Невидимки [Бентли Литтл] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Бентли Литтл Невидимки

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Обычный человек

1.

Когда я получил работу, мы решили отпраздновать.

Я закончил учёбу почти 4 месяца назад и уже практически отчаялся устроиться хоть куда-нибудь. Я выпустился из колледжа в Бреа со степенью бакалавра в области американистики — не самая востребованная специальность — и с тех пор постоянно искал работу. Профессора и советники не раз говорили мне, что американистика — это самая лучшая основа для начала карьеры, что «междисциплинарная курсовая работа» сразу привлечёт ко мне потенциальных работодателей и сделает меня более ценным кадром на рынке труда, нежели специалисты узкого профиля.

Херня полная.

Уверен, преподаватели в Бреа не желали испортить мне жизнь намеренно. Уверен, они действительно считали, что степень по американистике на самом деле высоко ценится в реальном мире. Однако результатом моего общего образования стало то, что нанимать меня на работу никто не хотел. В шоу типа «У Фила Донахью» или «Опры» представители крупных корпораций заявляли, что ищут хорошо образованных людей, личностей с гуманитарным складом ума, а не только специалистов по бизнесу. Однако рекламная кампания в СМИ несколько отличалась от реальности. Специалистов по бизнесу отрывали с руками и ногами, а я трудился на полставки в «Сирс», продавая мужскую одежду.

Честно говоря, я сам виноват. Я никогда не знал, чем хотел бы заниматься по жизни, чем зарабатывать. После окончания школы я взялся за американистику, потому что факультативные занятия показались мне интересными, к тому же, учёба не мешала работе в «Сирс». Я совершенно не задумывался о карьере, о своём будущем, о том, что буду делать после выпуска. У меня не было ни целей, ни планов. Я лишь плыл по течению, а когда очнулся, было уже поздно.

Может, именно поэтому меня отшивали на собеседованиях. Может, именно поэтому я так и не нашёл работу.

Этого не было в моём резюме, которое было выполнено весьма профессионально. Я даже гордился им.

Объявление об этой работе я нашёл в общественной библиотеке Буэна Парк. Там стоял стенд, где вывешивались объявления от госучреждений, общественных организаций и частных компаний. Я приходил туда каждый понедельник, чтобы посмотреть обновления. Работа, которую предлагали здесь, казалось, была лучше, чем та, которую публиковали в «Вестнике» или в «Лос-Анджелес Таймс». И уж всяко лучше той, что предлагал так называемый Центр занятости в колледже Бреа.

Данная вакансия, размещённая в разделе «Бизнес и корпорации», являла собой нечто вроде технического писателя, а требования к кандидатам выглядели несколько расплывчато. Опыт работы не требовался, единственное жёсткое условие: иметь степень по экономике, программированию, английскому или гуманитарным наукам.

Американистика — это практически гуманитарная дисциплина, поэтому я переписал название и адрес компании, затем вернулся домой, оставил на холодильнике записку для Джейн и отправился в Ирвайн.

Эта компания располагалась в безликом здании, среди множества других таких же безликих зданий. Я вошёл в просторное фойе и, следуя указаниям охранника у стойки, проследовал к лифту, на котором добрался до отдела кадров. Мне выдали анкету, планшет и ручку, я расположился в удобном кресле и принялся писать. Про себя я уже решил, что работу я не получу, однако добросовестно заполнил все пункты и вернул анкету.

Через неделю по почте пришло извещение о том, что мне назначено собеседование на среду в 13:30.

Идти я не хотел, я и Джейн сказал об этом, и всё же в среду утром я сказался больным и принялся гладить на кухонном столе единственную белую рубашку.

Явился я на полчаса раньше, заполнил ещё одну анкету, мне распечатали описание вакансии и сотрудник отдела проводил меня в конференц-зал, где и проходило собеседование.

— Перед вами есть ещё один кандидат, — сказал мне сотрудник, кивая на дверь. — Присаживайтесь, скоро вас вызовут.

Я присел на небольшой пластиковый стул у двери. В Центре занятости мне рекомендовали тщательно продумать всё, что я буду говорить на собеседовании, постараться ответить самому себе на все вопросы, которые мне могут задать, но, сколько бы я ни пытался, я не мог перестать думать о том, какие именно вопросы мне будут задавать. Я откинулся на стуле, прильнул к двери и попытался разобрать, о чём спрашивали моего конкурента, дабы научиться на его ошибках. Однако из-за двери не доносилось ни звука.

Значит, придётся самому планировать ответы.

Я огляделся. Приятное место. Широкий, просторный, хорошо освещённый коридор. Пол устилал чистый ковёр, стены, казалось, выкрасили совсем недавно. Весьма комфортная рабочая среда. Из двери в дальнем конце коридора вышла приятная молодая женщина со стопкой бумаг в руке и прошла мимо меня.

Я нервничал, по бокам из подмышек тёк пот. Слава богу, я додумался надеть пиджак. Я посмотрел на листок бумаги в руке. Описание требований к образованию было понятным, о нём я не переживал. Однако обязанности описаны очень расплывчато. Я вдруг осознал, что ничего не знаю о той работе, на которую нанимался.

Открылась дверь, из неё вышел привлекательный молодой человек чуть старше меня. Вёл он себя очень профессионально, у него были коротко стриженые волосы, в руке он держал кожаную папку. Неужели, это мой конкурент? Внезапно, я ощутил себя плохо подготовленным, неряшливым любителем и понял, что этой работы мне не видать.

— Мистер Джонс?

Когда прозвучало моё имя, я поднял голову.

В проходе стояла немолодая азиатка.

— Проходите, пожалуйста.

Я встал, кивнул и проследовал за ней в конференц-зал. Женщина указала на длинный стол, за которым сидели трое, а сама уселась на стул около двери.

Я прошёл вперед. Сидевшие люди выглядели угрожающе. Все трое были одеты в одинаковые серые костюмы, никто из них не улыбался. Тот, что сидел справа, выглядел самым старшим, его волосы были почти полностью седыми, лицо перечёркивали глубокие морщины, он носил очки в толстой чёрной оправе. Однако главным здесь, по-видимому, был молодой мужчина, что сидел в центре. В руке он держал ручку, а на столе перед ним лежал такой же лист бумаги, что держал я. Невысокий мужчина слева, казалось, даже не заметил моего появления. Он сидел и бездумно смотрел в окно.

Человек в центре улыбнулся, встал и протянул мне руку.

— Боб? — спросил он.

Я кивнул.

— Рад познакомиться. Мне зовут Том Роджерс. — Он предложил мне сесть на одиноко стоявший перед столом стул и сел сам.

Мне немного полегчало. Несмотря на строгий внешний вид, Роджерс вёл себя совершенно расковано, что меня несколько успокоило. Он был ненамного старше меня и я подумал, что этот факт может сыграть мне на руку.

Роджерс какое-то время смотрел в листок перед собой, затем кивнул каким-то своим мыслям. Он улыбнулся мне.

— Вроде, всё хорошо. А, забыл представить. Это Джо Кирнс из отдела кадров. — Он указал на коротышку, смотревшего в окно. — А это Тед Барнс, глава нормативного отдела.

Старик коротко кивнул.

Роджерс взял другой листок бумаги. Я сумел разглядеть какие-то строки. Видимо, вопросы.

— Вы когда-нибудь занимались написанием компьютерной документации?

— Нет. — Я помотал головой. Я решил, что честный ответ даст мне несколько очков.

— Вы работали с SQL-кодом?

Вопросы следовали один за другим и все они касались каких-то технических областей. Теперь я точно знал, что работы мне не видать — я впервые в жизни слышал большинство произнесённых компьютерных терминов. Но я боролся до конца, указывал на свой широкий кругозор и писательские навыки. Роджерс встал, пожал мне руку и сказал, что меня известят. Двое других молчали всё собеседование. Я поблагодарил их за уделенное мне время и ушёл.

По пути к дому заглохла машина.

Паршивое окончание плохого дня. Не могу сказать, что я удивился. Это было предсказуемо. Сегодня всё шло не так, как надо, ещё одно происшествие могло ввергнуть меня в натуральную панику, однако ничего не произошло. Я просто вымотался. Я открыл дверь и аккуратно, держась за руль, откатил машину на обочину. Машина у меня — просто хлам. Она была такой с момента покупки в магазине подержанных автомобилей. Я даже решил бросить её и пойти пешком. Однако, как и всегда, то, что я хотел сделать, и что делал — это два совершенно не связанных между собой явления.

Я запер машину и пошёл в ближайший магазин, чтобы вызвать эвакуатор.

Всё было бы не так плохо, если бы машина не заглохла в Тастине, что почти в сорока километрах от Бреа. Неандерталец, что приехал на эвакуаторе, заявил, что мог отогнать мою машину в автосервис, находящийся лишь в радиусе 8 км, а всё, что дальше, стоило 2,5 доллара за километр.

Денег у меня не было, терпения было ещё меньше, поэтому я сказал ему отогнать машину к «Сирс» в Бреа. Я проследил, как машину взяли на буксир и отправился искать попутку.

Домой я пришёл одновременно с Джейн. Я вкратце пересказал ей, что произошло днём, затем заявил, что не в настроении разговаривать и весь вечер молча валялся на диване и смотрел телевизор.

В пятницу вечером мне позвонили.

Трубку сняла Джейн, затем позвала меня.

— По поводу работы, — прошептала она.

Я взял трубку.

— Алло?

— Боб? Это Джо Кирнс из «Автоматического интерфейса». У меня для вас хорошие новости.

— Меня приняли?

— Вас приняли.

Я помнил Тома Роджерса, но совершенно забыл, кем из моих молчаливых собеседников был Джо Кирнс. Впрочем, не важно. Я устроился на работу.

— Можете подойти в понедельник?

— Конечно, — ответил я.

— Тогда увидимся. Приходите в отдел кадров, утрясём формальности.

— Во сколько?

— К восьми часам.

— Мне надеть костюм?

— Белой рубашки с галстуком будет вполне достаточно.

Мне хотелось прыгать, плясать и орать в трубку от радости. И всё же я сказал лишь:

— Спасибо, мистер Кирнс.

— До понедельника.

Джейн выжидающе посмотрела на меня. Я повесил трубку, взглянул на неё и ухмыльнулся.

— Меня взяли.

Праздновать мы пошли в «Макдональдс». Мы уже очень давно никуда не ходили, поэтому даже такое приключение казалось нам роскошью. Я остановился на парковке и посмотрел на Джейн. Я постарался изобразить британский акцент, придать своему голосу надменности:

— Поедим на парковке, мэм?

Она взглянула на меня и неодобрительно склонила голову.

— Нет, конечно. Есть будем в зале, как нормальные люди.

Мы рассмеялись.

Когда мы вошли в «Макдональдс», мне стало лучше. На улице было прохладно, а в зале тепло и вкусно пахло картошкой фри. Мы решили, что к чёрту холестерин и заказали по «биг-маку», большую порцию картошки, большой стакан колы и яблочный пирог. Мы сели за четырехместный столик рядом с ростовой статуей Рональда Макдональда. Неподалеку от нас сидела семья — папа, мама и сынишка в форме детской футбольной команды. Я посмотрел на них из-за плеча Джейн и совершенно успокоился.

Джейн подняла стакан с колой над столом и попросила меня сделать то же самое. Я поднял стакан и она стукнула о него краем своего.

— За тебя, — сказала она и улыбнулась.

2.

Компания «Автоматический интерфейс».

Название говорило обо всём и ни о чём. Оно было из тех, какими назывались тысячи безликих организаций. Мне это говорило о том, что здесь производили товары, не имеющие никакой ценности и, несмотря на то, что её владельцы зарабатывали много денег, вряд ли в мире что-либо изменится, если она исчезнет.

Это было именно то место, где я никогда не думал, что стану работать и, к сожалению, именно сюда меня и взяли.

По правде сказать, я никогда не задумывался над тем, чем бы хотел заниматься. Никогда не строил столь долгосрочных планов. Однако теперь я осознал, что не был тем, кем думал. Или хотел быть. Я всегда считал себя интеллектуалом, обладающей богатым воображением творческой личностью. Мне так казалось, хотя за всю жизнь я не занимался ничем даже отдаленно похожим на творчество. Однако сейчас, глядя на себя со стороны, я понимаю, что моё самовосприятие основывалось не на каких-то моих качествах, а на персонажах книг и кино.

Я въехал на парковку, проехал мимо зарезервированных стоянок, пока, наконец, не втиснул свой очень широкий «Бьюик» в очень узкое пространство между красным «Триумфом» и белой «Вольво». Я вышел из машины, подтянул галстук и впервые внимательно осмотрел здание, где мне предстояло работать. Оно и раньше казалось мне безликим и мнения своего я не изменил. Фасад был сделан из бетона и стекла. Выглядел он современно, но недостаточно, чтобы выделяться среди остальных. Но, несмотря на отсутствие какой-либо идентичности, здание мне понравилось. Оно выглядело дружелюбным, даже приветливым, и впервые за это утро я ощутил внутри тёплый лучик надежды. Может, эта работа и не такая плохая.

На парковку заезжали другие машины, из них выходили мужчины и женщины в строгих костюмах и, скрипя портфелями, исчезали в здании.

Я влился в общий поток.

Когда я приходил сюда на собеседование, я видел лишь отдел кадров и конференц-зал, где оно проводилось. Теперь же я внимательно осмотрел фойе. Здесь впечатление стерильной новизны куда-то испарилось. Я заметил протёртую тропинку на бордовом ковре, слой пыли на пластиковых пальмах и фикусах, стоявших у входной двери. Даже на круглом столе, за которым сидел охранник, я заметил трещины и потертости.

Остальные входили в фойе и, удостоив охранника коротким кивком, шли мимо него прямо к лифту. Я не был уверен, стоило ли мне поступить так же, или сначала зарегистрироваться, поэтому подошёл к столу.

— Прошу прощения, — сказал я.

Охранник смотрел и на меня и сквозь меня, будто совершенно не замечал моего присутствия. Он кивнул прошедшему мимо полному мужчины в очках.

— Джерри, — сказал он.

— Прошу прощения, — повторил я громче.

Взгляд охранника переместился на меня.

— Да?

— Я новенький. Только устроился и не знаю, куда мне…

Охранник дернул головой в сторону лифта.

— На лифте в отдел кадров. Третий этаж.

То же самое он сказал мне и в первый раз, когда я приходил на собеседование. Я уже собирался сказать что-нибудь в ответ, как-то пошутить, но охранник уже перестал обращать на меня внимание и снова смотрел на проходящих мимо людей.

Я поблагодарил охранника, хоть он меня и не услышал и прошёл к лифту.

Там уже стояли две женщины, одна с виду чуть за тридцать, другая почти под сорок. Они обсуждали отсутствие сексуального интереса к мужу у той, что моложе.

— Не то, чтобы я не люблю его, — говорила женщина, — но я больше не могу с ним кончать. Я притворяюсь, не хочу задеть его или вынудить перестать доверять мне. Я просто ничего не чувствую. Обычно я жду, пока он уснёт, и делаю всё сама.

— Такое периодически бывает, — ответила ей старшая. — Подожди немного и интерес вернется. Не переживай.

— А до тех пор, что мне делать? Изменять?

— Закрой глаза и представь, что вместо него с тобой кто-то другой. — Она задумалась. — Кто-то побольше.

Женщины рассмеялись.

Я стоял позади молодой, но всё же очень близко к ним обеим и удивился тому, как две незнакомки могли говорить в моём присутствии о подобных вещах. Я смутился и попытался сосредоточиться на цифрах на экране над лифтом.

Через несколько секунд дверь открылась и мы вошли. Молодая женщина нажала кнопку пятого этажа, я тут же нажал на третий.

Старшая женщина завела разговор об импотенции своего мужа.

Когда дверь открылась на третьем этаже, я с облегчением вышел.

У стойки возле отдела кадров находились пятеро: двое мужчин среднего возраста сидели за компьютерами, у одного из столов стояла немолодая женщина, она доставала из сумочки контейнер с обедом. За другим столом сидела ещё одна пожилая женщина, а у стойки стояла молодая симпатичная девушка моего возраста.

Я поискал глазами мистера Кирнса и, хотя не помнил, как выглядели мои собеседники, никого даже близко похожего за стойкой я не увидел. Я подошёл к девушке.

— Здравствуйте, — обратился я к ней. — Меня зовут Боб Джонс. Я…

Она улыбнулась.

— Мы вас заждались, мистер Джонс.

Опоздал, решил я. Первый рабочий день, а я опоздал.

Однако девушка продолжала улыбаться и, когда она протянула мне конверт, я заметил, что на часах ещё не было и восьми. С чего бы мне опаздывать? Они ждали меня лишь потому, что я единственный новенький.

Я раскрыл конверт. Внутри я обнаружил буклет, на котором было написано «Пособие сотрудника «АИ», несколько брошюр, ручку и какие-то бланки, которые я видимо должен заполнить.

— Перед тем как подняться наверх для встречи с мистером Бэнксом, вам необходимо разобраться с некоторыми формальностями. Вам нужно заполнить форму W-4, медицинскую, стоматологическую карты и бланк страховки, подписать обязательство об отказе от наркотиков и внести кое-какую дополнительную информацию. — Девушка вышла из-за стойки. — Также, новые сотрудники проходят так называемую программу инициации. Это не какое-то официальное представление, вам придется посмотреть получасовое видео и пройти краткий опрос. Бланк с опросом лежит у вас в конверте.

Я бездумно на неё таращился и она тихонько рассмеялась.

— Я понимаю, на вас обрушилось слишком много информации, но не переживайте. Сейчас мы с вами пройдем в конференц-зал, там сможете расслабиться и посмотреть видео. Затем я помогу вам всё заполнить. Кстати, я Лиза. — Она снова улыбнулась, посмотрела на одну из женщин у стойки и кивнула в сторону коридора. Та кивнула в ответ.

Она провела меня по тому же коридору, где я сидел в ожидании собеседования. Проходя мимо двери, за которой ещё недавно сидел я, я бросил на неё короткий взгляд. Мне всё ещё было непонятно, почему меня взяли на эту работу. Судя по вопросам, которые мне задавали, они искали кого-то со специфическими знаниями, или хотя бы знакомого с компьютерами. Я же о них ничего не знал. Ну, не то чтобы, прямо совсем, просто никогда не интересовался этой темой.

Что это, какая-то ошибка?

Мы прошли ещё дальше по коридору и остановились у закрытой двери. Лиза нажала кнопку, дверь открылась и мы вошли внутрь.

— Присаживайтесь, — сказала она.

В комнате находился длинный стол, стулья, телевизор с видеомагнитофоном на передвижном металлическом столике. Я присел на один из стульев, а Лиза включила телевизор и видик. Она изящно нагнулась, ясно понимая, какое впечатление производила, и я разглядел очертания нижнего белья под тканью её юбки.

— Так, — сказала она. — Доставайте из конверта ручку и опросник. В конце видео они вам понадобятся. — Она выпрямилась. — Я вернусь за стойку. Когда закончите, приходите туда, я помогу заполнить остальное. Кассету можете не вытаскивать, но, пожалуйста, когда будете уходить, выключите телевизор. Знаете, как это делать?

— Разберусь.

— Вот на эту кнопку нажмите. — Она ткнула пальцем большой красный квадрат внизу телевизора. Экран погас. Она ткнула его ещё раз и телевизор снова заработал. — Увидимся через полчаса.

Она включила видеомагнитофон и обошла стол. Проходя мимо меня, она слегка коснулась моего плеча, погладила его и скрылась за дверью.

Я откинулся на стуле и принялся смотреть. По прошествии пяти минут я понял, что увиденное мне не нравится. Несмотря на то, что ролик был сделан по самым современным стандартам PR-технологий, его содержание и нарочито весёлый тон повествования напомнили мне образовательные записи 1960-х годов, которые я смотрел на уроках грамматики. Меня это ввергло в уныние. Ностальгия всегда приводила меня в подавленное состояние, наверное, поэтому я никогда не любил вспоминать прошлое. Не потому, что оно напоминало мне о том, что было, а из-за того, что оно напоминало о том, как могло бы быть. У меня было не очень славное прошлое, но будущее могло таковым стать.

В этом будущем я не должен был сидеть и смотреть рекламные ролики корпорации «Автоматический интерфейс».

Не хотелось об этом думать. Я просто отказывался думать о таких вещах. Я попытался сосредоточиться на картинке, не вышло. Я вдруг встал, подошёл к окну, и пока запись не кончилась, смотрел на парковку. Я вернулся за стол и в полной тишине осознал, что совсем не обратил внимания на инструкции к опроснику в конце ролика. Однако когда я взглянул на бланк с вопросами, то понял, что они были довольно очевидными. Я ответил на все вопросы, выключил телевизор и видеомагнитофон и вернулся к стойке.

На то, чтобы ответить на все дополнительные вопросы и заполнить все формы, ушло минут двадцать. Мне нужно было заполнить две страницы данными о своей медстраховке, но Лиза сказала, что мне нужно выбрать из трёх страховых планов, а вся информация будет направлена в любую страховую компанию по моему выбору.

— Если у вас возникнут какие-то трудности или вопросы, обращайтесь ко мне. — Она улыбнулась, и в её улыбке мне показалось нечто большее, чем обычное дружелюбие. Может, я, конечно, неправильно всё понял, но мне и правда показалось, что я ей интересен. Я вспомнил легкое касание моего плеча, то, как она изогнулась, включая телевизор. Она вручила мне буклеты по страховке и на какое-то мгновение, наши пальцы соприкоснулись. Касание показалось мне очень долгим, я ощутил холодную кожу её пальцев.

Она определенно со мной флиртовала.

Я разглядел под тонкой тканью блузки аккуратные очертания сосков и понял, что на ней не было бюстгальтера.

Моё лицо залила краска, но я быстро взял себя в руки, начал лепетать благодарности и живо выбрался из-за стойки. Я был польщён, однако мне не хотелось, чтобы у неё обо мне складывалось неверное впечатление.

— Кабинет мистера Бэнкса на пятом этаже, — сказала Лиза. — Проводить вас?

Я помотал головой.

— Спасибо, я сам найду.

— Хорошо, но если не сможете, дайте знать. — Она махнула мне рукой и улыбнулась.

— Обязательно. Спасибо.

Я прошёл к лифту, молясь о том, чтобы он приехал поскорее и, не смея оборачиваться назад, где, как я точно знал, стояла Лиза и смотрела на меня. Наконец, металлические створки раскрылись, я шагнул внутрь и нажал кнопку пятого этажа.

Когда лифт закрылся, я помахал на прощание.

Найти Тэда Бэнкса не составило труда. Когда лифт открылся, он ждал меня около него. Я вышел и он пожал мне руку.

— Рад снова вас видеть, — произнес он, хотя, как по мне, он выглядел как угодно, только не радостно. Теперь я его вспомнил. На собеседовании это был самый старший мужчина, один из тех, кто всё время просидел молча. Он продолжал трясти мою руку и улыбаться, но улыбка эта была фальшивой, что было очень заметно по его глазам. Хотя, глаз за толстыми стёклами затемнённых очков видно не было.

— Может, пройдём в мой кабинет и познакомимся? — предложил он.

— Хорошо, — ответил я.

— Отлично.

Я прошёл за ним. По пути мы молчали, и мне вдруг захотелось, чтобы к его кабинету меня сопровождала Лиза. Я не видел лица Бэнкса, лишь его затылок, но мне казалось, что он зол. В его поведении было что-то такое… враждебное. Я подумал, что меня наняли вопреки его мнению. Такое у меня было ощущение.

Он вошёл в кабинет, сел в кресло с высокой спинкой и предложил сесть мне.

— Так. Теперь поговорим.

И мы говорили. Точнее, говорил, в основном, он, а я слушал. Он рассказал о компании, о своём отделе и о моих обязанностях. «Автоматический интерфейс», сказал он, это не только крупнейший производитель программного обеспечения для бизнеса, но и вообще прекрасное место для работы. Компания не только обеспечивает идеальные условия труда, но и предоставляет возможность развиваться. Самым важным отделом в организации, по его словам, является отдел документационного обеспечения, поскольку именно по тому, как составлены документы, описывающие программное оборудование, клиент может оценить качество товара. Документационное обеспечение находилось на переднем крае рекламы и поддержки клиентов, и успех корпорации в немалой степени зависел от качества этих документов. Моя задача, по словам Бэнкса, заключалась в том, чтобы влиять в ту или иную сторону на статус отдела и, как следствие, всей компании.

Я кивал ему, соглашался с ним, хотя не имел ни малейшего представления, о чём он говорил и обладал очень расплывчатыми знаниями о самой теме. Программная документация? Дружелюбие по отношению к пользователю? Все эти термины были мне незнакомы. Нет, конечно, я всё это слышал, но никогда не обращал внимания. Мне эти слова казались иностранными.

— У вас есть какие-то вопросы? — поинтересовался Бэнкс.

Я помотал головой.

— Хорошо.

Что угодно, только не хорошо. Он продолжал говорить, я продолжал слушать, только… не знаю, как это описать. Дискомфорт. Отсутствие какого-то взаимопонимания. Различие во взглядах. Все эти факторы вполне подойдут для описания происходящего, но никак не отражают моих собственных чувств. Мы сидели друг напротив друга и прекрасно понимали — мы друг другу не нравимся и никогда не понравимся. Между людьми иногда возникает такая внезапная антипатия, будто обе стороны без слов о чём-то договариваются и приходят к единому выводу. Так здесь и было. Разговор оставался вежливым, официальным, соблюдались все формальности, но было ещё что-то такое, отчего сложившиеся между нами отношениями никак нельзя было назвать дружбой.

Если бы нам было по десять лет и мы бы оказались на одной игровой площадке, Тэд Бэнкс был бы уличным хулиганом, захотевшим меня побить.

— Вашим непосредственным руководителем будет Рон Стюарт, — сказал Бэнкс. — Рон — координатор межведомственного взаимодействия и вторичной документации.

В этот момент раздался стук в дверь.

— Войдите! — крикнул Бэнкс.

Дверь открылась и вошёл Рон Стюарт.

Он мне не понравился с первого взгляда.

Не знаю, почему. Этому не было какого-то разумного объяснения. Я совершенно не знал этого человека, но первое впечатление о нём у меня сложилось очень и очень неприятное.

Стюарт уверенно вошёл в комнату. Это был высокий мужчина приятной наружности. Он был одет в серый костюм, белую рубашку и красный галстук. Он вошёл, протянул мне руку и улыбнулся. В его движениях, в походке, жестикуляции, мимике было что-то отталкивающее. Однако я улыбнулся сам и пожал его руку.

— Добро пожаловать на борт, — сказал он. Его голос был резким, по-деловому отточенным.

«Добро пожаловать на борт». Ещё до того как он открыл рот, я знал, что он скажет нечто подобное, использует какую-нибудь спортивную метафору, пригласить «на борт», скажет, что рад тому, что я теперь в «их команде».

Я вежливо кивнул.

— С нетерпением жду работы с вами, Джонс. Насколько мне известно, вы очень ценное приобретение для «АИ».

Откуда ему это известно? Стюарт сел. Что именно ему известно?

— Я объяснял Джонсу принцип нашей работы, — сказал Бэнкс. — Расскажи ему подробнее о межведомственном взаимодействии и вторичной документации.

Стюарт заговорил, повторяя по сути то же самое. Я его слушал, где надо кивал, однако сосредоточиться на его словах оказалось непросто. Говорил он каким-то снисходительным тоном, будто объяснял ребенку очевидные вещи, и хоть я и не показывал своего отношения к нему, этот тон меня раздражал.

Наконец, Стюарт поднялся.

— Идём. Устроим вам небольшую экскурсию по отделу, — сказал он.

— Идём, — согласился я.

Мы спустились ниже, на четвёртый этаж, прошли мимо закутков, где трудились программисты второго уровня. Он знакомил меня со всеми: Эмили Филипс, Дейв Де Мотта, Стейси Керрин, Дэн Чан, Ким Томас, Гэри Ямагучи, Альберт Коннор и Пэм Грин. Мне эти ребята понравились, в большинстве своём, но они были очень заняты, поэтому пообщаться толком не получилось. Лишь Стейси, невысокая эффектная блондинка, отвлеклась и посмотрела на меня, когда меня представляли. Она посмотрела мне в глаза, пожала руку и вернулась к работе. Остальные лишь кивали или коротко махали руками в знак приветствия.

— Программисты всегда должны быть очень сосредоточены, — сказал мне Стюарт. — Если они не хотят с вами общаться, не принимайте близко к сердцу.

— Не буду, — отозвался я.

— Когда будете заниматься системной документацией, вам придётся очень плотно работать с программистами. Тогда поймёте, что они не так уж асоциальны, какими кажутся на первый взгляд.

Мы вышли из комнаты, где сидели программисты и проследовали в помещение со стеклянными стенами, в котором находились тестировщики и прочий вспомогательный персонал. Там Стюарт познакомил меня с Хоуп Уильямс, секретарём отдела, а также с Лоис и Вирджинией, стенографистками, с которыми я виделся на третьем этаже.

Затем пришла очередь осмотреть мой кабинет.

Мой кабинет.

Слово «кабинет» вызывало у меня ассоциации с просторным помещением. Ковёр на полу, деревянные панели, дубовый стол. Окно с красивым видом. Книжные полки. Что-то похожее на то, что было у Бэнкса. Вместо этого я оказался в крошечном помещении, не больше родительской спальни. Там стояли два громадных металлических стола, занимавших почти всё свободное место, между ними был узкий проход. Оба стола стояли у белой стены, их разделяла тонкая металлическая решетка от пола до потолка. Позади них расположились ряды металлических ящиков.

За одним из столов сидел пожилой седоволосый человек, у него были жёсткие узкие глаза и воинственное выражение лица. Когда я вошёл, он взглянул на меня.

Я без спросу проник на его территорию и он хотел, чтобы я знал об этом.

Все надежды на то, что я устроился на интересную работу, в хороший коллектив растаяли окончательно. Я натужно улыбнулся и кивнул этому мужчине, которого Стюарт представил просто «Дерек».

— Здравствуйте, — сухо произнес Дерек. Черты его лица говорили о невысоких умственных способностях: нос как у мопса, выступающая нижняя губа, крошечные злые глаза. Это было лицо человека, нетерпимого ни к другим этносам, ни к людям других возрастов, ни к противоположному полу. Он пожал мою протянутую руку, но на его лице читалось, что я был ещё слишком молод, чтобы принимать меня во внимание. Его ладонь оказалась холодной и липкой. Он немедленно убрал руку и вернулся на место, не обращая на меня никакого внимания и чиркая что-то на листе бумаги.

— У вас есть час, чтобы устроиться. Дерек вам всё покажет.

Старик оторвал взгляд от бумаги и уклончиво кивнул.

— Садитесь за стол, разбирайтесь, что вам понадобится, а что нет. Я вернусь после перерыва и мы обсудим ваше первое задание.

Как и с Бэнксом, я разобрал в его словах несколько смыслов. С виду всё было прилично и официально, но я понимал, что на самом деле Стюарт пытался дать мне понять, что, сколько бы я ни старался, я никогда не стану частью «команды».

— Увидимся позже, — сказал Стюарт. Он ещё раз пожал мне руку и вышел.

Я прошёл мимо Дерека и уселся на жёстком неудобном стуле.

Не на такую работу я рассчитывал. Где-то в глубине души я, наверное, думал, что будет похоже на «Как преуспеть в бизнесе, ничего не делая»[1]. Я видел этот фильм, когда был маленьким и хоть я никогда не видел себя бизнесменом, корпоративный мир казался мне прекрасным миром грёз. Несмотря на то, что за прожитые годы я видел множество более реалистичных фильмов на эту тему, первое впечатление так до сих пор и не исчезло.

Однако чистенькие просторные кабинеты, среди которых пел Роберт Морс, очень сильно отличались от крошечной замкнутой камеры, в которой оказался я.

Я открыл тумбочку стола, совершенно не представляя, что мне может понадобиться. Я не знал, чем именно мне предстоит заниматься и не понимал, что для этого будет нужно.

Я посмотрел на Дерека. Тот улыбнулся мне, но его улыбка была слишком короткой и внезапной, чтобы скрыть недовольство.

— Новая работа, — сказал он, будто подтверждая своё знакомство с моим опытом.

— Ага, — только и смог ответить я.

Я осмотрел свой стол. Ящики для входящих и исходящих бумаг были заполнены, рядом стояли книги, на корешках которых было написано: «Тезаурус Роже»[2], «Новый энциклопедический словарь Вебстера», «Создание творческих технических руководств», «Словарь компьютерной терминологии».

Создание технических руководств? Компьютерные технологии? Я ещё не начал работать, а уже чувствовал себя мошенником. Что я могу обо всём этом знать?

Впрочем, я ещё ничего не знал о своих обязанностях. Лиза дала мне распечатку на одном листе, но там было написано то же самое, что было на собеседовании. Чем мне предстояло заниматься, я знал лишь в общих чертах, но о специфике работы, конкретных требованиях мне никто не сообщал, и я растерялся. Я думал расспросить Дерека — в конце концов, он должен был мне «всё показать» — но, когда я посмотрел на него, то увидел его склонившимся над листом бумаги, и мне стало ясно, что разговаривать со мной он не станет.

Я решил последовать его примеру, вынул из ящика стопку бумаг и принялся их перебирать. Я вообще не понимал, что я искал, но мне это казалось неважным. Дерек ничего не говорил, поэтому я продолжил перебирать бумаги с видом, будто что-то в них понимаю.

Примерно через час — хотя мне показалось, что прошло часов пять — на моём столе дважды звякнул телефон.

— Это мистер Стюарт, — сказал Дерек. Это было первое, что он сказал после «Новая работа». Он кивнул в сторону телефона. — Нажми звёздочку и семерку.

Я снял трубку и сделал, как он сказал.

— Алло?

— Нет, — послышался в трубке жёсткий голос Стюарта. — Когда отвечаете по телефону, вы должны говорить: «Межведомственное взаимодействие и вторичная документация. Это Боб Джонс».

— Простите. Мне об этом никто не говорил.

— Говорю сейчас. Теперь отвечайте на звонки правильно.

— Простите, — повторил я.

— Забыл вам сказать. В день вам положено два перерыва по пятнадцать минут и один часовой перерыв на обед. Ваши перерывы будут проходить в 10 утра и в 3 пополудни. Ваше обеденное время назначено с полудня до часу дня. Отдыхать можете либо у себя в кабинете, либо в комнате отдыха на четвертом этаже. Для обеда можете выходить из здания, но к часу вы обязаны явиться на рабочее место.

— Хорошо. Спасибо, — ответил я.

В трубке щёлкнуло, какое-то время я испуганно смотрел на неё. Мне показалось, что я дёрнул телефонный шнур и вырвал его, но оказалось, что он просто повесил трубку.

Я отложил телефон и посмотрел на Дерека.

— Где тут комната отдыха? — спросил я.

— В конце коридора направо, — ответил тот, не поднимая головы.

— Спасибо — сказал я, встал, обошёл стол и вышел.

Комната отдыха была маленькой, не больше гостиной у нас дома. У одной стены стоял холодильник и автомат с газировкой, рядом с другой расположился старый разваливающийся диван, а в центре два стола. В комнате пахло пожилыми женщинами, бельем и странными духами. К этим запахам примешивался легкий аромат еды из холодильника и запах пота.

За одним из столов сидели три пожилые женщины, одетые в цветастые блузки и брюки, вышедшие из моды несколько десятилетий назад. У одной женщины были крашеные волосы, что делало её несколько моложе своих лет. Она сидела, подперев голову ладонью. Две другие пили кофе, бездумно перелистывая засаленные страницы журнала «Редбук». Никто не разговаривал. Когда я вошёл, они едва обратили на меня внимание.

За каким хреном я сюда припёрся? Мне вдруг захотелось вернуться в «Сирс» и снова работать на полставки. Я мог смело отсюда уйти. Мы были бедными, оба работали на полставки, но если бы я знал, что всё будет именно так, я бы вообще не пошёл на то собеседование.

Но я застрял здесь, как минимум до тех пор, пока не найду что-нибудь получше.

Я пообещал себе немедленно начать искать новую работу.

Газировка стоила 50 центов. В кармане у меня было три четвертака. Я сунул две монеты в автомат, откуда выкатилась банка «Шаста-колы». «Шаста»? На автомате логотип «Кока-колы».

Впрочем, неудивительно.

Когда я вернулся в кабинет, на моём месте сидел Стюарт. Я вошёл и он повернулся ко мне.

— Где вы были? — спросил он.

Я взглянул на часы над шкафами с документами. Меня не было меньше десяти минут.

— На перерыве, — ответил я.

Он помотал головой.

— Вы же не из тех ребят, правда? — поинтересовался он.

Я его совершенно не понимал.

— Перерыв положен вам по закону. Не злоупотребляйте этим правом.

Я хотел сказать ему, что он только что сообщил мне, что мне положен пятнадцатиминутный перерыв, и что меня не было минут семь или восемь, но не посмел. Вместо этого я сказал лишь:

— Хорошо.

— Ладненько.

Я ждал. Стюарт продолжал сидеть на моём стуле, держа в руках стопку скреплённых бумаг. Я чувствовал себя неловко.

— 1 января, — заговорил он, — «Автоматический интерфейс» выпускает пакет программ под названием «Предоплата» — это интегрированная система расчёта заработной платы и обработки личных данных. Она позволит пользователям хранить личные дела сотрудников и обрабатывать платежные ведомости, рассчитывать отчисления в бюджет штата и федералам, а также включает в себя льготные программы по выплате налогов и пособий. Нужно, чтобы вы подготовили описание для этого пакета, который понадобится мне для пресс-релиза.

Я ощутил, как земля закачалась у меня под ногами, но взял себя в руки и уверенно кивнул.

— Я оставлю вам обзор. — Он наклонился вперед, положил на стол стопку бумаг и встал. — Не думаю, что возникнут проблемы, но если возникнут, дайте знать. Описание принесете либо сегодня вечером, либо завтра утром, если захотите. Этого должно хватить для завершения обучения.

Я снова кивнул и прижался к стене, позволяя ему пройти.

Я сел и взглянул на бумаги, которые оставил Стюарт. Я не совсем понимал, что ему нужно. Описание? Что это значит? Никакого стилистического задания я не нашёл, равно как не нашёл никаких примеров предыдущих пресс-релизов компании. Мне не сказали: «Мы хотим вот так». Или: «Вот так делать не нужно». Мне не сказали, какого размера оно должно быть. Я оказался сам по себе, мне предстояло выполнить первое задание на новой работе, а я скорее под землю провалюсь, чем сделаю всё, как надо.

Я посмотрел на Дерека и увидел на его лице искреннюю улыбку.

И она мне не понравилась.

Я понял, что Стюарту нужно написать пресс-релиз, а я должен буду придумать описание этой системы «Предоплата», которое он вставит в свой текст. Я прочитал текст, который он мне дал. Текст содержал детальное описание «Предоплаты», основанное на технической документации и мне, видимо, нужно было перефразировать, упростить текст для пресс-релиза.

Пробило полдень, Дерек отложил бумаги, встал и отправился на обед. В коридоре я заметил очередь из сотрудников. Кто-то нёс в руках контейнеры и направлялся в комнату отдыха, а кто-то, звеня ключами зажигания, собирался у лифта. Мне не хотелось идти вместе с Дереком, я подождал, пока он уйдёт и пошёл к лифту.

С собой обед я не принёс, а болтаться без дела по зданию я не хотел, поэтому я спустился вниз и пошёл к машине. По дороге сюда я заметил «Тако Белл» и решил поесть там.

Внезапно выяснилось, что очень многих работников «Автоматического интерфейса» посетила та же мысль, что и меня, потому как парковка у «Тако Белл» оказалась забита машинами. Чтобы получить свой обед мне пришлось ждать не меньше получаса, а так как все столики оказались заняты, обедал я в машине. К моменту, когда я поел, доехал до офиса, нашёл, где припарковаться и поднялся в свой кабинет, время обеда вышло.

Буду брать обед с собой, решил я.

Когда я возвращался, то заметил шедшую по парковке Лизу. Я улыбнулся и помахал ей рукой. Она холодно посмотрела на меня и отвела взгляд. Я вдруг осознал, что всё устроенное ею для меня в отделе кадров являлось лишь шоу, показухой. Она не флиртовала со мной, а просто работала. Очевидно, она всем улыбалась, как мне, касалась всех точно так же, как меня.

Я вернулся в кабинет опустошённым и униженным.

К двум часам дня я закончил работу, предстояло как-то убить ещё три часа, поэтому я решил «причесать» текст, сделать его идеальным. Я перепечатал описание на пишущей машинке, что стояла рядом со столом, и в районе 16:30 отнёс его Стюарту. Пока он читал, на его лице не отразилось ни единой эмоции. Он не назвал мою работу великолепной, но и не счёл её полной хернёй, так что я решил, что справился.

Он убрал описание в тумбочку.

— В следующий раз пишите на компьютере, чтобы можно было, в случае чего, сразу что-то исправить. Печатную машинку я из вашего кабинета уберу, — сказал он.

Большого опыта работы с текстовыми редакторами, кроме как в колледже, у меня не было, но я решил, что быстро восстановлю позабытые навыки. Я кивнул.

— Я бы с радостью воспользовался компьютером, — сказал я. — Но мне никто не сказал, где его искать.

Он взглянул на меня.

— Иногда нужно проявлять инициативу.

Я кивнул и ничего не ответил.

Когда я вернулся домой, Джейн готовила ужин — спагетти. Я скинул с себя пиджак и галстук и прошёл на кухню. Странное ощущение — вот так возвращаться домой. Дома было тепло, пахло едой, по телевизору шли местные новости, и хоть всё это происходило каждый день, я чувствовал себя несколько дезориентированным, так как, когда я пришёл, это уже было. Меня не было дома, когда Джейн прикрыла окна от вечерней прохлады. Меня не было дома, когда она включила шоу Фила Донахью. Меня не было дома, когда она начала готовить ужин. От всего этого я чувствовал себя здесь чужаком, незнакомцем. Мне казалось, всё так и будет продолжаться: я буду работать неполный день и большую часть дня слоняться по квартире. Перемены в ежедневном расписании сказались на мне сильнее, чем я ожидал.

Джейн повернулась ко мне, перемешивая соус для спагетти.

— Как оно? — спросила она.

Она не спросила: «Милый, как прошёл день?», но смысл был тот же, и это выбило меня из колеи. Прям как в сериале «Приключения Оззи и Харриет»[3]. Я пожал плечами и сел.

— Нормально.

Мне хотелось сказатьбольше. Хотелось рассказать про Лизу, Бэнкса, Стюарта и Дерека. Рассказать об ужасном кабинете, жуткой столовой, отвратительной работе, но её вопрос сбил меня с толку, поэтому я сидел молча и через кухонную дверь смотрел телевизор в гостиной.

За ужином я разговорился, рассказал ей всё и извинился за молчание. Я не до конца понимал, зачем я ей всё это вывалил — раньше я так никогда не поступал, — но она терпеливо и с пониманием меня выслушала.

— В первый день всегда тяжело, — сказала она, собирая тарелки со стола.

Я закрыл крышку банки с пармезаном.

— Надеюсь.

Она вернулась за стол, сунула руку вниз и нежно взяла меня за член.

— Не переживай. Я помогу расслабиться, — сказала она.

После ужина мы сели смотреть телевизор, стандартную линейку ситкомов по понедельникам. Я сказал, что сегодня лягу пораньше, потому что завтра вставать в шесть утра и в постель мы отправились в десять, а не в одиннадцать, как обычно.

— Не хочешь сходить со мной в душ? — предложила она.

Я помотал головой.

— Нет настроения.

— Сильно устал?

Я улыбнулся.

— Ага. Сильно устал.

«Сильно устал» было нашим эвфемизмом орального секса ещё с тех времен, когда мы только начали жить вместе. Ей хотелось секса, но я не был уверен, что справлюсь, поэтому я сказал, что устал. Я закрыл глаза, затем почувствовал, как она открыла рот и занялась делом. С тех пор фраза «сильно устал» обрела для нас новый смысл.

Джейн поцеловала меня.

— Я сейчас.

Я разделся и забрался в постель. Я был возбужден, но я так вымотался. Я закрыл глаза и прислушался к шуму воды в душе. Когда она вышла, я уже спал мёртвым сном.

3.

Помощник координатора межведомственного взаимодействия и вторичной документации.

Несмотря на претенциозное название должности, я был лишь обычным служащим, который печатал то, что нужно было напечатать, корректировал то, что нужно было корректировать, выполнял работу, которую координатор межведомственного взаимодействия и вторичной документации не доверял секретарю или не желал делать сам.

Первое выполненное мною задание либо оказалось ужасным, либо настолько невнятным, что Стюарт побоялся давать мне подобные задания впредь.

Я боялся поинтересоваться, что именно.

Первые несколько дней я пытался заговорить с Дереком, здоровался по утрам, прощался вечером, пару раз пытался завязать разговор. Но все мои попытки наталкивались на гробовое молчание. Технически, мы были коллегами, но отношения между нами не складывались. Мы просто сидели в одном кабинете.

Огорчали меня не только отношения с Дереком. Со мной, казалось, вообще никто не желал разговаривать. Не знаю, почему. Я был новеньким и никого не знал. Я пытался как-то познакомиться с новыми коллегами, махал рукой, говорил «Привет», «Как дела?» или «Доброе утро», но ответом мне чаще всего был пустой взгляд, мои приветствия игнорировались. Изредка кто-нибудь махал мне в ответ, улыбался или здоровался, но это скорее было исключением из правила.

Программисты меня вообще едва терпели. Я не должен был контактировать с ними на постоянной основе, но в первые дни мне иногда приходилось относить к ним копии бумаг или забирать документы для редактуры. Они меня совершенно игнорировали, либо обращались со мной как с рабом, не имеющим эмоций и личности автоматом, способным только выполнять свои обязанности.

Частенько я встречался с кем-то в столовой. Тогда я пытался растопить лёд, установить какие-то отношения, но все мои попытки раз за разом проваливались. Я дважды разговаривал со Стейси Керрин и мне удалось прочесть между строк сказанного и не сказанного ею, что моего предшественника в отделе очень любили. Он поддерживал дружбу со многими программистами за пределами офиса. Она вспоминала его ласково, как друга.

Я же оставался гражданином второго сорта.

Я хотел быть выше этих людей, должен был быть выше, ведь все они — гики и ботаники, среди них я чувствовал себя неуютно, мне было даже немного страшно. В реальном мире они — неудачники, но здесь, в комфортной для себя обстановке изгоем был я.

Перерывы я предпочитал проводить за столом, в одиночестве.

В пятницу Стюарт дал мне задание откорректировать грамматику в старом руководстве по стандартизации и я почти час искал бумагу для принтера. Закончить я должен был до полудня, но нужно было дождаться, пока всё распечатается, так что на обед я опоздал.

К 12:30 я допечатал документы, положил их на стол Стюарта и вышел.

Две «БМВ», которые утром затёрли мой «Бьюик» уехали, поэтому в машину я попал без проблем. Бензина в баке почти не осталось, поэтому пришлось искать заправку. Я решил поискать в городе что-нибудь вроде «Шелл» или «Тексако».

Через 10 минут я понял, что заблудился.

Я раньше никогда толком не бывал в Ирвайне. Я частенько проезжал мимо него в сторону Сан-Диего, сворачивал в сторону побережья, но в сам город я не заезжал. Куда ехать я не знал, я направился на юг по Эмери и удивился тому, какое всё вокруг одинаковое. Несколько километров мне по пути не попадалось ни одного магазина, ни единой заправки, ничего похожего. Мимо меня проплывали длинные ряды одинаковых многоэтажных зданий и бесконечная стена из бурого кирпича. Я проехал четыре светофора и остановился у пятого. Названия улиц были мне незнакомы, я петлял то вправо, то влево в поисках заправки или магазина, где я мог бы спросить, где её искать, но вокруг были лишь стены. Было похоже, будто я оказался в каком-то фантастическом лабиринте, я начал беспокоиться, бак почти опустел, но какая-то часть меня восхищалась происходящим. Я никогда такого прежде не видел. Ирвайн оказался чётко спланированным городом, где все организации находились в одном месте, жилые дома в другом, фермерские хозяйства в третьем, а заправки и магазины, видимо, в четвёртом. Мне это почему-то нравилось, и хоть я и переживал из-за почти пустого бака, мне было здесь уютно. Единообразие улиц и зданий восхищало меня, казалось чем-то восхитительным.

Наконец, я нашёл заправку «Арко», спрятавшуюся в неприметном здании из того же бурого кирпича. Я заправился и узнал у кассира, как вернуться обратно на Эмери. Оказалось, что уехал я не так уж и далеко, я поблагодарил кассира и уехал.

На работу я вернулся в приподнятом настроении.

Я пообещал себе, что обязательно исследую город получше.


Шли дни.

Я занимался жутко скучной работой, к тому же совершенно бесполезной. Насколько я смог выяснить, «Автоматический интерфейс» отлично справился бы и без меня. Компания могла бы полностью упразднить мою должность и никто бы этого не заметил.

Как-то за ужином я сказал об этом Джейн, она ответила, что если посудить, то практически любая работа бесполезна.

— Как насчёт компаний, которые производят дезодорант для ног или магниты в форме бутербродов или печенья? Это никому не надо. Работа этих людей бесполезна.

— Ну, их же покупают. Людям это нужно.

— Людям и компьютеры нужны.

— Но я даже не компьютерами занимаюсь. Я не занимаюсь дизайном, производством, маркетингом…

— В любой организации есть люди вроде тебя.

— Лучше от этого не становится.

Она посмотрела на меня.

— Ну и чем ты хочешь заниматься? Голодных детей в Африке кормить? Не думаю, что тебе это подойдёт.

— Я не об этом…

— Так о чём тогда?

Я сменил тему. Мне было трудно проговорить собственные мысли. Я чувствовал себя бесполезным, бессмысленным, испытывал чувство вины за то, что получал зарплату за то, что фактически ничего не делал. Я не мог объяснить это странное ощущение даже Джейн и чувствовал себя от этого неуютно.

Несмотря на то, что работу свою я не любил, я недостаточно её ненавидел, чтобы уволиться. Для себя я решил, что это временные издержки, пока я не найду работу по вкусу. Я убедил себя, что это промежуточная станция между учебой и нормальной работой.

Только я не имел никакого представления о том, какой должна быть эта «нормальная» работа.

Одно я уяснил чётко: в крупных компаниях немалая часть времени тратится на имитацию деятельности, а не на настоящую работу. Задания, которые я получал в понедельник, я заканчивал уже к среде. В кино и сериалах те, кто выполнил работу досрочно, приходили к начальству и просили ещё, тем самым набирая очки в продвижении по карьерной лестнице. Но я очень быстро понял, что в реальной жизни подобная инициативность не только не поощрялась, но и наказывалась. Окружавшим меня людям нужно было прикрывать собственные зады. Они годами выстраивали баланс рабочего времени и если начать вмешиваться, это изменит кривую производительности труда всей компании. Они потеряют лицо. Мой начальник потеряет лицо. От меня ожидали, что я не стану выбиваться за рамки того, что делал мой предшественник. Я должен был занять уже имевшуюся нишу и не нарушать никаких границ. Принцип Питера[4] в действии.

Это означало, что мне приходилось очень много времени проводить впустую.

Я наблюдал за окружающими и быстро научился симулировать работу. Когда в мой кабинет заглядывал Стюарт или Бэнкс, я начинал шелестеть бумагой, рыться в столе или хлопать дверцами тумбочек. Если Дерек и заметил мою уловку, он ничего не сказал. Мне кажется, он прибегал к тем же самым методам, потому как внезапно становился слишком уж занятым, когда к нам заглядывал кто-нибудь из начальства.

Я скучал по учёбе и очень много об этом думал. В колледже мне было весело, но, несмотря на то, что закончил я его всего полгода назад, сейчас мне казалось, что прошло уже несколько миллионов лет. Я скучал по общению с ровесниками, скучал по тому времени, когда можно было просто бездельничать. Я вспоминал о том, как ходил с Крейгом Миллером в «Эрогенную зону» — магазин для взрослых, расположенный в торговом центре рядом с кампусом. Мы делили одну машину на двоих и Крейг предложил остановиться у магазина. Я там никогда не был, мне было любопытно, и я согласился. Мы остановились на небольшой стоянке в форме буквы L. Когда мы вошли внутрь, над дверью прозвенел колокольчик и все три кассира и несколько покупателей посмотрели на нас. «Крейг!» — воскликнули они в один голос. Это напомнило мне сцену из сериала «Весёлая компания», где владельцы бара дружно кричали: «Норм!», я не смог удержаться и рассмеялся. Крейг застенчиво улыбнулся, а я вспомнил слова одной песенки, в которой пелось о том, как же здорово приходить туда, где все знают, как тебя зовут.

В «Автоматическом интерфейсе» никто не знал, как меня зовут.

Я до сих пор не понимал, почему меня взяли на эту работу, особенно с тех пор, как узнал, что Стюарту и Бэйтсу я не нравился. Неужели, меня взяли по какой-то квоте? Неужели, я подходил по каким-то критериям под определенную этническую группу? Понятия не имею. Я точно знал лишь то, что если бы решение зависело от Стюарта или Бэнкса, работу эту я бы никогда не получил.

Я иногда встречал Бэнкса, когда он случайно оказывался в нашем отделе, но он всегда вёл себя со мной грубо и резко. Он постоянно отпускал нелицеприятные комментарии о моей причёске, галстуке, осанке, о чём угодно. Не знаю, зачем он это делал, но я старался его игнорировать и заниматься своими делами.

Рона Стюарта игнорировать было сложнее. Свою нелюбовь ко мне он проявлял менее грубо, нежели Бэнкс. Он вёл себя со мной достаточно вежливо и официально, но что-то в нём постоянно выбивало меня из колеи. В его голосе всегда звучала нотка снисходительности. Как будто он считал, что намного превосходит меня в интеллектуальном плане и я должен быть рад тому, что он вообще снизошёл до разговора со мной.

Но больше всего раздражало то, что, когда он говорил со мной, у меня действительно складывалось впечатление, что он был умнее меня, интереснее меня, образованнее. В любой другой ситуации его слова звучали бы дружелюбно, но подтекст, лежавший в его речах говорил о другом. Я вёл себя, как заключённый, заигрывающий с самоуверенным надзирателем. Я ничего не мог с собой поделать и ненавидел себя за это.

Мне казалось, я впал в паранойю. Вдруг, Стюарт и Бэнкс вели себя так со всеми.

Нет. Бэнкс шутил с программистами, заигрывал с секретарями и стенографистками. Стюарт вёл себя с подчинёнными дружелюбно. Он даже обменивался короткими фразами с Дереком.

Я оставался единственной целью их нападок.

Где-то через месяц я подслушал разговор между Бэнксом и Стюартом. Они стояли в коридоре рядом с моим кабинетом и разговаривали нарочито громко, будто специально хотели сделать так, чтобы я их услышал.

И я услышал.

Бэнкс:

— Как он работает?

— Он не командный игрок, — ответил Стюарт. — Не думаю, что он вообще справится с программой.

— Бездельникам у нас не место.

До окончания испытательного срока оставалось ещё два месяца, но они продолжали меня провоцировать. Я это понимал, но я злился и не мог оставить эти нападки без ответа. Я встал, обошёл стол и вышел в коридор.

— К вашему сведению, — перебил я их, — я тщательно и в срок выполняю все задания.

Стюарт улыбнулся.

— Это замечательно, Джонс.

— Я слышал, что вы сказали обо мне…

Бэнкс невинно улыбнулся.

— Мы говорили не о вас, Джонс. С чего вы решили, что мы говорили о вас?

Я взглянул на него.

— И почему вы подслушиваете частный разговор?

Мне нечего было ему ответить такого, что не звучало бы как оправдание, я покраснел и вернулся в кабинет. Дерек сидел и ухмылялся.

— Так тебе и надо, — произнес он.

Пошёл на хуй, хотелось ответить мне. Иди, говна поешь и сдохни.

Но я ничего не сказал, молча открыл ручку и принялся за работу.

Когда я вернулся вечером домой, Джейн сказала, что хочет куда-нибудь сходить. С тех пор как я вышел на новую работу, мы никуда не ходили, она начала чувствовать себя неуютно, будто была заперта в четырёх стенах. Если честно, у меня складывалось такое же ощущение и мы решили, что было бы здорово вечером куда-нибудь выбраться.

Мы поехали в Бальбоа, в «Краб Кукер», заказали себе по порции супа из моллюсков и поели на лавочке около ресторана, разглядывая и обсуждая прохожих. После этого мы поехали на полуостров у пирса около «Фан-зоны» и припарковались у небольшой стоянки у самого берега. Мы всегда считали это место «нашим». Когда мы были бедными, то в свободное время приезжали сюда, именно здесь мы впервые занялись сексом. Следующие два года наших отношений, когда мы не могли позволить себе сходить в кино, то приезжали сюда. Гуляли по «Фан-зоне», среди ларьков и магазинов, торгующих футболками. Смотрели на детей, резвившихся за игровыми автоматами, наблюдали за лодками в гавани, заходили в «Рубис», съедали по гамбургеру.

После того, как пирс пустел и магазины закрывались, мы занимались любовью на заднем сидении моего «Бьюика».

Сегодня «Фан-зона» выглядела странно. Впервые в жизни мы могли позволить себе купить любую футболку. Могли позволить себе поиграть на автоматах. Однако по привычке, делать этого мы не стали. Мы гуляли, держась за руки, прошли мимо толпы одетых в кожу панков, сидевших у покосившегося забора, ограждавшего сломанное колесо обозрения, прошли мимо будок, где предлагали ночной морской круиз. В воздухе пахло фаст-фудом: гамбургерами, пиццей, жареной картошкой, ко всему этому примешивался стойкий рыбный запах залива.

Мы зашли в лавку, где продавали раковины. Джейн захотела морского ежа и я купил. Потом мы на пароме отправились на остров Бальбоа, погуляли там, съели по мороженому и вернулись обратно.

Когда мы возвращались на парковку у пирса, то услышали музыку и увидели толпу разодетых яппи, толкавшихся около входа в небольшой клуб. На стене у двери висела неоновая вывеска, на которой было написано «Студия-кафе», рядом стоял самодельный шатер с надписью: «Сегодня: Сэнди Оуэн». Мы остановились и прислушались. Музыка была потрясающая: джазовый саксофон, попеременно, то резвый, то спокойный, под аккомпанемент пианино. Очаровательно. Никогда ничего подобного прежде не слышал. Мы стояли около десяти минут, пока напирающая толпа не вынудила нас уйти.

Мы не стали возвращаться к машине и направились вдоль пирса. Во тьме прибрежной ночи крошечным огоньком горела вывеска «Рубис», вдоль пирса сидели рыбаки, среди которых прогуливались парочки. Мы прошли мимо группы темноволосых, темнокожих, одетых в чёрное девочек-подростков, разговаривавших по-испански, мимо пожилого мужчины, сидевшего на лавке в одиночестве, мимо целующейся у перил парочки. Нас повсюду преследовала музыка, в неё вплетался шум волн, складывалось впечатление, будто мы находились где угодно, но не в округе Оранж. Мы будто оказались в каком-то другом месте, какой-то киноверсии Южной Калифорнии, где воздух был чист, люди были милыми и вообще всё было прекрасно.

В «Рубис» дела шли отлично, снаружи ждала своей очереди занять свободное место толпа, внутри сидели и ели. Мы с Джейн обошли здание ресторана и расположились у перил между двумя рыбаками. Перед нами чернел океан, ночь казалась ещё темнее, чем вдали от берега, я смотрел на воду, где виднелся лишь одинокий лодочный фонарь. Я взял Джейн за руку и развернулся лицом к берегу, спиной опершись на металлические перила. Над Ньюпортом стояло оранжевое сияние. Это свет огней зданий и машин гнал прочь надвигающуюся ночь.

В фильме «Воспоминания о звёздной пыли» есть эпизод, где Вуди Аллен пьёт кофе воскресным утром и смотрит на свою любовницу в исполнении Шарлотты Рэмплинг, лежащую на полу с газетой. Играет песня Луи Армстронга «Звёздная пыль» и Вуди говорит, что, когда всё, что он видит, слышит, осязает, соединяется в единую идеальную симфонию, именно в этот момент он по-настоящему счастлив.

Именно такие чувства обуревали меня, когда мы стояли на пирсе.

Счастье.

Какое-то время мы просто стояли, наслаждались тишиной, наслаждались друг другом. Со своего берега мы могли видеть огни Лагуна-Бич.

— Я бы хотела жить на пляже. Обожаю звук набегающих на берег волн, — сказала Джейн.

— На каком пляже?

— В Лагуне.

Я кивнул. Это была наша несбыточная мечта. Ни один из нас ни при каких обстоятельствах не сможет заработать достаточно денег, чтобы купить дом на берегу в Южной Калифорнии. Но этому можно хотя бы стремиться.

Джейн задрожала и прижалась ко мне.

— Холодает, — сказал я и обнял её. — Поедем домой?

Она помотала головой.

— Побудем здесь ещё немного.

— Хорошо. — Я прижал её к себе и вместе мы стояли и смотрели на мерцающие во тьме огни Лагуны.

4.

Мы продолжали жить в крошечной квартире рядом с колледжем Бреа, но я хотел переехать. Теперь мы могли себе это позволить и я не желал больше иметь дело с постоянными толпами пьяных подростков под нашими окнами, возвращавшимися с очередной вечеринки. Но Джейн захотела остаться. Ей нравилась наша квартира, ей было удобно отсюда добираться до работы — детского сада «Малыш».

— К тому же, — говорила она, — вдруг ты уволишься, или ещё что-нибудь? Здесь я ещё смогу платить аренду, пока ты не найдёшь другую работу.

Это была моя возможность. Мой шанс. Я должен был рассказать ей всё именно тогда, что ненавижу эту работу, что устроиться туда было ошибкой, что нужно уходить и искать новое место.

Но я ничего ей не сказал.

Не знаю, почему. Не то, чтобы она застала меня врасплох. Она бы наверное спорила со мной, но в конце концов она бы поняла. Я мог уйти спокойно, без вреда и всё было бы нормально.

Но я не смог. У меня не было какой-то фобии, связанной с уходом, я не присягал на верность каким-то идеалам, но хоть я и ненавидел эту работу, какой бы бесполезной она ни была, какая бы пропасть не лежала между мной и коллегами, я не мог избавиться от мысли, что я должен был этим заниматься, что я должен был работать в «Автоматическом интерфейсе».

И я ничего не сказал.

В субботу утром приехала мать Джейн и я притворился занятым, заперся в спальне и принялся чинить старую швейную машинку, которую нам подарил кто-то из её друзей. Её мать никогда мне не нравилась, и это чувство было взаимным. Мы не общались с тех пор, как я устроился на работу и, хоть Джейн всё ей рассказала, хоть она и притворялась счастливой, что я, наконец, нашёл полноценную работу, уверен, её раздражал тот факт, что в списке моих недостатков, за которые она меня постоянно критиковала, стало одним пунктом меньше.

Её звали Джорджия, но она предпочитала, чтобы к ней обращались Джордж. Она представляла часть вымирающего ныне племени одиноких женщин-алкоголичек, которые очень часто встречались мне в детстве. У них были низкие хриплые голоса и они предпочитали называться мужскими именами: Джимми, Герри, Вилли, Фил. Меня это несколько пугало, потому как я знал, что для того, чтобы понять, как будет выглядеть твоя женщина в старости, нужно взглянуть на её мать. И я должен был признать, Джейн немало унаследовала от Джордж. Но в Джейн не было жёсткости. Она была мягче, добрее, красивее матери и различий между ними было достаточно много, чтобы я смог убедиться, что это яблоко упало от яблони довольно далеко.

Я старался шуметь как можно громче, ковыряясь в швейной машинке, чтобы заглушить то, что слышать не хотел. Однако до меня всё равно доносился усиленный выпивкой голос Джордж: «…он по-прежнему никто…», «…жалкое ничтожество…», «…неудачник…».

Пока она не ушла, я из спальни не выходил.

— Мама очень рада, что у тебя новая работа, — сказала Джейн и взяла меня за руку.

— Ага, я слышал, — сказал я и кивнул.

Она посмотрела мне в глаза и улыбнулась.

— Я-то точно.

Я поцеловал её.

— Всё, хватит.


На работе самодовольная снисходительность Стюарта сменилась явным презрением. Что-то поменялось. Не знаю, то ли я начал его откровенно раздражать, то ли что-то случилось у него самого, но его отношение ко мне разительно изменилось. Исчезла показная вежливость, её заменила неприкрытая враждебность.

Вместо того чтобы по понедельникам вызывать меня к себе и выдавать задания на неделю, Стюарт просто оставлял их у меня на столе с записками, где указывалось, что я должен буду делать. Часто указания были не полными или отсутствовали вообще. Как правило, я мог разобраться, что от меня требовалось, но порой совершенно терялся в догадках.

Как-то утром я обнаружил у себя на столе гору старых компьютерных инструкций. Насколько я мог судить, в инструкциях описывалось, как пользоваться терминалами, которых в «Автоматическом интерфейсе» уже не было. На стопке бумаги лежала записка с одним словом: «Исправить».

Я понятия не имел, что нужно было исправлять, поэтому взял самую верхнюю папку и отправился в кабинет Стюарта. На месте его не оказалось, но я услышал, как он с Альбертом Коннором, одним из программистов, обсуждал увиденный накануне фильм. Коннор видел меня и всячески пытался намекнуть Стюарту, что его ждут, но тот продолжал подробно рассказывать о фильме, полностью игнорируя моё присутствие.

Наконец, я прокашлялся. Сделал я это тихо, мягко, но мой начальник обернулся так, будто я заорал.

— Хватит уже меня перебивать. Господи, не видишь, я занят?

Я отступил назад.

— Мне просто нужно…

— Тебе нужно заткнуться. Ты меня уже утомил, Джонс. Задолбал просто. Твой испытательный срок ещё не закончен. Тебя могут выкинуть без объяснения причин. — Он уставился на меня. — Понятно?

Мне было понятно. Но также я понимал, что он блефовал. Ни он, ни Бэнкс не контролировали меня настолько, насколько хотели бы. Если бы всё было так, как они утверждали, меня бы уволили уже давным-давно. Или, что вероятнее, вообще бы не взяли. Решение принимал кто-то повыше них, а они лишь подчинялись. Они могли хамить, дергаться и беситься, но когда доходило до дела, они ничего не могли.

Видимо, именно поэтому Стюарт так на меня давил.

Я остался на месте.

— Мне нужно знать, что именно необходимо исправить. Из записки ничего не понятно.

Коннор пристально смотрел на нас. Даже он, кажется, был удивлен яростью Стюарта.

— Ты должен исправить инструкции. — Стюарт говорил медленно, гневно, с расстановкой.

— Какие именно инструкции?

— Все. Если бы ты потрудился изучить книги у себя на столе, то заметил бы, что мы больше не работаем с этим компьютерным «железом». Нужно, чтобы ты исправил инструкции в соответствии с текущими требованиями.

— И как мне это делать? — поинтересовался я.

Он посмотрел на меня.

— Ты спрашиваешь, как тебе делать свою работу?

Коннор явно почувствовал себя неуютно. Он кивнул мне.

— Я покажу.

Я благодарно на него посмотрел и улыбнулся.

Стюарт бросил на программиста рассерженный взгляд, но промолчал.

Я проследовал за Коннором в его кабинет.

Всё оказалось проще, чем я думал. Коннор выдал мне стопку инструкций к компьютерам, которые недавно закупил «Автоматический интерфейс». Он сказал мне скопировать их, разложить по стопкам и разослать по соответствующим отделам.

— То есть нужно всего лишь заменить старые инструкции новыми? — спросил я.

— Точно.

— А зачем мистер Стюарт сказал мне их исправить?

— Он всегда так говорит. — Программист постучал пальцем по верхней папке. — Когда закончишь, верни их. Они мне нужны. Список того, какому отделу, какие копии нужны, найдёшь у себя на столе. Гейб всегда хранил у себя список обновлений.

Гейб. Мой предшественник. В дополнение к дружелюбию, он, судя по всему, был очень эффективным сотрудником.

— Спасибо.

— Не за что.

Я облизнул губы. Это было моё первое позитивное общение с коллегой, и я очень хотел его развить. Мне хотелось установить с Коннором какие-то дружеские отношения. Только я не знал, как. Наверное, нужно как-то продолжить беседу. Я мог бы спросить о том, над чем он сейчас работает. Мог бы поинтересоваться, чем он занимается после работы.

Но я не стал.

Он вернулся к работе, а я ушёл в свой кабинет.

С Коннором я увиделся позже, возле автомата с газировкой. Когда я вошёл и увидел его, то улыбнулся и помахал ему рукой, но он молча отвернулся, а я взял банку и смущённо вышел.

Я видел, как на обед Коннор уходил вместе с Пэм Грин. Меня они не видели, я стоял чуть поодаль и наблюдал, как они заходили в лифт. Я начал бояться ходить на обед, потому как понимал, что видимо мне всегда предстоит обедать в одиночестве. Я бы предпочёл отработать 8 часов без перерыва, не обедать вообще и уйти домой пораньше. Мне не нужно было тратить по часу в день, чтобы просто болтать с коллегами. Я и так ненавидел эту работу.

Больше всего меня угнетало то, что каждый — каждый — находил себе компанию для обеда. Даже для такого как Дерек, который как мне казалось, ненавидел всех вокруг, нашлась пара в виде жабообразного мужика, работавшего где-то наверху. Я же оставался в одиночестве. Секретари, которые во время рабочего дня всегда были обходительны со мной, встали, попрощались и ушли, даже не удосужившись поинтересоваться, не хочу ли я составить им компанию. Видимо, они решили, что у меня уже было с кем обедать.

А, может, нет.

Как бы то ни было, меня не замечали и оставляли наедине с собой.

Должен признать, секретари общались со мной наиболее вежливо. Надеюсь, секретарь нашего отдела относилась ко мне хорошо. Она была спокойна, вежлива и была похожа на классическую бабушку. Она всегда тепло приветствовала меня. По пятницам спрашивала, какие у меня планы на выходные, а по вечерам всегда прощалась.

Разумеется, она себя так вела со всеми в отделе. Со всеми разговаривала, ей все нравились, но это не делало её интерес ко мне менее ценным, менее приятным.

Стенографистки Вирджиния и Лоис тоже выделялись из всего нашего отдела своим дружелюбным отношением ко мне.

Возможно, это относилось ко всей компании.

Охранник на входе продолжал меня игнорировать, хотя он определенно знал в лицо всех, кто входил в здание «Автоматического интерфейса».

Приходя домой, я продолжал описывать Джейн нейтральную картину своего рабочего дня. Я рассказал ей о конфликте со Стюартом, жаловался на некоторые серьезные проблемы, однако ежедневные трудности, чувство отстраненности, ощущение остракизма со стороны коллег, я держал при себе.

Этот крест я должен нести сам.

Через неделю после того, как я разослал инструкции по отделам, в мой кабинет вломился Стюарт, размахивая синим листком бумаги. У меня был перерыв, я читал «Таймс», но Стюарт швырнул листок прямо на газету передо мной.

— Прочти, — потребовал он.

Я прочитал. Это была записка из бухгалтерии, где они просили прислать им ещё одну копию инструкции, так как у них появился ещё один компьютер. Я взглянул на Стюарта.

— Хорошо, — сказал я. — Сделаю ещё одну копию и отнесу им.

— Нет. Ты должен был с самого начала принести им нужное число копий.

— Я действовал по списку Гейба. Я не знал, что у них появился ещё один компьютер.

— Твоя задача — знать. Ты должен был сам опросить каждый отдел и узнать, сколько копий им нужно, а не пользоваться устаревшим списком. Ты облажался, Джонс.

— Простите.

— Простите? Это отразится на всём отделе. — Он схватил бумажку. — Я покажу это мистеру Бэнксу. И пусть он решает, что с тобой делать. Пока же, быстрее неси копию в бухгалтерию.

— Сделаю.

— Вот и делай.

Рабочий день испорчен.

Когда я вернулся домой, лучше не стало. Джейн готовила запеканку и смотрела по телевизору очередной показ сериала «Мэш». Я терпеть не мог запеканку, но говорить ей ничего не стал, а сама она догадаться не смогла.

Я прошёл в гостиную и уселся перед телевизором. Мне нравился «Мэш», но я был зависим от новостей и до начала прайм-таймовых шоу любил смотреть именно новости. Когда я не знал, что происходило в мире, я начинал нервничать, но Джейн новости, кажется, совершенно не волновали. Даже, когда мы смотрели их вместе, она обращала внимание только на кинообзоры и вообще предпочитала смотреть фильмы по кабельному.

Мы из-за этого постоянно ругались.

Она знала мои предпочтения и я не мог отделаться от мысли, что выбор телеканала этим вечером являлся провокацией, попыткой мне досадить. Обычно, когда я возвращался, по телевизору шли новости. То, что сегодня всё было иначе, было для меня как пощёчина.

— Почему новости не идут? — спросил я.

— Сегодня было тестирование. Я устала. Хотелось немного развлечься и ни о чём не думать.

Я понимал её чувства, должен был отступить, но я всё ещё не отошёл от разборки со Стюартом, и мне нужно было на ком-то сорваться.

Мы очень сильно поругались. Чуть не подрались. После этого долго извинялись друг перед другом, обнимались, целовались, а потом помирились. После чего она ушла на кухню доделывать ужин, а я остался в гостиной смотреть новости. Я скинул туфли и развалился на диване. Я вдруг понял, что должен сказать ей, что люблю её. Мы только что помирились, а я ничего ей не сказал.

Впрочем, она тоже не сказала, что любит меня.

Я задумался над этим. Я любил её и знал, что она любила меня, но мы об этом никогда не говорили. По крайней мере, последнее время. Мы говорили об этом в самом начале наших отношений, но тогда я хоть и говорил, что люблю её, я не был уверен в своих чувствах. Я говорил, а слова казались мне пустыми, клишированными, фальшивыми. В тот раз это скорее была надежда, нежели осознание факта и с тех пор практически ничего не изменилось. Не было ощущения покоя или удовлетворения, лишь смутное беспокойство, тревога за то, что я тогда ей соврал, а она догадалась. Я не знал, что чувствовала она, но для меня слово «любовь» являлось неким переходным термином от лёгкой интрижки к полноценной совместной жизни. Оно было необходимо.

После того, как мы стали жить вместе, я перестал признаваться ей в любви.

И она тоже.

Но мы продолжали любить друг друга, причём, сильнее, чем прежде. Всё было именно так, как мы представляли. Мы наслаждались обществом друг друга, нам было хорошо вместе, но, когда я возвращался с работы, я не набрасывался на неё, не срывал одежду и не насиловал её прямо на месте. Она, в свою очередь, не встречала меня в одних трусиках и с улыбкой на лице. В наших отношениях не было страсти, которую показывали в кино и по телевизору. Нам было хорошо. Но не восхитительно.

Мы даже не занимались после ссор страстным животным сексом, хотя по идее должны были.

Конечно, позже вечером, у нас был секс, но он был просто хорошим. Настолько хорошим, что мне захотелось сказать, что я люблю её.

Очень хотелось.

Но почему-то я ничего ей не сказал.

5.

На работе я становился всё более самостоятельным. Не знаю, было ли это потому, что своей работой я доказал, что мне можно доверять более сложные задания, или сверху поступило указание, чтобы я, наконец, начал отрабатывать свою зарплату. Как бы то ни было, сначала мне сказали самостоятельно написать один пресс-релиз, затем другой, а потом мне задали написать полноценный обзор на основе инструкций к штуке под названием СИФ, то есть Система Инвентаризации Файлов.

Стюарт никак не прокомментировал мой первый пресс-релиз — две страницы переливания из пустого в порожнее, точная копия его собственных работ. Во втором я постарался написать больше конкретики, освещая полезные свойства продукта, как порядочный журналист. И снова, никаких комментариев.

Написать обзор оказалось сложнее. Я должен был изложить, что собой представляла эта Система Инвентаризации Файлов и как она работала, при этом мне не следовало углубляться в технические детали проекта. На эту работу у меня ушла почти вся неделя. Когда я закончил, я сделал копию и отнёс её Стюарту. Тот сказал, чтобы я оставил её на столе и убирался из его кабинета.

Он позвонил примерно через час.

Я снял трубку.

— Здравствуйте. Документация. Боб Джонс у телефона.

— Джонс, в твой обзор СИФ нужно кое-что добавить. Я отмечу в твоей копии необходимые изменения и ты всё перепишешь.

— Хорошо, — ответил я.

— Когда закончишь, я снова проверю. Нужно утвердить текст перед отправкой мистеру Бэнксу.

— Хорошо. Я… — закончить я не успел. Он повесил трубку.

Я сидел и слушал короткие гудки. Тварь, подумал я. Я положил трубку и взглянул на оригинальный текст. Странно, что он вообще позвонил мне с таким вопросом. Бессмыслица какая-то. Если мою работу нужно исправить, почему он не сделал этого сам и не передал мне готовый текст для печати? Зачем звонить и устраивать эти танцы? Нет, причина должна быть, только я её пока ещё не выяснил.

Дерек посмотрел на меня.

— Аккуратней будь, — сказал он.

Я не понял, то ли он мне угрожал, то ли предупреждал — по тону его голоса сказать было трудно. Я хотел было уточнить, но он уже отвернулся и принялся чиркать карандашом на листе бумаги.

В тот день была среда. Прошёл четверг, пятница, затем понедельник, вторник и в следующую среду, когда я так и не получил от Стюарта никаких указаний относительно обзора, я сам пошёл к нему.

Стюарт сидел за столом, дверь была открыта, и он читал «Мир компьютеров». Когда в дверном проёме появился я, он посмотрел на меня и поморщился.

— Чего тебе?

Я нервно прочистил горло.

— Вы, эм, исправили мою работу?

Он уставился прямо на меня.

— Чего?

— Обзор на Систему Инвентаризации Файлов, который я написал на прошлой неделе. Вы сказали, что вернете её мне. Сказали, что там нужно кое-что исправить.

— Нет, не говорил.

Я качнулся.

— Ну, мне показалось, вы сказали, что его нужно будет проверить и одобрить перед отправкой мистеру Бэнксу.

— Тебе чего надо? Похлопывания по спине после каждого выполненного простейшего задания? Я тебе вот, что скажу, Джонс: мы здесь так не работаем. И если думаешь, что можно болтаться здесь и выпрашивать благодарность для удовлетворения собственного эго, поищи другую работу. Здесь не выдают медали просто за выполнение своих обязанностей.

— Я не об этом.

— А о чём, тогда? — Он пристально, не моргая, смотрел на меня.

Я не знал, что ответить. Я был взволнован. Я не ожидал, что он станет отрицать собственные слова, и не понимал, что происходит.

— Простите, — пробормотал я. — Я, наверное, неправильно вас понял. Лучше вернусь к работе.

— Да, лучше вернись.

