Собирающая звезды [Елена Лаевская] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Собирающая звезды

Часть Первая Неприятности начинаются

Глава первая

Пудель — Мудель


— Рад видеть вас, Бартон. Из звонка я понял, что дело достаточно срочное. Научный Отдел наконец-то обнаружил что-то интересное? А то я уже стал думать: не слишком ли велики расходы на его содержание? Хотя я не ретроград и верю в то, что знание — сила. Может, уже единственный в этом заведении.

— Вы как всегда правы, сэр! Обнаружил. Взгляните, пожалуйста, на эти голограммы.

— Не очень четкое изображение. Похоже на пирамиду.

— Совершенно верно. Уменьшенная копия Египетских пирамид в Гизе. Хеопса, Хафры, Менкаура.

— Древнее Царство, четвертая династия, Сфинкс, Солнечные ладьи. Росписи темпeрой по сырой штукатурке. Я еще помню уроки истории, Бартон.

— Разрешите продолжать. На этом сходство кончается. Копия пирамид сложена не из блоков известняка, а изготовлена из какой-то металлоорганики. Видимо, с поправкой на низкие температуры. Голограмма нечеткая, так как сделана в ледяной пещере на Европе, в зоне Грона. Не хотели снимать со вспышкой.

— Европе — Спутникe Юпитера?

— Совершенно верно.

— Но Ледяные пещеры Грона — место довольно изученное. Там работало четыре экспедиции, в том числе и от нашего ведомства. Не припомню, чтобы там обнаружили что-нибудь хоть сколько-то интересное. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.

— В результате очередного землетрясения завалилась скала — и открылся проход в одну из ранее неисследованных пещер. Самое интересное, что это не современная постройка, сэр! Ученые, сделавшие открытие, считают, что пирамида, c удя по радиоуглеродному методу анализа и новому методу импульсного магнитного резонанса Гейдриха-Штрауса, ровесница земных пирамид.

— Но это же невозможно. Кто же, в таком случае, ее построил? У вас, конечно, есть теория на этот счет?

— Да, сэр! Даже несколько. Например, пирамиду могли создать сами древние египтяне, которые умели перемещаться в пространстве. Или другая земная цивилизация, o существовании которой нам пока ничего не известно, но которая обладала незнакомыми нам технологиями. Или цивилизация неземная.

— Вы и этого предположения не отрицаете?

— Я ничего не отрицаю. У меня должность такая.

— Может быть это чья-то глупая шутка? Или кто-то хочет создать очередную сенсацию и нагреть на этом руки. Как-то слишком много мошенников развелось в последнее время.

— Не исключаю и такой возможности, сэр. Мы проверяем все гипотезы. Выяснили же, в конце концов, что гробница Тутанхамона — полная фальсификация археолога Картера. А сколько было шума вокруг!

— Кое-кто на этом неплохо заработал. Но хватит лирики. Открытие засекречено? Потенциальный древний артефакт непонятного назначения, как-никак. Надеюсь, это не бомба замедленного действия. На Европе, знаете ли, люди живут.

— Предпринимаем меры. Полагаю, это открытие могло бы заинтересовать разведки всех больших государств. Все ученые дали подписку о неразглашении. Мы не отпускаем их далеко от места находки. И связь перекрыли.

— Постарайтесь не допускать их к этой информации как можно дольше. У вас есть какие-нибудь предположения о назначении пирамиды?

— Работаем над этим, сэр. Но это еще не все.

— Вы меня пугаете, Бартон. По-моему, для одного доклада новостей вполне достаточно.

— Обратите внимание на знак на восточной грани.

— Желтый круг с линиями внутри? Насколько я знаю, таких на земных пирамидах нет.

— Или больше нет. А теперь посмотрите на изображение этой татуировки. Мы получили ее от одного из наших агентов какое-то время назад. Но только сейчас обратили на снимок внимание. Он вам ничего не напоминает?


Меня зовут Джулиет. Джулиет Капулетти. Я стою на балконе, выходящем в сад. Душно пахнет туберозой. Идет снег. Легко ложится на траву, на перила, мне на волосы. Холодно. Ветер рвет подол ночной рубашки. Переступаю босыми ногами по стылому полу.

Над балконом свесилась яблоневая ветка. Золотые яблоки присыпаны снегом. Не могу удержаться. Срываю одно и вгрызаюсь в кисло-сладкую мякоть. Яблоко хрустит на зубах. Я съедаю его вместе с косточкам, вытираю липкие руки о нежную ткань.

Внизу стоит тот, за которого я легко отдам жизнь. Лица не видно, лишь белеет в темноте крахмальная сорочка. Мучительно хочется сбежать вниз и прижаться к его груди. Услышать, как гулко бъется сердце. Почувствовать теплое дыхание на холодной щеке. Сказать, что без него я умру.

— Ромео, давай убежим на Землю!

— Мы уже на Земле, любимая. Неужели ты не видишь? Только на Земле все время идет снег. А под ноги падают звезды и яблоки с золотыми боками.

— Мы пойдем завтра кататься на карусели?

— Обязательно. Я посажу тебя на серого в яблоках коня и мы умчимся в тридесятое царство. За горизонт.

— Смешной ты, Ромео. На карусели — за горизонт.

— Конечно, иначе не стоит и с места трогаться.

— Ромео, ты никогда не уйдешь?

— Никогда.

— И будешь здесь, когда я проснусь?

— Буду. Я всегда буду.

Слезы катятся из глаз и замерзают на щекаx.

Снег идет все сильнее, все гуще. Он скрывает под собой двор, туберозу, балкон, моего возлюбленного. И только золотые бока яблок продолжают проглядывать кое-где сквозь искристый сахар изморози.


Я лежу на плоской крыше нашего двухэтажного Дома, закинув руки за голову, и смотрю на Купол. Просто лежу и смотрю. Отдыхаю. После тяжелого трудового дня. Вернее, ночи. Крыша теплая. Тянет в сон. Хорошо, когда рядом никого нет. Из наших девчонок никому не приходит в голову сюда забраться. А уж Мадам и подавно. Ее замечательная задница просто не пролезет в люк при всем желании. Которое, надеюсь, никогда не возникнет. Не из того Мадам теста. Если кто-нибудь все же попробует сюда вскарабкаться, то может упасть вниз и сломать ногу. Все какое-никакое развлечение в серой жизни. Заметьте, ногу — не шею. Я все же девушка добрая. Представляю: гулкий удар, крики, скорая, кровь на асфальте. Люди бегают, суетятся. А я — на крыше. И мне все до лампочки. И всем до лампочки на меня.

Утро. Купол отливает голубым. Вечером прожекторы погаснут и сквозь прозрачный Купол будут видны звезды на черном небе. Солнце из нашего далека совсем маленькая капля, чуть больше яркой звезды. Говорят, на Земле есть еще закаты и восходы, когда Купол, извините, небо, бывает розовым. Интересно было бы посмотреть. Только я родилась на Европе, шестом по счету спутнике Юпитера. И на Землю мне не светит. Даже на экскурсию. Билет — дорогой, виза — дорогая, лететь — долго. Я такого себе позволить не могу.

Впрочем, плевала я на Землю. Зато у нас тротуары с мылом моют. Можно смело ходить босиком по шершавым плитам. И нет ни мух, ни комаров. И не бывает ни жары, ни заморозков, ни дождика, ни снега. Но представляете, как раз в этом сезоне у нас в моде зонтики! Ни одна уважающая себя женщина не выйдет из дома без этой изящной, хотя и абсолютно бесполезной игрушки. Зонтик сейчас такая же неотъемлемая часть туалета, как шарфик или сумочка. Зонтики самых разнообразных расцветок. Есть расписанные вручную, с вшитыми драгоценными камнями. Очень дорогие. Есть зонтики с запахом. Открываешь такой — и в воздухе разносится аромат мокрой сирени или прибитой дождем пыли. У меня, естественно, тоже есть. Маленький, аккуратный, обшитый кружевами. Я купила его на распродаже. Даже подралась из-за него с какой-то теткой. Тетка получила синяк под глазом, а я — зонтик.

Я живу в городе со множеством разнообразных развлечений. Легальных и не очень. Одним из которых является наш Дом. Ну и я к нему в придачу.

Сверху мне видно, как из заведения напротив выносят кого-то под белой простыней. Может быть, даже девчонку вроде меня. Интересно, что за шабаш устроили там сегодня ночью? Нет, совсем неинтересно. Ну не капельки. У нас Дом много спокойнее. Мы обходимся без покойников. Во всяком случае, обходились до сегодняшнего дня. Надеюсь, что и дальше так будет. Иначе придется отсюда сваливать. А сваливать особо и некуда.

Выпить бы сейчас. Все равно чего. Но больно неохота спускаться вниз. Надо было бутылку захватить с собой. Растяпа. Со мной такое редко бывает. В смысле — бутылку забыть. Вы не подумайте, я не запойная какая — нибудь, только иногда без выпивки просто не протянешь. Стаканчик-другой — и можно жить дальше. На пойле Мадам не экономит. Да и дешевое оно у нас, на Европе. Если местное.

Еще на Марсе выращивают очень неплохую травку — лесную ревенку. И везут сюда. Марихуана на Марсе не прижилась. На Европе, в отличие от Земли, это вполне легально. Но здесь я безвинна как младенец, в отличии от других наших девчонок. Хотя, если быть совсем честной — была бы и травка, только мой организм ее совсем не переносит. Кайфа никакого, зато тошнит так, что голову из унитаза не вытащить. И приступ астмы можно заработать, как нечего делать. А за срочный вызов врача мы расплачиваемся из своего кармана. Совсем не толстого, надо сказать. На фиг. На фиг. Не больно-то и хотелось.

Опускаю руки, чтобы не затекли. Поворачиваюсь на бок. Чувствую под локтем холодный край кома и вспоминаю, что скачала себе старый кинофильм и перевод, наверное, уже закончился. Можно смотреть. Сейчас выставлю голографический экран побольше и запущу фильм про мальчика-волшебника. Гарри Проктера, кажется. Там много серий. Надолго хватит. Сейчас посмотрю первую. А потом позавтракать и — спать до вечера.

Я люблю старые фильмы. В них все красиво, романтично, наивно и бесхитростно. Просто плакать хочется. Только я слов многих не понимаю. Догадываюсь по смыслу. Но не всегда.

А современные фильмы я не смотрю — в них слишком много насилия, проблем и секса. Очень графически снятого, надо сказать. Со всеми подробностями. А подробностей мне и так хватает.

Только не подумайте, что я жду принца на белом коне. Тем более, что у нас на весь Cпутник — всего одна лошадь. В Зоопарке. Старая, ледащая кобыла с обвислым брюхом. И садиться на нее точно нельзя — упадет и не встанет. Так что я уж лучше одна как-нибудь — спокойнее и проблем меньше.

— Пудель! — громко орет внизу мадам. У нашей хозяйки просто обалденный голос. Оперный. От неожиданности я чуть не скатываюсь с крыши.

— Пудель! Куда ты подевалась! Вылезай немедленно!

Пудель — это я. Пудель — Мудель. У меня эта кличка еще с приюта. Вполне приличная, если задуматься. Потому что маленькая, юркая, с мягким розовым пузом. И светлые кудри штопором на голове. В неуправляемом количестве. Но хвоста нет. А мог бы и быть. При нашей-то радиации. Каждому жителю со спутников Юпитера раз в год вкалывают Антирадиант. Но продолжительность жизни у нас все равно ниже, чем на Земле. Но зато выше, чем на Венере. И это очень радует.

За счет роста и общей субтильности я выгляжу моложе своих лет. Мне пятнадцать. Но Мадам всем, естественно, говорит, что мне двенадцать. А когда мне было двенадцать, то всем говорили, что мне — десять. А когда мне было десять… Когда мне было десять, я еще этаким безвинным цветочком, неухоженным чертополохом, бездельничала в приюте.

На крышу выбирается Пушок. Кот Мадам. Авантюрист и пират. Рыжий наглец с круглыми зелеными глазами. На Земле он бы уже давно ходил в шрамах и с обгрызенными ушами — боевыми отметинами, заработанными в мартовских разборках с дикими соплеменниками. Но у нас на Европе нет диких котов. Кто же это кота на улицу выгонит? Их на улицу не выбрасывают. Только продают. В крайнем случае, завещают родственникам. Или дарят в подарок любимым на День святого Валентина, обвязав шею красным бантом. Каждое животное стоит целое состояние. Плюс налоги за потребление жизненно важных ресурсов. "На заборе сидит кот, поглощает кислород". А кислород еще син-те-зи-ро-вать надо. Немножко из атмосферы, немножко электролизом воды из океана, немножко от фотосинтеза… Но даже чучело домашнего животного дорого стоит. Хотя чучело — это на любителя.

Пушок осторожно трогает меня лапой. Проверяет, жива я еще или уже окочурилась. Потом вытягивается рядом, щекоча руку подрагивающим хвостом. Я чешу его за ухом. Пушок довольно жмурится. У нас с котом хорошие отношения. Я периодически даю ему слизнуть каплю виски с крышки от бутылки. Пушок, как настоящий пират, никогда не отказывается. Если Мадам узнает, что я кота спаиваю — мне конец. Ему уже подобрана невеста. Мадам полагается один котенок из помета. Хорошо бы она котенка оставила. Пушистое, маленькое, теплое чудо. Все девчонки бросятся покупать молоко. И я тоже брошусь. Куда ж я денусь. И молоко в его блюдечко польется именно из моего пакета. Это будет стоить нескольких расцарапанных физиономий. Велика беда! Хотя я обычно мирная. Зачем разводить лишние свары? Все и так знают, что со мной, приютской крысой, лучше не связываться.

Интересно, зачем я Мадам понадобилась? Клиента обслуживать — так уж больно время неподходящее. Только-только день начался. Клиенту сейчас положено отсыпаться после бессонной ночи. Или потеть на работе. Или нянчить детей и внуков. И, в любом случае, оставить меня в покое.

С неохотой поднимаюсь с крыши. Пушок понимающе зыркает круглым глазом. Ему что! Его никто не звал. Отряхиваю короткую юбку. В результате я, кажется, осталась без выпивки. И без кинофильма. И, если карта криво ляжет, то и без завтрака.

— Пудель! Упади на тебя метеорит! Да где же ты!

Ладно, хватит испытывать мадамское терпение. Чтобы на нее саму метеорит упал. Ловко, не задев краев, проскальзываю в круглый люк. Стою в темном коридоре с бесконечной чередой дверей с номерами. Номер двенадцать, с розовым балдахином над кроватью — обычно мой. Три-шесть раз за вечер-ночь. Как повезет. И чаевые — тоже как повезет.

Кабинет Мадам на первом этаже. Спускаюсь вниз. В гостиной — мягкие диваны, торшеры, полуопущенные шторы. Паркетный пол блестит как в музее. Полуодетые Кыся и Шмася, развалясь в креслах, пьют свой утренний кофе. Пахнет яблочным пирогом. Вполне уютно. Мадам встречает меня у двери.

Вид у нашей Мадам устрашающий и комичный одновременно. На оплывшей квадратной физиономии английского бульдога — крошечные гламурные очечки в тонкой оправе. Интересно, сколько она за это очечки отвалила. У Антиквара ведь брала. Настоящие очки уже лет сто как не выпускают. Свою необъятную задницу Мадам скромно прикрывает строгими черными юбками ниже колен. Но при этом предпочитает подростковые легкомысленные кофточки-распашoнки, едва прикрывающие дряблый живот в складочках нежного жира. Волосы Мадам собирает на затылке в старомодный пучок, так что всем видна голографическая цветная татуировка на обоих ушах — новейшее достижение земных дизайнеров.

Дело свое Мадам ведет железной рукой, помогая себе акульей пастью с несколькими рядами бритвенно острых, кривых как ятаган зубов. Девчонки ей безоговорочно подчиняются, клиенты — робеют, чиновники молятся на ее толстый кошелек.

К нам, табуну своих резвых лошадок, Мадам относится очень по-разному. С одной стороны, может девчонку с температурой выгнать к заказчику, а с другой — устраивает каждой из нас Дни Рождения. С тортом, свечками и хорошим чаем. С одной стороны, требует работать без выходных, с другой — может отправить всей ватагой в кино на свои деньги. Одно точно хорошо: платит вовремя и не обманывает. И у нее нет любимчиков. Так что, в общем и целом, с Мадам можно жить.

В чем я с ней категорически не согласна — так это в выборе моей рабочей одежды. Но поделать ничего не могу. Почему-то Мадам упорно считает, что выгоднее всего меня можно продать в короткой плиссированой юбке на бретельках, гольфах до колен, беленькой кофточке и страшных лакированных туфлях, которые к тому же сильно натирают ноги. Что так я выгляжу девочкой-школьницей. Века так из девятнадцатого-двадцатого. По мне, так я выгляжу, как чучело.

Мадам придирчиво меня оглядывает, кивает головой и возвращается в кабинет. Я плетусь за ней. 

Глава вторая

Секс с котом


Хмыря, небрежно развалившегося в кресле для посетителей, я вычисляю сразу: хозяин маленького фрахтового корабля, никогда не летавшего дальше Марса. И то исключительно ближе к перигею. У нас такие корабли называют блохами.

Мешки под глазами от перегрузок, нездоровый цвет лица, непременные магнитные башмаки для передвижения в невесомости, жутко дорогие и абсолютно бесполезные. На современных кораблях создается искусственная гравитация. От хмыря пахнет машинным маслом и дешевым табаком. Руки с обломанными ногтями, куда навсегда въелась грязь от непрерывных ремонтов и починок. У этого еще и кобура под мышкой. Показушник хренов! А у самого на счету хорошо если триста кредиток. И те он скоро спустит.

Это наш основной контингент: Дом находится недалеко от космопорта.

Многочисленные эти блохи курсируют между Марсом и спутниками Юпитера, развозя всякую мелочевку. Продукты, хлопок и древесину с терраформированного Марса — сюда. Изделия с наших вакуумных конвейерных линий или баржи со льдом — обратно. Людей эти консервные банки не перевозят — места мало, удобств никаких. За месяц перелета пилоты совершенно звереют и, вырываясь, наконец, на свободу, тратят всю выручку в барах и казино. Ну и о нас, конечно, не забывают. Им все равно. Что царевна, что лягушка. Только побыстрее и побольше. Может этот здоровый, грузный дядька с бритой головой уже заглядывал к нам в Дом. Не помню. Для меня они все на одно лицо. Отработала и забыла.

Мадам усаживается за стол. Я остаюсь стоять посреди комнаты. Показываю, так сказать, товар лицом.

Клиент какое — то время недоверчиво пялится на меня. Потом бросает коротко: «Раздевайся!»

— Трусы снимать? — деловито интересуюсь я. Приподнимаю подол юбки и, зажав его подбородком, оттягиваю резинку на трико.

— Кофту снимай, дура! — рявкает дядька.

Ну вот, еще не заплатил, а уже ругается. Грубиян. С кем только не приходится иметь дело.

Я послушно расстегиваю мелкие пуговки и стягиваю белую блузку. Кожа сразу покрывается пупырышками — в комнате довольно холодно. Сейчас закончу, и сразу под горячий душ. И под одеяло. И грелку к ногам. Уж этого-то клиента я быстро сделаю.

Дядька резко поднимается, делает широкий шаг, больно хватает меня за руку и начинает бесцеремонно вертеть из стороны в сторону как тряпичную куклу. Наверняка синяки останутся. Вот зараза!

— Я ее беру, — наконец заявляет он таким тоном, словно делает Мадам одолжение и обрушивается обратно в кресло.

— Отлично! — тут же бодро откликается Мадам. — Я составляю контракт на неделю. Как вы и просили, Вадим.

Мадам склоняется над комом. По голографическим ушам бежит веселая оранжевая дорожка.

Мамочки мои, на неделю! Да меня отродясь никуда из Дома не забирали. Если не считать того, что полоумный Майкл раньше раз в месяц водил меня обедать в дорогие рестораны. Там меня, наверное, все за его внучку принимали. От Майкла у меня остались умение правильно пользоваться столовыми приборами и воспоминания о его тоскливых всхлипываниях в темноте. Впрочем, нет, я еще помню волшебный вкус земных яблок. Майкл брал их мне на десерт. У нас на Европе свежие фрукты стоят очень дорого. Так что мы в основном перебиваемся консервированными. Или сушеными. Что совсем не одно и то же.

Но потом Майкл ушел на пенсию и они с женой улетели на Землю. Человек он был, судя по всему, не бедный. Бедным колонистам визу на постоянное проживание просто так не дают. В общем, кончились мои яблочки. Теперь, наверное, надолго.

— Надеюсь, вы понимаете, — продолжает Мадам, — что моя девочка на эту неделю переходит исключительно в ваше пользование? Она не обязана обслуживать всю вашу команду. В этом случае контракт сразу будет аннулирован без компенсации оплаты.

Очень правильный пункт. Команды, правда, на блошке с гулькин нос. Еще только второй пилот, иногда навигатор. Но все равно. Я не обязана. И точка. А если кто с этим не согласен, тот получит коленкой. Сами знаете куда. И никакая кобура под мышкой вам не поможет.

Потом мой арендатор достает кредитку и, брезгливо глянув на мой прикид, отправляет меня переодеваться. Что хорошо. Не ходить же по улице в таком виде. Ни дать ни взять — городская сумасшедшая.

Выходя в коридор я еще слышу, как Мадам торжественно, как на похоронах, зачитывает параграф седьмой, пункт десятый договора. В случае нанесения телесных повреждений объекту, то есть мне, Пуделю, клиент обязан выплатить штраф в размере до тысячи кредиток. И, хотя я уверена, что, если прийдется, Мадам вцепится этому Вадиму в горло своими акульими зубами и вытрясет все деньги до последней монеты, честно отдав мне половину, почему-то совсем не хочется, чтобы жизнь меня до этого параграфа довела. Меня один раз пытались придушить, и мне это не понравилось. Я была еще неопытная, глупая и очень испугалась. Теперь бы не испугалась. Теперь я вообще мало чего боюсь.

В своей крошечной комнате я переодеваюсь в свитер и моднючие "парашютные" штаны. На попке они — кожаные и в обтяжку. А штанины — широкие и стоят колокольчиком. Правая светло серая. Левая — такая же, но в мелкий цветочек. Если уж выходить в люди, то при полном параде. Давай, Пудель. Вперед.

Натягиваю куртку (под Куполом довольно холодно, хотите теплее, включайте дома отопление за свои деньги). Сую в карман ком и, подумав, парализатор. На всякий случай. Маломощный. Из легально разрешенных. Им даже вырубить нельзя по-настоящему. Только обездвижить на пять-десять минут. В зависимости от массы нападающего и свежести батарейки. Так все равно спокойнее.

Тянусь к полке за бутылкой виски. В дверях сразу возникает Пушок и требовательно мяукает. Делаю большой глоток, засовываю в рот полоску жевательной резинки и стряхиваю на ладонь несколько капель алкоголя. Пушок, отфыркиваясь, облизывает мою руку.

— Пойдем со мной! — предлагаю я Пушку. — Будет у нас секс с котом. Ни у кого нет, а у нас будет.

Пушок озадаченно молчит. Наверное, еще никто не делал ему такого предложения.

— Не хочешь, как хочешь, — легко соглашаюсь я.

Пушок недоверчиво глядит на меня круглыми зелеными глазами. Я бы тоже хотела иметь такие глаза. У меня карие. Мадам говорит, что темные глаза и светлые волосы — признак породы. Ну да, я — породистый пудель. Меня можно водить на выставки в серебряном ошейнике. Чтобы все восхищались.

Собираюсь уходить, но в последнюю минуту возвращаюсь и забираю с подушки свой талисман. Старую плюшевую игрушку, которую Мадам подарила мне на первый День Рождения в Доме. Когда-то белый маленький котенок с ярлычком "Made in China", то есть аж на Земле. Возьму с собой, будет что-то привычное в незнакомом месте.

Ну вот, я и готова. Теперь меня ждет что-то новое и интересное. Только от этого почему-то на душе пьяные кошки скребут. Мне вдруг кажется, что я сюда больше никогда не вернусь. Бред какой. Куда же это, интересно, я денусь? Тряхнув головой, поворачиваюсь, и быстро выхожу из комнаты. 

Глава третья

Ах ты, паскуда!


В космопорт Вадим везет меня на такси. Хотя здесь совсем недалеко. Маленький ярко-желтый электромобильчик шустро скользит по полупустым улицам. Таких пробок, как на Земле, у нас не бывает. Даже в час пик. Даже, когда на Европе собираются жители остальных спутников Юпитера — на фестиваль Переселенцев. Даже когда в детские каникулы наезжают толпы туристов, показывать детям разных гадов из горячего подледного Океана.

В нашем городе самый большой Акванарий на Европе. И плавают в нем в условиях, приближенных к естественным, разнообразные подводные уродцы, которых не увидишь больше нигде в солнечной системе. Их нельзя перевозить на другие планеты и спутники. Они в Космосе дохнут.

А некоторые любители "экстрима" отправляются на зимнюю рыбалку. Их отвозят в скафандрах недалеко от купола к высверленным во льду отверстиям. Этого я совсем не понимаю. Сидеть неподвижно часами, чтобы поймать морского червя без головы и без задницы. Одно счастье — сфотографироваться с трофеем, а потом дома всем хвастаться.

В Акванарии я бываю раз в год, мне там скучно. В зоопарке и зоне аттракционов — чаще. А больше у нас в городе ничего и нет интересного. Не в кабак же мне идти, когда в Доме выпивка бесплатная. Лучше кино посмотреть. Лишний кусок пирога слопать. Или под горячим душем постоять.

Загрязнять воздух бензиновыми или дизельными двигателями города под Куполом не могут себе позволить. У нас все на электричестве. В качестве общественного транспорта только трамваи. Но ходят они бесперебойно. Так что проблем куда-нибудь добраться у людей нет. А у большинства вообще велосипеды. Или мопеды, если ты совсем ленивый. Не быстро, зато маневренно. Мадам тоже держит несколько велосипедов. Мало ли кому может понадобиться.

Между городами, по безжизненной, ледяной, запредельно холодной пустыне Европы ездят мощные, надежные вездеходы, похожие на танки. Как-никак, минус сто сорок по Цельсию. Любовь до гроба внутри сугроба.

Каждый пассажир обязан быть одет в скафандр. Получается без комфорта, но в безопасности. Можете себе представить, что без острой необходимости жители спутника из Города в Город не шляются. Я, например, не шляюсь! Вот накоплю денег, тогда уеду отсюда к чертовой матери, сниму квартиру, получу какую-нибудь нужную специальность. И буду полностью независимой, современной женщиной. А в Космопорт — ни ногой. А то еще встретишь там кого-нибудь из старых знакомых. Хотя, может, один раз и зайду. Если денег наскребу на Марс съездить.

Негромко играет музыка. Работает отопление. Водитель за перегородкой что-то беззаботно напевает себе под нос. Так бы ехать и ехать. До бесконечности.

Мой арендатор, Вадим, занял почти все заднее сидение, и всю дорогу молча с интересом на меня пялится. Как будто я какая-нибудь редкая зверюшка вроде кенгуру. Спросил только, как меня зовут. Когда я ответила, что Пуделем, он неодобрительно фыркнул. Как будто так ему важно мое имя. А все другое у меня в порядке.

Я сижу на самом краю сидения. Мне неудобно. Я все время съезжаю в сторону массивного попутчика. И тревожно. Хочу поскорее вернуться обратно в Дом. Там, в случае чего, хоть кто-то на помощь прибежит. У нас есть охранница по кличке Тузик, бывшая полицейская. В руке я крепко сжимаю своего плюшевого котенка. Хотя фиг он мне поможет, если что.

