Коллекционер [Роберт Альберт Блох] (fb2) читать онлайн

Роберт Блох Коллекционер

Роберт Блох Коллекционер

Весь этот унылый, темный и тихий осенний день я одиноко колесил на машине под нависшими низко тучами по унылому, темному и тихому деревенскому урочищу, пока в поле моего зрения не замаячил дом Ланселота Каннинга. Дом был прост на вид, и суровый пейзаж вокруг усиливал это минималистское впечатление - голые стволы берез и тусклого цвета трава. Почему-то мне почудилось, что здесь я когда-то уже был раньше, и это ложное узнавание повергло меня в легкое смятение, смешанное с тревогой. Наверное, похожий вид встретился мне на какой-нибудь гравюре в старой книге. Иного быть не могло — ведь минуло всего три дня с тех пор, как я познакомился с Каннингом и получил приглашение посетить его резиденцию в Мэриленде. Обстоятельства, при которых я сошелся с ним, были предельно просты Ц мне довелось посетить библиофильское собрание в Вашингтоне, и с Каннингом меня познакомил общий друг. Случайно завязавшийся разговор уступил место оживленному спору, в ходе которого Каннинг узнал о моем увлечении готическим направлением в литературе — как и о том, что я собираюсь отправиться в длительную поездку без конкретно намеченной цели. Он пригласил меня на день заехать к нему и ознакомиться на досуге с его необычной коллекцией.

— Вижу, у вас с нами много общего, - сказал он мне. - Видите ли, сэр, своей любви к готике я обязан отцу и деду. И в ней, в готике, для меня есть лишь один маяк и безусловный ориентир. Без сомнения, вас заинтересует то, что я собираюсь вам показать - потому как на сегодняшний день я, вне всяких сомнений, являюсь передовым коллекционером творческого наследия Эдгара Аллана По.

Признаться, его признание не впечатлило меня. Я не питал страсти к коллекционированию, да и с рассказами По, этого усатого инфантильного чудака, был знаком весьма шапочно. Но вот сама личность Ланселота увлекла меня - и именно поэтому я не отказался от приглашения. Гостеприимный собиратель сам походил на какого-то персонажа, сошедшего со страниц По - анемичного вида джентльмен с безупречными манерами, изъясняющийся на выспренно-литературном языке. В его глазах горел невротический огонь, тонкие губы были почти бескровны, тонкий нос, темные волосы и резко очерченный подбородок делали его похожим на выходца из викторианского прошлого. Что и говорить, Каннинг заинтриговал меня, и вот я очутился близ его поместья - самого по себе навевающего определенное настроение и образы, идущие рука об руку с мертвой осокой, искривленными сухими ветвями и похожими на темные провалы глазниц окнами уединенного жилища. У дверей, перед самым входом внутрь, я почти ожидал увидеть резные потолки, мрачные гобелены на стенах, паркет из черного дерева и фантасмагорические гербовые трофеи, столь ярко описанные По в «Гротескных историях» и «Арабесках».

Но очутившись в жилище Ланселота Каннинга, я жесточайше разочаровался в своих ожиданиях. Верная как атмосфере ветхого особняка, так и моим собственным чудным предчувствиям, дверь в ответ на мой стук была отворена камердинером, который провел меня сквозь тишину темных и запутанных коридоров к покоям своего хозяина.

Кабинет, куда меня привели, оказался просторным, с высокими сводами. Длинные и узкие окна были прорублены на таком большом расстоянии от черных дубовых половиц, что были совершенно неподступны. Слабые отблески багрового света миновали витражи, давая возможность рассмотреть предметы здешнего убранства достаточно подробно. Стены покрывали темные драпировки, мебель лучилась комфортом и стариной. Были тут и книги, и уголок с музыкальными инструментами - но живости обстановке ничто из этого не прибавляло.

И снова обманчивое узнавание стало одолевать меня — я будто снова очутился после длительного отсутствия в знакомой обстановке. Либо похожую комнату я видел на какой-то старой фотографии, либо где-то вычитал о ней... либо же она явилась ко мне во сне.

