольда, — а равные величаво ему кивали. Пятилетние неофиты, увидев печать у него на лбу, сдергивали свои шапочки с комичной быстротой, а послушники, всего несколько часов, назад равные ему, обнажали головы, будто он был сам ректор.

Эти почтительные приветствия вывели торговца из себя. Когда с заключительным поклоном страж-трудник выпустил их за ворота внешней стены, он сказал с некоторым ехидством:

— Они вроде бы очень тебя уважают, парень.

— Меня полагается называть «герольд», — невозмутимо Сообщил Ален.

— Чума побери Колледж вместе с Орденом! Ты что, считаешь меня невежей? Конечно, я называю герольда герольдом, но нам предстоит жить бок о бок, и ты будешь работать на меня. Что произойдет с корабельной дисциплиной, если я начну стучать перед тобой лбом?

— Все будет нормально, сказал Ален. Чернобородый буркнул себе под носи нажал на акселератор.

— Вон мой корабль, — сказал он наконец. — «Песнь звезд». Веганская приписка — это может помочь при пролете Владения Эйольфа, хотя регистрация меня чуть не разорила на взятках. Команда из восьмерых ленивых, никчемных бездельников… Р-р! Глазам своим не верю!

Машина встала как вкопанная перед громадой корабля, и чернобородый взлетел по трапу и скрылся в люке за десятую долю секунды. Подобрав полы своего одеяния, Ален последовал за ним.

Торговец яростно отчитывал старшего механика, посмевшего включить космический двигатель для обогрева корабля. Он разглядел еле заметное марево у кормовых дюз.

— Для этого, олух, у нас имеется электричество. Ты когда-нибудь про него слышал? Тебе известно, что главная обязанность старшего механика — это эффективнее и экономичное использование двигателя его корабля?

Чиф, запуганного вида цефеец, с облегчением увидел Алена и сдернул свою видавшую виды шапку. Геральд солидно кивнул в ответ, и торговец взорвался:

— Чтоб в полете никаких этих приседаний и поклонов! — объявил он.

— Конечно, конечно, сэр, — сказал чиф. — Да, конечно же. Я просто приветствовал герольда у нас на борту. Добро пожаловать к нам на борт, герольд. Я чиф Элвон, герольд. Я рад, что с нами летит герольд. — Он исподтишка покосился на торговца. — Мне приходилось летать с герольдами и без них, и должен сказать, что с тобой на борту я чувствую себя куда надежнее.

— Нельзя ли проводить меня в мое помещение? — спросил Ален.

— Твое… — ошеломленно начал Торговец, но чиф тут же его перебил:

— Я устрою тебе каюту, герольд. У нас есть парочка запасных переборок, и уж я выгорожу уютненькую каюточ-ку. Не очень просторную, но на небольшом корабле вроде этого в самый раз.

Чиф поспешил на корму, Ален последовал за ним, а торговец бессильно плюхнулся на ближайшее сиденье.

— Герольд, — сказал чиф с некоторым смущением, когда изловил двух матросов и отдал им необходимые распоряжение — ты уж извини нашего доброго шкипера. Он еще между звездами не летал и толком не знает, что к чему. Ну да вместе мы его обучим.

Ален осмотрел сооруженную для него каморку и решил, что она обеспечит ему достаточное уединение. Кивком отпустив чифа и матросов, он расположился на койке.

За маской железного спокойствия, которое ему прививали столько лет, его терзали страх и ощущение полного одиночества. Даже старина Макиавелли, казалось, не мог предложить ни совета, ни утешения.

«Ничто не начинается столь трудно, не ведется с такой опасностью и дает так мало надежды на верный успех, как попытка возглавить введение нового порядка вещей», — говорилось в шестой главе.

Но что говорилось в двадцать шестой главе? «Где велика воля, трудности не бывают великими».

Назвать «Песнь звезд» счастливым кораблем было никак нельзя: мелочная скаредность чернобородого нависла на командой как грозовая туча, но Ален делал вид, что ничего не замечает. Он регулярно два часа в день расхаживал от носа к корме, здороваясь с матросами на их родных языках, а затем облекался сдержанностью и отчужденностью, каких требовал Орден, хотя ему нестерпимо хотелось здороваться с ними как с равными, есть в их обществе, болтать с ними об их родных планетах и об их прошлых неудачах, которые привели их. на борт неприглядной «Песни звезд», об их надеждах на будущее. Устав Колледжа и Ордера Герольдов все это воспрещал. Когда они обнажали перед ним головы, он отвечал кивком и пытался радоваться тому, что их благоговейное уважение к нему росло — начиная от живого одобрения, с каким чиф Элвон относился к учености герольда, и кончая суеверным преклонением смазчика Джаккла. Джаккл был низколобым существом с одной из планет захиревшей системы Сириуса. В неряшестве он превзошел все рекорды чисто мужской команды на грузовом корабле — неряшестве, какого Ален не мог себе позволить. Значительную часть своего бодрствования он проводил взаперти, в своей каморке, начищая металлические пуговицы и отглаживая одеяние. Наружность герольда должна всегда неизменно свидетельствовать, что ему чуждо любые слабости простых смертных.

Даже сам чернобородый не устоял и начал угрюмо прикладывать руку к шапке. Вероятно, не столько из-за величавых манер Алена, сколько из уважения к точной и молниеносной проверке бухгалтерских книг корабля, которую проводил герольд, — до нелепости сложных книг с десятками и десятками копий счетов для такой простой, казалось бы, операции — скупить камни по дешевке на Веге и зафрахтовать корабль в надежде дорого продать их на Лире. Запутанные книги, перекрещивающиеся счета отражали истинное положение вещей, но при этом ревизор очень легко мог бы впасть в ошибку и прийти к выводу, что расходы были много выше, чем на самом деле. Однако Ален в эту ловушку не попался.

На пятый день полёта чиф Элвон почтительно, но настойчиво постучал в дверь каморки Алена.

— Герольд, — сказал он просительно, — ты не поднялся бы на мостик?

Сердце Алена екнуло, но он сказал важно:

— Мои медитации не могут быть прерваны. Я поднимусь к вам на мостик через десять минут — И десять минут он старательно полировал потемневшее звено в массивной золотой цепи, скреплявшей его корабельный плащ, в чем и заключалась «медитация». Затем он облекся в плащ — тон чифа указывал на дело, требующее полной парадной формы.

Торговец был багровым от бешенства. Чиф Элвон с несчастным видом листал свой журнал. Астронавигатор Хафнер набирал на компьютере траектории полета и тут же их убирал. С одного взгляда Ален понял, что все они — скоростные траектории стремительного ухода от погони.

— Герольд, — сказал торговец угрюмо, — мы задели чью-то систему обнаружения. — Он ткнул большим пальцем в сторону мигающей красной лампочки.

— Думаю, нас скоро возьмут на абордаж. Ты готов заработать свои двадцать пять процентов выручки?

Ален пропустил эту грубость мимо ушей.

— У вас имеется цветное видение, негоциант? — спросил он.

— Имеется.

— Тогда я готов сделать для своего клиента то, что в моих силах.

Он сел в кресло, установил связь и покосился на пока еще темный экран. Отразившееся там лицо его подбодрило, хотя он и пожалел, что забыл расчесать бородку.

Вспыхнула еще одна лампочка, и Хафнер, покинув компьютер, наклонился над детекторной панелью.

— Большой, мощный и приближается, — сказал он напряженно: — Сейчас сканирует нас, устанавливая направление. Тратит большое количество энергии…

Заговорил динамик переговорного устройства «корабль-корабль».

— Кто вы? — Вопрос был задан на веганском языке. — Мы таможенный крейсер Владения Эйолфа. Кто вы?

— Поставь команду к прыскадкам, — шепнул торговец чифу.

Элвон взглянул на Алена, который покачал головой.

— Извините, сэр, — сказал старший механик виновато, — но герольд…

— Мы грузовой корабль «Песнь звезд» веганской при писки, — сказал Ален в микрофон под гневный хрип торговца; — С грузом веганских драгоценных камней для Лиры.

