Белла [Уинстон Грэм] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Переведено группой «Исторический роман» в 2019 году.

Над переводом работали: liudmila511, Lenchick, TuzBuben, Agnishka, nvs1408, tavlstor, gojungle и zloyzebr.

Домашняя страница группы ВКонтакте: http://vk.com/translators_historicalnovel

Подписывайтесь на нашу группу ВКонтакте!


Яндекс Деньги

410011291967296


WebMoney

рубли – R142755149665

доллары – Z309821822002

евро – E103339877377


PayPal, VISA, MASTERCARD идр.: https://vk.com/translators_historicalnovel?w=app5727453_-76316199


Часть первая 

Валентин



Глава первая


Вечер выдался шумный и мрачный. С севера тянулись черные неуклюжие тучи, подсвеченные по краям серебристым лунным сиянием. В просветах виднелось несколько тусклых звезд. Однако было не так уж темно. Даже когда луна совсем скрывалась из вида, беспокойное море продолжало немного светиться, ведь самый долгий день миновал всего месяц назад. Но погода совсем не напоминала позднее лето. Морской прибой был холодным, как и воздух, свистел ветер, а волны потемнели, словно в ожидании осени. В полумиле к востоку от Уил-Лежер с утесов спускался человек.

Длинные ноги с кошачьей уверенностью преодолевали довольно крутой склон, и хотя гранитные скалы никогда не рассыплются под ногами, из-за утреннего дождя камни местами блестели от воды, и можно было поскользнуться. Человек шел с непокрытой головой, в черной кожаной куртке, штанах из грубой шерсти и парусиновых туфлях. На спине он нес сверток. Осталось преодолеть самый трудный участок. Если он прыгнет с высоты в десять футов, то угодит прямо в морскую заводь. Само собой, вода смягчит падение, но он вымокнет насквозь, и на улице слишком свежо, чтобы в таком виде добираться до дома. А вдруг заводь недостаточно глубока? Еще не хватало сломать ногу. Он решил медленно и осторожно пройти по краю — если и упадет спиной в воду, глубина заводи уже не будет иметь значения.

Он начал огибать заводь, оступился, снова нашел опору, преодолел округлый выступ, спрыгнул и мягко приземлился на песок. Довольный собой, он поднялся, наступил на более твердую поверхность, скинул со спины сверток и развязал его. Там лежали дорожный плащ и черная фетровая шляпа. Надев все это, путник услышал:

— Добрый вечер.

Голос принадлежал высокому, уже немолодому мужчине чуть выше ростом. Путник уронил шляпу, выругался и поднял ее, вытряхивая песок.

— Египетская сила, вот ты меня напугал! Что ты здесь делаешь?

— Всегда разумнее задать вопрос первым, верно? Ты сам-то что тут делаешь? Мой дом гораздо ближе твоего!

— Ты знал, что я здесь?

— Нет, просто гулял.

— Посреди ночи? Раньше ты не страдал лунатизмом, кузен!

— Я прогуливался. Потом увидел твою лошадь.

— Проклятье! Я думал, что хорошо его спрятал! Но ты не мог узнать Нестора! Я же купил его на прошлой неделе!

— Что ж, очень неплохая лошадь, а здесь не так много людей, способных бросить такого коня ночью без присмотра.

— И ты решил, что это я?

— Предположил.

— Но почему ты оказался на этой стороне пляжа, кузен? Ведь мои следы смыло прибоем?

— Я знаю одну тропинку отсюда прямо до Мингуз-хауса. Спустившись, ты сбился с пути.

— Похоже на то. Египетская сила! Не рассказывай Демельзе!

— Я бы согласился ничего ей не говорить, если ты прекратишь употреблять ее любимое ругательство.

— Что? Вот это? Но почему?

— Потому что, насколько мне известно, никто больше так не ругается.

— Мне оно очень по душе!

— Может быть.

— И оно не женственное!

— Согласен. Ты возвращаешься к своей лошади?

— Да.

— Я провожу.

Тучи слегка разошлись, и под порывами ветра мужчины теперь лучше видели друг друга. Между ними наблюдалось некоторое сходство: рост, цвет волос, иногда даже голос, но различались они еще больше. Мужчина постарше обладал более широкими плечами, угловатым лицом и тяжелыми веками, которые, тем не менее, не вполне скрывали прямой взгляд его беспокойных глаз. Озорные темные глаза его молодого спутника были голубыми, как у матери, и близко посаженными. Мужчины перекинулись парой слов о новой лошади, и затем Росс перешел к делу:

— Весьма странную дорогу ты выбрал до Тренеглосов. Полагаю, задумал нечто неподобающее?

Они помолчали, перебираясь через следующую лужу.

— С чего ты взял, кузен?

— А что, разве не так? Прямая дорога к Мингуз-хаусу, как тебе хорошо известно, идет поверху, прямо к центральным воротам.

— Ты совершенно прав.

— К тому же не похоже, что за последние два года ты встал на праведный путь.

— Встал на праведный путь. Какая чудесная фраза. Наверное, что-то из проповеди Сэма?

— Нет, в данном случае это означает деликатные и добрые отношения с соседями. Тренеглосы, кстати, мои соседи.

— О да. Совершенно верно.

По ним хлестал ветер, и они шатались как пьяные.

Беседа еще продолжалась в шуточном ключе, но в голосе Росса слышались стальные нотки.

— Почти пришли, — сообщил Валентин. — Я поражен, что ты нашел моего коня.

— Я услышал его ржание... Зачем ты ездил в Мингуз? Чтобы стащить там что-нибудь?

— Дорогой кузен! Не люблю, когда меня обвиняют в краже!

— После того как в прошлом году я помог тебе выпутаться из той заварушки, я получил кое-какие привилегии, как мне кажется.

— Возможно, ты обладал ими и до того. Но я вызывал людей на дуэль и за меньшие оскорбления.

Они остановились.

— Твоя лошадь все еще здесь, я ее слышу, — сказал Росс. — Доброй ночи.

— Полагаю, — произнес Валентин, — я могу и сознаться, чтобы меня не заподозрили в чем-нибудь похуже. Я совершил нечто вроде кражи, но самого нежного типа. Знаешь кухарку Карлу Мэй, которую недавно наняла Рут?

— Откуда мне ее знать?

— И впрямь, откуда бы. Возможно, я моложе и впечатлительнее, но, заехав на прошлой неделе к Фредерику по поводу утренней охоты, я заметил такое милое улыбчивое личико под муслиновым чепцом, что не смог удержаться от расспросов. Ее зовут Карла Мэй. Ручаюсь, я украл только то, что она сама охотно предложила.

Росс поразмыслил.

— Как поживает Селина?

— Еще шесть месяцев.

— И?

— Она просто цветет!

— Цветок поувянет, когда она узнает, что ты забирался в спальни Мингуз-хауса.

— Вот потому я так старался остаться незамеченным. Серьезно, кузен!

— А мы разве не серьезны?

— Стоило мне на ней жениться, так она решила, что я святой. Даже несмотря на наши шашни еще при жизни ее первого мужа. Эти надежды давным-давно рухнули. Я ей объяснил, что скрестил пальцы на брачной церемонии, когда дело дошло до «отказаться от всех остальных». Полагаю, сейчас мы неплохо ладим. Пока я соблюдаю некоторую осторожность. Пока она ничего не знает.

— У нас очень тесное сообщество. Полагаешь, я здесь единственный любопытный?

Но Валентин продолжил мысль:

— Знаешь, дорогой кузен, женщинам все равно, если мужья сбиваются с пути, пока они не знают об этом, как и все остальные. Тут дело не в любви, а в гордости. Все дело в самолюбии. В уважении к себе. Любовь играет ничтожную роль в их негодовании.

— Возможно, это относится и к мужчинам. К некоторым из них. Получается, все дело в характере конкретных людей?

— Молодец! Ты схватываешь на лету.

— Нахальный щенок.

Валентин рассмеялся.

— Теперь я точно прощен.

— Мне нечего прощать, за исключением твоей дерзости. Постарайся только не попадаться на глаза менее дружелюбным.

— Поможешь мне? С такого-то мягкого песка непросто запрыгнуть в седло.

Когда Росс вернулся в Нампару, Демельза уже лежала в постели, но не спала. Она читала книгу при трех свечах. Супруги улыбнулись друг другу.

— Ты промок?

— Нет, начался отлив.

— Думала, там ливень.

— Я под него не попал.

При таком освещении казалось, что годы ее не коснулись. Днем, когда Демельза смеялась, морщинки вокруг глаз и губ становились заметнее, но даже это не умаляло ее красоты. Только из глаз исчез жизнерадостный блеск после гибели Джереми. Седые пряди исчезли, к волосам вернулся изначальный цвет. Многие годы, зная, как Росс ненавидит краску для волос, Демельза пользовалась ею украдкой: то подкрасит за ушами, то виски, думая, что он не замечает. Но в прошлом году Росс привез из Лондона бутылочку краски для волос, которая идеально соответствовала природному цвету Демельзы, поскольку он срезал ее локон, пока она спала. Отдав бутылочку, Росс просто сказал: «Не хочу, чтобы ты менялась».

— Встретил кого-нибудь? — спросила Демельза.

— Валентина.

— Неужели? И как он?

— Проявляет интерес, как я понял, к одной служанке в доме Тренеглосов, Карле Мэй.

— Возмутительно!

— Да.

Росс пожалел, что разболтал слишком много. Валентин для них как кость в горле. Но Росс не особо беспокоился из-за нарушенного обещания, ведь Демельза никогда не сплетничала.

— Он был на берегу?

— Да.

— Мать честная! Рыскал там, ясное дело. А Селина на третьем месяце!

Росс сел на кровать и стал развязывать шейный платок.

— Белла благополучно уснула?

— Поднялась к себе сразу после твоего ухода. Росс, она решила, что ты ушел, потому что она брала слишком высокие ноты.

— Этого я и боялся. Придется сказать ей, что это не так. Ты знаешь, как я люблю эти долгие прогулки.

— То есть, это и впрямь не из-за Беллы?

Он рассмеялся.

— Белла знает, что я не в восторге от ее пения. По правде говоря, я не очень люблю, когда женщины поют. Кроме тебя, но твой голос нежный, и тебя так легко слушать! Говорят, у нее хороший голос...

— Намного, намного лучше, чем у меня!

— Уж громче точно!

— Это очень ценится, Росс! В Труро нас очень благосклонно приняли!

— Разумеется. Когда приходит Кристофер, он всегда ее хвалит.

— Не знаю, заметил ли ты, но они влюблены.

Росс погладил ее по руке.

— Сарказм тебе не идет. Однако да, влюбленный всегда рад приукрасить таланты любимого человека.

— Не припомню, когда это я приукрашивала твои таланты, Росс.

Он снова рассмеялся.

— Бывали времена, но сейчас не об этом. На самом деле, тут можно толковать двояко... Я хочу сказать... Хотя...

— Так скажи!

— Белле не следовало начинать петь в девять вечера. Она разбудит Гарри.

— Когда Гарри спит, его даже удар грома не разбудит. И кстати, он восхищается сестрой!

— Восхищается? Так и я тоже! Еще как! Да она... она самая очаровательная из наших детей. Больше всех похожа на тебя, разве что мягкости ей не хватает!

Он подошел к столу, открыл оловянную коробочку, засунул туда указательный палец и принялся тереть зубы любимым красным корнем. Затем плеснул в кружку воды из кувшина и сполоснул рот.

— К слову о наших девочках, — снова начал Росс, — мы не получили письма от Клоуэнс. Надеюсь, у нее все хорошо.

— Если не будет новостей на этой неделе, то отправлюсь туда сама. В прошлый раз все было в порядке, но она еще увлечена своими кораблями. Или, может, лучше съездить тебе, Росс, для разнообразия?

— Если бы я мог убедить ее все продать и вернуться сюда, то попытался бы!

— Она кажется такой... как я и сказала, увлеченной.

— Но в прошлом году ее торговля оказалась убыточной.

— Главным образом из-за непогоды.

— Хм.

Росс надел короткую ночную сорочку, приготовленную для него Демельзой, и улегся в постель рядом с ней. Демельза задула две свечи и положила книгу на пол у кровати.

— Сегодня я слышала первого сверчка, — сказала она.

— Правда? Да, думаю, их время уже настало.

— Хочешь поболтать? — спросила Демельза.

— Как пожелаешь.

— Тогда я, пожалуй, посплю.

Росс поцеловал ее и погасил последнюю свечу. За исключением случаев, когда между ними возникали временные разногласия (а с прошлого раза прошло уже много лет), последний поцелуй никогда не был формальным — он был гарантом их союза, подтверждением любовной привязанности. Росс откинулся на подушку и вздохнул глубоко и с удовлетворением. Несмотря на все трагедии и травмы, и самая страшная из них — гибель старшего сына в битве при Ватерлоо, он чувствовал, что ему следует быть благодарным жизни. Он, конечно, по природе был человеком непоседливым, но частенько, когда на Росса накатывала «эта напасть», как называла это состояние Демельза, ее прогоняла долгая прогулка по берегу во время отлива и предпочтительно в одиночестве.

И хотя бы временно, но сегодня вечером ее удалось прогнать. Росс заложил руки за голову и сосредоточился на шахтах, поместье, доходах от акций в корабельной верфи, прокатных предприятиях и банке. Он становился зажиточным человеком, хотя только Уил-Лежер грела душу. Уил-Грейс продолжала работать больше ради общественного блага, а доли в других предприятиях имели второстепенное значение. С задернутыми шторами в комнате стояла кромешная тьма, но постепенно глаза привыкли и стали кое-что различать. Занавески чуть колыхались у приоткрытого окна, и сквозь щель в комнату проникал тусклый свет. Оконная створка покачивалась от ветерка. Уже давным-давно окно вот так подрагивало, а Россу всегда нравилось на это смотреть. Пожалуй, если окно перестанет покачиваться, обоим будет этого не хватать. Этот звук стал неотъемлемой частью их снов.

— Карла Мэй, — проговорила Демельза.

— Что?

— Карла Мэй!

— И что с ней? Я думал, ты спишь!

— Не знаю никого по имени Мэй в наших краях, а ты, Росс?

— Если подумать, то нет. Я знавал одного капитана Мэя в Америке, но он вроде с юго-запада, из Девоншира.

Наступила тишина. Росс решил, что стоит заняться оконной створкой. Завтра утром надо сказать Гимлетту. Росс тронул Демельзу за плечо.

— Почему ты вдруг решила об этом спросить на ночь глядя? Что у тебя на уме?

— Я просто подумала, Росс, зачем Валентину добровольно называть имя служанки, которую он посещал в Мингузе?

— Может, хотел добавить чуточку правдоподобия?

— Слово какое-то смешное, но так и есть...

— И что?

— Ты думаешь, если бы у Валентина было свидание со служанкой в доме Тренеглосов, он бы потрудился назвать тебе ее имя? Да он бы его и сам не знал! По-моему, это не добавляет этой истории правдопод... — как там ты сказал? Неужели непонятно, что он сочинил имя, чтобы убедить тебя в существовании этой служанки?

— Не знаю... я понял, о чем ты, но по какой еще причине Валентин полезет в соседский дом? Это же Валентин! Не станет же он воровать столовое серебро.

— Я подумала, просто предположила, что он навещал кого-то и назвал выдуманное имя, чтобы ты от него отвязался.

— Навещал? С той же целью?

— Вполне возможно.

Росс быстро перебрал в уме всех обитателей Мингуза и прикинул, кто мог оказаться лакомым кусочком для Валентина.

— Среди Тренеглосов я не вижу ни одной кандидатки...

— Есть Агнета.

— Что? Агнета? Да ни за что! Зачем ему... да как бы он сумел? Она же со странностями, мягко говоря!

— Не такая уж она и странная. Он положил на нее глаз на летних скачках. Я сама видела.

— У нее случаются припадки!

— Дуайт говорит, что они прекратились.

— Да все едино, она не такая, как все. Рут одно время очень волновалась за нее. Если бы ты назвала Давиду...

— Знаю. Но все мы присутствовали на свадьбе Давиды, и она благополучно живет в Окхемптоне. А Эммелин недавно примкнула к методистам.

Росса одолевали сомнения. Иногда Демельзе случалось (и он думал об этом с нарастающим недовольством), воткнуть в него маленький шип тревоги, как раз когда Росс готовился ко сну. И то, что он сам виноват, не сдержав данное Валентину слово, никак не смягчало досаду.

— Ты всегда думаешь про Валентина только плохое?

— Не думаю, но опасаюсь.

— Боже, если он заделает ей ребенка, ему не поздоровится!

— Рут мне кое о чем рассказывала, и это наводит на мысль, что такое вряд ли возможно... Но я могу ошибаться — в смысле, насчет Валентина и Агнеты. Наверное, стоило попридержать свои домыслы.

— Согласен.

Росс редко видел Агнету Тренеглос, но помнил, что из всей семьи она была единственной брюнеткой: высокая и худая, с ладной фигурой, но рассеянным взглядом, а губы словно намекали, что она всегда готова показать зубы. Теперь Росс злился не на Демельзу, а на Валентина, как и полагается. Черт бы побрал мальчишку. Да какой там мальчишка, ему уже двадцать четыре.

Если неугомонный Валентин продолжит баламутить всю округу, за ним потянется шлейф дурной славы. Росс с беспокойством вспомнил родного отца, который обладал похожими чертами. Он не замечал такой необузданности у семьи Уорлегганов, к которой Валентин формально принадлежал. И Селина через шесть месяцев произведет на свет дитя, спустя три года их совместной жизни... Ходили слухи, хотя Дуайт отказывался их подтверждать, что из-за интрижки супруга она пыталась вскрыть себе вены.

Росс хотел сказать об этом Демельзе, но она уже заснула. Слышалось ее размеренное дыхание. Так и подмывало сварливо ткнуть ее в бок и потребовать ответа. Но он не решился.


Глава вторая


По правде говоря, у Клоуэнс не было причин не писать, но всю неделю она была занята, а в субботу, когда обычно писала, Харриет Уорлегган настояла на том, чтобы отправиться в Кардью на «маленькую вечеринку». После смерти Стивена и горького разочарования в нём, ставшего частью её скорби, Клоуэнс вложила все силы в то, чтобы поддерживать на плаву — в буквальном смысле — свое маленькое судоходное предприятие.

Тим Ходж, толстый и смуглый моряк средних лет, ставший правой рукой Стивена во время последней его авантюры, теперь управлял той частью дела, которая мало подходила для женщины, и кроме того, был капитаном «Адольфуса». Сид Бант по-прежнему водил «Леди Клоуэнс» и вполне справлялся с мелкими береговыми перевозками. А сын Стивена Джейсон в минувшем мае вернулся в Бристоль.

С получением доли от удачного приватирства Стивена и части наследства от Клоуэнс у Джейсона образовался небольшой капитал, и он подумывал о партнёрстве с товарищами в Бристоле. Клоуэнс по нему скучала, но в глубине души радовалась его отъезду. Некоторые его повадки слишком напоминали ей Стивена, и каждый раз в присутствии Джейсона она вспоминала, что по закону не была женой Стивену, поскольку в то время была ещё жива его первая жена. Хотя горечь обнаружившегося двоежёнства Стивена и вкус предательства с течением времени ослабевали, но не отпускали Клоуэнс.

Но она тосковала по Стивену. Несмотря на все недостатки, он был яркой и сильной личностью, временами обворожительно искренним и отчаянно любящим. Теперь, когда Джейсон уехал из Пенрина, Клоуэнс легче могла забыть о вине Стивена и думать о нём с любовью и горем. Она осталась в коттедже, где они провели большую часть совместной жизни. Большой дом, затеянный Стивеном, на момент несчастного случая ещё не достроили. Этот памятник непредсказуемости человеческой жизни так и не завершили, и теперь он ждал, что его кто-нибудь купит. После смерти Стивена Клоуэнс виделась только с некоторыми членами своей семьи и друзьями, а в последнее время — в основном с женой Джорджа Уорлеггана.

Клоуэнс не сомневалась, что именно под влиянием Харриет сэр Джордж заключил с Ходжем контракт на регулярные перевозки на «Адольфусе» цемента из карьеров Уорлеггана в Пенрине. Тот контракт, который так стремился заполучить Стивен, но так не добился. Регулярные заказы — огромное подспорье для такой крошечной судоходной компании. И потому дождливым сентябрьским вечером Клоуэнс отправилась на вечеринку. Она вполне предсказуемо обнаружила, что «маленьким» прием был лишь с точки зрения Харриет — гостей собралось около тридцати. Свои званые вечера Харриет собирала после сезона охоты, и Клоуэнс удивил не совсем обычный подбор игроков. Там имелся стол с рулеткой и стол для триктрака, но три меньших предназначались для виста, и по меньшей мере половину гостей Клоуэнс никогда не встречала.

Наибольшее впечатление на неё произвёл мистер Придо, блондин лет под тридцать, безупречно одетый, высокий и худощавый, державшийся очень прямо. Во время игры в карты он то и дело снимал и надевал маленькие очки. В беседе за ранними закусками Клоуэнс узнала, что он служил в Вест-Индии, его отправили на родину из-за болезни. Когда игроки разместились за столами, мистер Филип Придо оказался её партнёром по висту. Их противниками стали мистер Майкл Смит и миссис Полли Кодрингтон, за которой когда-то ухаживал Валентин. Какое-то время игра шла спокойно. Потом, после очередной раздачи, мистер Придо взглянул на партнёршу поверх очков и произнёс:

— Если бы вы сейчас пошли в масть...

— У меня больше не было треф, — ответила Клоуэнс.

— Но вы отыграли... — Он не договорил.

— Всего один раз. Я сдала бубну, понадеявшись, что у вас туз.

— У меня был король, который взял тузом мистер Смит.

— Это поддержало мою даму.

— Но вы ей так и не воспользовались.

— Да. Так уж вышло. У них оказались слишком сильные козыри. А у меня — сверкающая россыпь бесполезных бубен.

— Вот бы мне сверкающую россыпь, дорогая, — вставила Полли Кодрингтон, глядя на лишённые колец пальцы, и рассмеялась.

Филип Придо бросил на неё неприязненный взгляд, должно быть, шутка показалась ему грубоватой. Потом сказал Клоуэнс:

— У вас не было двойки треф?

— Нет.

Игра продолжилась. Спустя некоторое время компании за столами распались и перестроились. Вечер стоял душный, и когда дождь прекратился, открыли окна, чтобы впустить свежий воздух.

Клоуэнс подошла к окну и посмотрела на широкие лужайки и фигурно подстриженные живые изгороди. За игру она лишилась четырёх гиней и надеялась, что противный мистер Придо потерял не меньше. Спускались сумерки. На фоне деревьев едва виднелась стайка оленей.

— Миссис Каррингтон.

Она обернулась.

— Мистер Придо.

Он снял очки.

— Миссис Каррингтон, я подумал, что обязан извиниться.

Она удивлённо взглянула на него, но промолчала. Довольно большие тёмные глаза собеседника казались особенно выразительными на фоне светлых волос.

— С моей стороны непростительно делать вам выговор при игре.

— О, разве это был выговор? Я не заметила.

Не вполне правда, но сейчас она готова была к компромиссу.

— Так у вас было две трефы или одна...

— Одна.

— Да, именно так. С моей стороны было невежливо привлекать внимание к вашей ошибке.

— Это была не ошибка.

Он кашлянул.

— Я неправильно выразился. Возможно, мне стоит начать сначала. Я хотел объяснить, что на Ямайке привык играть исключительно в мужской компании, вот это замечание у меня и выскользнуло. Элегантные вечеринки с картами, вроде этой, для меня непривычны. Должен сказать, восхитительная перемена. Надеюсь, вы позволите мне выразить сожаления.

— Надеюсь, с другой партнёршей вам повезло больше.

— Она не так очаровательна и юна. Но да, вторую половину вечера я окончил победой.

Вот досада, подумала Клоуэнс. Какая жалость.

— Я могу считать, что вы приняли мои извинения? — спросил он.

— Извинения за упрек или за напрасный упрек?

Он словно что-то сглотнул.

— За упрёк, миссис Каррингтон. Для джентльмена это в любом случае нехорошо.

— Если вы считаете извинение необходимым, я рада его принять.

— Благодарю вас.

Он всё не уходил.

— Леди Харриет сказала, что вы вдова, миссис Каррингтон.

— Да.

— И живёте неподалёку?

— В Пенрине. А вы, мистер Придо?

— Я остановился у Уорлегганов на неделю или около этого. Старший брат леди Харриет — друг моего отца.

Джордж как раз ненадолго заглянул к гостям. В свои пятьдесят девять он растерял лишний вес, беспокоивший его в среднем возрасте. Черты заострившегося лица теперь сильнее напоминали отцовские, хотя цвет был скорее гранитно-бледным, чем пунцовым. Джордж был любезен со всеми, что не рассеивало мрачного впечатления от его образа. Два огромных охотничьих пса подняли на него глаза, внимательно и в молчании оглядели, пришли к выводу, что он, к сожалению, живет в этом доме, и опять погрузились в сон. Когда два года назад у Джорджа родились дочери-близнецы, какой-то шутник заметил, что будь они мальчиками, назвать их следовало бы Кастором и Поллуксом.

— Миссис Каррингтон.

— Да.

— Полагаю, сейчас подадут ужин. Окажите мне честь сопроводить вас.

Харриет говорила о чём-то с Джорджем, но заговорщически подмигнула вошедшей под руку с мистером Придо Клоуэнс.

В груди миссис Каррингтон зародилось чудовищное подозрение. Всякий раз, когда они с Харриет встречались, та уговаривала её выходить почаще, видеть новые лица, общаться с друзьями, а не проводить всю жизнь в заботах о своих судёнышках. Неужели это коварная махинация, чтобы свести её с новым мужчиной? Если так — чёрта с два.

К ней приблизился Пол Келлоу.

— Клоуэнс! — он пожал ей руку. — Я потерял жену. Ты её не видела?

— Да, кажется, она только что поднялась наверх.

— Как ты поживаешь? Прекрасно выглядишь, как и всегда.

Сам Пол не изменился, однако после женитьбы на Мэри Темпл изменились его обстоятельства. Темплы владели собственностью около Пробуса, и Пол жил с женой в доставшемся в наследство доме и управлял от имени тестя имением, в котором находились прибыльные сланцевые карьеры. Пол был всегда умным, худым, с длинными, но тщательно подстриженными черными волосами, тонкими, элегантными и ухоженными. Никто, уж точно не Джордж, никогда бы не догадался, что Пол — последний оставшийся в живых из трио, ограбившего дилижанс Уорлегганов шесть лет назад. Из всех троих только он преуспел. И всё же его процветание, хотя и достаточно ощутимое, казалось, едва ли коснулось его личности. Загадочный молодой человек. Клоуэнс спросила о здоровье его сестры.

— Дейзи? Довольно неплохо при ее чахоточном состоянии. Изредка покашливает.

— Не говори так!

— Это правда, дорогая. Сперва Дорис, потом Вайолет. Дейзи следующая. Семейное проклятие рода Келлоу.

— Ты шутишь.

— Очень на это надеюсь. Но несколько лет назад у меня было три хорошеньких сестры. Теперь только одна, которую я пытался свести с Джереми, но потерпел неудачу. Она сама не своя, с тех пор как его убили. И кашляет.

— Я... не видела ее с лета.

— Я захожу раз в неделю. Ты знаешь, что мой отец продал свои дилижансы?

— Слышала, но...

— Было нецелесообразно продолжать без меня. Нам предложили выгодную цену, мы продали как раз вовремя...

За спиной Пола Клоуэнс заметила его жену, она спускалась по лестнице. При мерцающих свечах Клоуэнс показалось, что она поразительно похожа на Вайолет, покойную сестру Пола. Но когда Мэри приблизилась, заслонив свет, Клоуэнс поняла, насколько ошиблась. Ошиблась? Да. Но у обеих похожая фигура, цвет лица, волос и глаз. Разве мужчины женятся на девушках, похожих на их матерей или сестер?

Клоуэнс понимала Харриет, которая считала, что та слишком долго скорбит по Стивену, но Харриет не знала всего, в том числе печальной смеси разочарования вкупе со всем понятной скорбью. Некоторые также подозревали о ее неприязни к Кьюби, вдове Джереми. Клоуэнс и Джереми очень дружили, больше, чем обычно брат с сестрой. За шуточками они скрывали крепкую привязанность друг к другу. Джереми оберегал ее от Стивена, пока полностью не убедился в его искренности. Потом он встретил Кьюби, и Клоуэнс считала, что только она понимала его полную сосредоточенность на этой девушке. Весь мир перестал иметь для него значение.

Что ж, хорошо бы этим все и ограничилось. Но Клоуэнс видела его крайнюю подавленность, которая чуть не довела его до срыва, когда Кьюби хладнокровно смирилась с желанием ее семьи выдать ее замуж на Валентина Уорлеггана. После этого Джереми резко переменился. В итоге решил пойти в армию, чтобы убраться подальше от Корнуолла и забыть Кьюби Тревэнион. Если бы не Кьюби, Джереми остался бы жив. Клоуэнс никак не могла этого забыть. Часто она гадала, почему родители приняли вдову Джереми. Может, из-за внучки Ноэль? Филип Придо что-то сказал, когда они садились за стол.

— Простите?

— Я хотел спросить, мэм, часто ли вы бываете на карточных вечерах?

— Очень редко. В детстве я играла в вист с братом. Гораздо позже снова взялась за карты, чтобы угодить мужу, который их обожал.

— Если не ошибаюсь, он служил в Оксфордширском полку и погиб при Ватерлоо?

— Нет, это мой брат. Муж умер не так славно — он упал с лошади.

— Ох, простите! Видимо, я невнимательно следил за словами леди Харриет.

— Видимо. А почему вас это заинтересовало?

— Раньше — нет. Теперь — да. Значит, вы пережили двойную утрату. Мне очень, очень жаль.

— Благодарю.

Клоуэнс аккуратно отщипнула кусочек охлажденного лимонного суфле.

— Мне нравилось играть в вист с мужем, так я удерживала его от других карточных столов, где можно было выиграть или проиграть гораздо больше, — сказала Клоуэнс уже более расслабленно.

— Он был азартным игроком?

— А разве не все мужчины такие?

Сейчас Придо улыбнулся искренне, а не вежливо изогнул губы, как прежде.

— Я знал многих женщин, любивших риск и не менее безрассудных, чем мужчины.

— Вы знаете мир куда лучше меня, мистер Придо.

Он тихо кашлянул.

— Сомневаюсь в этом, мэм. Я вел довольно ограниченную жизнь. Прямиком из школы отправился в Королевское военное училище в Марлоу, а оттуда в Королевский драгунский гвардейский полк. После Ватерлоо я служил в пехотном полку в гарнизоне Ямайки, пока меня с позором не отправили домой.

— С позором?

— Лихорадка — это позор, если не в силах ее побороть.

— Вы сражались при Ватерлоо?

— Да. Великое событие, из тех, что будешь вспоминать всю жизнь, хотя погибло очень много славных людей.

— Да, — пылко признала Клоуэнс. «Великое событие» — это нечто новое! Боже милосердный! — И вы намерены вернуться в армию, когда поправитесь?

— Нет. Как я упоминал, эту жизнь я нахожу очень ограниченной и малоинтересной.

— И как же расширить ее границы?

— Надеюсь...

Подали пирог с олениной, и разговор прервался. Клоуэнс потягивала французское вино.

— Вы надеетесь...

— Ах да, — сказал он, надевая нелепые маленькие очки. — Но я слишком много говорю о себе. Какова ваша жизнь, миссис Каррингтон? У вас есть дети?

— Нет. Муж открыл небольшое судоходное предприятие. В основном, каботажные перевозки. После смерти супруга я пытаюсь удержать предприятие на плаву.

— Полагаю, успешно.

— Это нелегко. После окончания войны торговля очень непостоянна. А какие планы у вас, мистер Придо? Или к вам следует обращаться не просто «мистер»?

— Я был капитаном. Но это в прошлом.

— Вы не хотите сохранить военное звание?

— Оно не имеет значения. Я сказал Харриет, что предпочёл бы его опустить.

— Странно, на мой взгляд. Разве это не повод для гордости?

— Звание капитана? Возможно. Думаю, я сражаюсь с собственными глубоко скрытыми чувствами.

— До того, как отца посвятили в рыцари, — ответила Клоуэнс, — он всегда называл себя «капитан Полдарк». Не столько потому, что служил капитаном в армии, сколько потому, что был капитаном шахты. В глазах корнуольца это куда почётнее.

Молодой человек улыбнулся.

— Отчасти я корнуолец. У меня в Падстоу живет родня. И я не прочь остаться в этом краю на год-два.

— Вы свободны от обязательств?

— У меня в Девоне родители и две сестры. Но мне хочется самому добиться успеха в жизни.

Его длинные костлявые пальцы, под стать длинной костлявой фигуре, то и дело подрагивали.

— Но не в армии?

— Нет, не в армии. Есть куда более интересные занятия.

Внимание Клоуэнс отвлёк человек на другой стороне стола, и на некоторое время разговор прервался. Наконец, Придо спросил:

— Ваш отец — член парламента, миссис Каррингтон?

— Бывший. Он ушёл в отставку в прошлом году.

— Но все равно ведет активную жизнь, я полагаю?

— Не знаю, что вы подразумеваете под активной жизнью. Его жизнь полна приключений.

— Мне бы хотелось как-нибудь с ним встретиться.

— Вы говорили о более интересных занятиях, — напомнила Клоуэнс.

— Э-э-э... В смысле, для меня? Да, я интересуюсь археологией. Корнуолл полон доисторических останков. У моего отца небольшое имение возле Пензанса. Сейчас там никто не живёт, и я попытаюсь убедить его сдать мне дом на год или два.

Когда Клоуэнс выходила, возле двери Харриет тронула её за руку.

— Я заметила, ты нашла много общих тем с моим юным мистером Придо?

— Ты чудовище, Харриет, — ответила Клоуэнс.

— Это ещё почему? Тебе пора кого-нибудь себе подыскать.

— Боже упаси, чтобы я проявляла благосклонность к этому мистеру Придо!

— Не такой уж он и неприятный. Ко всему привыкаешь.

— Не думаю, что я к нему привыкну, Харриет.

— Он не женат. Кажется, порядочный и благовоспитанный. Кузен влиятельной семьи Придо-Брюн. Мой брат, знакомый с его отцом, очень хорошо о нём отзывается. Я нахожу мистера Придо вполне привлекательным.

Клоуэнс поцеловала приятельницу.

— Chacun a son gout. У каждого свой вкус.

— Разве тебе не нравятся его длинные ноги?

— Мне не нравится его надменность. Его снисходительный тон. И эти очки. Прости, дорогая. Понимаю, ты действовала из благих побуждений.

— Не сомневаюсь, его намерения такие же благие, надо только дать ему шанс. Ты придёшь к нам на следующей неделе?

— Он здесь будет?

— Не могу обещать обратного.

— Я подумаю. Но спасибо. Ты так добра.

— А ты просто ужасная девочка. Не знаю, почему я так беспокоюсь... В самом деле, я жду от такой встречи только хорошего. Раздражающий или соблазнительный, но это вызов. И когда вернёшься домой, ты обязательно о нем вспомнишь.

— Может быть.

— Хорошо, когда можно думать о ком-то новом — если и не с любовью, то хоть с раздражением.

На следующее утро, к огромному удивлению Клоуэнс, повидаться с ней зашёл Валентин Уорлегган. Она как раз собралась уйти в свою маленькую контору на Стренде в Фалмуте, откуда чаще всего управляла делами компании, и Валентин, почти такой же костлявый и тощий как Филипп Придо, удивлённо вздёрнул брови при виде портфеля с бумагами в её руках. Он поцеловал Клоуэнс.

— Ты собралась уходить, кузина? Я явился не вовремя.

— Ты вовремя, — ответила Клоуэнс, — иначе мы бы разминулись. Входи, пожалуйста.

Они вошли в дом, и она объяснила, что до полудня должна встретиться с Сидом Бантом, «Леди Клоуэнс» пришвартовалась к берегу накануне вечером. Валентин ответил на ее вопросы о здоровье Селины. Клоуэнс Валентин казался не особо привлекательным из-за близко посаженных глаз, но многие женщины находили его неотразимым.

— Ты уверена, что дело с Бантом может час подождать? В некотором смысле я тоже зашёл по небольшому делу, кузина. Или не очень большому. Оно касается судна под названием «Леди Каррингтон».

— Оно до сих пор на стапеле, — ответила Клоуэнс.

— Мне это известно.

— И до завершения работ ещё далеко. По крайней мере, если делать всё так, как хотел Стивен. Корпус закончен, и фальшборт, и каюта, хотя каюта — одна оболочка. Стивен заказал канадскую сосну для мачт и рей, мол, это самая лучшая древесина — и дерево пришло еще до его смерти, но пока что мачты не установили. Может, они у Беннетта, или он использовал их для других кораблей, не знаю.

— Ты за них заплатила?

— Я... кажется, да. Я не смогла заставить себя пойти к стапелю. Если тебе интересно, я попрошу Банта туда сходить.

— Если ты за них заплатила, они до сих пор там. Беннетты — квакеры.

Клоуэнс посмотрела в окно на солнечный день, потом обернулась к Валентину, развалившемуся в её лучшем кресле.

— У тебя к этому какой-то особый интерес, Валентин?

— Я подумал, если у тебя нет желания закончить постройку судна, я бы его купил.

— Правда?

— Тебя удивляет моё новое увлечение? Ну, не совсем новое. Некоторое время я владел частью судна. Оно называется — называлось — «Аделаида». Двухмачтовый люггер меньшего размера, чем корабль Стивена, но достаточно прочный, устойчивый на волнах, и с низкой осадкой, подходящей для каботажного плавания.

Это увлечение для кузена явно было в новинку. Валентин вытянул длинные ноги. Плотно обтягивающие саржевые панталоны не скрывали искривление левой ноги, последствия перенесённого в детстве рахита.

— И что c ней стало?

— С кем?

— С «Аделаидой». Ты только что о ней говорил.

Он скривился.

— Села на мель у маяка Годреви и полностью развалилась.

— А экипаж?

Валентин зевнул.

— Они добрались до берега.

— Ты был тогда на борту?

— Нет, Боже упаси! Я не плаваю на подобных посудинах.

Клоуэнс улыбнулась.

— Так значит, тебе нужна замена?

— Да.

— «Леди Каррингтон» ещё не достроена. Не знаю, сколько за неё просить.

— Это можно уладить. Если не найдешь в документах Стивена счета и расписки, их отыщет верфь. Собрать всё вместе, добавить двадцать процентов прибыли для тебя...

Клоуэнс растягивала деньги за продажу захваченного судна, оставленные ей Стивеном, но отдав Джейсону большую часть, сильно уменьшила свой капитал. Дом так и стоял недостроенным, и, похоже, никто не собирался его покупать. Точно так же и незавершённое судно не представляло ни для кого интереса.

— Ты собираешься стать моим конкурентом?

— Ни в коем случае, кузина. Даже не помышлял о таком. — Клоуэнс промолчала, а он продолжил: — Нынче я кочую только по северному побережью, трудно найти место среди всех этих утесов, куда можно пристать судну. Между Сент-Айвсом и Падстоу почти негде причалить. Бухта Тревонанса, которую я не выношу, это смертельная ловушка, а в Сент-Агнесс причальная стенка рушится каждый второй год... Бухта Бассета чуть западнее и куда лучше, чем многие предполагают. Туда безо всяких затруднений годами привозят уголь из Уэльса.

— И ты хочешь заниматься торговлей углём?

— Нет, — поморщился Валентин. — Хочу вклиниться в торговлю с Ирландией. Сейчас монополия у Падстоу.

Клоуэнс встала. Комната была слишком мала, чтобы шагать взад-вперёд, но ей требовалось пару минут подумать.

— Стивен как-то сказал, что в Падстоу ирландцев больше, чем в Рослэре.

Валентин рассмеялся.

— Попроси приятеля Ходжа от своего имени уладить дело с Беннетами. Надеюсь, получится договориться в пределах трехсот гиней, потому что, по моим расчетам, мне предстоит потратить еще около двухсот, чтобы закончить постройку и подготовить корабль к выходу в рейс.

— Да, — задумчиво протянула Клоуэнс.

Валентин ненадолго задержал на ней взгляд.

— Я редко вижу тебя в Нампаре в последнее время. Ты прямо-таки влюбилась в свой домишко в Пенрине.

— Ох, иногда я наведываюсь в Нампару.

— Скажи-ка, твое нежелание ездить туда как-то связано с возможным присутствием в Нампаре вдовы Джереми?

Она покраснела.

— Дело не в моем желании или нежелании. Просто у меня хватает забот с двумя кораблями.

Валентин пристально смотрел на Клоуэнс.

— Знаешь ли, Кьюби очень приятная молодая особа. Когда-то я чуть не женился на ней.

— Да ты что! — Клоуэнс для разнообразия позволила себе иронию.

— Но когда все это было? Сколько прошло — четыре, пять лет? А кажется, что давным-давно. В любом случае, все в далеком прошлом. Что было, то прошло, и так далее.

— Валентин, — сказала Клоуэнс, — не вижу причин не продавать тебе люггер, если ты хочешь купить. Лишние деньги мне не помешают.

— Прекрасно.

И тут она решила его уколоть:

— Надо же, я удивлена.

— Чем?

— Ну... ты женат на даме с деньгами. Не знала, что тебя интересует покупка корабля. У тебя новая шахта. Ты уже обсудил это с Селиной?

— Она пока ничего не знает. — Брови Клоуэнс поползли вверх. — Кузина, я человек предприимчивый. И пусть, как ты говоришь, Селина дама с деньгами, у нее две падчерицы на выданье, и ее возможности не безграничны. Так что я предпочитаю принимать решения самостоятельно.

Похвальный настрой, но звучало бы убедительней, не будь тон таким ироничным.

— Отлично, — переменила тему Клоуэнс. — Ходж в море, но завтра появится. Как только я с ним увижусь, попрошу отправиться к Беннетам и всё обсудить. Хочешь нанять их, чтобы корабль достроили по их техническим требованиям?

— Может, мне захочется кое-что переделать, но пусть они этим займутся, если сойдемся в цене.

Клоуэнс снова поднялась, Валентин тоже встал и направился к двери.

— И последнее, Валентин. Надо бы переименовать «Леди Каррингтон», если ты не против. Может, назвать «Леди Селина»?

— Я подумаю над этим, — ответил Валентин.


Глава третья


На следующей неделе в Нампару прибыл неожиданный гость. Точнее сказать, неожиданным он был для всех, кроме Изабеллы-Роуз.

К тому времени Изабелле-Роуз исполнилось шестнадцать — почти семнадцать, как она предпочитала говорить. За три года, прошедших после Ватерлоо, она вытянулась и стала больше походить на отца крупным носом и высокими скулами. Однако в целом, и внешностью, и по характеру, она оставалась столь же женственной, особенно ее красила стройная, но крепкая фигура. Изабелла-Роуз рассталась с некоторыми детскими привычками, но не растеряла энтузиазм, удовольствие от жизни и, вопреки общим ожиданиям, тягу к Кристоферу Хавергалу.

Эти двое почти не виделись со времени их расставания в конце 1815 года, но в апреле этого года Белла снова его встретила, когда Росс поехал по делам в Лондон и взял ее с собой. Они продолжали слать друг другу письма едва ли не каждую неделю. Как только гость спешился, осторожно вытащив из стремени ножной протез, Белла выбежала из дома и обняла Кристофера. Демельза, которая отвлеклась от разговора с Гарри, увидела из окна полное отсутствие приличествующей сдержанности с обеих сторон. Белокурые усы Кристофера по-прежнему были на месте, но шевелюра теперь стала короче, чем в армии.

Он получил работу в лондонском Сити у Натана Ротшильда, а значит, и его устойчивое финансовое положение, однако он не был евреем, а потому вряд ли мог рассчитывать на продвижение по службе. Наблюдая за ним, Демельза понимала, что надо держать материнский инстинкт в узде. Невзирая на привлекательную внешность и искушенность Кристофера, Демельзе всегда казалось, что ему одиноко в мире. Она знала, что мать его умерла, а отец отверг. Кристофер не говорил о своей семье. А сейчас, когда у него искусственная ступня, надо тем более проявлять осторожность и не смотреть на него, как на одинокого и потерянного мальчика. Ужин прошел на удивление тихо, но чуткая Демельза остро ощущала некоторое напряжение.

Болтал за столом только Гарри, которомуисполнилось почти шесть. Ему позволили остаться только потому, что приехал его друг Кристофер. Росс недавно вернулся, и после встречи с Валентином ушел в свои мысли. Молодые люди неотрывно смотрели друг на друга и молчали, что выглядело странно. К концу ужина ощущения Демельзы подтвердились. Кристофер попросил разрешения серьезно поговорить с хозяевами, после того как выполнит данное Генри обещание и уложит его спать. Демельза бросила на Росса мимолетный взгляд.

— Разумеется, — согласился тот. — В девять часов?

— Благодарю, сэр.

В девять все собрались в гостиной. Росс налил по бокалу бренди себе и Кристоферу, Демельзе — портвейн, апельсиновый сок для Беллы, которая последние полгода не употребляла спиртного. Кристофер сначала отпил немного, а потом сделал хороший глоток (для храбрости, подумала Демельза). Поставив бокал, он встретился с Демельзой взглядом и чуть улыбнулся.

— Сэр Росс. Леди Полдарк. Не знаю с чего начать, но мне кажется, от вашего внимания не ускользнуло, что уже более трех лет я влюблен в вашу дочь.

— Да, — ответил Росс, — не ускользнуло.

— Когда она была слишком юной, леди Полдарк ясно дала понять, что обручение и официальная помолвка исключены. Я смирился с этим. До сих пор мирился. Но теперь прошу руки вашей дочери. Любезно прошу вас рассмотреть мое предложение. Но пока вы не ответили, — заторопился он, — хочу сказать кое-что еще. Я... всегда безмерно восхищался ее певческим голосом. Знаю, дважды в неделю она берет уроки в Труро. Кажется, миссис Хадсон...

— Ходжсон, — поправила Белла.

— Ходжсон. Дважды в неделю. Вероятнее всего, лучшего образования в Корнуолле не найти. Но когда ей исполнится семнадцать, большую пользу принесли бы уроки квалифицированного педагога. Прошу прощения, но мне придется признаться в маленьком обмане. Когда Белла приехала в Лондон...

— Я сама расскажу, Кристофер, — вступила в разговор Белла и обратилась к отцу: — Папа, не вини мисс Армитадж, которую ты нанял мне в спутницы. Я притворилась, что хочу сходить на Оксфорд-роуд, поэтому мы пошли по этой улице и встретили Кристофера. Мисс Армитадж возмутилась, но когда узнала, что мы хотели отправиться на Мальборо-стрит на прослушивание, с неохотой пошла с нами...

— Я отвел ее к профессору Фредериксу, — добавил Кристофер. — Может, вы слышали о таком? Он обучил многих лучших певцов. Берет себе в ученики только тех, кто, по его мнению, может стать певцом высокого уровня. Берет дорого и тщательно отбирает учеников.

— Скорее, ввели в заблуждение, чем обманули, — заметила Демельза, которая невольно заинтересовалась разговором.

— Знаю, леди Полдарк. И поэтому еще раз прошу прощения. Оправданием обману послужит мнение профессора Фредерикса. Он сказал, что у Изабеллы-Роуз исключительный голос.

— Вот как.

— Да, сэр. Он сказал, что в любое время примет ее в ученицы.

— Но в Лондоне?

— Да, сэр, в Лондоне. Там находится его школа.

Росс допил бренди, налил себе еще и предложил графин Кристоферу. Тот постоял в нерешительности, потом помотал головой. Он быстро пьянел, поэтому хотел сохранить ясную голову.

— Что ты предлагаешь?

Кристофер кашлянул в кулак.

— В феврале Белле исполнится семнадцать. Если она станет моей невестой, я почту за честь заботиться о ней в Лондоне. С радостью буду оплачивать ее обучение в школе. Разумеется, где ей жить, решать вам. Но я знаю двух уважаемых дам, которые держат пансион на Сент-Мартинс-лейн, и возможно...

Он сделал паузу и взглянул на слушателей.

— Продолжай, — сказал Росс.

— Вот, сэр, мое предложение. Я с радостью все подробно расскажу, но не хочу создавать впечатление, будто всё уже решено, поэтому желаю предварительно обсудить это с вами.

Демельза взглянула на дочь и сразу догадалась, что у Беллы на уме и каково предложение, так что все и впрямь решено. Росс допил второй бокал бренди. Это профессор, как-его-там, неужели он такого высокого мнения о голосе Беллы? Чем плохо просто выступать на приемах вместе с остальными? Даже в детстве у нее был очень сильный певческий голос (иногда без свидетелей Росс называл Беллу громогласной).

Многим ее голос нравился, их впечатляла громкость и ясность; но то были их друзья. Вполне естественно хвалить такой ранний талант: «Милая Белла. Как забавно. Как поет! «Травушка созрела» и «Сборщик ячменя». Замечательное исполнение». Но чтобы петь профессионально? А этот профессор, как утверждает Хавергал, точно известный педагог? Если это неправда, то ему просто нужны ученики. А как лучше всего заполучить ученицу? Да просто преувеличивай ее дарование. Изабелла-Роуз славная и милая девушка, но своевольная, а еще доверчивая. Разумеется, Хавергал откровенно изложил свои намерения, но нельзя всецело на него полагаться. Если позволить Белле на это клюнуть, она может добиться некоторого успеха в певческой карьере, через пару лет станет ездить с низкопробными гастролями, неделю выступать в Глазго, неделю — в Ньюкасле.

Даже если у нее и впрямь большой талант, всё равно от такого пути никуда не деться. Россу не хотелось, чтобы его дочь принимала участие в гастролях вместе с захудалыми актерами. Наверное, это слишком мрачная мысль: у Кристофера не так много денег, и если он искренне любит Беллу, то не позволит ей стать посредственной лицедейкой. А вдруг она не станет знаменитой и не переживет провала. А вдруг добьется успеха?

— Ты говорил о помолвке, — напомнил Росс. — А помолвка приводит к браку.

— Совершенно верно, сэр. Но можно подождать. Я ждал три года. Зависит от того, как будет продвигаться ее певческая карьера. Само собой, мы хотим пожениться, но это можно и отложить на некоторое время.

Росс никак не мог принять решение. Он посмотрел на Демельзу. Мудрейшая, ну скажи хоть что-нибудь! И Демельза ответила на мысленную мольбу:

— Я бы не отказалась от еще одного бокала портвейна.

Поутру Росс навестил Дуайта и Кэролайн. Принес с собой свежую партию сделанного Демельзой сыра; это был только предлог, но сработало. С часок они по-дружески поболтали. Росс не остался на обед и к полудню ушел. По дороге домой он встретил Валентина. Прекрасно одетый, на отличной лошади, Валентин поднял кнут в приветственном жесте.

— Рад встрече, кузен. Как раз сегодня подумывал повидаться с тобой. Можно проводить тебя до дома?

Их лошади шагали рядом.

— На прошлой неделе я навещал Клоуэнс, — сообщил Валентин.

— Как она поживает?

— Все такая же красавица. По-моему, она почти оправилась от тяжелой утраты.

— Двойной утраты.

— Согласен. Я заметил, что Демельза так и не оправилась.

— Пока нет. Сомневаюсь, что это удалось Клоуэнс, но ты прав, ей гораздо лучше.

— Я пришел к ней с предложением купить незаконченного судна, к постройке которого Стивен приступил за месяц до несчастного случая.

— Да? — Росс посмотрел в голубые глаза молодого родственника. — Ты меня удивил.

— Думаю, я удивил и ее. Но все-таки она согласились на продажу. Работы начнутся на следующей неделе; корабль будет готов сразу после Рождества.

— «Аделаида», как мне говорили, потерпела крушение, — сказал Росс.

— Ну, тогда тебе известно о моем интересе к этому делу. В нашей округе мало что остается без внимания.

— Слышал, судно перевозило незаконные товары.

— Отчасти. Немного. Всего несколько бочонков бренди время от времени, пару рулонов шелка, да пару коробок с чаем.

— А олово?

— Что?

— Олово.

— Ну да, раз ты упомянул. Вряд ли судно отчалило бы от этих берегов с одним балластом в трюме.

— Шло в Ирландию?

— Да. Им было удобно и нам тоже.

— Для французов?

— Да. У ирландцев нет того, что нам нужно.

— Виски?

Валентин рассмеялся.

— Что-то вроде того. С дымком. Французы не против забираться в такую даль, если это выгодно. И пусть на северном побережье тоже есть таможня, но в основном она сосредоточена на южном.

— Не вся, — возразил Росс. Уж он прекрасно об этом знал.

— Так вот, — продолжил Валентин, — раз мы потеряли «Аделаиду», я подумал, что проще всего назвать новое судно «Леди Селина».

— Чтобы все знали, кто хозяин судна?

— Это только мысль. Если у тебя есть на примете названия получше, буду рад выслушать.

— Валентин, зачем ты мне все это рассказываешь?

— У тебя есть опыт в этом ремесле.

Росс мрачно усмехнулся.

— Я занимался этим еще до твоего рождения. Меня к этому вынудила нужда. Вряд ли ты нуждаешься.

— У меня есть немного денег, помимо средств Селины, которые теперь тоже принадлежат мне. Но я уже и так слишком глубоко запустил в них руку.

— То есть, ты хочешь разбогатеть?

— А кто не хочет?

— Действуя в обход закона.

— Если потребуется.

Они миновали церковь Сола. У колодца собралось несколько женщин в темных шалях и с опущенными головами.

— Валентин, я не в том положении, чтобы читать нотации. Но из всего тобой сказанного я делаю вывод, что твой экспорт гораздо выгоднее импорта, но и сопряжен с бóльшим риском.

— Почему?

— Тебе следует знать, что половина Корнуолла захочет купить твой бренди, шелк и табак. В такой торговле у тебя будет куча сторонников. Но за вывоз из графства оловянной руды тебя никто не похвалит. Нельзя забывать о союзе жестянщиков. И в графстве есть влиятельные люди, связанные с Монетным двором Труро, Хельстона и Пензанса.

Валентин пожал плечами.

— Но основную прибыль приносит экспортный груз. Разве тебя волновал риск, когда ты нуждался в средствах?

— Деньги мне нужны были не на женщин или оплату карточных долгов. Нет, тогда риск меня не волновал... оно того стоило. Но мы не вывозили олово.

— Десять тонн сырья принесут семьсот фунтов. Огромная прибыль.

— Охотно верю.

Их лошади остановились. Отсюда виднелся Фернмор, где с претензией на аристократичность до сих пор жили мистер и миссис Келлоу с дочерью Дейзи (ходили слухи, что их поддерживает Пол). Кроме того, вдали виднелись трубы Уил-Грейс и Уил-Лежер. Нампара в долине ещё оставалась вне поля зрения.

— Ты помнишь, когда вы с кузеном Фрэнсисом пришли к соглашению о совместной разработке Уил-Грейс?

— Конечно. Но ты никак не можешь помнить. Это произошло больше тридцати лет назад.

— Матушка мне как-то рассказывала. Шахта принесла большую прибыль.

— В итоге. Но Фрэнсис погиб в той шахте.

— Знаю. Но мне казалось, отличное у вас было партнёрство.

— Пока длилось — да. — Чувствуя, что отвечал слишком резко, Росс добавил: — У нас с Фрэнсисом были дружеские отношения. В детстве мы часто играли вместе. Потом он женился на девушке, которую я любил — твоей матери, и это испортило нашу дружбу. Позже мы опять сблизились. Но ты это знаешь. Все это — часть нашего семейного предания. Почему ты упомянул Фрэнсиса?

— Просто подумал, что у нас тоже дружеские отношения, пусть иного рода... И мне казалось, что ты захочешь присоединиться к моему новому маленькому предприятию с судном, которое я намереваюсь спустить на воду.

Росс изумленно воззрился на собеседника.

— Ты шутишь?

— С чего бы? Ведь у тебя бурное прошлое. Ты не находишь свою нынешнюю респектабельную жизнь несколько скучноватой?

Росс рассмеялся, но мрачно.

— Мне пятьдесят восемь — старик. С контрабандой я в последний раз имел дело, когда позволил использовать в этих целях бухту Нампары. И даже тогда я играл в деле пассивную роль. А произошло это — дай-ка подумать — в девяносто третьем, двадцать пять лет назад.

Валентина это не отпугнуло.

— А всё-таки, дорогой кузен, ты жил насыщенной и полной приключений жизнью. И хотя многие в пятьдесят восемь страдают одышкой, отращивают пузо и хотят лишь сидеть у огня, как жирный мопс в ожидании корма, ты остался прежним — поджарым, высоким и сильным, с жаждущим приключений сердцем. Разве нет? Признайся. Неплохо бы объединить наши силы, как когда-то сделали вы с Фрэнсисом.

— И позволь спросить, какая польза — я имею в виду, для тебя — от столь неординарного предложения?

— Деньги, финансовая поддержка, преимущество твоего обширного опыта, выгода от работы с близким родственником, человеком своего класса.

— Может, тебе лучше пригласить своего брата, сына Фрэнсиса? Вы с ним ближе по возрасту.

— Джеффри Чарльза? Нет. Ни за что.

— Вы же выросли вместе, в одном доме, по крайней мере. Он сейчас не у дел.

— Уже нет. Он изучает право. Мы с детства слишком разные. Ты сказал, мы ближе по возрасту. Для подростка десять лет — огромная разница. А когда умерла наша мать, он почти не жил дома.

— Но теперь вы соседи.

— Да, верно. И жена у него — хорошенькая испаночка, я бы с радостью с ней пообщался... Но его изменила долгая служба в армии. А теперь, выступая на стороне закона, Джеффри Чарльз станет совсем нудным.

Легким шагом они спускались по склону, ведущему к долине Нампара. Тихий ветер, как бегущая вода, шелестел в стеблях пшеницы, из-за чёрных туч выглядывало жаркое солнце.

— Что ж, — сказал Валентин, — это всё, что я хотел сказать.

— И с чего ты намерен начать?

— Что? А, ты про мои маленькие транспортные операции?

— Да.

— Официально — ходить из Падстоу в Рослэр и обратно. Как на «Аделаиде», пока она не затонула. Всё по-честному, можно сказать, в открытую.

— А не в открытую?

— Хм. Заходить по пути туда и сюда. В бухту Бассета, в основном. Изолированная и достаточно безопасная гавань на этом чёртовом неприветливом побережье.

— Мне вот интересно, что ты будешь делать, если сядешь на мель у Годреви. Но остерегайся не только скал. Бухта Бассета не такая уж и безлюдная. Там есть парочка домов. Слухи порой достигают не тех ушей.

— Иногда надо рисковать, кузен. Это графство процветает за счет слухов.

Росс помедлил и задумался.

— Раз уж заговорили о сплетнях. Ты случайно не водишь близкую дружбу с Агнетой Тренеглос?

Валентин склонился и потрепал лошадь по шее.

— Откуда такие сведения?

— Ты про сплетни? А какая разница? Если это ложь.

— Как можно судить, близкая дружба или нет? В последнее время я редко ее вижу. Скучает по Хорри. Ей не хватает общения с молодежью.

— У нее есть младшие сестры.

— Я про мужское общество. Мне с ней интересно.

— Тем вечером, когда ты возвращался из Мингуз-хауса...

— Ах, ты про мою милую посудомойку. Подзабыл ее имя...

— Карла Мэй?

— Как здорово, что ты запомнил, кузен.

— Если ты не спутал с Агнетой.

— Вряд ли я бы спутал.

— Это ты мне скажи. Ее отец весьма неприятный тип, не советую с ним ссориться. Когда-то молодой Фрэнсис постоянно ссорился с Джоном, и частенько меня в это втягивали. Их ссоры не доходили до серьезных, но когда Джон и Ричард становились против нас с Фрэнсисом, пощады не было.

— А я тут при чем?

— Агнета — отрада его отцовских глаз, невзирая на ущербность. Когда Хорри женился, Джон увидел, что семья редеет, и стал больше ценить то, что от нее осталось. В общем, не стоит шутить с этим человеком.

Валентин закусил нижнюю губу.

— Агнете нужно постоянное общение. Это ей полезно. Да, природа отняла у нее чуток ума, но это не значит, что она не умеет радоваться жизни. Она не понимает шутку, когда слышит ее первый раз, но если разъяснить, то смеется громче других. Ее вкус и обоняние прямо-таки звериные. Так почему бы ей не развлечься? Она что, не имеет на это права? Признаюсь, мне с ней интересно.

Росс взглянул на спутника.

— Ты странный юноша, Валентин.

— И само собой, она очень благодарная девушка, — добавил Валентин.

В четверг Кристофер уехал. Если его миссия была исполнена и не до конца, то основательно продвинулась. Предварительно решили, что если зимняя погода не внесет корректив, то перед Рождеством Демельза в компании Кэролайн Энис, которую быстро посвятили в их планы, отвезет Беллу в Лондон. Там они познакомятся с профессором Фредериксом. К тому же Кэролайн пообещала пригласить свою тетушку, миссис Пелэм, которая знает всех и обо всем и выяснит, так ли уж знаменит этот профессор Фредерикс и с какими еще преподавателями можно посоветоваться, прежде чем серьезно предпринимать что-либо. Демельзу обуревали противоречивые чувства. Возможно, в чем-то они с Джоном Тренеглосом были похожи.

Все естество Демельзы бунтовало против «потери» Изабеллы-Роуз (именно так ей казалось) через два с половиной года после гибели Джереми. Клоуэнс упорно оставалась в Пенрине, и только малыш Гарри составлял ей компанию (не считая Кьюби и Ноэль, которые навещают ее раз в месяц и меняют привычный распорядок дня). Для Демельзы, как матери, все это было слишком тяжело: терять детей из-за болезни, трагических последствий войны или вследствие заключения брака. Она неустанно уговаривала себя, что не вправе лишать Беллу возможности, которой та страстно жаждет воспользоваться. Надо принять все меры предосторожности и убедиться, что влюбленный Кристофер придумал этот план не ради женитьбы на любимой девушке. Белла действительно должна попытаться.

Что касается брака, то они с Россом давно договорились, что дети сами решают, кого выбрать. Тут не угадаешь, потому что все это напоминало лотерею, где дети вытягивают билет. Клоуэнс искренне любила Стивена — вдохновенно и горячо — и до сих пор скорбит по нему, хотя после смерти Стивена что-то омрачает ее воспоминания.

И хотя почти все семейство, включая Джереми, оценило многочисленные достоинства Стивена, но нельзя сказать, что искренне привязались к нему, кроме одной Клоуэнс. С Кристофером было как раз наоборот; в Нампаре он всем нравился. А Кьюби любили все, кроме Клоуэнс. Разумеется, Кьюби не могла заменить Джереми, даже вместе с малышкой Ноэль. В унылые и ветреные ночи, случавшихся нередко, Демельза, как и Клоуэнс никак не могла забыть событий, из-за которых Джереми пошел в армию.

Демельза сразу ощутила близость с невесткой. Никому, рассуждала Демельза, не под силу понять жизненные трудности Кьюби, из-за которых той пришлось так поступить. А вот Белле скоро исполнится семнадцать! Еще задолго до семнадцатилетия Демельза знала, кого полюбила навсегда. Хотя, утверждала она, это совсем другое. Они с Россом жили в одном доме и постоянно виделись друг с другом, пусть даже как хозяин и служанка. Так уж Белла будет очарована обаятельным отставным военным, если у нее появится возможность внимательно разглядеть лицевую сторону медали?

Росс не стал пока рассказывать Демельзе о предложении Валентина. Хотел упомянуть между делом, но разговор с Кристофером тем вечером отодвинул встречу с Валентином на задний план. Все мысли жены сосредоточились на одной только Белле. Пару раз в голове у Росса всплывало предложение Валентина. Такое мог предложить только извращенный и слегка неуравновешенный человек вроде Валентина. Да, после гибели Джереми Росс жил размеренно и тихо, но никогда не считал такую жизнь «скучной». Главной его целью стало вернуть Демельзу к нормальной жизни, и в значительной степени ему это удалось. Длительные периоды ее молчания миновали.

Он старался вывозить ее на званые ужины по выходным. Радовался, если жена оставалась довольна. Если возвращаться к активной деятельности, то уж точно не посредством контрабанды олова. Беспокоила только одна мысль — о незавершенном деле в Вестминстере. Когда война закончилась, Росс посчитал, что, какую бы ценность не представляли его действия за последние десять лет, все они вознаграждены победой над Францией. Поэтому после войны он перестал быть представителем лорда Фалмута в Палате общин.

Именно окончание войны и гибель Джереми стали причиной отставки. Место в парламенте стало ему больше не нужно. Росс надеялся (как и многие другие), что после войны в Англии наступит не только мир, но и процветание. Но ошибся. Сокращение бюджетных расходов после войны привело к резкому падению спроса на продукцию британской промышленности. Одновременная демобилизация тысяч солдат и моряков пополнила рынок труда.

Закрыли много заводов на севере и Мидленде, сельское хозяйство пришло в упадок. Итогами массовых волнений и беспорядков стали поджоги и разрушенное оборудование, вследствие чего правительство вместо того, чтобы провести хоть какие-нибудь реформы Питта, пошло на жесткие меры. Каннинг вернулся в Англию, стал членом парламента от Ливерпуля, часто писал Россу. Порой Россу казалось, что в письмах Каннинга таится завуалированный упрек.

Единственное удовлетворение от встречи с Валентином — его полупризнание насчет Агнеты. Если Валентин поссорится с Тренеглосами, это отразится и на Нампаре, они слишком близко. К тому же Тренеглосы верили местным сплетням, что Валентин — сын Росса.


Глава четвертая


Чересчур обходительный мистер Придо не попадался на глаза Клоуэнс уже почти три недели. Но однажды в среду, приехав в Труро за покупками, она заметила, как он приближается к ней по Черч-лейн. Она только что свернула сюда с улицы Боскауэн и прикинула, не успеет ли повернуть обратно, но Придо находился всего в трех метрах от нее, так что сбежать не получится.

— Миссис Каррингтон! Какая приятая встреча. Надеюсь, вы в добром здравии, мэм. Хотя мне кажется, доброе здравие не сравнится с вашим цветущим видом.

Клоуэнс не привыкла к двусмысленностям, поэтому решила расценивать это высказывание как комплимент. Придо был в темно-синем фраке и коричневых саржевых панталонах с черными резинками на стопе. К счастью, очков на нем не оказалось.

— Я бы нанес вам визит раньше, но леди Харриет не знала вашего точного адреса. Умоляю, дайте его, пока мы не расстались. Как я понял, вы живете не в Труро.

— Вы правы. Время от времени я приезжаю сюда за покупками.

Придо пошарил в кармане и выудил шиллинг для назойливого попрошайки.

— На той неделе я встретил майора Джеффри Чарльза Полдарка с северного побережья. Необычное имя, но сначала я не связал его с вами. Он представился вашим кузеном, это правда?

— О да. Наши отцы — двоюродные братья.

— Уйди прочь, — сказал мистер Придо попрошайке.

Тот, попробовав монету на зуб и убедившись в ее подлинности, теперь рассыпался в бесконечных благодарностях.

— Мы не встречались, поскольку служили в разных полках. Но, конечно, у нас нашлась общая тема: Ватерлоо.

— Не сомневаюсь.

Клоуэнс наблюдала за попрошайкой. Он, не веря своей удаче, мчался вприпрыжку через улицу Боскауэн, но затем споткнулся и полетел ничком прямо в лужу, откуда ему помогли выбраться. Однако, как заметили Клоуэнс и Придо, счастливчик не выпустил шиллинг из крепко стиснутых пальцев.

— Не стоит так щедро раздавать милостыню, — с полуулыбкой произнесла Клоуэнс.

— Раздавая мелочь таким бедолагам, я, можно сказать, потакаю своим прихотям, — ответил Придо, надевая очки. — Кроме того, приятно, когда люди иногда обращаются ко мне «милорд».

— Но при этом вам не нравится обращение «капитан»?

— Поступайте как вам угодно. Если хотите, называйте капитаном.

— Но не милордом?

— Пока нет, я еще слишком молод.

Она не понимала, шутит он или говорит всерьез.

— Ну что ж, — встрепенулась Клоуэнс, — мне надо сделать еще несколько покупок...

— Прошу вас, не уходите. Меня только что осенила прекрасная мысль. Приятель пригласил меня на чашку чая в гостинице «Красный лев», и, сдается мне, вы хорошо знакомы с этим приятелем. Не почтите ли нас своим присутствием за чаем?

Клоуэнс поколебалась. Впервые он не казался невыносимым.

— Это Джеффри Чарльз? — уточнила она.

— Нет. Но вас это порадует. Встреча не займет больше получаса, да и отель находится всего в десяти шагах вниз по улице.

Ходж должен был подойти часам к пяти, и, вероятнее всего, опоздает.

— Благодарю вас, — сказала она.

В городе насчитывалось десятка с два постоялых дворов, но «Красный лев» считался самым крупным и презентабельным. На первом этаже располагался просторный и удобный зал, за последние годы ставший местом встречи для желающих пообщаться. Поднимаясь по лестнице, Клоуэнс поймала себя на желании что-нибудь выпить. Но к кому же этот чудак ее ведет?

Как всегда в базарный день, внутри толпился народ, и поначалу Клоуэнс не заметила знакомых лиц. Но затем увидела возле окна столик, за которым сидела одна-единственная девушка. И явно поджидала их. Это была Кьюби.

— Я знал, что это будет настоящий сюрприз! — сказал Филип Придо, потирая руки. — Миссис Полдарк, Миссис Каррингтон. А? А? Невестка и золовка!

Впервые Клоуэнс встретила Кьюби в Тренвите на большом приеме у Джеффри Чарльза и Амадоры, куда та пришла с сестрой Клеменс. Кьюби ее удивила: она ждала большего от этого божества и кумира Джереми. Затем — весьма неохотно — Клоуэнс признала, что у Кьюби прекрасные глаза и кожа. Они почти не разговаривали — разрыв между Джереми и Кьюби казался тогда окончательным, и Клоуэнс сразу ее невзлюбила, а вот у Демельзы на том же вечере подобных чувств не возникло.

После того, как планы на брак Кьюби с Валентином провалились и она сбежала с Джереми, до них доходили слухи о безмятежном счастье молодых в Брюсселе. Принимая это, Клоуэнс все же не могла отделаться от мысли, что Джереми мог бы избежать трагической гибели при Ватерлоо.

А сейчас между ними лишь маленький чайный столик, и все благодаря благонамеренной оплошности злосчастного мистера (капитана) Придо. Кьюби залилась румянцем. Кто знает, насколько хорошо Кьюби догадывалась о враждебном отношении золовки; но отсутствие Клоуэнс во время визитов Кьюби в Нампару наводило на определенные мысли.

Филип заказал чай для себя и Клоуэнс, а Кьюби попросила кофе. Был один предмет, о котором они могли беседовать, не создавая излишнего напряжения.

— Как поживает Ноэль?

— Благодарю, замечательно. Она долго не начинала говорить, но сейчас процесс пошел.

— Она с тобой, в Труро?

— Нет, осталась с Клеменс. Они большие друзья. Ты давно ее не видела, Клоуэнс. Она бы тебе понравилась.

— Не сомневаюсь, — ответила Клоуэнс.

Мистер Придо перевел взгляд с одной девушки на другую и снял очки.

— Знаете, чем я занимался на этой неделе, дамы? Ездил в Чисаастер.

Обе вопросительно посмотрели на него.

— Где это?

— Возле Галвала. Там находятся развалины — весьма впечатляющие развалины — каменных построек. Они очень древние, если вообще не доисторические. А еще там есть подземный проход, частично развалившийся. Времен римской Британии. Возможно, третий или четвертый век. Мне кажется, об этом писал некий Борлас.

Девушки вежливо слушали рассказы Филипа о событиях этой недели. В более теплой обстановке они могли бы даже обменяться понимающими улыбками, но Клоуэнс избегала взгляда Кьюби. Чай допили, темы для светской беседы исчерпались. Филип лучезарно улыбался обеим, не чувствуя напряжения между ними. Затем Кьюби внезапно обратилась к собеседнице:

— Клоуэнс, я знаю, ты крайне занята, но, может, у тебя найдется время приехать в Каэрхейс и провести с нами день? Да, путь не близкий, но если сесть на паром имени короля Генриха, его можно сократить на несколько миль.

Клоуэнс замялась и, к своему неудовольствию, ощутила на лице румянец.

— Это очень мило с твоей стороны, — ответила она. — Если твой брат не будет против.

— С чего бы ему быть против? — возмутилась Кьюби.

Клоуэнс взглянула на Филипа, мечтая, чтобы он провалился сквозь землю. Но он оставался на своем месте, так что приходилось выкручиваться.

— До бракосочетания с Джереми твой брат несколько раз прогонял его, разве не так?

Кьюби, как ножом, кольнула золовку взглядом.

— Скорее всего, это случилось, когда я обручилась с Валентином Уорлегганом. Я ничего об этом не знала. Полагаю, Джон старался поступить наилучшим образом.

— Вероятно. И все же Джереми это крайне расстроило.

— Но в конце концов, я ведь вышла за твоего брата, или ты забыла? Да, я была не права. Но в итоге целых полгода мы были так счастливы, что мне никогда в жизни не забыть это время.

Глаза Кьюби наполнились слезами.

— Прости, — ответила Клоуэнс. — Мне не следовало так говорить. Если бы мы не встретились столь внезапно, я бы не говорила так дурно...

— Лучше высказать наболевшее.

— Не уверена, что имею на это право. Я не знаю всех обстоятельств твоего отказа Джереми. Моя любовь к брату так глубока, что искажает суждения. Я видела его безумное отчаяние...

— Дамы, прошу вас! — вмешался Филип Придо, наконец заметив развернувшуюся перед ним битву. — Для вас обеих это весьма грустная тема для разговора! Давайте обсудим что-либо более радужное!

Клоуэнс повернулась к нему со слезами на глазах.

— Капитан Придо, прошу вас, уйдите.

Тридцатого ноября 1818 года Селина родила мальчика. Третьего декабря Валентин поехал навестить Джорджа Уорлеггана в его банке в Труро. Джордж ушам не поверил, когда ему доложили о приходе Валентина.

— Мистер Валентин, вы сказали?.. Где он?

— Внизу, сэр.

Джордж чуть было не приказал ответить, что его нет на месте, но злость и любопытство возобладали.

— Проводите его ко мне.

Когда вошел Валентин, Джордж увлеченно писал. Через пару минут он опустил перо.

— Слушаю?

Валентин, как всегда, оделся с лоском, но не безвкусно, как покойный Оззи Уитворт. Джорджа злило, что он не находил изъянов в туалете молодого человека.

— Добрый день, отец. Мы не виделись несколько лет. Как ты поживаешь?

— Неплохо. Чего тебе надо?

— Чего мне надо? Насколько я знаю, мне нужно чуть меньше, чем ничего. Могу я сесть?

Джордж не кивнул в ответ, но Валентин уселся в черное кожаное кресло в заклепках, куда садился Кэрри, заходя в комнату. По эту сторону стола это было наиболее удобное кресло.

— Отец, я пришел сообщить, что в прошлый четверг моя супруга Селина родила нашего первенца. Возможно, ты уже слышал об этом?

— Я ничего не знаю о твоей семье и не хочу знать.

— Вот жалость. Я пришел сообщить, что мать и дитя чувствуют себя хорошо.

— Вот как.

Джордж помнил, какими оскорблениями они обменивались в последнюю ссору. Он не из тех, кто легко забывает. Но ведь прошли годы с тех пор, как они разговаривали или хотя бы видели друг друга. С виду молодой человек мало изменился. То же узкое привлекательное лицо, то же высокомерие, та же невыносимая манера держать себя. До Джорджа время от времени доходили слухи, что Валентин пользуется дурной славой в округе. Путается с разными женщинами. Использует деньги жены в сомнительных спекуляциях. Но ведь он тоже потратил немало средств на этого молодого человека, единственного, носящего имя Уорлегганов. Так о чем пришел сообщить ему этот щенок?

— И что?

— У меня есть сын. А у тебя — внук. Думал, тебе интересно узнать. Уверен, Харриет обрадуется. Крестины состоятся в грядущее воскресенье, сразу после утренней молитвы. Очень тихо, без шумихи.

— Вот как, — повторил Джордж, взглянув на сына из-под нависающих бровей.

Валентин стряхнул комок грязи с отполированных до блеска сапог.

— Как поживают близняшки?

— Что? А... Неплохо.

— Прости, их имена вылетели у меня из головы.

— Рейчел и Анна.

— Конечно... Ах да, если подумать, то у меня есть еще одна причина для визита. Какое имя выбрать сыну. Мы с Селиной все тщательно обдумали. Не возражаешь, если мы назовем его Джордж?

С улицы доносились крики зазывалы, продающего угрей. Послышался стук в дверь, из-за двери выглянула голова клерка. Стоило Джорджу взглянуть на него, как он исчез, словно раненая улитка в своем панцире. Дверь затворилась. Валентин смотрел в окно. На стекле застыли следы вчерашнего дождя, а железные прутья решетки не делали комнату уютнее.

— Это что, какая-то попытка меня улестить? — спросил Джордж.

— Зачем бы мне? У меня есть деньги.

— Деньги Селины?

— Не совсем.

— Но твоя шахта не приносит дохода, — злорадно заметил Джордж. — Я об этом знаю.

— Корнуольское герцогство, как ты наверняка знаешь, возложило обязанности по сбору налогов на мистера Эдварда Смита. Он оказался весьма требовательным, о чем ты тоже осведомлен, и в этом месяце две небольшие шахты неподалеку закрылись. За ними последуют и остальные... Ты закрыл Уил-Спинстер. Но у меня есть и другие источники дохода.

— Хотелось бы о них узнать.

— Не думаю, что их стоит разглашать на открытом слушании, если ты понимаешь, о чем я.

— То есть незаконные. Прошу тебя, будь осторожен.

— Я не говорил, что они незаконные, отец. Но иногда я позволяю себе какое-нибудь рискованное дельце, результаты которого весьма удовлетворительны.

— Смотри, не связывайся с Джоном Пермеваном. Или с Объединенной медной и цинковой компанией. Или с Уил-Сетон. Акционеры там — сборище крестьян, которые ничего не смыслят в горном промысле, а в финансах и того меньше.

— Ни за что на свете, — ответил Валентин. По правде говоря, он уже связался с двумя из этого списка. — Но, на мой взгляд, очень мало доходных предприятий обходятся без риска. Хотя, — добавил он, почувствовав, что это надо сказать, — чем меньше риска, тем спокойнее.

Джордж хмыкнул.

— Если уж ты намерен иметь дело с горным промыслом, избегай олова. Медь окупается. А если ввяжешься в добычу олова, получишь только проблемы, как семья Гандри с Уил-Фор. Три года — и банкротство!

— На мой взгляд, шахта неправильно управлялась, — заметил Валентин. — Судя по отчетам, с самой шахтой все в порядке.

— А ты хорошо информирован, — взглянул на сына Джордж.

— Стараюсь. Но, разумеется, ты знаешь гораздо больше. Сомневаюсь, что кто-либо разбирается в торговых делах Корнуолла лучше тебя.

Повисло молчание.

— Как вы ладите с соседями? — спросил наконец Джордж.

— С какими соседями?

— С Полдарками, разумеется.

Валентин вытянул ноги.

— Я мало с ними вижусь. Джеффри Чарльз постоянно ездит в Лондон. Говорят, изучает там юриспруденцию. Его испанская жена держится особняком. Кажется, не чувствует себя в безопасности в окружении корнуольцев, пока Джеффри Чарльз в отъезде.

— Я говорил о семействе Росса Полдарка.

— Ты сказал «соседи», отец. А от нас до Росса минимум миль пять. Я с ними не встречаюсь. Потеря Джереми сильно на них сказалась. Предпочитаю общество повеселее.

— Крестины будут пышными?

— Я говорил, будет тихая церемония. Только несколько домашних. Хочешь присутствовать?

— Нет, благодарю.

Валентин медленно выдохнул, но Джордж этого не заметил.

— Что ж, не буду отнимать у тебя время. Так можем ли мы назвать твоего первого внука Джорджем?

— Я не могу тебе помешать.

— Но можешь выразить нежелание.

Джордж задумался.

— Если хочешь, пусть это будет его второе имя.

— Я мог бы дать ему второе имя, чтобы, когда подрастет, он выбрал то, что больше по душе. Правда, не знаю, зачем ему желать другое имя. Имя «Джордж Уорлегган» творит чудеса.

Джордж взял перо и осмотрел его. Какой-то идиот забыл утром его очинить.

— У меня три дочери. Их наследство останется неприкосновенным. У меня нет денег для внука.

Валентин поднялся.

— Я бы предпочел, чтобы мой сын сам пробивал себе дорогу.

— Женившись на деньгах, — едва заметно усмехнулся Джордж.

— Например так, отец. У всех разные пути.

— Тогда назови его Джорджем, — ответил Джордж, — если тебе так угодно.

«И катись к черту», — добавил он мысленно.


Глава пятая


Прошло уже больше трех лет с тех пор, как Демельза в последний раз была в Лондоне, и в глубине души надеялась больше никогда его и не видеть. Ей нравился этот огромный город, но дважды она чувствовала себя в нем отчаянно несчастной. В первый ее визит в город между Россом и Монком Эддерли возникла вражда, приведшая к дуэли. Самое тревожное время в ее жизни. В последний же раз пришлось оставить Росса во Франции, где его задержали как военнопленного, и никто не знал, сколько продлится их разлука, возможно, даже вечно. Перед возвращением он отправил ей новости о Джереми. В этот раз во время утомительного путешествия в карете компанию ей составляли Кэролайн и Белла, и в этот раз пребывание обещало быть недолгим, так что они остановились у мисс Пелэм, тетушки Кэролайн, настоявшей на этом.

Небольшой домик профессора Фредерикса находился неподалеку от Чансери-лейн, насчитывал три этажа и кренился набок, опираясь на соседнее складское здание. Кристофер Хавергал привел их туда, а затем довольно потрепанного вида служанка проводила их в довольно потрепанную гостиную с цветами у окна и дипломами на стенах. Угол занимало фортепиано орехового дерева. Всех четверых пригласили сесть. Они сели, но стоило дверям закрыться, как Изабелла-Роуз снова вскочила, разглядывая дипломы. Сверху донесся звук другого фортепиано, только одной ноты до. Затем вступил женский голос. Начав тихо, он вырос в крещендо, а затем исчез в нежнейшем пианиссимо.

На инструменте прозвучала следующая нота гаммы, и упражнение повторилось.

— Смотри, мама! — сказала Белла, — тут говорится...

— Тсс! — шикнула Демельза, услышав чьи-то шаги.

Вошел гладко выбритый толстячок ростом всего около пяти футов, с седой шевелюрой, подстриженной по форме головы. На нем был фиолетовый бархатный сюртук в пятнах, полосатые панталоны, на маленьких ступнях — лаковые туфли. На распахнутом воротнике болтался развязанный шейный платок. Кристофер представил гостей, хотя профессор Эмануэль Фредерикс уже виделся с Беллой. По окончании знакомства он признал это одной фразой:

— И моя юная Донна.

И на щеках Беллы появились ямочки. Кристофер продолжил:

— Само собой, вам известна цель нашего визита, профессор Фредерикс. Ее матушка и миссис Энис пришли поговорить с вами о даровании дочери и ее будущем.

Профессор кивнул.

— Леди Полдарк, во время последнего визита мисс Изабеллы-Роуз я проверил ее голос несколькими способами и должен вас поздравить — у вашей дочери замечательный талант!

— Благодарю вас. — Демельза чуть ли не впервые возжелала, чтобы корнуольский акцент напрочь исчез из ее речи. — Мистер Хавергал сказал, что вы высоко ее оценили. Я не совсем понимаю, что подразумевается под ее будущим.

— Я самый востребованный педагог в Лондоне. Могу заявить об этом без ложной скромности, — ответил Фредерикс. — Уверяю, миледи, я сам отбираю учеников. Ограничиваюсь десятью. Обучаю основам техники владения голосом. Разъясню понятия гортань, голосовые связки и прочие термины, которые изредка используются в этом доме. Я ищу природное дарование, чтобы научить музыкально интонировать голосом. Мое обучение зиждется на трех категориях: ритм, дикция, фразировка и орнаментика. Занятия предполагают неустанный труд и максимальное упорство. Обучение основам займет около двух лет.

— А после этого? — спросила Кэролайн.

Он вытянул аккуратные белые ладони с лопатообразными кончиками пальцев.

— Этого никто знать не может. Но мне кажется, из последних пятидесяти учеников, которым я имел честь преподавать, у нашей маленькой леди самый прирожденный талант.

Сильно рискуя вызвать недовольство дочери, Демельза задала вопрос:

— Некоторые люди считают ее голос... э-э-э... слишком резким.

— О, вполне вас понимаю, — ответил Фредерикс. — У нее великолепные и на удивление сформировавшиеся голосовые связки. Временами даже кажется, что она кричит. Но все дело в скрытом звуке и непроявленном таланте, бурлящей молодой энергии. Голос можно поставить, и верхний регистр будет звучать так же красиво, как и нижний.

— Значит, у нее — то, что называется меццо-сопрано?

— Правильно.

Кэролайн посмотрела на Демельзу, понимая, что она здесь не главная, но все же...

— Профессор Фредерикс, получается, у мисс Полдарк исключительный голос, незаурядное дарование? Предположим, она проучится у вас два года, а в конце срока оправдает надежды, но что потом? Какое будущее ее ждет?

Профессор снова развел руками.

— Моя прошлогодняя выпускница начала с организованных концертов; совсем недавно ее приняли в Бристольский хор в качестве ведущего сопрано. Другая моя ученица, о которой вы наверняка слышали, Кристина Смайт, пела в опере. Сейчас она выступает в Париже и продолжает обучение у великого Бернара де Вриса. Третья ученица в Милане поет в новой опере Беллини под названием «Норма». Для юной леди с исключительно прекрасным голосом открыты большие возможности.

— Вы сказали «леди», — продолжила Кэролайн. — Кто из ваших нынешних десяти учениц на самом деле леди?

«Только Кэролайн могла такое спросить», — подумала Демельза.

— Э-э-э... Три, нет, четыре. Остальные шесть сравнительно скромного происхождения.

— А высокая плата? Вы взимаете ту же плату со всех учеников?

— Две мои ученицы получают стипендии, поскольку у родителей совсем нет средств. Они подают большие надежды, и я исполняю долг перед обществом, давая им бесплатные уроки. Одна из них певица, другая учится игре на фортепиано. Если мисс Полдарк станет моей ученицей, то обязательно с ними познакомится.

Немного подумав, Демельза заговорила:

— Лейтенант Хавергал наверняка сказал вам, что мы из Корнуолла. Оттуда до Лондона много миль. Пожалуй, около трехсот. На экипаже ехать два-три дня, трудно сказать, сколько ехать морем — иногда быстрее, но чаще дольше. Моей дочери еще нет семнадцати. Она ходит в школу миссис Хемпл в Труро. Там же она учится пению у местного педагога, миссис Ходжсон. Скажите, сколько лет вашим ученикам?

— От семнадцати до тридцати одного.

— Мы с мужем не собираемся чинить Белле препятствия. Если у нее действительно хороший голос, пусть она его развивает, мы не против. Но нам кажется, что она слишком молода, и пусть всю неделю она у миссис Хемпл, но всегда жила только дома...

— Ох, мама! — сказала Белла. — Я уже жила в Париже!

— Да, конечно, но тогда мы все там жили! А когда ты... если тебе доведется жить в Лондоне, ты останешься совсем одна! Почти совсем одна! Вы размещаете девочек у себя?

— Да, миледи. У нас есть места для четверых, однако сейчас все спальни заняты. Миссис Фредерикс, я уверен, порекомендует вам кого-нибудь по соседству.

— Этого не понадобится! — сказала Кэролайн. — Моя тетушка наверняка поселит ее у себя, а каждый день ее будет провожать грум.

— Мне такое и в голову не пришло, — с удивлением заметила Демельза, одновременно радостно и встревоженно. Она словно взбиралась на склон, который становился круче; все труднее на нем удержаться, но остановиться она не в силах. Как ей сейчас не хватало присутствия Росса, который бы высказал по этому поводу здравые соображения. Или все-таки возражения?

— Кажется, это Моцарт! — сказал Кристофер.

Рояль наверху вдруг стал отчетливо слышен, будто кто-то открыл дверь.

— Соната. Не помню, какая именно.

— Номер один до-мажор, — с одобрением заметил Фредерикс.

— Кристофер, вы умеете играть на фортепиано?— спросила Кэролайн.

— Увы, нет.

— Мисс наверняка Полдарк умеет, — сказал профессор.

— Чуть-чуть.

— Вы должны это уметь, если пришли сюда учиться. В пении надо делать много перерывов, чтобы не перенапрячь голос. Уметь управлять дыханием — с этого надо начинать. И языки. Надо знать три языка и более или хотя бы хорошо их понимать и иметь правильное произношение. А также манеры и поведение. Актерское мастерство...

Демельза смотрела на дочь, одновременно крепкую и стройную, целеустремленное выражение ее лица, голубые глаза, густые волосы. Есть два условия, а не одно. Если у нее впрямь выдающийся голос, хватит ли ей душевной выдержки, настойчивости, решимости вынести сурового надзирателя? Она хоть представляет, на что идет?