Не знаю, может мне показалось, но, когда я ушёл, мне послышалось, что он хихикнул.

Когда я вернулся, на столе лежала записка от Хоуп, написанная на розовом листке для личных сообщений. Я взял записку и прочёл: «На день рождения Стейси. Подпиши открытку и передай Дереку. Увидимся на обеде». Рядом с запиской лежала поздравительная открытка, на которой были изображены забавные дикие звери. На открытке было написано: «От всей стаи!».

Я раскрыл открытку и прочёл подписи. Отметились уже все программисты, а также Хоуп, Лоис и Вирджиния. Каждая подпись сопровождалась коротким сообщением. Я совершенно не знал Стейси, поэтому написал просто: «Счастливого дня рождения!» и подписался.

Я передал открытку Дереку.

— Во сколько обед? — спросил я.

Он взял открытку.

— Какой обед?

— В честь дня рождения Стейси, полагаю.

Он пожал плечами, ничего мне не ответил, подписал открытку, убрал её в конверт и, продолжая полностью меня игнорировать, вышел вместе с конвертом из кабинета.

Мне хотелось сказать ему, что он невнимательный мудак, но я, как обычно, промолчал.

Через десять минут зазвонил телефон. Я снял трубку. Это оказался Бэнкс. Он попросил меня зайти к нему. Я не был у него с самого первого дня и первой мыслью было, что сейчас меня уволят. Не знаю, по какой причине, но видимо, Бэнкс и Стюарт, наконец, пришли к согласию относительно того, что меня пора выгнать.

Я стоял у лифта и нервничал. Работа мне не нравилась, но я не хотел её терять. Я смотрел на цифры над металлическими створками лифта. Ладони покрылись потом. Мне не хотелось идти к Бэнксу. Если бы меня хотели уволить, думал я, лучше бы уведомили по почте. У меня никогда не получалось общаться лично.

Лифт открылся, из него вышла пожилая женщина в длинном платье, я занял её место и нажал кнопку пятого этажа.

Бэнкс ждал меня в своём кабинете, сидя за массивным столом. Он не поздоровался, не встал, когда я вошёл, а просто указал на стул. Я сел. Я хотел вытереть ладони о брюки, но он смотрел прямо на меня и легко бы заметил этот жест.

Бэнкс наклонился вперед.

— Рон говорил с вами насчёт ГеоКомм?

Я моргнул и тупо уставился на него.

— Э… нет.

— Это СГП, которую мы разрабатываем для городов, округов и муниципальных объектов. Вы знаете, что такое СГП?

Я помотал головой, всё ещё не понимая, к чему он вёл.

Он раздражённо посмотрел на меня.

— СГП расшифровывается, как «система геопозиционирования». Она позволяет пользователям…

Но я уже отключился. Я понял, что меня не уволят. Мне просто решили выдать новое задание. Я должен буду написать руководство по новой компьютерной системе. Не просто инструкцию, не краткое описание, а полноценное руководство.

Меня не уволили. Меня повысили.

Бэнкс замолчал и посмотрел на меня.

— Вы, что, не собираетесь записывать?

Я посмотрел на него.

— Блокнот забыл, — ответил я.

— Вот. — Тяжело вздохнув, он вытащил из тумбочки жёлтый лист бумаги и протянул мне.

Я вытащил из кармана ручку и принялся писать.

Когда через час я вернулся в кабинет, Дерека на месте не оказалось, хотя на часах было только 11:30. Я положил записи и бумаги от Бэнкса на стол и прошёл туда, где сидела Хоуп. Её тоже не было.

Как и программистов.

И Вирджинии с Лоис.

Значит, все ушли праздновать день рождения Стейси.

Я же сделал то, что и всегда: дождался 12:15, пока все не уйдут и отправился в «Макдональдс», заказал обед и поел, не выходя из машины у городского парка. Не знаю почему, но меня покоробил тот факт, что никто не стал меня ждать. Удивляться не стоило, но меня попросили подписать открытку, Хоуп написала «Увидимся на обеде», значит, меня ждали. Я ел чизбургер, слушал радио и наблюдал за парочкой подростков, целовавшихся на газоне.

На работу я вернулся ещё более подавленным.

Через полчаса с обеда вернулись остальные. Я ходил от стола к столу, раздавая телефоны внутренней связи — это было одним из указаний Стюарта, — когда мимо меня прошли Вирджиния и Лоис. Шли они медленно, картинно держась за животы.

— Что-то я объелась, — сказала Лоис.

Вирджиния кивнула.

— Я тоже.

— Как прошло? — спросил я. Этот вопрос я задал специально, мне хотелось, чтобы они чувствовали себя виноватыми за то, что не дождались меня. Как в мультике «Рождество Чарли Брауна», когда Чарли ехидно поблагодарил Виолетту за поздравительную открытку, которую она, конечно же, не посылала.

Вирджиния посмотрела на меня.

— Что?

— Как прошёл обед?

— Что значит «Как прошёл обед»?

— Просто любопытно.

— Ты же там был.

— Нет, не был.

Лоис нахмурилась.

— Ты был там. Я рассказывала тебе об аварии, в которую попала моя дочь.

Я моргнул.

— Не было там меня. Я всё время просидел здесь.

— Уверен?

Я кивнул. Разумеется, уверен. Я знал, где я был во время обеда, знал, чем занимался, и, тем не менее, я был немного шокирован, удивлён. В голове немедленно промелькнула глупая мысль о том, что где-то рядом ходит мой двойник.

— Хм. — Лоис качнула головой. — Странно. Готова поклясться, ты там был.


Меня не замечали. Буквально все.

Поначалу я не обращал на это внимания, потому что компания не являлась одной большой счастливой семьёй. Особо тут не пообщаешься и даже приятели не имели возможности поболтать и лишь обменивались краткими приветствиями.

Но все они будто сговорились не замечать меня.

Я старался об этом не думать, старался не переживать. Но я всё равно переживал. Я думал об этом, когда приходил на работу, когда сидел в одном кабинете с Дереком, когда уходил на обед.

Зацикливаться на собственных проблемах могло показаться легкомысленным. В смысле, в странах «третьего мира» люди каждый день умирают от болезней, с которыми современная наука может легко справиться. В моей собственной стране полно бездомных и голодающих, а я тутпереживаю, что не могу найти общий язык с коллегами.

Но у каждого своё видение мира.

А в моём мире это было очень важно.

Я думал о том, чтобы поговорить об этом с Джейн, всё ей рассказать, даже продумал, что буду говорить, но почему-то никак не решался на этот разговор.

В пятницу, в 4 часа Хоуп, как обычно, раздала всем недельные чеки. Когда она протянула мне конверт, я поблагодарил её и заглянул внутрь.

Сумма в чеке оказалась на 60 долларов меньше, чем обычно.

Я смотрел на цифры в недоумении и взглянул на Дерека.

— С твоим чеком всё в порядке? — спросил я.

Тот пожал плечами.

— Не знаю. Не смотрел.

— Посмотришь?

— Не твоё дело, — ответил он.

— Ну и ладно. — Я встал и вместе с чеком отправился к Стюарту. Тот, как обычно, сидел за столом и листал компьютерный журнал. Я постучал в дверной косяк и, когда он поднял взгляд, вошёл.

— Ты что здесь забыл? — нахмурившись, поинтересовался он.

— Есть проблема. Нужно поговорить.

— Что за проблема?

У стола стоял стул, но Стюарт не предлагал присесть, поэтому я остался стоять.

— Сумма в чеке меньше на 60 долларов.

— Ничего не могу сказать, — ответил Стюарт.

— Знаю. Но вы же мой начальник.

— Ну и что? Значит, я должен отвечать за всё, что происходит в твоей жизни?

— Нет. Я просто подумал…

— Не надо думать. Я ничего не знаю о твоей проблеме и, сказать по правде, Джонс, мне плевать. — Он схватил журнал и вернулся к чтению. — Обращайся в бухгалтерию.

Я снова посмотрел на чек, на сумму и заметил кое-что, на что прежде не обращал внимания. Я прочистил горло.

— Тут написано, что я отработал только четыре дня.

— Ну, вот. Значит, сумма правильная. Дело закрыто.

— Но я отработал пять дней.

Стюарт опустил журнал.

— Чем докажешь?

— Чем докажу? Вы же меня видели. В понедельник я помог вам с заметкой по IBM и переписал страницу для новой клавиатуры. Во вторник мы вместе встречались с мистером Бэнксом и обсуждали ГеоКомм, в среду и четверг я над ним работал. В пятницу я сдал работу и принялся за обновление еженедельной системы отчётов.

— Я не могу отслеживать деятельность каждого работника компании. Честно говоря, Джонс, раньше бухгалтерия не ошибалась. Если они считают, что ты отработал только четыре дня, значит, так и есть.

Он снова вернулся к журналу.

Я смотрел на него. Какой-то Оруэлловский кошмар, натуральная «уловка-22». Поверить не могу, что это происходит на самом деле. Я заставил себя сделать глубокий вдох. За прожитые годы к подобным доводам у меня должен уже выработаться иммунитет. По идее. Молотки для Пентагона по три сотни долларов за штуку, разборки с провайдером — всё это и многое другое вынуждало меня мириться с абсурдностью мира, в котором я жил. Но, когда сталкиваешься с этим лицом к лицу, то начинаешь натурально злиться.

Стюарт продолжал игнорировать меня. Он показательно облизнул большой палец и перевернул страницу.

Он улыбался. Мне захотелось обойти стол и врезать ему по морде, стереть эту мерзкую ухмылку с его рожи.

Вместо этого я развернулся и направился к лифту. Бухгалтерия находилась на третьем этаже, рядом с отделом кадров. Проходя мимо стойки, я заметил за ней Лизу. Я не обратил на неё внимания и направился прямо по коридору в противоположном направлении от конференц-зала.

Я поговорил сначала с секретарём, затем с бухгалтером, затем с финансовым директором и, несмотря на то, что я ожидал, что именно Стюарт должен отмечать моё присутствие, директор извинился за ошибку и пообещал приготовить исправленный чек к понедельнику.

Я поблагодарил его и ушёл.

Дома я всё рассказал Джейн, не укрыл ничего. Но при этом я не смог передать ей чувство разочарования, беспомощности, которое я испытывал каждый раз, когда сталкивался с недоверием Стюарта ко мне и его полнейшим доверием системе. Что бы я ни говорил, я не мог заставить её понять, что я чувствовал. Я сердился на неё из-за этого непонимания, а она рассердилась на меня, поэтому спать мы легли злыми.

6.

Не знаю, как именно моя работа влияла на отношения с Джейн, но она определенно влияла. Я вдруг начал раздражаться, злиться на неё безо всякой причины. Полагаю, я винил её за то, что она не застряла на такой же бессмысленной работе, как я. Я был глуп и вёл себя неправильно. Она ведь до сих пор училась и работала на полставки, разумеется, она не находилась в том же положении, что и я, но я всё равно на неё злился, а потом чувствовал себя виноватым. Ведь всё то время, пока я не мог найти нормальную работу, она оставалась со мной. Она никогда не давила на меня, всегда поддерживала. Я винил себя за подобное поведение.

И поэтому я продолжал над ней издеваться.

Что-то со мной явно не так.

Когда я только устроился на работу, то позвонил родителям, но с тех пор с ними не разговаривал. Джейн напоминала мне позвонить ещё раз, а я постоянно откладывал. Мама меня поддержала, отец тоже был счастлив тому, что я нашёл, наконец, работу, но они не проявляли никакой радости по этому поводу и меня это смущало. Не знаю, на какую работу они рассчитывали, но явно на что-то получше той, что я получил и сейчас мне было несколько неловко обсуждать с ними этот вопрос, чем как в первый раз.

Я любил своих родителей, но близких отношений у нас в семье никогда не было.

В отношениях с Джейн тоже наступило похолодание. До недавнего времени мы являли собой отдельную крошечную вселенную, и всем мы занимались вместе, начиная от учёбы и заканчивая проведением досуга. Но сейчас мы начали друг от друга отдаляться. Мы больше не были единым целым. Я работал с 8 до 17, приходил домой и всё — мой день окончен. По вторникам и четвергам у неё были вечерние занятия и дома она раньше девяти вечера не появлялась. По понедельникам, средам и пятницам она либо занималась учёбой, либо готовила занятия для малышни в детсаду.

Выходные она проводила в библиотеке или в кровати в окружении книг.

У меня выходные были свободны, но я никак не мог к этому привыкнуть. Сказать по правде, я не знал, чем именно заняться в первую очередь. Во время учёбы я либо работал, либо, как Джейн, занимался. Теперь же у меня было два дня полнейшего безделья. Нужно было много чего сделать по хозяйству, посмотреть по телевизору, почитать. Вещи старели очень быстро и я полностью осознавал необходимость этого свободного времени. Изредка по выходным мы ходили по магазинам или в кино, но, как правило, она что-то учила, а я занимался своими делами.

Как-то в субботу я оказался в торговом центре Бреа, в музыкальном отделе и покупал какие-то бесполезные записи лишь потому, что мне больше нечем было заняться. Когда я остановился у отдела «Хикори Фармс»[5], то заметил, как из магазина электроники выходил Крейг Миллер. Я воспрянул духом. Я не видел Крейга с выпускного и побежал к нему, размахивая руками и улыбаясь.

Он меня не заметил и продолжал идти по своим делам.

— Крейг! — позвал я.

Он остановился, вздрогнул и посмотрел на меня. Какое-то время он тупо на меня таращился, будто не узнал, затем его лицо расплылось в улыбке.

— Ну, чем занимаешься? — спросил я.

— Всё ещё учусь. Планирую получить степень в политологии.

Я ухмыльнулся.

— Всё тусуешься в «Эрогенной зоне»?

Он покраснел. Это было странно, я раньше никогда не видел, чтобы Крейг был чем-то смущён.

— Ты меня там видел?

— Ты сам меня туда водил, забыл?

— А, точно.

Повисла тишина, ни я, ни он не знали, что сказать и это было странно. Крейг всегда отличался болтливостью, если он находился рядом, тихо не было никогда. Сколько я его помню, ему всегда было, что сказать.

— Ну, — сказал он, переминаясь с ноги на ногу. — Я, пожалуй, пойду. Надо домой. Если опоздаю, Дженни меня прибьёт.

— Как она, кстати?

— Отлично, отлично.

Он кивнул. Я тоже кивнул. Он посмотрел на часы.

— Ну, я пойду. Рад был повидаться, эм… — Он посмотрел на меня и понял, что ошибся.

Я посмотрел ему в глаза и всё понял.

Он меня не узнал.

Он вообще не понимал, кто я такой.

У меня было такое чувство, будто мне влепили пощёчину. Меня как будто… предали. Я смотрел, как он пытался вспомнить моё имя.

— Боб, — подсказал я.

— Точно, Боб. Прости. Запамятовал. — Он помотал головой и тихо рассмеялся. — Альцгеймер виноват.

Я отвёл взгляд. Запамятовал? Мы два года тусовались вместе. В колледже он был моим лучшим другом. Я не видел его пару месяцев, но, мне кажется, имя друга невозможно забыть и через полгода.

Теперь я понял, почему он так смутился от встречи со мной, почему вёл себя столь официально. Он не знал меня и весь разговор притворялся.

Я подумал, что теперь он оттает. Он знал меня. Помнил меня. Мне показалось, что сейчас он расслабится, прекратит притворяться и между нами завяжется нормальный разговор. Но он снова посмотрел на часы и сказал:

— Прости, но мне, правда, нужно идти. Рад был увидеть. — И исчез в толпе, коротко махнув мне на прощание рукой.

Я замер на месте. Что, блин, тут вообще происходит? Я посмотрел налево. На экране одного из телевизоров в магазине электроники я увидел знакомую рекламу пива. Кучка студентов собралась с пивом и чипсами посмотреть воскресный футбольный матч. Всё это были здоровые крепкие молодые люди приятной внешности, они веселились, хлопали друг друга по плечам и спинам, смеялись.

Моя студенческая жизнь выглядела не так.

Сцена веселящейся перед телевизором компании сменилась кружкой с пивом, а затем логотипом бренда.

В колледже у меня не было большой компании друзей. У меня там вообще друзей почти не было. Только Крейг и Джейн и всё. Воскресные дни мы проводили не в компании таких же лоботрясов, а в спальне, за книгами. По телевизору начался другой рекламный ролик. До сей поры я и не осознавал, насколько уединенно прошли мои студенческие годы. Картинки счастливой близкой дружбы, сохранявшейся потом долгие годы, для меня были лишь картинками. В реальность они так и не воплотились. С сокурсниками по колледжу я не был настолько близко знаком, как с одноклассниками по школе. В колледже отношения были более холодными, каждый был предоставлен сам себе.

Я задумался о тех временах и внезапно осознал, что за всё время учёбы ни разу не общался лично с кураторами. Нет, я их знал, но для меня они были похожи на персонажей телешоу, я смотрел на них, но не общался с ними. И я сомневался, что хоть один помнил меня. Я встречался им только в течение одного семестра, да и то, чаще всего в виде фамилии на листе бумаги. Я никогда не задавал вопросов, никогда не оставался, чтобы помочь, всегда сидел в самой середине аудитории. Я был совершенно анонимен.

Я сначала решил ещё погулять по торговому центру, зайти в пару магазинов, но передумал. Я хотел домой. Мне вдруг показалось странным ходить от магазина к магазину, не замечаемым никем вокруг. Я чувствовал себя некомфортно, мне хотелось к Джейн. Она может заниматься учёбой, у неё может не найтись на меня времени, но она хотя бы знает, кто я такой. Эта мысль мне понравилась и я спешно направился к выходу.

По дороге домой я не переставал думать о встрече с Крейгом. Я пытался объяснить произошедшее, выделить что-то разумное, но не смог. Мы не были просто знакомыми, которые встречались лишь на занятиях. Мы вместе тусовались, вместе занимались разными делами. Крейг не был глуп, и если не какая-нибудь болезнь мозга или умственное расстройство, вряд ли он мог забыть меня.

Может, проблема не в нём, а во мне.

Это наиболее верный ответ, но мне было страшно об этом думать. Я знал, что я не самый интересный человек в мире, но меня угнетала сама мысль о том, что единственный друг мог забыть меня всего за два месяца. Я не был эгоманьяком, не считал, что у меня есть какое-то особое место в этом мире, но меня удручал тот факт, что моё существование настолько бессмысленно, что окружающие меня едва замечали.

Когда я вернулся, Джейн разговаривала по телефону с подругой. Она посмотрела на меня, улыбнулась и мне полегчало.

Может, я просто себя накрутил. Слишком много об этом думал.

Я прошёл в ванную и взглянул на себя в зеркало. Какое-то время я изучал своё отражение, пытаясь понять, каким меня видели остальные. Я не был красавцем, но уродом меня назвать нельзя. У меня были светло-русые волосы средней длины, обычный нос, не большой и не маленький.

Я выглядел абсолютно средне. Средний рост, среднее телосложение. Я носил обычную одежду.

Я был обычным.

Странно. Не могу сказать, что удивился, но раньше я об этом никогда не думал и почувствовал себя неуютно от того, как легко мне удалось оценить себя. Мне хотелось, чтобы во мне нашлось что-то уникальное, чудесное, но ничего такого я не заметил. Я был совершенно обычным человеком.

Возможно, этим и объяснялось происходившее на работе.

Я отбросил эти мысли и вышел из ванной в гостиную.

В течение следующих нескольких дней я в полной мере осознал, благодаря тому, как я общался, что делал, что я был совершенно обыкновенным. Наши разговоры с Джейн были примитивными, работа простой. Неудивительно, что Крейг меня не вспомнил. Я был настолько обыкновенным, что забыть меня оказалось совершенно несложно.

Был ли я обычным в постели?

Этот вопрос в той или иной степени беспокоил меня всё время ещё до встречи с Крейгом. Он просачивался в мысли, когда я находился рядом с Джейн, витал где-то на задворках сознания. Теперь же он, если и не обрёл словесную форму, но очертания его проявились в полной мере. Я пытался не думать об этом, когда был с Джейн, когда мы вместе ели, разговаривали, принимали душ или лежали в постели, но он пожирал моё сознание изнутри, с тихого шёпота перейдя на крик, так что я больше не мог его игнорировать.

Вечером в субботу, во время новостей и перед очередным выпуском «Субботним вечером в прямом эфире» мы обычно занимались сексом. Обычно я не анализировал этот процесс, не задумывался над тем, что мы делаем и почему, но теперь я ощущал себя стоящим в стороне оператором с камерой, заметил, какими скованными были мои движения, как одинаково я отвечал на её ласки, как всё было скучно и предсказуемо. Мне с трудом удавалось поддерживать эрекцию и приходилось сосредотачиваться, чтобы кончить.

После чего, я скатывался с неё, тяжело дыша и смотрел в потолок, рассуждая о произошедшем. Мне бы хотелось думать, что всё прошло отлично, что я прекрасно справился, но я понимал, что это не мой случай. Я был обычным.

Мой член наверняка был самого обычного размера.

Наверное, я доставлял ей совершенно обычное количество оргазмов.

Я посмотрел на Джейн. Даже сейчас — особенно, сейчас — потная и разгорячённая после секса, с прилипшими к лицу влажными волосами, она была прекрасна. Я всегда знал, что она лучше меня, красивее меня, умнее, способна привлечь внимание, но сейчас от этой мысли мне стало больно.

Я осторожно коснулся её плеча.

— Ну как? — спросил я.

Она взглянула на меня.

— Что?

— Ты… кончила?

Она поморщилась.

— Разумеется. Что с тобой не так? Ты весь вечер какой-то странный.

Я хотел объяснить ей свои чувства, но не смог.

Я помотал головой и ничего не сказал.

— Боб?

Я бы хотел, чтобы она разубедила меня, сказала, что я не обычный, что я особенный, прекрасный, но мне казалось, что она скажет: «Я люблю тебя, несмотря на то, что ты обычный». А таких речей я слышать не хотел.

В голове эхом звучали слова её матери: «…ничтожество… пустое место…».

А что если она встретит кого-то с более умелыми руками, ловким языком и членом большего размера?

Об этом я даже думать не хотел.

— Я… я люблю тебя, — сказал я.

На лице Джейн промелькнуло удивление и она смягчилась.

— Я тоже тебя люблю, — ответила она и поцеловала меня в губы, затем в нос, в лоб, мы обнялись, укрылись одеялом и до самой ночи смотрели телевизор.

7.

Убежденность в собственной посредственности крепла во мне с каждым днём. Даже Хоуп перестала со мной разговаривать, пока я не обращался к ней первым, и мне не раз казалось, будто она забывала, что я работал в «Автоматическом интерфейсе». Как будто я превратился в тень, стал призраком компании.

Погода менялась, становилось теплее, приближалось лето. Мне было грустно. Мне всегда становилось грустно в солнечные дни. Контраст между красотой ярко-голубого неба и серостью моего бытия разделял мои мечты и реальность сильнее, чем, что бы то ни было.

Я полностью погрузился в работу над ГеоКоммом — полноценным руководством, а не идиотскими писульками, которые я сочинял прежде. Я получил доступ к машинам программистов. Мне продемонстрировали работу системы. Мне даже разрешили протестировать её на одном из терминалов. Мне начало казаться, что моя работа начала меняться, и она менялась бы, если бы я проявлял хоть малейший интерес к происходящему. Но я не проявлял. На должность помощника координатора межведомственного взаимодействия и вторичной документации я заступил не по своему желанию, а вследствие необходимости и особенности данной работы меня никак не впечатляли.

Единственным, кто продолжал обращать на меня внимание оставался Стюарт. Казалось, он стал ещё злее. Его бесил факт, что Бэнкс или кто-то выше него позволил мне остаться. Он приходил ко мне в кабинет — не к Дереку, а ко мне, — вставал передо мной и смотрел, как я работаю. Он ничего мне не говорил, не спрашивал, над чем я работал, просто стоял и смотрел. Меня его присутствие раздражало и он знал об этом, но я раз за разом отказывал ему в удовольствии насладиться проявлением моих чувств. Я мог лишь не обращать на него внимания и продолжать работать. Со временем, он уходил.

Я смотрел ему вслед и мне хотелось ему врезать.

Я никогда не был жестоким человеком. Если я размышлял о мести кому-то, я обычно думал о том, как этого человека унизить, а не о том, как причинить ему вред. Но в случае Стюарта, мне хотелось избить его в мясо.

Но сделать этого я не мог.

Он был в намного лучшей форме, чем я и мог сам запросто набить мне морду.

Я закончил описание первого меню ГеоКомма. Все документы я передал Стюарту, а тот, скорее всего, передаст их Бэнксу. Никто из них никак не отозвался о моей работе, поэтому я принялся за вторую часть.


Был четверг, день, когда у Джейн были вечерние занятия и хоть по четвергам мы обычно не занимались сексом, ведь она приходила уставшая, я уговорил её. Закончив, я как обычно скатился с неё. Мы всегда занимаемся сексом в миссионерской позиции, понял я. Всегда занимаемся сексом в миссионерской позиции.

Какое-то время мы просто молча лежали. Джейн потянулась за пультом и включила телевизор. Там показывали какую-то полицейскую драму.

— Ты кончила? — поинтересовался я.

— Да.

— Больше одного раза?

Она приподнялась на локте.

— Только не это. Ты будешь каждый раз об этом спрашивать после секса?

— Прости.

— Чего тебе от меня надо? Я кончила, ты знаешь, что я кончила, но всё равно спрашиваешь.

— Мне показалось, ты притворялась.

— Хватит. — Она со злостью набросила на себя одеяло и натянула до самого подбородка. — Если бы я знала, что это опять повторится, никогда бы не согласилась.

Я обиженно посмотрел на неё.

— Тебе не нравится заниматься со мной сексом.

— О, Боже!

— Что я, по-твоему, должен думать? В смысле, что должен чувствовать? Ты меня всё ещё любишь? Полюбила бы меня, если бы сегодня впервые меня встретила?

— Скажу только один раз: да, я люблю тебя. И хватит. Закрыли тему. Ложись спать.

— Хорошо, — ответил я. Я злился на неё, хотя злиться мне было не из-за чего.

Мы отвернулись друг от друга и уснули под шум телевизора.

8.

На доске объявлений в столовой я заметил оповещение о ежегодном пикнике сотрудников «Автоматического интерфейса». Я решил проигнорировать его и не думать о пикнике, хотя слышал, как о нём говорили программисты. Мероприятие обещало быть грандиозным и, насколько я понял, присутствие было обязательным.

Присутствие обязательно. Это-то меня и тревожило. Я прекрасно понимал, что пойти мне не с кем, не с кем посидеть. Меня беспокоила мысль о том, что, пока все будут веселиться, болтать и смеяться, я буду сидеть в одиночестве.

Во вторник, накануне пикника, я даже думал сказаться больным.

Не знаю, что именно стало причиной этого патологического страха перед пикником, но полагаю, что их был целый комплекс: неспособность вписаться в работу, осознание собственной посредственности, нарастающий кризис в отношениях с Джейн. Мои самоуважение и уверенность в себе находились на очень низком уровне и я не думал, что моё эго выдержит удар пикником. Как говорил Чарли Браун: «Я знаю, что никому не нравлюсь. Зачем нужны праздники? Чтобы напоминать мне об этом?».

Это не был праздник в полном смысле слова, но принцип тот же. Я — никто, я — невидимка, и поэтому я должен был остаться дома.

Пикник должен был начаться в полдень, а закончиться в два и проходил на зеленом газоне позади здания «Автоматического интерфейса». В 11:45 к кабинету подошёл жабоподобный мужик, с которым обедал Дерек, спросил: «Готов?» и они вышли. Со мной никто не заговорил, никто не предложил пойти с ними, и хоть я и не ждал этого от них, я разозлился.

Из коридора доносились голоса, мимо проходили люди, но я оставался сидеть за столом. Я подумал, что если я закрою дверь и спрячусь здесь, никто не заметит моего отсутствия, никто не станет меня искать.

В громкоговорителях зазвучала музыка и низкий мужской голос произнёс:

— Начался ежегодный пикник. Явка сотрудников обязательно. Повторяем. Начался ежегодный пикник. Явка сотрудников обязательна.

Надо было сказаться больным, подумал я.

Я немного посидел, затем медленно поднялся и пошёл к лифту. По пути лифт остановился на двух этажах и вниз приехал полностью забитым. В фойе народу оказалось ещё больше — люди заполняли зал, спускались с лестниц. Вместе с остальными я прошёл в заднюю дверь. Мы прошли через короткий коридор и через ещё одну дверь вышли на задний двор. Какое-то время я стоял на ступеньках, позволяя людскому потоку обтекать меня. На девственно-зеленой траве стояли ряды столов. Рядом с ними располагалась крытая сцена. Столы были устелены белоснежными скатертями и уставлены чашками с салатами, сладостями и блюдами с горячим, возле которых вертелись женщины. По краям площадки я заметил столики с напитками и мусорные баки.

Я стоял, не зная, что делать, то ли взяться за еду, то ли присесть где-нибудь с краю и дождаться, пока за неё не примется кто-нибудь другой. Со своего места я видел разбившихся на группы людей. Я как будто заглянул на задний двор чьего-то дома. Перед моими глазами предстали эти дома, зеленые лужайки, бетонированные парковки.

Люди искали друзей, занимали места, некоторые выстраивались в очереди за едой. Я решил присоединиться к ним. Я взял банку колы и положил в пластиковую тарелку хот-дог, чили-бобы, картофельный салат и чипсы. Стол, за которым сидели Бэнкс, Стюарт, программисты, Хоуп, Вирджиния и Лоис, оказался занят и я решил поискать место за другими. За одним сидела группа пожилых женщин и я отправился к ним. Пока я шёл по лужайке, на меня никто не взглянул, никто не показал на меня пальцем и не хихикнул. Никто меня не замечал. Я был невидимкой и прекрасно растворился в толпе. Но чувства такого у меня не было. Даже если на меня никто не обращал внимания, я видел всех.

Я сел за стол и улыбнулся сидевшей напротив женщине. Та не обратила на меня никакого внимания, поэтому я решил поесть в тишине.

— Прекрасная музыка, — бубнил козёл из колонок у сцены. Это было не радио, а специальная запись, которая оказался гораздо хуже той попсы, что мы обычно слушали по утрам. На самой сцене возился сотрудник техслужбы. Он поставил небольшой стол и установил на него какой-то ящик. Я ел и с интересом наблюдал за ним, радуясь тому, что могу на что-то отвлечься.

Через несколько минут на сцене под аплодисменты появился неизвестный мне мужчина, который, однако, оказался знаком большинству присутствующих. Он помахал толпе, взял микрофон и сказал:

— Я в курсе, что именно этого вы все ждали. Особенно, ты, Рой. — Он указал на лысого тучного мужчину, сидевшего за ближайшим столом. Все засмеялись.

— Да, Рой! — выкрикнул кто-то.

Мужчина на сцене поднял руку.

— Ну, хватит. Начнём, пожалуй, со скромных призов, а в конце выдадим самый главный — обед в «Элизе» — самом дорогом ресторане округа Оранж!

Повсюду раздались крики, свист, улюлюканье.

Я ел, а мужчина на сцене вынимал из ящика имена выигравших бесплатную мойку машины, абонемент в видеопрокат, бесплатные гамбургеры. Затем разыграли главный приз — обед в «Элизе».

Я выиграл.

Когда назвали моё имя, я сидел, не шевелясь, пытаясь обработать поступающую информацию. Когда мужчина повторил моё имя, уже с вопросительной интонацией, видимо пытался выяснить, здесь я или нет, я поднялся и вышел на сцену. Сердце бешено колотилось, во рту пересохло. Я думал, что повиснет тишина — ведь меня никто не знал — но услышал редкие вежливые аплодисменты. Так обычно приветствовали незнакомцев. Никто не свистел и не кричал. Принимая приз, я посмотрел на стол, где сидел мой отдел и сказал в протянутый микрофон:

— Спасибо большое!

Секретари и программисты вежливо хлопали, но Стюарт и Бэнкс сидели без движения. Стюарт даже выглядел злым.

Я быстро сбежал со сцены и уселся на своё место.

За моим столом никто на меня не посмотрел.

Тем же вечером Стюарт вызвал меня к себе.

— Я слышал, сегодня на пикнике ты выиграл главный приз.

Слышал? Ты сам там был.

Я кивнул и ничего не ответил.

— Ты, кажется, тратишь слишком много времени, чтобы социализироваться в нашей компании. Думаю, тебе следовало бы больше времени проводить за работой, а не болтаться с новыми друзьями.

Я уставился на него.

— Явка на пикник была обязательной. Я бы пошёл…

— Ты слишком много и часто общаешься с друзьями в рабочее время не по делу.

— С какими друзьями? Я тут никого не знаю. Я прихожу, работаю и еду домой.

Он изобразил лёгкую холодную улыбку.

— Это твои проблемы, Джонс. Если перестанешь думать о своей работе, как о просто работе и начнёшь видеть в ней шанс для карьерного роста, то кое-чего добьёшься. Если бы ты вёл себя, как надо, то уже стал бы командным игроком.

Я даже не стал отвечать. Впервые я заметил, каким пустым выглядел его кабинет. В нём не было ничего, что могло бы хоть что-нибудь рассказать о его владельце. На столе не было никаких фотографий, никаких мелких безделушек или цветов. Несколько бумажек на стенде у входа были официальными уведомлениями компании. Журналы в углу стола являлись техническими изданиями, выписываемыми компанией.

— Джонс? Ты меня слушаешь?

Я кивнул.

— Почему ты не включил в отчёт данные о своём прогрессе?

Я посмотрел на него.

— Вы сказали, мне не нужно этого делать. Вы сказали, это только для программистов.

На его лице снова появилась лёгкая улыбка.

— Данное требование чётко изложено в описании твоей работы. Надеюсь, ты удосужился его прочитать.

— Если бы это было нужно, я бы всё сделал. Но вы чётко сказали мне, что мне не нужно включать в отчёт информацию о прогрессе.

— Нужно.

— Так почему вы не сказали об этом раньше? Зачем было ждать столько времени?

— Я ждал появления твоего отчёта. И мне ничего не остаётся, кроме как уведомить руководство о твоей слабой работе и постоянном нарушении субординации.

Нарушении субординации? Тебе тут, блядь, не армия, хотел выкрикнуть я. Я тебе не раб, сука ты фашистская.

Но я ничего не ответил.

Когда он закончил свою обличительную речь, я вышел.

Когда я вернулся в кабинет, Дерек посмотрел на меня. Необычно для него. Ещё необычнее оказалось то, что он со мной заговорил.

— Ты ходил на пикник? — спросил он.

Я всё ещё был взвинчен из-за Стюарта, и решил было отнестись к нему так же, как он ко мне, и ничего не отвечать, но не смог.

— Ага. Ходил.

— В курсе, кто выиграл главный приз?

Это что, шутка? Я нахмурился.

— Нужно для корпоративного бюллетеня, — объяснил Дерек. — Меня попросили составить.

— Я выиграл, — медленно ответил я.

Он выглядел удивлённым.

— Серьезно? А чего за призом не пришёл?

— Пришёл. Вот он, — сказал я и показал сертификат.

— О. — Он склонился над листком бумаги. — Как тебя зовут?

Нелепица какая-то.

— Боб, — неожиданно для себя ответил я.

— А фамилия?

— Джонс.

Он кивнул.

— Появится в ближайшем бюллетене.

И вернулся к работе.

Оставшуюся часть дня он со мной не разговаривал.


Когда я вернулся, Джейн дома не оказалось. На холодильнике я обнаружил записку, где говорилось, что она ушла в библиотеку искать книги по методике Монтессори для детей дошкольного возраста. Вот и хорошо. Я был не в том настроении, чтобы с кем-то разговаривать. Мне хотелось побыть в одиночестве и подумать.

Я разогрел в микроволновке замороженный буррито.

После разговора с Дереком я никак не мог сконцентрироваться на работе. Я положил перед собой бумаги, взял ручку и притворился, будто увлёкся чтением, хотя думал я о чём угодно, но не об инструкциях. Я рассуждал над словами Дерека, пытался понять, шутил ли он со мной и отказывался верить, что он на самом деле не знал моего имени. Можно было подумать, что он знал, как меня зовут, но не знал, как правильно записать.

Но суть не в этом.

Сколько бы я ни проигрывал в голове наш с ним разговор, сколько бы я ни пытался проанализировать его слова, я всегда приходил к одному и тому же выводу. Несмотря на то, что мы уже два месяца сидим в одном кабинете, моего имени он не знал. Он не видел, как я получал приз, хотя сидел прямо напротив сцены.

Для него я был невидимкой.

Блин, он поди не разговаривал со мной, потому что просто не замечал меня.

Звякнул колокольчик микроволновки, я вытащил буррито и положил его на тарелку. Затем я налил молока, прошёл в гостиную, включил телевизор и уселся на диван. Я попытался сосредоточиться на еде и новостях и не думать о произошедшем. Я подул на буррито и откусил кусок. Том Брокау докладывал о данных по больным СПИДом. Он выглядел очень серьезным, стоя на фоне синего экрана, и говорил:

— Согласно недавнему опросу, проведенному совместно «Нью-Йорк Таймс» и NBC, среднестатистические американцы полагают…

Среднестатистические американцы.

Это словосочетание запало мне в душу.

Среднестатистический американец.

Это же я. Я смотрел на Брокау. Я чувствовал себя больным и, наконец, моя болезнь была диагностирована, но никакого облегчения от этого диагноза я не испытывал. Описание было верным, но слишком общим, слишком размытым. В этих двух словах было какое-то заверение в нормальности. Только я не был нормальным. Я обыкновенный, но не просто обыкновенный. Я был сверхобыкновенный, чересчур обыкновенный, настолько обычный, что меня забывали даже друзья, а коллеги не обращали абсолютно никакого внимания.

У меня было странное чувство. Вернулся внутренний холод, возникший, когда Вирджиния и Лоис заявили, что видели меня во время обеда. Всё вокруг вдруг стало каким-то уродливым. Одно дело — быть просто обычным человеком. Но совсем другое — настолько патологически обыкновенным. Я постоянно оставался невидимым. В этом было нечто пугающее, жуткое, практически сверхъестественное.

Я потянулся и схватил со стола вчерашнюю газету. Открыл страницу со списком пяти самых популярных фильмов прошедших выходных.

Именно эти фильмы я очень хотел посмотреть.

Я посмотрел список десяти самых популярных песен этой недели.

Все они оказались моими любимыми, которые я слушал чаще всего.

Сердце заколотилось в груди. Я встал и прошёлся по комнате, подошёл к стеллажу со стереосистемой. Я просмотрел стопку дисков и понял, что моя музыкальная коллекция была не старше последних десяти лет.

Безумие какое-то.

Но в этом был определенный смысл.

Если я обычный, то обычный во всём. Не только во внешности или чертах характера, а и во всём остальном. Возможно, этим объяснялось моё постоянное следование «золотой середине», моя непоколебимая вера в принцип «умеренность во всём». Я никогда не прибегал к крайностям. Во всём. Никогда не ел слишком много или слишком мало. Никогда не был слишком жадным или чересчур щедрым. Не считал себя ультралибералом или крайним консерватором. Не был я ни гедонистом, ни аскетом, ни запойным пьяницей, ни убеждённым трезвенником.

Я никогда не принимал ничью сторону.

Если задуматься, неправильно считать, что идеальное решение проблемы — это компромисс, что истина всегда лежит где-то между двумя крайностями. Не бывает счастливой середины между добром и злом, истиной и ложью. Однако двусмысленность, которая лишила меня возможности принимать практические решения, сокрушила и мою мораль. Я постоянно колебался между различными точками зрения, застревал посередине и не мог выбрать ту или иную сторону.

Среднестатистический американец.

Моя экстраординарная обыкновенность не являлась лишь частью моей личности, она являла собой мою сущность. Ею объяснялось, почему никто из моих сверстников никогда не подвергал сомнению выбор обладателя той или иной награды. Я всегда плыл по течению, никогда не спорил с мнением большинства. Именно поэтому мои аргументы ни в школе, ни в колледже никогда не подвергались сомнению или даже обсуждению.

Именно поэтому мне так понравился городок Ирвайн. Именно там, где все здания выглядели одинаково, а владельцы недвижимости стирали между зданиями любой намёк на индивидуальность, я чувствовал себя как дома. Эта однородность импонировала мне, говорила со мной на одном языке.

Но тот факт, что я обычный не объяснял, почему для остальных я становился невидимым. Если пристально посмотреть на большинство людей, то уникальных среди них нет. Большинство людей — нормальные, обыкновенные. До тех пор, пока их не начинают игнорировать собственные коллеги, друзья, знакомые. Чтобы заметить их существование, в них должно быть нечто ужасное, а не только лишь какие-то черты, проявляющие индивидуальность.

Но я был обычным.

И меня все игнорировали.

Я принялся обдумывать какие-то действия, которые бы опровергли эту теорию, что-то, что доказало бы, что я не совсем обычный. Я вспомнил, как в третьем классе меня донимала местная шпана. Для них тогда я ведь не был обычным? Во мне была какая-то особенность, которая и привлекла внимание трёх самых сильных учеников третьего класса. Однажды они перехватили меня по пути домой. Один держал, а двое других стягивали с меня штаны. Сняв их, они принялись играть в «собачку», перебрасываясь моими штанами, пока я безуспешно пытался их отнять. Собралась небольшая толпа, все смеялись. Среди собравшихся я заметил девочек. Честно говоря, то, что там были девочки, мне понравилось. Мне было приятно, что они видели меня в одних трусах.

Позже, уже, будучи подростком, я часто думал об этом, когда мастурбировал. Я восхищался тем, как девочки наблюдали за моими попытками забрать штаны у хулиганов.

Это ведь не нормально, правда? Это необычно.

Но я хватался за соломинку. У всех были свои небольшие отклонения и нестандартные предпочтения.

У меня, наверное, был стандартный набор этих отклонений.

Даже мой необычный опыт был обычным. Все мои особенности были совершенно обыкновенными.

Господи, у меня даже имя обычное. Боб Джонс. Где-то рядом должен быть Джон Смит — самое популярное имя в телефонной книге.

Буррито остыл, но голода я больше не испытывал. Я посмотрел в экран телевизора. Репортёр рассказывал о массовом убийстве в Милуоки.

Большинство людей сейчас вероятно смотрят новости.

Среднестатистический американец смотрит новости за ужином.

Я переключил на «Мэш», встал, вывали остатки еды в мусорку, положил тарелку в раковину и вытащил из холодильника бутылку пива. Сегодня хотелось напиться.

Вместе с пивом я вернулся в гостиницу и принялся смотреть телевизор, пытаясь сконцентрироваться на сериале и не заниматься самоанализом.

Я заметил, что реплики, которые сопровождаются закадровым смехом — самые смешные.

Я выключил телевизор.

Джейн вернулась около девяти вечера. К тому времени я уже прикончил шесть бутылок и настроение моё, если не улучшилось, то, по крайней мере, собственные проблемы мне стали безразличны. Джейн посмотрела на меня, нахмурилась, прошла на кухню и сложила на стол стопку тетрадей. Там же она нашла подаренный мне сертификат.

— Что это? — спросила она.

Я совсем забыл, что выиграл ужин. Я посмотрел на неё и отсалютовал ей бутылкой пива.

— Поздравь меня. Я выиграл конкурс на работе.

Джейн прочла сертификат.

— «Элиза»?

— Ага.

— Это же круто!

— Ага. Круто.

Она снова нахмурилась.

— Да, что с тобой такое?

— Ничего. — Я допил пиво, поставил пустую бутылку рядом с другими и отправился в ванную, где меня вырвало.


В «Элизу» мы пошли через три недели.

Я вырос в пригороде и никогда прежде не ужинал в заведениях, которые бы не являлись частью большой сети. Все рестораны, начиная с «Макдональдс» и заканчивая «Лавс», «Блэк Ангус» и «Дон Хосе», не были чем-то уникальным, не были местами, у которых был частный владелец. Это были огромные корпоративные сети, удобные и надёжные. Когда мы вошли внутрь, и я заметил изысканную обстановку, стильных посетителей, я вдруг понял, что совершенно не знал, как себя вести, не знал, что делать. Несмотря на то, что мы приоделись — Джейн надела выпускное платье, а я костюм для собеседований — и внешне были похожи на других посетителей ресторана, я всё равно чувствовал себя не в своей тарелке. Мы выглядели на несколько десятилетий моложе остальных. И вместо того, чтобы платить, мы предъявили какой-то дурацкий сертификат. Я сунул руку в карман, нащупал твёрдый край сертификата и подумал, достаточно ли я взял денег для чаевых. Внезапно, я решил, что лучше бы мы вообще не приходили.

Столик мы забронировали заранее, ещё за две недели, нас усадили и выдали прекрасно оформленное, написанное курсивом меню. Насколько я мог судить, в этот день было доступно лишь один пункт этого меню — дежурный ужин из нескольких блюд. Я кивнул официанту в знак согласия. Джейн сделала то же самое.

— Что предпочитаете из напитков, сэр? — поинтересовался официант.

Впервые в жизни я увидел карту вин и, чтобы не показаться невежественным, сделал вид, что изучаю. Я посмотрел на Джейн, ожидая от неё помощи, но она пожала плечами и отвела взгляд. Я наугад ткнул пальцем в середину списка.

— Хорошо, сэр.

Вино и закуску из копчёного лосося принесли буквально через минуту. Официант налил в бокал вина, я попробовал его так, как делали это персонажи фильмов и кивнул. Официант разлил вино по бокалам и нас оставили наедине.

Я посмотрел на Джейн. Впервые за неделю мы ели вместе. Тому были свои причины: ей нужно было съездить к матери, я ездил в «Сирс» проверить тормоза на машине, она постоянно занималась в библиотеке. Но на самом деле мы просто избегали друг друга. Я смотрел на неё и не знал, о чём с ней говорить. Любой начатый сейчас разговор будет казаться натянутым, вынужденным. Вся непринужденность, вся лёгкость, имевшиеся между нами, куда-то испарились. Появилась какая-то застенчивость. Мне начало казаться, что я отдалялся от неё так же, как от всех остальных.

Джейн огляделась и сказала:

— А тут довольно мило.

— Так и есть, — согласился я. — Именно так. — Я не знал, что ещё добавить и поэтому повторил: — Именно так.

Обслуживание было блестящим. Вокруг нас вертелся целый взвод ловких официантов, но их присутствие не было навязчивым. Когда перед кем-то из нас пустела тарелка, официант изящно заменял её другим блюдом.

Джейн допила вино вместе с салатом и наполнил её бокал.

— Я тебе рассказывала про маму Бобби Тетертона? — спросила она. Я помотал головой и Джейн принялась рассказывать про чрезмерно заботливого родителя одного из детей.

Я слушал её. Может, всё в порядке, думал я. Может, я всё выдумал. Джейн вела себя так, будто всё в порядке, всё хорошо. Может, пропасть, возникшая между нами, была лишь плодом моего воображения.

Нет.

Что-то произошло. Что-то встало между нами. Мы всегда делились своими трудностями, всегда обсуждали свои проблемы на работе. Я никогда не видел её коллег по детсаду, но она делала их для меня реальными, живыми людьми. Я знал их имена, меня волновало то, что они делали.

Но в данную минуту, пока она извещала меня об очередных несправедливостях этого мира, мой разум витал где-то в другом месте.

Её заботы мне были неинтересны.

Я совершенно перестал её слушать, отгородился от неё. Когда-то у нас были современные очень сбалансированные отношения, я ценил то, чем она занималась, её работу, считал, что её деятельность так же важна, как и моя. Я не заставлял себя так думать, я искренне так считал. Её жизнь была для меня такой же важной, как и моя собственная. Мы были равны.

Только ничего этого я больше не чувствовал.

Все её трудности казались какими-то жалкими, по сравнению с моими.

Она продолжала рассказывать о детях, которых я не знал и знать не хотел. Она меня раздражала и эта раздражительность переросла в гнев. Я не стал рассказывать ей о том, что меня игнорировали на работе, не стал рассказывать о том, что я слишком обыкновенный… урод. Но, блин, она же должна была что-то заметить и поинтересоваться. Она должна была поговорить со мной, выяснить, что происходит и поддержать. Нельзя просто притворяться, будто всё хорошо.

— …родители сначала доверяют своих детей нашему центру, а потом рассказывают, как нам…

— Мне похер.

Она удивлённо моргнула.

— Что?

— Мне похер на твой сраный детский сад.

Джейн замолчала, губы вытянулись в тонкую линию. Она кивнула, будто нечто похожее она и ожидала.

— Ну, наконец-то, — сказала она. — Наконец-то, хотькрупица правды.

— Ладно тебе. Давай, просто поедим.

— После такого?

— Чего — такого? Мы, что, не можем просто посидеть и поесть?

— Наслаждаясь тишиной? Ты об этом?

— Слушай…

— Нет, ты слушай. Я не знаю, что с тобой такое. Не знаю, что тебя так беспокоит последнее время…

— А почему не спросила-то?

— Спросила бы, если бы знала, что это приведет к чему-то хорошему. Но последний месяц ты живёшь в каком-то своём выдуманном мире. Просто ходишь мрачный, ничего не делаешь, не разговариваешь, постоянно меня затыкаешь…

— Затыкаю тебя?

— Да. Каждый раз, когда я пытаюсь приблизиться к тебе, ты меня отталкиваешь.

— Я тебя отталкиваю?

— Когда мы последний раз занимались сексом? — Она уставилась на меня. — Когда ты последний раз пытался заняться со мной сексом?

Я шокировано оглядел ресторан.

— Не устраивай сцен.

— Не устраивать сцен? Я буду их устраивать, если захочу. Я не знаю этих людей и скорее всего больше никогда их не увижу. Какое мне дело, что они обо мне подумают?

— Мне есть дело, — ответил я.

— А им — нет!

Она была права. Мы разговаривали на повышенных тонах, спорили, но никто из присутствующих в нашу сторону даже не посмотрел. Можно было предположить, что эти люди просто оказались достаточно вежливыми, чтобы не обращать внимания на внезапную семейную ссору. Но что-то внутри меня подсказывало, что всё из-за того, что я создавал некое поле невидимости вокруг нас.

— Давай просто поедим. Дома всё обсудим, — попросил её я.

— Мы можем поговорить сейчас.

— Не хочу.

Она посмотрела на меня, и на секунду мне показалось, что она превратилась в персонажа мультфильма. Я мог буквально видеть, как на её лице отразилось какое-то решение, какая-то мысль, идея.

— Тебе похер на наши отношения, да? Похер на меня. Похер на нас. Ты даже не хочешь сражаться за то, что у нас есть. Тебе не похер только на себя.

— А тебе похер на меня, — ответил я.

— Да. И всегда было. Но тебе же похер на меня. — Она сидела за столом и смотрела перед собой. Мне стало не просто неуютно, мне стало грустно. Она смотрела на меня так, будто напротив сидел какой-то незнакомец. Как будто она только что узнала, что меня клонировали и заменили неудачной копией. Я видел на её лице ощущение потери, мог описать, насколько испуганно и одиноко она себя чувствовала. Мне хотелось протянуть руку, взять её ладонь и сказать, что я такой же, как прежде, что я всё ещё люблю её и сожалею о сказанном, о том, что сделал ей больно. Но что-то меня удержало. Я отчаянно хотел исправить то, что происходило между нами, но почему-то опустил взгляд в свою тарелку.

Я взял вилку и принялся есть.

— Боб? — позвала Джейн.

Я смотрел в тарелку.

— Боб? — с надеждой повторила она.

Я не ответил, продолжая есть.

Спустя мгновение, она тоже вернулась к еде.

Подошёл официант и ловко и незаметно заменил тарелку.

9.

За августом наступил сентябрь.

Я пришёл на работу и увидел на столе большой конверт и небольшую коробочку. Я приехал рано. Дерек ещё не появился и кабинет оказался в моём полном распоряжении. Я сел за стол, взял в руки конверт и принялся разглядывать надписи. Маршрут следования конверта был написан на лицевой стороне разными чернилами, разными шрифтами и я в очередной раз подумал, как же я ненавижу собственную работу. Я рассматривал список скрытых за аббревиатурами и номерами названий организаций и отделов и заметил, что рядом со мной не было никого, с кем я бы почувствовал себя тепло.

Ещё я осознал, что нахожусь здесь уже слишком долго.

Три месяца.

Четверть года.

Очень скоро будет полгода. Потом год. Потом два.

Я огорчённо отшвырнул конверт. Какое-то время я тупо таращился в стену кабинета. Затем я взял коробочку, раскрыл её и заглянул внутрь.

Визитные карточки.

В коробке лежала толстая пачка белых карточек. На лицевой стороне под логотипом «Интерфейса» было написано моё имя, должность и адрес компании.

Мои первые визитки.

Я должен был быть счастлив. Должен был испытывать душевный подъём. Но пухлая стопка карточек, напротив, скорее пугала. Она служила негласным утверждением того, что я застрял в этой компании надолго. Карточки являлись каким-то подтверждением договора, долгосрочной инвестицией, обязательством. Мне хотелось закричать. Хотелось выкинуть эти визитки. Хотелось отправить их обратно.

Но ничего этого я, конечно, делать не стал.

Несколько карточек я сложил в бумажник, а остальные убрал в тумбочку.

Дверца тумбочки захлопнулась с каким-то неожиданно громким металлическим лязгом, объявлявшим, что пути назад теперь нет.

Ключ тумбочки постоянно заедал, пришлось повозиться. Ну, вот. Такая у меня жизнь. Здесь я и проведу ближайшие 40 лет, затем выйду на пенсию и умру. Может, конечно, я излишне драматизирую. Но мне казалось, что так и будет. Я знал, кто я такой. Знал свои способности и возможности. Теоретически, я мог бы сменить место работы. Мог даже снова пойти учиться, получить другой диплом. Вариантов масса. Только я понимал, что ничего не будет. Я, как всегда, смирюсь со своим положением и буду просто жить. Я не из тех, кто ведёт за собой, я не способен встать и сделать, не способен проявить инициативу. Я всегда сижу на месте и стараюсь не выделяться.

А потом я умру.

Я вспомнил, как в школе хотел стать астронавтом, рок-музыкантом, кинорежиссёром. Мне казалось, этого мог добиться каждый. Ни один ребенок не мечтает стать бюрократом или технократом, или менеджером среднего звена. Или помощником координатора межведомственного взаимодействия и вторичной документации.

Всем этим мы занимались, когда умирали наши мечты.

Именно этим и были мои измышления — фантазиями. Я не собирался становиться астронавтом. Не собирался становиться рок-музыкантом. Или режиссёром. Поэтому я находился там, где находился и эта ситуация здорово меня бесила.

К восьми часам появился Дерек. Он как обычно не обратил на меня никакого внимания и тут же уселся за телефон. В 9 утра позвонил Бэнкс и сказал, что хочет встретиться со мной и Стюартом. Я поднялся наверх и около получаса выслушивал, насколько неудовлетворительной была моя работа по ГеоКомму.

Всё оставшееся утро я переписывал эти материалы.

Я вдруг понял, что именно в это время пять лет назад я начал посещать занятия в колледже Бреа. Как же всё изменилось за эти пять лет. Тогда я только окончил школу, передо мной были открыты все пути. Сейчас мне уже под тридцать, я застрял на идиотской работе, а мой жизненный путь уткнулся в тупик.

Я печатал на компьютере в текстовом редакторе. Случайное нажатие не той клавиши привело к удалению почти 10 страниц текста. Я взглянул на часы. 16:30. Осталось полчаса. Набрать всё заново времени явно не хватит.

Вот я и достиг дна, решил я. Вот он ад. Хуже уже быть не может.

Но как обычно я ошибался.


Когда я пришёл домой, в квартире было темно, а в воздухе всё ещё пахло завтраком — тостами и яичницей. Я нащупал ладонью выключатель возле двери и включил свет.

Гостиная была пуста. Не в смысле, что там не было людей, а в смысле, что там даже мебели не было. Исчез диван и кофейный столик. Телевизор на месте, но видик пропал. Исчезли фикусы и бостонский папоротник. Стены тоже были голыми — исчезли все картины.

Я будто ступил в какое-то иное измерение, в какую-то сумеречную зону. Вид пустой квартиры настолько меня шокировал, что я не мог сконцентрироваться на деталях, мог лишь видеть ситуацию в общем. Однако эта картина оказалась настолько всеобъемлющей, что я оказался неспособен её как-то проанализировать.

И всё же я понял, что случилось.

Джейн ушла.

Я скинул галстук и пробежал на кухню. Там тоже многого не хватало: тостера, формочек для печенья.

На столе лежала записка.

Записка?

Я замер, уставившись на свёрнутый листок бумаги, на котором было написано моё имя. Это совсем непохоже на Джейн. Не в её привычках. Она никогда так не поступала. Если она была несчастлива, если у неё появлялись какие-то проблемы, она рассказывала мне и мы вместе пытались их решить. Она не могла просто собрать вещи и уйти, оставив только записку. Она бы не сдалась просто так. Не бросила бы меня, нас, всё, что у нас было.

Сначала я подумал, что её похитили, заодно обчистив квартиру.

Но я всё же знал, что это не так.

Она меня бросила.

Не знаю, откуда, но я знал. Может, я знал, что так и будет, но не желал признавать. Я вспомнил её слова о том, что общение является важнейшей частью отношений, что даже если люди любят друг друга, без общения у них ничего не получится. Я вспомнил, как последние пару месяцев она пыталась заговорить со мной, пыталась вывести меня на разговор с ней, узнать, что меня тревожило.

Я вспомнил тот вечер в «Элизе».

После этого мы почти не разговаривали. Пару раз ругались из-за этого, она обвиняла меня в эмоциональной закрытости, в нежелании делиться с ней своими чувствами. Но даже ссоры между нами выглядели ненатуральными, не настоящими битвами, какими бывали в прошлом.

Я снова посмотрел на сложенный листок бумаги с моим именем.

Наверное, ей следовало поделиться со мной решением уйти. Но последние дни мы почти не разговаривали, так что в записке был определенный смысл.

Я развернул листок.

«Дорогой Боб,

это будет самое трудное письмо, какое мне когда-либо приходилось писать.

Я не хотела так поступать, я знаю, что это неправильно, но сейчас я не могу тебя видеть. Не думаю, что смогу это пережить.

Я знаю, что ты думаешь. Знаю, что ты чувствуешь. Знаю, что ты сейчас зол и ты имеешь на это полное право. Но у нас ничего не получается. Я подолгу обдумывала наше положение, думала, стоит ли нам всё разрешить или просто подождать, пожить раздельно. В итоге я пришла именно к такому решению. Поначалу будет тяжело (по крайней мере, для меня), но мне кажется, в долгосрочной перспективе так будет лучше для нас обоих.

Я люблю тебя и ты это знаешь. Но порой одной любви недостаточно. Для полноценных отношений важно доверие и желание делиться. Между нами этого нет. Может, никогда и не было. Не знаю. Но мне кажется, когда-то было.

Я не собираюсь никого обвинять. В произошедшем нет твоей вины. Равно как и моей. Вина лежит на нас обоих. Но я знаю нас. Знаю себя, знаю тебя и понимаю, что, сколько бы мы ни говорили, что будем работать над нашими отношениями, ничего не изменится. Думаю, нам стоит попрощаться, пока не стало хуже.

Я никогда тебя не забуду, Боб. Ты всегда останешься частью меня. Ты останешься первым человеком, которого я полюбила, кого вообще когда-то любила. Я всегда буду тебя помнить.

И всегда буду любить.

Прощай».

Ниже стояла подпись. Она написала полное имя и фамилию и эта формальность ударила по мне сильнее всего. Избитая фраза, что внутри меня возникла пустота, но так и было. Боль ощущалась практически на физическом уровне, у неё не было какого-то конкретного источника, но мне казалось, он где-то между головой и сердцем.

«Джейн Рейнольдс».

Я снова посмотрел на записку. Я перечитал её и заметил, что больно мне было не только от формальной подписи. Весь текст казался каким-то сухим и уклончивым. Слова вызывали эмоции, но они казались какими-то знакомыми. Я читал подобные тексты в сотнях романов, слышал такие же слова в фильмах.

Если она меня так любила, где слёзы? Почему не размыта ни одна буква? Где потёкшие чернила?

Я осмотрел кухню, затем гостиную. Кто-то должен был помочь ей вынести мебель, диван, стол. Кто это был? Какой-то парень? Кто-то, с кем она встречалась? С кем она трахалась?

Я присел на один из оставшихся стульев. Нет. Дело не в этом. Ни с кем она не встречалась. Подобное она не смогла бы от меня укрыть. Даже не попыталась бы. Об этом она бы мне сама рассказала.

Наверное, переехать ей помог отец.

Я вернулся в гостиную, потом прошёл в спальню. Там исчезло не так много, но исчезло что-то личное, и от этого стало ещё больнее. Мебель осталась на месте. Кровать, шкаф для белья никуда не делись, но исчезло покрывало и кружевная салфетка на шкафу. В самом шкафу остались только мои вещи, все фотографии в рамках она тоже забрала.

Я присел на кровать. Внутри меня всё разрывалось на части. Нет, физически я был в порядке, но мне как будто вспороли живот, вынули душу и сердце. Так я и просидел в тёмной комнате до позднего вечера.

Потом я сам приготовил ужин. Макароны с сыром. После чего я сел смотреть вечерние новости, шоу «Вечернее развлечение» и другие передачи. Я следил за происходящим на экране и одновременно не следил. Я ждал звонка от Джейн и одновременно не ждал его. Как будто я обрел несколько личностей, у которых были совершенно противоположные мысли и желания и которые я осознавал единовременно, но в итоге я впал в некое подобие летаргии, сидя на диване до тех пор, пока не начались одиннадцатичасовые новости.

Очень непривычно ходить по пустой квартире, не слышать, как Джейн чистит зубы или принимает душ. Я выключил телевизор и только тогда понял, насколько же тихо у меня дома. Где-то дальше по улице доносился приглушённый шум, видимо какое-то студенческое братство устроило очередную вечеринку. Жизнь снаружи продолжалась.

Я разделся и вместо того, чтобы, как обычно, бросить одежду на полу и завалиться в постель я аккуратно сложил её в корзину, как того постоянно требовала от меня Джейн. Я взял штаны и рубашку и отнёс их в ванную, открыл пластиковый ящик для грязного белья и уже собирался бросить их внутрь, как посмотрел вниз.

На дне ящика, среди моих носков лежали белые хлопковые трусики Джейн.

Я выронил одежду и тяжело вздохнул. Внезапно, глядя на нижнее бельё своей девушки, мне захотелось заплакать. Я снова глубоко вдохнул. Я вспомнил, как впервые её увидел. На ней были белые трусики и джинсы с дыркой на промежности. Я сидел напротив неё в библиотеке и видел сквозь дыру в её штанах белую ткань. Ничто тогда так не повлияло на мою жизнь.

Я наклонился и достал трусики. Нежно, будто боясь, что они распадутся, я их расправил. Затем я осторожно прижал их к лицу, в нос ударил её запах.

— Джейн, — прошептал я и от её имени мне полегчало. — Джейн… Джейн…

10.

Джейн не было уже три недели.

Я сидел в кресле и смотрел на календарь, который прикрепил на стену рядом со столом. 15 рабочих дней на календаре были перечёркнуты косым красным крестом.

Каждое утро, приходя на работу, я зачёркивал новый день. Мой взгляд скользнул к первому кресту — 3 сентября. С тех пор как Джейн ушла, я о ней ничего не слышал. Она не выходила на связь, чтобы узнать, как у меня дела, не прислала весточку о том, что у неё всё хорошо. Мне хотелось знать, не из-за сентиментальности, но исходя из практических соображений. Мне казалось, она захочет решить какие-то вопросы: вернуть случайно взятые мои вещи или попросить меня перенаправлять письма, адресованные ей, но она оборвала все контакты.

Я переживал за неё, несколько раз думал сходить в детский сад «Малыш» или позвонить её родителям, лишь бы убедиться, что у неё всё хорошо, но не стал. Боялся, наверное.

По снижению потока писем я заметил, что она всё-таки изменила адрес на почте, но иногда мне приходили её счета, уведомления и всякий спам. Я всё бережно сохранял.

На всякий случай.

После работы я заехал в магазин «у Вона», чтобы купить молока и хлеба, но я был так расстроен, что купил огромный брикет шоколадного мороженого и пачку чипсов «Доритос». Ко всем кассам тянулись длинные очереди и я выбрал самую короткую. За кассой сидела молодая стройная брюнетка, она легко и непринуждённо болтала со стоявшим напротив неё мужчиной. Я завистью наблюдал за ними. Я пожалел о том, что был неспособен так просто завязать разговор с абсолютно незнакомым человеком, обсудить погоду, последние новости, или о чём там люди разговаривают. Я не мог этого сделать даже в фантазиях. Я просто не знал, что сказать.

Первой разговор завела Джейн. Если бы это должен был сделать я, мы бы никогда не сошлись.

Когда я подошёл к кассе, девушка улыбнулась.

— Здравствуйте, — сказала она. — Как ваши дела?

— Нормально, — ответил я.

Я молча смотрел, как она отбивала на кассе мой товар.

— 6,43, - сказала она.

Я так же молча протянул деньги.


Раньше я об этом не задумывался, но пока я убирал мороженое в морозилку, а чипсы и хлеб в коробку, я вдруг понял, что между мной и другими людьми постоянно сохранялась какая-то дистанция. Даже мои отношения с бабушкой и дедушкой оставались формальными. Мы никогда не обнимались и не целовались, хотя они очень хорошо ко мне относились. Как и родители. Всю жизнь, что родители, «друзья семьи», друзья моих родителей всегда хорошо ко мне относились, но у меня никогда создавалось впечатления, что я им нравился.

Они не испытывали ко мне отвращения.

Они меня не замечали.

Я для них был никем, пустым местом.

Интересно, так всегда было? Возможно. В школе у меня были друзья, но их всегда было немного и сейчас, оглядываясь назад, я понял, что почти все они были такими же невидимками, как я.

Я вскочил, прошёл в спальню, залез в шкаф и под горой одежды откопал несколько запечатанных коробок, в которых хранилось моё прошлое. Я вытащил их в центр комнаты, сорвал скотч и принялся вытаскивать всё подряд в поисках ежегодников.

Найдя, я принялся их листать. Я не заглядывал в них со старшей школы и сейчас было странно видеть эти лица, места, моду, причёски пятилетней давности. Я почувствовал себя старым и мне стало немного грустно.

Но ещё я испытал легкое беспокойство.

Как я и ожидал, не было ни одной фотографии, где я или мои друзья были запечатлены во время каких-то спортивных мероприятий или танцевальных конкурсов. Нас даже не было на снимках в кампусе, где ученики сидели, склонившись над учебниками. Нас не было нигде. Как будто ни меня, ни моих друзей вообще не существовало, так как мы не обедали в столовой и не гуляли по кампусу между занятиями.

В разделе фотографий класса я нашёл Джона Паркера и Брента Бёрка, двух моих лучших друзей. Их лица несколько отличались от того, какими я их запомнил, черты выглядели какими-то размытыми. Я разглядывал страницы, перескакивая с Джона на Брента и обратно. Мне они казались более интересными, чем выглядели на фотографиях, более умными, более живыми, но, кажется, моя память слегка подменила факты. Они смотрели на меня со страниц журнала, и на их лицах не было видно ни единой отличительной черты характера.

Я раскрыл страницу с пожеланиями, чтобы посмотреть, что они написали мне в канун выпуска.

«Рад знакомству с тобой. Горячего тебе лета. Джон».

«Отличного лета и удачи. Брент».

И это были мои лучшие друзья? Я закрыл журнал и облизнул сухие губы. Их записи были безликими, как и у всех остальных.

Какое-то время я сидел на полу и бездумно таращился в стену. Неужто, именно так чувствуют себя люди, страдающие от болезни Альцгеймера? Или сумасшедшие? Я глубоко вдохнул и набрался смелости снова раскрыть журнал. Интересно, дело в них или во мне? Или в нас всех? Был ли я для них лишь пятном в памяти, едва знакомым именем и лицом в прошлом, как они для меня? Я раскрыл журнал, нашёл свою фотографию и внимательно на неё посмотрел. Моё собственное лицо не показалось мне пустым, серым, а наоборот, оно выглядело умным и интересным.

Может, за прошедшие годы я стал более обычным, подумал я. Может это болезнь, которую я подхватил от Джона и Брента.

Нет. К сожалению, не всё так просто. Эта проблема сложнее и от того, она выглядела более пугающе.

Я пролистал журнал, просматривая снимки, когда из последней страницы выпал знакомый конверт. Внутри были мои оценки. Я раскрыл конверт и выложил сложенный листок бумаги. Моя средняя оценка в старших классах — три балла. Такая же в младших.

Я знал, что балл по английскому был выше среднего. Я неплохо умел писать.

Но на оценках это не отразилось.

У меня была тройка почти по всем предметам.

Меня окатило волной холода. Я выскочил из спальни, забежал на кухню, достал из холодильника бутылку пива и залпом её осушил. В квартире вновь стало очень тихо. Я стоял на кухне, склонившись над раковиной, и смотрел на дверцу холодильника.

Насколько далеко это зашло?

Я этого не знал, да и не хотел знать. Даже думать об этом не хотелось.

Снаружи темнело, солнце постепенно скрывалось за горизонтом, в квартире появились длинные тени, отбрасываемые мебелью в гостиной. Я включил на кухне свет. Со своего места я по оставшимся следам видел, где стоял диван. Я оглядел гостиную и внезапно почувствовал себя одиноким. Очень одиноким. Настолько одиноким, что захотелось заплакать.

Я решил было взять ещё одну бутылку и вообще напиться, но передумал.

Проводить вечер в квартире мне совершенно не хотелось.

Я вышел из дома и по шоссе Коста-Меса направился на юг. Лишь на полпути я осознал, куда ехал, но разворачиваться я не стал, хотя боль внутри только усилилась.

Шоссе закончилось, свернуло на бульвар Ньюпорт, и я оказался на пляже, на нашем пляже, припарковавшись неподалеку от пирса. Я вышел из машины и бесцельно направился сквозь толпу. По тротуару прогуливались девушки в бикини и крепкие парни, между ними катались роллеры.

И снова из «Студии Кафе» доносилась музыка, снова Сэнди Оуэн. Но на этот раз мелодия не казалась волшебно великолепной, наоборот, она звучала грустно и печально. Другая ночь — другой саундтрек.

Я посмотрел в сторону пирса, всмотрелся во тьму океана.

Я думал о Джейн и о том, с кем она сейчас.

11

В октябре Дерек вышел на пенсию.

На «отвальную» я идти не собирался — меня даже не пригласили — но я знал, когда она состоится. Об этом было написано в объявлении в столовой. В тот день я сказался больным.

Странно, но, когда он ушёл, я начал по нему скучать. То, что в кабинете рядом со мной кто-то находился, пусть даже такой, как Дерек, давало мне ощущение, что я не одинок, что я ещё как-то был связан с внешним миром. С его уходом в кабинете стало пусто.

Я стал переживать за себя, за отсутствие общения с другими людьми. Вечером в день увольнения Дерека я заметил, что всё это время провёл в полном молчании.

Для остальных всё было, как обычно. Никто ничего не заметил.

На следующий день я проснулся, приехал на работу, пообщался со Стюартом, подтвердил у клерка в «Дель Тако» заказ на обед, за весь день ни с кем не заговорил, вернулся домой, приготовил ужин, посмотрел телевизор и лёг спать. За весь день я произнес не более шести предложений: со Стюартом и с управляющим в «Дель Тако». И всё.

Нужно было что-то делать. Сменить работу, поменять личность, изменить жизнь.

Но я не мог.

Слово «обычный» не совсем подходило к моему состоянию. В какой-то момент так и было, но всё зашло гораздо глубже. Это слово стало слишком мягким. Больше подходило слово «невидимый» и именно так я себя и чувствовал.

Я был Невидимкой.

Именно так, с заглавной буквы «Н».

Я это заметил на следующий день, когда проходил мимо программистов, мимо Хоуп, Вирджинии и Лоис. Я со всеми поздоровался, но на меня совершенно не обратили внимания. Хоуп когда-то вела себя со мной наиболее приветливо, пробормотала что-то нечленораздельное, отдалённо похожее на приветствие.

Становилось всё хуже.

Я будто растворялся.

По пути домой я мчал, как сумасшедший, подрезал, мешал проехать другим, давил по тормозам, когда казалось, что позади кто-то ехал слишком близко. Мне в ответ сигналили и показывали средние пальцы.

Вот, теперь, меня заметили, думал я. Теперь я не невидимый. Эти люди знали, что я живой.

Я подрезал чернокожую женщину на «Саабе», та показала мне средний палец.

Я обогнал какого-то засранца на «Фольксвагене», тот что-то мне прокричал и я улыбнулся.


По средам и субботам я начал покупать лотерейные билеты, в эти дни обычно проводились розыгрыши. Согласно статье в одной газете, шансов выиграть у меня не было ни единого. Вероятность того, что в меня попадет молния выше, чем вероятность выиграть в лотерею, но в ней я видел единственный выход из ловушки, в которой оказывался на работе. Каждый вечер в среду и субботу я садился перед телевизором и смотрел, как в стеклянную вазу вылетают белые шарики с цифрами. Я не просто надеялся на победу, я был в ней абсолютно уверен. Я начал придумывать в голове различные сценарии того, как распоряжусь внезапно свалившимся богатством. Во-первых, я кое-что устрою на работе. Я найму кого-нибудь, кто вывалит на стол Бэнкса тонну коровьего дерьма. Я найму бандита, который заставит Стюарта танцевать голым под «Whole Lotta Love» группы «Led Zeppelin». Я буду материться в систему общего оповещения компании, пока охрана не выкинет меня на улицу.

После этого я свалю нахрен из Калифорнии. Куда я направлюсь, я не знал, конечный пункт назначения я не придумал. Но я совершенно точно хотел убраться отсюда. Это место постоянно напоминало мне о том, что всё в моей жизни шло не так, и я был намерен перебраться куда-нибудь ещё, на новое место.

Хоть какой-то план.

Но каждые четверг и понедельник, после проведения лотереи и соотнесения выпавших цифр с теми, что были у меня в билете, я неизбежно возвращался к работе, будучи беднее на доллар и находясь в расстроенных чувствах из-за того, что все мои планы полетели коту под хвост.

В один из таких понедельников я нашёл коллективное фото, которое кто-то выронил около лифта. Это был большой снимок, на котором был запечатлён, по-видимому, отдел тестирования и сделан он был где-то в 1960-е. У мужчин были длинные бакенбарды и широкие галстуки, женщины были одеты либо в короткие юбки, либо в брючные костюмы. К своему удивлению, кое-кого я узнал. Я увидел длинноволосую молодую девушку, которая стала коротко стриженной пожилой женщиной, увидел спокойных мужчин, чьи лица со временем огрубели от того, что они постоянно хмурились. Это различие так сильно бросалось в глаза, было настолько очевидным, что создавалось впечатление, будто я смотрю фильм ужасов, где люди стареют за пару мгновений. Ещё никогда прежде я не сталкивался со столь сильным влиянием времени.

Это как Скрудж встречал Дух Будущего Рождества. В этом фото я видел своё настоящее и будущее среди зачерствевших лиц коллег.

Я вернулся к себе, шокированный немного сильнее, чем хотел бы сам признать. На столе я обнаружил стопку бумаги и записку от Стюарта со словами: «Проверь «Порядок утилизации». Срок: завтра, 8:00».

«8:00» было подчёркнуто.

Дважды.

Вздохнув, я принялся разбирать бумаги. Весь следующий час я провёл, читая записи и сверяя их с заметками, которые требовал вставить Стюарт. Я вёл записи, вносил черновые поправки к первоначальным документам, затем отнёс всё это к стенографистам. Я улыбнулся Лоис и Вирджинии, поздоровался, но они меня проигнорировали и я молча отправился к компьютерному терминалу.

Я включил компьютер, вставил дискету и уже было собрался напечатать первое предложение, как остановился. Не знаю, что на меня нашло, о чём я думал, но вместо обычного текста, я напечатал: «Сотрудник может быть утилизирован тремя способами: через повешение, с помощью удара током или путём введения смертельной инъекции».

Я перечитал написанное. В какое-то мгновение я чуть не стёр всё, что написал.

Чуть.

Сомневался я лишь секунду. Я прекрасно понимал, что если это кто-нибудь прочтёт, меня уволят, но именно этого мне и надо было. В конце концов, мои страдания закончатся. Тогда я смогу начать искать новую работу.

Но из своего опыта я совершенно точно знал, что никто это читать не станет. Те, кому я передавал свои работы вряд ли следовали написанным инструкциям, не говоря о том, чтобы их читать.

«Утилизированный за плохую работу сотрудник не может быть нанят обратно и должен быть четвертован согласно установленным правилам, — напечатал я. — В настоящем исправлении указывается, что сотрудник должен быть ликвидирован путём повешения».

Я ухмыльнулся и перечитал это предложение. Позади меня Вирджиния и Лоис обсуждали свою работу и просмотренные вчера сериалы. Часть меня беспокоилась, что кто-нибудь из них подойдёт ко мне, заглянет через плечо и прочтёт, что я написал, но скорее всего, нет, они, наверняка, уже забыли о моём существовании. «Отсутствие в течение трёх дней, не связанное с болезнью, наказывается уничтожением посредством электрического стула. Приговор должны приводить в исполнение начальники соответствующих отделов и подразделений».


Я ждал последствий за шалость с «Порядком утилизации», но они так и не наступили. Прошёл день. Второй. Третий. Неделя. Очевидно, Стюарт даже не думал читать обновление, хотя он как ужаленный настаивал на срочном его выполнении, будто это самое важно дело в мире.

На всякий случай, чтобы убедиться, я спросил его об этом, когда как-то утром случайно застал возле стола Хоуп.

— Всё в порядке, — ответил Стюарт.

Он его не читал.

Или… наоборот, читал.

Я ощутил знакомую тяжесть в животе. То, что я писал, оставалось анонимным, как и то, что я делал или говорил? Мои записи тоже были невидимыми? Я об этом раньше не задумывался, но такое вполне возможно. Более чем возможно.

Я вспомнил о тройке по английскому в аттестате.

В следующий раз, работая над инструкцией к ГеоКомму, я написал: «Если все поля заполнены верно, нажмите [Ввод], и вашу мамашу трахнут в зад. Ей это нравится».

Ни единого замечания.

Так как на меня продолжали не обращать внимания, я пошёл дальше и начал приходить на работу в джинсах, футболке и удобных кроссовках, вместо официального костюма и галстука. Мне не было сделано ни единого замечания, ни единого выговора. Каждое утро я стоял в лифте в толпе одинаковых чёрных костюмов и красных галстуков, одетый, как уличный оборванец и никто не сказал ни слова. На встречах со Стюартом и Бэнксом я появлялся в рваных «Ливайсах», грязных кроссовках и майках со старых рок-концертов, и никто этого не замечал.