Едва я вошел, Ланселот Каннинг поднялся из глубин своего кресла и словно старого друга поприветствовал меня - что показалось мне едва ли уместным, ведь мы с ним не были так уж близко знакомы. Тем не менее, тон его голоса, проявившийся ярко, едва разговор зашел о цели моего визита, расставил все по местам. Сердечность Каннинга была прямым потомком гордости истинного коллекционера, у которого вдруг появился зритель. Истинным коллекционером Каннинг и был - все его мысли занимало его грандиозное собрание.

Как он поведал мне, начало ему было положено его дедом, Кристофером Каннингом, уважаемым балтиморским торговцем. Почти восемьдесят лет назад он был одним из ведущих покровителей искусства в своей общине и как таковой сыграл не последнюю роль в организации эксгумации тела По и повторного захоронения на юго-восточном участке Пресвитерианского кладбища на Файетт и Грин-стрит, где позже на средства балтиморских почитателей был установлен памятник. Это событие имело место в 1875 году, и за несколько лет до этого Кристофер Каннинг заложил основу коллекции, посвященной Эдгару По.

- Благодаря его усердию, — говорил Ланселот, - на сей момент я счастливейший обладатель практически всех существующих экземпляров изданий По. Если вы пройдете сюда, — он отвел меня в отдаленный угол сводчатого кабинета, мимо темных драпировок, к книжной полке, высившейся до самого потолка, - то поймете, что я вас не обманываю. Вот издание «Аль-Аараф», вот «Тамерлан», подборка стихотворений 1829 года выпуска. Вот — более ранний «Тамерлан» и стихотворный альманах 1827 года. Издано в Бостоне - сегодня, как вы наверняка знаете, эту книгу не приобрести дешевле пятнадцати тысяч долларов. Могу вас заверить, что дедушка Кристофер заплатил за сию редкость куца как меньше. — Ланселот Каннинг гордо подбоченился.

С трепетом осматривая вереницы томов и подшивки журналов, где при жизни публиковался По, я окончательно расстался с предубеждениями — не было никаких сомнений в том, что Каннинг, снабжавший каждый свой экспонат развернутой исторической справкой — состав книги, первоначальная цена, нынешняя цена, — был не просто удачливым наследником, а самым настоящим фанатом, пытливым исследователем.

- Я в большом долгу перед увлеченностью дедушки Кристофера, - заметил он, спускаясь с приставленной к шкафу стремянки и присоединяясь ко мне. - Не будет преувеличением заявить, что его интерес к По перерос в настоящую одержимость - возможно даже, манию. В начале семидесятых он построил этот дом, и я вполне уверен, что вы были достаточно наблюдательны на подходе сюда и отметили, что сам по себе он является почти точной копией дома самого По. Что побудило промышленника на покое посвятить себя именно такому хобби - не могу сказать. Ради него он отрекся от всех других интересов, от самого мира, если угодно. Он вел обширную и продолжительную переписку со старожилами, что знали Эдгара По при жизни, побывал в Фордхэме, Вест-Поинте, Англии и Шотландии - практически во всех местах, где бывал сам По. Он приобретал для своей коллекции письма, сувениры, артефакты - боюсь, иногда даже крал их, если ничего иного не оставалось. - Ланселот Каннинг улыбнулся и кивнул. - Вам все это кажется странным, да? Когда-то и я так считал. Но стоило мне во все это углубиться, как я пропал сам, с головой.

- Да, что-то странное в этом есть, - согласился я. Но вы уверены, что у деда вашего не было какой-то личной, сокрытой причины так интересоваться По? Быть может, он встречал его в детстве или даже дружил е ним? Чем черт не шутит вдруг здесь играют роль кронные узы?