Водитель подвозит нас к космопорту со стороны Ангара. Вадим проводит меня мимо охранника с автоматом у входа. Интересно, так ли необходимо наставлять оружие мне в живот?

Дух захватывает от огромного пространства, заставленного громадинами кораблей, которые я раньше видела только в кино и по визору. Потолок далеко вверху, почти также высоко, как Купол. Повсюду тянутся провода, рифленые металлические трубы. Стоят цистерны с топливом и резервуары с жидким кислородом. Снуют платформы с грузами. Высятся подъемные механизмы. Разъезжают на карах механики. Торопливо шмыгают под ногами автоматы-уборщики. Как здесь люди ориентируются? В воздухе стоит резкий запах химии и мобильной мастерской. Везде корабли, корабли. Море кораблей…

Одни — исполинские металлические горы — утюги. Эти прилетели с Земли или Венеры. Другие — элегантно-обтекаемые — стрекозы — яхты для перевозки состоятельных пассажиров. Третьи, темные неказистые галоши — перевозят пассажиров попроще. Отдельно стоят полицейские истребители, небольшие, но маневренные, способные развить огромную скорость, с ракетами по бокам серебристого брюха, в пространство спутников, бывает, залетают пираты. Им удобно прятаться в кольце астероидов.

Я иду с задранной головой и, споткнувшись, чуть не падаю вперед. Вадим успевает подхватить меня за локоть. У всех пилотов хорошая реакция. Если что, он меня придавит, как мышь. Даже пискнуть не успею. Мы останавливаемся у одной из блошек. Вблизи она выглядит очень солидно. Внизу капитанская рубка с прозрачным изнутри и затемненным снаружи стеклопластиком по всему периметру. Рубка покоится на восьми коротких пружинистых стойках. Над рубкой — бочонок грузового отсека, покрытый похожим на черепицу материалом. Сейчас бочонок маленький, но скоро раздуется от грузов, которые повезет обратно на Марс, как насосавшееся крови насекомое. Не могу удержаться и трогаю матовый бок блошки. На ощупь он гладкий и скользкий, как будто смазанный жиром. На пальцах остаются следы влаги. Вытираю ладонь о штаны.

Вадим прижимает палец к идентификационной пластинке, и люк корабля гостеприимно распахивается. Внутри вспыхивает свет. По ногам пробегает волна теплого воздуха. Звучит приятный женский голос: «Добро пожаловать». Корабль торопится получше принять хозяина.

Я немного знакома с внутренним устройством блошки. По визору уже три года показывают сериал о буднях команды такого корабля. Направо — крошечный камбуз. Налево — ванная размером с прикроватную тумбочку. На блошке все крошечное. Кроме грузового отсека. Чтобы зараз увезти как можно больше. Вадим ведет меня прямо на камбуз. Может, он тайный людоед, и там меня сразу и съест?

Подвигаю табуретку и сажусь за высокую, не по моему росту, стойку. Ну, и что дальше?

— Есть будешь? — прерывает молчание Вадим. Какой заботливый. Надо же, кто бы мог подумать!

— Буду, — соглашаюсь. Я не завтракала и сколько ждать обеда, не представляю. Я же не знаю, какие у него на меня планы.

Вадим кидает в разогреватель два пакета с сандвичами и включает кофеварку. Принюхиваюсь. Пахнет настоящим кофе. На Европе мы в основном пьем суррогат. Бурда бурдой, между прочим. Вадим ставит передо мной большую дымящуюся кружку и выкладывает на тарелку бутерброд с мясом и сыром.

— Спасибо, капитан! — вежливо улыбаюсь я. Все блошиные хозяева любят, когда к ним так обращаются. Вадим, я думаю, не исключение. И вообще, покажите мне мужчину, не падкого на лесть.

— А выпить у тебя не найдется, капитан? — осмелев, спрашиваю я.

Брови Вадима, как две лохматые гусеницы, ползут вверх. Кажется, он недоволен.

— Не рано ли начинаешь, девочка?

— Ничего не рано. Двенадцать часов. В самый раз. Плесни коньяку в кофе, что тебе жалко, что ли?

Вадим хмыкает и лезет в шкафчик над разогревателем (теперь буду знать, где стоит выпивка), щедро льет в кружку коньяк.

Выпив кофе, доливаю немножко из бутылки в пустую кружку. Давно у меня не было такого замечательного завтрака. Чувствую, как розовеют щеки. На душе становится светло и спокойно. Ну что же. Пора начинать отрабатывать свой контракт. Плюс чаевые. А интересно, сколько Мадам содрала с Вадима за семь дней? Мне же от этого полагаются кровные двадцать пять процентов. Ну и еще сколько этот Вадим от доброты душевной накинет.

Кстати, о душевной доброте, если клиент сам не проявляет активности, надо его немножко разогреть.

Встаю с табуретки. Прежде, чем Вадим успевает внятно высказаться против — cтягиваю свои фирменные штаны. Остаюсь в детских беленьких трусиках с веселенькой аппликацией косолапого медвежонка на попке. Усаживаюсь Вадиму на колени. Он пробует меня отодвинуть. Ха, не на ту напал. Прижимаюсь покрепче. Расстегиваю пуговицы на рубашке.

Pука ныряет за пазуху к широкой, покрытой редкими волосками груди, гладит затвердевшие горошины сосков. Беру большую, снулую как рыба, руку и укладываю между бедер. На правом бедре — длинная царапина. Когда это я? Рука просыпается и тянется дальше. За прохладный хлопок. К влажной, упругой мякоти запретного плода, куда допускаются либо избранные, либо все подряд.

Прикасаюсь губами к жестким, пахнущим табаком губам. Чужой рот поддается моему требовательному, жаркому рту.

— Где у вас тут каюта? — шепчу, на секунду отрываясь от работы, — пойдем туда.

Я знаю, что в блошках обычно одна маленькая каюта. Пилоты спят посменно, так же, как несут вахту. Вторую каюту переделывают в вакуумную камеру для ценных грузов.

Мы валимся на узкую, явно не приспособленную для физических упражнений двух, ну хорошо, пусть полутора человек, койку. Вадим подминает меня всем своим весом. Скрипит матрас. Я тихо вскрикиваю — остался рефлекс с ранних времен, тогда действительно каждый раз было больно. Только бы не начать зевать в самый неподходящий момент. По расписанию мне давно положено спать и видеть цветные сны.

Глупый маленький Буратино. Столько искал свой золотой ключик. А никакого ключика нет. К мужчинам есть только механический прямой привод. От винта! Сцена первая. Дубль первый. Поехали!


Вадим скатывается с койки — лежать на ней вдвоем совершенно невозможно. Натягивает джинсы, пристраивается на край кровати. Сижу рядом, закутавшись в простыню. Провожу ладонью по потной спине. На ней четко выделяются малиновые царапины — я немного перестаралась.

Вадим берет меня за правую руку, спрашивает:

— Давно это у тебя?

На руке повыше локтя у меня тату: желтый круг диаметром сантиметров пять, покрытый то ли паутиной, то ли беспорядочными прожилками черных линий. Прожилки выпуклые, очень хорошо чувствуются, если провести пальцем. Как кленовый листок погладить. Меня из-за этой татушки в приюте меченой дразнили.

— Сколько себя помню, — честно отвечаю я.

Вадим удовлетворенно кивает.

— Послушай, — говорит он. — Ты еще кого — нибудь видела с такой же татуировкой?

— Нет, — честно признаюсь я.

— А я видел. Так же близко, как тебя. Только цвет у татуировки был другой, черный. И принадлежала она не маленькому лохматому Пуделю, а здоровенному матерому Питбулю. Мы с ним служили вместе несколько лет назад. Наемниками в патруле. Звездный десант. Пиратов шерстили. И то, что выделывал этот человек, не под силу простому смертному. Какому угодно модифицированному, чем угодно обколотому, как угодно зомбированному. Не под силу и все. Он думал, что никто не заметит. Но он просчитался. Я был рядом. Я многое видел. Он раненный лежал. Под морфием. Бредил. Он проговорился: есть еще такие же. Только он не знает, где. Он не знает, а я нашел. Сдается мне, девочка, что вы с ним одной породы. И я придумал, что нам с тобой надо делать.

— Я ничего такого не умею. Честное слово. Ну, самое честное. Я даже плавать не умею. Хотя нас учили, — заверяю я Вадима.

Хитрый какой. Что нам с тобой делать. Да ничего я с ним делать не хочу!

— Это ничего, — жарко произносит Вадим и в глазах у него вспыхивают нехорошие искры. У меня на такие нюх. Не предвещают ничего хорошего.

— Ты просто никогда не пробовала, — добавляет оборотов Вадим. — Не знала. Тебя никто не учил. Не показывал, как надо. Останься со мной. Я все продумал. У тебя будут деньги, свобода, власть. Ты улетишь с этого долбанного спутника на Землю! Ты когда-нибудь купалась в океане, Пудель? На закате, когда огромное красное солнце падает за горизонт. Ты ехала без скафандра по длинной-длинной дороге? В открытой машине, чтобы ветер в лицо. И как пахнет в сосновом лесу, ты тоже не знаешь! Ты ничего не знаешь, Пудель! Пойдем со мной! Ты не пожалеешь!

Я вздыхаю. Мне очень хочется искупаться в земном океане. Но мне не нравится фанатичный блеск в глазах Вадима. Он готов идти до конца. И будет изо всех сил тянуть меня за собой. Пусть даже и мордой по мостовой. Интересно, что умел этот Питбуль? Проходить сквозь стены? Делаться невидимым? Выходить в открытый космос без скафандра? Если я останусь с Вадимом и в самое ближайшее время не научусь тому же, он в приступе бешенства выбросит меня за борт корабля, в надежде, что в организме взыграют рефлексы и он правильно отреагирует на экстремальную ситуацию. Я не минуты не сомневаюсь, что мой организм отреагирует правильно, то есть загнется.

Но только утонувшему в своей идее Вадиму ничего не докажешь. Но на этот случай у меня есть прекрасное средство.

— Капитан, — говорю я проникновенно. — Это так неожиданно. Мне надо прийти в себя от такого предложения. И все обдумать. Давай пока выпьем за начало нашего сотрудничества. Можно на брудершафт. А можно просто так.

Вадим расцветает, поднимает с пола рубашку и выходит из каюты.

Интересно, чем Вадима заинтересовала моя татуировка. Тату как тату. Самая простая. Сейчас их делают такие навороченные: объемные, голографические, говорящие, меняющие цвет в зависимости от настроения хозяина. Да мало ли еще какие.

Я обычно на нее внимания не обращаю. Кушать не просит, за жопу не хватает — уже хорошо. Хотя один раз она меня напугала. Я лежала с жестоким гриппом. Температура за сорок. Соображаю плохо. И тут правую руку начинает сильно жечь. Смотрю, а прожилки на моей татушке из черных стали ярко — красными, как проволочки раскаленные. И рука тоже такая вся красная, горячая. Я очень перепугалась, заорала на весь этаж. Думала, что меня сейчас кондрашка хватит. Девчонки сбежались. Я им руку в глаза тычу, а она уже совсем обычная, и татушка тоже. Мы все дружно решили тогда, что это у меня горячечный бред. Но уверенности абсолютной у меня не было.


Стою посреди кухни. Вадим громко храпит, уронив голову на руки. Что нам стоит вусмерть упоить здорового мужика. Никаких проблем! Не в первый раз. И не в последний. Надо только суметь пустить разговор в нужное русло. Теперь я из первых рук знаю, какая тяжелая жизнь у дальнобойщиков. Налоги душат. Работа каторжная. Семьи не завести. Кому нужен мужик, которого никогда нет дома? И выхода нет. Короче, тоска. И по этому поводу надо выпить. И еще раз. И еще. Ужасно жалко просто так выливать хороший коньяк. Но что же поделаешь. Так фишка легла. А фикусу все равно. Он синтетический.

Выбираюсь в коридор. Набираю номер на коме.

— Мадам, тут мой клиент хочет, чтобы я сбежала с ним неизвестно куда, — сообщаю я шепотом.

— Мне приехать? — деловито интересуется Мадам.

— Не успеете. Я собираюсь смыться прямо сейчас. Думаю, что справлюсь. От Космопорта до Дома возьму такси. За ваш счет.

Отключаюсь.

На цыпочках пробираюсь в спальню. Забираю своего котенка, натягиваю куртку и крадусь к двери.

— Стоять! — рявкают рядом.

Вадим, с налитыми кровью глазами, загораживает мне проход. Здоровый оказался, зараза. И что мне теперь делать?

— Куда это ты намылилась?!

Отступать некуда.

— Я ухожу, — стараясь звучать как можно тверже, говорю я.

— Никуда ты не уйдешь! — рычит Вадим и делает шаг в мою сторону. Все-таки он пьяный. Может, прорвусь?

Достаю из кармана парализатор.

— Ах ты паскуда!

Замах кулаком. Я не успеваю увернуться. Отчетливо слышу хруст. В голове взрывается букет праздничного салюта. Кажется, я лечу. Кажется, мой нос, размером с большой воздушный шар, только что лопнул. Ударяюсь затылком. Слезы брызжут из глаз. Как в тумане вижу, как быстрая темная тень закрывает меня от Вадима. Тот валится куда — то в сторону.

Тень склоняется надо мной. Слышу низкий, хрипловатый голос.

— Эй, ты жива?

— Жива, — шепчу я.

Меня подхватывают на руки. Тень, оказавшаяся незнакомым одетым в черное мужчиной, бросает кому-то через плечо: — Димыч, прикрой! Мы уходим.

Меня выносят с корабля. К носу я прижимаю заляпанную кровью белую каютную наволочку. Во что я теперь вляпалась?


Ласточка и Соловей


Ласточка была заслуженным пиратским судном, покрытым флером захватывающих дух легенд и самыми обыкновенными вмятинами и заплатами. А Соловей — его бессменным капитаном. Вторая половина прозвища, Разбойник, была давно отброшена для удобства произношения. Но подразумевалась. Так же как и подразумевалось, что капитан был и есть Бандит с Большой Дороги.

В облике Соловья явно просматривалось что-то птичье. Может быть мощный крючковатый нос, принадлежащий скорее не певчей пташке, а беспощадному Грифону. А может быть, близко поставленные совиные глаза, остро видящие и при дневном свете и в темноте. А может быть длинная шея, которая, казалось, способна поворачиваться на сто восемьдесят градусов.

Ну и, конечно, всем была известна любовь Соловья к оперной музыке. В самых критических ситуациях, закладывая крутые виражи в удирающей от погони в пояс астероидов Ласточки, у бешено плюющегося Плазменника, в яростной рукопашной он хорошо поставленным голосом распевал женские арии из любимых произведений. Его даже в начале карьеры прозвали было Меценатом, но не прижилось.

Соловей был, без сомнения, человеком неординарным. И удачливым, как черт. Он любил и умел рисковать. Адреналиновые бури постоянно бушевали в его псевдоптичьей крови.

Уже много лет его безрезультатно преследовали маневренные отряды звездных десантников и ограниченные инструкциями, но настырные и многочисленные полицейские подразделения.

Соловей только презрительно кривил рот. Он никого не боялся. И никому ничего не спускал просто так. Дразнить Соловья было все равно, что запускать руку в виварием с гадюками. Или перебегать дорогу голодному льву.

Так же просто расправлялся он с зарвавшимися конкурентами, решившими вдруг убрать его с пути. Сильно потрепанные, конкуренты уползали в свои логова зализывать раны, а Соловей продолжал свой дерзкий грабеж на проезжих трактах между Венерой и Юпитером. Экраны комов пестрели его фотографиями, обещавшими за соловьиную голову приличное вознаграждение. Но дураков не находилось.


Соловей сидел в своей маленькой каюте законченного сибарита, где пол был покрыт настоящей тигровой шкурой, а на стене висела самая современная музыкальная система, создающая в небольшом пространстве прекрасную акустику.

И занимался любимым делом: прикидывал, на что можно потратить прибыль от последнего налета. Последний налет случился недалеко от Амальтеи, на рудовоз с грузом редкоземельных металлов. Руда была богата имеющим нынче большой спрос церием, и денег, вырученных через перекупщиков, должно было хватить и на акции концерна "ТиМед", начавших разработку залежей меди на Титане, и на закупку новейших парализаторов с гипноприставкой для своих головорезов, и на редкий антикварный экземпляр записи концертов Анны Нетребко — знаменитого сопрано, блиставшего в конце двадцатого, начале двадцать первого века.

Также Соловей планировал покупку гоночного болида от Лaмборгини для Кристы. Девочка помешалась на субсветовых скоростях — пусть порадуется новой игрушке. Гонять среди астероидов дело, конечно, небезопасное. Но Соловей, все свое основное время проводивший за игрой в русскую рулетку с безносой барышней с косой, относился к увлечению подруги с уважением.

А вот и Криста. Легка на помине. Как всегда бесшумно возникла в дверном проеме.

Многие считали, что Соловей мог бы найти и более эффектную спутницу.

Долговязая, узкоплечая, неестественно худая девушка с выпирающими ключицами, у которой безпроблем можно было пересчитать все ребра, а самым объемным местом непропорционально длинных ног были костлявые коленки, не являлась образцом красоты. Но зато зеленые глаза Кристы сверкали шалым огнем земных изумрудов. Отчаянная, заводная, веселая — она могла и дельный совет дать, и прикрыть спину в потасовке. Она одинаково хорошо разбиралась в чистоте синих алмазов с Венеры и ремонте спиральных двигателей корабля. От нее могло пахнуть одновременнно тонкими духами и окислителем от ракетного топлива. А дорогущий, "плавающий" маникюр сочетаться с содранной кожей на костяшках пальцев.

Кроме того, когда после редких отлучек Соловей возвращался с масляно-сытым взглядом мартовского кота, Криста не обращала на это никакого внимания. Соловей возвращался один. И возвращался к ней. Этого было достаточно.

Кто-то считал, что иметь постоянную подругу было для пирата непозволительной роскошью. Он автоматически становился более уязвимым. Но другие, более дальновидные, понимали: если кто-то и рискнет захватить девушку и шантажировать этим Соловья, тот немедленно расправится с глупцами самым жестоким образом, независимо от тогo, погибнет при этом Криста или нет.

Девушка, не смотря на высоченные каблуки, стремительно пересекла каюту и нежно чмокнула Соловья в макушку. По комнате поплыл нежный фруктовый аромат. Криста держала в руках тарелку с разобранным на дольки апельсином.

— Птица моя, мы в очередной раз получили шифрованное послание с незарегестрированного кома по твоему личному каналу. Такие тебя обычно интересуют в первую очередь.

Соловей кивнул, неторопливо скачал сообщение на свой компьютер, запустил программу-дешифратор.

Через минуту он уже знал, что акции "ТиМед", новые парализаторы и антикварные записи отменяются. Но не испытал по этому поводу никакого горького чувства. Напротив, лицо его тронула довольная улыбка.

— А что, Криста? Не взять ли нам еще кого на абордаж? — беззаботно поинтересовался он, — чтобы хоть на Лaмборгини хватило. Раз уж я его тебе обещал.

Криста раскинулась на широкой кровати, пристроила тарелку с апельсином на плоском загорелом животе и выразила Соловью полное согласие. На абордаж, так на абордаж. Не в первый раз.

Собственно, начинать новую операцию, едва завершив предыдущую, когда все охранные подразделения жужжат как растревоженный улей, было заведомо неверным тактическим шагом. Но Соловью было плевать на тактику. Он был везунчик. Баловень судьбы. Хорошо это знал. И пользовался во всю.

Часть Вторая Неприятности продолжаются

Глава первая

Найду и придушу


— Здравствуйте, Бартон! Как поживаете? Как продвигаются исследования пирамиды в пещерах Грона? Разъяренные пришельцы еще не врывались на место раскопок с требованием сдаться? Не пытались похитить кого-нибудь из ученых?

— Охрана не дремлет. Сделано довольно много, сэр! Некоторые свойства объекта поразительны. Во-первых, материал, из которого создана пирамида — очень сложный биометаллический полимер, неподдающийся полному химическому анализу. Наши технологии не позволяют пока синтезировать что-либо подобное. Во-вторых, этот материал является универсальным изолятором, не пропускающим даже жесткое гамма-излучение. И, в-третьих, он регенерирует.

— В каком смысле?

— В самом прямом. После того, как нам удалось добыть образец материала с одной из граней, поврежденная поверхность вернулась к своему первоначальному состоянию в течение двух часов. Кроме того, температура в пещере на пятьдесят градусов Цельсия выше температуры окружающей

среды. Хотя наши приборы не могут зафиксировать никакого дополнительного источника энергии.

— И какова, как вы думаете, функция объекта?

— Ученые придерживаются мнения, что это своего рода хранилище.

— Хранилище чего?

— Пока неизвестно, сэр! Мы не хотим форсировать исследования. Боимся необратимых повреждений или непредвиденной реакции объекта на внешние раздражители.

— Да уж, постарайтесь без жертв. Будут жертвы — пойдут слухи. И какую же реакцию объекта вы ожидаете? А если это будет полная аннигиляция всей органики в радиусе, скажем, тридцати метров? Ладно, оставим Пирамиду. Вам удалось отыскать носителя татуировки?

— Да, сэр! Ею оказалась пятнадцатилетняя девочка из припортового квартала Города-на-Разломе. Сирота, малолетняя Домашняя Питомица. Подкидыш. Установить родителей так и не удалось. По описанию вполне обыкновенный подросток. Не замечена в связи с чем — нибудь необычным. Вот, посмотрите на фотографию.

— Очень милая мордашка. Домашняя Питомица, говорите? Интересный расклад. Способ маскировки? Вы установили за ней наблюдение, Бартон?

— Это оказалось невозможным. Девочка неожиданно исчезла. Мы потеряли ее след в Космопорту. В корабле, из которого она пропала, найден труп мужчины, владельца судна. Бывшего десантника. Со сломанной шеей. В данный момент ведем поиск.

— Любопытно. Вы думаете, пятнадцатилетняя девочка могла вырубить здорового мужчину? Вы тоже считаете, что мы имеем дело с обыкновенным ребенком? Постарайтесь задержать ее в самое ближайшее время. И будьте осторожны. Я не хочу, что бы кого-нибудь из моих людей нашли со свернутой шеей.



Ливень только что кончился. С густой листвы часто-часто падают крупные капли. Под ногами — мокрая трава и прошлогодняя бурая хвоя. Башмаки давно промокли. До нитки вымокло старое платье.

Меня зовут Синдерелла. И я не попала сегодня на бал. Но мне все равно.

Я сижу на поваленном дереве. Вода с пропитавшихся влагой волос стекает по лицу. Принц наклоняется и осторожно стирает дождинки с моей щеки. Рука теплая. И нежная. До боли знакомая. Чуть поворачиваю голову и целую задубевшую от упражнений с мечом ладонь.

Принц накидывает мне на плечи свой бархатный плащ. Он одет в дорогие одежды. Я — нет. Разве это имеет значение? Ушла сегодня из дома раньше, чем прилетела старая забывчивая фея с ворохом кружевных панталон и пышных розовых юбок.

— Принц, почему у тебя нет имени?

— Потому что ты его не придумала, Синдерелла.

— Не придумала? А я и не заметила. Вот глупая. Почему мы не на балу, принц?

— Потому что я не умею танцевать. Разве ты забыла?

— Король будет расстроен твоим отсутствием!

— Не надо было в свое время экономить на учителе танцев!

Из чащи выбирается древняя, как M афусаил, лошадь с отвисшим мешком животом.

— Принц, это твой конь?

— Что ты! Здесь у Принцев не бывает коней, Синдерелла.

— Давай убежим на Землю.

— Мы уже на земле, любимая. Только на Земле идет дождь.

— Ты никогда не уйдешь?

— Никогда.

— И будешь здесь, когда я проснусь?

— Буду. Я всегда буду.

Слезы катятся по щекам и смешиваются с дождевыми каплями.

Снова начинается ливень. Стена дождя все гуще и гуще. Я почти ничего не вижу вокруг. Пропали и принц, и лес, и старая лошадь. Дождь переходит в град. Крупные голыши сильно бьют по голове, по лицу, по плечам. Инекуда укрыться. Больно! Больно! Больно!


Меня везут в электромобиле. Второй раз за сегодняшний день. Сейчас — вообще неизвестно куда. За рулем длинный вихрастый мальчишка лет семнадцати-восемнадцати. Кажется, его зовут Димыч. Он как то там нас прикрывал. Мужчина рядом со мной пока безымянный. Крепко держит меня за руку. Заботливо подсунул мне вместо подушки свою скомканную куртку, но каждая трещина на асфальте больно отзывается в голове. Не буду больше голосовать за нашего мэра — он не чинит городские дороги.

— Сейчас приедем, и все будет хорошо, — обещает мне незнакомец добрым голосом перевоспитанного Бармалея. — Потерпи еще немного.

Почему — то я ему не верю. Меня трясет от нервного возбуждения и боли. В тишине слышен перестук зубов.

— Может, все-таки отвезете меня в Дом? Портовый Проспект, семнадцать. Я заплачу, — спрашиваю без особой надежды. — Я вас не просила меня спасать! Я сама всегда разбираюсь с неприятностями.

— Скаут, она что — вообще полная дура? — бросает через плечо мальчишка.

Мужчина нехорошо скалится в ответ. В другой обстановке я бы расстроилась или запаниковала, но мне по-настоящему худо. По-моему так худо мне еще никогда не было. К тому же сильно подташнивает. Изо всех сил стараюсь, чтобы меня не вывернуло на аккуратную псевдокожаную обивку. А то возьмут и снова дадут по носу. Кровь все время затекает в горло. Какой противный у нее вкус. Сглатываю слюну и стараюсь глубоко и ровно дышать. Но долго мне не продержаться.

Мобиль подъезжает к ничем не примечательному блочному дому веселенького голубого окраса. Таких под Куполом сотни. И район, судя по количеству зелени вокруг — для людей со средним достатком. Люди побогаче селятся в парковой зоне в отдельных коттеджах. Победнее — вдоль шумных автострад и в промышленной зоне. Или поближе к Космопорту. Корабли взлетают довольно бесшумно. Но считается, что там в воздухе больше вредных примесей. Хотя никто толком не знает, правда ли это на самом деле.

По лестнице, отказавшись от помощи, стиснув зубы, поднимаюсь сама. На четвертый этаж. Чувствую соленый вкус на губах. Плевать. Поносили на руках и хватит. Нечего лапы распускать.

В темной квартире на последнем этаже нас встречают женщина и пацан. Все окна зашторены. На двери множество запоров. Просто Замок Синей Бороды. Меня тут заточат и… И что? Что им от меня вообще нужно. Нету у меня, ничего, нету. И вообще вы меня с кем-то перепутали.

— Вы ее по дороге уронили, что ли? — ехидно интересуется мальчишка.

— Сейчас перекись найду, — тихо говорит женщина и бесшумно исчезает из поля зрения.

Перед глазами все колышется, плывет. Голова набита ватой, a переносица пульсирует горячей болью. Незнакомец проводит меня в одну из комнат, помогает улечься на диван (хорошо, что хоть раздеться не предлагает), подкладывает под голову плоскую подушку. Какое блаженство.

Мужчина смывает мокрым теплым полотенцем кровь с моего лица, прикладывает лед к переносице. Затыкает ноздри бумажными салфетками, вымоченными в перекиси водорода. Розовая от крови жидкость сразу вскипает множеством пузырьков. Вытряхивает на ладонь белую таблетку из пузырька. Я отрицательно мотаю головой — мало ли что мне подсовывают.

— Это обезболивающее, — успокаивает меня мужчина. — Без обмана.

Морщась, глотаю таблетку. Запиваю холодной водой из стакана. Сил моих больше нет терпеть боль. Будь что будет.