В середине октября Стюарт отправился в недельный отпуск и оставил на моём столе задания и сроки их выполнения. Но его отсутствие означало, что, то редкое общение, которое я поддерживал с другими людьми, прекращалось на целую неделю. Пока его не было, я вообще ни с кем не разговаривал. И никто не разговаривал со мной. Я был совершенно невидимым.

Вечером в пятницу я вернулся с работы, и мне отчаянно захотелось поговорить хоть с кем-нибудь.

Только говорить было не с кем.

Я схватил старый журнал и в самом конце нашёл объявления секса по телефону, где женщины разговаривали с тобой о сексе за три доллара в минуту. Я набрал номер, желая поговорить хоть с кем-нибудь и услышать хоть что-нибудь в ответ.

Я попал на записанный голос.

12.

Когда в понедельник я пришёл на работу, то за столом Дерека кто-то сидел.

Я буквально замер на месте, настолько я был удивлён. Это оказался парень моего возраста, может, чуть постарше с русой бородой и длинными волосами. Он был одет в стандартные черные/серые брюки, но его галстук был широким и очень ярких цветов, на нём были изображены туканы, стоявшие на ананасах. Увидев меня, он широко и искренне улыбнулся.

— Здорово, чувак, — сказал он.

Я кивнул, не зная, как реагировать.

— Я — Дэвид. — Он встал и протянул руку, я её пожал. — Меня сюда перевели из расчётного. А ты, наверное, Боб.

Я снова кивнул.

— Ты будешь выполнять работу Дерека? — тупо спросил я.

Он рассмеялся.

— Какую работу? Этой должности больше нет. Всё равно, осталось одно название. Они просто из жалости позволили мужику досидеть до пенсии.

— Мне всегда было интересно, чем он занимался.

— Не тебе одному. Как вы тут с ним?

Я неопределенно пожал плечами.

— Я не очень хорошо его знал. Я сам тут работаю всего несколько месяцев…

— Ой, да ладно. Он — тот ещё засранец.

Я вдруг улыбнулся.

— Ладно, — признался я. — Мы не были близкими друзьями.

— Хорошо. Ты мне уже нравишься.

Я прошёл за стол и сел. Мне полегчало. Прошло столько времени с последнего разговора хоть с кем-нибудь, что эта короткая беседа воодушевила меня, я был вдохновлен тем, что мой новый сосед по кабинету заметил меня.

Может, моё состояние начало обращаться вспять.

— Чем ты занимаешься? — спросил я.

— Всё теми же расчетами, — ответил он. — Только теперь для твоего отдела. Мне кажется, эту должность придумали специально, чтобы выпихнуть меня на этаж повыше. Эти старые пердуны из моего отдела совершенно не хотели со мной работать.

Я рассмеялся.

— Я серьезно.

Я улыбнулся. Может, в том отделе и не хотели с ним работать, но я определенно хотел.

Я оказался прав. Мы с Дэвидом очень быстро сдружились. Важнейшую роль сыграло то, что мы оказались примерно одного возраста, однако и без этого, он был очень открытым дружелюбным человеком, из того типа людей, которые находили общий язык с кем угодно. Практические с самого начала нашего общения, у меня сложилось впечатление, будто мы старые друзья. Не нашлось ни одной темы, которую мы бы не захотели обсуждать, у него на всё имелось своё мнение. Существовавшая между мной и остальными стена куда-то пропадала, когда я разговаривал с ним.

Он меня не только замечал и принимал, я, кажется, ему нравился.

Когда он решил задать «тот самый вопрос» была среда. Я знал, что рано или поздно он его задаст, даже готовился к этому, но всё равно это случилось неожиданно. Стояла середина дня, я сидел и проверял документы по ГеоКомму, которые распечатала днём ранее, а Дэвид пользовался утренним перерывом и жевал пирог-фрито, сидя в кресле.

Он вытер рот и посмотрел на меня.

— Так, что, ты женат? Или подружка есть?

— Подруга, — ответил я и тут же исправился: — Была.

Видимо, мои мысли отразились на лице, потому что Дэвид тут же заявил:

— Прости, чувак. Не моё дело. Если не хочешь говорить, то не надо.

Но я хотел. Я ни с кем не обсуждал наш разрыв, мне вдруг очень захотелось рассказать кому-нибудь, что произошло.

И я рассказал Дэвиду всё. Ну, почти всё. Я не стал говорить о том, что чувствую себя Невидимкой, но я поведал ему, как всё начало сыпаться с тех пор как я вышел на эту работу, о том, что бы слишком упрям, чтобы заговорить с ней, о том, как однажды пришёл домой, а она собрала вещи и ушла. Я думал, если выговорюсь, будет легче, но мне, наоборот, стало только хуже. Воспоминания были ещё слишком яркими, события слишком свежими и разговор о них вызвал лишь очередной приступ боли.

Дэвид помотал головой.

— Хреново дело. Она просто собрала манатки и свалила?

Я кивнул.

— Ну, а что было, когда ты попытался вернуть её? Что ты ей сказал?

— Чего?

— Что было, когда ты её нашёл? — Он хмуро посмотрел на меня. — Ты же попробовал её вернуть, да?

А должен был? Она хотела именно этого? Ей требовались доказательства того, что я люблю её, что она нужна мне? Мне надо было по-геройски броситься за ней и отбить обратно? У меня было такое гнетущее ощущение, что, да, должен был, надо было поступить так, как она хотела. Я посмотрел на Дэвида и медленно помотал головой.

— Нет, не пробовал.

— Ах, блин. Чувак, ты всё слил. Теперь её уже не вернуть. Сколько времени уже прошло?

— 2 месяца.

— Она уже кого-то себе нашла. Твоё окно возможностей закрыто, чел. Ты ей хотя бы позвонил?

— Я даже не знал, куда она уехала.

— Надо было позвонить её родителям. Они-то в курсе.

— Она сказала, что хочет оборвать все контакты и больше не встречаться. Сказала, так будет лучше для всех.

— Они всегда так говорят. Но то, что они говорят и то, что имеют в виду — это две разные вещи.

В дверях мелькнула тень. Стюарт.

— Здравствуйте, дамы, — сказал он, просовывая голову в кабинет. — Хорош болтать, давайте работать.

Я быстро схватил ручку и вернулся к инструкциям.

— У меня перерыв, — заявил Дэвид, жуя фрито. — Ещё пять минут.

— Тогда иди в столовую и не мешай… — Он замолчал и задумался. — …Джонсу.

— Ладно, — ответил Дэвид, встал, улыбнулся мне и вышел вслед за Стюартом.

Я улыбнулся в ответ, но внутри мне было не по себе.

«То, что они говорят и то, что имеют в виду — это две разные вещи».

У меня было жуткое чувство, что он прав.


Шоссе встало в пробке, впереди столкнулись сразу три машины, поэтому домой я попал только к половине седьмого. Я оставил машину в гараже, поднялся в квартиру и вытащил из почтового ящика стопку конвертов. В стопке я нашёл счёт от газовой компании, еженедельный журнал «Экономия»… и нечто похожее на открытку.

Открытка? От кого, интересно?

От Джейн?

Я воспрянул духом. Наверное, она устала ждать, пока я выйду на связь и решила написать сама. Вдруг она скучала по мне так же, как и я по ней.

Я быстро вскрыл конверт и увидел надпись «С днём рождения!» и нарисованы улетающие в небо воздушные шары. Я развернул открытку.

На белом фоне принтером было напечатано: «От друзей из «Автоматического интерфейса».

Сердце сжалось.

Формальное поздравление с работы.

Я смял открытку, кинул её в лестничный пролёт и проследил, как она долетела до земли.

Через два дня мой день рождения.

Я про него чуть не забыл.

13.

День рождения я провёл, печатая и правя, правя и печатая. Дэвид заболел, и весь день я просидел в кабинете совсем один.

Весь вечер я проторчал перед телевизором.

На работе меня никто не поздравил. От них я этого и не ждал, но я ждал звонка от Джейн. Ну, или хотя бы открытки. Она ведь знала, как важны были для меня дни рождения. Но, разумеется, от неё ничего не было. Но больше всего угнетало, что даже родители не заметили моего дня рождения. Ни подарка, ни открытки, ни звонка.

Несколько раз я сам пробовал им дозвониться, но линия постоянно была занята и, в конце концов, я сдался.

Через пять лет, думал я, мне стукнет тридцать. Я помню, когда моей маме исполнилось тридцать. Её друзья устроили ей роскошную вечеринку, все напились, а мне было позволено не ложиться спать допоздна. Тогда мне было восемь и мама казалась мне очень старой.

Я тоже старел, но почему-то совершенно этого не чувствовал. Я ходил на занятия по культурной антропологии к одному профессору и тот говорил, что в американской традиции не существует обряда инициации, разделения на детство и взрослую жизнь. Наверное, именно поэтому я до сих пор чувствовал себя ребенком. Я не ощущал себя так, как, наверное, себя ощущали мои родители в этом возрасте, не видел себя таким, какими себя видели они. Может, я и жил взрослой жизнью, но мои чувства оставались детскими, все мои увлечения и интересы были интересами подростка. Я так и не вырос.

Моя жизнь перевалила за середину третьего десятка.

Весь вечер я думал о Джейн, о том, каким мог быть этот день рождения, каким он должен был быть, но не стал.

Я лёг спать, всё ещё надеясь, что она позвонит.

Но она так и не позвонила.

В районе полуночи я провалился в сон.

14.

Настал День Благодарения, который я провёл перед телевизором, смотря марафон «Сумеречной зоны» по 5 каналу и гадая, чем же в этот момент занималась Джейн.

За неделю до этого я несколько раз пытался дозвониться родителям, мне хотелось, чтобы они позвали меня на День Благодарения, но, когда я звонил, дома никого не было. Они звали нас с Джейн отметить три Дня Благодарения подряд, но мы всегда отказывались, ссылаясь на занятия, работу, на что угодно. В этом году, когда я действительно хотел поехать, меня никто не позвал. Ничего удивительного, но всё равно, мне было немного неприятно. Я понимал, что родители не нарочно не пригласили меня — видимо, они решили, что у нас с Джейн свои планы — но никаких планов у меня не было, и я отчаянно хотел, чтобы они появились.

Я до сих пор не сообщил им о том, что расстался с Джейн. Я им даже не позвонил ни разу с тех пор. Я никогда не был близок с родителями и обсуждать с ними подобные темы мне было неприятно. Я знал, они просто завалят меня вопросами: как это произошло? Почему? Чья в этом вина? Собираемся ли мы всё исправить? Мне совершенно не хотелось говорить на эти темы. Пусть лучше они узнают об этом от кого-то другого.

Я думал соврать им и отправиться в Сан-Диего в одиночку, сказать, что Джейн в последний момент заболела и День Благодарения проведет со своей семьёй. Жалкое и никчёмное оправдание, но я был уверен, родители его примут. Они всегда были несколько легковерными.

Но врать мне не пришлось. Я мог бы, конечно, сам пригласить их. Мог просто утром в четверг явиться на порог их дома. Но мне почему-то не захотелось этого делать.

Поэтому я остался дома, валялся на диване и смотрел «Сумеречную зону». В качестве праздничного блюда у меня были макароны с сыром. Я впал в депрессию, ещё никогда прежде я не чувствовал себя столь одиноким и брошенным.

Понедельник я встречал чуть ли не с радостью.

Дэвид пришёл раньше меня, он сидел за своим столом и поедал нечто похожее на кекс. После четырёх дней практической полной изоляции, я был счастлив его видеть. Но в то же время, оглядывая стопки бумаг для работы, я чувствовал себя опустошённым, измотанным.

Дэвид мне нравился, но, блин, как же я ненавидел эту работу.

Я посмотрел на него.

— Какой-то ад, — сказал я.

Он доел кекс, смял картонную формочку и выбросил её в урну между столами.

— Я где-то читал, что ад наполнен всеми насекомыми, которых ты когда-либо убил: прихлопнутыми мухами, раздавленными пауками, замученными улитками. И ты должен ходить там. Туда-сюда. Голый. Туда-сюда. Вечно. — Дэвид ухмыльнулся. — Вот это — ад.

Я вздохнул.

— Что-то похожее, да.

Он пожал плечами.

— Чистилище ещё может быть. Но ад? Вряд ли.

Я взял ручку и посмотрел на инструкцию по ГеоКомму, которую я написал. Достало уже описывать эту систему. То, что когда-то казалось мне огромным шагом вперёд, повышением моей ответственности, теперь давило нагорло. Я начал скучать по дням, когда задание каждый день было новым и отличалось от предыдущего. Может, тогда моя работа и была менее осмысленной, но она хотя бы не повторялась.

— Наверное, так и есть, — ответил я.


На часах четыре, и работники с гибким графиком направлялись к лифту, проходя мимо нашего кабинета. Дэвид откинулся в кресле и посмотрел на меня.

— Эй, что после работы делаешь? — спросил он.

Я понимал, к чему он вёл, и первым моим желанием было сказать, что не смогу с ним пойти, куда бы он ни собирался. Но я так давно никуда ни с кем не выбирался, что неожиданно для себя самого ответил:

— Ничего. А что?

— В Хантингтон Бич есть клуб. Там полно клёвых тёлок. Может, сходим?

Второй уровень. Приглашение.

Часть меня очень хотела согласиться, на какую-то секунду я решил, что, может, именно это решение изменит мою жизнь. Я пойду в клуб с Дэвидом, мы подружимся, он поможет познакомиться с женщинами, вся моя жизнь пойдёт по иному пути.

Однако истинная природа победила, я грустно улыбнулся и помотал головой.

— Жаль, но не смогу. Планы, — ответил я.

— Какие?

Я снова помотал головой.

— Не могу.

Дэвид посмотрел на меня и медленно кивнул.

— Понимаю.


После этого разговора мы с Дэвидом начали отдаляться друг от друга. Не знаю, чья в этом была вина, моя или его, но связь, державшаяся между нами, разорвалась. Разумеется, стало не так, как с Дереком. В смысле, мы по-прежнему общались и относились друг к другу дружелюбно. Только друзьями мы не были. Как будто мы вплотную подошли к дружбе, но решили откатиться назад и остаться просто приятелями.

Вернулась рутина. Она никуда не исчезала, но с появлением в кабинете Дэвида, я научился не обращать на неё внимания. Теперь же, когда я оказался на периферии жизни Дэвида, а он на окраине моей, эта рутина снова заняла центральное место моего пустого бесполезного существования.

Я был неинтересным человеком, занимающимся неинтересным делом и живущий неинтересной жизнью.

Я заметил, что и моя квартира не имела никаких отличительных черт. Почти вся мебель была новой, но совершенно обычной: не уродливой, не красивой, застрявшей где-то между пустотой и простотой. В некотором смысле, красота или уродливость были бы предпочтительнее. В конце концов, она могла бы стать отражением моей жизни. Как бы то ни было, фотография моей гостиной отлично смотрелась бы в мебельном каталоге. В моей обстановке была какая-то безыдейная, санитарная пустота выставочных образцов.

Кровать выглядела так, будто я украл её из придорожного мотеля.

Очевидно, приданием обстановке индивидуальности всегда занималась Джейн. И очевидно, всё исчезло вместе с ней.

Так, решил я. Я буду меняться. Я попытаюсь стать другим, оригинальным, уникальным. Даже если я стану напоказ выставлять шик обычной жизни, я больше никогда не вернусь в колею тихой посредственности. Я мог бы жить на широкую ногу, ярко одеваться, стать заметным. Если быть Невидимкой заложено в моей природе, то я пойду против этой природы и сделаю всё, чтобы меня заметили.

Все выходные я ходил по мебельным магазинам, выбирал диван, кровать, столы, лампы. Я не задумывался о единообразии, выбирал товары самого безумного стиля. Я запихал покупки в багажник, привязал к крыше, привёз домой и расставил там, где они не должны стоять: кровать на кухне, диван в спальне. Это ведь не обычно, не просто, не серо. Не заметить этого невозможно. Я довольный ходил по квартире, восхищаясь новой обстановкой.

Я сходил в магазин «Маршалс» и обновил гардероб. Купил широкие рубашки и штаны самых экстравагантных фасонов.

Сходил в парикмахерскую и выбрил себе ирокез.

Я смог. Я изменился. Я переделал сам себя. Я стал новым.

А в понедельник на работе, никто на это не обратил ни малейшего внимания.

Я шел с парковки к лифту, чувствуя себя каким-то клоуном. Над гладко выбритой головой высился ирокез, я был одет в широченные красные брюки, ярко-зеленую рубашку и розовый галстук. Но на меня никто даже не взглянул. Когда я вышел из лифта на пятом этаже и столкнулся с двумя секретарями, те даже не прервали разговор. На меня вообще никто не обратил внимания.

Даже Дэвид ничего не заметил. Когда я вошел в кабинет, он сказал «привет», доел кекс и принялся за работу.

Что бы я ни делал, я оставался Невидимкой.

Я сел за стол, разочарованный и подавленный, чувствуя себя во всём этом наряде конченным дебилом. Что со мной такое? Почему я стал Невидимкой? Что со мной не так? Я коснулся ладонью ирокеза на голове, будто проверял, настоящий ли я. Рука коснулась жёстких лакированных волос.

Что я такое?

Вот в чём вопрос.

И на него у меня, конечно же, не было ответа.


Неделя ползла еле-еле, секунды казались часами, часы были похожи на дни, а дни тянулись просто бесконечно. Дэвид отсутствовал всю вторую половину недели, и к пятнице я настолько вымотался от того, что меня все игнорировали, что готов уже был напасть на кого-нибудь из секретарей, лишь бы доказать самому себе и всем остальным, что я по-прежнему существую.

По пути домой я превышал скорость, ехал как сумасшедший, но обратить на себя внимание попутчиков так и не сумел.

Кричащие цвета интерьера навевали на меня ещё большую депрессию. Я посмотрел на картину пера одного из участников «Монстр ростер»[6], косо висевшую над креслом. Мне как-то удалось привнести в общую безвкусицу элемент элегантности.

Я снял галстук и уселся в кресло. Я чувствовал себя опустошённым. Впереди меня ждали выходные, два дня, за которые я сполна мог насладиться полной анонимностью. Я задумался, чем бы мне заняться, куда сходить, где я бы не чувствовал бессмысленность собственного существования.

На ум пришли родители. Я мог бы навестить их. Мама меня точно забыть не могла, да и для отца я не был пустым местом. Я мог бы не обсуждать с ними своё положение, а просто побыть с ними, как с людьми, которые обращали на меня внимание.

После Дня Благодарения я не пытался до них дозвониться. Я был раздражён тем, что они забыли обо мне и хотел, таким образом, их наказать. Однако приближалось Рождество, и я очень хотел, чтобы родители подсказали мне, чего бы им хотелось в подарок.

Я решил, что поездка к ним будет таким же хорошим извинением, как телефонный звонок.

Я подошёл к телефону, снял трубку и набрал номер. Занято. Я сбросил звонок и набрал снова. Мы с родителями не были очень близки. Мы не вели задушевных разговоров, мы по многим параметрам друг другу даже не нравились. Но мы любили друг друга. К кому ещё обращаться в час нужды, как не к родным?

Всё ещё занято. Я повесил трубку. У меня созрел план. Я просто приеду и появлюсь у них на пороге накануне ужина.

Обычные люди не совершали спонтанных поступков.

Я взял с собой зубную щётку, смену одежды и уже через 10 минут направлялся в сторону Сан-Диего.

Я планировал свернуть с Сан-Хуан Капистрано, проехать Оушенсайд, затем Дель Мар и позвонить ещё раз. Теперь, когда я об этом задумался, то решил, что мой внезапный визит родителям явно не понравится. Но я собрал волю в кулак и остался на шоссе.

В районе 9 часов я подъехал к дому родителей. Нашему дому. Со времен моего детства тут почти ничего не изменилось и это вселяло уверенность. Я вышел из машины и по бетонированной дорожке прошёл на крыльцо. Несмотря на то, что я был тут всего год назад, казалось, прошла целая вечность. Как будто я возвращался домой после очень долгого отсутствия. Я ступил на крыльцо, постучал в дверь и позвонил в звонок.

Дверь мне открыл незнакомый мужчина.

От неожиданности я вздрогнул.

Из-за спины незнакомца послышался такой же незнакомый женский голос:

— Кто там, дорогой?

— Не знаю! — ответил мужчина. Он был толст, небрит, одет в обвислые штаны и футболку без рукавов. Он посмотрел на меня.

— Да?

Я прочистил горло. В животе заурчало.

— Мои родители здесь? — поинтересовался я.

Мужчина нахмурился.

— Что?

— Я приехал к родителям. Они живут здесь. Я — Боб Джонс.

Мужчина выглядел озадаченным.

— Не понимаю, о чём вы говорите. Здесь живу я.

— Это дом моих родителей.

— Может, вы улицей ошиблись.

— Таз! — позвала женщина.

— Минуточку! — отозвался мужчина.

— Не ошибался я улицей. Это дом моих родителей. Я в нём родился. Родители прожили тут почти 30 лет!

— Теперь тут живу я. Как, говорите, зовут ваших родителей?

— Мартин и Элла Джонс.

— Никогда о них не слышал.

— Этот дом принадлежит им!

— Я снимаю его у мистера Санчеса. Он — владелец. Поговорите с ним.

Сердце бешено колотилось в груди. Несмотря на вечернюю прохладу, я весь вспотел. Я пытался сохранять спокойствие, пытался убедить себя, что происходящему должно быть рациональное объяснение, что возникло недопонимание, но я знал, что всё это не так. Я сглотнул, стараясь не показывать страх.

— Дайте, пожалуйста, адрес или номер телефона мистера Санчеса.

Мужчина кивнул.

— Конечно. — Он развернулся и пошёл было внутрь, как остановился и произнес: — Не думаю, что мистер Санчес обрадуется, если узнает, что я передаю его личные данные.

— Дайте рабочий. У вас есть его рабочий номер?

— Да, конечно. Секундочку.

Мужчина скрылся в доме — нашем доме — чтобы найти листок бумаги и ручку, но я вдруг понял, что наличие номера телефона ничего мне не даст. Уже вечер пятницы. Мне придётся ждать минимум до утра понедельника. Я повернулся и посмотрел на соседний дом. На его крыльце висела дощечка, на которой было выжжено: «Кроуфорды». Кроуфорды! Как же я сразу не догадался! Мистер и миссис Кроуфорд жили рядом с нами много лет и они точно должны знать, что произошло. Они должны знать, куда делись мои родители и почему в их доме живут какие-то незнакомые люди.

Я не стал дожидаться возвращения мужчины, спустился с крыльца и пошёл к дому Кроуфордов.

— Эй! — крикнул позади мужчина. До меня донёсся голос его жены.

Я перешагнул через низкий заборчик, отделявший наш двор от соседского, поднялся на крыльцо и позвонил в звонок. Спустя мгновение, за дверью появилась миссис Кроуфорд. Я испугался, что её смутит ирокез у меня на голове и постарался принять наиболее благожелательный вид, но она открыла дверь и удивлённо спросила:

— Да?

— Миссис Кроуфорд! Как я рад, что вы ещё здесь живёте! В нашем доме живёт какой-то мужик, который говорит, что никогда о нас не слышал.

В её глазах появился страх. Она медленно прикрыла дверь с внутренней стороны, оставив небольшую щель.

— Вы кто такой? — Её голос звучал старше, чем я помнил, слабее.

— Я Боб.

— Какой Боб?

— Боб Джонс. Вы меня не помните? — По её глазам я понял, что она меня вообще не знала. — Я сын Мартина и Эллы!

— У Мартина и Эллы не было сыновей.

— Вы нянчились со мной.

Она начала закрывать дверь.

— Простите…

Я был настолько шокирован, что мне захотелось на неё наорать, но я постарался сохранять спокойствие.

— Скажите, где мои родители. Мартин и Элла Джонс. Где они?

Она взглянула на меня, будто на мгновение действительно вспомнила, но тут же снова нахмурилась, бросив все попытки восстановить память.

— Где они?

— Полгода назад Джонсы погибли в ДТП. Столкнулись с пьяным водителем.

Мои родители мертвы.

Миссис Кроуфорд закрыла передо мной дверь, а я так и стоял перед ней, не шевелясь. Щёлкнул замок, звякнула цепочка. Боковым зрением я заметил, как дёрнулась занавеска на окне, увидел лицо миссис Кроуфорд. Я с удивлением обнаружил, что мужик из моего дома — Таз — продолжал что-то кричать.

Мои родители мертвы.

Хотелось завыть, но я не смог. У меня не нашлось времени, чтобы задуматься об их жизни, чтобы как-то отреагировать на смерть. У меня не было времени, чтобы подготовить правильную реакцию на потерю. Шок оказался слишком внезапным. Мне должно быть грустно, но не было. Я просто завис.

Я медленно развернулся и вышел на тротуар.

Меня не пригласили на их похороны.

Я пожалел, что мы не были близки, я ведь всегда считал, что для этого ещё будет время, что рано или поздно мы сблизимся, что с годами мы станем понятнее друг другу. Не то, чтобы я планировал нечто подобное, я просто так думал, но произошедшее уничтожило все надежды. Надо было предположить нечто подобное, нужно было почаще бывать с ними и не позволят разногласиям разделить нас. Нужно было стать ближе к ним, когда была такая возможность.

Таз продолжал меня звать. Не обращая на него внимания, я сел в машину и вставил ключ в замок зажигания. Отъезжая, я бросил взгляд на дом Кроуфордов. Оба супруга стояли у окна и смотрели на меня.

Полгода назад. Значит, в июне. Мы с Джейн ещё были вместе. На работу я устроился только через два месяца.

Почему меня не уведомили? Почему даже не позвонили? Неужто никто не нашёл моего имени в их записных книжках?

Я не считал, что родители всё время игнорировали меня, но сейчас, вспоминая детство, я вдруг заметил, что воспоминания слегка померкли. Я никак не мог вспомнить случая, чтобы я куда-то ходил вместе с родителями. Я помнил учителей, детей, питомцев, места, игрушки и все события, связанные с ними. Но про родителей я знал лишь то, что они много работали, чтобы поставить меня на ноги. У меня было совершенно нормальное счастливое детство — по крайней мере, я так думал — но я не помнил той теплоты, той связи, которая была между нами. У меня не было никаких личных воспоминаний, связанных с родителями.

Наверное, именно поэтому мы и не были близки. Наверное, я был для них совершенно обыкновенным ребенком, обезличенным существом, которое они должны были кормить, одевать и ставить на ноги.

Наверное, я был Невидимкой с самого рождения.

Нет, это не так. Для родителей я не был невидимкой. Господи, они же постоянно мне дарили подарки на Рождество. Это доказывало, что они помнили обо мне. Они всегда приглашали меня на Пасху, на День Благодарения. Они заботились обо мне.

И Джейн заботилась. Это ведь говорит о том, что я не Невидимка.

Полгода назад.

Именно тогда я впервые заметил перемены в своём состоянии, впервые задумался о том, кто я есть. Может, это всё взаимосвязано. Может, когда умерли родители, когда ушли те, кого я любил, запустился какой-то процесс. Может, то, что они знали о моём существовании, не давало мне стать Невидимкой.

С уходом Джейн я начал угасать ещё быстрее.

Я свернул на Харбор Драйв, отталкивая эту мысль, не желая о ней задумываться.

Интересно, где родительские вещи? Их продали с аукциона? Передали в какой-нибудь благотворительны фонд? Кроме меня, других родственников у них не было, а я ничего так и не получил. Где все наши фотоальбомы?

Фотоальбомы.

Именно с них всё началось. Именно они и запустили весь процесс.

Я заплакал.

Я ехал по шоссе и внезапно, из-за слёз, заливших глаза, перестал видеть дорогу. Всё вокруг размылось и я свернул на обочину, чтобы протереть глаза. Я выдавил из себя стон, мне захотелось остановить его, прекратить реветь. На нытьё и сантименты нет времени.

Я глубоко вздохнул. Теперь у меня никого не осталось. Ни подружки, ни родных, ни друзей. Никого. Я остался один и я был Невидимкой. У меня был только я сам. И работа. Иронично, но лишь благодаря работе у меня оставалось чувство самосознания.

Но всё изменится. Я обязательно выясню, кто я и что я. Я всё время жил во тьме, не замечаемый остальными. Я упускал одну возможность за другой. Я научился на собственных ошибках, научился на собственном прошлом и будущее моё станет иным.

Я переключил передачу и выехал на шоссе. К полуночи я должен буду вернуться в Бреа.

Я остановился в «Бургер Кинг» и купил в дорогу большой стакан колы.

15.

Понедельник.

Из-за аварии на Коста-Меса я опоздал на 10 минут, но меня это совершенно не волновало. Всё равно этого никто не заметит.

Выходные я провёл, названивая друзьям родителей, всем, кого смог вспомнить и пытался выяснить, что стало с их личными вещами. Никто ничего не знал. Некоторые даже не стали со мной разговаривать.

Меня никто не вспомнил.

Никто не знал или не пожелал рассказывать, ни какая фирма взяла на себя организацию похорон, ни на каком кладбище они лежали, так что я отправился в библиотеку, скопировал нужный раздел «жёлтых страниц Сан-Диего» и обзвонил все похоронные дома. Разумеется, нужный оказался последним. Я поинтересовался у директора, знал ли он что-нибудь о том, куда делись личные вещи моих родителей, тот ответил отрицательно. Я спросил, кто оплатил церемонию, директор сказал, что эта информация конфиденциальна. Он вёл себя очень вежливо, выражал полное понимание и сказал, что если бы я предоставил какие-то доказательства того, что я сын Мартина и Эллы, он с радостью передаст мне всю необходимую информацию, однако по телефону он сделать этого не сможет. Доказательства? — удивился я. Свидетельство о рождении, пояснил директор.

Моё свидетельство о рождении осталось у родителей.

Он всё же сказал, где похоронены родители, я поблагодарил его и записал адрес.

Моего прошлого больше нет, понял я. Не осталось никаких корней, никакой истории. Отныне я существовал лишь в настоящем.

Когда я появился в офисе, Дэвид был чем-то сильно занят и совершенно не обратил на меня внимания. Я прошёл мимо него, повесил пальто и сел за стол. На столе лежала огромная кипа каких-то бумаг. На её вершине лежал бланк, озаглавленный «Со стола Рона Стюарта», на котором было написано: «Подготовить бумаги к 10.12». Ниже стояла подпись «РС».

10 декабря. Это же сегодня.

Записка была датирована 2 ноября.

Я уставился на неё, перечитал ещё раз. Этот засранец специально создаёт мне проблемы. Я порылся в бумагах. Там лежали документы от Бэнкса и его руководства, датированные несколькими месяцами ранее. Ни один из них я раньше не видел. Я даже никогда не слышал о подобных документах.

Стюарт меня подставил.

Я был зол, но я ждал этого, поэтому я просто достал ручку и принялся править документы. Очевидно, что за день я управлюсь и с третью, но через несколько минут я вдруг понял, что даже этого я сделать не могу. Нужно валить отсюда. Я отшвырнул ручку, схватил пальто и вышел.

В тот момент я вообще не думал о том, уволят меня или нет. Мне просто нужно было выйти.

На улице день постепенно вступал в свои права, солнечные лучи пробивались сквозь плотные облака, окрашивая синим цветом серый пейзаж. Я оставил машину на самом краю стоянки «Автоматического интерфейса» и, к тому моменту, как добрался до неё, уже весь вспотел. Я швырнул пальто на сидение, открыл окна и отъехал, оставляя позади длинные ряды блестящих машин. Я выехал на Эмери, направляясь на юг. На ближайшем перекрёстке я свернул направо, на следующем налево. Я совершенно не представлял, куда направлялся, не имел чёткого плана. Мне просто хотелось затеряться среди одинаковых улиц Ирвайна, но я заметил, что держу путь на запад.

Я остановился на Саут Кост Плаза, припарковался у «Сирс» и через заасфальтированную площадку прошёл в здание. Оказавшись в торговом центре, я остановился и несколько секунд наслаждался прохладой кондиционера после удушающей шары.

Даже в предрождественский сезон в торговом центре народу оказалось меньше, чем обычно. Парковка была забита, но внутри народу почему-то немного.

Из динамиков звучали рождественские песни, витрины украшены эльфами, игрушками и искусственным снегом. Напротив входа в «Нордстрём» стояла огромная рождественская ель, украшенная гирляндами и мишурой самых разных форм и оттенков. Рождество всегда было моим любимым временем года. Мне нравилось всё: от представлений до появления Санты. Но в этот раз всё вокруг не было похоже на Рождество. Некому покупать подарки, себе я тоже ничего дарить не хотел. В том году мы с Джейн каждую свободную минуту проводили, выбирая подарки, планируя праздник, наслаждаясь друг другом и предвкушением праздника. В этом же году я был совершенно один, без планов и без цели.

Я стоял у рождественской ели и разглядывал проходящих мимо людей, но даже мои пристальные взгляды на них не вызывали у них никакой ответной реакции. Теоретически, женщины и дети должны были меня заметить. Покупатели должны смотреть на меня с подозрением. Даже в эпоху расцвета панк-движения появление на Саут Кост Плаза человека с ирокезом и разодетого в одежду попугайских цветов было ненормальным. Любой даже отдаленно похожий на меня обязательно привлёк бы внимание.

Но, разумеется, никакого внимания я не привлекал.

Впрочем, игнорировали меня не все.

Между книжным магазином «Риццоли» и рестораном «Гарден Бистро» стоял мужчина с пронзительным взглядом примерно моего возраста и пристально следил за каждым моим движением. Поначалу я никак на него не реагировал, но я видел его боковым зрением, и со временем у меня появилось неприятное ощущение, что за мной следили. Я как бы случайно повернулся в его сторону и посмотрел прямо на него. Мужчина тут же отвёл взгляд, делая вид, что изучал меню «Гарден Бистро». Настала моя очередь наблюдать за ним. Он был высоким и худым, с короткими чёрными волосами, которые подчёркивали холодное жёсткое выражение лица. Он стоял неподвижно, пытаясь придать своей позе некоторую царственность, но всё в нём говорило о простом происхождении.

Мне стало интересно, зачем он за мной наблюдал, как он меня заметил. Я пошёл к нему, мне хотелось узнать, зачем он за мной следил, но тот быстро удалился в середину торгового центра, ловко проскользнув между двумя женщинами с сумками.

Я решил догнать его и бросился следом, но он прошмыгнул через группу поднимавшихся наверх людей и я понял, что настичь его у меня не выйдет. Я смотрел, как он резво бежал по ступенькам. Странно. Я этого человека раньше никогда не встречал. Зачем он смотрел на меня? И почему, когда я заметил его, он так странно себя повёл? Возможно, его внимание привлекли моя прическа и одежда. Это самое логичное предположение. Тогда, почему больше никто этого не заметил?

Я смотрел на верхнюю ступеньку лестницы, где только что стоял мужчина, прежде чем скрыться в «Сирс». Наверное, это всего лишь галлюцинация, реакция мозга на то, что меня никто не замечал.

Когда я вошёл в «Нордстрём», я почувствовал себя неуютно.

Весь день я проторчал в торговом центре. Идти мне было некуда, заняться тоже было нечем. Кататься по городу мне не хотелось и уж тем более, не хотелось возвращаться домой. Поэтому я весь день ходил по магазинам, пообедал в «Карлс Джуниор», полистал журналы в «Б. Далтон», перебирал музыкальные диски в «Мьюзик плюс».

Днём, после окончания занятий в школе, центр заполнился людьми. Я находился в «Миллерс Аутпост», уже посмотрел всё, что хотел и уже собирался уходить, когда ощутил на спине чей-то взгляд.

Я обернулся и заметил того самого мужчину с пронзительным взглядом, он стоял между рядами полок.

Это уже не просто совпадение.

На секунду мы посмотрели друг другу в глаза, и меня окатила волна холода. Затем он развернулся и направился к выходу из магазина. Я бросился за ним, но к моменту, когда я добежал до того места, где стоял мужчина, тот уже смешался с толпой, растворившись среди толп покупателей с огромными пакетами.

Я хотел остановить его, но что я должен был делать? Бежать за ним? Кричать?

Я стоял и смотрел, как он продирался сквозь толпу, видимо, думая о том, как меня напугал взгляд этих холодных глаз.

Но почему я должен его бояться, когда очевидно, что он сам до жути боялся меня?

Однако если он меня боялся, зачем ему меня преследовать?

«Преследовать».

Интересно, почему на ум пришло именно это слово?

Я пошёл. Что-то в этом человеке было мне знакомо на подсознательном уровне. В его внешности было что-то такое, чего я не замечал, пока не подошёл к нему ближе. Это «что-то» беспокоило меня, поедало меня на всём пути до парковки и по дороге домой.

16.

Я думал, что за пропущенный день мне устроят выговор и даже придумал подходящую отговорку. Но в ней не было никакой необходимости. Причинами отсутствия никто не поинтересовался. Честно говоря, когда я сказал Дэвиду, что сегодня чувствую себя намного лучше, тот удивлённо посмотрел на меня и спросил:

— Ты заболел?

— Меня вчера весь день не было, — ответил я.

— Хех. Даже не заметил.

Стюарт моего отсутствия, видимо, тоже не заметил, зато он заметил, что я провалил сроки сдачи материала, поэтому после обеда он вызвал меня к себе в кабинет. Когда я вошёл, он сидел за столом и смотрел прямо на меня.

— Джонс, ты провалил очень важное задание, не уложился в установленные сроки.

Установленные сроки?

Я смотрел на него. Мы оба прекрасно понимали, что он смухлевал.

— Это будет отражено в полугодичном отчёте.

Я собрался с силами и спросил:

— Зачем вы так поступаете?

Он невинно взглянул на меня.

— Как поступаю? Требую выполнения обязанностей?

— Вы понимаете, о чём я.

— Неужели?

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Вы же специально всё подстроили?

Он плотоядно ухмыльнулся.

— Да, — признался он. — Специально.

— Зачем же?

— Ты мне не нравишься, Джонс. Никогда не нравился. Ты олицетворяешь всё, что я презираю.

— Но почему?

— А это важно?

— Для меня — важно.

— Тогда, это не имеет никакого значения. Возвращайся к работе, Джонс. Я очень разочарован твоим поведением. И мистер Бэнкс тоже. Все мы.

Мне хотелось послать его. Вместо этого, я выразительно на него посмотрел и вышел из кабинета.


Я был Невидимкой, потому что я обыкновенный. Это самый логичный ответ, самое разумное объяснение. Я родился во второй половине ХХ века и являлся продуктом стандартизированной массовой культуры, мои мысли, пристрастия, вкусы были сформированы теми же условиями, как и у всего остального моего поколения.

Только меня это не убеждало.

Но кое в чём я не был обычным. Если бы всё обстояло именно так, моё существование можно было бы понять, предсказать. Но данная теория была полна несоответствий. Мои пристрастия в телевизионных программах, может, и соответствовали рейтингу Нильсена[7], я любил все самые популярные передачи, но мои предпочтения в книгах были совершенно иными.

С другой стороны, хоть мои любимые книги и отличались от общепринятых, они вполне соответствовали вкусу среднестатистического белого мужчины, моего образования и социально-экономического положения.

Как именно это произошло?

Чтобы выяснить причины и собрать всю статистику потребуются годы.

Я путался в мыслях, стараясь выяснить, кто же я и что я.

Я осмотрел квартиру, диковинную обстановку, в данный момент выглядевшую совершенно обыденно. У меня родилась одна мысль, я прошёл на кухню, порылся в шкафчике с разным барахлом и нашёл карту Лос-Анджелеса. Я развернул её и нашёл окружной художественный музей Лос-Анджелеса.

Напротив моего дома стояла какая-то машина. Белый «Додж Дарт». Поначалу я не обращал на неё внимания, но когда я отъехал от дома, она последовала за мной по Колледж Авеню, затем по шоссе Империал и далее по трассе, я ощутил беспокойство. Я понимал, что, скорее всего, переживать было не из-за чего. Я просто смотрю слишком много фильмов. А одинокая жизнь привела к паранойе. Но я не мог не заметить, что машина продолжала держаться позади меня: она перестраивалась тогда же, когда перестраивался я, вместе со мной ускорялась и замедлялась. Преследовать меня не было никакого смысла — сама эта мысль казалась мне нелепой — но, всё равно, я чувствовал себя неуютно.

В зеркале заднего вида я заметил, как между нами вклинился чёрный пикап и я решил, что это отличная возможность, чтобы оторваться. Я вдавил педаль газа в пол и чуть не врезался в шедший впереди «Фольксваген». На ближайшем перекрёстке я решил подождать и не тронулся с места даже, когда загорелся зеленый, но «Додж» так и не появился.

Я его потерял.

Я снова выехал на шоссе, направляясь в сторону Лос-Анджелеса.

В художественном музее оказалось полно народу, и найти место для парковки было довольно сложно. В итоге, мне пришлось выложить 5 баксов, и поставить машину на платной парковке около «Ла Бреа Тар Питс». Я прошёл через парк, мимо ярко раскрашенных статуй, изображавших давно вымерших млекопитающих, зашёл в здание музея и заплатил ещё 5 баксов.

В музее было тихо, прохладно и темно. Посетителей было немало, но самое здание было настолько огромным, что все они растворялись в его бесконечных коридорах и даже самые шумные терялись в тихой, практически интимной обстановке.

Я ходил от зала к залу, от одного крыла здания к другому, переходил с одного этажа на другой, мимо английской мебели, французского серебра, индейских статуй, разглядывал картины на стенах, ища какое-то по-настоящему известное имя. И, наконец, нашёл. Ренуар. На картине были изображены люди, обедающие в кафе на открытом воздухе.

Во всём этом крыле никого больше не было, лишь одинокий охранник у входа. Я отступил назад в центр зала. Вот это — круто. Вот это — культура. Искусство с большой буквы «И».

Я смотрел на картину и чувствовал холод. Я хотел ощутить волшебство, испытать чувство восторга, воодушевления, которые люди испытывают, когда смотрят на произведения искусства. Однако я не испытывал ничего, кроме легкого удовлетворения. Я посмотрел на другие картины. Передо мной находились сокровища всего мира, самые лучшие творения человеческих рук за всю историю, а внутри меня лишь тлела скудная заинтересованность. Моё восприятие оказалось приглушено, зажато моим образом жизни, осознанием того факта, что я совершенно обычный человек.

Уникальность обошла меня стороной.

Не сказать, что мне было страшно, я лишь в очередной раз утвердился в своей правоте, и это подтверждение оказалось для меня сродни смертному приговору.

Я снова посмотрел на Ренуара, подошёл ближе, внимательно осмотрел картину, попытался заставить себя почувствовать хоть что-нибудь, что угодно, понять, что же другие видели в этой работе, но всё это находилось за гранью моего понимания. Я развернулся…

… и увидел, как у входа стоял человек и смотрел прямо на меня.

Высокий, с пронзительным взглядом, тот самый, которого я видел в торговом центре.

По мне пробежала волна обжигающего холода.

Затем он исчез, скрылся за стеной с левой стороны от двери. Я побежал к выходу, но оказавшись на месте, его уже не застал. В коридоре была лишь парочка в водолазках, шедших в мою сторону с дальнего конца крыла.

Я хотел было спросить охранника, не видел ли он кого-нибудь только что, но понял, что, скорее всего, никого он не видел. Охранник смотрел в зал и со своей точки не мог никого видеть.

В музее внезапно стало ещё темнее и холоднее. Он вдруг стал ещё больше, я шёл пустыми коридорами в сторону выхода и внезапно заметил, что шёл, не дыша.

Я был напуган.

Я ускорил шаг, мне хотелось бежать, но я не рискнул, и лишь, оказавшись снаружи, под солнцем, в окружении людей, я смог снова вздохнуть.

17.

В понедельник Дэвида на месте не оказалось. Никто не говорил, почему он не пришёл, а я и не спрашивал. Его стол был пуст, металлические полки над ним вычищены и я сразу понял, что больше в «Автоматическом интерфейсе» он не работал. Мне стало интересно, он сам ушёл или уволили. Скорее всего, уволили. С другой стороны, он бы мне сказал.

А может, и не сказал бы.

«То, что они говорят и то, что имеют в виду — это две разные вещи».

Я вдруг задумался над его словами о женщинах, когда сообщил ему, что после расставания с Джейн ни разу не пытался выйти с ней на связь. Эти слова до сих пор беспокоили меня, они застряли у меня в мозгу, заставляли испытывать, не сказать, что чувство вины… скорее, ответственность за то, что она не вернулась. Я на секунду задумался, затем встал, прикрыл дверь в кабинет, сел за стол Дэвида и снял трубку телефона. Номер телефона детского сада я помнил до сих пор, пальцы машинально набрали нужные цифры.

— Могу я услышать Джейн? — поинтересовался я у ответившей на звонок пожилой женщины.

— Джейн Рейнольдс?

— Да.

— Она уже 4 месяца как уволилась. Она здесь больше не работает.

Меня как будто пнули в живот.

После расставания мы никак не контактировали, но я почему-то был уверен, что она всё ещё где-то рядом, продолжает жить нормальной жизнью, даже если мне в ней места не осталось. Меня это успокаивало. Я мог не быть с ней, но то, что она где-то неподалёку меня воодушевляло. Внезапно я понял: вместе со мной она решила бросить всю свою прежнюю жизнь.

Где же она теперь? Чем занимается?

Я представил, как она колесила по стране, сидя на заднем сидении «Харлея» какого-нибудь «Ангела Ада».

Нет. Я отбросил эту мысль. Это не Джейн. А если бы была она, то это не моё дело. Мы больше не вместе. Я не имел права вмешиваться в её личную жизнь.

— Алло? — послышался женский голос. — Вы ещё там? Кто вы?

Я повесил трубку.


Вечером я снова увидел его возле своего дома. Человека с пронзительным взглядом. Он стоял в тени дерева, с левой стороны его подсвечивал уличный фонарь. Я заметил его, когда подошёл к окну, чтобы задёрнуть занавески и напугался до усрачки. Я пытался не думать о нём, так как не мог объяснить его постоянное присутствие, но глядя на него, стоявшего в темноте, смотрящего в окна моей квартиры, наблюдающего за мной, мне стало страшно. Мне стало ясно, что он шпионил за мной…

«Преследовал».

…хотя я не имел ни малейшего представления, зачем. Я подбежал к выходу, открыл дверь и храбро вышел на крыльцо, но он уже исчез. У дерева никого не было.

Я закрыл дверь и успокоился. Меня посетила мысль, что это был не человек. Я подумал, что он был похож на автостопщика, который преследовал женщину в одной из серий «Сумеречной зоны». Может, это Смерть? Или ангел-хранитель? Или призрак кого-нибудь из членов моей семьи, который теперь повсюду меня преследовал?

Нет, глупости всё это.

Но глупости ли? Если я согласился с мыслью, что я — Невидимка, почему я не могу принять тот факт, что этот мужчина не может быть каким-то сверхъестественным созданием?

Той ночью спал я плохо.

Мне снился мужчина с пронзительными глазами.


Я начал постоянно отлучаться с работы. Так как заполнять рабочие карточки нужно было только по пятницам, появляться на месте в другие дни смысла я не видел.

Возвращаться домой мне не хотелось, поэтому я гулял по торговым центрам. Я был в «Коста Меса Саут Кост Плаза», в «Санта-Ана Мэйн Плейс», торговом центре округа Оранж, в центральном универмаге Бреа. Но вскоре мне это наскучило и я просто катался по Ирвайну, кружа по его улочкам, словно мотылёк вокруг лампы.

Иногда я оставлял машину и гулял по торговым кварталам Ирвайна, прохаживаясь среди одинаковых магазинчиков, наслаждаясь единообразием строений, расслабляясь среди гармоничной идентичности. Я выработал некое подобие расписания, обедал каждый раз в одном и том же «Бургер Кинге», в одних и тех же магазинах покупал музыку, книги и одежду. Шли дни, я начал узнавать лица людей на улице. Они были похожи на меня, одетые для работы, но явно нигде не работающие и работу не ищущие. Однажды я стал свидетелем кражи из продовольственного магазина. Я стоял на пешеходном переходе на противоположной стороне улицы, ждал, когда загорится зелёный и наблюдал, как в магазин «7-11» зашёл высокий хорошо одетый мужчина, взял с полки две упаковки пива «Курс» и вышел, не заплатив. Наши пути пересеклись на пешеходной «зебре».

Я подумал, а вдруг он коснулся чего-то помимо пива и оставил в магазине отпечатки пальцев. Ему ведь пришлось открывать дверь. Если я зайду и сообщу администратору, сможет полиция по отпечаткам найти вора?

Я посмотрел на собственную правую ладонь. Рисунок отпечатков пальцев у каждого человека уникален. Но, глядя на тонкие линии на указательном пальце, я начал сомневаться, что это правда. У меня начало закрадываться подозрение, что мои отпечатки не были уникальными, что они вообще принадлежали не мне. Раз уж я весь был совершенно обыкновенным, во мне нельзя было найти ничего оригинального, то почему отпечатки должны чем-то отличаться? Я раньше встречал изображения отпечатков, в журналах, в новостях, различие между ними всегда казалось мне едва уловимым. Если предположить, что количество вариантов узоров папиллярных линий ограничено, насколько велика вероятность, что в мире есть два человека с совершенно одинаковыми отпечатками? Должны быть такие рисунки, которые повторяются у двух и более людей.

Без сомнений, мои были самыми распространенными.

Но это же глупости. Если бы так и было, кто-нибудь уже давно это заметил. Полиция бы обнаружила идентичные отпечатки, что автоматически исключило бы дактилоскопию из инструментов раскрытия преступлений.

А, что если полиция уже установила, что отпечатки пальцев не уникальны? И просто хранит это знание в тайне. В конце концов, полиция напрямую заинтересована, чтобы сохранять статус-кво. Отпечатки пальцев фигурируют в большинстве дел и если несколько человек смогут таким образом ускользнуть… что ж, такова цена поддержания порядка.

Я успокоился, но вместе с тем, вся правоохранительная система начала казаться мне более зловещей, чем несколько секунд назад. Я немедленно представил себе множество невинно осужденных, может быть, даже казнённых, потому что их отпечатки пальцев оказались идентичны отпечаткам настоящих убийц. Я представил, как компьютеры выдавали список людей с одинаковыми отпечатками пальцев, как полицейские выбирали козла отпущения с помощью детской считалки.

Вся западная цивилизация стояла на том, что каждый человек уникален. Это утверждение лежало в основе нашей философской мысли, нашей политической структуры, нашей религии.

Но ведь это не так, понял я.

Я заставил себя прекратить думать об этом, перестать проецировать свою жизнь на весь мир. Я заставил себя наслаждаться выходным среди недели.

Я развернулся в противоположную от «7-11» сторону, зашёл в музыкальный магазин, а затем пообедал в «Бургер Кинге».

18.

Наступило Рождество. А за ним Новый год.

Все праздники я просидел перед телевизором.

19.

Работа накапливалась и, хоть я и понимал, что моего отсутствия никто не заметит, не сданные в срок документы без внимания не останутся. Как минимум, со стороны Стюарта. Поэтому всю эту неделю я решил провести в офисе, занимаясь делами.

Была середина недели, когда я направлялся в столовую выпить колы, или «Шасты», и услышал, как Стюарт говорил:

— Он же голубой.

— Наверное. Я тоже так подумала, — ответил ему голос Стейси. — Он ни разу не пытался ко мне подкатить.

Я вошёл в столовую и Стюарт ухмыльнулся. Стейси, Билл и Пэм сразу же отвернулись, их случайно собравшаяся компания немедленно распалась.

Я понял, что они обсуждали меня.

Моё лицо покраснело. Их нетерпимость и гомофобия должны были разозлить меня. Я должен был разразиться гневной речью против их узкого мировоззрения. Но вместо этого мне стало стыдно, я был смущён тем фактом, что меня здесь считали геем.

— Я не голубой! — выкрикнул я.

Стюарт продолжал ухмыляться.

— Скучаешь по Дэвиду, да?

— Пошёл на хуй, — не выдержал я.

Он ухмыльнулся ещё шире.

— А тебе бы именно этого и хотелось, да?

Так обычно препирались школьники во время ссоры. Я это прекрасно понимал. Но вместе с тем, я снова ощутил себя ребенком на детской площадке, к которому пристали хулиганы.

Я глубоко вдохнул, стараясь сохранить спокойствие.

— Это домогательство, — сказал я. — Я доложу о вашем поведении мистеру Бэнксу.

— О, доложишь мистеру Бэнксу о моём поведении, — хныкающим голосом произнес Стюарт. Затем добавил, уже жёстко. — А я доложу о нарушении дисциплины, и ты вылетишь из компании вперёд собственного визга.

— Да мне похер, — ответил на это я.

Программисты старались на нас не смотреть. Они никуда не ушли — им интересно, что будет дальше — но они расползлись по углам комнаты, притворившись, будто изучают ассортимент автомата с газировкой, или листая женские журналы.

Стюарт улыбался мне, но это была злорадная улыбка, улыбка победителя.

— Ты уволен, Джонс.

Я проследил, как он вышел из комнаты и пошёл по коридору. Там находились другие люди, работники других отделов и я впервые заметил, что хоть он и кивал им, те не кивали ему в ответ, никто ему не улыбнулся, никто не поздоровался, никто его даже не заметил.

Я вспомнил его пустой, обезличенный кабинет и меня осенило.

Он тоже Невидимка!

Я проследил, как он скрылся у себя в кабинете. Совершенно точно. На него обращали внимание лишь потому, что был начальником. Затеряться среди других ему мешало лишь наличие определенной власти. Программисты и секретари замечали его, потому что должны были, потому что это их обязанность, так как в корпоративной иерархии он находился выше них. Бэнкс обращал на него внимание, потому что он отвечал за целое направление и должен был знать, чем занимались сотрудники, особенно, начальники отделов.

Но все остальные не обращали на него никакого внимания.

Наверное, именно поэтому Стюарт меня терпеть не мог. Во мне он видел отражение собственных недостатков. Удивляло то, что он даже не подозревал, что был Невидимкой. Его защищала должность и, вероятно, его ни капли не заботило, что за пределами отдела его совершенно не замечали.

Эти рассуждения навели меня на мысль о том, что я могу его убить, и это останется без внимания.

Я тут же инстинктивно отбросил эту затею, попытался притвориться, будто её и не было вовсе. Но она засела у меня в голове, как бы я ни старался её стереть или заменить другими мыслями. Не знаю, от кого я её скрывал. От себя, наверное. Или от бога. Вдруг он слушает мои мысли, отслеживает моральную составляющую моих идей и задумок. Впрочем, это не какая-то случайно пришедшая мне в голову мысль. И сколько бы я ни пытался прогнать её прочь, я понимал, чтокакой бы она ни была пугающей, она казалась мне… привлекательной.

Я мог убить Стюарта и никто бы этого не заметил.

Я вспомнил о мужчине, укравшем пиво в «7-11».

Я мог убить Стюарта и никто бы этого не заметил.

Я не убийца. У меня даже оружия не было. Убийство находилось за гранью всего, чему меня учили и воспитывали.

Но мысль убрать Стюарта обладала определенной привлекательностью. Разумеется, я никогда на это не решусь. Это всего лишь фантазия, мечта…

Нет, не мечта.

Я хотел его убить.

Я решил рассуждать логически. Действительно ли Стюарт являлся Невидимкой? Или он просто унылый и совсем непопулярный мужик? Могу ли я быть уверен, что его убийство останется незамеченным?

Если он Невидимка, это неважно. Ведь я совершенно точно — Невидимка. Люди будут знать, что он мёртв, но кто убийца, никогда не узнают. Я мог убить его прямо в кабинете, затем пройти по коридору, спуститься на лифте, пересечь фойе весь залитый кровью и никто не обратит на меня внимания.

Программисты вышли из столовой и я остался один стоять посреди комнаты, среди жужжащего холодильника и автомата с газировкой. Всё происходило слишком быстро. Это не я. Я не преступник. Я не убивал людей. Я даже никогда не хотел никого убивать.

Но сейчас хотел.

И, стоя там, я понял, что убью.

20.

В день убийства я нарядился в костюм клоуна.

Не знаю, что вынудило меня пойти на подобную крайность. Может, я подсознательно хотел, чтобы меня заметили и остановили, удержали от совершения преступления.

Ничего подобного не случилось.

Подготовка заняла меньше времени, чем я предполагал. Шли дни и уверенность в том, что я должен убить Стюарта только росла, после чего я принялся составлять план. Во-первых, нужно изучить все входы и выходы из здания, найти расположение всех кнопок пожарной тревоги, выяснить график дежурств охранников на лестницах. Очень быстро я выяснил, что никаких проблем с этим не было. Это ни разу не Форт-Нокс[8]. К тому же, я почти невидим. Нужно было лишь войти, сделать, что нужно и выйти.

Основной проблемой являлся сам Стюарт. Для него я не был невидимым, он меня видел. К тому же он находился в гораздо лучшей форме, чем я. Он легко мог справиться со мной одной левой.

И если он знал, кто я — кто мы оба — он мог сам убить меня и спокойно уйти. Никто об этом не узнает. И никому не будет никакого дела.

На моей стороне должен быть эффект неожиданности.

Несколько дней я наблюдал за ним, пытался выяснить его привычки, расписание, дабы выработать наиболее эффективный план нападения. При этом я старался особо не светиться. С тех пор как я выяснил, что меня никто не замечает и не обращает внимания на то, чем я занимаюсь, я устроил пост наблюдения около входа в отдел программирования, откуда был виден кабинет Стюарта. Я два дня следил, как он входил и выходил и не без удовлетворения отметил, что его привычки оказались вполне обычными, а ежедневное расписание практически не менялось. Я прошёл по главному коридору, чтобы убедиться, что, когда он выйдет из кабинета, я без проблем смогу за ним проследить.

После обеда он каждый раз, примерно в 13:15 ходил в туалет и сидел там около 10 минут.

Я понял, что убивать его придётся именно там.

Туалет был идеальным местом. Он там уязвим более всего, он ничего не ждёт и эффект неожиданности на моей стороне. Будет даже лучше, если мне удастся застать его со спущенными штанами. Он окажется обездвижен и не сможет нормально отбиваться ногами.

Мой план был таков.

Он был прост и я почему-то был абсолютно уверен, что он сработает.

Я назначил дату: 30 января.

Четверг.

В этот день я проснулся пораньше и надел костюм клоуна. Наряд этот я выбрал в самый последний момент. Предыдущим вечером я внезапно остановился у магазина, где сдавали в аренду праздничные костюмы. Для себя я решил, что он послужит маскировкой, но всё это полная херня. В компаниях со строгим дресс-кодом костюм клоуна — не маскировка, а наоборот — красная тряпка для быка. К тому же за костюм я заплатил картой. Я оставил следы. Улики.

Всё-таки, мне кажется, подсознательно я хотел, чтобы меня поймали.

Я раскрасил лицо прилагавшимся к костюму гримом, тщательно покрыл белой краской каждый сантиметр кожи, аккуратно вывел красным улыбку, прикрепил нос.

Когда я вышел из дома, на часах было почти 8 утра.

На пассажирском сидении лежал нож, который я взял с кухни.

Я как будто наблюдал за собой со стороны, смотрел какой-то фильм. Я приехал к зданию «Автоматического интерфейса», припарковался где-то у чёрта на рогах, прошёл мимо длинных рядов машин, поднялся на лифте и скрылся в своём кабинете. Нож я открыто нёс в руке, совершенно не пытаясь его спрятать и ясно давая понять, что я намерен совершить, но никто меня не заметил, никто не попытался остановить.

До часу дня сидел за столом, положив нож перед собой.

В 13:05 я встал, прошёл в туалет и спрятался в первой кабинке. Я должен был нервничать, но я был спокоен. Ладони не вспотели, руки не тряслись, я спокойно сидел на унитазе. Ещё можно всё отменить. Если я сейчас уйду, никто ничего не узнает и никто не пострадает.

Но я хотел, чтобы Стюарт страдал.

Я хотел, чтобы он сдох.

Я решил так: если он зайдёт в мою кабинку, я его убью. Но если он пойдёт в другую, я всё отменю раз и навсегда.

Я крепче сжал нож. Вот теперь я начал потеть. Во рту пересохло, я облизнул губы, пытаясь вызвать хоть какое-то слюноотделение.

Открылась дверь в туалет.

Моё сердце начало бешено колотиться, то ли от предвкушения, то ли от страха. Его стук казался мне таким громким, что я подумал, будто Стюарт его услышит.

По кафельной плитке застучали каблуки.

А, что если это не Стюарт? Что если мою кабинку откроет кто-то другой и увидит меня в клоунском наряде и с ножом в руках? Что мне тогда делать? Как поступить?

У моей кабинки шаги стихли.

Открылась металлическая дверь.

Стюарт.

На несколько секунд на его лице промелькнуло удивление. Затем я его ударил. Нож вошёл в него с трудом. Лезвие пробило кожу и рёбра, я вытащил его и начал наносить удары один за другим, только прикладывая больше усилий на плечо. Он видимо оправился от шока и начал вопить. Левой рукой я зажал ему рот, но он продолжал кричать, по пустому туалету разносилось эхо борьбы. Я прижал его к стене кабинки, он пинался, боролся, отчаянно вырывался. Повсюду разлетались брызги крови. Она текла по стенам, по полу, по мне. Стюарт пнул меня в колено, отчего я чуть не упал. Затем он ударил меня по голове. Я вдруг понял, что совершил ошибку, но пути назад не было, поэтому я продолжил бить его ножом.

Всё оказалось не так приятно, как я думал. Я не чувствовал удовлетворения, не чувствовал, что восторжествовала справедливость. Я ощущал себя именно тем, кем и был. Хладнокровным убийцей. По плану, в мечтах это было похоже на сцену расплаты из какого-нибудь фильма, где я был героем, воздающим по заслугам, наказывающим злодея. В реальности всё было совсем не так. Я совершил жестокое кровавое преступление. Стюарт яростно боролся за жизнь, я больше не хотел его убивать, но я продолжал начатое и не мог остановиться.

Он упал, ударился головой о дверной косяк, и с его лба потекла ещё одна струя крови. Он умирал, но умирал медленно, продолжая бороться. Если бы он оказался шустрее, а я, наоборот, медленнее, он мог бы выбить нож и всё бы закончилось.

Он ударил меня по яйцам, я пошатнулся и осел на унитаз. Я тут же подался вперед и ударил его ножом в лицо.

Стюарт начал биться в конвульсиях, но через несколько секунд затих.

Я вытащил нож из его ноздри. Вместе с лезвием на мои ботинки вытекла кровь и какие-то серые сгустки.

Как я буду объясняться в магазине? — пришёл мне на ум идиотский вопрос.

Я выпрямился, оторвал кусок туалетной бумаги и обтёр лезвие. Я переступил через тело Стюарта и закрыл за собой дверь в кабинку. В просвет внизу выглядывала его голова и рука, другая лежала на соседнем писсуаре, но мне было плевать. У меня не было возможности ни спрятать тело, ни хотя бы смыть кровь.

Я ничего не чувствовал. Ни вины, ни страха, ни паники, ни возбуждения. Ничего. Вероятно, я переживал некое подобие шока, но ничего подобного я тоже не ощущал. Я мыслил совершенно чётко, мой разум был чист.

Всё произошло не так, как я хотел, но я всё же старался придерживаться плана. Я вышел из туалета, прошёл по коридору к лифту, затем через фойе на улицу, но свою машину я не нашёл. Я оказался у обочины шоссе и смотрел на проезжавшие мимо машины. Видимо, моё состояние оказалось несколько хуже, чем я думал.

Затем меня накрыло.

Я начал дрожать и выронил нож. Глаза залили слёзы, я ничего не видел. Я всё ещё чувствовал, как лезвие ножа прорезало плоть и рёбра, чувствовал, как рука затыкала ему рот, как он бился и рвался на свободу. Смогу ли я когда-нибудь стереть всё это из памяти?

Я медленно побрёл вдоль дороги. Наверное, в этом наряде я выглядел, как полный идиот, но в данный момент мой внешний вид был последним, о чём я переживал.

Я убил человека. Отнял у него жизнь.

Я вдруг понял, что не знал ничего, чем Стюарт занимался помимо работы. Был ли он женат? Была ли у него семья? Ждали ли его каждый день к ужину малолетние сын и дочь? Я испытывал жуткое чувство вины, а за ней меня накрыло ощущение, оказавшееся намного хуже депрессии. Сила и воля, наполнявшие меня в момент убийства, утекли, их заменили усталость и отчаяние.

Что же я натворил?

За спиной послышались сирены.

Полиция.

— Боб!

Я обернулся.

И увидел, как ко мне по тротуару бежал тот самый человек с пронзительным взглядом.

Мной мгновенно овладела паника, я испугался и хотел побежать, но даже не шелохнулся. Я повернулся лицом к нему.

Подбегая ко мне, он замедлил шаг и ухмыльнулся.

— Ты же его убил, да?

Я попытался сделать каменное лицо, скрыть тревогу.

— Кого?

— Своего начальника.

— Не понимаю, о чём вы говорите.

— Нет, понимаешь, Боб. Ты прекрасно всё понимаешь.

— Нет, не понимаю. Откуда вы знаете, как меня зовут?

Он рассмеялся, но в его смехе не было ни намёка на веселье.

— Да, ладно. Ты же в курсе, что я следил за тобой. И ты знаешь, зачем.

— Нет, не знаю.

— Ты прошёл обряд посвящения. Ты принят.

Вернулся страх. Внезапно я пожалел, что выронил нож.

— Принят?

— Ты — один из нас.

В этот момент, перед моими глазами как будто сама собой решилась сложная математическая задача.

— Ты — Невидимка, — сказал я.

Он кивнул.

— Только я предпочитаю называть себя террористом. Ужасом Простых Людей.

Меня наполняли странные ощущения, каких я никогда прежде не испытывал. Я не понимал, хорошо это или плохо.

— И… много вас таких?

Он снова рассмеялся.

— О, да. Нас таких много. — Он сделал ударение на слове «нас».

— Но…

— Мы хотим, чтобы ты к нам присоединился. — Он подошёл ближе. — Отныне ты свободен. Ты разорвал связи с этим миром. Теперь ты часть нашего. Ты никогда не был одним из них, но решил, что сможешь играть по их правилам. Теперь ты понимаешь, что не можешь. Тебя никто не знает, о тебе никто не вспоминает. Ты можешь делать всё, что пожелаешь. — Его острый взгляд вперился прямо в меня. — Мы все сделали одно и то же. Сделали то же, что и ты. Я убил своего начальника и его начальника. Мне казалось, я остался совсем один… но я понял, что это не так. Я нашёл других. И я решил, что мы должны объединиться. Когда я впервые увидел тебя в «Саут Кост Плаза», я понял — ты такой же, как мы. Но ты находился в поиске. Ты искал себя. Поэтому я ждал.

— Ты меня даже не знаешь.

— Я знаю тебя. Знаю, что ты любишь есть, знаю, что любишь носить. Я всё о тебе знаю. А ты знаешь всё обо мне.

— За исключением имени.

— Фелипе. — Он снова ухмыльнулся. — Вот, теперь ты знаешь всё.

Он был прав. Так и есть. Я стоял, смотрел на него, и во мне поселилось странное, но очень приятное чувство.

— Так, ты с нами? — спросил он.

Я посмотрел назад, на блестящий на солнце фасад здания «Автоматического интерфейса» и медленно кивнул.

— Да, я с вами, — ответил я.

Фелипе вскинул кулак.

— Да! — Его улыбка стала ещё шире. — Отныне ты — охотник, а не жертва. И ты не пожалеешь. — Он расставил руки. — Этот город — наш! — воскликнул он.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Мы здесь

1.

Никакого чувства вины я не испытывал. Странное ощущение. Не считая легкого угрызения совести, я не чувствовал за собой никакой вины за содеянное. Однако я хотел, я пытался. Я даже пробовал анализировать причины. Убийство — это плохо. Так меня учили с самого детства. Ни один человек не имеет права отнимать жизнь у другого. Так поступать… нельзя.

Так, почему я ничего не чувствовал?

Наверное, несмотря на неприятие убийства, глубоко в душе я считал, что Стюарт это заслужил. Почему я так решил, откуда взялось это высокомерное отношение к чужой жизни, я объяснить не мог. Это было какое-то иррациональное, подспудное ощущение, и какие бы разумные аргументы Фелипе бы ни приводил, что бы я сам ни думал, вскоре я пришёл к выводу, что я поступил правильно. Может, я поступил противозаконно, зато справедливо.

Законность и незаконность.

Применимы ли подобные термины ко мне?

Мне казалось, нет. Я начал думать, что действительно, как и сказал Фелипе, у меня на этой планете была какая-то цель, что моя анонимность — это не проклятие, а благословление, что я был защищен от привычной морали, которая управляла остальными. Я был совершенно обычным, говорил мне Фелипе, но именно это делало меня особенным, давало право поступать так, как не могли поступать другие люди, окружавшие меня.

Я был рождён Ужасом Простых Людей.

Ужас Простых Людей.

Занятная концепция. Очевидно, Фелипе долго её обдумывал. В первый же день он познакомил меня с остальными. Я всё ещё находился в шоковом состоянии, не до конца соображал, но Фелипе отвёл меня к машине и, следуя его указаниям, мы доехали до кофе-шопа «Деннис», что в округе Оранж. Остальные террористы уже находились там. Они сидели за двумя приставленными друг к другу столами, ни официанты, ни прочие посетители не обращали на них ровным счётом никакого внимания. Мы прошли к ним. Не считая Фелипе, я насчитал восемь человек. Все — мужчины. Четверо примерно нашего с Фелипе возраста. Троим на вид было за тридцать, и ещё один оказался стариком, возрастом глубоко за шестьдесят.

Я взглянул на них и вдруг понял, что поразило меня в Фелипе при первой встрече, что показалось знакомым. Он выглядел совсем как я. Они все были похожи на меня. Я не о физическом сходстве, одинаковых носах или цвете волос. У нас были одинаковые вкусы, предпочтения, привычки — всё это будто делало нас представителями одного вида. Среди нас только белые. Я это сразу отметил. Ни одного представителя нацменьшинств не было. Однако наше сходство состояло не только в принадлежности к одной расе.

Мы все — Невидимки.

Фелипе представил меня остальным.

— Вот человек, о котором я вам рассказывал, — сказал он, указывая на меня. — Вот тот, кого я готовил. Сегодня он, наконец, завалил своего начальника. Теперь он — один из нас.

Я нервно осмотрел ладони. На костяшках пальцах и под ногтями я заметил запекшуюся кровь. Я вдруг заметил, что до сих пор одет в костюм клоуна.

Фелипе представлял собравшихся по одному, те вставали, улыбались, пожимали мне руку. Старика звали Бастер, в прошлом он был дворником. Молодых парней звали Джон, Джеймс, Стив и Томми. Прежде чем примкнуть к Фелипе, Джон и Томми трудились в сетевых магазинах. Джеймс работал распространителем журнала «Пеннисейвер»[9]. Стив когда-то был делопроизводителем в разных фирмах. Двое парней постарше — Билл и Дон — являлись обычными «менеджерами среднего звена». Билл — в администрации округа Оранж, а Дон в инвестиционной фирме. Третий — Пит — был строителем.

Все эти люди отныне были моими соратниками.

— Присаживайся, — произнёс Фелипе, отодвигая стул. — Ты голоден? Поесть не хочешь?

Я кивнул и сел на предоставленный стул. Я действительно проголодался. Я не завтракал и не обедал, к тому же всё произошедшее пробудило жуткий аппетит. Но с тех пор как мы вошли, к нам не обратилась ни одна официантка.

— Не переживай, — сказал Фелипе, будто прочитав мои мысли. Он прошёл в центр зала и встал прямо на пути немолодой официантки, направлявшейся на кухню. Она чуть не врезалась в него, замерла и уставилась на него так, будто видела впервые в жизни.

— К нам подойдёт кто-нибудь? — громко произнес Фелипе и указал на наш стол.

— Простите. Я… — Официантка взяла себя в руки. — Вы готовы сделать заказ?

— Да.

Вместе с Фелипе она подошла к нам. Он заказал пирог и кофе, я заказал чизбургер, луковые кольца и большую колу. Остальные уже поели, поэтому они просто попросили ещё кофе.

Я огляделся и внимательно осмотрел других Невидимок. Всё происходило слишком быстро. Мозг продолжал обрабатывать информацию, но эмоционально я слишком вымотался. Я понимал, что происходит, но как реагировать на это, я не знал. Я смотрел на Джона и Томми, или на Томми и Джона — кто из них кто я так и не понял, и пытался вспомнить, встречал ли я кого-то из них на улицах Ирвайна, когда прогуливал работу. В них было нечто такое, что делало их для меня более знакомыми, нежели остальные.

Видел ли я их прежде?

Это кто-то из них украл упаковку пива из «7-11»?

— Ладно. — Фелипе широко улыбнулся. — Понимаю, для тебя всё в новинку. Давай, не я буду рассказывать, а ты задашь интересующие тебя вопросы.

Я внимательно вгляделся в лица собравшихся. Я не увидел в них недружелюбия, подозрительности, какого-то превосходства, лишь искреннее понимание. Они прекрасно знали, через что я прошёл, что мне довелось пережить. Они вели себя естественно.

Они не похожи на террористов, подумал я. Фелипе, наверное, самый суровый из них, но даже он не излучал угрозы, не выглядел как фанатик, которыми были настоящие террористы. Они же, как дети, понял я. Они играли, притворялись.

Я это понял, ещё, когда они представлялись. Все они говорили о том, чем занимались в прошлом, где работали, но никто не сообщил мне, чем же он занимался в данный момент. Я прочистил горло.

— А где вы, эм, работаете? — спросил я. — Вы же где-то работаете сейчас?

— Работаем? — рассмеялся Бастер. — Нет, мы нигде не работаем. Хватит с нас этой херни.

— Нам не нужно работать, — добавил Стив. — Мы — террористы.

— Террористы? Что это значит? Чем вы занимаетесь? Вы где-то вместе живёте, типа, какой-то коммуной? Или просто собираетесь раз в неделю, или что?

Я смотрел на Стива и заметил, что после моих вопросов он перевёл взгляд на Фелипе. Все остальные последовали его примеру.

— Это не работа, в привычном смысле, — принялся пояснять он. — Это не какое-то занятие. Это наша сущность.

Остальные согласно закивали, но никто не вызвался объяснить значение этих слов.

— Ты спросил, чем мы занимались, — продолжал Фелипе. — Где работали. Большинство людей ассоциируют себя со своей работой. Без работы они никто. Работа — источник их самоопределения. Большинство не знают ничего, кроме работы. Им необходимо нечто, что наполнит жизнь смыслом, укажет цель. Но чем может наполнить работа, например, секретарём? Свободным временем, когда можно заниматься чем угодно! Ты ограничен лишь собственным воображением. У большинства людей нет никакого смысла жизни. Они не знают и даже не задумываются, зачем они живут. Но у нас есть возможность стать другими. Нам не нужно постоянно себя чем-то занимать, работать до самой смерти. Мы можем жить!

Я вспомнил собственные скучные унылые выходные. Я всегда был одним из тех, кто теряется без работы. Я вновь внимательно посмотрел на лица других Невидимок. Уверен, они жили точно так же.

Однако Фелипе прав. У меня появился шанс всё изменить. Мы все уже убивали. Как бы мы ни выглядели за этим столом, какими приветливыми бы ни были, каждый из нас совершил как минимум по одному убийству. Что нам ещё после этого оставалось? Какие перед нами ещё стояли запреты? Мы уже доказали, что нити общественных отношений нас больше не связывали.

Я кивнул Фелипе.

Тот улыбнулся.

— Мы свободнее, чем кто бы то ни было. Большинство людей считает, что они занимаются чем-то важным, что они нужны. Только, нам лучше знать. В мире полно продавцов, которые после рождения детей немедленно возвращаются к работе, так как считают, будто эта работа кому-то важна, будто без их участия ничего работать не будет. Суть в том, что они — лишь винтики огромной машины. Если они уволятся или умрут, их место тут же займут другие, и никто не заметит никакой разницы.

— Но нам открылась истина. Мы поняли, насколько мы бесполезны, заменимы, бессмысленны. Мы освобождены ради более великих дел.

— Ну и чем мы будем заниматься? — спросил я. — В смысле, как террористы?

— Всем, чем захотим, — ответил Бастер.

— Понятно. А чего мы хотим?

И снова все посмотрели на Фелипе.

Он выпрямился, очевидно, наслаждаясь всеобщим вниманием. Эта идея была его детищем и он явно гордился ею. Он поставил локти на стол, наклонился вперед и заговорил так, будто командир партизанского отряда разъяснял боевую задачу своим бойцам. Он видел нас неким подобием мстителей. Мы пережили преследование финансовых, интеллектуальных авторитетов. Мы прекрасно понимали, что это такое — быть отвергнутыми, забытыми и невидимыми. Именно поэтому, говорил он, благодаря пережитому опыту, именно потому, что мы видели всю подноготную этого общества, мы поняли, что нужно делать. И как именно делать. Если мы всё грамотно продумаем и проведём, мы совершим глобальные перемены.

Все активно закивали, будто искренне верили его словам. Я тоже начал кивать, испытывая гордость за то, что стал частью всего этого. Но вместе с тем, я задумался, а все ли искренне разделяли эти утопические идеи.

Или мы лишь хотели хоть раз в жизни стать частью чего-то большего.

— Но ведь мы и правда… террористы? — спросил я. — Мы будем заниматься взрывами, похищениями людей и прочими… терактами?

Фелипе уверенно кивнул.

— Мы начали с малого и постепенно движемся вперёд. Мы вместе не так давно, но уже разгромили «Макдональдс», «Кей-Март», «Краун Букс», «Блокбастер» и несколько других крупных сетей. Изначально мы хотели ударить по тем, кто нас угнетал, нанести финансовый ущерб известным брендам, тем, кто превозносит узнаваемое над неузнаваемым. Но мы очень быстро поняли, что сами теракты не что иное, как рекламная площадка для тех или иных групп. Они служат привлечению внимания. Отдельные акции не решат существующих проблем, однако они привлекают к ним внимание общественности, позволяют сконцентрироваться на их решении. Отвечая на твой вопрос, скажу, что слово «террористы» это скорее преувеличение. Мы ещё ничего не взрывали и не угоняли самолёты. — Он ухмыльнулся. — Пока.

— Пока?

— Как я сказал, мы работаем над этим, разрабатываем методы усиления активности.

— И чего вы в итоге хотите добиться?

Фелипе откинулся на стуле.

— Хотим добиться известности.

Официантка принесла еду и напитки и я жадно набросился на обед, пока остальные переключились с объяснения основ на ежедневные дела.

Фелипе в этом обсуждении участия не принимал. Он держался в стороне, будто даже над нами, я решил, что он знает и понимает гораздо больше, чем все мы.

Я доел бургер. Две официантки опустили жалюзи на западные окна ресторана. Я посмотрел на часы над кассой. Время перевалило за три часа.

У меня оставался ещё один вопрос, ответ на который мне никто пока так и не дал. Я отложил вилку и сделал глубокий вдох.