- Ода, вы правы! - взволнованно произнес Каннинг. - Только что озвучили мое собственное убеждение. Чутье подсказывает мне, что дедушка Кристофер чувствовал или даже знал наверняка о своем родстве с Эдгаром По. Ничто иное не способно объяснить его сильный первоначальный интерес, его горячую защиту По в литературных дискуссиях, его самоотречение, повлекшее за собой глубокую меланхолию. Тем не менее, никаких документов в пользу этой версии я не сумел отыскать - ни малейшей зацепки нет ни в письмах, ни в генеалогических исследованиях, ни в каких-либо иных записях. За поиск разгадки взялся вскоре мой отец - на момент смерти дедушки Кристофера он был всего лишь ребенком, но сопутствующие обстоятельства оставили глубокий след в его чувствительной душе. После смерти Кристофера дом долгое время пустовал - отец жил у матери в Балтиморе, - но, едва вступив в права наследования, он возвратился сюда. Имея значительное родовое состояние, он смог посвятить свою жизнь дальнейшим исследованиям. Имя Артура Каннинга до сих пор на слуху у литературоведов - решив, что творческое наследие По в должной мере изучено Кристофером, он взялся за частную жизнь писателя. Сдается мне, это предпочтение было продиктовано внутренним чутьем - он пытался раскопать сведения, что доказали бы родство отца - и его собственное, раз уж на то пошло, - с Эдгаром По. Не желаете ли вина?

Он налил мне полный бокал, извлеченный из просторного серванта, и я с благодарностью принял подношение. По иронии судьбы, вино оказалось прелестным старым амонтильядо.

- Итак, - продолжил Ланселот Каннинг, - своей миссией мой отец избрал розыск и исследование писем По.

Выдвинув огромный деревянный ящик из нижней секции шкафа, Ланселот продемонстрировал мне большие альбомы с письмами и все следующие полчаса я был погружен в перипетии переписки - с Генри Геррингом, с доктором Снодграссом, с Сарой Шелтон, с Джеймсом П. Моссом. Были здесь послания к миссис Роквуд, Елене Уитмэн, Энн Линч, Джону Пендлтону Кеннеди, записки к миссис Ричмонд, Джону Аллану, к Анне, к своему брату, Генри. Сотни листов - настоящий эпистолярный рог изобилия.

Пока я читал, Ланселот не преминул возможностью наполнить наши бокалы сызнова. Легкое опьянение овладело мной, разжигая интерес к лежащим передо мной пожелтевшим страницам.

Здесь были остроумные критические заметки По касательно различных литературных произведений, запутанные депрессивные излияния разума, тонущего в алкоголе и отчаянии, наброски рассказов и стихотворений. Безумный вопль о помощи здесь перемежался с гимном, воспевающим красоту жизни. Любовь и ненависть, решимость и нерешительность, томление и беспокойство, радость и меланхолия - все нашло отражение на этих исписанных листах. «Мрачный Эдгар» представал одаренным эрудитом и бессвязно мыслящим алкоголиком, любящим мужем и неистовым любовником, гордым творцом и разбитым нищетой ничтожеством, грандиозным мечтателем и горьким реалистом, ученым и мистиком... словом, являл из себя ту энигму, коей был при жизни.

Бокалы вновь наполнились. Мои губы приникали к стеклянному краю жадно - еще более жадными были мои глаза. Впервые истинный азарт Ланселота Каннинга передался моим собственным чувствам: я осознал то увлечение, что можно обрести, прослеживая судьбу По-человека и По-писателя, создававшего трагедии, жившего трагедиями, бывшего трагедией. Очарованного тайной — и окутавшего тайной же свои бытие и смерть, ставшего воплощением тайны на литературной сцене, тайны, которую так и не разгадал Артур Каннинг, несмотря на свою ревностную охоту за письмами.