— Они нас зачалили, — с отчаянием сказал астронавигатор, глядя на свои приборы. Экран видео «корабль—корабль» засветился; на нем возникло надменное лицо с тяжелым подбородком, увенчанное потрепанной флотской фуражкой,

— Ах на Лиру? У нас есть свои планы насчет Лиры. Немедленно ложитесь в дрейф… — скомандовал офицер с экрана, но тут он заметил Алена. — Прошу прощения, герольд, — сказал он иронично. — Герольд, будь так добр, попроси шкипера лечь в дрейф и приготовиться к досмотру. Мы желаем определить размер пошлин и взыскать их. Вам разумеется, известно, что ваш корабль находится в пространстве Владения.

Произношение офицера разило Альголем IV. Ален перешел на этот малоизвестный язык, чтобы сказать:

— Нам это не было известно. А вам известно о существовании торгового договора между Веганской системой и Владением, который устанавливает, что груз в веганских трюмах облагается пошлиной, только если предназначен для портов Владения?

— Ты говоришь на алгояьском, а? Да, вас, герольдов, хвалят не зря, но не рассчитывай вывернуться с помощью лжи. Мы произведем досмотр вашего корабля, как я сказал, сделаем оценку и взыщем пошлину. Да, мне известен договор, про который ты упомянул. Если, к сожалению, произошла какая-то ошибка, вы, разумеется, в полном праве потребовать от Владения компенсации. А теперь ложитесь в дрейф.

— Я не намерен лгать. И говорю святую правду: мы будем: сражаться до последнего человека при любой вашей попытке подняться к нам на борт и ограбить нас.

Мысль Адена бешено металась по каталогу народных обычаев всех планет, которые он заучил согласно Уставу. Алголь IV — культ предков, почитание матери, поединки на ножах, церемониальное приветствие: «Да никогда ты не сразишь слабейшего врага», фольклорный герой Гаарек ложно обвинен в убийстве калеки и изгнанный, но это была вражеская интрига…

По лицу офицера скользнула тень растерянности, пока Ален продолжал импровизировать:

— Конечно, вы поубиваете всех нас. Но прежде я сообщу Колледжу и Ордену Герольдов все факты с просьбой, чтобы твоя семья была поставлена в известность о них. Твое имя, думается, будут помнить столь же долго, как и имя Гаарека, — но, конечно, совсем по-другому. Алголец, чей военный крейсере экипажем в сто человек уничтожил практически невооруженный грузовой корабль с командой из восьми человек…

Лицо офицера почернело от бешенства.

— Ты дьявол! — рявкнул он. — Не смей вмешивать мою семью! Я взойду на борт и сражусь с тобой один на один, если у тебя хватит духа!

Алея с сожалением покачал головой.

— Устав моего Ордена воспрещает применение насилия, — сказал он. — Единственное оружие, дозволенное нам, это истина.

— Мы взойдем на борт, — мрачно сказал офицер. — Я прикажу моим людям не причинять вреда вашим людям. Просто соберем пошлину. Если ваши люди начнут стрелять первыми, мои только разоружат их, и все.

Ален улыбнулся и произнес парочку фраз по-алгольски.

У офицера отвалилась челюсть, и он кое-как прохрипел после паузы:

— Я тебя на куски изрублю! Ты не смеешь говорить такое про мою мать, ах, ты… и он выплюнул в ответ несколько слов, употребленных Аленом.

— Успокойся, — наставительно сказал герольд. — Я прошу прощения за мои гнусные и негерольдские слова. Я просто хотел дать наглядный пример. Ты убил бы меня, если бы мог: я вызвал реакцию, заложенную в тебе твоей культурой, И сумею вызвать ее у твоих людей, едва они взойдут на борт. Для каждой расы существует непереносимое оскорбление, которое можно смыть только кровью. Пошли своих людей к нам с приказанием не убивать, если хочешь, но я пробужу в них неукротимую жажду убивать. Мы будем убиты, вина падет на тебя, ты будешь опозорен, и вся твоя планета от тебя отречется.

Ален отчаянно надеялся на то, что экипажи военного флота Владения действительно так жестоки и недисциплинированны, как о них говорят…

Видимо, говорили о них правду, и гордый алголец не решился рискнуть. Он снова выплюнул на своем родном языке «ты дьявол», а затем перешел на веганский:

— Грузовой корабль «Песнь звезд», — сказал он грубо, оказывается, мой фиксатор пространства дал неверные цифры и вы не находитесь в пределах Владения. Можете продолжать путь.

Астронавигатор поднял голову от детекторной панели словно не веря глазам.

— Он отцепляется. Он выпустил нас. Он начинает удаляться. Герольд, что такого ты ему наговорил?

Однако реакции чернобородого была даже приятнее для самолюбия Алена, — онемев, торговец сдернул шапку. Ален ответил на приветствие важным кивком и пошел в свою каморку. Все-таки хорошо, думал он, что торговец понятия не имеет о том, как его жизнь и его корабль были поставлены на карту, когда от их имени был брошен вызов на смертельный бой боевому крейсеру с экипажем в сто человек.

Главный космопорт Лиры был весь в выбоинах, но в целом они приземлились вполне удачно. Ален в полном герольдическом облачении спустился по трапу «Песни звезд» приветствовать горстку портовых служащих.

— Есть на борту какие-нибудь металлы? — требовательно спросил один.

— Не для продажи, — сказал герольд. — У нас груз веганских драгоценных камней, главным образом троепламенных. — Он знал, что эта невзрачная планетка испытывает недостаток в металлах и, превратив необходимость в добродетель, почему-то смотрит косо на их импорт.

— Пусть ваша команда перенесет груз на таможенный склад, — сказал портовый чиновник, просматривая документы «Песни звезд». — А вы все ждите тут.

Все они — за исключением Алена — начали перетаскивать перенумерованные мешки и ящики с драгоценными камнями в низкое кирпичное строение, на которое им указали. Торговцу было разрешено взять горсть в качестве образцов, а затем склад запечатали — процедура довольно-таки сложная. Над простенькой щеколдой из древесины железного дерева, которая запирала дверь из того же материала, на цементном растворе закрепили кирпич, к кирпичу прилепили шматок глины, а на нем выдавили портовую печать. Механик, вооруженный приспособлением вроде горелки для обжига глиняных горшков, работающей на угольной пыли, направил струйку пламени на глиняную пломбу, пока она не раскалилась докрасна, чем все и завершилось.

— Герольд, — сказал портовый чиновник, — скажи торговцу расписаться вот тут и поставить отпечатки своих пальдев.

Ален проштудировал документ, который оказался просто приемочной квитанцией. Чернобородый расписался протянутым ему тростниковым пером и прижал рядом с подписью подушечки своих пальцев. После двух недель в космосе ocoбой надобности смазывать их сажей не возникло.

— Теперь скажи ему, что мы выдали камни по его подписанному и припечатанному распоряжению тому гражданину! Лиры, которому он их продаст. И объясни, что такая система введена для предотвращения контрабанды металлов. Пожалуйста, очистите свою одежду от всех металлов и спрячьте их у себя на корабле. Тогда мы запечатаем и его и оставим под стражей, пока вы не будете готовы к отлету. Мы сожалеем, но нам придется обыскать вас, прежде чем предоставить вам свободу передвижения, но мы не можем подвергать свою экономику риску дестабилизации из-за безответственного ввоза металлов.

Алену и в голову не приходило, что положение на Лире настолько скверно.

После тщательнейшего, обыска, приведшего к конфискации забытых часов и булавок, портовые чиновники обменяли пачки веганских банкнот, обеспечиваемых ураном, на лирские ассигнации, обеспечиваемые человекочасами. Чернобородый выплатил команде часть оговоренной суммы, пожелал им вволю посвободничать и велел явиться в порт на закате следующего дня для возможного отлета.

Ален и торговец отправились в город в необыкновенном экипаже, двигателем которого служила керамическая турбина. Водитель, когда они оказались в безопасности открытого шоссе, вполголоса осведомился, нет ли у них при себе какого-нибудь металла, который они хотели бы выгодно сбыть.

Торговец спросил резко на своем ломаном лирском:

— Что ты делать получать металл? Где продать, для чего?