— Так, что мы такое? — спросил я. — Почему мы такими родились? Или мы стали такими со временем? Что… что мы такое? — Я осмотрел сидящих за столом, но никто не посмотрел на меня в ответ. Они чувствовали себя неуютно.

— Мы — другие, — ответил Фелипе.

— Но, кто мы?

Повисла тишина. Даже Фелипе впервые с нашей встречи на улице выглядел каким-то неуверенным.

— Мы — Невидимки, — сказал Бастер.

— Я в курсе… — начал я, но замолчал и посмотрел на него. — Откуда в наших головах появилось это слово — «Невидимки»? Кто нам это внушил?

Он пожал плечами.

— Я не знаю.

Фелипе понял, к чему я клонил.

— Да! — уверенно воскликнул он. — Мы все думали над этим словом, так ведь? Оно пришло ко всем нам на ум по отдельности.

— Я не до конца понимаю, что оно означает. И означает ли вообще хоть что-нибудь. Слишком странно, чтобы быть просто совпадением.

— Оно означает то, что означает, — ответил Фелипе. — Оно означает, что нам предначертано быть террористами.

— Знак судьбы, — сказал то ли Томми, то ли Джон.

Мне от этих слов стало неприятно. Я не считал, что мне что-то было «предначертано». Я не считал, что бог просто взял и указал на нас десятерых. Мне не нравилась сама мысль о том, что мы подчинялись чьей-то могучей сверхъестественной воле.

Фелипе взглянул на часы.

— Уже поздно, — сказал он. — Пора ехать.

Он достал из кармана купюру в двадцать долларов и швырнул на стол.

— Этого хватит? — поинтересовался я.

Фелипе улыбнулся.

— Это не важно. Даже если не хватит, они всё равно ничего не заметят.

На парковке мы расстались, договорившись завтра утром встретиться у здания городского суда в Санта Ане. Фелипе заявил, что у него появился план, как подгадить американской системе правосудия, но для начала нужно будет провести испытания.

Он намеревался поехать домой со Стивом, но по пути к его «Тойоте» обратился ко мне:

— Так ты с нами?

— Разумеется, — ответил я.

«Разумеется».

Утром я убил человека, а затем весь день провёл в компании совершенно незнакомых людей, называвших себя террористами, и уже считал себя одним из них, был готов участвовать в любых их акциях, будто так и надо.

— Тогда будь готов к 7:30. Заедем сначала позавтракать.

Я кивнул.

— Хорошо.

Я поехал домой.

Они приехали ровно в 7:30. Все. Стояли и ждали прямо на пороге моей квартиры. Я только что вышел из душа, даже не успел толком одеться и открыл дверь, будучи в одних джинсах. Я был рад их видеть. Всю предыдущую ночь я провёл в размышлениях, пытаясь понять, почему я не проявил ни капли сомнения или любопытства. Почему я просто принял их идеи, пошёл за ними следом. Но, когда я увидел их утром, все мои ночные сомнения отпали сами собой. Я — один из них. Я раньше никогда ни в чём не участвовал, мне просто было приятно, что я не один такой.

Я был чрезвычайно рад их видеть и, приглашая к себе, широко ухмылялся. В крошечную квартирку набилось восемь человек.

— Ого, — восхищенно воскликнул Джеймс. — Да тут круто.

Я оглядел собственное жилище, взглянул на обстановку его глазами и впервые после перестановки я заметил, что тут действительно круто.

Я оделся, причесал волосы, и мы отправились в «Макдональдс», где позавтракали яичным бисквитом. Мы ехали на трёх машинах. Я сел к Джеймсу и Фелипе в его «Дарт».

Мы как будто знали друг друга всю жизнь. Никто ко мне не относился как к новичку, как к пришельцу. Я мгновенно влился в коллектив, я словно оказался дома, среди близких друзей.

Нет, не друзей.

Среди братьев.

Суд начинал работу в 9 утра, но мы приехали раньше, в 8:30. Фелипе извлёк из багажника объёмную холщёвую сумку. Мы спросили, что это, но он вместо ответа лишь улыбнулся. Мы пошли следом за ним в зал, где рассматривали нарушения ПДД и расселись на галерее, где обычно находились защитники и представители общественности.

— Ну и что будем делать? — поинтересовался Джеймс.

— Увидишь, — ответил ему Фелипе.

Зал потихоньку заполнялся нарушителями и членами их семей. Вышел клерк и зачитал список имён. В зале появился пристав, следом за ним вышел судья, представленный приставом, как «достопочтенный судья Селуэй». Началось слушание первого дела, перед судьёй предстал офицер полиции и дредастый чёрный парень, представившийся таксистом. Они принялись излагать обстоятельства поворота под запрещающий знак.

Когда обсуждение стихло, Фелипе выкрикнул:

— Судья Селуэй — поц!

Судья и остальные в зале начали оглядываться. На суд пришло немало народу, но все они были рассредоточены и рядом с нами сидела лишь одна латиноамериканская пара.

— Твоя дочь ебет себя свиной колбасой! — снова выкрикнул Фелипе. Он ухмыльнулся и наклонился ко мне. — Давай, — прошептал он. — Крикни что-нибудь!

— Нас арестуют за неуважение к суду! — прошептал я в ответ.

— Они нас не видят. О нас забывают в ту же секунду, как посмотрят в нашу сторону. — Он пихнул меня в бок. — Давай. Крикни.

Я глубоко вдохнул.

— Сосни хуйца! — крикнул я.

Судья поднял молоточек.

— Довольно! — произнес он. Он что-то сказал приставу и тот подошёл к перилам, ограждавшим наш сектор.

— Пиздюк! — выпалил Бастер.

— Хуесосина! — добавил Томми.

Судья ударил молоточком. Пристав взглянул на нас, над нами, мимо нас. Латиноамериканская парочка начала оглядываться в поисках источника шума.

— Мамку твою в сраку драл! — крикнул я, затем повернулся к Фелипе и улыбнулся. Мне понравилось выкрикивать гнусности.

— Пиздюк! — повторил Бастер.

— Пожуй говна! — вновь крикнул я. В моём голосе, как и у остальных, был слышен гнев. Не знаю, на что именно я злился, но я злился. Я был очень зол. Чрезвычайно разозлён. Я был обозлён на судьбу, на мир, на всё, что довело меня до такого состояния, в моих выкриках сквозила ярость и отчаяние.

— Я ссал в рот твоей сестре, а той всё было мало! — кричал я.

— Толстожопый, обосраный мудозвон! — вступил Джеймс.

Фелипе раскрыл сумку и вытащил из неё упаковку яиц.

Я рассмеялся.

— Давайте, шустрее, — сказал он, передавая коробку.

Мы принялись швырять яйца. Одно попало в фуражку пристава и сбило её на пол. Второе тут же разбилось о его лысую голову. Судья склонился над столом, укрываясь от летевших в его сторону яиц. Те разбивались о столешницу и стену за его спиной. Я швырнул своё и попал судье прямо в грудь, по чёрной тунике потёк желток. Объявив перерыв, судья скрылся в служебном помещении.

Мы быстро израсходовали весь «боезапас», Фелипе подхватил сумку и встал.

— Ладно, парни. Валим.

— Но мы же только начали, — возразил Стив.

— Мы хоть и зовёмся Невидимками, но по факту таковыми не являемся. Останемся здесь, нас заметят. Сваливаем. — С этими словами он вышел из зала суда, остальные последовали за ним.

Перед уходом, Бастер крикнул в третий раз:

— Пиздюк!

Я слышал крики пристава, затем дверь закрылась.

Мы все ощущали прилив адреналина, наши души пели. Мы неслись по коридорам здания суда, смеялись и обсуждали произошедшее, повторяли самые веселые реплики и добавляли то, что хотели бы крикнуть, но почему-то не додумались.

— Сработало, — не без удивления заметил Фелипе и повернулся ко мне. — Представь, если мы сорвём крупное слушание, из тех, что освещает пресса. Представь, какой эффект это даст. Мы попадём в новости.

— И что дальше? — спросил Стив. Мы распахнули стеклянные двери главного входа и вышли на улицу.

Фелипе ухмыльнулся, одну ладонь он положил на плечо Стива, другую на Джеймса и произнес:

— Не переживайте, парни. Мы что-нибудь придумаем. Что-нибудь придумаем.

2.

Братья.

Мы продолжали общаться, и хоть я и предпочёл бы компанию террористов другого типа, они мне нравились. Честно говоря, я был настолько вдохновлён тем, что нашёл таких же, как я, других Невидимок, что был бы рад, даже если бы возненавидел Фелипе и его соратников.

Но они мне нравились.

Очень нравились.

Складывалось впечатление, что, несмотря на заявления Фелипе, они ещё не были до конца сложившейся группой. Но с моим появлением что-то изменилось, будто все детали встали на места. Я не привнёс ничего нового, никаких новых идей, ни новых целей, но я словно стал неким катализатором, связующим звеном, соединившим группу людей по интересам в нечто целое.

В первую неделю Фелипе проводил большую часть времени со мной. Он пытался выяснить мою подноготную, настраивал меня нужным образом, старался привить мне свои взгляды. Для него казалось важным, чтобы я принял концепцию Ужаса Простых Людей. Я принял её, о чём раз за разом ему повторял, но он продолжал снова и снова её излагать и пояснять, будто считал себя миссионером, а меня язычником, не желавшим принять его учение.

Первое время я переживал, что убийство Стюарта приведет ко мне, что полиция сложит два плюс два и быстро выяснит, что с его гибели я ни разу не появлялся на работе. Когда в субботу утром ко мне зашёл Фелипе, я решил, что это полиция. Однако он быстро разъяснил мне, что никого из террористов не задерживали и даже не допрашивали. Вероятнее всего, мои коллеги напрочь забыли обо мне и даже не упомянули моё имя в разговоре с полицией.

Новость об убийстве Стюарта не появилась ни в «Вестнике округа Оранж», ни в «Лос-Анджелес Таймс».

Целую неделю мы провели в отпуске. Мы валяли дурака, пока Фелипе составлял планы новых терактов, и эта неделя показалась мне самой лучшей в жизни. В январе внезапно потеплело, и мы отправились на пляж. Так как никто нас не замечал, по словам Фелипе, мы могли свободно таращиться на заполнивших пляж женщин, к собственному удовольствию. Мы открыто обсуждали их формы, выстраивали их в соответствии с придуманным нами рейтингом. Мы могли выбрать одну женщину и наблюдать только за ней, смотреть, как она плавает и загорает, как поправляет купальник и чешет промежность, думая, что её никто не видит. Всё это время кто-нибудь из нас выступал в роли комментатора. Поддавшись общему настроению и безумной браваде, Бастер принялся ходить среди одиноко сидящих девушек и развязывать им купальники.

Мы съездили в Диснейленд и Ноттс Берри Фарм[10], пролезали на аттракционы мимо смотревших куда угодно, только не на нас охранников. Мы ходили по торговым центрам и воровали из магазинов, соревнуясь, кто сумеет вынести самую громоздкую вещь. Мы бегали между отделами, смеялись, когда увидели, как Бастер выносил из «Радио Шэк» огромный бум-бокс. Мы пошли в кино, кто-то один покупал билет, затем открывал двери остальным. Мы будто снова стали детьми, или теми детьми, какими нам никогда не хватало духа быть. И это было прекрасно.

Помимо прочего, мы разговаривали. Рассказывали о своих семьях, о жизни, о работе, о том, каково это — быть Невидимкой, о том, что бы мы сделали, будучи Ужасом Простых Людей. Как выяснилось, женаты были лишь Дон и Бастер. Жена Бастера скончалась, а супруга Дона сбежала от него с консультантом по безопасности. Что касается остальных, лишь у Фелипе и Билла были девушки. На других женщины, как и остальное общество, не обращали никакого внимания.

Я не считал произошедшее со мной каким-то «знаком судьбы», но всё же полагал, что да, в нашем нынешнем состоянии был заложен какой-то особый смысл. Может, у высших сил были на нас определенные планы, хотя непонятно, должны ли эти планы привести нас к какому-то величию, или же мы просто должны оттенять нелепость современной культуры.

Встречались мы на моей квартире. Я предлагал Фелипе подвезти его, но тот всегда отказывался. То же самое и с остальными. Я не понимал, то ли они не до конца мне доверяли, и соблюдали определенные меры безопасности, то ли они просто так привыкли. Так или иначе, но за первую неделю мне не удалось выяснить, где жил хоть кто-нибудь из моих нынешних товарищей. Моё жильё им, кажется, нравилось, и я чувствовал себя спокойно. Пару раз мы брали в прокат фильмы и смотрели их в гостиной. А однажды они остались у меня на всю ночь, развалившись на диване, на полу в гостиной и спальне.

Приятно чувствовать себя частью чего-то.

Во вторую субботу Фелипе предложил устроить ещё один погром с целью привлечь к себе внимание. Мы снов сидели у меня, жевали обед из «Тако Белл», я сидел, откинувшись на стуле.

— Ладно. Займемся делом. Какие планы?

Фелипе помотал головой.

— Не сейчас. Это будет не общественная акция, как раньше. Мы устроим теракт. Поэтому мне нужно подготовиться.

— Куда ударим? С чего начнём?

— С чего начнём? С мэрии.

— Почему с неё?

— Я там работал. У меня до сих пор остался ключ и карта безопасности.

— Ты работал на округ Оранж? — удивился я.

— Я был помощником городских управляющих.

Я удивился ещё сильнее. Я не знал, что делал Фелипе, прежде чем стать Ужасом Простых Людей, но не думал, что этим. Я считал, он занимался чем-то более ярким или более опасным. Где-нибудь в сфере кинобизнеса. Или в детективном агентстве. Но происходящее обретало смысл. Он был настоящим лидером, но при этом оставался Невидимкой, не существующим для всего остального мира.

— Когда? — спросил Пит.

— Во вторник.

Я оглядел остальных и кивнул.

— Значит, во вторник.


На встречу мы приехали по отдельности. Фелипе не хотел, чтобы нас видели вместе.

Когда я подъехал, на парковке уже стояло несколько машин, наши уже собирались у чёрного входа в здание, как и сказал Фелипе. Не хватало лишь его самого. Я припарковал машину, запер её и подошёл к остальным. Никто не разговаривал, в воздухе висело напряжённое ожидание.

Бастер привёл приятеля, такого же пожилого мужчину за шестьдесят, одетого в форму заправщика «Тексако». На бейджике на его груди было написано «Джуниор» и я не удержался от улыбки, подмечая несоответствие надписи и морщинистого лица.[11] Старик улыбнулся в ответ, он был рад, что его хоть кто-то заметил, и я немедленно почувствовал укол совести за то, что насмехался над ним.

— Это Джуниор, — представил его Бастер. — Он один из нас.

Как только его представили, все немедленно начали жать ему руку, приветствовать, отчего висевшая над нами тишина рассыпалась на мелкие осколки. Я последовал примеру остальных. Странное ощущение — смотреть на себя со стороны. Ещё недавно я был на месте Джуниора, видеть ту же ситуацию под другим углом оказалось довольно странно.

Джуниор влился в нашу компанию. Бастер вкратце рассказал ему о террористах, и он не выглядел удивлённым или напуганным. Он тряс наши руки, улыбался, по его щекам текли слёзы, когда он повторял наши имена.

Подошёл Фелипе. Он был одет в великолепный костюм и подстрижен. Выглядел он очень презентабельно, фактически идеальный пример образцового руководителя. Он появился на парковке, и сразу стало понятно, кто тут главный.

Когда он подошёл, все притихли. С его появлением я ощутил внезапную дрожь в коленках. Я раньше переживал подобное лишь как сторонний наблюдатель, а не непосредственный участник. Я будто оказался в фильме, когда с появлением главного героя начинала играть пафосная музыка. Впервые я осознал, что мы являлись частью чего-то большого, чего-то очень важного.

Ужас Простых Людей.

Для меня эта идея вмиг перестала быть просто идеей. Я вдруг понял, что именно всё это время пытался донести до меня Фелипе.

Он посмотрел на меня и улыбнулся, будто прочитал мои мысли. Он извлёк ключ и карточку безопасности, вставил их в электронный разъём, замок щёлкнул и Фелипе толкнул дверь.

— Идём, — сказал он.

Мы проследовали внутрь. Он остановился и запер дверь изнутри, затем мы все вместе прошли через тёмный коридор к лифту. Фелипе нажал кнопку «Вверх» и металлические створки разъехались в стороны. После тёмного коридора свет кабины лифта казался ослепительно ярким.

— Второй этаж, — объявил Фелипе и нажал ещё одну кнопку.

На втором этаже оказалось ещё темнее, чем на первом, однако Фелипе уверенно прошёл вперед, щёлкнул выключателем и под потолком загорелись люминесцентные лампы, осветившие большой зал, разделенный на две секции.

— Сюда, — сказал он.

Фелипе провёл нас за стойку, мимо рабочих столов, прямо к запертой деревянной двери в дальнем конце зала. Он открыл дверь и включил свет.

Я ощутил внезапный приступ дежа вю. Мы находились в конференц-зале. Там стоял длинный стол, во главе которого на металлической тележке покоился телевизор и видеомагнитофон. Обстановка была точно такой же, как в «Автоматическом интерфейсе».

— Похоже на конференц-зал на моей предыдущей работе, — заметил Дон.

— Похоже на тренировочный зал в Уорде, — это уже Томми.

— И на переговорную в здании округа, — а это уже Билл.

Фелипе поднял руки.

— Я знаю, — сказал он. Он выдержал паузу, осмотрел помещение и нас. — Мы — Невидимки. — Он взглянул на стол. Затем его взгляд переместился на Джуниора и хоть Фелипе не сказал ни слова, он тепло улыбнулся ему, приветствуя нового члена группы. Затем он продолжил: — Мы — единственные в своём роде. Наши жизни шли параллельным путём. И тому были свои причины. Не случайно наш жизненный опыт повторяет друг друга, и встретились мы тоже не случайно. Так было задумано. Мы были избраны для особой цели и для достижения её нам был предоставлен особый дар.

Многие из вас не понимали, что это дар. Многие считали это проклятием. Но вы уже видели, на что мы способны все вместе. Вы в полной мере ощутили дарованные нам возможности. — Он вновь выдержал паузу. — Мы — не единственные Невидимки. Есть и другие, о ком мы не знаем и, возможно, никогда не узнаем. Они живут тихой жизнью, всё глубже погрязая в отчаянии, и мы должны сражаться ради них, как ради себя самих. У нас должна быть возможность, шанс, платформа для заявления прав меньшинства, о котором весь мир даже не подозревает! Мы здесь не просто так! Мы здесь, потому что так предназначено. Мы — Ужас Простых Людей!

И снова меня охватило воодушевление. Мне, как и остальным, хотелось рукоплескать. Да, думал я. Да!

— Но, что же это значит — Ужас Простых Людей? Это значит, что мы должны сражаться от имени всех забытых и брошенных, неизвестных и недооценённых. Мы станем голосом тех, у кого этого голоса никогда не было. Мы научим узнавать тех, кого прежде не узнавали. Всю жизнь насигнорировали, но больше этому не бывать! Мы заставим этот мир внимать нам и будем кричать в лицо каждому: Мы здесь! Мы здесь! Мы здесь!

Стив выбросил вверх сжатый кулак.

— Да!

Мне захотелось повторить его жест.

Фелипе улыбнулся.

— Как же мы будем претворять наш план в жизнь? Как мы обратим на себя внимание общественности, которая прежде в упор нас не замечала? С помощью насилия. Созидательного насилия. Мы будем брать заложников, взрывать здания, будем делать всё, что должны по всей Средней Америке. Игры кончились, ребятки. Мы вышли в высшую лигу. Пришло время поработать.

Из-под полы дорогого пиджака Фелипе извлёк молоток. Он спокойно развернулся и разбил им экран телевизора. Послышался громкий хлопок и экран разлетелся на тысячи осколков, сопровождаемых веером искр.

Этим же молотком он раскрошил видеомагнитофон.

— Это попадёт в «Новости Оранж-Сити», — сказал он. — Появится короткий репортаж о том, что группа неизвестных лиц разбила в мэрии оборудование. И всё. — Он спихнул телевизор на пол. — Все наши предыдущие акции были любительскими и хаотичными. Мы не получили должного внимания, потому что выбирали цели неразумно и не заявили о себе. — Он снова сунул руку под пиджак. — Я тут сделал карточки. Профессионально отпечатанные визитки с названием нашей организации. Их мы будем оставлять после акций, дабы все узнали, кто мы такие.

Он раздал карточки. На них красными буквами было написано:

«ЭТО СДЕЛАЛИ НЕВИДИМКИ. УЖАС ПРОСТЫХ ЛЮДЕЙ».

— Да! — закричал Стив. — Да!

— Чем больше ущерба мы нанесём, тем больше о нас будут говорить и писать. — Он прошёл к столу. — Идём.

Мы последовали за ним в рабочие помещения. Он склонился над одним из мониторов на столе.

— Они про меня забыли, — сказал Фелипе. — Забыли отменить мой пароль. Ошибочка вышла.

Он вывел на экран окно безопасности, ввёл идентификационный номер и пароль. На экране появился список владельцев собственности. В одном столбце были записаны имена, в другом адреса собственности и её стоимость.

Фелипе нажал несколько клавиш и стёр все записи.

— Всё — объявил он. — Теперь нас представят, как группу хакеров, которые удалили важные правительственные записи. О нас, наверное, напишут в «Вестнике». Или даже в «Таймс» от округа Оранж.

Он выпрямился и свалил монитор на пол, разбив его. Он пнул экран, затем расчистил стол, разбрасывая вокруг всю стоявшую на нём канцелярию.

— Мы можем делать всё, что пожелаем, и никто нас не поймает! — Он вскочил на стол и вскинул вверх молоток. — Разнесём тут всё к хуям!

Подобно крысам Уилларда[12] мы принялись исполнять его приказ. Я обхватил одну из перегородок и обрушил её на монитор. Я распахнул шкафчик с документами и принялся выбрасывать наружу его содержимое. Мне было хорошо, мы выплескивали всю свою ярость на мебель мэрии Оранж-Сити.

Мы разнесли весь этаж.

Фелипе оглядел дело наших рук и широко улыбнулся.

— Это не останется незамеченным, — заявил он. — Об этом будут говорить. Будут расследовать. Отличное начало.

Прежде чем уйти и запереть дверь, он швырнул на пол ключ и карту.

— Теперь пути назад нет.

3.

Я был похож на внезапно разбогатевшего подростка или на простого человека, вдруг ставшего диктатором. Я упивался своими новыми возможностями, жадно питался обретенными силами.

Наверное, мы все испытывали нечто подобное, но никто никогда не говорил об этом. Эти чувства были ещё слишком новыми, слишком сильными и чистыми для нас и мне кажется, никто просто не желал их разбавлять, делясь с остальными. Что касается меня, я пребывал в непрекращающемся восторге, я был счастлив, практически опьянён. Я чувствовал себя неуязвимым. Как и предсказывал Фелипе, погром в мэрии Оранж-Сити попал не только в местную газету, но и в «Таймс» и в «Вестник». Несмотря на то, что мы оставили свои отпечатки буквально повсюду: от двери чёрного хода, до разгромленных рабочих столов, несмотря даже на то, что Фелипе бросил ключ и личную карточку около лифта, несмотря на то, что мы разбросали по всему зданию свои визитки, во всех статьях указывалось на то, что у полиции нет никаких подозреваемых.

Нас снова проигнорировали.

Наверное, я должен был сожалеть об этом. Я воспитывался на уважении к чужой собственности и до недавнего времени даже помыслить не мог, чтобы разрушить что-то, что мне не принадлежало. Однако Фелипе оказался прав. Нарушение закона может быть оправдано, если оно ведет к искоренению ещё большего зла. Об этом знал Генри Торо[13]. И Мартин Лютер Кинг знал. И Малколм Икс. Гражданское неповиновение всегда оставалось частью американской традиции, и мы являлись единственными на сегодняшний день бойцами с лицемерием и несправедливостью.

Мне хотелось разнести что-нибудь ещё.

Что угодно. Не важно, что.

Мне хотелось ломать и крушить.

На следующий день мы снова собрались в моей квартире. Мы только и говорили, что о произошедшем, каждый вспоминал свой вклад в общее дело. Мало кто выглядел настолько воодушевленным, как Джуниор — наш новоявленный террорист. Он смеялся словно подросток, очевидно, произошедшее вчера стало для него самым важным событием всей жизни.

Фелипе стоял отдельно у входа на кухню. Я подошёл к нему и спросил:

— Что будем делать дальше?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Какие мысли?

Я медленно помотал головой, удивленный не столько его ответом, сколько отношением. Мы все были воодушевлены, были готовы действовать дальше, но Фелипе казался… Разочарованным? Усталым? Впавшим в скуку? Всё так и не так одновременно. Я посмотрел на него и меня посетила мысль, что он страдал от маниакально-депрессивного психоза. Впрочем, это ещё ничего не объясняло. Маниакально-депрессивное расстройство отличалось спадами и подъёмами в настроении. Середины не было и быть не могло. Фелипе же будто с ног на голову перевернули.

Мне кажется, он сожалел о случившемся.

Может, он испытывал то, что должен был испытывать я.

Мне же хотелось устроить ещё одну акцию, нанести империи ответный удар, однако я решил не торопить события. Слева от меня на столе лежал «Вестник», раскрытый на странице развлечений. Я взял газету в руки и прочёл заголовок. На Фэшн Айленд в Ньюпорт Бич пройдёт серия ежегодных джазовых концертов. Мы с Джейн были там прошлой весной. Каждый год весь март и апрель по четвергам джазовые музыканты устраивали бесплатные выступления на открытой сцене.

— Дай, посмотрю, — сказал Фелипе и взял у меня газету. Оказывается, он читал, стоя за моей спиной и, видимо, что-то привлекло его внимание. Он внимательно прочёл страницу и по его лицу расплылась улыбка. Его глаза, ещё недавно тусклые и безжизненные, вновь ожили и загорелись.

— Да, — тихо произнёс он.

С газетой в руках он вышел на середину комнаты.

— Завтра идём слушать джаз! — объявил он.


Мы запланировали приехать пораньше, но когда мы, наконец, прорвались через пробку на шоссе, на часах было уже 17:50. Концерт должен был начаться в шесть.

Для зрителей были расставлены раскладные стулья, но их оказалось недостаточно и публика просто стояла вокруг эстрады. Мы встали возле магазина мужской одежды и наблюдали за проходящими мимо людьми. На концерт пришла красиво одетая успешная публика, то есть та категория людей, которую я всегда ненавидел. Все женщины обладали модельной внешностью, они носили короткие обтягивающие платья и дизайнерские солнечные очки. Мужчины все стройные, накачанные, просто лучащиеся успехом. И почти все обсуждали свой бизнес.

Оказывается, Фелипе почувствовал то же, что и я.

— Мерзкие твари, — сказал он, обозревая толпу.

Конферансье объявил коллектив и на сцену выбралась группа длинноволосых мужчин и коротко стриженых женщин. Заиграла музыка — какая-то смесь латинских ритмов и фьюжна. Я посмотрел на Фелипе. У него определенно был какой-то план, но в чём он заключался, никто из нас не знал. Когда он уверенно шагнул вперёд, я ощутил прилив адреналина.

Он подошёл к самодовольной женщине, одетой в теннисный костюм, которая с самого начала концерта без умолку болтала с одетой в такой же наряд дамой. Он посмотрел прямо на неё.

— Вы не могли бы замолчать? — жёстко сказал он. — Мы тут вообще-то музыку слушаем.

И влепил ей звонкую оплеуху.

Женщина была слишком шокирована, чтобы как-то реагировать и, к тому моменту как пришла в себя, Фелипе уже вернулся к нам. В поисках того, кто её ударил, женщина посмотрела на нас, над нами, мимо нас. В её глазах читался страх, правая щека налилась красным.

Вместе с подругой она пошла к охраннику, стоявшему около ограждений.

Фелипе ухмыльнулся. Позади меня захихикали Билл и Джуниор.

— И что нам делать? — спросил Джеймс.

— Делай, как я, — ответил Фелипе. Он нырнул в толпу и пошёл в сторону сидячих мест. Он остановился около молодого турка в ярком галстуке, который обсуждал с приятелем курсы акций.

Фелипе схватил молодого человека за волосы и резко потянул на себя.

Парень закричал от боли и принялся размахивать кулаками.

Стив ударил его кулаком в живот.

Турок упал на колени и схватился за живот, пытаясь восстановить дыхание. Его приятель испуганно посмотрел на нас и начал пятиться.

На него набросились Билл и Джон.

Я сомневался. После разгрома мэрии, мне хотелось сделать нечто похожее, но подобного рода произвольное насилие мне не нравилось. Так не должно быть — я уже убил человека, разгромил государственное учреждение и все эти яппи не должны стать для меня преградой — но мне всё же казалось, что это неправильно. Если бы это была просто провокация, если бы я как-то мог оправдать наши действия, мне было бы легче. Но, на самом деле, мне было жаль женщину, которую ударил Фелипе, жаль мужчину, которого били толпой. Я симпатизировал жертвам, так как сам всю жизнь был жертвой.

Первый парень попробовал подняться на ноги, но Фелипе пинком отправил его обратно на землю. Затем он повернулся ко мне.

— Давай с Биллом и Джоном. Займитесь вторым.

Я пошёл к ним.

— Держи его!

Билл и Джон били второго парня. Кто-то уже спешил ему на помощь. Всё превращалось в полноценное побоище.

— Иди к ним! — приказал Фелипе.

Я не хотел «идти к ним». Не хотел…

В меня врезался какой-то придурок в костюме от «Армани». Он уже был готов ввязаться в драку. Очевидно, меня он даже не заметил и, разумеется, даже не потрудился извиниться.

— Съебал нахуй с дороги, — вместо извинений произнёс он и занёс надо мной кулак.

Это стало спусковым крючком.

В одно мгновение в его лице передо мной предстала вся толпа. Этот мужик в костюме «Армани» стал олицетворением всего того, что я ненавидел в этих людях. Передо мной больше не было невинных жертв. Они все должны понести наказание.

Все эти люди унижали нас, именно они сделали нас Невидимками, и теперь мы, наконец, наносили ответный удар.

Я ударил мужика в костюме в спину.

Он замер, повернулся, однако к нему подлетел Дон и с размаху ударил в живот. Мужик согнулся, но выдержал удар и уже собирался ответить, как появившийся позади него Бастер пнул его в колено.

«Костюм» упал.

— Отступаем! — внезапно выкрикнул Фелипе. — Все назад!

Не знаю, зачем он это сказал, было ли это запланировано с самого начала, но, как и остальные, я беспрекословно подчинился. Мы мгновенно собрались вокруг Фелипе. Он широко улыбался.

— Глянь, — сказал он и качнул головой.

Мой взгляд проследовал за кивком. Драка продолжалась, но наших среди дерущихся не было. В неё вмешались охранники, пытаясь всех разнять.

Нашего исчезновения никто не заметил.

Теперь я всё понял.

Фелипе посмотрел мне в глаза, заметил в них это понимание и снова кивнул.

— Разделимся и начнём устраивать драки. Билл, Джон и ты пойдёте к «Ниман-Маркус»[14]. Джеймс, Пит и Стив, вы начнёте у «Сильвервуда». Бастер и Джуниор, устройте что-нибудь у дальних ограждений. Томми и Джон, ваша задача — устроить нападение на столы художников. Мы с Бобом поработаем здесь.

Сработало всё идеально. Мы выбирали жертву и нападали на неё. К нам присоединялись окружающие, драка разрасталась и мы удалялись.

Вскоре в толпе разразилась настоящая буря, драка «все против всех», в центре которой незримые для других находились мы.

Ансамбль прекратил играть, со сцены объявили, что пока не будет восстановлен порядок, концерт не продолжится.

Драка продолжалась, откуда-то из подсобных помещений выбежали дополнительные силы охраны.

Фелипе оглядел творящийся беспорядок, удовлетворенно кивнул, вынул пачку визиток, разбросал их по земле и разложил по уцелевшим сидениям.

— Ну и хватит, пожалуй, — сказал он. — Сваливаем.

На следующий день на передовице «Вестника» появился заголовок:

«БАНДИТСКАЯ РАЗБОРКА СОРВАЛА БЕСПЛАТНЫЙ КОНЦЕРТ».

Джуниор рассмеялся.

— Бандитская разборка?

В «Таймс» о нашей акции не было ни одного упоминания.

— «Вестник» спонсировал этот концерт, — пояснил Джон. — Вот в чём дело.

— Урок первый: избегать мелких общественных событий, — заключил Фелипе.

Все посмеялись.

— Нужно завести альбом. Будем вклеивать в него все статьи про нас, — предложил Джеймс.

Фелипе кивнул.

— Хорошая мысль. Будешь за него отвечать. — Он повернулся ко мне. — И, раз уж, у тебя тут самый новый видик, ты будешь записывать все репортажи про нас.

— Хорошо, — отозвался я.

Он продолжал смотреть на меня.

— Ты, кстати, в курсе, какой сегодня день?

Я помотал головой.

— Сегодня месяц, как ты с нами.

Он прав. Как я мог забыть? Именно в этот день месяц тому назад я убил Стюарта. Радостное настроение, сопровождавшее меня с самого утра, куда-то улетучилось. Когда я вспомнил о случившемся в туалете, ладони покрылись потом, а шея одеревенела. Я снова ощутил запах крови, почувствовал, как лезвие ножа карябает кости рёбер.

Месяц назад, в это самое время я сидел за рабочим столом в костюме клоуна и ждал.

Тот костюм до сих пор валялся в шкафу в спальне.

— Вернемся туда, — прервал мои мысли Фелипе. — Посмотрим, что изменилось с того времени.

Я испугался.

— Нет!

— Почему? Только не говори, что тебе не интересно.

— Ага, — поддержал его Дон. — Давайте. Будет круто.

— А что он сделал месяц назад? — поинтересовался Джуниор.

— Убил своего начальника, — объяснил Бастер.

У старика аж глаза на лоб полезли.

— Убил своего начальника?

— Мы все так поступили, — сказал Бастер. — Я думал, ты знал.

— Нет, не знал. — Он немного помолчал, затем признался: — Я тоже убил. Убил начальника. Просто боялся вам рассказывать.

Фелипе продолжал смотреть на меня.

— Думаю, нам нужно вернуться на твою старую работу. В корпорацию «Автоматический интерфейс».

Даже, когда я слышал это название, то начинал дрожать.

— Зачем? — спросил я. Руки тряслись и я попытался их спрятать. — Зачем туда идти?

— Очищение. Думаю, тебе надо пойти. Думаю, если ты продолжишь сопротивляться, это будет тебя преследовать.

— Всё из-за вчерашнего вечера? Потому что я не начал бить людей безо всякой причины?

Фелипе пожал плечами.

— Может быть. Ссыкунам в террористической организации не место.

В голове промелькнули тысячи вариантов ответа, тысячи возражений, но я почему-то отступил. Я отвёл взгляд, посмотрел на свои туфли и помотал головой.

— Я не хочу идти.

— Мы пойдём. Хочешь ты того или нет. Я за рулём, — спокойно ответил Фелипе.

Сидевший на диване Джеймс оторвался от газеты.

— Нам всем ехать?

— Нет. Поедем только мы с Бобом.

Я хотел возразить, хотел отказаться, но я лишь кивнул и сказал:

— Хорошо.

По дороге Фелипе продолжил разговор. Впервые после нашей первой встречи на шоссе мы оказались один на один, и ему очень хотелось показать мне важность того, что он назвал «нашей работой».

— Я понимаю, — ответил я.

— Да, ну? — Фелипе помотал головой. — А по тебе не скажешь. Джон, Дон, Билл, остальные — с ними всё понятно. Я всегда знаю, о чём они думают. Но ты для меня загадка. Наверное, именно поэтому мне так важно, чтобы ты понял, зачем мы делаем то, что делаем.

— Я понимаю.

— Только не показываешь этого.

— Показываю. Просто… не знаю.

— Знаешь.

— Иногда… иногда мне кажется, что мы поступаем неправильно.

— Ты до сих пор находишься в плену старых ценностей, по-прежнему верен старой системе. Скоро ты это переживёшь.

— Наверное.

Он посмотрел на меня.

— А тебе бы не хотелось?

— Не знаю.

— Но ты же с нами? Ты один из нас?

— Конечно. Что мне ещё остаётся?

Он кивнул.

— Ничего другого нам всем и не остаётся.

Оставшийся путь мы преодолели в тишине.

Странное это ощущение — возвращаться в «Автоматический интерфейс». Мы въехали на парковку и у меня снова вспотели ладони. Я вытер их о джинсы.

— Не думаю, что нам нужно туда идти.

— Считаешь, они заметят тебя, быстро сложат два плюс два и арестуют за убийство начальника? Они тебя даже не помнят. Даже если от этого будет зависеть их жизнь, они не смогут тебя описать.

— Кое-кто сможет, — возразил я.

— На это не рассчитывай.

Парковка оказалась почти вся забита, поэтому Фелипе остановился на парковке для клиентов у самого входа и заглушил двигатель.

— Приехали.

— Я не…

— Если не убедишься сам, никогда этого не преодолеешь. Нельзя позволять собственным воспоминаниям разрушить твою жизнь. Ты всё сделал правильно.

— Да, знаю я.

— Так, откуда это чувство вины?

— Не знаю. Мне просто… страшно.

— Бояться нечего. — Он открыл дверь и вышел. Я машинально сделал то же самое. — Именно в таких местах мы становимся теми, кем становимся. Именно с такими местами мы и должны бороться.

— Я всегда был Невидимкой, — продолжал возражать я. — Это не работа сделала меня так.

— Но она сделала только хуже.

С этим спорить я не мог. Я мог не верить ему, но опровергнуть его слова у меня не получалось.

— Этого пидора нужно было валить. Иначе поступить ты не мог. Именно поэтому ты тот, кто ты есть. Именно поэтому ты со мной. Именно поэтому ты — террорист. План именно такой.

Я улыбнулся.

— Парафраз Дэна Фогельберга[15]?

— Пользуйся на здоровье, — ответил Фелипе. — Идём.

Мы прошли в фойе. Охранник сидел на своём посту. Как обычно, на меня он не обратил ни малейшего внимания. Я уже почти прошёл мимо, как внезапно остановился и повернулся к Фелипе.

— Бесит он меня, — сказал я.

— Ну, так сделай что-нибудь.

— Сделаю. — Я вернулся к столу охранника. Тот по-прежнему меня не замечал.

Я склонился над ним и постучал по фуражке.

— Мудила, — громко сказал я ему.

Вот, теперь он меня заметил.

Он вскочил из-за стола и попытался схватить меня за руку.

— Ты что себе тут позволяешь…

Я отступил назад к Фелипе и внезапно охранник смутился.

Он меня больше не видел!

— Всегда приятно вернуться, правда? — поинтересовался Фелипе.

Я кивнул. Мне действительно полегчало. И я был рад, что Фелипе вынудил меня вернуться. Мы продолжили путь к лифту. Я осторожно обернулся. Охранник теперь выглядел не только смущённым, но ещё и напуганным.

— Мы можем делать что угодно, — многозначительно сказал мне Фелипе. — Что угодно.

Открылись двери лифта и мы вошли внутрь. Я нажал кнопку четвёртого этажа. Воодушевленный и подстрекаемый Фелипе, я замыслил убить Бэнкса. Я для него оставался невидимым, но когда он меня замечал, то всегда проявлял ко мне пренебрежение. Он всегда был на стороне Стюарта. Однажды он даже насмехался над моей причёской.

Я мог бы подстричь его самого.

Мог вообще срезать ему скальп на хер.

Затем я подумал о Стюарте, о том какой жуткой смертью он умер, вспомнил, как он пытался от меня отбиться, как меня заливало его кровью. Я понял, что больше убивать я не способен.

Воодушевление схлынуло так же быстро, как и пришло. Зачем я здесь? Что я должен был доделать в «Автоматическом интерфейсе»? В машине Фелипе сказал, что хотел, чтобы мы стали детонаторами, но мне совершенно не хотелось причинять кому-то серьезный вред.

Мы вышли на четвертом этаже. Я прошёл мимо отдела программистов. В кабинете Стюарта царила темнота. Очевидно, замены ему не нашлось. Всё остальное осталось как прежде. Я провёл Фелипе мимо стола Стейси, Пэм и Эмери. Программисты даже не взглянули на нас.

Здешняя атмосфера давила на меня, воздух казался спёртым и влажным. Я сказал Фелипе, что хочу уйти, но он пожелал взглянуть на то место, где я убил Стюарта.

Я провёл его в туалет.

Возвращаться туда оказалось неприятно. Тела, разумеется, не было, кровь отмыли, но мне всё равно казалось, что тут грязно. Трясущимися руками я открыл дверь в первую кабинку. Фелипе заставил меня в точности всё пересказать, он кивал, касался пальцами металла в том месте, куда Стюарт ударился головой, присел и внимательно осмотрел унитаз, на который упал я.

Когда я закончил, он сказал:

— Не переживай. Ты сделал то, что должен был.

Я ему не поверил, но всё равно кивнул.

Он осторожно вытолкнул меня из кабинки.

— Прошу прощения.

— Чего?

— Отлить надо.

Он закрыл дверь. Я услышал, как он расстегнул ширинку, затем послышался звук журчащей в унитазе воды.

И всё.

Я пришёл сюда, снова всё увидел, снова всё пережил, но это ни на секунду не избавило меня от беспокойства. Но услышав, как Фелипе мочился в той же кабинке, где я убил Стюарта, я вдруг успокоился. Каким-то неведомым образом я понял, что прошлое осталось позади, а будущее, вот, оно — перед моими глазами. И оно мне нравилось.

Будущее за нами.

Когда Фелипе смыл за собой и вышел, я улыбался.

— Всё хорошо? — поинтересовался он.

— Всё отлично, — ответил я.

— Идём, проверим твой кабинет.

Я провёл его дальше по коридору. Как и у Стюарта, у меня было пусто. Замены мне видимо пока не нашли. Блин, они поди даже не заметили, что меня нет. Стопка бумаг на столе так и лежала.

Фелипе оглядел кабинет.

— Господи, ну и мрак.

— Ага, — согласился я.

— Тебя не бесило здесь работать?

Я кивнул.

Он посмотрел на меня и протянул коробок спичек.

— Так, сделай что-нибудь.

Я всё понял и мой пульс ускорился. Да, решил я. Так и надо.

Он вышел в коридор.

Это я должен сделать сам.

Некоторое время я просто стоял, затем поджёг одну спичку, поднёс её сначала к инструкции, затем к руководству по эксплуатации. Пламя разгоралось медленно, постепенно растекаясь по всему столу. Я вдруг вспомнил о визитках, бросился к тумбочке и вытащил. Горел уже весь стол, я бросил визитки в огонь. Они немедленно почернели и скукожились.

Со старой жизнью покончено.

Навсегда.

Назад я вернуться больше не мог.

Я вышел в коридор, кивнул Фелипе и под звон пожарной тревоги мы спокойно вышли из здания, разбрасывая по пути наши визитки.

4.

Я снова задумался над тем, кто я такой. Кем были все мы. Обладали ли мы отличными от других генами и хромосомами? Было ли этому вообще хоть какое-то научное объяснение? Мы какие-то пришельцы или отдельная раса людей? Глупо думать, что мы не люди, учитывая, что мы являли собой стереотипных, самых обыкновенных граждан. Но в нас определенно было нечто, что отделяло от остальных. Могло ли быть так, что каждый из нас по отдельности, в силу какого-то совпадения, настолько глубоко впитал в себя общественные нормы, привычки нашего окружения, что наша собственная культура, призванная видеть всё необычное и отвергать очевидное, нас просто отторгла? Или мы действительно были настолько оригинальными, что излучали вокруг себя физически ощутимое поле, которое и делало нас невидимыми для окружающих?

Ответов у меня не было, одни вопросы.

Не уверен, что остальные думали о том же. Внешне это, по крайней мере, никак не проявлялось. Возможно, Фелипе. Он был умнее нас, ярче, был более амбициозен, более серьезен, более задумчив. Остальные, в некотором смысле, были похожи на детей, и мне казалось, что пока Фелипе оставался для них неким опекуном, продолжал за них всё планировать и решать, они были счастливы. Он считал, что так и надо, ведь мы — Невидимки, мы прошли через ад, обычные люди на нас не реагировали, мы не соответствовали их стандартам, представлениям. Мы были предоставлены сами себе. Мы получили право стать личностями. Однако другие террористы таковыми не являлись. Раньше они идентифицировали себя со своей работой, теперь же они считают себя террористами. Они просто переключились с одного определения на другое.

Впрочем, говорить об этом Фелипе я не решился.

Пусть он видит нас такими, какими хочет видеть.

Мы стали ближе друг к другу после визита в «Автоматический интерфейс». У нас не существовало какой-то формальной иерархии — Фелипе был главным, а остальные следовали за ним — но если бы она существовала, я был бы вице-президентом, или старшим помощником. Если ему нужно было чьё-то стороннее мнение или оценка, он спрашивал меня. Именно в моих советах он нуждался более всего. Все остальные, за исключением Джуниора, были с ним гораздо дольше, чем я, но очень быстро стало ясно, что среди равных, я, некоторым образом, равнее других. Никто не выражал обиды, все согласились с данным порядком вещей и дела шли своим чередом.

В течение следующих недель мы посетили старые рабочие места всех наших соратников.

И мы их разрушали.

Однако, несмотря на то, что мы везде разбрасывали свои визитки, ответной реакции так и не последовало.

Хотя, несколько новых статей мы в альбом вклеили. И, хоть пока про нас не было показано ни одного сюжета в новостях, Фелипе продолжал нас убеждать, что рано или поздно это случится. Я лично ни капли не сомневался в его правоте.

Я начал гулять. После трудного дня, когда остальные террористы расходились или высаживали меня около дома, я не чувствовал никакой усталости. К тому же, мне не очень нравилось сидеть в запертой квартире. Поэтому я начал гулять. Раньше я нечасто ходил пешком. Район, где я жил, был не самым презентабельным и ходить там по вечерам — довольно опрометчивое решение. Но сейчас, когда я знал, что никто меня не замечает, я мог спокойно разгуливать по улицам Бреа.

Ходьба успокаивала.

Однажды я дошел до противоположного края города и пришёл к дому родителей Джейн. Не знаю, чего я ожидал, машину Джейн на обочине, наверное. Или её силуэт в окне. Но, когда я подошёл к дому, в окнах было темно, а на обочине пусто.

Кажется, я простоял около дома несколько часов. Я вспомнил, как впервые пригласил Джейн на свидание, как мы потом сидели у меня в машине, в двух домах от дома её родителей. На какое-то время, до того, как мы начали жить вместе, жилище её родителей стало моим вторым домом. Здесь я проводил почти столько же времени, сколько у себя.

Сейчас тут всё казалось незнакомым.

Я стоял, смотрел и ждал, пытаясь собрать волю в кулак, подойти к двери и постучать.

Живёт ли она с родителями? Или переехала куда-то ещё? Даже если она жила в другом городе, в другом штате, родители должны знать, где именно.

Впрочем, судя по всему, родителей дома не было.

А если бы были и я спросил бы их о Джейн, что они бы мне ответили? Узнали бы они меня? Увидели бы?

Я ещё какое-то время постоял перед домом. Ночью стало прохладно, у меня замёрзли руки. Надо было захватить куртку.

Наконец, я решил уйти. Родители Джейн так и не вернулись, и я даже не знал, когда вернутся. Может они вообще в отпуск уехали. Или в гости к Джейн.

Я развернулся и пошёл обратной дорогой. Улицы были пусты, народу не было, но занавески на окнах домов светились голубоватым светом экранов телевизоров. Как там Карл Маркс сказал? «Религия — опиум для народа»? Неверно. Телевизор — опиум для народа. Ни одна религия не имеет такого влияния на население, как этот электронный ящик. Ни у одного попа не было такой аудитории, как у Джонни Карсона[16].

Я вдруг понял, что с тех пор как стал террористом, перестал смотреть телевизор.

Означало ли это, что и все остальные перестали его смотреть? Или я теперь не совсем обычный?

Я так много ещё не знаю и, видимо, никогда не узнаю. Я решил, что гораздо продуктивнее было бы попытаться разобраться в этих вопросах, нежели пытаться привлечь к себе внимание. И всё же я отбросил эту мысль. Ведь, привлечение внимания к нам, означало привлечение к нашей проблеме других, более развитых в интеллектуальном плане людей. Тех, кто могли бы нас изменить, спасти нас из этой ловушки.

«Спасти нас».

Вот, значит, как я рассуждал? Несмотря на все заверения Фелипе в том, что мы особенные, избранные, более везучие, чем остальные, несмотря на непреклонную веру, я до сих пор хотел быть как все, вписаться в этот мир?

Да.

Домой я вернулся за полночь. По пути я многое обдумал, проиграл в голове множество сценариев, составил кучу планов. Не раздумывая и не позволяя себе отступить, я позвонил родителям Джейн. В трубке раздался один длинный гудок. Затем второй, третий.

На тринадцатом я повесил трубку.

Я разделся и лёг спать. После этого я впервые за долгое время онанировал.

Потом я уснул, и мне приснилась Джейн.


Следующим вечером после того как мы разгромили магазин запчастей, в котором работал Джуниор — разлили по полу машинное масло и жидкость для коробки передач, разбили окна, разломали полки, расколотили машины — Фелипе решил, что нам необходим небольшой отдых. Джон предложил сходить в кино и эта идея была принята единогласно.

На следующий день мы собрались у кинотеатра.

На шести экранах крутили четыре фильма, и хоть мы и соглашались практически по любым другим вопросам, о том, что же пойти смотреть, мы спорили довольно долго. Томми, Джуниор, Бастер, Джеймс и Дон хотели посмотреть новую комедию. Остальные желали увидеть ужастик.

Я решил, что именно эти два фильма будут стоять на первом месте по кассовым сборам.

Фелипе купил билет и пока контролёр на входе пропускал его внутрь, остальные незримо проскользнули мимо него. Ужастик начался несколько минут назад, а до комедии оставалось минут 10, так что мы разбрелись по нужным нам залам.

Фильм оказался неплохим, не идеальным, но Биллу понравилось. Я вдруг задумался, какими будут кассовые сборы именно этого полотна.

Ещё я подумал, что кто-то из нас четверых назовёт фильм «выше среднего».

Мы вышли из кинозала и расположились в фойе. Билл проголодался, мы посмотрели, когда закончится комедия и, выяснив, что до конца ещё почти 20 минут, отправились в «Баскин Робинс». Мимо нас прошли две симпатичные веселые блондиночки.

— Я бы накормил её своей мороженкой, — заметил Стив.

— Которую?

— Обеих.

Мы рассмеялись.

Фелипе остановился.

— Изнасилование — это власть, — изрёк он.

Остальные тоже остановились и переглянулись. Не ясно, шутил он или говорил всерьёз.

— Изнасилование — это оружие.

Говорил он серьезно. Я с отвращением посмотрел на него.

— Не смотри на меня, как святоша. Дело именно в ней. Во власти. Это то, чего у нас, Невидимок, нет. И нам нужно учиться эту власть брать.

— Ага, — согласился Стив. — К тому же, когда ты в последний раз трахался?

— Замечательная идея, — саркастически заметил я. — Именно так нужно привлекать внимание женщин. Насиловать.

— Мы раньше так уже делали, — спокойно ответил Фелипе.

Я впал в ступор. Я посмотрел на Фелипе, затем на Стива и остальных. Я убивал, бил людей, громил чужую собственность. Но всё это казалось мне оправданным, разумным. Но это… это неправильно. И то, что мои друзья, мои братья, раньше насиловали женщин, не могло изменить моего мнения. Впервые я понял, что совсем не знал этих людей. Впервые мне показалось, что я не с ними.

Фелипе видимо почувствовал мой дискомфорт. Наверное, все мои мысли читались на лице. Он улыбнулся и обнял меня за плечи.

— Мы — террористы, — мягко сказал он. — А террористы занимаются и такими делами, в том числе.

— Но мы же Ужас Простых Людей. Как это поможет простым людям? Как это приблизит нас к поставленной цели?

— Эти суки узнают, кто мы такие, — сказал Стив.

— Это даёт нам власть, — сказал Фелипе.

— Такой власти нам не надо.

— Нет, надо. — Фелипе сжал моё плечо. — Полагаю, пришло время тебе пройти обряд посвящения.

Я оттолкнул его.

— Нет.

— Да.

Фелипе огляделся.

— Как насчёт неё? — Он указал на азиатку, выходившую из магазина нижнего белья с небольшим бумажным пакетом в руках. Выглядела она роскошно: высокая, фигурка точёная, тёмные раскосые глаза и подкрашенные красной помадой губы, длинные до самой поясницы чёрные волосы. Одета она была в обтягивающие брюки фиолетового цвета, под которыми виднелись очертания трусиков.

Фелипе заметил выражение моего лица.

— Давай, за ней, старик.

— Но…

— Не пойдёшь ты, пойдём мы.

Остальные энергично закивали.

— Сейчас же день.

— Никто тебя не увидит.

Я прекрасно понимал, что он прав. Насилуя женщину, я останусь невидимкой, как и в любом другом случае. Женщина направилась в противоположную от нас сторону, мимо «Баскин Робинс», в аллею посреди квартала.

Только лучше мне от этого не стало.

— Сегодня эту женщину изнасилуют, — сообщил мне Фелипе. — Либо ты, либо мы. Решать тебе.

Я пытался спорить с собой, пытался доказать самому себе, что будет гораздо лучше, если её изнасилую я, а не Фелипе, Стив или Джон. Я ведь хороший человек, которого вынудили совершить плохой поступок. Это не так страшно, как быть изнасилованной кем-то из остальных.

Джон хихикнул.

— Выпори её. А потом передай мне.

Я глубоко вдохнул и размеренной походкой отправился следом за женщиной. Пока я не оказался рядом с ней, она меня не замечала. Пока я не схватил её за руку и не потащил в проулок, она вообще меня не видела. Свободной ладонью я зажал ей рот. Она выронила пакет, из него выпали чёрные кружевные трусики и красный шёлковый лифчик.

Я чувствовал себя отвратительно. Я думал, что падаю ещё глубже во тьму, моё сердце самца решило, будто, что, несмотря на страдания, ей даже понравится. Но она кричала и билась, она была напугана, и я понял, что если продолжу напирать, она возненавидит меня ещё сильнее.

Я остановился.

Я просто не мог продолжать.

Я отпустил женщину и та упала на асфальт, всхлипывая и глубоко вздыхая. Я отошёл в сторону и встал у стены переулка. Чувствовал я себя паршиво. Мне казалось, что я преступник, кем я собственно и был. Желудок скрутило, к горлу подкатила тошнота. Да, что блин не так со мной? Как я вообще на подобное согласился? Неужели я настолько слаб, что не способен защитить собственные моральные принципы?

Я не тот, кем сам себе казался.

Перед глазами стояла изнасилованная в переулке, плачущая Джейн.

Был ли у этой женщины парень? Или муж? А дети? Родители у неё точно были.

— У тебя был шанс, — бросил мне Фелипе, на ходу расстегивая штаны.

Пьяно шатаясь, я потянулся к нему, хотелось сблевануть, я оперся на стену, удерживая равновесие.

— Нет!

Он посмотрел на меня.

— Ты знаешь правила.

Он схватил женщину за штанину брюк и с силой потянул к себе.

Остальные засмеялись. Женщина жалобно скулила, боролась, пыталась натянуть брюки обратно, сохранить остатки собственного достоинства. Фелипе опустился на колени и резко раздвинул ей ноги. Я услышал звук рвущейся ткани. Она кричала, плакала, по красному лицу текли слёзы. Выглядела она, как насмерть перепуганная девчонка. В глазах её стоял ужас. Чистый первозданный ужас.

— Отпусти её! — потребовал я.

— Нет.

— Я следующий, — подал голос Стив.

— Нет, я, — это уже Билл.

Я вышел из переулка. За спиной слышался их смех, крики женщины.

Я ничего не мог с ними поделать, не мог с ними бороться.

Я повернул налево и присел на узенькой лавочке около витрины «Баскин Робинса». Стекло приятно холодило спину. Я посмотрел на руки — они тряслись. Женщина продолжала кричать, но её вопли заглушись звуками города: голосами людей, дорожным движением. Открылась дверь и из кафе вышел Билл с большим шоколадным рожком в руке.

— Ты всё? — спросил он.

Я помотал головой.

Он нахмурился.

— Нет?

— Я не смог, — слабо проговорил я.

— А где остальные?

— Там.

— О. — Он облизнул мороженое и направился в переулок.

Я закрыл глаза и постарался сконцентрироваться на шуме города. Был ли Фелипе злом? Были ли мы все злом? Я не знаю. Меня всю жизнь учили, что зло банально. Нацисты, поставили ужас на промышленные рельсы и подвели под это собственную теорию. Однако мне всё время говорили, что зло не является чем-то грандиозным и впечатляющим, оно всегда было примитивным, бытовым, обычным.

Мы все были простыми и обыкновенными.

Были ли мы злом?

Фелипе считал себя хорошим, говорил, что раз мы невидимы, значит, всё в порядке. У нас не было морального авторитета, к которому мы могли бы обратиться, не было системы морально-этических ценностей, которой мы должны были придерживаться. Мы были выше всего этого. Мы сами считали, что правильно, а что нет.

И я решил, что подобное поведение — неправильно.

Почему мы все не согласились с этим? Почему наши взгляды настолько различаются? По всем другим вопросам мы были словно единое целое. Но сейчас я чувствовал себя таким же отчуждённым от других Невидимок, как и от обычных людей.

Фелипе бы сказал, что я до сих пор цепляюсь за устои и привычки старой жизни.

Может, он и прав.

Через несколько минут они вышли из переулка. Мне хотелось встать, подойти к женщине, проверить её состояние, однако я остался на месте, остался сидеть, опершись спиной на витрину «Баскин Робинса».

— Их кино уже, наверное, закончилось, — сказал Фелипе, поправляя пояс. — Лучше вернуться в кинотеатр.

Я кивнул, поднялся и пошёл по улице за остальными. Проходя мимо того переулка, я посмотрел туда, но женщины не увидел. Видимо, убежала.

— Ты — один из нас, — сказал мне Фелипе. — И ты часть всего этого.

— Я что-то сказал?

— Нет, но ты подумал. — Он посмотрел на меня. — Ты нам нужен.

Я ему не ответил.

— Ты готов убивать, но не станешь насиловать?

— Это другое. Это личное.

— Это всегда личное! Мы сражаемся не с отдельными людьми, а со всей системой. Мы должны бить тогда, когда можем и куда можем.

— Я себе это представлял не так, — сказал я.

Он остановился.

— Значит, ты против нас.

Я помотал головой.

— Нет, я не против вас.

— Значит, ты с нами.

Я ничего не ответил.

— Ты с нами, — повторил Фелипе.

Я медленно кивнул. Выбора у меня всё равно не было.

— Ага.

Он ухмыльнулся и обхватил меня за плечи.

— Как мушкетёры. Один за всех и все за одного.

Лицо онемело, но я всё-таки выдавил из себя улыбку. Я чувствовал себя грязным, мне не хотелось, чтобы он касался меня, но я ничего не сказал.

Я с ними. Я один из них.

А что ещё мне оставалось?

Кем ещё я мог быть?

Мы вернулись в кинотеатр.

5.

Мы жили в своём собственном мире, в своей личной Нетляндии, существовавшей там же, где и обычный мир, но словно бы где-то за углом. Мне это напомнило один из старых эпизодов «Внешних пределов», где время неожиданно остановилось и все, кроме одного мужчины и одной женщины, замерли. И они так и жили где-то в межвременье.

Только люди вокруг нас не замерли на месте.

Нас просто не замечали.

Довольно странное ощущение — контактировать с людьми и оставаться для них невидимым. Я, конечно, осознавал себя Невидимкой, но это уже другое. Я как будто действительно исчез, стал призраком. Прежде я ощущал себя частью мира. Меня не замечали, но я существовал. Теперь же… Я перестал жить в одной реальности со всеми остальными. Складывалось впечатление, что обычная жизнь — это кино, а я сторонний зритель: я мог наблюдать, но участия в происходящем не принимал.

По-настоящему живым я себя чувствовал лишь в компании других террористов. Мы словно подтверждали существование друг друга. Мы формировали свою реальность за пределами привычного мира, чуждость человеческому обществу росла во мне с каждым днём, я начал всё больше и больше времени проводить с остальными и всё реже оставался наедине с собой. Мне было приятно находиться в кругу других, осознавать, что я не одинок. Со временем мы всё чаще начали оставаться друг у друга на ночь, проводя вместе 24 часа в сутки.

Мы не проводили время в унынии. Мы веселились. У нашего состояния были свои небольшие преимущества. Мы могли ходить в любые рестораны, заказывать что угодно, сидеть там сколько угодно долго, а затем уходить, не заплатив. Могли ходить в любые магазины и брать приглянувшиеся вещи и продукты. Или бесплатно ходить в кино и на концерты.

Но во всём этом мне постоянно чего-то не доставало. Несмотря на попытки думать иначе, несмотря на бесконечное стремление продемонстрировать, как мы счастливы, что мы счастливее всех на свете, не думаю, что кто-то из нас на самом деле так считал.

Впрочем, мы никогда не маялись от скуки, нам всегда было чем заняться. Мы являли собой национальный стандарт и Америка была создана для нас. Нам нравилось ходить по магазинам. Мы веселились в парках развлечений, ходили по туристическим местам, слушали самую популярную музыку, смотрели самые кассовые фильмы. Всё вокруг подходило нам, как родное.

А когда мы уставали от законной деятельности, мы грабили, воровали, громили.

Мы всегда оставались террористами.

После изнасилования мы решили на пару недель залечь на дно. Не потому, что об этом случае рассказали в новостях и написали в газетах — скорее всего, о нём даже не доложили — и не потому, что мы нехотели быть пойманными, или Фелипе хотел сделать перерыв.

Он хотел восстановить моё доверие.

Глупость, конечно, но так и было. Ему было важно моё мнение. Остальные оказались очень взволнованы произошедшим. Они изучили от корки до корки все последние номера «Плейбоя», «Пентхауса», «Хаслера» и «Кавалера» и принялись вовсю обсуждать, кого бы им хотелось снять в следующий раз, однако Фелипе чётко дал понять, что больше изнасилований не будет. По крайней мере, пока. Вместо этого он принялся убеждать меня, что то изнасилование было очередной ступенью к нашей цели. Он беспокоился, что моё мнение о нём изменилось в худшую сторону, что я больше не уважаю его, как раньше и он отчаянно старался восстановить себя в моих глазах.

Конечно, моё самомнение от этого несколько выросло. Подобное отношение ко мне заставляло чувствовать себя важным. И должен признать, его аргументы были довольно убедительны. Я понимал его замысел и даже был согласен с ним на чисто теоретическом уровне. Но вместе с тем, я считал неправильным наказывать отдельных людей за огрехи той системы, к которой они принадлежали, и, надеюсь, я сумел донести до него эту мысль. Я вынудил его согласиться с тем, что изнасилование азиатки преследовало наши цели с очень большой натяжкой, он заявил, что отныне изнасилование будет применяться лишь для чёткого следования нашим задачам.

Если же кому-то захочется выпустить пар, он может снять проститутку.

Мы оба согласились, что так будет справедливо.


Стоял июль, когда мы решили устроить очередной теракт, который, на этот раз, совершенно точно попадёт в новости.

Мы тогда сидели в квартире Билла — просторных трёхкомнатных апартаментах в долине Фаунтейн — когда проснулись от рёва бензопилы. Звук был очень громким, яростным и раздавался в пугающей близи от нас. С бешено колотящимся от испуга сердцем я выскочил из спального мешка и распахнул дверь в спальню.

Посреди зала стоял Фелипе с работающей бензопилой в руках, в воздухе стоял запах бензина, а сам он размахивал пилой, изображая Кожемордого. Он увидел меня и ухмыльнулся.

Позади меня в дверном проёме спальни появился насмерть перепуганный Джеймс. Вскоре вышли остальные.

Фелипе опустил пилу и выключил. Его ухмылка стала ещё шире.

— Собирайтесь, детки. Едем в город.

У его ног валялись молотки, отвёртки, кусок трубы, топор, бейсбольная бита. В ушах до сих пор звенело от шума бензопилы.

— Чего? — переспросил я.

— Одевайтесь и собирайтесь. У меня есть план.

Колонной из трёх машин мы направились в Лос-Анджелес. Впереди ехал «Додж» Фелипе. Стоял воскресный день, пробок почти не было. Ночью дул сильный ветер, поэтому с рассветом можно было разглядеть горы Сан-Габриэль и Голливудские холмы. Вид на Лос-Анджелес открывался почти как в кино: бледно-голубое небо на заднем плане, легкая дымка скрывает очертания высоток.

Следуя за машиной Фелипе, мы съехали с шоссе на Вермонт-авеню, мимо разрисованных бандитскими граффити районов, мимо разгромленных продуктовых магазинов и полуразрушенных борделей. Мы свернули на бульвар Сансет и, проехав через Голливуд, оказались в Беверли Хиллс. Бензопила и инструменты лежали в багажнике моей машины, они гремели и шуршали на каждой кочке, на каждом повороте. Сидевший рядом со мной Бастер держал в руках камеру «Никон». Фелипе сказал взять её с собой.

— Что он задумал, интересно? — поинтересовался Бастер.

— Кто ж знает? — отозвался я.

— Ну, разве не круто? — Старик хохотнул. — Если бы мне кто-нибудь сказал, что в этом возрасте я вступлю в… банду. Буду бить морды и беспредельничать… я бы решил, что этот «кто-то» поехал крышей.

Я рассмеялся.

— Я чувствую себя таким… молодым, понимаешь?

По правде сказать, я чувствовал то же самое. Я был молод — по крайней мере, по сравнению с Бастером — однако наше дело вдохновило меня, вдохнуло жизнь. Этим утром я чувствовал себя прекрасно, я был возбуждён и уверен, остальные чувствовали себя точно так же.

— Ага. Понимаю, — ответил я.

Мы проехали мимо большой коричневой вывески «Добро пожаловать в Беверли Хиллс», мимо нескольких дилерских центров по продаже импортных машин. На машине Фелипе загорелся правый поворотник, со стороны водителя из окна появилась рука и указала на другую вывеску, на которой было написано «Родео драйв».

Он свернул с улицы и остановился.

Я припарковался позади него и вышел из машины. Разумеется, я раньше слышал о Родео драйв, но никогда тут не был. Это место оказалось не таким, каким я ожидал его увидеть. Магазины выглядели совершенно обычно, они почти не отличались от тех, какие можно увидеть в деловом центре любого города. Здесь не было того шика и лоска, какой ожидаешь увидеть в самом дорогом районе мира. Выглядели они несколько обшарпанно, и хоть и пестрели известными брендами — «Гуччи», «Карье», «Армани» — я оказался слегка разочарован.

К моей машине подошли Фелипе, Дон, Стив и Билл.

— Открывай багажник, — приказал Фелипе. — Разбираем барахло.

— Ну и какой план? — спросил я, выполняя указание.

— Ограбим «Фредерикс».

Я нахмурился.

— «Фредерикс»? Зачем? В чём смысл? Что нам делать с кучей трусов?

— Зачем? Да, по приколу! Смысл? Показать им, что мы это можем. А, что касается трусов — то, что понравится, оставим себе, остальное разбросаем. Раздадим. Выбросим на улице, оставим возле ночлежки.

— Как Робины Гуды! — подхватил Стив.

— Ага, как Робины Гуды. Заберем у известных и раздадим Невидимкам. — Фелипе вытащил из багажника бензопилу. — «Фредерикс» — это известная марка. К тому же они торгуют очень привлекательным бельишком. Это точно заметят.

Остальные террористы собрались вокруг нас.

— Что такое? — влез Джон. — Будем громить «Фредерикс»?

— Ага, — ответил я и взял бейсбольную биту.

— Разграбим всю улицу! — воскликнул Джуниор. Его глаза горели молодецким огнём и увиденное в этих глазах мне не понравилось.

Фелипе помотал головой.

— К тому времени сюда уже сбегутся все копы. Обнесём один магазин и по-быстрому свалим.

Я посмотрел в сторону Родео драйв. Ещё только перевалило за 10 утра, но большинство магазинов всё ещё были закрыты. Я не был уверен, откроются ли они после полудня или вообще не будут работать по причине воскресенья. На тротуаре я заметил одного мужчину и прогуливающуюся пару. Мимо проехало несколько машин.

— Идём. Уже поздно, — сказал Фелипе. Он отступил в сторону и остальные принялись разбирать инструмент.

Никто из нас не знал, где именно находился «Фредерикс», поэтому мы просто гуляли по улице, пока не нашли. Я не мог избавиться от мысли о том, как же забавно мы выглядели — 11 мужчин вооруженных топорами, битами и бензопилами спокойно разгуливают воскресным утром по Родео драйв — но, как всегда, на нас не обратили никакого внимания.

Мимо проехала полицейская машина и свернула на боковую улицу.

Мы прошли около половины квартала и остановились возле витрины, за которой стояли женские манекены, одетые в стринги, кружевные лифчики и плотные трусики. Все посмотрели на Фелипе. Тот кивнул в сторону Дона, который держал топор.

— Начинай.

— Что мне…

— Разбей стекло.

Дон встал перед дверью, скинул топор с плеча и поднял его на уровень груди. Стекло рассыпалось тысячами безопасных осколков. В магазине тут же зажёгся свет и зазвенела тревога. Камеры наблюдения повернулись в нашу сторону. Фелипе потянулся через дверь и открыл главный вход. С боков осыпались остатки стекла.

Фелипе молча завёл бензопилу.

Не знаю, планировал ли кто-нибудь разобраться с камерами, поэтому я подошёл к полке, где они стояли, и принялся крушить их битой. Плевать, что мы Невидимки — пять минут видеозаписи и нас всех сразу опознают. Я закончил с камерами, огляделся, заметил звонок тревоги — небольшую пластиковую коробочку белого цвета и разнёс её в щепки.

Когда я обернулся, то увидел, как Фелипе распиливал стойку продавца, на полу валялся кассовый аппарат. Билл и Дон разбивали витрины, Джеймс, Джон и Стив разламывали стойки, остальные набивали сумки нижним бельём. Я подошёл к манекену, снял с него лифчик и трусики.

Внезапно Фелипе выключил пилу. Повисла тишина, мы все вопросительно посмотрели на него. Он склонил голову, прислушиваясь.

Снаружи, вдали слышался рёв полицейских сирен.

— В благополучные районы они приезжают быстрее, — заметил Бастер.

— На выход! — крикнул Фелипе. — Все на выход!

Мы заторопились наружу, разбрасывая по пути карточки.

— Бросайте оружие, — приказал Фелипе. — Нельзя привлекать к себе внимание. Тут скоро повсюду будут копы.

— А что с барахлом делать? — спросил Томми, указывая на сумку с бельём.

— На улице разбросайте. Швыряйте повсюду. Так картинка будет даже лучше.

Мы похватали в охапку лифчики и трусы. Всё это мы раскидали, едва оказавшись на улице.

В конце улицы показались две полицейские машины.

— Спокойнее — сказал Фелипе. — Ведите себя как обычно.

На Родео драйв находились только мы, но копы нас не заметили. Они остановились посреди улицы и выбежали из машин с пистолетами наготове. С противоположного конца улицы приближались ещё две машины.

Не говоря ни слова, мы прошли к своим машинам. Я вытащил ключи, открыл дверь и забрался внутрь. Затем я потянулся к пассажирской двери и открыл её для Бастера. Перед собой я видел, как двое полицейских с оружием вошли в магазин, а ещё пятеро встали полукругом у входа.

Следуя примеру Фелипе, мы развернулись, выехали на Сансет и отправились домой.

Оказавшись в Оранж, мы как обычно, пошли отмечать в «Деннис». Фелипе как всегда встал перед официанткой, привлёк к себе внимание и потребовал принять заказ. Она, разумеется, удивилась, увидев нас, приняла заказ и немедленно забыла о нашем существовании.

Мы заняли самый дальний столик, смеялись и громко разговаривали. Мы были вдохновлены своим поступком, гордились собой. Места своих бывших работ мы громили гораздо сильнее, но всё это не могло вызвать того ажиотажа, той шумихи, которая последует после этой акции. Мы ели и обсуждали, прикидывали, что сейчас происходило в Беверли Хиллс, чем занималась полиция, как она объяснялась с прессой.

Джуниор, смеясь, описывал необычные трусики, когда меня внезапно осенило.

— А давайте напишем письмо.

— Мы же оставляем карточки, — заметил Дон.

— От них никакого толку. Пора испробовать что-то новое.

Все разом посмотрели на Фелипе. Тот медленно кивнул.

— Неплохая мысль, — признал он. — Нужно этим заняться. Даже если они замечают карточки, нам нужна подстраховка. Ты и напишешь, — сказал он мне. — Пиши на имя шефа полиции Беверли Хиллс. Расскажи, кто мы, чем занимаемся. Дай понять, что мы ударим снова. Я хочу, чтобы эти твари уже начали думать о нас.

Я кивнул.

— Прежде чем отправлять, дай мне на вычитку.

— Хорошо.

Он улыбнулся и кивнул.

— Скоро все узнают об Ужасе Простых Людей.


Разгром «Фредерикса» попал в местные новости на NBC и ABC. Оба репортажа оказались короткими, полными ёрничанья и домыслов, но вечером их повторили в 11-часовых новостях. Я записал оба.

На CBS не сочли нужным снизойти до подобных глупостей.

Вечером я написал письмо, Фелипе его прочёл, мы все подписались и отправили его куда следует.

Мы ждали.

День. Два. Четыре. Неделю.

В новостях ничего не появилось. Ни по телевизору, ни в газетах.

Наконец, следуя указанию Фелипе, я позвонил с телефона-автомата возле «7-11» в департамент полиции Беверли Хиллс. От имени Ужаса Простых Людей я взял ответственность за разгром «Фредерикса» на себя.

Ответивший на звонок сержант лишь рассмеялся в ответ.

— Неплохо, старичок. Но три дня назад мы уже взяли подозреваемых. Давай, звони в другой раз.

И отсоединился.

Я медленно повесил трубку на рычаг и повернулся к остальным.

— Он сказал, три дня назад они уже кого-то взяли по этому делу.

— Это невозможно! — воскликнул Джуниор.

Стив нахмурился.

— Позвони ещё раз. Скажи, они взяли не тех.

Фелипе помотал головой.

— Всё. Хватит.

— Не думаю, что они получили письмо, — сказал я.

— Получили, — возразил Фелипе. — Просто не обратили внимания. Как обычно.

Он прошёл мимо нас и зашёл в «7-11», а мы так и остались стоять снаружи. Мимо нас пробежала ватага ребятишек и скрылась внутри отдела видеоигр, совершенно не обращая на нас внимания.

6.

Той ночью Фелипе ушёл и не появлялся до самого рассвета, но на следующий день он вновь выглядел как огурчик. Мы остались у меня и утром вышли на улицу, обсуждая, куда бы пойти позавтракать. Последние несколько месяцев я нечасто бывал дома, поэтому совсем перестал запасаться продуктами. Фелипе как обычно, взял ситуацию в свои руки.

— Короче, — начал он. В его голосе не было ни капли усталости и меланхолии, которыми он был полон прошлой ночью. — Есть три варианта: сгоняем в фаст-фуд, в кофе-шоп. Или… — Он выдержал паузу. — Или достанем новые тачки.

Бастер нахмурился.

— Новые тачки?

Фелипе ухмыльнулся.

— Наши нынешние машины — это сараи на колёсах. Полагаю, пора обновить автопарк. Сам я подумываю о «Мерседесе».

— Ты это к чему? — спросил Дон. — Мы должны сами угнать новые тачки?

— Я знаю как, — ответил ему Фелипе. — Расскажу за завтраком. — Он оглядел остальных. — Ну, кто за «Джека-из-коробки», а кто за «Международный дом блинов»?

План у него действительно был. И весьма толковый.

Завтракали мы в «Международном доме блинов». Мы сдвинули два стола в дальнем углу зала, и Фелипе объяснил, что от нас требовалось. План показался нам рабочим, изящным в своей простоте, и реализовать его могли только такие как мы.

После завтрака мы отправились искать машины. Все дилерские центры ещё были закрыты, и не откроются до десяти часов, но это не помешало нам проникнуть туда без спроса. Мы приехали в автоцентр Серритос — комплекс из двух зданий, расположенный в одноимённом городе и предназначенный специально для торговли автомобилями. Мы прошли мимо выставочного зала «Мазды», мимо центров «Джипа», «Порше», «Понтиака», «Мерседеса», «Ниссана», «Фольксвагена», «Шевроле», «Линкольна» и «Кадиллака». К тому моменту, когда мы осматривали «Кадиллаки», часы пробили десять и магазины открылись.

— Мы приехали сюда на трёх машинах, поэтому и уедем тоже на трёх, — сообщил нам Фелипе. — Уже все выбрали? Я всё ещё хочу «Мерседес». Приглядел там один в синем кузове.

Помимо «Мерседеса» Фелипе, мы выбрали «Джип Рэнглер» и «Ниссан-280Z».

Мы разбились на пары. Я и Фелипе должны взять «Мерседес», Дон и Билл возьмут «Джип», а Джон и Стив займутся «Ниссаном». Остальные поедут домой на старых машинах.

— А когда мы получим свои? — поинтересовался Джуниор.

— В следующий раз, — пообещал Фелипе.

Мы разделились и я вместе с Фелипе отправился в выставочный зал «Мерседеса». Когда на пороге появлялся потенциальный покупатель, к нему тут же бросали продавцы, но мы были избавлены от этой проблемы. Фелипе даже пришлось искать менеджера в офисе. Им оказался смуглый тип, одетый в неоправданно дорогой костюм и увешанный рядом золотых украшений. Он назвался Крисом, энергично пожал нам обоим руки и поинтересовался, какие именно машины нас интересовали. Фелипе указал на тот самый синий «Мерседес», который присмотрел до этого.

— Вон тот, — сказал он.

Крис внимательно осмотрел его, взглянул на потёртые джинсы и выцветшую футболку, потрёпанную куртку и снисходительно улыбнулся.

— Это наша топовая модель. Могу я поинтересоваться, каким бюджетом вы располагаете?

— Я здесь, чтобы купить машину, а не выслушивать претензии касаемо моего внешнего вида, — оборвал его Фелипе и махнул мне рукой. — Идём в «Порше».

— Я… простите, — замялся продавец. Его фальшивая ухмылка поблекла.

— Как говорится, вы только что передали мяч на половину поля «Порше» и сами выбрали за меня. Благодарю.

— Постойте! — воскликнул продавец.

— Да? — холодно посмотрел на него Фелипе.

— Пожалуйста, дайте мне ещё один шанс. «Мерседес» вам понравится гораздо больше, я уверен. Мы сможем договориться.