- Увы, мой отец ничего нового не узнал, - признался Ланселот. - Его вклад в коллекцию был неоценим, но поиски требовали продолжения. К тому времени я был уже достаточно взрослым, чтобы разделить его интерес. Пройдите сюда. Он подвел меня к богато украшенному сундуку, поставленному под окнами у западной стены комнаты. Преклонив колени, он открыл его - и быстрыми, отточенными жестами извлек изнутри, один за другим, несколько предметов, принадлежавших некогда самому По. В их числе был дневник, который он вел во время своего пребывания в Вест-Поинте, россыпь именных билетов на различные спектакли - память о его бытности театральным критиком, перо, которым По пользовался в свой «редакторский» период, веер его юной жены Вирджинии, брошь миссис Клемм, галстук-бабочка и - экое диво! - потрепанная временем, вся в сколах и трещинах, флейта.

Мы выпили еще, и я понял, что отдаюсь во власть вина безраздельно. Лицо Ланселота приобрело отчего-то трусливое выражение, но в глазах его при этом плясали веселые чертики. Из разрозненного вороха реликвий он выловил маленькую коробочку и продемонстрировал мне. Вид у коробочки был невзрачный, ничем не примечательный, и я спросил, какую же роль она играла в жизни По.

- В жизни? - Очевидная дрожь коверкала черты лица Ланселота, но он старался хранить жутковатую улыбку. - Этот коробок - вы наверняка уже поняли, - в угоду жуткому замыслу его создателя воспроизводит в общих чертах ту шкатулку, которую По описал в рассказе «Береника». Он связан не с жизнью, а со смертью писателя. Вещицу эту сделал, на самом деле, мой дед Кристофер Каннинг. Именно ее он прижимал к груди мертвой хваткой, когда нашли его остывающее тело. - Снова дрожь, снова гримаса. – Но полно, я еще не показал вам самое главное. Возможно, вам было бы интересно увидеть место, где умер Кристофер Каннинг. Как я уже сказал вам, к концу дней своих он обезумел, но в чем же заключалось его безумство? Знаете, вы кажетесь мне правильным человеком, явившимся в правильное время... так что я посвящу вас во все факты касательно случая дедушки Кристофера. Вы всё узнаете. - Мы оставили кабинет, и темный лестничный пролет привел нас через сводчатую арку к массивной металлической двери, которая - я уже почти не удивлялся, — тоже выглядела знакомо. О тайне, в которую меня собирался посвятить Ланселот Каннинг, я мог лишь догадываться, и под сердцем у меня заскребло некое смутное беспокойство, увы, не укрывшееся от коллекционера:

— Не стоит ни о чем волноваться. Здесь ничего не происходило с того самого дня, как слуги обнаружили его лежащим на пороге у этой двери, с маленькой коробочкой в руке. В тот день он впал в полубредовое состояние... и так из него и не вышел. Образы По являлись к нему один за другим — бледная лошадь, рассыпающийся дом Эшеров, черный кот, колодец и маятник, Ворон, огромное сердце, бьющееся под половицами... и ладно бы — только это! О нет, под конец он стал описывать такое, что ни один из кошмаров По не мог сравниться с этим. Именно тогда и мой отец, и слуги - все они узнали о предназначении комнаты, которую он оборудовал за этой железной дверью. Они узнали, что сделал Кристофер Каннинг, чтобы утвердить свое звание верховного ценителя По. Как я уже говорил - как было известно тогда, он сыграл немалую роль в организации перезахоронения... но в день смерти дедушки Кристофера открылась страшная правда. Да, в новом месте упокоения По были памятник, надгробие... но самого гроба в земле не было. Гроб отныне покоился в тайной комнате в конце этого коридора. Ради него она и была построена. Ради него и был построен весь этот дом. Мы - в мавзолее мертвого писателя. Он выкрал останки Эдгара Аллана По - и разве это не сделало его самым преданным из всех коллекционеров? В маленькой коробочке, с которой дедушка Кристофер был до конца, лежала пригоршня праха великого гения...

Ланселот вздрогнул и отвернулся. Он провел меня обратно в кабинет и молча наполнил наши бокалы, и я пил столь же спешно и в таком же отчаянии, как и он.