Почувствовав материнский взгляд, Белла подмигнула ей.

Все та же юная леди, которая во время бегства из Парижа очаровала потенциально опасный отряд польских драгунов, наигрывая на старинном клавесине и напевая «Марсельезу» на постоялом дворе во Франции. Демельза ее недооценила. На том дворе в Сен-Кантене Демельза наблюдала за дочерью сквозь лестничные перила, злясь на ее беспечность и вне себя от тревоги, куда это может завести. Сейчас, при воспоминаниях отчасти гнев превращался в гордость. Ее дочери еще не исполнилось четырнадцати, но хватило смелости такое учудить: даже сейчас сердце колотится при одном только воспоминании. Они с Россом породили такую одаренную девочку, исключительно отважную и самодостаточную. Она достойна лучшего. А что именно лучше для нее?

В тот же день по рекомендации знакомого музыканта миссис Пелэм они отправились к двум другим специалистам. Первый — мистер Питер Ройманн, музыкальный руководитель Королевского театра на Хеймаркет. Их провели через служебный вход театра в пустой репетиционный зал, где стоял большой концертный рояль и пять стульев. Мистер Ройзманн был маленького роста и худощавого телосложения, но пользовался явным авторитетом. Он подвел Беллу к роялю и попросил спеть ему под аккомпанемент пару легких мелодий. А спустя пятнадцать минут сказал:

— Весьма своеобразный и благородный голос для такого раннего возраста. Само собой, нужно развивать его, но у нас здесь нет педагога и помещения для занятий. Здесь вы очень скоро сможете играть небольшие роли, да, понимаю, вы стремитесь не к этому. Летом мы подумаем, в каких постановках можно ее задействовать. Таким способом она многого добьется; иногда полезно учиться у других. Знаю двух молодых дам, которые таким образом преуспели. Разумеется, обе также брали частные уроки. Если надумаете и напишете мне примерно через полгода, я бы хотел снова с вами встретиться. Вы умеете играть роли, мисс Полдарк?

— Думаю, да, — проговорила Изабелла-Роуз, взволнованная тем, что находится за кулисами одного из величайших театров. — Мне бы этого хотелось!

— Да-да, само собой. Актерское мастерство — неотъемлемая часть пения, будь то простая песня или большая опера. На вас не только слушают, на вас и смотрят. — Он обратился к Демельзе: — Возможно, у нее не ваше лицо, мадам, но похожая фигура и уже сейчас приятная наружность.

— Вы считаете ее голос выдающимся? — спросила Кэролайн.

Ройманн задумался, а вскоре уверенно заявил:

— Да, считаю.

— Если рассуждать теоретически, у кого она может получить лучшее образование?

— Ходят разговоры, что в королевском колледже есть место. Сейчас лучшие педагоги — Фалконер, Фредерикс, Алези, Лотти Шнайдер. Четверка самых лучших. Если вы нацелены на оперетту, лучше всего отправиться в Париж, где есть несколько выдающихся преподавателей.

— В пять у нас назначена встреча с мадам Шнайдер, — напомнила Кэролайн.

Мадам Лотти Шнайдер, светловолосая, пышногрудая и привлекательная женщина, подозвала Беллу:

— Поди-ка сюда, милая. Давай-ка озмотрим твой рот. Твоя гохтань, миленькая моя, пхямо-таки создана для пения. Видишь? Вот здесь, здесь и отзюда исходит звук. Подойди-ка к фохтепиано. Дыхание с хрипотцой. А теперь послушаем твой голосок. Мягче, сначала тихонько под фохтепиано, как будто поешь малышу на ночь колыбельную.

Это была тихая улочка, не то что Королевский театр, где даже сквозь закрытые окна доносился грохот экипажей и повозок. Прислушиваясь к голосу дочери, который следовал за мелодией вверх по нотам и постепенно наращивал громкость, Демельза подумала — если бы Росс услышал сейчас Беллу, он бы понял, какая она умница. Похоже, она точно знала, чего хочет мадам Шнайдер, хотя та говорила с сильным немецким акцентом. Когда все закончилось, Лотти Шнайдер похлопала Беллу по руке.

— Дас ист очень хорошо! Лирическое зопрано — вот чем ты можешь стать! У вашей дочери польшой талант, леди Полдах. У нее прекрасное будущее! Буду рада взять ее — и я сделаю это, но должна признаться, что скоро отпхавлюсь в концертное турне по Европе: Рим, Милан, Вена, Бехлин... В это время мои ученики не смогут получить надлежащего внимания. Разумеется, я дам упхажнения, чтобы заполнить все их время занятиями. Вы знатете иностранные языки? Французиш, итальяниш? Я уеду из Лондона после Рождества и собираюсь вернуться на Пасху. Она могла бы многому научиться, работая с таким пхофессиональным меццо-зопрано, как я, но это сложный процесс.

— Но вы думаете, мадам, — заговорила Демельза, — что... моей дочери нужно продолжать занятия?

— Конечно. О да. О да. Но с голозом нужно обхащаться очень аккуратно. Нужно избегать переутомления. Чем медленнее прогресс, тем он надежнее. Много изменений за короткое вхемя — это не очень хорошо. Конечно, в вокальном мире слишком вызокая конкухенция. Но в нем всегда найдется еще одно место, если есть талант. Лично я всегда при вохзможности пою Моцарта. Это зпасение первоклассного певца — помогает оставаться на верном пути.

— Много ли у вас учеников? — спросила Кэролайн.

— Только три. Но они не совсем ученики. Они уже певцы. Но, леди Полдух, вы можете прийти снова, вернуться после Пасхи? Я многому могу научить вашу дочь. Год со мной стоит двух лет с кем-либо еще.

Вечером после тихого ужина, когда миссис Пелэм впервые не принимала других гостей, все обстоятельным образом поделились мнениями: Демельза, Белла, Кэролайн, Кристофер, миссис Пелэм. Демельза обратилась к Кэролайн:

— Кэролайн, ты моя самая давняя подруга. Пожалуйста, выскажи свои соображения.

Та почесала длинный аристократический нос.

— Во-первых, тебе надо признать, что Кристофер прав. Не только педагог, которого он посоветовал, но и двое других, предложенных тетушкой Сарой, подтвердили его правоту. По-видимому, это доказывает, что у Изабеллы-Роуз особенное дарование. Они не стали бы проявлять воодушевление без достаточных на то оснований. Следовательно, если вы можете себе позволить расходы (а я знаю, что у Росса есть возможность), то я больше склоняюсь к тому, что ей стоит поучиться с год или чуть больше и посмотреть, каких успехов она достигнет.

— Я предложил оплачивать расходы, — напомнил Кристофер.

— Мы не можем на это согласиться, — отказалась Демельза. — Но все равно спасибо. Мы сами справимся.

— Тогда давайте признаем, что затраты не помеха. А по поводу остального все согласны?

Чуть подумав, Демельза сказала:

— Наверное... согласны.

— Значит, на этот год или пару лет, если все пойдет хорошо, вопрос заключается в... — Кэролайн запнулась. — Нет, это конечно хорошо, что ты предоставила мне слово, дорогая, но я не должна тут рассуждать, как судья, решающий вопрос опеки над ребенком. Она твое дитя. Я не имею права занимать твое место.

— Неужели ты не видишь, Кэролайн, — возразила Демельза, — именно потому, что я ее мать, у меня не получается судить беспристрастно. Так что, пожалуйста, продолжай.

Все замолчали. Кэролайн вздохнула.

— Ну что ж, если судить предварительно, все равно окончательное решение вы примете потом. Из всех трех авторитетных педагогов, которых мы сегодня увидели, Белла бы выбрала мистера Ройманна...

— Я такого не говорила! — воскликнула Белла.

— Ты шепталась с Кристофером, и я понимаю, почему тебе понравился мистер Ройманн, милая. Он живет в театре. В одном из самых лучших в Лондоне. Тебе вскружил голову один только вид лесенок, декораций и запах грима.

— Белла, не гримасничай, — велела Демельза, — веди себя вежливо со своей тетушкой.

Кэролайн рассмеялась.

— Тетушкой только на словах.

— Но разве Ройманн не сказал, — вступил в разговор Кристофер, — что пока не может взять Беллу? Он прямо велел прийти через полгода.

— Верно.

— Конечно, меня с вами не было, — начала миссис Пелэм, — но мадам Шнайдер мне кажется самой романтичной, и наверное, самой подходящей! Я слышала ее голос не один раз, и ее помощь окажется бесценной. Она сейчас выступает? А то можно ее пригласить на обед, пока вы не вернулись домой.

— Дьюк-стрит в Сент-Джеймсе — куда дальше Чансери-лейн, — заметила Кэролайн. — Нельзя забывать о зиме.

Демельза подумала о той части Лондона, в которой они провели сегодня массу времени. Бесконечные попрошайки, некоторые из них — бывшие солдаты с ампутированными конечностями; рыскающие по сточным канавам свиньи, столкновения экипажей, запах канализации, продавцы пирогов, шарлатаны, точильщики ножей, загромоздившие края тротуаров, мальчишки в лохмотьях и босые дети.

— Миссис Пелэм, — продолжила она, — а вы и правда, как мне сказали сегодня утром, разрешите Белле пожить здесь какое-то время, пока она не встанет на ноги? Это очень мило с вашей стороны.

— Дорогая моя, — ответила миссис Пелэм, доброжелательно глядя на Изабеллу-Роуз, — я говорила не совсем об этом. Я имела в виду, что буду польщена и даже счастлива пригласить ее пожить здесь не какое-то время, а сколько ей понадобится.

Миссис прежде Пелэм не встречалась с младшей дочерью Демельзы и была весьма увлечена ею. Белла приветливо ей улыбалась, а когда она улыбалась подобным образом, то все ее лицо как будто светилось. Более подходящей дружбы и быть не могло. Миссис Пелэм, одинокая и богатая дама с многочисленной прислугой, постоянно устраивала приемы, знала все лондонское высшее общество, у нее имелся собственный экипаж (которым она редко пользовалась), жила она в большом красивом доме, часто посещала театр, и не имела собственных детей. Демельза ерзала в кресле, пытаясь избавиться от чувства коловшего грудь любопытства.

Сначала она отказывалась это признавать, но когда успокоилась и пробормотала самые щедрые благодарности миссис Пелэм, то признала, что это неприятное чувство оказалось обычной ревностью. Конечно, ревности не к Белле, для которой этот визит оборачивался гораздо более благоприятно, чем она когда-либо могла надеяться, а к Саре Пелэм, которая с этого времени, если план продолжит идти по тому же пути, познакомиться с Беллой гораздо лучше, чем Демельза могла бы даже надеяться.

Где-то в глубине ее души рыдало одинокое несчастное создание.

— Я потеряла первую дочь Джулию много лет назад, еще младенцем, всего три года назад Джереми, мой старший сын, на самом пике своего очарования и юношеской зрелости погиб при Ватерлоо, а сейчас мне приходится расстаться с младшей дочерью, которая уедет за триста миль, чтобы жить в прекрасном доме с элегантной пожилой дамой и строить певческую карьеру. Какая трагедия, что она встретилась с Кристофером Хавергалом. Какое счастье для Нампары, если бы в школе Труро она пела ради удовольствия. Какое счастье, в конечном итоге, для самой Беллы.

Она сглотнула подступивший к горлу комок.

— Я уверена, что мадам Шнайдер ее возьмет. И профессор Фредерикс. Я уверена. Вы... Вы рекомендуете мадам Шнайдер, миссис Пелэм?

— Когда я впервые услышала о профессоре Фредериксе как о лучшем учителе в Лондоне, — заговорил Кристофер Хавергал, — и в июле отвез Беллу к нему на прослушивание, у меня не было конкретных мыслей по поводу того, где она может остановиться. Как вы знаете, я надеюсь жениться на ней, но согласился отложить свадьбу и весьма преуспел в поиске подходящего для нее жилья. Но, разумеется, притягательное предложение миссис Пелэм делает все это ненужным. Мадам, должен признать, вы делаете для нас величайшее одолжение. Благодарю.

Миссис Пелэм улыбнулась.

— Миссис Энис напомнила о расстоянии до двух других учителей, — продолжил он. — Профессор Фредерикс чуть больше чем в полумиле. Мадам Шнайдер почти в двух милях. Я измерил расстояние по карте. Возможно, это не определяющий фактор в принятии решения, но его следует учитывать.

— Возможно, — сказала Кэролайн, — нам следует спросить Беллу.

Белла лучезарно улыбнулась.

— Я очарована.

— Обоими?

— Обоими.


Глава шестая


На время отсутствия Демельзы и Изабеллы-Роуз Клоуэнс отправилась в Нампару, составить компанию отцу и помочь с Гарри. Зимой прямой путь становился чуть более опасным, поэтому она решила выбрать дорогу до Труро, а там ее встретит Мэтью-Марк Мартин и проводит до Нампары. На полпути в Труро она сделала небольшой крюк, чтобы заехать к Харриет и сообщить о недельной отлучке. Конечно, она не застала дома ни Харриет, ни ее гончих, так что прошла в дом и оставила записку. Посыпая чернила песком, она услышала шаги в коридоре, а когда обернулась, увидела приближающегося к ней Филипа Придо.

— Миссис Каррингтон, рад вас видеть. Боюсь, Харриет нет дома.

— Я уже заметила. Этого стоило ожидать. А вы решили пропустить утреннюю охоту, мистер Придо?

— Да, решил остаться и почитать. Иногда мне думается, что я за свою жизнь слишком много времени потратил на лошадей.

Придо выглядел как обычно: накрахмаленный воротничок и шелковый шейный платок, под бутылочно-зеленым жакетом белая рубашка из тонкого батиста, узкие черные панталоны. Он только что водрузил на нос очки. Проводивший Клоуэнс в дом лакей топтался возле двери.

— Я собираюсь на северное побережье повидать отца, так что тороплюсь, — произнесла Клоуэнс.

— Паркер, я провожу миссис Каррингтон, — сказал лакею Придо.

— Хорошо, сэр.

Когда лакей вышел, Филип продолжил:

— Я вам писал, миссис Каррингтон.

— Правда? Я ничего не получала.

— Нет, я бросил письмо в огонь.

— Да? Почему?

— Я не смог... Мне показалось, что мои извинения выражены недостаточно хорошо.

— Извинения?

— За то, что свел вас с миссис Полдарк, вашей невесткой. Разумеется, я и понятия не имел о ваших натянутых отношениях.

— Это мне следует извиниться, — ответила Клоуэнс. — Я в крайне неподобающем тоне попросила вас уйти. Ваши намерения были вполне достойные и подобающие.

Придо натянуто улыбнулся.

— Кто-то недавно писал об одном выражении, скорее остроумном, чем милосердном: благими намерениями вымощена дорога в ад. Вот почему я уничтожил письмо.

— Я вас не понимаю.

Он снял очки и положил в карман. Цвет его карих глаз всегда оказывался темнее, чем за стеклами очков. Привыкая к новому фокусу, глаза некоторое время смотрели отрешенно.

— Я подумал, что подобное письмо, прочитанное в спокойной обстановке, может только усугубить нанесенную мной обиду. Сдается мне, за время нашего знакомства я слишком часто делал или говорил что-то, что вы сочли неуместным. Я не хотел усугублять вину, пытаясь ее искупить.

— Наверное, мы должны простить друг друга, — ответила Клоуэнс, улыбаясь в ответ. — Ватерлоо... думаю, тень Ватерлоо все еще нависает над нами. Это многое объясняет. Наверное, мне следует признать, что встреча с Кьюби помогла разрядить обстановку.

— Я чрезвычайно рад. Считаю миссис Полдарк очаровательной. Признаюсь, ее семья мне не слишком по душе.

— Вот как? — Клоуэнс с интересом взглянула на него. — Почему вы так говорите? Она очень привязана к родне.

— Знаю. Но ее братья чересчур высокомерны.

— Я едва знакома с ними. Третий погиб в Голландии.

— А тот огромный замок, который они строят? Мне сказали, что у них нет средств завершить строительство.

— Это верно, он приносит много проблем, — ответила Клоуэнс, снова вспомнив вероломство Кьюби.

— У моего кузена в Падстоу огромный дом, — продолжил Филип Придо. — Но он достался ему в наследство. Может, я придираюсь, но мне кажется, что подобная претенциозность более простительна для предков, чем в себе самом.

— А ваши предки сумели заплатить строителям? — спросила Клоуэнс.

— Именно так, именно так, — Филип протянул руку и склонился над ее ладонью, — могу я вам как-нибудь снова написать?

— Разумеется, — ответила Клоуэнс, спускаясь по лестнице.

Он проводил ее и помог сесть на лошадь.

В отсутствие двух самых энергичных домочадцев в Нампаре царила угрюмая тишина. Демельза теперь не щебетала дни напролет, как раньше, но все же оставалась сердцем этого дома, и без нее сразу становилось пусто. С каждым новым визитом Клоуэнс замечала, как вырос малыш Гарри. Через неделю ему исполняется шесть, и Демельза собиралась вернуться к его дню рождения. Гарри, самый крепкий и добродушный из молодых Полдарков, сиял такой же солнечной улыбкой, как его вторая сестра, только гораздо чаще.

Вообще-то, Росс и Демельза сошлись на том, что Гарри, очевидно, уже осознал силу своей неотразимой улыбки: с ее помощью он очаровывал, просил прощения, уходил от наказания и настаивал на своем. Вполне возможно, что с возрастом он отточит это мастерство, чтобы добиваться своего. В его отношении к учебе — чтению и письму — уже сквозила небрежность, ему не хватало прилежания и вдумчивости. Но если ему что-то взбрело в голову, то ума и сообразительности ему было не занимать, так что родители решили не волноваться. Пока он еще дружелюбный и занятный малыш. Росс знавал одного профессора в Лондоне, который отправил своего сына к мозгоправу, потому что тот в трехлетнем возрасте не мог прочесть утреннюю газету. Для Росса это стало примером того, как не надо поступать.

Пару раз Клоуэнс видела Бена Картера. Он до сих пор не женился, а к Клоуэнс неизменно обращался со смесью восхищения и уважения на чернобровом бородатом лице. Он ей очень нравился, но дальше этого дело не шло. После гибели Стивена Клоуэнс гадала, сможет ли кто-либо снова пробудить в ней такое глубокое чувство. Почему в памяти все еще всплывал обман Стивена? Он лгал, чтобы заполучить ее. Неужели это так непростительно? Ведь он от нее не отказался. Уже не в первый раз она задумалась о том, не превращается ли в вечно скорбящую вдову... Но с сердцем трудно спорить.

На второй день Дуайт, также временно осиротев благодаря карьерным дерзаниям Беллы, пригласил Полдарков на ужин в Киллуоррен. Клоуэнс приятно удивилась, встретив там Джеффри Чарльза с Амадорой. Джеффри Чарльз все так же был без ума от маленькой испанки, а она отвечала ему взаимностью. Ее приняли, но на чужую веру смотрели с опаской, так что когда Амадора захотела воспитывать Хуану в католической вере, это стало очередным камнем преткновения.

Джеффри Чарльз не имел особых возражений, как и Росс, который стал теперь главой клана Полдарков, поэтому Амадора поступила по-своему. Тем не менее, Росс предложил держать все в тайне, иначе это могло вызвать шквал осуждения в округе. Братья Демельзы Сэм и Дрейк были потрясены, но обещали хранить молчание. Большинство друзей Росса из аристократических кругов также посмотрели бы косо, ведь их с детства призывали бояться и ненавидеть католическую церковь.

Амадора и Клоуэнс долго говорили о Хуане. Клоуэнс любила детей, даже не имея собственных, поэтому и та эмоциональная встреча с Кьюби в Труро закончилась более миролюбиво, когда речь зашла о Ноэль. Во время беседы Клоуэнс услышала, что Джеффри Чарльз упомянул Придо, и после ужина она сама заговорила о нем.

— Капитан Придо? — переспросил Джеффри Чарльз. — Филип Придо? Я его не очень хорошо знаю, мы служили в разных полках. Но у него хорошая репутация. Интересный малый. Удивительно, что он выжил.

— В смысле, при Ватерлоо?

— Да. Он состоял в гвардии королевских драгун, это один из передовых полков дворцовой кавалерии. Это случилось воскресным утром, когда кровавая заварушка почти закончилась и уступила место настоящему сражению. Некоторым пехотным отрядам пришлось туго, они сдавали позиции, теряли людей. Это заметил лорд Аксбридж и послал в атаку шесть драгунских полков, ирландских фузилеров и шотландских драгун. — Джеффри Чарльз помолчал, глядя на изувеченную левую руку. — Аксбридж возглавил наступление. Но ты об этом слышала, не так ли? Об этом сложили баллады и писали картины.

— Не думаю, — ответила Клоуэнс. Ей не особо хотелось слушать о геройствах сражения, которое стоило ее брату жизни.

— В общем, французы беспорядочно отступали, разбегались, как муравьи от огня, уходя из долины. Я видел кое-что, и это было потрясающе. Но никто не обратил внимания на приказы остановиться и перегруппироваться. Наши уходили все дальше и дальше в тыл французам, и когда бешеная атака увязла, они, наконец, услышали сигналы к отступлению, но резервы уже закончились, прикрыть отход было некому. Их отрезали и перебили. Едва ли четверть из них вернулась.

На мгновение они прислушались к Горацию, который тявкал перед дверью, пытаясь войти.

— Значит, капитан Придо там тоже участвовал?

— Еще как! Совершенно героическим образом! Он спас полковника Фишера, привез его, перекинув через седло. Хотя сам был ранен четыре или пять раз.

Горацию позволили войти, и он недовольно обнюхал комнату в поисках хозяйки.

— Тогда я потерял его из вида, — продолжил Джеффри Чарльз, — вероятно, он пролежал в госпитале месяцев шесть. Затем его отправили в Вест-Индию. И там с ним случилось что-то вроде нервного срыва...

— Так он уволился из армии?

— Он так сказал?

— Думаю, что уволился. Скорее всего.

— Да, конечно. Но не сам. Его отправили домой из-за убийства человека.

— Я не знала!

— Наверное, не стоило тебе это говорить. Он наверняка не хочет, чтобы об этом стало известно.

— Как это случилось?

— Подробностей не знаю — по крайней мере, надежных сведений, но это случилось в период его срыва. Это все, что мне известно.

— Так его посадили в тюрьму? Если он кого-то убил? Или произошла дуэль?

— Это была не дуэль. Думаю, его сочли сумасшедшим. Черная лихорадка может очень быстро давать такой эффект.

Джеффри Чарльз внимательно посмотрел на кузину.

— А эти очки, которые он все время носит! Он отлично видит и без них. Это как будто какой-то симптом. Скорее всего, подальше от армии ему станет лучше.

Снова тень Ватерлоо, подумала Клоуэнс, преследует их даже спустя три года. Джереми погиб, семья потеряла родного человека, жена — мужа, нерожденная дочь — отца. У Кристофера Хавергала искусственная ступня, у Филипа Придо, очевидно, сдали нервы, у Джеффри Чарльза частично парализована левая кисть (хотя, по правде говоря, это отголосок Пиренейских войн). Четыре молодых человека. Англия до сих пор зализывает свои раны. Как и Франция. Как и многие другие государства. А все из-за хвастливых и честолюбивых замыслов одного человека.

— Я хотел бы с ним встретится, — сказал Росс.

— С кем?

— С этим Придо. Я много слышал о той кавалерийской атаке, но сам ее так и не увидел. Я должен был доставить послание из Халле принцу Фридриху. Она произошла как раз после полудня, до того как... я вернулся.

Умышленно меняя тему, Дуайт Энис поинтересовался:

— Был ли кто-нибудь приглашен на вчерашние крестины к Уорлегганам? Может ты, Росс?

— Нет.

— Кэти сказала, что гостей набралось не больше дюжины — просто слуги из дома. Здоровый мальчик восьми фунтов. Я советовал Селине не ходить. Не знаю, возможно, она все же пошла. Но она не очень крепкого телосложения, и я бы не хотел, чтобы она заработала себе грыжу.

— Ну и странная семейка, — сказал Джеффри Чарльз.

— Для меня всегда было загадкой, что ее сподвигло выйти замуж за этого Поупа. Теперь мне интересно, почему она вышла замуж за Валентина.

— У нее, кажется, две дочери? — спросила Амадора. — Никогда их не видела.

— Это ее падчерицы от первого брака с мистером Поупом. Кажется, их отправили куда-то к дальним родственникам в районе Финсбери в Лондоне. Это правда, что младенца окрестили Джорджем?

— Не знаю, — коротко бросил Дуайт, — я слышал об этом, но, возможно, это только сплетни. Или одна из злобных шуточек Валентина.

Все ждали, что Росс заговорит, но он ничего не произнес, и выражение его лица осталось непроницаемым. Клоуэнс гадала, будет ли ее мать столь же сдержана, услышав эти новости.

Мингуз-хаус возвели в средние века, незадолго до постройки Тренвита, дому не хватало изящества, он больше напоминал Уэрри-хаус, что в шести милях от побережья. Огромные мрачные комнаты, множество коридоров, лестниц и дверей, которые неожиданно вели в небольшие комнатки и кладовки. Тренеглосы жили здесь с начала 1550-х годов, когда Эдвард Тренеглос с кучкой прихлебателей разграбил два испанских корабля с грузом бархата, направлявшихся в Антверпен. Они остановились в заливе Маунтс-Бей и высадились с добычей в Илфракомбе. Спустя несколько месяцев, выбрав любовницу по вкусу, Тренеглос обосновался на пустынной территории северного побережья и принялся за строительство дома.

Дом еще не достроили, когда он умер от пьянства, но его сын, найдя на приобретенной земле несколько месторождений олова, закончил дом по своему вкусу. С тех пор поколения Тренеглосов жили там в большинстве своем шумно, но занимались собственными делами и не принимали участия в религиозных и политических распрях, разрывающих графство. Старший сын в пятом поколении женился на Джоан Тревэнион и получил в качестве приданого землю в Плимутском доке, защитив таким образом семью от экономических бурь.

Шахты давно уже истощились, за исключением Уил-Лежер, в которой благодаря Россу и Джереми у них были акции, и Тренеглосы регулярно получали свои проценты. В остальном, они охотились при каждом удобном случае, ездили с друзьями на более богатое птицей южное побережье, выпивали, когда было желание, и бесконечно играли в вист. Старый Хорас, ровесник отца Росса, чем-то напоминал ученого, но никто из его семьи не приобрел этой дурной привычки. Те поля, которые им заблагорассудилось обрабатывать, приносили удивительно хорошие урожаи, учитывая бушующие ветра и бедные почвы. Именно там находился Валентин Уорлегган, когда его обсуждали Дуайт Энис и Росс Полдарк.

В мрачном доме царила тишина и было всего несколько слуг. Джон и Рут уехали навестить своего сына-молодожена Хорри в Майнхед. Эммелин отсутствовала, а младшая дочь Пола лежала в постели с легкой лихорадкой. Поэтому Валентин лежал в постели с Агнетой. Ранним вечером это было весьма рискованно. Он мог встретить служанку в коридорах или при уходе. Но риск только добавлял изюминки приключению. И эта изюминка была ему необходима как воздух. Радость его жизни — познание новой женщины. Хотя нотка цинизма в сознании говорила ему, что в целом все женщины похожи, но Валентин постоянно нуждался в новых завоеваниях. Ничто не сравнится со сладостью ухаживаний и первого соития.

Увы, радость длилась недолго. Агнета поначалу приняла его ухаживания из-за совершенной невинности. В двадцать девять лет жизнь проходила мимо нее. Поскольку корнуольцы называют таких полоумными, родители следили за ней гораздо пристальней, нежели за ее сестрами. Все отрочество и первые годы после двадцати компанию ей составляла служанка, поэтому даже если у Агнеты и возникали естественные для девушки желания взбунтоваться, то у нее попросту не было такой возможности. Она была довольно привлекательна. Гладкие блестящие волосы, испуганные карие глаза и темная кожа делали ее похожей на метиску.

В семье ходила легенда, что когда Эдвард Тренеглос поселился здесь несколько веков назад, он привез с собой креолку. Если это правда, то легкий след ее крови продолжал гулять в потомках, что подтверждалось несколькими портретами, висящими в главном зале.

Валентин, получив удовлетворение, поглаживал узкую смуглую спину, а Агнета хихикала. Валентин знал, что она ждет новой встречи, и он тоже был к этому готов, но чувство насыщения говорило о том, что интрижка близится к завершению. Но не подошла к концу, поскольку на примете пока никого не появилось. Вот бы еще Агнета прекратила без конца хихикать.

Она перевернулась на спину и скрестила руки, прикрыв прекрасную грудь.

— Ты любишь Нету?

Через несколько секунд он кивнул.

— Кажется, да. Маленькую толику.

Ее пухлые губы приоткрылись, обнажив неровные зубы.

— Нета хочет знать, а маленькая толика — это сколько?

Он ущипнул ее за нос.

— Нета должна знать, что неправильно задавать слишком много вопросов.

— А что правильно?

— Уж точно не то, чем мы сейчас заняты.

— Когда Вэлли снова меня навестит?

— Еще не знаю. Я строю в в Фалмуте новый корабль — люггер, небольшое двухмачтовое судно. Ты понимаешь?

— Вверх и вниз, вверх и вниз. Ага.

— Так вот. Он уже готов, и теперь я собираюсь принять строительство, взяв с собой троих знакомых, а затем нужно будет перегнать его из Фалмута в Падстоу. Завтра, скорее всего, или во вторник.

— Чего?

Валентин повторил свое сообщение, только медленно.

— Так что несколько дней меня не будет.

Нестройный ряд зубов исчез.

— Так ты вернешься?

— Ну конечно!

— Ты сейчас же вернешься?

— Скоро!

— Мама и папа тоже сейчас вернутся!

— В смысле? Ты же говорила — завтра?

— Все правильно. Завтра, в воскресенье!

— Воскресенье сегодня!

— Да? Ну, тогда, наверное, в понедельник. Может быть, мама сказала «понедельник»...

Валентин прислушался. В доме стояла гробовая тишина. Конечно, он часто бывал здесь в присутствии всей семьи. Но если они вернутся этим вечером, то Рут, естественно, поднимется наверх, чтобы увидеть дочь. Он посмотрел на дверь. Она была из цельного дуба, и он сам повернул огромный ключ. Ну что ж. Элемент риска добавляет удовольствия к любому развлечению!

— Агнета...

— Что, Вэлли?

— Если я вечером снова займусь с тобой делом, то не хочу, чтобы ты громко кричала.

— Нета хочет покричать!

— Но ты же знаешь, я же говорил!..

— Они подумают, что Нета спит. Она часто кричит во сне.

— Агнета, сейчас только восемь часов. Ты не должна быть в постели в восемь часов. Если начнешь кричать, кто-нибудь придет сюда и примется стучать в дверь, решив, что у тебя очередной... в общем, что тебе нехорошо.

— Ты запер дверь! — хихикнула она. — Агнета скажет им, чтоб уходили!

Дождь барабанил по окнам. Поездка домой выйдет унылой. Лошадь Валентин спрятал неподалеку в роще, так что вряд ли получится добраться до дома через утесы и пляж. И почему ему так не повезло? Дома его встретит хмурая супруга. Отпустит ли его Агнета? Самое сложное в любой интрижке — это когда начинаются слезы, злость, упреки. В этом случае хватит и его отсутствия. Их дома разделяет больше шести миль. И правда, удачная мысль с новым кораблем — отличная причина оправдать свое отсутствие. Он глядел на Агнету и раздумывал, будет проще или, наоборот, сложнее отделаться от Агнеты из-за ее примитивности. Скорее всего, второе. Может, он еще какое-то время развлечется с ней, просто станет все реже ее навещать. Не хотелось разбивать девичье сердечко.


Глава седьмая


За день до отъезда Демельзы в долгий обратный путь в Корнуолл в дом к миссис Пелэм заглянула рыжеволосая дама возрастом чуть меньше сорока в сопровождении смуглого молодого человека. Его чисто выбритое лицо обрамляли тонкие волнистые волосы, струящиеся из-под шелковой шляпы. Демельза поднялась в верхнюю гостиную и застала гостей за беседой с миссис Пелэм.

Увидев Демельзу, рыжеволосая дама вскочила.

— Ma cherie!

— Жоди! — Они обнялись. — Вот это сюрприз! Мне показалось, я вижу привидение!

— Неудивительно, ведь мы не могли отправить тебе сообщение, а сейчас с сожалением узнали, что завтра вы уезжаете. И моя дорогая Белла! Какая радость!

Она представила молодого человека. Морис Валери. Раньше он жил в Лионе, но сейчас обосновался в Париже.

— Как ты узнала? — спросила Демельза.

— Сегодня утром встретила Кристофера в кофейне. Он и сказал, что вы здесь проездом, и если я хочу вас повидать, то мне лучше поторопиться.

— Да, мы выезжаем в семь. Дорога займет по меньшей мере два с половиной дня. Росс очень огорчится, что не смог тебя повидать.

— Как он? У вас все хорошо? Разумеется, я слышала о вашей огромной утрате и писала вам. Дорогая, ты столько перенесла. Война ужасна и отвратительна, и ваша потеря... еще свежа в памяти. Мир, наконец, восстановлен, а узурпатора посадили под замок так далеко, откуда он больше не сможет строить козни, надеюсь...

Морис Валери осматривался, оценивая изящество комнаты.

— Молодой человек, вы бонапартист? — резко спросила миссис Пелэм.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Во Франции до сих пор много сторонников республики, — сказала Жоди,

Во Франции до сих пор много сторонников республики, — сказала Жоди, — но почти никто не хочет возвращения Бонапарта. Кажется, на сей раз Бурбоны прочно сидят на троне, вероятно, оккупационные войска убедят покинуть Францию до 1820 года, как оговорено в соглашении. Это еще больше поможет. — Она наклонилась к миссис Пелэм.

— Вы знаете, мадам, как леди Полдарк помогла мне сбежать из Парижа? А малышка Белла, которая показала себя не такой уж и малышкой, ma petite, рисковала жизнью, отвлекая внимание от сира Меньера, бежавшего вместе с нами.

— Я тогда думала, что это просто шутка, — покраснела Белла.

Краснеть не в ее привычке, и Демельза подумала, не присутствие ли красивого молодого француза вызвало этот необычный приступ скромности.

— Может, вы останетесь и поужинаете с нами, мадам де ла Блаш? — предложила миссис Пелэм. — Скоро приедет Кристофер Хавергал. А также моя племянница, миссис Энис, с которой я бы хотела вас познакомить.

Жоди бросила взгляд на молодого человека, а тот лишь молча улыбнулся.

— Благодарю! Мы будем рады!

— Значит, вы решили, что ей лучше уехать? — спросил Росс.

— Жаль, что тебя там не было!

— Мне не хотелось... так сказать, перегружать делегацию. Ты ее мать и, вероятно, больше всех заинтересована, чтобы Белла осталась дома. Кэролайн — дама мудрая и проницательная. Если вы приняли решение, я не в том положении, чтобы его критиковать. Так значит, вы решили следовать именно рекомендации Хавергала?

— Когда мы приехали и пробыли там пару дней, мне казалось, будто я стою на отвесном склоне. Ты же знаешь, мне не по себе в Лондоне, я побаиваюсь этого города, но на сей раз он показал себя с самой лучшей стороны. Все события поочередно следовали друг за другом. Миссис Пелэм тепло нас приняла, ей очень понравилась Белла, как и Белле понравилась миссис Пелэм... — Демельза вздохнула. — Но самое важное, что все три преподавателя единогласно высоко оценили голос Беллы. Профессор Фредерикс сказал, что это один из лучших голосов, что он слышал за многие годы. Мистер Ройманн с радостью примет ее, как и мадам Шнайдер. Я больше склонялась к мадам Шнайдер, поскольку она отличная певица. Но мы остановили выбор на профессоре Фредериксе, потому что это ближе всего к обычной школе, и он очень — как там говорят? — крупный специалист в своем деле. Она пройдет полный курс обучения, и это ближе к дому миссис Пелэм.

Они лежали в постели и разговаривали при свете единственной свечи. Ветер нарастал, и окна дрожали при каждом порыве. Этому предшествовало изнурительное возвращение из Труро, где их поджидал Мэтью-Марк Мартин. Весь день они тряслись в экипаже. К девяти добрались до Нампары, легко поужинали (Белла взахлеб делилась с отцом радостными новостями, попеременно успевая откусывать пирог с крольчатиной), а потом Белла сорвалась с места вместе с Фаркером, а Демельза поднялась в спальню и начала заново все рассказать.

— Миссис Пелэм хочет, чтобы Белла жила у нее, — продолжила Демельза. — Так любезно с ее стороны, я прекрасно видела, что ее желание искреннее, и это сразу повлияло на мое решение. Это все меняет, Росс. Белла будет жить в доме, а не в дешевых меблированных комнатах. Миссис Пелэм даже говорит, что станет посылать с ней лакея, чтобы отвозил и забирал ее каждый день. У нее просто чудесный дом.

— Да, я помню, — согласился Росс. — И само собой, жизнь в таком доме повышает ее значимость и статус. С одной стороны мы это осуждаем, но с фактом не поспоришь.

— Как и с тем, — добавила Демельза, — что она дочь баронета.

— Тьфу ты! Ну да.

Демельза потянулась.

— Ох, как я рада, что уже дома! В этом экипаже так трясло!

— Тогда на сегодня все! — он вложил руку в ее ладонь. — Пора спать!

— Еще кое-что, Росс. Как ты думаешь, кто пришел к нам на ужин в последний вечер перед отъездом? Ни за что не угадаешь! Жоди де ла Блаш!

— Господи! И как она? Что она делает в Лондоне?

— Сказала, что просто приехала на отдых. Разумеется, у нее много друзей в Лондоне. Но с Жоди ни в чем нельзя быть уверенным, правда?

— Что ты имеешь в виду?

— Как она частенько себя называла, какое-то слово? Une espionne. Она так долго была в числе заговорщиков, что теперь приходится только гадать.

— К счастью, теперь здесь для шпионов не очень много работы, ведь война окончена.

— С ней пришел юноша. Гораздо моложе ее. Я не думаю... Но он хорош собой и сказал, что играет на скрипке в оркестре в Париже.

— Кажется, от музыки нам никуда не деться.

— А ты хотел бы?

— Мне нравится музыка, которую играешь ты!

Она сжала его ладонь.

— Это не музыка. Так, мотивчики. В общем, я пригласила Жоди в гости.

— Ты серьезно, черт побери?

— Очень даже. Но не в этот раз, нет. В понедельник они отбывают в Париж. Когда-нибудь... Если она снова окажется в наших краях.

— Надеюсь, ты сказала ей, что наш дом не похож на Трелиссик, в котором она гостила несколько лет назад.

— Я сказала, что мы живем в фермерском доме, который слегка обновили.

Росс зевнул.

— Мне потушить свечу?

— Да, будь добр.

Он выполнил просьбу, и на некоторое время оба замолчали, хотя в комнате не стало тихо. В окна колотил град, словно капризный ребенок швырялся пригоршнями гравия.

— Погода все хуже. Вы вернулись как раз вовремя.

— Вы закончили с Длинным полем?

— Вчера. Закончили уже при лунном свете. Море так помрачнело, что стало ясно — будет буря.

— Так что все благополучно собрано.

— Ты знаешь, как это важно. Зерно могло просто смыть дождем или унести ветром... Даже Сэм и Розина пришли.

— Вот это жест доброй воли с их стороны. Как они поживают? Все хорошо?

— Кажется, да. Они остались помочь, но, по-моему, Сэм думал застать тебя дома. Он спросил, пришли ли мы к какому-либо решению насчет Изабеллы-Роуз.

— Он, очевидно, думает, согласно своим представлениям, что мы бросаем дочь прямо в пасть к Сатане, собираясь выпустить ее на сцену.

— Не уверен, что сам так не думаю.

— Ох, Росс!

— Ей-богу, шутка удалась.

Минуту спустя Демельза предложила:

— Что ж, еще не поздно все отменить.

— Поздно отменять. Иначе мы непорядочно поступим с Беллой.

— Я рада, что ты так считаешь.

В Кардью устроили прием в честь Рождества, но организовала его Харриет, а не Джордж. Пережить это ему удалось, но активного участия в приеме он не принимал. Приемы Джордж устраивал не только чтобы насладиться выложенной кругленькой суммой и развлечь знакомых; он всегда в большей или меньшей степени преследовал определенные задачи и цели. Даже если гостям особо нечего дать ему взамен, то они поспособствуют осуществлению его планов: Джордж либо произведет впечатление на почетного гостя масштабами своих владений, либо род занятий гостя и его предприятие заинтересовало Джорджа, либо гость — крупный инвестор Банка Уорлеггана или может им стать.

Джордж был всегда рад людям наподобие сэра Кристофера Хокинса из Тревитена, которые умеют все собирать воедино, чтобы обеспечить покупку продажного округа Сент-Майкл, как и другим таким людям из всего графства. С другой стороны, у Харриет имелась неприятная привычка оставлять гостей ночевать независимо от их положения, у нее вдруг появляется внезапная симпатия к кому-нибудь, как к этому юному Придо, который вечно ночует у них, а если не ночует, то постоянно захаживает к ним в гости, а если не гостит, то вдруг появляется и также неожиданно исчезает.

Разумеется, он приличный юноша, имеет хорошие связи в графстве, и Джордж ничего против него не имел; но хотелось бы чего-то другого. К примеру, ее брат, шестой герцог Лидс, еще ни разу их не навестил, а когда они жили в Лондоне, он как будто постоянно находился за границей. Харриет с ленивой усмешкой говорила, что никогда особо не ладила с Джорджем Уильямом; они слишком разные, считала она, и вечно раздражали друг друга. К тому же его жена ужасно нудная и никогда не охотится.

— Как и я, — ответил Джордж.

— Ох, да будет тебе. Иногда ты даже плетешься позади всех.

— Дань вежливости всегда пропускать жену вперед.

— Ты стал куда легче выносить мои издевки, Джордж. Во всяком случае, Джордж Уильям не очень хорош в верховой езде. Господи, почему на свете так много Джорджей?

— Недавно родился еще один.

— Как это?

— Валентин окрестил своего отпрыска Джорджем.

— Да ты что! Откуда тебе известно? Неужто он...

— Я узнал еще до Рождества, но бесконечные разъезды и суматоха, мои многочисленные дела, я вечно вижу только круп твоей лошади, когда ты уезжаешь... А потом этот прием...

Харриет вытащила из кармашка золотые часы.

— Скоро вернется Урсула.

— Сказали — в шесть. Через пятнадцать минут.

— Ты виделся с Валентином?

Джордж помедлил, а потом ответил:

— Да. Он приходил в банк.

— Он изменился?

— Как и раньше очень сдержан. Ни намека на извинения за свой поступок.

— Ты ведь знаешь, дорогой, я всегда считала, что мы тогда слишком сильно отреагировали.

— Точнее, я отреагировал. Ты это имела в виду?

— Если так настаиваешь. Валентин, нравится нам или нет, сильный духом юноша. Ты устроил ему брак. Мисс Тревэнион явно не нравилась ему так, как ты предполагал. Твои планы рухнули. Но разве ты никогда не задумывался, что сам подтолкнул его к миссис Поуп?

— Что ты несешь?

— Сколько ему было, двадцать? Валентин слишком боялся тебя, чтобы открыто не подчиниться твоим планам. Ты даже подгонял его, подталкивая к браку с Кьюби. Он воспользовался единственным орудием — законно женился на другой женщине, то есть на Селине Поуп. Когда он так поступил, ты стал бессилен что-либо сделать.

— И тебе приятно, что у Валентина получилось лишить меня власти?

— Ой-ой, Джордж, не надо так драматизировать. Просто пойми, то это неприятное событие — вовсе не конец света.

Он беспокойно заерзал.

По-твоему, это пустяк, о котором лучше забыть, и нам следует возобновить отношения?

— Дорогой, он твой сын, а не мой. Поступай, как считаешь нужным. При любом раскладе я буду спать спокойно.

Джордж раздраженно коснулся пары щетинок под подбородком, которые Кингстон пропустил во время утреннего бритья. Паренек стал небрежен, уже второй раз за месяц.

— А как насчет нестерпимых оскорблений, которые он мне нанес во время последней ссоры, после чего я выгнал его из дома?

— Мне о них неизвестно. Но обычно оскорбления, как мне кажется, усыхают и тускнеют через несколько лет.

Джордж пристально разглядывал прекрасную, но раздражавшую его жену. Ей было всего тридцать девять, она немного подрастеряла красоту, но кожа все еще оставалась чудесной, волосы цвета вороного крыла сияли по-прежнему. Ни единого седого волоска. Если бы она только чуть больше заботилась о своих нарядах в сезон охоты. Бродит, как мужик, капает грязью на ковры, и несет от нее собаками. Джордж никогда не упоминал при ней и даже не намекал на ревность, постоянно отравлявшую его первый брак, и мерзкие сомнения относительно истинного отцовства Валентина. Все зависело от того, родился ли Валентин восьмимесячным на самом деле, но когда Элизабет умирала после рождения восьмимесячной дочери, Джордж поклялся, что никогда, никогда, даже если это слишком поздно для Элизабет, не усомнится, что Валентин — его сын.

Так и случилось. Сомнения исчезли, их заперли, как ядовитых змей, в темном подвале подсознания, и он стал считать Валентина на самом деле своим. Джордж все спланировал, не обращая внимания на внешность Валентина, его сарказм и проступки, договорился об отличном браке с замечательной девушкой из аристократической, но обедневшей семьи с прекрасным замком в Корнуолле — все это принадлежало бы Валентину, Валентину Уорлеггану из Каэрхейса. А сопливый щенок бросил все это ему в лицо, с наглостью, оскорблениями и, как подозревал Джордж, неприкрытой неприязнью. Выражение лица Валентина сказало больше, чем его слова, ярко запечатлевшиеся в памяти.

Только тогда мрачный погреб воспоминаний приоткрылся на несколько дюймов, и неприятные подозрения всплыли на поверхность. Валентин совсем не походил на Элизабет или Джорджа. Не сказать, чтобы он особенно напоминал Росса Полдарка, за исключением роста и цвета волос. Однако, хотя Джордж и не помнил отца Росса, парочка мерзавцев как-то шепнула ему, что Валентин — вылитый Джошуа, печально известный отец Росса. В этом заключалось еще одно огромное препятствие для любого рода примирения, о чем Харриет даже не догадывалась.

И поведение Валентина, когда он пришел в банк, ничем не напоминало раскаяние. Развалился на стуле, элегантно закинул ногу на ногу и как бы невзначай спросил у Джорджа разрешения назвать так называемого внука в его честь. Странный ход со стороны Валентина. Необъяснимое ничем, кроме желанием примириться. Но с какой целью? Джорджу казалось, что есть только один ответ: деньги.

— Мне не следует обращать внимания на этот визит, — сказал он. — Если Валентин ждет, что его пригласят сюда с женой и сыном, то сильно ошибается.

— Я ни разу не видела его в Фалмуте или Труро, — сказала Харриет. — Он стал очень похож на обитателя северного побережья. Интересно, как сложился его брак.

— Его брак? С чего вдруг?

— Валентин слишком любвеобилен, чтобы довольствоваться только одной женщиной.

Джордж взглянул на нее с подозрением.

— А он.... он когда-либо....

Она рассмеялась.

— Старался привлечь мое внимание? Подумай еще раз. Женщину не обязательно нужно соблазнять, чтобы она поняла, как мужчина относится к женщинам в целом.

Джордж хотел еще что-то сказать, но помешало прибытие Урсулы, его дочери от Элизабет. Она проводила Рождество с семьей Рэшли в Лаксуляне. Джордж охотно дал на это согласие, поскольку сэр Кол Рэшли был важным человеком в графстве. Урсуле недавно исполнилось девятнадцать. Она была крепкая, с полными ногами и пышной грудью. Но из-за изменений, происходящих с девушками ее возраста, стала менее крепкой и чуть более привлекательной. Она обладала хорошей кожей, к счастью, без прыщей, хотя серые проницательные глаза часто скрывались под тяжелыми веками. Прямые русые волосы были завиты и уложены.

Сдержанная в проявлениях чувств девушка. Когда у нее спросили, хорошо ли провела Рождество, то свое одобрение Урсула выразила коротко и односложно. Джордж раньше времени забрал ее из школы миссис Хемпл в Труро (отчасти из-за поступления туда Изабеллы-Роуз Полдарк) и отправил в Пензанс, в пансион благородных девиц мадам Блик. Сейчас он подумывал перевести ее в Эксетер или Лондон, где бы Урсулу научили тонкостям и манерам высшего света. Но пока не решил, куда именно ее отправить. По правде говоря, его немного озадачивало поведение дочери.

Неужели она не оправдает надежд? Наряды ее мало интересовали — Харриет сама давала указания портнихе, когда находила время. Не особо ее интересовали и молодые люди. Не особо волновали лошади, лисы и поездки за город. А вот металлы и шахты интересовали: дробление олова, переплавка меди, побочные продукты горнодобывающей промышленности Корнуолла: золото, серебро, цинк, железо, свинец. Порой Джордж винил себя, что купил ей тогда игрушечный макет корнуольской шахты, (созданный безработным шахтером-калекой), с которым она без конца играла в детстве. Да, это вполне уместное и приемлемое увлечение для человека, проживающего в центре горнодобывающего района Корнуолла, но не для женщины и юной леди.

— Кстати, — вспомнила Урсула вечером за ужином. — Эрика Рэшли знает Беллу Полдарк.

Как же тесен весь наш корнуольский мир, чуть не слетело у Джорджа с языка, самая настоящая большая деревня.

— Вот как, — протянул он.

— Я мало с ней знакома, — продолжила Урсула, — она училась в младших классах. Знаю, тебе не нравятся Полдарки, но она вроде приятная в общении. Слышала, она поет.

— Уолтер, принесите портвейн.

— Слушаюсь, сэр.

— Принесите 1787 года, — попросила Харриет. — Вчерашний оказался слишком скверным.

— Хорошо, миледи.

— А мне показался вполне приличным, — лаконично отозвался Джордж, когда дворецкий удалился.

— Угу, — промычала Харриет. — Урсула, у Рэшли тебе подавали портвейн?

— Нет, мама. Эрике только восемнадцать, с ней обращаются не как со взрослой.

— Что ж, попробуй этот. Вряд ли твой отец станет возражать.

— Белла Полдарк, — сообщила Урсула, — будет учиться в Лондоне.

Брови Харриет поползли вверх.

— Кто тебе сказал?

— Эрика.

— Где она будет учиться? — спросил Джордж минуту спустя.

— В специальной школе, где учат вокалу.

— Это обойдется им в немалую сумму. Ее отец сильно зависит от доходов своих шахт.

Джордж передернул плечами, словно сюртук вдруг стал жать.

— Вероятно, другие его мелкие инвестиции погасят расходы.


Глава восьмая


Росс посещал ювелира на Ривер-стрит, когда зазвенел звонок и вошел Валентин — пригнувшись, точно так же, как и Росс, чтобы не удариться о притолоку.

— О, кузен,— сказал Валентин, — какая приятная встреча. Что привело тебя сюда?

— Могу задать тот же вопрос. По нашей прежней договоренности, главное — кто задал вопрос первым.

— Несомненно, можешь задать этот вопрос. Добрый день, Пенарт. Я пришел за браслетом, чтобы порадовать тщеславную женщину. Вижу ты выбираешь колпачок для тушения свечей, Росс.

— Именно так. Эти новые колпачки не позволят воску капать на стол и накапливают его, чтобы позднее кинуть в огонь.

— Великолепная идея. Спасибо, Пенарт. Я осмотрюсь в твоей лавке.

— Конечно, сэр.

— Я возьму три вот этих, — указал Росс.

— Вот что меня озадачивает, — сказал Валентин. — Люди постоянно придумывают новые изобретения, чтобы облегчить себе жизнь. Но почему-то не могут ничего придумать для самоусовершенствования.

Росс взглянул на полного молодого продавца.

— Пенарт, как я полагаю, член методистской церкви. У него может быть другая точка зрения.

Пенарт неловко заулыбался.

— Разве ж я могу быть лучше аристократов, сэр, особенно если они мои покупатели. Думаю, мистер Уорлегган говорил о более приземленном.

— Тактичность, — сказал Валентин, — что у тебя есть, так это тактичность. Скажи, вот этот браслет из хорошего серебра?

— А как же, сэр. Проба рядом с застежкой.

Валентин поднял браслет и потеребил его.

— А тебе нравится, кузен?

— Ты же не мне покупаешь! Учитывай вкусы своей дамы. Ты хорошо их знаешь?

Валентин задумчиво прикрыл глаза.

— Не очень хорошо. Она моя жена.

Росс заплатил за колпачки для свечей, и Пенарт понес их вглубь магазина, чтобы завернуть в бумагу.

— Как поживает Джордж? — тихо спросил Росс.

— Какой Джордж?

— Твой сын!

— Ах, этот Джордж! Здоров и полон жизни!

Бледное лицо Валентина слегка порозовело.

— А Селина?

— Дуайт Энис не очень доволен ее состоянием. Знаешь, кузен, женщины становятся странными созданиями после недавних родов. Вместо того чтобы радоваться, что в срок произвела на свет совершенно здоровое дитя, она хандрит, пала духом, ничего не делает, чуть что — кидается в слезы. Мне кажется, ей нужен отвар ревеня, но у Дуайта другие соображения.

Они услышали, как Пенарт шелестит бумагой в подсобке.

— Странное имя для твоего сына, не находишь?

Валентин чуть прикусил рукоятку хлыста.

— Очень распространенное имя. Я не думал о своем... э-э-э... бывшем отце. Не слышал о нем ничего после той страшной ссоры, когда я сообщил о женитьбе на Селине. Сколько лет прошло? Кажется, целая вечность. Я вообще о нем не вспоминаю.

Суетливый Пенарт вернулся со свертком, но заметив, что важные покупатели заняты разговором, отошел поодаль и стал натирать подсвечники.

— А вообще-то, — добавил Валентин, — если я о ком-то и думал, когда выбирал имя, так это о Джордже Каннинге. Ты ведь считаешь его героем, верно?

— Помнишь тетушку Мэри Роджерс? Супругу Пэлли Роджерса? — спросил Росс.

Валентин уставился на него.

— Нет.

— Ну конечно, ведь ты был еще маленьким. Тетушка Мэри, веселая пышка, от которой стойко пахло камфарой. Ее единственный недостаток — крайняя степень доверчивости. Поверит практически всему, что ты ей расскажешь. В пору моей молодости, сталкиваясь с явной ложью, мы говорили: «Ага, расскажи об этом тетушке Мэри».

Валентин кивнул.

— Вот как. А ты не тетушка Мэри Роджерс. Именно. Что ж, кузен, открою правду. Нам всем известны непристойные слухи о моем происхождении, которые ходят по округе. Что правда, а что нет, известно только тебе, остается либо пропускать их мимо ушей, либо открыто отрицать. И как мне поступить? Окрестить сына Джорджем, это самое лучшее решение.

Очень редко Росс вступал в жаркую словесную перепалку с Валентином, но сейчас ощущал растерянность и вопреки здравому смыслу — обиду.

— Вот, сэр, — Пенарт аккуратно упаковал свечные колпачки. — Я крепко перевязал бечевкой, чтобы вы могли привязать к седлу.

— Неужели тебе бы хотелось назвать его Россом? — довершил мысль Валентин.

У дома Валентин позвал Генри Кука, капитана шахты Уил-Элизабет, воздвигнутой в непосредственной близости с Плейс-хаусом. Участок привлек внимание еще до того, как после брака стал собственностью Валентина. Когда Анвин Тревонанс и Майкл Ченхоллс потеряли к нему интерес, им занялся Валентин, назвал в честь матери и нанял двадцать человек для разведки. Шахта приносила доход, но, как злорадно подчеркнул Джордж Уорлегган, до сих пор не окупилась.

Подъемник не установили, поскольку участок находился на склоне рядом с тропинкой к Плейс-хаусу, и все первые выработки легко осушили, слив воду на вересковую пустошь, а оттуда в море. В шахте было пять стволов с собственными названиями: Диагональный, Западный, Центральный, Мойла и Парсона; но только первые два приносили прибыль, хотя и малую. В Труро на аукционе олова Валентин познакомился с Джоном Пермеваном, умеющим зарабатывать на горнодобывающей промышленности, человеком с многочисленными связями с северными регионами страны.

Поэтому Валентин попросил Пермевану сделать оценку перспектив Уил-Элизабет и посмотреть, какой это вызовет интерес у потенциальных инвесторов. Средства найти можно, заявил Пермеван, и часто спекулянты с севера, если представить хорошо подготовленную оценку, расхватывают акции не глядя. Приблизившись к Плейс-хаусу, Валентин заметил необычно много зажженных свеч. Селина рано ложилась спать. Не верится, что она решила развлечься в его отсутствие. Его не было всего один день. Певун забрал его лошадь.

— Хозяйка наверху?

— Да, сэр.

— Все в порядке?

— Да, сэр.

Валентин зашел в дом, снял плащ и, не заметив поблизости слуг, повесил его в прихожей на стоячую вешалку в стиле барокко, затем повернул налево и направился в гостиную, которая раньше служила сэру Джону Тревонансу кабинетом. Он безошибочно определил корень всех проблем. Жена сидела по одну сторону от камина, а по другую расположилась в кресле Агнета. Валентин пересек комнату и поцеловал Селину в щеку, поскольку она увернулась от поцелуя в губы.

— Приветствую тебя, дорогая, — произнес он. — Я задержался на шахте, поэтому вернулся позже... Агнета! Какая неожиданность, так далеко от дома в такой-то поздний час.

Она так и не сняла черный плащ, в котором пришла, волосы разметались от холодного январского ветра, и пряди прилипли к лицу. Боже всемогущий, думал Валентин, да она страшилище! Что я в ней нашел?

— Нета пришла увидеться с Вэлли, — заявила девица, подтирая нос тыльной стороной ладони. — Почему он так долго отсутствовал?

— Я же сказал, что был занят. — Голос Валентина звучал успокаивающе. — Нельзя вот так сюда приходить и беспокоить мою жену.

— Нета хотела тебя увидеть. Ты обещал увидеться с Нетой. Уже несколько недель ты не видел Нету. Последний раз...

— Долго она здесь? — спросил он у Селины.

— Слишком долго.

— Этот ответ мне ни о чем не говорит. Сколько именно?

— Минут двадцать.

При свечах миндалевидные глаза Селины сверкали, как у сиамской кошки. Валентин теребил в кармане серебряный браслет, осознавая, что сегодня вечером подарок лучше не вручать. Как же все это утомительно! Он пересек комнату и дернул колокольчик.

— Все Рождество, — сказала Агнета. — Не видела Вэлли все Рождество. Нета ходила в церковь на Двенадцатую ночь. Мама взяла ее с собой вместе с Полой. Нета решила, что увидится с Вэлли здесь. Когда мы вышли, пошел снег и поднялся ветер.

Она расплакалась, и тут на звук колокольчика явилась Кэти.

— Певун уже ушел? — решительным тоном спросил Валентин.

— Нет, сэр. Мы уходим домой вместе.

— Агнета, у тебя есть лошадь?

Она подняла заплаканные глаза на худого, мрачного и разгневанного Валентина и помотала головой.

— Ты пришла сюда пешком? Кэти, передай Певуну, чтобы оседлал лошадь для мисс Тренеглос. И еще, Кэти!

— Да, сэр?

Та резко развернулась на ходу.

— Вы с Певуном возьмите лошадей, неважно каких, только не Нестора, проводите мисс Тренеглос до Мингуз-хауса и проследите, чтобы она благополучно добралась до дома. Ты меня поняла?

— Да, сэр.

— Очень хорошо, на этом все.

Кэти не сдвинулась с места.

— Простите, сэр.

— Что такое?

— Я помогала Мод с вашим ужином. Кухарка слегка с коликами, а Элси ушла.

— К черту ужин! Пусть Мод подает мне хоть остывшее. А теперь ступай. Мисс Тренеглос готова к отъезду.

— Нета хочет пить, — хитро заявила Агнета.

— Я налью тебе бокал вина, дорогая, — мягко сказал ей Валентин.

Селина встала.

— Я пойду спать.

Валентин распахнул перед ней дверь, и жена выскочила из комнаты. Потом он подошел к буфету, вытащил оттуда канарское и наполнил бокалы себе и Агнете. Передав вино хнычущей девице, он заговорил:

— Послушай, Агнета. Ты меня слышишь? Слушай внимательно. Больше никогда, никогда, сюда не приходи.

В последнее время они спали отдельно, но миновав коридор, Валентин постучал в спальню жены. Ответа не последовало, и он вошел. Селина лежала на кровати, шторы были наполовину задернуты. Пеньюар задрался, обнажив стройные белые ноги выше колен. Валентин тихо сел на край кровати.

— Уходи, — велела она.

Выждав несколько секунд, Валентин спросил:

— Чего она хотела?

Селина промолчала. Тогда Валентин положил ладонь на ее стопу. Селина сразу отдернула ногу, словно ее коснулось раскаленное железо, и опустила сорочку. Лицо она по-прежнему прятала в подушку.

— Селина, — тихо позвал он, — в чем я провинился на этот раз?

Снова молчание.

— Послушай, — сказал он, — полоумная девушка сбегает от родителей и приходит сюда, якобы увидеться со мной. Мне жаль бедняжку. Иногда я с ней разговариваю. Поэтому она думает, будто нравится мне, и из обычной дружелюбной жалости придумывает дикие фантазии. Ты думаешь, я настолько порочен, настолько нуждаюсь в женском обществе и буду копаться в грязи, чтобы вытащить из нее безумную, деревенскую дурочку, косоглазую дочурку Джона Тренеглоса для своих утех? Да кем, черт возьми, ты меня считаешь? Что ты на сей раз выдумала в своей безумной ревности?

Ответа не последовало.

— Разве у нее не бывает приступов? — сказал Валентин.

Селина покачала головой.

— Она сказала, что ты целовал ее колени.

Он рассмеялся.

— Ну правда, дорогая, это просто смешно. Ладно, ладно, хорошо. Признаю, я не всегда был тебе верен, как тебе бы хотелось. Но у меня все же есть некоторый вкус в этих делах. Почему я женился на тебе? Почему люблю тебя? Да, так же сильно, как и прежде. А сейчас у нас есть еще и любимый малыш... Где он?

— В соседней комнате, с Полли.

— Тогда нужно разговаривать потише. Итак, Селина, если пообещаешь, что не выбьешь мне зубы, я буду счастлив поцеловать твои колени. Ты так соблазнительно полураздета. Твои ножки такие хорошенькие, знаешь ли, безупречные, а кожа настолько гладкая, даже без пор. Такая очаровательная женщина непроизвольно притягивает к себе.

Он нежно положил руку на ее лодыжку. Селина стряхнула его ладонь.

— Ты веришь этой девчонке? Полусумасшедшей? Ты готова поверить кому угодно, только не мне, да? Если какая-нибудь морщинистая карга зайдет с улицы и скажет, что я ее соблазнял, то ей ты поверишь, а мне — нет. Что на тебя нашло, Селина? Ты вышла замуж за развратника? Да, я это признаю. Раз это правда, я честно в этом признаюсь. Почему же не веришь этому развратнику, когда он признается, что на самом деле тебя любит?

Валентин подождал. За годы их супружеской жизни он хорошо изучил жену. Можно воззвать к ее здравому смыслу, но ярость не позволит ей откликнуться. Он снова повертел лежащий в кармане браслет. Самое раннее — завтра. Черт бы побрал это создание Тренеглосов, которое явилось сюда вечером. Он устал и беспокоился, что ужин, который Мод для него оставила, остывает на тарелках. До утра он вряд ли дотянет.

— Селина!

— Вон из моей комнаты!

— Тебя когда-нибудь брали силой?

Она открыла глаза.

— Что ты сказал?

— Несколько скверное дело, но, в общем, может оказаться довольно забавным. Однажды в школе мне пришлось выучить строки из проклятого Шекспира: «Я одолел ее в миг ненависти пылкой... В устах — проклятья, слезы на глазах...» Как там дальше? Не помню...

— Я сказала, вон из моей комнаты!

— Не уйду, пока ты мне не поверишь. В конце концов, закон гласит, что муж не может изнасиловать жену. В таком случае, придется притвориться, что мы не женаты.

— Если ты до меня дотронешься, я закричу и разбужу Джорджа и Полли. И Мод еще не спит.

— А помнишь, как я навещал тебя в этом самом доме, но не в этой спальне, а в другой, этажом ниже, пока твой первый муж спал? Как тихо мы любили друг друга? Разве мы не можем притвориться, что те времена вернулись? Мне хочется быть нежным. И скрытным.

Ответа не последовало. Но искорка, сверкнувшая в голубом сиамском глазу, подсказала, что надежда есть.

— Я еще не ужинал. Но сначала я хочу тебя...


Глава девятая


Месяц спустя, когда февральский ветер задувал по пустошам Корнуолла и шелестел листьями вечнозеленых растений, неподалеку от деревни Ангоррик, рядом с Деворан-крик, нашли зарезанную женщину. Это была Мэри Полмеск, дочь фермера с внебрачным ребенком, и возникли подозрения, что ее изнасиловали. О преступлении сообщили в «Западном британце», но никто особо не обеспокоился, за исключением жителей окружающих деревень. После войны в Корнуолле сильно возросло число преступлений.

Она работала горничной на полдня в Кардью и тем темным холодным вечером, когда на нее напали, возвращалась домой. Джордж заявил, что Харриет отчасти несет ответственность за то, что наняла девушку с плохой репутацией. Та сказала, что редко видела девушку, но передала жалобу Джорджа дворецкому, который, как выяснилось, оказался дядей Мэри Полмеск. Он хотел уволиться, но ему отказали.

В конце февраля погода не улучшилась, и через две недели после своего семнадцатого дня рождения Изабелла-Роза уехала в Лондон, чтобы начать занятия вокалом и обучение у профессора Эмануэля Фредерикса. Росс попросил Клоуэнс поехать с Беллой за его счет. Они прибывали во вторник, а в пятницу Джеффри Чарльз собирался вернуться в Тренвит, так что Клоуэнс имела хорошую компанию в обе стороны.

— Спасибо, папа, но разве у тебя самого нет дел в Лондоне? Чего-нибудь такого...

— Так сложилось, что нет. И возможно, через несколько недель мне придется поехать в Ливерпуль на заседание Комиссии по основным металлам и горному промыслу, поэтому в этом месяце я бы предпочел никуда не ездить.

— А мама?

— Она хотела провести несколько дней с тетей Верити. В последнее время Верити не очень хорошо себя чувствует.

— Я знаю, знаю! Видела ее вчера. Но она приняла какие-то лекарства, и они вроде помогают.

— Кроме того, это должно смягчить расставание Беллы с матерью, которая не в восторге от затеи с Лондоном. И к тому же я подумал... мы подумали, что ты после смерти Стивена почти никуда не выезжала, кроме случайного визита в Нампару и короткого отдыха.

— Это пойдет мне на пользу?

— Пойдет на пользу. К тому же вы с Беллой обожаете друг друга!

— Ты считаешь, мне нужен глоток свежего воздуха?

— Новый воздух, конечно, не всегда свежий. Но это тебе уж точно не навредит.

Клоуэнс потерла подбородок.

— И когда я должна ехать?

— В следующую пятницу.

— Полагаю, Ходж управится с делами, если я уеду на десять дней. Он довольно успешно всем заправлял в прошлом году, когда у меня был грипп. Папа, не подумай, что я неблагодарна. Как ты понимаешь, мне трудно покинуть накатанную колею.

— Значит, договорились?

— Да. Если Белла не возражает против строгой и придирчивой старшей сестры в качестве компаньонки.

— Никто не узнает тебя в этом описании. Уж точно не Филипп Придо.

— О чем ты говоришь? Кто тут упомянул Филиппа Придо?

— Я.

— Ты же сказал Дуайту, что не знаешь его.

— Я сказал, что хотел бы с ним познакомиться.

— А меня это касается?

— Не обязательно. Однако Кьюби упомянула его, когда гостила в Нампаре на прошлой неделе. По ее словам, этот Придо проявляет к тебе нешуточный интерес.

— Смелое утверждение, учитывая, что в тот раз в присутствии Кьюби я выгнала его с чаепития, которое он же и устроил!

— Очевидно, он вернулся, когда ты ушла.

— Тогда мне лучше немедленно отправиться в Лондон, чтобы избежать эротических соблазнов, которые окружают меня здесь!

Росс весело взглянул на дочь.

— По крайней мере, дорогая, теперь ваши отношения с Кьюби стали немного более дружескими, как мне показалось. Нет худа без добра.

— Худо в нашем случае — это Филипп Придо?

Они рассмеялись.

В итоге сестры вместе отправились в Лондон и в четыре пополудни приехали в гостиницу «Звезда и подвязка» на Пэлл-Мэлл, с четырехчасовым опозданием. Их встретил лейтенант Кристофер Хавергал, который ждал все это время в гостинице, отчаянно сопротивляясь соблазну напиться от волнения до беспамятства. Не обращая внимания на приличия, Белла бросилась в его объятия. Когда Кристофер наконец отстранился и склонился над рукой ее сестры (они виделись впервые), улыбающаяся Клоуэнс с интересом стала его разглядывать. Крепкий, голубоглазый, усатый и прихрамывающий юноша с военной выправкой и длинными белокурыми волосами. Очень привлекательный. Ему не составит труда очаровать любую женщину. Однако еще три года назад, когда он неотступно следовал в Париже за Изабеллой-Роуз, которая в ту пору была ребенком, к остальным он потерял всякий интерес.

Само собой, у него могли быть женщины на стороне, но несомненно, истинную любовь он испытывал к Белле. И Белла отвечала ему тем же, Клоуэнс прекрасно это понимала. С его стороны не было тайного умысла, Белла не богатая наследница, у нее нет титула, и она не из влиятельной семьи. Любовь с первого взгляда. В груди Клоуэнс больно кольнуло. Разве у нее со Стивеном случилось не то же самое? С самого первого взгляда, с первого поцелуя остальные перестали для них существовать.

В конце концов они стали неразлучны, поженились и жили в мире и согласии (вроде бы в согласии), пока не выяснилось, когда объявился его сын от первого брака, что Стивен постоянно лгал и женился на ней при живой супруге. Клоуэнс молила Бога, чтобы любовь между младшей сестрой и обаятельным военным оказалась успешнее. А если Белла станет не примадонной, а только посредственной певицей? Или педагогом? Стоит ли так рисковать? А вдруг большие надежды обернутся разочарованием? Так прошел вечер вторника. В среду Клоуэнс пошла вместе с Беллой в «Оперную школу для юных леди» профессора Фредерикса в Уоберн-Корт на Чансери-лейн, оставила ее там и вернулась в пять вместе с лакеем, который проводил обеих до дома уже в темноте. По-прежнему дурачась, Белла все же немного посерьезнела, когда они шагали по шумным оживленным улочкам. В первый же день ей стал понятен огромный масштаб предстоящей работы.

В четверг миссис Пелэм взяла обеих сестер и Джеффри Чарльза, который явился, как договорились, на «Ифигению в Тавриде» в театр Его Величества. Кристофер допоздна работал у Ротшильдов, чтобы наверстать пропущенные во вторник часы. Выступление оказалось не самое удачное, главную партию пела уже немолодая французская прима, но музыка Глюка была новой и мелодичной, и Изабелла-Роуз с откровенным интересом ею наслаждалась. Клоуэнс еще не доводилось бывать в лондонском театре, и она поняла, что несмотря на шум, запахи, некую искусственность и условность, Лондон даст Корнуоллу сто очков вперед. Джеффри Чарльз признался, что ему медведь на ухо наступил, но добродушно и вежливо высидел оперу до конца.

Во втором антракте раздался стук в дверь. Вошедший лакей протянул миссис Пелэм записку. Она близоруко взглянула на нее и произнесла:

— Конечно, пригласите его войти.

Клоуэнс болтала с Джеффри Чарльзом и поначалу не поняла, что знает вошедшего крепко сложенного молодого человека. Затем она встала.

— Лорд Эдвард!

— Прошу, миссис Каррингтон, не беспокойтесь! Так вышло, что я сидел в ложе напротив и сразу вас узнал! Я решил прийти и навязать свое общество хозяйке вашей ложи, с которой еще не имел чести познакомиться.

— Пожалуйста, сэр, садитесь, — пригласила миссис Пелэм.

— Мисс Изабелла! — продолжал лорд Эдвард, склонившись над рукой Беллы. — Мы встречались однажды, может, вы помните, на выходе из театра «Друри-лейн». Вы были с родителями.

— Конечно, помню! — сказала Белла, смутившись от его присутствия, как и четыре года назад. — Вы часто бываете в театре, сэр?

— Как только выдается возможность. Иногда, правда, не получается...

— Не хотите ли остаться с нами на третий акт? — предложила миссис Пелэм. — Похоже, вы все тут старые друзья.

— Я пришел с братом и невесткой. С радостью останусь, но отошлю записку. Сэр, вы майор Джеффри Полдарк? Мы не знакомы.

Клоуэнс подумала, что лорд Эдвард Фитцморис едва ли изменился с той поры, когда сделал ей предложение. Интересно, а она изменилась? Для аристократа, живущего в роскоши и достатке, у которого нет повода для переживаний, вероятно, годы прошли спокойно и со вкусом. А для нее словно целая жизнь прошла. Интересно, она сильно изменилась в его глазах? Клоуэнс оделась просто, она не ожидала, что миссис Пелэм в ее возрасте столько времени проводит в обществе.

Наверное, лорду Эдварду она кажется убого одетой провинциалкой. Это имеет значение? Ни малейшего. Она никогда его не любила. Уж точно не сейчас. Наверное, про себя он отмечает, какое счастье, что она тогда ему отказала. Как же ему повезло, думает он! Клоуэнс подняла взгляд и не прочитала в его глазах подобных измышлений. Она быстро отвернулась и посмотрела на сцену в ожидании третьего акта. До конца оперы он сидел позади нее, изредка касаясь лицом ее волос. От него пахло какой-то приятной помадой для волос.

— Мисс Клоуэнс, — позвал он наконец.

Она повернулась к нему.

— Лорд Эдвард.

— Помните, в Бовуде вы называли меня просто Эдвардом?

— Прошло много лет. Но да, Эдвард, конечно, помню.

— А я называл вас Клоуэнс. Именно так мне хочется вас называть, если позволите.

— Разумеется.

— Покончим с неприятными фамилиями.

— Я не считаю свою фамилию неприятной.

— Разумеется. Я имел в виду, что фамилии — досадная помеха в общении друзей.

Изабелла-Роуз с Джеффри Чарльзом хохотали.

— Сколько прошло, семь лет?

— Похоже на то, — ответила Клоуэнс.

— Я с большой радостью вспоминаю тот ваш визит.

— Я тоже.

— Само собой, вы познакомились с моим братом и невесткой.

— Как они поживают?

— У них все хорошо. Двое детей.

— А у вас, Эдвард?

— Я пока не женат. Услышав о вашей тяжелой утрате, я всем сердцем вам сочувствовал. Это случилось при Ватерлоо?

— Нет, несчастный случай.

Почему люди постоянно путают?

— Вы снова живете с родителями?

— Нет. Муж оставил небольшое судоходное предприятие, и я им занимаюсь. Живу я в Пенрине.

— Вам одной наверняка тяжело со всем управляться.

— Я справляюсь. У меня там много друзей.

— Хотелось бы, чтобы вы повидались с Генри и Кэтрин, но сегодня мы ужинаем с Бересфордами, с которыми делим ложу. Нельзя заставлять их ждать. Клоуэнс...

— Да?

— Мне доставит огромную радость, если вы снова навестите нас в Бовуде этим летом. Если ваша матушка свободна, мы бы с удовольствием ее приняли. Как вы знаете, она жила у Лансдаунов в Лондоне, когда ждала новостей о вашем отце...

— Благодарю вас. Наверное... мне будет непросто вырваться, но мысль замечательная. Как поживает тетушка Изабел?

— Больше не выезжает. Но до сих пор не перестает наслаждаться жизнью. Говорите, вы завтра возвращаетесь домой?

— Да.

— Пожалуйста, передайте мое почтение вашей матушке и прошу вас, примите приглашение. Если вы обе надумаете, я сообщу в письме о сроках, а вы на свое усмотрение выберете время.

— Вы очень добры. К сожалению, как я упоминала, у меня своя судоходная компания, и после смерти Стивена я впервые на неделю и больше выбралась в свет. Дело небольшое, но я продолжаю им управлять в память о муже.

— Я вас понимаю. Позвольте чуть попозже написать вам?

Клоуэнс улыбнулась.

— Разумеется. И благодарю вас. Я храню приятные воспоминания о пребывании в Бовуде.

— Я тоже, — согласился Эдвард.


Глава десятая


Вечером следующего дня, пока экипаж с пассажирами продолжал неспешно трястись по пути в Мальборо, а Демельза проводила последний день в гостях у Верити, Росса в Нампаре навестил гость. Стоило хозяину увидеть выражение на красной физиономии посетителя, он понял, что разговор вряд ли окажется приятным. Интересно, зачем он пожаловал?

Джону Тренеглосу шел шестьдесят второй год. Некоторые мощные мышцы его рук и спины уже превратились в жир, но он все еще выглядел внушительно. Годы всевозможных злоупотреблений испещрили морщинами его лицо, но рыжие волосы, теперь уже почти полностью седые, традиционно топорщились во все стороны, а сильные, веснушчатые руки выдавали способность расправиться с любым негодяем, возникшем у него на пути. И хотя Нампара и Мингуз располагались всего в миле друг от друга, многие годы соседи почти не виделись. Теплому добрососедству не способствовало то, что Джон женился на Рут Тиг, которая надеялась выйти замуж за Росса после его разрыва с Элизабет, но вдруг обнаружила, что ее место занято наглой дочерью шахтера, служившей у Полдарка кухаркой.

— Ого, Джон, вот это сюрприз! Ты по делу или просто так?

Гость подошел к окну и выглянул наружу, его кулаки сжимались и разжимались под коричневым бархатным плащом для верховой езды.

— Ни то, ни другое, — сказал он.

— Медь-то как подорожала! — заметил Росс. Он не собирался облегчать этому человеку задачу. — Отличная новость для нас обоих, верно?

— К черту медь! — завопил Джон. — Твой Валентин попортил мою Агнету!

Так вот оно что. Деликатностью Тренеглос никогда не отличался.

Росс подошел к винному буфету и достал бутылку бренди. Он обратил внимание, что содержимое стоящей рядом бутылки портвейна не уменьшилось после отъезда Демельзы. Россу вдруг страшно захотелось снова увидеть жену.

— Выпьешь коньяка?

— К черту коньяк! Ты слышал, что я сказал!

Росс налил себе полбокала коньяка и отпил маленькими глотками.

— О чем это ты?

— Он лапал ее своими грязными руками! Подкравшись, как змей, засорил своими мерзкими мыслями ее нежную голову, волочился за ней, распутник! Говорил ей мерзости! Развратил! Ты не хуже меня знаешь, и ему это тоже отлично известно, что Агнета... она не способна отвечать за себя. Это слабое существо. И этот твой Валентин, злобная, развратная скотина, имел наглость, а точнее, имел жестокость, этим воспользоваться! Ужасно! Возмутительно! Одному Богу известно, что скажет Рут, когда узнает...

— Как ты сам-то об этом узнал?

— Как? Она мне рассказала! Агнета!

— Может, она все выдумала?

Джон Тренеглос раздулся, как большая жаба.

— Дьявол тебя раздери, Росс! Эта девочка не может лгать! Она не умеет лгать! У нее ума не хватит обманывать!

— Она в положении?

— Слава Богу, нет! У нее нет женских циклов. Мы имеем дело с ребенком! И этот дьявол ее опорочил! Перенесенный шок может ее убить! Из-за этого могут вернуться припадки, от которых ее вылечил Энис! И теперь, по ее словам, Валентин ее бросил! Это порождение сатаны отнесся к ней, как к уличной девке, как к шлюхе! Чтоб он сгнил в аду!

— Ты с ним-то уже говорил?

— Нет! Я поехал к нему, но этот гад смылся!

Росс опустошил бокал.

— И поэтому ты явился ко мне? Почему ко мне? С тех пор как ты пришел, я уже второй раз слышу «твой Валентин»!

— А что, он не твой? Не твой? Будешь спорить?

— Я спорить не буду, потому что не о чем. А тебе не пристало обращать внимание на гнусные слухи.

— Какие слухи? Все в округе знают, что Валентин твой сын!

— И откуда они знают? Валентин этого не знает, я не знаю, Джордж Уорлегган тоже не знает. Тогда как, во имя Господа Бога, тебе и прочим злобным старым сплетникам стало об этом известно?

Росс злился все больше..

— Всё равно, все знают...

— Послушай меня, Джон. Просто послушай. Валентину две недели назад стукнуло двадцать пять. Если каким-то чудом он приходится мне сыном, то с чего мне отвечать за его действия? Разве я сторож брату моему? А Валентину так еще меньше. Валентин Уорлегган — женатый человек, живет в Тревонансе, у него собственный сын и жена. Из-за того, что по твоим словам — только по словам — он соблазнил твою дочь, ты явился сюда, разъяренный, как бык в жаркий день, и требуешь от меня удовлетворения за какое-то мнимое оскорбление, нанесенное вашей семье молодым человеком, до которого мне нет никакого дела и который давно вышел из-под опеки даже своего предполагаемого отца, Джорджа Уорлеггана. Ты приходишь ко мне, топаешь тут ногами и ругаешься, не спросив даже, дома ли моя жена. К счастью, это не так, иначе она была бы очень расстроена и оскорблена!

— О да, она бы расстроилась, да она вечно будет расстроена, зная, откуда взялся Валентин...

— Черт возьми, Джон, да, она разозлится! И скажу тебе прямо: если у тебя ссора с Валентином, то сам с ним и разбирайся, отправляйся к нему и не смей приходить сюда, беспокоя нас своими грязными обвинениями. Валентин Уорлегган — самостоятельная личность, живет в отдельном доме отдельной жизнью. Направь свои жалобы ему, а ко мне приходить не надо!

Джон засунул ручищи в карманы и уставился на Росса. С той поры, когда Тренеглос был местным сорвиголовой, да еще старше Росса, расстановка сил изменилась. Росс заметно вырос — но не физически, а в глазах жителей графства. Джон по сравнению с ним остался обычным эсквайром, не обладавшим особым авторитетом. К тому же, разумеется, Росс теперь баронет.

— Что ж, хорошо, может, в чем-то ты прав. Но с той поры, как погиб Джереми, вы очень сдружились с Валентином! Он все время снует туда-сюда. И я знаю, что это ты помог ему в августе прошлого года, когда он попал в передрягу.

— Если есть хоть доля правды в твоих обвинениях, то можешь не волноваться, я пальцем не пошевелю, чтобы ему помочь. И умоляю, разбирайся лично с ним, не втягивай меня в это дело. Демельза сейчас гостит у моей кузины Верити во Флашинге и завтра, наверное, будет дома. Я хочу, чтоб ты мне гарантировал — если эти слухи дойдут до ее ушей, то не через тебя.

Джон кашлянул и наклонился, чтобы плюнуть в огонь. Слюна зашипела на раскаленных углях.

— Даже не знаю, как это произошло, — проворчал он. — Долгое время, ты знаешь, у нас была специальная служанка, которая присматривала за Агнетой. Потом, когда Энис начал лечение, Агнета, как нам казалось, поправилась, и мы уволили горничную. К тому же вокруг всегда находились другие слуги. Она прекрасно ладила с Эммелин и Полой. Не знаю, с чего все началось...

— Если вообще началось. Знаю, тебя возмутит мое предположение, но девушек часто трудно понять. Как ты сказал, раз Агнета неполноценна, она не умеет лгать. Но при этом ей ничто не мешает увидеть Валентина и, допустим, влюбиться в него. Несмотря на свои недостатки, сам знаешь, он очень обаятелен, особенно для женщин. Агнета, возможно, прикидывала и представляла, каково было бы завести с ним роман — и начала выдавать воображаемое за правду.

Джон хмыкнул и заворчал себе под нос. Ему не понравилось, как прошел разговор. В конце концов, не проронив больше ни слова, он развернулся и подошел к двери, неуклюже покачиваясь, будто готовясь отбросить любое препятствие со своего пути. Там он остановился и пробурчал:

— Вечно ты своих защищаешь.

Спустя неделю по беспорядочно раскинутой деревушке Грамблер брела незнакомка. Высокая и худенькая девушка в выцветшем алом плаще, желто-коричневом чепце, серой юбке и заношенных туфлях. На вид ей было лет шестнадцать. Бледная, голубоглазая, с прямыми белокурыми волосами до плеч, перевязанными сзади черной лентой, в руках она несла черную сумочку. Незнакомцы сюда забредали редко, особенно в холодном марте, не говоря уже о девушках, а тем более в одиночку. Она еще не дошла до развалин огромной шахты Грамблер, а пересекала более населенный район деревни, где вовсю кипела жизнь: одна женщина несла ведро воды, другая расчищала тропинку и ступеньки к дому; несколько детей затеяли какую-то игру с камнями в пыли; два подслеповатых старика, сидевших у открытой двери, разговаривали и покашливали.

Обе женщины сдержанно поздоровались с девушкой, а один мальчишка понял, что можно развлечься, с визгом вскочил и побежал за незнакомкой. Остальные сначала смотрели, а потом двинулись следом. Девушка шла по ухабистой улице, а дети тянулись вереницей. Детвора так оглушительно кричала и свистела, что еще из своих хибар вылезли еще несколько человек и вступили в их ряды. Двух дворняг тоже привлекло это зрелище, они прыгали рядом и махали грязными хвостами, поднимая пыль. Две женщины окликнули детей, чтобы остановились, но никто их не послушал.

Незнакомка забеспокоилась. Она довольно вежливо ответила на первые расспросы, пока детвора не стала над ней подшучивать. Первой к ней подошла их заводила, четырнадцатилетняя Лотти Байс с изрытым оспой лицом, которая всюду сеяла раздоры, как и вся ее семейка. Девчонка хотела схватить незнакомку за руку и остановить, но та отпрянула от чумазой лапы и ускорила шаг. Затем десятилетний Люк Биллинг толкнул ее в спину. Девушка споткнулась и угодила в глубокую колею. Она подвернула лодыжку и чуть не упала, уронив сумку. Тут события приняли неожиданный оборот. Откуда-то появился мужчина и щедро раздал подросткам пинков. Дети бросились врассыпную, как перепуганные зайцы.

Девушка наклонилась за сумкой, но пес добрался первым и потянул ее из пальцев. Тогда девушка схватила ее другой рукой, но псина зарычала и цапнула за запястье. В мгновение ока пса вздернули за хвост, обмотали веревку вокруг шеи, а веревку потянули на консольную балку ближайшего дома и подвесили к ней, чтобы пес задохнулся. Угрюмый мужчина был среднего возраста, одет как шахтер, с коротко стриженой черной бородой и без головного убора.

— Не надо, нет! — взмолилась девушка — Вы же его убьете!

— Я этого и хочу, — ответил мужчина, — это смертельная опасность для округи. В прошлом году в Марасанвосе погиб мальчик.

Когда дворняга обмякла, девушка с ужасом отвернулась.

— Вот твоя сумка.

Левой рукой она забрала сумку. Детвора разбежалась, словно испарилась, осталась лишь темноволосая Лотти Байс, которая выглядывала из-за двери.

— Вот бы я им показал, — буркнул мужчина. — Байсы и Биллинги... От них одни неприятности, как и от шавок. Вон, гляди. Сдохла псина.

Из коттеджа, на котором временно соорудили виселицу, вышел старик и сразу стал возмущаться, но увидев виновника, вернулся в дом.

— Спасибо, — отозвалась девушка и кашлянула. — Это не совсем... Я заплутала. Я шла... Меня послали...

— У тебя кровь на руке, — заметил мужчина. — Лучше сходить проверить. Осторожность не помешает. Тот парнишка в Марасанвосе...

— Я шла к хирургу, — продолжила девушка. — Меня отправила... хозяйка сказала, что лучше к нему. Он живет где-то неподалеку, называется Киллу... Не помню.

— Киллуоррен. Да, недалеко. Я сам хожу этим путем. Покажу тебе дорогу.

Она стояла и смотрела на заброшенную шахту, пока мужчина резал веревку с собакой. Тело с глухим стуком тело плюхнулось в зловонную яму между двух домов. Мужчина подошел ближе. Они молча продолжили путь. В конце концов она все-таки заговорила:

— Та собака забрала мою сумку. Мне вообще не надо было ее брать, но хозяйка дала шиллинг, чтобы заплатить хирургу.

Последоваломолчание.

«Он не высокий, — подумала девушка, — но пугающий».

— Ты не отсюда, — в итоге сказал он. — Как тебя зовут?

— Эстер Карн.

— И где ты живешь?

— В Тренвите. Я здесь совсем недавно. Они наняли вторую няню.

— Полдарки что ли? Майор Джеффри Чарльз. Женат на католичке.

— Это меня не касается.

Они обогнули церковь Сола.

— Кровь из руки еще идет?

— Пустяки.

— Это уж доктору Энису решать! Проверить не помешает.

— Вы знаете хирурга?

— А то. Он живет здесь уже лет двадцать с гаком. Достойный человек. Самый лучший.

— Вы живете здесь, мистер...

— Картер. Бен Картер.

Последовала долгая пауза.

— Частенько мне это кажется забавным, — начала девушка, — но я племянница леди Полдарк. До сих пор не верится. Но я всем ей обязана.