Водитель, следуя вселенской манере общения с иностранцами, плохо владеющими языком, повысил голос и принялся коверкать родной язык:

— Черный рынок которые ученые платить много за малый кусочек металл. Для изучать, строить. Политики дали закон: нет металл, а мне плевать на политиков. Но вы не доносить, господа хорошие?

— Нет, мы не донесем, — сказал Ален. — Но металла для тебя у нас нет.

Водитель философски пожал плечами.

— Как ты это толкуешь, герольд? — спросил торговец.

— Я не знал, что это политическая проблема. Мы изучаем основные тенденции поведения народонаселения, а не политику каждого дня. Эта планета лишена тяжелых металлов, и, следовательно, в распоряжении первобытных лирцев металлов не было. Более легкие металлы не существуют в природе в чистом виде или в просто расщепляемых соединениях. И вместо металлов они построили свою культуру на керамике и до известного предела как будто вполне преуспели. Но, разумеется, без электричества, авиации и освоения космоса.

— И, — сказал торговец, — естественно, что люди, которые фабрикуют такие вот драндулеты или горелки, одну из которых мы видели сегодня, трясутся от страха, что начнется импорт металлов и они разорятся. И, естественно, они проводят законы, запрещающие этот импорт.

— Естественно, — сказал герольд, сверля торговца взглядом. Но чернобородый тут же вновь вернулся к своей роли.

— Возмутительно! — проворчал он. — Диктовать человеку, что он может и чего не может ввозить, когда ему открывается случай получить честную прибыль.

Водитель высадил их возле дешевой гостиницы. Второй этаж был бревенчатым, что, видимо, считалось более шикарным, чем простой кирпич. Полы были из листового стекла, рифленого настолько, что по нему можно было ходить не скользя. Ален снял для них двойной номер с видом.

— А это что за штука? — спросил торговец, озирая предложенный вид.

«Штука» высоко торчала над черепичными и шиферными: городскими крышами — круглая кирпичная башня первые двадцать пять метров, а на ней деревянная еще на пятнадцать Вдруг у них на глазах башня навострила пару ушей и принялась отчаянно ими махать.

— Сигнальный телеграф, — сказал Ален. Минуту спустя торговец жалобно воззвал из ванной:

— Как пустить воду из этого крана? Я его по-всякому нажимал — и ничего.

— Его надо повернуть, — сказал Ален и продемонстрировал. — А эту штуковину надо резко дернуть вниз, подержать и отпустить.

— Ну и варвары, — пробормотал торговец.

Вошла пожилая горничная, чтобы показать им, как вешаются их гамаки, и спросить, не найдется ли у них, случаем, кусочка металла ей на память. Они отослали ее и, чтобы не спускаться в обеденный зал, поужинали собственными запасами, а потом легли спать.

Все идет хорошо, подумал Ален, задремывая, очень даже хорошо.

Внезапно он проснулся, но сохранил полную неподвижность. В двойном номере стояла непроницаемая тьма, а где-то совсем рядом слышались осторожные приглушенные звуки. В его голове промелькнули сотни мыслей о лиранском коварстве и двойной игре. Он слегка приоткрыл веки и увидел на чуть более светлом фоне большого окна какую-то фигуру. Если это был грабитель, то редкостный недотепа.

Соседний гамак — торговца — качнулся. С хриплым ревом чего-то вроде «воровские рожи» чернобородый выпрыгнул из гамака на незваного гостя, но его ступни запутались в сетке, и он хлопнулся животом об пол.

Грабитель — если это был грабитель — не скользнул уверенно к двери. Он выпрямился — все еще на фоне окна и сказал со вздохом:

— Вам нечего опасаться, Я не окажу сопротивления.

Ален спрыгнул с гамака и помог торговцу встать.

— Он сказал, что не хочет драться, — сообщил он торговцу.

Чернобородый ухватил неизвестного за плечи и встряхнул, будто крысу.

— Так, значит, подлый негодяй, еще и трус! — загремел он. — Посвети нам, герольд.

Ален достал неспешную спичку, вздул огонек, со скрипом подкачал паяльную лампу, пока из-за носика не вырвалась струйка угольной пыли, и зажег ее. Еще десяток качков — и жар от огня обеспечил поддержание давления.

Тем временем торговец спрашивал на своем ломаном лирском:

— Что делать тут, вор? Какой причин воровать наш комнат?

Герольд поднес шипящую лампу к окну и осветил лицо, совсем не похожее на землистую физиономию преступника с бегающими глазками. Тонкие черты говорили о дисциплине и умении мыслить.

— Что тебе понадобилось здесь? — спросил Ален.

— Металл, — просто сказал незнакомец. — Я думал, у вас найдется кусочек железа.

В первый раз лирец назвал определенный металл. Разумеется, он употребил веганское название железа.

— Ты разборчив, — сказал герольд. — Почему именно железо?

— Я слышал, что оно обладает некоторыми особыми свойствами — может быть, вы объясните их мне, прежде чем сдадите меня полиции? Правда ли, что, как мы слышали, масса железа, чьим кристаллам резкий удар придал определенное направление, притянет другой кусок железа с силой, зависящей от расстояния между ними?

— Это правда, — сказал герольд, изучая лицо незнакомца, которое загорелось энтузиазмом, и добавил: — Это направление достигается гораздо проще и обязательно, если поместить массу железа в электрическое поле — то есть в пространство, окружающее прохождение потока электронов через проводник.

Ему пришлось часто прибегать к веганским терминам. На лирском не было слов «электрический», «электрон», «проводник».

Лицо незнакомца вытянулось.

— Я пытался осмыслить феномены, о которых ты говоришь. Но они выше моего понимания, — признался он. — Я расспрашивал других межзвездных путешественников, и они тоже говорили об этом, но я не в силах понять… От души благодарю тебя, ты был очень любезен. Однако я не стану больше докучать вам, пока вы не вызовете стражу.

— Ты слишком легко сдаешься, — сказал Ален. — А уж для ученого даже чересчур легко. Если мы сдадим тебя страже, последует разбирательство, дача показаний и все такое прочее. Наше время на вашей планете ограничено, и не думаю, что для нас имеет смысл тратить его на разбирательства с тобой.

Торговец выпустил плечо своего пленника и проворчал:

— Почему ты не спросить, есть мы железо. Я сказать тебе нет. Обыск, обыск, забирать все металл. Мы не даем тебя полиция. Жалею повреждать твою руку. Вот для тебя, — чернобородый вытащил горсть своих образчиков и выбрал троепламенный камень покрупнее. — Ты не будь ceрдит меня, — сказал он, вкладывая камень в руку лирца.

— Я не могу… — сказал ученый. Чернобородый загнул его пальцы на камне и пробурчал:

— Я давать, ты брать. Может, купить железо на, э?

— Это верно, — сказал лирец. — Благодарю вас обоих, господа. Благодарю…

— Ты иди, — сказал торговец. — Ты иди, мы еще спать. Ученый с достоинством поклонился и вышел.

— Боги космоса! — вздохнул торговец. — Подумать только, что Джаккл, всего только смазчик на «Песне звезд», знает про электричество и магниты больше такого вот мозговитого парня.

— А ведь это ключи к физике, — задумчиво произнес Ален. — Здешний ученый находится в вечном тупике, потому что все его материалы — изоляторы! Стекло, глина, дерево.

— Чудно, как ни посмотри, — зевнул торговец. — А ты видел, как я его ухватил, едва вскочил на ноги? Ловко, э? Спокойного сна, герольд. — Покряхтывая, он забрался в гамак, предоставив Алену гасить шипящий свет и закрывать неспешную спичку ее перфорированным колпачком.

На завтрак в общем столовом зале они получили какую-то жареную птицу. Устав требовал, чтобы Ален отказался от полагавшегося к ней красного вина. Торговец одобрительно его прихлебывал.

— Солидные, хотя и отсталые люди, — сказал он. — А теперь, если ты узнаешь у управляющего, где собирается их жулье, торгующее драгоценными камнями, мы бы занялись нашим делом и, может, сумеем улететь завтра на заре.

— Так быстро? — спросил Ален, чуть было не выдав своего удивления.

— «Песнь звезд», почтенный герольд, я зафрахтовал на тридцать дней, но кто знает, что может приключиться в космосе?. А тогда придется платить пени, которые поглотят всю крохотную прибыль, которую я, быть может, сумею получить.