Фелипе притворился, будто раздумывает.

— Хорошо, — сказал он, наконец. — Давайте устроим тест-драйв вон той, синей.

— Есть, сэр. Сейчас только за ключами сбегаю.

Мы с Фелипе переглянулись, а Крис отправился в офис. Я резко отвернулся, едва сдерживая смех.

Продавец вернулся с ключом и протянул его Фелипе.

— Давайте-ка прокатимся, мистер…?

— Смит. Даг Смит, — ответил Фелипе.

Мы прошли через выставочный зал, Фелипе сел на водительское место, рядом уселся менеджер, а я расположился на заднем сидении. Фелипе перекинул ремень безопасности. Продавец этого делать не стал, видимо, не хотел, чтобы что-то мешало ему толкать речь. Так и есть, едва усевшись, он тут же повернулся к Фелипе.

— Кондиционер стандартный, — принялся рассказывать он. — Радио всех диапазонов и кассетный плеер.

Фелипе завёл машину.

— Выезжайте туда, — указал продавец на главные ворота. — Прокатимся вокруг квартала.

Фелипе сделал, как он сказал. Продавец, тем временем, продолжал распинаться о достоинствах автомобиля.

Мы остановились на светофоре.

— Здесь налево, — попросил продавец. Когда Фелипе выполнил указание, менеджер похлопал по приборной панели. — Чувствуете, как она входит в поворот?

Фелипе ударил по тормозам.

Криса тут же бросило вперед, отчего он едва не ударился лбом о бардачок.

— Хорошие тормоза, — заметил Фелипе.

Шокированный продавец вернулся на место.

— Не следует…

— Вали из машины, — потребовал Фелипе.

— Что?

— У меня в кармане пистолет. Съебал из машины, иначе я тебе брюхо продырявлю нахуй. — Фелипе демонстративно сунул руку в карман ветровки и оттопырил указательный палец.

Из голоса продавца тут же исчезли елейные интонации. Он превратился в напуганного ребёнка и без конца бормотал, пытаясь открыть дверной замок.

— Не стреляйте, — умолял он. — Я уйду… берите машину… Делайте, что хотите… Только… не стреляйте. — Он, наконец, справился с замком, выбрался наружу и замер.

Фелипе поехал дальше.

Всю дорогу до выезда на шоссе он не переставал смеяться.

— Ну и еблан!

Я обернулся и в заднее окно увидел убегавшего в противоположном направлении продавца.

— Как считаешь, он нас запомнил?

Я повернулся вперед и посмотрел в глаза Фелипе, отражавшиеся в зеркале заднего вида.

— Прости. Глупый вопрос.

У дома Билла первыми из владельцев новых машин мы оказались раньше других. Остальные уже ждали нас на крыльце. Когда мы подъехали, они вышли на лужайку, чтобы осмотреть машину.

Через 15 минут подъехали Джон и Стив на «Ниссане». Следом за ними появились Дон и Билл на «Джипе».

Бастер посмотрел на старые машины, затем на новые, и покачал головой.

— Натуральный флот, блин.

Дон постучал по капоту «Джипа».

— Перед нами весь мир.

Фелипе зашёл в дом за пивом и вышел, отпивая прямо из бутылки. Он встал рядом с Джуниором, осмотрел новые машины и покачал головой.

— Знаете, нельзя, чтобы такие роскошные агрегаты простаивали без дела. Надо их чем-нибудь занять.

— Например? — поинтересовался Пит.

— Отправимся в путешествие! — предложил Джон.

— Я думал о чём-то более подходящем для Ужаса Простых Людей.

— Типа, о чём?

— Типа, грабануть пару банков.

Повисла тишина.

— Банков? — нервно переспросил Джеймс.

— Ага. Точнее, банкоматов. Смысл тот же.

Ему никто не ответил.

— Вы, что, вдруг превратились в старушек? Хорош, ссать. Вы только что угнали машин на сумму в несколько сотен тысяч, а теперь боитесь вытрясти из банкомата немного налички?

— Ограбление банков? — недоверчиво поинтересовался Джеймс.

— А, что, не получится?

— Конечно, получится, — вступил в разговор я. — Мы убивали и нас не поймали. Устраивали погромы, воровали из магазинов, разгромили Родео драйв. Блин, разумеется, мы справимся и с банкоматами.

— В общем, да, — признал Джеймс.

— Он прав, — добавил Стив.

— Так, вперёд! — выкрикнул Джуниор.

— Вперёд, — согласился Фелипе.

Мы отправились в магазин инструментов, набрали там кувалды и монтировки и вышли через чёрный ход. Затем мы объехали округ Оранж в поисках банков, которые находились в малонаселенных районах, банкоматы которых были скрыты за деревьями и кустами. Следуя за Фелипе, мы направлялись к этим банкоматам, прогоняли от них любого, кто мог там оказаться, а затем разносили аппараты кувалдами и ломами. Обычно начинала звенеть сигнализация и остальные посетители начинали разбегаться, но мы продолжали крушить, пока не отламывали переднюю панель. После чего мы забирали наличность, разбрасывали свои карточки и спокойно уходили к машинам.

В первый день мы обнесли шесть банков.

На следующий день ещё десять.

Один раз мы вытащили почти 40 тысяч долларов.

Деньги мы поделили и положили в собственные банки.

Ограбления банкоматов всегда попадали на первые полосы, о нас начали писать постоянно, затем появились репортажи в новостях. Стало даже немного жутко. Были люди, видевшие, как мы совершали преступления, но они ничего не помнили. Кто-то вспоминал банду, но описать нас внятно никто не мог. Кто-то откровенно врал, обычно это были уверенные в себе накачанные белые мачо, которые утверждали, что это сделала банда чёрных или латиносов.

— Да! — восклицал Фелипе и швырял в экран печенье. — Вините во всём меньшинства!

Нервное напряжение возросло, когда в одном из сюжетов в новостях сообщили о задержании двух латиноамериканцев. Те парни выглядели сурово, по ним явно было видно, что занимались они отнюдь не благотворительностью, и если бы я не знал наверняка, то совершенно точно поверил бы в их виновность.

Я немедленно вспомнил о «задержанных подозреваемых» в деле о «Фредериксе».

— Полагаю, им нужны козлы отпущения, — тихо произнес Джеймс.

— Идут они на хуй, — ответил Фелипе. — Нужно доказать, что эти парни невиновны. Надо грабануть ещё парочку банкоматов.

— Когда-нибудь мы попадём под камеры, — заметил Дон. — Что будем тогда делать?

— Уже попали. Правда, никто не помнит, как мы выглядим. Не переживай.

На следующий день мы ограбили три банкомата, все в Лонг-Бич, а вечером собрались у меня, приготовили видеомагнитофон к записи и принялись ждать новостей. Сюжет о наших приключениях оказался не главным — в тот день случилась перестрелка у кинотеатра в Вествуде, где показывали фильм про бандитов — однако наш оказался вторым. Показали явно шокированного представителя полиции, который сообщил, что задержанные за ограбление банкоматов люди будут отпущены.

— Просто дали пня под сраку, — ухмыльнулся Фелипе.

— Но о нас по-прежнему ни слова, — сказал я. — Мы, блин, громим город, а про нас никто не говорит.

— Может, полиция просто не хочет открывать наши имена, — предположил Бастер. — Не хотят делать это достоянием общественности.

— Наверное.

Джеймс сидел в кресле и задумчиво смотрел репортаж о задержании наркоторговцев в Комптоне.

— Знаете, а ведь мы можем решить проблему с бандитизмом, — сказал он, указывая пальцем в экран.

Фелипе посмотрел на него.

— Как это?

— Мы можем проникнуть туда, куда не могут попасть копы. Можем зайти, забрать наркотики и оружие и выйти.

— Мы, бля, не супергерои какие-то. Мы обычные, нас не запоминают, но мы, блядь, не невидимые.

— Что не так-то? — спросил я. — Это же просто предложение.

Он посмотрел на меня и в какой-то момент наши взгляды встретились. Мне казалось, он хотел, чтобы я понял, почему он злился, что именно его встревожило, но у меня ничего не вышло, и я отвёл взгляд.

Мне казалось, я что-то упускал.

— Ты как? Нормально? — спросил я.

Фелипе кивнул. Внезапно он стал выглядеть усталым.

— Увидимся завтра, парни, — сказал он. — Нужно поспать.

Не дожидаясь ответа, он встал и прошёл в спальню.

— Это что сейчас было? — спросил Томми.

Я пожал плечами.

— Не знаю.

Джон заговорщицки оглядел остальных.

— Может, он это… — Он постучал себя по лбу и принялся вращать глазами.

— Заткнись-ка, нахер, — с отвращением бросил ему Джуниор.

Я отправился на кухню, достал из холодильника бутылку пива, открыл её и отпил. Лицо горело, и какое-то время я простоял перед открытым холодильником.

Ко мне подошёл Стив.

— Можно мне одну?

Я вытащил бутылку и передал ему.

Какое-то время он стоял и молча вертел бутылку.

— Послушай, — наконец, сказал он. — Я понимаю, что ты думаешь насчёт случившегося, но я бы хотел, чтобы ты передумал.

Я недоумённо посмотрел на него.

— Ты о чём?

— Об изнасиловании. — Прежде чем я успел возразить, он поднял руку. — Знаю, что ты скажешь, но я лишь прошу взглянуть на ситуацию с нашей стороны. У большинства из нас очень давно не было секса. И исправить эту ситуацию мы очевидно не способны. Ты сам прекрасно понимаешь, каково это. — Он помолчал. — Я к тому, что… короче, не лишай нас этой возможности. Вы с Фелипе очень близки. Он к тебе прислушивается. А сейчас он наложил на секс табу лишь потому, что ты так сказал.

Я вздохнул. Возвращаться к этой теме мне совершенно не хотелось.

— Это не секс. Это изнасилование.

— Ну, тебе и не нужно в этом участвовать. Тебе даже знать об этом не обязательно. Мы будем заниматься этим делом тайно, раз уж тебе так хочется. Ты только… не заставляй нас вести так же, как ведешь себя сам. — Он снова замолчал. — Некоторым женщинам нравится, когда их насилуют. Всяким жирухам, которые знают, что самим секса им не добиться. Такие будут тебе даже благодарны.

— Ну, так и предлагайте им. Если они согласны — никаких проблем не вижу.

— Но они не согласятся. Остальной мир не так раскован, как мы. Они не настолько свободны. Они не могут говорить то, что думают. Они говорят лишь то, что от них ожидают услышать. И что остается делать всяким толстухам? Только фантазировать о здоровых крепких парнях, вроде нас. — Он ухмыльнулся. Вероятно, ему хотелось выглядеть успешным, улыбаться как победитель, но вышло нелепо и даже убого.

Я взглянул на Стива, и мне стало его жаль. Он говорил совершенно серьезно. Слова Фелипе об освобождении от оков, о смысле нашего существования для него были не более чем оправданием собственных низменных поступков и мелких желаний. Его разум, его мир, его мировоззрение были очень ограничены.

Может, ни у кого из них не было цели, подумал я. Может, вообще всё не имело никакого смысла. Может, остальные правы и мы должны делать всё, что душе угодно лишь потому, что мы были на это способны. Может, мы должны были спустить тормоза, не связывать себя никакими ограничениями.

Стив продолжал вертеть бутылку, ожидая моего ответа. Он действительно считал, что мои взгляды на изнасилование лишили его секса. Я взглянул на него. Мы были разными. Очень разными. Как и остальные, мы были Невидимками, однако наши взгляды, наши системы ценностей очень сильно различались.

Но с другой стороны, вот он я: вор, убийца, террорист. Кто я такой, чтобы кого-то осуждать? Кто я такой, чтобы указывать другим людям, что делать, а чего не делать? Я закрыл дверцу холодильника.

— Идите. Насилуйте, — ответил ему я.

Он удивленно уставился на меня.

— Что? Серьезно?

— Ебите, кого хотите. Меня это не касается.

Он ухмыльнулся и хлопнул меня по плечу.

— Ты — герой. Настоящий Хи-мэн[17].

Я слегка улыбнулся.

— Я знаю.

Вместе мы вернулись в гостиную.


На следующий день мы проснулись поздно, и после быстрого завтрака, отправились в торговый центр смотреть дрянную фантастику. После фильма мы вышли на улицу, под солнце. Фелипе сощурился на солнце и надел тёмные очки. Какое-то время он стоял молча.

— Поехали ко мне, — сказал он.

Все неожиданно замолчали.

К нему.

Домой к Фелипе.

Уверен, остальные были удивлены не меньше, чем я. За прошедшие месяцы мы побывали в домах, коттеджах, квартирах друг друга. Во всех, за исключением дома Фелипе. Разумеется, тому были причины. Разумные причины. Логичные. Но я всегда считал, что Фелипе было просто неудобно принимать у себя гостей, ему не хотелось, чтобы кто-то видел, где он жил. Подозреваю, остальные думали точно так же.

Фелипе лукаво прищурился и посмотрел на меня.

— Если не хочешь, поехали к тебе.

— Нет, — быстро ответил я. — Поехали к тебе.

Он хихикнул, очевидно, наслаждаясь моим удивлением.

— Так я и думал.

Мы поехали к нему домой.

Не знаю, чего я ожидал, но его жилище оказалось просто образцовым. Он жил в Анахайме, в обычном районе, который был застроен рядами абсолютно одинаковых домов. Фелипе остановился прямо перед домом, я припарковался рядом. Остальные встали на проезжей части.

Я был… разочарован. После стольких ожиданий, секретности, я ожидал чего-то иного. Чего-то большего. Чего-то лучшего. Чего-то достойного, чтобы храниться в тайне.

Но, наверное, именно поэтому он и держал всё в секрете.

Не дожидаясь нас, Фелипе прошёл к дому, открыл дверь и скрылся внутри. Я поспешил за ним.

Внутреннее убранство дома разочаровывало не меньше, чем его внешний вид. Даже сильнее, если такое вообще возможно. В большой просторной гостиной оказалось очень мало мебели. Там стояли часы, лампа на деревянном столе, простенький диван, длинный кофейный столик и телевизор на деревянной тумбе. И всё. На стене ещё висела одинокая картина — стандартный пейзаж: мальчик идёт по лужайке, в руке он держит удочку, рядом с ним бежит собака. В комнате не было никаких украшений. Она была очень похожа на старый дом моих бабушки с дедушкой.

Я старался ничего не говорить, дабы выражение лица не выдало меня, но внутри я ощущал какую-то пустоту. И легкий, но довольно неприятный укол собственного превосходства. Я решил, что вкусы Фелипе будут как-то… отличаться. Что они будут более экстравагантными, более яркими. Хоть какими-то. А дом не будет походить на жильё старушки, уставленное безвкусной мебелью производства «Джун Кливер».

— Надо поссать, — сказал Фелипе и вышел в коридор. Я кивнул, позади в дверях появились остальные. Они молча прошли в дом. Лишь Бастер, войдя, пробормотал что-то о том, как ему тут нравится. Я заметил, как Джеймс закатил глаза.

Вернулся Фелипе.

— Чувствуйте себя как дома, — сказал он, идя по коридору. — В холодильнике есть еда и выпивка. Я тут пока делами займусь. — Он снова исчез, а Джуниор, Томми и Пит направились на кухню. Джон включил телевизор и переключил канал на дневное ток-шоу. Я присел на диван.

Передо мной на полу, под столом лежала кипа исписанных от руки листов. Верхний лист был похож на черновик курсовой работы или доклада. Я взял листок, посмотрел на исправления, пометки и прочёл написанное: «Мы были благословлены. Нам было дано понять, что мы — одноразовые, непригодные, ненужные. Мы были освобождены для свершения великих дел».

Именно это говорил Фелипе в первый день, когда мы сидели в «Деннис». Это была та самая спонтанная и блестящая речь.

На самом деле, он её записал и старательно заучил.

Я наклонился и поднял другие листы. «Мы — особенные. Наши жизни следуют параллельными путями»… «Изнасилование — это узаконенное оружие»… «Такие места сделали нас теми, кто мы есть. Именно с ними мы и должны бороться».

Всё, о чём он говорил, все доводы, которые он приводил, каждая идея, которую он излагал, всё это было записано и помногу раз переписано здесь, на этих листах.

Из кухни вернулись Джуниор, Томми и Пит. В руках они держали по банке колы.

— Пива нет, — сказал Джуниор. — Взяли, что было.

Я осторожно вернул бумаги на место. Я по-прежнему уважал Фелипе, считал, что только он обладал полной картиной, имел волю и мужество смотреть вперёд, но во всех этих заготовленных заранее речах, сложенных в старушечьем доме было что-то неприятное и жалкое. Мне стало не по себе.

Через несколько минут снова появился Фелипе с двумя чемоданами в руках.

— Всё. Я готов. Поехали.

— Куда? — спросил я.

— Куда угодно. Мне здесь надоело. Пора переехать.

Я посмотрел на Джеймса, Стива и остальных. Судя по всему, они были удивлены не меньше моего. Я снова посмотрел на Фелипе.

— Хочешь переехать? Купить новый дом?

— Хорошая мысль. Но, нет. Я хочу путешествовать.

— Путешествовать?

— Думаю, нам нужно куда-нибудь поехать.

— Зачем?

— Последнее время мы ведем себя здесь слишком активно. Нужно немного передохнуть, пусть всё уляжется. Мы начинаем привлекать внимание.

— Мне казалось, нам этого и надо.

— Это не то внимание.

— Ты о чём?

Он внимательно на меня посмотрел и я понял, что ему не хотелось бы обсуждать подобные вопросы в присутствии остальных.

— О том, что нам надо устроить себе отпуск.

— На сколько? — спросил Бастер.

Фелипе помотал головой.

— Не знаю.

Мы замолчали. Я представил, как мы переезжаем куда-нибудь на северо-запад и селимся в небольшом городке, где все всех знают. Останемся ли мы незамеченными и в таких местах или это работало только в больших городах? Станут ли жители деревень со временем нас узнавать? Будут ли замечать.

Возможно, нет.

— Поехали, — прервал молчание Фелипе. — Заедем к каждому, соберем всё необходимое и отвалим.

— Куда? — спросил Пит.

— Не важно.

— На север.

Фелипе согласно кивнул.

— На север, так на север.

Мы решили ограничиться двумя чемоданами — это количество свободно помещалось в багажниках машин. Прежде чем заехать ко мне, мы остановились у Томми, Джеймса, Джона и Джуниора. Я не решил, что брать, но я понял, что не нужно тратить время на размышления, а просто порылся по шкафам и кинул в чемодан шампунь, нижнее бельё, рубашки и носки. В вещевом шкафу я нашёл старые трусики Джейн и на меня нахлынул приступ ностальгии и дежа вю, отчего я был вынужден на какое-то время присесть на кровать. Я сидел и вертел в руках её трусики. Я до сих пор не знал, где она. Через неделю после той прогулки к дому её родителей, я снова позвонил ей, но когда услышал голос отца, повесил трубку.

Сейчас мне очень хотелось выйти с ней на связь, сообщить, что я уезжаю. Глупость, конечно, но мне почему-то это было важно.

— Ты там всё? — спросил из гостиной Билл.

— Почти! — отозвался я. Я встал, бросил трусики в чемодан и закрыл его.

В последний раз я оглядел свою спальню. Я не знал, действительно ли мы отправлялись в отпуск, вернемся ли мы, когда всё успокоится или уезжали с концами. От мысли, что мы можем и не вернуться, на меня вдруг накатила непонятная тоска. С этим местом у меня было связано множество воспоминаний, на глаза навернулись слёзы.

— Боб? — позвал меня Джон.

— Иду! — Я подхватил чемоданы, последний раз осмотрел спальню и быстро вышел.

7.

Мы отсутствовали три месяца.

Мы отправились на север, через Калифорнию, останавливаясь в популярных у туристов местах. Мы жили в Сан Симеоне, в платном лагере. Разумеется, ни за что мы не платили. Мы посетили дом Винчестеров, незаметно отстали от группы туристов и несколько ночей провели в доме с привидениями. Мы побывали в Санта-Крузе и покатались на «американских горках», остановились в Бодега-Бэй, где наблюдали за птицами.

Чаще всего мы останавливались в настоящих храмах безликости — в мотелях. Мы никогда не видели ни поваров, которые нам готовили, ни официантов, которые приносили еду. Когда горничные прибирались в наших номерах, мы отсутствовали.

Сами номера были взаимозаменяемы, они были обставлены безликой мебелью неизвестного производства. В них во всех были две раздельные одноместные кровати, между которыми находилась тумбочка, на которой стояла лампа. Рядом всегда был шкаф и прикрученный к столу телевизор. И в каждом номере находилась «гедеоновская» Библия.

Я должен был ненавидеть жить в таких местах, но мне, наоборот, даже нравилось. Нам всем нравилось. Нам не надоедала ни еда, ни условия проживания. Это была наша естественная среда обитания. Нам было комфортно в этих обычных, стандартизированных местах. Мы игнорировали пятизвёздочные гостиницы, в самых простых придорожных мотелях мы чувствовали себя на седьмом небе от счастья.

За еду и жильё мы, конечно, не платили, зато активно тратили наворованную наличность. Для нас это, на самом деле, был отпуск — отдых и от старой жизни и от террористической деятельности.

Через штаты Орегон и Вашингтон мы добрались до Канады, затем, наконец, повернули обратно. Раньше я никогда не выезжал за пределы Калифорнии, поездка по другим штатам воодушевила меня. Я видел то, о чём раньше мог только читать, и увиденное сделало меня ещё более космополитичным.

Мне нравилось путешествовать, нравилось посещать разные места, но именно наши вечерние посиделки и разговоры, которых я добивался, придавали смысл моему существованию. Именно тогда мы впервые начали обсуждать, кем мы были, какие ощущения испытывали, делились, каково это — быть Невидимками. Мы пытались найти смысл своего бытия, и на этот раз отнюдь не Фелипе рассказывал нам, что мы должны чувствовать, мы сами делились своими мыслями и ощущениями, пытаясь понять, как и почему это произошло.

Я никогда не принадлежал к какой-либо группе, никогда не был частью какого-то клуба или общества и меня это полностью устраивало. Теперь же я понимал, что люди находили в командах, братствах и организациях. Им нравилось находиться среди тех, кто разделял их взгляды, вкусы и мировоззрение. Я мог не стесняться быть собой, ведь остальные были такими же, как я. Меж нами царила расслабленная и приятная атмосфера. Мы говорили серьезно и откровенно, но мы не зацикливались на этом и частенько веселились. Мы хвастались своими сексуальными похождениями, как подростки-старшеклассники постоянно преувеличивая действительность. Мы прекрасно понимали, что всё это — выдумки. Наверное, слышать такое от стариков, вроде нас должно быть попросту неприятно, но нам от этих разговоров становилось лучше. Фелипе совал руку в штанину, притворяясь, будто у него огромный член и говорил:

— Чем я заслужил столь щедрый божий дар?

И все смеялись.

Мы очень часто проводили время вместе, поэтому у меня не было возможности обсудить с Фелипе с глазу на глаз причину столь скорого отъезда из южной Калифорнии. Несколько раз я думал об этом, но рядом постоянно кто-то находился, а я помнил тот его взгляд в доме, поэтому постоянно откладывал этот разговор на следующий раз.

Возможность подвернулась, когда мы находились на горе Шаста. В тот раз все отправились в поход, а Фелипе остался в машине и изучал карту, выбирая место, куда мы поедем в следующий раз. Я остался с ним и дождался, пока остальные не скроются из виду.

— Ну, и зачем же ты на самом деле решил отправиться в путешествие?

Он отложил карту и посмотрел на меня.

— А я всё ждал, когда же ты спросишь.

— Вот и спрашиваю.

Он медленно и задумчиво помотал головой.

— Не знаю.

— Знаешь.

— Нет, не знаю. Ну, не совсем. У меня появилось чувство… — Он вдруг прервался. — У тебя бывают какие-то догадки, предчувствия… интуиция? Ты, например, считаешь, что нужно обязательно что-то сделать и делаешь, не задумываясь?

Я помотал головой.

Фелипе облизнул губы.

— А у меня бывает. Не знаю, совпадение это или нет, но иногда у меня бывают предчувствия… Как в тот день, когда я убил своего начальника: я за несколько месяцев знал, что убью его, ещё до того, как действительно захотел это сделать. Так и произошло. Потом я встретил тебя. Меня что-то привело в Саут Кост Плаза. Не знаю, что именно. Оказавшись там, я вдруг понял, что должен кого-то найти. Меня как будто… как будто кто-то вёл.

Я рассмеялся.

— У тебя комплекс мессии.

— Может и так.

Я перестал улыбаться.

— Да я шучу.

— А я нет. — Он взглянул на меня. — Иногда мне кажется, что так и есть. Как будто мне дарованы полномочия бога, а я к ним совсем не готов. — Он отшвырнул карту, вышел из машины и запер дверь на замок. — В общем, именно поэтому я и решил отправиться в путешествие. Что-то сказало мне, что пора отправляться в путь. У меня было какое-то странное ощущение, будто за нами следили, что кто-то шёл за нами, поэтому нужно было срочно уезжать. Не знаю, надолго ли. Я лишь знал, что надо было бежать. Причём, быстро.

— А кто это мог быть? Копы?

— Возможно.

— Но ты так не считаешь.

Он посмотрел на меня.

— Нет, я так не считаю.

— Мы хоть вернемся обратно?

— Ага. Скоро. Полагаю, всё успокаивается. Через несколько недель можно будет вернуться.

Мы пошли по тропе, по которой ранее отправились остальные. Когда мы начали взбираться по выдолбленным в скале ступенькам, я посмотрел на Фелипе.

— Твой дом.

Тот взглянул на меня.

— Это дом твоей матери?

— Нет. Мой. Я сам его купил.

— Прости. Мне он показался домом твоих родителей.

Какое-то время мы шли молча.

— Где твоя мать? — спросил я.

— Не знаю.

— А когда ты её последний раз видел?

— Не знаю.

— А отец?

— Не хочу о нём говорить.

Мы снова замолчали, лишь гравий хрустел под ногами, да периодически вскрикивали птицы.

— Я — Невидимка, — сказал Фелипе. — И ты — Невидимка. Мы всегда ими были и ими же останемся. Не пытайся искать ответы в детстве или отношениях с родителями. Их там нет.

Я молча кивнул.

Впереди мы заметили остальных и поспешили за ними.


К нашей небольшой компании присоединились двое.

Пола мы подобрали в Йосмите, когда уже направлялись домой. Он стоял совершенно голый у моста через Йосмит Фоллс и громко ругался. По мосту тянулся поток туристов, они задерживались у водопада, фотографировали. Там были люди из других штатов, из других стран.Англичане, немцы, японцы.

Пол прыгал на месте и тряс обнажёнными гениталиями.

— Хуй! Говно! Говно! Пидарасы! Пизда! Нахуй сука блядь!

Какое-то время мы стояли и смотрели на него.

— Удивительно, — произнес Фелипе. — Они проходят мимо, он орёт прямо им в уши, а они всё равно его не замечают.

Стив и Билл рассмеялись. Им казалось, будто увиденное представление было лучшим в их жизни.

Мне же увиденное показалось жутковатым, похожим на какой-то фильм Дэвида Линча. На мосту стоит голый мужик, но толпа туристов проходит мимо, они толкают его, пихают, отодвигают в сторону, чтобы сделать красивый снимок.

Грохот водопада заглушал обычную речь, но по его губам можно было отчётливо прочитать, что именно он орал:

— Хуй! Хуй! Мудила! Педрила ёбаный!

Нам было очевидно, что это был крик о помощи, жест отчаяния и я вдруг подумал, что это могло случиться с каждым из нас, если бы мы не нашли друг друга и не стали террористами.

— Он рехнулся, — констатировал Джеймс. Кажется, он подумал о том же, о чём и я. — Наглухо.

Я кивнул.

— Нет, — возразил Фелипе.

Он влился в поток туристов и подошёл к мужчине. Он начал что-то говорить ему, но мы не расслышали, что именно. И вдруг мужчина прекратил кричать, плакать, хохотать. Он задрожал и обнял Фелипе, после чего тот увёл его с моста.

Когда мужчина увидел нас, он вытер глаза и высморкался в ладонь. Он смотрел на нас и, казалось, с каждой секундой мы становились ему более знакомыми.

— Вы… вы все — Невидимки?

Мы закивали.

Мужчина упал на колени и снова заревел.

— Слава богу! — закричал он. — Слава богу!

— Ты не одинок, — сказал Фелипе, кладя ладонь ему на плечо. Затем он посмотрел на нас. — Его зовут Пол.

Пол не сошёл с ума, как боялись мы с Джеймсом. Поначалу у него были проблемы с общением — он слишком много времени провёл в одиночестве — но, когда мы вернулись в южную Калифорнию, он уже полностью восстановился.

Второго новенького мы встретили уже по возвращении в округ Оранж.

Впервые мы заметили его в торговом центре в Бреа, потом вернулись примерно через неделю и увидели, как он сидел на полу в книжном магазине «Уолденбукс» и читал «Пентхаус». Он был молод, не старше девятнадцати или двадцати, на нём были джинсы и футболка, длинные волосы завязаны на затылке в хвост. Мы направлялись к фуд-корту, когда Фелипе его заметил и неожиданно остановился. Он стоял и смотрел прямо на него, пока парень, наконец, не заметил нас, не поднял голову и не посмотрел в ответ.

— Ещё один, — сказал Фелипе. — Пойдём, узнаем, как далеко он зашёл. — Он сказал остальным идти дальше, а меня попросил остаться. — Встретимся на фуд-корте через полчаса.

Когда все ушли, Фелипе вошёл в магазин, улыбнулся ему и взял с полки журнал «Пипл». Парень запаниковал, откинул в сторону «Пентхаус» и быстро вышел из магазина.

— Вот именно так ты в первый раз и выглядел, — сказал мне Фелипе и положил журнал обратно на полку. — Идём за ним.

Выследить парня оказалось на удивление несложно. Его попытки избавиться от нас выглядели просто смехотворными. Он быстро продирался сквозь толпу покупателей, при этом постоянно оглядывался через плечо, чтобы проверить, не идём ли мы следом. Он прятался в толпе подростков, и сразу же высовывался, чтобы понаблюдать за нами.

Должен признать, его страх перед нами придавал мне сил. Я уверенно шагал по торговому центру, наслаждаясь своими возможностями. Я чувствовал себя Арнольдом Шварцнеггером, в одиночку преследующим противника.

— Он ещё не прошёл посвящение, — сказал мне Фелипе, когда мы шли через «Сирс». — Он пока не один из нас.

— Посвящение?

— Он пока никого не убил.

Парень выбежал из «Сирс» и направился к парковке. Я уже был готов броситься за ним, но Фелипе удержал меня жестом руки.

— Стой. Всё равно не догонишь. Лучше запомни машину, на которой он уедет.

Мы стояли на тротуаре около центрального входа. Парень мелькнул между двумя стоявшими машинами и в следующее мгновение со стоянки отъехал жёлтый «Фольксваген-Жук».

— Он поедет мимо нас, — сказал Фелипе. — Хочет нас увидеть. Постарайся запомнить номер.

Конечно же, вместо того, чтобы просто выехать с парковки, он направился в нашу сторону. За секунду до того как он свернул, я успел заметить за ветровым стеклом его испуганное лицо с высоким лбом.

Затем он исчез.

— Запомнил номер?

— Частично. PTL и что-то дальше. Кажется, потом была цифра пять, но не уверен. Могла быть и шестерка.

— Хоть что-то. Я заметил на заднем бампере наклейку колледжа Фуллертона. Найти жёлтый «Жук» с номером, начинающимся с PTL на парковке колледжа Фуллертона будет не сложно.

Мы вернулись в торговый центр, прошли через «Сирс» прямо на фуд-корт.

— Как ты узнал, что он ещё не убил своего начальника? — поинтересовался я.

— Ты сам знаешь. Во время посвящения с тобой что-то происходит. На физическом, биологическом уровне. Когда мы впервые кого-то убиваем, в нас что-то меняется. Наши движения становятся иными. Не могу этого объяснить, просто знаю. Это на самом деле так. — Мы заметили остальных и Фелипе махнул рукой, чтобы они шли к нам. — Будем следить за этим парнем. Через пару недель он будет готов к нам присоединиться.

— Ты не знаешь его, — возразил я. — Не знаешь его семьи, не знаешь ситуации на работе. С чего ты решил, что он станет убивать своего босса?

— Мы все так делаем, — сказал он, и в его голосе послышалась неприкрытая грусть. — Все так поступаем.

Где-то через неделю мы стояли на парковке у колледжа Фуллертона. Мы легко нашли жёлтый «Жук». Томми, как самый молодой из нас, остался возле него, а мы ждали в машинах.

После полудня наш парень вышел из здания математического корпуса, неся в руках кипу книг. Вместе с ним вышли и другие студенты, но все они быстро распались на пары и группки, а он шёл в одиночестве.

Он подошёл к «Фольксвагену» и открыл дверцу.

— Эй! — позвал его Томми. — Это твоя тачка?

Какое-то время парень смотрел на Томми. На его лице читалась целая гамма эмоций: удивление, расслабленность, страх. Страх в конце концов победил и прежде чем Томми успел ещё хоть что-то сказать, он прыгнул в салон, закрыл дверь и завёл двигатель.

— Погоди! — крикнул ему Томми.

Парень быстро умчался прочь.

Мы вышли из укрытия.

— Он уже близок, — уверенно произнес Фелипе. — В следующий раз он будет готов.

Нам очень повезло и мы оказались в нужное время в нужном месте. Прошло уже две недели и мы снова приехали на ту же парковку. На этот раз парень не выходил с занятий, а сидел в машине.

На нём была маска чудовища Франкенштейна.

Меня обдало холодом. Я прекрасно знал, что он собирался сделать. Я был на его месте. Я прекрасно понимал, каково это, через что он проходил в тот момент, но смотреть на это со стороны оказалось довольно необычно. Я как будто смотрел фильм о том, как я сам преследовал Стюарта. Я помнил, каким одиноким себя чувствовал, каким невидимым для остальных ощущал себя и понимал, что этот парень чувствовал то же самое. Он не подозревал, что мы наблюдали за ним, что мы знали о том, что он собирался сделать и ждали от него именно этого.

Я хотел подойти к его машине, дать ему понять, что он не одинок, сказать, что и я, и многие другие прошли через то же самое. Но также я понимал, и Фелипе чётко донёс до нас эту мысль, что через это он должен пройти сам. Это был его обряд посвящения.

Он вытащил из багажника «Жука» обрез дробовика.

Мы наблюдали, как он прошёл по парковке и скрылся в здании корпуса.

Через несколько минут изнутри донёсся оглушительный грохот выстрелов. Послышались приглушённые, словно из-под воды, крики.

— Отлично, — сказал Фелипе. — Я заберу его. Встретимся в «Деннис». Я поговорю с ним и приведу к вам.

Все закивали.

— Лады, — ответил Стив.

В зеркале заднего вида «Бьюика» я увидел появившегося на парковке ошеломлённого парня, на лице которого всё ещё была надета маска Франкенштейна. Дробовик он где-то выронил.

К нему подошёл улыбающийся Фелипе.

Когда через час они вместе вошли в «Деннис», он уже был одним из нас.

Звали парня Тим и он влился в нашу компанию так же быстро, как и я. Он понимал нас, его необычайно вдохновила идея Ужаса Простых Людей. Он считал её совершенно гениальной задумкой.

К тому же он нашёл нам жильё.

После возвращения мы жили в гостиницах и мотелях. Фелипе не хотел, чтобы мы возвращались в старые дома, считая их небезопасными, и мы уже довольно долгое время искали место, где могли бы жить все вместе.

Тим сказал, что последние два месяца он жил в демонстрационном доме.

— В Оранже открылось подразделение «Чепмен», раскинувшееся ещё и на Ирвайн. Днём там отвратно, постоянно шляются люди, зато ночью здорово. Мебель там типовая, её подбирали в «Архитектурном дайджесте», хорошая ванная. Жить там, правда, невозможно. Мой дом окружён ещё четырьмя демонстрационными домами. Все двухэтажные, в каждом от трёх до шести спален. Можем занять их все.

— Ну, круто, — сказал я.

— Там довольно неплохой район, а ворота запираются на ночь — чтобы вандалы не пролезли.

— Да, неплохо, — согласился Фелипе. — Поехали, посмотрим.

Несмотря на будний день, в том районе не оказалось ни одного покупателя, но мы всё равно прошли мимо офиса продаж совершенно незамеченными, продавцы тоже не обратили на нас внимания. Мы набрали рекламных буклетов, прошли на огороженную территорию и принялись осматривать дома.

Все они оказались отличными, очень дорогими и очень богато обставленными. Домов было пять, а нас тринадцать, так что места нам хватало с лихвой. Фелипе занял самый большой дом, тот, в котором жил Тим и объявил, что будет делить его с ним и Полом, чтобы помогать им обжиться в новой роли и отвечать на имеющиеся вопросы. Я выбрал соседний, куда поселился вместе с Джоном и Джеймсом.

Мы вернулись в старое жильё — «Холидей Инн» в Тастине — чтобы забрать личные вещи. Темнело. Время уже перевалило за пять часов, я уже собирался вернуться в новый дом, когда Джеймс сказал, что хочет заехать в магазин, купить что-нибудь пожевать, а Джону понадобилось поехать со Стивом забрать старый фургон, до сих пор стоявший у мотеля. Я отдал ключи от «Бьюика» Джеймсу, а сам поехал с Джуниором на новом «Ягуаре», который он добыл на прошлой неделе.

Мы подъехали к новому жилищу, вышли из машины и достали из крошечного багажника чемоданы.

— У тебя в гостинице ещё что-нибудь осталось? — спросил он.

— Ещё одна коробка.

— У меня тоже. Давай, завтра съездим?

Я кивнул.

— Тогда, как поеду, подберу тебя.

— Спасибо.

— Увидимся.

— Ага, пока.

Я прошёл к своему новому дому. Потихоньку начинало темнеть и датчики на фонарях зажгли уличное освещение. Ещё горели фонари на крыльце и на подъезде к гаражу.

Тим сказал, что достал ключи от всех домов. Мой торчал в замке. Я вытащил его, повернул дверную ручку и вошёл внутрь.

Мой дом.

Точнее, наш. Но я всё же считал его своим, а Джона с Джеймсом — гостями.

Я поставил чемодан на пол и включил свет. Загорелись лампы в коридоре, в гостиной и подвале. Даже люстра на кухне загорелась. Я немного постоял и сделал глубокий вдох. Здесь даже пахло приятно.

Сверху послышался шум, похожий на стук.

— Эй! — крикнул я. — Есть кто дома?

Я подождал, прислушиваясь.

Ничего.

Я взял чемодан, отнёс его наверх и бросил в главной спальне. Потом мы, наверное, будем спорить, где чья комната, но этот дом выбрал я, первый сюда пришёл и первый занял эту комнату, так что сдаваться просто так я не собирался.

Как Тим и сказал, и как мы сами удостоверились днём, ванная комната была превосходна. Сама ванна стояла на высоком постаменте и была размером с джакузи. На подоконнике стояли цветы. Окно выглядывало во двор.

Мне захотелось отлить и сделал я это в самый тихий унитаз в мире. Затем я вернулся в спальню и плюхнулся на кровать. Отлично. Я счастлив. Каждый дом был уникальным, обустроены они все были разными компаниями, чьи названия были наклеены на мусорные баки на лужайке. Так как всё это было нацелено на самые разные группы людей, нам эта обстановка подходила идеально.

Мне нравились эти дома.

И мой, в частности.

Снова послышался стук. Я сел и прислушался. Кажется, звук раздавался из соседней комнаты. Что это ещё за хрень? Крысы? Плохая канализация? Я встал с кровати и улыбнулся. Надо пожаловаться владельцам. Я прошёл в соседнюю комнату. Видимо, здесь должна быть спальня для девочек. Стены обклеены обоями с балеринами, на белом столе лежали куклы, на розовом подголовнике кровати стояли плюшевые игрушки. Я осмотрел комнату, но никакого источника звука не заметил. Может, между стенами что-то…

Из шкафа на меня выпрыгнула женщина.

Я вскрикнул и отскочил в сторону, едва не упав. Она замерла возле кровати и смотрела прямо на меня. В её глазах читался гнев. А ещё страх. Мы стояли друг напротив друга, не шевелясь.

— Ты кто? — спросил я.

— А ты кто?

Я вдруг понял, что она меня видела. И слышала.

Я более внимательно её осмотрел. Она была старше меня, ей где-то 35–40 лет, безумные глаза и взъерошенные волосы. Но в ней была какая-то скромность, почти осязаемая застенчивость. Её ярость казалась мне искусственной, наигранной.

— Ты Невидимка? — спросил я.

Она уставилась на меня.

— Откуда… откуда ты знаешь это слово?

— Я тоже Невидимка. Все мы.

— Все?

— Нас тринадцать человек. Мы будем здесь жить.

Она ещё какое-то время смотрела на меня, затем присела на кровать. Она смотрела в стену, а я смотрел на неё. Милая. Очень красивое лицо и очень умные глаза. Тёмно-красные чувственные губы, не большие и не маленькие. Светло-русые волосы, идеальная грудь.

Нравился ли я ей? Вряд ли. Она была милой, но той вспышки, которая мелькнула между мной и Джейн в день нашей первой встречи, не было. Тем не менее, в штанах у меня всё напряглось. Я так давно не находился в одном помещении с женщиной, так долго не говорил с ними, что меня возбудил даже этот обычный контакт.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Мэри.

— Ты здесь живёшь?

— Жила. Теперь, видимо, не буду.

Я не знал, что сказать, жаль, Фелипе здесь нет. Я глубоко вдохнул.

— Ты откуда?

— Местная. Из Калифорнии. Коста Меса.

— Ты одна?

Она посмотрела на меня с подозрением.

— А что?

— В смысле, тут ещё кто-нибудь есть?

Она медленно помотала головой.

Я подумал предложить ей присоединиться к нам, но не был уверен, что имел на это право. Такие вопросы решал Фелипе. Я посмотрел на неё, она взглянула на меня в ответ. Мы тупо смотрели друг на друга. Она была первой женщиной-Невидимкой, сам факт, что такое могло быть, выбил меня из колеи. Мне всегда казалось, что быть Невидимкой — это исключительно мужское состояние, ведь в нашей компании, случайно или нарочно, были только мужчины.

Впрочем, я был рад, что ошибался. Я уже начал думать, что мы все сможем завести подружек, любовниц, жён. Мы могли бы жить нормальной полноценной половой жизнью, выстраивать здоровые отношения.

Но какими тогда будут наши дети? Если это в наших генах, то каким будет ген Невидимки — рецессивным или доминантным? Сможем ли мы иметь нормальных детей? Или наше потомство станет ещё хуже? Вдруг они будут абсолютно невидимыми?

Все эти мысли пронеслись в моей голове за те несколько секунд, пока мы стояли и таращились друг на друга. Она вдруг поднялась и направилась к двери.

— Я, наверное… наверное, я пойду.

— Погоди! — остановил её я.

Она замерла на полпути.

— Что?

— Не уходи.

Она испуганно посмотрела на меня.

— Зачем?

— Дай, я поговорю с остальными.

— Зачем?

— Дай мне с ними поговорить.

Она отступила и села обратно на кровать.

— Я на несколько минут, — сказал я. — Ты побудешь здесь?

— А куда мне ещё идти?

Я выбежал из комнаты, спустился вниз и побежал к Фелипе рассказать о Мэри.

— Женщина? — удивлённо переспросил он.

— Женщина? — испуганно повторил Пол.

— Думаю, мы должны это обсудить, — сказал я.

Фелипе кивнул.

— Верно. — Он попросил Тима оббежать другие дома и собрать остальных. Вскоре мы все сидели в гостиной дома Фелипе. Джон, Джеймс и Томми ещё не вернулись, но все прочие расселись на стульях, на полу и на диване.

Я быстро рассказал, как она выпрыгнула на меня из шкафа, пересказал наш короткий разговор.

— Значит, она там жила? — спросил Фелипе.

— Видимо, да.

Он повернулся к Тиму.

— И ты её ни разу не видел?

Тот помотал головой.

Последовало недолгое обсуждение.

Я прочистил горло.

— Я за то, чтобы её принять.

— Нет, — отозвался Пол.

— Я за то, чтобы отодрать её толпой и бросить у дороги, — подал голос Стив.

— Голосуем, — сказал Бастер.

Я встал.

— А за что тут голосовать? Она — одна из нас. Вы, что, считаете, это какое-то братство? Общественная организация? Я даже не знаю, хочет ли она становиться террористкой. Не спрашивал. Но, думаю, захочет. Этого хотят все Невидимки. — Я помотал головой. — Знаете, если мы считаем себя некой элиткой, мы можем запретить ей общаться с нами. Но быть Невидимкой мы ей запретить не сможем. Либо так, либо эдак. А она — Невидимка. Считаю, именно это делает её одной из нас.

— Боб прав, — сказал Фелипе. — Она — одна из нас.

— К тому же, не заметно, чтобы женщины бросались на нас толпами, — добавил Джеймс. — Нужно пользоваться любой возможностью.

— Тогда, пойдем знакомиться. Если она ещё не убежала, — сказал Фелипе.

Вдесятером мы отправились в мой дом. Я вошёл первым и быстро поднялся наверх в спальню, где я её оставил. Мэри сидела на прежнем месте.

— Мы пришли — сказал ей я. — Не желаешь познакомиться с остальными?

Мэри пожала плечами. Кажется, она уже не боялась, однако её охватила какая-то странная апатия.

Говорил, разумеется, Фелипе. Он рассказал об Ужасе Простых Людей, о том, кем мы были и поинтересовался, не желала ли она присоединиться к нам.

— Я не знаю, — ответила Мэри.

— Считаешь, лучше оставаться одной?

Она пожала плечами.

Фелипе задумчиво на неё посмотрел.

— Я где-то тебя видел. Я очень хорошо запоминаю лица. Где ты работала?

Она дернулась.

— А что?

— Харбор, — ответил за неё Фелипе. — Ты работала на бульваре Харбор.

— Не знаю, о чём ты говоришь.

— Я тебя там видел.

— Нет, не видел.

— Ты — уличная проститутка. Я тебя там видел.

Она обмякла, будто из неё выпустили весь воздух. Она уставилась вниз и медленно кивнула, её нижняя губа задрожала.

— Я только пробовала, — сказала она. — Думала… так меня хоть кто-нибудь заметит. — Из красных глаз потекли слёзы. — Но никто не замечал. Никто меня не видел…

— Я тебя видел, — тихо произнес Фелипе. Он присел рядом. — Я решил, ты одна из нас и начал наблюдать. Но потом ты вдруг исчезла и я про тебя забыл. Что случилось?

По правой щеке женщины потекла большая слеза. Она стёрла её ладонью.

— Я убила своего первого и последнего клиента. — Она начала реветь, её всю трясло, из глаз потекли слёзы.

Фелипе осторожно обнял её.

— Всё хорошо, — мягко произнес он. — Всё в порядке.

Остальные стояли, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

— Я зарезала его!

— Всё в порядке. Мы здесь не судьи. Мы все сделали то же самое.

Она вытерла глаза и посмотрела на нас.

— Я убил своего начальника и его начальника, — сказал Фелипе. — Перерезал им глотки.

— Вам плевать на то, что я сделала?

— Мы все так поступали.

Она шмыгнула носом.

— Значит… вы меня примете?

— А куда нам деваться? Ты же одна из нас.

8.

Мы счастливо жили в демонстрационных домах. В 10 утра, когда появлялись первые покупатели, мы уходили, в 5 вечера, когда компания закрывалась, мы возвращались. Мы жили настоящей коммуной. Один за всех и все за одного.

У нас всё было общее, даже секс. При этом секс этот не сопровождался какими-то яркими чувствами. Это был такой же обычный физиологический акт, как еда или дефекация, не неся в себе никакого высокого смысла. Я занимался им скорее, потому что должен был, а не потому что хотел, и хотя я испытывал физическое удовлетворение, после него я всегда испытывал внутреннюю пустоту.

С Мэри мы занимались сексом по очереди. Как и мы, она уже очень давно ни с кем не трахалась и была очень голодна до секса. Она быстро донесла до нас, что ни с кем не желает состоять «в отношениях», но при этом она совсем не против ни к чему не обязывающего секса.

Так что одной ночью с ней был Фелипе, другой я, третьей — Джон и так далее. Бастер отказался, сказал, что не хотел будить воспоминания о бывшей жене, однако Джуниор взялся за это дело с невиданным ранее энтузиазмом. Он набрал гору книжек и игрушек и хотел испробовать все позы, какие только можно придумать.

Затем пришло время комбинаций. Мне такое не нравилось, неприятно это, поэтому, в отличие от остальных, я в этих оргиях не участвовал. Даже жившие в одном доме со мной Джон и Джеймс на одну ночь пустили Мэри к себе в кровать, и мне пришлось слушать их ахи и стоны за стеной.

Утром я встретил её за завтраком. Джон и Джеймс всё ещё спали, я налил ей кофе и сел напротив неё. Какое-то время мы молчали.

— Я знаю, что ты не одобряешь, — заговорила она.

— Я не в том положении, чтобы одобрять или не одобрять, — ответил я.

— Но всё же не одобряешь. Признай.

— Я просто не понимаю, зачем… зачем тебе это.

— Может, просто нравится.

— А тебе нравится?

Она отхлебнула кофе.

— Не очень, — признала Мэри. — Но и сказать, что совсем не нравится, я не могу. Все довольны же.

— А ты сама себе не кажешься, не знаю… шлюхой?

Она пожала плечами.

— Ну, уж такая я есть.

— Нет, не такая. — Я отставил чашку с кофе. — Не обязательно трахаться со всеми нами, чтобы тебя замечали. Мы и так тебя видим.

— Но так вы видите меня лучше. — Она улыбнулась. — К тому же, я не заметила, чтобы ты отказывался от бесплатного перепихона.

Я ничего не ответил. Да и нечего мне было сказать. Мне стало неприятно и я решил пойти погулять. Я отодвинул стул, встал, коснулся её плеча и вышел. Позади дома Билла и Дона началась третья фаза застройки, приехали рабочие, привезли бетономешалку и принялись собирать дома.

Я сделал небольшой круг, затем вышел за ворота, и пошёл по новому району Чепмен, пока не добрался до недавно построенной заправки. Я вошёл внутрь, взял фруктовый пирог и вышел. Какое-то время я просто стоял и наблюдал за дорожным движением. Сегодня находиться в компании других террористов мне не хотелось. Мне нужен перерыв. Мы очень много времени проводили вместе последние дни, почти постоянно вместе, как вернулись из путешествия. Я вдруг подумал, что скучаю по тем дням, когда мы были вместе, но всё же нам было куда уйти.

Я скучал по одиночеству.

Сегодня я проведу день наедине с собой, решил я. Организация «Ужас Простых Людей» должна предоставить мне выходной. Я хотел снова ненадолго стать старым Невидимкой-одиночкой.

Я вернулся в демонстрационный дом и зашёл к Фелипе. Тот вместе с Полом сидел на диване, ел вафли и смотрел «Доброе утро, Америка».

— Привет, — сказал он. — Чё, как?

— Сегодня хочу побыть один. Нужно подумать, — с порога заявил я.

— Ладно. Планов на сегодня всё равно никаких нет. Когда вернёшься?

— Не знаю.

— Тогда, увидимся.

Я вернулся к себе домой, взял бумажник, ключи от машины и сел за руль «Бьюика».

Весь день я просто катался. Кончалось топливо — я заезжал на заправку. Хотел есть — ехал в «Бургер Кинг» и ел. Но в остальное время я постоянно находился в движении. Я проехал по тихоокеанской автостраде почти до самой Санта-Моники, затем свернул вглубь материка и через горы добрался до Помоны. Приятно находиться на трассе в одиночестве, я сделал радио погромче, открыл окно и прибавил газу. В лицо дул тёплый ветер и я притворился, будто я никакой не Невидимка, а самый обычный человек, что я полноценная часть этого мира, а не блеклое его отражение.

Назад я вернулся поздно, два других здания освещались фонарями, однако мой дом стоял в темноте. Всё как обычно. Болтать с Джоном и Джеймсом мне не хотелось. Я просто хотел лечь спать.

Я тихо вошёл в дом и поднялся в спальню.

И там увидел сидящих на моей кровати голых Фелипе и Мэри.

Я двинулся обратно.

— Стой, ты куда? — спросил Фелипе.

Я неохотно повернулся.

— Пойду, посплю.

— Можешь поспать здесь, с нами.

Я помотал головой.

— Почему?

— Не хочу.

— Это не изнасилование, — сказал Фелипе. — Против этого у тебя не может быть никаких возражений. Мы все здесь — добровольцы.

— Я ни на что не соглашался.

— А я говорю, что соглашался.

— Но…

— Никаких «но». Ты до сих пор цепляешься за старую мораль. До сих пор не понимаешь, что мы движемся вперед, оставив прошлое позади. Правила нормальной жизни к нам не применимы. Мы вне их.

Только я не был вне этих правил.

Я снова помотал головой и вышел из комнаты.

Ночь я провёл на диване внизу.

9.

Стоял ноябрь. Мы уже почти полгода пользовались угнанными машинами и их новизна начала блекнуть. Поэтому Фелипе решил сходить и раздобыть новые.

Ещё мы решили дать этому делу огласку.

На «Джипе», «Мерседесе» и ещё трёх спорткарах мы решили устроить гонки на выживание. Мы украли полицейские дорожные заграждения, в среду вечером перекрыли отрезок 405-го шоссе неподалеку от Лонг-Бич, выставили предупреждающие огни и с разных сторон поехали навстречу друг другу, расталкивая все оказавшиеся у нас на пути машины. Первой нашей жертвой стал «Порше», Фелипе на «Мерседесе», я на «Джипе» и заменивший Джуниора на «Ниссане» Стив зажали его с трёх сторон. Затем они набросились на меня, и хоть я храбро сражался и изо всех сил оттеснял машину Стива, в конце концов, я врезался в разделительный отбойник и разбил «Джип».

Гонку выиграл Фелипе. По установленным правилам он имел право оставить «Мерседес» себе, но он решил бросить его на шоссе вместе с остальными машинами. Он выехал на пустую полосу, включил круиз-контроль и выпрыгнул из салона.

«Мерседес» немного проехал вперед, затем резко повернул вправо, подскочил на выбоине, врезался в отбойник и заглох. Мы ждали, что последует взрыв, но его не произошло.

— Всё, — сказал Фелипе. — Наигрались. Идём домой.

За предупреждающими огнями собралась огромная пробка, мы прошли мимо заграждений, между рядами сигналящих автомобилей и расселись по оставшимся машинам.

Домой мы возвращались в хорошем настроении.

Наше небольшое соревнование попало в местные новости, мы собрались в доме Фелипе и, когда по телевизору показали остовы разбитых машин, одобрительно закричали.

— Для полиции остаётся загадкой происхождение заградительных блоков и разбитых автомобилей, — сообщил репортёр.

Сидевшая сегодня с Доном Мэри улыбнулась.

— Круто. Очень круто! — воскликнула она.

Я добросовестно записал репортаж.

Мужчина-репортёр выдал какую-то остроту насчёт разбитых машин и начался прогноз погоды.

Остальные террористы принялись воодушевлённо обсуждать гонку и репортаж, а я молча сидел с пультом от видеомагнитофона в руке и смотрел прогноз погоды. Никакой мы не Ужас Простых Людей, понял я. Мы не благородные романтики. Мы ничего не значим. Мы лишь кучка жалких анонимов, отчаянно пытающихся любыми способами обратить на себя внимание, оставить след в этом мире.

Мы просто клоуны. Забавное дополнение к вечерним новостям.

Осознание этого факта оказалось очень неожиданным, я совершенно не был к нему готов. Я совсем не задумывался обо всех этих террористических делах. Я принял доводы Фелипе и, как и он, считал, что то, чем мы занимались было настоящим, правильным, стоящим наших усилий. Я никогда не переставал анализировать нашу ситуацию в целом. Но сейчас я впервые оглянулся, посмотрел на то, что мы натворили и понял, насколько же это всё ничтожно, насколько жалкими и никчёмными мы были в своей мании величия.

Фелипе злился на то, кем он был, и этот гнев вёл его, питал его страсть, вынуждал что-то сделать со своей жизнью. Но остальные этой энергией не обладали. Я в том числе. Может, поначалу я и злился на себя, но уже давно не испытывал ничего подобного. К тому же, удовольствие, получаемое от наших акций, тоже давно уже поблекло.

В чём смысл всего этого?

Я выключил магнитофон, убрал кассету в коробку и вернулся к себе. Там я долго стоял под горячим душем, затем накинул халат и прошёл в спальню, где меня уже ждала одетая в одни лишь шёлковые трусики Мэри.

— Не сегодня, — устало сказал я.

— Я хочу тебя, — в её голосе была слышна фальшивая похоть.

Я вздохнул и скинул халат.

— Ладно.

Я лёг на кровать рядом с ней, она села сверху и принялась меня целовать.

Вдруг я почувствовал, что на кровати появился кто-то ещё и взял мой член в руки.

В грубые мужские руки.

Я дернулся. Мне было противно. Я понимал, что должен был быть более раскрепощён, но мне этого совершенно не хотелось.

Я почувствовал, как мой член оказался во рту.

Я лежал, прижатый Мэри, та обхватила меня руками и ногами, не позволяя вырваться.

Послышался сдавленный мужской стон, и я вдруг понял, что с той стороны надо мной «трудился» Фелипе.

Охваченный глубоким мрачным отчаянием, я закрыл глаза.

Я думал о Джейн.

Фелипе вытащил мой член изо рта, на него села Мэри и сильнее обхватила меня. Давление всё нарастало и нарастало, затем хватка ослабла и она, шумно выдохнув, завалилась на меня.

Только тогда я смог скатиться с кровати. Чувствовал я себя как никогда ужасно. Я ненавидел Фелипе, мне хотелось убить его, хотелось обхватить его горло и выдавить из него всю жизнь до последней капли.

Я хотел, чтобы он ушёл, я не желал даже смотреть в его сторону, но он обошёл кровать и уставился прямо на меня.

— Проваливай, — бросил я.

— Всё прошло не так уж плохо. Должен заметить, тебе даже понравилось.

— Это была рефлекторная реакция.

Фелипе присел рядом со мной. В его глазах читалось какое-то отчаяние, и я понимал, что, несмотря на все разговоры о свободе, глубоко внутри он чувствовал себя точно так же.

Я вспомнил о его старушечьем доме.

— Можешь ненавидеть всё это сколько угодно, — сказал он. — Но, признай, ты ожил. Ты ведь ожил?

Я взглянул на него и медленно кивнул. Я соврал, мы оба это понимали, но притворились, что я признал его правоту.

Он тоже кивнул.

— Важно лишь это. И только это.

— Ага, — отозвался я. Я отвернулся, закрыл глаза и забрался под одеяло. Я слышал, что они о чём-то говорили, но о чём именно, не понимал, да и не хотел понимать.

Я зажмурился покрепче, зарылся глубже в одеяло и каким-то непонятным для себя образом всё-таки уснул.

10.

Порой я думал о том, что же случилось с Джейн.

Нет. Не так.

Я постоянно думал о ней.

Не проходило ни одного дня, чтобы я ни разу не вспоминал о своей бывшей девушке.

С тех пор как мы расстались, как она ушла от меня, прошло уже полтора года, и я убедил себя, что она нашла кого-то другого.

Я задумался, вспоминала ли она обо мне.

Я-то о ней вспоминал, господь свидетель. Однако должен признать, со временем воспоминания о ней поблекли. Я уже забыл, какого цвета были её глаза, не мог вспомнить, как она улыбалась, какие-то присущие лишь ей черты и особенности. Везде, куда бы я ни посмотрел, в толпе всегда находилась хоть одна девушка, похожая на неё и я вдруг задумался, а смогу ли я её узнать, если вдруг случайно встречу на улице?

Если она изменила причёску или начала носить другую одежду, я легко мог пройти мимо неё и не заметить.

Он этой мысли мне стало невероятно грустно.

Ненавижу быть Невидимкой.

Ненавижу.

Я не к тому, что меня раздражали мои соратники или я тяготился их обществом. Я просто… не хотел наслаждаться их обществом. Не хотел получать удовольствие от всего этого. Не хотел быть тем, кто я есть.

Однако изменить существующее положение я был не в состоянии.

После того случая с Мэри и Фелипе я отказался от секса. Мэри по-прежнему ночевала в разных домах, но её визиты в мой дом ограничивались спальней Джона и Джеймса. Она была вежлива со мной, я был вежлив с ней, но, как правило, мы старались держаться друг от друга подальше.

Изменилось ко мне и отношение Фелипе. Мы уже не были так близки, как раньше. Если бы в нашей команде всё ещё существовала иерархия, то я бы, конечно, оставался его заместителем, но сам бы он этого никогда не признал.

Как и Мэри, Фелипе оставался вежлив со мной, даже дружелюбен, но настоящей дружбы уже не было. Фелипе стал жёстче, напряжённее, стал меньше шутить сам и реагировать на чужие шутки. И отражалось это не только на мне. Он вёл себя так со всеми. Это отметил даже Джуниор.

Однако никто не решался сказать ему об этом лично.

Мне казалось, что Фелипе пришёл к тем же выводам относительно нашей организации, что и я. Почти всю следующую неделю он просидел, запершись в собственной комнате. Мы съездили в Гарден Гроув, раздобыли новые машины, но в основном мы сидели тихо, а Фелипе видели только за обедом.

В четверг он собрал нас в офисе продаж. Он отправил Пола к каждому из нас с письменным извещением, в котором дал понять, что явка обязательна и он хочет сообщить нечто важное.

В назначенное время, то есть в 8 часов, мы с Джоном и Джеймсом вышли на улицу. Каким-то образом Фелипе, либо Пол, либо Тим украли ключ от офиса и его дверь стояла нараспашку, а внутри горел свет. На столе, где раньше располагалась карта нового микрорайона теперь лежала карта округа Оранж. Вокруг стола расставлены 13 стульев.

Мы сели рядом с Тимом, Полом и Мэри и принялись ждать остальных.

Фелипе не начинал говорить, пока все не собрались. Затем он поднялся.

— Вы знаете, зачем вы здесь. Знаете, какова наша цель. Но видимо, мы позабыли, как она выглядит. — Он оглядел помещение. — Чем мы занимались? Мы называли себя террористами, но кого мы терроризировали? Какие именно теракты мы совершили? Мы изображали из себя террористов, веселились, делали, что хотели, притворяясь, будто нам была дарована свобода, а наши действия имели какой-то глубокий смысл.

«Дарована свобода».

Фелипе явно готовился. Написал всё заранее. Меня пробил озноб. Я вдруг понял, что он скажет дальше.

— Нам необходимо более серьезно относиться к своему положению. Если мы зовём себя террористами, то и действовать должны как террористы. Мы должны пристальнее взглянуть на поставленную перед собой цель. Нужно заявить о себе. Громко заявить, на всю страну. — Он замолчал, в его глазах мелькнула искорка. — Считаю, мы должны взорвать «Фэмилилэнд».

Когда прозвучало название парка, у меня от боли скрутило живот. Я оглядел остальных и заметил, что Джеймс, Тим, Бастер и Дон почувствовали себя точно так же. Однако на лицах других, особенно на лицах Стива и Джуниора я увидел возбужденное ожидание.

Фелипе ткнул пальцем в карту на столе.

— Я разработал план. Считаю, он сработает.

Он изложил нам свой замысел. Взрывчатку, по его словам, мы добудем у дорожных рабочих, которые в данный момент взрывают холмы на юге для прокладки нового шоссе. Затем мы прибудем в «Фэмилилэнд», двумя группами, в разное время, на разных машинах, зайдём внутрь с разных входов. У каждого будет взрывчатка и переносной детонатор. В назначенное время мы окажемся в нужных местах, установим бомбы, затем встретимся у поезда, которые проходит через «страну динозавров» и одновременно включим детонаторы. После чего мы выйдем со стороны «старого города» и спокойно, не торопясь, разъедемся.

Он всё подготовил заранее: написал письма в полицию и прессу, в которых ответственность за теракт брал на себя Ужас Простых Людей.

— Ого! — воскликнул ухмылявшийся Стив. — Убойная идея!

Обсуждать план никто не стал. Фелипе объявил, что собрание окончено, как обычно, коротко кивнул, сложил руки за спиной и вышел в ночь.

Мы смотрели то друг на друга, то на карту, но никто не произнес ни слова.

Потом мы встали и вышли в ночь вслед за Фелипе.

11.

Я как будто впал в транс и больше не управлял своим телом.

В течение следующих двух недель мы готовили взрыв «Фэмилилэнда». Мне не хотелось этим заниматься, я считал, что мы поступали неправильно, однако я покорно следовал за всеми, выполнял указания Фелипе, делал, что было велено. Лежа по ночам в кровати, я говорил себе, что хочу уйти, что не хочу быть террористом, хочу вернуться к старой жизни и спокойно жить анонимно.

Я пытался себя убедить.

Только, всё это не было правдой.

Мне не нравился план Фелипе. Я действительно считал, что мы поступали неправильно, но мне также нравилось заниматься общим делом, вносить свою лепту в этот проект.

Мне по-прежнему нравилось быть террористом.

Я пытался склонить на свою сторону других сомневающихся, но я утратил своё влияние на Фелипе, а остальным не хватало смелости возражать ему.

Всё должно было произойти в субботу, сразу после Дня Благодарения. В тот день в «Фэмилилэнде» обязательно будет полно народу. Об этом событии сообщат все. Нас заметят.

В четверг Мэри приготовила праздничный ужин, мы сидели в доме Фелипе и почти весь день смотрели телевизор, переключаясь с футбола на марафон «Сумеречной зоны». За обедом Фелипе сидел с нами, но остальное время он провёл у себя.

Вечером в пятницу, за день до нападения, мы вновь собрались в офисе продаж, или, как Фелипе называл это помещение, в штабе. На этот раз он развернул карту «Фэмилилэнда», на которой красными булавками отметил ключевые места.

На приветствия и прочие формальности он времени тратить не стал.

— Пары будут такие: — объявил он. — Стив и Мэри, Билл и Пол, Джуниор и Тим, Томми и Бастер, Дон и Джеймс, Пит и Джон, Боб и я. Вот список необходимых машин и маршруты…

Он в деталях поведал нам свой план, затем заставил каждого вслух его повторить. Я должен был ехать вместе с ним на «Мерседесе». Мы должны оказаться на месте ровно в полдень, пройти через главный вход, я буду нести взрывчатку, а Фелипе детонатор. Два часа мы должны будем без цели болтаться по парку, кататься на аттракционах, ходить по магазинам, изображать из себя простых отдыхающих. В 14:15 мы должны быть у «Безумного путешествия мистера Барсука». Под конец поездки я должен буду выпрыгнуть из коляски, быстро установить бомбу за одной из фигур чертенят и вернуться обратно. Потом мы дойдём до «американских горок» и будем кататься на них, пока там не соберутся остальные террористы. После чего мы приведем в действие бомбы, сойдём в «Старом городе» и исчезнем.

Я наблюдал, как Фелипе заставлял одного за другим повторять свою часть плана и думал о том, почему в напарники он выбрал именно меня. Явно не потому, что я был его «правой рукой».

Скорее, для того, чтобы не спускать с меня глаз, ведь он больше мне не доверял.

После собрания, когда все уже собрались уходить, он позвал меня и попросил остаться. Я сел обратно и принялся ждать, пока остальные выйдут.

Фелипе выдернул из карты булавки и свернул её.

— Я знаю, что ты обо всём этом думаешь, — обратился он ко мне. — Но хочу, чтобы ты оставался с нами.

Он говорил, сворачивая карту и не поднимая головы, и я вдруг понял, что он таким образом пытается извиниться. Я облокотился на стену, не зная, что ответить.

Он посмотрел на горку булавок в ладони.

— Такими как мы быть непросто. Нет ни правил, ни традиций. Мы сами их создаём по ходу дела. Иногда мы ошибаемся. Иногда мы не видим этих ошибок, пока не начнём действовать. — Он посмотрел на меня. — Вот, как-то так.

Я кивнул, хоть и не до конца понимал, чего ему от меня нужно. Я даже не до конца понимал, что именно он сказал.

Я встал и вернулся к себе домой.


Мы ехали в «Фэмилилэнд» в тишине, и эта тишина давила на нас. Фелипе включил радио, станцию, которая мне не нравилась. Однако возражать я не стал, так как это было гораздо лучше тишины.

Мы припарковались около фонарного столба, на котором висел щиток с буквой «Н», и прошли на территорию парка.

Когда мы оказались внутри, я мгновенно осознал всю чудовищность нашего плана. Пришлось даже закрыть глаза и отдышаться. Меня мутило. Я снова открыл глаза и увидел толпы людей, гулявших по «Старому городу», по волшебным лавкам, по «Историческому залу». Мимо проехала коляска, запряжённая лошадью, звенел колокольчик. Перед собой, в конце улицы, я видел шпили волшебного замка.

Мимо прошла семья. Мальчик упрашивал отца купить ему мороженое.

Дело серьезное. Всё по-настоящему. Я на такое не подписывался. И не думаю, что кто-то из нас подписывался. За исключением Фелипе.

Я убивал прежде, но там было всё иначе. Это было личное. Сейчас же я должен был хладнокровно уничтожить невинных людей. Матерей, семьи, детей.

Я вдруг понял, что не желаю быть Ужасом Простых Людей. Может, Хулиганом Простых Людей. Разбойником Простых Людей. Но подобным я заниматься не хотел.

— Я не могу, — сказал я Фелипе.

— Сможешь и сделаешь.

— А если нет?

— Тогда я тебя убью. Я замкну детонатор и бомба у тебя за спиной разнесёт тебя на куски.

— Что, правда?

— А ты проверь.

Я помотал головой.

— Я не хочу убивать невинных.

— Невинных здесь нет.

— Может, взорвём что-нибудь другое, где нет людей и никто не пострадает? Мы заявим о себе, привлечём внимание, но все останутся живы.

— Если убьём, к нам будут относиться намного серьезнее.

— Ты уже разослал письма?

— Вместе с визитками. Ещё вчера. Руководству парка, в полицию Анахайма, местным газетчикам и телевизионщикам.

— Этого должно хватить. Они получат письма, мы установим бомбы. Они будут искать и найдут их. И никто не пострадает. К тому же, мы привлечём к себе внимание…

— Зачем ты так?

— Как?

— Так печёшься об этих людишках? Им хоть раз было дело до тебя? Они тебя хоть раз заметили?

— Нет, — признал я. — Но и вреда они мне не причинили.

— Значит, это должно коснуться лично тебя, да?

— Да.

— Вот это меня в тебе и бесит, — сказал он и осмотрел главную улицу. Затем он вздохнул и добавил: — Впрочем, иногда я жалею, что не такой как ты.

— Ты действительно хочешь довести дело до конца? — Я взмахнул руками. — Я про «Фэмилилэнд». Действительно хочешь разрушить его?

Он уже собрался было ответить, как остановился и быстро завертел головой.

— Что такое?

— Что-то изменилось. Не замечаешь?

Я помотал головой.

— Они знают. Нас ищут.

— Что…?

— Видимо, письма пришли слишком рано. Ёбаная почта. — Он встал посреди улицы, обозревая толпу. — Блин. Я их вижу.

Меня охватила паника.

— Что будем делать?

— Найдём остальных и сваливаем отсюда.

Я оглянулся и заметил на тротуаре коротко стриженых, одетых в серые костюмы мужчин. У некоторых на поясах виднелись рации. Они посмотрели прямо на меня, но не обратили никакого внимания.

Мы побежали через «Старый город» в «Страну будущего», где Билл и Пол должны были заложить бомбу под сидение аттракциона «Путешествие к Юпитеру».

— Кто эти люди? — спросил я.

Фелипе помотал головой.

— Я не знаю.

— Пока ты не сказал, я их не замечал. Их почти так же сложно увидеть, как и нас.

— Именно это меня и пугает.

Билла и Пола мы нашли в очереди на аттракцион. Мы быстро объяснили им ситуацию и уже вчетвером направились к «Подводной лодке», где были Стив и Мэри.

Нас повсюду окружали люди в серых костюмах.

— Они работают на «Фэмилилэнд»? — спросил Билл. — Или это копы?

— Я не знаю, — повторил Фелипе. В голосе его звучала дрожь.

Эти люди были повсюду, но нас они не замечали. Я не был уверен, что они вообще знали, кого именно искали. Мы подошли к Стиву и Мэри и уже собрались идти в сторону «Зачарованной горы», когда из скрытых громкоговорителей раздался спокойный размеренный голос, сообщивший:

— По причине непредвиденных обстоятельств «Фэмилилэнд» закроется через пять минут. Пожалуйста, проследуйте к главному входу.

Все аттракционы немедленно остановились. Ведомые одетыми в красные жилетки мужчинами и женщинами люди покорно направились к выходу.

— … Все билеты сохраняются в течение двух дней. Возвращайтесь в «Фэмилилэнд» — место, где всегда весело!

Затем сообщение повторилось.

— Шевелитесь! — прикрикнул Фелипе. — Они приближаются. Если не скроемся в толпе, нас заметят.

Пита и Джона мы нашли возле «Африканской принцессы», Дон и Джеймс стояли около «Морского приключения». К тому моменту парк практически опустел. Повсюду ходили группы людей в серых костюмах в компании похожих на полицейских патрульных мужчин. Они внимательно осматривали аттракционы, магазины, стояли у выходов.

Фелипе посмотрел на часы.

— Всё. Остальные уже должны быть снаружи. Валим нахер отсюда.

Вдесятером мы направились к выходу через «Земли Дикого запада». Мы бежали мимо магазинов и игровых автоматов.

В этот момент мы заметили, как по опустевшему «Старому городу» шли Томми и Бастер, направляясь к выходу.

Им удалось пройти несколько метров, как их заметили. «Серые» люди одновременно начали что-то говорить в рации, на ходу извлекая из-за поясов оружие.

— Бегите! — крикнул Фелипе.

— Сваливайте! — добавил я.

Мы все начали кричать во всю глотку, чтобы они убегали, но они не слышали. «Фэмилилэнд» уже полностью опустел, в нём остались только мы, «серые костюмы» и копы.

Когда мы закричали, пара «костюмов» посмотрела в нашу сторону, мы спрятались за стенкой и о нас тут же забыли.

— Оставайтесь на месте! — прокричали в громкоговоритель.

Мы выглянули из укрытия и увидели, как Томми, сломя голову, несся к выходу, очевидно, догадавшись, что что-то пошло не так.

— Бросайте оружие! — снова прорычал громкоговоритель.

Какое-то мгновение всё стало похоже на комедию немого кино. Бастер озадаченно замер на месте, огляделся, будто искал того, кому был адресован этот приказ, затем недоуменно указал на себя, словно спрашивал: «Кто? Я?».

Раздался выстрел.

Бастер упал.

— Нет! — выкрикнул я.

Я дернулся к нему, но Фелипе ухватил меня за воротник и оттащил обратно.

— Забудь, — сказал он. — С ним уже всё ясно. Нужно спасаться самим.

— Он может ещё жив!

— Если жив, они его возьмут. Идём.

Мы срезали путь через ресторан, пробежали мимо туалетов и комнаты для ухода за малышами, через ворота с надписью «Посторонним вход воспрещен».

— А как же Томми? — спросила Мэри.

— Он смышлёный парень. Выберется.

Мы оказались на погрузочном дворе «Фэмилилэнда», который был похож на парковку, расположившуюся между двумя зданиями и побежали туда, где находилась парковка для посетителей. Мы пробежали мимо одного из зданий, прошли через неохраняемые ворота и оказались у центрального входа. Мы были довольно далеко от того места, где стояли наши машины, однако каким-то непостижимым образом добрались до них совершенно незамеченными.

Томми стоял около «Мерседеса», рядом находились Джуниор и Тим. Они выглядели обеспокоенными и напуганными. Фелипе крикнул им, чтобы убирались к чёртовой матери отсюда и убедились, что за ними никто не следил.

Я сел в «Мерседес» вместе с Фелипе, мы выскочили с парковки и выехали на главную дорогу. Фелипе петлял по улицам, проехал по Линкольн почти до самого Лос-Аламитос, затем развернулся и направился в Чепмен.

Когда мы приехали, остальные уже ждали нас, Фелипе остановился у входа в офис продаж, вышел и приказал всем собирать вещи.

— Куда мы поедем? — спросила Мэри.

— Найдём, куда.

— Может, они и здесь нас не найдут.

— На это рассчитывать нельзя, — отрезал Фелипе. Он осмотрел собравшихся. — У всех сохранились бомбы и детонаторы?

Мы кивнули.

— Хорошо. Давайте-ка здесь всё зачистим. Не хочу, чтобы после нас остались хоть какие-то следы.

— Сейчас же день, — возразил Тим. — В домах полно народу.

— Выполняйте.

Мы заминировали свои дома. Джеймс, Джон и Я распотрошили все мусорные баки и разбросали их содержимое по кухне. Я полил кучу мусора жидкостью для розжига мангалов, вылил остатки на ступеньки.

Отъехав примерно на квартал, мы замкнули детонаторы.

Никто этого не планировал, но дома, будто кошка языком слизнула. Выглядело потрясающе. Взрывчатка оказалась действительно очень мощной. Стены разлетелись в щепки, сквозь дыры в крышах вырывалось пламя, в одно мгновение дома превратились в гору горящей древесины.

Повсюду забегали, крича, продавцы. Я знал, что кто-то из них уже позвонил в полицию и пожарным, нажал на клаксон и указал рукой вперед. Фелипе кивнул. Он высунулся в окно и крикнул:

— Давай, за мной!

Он выехал из микрорайона, остальные последовали за ним. В районе Тастин-авеню мимо нас в обратном направлении промчались несколько полицейских и пожарных машин.

Мы выехали на шоссе Коста-Места, направляясь на юг.


Мы проехали по 55-й автостраде, свернули на 405-ю и ехали без остановки, пока Фелипе не свернул на заправку около Мишен-Вьехо. Очевидно, в пути он обдумывал дальнейшие действия, когда мы встали рядом, он приказал нам заправиться. Затем он сказал, что на несколько дней мы заляжем в Сан-Диего. Он выглядел напуганным, сказал нам платить наличными и ничего не красть — мы не могли позволить себе оставлять следы.

— Ты знаешь Сан-Диего, — сказал мне Фелипе. — Поедешь первым. Найди нам какой-нибудь неприметный мотель.

Мы поехали дальше, я ехал впереди до самого мотеля. Мы выбрали «Хьятт» — один из самых непримечательных мотелей в округе, украли со стойки ключи и разместились на среднем этаже. Покидав вещи в номерах, мы собрались у Фелипе, чтобы посмотреть новости.

О том, что случилось в «Фэмилилэнде» не сказали ни слова.

Мы посмотрели пятичасовые новости, затем выпуск в 17:30, затем в шесть, постоянно щёлкая каналами.