Бен нахмурился.

— Это как так получается?

Ей не хотелось вызывать недовольство у этого мужчины. Она поспешила объяснить подробнее.

— Матушка леди Полдарк умерла молодой, и ее отец снова женился, вот. Ее звали Мэри Чегвидден. Люк — первый по старшинству из братьев, примерно одних лет с леди Полдарк, и он мой отец. Он женился на Энн Хоскинс, моей матери, и вскоре родилась я. Тогда мы жили в Ланнере, но позднее вернулись в Иллаган, отец считал, что там проще найти работу. Но работы нигде нет. Мой дядя Сэм, Сэм Карн, хороший человек, приехал к нам, рассказал о нас леди Полдарк, и она тоже приехала. После этого она рекомендовала меня Данстанвиллям в Техиди, и меня взяли горничной.

Эстер перевела дыхание и кашлянула. Бен хмыкнул.

— Сколько тебе?

— Девятнадцать.

— Выглядишь куда моложе. Как ты оказалась в Тренвите?

— Миссис Джеффри Полдарк снова в тягости, им нужна вторая няня, чтобы приглядывать за мисс Хуаной, поэтому леди Полдарк предложила меня. Я тут всего с месяц.

Они пошли дальше.

— Вон там Киллуоррен, — указал Бен на дымоходы над лаврами.

— Спасибо.

— Ворота чуть подальше. Ближе к «Принцу головорезов».

— Вам не обязательно провожать меня дальше, мистер Картер. Спасибо.

Бен пропустил высказывание мимо ушей, и они подошли к гранитным столбам ворот, пострадавшим от непогоды.

— Не мое это дело, но зачем-то ведь ты явилась к хирургу. В Тренвите кто-то заболел?

— Нет, — ответила Эстер, — никто не болеет.

— Ну, не забудь тогда сообщить хирургу об укусе.

Дуайт Энис устал. Хотя он был здоров, но организм еще страдал от тягостных последствий тюремного заключения во Франции. Выносливость имеет пределы, и Дуайту скрепя сердце приходилось с этим считаться, хотя относительно короткий отдых помогал ему восстановить силы. Недавно аптекарь Льюис попросил его осмотреть Элси Вейдж, живущую в Чэпел-Порт, за Сент-Агнесс. Это была уже ее десятая по счету беременность, и в своей сырой лачуге она страдала от приступа острого ревматизма. Один раз Дуайта вызывали во время ее шестой беременности: ребенок родился мертвым, и позже Дуайт видел, как мать с трудом ковыляет по деревне, согнувшись в три погибели и опираясь на палку, всего в тридцать два года выглядела она лет на шестьдесят. Случай был совершенно безнадежный, поэтому Льюис и послал за ним.

Дуайт уставился на больную. Неповоротливый комок плоти, таз с возрастом уменьшился, позвоночник так изогнулся, что голова окончательно склонилась к плечу, ребенок был еще жив, а мать кричала. Дуайт принял роды, но понял, что дитя и мать не выживут. По пути домой он вдохнул полной грудью, чтобы вытеснить миазмы отвратительной хибары. Такие безнадежные случаи, когда помочь ничем не можешь, его угнетали. Роженица умерла бы в любом случае, медицина тут бессильна. Лучше бы не приезжал. В определенные часы больные приходили к нему на дом, но не в это время. Однако когда ему сказали, что из Тренвита пришла девица Карн, Дуайт решил, что у нее есть новости от Амадоры.

Но он ошибся. Худая и застенчивая девушка объяснила, что сюда ее послали из-за кашля. Миссис Джеффри Чарльз беспокоится, а вдруг это серьезно.

— Ты и руку поранила, — заметил Дуайт.

— Ой, точно, сэр.

Эстер рассказала, как все произошло.

— Да ерунда. Ничего такого.

— Дай-ка взглянуть... Надо все равно принять меры предосторожности. Бродячие собаки опасны... — Дуайт поднял ей рукав. — Есть только один след от зубов, где повреждена кожа, и рана кровоточит. Боюсь, мне придется сделать тебе больно, Эстер. Но это как щипок.

— Как очередной собачий укус, — добавила Эстер.

— Вот именно. Как ты точно выразилась. Подойди сюда и присядь. Ты склонна к обморокам?

— Никогда не случались, сэр.

— Хорошо.

Когда Дуайт сделал укол, она громко вскрикнула, но все быстро закончилось. Вскоре он уже перевязывал кисть до запястья.

— Молодчина. Теперь все будет хорошо. Выпьешь бренди?

— Спасибо.

Она закашлялась.

— Если кожа станет чрезмерно чувствительной или потеряешь аппетит, снова мне покажешься, но заверяю тебя, что это вряд ли случится.

— Он убил собаку! — воскликнула Эстер. — Она не хотела меня кусать. Впервые вижу, чтобы собаку убили так быстро — всего за минуту.

— Мистер Картер не любит бродячих собак. Все, кто понимает опасность, которую они собой представляют, их не любят. Так по какой причине миссис Джеффри Чарльз послала тебя ко мне?

Эстер несколько раз моргнула, глядя на него, и смахнула со лба светлую прядь.

— У меня почти с самого приезда этот кашель. Может, миссис Джеффри Чарльз не хочет, чтобы он передался ей или ее дочери.

Дуайт кивнул. Чахотка и золотуха — обычное дело в окрестностях.

— Расстегни блузку, пожалуйста. Нет, сними ее. Хочу прослушать тебя со спины.

Она послушно выполнила указание, настороженно поглядывая на него. Дуайт прослушал грудь, разум четко уловил разницу между юной безупречной кожей и пятнистой, морщинистой и дряблой кожей Элси Вейдж.

— Мистер Картер живет поблизости, сэр? — спросила Эстер.

— Что? Ах да. Неподалеку. Он капитан подземных работ на шахте Уил-Лежер. Глубоко вдохни... Еще разок... Еще...

— Уил-Лежер?

— Шахта на утесе. Прямо за Нампарой. Ее видно из-за церкви. Очень хорошо, можешь одеться.

— Получается, он важный человек?

— Это единственная шахта в округе, приносящая прибыль. Эстер...

— Да, сэр?

— Передай хозяйке, что оба легких совершенно здоровы. У тебя бронхиальная инфекция. Я дам тебе микстуру от кашля, будешь принимать ее после еды три раза в день.

— Да, сэр.

— И возьми этот рецепт из самородной серы и винного камня, мистер Ирби приготовит тебе лекарство... С лекарствами или без них через пару недель тебе станет лучше. А если не станет, придешь ко мне еще раз. Чем ты занимаешься с Хуаной?

— Вожу ее гулять. Рассказываю сказки на ночь. Иногда слежу, чтобы она поела. Я всего лишь вторая няня.

— Что ж, передай хозяйке, чтобы не переживала. У тебя нет ничего серьезного.

— Спасибо, сэр.

Эстер встала. Дуайт заметил, что день клонился к закату и перевел взгляд на убого одетую худую девушку с прямой осанкой, надевающую плащ. Амадоре следовало отправить с такой молоденькой особой прислугу. Сама Амадора до сих пор побаивалась покидать Тренвит без сопровождения, но, видимо, подумала, что англичанка справится. Местные жительницы, конечно же, справятся. Но Эстер здесь чужая, приехала из Иллагана.

— Я пошлю горничную, чтобы тебя проводила.

— Ой, не стоит, сэр. Я и сама доберусь.

Дуайт не придал ее словам значения и потянул за шнурок колокольчика. Пришла Одри Боун и получила от него указания. До темнотц оставалось еще часа два, а с Одри Боун, дочерью его давнего камердинера, Эстер будет в полной безопасности.


Глава одиннадцатая


Росс обрадовался возвращению Демельзы, словно та тоже была в Лондоне. Он не стал пока рассказывать о визите Джона Тренеглоса. Сначала они обсудили другие темы: новости Клоуэнс обо всем случившемся в Лондоне и происшествия в поместье и на шахте. Он было решил вообще ничего не рассказывать, но Росса снедало противное чувство, что неприятное событие все равно вылезет наружу, и уж лучше пусть она узнает об этом от него. Завтра ожидался приезд Кьюби, и в кои-то веки они сидели в библиотеке одни. Белла не крутилась вокруг фортепиано, и комната казалась заброшенной. Демельза слушала и попивала портвейн после ужина. Вечер стоял безветренный, поэтому пламя на шести свечах в двух канделябрах даже не трогнуло.

— Так значит, это правда.

— Похоже на то. Мне не по душе осуждать человека в его отсутствие, но слишком многое на это указывает.

— Он неисправим, Росс. Только представь, он и Агнета!

— Дорогая, именно ты лучше всех это представляла, потому что предупреждала меня еще до Рождества.

— Ну да, я видела, как он на нее пялился, когда сюда забежали гончие во время охоты. Только и всего. Один взгляд. Египетский бог, я сейчас похожа на старую кумушку, которая сидит у порога и бесстыдно судачит о соседях! Как думаешь, что предпримет Джон?

— Расскажет Рут, наверное. Если Агнета уже не рассказала. К счастью, из слов Джона я понял, что она вряд ли забеременеет.

— Рут будет рвать и метать. Ей всегда хотелось выйти за тебя, и она считала, что я украла тебя у нее.

— Так ты и украла. Хотя признаюсь, мисс Тиг не стояла в начале моего списка приоритетов.

— Списка, ага. Ты его, поди, скрываешь в каком-нибудь шкафчике? Там точно есть Маргарет Воспер, я помню. И наверняка куча других.

— Маргарет я признаю. Но она не претендовала на брак. Честное слово, за всю свою жизнь я флиртовал один раз и только с Рут.

Демельза вздохнула.

— Да все едино, Росс. Положение и вправду серьезней некуда. Мне бы хотелось... чтобы Валентин уехал подальше отсюда.

— Это вряд ли.

Росс наблюдал, как Демельза устанавливает примулы в вазе, дополнив нежно-желтые цветы зеленоватыми ивовыми веточками, которые она купила в Пенрине у цыганки по дороге домой.

— Или ты желаешь отъезда Валентина по иной причине?

— Что?

— Наверное, ты считаешь, что я слишком с ним сблизился?

— Не совсем. Дело не в этом. Знаю, тебе не хватает общения с Джереми. Он ведь наш сын. Наш самый драгоценный сын. У нас есть еще один, но он пока слишком маленький. С Гарри пока рано вести взрослые разговоры. Поэтому ты потянулся к Валентину, сыну Элизабет. Как бы там ни было, он ее сын. Порой Валентин походит на тебя, не находишь?

— Даже ее знаю.

— Но он совсем не такой, как ты. Возможно, он... напоминает о прошлом. Верити говорит, он похож на твоего отца. Даже не знаю. Тут что-то иное. Другой сын Элизабет, сын Фрэнсиса, славный юноша. Джеффри Чарльз нормальный человек. А Валентин далек от нормальности!

— Признаю, ты права, — согласился Росс. — И я задаю себе вопрос, насколько сильно в этом виноват.

— То есть ты о?..

— Ну да. Что уж теперь скрывать, мои продолжительные чувства (называй как хочешь) к Элизабет и, возникшие у Джорджа подозрения (я говорил тебе о тетушке Агате) отравили раннее детство Валентина. Когда отец сначала щедро расточает любовь, а потом вдруг начинает относиться к нему пренебрежительно и даже с ненавистью... Валентин рассказывал мне, и я доподлинно знаю об этом от других. Хватит, чтобы исковеркать чувства ребенка, испортить его характер. Так что за обаянием и учтивостью скрывается злой умысел, безнравственность, желание навредить и порочность, лишь бы потрясти, обидеть, сокрушить все, что попадется под руку. Вряд ли это сознательно, скорее, желания рождаются спонтанно, и он не в силах с ними бороться.

— Верити как-то сказала (кажется, я тебе не говорила), что Валентин с улыбкой доведет любого до погибели.

— Демельза.

— Что такое?

— Брось пока эти цветы. Потом ими займешься, не к спеху. Иди сюда и сядь напротив, чтобы я тебя видел тебя. Мы сейчас ушли в такие глубины... И нет бочонка с пивом, который бы нас утихомирил.

Она чуть улыбнулась, вспомнив былое, пересела и коснулась пальцем фортепиано.

— И мы не сможем подобрать к этим словам музыку.

— Интересно, как там Белла... Ладно, неважно. По-моему, надо во всем разобраться, по возможности.

— Вряд ли у нас получится, ведь Валентин все равно не уедет.

Росс глубоко вздохнул.

— Да, меня тянет к Валентину. Несмотря на порочность, он мне нравится, и я питаю надежду, что его худшие недостатки когда-нибудь исчезнут. Он еще очень молод. Ты права, мне ужасно не хватает Джереми. Пусть временами мы раздражали друг друга, это лишь пустяковые размолвки, которые ничего не значили. Я скучаю по нему каждый день, как и ты. Это невыносимо. Но ты ошибаешься, я не забыл о Гарри...

— Ты не забыл, но...

— Разумеется, он слишком юный и не заменит Джереми. Я общаюсь с ним, и он — со мной, но разница между нами пока слишком велика. Но если ты считаешь, что мне нет до него дела, то глубоко ошибаешься.

— Росс, я и так знаю, не надо об этом напоминать, но все равно приятно слышать. С другой стороны, иногда Валентин мне даже нравится. И мне его жаль, но с ним непросто. Непонятно, о чем он думает, как относится к нашей семье, за исключением тебя. Ко всем остальным в этом доме. Не могу отделаться от ощущения, будто ты принадлежишь ему, как он считает, а остальные члены семьи как бы приемлемы, но немного — как там говорят? — превохо...

— Превосходящие?

— Нет, совсем не то. Преходящие, вспомнила! Мы вроде бы по другую сторону, он предан тебе, а нам нет места в ваших отношениях.

На пару мгновений Росс задумался, поудобнее пристроил ноющую лодыжку.

— Ревность — странная штука, верно? Я...

— Росс, как тебе не стыдно!

— Погоди секунду, не набрасывайся сразу! Я не имел в виду нас. Уж точно не тебя. Лишь хочу заметить, что ревность или другая ее форма, инстинкт собственника, испытывают все. Это своего рода бактерия, которая живет внутри каждой семьи и затрагивает все человеческие взаимоотношения. Наверное, это отнюдь не похвальное чувство, но оно есть у всех...

Он умолк, и Демельза прикусила платок, чтобы удержаться от слов. Ей хотелось возразить, что она никогда не пыталась сделать его своей собственностью, ничего подобного. Не она предложила ему бросить место в парламенте. Он всегда сам принимал решения. Демельза никогда не хотела ему указывать. Лишь трагические последствия войны привели к тому, что Росс стал уделять больше внимания сыну Элизабет, чем сыну Демельзы, младшему Полдарку, просто Генри был слишком мал.

Росс истолковал ее молчание по-своему:

— Мне не по душе мысль, что из-за твоей утраты, вернее, из-за нашей общей утраты мы разойдемся во мнениях насчет...

— Росс, это не собственнический инстинкт, — прервала его Демельза.

— Я и не говорил, что тебе присуще это чувство!

— Ладно... Как бы объяснить. Дело не в том, что Валентин близок или далек от моей семьи. Я тревожусь за тебя.

— За меня? — Росс удивленно рассмеялся. — О Господи! Он что, по-твоему, как-то дурно на меня повлияет?

— Именно!

— На меня? Ты считаешь, что юноша чуть старше двадцати лет может повлиять на мужчину моего возраста? Может, я стану пьянствовать? Играть? Заниматься контрабандой? Я уже все это проходил. Или тебя пугает, что я начну распутничать?

Демельза встала, подошла к каминной полке и поставила на нее вазочку с примулами. Серое шерстяное платье коснулось стула Росса, и он положил руку Демельзе на бедро.

— Полагаю, ты вправе относиться к этому проще, чем я, — продолжила Демельза, — может, собственнический инстинкт или ревность скрываются за суевериями, которых не должно существовать. Но ты давно меня знаешь. Никто не знает меня лучше и дольше, и порой я испытываю подобные чувства. Ты сам частенько обвинял меня, что я говорю, как Мэгги Доуз.

— Иногда я сомневаюсь, что она жила на белом свете.

— Жила, Росс. У нее были светлые волосы, наверное, крашеные, и всепроникающий взгляд черных глаз. В детстве я сидела с ней, и может, она научила меня чему-нибудь, или я сама переняла от нее. Порой у меня возникают чувства, чутье, которому я не могу дать логического объяснения, чтобы убедить такого солидного и здравомыслящего человека, как ты...

— Ну-ну! — воскликнул Росс. — И кто теперь у нас шутит?

— Ну хватит... — Демельза с тревожной улыбкой повернулась к нему. — Скажем так, по поводу Валентина у меня странное предчувствие, от которого веет холодком. Ты его любишь, и когда я его вижу, он вполне мне нравится. Знаешь, что такое мурашки?

— Да.

— У меня от него мурашки по коже.

Утром Джордж Уорлегган принимал неожиданного посетителя.

Филипа Придо он знал довольно неплохо, поскольку к нему привязалась Харриет. Они встречались в Кардью, сидели за одним обеденным столом и даже дышали одним воздухом, но едва перемолвились словечком. У Джорджа этот юноша вызывал антипатию. Во-первых, Джордж считал, что Харриет слишком носится с ним, во-вторых, его не особо волновали герои войны. Вероятно, они служили напоминанием о Россе Полдарке (у Филипа не было шрама, и он не хромал, но что-то общее в них было). В третьих, его выгнали из армии, и, по-видимому, он даже не стремился приобрести полезную профессию. Разумеется, Джордж был хорошо знаком с обычаями высшего общества — дворяне в большинстве своем не зарабатывают на жизнь, это порицается в их кругах, а если немногие осмеливаются, то их презирают, как презирают и Джорджа, который сам сколотил состояние.

— Сэр Джордж Уорлегган, — поприветствовал его Филип, стоя у порога, как бобовый стебель.

— Капитан Придо, проходите. Прошу, садитесь.

Сам Джордж не стал подниматься.

— Благодарю.

Филип нервно поправил очки. В очках он казался высокомерным, словно смотрел на собеседников с презрением. Именно это породило в Клоуэнс предубеждение к нему.

— Вы знаете, когда мы встретились, я воспользовался вашим сердечным гостеприимством, но сейчас... пришел по делу, и потому решил зайти в ваш банк.

— Вы пользуетесь услугами нашего банка? — спросил Джордж, хотя прекрасно знал, что гость их клиент, и даже знал точную сумму превышения кредита.

— Да. Я обращался к вашему старшему клерку, когда открывал счет, так что... — Филип замолк. — Я пришел не по финансовым вопросам. Но пожалуй, сначала скажу...

Филип опустился в кресло, которое несколько месяцев назад занимал Валентин.

— Слушаю вас.

— Наверное, стоило сказать об этом еще в сентябре, когда я принял должность в герцогстве Корнуолла. Меня назначили помощником секретаря и смотрителем архива. На минувшей неделе я сообщил леди Харриет, возможно, она просто не упомянула.

— Не упомянула, верно. Рад слышать.

Джордж мысленно стал строить догадки, как Придо удалось получить должность и кто пристроил юношу на такое теплое местечко.

— Служба на неполный день, — будто прочел его мысли Филип, — но я надеюсь продолжить заниматься археологией, когда появится возможность.

— Очень рад! — сказал Джордж, не выглядевший, впрочем, очень радостным. — Надеюсь, вашего жалования на это хватит.

— На мои скромные нужды — хватит. Так что мне больше не придется злоупотреблять вашим гостеприимством — жилище, которое вы так любезно предоставили мне под гарантию моего дяди, мне больше не требуется.

Джордж кивнул.

— Но вы говорите, что пришли по другой причине?

— Да. Как вы знаете, сэр, я питаю огромный интерес к Корнуоллу каменного и бронзового веков и на прошлой неделе сосредоточился на Труро, районах Кенвин и Мореск, где найдены самые ранние поселения. Я сделал несколько интересных находок, но не стану утомлять вас деталями. Мое внимание привлекло кое-что еще. Это несколько неприятный вопрос, но, поразмыслив, я решил прийти к вам. Короче говоря, сэр Джордж, я хотел бы поговорить о запахе.

— Запахе?

— Запахи, сэр Джордж. Зловоние. Живя здесь, нельзя о них не знать. Если вы откроете это окно, — Придо указал на зарешеченное окошко рядом со своим стулом, — запахи с улицы сделают эту комнату почти непригодной для жилья.

— Похоже, в армии вы слишком привыкли к свежему воздуху, — саркастически заметил Джордж. — Так сейчас во всех городах.

— Тем не менее, сэр, Труро занимает уникальное положение. Город построен в долине, на слиянии нескольких речушек с могучей рекой у подножия горы. Всего три ручья: Аллен, Кенвин и еще один, поменьше. Как вам известно, они протекают вдоль улиц, на открытой местности, казалось бы, они должны нести чистые родниковые воды с вершин холмов. Вместо этого они, по сути, используются как открытые стоки, так что в них попадают все нечистоты, и от животных, и от людей, они запружены, разливаются по улицам, а мусор накапливается в них, засыхает и начинает нестерпимо вонять.

Джордж задумчиво рассматривал молодого человека.

— Почему вы пришли ко мне? Я не мэр этого города!

— Да, сэр, но вы — один из самых авторитетных членов городского совета и единственный, кого я знаю...

— Вы, вероятно, не в курсе, что в городе существует специальный орган — Комиссия по улучшениям, которая занимается этими вопросами.

Придо снял очки и протер их шелковым платком.

— Мне говорили, сэр, что они собираются, но редко — когда созывают на заседание, обычно никто не удосуживается явиться. Вот я и подумал...

— И о чем же вы подумали, капитан Придо?

— Я решил, что, поскольку вы — один из самых выдающихся жителей этого города, возможно, самый выдающийся, и я уверен, один из самых просвещенных, я сумею убедить вас предпринять какие-то действия. Ведь даже во дворе церкви Святой Марии свалены экскременты...

— Принесенные туда наемными сборщиками мусора, которые собирают отходы на улицах и продают их крестьянам в качестве удобрения. Знаете ли вы, что в прошлом году более двухсот тележек навоза было продано с аукциона по девять шиллингов за штуку? Вы не знаете экономику маленького города, капитан Придо.

Филип Придо понял, что эту битву ему не выиграть. Но так просто сдаваться он не привык.

— Наверное, сэр Джордж, вы не сумеете помочь мне в этом деле, но я надеялся если не на помощь, то хотя бы на ваш совет.

— Вы живете в Труро?

— Сейчас я живу у моих кузенов в Придо-плейс.

— Тогда я бы посоветовал вам забыть о Труро, возможно, вы добьетесь больших успехов в Падстоу. Наш мир такой несовершенный!

Филип нервно вздрагивал от каждой колкости.

— Я выяснил, сэр, что в Труро действует около тридцати общественных колодцев, из которых берут питьевую воду большинство жителей города. Почти все обмельчали и загрязнились. Охотничье хозяйство Фобра держит своих собак, тридцать или сорок свор, около Карведраса, и они гадят прямо в канавы. Кожевенный завод Ферриса частично отвел воду ручья в свои ямы, так что он стал источником неописуемого загрязнения. В те же водостоки уборные сливают свои нечистоты, торговцы шерстью моют там свой товар, повсюду роются свиньи, а на иных улицах открыто испражняются дети...

— Я удивлен, как мы вообще еще живы!

— Выживают не все, сэр Джордж. В некоторых самых мрачных районах города — Гудвайвс-лейн, Каленик-стрит, в старых кварталах Пайдар-стрит люди страдают от холеры, оспы, тифа, кори и скарлатины...

— Все это входит в ваши новые должностные обязанности? Вот уж не знал, что в нашем герцогстве...

— О нет, сэр, никоим образом. Я пришел к вам исключительно как частное лицо.

— Это как-то относится к археологии? Гигиену вы тоже изучаете?

Филип снова приладил очки к носу.

— Простите, сэр, мне кажется, я зря трачу ваше время. Мне не следовало вас беспокоить. Но в среду на приеме я встретил доктора Бенну, и у нас состоялся серьезный разговор...

— Ага! Бенна! Он стал многовато на себя брать...

— Уверяю вас, это не он надоумил меня сюда прийти. Вовсе нет. Я первый заговорил о зловонии в городе, и он снабдил меня сведениями, которые я постарался проверить. Я и не подумал бы явиться к вам до тех пор, пока это не сделано.

— Моя жена знает о вашем визите?

— Нет, сэр. Кажется, она была на охоте почти всю эту неделю. Вы живете в основном в Кардью, но у вас есть этот замечательный дом в городе, и мне просто пришло в голову попросить вашего совета.

Джордж задумчиво изучал молодого человека и в конце-концов пришел к выводу, что тот может оказаться полезен. Он никогда еще не встречался с главой семьи, преподобным Чарльзом Придо-Брюном, который, был, очевидно, своего рода отшельником. И они в родстве с Глиннами из Глинна и Соулами из Пенриса.

— Иногда, — сказал Джордж, — города слишком быстро растут. Труро, в частности. Маленькие, большие — в любом случае, никто не планирует их развитие, они самостоятельно разрастаются год за годом. Кто станет это прогнозировать? Хотя возможно, когда-нибудь обществу это понадобится. Бедняки размножаются особенно быстро, а болезни — это природный способ ограничения численности населения. Невозможно привести весь мир в порядок. Может быть, и не всегда желательно...

— Конечно же, мы должны попытаться!

Джордж нахмурился.

— В этом мире недостаточно быть просто идеалистом.

— Нужно быть идеалистом-практиком.

— Вы явились учить меня?

— Вовсе нет, сэр Джордж. Я сейчас же ухожу. Благодарю, что потратили на меня время.

Капитан Придо поднялся — невероятно высокий, подтянутый и напряженный.

— Позвольте попросить вас об одолжении — не сообщайте леди Харриет о моем визите, — сказал он, подойдя к двери.

— Если настаиваете...

— Мне кажется, иногда она смеется надо мной.

Богатый банкир впервые ощутил приступ солидарности с этим человеком.

— Она над всеми смеется.

Филипа Придо переполняло разочарование. Хотелось пнуть что-нибудь или сломать. Ему было знакомо это состояние. Врач из Вест-Индии сказал военному суду, что Филип подвержен «приступам гнева», тем самым оправдывая его несдержанность. С тех пор Филип старался держать себя в руках и надеялся, что эти приступы пройдут, когда поблекнут воспоминания о резне при Ватерлоо.

Он свернул к постоялому двору «Бойцовый петух», находящемуся в переулке рядом с банком, и заказал там двойную порцию виски. Выпил его почти залпом, чувствуя, как виски обжигает горло. Заказал еще.

— Капитан Придо, не так ли?

Это был бледный, но привлекательный молодой человек, дорого, но неброско одетый, с черными, аккуратно подстриженными волосами, в бархатном плаще, заколотом золотой цепью.

— Да, это я.

— Вы меня не помните?

Филип надел очки, надеясь, что никто не заметит, как дрожат его пальцы.

— Я... припоминаю, что мы встречались, но у меня вылетело из головы и...

— Пол Келлоу. Мы познакомились на приеме в Кардью. Леди Харриет устроила вечер за картами.

— Ах да, точно. Здравствуйте.

— Заберите свое виски на этот стол. Похоже, в выборе спиртного у нас одинаковые предпочтения. Моя початая бутылка не выпита даже наполовину.

Они прошли под низким деревянным потолком и сели, Филип неуклюже пригнул одновременно колени и шею. Встреча его не обрадовала, но обижать знакомого не хотелось. Пол долил себе и доверху пополнил бокал Филипа.

— Видели утренние новости?

— Нет. Пару дней не читал газет.

— Вы остановились у Уорлегганов?

— Нет, разумеется. Обычно я живу у кузенов в Падстоу. Но эту ночь провел в «Красном льве».

— Не густо, — сказал Пол, пододвигая газету. — Вы не спросили, где живу я.

— Полагаю, вы житель Корнуолла, и ваш дом неподалеку. Ваша жена не была с вами в Кардью?

— Была.

Они наблюдали друг за другом. Филип отметил хорошее качество бренди. Но когда Пол снова подвинул ему бутылку, Филип завозился с очками и помотал головой.

— И где же вы живете, мистер Келлоу?

— В Трегони. Моя жена из семейства Темпл.

— Я плохо знаю Корнуолл, хотя у меня корнуольские корни. Ходил в школу Девона, где живет мой отец, потом сразу пошел в армию и полжизни провел за границей.

— Вы знаете Полдарков?

— Немного. Капитана Полдарка, погибшего. Он ведь служил в Оксфордширском полку? И еще майора Джеффри Чарльза Полдарка, который живет в родительском доме на северном побережье.

— И вы не знаете сэра Росса Полдарка, который тоже живет на северном побережье?

— Нет. Но много слышал о нем.

— Наверняка знакомы с его дочерью?

— Миссис... э-э-э... Каррингтон? Э-э-э... да.

— Стивен Каррингтон, ее покойный муж. Я был его лучшим другом.

— Надо же.

— Он скончался из-за несчастного случая. Мы были близкими друзьями. И с Джереми Полдарком. Тем самым, который погиб в Угумоне. Мы провернули кучу дел. Великая троица. Нарушали законы, так-то вот. Вы когда-нибудь нарушали закон, Филип?

Придо вдруг сообразил, что Пол пьет уже не первую бутылку бренди.

— Один раз точно.

— Скучаю по ним обоим. Оба были отличными друзьями. Прекрасными людьми. Мне их не хватает. Само собой, все это случилось задолго до моей женитьбы. Я временами погуливал. Ходил по краю.

— Даже так?

— Джереми любил мою сестру Дейзи. Собирался на ней жениться. Все уже было решено. А потом он встретил Кьюби Тревэнион, и все враз переменилось.

— Печально слышать. Но вы-то хоть счастливы в браке, надеюсь?

Пол невесело рассмеялся.

— Наверное, все мы прокляты. Как вы считаете, мы все прокляты, капитан Придо-Брюн?

— Меня зовут Придо. Это у моего кузена двойная фамилия. Почему вы считаете себя проклятым, мистер Келлоу?

— Из-за молодой жены... Могу ли я назвать ее молодой спустя почти три года брака? Мы с тестем ждем сына и наследника, которому решили дать двойную фамилию Темпл-Келлоу. Как вам это? — Пол допил бренди и налил еще. — Давай же, хватит тереть свои окуляры и выпей, как капитан драгунского полка, которым ты когда-то был...

Филип выпил бокал до дна и уставился на стройного и угрюмого собеседника.

— О чем ты пытаешься рассказать?

— Жена жаловалась на боли в бедре, и оно распухло, поэтому я в итоге послал за костоправом, Дэниэлом Бенной, у него приемлемая репутация для этой никчемной профессии. Он заявил, что у женщины двадцати двух лет золотушная опухоль, которая подлежит удалению!

Филип наконец снял раздражающие очки и положил их на стол. Привычное напряжение поутихло, и теперь он сосредоточился на случайном знакомом.

— Прискорбно слышать. Не знаю, что такое золотушная опухоль, но любое заболевание жены... Ты проконсультировался с другим костоправом или доктором?

— Нет еще.

— Тем вечером на приеме я как раз познакомился с доктором Бенной. Он явно надежный человек. Есть и другие.

— Есть куча других, и все такие же шарлатаны.

— У многих на ногах нарывы или фурункулы. Он дал понять, что операция действительно серьезная?

— У Бенны все серьезно, — ответил Пол. — Привык раздувать из мухи слона. Но я забыл упомянуть, что две мои сестры умерли от чахотки, а потому неудивительно, что я воспринимаю такие вещи серьезно.

— Золотуха, — задумчиво произнес Филип, — ее еще называют «королевское зло»?

— Да это корнуольское зло! Одни кашляют, у других воспаляются гланды. Говорю же, я сыт этим по горло!

Наступило длительное молчание. Пивная почти опустела, на улице шумно ссорились.

— Мне пора, — заговорил Филип, — путь неблизкий, я обещал вернуться к ужину.

— Не смею задерживать.

— Энис, — вспомнил Пол. — Доктор Дуайт Энис. Наверное, он самый лучший из всей шайки докторов. И он наблюдал мою вторую сестру до самой ее кончины. Если у меня получится уговорить его доехать до самого Трегони...

Филип забрал очки со стола и тихонько сунул их в карман.

— Всего доброго, друг мой. Тяжелое для тебя время. Надеюсь, упомянутый доктор поможет. Ты общаешься с леди Харриет или миссис Каррингтон? Пожалуйста, сообщай мне через них о самочувствии жены.

— Вот, — кивнул Пол, когда Придо собрался уходить, и указал на «Королевскую газету Корнуолла». — Возьми и почитай, о чем там пишут. Еще одну женщину убили.

— Да? — Филип взял газету. — Еще одну? То есть вдобавок к той, которую убили в прошлом году? Душегуба ведь не нашли, верно?

— Это произошло в Индиан-Квинз. Недалеко от Падстоу.

Филип прочел газету.

— Тут сообщается, что ее закололи насмерть. Маргарет Дженкинс, двадцати двух лет. Другая, предыдущая, насколько я помню, женщина легкого поведения... Что, далеко от Падстоу? О, десять-двенадцать миль от него. Я как раз проеду мимо по дороге домой.

— Осторожнее там, — посоветовал Пол. — Убийца до сих пор на свободе.


Часть вторая

Агнета



Глава первая


Лето по всей стране выдалось на удивление засушливым, особенно в Корнуолле, где обычно дождливо. Из-за жары было пыльно и ветрено, а земля высохла, на северном побережье ветер нес песок, в городах и деревнях висела пыль. В этом году Британская Ост-Индская компания под управлением Стэмфорда Раффлза основала поселение в Сингапуре, а во Франции наконец-то разрешили свободу печати.

В апреле Джордж Каннинг написал Россу из Ливерпуля:


Дорогой друг!

Смею надеяться, что для северных промышленных районов худшее уже позади. Торговый оборот растет, цены стабилизировались, и пусть «в стране до сих пор царит бедственное положение», как ты писал в предыдущем письме, но появились первые признаки улучшения, поэтому у тебя больше нет причин упрекать меня за суровую оценку правительственных мер. Реформы должны идти медленно. Сердце государства бьется размеренно. 

В последнее время меня очень беспокоят наши дела в Индии, и в начале этого месяца Ливерпуль поручил мне выразить благодарность генерал-губернатору Индии лорду Гастингсу (бывшему лорду Мойре, конечно же) и поздравить его и армию с успешными операциями по борьбе с маратхами и пиндари [1].

На всякий случай (вдруг ты не слышал) замечу, что в начале речи я решительно подчеркнул, что выражаю искренние поздравления в проведении военной кампании, а не в готовности наших собратьев в Индии все дальше расширять границы. Я также поздравил парламент, что тот сумел умерить амбиции. Боже, сказал я, нам уже давно пора обозначить границы в Индии, тихое место, чтобы спокойно жить и не продвигаться вглубь страны. Но все может выглядеть по-другому из дикой Бенгалии или Махараштры, окруженных бесчинствующими разбойниками, когда слабые и продажные княжества умоляют о помощи, но с нашего маленького острова, который всего три года назад прекратил проливать кровь, дабы помешать тирану стать императором Европы, здравомыслящим людям (к числу которых относится большинство моих коллег) не кажется, что следует браться за строительство собственной империи на Востоке.

Дорогой мой старый друг, когда состоится наша следующая встреча?


В августе на площади Сент-Питерс-Филд в Манчестере состоялся грандиозный митинг протеста, чтобы привлечь внимание к тяжелому положению бедняков, и в итоге от рук распоясавшихся кавалеристов, направленных перепуганными чиновниками для разгона демонстрации, погибли одиннадцать протестующих. Число участников митинга достигало почти восьмидесяти тысяч человек. Они несли плакаты с требованиями: «Отменить законы о зерне», «Ежегодные выборы», «Всеобщее избирательное право», «Тайное голосование». Инициатора митинга Генри Ханта арестовали и обвинили в государственной измене.

Состояние Мэри, супруги Пола Келлоу, значительно улучшилось и без хирургического вмешательства. Дуайта уговорили навестить испуганную молодую женщину, и он прописал козье молоко, настойку опия, свежий воздух, пить холодную воду и делать горячие льняные припарки, которые уменьшили опухоль и излечили ее. Мэри и Пол не знали, как его благодарить. Дуайт улыбнулся, но предупредил Пола с глазу на глаз, что пусть опухоль и исчезла на несколько месяцев, но через некоторое время может снова появляться.

— Если это воспаление лимфатических узлов, то оно может вновь возникнуть в бедре или брюшной полости. Надеюсь, этого не случится. В остальном у вашей молодой жены прекрасное здоровье. Пока все хорошо.

Худое лицо Пола застыло от слов Дуайта.

— Большинство представителей вашей профессии слишком много о себе воображают, доктор Энис. Но вас, по крайней мере, нельзя обвинить во внушении ложных надежд.

— Кэролайн говорит, что я все вижу в мрачном свете.

— Наверное, надо почаще смотреть на все с мрачной стороны.

— Не в данном случае. В одном я точно уверен, Пол, не давайте ей повода даже для малейших сомнений. Говорю вам как друг. При любом телесном недуге важную роль играет состояние ума. Проводите с ней больше времени. Поддерживайте ее.

У парадной двери они остановились.

— Может, останетесь на ужин? — предложил Пол.

— Благодарю, но Кэролайн ожидает меня до наступления темноты.

Вскоре привели лошадь Дуайта. Прямые волосы Пола теребил ветерок.

— Не знаю, откуда в вас столько стойкости при такой профессии, — чуть ли не с обидой сказал Пол. — Наверное, это врожденное свойство вашего характера.

— Оно вырабатывается, когда учишься на ошибках и провалах.

— И на успехах?

— О да. Когда ставишь диагноз, надо помнить об успехе и провале.

— И какой ваш диагноз по поводу моего... нашего счастья в браке, доктор Энис?

— Этот вопрос лучше задать гадалке. Тут я не помощник.

На улице послышался цокот копыт.

— У меня странное предчувствие, — признался Пол.

— По поводу вашего брака?

— Насчет жизни в целом. Если в жизни и есть цель, то это зло, а не добро.

Изабелла-Роуз приехала на Пасху, все такая же жизнерадостная, пышущая энергией, словоохотливая и распевающая песни. С единственной разницей, отметила Демельза, что в голосе заметно поубавилось корнуольской картавости.

А певческий голос (ее «инструмент», как теперь она говорила) значительно улучшился. Он звучал полнее, Белла стала гораздо лучше им владеть. Росс признался, что теперь слушать ее действительно одно удовольствие.

— Но звучит не так приятно в среднем регистре, как у Кьюби, — шепнул он Демельзе.

— У Кьюби только и есть средний регистр, — ответила она, — и нет такой силы в голосе.

— Знаю, любовь моя, знаю. Что ж, Фредерикс творит чудеса.

Кристофер не приехал с Беллой. Ротшильд надолго бы его не отпустил, но, тайком наведя справки, ему удалось выяснить, что миссис Карн (жена банкира, который не был Демельзе родней) едет в Фалмут и с радостью составит компанию юной леди. Белла провела дома целый месяц.

Все старались не замечать перемен, но с приездом Беллы Нампара заметно оживилась. Генри голосил на октаву выше, чтобы его расслышали, и они с Беллой носились по пляжу, как два выпущенных на волю щенка.

Легкое раздражение в Пасхальную неделю вызывали постоянные визиты Агнеты Тренеглос. Неважно, что именно случилось между ней и Валентином, но это явно закончилось, и поскольку Валентин запретил ей появляться в Плейс-хаусе, она наведывалась в Нампару, надеясь застать его там. Всегда являлась одна, но потом какая-нибудь из сестер забирала ее домой, то есть Агнета сбегала из Мингуза украдкой. Демельза несколько раз видела Рут, но та смотрела на нее, как на служанку, и никогда не заговаривала. Джон еще дважды виделся с Россом, но имя Агнеты не упоминалось. Он тоже стал холодным и отстраненным. Росс твердо решил не прогонять Агнету, невзирая на жалобы Беллы, что та надоедает. Он считал, что Валентин виноват в произошедшем как минимум процентов на восемьдесят, и потому Росс не мог срываться на неполноценной девице.

Росс почти не видел Валентина, который явно на время скрылся, выжидая, когда же Агнете надоест, и она отстанет. С неделю или чуть больше он жил в Падстоу, намекнув, что поселился у семьи Придо-Брюн, но Росс воспринял это с долей скептицизма. Когда Росс разговорил о Валентине с Филипом Придо на концерте в филармонии Труро, куда его завлекла музыкальная дочь, капитан Придо выглядел озадаченным и немного удивленным.

Росса познакомила с Филипом Придо старшая дочь, которая явно входила в число гостей последнего. Вероятно, вкусив вольной жизни в Лондоне, Клоуэнс поняла, чего ей не хватало.

В антракте двое бывших военных побеседовали, и Росс счел Придо человеком приятным и доброжелательным, но напряженным и натянутым, как струна. Постепенно мирная жизнь его расслабит и успокоит. Росс горячо надеялся (и, по-видимому, небезосновательно, глядя на интерес Филипа Придо к Клоуэнс), что когда-нибудь у него снова попросят руки дочери.

Джеффри Чарльз изменил планы, чтобы иметь возможность сопроводить Изабеллу-Роуз в Лондон. Погода испортилась, и экипаж на шесть часов застрял в снегу восточнее Эксетера.

Кашель у Эстер Карн давно прошел, и ей снова доверили заботы о Хуане. Эстер стала чаще выезжать за ворота Тренвита и в свободное время навещала дядю Сэма, который настаивал, что она должна сходить к Демельзе. Но Эстер ответила, что ей не хочется навязываться.

Она приглядывалась к Бену Картеру, но не встречалась с ним. Спрашивала подробности сначала у Сэма, потом у его жены Розины, у двух прихожан Сэма, которые оказались словоохотливыми, и многое разузнала. Ей рассказали о скрывающемся под бородой шраме на щеке, похожем на шрам сэра Росса Полдарка, о жестокой драке со Стивеном Каррингтоном, будущим мужем Клоуэнс Полдарк, Эстер узнала, что Бен — крестник сэра Росса Полдарка и брат Кэти, которая вышла за Певуна Томаса, он лишь пару лет назад переехал из лавки матери, торгующей конфетами на Стиппи-Стаппи-лейн, и теперь живет в домике рядом с Киллуорреном.

Перед Троицей Клоуэнс отправила письмо лорду Эдварду Фитцморису:


Дорогой Эдвард!

Так любезно с Вашей стороны в письме снова великодушно пригласить нас с мамой провести неделю в Бовуде с Вашими родными в мае или июне. 

Матушка изменилась после гибели Джереми; она вряд ли отважится сменить обстановку, чтобы развеяться и повеселиться. Это вовсе не значит, что она ходит печальной или на нее накатывают приступы грусти; и хотя она в прошлом году ездила в Лондон, но поездка была вынужденной, ради музыкального будущего моей младшей сестры, и, похоже, она с облегчением вернулась домой. Мама любит дом, поместье, сад, которому уделяет много времени.

Уверена, мне бы удалось ее уговорить, если бы не затруднительное положение, в котором я оказалась.

Наверное, Вы помните, у меня небольшое судоходное предприятие, основанное мужем. Мы базируемся в Пенрине и Фалмуте, и поскольку я женщина, то полагаюсь на партнера (мужчину в возрасте), тот воплощает в жизнь мои задумки, с которыми сама я бы не справилась. Так вот, на прошлой неделе Ходж поскользнулся в трюме «Адольфуса» и сломал ногу. Существовала опасность, что он ее потеряет, но все обошлось.

В свете подобных событий он останется в постели на долгие недели, и мне придется справляться со всем одной или искать замену. Значит, из Пенрина мне не выехать, пока положение не изменится; поэтому с сожалением пишу, что не смогу приехать вБовуд в начале лета.

Если обстоятельства вдруг изменятся в лучшую сторону, то я напишу.

Со всем глубочайшим почтением,

Клоуэнс Каррингтон.


Когда она отнесла письмо, то гадала, почему не рассказала давнему поклоннику всей правды. Сначала возложила ответственность за отказ на мать. Затем робко сослалась на несчастный случай с Тимом Ходжем. Что тут такого? Все правильно, ее мать теперь неохотно покидает Нампару, чего раньше не наблюдалось. Ходж сломал ногу, но это настолько обычный перелом, что даже хирурга Чартериса, обожающего удалять поврежденные конечности, убедили наложить шину.

Разве это обман или уловка? Просто, если она поедет в Бовуд, Эдвард обязательно возобновит ухаживания; да, она всегда может отказать, но слишком запуталась в чувствах, при том, что не намеревалась соглашаться, но и уклонялась от прямого ответа. На следующий год ее могут и не пригласить...

Отправленное письмо хотелось вернуть и переписать.

Росс получил еще одно письмо от Джорджа Каннинга.


Дорогой друг! 

Трагедия на Сент-Питерс-Филд затронула всех нас. Когда это случилось, я путешествовал по Италии. В сильнейшем расстройстве Ливерпуль послал за мной, и я прекрасно его понимаю.

Порой меня возмущают попытки человека навести в мире порядок, навязать справедливость в рамках закона и благопристойность, а тем временем кучка мерзавцев или просто рассерженных людей или вспыльчивых глупцов может извратить благие намерения, искренность и честность подавляющего большинства и перечеркнуть все труды благожелательно настроенного правительства. 

Теперь начинать придется сызнова. Не знаю, в курсе ли ты, что Ханта и остальных арестованных обвинили в государственной измене. Суд еще не состоялся, но наверняка с год или два их продержат за решеткой, чтобы остудить пыл.

Поэтому тревога правительства вполне понятна. Ходят серьезные слухи (мне вот интересно, а разве слухи бывают серьезными?), что за умеренными требованиями, выдвинутыми на плакатах, скрываются весьма зловещие и революционные идеи: уничтожение Банка Англии, уравнивание всех классов разделом земли, смещение с трона Ганноверской династии и выборы президента, упразднение всех титулов и так далее. 

Истинные ли это убеждения большинства участников протеста или только больные фантазии кучки злобных и алчных людей, я не знаю. Подозреваю последнее. Нельзя забыть случившееся во Франции менее тридцати лет назад. Люди помнят об этом. Ведь всего каких-то двадцать пять лет назад короля казнили на гильотине.

Подобная вспышка в Манчестере могла легко привести к полномасштабной революции в Англии. Не забывай, Роберт Ливерпуль был свидетелем штурма Бастилии. Неужели великая победа Веллингтона три с половиной года назад сойдет на нет в результате краха стабильной Англии, когда в стране воцарится братоубийственный хаос и революция?

Вот о чем подумает любой англичанин, услышав дурные вести из Манчестера. Но поразмыслив лучше, можно прийти к выводу, что слишком бурная реакция на новости позволит власть имущим прибегнуть к репрессивным мерам.

Пока что мне придется согласиться с ними.

Ты можешь, конечно, поспорить, что если бы быстро провели реформы, то никакого мятежа бы не возникло. В какой-то степени соглашусь. Но мятеж случился. 

Завидую тебе, что в свое время ты ушел из политики. Вестминстер — слишком грязное место, чтобы тратить на него жизнь. Может, за границей для меня найдется какая-нибудь иная должность.

Сердечно и искренне твой 

Джордж Каннинг.


Летом Белла пробыла дома целый месяц. Родителям не понадобилось ненавязчиво ее допрашивать, она все рассказала сама. Добродушная миссис Пелэм (тетушка Сара) не позволит ей попасть в беду или обременять себя заботами. В апреле Росс написал тетушке Кэролайн, предлагая, точнее требуя погасить расходы на проживание Беллы, и миссис Пелэм настаивала в письме Кэролайн, чтобы ее выдающийся друг перестал глупить. Профессор Фредерикс оказался настоящим тираном, по словам Беллы, но замечательным педагогом, ее дружба с двумя другими девушками процветает и крепнет.

Кристофер есть Кристофер, что тут скажешь? Он приехал в конце праздников, чтобы отвезти Беллу обратно в Лондон. Пока в последний вечер Белла пела колыбельную для Генри и Демельзы, и пела с такой нежностью, что вызвала у матери слезы, Кристофер с Россом сидели и курили в старой гостиной, куда доносились лишь легкие переливы музыки.

— Сэр, — заговорил Кристофер, — простите, что поднимаю эту тему, но я терпеливо жду и не завожу разговора о браке с прошлого года ни с вами, ни с вашей супругой, ни даже с Беллой. Но мы с Беллой настолько сильно этого желаем, что понятно и без слов. — Он замолк и снова прикурил трубку от пламени камина с помощью скрученного кусочка бумаги (Белла в таких случаях боялась, что он подпалит усы). — Вы, сэр, и ее матушка — законные опекуны дочери, и я бесконечно благодарен, что вы согласились, чтобы она поехала в Лондон и получила там лучшее образование. Поэтому... хочу изложить свое предложение касательно нашего брака. Прошу вашего согласия на брак ровно через год.

Длинная трубка Росса раскурилась хорошо, но он вытащил ее изо рта и принялся осматривать, а заодно обдумывать предложение. Он предполагал, что Кристофер захочет жениться раньше, но сейчас не собирался об этом говорить.

— При условии, что ваши чувства останутся прежними?

— Определенно, — задорно улыбнулся Кристофер.

— Есть какая-то особая причина для выбора именно этого времени?

— Да, сэр. Изабелла-Роуз к тому времени отучится у профессора Фредерикса больше года, и вы заметите, насколько ее голос улучшится через два семестра. К концу следующего года она научится многому и сможет выступать на концертах.

— Белла рассказывала, что уже поет на небольших приемах, которые время от времени устраивает миссис Пелэм.

— Да, сэр. И они представляют для нее большую ценность, так она может получить известность. Эти званые вечера научат ее вести себя уверенно и не терять самообладания.

— С каких это пор Белле не хватает уверенности?

Кристофер рассмеялся.

— Да уж. Тогда самообладание, умение перевоплощаться на сцене и приспосабливать голос к обстоятельствам. И прежде всего, внешний вид.

Они услышали, как Белла в библиотеке взяла высокую ноту. И без малейшего напряжения.

— Ты не подумал о возможных проблемах в браке, Кристофер?

— Проблемах?

— Интересы молодой женщины, если она целиком отдается любимой профессии, могут войти в противоречие: то ли посвящать жизнь профессии, то ли браку.

— Мы с ней обсуждали, что можем столкнуться с подобными проблемами. Но она хотя бы выйдет замуж за такого же целеустремленного человека, как она сама. Я не стану ревнивым мужем, которого злит ее стремление к успеху. При любом раскладе главное — ее профессия.

— А вдруг ей расхочется этим заниматься?

— Это потешило бы мое самолюбие. Но надеюсь, что сумею вновь направить ее в музыкальное русло.

Росс вытянул ноги.

— А что будет, когда брак даст естественные плоды?

— Вы про детей? Да, сэр, вероятность велика. Но в октябре меня обещали перевести в административную канцелярию Ротшильда, а это значит, что у меня появятся средства для переселения в скромный дом и чтобы нанять слуг. Если появятся дети, то матери не придется заниматься ими в одиночестве.

— Существует и физиологическая сторона, ведь женщине приходится вынашивать потомство девять месяцев. Период ожидания ребенка очень сложный, и если говорить о выступлениях, то обезображивает фигуру.

— Вы должны понимать, сэр, хотя, возможно, нечасто бываете в лондонском театре, что зрители привыкли к беременным актрисам. У них сложился обычай сосредотачивать внимание не на положении дамы, а на актерской игре. Соответственно, вряд ли певицу побеспокоит большой срок беременности, как не расстроит он зрителей, которые пришли ее послушать.

Пение прекратилось. Генри пора было спать. Или он уже заснул, убаюканный голосом сестры.

— Полагаю, ты все подробно обсудил с Беллой?

— Да, мы обсудили. Но ждем вашего предварительного согласия. Вашего и леди Полдарк.

— За нее отвечать не стану. Но что касается меня, если Белла по-прежнему горит желанием, то я... — Росс замолчал. — Наверное, с твоего разрешения я сначала переговорю с матерью Беллы.

Кристофер пригладил усы.

— Благодарю, сэр.


Глава вторая


Спустя несколько дней, когда задул свежий сентябрьский ветер, Валентин показывал двум новым акционерам шахту Уил-Элизабет. Мистер Сондерс и мистер Такинг были солидными пятидесятилетними мужчинами, один с бородой, другой с брюшком, и оба с северным акцентом.

Вчера вечером они неожиданно приехали в контору Джона Пермевана в Труро, и тот поскорее отправил мальчишку к молодому Уорлеггану, предупредить о возможном визите завтра днем. Действующие «не глядя» инвесторы в итоге решили убедиться воочию.

Выяснилось, что на прошлой неделе они покинули Лидс и решили неторопливо проехаться по Западной Англии и осмотреть недвижимость, в которую вложат деньги.

Джон Пермеван в свои сорок четыре надел черный парик, дабы скрыть полностью облысевшую голову; курносый, с маленьким ртом, заискивающий, он умел подбирать нужные слова, особенно при разговоре об инвестициях.

— Если вы настроены, — предложил Валентин, — то после обеда можно посмотреть Диагональный и Западный стволы. Вы отметите относительно небольшой объем наземных работ.

— Ага, — согласился Такинг, — тут вы правы.

— Как уже сказал, я веду переговоры по закупке сорокадюймового коромыслового насоса из Пендин-Консольс в Сент-Джасте. Я предложил за насос двести сорок фунтов, а его установка обойдется в восемьсот фунтов. Он создан компанией «Хокинг и сын» и находится в превосходном состоянии. Если сделка состоится, насос перевезут, повторно соберут, и через два месяца он заработает. А может, если у вас есть время, завтра съездите и сами осмотрите насос?

Сондерс обратил взор на небо, а потом на Валентина.

— А где находится этот... Сент-Джаст?

— Недалеко от мыса Лендс-Энд. Тридцать миль или чуть меньше.

— Завтра нам надо в Хейл, — заметил Такинг.

— Согласитесь, — обратился к ним Валентин, — что местоположение этой шахты — исключительная удача, поскольку воду из нее можно отводить прямо в море. Только сейчас мы приближаемся к уровню в пятьдесят саженей, и теперь понадобился искусственный дренаж, а насос, который мы собираемся покупать, который приобретем совместно с другими акционерами, обеспечит всем необходимым.

— На той шахте, где мы вчера побывали, — заговорил Такинг, — мощнее шахтный копер. И есть штуки, которые они называют «столы для промывки руды». И водяные мельницы.

— Что за шахта? Вест-Чивертон? Она существует тридцать лет и принесла владельцам целое состояние. Огромное состояние. А мы еще только начинаем. Но после обеда я покажу вам образцы руды. Я считаю шахту очень многообещающей...

— Простите, — прервал его Сондерс, — кажется, одна дама пытается привлечь ваше внимание.

Валентин посмотрел на дом. Ему махала рукой девушка. Волосы ее сурово трепал морской ветер. Это была Агнета.

— Ох, — объяснил Валентин, — это женщина из деревни. Она простушка, в смысле немного не дружит с головой. Моя жена отнеслась к ней с большой добротой, и теперь девица играет на ее благосклонности. Прошу меня простить.

Он в бешенстве направился к дому, придерживая шляпу, чтобы ее не сорвал с головы порыв ветра.

— Вэлли! — нежно воскликнула Агнета и тут увидела его лицо, — не сердись...

— Не сердись? Да я в бешенстве. Тебе хватает наглости без конца докучать нам! Это уже третий, четвертый раз...

— Ты же велел не подходить к дому. Но я приходила, а тебя все не было. Что случилось? Почему ты все время уезжаешь? Почему не любишь Нету?

— Я любил, Агнета, раньше любил. Больше не люблю. Я очень занят. Я женат. И должен соблюдать брачные обеты. Мы прекрасно провели время. Больше такого не случится. Все кончено. Ты понимаешь? Кончено! Завершено! Конец. Ты мне больше не нужна.

Она вытаращилась на него. Глаза наполнились слезами.

— Тебе не нужна Агнета? Но Агнете нужен Вэлли. Она тоскует по нему! Она никогда его не бросит...

По чистой случайности у дома слонялся Певун Томас. При обычных обстоятельствах Валентин отчитал бы его, чтобы возвращался на конюшню. Но сейчас обрадовался ему как никогда.

— Певун! Иди сюда!

— Сэр?

Тот вприпрыжку поспешил к нему.

— Мисс Тренеглос надо отправить домой. Проводи ее. Любым способом! Не выпускай ее из виду, пока не доведешь до Мингуза! Понял?

— Ага, сэр, но...

— Вэлли! Я пришла к тебе...

Но Валентин уже отвернулся, пригладил волосы и направился к гостям возобновить беседу. Он выдавливал из себя улыбку, старался выглядеть спокойным, словно их деловую беседу прервало незначительное происшествие.

Агнету оказалось нелегко вести домой. Пешком идти было шесть миль, и поскольку Певуну не дали указание воспользоваться лошадьми, сам он не осмелился взять их из конюшни.

Туфли Агнеты уже протерлись, и вскоре она стала прихрамывать. Время от времени по щекам ее струились слезы, взъерошенные на ветру волосы облепили лицо, как водоросли.

Певун знал, что Агнета «несчастная душа». Он сознательно использовал эту фразу вместо «полоумная», потому что так называли его самого, пока Кэти жесткими мерами не пресекла эти разговоры. Но также он знал, что Агнета из дворян, и после того как однажды мистер Тренеглос, сидя верхом на лошади, обругал его за то, что встал «посередь дороги», Певун старался держаться от этой семейки подальше.

Поэтому Певун следовал за Агнетой на почтительном расстоянии. Иногда она останавливалась из-за туфли, иногда садилась на каменную стенку и вытирала лицо краем плаща; тогда он тоже останавливался и ждал некоторое время, а потом аккуратно и настойчиво обращался к ней, пока она не вставала и не двигалась дальше.

Наконец, они подошли к деревне Грамблер. Два ковыляющих по проселочной дороге дурачка привлекли внимание, из дверей и окон выглянули любопытные лица, но, к счастью, все дети убежали на утесы искать морской укроп. Когда они почти добрались до последнего дома беспорядочно раскинувшейся деревушки, Агнета закрыла лицо руками и завыла.

Мысленно взывая о помощи, Певун заметил выходящего из его коттеджа шурина и подозвал к себе.

Целых три года ушло у Бена Картера, чтобы хоть как-то принять мужа Кэти. На Певуне стояло клеймо местного дурачка, и Бена возмутило, что темноглазая и сильная сестра вдруг выскочила замуж за какое-то цыганьё. Но Кэти была счастлива в браке и свирепо защищала мужа от издевок и насмешек, это постепенно переубедило Бена. Иногда они встречались в материнском доме на Стиппи-Стаппи-лейн, и Бен, наконец, пересилил себя и разговаривал с Певуном вежливо.

— Что стряслось, парень?

Певун объяснил, с трудом перекрикивая всхлипывания и вопли Агнеты.

— Итак, мисс. Вы ведь мисс Агнета, да? Почему вы не хотите домой?

Агнета уставилась на Бена, не припоминая, кто он такой.

— Ты кто? Отстань от меня. Я пойду домой, когда захочу!

— Я Бен Картер. Я временами наведываюсь к вам. Дождь собирается. Лучше вам пойти домой вместе с Певуном.

— Я делаю, что пожелаю.

Певун коснулся ее руки, но Агнета высокомерно ее стряхнула. Певун умоляюще воззрился на Бена.

— Подсобил бы ты мне, Бен, будь добр. Проводить нас. Только до дверей. Тут от силы пара миль осталась.

Раньше Певун даже думать не осмеливался, что Бен послушается. Тот заметил, как темнеет и хмурится небо.

— Я собирался на шахту, — неохотно согласился Бен, — мне в общем-то по пути.

Вверив теперь уже только хнычущую Агнету недавно вернувшейся из Бата Эммелин, они, наконец, повернули назад. Для Певуна труднейшее задание превратилось в трогательный подвиг: грустная девушка без происшествий вернулась домой, и самое приятное, что он впервые сделал что-то совместно с шурином. Они покинули дом вместе!

Вскоре Бен ступил на тропу через поле к песчаным дюнам. Заметив, что Певун идет следом, Бен сказал:

— Так ты домой не доберешься, парень.

— Не доберусь, Бен. Я тут подумал, может, прогуляться с тобой до Лежер? Спешить мне некуда, ведь они не знают, сколько времени мне понадобилось, а еще я не видел шахту после запуска нового насоса.

— Как знаешь, — ответил Бен.

Никогда прежде Певун не сопровождал его к шахте, а сейчас и подавно Бену этого не хотелось, но врожденное упрямство удержало от порыва послать его подальше. Черт с ними, с шахтерами, которые станут коситься и шептаться друг с другом. Певун — муж Кэти, и если хоть кто-то пошутит по этому поводу, пусть лучше спрыгнет с обрыва, потому что Бену не нравились эти шутки.

Вряд ли многие станут насмехаться. Бен занимает высокую должность и заслужил уважение. Что касается незамужних промывщиц руды, то они знали, что он холост, и наверняка мечтали его захомутать.

За последние годы Бен возмужал, слегка смягчился во взглядах, его авторитет вырос, он был в каком-то смысле сам себе начальник и оставался одиночкой.

Как он и ожидал, поблизости оказалось несколько человек, не считая рабочих на промывке и просеивании руды. Бен сразу направился на угольный склад, находящийся за подъемником, Певун плелся позади. Вышел Дэн Карноу, на ходу вытирая руки промасленной тряпкой.

— Все в порядке, Дэн?

— Ага. Полный порядок, ничего такого, что не может подождать до следующего месяца.

— Если к тому времени мы еще будем работать.

— Ах, да, уголь. Привезут через день-два. Ты видел капитана Полдарка?

Бен прищурился и посмотрел на бушующее море.

— Видал вчера вечером. Он закончил на сегодня?

— Нет.

— Надо бы повидать его. Навряд ли он забыл.

— Этого я не знаю, — ответил Карноу. — А что он вчера сказал?

— Груз готов и ждет только нормальной погоды. Капитан Полдарк говорит, его заметили у Сент-Агнесс, но вряд ли корабль причалит. Он же разобьется вдребезги. И бухта Бассета немногим лучше. Не завидую этим людям. Они уже неделю как вышли из Суонси.

— Плохая погода для сентября, — решил поучаствовать в разговоре Певун. Дэн Карноу посмотрел на него. — Проклятое ненастье.

— Все же пойду повидаю капитана, — заявил Бен. — Может, у него появились какие-нибудь мысли на этот счет. Ничего нового на шестидесятом уровне?

— Все путем, точно говорю.

— Вот было дело несколько лет назад, — осмелел Певун. — Точно не помню когда. Весь год лили дожди. У берега разбился люггер. Вон тута, неподалеку. Помнишь, Бен? Разбился вместе с грузом. На пляже было черным-черно! Помню, Мастак и Джон вернулись с мулом и переметными сумками полными отличного угля! Аж на ползимы хватило!

Дэн снова вытер руки и бросил взгляд на Бена.

— Тебе пора, Певун, — сказал тот. — Кэти станет переживать, вдруг ты свалился с утеса. Я пойду в Нампару.

— Я с тобой, — ответил Певун. — Мне как раз по пути. — Но заметив выражение лица Бена, добавил:

— Дойду только до ступенек.

Бен обнаружил Росса в конюшне. Тот раздумывал, что делать с лошадью Беллы, которую он купил ей несколько лет назад на скачках в Труро. Обычно лошади пасутся на лугах и легко привыкают к пастбищному образу жизни, жуют траву, нежатся на солнышке или мирно укрываются под деревом во время дождя, но Гораций превратился в домашнего питомца Беллы, и поэтому отказывался от еды в ее отсутствие, хандрил и обижался. Росс отошел, чтобы посовещаться с Мэтью-Марком Мартином, но ничего окончательно так и не решил.

— Бен, — сказал Росс, — ничего ведь не случилось, надеюсь?

— Нет, сэр. Все в порядке, за исключением нехватки топлива. На четыре дня нам хватит запасов. Не знаю, что и делать, если дурная погода не стихнет.

— Удивительно, что море так волнуется, ветер не настолько сильный. Но «Сорока» ни за что не пристанет, пока волны не утихнут. Утром я ездил в Труро и заказал шесть телег угля у тамошнего торговца...

— Ох, мне не следовало вас беспокоить...

— Сперва я попытался найти уголь в Уил-Китти, но они берегут его на случай, если непогода затянется. Надеюсь, дождь не пойдет, дороги между нами и Труро и без того размыло. Телеги с углем могут и застрять.

Росс говорил, на ходу огибая дом, миновал дворик с водокачкой, прошел под гранитной аркой в сад.

В дальнем углу Демельза беседовала со своим братом Сэмом и племянницей Эстер.

Сегодня у Эсси было полдня свободных, и когда она явилась в мастерскую Пэлли, Сэм взял ее за руку и произнес:

— Идем со мной. Хочу, чтобы ты повидалась с тетушкой.

— Я виделась с ней дважды, дядя Сэм. Первый раз — на свадьбе Артура, а второй — в начале этого года. Она так много для меня сделала. Мне не хочется мозолить ей глаза.

— Тогда у тебя есть возможность ее поблагодарить. Признательность — священная добродетель. Благодарить Господа — наша первоочередная задача. Но когда один благодарит другого — это тоже благословение Господне.

Эсси вяло возражала, пока они спускались в неглубокую долину с журчащим ручьем, и увидела старый серый дом прямо у бурного моря. Демельза копалась в саду, подвязывая мальвы.

Все произошло без какого-либо замешательства. Демельза поцеловала Эстер, словно знала ее много лет, а Сэм стоял рядом, и его морщинистое лицо расплылось в благодарной улыбке. Они погуляли по саду, резкий ветер толкал в спину.

Сюда и пришли через арку Росс с Беном. Возникла некоторая неловкость, но только у гостей. При виде Бена Картера у Эстер порозовели уши. Росс впервые видел Эстер и решил, что она заблудилась, а когда она присела в реверансе, заметил капельки пота у нее на лбу.

— Мы уже виделись, — загадочно произнес Бен. — В деревне вроде как.

Все посмотрели на Эсси.

— Меня укусила собака, а мистер Картер ее убил, — выпалила та.

— Бродячая? — спросил Росс.

— Да. Дворняга. Наверное, так и надо.

— Ради безопасности, — согласился Росс, но Демельза вздрогнула.

— Я собирался навестить тебя, Бен, — благожелательно отозвался Сэм.

— Твоя матушка — моя прихожанка, но знаю, ты пока не изменил мнение...

— Не изменил. Боюсь, что так.

— Эстер готова припасть к чистому источнику Святого Духа и влиться в общину. Но чтобы участвовать в полной мере в нашем богослужении, чтобы еще больше возвеличить Господа нашего Иисуса Христа, ей нужно одно свободное утро для обучения раз в неделю. Поэтому я попросил Джинни, твою дорогую матушку, написать майору Джеффри Чарльзу или его супруге с просьбой предоставить ей свободное время...

— И что на это ответила моя мать?

— Что не хочет просить. Мол, особенно не хочет потому, что миссис Джеффри Чарльз католичка.

— А от меня ты чего хочешь?

— Может, у тебя получится убедить матушку, раз у меня не вышло...

Росс считал, что в благожелательности Сэма таится толика приспособленчества, тот преследует свои интересы. Наверняка привел девчонку сюда, чтобы попросить о том же Демельзу или даже его самого; но тут вдруг появилась возможность обратиться к Бену в присутствии племянницы и зятя. Росс знал, что Сэма очень расстраивает постоянное присутствие племянницы рядом с той, кто поклоняется оскверненному римскому алтарю. Постоянная связь с общиной методистов защитит Эстер от скверны.

Как и предполагалось, Бен отказался, хотя уже не так раздражительно, как раньше.

— Если мама не хочет, почему бы вам не написать самому? Вы руководитель общины.

— В крайнем случае я именно так и поступлю, если ничего не выйдет...

— А что по этому поводу думает Эстер? — Бен хмуро уставился на девушку.

Она снова покраснела.

— Мои родители — приверженцы этой религии. И мать всегда меня поучала. Но я как-то не втянулась. Хотя пыталась. Но во мне ничего не шевельнулось. С самого приезда сюда Сэм относился ко мне с добротой, и это помогло...

— У тебя своя голова на плечах, так что сама выбирай, как жить. Тот собачий укус прошел?

— Ага... Я...

— Ага, — повторил Бен. — А иначе тебя бы здесь не было. — На его лице вдруг появилось шутливое выражение. — Ну, мне пора возвращаться, сэр. На четыре дня нам точно хватит топлива.

— К тому времени нам его привезут, — заверил Росс.


Глава третья


Агнета пропала.

В Нампаре впервые об этом услышали от дородной Эммелин, ведущей под уздцы запасную лошадь.

Эммелин — была самой дружелюбной из Тренеглосов, и Демельза сердечно пригласила ее в дом. Приближался октябрь, но на улице неожиданно потеплело.

— Пола зашла к ней около семи, но кровать оказалась пуста. На ней вроде спали, но Агнета постоянно оставляла кровать в беспорядке, горничные не успевали уследить. Все решили, что она пошла на пляж. Она часто туда ходила в последнее время, вы же знаете, какая она неугомонная и как расстроена. Папа взял лошадь и проскакал вдоль Черных утесов, но ничего не обнаружил. Он чуть с ума не сошел и сейчас в бешенстве. Отправил меня сюда, и если я не найду Агнету здесь, велел ехать в Плейс-хаус, в бухту Тревонанс.

— Тут ее точно нет, — ответила Демельза. — Но для уверенности, пока ты не ушла, я поспрашиваю в округе. Уже неделю или две мы ее не видели.

Минут десять они посудачили о местных делах (не было смысла принимать близко к сердцу отсутствие Агнеты), потом Демельза поговорила со слугами и снова подтвердила, что никто не видел мисс Агнету.

— Может, во избежание проблем лучше сначала вернуться домой, — посоветовала Демельза. — Может, она уже дома. Валентин и Селина обычно сразу отправляют ее домой, если она является к ним.

— Нет, я поеду дальше. — Эммелин встала. — Мне даже нравится гулять по такой погоде. До обеда успею.

Пока Эммелин ехала по мосту, Демельза наблюдала за ней под осенним солнцем, пока девушка не исчезла в долине по направлению к Грамблеру. Демельза лениво подумала, что ей следовало бы извиниться, что невольно вовлекла Агнету в неприятности, но Росс запретил. В глубине души она полностью соглашалась с ним: какое отношение к ним имеют грешки Валентина? Но все-таки к соседям надо относиться отзывчивей. Она вошла в дом и набрала корзинку поздних слив для Дейзи Келлоу, которая слегла с простудой. Затем посмотрела на часы. До обеда было еще далеко, так что она успеет их отнести.

Эммелин обещала сообщить, когда Агнета найдется, но солнце осеннего денька уже скрылось, новости так и не появились, поэтому, когда стемнело, Демельза отправила туда Мэтью-Марка. Тот вернулся с запиской такого содержания:

Пока не нашли. Папа ушел с двумя конюхами наведаться в другие дома. Он также сообщил констеблю Парди

Э.

— Подозреваю, она где-то спряталась, — предположил Росс. — Может, хочет напугать родных. Или заставить Валентина поволноваться (если до сих пор считает, что Валентину не все равно).

— Возможно, или она упала. Столько всяких ям и оврагов.

— Не знаешь, она взяла лошадь?

— Нет. Если к утру ее не найдут, мы можем предложить двух-трех своих людей? Например, старик Дик не прочь ее поискать. Такая работа как раз для него.

— Я сам пойду, если тебя это успокоит.

— А где Валентин?

— Дома, наверное. У него куча неотложных дел. Неделю его не видел.

— Знаешь, я до сих пор не видела их младенца, — сказала Демельза. — Помнишь, несколько лет назад Селина приехала сюда после кончины мистера Поупа и просила у тебя совета по поводу прав на разработку недр?

— Да. Иногда мне кажется, что она такого же мнения о моей дружбе с Валентином, как и ты.

— Ты про то, что дружба слишком близкая? О дурном влиянии? Нет, ее расстраивает дружба Валентина с женщинами.

— Тогда почему она сюда не приходит?

— Я навещу ее на этой неделе, когда найдется Агнета.

Она так и не нашлась. На следующий день Валентин сам пришел к ним. Росс и Демельза гуляли с Генри по бухте Нампара. И очень удивились его появлению.

— Вот так-так, семейная сценка! Похоже, лето не желает с нами прощаться. Можно к вам присоединиться? Как поживает малыш Генри?

— Прекрасно, благодарю, — ответил Генри, поднимая с земли плоский камешек, чтобы запустить в море блинчик. Камешек далеко не проскакал, ему помешали волны.

— Я ездил в Ирландию, — продолжил Валентин. — И придется снова туда отправиться. Что там с Агнетой? В прятки с нами играет?

— До сих пор нет никаких вестей, — ответил Росс. — Кобблдик и еще двое помогают в поисках. Или наши сведения устарели, и ты располагаешь новыми?

— Вас хорошо встречают в Мингузе? — поинтересовался Валентин.

— Не очень.

— Я только что оттуда. В доме одна только Рут! Осталась на случай, вдруг Агнета добровольно вернется. При виде меня Рут визжала от бешенства.

— Неудивительно, — сказал Росс.

— Вот так, — Валентин поднял парочку камней, которые на песчаном пляже встречались редко, и передал их Генри. — Море слишком бурное, чтобы кидать блинчики, парень. Просто бросай и смотри, как они плюхаются в воду.

— Благодарю, — сказал Генри.

— А ты, кузина Демельза, до странности молчалива, — сказал Валентин. — Ты тоже винишь меня?

— О чем тут говорить? Вероятно, дурного умысла у тебя не было...

— Вот именно. Но осмелюсь признаться, что поступил так из эгоистичных побуждений. — Тут он повернулся к мальчику. — Нужны еще камни?

— Да.

Валентин принес еще два.

— Лучше поищи их на другом конце бухты, Гарри. Там больше гальки.

— Знаю.

— Кстати, кузен Гарри, в библии говорится: «Кто из вас без греха, пусть первый бросит камень». Как раз подходит к случаю, верно?

— Не знаю, — растерялся Генри и выжидающе уставился на мать.

— Как поживает Селина? — сменила тему Демельза.

— Дельце улажено, как и можно было ожидать. Так что все скоро утрясется.

— А твой сын?

— Храбрый малый. Ему еще слишком рано знать об отцовских проступках. А почему сами не приходите на него посмотреть?

— Я говорила об этом как раз за пару минут до твоего появления.

Они прогулялись до места, где на пляж вытекал ручеек.

— И впрямь семейная идиллия, — сказал Валентин. — Малышу Генри очень повезло.

Демельза решила, что Валентин подшучивает, но взглянув на него, поняла, что ошиблась.

— Наверное, в детстве ты...

— Родители ни разу не водили меня гулять по пляжу. Мне разрешили прогуляться по пляжу от силы два раза... Может, когда все утрясется, я наверстаю упущенное...

— Ты ездил в Ирландию, — тихо сказал Росс. — Но ведь говорил, что предоставишь плавать туда... работникам. Помню, ты даже презрительно об этом отозвался, когда я задал вопрос.

Валентин задумчиво посмотрел на Росса.

— Совершенно верно, кузен. Надо же, ты запомнил. К сожалению, шкипер Вик Полтон повздорил с моими клиентами, а я пока не доверяю стажерам у штурвала.

— Не доверяешь? — переспросила Демельза.

— Да, кузина. Это двуглавый зверь. Одна голова доверяет Мейбу управлять кораблем. В таких делах я невежда, но два матроса из команды хорошо разбираются в мореходстве, и я решил за ними присматривать. Другая голова сомневается, можно ли доверять Генри Мейбу деньги, которые проходят через его руки.

— Генри! — воскликнул Генри. — Генри! Это я!

— Не в этом случае, — неожиданно резко бросил Валентин.

К пятнице тревога охватила всю округу. Два человека, вероятно, видели Агнету.

Прочесывая пляж Хендрона рано утром во вторник, Пол Дэниэл видел гуляющих мужчину и женщину на одном конце пляжа, как раз под Святым источником, и очень удивился, что кому-то не сидится дома в такой ранний час. Он не успел их окликнуть, поскольку оба скрылись — видимо, направились к источнику. Расстояние было слишком большое, чтобы разглядеть лица, но женщина могла оказаться Агнетой. Еще одним свидетелем оказался Дуайт Энис. Возвращаясь от последнего пациента в понедельник вечером, Дуайт проходил мимо ворот Мингуза и видел, как Агнета бредет по дороге с небольшим фонарем в руках. Он спросил, что случилось.

Та ответила, что ничего, она просто ищет кошку, которая не явилась на ужин. Девушка вроде выглядела спокойной и сдержанной и повернула к воротам Мингуза. Дуайт не знал, стоит ли вмешаться и проводить ее домой, но проследил, как она поворачивает к воротам, и по зажженному светильнику понял, что девушка скрылась в дверях.

Констебль Парди, как представитель властей, собрал поисковые отряды. Как отметила Демельза, вся округа кишит оврагами и пещерами, некоторые зияют открыто и небезопасно, другие частично заболочены, поросли вереском и ежевикой — результат столетий поисков руды. Не считая все еще действующие ямы с лебедками, многие заброшены, а глубиной они более двухсот футов, с водой на дне. Большая часть безопасна или как минимум огорожена низкой каменной стеной.

Но стену можно и перелезть, если надумал разом со всем покончить. Многие так избавлялись от внебрачных младенцев. Куда лучше утесов, поскольку, в отличие от моря, ямы редко возвращают усопших.

Парди, которого назначили сразу после отставки Вейджа, относился к своим обязанностям внимательнее, чем его предшественник, но для такой грандиозной задачи ему требовалось в десять раз больше ресурсов. Все зависело от случая. Тайна исчезновения девушки могла так и остаться неразгаданной.

На золотой октябрь легла тень. Рут стала одеваться в черное, как и остальные дочери. Хорри с молодой женой и ребенком приехали из Майнхеда составить компанию остальным членам семьи. Приехала и Давида.

Из Лондона вскоре вернулся Джеффри Чарльз и по-своему организовал поиски (у Джона Тренеглоса бы так не получилось, а Росс не стал ничего предпринимать из-за враждебности Джона).

В итоге тело обнаружил Бен Картер, прохаживаясь по утесам неподалеку от Лестницы Келлоу. Его внимание привлекли кружащиеся над насыпью чайки, как раз перед склоном, ведущему к утесам. Бен продрался сквозь колючки, пока не натолкнулся на тело, и после недолгого осмотра ушел оттуда с посеревшим лицом, чтобы позвать Парди. Тело забрали на носилках, а потом отправили в Мингуз для похорон. Дуайт осмотрел его и сказал, что девушке перерезали горло. Похороны состоялись через два дня.

Перед очередным приемом Белла получила от матери письмо и узнала о случившемся в Корнуолле. Как раз собирались праздновать день рождения миссис Пелэм (никто не осмелился спросить, какой по счету). Для Беллы этот день тоже был особенным, не только из-за высоких гостей, но и потому, что самого профессора Фредерикса попросили аккомпанировать ей на фортепиано, и он согласился!

Вчера они прогнали на репетиции все песни, и Белла ощущала полную уверенность в успешном исполнении, но днем живот все равно сводило от волнения. Любопытный симптом. Напряжение вызвано вовсе не неуверенностью. Она пела то, что сама выбрала, и почти не сомневалась в успехе, но внутри все натянулось до предела.

Письмо доставили днем, когда Белла как раз говорила миссис Пелэм, что если два лакея пододвинут фортепиано вперед на три фута, то улучшится акустика и голос тоже зазвучит лучше. Она открыла письмо, извинилась, пробежала глазами первые строчки и удостоверилась, что дома все вроде в порядке, затем засунула его в сумочку и продолжила обсуждение.

Поднявшись к себе в комнату, Белла вынула письмо, первая страница выпала, и она прочитала:


...так что Валентин впал в страшную немилость в округе. Ведет он себя крайне дерзко, всем видом показывая, что его мало волнуют пренебрежение и оскорбления. Злые языки болтают и брызжут ядом, ему еще очень повезло, что все произошло, пока он был в Ирландии, иначе стали бы спрашивать, кому больше всего выгодна смерть Агнеты. Твоего отца допрашивал Хорри Тренеглос. Больше никто бы не посмел! Но ты наверняка догадываешься, как отвечал ему твой отец!

Естественно, Селина усугубила положение, когда ушла от Валентина.

Не оставила даже записки, забрала горничную, няньку и малыша Джорджи. В очередной раз поднялся переполох, когда узнали, что она живет в Кардью! Никто не знает, как ее приняли или сколько она там собирается прожить. Дед малыша, Джордж Уорлегган-старший давно не общается с Валентином, как тебе известно, и я не верю, что он благоволит Селине, но хотя бы пустил ее в дом. После ухода Селины Валентин часто наведывается в Нампару, говорит, что намерен и дальше жить в Плейс-хаусе в одиночестве. Кэти говорит, что когда он дома, прислуга буквально крадется из страха его потревожить. 

Октябрь в Корнуолле просто чудесный, правда, омрачен всей этой неприятной историей, которая, к счастью, только вскользь коснулась Нампары. Я так рада слышать, что ты делаешь успехи в пении...


На званом вечере, как и обещалось, присутствовали лейтенант Кристофер Хавергал, достопочтенный Чарльз Уинфорд и месье Морис Валери из Парижа, в целом двенадцать человек. Все знали, что Чарльз Уинфорд — близкий друг принца-регента.

Несомненно, такое общество сулило заманчивые перспективы для профессора Фредерикса. Белла села рядом с возлюбленным. Перед выступлением она мало ела. Кристофер и того меньше. Он отказался от некоторых блюд, но выпил немало канарского. Белла вспоминала материнское пристрастие к портвейну, но Кристофер употреблял алкоголя куда больше.

Странно, думала она, многие дни он пил только лимонад или даже молоко, но время от времени налегал на канарское. Вино вроде бы мало влияло на поведение Кристофера, но Белла предпочла бы, чтобы сегодня он воздержался. Белле и в голову не приходило, что он нервничает еще сильнее, чем она.

Профессор Фредерикс выбрал для нее довольно сложную программу. У некоторых песен был очень эффектный аккомпанемент, хотя она этого не заметила. Но профессор расположил песни в таком порядке, чтобы первые были попроще.

— Высокие ноты оставим для последних пьес, — сообщил профессор. — Начнем с Керубини, перейдем к Шуберту, Мегюлю, Шпору и Гайдну. Помни о размерах помещения; не пой Мегюля в полный голос, представь, что ты на репетиции. Если волнуешься, то глубоко выдохни, как будто резко выдавливаешь тюбик с краской. Я знаю, ты все исполнишь блестяще.

И, похоже, ей это удалось. Раздались бурные овации, гостей нисколько не смущало, что они собрались в частном доме. Достопочтенный Чарльз Уинфорд отдельно поздравил ее и записал название песни композитора Франсуа ван Кампенхаута, которую Белла исполнила на бис. Он решил, что это заинтересует принца.

Сказочный вечер. Белла была на седьмом небе от счастья, не отставал от нее и профессор Фредерикс, поскольку рекомендации Уинфорда тоже много для него значили. Когда гости начали расходиться по экипажам, Кристофер на пару минут исчез. Как только представилась возможность, Белла сразу пошла за ним и обнаружила его в гостиной. Кристофер держал бокал и открыл новую бутылку канарского.

Он неуклюже поднялся со стула, поставил бокал с бутылкой и обнял Беллу.

— Моя маленькая певунья, моя птичка. Ты сегодня парила в небесах. Никогда даже в самых смелых мечтах не думал, что ты так запоешь. Уж точно не сейчас. Так рано. Так скоро. Я внимательно прислушивался к гостям и слышал только хвалебные отзывы. Такого я и не предполагал. Сегодня ты покорила вершину, мое золотце!

— Если я птичка, — в Белле вдруг проявился причудливый юмор матери, — тогда мне лучше избегать гор, правда? Надо немедленно вернуться к тетушке Саре. Гости разбрелись, а мы бросили ее одну.

Кристофер звякнул горлышком бутылки о бокал, пока наполнял его, а потом залпом осушил.

— Оставь это, — в Белле боролись противоречивые чувства. — Напьешься, когда придешь домой, Кристофер. Раньше не надо.

— Давай выпьем вместе. Тут есть второй бокал.

Она помотала головой.

— Мне и так хорошо.

Кристофер уставился на нее неопределенным взглядом.

— Выпью за тебя. От радости.

— Да-да. Вечер прошел прекрасно... О, профессор Фредерикс, думала, вы уже ушли! Рада, что нет. У меня получилось вас отблагодарить? Вы постоянно меня поддерживали. И многому научили.

— Я тоже кое-чему научился сегодня, — ответил профессор Фредерикс, пытаясь поправить шейный платок. — Ухожу домой счастливым.

Белла оперлась о руку профессора, и они направились к дверям гостиной. Она оглянулась и увидела, как Кристофер залпом опрокидывает очередной бокал.


Глава четвертая


Расследование смерти Агнеты Тренеглос провели на постоялом дворе «Герб пройдохи» Неда и Эммы Хартнелл, недалеко от церкви Сола. Комната наверху иногда использовалась для собраний. Только у знати были такие просторные комнаты. И даже здесь не хватило места для зрителей, набившихся наряду с присяжными и свидетелями, пришло бы еще больше людей, если бы они сюда поместились.

Дознание проводил коронер мистер Джеймс Карлион, приехавший из Труро. Двенадцать присяжных, выбранных из числа самых ответственных жителей округи, сидели на двух скамейках за перегородкой. Заки Мартин, чья астма, к счастью, поутихла, возглавил суд присяжных. Стул за столом на другой стороне комнаты стал свидетельской трибуной для дачи показаний. С десяток зрителей толпились в дверях.

Первый свидетель, мистер Джон Тренеглос, отец покойной, произносил свое имя, едва сдерживая слезы. За ним последовал констебль Парди, он подробно отчитался о четырехдневных поисках, а за ним — Бен Картер, который сообщил, что обнаружил тело.

Вызвали доктора Эниса. Он описал ужасные ножевые ранения, ставшие причиной смерти. На вопрос коронера он ответил, что девушку не насиловали. И вряд ли мотивом послужило ограбление, ведь браслет и брошь остались на теле. Когда ее нашли, она была мертва около двадцати четырех часов. Вопрос об умственной неполноценности Агнеты обошли стороной. Дуайт сказал, что время от времени он лечил девушку от эпилепсии, антонова огня и прочих недугов. В последние годы она чувствовала себя значительно лучше, и насколько он может судить, незадолго до смерти с ее здоровьем было все в порядке.

Двое свидетелей заявили, что в последнее время Агнета страдала из-за романтического увлечения женатым мужчиной, живущим по соседству. Никто не знает, где она провела последние четыре дня жизни.

Последним свидетелем был мистер Валентин Уорлегган.

Его появление встретили громкими ругательствами, а Джон Тренеглос выкрикнул: «Убийца!»

Коронер призвал к тишине.

— Если кто-либо еще нарушит порядок, я прикажу судебным приставам очистить помещение.

— Черт меня побери, если я буду сидеть здесь и...

— Хватит, мистер Тренеглос.

Валентин в зловещей тишине сообщил, что знал погибшую двадцать лет и между ними всегда были добрососедские отношения. С недавних пор он стал замечать, что Агнета стремится к его обществу, но онсчастливо женат, его супруга недавно родила первенца, и, поддерживая дружеские отношения с дамами по соседству, он ни разу не давал повода думать, что желает выйти за рамки обычной дружбы.

В последнее время он отсутствовал, налаживая торговлю между Корнуоллом и Ирландией, и не припоминает, чтобы видел покойную позже конца сентября, то есть примерно месяц назад, когда она пришла к нему домой, а он занимался делами с двумя инвесторами его шахты с севера страны, поэтому он попросил слугу проводить мисс Агнету домой.

— В тот день она выглядела расстроенной? — спросил коронер.

Валентин помрачнел.

— Честно говоря, я был тогда очень занят. Хотя нет, мне так не показалось. Она довольно чудаковатая девушка.

Мистер Карлион понимающе кивнул. Хорас Тренеглос поднялся.

— Мне можно задать вопрос?

Коронер кивнул.

— Уорлегган, — обратился к нему Хорри. — Зачем вы соблазнили мою сестру?

Кардью — огромный дом, но иногда Джорджу не хватало в нем места. Его дочери-близнецы буянили и требовали много внимания. Нянек хватало, но Харриет не позволяла слишком строго наказывать детей, и, следуя примеру матери, они относились к отцу беспечно и доброжелательно. Ему не оказывали должного почтения. Не спрашивая разрешения, дети частенько взбирались к нему на колени и требовали почитать им или рассказать сказку, а то и сами рассказывали, что произошло с ними за день.

Он сразу резко и сурово их осаживал, поскольку не привык открыто и непринужденно демонстрировать чувства, ворчал себе под нос или радовался, когда они ложились спать. Его жалобы Харриет обычно оканчивались обидным поражением. Да еще два проклятущих пса, постаревших и с сединой вокруг пасти, но ни капли не уменьшившихся в размерах, обычно распластывались у самого теплого местечка перед камином. Приезжающая Урсула тоже порой выходила за рамки.

Что поделать, такова его жизнь, и она вполне устраивала Джорджа. Торговые дела процветали. Порой Харриет сорила деньгами, но их источник постоянно пополнялся. Теперь же Джордж (точнее, Харриет в Кардью) принимал у себя четырех чужаков. Сам Джордж находился в Труро, когда к ним заявились эти четверо. Мать младенца, с которой Джорджа связывает лишь брак сына, который он не одобрил, явилась с нянькой и личной горничной, попросила приюта, и Харриет без колебаний их впустила. Оставалось неясным, на какой срок.