Ален узнал, что биржей драгоценных камней служит «Таверна Громенга», и они покатили туда, по выложенным кирпичом улицам в еще одном такси с керамической турбиной.

«Таверна» оказалась унылым кирпичным сараем с крохотными окошками, возле которых болтались без дела дюжие личности. Один конец был занят столиками, а в другом расположилась кухня. За столиками сидело десятка два мужчин похилее с острыми чертами лица. Они прихлебывали вино и болтали.

— Я Действующий Герольд Ален, — звонко объявил Ален, — с веганскими камнями для продажи.

Последовало подчеркнуто равнодушное молчание, потом один из перекупщиков сплюнул и пробурчал:

— Веганские камешки! Никакого спроса. Забирай их отсюда, герольд.

— Идемте, почтенный торговец, — сказал Ален по-лирски. — Перекупщикам камней на Лире ваш товар не требуется. — И он направился к двери.

Другой перекупщик небрежно протянул:

— Погоди-ка. Я как раз свободен. Раз уж вы проделали такой путь, так уж и быть, покажите свой товар.

— Ты оказываешь нам великую честь, — сказал Ален, они с чернобородым сели за столик подозвавшего их перекупщика. Торговец вынул горсть образчиков, тщательно пересчитал и положил на столик.

— Ну, — сказал перекупщик, — уж не знаю, то ли посмеяться, то ли рассердиться. Я Гарткинт, занимаюсь драгоценными камнями, а не веду оптовую торговлю бисером. Ну да я не обиделся. Кружечку для твоего хмурого друга, герольд? Я знаю, вы-то, благородные герольды, не потребляете.

Кружечка уже стояла перед торговцем, принесенная дюжим охранником,

Ален придвинул торговцу кружку Гарткинта, вежливо объяснив:

— На родном Цефе почтенного торговца обычай требует, чтобы гость воздал честь хозяину, пригубив вино из его чаши и никакой другой. Умилительный обычай, не правда ли?

— Умилительный, хотя и не гигиеничный, — пробормотал перекупщик… и не прикоснулся к напитку, который заказал для чернобородого.

— Я ни единого слова не понял, уж очень вы цветисто изъясняетесь. Этот крысенок что — хотел меня опоить? спросил чернобородый по-цефейеки.

— Нет, — сказала Ален, — просто напоить, — а Гарткинту он объяснил на лирском: — Почтенный торговец cказал, что хочет сейчас же удалиться, и я с ним согласен.

— Ну, — сказал Гарткинт, — пожалуй, я возьму парочку-другую ваших стекляшечек. На дешевый перстенек для мальчишки, который строит из себя щеголя.

— Он клюнул, — сказал Ален чернобородому.

— Давно пора, — пробурчал тот.


— Почтенный торговец попросил меня поставить вас в известность, — сказал Ален, снова переходя на лирский, — что у него нет возможности продавать партиями менее пятисот камней.

— Очень экономный язык — цефейский, — сказал перекупщик, сощурившись.

— И очень, — невозмутимо согласился Ален. Перекупщик выкатил указательным пальцем особенно хороший троепламенник.

— Полагаю, — процедил он, — этот можно назвать самым лучшим в этой кучке. Так мне любопытно узнать, какую цену вы назначите за пятьсот равных по качеству и размеру этому жалкому камешку?

— Почтенный торговец, — сказал Ален, — впервые привез свой товар на вашу восхитительную планету. Он хочет, чтобы его запомнили и радостно встречали всякий раз, когда он надеется вновь ее посетить. Поэтому он назначает смехотворно низкую цену, полагая, что добрые отношения важнее выгодной сделки. Две тысячи лирских ассигнаций.

— Чушь! — фыркнул Гарткинт. — С вами нельзя вести дело. Либо вы алчны до безумия, либо жалко заблуждаетесь относительно цены своего товара. Я известен своей добротой, а потому сочту, что верно второе. Уповаю, вы не слишком упадете духом, когда я объясню вам, что пятьсот этих мутных, мелких, бесформенных осколков стоят не больше двухсот ассигнаций.

— Если ты говоришь серьезно, — сказал Ален с подчеркнутым изумлением, — мы ни в коем случае не станем злоупотреблять твоей добротой. При названной тобой цене нам проще ничего не продавать, а вернуться на Цефей и подарить камешки уличным мальчикам, пусть позабавятся. Почтеннейший перекупщик камней,прости, что мы отняли у тебя столько времени, и прими нашу благодарность за радушие, с каким ты угостил нас вином. — Обернувшись к цефейцу, он сказал: — Мы уже торгуемся. Две тысячи против двухсот. Вставай, нам пора сделать вид, что мы уходим.

— А что, если он нас не остановит? — пробурчал чернобородый, но тем не менее грузно поднялся из-за стола и повернулся к двери. Ален встал следом за ним.

— Почтенный торговец разделяет мои сожаления, — сказал герольд на лирском. — Прощай.

— Погоди минутку, — сказал Гарткинт. — Я славлюсь своей добротой к чужестранцам. Сострадательный человек может даже дать пятьсот и понести неизбежные убытки. И если вы когда-нибудь вернетесь с приличной партией настоящих драгоценных камней, то мне пойдёт на пользу, если вы припомните, кто; обошелся с вами столь щедро, и представите мне право первого выбора.

— Благодарны, лирец, — сказал Ален, словно бы потрясенный таким великодушием. — Как смогу я забыть такое сочетание деловой сметки и доброты, как у тебя. Это урок всем торговцам. Это урок мне. Я не стану, нет, не стану настаивать на двух тысячах и перережу глотку моим надеждам на прибыль, снизив цену до тысячи восьмисот ассигнаций, хотя, право, не знаю, как у меня достанет духа сказать ему об этом.

— Что теперь? — осведомился чернобородый.

— Пятьсот и тысяча восемьсот, — сказал Ален. — Можем снова сесть.

— Вверх — вниз, вверх, — вниз, — пробурчал чернобородый.

Они сели, и Ален сказал на лирском:

— Почтенный торговец нежданно согласился на эту cкидку. Он говорит: лучше потерять часть, чем все. Старинная

цефейская пословица. Но он решительно запретил дальнейшие скидки.

— Да ладно тебе, — улещивал перекупщик. — Будем практичными людьми. Надо немножко давать, немножко брать. Любой знает, что ему не удастся всякий раз настаивать на своем. Я предложу отличную цену — кругленькие восемьсот, и ударим по рукам, э? Пилкис, принеси-ка перо и бумагу. — Но верзила был уже рядом с чернильницей и тростниковым пером. Гарткинт достал из кармана своей туники бланк таможни и энергично заполнял его, указывал величину, число и огненность камней, которые ему следовало получить.

— Сколько теперь? — спросил чернобородый.

— Восемьсот.

— Соглашайся!

— Гарткинт, — с сожалением сказал Ален, — ты слышал твердость и решительность в голосе почтенного торговца? Что я могу? Я ведь только говорю за него. Он упрямый человек, но, может быть, мне удастся убедить его после. Предлагаю тебе камни по убыточной цене в полторы тысячи ассигнаций.

— Подели разницу, — сказал Гарткинт, смиряясь.

— Договорено на одной тысяче ста пятидесяти, — сказал Ален. Чернобородый понял.

— Молодчина! — грянул он басом, глядя на Алена, и отхлебнул из кружки Гарткинта. — Пускай поставит «мешок семнадцатый» в своей бумажонке. В нем пятьсот камней этого качества.

Перекупщик отсчитал двадцать три ассигнации, достоинством в пятьдесят каждая, и чернобородый подписал квитанцию и прижал к ней пальцы.

— А теперь, — сказал Гарткинт, — будьте так любезны, подождите здесь, пока я не съезжу в космопорт за моей покупкой.

Трое-четверо охранников внезапно оказались совсем рядом.

— Ты убедишься, — сухо сказал Ален, — что наши нормы коммерческой этики не ниже твоих.

Перекупщик вежливо улыбнулся и вышел.

— Кто следующий? — спросил Ален, ни к кому не обращаясь.

— Пожалуй, я погляжу на ваши камни, — сказал другой перекупщик, садясь за их столик.