Ничего.

— Эти пидоры всё скрыли, — сказала Мэри.

— Что случилось с Бастером? — спросил Джуниор. Он впервые открыл рот с самого «Фэмилилэнда», говорил он подавлено и неестественно тихо.

— Не знаю, — признался Фелипе.

— Думаешь, его убили?

Фелипе кивнул.

— Кому, кроме нас есть дело, что его больше нет? — поинтересовался Джон.

Мы сидели в тишине, думая о Бастере. Я вспомнил, каким счастливым он выглядел, когда мы громили «Фредерикс», вспомнил его слова о том, что с нами он чувствовал себя молодым.

Мне хотелось заплакать.

— Даже если никто не заметил его убийства, сам факт эвакуации из «Фэмилилэнда» должен был попасть в новости, — сказал Фелипе. — Либо у компании… или у кого-то ещё достаточно ресурсов, чтобы перекрыть любую утечку.

— Это у кого? — спросил Стив.

— Не знаю, — помотал головой Фелипе. — Но предчувствие у меня очень нехорошее.

Весь следующий день мы провели в мотеле, просматривая новости по телевизору и читая прессу.

Ещё через день мы направились в «Морской мир».

Фелипе удалось очень быстро побороть нервозность и паранойю, да так что на второй день после происшествия от них не осталось и следа. Особенно заметно это было в «Морском мире». Он, да и все остальные, вели себя так, будто это был совершенно обычный день, совершенно обычный выход. Они увлеченно читали расписание выступлений дельфинов и касаток, с энтузиазмом толкались около аквариума с акулами. Я не мог поверить, что они так быстро забыли Бастера, что так обыденно отнеслись к его гибели, вели себя так, словно ничего не произошло. Меня это сильно покоробило. Мир мог и не заметить смерти Бастера, но я наделся, что она хоть как-то повлияет на других Невидимок. Неужели мы действительно лишь расходный материал? Неужели наши жизни и правда настолько бессмысленны и незначительны?

Во время выступления касатки, я, наконец, решил обратить на это внимание остальных. Мы сидели в центральном ряду, все мокрые от брызг, которые поднял нырнувший в воду кит-убийца.

— Круто! — воскликнул Пол. — Рад, что мы приехали в Сан-Диего.

— Мы приехали сюда, потому что проебались в «Фэмилилэнде», Бастера застрелили, а убившие его пидоры намеревались завалить и нас вместе с ним. Это вам, блядь, не отпуск!

— Да, что с тобой? — спросил Фелипе. — Угомонись!

— Угомониться? Два дня назад ты заставил нас взорвать несколько домов, так как думал, что нас преследуют…

— То было два дня назад.

— Бастер мёртв, а мы тут, блядь, веселимся в «Морском мире»?

— Он погиб не напрасно.

— Чего?

— Он принес в себя в жертву ради нашей цели.

— А, значит, теперь мы должны быть счастливы, что приносим себя в жертву ради «Цели»! Должны считать это платой за то, что совершили. Я-то считал, что всё, что мы делаем, служит лишь для того, чтобы освободить нас, чтобы мы перестали быть винтиками в механизме. Я думал, мы сражаемся за свои права. А оказывается, что мы должны стать частью ещё чего-то, частью очередной организации. Твоей. — Я посмотрел ему в глаза. — Лично я умирать не собираюсь. Ни за что. Я хочу жить. — Я выдержал драматическую паузу. — И Бастер хотел.

— Бастера больше нет, — ответил мне Фелипе. — И вернуть мы его никак не сможем. К тому же, почему мы должны страдать? С чего нам винить себя? Когда он был жив, мы всегда его поддерживали. Мы были его друзьями, его семьёй, мы дали ему смысл жизни и он это прекрасно понимал. Он был счастлив с нами.

Я не хотел верить Фелипе, но поверил. Поверил, господи. Я пытался убедить себя, что он понимал ход моих мыслей, что он мог манипулировать мной именно потому, что прекрасно знал меня, но верить я ему не желал. Фелипе был прав. За прошедший год Бастер был счастливее, чем за всю прошлую жизнь. То же касалось и всех нас.

Фелипе спокойно посмотрел на меня.

— Думаю, пора убить какую-нибудь знаменитость.

Я удивленно моргнул.

— Чего?

— Я думал об этом. Ты правильно сказал: в «Фэмилилэнде» мы проебались. Мы не закончили того, что должны были сделать как террористы. Но, полагаю, убийство какой-нибудь знаменитости заставит о нас заговорить. Мы выйдем на свет.

— Я никого не стану убивать.

— Нет, станешь.

— Нет, не стану. — Однако, что-то во мне всё равно вынуждено было согласиться с доводами Фелипе.

— Я тоже не стану, — подал голос Тим. — Почему бы нам не захватить известную женщину и не изнасиловать её?

— Или взять в заложники, — предложила Мэри. — Мы станем известны. И убивать никого не придётся.

— Мы все когда-то убивали, — ледяным голосом произнес Фелипе. — И вы, кажется, об этом позабыли. Хватит целок из себя строить.

— Но кое-кто учится на своих ошибках, — ответил на это я.

— Ну и что ты предлагаешь делать? Ничего? Большие цели требуют серьезных действий…

— Какие цели? Кого ты обманываешь? Думаешь, убийство знаменитости что-то изменит в нашей природе? Мы — Невидимки. Всегда ими были. Смирись с этим.

Толпа вокруг нас возликовала, когда касатка пролетела через подвешенные обручи.

— Знаменитости, — с отвращением произнес Фелипе. — Вот, с чем мы боремся. В них суть нашего недовольства. Почему одних людей должны узнавать на улицах, а других нет? Куда делось равенство? Ирония в том, что в нашем больном обществе, даже убийство знаменитости делает тебя известным. Марк Дэвид Чепмен? Его знают лишь потому, что он убил Джона Леннона. Джон Хинкли? Он стрелял в Рональда Рейгана и был одержим Джоди Фостер. Джеймс Эрл Рэй? Ли Харви Освальд? Сирхан Сирхан? Если убьём какую-нибудь достаточно крупную знаменитость, то ударим в самый центр, станем известны, люди узнают, что мы вообще существуем.

— Если нас поймают, — вставил Пит.

— Что?

— Мы станем известны только в том случае, если нас поймают. Только в этом случае СМИ обратят на нас внимание. Иначе мы так и останемся никому не известными. В полицию придёт гора писем с признаниями. Даже если мы сами напишем, или позвоним, наше сообщение просто затеряется среди других.

Очевидно, с этой стороны Фелипе данный вопрос не рассматривал, он на мгновение скис, но быстро взял себя в руки.

— Значит, Мэри права. Возьмём заложника. Пусть копы услышат его голос, будут знать, что он жив. Вот тогда они точно обратят на нас внимание. Мы будем угрожать убить заложника, если наши требования не будут выполнены. Тогда и будет конкретный результат.

— Можем записать видео и отправить его копам, — предложил я.

Фелипе взглянул на меня, и на его лице медленно появилась улыбка.

— Хорошая мысль.

Он улыбался, а я улыбнулся ему в ответ. Внезапно всё вернулось на прежние места. Мы вновь стали одной командой.

Выступление касаток закончилось, зрители начали расходиться, держа в руках сумки и сувенирные пакеты. Они спускались по ступенькам к выходу, старательно обходя нас. Мы остались на местах.

— Так, куда отправимся? — спросил Джуниор. — В Голливуд? В Беверли Хиллс?

Фелипе помотал головой.

— Это места для туристов. Знаменитости появляются там только в дни больших премьер, всегда с охраной и в толпе народа. Я подумываю о Палм Спрингс. Они там живут. Там меньше охраны и проще до них добраться.

— Звучит неплохо, — согласился я.

Стив кивнул.

— Да. За дело.

Фелипе оглядел остальных.

— Все согласны?

Послышался утвердительный хор голосов.

— Значит, завтра. Собираемся и едем в Палм Спрингс. Поймаем кинозвезду.

12.

Палм Спрингс.

Город выглядел именно так, как я его представлял.

Может, чуть теплее.

Если Родео Драйв выглядела какой-то невзрачной, то Палм Спрингс полностью соответствовал созданной вокруг него шумихе. Ярко светило солнце, на небе ни облачка, всё выглядело чище, ярче, светлее, чем в Лос-Анджелесе или округе Оранж. Улицы здесь широкие, здания низкие, чистые и новые, вокруг приятные лица. Единственное, что портило картину это фонарные столбы, превращенные в рождественские ели да витрины отдельных магазинов, разукрашенные под иней. Если бы не всё это, я бы решил, что на дворе лето.

Мы колесили по улицам на четырех машинах — Джин Отри Трейл, Палм Кэньон Драйв — и искали место, где приткнуться. Наконец, мы нашли стоявший у шоссе непритязательный мотель № 6, заняли номера, побросали там коробки и чемоданы, и вернулись в город за продуктами.

Мы раздобыли еду, веревку и видеокамеру.

— И где будем искать знаменитость? — спросил я, когда мы вернулись в мотель. — Что будем делать? Будем высматривать дома с крепкими воротами и будками охраны, залезать внутрь, заглядывать в окна, пока не найдем кого-нибудь известного?

— Не самая плохая мысль, — рассмеялся Фелипе. — Но я думал походить по местным тусовкам. Найдём кого-нибудь в ночном клубе или в ресторане. Затем проследим за ними до дома и захватим.

— А потом что? — спросил Томми. — Притащим сюда, в мотель?

— Наверное, — ответил Фелипе. Он на минуту задумался. — Либо поищем другое жильё. — Он обратился к Тиму: — Возьми Пола и поищите демонстрационный дом или сдающееся в аренду жильё… короче, любое место, где можно остаться.

— А ты что будешь делать?

— Остальные пойдут по бутикам и ресторанам, будут слушать и смотреть, выяснять, где и когда будет какое-нибудь представление. Если проведем грамотную разведку, сможем избежать ошибок и неприятных случайностей.

Мы пообедали в «Дель Тако», затем разбрелись в разные стороны. Со мной поехали Фелипе, Джон и Билл. Мы остановились около ряда однотипных магазинов, построенных в юго-западном стиле. Рядом находилась библиотека, Фелипе сказал, чтобы я пошёл туда и просмотрел местные газеты и журналы в поисках общественных мероприятий, на которых ожидалось присутствие звёзд.

— Это каких мероприятий? — поинтересовался я.

— Соревнования по гольфу, открытия магазинов… Не знаю. Что угодно. Ищи известные имена.

Остальные отправились по магазинам. Через час мы должны были встретиться у машины.

В библиотеке я сразу же отправился в отдел периодики и набрал там все номера всех трёх местных изданий за последнюю неделю. Я отнёс эту стопку в читальный зал, сел за стол у дальней стены и принялся быстро просматривать заголовки, читать объявления, разглядывать картинки.

На третьей странице четвертой газеты я остановился на одной фотографии.

На ней был изображён мужчина. Судя по подписи внизу, его звали Джо Хорт. Мэр городка Дезерт Палмс.

Он был Невидимкой.

Не знаю, откуда я это узнал, но узнал. В его чертах было что-то знакомое, какой-то недостаток харизмы, отчего я немедленно узнал каждую чернильную точку отпечатанного снимка. Я продолжил разглядывать фотографию. Прежде мне никогда не попадались фотографии Невидимок, я о таком даже подумать не мог.

Я быстро прочитал статью. Я понимал, что мне следовало продолжать искать новости о знаменитостях, но эта статья оказалась слишком важна, чтобы отбросить её в сторону. Так что я вырвал страницу, сложил её вдвое и быстро покинул библиотеку.

Снаружи я принялся ходить по магазинам, пока в одном из них не обнаружил Фелипе. Он находился в антикварной лавке, притворяясь, будто изучал викторианские визитные карточки, хотя на самом деле прислушивался к разговору двух стильно одетых дам.

Я вломился в магазин. Над дверью прозвенел колокольчик, но отреагировал на него один Фелипе.

— Я кое-что нашёл, — сообщил я.

— Что? — Он положил карточку обратно на витрину.

— Статью про новенького.

— Чего?

— Нового террориста. Ещё одного Невидимку.

— О. — Фелипе выглядел слегка разочарованным. Он посмотрел мне за спину. — Где он?.. Или она?

— Он. Джо Хорт. Мэр Дезерт Палмс. — Я вытащил газетную страницу. — Вот, здесь.

— Дезерт Палмс?

— Соседний городишко. Насколько я выяснил, он ещё более закрыт, чем Палм Спрингс. Его построили недавно, он ещё недостаточно известен, но в нём полно богатеев.

Он взял у меня страницу.

— Дай, гляну. — Фелипе прочёл статью, взглянул на фотографию и я заметил, как его лицо просветлело. — Этим вечером он выступает на обеде в фонде помощи инвалидам Дезерта. На такие мероприятия часто ходят всякие знаменитости. Изображают из себя великодушных гуманистов, а взамен получают порцию известности. — Он свернул газету. — Этот парень поможет нам достать одного из них. Ты и, правда, кое-что нашёл. Хорошо. Очень хорошо.

— А где обед?

— В каком-то заведении под названием «Ла Амор». В семь часов. — Он убрал газету в карман. — Нужно узнать, где это. Раздобыть костюмы. И прийти туда.

На обед пускали только по приглашениям, но мы проникли в этот «Ла Амор» без особого труда. У входа стоял охранник в форме, в обязанности которого входило проверять приглашения и разворачивать незваных гостей, мы спокойно прошли мимо него и расселись в баре.

Ресторан оказался довольно просторным и был похож на ночной клуб из фильма 1940х годов. Столы здесь были расположены полукругом относительно сцены, где в данный момент играл джазовый ансамбль. Под потолком тускло светили люстры, на самих столах стояли лампы в стиле арт-деко. Официанты одеты в смокинги, а официантки в короткие платьица.

Фелипе оказался прав. Благотворительный вечер привлёк толпы знаменитостей. Здесь был Боб Хоуп. И Чарльтон Хестон. И Джерри Льюис. И целая россыпь звёзд поменьше, блиставших гораздо ярче безымянных гостей.

Мы сидели в баре, наблюдали издалека за происходящим, прислушивались к обрывкам разговоров, большинство которых сводились к обсуждению дел фонда. К стойке подошла пара и заказала выпивку. Следом за ней ещё одна.

Руководил всем, как всегда, Фелипе, а он сказал сидеть тихо. Складывалось впечатление, будто он наслаждался этим местом, всеми этими людьми.

Подали обед, но так как мы не сидели за столиком, то нам ничего не досталось. Оркестр прекратил играть и зал наполнился звоном бокалов и разговорами.

Бармен расставил на поднос напитки для официантов и мы украли несколько бокалов.

Посреди обеда начались выступления. Все ораторы оказались до безобразия скучными и однообразными. Первым говорил президент фонда. За ним основатель. После него какой-то бизнесмен, пожертвовавший крупную сумму. Затем отец мальчика-инвалида.

И только потом мэр Джо Хорт.

Когда он поднялся на сцену, наши взгляды сконцентрировались на нём. Присутствующие обратили на него ещё меньше внимания, чем на остальных. Впрочем, ничего удивительного. Удивительным оказалось то, о чём именно говорил мэр.

Он начал с хвалебных слов в адрес фонда помощи инвалидам Дезерта, сказал, как он горд работать вместе со всеми этими людьми. Затем он сообщил, что, к сожалению, это последнее собрание фонда, на котором он присутствует в качестве мэра. Он решил выйти в отставку.

Данное объявление должно было вызвать ажиотаж, но его встретили равнодушно. Его никто не слушал.

Впрочем, мы слушали, я обратил внимание на выражение лица Фелипе и понял, что он думал о том же, о чём и я: мэр не желал уходить в отставку.

Фелипе повернулся ко мне.

— Как считаешь, что это? Скандал?

Я в ответ пожал плечами.

— Его выгоняют. Он же не хочет уходить.

Я кивнул.

— Мне тоже так показалось.

Он помотал головой.

— Странно.

Со стороны входа послышался какой-то шум. Он всё нарастал, пока не заполнил весь зал, отразился от стен и вернулся к двери. Группа одетых в смокинги мужчин растолкала толпу по сторонам и я разглядел знакомую лысеющую голову, вежливо кивавшую посетителям.

Фрэнк Синатра.

Он направлялся в нашу сторону, кивая по сторонам и пожимая руки. Рядом с ним вдруг появился Боб Хоуп, что-то сказал ему и Синатра рассмеялся. Он сердечно обнял комика, затем громко поприветствовал пожилого мужчину за одним из столиков. Мужчина помахал рукой и выкрикнул что-то неразборчивое в ответ.

— Синатра! — воскликнул в восхищении Джуниор и наклонился к Фелипе. — Берем его!

— Погоди. — Фелипе по-прежнему внимательно наблюдал за сценой, где мэр беседовал с тремя мужчинами за пятьдесят.

— Синатра! — повторил Джуниор.

— Ага, — отмахнулся от него Фелипе, встал и направился прямо на сцену. Охваченный любопытством, я последовал за ним.

Окружившая мэра троица явно происходила из высшего общества, из очень могущественных кругов. Они обращались с градоначальником как с лакеем, как со слугой. Мы не слышали точно, что они ему говорили, но вполне могли догадаться. Мэр вёл себя подобострастно и заискивающе, троица разговаривала с ним властно, в повелительном тоне. Они были абсолютно уверены, что никто их не потревожит. Этот частный разговор происходил в общественном месте, и складывалось впечатление, будто так и надо. Мне стало жаль Хорта, но я злился на него за подобное поведение.

Фелипе подошёл ближе, практически поднялся на сцену. Мэр повернулся, заметил его, меня и подался назад, под защиту бизнесменов, делая вид, будто слушал их со всем вниманием.

— Бар! Встретимся в баре! — крикнул ему Фелипе.

Мэр не подал виду, что услышал.

— Мы можем тебе помочь! Мы тоже Невидимки!

При слове «Невидимки» мэр резко развернулся к нам. Понять, что он чувствовал, было невозможно. Очевидно, он был шокирован и взволнован, однако, вместе с тем, по выражению его лица было заметно, что он также рад и воодушевлен. Он смотрел на нас. Мы смотрели на него. Мужчины, видимо, заметили перемену в поведении мэра и оглядели толпу.

Фелипе быстро развернулся, схватил меня под руку и потащил обратно к бару.

— Идём, — бросил он.

Вскоре мы оказались с остальными.

— Синатра сел вон за тот большой стол, — сказал, указывая, Джуниор. — С ним Боб Хоуп и ещё какая-то шишка, я его не узнал. Считаю, надо брать их всех.

— Никого мы брать не будем, — заявил Фелипе.

— Но я думал, мы хотели привлечь внимание.

— Мы хотели привлечь внимание, чтобы обратить его на проблему Невидимок, дабы помочь остальным. А не для того, чтобы самим стать знаменитыми. Мы собирались использовать это внимание, чтобы решить эту проблему. Не знаю, дошло ли до вас, но для меня очевидно, что нашего друга мэра выгоняют с должности именно потому, что он — Невидимка. Полагаю, им нужен кто-то более яркий, тот, кто будет привлекать больше внимания. Мы можем сделать что-то действительно полезное, помочь собрату по несчастью. Таким образом, у нас появится возможность закрепиться во власти.

Я уже давно не слышал столь вдохновенных речей от Фелипе, меня самого охватило какое-то подобие куража.

Вот для чего я стал террористом.

— Джо Хорт, как мэр Дезерт Палмс способен сделать для Невидимок больше, чем любое похищение. Вот это — настоящий прогресс. Серьезный прорыв.

Я посмотрел на сцену. Один из бизнесменов ушёл. Двое других всё ещё стояли рядом с мэром.

— Как считаешь, он уже грохнул своего начальника? — спросил я.

Фелипе помотал головой.

— Не знаю. Вряд ли. — Он тоже смотрел на мэра. — С ним всё иначе. Не думаю, что ему вообще придётся это делать.

— Почему?

— Я не знаю.

Я ничего не понял, но поверил ему.

Примерно через полчаса мэр, наконец, подошёл к бару. Он нервничал, весь вспотел и постоянно оглядывался, будто хотел убедиться, что за ним никто не следил. Он явно удивился, увидев такую большую компанию, и не сводил глаз с Мэри.

— Рад, что вы присоединились к нам. — Фелипе протянул ему ладонь.

Мэр пожал ему руку.

— Вы… вы кто, ребята?

— Мы — Невидимки, как и вы, — ответил Фелипе. — Мы называем себя Ужасом Простых Людей.

— Ужасом?

— Мы пришли, чтобы помочь вам. — Он поднялся, следом за ним встали и остальные. — Идём к нам. Нам есть, что обсудить, есть что распланировать.

Мэр смущённо кивнул и мы, все четырнадцать человек, прошли сквозь толпу, мимо охранников и вышли в прохладу ночи.

13.

Как и я, Джуниор, Пол и Тим, Джо Хорт отлично влился в нашу компанию. Мы мгновенно подружились. Он знал нас, мы знали его, но хоть раньше я, наблюдая подобное товарищество, чувствовал себя спокойно и счастливо, сейчас меня обуревала тревога.

Что мы такое?

Эта мысль постоянно преследовала меня.

Мы привезли Джо к себе в мотель, но он тут же настоял, чтобы мы переехали к нему домой и не пожелал слушать никаких возражений. Пока остальные собирали вещи, Фелипе рассказывал ему о террористах, о том, кем мы были, к чему стремились. Мэр слушал очень внимательно и, видимо, слова Фелипе его воодушевили.

— Кажется, мы можем помочь вам, — сказал ему Фелипе.

— Помочь мне?

— Помочь удержаться в кресле мэра. А вы, в свою очередь, поможете нам. Это может стать началом долговременного плодотворного сотрудничества. В вашем лице у нас появляется возможность дать политическую власть людям, которых прежде никогда не замечали.

Мэр помотал головой.

— Вы не понимаете. Я сижу в этом кресле лишь потому, что делаю всё, что они скажут. И они об этом знают. Им нужен кто-то, кто будет выполнять их приказы и сам при этом будет максимально незаметен…

— «Они» — это кто?

— Местные бизнесмены и самые уважаемые и состоятельные горожане, — с сарказмом произнес Хорт. — Я посмел принять одно небольшое самостоятельное решение и теперь меня выбрасывают на улицу.

— Это мы ещё посмотрим, — уверенно сказал Фелипе.

— Что именно вы сделали? — спросил я.

— Явился на заседание городского совета и поднял вопрос о голосовании разрешить строительство площадки для софтбола в Эбби-Парк. Я должен был придержать этот вопрос до следующего собрания и перед тем как голосовать, посоветоваться с ними.

— Нет, не должны, — возразил Фелипе. — Вы всё сделали правильно. Теперь мы вам поможем.

— Завтра у нас собрание. Приходите вместе со мной.

— Придём, — пообещал Фелипе и в его голосе послышался звон стали. — Поглядим, сможем ли мы заставить этих людей передумать.


Дом Джо представлял собой невзрачное строение, зажатое между жилищами богачей. Именно в таких местах нам было комфортнее всего. У него не было ни жены, ни соседей, ни приходящей любовницы, поэтому почти все комнаты пустовали. С нашим появлением здесь стало многолюдно. Если останемся тут на ночь, кому-то точно придётся спать на полу в спальных мешках.

Впрочем, мы настолько устали, что совершенно не обратили внимания на тесноту. Я завалился спать в гостиной вместе с Фелипе, Джеймсом и Мэри. Она спала на диване, все остальные на полу.

— Как считаешь, мне пойти и выебать его? — поинтересовалась Мэри.

— Погоди пока. Пусть придёт в себя.

— Ну и какой план? — спросил я.

— Я, ты и Стив завтра пойдём на собрание, осмотримся, поглядим, как там дела. Тогда и будем думать, что делать дальше.

— А сам-то ты что думаешь? — не унимался я.

Фелипе не ответил.


Проснулись мы рано, под звон будильника Джо, после чего приняли душ и отправились завтракать в «Международный дом блинов». Джо предложил за всех заплатить, но Фелипе сказал, что платить не надо. Мы поели, встали и просто вышли.

Мэр провёл для нас небольшую экскурсию по городу. Фелипе, Стив и я ехали с ним, остальные пристроились позади. Мы проехали через деловой центр Дезерт Палмс, мимо нового торгового центра, мимо ряда офисных зданий.

— 10 лет назад всего этого ещё не существовало, — рассказывал Джо. В Дезерт Палмс была лишь пара хибар, да магазин с заправкой на окраине Палм Спрингс.

Фелипе выглянул в окно.

— Значит, эти богатенькие ребятки владеют лишь куском пустыни, они заполнили городской совет своими людьми, дабы поделить землю, заставили город вложиться в программу благоустройства и стать ещё богаче.

— Примерно так.

— Как они вас нашли? Чем вы должны были заниматься?

Джо улыбнулся.

— Я тогда работал в отделе кадров мэрии.

— То есть, вас никто не замечал, не обращал внимания, а потом, внезапно, предложили принять участие в выборах мэра и вы немедленно согласились.

— Вроде того, да.

— Должно быть, вы сделали что-то ещё, помимо голосования за поляну для софтбола, — заметил я. — Вас не могли выгнать только из-за того.

— На ум приходит только это.

Стив помотал головой.

— Не понимаю, как они могут снять вас с должности мэра. За вас же люди проголосовали. А если они снова проголосуют за вас? Скажите им, чтобы отвалили, они вам не нужны.

— Но они мне нужны.

— Зачем?

Фелипе хмыкнул.

— Ты прикалываешься? Как, по-твоему, в таких мелких городишках кого-то избирают? Думаешь, кандидаты лично встречаются с избирателями? Думаешь, избиратели знают программы этих кандидатов? Не тупи. Люди голосуют за знакомые имена. На плакатах, в рекламе и в газетах рядом с фотографией кандидата появляется чьё-то известное имя. Само собой, плакаты, реклама и статьи делаются за деньги. Дошло? Если эти люди тебя поддержали — ты победил. Всё. Тогда твоё имя появляется на синих, белых и красных наклейках на всех телефонах-автоматах.

Джо кивнул.

— Именно так.

— Но его же должны начать узнавать. Он уже работает мэром.

— Кто сейчас мэр Санта-Аны?

— Я не знаю.

— Видишь? Ты сам родом из Санта-Аны, а имени мэра своего города не знаешь. К тому же, Джо — Невидимка. Ты реально думаешь, что люди его вспомнят?

— А. Теперь дошло, — сказал Стив и кивнул.

Мы вернулись к дому мэра. Собрание было назначено на 11 часов в одном из офисных зданий, мимо которых мы проезжали ранее. Фелипе сказал, что остальные пока могут погулять, сходить по магазинам, делать, что пожелают, но к часу дня чтобы все были на месте для оперативного совещания, где будут разработаны планы дальнейших действий.

Джо переоделся в строгий костюм и галстук, я, Фелипе и Стив сели к нему в машину. Вместе мы поехали в центр.

Офисное здание напомнило мне «Автоматический интерфейс» и я вспомнил об убийстве Стюарта. Пришлось силой оттолкнуть это воспоминание. Мы прошли через фойе к лифту. Он нажал кнопку пятого этажа.

Стальные двери открылись и нашему взору предстал покрытый ковром длинный коридор. Мы прошли по этому коридору до нужного кабинета. На деревянной двери висела табличка: «Теренс Харрингтон. Глава совета».

Джо застенчиво постучал.

К двери подошёл Фелипе и заколотил более энергично.

Мэр облизнул губы.

— Говорить буду я.

Фелипе пожал плечами и кивнул.

Открылась дверь, но за ней никого не оказалось, видимо, сработал электронный замок. Мы вошли в комнату, которая была похожа на приёмную какого-нибудь врача. В противоположном конце помещения открылась другая дверь. В дверном проёме виднелся огромный стол, за которым сидел один из бизнесменов, бывших на обеде в фонде.

— Спроектировано всё исключительно для того, чтобы подавлять, — прошептал Фелипе.

— Так и есть, — ответил Джо.

Мы прошли в кабинет. По краям от мужчины за столом в больших креслах сидели оставшиеся два бизнесмена. Ещё трое, таких же уверенных в себе богатеев, расселись на диване рядом.

Сам кабинет будто выпрыгнул из кадра какого-нибудь фильма. Одна стена была полностью занята баром, рядом располагалась приоткрытая дверь, которая, как я понял, вела в туалет. У противоположной стены стоял высокий до потолка книжный шкаф, к которому была пристроена ниша, где располагалась новейшая стереосистема и телевизор. Позади стола было окно, из которого открывался захватывающий вид на пустыню и гору Сан-Хасинто.

— Проходи. Присаживайся, — улыбаясь, сказал мужчина за столом. Но в той улыбке не было ни капли тепла или веселости.

Для нас мест не нашлось.

Мужчина рассмеялся.

Этот человек — Теренс Харрингтон, как я понял — был высоким крупным мужчиной с круглым лицом и челюстью, как у бульдога. У него были длинные тонкие седеющие волосы, зачёсанные поперек лысины. Я посмотрел на него, затем на двоих по бокам. Все они смотрели прямо на нас. У того, что справа была причёска, как у военного, а в уголке рта зажата сигара. Тот, что слева носил седые усы и жевал что-то похожее на конфету.

Между нами немедленно возникла острая неприязнь. Мы друг для друга были словно разные полюса одного магнита, мгновенно вспыхнула взаимная ненависть. Я посмотрел на Фелипе, затем на Стива и впервые за долгое время ощутил единство и солидарность с ними. Мы сразу же поняли, кто о чём думал, что чувствовал. Мы прекрасно знали, кто чего хочет, так как все хотели одного.

Мы хотели, чтобы эти твари сдохли.

Эта мысль оказалась весьма неприятной, даже пугающей. Я должен был сохранять провозглашённые собой же моральные принципы и отказаться от причинения вреда другим людям, но все прекрасно понимали, что это не так. Наша реакция на них была инстинктивной, почти животной.

Мы хотели убить их всех.

Я взглянул на троицу на диване. Конечно, они все были очень богаты и очень могущественны, но мне они показались персонажами какой-то старой комедии: один был низкорослым, второй — жирным, а третий блестел гладкой лысиной. Все они равнодушно смотрели на нас.

Джо повернулся к Харрингтону.

— Вы хотели меня видеть?

— Я хочу получить от тебя заявление об отставке. Текст мы уже напечатали. Тебе осталось только подписать. Внеочередные выборы назначены на середину января, где и будет выбран новый мэр, так что заявление должно быть подписано до конца недели.

— Можешь этим заявлением жопу себе подтереть, — сказал Фелипе.

Говорил он спокойно, но его слова разлетелись по всей комнате. Все посмотрели на него и я вдруг понял, что все эти воротилы заметили нас только сейчас. До этого вся антипатия, всё презрение было направлено исключительно на Джо.

— А вы кто, позвольте поинтересоваться? — Харрингтон тоже говорил тихо, но в его голосе слышалась явная угроза.

— А это тебя не ебёт, свинья ты тухлодырая!

Харрингтон снова посмотрел на Джо.

— Не представите нам своих друзей, мистер Хорт? — Голос по-прежнему звучал угрощающе.

Джо выглядел напуганным, но ему хватило духу ответить:

— Нет.

— Ясно.

Человек с сигарой встал.

— Ты уволен, Хорт. Ты бесполезное малограмотное ничтожество. Нам нужен новый мэр. Настоящий мэр. Нам надоела твоя некомпетентность.

Харрингтон нажал какую-то кнопку на столе. Из комнаты, про которую я думал, что там туалет вышли двое: высокий, опрятный мужчина в районе сорока лет и простенько одетый дяденька того же возраста. Харрингтон указал на невзрачного.

— В этот раз, мэром станет Джим. Он будет руководить Дезерт Палмс.

Джим оказался одним из нас.

Он тоже был Невидимкой.

Я уставился на этого Джима. Тот посмотрел на меня в ответ. Он понял, что я знал, кто он, уверен и Фелипе со Стивом это знали, но не было заметно никаких признаков того, что этот Джим собирался как-то изменить ситуацию. Для него это был шанс стать хоть кем-то и он не собирался его просирать, присоединяясь к нам. Я знал, что он чувствовал и не мог его в этом винить, но также я знал и кое-что ещё. Что-то, что Джо сумел познать на собственной шкуре.

Что бы ни случилось, он всегда останется Невидимкой.

— У нас наконец-то появится мэр, который сможет реально решать вопросы, — заявил Сигара.

— Идём, — сказал Фелипе. — Мы уже достаточно услышали.

Джо посмотрел на него, будто хотел что-то сказать, но передумал и развернулся к выходу.

— Ты не подписал…

— И не подпишет, — ответил за Джо Фелипе.

Красное лицо Харрингтона, казалось, стало ещё краснее.

— Да кем ты себя возомнил?

— Я — Фелипе. Ужас Простых Людей.

— Ты не знаешь, с кем связался.

— Нет, это ты не знаешь.

Мы вышли из кабинета. Моё сердце бешено колотилось, меня всего трясло, как лист на ветру. Я был напуган и зол одновременно, в венах бурлил адреналин. Я думал, что они бросятся за нами и просто изобьют. Думал, что в коридоре нас встретит взвод охраны. Однако ничего этого не произошло. Джо нажал кнопку лифта, двери открылись, мы спустились в фойе и вышли к его машине.

Джо весь дрожал, ища ключи.

— Блин! — постоянно повторял он. — Блин!

— Успокойся, — сказал ему Фелипе.

— Они знают, где я живу!

— Переедем в мотель. Они нас не найдут.

— Ты их не знаешь. Они обязательно найдут.

— Пока я не заговорил, они нас вообще не видели. Мы просто растворимся и они никогда нас не найдут.

— Думаешь? — с сомнением спросил Джо.

— Знаю.

Джо завёл машину, переключил передачу и мы выехали с парковки на шоссе.

Фелипе кивнул каким-то своим мыслям.

— Мы их достанем, — воодушевленно произнес он. — Порвём им жопы надвое.

— Ужас Простых Людей! — воскликнул Стив и вскинул кулак.

Я тоже чувствовал воодушевление.

— Ага!

Джо радостно вскрикнул.

Фелипе ухмыльнулся.

— Мы достанем этих пидоров.


Когда мы вернулись домой, там нас уже ждали остальные. Фелипе собрал всех в гостиной и пересказал, что произошло на встрече.

— И что будем делать? — спросил Дон.

— Убьём их, — ответил Фелипе.

Повисла тишина. Я вспомнил «Фэмилилэнд». Остальные, уверен, тоже.

— Уберем их со сцены. Пусть люди голосуют за самих кандидатов. Восстановим демократию в Дезерт Палмс.

Джеймс посмотрел на Тима. Затем они оба взглянули на меня. Мне хотелось встать и озвучить их опасения, но я промолчал. Я был там вместе с Фелипе, знал, о чём он говорил. И я был согласен с ним.

— Найдём мотель в Палм Спрингс или где-то рядом, затихнем на недельку. Пусть думают, что мы ушли. Затем ударим. — Он извлёк из внутреннего кармана куртки пистолет. На его серебристом стволе играли блики ламп.

— Да! — воскликнул Джо. — Завалим их нахер!

Стив ухмыльнулся.

— Нужно вооружиться.

— Зачем убивать? — спросил Тим. — Не понимаю, зачем нам кого-то убивать. Убийство не решит…

— Это инструмент, — перебил его Фелипе. — Основное орудие террористов.

— И единственное, что они понимают, — добавил Джо. — Иначе их не остановить.

— Считаю, нужно проголосовать, — сказал Джеймс.

Фелипе помотал головой.

— Мы грохнем этих пидоров. Помогаете вы или нет — решать вам. Но мы всё равно их грохнем.

— Нет, — сразу ответил Тим.

Фелипе пожал плечами.

— Твоё право.

Тим посмотрел на меня, но я не мог взглянуть ему в глаза. Я смотрел прямо на Фелипе.

— Собираемся, — приказал он. — Джо прав, они знают, где он живёт. Скоро они явятся. Нужно выметаться.

Той же ночью я лежал в номере мотеля и мысленно прокручивал сцену в кабинете Харрингтона. Также я вспомнил, как утром в машине Фелипе объяснял Стиву, что люди голосуют не за программы, а за знакомые имена.

Неужели все политики такие? Мне казалось, что да. Я попытался вспомнить имя своего конгрессмена и не смог. Вспомнить я смог лишь имя одного из двух сенаторов от Калифорнии, но лишь потому, что от его имени мне приходил ежегодный «Сенатский вестник», а своё имя он пихал во все газеты при первой же возможности.

Меня пробил озноб. Неужели это и есть — демократия? Неужели это всё обман, лишь видимость того, что власть находится в руках народа?

Я уснул. Мне снилось, что мы прилетели в Вашингтон и отправились прямо в Белый дом. Охрана разумеется нас не заметила, сотрудники Секретной службы тоже не обратили на нас внимания.

Я шёл впереди и первым распахнул двери в Овальный кабинет. Президент общался со своими советниками, только это не было настоящее совещание. Они указывали ему, что делать, что говорить, что думать. Президент был окружен целой толпой людей, которые наперебой поучали его, он посмотрел на нас и в его взгляде читался страх. Я понял, что он был одним из нас.

Проснулся я, прижимая к себе мокрую от пота подушку.

14.

Рождество мы провели в отеле «Холидей Инн» в Палм Спрингс.

Нам было неважно, где праздновать, важен был сам ритуал и 24 декабря, предварительно договорившись, мы отправились в торговый центр Палм Спрингс и набрали друг для друга подарков. Фелипе установил ограничение: каждый дарит только один подарок. Любимчиков быть не должно.

Тем же вечером Мэри приготовила говядину с картофельным пюре под соусом, мы пили вино и смотрели «Как Гринч украл Рождество», «Рождество Чарли Брауна», «Скруджа» и «Эту прекрасную жизнь».

Спать мы отправились слегка навеселе.

Утром мы развернули подарки. Мне подарили книги, кассеты с музыкой и фильмами, а Фелипе подарил автоматическую винтовку.

Мэри приготовила индейку, которую мы и ели почти весь день.

Я постоянно вспоминал предыдущее Рождество, проведенное в полном одиночестве. Сейчас мне было хорошо, но в памяти всплывали предыдущие праздники, которые я проводил с Джейн и родителями. Тогда я был по-настоящему счастлив. В те дни я этого не понимал, но сейчас осознание этого повергло меня в депрессию. Не в первый раз я пожалел о том, что не мог повернуть время вспять и, обладая сегодняшним знанием, всё переделать.

Однако это невозможно, я понимал, что если продолжу оглядываться назад, мне станет ещё хуже. Поэтому я заставил себя сосредоточиться на настоящем и будущем.

Мэри заметила, что я сижу один, наряженный в рождественский костюм, подошла ко мне и нежно поцеловала в лоб.

— С Рождеством, — сказала она.

Я улыбнулся.

— С Рождеством, — ответил я, обнял её и поцеловал в щёку. Она взяла меня за руку и отвела в зал, к остальным, где Томми учил Джуниора играть в «Нинтендо».

15.

Между Рождеством и Новым годом деловая жизнь не прекращалась, и мы решили немного последить за своими противниками. Джо рассказал, кем были все эти люди, где работали, и мы целую неделю ходили по новеньким офисным зданиям, изучая стан врага.

Ни один охранник, стоявший на входе в банк или в здание компании, нас не заметил, мы свободно проходили мимо них, заглядывали в выбранные наугад кабинеты. Какие-то были заперты, но некоторые оказались открыты, мы становились свидетелями совершаемых сделок, передач и предложения взяток. Мы видели, как начальники трахали секретарш, видели, как исполнительный директор сосал член молодому человеку, а со стола на него смотрели фотографии его жены и дочери.

Некоторые вздрагивали от удивления и испуга, когда мы оказывались у них в кабинетах.

Иногда нас вообще не замечали, мы стояли и молча наблюдали за происходящим.

Впрочем, никого из присутствовавших на той встрече мы не нашли. Наверняка они отправились в отпуск с семьями и поступили правильно, ведь каждый раз мы приходили с оружием, готовые абсолютно ко всему.

Новый год выпадал на субботу, Фелипе попросил Джо позвонить Харрингтону в четверг и уговорить его на встречу первого числа. Харрингтон поначалу сопротивлялся, ему хотелось провести выходные дома и посмотреть игру, но Джо всё же сумел его убедить.

Джо повесил трубку и сказал:

— Он спросил, неужели я пришёл в себя и решил-таки уйти в отставку. Я ответил, что именно этот вопрос нам и надо обсудить.

— Хорошо, — ответил Фелипе и кивнул. — Хорошо. У нас будет целый день, чтобы попрактиковаться в стрельбе.

Всю пятницу мы провели в пустыне, стреляя по банкам.

Все.

Даже Тим.


В субботу мы проснулись рано, мы были слишком возбуждены, чтобы спать. Частично из-за того, что запланированное нами по-прежнему не укладывалось в головах. Фелипе, наверняка уже распланировал, как собирался убирать брокеров, но с нами этими мыслями не делился и мы терялись в догадках.

Всё разрешилось за завтраком.

Поглощая принесенные Джо кексы, под аккомпанемент Парада роз[18] по телевизору Фелипе подробно изложил, что каждый из нас должен делать. Весь план он назвал «операцией». План оказался прост, а учитывая то, кем мы были, даже примитивен.

Встреча с Харрингтоном и остальными назначена на 11 часов, но мы приехали на место в 9, сидели в машинах и ждали. Первым, в районе 10 часов появился мужчина с сигарой, а к половине одиннадцатого собрались уже все.

В 10:50 Джо сказал:

— Он не придёт.

— Кто? — спросил Фелипе.

— Джим. Невидимка, которого хотят назначить новым мэром.

— А чего ты ждал? Его мнение никого не интересует. Он просто марионетка. — Фелипе вышел из машины и сделал знак, чтобы остальные тоже выходили. Все были вооружены пистолетами, дробовиками и автоматическими винтовками.

— Ладно. Все знают, что делать. Идём.

— Минутку. — Джо прокашлялся.

— Что такое?

— Харрингтон мой.

Фелипе ухмыльнулся.

— Договорились. — Он осмотрел собравшихся. — Все готовы?

— Нет — отозвалась Мэри. Она опёрлась на багажник машины и помотала головой. Приехала она с нами, на заднем сидении машины Джо. Прошлую ночь она провела с ним.

Фелипе раздражённо повернулся к ней.

— Что ещё?

Она побледнела.

— Я… я не могу. Просто не могу.

— Херня.

— Нет. Правда. — Выглядела она так, будто её сейчас вырвет.

— Ты была в «Фэмилилэнде» и…

— Я просто не могу, ясно?

Фелипе пристально на неё посмотрел и кивнул.

— Ясно. — Он вздохнул. — Жди в машине.

Она улыбнулась.

— Хочешь, чтобы я была за рулём, когда вы будете уходить?

Он тоже улыбнулся.

— Если справишься.

— Да, начальник.

Фелипе ещё раз оглядел остальных.

— Кто ещё хочет соскочить? — Его взгляд скользнул по мне, по Тиму, по Джеймсу. Мы все помотали головами. — Тогда, ладно. Идём валить пидарасов.

Мы двинулись в здание. Дон и Билл перекрыли южный вход. Томми и Тим встали у северного. Пол и Джон остались в фойе на первом этаже возле лифта. Остальные поднялись наверх.

Я крепко сжал автоматическую винтовку и наблюдал, как над металлическими створками лифта на небольшом экране менялись цифры. Ладони вспотели и скользили по цевью винтовки.

Как я до всего этого докатился? Как до этого дошло? Я нутром чуял, что это нужно было сделать, мне это казалось правильным. Но, с другой стороны, меня не покидало ощущение, что что-то шло не так. Я не должен был считать этот поступок правильным. Я не должен был желать смерти этим людям.

Но я желал.

Я принялся размышлять о том, в чём мы все были совершенно обыкновенными. Испытывали ли другие простые обыкновенные люди желание убивать?

Наверное, испытывали.

Я снова подумал о том, что что-то шло не так.

Двери лифта открылись и мы вышли на пятом этаже. Большая часть ламп не работала. Лишь в конце коридора горело несколько светильников. Мы медленно пошли к кабинету, держа оружие наготове.

— Харрингтон мой, — напомнил Джо.

Фелипе кивнул.

Мы прошли в затемнённую приёмную, перед нами медленно открылась дверь в сам кабинет.

— Иди первым, — обратился Фелипе к Джо. — Убери пистолет за пояс. Спрячь его.

Джо испуганно посмотрел на нас.

— Вы же меня не бросите?

— Нет. Просто хочу сначала послушать, что они скажут.

Джо кивнул.

— Мистер Хорт! — раздалось из кабинета.

— Пошёл! — прошептал Фелипе.

Остальные встали у двери, прячась в тени. Когда Джо вошёл, Харрингтон встал. Он казался огромным, несущим угрозу, его силуэт чётко выделялся на фоне окна. Когда он заговорил, в его голосе звучала неприкрытая угроза и злоба.

— Говна ты кусок, — сказал он.

— Что?

— Ты кто, блядь, такой, раз посмел портить нам Новый год? Что, решил, можешь безнаказанно гадить и не получить ответку? Не знаю, что за хуйня созрела в твоей убогой головёнке, но ты, очевидно, забыл, кто тут решает все вопросы.

— Вопросы здесь решает он, потому что он — мэр. — Это Фелипе вошёл в дверь, держа в руке револьвер. Следом за ним вышли и мы.

Все собравшиеся в комнате обратили своё внимание на нас.

— А это ещё кто? — спросил лысый.

Сигара подошёл к нам поближе и присмотрелся.

— Их тут целая банда.

— «Их»? — переспросил Фелипе.

— Вы явно не из наших.

— Так, кто же мы?

— Сам скажи.

— Мы — Ужас Простых Людей.

Сигара рассмеялся.

— Ну и что эта ебанина значит?

— Это значит, тебе кранты, мудак ты эгоцентричный.

Фелипе вскинул револьвер и выстрелил.

Сигара упал и закричал, из дыры в его груди брызнула кровь. На секунду я заметил, как сквозь эту дыру появились внутренние органы, затем кровь мощной струёй залила всё вокруг. Сигара начал дёргаться, кровь разлеталась по ковру, разливалась по его костюму, туфлям, попадала на его друзей.

— Вали их, — приказал Фелипе.

Мы открыли огонь.

Я целился в лысого. Он вскочил и попытался скрыться, я чувствовал себя будто в тире. Я смотрел, как он неуклюже передвигался по комнате, прицелился, подождал несколько секунд и выстрелил. Первая пуля попала ему в руку, вторая в бок, он завалился на пол и задёргался. Я прицелился ему в голову и выстрелил. По комнате разлетелись ошмётки мозгов вперемежку с кровью и кусками черепа, и он затих.

Я не ожидал, что мне станет хорошо. Мне было замечательно. Я посмотрел вправо, заметил катавшегося по полу коротышку. Тот держался за ногу, вопил и женским голосом умолял его не убивать. На белом ковре появились кровавые разводы. К нему подошёл Пит и прицелился в голову.

— Нет! — заревел коротышка. — Нет! Нет! Нет!

Пит нажал на спусковой крючок и голова коротышки исчезла в кровавом мареве.

Я был на взводе и огляделся в поисках того, кого ещё можно пристрелить, но остальные уже справились без меня.

Джо выпустил последнюю пулю в бездыханное тело Харрингтона.

И вдруг опустилась тишина.

После оглушительной стрельбы и воплей эта тишина обрушилась на нас будто лавина. Уши заложило. В воздухе висел дым, пол был залит кровью, пахло порохом, раскалённым металлом и дерьмом.

Мгновенно охватившее меня возбуждение, так же быстро схлынуло и его место заняло отвращение и страх. Что же мы натворили? Я посмотрел на Джеймса. Выражение его лица было точной копией моего.

— Уходим, — быстро сказал Фелипе. — Валим. Живо.

Джо оглядел залитый кровью кабинет.

— Может, надо…

— Живо!

Он направился к двери, я пошёл за ним, в животе у меня бушевала буря.

Я дошёл до конца коридора и меня вырвало.

16.

Расправа попала в новости. Во все новости. «США сегодня» вышла с передовицей об этом происшествии. Были репортажи по NBC, CBS и АВС, вышла статья в «Уолл-Стрит джорнал».

Люди, которых мы убили, были не просто важными жителями Дезерт Палмс. Они оказались крупными финансовыми воротилами мирового масштаба. Из-за их гибели Токийская биржа и Уолл-Стрит даже были вынуждены на несколько дней закрыться. Выяснилось, что Сигара, чьё настоящее имя было Маркус Ламберт, не только владел компанией «Ламберт Индастриз» — крупнейшим производителем инструментов в США, но ещё держал основной пакет акций, без преувеличений, в целой дюжине компаний по всему миру. Остальные были не столь могущественны, но их смерть тоже повлияла на мировые финансовые рынки.

Мы старательно вырезали все статьи и записали все репортажи о нас, и добавили их в общую коллекцию.

Джо стал совершенно другим человеком. Из забитой зашуганной собаки, которую мы встретили в «Ла Амор», он превратился в дерзкого активного мужчину. В каком-то смысле, старый Джо нравился мне больше и уверен, остальные разделяли моё мнение. Он был застенчивым и напуганным, но вместе с тем он оставался добрым, щедрым и скромным. Теперь же он стал самоуверенным, жёстким, начал важничать, и мало кому из нас понравились эти перемены.

На следующий день после «операции» Джо созвал городской совет и во всеуслышание объявил о назначении нового городского управляющего и главы совета по планированию. Он назначил голосование по некоторым решениям, по которым ему приказали голосовать «за» и проголосовал «против».

Мы сидели в зале и наблюдали за ним. Фелипе внимательно следил за всеми процедурами и морщился, когда слово брал Джо. Наконец, когда Джо поставил на голосование вопрос о расширении дорожного полотна на протяжении трёх кварталов, я не выдержал и спросил:

— В чём дело?

— Пытаюсь понять, что не так.

Я проследил за его взглядом, послушал обсуждение программы «соседского патруля».

— Ты к чему?

— Его слышат. Люди обращают на него внимание. — Он посмотрел на меня и обвёл рукой помещение. — Я не только про городской совет. Репортёры, зрители. Они его видят.

Я тоже это заметил.

— И он сам изменился. Он убил своего начальника — с нашей помощью, конечно — но всё-таки. Только он не… — Фелипе помотал головой, пытаясь подобрать нужные слова. — Вместо того чтобы стать ближе к нам, он наоборот отдалился. Он… не знаю, как объяснить, просто чувствую. Я знаю, что происходит после посвящения, но с Джо этого не произошло.

— Знаете, что я думаю? — встрял Джуниор.

— Что?

— А вдруг он полукровка?

Фелипе замолчал.

Билл вскинулся и активно закивал.

— Да, типа, как если бы его отец был Невидимкой, а мать нет. Как мистер Спок.

Фелипе медленно кивнул.

— Полукровка, — повторил он. — Понимаю. Это многое бы объяснило.

Я прочистил горло.

— Как думаешь, ему можно доверять? В смысле, он вспомнит, откуда мы взялись, узнает нас? Он всё ещё на нашей стороне?

— Лучше бы ему оставаться, — ответил на это Фелипе.

— А если нет?

— Уберем его. И поставим Джима на его место. Как собственно и планировали те денежные мешки.


Через три дня Джим явился в кабинет мэра. Он выглядел не только смущенным и униженным, он был ещё и напуган. У нас ушло немало времени, чтобы убедить его в том, что мы ни в чём его не виним.

Он сам позвонил Фелипе и попросил о встрече. Звонил он с телефона-автомата, так как боялся, что мы выследим его и убьём за связь с Харрингтоном, Ламбертом и прочими воротилами. Сказал, ему нужна передышка. Он хотел встретиться с нами и окончательно всё прояснить.

— Только не говорите Джо, — сказал он, перед тем как повесить трубку.

— Почему?

— Потому.

— Почему потому?

— Потому.

Когда на следующий день в назначенный час Джим вошёл в кабинет мэра, выглядел он плохо. Очевидно, он едва сводил концы с концами и находился в сильнейшем напряжении. Его одежда была грязной, лицо осунулось. Складывалось впечатление, что он несколько дней не мылся.

Фелипе рассказал ему о террористах, о том, чем мы занимались и чего добивались. Он не давил на Джима, но заявил, что тот, если пожелает, может к ним присоединиться.

В этот момент вошёл Джо.

Какое-то время мэр стоял, замерев, в дверном проёме. Затем он бросился вперед с красным от гнева лицом.

— Вали на хер из моего кабинета! — потребовал он, указывая на дверь. — Вали на хер из моего города!

— Это Джим, — спокойно сказал Фелипе. — Наш новый террорист.

Джо посмотрел на Фелипе, затем на Джима и обратно.

— Вы хоть в курсе, кто это?

— Я же сказал. Это новый член организации Ужас Простых Людей.

— Этого гандона Харрингтон собирался усадить на моё место! — Мэр подошёл вплотную к Джиму. — Кто ты такой и откуда ты взялся?

— Меня зовут Джим Колдуэлл. Я из Сан-Франциско.

— Зачем ты решил нас сдать?

— Никого я не собирался сдавать. Я работал на заправке, там они меня и нашли, и предложили стать мэром. Что я должен был на это ответить?

— Не жести, — сказал я Джо. — Сам знаешь, каково это.

— Знаю, каково это? Он собирался отобрать у меня работу! — Он снова посмотрел на Джима. — Зачем ты сюда явился?

— Мне пришлось уехать из Сан-Франциско, потому что я убил своего начальника на заводе, где я…

— Хватит, — оборвал его Фелипе. — Мы в курсе.

— Я хочу, чтобы он ушёл! — прорычал Джо.

— Мне поебать, чего ты там хочешь, — сказал Фелипе ровным ледяным тоном, каким он разговаривал с Харрингтоном. Он пристально смотрел прямо на мэра.

Джо отступил назад, но ответил тем же воинственным голосом:

— Я здесь — мэр. А не ты.

— Верно, — согласился Фелипе и подошёл к нему ближе. — Мэр здесь — ты. Начальник в жопе мира в пригороде Палм Спрингс, имеющий полномочия лишь расширять улицы и строить новые бейсбольные площадки. — Он изо всех сил шлёпнул ладонью по столу. Шлепок был похож на удар хлыстом. — Не надо мне, блядь, рассказывать, кто ты такой. Если бы мы тебя не поддержали, нихера бы ты не добился. — Он указал на Джима. — Ты был бы как он!

— Я премного вам благодарен за то, что вы для меня сделали. Но боюсь, это мой город. Я его мэр.

— Да. Мэр. А не король.

— Прошу вас покинуть мой кабинет.

Какое-то время Фелипе стоял, молча качая головой, затем сунул руку в карман и вытащил револьвер.

— Так и знал, что до этого дойдёт. Ты, пиздец, какой предсказуемый.

Теперь в голосе Джо послышалась дрожь.

— Ты что задумал?

Я посмотрел на Тима, затем на Джеймса. Никто из нас не знал, что делать. Во рту у меня пересохло.

— Теперь Джим — мэр, — сказал Фелипе. Он спокойно проверил барабан револьвера. — Как тебе такой исход? Я даже не буду париться заставлять вас что-то подписывать. Просто уберу одного и поставлю на его место другого.

— Так нельзя! Меня выбрали!

— Я отменяю это решение, — холодно улыбнулся Фелипе. — Считаешь, кто-нибудь заметит разницу?

Меня обдало волной холода. Такого Фелипе я прежде не видел. Передо мной стоял далеко не тот идеалист, сделавший меня террористом и решивший сохранить Джо Хорта в должности. Это не был отчаянный искатель, занимавшийся сексом с Мэри, со мной и всеми остальными. Это даже не был полубезумный фанатик, задумавший взорвать «Фэмилилэнд» или хладнокровный убийца, расправившийся с мучителями Джо. Передо мной стоял Фелипе, у которого не было ни мотива, ни плана, ни обоснования собственных действий. Этот Фелипе действовал инстинктивно, зло и меня это жутко напугало.

— Фелипе, — сказал я.

— Молчать.

Джим отступил назад.

— Не собираюсь я становиться мэром, — сказал он. — Я просто пришёл сюда, чтобы убедиться, что вы не станете меня преследовать. Я не хотел…

— Ты тоже заткнись. — Он смотрел прямо на Джо. — Ну, и что будем делать… мэр?

Джо сдался.

— Простите, — сказал он и облизнул губы. — Я просто… Я… — Он беспомощно уставился на Фелипе.

Какое-то время Фелипе просто невозмутимо стоял на месте. Он несколько раз моргнул и кивнул.

— Ладно. Хорошо, — сказал он и убрал револьвер обратно в карман. — Значит, ты согласен с тем, что мы принимаем Джима в свои ряды?

— В полный рост. — Мэр посмотрел на Джима, натянуто улыбнулся и протянул руку. — Прости. Без обид?

— Без обид.

— Вот так всё и должно быть. — В поведении Фелипе по-прежнему оставалось что-то странное. Я вспомнил, что однажды думал о том, что у него маниакально-депрессивный психоз.

Он психически болен?

Я посмотрел на Джеймса, тот посмотрел на меня и я понял, что он думал о том же самом. Он тут же отвёл взгляд.

Фелипе продолжал кивать.

— Снова друзья. Как я и хотел. Снова друзья.

Остаток дня мы провели с Джимом, болтались повсюду, рассказывали о своих прошлых и новых жизнях. Он немедленно привязался к Мэри и эта влечение оказалось взаимным. Мы с Джеймсом обменялись понимающими улыбками, когда заметили, как они не знали, куда себя деть в присутствии друг друга. Полагаю, теперь остальные станут реже принимать Мэри у себя в постели.

Фелипе оставался напряжённым, как змея. Весь день он ходил с нами хмурый, без предупреждения вклинивался в разговор и так же резко затихал. Он будто чего-то ждал, к чему-то готовился.

После ужина, когда уже стемнело, поднялся ветер, мы сидели в гостиной Джо и смотрели телевизор. Фелипе вдруг подскочил, подбежал к входной двери и распахнул её настежь.

— Мне нужно идти, — бросил он. — Нужно свалить отсюда.

Я тоже поднялся и хмуро спросил:

— Куда? Ты о чём вообще?

— Ты не поймешь.

— Ну, ты хоть попробуй объяснить.

Он на секунду задумался, затем помотал головой.

— Спасибо, — сказал он. — Но… нет. — Он вышел на крыльцо и обернулся. — И не ходите за мной. Никто!

И он исчез в ночи, а я остался стоять перед открытой дверью, слушая его отдаляющиеся шаги, пока шум ветра их окончательно не перекрыл.

17.

Фелипе отсутствовал целую неделю.

Вернувшись, он снова стал прежним собой, был спокоен, полон энтузиазма и планов относительно того, как Джо мог бы помочь решить проблему Невидимок и продвинуть вперед свою политическую карьеру.

Пока его не было, мы бездельничали. Мы не знали, вернется ли он, и что нам делать, если не вернется. Несмотря на споры и разногласия, несмотря на мои регулярные попытки дистанцироваться от него, я был так же зависим от Фелипе, как и все остальные. Я понимал, что никто из нас не обладал достаточными лидерскими качествами, чтобы занять его место и принять на себя руководство всей организацией.

В тот момент, когда мы уже были внутренне готовы сами начать принимать необходимые решения, как ни в чём ни бывало появился Фелипе, полный свежих идей и указаний.

Я хотел поговорить с ним о произошедшем, обсудить этот вопрос со всеми, но по какой-то причине делать этого не стал.

Джо обеспечивал нам связь с внешним миром. Он совершенно точно оставался Невидимкой, но каким-то образом мог становиться не-Невидимкой. Он мог общаться с людьми, а те его слушали.

Первым делом после возвращения Фелипе попросил Джо найти других Невидимок, работавших в мэрии и сделать всё возможное для продвижения их наверх.

— Сами по себе они никогда не получат повышения, так как их попросту не замечают. На них не обращают внимания и не уведомляют об открытых вакансиях.

— Не уверен, что могу точно сказать, кто Невидимка, а кто нет, — неуверенно произнес Джо.

— Я могу, — сказал Фелипе. — Дай мне личные дела всех городских служащих. Я выберу наиболее вероятных кандидатов. Затем ты по очереди пригласишь их к себе в кабинет, представишь меня как внештатного советника или типа того, а я на них посмотрю. Если кого-нибудь найдём, поговорим с ними более обстоятельно и решим, куда их поставить.

— А потом что?

— Поглядим.

Оказалось, что в мэрии не работал ни один Невидимка. Проверка подрядчиков, с которыми город заключил контракты на уход за деревьями и благоустройство парка, тоже не дала никаких положительных результатов.

Нас меньше, чем мы думали.

Но Фелипе не сдавался. Он собрал нас всех и долго задавал самые разные вопросы. Исходя из наших ответов, он разработал тест, который назвал ОПК — «обучение и повышение квалификации». Он заставил Джо провести через городской совет решение о проведении тестирования во всех школах Дезерт Палмс.

— Будем выявлять их в детском возрасте, — объяснил свои действия Фелипе.

Одновременно с этим, он вместе с Джо просматривал кипы личных дел и подрядов на городские работы, пытаясь выяснить, кто из городских служащих был самым обычным, устанавливал, кто сколько работал и каких результатов достигал. Целью Фелипе было избавиться от тех, у кого самые низкие показатели производительности, и наоборот продвинуть тех, чьи показатели были высокими, загрузить первых работой и поднять самых обыкновенных, самых незаметных, таких как мы.

— Посредственность должна быть вознаграждена, — говорил он. — Только так мы добьёмся хоть какого-то уважения.

Жизнь остальных стала менее структурированной. Не имея какой-то краткосрочной цели, над которой можно работать, мы остались практически без дела. Мы снова начали болтаться по кинотеатрам, зависать в торговых центрах. Мы ходили в дорогие пятизвёздочные отели, плавали в роскошных бассейнах. По вечерам мы направлялись в ночные клубы. Мы веселились, приставая к знаменитостям, толкали, когда те танцевали, смеялись, когда они неловко падали с лестниц под пристальными взорами обывателей. Мы задирали юбки известным женщинам и сдирали штаны с мужчин, споря перед этим, кто носил нижнее бельё, а кто нет. Я всегда считал Палм Спрингс пристанищем старомодных отставных артистов, но сильно удивился количеству молодых звёздочек, актёров «мыльных опер» и ведущих ток-шоу, заполнявших по выходным все ночные клубы города.

Однажды Пол и Стив изнасиловали в женском туалете одного клуба какую-то белобрысую курицу, снимавшуюся в субботних шоу на CBS. После этого, вертя в руках её шёлковые трусики, отобранные в качестве трофея, Стив сказал:

— Прямо скажем, она была не очень. Мэри лучше неё по всем показателям.

— Известные люди ничем от нас не отличаются, — согласился с ним Пол. — Не понимаю, почему обыватели уделяют им столько внимания.

Я ничего не сказал.

Когда Фелипе и Джо услышали про изнасилование, то очень разозлились. Фелипе пришлось прочесть целую лекцию о запрете преступлений в Дезерт Палмс.

— Нельзя гадить там, где ешь. Вам, мудакам, это разве не ясно?

Занятно, как сильно Фелипе изменился после «операции». Он стал консервативен, начал сторониться террористических методов, которых придерживался прежде и вовсю пользовался теми возможностями, которые давала государственная система.

Должен признать, эти перемены мне понравились.

Где-то через месяц я выходил из книжного магазина и в меня буквально врезалась какая-то женщина. Она коротко вскрикнула, затем удивленно огляделась по сторонам.

Она меня не видела.

То есть, вообще не видела.

Я сначала решил, что она слепая. Но быстро стало ясно, что дело не в этом. Она просто меня не видела. Я стоял на месте и наблюдал за тем, как она поспешила прочь, постоянно испуганно оглядываясь в поисках невидимого преследователя.

Я замер, не зная, как реагировать. Я поискал других людей. На автобусной остановке я заметил одинокого мужчину. У него была густая борода, одет он был в грязный плащ. Он просто сидел на лавке и смотрел прямо на здание напротив. Я облизнул губы и принялся ходить мимо него туда-сюда. Он не обратил на меня никакого внимания.

Я остановился.

— Алё, — сказал я.

Никакой реакции.

Я громко хлопнул в ладоши прямо у него над ухом.

Ничего.

Я пихнул его в плечо.

Он вскочил, шумно выдохнул и принялся испуганно озираться.

Он меня не видел.

И не слышал.

— Они вернулись! — крикнул он и побежал прочь.

Я присел на лавку.

Мы шагнули на следующую ступень.

Когда это произошло? Случилось ли это за одну ночь или мы постепенно стирались из реальности?

Мимо проехал автобус. Водитель меня не заметил, поэтому не остановился.

Теперь мы окончательно свободны, понял я. Исчезли последние ограничения, делавшие нас хоть сколько-то видимыми. Мы могли делать, что угодно, когда угодно и где угодно и никто об этом никогда не узнает.

Только…

Только я не был уверен, что хотел рассказывать об этом остальным. Не был уверен, что хотел, чтобы они об этом знали. У меня было ощущение, что мы замрём на месте в своём развитии. Каких бы успехов мы ни достигли на сегодняшний день, мы будем топтаться на месте и повторять то, чем занимались ранее. Мы изо всех сил начнём пользоваться невидимостью и в итоге станем заниматься всякими глупостями.

К тому же, вынужден признать, обретение этой свободы меня испугало. Мне не нравилось отсутствие ограничений, я себе не очень-то доверял.

Остальным я доверял ещё меньше.

Были ли мы достаточно ответственными, чтобы совладать с такими возможностями?

Я вернулся к Джо, не уверенный, что именно я должен буду сказать, не уверенный даже, хочу ли я вообще что-то говорить. Джона, Билла и Дона не была, зато Фелипе, слава богу, пришёл на обед. Остальные сидели в гостиной, читали журналы, болтали, смотрели телевизор.

Я решил, что сказать всё-таки нужно. Попробую лишь смягчить ситуацию.

— Не хочу никого пугать, — начал я. — Но я только что выходил из книжного магазина, в меня врезалась женщина и совершенно меня при этом не заметила.

Пол хмыкнул, взглянув поверх страниц журнала «Тайм».

— Тоже мне новость.

— Нет, я к тому, что она вообще меня не увидела. Она буквально смотрела сквозь меня. — Я оглядел комнату и нервно прокашлялся. — Вам не кажется, что становится… хуже? Джеймс как-то предложил использовать невидимость для поимки преступников. Как считаете, может, настала пора? Или я единственный, кто это заметил?

Повисла тишина. Фелипе нервно заёрзал.

Я рассказал об эксперименте с мужиком на остановке.

— Я тоже заметил перемены, — тихо произнес Пит. — Не хотел рассказывать. Думал, это у меня фантазия разыгралась, но после разборки с теми воротилами, что-то определенно поменялось.

Томми посмотрел на Фелипе.

— Это, что, какая-то прогрессирующая болезнь?

Фелипе вздохнул.

— Я не знаю. Я тоже кое-что заметил. Просто не хотел говорить. Не хотел никого пугать.

Сидевшая на диване Мэри потянулась и взяла Джима за руку. По телевизору началась реклама тампонов. Сейчас всё иначе, понял я. Там, на улице, у меня было чувство, будто меня выпустил из клетки. Теперь же мне казалось, что вокруг меня всё ближе сдвигались стены тюремной камеры. Я чувствовал себя изолированным, одиноким, несмотря на присутствие остальных.

— И что будем делать? — спросил Томми.

Фелипе встал.

— А что мы можем? — Он сделал глубокий вдох. — Нужно вернуться к работе. Поговорю с Джо, узнаю, что он думает. Он же полукровка, может, он видит ситуацию несколько иначе.

— Может так случиться, что он тоже перестанет нас видеть, — предположила Мэри.

Не глядя на нас, Фелипе вышел из гостиной.

— Нужно работать, — бросил он напоследок.


Мы стали полностью невидимыми, но особой роли это не сыграло. Ну, или сыграло, но не настолько большую, как казалось мне. На свежем воздухе, среди богатых людей, с Джо в качестве посредника между нами и нормальным миром, чувство одиночества исчезло без следа.

Джо видел нас, как и раньше.

Для него мы не исчезли.

Пока ещё.

Фелипе продолжал работать над законными путями привлечения к нам внимания. Остальные вернулись к прежним занятиям.

Как-то вечером мы отправились в универмаг «Сиззлер», набрали полную тележку продуктов, необходимых для приготовления салата, тако, пасты и направлялись в «Тауэр рекордс», чтобы украсть несколько дисков с музыкой, когда Фелипе внезапно отвёл меня в сторону.

— Нужно поговорить, — сказал он.

— О чём?

Он остановился, позволил остальным отойти подальше.

— За нами следят, — сказал он. Повисла пауза. — Кажется, нас преследуют.

— Кто преследует?

— «Костюмы».

По коже побежали мурашки.

— Они нас нашли?

— Думаю, да.

— Когда ты об этом узнал?

— Где-то с неделю назад.

— Ты их «почувствовал» или увидел?

— Увидел.

— Почему тогда они ничего не делают? Почему не схватят нас или не убьют?

— Не знаю.

Я огляделся, поискал кого-нибудь из них рядом с нами, но вокруг были лишь туристы и местные.

— Как считаешь, кто это?

Он пожал плечами.

— Как знать? Может, правительство. ФБР или ЦРУ. Мы могли бы стать отличными шпионами. Знаю лишь, что они нас создали. Наверное, нашим родителям вкололи какой-то препарат, облучили чем-то…

— Ты так думаешь? Думаешь, поэтому мы стали Невидимками? — Подобное объяснение должно было напугать меня, однако я наоборот испытал облегчение. Я понял, что наконец-то появилось какое-то объяснение тому, почему я стал именно таким.

Он медленно помотал головой.

— Нет. Но я думаю, что они об этом узнали. Думаю, они знают, кто мы и поэтому следят за нами. — Он несколько секунд помолчал. — Считаю, их надо валить.

— Нет, — возразил я. — Хватит. Я уже наубивал на две жизни вперед. Я не собираюсь больше…

— Когда мы валили тех воротил, тебе понравилось. Не отрицай.

— Тогда было иначе.

— Ага. Те ребята хотели уволить Джо и посадить на его место другого. А эти твари убили Бастера. И нас убьют. Разница лишь в этом.

— Слушай. Я не…

— Шшшш! — оборвал меня Фелипе. — Говори тише.

— Зачем?

— Не хочу, чтобы остальные услышали.

— Почему?

— Не хочу их беспокоить.

— Беспокоить? После всего того, через что они прошли?

— Потому что. Вот, почему. Достаточное объяснение? — Он посмотрел на меня. — Я говорил тебя, что чувствую что-то? Какие-то толчки. Так, вот, сейчас у меня чувство, что остальным пока ничего говорить не нужно.

Мы помолчали.

— А что это за «толчки»? — спросил я. — На что они похожи? Какая-то экстрасенсорика?

— Не знаю.

— Не верю.

Он помолчал.

— Ну, да, что-то экстрасенсорное, — наконец, признал он. — Хотя, скорее предчувствие. Оно всегда связано с будущим и никогда ещё не ошибалось. Я не вижу никаких картинок. Не получаю никаких шифрованных посланий. Я просто… знаю.

— Зачем ты ушёл тогда, прямо посреди песчаной бури? Где был всю неделю?

— Так было надо.

— Чем ты тогда занимался?

— Не твоё дело.

— Нет, моё.

Он посмотрел мне прямо в глаза.

— Нет, не твоё.

— Это как-то связано с этими «толчками»?

Он вздохнул.

— Скажем так, мне пришлось уйти, чтобы кое-что… сделать. Если бы я этого не сделал, с нами могло произойти нечто очень нехорошее. Со всеми нами. Детали тебе ничего не скажут — они и мне ничего не говорят — но я знал, что это так. И… случилось именно так.

— Почему ты не рассказал остальным? Мы…

— Вы бы ничего не поняли. К тому же, это не ваше дело.

Мы медленно двинулись вперед и дошли почти до самого магазина «Тауэр рекордс». Остальные скрылись внутри, но Пит остался стоять у входа в ожидании нас.

— Я понимаю, что вы хотели поговорить о чём-то, что мне знать не положено, — сказал он. — Но, вы случайно не о «костюмах» говорили?

— А что?

— Я только что видел одного. Возле «Сиззлера».

Фелипе оттолкнул его от двери.

— Кто ещё знает?

Пит пожал плечами.

— Не знаю. Наверное, никто. Я пока ещё ни с кем не говорил, решил, что нужно сказать сначала вам.

Фелипе ухмыльнулся.

— А ты молодец, Пит.

Я снова огляделся.

— Сейчас их тут нет, — сказал Фелипе.

— Ну, и что будем делать? — спросил Пит.

— Валить их.

Я помотал головой.

— Они не сами по себе. Они на кого-то работают. Они нас заметили и уже передали своим начальникам, что мы здесь.

Фелипе задумался.

— Пожалуй, ты прав. По крайней мере, в одном. Нужно известить остальных. Затем проголосуем. Но просто так сидеть и ничего не делать мы не станем. Это небезопасно. Либо мы их будем валить, либо уйдём сами. Либо всё сразу.

— Согласен.

— Тогда, ладно. Идём домой. Пора поговорить.


Мы проголосовали остаться.

И спрятаться.

Решение было принято практически единогласно, исключение составил лишь Фелипе. Остальные, похоже, устали от убийств и, несмотря на случившееся с Бастером, мести никто не жаждал. Мы были напуганы и хотели лишь не высовываться.

— Но, куда нам идти? — спросила Мэри.

— В новом районе в южной части города полно добротных пустых домов, — сказал Джо.

— Как туда попасть? — сразу спросил Фелипе. — Там есть ворота? Сколько подъездов? Сможем ли мы там успешно обороняться?

— За это не переживай.

— «Костюмы» — это вам не шутки. Если они здесь, они приехали не просто так. Они уже убили одного из нас…

— Джо может сообщить о них в полицию, — сказал Тим. — Их могут задержать за домогательства или типа того. Так мы узнаем, кто они и зачем нас преследуют.

Джо кивнул.

— Так и сделаю.

Какое-то время Фелипе молчал.

— Ладно, — наконец, сказал он. — Только осторожней. Если они узнают, что ты — один из нас, они и тебя попытаются убрать.

— Не переживай.

Фелипе кивнул.

— Хорошо. С этого дня кто-то постоянно должен дежурить, 24 часа в сутки. — Он повернулся к Джо. — Покажи нам это место.

Мы отправились в новый район, нашли там новый дом в конце дороги. Таким образом, мы могли контролировать все подходы к дому. Джо поговорил с начальником полиции и попросил того, чтобы на въезде в микрорайон стояла патрульная машина. Он передал ему описание «костюмов», выяснил, что в полиции о них ничего не известно и убедился, что патрульные будут задерживать любого «костюма» с целью выяснения личности.

— Полагаю, мы в безопасности, — сказал Джо.

— Пожалуй, — согласился Фелипе. — Только всё равно, пусть кто-нибудь стоит на «часах». На всякий случай.


Это случилось ночью.

Снова поднялась песчаная буря. Мы сидели в доме. Сначала мы планировали пожарить мяса на свежем воздухе, но погода испортила все планы и Мэри пришлось убрать наполовину приготовленную курицу в духовку. Мы сидели, ждали, пока приготовится курица, пили пиво, болтали, смотрели «Лучшего стрелка», когда внезапно я заметил, что Фелипе исчез.

Он мог выйти в туалет, или на кухню, но что-то подсказывало мне, что ни там, ни там его не было. Я быстро обошёл дом и понял, что внутри его нет. Я открыл входную дверь и выглянул наружу. Сквозь толщу поднятого ветром песка мне удалось разглядеть, что все четыре машины остались на месте.

И тут я заметил Фелипе.

Он находился в доме по соседству. В окне мелькнул его расплывчатый силуэт.

Что-то встревожило меня в его поведении, заставило насторожиться. Живот внезапно скрутило, я выбежал из дома, перепрыгнул через невысокий деревянный заборчик, отделявший один двор от другого, и забежал на крыльцо. Несмотря на бурю, входная дверь была распахнута настежь. Я подошёл к окну, через которое заметил Фелипе, затем прошёл по коридору. И тут же заметил его самого, расхаживающего из угла в угол.

В руке он держал разделочный нож.

— Фелипе! — крикнул я.

Он проигнорировал меня, продолжая ходить.

— Фелипе! — я пошёл к нему.

Он что-то бормотал себе под нос, я чётко расслышал «Да», складывалось впечатление, будто он с кем-то разговаривал.

Неужели, с богом?

Меня пробила дрожь, я вдруг вспомнил, как в день нашей первой встречи он сказал, что мы были избраны богом для каких-то важных дел.

— Да, — повторил он, словно отвечая на вопрос. — Буду.

Он же говорил, что не слышал никаких голосов.

— Нет, — ответил он невидимому собеседнику.

— Фелипе! — Я ухватил его за плечо. Он развернулся и замахнулся на меня ножом, но увидев, кто перед ним, отступил назад.

После чего ударил меня кулаком в нос.

Я отлетел к стене, из носа брызнула кровь, она затекала мне в горло. Я сплюнул, выпрямился, попытался восстановить дыхание. Фелипе исчез из коридора. Секунду спустя послышался страшный детский визг.

Я побежал в комнату в конце коридора. Фелипе стоял на коленях между двумя детскими кроватками посреди детской комнаты с розовыми стенами. Он был весь в крови, белки его безумных глаз ярко блестели. На полу лежали тела двух истерзанных девочек.

— Меня зовут не Дэвид! — кричал он. — Я Фелипе! — Он воткнул нож в плечо. — Меня зовут Фелипе!

Мимо, оттолкнув меня в сторону, крича, пробежала женщина. Её крик резко оборвался, когда она увидела устроенную Фелипе бойню, и, когда мозг полностью обработал и осознал полученную информацию, он просто выключился, а женщина рухнула в обморок. Это не было похоже на изящное падение, как в фильмах, женщина просто грохнулась на пол. Её голова с глухим стуком ударилась о доски, а правая рука упала в лужу крови её собственной дочери.

У двери стоял розовый комод для белья. На нём стояли две свиньи-копилки, я схватил одну и огрел ею Фелипе по голове.

Копилка отскочила от головы, упала на пол и разбилась, по полу раскатились монеты. Фелипе помотал головой, моргнул и посмотрел на нож в своей руке, на девочек на полу, на меня стоявшего у двери, так, будто впервые в жизни всё это видел. Он словно очнулся от какого-то транса и посмотрел на меня испуганными глазами.

— Я не… Не хо… Я до…

— Прекрати, — оборвал его я.

— Помоги мне тут прибраться. Помоги всё исправить. — Он отчаянно, умоляюще смотрел на меня, протягивая окровавленные руки.

Часть меня жалела его, но лишь малая часть.

— Нет, — сотвращением ответил я.

— Если бы я не… с нами что-нибудь бы произошло.

— Что? Что с нами бы произошло? — рявкнул я.