- Что мог сделать мой отец? Раскрыть всем правду значило вызвать публичный скандал. Вместо этого он решил молчать, посвятить свою жизнь учению. Само собой, шок глубоко затронул его – насколько мне известно, он никогда не входил в комнату за железной дверью. О самой комнате и об его содержимом я узнал только в час его смерти — и несколько лет ушли у меня на то, чтобы отыскать ключ. И поиски были вознаграждены - история дедушки Каннинга была немедленно и всецело подтверждена. На сегодняшний день я - величайший хранитель наследия Эдгара Аллана По!

В этот раз вино разливал я. Только сейчас я осознал неминуемость шторма по ту сторону стен, стремительную ярость порывов ветра, сотрясающих эти стены до основания и отголоски грома, раскатывающиеся по изъеденным временем коридорам старого дома. Чрезмерный энтузиазм, с которым Ланселот внимал этим звукам, заставлял усомниться в его здравомыслии. Раз прах Эдгара По был похищен, раз особняк этот построен для его хранения, раз гроб действительно был скрыт за той железной дверью, раз дед, сын и внук жили здесь в одиночку, порабощенные замогильной тайной - о чем это могло сказать еще, кроме как о фамильном сумасшествии? Но у меня оставались сомнения в истинности слов хозяина коллекции. Все это вполне могло быть ловкой выдумкой... или попросту бредовой фантазией.

С очередным ударом грома Ланселот Каннинг взял флейту По и, пользуясь звуками шторма как сардоническим аккомпанементом, заиграл. Вдувая воздух в отверстия с хмельным упорством, подкрепленным жуткой атональностью, он заставлял адский инструмент заходиться в сокрушительно-пронзительных воплях, добавляя к шуму непогоды заплывший контрапункт.

Чувствуя себя не в своей тарелке, я отступил в тень книжных полок в дальнем конце комнаты и стал изучать названия ряда древних томов. Здесь была «Хиромантия» Роберта Флада, старшего инквизитора, редкая и любопытная книга, описывавшая устои запретной церкви; «Таинства Червя» и «Книга Эйбона», трактаты о демонологии и о колдовстве. Книги были старыми... но не пыльными. Судя по всему, Ланселот регулярно обращался к ним.

- Ну да, я их читаю. - Будто разгадав мои мысли, Каннинг отложил флейту и подошел ко мне. Очередной раскат грома заставил его вздрогнуть и нервно рассмеяться. -Я изучаю их. Как видите, я тоже вышел за рамки, установленные сначала дедом, а затем и отцом. Это я раздобыл книги, в которых был ключ, и я добыл этот ключ - куда более трудный для обнаружения и более важный, чем ключ к хранилищу за стальной дверью. Я часто спрашиваю себя, имел ли сам По доступ к подобным томам, знал ли он их секреты. Тайны могилы и того, что лежит за ее пределами, то, что может быть призвано в наш мир, если правильно повернуть ключ... - Он отошел и вернулся с новым бокалом. - Пейте! - приказал он мне. - Пейте за ночь и бурю.

- Мне хватит, - отказался я. — Мне еще вести машину.

- Ну нет! - Каннинг схватил меня за руку. - Вы останетесь со мной. Разве вы не слышите весь этот гром? В такую ночь тщетно куда-то направляться одному. Клянусь, я не могу смириться с мыслью о том, чтобы быть в одиночестве – я не могу больше быть в одиночестве!

Он сорвался на яростный крик.

Возьмите себя в руки! — вскрикнул и я, отступая. — Признайтесь, что вся эта история с украденным гробом — тщательно продуманная ложь, угождающая вашей больной фантазии!

- Ложь? Останьтесь, и я докажу вам! — Ланселот Каннинг наклонился и открыл небольшой ящик, вделанный в стену под книжными полками. — Такова моя плата за ваш интерес к моей истории, - пробормотал он. - Знайте, вы первый, кроме меня, чьему взгляду представлены эти сокровища.