Молча разглядываю незнакомца. Дяденька лет сорока. Годится исключительно мне в папики. Коротко подстриженные наполовину седые волосы, светлые глаза, глубокие складки вдоль губ. И большие лопоухие уши. Довольно смешное сочетание, если задуматься. Хочется спросить: «А почему, бабушка, у тебя такие большие уши?» «А мух отгонять, внученька.»

Незнакомец среднего роста. Мощная шея. Широкие плечи. И не только плечи. Весь он какой-то массивный и объемный. Но двигается быстро. Гибрид платяного шкафа c большим диким животным. Например, с гиппопотамом.

В комнате тепло. Мужчина стягивает свитер и остается в одной футболке. От удивления на секунду забываю о боли. На правой руке знакомая татуировка: круглая, с четкими объемными прожилками. Только не желтая как у меня — черная. И я знаю, кому она принадлежит.

— Ты Питбуль? — напрямую интересуюсь я у незнакомца.

— Я — кто? — удивленно переспрашивает он.

— Вадим сказал, ты — Питбуль. И что ты такой же как и я. И умеешь то, чего не умеют нормальные люди. И что ты меня искал.

— Забудь про Вадима, — cоветует мой собеседник. — Меня зовут Галилей, в честь того самого Галилея. Но для своих можно просто Гали. Или Скаут. И да, я тебя искал. Очень жаль, что нашел позже, чем хотелось бы.

— Что-то меня в последнее время многие ищут. Ты тоже будешь предлагать мне все на свете и требовать непонятно чего?

— Предлагать ничего не собираюсь, а требовать буду.

— А если я откажусь? Или возьму и убегу?

— Найду и придушу, — обещает Гали вполне серьезно.

Шутит? А если нет? Такой придушит и не поморщится. Зажмет мою шею между большим и указательным пальцем. Хрусть, и привет.

— Ты слишком важная персона, — поясняет Гали, — От тебя много чего зависит. Для нас, во всяком случае. Да и для тебя тоже. Но нос у тебя сломан. Когда сможем, отведем тебя к врачу. А пока он у тебя будет немножко набок. Били справа. Значит на левую сторону. Неэстетично, но не смертельно. До свадьбы починим.

Мамочки мои! На кого же это я буду похожа. И как я такая работать буду? До свадьбы! Будет ли она, эта свадьба. Мне надо сейчас. Кому нужна Питомоца с перебитым, как у боксера, носом?

— Поговорим завтра. На твою свежую голову. А теперь тебе надо поспать. Я попрошу кого-нибудь с тобой посидеть. На всякий случай, — Скаут гасит свет и уходит.

Вырванная из привычной атмосферы, окруженная незнакомыми людьми, важная персона со свернутым носом, которую к тому же обещают придушить при случае — давно я не попадала в такие переделки. Если честно, то никогда. Могла бы заплакать, разревелась бы. Но плакать я, наверное, разучилась. Во всяком случае, давно не пробовала. Хотя иногда просыпаюсь, а на подушке мокрые следы.

Диван не очень удобный, он скорее подошел бы среднего размера псу, но мне не привыкать. От принятого лекарства боль действительно прошла. И вот это по настоящему хорошо. Но теперь тянет в сон. Думать, что делать, как советовали, буду завтра, на свежую голову. 

Глава вторая

Теперь мне надо идти в полицию?


Я просыпаюсь. Больно! Больно! Больно! Горит лицо, полыхает пожаром нос, бухает в голове. Где я умудрилась так вчера напиться. Ничего не помню. Сосредоточься, детка. В голове постепенно проясняется. Моя недельная аренда. Вадим со своим дурным предложением. Удар по физиономии. Гиппопотамистый Гали, мальчишка, мобиль. Незнакомая квартира. Обещание придушить. Хочется снова провалиться в сон и никогда не просыпаться. Нет, так дело не пойдет. Никто за тебя, милая, мозгами не раскинет. И, главное, что им все-таки надо. Не стали бы они меня просто так с дракой увозить из Космопорта под носом у охраны. А какой с меня толк? Толк с меня только один. Но в заведении у Мадам все это можно получить с меньшими хлопотами. Открываем глазик, другой. Смотрим по сторонам…

Рядом с диваном, на стуле, блюдце с белой таблеткой, стакан воды, зубная щетка и стопка чистой одежды. Новой. Мою уже, наверное, не спасешь. Вся изгваздалась в крови. Штанишек жалко. Сколько я за них денег отвалила! Но надо же, кто-то озаботился. С интересом разглядываю джинсы, толстый свитер, трусишки. Даже лифчик прикупили. Хотя, если честно, не очень-то он мне и нужен. На спинке висит банный халат, похожий на верблюжонка. Такой же бежевый и плюшевый, как в детских книжках с картинками.

Заглатываю таблетку и жду. Минут через пятнадцать становится легче. Но сон пропал окончательно и бесповоротно. Поднимайся, Пудель. И постарайся разобраться что к чему.

За окном светло — значит я проспала остаток дня и всю ночь. Откидываю легкое покрывало в шахматную клетку, опускаю ноги на прохладный пол. Осторожно, держась за спинку стула, встаю. Надо отправляться на разведку. Никто ведь пока не сказал, что мне нельзя выходить из комнаты. Никто меня не караулит. И двери, вон, открыты. По-моему, квартира не очень большая. Значит, не заблужусь.

Сначала попадаю на кухню. Там орудуют два совершенно одинаковых долговязых желторотых щенка. C нанизанными на брови разноцветными металлопластовыми колечками. И с выкрашенным в синее правым ухом — значит фанаты нашей Европейской футбольной команды. Некоторые идиоты еще и задницу покрывают синей краской, а потом трясут ей в окне на потеху публике.

Oдин из них, надо думать, мой вчерашний водитель Димыч. Но который точно, сказать не могу. Да и других забот у меня, что ли, нет. Мальчишки сосредоточенно льют на сковородку яичный гель. На плюющейся маслом посудине дымятся неаппетитные белые ошметки. Пахнет это безобразие тоже не очень. Вежливо кашляю в кулак. Близнецы одновременно поворачиваются и спрашивают, умею ли я готовить. Я отрицательно мотаю головой. Мальчишки немедленно теряют ко мне всякий интерес. Ну да, таким тощим и высоченным все время должно хотеться есть.

Прохожу дальше по коридору и, наконец-то, нахожу ванную.

Разглядываю в зеркале над раковиной свою физиономию. Да! Баба-Яга по сравнению со мной сегодняшней — просто Василиса Прекрасная. Лиловые синяки вокруг заплывших глаз. Нос неимоверно распух, губы потрескались и запеклись кровью. Давно нечесанные волосы кое-где свалялись, а кое-где стоят дыбом. Показываю себе язык и включаю воду. На батарее сохнет мой плюшевый котенок. Весь белый и пушистый. Оказывается, в этой квартире живут не такие уж плохие люди. Смотрю, куда бы положить старую одежду? Наверное, лучше сразу выбросить. Где у них тут утилизатор? На двери душа мигает красная надпись о том, что горячей воды осталось на десять минут. Не густо. Ну да мне не привыкать. Мы с девчонками в Доме всегда из-за воды лаялись. Каждая норовила лишний литр украсть.

Выхожу из ванной чистая, блестящая, с аккуратным пучком мокрых волос на затылке. Верблюжачий халат мне немного велик. Но зато он восхитительно мягкий и легкий. От меня вкусно пахнет шампунем и земляничным мылом. Пока мылась, из носа опять пошла кровь. Иду на кухню за льдом. Там уже собрались все обитатели квартиры. Они сосредоточенно пялятся в визор. Что-то у нас на Европе в кои-то веки случилось интересное.

Во весь экран — моя физиономия. Немного нечетко, не в фокусе. Но узнать можно. Светлые пружинки кудрей свешиваются на глаза, круглые детские щеки, широкие брови.

Вот я иду, опустив голову, от мобиля к входу в Ангар. Рядом маячит Вадим. Вот поднимаю глаза и смотрю на наставленный на меня автомат. Моя испуганная мордуленция — опять во весь экран. А вот неподвижное тело моего работодателя в углу блошиной каюты.

— Вадим Козленко, — хорошо поставленным голосом бодро вещает диктор. — Владелец корабля малого измещения класса СХТ-11-12, прилетевший два дня назад с Марса, был найден в своей каюте сегодня утром со сломанной шеей. Охранник Ангара сообщил, что при возвращении накануне происшествия потерпевшего сопровождала девочка лет двенадцати.

Я сглатываю застрявший в горле ком.

Диктор бойко продолжает: — По всей каюте обнаружены следы крови, не совпадающей по группе с кровью убитого. Возможно, это кровь девочки. Ее, как нежелательного свидетеля, могли устранить и спрятать на территории Ангара. Охрана утверждает, что посторонние не входили и не выходили за периметр. Записи камер наблюдения сейчас проверяются. Если вам что — нибудь известно о местонахождении…

— Скаут, что, нельзя было обойтись без таких варварских методов? — брезгливо спрашивает пожилая, полная тетенька лет пятидесяти. Небольшого роста, не намного выше меня. Лицо сильно накрашено. Особенно выделяются ресницы вокруг больших темных глаз. На них просто тонны туши. Кажется, что если тетенька прикроет глаза — ресницы обязательно склеятся. И открыть глаза тетенька уже не сможет.

— Не получилось, Мальвина Петровна, — вежливо объясняет ей Гали. — Козленко знал про меня. Он умудрился отыскать Пуделя. В обычной ситуации пришлось бы потратить много времени, чтобы поставить блок памяти. С триггером на уничтожение объекта в экстремальной ситуации, заметьте. Вы знаете: я не силен в гипноубеждении людей. Своим поведением Козленко сильно облегчил мне задачу. Я, Мальвина Петровна, очень не люблю, когда при мне бьют женщин и детей. Особенно в одном лице. Особенно тех, кто мне не безразличен.

Мальвина Петровна не кажется особенно убежденной. Но она плотно сжимает губы и молчит.

Я стою посреди кухни и пытаюсь собраться с мыслями. Гали придушил Вадима, и меня ищет полиция. Как свидетеля. Или по подозрению? И что теперь делать…

— А почему никто не видел, как мы уходили из Ангара? — спрашиваю я первое, что приходит в голову. Вы же меня несли у всех на глазах.

Гали кивает в сторону одного из мальчишек. По-видимому, это Димыч. Довольный Димыч подмигивает мне. Ничего не понимаю. Но молчу: не хочу показаться идиоткой.

— Теперь мне надо идти в полицию? — задаю важный для себя вопрос.

— Ну, это в наши планы точно не входит, — заявляет Гали и выключает визор.

— Но ведь меня будут…

— Я сказал, не входит, — грубо прерывает Гали и смотрит на меня тяжелым взглядом. — Будешь сидеть как мышь под веником, пока я не разрешу.

Найду и придушу… Точно придушит. Если уж он здоровенному Вадиму шею свернул…

— Скаут! Надо ей все объяснить. Она же стоит и глазами хлопает. Ничего не понимает, — предлагает один из братьев.

— Не тебе решать, Дымыч, — обрывает его Гали.

Конечно, все в этой компании решает этот сумасшедший Питбуль. Куда мне против него. В конце концов удается собраться с мыслями и рассмотреть собравшуюся в кухне компанию. Все в одежде с короткими рукавами. У всех на правой руке похожая на мою татуировка: ровный круг с застрявшей внутри паутиной. У одного из близнецов круг зеленый, у другого — синий. Темно-коричневый у Мальвины Петровны. Круг Гали я уже видела. Выпаливаю первое, что приходит в голову.

— Мы родственники?

Громко фыркает кто — то из братьев.

— Потом объясню. Когда нос заживет. А сейчас из дома не высовываться, — ставит все точки над «i» Гали. — И утри, наконец, свои кровавые сопли. Смотреть противно.

Скаут исчезает бесшумно, как гиппопотам на воздушной подушке. Мальвина Петровна ободряюще улыбается мне, хочет что-то сказать, но безнадежно машет рукой и тоже уходит. Мальчишки задержались: ищут что-то съедобное на полках. И заодно с интересом меня разглядывают.

— Вот твой завтрак, — один из пацанов указывает на кухонную стойку с упаковкой кукурузных хлопьев и контейнером молока. — Кофе сваришь сама. Комбайн у нас самый обычный.

При этом он украдкой пялится на разошедшиеся полы моего халата.

— Только попробуйте приставать! — грозно предупреждаю я их.

Мальчишки дружно краснеют. Какая невинность! Кто бы мог подумать! У меня даже улучшается настроение. Не одной же мне чувствовать себя круглой дурой.

Достаю с полки тарелку, насыпаю хлопьев, лью побольше молока. Не очень вкусно, конечно, но хоть поем спокойно, пока не придушили. 

Глава третья

Женщины бывают очень злопамятные


Осторожно приоткрываю дверь на кухню. В квартире никого нет. Гали и Мальвина отправились по каким-то своим делам, о которых они мне не докладывают. Хоть и очень интересно. Димыч и Дымыч на работе: три раза в неделю они продают попкорн в соседнем кинотеатре. Они совсем не довольны таким времяпровождением, но Скаут за них так решил и не таким соплякам что-нибудь против говорить.

Мне выходить запрещено. Но я и не рвусь. Во-первых, я боюсь полиции. Во — вторых — Гали. А в — третьих, еще не зажила моя физиономия. Синяки, правда, посветлели. Но нос по — прежнему распухший. Каждое утро и вечер внимательно разглядываю его в зеркало и каждый раз расстраиваюсь. Все-таки очень хорошо видно, что он набок. Сколько же это денег пластическому хирургу придется заплатить. У меня столько и нету. А в обещание Гали я не очень верю. Кто это в наше время благотворительностью занимается?

Из отдельных разговоров и обрывочных фраз я составила себе кое-какую картину жизни обитателей нашей квартиры. У Скаута недавно закончился пятилетний контракт с Земным Десантом, Мальвина (вот не ожидала) — очень квалифицированный Навигатор. Даже ходила в рейды за пределы Солнечной. А туда кого попало не берут. Она, наверное, хорошо зарабатывает. А на воде экономят. Дураки. Мальчишки только что закончили школу. Образованные, блин. Только все равно мелюзга. Они тоже приютские. Но лет в семь их забрала к себе Мальвина.

Эти обладатели похожей на мою татуировки недавно сняли это жилье и у них есть какая-то неизвестная мне цель. Когда я об этой цели спрашиваю — все вежливо смотрят в сторону. Конспираторы. Я, конечно, к Гали с таком вопросом не лезу. Что я, совсем больная?

В морозильнике — моя ненаглядная, драгоценная моя водка "Европейская". Из дорогих, хороших. Почти полная бутылка. Полтора литра. В ней плавает один из наших подводных гадов. Эту водку даже на экспорт отправляют. А поскольку гады все время разные, то некоторые любители водку коллекционируют. Но в этой квартире никому она, бедная, кроме меня, не нужна. А больше в доме выпивки нет. Проверено. Интересно, а водку они для дезинфекции что ли держат? Вместо спирта. Или чтобы контакты протирать?

Осторожно достаю запотевшую бутылку. Наливаю "Европейскую" в кружку почти доверху, только чтобы не расплескать, пока буду нести. Теперь надо дойти до своей комнаты и в спокойной обстановке оторваться, наконец, в полном одиночестве. Чтобы уже ни о чем не думать. Пусть потом бьют по клюву за то, что хороший продукт перевожу.

Мне страшно. По-настоящему страшно. В первый раз в жизни. Мне снится, как в нашу квартиру вваливаются разыскивающие меня полицейские. На запястьях защелкиваются наручники. Вы, девушка, задержаны по подозрению. Ах, не могли вы, такая маленькая и слабенькая? О чем вы говорите? Вы даже в открытый космос без скафандра… Ах, это не вы, это ваш подельник. Ну, все равно. У вас ведь такая же татуировка на руке, правда?

Кажется, я слышу хруст позвонков, когда Скаут сворачивает Вадиму шею. При мне еще никогда никого не убивали. Я не знаю, чего ждать от завтрашнего дня. И от меня все скрывают. А раз скрывают, значит что-то плохое.

Пару дней назад я подслушала разговор Гали с Мальвиной.

— Ты с ней поаккуратнее, — выговаривала Мальвина Скауту. — Она трудная девочка, растерянная донельзя, в жизни ей уже и так досталось.

— Моя, Мальвина Петровна, задача, — отвечал Скаут, — чтобы эта соплюшка была в безопасности. От нее слишком многое зависит. И охотиться будут в первую очередь за ней. Так что чем меньше она будет знать, тем лучше. Я сказал, что я всех выведу. И я сделаю, что сказал. Я понимаю, вы эту девочку все время сравниваете с Мари и хотите защитить. Но уж мне не мешайте. Постойте в сторонке.

— Жениться бы тебе, — ни с того ни с сего вздохнула Мальвина. — Детишек завести…

— Где это вы видели семейных Скаутов? — Гали аж чаем поперхнулся.

Я представила Гали своим папочкой и скорее убралась к себе в комнату по-добру по-здорову. Но вопросы-то остались. Куда это нас Гали собрался выводить, как Моисей из пустыни? Почему за мной кто-то должен охотиться. И кто эти "кто-то"?

— Это что еще такое? — Гали возникает в кухне, как чертик из табакерки. Секунду оценивает обстановку: бутылка "Европейской" на столе, кружка у меня в руке. Пытаюсь бочком протиснуться к выходу. Как бы не так! Гали легко вынимает у меня из пальцев кружку и выплескивает содержимое в раковину. Подумав, проделывает то же самое со всей бутылкой. Водка, злорадно булькая, утекает в слив.

Я задыхаюсь от бессильной злобы. Но орать в открытую на этого Питбуля боюсь.

— Мне по медицинским показаниям надо! Теперь, между прочим, у меня будет синдром абстиненции!

— Синяк у тебя будет на заднице, если еще раз такое увижу, — кажется, Гали сердит по настоящему. — Ты свои старые штучки бросай. Алкоголь вреден твоему неокрепшему организму.

— Мой неокрепший организм имел по шесть мужиков за ночь — и ничего, жив еще! — от ярости я уже плохо соображаю, что несу. — Так что греби отсюда, пока уши не отвалились. А я буду делать, что считаю нужным. И вообще. Мне надоело. Я от вас ухожу!

— Причем тут уши? — пожимает плечами этот кретин. Сгребает меня за плечи и несет, как полешко, в гостиную.

— Шевельнешься — убью, — нежно обещает он, пристраивая меня на стул. — Смотри внимательно, истеричка малолетняя! И повторяй за мной.

Гали включает свет. Черную татуировку на его руке медленно заливает желтый цвет. Где-то наполовину. Теперь наполовину она — полная копия моей. С интересом наблюдаю за этим превращением. С моей татушкой ничего подобного никогда не происходит.

Гали поднимает голову. Яркая лампочка под потолком постепенно теряет свой накал. Потом вообще гаснет. И вдруг снова вспыхивает в полную силу.

— И что это значит? — тупо спрашиваю я. — Фокус какой-нибудь?

Подумаешь, мозговое управление пультом. Невидаль какая.

— Это значит, что ты сейчас должна сделать то же самое. Так что тренируй свой неокрепший организм. Пригодится.

— А как? — не понимаю я.

— Ну помаши руками. Попроси. Пообещай что-нибудь. Покричи в конце-концов. Кричать ты умеешь хорошо, это я уже понял.

Попроси. Пообещай… Может, у них и лампочки с приветом? А за каким чертом мне это все нужно? Гасить. Зажигать. Да я такого не смогу. Да я такого не хочу.

Смотрю на лампочку под потолком. Абажур ничего себе. Красивый. Лампочка как лампочка — ничего особенного. Потом сверлю ее взглядом. Говорю про себя: «Гасни, подлая, гасни» — никакого эффекта. Шутит Скаут надо мной, что ли?

— Ну ладно, — встает Гали, — ты тут потренируйся. А я пошел пока.

Я даже не поворачиваюсь. Чертово изобретение Эдисона продолжает светить как ни в чем не бывало. Обхожу его по кругу, продолжая пялиться. До желтых пятен в глазах. Может, еще и моргать не надо? Шепчу сквозь зубы: «Гасни, зараза!»

С угроз перехожу на уговоры: «Лампешечка! Ну тухни, миленькая. Ну что тебе стоит!»

Делаю пассы руками, даже пальцем пробую поманить — ничего. Интересно, что, если я так ничего и не смогу? Гали уберет меня так же, как Вадима? За ненадобностью? А может, и не уберет. Но почему он может, а я нет? У нас ведь у обоих почти одинаковые татушки! Мы должны быть особенные. Не такие, как все. Даже ногой топаю от злости.

Моя тату подозрительно чешется под рубашкой. Не отрываясь, смотрю на свет. На клубок энергии, свернувшийся под потолком. Мысленно аккуратно, слой за слоем, сматываю нитку из ослепительного клубка себе на руку. И лампочка вдруг начинает тускнеть. Могу! Могу! Осторожно продолжаю тянуть нить. Надо ее смотать. Всю. Нить застревает, когда я уже почти у цели. Осторожно дергаю. Никакого эффекта. Дергаю посильнее. И лампочка неожиданно взрывается. Сыплется стеклянный дождь.

В дверях появляется довольно ухмыляющийся Гали. С пылесосом в руках. Он что, знал что будет? Машина, подвывая и кружась, тянет в себя осколки по всему полу.

Через час свет остается только в одной комнате. Все остальные лампы я угробила вместе с плафонами. Но эту, последнюю, умею гасить и зажигать не хуже Скаута. На моей татуировке набухли и горят красные прожилки: как будто крови насосались. Рука тоже горит, как обожженная. Скаут предлагает мне сунуть руку в кастрюльку с холодной водой и кубиками льда. Так и делаю. Становится много лучше.

А вода, оказывается, нагрелась, и довольно сильно…

Не знаю почему, но я очень горда собой. Хотя все равно не понимаю, какую выгоду или опасность может содержать мое новое умение. По мне, так это обычная лампочкотерапия. Для алкоголиков. Ну и для Пуделей заодно. Чтобы не нервничали сильно. И еще. Если Гали думает, что я ему простила безвинно загубленную выпивку — то он очень ошибается. Женщины, они, знаете ли, бывают очень злопамятные.

Вечером демонстрирую свое умение близнецам. Они как-то не очень впечатляются. Опять пытаюсь расспросить у них, зачем я, собственно, понадобилась в этой интересной компании. Мальчишки уходят от ответа. Ясно, что им Гали хвосты накрутил.

Предлагаю помочь Близнецам приготовить ужин. Они заметно оживляются. Чтобы хоть как-то их различать, одеваю Димычу красный фартук, а Дымычу — в цветочек. Мы с Димычем старательно следуем инструкции приготовления куриных котлет, которую Дымыч считывает с кома. Комкаю в руках расползающийся фарш, пытаясь смешать мясо, яйца и сухари. В результате котлеты почему-то разваливаются на сковородке. И соль я в них положить я забыла. На ужин я разогреваю себе замороженую пиццу. А Димыч с Дымычем смотрят на меня с уважением, заливают котлеты кетчупом. И с удовольствием съедают. Ну, это просто неприлично: быть такими всеядными. А если я им свою сандалию зажарю? И, главное, они мне так ничего и не рассказали! Зря старалась и время тратила. Пусть сами травятся.


Операция спланирована до мелочей бессонными ночами. На мне бесформенный спортивный свитер, позаимствованный с вешалки в коридоре. Чей, не знаю. Для Гали слишком узкий, для близнецов слишком короткий, а для Мальвины слишком не по возрасту. Может, от старых жильцов остался? Капюшон надвинут глубоко на глаза. Обычный прикид унисекс. Довольно популярный в нашей местности. Опухоль с моего носа наконец-то спала. Оказалось, что он не только свернут на сторону, но и немного приплющен. Очень печальное зрелище. Кроме того, Мальвина купила "Домашнего Парикмахера", который меня коротко подстриг и покрасил волосы. Я требовала розовый цвет, в крайнем случае, синий, но Гали сказал, что надо что-то менее заметное. И в результате мне достался скучный мышиный колер. В общем, мама родила меня гораздо более симпатичным созданием.

Иду по тротуару. Никто не пытается заглянуть мне в лицо. Никому я не интересна. Уличный торговец толкает перед собой тележку с горячим варевом: «Эй, посторонись, мальчик!»

На углу напротив кинотеатра останавливаюсь и начинаю терпеливо ждать.

Близнецы выходят минут через десять. Сегодня им должны были заплатить. И я собираюсь этим воспользоваться.

— Привет! — машу я им рукой с другой стороны улицы.

— Привет, — улыбаются братья. — Не боишься вот так разгуливать?

— Боюсь, — честно признаюсь я. — Но у меня к вам предложение.

Мальчишки с интересом глядят на меня. Не подозревают, бедные, никакого подвоха. Вредно быть такими наивными в наше время.

— У вас сегодня зарплата. Предлагаю ее обмыть.

— Чего?

— Ну традиция есть такая. Получили деньги — надо за это выпить.

— Ага! А потом получить от Гали по рогам! Некоторым, между прочим, уже за это влетело.

— Вы прямо детский сад какой — то. Хватит уже цепляться за мамину юбку. И за Галину ручку. Вы, наверное, даже пива никогда не пробовали. А большие уже мальчики. Добро бы деньги на подарки девочкам экономили. Так нету у вас девочек! Девочки смотрят в сторону настоящих мужиков. Им сосунки не нужны. Поверьте моему опыту.

Я прекрасно знаю, что женский вопрос стоит у братьев очень болезненно и, не стесняясь, бью в уязвимое место.

— Что вы за рохли такие? Травки не пробовали. Ничего крепче кока-колы не пили. Даже не целовались никогда. Я уже о всяком другом и не говорю.

У братьев темнеют глаза.

— Ну давайте! Купим всего одну бутылку. Не понравится — я вас заставлять не буду. А я вас за это поцелую. А может быть, если буду в настроении, и еще чему-нибудь научу.

От такого предложения ни один нормальный мальчишка не откажется. Просто не сможет. Хватаю слегка очумевших близнецов под руки и, пока они не успели опомниться, тащу их в ближайший Маркет. За бутылку расплачиваюсь сама. Не такую дорогую, конечно, как бессердечно загубленная Скаутом "Европейская". Сдачу беззастенчиво сую в карман — деньги лишними не бывают. Довольно размахивая пакетом, гоню братьев домой.


Щедро льется в стаканы водка, смешиваясь с апельсиновым соком. Пробуйте, мальчики! Маленький глоток. Глоток побольше. Надо же, вкусно! Не останавливайтесь. Еще. Еще. Сейчас будет хорошо. Сладко плывет голова. У вас тоже, правда?

Провожу рукой по бархатистой теплой щеке. Пробую на вкус трогательно-беззащитную шею. Теперь я знаю, что это Димыч. Димка. На нежном горле, там, где бьется жилка — россыпь мелких родинок. У Дымыча такой нет. Словно кто-то разлил шоколад и сладкие брызги долетели до моего мальчишки. Моего! У меня же никогда не было мальчика, бойфренда. Я ни с кем не ходила, взявшись за руки, на переменках. Не переглядывалась украдкой, заливаясь беззаботным, беспричинным смехом. Не целовалась яростно в подъезде, до опухших губ, до синяков, до одури. Это надо исправить. Наклонись. А я встану на цыпочки. Скорее. Скорее. Зарываюсь пальцами в густые темные волосы. Закидываю руки за шею. Жадно целую неопытные, неумелые губы. Одни. Другие. Димыч. Дымыч. Разве это важно? Губы пахнут алкоголем и соком. В первый раз в жизни мне приятно то, что я делаю. В первый раз в жизни я не хочу останавливаться. Прижимаюсь всем маленьким, гибким телом. Прильнуть, впечататься, раствориться. Стягиваются и летят на пол майки. Стаптываются джинсы.