— Разумеется, ты должен ее приютить, — заявила Харриет, когда наедине с ней Джордж стал возражать. — Твой сын повел себя, как мерзкая крыса. Да, нам известна не вся история, но интрижка с умственно отсталой переходит все границы даже для него. И теперь, когда с ней разделались...

— Пока нет никаких...

— Ох, мне неизвестно, кто именно перерезал ей горло. Но на нем все равно лежит ответственность. Он настолько взбудоражил эту странноватую девицу, что та блуждала по всей округе, даже по вечерам, ходячая мишень для маньяка, который и перерезал ей горло, как это случилось с Мэри или как там звали девицу, что здесь работала. Поэтому вполне естественно, что Селина его бросила, и поскольку Валентин потратил все ее деньги, она пришла за помощью и приютом.

Джордж не припоминал, чтобы раньше встречался с женой сына. Поскольку Джордж испытывал слабость к блондинкам, несмотря на иссиня-черные волосы второй жены, он не мог не обратить на нее внимания, как и на поразительные глаза цвета незабудки; но, будучи сам далеко не из высшего общества, сразу распознал себе подобную. Никто не знал о ее происхождении до брака с престарелым Хорасом Поупом; с того времени о ее знатности твердили столь явственно, что заставляли в этом сомневаться. Красивая женщина смутно напоминала первую жену Джорджа, Элизабет, но лишь внешне. Джордж решил, что она честолюбивая карьеристка.

Было воскресный день середины ноября. С каждым порывом ветра падали листья, словно медный снег, но оставалось еще достаточно осенней листвы. Умиротворяющая картина при свете дня. Оттенки красно-коричневого на солнце, первые морозы; горели камины, потрескивали дрова и уголь.

Джордж, Харриет, Урсула и Селина обедали. Близнецы собирались в церковь и обедали наверху с няньками. Джорджа раздражало, что третье воскресенье подряд они обедают с непрошеной гостьей. Он попросил Харриет узнать, сколько та пробудет, но жена до сих пор не спросила.

— Carpe diem [2], — произнесла она, чем еще больше рассердила его, потому что Джордж не понимал смысл и считал, что она тоже.

Когда подавали первое блюдо, оба огромных костлявых пса мгновенно вскочили и залаяли из гостиной, где валялись в роскоши на каминном коврике. Возникло некоторое замешательство, и Харриет послала грума их успокоить. Затем вошел Симпсон и прошептал на ухо Джорджу имя прибывшего.

Брови его сошлись на переносице, и он обратился к Харриет:

— Валентин здесь.

Харриет зачерпнула ложку супа.

— Кастор и Поллукс такие непослушные. Я ведь приучала их не облаивать гостей... Что ж, Джордж, это твой дом и твой сын. Почему бы его не пригласить?

Селина встала из-за стола, смяв салфетку.

— Пойду наверх.

— Нет, не пойдешь, — велела Харриет. — Пожалуйста, сядь. Симпсон, попросите Джонса принести еще один прибор.

Симпсон посмотрел на хозяина, но не получив иных указаний, ответил:

— Слушаюсь, миледи.

— Я не желаю здесь оставаться! — Глаза Селины засверкали. — Прошу меня извинить.

— Ты у нас дома, — осадила Харриет. — Мы не намерены тебя отпускать.

Вошел Валентин. На нем был желтовато-коричневый сюртук, красный жилет, саржевые панталоны, сапоги для верховой езды, кремовый шейный платок и серые замшевые перчатки, которые он стянул, когда вошел. На щеках появились морщинки. Он остановился, увидев Селину, потом подошел к Харриет и поцеловал в щеку. Его мачеха чуть скривилась.

— Как поживаешь, Харриет? Добрый день, отец. — Так-так, малышка Урсула. Вижу, ты похорошела.

— Зачем пожаловал? — спросил Джордж.

— Пришел повидать жену. Но, похоже, явился не вовремя.

— Я придерживаюсь мнения, что любое время будет неподходящим, когда дело касается твоей жены, — заявила Харриет.

— Единственный непростительный поступок с моей стороны — что я помешал обеду. Могу я подождать в гостиной?

— Раз уж ты здесь, — ответила Харриет, — можешь разделить с нами трапезу. Полагаю, твой отец не возражает?

— Разговор о причине твоего визита отложим до окончания обеда, — холодно отозвался Джордж.

Возникло замешательство.

— Суп с зайчатиной, — сказала Харриет. — Пресноводная форель, оленина, пирожки и конфеты. Мы скудно питаемся.

Лицо Валентина исказилось одновременно в гримасе и улыбке.

— Благодарю. — Валентин огляделся. Симпсон отодвинул стул, как раз напротив Селины. Валентин занял его. — Благодарю.

Плотно сжав губы, Селина отвела взгляд.

Обед проходил в задумчивом молчании, которое нарушали только звон столовых приборов и посуды. Со временем и они стихли. Урсула злобно посматривала на брата. Ей показалось, что выглядит он бледным, словно в ноябре не ходил по морям и не ездил в Ирландию. Когда он жил дома, брат с сестрой так и не смогли найти общий язык. Валентин нещадно насмехался над ней, и Урсула помнила свою ярость по этому поводу.

— У тебя есть новости об Изабелле-Роуз? — вдруг спросила она, нарушив ледяное молчание.

— О ком? Ох. Нет. С чего бы? Она в Лондоне, как я понимаю.

— Да, она берет музыкальные уроки. Я слышала от школьной подруги Эрики Рэшли, что она уже поет на званых вечерах и подобных мероприятиях.

— Подходящих для нее.

— Да, точно. Папа отправил меня на год в Пензанс в пансион мадам Блик для благородных девиц. Не знаю, будут ли там обучать пению.

— У тебя нет голоса, — сказал Джордж.

— Спасибо, папа. Признаюсь, мне бы хотелось в Лондон.

— Всему свое время. Тебе только девятнадцать.

— Белла младше меня на два года.

Харриет оглядела стол и бросила взгляд на Симпсона и других лакеев. Ее воспитывали пренебрегать тем, что семейные разговоры слышат или подслушивают слуги, но она знала, насколько Джордж не одобряет подобную откровенность. Он мог бы высказаться, но натянутый характер разговора вряд ли это позволит. Валентин встретился с ней взглядом, затем отвернулся и просто сказал:

— На этой неделе я видел отца Беллы, после окончания следствия.

Это замечание никак не разрядило обстановку.

— Не сомневаюсь, что он в добром здравии, — отозвался Джордж.

— Не знаю, наверное. Боюсь, он не слишком беспокоится обо мне. Куда больше его взбудоражили утвержденные правительством шесть законов.

— Тогда пусть лучше присоединяется к возмутителям спокойствия на Сент-Питерс-Филд, чем пышет злобой в своем убогом домишке в Нампаре.

— Папа, а что за шесть законов? — спросила Урсула.

— Вполне понятная реакция правительства на беспорядки и позорные мятежи в Манчестере и других северных городах. Мы на пороге революции.

— Кузен Росс считает, — возразил Валентин, — что меры правительства слишком репрессивны. Что следует относиться к беспорядкам с благоразумием. Ему кажется, что недопонимание между богатыми и бедными в этом году серьезно усилилось.

— Ты голосовал за эти меры, Джордж? — спросила Харриет. — Забыла тебя спросить.

— Меня там не было в то время, — оборвал ее Джордж. — Тебе прекрасно это известно. Два моих представителя проголосовали. Так же проголосовал и Веллингтон, кого уж точно никто не назовет паникёром. А также Джордж Каннинг, великий герой Росса Полдарка. Все здравомыслящие люди.

— В самом деле, — отозвалась Харриет. — Меры репрессивные, но учитывая положение дел в стране...

— Я приехал за тобой, — обратился Валентин к Селине.

Все молчали. Положение становилось невыносимым. Джордж решил взять дело в свои руки.

— Симпсон, проводи мисс Урсулу в ее комнату. Потом закрой дверь, а я позвоню в колокольчик, когда ты понадобишься.

— Папа! — возмущенно воскликнула Урсула. — Я не закончила! Послушай, я...

— Мы пришлем за тобой, — ответил Джордж. — Негоже тебе слушать этот разговор...

— Но мне и так все известно! — кричала она, когда ее выпроваживали. Все слышали за закрытой дверью ее возмущенные возражения. — Я его сестра!

— Удивительно, что она это признает, — шепнул сыну Джордж. — Тебя сюда не приглашали. Выкладывай, зачем явился, и уходи.

— Я уже объяснил, зачем явился, — сказал Валентин, — я пришел за Селиной.

Только Харриет ковырялась в остатках еды на тарелке.

— Это ты ее убил, Валентин?

— Кого? Что?!

— Девушку. Забыла ее имя. Это ты перерезал ей горло?

Валентин взял бокал и поднес его к свету.

— Да, ее кровь цвета вот этого бордо.

Селина с ужасом выдохнула. Валентин улыбнулся ей.

— У моей мачехи очень прямолинейное мышление. И порой оно приводит ее к несуразным выводам.

— Так убил или нет? — повторила Харриет.

— Каким образом? Находясь посреди Ирландского моря?

— А ты точно плыл по Ирландскому морю?

— Точно.

— Откуда ты знаешь, когда она умерла?

— Из показаний доктора Эниса.

Харриет хмуро взглянула на него.

— Газета с отчетом по расследованию еще не вышла. Каков вердикт?

— Убийство одним или несколькими неизвестными.

— И у тебя есть свидетели, которые подтвердят, что ты находился в Ирландии?

— Письменные показания под присягой. От мистера Лири из «Герба Уотерфорда» и мистера Коннора из «Верфи Коннора».

— Ну что ж, — немного подумав, сказала Харриет, — это хорошо, если на то пошло.

— Согласен. Полностью согласен.

— Но ты ее соблазнил?

Валентин глубоко вздохнул.

— Соблазнение предполагает вину одного и невинность другого. Видишь ли, она не такая уж невинная голубка. И не круглая дура с одной ногой короче другой и косоглазием. У нее были любовники и до меня. Она испытывает тягу к молодым людям. Семья пытается выставить ее невинной слабоумной девицей, на чью непорочность я посягнул. Могу заявить об обратном.

Долгое время Харриет пристально на него взирала.

— Ты уверен, что у нее были другие?

— О, совершенно уверен!

— Можешь кого-нибудь из них назвать?

— Вот прямо тотчас не назову. Она не упоминала фамилий, только имена.

— Ты тоже так считаешь? — обратилась Харриет к Селине.

— О чем ты?

— Что она только притворялась слабоумной и умственно отсталой?

— Нет... я бы так не сказала. Она была подавленной, нервной и без конца рыдала. При каждой нашей встрече!

Харриет отложила вилку. Валентин глотнул вина.

— Допрос окончен?

Селина заерзала на стуле.

— Пойду проведаю Джорджи.

— Погоди минутку, — остановила ее Харриет. — Ты вернешься с Валентином?

Селина выглядела испуганной.

— Нет... Не знаю!

— Твоему поступку нет оправданий, Валентин, — заявил Джордж. — Это мерзкий и постыдный поступок. От меня помощи не жди.

— Я пришел не за твоей помощью, отец. Я пришел за женой.

— Джордж, мне кажется, — сказала Харриет, холодно глядя на него, — что эту сторону медали мы раньше не видели. Если все сказанное Валентином правда, то получается, что он обычный человек, который просто сбился с пути и согрешил, как все остальные. В каких браках не случается измен? Если бы моя мать уходила от отца всякий раз, как он приводил к себе актрису, мы бы вообще ее не видели! Но, — продолжила она, заметив, что Джордж уже собирается что-то сказать, — это с точки зрения Валентина. Но если Валентин умышленно лжет (если не о ее смерти, то о характере и простодушии девицы Тренеглос), только чтобы оправдаться и обелить себя, то его следует вышвырнуть вон.

— Благодарю, Харриет, — отозвался Валентин. — Госпожа Справедливость. Отлично сказано. Но я уже стоял перед судом. Где же присяжные? Их уже можно отпустить и огласить вердикт.

— Он мне лгал! — крикнула Селина. В глазах ее полыхнул голубой огонь.

— Я лгал, что не имел интрижки,— спокойно ответил Валентин. — Как мудро заметила мачеха, какой муж не обманывает супругу? Я же говорил тебе, Селина, ясно и прямо, что Агнета не слабоумная, а интриганка, причем похотливая...

— Ты... я этого не припоминаю, но ты точно о таком не говорил.

— Нет, говорил. А она играла на сочувствии семьи, чтобы с ней обращались как с недалекой и простодушной...

— Она и была недалекой! Когда тем вечером пришла к тебе! И ты забыл, что она приходила еще три или четыре раза! Она была наивной...

— Это комедия и притворство! Само собой, не стану врать, она не такая умная, как ты или Госпожа Справедливость, но умела разыгрывать спектакль со слабоумием, умела получать желаемое, чтобы мужчина оказался у нее между ног. Она не невинная овечка. Клянусь, половина деревенских холостяков хорошо ее знала. И скорее всего, когда она гуляла с одним из них, случилась какая-то ссора, тот вышел из себя и бросился на нее с ножом...

Джордж встал.

— С меня хватит. Прекращайте свою семейную перепалку, я не потерплю этого здесь. Понятно?

— Согласна, — поддержала его Харриет. — Может, пока лучше остановиться. Если бы это был суд, спаси Господи, я бы вызвала лишь одного свидетеля.

— И кого же?

— Доктора Дуайта Эниса.

— Он дал показания на слушаниях.

— Знаю. Но что именно он сказал?

— Вопрос о состоянии рассудка Агнеты тактично обошли. Наверное, решили, что если поднять эту тему, то найдется куча свидетелей ее поистине звериной смекалки.

Через некоторое время Харриет задумчиво произнесла:

— Мне кажется, Валентин, что если ты потренируешься, то благодаря своему языку выпутаешься из любой переделки.

Вошел Симпсон.

— Вы звонили, сэр?

— Да, лакеи могут возвращаться. Подавайте следующее блюдо. И передайте мисс Урсуле, чтобы возвращалась.

Селина вернулась в Плейс-хаус со свитой из малыша Джорджи и двух слуг. Пожила там с неделю, а потом уехала в Лондон, забрав с собой Джорджи и няньку. Валентин отправился в Падстоу, но по возвращении обнаружил короткую записку:


Я ухожу от тебя и буду жить в Финсбери с миссис Осворт и падчерицами. Я забрала некоторые личные вещи — драгоценности, чтобы продать и продержаться какое-то время. Пожалуйста, не преследуй меня.

Селина.


За день до этого Селина навестила Росса. Кто-то сообщил ей, что по четвергам Демельза обедает у Кэролайн Энис, так что день и время визита она явно выбрала не случайно. Росс в шахте проверял с Беном расчетные книги — обычная и регулярная практика. День выдался прекрасным, пшенично-красное солнце то сияло, то поблескивало из-за решетки облаков; море было мрачное, но спокойное. Когда Росс шел по пляжу, чайки и прочие морские пернатые собрались в стаю, устроив своего рода митинг протеста, и Росс подумал — будь они людьми, им бы запретили это на основании закона.

К старой сирени была привязана лошадь. Росс не узнал ее. Он вошел в дом, и Мэтью-Марк Мартин шепнул:

— Миссис Уорлегган.

Росс воззрился на него.

— Какая именно?

— Супруга мистера Валентина, сэр.

Селина находилась в старой гостиной. Ни Росс, ни Демельза не задумывались, почему гости оказываются именно здесь, а не в более элегантной библиотеке.

Она позаботилась о внешнем виде: фиолетовая плиссированная амазонка с раздельной юбкой, под которой виднелась более длинная юбка сливового цвета, черная шляпка, черные полусапожки, кружево палевого цвета обрамляло шею и запястья. Росс уже позабыл, какая она красавица. Стройная фигура, кошачьи глаза, пепельно-белокурые волосы. Он помнил время, еще при жизни мистера Поупа, когда ходили слухи о ее очень тесной дружбе с Джереми.

— Сэр Росс. Простите за вторжение. Вашей жены здесь нет?

— Нет, она у Энисов. Могу я ее заменить?

— Вообще-то я пришла именно к вам.

— Садитесь, прошу вас. Не хотите чего-нибудь выпить после езды верхом?

— Нет, благодарю.

Она села и посмотрела в озаренное солнечным светом окно.

— У вашей жены чудесный сад. В Плейс-хаусе все разворочено в пух и прах, там мало что цветет.

— Защитная стенка творит чудеса. Почва здесь бедная, но если оберегать растения от ветра, то вырастить можно почти что угодно.

— У нас есть частично огороженный сад, но в основном для выращивания овощей и фруктов.

Тема сама себя исчерпала.

— В любом случае я рад, что вы вернулись в Плейс-хаус, — сказал Росс. — Думаю, будет...

— Но я не вернулась, — перебила его Селина.

Росс посмотрел на нее.

— Разве нет?

— Нет. Завтра я уезжаю в Лондон.

— Да? То есть, погостить или...

— Навсегда.

— А Валентин согласен?

— Он пока не знает.

Росс задумался.

— Он не одобрит. Позволит ли?

— Я уеду раньше, чем он узнает.

— Ох... Но вы сообщаете мне?

Селина прищурилась.

— Помните, после смерти первого мужа я пришла к вам за советом?

— В основном это касалось прав на разработку недр, насколько я помню.

— Вы дали мне хороший совет, очень помогли. Еще вы ближе всех с Валентином. Поэтому вам следует знать.

— Но вы уже приняли решение. Мой совет не имел бы для вас значения.

— Я бы хотела услышать ваше мнение.

— По поводу вашего ухода от Валентина? — Росс дотронулся до шрама на щеке. — Разве долг жены не в том, чтобы находиться рядом с мужем, когда он попал в беду?

— Смотря какая именно беда.

— Мой совет, Селина, пусть вы и пришли не за ним, состоит в том, что если после тщательного взвешивания всех обстоятельств вы поймете, что больше не в силах жить с Валентином, то уходите. Но если вы уйдете сейчас, то, окажете ему медвежью услугу, а не просто лишите его своего общества.

— Вы о малыше Джорджи? Да, я...

— Я говорю не о малыше Джорджи. Я о том, что вы лишний раз подтвердите слухи, что Валентин убил ту девушку.

— Но ведь полицейские ездили в Ирландию и взяли показания у двух свидетелей. Все это всплыло во время следствия.

— Кто поверит клятве ирландца? Такое я слышал не далее как вчера. Слухи не утихают. Только у него, похоже, был мотив. Если его жена сбежит от него вместе с ребенком, то тем самым покажет, что того же мнения.

Селина разъярилась.

— А никто не думает, что многочисленные измены и вдобавок соблазнение полоумной уже достаточная причина для ухода?

— Его друзья с этим согласятся. Но не враги. А у него их предостаточно.

— И кто в этом виноват? Он сам их нажил.

Росс кивнул.

— Даже если и так. Селина, еще мне кажется, что, пусть и по-своему, но он очень к вам привязан и будет страшно скучать.

— Я уже все решила, — заявила Селина.

Росс заметил, как крепко она стиснула челюсти.

— У вас хватит средств?

— Разумеется, мои деньги у него. Большую их часть он вложил в различные коммерческие предприятия. Ту часть, которую не промотал на распутные похождения. У меня есть драгоценности. И недвижимость в Финсбери, не бог весть что, но мне хватит. Там живут Летиция и Мод, а также моя кузина миссис Осворт. Конечно, мне следовало включить это имущество в приданое, но я утаила его от Валентина. Он думает, все принадлежит моей кузине.

— Вот как.

— Мистеру Поупу я тоже об этом не рассказывала.

— Зато мне сообщаете.

— Вряд ли вы станете моим мужем, — ответила она.


Глава пятая


В конце месяца Джеффри Чарльз нашел Демельзу в саду, земля в котором отсырела из-за ноябрьской сырости. Он беззаботно поцеловал ее и спросил, далеко ли Росс.

— Он на пляже с Гарри. С последним приливом к берегу кое-что прибило, Пол Дэниэл и остальные из Меллина собирают, что получше. Вроде там табак и рулоны ткани.

Джеффри Чарльз вытянул шею.

— Ах да, кажется, я их вижу. А как ты поживаешь, моя дорогая тетушка? Клянусь честью, ты совсем не постарела.

— Разве «клянусь честью» не означает «прости за такую отвратительную выдумку»? — отозвалась Демельза.

— Вовсе нет, и тебе прекрасно об этом известно. После гибели Джереми тебя словно подменили. Мы все боялись за тебя. Теперь ты выглядишь как прежде и воспряла духом. Я замечаю это каждый раз, как прихожу.

— Тогда заходи почаще, — посоветовала Демельза и тоже глянула через ограду. — По-моему, Росс уже идет домой. Не хочешь его подождать?

— Ну конечно, я его дождусь. Вообще-то я пришел повидать вас обоих и принес свежие новости.

— Да? Ох, теперь я вся в нетерпении. Как там Амадора и малышка Хуана?

— Держатся хорошо, благодарю.

— На этот раз хочешь мальчика?

— Амадора хочет. Я совершенно не возражаю. Хорошо бы увековечить фамилию Полдарк в Тренвите.

Они вместе пошли через заросли кустарника в дюнах к лесенке в стене.

— Кстати, дела у твоей племянницы идут славно.

— Ох, рада это слышать.

— Вера, нянька Хуаны, уезжает с мужем-шахтером в Австралию, так что Эстер повысят в должности. Станет более уважаемой и платить ей будут больше.

— Чудесно. Только не будем сообщать Сэму.

Оба рассмеялись.

— А если серьезно, — сказал Джеффри Чарльз, — то в шутке есть доля правды. Эсси и Амадора настолько отлично поладили, так что когда родится дитя, скорее всего, наймут другую няньку, а Эсси оставят в качестве компаньонки.

Группа на пляже приближалась. Все тащили добычу. Демельза помахала, и ей помахали в ответ. Генри сорвался на бег, намереваясь опередить старших.

— Амадора, — продолжил Джеффри Чарльз, — до сих пор очень застенчива. Ей трудно влиться в общество. Они с Морвенной лучшие подруги, но Морвенна не может жить в Тренвите из-за плохих воспоминаний о нем. Кроме того, она дочь викария-протестанта. И у Дрейка есть верфь. Они приезжают, как тебе известно, дважды в год... Ты упомянула Сэма, наверное, отчасти в шутку, но религия в какой-то мере лежит в основе замкнутости и застенчивости Амадоры. Католик-папист — бранное словечко в Англии. Ей до сих пор кажется, что прислуга считает ее чужачкой и даже шпионкой. Мы с ней над этим посмеиваемся, но... Эстер совсем другая. Эстер, конечно же, ходит в церковь, но не проявляет особой приверженности к вере Сэма. Дважды она ходила с Амадорой на мессу в католическую церковь неподалеку от Труро и сказала, что ей понравилось. Господи, что бы подумал Сэм, услышав от нее такое!

Генри почти добежал до них, что есть силы выкрикивая на ходу новости, которые уже знали все члены семьи. Ужасная боль кольнула сердце Демельзы, когда она вспомнила похожий образ десятилетней давности, только тогда Джереми бежал к ней через заросли песколюбки. Интересно, растет ли в Бельгии такая трава?

Жители Меллина радостно, но уважительно их поприветствовали. У шахтеров не так-то просто заслужить уважение, но один Полдарк всю жизнь провел среди них, а сейчас стал баронетом, другой — майор и ветеран Ватерлоо. Демельза, само собой, одна из них, но никому и в голову не приходило позволять себе с ней вольности.

Когда шахтеры удалились с добычей, а Генри побежал в дом чего-нибудь перекусить, Джеффри Чарльз заговорил:

— Я пришел сообщить, что сегодня получил письмо от тестя и тещи, они приедут к нам на Рождество. Мы уже их приглашали, но они не решались на поездку. Теперь они едут, Амадора в панике, и мне велено оставаться в Корнуолле и готовиться их встречать, как только они прибудут в Фалмут.

— Надеюсь, они поймут, что дочь их живет не в диких землях, — сказал Росс. — Они когда-нибудь бывали в Англии?

— Времена сейчас бурные. Но тесть восхищается Англией и англичанами, так что надеюсь оправдать ожидания.

— Как их зовут? — спросила Демельза. — Ты говорил, но я...

— Амадор де Бертендона, вот как его зовут. Он из древнего рода и депутат Кортесов. Отлично говорит на английском. Мать ее португалка. Ее зовут Хасинта. Она не говорит по-английски, по крайней мере, не говорила, когда мы впервые встретились, но училась, и на Пасху произнесла несколько простейших слов. Когда я попросил руки их дочери, она стала главным камнем преткновения. Тесть погружен в свои размышления, но очень снисходителен. По-моему, милосердие и снисходительность у него в крови. А она, наоборот, была настроена скептически, но мы побороли ее ужас.

— Когда примерно они приедут?

— Где-то двенадцатого числа грядущего месяца.

— Ты устроишь прием в их честь, пока они будут у вас? — спросила Демельза.

Джеффри Чарльз с интересом взглянул на нее, а потом рассмеялся.

— Видела бы ты Амадору. Я предложил ей то же самое, но она «ой, нет», «ой, не надо», перенервничала еще больше, чем когда мы устраивали прием в первый раз. Но семя точно посеяно. Требуется лишь твой кипучий энтузиазм, и мы одержим победу.

— Давай же, — обратился Росс к Демельзе. — Если польешь семена, выйдешь победительницей.

Джеффри Чарльз снова рассмеялся.

— С кипучим энтузиазмом? — спросила Демельза.

— Точно.

Тем же вечером к Демельзе пришел Бен Картер. Его впустил Мэтью-Марк Мартин, родственник Бена. Демельза разучивала мелодию за фортепиано, которое Росс купил ей на крестины Генри, так что случайным образом встреча произошла в более просторной и элегантной гостиной.

Демельза сообщила, что муж поехал с Джеффри Чарльзом в Тренвит и пока не вернулся.

— Да, — хмуро согласился Бен. — Я видел, как он уходил.

— Вот как, — Демельза снова опустилась на табуретку за фортепиано.

Бен стоял в рабочей одежде и сильными пальцами сжимал шапку.

— Наверное, мне не следовало вас беспокоить, мэм, но меня мучает небольшой вопрос насчет моих увлечений, и я решил попросить вашего совета.

— Ох, — растерялась Демельза. — Что ж, можем побеседовать здесь наедине. Если ты хочешь обсудить что-то личное.

— Да, личное.

Бен осторожно сел на роскошный голубой стул, словно боялся его испачкать.

— Даже не знаю, с чего начать.

— Это связано с шахтой?

— О нет. Там все хорошо, пока жилы богаты...

— Тогда что?

— Честно говоря, миссис... Знаю, мне нельзя вас так называть...

Демельза улыбнулась.

— Неважно, как ты меня зовешь. Лучше расскажи, что там у тебя происходит.

Бен опять начал тискать шапку.

— Сказать по правде, меня привлекает ваша племянница.

Демельза выглядела донельзя пораженной.

— Моя племянница? Но я... Ох, так ты про Эсси?

Он кивнул и уставился в какую-то точку.

— Но... но что тут такого? Эсси Карн? Которая работает в Тренвите? Бен, это же прекрасная новость. А она... она отвечает тебе взаимностью?

— Она не знает о моих чувствах.

— И в этом проблема?

— Проблема в том, что мне хочется знать ваше мнение по поводу моего увлечения вашей племянницей. Вы знаете, я долго испытывал чувства к Клоуэнс. Это не исчезло и не изменилось. Но она давно для меня потеряна. Даже сейчас, когда она овдовела, я понимаю, что она не для меня. Когда-нибудь она снова выйдет замуж, но не за такого, как я. Может, выйдет за того лорда, который делал ей когда-то предложение. Разумеется, вас и сэра Росса это обрадует. Или найдутся другие претенденты. Я...

— Бен, остановись на минутку.

Он замолк.

— Клоуэнс не для тебя. Не знаю, почему, ведь вы росли вместе и хорошо ладили друг с другом. Но порой такое случается. Неожиданно у нас появился Стивен, можно так сказать, возник перед ней внезапно, и с первой их встречи остальные перестали для нее существовать. Тогда я сказала тебе (помнишь, мы об этом говорили в период их брака?), что это решение Клоуэнс. Никто не решал за нее. Ни я. Ни ее отец. Я сказала тебе: мы с Россом считаем, что наши дети сами должны выбрать себе человека по сердцу, мы не их заставляем и не влияем на их выбор. Сомневаешься?

— Нет, мэм. Простите. Сорвалось с языка.

Демельза взяла аккорд на фортепиано.

— Значит, когда-нибудь мимоходом эти слова снова сорвутся.

— Простите, — повторил Бен.

Демельза несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

— Так что же?

— Я виделся с Эстер раз шесть и увлекся ею. Если не считать Клоуэнс, это первая девушка, к которой я почувствовал подобное. Но подумал, что прежде чем приближаться к ней, надо сперва спросить у вас...

— Спросить о чем?

Он с виноватым видом улыбнулся.

— Вы уже дали ответ.

Демельза внимательно смотрела на него.

— Но я же говорила это несколько лет назад, когда Клоуэнс и Стивен поженились. В старой гостиной. Я дословно помню, о чем мы говорили.

— Да, мэм, знаю, хорошо помню. Но когда в одиночестве проводишь столько ночей и представляешь их вместе, а тебе не с кем об этом поговорить, каким-то образом сказанное вылетает из памяти, и начинаешь придумывать всякое. Я прекрасно понимаю, что недостаточно подхожу вашей семье. Клоуэнс слишком хороша для любого, с кем я ее видел... Она заслуживает герцога или кого-то подобного... Так что теперь...

— Что же?

— Мне кажется, я поступил неправильно, что пришел вот так к вам...

— Бен, ты поступил правильно. И если тебя мучили эти мысли, то теперь мы все прояснили, и тема исчерпана. Ты пришел еще по какой-то причине? Или подумал, раз ее мать далеко отсюда, то поскольку я родная тетка, меня можно спросить или рассказать о чувствах к ней, вместо родной матери?

— Да, именно так. Но раз уж вы как бы ответили, я решил должным образом попросить у вас разрешения.

Демельза сыграла еще аккорд. Он звучал гораздо благозвучнее прежнего.

— Дорогой Бен, сколько я тебя знаю? Ведь с самого рождения! Ты крестник Росса. Тебе всегда здесь рады. Если ты не знаешь об этом, мне остается только убедить тебя. Если бы Клоуэнс выбрала тебя, мы бы радовались такому зятю. Если ты неравнодушен к Эсси, а Эсси неравнодушна к тебе, мы оба только обрадуемся, когда вы поженитесь и будете счастливы. Я хорошо объяснила? Ты понимаешь?

— Вот теперь я все прекрасно понял, мэм. И спасибо вам. Простите, что побеспокоил.

— Хочешь пока сохранить это в тайне?

— Было бы хорошо.


Глава шестая


Филип Придо заехал в Пенрис-мэнор, прекрасный двухэтажный особняк с выступающими флигелями, находящийся на южном побережье, неподалеку от Сент-Остелла, и его провели в небольшой кабинет с видом на обширный парк с оленями и море. Декабрьским утром в косых лучах солнца море казалось бледнее обычного, а земля, наоборот, темнее, словно они ждали обещанный дождь.

Вскоре Придо предстал перед владельцем особняка. Сэр Чарльз Брюн Грейвс-Сол, известный человек графства и главный шериф Корнуолла, разменял шестой десяток. Низкий щеголеватый мужчина с военной выправкой поприветствовал Филипа Придо, с которым ему раньше не доводилось встречаться, по-дружески учтиво, как подобает дальнему родственнику. Вошел лакей, подал рейнское вино и португальское печенье.

— Мне сказали, вы участвовали в грандиозной кавалерийской атаке в Ватерлоо, Придо. Весьма похвально! — заметил баронет.

— Кто вам рассказал, сэр?

— Мой друг. Уильям Рэшли.

Филип кивнул.

— Да, сэр. Участвовал. Хотя поправлю вас, похвального тут ничего нет.

Лицо сэра Чарльза застыло.

— Почему вы так говорите?

— Атака была обоснована, но помешало самовольство и отсутствие дисциплины. Атака удалась, а затем вышла далеко за рамки тактического успеха и захлебнулась.

— Веллингтон охарактеризовал атаку как успешную.

— О да, он ведь защищал репутацию Аксбриджа. Тем более, он сказал это, когда сражение давно уже закончилось.

Сэр Чарльз задумчиво жевал.

— Я слышал, что вам не по душе говорить об этой бессмертной атаке.

— Верно, сэр. Как не люблю я и говорить о сражении, где кровь лилась рекой, таком беспощадном, таком безжалостном, таком...

— В противном случае моя жена очень бы хотела с вами познакомиться и услышать ваш рассказ. Как и другие мои знакомые.

Филип поправил очки.

— Прошло всего три с половиной года. Может, когда-нибудь я стану менее воприимчивым к воспоминаниям.

— Да, разумеется. Вам нравится жизнь в графстве, капитан?

— Очень. И теперь, получив новую должность, я надеюсь остаться здесь насовсем.

— Вот как. Надо же. Именно поэтому я хотел с вами встретиться. Еще вина?

— Не откажусь.

Пока он потягивал вино, сэр Чарльз направился к красочному французскому столу и покопался в бумагах. Филип засмотрелся на ряд семейных портретов, развешанных по всей комнате. Получив письменное приглашение, он впервые услышал фамилию Грейвс-Сол.

— Я беседовал с лордом Вэйси по поводу вас, — отрывисто произнес сэр Чарльз и снова сел в кресло с парочкой листов, где проглядывали какие-то имена и цифры. — Как нам представляется, если вы вправду намереваетесь остаться здесь, то можете принести бóльшую пользу, чем на должности, которую занимаете сейчас в герцогстве Корнуолл. Иными словами, это не замена вашей должности секретаря, но дополнение к ней.

— Я изучаю археологию.

— Об этом мне сообщили. Все это полезные занятия, исследования, начинания, называйте как хотите. Я собираюсь предложить вам третье.

Филип снял очки и отложил их, тишину в комнате нарушил только щелчок футляра.

— Я вас внимательно слушаю.

— Как на главном шерифе, на мне лежит обязанность поддерживать закон и порядок в Корнуолле. Как вы понимаете, это формальность. Я присутствую на суде присяжных, исполняю ряд формальных обязанностей на протяжении года, занимаю должность в совете принца Уэльского. Но обеспечивают должный порядок в графстве констебли и смотрители, которых назначают в каждую крупную деревню и город. Не нужно повторять, что им мало платят, их не хватает, но главное, их служба крайне неэффективна. В Лондоне их называют «Чарли». Вы знаете, с каким презрением к ним относятся.

— Представляю.

— В Лондоне безнаказанно совершаются преступления. Согласно последним оценкам, в Англии каждый двадцать второй — преступник. В Лондоне их гораздо больше. Кенсингтон, как мне говорили, занимает пятнадцать квадратных миль. Для защиты законопослушных граждан там всего три констебля и три окружных смотрителя. Все уже дряхлые, некоторые взяточники. В Корнуолле в целом мирное население, но преступность растет. После окончания войны прокатилась волна краж, разбоев и даже убийств.

Филип кивнул и вновь уставился на портреты предков.

— Недавно в Лондоне, — продолжил сэр Чарльз, — ввели конные патрули, и по улицам ходят специальные детективы. Есть кое-какие успехи. Но даже этого у нас в Корнуолле нет.

Филип ждал, когда хозяин еще что-нибудь скажет. Но тот молчал.

— Неужели вы хотите, чтобы я занялся именно этим?

— Да, именно об этом я и подумал.

— Но в качестве кого?

— Это решится в ходе совещания, если вы в принципе согласны.

— Позвольте узнать, почему вы пригласили... выбрали меня?

— На этот вопрос трудно ответить, капитан. Во-первых, вы корнуолец (согласен, отчасти корнуолец, у вас близкие и дальние родственники по всему графстве). Во-вторых, вы ветеран войны и бывший гвардеец с боевыми заслугами. Вы спасли жизнь полковнику! Если бы за такое награждали, вы бы точно получили медаль. В-третьих, вы молоды и энергичны и наверняка стремитесь начать новую жизнь. Вы сами это написали в заявлении на должность в Корнуолле.

— Да, — признал Филип, с трудом подавив желание поправить очки. — Но я все еще не понимаю, чего вы от меня хотите. Предлагаете направить деятельность констеблей и смотрителей в более эффективное русло? Если графство удвоит число людей и повысит им оплату, это все равно мало что изменит. Безусловно. Мелкие преступления это почти не затронет, если не провести радикальную реформу законов, помимо усиления полицейских сил.

Сэр Чарльз отмахнулся от этих слов.

— Нам всем известно о тяжких преступлениях, которые нельзя считать тяжкими. Я раздумываю о более серьезных: грабеже с применением насилия, всех видах преступлений, направленных против личности, в особенности убийствах. Число таких преступлений увеличилось по всей стране, и Корнуолл не исключение. В минувшем году в Корнуолле остались нераскрытыми пять убийств — сколько в Девоне и Сомерсете вместе взятых!

— Вы меня удивили, сэр Чарльз.

— Ну да. Заметьте, я говорю о нераскрытых убийствах. В одном только Плимуте произошли три убийства, но их быстро раскрыли: оскорбленный муж застрелил жену, два моряка повздорили в пивнушке, один убил другого. И тому подобное.

— И целых пять нераскрытых убийств произошли в этом году в Корнуолле?

— Да, один торговец, другой фермер, там явным мотивом послужило ограбление. Отдельно от них стоит убийство трех молодых женщин одинаковым способом, им всем двадцать с чем-то, очевидно, убили не с целью грабежа или насилия. Эти убийства случились главным образом в центре Корнуолла. Совершил ли их один и тот же человек... Чему вы улыбаетесь, капитан Придо?

Филип сменил выражение.

— Улыбаюсь? Скорее, разинул рот от удивления и ужаса. Улыбка без смеха, то есть гримаса, сэр. Если вы в курсе моей биографии, то должны знать, в чем состоит парадокс вашего предложения.

— Не понимаю, к чему вы клоните.

— Вы просите меня принять предложение (если я верно понял) расследовать эти убийства с целью раскрыть имя преступника, а ведь прошло меньше года с тех пор, как меня судили на военном трибунале за убийство чернокожего ординарца на Ямайке!

Сэр Чарльз Грейвс-Сол встал и подошел к узкому окну, откуда открывался вид на мирно щиплющего траву оленя в лучах солнца.

— Вас признали невиновным. Меня признали невиновным в преднамеренном убийстве. Но обвинили в непреднамеренном, хотя потом обвинения сняли, потому что я находился при смерти из-за болотной лихорадки, трибунал постановил, что я совершил его в невменяемом состоянии. Меня не выгнали из армии с позором, но после оглашения вердикта, когда я поправился, мне посоветовали уйти в отставку.

— Да, знаю-знаю, — нетерпеливо перебил собеседник. — Мне не известны подробности, да я и не желаю их знать! Но я в курсе общих обстоятельств. Вы говорите это, потому что считаете себя непригодным к предлагаемой должности?

— Не совсем. Но вы спросили причину моей улыбки, и я постарался ее объяснить.

Сэр Чарльз хмыкнул.

— Признайтесь, капитан Придо, сколько человек в своей жизни вы убили?

— Ох... пока служил в армии? Трудно подсчитать. Во время одного только сражения при Ватерлоо — около десятка. Но это произошло по долгу службы. Предпочту не рассказывать, какая кровавая резня там творилась. Мне достаточно одних сновидений...


Сэр Чарльз потянул за шнурок колокольчика, что-то сказал лакею, и тот вскоре вернулся с графином.

— Вот, попробуйте. Не так пагубно для печени, как рейнское.

Он заметил трясущиеся руки гостя, щедро плеснул в чистый бокал бренди и поставил перед Филипом.

— Я принимал участие в боевых действиях, знаете ли. В Голландии, в девяностые. Сам убил несколько человек. Не сказать, чтобы меня это страшно расстроило. Но разумеется, последнее сражение намного превышает остальные по жестокости и числу пролитой крови. Понимаю, это оставило след.

— Тогда тем более понимаете, что я менее всего подхожу для поиска убийц.

— Я бы не сказал. Разумеется, надо это обдумать. Скажу, что я обсудил это дело с сэром Гарри Трелони, Уильямом Рэшли и лордом Вэйси. Они не увидели ничего такого в вашем послужном списке. Разумеется, вам решать, как толковать этот список. Может, вам нужно несколько дней, чтобы поразмыслить над моим предложением. Дайте ответ, скажем, к следующему четвергу. Этого времени хватит?

Филип выпил бренди. Волнение улеглось — в последнее время оно стало проходить быстрее.

— Вполне хватит, — ответил Филип.

Сеньор и сеньора де Бертендона прибыли в Англию с трехдневным опозданием, пятнадцатого декабря. Их судну пришлось переждать шторм в Бискайском заливе в Сен-Назере. Оба достойно выдержали испытания и, переночевав в Фалмуте, поехали в Тренвит в наемном экипаже, в сопровождении Джеффри Чарльза и малышки Хуаны, их внучки. Поскольку экипаж не сумел бы преодолеть большой холм, пришлось поехать по главной дороге в Труро, оттуда через Шортленсенд в Марасанвос, там они пересекли другую главную дорогу рядом с Уэрри-хаусом, где жили Бодруганы, откуда тряслись по проселку с немилосердными колдобинами, пока наконец не добрались до ворот Тренвита.

Джеффри Чарльз, всякий раз извиняясь за очередной ухаб, с сожалением задумался, что дороги не улучшились со времени свадьбы его матери в 1784 году. Тридцать пять лет запустения.

Его теща выглядела бы мрачной и нездоровой, если бы не присутствие любимой внучки, которая изредка визжала от восторга, когда экипаж грозился вот-вот перевернуться. Гениальный ход со стороны Амадоры, это она придумала, чтобы малышка сопровождала отца в Фалмут. Хуана провела в Фалмуте почти три дня и ужасно радовалась, что отец в ее полном распоряжении.

Когда они подъехали к дому, светилось закатное небо, и вместе с мерцающими в доме огнями создавалась впечатляющая картина. Хотя отсюда не было видно море, но его близость к дому незримо ощущалась. Джеффри Чарльз понял, что родители ожидали увидеть дом поменьше и даже болеенизкопробный. Размер и архитектура Тренвита удовлетворили обоих. У парадных дверей их встречала любимая дочь.

Джеффри Чарльз и Амадора запланировали прием на двадцать первое число. Им не терпелось поскорее назначить дату, еще до приезда родителей, потому что хотелось создать рождественскую атмосферу, а гостям предоставить достаточно времени для ответа. Но из-за задержки с прибытием осталось совсем мало времени, чтобы подготовить родителей. Сеньор де Бертендона подхватил простуду и пролежал пару дней в постели. А значит, друзья и родственники вряд ли смогут встретиться с почетным гостями до приема. Джеффри Чарльз заехал в Нампару, чтобы прояснить ситуацию и попросить на время трех слуг, пополнив ими ряды уже нанятых. Когда он собрался уходить, Демельза обратилась к нему с просьбой пригласить и Бена Картера. Джеффри Чарльз с улыбкой воззрился на нее.

— Кто это? Что за Бен?

— Картер. Ты прекрасно его знаешь. Он управляет Уил-Лежер.

— Ах да, конечно. Его имя не приходило мне на ум, но я не возражаю.

— Сомневаюсь, что он придет, — произнес Росс, который только что вернулся. — Что ты задумала, дорогая?

— Все равно пригласи, — обратилась Демельза к Джеффри Чарльзу. — Хорошо?

— Разумеется. Он приличный парень. Я пошлю кого-нибудь к нему.

— Думаю, он вполне освоится, — продолжила Демельза. — Ведь придет Дрейк. И Сэм, если мы его убедим. И еще пара человек, которых ты знаешь всю жизнь.

— Я пошлю приглашение, как только вернусь.

Когда он уехал, Росс обхватил жену и ущипнул.

— Что за милую игру ты затеяла?

— Это бесстыдство, — заметила Демельза. — Джентльмены так себя не ведут.

— Пора бы тебе уже знать, как они могут себя вести. Все равно держу пари, Бен не придет. У него даже нет подходящий одежды.

— А я вот подумала, Росс, что у тебя скопилось слишком много одежды. Старой одежды. Дай ему примерить, обязательно найдется что-нибудь подходящее.

— Ему не подойдет, — насмешливо отозвался Росс. — Уж ты прекрасно знаешь.

— Мне кажется, в плечах вполне подойдет. Конечно, ты немного повыше ростом. Наверное, на шесть дюймов.

— Почти на восемь.

— Остальное подправят ножницы.

— И кто, скажи на милость, будет орудовать ножницами?

— Его мать можно попросить. Джинни умеет обращаться с иголкой.

— У тебя странная затея ввести бедного парня в светское общество. Ты ведь не замышляешь чего-то между ним и Клоуэнс на ночь глядя?

— Разумеется, нет. Такого точно не случится.

Росс задумался.

— Помнишь крестины Джулии? Как мы сначала пригласили твою родню, а мою пригласили уже на следующий день.

— Даже не напоминай! Но это было... стихийным бедствием, вызванным заблуждением моего отца.

— А еще Джуда.

— Я всего лишь хочу немного развлечь Бена. В конце концов, он твой крестник, и мы еще ничего для него не сделали.

— Верно. Но после долгих-предолгих лет жизни с тобой у меня развилось шестое чувство, я чую, когда ты что-то замышляешь.

— Да, столько долгих лет мы прожили. Я вот думаю, что надеть. Что-нибудь новенькое? Они очень важные люди, родители Амадоры?

— Не важнее тех, кого мы прежде встречали. Интересно, явится ли Джордж.

— Джеффри Чарльз его пригласил. Он сам сказал. Ему кажется, что леди Харриет относится к ним с большой благосклонностью.

— А Джордж — его отчим. В последнюю нашу встречу в Тренвите между нами произошла отвратительная сцена.

— Не припомню, чтобы при встрече с Джорджем в Тренвите между вами не случалось отвратительных сцен!

— Да ладно, не бойся; на этот раз мы не станем драться. Мы оба уже слишком стары и слишком осторожны.

— Уж постарайся об этом не забывать.

Демельза обрадовалась, что уклонилась от разговора про Бена. Нет причин утаивать от Росса новое увлечение Бена, но ей хотелось самой все устроить. Направлять события, чтобы Бен и Эсси познакомились поближе, а это требовало деликатности и умений. Если Росс узнает, то добрыми намерениями может случайно расстроить все планы.

Мэгги Доуз всегда говорила, что зима в Корнуолле начинается двадцать первого января. Демельза вспомнила об этом, когда двадцать первого декабря установилась спокойная погода, легкая облачность, и море словно задремало.

Пришло около пятидесяти гостей. Джеффри Чарльз, который столько лет служил в армии и долго отсутствовал в Корнуолле, не успел завести обширный круг местных знакомых, но в армии у него появились друзья из Корнуолла, и десять из них приняли приглашение. Джон Трелони из Трелона, Вел Вивиан из Трелоуоррена, Гарри Бичем из Пенгрипа и Том Грегор из Тревартеника. Джеффри Чарльз обсудил с Россом, кого из представителей корнуольских семей пригласить, и в итоге они сошлись на нескольких. Но мрачные дни, зимние дожди, слякоть на дорогах помешала гостям прибыть.

Лорд Фалмут прислал Россу дружеское письмо с просьбой передать кузену, что у него самого «чуть ли не аншлаг», и при всем желании он не может бросить гостей. Зная о жестком неприятии Фалмута любых свобод для католиков, Росс гадал, а не было ли это лишь предлогом. До него дошли слухи, что после смерти старого короля, виконт может стать графом.

За два дня до приема приехал Дрейк с любимой женой Морвенной и дочерью Лавдей, они привезли подарок для Амадоры: особое кресло-качалку из бука и ивы, искусно смастеренную Дрейком зимними вечерами. Первую он сделал для Морвенны, а потом, когда она вызвала немалое восхищение у других, для Демельзы. На следующий день он возглавил поход в более лесистую местность за Уэрри-хаусом в поисках остролиста (особенно с ягодами) и разных видов плюща, чтобы украсить дом.

Все эти деревья были низкорослыми и росли только в неглубоких долинах, защищенные от жестоких ветров, или на склонах обмелевших ручейков. Но даже посреди зимы здесь много чего имелось: россыпи цветущих примул, острые побеги нарциссов пробивались сквозь покров палой листвы и папоротников, на кривой яблоне висели остатки дикого ломоноса, и дерево напоминало пожилую даму в соболиных мехах. То тут, то там, особенно в долине Айдлесс, они обнаружили несколько веточек омелы. Их принесли домой с особой осторожностью, чтобы ягодки не осыпались.

Демельза, которая не смогла удержаться от похода, сообщила, что в Иллагане в детстве ей рассказывали, что когда-то омела была большим деревом, но поскольку из ее древесины сделали крест для Христа, то тем самым навечно обрекли дерево вести паразитическую жизнь.

Кристофер и Изабелла-Роуз приехали слишком поздно и не успели сходить в поход, но участвовали в украшении обеденного зала. Наняли небольшой музыкальный ансамбль, который за день до приема играл на балконе для проверки звучания и занимался приготовлениями. Раз за разом Белла распевала нежную трель, но старалась никому не мешать.

В поход за растениями отправились и Пол Келлоу с женой Мэри и сестрой Дейзи. Ее кашель звучал угрожающе, но Дейзи не придавала ему значения и поспевала за остальными. Жена Пола вроде бы излечилась от золотушной опухоли, так что семейство Келлоу пребывало в отличном настроении.

Прием начался в час дня, обед — в половине третьего. Пришли Дуайт и Кэролайн Энисы со своими высокими дочерями, шестнадцатилетней Софи и пятнадцатилетней Мелиорой; Филип Придо, пожелавший сопровождать Клоуэнс, которая два дня назад колесила по графству; Кьюби Полдарк с Ноэль, а Клеменс Тревэнион составила им компанию; Эммелин Тренеглос представляла своих родителей, которые предпочли горевать об утрате и лелеять обиду на всех, кто носил фамилию Полдарк.

Сеньор де Бертендона, к счастью, поправился и стоял с маленькой пухлой супругой в вестибюле, и оба приветствовали гостей, а Джеффри Чарльз представлял их. Амадора переводила для матери.

Потихоньку большая гостиная на первом этаже заполнилась людьми, гости стали перетекать в главный зал, где на столах накрыли обед. Стульев не хватало (Плейс-хаус и Мингуз-хаус из-за Агнеты были недоступны), так что Нампара, Киллуоррен и Фернмор лишились обеденных стульев и даже обычных стульев, которые могли с грехом пополам сойти за обеденные.

— В этом доме никогда не устраивали такого огромного приема, — сказал Росс Джеффри Чарльзу, — даже на свадьбу твоих родителей.

Из-за недомогания де Бертендоны у Росса не получилось познакомиться с ним раньше, а Демельза виделась только с его женой. Они поклонились друг другу, пожали руки и пробормотали приветствие на двух языках, пока Джеффри Чарльз разъяснял родственные связи. Все с улыбкой вновь поклонились и приготовились было отойти, но тут Росс наклонился и поцеловал сеньору де Бертендона.

Это ошеломило всех присутствующих, как и Демельзу, никогда не подозревавшую, что супруг способен на подобные сумасбродства.

Позднее, когда они шли обедать, Амадора перебросилась с матерью парой слов. Маленькая пухлая дама все еще выглядела слегка взволнованной.

— Какой огромный прием ты для нас устроила, Дора! — сказала она. — Но тот человек!.. Сэр Росс, так ты его назвала? Когда он наклонился ко мне, то допустил огромную вольность! Какой болван! Какие дурные манеры! Какая типичная для англичанина оплошность! И тут я посмотрела на него. Подняла взгляд еще выше. И подумала: какой мужчина, какой красавец! И у-у-у-х! У меня просто во рту пересохло! И он говорит по-португальски!

Перед тем как пойти на обед, Демельза шепнула:

— Что ж, дорогой, это первое потрясение вечера!

— Какое?

— Как ты обнимал важную даму.

— Я ее не обнимал. Всего лишь запечатлел приветственный поцелуй на ее припудренной щеке.

— Всего лишь? Мне так не показалось. Ее это ужаснуло. Как и ее мужа. Ты мог развязать войну!

— Наверное, я ее развязал.

Росс сжал ей руку.

— Если ты ведешь себя так в моем присутствии, то боюсь представить, что ты вытворяешь, когда меня нет рядом!

— Мне просто захотелось, — сказал Росс. — Бедная женщина на чужой земле, в окружении иностранцев. Она и двух слов не может связать на английском, и ей не нравится наш народ. Ты бы поскупилась на дружеское приветствие для нее?

— А еще ты преспокойно болтал! Я не знала, что ты говоришь по-испански!

— А я не знаю испанского. Я говорил на португальском.

— Египетский бог! — воскликнула Демельза. — Чего еще я не знаю?

— Ты забыла, что я был в составе делегации, когда сопровождал португальскую королевскую семью из Лиссабона в Бразилию в 1807 году. Во время путешествия я почти каждый вечер играл с принцем-регентом в нарды... Он называл эту игру триктрак.

На самом деле в последние дни Росса охватило разудалое бунтарство — именно с этим был связан его порыв. Как таковых причин для такого поступка не было, но его натуре всегда претило соблюдение строгого этикета, а нынешний образ жизни был скучным, как однажды проницательно заметил Валентин, да, приятным, но все равно скучным. Россу хотелось вырваться из оков многочисленных мелких ограничений, которые его окружали, пусть даже и милых.

Ему не хватало общения с Джорджем Каннингом, а порой даже с известными радикалами. Это ненормально, странно и вызывает недоумение, думал он, и хотя Росс был солидарен с майором Картрайтом, Сэмюэлем Бамфордом, Робертом Оуэном и другими, обстоятельства часто толкали его в сторону противоположного лагеря, и он поддерживал существующее положение дел.

Одними из последних на прием прибыли Сэм и Розина, а за ними Бен. Совместными усилиями Демельзы в выборе одежды, а также спешным шитьем Джинни им удалось прилично нарядить грозного юношу. Кремовый шейный платок из муслина был повязан настолько свободно, что не особо отличался от его любимого красного шарфа, еще на нем были синий бархатный сюртук с бронзовыми пуговицами, кремовый жилет, черные замшевые панталоны и самые его лучшие сапоги. Бронзовые пуговицы плохо застегивались на поясе, потому что, несмотря на рост и возраст, Росс оставался очень худым.

Шахтерского цирюльника Парсонса попросили очень коротко подстричь Бену бороду, так что она превратилась почти в эспаньолку.

Когда все наконец сели, Демельза подумала, что Бен выглядит ничем не хуже других. В преддверии Рождества некоторые гости приехали в одежде, презабавно напоминающей маскарадный наряд. В большом зале с огромным окном, украшенным остролистом, плющом и веточками омелы, колыхалось в теплом дуновении ветерка пламя шестидесяти свечей, длинный стол ломился от заманчивых яств. Бутылки с вином, серебряные блюда, графины, ряды ножей и вилок, куры, индейка, гусь, омар, супы, телячья голова, ветчина, кочаны цветной капусты, украшенные веточками остролиста, печеный и жареный картофель, пироги с голубятиной, крольчатиной и макрелью, разные силлабабы, фрукты и взбитые сливки.

Эстер Карн призналась Амадоре — ей не верится, что она присутствует на званом обеде, лучше бы она трудилась на кухне или еще где-нибудь, чем — ужас какой! — сидела за столом, как «гостья». Амадора сказала, что, поскольку она новенькая в штате прислуги и главная няня Хуаны, то должна занимать подобающее место и быть в ее распоряжении на случай, если что-нибудь потребуется во время обеда.

Поскольку у Амадоры уже давно прошла утренняя тошнота, Эстер недоумевала, для чего она может ей понадобиться во время обеда, но не стала спорить. Даже когда Бен Картер сел рядом, она не заподозрила, что все заранее подстроено.

Как обычно, она покраснела до корней волос, причесанных и уложенных (оделась она мило, но непритязательно), бросала на него испуганный взгляд, но с облегчением увидела легкую улыбку на его лице и робко изогнула губы в ответ. Амадора одолжила ей простое хлопчатобумажное платье вишневого цвета, и оно прекрасно подошло.

— Не ожидал увидеть тебя здесь, — солгал Бен.

— Я тоже не ожидала тебя увидеть, — призналась Эсси, нервно поправляя платье в плечах.

За столом Росс заметил, что Джордж сидит рядом с миссис Гарри Бичем из Пенгрипа. Безопасное сочетание: Бичемы — откровенные провинциалы, и миссис Бичем готова поболтать с человеком более выдающимся. С другой стороны от Джорджа сидела Фейт, старшая из трех незамужних сестер Тиг, самая младшая из которых — скорбящая Рут Тренеглос. Еще одно безопасное размещение: Джордж и Фейт хорошо знали друг друга уже тридцать лет. Росс посчитал, что их с Джорджем разделяют семь мест — на юго-запад, через стол. Оба кивнули друг другу и этим ограничились.

Росс перевел внимание на собственных соседей по столу. Кажется, Джеффри Чарльз проявил неожиданно озорное чувство юмора.

— Леди Харриет, — сказал Росс. — Нет нужды спрашивать, как ваше здоровье. Прекрасно выглядите.

Она надела платье из желтого шелка, цвет ей не совсем шел.

— Сэр Росс, — с хрипотцой ответила она. — И впрямь не стоит спрашивать. Я никогда не болею. А как ваше здоровье?

— Изредка пошаливает.

— Вы ведь теперь удалились от дел?

— Да. Но все равно есть чем заняться.

— Когда отходишь от дел, то просто растрачиваешь жизнь по мелочам.

— А что в жизни не мелочь? — ввернул Росс. — Охота, война, разведение животных, любовь?

Она не нашлась с ответом и перевела разговор на другую тему:

— Валентин сегодня здесь?

— Не думаю, что его пригласили.

— Вот как. Наверное. Его подвергают гонениям?

— Не совсем. Он занят новым начинанием, судоходными перевозками в Ирландию.

— Законными?

— Понятия не имею.

— Вы дипломатичны, как всегда.

— Не знал, что у меня такая репутация.

— Только не с Джорджем... И не со мной, когда мы впервые встретились.

— Впервые?

— Вы не помните. Мы повздорили по поводу лошади. А во вторую нашу встречу повздорили насчет танца.

Некоторое время Росс внимательно ее разглядывал.

— Рискую проявить недипломатичность, мадам, но я помню те события несколько иначе.

Подали французский пирог с паштетом, привезенный накануне утром из Бретани.

— Продолжайте, — попросила Харриет.

— «Повздорили» в нашем случае излишне сильное выражение касательно тех торгов. И если кто-то и не сошелся во мнениях, то мы с Джорджем, но уж точно не мы с вами.

— Это была моя лошадь!

— Вовсе нет! Вашей она стала только в конце.

— Вы все извратили.

— А что касается танца, леди Харриет, то лично я помню, что вы обучали меня вальсу, а я оказался весьма неуклюжим учеником.

— Я пошутила насчет ссоры. Ваши первые попытки научиться новому танцу вызывали восхищение. Вы ни разу не споткнулись, не упали, не оттоптали мне ноги, не пнули меня по голени, не порвали платье и не ругались, глядя мне в глаза.

— У вас прекрасные глаза, — заметил Росс, — я бы никогда не посмел.

Харриет неспешно рассмеялась.

— Не знаете, сегодня будут танцы? Вижу, у нас есть скрипачи. Но этот огромный стол...

— Во время приема шесть лет назад Джеффри Чарльз поднял стол и прислонил его к стене под окном. Но пришлось сломать плитки на полу. Возможно, если комнату освободят от всего лишнего, мы сможем потанцевать вокруг стола.

— Было бы неплохо, — заявила Харриет. — И быть может, вы меня пригласите...


Глава седьмая


— Я благодарен Джеффри Чарльзу, — признался Филип Придо, — устроившему так, чтобы я имел честь сидеть за столом рядом с вами, миссис Каррингтон. После приема вы поживете некоторое время с родными?

— Наверное, останусь до воскресенья. К утру понедельника мне надо вернуться в Пенрин... Капитан Придо.

Он поправил очки.

— Да?

— Мы мало знакомы, но вы дважды приглашали меня на концерты, а кроме того, мы не раз уже встречались. В таких обстоятельствах вам не кажется, что стоит прекратить называть меня миссис Каррингтон?

— А как же мне вас тогда называть? — Его кадык дернулся, он судорожно сглотнул. — По имени? Клоуэнс? Почту за огромную честь.

— Я не считаю это великой честью, Филип. Но в нашей округе не принято придерживаться формальностей высшего общества.

— Мне и в самом деле выпала большая честь! Тогда осмелюсь попросить вас об услуге. — Клоуэнс вопросительно посмотрела на него. Филип улыбнулся. — Позвольте в воскресенье проводить вас домой.

— Но ведь вы собрались уезхать завтра?

— Джеффри Чарльз не станет возражать, если я останусь на пару дней. Как бы прислуга ни трудилась, работы будет непочатый край.

На другом конце стола Эсси шепнула:

— Не могу угадать, какой вилкой пользоваться.

— Я тоже, — признался Бен. — Та девушка напротив орудует маленькой.

— Ага, точно!

Вокруг них люди вели нескончаемые разговоры, но только не они друг с другом. Эсси была слишком напугана, а Бен лишился дара речи, хотя ему хотелось завязать беседу, но без банальных пустых фраз. Он знал, чего хочет, но не мог сказать этого вслух при всем честном народе.

— Здесь как-то жарковато, — отважился он.

— Никогда не думала, что буду вот так здесь сидеть, — заговорила Эсси. — В качестве гостьи. Как дама из общества. У меня появилась мысль, что тетушка Демельза подговорила мою хозяйку, бог знает почему.

Бен посмотрел через стол. Похоже, Эсси случайно догадалась. Но не имела ни малейшего представления о конечной цели. Как она только что выразилась: «Бог знает почему».

Тут он осознал, что непозволительно долго таращится на даму напротив, мисс Дейзи Келлоу. Та улыбнулась ему, как улыбаются привлекательным мужчинам соответствующего возраста, и Бен смущенно потупился. Внезапно он понял, что Дейзи его не узнала. Похоже, другие тоже. Может, даже леди слева от него, мисс Хоуп Тиг, поскольку его борода стала короче, чем когда-либо, даже показался уголок шрама.

В любом случае, вряд ли мисс Хоуп, самая иссохшая из незамужних сестер Тиг, заметит сходство между аккуратно одетым, грубовато выражающимся джентльменом и молчаливым угрюмым человеком, который вышагивает мимо их дома, опустив голову навстречу ветру, по пути на Уил-Лежер.

Во главе стола восседал сеньор де Бентендона с супругой; справа от нее — Джеффри Чарльз с Демельзой; слева от сеньора сидела Амадора, за ней — Дуайт Энис.

— Филип.

— Да, Клоуэнс?

— Можно задать тебе вопрос? Это может показаться неуместным, что я лезу в дело, которое меня не касается...

— Можешь спрашивать о чем угодно.

— Ну что ж, — решилась Клоуэнс, — я все гадаю, зачем ты носишь эти очки?

Филип резко переменился и уставился куда-то вдаль.

— Ты прекрасно знаешь, зачем люди носят очки — чтобы лучше видеть.

— Да, конечно. Ты не видишь на близком расстоянии или вдаль?

— На близком.

— И все же, извини, конечно, ты вполне разглядел имя на табличке, чтобы понять, где сесть.

— Оно написано не мелкими буквами. Возможно, — он поднял голову, — это желание направило меня к нужному месту.

— Ой, брось. — Клоуэнс вытащила золотые часы. — Который час?

— Двадцать минут пятого.

— Циферблат и стрелки довольно маленькие.

— Да, согласен.

Тарелки убрали и подали чистые для десерта.

— Порой очки, мисс Клоуэнс, служат определенной цели.

— Можешь меня просветить?

— Само собой.

Но он так и не удосужился объяснить.

Кристофер Хавергал обратился к Демельзе:

— Леди Полдарк, после приезда у не было времени рассказать вам обо всех лондонских событиях. Разумеется, Белла вам регулярно пишет, я знаю, и рассказала о самых значительных. Раз уж мы дома, вы с ней будете чаще видеться.

— Да, — ответила Демельза. — Но в доме столько людей и столько разговоров на приеме, мы и не заметим, как она снова уедет. Я так понимаю, ты останешься до Нового года?

— С радостью. Благодарю. А потом мне придется вернуться. Белла может остаться еще на неделю.

— Мне бы хотелось, чтобы она осталась.

— Понимаю. Мне тоже этого хочется. Она заслуживает каникулы. Наверное, это будет зависеть от того, найдет ли она попутчика для поездки.

— Росс поспрашивает. Его банковские знакомые часто ездят.

— Как, по-вашему, выглядит Белла?

— Внешне не изменилась. Но она другая. Исчезли детские манеры.

— Знаю. И сожалею. Но как бы то ни было, это естественно. Ее личность развивается. Я верю, что она будет блистать на концертах.

— Не сомневаюсь.

— Наверняка она рассказала вам о концерте в честь дня рождения миссис Пелэм в октябре. Это был огромный успех. И миссис Пелэм так много для нас сделала, она знакома с влиятельными людьми. В начале месяца нас постигло огромное разочарование. Она вам не рассказала?

— Кажется, нет.

— На приеме в честь дня рождения присутствовал достопочтенный Чарльз Уинфорд, большой друг принца-регента. Он торжественно заявил, что потрясен пением Беллы и третьего декабря устроит прием, где она окажется в числе трех певиц, принц-регент обещал присутствовать.

— А он не пришел?

— Слег с каким-то недугом (газеты судачили, но никто точно не знал, с каким именно), и если старый король умрет, возникли определенные сомнения, хватит ли здоровья регенту, чтобы его заменить.

— А кто же это будет, если не он?

— Принц Вильгельм.

— У него не слишком хорошая репутация.

— Разумеется, принц может поправиться, но это разрушило наши планы, на крайней мере, на тот вечер.

— Сколько лет старому королю?

— Восемьдесят один или восемьдесят два. Но он совершенно слеп и не в своем уме. Для карьеры Беллы чрезвычайно важно было бы получить одобрение принца...

— Она еще слишком молода, Кристофер.

Кристофер посмотрел на Демельзу и пригладил усы.

— Да, времени у нас пока предостаточно. Но одна прекрасная возможность потеряна. Я ненавязчиво продолжу дружбу с Уинфордом. Вряд ли он богат, и моя должность в банке может предоставить возможность оказать ему добрую услугу. Ведь его порыв посодействовать Белле был всецело бескорыстным.

— Твои братья — шахтеры? — спросил Бен.

— У меня нет братьев.

— А, значит, дяди. Рядом с Иллаганом нет работы?

— Крайне мало.

— Здесь тоже ее мало. Грейс выработана. Только Лежер еще богата рудой.

— И слава Богу. А ты управляющий?

— Что-то вроде. На больших шахтах есть два капитана — на поверхности и под землей. Лежер не особо большая, но главный управляющий — мой дед Заки Мартин, только он часто болеет, так что я работаю за двоих.

— А Уил-Грейс?

— Сэр Росс ее не закрывает. Тогда придется уволить сорок человек. Всегда есть надежда, что нам снова повезет. Жила приносила прибыль больше десяти лет. Приносила огромные деньги. Поэтому капитан Росс и не закрывает Грейс, хотя в последнее время она не окупается.

Эсси подозрительно уставилась на фрукт, разделенный на четыре части и очищенный от кожуры, который появился у нее на тарелке.

— Это апельсины?

— Похоже на то.

— Никогда в жизни их не пробовала.

— Попробуй. Тебе не повредит.

Эстер оглядела стол и нервно взяла ложку с вилкой.

— Тебе нравится музыка? — спросил Бен.

— Сейчас играют красивую мелодию.

— А органная музыка нравится?

— Кажется, я ее никогда не слышала. Или ты про фисгармонию? Какие бывают в огромных церквях?

— Да.

— Вряд ли я слышала что-нибудь подобное. А что?

— Я соорудил орган, — пояснил Бен.

Эстер посмотрела в его мрачное, суровое лицо.

— Сэм рассказывал, что ты соорудил нечто такое. Поразительное мастерство.

Он помотал головой.

— Да это безделица. Всего-то трубы собрать в нужном порядке. Народ называет его «коробкой свистков».

В этот момент она явственно ощутила, что Бен хочет о чем-то поговорить.

— Сэм говорит, ты соорудил орган в лавке у матери.

— Да, есть такое. Но когда я переселился в собственный маленький дом, то оставил инструмент и принялся за новый. Недавно закончил, он даже лучше прежнего. Трубы больше, как и воздушная камера, я соорудил новые деревянные клавиши, и все зазвучало иначе.

Она замерла и почувствовала комок в горле, но либо сейчас, либо никогда.

— Мне бы очень хотелось посмотреть, как-нибудь, если у тебя появится время. Он играет? Ты умеешь играть на нем мелодии?

Бен посмотрел на нее, темные глаза вспыхнули.

— О да, — сказал он. — Еще как.

После кивка Джеффри Чарльза Амадора встала. Все поднялись, и дамы по двое или по трое покинули зал. Едва последняя успела прошелестеть платьем и скрылась из поля зрения, из прихожей послышался мужской голос с веселыми нотками притворной жалобы. Несколько мужчин, собравшихся уже было сесть, замерли.

Зашел Валентин в сопровождении пухлого розовощекого юноши примерно его возраста. Оба были хорошо, но небрежно одеты. Шейный платок Валентина развязался; у его спутника оторвались две верхние пуговицы на мундире, волосы были в полном беспорядке.

— Мой дорогой Джеффри Чарльз, — обратился Валентин к брату и взял его под руку. — Знаю, ты думал, что я в отъезде, но когда я неожиданно вернулся домой, то решил не разочаровывать тебя и прийти на прием!... Мы пропустили праздник? Дамы ушли! Неважно, мы выпьем по бокалу портвейна. Кстати... ты знаком с лейтенантом Лейком? Он был моим сокурсником в Итоне один семестр. Мы пережили немало приключений. Да? — Валентин заразительно расхохотался. — Дэвид знал Джереми в Брюсселе, оба служили в том же проклятом полку. Как он назывался, Дэвид?

— 52-й Оксфордширский.

— Они тоже играли вместе, — добавил Валентин. — Дэвид и Джереми играли в азартные игры. Джереми был азартным игроком, ей-богу. Он ведь много потерял, да, Дэвид?

— Что? — не понял Лейк. — Запамятовал. Наверное, мн... много. Кажется, все проигрывали. Никто не выиграл. А... а Кьюби здесь?

— Кьюби здесь? — спросил Валентин.

— Да.

— Сколько народу собралось. Можно?

Валентин занял свободный стул напротив Пола Келлоу и махнул Дэвиду Лейку на другой.

— Мой отец, сэр Джордж, мой крестный, сэр Росс, а это лейтенант Лейк из пятьдесят какого-то Оксфордширского. Пережил Ватерлоо без единой чертовой царапины. Как и ты, Джеффри Чарльз, ей-богу. Умный человек переживет битву без единой царапины. Хотя прежде ты получил кое-какие. Черт побери, отличный портвейн! Контрабандный небось?

— Купил по сниженной цене, — ответил Джеффри Чарльз, зная, что портвейн контрабандный.

Валентин вытянул ноги.

— Тут прямо все графство собралось, кузен. Я чуть не взял с собой Батто.

— Батто?

— Мой домашний питомец, обезьянка. Вызволил его у матроса-индуса в доке Фалмута пару недель назад. Так одиноко без Селины, как будто ты не знаешь! — Он со смехом хлебнул вина. — Ласковое и нежное создание. Хотя и немаленькое, и уже не такое ласковое — он быстро растет! Друзья носятся с ним и разбаловали.

— Обезьяна, — повторил кто-то. — Вот так причуда. Какая именно обезьяна?

— Черт его знает. Здоровенная. Пугает женщин.

— Как-то не очень весело, когда по дому бродит обезьяна, — сказал Гарри Бичем. — Вы весьма эксцентричны, Уорлегган!

— Я всегда был таким, старина. Еще в школе привык к животным. В своей школе. У Попси Порданда была змея, он говорил, что кормит ее мышами. Джонни Рассел держал сову, она вечно сидела у него на голове. Ник Уолдгрейв держал длиннохвостую обезьяну, совсем не такую, как Батто! С ними куда веселей!

Тем временем Джеффри Чарльз решил не обращать внимания на непрошеных гостей и на правах хозяина следил, как огромный стол освобождают от всего, кроме графинов с портвейном. Музыканты в перерыве немного перекусили, а потом снова заиграли.

Когда дамы вернулись, мужчины в основном сидели за столом и пили портвейн, но после незаметных уговоров поднялись с мест и разошлись, пока уносили стулья и натирали пол. По углам расставили стулья для тех, кто предпочитал только наблюдать. Даже с огромным столом в центре зал стал выглядеть больше, и было совершенно очевидным, что места для танцев хватит, хотя контрдансы, которые танцуют группой, не получатся.

Так что танцевальный вечер проходил приятно и открылся менуэтом, следом за ним последовал гавот, а затем популярный вальс. На второй гавот Вэл Вивиан, у которого глаз был наметан на красивых женщин, пригласил Демельзу. Глядя, как они осторожно начали, Росс направился к леди Харриет. Та как раз беседовала с Гарри Бичемом, поблизости стоял Джордж и, сцепив руки за спиной, наблюдал за танцующими расчетливым взглядом, словно приценивался к каждому. Харриет взглянула на Росса и притворилась, что роется в сумочке.

— Сэр Росс. Давайте-ка посмотрим, есть ли вы у меня в бальной книжке.

— В вашей невидимой книжке я записан, мэм. Вы обещали танец между сливами и сыром.

Харриет вздохнула.

— Ах да. Между сливами и сыром. Помню. Прошу прощения, мистер Бичем. Надеюсь позже продолжить беседу.

Когда они вышли на танцевальную площадку, Росс сказал:

— Мне больно отрывать вас от столь просвещенного общества.

— Именно. Мне подробно разъясняли, как устроены швейцарские часы с кукушкой. Но вы бы могли выбрать танец поинтереснее.

— Следующий вальс.

— Я уже обещала его другому.

— Ничего подобного. У меня право собственника.

— Ой-ой. Сейчас упаду в обморок. Кому вы кивнули?

— Вашему мужу.

— И снова ой-ой. Вы с ним как масло и вода, верно? Никогда не договоритесь. Но каждый по-своему интересен.

Росс мрачно усмехнулся, но ничего не сказал.

— Быть может, когда-нибудь, — продолжила Харриет, — я сумею вас сблизить.

— Столкнуть лбами?

— Может, и так.

— Мы не единожды устраивали кулачные бои, но кровопролитие никак не помогло.

— Что вы имеете против него?

— Танцуйте со мной до полуночи, и мы предпримем первые шаги.

Из другого конца зала раздался громкий хохот— там Валентин распивал вино с Кристофером Хавергалом.

— Почему Джордж не приглашает вашу жену на танец? — поинтересовалась Харриет.

— Вот его и спросите. В любом случае она откажет.

— Он когда-нибудь поступил с ней дурно?

— Только... только тем, что впутал ее в неприятности, когда пытался отомстить Полдаркам.

— Тогда почему вы приглашаете меня на танец?

— Потому что вы мне нравитесь.

— Это напоминает мне детство, около сорока лет назад, когда этот утомительно нудный танец имел более интересное завершение. После последнего шага партнеры кланялись и целовались.

— Надо же, — ответил Росс, — я целых сорок лет ждал такую возможность.

С разрешения Джеффри Чарльза, но без ведома остальных Изабелла-Роуз проскользнула по винтовой лестнице на галерею и шепотом попросила сыграть особый вальс, который танцевала в Лондоне. Его называли «вальс на два па», быстрый шеститактовый танец, по два шага на каждый такт. Они с Кристофером повели танец. Кристофер довольно мастерски справлялся с искусственной стопой; вскоре в зал потянулись остальные. На официальном балу такого бы не одобрили, но предрождественское настроение находило оправдание для любой веселой проделки.

Росс склонился поцеловать Харриет, и она охотно подставила ему губы. Затем они разошлись. Как ни странно, вышло удачно.

Крепко обвив ее за талию и притянув ближе, Росс скользил по полу, подпрыгивал и кружился, и каким-то образом умудрялся не оттоптать ноги Харриет, а она — ему. Кто-то упал прямо перед ними, но оба успели отпрянуть. Росс отчетливо слышал вибрацию голоса, сопрано непринужденно парило над всеобщим шумом. Танцуя на большой скорости, Белла умудрялась петь.

Вдруг Росс ощутил себя очень счастливым. Впервые после гибели Джереми он ощутил счастье. На прием он пришел в своенравно-чудаковатом настроении, отчасти бунтарском, отчасти расслабленном. А теперь, держа в объятиях эту волнующую женщину, двигаясь в ритме музыки и под чистое звучание голоса дочери, который время от времени парил над всеми, Росс ощущал себя счастливым.

Танец закончился. Все смеялись и переводили дыхание. Красивые глаза Харриет потемнели, как никогда прежде, когда она посмотрела на Росса.

— Господи! — воскликнула Харриет. — Я думала, вы хромаете.

— Господи! — шутливо повторил Росс. — Я совсем об этом позабыл!

Оба рассмеялись. Гости расходились с танцевальной площадки.

— Мне пора возвращать вас часам с кукушкой, — сказал Росс.

— Пожалуйста, возвращайтесь.

— Обязательно.

Бен и Эстер не присоединились к танцующим, но какое-то время стояли вместе в уголке и наблюдали за другими, затем переместились в дальнюю гостиную выпить лимонада. Оба молчали, но в то же время не проявляли желания разойтись. Их окружали люди другого класса. Но не обделяли их вниманием и заговаривали с ними. Эстер дважды извинялась и ненадолго уходила проведать Амадору, узнать, не требуется ли помощь. Та с улыбкой отвечала, что не требуется.

Когда Эстер во второй раз вернулась к Бену, тот сказал:

— Сдается мне, у тебя добрая хозяйка, да? Похоже, она переняла это от Полдарков.

— Что именно переняла, Бен?

— Заводить друзей из прислуги. В Техиди такое происходило?

— Нет... Такого я там не ожидала.

— А здесь ожидала?

Она нервно прыснула смехом.

— Ну нет. Наверное, я на более высоком счету, потому что леди Полдарк — моя тетушка.

— Понятно, — помрачнел Бен.

Эстер обеспокоил его тон, и она поспешно уточнила:

— У меня мыслей и желания даже не возникало, чтобы стать выше, чем положено по рождению. Они просто добры ко мне, сама я к этому не стремлюсь.

Бен внимательно на нее посмотрел.

— Я не знаю, как это сказать, Эсси. Не могу подобрать слова. Но меня тянет к тебе, Эсси.

Она покраснела.

— Я рада, Бен.

— Ты... рада?

— Рада.

— Тогда я больше ничего не скажу. У тебя есть выходной?

— Полдня.

— Давай встретимся. Назначь дату и время, и встретимся. Можешь взять с собой подругу, просто чтоб соблюсти приличия...

Эстер глубоко вздохнула.

— Я приду одна.


Глава восьмая


Четыре мили до дома — довольно долгая поездка верхом, но поговорить наедине не получилось, поскольку их сопровождали Дуайт и Кэролайн с двумя девочками, пока их пути не разошлись, а капитан Придо, хотя собирался переночевать в Тренвите, галантно вызвался проводить Клоуэнс. Кьюби спокойно беседовала с Клеменс, следуя за остальными. Ночь выдалась очень темной и тихой. Покров облаков постепенно скрывал звезды, и все бдительно следили, чтобы лошади не споткнулись о камень.

Было почти три часа ночи. Они пробыли в Тренвите двенадцать часов. Когда они вернулись домой, Мэтью-Марк уже стоял наготове и забрал лошадей. Клоуэнс устало поцеловала родителей на ночь; затем последовали поцелуи от других девушек, которые ушли ночевать в комнату Джереми. Росс и Демельза вместе поднялись в спальню. Оба изрядно выпили. Росс нарушил молчание первым:

— Господи, ну и марафон! Никогда в жизни не видел, чтобы столько знакомых и соседей так злоупотребляли спиртным. Где проведет ночь Джордж?

— Он мне не рассказывал. А Харриет не сказала?

— Нет.

— Наверное, ее до такой степени поглотило твое внимание, что она обо всем позабыла.

Росс довольно захихикал.

— Я славно повеселился.

— Заметно.

— Пристойно и благочинно. Я все еще твой любящий супруг. Заметь это. Часа на два я позволил себе чуточку порезвиться. Просто рождественский порыв.

— Рождественский порыв? Просто потрясающе! Но я полагаю... кажется, да, в июне будет тридцать два года, как мы женаты. Это долгий срок. И тут вдруг на тебя накатило настроение, которого раньше я за тобой не замечала. Целовать первую попавшуюся женщину и увиваться за женой заклятого врага. Матерь божья, я все думаю — это и впрямь нечто новое, или ты страдал все эти годы, тоскливые тридцать два года, скрывая от меня свои странные порывы?

— А вот ты, конечно же, не флиртовала, не позволяла увиваться за собой, как ты называешь, ни Вэлу Вивиану, ни жениху дочери Кристоферу Хавергалу, ни Гарри Бичему и лейтенанту Лейку.

Демельза сплюнула, как будто к языку что-то прилипло.

— Меня поражает, что ты заметил все, чем я занималась! Ты что, загибал пальцы на руке, отсчитывая моих собеседников, а другой рукой неуклюже шарил по корсету Харриет? Да это... это возмутительно...

— Что возмутительно?

— Что ты возлагаешь вину на меня, когда своим поведением вызвал шепотки по всему залу. Почему это я...

— Вина — неверное слово, — возразил Росс, — и я бы вызвал на дуэль любого, кто попытается доказать, что у меня было не рождественское настроение, а иные мотивы...

— Что ж, меня ты не вызовешь на дуэль, хотя могу поспорить, я стреляю не хуже тебя!

— Разве что стрелами из бумаги...

— Ты поцеловал... На скольких людей ты нацеливал свои стрелы из бумаги? Ты поцеловал...

— Да, я поцеловал мать Амадоры, Клоуэнс, Морвенну, саму Амадору и Харриет! И... и я двадцать раз поцеловал бы тебя, если бы у меня получилось к тебе приблизиться в такой давке.

— Красивые слова, но...

— Да, и я повторю их много раз. Я великолепно провел вечер и еще надеюсь, что мы хоть на несколько часов вздремнем. Уже сегодня мне надо поехать в Труро.

Демельза села на кровать.

— Какая она?

— Кто?

— Египетский бог, ты еще спрашиваешь!

— Мне понравился ее корсет, он затянут туже твоего. Ну хорошо, раз уж в столь поздний час мы решили это обсудить, то она... мне нравится. Она непростая штучка. Не забывай, я не поругался с Джорджем ни разу за весь вечер. Разве это не достижение? Разве не этого тебе хотелось больше всего? Мир на земле и доброжелательность к мужчинам.

— А также доброжелательность к женщинам? Я видела, как он наблюдает за тобой. Наверное, Харриет получит нагоняй.

— Совершенно уверен, она сама разберется.

— Когда ты отплясывал с ней, то я поневоле вспомнила, сколько бед случилось из-за твоей любви к его первой жене.

Росс медленно сел рядом с ней на кровать.

— Да, Боже мой. Но то чувство было очень и очень глубоким и серьезным. А это пустяк. Озорство. А кто вообще посадил нас вместе за обеденным столом?

— Амадора, наверное, она же не знает нашу историю.

Росс взял ее за руку. Демельза хотела высвободиться, но потом передумала. Поочередно он легонько прикусил каждый ее палец.

— Все прекрасно, — сказала Демельза.

— Знаю.

Они помолчали. Затем Демельза сказала:

— Тот портвейн не так хорош, как наш.

— Почему всегда говорят «весенняя лихорадка»? Почему не «рождественское безумие»?

— Ты уже назначил ей свидание?

— Иисус Милосердный! Я же сказал, что это ничего не значит.

— В деревне пойдут слухи.

— Ну и пусть. Меня тошнит от сплетен. Тошнит от этой деревни, хотя я не уеду отсюда ни за какие коврижки. Поцелуй меня.

— А это вряд ли.

— Ты истощена после тридцати двух лет брака?

— Предложи это как-нибудь в другой раз, а не после того, как успел потискать разных женщин.

— Какое к черту тискать! Я тебе не Хью Бодруган!

— Если поразмыслить, то сходство значительное.

Легкое подрагивание кровати свидетельствовало, что Росс либо икает, либо хохочет.

— По правде говоря... — начал он.

— Ох, вот это уже звучит лучше!

— По правде говоря, на приеме мне пришло в голову, что есть смысл подавить старую вражду. Через пятьдесят все так же будут приливы и отливы, прямо как сейчас, все так же будет дуть ветер и палить, а мы все уйдем — или почти все. Стиснув зубы, я мог бы пожать руку Джорджу.

— Но вместо этого ты подлил масла в тлеющие угольки, тиская его жену.

Он склонил голову на плечо Демельзы, не такое уж приветливое.

— Мне кажется, Белла великолепна, — отозвался Росс.

— Получается, ты совершенно переменился на ее счет.

— Отличная мысль — кстати, кто это придумал? — отличная мысль сыграть «Танец цветов». Хотя бы его я станцевал с тобой!

— Ну да.

Как раз перед полуночью трио музыкантов дополнилось двумя барабанщиками, и когда часы пробили двенадцать, они заиграли «Танец цветов». Танец идеально соответствовал танцевальной площадке, поскольку вереница людей как раз двигалась вокруг огромного стола, танцоры трижды подпрыгивали, а потом трижды кружились. Круг за кругом заканчивался стуком и грохотом больших барабанов. Это длилось почти двадцать минут, а когда музыка вдруг завершилась на финальном ударе, все остановились, тяжело дыша — взмокшие, улыбаясь и смеясь друг над другом.

— Гениальная мысль, — повторил Росс. — Наверное, Джеффри Чарльз придумал.

— Да.

— Теперь Белла не орет, — продолжил Росс. — Так что я переменил мнение. Она не напрягается. Голос звучит чисто и ясно.

— Она пела всего лишь простые песенки. Белле не хотелось хвастаться достижениями.

— Может, мне как раз таки нравятся негромкие голоса, неважно, мужские или женские. И я так ей благодарен за исполнение той песни, которую ты впервые спела в Тренвите, когда мы только поженились. Спой ее для меня.

— Завтра, Росс. Думаешь, меня так легко перехитрить?

— Ага.

Они сонно разделись.

— Как тебе лейтенант Лейк? — спросил Росс.

— Подходящая компания для Валентина, мне кажется.

— Не слишком хорошая рекомендация.

— Он суетился вокруг Кьюби. Мне надо спросить у нее. Он сказал, что вБрюсселе они с Джереми играли на деньги.

— Джереми оставил долги, — ответил Росс.

Возникла короткая заминка.

— Как я поняла со слов Кьюби, Дэвид Лейк ей не по душе. Наверняка причина в картах. Ее брат отчаянно цепляется за свой замок и делает долги на скачках, поэтому Кьюби не одобряет азартные игры.

— Сегодня Валентин хотя бы вел себя прилично.

— Разве что явился нежданно-негаданно. Мне кажется, Джордж и Харриет могли бы переночевать у него в Тревонансе. Это ближайший по соседству дом, где есть свободные спальни.

Росс поразмыслил, какими осложнениями это грозит. Лучше не стоит. Но почему? Разве он весь вечер не делал упор на то, что настало время для примирения?

Когда Валентин с приятелем вернулись в Плейс-хаус, Дэвид сразу пошел спать, а Валентин взобрался на чердак, проверить Батто. Его история с «покупкой» молодой человекообразной обезьяны у моряка-ласкара была далека от достоверности (якобы Валентин бросил тому шиллинг). Прямо рядом с Арвенак-стрит в Фалмуте, у церкви, находился небольшой сквер, окруженный каменными домами со сломанными ступеньками, что вели до самого конца прямо на мастерскую по изготовлению парусов. Услышав громкий смех и пронзительный визг, Валентин заглянул туда и увидел группу мальчишек, которые кидались камнями в маленького пухлого шимпанзе, пока его предполагаемый владелец бегал вокруг с шарманкой и умолял их прекратить. Шимпанзе залез на дымоход, а хозяин коттеджа через чердачное окно пытался вытолкнуть животное оттуда рукоятью швабры. Он орал и ругался на мальчишек, потому что камни пролетали совсем рядом с ним. Визжала обезьяна.

— Эй! Прекратите! Хватит, говорю!

Валентин ударил тростью одного мальчишку по плечу, и град камней сразу прекратился, но проблема не решилась окончательно. Кое-кто стал прикидывать, можно ли потренироваться в меткости, избрав целью чужаков. Но богатая одежда и солидный вид Валентина заставил мальчишек отступить. Тогда вперед шагнул, покачиваясь, Дэвид Лейк, и ребятня рванула наутек по узкому переулку между домами. Шарманка затихла, только временами хныкал шимпанзе, которого свирепо тыкали в спину шваброй, и переместился по дымовой трубе еще выше.

— Он спустится, — произнес индус, обнажая зубы в покорной улыбке. — Есть захочет — и спустится.

Индус лихорадочно запрыгал, видимо, ожидая того же от обезьяны.

— Батто, Батто, это мой зверь. Я привез его из джунглей.