Он вручил мне пачку рукописей на обычной белой бумаге — выведенных чернилами, что подозрительно напоминали те самые, которыми писал свои письма По. Страницы были сгруппированы под титульными листами, и я стал разбирать надписи на них. «Эдгар По. Червь-Победитель: роман», значилось на одном из них. «Бытие во склепе», на другом. И, наконец, «Дальнейшие приключения Артура Гордона Пима». Я так разволновался, что чуть ли не выпустил из рук драгоценные страницы.

- Это что, - выдохнул я, - неопубликованные рассказы По?

- Неопубликованные, неоткрытые, неизвестные — называйте, как пожелаете, - Ланселот поклонился.

- Но этого не может быть, - возразил я. - Наверняка где-то есть упоминание о них, в письмах самого По или его современников. Была бы какая-то зацепка, подсказка, указание...

Гром смешался с моими словами, и гром повторился в крике Каннинга.

- Так вы считаете, что перед вами - подделка? Сравните же! - Он снова подался вперед и достал прижизненную рукопись «Фолио-Клуба». - Разве это не подлинник По? Обратите внимание на каллиграфию письма. Потом - просмотрите эти рукописи: разве можете вы сказать, что выведены они не рукой По?

Я сверил почерк, но сомнения мои лишь усилились. Ланселот Каннинг явно пребывал не в себе — не мог ли он, будучи жертвой психического расстройства, кропотливо имитировать стиль письма?

- Так прочитай же, болван! - крик Каннинга теперь перекрывал гром. - Прочитай - и осмелься сказать, что это написал не сам Мрачный Эдгар! Не тот, чей гений бросает вызов и времени, и смерти!

Я прочитал лишь строчку или две, держа самую верхнюю рукопись прямо перед глазами, напрягшимися в свете колеблющихся свечей - но даже их неровный свет не укрыл от меня то, что говорило единственную, неоспоримую правду. На бумаге - нисколько не пожелтевшей, - был видимый водяной знак: название известной – современной! – фирмы канцелярских товаров и дата печати: 1949.

Отложив рукопись в сторону, я отстранился от Ланселота Каннинга, ибо теперь знал правду. Через сто лет после смерти подобие духа По все еще жило в исстрадавшейся, мятежной душе Каннинга. Инкарнация, реинкарнация – можно придумать много звучных слов, дабы описать правду, и все же, пленник иррационального кошмара, Каннинг считал себя Эдгаром Алланом По.

Задушенные и тусклые отголоски грома из отдаленной части особняка теперь смешались с беззвучием моей собственной внутренней суматохи, когда я повернулся и опрометчиво обратился к своему хозяину:

- Признайтесь, разве не вы написали эти истории, воображая себя воплощением По? Разве не правда то, что вы страдаете от исключительного заблуждения, порожденного одиночеством и долгими размышлениями о прошлом? Разве вы не достигли той стадии болезни, что характеризуется убежденностью в том, что По все еще живет в вашей собственной личности?

На него нахлынул сильный трепет, и его губы задрожали, растягиваясь в болезненную улыбку.

- Идиот, я говорю правду! Обратись к чувствам, не к разуму - разве они не говорят тебе то же, что и мне? Этот дом реален, наследие По реально, эти рукописи реальны — в той же степени, что и гроб, запертый за стальной дверью!

Я взял коробочку со стола и снял крышку.

- Вы сказали, что ваш дедушка был найден с этой вещицей, прижатой к груди, перед дверью хранилища, и что она содержала прах По. Тем не менее, эта коробка пуста. Просто признайтесь: ваш рассказ - романтическая выдумка. Гроб По не находится в этом доме, и эти рукописи — не его работы, написанные при жизни и до поры неизвестные.