— Мальчики! Показываю в первый и последний раз: так расстегивается лифчик.

Крепкие руки обнимают меня со всех сторон. Горячая, нежная, пахнущая юностью кожа. Как приятно, когда твоя грудь тонет в широкой ладони. Руки на плечах, на бедрах, на животе. Руки тянутся дальше, вниз. Гладят, сжимают, мнут.

Внутри раскаляется что-то жгучее, нестерпимое, требовательное…

— Это что тут у вас происходит!?

Неожиданно. Неправильно. В самый неподходящий момент. Выступаю вперед, заслоняя собой близнецов. Стыдно? Мне не бывает стыдно.

— Так все было хорошо, Скаут! И тут притащился ты и все испортил. Ненавижу!

Замахиваюсь, чтобы хлестнуть ладонью по ненавистной физиономии.

Гали легко перехватывает мою руку.

— Да ты пьяна как сапожник, Пудель! — и мальчишкам: — Идите к себе. С вами я еще поговорю.

Я брыкаюсь изо всех сил, даже, кажется, пытаюсь кусаться, но Скаут заворачивает меня в простыню и тащит в ванную под холодный душ. Кто ему дал право мной распоряжаться. Найду и придушу… Придушил один такой.


На следующий день за завтраком никто не вспоминает о вчерашней истории. Я уныло ковыряюсь в тарелке с овсянкой. У братьев, судя по всему, тоже пропал аппетит. И, наверное, болит голова. С непривычки. У Дымыча синяк на скуле. Скорее всего, первым попал под горячую руку. Мне его немного жалко. Но сам виноват: зачем быть таким лопухом? Гали за столом угрюмо молчит и, доев яичницу, небрежно сообщает:

— Послезавтра мы летим на Землю. Я оформил аренду яхты. Получил на всех документы. К завтрашнему вечеру быть готовыми. Мальвина, помоги, пожалуйста, Пуделю купить нужную в дороге одежду. Желательно, поприличнее.

От неожиданности давлюсь овсянкой. Скаут стучит меня по спине.

— Я и сама могу, если мне кредитную карту дадут. А зачем нам на Землю? — как можно безразличнее спрашиваю я. Хотя очень интересно. На Землю. Я никогда и не мечтала даже — на Землю.

— Забрать пассажира, — коротко отвечает Скаут.

Опять — сплошные загадки. Что же это за пассажир такой, что за ним — вот так запросто — на Землю. Не на рейсовом корабле. На яхте. Откуда у Скаута такие деньги?

А сколько мне разрешат потратить на новый гардероб? Для такого путешествия нужно что-то особенное… Поприличнее. Ха. Откуда Питбулю знать, что сейчас в моде.


Соловей и Ласточка


Блошка, шедшая курсом Марс — Каллисто, должна была стать легкой добычей. Соловей получил сведения, что корабль везет груз редкого пробкового дерева, идущего на изготовление дорогого паркета. И недолго колебался. За такой товар можно было выручить приличную сумму. А приличная сумма ему как раз сейчас и не помешала бы.

Криста вычислила курс блошки с поправкой на движение астероидов. Она всегда виртуозно выполняла эту задачу. Получалось, что атаковать надо вблизи от Каллисто. Это представляло некоторый риск из-за находящихся в округе полицейских патрулей, что можно было скомпенсировать неожиданным и быстрым нападением. Ласточка могла подлететь незамеченной почти к самой блошке. А дальше все было делом техники.

Конечно, полицейские сканеры прекрасно обнаружили бы Ласточку далеко на подлете, но они были запрещены к свободной продаже. А в продаже несвободной стоили целое состояние и владельцам блошки были не по карману. За что сейчас им и приходилось расплачиваться.

В общем, «здравствуй пташка — я какашка!», как промурлыкал себе под нос адепт высокого искусства Соловей, наблюдая, как беспечная подслеповатая блошка с набитым до отказа грузовым отсеком ни о чем не подозревая бодренько приближается к месту засады.

Криста вела корабль, пока Соловей и два члена его команды — бородатые хмурые здоровяки Гринго и Хобот — натягивали в шлюзовой камере легкие скафандры. Последний из участников — толстенький, кругленький, бурлящий оптимизмом, как чайник на маленьком огне Зубодер — застыл у скорострельной пушки. У него была хорошая реакция. Он, конечно, не дотягивал до Соловья, но тоже считался профессионалом в своем деле. До Соловья вообще мало кто дотягивал.

Операция разворачивалась по давно обкатанному плану.

Ласточка, прячущаяся в тени крупного астероида, неожиданно рванула вперед и пристроилась блошке в хвост. Зубодер отработанным движением выпустил заряд в обреченный корабль. Это была работа виртуоза — вывести из строя сразу все двигатели и не попасть в топливные накопители, иначе блошка разлетелась бы на крошечные раскаленные кусочки к чертовой матери. Вместе с грузом.

Отсчет пошел. Команда атакованного корабля подала сигнал о нападении, который должны были запеленговать полицейские истребители. У нападавших было не так много времени.

Криста выдвинула магнитные захваты, в свое время стоящие Соловью целого состояния. Тройка в шлюзовой камере дождалась, когда блошка, перестала трепыхаться в исполинских клещах, как муха в паутине, и, ловко цепляясь за поручни, выбралась из корабля.

Гринго поднял к плечу Паяльник. Крышка внешнего люка на блошке вылетела, как пробка из бутылки теплого шампанского. Гринго выпустил еще один снаряд. Исчезла крышка внутреннего люка. Если команда к этому времени не успела надеть скафандры и закрыться с глаз долой в каюте — что же, премию Дарвина они себе заработали.

Соловей ворвался в рубку, подключил свой ком к бортовому компьютеру. Отъехала перегородка между жилой и складской частями помещения. Распахнулся громадный люк грузового отсека. Гринго и Хобот занялись перегрузкой контейнеров с корабля на корабль.

Соловей, сжимая в руках устрашающего вида Скорострел, способный прострелить даже жесткий скафандр (в команде могли оказаться и полные камикадзе) скатился в одну из кают, переделанную в дополнительное хранилище. Через минуту, с небольшим ящиком под мышкой и тысячей кредиток в перчатке, оставив позади раскуроченный сейф, Соловей присоединился к своим ребятам. Через пятнадцать минут все было кончено. Слегка разбухшая, как набивший себе щеки хомяк, но такая же проворная, Ласточка улепетывала с места преступления.


Три патрульных истребителя появились не то чтобы совсем неожиданно —Криста успела засечь их на локаторе и поднять тревогу. Но они явно примчались не издалека, иначе не успели бы к месту происшествия так быстро. Может быть, полицейские устроили себе перерыв на обед с кофе и пончиками где — то поблизости. А может быть, это был просто-напросто неудачный день для Ласточки.

Соловей, еще в скафандре, скинул Кристу с капитанского кресла и вцепился в штурвал.

Истребители шли наперехват. Окружали.

— У любви как у пташки крылья, Ее нельзя никак поймать! — взревел Соловей, доводя рукоятку скорости до предела и одновременно бросая корабль в петлю. Не успевший пристегнуться Хобот взлетел, шмякнулся вниз и отключился.

Один из атакующих истребителей оказался прямо под Ласточкой. Замолотилa пушка Зубодера. Безрезультатно.

— Перегрузки большие. Трудно точно прицелиться, — раздался из коммуникатора извиняющийся голос Зубодера.

— Тщетны были бы все усилья, Но крылья ей нам не связать…

Соловей поставил корабль на бок и рыбой — камбалой проскользнул между двух истребителей противника. Третий корабль пустил вслед удирающей Ласточки ракету. Соловей резко бросил корабль сначала в одну сторону, потом в другую.

— Если цель активно маневрирует, или ракета пущена в заднюю полусферу уходящей скоростной цели, эффективность попадания уменьшается до десяти-пятнадцати процентов, — процитировала наизусть Криста, наблюдая, как полицейская ракета проносится мимо.

Кристу выставили со второго курса отделения пилотов-истребителей Летной Академии Марса за наплевательское отношение к общеобразовательным предметам, но кое-какие полученные там знания иногда еще всплывали в ее голове.

— Все напрасно — мольба и слезы, И страстный взгляд и томный вид.

Ласточку резко и сильно тряхнуло. Корабль потерял баланс и закружился на месте, теряя скорость.

— В левый грузовой отсек попали! — завопил Гринго. — Сейчас пальнут прямой наводкой!

Истребители окружали корабль.

Любой другой подал бы сигнал "Сдаюсь" и выкинул белый флаг. Любой другой, но не Соловей. Это было не в его правилах. Плюс, у Соловья было спрятано в рукаве несколько козырных карт.

Дав стрелкам истребителей несколько секунд: поймать в прицел корпус Ласточки и потянуться к кнопке сброса ракеты, Соловей жестом фокусника достал один из козырей.

Ласточка вдруг расплылась в пространстве на четыре совершенно одинаковых фантома. Теперь невозможно было определить, где настоящий корабле, а где его бестелесная копия. Стрелки в истребителях не ожидали ничего подобного и выпустили ракеты, прежде чем осознали случившееся.

Все ракеты, что былы в наличии.

Соловей знал, что делал — все копии интенсивно подавали сигналы в инфракрасном диапазоне. Ракеты голодными псами устремились на излучение. Соловей, наконец, справился с управлением. Ласточка рухнула вниз. Снова заработала скоростная пушка. Один из истребителей ярко вспыхнул. Катапультировавшегося пилота отбросило далеко от горящей машины.

Криста навела ракету. Плавно потянула рычаг. Загорелся еще один из кораблей. Последний неповрежденный истребитель развернулся и дал деру. Никто его не преследовал.

— Любовь! Лю-у-бовь! Лю-убовь! Любовь! — победно распевал Соловей, уводя поврежденную Ласточку в скопление астероидов.

— Любооовь! — невпопад, но вдохновенно, вторил ему Зубодер.

Отдышавшись, Соловей откинул крышку трофейного контейнера. И долго обескураженно пялился на его содержимое. Это было совсем не то, что он ожидал увидеть. Однако постепенно все встало на свои места. Теперь Соловей знал, что ему делать с содержанием металлопластового ящика.

Часть третья Земля — третья по счету от светила планета Солнечной Системы

Глава первая

На корабле


— Здравствуйте, Бартон! Как там наша Пирамида? Информация о ней пока никуда не просочилась?

— Похоже, что не просочилась. Во всяком случае, мы не наблюдаем повышения активности иностранных разведок. Наши осведомители пока тоже молчат. Помогает тот факт, что Европа наш Протекторат, и мы можем следить за тем, кто посещает спутник.

Что-нибудь новое о самом объекте? Скоро вы дадите мне заключение о его назначении и возможном практическом использовании?

— Мы только начали наши исследования, сэр! Вот мой план трехлетних работ в пещере Грона, список дополнительного персонала и рассчеты возможных затрат.

— Не дам я вам трех лет, Бартон. И года не дам. Через шесть месяцев будьте готовы доложить о результатах. У меня здесь не институт благородных девиц и не Академия Наук. Мне нужны конкретные результаты в сжатые сроки. Кстати, в Гарварде гениальный аспирант появился. Его статью "Способность металлов регенерировать при низких температурах" была в штыки встречена научным сообществом.

— Он уже на Европе.

— Оперативно сработали. Молодцы. Девочку разыскали?

— Пока нет, сэр! Она как сквозь землю провалилась. Стараемся проследить ее возможные связи. Найти укрывателей и сообщников. Но насчет девочки выяснилась одна интересная деталь. На корабле, где ее видели в последний раз, и где нашли мертвого десантника Козленко, остались следы крови. Мы взяли образцы на анализ. Вчера вечером результаты были готовы. Все основные показатели — лейкоциты, гемоглобин, глюкоза, билирубин — в пределах нормы для жителя спутника, постоянно подвергавшегося маленькой дозе радиации и регулярно получавшего инъекции Антирадианта. Но генный анализ дал весьма интересные, я бы сказал, обескураживающие, результаты. Вы знаете, что ДНК человека определяется четырьмя азотистыми основаниями, которые объединяются в пары при помощи водородных связей: аденин с тимином, гуанин с цитозином. Так вот, в ДНК девочки обнаружено еще одно азотистое основание. Универсальное. Способное объединяться со всеми четырьмя, наличествующими у обычного человека. Причем только в так называемых некодирующих, мусорных ДНК, функции которых пока науке неизвестны.

— Редкая мутация?

— Может быть и редкая мутация. Ее можно объяснить постоянным воздействием радиации на несколько поколений колонистов. Но хотелось бы посмотреть на девочку, прежде чем делать какие — нибудь выводы.

— Ну так ищите, Бартон! Или я передам поиски девочки другому отделу.

— Ищем, сэр!


Я с разбега влетаю в зеленое, теплое, как суп, море. Кто-то на берегу сказал: Корабль с Алыми Парусами. Я столько лет ждала, когда это случится.

Меня зовут Ассоль. Дурочка Ассоль из Каперны, над которой смеются все в городе, даже последний трубочист. Фантазерка Ассоль, которая хорошо не кончит, потому что навоображала себе черт знает что. Одиночка Ассоль, потому что кто же будет дружить с такой ненормальной, а уж ухаживать тем более.

Платье вздулось вокруг мокрой тряпкой и мешает двигаться. Ноги вязнут в песчаном дне. Потрескавшиеся губы щиплет от соленой воды. Но я упрямо пробиваюсь вперед.

Острая боль обжигает спину, толкает вперед. Кто-то с берега запустил в меня камень. Жителям Каперны не по нраву чужой корабль. Жителям Каперны не по душе, когда сбываются чужие мечты.

Я ничего не вижу вокруг, кроме плывущей в мою сторону шлюпки. Точно такой, как в моих странных снах. И корабль вдалеке от берега действительно с парусами цвета зари.

Загорелые руки подхватывают и поднимают на борт. Вот он, Грей. Я сама не верю, что все происходящее вокруг — взаправду, по-настоящему. Шлюпка качается. У меня начинает кружиться голова. Грей осторожно поддерживает меня под локоть. Смотрю на него и не могу отвести глаз. Можно ли любить человека, которого раньше никогда не виделa? Мне — можно.

Грей отводит мокрые пряди с моего лба. Накидывает на плечи видавший виды сюртук. Растирает озябшие руки.

— Зачем так торопиться, Ассоль. Я перенес бы тебя в шлюпку на руках.

— Я боялась: вдруг ты исчезнешь, растворишься в волнах как дневной морок.

— Я не морок, Ассоль. Живой человек из плоти и крови. Капитан корабля "Секрет". И мне кажется, что я знаю тебя всю свою жизнь.

— Грей, ты никогда не уйдешь?

— Никогда.

— И будешь здесь, когда я проснусь?

— Буду. Я всегда буду.

— Грей, давай убежим на Землю!

— Мы уже на Земле, Ассоль. Только на Земле есть Море.

Наклоняюсь, чтобы отжать подол платья. Холодная ткань противно облепила ноги. Соленые слезы катятся из глаз и смешиваются с солеными брызгами.

Поднимается ветер. Серой застиранной наволочкой провисают с неба тяжелые облака. Гремит гром. Волны вокруг сильно раскачивают шлюпку. Неожиданно она переворачивается, и я оказываюсь в воде. Куда-то пропали и Грей, и гребцы, и корабль на горизонте. Пытаюсь нащупать дно. Безрезультатно. Смешно жить в портовом городе и не уметь плавать. Я захлебываюсь водой и иду, иду, иду ко дну.


Земля — третья по счету от светила планета Солнечной Системы. Единственная, на которой естественным путем зародилась мыслящая цивилизация Гипотеза o когда-либо существовавшей разумной жизни на Марсе пока не подтверждена. Точно так же, как не подтвержена концепция панспермии, согласно которой жизнь была занесена на Землю извне.

В настоящее время постоянное население Земли составляет около тринадцати миллиардов человек. Политика строгого контроля за рождаемостью, а также активная агитация за переезд в Колонии, сопровождающаяся материальным поощрением, ведет к ежегодному уменьшению этой цифры.

Приблизительно 70,8 % поверхности планеты занимает Мировой океан, остальную часть занимают пять континентов, острова и две Платформы в Атлантическом океане. Самые крупные государства: Объединенное Американское Содружество, Российская Империя, Республика Китай. Преобладающая раса — Азиатская. Самые распространенные языки: лингва, английский, испанский. Материк Африка полностью превращен в заповедник после опустошившей его эпидемии Эболы-Х в конце двадцать первого века. Основная статья дохода: добыча нефти, высокие технологии, продукты питания, образование, туризм. Десять самых посещаемых мест планеты: Сорбонна в Париже, Великая Китайская Стена, Бульвар Лас-Вегас, Ватикан, Лунный Лифт в Байконуре, Сафари в Африке, МанкиЛенд в Рио-Де-Жанейро, Парк Фруктовых Садов в Израиле, Зона в Чернобыле, Поездка по единственной сохранившейся железнодорожной ветке между Парижем и Версалем.

Туристическая виза выдается на срок не более девяноста дней. Регистрация по прилете обязательна как частным лицам, так и работникам корпораций и членам различных групп и делегаций.


Отрываюсь от кома. Ничего интересного о конечном пункте нашего назначения там не написано. Туристические паспорта с визами принес откуда-то Гали накануне отлета.

Я очень внимательно изучила свой. Наталья Звягинцева, тринадцать лет, жительница Марса. Летит на Землю в составе православной паломнической группы посетить святые места. Чтобы я хоть одно знало. Интересно, паспорта фальшивые или у Гали где — то очень большие связи в Консулате? Или деньги на кредитке. А скорее всего и то и другое.

Корабль у нас — умереть и не встать. И не мечтала хотя бы взглянуть на такой. Даже боюсь представить, сколько стоит взять в аренду такую игрушку. Последняя модель гоночной яхты класса Миди-Люкс облегченной конструкции, рассчитанная на десять человек. С большой столовой, фильмозалом и маленьким фитнесс-центром. Похожа на велосипедное колесо с субъядерным двигателем в центре. Совсем новенькая. Пробег не более пятисот миллионов километров. Исключительно для VIP пассажиров. С ума сойти — я VIP пассажир!

Гали и Мальвина долго возились с настройкой реактора и динамической балансировкой турбин на большее количество плоскостей. Мальвина ворчала, что яхта капризна в управлении, а Гали только руки потирал и говорил, что давно мечтал на такой покататься. И еще готов был объяснять всем желающим устройство новых магнитных ловушек. Я прослушала четыре лекции. С умным видом. Ничего не поняла. Но не обижать же человека. В конце-концов, многих мужчин хлебом не корми, дай покататься на навороченном мобиле. Или флаере. Или велосипеде. Что с них взять.

У меня собственная маленькая каюта с ванной, ломящейся от шампуней, гелей, тонизаторов, ароматизаторов и визором во всю стену. Посредине каюты — голограммер новейшей модели. Создавай себе иллюзию летнего сада, или зимнего леса. С очень натуральным шумом и запахами. По углам — навороченные массажер и автопарикмахер. Жалко только, что причесывать мне особо нечего. Но массажером пользуюсь по три раза в день. И по три раза в день делаю маникюр.

Каюта, которая мне досталась, оформлена под вкусы маленькой девочки. Розовые стены, одеяло в картинках героев разных мультяшек, кровать в виде скорлупы грецкого ореха (как в сказке про Дюймовочку). И огромное количество плюшевых игрушек. Мой талисман-котенок, пристроенный на обитый бархатом пуфик, рядом с ними явно проигрывает. Хотя я и выстирала его в шампуне от облысения.

Близнецы пасутся в Фитнесс Центрe и на камбузе. И уже два раза ломали Повар-Кок-Автомат. Мимо меня они теперь проскальзывают как красны девицы — опустив глаза. И на большой скорости. Мне их даже немного жалко. Пудель страшная и ужасная! С пиратским носом на сторону. Только черной повязки на глаз не хватает. И попугая на плече.

Моя единственная обязанность — сервировать ужин, за которым собирается вся наша компания. Накрываю стол белой льняной скатертью, раскладываю туго накрахмаленные салфетки, столовый сервиз. Все как положено — тарелки в мелкий голубой цветочек, соусницу, салатницу, супницу. Достаю рюмки и бокалы. Зажигаю свечи. Вообще-то на такой яхте положен стюард. Но у нас его, естественно, нет. Мы же летим на Землю с фальшивыми паспортами и никакому стюарду об этом знать не положено.

Заказываю у Кока самую диковинную еду. Иногда ее невозможно есть (я плевалась осетровой икрой), а иногда вкусно. Сегодня у нас в меню — перепелки по-генуэзски. Я не знаю, что такое перепелки, но звучит красиво. А также паста с трюфелями и торт "Пьяная Вишня". И я лично проследилa, чтобы в рецепте звучало слово коньяк.

Когда мы все садимся за стол, кажется, что это ужинает большая семья. Мальвина хвалит мое умение сервировать стол и выбирать блюда. Гали рассказывает разные смешные истории о своей службе в десанте, и даже близнецы осмеливаются поднять на меня взгляд от тарелок.

— Мальчики, — говорю я им строго, — для салата надо пользоваться закусочной вилкой.

А в мыслях я уже планирую меню следующего ужина.

А больше мне и заняться нечем. Сижу в каюте, смотрю фильмы, много сплю. Примеряю новые одежки. Гали бы их явно не одобрил. Но Мальвина оказалась вполне нормальной теткой и купила то, что я просила. Даже дорогущую байкерскую куртку из настоящей кожи. И сапоги-попрыгунчики на натуральном кроличьем меху. Только кофточки и маечки все с длинным рукавом. Чтобы своей татушкой не отсвечивать. Хотела расшевелить братьев — было бы с кем в картишки перекинуться. Хотя что с близнецами делать вообще непонятно. Физически меня к ним на трезвую голову не тянет. Что вместе, что по отдельности. Хотя после того случая я их хорошо стала различать. А в друзья? Зачем мне друзья? Мне и без них хорошо. То есть плохо.

Но тут Мальвина подсунула мне несколько книжек — расширить мой кругозор. Сначала было тяжело, я совсем не привыкла читать. Даже с экрана. А потом начала просматривать "Унесенные Ветром" и неожиданно увлеклась. 

Глава вторая

Глупая ты!


Но читать все время тоже невозможно. Тру уставшие глаза и отправляюсь на прогулку. Хочу заглянуть в фитнес-центр. Не, не дай бог позаниматься. Спросить у мальчишек, что они хотят на обед. А по дороге заглядываю в рубку. Нахожу там Гали. Яхта идет на автопилоте, но он все равно большую часть времени проводит за капитанской консолью. Я ему сюда бутерброды приношу, если просит. Даже иногда и спит здесь, на откидном диванчике. Спрашиваю, почему он не просит Мальвину себя подменить. Скаут оглядывается, нет ли кого-нибудь рядом, и говорит, что не хочет беспокоить немолодую женщину. Хотя, конечно, двести лет — это еще не возраст. Шутит, наверное. Мальвина, конечно, старая. Но не настолько же.

Скаут разложил вокруг себя парализаторы и возится с ними. Насколько я в этом понимаю, парализаторы мощные, боевые. Куда до них моему малышу. Тем более, что он, к моему глубокому сожалению, остался в блошке. Такие парализаторы запрещено иметь частным лицам. Из них можно не только надолго вырубить человека, но и на тот свет отправить. Гранатомет, импульсный карабин, жмуродел — произносит Гали незнакомые слова. Интересно, он будучи в десанте все это украл?

Вроде бы мы не собирались брать штурмом президентский дворец. Или собирались? С моей помощью. Я должна буду взорвать все дворцовые лампочки одновременно.

Смотрю на потолок. Освещение в рубке начинает мигать. Скаут оборачивается.

— Зачем нам все это оружие, Гали?

— Для коллекции, Пудель. Исключительно для коллекции.

— Для коллекции трупов? А зачем так много? У тебя всего две руки.

— Не только я умею стрелять. Мальчики и Мальвина тоже. И очень неплохо, — серьезно отвечает Скаут.

— А почему меня никто не учит?

— Всему свое время, Пудель. А потом мне что-то не кажется, что ты этого очень жаждешь.

Я, собственно говоря, действительно не рвусь. Сажусь в штурманское кресло. Поджимаю под себя ноги. У Гали ловкие, умелые руки. А с виду просто два экскаваторных ковша. Ни за что не скажешь. Одно удовольствие смотреть, как он работает, напевая старинную песенку про ветер и платок. Интересно, а приятно ли, когда до тебя дотрагиваются такие руки?

Представляю, как руки Cкаута обнимают меня за плечи. Грудь прижимается к моей спине. Ухо щекочет теплое дыхание… Глупости, что за чушь лезет мне в голову. Мне вообще не нравится, когда меня лапают. А мужики, которые намного меня старше, особенно.

Приношу с камбуза шоколадку. Разламываю ее пополам и половину протягиваю Гали. Он сначала отказывается, но потом, увлеченный работой, съедает все без остатка. В уголках губ застряли коричневые крошки. Я хочу их стряхнуть, ни не решаюсь.

— Гали, а ты можешь выходить в открытый Космос без скафандра? — задаю я наболевший вопрос.

— Что за глупость такая? Конечно нет! Только в скафандре. И только с запасом воздуха. Я не супермен.

Ага. Так я и поверила, что не супермен.

— А что тогда ты умеешь? Ну лампочки гасить-зажигать, шеи большим дядям сворачивать. А что еще?

— Всего понемножку. Хорошо управляю большинством типов кораблей, знаю навигацию, не так, конечно, как Мальвина Петровна, но на довольно высоком уровне, знаком с современными видами оружия, у меня быстрая реакция. Ты ведь знаешь, я десять лет прослужил в десантниках. Ну и еще кое-что по мелочи. Я же Скаут, Уходящий в Одиночный Поиск. А там не на кого положиться.

— Ты поэтому такой жестокий?

— Не жестокий, рациональный.

— А раны заживлять ты умеешь?

— Умею, но не очень хорошо.

— А ты мог бы подлечить мой нос? Чтобы стал, как раньше.

— Мог бы, но какой смысл? Практической пользы никакой. Но большая затрата энергии, которая может пригодиться для чего-нибудь важного и срочного. Нефункционально.

Ну да, нефункционально. Мне больше не хочется доедать шоколад. Почему я решила, что этим людям до меня есть дело? Они со мной возятся просто потому, что я им для чего-то нужна. Обычное дело.

Молча встаю и выхожу из рубки. Возвращаюсь в каюту. Забираюсь с головой под одеяло с картинками.

Почему-то вспоминается приют. K нам иногда женщины с самой Земли приезжали — детей усыновлять. Самыми маленькими интересовались, естественно. Только на меня особо никто не смотрел. Я тогда дикая была. В угол забивалась, говорить отказывалась, улыбаться и подавно. Выбирали теx, кто на руки лез, за шею обнимал, в глаза жалобно заглядывал.

И вдруг одна женщина совсем было меня присмотрела. Кудряшки ей мои понравились, наверное. А потом все же отказалась. Не хочу, говорит, никаких знаков на теле. Неэстетично. На этом все и закончилось.

Потом, конечно, я и улыбаться научилась, и в глаза заискивающе заглядывать, и остервенело драться, как дерутся только те дети, за спиной которых не маячит невдалеке мама. Но поезд уже ушел. В семь лет ты уже никому не нужна.

Так до двенадцати лет я в приюте и прожила. Ничего не хочу сказать, не голодала. И в обносках не ходила. И игрушки у нас были. И сладости у каждого в тумбочке лежали. Никто не крал. Лежишь ночью в постели, обиду или синяк под глазом шоколадным печеньем заедаешь. Только чувство такое гадкое, что ты никому на свете не нужен. Воспитатели на нас особо внимания не обращали. Конец смены — сумку в руки и домой. Бегает по приюту сопливое лохматое чучело в спущенных грязных колготках — и пусть себе бегает. Здоровее будет. Да и не посадишь двадцать малышей к себе на колени. Не погладишь одновременно по голове. Тем более, что голова может оказаться вшивая — себе дороже.

