Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная
подробнее ...
оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (просто озвучивающего «партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Плюс — конкретно в этой части тов.Софья возвращается «на исходный предпенсионный рубеж» (поскольку эта часть уже повествует о ее преклонных годах))
В остальном же — финал книги, это просто некий подведенный итог (всей деятельности И.О государыни) и очередной вариант новой страны «которая могла быть, если...»
p.s кстати название книги "Крылья Руси" сразу же напомнили (никак не связанный с книгой) телевизионный сериал "Крылья России"... Правда там получилось совсем не так радужно, как в книге))
По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
«Тысячелетняя», в данном случае, художественное преуменьшение. История ирландской поэзии насчитывает, по меньшей мере, полтора тысячелетия, — а если учитывать дохристианский период, и того больше. Поэты-филиды, наравне со жрецами-друидами, почитались в Ирландии с незапамятных времен. Слово «филида» имело магическую силу; без его хвалы слава королей была неполной и непрочной, его хула сулила беду и бесчестье. С приходом христианства в V веке наступила письменная эра; но христианская традиция с языческой не враждовали. В маленьких монастырях и скрипториях ученые монахи не только копировали богослужебные книги, но и записывали ирландские мифы и предания, а также жития святых и всякие необыкновенные истории.
«Песнь Амергина» традиционно считается первым ирландским стихотворением. И хотя ученые, основываясь на лингвистическом анализе, этого не подтверждают, не будем отступать от традиции и спорить с красивой легендой. В средневековой «Книге завоевания Ирландии» рассказывается, что предки ирландцев — сыновья Миля — прибыли в эту страну, когда там обитали лишь злые духи, колдуньи и монстры. И был среди сыновей Миля певец Амергин. Когда корабль приблизился к вставшему из вод изумрудному острову, Амергин встал на носу, простер руки и спел магическую песнь, утверждающую равносущность и равновеликость поэта и мира:
Я сохач — семи суков
Я родник — среди равнин
Я гроза — над глубиной
Я слеза — ночной травы
Я стервятник — на скале
Я репейник — на лугу
Я колдун — кто как не я
Создал солнце и луну?
С самого начала стихами выражалось сакральное, возвышенное, драматически выделенное. В ирландских сагах — сказаниях о богах и героях — прозаический рассказ, как правило, перемежался стихотворными вставками. К самым известным среди них относятся плач Дейрдре по своему возлюбленному Найси и песня Грайне над спящим Диармайдом. Такое же смешение прозы со стихами характерно и для литературы житийного характера. Многим ирландским святым приписывали сочинение гимнов, молитв или просто стихов, сложенных по тому или иному случаю. Так, святой Колумба, по-ирландски именуемый Колум Килле, считается автором целого ряда стихотворений, в том числе горестной элегии, написанной в изгнании на острове Айона:
Боже, как бы это дивно,
славно было —
волнам вверясь, возвратиться
в Эрин милый;
в Эларг, за горою Фойбне,
в ту долину —
слушать песню над Лох-Фойлом
лебедину;
в Порт-на-Ферг, где над заливом,
утром ранним
войско чаек встретит лодку
ликованьем.
Много снес я на чужбине
Скорбной муки;
Много очи источили
Слез в разлуке…
Отметим, что именно в ирландской — и одновременно в родственной ей валлийской поэзии — впервые в Европе возникла и стала широко употребляться рифма. Это произошло не позже VI века. Раннюю ирландскую поэзию этого периода часто называют «монастырской лирикой», потому что слагалась она, в основном, учеными клириками. Но как широк тематический и эмоциональный спектр этих стихов! Мы слышим, как монах жалуется на свои грешные мысли, мешающие ему сосредоточиться во время молитвы:
Мысли неподобные,
Горе мне от вас:
Где вас ветры злобные
Носят всякий час!
Мы видим, как, вынеся свою тетрадь и чернильницу из кельи в лесок, он наслаждается весенним воздухом и пеньем птиц:
Рад ограде я лесной;
За листвой свищет дрозд;
Над тетрадкою моей
Шум ветвей и гомон гнезд.
Вот автор жалуется, что «рука писать устала…». Или обращается к своему любимому коту по имени Пангур, который скрашивает ему часы усердных трудов. Кот тоже занимается богоугодным делом — он ловит мышей, грызущих рукописи: «Кот привык — и я привык / Враждовать с врагами книг».
Поразительно стихотворение, которое в оригинале называется «Криног», что значит по-ирландски: «Старая-молодая». В ней автор объясняется в любви подруге юности, с которой много лет делил ложе и кров, но судьба разлучила их — и вновь соединила спустя целую жизнь:
С тех пор спала ты с четырьмя,
Но дивны Божии дела:
Ты возвратилася ко мне
Такой же чистой, как была.
На самом деле, адресатом этих строк является не женщина, а книга! При первой публикации стихотворения, найденного в старинной рукописи, о том не сразу догадались. Предполагали, что речь идет об одной из так называемых «тайных дев» (virgines subintroductae), сопровождавших
Последние комментарии
2 часов 11 минут назад
2 часов 15 минут назад
2 часов 27 минут назад
2 часов 28 минут назад
2 часов 42 минут назад
2 часов 59 минут назад