— Батто, — повторил Валентин. — Его так зовут? Мне он нравится. Батто. Батто. Славный мальчик.

Глазами-угольками обезьяна уставилась на незнакомца, позвавшего ее по имени, как будто оценивала создавшееся положение.

— Ну что ж, спускай его, — строго велел Валентин. — Попробуй хотя бы. Давай-ка взглянем на него поближе.

В итоге именно Валентину с помощью кусочка пирога удалось убедить обезьяну спуститься, но даже тогда та съежилась в углу с жалким и побитым видом. Кажется, у нее появилась робкая симпатия к Валентину, и вскоре расстояние между ними сократилось до минимума.

— Взгляни на его ноги! — воскликнул Валентин. — Этот мерзавец хотел превратить мартышку в танцующего медведя! Вышвырни его в море, Дэвид!

Дэвид угрожающе двинулся на индуса, и тот ловко увернулся, но встал в переулке, выкрикивая оскорбления.

— Видишь, — указал Валентин, — его большие ступни. На них волдыри. Именно таким способом учат медвежат танцевать. Заводят музыку и ставят его на раскаленные угли. И посмотри — тот парень тыкал в него палкой, она острая и окровавленная. Я хочу забрать бедное создание, этого Батто.

— Боже сохрани, — ответил Дэвид, — ты же его до дома не дотащишь. Он же огромный. Ты спятил. Совсем голову потерял!

— Может, и так.

Но возражение только укрепило решимость Валентина. Он отправил Дэвида купить корзину для белья, а тем временем дал шимпанзе еще две булочки и успокаивающе причмокивал губами, чтобы обезьяна расслабилась.

Когда извивающуюся и визжащую обезьяну запихивали в корзину, она с визгом царапалась и руками, и ногами, но все же удалось закрыть корзину крышкой. Потом ее крепко привязали к седлу Дэвида. Валентин хитро заявил, что у Дэвида более смирная лошадь. Пока они выезжали из Фалмута, их преследовал индус, выкрикивая, что его ограбили.

Когда они добрались до Плейс-хауса, возник вопрос, куда пристроить обезьяну, и Валентин отвел ему две комнаты на чердаке. Но когда он после бала он распахнул дверь, то понял, что это только временное пристанище — на чердаке страшно воняло. Неудивительно, что прислуга жаловалась.

Валентин запер за собой вторую дверь и прошептал:

— Батто!

Два сверкающих глаза уставились на него при свете свечи.

— Батто, — позвал он снова. — Я принес тебе кое-что вкусненькое. Вот, держи, красавчик.

Валентин протянул ему половину арбуза, который расколол внизу, и смотрел, как Батто смакует сочный плод и истекает слюной. Когда обезьяна с удовлетворением засопела, Валентин открыл шкафчик (у которого Батто еще не успел сорвать с петель дверцы), и достал оттуда бутылочку с мазью. Терпеливо и по-доброму он уговаривал Батто еще разок позволить помазать ему волдыри на ступнях. Операция прошла успешно, Валентин получил при этом всего один укус (почти что любовный), но заметил признаки выздоровления. Подошвы стали затвердевать.

Стало очевидно, что не только Валентин усыновил Батто, но и Батто усыновил Валентина. Когда Валентин убрал мазь, шимпанзе решил с ним поиграть, но хозяин ласково чмокнул его пару раз в щеку и ускользнул обратно к людям, живущим внизу.


Глава девятая


Престарелые Пэйнтеры все также обитали в последнем коттедже деревни Грамблер. Оба настолько одряхлели, что уже не могли за собой следить. Они бы не управились без помощи Певуна и Кэти Томасов, живших по соседству. Супруги Томас работали в Плейс-хаусе, в бухте Тревонанс, но всегда ночевали у себя, и Кэти находила время подмести хибару Пэйнтеров, постирать драную одежду и потушить мясо на их корнуольской печке. Певун приносил уголь и щепки для розжига, таскал воду и ходил за покупками — обычно это означало пинту джина от Салли-забери-покрепче.

Пэйнтеры воспринимали их помощь скорее как должное, нежели как одолжение, громко ворчали и жаловались, когда им помогали. Временами казалось, что больше благодарна за помощь Демельза, чем Пэйнтеры. В каком-то роде она считала себя обязанной Джуду и Пруди: они ведь служили у Росса в Нампаре, когда он привез к себе домой голодную бродяжку с ярмарки в Редрате. Если бы не Томасы, единственным прибежищем Пэйнтеров стал бы работный дом, а о таком даже думать ужасно.

Демельза могла бы заплатить какой-нибудь женщине, чтобы жила у них и присматривала за обоими, но даже в такой бедной деревушке трудно найти женщину, особенно молодую и чистоплотную, готовую ухаживать за вздорной парочкой грязнуль. На Рождество Демельза всегда приносила подарки, и на следующий день после приема в Тренвите она вместе с Клоуэнс, пока та не уехала, совершила тяжелый и зловонный визит милосердия.

Клоуэнс тоже невольно чувствовала себя обязанной пожилой паре, а вот совсем юная Белла не ощущала подобной слабости и желала этой парочке проваливать куда подальше. У Генри потекли сопли, этого оказалось достаточно, чтобы не брать его с собой.

Был очередной сумрачный и тихий день без дождя, все вокруг навевало мысли о покое и былом: год подходил к концу, все страсти улеглись. Даже чайки казались уставшими и одинокими. Поскольку Кьюби, Клеменс и Ноэль уехали поздно, Демельза и Клоуэнс вышли уже под вечер. Почти стемнело, но тропа на Грамблер была так хорошо протоптана, что им и в голову не пришло взять фонарь. По дороге они обсуждали вчерашний прием.

— Вчера папа вел себя слегка фривольно, согласись, — произнесла Клоуэнс.

— Очень даже фривольно, — сказала Демельза. — И причина не в спиртном. Оно не слишком на него влияет.

— Он так суетился вокруг леди Харриет. И по-моему, ей даже понравилось.

— Еще бы, — загадочно отозвалась Демельза.

— На южном побережье, мама, она стала моей лучшей подругой. Ты ведь знаешь, наверняка знаешь, это началось с того дня, как мы с Певуном спасли ее пса из капкана. К Стивену она тоже хорошо отнеслась. И после его смерти она постоянно мне помогает. Даже пытается свести меня с кем-нибудь — познакомила с Филипом Придо.

— Наверняка Филип этому рад. А ты?

— Ха! Умеешь ты сменить тему! Я только хотела попросить тебя не сильно ругать папу за проступки.

— А кто сказал, что это проступки? — мягко поинтересовалась Демельза.

Клоуэнс рассмеялась.

— Некоторые жены так бы посчитали. Рада, что у тебя другое мнение.

Демельза подняла голову и вдохнула.

— Тебе не кажется, что пойдет дождь? Эта шляпка вроде не промокает, но растрескается по краям, как корочка пирога.

— Мама, я поступлю не слишком мерзко, если улизну от Пэйнтеров минут через десять? У них невыносимо. Все провоняло! Ты не станешь возражать?

— Ты не знала запахов бедности, не выросла среди них, как я. А куда ты собралась?

— Дело не в бедности, а просто в грязи. Я подумывала, если ты не против, заехать в Фернмор и попрощаться. Мне кажется, Пол и Мэри еще там, а вчера мне не особо удалось поболтать с Дейзи.

— У нее жуткий кашель. Будь осторожна.

— Разумеется.

— Клоуэнс, мне не особо радостно наблюдать, как твой отец флиртует с красивой женщиной, точно так же, как ему не понравится, если я стану возмутительно кокетничать с красивым мужчиной, как случалось время от времени в прошлом. Но мы прожили вместе уже много лет, и случилась лишь одна эскапада с его стороны и одна — с моей, о чем ты теперь знаешь, но без подробностей, а в остальном мы с ним подлинные Дарби и Джоан.

— Кто такие Дарби и Джоан?

— Персонажи одной старой баллады. Но заметь, наши чувства с твоим отцом остались неизменными. Я серьезно, всю жизнь мы очень любили друг друга. И это чувство не утратило свежести и новизны. Оно видоизменяется из года в год, но крепко и стойко держится на том же уровне. И стремится там и оставаться. И если на чашу весов положить тот резвый танец с красивой второй женой старинного врага, то эта веселая выходка — всего лишь пушинка по сравнению с нашими чувствами.

— Как чудесно. — Клоуэнс смутилась, что заговорила на эту тему. — Само собой, я всегда знала. Вся семья знает. Это так, просто шутка.

— С годами, — наставительно продолжила Демельза, — я пришла к пониманию, что у твоего отца случаются периоды бунтарства, честолюбивых стремлений и жажды приключений. Сейчас у него как раз такой период. Хотя он утверждает обратное, но на самом деле он бы с радостью выполнил какое-нибудь возложенное на него задание: наподобие того, когда он сопровождал королеву Португалии; или когда его отправили в британское посольство Парижа, чтобы докладывал о бонапартистских настроениях во Франции; или когда просили поддержать или выступить против какого-нибудь очередного билля в парламенте. Эти настроения проходят, часто сходят на нет, но после... после гибели Джереми он стал домоседом. Присматривает за мной, как всем говорит, но порой это я за ним присматриваю. Вчера вечером у него впервые после Ватерлоо так поднялось настроение. Он признался, что словно пустился во все тяжкие. Если простое заигрывание с женщиной помогает ему освободиться от наболевшего, то я не жалуюсь.

Они почти дошли до дома Пэйнтеров. Клоуэнс сжала руку матери.

— Ты мудрая женщина.

— Нет, самая обычная.

Пэйнтеры приняли рождественские подарки с истинным достоинством. Клоуэнс помогла их занести минут за десять, а затем извинилась и отправилась в Фернмор. Демельза рассказала Пруди о великолепном приеме, но опустила пикантные подробности. Джуд не совсем оглох, стал лишь по-стариковски туг на ухо, и пока не прислушивался к разговору, а углубился в собственные мысли, выпуская клубы дыма из керамической трубки. В конце концов, когда все свертки развернули, а Демельза подробно описала вчерашний прием, Джуд выбил трубку о каминную решетку и заговорил:

— Быстро смылась деваха. Сдается мне, сыта нами по горло.

— Как ты заметил, — возразила Демельза, — она несла подарки для Келлоу, хотела вечером повидаться с ними перед возвращением домой.

Джуд затянулся трубкой, издав такой звук, словно засорилась сточная труба.

— Сдается мне, твоя меньшая нас ни в грош не ставит. Почему это Белла-Роуз не приходила к нам ни разу, с тех пор как вернулась со своим модным щеглом? Наверное, умотает в свой Лондон раньше, чем ты узнаешь.

— Она останется до Нового года.

— Сдается мне, этот город до добра не доведет. Лучше бы поехала учиться в Труро. Я всегда это говорил, да, Пруди?

— Захлопни пасть, — посоветовала Пруди. — Не твоего ума дело, чего капитан и хозяйка решают со своими деть...

— А еще Кларенс, — перебил Джуд. Притворившись, что не расслышал ее имя на крестинах двадцать пять лет назад, он так и не желал называть Клоуэнс правильно. — А еще Кларенс. Она не выглядит на свой возраст, да? Сейчас небось с другим мужиком шуры-муры крутит, да?

Прищурившись, он внимательно изучал выражение лица Демельзы на предмет чувства вины или тайного сговора.

— Мисс Клоуэнс прекрасно справляется и одна, — объяснила Демельза. — Она овдовела всего четыре года назад и не спешит снова выходить замуж. Когда ей захочется, она непременно нам сообщит.

Время тянулось медленно, и наконец она решила, что долг исполнен и можно уходить.

Только Пруди еще с грехом пополам передвигалась. Она проковыляла вслед за Демельзой и с благодарностью сунула в карман гинею, которую обычно получала в таких случаях.

А теперь домой. Демельза прикинула, что пробыла у Пэйнтеров около часа, так что теперь около семи. Она подумала, не сделать ли крюк, чтобы забрать Клоуэнс, но решила поспешить домой к Гарри, узнать о его самочувствии после суматошного дня. Стояла тьма кромешная, и даже на знакомой тропинке Демельза постоянно спотыкалась о камни. Лучше бы она взяла фонарь. Обычно по ночам в Корнуолле достаточно светло, но временами наступала непроглядная темень. «Черно, как в чертовом мешке», любил говаривать Джуд.

Демельза задумалась о Гарри. Когда они потеряли Джереми, у них остался один сын, которому в итоге перейдет титул барона. Одна дочь умерла, две живы, один сын. Самый юный и, вероятно, последний Полдарк, если только Амадора не разрешится мальчиком. К счастью, думала Демельза, Генри здоровый и энергичный малыш. Надо только не разбаловать его. Будь он как Джереми, восприимчивым ребенком с бесконечными легкими недомоганиями, пришлось бы туго. Важно воспитывать Гарри достаточно строго. Воспитывать, как наследника престола.

Вот только все наследство Гарри — частично перестроенный фермерский дом, сотня акров засушливой, продуваемой ветром земли, две шахты, сторонние активы Росса, которые он сохранил вопреки своему характеру. С одной стороны поместья находилась песчаная, частично галечная бухта, а по другую сторону — непревзойденный вид на красивейший пляж.

Генри, подозревала она, каким-то образом понял, что семья считает его особенным. Знал, когда позволять себе вольности, знал пределы родительского терпения и когда может настоять на своем.

«Или я все это выдумываю? — спрашивала она себя. Воображаю невесть что, а на него это вообще не повлияло? Или он просто из тех, кто с рождения, только увидев свет божий, считает себя особенным и ждет награду за свое очарование?»

Подумав о свете, она заметила, что когда глаза привыкли к кромешной тьме после охристого пламени свечи в доме Пэйнтеров, она вышла на знакомую тропу.

Демельза подходила к церкви. Поблизости не было ни души, одни покойники. Дом викария скрывался за елями. В таком месте не очень-то приятно услышать шаги.

Демельза не утратила острые чувства юности, иначе бы не распознала смутные очертания церкви или не различила бы шагов среди обычных ночных звуков. Но все-таки она решила, что ей померещилось.

Звук доносился сзади, и Демельза прошла еще с десяток шагов, прежде чем снова его уловила.

Не сбавляя темпа, она оглянулась и всмотрелась в темноту. Шпиль старой церквушки торчал черной пирамидой на фоне чернильно-синих контуров облаков, но на уровне земли ничего не разглядишь. Отвлекшись, она ощутимо споткнулась. Демельза пошла дальше.

Тропинка поднялась выше, где когда-то стояла шахта Уил-Мейден, и вересковая пустошь сменилась старыми раскопами и чахлыми кустарниками. Здесь высился выстроенный из развалин шахты молитвенный дом Сэма. Лишь взобравшись на вершину холма, Демельза заметила огонек в окне. Осталось преодолеть всего две сотни ярдов.

Чуть дальше находилась Уил-Грейс, пока еще работающая. А внизу — дом. Всего-то полмили. Совсем ничего. Минут за десять можно дойти спокойно. Так зачем торопиться? Наверняка это какой-нибудь шахтер идет на Уил-Грейс, чтобы приступить к вечерней смене. Только вот в Грейс осталось совсем мало шахтеров, а смены начинается в восемь. Демельза привыкла ходить по округе в темноте, ей и в голову не пришло, что кто-то может ее преследовать с недобрыми намерениями.

Очевидно, надо остановиться и подождать того путника, чтобы дальше идти вдвоем. Так бы и случилось, если бы пару месяцев назад Агнете Тренеглос не перерезали горло неподалеку отсюда. А ведь были еще и другие. Вздор. На земле Нампары такого не случится, даже в самую непроглядную темень. Демельза остановилась. Прислушалась, оглянулась и прищурилась. Все затихло. Ни звука, ни шагов. Ни ветерка. Она подождала и снова продолжила путь.

Примерно через минуту Демельза услышала за спиной шаги.

Она опять остановилась.

— Кто там?

Демельза различила, или ей так показалось, высокую мужскую фигуру. Сердце бешено заколотилось. А может, такое все-таки может случиться и на земле Нампары...

— Что вам нужно?

Ответа не последовало. Горло сжалось.

— Что тебе нужно? Кто ты? Говори же, или проведешь ночь в тюрьме!

Единственным ответом послужило дуновение ветерка по щеке, который донес запах дыма сигары.

Она повернулась и продолжила путь, с каждым шагом ускоряя темп. Когда Демельза добралась до вершины холма, дыхание ее сбилось, но не из-за физической нагрузки.

В часовне Сэма не горел свет. Сэм сказал, что никогда не запирает дверь. За пятьдесят шагов Демельза добралась до часовни. Но если она войдет внутрь, останется только один выход — через дверь. А если преследователь ринется за ней? Демельза перешла на бег. Приблизившись в часовне, она пролетела мимо. Справа возникли строения Уил-Грейс.

Ее догоняли, шаги приближались. Преследователь издавал странные звуки, когда почти нагнал Демельзу. Не то хихикал, не то бормотал. Она вбежала в машинное отделение Уил-Грейс.

Там находился один из Карноу, что помоложе; он работал на Лежер, но сейчас болтал с механиком Уил-Грейс по имени Уотфорд.

Оба уставились на нее, встревоженные ее мертвенно-бледным лицом и тяжелым дыханием.

— Миссис Полдарк! — воскликнул Карноу. — Что случилось?

— Я... э-э-э... — Демельза уставилась на зажженный светильник, глубоко вздохнула и сглотнула. — Да ничего. Но... ты не занят, Том?

— Занят, мэм? Нет, конечно. Я только забежал сюда по дороге домой. А что стряслось?

— Мне показалось, меня преследуют. Мне... мне бы хотелось, чтобы ты проводил меня до Нампары.

— С радостью, мэм. Прямо сейчас, мэм? Да, конечно.

— Уотфорд.

— Да, мэм?

— У тебя есть какой-нибудь работник, кого ты можешь на час заменить?

— Найдется кто-нибудь.

— Передай ему, чтобы немедленно пошел к Келлоу и проводил оттуда мисс Клоуэнс прямо до дома. Скажи, что так велела я.


Глава десятая


Лейтенант Кристофер Хавергал нанял экипаж до Лондона на второе января 1820 года. Перед отъездом он попросил Демельзу убедить Росса позволить им пожениться на Пасху. К тому времени Белле исполнится восемнадцать. Кристофер сказал, что помимо их взаимной любви, есть другие причины, почему с брачным союзом станет удобнее и проще.

Белла, как крестница миссис Пелэм (они решили так ее называть), находится в выгодном положении, а Кристофер вроде бы не имеет к ней отношения, и Белла нередко привлекает внимание молодых людей, которые слишком многое воображают.

— Белла не станет поощрять ухаживания, — возразила Демельза. — Ей нужен только ты.

— Ваша дочь поразительная девушка. Ей не обязательно проявлять интерес, чтобы молодой человек обратил на нее внимание.

Что-то подтолкнуло Демельзу спросить:

— Есть кто-то конкретный?

Он пригладил усы.

— Пять или шесть, как я подозреваю. Но один, да, представляет бо̀льшую опасность, нежели остальные. Помните того француза, который гостил у миссис Пелэм, когда вы приехали в Лондон? Морис Валери.

— Неужели? Ах, вот как.

— Недавно его назначили дирижером академического оркестра в Руане, и похоже, это вскружило ему голову. Несомненно, он превосходный музыкант, это и привлекает Беллу.

Демельза задумалась.

— Да. Знаю, всем известно, что ты очень долго и терпеливо ждал.

— Щедрость миссис Пелэм по отношению к Белле безгранична. Хотя она явно делает все это с удовольствием, но ценности это не умаляет. Хотя очень скоро мы начнем обходиться без посторонней помощи. К Пасхе я смогу позволить себе хороший дом. Белла делает поразительные успехи в пении, и может, когда-нибудь мы с ней отправимся в Гамбург или Париж. Будет куда проще и удобнее в качестве женатой пары.

Демельза не стала рассказывать Россу о пережитом страхе в темноте, но пришлось объяснить Клоуэнс, зачем она отправила за ней шахтера из Грейс.

Клоуэнс возмутило, что мать запретила сообщать об этом отцу, чтобы «не беспокоить», но скрепя сердце пообещала не говорить. Пока убийца Агнеты на свободе, любого преследователя во мраке следует воспринимать всерьез, будь у него зловещие или совершенно невинные намерения.

На следующий день, когда Клоуэнс уехала с Филипом Придо в качестве сопровождающего, Демельза строила догадки, а вдруг ей все приснилось или просто почудилось. Разумеется, ничего ей не привиделось, но она гадала, как бы себя повела, если бы Агнету не убили. Остановилась бы и дождалась преследователя? А может, это был Певун с какой-нибудь просьбой или подвыпивший шахтер, который шел домой, но не хотел, чтобы его узнали? Но разве такие люди курят сигары?

А это точно сигара? Может, какая-нибудь дрянь, которую курит Джуд, дешевый табак из глиняной трубки? Просто самокрутка?

Она никогда не курила. И прекрасно знала запах табака Росса. Смогла ли бы она определить другой запах? В самое темное время года на задворках сознания поселилось нехорошее предчувствие, мысль, что где-то скрывается злодей. Ради всего святого, это же мирный район, где все знают друг друга, и самое серьезное преступление в году — кража десятка яиц. Хорошо, что Клоуэнс провожают домой. И Белле тоже безопаснее в Лондоне!

Пятнадцатого января появились первые признаки смены погоды: сильный ветер смел тяжелые облака и принес с собой новый грозный и дождевой навес. Полтора дня море сонно бормотало, но вдруг пробудилось и вспенилось.

Обычно Демельза проводила час в саду. В это время года буря не могла навредить растениям, но некоторые розы вытянули длинные побеги, которые могли бы надломиться у корня, если будут сильно раскачиваться. Не помешает поставить опору. А еще то иноземное деревце из Каролины, подарок Хью Армитаджа, защищенное стеной дома от ветра, упорно цеплялось за жизнь, хотя почти не выросло в столь непригодной почве. Вечнозеленые листья напоминали уши спаниеля и колыхались на ветру.

Час подходил к концу, ветер ненадолго стих перед наступлением темноты. Сумерки исказили контур солнца, оно поблекло и заледенело, напоминая огромный светящийся айсберг, погруженный в море. Демельза свернула толстую нитку в клубок и пошла в дом. Тут она заметила высокого мужчину в черном, пристально смотревшего на нее из-за ограды. Демельза выронила клубок.

— Леди Полдарк, прошу прощения.

— Кто там... Ох, капитан Придо! Не ожидала так скоро вновь вас увидеть.

— Не хотел вас напугать.

— Я просто не ожидала увидеть кого-то со стороны пляжа.

— Ворота открыты? Я могу войти?

Он прошел в ворота — высокий и худой, без привычных очков. Наверное, поэтому Демельза не сразу его узнала.

Он подобрал с земли клубок ниток и передал ей. Демельза поблагодарила.

— Я оставил лошадь в поле у ограды, — сообщил Придо. — Простите за неожиданное появление. Я увидел кого-то в саду и тут же решил, что это кто-то из семьи.

— И не ошиблись, — согласилась Демельза. — Заходите в дом. Ветер опять скоро поднимется.

— Благодарю. А сэр Росс дома?

— Вы хотели с ним встретиться? Наверное, сейчас он на шахте. Если...

— Нет, леди Полдарк, я хотел встретиться именно с вами.

— Вот как.

Они прошли в дом. Демельза заметила, что он ростом почти с Росса и наклоняет голову в тех же дверных проемах.

В старой гостиной Филип дождался, когда она сядет, затем положил шляпу на стул и повесил на спинку плащ.

— Простите за небольшую уловку, леди Полдарк. Я пообещал Клоуэнс.

«О Господи, — подумала Демельза, — еще один ухажер».

— Что именно вы пообещали Клоуэнс?

— Она рассказала о незнакомце, который преследовал вас до дома в минувшее воскресенье вечером, и что вы ощутили некую угрозу из-за гибели Агнеты Тренеглос. Вы рассказали Клоуэнс, но взяли с нее обещание не сообщать отцу, поскольку решили, что это чересчур его обеспокоит. Я прав?

— Вы совершенно правы.

Получается, он явился не заявить о любви к Клоуэнс. Дело совсем в другом.

— Но она рассказала мне. По дороге домой. Мол, ей надо поделиться с кем-нибудь. И попросила меня ничего не говорить вашему мужу.

— Это она попросила вас прийти ко мне?

Филип нашарил очки в кармане, нервно извлек их и надел.

— О нет. Что вы. Я подумал, быть может, вы расскажете, что именно произошло. Где впервые заметили слежку, есть ли у вас соображения насчет одежды того человека, происходило с вами такое раньше или это впервые.

Демельза ощущала неловкость в присутствии капитана Придо. Гадала, почему это так его волнует, почему он лично этим занимается.

Не перебивая, Филип спокойно выслушал рассказ Демельзы.

— Вы считаете, тот человек одет во все черное?

— Мне так показалось. Почти как вы сейчас, капитан Придо.

Он холодно улыбнулся.

— Но лица его вы не видели?

— Нет. Ох, нет.

— Он высокого или низкого роста?

— Высокий. Кажется, у него что-то на лице.

— Почему вы так решили?

— Через дверь подъемника пробивался луч света. Лица я не разглядела. — Демельза вздрогнула.

— Вы пережили глубокое потрясение. — В голосе Филипа временами проскальзывала жесткость, как например, сейчас. — Но почему вы, позвольте спросить, не рассказали сэру Россу?

— И что он бы сделал? Только лишний раз поволновался бы за меня. А что можете сделать вы, капитан Придо?

— Окажите честь, зовите меня по имени.

— Филип, очень мило, что тебя это волнует. Ты можешь помочь?

— В прошлом году, когда я вернулся в Корнуолл... — о боже, скоро исполнится уже два года, как я здесь! — убили горничную из Кардью, которая вечером шла домой. Во время случившегося я находился в Кардью, и из праздного любопытства сходил поглядеть на покойную. Ее закололи и перерезали горло точно так же, как и Агнете Тренеглос.

Демельза облизала губы.

— А разве недавно не убили еще одну девушку? Где-то между Индиан-Квинз и Падстоу.

— Да, но ее задушили, — Филип на мгновение поднял взгляд и снял очки. — Я читал об этом в газете.

— И ты считаешь, что между убийствами есть связь?

— Кое-кто попросил меня выяснить. Только оставим это между нами.

Демельза зажгла от камина лучину и подошла к подсвечникам на буфете.

— Попросил кто-то здешний?

— Я не вправе вам об этом рассказывать, леди Полдарк. Но этим утром дело сдвинулось с мертвой точки.

Третья свеча оплывала, пламя стало гаснуть.

— Как вам известно, мэм, — продолжил Филип, — Агнета сбежала из дома, и никто не знает, где она находилась все это время. Тело нашли только через четыре дня. Доктор Энис посчитал, что, вероятнее всего, к тому времени она была мертва почти два дня. Значит, выпало из поля зрения две ночи и два дня. Никто ее не видел. Верно?

— Кажется, так.

— Это наводит на мысль, что все это время она скрывалась или ее скрывали. Что ж, теперь я знаю, где она была.

Демельза обернулась к нему.

— Знаешь?

— В Фернморе.

— В Фернморе? — она уронила свечной нагар на каминную полку. — Келлоу? Как такое возможно?

— Я навестил мисс Дейзи Келлоу и задал вопросы. В итоге она рассказала, что вроде знает, где именно провела мисс Тренеглос две ночи. Разумеется, вы помните (хотя мне об этом не известно), что Фернмор изначально занимал доктор Чоук. Похоже, доктор Чоук использовал просторный сарай на заднем дворе для хирургических операций. После его отъезда сарай забросили и использовали для всякого хлама. Казалось бы, он должен быть заперт, но ничего подобного. Мисс Келлоу обнаружила, что в сарае кто-то жил.

— Но это мог быть какой-нибудь бродяга.

— Нет, мисс Келлоу нашла там гребень и узнала его. И другие предметы.

— Тогда почему она не рассказала об этом коронеру на допросе?

— Решила, что это все равно уже ничего не исправить.

Демельза поскребла застывший воск с каминной полки.

— А это не так?

— Это вызывает множество вопросов. Знала ли мисс Келлоу, что Агнета там? Я спросил, а она ответила, что понятия не имела. Спросил, дружила ли она с Агнетой, и она ответила отрицательно.

— Ты встречался с родителями Дэйзи?

— Нет. Она сказала, что отец в Редрате, а мать больна и никого не принимает.

— Вместе с Дейзи на прием пришел ее брат с женой.

— Они вернулись домой. Но позже я увижусь с мистером Полом Келлоу. Я уже встречался с ним несколько раз, так что имею предлог для визита.

Повисло молчание.

— Кажется, вот-вот вернется Росс. Но он пройдет через кухню.

Филип поднялся.

— Тогда я вас покину. Это был визит вежливости, леди Полдарк. Передавайте мужу мое почтение.

— Я желаю вам удачи в поисках, капитан... э-э-э, Филип. Мы все вздохнем с облегчением, когда тайна раскроется... И все-таки меня немного озадачивает, что ты берешь на себя такие хлопоты.

Филип Придо улыбнулся чуть теплее.

— Мне не в тягость. И вы, и многие другие женщины в опасности, и я тоже вздохну с облегчением, когда убийцу поймают.

И только после его ухода Демельза задалась вопросом, почему не упомянула запах сигар.

Бен провожал Эсси от своего коттеджа до ворот Тренвита. Ветер собирал в кучу разорванные облака, высоко в январском небе светила луна. Облака двигались так быстро, что как будто смели луну с неба. Рощицы деревьев посреди пустошей напоминали тени от облаков. Бен и Эсси обошли Грамблер со стороны колючих и жестких кустов дрока, кособокого боярышника и зарослей ежевики, растущей посреди развалин старой шахты. Мало кто ходил по этой заброшенной тропе, такой узкой, что идти рядом можно было только почти вплотную, едва не касаясь друг друга. Но никаких прикосновений.

Оба воспитывались в суровой стране, где жизнь под тонким слоем учения методистов была простой, тяжелой и суровой. Интимную близость по большей степени воспринимали как неотесанную грубость и кувыркание в темноте — тему для смешков и гомерического хохота. Мало у кого находилось время и терпение на красивые слова или романтические ухаживания.

Однако Бен Картер в тридцать один год и Эстер Карн в девятнадцать отличались от остальных. Бен — из-за долгого интереса к Клоуэнс. Эстер, вероятно, из-за некоторой схожести с Розиной Хоблин, она воспитывалась в уверенности, что слишком хороша для деревенских парней и недостаточно хороша для мужчины из более высокого сословия.

Бен встретил ее у ворот в три часа; они прогулялись вдоль утесов за Тренвитом, пока не начало темнеть, затем вернулись в его коттедж и выпили чаю с его матерью, которой Бен велел присутствовать. Позже он отвел Эстер в подсобку, объяснил, как работает его новый орган, и около получаса играл церковные гимны и танцевальную музыку. Джинни оставалась до самого их ухода.

Беседа мало походила на игриво-кокетливую — из-за присутствия Джинни и потому что Эсси не умела проявлять инициативу. Бен же просто не знал, как себя вести, но оба обменивались взглядами и редкими улыбками.

Джинни в свои шестьдесят поседела и располнела, но цвет лица остался свежим, она не растеряла привлекательности, несмотря на сурово сжатые губы, что отражало нелегкую судьбу и достойное сопротивление невзгодам.

От Росса она получила подарок, о котором никогда не просила, процветающую лавку, где продавалось все, от свечей до леденцов, от ваты до парафина, торговля продержала семью на плаву, когда Седовласый Скоббл потерял работу, а Бен самостоятельно и безуспешно пытался добывать олово из неглубоких раскопов. В двадцать лет Джинни пережила трагедию — смерть Джима Картера, ее первого мужа. Ни до, ни после она никого больше не любила, и второй брак со Скоблом стал браком по расчету. Она стала твердой последовательницей веслианского учения еще до появления Сэма, а позже с поддержкой Сэма стала принимать активное участие в церковной жизни и проповедовать Истину вместе с ним.

Она не возражала против намерения старшего сына жениться. И в самом деле пришло время (давно пора, считали некоторые). Единственная ложка дегтя в бочке меда в том, что эта тоненькая белокурая девчушка — главная нянька сына Полдарков, и чуть ли не компаньонка той папистки-католички, жены майора Джеффри Чарльза. Многие в графстве считали католицизм угрозой, боялись его и боролись с ним. И пусть даже какая-то неведомая напасть заставила англичан долгое время сражаться на стороне испанцев в Пиренеях, но чем меньше они имеют дел с этим народом, тем лучше. В глазах корнуольцев Папа Римский — сподвижник дьявола и вавилонской блудницы, союзник Наполеона, а до него был союзником короля Филиппа Испанского.

Многие храбрецы, включая Джереми Полдарка, отдали жизни ради спасения страны от папистов. А посему неподобающе и опасно, чтобы католичка вышла замуж за Полдарка и поселилась среди них. Если Бен женится на девице Карн, то пусть сделает это побыстрее и освободит ее от тлетворного влияния.

Джинни знала, что Бен формально принадлежит к веслианской церкви, но не стойкий ее приверженец. Пригласив мать во время первого визита Эстер, он явно показал свои намерения и желание соблюсти приличия.

Девушка, как все порядочные девушки ее возраста, пока еще незрелая, ей не хватает характера (не понятно, что именно взрослый и зрелый сын Джинни в ней нашел), но с годами это изменится. Но самая главная забота Джинни заключалась в том, чтобы подтолкнуть Эстер к общине, пока ей в голову не втемяшились дурные идеи о благовониях, исповеди и священниках в черных рясах (прошел слух, что такой священник явился в Тренвит, и его пустили).

Перед расставанием Бен спросил, словно осознавая важность первого знакомства:

— Как тебе моя мать?

Эстер бросила не него быстрый взгляд.

— Похоже, она добрая. Но ведь гораздо важнее, чтобы ей понравилась я.

— Возможно. Может, и так. Вот бы вы с ней поладили. Было бы славно.

Ближе к воротам Тренвита тропинка примыкала к широкой дороге, спускающейся по склону к мастерской Пэлли. Послышался цокот копыт — из Тренвита выехали четыре всадника, двое мужчин и две женщины. Они переговаривались и смеялись, голоса звучали громче поступи лошадей.

Это оказались Валентин Уорлегган и Дэвид Лейк. Их сопровождали слишком ярко одетые для зимнего вечера две незнакомые дамы.

— Кто здесь? — позвал Валентин, вглядываясь в два темных силуэта.

— Бен Картер, Эстер Карн, — последовал ответ.

— Что тебе здесь нужно?

— Мисс Карн здесь живет. Я провожал ее домой.

Клочок облака пронесся мимо луны.

— А, точно, — признал Дэвид Лейк. — Ты та самая хорошенькая блондинка. Я видел тебя на приеме.

— Но-но! — воскликнула одна девица и громко расхохоталась. — Держи ручонки при себе, старина. Не видишь, что они встречаются?

— Ах, да это же Бен, — узнал его Валентин. — Тот самый. Ты встречаешься с Эстер, Бен?

— Добрый вечер, мистер Уорлегган, — холодно ответил Бен и взял Эсси под руку, собираясь пройти мимо.

— Холодноватая ночка для свиданий на свежем воздухе. — Лейк смачно расхохотался. — А корнуольские кусты продуваются насквозь. Я проверял!

— Он наверняка показывал ей свой инструмент, — сказал Валентин.

Квартет проследовал дальше, женщины визжали от хохота.

Эсси шла под руку с Беном. При последней издевке Бен до боли сжал ей руку, но Эсси не поморщилась и не пожаловалась. Впервые за вечер он прикоснулся к ней. Он подвел Эстер к боковой двери.

— Не обращай внимания на эти глупости, — посоветовал Бен. — Таким людям не мешает хорошенько прополоскать рот.

— Я и не обращаю, — сказала Эстер. Бен выпустил ее руку. — Ты знаешь Кэти Томас? — спросила Эстер.

— Кого?

— Кэти Томас. Которая замужем за Певуном Томасом.

— Да, я знаю Кэти. Она моя сестра.

Эстер затаила дыхание.

— Прости, Бен. Извини. Я недавно в этих краях.

— Да без разницы. Она ведь замужем за слабоумным.

— Ох, ты про Певуна? Он добрый, Бен. И... и Кэти тоже.

— Так что с того?

— Ты же знаешь, она работает у молодого мистера Уорлеггана. Оба там служат. Она рассказала, что в доме постоянно какие-то чужаки, навроде тех двух женщин, что верхом на лошадях. Мол, дом похож на бордель, люди ходят туда-сюда, хохочут, пьют и играют в карты. Кэти говорит, они поставили стол в большой гостиной, и на этом столе лежит плашмя какое-то колесо, которое крутится, и люди делают ставки, куда упадет белый шарик.

— По-моему, Валентин проклят с рождения, — пробормотал Бен. — Сеет неприятности везде, куда ни ступит.

— Нам он точно ничего не сделает, — ответила Эсси.

Осмелившись, она подалась вперед и поцеловала Бена в щеку.

Он поднес руку к лицу.

— Не делай так.

— Почему?

— Это приводит к определенным вещам.

— Дурным?

Он вдруг разволновался.

— Не дурным, Эсси. Вовсе нет. Знаешь, я ведь хочу жениться на тебе.

— Ты не говорил. Не спрашивал у меня...

— Ну, так выйдешь за меня?

Эстер перевела дух и ответила:

— Да, Бен. Мне бы очень этого хотелось.

Он взял ее за руку.

— Эсси, у меня сильные чувства. Я хочу сделать все по правилам и по-честному. Настоящую свадьбу в церкви. Ты в белом платье. Мне всегда хотелось жениться именно так. Не украдкой. Не прятаться по углам. Не так, как шутили те люди. И если я сейчас поцелую тебя и стану ласкать, то вряд ли смогу остановиться.

Эстер взяла его за руку.

— А почему бы не попытаться, Бен? Мне хватит сил. И я скажу, когда остановиться.


Глава одиннадцатая


— Кто это приходил? — спросила Харриет, когда прошла в зал, где ей обрадовались два престарелых пса.

Джордж с неодобрением взглянул на перепачканную жену.

— Твой знакомый, капитан Придо.

— Я решила, что внешне вроде похож на него, но слишком темно, чтобы разобрать точно. Он хотел меня видеть?

— Об этом он не просил. Передал свое почтение.

Харриет наклонилась осмотреть обвисшее ухо Кастора.

— Мы взяли след, но потеряли его у ручья Карнон... — сказала она минутой спустя.

Отношения между Джорджем и женой после приема в Тренвите стали натянутыми, хотя до откровенной стычки дело не дошло. Джордж давным-давно пришел к выводу, что на Харриет ссоры не действуют. Если только рассвирепеть и закатить скандал на весь дом, а иначе ей совершенно наплевать. Сарказм бесполезен, на холодность она не обращает внимания. Когда после приема Джордж спросил, нарочно ли она пыталась его оскорбить, выставляя себя напоказ с Россом Полдарком, Харриет только и ответила:

— Нет, я о таком вообще не думала. С чего бы? Это же бал.

— И тебе даже в голову не пришло, что этот человек — мой злейший враг? Своим поступком ты меня оскорбила.

Харриет хлестнула крутом Баргрейва и ответила:

— Боюсь, я принимаю людей такими, какие они есть. Хорошо бы этот проклятый дождь повременил.

Вызвать Харриет на разговор — та еще проблема. Вечно она занята чем-нибудь, даже если всего лишь причесывается. И это занятие как будто полностью ее поглощает.

Джордж не желал ссориться из-за глупой выходки на приеме еще и потому (хотя ему и нелегко было в этом признаваться), что скорее он не хотел расставания, нежели она. Если Харриет бросит его, то, само собой, лишится большей части щедрого содержания; но он потеряет статус человека, женатого на сестре герцога. Она не леди Уорлегган, а леди Харриет Уорлегган, и это совсем другое. Это ставило его в один ряд с английской аристократией. Поэтому уже несколько недель Джордж вел себя холодно и зачастую язвительно, а Харриет, если даже это и замечала, закрывала на его поведение глаза.

— Почему Филип ушел так рано? Ты не пригласил его поужинать?

— Он еще вернется.

Харриет пытливо посмотрела на него и сосредоточилась на ушах Кастора.

— Он попросил разрешения, — сообщил Джордж, — поговорить с Полмеском.

— С кем? С Полмеском? Ты про нашего дворецкого?

— Именно.

— По какой причине?

— Твой добрый знакомый отправился повидаться с братом Полмеска на ферму Ангоррик.

Ну наконец хоть что-то привлекло ее внимание.

— Да быть не может.

— Вот у него и спросишь, когда вернется. Похоже, твой герой войны превращается в проныру и везде сует свой нос. Еще несколько месяцев назад он явился ко мне в банк и отнял время на пустословие по поводу грязного состояния улиц Труро. Теперь, видимо, очередное продолжение на тему вони.

— Мой дорогой Джордж, сегодня не первое апреля. — Она снова перевела внимание на Кастора. — Думаю, Хендерсону следует его осмотреть. Не вижу нарывов, но...

— Я вроде не намекал, что капитан Придо нуждается в услугах ветеринара. Хотя, если подумать, лошадиная доза пилюль вправит ему мозги.

Харриет снова бросила на Джорджа взгляд и низко хохотнула.

— Отрадно, когда у тебя появляется чувство юмора, Джордж. Делай это почаще. Раз мы отделили тему уха Кастора от любопытства Филипа, может, объяснишь, в чем вообще дело?

— Кажется, — наконец заговорил Джордж, — капитан Придо взял на себя смелость провести тщательное расследование внезапной кончины Мэри Полмеск, которая, как ты помнишь, работала у нас года полтора назад, и именно когда она шла отсюда домой, на нее и напали. Только понять не могу, почему молодого Придо это так интересует. Настырный проныра — вот что я думаю. Видимо, пытается найтисвязь между убийством девицы Полмеск и смертью Агнеты Тренеглос в минувшем октябре!

Харриет не фыркнула с отвращением, как отчасти ожидал Джордж.

— Знаешь, как умерла Агнета, по моему мнению? — спросила Харриет.

— Понятия не имею. Как и ты.

— Хм. Мне это пришло в голову на северном побережье, в Тренвите. Агнета сама нарвалась на неприятности. Она стала досадной помехой Валентину и, вероятно, другим тоже, нам точно не известно...

— То есть ты допускаешь, что...

— Я ничего не допускаю. Но на месте Валентина, если бы Агнета стала слишком настырной, я бы заплатила какому-нибудь безработному шахтеру, чтобы избавился от нее, а сама тем временем направилась в Ирландию, чтобы никто не смог обвинить в преступлении. О таком ты не думал?

Джордж серьезно задумался.

— Можно придумать что угодно, если обладать богатым воображением. С таким же успехом можно обвинить самого Придо.

— Да брось...

— Тогда почему он так хлопочет об этом деле? Где он находился, когда убили Агнету? Он мог быть где угодно. Нам известно, где он был во время убийства девицы Полмеск. Здесь, в доме, наслаждался нашим, вернее твоим щедрым гостеприимством. Мне трудно мыслить, как преступнику с больной психикой, но общеизвестно, что убийцам свойственно возвращаться к старым местам. Мы знаем, что он до сих пор не оправился от нервного срыва после Ватерлоо. Психика его могла настолько расшататься, чтобы это переросло в злобу на женщин...

— Мой дорогой Джордж, какая гениальная теория! Развивая эту идею, можно предположить, что он даже завел жалкую интрижку с Мэри Полмеск, а потом решил от нее избавиться. Как-никак, это был его первый визит к нам, и он провел здесь четыре дня. И ты считаешь, что сейчас он вернулся на место собственного преступления?

— Можешь насмехаться, — сказал Джордж. — Я просто выдвинул теорию, чтобы доказать — теорий масса, и каждая может быть и правдивой, и лживой. Говорю же, никто не знает и никогда не узнает.

Харриет встала.

— Пошлю Треглоуна за Хендерсоном. Сложно сказать наверняка. Кстати, где Урсула?

— На уроке фортепиано. К счастью для нас, здесь звук не слышно.

— Она не особо музыкальна. Зачем ты настаиваешь на уроках?

— Потому что это непременный атрибут образования юной леди. По крайней мере, так считается.

— У меня вот нет слуха, — задумчиво произнесла Харриет. — И я ничего не потеряла, не научившись играть.

— Ты вышла за того олуха Картера.

— Детская выходка. Уверяю тебя, музыка тут ни при чем! Все дело в похоти. Именно это сподвигло меня на брак, а также уверенность в том, что он богаче, чем оказалось на самом деле.

— Когда ты вышла за меня, то наверняка тоже питала какие-то иллюзии.

— Ничего подобного. Ты очень богат, Джордж. И не унаследовал состояние. Это преимущество, а не недостаток. Огромные поместья, передающиеся по наследству, редко приносят выгоду. В основном такие деньги утекают сквозь пальцы. А вот ты выработал привычку зарабатывать деньги и продолжаешь в том же духе.

— Ну да. Я зарабатываю деньги, а ты их тратишь!

— Именно. А что еще с ними делать? Или есть какой-то другой вариант?

Джордж ухмыльнулся, скрывая легкое удовлетворение.

— Мне сказали, что младшая девица Полдарк помолвлена с тем усатым парнем, с которым пришла на прием.

Вернувшись домой, он впервые открыто заговорил с Харриет о приеме.

— Так я слышала.

— Очередной никчемный армейский офицер? После войны их полно по всему графству. Половина без средств к существованию. Твоего доброго знакомого Придо ждала бы такая же участь, если бы не родственные связи.

— Мне сказали, что у Кристофера Хавергала тоже есть кое-какие связи, а сейчас он работает у Ротшильда.

— Это Полдарк тебе успел сообщить, когда вы устроили целое танцевальное представление?

— Нет, нам не хватило дыхания на беседу. Я услышала от Полли Кодрингтон, которая обычно в курсе таких вещей.

Джордж потеребил гинеи в кармашке и замолчал.

— У Ротшильда, ха! Я знаком с Натаном и сильно сомневаюсь, что это теплое местечко. Парню придется попотеть, чтобы заработать на хлеб насущный.

— А еще Полли сообщила, что Изабелла-Роуз вот-вот добьется успеха в певческой карьере, — добавила Харриет, ощущая себя бестактной.

— Успеха? — повторил Джордж. — Та девица? Если она запоет на подмостках Лондона, ее засмеют и освищут.


Глава двенадцатая


Когда Изабелла-Роуз вернулась в Лондон, город обволакивал желтоватый туман. Лежал повсюду, проникая везде, закрывая обзор. Солнце скрылось, огни горели даже в полдень. Огромный город окружили печи для извести и кирпичные заводы; они словно взяли город в осаду, источая газ, чтобы жители задохнулись. Телеги, тачки, экипажи, да и всадники тащились черепашьим шагом, люди ругались и окликали опасно маячившие на пути тени. Горящие факелы еще сильнее уплотняли туман.

Время от времени движение застопоривалось, и каждый нетерпеливо хотел вырваться из толпы. Вонь немытых тел неумолимо смешивалась с запахом гниющей растительности, дохлой рыбы, лошадиного и коровьего навоза и кислого молока.

Если высморкаться, платок темнел, как сточная канава. Практически все кашляли и отхаркивались. Свирепствовал грипп, бронхит и чахотка. По своей натуре Белла не привыкла чего-либо опасаться, особенно инфекции, но два небольших выступления, намеченных на первую неделю февраля вынуждали ее беречь голос.

Белла пела небольшую, но важную партию в «Торжественной мессе» Уильяма Бёрда в церкви Святого Мартина, а через неделю ей впервые в жизни предстояло выступить на концерте перед герцогом Кембриджским. Она исполняла небольшой номер, но Кристофер настаивал, что она произведет впечатление не только голосом.

А потом скончался старый король.

Об этом стало известно около десяти вечера, в субботу двадцать девятого января. Он так долго сторонился глаз общественности, слепой, глухой и слабоумный, а старший сын так долго был регентом, что прозвище «фермер Георг» уже давно позабыли. Но поскольку все его сыновья были чрезвычайно непопулярны, в особенности сам принц-регент, общественность отнеслась к старику с глубоким уважением и с пылким чувством вспоминала прежние времена. Пусть формально, но он был королем Англии шестьдесят лет, и кончина его стала концом эпохи.

Все воскресенье в окутанным туманом городе новость провозглашали колокола. Каждый колокол сотен церквей. В церквях толпился народ. Уличные шествия и демонстрации наводнили площади. Лавки закрыли до понедельника, а также театры и увеселительные заведения.

Газета «Таймс» в понедельник объявила, что все театры закрыты до окончания похорон, которые состоятся в первый день великого поста в среду через две недели.

Белле с трудом верилось в такое невезение. Выступление перед герцогом Кембриджским явно не состоится, но «Торжественную мессу» не должны отменять, ведь она как раз соответствует настроению! Кристофер справился об этом, и ему ответили отрицательно. В каком-то смысле концерт расценивается как развлечение; хотя он состоится в церкви, но публика обязана покупать билеты, а значит, концерт запрещен. Соответственно, вечером проведут богослужение, выступит преподобный доктор Айрланд, настоятель Вестминстера.

В новом году Белла всего три раза посетила школу профессора Фредерикса. Густой туман и многолюдные улицы, где народ буйствовал с самого Рождества, побудили Кристофера и миссис Пелэм отговорить Беллу не выезжать даже с сопровождением. Это не только огорчило, но и встревожило Беллу. У нее создалось впечатление, будто ее певческая карьера застопорилась, а теперь еще и в театр не сходить. Иногда Белле казалось, что драмы интереснее опер. Она обожала мелодрамы, особенно в Королевском театре «Кобург» и «Адельфи».

К счастью, Кристофер в следующий вторник получил приглашение на прием. Его устраивал в отеле «Палтни» на Пикадилли немецкий граф фон Баденберг, знакомый Ротшильдов.

Они собрались в номере, всего двадцать человек. Франц фон Баденберг — белокурый молодой человек лет тридцати, обладал сильным голосом, закрученными длинными усами и вторым подбородком, который трясся, когда юноша хохотал, а делал он это часто. Белла сразу заметила знакомого русого юношу, Мориса Валери.

Народ на улицах, то ли из-за указа, то ли из чувства уважения, после кончины короля оделся в черное. Через пару дней скончался и его младший сын, герцог Кентский, а совсем скоро появилась новость, что принц-регент, нынешний король Георг IV, слег с воспалением легких. Все кашляли в сыром желтом тумане. Так что этот прием стал настоящей отдушиной. Молодость, крепкое здоровье, прекрасное настроение, вино, еда и смех: они собрались наперекор унынию и мраку, создали островок света и тепла в скорбящем городе.

— Лондон, — громко провозгласил фон Баденберг, — теперь стал центром мира. В социальном, финансовом, политическом плане после краха Наполеона он стал главенствовать над всеми остальными городами материка. Он богаче, свободнее в манерах, моде и поведения в обществе. Разумеется, нищета никуда не делась, но по сравнению с Европой здесь бедности куда меньше. Лавочники стали процветать, средний класс стремительно богатеет и настолько купается в золоте, что не знает, куда его девать. Говорят, Оксфорд-стрит — самая длинная в Европе улица. Теперь у вас пять мостов через Темзу! Ваш повезло здесь жить. Я родом из Франкфурта, мой отец знаком с Мейером Ротшильдом, и хотя это важный город, по сравнению с Лондоном кажется деревней. Да вся Европа кажется провинцией по сравнению с Лондоном!

— В некотором смысле это верно, — высказался мужчина постарше. — Но Лондон — столица Англии, а провинции далеки от процветания. Новые города Мидленда и севера обветшали, рабочие — где есть работа — живут на нищенское жалование. В Глазго ткачи, которым раньше платили двадцать пять шиллингов в неделю, теперь пытаются выжить на пять. А безработные голодают. На улицах новых городов тихо и пустынно — пока тебя не окружат попрошайки, как возникшие из лачуг призраки, вцепятся в твой плащ, выпрашивая кусок хлеба. Как вы помните по горькому опыту Петерлоо, повсюду возникают беспорядки, их раздувают возмутители спокойствия, стремящиеся добиться того же, чего добились во Франции!

— В Лондоне тоже не так уж все благостно, — заявила одна дама, перебирая ожерелье пальцами с драгоценностями. — Тут хватает попрошаек, многие из них — демобилизованные моряки и солдаты, храбро сражавшиеся во время войны, а сточные канавы переполнены нечистотами. Все колонны и столбы заляпаны лозунгами, по большей части непристойными. Постоянные демонстрации, и повсюду толпы грубых и неотесанных людей...

Белла отошла от Кристофера и заметила, что тот не притронулся к подносам с закусками, а держит бокал с белым вином. В ней шевельнулось беспокойство. За все их долгое знакомство Белла только три раза видела, как Кристофер пьет белое вино. Как правило, он ел и пил столько же, сколько любой другой. Но явно питал слабость к канарскому и рейнскому, особенно сладкому, и время от времени не может себя побороть. Тогда он отказывается от пищи и бокал за бокалом пьет до полного опьянения.

Сейчас все садились ужинать, а Белла попыталась пробраться к Кристоферу, но ее взял под руку мужчина среднего возраста по имени Джаспер Браун.

— Мисс Полдарк, граф попросил вас сопроводить. Окажите мне честь.

Она заметила, что Кристофер сидит за вторым круглым столом, вмещающим десять человек, а по бокам от него — две элегантные дамы среднего возраста. Это ничего не значит, подумала Белла, просто Кристофер обладает неповторимым обаянием и привлекает женщин постарше, даже всех женщин, своими пронзительно-голубыми глазами, военной выправкой, длинными белокурыми усами. И до сих пор привлекает Беллу, когда трезвый.

У нее не было строгих правил насчет спиртного. Она и сама выпивала: ей нравилось быть навеселе, когда жизнь кажется волнующей и захватывающей и расцветает в розовых красках. Родители тоже выпивали. Все выпивают, а большинство напивается вдрызг. Вполне обычно для мужчины пропустить стаканчик и храпеть до утра.

Но ее беспокоило и расстраивало, когда Кристофер так себя вел. Это не просто пьянство, обычно сопровождаемое и обильными закусками. В таких случаях — к счастью, редких — он вообще не притрагивался к еде. Просто вливал в себя вино, словно в него вселился бес и приказывает напиться до бесчувствия.

Несколько месяцев назад Белла сидела рядом с судьей в доме миссис Пелэм. Заговорили о пьянстве, и он назвал ей четыре официальных стадии опьянения: шутливая, драчливая, плаксивая, сонно-вялая. Белла навсегда это запомнила. Но Кристоферу это не подходило. Две средние стадии полностью выпадали.

Он всегда был веселым и бесшабашным, и от опьянения эти качества просто усиливались, вот и все. Кристофер добрый, дружелюбный, любит Беллу, ревностно оберегает, заботится, готов на все. Второй запой за период их знакомства случился на музыкальном вечере у миссис Пелэм; первый — на приеме по поводу Хэллоуина у каких-то знакомых, где он скакал на лошади в дамском седле, пока та его не сбросила, а позже, несмотря на искусственную ступню, взобрался на часовую башню и привязал к громоотводу подтяжки. Джеффри Чарльз рассказал Белле о первой встрече с Кристофером у стен Тулузы, как тот гнался за зайцем и поймал его прямо под дулами вражеских пушек, и Белла иногда гадала, не под влиянием ли спиртного он тогда совершил такое.

После ужина к ней подсел Морис Валери.

— Мадемуазель, я так рад вас видеть. — Морис свободно говорил по-английски, но с сильным акцентом. — Вы так красивы.

— Да, знаю, — ответила она.

— Знаете? — Он изумленно распахнул глубоко посаженные глаза. — Но...

— Я имела в виду, что заранее поняла, какую именно фразу вы скажете. Потому что сказали то же самое в нашу последнюю встречу.

— Правда? Ну что ж, именно это мне хотелось сказать! Или повторять непростительно?

— Можно, если это искренне.

— Почему вы сомневаетесь, мадемуазель?

Белла улыбнулась.

— Как успехи вашего оркестра в Руане?

— Весьма значительны. Но это не совсем мой оркестр. Я им дирижирую и пользуюсь определенной свободой, но есть комитет по надзору. От комитета зависит финансирование, позволяющее нам существовать, так что у кого кошельки, те всем и заправляют.

— Что вы играли в последний раз?

Морис рассказал.

— Разумеется, есть и хоровые произведения, но немного. И мы с двумя друзьями предложили комитету подумать над возможностью поставить оперу. Приезжайте ко мне туда.

— С Кристофером? — спросила Белла, выискивая последнего взглядом.

После легкого колебания Морис все же спросил:

— С Кристофером? Можно и с ним. Это правда, что вы скоро поженитесь?

— Наверное, на Пасху. У меня дома, в Корнуолле.

Морис приложил к губам кружевной платок.

— Простите, если покажусь дерзким, мадемуазель, но порой неосмотрительно для профессиональной певицы так скоро связывать себя брачными узами.

— Почему?

— Ох, это же очевидно. Женщина, которая стремится стать настоящей примадонной, должна (это крайне важно) полностью посвятить себя искусству. Для нее любовь — это развлечение, легкий флирт между делом, чтобы романтические отношения внесли в жизнь разнообразие, ведь стабильная супружеская жизнь станет со временем тяготить.

За соседним столом обсуждали внезапную кончину короля.

— Мне говорили, — раздался мощный голос графа фон Баденберга, — что король только повернулся к стене и произнес: «Том простыл», а когда слуга до него дотронулся, он уже умер!

— Что за Том? — спросил кто-то.

Все рассмеялись.

— Вы женаты? — спросила Белла.

Морис улыбнулся.

— Нет, мадемуазель. О нет. Само собой, я завожу любовниц. Это необходимо для гармоничного существования. Я женат на музыке. Я не... вряд ли у меня есть такой потенциал, как у вас. Чтобы стать примадонной, надо отдать всю себя без остатка. Дирижер в этом отношении находится на одну ступень ниже, по сути, важная фигура в мире музыки, но у него нет собственного внутреннего инструмента, когда от этой бесценной, но хрупкой собственности зависит его репутация, известность, полный успех или провал.

— Как вы определили размеры моего потенциала? — спросила Белла. — Когда вы слышали меня, месье?

— Я слышал вас дважды. Помните, когда вы пришли со своим педагогом, профессором Фредериксом, в монастырь Саутуарк, где выступали его ученики?

— Да, но вы...

— По случайности я там оказался. Потом я зашел к профессору Фредериксу, чтобы поговорить об одной его бывшей ученице, и тут услышал ваше пение. Я спросил, кто это, и мне сообщили, что это мисс Белла Полдарк. Хотя на самом деле я уже догадался. Ваш голос невозможно спутать с другим.

Фон Баденберг продолжал вещать:

— Теперь и новый король при смерти. Хм, ну что ж, неплохо бы вам освободиться от Ганноверской династии. Англия стала бы отличной республикой!

— Прошу прощения, мне надо найти лейтенанта Хавергала, — сказала Белла.

— Он в комнатке за столовой. Я отведу вас к нему через минуту. Но сначала...

— Что сначала?

— Приглашу вас в Руан. Это провинциальный городок, но рядом с Парижем. Если когда-нибудь в будущем, в любое время, до или после свадьбы с лейтенантом Хавергалом, вы надумаете приехать в мой город в одиночестве, посмотреть на оркестр, театр, на два-три дня или более длительный срок, чтобы спеть в опере, пожалуйста, возьмите карточку с моим адресом и дайте знать в письме. Я с удовольствием вас встречу и провожу домой, как только захотите уехать.

— Ох, благодарю. Но я...

— Это не — как вы там это называете? — поверхностное; а серьезное предложение. Вы мне нужны, мадемуазель. Нужны. И вы, и я строим карьеру. Мне нужен ваш голос и ваше присутствие. Тогда я смогу отправиться в Париж и отвезу вас туда. Не знаю, шутите ли вы по поводу своей внешности, но я считаю вас красивой и хочу пригласить в новую оперу «Севильский цирюльник» на главную партию меццо-сопрано Розины. Эту оперу еще не ставили во Франции. Вы подумаете над моим предложением?

Белла внимательно смотрела в серьезные и искренние глаза. Вдруг ее бросило в жар.

— Я под... да, я подумаю, месье Валери. Но...

— Пожалуйста, пока не отвечайте. В начале марта я снова приеду в Лондон. Вот тогда и дадите ответ.

Она уже собиралась отойти, но вдруг обернулась.

— Месье Валери... Вряд ли можно просить меня о таком. Вам известно, что я... обручена. Причем по доброй воле и с радостью. Вы возлагаете на меня большие надежды. Кристофер тоже возлагает на меня большие надежды. Я признательна вам за восхищение и интерес. Может, как-нибудь мы все соберемся, чтобы ваши надежды — и его тоже — прошли проверку и оправдались. Поверьте, я очень благодарна вам за теплые слова. Прекрасно быть... востребованной. Но я уже давно обручена.

Он улыбнулся.

— Вы очень милы. Если...

— Ничего подобного!

— Зато очень молоды. Мне тридцать один. Со временем становишься более... циничным. Меня восхищает ваша преданность. Но через десяток лет, вполне возможно, вы поймете, что это еще не все.

Дом, который предполагал купить Кристофер, стоял на Грин-лейн, идущей параллельно Тоттенхэм-Корт-Роуд и севернее, немного дальше особняка миссис Пелэм, чем Белле хотелось бы, но он был прелестным, или станет таковым после отделки, небольшой дом с террасой в стиле Джона Нэша. Воздух там, объяснял Кристофер, свежее, и район по этой причине стремительно застраивается.

Накануне вечером Белла обнаружила Кристофера спящим в кресле в прихожей; он пошатываясь встал и чуть не свалился, но Белла успела его подхватить. Подали их экипаж, и Белла извелась ожиданием внутри, пока Кристоферу помогали спуститься с лестницы отеля. Как обычно, он извинялся и заботливо беспокоился о ней, но извинения показались Белле формальными, словно он попросил прощения, что нечаянно наступил ей на ногу в котильоне.

Когда они возвращались к миссис Пелэм после осмотра нового дома, Белла прервала его вопросом:

— Кристофер, ты слышал о неком Россини?

— О ком? Россини? Наверняка какой-нибудь певец. Итальянский тенор. А что?

— Мне сказали, он написал оперу.

— Да? И как она называется?

— «Севильский цирюльник».

Кристофер погладил усы.

— Что-то слышал. Но не помню где. Что тебя интересует, милая?

— Морис упоминал о ней вчера вечером. Говорит, опера очень хороша.

— Её уже поставили в Англии?

— Он не сказал.

Пока экипаж грохотал по неровному участку мостовой, повисло недолгое молчание.

— Белла, — обратился к ней Кристофер, — моя милая и чудесная Белла, я перебрал вчера с выпивкой?

Он впервые об этом заговорил.

— Да, перебрал.

Кристофер внимательно всматривался в ее лицо.

— Ты же знаешь, всем мужчинам это необходимо время от времени. Это как предохранительный клапан на новомодных паровых машинах.

— Когда ты такой, я не могу с тобой сладить. Даже разговаривать с тобой невозможно.

На его лице отразилась досада.

— Сомневаюсь, что все настолько скверно. В армии привыкаешь к выпивке. Наверное, это помогает поддерживать боевой дух.

Она бы с радостью оставила эту тему, но какой-то внутренний чертик раззадорил ее высказаться.

— Тогда почему ты ничего не ешь, Кристофер? Я про такие случаи. В основном мужчины едят столько же, сколько и пьют. В смысле делают это одновременно. Обычно ты ешь и пьешь, как все остальные. Но... но в такие вечера, как вчерашний, в тебя словно бес вселяется и отнимает весь аппетит к еде, оставляя его только на...

— На любовь к белому вину? Ты права. Так и есть. Это прискорбно, и я сожалею, что расстроил тебя. Но такое случается редко. Может, это от отчаяния.

— От отчаяния?

— Быть может, я исправлюсь, и это прекратится после свадьбы.

На другой день Белла спросила:

— Профессор Фредерикс, вам знакомо имя музыканта Россини?

— Ты про валторниста или его сына Антонио? Наверное, про Антонио. Он написал несколько опер. Талантливый юноша. Кажется, его назначали музыкальным руководителем театра Сан-Карло в Неаполе в возрасте чуть больше двадцати. Что именно ты о нем слышала?

— Это он написал оперу «Цирюльник из Севильи»?

— «Il Barbiere di Siviglia»? Да, это он написал. Разумеется, тема оперы распространенная, но он переписал ее в новом стиле. Это самое значительное его произведение... пока что.

— А в Англии ее ставили?

— Да, в Лондоне, в Королевском театре... года три или четыре назад. Я оперу не видел, но читал либретто. А почему ты так интересуешься?

— Вы ведь встречались с Морисом Валери? В доме моей тетушки? Он дирижер театра в Руане. Он говорил об этой опере в среду вечером. Надеется поставить ее во Франции.

— А месье Валери знаком с Россини?

— Не знаю. Сомневаюсь. Но об опере он высокого мнения.

— Отлично. Хорошо. — Профессор Фредерикс задумчиво взирал на ученицу. — Мне кажется, это не совсем для тебя, дитя мое. Это... опера-буффа, комическая опера. В смысле, легкая по содержанию. Ты рассматривала ее для себя на неопределенное будущее?

— Нет, — ответила Белла.


Часть третья

Морис



Глава первая


К Демельзе пришла Кэти Томас. Она рассыпалась в извинениях, но, похоже, дело касалось обезьяны мистера Валентина. Когда зверя привезли несколько месяцев назад, он казался пугливым, общительным, чесался, прыгал повсюду, проказничал, но это не особо кого-то трогало. Дворяне ведь частенько заводят странных животных. Но обезьяна росла и росла — прямо как волшебная тыква, как выражается кухарка, — по утрам слышно, как она тявкает, бьется о стены, а потом визжит и кашляет, как будто ее мучают. Горничным наверху не особо нравилась обезьяна, даже пока та была маленькой, но теперь она так выросла и стала такой лохматой, что просто кошмар какой-то.

— Где мистер Валентин ее держит? — спросила Демельза.

— В двух комнатах за кухней, мэм. Там установили решетки. Неделю назад обезьяна сломала окна и взобралась на забор. Горничная Мейзи до смерти перепугалась, когда обезьяна стала бегать вокруг грядки с капустой!

Вечером за ужином, в тот день, когда по обычаю раз в месяц к ним приходили Энисы, Демельза заговорила о визите Кэти.

— По-моему, народ боится подходить к Россу, — закончила она, — поэтому со своими проблемами все являются ко мне.

— И правильно делают, — сказал Росс, — но люди заблуждаются насчет моего якобы огромного влияния на Валентина.

— Я видел, — подал голос Дуайт.

— Что именно, мое влияние или мартышку?

— Это большая обезьяна. Валентин пришел однажды утром попросить совета. Зверь простыл, подхватил насморк, точно так же, как это бывает с тобой или со мной. Я поехал к нему и назначил лечение.

— Она быстро растет? — спросил Росс.

— Очень быстро. Таких огромных я в жизни не видел.

— И какого именно чуда ждет от меня Кэти? — спросил Росс у Демельзы. — После смерти Агнеты мы с Валентином мало общались.

— Чтобы ты попросил его держать обезьяну в огороженном месте на улице.

— Сомневаюсь, что он примет сказанное к сведению.

— Обезьяна не выживет без тепла, — заявил Дуайт, — эти приматы родом из Африки и не такие выносливые, несмотря на густую шерсть.

— Может, именно этого прислуга и хочет добиться, — заметила Кэролайн.

— Я бы на их месте точно подумывала об этом.

— Надо же, а мне казалось, что ты любишь животных, — пошутил Дуайт.

— Люблю, но в пределах разумного. Мне нравятся собаки, особенно мопсы, спаниели, гончие, терьеры, ретриверы, бульдоги, колли; мне также нравятся барсуки и лисы, зайцы и кролики, куры и утки; нравятся лошади, коровы, быки — конечно, это уже не так экзотично — овцы, олени, гуси...

— Хорошо, хорошо, я все понял...

— Ну и прекрасно. Но это не значит, что меня радует мысль о волосатом звере, который свободно разгуливает по деревне, или что его может выпустить на волю один неуравновешенный молодой человек, живущий в Тревонансе.

Демельза рассмеялась.

— Что тебя так рассмешило? — удивился Росс.

— Кэролайн, конечно! Все это вдруг показалось забавным.

— Полагаю, — немного погодя произнес Росс, — нам остается только хохотать. Мне жаль Кэти и других горничных, но пока Валентин не выпустит обезьяну свободно гулять по деревне, ничего не поделать. По моему мнению, визит к нему с подобным заявлением станет поводом получить грубый отказ, и он будет прав.

— Только вчера я читал, — сообщил Дуайт, — что в Монголии есть огромные фермы, где собак разводят ради шкур. Когда собаке исполняется восемь месяцев, ее душат, сдирают шкуру, а после сушки шкуры сшивают и делают шубу. Вроде бы за каждую шубу они выручают по шесть шиллингов и шесть пенсов.

— Временами я удивляюсь, как меня угораздило выйти за тебя, — сказала Кэролайн.

Когда Филип Придо сделал Клоуэнс предложение, они ехали верхом.

Стоял ясный мартовский день, дул прохладный восточный ветер, но не прикрытое туманом или плотными облаками солнце светило ярко и ощутимо согревало.

Они остановились и спешились в Хелфорд-Пассидж, где паром пересекал реку Хелфорд в одноименной деревне, но не намеревались переправляться на другой берег. Паромщику явно не хватало клиентов, пришлось отмахиваться от его предложения.

В начале марта у Филипа скончался отец, и он отсутствовал две недели. Клоуэнс скучала по нему, даже по грубоватости и резкости, сопровождавшей их дружеское общение. Два дня назад он навестил ее и предложил вместе проехаться верхом, если позволит погода.

По пути Филип немного рассказал о семье. Они обладали длинной родословной (ее можно проследить, сообщил он с ноткой высокомерия, до Девона и Корнуолла времен Вильгельма Завоевателя. Его дядя, преподобный Чарльз Придо-Брюн, занимает семейный дом в Падстоу, отец — сын младшего брата, но у них много земли в Девоне. В Корнуолле есть деревни под названием Придо и малая Придо, рядом с Лаксуляном.

— Моего дядю, — улыбнулся Филип, — рукоположили в священника, и поскольку приход у него в Падстоу, он и забрал дом себе!

Отец Филипа скончался от внезапного сердечного приступа. Филип намеревался ненадолго вернуться и поддержать мать, но перед этим он хотел спросить у Клоуэнс, могут ли они построить совместное будущее.

Филип сказал об этом, после чего они спешились. Привязав лошадей, сели на зеленую скамейку у берега реки, где пассажиры дожидались парома. На противоположном берегу за обширным покровом деревьев притаился городок Хелфорд. Река переливалась, как павлиний хвост, изумрудным блеском вспыхивало утреннее солнце. Три лодчонки с охряными и алыми парусами сновали тут и там в поисках макрели и хека.

— Когда деревья зазеленеют, городок скроется из виду, — сказала Клоуэнс. — Из-за леса торчит только купол церкви.

Кончиком хлыста Филип пошевелил туда-сюда высокие травинки. Самое главное удалось преодолеть, произнести вслух, выразить словами, а кое-что она даже не услышала.

— Клоуэнс, ты ведь знаешь, я давно испытываю к тебе чувства. Надеюсь, я понятно выразился.

— Вполне понятно.

— До сей поры я воздерживался от попыток высказаться по двум причинам. Во-первых, у меня нет уверенности, что я полностью оправился после нервного срыва, чтобы предлагать себя в качестве мужа и друга. Во-вторых, мои доходы незначительны. Теперь же... теперь внезапная и прискорбная кончина отца в итоге устраняет второе препятствие. Я не разбогатею, но средств станет достаточно. Что касается первого...

Клоуэнс молчала, собираясь с мыслями и чувствами.

— Что касается первого, — повторил он, — должен признаться, я уже не такой, как раньше. У меня не получается взять себя в руки в некоторых ситуациях — зачастую я реагирую слишком поспешно, о чем порой приходится сожалеть. Нервное напряжение дает о себе знать неожиданно.

— Сейчас у тебя тоже нервное напряжение? — с улыбкой спросила Клоуэнс.

Замерев на мгновение, он пробормотал:

— Ну... э-э-э... не... не совсем такое, какое я имел в виду...

— Потому что я сама ощущаю напряжение.

Ее неожиданная фраза разрядила обстановку. Филип молчаливо улыбнулся.

— Наверное, временами тебе одиноко точно так же, как и мне. Дружеское общение бесценно. Мне трудно улыбаться, когда я один! В уединении не ощущаешь беспечности и беззаботности. Я твердо убежден, само твое присутствие поможет мне справиться с нервным напряжением. Вполне возможно, оно пройдет где-нибудь через год. Мне уже гораздо лучше, уверен, остатки недуга исчезнут перед алтарем!

Один рыбак кинул что-то в реку, и чайки тут же налетели, хлопая крыльями, чтобы схватить добычу. Их сборище напоминало огромную бумажную стрелу, ринувшуюся вслед за лодкой.

— Филип, это серьезное предложение. Мне надо хорошенько подумать над ним, прежде чем дать тебе ответ.

— Конечно, — ответил он, — конечно.

Невольно он потянулся за очками, но только коснулся их и вытащил руку из кармана.

— Понимаешь, Филип, для меня все не так-то просто, как может показаться. Но благодарю тебя, благодарю за комплимент.

— Что это значит?

— Это значит, что я любила своего мужа.

Филип поморщился.

— И все еще любишь?

— Нет. Нет... Любила. Все очень запутано. Мне... трудно объяснить.

— Пожалуйста, попытайся.

Два паромщика гребли к Хелфорду, заметив желающих переправиться.

— Порой мне даже себе трудно объяснить! Все это связано с чувствами, которые трудно описать. Не помню точно, сколько мне было, когда я впервые увидела Стивена — кажется, почти семнадцать — но я тут же влюбилась в него по самые уши! Наша помолвка продлилась долго, и один раз я успела ее разорвать, но в итоге мы поженились. Филип, он был далеко не идеальным человеком. Стивену пришлось несладко в жизни, он вырос в суровых условиях, когда его прибило к берегу Нампары из-за кораблекрушения и он встретился с Джереми и остальными членами моей семьи. Хотя во время нашей размолвки, когда он уехал, я думала... искренне верила, что девичье увлечение пройдет, но, когда увидела его снова, сразу и окончательно поняла, что он тот единственный, и другого в жизни точно не будет.

Ветер дважды сменил направление и теперь дул из-за угла. За пять минут течение реки стало быстрее, и безмятежно-гладкая поверхность подернулась рябью. Клоуэнс тронула волосы и тщательней уложила под шляпку выбившиеся пряди.

— Я вышла за него, мы переехали в Пенрин и жили счастливо. А потом он ушел в море с разрешением на каперство, над ним несколько раз нависали угрозы, но ему удалось их избежать. Его корабль чуть не захватили французы; потом он чудом избежал смерти от рук французского жандарма, но в итоге погиб из-за глупого несчастного случая. Нелепость какая-то!

Филип тронул ее руку в перчатке.

— Сочувствую.

— Мне больно об этом говорить. Но самую суть проблемы я не могу тебе поведать. Не... не стану вдаваться в подробности, но перед смертью, как раз незадолго до его гибели, я узнала, что он лгал мне, умышленно солгал об одной очень важной вещи. Для любой женщины это имеет огромное значение. И когда умер, я ощутила себя убитой горем вдвойне!

— Леди Харриет упоминала...

— Харриет ничего не известно. Никому не известно. Но я чего-то лишилась. Утратила чувства к нему. В каком-то смысле я перестала испытывать чувства ко всем мужчинам.

— Может, у нас получится помочь друг другу.

— Все возможно, Филип. Именно это мне и предстоит решить. Знаешь, на днях я прочитала, что священник покончил с собой, потому что утратил веру в Бога. Я не утратила веру в Господа. Но перестала верить людям. А еще перестала... верить собственным чувствам и суждениям.

Клоуэнс сказала куда больше, чем намеревалась, и по мере рассказа лицо его становилось все серьезнее. Ветерок охлаждал разгоряченные лица.

— Как я сказала, Харриет ничего не известно, — повторила Клоуэнс. — Но если бы она узнала, то посчитала меня глупой и унылой. Она человек сильных чувств, но всегда держит их в узде благодаря пониманию искушенного в жизни человека, что все мы далеки от совершенства, поэтому не стоит ждать от людей многого, дабы не пережить жестокое разочарование.

— Харриет — весьма искушенная личность, — заметил Филип.

Повисло долгое молчание. Клоуэнс поежилась.

— Давай вернемся другой дорогой? Можно проехать до Порт-Навас, а чтобы не пересекать реку, я знаю путь к Монен-Смит.


Глава вторая


Двадцатого марта Демельза получила очередное еженедельное письмо от Изабеллы-Роуз (она писала почти каждую неделю).


Дорогая мама!

В последнем письме ты рассказала столько всего интересного, но печально, что до сих пор не поймали убийцу несчастной Агнеты. Неприятно думать, что этот человек бродит на свободе. И все же твое письмо — как глоток свежего воздуха Нампары: я ощущаю запах моря, дуновение ветра, запах коров в хлеву, свежескошенного сена, слышу потрескивание кардифского угля в камине, стук папиной трубки о колосник. Наверное, ты думаешь, что я тоскую по дому. И это правда. И в то же время нет, не тоскую. Очень хочу увидеться с тобой и через месяц приеду домой.

Но мне нравится и эта жизнь — шум Лондона и даже (тьфу ты) запахи! Нравится вся эта суматоха и суета, о чем пишут и говорят. Это громадный улей, состоящий из учебы и образования, усилий и борьбы, скандалов, утонченности и изысканности. Я тоскую по невинности и простоте Корнуолла, и в то же время наслаждаюсь этим огромным, непристойным и бурно развивающимся городом, мне нравится преодолевать трудности, которые он передо мной ставит.

Ну так вот, после такого долгого вступления сообщаю вам важные новости месяца: мы с Кристофером решили перенести свадьбу на июнь!

Во-первых, строительство нашего чудесного домика, которое обещали завершить к концу апреля, затянулось, серьезно затянулось, и застройщик считает, что въехать туда получится не раньше конца июня.

Во-вторых, мистер Натан Ротшильд попросил Кристофера отправиться в Лиссабон и посетить новое отделение банка. Он будет в отъезде полтора месяца, и я бы с радостью отправилась с ним в качестве жены, но ему надо уезжать третьего апреля, и мы не успеем объявить о браке. А кроме того, Кристофер против того, чтобы я ехала, потому что слышал о лихорадке в Лиссабоне и не хочет подвергать меня опасности.

Так что, дорогая мама, посовещайся пожалуйста с нашим новым викарием (мистер Профитт, кажется? Какое замечательное имя!), а также драгоценным супругом (моим обожаемым отцом) и предложи пару дат в конце июня, а я поговорю с Крисом и выберу наиболее подходящую для нас. Совсем скоро я напишу Клоуэнс, Кьюби, Софии и Мелиоре, сообщу им о краткой отсрочке, но если увидишься с кем-нибудь из них через неделю, предупреди, пожалуйста, чтобы они не сильно торопили портниху шить платья подружек невесты!

По-моему, эта поездка станет для Кристофера серьезным продвижением в карьере.


Письмо растянулось еще на две страницы.

Когда вечером Демельза передала его Россу, казалось, он читает его бесконечно долго. Потом снова перечел от начала до конца.

Демельза не утерпела и прервала чтение:

— Так что ты думаешь?

Росс дотронулся до шрама.

— По-моему, девушка слишком сопротивляется.

— Что это значит?

— Она назвала три причины, из-за которых откладывается свадьба.

— Знаю. Но...

— Дом не готов, — начал перечислять он. — Хм, вроде бы довольно веский довод. Но после такого долгого ожидания неужели нельзя на три месяца поселиться в другом доме?

— Д-да. Но, может, ей не по душе такая мысль. А Кристофер уезжает...

— Верно, не могу поспорить. Но у меня всегда зарождаются подозрения, когда начинаются разные отговорки. Само собой, это надо воспринимать буквально. Но больше я склонен верить в первые две причины и поверил бы, если бы не тонкий намек на третью.

— Ты про...

— Кристофер утверждает, что в Лиссабоне свирепствует лихорадка, и он не хочет подвергать Беллу опасности. Но ты хоть раз в жизни припомнишь случай, чтобы Беллу остановила опасность, когда ей чего-нибудь хочется?

Демельза слушала топот Генри. Стук шагов доносился из его спальни и звучал размеренно.

— Мы ничего не можем поделать, Росс.

— Мы ничего и не должны делать. Только смириться... Не знаю, можно ли нас винить...

— Винить нас? Но почему?

— Я про то, что они вместе слишком долго и успели друг друга хорошенько узнать.

— Как она могла выйти замуж раньше? Она была ребенком! И во многом до сих пор еще дитя. — Демельза повернулась к нему. — У тебя очень циничный взгляд на вещи, Росс. То есть, по твоим словам, если два человека хотят пожениться и пока не могут, но когда в итоге узнают друг друга слишком хорошо, то у них вообще пропадет желание вступать в брак?

Росс мрачно усмехнулся.

— Такое может случиться. Но в любом порядочном браке присутствует элемент похоти, называй как хочешь, который связывает и объединяет. Если этого нет, они отдалятся друг от друга после брака. Но что касается Кристофера и Беллы, то Беллу строго охраняет Сара Пелэм. Не хочу строить предположений касательно физических отношений между Кристофером и Беллой, насколько далеко они зашли, но эта пара даже отдаленно не похожа на любящих супругов. Их отношения могли зачерстветь.

— Ты только послушай Гарри, — вдруг заговорила Демельза. — Пойду и прекращу это безобразие.

— Ему не помешает отведать кнута, — добавил Росс.

— Знаю. И мы оба слишком мягкосердечные, чтобы даже пригрозить ему.

— Мы не грозим ему, потому что если вдруг ты это сделаешь, а он не поддастся и станет перечить, тебе придется привести угрозу в исполнение.

Проблемы начались около трех недель назад, когда они выходили из лавки на Сваллоу-стрит, где Кристофер только что купил желто-розовый шелковый жилет. Ему помахала молодая дама и перешла улицу.

— Ох, Кристофер, дорогой, последнее время я совсем тебя не вижу. Вчера вечером ты не пришел в «Мадам Коно».

Девушка была похожа на куклу — в бледно-зеленом платье и изящной зеленой шляпке, у шеи свисал белый лисий хвост. Пряди чересчур светлых волос вились у ушей.

Похоже, Кристофер не смутился.

— Я был занят, Летти. У меня суровый хозяин. Познакомься с Изабеллой-Роуз Полдарк. Это Летти Хейзел.

Беседа продолжилась. Белла кивала, неопределенно улыбалась и тихонько ковыряла зонтиком мостовую.

— Так вы та самая юная корнуольская леди, которая выходит за Кристофера, — сказала мисс Хейзел. — Желаю вам обоим огромного счастья.

— Благодарю, — чуть более заинтересованно ответила Белла и снова улыбнулась.

— Когда у вас свадьба?

— После Пасхи, — сообщил Кристофер.

— Ох, как скоро! Нам будет тебя не хватать в «Мадам Коно», Крис. Я буду скучать. Придешь завтра вечером? В честь капитана Кросслэнда затевается вечеринка.

— Это вряд ли. Кстати, Кросслэнд не капитан. Выше лейтенанта он не поднимался.

— Ох уж эти военные, — со смешком обратилась Летти к Белле. — Представьте, они вечно дерутся, как будто война еще не закончилась!

— А некоторые и разговариваю так, будто еще на войне, — добавил Кристофер. — Ладно, нам пора, Летти. Передавай привет всем моим друзьям.

— Передам всем девочкам. Может, кто-нибудь придет на вашу свадьбу, если нас пригласят!

— Она состоится в Корнуолле, — отозвался он. — Ехать четыре дня, не меньше. Но вспоминай обо мне.

В учреждении профессора Фредерикса учился игре на валторне один состоятельный молодой человек. Семья его жила в Лондоне, а сам он вроде был хорошо знаком с современной столичной жизнью. Дважды он оказывал Белле вежливые знаки внимания, пока она не познакомила его с Кристофером, тогда ухаживания тут же прекратились. В беседе с ним на другой день она упомянула название кофейни, вроде бы «Мадам Коно». Он слышал о таком заведении?

Юношу это явно удивило.

— «Коно». Разумеется. Хотя туда я не захаживал. Вы ведь это место имеете в виду? Но это не кофейня. Я полагаю... надеюсь, жених не водил вас туда?

— Нет... ох, нет. Просто всплыло в разговоре. Я не раз слышала это название. А не может такого быть, что есть два места с таким названием?

— С таким названием только одно. Кажется, владелец заведения родом из Чили.

— И что собой представляет заведение?

— Что-то вроде ресторана, клуба для избранных. Но оно имеет дурную репутацию. Знаете, где оно находится? Рядом с Беркли-стрит, слева от Пикадилли.

— Понятно.

— По-моему, герцог Камберлендский — член клуба. И лорд Уолпол.

— Как интересно.

— Кристофер, — внезапно спросила Белла, — где ты познакомился с Летти Хейзел?

— С кем? — несразу сообразил Кристофер. — Ах, с Летти. В доме у друга в Туикенеме.

— В этом месяце? Или в прошлом?

Они ужинали в дорогом кафе на великолепной Джермин-стрит. Белле время от времени разрешалось гулять с Кристофером, если они брали экипаж миссис Пелэм, а извозчик отвозил их до места назначения и привозил обратно. Стояла прекрасная и теплая погода, поэтому они решили пройтись пешком. Харрис на экипаже следовал на приличном расстоянии.

Какое-то время Кристофер молча прихрамывал рядом с ней.

— До встречи со мной?

— Что? А, Летти. Нет, познакомился после встречи с тобой. Но задолго до нашей помолвки.

— Мы с ней ни разу не виделись. Ты ни разу не приводил ее на приемы, где была я.

— Нет. Вы бы совершенно не подошли друг другу.

— И почему, интересно?

— Потому что ты леди, а она нет.

— А почему она не леди?

— Ах, Белла. Ты задаешь непростые вопросы. Неужели ты... не догадываешься?

— Я девушка-провинциалка, Кристофер. Тебе не кажется, что надо объяснить?

Он призадумался. Скажется ли это на его помолвке?

— Скажем так, она принадлежит определенному кругу, к которому тебе нежелательно принадлежать.

— Ты тоже принадлежишь этому кругу?

— Не совсем. В какой-то степени.

— Мы уже давно вместе, Кристофер. Ты никогда не рассказывал об... иной стороне своей жизни.

— Наверняка ты догадываешься, что мне не очень хочется посвящать тебя в подробности этой стороны жизни.

Они вышли на Пикадилли, освещенную и ровную. Рядом сновали попрошайки, но не приставали. В основном они толпились в тени и наблюдали, как богатеи проезжают мимо на экипажах.

— Мы недалеко от Палтни, куда ходили неделю назад, — заметил Кристофер. — Тебе понравился фон Баденберг?

— Он прекрасно говорит на английском.

— Но много болтает, не находишь?

— Пожалуй.

Кристофер взял ее под руку.

— Мы еще немного пройдемся. Харрис не потеряет нас из вида.

— Да.

— Знаешь, откуда взялось название «Пикадилли»? Вчера вечером мне рассказал Ротшильд. От слова «пикадил». Так называлось крепление, которое держит воротничок камзола. Торговец и портной по имени Роберт Бейкер сколотил состояние, торгуя такими воротничками, и построил себе огромный дом севернее Марилебон-стрит. Это случилось пару столетий назад.

Они шли молча. Кристофер поразительно хорошо управлялся с искусственной ступней.

— Милый Кристофер, — обратилась к нему Белла. — Разумно ли водить меня гулять по местам, где я в любой момент могу столкнуться с какой-нибудь дамочкой из «Мадам Коно»?

Кристофер вздохнул.

— Милая Белла, я всю жизнь рискую. Не забивай голову этими глупостями, малышка.

Через минуту он продолжил:

— Все дело в том, что мой разум это не трогает. Дело в низменных инстинктах.

Он улыбнулся, и усы подергивались с хорошо знакомой Белле привлекательностью.

— Вряд ли у тебя есть неизменные инстинкты, Белла.

— А у тебя, значит, есть?

— Ну конечно.

— И я всегда буду замечать эти... эти низменные инстинкты?

— Нужда в них отпадет после нашей свадьбы. Скоро я покину «Мадам Коно». Где-нибудь через год, когда мы счастливо проживем в браке некоторое время, я мог бы рассказать о клубе. К тому времени это станет частью моего прошлого. Белла, я не святой. По-моему, я рассказывал, что когда впервые познакомился с Джеффри Чарльзом и служил под его командованием в 43-м Монмутширском полку, то в обозе за мной следовала любовница-португалка.

— Да, — согласилась Белла. — Это часть твоего прошлого. Лихого прошлого, надо заметить.

— И что теперь?

— Это твоя прошлая жизнь, Кристофер. Теперь ты живешь в настоящем.

— Которое скоро канет в прошлое.

Чуть позже, когда они ехали домой в темном экипаже, Белла спросила:

— Интересно, как давно ты виделся с Летти?

— Виделся? С неделю назад.

— А до этого?

— Две надели, три недели, — он нетерпеливо махнул рукой. — Где-то так.

— Значит, очень даже в настоящем.

— Как скажешь.

— Нет, это ты скажи. И все это время ты встречался со мной, обнадеживал, целовал, а я ничего не знала о другой стороне твоей жизни!