Теперь, когда лед тронулся, сделки заключались быстрее. И к тому времени, когда вернулся первый покупатель, Ален продал десяток партий.

— В ажуре, — сказал Гарткинт. — Нас уже не один раз надували, но ваши камни соответствуют образцу. Поздравляю тебя, герольд, с отлично заключенной сделкой по честной цене.

— Это значит, — сказал Ален с сожалением, — что мне следовало запросить больше.

Охранники снова болтались по углам, и вид у них был совсем не угрожающий.

Они пообедали и продолжали заключать сделки. На закате Ален устроил заключительный аукцион, чтобы распродать остатки, и получил настойчивое приглашение отужинать.

Чернобородый пересчитывал огромный пук лирских ассигнаций, обеспечиваемых человекочасами, замотал головой.

— Нам надо взлететь до зари, герольд, — сказал он Aлену. — Время — деньги, время — деньги.

— Они очень настойчивы.

— А я очень упрямый. Поблагодари их, и пойдем, прежде чем что-нибудь приключится и увеличит мои накладные расходы.

И что-то изменилось в лице городского стражника с расквашенным носом и разбитой губой. Он грозно спросил герольда:

— Вы отвечаете за цефейского чумового, который носит имя Элвон?

Гарткинт скользнул к Алену и шепнул ему на ухо:

— Поосторожнее с ответом.

Ален в предупреждениях не нуждался. В программу его обучения входили и лирские юридические принципы. А на отсталой планетке, сохраняющей много реликтов феодализма, «отвечаете» могло подразумевать очень многое.

— Что сделал чиф Элвон? — парировал Ален.

— Сам видишь, — мрачно ответил стражник, указывая на свою физиономию. — И тоже самое с еще тремя, прежде чем мы вытащили его из разнесенной вдребезги винной лавки и доставили в замок. Так вы за него отвечаете?

— Разреши мне минуту поговорить с почтенным торговцем. А тем временем не выпьешь ли ты вина? — Он сделал знак, и охранник принес кружку.

— Не откажусь, — сказал стражник. — В самый раз будет.

— У нас неприятности, — сказал Ален чернобородому. — Чиф Элвон в замке — в тюрьме — за нарушение общественного порядка в пьяном виде. Ты, как его шкипер, по лирскому закону считаешься ответственным за его поведение. Ты обязан, уплатить наложенный на него штраф либо отбыть наказание, к которому он будет приговорен. Или ты можешь отречься, от него, что считается неблаговидным, но иногда бывает необходимо. За уплату штрафа или отбытие наказания за него ты получаешь преимущественное право на бесплатное пользование его услугами, но, конечно, за пределами Лиры оно неосуществимо.

Чернобородый слегка вспотел.

— Узнай полицейского, сколько на все это уйдет времени. Я не хочу бросать Элвона здесь, но я хочу, чтобы мы улетели как можно быстрее. Займи его, пока я обделаю кое-какое дело.

Торговец отошел в самый дальний угол темной таверны, поманив за собой Гарткинта и одного из охранников. Ален вернулся к стражнику.

— Добрый блюститель мира, — сказал он, — Ты не откажешься еще от одной?

Он не отказался.

— Почтенный торговец хочет узнать, к каким наказаниям может быть приговорен злосчастный чиф Элвон?

— Думаете от него отделаться, а? — спросил стражник с некоторым вызовом. — Хорошенького же хозяина ты себе нашел.

Один из перекупщиков негодующе поддержал стражника:

— Если вы, иностранцы, не готовы исполнять свои обязанности, зачем вы вообще сюда прилетаете? Что произойдет с коммерцией, если хозяин сможет посылать своего слугу красть и обманывать, а потом заявлять: «Я тут ни при чем, это он виновен!»

Ален терпеливо объяснил:

— На других планетах, почтенный лирец, узы между хозяином и слугой не столь крепки и слуга не обязан подчиняться, если ему прикажут красть или обманывать.

Все вокруг закачали головами, возмущенно переговариваясь. Неслыханно!

— Почтенный стражник, — не отступал герольд, — почтенный торговец вовсе не хочет отрекаться от чифа Элвона. Не можешь ли ты сказать мне, какое возмещение потребуется… и как долго все это займет?

Стражник отхлебнул из третьей кружки, которую Ален заказал незаметным знаком.

— Да трудно сказать, — внушительно начал он. — За мои повреждения я попрошу по меньшей мере сто ассигнаций. Трое других членов караула, которых потрепал ваш чумовой, попросят не меньше. А винная лавка пострадала не меньше чем на пятьсот ассигнаций. Ее владелец был избит, но это, конечно, значения не имеет.

— Но не заключение в тюрьму?

— Ну, порка, конечно. (Ален вздрогнул, но тут же вспомнил, что «порка» подразумевала несколько легких символических ударов по плечам поверх одежды.) А вот заключение — нет. Его милость судьи Крарл по ночам суд не вершит. Судья Крарл из этих, из реформаторов, чужестранец. Он настаивает, что штрафование неправосудно, оно позволяет богачам совершать преступления и оставаться безнаказанными.

— Но ведь так же и есть? — спросил Ален, невольно отвлекшись от своей задачи. Вокруг послышались презрительные смешки.

— Вот послушай, — любезно объяснил кто-то из перекупщиков. — Почтенный стражник потерпел от побоев, чумовой цефеец или его хозяин оштрафован для возмещения ущерба, стражник компенсируется за нанесенные ему телесные повреждения. А какой толк стражнику, если чумовой цефеец или его хозяин посидят в тюрьме без уплаты штрафа?

Стражник одобрительно кивнул.

— Отлично сказано, — похвалил он перекупщика. — К счастью, ночью судит судья старой закалки, его милость судья Трил. Строгий, но справедливый. Вы бы его послушали! «Пятьдесят ассигнаций! Сто ассигнаций и плеть! Ограбил корабль, э? Две тысяч ассигнаций!» — Стражник перешел на свой обычный голос и добавил с благоговением: — Убийство он никогда не оценивает ниже десяти тысяч ассигнаций!

Если же убийца не мог заплатить, он, как было известно Алену, становился «подопечным общества», «ответственным перед государством», то есть рабом. Если же заплатить он мог, то тут же освобождался.

— И сегодня судит его милость судья Трил? — спросил Ален настойчиво. — Так не могли бы. мы предстать перед ним, заплатить штрафы и улететь?

— Само собой, чужестранец. Я же не дурак ждать до утра, верно? — Вино развязало ему язык немножко слишком, и, видимо, он это понял. — Ну, хватит болтать. Твой хозяин достойно берет на себя ответственность за цефейца? Если так, идемте со мной, вы оба, и мы быстренько с этим покончим.

— Благодарю, почтенный стражник. Мы идем.

Он подошел к чернобородому, который теперь сидел в углу совсем один.

— Все в порядке. Мы можем уплатить… что-то около тысячи и улететь.

Торговец сердито пробурчал:

— Лирские законы там или не законы, а деньги я вычту из жалованья Элвона. Дурак чертов!

Он тряслись по темным улицам в турбинном фургоне: стражник сидел впереди с водителем, а торговец с герольдом позади.

— Что-то горит, — сказал Ален торговцу, нюхая воздух.

— Да эта вонючая колымага., — начал чернобородый. — У-ух! — Перебил он сам себя и захлопал ладонями по своему плащу.

— Разреши мне, почтенный торговец, — сказал Ален, откинул полу плаща, лизнул большой палец и затер ползущую дугу искорок, уже съевших несколько сантиметров шелковой подкладки. И уставился на причину крохотного пожара. Это была плохо накрытая неспешная спичка, торчавшая из кобуры, прячущей, без всяких сомнений, какое-то ручное оружие.

— Купил у одного из ихних охранников, пока ты точил лясы с полицейским, — смущенно объяснил чернобород дый. — Никак в толк не брал, чего я хочу. Ну да этот парень, Гарткинт, помог. — Он туго навинтил на неспешную спичку перфорированный колпачок.