Он начал плакать. Впервые в жизни я видел Фелипе плачущим и это зрелище терзало меня. Но ещё сильнее меня терзало то, что он сделал. Этого я ему простить не мог. Не мог найти оправдания. Я больше не мог его защищать лишь потому, что мы одинаковые. Наша идентичность не могла оправдать этой бойни.

— Я больше не террорист, — ответил я.

— Не говори остальным…

— Пошёл на хуй.

Я вышел из спальни, из дома и сквозь песчаную бурю пошёл к дому Тима. Я рассказал остальным, что произошло, что я увидел. В полном молчании все вышли из дома. Стив и Джуниор вызвались остаться и помочь Фелипе всё прибрать. Остальные вернулись в дом, продолжая молчать.

— Я ухожу, — сказал я, когда мы вернулись.

— Ты не можешь уйти, — ответил Пит.

— С чего бы?

— Ты — Невидимка. Ты не можешь перестать им быть по собственному желанию.

— Да, я всё ещё Невидимка. Я ухожу из Ужаса Простых Людей. Я больше не террорист. За Фелипе я не пойду. Он сумасшедший.

— Но мы же все убивали. Разве мы все не сумасшедшие? — возразил мне Пол.

— Если ты не видишь разницы, ничем тебе помочь не могу. — Я посмотрел на своих друзей, на братьев и сестру. — Я уезжаю, — сказал им я. — Кто хочет со мной?

— И куда направишься? — тихо спросил Джеймс.

— Не знаю.

— Я никуда не поеду, — сказал Джо. — Я — мэр. Это мой город.

Я кивнул.

— Понимаю.

— Я тоже не хочу никуда уезжать, — сказал Тим. — С Фелипе я не останусь, но и никуда не поеду.

Мэри шагнула вперед.

— Мы поедем, — сказала она. — Я и Джим. — Она посмотрела на Джима и тот кивнул.

— Я сваливаю, — сказал Джеймс.

— И я, — отозвался Дон.

В итоге, Билл, Джон, Томми, Пит и Пол решили остаться с Фелипе. Я знал, что Стив и Джуниор решат так же, поэтому даже не стал ждать и спрашивать их мнение.

— Сколько тебе нужно на сборы? — спросил я Джеймса.

— А я и не распаковывался, — ухмыльнулся в ответ тот.

Мы ушли до того, как вернулся Фелипе и остальные. Я пообещал позвонить, оставаться на связи, но внутри себя понимал, что, скорее всего, этого не будет. Во мне пылало слишком много противоположных эмоций. И более всего я желал освободиться от ноши Невидимки. Я хотел снова стать простым обывателем, который не переживает из-за каких-то мужиков в костюмах, не думает об убийствах и не строит планы, как свалить «систему». Я не хотел нести ту ответственность, которая легла на меня с появлением в моей жизни Фелипе. Я лишь хотел жить в мире и покое.

Сквозь пыль мы дошли до фургона Джима. Я тут же принялся жалеть о решении уехать. Ужас увиденного этим вечером начал таять, я вдруг начал искать оправдания поступку Фелипе, убеждать себя, что он болен, что он не понимал, что делал.

И тут же я начал скучать по нему самому.

Я вспомнил «Морской мир».

Нет, одернул я себя. О таких вещах забывать нельзя.

Я принял решение и буду его придерживаться.

Мы выехали из микрорайона и через город направились к автостраде-10. Ветер стих, в небе появились звёзды. Почти полная луна окрасила песок синим цветом.

— Ну и куда поедем? — снова спросил Джеймс.

Я помотал головой.

— Не знаю. Какие предложения?

— Может, домой?

— Куда, домой?

— В старые дома. Ты — к себе в квартиру, я — к себе в коттедж.

— А если там нас уже ждут «костюмы»?

— Столько времени? Прекрати.

— Ладно, — согласился я. — Звучит неплохо. А остальные как?

— Признаюсь, я скучаю по дому, — ответил Дон.

Мы проголосовали и решение оказалось единогласным.

— Ладно. Тогда, поехали.

Мы остановились у заправки «Арко» и залили столько топлива, чтобы хватило на путь до округа Оранж. Пока Джеймс заправлял машину, я зашёл в соседний магазин, взять чего-нибудь перекусить в дороге.

Стоявший за кассой мужчина оказался Невидимкой.

Мы уставились друг на друга. Больше в этот час в магазине никого не было, и мы просто стояли и смотрели друг на друга. Парень был молод и гладко выбрит, у него были длинные русые волосы, отчего он слегка напоминал Тима.

— Вы, — наконец, сказал он. — Вы же Невидимка.

Я кивнул. Почему-то я вспомнил о правиле Фелипе не принимать никого, пока он кого-нибудь не убьёт. Этот парень до сих пор тут работал. Очевидно, он ещё не убил своего начальника.

— Меня зовут Дэн, — сказал он.

— Привет, — отозвался я. Я подумывал украсть пару батончиков «Твинки», печенье и чипсы, но сейчас понял, что придется платить. Мне совершенно не хотелось, чтобы у этого парня из-за меня возникли какие-то проблемы. Он же один из нас.

— Вы из Томпсона?

Томпсона? Я непонимающе помотал головой.

— Значит, вы направляетесь туда?

— Куда?

— В Томпсон.

Я тупо уставился на него.

Он удивлённо посмотрел на меня.

— Вы ничего не слышали про Томпсон?

— Нет. — Я выглянул в окно. На улице Джеймс уже убирал заправочный шланг. Я совершенно не понимал, о чём говорил этот парень. Меня даже посетила мысль, что он находился в том же состоянии, что и Пол в день нашей с ним первой встречи.

— Я из Томпсона.

Мне это ничего не говорило.

— Это наш город.

— Наш город?

Он кивнул.

— Наш город.

Я смотрел на него и в одно мгновение всё понял. Я прочистил горло.

— В смысле… город, где живут такие как мы?

— Ну, да. Город Невидимок.

«Город Невидимок».

Перед моими глазами тут же предстали запутанные катакомбы, где в строжайшей тайне жили люди. Я подумал о подземном городе где-нибудь в районе Сиэтла. Я видел себя ребенком из старого телефильма «Крадущийся в ночи», живущим глубоко под землёй в огромном мегаполисе, жители которого как-то влияют на внешний мир. Почему-то именно так и я видел город Невидимок.

«Город Невидимок».

Место, где все были такими же как мы.

От этой мысли кровь в жилах побежала ещё быстрее.

Дэн кивнул и улыбнулся.

— Я там родился. Несколько лет назад я оттуда уехал, решил посмотреть мир, набраться опыта. Я писатель. А писатель должен обладать богатым опытом.

— Но… этот город… Томпсон, да?

— Ага.

— В нём живут только Невидимки?

— Ага. — Парень помотал головой. — Знали бы вы, как я был шокирован, когда увидел вас. Вы — первый Невидимка, которого я встретил за три года. Я думал, все живут в Томпсоне.

— В фургоне со мной другие. А в Дезерт Палмс есть ещё. Там даже мэр — Невидимка.

— Да ну на хер?!

— Точно говорю.

— Ого.

— Слушайте, можете показать нам дорогу до Томпсона? Мы вас отвезём. Нужно лишь указать дорогу.

— Не, не вариант. Я останусь тут. Знаете, сколько по ночам сюда приходит всяких придурков? С полуночи и до рассвета тут натуральное шоу уродов. — Он указал на толстый блокнот, лежавший рядом с кассовым аппаратом. — Самое интересное я записываю.

Я кивнул и нехотя улыбнулся. Мне было жаль этого парня. Разве он не понимал, что такое — быть Невидимкой? Не важно, насколько хорошей окажется его книга. Какой бы она ни была, её никто не станет читать. Что бы он ни делал, никто не обратит на него внимания.

— Ну, вы хоть расскажите, как туда добраться? — попросил я.

— Это пригород Феникса. Рядом с Глендейлом, к западу от Феникса.

— Можете на карте показать?

— Его нет на карте и я даже под страхом смерти не смогу вам её нарисовать. К тому же, не думаю, что у дороги туда есть название. Но, не переживайте, вы его найдёте.

Джеймс вошёл в магазин в сопровождении Джима и Мэри.

— Где здесь туалет? — спросила Мэри.

Дэн указал в дальний конец магазина.

— Вон та дверь около фонтана.

Мэри замерла.

— Ты меня слышал!

Дэн рассмеялся.

— Мы тут все — Невидимки.

— Есть город, — сказал я. — Город Невидимок. Он как раз оттуда. Называется Томпсон, где-то рядом с Фениксом.

Остальные замерли.

— Едем домой или попробуем сначала туда?

— Вернемся и расскажем остальным, — сказал Джеймс.

— Да, — поддержала его Мэри. — Фелипе должен узнать.

Я ненадолго задумался, затем медленно кивнул.

— Хорошо. Расскажем остальным. Но я всё ещё сам по себе. Как расскажем, я сваливаю. Я не шучу. Я больше не террорист.

— Мы с тобой, — ответил Джеймс.

— Я об этом обязательно напишу! — воскликнул Дэн. — Очень крутая тема. — Он схватил блокнот и принялся писать заметки.

— Я в туалет, — сказала Мэри и отправилась к указанной двери.

— Позови Дона, — сказал я Джеймсу. — Пусть тоже послушает.

— Круто, — пробурчал Дэн. — Очень круто.


Когда мы вернулись домой, то заметили, что Фелипе вернулся в норму. Он снова превратился в самоуверенного харизматичного лидера, однако же я не поддался ему, подробно изложил всё, что услышал на заправке «Арко» и вышел.

Перед уходом я поговорил с Джо.

— Всё-таки остаёшься? — спросил я.

Он кивнул.

— Может, Томпсон и ваш город, но Дезерт Палмс — мой. Мой дом тут.

— Ты продолжишь наше дело?

Он улыбнулся и снова кивнул.

— Хватит потакать своему эго. Я иду к великой Цели.

Я хлопнул его по спине.

— Ты хороший человек, Джо. Я понял это сразу, ещё, когда увидел твоё фото в газете. Несмотря на всё произошедшее, я рад встрече с тобой. Рад знакомству. И я тебя никогда не забуду.

— Блин. Я же не умираю. Я просто остаюсь.

Я улыбнулся.

Время уже перевалило за полночь, я сильно устал и уступил место за рулём Джиму. Мэри пообещала, что не даст ему уснуть, а я перебрался в фургон к остальным.

Я ведь так и не побывал на могиле родителей.

Раньше я об этом не задумывался, а сейчас, когда мы уже подъезжали к границе Аризоны, вдруг вспомнил. Я столько сделал, чтобы выяснить, где они похоронены, а в итоге даже не поехал на кладбище.

Теперь уже слишком поздно.

Мне было неприятно, но я убедил себя, что души моих родителей забыли меня и даже не заметили, что я не был на их могилах.

Возможно, для мёртвых мы были такими же невидимками, как и для живых.

Были ли мы Невидимками для бога?

Я чуть было не задал этот вопрос вслух, но Фелипе рядом не было. Лишь он мог серьезно попытаться ответить на этот вопрос, поэтому я промолчал.

Я посмотрел в заднее окно фургона. Как мы найдём Томпсон на окраинах Феникса? Если этого города нет ни на каких картах, если он действительно невидим для остального мира, как мы до него доберемся? Учуем?

Я даже немного пожалел о том, что мы не стали ждать Фелипе и остальных.

Я смотрел на ночную пустыню. Томпсон это пригород Феникса — вот всё, что мы знали. Вела ли к нему широкая автострада или узкое шоссе, или вообще малозаметная грунтовая дорога? Если улицы Феникса сливались с его улицами, каким образом остальные его не замечали? Наверняка, проезжающие мимо водители останавливались там заправиться, или купить газировки и сигарет. Наверняка, многие попадали туда случайно. Если у этого города были улицы, значит в город поступал бюджет из федерального правительства. Мир не мог просто так не замечать целый город, кем бы он ни был населен.

В конце концов, я потерял нить рассуждения, стал неспособен связать концы с концами.

Я закрыл глаза, намереваясь чуть-чуть передохнуть.

Проснулся я на рассвете.

— Подъезжаем, — сказал Джеймс.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Ничейная земля

1.

Мы остановились на обочине пустынной двухполосной дороги. Позади нас располагались склады и железнодорожные пути, на пустырях среди руин старых домов росли кактусы и пожухлая трава. Перед нами раскинулся подобно Изумрудному городу, Томпсон.

Я моргнул, протёр глаза.

— Мы точно на месте? — спросил я. — Это точно Томпсон? — Ответ был мне известен, но я всё равно спросил.

Джеймс кивнул.

— Сам посмотри. — Он высунул руку в окно и указал на зеленый дорожный знак, которого я сразу и не заметил.

«Томпсон. 8 км».

— Мы дома, — с восхищением сказала Мэри.

— Ну, и чего стоим? — спросил я. — Поехали.

Джим переключил передачу и мы двинулись в сторону блистательного видения.

Я думал, что мы будем воодушевлены, будем без умолку болтать, но весь оставшийся путь мы просидели в полной тишине. Мы как будто подошли к финальному эпизоду какого-то фильма, где персонажи, выполнив важное задание, возвращаются домой, чтобы потом пойти своей дорогой. Именно такое ощущение было у всех нас. Сам воздух был пропитан грустью и меланхолией, по какой-то непонятной причине мы все чувствовали себя подавленными. Мы должны быть счастливы, что наконец нашли город, однако все понимали, по крайней мере, подсознательно, что наш нынешний образ жизни подошёл к концу и нас это угнетало.

Я смотрел на приближающийся город через лобовое стекло. Я был рад, что мне удалось найти общество, которому я буду нужен. И уж точно я не стану скучать по тем моральным дилеммам, с которыми сталкивался в бытность террористом. Мне будет не хватать чувства товарищества, близости, которая была между нами. Что бы мы ни обещали друг другу и сами себе, во что бы мы ни верили, этой близости больше не будет. Мы разойдёмся. Это неизбежно. Наша, прежде активная жизнь, сменится размеренной рутиной томпсонских обывателей. Мы впервые в жизни увидим сотни, может, тысячи таких же как мы и быстро поймём, что эти новые люди намного лучше старых. Мы неизбежно заведем новых друзей, отодвинув старых на периферию жизни.

Справа появилась ещё одна вывеска, указывавшая границу города. Когда мы подъехали ближе, то заметили, что кто-то прикрепил к ней плакат: синий штрих-код на белом фоне. На месте слова «Томпсон» печатными буквами было написано «город».

У них хотя бы есть чувство юмора.

— Интересно, куда мы попали — в рай или в ад? — тихо поинтересовался Джеймс.

Ему никто не ответил.

Мы проехали мимо двух заправок и одного небольшого магазинчика и внезапно очутились в деловом центре.

Вид города издалека оказался обманчивым. Вблизи это оказалось самое депрессивное место, какое я только видел. Город не выглядел запущенным, грязным или безвкусным, он был… обыкновенным. Во всех смыслах, самым обычным. Дома выглядели так же, как и в любом другом городе. Конечно, кто-то пытался придать им индивидуальности, но все эти попытки выглядели просто жалко. Складывалось впечатление, будто каждый домовладелец, зная о том, что он Невидимка, пытался хоть в чём-то отличаться от остальных. Один дом был выкрашен в тошнотворный розовый цвет, другой был красным, белым и синим. Третий был украшен одновременно рождественскими гирляндами и тыквами для Хэллоуина. Но, к сожалению, несмотря на то, что все дома отличались друг от друга, они все оставались совершенно незаметными.

Видимо, это можно было сказать обо всём в этом городе.

Это-то нас и угнетало.

Центр города тоже не был ни чётко спланированным, ни гармонично застроенным, он был устроен очень просто. В нём не было никакой индивидуальности.

Мы покатались по улицам. Стояло утро и людей практически не было. На заправке стояла пара машин, их владельцы находились рядом, по улицам шли пешком или ехали в машинах несколько человек, но в остальном город был практически пуст.

Мы проехали мимо парка, мимо общественного бассейна, пока не оказались около двухэтажного здания, вывеска возле которого гласила: «Мэрия Томпсона». На обочине стоял мужчина средних лет и махал нам рукой. Он был высоким и крупным, носил пышные усы и курил трубку.

— Сюда! — крикнул он и указал на пятачок перед собой. — Паркуйтесь тут!

Джим посмотрел на меня, я пожал плечами и он встал на указанное место. Мы открыли двери фургона, вышли и потянулись, разминая уставшие от долгого сидения мышцы. Я подошёл к мужчине, не зная, с чего начать разговор.

Мужчина вытащил изо рта трубку и улыбнулся.

— Вы, должно быть, Боб, — утвердительно произнес он.

Я кивнул.

— Дэн позвонил. Сказал, что вы приедете. Я Ральф Джонсон, здешний мэр. — Он протянул пухлую ладонь и я её пожал. — Ещё я представляю собой комитет по встрече и являюсь координатором по размещению. В мои обязанности входит всё вам показать, ответить на все ваши вопросы, найти жильё и работу, ежели вы пожелаете у нас остаться.

— Вопросы? — ехидно переспросил Дон. — У нас их полно.

— Как и у всех. — Он внимательно осмотрел каждого из нас, кивнул каким-то своим мыслям и продул трубку. — Дэн сказал, что очень впечатлен вами, ребята. И девчата. — Он кивнул в сторону Мэри. — Видимо, так и есть. После отъезда, это был его первый звонок домой.

— Серьёзно? — удивленно спросил я.

— Полагаю, всё из-за того, что он увидел вас вместе. Как вы, наверное, уже заметили, Невидимки не сбиваются в группы. Они неорганизованны. Но, вы, ребята… — Он помотал головой. — Вы — это нечто.

— Всё благодаря Фелипе, — сказал я. Хотелось отдать ему должное. — Он первый назвался террористом и объединил нас.

— Террористом?

— Ужас Простых Людей. Это была его идея. Он решил, что хватит с нас оставаться Невидимками. Он считает, что мы должны действовать как террористы от имени прочих Невидимок, которые не могли или не хотели действовать сами.

Ральф благосклонно покачал головой.

— Этот Фелипе, должно быть, отважный человек. Где он?

— Приедет через день или чуть позже. Вместе с остальными. — Джеймс вопросительно посмотрел на меня. Я понял, что он сомневался, нужно ли рассказывать обо всём, что случилось с нами. Я помотал головой.

— Будем с нетерпением ждать, — сказал Ральф. — Пока же, думаю, нужно решить вопрос с вами. Назовите, пожалуйста, свои имена и места рождения. Расскажите о себе.

Мы всё назвали, вкратце пересказали свои биографии.

Когда мы закончили, мэр вынул изо рта трубку и задумчиво посмотрел на нас.

— Не знаю, как продолжить. Видимо, иначе как спросить прямо и не получится. Вы уже… э…

— Убивали своих начальников?

Он расслабленно улыбнулся и кивнул.

— Да.

— Убивали, — признал я.

— Тогда, добро пожаловать в Томпсон. — Он направился в здание мэрии. — Нужно будет кое-что подписать и всё будет готово.

Кабинет мэра, располагавшийся на первом этаже ратуши, являл собой чуть более просторную версию моего кабинета в «Автоматическом интерфейсе». Там было только одно крохотное окошко, выходившее на парковку. Стены кабинета были голыми, стол завален какими-то бумагами, нигде не было ни единой оригинальной вещицы. Нам выдали какие-то бланки с вопросами, похожими на стандартные анкеты при трудоустройстве, только озаглавленные «Заявление на проживание».

Спустя несколько минут, Джим отвлёкся от заполнения бумаг.

— У вас тут дома, магазины, мэрия. Почему города нет на картах?

— Потому что это не настоящий город. Ну, технически. Им владеет компания «Томпсон Индастриз». Здесь они тестируют свои продукты. Если они нам не понравятся, значит, они не понравятся обычным американцам. Мы получаем, что угодно и совершенно бесплатно: еду, одежду, электронику, домашнюю утварь. Всё.

У меня внутри будто что-то оборвалось.

— То есть город не был основан Невидимками и для Невидимок?

— Нет, конечно.

— Значит, это не настоящий город Невидимок?

— Разумеется, настоящий. В определенном смысле. Я к тому, что нам никто не мешает, мы полностью автономны. Просто…

— Просто «Томпсон» владеет домами и землёй, а вы работаете на корпорацию, вместо того, чтобы работать на себя. — Джеймс отложил ручку.

Ральф рассмеялся искренне и от всей души.

— Всё не так ужасно, как кажется. Признаю, внешне всё выглядит довольно неприглядно, но пройдёт время, и вы обо всём забудете. Несмотря на заявленные цели, это всё равно — наш город.

Меня посетила одна мысль.

— Если вы зависите от «Томпсона», если они оплачивают ваши счета и обеспечивают прочую поддержку, значит, вы не совсем Невидимки. «Томпсон» вас видит. Замечает.

Почему-то это казалось мне важным.

Ральф пожал плечами.

— Не совсем. Наши статистики собирают данные обо всех использованных товарах и передают их своим руководителям. Те, в свою очередь, направляют их аналитикам компании, эти данные проверяются и направляются дальше. Потом ещё дальше, пока не попадают к тем, кто принимает решения. Про нас никто толком ничего не знает. Высшие чины в корпорации, скорее всего, даже не подозревают, что город существует.

Мы сидели молча.

— Когда-то нами владел только «Томпсон», — продолжал Ральф. — Он и сейчас владеет, но уже не в одиночестве. Другие компании платят им, чтобы пользоваться нашими услугами. Получается некая партнерская программа. Сейчас нас кормит целый сонм разных корпораций. И всё мы получаем совершенно бесплатно. У нас бесплатное кабельное телевидение, все каналы, где показывают кино. Им очень нужно знать, как люди отреагируют на новые фильмы. Вся еда тоже бесплатна, потому что им нужно знать, что именно люди любят есть. Наши склады битком забиты новейшей и самой модной одеждой, потому что им нужно знать, что люди будут покупать и носить. У нас есть постоянное представительство «Гэллапа». Слышали про опросы населения? Они проводятся здесь, в Томпсоне.

— Всё бесплатно? — переспросил Дон.

— Всё. Можете брать всё, что пожелаете. Мы здесь любим шутить, что только нам удалось построить настоящий коммунизм. Правда, под руководством загребущих жадных капиталистов.

— А правительство про вас знает?

Ральф затянулся трубкой и откинулся в кресле.

— Не думаю. Понимаете, я долго и упорно над этим рассуждал и пришёл к выводу, что там вообще о нас ничего не знают. Ведь, иначе, нас бы замучили до смерти разными опытами. Какие-нибудь военные обязательно бы нашли нас ещё во времена Холодной войны. Нет, я склонен полагать, что корпорации намеренно стараются держать нас в тайне.

— Дон интересуется потому, что нас кое-кто преследует. Парни из госструктур, — пояснил я.

Лицо мэра помрачнело.

— Национальная исследовательская ассоциация. Их нанял консорциум компаний, работающих с Томпсоном.

— Зачем?

— Они не хотят, чтобы мы покидали город и смешивались с остальным населением. Считают, это как-то повлияет на опросы, которые они проводят во внешнем мире. Видите ли, они опрашивают как нас, так и остальное население. Мы стоим довольно дорого. Некоторым компаниям приходится изыскивать специальные средства. Кое-кому это не нравится. Лучше продолжать держать нас под контролем.

— И ради этого они готовы убивать?

Мэр пожал плечами.

— А кто мы для них? Никто. Кто заметит, если кто-нибудь из нас исчезнет? Кому какое дело? — Он слегка улыбнулся. — Суть в том, что мы постоянно на шаг впереди. Они либо нас теряют, либо вообще забывают о нашем существовании. Нас практически невозможно поймать. Нас не замечают даже специально обученные этому делу люди.

— Они поймали и убили одного из наших. В «Фэмилилэнде».

Ральф тут же поник.

— Мне очень жаль. Я не знал, — сказал он. Какое-то время он молчал, затем посмотрел на часы. — Так, уже почти девять. Скоро начнётся рабочий день. Заканчивайте с бумагами и пойдём прогуляемся. Вам нужно столько посмотреть.

Мы закончили заполнять бумаги и передали их Ральфу. Тот убрал их в шкафчик и встал.

— Ну, идём.

Я сначала не заметил, но Томпсон был выстроен по лекалам голливудских фильмов. Городской парк, мэрия, полицейский участок, пожарная часть находились в центре, а от них уже тянулись остальные здания и дороги. В ближайших домах располагались продуктовые магазины, офисы, заправки, универмаги, автосалоны, банки, кинотеатры, а уже дальше — жилые дома и школы.

Мы прогулялись по деловому району, Ральф был нашим экскурсоводом. Почти все магазины были сетевыми — «Сирс», «Таргет», «Монтгомери Уорд», «Вонс», «Сейвуэй», «Радио Шэк», «Сиркуит Сити». Даже те магазины, у которых не было широких витрин, пестрели известными брендами. Мне понравилось тут гулять. Меня тревожила вся эта посредственность, но я не мог не отметить, что всё тут было до боли знакомым и родным. Складывалось впечатление, что город был построен специально с учётом моих вкусов и предпочтений.

Нет, оборвал я себя. Мои желания и вкусы не были столь уж обычными. Я не простой горожанин.

И всё-таки, простой.

— Здесь живут только Невидимки? — спросил я у Ральфа. — Или есть и нормальные люди, которые женятся или выходят замуж за Невидимок?

— Были. И сейчас попадаются. Если брак не распадается, эти пары стараются уехать. — Он улыбнулся. — Любовь действительно слепа. Оказывается, для тех, кто нас любит, мы перестаём быть Невидимками. По какой-то причине, мы это выяснили практическим путём, смешанные пары гораздо лучше себя чувствуют во внешнем мире, чем у нас. И предвосхищая ваш вопрос, да, все, кто здесь рождается — тоже Невидимки. Это наследственное. Передаётся от тех, кто может иметь детей. Большинство таких как мы, видимо, стерильны.

— Кто-нибудь пытался выяснить, кто мы такие и почему?

— В некотором роде. В смысле, нас постоянно опрашивают, как по телефону, так и в письменной форме. К тому же, раз в год мы проходим физический тест, не похожий ни на один, виданных мною ранее. Но не в том смысле, который вкладываете вы. Корпорациям нет до нас никакого дела. Им нужно лишь, чтобы мы делали то, что нам говорят. Мы и делаем, а им другого и не надо. Они не желают лезть и смотреть в зубы дарёному коню.

— А как давно этот город существует? — спросила Мэри.

— Город был основан в 1963 году и тогда назывался Гейтс, так как им владела производственная компания «Гейтс». «Томпсон Индастриз» выкупила его в 1979 и сменила название.

— Город всегда соответствовал настроению остальной страны?

— Разумеется. Зачем ещё он тогда нужен? В конце 1960-х у нас тут даже бунты были. Это надо было видеть. Молодые люди говорили, что устали быть Невидимками и требовали перемен. Полагаю, тогда они ещё не до конца осознавали, кто мы такие. Они полагали, что это положение было нам навязано, будто мы какое-то меньшинство, угнетаемое властями. Протесты начались с пикетов у штаб-квартиры «Гейтс» и, когда стало понятно, что они ни к чему не приведут, в городе поднялся бунт. — Ральф остановился, огляделся, чтобы убедиться в том, что мы одни и тихо произнес: — «Гейтс» послала сюда войска для подавления беспорядков. Частную армию. Тогда убили 110 человек. В новости это не попало, а попало бы, никто бы и не вспомнил об увиденном. Войска вошли в город, построились и начали стрелять по людям. Им было плевать, кто перед ними и чем эти люди занимались. Они просто начали стрелять. — Он снова огляделся. — Распространяться об этом не следует. Народ вообще старается то время не вспоминать.

Я кивнул.

— После той истории мы получили более широкую автономию, но лишь потому, что мы им подчинились. Мы прекрасно понимали, что мы — расходный материал. Корпорация могла уничтожить нас всех до единого, и никто бы не заметил. — Он помотал головой. — Времена менялись, и мы менялись вместе с ними. Мы отказались от «Солёных сёрферов» и согласились на «Доритос», — Мэр пожал плечами. — Поэтому мы здесь.

Какое-то время мы гуляли в тишине. Вскоре мы пришли к магазину печенья миссис Филдс, втиснутому между «Обыкновенными красками» и «Обыкновенной обувью». Ральф остановился.

— О, обязательно попробуйте печенье. Лучшее в мире.

Мы остановились у витрины и принялись разглядывать бесконечные ряды еды. Я почувствовал запах свежей выпечки, аромат сахара и шоколада.

Пекарня ещё не открылась, но Ральф постучал в окошко, и вскоре к нам вышла пожилая женщина, одетая в красно-белую униформу.

— Да?

— У нас тут новенькие, Гленда. Полагаю, ты поделишься с ними печеньем?

Женщина посмотрела на нас, приветливо улыбнулась, затем посмотрела на мэра и сказала:

— Конечно. Только с ними. Тебе придётся ждать открытия.

— О, Гленда…

— Не «окай» мне. Ты хочешь угостить их печеньем лишь потому, что сам хочешь урвать одно.

— Ничего не могу с собой поделать. Я же их обожаю.

— Ай, бери уже и умолкни.

Она протянула Ральфу большую печеньку, затем выдала по одной и нам.

Я откусил кусочек. Мне очень хотелось, чтобы оно мне не понравилось, ведь я не обычный, не такой как все, как Ральф, у меня другие вкусы. Но печенье мне понравилось. Оно оказалось очень вкусным, смесь шоколада и арахисового масла полностью соответствовала моим предпочтениям. Печенье было таким вкусным, что казалось, будто его приготовили специально для меня.

Меня это напугало.

Особенно, если учесть, что остальные жители города чувствовали то же самое.

Мы стояли и ели, обмениваясь бессмысленными фразами о вкусе печенья, а я погрузился в раздумья. Я думал, Томпсон был настоящим городом, а не полигоном для корпораций, часть меня захотела вернуться в Дезерт Палмс. Другая часть рвалась в старую квартиру в Бреа.

Но третья часть меня пожелала остаться здесь.

Мы продолжили прогулку, вернувшись к мэрии в районе обеда. Там уже находились другие люди — секретари, клерки. Ральф схватил наши бумаги и отправился с ними на второй этаж. Он передал их женщине, стоявшей за стойкой с надписью «Департамент размещения».

— Дениз поможет вам найти себе жильё, — сказал мэр. — Она попросит кого-нибудь приютить вас у себя, пока не будет найдено подходящий дом. Полагаю, мебель вам тоже понадобится?

Мы кивнули.

— Не вопрос. — Он обратился ко мне. — Пройдёмте со мной, пожалуйста. Помогу вам разместиться.

Я кивнул.

— Хорошо, — и повернулся к остальным — Увидимся, ребят.

— До скорого, — отозвался Джеймс.

— Пока, — улыбнулась мне Мэри. — Уверена, нам всем тут очень понравится. — Её ладонь нашла руку Джима и крепко её сжала.

— Надеюсь, — ответил я, кивнул на прощание Дону и вместе с Ральфом отправился вниз.

В фойе мэр остановился и посмотрел на меня.

— Вы мне нравитесь, — сказал он. — Я вам верю. В вас я уверен. Поэтому я хочу, чтобы вы подробнее рассказали об этом Фелипе.

— А что с ним?

— Мне всё утро что-то не даёт покоя. А понять, что именно не могу. В смысле, он вроде как ваш лидер, замечательный парень, скоро приедет, а вы ведет себя так, будто его вообще не существует. У вас с ним какой-то конфликт?

— Ага, — признался я.

— С ним… что-то не так? Что мне следует о нём знать, прежде чем он появится здесь?

Я смутился.

— Не понимаю, о чём вы.

— Как мне с ним общаться? Некоторые Невидимки, скажем так… беспокойны. С ними что-то произошло. Какое-то замыкание в голове. Я такое уже видел. У нас как-то завёлся настоящий пироманьяк. С виду нормальный парень, но постоянно поджигал дома, так как считал, что в них живут гигантские пауки. Другой парень считал, что с ним вышли на связь инопланетяне, которые убедили его, что он должен восстановить их расу, совокупляясь с собаками. Его поймали, когда он драл ирландского сеттера. Таких людей немного, но они всегда создают множество проблем.

Я постарался, чтобы мой голос звучал спокойно и уклончиво поинтересовался:

— А с чего вы решили, что Фелипе именно такой?

— Не знаю. Вы как-то смотрели друг на друга, когда говорили о нём. Такие люди практически всегда обладают очень яркой харизмой. Они — лидеры. Один был известным школьным учителем. Другой же вообще являлся моим предшественником?

— Это который?

— Пришелец-собакоёб.

— Фелипе не такой, — сказал я.

Какое-то время он смотрел на меня, изучал моё лицо, затем кивнул и хлопнул меня по спине.

— Ладно. Идём, поселим вас где-нибудь.

Я проследовал за Ральфом на улицу. Почему я не рассказал ему о Фелипе? О том, что он убил двух девочек. О его «толчках», переменах настроения, чутье. Из-за того ли это, что я хотел сохранить ему верность, невзирая на собственную совесть? Или потому что…

Потому что где-то в глубине души я считал, что он прав и, не убей он тех девочек, с нами могло произойти что-то страшное?

Нет. Это бред.

Но ведь «толчки» Фелипе были настоящими?

Ральф шёл по парковке к белой служебной машине.

— Если понадобится, у нас тут полно работы, — говорил он. — Рецессия над нами не властна.

Я кивнул, притворившись, что слушаю.

Мы сели в машину и Ральф принялся описывать дом, в котором я буду жить. Когда мы выехали на увешанную плакатами дорогу, он оборвал себя на полуслове.

— А это зачем? — поинтересовался я.

— Подготовка к параду в честь Дня Энди Уорхола. Он пройдёт в эти выходные.

Я заметил, что плакаты и растяжки висели повсюду: на столбах, на стенах, ими были обклеены витрины и телефонные будки. И на всех были изображены знаменитости и рисунки Уорхола, изображавшие Мэрилин Монро, Джейн Фонду, Джеймса Дина и Элизабет Тейлор.

— День Энди Уорхола? — переспросил я.

— Один из наших самых главных праздников.

— Главных?

— 15 минут славы, — пояснил Ральф. — Быть замеченным на 15 минут. Именно этого мы все и хотим. Только об этом и просим.

Я хотел отпустить какой-нибудь саркастический комментарий, но не стал. Зачем мне это? Почему я отказываю этим людям в праве быть заметными, людям, на которых никто и никогда не обращал внимания? У нас были свои 15 минут славы. Несмотря на то, что про Ужас Простых Людей никто так и не узнал, наши дела не остались незамеченными. В качестве доказательства у нас была масса газетных статей и записанных репортажей. Я вспомнил собственную ярость, собственное отчаяние, которым был переполнен до встречи с Фелипе и я не мог винить этих людей за то, что они хотели того же, чего когда-то хотел и я, чего хотели все мы.

Я внимательно посмотрел на огромный плакат с портретом Уорхола.

— Неужели ни один Невидимка ни разу не добивался славы? — спросил я.

— В 1970 одна наша местная группа вошла в топ-10. Называлась «The Peppertree Conspiracy», а альбом — «Солнечный мир».

— У меня есть их записи! — воскликнул я. — Мне они нравились! Это был первый музыкальный альбом, который мне подарили родители.

Ральф грустно улыбнулся.

— Он был у всех нас. И мы его любили. Целую неделю его любили вообще все. Сейчас же, полагаю, не найти ни одного не-Невидимки, у кого остались их записи. Там и сям на складах до сих пор лежат коробки с пластинками, но большая часть, скорее всего передана в «Гудвил» или в Армию Спасения. Готов спорить, сейчас уже и не найти никого, кто помнил бы наизусть хоть одну песню.

— А с музыкантами что стало?

— Тедди Говард стал нашим священником.

— А остальные?

— Роджер загнулся от передоза в 1973-м, Пол по утрам отжигает на нашем радио, — Он выдержал паузу. — А я стучал на барабанах.

— Ого. — Я был на самом деле очень сильно впечатлён и начал смотреть на Ральфе с некоторым уважением. Я вспомнил, как ребенком сидел и слушал запись, держа в руках по карандашу и притворяясь, что стучал по барабанам, а перед сценой бесновалась толпа кричащих девчонок. Мне хотелось рассказать ему об этом, но веселый и одновременно грустный ностальгирующий взгляд мэра вынудил отложить этот рассказ на другой раз.

Он свернул на другую улицу.

— Давайте-ка посмотрим, где вы будете жить.

2.

Я получил работу в отделе планирования в мэрии. Мне предстояло заниматься обработкой разрешений на строительство. Скучная работа, но я и сам был скучным и окружали меня такие же скучные люди, так что, наверное, мне должно понравиться.

Однако не понравилось.

Я был удивлён. Мои предпочтения, всё, что мне нравилось и не нравилось никогда не отличалось от того, что нравилось Фелипе и остальным террористам, и я думал, что в Томпсоне всё будет так же. Я буду расслаблен и весел, буду счастлив.

Однако этого не случилось.

Дело не в коллегах по работе, которые приветствовали меня с распростертыми объятиями, а по окончании первого рабочего дня отвели на праздничный ужин в мексиканский ресторанчик. Дело было во мне. Может, я слишком многого ждал, надеялся на что-то большее, но я был разочарован. Тут не было никакого волшебства. Я надеялся, что в Томпсоне всё окажется идеальным, всё будет на своих местах, но ничего этого не случилось. Я был окружен людьми, которые совершенно ничем от меня не отличались и снова почувствовал себя одиноким.

Должен признать, новый дом оказался весьма милым. Ральф поселил меня в апартаментах с двумя спальнями в районе под названием «Озёра», рядом с искусственным каналом, ограждённым пятиметровой живой изгородью. Жаловаться мне было не на что. Однако жить в таком огромном помещении одному казалось мне странным, нелепым. После скученной жизни с остальными террористами, я чувствовал себя неуютно.

Остальные террористы.

Как я предполагал и боялся, мы стали гораздо реже видеться. Я приглашал Джеймса, Дона, Джима и Мэри посмотреть моё новое жильё и ходил смотреть, как теперь живут они, однако, по какой-то причине, случайно или нарочно, нас поселили довольно далеко друг от друга, на разных краях города и работу нам дали тоже в разных местах.

Меня не покидало чувство, что это было сделано специально, с какой-то целью, но понять, какова эта цель я никак не мог. Мы тут среди своих. Зачем нас разделять? Бессмыслица какая-то.

Видимо, за время, проведенное с террористами, я просто превратился в параноика.

Как бы то ни было, видеться часто мы не могли.

Мы стали больше времени проводить с новыми коллегами, чем друг с другом.

До меня дошли слухи, что через несколько дней после нас, прибыл Фелипе вместе с остальными. Как и нас, их расселили в Томпсоне, но я никого не встретил, да и не стремился искать этой встречи.

Жизнь в Томпсоне была другой. Как Ральф и сказал, всё здесь было бесплатно. Насколько я мог судить, никакие деньги здесь не использовались. Я не видел ни монет, ни купюр. Если мне было что-то нужно, я просто шёл в магазин и брал. Полагаю, спрос внимательно отслеживался и результаты отправлялись в компанию.

Брать вещи бесплатно было для меня не в новинку, но вот быть при этом видимым, стало. Раньше я ходил между стеллажами в магазинах незамеченным, и у меня ушло немало времени на то, чтобы привыкнуть, что меня видят. Я чувствовал себя неловко, понадобилось несколько недель, чтобы эта неловкость, наконец, прошла.

Помимо кино, видеопроката и кабельного телевидения, в Томпсоне был музей, где выставлялись самые посредственные произведения искусства. По пятницам в местном центре досуга проводились концерты. Местный театр показывал постановки «Фантастикс» и «Энни».

Мне всё это нравилось.

Как и остальным.

Однако что-то шло не так. Я был обеспечен всем необходимым, меня окружало всё то, что должно было сделать меня счастливым. И всё же, чего-то не хватало. Я предполагал, что это, но не хотел признавать. Даже думать об этом не хотелось.

По Томпсону гулял слух о том, что где-то в Айове находился настоящий город, основанный Невидимками и для Невидимок, и я понял, что если найду его, то обязательно обрету своё счастье.

Я постоянно напоминал себе об этом и вскоре сам в это поверил.

3.

Была первая суббота июня. Точнее, 5 июня. За прошедший месяц я звал Джеймса на шашлыки, но он отказался. Затем он позвал меня выпить и отказался уже я. Я решил, что теперь моя очередь и отправился в «Вонс» взять несколько стейков. Я решил снова позвать Джеймса поесть мяса и выпить грога. Если он откажется, позову Сьюзан, ту девушку с работы, которая вроде как проявляла ко мне интерес.

Я шёл по супермаркету, толкая перед собой тележку и направляясь в мясной отдел. Я швырнул три пачки риса, остановился в конце прохода и обернулся.

И увидел её.

Джейн.

Первой моей мыслью было спрятаться, забежать за угол вместе с тележкой, скрыться, словно рак-отшельник в раковине. Сердце бешено колотилось в груди, я никак не мог восстановить дыхание. Я оказался совершенно выбит из равновесия. Я сотню раз прокручивал этот сценарий в голове, по идее, я должен был знать, что нужно делать, но я оказался настолько шокирован, что совершенно потерялся. Я просто замер в проходе, крепко сжимая ручку тележки. Мне казалось, я забыл, как она выглядела, забыл черты её лица. Думал, что под давлением новых обстоятельств эти воспоминания стёрлись. Ничего я не забыл, как оказалось и теперь смотреть на неё мне было очень больно. Лицо, глаза, губы — всё это мгновенно всплыло в памяти. Вместе с этим вернулись воспоминания обо всём времени, проведенном вместе. Обо всём хорошем и плохом.

На ней были новые обтягивающие джинсы и футболка, волосы она стянула на затылке. В таком виде она была просто обворожительна. Внезапно я вспомнил, что сам был одет в то же тряпьё, в котором утром мыл машину. Она начала поворачиваться в мою сторону и я быстро скрылся за стеллажом с «Тайдом». Сердце бешено колотилось, руки дрожали. Мне было страшно. Я боялся того, что она может не захотеть меня видеть, боялся, что она будет меня ненавидеть, что будет равнодушна ко мне.

Я боялся, что она изменилась.

Вот. Больше всего я боялся, что это уже не та Джейн, которую я знал раньше. С последней нашей встречи прошло почти три года, за это время каждый из нас что-то пережил, приобрёл какой-то жизненный опыт. Мы оба уже другие и возможно, совершенно не подходим друг другу.

Может, она кого-то встретила.

Этого я тоже боялся сильнее всего, хотя и не хотел сам себе в этом признаваться.

Я обошёл стеллаж, потихоньку толкая тележку. Часть меня хотела сбежать, убеждая, что встреча с ней лишь разрушит старые фантазии. Как раньше уже никогда не будет.

Однако другая часть меня хотела поговорить с ней, дотронуться до неё, снова быть с ней вместе.

Я смотрел, как она рассматривала упаковки с куриной грудкой. Я и не предполагал, что так хорошо её запомню. Я вспомнил всё: как она моргала, как осматривала мясо, как кривила губы. Всё это разом предстало перед моими глазами и я внезапно осознал, насколько же сильно я её любил.

Словно отвечая мне, она вдруг подняла голову и посмотрела на меня.

И увидела.

Мы оба тупо уставились друг на друга. Я проследил, как она положила выбранную упаковку курицы в тележку. Еёруки тряслись прямо как у меня. Она облизнула губы, открыла было рот, чтобы что-нибудь сказать и тут же закрыла.

— Привет, — наконец произнесла она.

Этот голос. Я не слышал его три года, но я его тут же вспомнил, как любимую мелодию. В горле застрял комок. В глазах тут же появились слёзы и я быстро их стёр пальцами, дабы не расплакаться.

— Привет, — ответил я.

В этот миг я всё-таки расплакался и она расплакалась. Мы обхватили друг друга, прижали к себе, она принялась целовать меня.

— Я так по тебе скучала, — сказала она сквозь слёзы. — Так скучала.

Я крепче прижал её к себе.

— Я тоже по тебе скучал.

Через какое-то время, я отпрянул, взял её за плечи осмотрел поближе. Она стала ещё красивее. Чем бы она ни занималась все эти годы, как бы ни жила, это сделало её только лучше.

Я вдруг понял, что, пока мы жили вместе, я не думал о ней как о красавице. Она меня привлекала, конечно, но я не видел в ней какой-то оригинальной красоты.

Она тоже оказалась Невидимкой.

Я понимал это, замечал, но почему-то оставлял без внимания.

Впрочем, это было неважно.

Я внимательно посмотрел на её лицо, на губы. Взглянул ей в глаза. Я не знал, что сказать, не знал, какими словами озвучить то, что думал, что чувствовал. Кто мы теперь друг для друга? Старые близкие друзья, встретившиеся после долгой разлуки? Или она чувствовала то же, что и я? Хочет ли она снова вернуть наши отношения, начать с момента последней остановки? Нам нужно было столько обсудить, обговорить. Но, несмотря на то, что мы стояли прижавшись друг к другу, между нами стоял барьер. Мы слишком долго были в разлуке, почти столько же, сколько были вместе и больше не могли нормально общаться.

Я посмотрел ей в глаза и понял, как нам всё решить. Я просто сказал, что чувствовал, что хотел сказать:

— Я люблю тебя.

И она сказала именно то, что я хотел от неё услышать:

— Я тоже люблю тебя.

Тут же исчезла вся неопределенность. Мы оба сразу всё поняли. Мы знали, что чувствует каждый из нас, о чем думает.

Мы тут же заговорили совершенно свободно. Слова вылетали из наших уст, сталкивались, лопались пузырями, соединялись во фразы и предложения. Она сказала, что очень сожалела о своём уходе, но была слишком упряма, чтобы вернуться и попросить прощения. Я сказал, что хотел найти её, но слишком испугался даже приближаться к ней. Сказал, что уволился из «Автоматического интерфейса», рассказал о Фелипе и встрече с Ужасом Простых Людей, однако умолчал об убийстве Стюарта и совершенных нами терактах. Она поведала, как поняла, что она Невидимка, как, работая официанткой, познакомилась с другой женщиной-Невидимкой и вместе с ней переехала в Томпсон.

Мы оба не переставали восхищаться тем, что вновь нашли друг друга. Причём, не где-нибудь, а здесь.

— Мы должны были быть вместе, — слегка игриво произнесла Джейн.

— Наверное, должны были, — согласился я.

Мы вышли из магазина и отправились к ней домой. Жила она в одноэтажном доме неподалеку от Мейн-стрит. Я с удивлением обнаружил в нём нашу старую мебель, ту самую, что когда-то стояла у нас в квартире. Очевидно, ей ничего и никому не нужно было доказывать. Она не собиралась делать своё жильё каким-то уникальным, особенным, она просто расставила мебель так, как ей хотелось. Мне было там уютно, и, несмотря на то, что я прекрасно осознавал, что вкусы Джейн были совершенно обычными, мне они пришлись по вкусу.

Как я мог не заметить, что она тоже Невидимка?

Как я этого раньше не понял?

По собственной тупости, полагаю.

Она приготовила ужин — запекла курицу с рисом — как в старые времена. Пока она копошилась на кухне, я валялся на диване и смотрел телевизор. Потом мы вместе ужинали в гостиной, как будто давно были женаты и никогда не расставались. Мы болтали обо всём и ни о чём, словно ничего не изменилось, мы знали привычки друг друга, манеру говорить. Ещё никогда прежде я не был так счастлив.

После ужина я помог ей помыть посуду. Пока она домывала последнюю ложку, я стоял и молча смотрел на неё. Она это заметила и спросила:

— В чём дело?

— А?

— Чего молчишь?

Я посмотрел на неё и нервно облизнул губы.

— Мы будем… — начал я.

— … заниматься любовью? — перебила она меня.

— … трахаться?

Мы рассмеялись.

Она взглянула на меня, её губы казались мне красными и очень чувственными.

— Да, — сказала она. Она коснулась мыльными ладонями моих щёк, привстала на цыпочках и поцеловала.

Той ночью нам не потребовалось никаких предварительных ласк. Мы быстро скинули одежду, уже полностью готовые. Она легла на спину, я завалился на неё сверху, она раздвинула ноги и ввела меня в себя.

Потом я счастливо уснул безо всяких сновидений. Ночью она несколько раз будила меня и мы занимались этим снова и снова.

Утром, разговаривая с Мардж Лэнг, сотрудницей отдела кадров, я сказался больным. Я буквально слышал, как она улыбалась в трубку.

— Мы ждали вашего звонка.

Старший брат присматривает за тобой.

Я попытался сохранить невозмутимость.

— Правда?

— Всё в порядке. Вы уже давно не виделись.

Меня должно было оскорбить столь подробное знание каждого моего шага и поступка, однако почему-то не оскорбило и я тоже улыбнулся в трубку.

— Спасибо, Мардж, — сказал я. — До завтра.

— Пока.

Сквозь занавески на окне гостиной я разглядел ярко-голубое небо Аризоны и понял, что ничто не сможет испортить этот прекрасный день.

Я вернулся в постель, где меня ждала Джейн.

4.

В следующие выходные я переехал к ней.

С собой я забрал только одежду и вещи, которые привёз с собой в Томпсон. Всё прочее осталось в доме в ожидании следующего постояльца.

Разбирая коробки, я нашёл трусики Джейн, которые забрал, когда уезжал из квартиры. Я показал их ей, она повертела их на пальцах.

— Поверить не могу, ты их сохранил, — сказала она. — Зачем они тебе? Нюхал, поди?

— Нет, — ответил я. — Я просто… возил их с собой. На память.

— На память обо мне?

Я кивнул.

— О тебе.

— Погоди минутку. — Она ушла в спальню, какое-то время возилась там, затем вышла с моей футболкой с логотипом «Хосе Куерво», которую я раздобыл, учась в Бреа. В ней я обычно мыл машину.

— Украла, — призналась она. — Хотела сохранить что-нибудь на память о тебе.

— Я даже не заметил, что она пропала.

— И не заметил бы. — Она села рядом и положила голову мне на плечо. — Я постоянно думала о тебе.

Зачем же тогда ушла? — чуть не вырвалось у меня.

Я ничего не сказал, наклонился, приподнял её подбородок и поцеловал.


Я был абсолютно и безгранично счастлив. Из-за того, что мы с Джейн были совершенно обычными людьми, полагаю, миллионы людей по всему миру сейчас испытывали те же самые эмоции. Но для меня эти ощущения были уникальными и ни на что не похожими.

Между нами всё складывалось намного лучше, чем прежде. Стена, некогда разделявшая нас, развалилась. Мы общались совершенно открыто, между нами не было никакого недопонимания, никаких недоразумений, которые преследовали нас раньше.

В постели тоже всё стало намного лучше. Мы занимались сексом утром, вечером, днём в выходные. Старые страхи никуда не делись и, несмотря на то, что я в полной мере наслаждался активной половой жизнью, я порой задумывался, была ли Джейн так же полностью удовлетворена, как и я. Как-то в субботу утром я лежал на диване и читал газету, Джейн подошла ко мне, распахнула мой халат, взяла член в ладонь и поцеловала его. Я отложил газету, посмотрел на неё и сказал то, что давно хотел:

— Тебе нравится размер?

Она взглянула на меня.

— Что, опять?

— Опять.

Она дернула головой, но в этом жесте не было никакого раздражения.

— Идеальный размер, — сказала она. — Как в сказке про Златовласку и трёх медведей. Ну, в одной тарелке каша была слишком горячей, в другой слишком холодной, а в третьей в самый раз. Вот и здесь: некоторые слишком большие, некоторые слишком маленькие, а твой — в самый раз.

Я убрал газету, поднял её и усадил на себя.

В тот раз мы занимались этим на диване.


Иногда я задумывался о других сторонах жизни Джейн, о её друзьях, семье, обо всём том, что ей пришлось оставить при переезде в Томпсон.

Как-то раз я её спросил:

— Как мама?

Она неопределенно пожала плечами.

— А папа как?

— Не знаю.

Меня это удивило.

— Ты не поддерживаешь с ними связь?

Она помотала головой и посмотрела куда-то в сторону. Она несколько раз быстро моргнула, протерла глаза и я заметил, что она плакала.

— Они меня не замечают. Вообще игнорируют. Я для них невидима.

— Но вы ведь были так близки.

— Вот именно, что были. Сейчас-то они меня уже и не вспомнят.

Она заревела. Я положил руки ей на плечи и крепко обнял.

— Конечно, помнят, — сказал я, но сам себе не очень-то верил. Мне хотелось узнать, что случилось, почему они разошлись, но понимал, что сейчас не время для расспросов и поэтому молча стоял и держал её в своих объятиях.

5.

Дни перетекали в недели, недели в месяцы. Весна сменилась летом, за ним пришла осень. Прошёл год. Каждый новый день был неотличим от предыдущего, но, несмотря на рутину и обыденность, я не переживал. По правде сказать, мне даже нравилось. Мы работали, играли, ходили по магазинам, заводили друзей, занимались сексом. Одним словом, жили. Я поднялся по служебной лестнице в полном соответствии с «принципом Питера», а Джейн стала руководителем в детском саду. Вечерами мы сидели дома и смотрели телевизор. Программы постоянно сдвигались по эфирной сетке, либо вообще отменялись, но я не переживал, ведь их место занимали другие, не менее интересные.

Шло время.

Я жил вполне неплохо. Скучно, однообразно, но я был доволен.

В этом и заключалось самое странное свойство Томпсона. Странное и пугающее. Умом я понимал, насколько убого всё выглядело, насколько безуспешными были все попытки проявить оригинальность. Переодевание в безумные одежды, агрессивное и вызывающее поведение, стремление быть кем-то другим — всё это оказалось поглощено серостью. Я видел нити, тянущиеся из-за кулис. Видел человека за этими кулисами. Но мне здесь нравилось. Город был идеален. Я никогда прежде не был настолько счастлив.

Это был мой город.

Поражал диапазон профессий. Здесь жили не только офисные работники — их, впрочем, было большинство — но и учёные, мусорщики, юристы, сантехники, стоматологи и плотники. Люди, которые были не в состоянии как-то выделиться своими навыками или не имели возможности проявить себя в деле. Многие из них были весьма одарёнными, настоящими профессионалами своего дела.

Поначалу мне казалось, что именно работа сделала нас безликими, затем я считал, что дело в нас самих, ещё позже я начал думать, что это генетическое. Теперь же я терялся в догадках. Не все мы — бюрократы, хотя таковых среди нас и большинство, и не все обладали мягким характером. В Томпсоне особенно сильно бросалось в глаза различие граждан по степени невидимости.

Я задумался, могли ли здесь быть те, кого не замечали, невидимки среди Невидимок.

Эта мысль напугала меня.

Скучал ли я по старым временам? Скучал ли я по Ужасу Простых Людей? Скучал ли я по приключениям, товариществу…

…изнасилованиям, убийствам?

Не могу сказать, что скучал. Я не раз задумывался над этим, но всё это было так давно, что казалось, будто это произошло не со мной, а с кем-то другим. То время казалось мне каким-то эпизодом из древней истории, я чувствовал себя стариком, вспоминающим о бунтарской юности.

Интересно, что сказала бы Джейн, если бы знала, что я вытворял с Мэри, что чуть не изнасиловал женщину.

Что убил человека.

Несколько человек.

Я никогда не интересовался её прошлым, не спрашивал, чем она занималась в промежутке между уходом от меня и нашей недавней встречей.

Мне это было неинтересно.

Через год и один месяц после памятной встречи в супермаркете мы с Джейн поженились. Скромная гражданская церемония прошла в здании мэрии. Там был Джеймс, был Дон, были Мэри с Джимом, Ральф, друзья Джейн с работы, мои коллеги. После церемонии мы устроили торжество в общественном центре в парке.

Я пригласил только тех, кто приехал со мной в Томпсон на фургоне, но танцуя и веселясь, меня не раз кололо чувство вины за то, что я не позвал Фелипе и остальных. Несмотря на всё произошедшее, они были мне ближе, чем все остальные обитатели этого города. Несмотря на раскол, мне хотелось, чтобы в этот праздничный вечер они были рядом. Они — моя семья, или кто-то очень близкий к этому определению и я сильно сожалел, что не пригласил их.

Впрочем, уже слишком поздно. Ничего поделать я не мог.

Я отринул печальные мысли, долил Джейн в бокал шампанского и празднование продолжилось.

Медовый месяц мы провели в Скоттсдейле, останавливаясь в самых роскошных отелях. Для того, чтобы заполучить лучшие номера у бассейна в «Ла Посада», «Маунтин Шэдоус» и «Кэмелбэк Инн» мне пришлось воспользоваться старыми уловками.

В первую ночь, нашу первую брачную ночь, я украл ключи от номера новобрачных в «Ла Посаде», открыл дверь, взял Джейн на руки и перенес через порог. Мы хохотали, я изо всех сил старался её не уронить, донёс до кровати и отпустил. С коротким визгом Джейн упала на матрас. Её платье задралось, обнажив белые трусики и облаченные в чулки ноги, я немедленно возбудился. Мы не хотели торопиться, планировали принять ванну, сделать друг другу чувственный массаж, прежде чем наконец заняться сексом. Мне хотелось взять её прямо сейчас, и я спросил у неё, хотела ли она немного повременить.

Вместо ответа она стянула трусики, раздвинула ноги и протянула ко мне руки.

Позже, лежа рядом с ней, я сунул ладонь ей между ног, чувствуя липкую влагу.

— Может, попробуем что-нибудь другое? — спросил я. — Какую-нибудь новую позу?

— Зачем?

— Ну, мы всегда занимаемся этим в миссионерской.

— И что? Тебе же так нравится, разве нет? Мне вот нравится. Это моя любимая поза. Почему мы должны заставлять себя следовать ожиданиям других? Почему мы должны соответствовать представлениям о сексе других людей?

— Мы и соответствуем. Мы же обычные.

— Для меня всё это не обычно. Для меня это очень необычно.

Я понял, что она права. Для меня тоже всё было очень необычно. Зачем нам экспериментировать в постели лишь потому, что так делали другие люди и поэтому должны мы?

Вот мы и не экспериментировали.

Всю неделю мы купались в бассейнах отелей, питались в самых дорогих ресторанах и занимались сексом так, как нам нравилось больше всего.

Мы вернулись в Томпсон утомленные и довольные, с отдохнувшими мозгами и больными промежностями. Город оставался прежним, люди оставались прежними, только я…изменился. Я уходил во внешний мир и там понял, что скучал по нему. Вместо возвращения домой после отпуска мне казалось, что мы вернулись с воли обратно в тюрьму.

Мы вернулись к работе, несколько дней потребовалось на акклиматизацию, привыкание. Только…

Только это ощущение никуда не исчезло. Оно сопровождало меня повсюду, даже в самые счастливые моменты жизни. От этого я чувствовал себя неуютно. Я подумывал обсудить этот вопрос с Джейн, я должен был обсудить его с ней — мне совершенно не улыбалось, чтобы между нами снова возникли трудности в общении — но она выглядела такой счастливой, совершенно не подозревая о моих тревогах, что я не посмел вовлекать её в свои проблемы. Может, дело во мне самом. Может, у меня какая-то послебрачная депрессия или типа того. Разрушать её рай своей паранойей было бы просто нечестно.

Я заставил себя отбросить мысли о собственном недовольстве. Что со мной не так? У меня было всё, что нужно. Я снова с Джейн. Мы вместе жили в городе, где нас замечали, где мы не были подавляемым меньшинством, а наоборот господствующим классом.

Жизнь хороша, убеждал я себя.

И я заставил себя в это поверить!

6.

Мэрия и полицейский департамент представляли собой различные подразделения, однако пользовались общей базой данных. Я просматривал списки новых сотрудников, которые ежемесячно рассылались по всем отделам и внезапно наткнулся на имя Стива. Он был принят на службу в полицию, звёздочка около его имени означала, что он обладал опытом службы в правоохранительных органах и поэтому проходил сокращенную программу обучения и подготовки.

Стив? Опыт службы в правоохранительных органах?

Он же был обычным делопроизводителем.

Когда он присоединился к террористам, то превратился в насильника.

Однако вопросы того, кого и почему принимали в полицию, меня не касались, поэтому я промолчал. Может, Стив изменился. Может, он стал мягче, отринул прошлое.

Я прикрепил список на доску объявлений.

Хоть я и жил в Томпсоне и трудился в мэрии и поэтому лично отвечал за многие принятые решения, местная политика интересовала меня меньше всего. Каждый первый понедельник месяца проводились заседания городского совета, по местному кабельному каналу велась прямая трансляция, но я никогда на них не ходил и трансляции не смотрел.

Как правило.

Однако в последний день августа Ральф предложил мне посетить сентябрьское собрание.

Мы обедали в KFC, я выбросил обглоданную куриную ножку в корзину, вытер пальцы салфеткой и спросил:

— Зачем?

— Твой друг Фелипе хочет обратиться к совету с какой-то просьбой.

Фелипе.

С самого его прибытия в Томпсон около года назад я ничего о нём не слышал. Я иногда думал, что он вернулся обратно в Палм Спрингс или колесил по стране, набирая новых террористов. Сидеть тихо и ничего не делать — не в его привычках. Ему нравилась власть, нравилось находиться в центре внимания. Он жаждал известности и я никак не мог представить его тихим и незаметным. Даже в таком месте, как Томпсон.

Я попытался сохранить невозмутимость.

— Серьезно?

Мэр кивнул.

— Думаю, тебе будет интересно. Можешь даже прийти на слушание.

— Не думаю.

Но мне, конечно, было любопытно, что же именно задумал Фелипе, поэтому как-то вечером я включил местный телеканал.

Камера стояла на одном месте и была направлена на мэра и членов совета. Сидел ли кто-нибудь в зале видно не было и около получаса я слушал обсуждение старых вопросов, прежде чем мэр сверился с повесткой дня и огласил новое слушание.

— На повестке дня слушание просьбы Фелипе Андерсона, — сказал он.

Сьюзан Ли, единственная женщина в совете поинтересовалась, глядя поверх очков:

— Какой просьбы?

— Пускай докладчик сам её изложит. Мистер Андерсон?

Когда он прошёл мимо камеры и занял место на трибуне, я узнал его даже со спины. Он стоял прямо, выглядел собранным, его харизма ярко светилась на фоне уклончиво вежливого мэра. Я увидел, что именно привлекало террористов в Фелипе. Я увидел…

… залитого кровью Фелипе, расчленяющего тела двух малолетних детей.

— Это и есть Фелипе? — спросила Джейн.

Я кивнул.

— А он ещё больше неприметный, чем я предполагала.

— Он же Невидимка. Чего ещё от него ждать?

Фелипе на экране телевизора прокашлялся.

— Уважаемый мэр, уважаемые члены городского совета. Дамы и господа. Предложение, которое я хочу сделать, принесет пользу не только Томпсону, но и всем Невидимкам. Каждый из вас получит экземпляр списка моих просьб. Там всё изложено крайне подробно, вы можете изучить его на досуге. Детали обсудим на следующем собрании.

Он взглянул на листок бумаги перед собой и продолжил:

— Основная часть моего плана состоит в следующем: Для достижения наших целей и строительства отдельного государства, Томпсону необходима собственная армия, собственное ополчение. У нас имеются полицейские силы для поддержания порядка и законности внутри города, но нам также необходима армия для защиты наших интересов и независимости.

Двое членов совета принялись перешептываться. Из зала донеслись возгласы.

Джейн взглянула на меня и помотала головой.

— Не нравится мне эта милитаризация города, — сказала она.

— Остановимся пока на этом, — произнес мэр и посмотрел на Фелипе. — С чего вы решили, что нам необходимо вооруженное ополчение? Оно ведь встанет нам в немалую сумму: форма, оружие, обучение. Нам никто никогда не угрожал, никто на нас ни разу не нападал. Не вижу никаких причин для создания подобных отрядов.

Фелипе хихикнул.

— В немалую сумму, говорите? Для нас всё бесплатно. Достаточно попросить.

— Задача данного совета установить является ли та или иная просьба востребованной или нет.

— А она востребована. Вы утверждаете, что на нас никогда не нападали, но в 1970 году компания «Оутс» направила сюда вооруженный отряд, убивший десятки людей.

— Это было в 1970 году.

— И может произойти снова. — Фелипе взял паузу. — К тому же, моя просьба предполагает не только оборонительные, но и наступательные действия.

Мэр нахмурился.

— Какие ещё наступательные действия?

— Нас, Невидимок, угнетали на всём протяжении истории. Мы были отданы на милость тех, кого замечают, на милость обличенных властью. Мы не имели возможности нанести ответный удар. Полагаю, настала пора именно для таких действий. Настала пора призвать к ответу за все тяготы и лишения, которые мы были вынуждены перенести. Предлагаю возложить ответственность подготовку отряда из наиболее боеспособных мужчин на меня и напасть на Белый Дом.

Помещение огласилось криками и спорами. Фелипе же стоял и ухмылялся. Он чувствовал себя, как рыба в воде. Именно это он любил, этим жил и я видел, как он счастлив. Против собственной воли я тоже был рад за него.

Мэр к этому времени, уже совершенно не контролировал собрание. Собравшиеся в зале восхваляли Фелипе, спорили друг с другом, кричали на членов совета.

— Слишком долго они пользовались своим положением! — воскликнул Фелипе. — Мы нападём, а они нас даже не заметят. Не заметят, пока не станет слишком поздно! Мы захватим Белый Дом. Устроим первый успешный переворот в истории США! Страна станет нашей!

Я мог с легкостью предсказать, что будет дальше. Хоть мэр и совет были не согласны с Фелипе, толпа была за него. Если Ральфу и остальным дороги их кресла, в их интересах одобрить его просьбы.

Я выключил телевизор.

Джейн положила голову мне на плечо.

— Как думаешь, что будет теперь? — спросила она.

— Не знаю, — ответил я. — Не знаю.

В течение следующих нескольких месяцев Томпсон поселился во всех выпусках новостей на постоянной основе. Он попросту обрушил рейтинг Нильсена. Наш местный ведущий Глен Джонстон вёл ночные репортажи о подготовке ополчения. Благодаря уникальному статусу нашего города среди американских корпораций, Фелипе и ему последователям нужно было лишь заполнить необходимые бланки о поставке оружия и боеприпасов и ждать. Кто-то где-то, следя за заказами, заметил увеличение спроса на военное обмундирование, а кто-то где-то увеличил производство. Наверное, даже появились новые рабочие места.

Поначалу я гадал, почему никто ни в Томпсоне, ни в Национальной исследовательской ассоциации, ни в корпорациях не остановил эти поставки. Почему ни ФБР, ни в Бюро по контролю оружия, табака и алкоголя не начал расследование. Выступая по телевидению, Фелипе продолжал гнуть свою линию, не снижая накал:

— Мы свалим нынешнюю элиту! — заявлял он. — Мы установим новую власть в нашей стране!

Впрочем, меня не покидала мысль, что никто не замечал наши трансляции, как и нас самих. Причина, почему никто не остановил Фелипе, заключалась в том, что никто не обращал на него внимания, даже, несмотря на то, что он вещал на всю страну.

Впервые я подумал, что его план мог и сработать.

В его армию записалось почти двести человек. В Томпсоне оказалось необычно высокое количество людей, отслуживших в армии, ВВС и флоте. Именно эти люди занимались обучением новобранцев. Фелипе лично завербовал 50 человек и обучал их методам террористической борьбы. Именно им предстояло стать его личной гвардией, которая ворвется в Белый Дом и откроет дорогу остальным.

В Томпсон на тягачах прибыли два танка.

Дилер «Джипа» прислал армейские внедорожники.

Постоянно приходили ящики с оружием.

Наконец, спустя, казалось, целую вечность, Фелипе на очередном совещании городского совета объявил, что его армия готова к походу на Вашингтон.

Я раньше никогда не сталкивался со столь сильной предвоенной лихорадкой, и мне было не по себе. Джейн чувствовала себя точно так же. Как и все мои друзья. Джеймс, Дон, Ральф, Мэри и Джим.

Однако весь остальной город был готов к битве, готов выступить против всего мира. В субботу был устроен торжественный парад. Развевались флаги, люди швыряли конфетти, играл школьный оркестр. Я стоял на тротуаре и ждал Фелипе. Память постоянно напоминала о том, что он сделал…

«…Меня зовут не Дэвид! Я Фелипе!»

…но события последних месяцев, его собственная убежденность в том, что он совершает благо для Томпсона и всех Невидимок, затмили эти воспоминания. В этом наши с Джейн мнения расходились. Она видела в происходящем нечто грандиозное. Я же видел в этом продолжение террористической деятельности, логичное развитие убеждений Фелипе.

По улице маршем в ногу шагали ополченцы и мне пришлось признать, что выглядели они внушительно. За пехотинцами ехали внедорожники и автобусы, на которых им предстояло проехать через всю страну. Наконец, в самом хвосте колонны, стоя на танке, ехал сам Фелипе. Он махал руками и швырял конфеты детям.

Я вышел вперед, к самому краю тротуара. Передо мной был тот самый Фелипе, которого я видел в нашу первую встречу. Это был тот самый Фелипе, который вёл нас вперед. Он стоял на ногах, оглядывал толпу, гордо смотрел по сторонам. Как я и ожидал и даже немного надеялся, он меня заметил и посмотрел мне в глаза. Он улыбнулся мне взмахнул рукой. Я кивнул в ответ. В горле застрял комок, руки задрожали и я поспешил спрятать их за спину. Если бы всё происходило в фильме, сейчас бы звучала пафосная музыка, а на заднем плане алел закат. Момент был преисполнен драматизма и героизма.

Колонна продвигалась к окраинам города. Оркестр и другие участники марша разошлись, а ополченцы продолжили идти.


Нападение на Белый Дом состоялось в четверг вечером.

Вместе с солдатами освещать событие отправились репортеры томпсонского телеканала, и вечером в четверг все телевизоры города были настроены на местные новости.

Мы наблюдали, как по улицам столицы двигались наши танки и внедорожники, как они проезжали мимо знакомых достопримечательностей. Несмотря на то, что я не поддерживал всю эту военную возню, я всё же испытывал гордость и какой-то прилив патриотизма, глядя, как мы идём по Вашингтону.

Но хоть сами наши люди и оставались Невидимками, техника по-прежнему привлекала внимание и мы должны были предусмотреть, что появление танков на улицах не могло остаться незамеченным. Наша бронетехника торчала посреди дорожного движения подобно Годзилле на чайной церемонии. Колонна сворачивала на перекрестках и, подъезжая к самому Белому Дому, она была остановлена на блокпосту вооруженными солдатами армии США.

Танки и внедорожники проехали несколько метров и замерли. Никто не кричал, никто даже не разговаривал. Вероятно, все переговоры велись в радиоэфире, однако не звучало никаких сирен и сигналов тревоги. Шло время. 4 минуты. 5, затем 10. Не раздавалось ни звука, никто не двигался, даже сопровождавший колонну репортер признался, что понятия не имеет, что сейчас творится на блокпосту, но пообещал обязательно обо всём рассказать, как только что-нибудь станет известно.

Камера переключилась на Белый Дом, где находился другой репортер, освещавший марш Фелипе. Съёмочная группа успешно преодолела забор и теперь незаметно кралась по залитой лунный светом лужайке перед Белым Домом.

Внезапно трансляция вернулась на улицу, где солдаты открыли огонь по нашим людям.

Репортёр орал в микрофон, пытаясь описать происходящее, но получалось у него плохо.

Впрочем, мы всё видели сами.

Наше ополчение было просто разгромлено.

Даже будучи вооруженными и подготовленными наши войска ничего не смогли противопоставить лучшей армии мира.

Танки сделали по одному залпу, выстрелы ушли в «молоко», затем обе машины взорвались.

Сидевшие во внедорожниках бойцы разбежались по улице, стреляли в ответ по американским солдатам и по технике, но казалось ни в кого не попадали. Они начали падать один за другим — это работали армейские снайперы. Вскоре оставшиеся побросали оружие и побежали.

Репортер с оператором тоже решили ретироваться.

На несколько секунд картинка на экране погасла.

Затем снова вернулась трансляция из Белого Дома, где сотрудники Секретной службы — такие же безликие и неприметные люди, как и мы сами — бились на лужайке с гвардией Фелипе. На центральном фасаде ярко горели все прожекторы. Томпсонский репортёр сообщил, что, несмотря на отступление, один из людей Фелипе включил сигнал тревоги, чем и привлёк к себе внимание охраны президента.

Одного из наших застрелили, когда он пытался перелезть через забор.

Господи, лишь бы не Фелипе, взмолился я.

Я увидел бегущего Фелипе. Я узнал его по манере передвигаться и жестикуляции. Он вытянулся, схватился за решетку забора и перелез через него. Послышалась стрельба, но если стрелявшие и целились в него, они промахнулись. Фелипе продолжал бежать по газону в сторону съёмочной группы.

Экран снова погас.

— Мы потеряли связь, — сообщил находившийся в Томпсоне Глен Джонстон.

Я принялся переключать каналы в надежде увидеть спецвыпуски новостей, ведь нападение на Белый Дом и покушение на жизнь президента однозначно должно стать главным событием для всех телеканалов. Однако по всем каналам шли обычные сериалы и полицейские драмы.

Я остановился на CNN и целый час смотрел только их. Ничего. Я дождался одиннадцатичасового выпуска новостей и переключался между АВС, CBS и NBC.

О нападении сообщили по АВС. 30 секунд съемки перед самой рекламой: снимок Белого Дома с удобной позиции через улицу, убегающий с группой товарищей Фелипе, их преследуют люди в костюмах. Внизу кадра было сообщение: «Секретная служба предотвратила проникновение на территорию Белого Дома группы неустановленных лиц».

Затем пошла реклама душевых кабинок.

Мы с Джейн молча сидели в полном молчании и смотрели рекламу. Что это такое? Такая подготовка, столько тренировок и это всё? Из Томпсона в субботу на танках и внедорожниках выехало почти две сотни людей, дабы совершить переворот.

И всё, чего они добились это короткий репортаж перед рекламой.

Я выключил телевизор и забрался в кровать. Впервые в жизни я осознал, насколько же жалкими выглядели все наши потуги. Фелипе собрал вооруженный отряд, разработал чёткий план и всё это обернулось пшиком.

Более чем пшиком.

Я гадал, сколько ополченцев погибло. Сколько взяли в плен.

Через неделю в сопровождении жалких остатков своей армии Фелипе вернулся в Томпсон. Он был подавлен и унижен.

Правительство даже не попыталось их наказать. Не было инициировано никакого расследования или преследования.

Погибло 153 человека.

Мы были готовы встретить Фелипе как героя, но он прекрасно осознавал свой провал и всю смехотворность придуманного плана, поэтому скрылся с глаз долой и пропал из виду.

Глен Джонстон решил провести специальный эфир, устроить интервью с Фелипе, расспросить его о произошедшем, но тот впервые на моей памяти отказался появляться на людях.

Больше по телевизору я его не видел.

7.

Наступил новый год. Мы с Джейн решили завести ребенка, она выбросила противозачаточные, и мы приступили к осуществлению нашего плана. Она хотела проконсультироваться с врачом, но я её отговорил и убедил продолжать попытки. Мне казалось, что дело во мне, но выяснять наверняка я не желал.

Когда я закончил колледж и только получил работу в «Автоматическом интерфейсе», мне казалось, всё только начинается, что впереди у меня вся жизнь. Теперь же ход времени ускорился. Скоро мне будет тридцать. Затем сорок. Я стану стариком. Потом умру. Правду говорят: жизнь коротка.

Но, что я делала всю свою жизнь? И зачем? Изменился ли мир из-за моего в нём присутствия? Или смысл в том, что никакого смысла нет, что мы существуем лишь здесь и сейчас и почему бы не жить в полную силу, пока есть такая возможность?

Ответа я не знал, да видимо никогда и не узнаю.

После работы к нам зашёл Джеймс, и Джейн пригласила его остаться на ужин. Поужинав, мы с ним сидели на заднем крыльце и предавались воспоминаниям. Я вспомнил, как вся наша группа отправилась в суд и мы рассмеялись.

— Никогда не забуду рожу судьи, когда ты крикнул «Сосни хуйца!».

Я так сильно смеялся, что из глаз потекли слёзы. Пришлось даже вытереть глаза ладонью.

— А помнишь Бастера? Как он постоянно орал «Пиздюк!».

Мы продолжали хохотать, но в нашем смехе слышалась печаль, ведь я вспомнил Бастера. Я вспомнил, как он смотрел на нас в «Старом городе» в «Фэмилилэнде», когда со всех сторон к нему бежали «серые костюмы».

Мы перестали смеяться и молча смотрели на звёзды. Над нами висело ночное аризонское небо, сквозь дымку Млечного пути были видны самые главные созвездия.

— Вы там не уснули? — спросила из кухни Джейн. — Так тихо стало.

— Просто задумались, — отозвался я.

Джеймс откинулся в кресле.

— Ты здесь счастлив? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Я тут слышал, что где-то есть место — целая страна Невидимок.

Я хмыкнул.

— Атлантида или Пацифида[19]?

— Я серьезно. — Его голос стал задумчивым. — Там мы могли бы обрести свободу. Настоящую свободу. Не быть рабами корпорации «Томпсон». Мне иногда кажется, что здесь мы нечто вроде питомцев, дрессированных зверюшек, которые раз за разом делают то, что им говорят.

Я молчал. Его чувства были мне прекрасно известны.

— Я тоже слышал об этом месте, — ответил я. — Это в Айове.

— А я слышал, что это целая страна. Где-то в Тихом океане, между Гавайями и Австралией.

Из дома донёсся грохот посуды.

— Я подумываю уехать, — сказал Джеймс. — Меня тут ничто не держит. Кажется, будто здесь я впустую трачу время. Хочу попробовать найти эту страну. — Он немного помолчал. — Подумал, может, ты отправишься со мной.

Какая-то часть меня очень этого хотела. Какая-то часть меня скучала по приключениям в пути. Какая-то часть меня тоже чувствовала себя в Томпсоне ущемленной. Но Джейн здесь нравилось. А я любил Джейн. И я никогда не стану делать что-то такое, что разрушило бы наши отношения.

И мне отчасти тоже тут нравилось.

Я попытался обратить разговор в шутку.

— Ты просто ещё бабу себе здесь не нашел.

Джеймс важно кивнул.

— И поэтому тоже.

Я медленно помотал головой.

— Я не могу поехать. Теперь я живу здесь. Мой дом тут.

Он кивнул, будто иного ответа и не ждал.

— Других спрашивал?

— Нет, но спрошу.

— Тебе ведь всё равно тут нравится, правда? — Я взглянул на Джеймса. — Я знаю, что ты думаешь об этом месте, но тебе же тут нравится.

— Ага, — признал он.

— Что мы, блядь, такое? Мы похожи на роботов. Нажми на кнопку, получишь нужную реакцию.

— Мы Невидимки.

Я посмотрел на небо.

— Но что это означает? Что это такое? Быть Невидимкой это не какое-то неизменное состояние. Не абсолют. Там, где я работал, был парень, он меня замечал, в отличие от остальных. А Джо?