— И во всем, что касается тебя, детка, я продолжу в том же духе. Мое бесконечное увлечение тобой и временное ей — совершенно разные вещи. Покончим с этим, Белла. — В его голосе появилась жесткость. — Хватит уже, малышка. Забудь. Это ничего не значит.

— Для меня значит, — ответила Белла через мгновение.

Кристофер поцеловал ее. Коснулся ее губ своими и прошептал:

— Не надо так вздыхать, леди, не надо грустить. Мужчины всегда изменяют.


Глава третья


Бен Картер и Эстер Карн поженились в церкви Святого Сола в Грамблере, в понедельник семнадцатого апреля 1820 года. К алтарю невесту вел Сэм Карн, дядюшка Эстер. Свадьбу сыграли тихую, по просьбе обоих, но все равно пришло много людей. Том и Клотина Смит, старшая сестра Эстер и ее муж, пешком пришли из Ланнера вместе с братом Демельзы Люком. Пришли Дрейк и его жена Морвенна — высокая, элегантная и в очках, а также их дочь Лавдей — тоже высокая, в очках, но не столь элегантная.

Росс и Демельза заняли скамью вместе с Джеффри Чарльзом и Амадорой, которая недавно разрешилась второй дочерью Карлой и пришла пожелать всего наилучшего любимой няне. Хотя пока не прощалась с ней: Эсси согласилась остаться до тех пор, пока сама не окажется в положении.

Помолвка продлилась недолго, но не обошлось без происшествий. Сэм и Джинни высказывали сомнения по поводу явных симпатий Эсси к католической религии и пожелали (если свадьба состоится) вытащить Эсси из сферы опасного влияния Амадоры.

Они попусту тратили слова на бесплодные споры. Волевой и решительный Бен принимал тихое, но заметное участие и умело гнул свою линию, потому что четко знал, чего хочет для себя и Эсси. Познакомившись с Амадорой Полдарк более официально, чем на Рождественском приеме, он высоко ее оценил, а, узнав мнение Эсси, решил, что пусть та служит в Тренвите ежедневно с восьми до четырех, пока ей того хочется.

Невеста надела то же платье, что и на приеме, но дополнила его кружевной отделкой и кое-каким взятыми взаймы украшениями. Жених тоже обошелся нарядом, ушитым для него на Рождество, за исключением синего фрака с бронзовыми пуговицами, который Росс однажды надевал в море.

Мистер Оджерс скончался в сентябре, и церемонию проводил новый настоятель, преподобный Генри Профитт, которого временно разместили в доме в деревне, пока миссис Оджерс в слезах собирала детские пожитки и готовилась к отъезду.

Росс заметил, что новый священник ничем не лучше Оджерса, хотя и приехал с рекомендациями от Фрэнсиса Данстанвилля; высокий и худой, он чем-то напоминал аиста. Кэролайн сказала, что будь в окрестностях пруд, стоило бы всерьез опасаться за жизнь рыбы.

Преподобный Профитт оказался проворным, религия для него — была делом быстрым. Мельницы Господни работали строго по расписанию.

Но, по крайней мере, он имел преимущество перед старым мистером Оджерсом: не путал венчание с панихидой и помнил имена пары, которую благословлял на брак.

Под конец церемонии Бен понял, что гости заняли больше половины церкви; при всей его неприветливости и вспыльчивости народ уважал его и любил, а Эстер, хотя и приехала из Иллагана, была прехорошенькой. Несколько матрон, которые теперь обзавелись семьями, пришли поглядеть на его женитьбу, еще помня те времена, когда хотели оказаться на ее месте.

Произнесли клятвы, пара прошла в ризницу и поставила подписи. Бен справился легко, а Эстер написала только имя и поставила крестик. Эстер попросила Демельзу стать свидетельницей, и та следом за остальными поставила подпись.

Поэтому она не ведала о переполохе на заднем дворе церкви, когда пара человек, намеревавшихся выйти с мешками риса, потрясенно заохали. Одни замешкались, и другие толкали их в спину.

Поднялся крик.

— Это ж зверюга!

— Не-а, это сам дьявол во плоти. Святые угодники, назад!

— Закройте дверь. Он идет сюда!

Росс не пошел в ризницу вместе с Демельзой и потому сразу направился к двери, которую женщины безуспешно пытались запереть. Росс вновь ее распахнул, и в церковь влетели два мальчика, покинувшие ее первыми.

Несколько человек разбрелись по двору, но тропинку к церкви преградил большой шимпанзе, стоящий на задних лапах. Ростом не меньше четырех футов, большая голова напоминала пушечное ядро, приплюснутый нос, налитые кровью глаза, черная шерсть покрывала грудь и руки вплоть до длиннющих ладоней. В одной руке он держал нечто похожее на буханку хлеба. Заметив Росса, шимпанзе покашлял, потом по-собачьи залаял и оскалился.

— Что это, черт подери, за существо? — спросил Джеффри Чарльз, вышедший из церкви следом за Россом. — Из какой преисподней оно вылезло?

— Шимпанзе Валентина, — ответил Росс.

— Господи, похоже на то! До меня доходили слухи, но я впервые его вижу.

Зверь плюхнулся на землю и принялся отрывать куски от того, что держал в руках, и жевать. Это и впрямь оказалась буханка хлеба.

— Но что важнее, — сказал Росс, — где черти носят Валентина?

— Адское создание, похоже, улизнуло. Женщины вообще не выйдут из церкви, пока оно тут бродит. Я имел дела с французами, но не с огромными обезьянами. Даже не знаю, опасны ли они.

— Рисковать я точно не стану, — заметил Росс. — У меня даже и палки нет. Как думаешь, в церкви найдется что-нибудь подходящее?

Росс вернулся в церковь. Все взгляды обратились на него. Бен и Эсси как раз выходили из ризницы.

— Снаружи большая обезьяна, — громко сообщил Росс. — По-моему, она принадлежит мистеру Валентину. Пусть пока никто не выходит, потому что она может оказаться опасной. Настоятельно советую вам сесть и успокоиться. Сюда она не зайдет. Тем временем вы двое, Варко и Эмиль Джонс, вы молодые, выйдите через дверь ризницы и бегите в деревню. Одолжите у кого-нибудь лошадь и мигом в Плейс-хаус, найдите мистера Уорлеггана и объясните, что произошло.

Пока он говорил, пытаясь всех успокоить, трое или четверо парней, которые первыми выскочили из церкви, а потом вернулись, теперь во второй раз вышли и глядели на зверя с безопасного расстояния. Шимпанзе переместился подальше и принялся угрюмо раскачивать надгробный камень. Настоящий дикий зверь — губы сжаты, шерсть встала дыбом. Его дыхание сбилось, обезьяна кряхтела всякий раз, как дергала за камень.

Несколько человек выглядывали из-за сравнительно безопасной ограды. Один метнул камень. Второй прицелился получше и угодил обезьяне по руке.

Вдруг шимпанзе выпрямился во весь рост и с устрашающим ревом забил себя в грудь. Он свирепо дернул надгробие, и то надломилось. Шимпанзе подобрал обломок и швырнул в направлении брошенного камня. Даже недюжинной звериной силы не хватило, чтобы забросить камень достаточно далеко и угодить в цель, но народ бросился врассыпную. Шимпанзе вприпрыжку добежал до кладбищенских ворот. Зеваки в страхе разбежались. Обезьяна недовольно и раздраженно закричала. Но вместо того, чтобы погнаться за людьми, шимпанзе развернулся и поскакал к дверям церкви.

Мальчишки с криком нырнули в церковь, но двое не успели и в страхе бросились напрямик через кладбище. Шимпанзе бежал следом в два раза быстрее и вскоре настиг мальчишку по имени Тим Седден. Тот остановился и завизжал во весь голос. Шимпанзе застыл в ярде от него и оскалился.

Послышался свист.

— Эй, мой малыш здесь? Батто. Батто, мой дружочек.

Валентин верхом на Несторе выглядел совершенно невозмутимым. Он позвал шимпанзе, и тот мгновенно вскинул голову на звук знакомого голоса.

— Кузен Росс. — Валентин поднял хлыст в насмешливом приветствии. — И Джеффри Чарльз! Мой малыш вас потревожил?

Батто вдруг побежал к группе вышедших из церкви людей, и те разбежались. Пожилая женщина споткнулась об обломок надгробия и грузно упала. Батто остановился и уставился на нее, а женщина пронзительно завизжала. Шимпанзе выпятил нижнюю губу и залопотал, а тем временем двое мужчин, набравшись смелости, осторожно приблизились, помогли женщине подняться и оттащили ее на безопасное расстояние.

Затем обезьяна запрыгнула на подоконник церкви, а потом заняла наблюдательный пост чуть выше паперти.

— Вы его напугали, — заявил Валентин. — Вы пугаете его больше, чем он вас. Батто, Батто. Смотри, какая у меня вкуснятина, ням-ням, как вкусно, спускайся оттуда, мальчик, а то упадешь. Высоко он точно не заберется, — доверительно сообщил он Джеффри Чарльзу, — просто прогуляется.

— Он и так тут все облазил, — огрызнулся Джеффри Чарльз. — Не видишь разве, как эта скотина перепугала женщин? Лучше подумай, как с ним справиться, если еще хочешь его держать!

Валентин рассмеялся.

— Я не откажусь от Батто ни за что на свете! После ухода жены с ребенком он мой единственный товарищ. Смотри, какая у меня вкуснятина для тебя, мальчик, — он полез в карман и вытащил сверток, а потом обратился к Россу: — Он не устоит перед фруктовым пирогом.

— Пристрелите его! — раздался возглас откуда-то сзади. — У кого есть ружье? Он опасен!

— Пристрелите! — подхватили другие. — Это опасная дикая зверюга. Она сожрет наших детей! Пристрелите ее. Ну же, Гарри, у тебя есть дробовик!

— С собой нету!

В ответ Валентин спешился и направился к паперти, причмокивая губами в подражание шимпанзе. Батто хитро посмотрел на него и протянул длинную лапу. Валентину хватило роста, чтобы дотянуться и передать большой кусок пирога. Обезьяна осторожно развернула бумагу и запихнула весь кусок в рот. Затем довольно забурчала, выставив на всеобщее обозрение огромные зубы, розовые десны и язык. Обертка полетела с высоты.

— Жадина Батто, — сказал Валентин. — Куда приличнее есть по кусочкам. Ладно, там видно будет.

Когда Батто закончил, он облизнулся и стал ковыряться в зубах, а Валентин вытащил очередной сверток и показал обезьяне. Батто потянулся за ним.

— Ну уж, нет, — возразил Валентин, — только когда спустишься. Дам, когда будешь вести себя хорошо.

Вскоре Батто притомился держать руку в вытянутом положении, убрал ее и почесался.

— Иди сюда, — позвал Валентин. — Не бойся, все это чепуха. Посмотри, какая вкуснятина. Спускайся.

Черными глубоко посаженными глазами шимпанзе уставился на зевак. Потом снова протянул длинную лапу.

— Только когда спустишься, а потом поедем домой.

Шимпанзе что-то забормотал, вытягивая губы.

— Они ничего тебе не сделают, — продолжал Валентин. — Пусть только попробуют. Они просто смотрят.

В толпе возникла суматоха, и кто-то прокричал:

— Вот Гарри с ружьем!

— Вряд ли оно выстрелит, — сказал владелец ружья. — Я два года из него не стрелял!

— Только попробуй! — пригрозил Валентин и сердито позвал: — Батто!

Шимпанзе соскользнул с черепичной крыши и приземлился на все четыре лапы. Валентин схватил обезьяну за шкирку и потащил к Нестору. Лошадь спокойно взирала на обезьяну. Очевидно, они друг друга знали. Затем Валентин обратился к Джеффри Чарльзу:

— Подсади-ка.

Вскоре он расположился в седле и причмокнул в сторону Батто, по-прежнему держа в руке сверток с пирогом. После короткого замешательства Батто ухватился за седло, неуклюже подтянулся и уселся позади Валентина. Нестор повел ушами и фыркнул. Но не лягался и не выказывал беспокойства.

— Всем доброго дня, — попрощался Валентин и коснулся шляпы.

Лошадь неуклюже развернулась к тропе и неторопливо двинулась к кладбищенским воротам. Двое зевак нервно хохотнули, сбросив напряжение. Как только лошадь и седоки повернули к дому, все на кладбище разом заговорили.

Изабелла-Роуз приехала домой не на Пасху, а в следующую пятницу. Она объяснила это тем, что трудно было отыскать попутчика, а Кристофер отплыл на корабле в Лиссабон на следующий день после страстной пятницы. Белла выглядела веселой, как обычно, и безо всякого смущения говорила об отсрочке свадьбы. Вероятно, она состоится в июне, а значит, еще есть семестр, чтобы продолжить занятия с профессором Фредериксом. Кристофер считает, и она согласна, что настала пора закончить эти уроки и развиваться дальше. Самое главное — понять, в каком направлении развиваться и что делать дальше. Кое-кто посоветовал и дальше брать уроки, но в первую очередь, ей нужно выступать.

Клоуэнс тоже не приехала на Пасху, но узнав, что свадьба сестры откладывается и Белла на пути домой, решила взять несколько выходных от своего «хобби», как называл ее занятие Кристофер, и приехала через день после Изабеллы-Роуз. Поэтому Клоуэнс участвовала в семейных разговорах и согласилась с матерью, что Белла кажется совершенно спокойной и невозмутимой по поводу отложенной свадьбы и «нисколечко не обеспокоена». Но Клоуэнс заподозрила, что Белла скрывает что-то, о чем никто не догадывается.

Демельзу мучило то же подозрение.

Порой сестрам проще довериться друг другу, чем матери. Девушки бродили по пляжу в апрельский солнечный день, погода была переменчивая и ветреная, морской прибой омывал ступни. Они спустились в бухту Нампара. Потом вместе вскарабкались по скалам. Они снова будто стали детьми и скатывались по песчаным дюнам. До отъезда Клоуэнс они решили съездить в Плейс-хаус, повидать Валентина и познакомиться с громадной обезьяной Батто. Впервые после гибели Джереми они смеялись, болтали и шутили.

У Клоуэнс в кармане лежало письмо, полученное в Пенрине как раз перед отъездом. Она привезла его не для того, чтобы показать матери, и тем более Белле, а чтобы спокойно перечитать, да и просто не хотела оставлять дома.

Клоуэнс спросила Беллу, знакома ли она с Филипом Придо. Разумеется, ответила Белла, она видела его на приеме, а потом — когда тот провожал Клоуэнс домой; но плохо его знает, они перемолвились только парой словечек. Кристофер больше о нем рассказывал, поскольку оба служили в армии.

— Он сделал мне предложение, — неожиданно для себя самой выпалила Клоуэнс.

— Вот как? И что ты ответила?

— Сказала, что подумаю.

— И что ты решила?

— В смысле, думаю ли об этом?

— Нет, пойдешь ли за него замуж.

— Не знаю. Все еще размышляю.

— Ты его любишь?

— По-настоящему я любила только Стивена.

Обе задумались.

— Мне кажется, любить человека можно по-разному, в смысле, любовь бывает разной, — сказала Белла.

— Ох, да... Он... подходящий жених.

— С приятной наружностью.

— Рада, что ты так считаешь. Он... говорит, у него достаточно средств.

— Тогда это преимущество. Я про то, что ты могла бы продать судоходное предприятие.

— Такое точно стоит продать.

— Ты наверняка устала вести дела, Клоуэнс?

— От самостоятельности я не устала.

— Ах... Тогда это совсем другое дело.

— Понимаешь... — Клоуэнс никак не находила подходящих слов. — Понимаешь, мне нравится Филип. Сначала совсем не нравился. Я решила, что он точно не для меня. Но со временем мои симпатии к нему возросли. Он такая же жертва войны, как Кристофер, только по-другому. Он... очень нервный, напряженный, порой кажется, что его совсем накрывает. Но я помогла ему. И способна еще помочь. Я... временами мы препираемся, но проблема быстро исчерпывается. И его общество благотворно на меня влияет. В Пенрине мне не хватает общения. За исключением Харриет Уорлегган и парочки ей подобных, у меня мало друзей. У большинства моих знакомых семьи, так что у них свои дела. Но сейчас меня мучает кое-что...

— Что именно, любовь моя?

Странно, когда младшая сестра дает советы старшей. За время, проведенное в Лондоне, Белла повзрослела, стала искушеннее по сравнению с провинциалкой Клоуэнс.

— Я до сих пор... отчасти люблю Стивена. В самом конце я почти... возненавидела его. И все равно он единственный, в кого я влюбилась с первого взгляда. Теперь я знаю, что вспоминаю о павшем идоле. Надо его забыть. Но когда в браке дойдет до физической близости, получится ли у меня? Получится ли?

Сегодня облака висели высоко. Белле показалось, что она услышала жаворонка, и вскоре спросила:

— Может, нас слишком хорошо воспитали?

— Что значит «слишком хорошо»? Дали слишком много свободы?

— Нет, я не про это. Клоуэнс, не хочу тебя шокировать, но если твой опыт не ограничивается одним мужчиной, то есть, если у тебя было трое или четверо мужчин до брака, то ухаживания и искусство любви не представляло бы для тебя чего-то особенного. А так... тебе не с кем сравнить.

— Да, Белла, ты и впрямь меня шокировала!

Белла рассмеялась.

— А что, разве не так? Женщинам крупно не повезло по сравнению с мужчинами. А вот у мужчин до брака куча опыта за спиной. Это почему-то не шокирует, вне зависимости от сословия считается нормой. И они думают, что имеют право!

Клоуэнс только улыбнулась.

— Так мир устроен. Увы. Ты ведь не хотела бы, чтобы я резвилась с разными молодыми людьми до встречи со Стивеном? Чтобы теперь мне хватило опыта для другого замужества? Правда?

— Естественно, — ответила Белла.

Обе расхохотались.

— Это наводит на мысль, что больше года ты ведешь в Лондоне раскрепощенную жизнь, — сказала Клоуэнс. — Может даже с Кристофером? Или с кем-то еще? В этом причина отсрочки брака?

— Умно, Клоуэнс, но ты ошибаешься. Есть и другие причины, из-за которых я не сожалею об отсрочке. Особенно не жалею, что приехала домой, чтобы передохнуть. Порой ощущаешь — тебе так не кажется? — что семья лучше всех. Тебя воспитали в уважении к определенным нормам...

— Не говори мне о нормах! Одно я точно знаю, что понятия о нормах у Филипа куда выше, чем у Стивена. Мне... сделал предложение другой человек, и осмелюсь предположить, что его понятия о нормах даже выше, чем у Филипа...

— Клоуэнс, кто...

— Но разве замуж выходят ради нравственных принципов? Кристофер когда-нибудь тебе лгал? А Стивен делал это много раз, но вот скажи, это важно?

Белла похлопала сестру по руке.

— Да, он мог мне солгать. Или... по крайней мере, молчит, когда не хочет городить ложь. Да, это имеет значение. Но кто другой мужчина? Скажи. Я его знаю?

Клоуэнс покачала головой.

— Мой рот на замке. На какое-то время точно. Не говори маме!

— Обещаю! «Вот те крест и пусть меня зарежут», как говорила Пруди.

— Потому что у мамы обостренное чутье. Здорово, что ты дома, Белла, хоть и ненадолго. Ты так повзрослела. Вот бы мы могли остаться здесь на несколько месяцев!

— Да, я понимаю.

Они вернулись к ступенькам в изгороди, ведущим в сад Нампары. Над Черными утесами у края пляжа Хендрона нависла пелена тумана из разносимых ветром брызг. В открытом море пара рыбацких лодок из Сент-Агнесс пыталась скрыться от поднявшихся волн в не слишком безопасной гавани. Чайки оседлали волну, покачивались на ней, и периодически взмывали в воздух, суматошно хлопая белыми крыльями, когда их неожиданно окатывало водой. Дождя пока не ожидалось, он прольется только завтра. Солнце постепенно тускнело, напоминая гинею под куском муслина.

— У тебя есть часы?

— Нет. По крайней мере, тех, которые ходят.

— Наверное, прошел час после обеда. До темноты осталось часа четыре. Я подумывала сегодня навестить Валентина. Как тебе эта мысль?

— Осталось несколько бананов, которые ты с собой привезла, — ответила Белла.

— Тебе они понравились?

— Да, довольно неплохие на вкус.

— Теперь их каждый месяц привозят на причал в Пенрине. В основном их приходится готовить, потому что они перезрелые. Но эта связка только что созрела.

— Шимпанзе ведь зовут Баттон?

— Батто.

— Батто. Надо принести ему парочку на пробу, вдруг ему понравится.


Глава четвертая


Когда вдалеке показался Плейс-хаус, взору предстали работы на Уил-Элизабет, почти примыкающей к тропе у дома. Шахтный копер в этом году значительно разросся, но по-прежнему не было видно насоса. Девушек почтительно поприветствовали два шахтера, оказавшиеся на поверхности, затем они объехали огромный отвал, откуда уже скатилось прямо в море много тонн по склону утеса.

— Дом потерял красоту, — сказала Белла, когда копыта лошадей процокали по мощеной дорожке.

Везде было тихо. В конюшне заржала лошадь, и Неро фыркнул в ответ. Они спешились у каменной лестницы, привязали лошадей и поднялись на три ступеньки к парадной двери. Клоуэнс дернула за колокольчик.

Они подождали. Послышались голоса, смех, возгласы, стук каблуков по коридору. Дверь со скрипом распахнулась. Выглянул коренастый мужчина в черном сюртуке и полосатом фартуке. Сестры видели его впервые.

— Да?

— Надеюсь, мистер Валентин дома, — заговорила Клоуэнс.

Мужчина уставился на них и перевел взгляд на привязанных лошадей.

— Это как сказать.

В прихожей снова послышались шаги. Появился высокий и обходительный Валентин. Но сегодня он выглядел не особо галантно. Черные волосы свисали в беспорядке, кто-то пролил вино ему на рубашку.

— Клоуэнс! И Б-белла! Да чтоб меня. Глазам не верю. Вы пришли на обед? А мы уже з-закончили!

— В четыре-то часа, — догадываясь о времени, с улыбкой сказала Клоуэнс. — Ты поздно обедаешь, кузен. Мы можем наведаться в гости и позже...

— Нет-нет-нет. Заходите! Проходите! Ну же, проходите и познакомьтесь с моими друзьями. Так, Доусон, не д-держи эту чертову дверь, как в какой-то проклятой крепости! Вот так неожиданность, клянусь призраком моего дедули! У нас осталась пара кусочков гуся и пара глотков бренди. Позвольте мне вас поприветствовать!

Он с удовольствием расцеловал обеих в губы, овеяв перегаром, а затем взял каждую за руку и повел в огромную гостиную в конце коридора.

На столе громоздились недоеденная пища, бокалы, бутылки, посуда; человек пять все еще склонились над остатками пиршества. Девушки узнали Дэвида Лейка; Бен Картер узнал бы двух присутствующих девиц. Плюс еще двое неизвестных. А во главе стола, сгорбившись, сидел шимпанзе, одной ручищей вцепившись в подлокотник, а другой совал в рот яблоко.

— Садитесь, прошу! — сказал Валентин. — Доусон, принеси дамам пару стульев. И бренди. Хей-хо, мои дорогие!

Белла глянула на Клоуэнс, но та махнула рукой и заняла предложенное место. Обе заметили состояние комнаты. Высокое зеркало у окна треснуло сверху донизу, а посередине зияла дыра, как будто в него зарядили пушечным ядром. На двух стульях у камина отсутствовали ножки, и они качались, как пьяные, и обои в некоторых местах были содраны.

— Вы еще не познакомились с Батто. — Валентин пьяно склонился к ним. — Вы непременно будете от него в восторге. Батто, это мои прекрасные кузины. Мои рас-пре-пре-красные кузины.

— Доброго дня, — шутливо поздоровалась Клоуэнс.

Батто что-то довольно рыкнул в ответ.

— Мы принесли тебе бананы, — сообщила Белла, отрывая сумку. — Интересно, понравятся ли они тебе.

— Так-так. — Тон Валентина вдруг стал строже. — Тише, мальчик. Не двигайся. Тише, мальчик. Вот так, молодец. Смотри, что друзья тебе принесли. Эй-эй, не хватай.

Обезьяне протянули банан. За подарком потянулась ручища с толстыми пальцами, как будто в зимних перчатках. Шимпанзе высунул красный язык и показал огромные белые зубы. Потом он поудобнее пристроился на стуле, короткая шерсть на лбу начала слегка подрагивать, когда шимпанзе аккуратно очистил кожуру и принялся есть банан.

Гости взорвались аплодисментами.

— Получается, он их видел раньше!

— Выходит, он знает, что это такое!

— Доказывает, откуда он родом!

Банан в два счета исчез, челюсти прекратили жевать, и шимпанзе швырнул через стол банановую кожуру, которая шлепнула пьяного гостя по щеке. Все скорчились от безудержного хохота. Батто что-то пролопотал и потянулся за другим бананом. Белла осторожно вытащила второй банан и передала через стол, тщательно скрывая, что у нее осталось еще два.

— Ты спускаешь его с чердака всякий раз, когда ешь? — спросила Клоуэнс.

— Какая же ты хорошенькая, кузина. Я ведь успел даже забыть. Вечно прячешься в Пенрине... Нет, Батто спускается только по особым случаям — правда, мальчик? Когда у меня вечеринки. Вроде этой. Батто — душа любой вечеринки, как ты заметила. Знаешь, я учу его курить!

— Попробуй-ка еще разок, Вэл, — крикнул Дэвид Лейк. — Убийственное зрелище!

— Нет, он и так слишком разошелся. Пожалуй, скоро придется отправить его наверх. У тебя ведь есть еще парочка б-бнов? — прошептал Валентин на ухо Белле. — Прибереги их. Они идеально подойдут, чтобы заманить его в постель. У меня сейчас нехватка свежих фруктов.

— В прошлом месяце Вэл дал ему первую сигару, я сам видел! — прокричал Дэвид Лейк. — Вэл показал ему, как затянуться, и велел Батто повторить. Батто посмотрел на сигару — а это была одна из наших лучших сигар! — сунул ее в рот и съел! Я чуть не обмочился от смеха!

— Как видишь, — заметил Валентин, — он понял, как это делается, пока наблюдал за мной, просто боится обжечься, когда прикуривает. Надо найти что-нибудь не такое полыхающее. Может, самому прикурить сигару и передать ему!

Пошатываясь, в комнату зашел еще один человек. Девушки тут же распознали в нем Пола Келлоу, совсем не похожего на привычного Пола. С какими бы трудностями он ни сталкивался, Пол всегда держал себя в узде и нисколько не сомневался в своих способностях уладить любую проблему. Сейчас же он был совершенно пьян. Он проковылял в комнату, хватаясь за стул и буфет, чтобы устоять на ногах, добрался до пустого стула в конце стола и громко икнул.

— Господи! Все потроха вывернул наизнанку! — Пол в изнеможении уставился на стол. — Жаль, что я не в с-состоянии... — Тут он запнулся, заметив вновь прибывших. — Клоуэнс, Изабелли-Роуз, откуда... откуда вы взялись, чтоб меня черти драли?

— Пришли на обед, — пояснил Валентин, — просто время перепутали.

— Изабелли-Роуз! — выкрикнула одна девица, напомнившая Белле Летти Хейзел. — Вот умора, Пол!

Внимание Валентина привлек Батто, спрыгнувший со стула в поисках съестного. Банановая кожура по-прежнему свисала из его пасти.

— Ты держишь его в доме? — удивленно спросила Клоуэнс у Валентина.

— Нет, только первые недели. Когда я купил его, солнышко, то не знал, до какого размера он вырастет. Бессмысленно держать его на чердаке. Ты ведь помнишь, что чердаки облицованы деревом?

— Нет.

— Так вот, он отодрал панели. Отодрал от стены когтями.

— Как с ним справляется прислуга?

— Ох, старые слуги в основном ушли. Я нанял новых, вот, Доусона, к примеру. Они крепкие, не из пугливых, как старая прислуга, и знают, чего ждать.

— А Батто не опасен?

— Бог с тобой, солнышко, он и мухи не обидит. Если только муха его не разозлит.

— И ты должен быть осторожен и не злить его?

— Он знает, что я его друг. И еще знает, что я его хозяин. Все это — потрясающая забава.

— Ты получал вести от Селины?

— Только о том, что у нее мало средств.

— Ты ей выслал?

— Нет. Пусть возвращается и живет здесь.

— Вряд ли ей понравится теперешнее устройство дома.

— Если вернется, пусть меняет его на свое усмотрение.

— Ты хочешь, чтобы она вернулась?

Валентин устало воззрился на кузину.

— Прах меня побери, а ты как думаешь? Я давным-давно увлечен ею, ты прекрасно знаешь. Она должна принять мои условия!

— А они приемлемые?

— Думаю, да. Я ведь не сплю с Батто, как ты понимаешь! Я привез тех шлюх из Труро и Фалмута, но легко могу обойтись без них. Я никого сюда не приводил, пока она жила здесь! Я не предан ей по-собачьи, это тоже тебе известно. А кто из мужчин не изменяет? Она на-на-навязала невыполнимые условия. У меня есть право на сына. Его следует привезти сюда, а не таскать по лондонским окраинам по прихоти матери!

Тут Батто вскочил на стол и прошелся по нему кривыми ногами. Стол затрещал под немалым весом, посуда и серебро подпрыгивали. Шимпанзе присел на корточки напротив Беллы и похлопал по губам тыльной стороной ладони, будто вежливо прикрыл зевок, а потом одобрительно залопотал.

— Ага, — понял Валентин, — сообразил, откуда берутся бананы! Давай их сюда, Белла. Это требует деликатных переговоров!

Когда Клоуэнс вернулась в Пенрин, то ощутила внутреннюю перемену, хотя и не желала в этом признаваться. После смерти Стивена Клоуэнс чувствовала себя одинокой, но благодаря упорству и выносливости ей удавалось избегать одиночества. Что хорошего в том, думала она, чтобы пять лет после кончины мужа невыносимо скучать по нему.

Скучать в другом смысле. Наверное, пренебрежительно считала она, ей просто не хватает общества любящего человека (любого мужчины?). Пожалуй, два предложения руки и сердца, одно за другим в течение месяца, выявили наконец проблему Клоуэнс, вызвав в ней беспокойство и подавленность.

Эдвард Фитцморис писал:


Моя дорогая миссис Каррингтон, милая Клоуэнс!

Я решил написать Вам и сделать предложение.

Четыре раза я начинал это письмо, и всякий раз оно летело в огонь. Но в итоге я пришел к выводу, что надо выразиться четко и ясно. Заверить Вас, что в моих чувствах нет ничего прозаического или расчетливого.

Я люблю Вас.

Помните, в Бовуде, когда я попросил Вашей руки, Вы сказали, что, стоило Вам увидеть Стивена Каррингтона, как все остальные мужчины перестали для Вас существовать.

Так вот, заявляю, что с той минуты, как я увидел Вас в отеле «Палтни» на балу у герцогини Гордон, все остальные женщины не дарят мне радости и счастья.

Если я раньше не признавался в этом открыто, то только потому, что в Вашем присутствии начинал запинаться и не мог собраться с мыслями. Думаю и надеюсь, что Вы отчасти это ощущали. Мое внимание к Вам трудно не заметить.

Когда Вы вышла замуж, я чувствовал себя во всех смыслах потерянным, потерял всякую надежду. Глубоко сочувствовал, узнав о смерти Вашего мужа, но не стал предпринимать каких-либо попыток и тревожить Вас пресловутыми соболезнованиями, а также не хотел бередить собственные раны.

Я был подавлен целый год после Вашего отказа.

Но случайная и счастливая встреча, когда Вы пришли с миссис Пелэм на оперу, сорвала завесу, затуманившую мой разум, когда я решил, что все потеряно. При виде Вас всколыхнулись воспоминания, о которых я старался забыть. Потом я набрался смелости вновь пригласить Вас и леди Полдарк в Бовуд.

Пока Вы не приняли приглашение, но пока и не отказались. Разве что Вы слишком деликатны и не желаете меня обидеть.

В этот год мы не переписывались, но моя цель — не приглашение в гости. Это простое и откровенное предложение руки и сердца. Письмо не требует немедленного ответа. Прошу, перечитайте его несколько раз и только потом скажите «да» или «нет».

Я отдаю себе отчет, что если каким-то чудесным образом Вы ответите «да», то в Вашем сердце я всегда буду вторым после Стивена Каррингтона.

Разрешите мне перечислить то, что я могу предложить, хотя прекрасно знаю, что этого недостаточно.

Мне тридцать три, я не женат и совершенно свободен от обязательств. После пары мимолетных романов, когда мне было немногим больше двадцати, ни одна женщина не вправе претендовать на меня или требовать исполнения обязательств. По сравнению с братом, на чью долю приходится неожиданно много внимания, я довольно беден. Но все относительно — у меня достаточно средств. У меня есть дом в поместье брата, который я показывал Вам в Бовуде. Есть еще квартира в Лансдаун-хаусе на юго-западном углу Беркли-сквер, четверо постоянных слуг там, и четверо в Уилтшире.

У брата есть другая собственность в Англии и охотничий домик в Шотландии, куда я иногда приезжаю двенадцатого августа, когда начинается сезон охоты. Я член Парламента, но в отличие от брата, пока не в правительстве. Танцую я плохо, как Вам известно, сносно езжу верхом, играю в вист, покер и нарды, но знаю меру и играю только на ту мелочь, что ношу с собой. Часто посещаю театр и оперу. В Уилтшире я сажаю деревья. В политике я умеренный радикал и радовался отмене рабства, только сожалею, что законом до сих пор часто пренебрегают. Вряд ли Вам все это интересно, но я должен сказать. Как и брат, я не принимал активного участия в войне, где погиб Ваш брат, и отнявшей у Вашего замечательного отца столько времени. Я не так скоро, как Берк, осознал, каким тираном стал Наполеон.

Многовато я написал о себе. Теперь поговорим о Вас, дорогая Клоуэнс. Какую бы жизнь Вы предпочли, если бы подарили мне счастье и вышли за меня замуж?

Мы можем жить как скромно (в определенных пределах), так и расточительно (тоже в разумных пределах), на Ваше усмотрение. Можно жить в Уилтшире или в Лондоне, тоже на Ваш выбор. Вы как-то упомянули, что недовольны конюшней своего коня в Пенрине. Неро — так его зовут. У нас в Бовуде просторная конюшня, и в Вашем распоряжении будет четыре или шесть лошадей, если пожелаете промчаться галопом по зеленым холмам Уилтшира.

У Вас будет столько занятий, сколько пожелаете; Вы знакомы со всеми важными членами моей семьи, и я совершенно уверен, они станут соперничать друг с другом в попытках Вас порадовать.

Я знаю о Вашей привязанности к Корнуоллу, хотя сам приезжал туда единожды с печальной целью — печальной, потому что не увидел Вас — на похороны леди Маунт-Эджкомб.

Мы не будем жить в Корнуолле, но Вы можете навещать родителей столь же часто, как и сейчас. Я тоже могу приезжать с Вами, когда пожелаете, или остаться, если предпочитаете ехать в одиночестве. Вряд ли Вас сильно привлечет светская жизнь Лондона; соглашусь, она порой показная и чопорная. Мне и самому трудно принять эту истеричную систему ценностей (или их отсутствие).

Разумеется, в какой-то степени я привык к такому обществу; но уверяю, от Вас не потребуется жить по его принципам. Наша семья так не живет, и от Вас этого никто не потребует.

Знаю, Вам предстоит принять важнейшее решение. Вы меня не любите так, как Стивена. Это важный шаг, и пути назад не будет. Мой друг недавно развелся с супругой; процесс занял два года, потребовал постановления Парламента и отнял у него десять тысяч фунтов!

Следует со всей серьезностью подойти к такому шагу. Знаю, Вы отнесетесь к нему и ко мне серьезно.

Если я физически Вам противен или не нравлюсь, тогда ответьте отказом, и дело с концом. Если это не так, то умоляю ваше сердце прислушаться.

Эдвард.


Глава пятая


Поздним теплым вечером девушка по имени Джейн Хелиган возвращалась домой в Марасанвос по пути из Триспена, чтобы навестить сестру, у которой родился второй ребенок. Джейн было девятнадцать, ее отец работал на шахте, и ему удалось собрать несколько пенсов, чтобы отправить младшую дочь в школу для девочек, где она с трудом научилась читать и писать.

Она работала на ферме в Зелах-Хилл, иногда читала в церкви отрывки из Писания и, как правило, зарабатывала гораздо меньше, чем могла бы, устроившись на шахту Уил-Лежер. Но Джейн это ничуть не беспокоило, она обладала веселым нравом и с нетерпением ждала возможности вскоре выйти замуж и научить читать своих детей. Хорошей дороги из Триспена толком не было, и в пути приходилось перелезать через изгороди, обходить поля и даже перебраться через речку Аллен, бывшую в этих местах всего лишь ручейком, пересекавшим вересковую пустошь и устремлявшимся дальше в Труро.

Девушка только что миновала церковь деревеньки Сент-Аллен и раскиданные тут и там домики, рядом с небольшим ожерельем из надгробий, и направилась по проселочной дороге к Босвеллику, когда перед ней возникла фигура, преградив путь. Луна еще не взошла, и было очень темно, но привыкшие к темноте глаза разобрали, что на мужчине черная шляпа и длинный черный плащ. Джейн остановилась.

— Моя красавица! — произнес он.

Джейн увидела длинный нож в его руке и закричала. Рука в черной перчатке закрыла ей лицо, тогда как другой рукой, со сверкающим ножом, он притянул ее к себе. Джейн была крепкой девушкой и схватила его за руку с ножом. Затем с силой пнула в колено. Ей удалось вырваться, и она с криком бросилась обратно в деревню Сент-Аллен. Незнакомец преследовал ее почти всю дорогу и прекратил погоню, только когда впереди показалось первое освещенное окно деревенского дома.

В середине мая Изабелла-Роуз Полдарк написала матери:


Дорогая, милая мама!

Надеюсь, ты в добром здравии и хорошем расположении духа. Хотя я вернулась чуть больше недели назад, но мы с тобой словно месяц не виделись. Благодарю за чудесные каникулы. А сейчас я тебя шокирую. Надеюсь, что новость тебя не расстроит и не обеспокоит. Завтра утром я уезжаю во Францию. Помнишь месье Мориса Валери? Мы встречались с ним, как ты помнишь, в доме миссис Пелэм; он пришел туда вместе с Жоди де ла Блаш, когда ты приехала в Лондон выбирать для меня школу.

Почти сразу после моего возвращения в Лондон он пришел в школу и предложил профессору Фредериксу выбрать трех самых многообещающих учеников, чтобы поехали с ним во Францию, где он руководит театром в Руане и вскоре собирается ставить новую итальянскую оперу под названием «Il Barbiere di Siviglia» на французском языке. Он попросил профессора Фредерикса двух учеников, но особенно настаивал, чтобы третьей была именно я! В Англии он пробудет всего несколько дней, и крайне важно, чтобы он увез с собой трех вокалистов. Профессор Фредерикс выбрал учеников, и я быстро приняла решение. И ответила утвердительно.

Это великолепная возможность, поскольку Руан по значимости считается третьим городом во Франции, и до Парижа ехать всего день. Это премьера оперы Россини во Франции, и если она пройдет успешно, то ее могут показать в Париже. А сейчас — самое трудное! Завтра утром в шесть часов я тайком улизну из Хаттон-Гардена и сяду в экипаж до Портсмута, не сказав ни слова дорогой миссис Пелэм! Мама, ну что мне оставалось делать?

Я совершенно уверена, что миссис Пелэм поймет, какая это великолепная возможность, и совершенно уверена, что сумею уговорить ее меня отпустить. Но по опыту я знаю (поскольку не раз могла в этом убедиться), что она всерьез относится к своему «опекунству» и точно не отпустит меня без твоего согласия. А как этого добиться вовремя? Разумеется, я оставлю ей письмо, еще длиннее этого, и надеюсь, она простит меня, точно простит, если ты сообщишь ей, что я получила твое согласие. Не беспокойся. Я не одна, а вместе с двумя учениками, отобранными профессором Фредериксом.

Все мы певцы и путешествуем вместе. Будет много репетиций, а потом шесть спектаклей в неделю, затем я поеду домой. Кристофер не вернется из Лиссабона до конца мая. Разумеется, я напишу ему, и надеюсь, он обрадуется открывшимся возможностям. Не беспокойся о деньгах. Я отложила немного, и нам обещали платить даже за репетиции! Пожалуйста, сообщи Клоуэнс, папе, тетушке Кэролайн и дядюшке Дуайту. Если хочешь, сообщи и другим, но я бы предпочла, чтобы ты не слишком многорассказывала до первой премьеры!

Мама, пожелай мне удачи и помолись за меня Господу!

Твоя любящая Белла


По природе своей Белла не была лгуньей, но иногда приходилось слегка искажать истину. За последние пару месяцев ее отношения с Кристофером и Морисом Валери развивались стремительно, как и мысли Беллы по поводу своей певческой карьеры.

Матери она рассказала несколько иное. Они ехали вдвоем с Валери, а двух других девушек Белла с трудом убедила его пригласить, они должны были выехать следом через день.

Не было никакой уверенности, что те двое будут петь в опере, это решится на первых репетициях. Но основная цель их присутствия — придать благопристойности поездке Беллы. Ведь все это выглядело слегка зловеще, веяло романтикой побега. Она улизнула через боковую дверь дома миссис Пелэм, намеренно не заперев ее накануне вечером, и с маленьким саквояжем вышла в шесть утра в прохладу рассвета на Хаттон-Гарден, где ее встретил Морис Валери. Он снял шляпу, поцеловал кончики ее пальцев и помог сесть в экипаж с зеленым плюшем внутри.

Они расселись по углам и почти не разговаривали, пока экипаж грохотал по мостовой к «Агнцу и флагу» на Чипсайд, где пересели в дилижанс до Портсмута. Морис сообщил в письме, что проще поехать в экипаже, а потом совершить долгое морское путешествие до Дьепа, чем плыть из Дувра до Кале, а потом долго трястись в экипаже до Руана по проселочным дорогам Франции.

Белла допустила и другие вольности в письме матери. Валери не приезжал в школу в поисках певцов для оперы; Белла написала ему сразу же, как только узнала, что Кристофер уезжает в Лиссабон, согласившись на предложение, впервые сделанное Морисом на приеме в отеле «Палтни», а затем повторно выраженное в двух его письмах к ней. В Англию он приехал исключительно из-за положительного ответа Беллы в недавнем письме и только чтобы ее забрать, а затем триумфально вернуться вдвоем в Руан.

Также Белла намекнула матери, что Кристофер знает о ее поездке. Это была неправда. Он ничего не знал, но Белла убедила себя, что лучше и безопаснее подождать, пока она обоснуется в Руане и приступит к репетициям оперы, и только потом ему написать. Вряд ли ему это понравится. Наверное, он даже придет в ярость. Но вполне возможно, она благополучно вернется в Англию и к тому времени уже поставит его перед свершившимся фактом, пока порывистый ветер несет его по Бискайскому заливу ко входу в Ла-Манш на пути из Португалии.

Она все еще любит его, думала Белла. Он стал частью ее жизнью. Ведь это же Кристофер. Но помимо того, что Морис Валери руководит небольшим театром во Франции и питает страсть к музыке, он весьма привлекательный молодой человек.

— Чему вы так улыбаетесь, дорогая? — спросил Валери, когда экипаж выехал из Лондона.

— Ох, да так. — Белла повернулась к нему, на ее щеках появились ямочки. — Но все это так волнующе и захватывающе.

Довольный Морис откинулся назад и стал напевать под нос арию Розины «Una voce poco fa» из «Севильского цирюльника».

Беллу рассмешила вчерашняя фраза миссис Пелэм, сказанная за ужином по поводу небольшой ссоры среди друзей:

— В конце концов, что соус для гусыни, то соус и для гусака.

Белла понимала, что вся затея может окончиться провалом, кто знает? Или я сама глупая гусыня. Но по крайней мере, никто не отрицает, что если годится для гусака, то годится и для гусыни.

Джейн Хелиган кормила телят на пригорке рядом с фермой Зелах-Хилл, когда к ней поднялась миссис Хиггинс, жена фермера, и сообщила, что ее хочет видеть какой-то джентльмен.

Девушка поспешно вытерла руки о передник и вошла на кухню, где миссис Хиггинс одним выразительным жестом указала на гостиную. Джейн сбросила с ног деревянные башмаки, опустилась на колени и слегка коснулась босыми ногами уголка передника, убедившись, что не напачкает в комнате, которую считала святыней и куда заходила всего два раза за четыре года. Наличие в доме Хиггинсов такой комнаты служило доказательством, что они процветают, а также, что у них нет детей, которые способны устроить беспорядок на каждом свободном дюйме. Высокий, прямой, как струна, молодой человек был в темном плаще. Его шляпа для верховой езды и кнут лежали на столе.

— Мисс Джейн Хелиган?

— Сэр?

— Это ты — Джейн Хелиган? Меня зовут Придо. Капитан Придо. Я надолго не отвлеку тебя от работы, только задам несколько вопросов.

— Что-что, сэр?

— Это насчет того случая, в прошлый вторник вечером, когда кто-то, насколько я понимаю, напал на тебя с ножом. Правильно?

Джейн моргнула, увидев Библию на маленьком круглом столике посреди комнаты.

— Что? Ох, да, сэр.

— Я провожу в некотором роде расследование от имени мирового судьи. Мы пытаемся выяснить, кем был этот человек. Сядь, пожалуйста, и расскажи своими словами, что произошло.

Джейн огляделась и увидела кресло из конского волоса, но сесть в него не решилась. Вообще-то она никогда раньше не сидела в этой комнате. Так что она продолжала стоять, нервно потирая руки о передник и думая о том, что следовало бы снять его, прежде чем войти.

— Итак?

Она начала рассказ. История была не очень длинная, однако Придо то и дело прерывал ее, чтобы уточнить какое-нибудь слово или фразу, которую он не мог понять из ее простецкой речи.

— Попытайся описать его немного получше. Это высокий мужчина?

— Чего-чего?

— Он высокий? Может, он такого же роста, как я?

Она задумалась.

— Вроде нет. А можа, и да. Тогда ж темно было, не разобрать.

— Он схватил тебя?

— Ох, да, сэр! Ну и силища!

— От него пахло чем-нибудь? От одежды, возможно, или изо рта?

— По правде, я уж и не помню. Ничем. Можа, немного дымом.

— Древесным дымом? Или табачным?

— Кажись, это был табак.

— А нож был какой?

Она поежилась.

— Какой... какой... Каким мясо на кухне режут, ну, или, можа, чуть короче.

— И он заговорил с тобой?

— Чего? Ох, ну да. Два-три слова сказал, навроде «моя милашка».

— Кажется, ты говорила пастору Уильямсу, что он сказал «моя сладкая».

— Разве? Я уж точно и не помню.

Было ясно, что Джейн вот-вот расплачется.

— Прошу тебя, не расстраивайся! Ты помнишь, вероятно, что в последние полтора года несколько других одиноких девушек также подверглись нападениям в Корнуолле, и не исключено, что это на совести того же самого человека. Похоже, ты — первая или вторая его жертва, кому удалось сбежать. Поэтому все, что тебе удастся вспомнить об этой встрече, имеет большую ценность для выяснения личности.

Джейн вытаращилась на него.

— Пожалуйста, не торопись. Спешить некуда.

Джейн наморщила лоб.

— Он похож на кого-то из твоих знакомых? — спросил Филип.

— О нет, сэр!

— Он похож на фермера Хиггинса или пастора Уильямса?

— Нет, о нет, сэр!

— Ты знаешь кого-нибудь, кто на тебя в обиде? В смысле, мог ли кто-нибудь желать тебе зла?

— Неа. Нет, сэр, точно никого.

— Хорошо, ну, а голос? Высокий или низкий? Это был мужской голос?

— Навроде того. Можа чуть высоковат.

— Говор у него местный?

— Чего?

— Ну, он говорил как ты?

— Неа. — Она задумалась. — Не как я.

— А как кто?

— Дык это, больше как вы, сэр. Ежели вы понимаете, о чем я толкую.

— Образованный?

— Навроде того, кажись.

— Он говорил скорее как джентльмен, а не как, скажем, шахтер?

— Точно, сэр!

— Ага! — сказал Придо. — Это что-то новенькое! Спасибо тебе, Джейн. Он собрался уходить. — Больше ничего не хочешь сказать? Если вспомнишь что-нибудь еще, я вернусь.

— Ваш плащ, сэр, — ответила девушка, указывая на него, — этот плащ навроде того, что он носит! Должно быть, я порвала его немного. Хотя точно и не знаю, сэр. Простите, сэр.

— Но мой плащ не порван, — добродушно ответил Филип. Спасибо, Джейн. Ты мне очень помогла...


Глава шестая


Джордж Уорлегган вместе с Гартом, Трембатом и Ландером осматривал почти истощенную шахту около Гвеннапа. Пока троим его людям показывали выработки, Джордж на поверхности пил кофе и бренди вместе с шестью крупными акционерами.

На шахте Южная Уил-Толгус добывали медь свыше пятнадцати лет, но с 1817 качество ухудшилось, и прибыль стала скудной.

Джордж имел сведения (в которых по привычке сомневался), что в некоторых районах долины Толгус есть первоклассные месторождения, и смекнул, что если заложить прочную основу, то может расширить дело, когда цена на медь снова поднимется. Его банк несколько раз снабжал акционеров Южной Уил-Толгус крупными денежными суммами, чтобы они могли продолжить деятельность. Акционеры очень быстро выплатили первые ссуды, пока времена были благоприятны, но в последние полтора года задерживали оплату. Медовый месяц закончился, считал Джордж, акционерам придется смириться с неизбежным.

Джордж знал, что те, кого он привел для осмотра шахты, имели мало опыта в горной добыче, зато разбирались в сопутствующих проблемах. Натасканный Джорджем Гектор Трембат обладал самым цепким и изворотливым юридическим умом в Корнуолле. Фредерик Ландер знал все необходимое о финансовых перспективах и рисках горного дела, и в связи с дальнейшим ухудшением здоровья Кэрри Уорлеггана уже начал замещать его и вошел в костяк управления банка Уорлеггана. Том Гарт был человеком всесторонне развитым, и хотя никогда не работал на шахте, знал о горнодобывающей промышленности больше остальных.

Джордж разговаривал с акционерами спокойно и сдержанно, зная, что его сотрудники, независимо от действительного состояния дел, представят все в наихудшем свете. Его преимущество на переговорах от их доклада только укрепится. Он готов спасти шахту от банкротства, но при одном условии. С помощью Ландера он подготовит комплекс мер, чтобы шахта продолжала коммерческие операции, а акционеры остались пайщиками, но права на основную часть прибыли отойдут банку Уорлеггана.

Так и случилось. Инвесторы, которые ломали головы, как выплатить жалование шахтерам в конце месяца или оплатить стоимость угля для насосов, отказались от семи восьмых своих акций. Они остались акционерами, но в действительности стали подневольными пешками.

Последние дни шел проливной дождь, и четыре всадника осторожно добирались домой по размытой и скользкой дороге, довольные проведенной за день работой.

Земля была перекопана и пострадала в результате горной добычи, но зарослям дрока хватало питания между сараями, обрушившимися стенками и траншеями со стоячей водой, они пробились и теперь буйно цвели ослепительно-желтым, почти режущим глаза. Квартет ехал вперед, зайцы и кролики разбегались и прятались от лошадей.

Они проехали Туэлвехедс и остановились у развилки. Надо было повернуть налево, к Балду, а затем в Труро, куда направлялись трое из них.

Джордж решил поехать прямо к Биссо, а оттуда по дороге из Фалмута до Труро, чтобы попасть в Кардью. Гарт и Трембат вызвались его проводить по заросшей тропе, но Джордж отказался. Осталось проехать чуть более получаса, и он окажется на главной дороге. Джордж сам справится. Дни стали длиннее, и он вернется домой до темноты.

Так что троица спокойно восприняла отказ и направила лошадей на северо-восток. Джордж ехал домой при тусклом солнечном свете, подсчитывая прибыль.

Справа от него вскоре возник желтый и пенный ручей Карнон, на добрых двадцать футов ниже дороги; между ними проходила наклонная канава, осушающая тропу, вода просачивалась из бороздок вдоль дороги и широко разливалась у ручья. Тот шумно бурлил у каменных берегов; щебетали птицы, пел жаворонок.

Весенний день выдался весьма теплым, не считая ветра.

«Как жаль Кэрри, — думал Джордж. — Он превратился в тощее пугало, но что удивительно, стал отекать, из-под халата выпирал раздувшийся живот. Жидкость, разумеется, можно откачать, ее и откачивают, но она снова прибывает, прямо как ручей Карнон, и почти того же цвета».

Кэрри сказал, что не хочет повторять процедуру, но Бенна был твердо уверен, что иначе пациент умрет. Но Кэрри умрет в любом случае. В этом году ему исполнился восемьдесят один год. Все мы умрем. Но для Джорджа время еще не пришло: Уорлегганы крепкие от природы, не то что эти изнеженные дворяне. Шестидесятилетнего Джорджа не тревожили недуги. Он всегда презирал слабое здоровье, считал это больше психической проблемой, нежели телесной. Его работникам не сочувствовали, когда они ссылались на болезнь. Само собой, люди умирают, что вскоре случится и с Кэрри.

Больше всего Джорджа печалило, что он останется без помощника. Матери следовало родить больше детей, чтобы место Кэрри мог занять хотя бы племянник. Ландер, вот подходящий человек. Как только Кэрри уйдет со сцены, Ландера нужно сразу же сделать партнером. Но Ландер начал раздражать Джорджа, и не столько из-за неприятного запаха изо рта. Ландер стал слишком много на себя брать. Принимает решения, которые должен принимать Кэрри, и часто без согласования с Джорджем. Уже дважды Джордж устраивал Ландеру разнос, и тому это не понравилось. Он должен знать свое место.

У Джорджа была парочка мыслей на этот счет. У Фредерика Ландера почти не было собственных денег, поэтому можно предложить ему (лучше пусть этим займется Хэмфри Уильямс, а не Джордж) положить на счет крупную сумму, обеспечив себе тем самым позицию партнера, желательно позаимствовать деньги у банка Уильямса в Плимуте. Таким образом он окажется связан по рукам и ногам и не будет взбрыкивать.

Его конь Гарри как будто прочитал мысли Джорджа, внезапно шарахнулся и чуть не сбросил седока.

Из кустов прямо под копыта выскочила толстенная водяная крыса.

Джордж натянул поводья, но слишком сильно. Лошадь подняла голову, правое заднее копыто поскользнулось в грязи. Джордж качнулся, почти восстановил равновесие, но тут соскользнуло другое копыто. Джордж запаниковал и попытался выпрямиться, но вместо этого стал падать. С полным недоумением оттого, что он вдруг упадет и больно ударится, Джорджа рухнул, лошадь опрокинулась вместе с ним. Джордж отплевываясь вынырнул из глубокой канавы и ухватился за корень поваленного дерева, но корень отвалился, и Джорджа понесло бурлящим потоком.

Он очутился в яме, стоя на выступе и цепляясь за скользкие стенки — по пояс в воде, которая лилась потоком, закручивалась в воронку и утекала в какую-то полость внизу.

Хотя раньше Джордж не бывал в подобном месте, но знал, что находится в старом раскопе, части заброшенной шахты, давным-давно вырытом шахтерами, во время разведывательных работ, и с тех пор заброшенном. Когда разлившийся ручей затапливал старую выработку, без стока яма быстро переполнилась бы, как гигантский колодец глубиной футов тридцать. Раз яма не заполняется, значит, вода утекает через старую шахту, иначе Джордж плавал и плавал бы до тех пор, пока не утонул. По счастливой случайности он опирался ногами о твердую поверхность или выступ, мог встать на колени или выпрямиться, выплевывая воду, которой наглотался; задыхаясь, отбрасывал мокрые, редеющие пряди седых волос и держался рукой о стенку за спиной, но боялся даже шевельнуться (вдруг это всего лишь узкий выступ?). Куда уходит вода?

Джордж не видел Гарри. Непонятно, погибла ли лошадь или сумела выбраться, утонула или просто убежала. Обычно Джордж ездил на другой лошади, но вчера Альбатрос повредил копыто. Гарри принадлежал Харриет. Джордж взял его, потому что это был конь среднего возраста, с крепким крупом, вроде бы не своенравный и уравновешенный. Как же Джордж ошибся! Лошадь повела себя хуже некуда. Когда он вернется домой, то пристрелит ее. Когда вернется домой. Если вернется.

Холодная вода доходила до пояса; совсем скоро Джорджа начнет трясти от холода. До наступления темноты оставалось не больше двух часов. Он чувствовал себя спокойнее с каменной опорой за спиной. Это не была природная скала — лет пятьдесят или шестьдесят назад камнями укрепили старую шахту, сложив их по принципу корнуольской стены. Это были крепкие и прочные камни, а годы укрепили кладку. Похоже, Джордж стоял на двадцать футов ниже поверхности. Вода лилась в яму широким потоком , захлестывая Джорджа. Отчаянно барахтаясь в борьбе за жизнь, Джордж, по счастью, сумел отодвинуться от водопада, хватаясь за стенки, чтобы не мокнуть под потоком. Но все равно не мог выбраться. Двадцать футов ничем не лучше двухсот для того, кто не умеет летать. А если он закричит, его услышат? Вряд ли.

Когда-то в долине Карнон было оживленное движение, но те времена давно миновали. Сейчас там остался лишь один обитаемый дом. Утром Джордж видел по пути нескольких шахтеров, промывающих в ручье олово. Кричать унизительно, но ничего не поделаешь. У него перехватило дыхание, вода попала в горло. Крик перешел в приступ кашля. Откашлявшись, Джордж снова закричал. При таких обстоятельствах не думаешь о сохранении достоинства. Низвергающаяся в яму вода заглушала все крики. Не опустился ли уровень воды на полдюйма ниже пояса? Пока они осматривали шахту, прошел ливень. Все в округе затопило. Но даже если уровень воды спадет, какова вероятность, что он выберется? Джордж вновь всмотрелся в стену и тщательно ощупал ее.

Крепкая, словно из глинистого сланца; из такого камня частенько строят дома. Он ощупал карманы. Там не оказалось ничего, что сошло бы за инструмент. Джордж сунул мокрый палец в кармашек для часов и достал одну из двух гиней, которые всегда носил с собой. Он осмотрел стену и выбрал, по его мнению, самую нестабильную трещину. И начал скрести по ней золотой монетой. Его трясло, на левую лодыжку стало больно опираться. Это, несомненно, растяжение, выбраться наверх будет труднее. Если по стенке вообще можно взобраться.

Получится ли у него, с упорством человека, борющегося за жизнь, создать опору для ног или выступ, чтобы ухватиться руками? Джордж долго корпел над этой задачей, но пока ему не удастся вытащить хоть один мелкий камешек, он не поднимет свой солидный вес даже на несколько футов. Джордж ненадолго остановился, сложил ладони рупором и крикнул. Уровень воды определенно шел на убыль. Начинало смеркаться.

По дороге на собрание акционеров банка Корнуолла в Труро Росс столкнулся со своим стряпчим, мистером Баррингтоном Бардеттом, который поведал о случившемся. Как объяснил Бардетт, ходили разные слухи, что неудивительно, когда дело касается такого влиятельного горожанина, как мистер Джордж Уорлегган, но, насколько он может судить, все произошло следующим образом.

В минувший вторник сэр Джордж поехал в Редрат на свою шахту, а днем, когда он возвращался домой через долину Карнон, его лошадь споткнулась и вместе с седоком угодила в канаву на обочине старой проселочной дороги. Он ни за что не сумел бы выбраться и, учитывая в каком пустынном районе все произошло, скорее всего, умер бы от переохлаждения или голода. Если бы не счастливая случайность.

— Какая же?

— Когда он не вернулся в Кардью, леди Харриет отправила группу на розыски, но сэра Джорджа не нашли. Однако незадолго до полуночи его лошадь вернулась домой, а в седельной сумке обнаружились документы, свидетельствовавшие, что он ездил на Южный Уил-Толгус. Так что отряд снова отправили на поиски, говорят, леди Харриет лично вела людей вместе с двумя охотничьими псами. Сэра Джорджа нашли около двух ночи, уже в среду, и отнесли домой на носилках.

Баррингтон Бардетт вежливо кашлянул в кулак.

— Достоверность слухов трудно подтвердить. Одни говорят, что он при смерти, другие — что просто сильно ушибся, растянул лодыжку и переутомился.

С этими сведениями Росс отправился на заседание банка, которое проводилось не в отеле «У Пирса», а в комнате на верхнем этаже банка в конце Лемон-стрит.

Прошло немало времени с первого собрания акционеров в 1799 году, когда они слили старые банки в один и назвали его банк Корнуолла. Банк процветал, став вторым по величине капитала после банка Уорлеггана и самым уважаемым в графстве. А вместе с банком процветал и Росс.

Как оказалось, все были уже в курсе новостей, с которыми пришел Росс, их подробно обсудили до начала заседания. Серьезность происшествия с Джорджем и серьезность его ранений имела экономическое значение, ведь у него не было преемника на случай смерти, и даже постоянная инвалидность значительно пошатнула бы стабильность главного соперника банка Корнуолла в графстве, может, даже подтолкнула бы к массовому изъятию вкладов.

Разумеется, как указал пожилой мистер Джон Роджерс и признали остальные, слияние банка Уорлеггана с банком «Девон и Корнуолл» в Плимуте несколько лет назад упрочило устойчивость и стабильность обоих. И все-таки сэр Джордж Уорлегган, чье личное состояние достигло полумиллиона фунтов, был крупнейшим акционером и самым деятельным партнером в банковском объединении «Уорлегган и Уильямс» и даже чуть не поглотил «Девон и Корнуолл». Таким образом, здоровье одного из крупнейших финансистов Западной Англии приобрело особое значение для всех, имеющим отношение к банковской деятельности.

В два часа, после собрания, все традиционно собирались пообедать вместе — либо в отеле «У Пирса», либо в «Красном льве». На сей раз Росс распрощался, сославшись на другую встречу.

Никакой встречи у него и в помине не было, Росс решил сам себе ее назначить. Все собрание ему не давали покоя другие мысли, и хотя разговаривал он с партнерами достаточно разумно, но постоянно боролся с внутренним порывом. Покинув остальных, он медленно пошел в конюшню за лошадью. Сев в седло, он неспешно поскакал по Лемон-стрит, на первый холм на пути к Кардью.

В ярких лучах весеннего солнца Кардью выглядел великолепно. К нему вела чудесная аллея, обрамленная деревьями со свежей зеленой листвой. Про обе стороны живой изгороди цвели лимонно-желтые примулы, а чуть дальше в лесу мелькали синева пролесок. Когда всадник выехал из-за деревьев на открытое пространство перед домом, стадо пасущихся в парке оленей вскинуло рога.

Росс спешился у ступенек, привязал поводья к коновязи и поднялся к парадной двери. Не успел он потянуть за шнурок звонка, как леди Харриет Уорлегган распахнула дверь. Ее туалет составляли длинная черная юбка поверх лакированных сапог для верховой езды, плотно прилегающий ярко-синий жакет, белая муслиновая блузка и изящная черная шляпка.

— Сэр Росс! Какая приятная неожиданность!

— Для меня тоже приятная. Чтобы дверь роскошного дома распахнула сама прекрасная хозяйка дома.

Харриет рассмеялась грудным голосом.

— Я видела вас из окна. Сначала решила, что у меня галлюцинации! Прошу, проходите. Вы пришли ко мне?

Росс зашел в дом, по привычке пригнув голову, хотя высота дверного проема составляла восемь футов.

— Я думал, вы на охоте.

— Да бросьте. Даже неотесанные шахтеры с северного побережья знают, что в мае мы не охотимся

Росс улыбнулся.

— Значит, ездили верхом. По правде говоря, я и забыл, что на дворе май.

— Мне тоже трудно поверить. Но забудем об этом. Вы правы, я ездила верхом. Решила выгулять собак и недавно вернулась.

Они все еще стояли в передней. Из-за двери высунул голову дворецкий, но молча удалился.

— Я приехал по другому поводу, — сказал Росс. — Но раз вы ездите верхом, это значит, что безумные слухи, к счастью, лишены оснований.

— Вы пришли узнать о Джордже? Вы пришли справиться о Джордже? Вот так сюрприз! Но раз так, это очень благородно с вашей стороны. Должна признаться, дорогой сэр Росс, если бы вас угораздило проломить череп при падении в шахту, я бы постаралась убедить Джорджа вас навестить!

— Он проломил череп?

— Нет. Ох, нет. Сломал ребро. Растянул лодыжку. И его заметно помотало. Он не умер, просто спит.

Росс рассеянно рассматривал Харриет. Что-то в ней сильно притягивало его, какая-то искра, искушенность, загадочность и откровенная женская привлекательность. Как она умудрилась связать себя священными брачными узами с этим скучным, мстительным и злобным банкиром? Наверное, по той же причине, по которой много лет назад согласилась выйти за Джорджа первая любовь Росса, хрупкая и изящная Элизабет, ради денег, ради всего, что можно купить за деньги: стабильное существование, удобства, свободу от обязательств.

Она поняла его взгляд и явно не обиделась.

— Хотите повидаться с ним?

Росс хотел сказать «не особенно», но помимо воли произнес:

— Если только он не спит.

— Сейчас выясним. Я гуляла около трех часов. Эллери! — Харриет только что заметила слугу. — Поднимись и узнай, проснулся ли сэр Джордж.

— Да, миледи.

Харриет сняла шляпку и тряхнула волосами.

— Что за разговоры ходят о вашей младшей дочери?

— Об Изабелле-Роуз? Какие разговоры?

— Урсула говорит, народ шепчется, будто она сбежала с французом.

— К счастью, эти слухи настолько же преувеличены, как и масштабы травм Джорджа. Ее и еще двух девушек из академии пригласили выступать в опере во Франции. Потому она туда и уехала.

— В Париж?

— В Руан.

— Понятно. Никогда там не была. С вашего одобрения?

— Я одобряю большинство поступков Беллы.

— Потакающий детям отец. Интересно, какой вы муж.

— Чрезвычайно потакающий жене, — ответил Росс.

— Простите, миледи, сэр Джордж проснулся и сейчас пьет чай.

— Прекрасно, — сказала Харриет. — Тогда поднимемся наверх.

— Что тебя сюда привело? — спросил Джордж. — Решил позлорадствовать?

— Джордж, — обратилась к нему Харриет, — не будь таким грубияном. Сэр Росс проезжал мимо и решил тебя навестить. Разве не так?

— Именно так, — согласился Росс.

Джордж лежал в кровати, опираясь на кучу подушек. Бледное лицо опухло. На скуле красовался синяк. Он будто разом постарел.

— У тебя здесь славное местечко, Джордж, — добавил Росс. — Я приезжал сюда только раз с родителями, когда здесь еще жили Лемоны. Тогда мне было лет девять, поэтому я плохо помню эти места. Воспоминания весьма беспорядочные и быльем поросли.

Джордж фыркнул. Его крайне разозлило, что жена привела к нему этого человека, когда он в таком ущербном состоянии. Ей следовало прогнать его, как попрошайку.

— Ты допил чай? — спросила Харриет и обратилась к Россу: — Выпьете вина?

— Я пришел ненадолго, — ответил Росс. — Проезжал мимо, как вы понимаете, и заглянул сюда спонтанно.

— Тогда выпейте вина, — сказала Харриет и потянула шнурок звонка.

— Знаю, Джордж, мне здесь не рады, — начал Росс, — уж ты точно не рад. Но я хотел удостовериться...

— В моей смерти? — перебил Джордж. — Что ж, как видишь, я жив-здоров.

— Бренди или канарское? — спросила Харриет у Росса, когда появился слуга.

— Ни то, ни другое, благодарю.

— Бренди, — сказала Харриет слуге, а когда дверь за ним закрылась, попросила Росса: — Прошу, хоть вы не превращайтесь в ворчуна. Вы добровольно проделали этот путь, так что смиритесь с последствиями.

Росс улыбнулся, но промолчал. Потом сказал Джорджу:

— Не знаю, насколько можно верить слухам о несчастном случае, но если они верны хоть наполовину, тебе повезло остаться в живых. Мне знакомы эти шахты. Если бы твоя лошадь не добралась до дома...

— А вы знаете, — сказала Харриет, — кто его в итоге обнаружил? Мои прекрасные собаки! Они отследили путь Гарри домой, а Джордж, стоя в темной яме и трясясь от холода, увидел, но не сразу распознал две пары глаз, после чего псы залаяли и завыли, пока мы не подбежали с фонарями. Потом принесли лестницу и вытащили моего мужа, который казался скорее мертвым, чем живым. Уверена, Джордж больше не поскупится на лучшее местечко у камина для Кастора и Поллукса!

Росс не мог определить степень заботы и беспокойства в насмешливом голосе Харриет. Возможно, Джордж не заметил никакой, поскольку он не сводил с Харриет взгляда, а потом скривился, пошевелившись.

— Кто тебя лечит? — спросил Росс, прикоснувшись к своему шраму.

— Бенна. И еще один костоправ из Фалмута по имени Мейзер.

— Не Энис?

— У меня есть свои лекари, нет нужды вызывать выскочек-прислужников вроде Эниса.

— Не могу себе представить, чтобы кто-нибудь в здравом уме считал Дуайта Эниса прислужником.

— Чувствую, в воздухе мерцают искры, — вмешалась Харриет. — Боже всемогущий, вы оба уже старики. Да, волос у Росса сохранилось больше, чем у тебя, Джордж, но это не причина снова разжигать вражду.

Лакей вернулся с бутылкой бренди и тремя бокалами. Повисло гнетущее молчание, только Харриет разливала спиртное со словами:

— Выпьешь, Джордж?

— Налей мне. Выпью, когда останусь один.

Росс молча поднял бокал и выпил за хозяйку.

— Пока мы не рассорились, Джордж, есть одно дело, которое я считаю нужным обсудить. Это касается Валентина.

— Дела Валентина меня не касаются!

— Разумеется, касаются, — осадила его Харриет. — Что ты хотел рассказать, Росс? Во что он теперь влип?

— Сегодня утром, — начал Росс, — я встретился с Баррингтоном Бардеттом, который теперь занял место Харриса Паско — в смысле, в курсе всех новостей. Он сообщил, что арестовали Джона Пермевана.

— Кто это? — спросила Харриет. — Маньяк?

— Нет. В то время он находился в Плимуте, а не в Труро. Арестовали его за подлог и фальсифицированные оценки медных шахт. Особенно «Объединенной медной и цинковой компании». Баррингтон сказал, что упоминаются и другие. В конце прошлого года Валентина часто видели в обществе Пермевана. Надеюсь, Уил-Элизабет не замешана.

— Что за Уил-Элизабет? — спросила Харриет.

— Шахта Валентина. Та самая, с которой он начал несколько лет назад на краю утеса рядом с Плейс-хаусом.

— Проклятый болван, — сказал Джордж. — Я предупреждал его насчет Пермевана, когда он заявился ко мне. Когда это было? Года полтора назад!

— Подлог карается смертной казнью, — задумчиво проговорила Харриет.

— Это может подтолкнуть Пермевана сдать все и всех, кого он знал, в надежде смягчить приговор, — заметил Росс.

— Ну и черт с ним, пусть страдает, — ответил Джордж. — Он сам себе хозяин, как всегда заявлял. Для меня он никто. Я с ним покончил!

— Он носит твою фамилию. А она весьма необычна. Ты ведь не хочешь, чтобы Уорлегган попал в тюрьму?

Джордж с подозрением уставился на него.

— А тебе какое до этого дело? Ну конечно, вы же с Валентином не разлей вода, всегда были закадычными друзьями.

— Я очень редко его вижу.

Харриет глотнула бренди.

— Что конкретно ты предлагаешь?

— Я еще не успел все обдумать. Узнал только сегодня утром. Поэтому и пришел к Джорджу, чтобы с ним посоветоваться.

— Посоветоваться со мной. Черт подери, что за наглость!

— Получается, что наблюдая, как он захлебывается, ты говоришь: мол, сам виноват, пусть тонет?

Рассерженный Джордж собрался ответить, но Харриет жестом велела ему замолчать. Единственный в мире человек, который способен жестом призвать Джорджа к молчанию. Она крайне редко к этому прибегала.

— Усмири на время свою враждебность, Росс. Если у тебя есть предложения на этот счет, мы их выслушаем.

— В прошлом месяце мне показывали проспект для акционеров Уил-Элизабет. Судя по тому, что я видел, а я пару раз проходил мимо шахты, он фальшивый. Там упоминается установка насоса. Но его нет и в помине. Я разговаривал с двумя шахтерами, и их представление о жилах совершенно не совпадает с тем, что написано в бумагах. Даже без показаний Пермевана Валентин находится в очень уязвимом положении. Одно дело, если бы речь шла о замках в Испании, но Корнуолл в трех-четырех днях пути для инвесторов из Ланкашира и Йоркшира.

— И что же? — спросил Джордж.

— Трудно представить, как можно помочь Валентину. Я согласен с тобой, что он сам заварил эту кашу. Но по дороге сюда я размышлял о том, что Уил-Элизабет имеет перспективы. Помнишь Гектора Ченхоллса?

— Разумеется.

— Самый прозорливый изыскатель нашего поколения. Не знаю, что с ним случилось.

— Отправился в Австралию, заниматься горной добычей. Четыре года назад. Не думаю, что он вернется в Англию.

Джордж забыл огрызнуться.

— Так вот, после кончины мистера Поупа они с Анвином Тревонансом обратились к миссис Селине Поуп, как ее звали до брака с Валентином, с целью купить права на разработку недр Плейс-хауса с особым упором на площадку, где как раз открыли Уил-Элизабет. Я посоветовал ей не продавать права.

Джордж хмыкнул. Росс допил бренди. \

— Знаю, Валентин положил глаз на эту землю с первых дней брака. Совершенно очевидно, что его усилия пока что не увенчались успехом. Они разрабатывают пять уровней, но только два приносят доход, да и то посредственный. Но говорить еще рано. Не знаю, какой из Валентина управляющий, но предполагаю, что его знания о горном деле невелики, и за неимением средств, чтобы жить на широкую ногу, он убеждает тех, кто разбирается в этом еще меньше, что шахта успешна.

— Путем выпуска фальшивых проспектов! — сказал Джордж.

— Именно.

— За что, если это откроется, он справедливо угодит в тюрьму.

— Да.

Повисла тишина.

— Мне пришло в голову, — заговорил Росс, — что если кто-нибудь предложит ему справедливую сумму за шахту, он с радостью ее продаст.

— Никто не пойдет на такую глупость.

— Если только не захочет спасти Валентина от тюрьмы. Инвесторы не начнут судебное разбирательство, если им вернут деньги.

— Как я сказал, никто не пойдет на такую глупость.

Харриет снова наполнила бокал Росса.

— Открытие шахты — это всегда риск, — продолжил Росс. — Уил-Лежер двадцать лет назад официально признали выработанной. А она уже десять лет приносит мне стабильный доход. Само собой, у нее случаются взлеты и падения, как у всех шахт, но она весьма прибыльная.

Он гадал, стоило ли упоминать шахту, которая долгие годы служила яблоком раздора между ними. Но с тех пор прошли годы.

— Я к тому, — сказал Росс, — что людям более подкованным в этом деле, нежели Валентин, место понравится. Если кто-нибудь купит шахту и продолжит разработку, это может десятикратно окупиться.

— Так почему бы тебе ее не купить? — зло спросил Джордж.

— У меня нет денег.

— Ты же вроде банкир, как и я, — с сарказмом сказал Джордж.

— Когда меня пригласили стать партнером, я внес минимальный вклад. С тех пор моя доля выросла не намного.

— Остальные акционеры весьма мягкосердечны. Я почти всех их знаю. На следующем собрании предложи им выкупить шахту.

— Оно состоится через три месяца. Кроме того, их не настолько волнует судьба Валентина. А вот ты — его отец. Меня заботит его судьба, потому что он сын Элизабет.

Пожалуй, последнее не стоило говорить. Произносить вслух это имя. Повисла холодная тишина.

— Ну что ж, мне пора, — сказал Росс. — Рад, что ты не сильно пострадал из-за несчастного случая.

— А Валентин знает, что кто-то может вытащить его из передряги, купив шахту? — спросила Харриет.

— Определенно нет. Я не видел его почти месяц с тех пор, как шимпанзе прервал брачную церемонию в церкви.

— Расскажи.

Росс рассказал. Харриет расхохоталась.

— Как занимательно. Получается, ты не знаешь, рассматривает ли Валентин продажу шахты.

— Перед угрозой тюрьмы он точно решит продать. Мы можем поторговаться.

— Мы?

— Поскольку мы с Джорджем крайне редко соглашаемся в чем-нибудь, хорошо бы найти других людей, а не просто подставных лиц.

— И вы бы вложили деньги?

— Джорджу придется внести основную часть. Если дойдет до переговоров, ни он, ни я не должны играть заметную роль. Нет надобности решать прямо сейчас, но если действовать, то уже через две-три недели. Доброго вам дня.

— Харриет, — сурово позвал Джордж. — Я выпью бренди прямо сейчас.


Глава седьмая


Театр имени Жанны д'Арк находился рядом с церковью с тем же именем на улице Фонтенель. Снаружи театр выглядел потертым и обшарпанным, как и весь квартал; он был построен в популярном до революции стиле. Но внутри был уютный зал с мягкими плюшевыми сиденьями, а ложи полукругом поднимались над сценой и партером. К юго-востоку от площади Вьё-Марш спускался к реке лабиринт грязных и забитых людьми улочек. Дома по большей части покосились, словно отстранились друг от друга или наоборот, поддерживали. Здесь было много домов с деревянными балками, остроконечными крышами и затейливой резьбой.

Дети в поношенном тряпье, женщины на крыльце, голодные дворняги, шныряющие в поисках объедков, шумные винные забегаловки, редкие скамеечки для молитвы, с цветами в основании или без оных, лавки, торгующие вином, сыром, фруктами, овощами, свечами, свежим хлебом. В основном преобладали запахи чеснока и сточных канав.

Меблированные комнаты, где ее поселил Морис, находились на окраине квартала, у домовладелицы росли усы, а поверх платья висел грязный передник; но Беллу не волновало жилье. За последние два месяца Морис прислал ей несколько крайне привлекательных музыкальных отрывков из партитуры, написанных от руки. Миссис Пелэм слышала исполнение и спрашивала, что это за музыка. Белла объяснила, откуда они.

— Сыграй еще разок. Или если там есть слова, то пой со словами. Музыка очень красивая.

— Я могу только напеть. Мне понятны не все слова, а второй отрывок и вовсе не для меня.

Она сыграла и напела каватину Розины «Una voce poco fa» и арию графа Альмавивы «Ecco ridente in cielo».

— И в самом деле очень приятная музыка, — одобрила миссис Пелэм. — Что значит «вторая ария не для тебя»?

— В смысле, — запнулась Белла, — это... это партия тенора.

— Ох, понятно. Это арии из новой оперы?

— Ее ставили в Англии пару лет назад.

Пока что Белла не смотрела всю партитуру. Во время долгого, тряского, физически изматывающего путешествия из Хаттон-Гардена до Руана Морис сидел рядом, рассказывал историю оперы и объяснял, с какими проблемами столкнется при выборе исполнителей; но для Беллы никогда не писали музыку, чтобы она могла судить и понять такие тонкости. К тому же она не совсем понимала, как Морис сумел назначить ее на главную партию. На другой день они обедали в маленьком бистро рядом с кафедральным собором в обществе еще трех молодых французов.

Первый, Жан-Пьер Арман, пел главную партию графа Альмавивы. Он был высокий, белокурый, с близко посаженными глазами и широкой улыбкой. Второй, Этьен Лафон, был самым старшим и, видимо, сыграет дона Базилио. Он говорил с сильным акцентом, и Белла понимала его с трудом. Хотя теперь она свободно владела французским и успешно осваивала итальянский, ей приходилось постоянно напрягать слух, чтобы понять, о чем тараторят мужчины. Третьего звали Эдмон Ларго, он был помощником режиссера. Они обходились с ней вежливо и учтиво, и Морис старался по мере возможности втягивать ее в разговор. Во время еды Белла ловила на себе взгляд Жана-Пьера Армана, чаще всего он смотрел поверх края бокала; Белла надеялась, что он оценивает ее певческие качества, а не что-либо другое.

После обеда, когда все трое ушли, Белла тронула партитуру.

— Не думала, что ты выберешь для меня такую важную партию, Морис.

— Ты должна блистать!

— Но в опере больше нет значительных женских партий. Меня окружают одни мужчины!

— Есть партия Берты, твоей гувернантки. Это важная роль. Но не бойся, ты не одна. Есть музыканты, солдаты, нотариусы, танцоры.

— Партию Берты ты отдашь Элен или Полли?

— Нет, они слишком юные. Берту исполнит дочь мэра. Такие связи нам не помешают.

Она ненадолго задумалась. На улице резвились мальчишки, длинные голые ноги сверкали на солнце.

— Когда они приедут?

— Пока точно не знаю.

— Они поедут одни?

— Мой кузен скоро возвращается из Лондона, — криво усмехнулся Морис. — Хотя он не самый подходящий спутник! В отличие от меня, дорогая Белла.

— Не уверена, что тетушка и мама сочли бы тебя подходящим спутником!

Морис развел руками.

— А что такого? Я относился к тебе с огромным почтением.

— Ты постоянно целовал мне руки, — стала перечислять Белла, — гладил их, головой касался моей. Наверное, для французов такое в порядке вещей.

— Для французов, Боже правый! Это в порядке вещей для любого мужчины сопровождающего красивую девушку с ангельским голосом.

— Не забывай, этот ангел умеет громко кричать.

— Только не в своей партии, — попросил Морис. — Умоляю, только не кричи в своей вокальной партии.

Он оплатил счет.

— Кстати, между вами разгорелся спор, точнее между тобой и Этьеном Лафоном, но из-за его акцента... откуда он родом?

— Из Бургундии.

— Из-за его акцента я не поняла, о чем он говорил. Речь ведь шла обо мне? Ты упоминал сопрано.

— Ах да. Точно. Он доказывал, что «Цирюльник» изначально написан для сопрано, а не для меццо-сопрано. Это неправда, изначально партия написана для меццо, но согласен, позже тональность стала выше. Этьену кажется, что мы собираемся ставить оперу для меццо-сопрано только ради тебя. Это не так, хотя я считаю, что с более низкой тональностью ты справишься лучше. Лично я предпочитаю партию, написанную для меццо.

Она встала, осознавая, что перебрала с красным вином. Не следует уподобляться Кристоферу. Только представь, как заваливаешься навзничь прямо на сцене!

— Я справлюсь и с сопрано, если хочешь.

— Не хочу.

— Когда первая репетиция?

— Наверное, только на следующей неделе. Не полную, но предварительную можем провести завтра. Фигаро появится в пятницу, но я должен найти певца на роль доктора Бартоло. Предполагалось, что ее будет исполнять Артуро Фугасс, но он отказался. Решил, что партия ему не подошла!

Они покинули ресторан, миновали шумных мальчишек и неспешно прогулялись, пока светило солнце. Стоял теплый день начала лета. Белла вспоминала, как совсем еще недавно гуляла рука об руку с другим молодым человеком в галерее Берлингтон.

— Завтра, — сообщил Морис, — мы обедаем с мэром. Он не самый образованный человек, но доброжелательно настроен к нашему мероприятию. Только подумай, со времен революции в Руане не ставили опер!

— Неужели на тебя не давили, чтобы ты взял на роль Розины француженку?

— Только не в этом городе. В нашем хоре ни одна не потянет. Таких, как ты, у нас нет. Ни одной с твоей внешностью! Ни одна не умеет играть! Надо учитывать, что кроме Нелли Фридель, дочери мэра, все главные партии поют не руанцы. Хористы — местные, само собой. Исполнителей главных ролей мне пришлось искать далеко за пределами Руана. Ты сама в этом убедилась!

— Благодарю. А зависти не будет?

— От зависти никуда не деться.

— Но ведь я англичанка... Всего несколько лет назад мы сражались друг с другом!

— Если и есть предубеждения, то они скоро исчезнут. Ты замечала подобное отношение к себе?

— Нет.

— Тогда выбрось эти мысли из головы. Французы любят оперу. Опера не знает границ.

— Буду с нетерпением ждать приезда Элен и Полли. Даже если они будут петь только в хоре, все равно они из Англии.

Морис мягкосжал ей руку, но промолчал.

Валентин Уорлегган принимал гостя, которому не стали показывать лопочущего Батто, а провели в малую гостиную, где в прошлом году перед Селиной Уорлегган сидела рыдающая Агнета.

Во время ожидания гость смотрел через окно, как солнечный свет омывает и согревает зелень, темные гранитные скалы, укрывающие бухту Тревонанс, точнее то, что считается бухтой на столь неприветливом берегу. Прибой напоминал ожерелье на синей горловине бухты.

Появился Валентин. При резком освещении его лицо выглядело худым и костлявым.

— Капитан Придо, какая неожиданность! Чем обязан такой чести?

Филип надел очки.

— Валентин... Я пришел по делу.

— Вот, выпей, — Валентин подошел к буфету и налил из полного графина два бокала. — Садись. Я принимаю не так много гостей. И только единицы приходят без приглашения.

Это был недвусмысленный намек.

— Мне следовало написать. Но трудно все объяснить на бумаге. Лучше нанести визит.

Валентин нахально его рассматривал. Он откинул вечно падающую на лоб тяжелую темную прядь.

— Воображаю, ты ждешь, когда я скажу об этом. Но я не стану.

Филип уставился на него.

— О чем скажешь?

— Что я убил Агнету.

— Убил... Ты предполагал, что я так думаю?

— Возможно. А может, я ошибаюсь. Только нож — это как-то не по мне, знаешь ли. Если бы я хотел избавиться от неугодного человека, я бы предпочел его застрелить. Ножи, хоть и остры, но это мерзкая штука. Чтобы убить, надо перерезать сухожилия, мышцы, может, даже кости. Хлещет кровь, вываливаются внутренности, жертва бьется, кричит, царапается, блюет и может даже обмочиться. Омерзительно! Совсем не по мне.

Филип глотнул вина и поставил бокал.

— Ты ошибаешься, я пришел не по этой причине.

— Что ж, какое облегчение... Тогда могу предположить, что твой визит касается Клоуэнс. Ты пришел за советом?

— Каким советом?

— Как ее добиться. Я умею обращаться с хорошенькими женщинами. А Клоуэнс и ее младшая сестренка — роскошные сочные фрукты. Мне самому раньше нравилась Клоуэнс, хотя мы... э-э-э... родственники. Само собой, в те времена она видела только Стивена Каррингтона. Теперь же ни на кого не смотрит. Ты не пробовал применить немного грубости? Порой девицы, которые отвергают джентльменов, откликаются на жаркое дыхание и блуждающие руки...

Филип дал Валентину пощечину, выбив у него из рук бокал с вином. Оба уставились друг на друга. Разгневанное лицо Филипа и покрасневшее у Валентина — в том месте, куда пришелся удар.

Филип наклонился и поднял бокал. На него вдруг накатила прежняя злость, которую он как будто научился сдерживать.

— Мне следует извиниться. Твое чувство юмора мне не по душе. Но это твой дом. Мы оскорбили друг друга. Обычно в таких случаях...

— Вызывают на дуэль? — перебил Валентин. — Чепуха для вояк. К счастью, бокал не разбился; он принадлежал еще моей бабке Чайновет. Старинный. Большая часть их вещей старше Вильгельма Завоевателя.

Филип попытался совладать с гневом.

— Извини. Я пришел по делу. Мои чувства к Клоуэнс и твой пренебрежительный тон... Еще раз прошу прощения.

Валентин поставил бокал обратно в буфет.

— Что ж, тогда рассказывай, зачем пришел, и уходи.

На сюртуке Валентина остались следы от вина; на Филипа же попало только несколько капель, которые он тщательно стер.

— Так вот. Я плохо начал, но... Вряд ли ты слышал от новой компании под названием «Горнодобывающая компания северного побережья». Я председатель правления.

Валентин потер лицо.

— Что ты знаешь о горном деле? Почти ничего!

— Полностью согласен. Я знаю только то, что известно здравомыслящим людям этого графства. В горном деле ты либо быстро богатеешь, либо медленно нищаешь, если обстоятельства складываются не в твою пользу. Я почти ничего не знаю о горном деле, но мои партнеры знают достаточно.

— Кто они? И тебе что нужно?

— Я не могу назвать имена партнеров. Чего хочет компания? Выкупить акции твоей шахты Уил-Элизабет.

Валентин растер вино ногой по ковру.

— Уил-Элизабет? Да у тебя с головой не в порядке! С чего мне вдруг продавать золотую жилу?

— У нас иные сведения. Как мы понимаем, добыча в трех шахтных стволах не ведется, а оставшиеся два не приносят достаточно прибыли.

— Так вот, ваши сведения ошибочны. В нашем последнем отчете ты увидишь...

— Всего лишь домыслы под оберткой фактов.

Повисла тишина.

— Тогда зачем вам шахта? — спросил Валентин. — Если она не представляет ценности?

— Мы считаем, что перспективы для развития есть.

Они снова замолчали.

— Кто твои партнеры? Я ведь все равно скоро узнаю. В Корнуолле такие тайны раскрываются быстро.