Наши воспитатели все больше следили, чтобы в порядке было то, на что городские комиссии в первую очередь обращают внимание: чистота на кухне, порции большие, простыни не рваные, чтобы все читать умели. Считать я до сих пор хорошо не научилась. Заработки свои на пальцах складываю. Если кома поблизости нет.

В приюте я прожила до двенадцати лет. На меня уже мальчишки старшие стали поглядывать с интересом. Хотя на что там было поглядывать, не понимаю. И тут вызывают меня к заведующей. У той в кабинете сидит тетка с необъятной задницей. Заведующая вышла, тетка ко мне ближе подвинулась и все мне популярно объяснила. Или, говорит, тебя здесь всякая шелупонь местная будет иметь забесплатно, или в моем заведении за кредитки. Проработаешь лет до восемнадцати, денег поднакопишь и уйдешь. Уедешь в другой город, комнату снимешь, учиться пойдешь. в люди выбьешься. Выбирай. Это, конечно, незаконно, с двенадцати лет работать, но это я улажу. Потому что ты мне понравилась.

Вот так я и вкалываю у Мадам уже три года. Два раза в месяц она мне переводит деньги в банк. Вернее, переводила. Пока не закрутилась вся эта история. Которая неизвестно как кончится.

В дверь стучат. Я молчу. Никого не хочу видеть. Но Гали все равно вваливается в каюту.

— Ты что, обиделась что ли? — Скаут озадаченно скребет гладко выбритый подбородок. — Глупая ты. Подвинься. И ляг на спину.

— И раздвинь ножки, — не могу удержаться.

— Щас. Размечталась!

— Идиот! И грубиян!

Скаут садится на край кровати и неожиданно накрывает мне лицо широкой ладонью. Это еще зачем? Пытаюсь отвести руку. Гали бьет меня по пальцам. Ладонь шершавая и неприятно холодная. Пахнет ружейной смазкой и железом. И немножко мылом. Хотела почувствовать на себе Галины руки — получай. Ладонь постепенно теплеет. Становится жаркой. Нестерпимо жаркой. Кожу начинает сильно покалывать. Потом лицо немеет. Как будто мне вкололи дозу навокадола. Такое ощущение, что кости лба и носа плавятся, как воск на огне. И принимают новую форму. Очень неприятное ощущение. Время течет невыносимо медленно. Наконец Гали убирает руку. Мое лицо горит, как обожженное.

— Все, — хрипло произносит Скаут. Будто у него разом сел голос. — Ожог пройдет к завтрашнему утру. До лица пока не дотрагивайся. Оно поболит еще пару часов.

При неярком свете ночника лицо Скаута кажется серым, лишенным всяких красок. Глаза запали. На лбу бисеринки пота. Большая трата энергии… Нерационально… Гали тяжело поднимается, опираясь о стену и медленно идет к выходу.

Вскакиваю и бегу в ванную, к зеркалу. Кожа на лице красная, как ошпаренная. И шелушится. Но нос, мой бедный многострадальный нос, больше не сплющен и не свернут направо, как у профессионального боксера. Губы сами собой расплываются в улыбке. Какой Скаут молодец! А ведь я даже спасибо забыла сказать.

Возвращаюсь в рубку. Гали сидит в капитанском кресле. Спинка у кресла узкая и большие бледные уши торчат по бокам как ручки у кастрюли. Бери и уноси. Обхожу кресло. Скаут крепко спит, откинув голову.

Рот немножко приоткрыт и лицо кажется неожиданно беззащитным и от этого незнакомым. Я тихонько дотрагиваюсь до его руки и ухожу. 

Глава третья

Ты ходишь по краю


Скаут сажает нашу яхту на маленьком летном поле, предназначенном для частных кораблей, в пустыне недалеко от Феникса.

Очереди нет. Зевающий таможенник равнодушно листает наши паспорта. Украдкой разглядываю себя в зеркальных стенах. Какая я симпатичная во всем новом и дорогом. Даром что ростом маленькая. И стриженная.

— Цель вашего визита?

— Поклонение святым местам, — строго объясняет ему Мальвина.

Пищат напоследок биосканеры, проверяют, не привезли ли мы на Землю какую-нибудь заразу — и вот мы уже у выхода.

Гали берет напрокат небольшой флаер.

Дымыч нацелился на водительское сидение.

— У меня есть права! — гордо заявляет он.

Гали обстоятельно объясняет Дымычу, куда он может эти права засунуть.

— Мы летим за нашим пассажиром? — спрашиваю я.

— Нет. Пока мы летим развлекаться. У нас сегодня выходной. Цель нашего путешествия — Гавайи. Остров под названием Большoй. Пристегнитесь, меньше всего нам сейчас нужны неприятности с дорожной полицией.

Через два часа Гали сажает флаер на краю пустынного пляжа, окруженного серыми пористыми пластами застывшей лавы. Это чье-то частное владение. Нас пустили сюда на один вечер. Четыре часа пополудни. Солнце уже не такое злое, как днем. Но все равно жарко. Или это с непривычки? На Европе всегда одна и та же температура. Если только у города нет перерасхода средств, и не экономят на отоплении.

Пахнет влагой, водорослями и немножко рыбой. Осторожно ступаю босиком на нагретый солнцем зыбкий песок, в котором вязнут ноги. На Европе есть только гладкий тетапластик мостовых и ядовито-зеленая глянцевая трава, которую поливают какой-то химией. Ровно подстриженная и колючая. По ней лучше ходить, не разуваясь. Сажусь на корточки и пересыпаю светлые кварцевые песчинки из ладони в ладонь. Среди песчинок попадаются маленькие ракушки с нежной перламутровой изнанкой. Я откладываю их в сторону — хочу забрать с собой.

— Не стоит, Пудель, — останавливает меня Гали. — Мы купим тебе настоящую большую раковину. Которую достали с океанских глубин. В ней можно услышать прибой.

Рядом со мной ходит по песку, подпрыгивая, большая белая птица с короткой шеей и длинными ногами. Наверное, это не лебедь, а названий других птиц я не знаю. Близнецы с гиканьем проносятся мимо и врезаются в прибрежную пену. Мокрые плавки смешно облепляют длинные тощие ноги. Мы с птицей неодобрительно глядим им в след. Фу, торопыги какие. Но на самом деле я просто завидую их смелости. Даже Мальвина уже подошла к самому прибою. На ней черный закрытый купальник с широкими бретельками. На Европе я только плескалась в крошечном бассейне. Очень мелком. Волны накатываются на берег. Я еле успеваю отпрыгнуть назад.

Медленно-медленно вхожу в воду. Сначала по колено, потом по пояс, потом по грудь. Волны довольно высокие. Я стараюсь скользить по воде, подчиняясь их ритму. Периодически особо сильная волна накрывает меня с головой, переворачивает и тянет к берегу. Пугаюсь, вскакиваю, протираю начавшие щипать от соли глаза и снова кидаюсь в воду. Кто-то из близнецов незаметно подкрадывается и хватает меня за ногу. Истошно ору: я абсолютно уверена, что меня собирается кусать акула. Приплывает Гали — узнать, что случилось. Долго смеется. Я обижаюсь.

— Давай я тебя покатаю, Пудель — предлагает он.

— Не утопишь?

— Думаешь, я тебя специально вез на Землю, чтобы утопить?

Это, действительно, вряд ли. Хватаюсь сзади за шею Скаута и мы делаем круг почета по бухте. Представляю, что катаюсь на дельфине. Гали такой же мокрый, большой и холодный.

Потом, завернувшись в полотенце, я стою на берегу и смотрю как неожиданно большое багровое солнце тонет за горизонтом. Облака из белых становятся алыми. Кажется что небо — это огромный странный цветок. А впереди, насколько хватает глаз, все в ряби зеркало океана.

Это Города под Куполом построили люди, а вот океан создал явно кто-то совсем другой. Я готова так стоять до бесконечности. Но становится темно.

Потом Гали ведет меня на уличный базар. Палатки и лотки стоят прямо на мостовой, почти полностью перегораживая улицу. Все шумят, машут руками, суют прямо под нос свой товар. Корзины, сплетенные из длинных листьев, Скаут говорит тростниковых. Сушеных морских коньков. Пестрые, сшитые вручную одежки. И Гали, как и обещал, покупает мне причудливую большую желто-розовую раковину с фиолетовыми шипами, при взгляде на которую я не могу сдержать восхищенного вздоха. Я прикладываю раковину к уху и слышу, как в ней шумит океан.

В ресторан я прихожу совершенно уставшая. Еле разлепляю глаза, чтобы заглянуть в меню. Но это не мешает мне заказать сразу три десерта: фруктовый салат, яблочный пирог и пирожное-корзиночку со свежими ягодами. Я даже названия такого никогда не слышала — крыжовник. Близнецы заключают пари — удастся мне все это съесть или нет.

В гостинице я с трудом добираюсь до своего номера и падаю на кровать. Последнее о чем я успеваю подумать: может быть, я не зря ввязалась в эту авантюру? И еще — из Гали получился хороший дельфин. О том, что ждет меня завтра, я подумать уже не успеваю. Мне сниться раковина, океан и зеленый сладко-кислый крыжовник.


Утром я еле просыпаюсь к завтраку. Все уже собрались за столом, когда я, зевая, выползаю в столовую. Димыч заботливо интересуется, не болит ли у меня живот.

— И не надейся, — отвечаю я.

Обхожу шведский стол. Кладу на тарелку несколько гренок и шлепаю сверху полную ложку взбитых сливок. Наливаю апельсиновый сок и кофе. Сжимаю в руке яблоко. Только коньяка не хватает.

— Не ешь много. Стошнит, — опять встревает Димыч. Вчера он проиграл Дымычу три кредитки. Я съела весь десерт до крошки.

Комкаю в руках бумажную салфетку и попадаю Димычу прямо по носу. Димыч грозит мне кулаком.

После завтрака Скаут излагает нам план действий.

Мы прилетели на Землю за шестнадцатилетней девушкой Терри Вильсон. Почему — не знаю. Она тоже с Европы. И тоже приютская. Но ей повезло больше. Девочку удочерила семья из Феникса. Правда, очень религиозная, но лучше, чем ничего. И сегодня нам предстоит уговорить Терри лететь с нами. Я считаю, что только полная дура согласится променять Землю на нашу сомнительную компанию, но молчу. Мое мнение в рассчет не принимается.

Я, как самая безобидная с виду, должна встретить девушку по дороге из школы и отозвать в безлюдное место поговорить. На этом моя роль заканчивается — дальше за Терри возьмутся Гали с Мальвиной. Не знаю, что они ей наболтают. Уж, наверное, не про арсенал с оружием на нашей яхте. И не про то, как Скаут сломал шею Вадиму.

— И еще, — подумав добавляет Скаут, глядя на меня и близнецов, — что бы не случилось — ничего не говорите. Ничего. Будет только хуже.

— А что должно случиться? — хором спрашиваем мы.

— Надеюсь, что ничего. Так, на всякий случай. А то можете вернуться на Европу не одним куском, а по частям. И в морозильнике.

— Гали, ты нетактичный солдафон, — упрекает его Мальвина, глядя на наши вытянувшиеся физиономии.

— А где вы видели других Скаутов?

— Ну почему же, среди них мне попадались очень приятные, тактичные люди.

— Что толку, Мальвина Петровна? Все равно остался только я.

— Да, — мрачнеет Мальвина. — К сожалению.

Интересно, куда делись остальные?


Я встречаю Терри Вильсон на тихой зеленой улице в одном из пригородов Феникса. Очень приличном. Небольшие, но аккуратные коттеджи, почти все — с бассейнами. Ухоженные лужайки, новые мобили, причудливо подстриженные кусты. Я бы не отказалась здесь жить.

Девушка идет мне навстречу, беззаботно болтая с двумя подружками. Высокая, впрочем, по сравнению со мной это не удивительно, и очень красивая. Большие синие глаза, блестящие черные волосы, точеный носик, пухлые губки. Про себя сразу называю ее Барби. Жарко, но на Барби длинная юбка и блузка с рукавами до локтей. Ну да, у нее же религиозные родители. Впрочем, моя майка тоже с длинным рукавом, впрочем, по другой причине. Но зато шортики — по самое мама не балуй. Я их себе выбрала накануне отлета. Они меняют цвет в зависимости от освещения и температуры. Реклама гласит, что при определенных условиях они могут стать совершенно невидимыми. Хотелось бы попасть под эти самые условия. И пусть в это самое время рядом окажется Скаут. А я полюбуюсь на его отвисшую челюсть.

— Терри! — кричу я издалека. — Рада тебя видеть! Пытаюсь найти тебя с самого утра. У меня важное дело.

На лицах подружек здоровое любопытство. Что нужно этой малявке от взрослой девушки?

Но Терри… Терри совсем не удивлена. Синие глаза испуганно глядят мне в лицо. Она меня откуда-то знает. И еще — она в панике. Хотя, какую опасность я могу для нее представлять?

Терри хватает меня за руку и тащит подальше от озадаченных подружек — в маленький скверик с детской площадкой и старыми деревянными скамейками. Я усаживаюсь на одну из них, поджав ноги. Терри стоит передо мной, нервно кусая ногти. Непозволительная привычка для Барби, между прочим.

— Не знаю, с чего начать. И не знаю, поверишь ли ты мне.

— Поверю, поверю, — обещаю я Терри, — со мной в последнее время тоже происходит множество странных вещей.

— Да, странных — оживляется Барби, — я видела тебя во сне. Много раз. Очень четко. Прямо как сейчас перед собой. Что-то должно случиться — ты ходишь по краю. Ты…

Терри хочет что-то добавить, но замолкает на полуслове.

Ободряюще хлопаю ее по руке.

А я должна идти за тобой, — Продолжает Барби. — Не хочу, но должна. Я надеялась, что ты так никогда и не появишься…

— Ну да, клинический случай, — киваю я. — Татушка на руке у тебя тоже есть?

Терри, оглянувшись, закатывает рукав блузки и показывает мне знакомый круг на предплечье. На это раз круг фиолетовый.

— После таких снов у меня горит рука, — жалуется Барби. — Один раз даже ожог был.

— Не волнуйся, — успокаиваю я. — Есть хорошее средство. Руку в тазик со льдом — и всех делов.

Терри хлопает круглыми глазами героини японских мультяшек.

— А кого — нибудь еще ты в своих снах видишь?

— Да, еще пятерых. Но только тени. Я их не узнаю, если увижу. Они как-то завязаны на тебя.

— Вообще-то я знаю только четверых. Таких же больных на голову. Но с ними готова познакомить прямо сейчас. Ты узнаешь много интересного, Терри. Даже если не захочешь.

Машу высоко поднятой рукой — моя часть задания выполнена.

Мне немного жалко эту испуганную домашнюю девочку. Но, в конце концов, надо и взрослеть когда-нибудь. Почему бы не сейчас?

Гали и Мальвина возникают бесшумно и как будто из неоткуда и остаются с Барби Терри на детской площадке. Меня ненавязчиво просят пойти прогуляться. Конспираторы хреновы. Уходя, оглядываюсь. Терри сидит на скамейке, а Скаут и Мальвина нависают над ней как два голодных пса: Питбуль и Ротвейлер.

Прогуливаясь по пустынным чистеньким улицам, я думаю о том, что зря мы пристали к Терри. Жила бы она дальше со своими родителями. Играла бы в куклы. Поступила бы потом в Университет, или там в школу парикмахеров. Вышла бы замуж. Нарожала кучу ребятишек. Кушала бы ананасы. Уехала бы жить на Гавайи. Ну видит эта кукла иногда странные сны. Так многие видят. А теперь у Барби будет нервный срыв. Всю обратную дорогу на Европу она будет рыдать, а утешать ее пошлют, естественно, меня. И я буду весь перелет ходить изгвазданная в чужих слезах и соплях. Если единственное, что Терри умеет, это видеть сны — то вообще не стоило рисковать и лететь за ней в такую даль. Правда, тогда бы я никогда не увидела Океана.

Погрузившись в воспоминания о вчерашнем вечере, я не сразу замечаю одинокого прохожего, неторопливо идущего в мою сторону. Что-то с ним не так, что-то неправильно. Не должны здесь просто так разгуливать здоровые мясистые мужики, которым самое место на обложке журнала о стрелковом оружии. И не с чего это им так внимательно меня разглядывать. Останавливаюсь на мгновение.

Прислушиваюсь. Так и есть. Шаги сзади. Легкие, бесшумные. Но у меня обостренное чувство опасности. В силу профессиональной деятельности. Я замечаю то, что другие заметят еще через несколько секунд. А секунды эти могут оказаться весьма критическими в спасении своей драгоценной шкуры.

— Линяй! Немедленно! — мой внутренний голос никогда не был паникером. Поэтому я к нему очень прислушиваюсь.

Неожиданно кидаюсь поперек проезжей части, когда от меня до обоих молодцов остается метров десять. Я юркая. И бегаю очень быстро. Улепетываю, петляя, как заяц от гончих. Сейчас спрячусь где-нибудь среди коттеджей, сараев, гаражей, деревьев, кустов и цветочных клумб и попробую отсидеться.

На всем скаку налетаю на неожиданно возникшее препятствие. Только что передо мной была чуть пожухлая трава на лужайке. Теряю равновесие и падаю, больно ударяясь рукой. Мое препятствие оказывается невесть откуда появившимся амбалом номер три. Третий номер наклоняется, хватает меня за руку,

приподнимает в воздухе. Рядом визжат тормоза. Меня заталкивают в мобиль. Защелкиваются наручники. Машина, визжа тормозами, срывается с места. Ну почему я такая невезучая?


Соловей без Ласточки


Соловья попросил о встрече старый проверенный компаньон, с которым они много лет безустанно тянули невод незаконного бизнеса. Компаньон по кличке Зеленый виртуозно переплавлял добытые нечестным, но, тем не менее, нелегким трудом сырье и товары в золото и кредитки.

Встречу назначили в дорогом ресторане "Олимп" на орбите Ганимеда. Cолидном, как яйцо Фаберже. Оба бандита презирали дешевку и стороной обходили модные таверны для приезжих, где чайников от космического туризма кормили горьковатой на вкус, жесткой и дурно пахнущей живностью из подземных океанов Европы. Которая, к тому же, способствовала несварению желудка.

Криста достала пылившийся без дела смокинг и даже предложила Соловью свою новую игрушку, гоночный болид от Ламборгини. Но от болида Соловей отказался — не хотел рисковать кораблем, если что-то пойдет не так.

Штиблеты боссу начистил Зубодер — исключительно из любви к порядку и совершенству. Он же приподнес Соловю орхидею редкого золотистого оттенка. Соловей ловко приладил цветок к черному атласному лацкану пиджака и подмигнул своему отражению в зеркале.

Лимузин пришвартовался у центрального входа. Соловей расплатился с пилотом, отдал шлем подбежавшему бою, белесому мальчишке-крысенку с хитрыми бусинками глаз, сдал на входе парализатор (с оружием в ресторан не пускали), прошел через камеру металлоискателя.

Метрдотель в шитом золотой нитью мундире несуществующей армии и лопатистой бородой степенно провел Соловья в Голубой Зал. Посетителей было довольно много. Бизнесмены, адвокаты с солидной клиентурой, пожилые супружеские пары, бодрые, как члены Oлимпийской сборной. Зал был обит нежно-голубым бархатом. Фальшивые стрельчатые окна с подсветкой влажно блестели искусно сделанными витражами в готическом стиле. Цветные стекла отбрасывали причудливые тени на белые скатерти. Соловей вспомнил, как в детстве любил развлекаться сo старинной игрушкой — калейдоскопом. Посредине зала пылала газовая жаровня. Повар в забрызганном жиром фартуке поворачивал над ней вертел с поросенком.

В углу, куда привел Соловья метрдотель, было занято четыре столика. За одним терпеливо ждали своего куска поросенка два его несомненных родственника с раскрасневшимися от алкоголя лицами. За другим скучала молодая пара. Хрупкий на вид юноша с выбеленными волосами ловко управлялся со стеклянными трубочками треш-коктейля. Полненькая симпатичная девушка лениво гоняла по тарелке кусочки еды.

За третьим столиком расположился Зеленый, неторопливо изучая меню в кожаной папке. Его второй подбородок, нежный как творожная запеканка, уютно покоился на накрахмаленном воротничке рубашки, прикрывая черный галстук-бабочку. Посреди стола искрился алыми гранями хрустальный графин с гранатовым соком — Соловей занимался делами на трезвую голову, и компаньон об этом помнил.

Два телохранителя Зеленого с каменными челюстями аллигаторов застыли за столиком номер четыре. Перед телохранителями стояли чашечки с кофе — тратиться для них на еду Зеленый не посчитал нужным. При виде Соловья челюсти у аллигаторов непроизвольно щелкнули.

— Привет, Малахитовый! — приветствовал Соловей компаньона, садясь в отодвинутое метрдотелем кресло. Подельник совершенно не изменился за те несколько лет, что Соловей его не видел: рыхлый, с подвижным лицом, зыбкой улыбкой и честным взглядом завзятого пройдохи.

— Рад тебя видеть! — блеснул Зеленый белейшими зубами, отточенными лучшими дантистами Солнечной, протягивая пухлую теплую ладошку.

К столику услужливо подлетел официант, разлил в бокалы сок, достал блокнот:

— Вы уже сделали выбор, господа?

— Что порекомендуешь? — откинулся Соловей на спинку кресла.

— Грибной суп, седло барашка, форель и апельсиновое бланманже на десерт.

— Давай, — согласился Соловей.

— Мясо предпочитаете земное или европейское?

Переселенцы, могущие себе позволить хорошо покушать, делились на два лагеря: представители первого утверждали, что настоящее мясо бывает только у животных, вольно пасущихся на пастбищах Новой Зеландии или Аргентины. Вторые считали, что мясо, пролежавшее месяц в морозильнике грузовоза, хорошим быть не может по определению. И предпочитали ему свежие отбивные вскормленных колючей местной травой ягнят и коров Европы, никогда не ступавших дальше своего стойла. Соловей своего мнения по этому вопросу не считал нужным иметь и поэтому просто махнул рукой.

— Мне то же, что и моему другу, — закрыл папку Зеленый.

Официант мгновенно исчез, окрыленный будущими чаевыми.

— Как поживает Криста? — спросил Зеленый, отпивая из бокала прохладный сок.

— Криста поживает хорошо, — в тон ему ответил Соловей. — Вот думаю, что бы подарить ей на День Рождения.

Зеленый со знанием дела пустился в рассуждения о леопардовых шубках, поющих тараканах — недавнем изобретении генных инженеров — и об украденном с выставки в Букингемском дворце колье с опалом Андамука — наследием Елизаветы Второй.

Соловей рассеянно слушал. Принесли суп в глиняных горшочках. Компаньоны в молчании съели первое блюдо.

Соловей оглянулсявокруг. Бизнесмены за соседним столиком вдохновенно обгрызали поросячьи кости. Девушка напротив поймала взгляд Соловья и равнодушно растянула в улыбке бледный рот. Телохранители Зеленого маялись от голода в облаке аппетитных запахов. Официанты застыли по углам, готовые подбежать по первому зову. Два бугая пристраивали над жаровней очередного свинюка.

Все было как и должно было быть — солидно, добротно и уютно. Но в то же самое время что-то было не так. Не на месте. Какая-то ускользающая мелочь. Как соринка в глазу или камешек в ботинке. И поэтому Соловей не мог полностью расслабиться и наслаждаться первоклассным обедом.

— Зачем ты меня позвал, Изумрудный? — наконец заговорил Соловей.

Зеленый аккуратно доел остатки супа, промокнул рот салфеткой и начал серьезный разговор.

— Мы с тобой, Соловей, ведем бизнес много лет. Взаимовыгодный бизнес. Очень взаимовыгодный.

Соловей молча смотрел на Зеленого круглыми совиными глазами.

— Позволь мне быть откровенным, — осторожно продолжил Зеленый. — Ты, конечно, человек увлекающийся. Но исключительно здравомыслящий. Поэтому у нас с тобой никогда не было проблем. Но сейчас ты просто с цепи сорвался. Одна сумасшедшая операция за другой. И, говорят, ты связался с подозрительной компанией.

— Кто говорит? — резко спросил Соловей. Заколыхался рубиновый сок в графине.

— Да уж дошел слух. Дошел. И нам это не нравится, Соловей.

— Кому это вам, Салатовый?

— Твоим друзьям, Соловей.

— С каких это пор у меня появились друзья?

Соловей скомкал салфетку. Круглые совиные глаза сузились. Чуть скривились тонкие губы. Зеленый его разозлил. Зеленый перегнул палку. Спокойный, рассудительный Зеленый, никогда не лезущий на рожон. Он как будто добивался того, чтобы Соловей бросил что-нибудь оскорбительное ему в лицо и вышел из зала. Почему? Потому что вокруг было много народа. И это могло стать неудобством. Неудобством для кого?

И ту Соловей наконец увидел ту мелочь, которая мешала ему расслабиться с самого начала обеда. Тяжелые портьеры на всех четырех проходах в зал, обычно раздвинутые в стороны, чтобы не мешать передвижению гостей и обслуги, были плотно зашторены. Сдвинутые наглухо, они что-то скрывали за собой. Или кого-то.

Одна из портьер чуть заметно колыхнулась.

Соловей приподнялся в кресле и аккуратно выплеснул сок из своего бокала в бледное лицо Зеленого. Ослепительно белая манишка покрылась алыми пятнами.

Телохранители Зеленого отреагировали мгновенно. Первый бросился загораживать собой хозяина, второй метнулся к Соловью. И оба не успели. Потому что их противник был быстрее. На доли секунды. Но этого хватило.

Один напоролся животом на жесткий кулак Соловья, согнулся, получил сцепленными руками по шее и мягко стек на пол. Второй заработал апперкот в челюсть, принял удар по почкам со всего размаху, и отключился.

Стол отлетел в сторону. Глиняные горшочки печально хрустнули под ногами. Теперь они стояли совсем рядом: Соловей и Зеленый. Беспомощно вспорхнули в воздухе пухлые ладошки. Приоткрылся сведенный ужасом тонкий рот. Жилистая рука потянулась к дряблой шее бандита, пальцы сомкнулись вокруг пеликаньего зоба, надавили. Раздался чуть слышный хруст — как будто переломили сухую ветку. И бывшего подельника не стало.

Теперь можно было оценить обстановку. Соловей огляделся. Четыре задернутых портьеры отъехали в сторону. Четыре человека пробирались к нему по проходам между столиками. Но оружия не поднимали. Стрелять в таком скоплении народа приказа не было.

Посетители растянулись на полу. Только полненькая девушка азартно снимала на ком происходящее. Ее хрупкий спутник тянул девушку вниз. Та отпихивала молодого человека ногой.

Давешний мальчишка-крысенок призывно махал Соловью, приглашая бежать за собой.

Соловей мгновение оценивал обстановку, потом мельком, прищурившись и, сжав кулаки, окинул зал взглядом. Погасли светильники на стенах. Вдруг, ни с того ни с сего, рухнула с потолка хрустальная люстра, попав прямо в жаровню. Пламя перекинулось на пластиковые скатерти, повалил дым, сработали пожарные спринклеры, щедро поливая всех вокруг. Посетители, потеряв голову, пытались пробиться к выходу.

Соловей удовлетворенно кивнул — его преследователи надежно застряли в человеческой каше — и тенью проскользнул в указанную мальчишкой дверь. В полной темноте они бежали по лабиринтам подсобных помещений. И, наконец, запыхавшись, вывалились в шлюзовой коридор. Вслед за ними выскочила давешняя девушка-соседка.