— Жалкая пукалка, а не оружие, — продолжал он, укрыв кобуру под полой. — Спусковой крючок не спусковой крючок, предохранитель не предохранитель. Покачиваешь крючком, пока не создашь давления, и тут струйка воздуха зажигает спичку. Тогда снимаешь колпачок и взводишь курок, а в ствол входит дротик. Тогда жмешь на предохранитель, он вдувает угольную пыль в боевую камеру, одновременно поворачивая неспешную спичку к запальному отверстию. Пуф — и дротик летит в цель. Если, конечно, ты не пропустил какую-нибудь из операций или не перепутал их. К счастью, у меня кроме того есть нож. — Он провел ладонью по шее и добавил: — Они здесь носят их вот так. Маленькие ножны между лопатками — очень удобно, чтобы выхватить и метнуть. Хотя, закидывая руку, открываешься больше, чем мне по вкусу. Нож из черного стекла. Отличные лезвия, и сбалансирован — лучше некуда. И воры-лирцы знали, что ухватили меня там, где болит. Семь тысяч пятьсот за нож и пистолет, если эту дрянь можно назвать так. Ну и кобура с ножнами. По справедливости мне бы отдать им Элвина, дурака чертова. Но все-таки лучше выкупить его, чтобы нас тут лихом не поминали, а, герольд?

— Несравненно лучше, — сказал Ален. — И я изумлен, как тебе вообще пришла мысль о вооруженном сопротивлении! Ну и что, если чифу Элвину придется посидеть в тюрьме? Неужто то было бы хуже, чем закрыть себе доступ на планету и чтобы все иностранные торговцы на Лире стали бы персонами нон грата? Почтенный торговец, не надейся провести суммы, потраченные тобой на оружие по графе накладных расходов. Я не допущу этого, ревизуя твои книги. Неразумная выходка, на которую ты потратил свои личные средства, никак не касается Колледжа и Ордена Герольдов.

— Так вы же, — заспорил чернобородый, — вроде бы распространяете утилитаристскую цивилизацию, верно? А бросить механика тут — это по-утилитарйстски?

Ален пропустил этот ребяческий довод мимо ушей и сердито умолк, мрачно взвешивая, какое, собственно, отношение к цивилизации могут иметь этот торговый вояж и его участие в нем? Неужели клеветники правы? И Колледж с Орденом просто сборище оболваненных дурачков, которыми манипулируют старики, цинично помышляющие только о власти и жизни в роскоши?

Подобные мысли не приходили ему в голову уже давно. Слишком он был занят забиванием ее галактическими языками, народными приметами, этическими системами, нравами, обычаями, скрытыми пружинами сотен культур народов, разбросанных по галактике… И ради чего? Чтобы этот пентюх получил прибыль, а Колледж и Орден — четверть этой прибыли? Утвердиться на Лире цивилизация может только через металлы. Раз лирцы не желают пользоваться металлами, их надо принудить.

Что говорит Макиавелли? «Основа основ всех государств это хорошие законы и хорошее вооружение; а поскольку не может быть хороших законов там, где государство плохо вооружено, отсюда следует, что в хорошо вооруженных государствах законы хорошие». Странно, как наставники затушевывали такую основополагающую идею, вместо этого всячески подчеркивая духовное величие невооруженных Колледжа и Ордена… А может быть, не так уж и странно?

Нараставшее в нем разочарование было устрашающим.

— Замок, — сказал стражник через плечо, и их фургон остановился, задребезжав перед массивным, но невпечатляющим кирпичным зданием в пять этажей.

— Ты ждать, — сказал торговец водителю, когда они вылезли, и протянул ему две ассигнации с цифрами «50». — Ты ждать, ты получать денег много, очень много больше. Ты понимать? Ждать!

— Я ждать много-много! — радостно воскликнул водитель. — Я ждать всю ночь, весь день. Ты замечательный хозяин! Ты великий, великий хозяин. Я ждать…

— Ну, ладно, — буркнул торговец, прерывая поток его красноречия. Ты ждать.

Стражник провел их через вестибюль, освещенный шипящими лампами и небрежно охраняемый тремя-четырьмя приставами в ливреях и с дубинками. Затем он распахнул дверь относительно небольшой комнаты, хорошо освещенной, где находилось человек двадцать, и испустил глухой стон.

Персона в кресле, смахивавшем на трон, нетерпеливо спросила:

— Это звездные путешественники? Так не торчи там введи их.

— Слушаю, ваша милость, судья Крарл, — уныло cказал стражник.

— Не тот судья! — прошипел Ален на ухо торговцу. Этот дает тюремные сроки.

— Сделай, что сумеешь, — угрюмо отозвался чернобородый.

Стражник подвел их к персоне в кресле, указав на низких табурета, поклонился в сторону кресла и отошел задней стене.

— Ваша милость, — сказал Ален, — я Действующий Герольд Ален, герольд при торговце…

— Говори, когда с тобой говорят, — свирепо сказал дья. — Сэр, с обычным наглым высокомерием богачей заставили нас ждать. Но я не принимаю этого на свой счет —

с тем же успехом ждать пришлось бы судье Трилу, которого — к вашему видимому огорчению — я заменил по случаю его болезни, или любому другому члену коллегии. Но, как оскорбление нашему правосудию, оно не подлежит извинению. Сэр, считайте, что вам сделано замечание. Займите свои места. Стражник, введи цефейца

— Садись, — шепнул Ален торговцу. — Дело скверно.

И в комнату ввели чифа Элвона. Глаза у него были мутными, вид взъерошенным, а на лице красовалось несколько синяков. Он виновато ухмыльнулся Алену и торговцу, когда стражник усадил его на табурете рядом с ними. Торговец ответил ему злобным взглядом.

Судья Крарл забубнил небрежно:

— Пусть тяжущиеся в этом споре сойдутся в поединке, пусть никто не ставит под сомнение наше беспристрастие в присуждении победы… скажите сейчас, если вместо… положитесь на наш приговор. Ну?! Говорите. Вы, стражники!

Стражник, сопровождавший герольда и торговца, вздрогнул и ответил из глубины комнаты:

— Я полагаюсь на приговор вашей милости.

Три других стражника и сильно измордованный хозяин винной лавки промямлили в свой черед: «Я полагаюсь на приговор вашей милости».

— Герольд, отвечай за обвиняемого, рявкнул судья. Ну, подумал Ален, попытаюсь.

— Ваша милость, — сказал он, — хозяин чифа Элвона не полагается на приговор вашей милости. Он готов сойтись в поединке е другими тяжущимися в этом споре или с их хозяевами.

— Что это еще за дерзость? — взвизгнул судья, взвившись со своего трона. — Варварские обычаи других миров в этом суде не принимаются во внимание! Кто говорил о поединке… — Он лязгнул зубами, захлопнув рот, видимо, внезапно осознав, что о поединке говорил он сам, отбарабанивая древнюю формулу, которая восходила к самой заре правосудия на Лире. Судья сел и сказал Алену более спокойно: — Тебя ввела в заблуждение формальная фраза.

Это не было подлинным предложением… — Совершенно явно ему самому не слишком понравились собственные слова, но он продолжал: — Теперь скажи: «Я полагаюсь на приговор вашей милости», и мы сможем перейти к делу. К твоему сведению, судебные поединки не практикуются на нашей просвещенной планете уже много поколений. Ален сказал почтительно:

— Ваша милость, многие обычаи Лиры мне неизвестны, однако наш превосходный Колледж и Орден Герольдов ознакомил меня с принципами. Насколько помню, одна из ваших самых священных юридических максим гласит: «Наистрашнейшее преступление против человеческого общества это нарушение обещания».

Судья взревел, багровея:

— Ты смеешь толковать мне законы, ты, скользкоязычный иностранец? Ты смеешь обвинять меня в тяжком преступлении — в нарушении обещания? К твоему сведению, обещание заключается в предложении что-то сделать или чего-то не делать в обмен на определенное вознаграждение. Оно подразумевает пять компонентов: обещающего, получающего обещание, предложение, предлагаемое и вознаграждение.

— Простите иностранца, — сказал Ален, внезапно вновь ощутив почву под ногами, — но я утверждаю, что вы предложили тяжущимся ваши услуги для присуждения победы

— Абсурдный довод, — презрительно фыркнул судья. Поскольку подкрепленное предложение от кого-то без вознараждения для кого-то не составляет обещания, как и ничем не подкрепленное предложение от кого-то кому-то за вознаграждение не составляет обещания, то и мое предложение не было обещанием, ибо ни о каком вознаграждении и речи

— Ваша милость, должен ли обещающий получать вознаграждение от того, кому дается обещание?