Филип снял очки и спрятал их.

— Вопрос в том, достаточно ли скоро.

— Как это понимать?

— Тебе известно, что в Плимуте арестовали Джона Пермевана.

— За подлог, как я понимаю.

— Есть серьезные подозрения, что он составил последний отчет по Уил-Элизабет. В любом случае в твоем отчете много ложных сведений, а благодаря ему ты получил значительную сумму от инвесторов с севера. Выпуск фальшивых отчетов — это мошенничество. Если тебя признают виновным, то отправят в тюрьму.

— Понятно, — отозвался Валентин. Потом поднял взгляд и прислушался. — Как же теперь тихо в доме! Я недавно переселил Батто в летний домик, а ему совсем не понравилось. Тебе надо повидаться с ним перед уходом. Вот! Сейчас его слышно!

Оба прислушались к отдаленному пронзительному визгу и реву, но через пару минут звуки унес порыв ветра.

— Он думает, что наказан. Порой трудно призвать домашнего питомца к благоразумию.

— Я покину тебя на несколько дней, чтобы ты обдумал предложение. Хотя, судя по тому, что я слышал, лучше не терять времени.

— Это шантаж, самый настоящий шантаж. Рискуя вызвать у тебя очередную вспышку насилия, признаюсь, меня удивляет, что капитан Филип Придо, бывший кавалерийский офицер с хорошей репутацией, принимает участие в шантаже!

— Смею предположить, что с желанием помочь.

— Ну да. Получается, это некое спасательное мероприятие со стороны твоих друзей?

— Дорогой друг, да весь Труро гудит от слухов. Мы считаем, что со дня на день к тебе нагрянут инвесторы с севера. Если новая горнодобывающая компания возглавит шахту и вернет инвесторам деньги с небольшой прибылью, они не станут жаловаться. И если им скажут, что они получат деньги, только если прекратят судебное разбирательство, так они и поступят...

— Уфф! С каждым днем становится все жарче. Надо бы выпустить Батто... — Валентин подошел к окну. — Все это очень необычно. И самое необычное, что предприятием руководишь ты. А кто же акционеры? Не один из двух местных рыцарей?

— Рыцарей?

— Сэр Джордж или сэр Росс. Если это второй, то предполагаю, он больше руководствуется сердцем, нежели рассудком, и это донкихотская, но глупая попытка спасти близкого родственника от последствий безрассудства. Если же первый, то, скорее всего, он денно и нощно выяснял перспективы Уил-Элизабет и может ли заполучить ее по дешевке.

— Я не вправе говорить.

— Но ты явился ко мне с предложением купить шахту, приставив к моему виску дуло пистолета!

— Доля правды в этом есть. Но выбор за тобой, хотя у тебя особо и нет выбора.

— Разумеется, есть. Предположим, я способен убедить партнеров с севера, что я порядочный человек и потерял их деньги, сам того не желая.

— И у тебя получится их убедить?

— Пока неизвестно. Как неизвестно, что именно твоя акционерная компания готова предложить. Наверняка гроши.

Филип потянулся за очками и надел их, аккуратно заправив каждую дужку за уши.

— Мне назвали цифру в семь тысяч фунтов.

Валентин разразился смехом.

— Если я соглашусь... Когда я улажу проблемы с партнерами и отчитаюсь по общим расходам, то лишусь всего!

— Такой расклад один из моих партнеров счел возможным.

— А другие твои партнеры явно сочли, что я все это заслуживаю.

— Не в таких выражениях. Нет, не такими словами.

Валентин резко развернулся.

— Так вот, дорогой капитан, ничего не выйдет. Если я пойду в тюрьму, как бы противно это ни было, то хотя бы с удовлетворением, что не порадовал шайку лицемерных грабителей. Потому что ты и твои партнеры грабители и есть. Желаю всего хорошего.

— Твое возмущение поутихнет, когда узнаешь, что они готовы оставить тебе четвертую часть акций. По убеждению стряпчего компании, путем переговоров можно уладить проблемы с обманутыми тобой людьми. Но обещать точно нельзя. Многое зависит от того, насколько мстительными они окажутся.

— Проваливай, пока я не натравил на тебя Батто.


Глава восьмая


Однажды во время очередного визита к родителям Клоуэнс нагнала Бена Картера, который направлялся к Тренвиту. Они впервые увиделись после прошлогоднего рождественского приема. Бен чуть покраснел и снял шляпу.

— Ну что, Бен, как поживаешь?

— Отлично, спасибо, мисс Клоуэнс. А вы как?

— Куда направляешься?

— Мимо церкви Сола. В Тренвит.

— Прогуляюсь с тобой до церкви. — Не успел он помочь, как она соскользнула с Неро, замотала поводья вокруг руки и встала рядом с ним. Потом улыбнулась, когда он почтительно отошел. — Ты женат, Бен.

— Да, верно.

— Мне мама рассказала. На той милой девушке, с которой был на рождественском приеме.

— Да, так и есть.

— Она ведь моя кузина, ты знаешь. Мы вроде как родня. Моя матушка — ее тетя.

Они посмотрели друг на друга.

— Вы выбрали хороший день для визита.

— Ты счастлив, Бен?

— О да. Еще бы.

— Наверное, нужно сказать «наконец-то».

— Ну... может быть. Немало времени для этого понадобилось.

— Наверное, спустя столько лет не стоит углубляться.

Они тронулись в путь.

— А вы, мисс Клоуэнс? Простите, я до сих пор не могу заставить себя называть вас миссис Каррингтон...

— А чем хуже называть просто Клоуэнс? Когда-то ты ведь так меня называл, помнишь? Мы давно знаем друг друга. А теперь породнились.

Бен улыбнулся.

— Это точно. Хотя совсем не так, как я когда-то нахально надеялся породниться.

— Это не нахальство, Бен. Нет ничего плохого в твоих былых чувствах ко мне. Просто у меня... я испытывала к тебе не такие чувства. Но поверь, дело не в том, что ты Картер, а я Полдарк. Просто я... по уши влюбилась в Стивена Каррингтона.

Перед их взором возникла церковь.

— Наверное, его смерть стала тяжким ударом.

— Да. Ты прав.

— И ты до сих пор не отошла от потери?

— Пока нет.

— Ты останешься в Пенрине? Почему не хочешь вернуться сюда, в родные края?

Клоуэнс пожала плечами.

— Ты идешь в Тренвит повидаться с Эстер?

— Иду ее встречать. Она заканчивает каждый день в семь, и мне нравится ее встречать и провожать домой.

— Ей повезло.

— Как и мне.

— Да... Я бы еще прошлась с тобой и снова с ней повидалась, я ведь не успела познакомиться с ней на приеме, но поздно выехала из Пенрина, и мама станет волноваться, как любая мать.

— Хорошо бы ты зашла в гости... Клоуэнс.

— Мне бы очень хотелось. Не подсадишь меня?

Его лицо приблизилось к лицу Клоуэнс, когда Бен наклонился, чтобы ухватиться за ботинок. Она поцеловала его. Затем Бен поднял ее, и Клоуэнс оказалась в седле.

— Не говори Эстер, — только и произнесла она.

Бен поднес руку к щеке.

— Она не станет возражать. Знает, что я долго испытывал чувства...

— Дорогой Бен, я так рада за тебя.

— Думаю, Кьюби и Ноэль скоро приедут, — сказала Клоуэнс за ужином.

— Я не получала письма, — ответила Демельза. — Жду их к завтрашнему дню.

— По дороге я встретила Бена. Он пошел встречать Эстер. Ты рассказывала, что свадьбу Бена и Эстер прервал шимпанзе. Но зашел Гарри, и ты так и не закончила.

Демельза поведала конец истории.

— Как ты думаешь, он их расстроил?

Демельза взглянула на Росса, и тот продолжил:

— Когда началась суматоха, церемония уже завершилась. Им не понравилось... в глазах Бена это лишний раз запятнало репутацию Валентина. Но они постарались побыстрее уйти от церкви подальше, чтобы избежать преследования юных забияк. В каком-то смысле Батто отвлек на себя внимание.

— А Певун с Кэти обосновались в Тренвите? Я не упоминала о них при Бене.

— Кузен Джеффри Чарльз вроде очень доволен обоими. Говорит, у Певуна редкий дар обращаться с лошадьми.

— И все-таки он терпеть не может Батто... Ты видела Батто, мама?

— Мельком из-за дверей ризницы.

Некоторое время они ели в дружелюбной тишине.

— Генри сегодня очень молчаливый, — заметила Клоуэнс.

— Его своенравность вышла за приемлемые рамки, — сказал Росс. — Я посмел коснуться его священной особы, и ему это не понравилось. После воплей, которым впору соперничать с самым громким визгом Беллы, он обиделся и улегся спать.

Демельза нахмурилась.

— Он сказал мне: «Папа — гадкий мальчик. Отшлепай его за меня». Я пообещала ему так и поступить.

— Я готов в любое время, — сказал Росс.

— У тебя непослушная семья, папа.

— Ума не приложу, от кого они это унаследовали, — отозвалась Демельза.

— Кстати, о самых непослушных из нас, — сказала Клоуэнс. — Я показала маме письмо от Беллы, пока ты отсутствовал. Вот прочти, если хочешь.

Клоуэнс передала письмо, и Росс на пару минут умолк.

— Тут мало нового. В основном те же сведения, какие мы узнали из ее письма к нам. Но чем больше писем она шлет, тем больше я доволен. Чувствуется, что совесть у нее еще есть.

— Я получила еще письмо от миссис Пелэм, — сообщила Демельза. — Она безутешна. Похоже, считает, что не выполнила обязательства, и винит себя. Я показала письмо Кэролайн, и она попытается ее переубедить.

— А что Кэролайн думает по этому поводу?

— Мне кажется, чувствует себя неловко, потому что она ее тетя. Если бы не это, Кэролайн бы даже поощрила выходку Беллы. Это в стиле Кэролайн.

— В моем тоже, — отозвалась Клоуэнс.

— Все мы такие, — согласился Росс, — пока дело не коснется твоего ребенка.

— От Кристофера есть новости?

Росс помотал головой.

— Белла говорит, что написала ему, но нам не известно, ответил ли он ей и что именно. Его это точно не обрадует. — Все промолчали, и он добавил: — Белла — его протеже. Это он решил, чтобы она поехала в Лондон и стала певицей. Он помолвлен с ней, и они должны были уже пожениться, если бы... не хитроумный перенос свадьбы, явно с обоюдного согласия. По моим внутренним ощущениям, это согласие на передышку, даже временное расставание. В таком случае, у него нет особой причины для жалоб. Разве что совсем чуть-чуть. Он допускал вероятность, что Белла может уехать с французом?

— Он как-то завел разговор, — сказала Демельза, — что хочет жениться на Белле, чтобы вокруг нее не вились другие молодые люди. Тогда он упомянул Мориса Валери, как одного из ухажеров.

Росс разволновался, легкую тревогу стало затмевать нетерпение.

— Пока Белла не предстанет перед нами и лично не ответит на вопросы, мы не узнаем всех тонкостей. Возможно, даже тогда не все узнаем.

— Не стоит слишком сильно беспокоиться, мама. Белла имеет право жить по своему усмотрению. Мы много разговаривали, когда собрались здесь на Пасху, и меня поразило, насколько она повзрослела. Вместо дерзкой младшей сестры я увидела девушку как будто даже старше меня, которая изменилась и иначе смотрит на вещи.

— Как это принято в современном обществе? — осторожно поинтересовался Росс.

— Не скажу, что она полностью влилась в это общество, скажу только, что понимает его. Она может стать замужней женщиной, а я останусь старой девой!

— Но ведь это совсем не так, — возразила Демельза.

— Она никогда не вела себя высокомерно, никогда не кичилась. Я лишь хочу сказать, что сейчас мы с ней живем совершенно по-разному, поэтому разницы в восемь лет между нами больше не существует.

Они поднялись из-за стола и прошли в старую гостиную. Демельза налила себе портвейн, Росс — бренди, Клоуэнс выпила еще бокал вина.

— Почему ты не хочешь вернуться сюда? — спросил Росс. — Мы это только поприветствуем.

— Бен сказал сегодня то же самое.

— Так что же?

Клоуэнс боролась с неожиданным порывом. По натуре она была человеком дружелюбным, но Стивен создал такую ситуацию, что ей приходилось сперва дважды подумать, прежде чем высказаться. Обстоятельства его смерти и новые факты, открывшиеся перед его кончиной, сильно повлияли на нее. Но она здесь, с нежно любимыми родителями, от которых получала только доброту и понимание, в доме, где выросла, где все такое знакомое и родное, составлявшее часть ее прежней жизни. Наверное, вино помогло расслабиться. Она рассказала о двух предложениях руки и сердца.

Росс взглянул на Демельзу, но она опустила взгляд и уставилась на бокал с портвейном.

Тогда Росс заговорил:

— Филип долго ухаживал за тобой и никогда не скрывал своих чувств. Эдвард Фитцморис, что ж, он давний кавалер; но, по-моему, он когда-то делал тебе предложение, а ты отказала.

— Он никогда не терял надежды, — сказала Демельза, не поднимая взгляда.

Моисей, их нынешний кот, просунул голову в дверь гостиной и крадучись прошелся по комнате, тигриный окрас спины мерцал в угасающем свете.

— Ну да, — согласилась Клоуэнс. — Так оно и есть.

— Это и есть твой ответ на наш совет вернуться сюда? Что вскоре тебе предстоит выбрать одного из двух джентльменов? Или ты уже выбрала?

— Нет еще.

— Но выберешь в скором времени? — уточнила Демельза.

— Я должна, — произнесла Клоуэнс. — Я должна и придется выбрать.

— Ты должна и придется выбрать, — повторила ее мать. — К такому грамматическому обороту мне надо привыкнуть.

— Звучит гораздо выразительней, — объяснила Клоуэнс.

— А ты испытываешь симпатию, хотя бы малейшее влечение к одному из них? — поинтересовался Росс.

— Я могу выйти замуж за того или другого. Мне нравятся оба.

— Но ты их не любишь? — спросила Демельза.

— Не совсем. Не той любовью, которую помню.

Грустное замечание, подумала Демельза. Ее красивая, белокурая и приземленная дочь ждала кого-нибудь, кто бы сразил ее наповал. Как Стивен поразил ее отчаянной удалью. Но что из этого вышло? Она помнила ожесточенные слова Клоуэнс вскоре после кончины Стивена, в которых сквозила обида: «Если я снова когда-нибудь выйду замуж, то не по любви, а только ради денег и положения».

— Что ж, ты не можешь выйти за обоих, — продолжила Демельза. — Это вроде как незаконно. Если не выйдешь замуж, то можешь и дальше жить в Пенрине. Или, как мы упомянули, вернуться домой. Здесь стало спокойно и приятно в последнее время. Похоже, Кьюби вернулась в Каэрхейс.

— У нее ребенок, — заметила Клоуэнс. Она встала, как только Моисей вознамерился запрыгнуть к ней на колени. — Я говорила, что Эдвард прислал мне длинное письмо. Оно наверху. Принесу его, и вы сами прочтете.

Клоуэнс вышла из комнаты, протопала вверх, хлопнула дверь, потом Клоуэнс спустилась.

— Вот. Кто первым прочтет?

— Твоя мама. Она читает медленнее.

Демельза скорчила Россу рожицу.

— Он пишет с завитушками? Ох, нет, все нормально. Никогда в жизни не читала такого длинного любовного письма!

Пока мать читала письмо, Клоуэнс опустилась на пол и опрокинула кота на спину. Моисей был еще молод и частенько буянил и царапался, но сейчас признал друга. Закончив, Демельза молча передала письмо Россу. Тот надел очки, чтобы прочесть. В тишине слышалось только кошачье мурлыканье.

— Что ж, — сказал Росс, — он все четко изложил. И сделал это неплохо. Не сказать, что очень страстно, но явно намеренно не собирался этого делать. Совершенно очевидно, что молодой человек тебя любит. Тебе следует им восхищаться. Сдается мне, ему принадлежат симпатии доброй половины молодых аристократок Лондона и нашего графства, но он никогда не сдавался в борьбе за тебя.

— Я польщена и чуть-чуть виновата перед ним. Как бы мне хотелось сделать его счастливым!

— А Филип?

— Я польщена и чуть-чуть виновата перед ним. Как бы мне хотелось сделать счастливым и его!

Все засмеялись.

— Тебе интересно наше мнение, кого из этих двоих мы хотели бы видеть зятем?

— Росс! — укоризненно произнесла Демельза.

— Получается... — попытался защититься Росс, — Клоуэнс сделала нам комплимент, рассказав о своей дилемме, и последнее, что мы с тобой должны сделать — это заставить ее предпочесть одного другому. Наше мнение — это лишь наше мнение. Но если уж она просит о нем, то пусть и прислушается к нему чуть более, чем к шороху ветра.

— Отлично сказано, папа! Мама, а что ты думаешь?

— Давай сначала послушаем твоего отца.

Росс двинулся по кругу, зажигая свечи. Серый растянутый шелк неба за окном темнел с каждой зажженной свечой, осветившей свою часть комнаты.

— Филип — смелый военный. Если бы за такую храбрость сразу давали ордена, он бы их получил. Как и Джеффри Чарльз, он всегда будет немного солдафоном в манерах и в чересчур прямом отношении к жизни. Уверен, он благороден и добр. Из недостатков — тот ужасный срыв в Вест-Индии, и нередко он кажется натянутым, как струна. Он уже говорил тебе, что имеет положение в обществе, и я знаю, он из вполне приличной семьи. Ему подыщут дом в Корнуолле — как раз такой есть в Пензансе, где он сейчас живет, и даже если ты будешь жить не в Нампаре, но это будет та жизнь, которую ты любишь, и в том месте, которое любишь. Семья Придо — одна из старейших. Ты могла бы жить с ним очень хорошо.

Клоуэнс поднялась и раздвинула шторы, а потом встала спиной к окну, глядя на отца.

— Что же касается Эдварда, то в этом письме он описал ту жизнь, которую может тебе дать. Она тоже очень привлекательна. Хотя он утверждает, что не так богат, то есть, по сравнению с братом, который добился многого, но у Эдварда достаточно средств, чтобы жить там, где он хочет, и так, как хочет. Он практически предложил тебе выбор, какой жизнью хочешь жить ты. Я уверен, что если ты выберешь его, он выполнит все свои обещания. Ты станешь леди Эдвард Фицморис. Эдвард не принимал участия в прошедшей войне, и он виг. Я считаю это весьма необычным, хотя, будучи аристократом, он живет исключительно достойно и без излишеств. И это, могу вам сказать, тоже весьма необычно.

— Ты посоветуешь его, папа?

— Я советую его, но не настаиваю. Советую их обоих. Совсем недавно — я не говорил тебе, Демельза — я имел дело с Филипом Придо, и он поразил меня здравым смыслом и тем, как быстро разбирается в незнакомом предмете.

Моисей, лишенный внимания Клоуэнс, выпрямился, хорошенько потянулся, задрал хвост и направился к выходу.

— Это как-то связано с шахтами? — спросила Клоуэнс.

— Да. Как ты узнала?

— У Филипа была книга об экономике горного дела под мышкой, когда он заезжал в последний раз.

Росс принялся второй раз перечитывать письмо Эдварда. Когда он закончил, Клоуэнс спросила:

— Папа изложил свои взгляды на двух моих джентльменов. А ты, мама? Ты не хочешь ничего сказать?

— Даже не знаю, что и сказать, дорогая! Сердце... сердце подсказывает, что если ты не знаешь, кого из них выбрать, лучше и совсем не выбирать.

Клоуэнс открыла дверь для Моисея. Как только коту представилась возможность для выхода, он встал на пороге, одолеваемый сомнениями. Клоуэнс помогла ему с выбором легким движением ноги. Росс, не дождавшись, пока жена скажет что-нибудь еще, заявил:

— В общем, они оба хорошие, порядочные люди.

— Да, — добавила Демельза, — вот о чем нужно подумать. Возможно, я слишком избалована. Многие браки очень успешны, потому что есть нежное дружеское общение, которое растет, пока люди вместе. Обойтись без этого, упустить сам шанс, отвергнуть их обоих, потому что ты не отдала сердце ни одному из них, возможно, будет не очень мудрым поступком, и даже не самым добрым.

— Конечно, я должна решить сама! Так и поступлю. Но я очень благодарна вам за советы, даже если в них нет никаких рекомендаций.

Демельза проглотила портвейн.

— По-моему, на твоем месте, Клоуэнс, я бы попыталась задать самой себе один вопрос. Если ты хочешь выбрать одного из этих мужчин, спроси сама у себя одну вещь. Кого из этих двоих, Филипа или Эдварда, ты бы хотела видеть отцом своих детей?

Ранним утром за завтраком, когда чирикали воробьи и косо светило солнце, настроение у Клоуэнс поднялось, напряжение ушло. Частично этому способствовало присутствие Гарри, очевидно, уже позабывшего ночные капризы и как всегда пристававшего к отцу, требуя, чтобы они «немедленно!», «немедленно!» пошли на пляж искать, что принесло море за ночь. «Немедленно» — было его новое слово. Только после того, как Гарри временно отвлекли обещанием появления нового помета поросят у Джуди, старой свиноматки, и он с топотом убежал на кухню, Клоуэнс спросила, какое отношение Филип Придо имеет к отцовским шахтам. Это как-то связано с Уил-Лежер? Демельза и сама собиралась спросить Росса об этом вчера вечером перед сном, но из-за размышлений о судьбе Клоуэнс позабыла, и теперь вся превратилась в слух.

— Два банка в Труро, — ответил Росс, — захотели организовать спасательную операцию для оловянной шахты, которая, как стало известно, прогорала из-за нехватки капитала. Не будем вдаваться в причины, но ни один банк не захотел участвовать в этом публично, поэтому придумали механизм, с помощью которого создали новую компанию для погашения долга этой шахты. Нам понадобился переговорщик, или председатель, если хотите, то есть независимый управляющий, подотчетный банкам, который сам останется на заднем плане. Мы искали кого-то совершенно нейтрального, не имеющего отношения к мелкой зависти и интригам мира горнодобытчиков, и так мы нашли Придо, который согласился сыграть эту роль и выполнил то, о чем его просили.

— Прости, если я встреваю не в свое делоо, — сказала Демельза, — но за исключением Фортескью, совсем мелкого, в Труро есть только два больших банка — Банк Корнуолла и «Уорлегган и Уильямс». Ты сказал «два банка в Труро»?

Росс колебался.

— Да, эти два банка.

— Действовали... Действовали вместе?

— Э-э-э... ну да... это оказалось в обоюдных интересах.

— Клянусь призраком моего дедушки! — воскликнула Демельза. — Боже всемогущий!

— Зачем столько эмоций? Это просто расчет. Джордж продолжает рычать на меня всякий раз, когда бы и где бы мы ни встретились. Но так случилось, что я повидался с ним вскоре после несчастного случая, и обстоятельства вынудили нас обоих пойти на это.

— Какой шахте вы помогли?

— Уил-Элизабет. Шахте Валентина.

— Он в беде?

— Мог в нее попасть.

Демельза обмахнула лицо салфеткой.

— И как там Джордж?

— Я видел его две недели назад. Тогда он лежал в постели.

— И все еще лежит, — сказала Клоуэнс. — Харриет говорила, он встает к обеду и остается на ногах примерно до шести.

— Харриет тоже участвовала в этом деле? — поинтересовалась Демельза.

— Она только предложила Филипа в качестве независимого представителя.

Демельзе хотелось бы знать, как случилось, что ее муж приехал в Кардью повидать Джорджа, да еще так быстро после его падения. Но слишком много вопросов задавать не стала. Все равно вскоре все само прояснится.

— Что ж, Филип уже прямо как член семьи, — сказала она.


Глава девятая


— Хайдер, — обратился к нему Морис, спускаясь с дирижерского подиума, — отодвинься влево и чуть вперед, когда начинаешь дуэт. Ваши с Жан-Пьером цвета красиво сочетаются друг с другом, но в зале его голос звучит совершенно иначе.

Надувшийся Фигаро отодвинулся на пару шагов влево, затем еще на пару, поскольку Морис продолжал ему махать.

Хайдера Гарсию позже остальных задействовали в постановке. Белла знала, что Морис Валери ищет кандидатуру помоложе, но пока не нашел. По возрасту Фигаро не обязан быть молодым, но должен таким казаться и вести себя, как молодой.

Гарсия был опытным певцом и выступал в опере уже тридцать лет, он спел все партии, подходящие для его высокого баритона. Родственник двух более известных Гарсия, он немного сдал, доказательством чему служило выступление с провинциальной и неиспытанной труппой. Он считал себя выше других и почти не обращал на Беллу внимания, не считая того времени, когда пел с ней на сцене, что происходило довольно часто, но даже в эти минуты был скуп на общение. Он считал себя центральным героем пьесы, всячески показывая это своим пением и игрой.

Уже дважды Морис отводил его в сторонку и объяснял, что это дебют Беллы, что она любительница, желающая стать профессиональной певицей, бедняжка (само собой разумеется) не представляет для него никакой угрозы, наоборот, будет бесконечно благодарна за помощь. Поэтому не стоит стараться, а именно это и происходило, вытеснять ее на второй план.

Теперь Морис старался ради Жана-Пьера Армана, который был вполне в состоянии за себя постоять. Но в том и заключается задача постановщика — давать такие указания, чтобы члены труппы не перессорились друг с другом.

— Ты вымотаешь себя до смерти, — сказала Белла за ужином с ним тем вечером.

Сегодняшняя репетиция казалась бесконечной, Морис был как будто сразу во всех местах, раздавал советы и указания, уговаривал неустанно и с бесконечным спокойствием.

«Дорогая, так слишком громко. Если говорить тише, то звучит веселее. Понимаешь?» «Жан-Пьер, хотя это просто забава, но тебе надо вжиться в образ. Попробуй стать своим персонажем. Когда отворачиваешься, надо сделать это с настоящим отчаянием». «Этьен, не столь важно, где они, а какие они. Вот, давай покажу. Ты вот здесь и начинаешь арию. Но речитатив до арии вселяет в тебя надежду, что лестница еще там!»

Завтра предстояла генеральная репетиция, а в понедельник премьера. Была надежда дать не меньше трех представлений. После прискорбной вспышки летней холеры в городе велись разговоры об отсрочке спектакля, но планы решили не менять. Из-за этого актерам запретили заходить в кварталы, где разразилась эпидемия, вплоть до окончания представлений.

— Я вовсе не измотан, — возразил Морис, глядя поверх нее. — Внешне — да, я пыхчу, задыхаюсь, вздыхаю, кричу, рву на себе волосы, но внутри совсем иное. Там самая настоящая паровая машина, мой внутренний двигатель, который восполняет энергию во время сна.

— Сегодня тебе надо лечь пораньше, — посоветовала Белла. — Завтра будет много дел.

— Наверное. Но завтра — это завтра. А сейчас мы наконец одни, и я хочу узнать, выбрала ли ты песни.

— Кажется, выбрала. Все зависит от твоего мнения.

Во втором акте «Севильского цирюльника» проходил урок музыки. Уже в нескольких оперных постановках примадонна, исполняющая Розину, удостаивалась привилегии выбирать песни по своему усмотрению. В конце концов, это же урок музыки. В Англии миссис Диконс выбрала для исполнения две арии Россини из других его опер, но в Европе выбирали любовные песни, никак не связанные с оперой.

Морис предложил Белле спеть по-английски. Он прервал ее возражения:

— Уверяю тебя, сейчас к англичанам вообще нет неприязни. Война закончилась пять лет назад. Наполеон навечно в изгнании. Если зрителям нравишься ты — ведь никто не сказал обратного? — и твое пение, то это доказывает, что у них отличное чувство юмора и хороший вкус. Не зайдешь ко мне на часок?

Белла так и не выбрала две песни, Морис отправил кузена в Париж, и тот вернулся со сборником английских песен.

— Ладно, — согласилась Белла. — Только на часок.

Его комнаты располагались на первом этаже высокого здания пансиона, где, разумеется, стояло бесценное фортепиано. Морис опустился на табурет рядом с Беллой, пока она исполнила выбранные песни. Первая — песня композитора конца шестнадцатого столетия Томаса Морли под названием «С любовью моя жизнь обрела смысл». Вторая — «Возложим лавровый венец» Генри Пёрселла.

— Они великолепны, — одобрил Морис. — Можно мне присоединиться?

Он поставил табурет рядом с ней.

— Я сыграю басовом ключе, а ты играй в скрипичном.

— В две руки?

— В четыре.

— Мы запутаемся.

— Неважно. Раз, два, три.

Они начали с произведения Морли. Получилось отлично. Затем попробовали Пёрселла, и тут Морис попытался сыграть в том же ключе, что и Белла. Оба рассмеялись. Она переместилась на октаву выше, а он вслед за ней. И снова дотронулся до ее руки, и все окончилось смехом.

Морис поцеловал ее и произнес:

— Ну разве не здорово? Музыка и любовь? Что еще нужно в жизни?

Левая рука Беллы играла трель.

— Ты утверждаешь или спрашиваешь?

Морис снова ее поцеловал.

— Просто говорю. Ни больше, ни меньше.

Правая рука Беллы играла арпеджио.

— Любовь, говоришь? Ты же вроде не веришь в любовь!

— Я не верю в брак, поскольку женат на музыке. Но ради тебя я мог бы даже подумать о браке.

— Ах, какая жертва! — воскликнула Белла с притворным изумлением. — Как же ты меня впечатлил!

— Как же назвать мое чувство к тебе, если не любовью? Это не просто похоть. Не просто желание. Это истинное чувство. Белла, ты такая восхитительная и чудесная.

Она встала, отчасти чтобы отстраниться от излишней близости Мориса.

— И сколько времени она продлится?

— Любовь? Продлится? Она будет возвышенной, как «Лунная соната».

— А потом?

— Когда ты молод, «потом» не имеет значения. Надо жить настоящим!

— Тебе трудно возразить, Морис.

— Так я тебя убедил?

Она с улыбкой повернулась к нему.

— До премьеры осталась пара дней.

— Одно другому не мешает!

— Возможно. Но у нас работы по горло, надо многое обдумать и сосредоточиться.

— Ты говоришь — возможно? Значит, есть надежда?

— Разве «возможно» дает тебе повод на что-то надеяться? Полагаю, мне будет легко закрутить роман...

— Разреши помочь тебе в этом.

Морис подошел ближе.

— На прошлой неделе я получила письмо от Кристофера.

Он изменился в лице.

— Вот как? Наконец получила письмо? Что он написал?

— Думает, я его бросила.

— А это так?

— Я... я так не считаю.

— Но не уверена. Не так уверена, как когда помогала ему спуститься с лестницы отеля «Палтни».

— Я знаю его очень давно.

— И ты долго была влюблена.

— Не так влюблена, как ты описываешь. Но глубоко привязана, и даже больше.

— Он вернулся домой?

— Нет, еще в Лиссабоне. Или был там, когда писал письмо. Оно шло две недели.

Морис вернулся за фортепиано и задумчиво сыграл пару нот. Белла пожала плечами.

— Дорогой Морис, мне все-таки пора. Завтра нам предстоит тяжелый день. В понедельник на кону будет стоять не только моя репутация, но и твоя. Гораздо важнее сохранить твою, поскольку у меня ее пока нет, я имею в виду сценическую репутацию, так что мне нечего терять... Предполагаю, у меня не особо хорошая репутация среди друзей и знакомых дома.

— Тогда забудь о ней и стань свободной!

Белла подошла к нему, Морис резко развернулся и начал страстно осыпать поцелуями ее губы, шею, глаза, пока у нее не сбилось дыхание. Его руки потянулись расстегивать пуговицы, но Белла его остановила.

— Морис. Мы не свободны, пока опера на носу. Ты не свободен. Я тоже. Для нас обоих это не конец света. Хотя сейчас так кажется. Ты говоришь, это комическая опера, что зрителям она понравится, даже если сопрано даст петуха, даже если дирижер пропустит паузу, и если хор переволнуется, а Фигаро забудет реплики, как и произошло накануне вечером, и если гитара графа прозвучит фальшиво — как, по твоим словам, случилось во время первого представления — и все равно зрители будут рукоплескать в конце.

— Да, будут. И не только в конце! Это Франция!

— Но все это еще впереди! Пусть все это сначала случится, прежде чем мы... осмелимся продолжить.

Морис улыбнулся.

— У меня есть основания питать надежды?

— Если на успех оперы, то да.

Снова последовал поцелуй, и Белла ответила на него. Когда они отстранились друг от друга, она заговорила:

— Моей старшей сестре сделали предложение руки и сердца два кавалера. Но подозреваю, глубокого чувства она не испытывает ни к одному из них. Похоже, на мне тоже хотят жениться сразу двое. Хотя у одного из них есть сомнения касательно брака. Но по крайней мере, эти двое очень меня любят. И я...

— И ты...

— В отличие от Клоуэнс, я очень-очень люблю обоих.

— Но один твой жених сейчас рядом с тобой, дорогая. А другой — в Лиссабоне.

Поехав посмотреть на Батто, Пол Келлоу взял с собой сестру.

Шимпанзе продолжал расти, и хотя не потерял дружелюбного нрава, но, учитывая устрашающий облик, в отсутствие Валентина его никогда не выпускали из огороженного пространства на кухне. Но даже это помещение пришлось укрепить вбитыми в пол железными кольями, иначе Батто проломил бы кирпичную стену, как пушечным ядром.

Дейзи так и не выздоровела со времен рождественского приема, но стоял приятный теплый день с легким ветерком, поэтому Пол взял в Ладоке еще одну лошадь и помог сестре взобраться в седло, чтобы проехать три мили до Плейс-хауса.

Как всегда, Дейзи пребывала в приподнятом настроении (единственный хороший симптом ее болезни). Она восторженно засюсюкала, увидев Батто, которому Дейзи моментально понравилась, и под пристальным присмотром Валентина он позволил потрепать себя по голове и ушам, как дружелюбная псина.

Валентин, набив карманы деньгами, полученными от незаконной перевозки олова в Росслер, испытывал некоторую долю облегчения по поводу того, что за разумную цену избавился от шахты в пользу доброжелателей из «Горнодобывающей компании северного побережья Корнуолла», как и от угрозы неизбежного ареста, и снова восстановил прежний облик — он был элегантно одет, волосы сверкали, кожа выглядела здоровой.

В последние пару недель он не устраивал в доме кутежей, а значит, стало меньше поводов хвастаться перед гостями Батто и напиваться. На доходы от будущей продажи Уил-Элизабет он нанял еще двух слуг, они вычистили дом, купили новые стулья на замену сломанным и отмыли чердак от едкой вони Батто. Что будет зимой, Валентин пока не знал; пожалуй, надо придумать способ устроить отопление в нынешнем жилище Батто за домом.

Он ни за что не расстанется с шимпанзе.

Они пили чай (да-да, чинно и благородно) в большой гостиной. К ним присоединился еще один гость, Дэвид Лейк.

Валентин заметил, что Дейзи сильно изменилась с тех времен, когда ходили слухи о ее романтической связи с Джереми Полдарком. Тогда Валентин жил то в Тренвите, то в Кардью, то в Лондоне. Но он помнил румяную девушку и ее сестру Вайолет. Последняя давно угасла и отправилась на тот свет, а у Дейзи проступили скулы, ее мучил лихорадочный кашель, волосы потускнели, плечи заострились.

После чая он предложил прогуляться к морю, коротким путем вдоль утесов, чтобы поглядеть на потерпевшее крушение рыболовецкое судно, которое прибило к берегу штормом на прошлой неделе, оно медленно разваливалось. Дейзи сказала, что ей это не по силам.

— Мне тоже лень. — Дэвид посмотрел на свой выступающий живот и рассмеялся. — Вы двое идите, если желаете. А я останусь с Дейзи и развлеку ее байками о твоих проступках.

Так что Валентин и Пол пошли вдвоем.

Сначала они обсудили шахту. Обратив финансовый кризис в свою пользу, Валентин рассказал, будто бы он подмял под себя новую компанию под управлением неопытного и доверчивого Филипа Придо.

На что Пол ответил:

— Придо. Он везде и всюду. Сует нос во все дела в графстве.

— Его вмешательство в мои принесло пользу. Но я не обязан его благодарить. Он номинальный руководитель и, видимо, свалял дурака, как и его работодатели.

Пол сорвал пару травинок и сунул в рот. Весь склон утеса порос вереском и дроком. Здесь кипела жизнь. Огромные морские чайки летали в легком ветерке и бросались вниз в поисках крольчонка, далеко зашедшего от норы. Сияла на солнце паутина.

Валентин продолжал нарочито громко вещать о том, что как раз за соседним холмом обнаружили тело Агнеты, о недавних выходках Батто — как тот ухватил одну горничную за завязки передника, тянул и тянул, пока передник не оказался в его руках, а она с визгом не бросилась на кухню. Она уволилась на следующий день, вернулась в Камборн, откуда приехала неделю назад.

— Не многие горничные готовы тут работать, — сказал Пол.

— Мы сократили их число до двух. Но и мужчины справятся, если им будут хорошо платить. — Глядя в мрачное лицо Пола, Валентин добавил: — Дейзи нравится мой шимпанзе. Сегодня у нее отличное настроение. Не хочешь остаться на ужин?

Пол сорвал еще травинку.

— Дейзи умирает, как Вайолет и Дорис. Но она покрепче их. Ей повезло.

Валентин вздохнул.

— Скверно иметь такое семейное заболевание. Твои родители нормально себя чувствуют для своего возраста?

— Отец — конченый пьяница. Со временем я нашел средства, чтобы ему помочь. Разнообразные средства, законные и незаконные. Он пропил деньги, которые я ему давал... Мать — сгорбленная старая карга, которая считает, что жизнь обошлась с ней сурово. Так оно и есть! Но ей не хватает смелости дать сдачи. Она со страхом пригибается и ползает, словно ее вот-вот поразит молния. Я, по крайней мере...

— Что?

— По-моему, я рассказывал, ты вроде знаешь, что когда я женился на Мэри, она была здоровой двадцатилетней девушкой. Теперь она болеет, как и остальные. Наверное, я тоже проклят. Но я знаю, как дать сдачи!

— Стивен Каррингтон однажды вечером спьяну намекал на что-то подобное.

— Ты про потасовку в Плимутском доке, когда Стивен убил вербовщика? Ну да... Позже было еще одно дело... назовем его ограблением. В нем участвовал и твой брат, или кузен, называй как хочешь. На деньги от этого дела он купил себе армейский чин и жил припеваючи в Брюсселе. Стивен вложил деньги в судоходное предприятие в Пенрине. А я... что сделал я? Кормил с ложечки папашу, и только у него появились лишние деньги, так он все спустил на выпивку!

Стояла полная тишина, нарушаемая лишь гудением насекомых и пчел. Море напоминало металлический синий сланец, два рыболовных судна неспешно процарапывали на нему дугу.

— Там внизу, — указал Валентин. — Почти все исчезло. Видно только носовую часть судна. Это «Тресона» из Сент-Айвса. Члены экипажа выбрались и вскарабкались на скалы, а когда прилив сошел, сумели добраться до Тревелласа.

— У Мэри, моей жены, выпали все волосы, — глухо произнес Пол. — Ей сделали парик.

— Боже милосердный!

— Сомневаюсь в этом.

— Это случилось после Рождества?

— Заболевание шаг за шагом прогрессирует.

— Жаль это слышать.

Они пошли дальше.

— Крики чаек не напоминают тебе вопли женщин, которых мучают? — вдруг спросил Пол. — Так и слышно: «Прошу, прошу, не надо!»

— К чему ты все это говоришь, Пол?

— Что «все»? О болезнях моих женщин?

— А еще о своих давних приключениях. Я не буду скорбеть по этому поводу. Мы самистроим свою судьбу. Или такая жизненная позиция для тебя слишком скучна?

— Я не смирюсь с судьбой, которую мне уготовал жестокий Господь. Мне кажется, ты из той же породы.

— Я скорее считаю, что мне ближе Батто. Мне нравится бить себя в грудь и огрызаться. А так я вполне мирный человек.

— Так вот, похоже, всем известно, что ты нанял рыбака для перевозки запрещенного груза во Францию, а обратно привез чай, шелк, бренди и все в таком духе.

— Ничего подобного, милейший друг. Я веду самую обычную торговлю на своем бриге между Падстоу и Росслером. Так что тут все вполне законно.

Пол чуть улыбнулся.

— Что ж, никто не предполагает, что я совершаю нечто незаконное, я веду вполне обычную жизнь. Если Бог существует (или существует только дьявол?), он знает, что это не так. Я бы с радостью врезал ему и плюнул в лицо.

Пол сопроводил эти слова соответствующими действиями, его лицо перекосилось от злобы и ненависти.

— Если ты не веришь в Бога, тогда почему злишься на него?

— А ты не злишься?

— Я не особо о нем думаю. Мать заставляла меня ходить в церковь и молиться. Когда она умерла при родах, я это прекратил.

— И ты пытаешься отомстить Богу?

— Вроде не пытаюсь. Я постоянно ссорился с отцом... официальным отцом, который часто обращался со мной, как с мусором, без конца то жаловал, то презирал, и в конечном счете я его возненавидел. Теперь мне даже его жаль. И жаль другого отца. Наворотили дел и меня заодно втянули... Недавно я позволил им вызволить себя из переделки, которую я уже сам устроил.

— Мы довольно похожи.

— Это ты так говоришь. Но есть существенное отличие.

— Какое?

— Я родился с необузданной страстью к красивым женщинам. С переходного возраста у меня... короче говоря, я развлекался с ними на полную катушку. Тогда как ты... у меня такое впечатление, что тебе не нравятся женщины.

— Я их ненавижу.

Валентин с интересом воззрился на спутника.

— Всех женщин?

— Нескольких могу выносить.

— А мужчин?

— У меня нет к ним тяги, если ты об этом.

— Но ведь ты женат.

— Мэри какое-то время отличалась от других. Вскоре я перестал удовлетворять ее требованиям, как и она перестала удовлетворять моим. Если бы она родила мне сына, то нашлось бы какое-то решение. Вместо этого она стала гнить изнутри, как червивое яблоко, зараженное болезнью. Лучше бы померла.

— Батто стал бы прилежным семьянином, — съязвил Валентин. — Через годик-два я, может, отправлю его обратно в Африку, чтобы он нашел себе пару.

— Удачи тебе в этом.

— Это точно. Посмотри-ка туда, — указал Валентин тростью. — Вон за той расщелиной нашли Агнету.

Пол приставил ладонь козырьком над глазами.

— Нет. Вон на той вершине за расщелиной.

— Откуда ты знаешь?

— На следующий день я ходил с Беном Картером и констеблем Парди осматривать место происшествия. Это ведь Бен нашел тело. Я точно помню место, потому что землю вокруг истоптали зеваки.


Часть четвертая

Клоуэнс



Глава первая


Весной английский кабинет министров, пережив заговор, в ходе которого головы министров собирались выставить на пиках перед Мэншн-хаусом, официальной резиденцией лорда-мэра, готовился к унизительной коронации самого непопулярного монарха в истории. Однако на расходы не скупились. На новые драгоценные камни для короны ушел миллион фунтов стерлингов, а также на парады, празднества, религиозные и светские церемонии во множестве соборов страны. Вильгельм, герцог Кларенс, следующий претендент на престол, поделился мнением с другом, что если когда-нибудь он взойдет на трон, то «такой чепухи будет по минимуму». Королева Каролина Брауншвейгская, грубая, дородная, нарумяненная, с крашеными волосами, которую давным-давно отослали в Италию, где она вела чрезвычайно распутную жизнь, теперь заявила, что возвращается в Англию и будет короноваться вместе с супругом.

Новый король пришел в ужас. Недавно он завел очередную любовницу и хотел исключить Каролину из литургических церковных молитв и даже, возможно, добиться расторжения брака. Однако все попытки (а их предпринималось множество) воспрепятствовать ей потерпели поражение, и пятого июня она высадилась в Дувре. Туалет ее составляли корсаж с глубоким декольте из бельгийского кремового кружева и короткая голубая юбка, открывающая толстые ноги в высоких лаковых сапогах. К разочарованию толпы, она не привезла итальянского любовника, но народ всячески старался оказать ей теплый прием.

Звонили церковные колокола, ликующие толпы выстроились вдоль пути до самого Лондона. Ее встречали почти как герцога Веллингтона сразу после победы при Ватерлоо. В Лондоне лошадей распрягли, и толпа с шумными приветствиями тащила карету до самого Карлтон-хауса. Посреди переполоха и грохота разбитых окон, разорванных ограждений и фейерверка ее провозгласили английской королевой, нравится это Георгу и министрам или нет. Многие сочли, что признание королевы массами обусловлено не столько восторгом от ее выдающихся качеств, сколько желанием показать презрение и неприязнь к человеку, который еще до января именовался принцем-регентом.

Начались недели трезвых собраний; в обстановке бесконечных шествий и демонстраций коронацию перенесли на осень. Королева побывала везде. Во время затянувшихся переговоров касательно как ее прав, так и их отсутствия, она ежедневно подъезжала к Вестминстеру в экипаже с шестью лакеями в красных с золотом ливреях и намеренно надевала черный кудрявый парик почти до плеч, шляпу с белыми страусиными перьями и длинный черный плащ. Король не выходил на улицу из страха, что его закидают камнями, а экипаж перевернут. В воздухе витала революция. Вскоре после Манчестерской бойни [3] грянул мятеж, затем на улице Катона созрел заговор с целью убить всех министров, так что можно было ожидать чего угодно. Демельза, беспокоящаяся о безопасности дочери-певуньи, вздохнула чуть ли не с облегчением, что сейчас Белла находится далеко от всей этой суматохи и живет в относительно мирном французском городке.

Премьера «Севильского цирюльника» в новой французской постановке прошла в театре Жанны д'Арк через три дня после триумфального возвращения королевы Каролины в Англию, в четверг, восьмого июня 1820 года. Летняя вспышка холеры не помешала спектаклю, в итоге выкупили все места, и шумная толпа стояла в партере. Морис сделал гениальный ход, позволив некоторым уличным нищим выучить самые привлекательные мелодии, чтобы публика сразу их узнавала и приветствовала.

Белла играла Розину — юную, хорошенькую и кокетливую девицу, богатую наследницу, которая находится под опекой доктора Бартоло и влюбляется в графа Альмавиву. Бартоло сам намеревается жениться на подопечной с целью наложить лапу на ее приданое, и делает все возможное, чтобы помешать роману с графом. Потом появляется цирюльник Фигаро, который все запутывает, но каким-то образом в итоге помогает влюбленным обрести супружеское счастье. Главная и побочные сюжетные линии, маскировка и обман, укрывательство и неожиданные повороты, а еще взвод солдат, бродячие певцы, красивое пение и хорошая актерская игра, призванные вызывать смех, пока спектакль не завершился недовольством доктора Бартоло и счастьем влюбленных.

В первой картине первого акта Белла использовала голос не в полную силу, в основном стояла на балконе, пела речитатив, вела себя то скромно, то кокетливо, то огорченно. Только перед вторым актом, когда опера уже шла сорок минут, начиналось ее первое испытание. Там она исполняла каватину Розины «Una voce poco fa» («Только что я услышала голос»), вскоре следовали строки «Io sono docile» («Я послушна...»), хотя к тому времени стало вполне очевидно, что она явно не послушная.

— Тебе предшествовали сильные мужские голоса: тенор, баритон, бас, теперь твоя очередь, — сказал ей Морис. — По сравнению с ними твой голос может показаться слишком мягким. Вот тут ты ошибаешься! Слушатели уже в первой сцене оценят твой уровень. Начинай тихо и нежно. Не раскрывай сразу всю мощь голоса. Помни о роли: ее следует играть задумчиво, романтично; вот потом становись озлобленной, разумеется, в положительном смысле, а под конец понадобится смелость! Это будет великолепно!

Поначалу зрители вели себя спокойно, хотя ощущалось затаенное волнение, а когда появился Фигаро, пришли в полное восхищение. Морис предупредил Беллу, что Гарсия будет выглядеть бодрее, так и случилось.

— Одни хорошо показывают себя на репетициях, а другие нет. Хайдер обычно не очень, но вот увидишь, вечером все будет по-другому.

Дуэт графа и Фигаро тоже прозвучал удачно, и когда опустился занавес, началась суета со сменой декораций. Первая картина проходила на улице у дома доктора Бартоло. Теперь фасад разделили надвое и откатили вправо и влево, чтобы освободить пространство для мило обставленного салона с исключительно важным фортепиано на самом видном месте, которое выдвинули вперед, чтобы заполнить пустоту.

За декорациями следил помощник режиссера Эдмон Ларго, но Морис все равно урвал пару минут, чтобы поздравить каждого с успехом. Он быстро поцеловал Беллу и спустился в партер. Зрителей стало беспокоить долгое ожидание. Когда к оркестру присоединился дирижер и начал подниматься занавес, три солдата, выполнявшие обязанности работников сцены, не успели вовремя исчезнуть из поля зрения. Их встретили свистом восхищения из партера. Вскоре настал черед Беллы. Морис поймал ее взгляд и улыбнулся.

Она запела в стиле бельканто, начала неторопливо, затем ей стало казаться, что так не годится, и Белла решила выйти из повиновения. Посреди исполнения Белла заметила, что освещающая сцену лампа чадит. Каким-то образом увиденное напомнило ей прием в Тренвите, не самый последний, а семь лет назад, когда она пела «Сборщик ячменя» и «Травушка созрела». На этот раз она пела не в огромном зале Тренвита в окружении друзей и знакомых, а в чужой стране, и смотрела на море лиц; одни внимательно слушали, другие глазели с разинутым ртом, кто-то чесался, шептался, а некоторые (женщины) смотрели чуть ли не враждебно. А свеча прямо над ее головой до сих пор чадила.

В какое-то мгновение ее накрыл страх сцены, голос на два такта ослабел, потом она опять пришла в себя, прозвучали трели, и она с блеском справилась с заключительным разделом. Когда Белла закончила и музыка стихла, наступила тишина, сначала послышались единичные хлопки, затем рокот толпы, в котором она распознала овации. Морис подал знак Белле, и она поклонилась. Три, четыре, пять раз, потом Морис взмахнул палочкой, стих последний звук, и опера возобновилась. Теперь стали хохотать над коварством Фигаро и графа Альмавивы, а также хитроумными проделками старого доктора Бартоло, за этим последовал красивый дуэт Розины и Альмавивы, затем откровенный фарс с появлением солдат (один из них невозмутимо принес лестницу и понюхал свечу).

Так завершился долгий первый акт, наступил двадцатиминутный антракт, чтобы отдохнуть и с новыми силами ринуться в бой. Предстояла еще одна смена декораций, но действие в основном проходило в доме доктора Бартоло, так что хватит и перестановки мебели.

— Великолепно! — шепнул Морис Белле. — Вышло лучше, чем я ожидал. Дополнительные репетиции все-таки принесли огромную пользу.

— Черт! — воскликнула Белла. — Я допустила ошибку в арии. Засмотрелась на свечу и...

— Чепуха! — возразил Морис. — Мало кто заметил. Это уж точно. Ты разве не слышала овации?

— Да, но я...

— Все прошло отлично, Бутончик. Продолжай в том же духе, прошу тебя. Все идет очень славно.

Он удалился, мелькнули растрепанные рыжевато-русые волосы.

Неразбериха в партере задержала занавес перед вторым актом на полминуты. Не дождавшись полной тишины, Морис взмахнул дирижерской палочкой.

Фарс, который поставил Морис, проходил в основном во втором акте, но перед началом фарса был «урок музыки», вызвавший много споров. Фигаро, пытаясь устроить брак, убеждает высокого, неуклюжего учителя музыки, басистого дона Базилио, прикинуться хворым и заменить его графом Альмавивой, переодетым в помощника дона Базилио.

Они с Розиной начинают урок музыки под неусыпным взором доктора Бартоло, и Розина, узнав замаскированного возлюбленного и вне себя от радости, исполняет любовные песни в фортепианном сопровождении Альмавивы.

Второй акт, как сказал Морис, относительно короткий, и он взял пример с постановщика в Санкт-Петербурге, когда примадонна пела не произведения Россини, а по собственному выбору. Тогда прозвучало три песни, но Морис решил ограничиться двумя, которые последовали вслед за рондо «L’inutile precauzione» («Ненужная предосторожность»), которое погрузило доктора Бартоло в дремоту. Белла начала с Морли. Незатейливая мелодия не требовала от певицы усилий, лишь приятного и округлого звучания, в чем Белла преуспела, исполнив пять куплетов в полной тишине. Когда песня закончилась, послышались легкие хлопки. Белла ощутила, как под коленками льется пот. Чтобы немного оживить и встряхнуть действие, Бартоло пробуждается ото сна, а потом снова засыпает.

Еще одна английская песня? А может, не стоит? Мало кто в зале понял слова. Она задумалась, и тут Бартоло очнулся во второй раз и объявил о своих симпатиях к старинным песням, после чего запел ариетту «Quando mi sei vicina» («Когда ты рядом со мной»), заслужившую громкие аплодисменты.

Затем, глазея на Альмавиву, Белла начала вторую песню — «Возложим лавровый венец» Пёрселла.

Зрителям песня понравилась, они оценили ее юный задор, но Белла поняла, что не слишком зацепила зрителей. Посреди песни кто-то выкрикнул из партера: «Долой англичан!» Затем послышался скорее смех, чем свист, но звуки стихли, когда она преодолела трудный финал. Последовали аплодисменты, одни искренние, другие в поддержку. Белла повернулась к залу и поклонилась. Это были совсем не те овации, которые получил Фигаро или даже Альмавива. Несмотря на заверения Мориса, Белла знала, что ее секундное замешательство не осталось незамеченным. В основном в зале сидели неискушенные зрители и очень мало знали об опере, но в ложах были и знатоки, которые ездили на оперу в не столь далекий Париж. Они не считали ошибку серьезной, но все же заметили ее. Каватина «Una voce poco fa» стала первой отличной возможностью для Беллы. А она споткнулась. Другие прекрасные арии и дуэты уже прозвучали. Но эта картина — ее второй шанс завоевать сердца слушателей. Сейчас самое время.

Она кланялась и кланялась. Морис ждал, чтобы продолжить оперу согласно замыслу Россини. Дирижерская палочка находилась почти в горизонтальном положении, только чуть приподнята.

Вот тут и проявилась бойцовая натура Беллы. Она не просто боролась за признание публики, а состязалась с мужчинами. Если не считать Берту, то она была единственная женщина в спектакле. В ней росло искушение. Прямо-таки дьявольское. Белла взглянула на Мориса. В ответ тот чуть улыбнулся. Дирижерская палочка поднялась на дюйм.

Белла подошла к фортепиано, где граф Альмавива в маскировочном наряде ждал, когда музыка возобновится.

— Жан-Пьер... — попросила Белла. — Ты позволишь?

Тот изумленно на нее вытаращился, но Белла не теряла времени даром. Она уселась на краешек табурета и быстро вытеснила Жан-Пьера. Когда он поднялся, Белла положила руки на клавиши.

Она собиралась спеть на бис.

И заиграла.

Перед глазами возникли воспоминания пятилетней давности, когда она пела ту же мелодию на старинном расхлябанном спинете, в тесном окружении множества похотливых польских солдат.

Белла запела:

Сыны Отечества, вставайте,

Великий, славный день настал!

Врагам на вызов отвечайте,

Их стан кровавый флаг поднял...

Все могло дурно закончиться. Эта песня стала гимном революционеров, а позже — бонапартистов. Песня войны, которая теперь стала народным гимном. Она могла вызвать ярость, иронический смех, презрительные возгласы или даже возмущение, оказавшись посреди итальянской оперы. Но ничего подобного не случилось.

Во время первого припева «К оружью, гражданин» из партера к ней присоединилась пара голосов. Когда Белла начала второй куплет, пел уже весь зал.


Любовь к отчизне и народу,

Придай нам сил на нашу месть,

И ты, прекрасная свобода,

В бой нас веди за правду и за честь!

Победа, ты нас ждёшь по праву,

Врагов прогнать нам помоги,

Узрят пусть битые враги

И твой триумф, и нашу славу!


Вступили скрипки, а Морис спокойно выжидал с чуть поднятой дирижерской палочкой.

Когда подошел к концу второй припев, в зале уже творился ад кромешный. Толпа свистела, кричала «ура», топала. Белла в десятый раз поклонилась; Морис взмахнул палочкой, но снова ее опустил, поскольку овации не утихали.

Наконец, все успокоились, и опера возобновилась.

Когда представление закончилось и опустился занавес, Морис Валери вышел к актерам на сцену. Он втиснулся между Беллой и Фигаро и взял обоих за руки. Когда они кланялись и улыбались, он прошептал:

— Змея! Колдунья! Лисица! Тигрица! Ангел! Ведьма! Сорванец! Золотко! Люблю тебя! — Они поклонились, он поцеловал ей руку. — Ты прелесть! Люблю тебя! Ни у одной женщины нет такой дерзости, такого чутья! Я готов взорваться от избытка чувств. Ты могла нас уничтожить, но получилось все наоборот!

Белла приняла адресованный ей огромный букет красных роз, явно от Мориса.

— Мне... кажется, сеньор Россини меня бы не одобрил.

— Я его пригласил.

— Что? Но он...

— Нет. Наконец-то он ответил на письмо. Но возможно, завтра.

— Вряд ли я осмелюсь показаться ему на глаза.

— Тебе придется! Никуда не денешься!

Когда слушатели наконец выскользнули под летний дождь, актеры и все помощники сели праздновать прямо на сцене. Арман, Гарсия и Лафон поздравили Беллу, и она тоже горячо их поздравила, поскольку пошла на риск, но успешно справилась с задачей. Им же она отдала должное за пение и игру. Луковый суп, куриные ножки, рыбные пироги, яйца ржанки, красное и белое вино — все смеялись и болтали, сбрасывая накопившееся за весь вечер напряжение. Перепелиные яйца, пирожки со свининой, силлабабы, спаржа, пирожные с джемом, белое вино, красное вино...


Когда пиршество закончилось и народ стал потягиваться, зевать, рыгать и шумно прощаться, Белла все никак не могла успокоиться. Морис приобнял ее.

— Идем, дорогая, я отвезу тебя домой.

Вскоре окончательно стемнело, но где-то среди дождевого тумана маячил полумесяц. Они шли рука об руку по пустынным улицам, через главную площадь и повернули к реке. Беседовали о подготовке к спектаклю, неожиданных перипетиях первой, отчасти любительской постановки, когда столько всяких мелочей идет не по плану и столько всего идет замечательно. Жизнерадостный Фигаро с неуемной энергией, забавная черная шляпа дона Базилио и его павлинья походка, ловкость и проворство доктора Бартоло, так что публика покатывалась со смеху.

Они подошли к дверям ее комнаты.

— Кофе напоследок? — спросил он.

— Можно. Вряд ли я усну.

— Все мы в итоге уснем. Знаешь что?

— Что?

— Мне кажется, можно дать четыре спектакля вместо трех.

Они выпили по чашке кофе и раскинулись в креслах, напряжение наконец стало отпускать. И все же им не спалось. Наступила тишина довольства, удовлетворения, насыщенности. Но когда Белла зевнула и посмотрела на Мориса, он не сводил с нее глаз. Белла знала, что для него долгий день еще не закончился. Тут она поняла, что хочет того же, что и он. Она знала, что такого нельзя допускать, но ей этого хотелось. Совесть и добропорядочность проигрывали сражение.

Морис медленно покинул кресло и опустился перед ней сначала на одно колено, затем на другое.

Белла смотрела, как он снимает с нее туфли. Оба не проронили ни слова. Он осторожно, почти как доктор, поднял ее юбку, потянулся за подвязками, снял их, стянул чулки и бросил их кучей к туфлям. Затем начал целовать ее ноги. Сначала левую, потом правую. Его крепкие зубы любовно покусывали кожу. Морис встал и сходил за ножницами. Вернувшись, он склонился над ней и разрезал ленту, удерживавшую юбку. Затем взял ее за руки и осторожно потянул, заставив наклониться вперед. Расстегнул пуговицы сзади и поцеловал в шею. Потом поднял на ноги, сдвинул корсет и, обхватив за бедра, помог избавиться от платья.

Теперь на ней оставалась только тонкая белая сорочка. Морис нежно целовал ее лицо и сбросил с ее плеч бретельки, и Белла оказалась перед ним обнаженной. Он не стал отступать и глядеть на ее тело, что могло бы ее смутить, а вместо этого привлек к себе, по очереди обхватил каждую грудь и прикоснулся к ней губами. Оба осторожно, словно в танце, отступали к алькову, где стояла закрытая балдахином кровать.

Морис откинул полог, обнял Беллу за талию и колени и перенес на кровать. Белла лежала, подтянув колени и не сводя с него широко открытых глаз, пока он срывал с себя одежду, как будто та ему ненавистна. Раскидав одежду по полу и тоже оказавшись голым, Морис залез под балдахин, раздвинул ее ноги и уставился на нее, словно кладоискатель, нашедший сокровище.

Спустя два дня, ближе к вечеру, в Руан прибыл сэр Росс Полдарк.


Глава вторая


Джордж постепенно выздоравливал после несчастного случая, но гораздо медленнее, чем хотелось. Доктор Дэниэл Бенна многократно пускал ему кровь и разглагольствовал на латыни, что в переводе на англо-саксонский означало, что сломанных костей он не обнаружил, как и разрыва печени и проколотого легкого: все сводилось к тому, что пациент уже не молод, и пожилой организм пострадал от сильнейшего шока, и выздоровление затянется на несколько месяцев. Спустя три недели после происшествия экипаж ежедневно отвозил его в банк, но Джордж приезжал не раньше одиннадцати и уезжал в три.

Обед в Кардью перенесли на четыре часа пополудни, после чего Джордж читал письма в кабинете и около восьми ложился; ужин ему подавали в спальне в девять. Джордж редко виделся с Харриет, которая занималась делами поместья. С ним она вела себя любезно и могла дать совет, но особого сочувствия он не ощущал.

Разумеется, он получил множество писем со словами понимания и сострадания, но в основном от людей, семейств или предприятий, задолжавших его банку, и чья платежеспособность зависела от его доброй воли. Только одно письмо было написано с явной заинтересованностью, но без скрытых побуждений. Его послала Селина Уорлегган.

Она не знала о несчастном случае, но жалобно просила о финансовой помощи. Как она подчеркнула, муж завладел принадлежащим ей состоянием покойного мистера Поупа, вложил его в идиотскую шахту, сорил деньгами направо и налево, тратил их на азартные игры и женщин. Но теперь, хотя она владеет домом и живет в нем с кузиной и старшей падчерицей, она влезла в долги. Основная причина — расходы на недавней свадьбе младшей падчерицы Мод.

Мод вышла за мистера Дэвида Шаха, индийца, сына преуспевающего экспортера хлопка и его английской жены. Хотя Шахи были христианами, жили они в роскошном восточном стиле, и на свадьбу пришлось потратить значительную сумму, которая ей не по карману. А потому она пошла к ростовщикам, и теперь возникли большие трудности с погашением долга. Их семья теперь почти нищая. Селина обращается за помощью к Джорджу не ради себя, а ради внука, который не заслужил того, чтобы страдать от голода.

Джордж выбросил письмо. Спустя полчаса он направился к корзине для бумаг с убеждением, что нужно его либо сжечь, либо порвать на мелкие кусочки, чтобы никто из прислуги не прочитал; но когда вытащил, то снова прочитал и решил отложить и еще поразмыслить.

Прошло два дня. В банке разразился небольшой кризис из-за склонности Фредерика Ландера самостоятельно принимать важные решения.

А потом скончался Кэрри.

После похорон, назначенных на то время, когда сэр Джордж мог присутствовать, он возвращался в Кардью в открытом экипаже, рядом с красивой черноглазой женщиной, с которой решил провести остаток жизни.

Кончина Кэрри потрясла его сильнее, чем он ожидал.

Джордж искоса поглядывал на прямую осанку Харриет в траурном платье. Неудивительно, что она отлично смотрится в седле.

— На похороны явилось целое собрание, — заговорил Джордж.

— Да.

— Кэрри бы порадовало, что его так почитали и уважали.

— Или боялись.

— Невозможно бояться мертвеца.

— Надо же им сохранить благосклонность живого. Кстати, кто тот высокий человек у ворот? Похож на твоего стряпчего Гектора Трембата.

— Похож.

— Он был на похоронах? Мне показалось, он делал заметки.

— Ну да, он отмечал всех, кто пришел.

— Вот видишь. Совсем скоро он представит тебе черный список тех, кто не явился на похороны.

— Я рад, что присутствовал Тренгруз. А также Аллен Дэниэл.

Она промолчала. Джорджу хотелось сказать больше, но он никак не мог решиться. Они с Харриет никогда не говорили по душам. В отличие от Элизабет. Джордж был не особо близок с Харриет. Они разговаривали, но крайне редко Джордж делился с ней сокровенным. Неужели она совсем ничего не знает о сомнениях касательно происхождения Валентина? Разве такое возможно? Ведь за годы их брака кто-то все равно бы обмолвился о скандале! Но кто? Повсюду вокруг Нампары ходят слухи. Но разве они распространились дальше Нампары? Так уж далеко разнеслись сплетни, как ему кажется? Вероятно, в Труро ничего не знают. А Харриет никогда не ездила в Нампару.

— Харриет, я не говорил тебе, но на прошлой неделе я получил письмо от Селины.

— Как она поживает?

— В крайне бедственном положении. По ее словам. Явно уповает только на мою помощь.

— Ждет денег?

— Естественно.

— Ты вышлешь ей?

— А как ты посоветуешь?

Харриет рассмеялась.

— С каких пор ты советуешься со мной по поводу денег?

— Пожалуй, мне стоит делать это почаще.

— Тогда обязательно вышли ей денег. Мне всегда казалось, что она будет получать содержание. Но у тебя есть сын и внук. Залезь в свои закрома и отправь ей мешочек с золотом.

— Вышлю банковский перевод, — машинально ответил Джордж. А потом добавил: — Это не предмет для шуток.

— А разве о деньгах шутят?

— У тебя все темы о деньгах, других нет!

— Это потому, что ты очень щедр со мной.

Джордж бросил на нее взгляд, чтобы понять, шутит ли она. Но вроде не шутила.


Он так ничего и не сделал. Прошло две недели, а он так и не написал. Но однажды вечером взял перо и подготовил письмо. Не отправил его, а послал за Гектором Трембатом. Они проговорили почти час. Затем Джордж переписал письмо и отправил.

Белла натягивала чулки, когда в дверь постучали. Гостей она не ждала, но предположила, что это Морис не сумел удержаться.

Увидев, кто перед ней, то взвизгнула от радости.

— Папа! Папа!

Сперва она обняла отца, а потом сам Росс сгреб ее медвежьей хваткой.

— Папа! Как здорово! Ох, я так рада! Такая неожиданность! Мне прямо не верится! Неужели ты и правда здесь? Как здесь оказался? Это так чудесно!

— Да вот, проезжал мимо и решил тебя разыскать.

— Ох, папа! Ты все шутишь! До чего же приятно! Как ты узнал? Как догадался? Откуда ты? Это прямо сон какой-то!

— Увидел объявление, когда въехал в город. Я опоздал?

— Нет, сегодня вечером представление! А может, еще и завтра.

— Тогда я надеюсь раздобыть билет.

— Они распроданы. Но Морис это уладит. Мама с тобой?

— Нет, дала это поручение мне.

— Ох, Боже мой, я не смогу сегодня петь, если ты станешь слушать.

— Мне бы хотелось тебе поверить, но при всем желании не получится.

Белла взяла его за руку и потянула в комнату.

— Ох, папа, ты знаешь меня как облупленную. Но все равно...

— Вряд ли я полностью понимаю тебя, с тех пока как ты стала женщиной.

— Когда это я стала?

— Около шестнадцати лет назад.

Белла восторженно расхохоталась. Росс не заметил ни намека на скрытность в ее приветствии. Она налила ему выпить, извиняясь за беспорядок в комнате, спросила, когда он уехал из Нампары, где остановился, как все поживают, и восклицала, что здесь ему все обрадуются и почтут за честь с ним познакомиться.

Уже пять часов. Через полчаса ей пора отправляться в театр.

— Сначала, — заявила Белла, — я напишу записку Морису, скажу, чтобы он нашел тебе место. Посыльный передаст.

Пока Белла царапала записку, Росс оглядел ее. При каждой новой встрече он замечал в ней перемены. Теперь на ней много грима. Блестящие волосы зачесаны и прибраны, большие глаза, длинные ноги виднеются из-под подобранной юбки. Ее жесты всегда отличались легкой экстравагантностью, теперь они приобрели элегантность, выдержанность. Бог ты мой, думал Росс, она актриса! Становится примадонной!

Когда записку отнесли, Белла сделала ему бутерброд с сыром и жадно умяла свой.

— Какого мнения вы все обо мне? Мне выпал в жизни шанс, и я им воспользовалась, но понятно, что негоже так поступать. Что ты думаешь обо мне, папа? А мама? Ее страшно это потрясло?

— Как родители, — ответил Росс после некоторого раздумья, — мы всегда излишне потакали своим детям. Тебе это известно. Тебя следовало хорошенько лупить ручкой от метлы или чем-нибудь покрепче. Но мы решили так не поступать и теперь пожинаем плоды.

— Ты сказал, что мама послала тебя с поручением. Дорогой папа, поручение связано со мной?

— Да. Забрать тебя домой.

Белла медленно выдохнула.

— Ох. Так я и думала.

— Выше нос. Тебе восемнадцать. Мой родительский авторитет не носит непререкаемый характер.

— Но твой родительский авторитет, — Белла поковыряла палец, — зиждется не... на палке. А исходит из любви. Поэтому труднее ему сопротивляться.

— Сколько ты пробудешь здесь? Когда закончатся спектакли?

— Ох, во вторник. Но у нас такой успех, что Морис думает поехать в Париж.

В этот момент упомянутый мужчина появился в дверях. Он переоделся для театра в черную визитку с черной бархатной бабочкой на шее.

Он вошел неуверенно, быстро улыбнулся Белле и учтиво поклонился Россу, который встал и протянул французу руку.

Английский подвел Мориса, и после нескольких фраз они заговорили на французском.

Годы еще не согнули Росса, и он возвышался над молодым человеком. Высокие скулы, светлые глаза, шрам — сильно напоминающий шрам, полученный на дуэли — придавали его облику гораздо больше внушительности, чем он желал выказывать; но несколько замечаний Росса, брошенных с улыбкой, вскоре разрядили обстановку. Морис спросил, не возражает ли он сидеть в ложе мэра с парой почетных персон, которые придут на спектакль вечером. Один из них — месье Огюст Пине, близкий друг Россини, он отчитается перед композитором в Риме, где тот сейчас находится. Вполне возможно, сказал Морис, что постановка поедет в Париж, в театр «Грамон».

— Скоро? — спросил Росс.

— Надеюсь, что скоро. Вы... ведь не собираетесь пока забирать Беллу домой?

— Я собираюсь увезти ее в Лондон. Ей надо успокоить миссис Пелэм, которая считает, что проявила чрезвычайную небрежность, предоставив Белле столько свободы. Вообще-то, она безутешна. Именно это — я про утешение миссис Пелэм — не столько дочерний долг Беллы, сколько моральный.

Повисло молчание.

— Если через несколько недель у вас получится дать в Париже спектакль, мы не станем препятствовать возвращению Беллы.

— Благодарю вас, сэр, — пылко заявил Морис и бросил взгляд на Беллу.

Росс перехватил этот взгляд. Так значит, между ними что-то происходит, подумал он. И это связано не только с музыкой.

Теперь выбор Беллы песен на «уроке музыки» был полностью одобрен, ведь если она не споет «Марсельезу», последуют недовольные возгласы. Так что они рисковали заслужить неодобрение месье Огюста Пине. Однако месье Пине позабавила эта затея, и он с улыбкой поздравил Беллу после окончания спектакля.

Вечером не стали устраивать банкет; только вшестером поужинали в «Короне»: Росс, Белла, Морис, месье Пине, Хайдер Гарсия и мэр. Росс говорил с акцентом, но после поездки по Францию пять лет назад он говорил бегло, так что никаких проблем не возникло.

Газету в Руане выпускали только раз в неделю, но Морис сумел заполучить предварительный экземпляр, который должен выйти на следующий день, и зачитал вслух обзор.

Там говорилось, что опера имела оглушительный успех. Подвергли критике кое-какие топорные фразы во французском переводе, а также там говорилось, что постановщик слишком подчеркнул комические сцены. Но особенно похвалили Хайдера Гарсию в роли Фигаро и Этьена Лафона в роли дона Базилио.

Что касается Розины, то это дебют юной англичанки, которой еще нет двадцати, и она впечатлила всех не только изысканным голосом (пару раз у нее слегка сдали нервы), но сценическим обаянием и блестящим актерским талантом.

В целом обзор был хвалебным, но месье Пине прихватил с собой парочку обзоров поменьше из парижских газет, в одном из которых упоминалась Белла. «Сопрано, партию Розины, исполнила юная английская актриса с поразительным голосом, обладающая незаурядным дарованием, и смеем предполагать, это будущий исключительный талант».

Так что они выпили за нее выдержанное красное вино, а когда ужин закончился, молодая пара проводила Росса в отель. На лестнице Росс посмотрел им вслед и заметил, что они держатся за руки.

Утром во вторник они прогулялись вдоль Сены, днем осмотрели местные достопримечательности, вечером посетили театр. На этот раз аншлага не было, и это указывало, что оценки учредителей по поводу потенциальной аудитории оказались верными. В конце концов, опера рассчитана на изысканный вкус, и большинство жителей Руана раньше не видели оперу.

В пятницу Белла согласилась предпринять скучную поездку с Россом в Гавр, но утром в этот день Морис сообщил, что колесный пароход «л'Ирондель», который тянет баржи, отплывает на рассвете в Гавр, и они успеют сесть на корабль в Англию. С их разрешения он проводит их до Гавра.

Стояло чудесное июньское утро, дул легкий ветерок, и неспешное плавание по Сене оказалось отличным способом передвижения. Время от времени казалось, будто движутся не они, а берега по обеим сторонам. Медленно надвигались одноэтажные дома, женщины несли ведра с водой, коровы задумчиво стояли в пруду, мелкие водоемы граничили с каштанами, тополями и осинами, скакали галопом лошади, в ручье плавали утки, промелькнули разрушенное аббатство, карьер, церковь и скопление домов на холме.

Белла на несколько минут спустилась вниз, и Морис незамедлительно воспользовался возможностью высказаться:

— Сэр, я испытываю к вашей дочери огромное уважение.

Росс кивнул.

— Рад это слышать.

— Более того, уважение — не вполне неподходящее слово, чтобы выразить мое отношение к ней.

— Более того?

— Уважение вдвойне, сэр. Как говорится в газете «Мир», у нее блестящее будущее в качестве оперной певицы, и я в это верю. Понял с первой встречи с ней. Помимо первоклассного голоса она одарена музыкально. И актерским талантом. Она вживается в образ.

Три рыбака в хрупких лодках лениво уходили с пути колесного парохода.

— Другого рода уважение я испытываю к ней, разумеется, как к женщине. Она очаровывает... она прекрасна. Я должен признаться, что люблю ее.

Росс спокойно улыбнулся молодому человеку.

— Я заметил, что между вами что-то происходит.

— Надеюсь, вы хотя бы... нас не осуждаете?

— Разумеется, она рассказала вам, что уже обручена с лейтенантом Хавергалом.

— Кажется, пока помолвка в состоянии неопределенности.

— Со стороны Изабеллы-Роуз — возможно, но не со стороны Хавергала.

— Вы видели его? Он вернулся из Лиссабона?

— Я получил от него письмо. Он вернулся из Лиссабона.

Белла поднялась по трапу, но помахала рукой и подошла к носовой части судна, чтобы посмотреть на двух белых лошадей, рысящих вдоль берега.

— У меня две дочери, — сказал Росс. — Наверное, мне стоит считать себя везунчиком, что они так привлекают мужчин. У старшей дочери, похоже, два приемлемых жениха. Она вдова двадцати пяти лет, и теперь получила два предложения руки и сердца от двух очень достойных молодых людей.

— И она скоро сделает выбор?

— Уже выбрала. Сообщила перед моим отъездом.

Через некоторое время Морис заговорил:

— Надеюсь, Белла выберет меня. Даже из практических соображений мне есть, что ей предложить. Хавергал — бывший военный, а теперь работает в банке. Я дирижер и постановщик, живу музыкой. Как и Белла.

— Но, похоже, вы... ваша привязанность к моей дочери, любовь к ней, не включает брак?

— Почему вы так решили?

— Она как-то обмолвилась, что на ваш взгляд, женитьба — это ошибка, потому что вы женаты на музыке.

Морис закусил губу.

— Я так считал... пока не встретил Беллу. Теперь же... если она отдаст предпочтение мне, я всецело буду руководствоваться ее желаниями... и вашими с леди Полдарк.

— Вы задумываетесь, чего хотят ее родители, даже в нынешнее распущенное время?

— Э-э-э... нет. Но я с радостью поддержу это решение. Мы с Беллой, как мне кажется, вполне можем вступить в брак с музыкой, а также друг с другом.

Силы ветра хватало, чтобы выбраться из порта, и на пути к Ла-Маншу поднялся юго-восточный бриз. И все равно скорость была небольшая, вероятно, плавание займет восемь или девять часов. Неожиданно поднялось неслабое волнение, волны пришли со стороны Ла-Манша, и маленький бриг обескураживающе качался. Белла, не лучший моряк в мире, решила остаться на палубе, где свежий воздух спасет ее от морской болезни.


Росс сидел рядом с ней, разомлев на солнце, пока Белла штопала чулки. Милая домашняя картина. Через некоторое время она спросила:

— Морис спрашивал, согласишься ли ты на наш брак?

— Упомянул вскользь. Ну да, к концу нашей короткой беседы он заявил о своих намерениях.

— И что ты ответил?

— Что ты не можешь выйти сразу за двоих. Как и Клоуэнс.

— Ты видел Кристофера?

— Его последнее письмо носило... откровенный характер.

— Если мы поедем в Лондон, мне придется с ним встретиться.

— Что ты скажешь?

— Что очень сожалею о том, что... бросила его.

— Бросила... навсегда и окончательно?

Она беспокойно заерзала.

— Не знаю. Что значит окончательно? Мы знаем друг друга и так сильно любили уже очень давно. Морис появился совсем недавно. Он замечательный, но так погружен в свою профессию. Мне не хочется обижать обоих!

— У тебя... с ними зашло дальше чувств и поцелуя на прощанье?

— С обоими зашло дальше! Я ведь не каменная, папа!

— Есть вероятность, что ты в положении?

Наступила долгая тишина.

— Я так не думаю.

— Но ты не уверена?

— Нет.

— Ого.

— Папа, ты невыносим! — Белла с негодованием вскочила. — Задавать мне такие вопросы!

Он взял ее за руку.

— Белла, нельзя исключать, что ты должна ответить мне на эти вопросы!

— Ты... не имеешь права!

— А кто тогда имеет, если не я?

— И я ответила на вопрос, а тебе уж точно не это хотелось услышать! Сначала об этом узнает мама, а потом и остальные члены семьи!

— Генри не узнает.

Белла закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

— Мне не до смеха, это не шуточки, — проговорила она.

— Мне жаль. Поверь, я не считаю это шуточками.

— Ты застал меня врасплох, когда задал такой вопрос — такой ужасный вопрос! — а я не подумала и ответила на него, хотя не следовало этого делать!

— Но я знаю, что ты не смогла бы меня обмануть.

— Именно поэтому нечестно спрашивать!

Росс задумался.

— Да, — согласился он, — полагаю, что нечестно.

Она плакала и пускала пузыри, как дитя.

— Тогда давай заключим договор. Притворимся, что этот вопрос никогда не задавался, как и не прозвучал ответ на него. Как тебе такой расклад? Даю тебе слово. Этого хватит?

Слезы почти высохли. Росс протянул ей платок. Белла стыдливо огляделась в попытке удостовериться, что никто не заметил. Она вытерла лицо, хотя в глазах еще стояли слезы. Затем как будто подавилась и закашлялась.

— Ну, тише, тише, — Росс тоже встал и приобнял ее за плечи. — Не расстраивайся так.

Она снова закашлялась.

— Я кашляю не от этого. С утра першит в горле. Ничего страшного, только дыхание перехватывает.

— Это все из-за пения. Неудивительно.

— Вот именно что удивительно. Петь мне совершенно несложно.

— Вчера вечером мне тоже так показалось. Но не забывай, это серьезное испытание. Столько репетиций. Серьезная проверка на прочность, когда всерьез поешь главную партию в опере на чужом языке. Неудивительно, что ты вымоталась и переутомилась. А вдобавок к тому становишься фавориткой постановщика!

Белла чуть улыбнулась, когда вернула отцу мокрый платок.

— Возможно... но я ужасно себя чувствую. Я так обрадовалась, когда тебя увидела, но тебе не следовало... приезжать. Я должна была сама все завершить, сама... добраться до Англии в нужное время...

— И вместо этого возвращаешься узницей под присмотром надзирателя?

— Дело не в этом, папа. Ты прекрасно знаешь, что я не смотрю на это под таким углом.

— Может, у тебя такое ощущение, как однажды сказал Джуд, что если построил свой дом, то и лежи в нем?

Белла хихикнула и поморщилась.

— Нет... Не знаю. Может, ты и прав.

— Помни, Белла, ты добилась большого успеха. Небывалого успеха. Все остальное сложится само собой, надо только проявить чуточку терпения и понимания. Я очень тобой горжусь.

— Благодарю.

Они пришвартовались после девяти.

— Переночуем в «Голове короля», — сказал Росс. — Экипаж отъезжает в семь утра. Поужинаешь у себя в комнате?

— Немного перекушу. Я сегодня переела.

Они проснулись в половине шестого. Пробудившись, Росс сразу направился в комнату Беллы. Она сидела. Солнечные лучи копьями пронзали пол спальни.

— Как ты себя чувствуешь?

— Спала хорошо.

— Как твое горло?

— Еще першит. Ерунда. — Она закашлялась. — Ты уже позавтракал?

— Нет еще. — Он сел на кровать. — Покажи-ка мне свой язык.

— С радостью.

Она высунула язык и скорчила рожу. Росс хмыкнул. Затем потрогал ее руку и лоб и поднялся с кровати.

— Белла, мы едем домой.

— Домой? Куда, в Корнуолл?

— Именно.

— Ох, какая радость! Могу пока отсрочить все свои извинения!

— У тебя жар. Небольшой. Но я не доверяю костоправам Портсмута. Даже Лондона. Когда доберемся домой, ты будешь в надежных руках Дуайта Эниса.

— Давай поспорим, папа. На шестипенсовик. Что я совершенно поправлюсь, когда приеду в Нампару.

— Договорились. Я слышал, есть экипаж на Эксетер в восемь часов.


Глава третья


Апартаменты лорда Эдварда Фитцмориса в Лансдаун-хаусе в южной части Беркли-сквер состояли из шести просторных комнат, его обслуживали камердинер, две горничные, кухарка и посудомойка. Окна выходили на Керзон-стрит. Летом лорд Эдвард в основном жил в Лондоне, но с нетерпением ждал следующей недели, чтобы отправиться в Норфолк и некоторое время провести со школьным другом Хэмфри Эстли. Начало весны и лета выдались прекрасными, и Эдвард покорно посещал светские мероприятия лондонского сезона, утешаясь мыслью, что совсем скоро глотнет свежего воздуха в менее церемонном Сваффхеме. Он привык к скромности и не рассчитывал на большое состояние.

В результате неожиданной череды смертей его старший брата стал маркизом, владельцем огромного поместья в Бовуде, охотничьего домика в Шотландии, крупного состояния и получил место в палате лордов и два карманных округа палаты общин в придачу. Официально Эдвард стал наследником своего брата Генри в 1809 году, хотя и не придавал этому значения. Порой он представлял, что скорее похож на герцога Кларенса, младшего брата короля. Генри получил не только значительное имущество, теперь на нем лежала и огромная ответственность, в то время как у Эдварда, моложе его всего на пять лет, не было вообще никаких обязанностей.

К счастью, Генри гораздо более благоразумен и прилежен, нежели Георг IV, заключил счастливый брак и уже имеет двух сыновей, так что риск, что к Эдварду станут обращаться «ваше сиятельство», к счастью, был весьма невелик. У Эдварда было несколько увлечений: театр, развитие народного образования, архитектура в целом; и утром, завтракая свежим лососем и яйцами всмятку, он просматривал письма на серебряном подносе, только что положенные камердинером Уотсоном, предполагая, что большая их часть касается речи, с которой он выступил в воскресенье в пользу прав для католиков.

Он разгреб письма ножом для бумаги, и вдруг его сердце екнуло, когда он увидел письмо с адресом, написанным хорошо знакомым почерком.

Эдвард схватил письмо и, отодвинув стул, подошел к окну, сломал печать, развернул и стал читать. От прочитанного рука затряслась так сильно, что он выронил письмо, пришлось вытаскивать его из-под стула, куда оно непослушно улетело.

Он внимательно, очень внимательно прочел во второй раз и громко вскрикнул.

В комнату поспешил толстяк Уотсон.

— Что-то случилось, милорд?

— Случилось? — повторил Эдвард. — Случилось? Случилось, случилось, тысячу раз случилось! Боже правый! О Господи! Я... мне надо подумать!

— Ваш завтрак остынет, милорд.

— Уотсон, знаете того нищего, однорукого, так вот, отнесите завтрак ему. И будьте любезны, дайте ему вот эту гинею.

— Милорд, вы же знаете, леди Лансдаун не считает благоразумным поощрять нищих ждать у двери...

— Я объясню леди Лансдаун. А еще мне понадобится карета. О Господи! Здесь есть экипаж? Если я... Нет, так не годится! Наши кареты с гербами. Я найму обычный экипаж из конюшни «Полумесяца». И шестерку лошадей... Нет, не стоит так выставляться! Четверка для долгой поездки. Передайте, что экипаж мне понадобится на две недели.

— Милорд, вы же собирались выехать в пятницу в Норфолк.

— Да, собирался. Я напишу мистеру Эстли. Он поймет. Все поймут. Ох, Боже мой! Да любой должен понять! Уотсон, две недели вы точно мне не понадобитесь. Возьмите отпуск и двойную плату...

— Благодарю вас, милорд. Но получается, вы будете путешествовать в одиночку? Наверняка...

— Да, в одиночку. О Боже, это потрясающе. Господи, кажется, я сейчас взорвусь. Ангелы небесные! Мой... мой брат дома?

— Нет, милорд. Поехал верхом с ее сиятельством...

— Ну хоть кто-нибудь дома? Из членов семьи? Я должен рассказать об этом... этом письме с небес, иначе меня разорвет!

— Кажется, леди Изабел у себя в комнате...

Эдвард фамильярно взял камердинера под руку.

— Я сейчас же разыщу ее. Но пока я не уехал, поручаю вам прямо сейчас выйти в это чудесное-пречудесное утро и помчаться в конюшню «Полумесяца», предпочтительно в два раза быстрее, и попросить, нет, даже потребовать, чтобы мне дали напрокат экипаж и четверку лошадей с кучером, для поездки в Корнуолл...

— Где это, милорд?

— Не беспокойтесь, они знают. А если не знают, то быстро сообразят. Это на самом западе Англии, на берегу Атлантического океана, и поездка займет три дня, если ехать без остановок. Если на то пошло, мне может понадобиться человек... я не могу заставлять их спать на сиденье...

— Почему бы вам не взять Хиггинса, милорд?

— Хиггинса? Хиггинса, говорите? — Эдвард уставился на толстяка. — Вы невероятный помощник! Не знаю, как я обойдусь без вас две недели. Две недели точно, может, три, четыре, пять, десять. Хиггинс вполне подойдет. Знает толк в лошадях, а вы нет, и он прохлаждается тут днями напролет. Хиггинс поедет.

— Хорошо, милорд.

Пять минут спустя в просторной спальне в восточном крыле дома с видом на Беркли-сквер леди Изабел Фитцморис готовилась приступить к завтраку, состоящему из высокого стакана апельсинового сока, приправленного ромом, и с удивлением посмотрела на горничную, которая сообщила, что лорд Эдвард желает ее видеть. За ней возник племянник, на лице его отсутствовала привычная учтивость, он мягко взял за локоть миниатюрную возмущенную горничную и выпроводил ее.

— Тетушка Изабел. Божественное утро. Я пришел поздороваться и поделиться новостями, которые только что изменили мою жизнь. Позвольте их поведать.

— Пэтси, — позвала леди Изабел. — Будь добра, подай слуховую трубку. Ты с хорошими новостями, Эдвард? Ну давай же, рассказывай поскорее. Мне кажется, хорошие новости нам всем не помешают.

Когда слуховую трубку установили и Пэтси удалилась, Эдвард рассказал о содержании письма.

Она замолчала на некоторое время, а он надеялся, что тетушка все расслышала правильно. Круглое личико силилось вспомнить.

— Я помню, — отозвалась она, — совершенно прелестную молодую леди. Она пожила здесь с неделю или около того. Она обычно читала мне. Эдвард, я так рада за тебя.

— Эта не та леди, на которой я женюсь, — крикнул Эдвард. — Вы говорите про ее мать.

— Просто говори в трубку, — мягко упрекнула леди Изабел, — я все прекрасно слышу. Не надо кричать.

— Я сам так счастлив. Прочел ее письмо раз шесть, и каждый раз сердце переворачивалось.