— У меня здесь корабль! — задыхаясь, выпалила она и, сбросив туфли на высоких каблуках, ринулась вперед. Соловей, не будучи принцем, туфелек не подобрал. Это сделал за него юный бой.

У одной из шлюзовых камер девушка остановилась в замешательстве:

— Я не знаю кода!

— Я знаю! Аварийный, универсальный, — высунулся вперед мальчишка, протягивая девушке туфельки. — Шесть, шесть, шесть, семь, семь, семь.

— Запомню на будующее, — кивнула девушка.

Дверь камеры бесшумно уплыла в сторону.

— Возьмите меня с собой! — жарко попросил мальчишка.

Соловей коротко оглядел его с головы до ног. Выгреб из карманов все наличные кредитки, протянул пацану.

— Не сейчас. Найду, — коротко бросил он.

— Найдет, — убежденно подтвердила девушка и юркнула в пришвартованный корабль. Соловей последовал за ней.

Девушка привычно плюхнулась на командирское место.

— Может, лучше я поведу? — вежливо предложил Соловей.

Девушка махнула рукой: «справлюсь!»

Солидный, надежный седан медленно отделился от станции.

— Нас так просто не выпустят. Ресторан окружен патрульными кораблями, — напомнил Соловей.

— Сейчас они построятся в ряд и отсалютуют, — небрежно бросила девушка.

И действительно — седан без всяких проблем проскользнул за кордон полицейских истребителей.

— Мой папаша — начальник патрульной службы Европы, — широко улыбнулась девушка. — И это его корабль, который знает каждая полицейская собака в округе. Милена, — помолчав, представилась она.

— Соловей, — сообщил пират и церемонно приложился к неожиданно крепкой руке. — Я твой должник.

— Соловей! — присвистнула девушка. — Как же, наслышана. Здорово ты положил тех троих! Этот твой сосед по столику пытался тебя сдать?

— У тебя проблемы с отцом? — перевел Соловей разговор в другое русло.

— Никаких! Мой папочка — чудесный человек! Но я люблю приключения и знакомлюсь на улице с незнакомыми мужчинами.

— Красная Шапочка, значит, — заключил Cоловей.

— Куда летим, капитан? — девушка беззаботно потянулась.

— Да так. В одно место. Тебе понравится, — подумав, сообщил Соловей и провел пальцами по разгоряченной Миланиной щеке.

Девушка легко вздохнула и подвинула к нему консоль навигатора.

Часть четвертая Бегство с Земли

Глава Первая

Извините, зачем я здесь?


— Поздравляю вас, Бартон! Только что узнал, что девочка в ваших руках. Не разбирайте ее сразу на части без крайней необходимости. Хотелось бы сохранить такой интересный материал.

— Спасибо, сэр. После этого брифинга сразу еду на свидание с нашей малышкой. Просто не могу дождаться, чтобы заключить ее в свои объятия.

— Как вам удалось ее засечь?

— Биосканеры в космопорту. Добавили ее биокарту просто на всякий случай. Никто не предполагал, что девочка появится у нас, на Земле. С ней были спутники. По крайней мере четыре человека. Мужчина, женщина и двое подростков. В данный момент идет их розыск. Надеюсь, что скоро обнаружат. На ноги поднята вся полиция региона и наши специальные подразделения.

— Теперь о цели вашего визита. Из отчета, Бартон, я так и не понял, почему вы подняли это старое дело. По-моему, в нем нет ничего из ряда вон выходящего. Очередное вооруженное столкновение еврейских и арабских кварталов на Европе. Потасовка, вышедшая из-под контроля. Разграбленный Арсенал. Арабская сторона успела сделать несколько выстрелов. Одной ракетой был сбит грузовоз, идущий на посадку. Другая попала в маленький поселок Политеистов, живущих очень обособленно. Никто не уцелел. Виновные наказаны. Дело закрыто тринадцать лет назад.

— Вы абсолютно правы, сэр. Однако некоторые обстоятельства гибели поселка показались мне странными.

— Да, Бартон. Странное — это ваша специализация. И что же привлекло ваше внимание?

— Поврежденный взрывом Купол над поселком продержался неожиданно долгое время, хотя такая конструкция подразумевает почти мгновенное разрушение. Это был все-таки не метеорит, на удар которого рассчитана устойчивость стеклопласса. Создается впечатление, что Купол поддерживала какая-то непонятная энергия. Чуть ли не гравитационная. С обратным вектором.

— Антигравитация. Область научной фантастики. И что вы думаете об этой необъяснимой энергии?

— Может быть, у жителей были генераторы неизвестной конструкции. Об этом поселении вообще шла дурная слава.

— Но вы в этом не уверены.

— Нет. Но кое-что мне удалось узнать. Наша девочка с Европы и ее спутники — все бывшие жители этого поселка.


Меня зовут Эльза. Я не люблю свое имя. В наших краях так называют каждую вторую девушку и каждую третью болонку.

Я не люблю свой вечно заспанный город. Я не люблю понурых лошадей, медленно тянущих повозки по каменной мостовой. Я не люблю свое яркое открытое платье, о глубокий вырез которого так часто спотыкаются мужские взгляды.

Зеленые сопливые юнцы и старикашки в затхлых камзолах — их одинаково тянет посмотреть на невесту Дракона. Им всем хотелось бы увидеть, как Дракон будет рвать накрахмаленные кружева на моей груди. Но вот только в пещеру посторонним вход запрещен.

Я бы могла сказать, что не люблю никого и ничего — но это неправда. Потому что вчера в нашем городе появился Ланцелот.

Скромный ужин за кухонным столом. Взгляд, улыбка, взмах крепкой кисти — и вот я готова идти за ним на край света. И до конца жизни. Как последняя дура. Ланцелот говорит, что я не должна бояться. Что он обязательно убьет зарвавшегося ящера на пенсии. Я ему верю. И я боюсь за него. Ланцелот — всего лишь человек. А Дракон — темная Тварь, порожденная Темным Миром.

— Да хоть Черной Дырой! — смеется Ланцелот, показывая ровные белые зубы.

В нашем городе ни у кого не осталось белых зубов — они все изъедены ржавчиной страха и лести.

Мой рыцарь сидит на детских качелях в нашем фруктовом саду и правит свое оружие — тяжелый боевой меч.

Я смотрю на Ланцелота и хочу дотронуться до полуседого короткого ежика волос, прикоснуться к гладко выбритой щеке с глубокими морщинами у рта. Прижаться к широкой ладони. Но я боюсь ему помешать.

— Ланцелот, давай убежим на Землю!

— Мы уже на Земле, глупая. Неужели ты не видишь? Только на Земле есть Драконы.

— Ланцелот, ты никогда не уйдешь?

— Никогда.

— И будешь здесь, когда я проснусь?

— Буду. Я всегда буду.

— Мне пора! Скоро Битва. — и мой рыцарь легко поднимается, целует меня в щеку и идет навстречу закату — искать свою судьбу.

На фруктовый сад падает тень широких кожистых крыльев. Я все рассказала Ланцелоту — не сказала только, с какой стороны прилетает Дракон.

У меня есть, чем встретить моего мучителя. Я достаю из-под скамьи тяжелый боевой парализатор. Предыдущий спаситель убежал так быстро, что забыл у нашего дома свое оружие.

Я жду, когда Дракон подлетит поближе, нажимаю на курок и держу его, пока хватает сил.

В воздухе кружится темная чешуя. Огромная, зловонная туша валится прямо на меня, закрывая свет.

Я задыхаюсь от тяжести драконьего тела. Я задыхаюсь в теплой драконьей крови. Я задыхаюсь от запаха драконьих внутренностей.

Нет! Я не хочу!


Я сижу на неудобном стуле без спинки. Наручники с меня так и не сняли. Пытаюсь пристроить руки на коленях так, чтобы они не очень мешали. Наручники легкие, почти невесомые. От них не затекают руки и не остаются следы на запястьях. Но я не могу отвести от них взгляд. Их ведь надевают преступникам, так? А что я такого сделала, чтобы попасть в эту категорию? И что теперь со мной будет? Что-то мне подсказывает, что ничего хорошего.

Комната, где я нахожусь, очень похожа на обычный кабинет в каком-нибудь государственном учреждении. Стены, покрытые серой звуконепроницаемой краской. По углам наросла паутина. В ней застряли засохшие мертвые мухи. Пластиковый письменный стол, солидный ком с большим экраном. На подоконнике — жухлое растение в потрескавшемся горшке. Решеток на окне нет, но, думаю, что просто так это стекло не разбить. Даже молотком. И даже если разобью — что мне это даст? Летать я не умею. Во всяком случае пока.

Дверь позади меня открывается. Я резко поворачиваюсь. В кабинет входит пожилой дяденька, усаживается за стол напротив меня, ободряюще улыбается.

Дяденька невысокого роста, с большой лысиной, маленькими сухими ручками-лапками. Белая рубашка, серый вязаный жилет. Под жилетом — круглый животик. Прямо добрый гном из сказки про Белоснежку. Про себя называю его Пауком. Дяденька cмотрит доброжелательно. Как же, видали мы таких приветливых!

— Добрый день. Уж извини, но наручники я пока снимать не буду. Так что прошу прощения за неудобствo.

Я тоже очень стараюсь быть доброжелательной:

— Здравствуйте. Добрый вечер. Извините, зачем я здесь?

— Давай сначала познакомимся, — игнорирует мой вопрос Паук. — Меня зовут Бартон Велш. Можно просто Берт. А тебя?

Я готова к вопросам. Пока сидела в кабинете, все время прокручивала в голове слова Скаута: «Ничего не говорите. Будет только хуже».

— Я Наталья Звягинцева, — гляжу Пауку прямо в глаза, а сама чувствую, как по спине ползет струйка пота. — Мне тринадцать лет. Живу на Марсе. Прилетела на Землю с Паломнической группой.

— С Паломнической, значит… И какие святые места ты уже успела посетить? Нехорошо обманывать взрослых.

— Детей в наручниках держать тоже нехорошо!

— Тоже мне — дитё. Никакая ты не Звягинцева. И на Марсе никогда не была. А наручники — oбычная предосторожность. Если ты смогла придушить Козленко, то непонятно, чего от тебя еще можно ожидать.

— Да не душила я вашего Козленко! Его Скаут… — отчаянно кричу я и прерываюсь на полуслове.

— Замечательно! Значит это был Скаут. Может, ты и других спутников назовешь? Мы ведь знаем, что они есть.

Молчу и ковыряю сандалией потрескавшийся старый линолеум.

— Ну хорошо. Ты подумай. А я пока посмотрю на твою татуировку.

Паук встает из-за стола и подходит ко мне. Пытаюсь увернуться, но он ловко хватает меня за руку и заворачивает рукав кофточки. Осторожно проводит пальцами по тату.

— У твоих спутников такие же? — спрашивает он.

Молчу, кусаю губы.

— Ну вот. Нашла кого покрывать: людей, втравивших тебя в эту историю. Я знаю, ты ни в чем не виновата. Просто у тебя есть некоторые необычные способности. И твои спутники решили этим воспользоваться. Мне тоже хотелось бы в них разобраться. Мы с тобой поговорим. Потом наша лаборатория проведет с тобой несколько тестов — и ты свободна. Мы даже тебе заплатим. За помощь в развитии науки. Неплохо заплатим, между прочим.

Паук возвращается к столу. С удивлением замечаю, что он старается не поворачиваться ко мне спиной. Опасается? Паук нагибается и, жестом фокусника, достает из ящика бутылку виски и два стакана. Наливает на два пальца себе и мне.

— Чтобы лучше думалось.

«Упиться бы сейчас. До состояния несоображения. — Созревает в голове мысль, — Но ведь не даст, зараза паучиная».

Желтая жидкость привлекательно блестит в стакане. Зажимаю ладони между коленок. Насколько позволяют наручники. Чувствую себя некомфортно в супер-коротеньких шортах. Мне только кажется, что Паук с интересом разглядывает мои ноги? Или его действительно возбуждают девушки в наручниках? Я увидела свои шортики валяющимися на полу, а себя — на столе с задранной майкой. Представшая передо мной картина мне не нравится.

Отворачиваюсь в сторону.

— Ну хорошо. — Мой собеседник по прежнему дружелюбен. — Не хочешь говорить сама — придется тебе помочь. Ты слыхала что — нибудь о сыворотке правды? Один маленький укол — и я все про тебя узнаю. Зачем же напрасно травить себя химией? Очень вредной для здоровья, между прочим.

Я не хочу травить себя химией. Но я молчу.

Паук достает откуда-то пластиковый контейнер. Вынимает оттуда пистолет-инъектор.

— Ну что? Поговорим по душам?

Я отвожу глаза.

Паук вспрыскивает мне сыворотку прямо через рукав. Вскрикиваю. Больше от неожиданности, чем от боли.

Приоткрывается дверь.

— Я просил мне не мешать! — раздраженно бросает Паук.

— Я тебе не подчиняюсь, лысый, — раздается в ответ насмешливый голос.

Паучья лапка тянется за лацкан пиджака. Знакомый писк парализатора — Паук беззвучно валится к моим ногам. Едва успеваю отскочить.

Скаут хватает меня за руку: «Уходим, Пудель. Скорее».

Я хочу что-то ответить. Но комната плывет перед глазами. Кто-то невидимый тянет меня за язык: «Меня зовут Пудель. Мне пятнадцать лет. Мы прилетели на Землю за Терри…»

Скаут громко и грязно ругается. Хватает со стола инъектор:

— Что они тебе вкололи, Пудель?

— Сыворотку правды. Очень вредную для здоровья!

Гали каким — то маленьким острым инструментом перекусывает цепочку от наручников и тянет меня в коридор. У меня заплетаются ноги.

— Шевелись! Шевелись, Пудель. Не могу я тебя сейчас тащить.

Раз. Два. Две пощечины больно обжигают щеки. В голове немного проясняется.

Мы бежим по коридору. Поворот. Другой. Хочу лечь прямо на пол. Дверь. Лестница. Ступеньки. Сирена. Топот ног. Кто-то шумно поднимается нам навстречу. Гали прижимает меня к стене и стреляет, стреляет. Вой парализаторов становится просто невыносимым. Зажимаю уши. Скаут снова тащит меня вниз. Спотыкаюсь о неподвижные тела.

Ступеньки. Дверь. Поворот. Еще поворот. Ступеньки. Дверь — мы в помещении, похожем на подвал. Низкие потолки. Трубы над головой. Тусклые светильники.

— Пудель, слушай меня внимательно.

— Меня зовут Пудель. Я выросла в приюте Святой Терезы. У Гали много оружия. Сыворотку правды. Очень вредную для здоровья! — мне становится ужасно смешно. Громко хихикаю. Чувствую, как изо рта течет слюна.

Гали трясет меня за плечи.

— Очнись, Пудель. Очнись же. Слушай внимательно. Времени совсем нет. Сейчас ты соберешь энергию со всех осветительных приборов в этом здании. Аварийное освещение тоже. Генераторы можешь взорвать к чертовой матери.

— Меня зовут… Гали, только не надо меня больше бить. Я же не вижу этих лампочек. Я так не умею.

— Умеешь. Хочешь жить — значит умеешь! Ну!

До боли зажмуриваю глаза. Сначала вокруг — только темнота. Потом темнота начинает проясняться. Сколько в этом здании маленьких огоньков! Вижу их всех сразу. Лампы дневного освещения. Но это не имеет значения. Я собираю огоньки себе в подол футболки. Здание погружается во тьму.

От такого усилия раскалывается голова.

— Я Пудель. Мне пятнадцать лет…

— Остановись, остановись, Пудель. Ты молодец. Ты даже не представляешь, какая ты молодец. А теперь ты сломаешь стену.

— Ты меня путаешь с Суперменом, Гали. Чего я сломаю? Сколько в этом доме этажей?

— Пять. С небоскребом ты бы не справилась. У тебя сейчас много энергии, на пять этажей должно хватить. Ломай стену, Пудель, пока они не поставили периметр. Вот эту, восточную, лучше всего.

Подхожу к неровно покрытой штукатуркой стене подвала. Нестерпимо горит не только рука, но и вся правая сторона тела. Я уже ничему не удивляюсь. И почему-то верю Скауту.

Дотрагиваюсь до шершавой, холодной поверхности. Я собираю все то, что скопилось у меня в подоле, что заполняет меня удушливой волной и не дает дышать. И резко выталкиваю из себя.

Меня зовут Пудель… В ушах стоит грохот. Горло забито пылью. Открываю глаза. Стены больше нет. Только бесформенные обломки и черное, звездное небо.

— Скорее, Пудель. Скорее. У меня здесь рядом байк.

За углом действительно припаркован байк. С виду очень дорогой. Надпись на никелированном боку: "Кавасаки".

— Где ты его взял, Скаут?

— Где взял… Где взял — там уже нету. Держись крепче, Пудель, — Гали протягивает мне кожаную куртку. 

Глава вторая

Я — лучше!


Мы едем довольно долго. У меня изрядно вспотела голова в тяжелом шлеме и заломило руки, которыми я цепляюсь за Скаута.

Гали останавливает мотоцикл далеко за городом, среди давно брошенных складских помещений. У построенных без затей бетонных коробок — жалкий вид. Провалившиеся крыши, вырванные с мясом двери, ржавые потеки на фасаде.

Гали обходит несколько из них, выбирая наименее пострадавшее и относительно чистое помещение. Я без сил тащусь за ним следом. Наконец Гали останавливается у одного из бывших складов.

У входа меня рвет остатками эликсира правды. Скаут протягивает мне фляжку с водой. Полощу рот и жадно отпиваю несколько глотков. Выпила бы еще, только фляжка не слишком полная.

В нашем ночном убежище стоит затхлый, кислый запах давно не стиранного белья и плесени. Свой Кавасаки Гали тоже затаскивает внутрь, чтобы не маячил. Темно и холодно. Под утро станет еще холоднее. Мы в Аризоне — штате пустынь. Тут днем очень жарко, а ночью — очень холодно.

Гали не хочет зажигать фонарик, и я все время спотыкаюсь о разбросанный на полу мусор.

Гали достает из рюкзака тонкий спальный мешок.

— Только один, — сообщает Скаут, расстилая его на бетонном полу. — Если тебя это смущает — я могу подремать и сидя.

Меня давно ничего не смущает.

Забираемся в спальник прямо в одежде, только куртки снимаем. Скаут тут же поворачивается ко мне спиной. Мой тощий зад упирается ему куда — то в поясницу. Заснуть сразу не удается. Скаут тоже не спит.

— Гали, откуда ты знал, где меня искать?

— Ну, я знаю, для кого ты можешь представлять интерес.

— А где Мальвина, мальчики, Терри?

— Мы с ними разделились. Встретимся завтра. Рядом с космодромом.

— Мы летим обратно на Европу?

— Да.

— Но эти теперь знают, кого искать.

— Что-нибудь придумаем, Пудель. Главное — я тебя нашел.

— Моя раковина у тебя?

— В рюкзаке. И твоя игрушка тоже.

— Спасибо… Скаут, давай поговорим. Все равно не заснуть. О чем — нибудь привычном, приятном.

— Давай. Только я не очень по части поговорить. Давай, ты первая.

— Я бы хотела остаться на Земле. На Гавайях. Каждый день купалась бы в океане. Надевала бы темные очки и смотрела на Солнце. Ела бы фрукты. Я люблю яблоки. На Гавайях растут яблоки?

— Не уверен.

— Жалко, если нет. В Доме Мадам часто пекла пироги с яблочным повидлом. Запах стоял на обоих этажах. Мадам угощала ими клиентов.

— Да, я помню. Сам сначала удивлялся.

— Ты у нас был?!

— Ну… как бы был…

Ну да. А почему нет. Одинокий здоровый мужчина. Правильной ориентации. Приходил по мере надобности. Выбирал девочку. Уходил с ней в один из номеров. Расстегивал перламутровые пуговицы на платье… Только почему мне так обидно? Почему так не хочется, чтобы это было правдой? Почему так нестерпима представленная себе картина?

— Скаут! Ну повернись же ко мне, Скаут! Я не знаю, к кому ты ходил. К Оленьке, Дженни или Йошико. Только я лучше! Понимаешь, лучше!

Упираюсь Гали в грудь. Сама не знаю, чего я хочу: то ли притянуть его к себе, то ли оттолкнуть.

— Я знаю, что ты лучше, Пудель. Но давай поговорим об этом года через два. Когда ты подрастешь.

— Какой же ты дурак, Гали! Я уже давно взрослая! Понимаешь, взрослая!

Гали тяжело вздыхает и выбирается из спальника.

— Что за народ — эти женщины! Всегда норовят выяснять отношения в самый неподходящий момент. Пудель, очнись! Тебе только что чуть голову не оторвали. Давай отложим этот разговор до того времени, когда мы все будем в безопасности. Пока я вас всех не вытащу.

— Куда? Куда ты нас тащишь? Ты же никогда мне этого так и не сказал!

— За Предел, Пудель. Нас ждет корабль. Самый совершенный корабль в этой Вселенной. Но без тебя он не взлетит.

— Что еще за Предел? Кому за Предел? К чертям — за Предел! Мне туда не надо. Зачем нам туда?

— Затем, что мы не люди, Пудель. И среди людей нам больше нет места.

Меня как будто ошпаривает кипятком. Беззвучно раскрываю рот, как вытащенная на берег мелкая рыбешка, нежданно-негаданно попавшая рыбаку в сети. Мы не люди? А кто мы — монстры, которые скоро переродятся в неизвестно что и пойдут все крушить? Или мы уже крушим? Только потом об этом забываем. И поэтому мы опасны. И за нами правильно охотятся!

Когда первая волна шока уходит, говорю тихо, но твердо:

— Ты мне должен все рассказать, Гали. Я уже заработала на это право.

Выползаю из спального мешка. Сажусь на какие-то ящики. Расстегиваю молнию и накидываю спальник себе на плечи. Гали садится рядом. Достает из рюкзака маленький прозрачный пакет с орешками. Отсыпает половину в мою грязную ладонь. И начинает рассказывать.

Во Вселенной существует раса Предтеч. Они путешествуют от одной Галактики к другой на своих огромных кораблях на гравитационной тяге, способных спрямлять пространство и искривлять время. Иногда они останавливаются на понравившихся им планетах. И живут там — когда год, когда десять лет, а когда и сто. Однажды им понравилась Земля. Долина Нила. Тогда, много тысячелетий назад, окружавшие Нильскую долину пространства не являлись ещё такой безотрадной пустыней, как теперь. А немногочисленные дикие племена местных обитателей никому не мешали.

Предтечи прожили на Земле не одну сотню лет, а много дольше. Это они построили знаменитые пирамиды. Много позже пирамиды использовали древние Египтяне для захоронения фараонов. А для Предтеч это были хранилища энергии, необходимой для полетов их кораблей. На каждой пирамиде, на восточной стене, ярко светился желтый круг с черной паутиной в середине.

Потом Предтечам наскучило жить на одном месте, и они собрались в новое путешествие. Пропали на гранях пирамид желтые солнца — вся энергия перекочевала в мощные двигатели кораблей.

Но нашлись среди предтеч те, кто устал жить в вечном движении по Вселенной. Они основали небольшую колонию на Европе в надежде на то, что люди туда не доберутся. И жили там долго и спокойно, пока на Европу не прилетели первые переселенцы с Земли.

Жителям поселка не пришлось по нраву такое соседство. Они решили сняться с места и пуститься вдогонку своим сородичам. Но они не успели — поселок погиб по трагической случайности. Остались в живых только те, кто в данный момент в поселении отсутствовал. Гали и Мальвина были в полетах — они не гнушались работать на людей. А трое маленьких детей лежали в больнице в соседнем городе с какими-то своими детскими недомоганиями.

Вернувшись из полета, Мальвина разыскала и забрала близнецов. А девочек она не нашла: Терри удочерили на Землю, а вторая девочка была настолько маленькая, что даже имени своего не могла произнести. Ее след затерялся. Мальвина боялась слишком усердствовать в поисках, чтобы не привлечь к себе и мальчикам лишнего внимания. Потом у Гали закончился контракт с Десантом и он всерьез занялся розысками, пытаясь объединить всех оставшихся в живых одной целью — догнать Предтеч, которые успели уйти за Предел. Предел досягаемости других цивилизаций.

Я дотягиваюсь до фляжки и выпиваю воду. Всю, до капли. Потом начинаю медленно приходить в себя.

— А как мы их найдем? — спрашиваю я.

— Мальвина — Знающая Путь. Она вычислит дорогу.

— А кто Димыч и Дымыч?

— Димыч — Набрасывающий Полог. А Дымыч — Ставящий Защиту. Терри — Читающая Время. Она видит будущее. Только еще нечетко. Опыта нет.

— А что делаю я?

— Ты, Пудель, Собирающая Звезды. Ты можешь гасить сверхновые, забирая у них энергию, если захочешь. И научишься. На Европе есть такая же Пирамида, как и те, что на Земле. Только на Земле Пирамиды пустые, а Хранилище на Европе все залито энергией. И тебе предстоит эту энергию собрать и зарядить аккумуляторы корабля, который ждет нас на орбите Юпитера. И тогда мы сможем улететь.

— А почему нас хотят поймать?

— Мы не похожи на людей, Пудель. Мы можем кое-что, чего люди не умеют. И они это знают. И наверняка захотят нас использовать. А если использовать нас нельзя, то лучше уничтожить. На всякий случай.

Я поднимаюсь со старых ящиков и выхожу из помещения. Прижимаю холодные ладони к горящим щекам. Смотрю на небо. Сколько звезд! Где-то там нас ждет корабль. Гигантский корабль Предтеч. Мне страшно. Я не хочу ни за какой Предел. Я согласна остаться жить даже на Европе, даже на маленькой Амальтее, только чтобы меня никто не трогал. Только этот Берт и те, кто стоит за ним, не оставили мне никакого выхода. И еще, я вдруг поняла это очень отчетливо, не хочу остаться без Гали. Хотя, кажется, зачем Пуделю пожилой лопоухий дядька?

Я сажусь на холодные бетонные ступеньки. Мне некуда идти.

В четыре утра, еще до рассвета, ко мне подходит Скаут. Уже в куртке и с рюкзаком. Нам пора ехать…


Скаут останавливает "Кавасаки" в трех километрах от Космопорта, там, где из красноватого потрескавшегося песчаника вырастают круглые холмы, заросшие пожухлой травой и кактусами в человеческий рост. Это наше место встречи. Здесь легко затеряться.

Гали ставит байк так, чтобы его не видно было с дороги. Достаю из дорожной сумки пакет с горячими пончиками и галлоновую картонку с кофе — купили по дороге. Только угощать некого. Ни Мальвины, ни мальчишек, ни Терри нигде нет. Сюрприз. И совсем не приятный.

Озадаченно смотрю на Скаута: «Мы точно здесь встречаемся?»

— Точно, — бурчит Гали. По-моему, он удивлен не меньше меня.

— А они ничего не могли перепутать? Или потеряться?

— Это Мальвина-то? Лучший в Солнечной навигатор. Знающая Путь. Не смеши меня.

— И что теперь делать? Их же искать надо. Вдруг с ними что-то случилось?

— Ждать надо. Что ты ко мне пристала, Пудель. Они вполне могли задержаться.

— Ты меня успокаиваешь или себя?

— Никого я не успокаиваю. Не впадай в панику.

Скаут расстилает на земле куртку. Садиться. Я сажусь рядом. Солнце только-только показалось на горизонте. Багровое, большое и зыбкое. Очень больное на вид. Холодно. Дышу на замерзшие руки. Постукиваю зубами. Время тянется невыносимо медленно.

Проходит час. Никого нет.

Два часа. Никаких изменений.

Три часа. Четыре.