- Конечно, они написаны не при жизни. - Улыбка Каннинга стала еще более зловещей. — Они написаны после жизни. Праха в пробке нет, потому как я использовал его. В книгах за вашей спиной я вычитал способы повторного воссоздания тела из основных солей, содержащихся в прахе. Эдгар По не покоится в этом доме он здесь живет. Эти истории – его послесмертные работы! – Его слова никак не укладывались в моем сознании, и в дополнительное смятение меня ввергала гроза. – Это был апофеоз моих планов, моих исследований, моей работы, моей жизни. Прибегнув к колдовству, я поднял Эдгара По из могилы – вернул его душу сюда и облек в плоть, чтобы он снова жил, мечтал, творил в частных покоях, построенных специально для него! Вот что я сделал! Украсть труп – мерзкая выходка, мое же деяние – достижение истинного гения!

В глубине старого дома что-то гулко, металлически лязгнуло, и Ланселот Каннинг резко развернулся, обратившись лицом к двери кабинета. Выражение его я не смог прочитать – равно как и ему не была видна моя реакция на только что услышанный горячечный бред. Его слова долетали до меня будто со дна Иерихонской трубы – ветер, задувавший во все щели и заставлявший трепетать свечное пламя, разнес горестный вздох, едва Каннинг снова заговорил.

— Я бы показал его тебе, но не смею - ибо он ненавидит меня так же, как ненавидит жизнь. Я запер его в той комнате одного – ему, воскрешенному, более не требуются ни еда, ни питье. Он сидит там - и скребет пером по бумаге, бесконечно и неустанно, изливая злую сущность всего, что он воспевал при жизни и обрел во смерти. Разве не понимаешь ты, насколько трагично все обернулось? Я стремился воскресить его дух из мертвых, одарить мир заново его гениальностью - но все, что выходит из-под его пера, таит в себе столь великий ужас, что читать это практически невыносимо. Я не могу явить эти страницы кому-либо, и он сам уже не принадлежит миру живых - плоды его труда суть плоды тлена!

Отголоски зазвучали по-новому, когда я двинулся в сторону двери - не без намерений наконец-то сбежать из этого проклятого дома, прочь от этого сумасшедшего старика. Но Каннинг успел схватить меня за руку:

- Ты не можешь идти! - закричал он, перекрывая неистовство бури. - Он же там, за дверью - разве ты не слышал лязг засовов? Я больше не могу его удержать!

Я оттолкнул его в сторону, и он рухнул назад, сметая со стола канделябры. Язычки пламени жадно заплясали на старом ковре.

- Подожди же! - кричал Каннинг. - Его шаги за дверью - как ты их не слышишь? Безумец, говорю же тебе - он сейчас стоит прямо за дверью!

Ветер стремительно разгонял пламя по комнате, дымовая завеса окружила нас. Я упоминаю дым единственно потому, что не могу поручиться за то, что мне кое-что не привиделось, а уж слышал я только гром и бессвязные вопли Каннинга. Возможно, страх затуманил мне разум. Даже понимая все это, я никогда не смогу стереть из памяти то, что я увидел, когда выбежал за дверь и помчался по коридору.

В проеме стояла высокая фигура - фигура слишком знакомая, с бледными чертами, высоким куполообразным лбом, черной полосой усов. Мой взгляд задержался на ней на мгновение, за которое человек - труп, призрак, мираж? - зашел в кабинет и схватил Каннинга мертвой хваткой. Вместе эти двое приобрели к разгорающемуся пламени, и вскоре дым отгородил их, размывая очертания, стирая их навсегда.

Я сбежал из страшного дома, растерянный и до смерти напуганный. Снаружи все еще бушевал шторм, но даже хлещущие с неба ледяные струи не смогли унять огонь, выбившийся из окна кабинета - и вскоре охвативший особняк целиком. Мне показалось, что что-то внутри полыхнуло, бросив свет на ведущую прочь от уединенного жилища тропинку — некий необычный, ярчайший отблеск, — но когда я поднял глаза, передо мной было лишь пламя, расцветающее во всем своем сверхъестественном великолепии и вбирающее в себя и сам дом, и все секреты Ланселота Каннинга — величайшего собирателя наследия По.

Оглавление

Роберт Блох Коллекционер