— Конечно, нет. Вознаграждение может обеспечить третья сторона.

— Тогда я со всем уважением утверждаю, что ваше предложение являлось обещанием, поскольку третья сторона, правительство, обеспечивает вас вознаграждением в виде жалованья и привилегий в обмен за предложение ваших услуг тяжущимся.

— Стражники, очистите зал от посторонних, — хрипло распорядился судья. Пока стражники выполняли приказание, Ален быстро объяснил суть торговцу и Элвону. Чернобородый ухмыльнулся при упоминании о поединке, а механик заметно встревожился.


Когда двери закрылись и они остались вдевятером, судья сказал кисло:

— Герольд, где ты научился такой дьявольской казуистике?

И Ален ответил ему:

— Мой Колледж и Орден дали мне глубокие знания. Подобная ситуация существовала на планете, называемой Англия в эпоху, известную как «Викторианская». Судебные поединки давно ушли там в прошлое, как и здесь, но официально отменены не были — как и здесь. Тяжущийся выиграл безнадежную тяжбу, вызвав своего противника на бой и явившись на назначенное место в полном вооружении. Его противник вызов проигнорировал, а потому проиграл за неявкой. Английский диктатор, некий Дизраели, поспешно созвал свой парламент для отмены судебных поединков.

— И вот, — задумчиво произнес судья, — меня в моем собственном суде обвиняют в тяжком преступлении, если я не дам позволения вам, пятерым, перерезать друг друга и не назову победителя.

Лавочник, всхлипывая, забормотал, что он человек мирный и не хочет, чтобы его изрубил этот чернобородый кровожадный звездный купец.

— Молчать! — прикрикнул судья. — Никакого поединка, конечно, не будет. Ты, лавочник, и вы, стражники, удовлетворитесь достаточной финансовой компенсацией?

Они сказали, что удовлетворятся.

— Герольд, можешь торговаться с ними.

Четверо стражников твердо потребовали по сотне на каждого, и получили их. Перепуганный лавочник обрел второе дыхание и потребовал тысячу. Ален объяснил, что его чернобородый хозяин с грубой и несдержанной планеты, возможно, не сумеет справиться с яростью, когда он, Ален, переведет ему это требование, и, не заботясь о последствиях, оставит от него, лавочника, мокрое место. Запрошенная цена мгновенно снизилась да разумных пятиста, которые и были уплачены. Лавочник получил от судьи разрешение удалиться и вышел, пятясь и отвешивая поклоны.

— Видишь, почтенный торговец, — сказал Ален чернобородому, — что не для чего покупать оружие, когда…

— А теперь, — сказал судья злорадно, — мы легко покончим с этой дилеммой. Стражники, арестуйте трех иностранцев и заприте их в клетках.

— Ваша милость! — возмущенно вскричал Ален.

— Тут вам деньги не помогут. Я обвиняю вас в оскорблении государства.

— Но эта статья давно вышла из употребления… — начал герольд с жаром, но умолк, когда ему стал ясен тот мстительный ход.

— Да, верно. И согласно одному из ее вышедших из употребления пунктов такое обвинение рассматривается парламентом на календарных его заседаниях, ближайшее из которых состоится через двести дней. Тогда вас освободят, а мне будет поставлено на вид, но, клянусь головой, у вас будет двести дней, чтобы раскаиваться в том, как вы одурачили меня. Уведите их!

— Высосанное из пальца обвинение против нас. Тюремное заключение на двести дней, — быстро сказал Ален торговцу, когда стражники направились к ним.

— Для чего покупать оружие? — насмешливо сказал чер нобородый, оскаливая зубы. Его левая рука взметнулась вверх, вниз, воздух пронизала черная молния… судья был пришпилен к спинке своего трона черным стеклянным ножом, и торжествующая злорадная усмешка застыла у него на губах.

Торговец еще прежде, чем нож нашел свою цель, вытащил неуклюжий пистолет уже без колпачка на раскаленной спичке и со взведенным курком. Наверное, он поставил его на взвод под плащом, растерянно подумал Ален и без подсказки приказал стражникам:

— К стене и повернуться спиной!

Они подчинились. Они хотели жить, а скалящийся чернобородый, который прикончил судью одним движением руки, навёл на них дикий ужас.

— Молодец, Ален, — сказал торговец. — Забери их дубинки, Элвон. Две тебе, две герольду. Ален, не возражай! Мне пришлось убить судью, чтобы он не поднял тревогу. Таких, как он, заставить замолчать может только смерть. И тебе, возможно, придется убить кого-нибудь, прежде чем мы выберемся из этой кутерьмы. Забери дубинки. — Он отдал несуразный пистолет Элвону и сказал: — Держи их спины под прицелом. Штука вроде предохранителя — это спусковой крючок. Всади дротик в первого, кто вздумает сбежать. Ален, скажи крайнему, чтобы он повернулся и медленно подошел ко мне.

Ален отдал команду. Чернобородый быстро раздел стражника, разорвал его одежду на полосы, связал его и засунул ему в рот кляп. Меньше чем За десять минут той же процедуре подверглись и остальные стражники.

Торговец убрал пистолет в кобуру и перекатил стражников в угол, невидимый из дверей. Он вытащил свой нож и вытер его о рубашку судьи. Алену пришлось помочь ему укрыть труп за высокой спинкой трона.

— Спрячьте дубинки, — Сказал чернобородый. — Лица спокойные. Ну, идем.

Они вышли гуськом, только слегка приоткрыв створку двери. Ален, шедший последним, сказал приставу в ливрее, оказавшемуся рядом:

— Его милость судья Крарл не желает, чтобы его беспокоили.

— Скажи что-нибудь поновее, — сардонически ухмыльнулся пристав и положил руку на локоть герольда. — Только вчера он из меня котлету сделал, когда я принес ему кружку воды, которую он сам потребовал. Возмутительное нарушение разбирательства, вот как он меня обозвал, а ведь сам потребовал воды. Как это тебе?

— Ужас! — поспешно ответил Ален, высвободил руку и нагнал торговца с механиком у выхода. Они зашагали к ждущему фургону под любопытными взглядами зевак.

— Я ждать! — громогласно оповестил их водитель. — Я ждать долго, много. Вы платить больше, больше?

— Мы платить больше, — сказал торговец. — Ты ехать. Водитель достал тлеющий кусок ветоши, зажег паяльную лампу, поднял широкую панель в полу фургона, открыв керамическую турбину, и прогрел ее струйкой пламени. Потом со скрипом несколько минут подкачивал, крутя маховик другой рукой, и, наконец, ротор начал вращаться без посторонней помощи. Панель водворилась на место, пассажиры водворились на сиденья.

— Космопорт, — сказал Ален.

Со скрипом грифеля по доске водитель поставил скорость, и они покатили.

Пока все это продолжалось, торговец игнорировал вопросы Чифа Элвона, сыпавшего их отчаянным шепотом. Механик не желал иметь ничего общего с убийствами, а уж тем более судей.

— Пересядь вон туда, — пробурчал торговец, — и поглядывай, не гонятся ли за нами. Не напугай водителя. А если мы доберемся до космопорта и улетим, держи язык за зубами. — Он расположился поудобнее на заднем сиденье рядом с Аленом и хранил угрюмое молчание. Юный герольд испытывал такой благоговейный страх к этому незнакомцу, столь неожиданно доказавшего свою компетентность в различных формах насилия, что не осмеливался рта открыть.

До космопорта они доехали без всяких помех и нашли команду на таможенном складе, из которого перекупщики, с квитанциями уже забрали все камни. Они развели костерок, чтобы согреться.

— Мы желает улететь немедленно, — . сказал торговец портовому чиновнику. — Ты не мог бы обменять мои лирские ассигнации?

Чиновник извиняющимся тоном забормотал, что час поздний и хранилище уже запечатано на ночь…

— Ничего. Обменяю на Веге. Они перешлют их вам. Отзови стражников и распечатай наш корабль.

Они пошли за чиновником к смутно маячившей на поле «Песни звезд». Чиновник разбил дубинкой пломбу, которую осветил паяльной лампой один из стражников.