Становится жарко. В сухом мареве лениво клубиться мелкая пыль, забивается в нос, колет глаза. С отвращением пью горячий кофе. На душе так погано — просто слов нет.

Наконец Скаут встает, потягивается. Говорит нарочито беззаботным тоном.

— Ты тут посиди, Пудель. Я поезжу вокруг. Выясню обстановку.

Все ясно. Мои спутники попались в лапы тем же засранцам, что и я. Гали едет их выручать и что будет дальше — неизвестно. А если он не вернется и я умру здесь от жажды, жары или холода? Смотря сколько протяну.

— Я с тобой. Не бросай меня, а?

Скаут долго в задумчивости смотрит на меня. Собирается что-то сказать…

Огромный рефрижератор тормозит у края дороги. Скаут реагирует мгновенно. Секунда, и я лежу на земле, придавленная стокилограммовым телом. Машина трогается. На шоссе остаются четыре дрожащие фигуры. Две высокие. Одна пониже. И одна совсем маленькая.

— Мальвина! — отталкиваю Гали, срываюсь с места и бегу, бегу, бегу им навстречу. 

Глава третья

Циркачи


Представьте себе центр большого города в час пик. Представили? Не забыли небоскребы, узкие и высокие, похожие на незазженные сигареты? Спешащие по своим делам толпы людей? Столпотворение это весьма напоминает муравейник. А может термитник. А может гадючник. Представили мобили, автобасы, поезда надземки? Запахи гари, горячего асфальта, еды? И над всем этим раскаленное южное солнце, неумолимо жалящее даже в шесть часов вечера.

Посреди города, в чахлом скверике на пересечении автострад, расположилась не то, чтобы заметная, но любопытная с виду компания из четырех человек. Невысокая, сильно накрашенная, немолодая женщина с колючим взглядом из-под припухших век. Юная черноволосая красавица, бледная, как фарфоровая чашка. И двое очень похожих друг на друга подростков, скорее всего, близнецы. Тощие, высокие и голенастые. Ни дать ни взять недокормленные страусы.

Молодежь в ожидании смотрит на немолодую женщину. Она здесь лидер. Она должна знать, что делать дальше. А женщина, не смотря на большой жизненный опыт, первый раз оказалась в такой невыигрышной ситуации. И изрядно растеряна, хоть и старается этого не показывать.

— Мальвина, что теперь? — спрашивает один из близнецов, с россыпью родинок на шее.

Мальвина задумчиво оглядывает пустые скамейки вокруг.

— Нас уже ищут, Димыч. Нужно где-то спрятаться до утра. А утром попытаться добраться до места встречи со Скаутом.

— У нас дома большой подвал, — нерешительно предлагает черноволосая красавица.

— Спасибо, Терри. Но я думаю, что в полиции уже известны наши личности, а так же твой адрес и имена родителей.

Терри из бледной становиться сероватой. И, кажется, собирается лишиться чувств. Мальвина, вздохнув, утешительно хлопает ее по руке.

— А что теперь будет с Пуделем? — вмешивается в разговор второй близнец.

— Я уверена, что Гали ее найдет, Дымыч. И вытащит.

— Ну да, он скаут. Он умеет. — Дымыч явно пытается сам себя убедить в сказанном.

Мальвина присаживается на скамейку и трет лоб. Как остаться незамеченными? Димычу не продержать полог невидимости всю ночь. Даже после часа такой работы он будет совершенно вымотан. А им еще надо пройти в космопорт и попасть на корабль. В гостиницу нельзя, это ясно, как день. Каждый портье посчитает своим долгом донести. За небольшое вознаграждение. А, может, и большое. Вокзалы, аэродромы отменяются. Там стоят биосканнеры и полно полицейских. Последний сеанс в голотеатрах заканчивается в три часа ночи. Затесаться среди бродяг — их компания будет слишком выделяться на общем фоне. Да и вообще бродяги народ непредсказуемый и опасный.

А вокруг шумит город, раздосадованно гудят мобили, сверкают огни рекламы. Прямо в лицо пялится наглый клоун с развевающегося на ветру огромного баннера. Наглый, наглый клоун…

— Вот что, — решительно поднимается Мальвина, — мы идем в цирк.


За кулисами сплошное столпотворение. Такое, наверное, было перед входом в Ноев Ковчег. Люди, звери, пресмыкающиеся, птицы. Торопливо пробегает дюжина собачек в спортивной форме под предводительством дамы-судьи со свистком в зубах. Ковыляет медведь на роликовых коньках, подгоняемый страшного вида карликом. Семенят красноносые клоуны, подтягивая на ходу широченные штаны. Девушка с с лениво раскачивающимся удавом на шее дожевывает бутерброд.

Администратор труппы находится в предынфарктном состоянии.

— Заболеть лихорадкой Вейзмана! На Земле! Во время гастролей! Ну и кем я заменю этого проклятого фокусника, ну кем?

— Нашим номером, — перед администратором вдруг оказывается маленькая женщина, окруженная подростками.

Администратор открывает было рот, но под внимательным взглядом собеседницы глаза его затуманиваются, движения замедляются, а плечи сутулятся.

Администратор задумчиво приглаживает волосы.

— И что у вас есть?

— Димыч, демонстрируй.

Высокий подросток загадочно улыбается и неожиданно растворяется в воздухе. Через несколько секунд он появляется снова, уже за плечом администратора.

— Черт с вами, — соглашается тот. — Идите на арену. Я посмотрю ваш номер целиком.


Впоследствии Мальвина, наблюдавшая из-за кулис за выступлением своих детей, запомнила его только урывками. Хорошо отпечатались в памяти лишь ходившие между рядов полицейские, внимательно разглядывающие зрителей. И потная рука в кармане на рукоятке Водореза. И еще сладко пахнущий гримом гаер, дышащий в ухо и восторженно шепчущий: «Во дают ребята».

А на арене, вошедший во вкус Димыч в черно-красном плаще и цилиндре размахивал руками и делал страшные глаза. Терри, в блестящем обтягивающем трико и Дымыч, одетый почему-то восточным принцем, исчезали и появлялись по мановению волшебной палочки. Терри, с застывшей на лице улыбкой, приседала в неумелых реверансах, а Дымыч кланялся, как китайский болванчик.

Но публика хлопала. И полицейские в переднем ряду хлопали тоже. А рукоятка совершенно бесполезногоВолнореза жгла Мальвинину руку.

Потом они спали за кулисами на пыльных матах. Вернее, молодежь спала, а Мальвина сидела рядом, напряженно вглядываясь в темноту. И думала о трех детях, за которых она теперь отвечает. И о бедном маленьком Пуделе, так похожем на Мари…

На следующее утро, после того как обнаружилось, что город еще запружен полицейскими, пришлось дать второе представление. Разошедшийся Димыч требовал присутствия на арене Мальвины и вертел перед ее носом розовой балетной пачкой. Пока не получил по уху.

А после представления нашелся выход.

Первым грузовик-рефрижератор увидел Дымыч. Из него выгружали промороженные туши для цирковых хищников. Добротный старый рефрижератор с толстыми металлическими стенами, за которые не проникают лучи полицейских сканнеров. Такие теперь редко встречались на дороге.

Мальвина поговорила с водителем по душам пару минут. И вот они уже располагаются на полу ледяного ящика.

У Терри сразу посинели губы. Южная девочка, что с нее взять. Димыч попытался отдать ей свою куртку и получил по рукам от Мальвины.

— Береги себя, болванище. Ты окажешь Терри большую услугу, если будешь в хорошей форме, когда доберемся до Космопорта.

Дымыч пытался обогреть кабину. Как мог. А мог он плохо. Круглое тату никак не хотело наливаться желтым светом. Но Мальвина была слишком уставшая, а Димычу было запрещено тратить силы на что бы ни было.

К концу сорокапятиминутного путешествия синими были уже все.

Водитель, как ему и было вежливо приказано, высадил четверку на шоссе, немного не доезжая до места встречи. Путешественники пробкой вылетели из рефрижератора. Оглядываясь, подошли к поросшим жухлой травой холмам.

А навстречу им уже с криком бежала Пудель.


У Мальвины размазана по щекам черная тушь. Руки спрятаны в карманы куртки. У близнецов покраснели уши. Дрожащая мелкой дрожью Терри присаживается на Галину куртку. У нее осунулось лицо и запали мультяшные глаза.

Отчего-то я очень рада их всех увидеть. Даже Терри, с которой встречалась всего один раз. Собратья по несчастью, как-никак.

Мальвина обнимает меня и целует в щеку холодными губами. Близнецы хлопают по плечам. Терри утыкается ледяным кукольным носиком мне в шею.

Вспоминаю про пакет пончиков и картонную канистру кофе, купленные в автомате на одной из зон отдыха, встретившейся нам по дороге.

Только почувствовав сладкий запах свежей выпечки, понимаю, насколько проголодалась. Впиваюсь зубами в булочку. Рядом повторяет мое движение Терри. Близнецы слопали свою долю прежде, чем я успела проглотить первый кусок. Мальвина почему-то улыбается, глядя на нас. Она и Скаут пьют черный кофе с сахаром и обсуждают план действий.

— Через три часа отправляется пассажирский транспортник на Европу, — излагает Скаут. — Будем путешествовать четвертым классом: так легче затеряться среди пассажиров.

Мальвина одобрительно кивает.

— Четве — е–ертым, — тянет Терри. — Там же нет нормальных условий!

— Не сахарные, — ставит все точки над и Скаут. — Не растаете.

— А как мы вообще попадем на корабль? — спрашиваю я, — Нас же ищут. Прямо в космопорту и возьмут тепленькими.

— А на что у нас, спрашивается, Димыч? — смеется Скаут. — Он набросит на нас полог невидимости. И мы преспокойненько пройдем на корабль. Главное, никому на ноги не наступать.


Ласточка без Соловья


От Соловья не было никаких известий уже более двенадцати часов. Ласточка нервничала: oна не привыкла к долгим отлучкам хозяина. Но вида не показывала. Ей было неудобно перед остальными членами экипажа. Не дрожала обшивка, ровно работали двигатели, не сбоил бортовой компьютер.

Компьютер вообще был слабым местом Ласточки. Его уже давно надо было заменить на более современный, да все руки не доходили.

Криста нервничала тоже. Кусала губы, хмурила брови, мерила каюту из угла в угол быстрыми шагами.

Ласточка и Криста ждали.

По визору без остановки крутили кадры побоища в ресторане "Олимп". Красавец диктор бодро рассказывал о том, что с одной стороны, бандиту Соловью удалось скрыться, но, с другой стороны, доблестные полицейские истребители с Европы должны догнать его с минуты на минуту. Ласточка не верила ни одному слову. Криста тоже. Но все равно было тревожно.


Маленькое логово Соловья на Амальтее напоминало половинку вареного яйца, уложенного срезом вниз. Такая форма и металлопластовые стены оптимально подходили для расположенного глубоко подо льдом помещения.

Милена, накинув рубашку Соловья вместо халата, с интересом расхаживала по логову, пока хозяин, с удовольствием поглядывая на стройные, чуть полноватые ноги девушки, готовил завтрак. По комнате плыл упоительный запах свежесваренного кофе.

Повар-автомат чихнул и выдвинул поднос с горячим французским багетом, облитым как глазурью золотистой поджаристой корочкой. Милена наклонилась и, обжигаясь, оторвала горбушку.

— Выпью кофе и буду собираться, — предупредил ее Соловей.

— Я тебя подброшу?

— А нам по пути?

— Спрашиваешь! — Милена оторвала от багета еще один кусок и густо намазала маслом.

— Знаешь, я ведь исключительно ветреный.

— Знаю. Все равно по пути.


Первой опасность почувствовала Ласточка. Встрепенулась, взмахнула крыльями, вздрогнула всем латаным-перелатаным корпусом. И эта почти неуловимая вибрация передалась Кристе. Девушка вскочила, рванула-побежала-полетела в рубку. Впечатала худющее тело в ложемент первого пилота, который обычно занимал Соловей. И только тут заныл сигнал тревоги под потолком и на браслете-индикаторе на запястье Кристы. Сканнеры обнаружили вблизи чужие корабли. В количестве пяти единиц.

Хобот уже валился в соседний ложемент. Гринго занимал место за консолью управления торпедами. Зубодер рапортовал, что плазменник готов к работе.

Команда у Соловья была опытная и знала, чем может обернуться всего несколько секунд промедления.

Криста,вцепившись в штурвал, вела Ласточку к поясу астероидов. Выстоять против пяти истребителей не было ни малейшего шанса. Даже при том, что Ласточка была быстрее и маневреннее.

Дотянуть до пояса астероидов шанс был, правда пробираться среди летящих на бешеной скорости осколков Криста умела плохо. Вернее, никогда не пробовала. Умел Соловей. Но его не было.

— Гринго, вызови капитана. Сообщи, что здесь происходит, — приказала Криста. Пот градом катил с лица. Заливал глаза. Капал с подбородка.

Полицейские истребители шли строем, именуемым среди пиратов "прищепкой". Тактика их была проста: догнать, пристроиться в хвост, обойти со всех сторон и "прищемить" корабль-нарушитель прицельным огнем.

Криста "прищемляться" не желала и, поэтому, вела Ласточку на предельной скорости. Вернее, запредельной. Жалобно скрипела обшивка, подвывали двигатели, на грани находилась система охлаждения. У самой Кристы кровь стучала в висках, ломило грудь, вставало красное марево перед глазами.

— Держись, девочка! — шептала Криста Ласточке.

— Держись, девочка! — шептала Ласточка Кристе.

Полицейские ракеты выпускать не собирались. Они хотели приклеиться к жертве и расстрелять из плазменников. Кристе же нужна была определенная дистанция от цели, чтобы не попасть под осколки уничтоженного объекта.

Наконец Ласточке удалось вырваться вперед.

— Давай! — закричала Криста Хоботу.

Дважды приказывать не пришлось. Хобот давно держал на прицеле истребитель, висящий прямо у них на хвосте. Автоматика сработала, как часы. Через несколько секунд вместо истребителя в космосе кувыркались лишь огненные ошметки. Строй полицейских кораблей распался, даря Ласточке спасительные мгновения для бегства.

Вторая ракета, она же и последняя, попала в молоко. То ли дрогнула рука у Хобота, то ли исчерпался запас везения Ласточки на этот день.

Положение становилось критическим. Зубодер уже огрызался короткими очередями по напирающим полицейским кораблям.

— Что у вас происходит? — загремел у Кристы в наушниках голос Соловья.


Милена увидела, как мгновенно потемнело лицо у ее спутника, затвердели скулы, рот застыл в хищном оскале.

— Атакуют мой корабль, — процедил он сквозь зубы.

Милена молча подвинулась, уступая Соловью место за штурвалом. Надежный, легкий корабль рванулся вперед.

Соловей уже командовал.

— Выжми из Ласточки все. Дотяни до пояса астероидов. Меть в квадрат ZC91. Там относительно мало метеоритов. Тебе по плечу. В глубь не лезь. Полицейские крысы за тобой кинуться побоятся.

— Я не успеваю, Соловей!

— Не смей! Все ты успеваешь. Я скоро буду.

— Ты тоже не успеваешь.

— Я всегда вовремя. Или раньше. Переводи двигатели на автономный режим.

— У меня больше нет ракет!

— Выпусти Ламборгини!

— Что?

— Включи первую скорость у своего болида. Открой шлюз и сбрось машину. Это их задержит.

На том конце связи повисло неуверенное молчание.

Соловей впечатал кулак в подлокотник.

— Не успеваешь… — задумчиво протянула Милена и, встретив бешеный взгляд Соловья неожиданно улыбнулась. — А ты возьми меня в заложники. И потребуй прекратить преследование твоего корабля.

— Ты серьезно?

— Я вообще девушка серьезная, как ты успел заметить. Ну?

— Да!

Милена пробежалась пальцами по консоли управления. На экране появилась недовольная физиономия мужчины средних лет.

— Что тебе, Милена? Давай по быстрому. Я занят. Что за манера выходить на связь в середине рабочего дня!

— Меня взяли в заложники! Он меня убьет! Сделай что нибудь! — завизжала Милена в лицо своему отцу, начальнику патрульной службы Европы.

Соловей оттолкнул девушку и вперил в камеру круглые совиные глаза.

— Поторопись, полковник. Времени у меня мало. А, соответственно, у твоей дочери тоже.


Криста так и не поняла толком, что произошло. Бравшие измочаленную Ласточку в клещи истребители, вдруг как по команде развернулись и журавлиной стаей полетели прочь.

— Видишь, все уладилось. Стоило так переживать. — раздалось в наушниках.

Криста без сил откинулась на спинку ложемента и тут же, побледнев, кинулась к выходу. Ее стошнило прямо у дверей.

— Изнервничалась, — уважительно заключил Хобот.


Милена без всяких проблем доставила Соловья к Ласточке.

— Теперь полгода буду с охраной летать, — вздохнула она на прощание.

Соловей погладил Милену по щеке, посмотрел в спокойные серые глаза, сжал тонкое запястье. И поспешил к шлюзовому люку.

Уставшая, счастливая Ласточка торопливо зажигала светильники на его пути.

Уставшая Криста сидела на краю ложемента, устало опустив руки. Соловей обнял ее за плечи.

— Я успел, Криста.

— Да.

— Я всегда успеваю.

— Да.

— А если я когда-нибудь не успею, то я их всех…

— Заклюю, — подытожила Криста. — Пойдем лучше, пернатое, я тебе кофе налью.

Ласточка тихонько засмеялась и включила кофеварку.

Часть Пятая Путешествие начинается

Глава первая

Полет четвертым классом


— Здравствуйте, Мордон! Поздравляю вас с новым назначением! Конечно, нам всем будет очень не хватать Бартона. Но, надеюсь, эта ощутимая потеря никак не скажется на качестве работы вашего отдела!

— Постараюсь оправдать ваше доверие, сэр! Приложу все возможные усилия, что бы разрешить создавшийся кризис!

— Итак, Мордон, докладывайте. Что произошло в Центре во время допроса нашей девочки?

— Если коротко: во время беседы нашей подопечной с Бартоном в кабинет ворвался ее сообщник. Не представляю, как ему удалось проникнуть в Центр незамеченным, но факт остается фактом. Мы просмотрели записи камер наблюдения и установили личность сообщника. Бывший десантник, опытный боец, но в связи с какими — то необъяснимыми происшествиями не замечен. Интересная деталь: одно время сообщник служил вместе с Козленко. Если помните, это убитый владелец фрахтового корабля.

— Помню, продолжайте.

— Потом началась полная фантасмагория. Беглецы, отстреливаясь, добрались до подвала, где их окружили и готовились захватить. Но тут совершенно неожиданно в Центре погасло освещение. Даже аварийное. И это несмотря на наличие автономных генераторов. А через несколько минут рухнула восточная стена здания. Были жертвы, п однялась паника. Беглецам удалось уйти. Следов взрывчатки не обнаружено. Не думаю, что они вообще были.

— Светильники… Стена… Вы верите в случайные совпадения, Мордон?

— Не в этом конкретном случае, сэр!

— Как вы думаете, какой их конечный пункт назначения?

— Европа. Пещеры Грона. У Пирамиды. Мы установили усиленное наблюдение в земных космопортах. Проверяется каждый улетающий корабль.

— Вы уверены, Мордон, что их цель Пирамида?

— Я уверен. Аналитики тоже так считают.

— Думаю, вы понимаете, что беглецы не должны даже приблизится к Пирамиде?

— Так точно, сэр!

— Да, еще. Разрешаю открыть огонь на поражение. С меня хватит всяких фантасмагорий!


Входим в космопорт "Аризона". Осторожно, с оглядкой. Стараемся идти как можно более кучно, шагать в ногу и не наступать друг другу на пятки. Димыч в середине, важный своей миссией и надутый, как индюк. Только черной мантии и волшебной палочки не хватает! Хочется пихнуть его в бок, только вдруг тогда весь Полог разлетится на мелкие кусочки. Все-таки какие они с Дымычем еще дети!

Мне как-то не верится, что нас на самом деле никто не видит. Может быть потому, что Полог не имеет видимого края. Я думала, что мы будем окружены радужной пленкой, какие бывают у мыльных пузырей. Ничего подобного.

Но факт остается фактом. И пассажиры, и служители космопорта равнодушно глядят сквозь нашу компанию. Надо только следить, чтобы кто-нибудь посторонний случайно с нами не столкнулся. И не попал под Полог. Иначе этот посторонний нас увидит и Гали прийдется его… Надеюсь, до этого не дойдет.

В большом здании с высокими потолками очень красиво. В гигантские окна бьет солнечный свет, растекаясь лужами по мраморному полу. Множество ресторанчиков, кафешек, магазинчиков и просто стендов со всякой всячиной. Над головой лениво фланируют продавцы воздушных шаров, почти задевая головы прохожих остроносыми ботинками. Под куполом стоит оглушительный визг — летающий дракончик, закладывая крутые виражи, катает всех желающих. Непонятная вывеска: "Зоомагазин". О, здесь продают животных. Котят, щенят, кроликов. И совсем недорого! Поющие тараканы — вообще копейки. Цапнуть бы пару тараканов, пока никто нас не видит. Гали отберет и раздавит. Как пить дать.

Механические голоса нежно объявляют названия рейсов. Посреди зала большой круглый бассейн. Жалко, что нельзя посидеть на мягких диванах под пальмами, кушая мороженое и проглядывая гламурные журнальчики. Хотя, большинство людей все-таки куда — то торопится, подгоняя набитые чемоданы и раздутые кофры.

Упитанный малыш в синем комбинезоне кидает в нашу сторону большой разноцветный мячик. Мячик попадает мне под ноги. У малыша широко распахиваются глаза. Куда пропала игрушка? Быстренько отфутболиваю мячик обратно. Малыш хватает игрушку, пока она снова не исчезла и взволнованно бежит рассказать о том, что только что случилось, такой же упитанной маме. Но у мамы свои заботы. От нее убежал чемодан. И она не обращает на жаркую детскую речь никакого внимания.

Полог заглушает звуки внутри него. Мы браво маршируем мимо усиленного полицейско-десантного патруля и устремляемся на посадку. Вижу, как Терри показывает патрульным язык.

Корабль с гордым именем "Интрепид" огромен и неуклюж. Очереди уже нет. Служащие в синих форменных рубашках скучают на входе.

Места для пассажиров четвертого класса, которых здесь большинство, ненумерованные. Кто пришел первым — занял лучшее место. Представляю, какая свалка здесь была в первые минуты посадки. Мы, я так думаю, пришли последние. Сканер посадочных талонов мигает равнодушным голубым цветом, пока мы проходим мимо.

Оглядываюсь по сторонам. Каюта для пассажиров четвертого класса оказывается большим помещением, окрашенным тусклой дезинфицирующей краской, с рядами нар в три наката и редкими колченогими столиками. Фальшивые иллюминаторы, с видом на зимний лес или Эйфелеву башню, впечатления не спасают. Сколько же тут людей! Настоящий муравейник. Или тараканник. И таких кают на корабле несколько.

Ну да, многие хотят навестить родственников и родных на других планетах или просто попутешествовать. А денег на более приемлемые условия у них нет. Что же им теперь — дома сидеть?

Справа от меня высокий толстый дядька, пахнущий луком и табаком, в мокрой от пота футболке, заталкивает под нары здоровенные баулы. Наверняка везет что-то на продажу. Его соседи злобно шипят, что дядька занял слишком много места. Но в открытый скандал пока никто не вступает.

Слева растрепанная, забеганная женщина устраивает на холодной псевдокоже, покрытой тонкими, комковатыми матрасами, троих отпрысков. Отпрыски устраиваться не хотят, норовят выскользнуть из усталых рук и убежать. Лица у детей перепачканы шоколадом. Один из них теряет равновесие и впечатывается лицом мне в живот. Теперь я вся в коричневых и липких детских слюнях. Очень приятно!

Ближайший ко мне столик уже покрыт бумажной салфеткой. На салфетке — жареная курица без одной ноги, помидоры и пакетики сока. На другом столике молодая мама меняет подгузник возмущенно орущему младенцу.

Могу себе только представить, какие здесь туалеты и душ! И в этом бардаке мне прийдется провести три недели!

Гали находит каждому из нас место, в основном на третьем ярусе нар, где даже сесть по-настоящему нельзя, слишком близко от потолка. Для моих метра с кепкой не так уж и смертельно, а вот как здесь будут устраиваться близнецы мало себе представляю. Потом Скаут покупает в автомате одноразовое постельное белье. Расстилаю его на своей полке. Простыни жесткие, противные на ощупь, и пахнут химией. Подушка плоская как блин. И размером чуть больше моего затылка.

Соседом "с головы" у меня — здоровый как боров молодец с румянцем во всю щеку. Если он будет ночью храпеть (или не будет каждый день менять носки) своими руками придушу!

Соседями "с ног" оказывается молодая семья. Папа, мама и дочка лет семи. Они занимают все три яруса нар. По разговорам понимаю, что они едут в отпуск. Девочка ловко, как обезьянка, забирается на верхнюю полку и начинает наводить уют, раскладывать вокруг игрушки. Иногда она бросает на меня настороженный взгляд. Вдруг я окажусь злобной и хмурой соседкой. И начну орать. Если станет совсем скучно, научу девочку играть в карты.

Гали сказал, чтобы мы особо не пересекались друг с другом, так безопаснее. Но тут же совсем нечем заняться! Какая смертельная тоска меня ожидает!

Проверяю карманы: на месте ли выданные Скаутом деньги на еду. В коридоре стоят автоматы с сандвичами и горячими блюдами, но Гали посоветовал ходить в кафе рядом с каютами второго класса, там еда более приемлемая. В первом классе лучше не появляться — там слишком мало народа и каждый новый пассажир сразу привлекает внимание. Жалко. Вот где должны вкусно кормить. К хорошему быстро привыкаешь. На Земле мы ели только натуральные продукты.


Как я и предполагала, три недели путешествия тянутся невыносимо медленно.

Румяный парень рядом со мной не храпит, но мечется и громко стонет во сне. Такой молодой, а нервы ни к черту. И футболки можно было бы почаще менять. Другая моя соседка, девочка, которую родители зовут Пупс, спит тихо. Но зато днем любит распевать попсовые песенки. А слуха у ребенка нет совсем. Иногда хочется пнуть ее ногой, особенно с утра.

Вопреки запретам Скаута ко мне часто заглядывают Терри и Димыч. Поодиночке. Терри расспрашивает меня о Димыче, а Димыч, в свою очередь, рассказывает, какая Терри хорошая и замечательная. Если они вдруг сталкиваются у моей полки, то краснеют и лепечут что-то совсем уже нечленораздельное. Детский сад — штаны на лямках. Потом вижу их вдвоем в коридоре. Стоят, дураки, у кофейного автомата, улыбаются и пялятся друг на друга, как два пеликана.

Через пару дней Терри забирается ко мне на нары и, отводя взгляд, шепотом спрашивает, будет ли это очень плохо, если она разрешит Димычу себя поцеловать. Потом, став совершенно малиновой, интересуется, целовалась ли я когда-нибудь. Подавляю в зародыше желание объяснить ей в подробностях, чем я еще занималась в своей жизни. А то ведь с полки свалится.

Дымыч сначала очень недоволен образовавшимся вокруг него вакуумом. Но потом на него кладут взгляд две шумные бедовые девчонки-подружки из Невады. Загорелые и белозубые фермерские дочки с круглыми попками. Они громко хохочут, вольно раскинувшись на полке у Дымыча, и шлепают его по коленкам. Думаю, Дымыч очень скоро лишится невинности в их шаловливых ручках. В душевой кабинке для инвалидов, например. Очень подходящее место для таких дел.

А я валяюсь на полке поверх одеяла, закинув руки за голову, и веду долгие мысленные разговоры со Скаутом.