— У магии нет законов, — ответил на это Джеймс. — Это наука подчиняется законам. Ты всё пытаешься засунуть всю нашу ситуацию в какие-то научные рамки. Дело не в генетике, не в физике. Мы вне каких-либо правил. Мы просто есть. Алхимики пытались унифицировать магию, из этого выросла наука, но сама магия никуда не делась. Рационального объяснения этому нет, нет причин и следствий.

Я помотал головой.

— Магия.

— Я много читал по этому вопросу. И пришел лишь к этому объяснению.

— Магия?

— Слово, может и неподходящее. — Он наклонился вперед, передние ножки кресла опустились на крыльцо. — Я лишь понимаю, что всё, что с нами происходит не может быть измерено, оценено или объяснено обычными методами. Это находится за пределами материального. Метафизика.

— Может, мы какие-то кристаллы, астральная проекция человека.

Джеймс рассмеялся.

— Может и так. — Он посмотрел на часы. — Слушай, поздно уже. Пора идти. Завтра на работу.

— Мне тоже. Причем на бесплатную.

— Безумный мир.

Мы прошли через дом, он попрощался с Джейн и я проводил его до машины.

— Ты действительно решил уехать? — спросил я.

— Не знаю. Скорее всего.

— Дай знать, как решишь.

— Разумеется.

Я стоял на крыльце и наблюдал, как он отъехал от моего дома, как скрылись за поворотом задние огни его машины. Спать я не хотел, валяться перед телевизором особого желания тоже не было. Джейн тоже не хотела, она домыла посуду и мы пошли гулять. Мы дошли до моего старого района и остановились у небольшого причала, где на якоре стояла детская лодочка.

Мы осмотрели небольшое искусственное озеро, расположившееся между двумя коттеджами. Джейн обхватила меня одной рукой и прильнула к моему плечу.

— Помнишь, как раньше мы ездили на причал в Ньюпорте?

— И ели в «Рубис».

— Чизбургер и луковые кольца, — сказала она, улыбнувшись. — Сейчас бы в самый раз.

— Суп из моллюсков в «Краб Кукер» лучше, как по мне.

Какое-то время мы стояли молча.

— Видимо, мы никогда не будем жить в Лагуна Бич, — тихо произнесла она.

Над ухом зажужжал комар и я прихлопнул его. Дома у озера внезапно показались мне какими-то убогими, сам водоём жалким. Я вспомнил о беспросветной тьме ночного океана, крошечные точки света, исходящие от прибрежных городков, которые было видно с причала и мне стало невообразимо грустно. Хотелось даже расплакаться. Сильнее всего я хотел, чтобы всё сложилось иначе, хотел вернуться к прежней жизни в старой квартире и чтобы всё стало как раньше.

Мне не хотелось быть Невидимкой.

Я развернулся и повёл её за собой по тропинке.

— Идём. Уже поздно. Пора домой, — сказал я.

8.

Убийца явился в офис утром, он вышел из лифта и спокойно подошел к стойке.

Я заметил его краем глаза — размытое цветастое пятно, повернулся и увидел невысокого мужчину крепкого телосложения, одетого в костюм клоуна и с разрисованным лицом. Он стоял в проходе, отделявшем рабочую зону от комнаты посетителей.

Желудок немедленно скрутился узел, в горле пересохло. Прежде чем я заметил нож в его руке, я уже знал, что он там будет. Первой мыслью было, что в Томпсон попал человек, прежде никогда не убивавший своего начальника и сейчас он намерен выполнить задуманное. Однако я не сумел опознать его, он точно не работал на этом этаже.

В этот момент я понял, что остальные его не замечали.

Его никто не видел.

Все эти мысли промелькнули в моей голове за несколько секунд, однако клоуну хватило этого времени, чтобы подойти к столу Рэя Лэнга, задрать ему голову и перерезать горло.

Я вскочил на ноги, откинул кресло в сторону и захотел закричать, но не сумел издать ни звука.

Клоун медленно и умело вытащил нож из горла. Кровь не брызнула, не лилась фонтаном, она сплошным потоком вытекла из раны на шее, разливаясь по белоснежной рубашке Рэя. По-прежнему держа одну руку на голове Рэя, клоун воткнул нож ему в глаз, затем в другой. На красном от крови лезвии осталась бело-зеленая слизь.

Клоун вытер лезвие о волосы Рэя, затем убрал руку с головы. Звуки, которые издавал Рэй не были похожи на крики, скорее это было какое-то глухое бульканье, к этому моменту он уже сумел привлечь к себе внимание остальных.

Убийца ухмыльнулся мне и сделал шуточный реверанс. Я посмотрел в его глаза и увидел в них чистое безумие. Даже под слоем грима я видел, что этот человек совершенно сошел с ума. Это не было похоже на временную одержимость, как у Фелипе. И меня это напугало до усрачки.

— Вон он! — наконец сумел выкрикнуть я. Ко мне вернулась способность говорить и двигаться. К сидевшему в залитом кровью кресле Рэю бежали люди, но меня никто не видел и не слышал.

Точно так же никто не замечал убийцу.

— Ты почти дошёл, — произнес клоун скрипящим шепотом. Затем он рассмеялся, его смех был подобен звуку, когда ногтями карябают школьную доску. — О, ты увидишь такое…

Затем он исчез. Испарился. Там, где он стоял, никого не было.

Воздух внезапно потяжелел, в нём повис запах распиленных зубов.

Я быстро огляделся, подбежал к лифту, дождался, пока он откроется, не переставая осматривать комнату. Никого не было. А когда двери лифта открылись, когда стало очевидно, что убийца не просто скрылся с глаз и выбрался наружу, а стал по-настоящему невидимым, я побежал за стойку, где лежал Рэй.

Прибыли врачи, провели все необходимые процедуры и отвезли Рэя в больницу, но он умер ещё до того, как его вынесли из здания. Помочь ему было уже нечем.

После того как Рэя увезли всё внимание присутствующих обратилось ко мне. Приехала полиция, они сфотографировали кресло, взяли у всех показания, собралась толпа и я изложил всё, что видел. Те же люди, которые игнорировали меня, когда я кричал и указывал на убийцу, сейчас слушали меня очень внимательно. Я вспомнил слова клоуна: «Ты почти дошёл».

Что бы это значило?

Конечно же, я знал, что.

Я становился Невидимкой в Томпсоне.

Как и он.

Невидимка среди Невидимок.

Я вспомнил, как ребенком ездил в «Диснейленд» и катался на аттракционе под названием «Путешествие во внутренний мир». Суть в том, что ты как бы проезжал сквозь «Великий Микроскоп» и попадаешь в невидимый мир атомов. Мне казалось, что я попал именно в такой мир, мир, недоступный взору остальным людям, существующийпараллельно с видимым миром.

Может, убийца был призраком.

Об этом я тоже подумал. Как насчёт тех, кто годами, столетиями утверждал, будто видел привидений? А вдруг они просто видели Невидимых Невидимок? Такие люди находились на две ступеньки ниже нормальной жизни. Возможно, никаких привидений не существовало. И жизни после смерти тоже не существовало. Возможно, после смерти мы просто перестаем существовать. Возможно, вся концепция жизни после смерти была придумана благодаря свидетельствам о Невидимках.

Жаль никто не написал историю нашего племени, историю Невидимок.

Из лифта вышел Ральф и заспешил туда, где в окружении полицейских стоял я.

— Я был в банке, когда мне сообщили. Что случилось? — спросил он.

Допрашивавший меня полицейский кратко изложил ему суть произошедшего.

Ральф посмотрел на меня.

— Ты единственный, кто всё это видел?

— Видимо, да.

— Ты нам нужен, — сказал мне Ральф. — Так или иначе, ты его видел. И ты поможешь его найти.

Так или иначе.

Я знал, почему и от этого мне стало страшно. Становилось только хуже. Это было похоже на прогрессирующую болезнь. У меня были нормальные друзья, я жил в нормальном обществе. Но я превратился в Невидимку. Судя по всему, теперь я стал ещё более невидимым. В какой-то момент я смог установить связь между обычными Невидимками и этим человеком — кем или чем бы он ни был. Но не стану ли я со временем таким же, как он? Перестанут ли Джейн или Джеймс или все, кого я знал думать обо мне, перестанут ли замечать меня? Что если в один прекрасный день они оглянутся, не увидят меня и забудут?

Нет, сказал я себе. Этого не случится. Я не стану невидимым. Я не позволю себе исчезнуть.

— Он сумасшедший, — сказал я вслух. — Совершенно безумен.

— Не переживай. Тебе ничего не угрожает. Кто-нибудь постоянно будет находиться рядом. Тебе не нужно за ним охотиться, нужно просто его заметить.

— Я переживаю не из-за этого.

— Мы его возьмем, — сказал полицейский. — Больше он никого не убьёт.

— За это я тоже не переживаю.

— Так, что же тебя тревожит?

Я посмотрел в сторону, не желая делиться с ними собственными опасениями.

— Не знаю, — соврал я.

9.

Через час он напал снова, убил Тедди Говарда. Бросил изрезанное тело преподобного на алтаре, подобно выпотрошенной рыбе.

10.

Настроение города изменилось. Все вдруг стали нервными. Было похоже на те времена, когда в Южной Калифорнии орудовал Ночной Странник[20]. Томпсон прежде никогда не сталкивался с серийными убийцами. Разумеется, в городе совершались преступления: изнасилования, домашнее насилие. В процентном отношении мы ничем не отличались от остальной страны. Но ничего подобного прежде не происходило. Когда полиция распечатала основанный на моих показаниях фоторобот и его показали по телевидению, страх в обществе достиг апогея. Костюм клоуна пугал сам по себе, но когда стало известно, что этот Невидимка был невидим даже для нас, что он застрял в режиме убийства начальника, испугались все. Продажи оружия взлетели до небес. Даже Джейн ложилась спать с бейсбольной битой у кровати.

И всё же…

И всё же никто не знал убийцу так, как я. Я его видел, я знал, насколько он опасен, но беспокоило меня не то, что он убивал людей.

Кроме меня его никто не видел.

«Ты почти дошёл».

Я был Невидимкой в «Автоматическом интерфейсе», в колледже Бреа, возможно, всю жизнь. Это я мог пережить. Я смирился с тем фактом, что отличался от нормальных людей. Но я не мог смириться с мыслью, что теперь я отличался ещё и от других Невидимок. Что мне стало хуже.

На следующий день я отправился на работу и заметил, что кивки и улыбки, которыми меня обычно встречали коллеги, куда-то исчезли. Сколько это уже продолжается? Неужели я исчезал постепенно, а заметил только сейчас?

Я попытался вспомнить, что мы обычно обсуждали с коллегами и друзьями. Были ли темы наших разговоров такими же скучными, как у остальных? Я снова вернулся к мысли о своей невидимости. Может, я не был обычным человеком из-за того, что я — Невидимка. Может, наоборот, я был Невидимкой именно потому, что был самым обычным человеком. Может, дело во мне. Наверное, мне стоило сделать что-то такое, как-то изменить себя, дабы обратить процесс вспять.

Меня временно перевели из отдела планирования в департамент полиции. Здесь меня замечали. В глазах мэра и начальника полиции был важным свидетелем, способным преступника. Со мной обращались прямо как с Эркюлем Пуаро.

Проблема заключалась в том, что дело никуда не двигалось, невозможно было сделать ничего, дабы облегчить поимку этого психопата. Я гулял по городу в сопровождении двух оперативников. Целую неделю я ходил по кабинетам, магазинам и торговым центрам, постоянно высматривая клоуна или кого-то, кто был похож на того клоуна. Вместе с патрульными я катался по жилым кварталам. Просматривал фотографии преступников.

Ничего.

Мне становилось всё тревожнее. Даже гуляя, я замечал, что меня никто не видел. Вернулось то самое ощущение, которое я испытывал, когда только осознал себя Невидимкой. Я вспомнил Пола, как мы встретили его в Йосемите, голого, сумасшедшего, выкрикивающего ругательства в адрес прохожих. Неужели то же самое произошло и с клоуном? Неужели он оказался раздавлен тяжестью вынужденной изоляции?

Неужели то же самое происходило со мной?

«Ты почти дошёл».

Джейн я о своих страхах ничего не рассказал. Я знал, что поступал неправильно. Знал, что вел себя так же, как в прошлый раз. Надо было всем с ней делиться. Все проблемы мы должны решать вместе. Но почему-то я не мог заставить себя поделиться с ней. Её, наверное, это ужаснет ещё сильнее, чем меня. Я не собирался втягивать её в тот кошмар, который переживал сам.

Однако в то же самое время я отчаянно хотел всё ей рассказать.

Я сказал ей, что стал свидетелем убийства и только я мог опознать преступника. Но причин этого я рассказывать не стал. Не стал рассказывать, что произошло на самом деле.

Самым жутким случаем на этой неделе оказалась встреча со Стивом. Он уже дослужился до лейтенанта и шеф полиции назначил его руководить охраной мэрии. На случай, если убийца решит снова напасть на мэрию, шеф требовал постоянных отчетов о происходящем. Он считал, что таким образом можно будет взять преступника с поличным.

Стиву было поручено разобраться с этим делом, он встретился со мной, чтобы выяснить, как быстро убийца прошел от лифта к столу Рэя, как ему удалось отвлечь внимание остальных сотрудников, как быстро он исчез, когда его заметили. Он позвонил мне в четверг и предложил встретиться в отделе планирования перед обедом. После утренней прогулки с патрульными, к 11:30 я пришел в мэрию. Стив уже находился там.

Он меня не узнал.

Я понял это мгновенно, когда он раскрывал стандартный полицейский блокнот, куда записывал показания.

Он не знал, кто я такой.

Мы столько времени провели вместе, мы были коллегами, друзьями, братьями, а он меня даже не вспомнил. Ему казалось, что мы встречались впервые, что я очередной безликий бюрократ из мэрии. Общаться с ним, столько зная о нём, а он при этом тебя не узнавал, было неприятно. Я хотел ему всё рассказать, напомнить, расшевелить его память, но не стал и Стив ушёл, так и не вспомнив меня.

Убийства и нападения прекратились и к моей вящей радости полиция от меня отстала. Я вернулся на работу в мэрию с заданием смотреть в оба и сообщать обо всём подозрительном, но в полиции вскоре позабыли обо мне. В отделе планирования моего возвращения также не заметили.

Я уже отработал полноценную неделю, когда однажды встретил шедшего по коридору первого этажа мэра.

— Как идут поиски? — спросил я. — Есть что-нибудь?

Он ничего не ответил, посмотрел на меня, сквозь меня и прошел мимо.

11.

Когда я проснулся на следующее утро, за окном росло новое дерево.

Я стоял перед окном, смотрел на него и в груди у меня всё сжалось. Это дерево не было похоже на традиционные декоративные пальмы, которые обычно высаживали во дворах. Это был полноценный белый клен, выше нашего дома, вросший корнями глубоко в лужайку.

У него были фиолетовые листья.

Я не понимал, что это такое, что бы это значило, я лишь понимал, что меня это дерево до жути напугало. Я замер на месте, не в силах отвести взор. Из дома вышла Джейн, прошла по лужайке и подняла с газона свежую газету.

Она прошла сквозь дерево, будто его и не было вовсе.

Грудь сдавило ещё сильнее, я вдруг понял, что перестал дышать. Я заставил себя вдохнуть. Джейн взяла газету, снова прошла сквозь дерево и исчезла в доме.

Это что, какая-то оптическая иллюзия? Нет, дерево было слишком видимым, слишком настоящим, чтобы оказаться миражом.

А может, я схожу с ума? Возможно. Только я так не считаю.

«Ты увидишь такое…»

Я быстро натянул джинсы и выбежал во двор. Дерево стояло на месте, такое же высокое, но ещё более яркое. Я вытянул руку и коснулся его ствола.

Рука прошла сквозь него.

Я ничего не почувствовал, ни тепла, ни холода, ни малейшего дуновения ветра. Дерево как будто вообще не существовало. Я собрал волю в кулак и шагнул сквозь него. Оно выглядело крепким, непрозрачным, идя сквозь него, я видел лишь тьму. Словно я очутился внутри дерева. Однако я ничего не чувствовал.

Что это за хрень?

Я стоял и смотрел на фиолетовые листья.

— Ты что там делаешь? — спросила из кухни Джейн.

Я оглянулся на неё. Она смотрела на меня с озадаченным выражением лица, будто я занимался какой-то глупостью. Видимо, так и было. Я обошел дерево, прошел по лужайке к двери и зашел на кухню, где Джейн замешивала тесто для черничных кексов.

— Что ты там делал?

— Смотрел кое на что.

— На что?

Я помотал головой.

— Ни на что.

Она перестала перемешивать тесто и пристально посмотрела на меня.

— После убийства ты начал странно себя вести. Точно всё хорошо?

Я кивнул.

— Всё хорошо.

— Знаешь, свидетели убийства, даже полицейские, обращаются за консультацией к специалисту, чтобы поделиться переживаниями.

— Всё хорошо.

— Не надо замыкаться. Я переживаю за тебя.

— Всё хорошо.

— Я…

— Всё. Хорошо.

Она взглянула на меня, затем отвела взгляд и вернулась к тесту.


Дерево оставалось на месте и после завтрака и после того, как я сходил в душ. Джейн хотела сходить в магазин, набрать кое-каких продуктов к ужину и я вызвался сходить вместо неё. Она согласилась, всё равно, по её словам, дома ещё полно работы, поэтому я взял список необходимого и уехал.

Я вёл себя так, будто ничего не происходило, но заметил в парке другие деревья, заметил красные и черные кусты, росшие прямо посреди Мейн-стрит, увидел серебристый ручей, который тек через парковку «Монтгомери Уорд». Очевидно, ночью произошло нечто странное.

Что-то произошло со мной.

Больше никто в городе, кажется, не замечал этих перемен.

Джейн попросила меня заехать в «IGA» — их товары ей нравились больше, чем те, что продавались в «Вонс». Войдя в супермаркет, я увидел дерево, идентичное тому, что росло у меня во дворе. Оно стояло посреди мясного отдела, упираясь ветвями в потолок.

Я стоял и таращился на это дерево, остальные покупатели старательно обходили меня стороной. Нельзя спокойно продолжать жить, притворяться, что счастлив, когда вокруг тебя в самых неожиданных местах появляются причудливые деревья.

«Неужели именно это произошло с убийцей?»

Я быстро набрал то, что было нужно, и поспешил домой. Джейн мыла пол на кухне, я поставил пакеты с едой на стол, подошел к ней и сказал:

— Что-то не так.

Удивленной она не выглядела.

— Я надеялась, ты скажешь, что именно.

Я облизнул губы.

— Я… кое-что вижу. — Я посмотрел ей в глаза в надежде увидеть в них хоть капельку понимания, но ничего не нашел. — Ты понимаешь, о чём я?

Она медленно помотала головой.

— Там. Снаружи. — Я указал на окно. — Ты видишь дерево? Такое, с фиолетовыми листьями?

Джейн снова помотала головой.

— Нет. Не вижу, — ответила она.

Она считает меня сумасшедшим?

— Идём. — Я вывел её во двор и остановился около дерева. — Ничего здесь не видишь?

— Нет.

Я взял её за руку и поднес к стволу.

— А теперь?

Она помотала головой.

Я сделал глубокий вдох.

— Я исчезаю, — сказал я.

И всё ей рассказал. Про клоуна, про полицию, про Стива, про Ральфа, про людей на работе, которые больше меня не видели. Рассказал о деревьях, кустах и ручьях, которые видел сегодня по дороге в магазин. Всё это время она молчала, по её щекам текли слёзы.

— Я не сумасшедший, — сказал я.

— Нет, не сумасшедший.

— Тогда, почему…?

— Я не хочу тебя терять.

Я крепко её обнял и она принялась реветь, уткнувшись в моё плечо. У меня самого глаза были на мокром месте. О, боже. Меня снова от неё оторвут, да? Неужели мне суждено вновь с ней расстаться?

Я отпрянул от неё, взял её подбородок и поднял кверху, так, чтобы она посмотрела мне в глаза.

— Ты меня всё ещё видишь? — спросил я.

— Да. — Из носа у неё текло, она вытерла его тыльной стороной ладони.

— Я… стал для тебя другим? Ты стала меньше обо мне думать? Стала ли забывать, что я живу здесь?

Она помотала головой и снова начала плакать.

Я обнял её. Хоть что-то. Но я понимал, что это лишь отсрочка. Она любила меня. Я был для неё важен. Неудивительно, что я так долго держался в её памяти. Но со временем она неизбежно меня забудет. Я исчезну для неё. Возможно, однажды я вернусь домой, а она не будет об этом знать. Я буду сидеть на диване, она пройдёт мимо, позовет меня, я отвечу, но она не услышит.

Если это произойдёт, я покончу с собой.

Она взяла мою ладонь в свою.

— Мы кого-нибудь найдём. Врача. Того, кто сможет обратить этот процесс, — сказала она.

Я посмотрел на неё.

— Как? Тебе не кажется, что если бы был какой-то способ это исправить, его бы уже нашли? Думаешь, всем нравится жить здесь? Думаешь, они не захотели бы стать нормальными, будь у них такая возможность? Господи!

— Не ори на меня. Я просто подумала…

— Нет. Ты не подумала.

— Я не к тому, что процесс можно обратить вспять, но его наверняка можно хотя бы замедлить. Я подумала… — Она снова заплакала, вырвалась из моих объятий и убежала в дом.

Я бросился за ней и настиг её в кухне.

— Прости. — Я снова её обнял и поцеловал в лоб. — Не знаю, что на меня нашло. Я не хотел на тебя злиться.

Она тоже обняла меня.

— Я люблю тебя, — сказала она.

— Я тоже тебя люблю.

Мы так простояли довольно долго, не шевелясь и не разговаривая. Мы стояли, прижавшись друг другу, словно считали эти объятия чем-то вроде якоря, который ещё пока держал меня в этом мире.


Тем же вечером я позвонил Джеймсу. Хотелось поговорить с ним, рассказать о случившемся. Чем больше народу я привлеку к этой проблеме, чем больше людей будут о ней знать, чем больше умов будут работать над её решением, тем выше вероятность это решение найти.

Он ответил после четвертого сигнала.

— Алло?

— Джеймс! Это я!

— Алло?

— Джеймс?

— Кто это?

Он меня не слышал.

— Джеймс!

— Алло? — В его голосе послышалась раздражительность. — Кто это?

Я повесил трубку.


Фелипе я не видел со дня нападения на Белый Дом, а не слышал о нём с самого возвращения. Однако мне хотелось поговорить с ним. Мне было нужно с ним поговорить. Если кто-то и понимал, что со мной творилось, если кто-то и мог что-то с этим сделать, так это Фелипе. Может, он и психопат, но также он являлся самым компетентным, амбициозным и дальновидным человеком. Несмотря, на опасения, я всё же решился на встречу с ним.

Оставалось лишь надеяться, что он меня увидит.

Адрес его дома я нашёл через компьютер мэрии. Оказалось, что жил он в скромной однокомнатной квартире, на западной окраине города. В том районе дома были менее ухожены, не так украшены, сами здания выглядели не так заметно и даже несколько неприглядно. Здание, в котором он жил мне удалось найти лишь с третьей попытки.

Выяснив, где именно он жил, я припарковался через улицу, и какое-то время сидел в машине, собираясь с мужеством, чтобы выйти и постучать в дверь. Джейн хотела отправиться со мной, но я наотрез отказался, объяснив ей, что расстались мы с Фелипе не самым лучшим образом и лучше мне пойти одному. Теперь же я пожалел об этом решении. И о том, что не позвонил Фелипе перед приездом.

Я вышел из машины и дошел до квартиры 176. Я понимал, что если продолжу сидеть, то рано или поздно смогу переубедить сам себя и отказаться от задуманного. Мне пришлось заставить себя подойти к двери нажать кнопку звонка.

Когда дверь начала открываться, моё сердце бешено заколотилось, во рту внезапно пересохло. Я инстинктивно отшатнулся назад.

На пороге стоял Фелипе.

Весь страх разом испарился, его заменило странное чувство потери. Стоявший передо мной Фелипе не был тем, кого я знал. Это не был бесстрашно смотрящий вперед человек, который сделал меня террористом. Это не был яркий лидер, который вел нас вперед, навстречу приключениям, не съехавший с катушек психопат, которого я видел той ночью, когда разразилась песчаная буря. Это даже не было разбитый, потерпевший крах недогерой, которого я видел после Вашингтона. Представший передо мной Фелипе оказался до безобразия обыкновенным человеком. Ни больше ни меньше. Харизматичный искатель превратился в серую мышь. Его глаза потускнели, искра, которая когда-то блуждала в них, исчезла. Он выглядел истощенным, и намного старше, чем, когда я видел его в последний раз. В Томпсоне он — никто и я видел, как вес этого знания давил на него.

Изо всех сил я старался скрыть охвативший меня шок.

— Привет, Фелипе, — сказал я. — Давно не виделись.

— Дэвид, — устало ответил он. — Меня зовут Дэвид. Я просто сам звал себя Фелипе.

«Меня зовут не Дэвид! Я Фелипе!»

— А. — Я кивнул, словно соглашаясь с ним, но соглашаться мне было не с чем. Мы изучающее смотрели друг на друга. Я понял, что он меня заметил. Для него я не был невидим. Только это было слабым утешением. Я пожалел, что пришел.

Он всё ещё стоял на пороге, не приглашая меня войти.

— Чего тебе надо? — спросил он. — Зачем пришел?

Я не хотел сразу переходить к главному, но с чего начать, я тоже не понимал. Я нервно прокашлялся.

— Я женился. Помнишь, я рассказывал тебе про Джейн? Встретил её здесь. Она тоже Невидимка.

— И что?

Я посмотрел на него и сделал глубокий вдох.

— Что-то происходит. Что-то идёт не так. Мне нужна твоя помощь.

Он пристально посмотрел мне в глаза, будто пытался понять, говорю ли я правду, будто проверял меня. Видимо, проверку я прошел, потому что он медленно кивнул. Он отошел от двери пустил меня в квартиру.

— Заходи. Поговорим.

Эта квартира была обставлена в том же старушечьем стиле, что и его старый дом. Мне было слегка не по себе, когда я проходил в крошечную гостиную и садился на плоский диван, над которым висел дешевый морской пейзаж.

— Выпить хочешь? — поинтересовался он.

Я помотал головой, но он всё равно прошел на кухню и принес оттуда две бутылки пива. Одну он поставил передо мной.

Я по-прежнему не знал, что сказать, не знал, какими словами изложить свою проблему.

— Ты видишься с кем-нибудь из террористов? — спросил я.

Он помотал головой.

— А Джо? Ты что-нибудь о нём слышал?

— Полагаю, он больше не с нами. Он больше не Невидимка.

Больше не Невидимка.

Это вообще возможно? Разумеется, возможно. Я подумал о себе, о своей ситуации и меня пробил озноб.

— Наше положение не статично, — продолжал он. — Можно двигаться либо в одну, либо в другую сторону. — Он сделал хороший глоток из бутылки. — Мы движемся в другую.

Я пристально посмотрел на него.

— Ага. Я понимаю, зачем ты здесь. Вижу, что происходит. И знаю, что происходит.

Я наклонился вперед.

— Так, что же происходит?

— Мы стираемся.

Меня охватил страх вперемежку с облегчением. Это чувство было похоже на те ощущения, которые я испытал, когда узнал о существовании других Невидимок: я был напуган, но в то же время рад, что я не один такой. И как в тот раз, рядом со мной оказался Фелипе.

— Меня больше никто не видит, — сказал я.

Он слегка улыбнулся.

— Рассказывай.

Я посмотрел на него, на его обычную одежду, непримечательный внешний вид и рассмеялся. Он тоже начал смеяться и на миг всё стало, как прежде. Будто не было ни Мэри, ни Фэмилилэнда, ни Дезерт Палмс. Мы словно вновь оказались в моей старой квартире, старые добрые друзья. Братья.

Лед между нами растаял и мы разговорились. Он поведал мне о своем быстром угасании вскоре после фиаско у Белого Дома, о жизни здесь, в этой квартире в полном одиночестве. Я рассказал о совместной жизни с Джейн, рассказал об убийце, о том, как я заметил, что становился таким же Невидимкой здесь.

Я глотнул пива.

— Ещё я… вижу всякое, — сказал я.

— Видишь всякое?

— Там. — Я указал на окно. — Вижу луг красной травы. Вижу черное дерево, издалека похожее на кактус с ветками и листьями.

— Я тоже это вижу.

— Правда?

Он грустно кивнул.

— Я не собирался ничего говорить. Не хотел тебя тревожить. Не был уверен, что ты зашел настолько далеко.

— В чём дело? Что происходит? Почему мы всё это видим?

Он помотал головой.

— Не знаю. Есть несколько мыслей. Но это только теории.

Я взглянул на него.

— Как считаешь, наше положение можно обратить вспять? Или считаешь, мы канем в вечность?

Он посмотрел в окно, на красный луг, на черный кактус.

— Мне не кажется, что процесс можно развернуть в обратную сторону, — ответил он. — Не думаю, что вообще можно что-то с этим сделать.

12.

В четверг убийца вернулся.

Не знаю, зачем я продолжал ходить на работу, но я ходил. Я мог поступить так же, как в «Автоматическом интерфейсе» — просто перестать появляться. Я мог бы, и, наверное, должен был, больше времени проводить с Джейн. Но каждое утро я просыпался по будильнику и отправлялся в мэрию.

И в четверг убийца явился на место прошлого преступления.

Он не был одет в костюм клоуна, поэтому сначала я его не узнал. Я не работал, а просто сидел за столом и рассматривал кусок розовой скалы за окном, который появился днем ранее, в миллионный раз рассуждая о том, когда Джейн перестанет меня замечать. В этот момент открылась дверь лифта и на этаже появился он.

Я не обращал на него внимания, пока не стало слишком поздно. Краем глаза я заметил, как он быстро пересек коридор и подошел к стойке. Что-то знакомое было в его походке, но мой мозг не стал концентрироваться на этом.

Внезапно воздух потяжелел, появился запах пиленных зубов.

Я инстинктивно подскочил, в голове наконец сошлась картинка: вышедший из лифта парень двигался точь-в-точь как убийца-клоун.

Он набросился на меня сзади.

Меня схватили за шею и на короткое мгновение перед глазами блеснуло лезвие ножа. Ещё до того, как мой мозг осознал происходящее и смог отреагировать, я интуитивно дернулся в сторону и упал на пол, уклоняясь от удара и приземлился прямо на убийцу. Упав, он коротко выдохнул и ослабил хватку. Я откатился в сторону, вскочил на ноги и схватил со стола канцелярские ножницы.

Он был так же безумен, как прежде, на его лице читалось явное помешательство. Он ухмыльнулся и выставил вперед нож.

— Я знаю, что ты меня искал, пидор. Я тебя там видел.

Осторожно пятясь, я обошел стол, чтобы он оказался между нами. Мне не нравился его внешний вид. Он был лыс, средних лет, с пухлым, практически клоунским носом, во всем его облике было нечто странное, отчего в клоунском костюме он казался более вменяемым.

— Ты мне здесь не нужен, — произнес он. — Тебе сюда нельзя.

Он встал около синего куста, росшего прямо из пола, его нога коснулась ветки, листья затряслись.

Он мог трогать эти миражи.

Одним внезапным прыжком он оказался рядом со мной, он перегнулся через стол с ножом в вытянутой руке. Лишь потому, что он потерял равновесие, он не достал мне до живота, однако он уже замахивался для более точного удара. Я не стал тратить время попусту и воткнул ему в щеку зажатое в кулаке лезвие ножниц. Он издал пронзительный вопль, полный ярости и боли, порез ещё сильнее изуродовал его и без того неприятную внешность. Я выдернул лезвие и ударил чуть ниже, целясь в грудь. Я почувствовал, как лезвие царапнуло кость, ощутил, как по руке горячей струей потекла кровь. Я снова выдернул ножницы и ударил ещё ниже, в область живота.

Затем я отступил назад.

Убийца уже не кричал, а лишь издавал слабые жалостливые стоны. Он сполз со стола и упал на пол. Его кровь заливала всё вокруг: и ковер на полу мэрии и оранжевые ростки травы, росшие из него. Очевидно, он потерял много крови, так как его кожа стала серой и бледной, словно он умирал.

Я взмолился богу, чтобы так и было.

Вся эта сцена прошла абсолютно мимо внимания моих коллег и двух наёмных работников, заполнявших бланки у стойки. Вокруг продолжалась обыкновенная офисная жизнь.

Мимо нас, не замечая крови и не оставляя на ней следов, к «Ксероксу» прошла секретарь с пачкой чертежей в руках.

Убийца посмотрел на меня остекленевшими глазами.

— Ты — начал он, но не закончил фразу, перекатился на левый бок, сквозь стол…

…и исчез в стене.

Я моргнул. Позади стола была стена, но внезапно за ней появился луг и тропинка, тянувшаяся вниз с холма, на котором я сейчас стоял. Я бросился вперед, вслед за ним, но хоть я и видел, куда побежал убийца, мне дороги туда не было. На луг я не попал. Вместо этого я с размаху ударился лбом о стену.

Я отшатнулся назад, глядя сквозь прозрачную стену, как по тропинке, среди зарослей оранжевой травы и фиолетовых деревьев ковылял раненый окровавленный убийца.

13.

Кошмар закончился, но никто этого так и не понял.

Я в одиночку сумел спасти Томпсон от вероятно бесконечной серии жестоких убийств.

И знала об этом лишь Джейн.

Я пытался рассказать Ральфу, пытался рассказать начальнику полиции, но ни тот ни другой меня не увидели. Я даже написал анонимные письма мэру и шефу, всем, кто, как мне казалось, должен об этом знать, однако никто не обратил на эти письма внимания, а официальное расследование продолжалось.

Всю следующую неделю я провел в спальне с завешанными окнами, выходил только поесть и в туалет. Меня тревожила даже не невидимость. И даже не то, что я снова убил человека.

Я был встревожен видами другого мира.

Тем, что это было. Иной мир. Да. Теперь, я понял. Всё чаще и чаще я видел незнакомые горизонты, инородные растения, внеземные геологические образования и цвета, каким нет места на Земле. Я не знал, был ли этот мир частью иного измерения, делившего одну планету с нашим, или этому имелось какое-то иное объяснение. Я лишь понимал, что этот мир активно и интенсивно вторгался в мой. Даже сидение в спальне не помогало. Ковер был не того цвета, к которому я привык. Сквозь него пробивались пучки оранжевой травы. Стены не выглядели белыми, они представляли собой прозрачные окна, сквозь которые виднелся инопланетный пейзаж. Сквозь потолок я видел бурые облака, плывущие по золотистому небу.

Я мог целиком погрузиться в себя, отстраниться от Джейн, но делать этого я не стал. Я пытался бороться с этими видениями, миражами, или чем они там были, но я не стал отталкивать от себя Джейн, как возможно поступил бы в прошлом. Наоборот, я стал ближе к ней, рассказывал обо всём, что видел, обо всём, что чувствовал и мне начало казаться, что, когда я был рядом с ней, тот, другой мир становился тусклее, а меня окружал привычный Томпсон.

В воскресенье я увидел какое-то живое существо.

До сей поры всё моё знакомство с альтернативной реальностью ограничивались ландшафтами, скалами и растениями. Мне не встречалось ни одно живое существо. Но, когда я проснулся воскресным утром, раздвинул занавески на окне в спальне и выглянул наружу, то увидел это животное. Оно стояло на оранжевом лугу и смотрело на меня. Я наблюдал, как он передвигалось среди высокой травы. Оно было похоже на паука, только размером с коня, а на его морде, даже с далекого расстояния читалось какое-то хитрое знание, которое пробрало меня до самых костей. Оно раскрыло волосатую пасть, до меня донесся его свистящий шепот, я спешно запахнул занавески и отошел назад. Я не понял, что сказала эта тварь, да и не хотел понимать, но что-то подсказывало мне, что если я продолжу на него смотреть, очень скоро я всё пойму.

Я забрался обратно в кровать и накрылся одеялом с головой.

Чуть позже, в тот же день я вновь отправился к Фелипе. Джейн тоже захотела поехать. Я сказал ей, что Фелипе будет напуган и не захочет видеть нас вместе. Ей мои слова не понравились, но она согласилась. Я откровенно лгал — Фелипе был бы рад познакомиться с ней — но мне самому почему-то совершенно не хотелось, чтобы они встречались, а сказать ей правду у меня духу не хватило.

Дверь его квартиры открылась ещё когда я подходил к ней. Перемены в его внешнем виде удивили меня. С нашей последней встречи прошло менее двух недель, и за это время он изменился в худшую сторону. Трудно было сказать, что именно с ним произошло. Он не стал тоньше, не облысел, он просто… потускнел. Всё, что отличало Фелипе от остальных, всё, что делало его уникальным, оригинальным, исчезло. Стоявший передо мной человек мало выглядел не примечательней магазинного манекена.

Неужели, то же самое происходило со мной?

Когда он заговорил, назвал меня по имени, какая-то часть его вернулась в наш мир. Я узнал его голос, различил те самые уверенные интонации, которые когда-то и привлекли меня в нем. Я вошел к нему домой. Пол в квартире был весь покрыт грязью и пустыми пивными бутылками, сквозь которые торчали инопланетные растения. Я спросил:

— Ты можешь их касаться?

Он кивнул.

Я потянулся к синей ветке, лежавшей на кофейном столике, ладонь прошла сквозь неё. Я вдруг почувствовал необычайное облегчение.

— Скоро ты туда попадешь, — сказал Фелипе.

«Ты уже дошел».

Я кивнул и огляделся. Повсюду были поломанные ветки и обрывки растений. Я прочистил горло.

— Ты всё ещё страдаешь от…

Он понял, к чему я вёл.

— С того случая не было ни одного припадка. Ни единого, с тех пор как распалась наша группа.

— Ты… никого не убил?

Он слегка улыбнулся.

— Я переживаю не из-за этого.

С той самой ночи, с тех самых пор, как я пошел за ним в тот дом, мне не давал покоя один вопрос. Видимо, настало время его прояснить.

— Ты с кем-то разговаривал, — сказал я. — Той ночью. Отвечал на какие-то вопросы. С кем ты говорил?

— Думаю, с богом.

— Думаешь?

— Это был тот же голос, который назвал меня Фелипе. Я услышал его очень давно. Во сне. Я был Невидимкой ещё до того, как сам это понял. Голос сказал, чтобы я называл себя Фелипе, сказал собрать команду террористов. Он говорил и… другое.

— Ты про свои «толчки»?

Он кивнул.

— Мне казалось, я где-то его видел раньше. Во сне. Он прятался в лесу и, несмотря на то, что он меня напугал, я был впечатлен. — Он замолчал и посмотрел в сторону. — Нет, не совсем так. Я был не просто впечатлен. Я был полон истинного восторга. Понимаю, звучит бредово, но мне тогда показалось, что я видел бога.

— А теперь?

— Теперь? Теперь мне кажется, что это кто-то — или что-то — с той стороны.

«С той стороны».

Я выглянул в окно, посмотрел на фиолетовый лес, тянувшийся вдоль улицы, и меня пробил озноб.

Он заговорил тише.

— Мне кажется, недавно я его видел. Там.

Я совершенно не желал знать, что именно он видел, но я понимал, что мне не отвертеться.

— Он прятался среди деревьев. Там ещё было полно этих паукообразных тварей размером с верблюда. Но я видел его глаза, его брови, его зубы. Видел его шерсть, копыта. Он тоже узнал меня.

Я весь покрылся мурашками. Было страшно даже смотреть в окно.

— Я считал, мы были избраны богом, — произнес Фелипе. — Мне казалось, мы были ближе к богу, чем кто бы то ни было, потому что были самыми обычными людьми. Мы представляли собой золотую середину, идеальную посредственность. Именно такими нас и задумал Господь. Людьми, которые одновременно могли и возвыситься и пасть на дно. Именно этот идеальный баланс приближал нас к богу. А теперь… — Он посмотрел в окно. — Сейчас я думаю, что мы просто более восприимчивы к вибрациям и волнам, посланиям, исходящим из… как бы это место не называлось. — Он повернулся ко мне. — Ты читал книгу «Великий бог Пан»?

Я помотал головой.

— Там описывается «подъем занавеса», связь с миром, который был очень похож на нас. — Он прошел к столу, на котором громоздилась куча книг, вытащил одну и протянул мне. — На. Почитай.

Я взглянул на обложку. «Величайшие истории об ужасном и сверхъестественном». Одна из страниц была загнута, я открыл её. Там было написано: «Артур Мэкен. «Великий бог Пан».

— Читай.

Я посмотрел на него.

— Прямо сейчас?

— А тебе есть чем заняться? Займёт полчаса, не больше. А я пока телевизор посмотрю.

— Я не могу…

— Зачем ты сюда пришел?

Я моргнул.

— Что?

— Зачем ты сюда пришел?

— С тобой… поговорить.

— О чём?

— О…

— О том, что ты видел. Ты же видел то, о чём я говорил, да?

Я помотал головой.

— Значит, ты видел пауков.

Я посмотрел на него и медленно кивнул.

— Читай.

Я присел на диван. Мне было непонятно, как выдуманная история сможет разъяснить нашу ситуацию, но я быстро это выяснил. Действительно, описанная в рассказе ситуация была очень похожа на ту, с которой я столкнулся, когда разбирался с убийцей и неприятно мало отличалась от той, что описал Фелипе. Сумасшедший ученый открывает способ преодолеть разрыв между нашим миром и «другой вселенной». Он отправил туда женщину и та вернулась абсолютно безумной. Она стала свидетельницей величайшей божественной мощи существа, которое древние по недоразумению называли великий бог Пан. Та женщина забеременела, родила, и её дочь, когда выросла, смогла путешествовать между мира по собственной воле. В нашем мире её дочь — убийца. Она совращала мужчин, затем являла им свою истинную сущность, и те кончали жизнь самоубийством. В итоге её раскрыли и казнили.

Фелипе собственноручно подчеркнул несколько абзацев. В одном описывалось, как девочка шла по лугу и внезапно исчезала. В другом не было ничего необычного, лишь рассказывалось о том, какой затхлый стоял воздух сразу после путешествия между мирами. Третий отрывок представлял собой описание неких «тайных сил», невообразимых, неописуемых сил, которые лежали в основе всего сущего и были слишком могущественны для человеческого восприятия. И последним был подчеркнут отрывок, где было написано, что эта женщина и это существо отныне навеки пребывают в другом мире в компании новых друзей.

Именно этот последний отрывок поверг меня в ужас. Я подумал о раненом убийце, убегавшем под спасительную защиту фиолетовых деревьев.

Когда я закрыл книгу, Фелипе взглянул на меня.

— Знакомо, не правда ли?

— Это выдумка.

— Но она реальнее, чем принято думать. В ней есть истина, потому что автор что-то знал. Мы с тобой сами видели этот мир. — Он помолчал. — Я слышал голос великого бога Пана.

Я посмотрел на него. Я не верил ему, но и сомнений в его словах у меня не было.

— Мы — передатчики в этот мир. Мы его видим, мы его слышим, можем принимать оттуда послания. В этом наша цель. Мы здесь за этим. Этим можно объяснить в том числе и различия между Невидимками. Мы можем связываться с этими силами и передавать послания «полукровкам» вроде Джо. А Джо и такие как он передадут их остальному миру.

— Но остальные Невидимки нас больше не слышат, — возразил я. — И ты, кажется, говорил, что Джо больше не Невидимка.

Фелипе пропустил мои слова мимо ушей.

— К тому же, не все же мы должны быть передатчиками. Так бы мы не стали обычными. У этого явления нет ничего общего с нашим состоянием…

— Никто не представляет собой что-то одно. Черный мужчина имеет не только темный цвет кожи. Он ещё и мужчина. Он чей-то сын. Может, брат, муж, отец. Ему может нравиться как рэп, так и рок и классическая музыка. Он может быть спортсменом, а может быть студентом. Для каждого есть масса вариантов. Невозможно описать человека одним словом. — Он помолчал. — Даже нас.

Я не мог понять, стоило ли ему верить. Не знал даже, хотел ли я ему верить. Приятно, конечно, думать, что быть Невидимкой — не единственная моя черта, что не только это слово определяло мою сущность. Но, чтобы моё предназначение не имело ничего общего с моими личными талантами или принадлежностью к определенной группе… нет, на это я не поведусь.

Фелипе наклонился вперёд.

— Возможно, именно туда движется человечество. Возможно, именно там мы все должны оказаться. Возможно, мы и есть цель, побочная ветвь эволюции Невидимок. Может, когда-нибудь мы все сможем путешествовать между мирами. Может, мы все — подобия Элен, — сказал он, указывая на книгу.

Я вспомнил убийцу, вспомнил, насколько он был безумен, и, несмотря на то, что связь с девочкой была очевидной, я помотал головой.

— Нет, — сказал я.

— Почему?

— Мы не превращаемся ни в каких высших существ, способных перемещаться между мирами, между измерениями, хрен знает между чем. Мы исчезаем в одном и перемещаемся в другой. Нас туда засасывает. И рано или поздно мы исчезнем. В чём смысл этой эволюции? Чтобы люди теряли любимых и жили среди чудовищ и пауков? Сомнительно.

— Ты не видишь всей картины…

— Нет, вижу. Кроме того, мне плевать. Я не хочу туда. Даже видеть всего этого не желаю. Я хочу остаться здесь, с Джейн. Если бы ты столько же времени тратил на то, как избежать нашего положения, сколько ты тратишь, размышляя о нём, мы бы выжили.

— Нет, не выжили бы.

«Нет, не выжили бы».

Я уставился на Фелипе. До сего момента я и не осознавал, как сильно рассчитывал на то, чтобы он разобрался со всем этим бардаком, однако его категорическое нежелание надеяться оказалось для меня очень болезненным уколом. Внезапно я осознал, что все его теории, все попытки связать нас с книгой Мэкена, были нелепой попыткой совладать с пониманием того, что обратного пути не было, что мы обречены. Как и я, Фелипе был просто напуган неизвестностью.

— Ну, и что будем делать? — спросил я.

— Ничего. Мы ничего не сможем сделать.

— Ну, нахер! — Я хлопнул ладонью по кофейному столику. — Я не стану сдаваться без борьбы.

Фелипе взглянул на меня. Нет, на меня смотрел Дэвид. Фелипе больше нет, его заменил уставший, разбитый старик.

— Мы сможем. И сделаем, — заявил я.

Я резко поднялся и, не говоря ни слова, вышел из его квартиры. Он что-то сказал мне в спину, но я не услышал, да мне было и неинтересно. Из глаз текли слезы гнева, я шагал к машине прямо сквозь фиолетовые деревья. Я, наконец, понял, Фелипе мне не поможет. Мне никто не поможет. Оставалось надеяться только на чудо, что кто-нибудь придет и избавит меня от этой напасти, но я не мог.

Я ехал по Томпсону, через иной мир.

Я ехал и не оглядывался.

14.

«Магия».

Я вцепился в это слово, оброненное Джеймсом, надеясь, что то, что происходило со мной, можно было обернуть вспять, что это логичный результат некоего неизученного пока процесса.

Разве не на это намекал Фелипе? На магию?

Я попытался убедить себя в его правоте. Но даже если всё происходящее со мной — это результат какого-то магического ритуала, а не генетика, то даже хуже. Я смотрел на своё отражение в зеркале и видел человека, намного старше, чем я, тусклее. Очертания Томпсона вокруг дома постепенно исчезали, их сменяла оранжевая трава, серебряные ручьи, розовые камни, фиолетовые деревья и шипящие пауки размером с коня.

Я принялся молиться богу, чтобы другой мир вокруг меня исчез, чтобы я снова стал нормальным, но Он — или Она — проигнорировал мои молитвы.

Неужели бог нас тоже не видел?

Нормально я себя чувствовал лишь рядом с Джейн. В её присутствии давление иного мира ослабевало, по крайней мере, в доме, поэтому я как можно дольше старался находиться с ней. Не знаю, то ли это моё воображение, то ли Джейн действительно защищала меня от чужого мира, но я доверял ей. Я был убежден, что она являлась моим талисманом, и я вовсю пользовался тем преимуществом, которое она мне давала.

Мы пытались выяснить, откуда у неё эта сила — если, конечно, это была сила — и как мы могли её использовать себе во благо. Однако никто из нас не мог ни о чём думать, мы просто сидели друг с другом и надеялись, что всё само рассосется.

Разумеется, ничего не рассосалось.

Чтобы быть рядом со мной, она уволилась с работы. Большого смысла в работе не было — в Томпсоне всё бесплатно. Мы по-прежнему могли ходить в магазин и брать всё, что захочется.

Не надо думать, будто мы просто сидели на месте и ждали, жалея себя. Это не так. Но мы и не притворялись, будто всё в порядке. Мы прямо смотрели правде в глаза и пытались вести себя, исходя из сложившихся обстоятельств.

Мы много разговаривали.

По нескольку раз в день занимались сексом.

Питались мы в основном фаст-фудом — хот-догами, гамбургерами, тако, макаронами с сыром, но однажды Джейн решила, что нужно пользоваться моментом и вести более шикарный образ жизни. Она отправилась в магазин и набрала там стейков, лобстеров, крабов и икры. Мы, по крайней мере, я, не очень жаловали подобную еду, но сама эта идея так вдохновила Джейн, что я не рискнул становиться у неё на пути.

Времени слишком мало, чтобы тратить его на споры.

Как-то я сидел в гостиной и смотрел повтор «Острова Гиллигана»[21], она вернулась из магазина с двумя полными продуктов пакетами в руках. Я встал, чтобы ей помочь. Джейн оглядела комнату.

— Боб? — позвала она.

Сердце дрогнуло в груди.

Она меня не видела.

— Я тут! — выкрикнул я.

От крика она подпрыгнула, выронила один пакет и я подбежал к ней. Я забрал у неё второй пакет, поставил его на пол и крепко прижал её к себе. Лицом я уткнулся ей в волосы, по моим щекам текли слезы.

— Я решил, что всё, — сказал я. — Решил, ты меня больше не видишь.

— Я вижу. Я тебя вижу. — Она прижалась ко мне, а я вцепился в неё, будто висел на краю отвесной скалы, и лишь она удерживала меня от падения вниз. Её голос был полон страха, я понял, что те несколько секунд, пока она осматривала гостиную, она меня не видела.

Я её терял.

Из порванного пакета по полу растекалось молоко, но нам не было до него никакого дела. Мы стояли, прижавшись друг к другу, не говоря ни слова, а за окном оранжевую траву накрывала вечерняя тень.


Посреди ночи меня разбудил голос, звавший меня по имени. Это не был шепот, какой обычно звучит в кино. Наоборот, складывалось впечатление, будто кто-то истошно орал, находясь на другой стороне широкого поля.

— Боб!

Я сел в кровати. Рядом со мной лежала и спала Джейн.

— Боб!

Я откинул одеяло, выбрался из постели, подошел к окну и раздвинул занавески.

Томпсон исчез.

Я смотрел на оранжевую поляну. На её противоположном краю виднелась фиолетовая роща. Ещё дальше, высились розовые горы. На золотом полотне неба висело черное солнце.

— Боб!

Кажется, голос исходил из рощи. Я посмотрел туда и среди деревьев заметил движение силуэтов паукообразных тварей. Чуть поодаль, в глубине рощи, практически невидимый стоял ещё кто-то. Звал именно он.

Откуда он знал, как меня зовут?

— Боб!

— Чего? — наконец, отозвался я.

— Иди к нам!

Я не испытывал страха, хотя, по идее, должен был. Спрятавшаяся среди деревьев тварь должна была напугать меня до усрачки. Однако голос звучал мягко, успокаивающе и меня охватило ощущение, что сейчас всё, наконец-то, закончится.

— Идём! — звал голос. — Мы тебя ждём!

Окно и стена передо мной растаяли. Я был словно во сне, меня будто загипнотизировали. Я шагнул сквозь стену и ощутил какое-то новое, иное дуновение теплого ветерка, вдохнул и даже воздух казался иным. Даже температура была другой. Не было ни теплее, ни холоднее, просто… по-другому.

Я попал в другой мир.

Я ощутил странное чувство успокоения, какое-то летаргическое спокойствие, охватившее меня, несмотря на непрекращающийся сигнал тревоги в голове.

Я шагнул вперед.

— Нет!

Сквозь пелену новых ощущений до меня донесся голос Джейн, высокий и отчаянный, полный тревоги и страха. Я обернулся и посмотрел на неё. На секунду я вновь оказался во дворе перед нашим домом, а она стояла в окне и смотрела на меня. Затем я вновь очутился на поляне, а она кричала мне, стоя за невидимой стеной комнаты, которая выглядела так, будто была выдернута из Канзаса в страну Оз.

— Боб! — снова позвал голос. Он уже не был теплым и успокаивающим. На самом деле, он звучал угрожающе и полностью соответствовал жуткой тени среди деревьев. Я попытался вернуться назад, к Джейн, но ноги меня не слушались.

— Боб! — выкрикнула Джейн.

Я снова на секунду вернулся во двор перед домом.

— Джейн! — позвал я в ответ.

— Я вижу тебя! — крикнула она. — Я замечаю тебя! Я люблю тебя!

Не знаю, что заставило её это прокричать, что вынудило об этом подумать, будто именно эти слова могли что-то решить, однако из рощи донеслось яростное рычание, и я вновь обрел способность передвигаться. Я развернулся и побежал, а этот мир, иной мир, начал таять, исчезать из виду, пока полностью не испарился. Я очутился снаружи дома, полностью голый. Я стоял, прижавшись лицом и ладонями к стеклу, находившаяся по ту сторону Джейн сделала то же самое. Не знаю, что именно сейчас произошло, но знаю, что она оттащила меня от края. Джейн меня спасла.

Я подбежал к двери на кухню, дождался, пока Джейн её отопрет и оказался в её объятиях.

— Я услышала, ты что-то кричал, а потом увидела, как ты… стал исчезать! — пробормотала Джейн. — Ты пропадал!

— Шшшш. Всё хорошо, — ответил я ей.

И так и было. Фиолетовые деревья, оранжевая трава, золотое небо — всё исчезло. Был только наш дом в Томпсоне и ночное небо Аризоны. Если бы это было кино, значит, было бы ясно, что именно её любовь спасла меня от исчезновения в ином мире, однако мне казалось, что всё несколько иначе. Её любовь приняла в этом участие. Важнее было то, что она видела меня. Что она замечала меня.

Именно так она и сказала. Именно в таком порядке:

«Я вижу тебя — я замечаю тебя — я люблю тебя».

Магия.

— Я люблю тебя, — повторила она.

«Мы не Невидимки для тех, кто нас любит».

Я крепче прижал её к себе.

— Я тоже тебя люблю, — ответил я. — И я тебя вижу. И замечаю. И никогда не перестану замечать. Никогда.

15.

На следующий день я осознал себя совершенно невидимым. Полностью. Меня никто не видел и не слышал. Я превратился не просто в Невидимку. Я вообще не существовал.

А я-то думал, что всё закончилось. Решил, что смогу вернуться к работе, что моё состояние само начнет обращаться вспять, что всё вернется в норму, но, когда я вышел из машины и прошел в здание мэрии, я понял, что никто меня не видел. Я вошел внутрь, прошел мимо секретаря мэра и та не обратила на меня внимания. Я стоял прямо у дверей кабинета Ральфа. Тот смотрел сквозь меня.

— Ральф! — позвал я.

Нет ответа.

Я принялся играться с его вещами, дурачиться, брать предметы и переносить их из одного угла в другой. Только, какой во всём этом был смысл? Я развернулся и ушел. Впервые я осознал то, что должен был осознать уже давно: мне не хотелось возвращаться на работу.

Мне не хотелось вообще здесь оставаться.

Не хотелось больше жить в Томпсоне.

Я сел в машину и вернулся домой.

В пути я размышлял над тем, кто я и что я, о своих желаниях. Тестировать товары? Быть подопытным кроликом в человеческом обличье? Какой от всего этого толк? Неужели в этом и есть смысл существования? Возможно. Как однажды сказал Ральф: «Кто-то же должен».

Кто-то, но не я.

Возможно, жизнь и работа в Томпсоне и приносила Невидимкам какой-то смысл в их существование. Возможно, страна производила хорошие товары, потому что мы прилежно выполняли свою работу. Благодаря нам, наверное, товаров производилось всё больше, всё больше появлялось рабочих мест, а те, кто эти товары покупал, были счастливы. Возможно, часть ответственности за всё это лежала в том числе и на Невидимках Томпсона.

Только мне всего этого было недостаточно.

Томпсон был лишь копией «Автоматического интерфейса». Я тут никто. И ничто.

А мне хотелось быть хоть кем-нибудь, хоть чем-нибудь.

Я остановился возле дома и какое-то время сидел в машине. Увидел в окне Джейн, как та пылесосила гостиную.

Всё пошло коту под хвост. Всё. Абсолютно. Дорога, которой я шёл, окончилась тупиком. Ужас Простых Людей завершился кровавой баней, а город, где жили подобные мне превратился в то, от чего я пытался сбежать.

Что мне теперь делать? Куда податься?

А как же Джейн?

Я ещё недолго посидел в машине, затем зашел в дом и всё рассказал Джейн. Она решила позвонить своим друзьям.

Её никто не слышал.

Мы поехали в центр, погуляли по магазинам. Нас обоих никто не видел. Мы были невидимы. Джейн вытащила меня оттуда, но и я затянул её туда, и теперь мы оба застряли в этом междумирье, невидимки среди Невидимок.

Джейн становилась всё тише и тише, пока осознание происходящего постепенно до неё доходило.

— Я не вижу никаких странных штук, — сказала она мне.

— Я тоже, — ответил я. — Полагаю, с этим покончено.

— Значит, мы застряли. В этом положении.

Я кивнул.

Она выронила сумочку и расстегнула блузку.

— Ты что делаешь? — спросил я.

Она уже расстегнула лифчик, скинула туфли, расстегнула и стянула джинсы.

— Прекращай! — Меня это уже начинало пугать.

— А что? Никто же не видит.

Она спустила трусики.

— Джейн!

Она подбежала к пожилой паре, взяла руку мужчины и приложила к своей груди.

— Смотри, какие сиськи!

Мужчина нервно одернул руку. Хоть он и чувствовал её, но он её не видел и не слышал.

— Джейн!

— Отлижи мне! Полижи мне письку!

Джейн стояла голая посреди торгового зала и выкрикивала ругательства, но никто не обращал на неё внимания. Я прошел в магазин постельного белья, взял оттуда халат, накинул его ей на плечи и отвел в машину.

После этого я отвез её домой.

16.

Следующие два дня Джейн провела в постели. Поначалу я переживал, что она не справится с таким ударом. Я не ожидал от неё подобной реакции, и меня это напугало.

Но на утро третьего дня она проснулась раньше меня, и к тому моменту, когда поднялся я, уже готовила завтрак.

— Временное помешательство, — сказала она, когда я прошел на кухню.

Я сел за стол, налил в стакан апельсинового сока, притворяясь, будто ничего необычного не произошло.

— Когда ты впервые осознала себя Невидимкой, произошло то же самое?

— Нет. Только в этот раз. Синдром отложенного стресса, наверное. Просто сорвалась.

— Теперь-то всё нормально?

— Всё хорошо.

Я взглянул на неё.

— И что будем делать?

— А ты бы что хотел?

Я вдруг понял, что меня тут ничего не держало, ничего не связывало с этим местом. У нас здесь не было никаких обязательств, никаких долгов. Мы были свободны делать всё, что захотим.

— Не знаю, — признался я.

Она подошла к столу, переложила со сковородки на тарелку пару жареных яиц.

— Чего я точно не хочу, так это оставаться здесь, — сказала она.

— Я тоже. — Я посмотрел на неё. — Есть предложения, куда можно отправиться?

Джейн хитро улыбнулась.

— На побережье?

Я кивнул и тоже улыбнулся.

— Значит, на побережье.


Днём, пока Джейн собирала вещи, я позвонил Фелипе. Я не был уверен, здесь ли он вообще и не ушёл ли на ту сторону. Не был я уверен также, услышит ли он меня. Однако он был здесь, он меня слышал и обещал обязательно приехать. Я рассказал, как добраться до нашего дома.

Он прибыл через 15 минут. Выглядел он при этом ещё бледнее, и более размытым, чем в нашу последнюю встречу, хотя, казалось, что хуже некуда было. Но я его всё ещё видел, и Джейн видела. Несмотря на всё произошедшее, у меня стало тепло на душе и я, наконец, представил свою жену лучшему другу.

Ночь Фелипе провел с нами.

За обедом я рассказал ему, что произошло, что я видел, и что сделала Джейн.

Он кивнул.

— Значит, считаешь, способность других людей нас узнавать держит нас здесь?

— Это вполне вероятно.

— Тогда, почему я до сих пор здесь?

— Потому что я тебя знаю. — Я сделал глубокий вдох. — Потому что я вижу тебя. Я узнаю тебя. Я люблю тебя.

Он ухмыльнулся.

— Попытка — не пытка, да?

— Хуже-то не стало.

— А что будет, когда ты уедешь?

Я замолчал.

Он рассмеялся.

— Не переживай. Я не напрашиваюсь в компанию.

— Дело не в… — попытался объясниться я.

— Знаю, знаю.

Честно говоря, я раздумывал над тем, чтобы взять его с собой. Но сначала следовало поговорить с Джейн.

— А поехали с нами? — предложила Джейн. Я посмотрел на неё и кивнул в знак благодарности.

Он помотал головой.

— Моё место здесь. Тут живёт мой народ.

— Но…

— Никаких «но». Полагаю, мне хватит сил и веры, чтобы бороться с любым давлением. Никто не убедит меня в том, что я не существую.

Я кивнул, улыбнулся, но ощущение тревоги меня не покинуло.


Утром Фелипе помог мне отнести вещи в машину. Джейн, тем временем, прибиралась в доме. Ей не хотелось, чтобы новые постояльцы застали здесь бардак.

— Уверена, что мебель брать не стоит? — спросил я у неё. — Взяли бы прицеп.

Она помотала головой.

— Нет.

Мы были готовы отправляться.

Джейн села в машину и накинула ремень безопасности. Я повернулся к Фелипе. Несмотря на все наши различия, несмотря на разногласия, несмотря на всё произошедшее, мне было жаль с ним прощаться. Мы многое вместе пережили, и плохое и хорошее, всё это крепко нас связало. Я посмотрел на него, и его острый некогда взгляд померк, а по краям глаз выступили слёзы.

— Поехали с нами, — сказал я.

Он помотал головой.

— Я больше не исчезаю. Я возвращаюсь. Через несколько недель я окрепну. За меня не переживай.

Я посмотрел ему в глаза и понял, что он знал, что это не так. Это понимание искрой промелькнуло между нами.

— И куда направитесь? — поинтересовался он. — Обратно в Палм Спрингс? Может, удастся набрать новую команду террористов.

— Это не для меня, — ответил я, затем указал рукой на Томпсон. — И это тоже не для меня. Не знаю даже, что именно мне подойдёт. Это я и попытаюсь выяснить. Но ты оставайся здесь. Набирай новых террористов. Сражайся за будущее нашего народа. И продолжай верить.

— Буду, — тихо сказал он и добавил: — Берегите себя.

Я чуть не расплакался, по щеке потекла слеза и я не успел её смахнуть. Я посмотрел на Фелипе и, поддавшись внезапному порыву, крепко его обнял.

— Ты сам себя береги.

— Ага.

Я сел в машину.

— Прощай, — обратился он к Джейн. — Мы не так много времени знакомы, но мне кажется, я знал тебя всю жизнь. Когда мы странствовали вместе, Боб постоянно о тебе говорил. Он тебя очень любит.

Джейн улыбнулась.

— Я знаю.

Они пожали друг другу руки.

Я завёл машину и отъехал со двора. Я бросил взгляд на Фелипе. Тот помахал рукой.

Я тоже помахал ему.

— Прощай, — сказал я.

Когда мы отъезжали, он побежал за нами, и продолжал бежать, пока мы не ехали по дороге из города. Когда мы выехали за пределы Томпсона, он встал посреди дороги и принялся нам махать.

Я посигналил ему в ответ.

Мы ехали на восток, пока Фелипе не исчез за горизонтом, а Томпсон не превратился в маленькую, едва различимую точку.

17.

Пока мы не нашли постоянно жильё, нам приходилось селиться в мотелях.

В Лагуна Бич не было ни одного подходящего необитаемого дома, поэтому мы отправились на побережье, в городок Корона дель Мар.

Поначалу, я предполагал, что мы найдём понравившийся дом и будем жить там в своё удовольствие. Я думал, что не было никакого смысла искать собственное жильё. Решил, что жить по соседству с кем-то ещё окажется довольно удачной идеей. Мы были бы там, как призраки. Весьма забавно вышло бы.

Поэтому мы поселились в огромном особняке с роскошным видом на океан, принадлежавшем одной пожилой паре. Мы заняли комнату для гостей и мылись в гостевой ванной. Когда хозяева ложились спать, мы выходили на кухню.

Однако нам стало некомфортно жить по соседству с другими людьми, становиться свидетелями их личной жизни. Мне было неприятно наблюдать за людьми, которые думали, что их никто не видит, видеть, как они чешутся, слышать, как они бормочут что-то себе под нос, позволяют проявляться своим искренним чувствам. Так что мы переехали поближе к берегу, в Пасифик Пэлисейдс, где, наконец, нашли шикарный дом, принадлежавший некогда популярному артисту, у которого недоставало средств на оплату счетов. Дом уже два года как был выставлен на продажу.

Туда мы и заселились.

Дни шли своим чередом. Мы просыпались за полдень, большую часть дня проводили на пляже, вечером читали или смотрели телевизор. Было приятно, но я постоянно задавался вопросом: в чём смысл всего этого? Идея Фелипе о том, что у нас была какая-то особая судьба, что мы были созданы для чего-то особенного, меня никогда не прельщала, однако я не мог отделаться от мысли, что мой жизненный путь должен куда-то в итоге привести, что в моем существовании был какой-то смысл, какая-то цель.

Но ничего этого не было.

Не было никакого смысла. Мы жили, мы умирали, а в промежутке пытались что-то сделать. И всё. Точка. Не было ничего, что можно было бы выделить из серии разрозненных эпизодов, называемых моей жизнью. Моё появление на свет ничего ни для кого не изменило.

А потом Джейн сказала, что беременна.

И всё изменилось.

Вот он — смысл, решил я. Может, я оставлю след в истории, а может и нет. Но после меня останется ребенок и то, кем он станет, зависит от меня и от Джейн. И, возможно, наш ребенок сыграет значительную роль в этом мире. А, может, и нет. Но может, его или её ребенок сыграет. И, что бы ни произошло, как далеко бы ни протянулась эта цепочка, начало будет положено мной.

У меня появилась цель.

Я вспомнил слова Ральфа о том, что дети Невидимок сами всегда становились Невидимками. Я рассказал об этом Джейн, но ни ей, ни мне не было до этого никакого дела. Она заявила, что жизнь в Пасифик Пэлисейдс ей не нравится, ей хотелось, чтобы наш ребенок рос в иных условиях, поэтому мы снова переехали, на этот раз поближе к берегу, в дом в Кармеле.

Первый триместр прошел успешно, мы с Джейн чувствовали себя счастливыми как никогда прежде. Мы попытались выйти на связь с её родителями, но те нас не видели и не слышали. Мы, конечно, ожидали подобного, но результат нас всё равно разочаровал. Впрочем, ненадолго. Нам было чем заняться, было чему радоваться. Мы зарылись в книги в поисках подходящего имени. Читали руководства для молодых родителей. Крали детское питание, мебель, одежду.

Мы подолгу гуляли вдоль берега, но со временем, когда живот Джейн стал больше и она начала быстро уставать, она стала заниматься упражнениями на дому. Мне она сказала, чтобы я продолжал гулять и хоть поначалу я противился, в итоге я согласился. Она сказала, что не хотела привязывать меня к своему состоянию. Ещё она признала, что ей хотелось побыть одной, чтобы я не болтался постоянно возле неё.

Я понимал её желания.

Одиночные прогулки по пляжу даже начинали мне нравиться.

А потом произошел тот случай.

Я прошел больше километра по песку и собрался уже повернуть обратно, когда заметил странное возмущение в воздухе. Я подался вперед и сощурился.

Вдали, на песчаном горизонте виднелась полоска фиолетового леса.

Сердце дернулось в груди. Я покрылся холодным потом, дыхание сперло. Я быстро побежал обратно к дому. Добравшись, я взбежал на крыльцо.

Джейн отчаянно визжала, взывая ко мне.

Прежде мне не доводилось слышать, чтобы она так кричала. Я никогда не думал, что в её голосе могло быть столько ужаса, но я слышал её и у меня внутри всё сжалось от страха. Я замер, боясь пошевелиться, но совершил над собой усилие и вошел в дом.

— Боб! — кричала она.

Через коридор я влетел в спальню.

Там я встретил убийцу.

Он сидел на нашей кровати. Он сорвал с Джейн одежду, уселся на неё сверху и прижал к её горлу лезвие ножа. Каким-то образом ему удалось выжить, вернуться и выследить нас.

Краем глаза он заметил меня и повернулся.

Его ширинка была расстегнута, наружу торчал эрегированный член.

— А, вот и ты. — Он ухмылялся. — А я всё жду, когда ты явишься. Хочу, чтобы ты посмотрел, как твоя женушка будет мне отсасывать. — Он потянулся в сторону, взял её порванные трусики, зарылся в них носом и принялся их нюхать. — Ммммммм, — протянул он. — Свеженькие.

Я резко шагнул вперед, он тут же прижал нож к её горлу, из пореза пошла кровь. Джейн вскрикнула.

— Не дергайся, — предупредил он. — Иначе я ей глотку нахуй порежу.

Я замер в дверном проеме, не зная, что делать. Какая-то часть моего сознания надеялась, что Фелипе всё-таки растворился в ином мире и сейчас он выскочит оттуда, затащит этого гада туда, откуда он явился и тем самым спасёт нас.

Только ничего этого не произошло.

Убийца наклонился вперед. Головка его члена уткнулась в крепко сжатые губы Джейн.

— Открывай пасть, бля, — приказал он. — Или я вырежу твоего выродка прямо из живота.

Джейн открыла рот и он сунул туда член.

Инстинкты взяли надо мной верх. Если бы я начал раздумывать, то никогда бы не сделал того, что сделал. Я бы испугался за жизнь Джейн и нашего нерожденного ребенка и так и стоял бы на месте. Но, когда я увидел, как его вставший член исчез у неё во рту, я, не раздумывая, бросился вперед. Я прыгнул ему на спину, обхватил руками голову. Он мог бы воткнуть нож в горло Джейн, но в этот же миг она стиснула зубы и убийца отчаянно завопил, потеряв контроль за ситуацией. Я потащил его за голову на себя, оттаскивая от Джейн и попытался ухватиться за нож. Его лезвие полоснуло по ладони, не сказать, что я не почувствовал боли, но я не остановился и продолжил выкручивать ему шею, пока не услышал отчётливый хруст. Вопли стихли, его тело обмякло, однако нож всё ещё лежал в ладони. Джейн выхватила его и воткнула ему прямо в промежность. По её животу хлынул поток крови, заливая простыни.

Она выдернула нож и воткнула его обратно, на этот раз в грудь.

Я повалился на спину, продолжая выкручивать ему шею и мы вместе очутились на полу.

Я вскочил на ноги, ожидая, что он будет всё ещё жив, но он был мертв.

Окончательно мертв.

Я огляделся и не увидел ни оранжевой травы, ни фиолетовых деревьев, никаких признаков иного мира.

Джейн продолжала держать нож, её трясло словно лист на ветру, она тихо всхлипывала, всё её тело было покрыто кровью, изо рта свисала слюна.

Я, наконец, ощутил боль от пореза и заметил, как на пол стекали струйки моей собственной крови. Не обращая внимания на порез, я подошел к Джейн и аккуратно вытащил нож из её ладони, поставил на ноги и вывел в соседнюю спальню.

— Они что, посылают за нами убийц? — выкрикнула она. — Посылают их за нами, потому что я не дала им заполучить тебя?

— Нет, — ответил я, поглаживая её по голове и усаживая на кровать. — Это всё. Он был один такой. И приходил он за мной. Не за тобой.

— А что если они пришлют ещё?

— Не пришлют. Это последний.

Я не понимал, откуда я это знал, но я был убежден в правдивости своих слов. Видимо, это был один из «толчков», как у Фелипе.

— Всё кончено, — сказал я.

И в кои-то веки я оказался прав.

Всё закончилось.

18.

Позже днём я зарыл труп.

Но сначала я порубил его на куски.

На следующий день мы собрали вещи и переехали в Мендосино.

19.

Ещё через четыре месяца Джейн родила мальчика весом под 4 килограмма.

Мы назвали его Фелипе.

20.

Иногда мне кажется, что мне повезло. Повезло быть Невидимкой. Внешность моя, может, и была обычной, но опыт точно отличался от остальных. Я видел то, чего нормальный человек никогда бы не увидел. Делал то, чего обычный человек никогда бы не сделал. Я прожил хорошую жизнь.

Мы живём в прекрасном мире. Я только сейчас начал это осознавать. Мы живём в мире, полном чудес. И, несмотря на то, что моё состояние мешало наслаждаться ими в полной мере, я знал об их существовании.

И я пытался научить этому своего сына.

Мне не было прощения за содеянное. Сейчас я в этом убежден. Убийство людей — это абсолютное зло, не важно, при каких обстоятельствах оно было совершено, чем оно оправдывалось. Убийство — это зло, вне зависимости от того, кто его совершает.

Если бог есть, простить меня мог лишь он.

За себя могу сказать лишь, что я учусь на собственных ошибках. Я прожил жизнь не впустую. Тот, кем я стал, очень сильно отличается от того, кем я был.

Видимо, в моих странствиях, в несвязанных между собой событиях, какими являлась моя жизнь, был какой-то смысл.

Я продолжал гадать, кто же мы такие. Потомки инопланетян? Генетические мутанты? Результат какого-то правительственного эксперимента? Я продолжал размышлять, но уже не был одержим этим вопросом, как прежде. Смысл моего существования не в этом.

Он в моём сыне. В Фелипе.

Не уверен, верю ли я в существование бога, дьявола, рая или ада, но я совершенно убежден, что в нашем бытии должен быть смысл. Я убежден, что у нашего появления на земле есть цель. Я не считаю, что смысл нашей жизни заключается в самой жизни. Не считаю я также, что наша цель — быть замеченными другими людьми. Не кажется мне и то, что наша задача — тестировать товары массового производства для усредненных американцев.

Я знаю, что у нас должна быть какая-то цель.

Может, когда-нибудь, я это выясню.

Может, это выяснит мой сын.

А что насчёт того, иного мира, который когда-то мне приоткрылся? Я и об этом размышлял. Что это? Ад? Рай? Нирвана? Неужели именно это место видели многочисленные гуру и мистики, когда настолько глубоко погружались в медитацию, что теряли всякую связь с реальностью? Или это другое измерение, существующее параллельно с нашим? Я читал и перечитывал «Великий бог Пан» и никак не мог принять это объяснение.

Однако альтернативной версии у меня не было.

Каким бы ни было объяснение существования этого мира, магическим или научным, само его наличие каким-то образом успокоило мои тревоги относительно жизни и смерти. Не знаю, переживал ли я вообще о том, что будет после смерти, но чувствовал я себя гораздо спокойнее. Я не знал точно, было ли что-то после смерти — да и никто не знал этого с уверенностью — но, я знал, что что-то было и меня это не пугало.

Мы по-прежнему живём в Мендосино, на берегу океана. По утрам я пишу, а Джейн присматривает за Фелипе и возится в саду.

Остальную часть дня мы проводим вместе.

У нас хорошая жизнь и мы счастливы, но меня не покидает чувство, что когда-нибудь нам захочется большего. Я иногда вспоминаю слова Джеймса о стране Невидимок, земле за морем, острове или полуострове, где подобные нам живут мирно, отдельным народом.

Мне кажется, это было бы отличным местом для детей.

Порой я смотрю на водную гладь и мечтаю научиться управлять лодкой.

© Перевод с английского: Деев К. С., 2019

Примечания

1

Популярный американский мюзикл и кинофильм по его мотивам.

(обратно)

2

Один из первых в истории и наиболее известных идеографических словарей.

(обратно)

3

Американский сериал, транслировавшийся с 1952 по 1966 годы. В США считается синонимом идеальной семейной жизни.

(обратно)

4

Принцип Питера — положение, выдвинутое и обоснованное в одноимённой книге Лоуренсом Питером. Формулировка: «В иерархической системе каждый индивидуум имеет тенденцию подняться до уровня своей некомпетентности».

(обратно)

5

Компания-производитель продуктов питания.

(обратно)

6

Группа американских художников-имажинистов.

(обратно)

7

Система подсчёта телеаудитории, разработанная маркетологом Артуром Нильсеном.

(обратно)

8

Хранилище золотых запасов США.

(обратно)

9

Бесплатный журнал объявлений.

(обратно)

10

Тематический парк в Калифорнии.

(обратно)

11

Junior в переводе с англ. «младший».

(обратно)

12

Имеется в виду художественный фильм «Уиллард» (2003), где главный герой открывает в себе способность управлять стаями крыс.

(обратно)

13

Генри Торо (1817–1862) — американский писатель, мыслитель, борец за ликвидацию рабства в США.

(обратно)

14

Сеть магазинов элитной одежды.

(обратно)

15

Дэн Фогельберг (1951–2007) — американский поэт, музыкант, композитор.

(обратно)

16

Джонни Карсон (1925–2005) — американский журналист, телеведущий.

(обратно)

17

Персонаж американских комиксов и мультфильмов.

(обратно)

18

Крупнейший парад, проводимый в штате Калифорния. Проводится ежегодно 1 января.

(обратно)

19

Пацифида, также Континент Му — гипотетический затонувший континент в Тихом океане.

(обратно)

20

Прозвище серийного убийцы Ричарда Рамиреза.

(обратно)

21

Американский ситком, транслировавшийся на канале CBS с 1964 по 1967 гг.

(обратно)

Оглавление

  • ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Обычный человек
  •   1.
  •   2.
  •   3.
  •   4.
  •   5.
  •   6.
  •   7.
  •   8.
  •   9.
  •   10.
  •   11
  •   12.
  •   13.
  •   14.
  •   15.
  •   16.
  •   17.
  •   18.
  •   19.
  •   20.
  • ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Мы здесь
  •   1.
  •   2.
  •   3.
  •   4.
  •   5.
  •   6.
  •   7.
  •   8.
  •   9.
  •   10.
  •   11.
  •   12.
  •   13.
  •   14.
  •   15.
  •   16.
  •   17.
  • ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Ничейная земля
  •   1.
  •   2.
  •   3.
  •   4.
  •   5.
  •   6.
  •   7.
  •   8.
  •   9.
  •   10.
  •   11.
  •   12.
  •   13.
  •   14.
  •   15.
  •   16.
  •   17.
  •   18.
  •   19.
  •   20.
  • *** Примечания ***