Ален не переставая обливаться потом. Когда они пошли через поле, он заметил низко над горизонтом в стороне города две зеленых звезды, расположенные близко друг от друга. Внезапно они задвигались вверх и друг к другу, описывая маленькие дуги. Сигнальный телеграф!

Сигнальщик в административном здании порта, конечно, записывает сигналы, однако на поле все были слишком заняты приготовлениями к взлету и как будто ничего не заметили.

Огоньки качались туда-сюда. Ален не знал этого кода, о чем горько пожалел. После примерно двадцати сигналов огоньки снова замерли в положении покоя, а чиновник бубнил и бубнил правила взлета: направление, высота над населенными районами, допустимое использование атомного топлива в атмосфере… И тут Ален увидел, что кто-то выбежал из административного здания и повернул в их сторону. Стражники опирались на свои длинные, очень грозного вида винтовки.

Ален незаметно отделился от группы, толпившейся у «Песни звезд», и торопливо зашагал по темному полю навстречу приближающейся фигуре. Когда они сблизились, он негромко произнес по-лирски приветствие младшего в чине старшему.

— Сержант, — негромко сказал офицер-сигнальщик, пойти и отведи стражников на несколько шагов от звездных торговцев. Скажешь им, что корабль не должен взлететь, что они должны держать их под прицелом и стрелять, если…

Ален ошеломленно уставился на неподвижно распростертое тело сигнальщика. Потом быстро спрятал дубинку и направился назад к кораблю, гадая, раскроил он череп лирцу или нет.

Люк уже был открыт, и команда поднималась по трапу. Он был последним.

— Быстрей герметизируйте, — сказал он торговцу, — мне пришлось…

— Я тебя видел, — буркнул чернобородый. — Сигнальный телеграф? — Говоря это, он передвигал рычаги, и металлическая крышка люка встала на место.

— Астронавигатор и механик, приступайте, — скомандовал он.

— Команда, по койкам! — распорядился астронавигатор. — Взлет!

Ален скрылся в своей каморке и пристегнулся. Грохот взлета оглушил его, кости у него залязгали о кости, и его стошнило. Все как обычно. После словно бы бесконечных мучительных часов они, несомненно, вышли в открытый космос, плавно набирая скорость, и тошнота улеглась.

Чернобородый постучался, вошел и расстегнул его ремни.

— Готов к аудиту книг? — спросил торговец.

— Нет, — слабым голосом пролепетал Ален.

— Торопиться некуда, — сказал торговец. — Да и книги не так уж и важны. Мы предотвратили страшнейшую войну.

— Войну? Предотвратили? Мы?

— Войну между Владением Эйолфа и Вегой. Во всех канцеляриях и торговых представительствах давно поговаривают, что оба правительства равно зарятся на Лиру, что они планируют подчинить себе ее экономику, экспортируя металлы на планету, лишенную металлов, — силой, если понадобится. Ален, мы покончили с предлогом, прикрываясь которым Владение Эйолфа и Вега попытались бы захватить Лиру, что неизбежно привело бы к войне между ними. А сейчас Лира получает свои металлы без каких-либо империалистических притязаний.

— Я там никаких металлов не видел, — растерянно сказал герольд.

— Ты не понимал, почему я так торопился убраться с Лиры и почему я не оставил там Элвона А потому, что наши веганские камушки были далеко не обычными драгоценными камнями. В технике я разбираюсь мало, но насколько я понял, это подлинные камни, только обработанные для создания определенного эффекта, который они в настоящее время и создают.

Чернобородый взглянул на хронометр у себя на запястье и сказал мечтательно:

— Лира получает металлы. Там, где находится хотя бы один наш камушек, керамика разлагается на составляющие элементы— алюминий, кремний и кислород. Обливы и полевые шпаты разлагаются в кальций, цинк, барий, калий, хром и ЖЕЛЕЗО. Здания разваливаются, штаны падают, потому что рассыпаются керамические пряжки…

— Но это же несет хаос! — возразил Аден.

— Это несет цивилизацию и мир. Назревало беспощадное столкновение. — Чернобородый помолчал и добавил многозначительно: — «Если ничто не грозит их имуществу и чести, люди в большинстве довольны своей жизнью».

— «Князь», глаза девятнадцатая. Так вы…

— Это путешествие имело еще одну важную цель, — сказал торговец, широко улыбнувшись. — Тебе будет интересно вот это. — И он вручил Алену большой сложенный лист, на котором, когда он его развернул, стояла печать Ордена.

Ален читал, как во сне: «Экзаменатор девятнадцать ректору, завершающая рекомендация послушника…»

Он с гордостью перечел абзац, в котором говорилось, как он «спокойно и с большой изобретательностью» предотвратил таможенный досмотр космолета боевым крейсером Владения, «легко овладев сложной ситуацией, которая требовала не только физического мужества, но и молниеносной работы памяти, обзора сведений о культуре третьестепенной планеты и умелого их использования».

Без особой гордости он прочел: «…склонен к некоторой помпезности в манере держаться, довольно смешной в его возрасте, хотя ему и удалось в какой-то мере произвести впечатление на членов команды…»

«И крайне выгодная продажа наших камней; немаловажное достижение, поскольку наш Орден как-никак должен сам себя содержать.

И «…взял последний и критически-важный барьер; не без душевного смятения, насколько я могу судить, но взял. После двадцати лет Внушения ему теорического понятия о ненасилии этот юноша оказался в положении, которое категорически требовало применения насилия, правильно оценил его и применил насилие в форме удара дубинкой по голове лирского сигнальщика, тем самым продемонстрировав способность к обучению и здравый смысл, столь же драгоценный, как и редкий».

И простое заключение: «Рекомендуется для прохождения обучения».

Обучения? — охнул Ален. — То есть надо еще учиться?

— Далеко не всем, мальчик. Далеко не всем. В подавляющем большинстве мы то, чем кажемся: елейные, чурающиеся оружия, абсолютно необходимые приложения к коммерции, которые зарабатывают проценты на благо Ордена. Проценты эти нам необходимы, и нам необходимы герольды, чурающиеся оружия.

Ален медленно процитировал: «В довершение всех зол, которые навлекает на тебя безоружность, она вызывает презрение к тебе».

—Глава четырнадцатая, — машинально сказал чернобородый. — Мы оставляем такие подсказки возле их кроватей на протяжении двадцати лет, а они их не замечают. Но для тех немногих из нас, кто заметит, — продолжение обучения.

— А я научусь метать нож, как вы? — спросил Ален, которого мысль об этом одновременно и влекла и отталкивала.

— Факультативно, если захочешь. В основном же это этика и мораль, чтобы ты был способен взвешивать значимость метания ножей и тому подобного.

— Этика! Мораль!

— Мы ведь, знаешь ли, начинали как миссионеры.

— Это все знают. Великая Утилитарианская Реформа…

— Кое-кто из нас, — сухо сказал чернобородый, — думает, что она не великая, не утилитарианская и не реформа.

Сокрушительная идея.

— Но мы же распространяем утилитарианскую цивилизацию, — заспорил Ален, — А если нет, какой во всем этом смысл?

И чернобородый объяснил ему:

— У нас у каждого свои побуждения. Один — искренний утилитарианец, другой— любитель риска и счастлив, когда ему угрожает опасность, и он весь в напряжении. Еще кто-то высокомерен, и ему нравится водить людей за нос. Но найдется немало таких, кто считает себя слугами человечества. Ну а теперь отдохни.

Он встал.

— Ну а вы? — с запинкой спросил Ален.

— Я? Ты найдешь меня в главе двадцать шестой, — улыбнулся чернобородый. — И, может быть, найдешь там кого-нибудь еще.

Он закрыл за собой дверь.

Ален мысленно пробежал двадцать шестую главу, продолжая недоумевать, и тут… да-да!

Так странно и неизбежно знакомо, будто он всегда знал, что с радостью произнесет эти слова вслух вот в этой тесной каморке на борту видавшего виды космолета.

— Бог не хочет делать все сам, отнимая таким образом у нас свободу воли и ту часть славы, которая принадлежит нам.


Оглавление

  • Об авторе
  • Та доля славы