«Скаут, — объясняю я ему, — Ты не прав, Скаут. Я уже совсем взрослая. И умею отвечать за свои поступки. И, если уж на то пошло, разрешены же на Венере браки с шестнадцати лет. Правда, они там долго не живут, на Венере. Но все равно. И потом, я без тебя просто не могу. Дышать не могу. Жить не могу. А ты, чурбан бесчувственный, этого не понимаешь. И что мне теперь со всем этим делать — я не знаю!»

Мой мысленный Скаут со всем соглашается, смотрит на меня влюбленными глазами и пытается обнять.

— Не надо, — удерживаю я его. — У всех на виду не надо. Вот долетим…

И с удовольствием наблюдаю, как у Гали вытягивается физиономия.

Но настоящий, живой Скаут, из плоти и крови, очень редко смотрит в мою сторону. И если и есть в его взгляде какая-то влюбленность — она мне не заметна. Так, мазнет взглядом, убедится, что все в порядке, и отвернется.

В конце концов я не выдерживаю. Однажды, при слабом ночном освещении, осторожно забираюсь к Скауту на полку и ныряю под одеяло. И сразу задыхаюсь от такого знакомого, такого родного запаха.

Гали тут же просыпается, как от толчка. Он вообще спит очень чутко. Время тянется бесконечно медленно. Смотрю, не отрываясь, в светлые глаза. Я могу сто, тысячу раз сделать так, что бы Скаут потерял голову и уже ни о чем не думал и ничего не соображал. Но я так не хочу.

— Пудель, — наконец шепчет Гали. — Что ты тут делаешь?

— Я все равно не уйду, — выдаю я вместо ответа.

— Хорошо, оставайся. Только лежи спокойно. А то я тебя скину.

Тихонько поворачиваюсь к Скауту спиной, прижимаюсь крепко-крепко. Гали накрывает меня своей тяжелой лапой. Я все жду, что он поцелует меня в затылок. Или в шею. Но этого не происходит.

По щеке, на шершавую простыню, скатываются слезы. Хорошо, что Скаут их не видит.


Мы сходим с корабля почти самые последние, когда основная масса пассажиров уже схлынула. До этого мне пришлось лицезреть сцену прощания Дымыча с попутчицами из Невады. Душераздирающее было зрелище, с прологом и эпилогом.

Моя девочка-соседка машет рукой на прощание. Я таки научила ее играть в дурака. Хотя родители на меня косо смотрели. Сначала. Потом я и их уговорила присоединиться.

Я очень рада покинуть человеческий улей, в котором провела три недели. Причем последние два дня — с засорившимся унитазом в женском туалете.

В ушах до сих пор стоят вопли детей, храп взрослых и надоевшая ругань соседей.

Меня захлестывает чувство абсолютной вседозволенности. Наша маленькая группа медленно продвигается по самому центру космопорта и нас никто не видит. Служащие на таможне, вооруженные полицейские, готовые вцепиться в глотку сторожевые псы — все равнодушно глядят сквозь нас. Но стоит Димычу на секунду отвлечься и нас тут же разорвут на части. Только Димыч, слава богу, не отвлекается. Еще бы. Рядом с ним осторожно, как по хрустальному мосту, ступает Терри.

Мы выходим из космопорта из западных ворот.

— Нам туда. — кивает Скаут в сторону желтого чистенького микроавтобуса. За рулем, мирно улыбаясь сидит… Мадам. Хорошо знакомые мне голографические уши торчат из — под розовой панамки. Вот уж сюрприз, так сюрприз. Уж ее-то что с нами связывает?

— Скаут? Мадам тоже Предтеча?

— Нет, но она нам сегодня поможет. Мадам всегда рада оказать мне мелкую услугу.

Мадам совершенно равнодушно воспринимает погрузочную возню наших невидимых фигур.

Когда все, наконец, рассаживаются, Скаут крутит ручку затемнения окон и Димыч убирает Полог.

Мадам облегченно вздыхает. И с интересом нас разглядывает. Как старых знакомых.

— Никак не могу привыкнуть к этим вашим выходкам, — заявляет она укоризненно. — Скаут, милый, все в порядке? Мальчишки как возмужали! Мальвина, ты все молодеешь! Пудель, и ты сними? Кого только не встретишь в компании с Гали. Вроде подросла. Но такая же дохлая. И зачем такая ужасная стрижка?

Скаут наклоняется к водительскому сидению и целует Мадам в щеку. Мадам в ответ треплет его по шее. Фу, какая фамильярность!

Микроавтобус медленно трогается с места. Скаут, обернувшись, смотрит в заднее стекло, не потянулись ли за нами какие — нибудь подозрительные объекты. Вроде все в порядке. Пока.

Мадам и Гали обсуждают дальнейший план действий. Слушаю очень внимательно.

Мадам высадит нас у склада маленькой компании, занимающейся межгородскими перевозками, у которой есть ледяные танки и выход из-под Купола. Сегодня выходной. На складе всего два человека охраны. Проблем быть не должно.

— Вот то, что ты заказывал, — Мадам кивает на два больших ящика в хвосте автобуса. Гали открывает крышки и начинает раскладывать содержимое на пустых сидениях. Шесть белых, аккуратных скафандров разных размеров. И шесть плазменников. Четыре тяжелых Cкорострела. И два Малыша. Мне и Терри, значит. Веселая нас ожидает поездочка! Попросить бы сейчас Мадам остановить автобус и смыться в неизвестном направлении. Туда, где нет скафандров и автоматов. Только это ведь ничего не изменит.

Вопросительно смотрю на Скаута. Он берет в руки один из Малышей. Терри тут же хватает другой и наставляет его на Гали. Скаут, чертыхаясь, отбирает у Терри оружие и кладет в сторону:

— Лучшее, что ты сможешь сделать — это никогда до него больше не дотрагиваться.

Терри обиженно поджимает губы. Но мне Гали все же показывает, куда надо нажимать, чтобы это безобразие стреляло.

Потом Скаут с Мадам обсуждают что-то про оплату. Про сейф в банке на Амальтее. Но это мне уже неинтересно.

Захват компании по перевозкам проходит на редкость неинтересно. Мадам останавливает автобус у входа. Высаживает нас и уезжает. Скаут секунду возится с электронным замком, открывает дверь и исчезает в помещении. Через пять минут появляется снова и машет рукой: можно заходить. Куда он дел охранников — не мое дело.

А вот грузовой ледовый танк меня впечатлил. Я их раньше только в рекламе видела. Громоздкий, тяжелый. С гусеницами в человеческий рост. Скафандр я тоже надеваю в первый раз. Близнецы помогают мне подключить систему теплообмена, натянуть шлем, застегнуть спиральную молнию на спине. Мальчишки шутят и пихаются, но я прямо слышу, как у них постукивают зубы. И вижу, как лихорадочно блестят глаза. В кабине танка я занимаю лучшее место — у окна. Димыч пытается меня оттуда выпихнуть, чтобы поудобнее устроить Терри. Ага, не на ту напал! 

Глава вторая

Пирамида


Скаут остановил ледовый танк далеко от нужного нам места среди ледяных торосов, за которыми легко укрыть машину, чтобы нас никто не заметил и не поднял тревогу. Долго идем по гладкой, скользкой равнине до входа в пещеру. Димыч уже не выпендривается, как в космопорту. Ему тяжело так долго держать Полог.

Вход в пещеру — широкий пролом в толстой, в несколько метров толщиной, ледяной корке. Побывавшие здесь до нас люди вырубили во льду широкие ступеньки и поставили перила, так что спускаться довольно удобно.

Мы с Терри держимся за руки: боимся подскользнуться. На шее у меня беспомощной игрушкой болтается плазменник. Скаут объяснил мне, куда надо нажимать, чтобы он стрелял. А как прицеливаться: даже и объяснять не стал. Только рукой махнул.

Вот у Гали, Мальвины и близнецов — оружие в руках. Боевые Скорострелы. И держат они их очень уверенно.

Мне страшно. Терри рядом со мной тоже страшно. Я вижу за стеклом шлема ее осунувшееся бледное лицо. Вдруг Димыч больше не сможет удерживать полог. Вдруг кто — то из нас подскользнется и выронит оружие. Вдруг…

Мы проходим сквозь разлом и оказываемся в пещере. Пирамида в самой середине. Высокая. Недоступная. От ее поверхности исходит мягкое свечение. Я вижу желтый круг на обращенной к нам грани. Такой же, как моя тату, только больше размером. Круг совсем близко, на уровне моего лица.

Мешки с песком, за которыми укрылись десантники со стороны пирамиды, я тоже очень хорошо вижу.

Справа — баррикада. Баррикада — слева. Мы проходим между ними, стараясь даже дышать как можно тише. Или вообще не дышать.

Хорошо, что Полог приглушает звуки и скрежет ботинок по льду не слышен ожидающим нас десантникам.

Все останавливаются. Меня пропускают вперед. Сейчас самый главный человек здесь — лохматый Пудель с мокрым носом и поджатым хвостом.

Оглядываюсь на Скаута. Тот ободряюще улыбается мне.

Перед лицом расплывается желтый круг с черной паутиной внутри. Я больше не вижу никого и ничего вокруг. И я больше не боюсь.

Дотрагиваюсь рукой до маленького солнца. Ладонь утопает в теплом даже сквозь перчатку круге.

Слова сами собой всплывают в памяти.

— Я пришла, Хранилище Предков. Я забираю то, что принадлежит мне по праву рождения. Мне, Собирающей звезды. Мне, одной из Предтеч. Мне, последней из оставшихся.

Я уже не та маленькая, беспомощная девочка, неумело гасящая свет в нашей съемной квартире. Я могу гасить звезды. И могу их зажигать. Я могу отобрать свет у Сверхновой. И выжечь этим светом вселенную на парсеки вокруг.

Не закрываю глаза. Но все равно вижу: Хранилище до краев наполнено кипящей лавой. Лава бьется в тяжелые стены пирамиды. Одно неверное движение и она прольется смертельным дождем. Подставляю ладони под раскаленную струю. Пью и не могу напиться. Лава заполняет меня всю. Дрожит в груди, полыхает в горле, почти срывается с кончиков пальцев. Не могу, не могу больше! Надо. Еще чуть-чуть. И еще. И еще. Последние капли падают в ладонь.

Желтое солнце гаснет на пирамиде, словно его там никогда и не было.

Я горю, как в лихорадке. Собранная мной энергия рвется наружу. Что бывает, если вас стошнит раскаленной лавой? Не хочу знать. Меня не стошнит. Я донесу до корабля Предтеч все без остатка. Ради Скаута. Ради Терри. Ради…

Я вдруг начинаю осознавать происходящее вокруг.

— Сейчас упадет Полог! — хрипит в наушниках искаженный до невозможности голос Димыча.

Кто — то из стоящих рядом швыряет меня на лед.

— По моему сигналу. Без паники, — Скаут невозмутим, как всегда, — Огонь!

У нас есть преимущество. Десантники не ожидают нападения со стороны пирамиды. Наши выстрелы застают их врасплох. Поворачиваюсь на спину. Рву с шеи автомат. Сейчас я буду стрелять в людей. И, может быть, в кого-нибудь даже попаду.

Мальвина рывком поднимает меня с земли.

— Беги! Беги к выходу!

Бегу изо всех сил, оскальзываясь на неровной поверхности льда.

Я задыхаюсь. Грудь раздирает острая боль.

Выход из пещеры. Выскакиваю на равнину под звездное небо.

Со всех сторон нас окружают черные точки: кто-то из десантников вызвал подмогу. Как их много. Нам ни за что не справиться. И бежать некуда. Мы в ловушке.

Лед вокруг плоский, как стол. Негде спрятаться. Негде укрыться. Скаут, Мальвина и мальчики закрывают спинами нас с Терри. Глаза слепит свет прожекторов. Сейчас нас застрелят. Это очень больно?

На равнину падает тень. Рядом с нами тормозит брюхом по льду корабль. Воют работающие на предели двигатели. Распахивается люк. Меня подхватывают под локти и подсаживают наверх. Корабль стремительно отрывается от земли. Валюсь на пол от перегрузок. На меня падает сверху кто-то еще. Темнота.


В нос бьет резкий запах аммиака. Открываю глаза. Где я? Что со мной? В голове пусто, как в прохудившемся котелке. Сверху кружится низкий металлический свод-потолок. Это я-то — и в обморок хлопнулась. Кому рассказать, засмеют.

Тупо гляжу вокруг, пытаясь что — нибудь вспомнить. Я что, затылком приложилась?

Шлюзовая камера среднего размера яхты. С одной стороны надо мной склонился Скаут, с другой — незнакомец с птичьим лицом. Это он машет перед моим носом ампулой с нашатырным спиртом. Вяло пытаюсь оттолкнуть его руку. Получается плохо.

Скаут первым замечает, что я пришла в себя:

— Очнулась? Молодец!

В голосе ну вот нисколечко тревоги за меня. Бегемот бездушный! А если бы не очнулась? Лежала бы в хрустально-ледяном гробу как Спящая Красавица?

Гали и незнакомец ловко вытряхивают меня из скафандра. Сразу становится легче дышать.

В голове потихоньку проясняется. Вспоминаю: Пирамида-Хранилище, моя рука тонет в желтом круге, стрельба, закрывающие меня спины, бег из последних сил, люк корабля…

— Я где?

— На Ласточке, — отзывается человек-птица.

— Все в порядке? Нас не догнали? Никого не… — хочу произнести "не убили", но слово застревает в горле.

— Ни в коем случае. И пока, по крайней мере, нас никто не преследует.

— Ты кто?

— Я Соловей. Владелец этого корабля.

Ласточка… Соловей… Забавно. Я улыбаюсь.

— Она точно не ранена? — раздается рядом обеспокоенный голос Мальвины. Ну наконец-то. Хоть кому-то есть до меня дело.

— Нет, мама! — отвечает Соловей. — Думаю, это нервное. Плюс, она же энергии наглоталась. Явный перебор для молодой девушки.

— Да, для неокрепшего организма, — подтверждаю я.

— Пуделя надо срочно уложить в постель и дать горячего чая с сахаром.

— Мама, я все сделаю как надо. Идите все отдыхайте, пока есть такая возможность.

Надо же, такое взрослое дите у нашей Мальвины! Может Скаут не врал, и ей действительно двести лет?

Соловей легко поднимает меня на руки. От него пахнет дорогим одеколоном. Только я не люблю мужскую парфюмерию. Нанюхалась за свою жизнь по самое нехочу. Вспоминаю, как Скаут нес меня с блошки Козленко с разбитым носом. Как давно это было! В прошлой жизни. Все повторяется. Смешно? Не очень.

Соловей пинком ноги открывает дверь в каюту. Опускает меня на широкую кровать. Вместо пледа укрывает пятнистой шкурой. Как хорошо!

Откуда-то появляется поднос с чашками и сахарницей. По комнате разносится запах лимона. Соловей режет его прозрачными ломтиками.

Пока я жадно, обжигаясь и морщась, глотаю крепкий сладкий чай. Соловей садится в кресло напротив.

— Понимаешь, — Соловей задумчиво трет переносицу и, мне кажется, обращается совсем не ко мне. — Я всегда был непутевым сыном. Родился Скаутом, но всегда знал, что не буду жить в Поселке. Когда ушел, даже не оглянулся. И плевать было на то, что обо мне говорили. И что мать думала — мне тоже было все равно. Ремесло у меня опять же… сомнительное.

— Какое? — подаю голос я.

— Пиратствую, понимаешь, помаленьку. И, представь, нравится мне это дело, — Соловей, наконец, концентрирует свой взгляд на мне. — А мать все равно меня любит. Хочет, чтобы я с вами летел… А я вот не хочу. Всегда мечтал увидеть Собирающую Звезды. Жители поселка очень давно хотели убраться за Предел. Им здорово мешали люди. Но не было Собирающей. А потом родилась ты. В поселении жители неделю ходили с посветлевшими лицами. Оставалось только дождаться, когда ты вырастешь и выучишься своему ремеслу. Не дождались… У меня сестра была. Младшая… Мари. Поэтому мать так, наверное, к близнецам привязалась.

Взгляд Соловья вдруг становится жестким:

— Да, не буду тебе врать. Гали считает, что ты справишься с зарядкой аккумуляторов корабля. Но я в этом совсем не уверен. У тебя очень мало опыта. И ты, фактически, самоучка.

— Но я же лампочки…

— Ну да, всеобщая электрификация. Упражнения для скаутов старшего дошкольного возраста. Не смеши меня.

— И что тогда? — тихо спрашиваю я.

— Тогда тебе конец, — не отводя круглых совиных глаз, отвечает мой собеседник. — Хотел, чтобы ты была в курсе. Если передумаешь лететь — оставайся в моей команде. Мне Собирающая не помешает.

Несколько минут я перевариваю услышанное. Потом отвечаю. Тоже честно. — Я туда, куда Гали.

Кажется, Соловью не нравится мой ответ. Но он ничего не говорит. Молча поворачивается и берет со стола старинную на вид резную шкатулку.

— Восемнадцатый век, — с гордостью произносит Соловей и осторожно приподнимает крышку.

Раздается тихая мелодия с перезвоном колокольчиков. Посредине, на желтой металлической поверхности, завораживающе медленно кружится фарфоровая пастушка, приподняв синий подол платья. Умиротвореное личико с акварельным румянцем. Лукаво приподняты уголки губ. Как будто нет важнее занятия, чем вот так, много веков подряд, описывать круги менуэта в резной коробке.

— Это тебе. Подарок. Трофейный, — Соловей захлопывает крышку и передает мне шкатулку.

Ставлю ее рядом с собой на кровать. Лезу за пазуху и достаю своего верного взъерошенного котенка:

— А это от меня. Его сделали на Земле. И он приносит удачу. Только его надо выстирать. Лучше всего в шампуне.

— Спасибо, — улыбается Соловей, — ему у нас будет хорошо. Криста о нем позаботится по первому разряду. Если поменяешь свое решение — я в рубке. Пойду с мамой пообщаюсь.

Соловей выходит из каюты.

Осторожно приподнимаю крышку шкатулки. Пастушка по-прежнему беззаботно кружится в вечном своем танце. Печально и нежно звенят колокольчики… Если бы у меня был выбор…


Прихожу в рубку последняя, все уже там собрались. Рубка маленькая. Кто не смог сесть, расположились вдоль стен. Пробираюсь поближе к Скауту. Все смотрят на Мальвину, сидящую за навигационной консолью. Ее руки быстро и неслышно отстукивают дробь на матовой поверхности. Только сейчас замечаю — Мальвина прикрыла глаза. Она прокладывает путь "вслепую", по памяти. Древней, цепкой памяти Предтеч.

Информация с Навигатора передается на экран пилота. За штурвалом сидит Соловей. Очень собранный и сосредоточенный. Терри и Димыч стоят рядом. Им так спокойнее, вместе. Хотя, какое там спокойствие…

— Вот он! — Мальвина открывает глаза и указывает на повисший впереди осколок астероида. Кривой, пористый, нечем не примечательный кусок камня, освещенный огнями яхты.

— Ну, какой же это корабль! — разочарованно тянет Дымыч.

— А что ты хотел увидеть? — отвечает Скаут, — блестящую махину, которая во всей своей металлической красе висела бы здесь и привлекала всеобщее внимание? А так корабль прятался не одну тысячу лет у всех на виду.

С уважением смотрю на каменную громаду. В ней есть что-то пугающее и величественное. До жути. И она на какое-то время должна стать моим вторым домом.

— Соловей! — подает голос худая нескладная девушка с кресла второго пилота. — На локаторе появились десантные корабли. Через полчаса они будут здесь.

Сглатываю сухой комок в горле. Опять нас догоняют! А мы бежим, бежим. И ведь ладно, просто догоняли бы. А то ведь стреляют! Скорее бы все это кончилось!

Скаут опускает руки мне на плечи. Терри крепко сжимает ладонь Димыча. Дымыч хмурится, ему сейчас предстоит нелегкая работа.

— У корабля есть посадочная площадка, — сообщает Соловей. — Я успею вас высадить.

— А увести свою Ласточку ты успеешь? — строго спрашивает Мальвина.

— Я, вообще-то, собирался остаться рядом и немного пострелять… Для собственного удовольствия. Я, знаете ли, в душе охотник.

— Ни в коем случае! — одновременно отвечают Мальвина и Гали. — Мы справимся. Высади нас и сразу — улетай.

— Надевайте скафандры! — торопит нас Скаут.

— Это сложно — прикрывать целый корабль от ракет? — спрашиваю я Дымыча.

— Не знаю, — признается он. — Ни разу не пробовал. Но ты не бойся. Я смогу.

Звучит не очень убедительно, честно говоря. Но очень хочется верить.

В шлюзовой камере, толкаясь и переругиваясь, надеваем скафандры. Команда Соловья — угрюмые, здоровые мужики — помогают закрепить шлемы, натянуть перчатки.

— Иду на посадку, — звенит в наушниках голос Соловья. — Держитесь крепче.


Глава третья

Все когда — нибудь кончается


Мы бежим по длинным и запутанным, как кишки неведомого животного, переходам. В скафандрах это очень неудобно, а в магнитных башмаках — вдвойне. Корабль мертв уже не одну тысячу лет. Системы обеспечения не работают. Внутри такая же невесомость, что и снаружи. Поэтому я не слышу клацанья металла о металл. Но зато прекрасно слышу свое тяжелое дыхание и бешеный стук сердца в ушах. Пот стекает по лицу, заливает глаза, рот, струится по позвоночнику. Еще немного и он начнет хлюпать у меня в ботинках. Скаут указывает дорогу. Он откуда-то ориентируется в этих кишкообразных поворотах.

Наконец мы добираемся до рубки. Сгибаюсь в мучительном приступе сухого кашля. Хочется броситься на пол и больше никогда не вставать. Помещение, которого мы, наконец, достигли, совсем не похоже на рубки земных кораблей. Оно много больше, просторнее, с высокими потолками. На земных кораблях все много более компактное: надо экономить место, чтобы, в свою очередь, экономить энергию. Предтечам не надо было экономить, у них были Собирающие.

Одна стена в рубке полностью прозрачная. И выпуклая, как стекло в очках с большими диоптриями. Очень хорошо видны окружившие корабль истребители. Сейчас они выпустят ракеты и наше неначавшееся путешествие разом закончится.

— Сколько? — голос Скаута в наушниках, как всегда, невозмутим.

Сколько — это как долго Дымыч сможет удержать защитное поле вокруг корабля.

— Секунд тридцать. Вряд ли больше, — Дымыч тоже старается казаться невозмутимым. Только у него это плохо получается. По голосу слышно.

Гали помогает мне стянуть перчатки. Освободившись, они тут же пускаются в свободный полет. Я тоже хочу в свободный полет. Но мне нельзя.

Я откуда-то знаю, что мне делать. Как будто вспоминается давно забытый сон. Берусь горячими ладонями за покрытые инеем блестящие рукоятки. Над ними загорается большая панель. Высвечивается длинный прямоугольник. Он весь залит красным недобрым светом.

Иней превращается в капельки воды. Вода закипает вокруг моих пальцев. Энергия, захлестывающая меня с головой, переливается в древнего железного зверя.

Тридцать, двадцать девять, двадцать восемь…

Зажигается свет. Скаут снимает с меня шлем: в помещении появляется воздух, становится тепло. Мои перчатки падают вниз — вернулась гравитация.

Красный прямоугольник становится зеленым на треть.

Корабль как жадное дикое животное, выхватывающее сырое мясо из моих рук.

Пятнадцать, четырнадцать, тринадцать…

Под ногами чувствуется вибрация. Зверь потягивается, готовится к прыжку.

Яркие вспышки за иллюминатором. Первые ракеты взрываются, не долетев до корабля.

Красный прямоугольник стал зеленым на две трети.

Утекает время, отпущенное мне Дымычем.

Зверь выгибается всей своей уродливой тушей, ощетинивается иголками антенн. Теперь он весь дрожит, готовый сорваться с места.

Последние капли энергии, полученные от Пирамиды, стекают с моих пальцев. А красный прямоугольник еще не залит полностью зеленым. Осталось совсем чуть-чуть.

Еще! Еще угля в топку. В ненасытную черную пасть! Сжимаю рукоятки. Если кончилась другая энергия — надо качать свою. Ту, что гонит по телу кровь, заставляет биться сердце, ритмично приподнимает грудную клетку.

Пять, четыре, три…

Я чувствую, что чудовище готово к прыжку. Расправлены широкие крылья, мягко пружинят гигантские лапы, тело сжато в комок железных мышц. Секунда — и корабль трогается с места и начинает стремительно разгоняться. Теперь нас никто не догонит.

Медленно опускаюсь на пол. Все плывет перед глазами. Лица. Много лиц. Хочу увидеть Скаута. Не получается. Я отдала все, что у меня было. И даже немножко больше.

Спросите меня — зачем я это сделала? — и я не смогу ответить. Это только в сказках Красавица и Чудовище остаются жить долго и счастливо.

А моя миссия — закончена.


Нет пола. Нет стен. Нет потолка. Нет верха и нет низа. Нет Земли и нет Неба. Нет Дня и нет Ночи.

Я — Ева. Я первая. И я последняя. Я есть — и меня нет. Я — посредине.

Между миром этим и миром — тем.

Протягиваю руку и осторожно касаюсь седого стриженого ежика. Мой Адам поднимает голову. В глазах у него печаль. Смешно сошлись на переносице густые брови. Лопоухие уши — это красиво? Это — замечательно!

— Пудель, давай убежим на Землю?

— Невозможно, Гали! Будешь бежать, бежать и все равно вернешься туда, откуда пришел. От себя не убежишь. И не нужно. Жалко, что я поняла это только сейчас. Я люблю тебя, Гали!

Впервые не боюсь произнести эти слова вслух. Они слетают с губ легко, как облако пара в морозную погоду. Как это, оказывается, просто. Я избавилась от тяжелой ноши невысказанных слов — и мне хорошо.

— Тебе нельзя, Пудель. Ты еще маленькая. А я старый и хмурый. Я тебе не нужен.

— Это неправда, Гали. Ты сам знаешь, что неправда. Поцелуй меня, пока еще можно. Пока я еще здесь, с тобой.

— Пудель, ты никогда не уйдешь?

— Никогда.

— И будешь здесь, когда я проснусь?

— Буду, я всегда буду.

Я уплываю. Но сильная рука старается удержать меня на краю прибоя. Не дает опуститься на глубину. Прижимаюсь щекой к широкой ладони. Чувствую на лице теплые капли. Зачем ты плачешь, Гали? Я никогда не была так счастлива, как сейчас.

Я держусь за руку Скаута, как за последнюю соломинку, до боли сжимая пальцы. Тонкие, кукольные — мои. Большие, сильные — его.

Большой, указательный, средний, безымянный, дрожащий мизинец. По руке можно прочитать судьбу. Что можно прочитать по нашим сведенным ладоням? Я постараюсь не уплыть в душный, тоскливый океан. Я постараюсь остаться с тобой, Адам. Что бы сто, тысячу раз иметь возможность повторить твое имя. Я тебя люблю. Всегда. Везде. Без начала и конца.

Я тебя люблю. Я тебя. Я…


Оглавление

  • Часть Первая Неприятности начинаются
  •   Глава первая
  •   Глава вторая
  •   Глава третья
  • Часть Вторая Неприятности продолжаются
  •   Глава первая
  •   Глава вторая
  •   Глава третья
  • Часть третья Земля — третья по счету от светила планета Солнечной Системы
  •   Глава первая
  •   Глава вторая
  •   Глава третья
  • Часть четвертая Бегство с Земли
  •   Глава Первая
  •   Глава вторая
  •   Глава третья
  • Часть Пятая Путешествие начинается
  •   Глава первая
  •   Глава вторая
  •   Глава третья