— Кажется, я с ней не встречалась. Но если она такая же, как и мать, то непременно мне понравится. Помню, она рассказывала о дочери. Большая удача, счастливый случай, чудесное совпадение, что у нее такое же имя, как у меня, — усмехнулась она. — Надеюсь, ты не будешь путать нас друг с другом.

— Дорогая тетушка, — Эдвард похлопал ее по согнутым коленкам на кровати. — У Полдарков две дочери. Изабелле-Роуз, по-моему, нет двадцати, и она приобретает известность в оперном мире. Я собираюсь жениться на Клоуэнс.

— Кларенс? — спросила тетушка, допуская такую же ошибку, что и Джуд. — Разве это не мужское имя?

Уже довольно давно Харриет посоветовала Джорджу поселить Селину в каком-нибудь доме в Корнуолле, чтобы он мог присматривать за ней и внуком. Он внял этому совету, хотя не доставил Харриет удовольствия, открыто в этом признавшись. Сдержанное приглашение, чуть ли не указание, требовало выполнения жестких условий, но похоже, Селина без раздумий согласилась. Все случилось быстро.

Джордж переговорил с Гектором Трембатом перед написанием письма, и тут неожиданно освободился домик в поместье лорда Данстанвилля, почти под боком Техиди. Чуть севернее, чем хотел Джордж, но арендная плата была низкая, а место, как доложил Трембат, в отличном состоянии после внезапной кончины жильца, майора артиллерии в отставке. Джордж велел своему прихвостню заключить сделку.

К тому времени, когда Джордж решил рассказать Харриет, Селина уже была в пути.

— Что ж, почему бы и нет? — согласилась Харриет. — Лишь бы подальше от Кардью. С ней дурно обошелся твой сынок, и для богача вроде тебя не составит труда загладить вину.

— Я не заглаживаю вину, — раздраженно отозвался Джордж. — Она лишь пришла к пониманию, что выполнит мои условия.

— Какие именно?

— Что я погашаю половину ее долгов, а другую половину погасит продажа ее дома в Финсбери, или где там он находится. Что она будет жить бесплатно в арендованном мной доме, на содержание, которое я выделю, и не наберет больше долгов. Кузина и незамужняя падчерица могут жить с ней, если хотят. Но чтобы ни фартинг из ежемесячного содержания не попал в руки ее мужа. А образование ее сына будет всецело под моим руководством и контролем.

— И она приняла все эти условия?

— Да. Сейчас на пути туда вместе с кузиной, миссис Осворт. Старшая падчерица где-то за границей. Ей потребуется немало денег, чтобы это оплатить! Наверное, отчасти это способ завоевать мою поддержку. В любом случае, посмотрим...

Харриет поразмыслила.

— Ты терпеть не можешь Валентина. Интересно, почему?

Он помедлил.

— Ты не знаешь?

— До меня доходили некоторые оскорбительные слухи. В них есть хоть какая-то правда?

— Не знаю. Никто никогда не узнает.

— Но полагаю, это настраивает тебя против него?

— Это составляющая уравнения.

— Но если Валентин... вызывает подозрения, то как может их не вызвать малыш Джордж?

Джордж пожал плечами.

— Никак. Но у меня нет наследников мужского пола, как ты усиленно подчеркиваешь. У меня нет родственников с фамилией Уорлегган. Ты сама заявила, что больше не станешь рожать.

— Да, верно, — ответила она просто. — Одного набора близнецов мне вполне хватает. Так значит?..

— В одном я точно уверен: Валентин — сын Элизабет, — задумчиво произнес Джордж.

— И это служит утешением? Понимаю. Она твоя первая любовь. Твоя первая одержимость.

— Немного утешает.

— А я только раздражаю тебя и трачу твои деньги?

— Если хочешь именно так толковать, ты вольна в своем желании.

Харриет зевнула.

— Вообще-то нет. Не совсем. Не забывай, что я возглавила спасательный отряд и вызволила тебя из лап смерти.

— Не говоря уже о твоих животных, — холодно отозвался Джордж.

— Которые до сих пор на прогулке. Им пора домой.

Харриет взглянула на часы.

— Эти отвратительные слухи, Джордж, почему ты придаешь им такое значение? Тебе хочется верить, что ты в хорошем окружении. Что ж, скажу тебе, в высшем обществе почти каждый не уверен, чей он сын. А ты моралист похлеще методистов.

— Дело вообще не в моральных принципах!

— Что ж, тогда в чем? Обладание, ревность, продолжение себя в потомках? Почему ты так сильно не любишь Валентина? Даже если подозрения правдивы, это не его вина.

— О, я не могу всего тебе объяснить! И не желаю! Достаточно сказать, что он всегда доставлял мне хлопоты, мешал, насмехался над моими планами, с презрением относился ко всему, что я хотел ему дать!

Джордж хмуро глянул на солнечный день, который стали портить первые тучи.

— Возможно, я некрасиво относился к нему в детстве, возможно. Вероятно, как-то проявил свои подозрения.

— Ты спрашивал у Элизабет?

— Разумеется.

— И она отрицала?

— Разумеется. — Образ Элизабет наводнил его мысли. — Само собой. Решительно и яростно. Даже поклялась. Но позже я подумал, что она сформулировала фразу таким образом... таким образом...

Харриет вздохнула.

— Меня не удивляет, что у вас с Валентином совершенно разные взгляды. Но ты делаешь из мухи слона. Ты не можешь вызвать Элизабет из могилы, чтобы она снова поклялась! Мой тебе совет...

Харриет умолкла, услышав шаги в коридоре. Вошла Урсула с Кастором и Поллуксом, следовавшими за ней вереницей.

— Твои питомцы стареют, мама. Поллукс с трудом волочит ноги. Моросит дождь. Уф, нам он не помешает! Повсюду пыль. Я опоздала на чай?

— Потяни за шнурок звонка.

Поллукс подошел к Харриет и положил мощную морду ей на колени, затем поднял налитые кровью глаза в ожидании сочувствия. Харриет потрепала его за ушами.

Такая милая бытовая сценка, и Джордж был не так уж разочарован разговором. Харриет все еще не знала всей правды, но ее изощренное и циничное здравомыслие стало бальзамом на раны.

— Ой, я видела старую миссис Харрис, — заговорила Урсула. — Ты знаешь, она сестра Шар Нэнфан из Грамблера. Вчера она виделась с сестрой, и та сообщила, что Белла Полдарк дома и смертельно больна.

— Что? — Джордж тут же навострил уши на плохие новости для Полдарков. — Я думал, она во Франции.

— Была там, но отец поехал за ней и привез обратно в Лондон. Они вернулись домой в пятницу.

— Это правда, — поинтересовался Джордж, — что она сбежала с французом?

— Полагаю, да. Хотя больше ничего не знаю. Но она серьезно больна. Доктора Энима уже трижды к ней вызывали.

Тем утром Клоуэнс получила письмо от матери.


Дорогая Клоуэнс,

Меня обрадовало, кого ты выбрала в мужья. Хотя ты и сама знаешь. Верю и молюсь о вашем с Эдвардом безмятежном счастье, совсем скоро мы начнем обсуждать свадебное платье и тому подобное. Ты уже получила письмо от Эдварда? Вот бы почта шла быстрее.

Однако я хотела тебе сообщить, что отец снова дома, и Белла с ним. Сначала они собирались поехать в Лондон на несколько дней, но по приезду в Портсмут у Беллы начался жар. Путь домой вышел очень долгим, и Белле до сих пор не стало лучше. Дядя Дуайт осмотрел ее и прописал хинную корку с водой Мелроуза.

Особенно ее беспокоит першение в горле. Это меня тревожит, как ты понимаешь, ведь сестра, которую ты никогда не видела, умерла от гнойной ангины.

Говорят, в Руане вспыхнула летняя эпидемия холеры. Хотя дядя Дуайт считает, что это точно не холера, но не знает наверняка, заразна ли болезнь, поэтому посоветовал мне отослать Генри. Так что я отправила Генри и миссис Кемп на некоторое время к Энисам. Мне кажется, Белле сегодня утром стало чуть получше, но, по-моему, она совсем не знает, что такое болеть и как с этим справляться.

Твой отец говорит, что она блистала в опере, и если он так считает, то это много значит. В статье из французской газеты ее оценили очень высоко.

Твоя вечно любящая мама


Невзирая на материнское беспокойство о безопасности дочери, когда та ездит одна (особенно пока убийца Агнеты бродит на свободе, а дело так и не сдвинулось с места), Клоуэнс решила немедленно ехать в Нампару. Она прекрасно знала, что мать сама будет ухаживать за Беллой, в том числе и по ночам, так что она может сменить мать. Клоуэнс не поняла из письма, насколько серьезно больна Белла. Но звучало не очень хорошо. Ее мать всегда смотрит на жизнь со светлой стороны. А предложение доктора Эниса увезти Генри — явно скверный знак.

В любом случае, здесь ее ничего не удерживало. За полчаса можно подготовить Неро и собрать все необходимое. За четыре часа управится. Она позвала мальчишку, глазеющего на море с волнолома, и сунула ему пенни, чтобы отнес записку в конюшню. Нацарапала еще записку для Банта; затем поднялась наверх и переоделась в амазонку.

Клоуэнс как раз оглядывалась по сторонам в поисках шляпы, когда в дверь постучали. Она нетерпеливо спустилась, надеясь, что это не мальчишка из конюшни с каким-нибудь оправданием, что Неро еще не оседлали.

На пороге стоял мужчина. Высокий и молодой. Мужчина, чье лицо она хорошо знала. Ее сердце заколотилось.

— Эдвард! — воскликнула она.

— Клоуэнс! Ты... не ждала меня?

— Я... не знала точно. Думала, ты напишешь.

— Я... сразу помчался. Не мог ждать. И все равно поездка заняла больше двух дней.

Она отступила назад.

— Прошу. Пожалуйста, входи.

Эдвард прошел в дом и неловко замер. Затем взял ее за руку.

— Клоуэнс. Твое письмо... Не мог дождаться встречи. Твое письмо наполнило меня радостью.

Клоуэнс неловко улыбнулась.

— Ох... Садись, Эдвард. Мне приятно это слышать.

Для нее он был незнакомцем. Прикасался к ней всего раз или два. От его сюртука пахло твидом, скорее всего, шотландским. И зачем она переоделась в старенькую амазонку?

— В этом домике я живу после смерти Стивена. Наверное, он кажется тебе слегка... убогим.

— Ничто не кажется убогим там, где есть ты, Клоуэнс.

Красиво сказано. Но она его почти не знает. Зачем она написала такое письмо Что на нее нашло?

— Садись же. Такая неожиданность. Где твоя лошадь? Из Лондона добраться за два дня? Ты, наверное, ехал дни и ночи напролет!

— Именно. В экипаже. Погода стояла отличная, и я решил не останавливаться. А так бы вышло в два раза дольше.

— Частный экипаж?

— Да.

— Налить тебе чего-нибудь? Ты наверняка вымотался!

— Нет, благодарю. Я совершенно не устал. Я просто... меня переполняет радость оттого, что я здесь.

Эдвард сидел скованно. Клоуэнс подумала, что теперь он жалеет о поспешности. Ведь она обычная молодая женщина, плохо одетая, с не очень прибранными волосами, пятном на сапоге, живущая в крохотном домике. Наверняка он слышит ее корнуольский акцент. Вероятно, теперь сожалеет не только о спешке, но и о длинном письме с предложением руки и сердца, которое побудило ее дать неосмотрительный ответ. Сначала Клоуэнс следовало пригласить его на две-три недели, чтобы они узнали друг друга получше.

Эдвард посмотрел на ее одежду.

— Ты собралась куда-то? Наверное, я отвлек тебя от дел?

— Нет! Ох, нет, ну что ты!.. Да, я собралась уезжать, но это неважно. По крайней мере...

Эдвард снова взял ее за руку и улыбнулся.

— Расскажи.

Быть может, это способ растопить лед, поэтому она рассказала.

— Изабелла-Роуз... Впервые я встретил ее лет пять назад, выходя из «Друри-лейн» вместе с родителями. У тебя есть другие красивые сестры?

— Нет, только брат, и все... Все-таки давай я тебе налью чего-нибудь. Ты... польстил мне, что приехал так быстро.

— Меня злила и возмущала каждая миля.

Клоуэнс налила ему бокал лимонада и чуть не выронила графин. Оба рассмеялись, хотя и нервно.

— Где твой экипаж? — спросила она.

— Оставил на постоялом дворе под названием «У Селли» в отдаленной части города. Оттуда пошел пешком и спрашивал дорогу. Я не хотел... так приезжать и... обращать на себя внимание.

— У тебя есть кучер, который присмотрит за экипажем? Никогда не знаешь...

— Двое, — извиняющимся тоном сообщил Эдвард. — Но я не могу тебя удерживать, если ты решила поехать к родным. Не нарушай своих планов, а я найду, где переночевать, потом мы можем увидеться, когда сочтешь удобным.

— Я так не могу! Ты приехал издалека и так быстро. Эдвард, позволь мне подумать.

Они потягивали лимонад. Эдвард ждал.

— У тебя надежный экипаж? — спросила Клоуэнс.

— Наверняка. Дороги здесь, на западе, ужасные.

— Так вот, я подумала... Ты можешь отвезти меня в Нампару? Ты знаком с моими родителями.

Худое лицо Эдварда преобразилось.

— Я как раз хотел предложить, но счел это вольностью.

— Уж тебе точно позволена такая вольность. Но лошади устанут.

— Это далеко?

— Прямиком поехать на экипаже не получится. Сначала придется вернуться в Труро, а затем повернуть на север. Это двадцать миль.

— Их кормят. После часового отдыха они не станут возмущаться из-за каких-то двадцати миль.

— А ты?

Клоуэнс впервые посмотрела на него, встретившись с его прямым взглядом.

— Для этого я и приехал.

Теперь уже не было смысла в старой амазонке, если Клоуэнс поедет в экипаже, поэтому она поднялась наверх, чтобы переодеться. В спальне на нее снова накатила паника. Она сняла платье и застыла перед обветшалым зеркалом, которое постоянно хотелось заменить. Отражение ей совсем не понравилось. Однако по условиям соглашения она помолвлена с тем молодым незнакомцем внизу, и ему будет позволено входить в ее комнату всегда или практически всегда, когда он захочет, и смотреть на нее в нижнем белье, стягивать остальное, чтобы осуществлять свои супружеские права. Полагается ли ему допускать особые вольности, которые допускал Стивен? В каком-то смысле она ощущала себя девственницей перед брачной ночью, только хуже, ведь она знала, что случится.

Стивен вел себя нежно, но очень умело, давал ей насладиться первыми ласками, пробуждая в ней такое же сильное желание, как и у него. Но Стивена она познала, хотя и не полностью, за несколько лет до брака. А это незнакомец. Возможно, утешала она себя, он тоже жалеет о приезде. По сути, он добрый и благородный человек. В ближайшее время, когда они познакомятся поближе, она даст ему возможность отменить помолвку. Если он считает себя связанным, она постарается его освободить. А если не получится (но только в этом случае), то наберется смелости сообщить, что совершила огромную ошибку. Что ей не нужен никто, кроме Стивена.

Возможно, он обрадуется, что освободился; он ведь человек другого сословия. Может, она и родилась в семье джентльмена, но грубого корнуольского джентльмена. А Эдвард ничего в жизни не делал сам, за него все делала прислуга. У него есть камердинер, который помогает одеться. Она же до пятнадцати лет, к великому неодобрению матери, дни напролет ходила босиком. Как могут два таких разных человека жить вместе, как супруги? Их представления о жизни наверняка сильно отличаются. Его друзья... знает ли она кого-нибудь из них? Почти никого. Для них она диковинка, девушка с запада, с которой им придется обходиться любезно ради Эдварда.

А сами Лансдауны. Они вроде милая семья, но будут сожалеть, что Эдвард женился на недостойной партии. Каким несчастьем, подумают они, стала та случайная встреча на балу у герцогини Гордон.

И тем не менее, когда дошло до дела, Клоуэнс надела лучшее платье, зная, что цвет зеленого яблока отлично сочетается с ее волосами.

Арендованный Эдвардом экипаж вызывал на далеком западе любопытство. Четыре лошади вместо привычных двух, экипаж темно-зеленого цвета с золотыми обводами; нет имени перевозчика или собственника, а значит, это частная собственность. Поодаль собралась небольшая, но почтительная группка, чтобы посмотреть, как в карету садится миссис Каррингтон, а следом за ней крепкий, но элегантный сопровождающий.

Маршрут первой части поездки был понятен — по главной дороге, по которой Эдвард только что прибыл.

Дорога пару раз взбиралась на холм, а затем проходила рядом с искрящимся ручьем, сверху нависали ветви деревьев.

Экипаж оказался просторным. Клоуэнс села в самый угол и смотрела на пейзаж, находясь в двенадцати дюймах от человека, за которого согласилась выйти замуж. Вежливая беседа ограничивалась скудными фразами, Клоуэнс сообщила, что самый конец путешествия, из Шортленсенда в Нампару, отнюдь не такой приятный, там нет хорошей дороги, а лишь проселок, ухабистый и пыльный в такую сушь.

Эдвард выразил учтивую обеспокоенность касательно болезни Изабеллы-Роуз, а Клоуэнс так же учтиво сообщила о том малом, что сама знала.

— Когда пришло твое письмо, — рассказывал Эдвард, — дома оказался только один член семьи, тетушка Изабел, поэтому я сразу поспешил к ней. Ее обрадовали хорошие новости.

— Как она поживает?

— Немного ослабла. Произошел один казус в том, как она восприняла новости.

Клоуэнс заранее приготовилась к худшему.

— Какой именно?

— Она подумала, что я собираюсь жениться на твоей матери.

Клоуэнс рассмеялась вместе с ним.

— А когда узнала правду?

— То подумала, что я женюсь на мужчине по имени Кларенс.

Она снова расхохоталась.

— Мама часто вспоминала о тетушке Изабел. Она ведь глуховата?

— Она самая... Клоуэнс, ты боишься меня?

Клоуэнс рассматривала солнечные зайчики на листьях.

— Немного.

— Так вот, — продолжил Эдвард, — признаюсь, я тоже немного тебя боюсь.

Она посмотрела на него, чтобы понять, шутит ли он, и отвела взгляд.

— Почему?

— По той же самой причине. Мы много лет друг друга знаем, но крайне редко виделись. Я почти не прикасался к тебе!

— Знаю.

— Когда сегодня я взял тебя за руку, то коснулся чего-то теплого и живого, но словно кого-то другого.

— Ох, понимаю.

— Если я коснусь твоего лица, то прикосновение тоже будет теплым. Самый важный для меня человек... девушка, которую я люблю.

— Или думаешь, что любишь.

— Долгие годы я никогда в этом не сомневался.

— Однако это только... поверхностно. Ты не можешь это проверить!

— Так же, как и ты. Ты могла пожалеть о своем письме. Возможно, хотела попросить меня забыть, что я его получил?

— Ох, а ты бы хотел забыть? Если бы я попросила?

Ей показалось странным, что их мысли практически совпадают. Однако где-то в глубине души это задевало самолюбие.

— Нет, — твердо возразил Эдвард, — не хочу забывать. Ни за что на свете.

Повисло долгое молчание.

— Но теперь у нас есть время. Время для встреч, бесед, и чтобы прийти к взаимопониманию.

— Время, чтобы проверить? — спросила Клоуэнс.

В ответ он попросил:

— Можно взять тебя за руку?


Глава четвертая


Они остановились пообедать в отеле «Пирс» в Труро, приехали в Нампару в пять, карета опасно раскачивалась и тряслась, спускаясь вниз по долине к дому. Они не рискнули проехать по мосту, но Паркин, кучер из конюшни «Полумесяц» на Беркли-стрит, отказался ехать вброд в пятидесяти ярдах ниже по течению. В такую засушливую погоду о воде волноваться не стоит, но лошади, по его мнению, могут переломать ноги на камнях.

Когда они прибыли, Беллу как раз навещал Дуайт вместе с Кэролайн, она принесла леденцы, чтобы пробудить у больной аппетит, так что Клоуэнс и Эдварду оказали радушный прием. Кэролайн уже много лет знала Эдварда и расцеловала обоих с поздравлениями. Она сразу же пригласила Эдварда погостить несколько дней у них с Дуайтом в Киллуоррене. Он с благодарностью согласился.

— Чудесно, когда приезжают гости, — продолжила Кэролайн. — Вы знакомы с Софи и Мелиорой? Они приехали домой из школы, а Генри уже взял их под свой контроль.

Вид Беллы потряс Клоуэнс до глубины души. Белла исхудала, потеряла около двадцати фунтов, кожа пошла пятнами, говорила она только шепотом. Белла радостно улыбнулась, но лишь приподняла голову на пару дюймов от подушки для приветствия.

— Клоуэнс!

— Родная моя.

— Нельзя целоваться.

— Тебе хоть немного получше?

— Вроде.

— Я начинаю лечение железом, — сообщил Дуайт. — Жар немного спал, но продержится еще несколько дней.

— Это гнойная ангина? От которой... умерла моя сестра Джулия?

— Боюсь, сильно на нее похоже. Французы стали называть ее дифтеритом из-за пленочного налета в горле. Не забывай, многие выживают. Твоя мать выздоровела.

— Я хотя бы дам маме передохнуть. До сегодняшнего утра она мне не сообщала.

— У нее хорошие помощники. Но трудно ее удержать.

— Я прослежу, чтобы она больше отдыхала.

Белле Клоуэнс сказала:

— Так значит, твоя опера имела огромный успех! Я так рада!

Лицо Беллы словно наполнил поток энергии.

— Да. О да! — Затем свет потух. — Но теперь я не могу петь!

— Сможешь... певческий дар вернется.

Белла закашлялась и скривилась от боли.

— Дядя Дуайт так сказал?

— Да...

— Прошла уже неделя!

— Помнишь первые уроки французского у миссис Кемп? Avec de la patience on arrive a tout [4].

— Терпение, — сказала Белла. — Боюсь, терпения у меня почти не осталось. Даже нет терпения, чтобы поесть. И аппетита к жизни нет.

— Еще немного, дорогая. — Клоуэнс еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться. — Не бойся. Через пару недель будешь на ногах.

— Дядя Дуайт так сказал?

— Да.

Когда она вышла из комнаты, оставив сиделкой одну из Мартинов, то увидела, что Эдвард беседует с ее родителями.

Взгляды устремились на нее, и на лице Клоуэнс отразилась скорбь.

— Я понятия не имела. Мама, тебе следовало написать раньше.

— Не хотелось тебя беспокоить. Ей стало хуже в последние пару дней.

— Дуайт считает, что приближается кризис, — заметил Росс. — Скорее всего, сегодня вечером.

— Я приехал в Корнуолл в самый неподходящий для вас момент, — сказал Эдвард. — Когда я получил письмо от Клоуэнс, то так обрадовался, что не стал терять времени на раздумья.

— Вас можно понять, — согласился Росс.

— Кэролайн Энис, которую вы наверняка знаете, пригласила меня пожить у них несколько дней. Я бы с радостью остался, но, по-моему, вмешиваюсь в... серьезные семейные дела. Вам не до меня в такое тревожное время. Чужак, любой незнакомец здесь лишний. И все же меня очень волнует выздоровление Изабеллы-Роуз. Возвращаться в Лондон будет трудно. Если я поживу у Энисов... — он умолк.

— Я думала, вы уже согласились, — сказала Демельза.

— Их дом далеко отсюда?

— Около четырех миль.

Эдвард выжидающе смотрел на Клоуэнс.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты возвращался в Лондон, — ответила она.

— Это все, что мне хотелось знать. Меня пригласили здесь поужинать. После этого я покину тебя до утра.

— Кажется, Дуайт вернется сюда после ужина, — сообщила Демельза. — Он может остаться на ночь. Клоуэнс... не хочешь поехать в Киллуоррен и показать дорогу кучеру?

— Вряд ли Эдвард станет возражать, если я откажусь, — ответила Клоуэнс. — Если наступает кризис, я должна оставаться с ней. Ты можешь не спать, мама, но должна хотя бы прилечь. Какой прок от моего приезда, если я не могу остаться?

Дуайт вернулся в одиннадцать. Он оставил для Демельзы маковый сироп, а Росс проследил, чтобы она проглотила снадобье. Он помог ей лечь и держал за руку, пока она не заснула. Потом взял книгу и закурил трубку в библиотеке, где не слышал кашля Беллы. В старых сельских домах, звуки раскатываются эхом повсюду.

В спальне за Беллой присматривали Дуайт Энис, Джейн Гимлетт и Клоуэнс. Последней хотелось принять активное участие в любой, даже самой незначительной деятельности, смазывать Белле горло или давать ей пить морс из смородины; но главным был Дуайт, и через некоторое время он передал эти обязанности Джейн.

Клоуэнс почти не сомневалась, что Дуайт пытается держать ее подальше от заразы.

Был почти самый долгий день, окончательно стемнело только пару часов назад. Росс вздремнул и очнулся от легкого озноба в первые призрачные часы рассвета. Он отлично помнил, даже спустя тридцать лет, тот поздний рассвет в разгар зимы, когда бушевала буря, а он пробудился от похожей тревожной дремоты и узнал о смерти первой дочери. Все кошмарно напоминало картины прошлого. Гимлетты тогда только приехали, молодые и энергичные; теперь они поседели и сгорбились. Тогда молодой Дуайт Энис только начинал практику.

Демельза... что ж, она стала старше, но почти не изменилась; точно так же, как и тогда, она в самом центре событий. В то время она болела и чуть не умерла. На этот раз не болеет или пока не заболела. Дуайт настоятельно просил держать ее подальше от комнаты больной, по его словам, хотя Демельза когда-то переболела этой ужасной инфекцией, но не исключена опасность вновь заразиться через столько лет.

Все повторяется, думал Росс, только спустя тридцать лет. Тогда была мрачная и яростная зима, теперь — разгар лета и спокойное море. И опасности снова подвергается его дочь, самая младшая, только ей на семнадцать лет больше, чем было Джулии, когда та умерла в этом доме, а лечил ее тот же доктор, ухаживала та же сиделка. Нет, этого не случится. Это невозможно.

Он вскочил и шагнул к лестнице. Из-за штор прорезывался тусклый свет, сражаясь с оплывшими свечами, от одной веял дымок, другая сгорела. Ног что-то коснулось — это Моисей пожелал встретить рассвет. Росс отодвинул щеколду входной двери и выпустил кота на улицу, затем поднялся по скрипучим ступенькам. Демельза все еще спала. Видимо, Дуайт дал ей хорошую дозу опия. Росс отошел и запер за собой дверь, придерживая защелку, чтобы не шуметь. В коридоре шевельнулась тень. Это Дуайт только что вышел из комнаты Беллы. Он коснулся руки Росса.

— Ну что?

— Она спит. Первый здоровый сон за долгое время.

Росс прислушался. Все стихло.

— Это же...

— Да, хороший признак. Пока не обольщайся. Но кажется, кризис случился между двумя и тремя часами ночи.

— Так значит, тебе не пришлось использовать инструмент?

Он имел в виду трахеотомию.

— Не пришлось. И надеюсь, не придется.

У Росса перехватило горло от подступающих слез, он пытался совладать с ними.

— Боже, благодарю Тебя.

— Аминь. Мне пора. Надо навестить еще двоих. Надеюсь, вернусь к вам сразу после завтрака.

— Мне можно войти?

— Не думаю. Мартины сейчас с ней, лучше ее не беспокоить. В доме есть свободная комната?

— Комната Джереми.

— Приляг на пару часов. На всякий случай сообщи Джону Гимлетту, где ты.

— Спасибо тебе, Дуайт.

Дуайт опустил взгляд на руку.

— Ты не потерял былой силы, Росс. Мне еще понадобится рука.

— Прошу прощения, — Росс тут же отпустил его руку, и они тихо спустились по лестнице.

Два дня спустя Росс отправился в Тревонанс, к шахте Уил-Элизабет. В этом не было насущной необходимости, но пока Белла болела, Росс просто не мог выйти дома. Теперь, когда появилась надежда на ее выздоровление, дела за пределами усадьбы и собственных шахт стали способом на время позабыть о текущих тревогах.

«Горнодобывающая компания северного побережья» официально вступила во владение Уил-Элизабет в прошлом месяце. Назначили нового капитана шахты по фамилии Требетик, и после осмотра работы в трех стволах шахты прекратили; два других оставили для разработки и переименовали (на удачу), а примерно в пятидесяти ярдах от дома заложили новый ствол.

Валентину досталось двадцать пять процентов обещанных инвестиций, и он сделался третьим по величине акционером после Банка Уорлеггана и Банка Корнуолла. Прошло не так много времени, чтобы стал заметен прогресс, на литейном заводе Перрана заказали небольшой насос стоимостью шестьсот фунтов, который после установки планировали использовать главным образом для осушения нового ствола шахты, находящегося дальше от берега и имеющего меньше возможностей для естественного дренажа. Требетик сразу же выглянул из каморки казначея, чтобы поприветствовать неожиданного гостя, и немедля сообщил Россу, что капитан Придо сейчас под землей, в стволе Маргарет, но можно срочно за ним кого-нибудь послать.

Росс велел ему не беспокоиться. Его интересовал другой ствол, Рассвет, открытый недавно на месте старой штольни, выкопанной много лет назад для осушения каких-то давно заброшенных и забытых выработок. Интуиция Росса, окрепшая после долгих лет работы в шахтах, подсказывала, что это место может оказаться наиболее многообещающим. Именно оно первым делом привлекло внимание Требетика, когда он пришел управлять шахтой.

Сейчас обновляли деревянную опалубку, поскольку старые бревна почти сгнили, укрепили своды, последовательно соединяя один венец с другим. Также соорудили настилы из досок, чтобы шахтеры могли исследовать холодную и сырую пещеру за пределами шахты. Спустя час, когда Росс уже собирался отвязать лошадь, он увидел приближающегося капитана Придо. Они сердечно поприветствовали друг друга и несколько минут обсуждали будущее благополучие Уил-Элизабет. Через некоторое время Филип спросил:

— Я так понял, ваша младшая дочь плохо себя чувствует. Надеюсь, ничего серьезного?

— Боюсь, что наоборот, — ответил Росс. — Сейчас ей лучше, но болезнь еще не забыта, и выздоровление займет недели.

— Она подхватила болезнь во Франции?

— Похоже на то. Однако доктор Энис сказал, что инфекция могла не проявляться долгое время.

— А как там Клоуэнс? — спросил Филип.

Росс уставился на прозрачное море, гладкое, как тарелка.

— Мне жаль. Она сделала свой выбор.

— И разбила мои надежды.

— Я понимаю ваши чувства.

— Полагаю, она знала этого лорда Эдварда Фицмориса уже несколько лет?

— Да, довольно давно. Не знаю, сколько точно, но они познакомились задолго до ее брака со Стивеном Каррингтоном.

— Но встречались не так часто?

— Да... Филип, не думаю, что есть смысл обсуждать это со мной. Я, так сказать, наблюдаю со стороны... Я не представляю, не понимаю, что творится в сердце у Клоуэнс.

— Вероятно, он смог предложить ей больше, чем я.

— Таков ее выбор. Но если вы про материальную сторону, то могу с полной уверенностью сказать от имени Клоуэнс, что это не имело никакого значения.

— Простите. Это недостойное замечание.

— Она написала вам?

— Да, очень длинное и очаровательное письмо. Но оно не смягчило горечь моего разочарования.

— Разумеется. А вы виделись после этого?

— Нет. Как я понял, она не выезжает из Нампары, пока ухаживает за сестрой.

— Да, но лорд Эдвард тоже здесь, остановился у Энисов. Вы можете застать ее наедине, так будет лучше, если хотите ее увидеть.

Филипп опустил голову.

— Согласен, хотя полезно взглянуть на другого мужчину, которого предпочла любимая девушка.

Росс опять посмотрел на море.

— Я не верю, что в этом вообще играют роль добродетели. Тайны физического влечения еще никому не удалось разгадать.

В этот момент к ним приблизилась еще один высокий человек.

— Так-так... — сказал Валентин. — Я собирался лечь спать, когда мне сообщили, что на Уил-Элизабет гости. Так что зашел поздороваться с вами перед сном.

— Что это за сон в разгар дня? — поинтересовался Росс.

— Я только что вернулся из Ирландии. Мы попали в штиль в проливе Святого Георга. В штиль! Когда даже в Ирландском море не хватает ветра, задаешься вопросом, куда катится мир? И я не мог заснуть в этой скверной каюте из-за клопов. Ловил их всю дорогу домой. Говорят, Белла заболела?

— Как ты узнал? — спросил Росс.

— Завтракал в Придо-плейс. Там гостит Кьюби с Ноэль, остановились на несколько дней. Мне сказали, что из-за страха перед инфекцией им не советовали посещать Нампару.

— Я тоже вчера был в Придо-плейс, — сказал Филип.

— Кьюби рассказала про Джона?

— Про своего брата? Да.

— А что с ним? — спросил Росс.

— Сказала, что Джон сбежал за границу.

— Сбежал?

— От кредиторов. Они охотились на него несколько недель.

— Она ничего не упоминала, когда гостила у нас в прошлый раз.

— Вероятно, ей не хотелось беспокоить вас и леди Полдарк, ведь вы ощущаете некоторую ответственность за ее благополучие.

— Разумеется, это так! Ей следовало рассказать нам!

Валентин подавил зевок.

— Раз уж дело зашло так далеко, то, вероятно, больше всех виноват я. Помните, Плавильщик Джордж договорился с Джоном Тревэнионом о том, что я женюсь на Кьюби, а взамен мы с ней будем жить в замке, и Джордж оплатит все долги Джона? Я не знал всех деталей, всех нюансов и условий, но, зная Джорджа, не удивлюсь, что все это было прописано на бумаге и заверено юристами.

Филип уставился на Валентина.

— Я ничего об этом не знал!

— Откуда бы? Ты в то время играл в солдатиков.

— И что пошло не так?

— Я женился на другой без разрешения отца! — засмеялся Валентин.

— На своей нынешней жене? Которая тебя бросила?

— Именно так. Пока что я завел только одну жену. Кстати, она некоторым образом вернулась.

Росс удивленно на него посмотрел.

— Я две недели отсутствовал, — сказал Валентин. — Селина вернулась две недели назад в компании моего сына и драконихи-кузины. Не сюда, конечно. Преследуя свои гнусные цели, Джордж поселил ее в домике под названием Рэйли-фарм, недалеко от Техиди. Я не видел ее и видеть не собираюсь. Но подумываю о том, чтобы привлечь к суду и потребовать опеку над ребенком.

— Нужно повидать Кьюби, — пробормотал Росс.

— Они тоже ищут домик поменьше, — заметил Филип.

— Для себя, матери, сестры и Ноэль. Надеюсь, кузен сможет что-нибудь для них подыскать. После такого окончательного фиаско Джона приставы наверняка уже в замке.


Глава пятая


На следующее утро Беллу уговорили выпить чашку говяжьего бульона, поэтому Клоуэнс смогла уделить себе несколько часов. Эдвард прибыл в одиннадцать, и она предложила ему прогуляться по пляжу Хендрона. Погода стояла хорошая и безветренная, воздух прозрачный и теплый. Дуайт одолжил Эдварду две светло-голубые рубашки без воротника, а накануне тот съездил в Труро, где прикупил хлопковые панталоны, которые подогнали по фигуре, пока он ждал.

— Это не настоящая корнуольская погода! — сказала Клоуэнс.

— Может, она специально для нас?

Они вышли через ворота, через несколько ярдов камней и песка, поросшими песколюбкой, а потом пошли по мягкому песку, до которого не добиралось море. Затем песок под их ногами отвердел, они очутились на огромной трехмильной полосе светло-желтого песка, омываемого слева сонным морем, а справа граничащего с дюнами, из которых вырастали темные гранитные утесы. На первом утесе пыхтела и курилась шахта Уил-Лежер. Какое-то время они гуляли молча. Затем Клоуэнс спросила:

— Ты не возражаешь, если я сниму туфли?

— Я их понесу.

— Нет. Благодарю, не стоит.

— А ты не возражаешь, если я сниму туфли? — спросил Эдвард.

Клоуэнс захихикала.

— Ни капельки.

Она могла легко скинуть туфли и стоя их надеть, ему же пришлось сесть на корточки. Разуваясь, он поведал Клоуэнс о визите к мистеру Норрису, портному, который, похоже, всю жизнь провел с булавками во рту. Они снова тронулись в путь, хлюпая по случайным лужам и по-приятельски беседуя.

— Море довольно далеко, — сказал Эдвард.

— Так давай наперегонки.

Клоуэнс побежала очень быстро, светлые волосы развевались на ветру. Эдвард бросился в погоню по песку, вдруг ставшему предательски мягким. Он почти догнал, но ноги Клоуэнс оказались в кремовом завитке прибоя на секунду раньше. Эдвард поймал ее за руку, потянул хохочущую и запыхавшуюся Клоуэнс к себе. Склонился и стал целовать лицо. Она подставила губы.

Вскоре они вновь выбрались на сухой песок, пошли рука об руку; солнце висело высоко, отбрасывая короткие тени.

У обоих сбилось дыхание, хотя не из-за догонялок. Впервые за время помолвки они обнимались. Но ведь они обручены. Запоздалое ухаживание. Небольшой архипелаг облаков временно скрыл палящее солнце.

— Утесы становятся выше и чернее, чем мы ближе мы к ним подходим, — заметил Эдвард.

— Их называют Темными утесами! Но до них еще далеко. Не меньше мили. Полторы, точнее.

— Расстояния обманчивы.

— Не только расстояния.

— Что же, к примеру?

— Например, ты.

— Разъясни, пожалуйста.

— А нужно?

— Разумеется.

— Так вот, я считала тебя менее раскрепощенным.

— Я не всегда такой.

— Может, дело в морском воздухе.

— Не только в нем.

— В чем же тогда?

— Например, в тебе.

Клоуэнс снова расхохоталась. Она уже успела забыть, что такое смех.

— Давай сходим к Святому Источнику. Это меньше мили. Вон там. В той расщелине, где зелень почти доходит до моря.

— Почему он Святой?

— Туда ходили паломники. Не знаю, откуда, возможно, из Сент-Айвса. Но там они обычноукрывались. Там своего рода колодец желаний.

— Прекрасно. Сходим туда. Светские желания можно загадывать?

— Вроде да.

Когда они туда добрались, подъем оказался нелегким, хотя всего около тридцати футов. Острые камни, покрытые ракушками, были скользкими из-за водорослей.

— Ты не стёр ноги?

— Нет, — солгал он.

— Идем за мной.

Они поднялись без происшествий и очутились на каменной площадке, поросшей мхом, а камни посередине образовали маленький водоем. Эдвард окунул ладонь в воду и лизнул палец.

— Вода почти не соленая.

— Да, настоящий пресноводный источник.

— И как загадывать желание?

— Дрейк говорит... это брат моей матери, теперь он строит корабли в Лоо, но раньше жил рядом с Нампарой... Ох, это долгая история. Так вот, Дрейк говорит, что надо окунуть палец и загадать желание. Надо что-то произнести, он говорил, что именно, но я позабыла... Ой, ты...

Эдвард коснулся двумя мокрыми холодными пальцами ее шеи. Клоуэнс стукнула его по груди. Он шагнул назад и потянул ее за собой. Поцеловал во влажную шею, а Клоуэнс мягко взъерошила ему волосы.

— Мое желание — всегда быть с тобой, — сказал Эдвард.

— Мой голос... — начала Белла.

— Не думай пока о нем, любовь моя, — посоветовала Демельза. — Просто радуйся, что идешь на поправку.

— Все еще больно кашлять.

— Не разговаривай, если не хочешь.

— Хочу... немного. Я почти не разговаривала с тех пор, как приехала домой!

— Ты не виновата.

— Я хотела спросить — ты послала папу в Руан, чтобы он привез меня домой?

— Не совсем так. Мы беседовали на эту тему, и вдруг твой отец говорит: «Хотелось бы поглядеть на эту оперу. Не у всех отцов есть дочь, которой нет еще двадцати, но она уже поет главную партию в профессиональной постановке за рубежом». А потом спросил: «Почему бы нам не съездить?»

— Он просил тебя поехать?

— Да. И я бы с радостью поехала, но... я плохо знаю язык, и к тому же мы будем похожи на двух ревностных родителей, которые явились тебя забрать и посадить под замок в Корнуолле.

Белла криво усмехнулась.

— Мне надо поскорее написать миссис Пелэм.

— Надо. Но отец написал ей сразу, как только привез тебя домой.

— Мама, когда ты заразилась этой ужасной болезнью и умерла Джулия, ты тоже хрипела после выздоровления?

— Я точно не помню.

— Сколько помню, когда ты говоришь, твой голос звучит ясно, но когда поешь, есть легкая хрипотца.

— Правда? Ну, может быть. Но мой голос не сравнится с твоим. Даже близко не сравнится. По-моему, ты ошибаешься, что одно последует за другим.

— Сколько это продлилось, пока ты не поправилась?

— Ох, я забыла. В любом случае, это совершенно другое. Я потеряла Джулию. И над твоим отцом нависла угроза ареста за то, чего он не совершал. У любого бы замедлилось выздоровление!

Белла улеглась в кровать.

— Я немного тревожусь. Где сегодня папа?

— Поехал в Падстоу к Кьюби. Кажется, у Джона Тревэниона серьезные проблемы, и он покинул страну.

— Ох, да, ты же говорила вчера, а я невнимательно слушала.

Длинный, похожий на замок особняк Придо-плейс стоял рядом с Падстоу, из него открывался отличный вид на парк с оленями и море. Когда Росс свернул на подъездную дорожку, он понял, что в особняке какой-то праздник. Точнее, веселье в той степени, в которой позволяет хозяин, преподобный Чарльз Придо-Брюн. Отмечали двадцать первый год рождения второй его дочери Доротеи, и помимо Тревэнионов присутствовало еще шесть гостей.

Чарльзу Придо-Брюну только что перевалило за пятьдесят, это был мужчина крепкого телосложения с наметившимся брюшком, суровым лицом, но доброй искрой в глазах. Миниатюрная и хрупкая Доротея, по-своему хорошенькая, играла на фортепиано, скрипке и гобое. Из нескольких ее поклонников присутствовали двое, но ее мать Франсис не подпускала к ней никого, пока дочь не приняла решение.

Росс пришел к Кьюби, чтобы утешить ее и дать совет, но веселое и разговорчивое общество не располагало к беседе тет-а-тет.

Прискакала пухленькая Ноэль четырех с половиной лет и громко попросила поцелуя. Росс выполнил просьбу и пожал руки хозяевам, которых знал шапочно, извинился за приезд без приглашения, объяснил, что услышал о том, что Кьюби здесь, и пришел обсудить с ней личное дело. Пока он говорил, Филип Придо, которого Росс видел накануне в шахте, с приветственной улыбкой спускался по лестнице, надевая на ходу очки. Затем из другой двери появилась Харриет Уорлегган с бильярдным кием в руке.

Семья Придо-Брюн настаивала, чтобы Росс остался на ужин и на ночь. Сначала он с улыбкой отклонил предложение, но когда стало очевидным, что Джордж отсутствует, то согласился. Он знал, что Филип и Харриет — давние друзья. В светлый благоуханный вечер перед ужином гости прогуливались по террасе. Росса немного раздражало присутствие миссис Беттсворт, матери Кьюби. Он уже имел с ней дело после гибели Джереми, но не испытывал симпатии.

Вероятно, она намучилась с расточительным мужем, а теперь мучается с таким же растратчиком-сыном; какое уж тут счастье в жизни, когда посещаешь скачки, где твои лошади вечно занимают четвертое место, или когда кредиторы поджидают задних дверей, пока сын беседует со строителями и планирует грандиозную пристройку к дому, и без того слишком огромному, чтобы за ним уследить. Но Россу было трудно тепло относиться к женщине, которая столь решительно поддерживала, нет, скорее даже настоятельно призывала хорошенькую дочь выйти за богатея Уорлеггана во имя сохранения чести семьи и родового поместья. Всякий раз, когда Росс видел ее, с лица дамы не сходило слегка страдающее выражение, словно жизнь жестоко с ней обошлась.

Возможность поговорить с Кьюби представилась, когда миссис Беттсворт, жалуясь на головную боль, рано ушла спать и оставила Кьюби в одиночестве. Добрая и мягкая Клеменс увела возмущенную Ноэль.

— Кьюби, расскажи все как есть.

Она подняла на него бархатистые глаза, тревога набежала на лицо.

— Джон уехал и не вернется, пока не покроет некоторые долги. Что маловероятно. Я уверена, он поехал в Брюссель. Мы собрали все имеющиеся средства, чтобы он мог сбежать и прожить там какое-то время. Надеюсь, вы простите, что я отчасти воспользовалась содержанием, которое вы столь любезно мне выдаете...

Росс поджал губы.

— То малое, что я выдаю...

— Это немало...

— То малое, что я выдаю тебе — содержание для вас с Ноэль. Но даритель не ставит строгих условий. И в случае чрезвычайной ситуации...

— По-моему, тут как раз чрезвычайный случай. Судебные приставы вступили во владение домом, и кое-какую мебель конфисковали. Моя мать заявила на нее права, и я, вероятно, поеду с ней в среду, чтобы пресечь конфискацию. Вся прислуга ушла, причем так и не получив жалованья, мы лишились лошадей и экипажа, даже садового инвентаря...

— Филип Придо рассказывал, что ты вроде думаешь переехать в маленький дом где-то... неподалеку от Бодмина?

— Мы его осмотрели сегодня утром. Там три спальни, хорошая вода, две приятные на вид гостиные, маленькая кухня, конюшня. Мы справимся.

— Мать поедет с тобой?

— Ей ничего не остается.

— Что ж, пожалуйста, не пропадай и держи со мной связь. Может, мне тоже стоит осмотреть этот дом, даже взять с собой строителя, который бы проверил его на наличие изъянов.

— Это бы не помешало. Но мне не хочется отнимать у вас время. Белла болеет, а у Клоуэнс — новый жених, у вас дел по горло.

— Я редко вижу вас обеих.

— Это моя вина; но я пыталась вытащить брата из беды.

Позже Росс увидел на террасе Харриет и Филипа, увлеченных беседой. Росс перекинулся парой слов с Чарльзом Придо-Брюном, а потом, когда хозяина отозвали, заметил, что оба уходят с террасы.

Харриет надела платье бледно-лимонного цвета с рюшами на шее и манжетах. Когда Филип Придо отвернулся, она насмешливо посмотрела на Росса.

— Что ж, Росс, рада, что ваша дочь идет на поправку.

— Благодарю. Еще рано загадывать, но пока все хорошо.

— А Клоуэнс выходит за лорда Эдварда?

— Кажется, да.

— Никогда с ним не встречалась... Я пыталась свести ее с Филипом Придо, но не знала, что у нее припрятан туз в рукаве.

Они неспешно опять переместились на террасу. Последние синие вечерние полосы исчезали над морем. Пронесся прохладный ветерок. Мерцающие звезды становились ярче.

— Кажется, Клоуэнс тоже об этом не знала. Хотя Эдвард уже просил ее руки до брака со Стивеном Каррингтоном... Как поживает Джордж?

— Вредничает. Почти поправился, но пока не спешит выходить в общество... Слышала, Каэрхейс выставили на продажу.

— Я пока об этом не слышал, но это лишь вопрос времени. Джордж не хочет его купить?

— Не хочет. Как вам известно, те планы давно рухнули.

— Слышал, он вернул Селину с ребенком обратно в Корнуолл.

— Да, они живут рядом с Техиди. В каком-то сельском доме.

— В любом случае, он согласился со мной... или вы убедили его организовать вместе со мной «Горнодобывающую компанию северного побережья». Получается, он хочет снова сблизить Селину и Валентина?

— Нет, как раз-таки одно из условий, что Селина не должна привозить малыша Джорджи к отцу.

— Странно.

— Ничего странного. Думаю, Джордж не хочет, чтобы внук попал под влияние язвительного и распущенного отца.

Харриет поправила платье.

— Вам холодно?

— Нет... Все нормально.

Росс обхватил ее за плечи. Не совсем такие, которых он когда-либо касался — крепкие, довольно широкие, но все равно очень женственные. Они помолчали. По небу пронеслась падающая звезда. Две лодки плыли в гавань Падстоу.

— Наверное, мне никогда не понять, зачем вы вышли замуж за Джорджа, — наконец заговорил Росс.

— Ведь вы были уже заняты.

— Я серьезно спрашиваю.

— С чего вы взяли, что я шучу?

Он помахал рукой.

— Попробуйте еще раз!

Она затихла.

— Неужели не догадываетесь?

— Нет.

— Уж вы-то могли догадаться. Я была не слишком привлекательной вдовой без гроша в кармане.

— Вы были очень привлекательной вдовой, и в мире много богачей.

— Я их не заметила.

— Получается, вы вышли за него ради денег?

— Так все считают. И будут правы, или отчасти правы.

— А что насчет другой части?

— Вы не поверите.

— Я готов выслушать любые доводы.

Белая птица бесшумно пролетела мимо окна за их спиной. Тень вспорхнула на освещенной террасе.

— Это предзнаменование?

— Та сова? Все возможно.

— Предостережение. В жизни лучше руководствоваться четкими принципами, а не совершать хитроумные и непонятные поступки. Разумеется, я вышла за Джорджа из-за денег.

— А еще почему?

— А еще он привлекал меня физически, как мужчина... Н его внешность, хотя он отнюдь не безобразен, если хорошенько поразмыслить. Скажем так, я своенравная женщина и обожаю трудности. Скажем так, меня возбуждает его откровенно уродливая мораль.

На террасе послышались шаги, оба машинально отстранились друг от друга на пару дюймов. Но это оказался всего лишь лакей.

— Прошу прощения, сэр... э-э-э миледи. Я просто хотел закрыть окно, чтобы не залетали мотыльки.

— Мы уходим, — сказал Росс и добавил тише: — Извращенное побуждение.

— Я же говорила, что следует руководствоваться четкими принципами.

— Мы с Джорджем всегда ими руководствовались. Результаты получались сомнительными.

— Вы с Джорджем когда-нибудь пожмете друг другу руки?

— Мы с Джорджем? Не знаю. Вряд ли.

Когда они отстранились, Харриет заметила:

— Когда-нибудь стоит попробовать.


Глава шестая


На следующий день наступила жара, над песчаными дюнами поднялся слабый восточный ветер, сделав их еще бледнее. Если ветер усилится, то станет предвестником непогоды.

Демельза почувствовала недомогание, но сегодня ей стало лучше. Першило в горле, но она старалась не обращать внимания. С тех пор как скончалась Джулия, многие годы она периодически страдала от «симптомов Мэгги Доус», как она это называла. Если у Джереми болели зубы, то ее зубы начинали ныть в знак сострадания; если у Клоуэнс было расстройство желудка, ее тоже подташнивало; если у Генри повышалась температура из-за простуды, Демельза тоже покрывалась потом. Нынешние симптомы были куда серьезнее, поскольку Белла тяжело болела, а Демельза переболела тем же недугом тридцать лет назад. Першение в горле может оказаться либо подражательным симптомом «Мэгги Доус», либо настоящим. Точно не скажешь.

Само собой, она не рассказывала об этом Россу и даже Дуайту. Давным-давно Росс обнаружил, что у дочери шахтера куда более тонкая нервная организация, нежели у него самого. Так что сегодня утром Демельза испытала огромное облегчение, что может спокойно глотать. А еще большее облегчение ей принесла Белла, которая сидела у окна и грелась на солнце. Демельза решила отпраздновать это событие, окунувшись в море. Росс пока не вернулся, но можно пригласить Клоуэнс с Эдвардом, а также Софи и Мелиору Энисов, Генри, всех приехавших из Киллуоррена.

Много лет назад Демельза придумала для себя и детей короткую тунику наподобие греческого хитона, не широкую и на грани приличия, которую легко надеть и снять. Мужчины надели подштанники, Эдварду временно выдали подштанники Росса.

Прилив только начинался, и все шестеро двинулись цепочкой по раскаленному песку. Воздух был необычно теплым для Корнуолла, и окунуться в прохладу моря только в радость. Из Полдарков только Росс отлично плавал — из-за бурного моря остальные опасались заплывать далеко.

Сегодня можно поплавать на спине в десяти футах от берега. Мелкие волны вздымались на несколько ярдов и, едва рождаясь, превращались в нежную пену. Эдвард и Клоуэнс заплывали все дальше и дальше. Демельза держалась на поверхности, изредка делая легкие гребки, и бросала взгляд на макушки жениха и невесты, а затем переводила его на берег, где резвилась молодежь. Оттуда и появился Росс, который после долгого путешествия по жаре из Падстоу торопился повидать Беллу, он сорвал одежду, раскидав ее на полу спальни, натянул короткий наряд и поспешил к ним.

Увидев Росса, Демельза подумала, что это одна из маленьких радостей в ее жизни. После трехдневной острой тревоги теперь я на самом пике радости. Белла выздоравливает — сегодня это уже более заметно. Преграда светских любезностей между Клоуэнс и Эдвардом наконец рухнула, Генри скоро вернется домой, Росс плещется рядом. Аллилуйя!

Под дождем брызг от дочек Энисов, хотя зачинщиком игр был Гарри, Росс рассказывал о встречах в Придо-плейс и тяжелом положении Кьюби.

В следующую среду он вместе с миссис Беттсворт и Филипом Придо хочет встретиться с наиболее крупными кредиторами из Бодмина, чтобы узнать, как отозвать судебных приставов или хотя бы сдержать их набеги. Потом они осмотрят дом рядом с Бодмином, который Тревэнионы собираются снять. Похоже, Филип не сердится на них из-за Клоуэнс и очень помог.

Чуть дальше нырял Эдвард, пытаясь поймать камбалу. Пару раз у него получалось ухватить рыбину, но, конечно же, все они выскользнули из рук. Клоуэнс хохотала, пока не наглоталась морской воды и не закашлялась. Эдвард похлопал по спине, и результате они оказались полуобнаженными друг у друга в объятьях. Их ноги мягко переплелись, чтобы удержаться на плаву.

— Мне не... хочется покидать... Корнуолл, — задыхаясь произнес Эдвард. — Ты открыла для меня рай.

— Здесь... не всегда... так. — Клоуэнс тоже задыхалась. — Часто льют нескончаемые дожди. И вечно дует.

— Я это вынесу, если ты навсегда останешься со мной.

— Что ж... мы ведь помолвлены, верно?

— Опрометчиво. Теперь ты не отвертишься.

— Знаю. Ты устанешь от меня... и тогда вспомнишь, что хотя бы погода стояла отличная.

— Может, попробуем?

— Что именно?

— Брак.

Клоуэнс ощутила его мимолетное прикосновение.

— Я это обдумываю.

— Жить вместе, любить и лелеять друг друга?

— У меня под ногами уже нет дна. Если я не соглашусь, можешь толкнуть меня под воду.

— Я тоже не чувствую под ногами дна.

Пока Белла болела, вся обычная рутина в Нампаре временно замерла. Теперь, когда она очевидно шла на поправку и ее бурлящая энергия возвращалась с каждым часом, жизнь потекла как обычно. Помимо еженедельных визитов к Пэйнтерам, Демельза часто навещала Келлоу, прежде всего Дейзи, которая хронически болела, но, похоже, не смертельно. Как безжалостно заявил Валентину ее брат, умирать она будет долго.

После обеда Клоуэнс поехала на верховую прогулку с Эдвардом, так что, оставив Беллу на попечение Джейн Гимлетт, Демельза пошла пешком в Фернмор.

Приближаясь к дому, она подняла взгляд на небо и поняла, что для купания они выбрали самый лучший день. Погода наконец-то менялась. Ветер не так посвежел, как ожидала Демельза, но с каждой минутой все становилось совершенно другим. Солнце скрылось за нитями грозных облаков.

Несмотря на некоторую претенциозность, Фернмор даже во времена доктора Чоука был просто большим деревенским домом. Демельза гадала, как его построили на земле, которую иначе как сельской не назовешь. Надо как-нибудь спросить у Росса.

Дни доктора Чоука давно миновали: вместо восьми слуг осталось двое, да и те недавно ушли, и на замену никто не появился. Миссис Келлоу работала по дому, как могла, а Дейзи помогала по мере сил. Сад перед домом зарос сорняками, шторы кое-где порвались, на крыше не хватало черепицы.

Дверь открыл Пол, а когда на лице Демельзы отразилось изумление, он уточнил:

— Присматриваю за больной, это на пару дней. Родители решили отдохнуть.

— Вот как? — Демельза шагнула в дом. — Мэри с тобой?

— Нет, дома и неважно себя чувствует.

В доме царил мрак и душевный холод. В разгар лета в четыре часа в нем бродили тени. Пахло капустой, сигарами и плесенью. Пол стоял рядом и смотрел на нее. Сорочка без воротничка — единственная уступка жаре; длинные волосы заглажены назад.

— Как Белла?

— Гораздо лучше.

— Отлично. Вы ведь не хотите, чтобы ее постигла участь Джереми.

— Джереми умер не от лихорадки. Его убили на войне.

— Я неправильно выразился. Я про то, что из-за гибели Джереми будет тяжелее вынести потерю другого ребенка.

— Она не умрет, Пол.

— Какое облегчение. Знаете, я все еще по нему скучаю... как и вы, наверное.

— Как и я.

В Демельзе нарастала беспричинная злость. Но разве нет причин злиться, когда топчутся на еще не забытой скорби?

— Джереми был моим лучшим другом. Он и Стивен Каррингтон. Странно, что остался только я.

— Да, тебе повезло.

— Вы считаете это везеньем? Вполне возможно. Мы избежали наказания. Нарушили закон.

— Давай лучше не будем говорить на эту тему.

— Так вы знаете? Знаете, о чем я толкую?

— Знаю столько, сколько хочу знать. Получается, твоих родителей нет дома? Надолго они уехали?

— Знаете, леди Полдарк... мне так вас называть? Знаете, Демельза, мать моего лучшего друга, я не сражался на войне, как отец Джереми, как доктор Энис или как этот Филип Придо, как Джереми... однако я привык к смерти больше них. Я потерял обеих сестер, Джереми и еще пару человек, и от этого мне кажется, что жизнь ничего не стоит.

— Ты глубоко ошибаешься, Пол.

— Знаете, как подняться в спальню? Вчера она засиделась допоздна, так что отдыхает перед ужином. Поднимайтесь, она не спит.

Однако, провожая ее наверх, Пол следовал за ней совсем близко и остановил в коридоре.

— Джереми говорил, у вас дар ясновидения.

— Ох, нет.

— Ну, некое чутье все же есть. Мне бы хотелось как-нибудь с вами побеседовать.

— О чем именно?

— О жизни... и смерти.

— Разве не об этом мы сейчас говорим?

Сквозь окно на его бледное лицо упал солнечный луч.

Пол постучал в дверь и открыл ее.

— Дейзи, к тебе пришли.

И покинул Демельзу.

— Он расстался с Мэри, — сообщила Дейзи. — Они вроде любили друг друга пару лет назад. Конечно, она потеряла красоту. Но дело не только в этом. Темплы очень расстроены. Но спасибо, что пришли. Расскажите новости. Так значит, у Клоуэнс появился мужчина! Будет пышная свадьба? Наверное, праздновать вы поедете в Бовуд.

— Пока не знаю. — Демельза подумала, что у всех Келлоу просто дар выражаться бестактно. — Твои родители уехали так внезапно? Я видела твою мать неделю назад, и она не говорила, что уезжает.

— Они и не собирались. Но когда Пол приехал на той неделе с новостями о разрыве брака, то объявил, что пока поживет дома, и они этим воспользовались. Это пойдет им на пользу.

В комнате Дейзи царил беспорядок, в тускнеющем свете было заметно запустение. Внизу на клумбе росла плетистая белая роза, хилые побеги упирались в стекла. Какое бы недомогание Демельза не испытывала, но подобную небрежность не допустила бы. Само собой, при любом ветре ростки будут биться о стекло. Окно было приоткрыто, но воздух в комнате все равно остался спертым. Весь этот дом душный, затхлый и угнетающий. Семья Келлоу, думала Демельза, закостенела, вечно ждет милостей от судьбы, а сама ничего не хочет делать. После продажи транспортной компании Чарли Келлоу ничем не занимался, а Пол, хотя и помогал тестю, но не прикладывал особых усилий, чтобы содержать жену. Бедняжка Дейзи. Только она и жива.

Демельза прервала болтовню Дейзи вопросом:

— А Пол курит сигары?

— Что? Сигары? Ох, да. А почему вы спрашиваете?

— Мне показалось, что внизу ощущается стойкий запах сигар.

— Ох, все мужчины их курили вчера вечером! И Батто!

— Батто?

— Когда старики ушли, мы пригласили на ужин Валентина и Дэвида, а они привели с собой Батто, которого я обожаю. И мы учили его курить сигару. Когда Валентин рядом, Батто в отличном настроении! Он курил, подражая Валентину, пока не засунул сигару в рот обратным концом! Тут такое началось! Но даже тогда он разбил всего две тарелки и блюдце, да и то случайно!

Хоть что-то рассмешило Дейзи, правда, смех прервался приступом кашля.

Когда приступ закончился, Демельза продолжила:

— Наверное, было весело. Но разве тебе не вреден дым сигар?

— Ну, может, чуть-чуть. Но мне многое вредно. Даже вид приближающегося доктора Эниса!

— Полагаю, у Валентина и Пола теперь появилось кое-что общее — оба живут отдельно от жен.

— Если бы вы видели их вчера, то подумали бы, что их это не особо печалит!

— Слышала, Селина вернулась в Корнуолл. Надеюсь, у них с Валентином все наладится. Надолго уехали твои родители?

— На неопределенный срок. Уехали в Сент-Айвс, где у матери живет кузина.

Демельза посмотрела на небо. За окном помрачнело, но по-прежнему ни ветерка. Она потерла ступней край коврика, но убрала ногу, когда из-под него вылез муравей и скрылся в щели между половицами.

Она спросила как бы невзначай:

— Валентин принес свои сигары?

— Понятия не имею. А почему вы спрашиваете?

— Мне показалось, я узнала запах. Росс, как ты знаешь, предпочитает трубку.


Глава седьмая


На следующее утро Белла получила письмо от Мориса.


Любовь моя, я никак не мог понять, почему ты так долго не пишешь, а теперь узнал — какой ужас! — что ты заболела!!! Узнал об этом вчера от Жоди де ла Блаш, которая побывала в Лондоне и встречалась там с мадам Пелэм.

Говорят, это болезнь горла. Дай Бог, чтобы с твоим прекрасным голосом ничего не случилось. Пожалуйста, напиши сразу на вышеуказанный адрес, или если ты не в состоянии, попроси своего уважаемого отца. Хоть пару строк, чтобы меня успокоить.

Я снова в Руане, и пока нет надежды поставить оперу.

Все большие театры Парижа заняты, а месье Лебёф, владелец театра «Грамон», боится рисковать. Я еще попробую его уговорить, но его недавно бросила любовница, на которую он спустил кучу денег, так что сейчас он помешан на сокращении расходов и избегает любого риска. Мол, сначала он поставит старые спектакли с четырьмя актерами, потом подберет двух звезд, которые точно привлекут публику. А на следующий год пересмотрит решение.

Тем временем весь мой прекрасный певческий состав разбрелся кто куда, а моя совершенная примадонна находится в пятистах километрах отсюда, в родном Корнуолле, и тяжело больна. Я очень волнуюсь.

Минувшим вечером в доме Жоди де ла Блаш на улице Камбон я встретился с сеньором Россини! Он обаятельный, приятный внешне и очень веселый человек. И молод! Мне тридцать один, а ему, по-моему, даже меньше. Он получил хорошие отзывы о моей постановке «Цирюльника» от месье Пине, и если я найду театр, он точно поможет собрать труппу и найти финансовые средства. Встреча с ним стала одним из самых счастливых дней в моей жизни, и превосходит ее только день встречи с тобой. А та премьера в Руане! Великолепно!

Моя драгоценная, пожалуйста, напиши поскорее. Письмо дойдет за неделю, а пока я с нетерпением буду ждать от тебя новостей. Ты прелесть.

Навсегда твой,

Морис


Белла теперь могла ходить с тростью и, трижды прочитав письмо от начала до конца, спрятала его в верхнем ящике комода среди чулок, куда точно никто не заглянет. Белла не знала, что рассказал матери отец, но он дал слово не упоминать об их разговоре на корабле. Ей хотелось еще какое-то время оставить все как есть. Теперь же, если у нее хватит духу, надо поскорее ответить.

Через три дня Эдвард Фитцморис вернулся в Лондон в том же темно-зеленом экипаже, который во время вынужденного пребывания сначала в Нампаре, затем в Киллуоррене привлек много любопытных взглядов. Клоуэнс вернулась в Пенрин вместе с Эдвардом. Там он ее покинул, она собиралась выставить на продажу судоходное предприятие и переехать в Нампару. Они решили пожениться в церкви Сола первого сентября, то есть через месяц, времени осталось мало, хватит только для приготовлений и оглашения имен вступающих в брак.

Медовый месяц они проведут в Бовуде, где Клоуэнс познакомится с некоторыми его старинными друзьями, а затем на месяц вернутся в Корнуолл. Дальше пока планов не строили. Эдвард не помнил себя от радости, а Клоуэнс, как только исчезли первые сомнения, заразилась его восторгом и волнением.

После их отъезда Росс провел среду на встрече с кредиторами Джона Тревэниона, бывшего члена парламента, бывшего главного шерифа Корнуолла. Потом он осмотрел дом, где временно поселятся миссис Беттсворт, мисс Клеменс Тревэнион и миссис Джереми Полдарк с дочерью, пока не погасят самые срочные долги.

Погода до сих пор стояла засушливая, но дул порывистый ветер, жара спала, и пусть домой он вернется поздно, но Росс решил не ночевать в другом месте. И правильно поступил — приехав в час ночи, уже в четверг, наутро он проснулся поздно и завтракал один, поэтому первым заметил в долине всадника, узнал манеру сидеть в седле на дюйм левее. Допив кофе, Росс сразу направился к мосту через ручей, чтобы перехватить гостя.

— Кристофер.

Тот снял шляпу и вытер пот со лба тыльной стороной ладони.

— Мой дорогой сэр Росс. Приятная встреча.

— Я увидел тебя в окно. Ты не сообщил о приезде. Давай помогу.

— Благодарю, не стоит. — Лейтенант Кристофер Хавергал выскользнул из седла и неуклюже приземлился на искусственную ступню, чуть поморщился и протянул руку. — Вы живете досадно далеко от Лондона, сэр. С каждым разом кажется, что все дальше и дальше.

— С годами и впрямь так кажется, но тебе пока рано об этом думать. Ты приехал к Изабелле-Роуз?

— А к кому же еще?

Комната Беллы выходила на другую сторону, на море. Бросив беглый взгляд за спину, Росс добавил:

— Вон та торчащая слева ветка — ее оставили, чтобы привязывать лошадей. И как раз трава вокруг... Заходи. Давай сначала поговорим в библиотеке, а потом решим, что делать дальше.

Кристофер последовал за ним. Росс наполнил два бокала наливкой из графина. Кристофер взял стул.

— Когда бесконечно сидишь в экипаже и на лошади, то под конец ноги настолько устают, будто проделал весь путь пешком.

Он слегка изменился. Волосы и усы Кристофер укоротил еще в прошлом году, но они все так же выделялись. Спина такая же прямая, как и приятные раскованные манеры.

— Как она?

Росс рассказал в общих чертах. Сейчас ей гораздо лучше, и она ходит по дому. Теперь, когда спала летняя жара, она выходит из дома, раз в день недолго гуляет по пляжу.

— Но сегодня она еще не спускалась. В котором часу ты выехал из Труро?

— Как ее голос?

— Пока не очень. Мы каждый день ждем улучшения.

— Я очень хочу ее увидеть.

Повисла пауза.

— Я пока не уверен, что стоит, Кристофер.

Молодой человек удивленно посмотрел на него.

— Почему это? Она вполне здорова и может принимать посетителей.

— Да, само собой. Но некоторые серьезные заболевания сказываются на состоянии больного, делают его напряженным и очень чувствительным. Лучше сначала переговорить с ее доктором.

— Но мы помолвлены! Если бы не помеха в самый последний момент, я бы уже на ней женился! На каких основаниях...

— Ты с ней не ссорился?

— Вовсе нет! Я отплыл в Лиссабон по важному заданию для Ротшильда. Когда вернулся, она уже уехала!

— Она тебе написала?

— Позже написала. Что решила поехать в Руан с этим французским импресарио. Признаюсь, мне это не по душе. Но это не основание для разрыва помолвки! Как и у нее нет подобных оснований!

Росс не садился во время беседы и стоял спиной к свету, глядя на гостя.

— Кристофер, прости, но как раз то, о чем ты говоришь, имеет прямое отношение к встрече с ней. Жизненно важно не расстраивать Беллу. Сейчас твои слова могут ее расстроить. Я прекрасно понимаю твои чувства, но следует подойти к этому с большой осторожностью.

— Она влюблена в Валери?

— О ее чувствах я не могу судить. Знаю лишь, что во Франции она добилась огромного успеха. А еще знаю, что она подхватила опасное заболевание горла. Я не осуждаю тебя, ее или его. Меня лишь заботит, чтобы всплеск эмоций, который я мог бы предотвратить и предотвращу, не помешал выздоровлению.

Кристофер приглаживал длинные усы, словно успокаивал их.

— Я проехал триста миль, и мне откажут во встрече с девушкой, за которой я ухаживал и которую поддерживал больше пяти лет?

— Нет... я посоветуюсь с доктором Энисом. Но пойми меня. Давай вместе спокойно поразмыслим. Я помогаю ее матери и желаю Белле только добра. Когда она выйдет замуж и за кого — всецело ее выбор.

— Он сделал ей предложение?

— Об этом ты сам у нее спросишь, но только когда она поправится...

— Импресарио вроде Мориса Валери не верят в брак. А что касается ее выступления в Руане, я мог бы устроить для нее подобное в Англии, где бы она точно не подхватила эту заразу.

— Наш доктор Дуайт Энис, с которым ты точно знаком, скорее всего, навестит ее сегодня днем. Его мнение для меня превыше всех прочих. И я не хочу, чтобы ты выяснял отношения с Беллой прежде, чем я услышу его мнение. Кристофер, давай поступим вот как. Поезжай к моему кузену Джеффри Чарльзу Полдарку в Тренвит, это в четырех милях отсюда, как тебе известно. Объясни ему суть дела и попроси позволить тебе там переночевать. Даже не сомневаюсь, он с радостью тебя примет. Позже я приеду к тебе в Тренвит. Если у Дуайта Эниса будет время, я приведу его, и мы все обсудим. Я не видел утром Демельзу, но сообщу ей, и может, она тоже со мной приедет. Она всегда любила тебя, как и я. На мой взгляд, крайне важно не ставить Беллу сразу перед выбором. Надо постепенно и мягко подвести ее к этому.

Кристофер невесело усмехнулся.

— Хорошо. Давайте мягко сообщим ей о неожиданном приезде будущего супруга.

— Кристофер, — начала Демельза, — ты говорил, что не ссорился с Беллой перед отъездом в Лиссабон. О чем вы разговаривали, когда гуляли в последний раз? Ты помнишь?

— Да. Пошли поужинать в кофейню на Джермин-стрит. Кучер миссис Пелэм, можно сказать, присматривал за нами. По дороге домой мы беседовали об одной даме, которую я знал, а она нет. Все в полном согласии.

— А поподробнее можешь рассказать?

Он помедлил, а потом все рассказал.

— А тебе не кажется, что в этом отчасти кроется причина отчуждения Беллы?

— Кажется, и позже я ругал себя за подобную откровенность. Для меня это всего лишь проза жизни. У Беллы все иначе. Но это же не объясняет случившееся!

Они сидели в красивой гостиной наверху с панельными стенами и огромным эркерным окном. Амадора ушла под каким-то предлогом, понимая, что они хотят поговорить без свидетелей. Через пару минут появились Росс с Дуайтом.

— Мне кажется, — продолжил Кристофер, — если целиком или отчасти причина в этом, то Белла отреагировала излишне эмоционально. Я очень сожалею о случившемся и хочу с ней объясниться. Хотел объясниться сегодня вечером и думал, что она поймет. Я не святой, леди Полдарк, и перед Беллой тоже никогда им не притворялся. Вообще-то, порой казалось, что ей скорее нравятся мои редкие беспутства. Я влюбился в нее, когда ей было четырнадцать; и она, уверен, влюбилась в меня. Разумеется, как вы тогда считали, Белла была слишком молода для помолвки. Но мы никогда не теряли связи. Писали друг другу и время от времени по счастливой случайности или благодаря ухищрениям встречались.

Он встал и, прихрамывая, прошелся по комнате.

— С самого начала я понял, что она исключительная личность с редким талантом. Как вам известно, это я убедил вас, что ей надо ехать учиться в Лондон. Я поехал с вами выбрать школу, а когда она прибыла в Лондон, то все время находился рядом и помогал ей советами. Я организовал почти все ее ранние концерты; в общем, стало понятно, что мы преданны друг другу. Тогда вы согласились, что ей следует обручиться со мной. Я считаю, что вел себя как джентльмен.

Он ждал. Демельза согласилась:

— Да, это верно.

— Я был ее возлюбленным в самом романтичном смысле слова. Часто целовал ее, подбадривал, когда порой она падала духом, хотя это случалось редко. Но никогда не злоупотреблял ее романтической и нежной натурой и был примерным женихом. Вот так. Поэтому я не вел себя как святоша. Моя жизнь военного на это ясно указывала. Во время Пиренейских войн у меня была любовница-португалка, которая ездила со мной повсюду. Белла знала, и ее это забавляло и добавляло пикантности в наши относительно целомудренные отношения. Вы понимаете физическое состояние порывистого человека лучше своей дочери. Пока я помогал ей всевозможными путями и продолжал вести себя подобающе, как с юной леди, то захаживал в клуб «Мадам Коно», где есть разного рода женщины. Время от времени я пользовался их услугами. Эта жизнь (или развлечения, как вам угодно) совершенно не касалась нашей с Беллой жизни, и прискорбно, что они пересеклись. Но это не значит, что когда я женюсь на Белле, то продолжу вести двойную жизнь и ходить в клуб. Вовсе нет!

— Ты ей сказал об этом? Объяснил суть дела?

— Ну разумеется! — Он замешкался. — Разумеется. Но сейчас, независимо от ее чувств ко мне, ей понадобятся утешение и поддержка. Знаю, это она получит от семьи, но моя помощь ей тоже нужна, потому в этом отношении, уж простите, я знаю ее лучше семьи. Для певицы потерять голос, даже временно, почти равносильно потере жизни! Она почувствует утрату, ощутит себя калекой, униженной. Мне надо увидеться с ней, чтобы вернуть ей утраченную уверенность. Прошу вас подумать над этим.

— Кристофер! — воскликнула Белла, голос сорвался на хрип. — Мне сказали, что ты здесь! Нет, нельзя меня целовать, я все еще заразная!

— Глупости, — фыркнул Кристофер. — Ты ведь знаешь, мои усы убивают любую заразу. Какая ты тоненькая! Так вот, я здесь уже два дня из отпущенных мне пяти, и мне не разрешали тебя увидеть до настоящей минуты, сначала предупредили Красную Шапочку об опасном взгляде Огромного Серого Волка. Какая радость снова тебя увидеть! С тобой сносно обращаются в этой больнице?

— Неплохо, благодарю.

— Тебе можно со мной искупаться? На Рождество купаться было холодновато.

Белла взглянула на стекающие по окнам капли дождя и захихикала.

— Ты припозднился. На прошлой неделе стояла жара.

Кристофер вынул пробку из склянки с лекарством, которое назначил Белле Дуайт Энис, и понюхал.

— Он хороший, этот костоправ? Впечатлил меня, должен признаться, но нельзя рассчитывать на хорошую медицинскую помощь в такой глуши. Как встанешь на ноги, тебе надо в Лондон.

Помолчав, Белла сказала:

— Я рада тебя видеть, Кристофер. Нам надо поговорить...

— Разумеется, поговорим, когда тебе станет лучше. Между прочим, я слышал о твоем блестящем успехе в Руане. Хочу сперва услышать об этом. Знаю, профессор Фредерикс склонен отвергать «Севильского цирюльника», как комическую оперу, но мое чутье говорит, что он не прав. На днях я столкнулся с Францем фон Баденбергом, и он спрашивал про тебя. Он видел «Цирюльника» в Королевском театре несколько лет назад и сказал, что там царило ангельское веселье!

Белла рассказала неполную версию случившегося в Руане, а Кристофер поглаживал усы и не спускал с нее голубых глаз. На последней фразе она затихла, ее задор угас.

— А мой голос, Кристофер. Мой инструмент. Он навсегда исчез?

— Нет, конечно. Через...

— Три недели. Скоро пройдет уже четыре. Да, конечно, я иногда пробую петь, прямо здесь, когда все уходят из дома. Ниж... нижние ноты звучат не так уж плохо. Но высокие пока вообще не удаются. Дело не в том, что я не могу их взять, просто они получаются резкими.

— Но за две недели появились улучшения?

— О да, но...

— Тогда наберись терпения, моя сладкая. Что говорит доктор Энис?

— То же, что и ты. Но разве он знает? Разве кто-нибудь знает? Моя мать переболела тем же недугом тридцать лет назад, и ее голос во время пения звучит чуточку хрипловато.

— Не замечал.

— Заметил бы, если послушал, как она поет гимны! Если на верхних нотах мой голос останется хриплым, то я не смогу больше исполнять музыку сеньора Россини или других оперных композиторов!

Кристофер вытащил из кармана платок и осторожно промокнул Белле слезы.


Глава восьмая


Валентин приехал в Рэйли-фарм, чтобы встретиться с женой. Рэйли-фарм еще сильнее Фернмора напоминал обычный сельский дом. Когда-то здесь было небольшое землевладение около ста акров, но в земле обнаружили олово, и большую его часть добыли вольные копатели. Как это часто бывало, старатели выкопали то малое, что нашли, работы забросили, а добычу перенесли в другое место, оставив изуродованный ландшафт, два небольших разрушенных сарая и отвалы пустой породы. Туда выходили окна дома, и вид не назовешь роскошным.

Тем не менее, вид с другой стороны был совершенно иной: массивная стена из елей, падуба и земляничника отделяла дом от заботливо сохраняемого поместья Техиди. Валентин подошел к входной двери и не нашел подходящего дерева, поэтому обернул поводья вокруг невысокой гранитной колонны с неразборчивой надписью. Кузина Селины Генриетта Осворт подошла к двери. Это была высокая мужеподобная дама с пучком усов на губе. Джордж мгновенно ее невзлюбил, и Валентин, уже встречавший ее раньше, на этот раз разделял мнение своего предполагаемого отца. Он улыбнулся самой приятной улыбкой.

— Генри! Добро пожаловать в Корнуолл! Решил заглянуть к вам, узнать, благополучно ли вы устроились.

— Камин на кухне дымит, — сказала Генриетта, — в гостиной плесень, да и помощи здесь ждать не от кого. Ну да ладно. Что вам угодно?

— Заехал повидать Селину и маленького Джорджи.

— Велено не пускать!

Она преградила ему путь.

— Кто так сказал?

— Ваш отец, сэр Джордж.

За ее спиной послышался легкий топот ножек, и мимо мощных ног Генриетты проскользнул мальчик в шерстяном костюмчике.

— Папу! Папу! Папу!

Этим ласковым именем малыш называл отца. Валентин взял сына на руки, поднял и крепко обнял. Из дома вышел крупный мужчина без сюртука и в зеленом фартуке и враждебно уставился на Валентина.

— Джорджи, Джорджи, мой малыш, выходит, ты меня не забыл!

— Папу! Папу!

Крошечные ручки гладили отцовское лицо.

— Мадам, вы желаете впустить этого джентльмена? — спросил мужчина в зеленом фартуке.

Появилась Селина. Светлые волосы заколоты на затылке, кошачьи глаза смотрели неприветливо.

— Разумеется, нет.

— Значит, так, — сказал Валентин, глядя ей в глаза. — Я заехал на пятнадцать минут. У меня есть право увидеть сына и поговорить с тобой. А если этот человек мне помешает, я ему хребет сломаю.

— Ну давайте, попробуйте, — сказал слуга. — Слыхали, что мадам сказала?

Он шагнул вперед.

— Подожди, — сказала Селина. Она знала, на что способен Валентин в приступе гнева. Джессоп, впусти мистера Уорлеггана. Пусть останется, но только на пятнадцать минут. Если я позвоню в колокольчик, будь добр, войди и выкинь его вон. А пока сходи к Гейлсам и попроси Берта Гейлса прийти тебе на помощь.

Просияв, Джессоп удалился. В гостиной Валентин огляделся, посмотрел на зеленую ситцевую мебель, на зарисовки на военную тему, висящие по стенам. Джорджи держал его за руку, пытаясь выдернуть другую из хватки Генриетты.

Валентин присел и немного поболтал с малышом. Затем поднял взгляд и сказал:

— Мальчик добился больших успехов. Он хорошо говорит для своих лет. Ты сама его учила?

— Папу! Папу! Папу!

— Очень прошу, говори, что хотел, и убирайся.

Валентин сел и скрестил ноги. Джорджи обиженно посмотрел на Генриетту и уткнулся головой в отцовские колени. Валентин погладил темные вьющиеся волосы сына.

— Селина, зачем ты вернулась в Корнуолл?

— Я так решила.

— При поддержке моего отца?

Селина не ответила.

— Зачем тогда жить в такой лачуге? Если можно остановиться в доме, который когда-то был твоим и по сравнению с этим выглядит дворцом?

— Я с удовольствием так и поступлю, если ты оттуда уедешь.

Воцарилась тишина.

— Генри, вас не затруднит оставить нас на несколько минут? И возьми Джорджи с собой. Не годится, чтобы ребенок присутствовал при ссоре родителей. Я в детстве пережил много такого и поклялся, что мой сын с этим не столкнется.

Генриетта зыркнула на него и посмотрела на Селину.

— Хорошо, хорошо, ступай, — сказала Селина. — Я не боюсь оставаться наедине с этим... с этим человеком. Я позвоню, если понадобишься.

Когда Генриетта взяла Джорджи на руки, он расплакался. Наконец, супруги остались одни.

— Так-то лучше, — сказал Валентин, — а теперь рассказывай, о чем вы там договорились с моим отцом?

Она уставилась на его длинные ноги, сосредоточив взгляд на кривой ноге, словно сам вид этого легкого уродства мог укрепить ее и помочь отвергнуть все его предложения.

— Твой отец предложил мне этот дом и ежемесячное пособие, при условии, что я больше не имею с тобой ничего общего.

— Щедрая сумма?

— Достаточная, чтобы жить дальше. Не такая щедрая, как то состояние, которое я принесла тебе после замужества, а ты растратил.

Он пожал плечами.

— Это наша общая ошибка. Но не все потеряно. Я прибыльно продал шахту, сохранив при этом часть доходов. И ясное дело, я обожаю малыша Джорджи, а он — меня.

— К несчастью.

— Ты не имеешь исключительного права опеки над моим сыном. Если я подам иск, одновременно предложив тебе и сыну дом и семейную жизнь, суд будет на моей стороне.

— Хороша семейная жизнь! Когда в дом то и дело шляются всякие пьяницы и шлюхи! Где бесится дикая обезьяна! Твой отец направит все свой влияние против тебя. Человек с его репутацией — против человека с твоей репутацией! И непременно предложит взять на себя воспитание маленького Джорджи...

— Ах вот как. Мне следовало догадаться о его планах. Он постепенно получит опеку над моим сыном и попытается воспитать его по своему банкирскому образу и подобию. Плавильщик Джордж и маленький Плавильщик Джорджи! Селина, в самом деле! Мне не верится, что ты не видишь насквозь его лицемерные ухищрения!

— Разумеется, вижу! — крикнула она, и нежное лицо исказила гримаса. — И я приветствую их! По сравнению с твоей распутной жизнью! Жизнью во лжи и обмане! Ты хочешь, чтобы он вырос таким, как ты? Какой пример для подражания! Какое будущее для ребенка!

Часы пробили четыре. Время поджимало.

— Мне следовало давно тебе рассказать кое о чем. Не знаю, возможно, до тебя доходили слухи. Разве ты не понимаешь, почему Джордж так меня ненавидит?

— Прекрасно понимаю.

— Но ты не знаешь всего. Многие годы в глубине души он подозревал, что я не его сын.

Селина достала платок и промокнула разгоряченное лицо.

— Ты давно намекал, еще до нашей женитьбы. Ну и что с того?

— Для него это важно.

— Ну конечно, важно. И для тебя, если ты в это веришь. Но все равно, ты изменил мне с добрым десятком женщин, а когда последняя отказалась быть брошенной, ты убил ее или подговорил кого-то ее убить. Превратил наш дом в бордель и игровой притон.

Валентин медленно сел, положив руки на колени, и пристально посмотрел на нее.

— Мои приятели не опускаются до убийства. Они приходят и уходят по моему приглашению, чтобы оживить жизнь, которую я нахожу все более скучной. Сейчас я живу один, с Дэвидом Лейком и обезьяной для компании. Если ты считаешь, что я убиваю женщин, с которыми занимаюсь любовью, то я могу и тебя убить, верно? Ты понимаешь, в какой опасности находишься?

— Тебя никогда больше не пустят в этот дом!

Вдруг задребезжала дверная ручка. Селина подошла к двери и открыла ее. Маленький Джорджи прошмыгнул внутрь.

— Папу! Папу! Папу!

Валентин сгреб малыша в охапку и внимательно на него посмотрел.

— Какой отличный парень! Я так и вижу, что он вырастет полной копией своего деда!

Погруженный в размышления, Валентин ехал обратно в Плейс-хаус. Он остановился рядом с шахтой и полчаса изучал процесс установки нового небольшого насоса, потом вошел в дом и, игнорируя приветственные вопли Батто, отправился на кухню, где застал Дэвида Лейка за разделкой охотничьих трофеев.

С веревок свисала пара диких уток, шесть кроликов и три мешка сушеного инжира. Заметив, наконец, взгляд Валентина, Дэвид произнес:

— Не смог их пристрелить, пришлось купить у того соседского парня, что к нам заходит.

Валентин сел на край стола и свесил ногу.

— Пытаешься выслужиться перед Батто?

— Еще бы! Вот бы он любил меня так же, как тебя!

— Он тебя терпит. Но не торопись. Дорога к его сердцу идет как раз через желудок.

Дэвид разглядывал ствол пистолета.

— И как там твоя малышка?

— Все так же плохо. А прежде я думал, что люблю ее.

— Но больше не любишь?

— Малыш Джорджи отлично выглядит! Боже, как он вырос!

— Он тебя узнал?

— Ну ты и дурак! Разумеется, узнал!

— Не стоит принимать это как должное. Мальчики в его возрасте, как правило, цепляются за мам и забывают своего старика, если его нет рядом.

Валентин пожевал палец перчатки для верховой езды.

— Сколько уже времени ты здесь, Дэвид?

Тот поднял голову.

— Где здесь? В этом доме? Шесть или семь месяцев, то тут, то там. А что, я тебе надоел?

— Нет... в последнее время ты моя единственная компания. Оставайся. Однако ты ничем особенно не занят. Это совершенно бесплодный уголок Англии... Интересно, что тебя здесь привлекает?

— Просто мне нравится такой образ жизни. В сущности, я лентяй. Мне нравится солнце, ветер, море, песок и все эти запахи — морских водорослей, соленой воды, ракитника, кроликов, собак, диких обезьян, диких людей...

— Достаточно.

— Если я вернусь в Лестершир, отец заставит меня учиться на адво...

— Я думал, ты уже выучился.

— Более или менее. Но я предпочитаю жизнь, полную пьяных и развратных праздников, устроенных пьяным и развратным приятелем из Итона, у которого всегда найдется подходящее место в доме, вино в подвалах и талант развеселить общество. Хочешь, чтобы я заплатил за постой? Или уехал?

— Не надо. Успокойся.

— Я и не волновался. Я начинаю волноваться, только когда кто-то советует мне сесть на диету.

— Странно, — после некоторого раздумья произнес Валентин, — я ем и пью без всякой меры и все равно не прибавляю ни одной унции веса. Каждая съеденная или выпитая тобой унция превращается в жир. И все же мы оба одинаково слабы по сравнению, скажем, с Батто, который отрастил огромное брюхо, но все же намного сильнее нас.

— В таком случае, вероятно, нам стоит полностью перейти на корешки, побеги и орехи?

— Не уверен, что он такой уж вегетарианец, — задумчиво сказал Валентин, — на днях я наблюдал, как он поймал и съел дрозда.

— Будем надеяться, что он не готовится попробовать человечинку.

Дэвид взял ружье и повесил его на гвоздь на стене.

— Дэвид!

— Что?

— Я тут подумал...

— Это заметно...

— Может, сейчас ты никуда не годен, но ведь ты был когда-то военным. Ты кое-чему обучен. На стену залезть сможешь?

— Какой высоты?

— Не хотел бы ты поучаствовать со мной в небольшом приключении? Не сейчас, но через некоторое время.

— Продолжай!

Валентин поковырялся в зубах.

— Ты не мог бы помочь выкрасть одного ребенка?

— Ребенка? Да ты шутишь... Кого?

— Маленького Джорджа Уорлеггана.

— В смысле? Твоего малыша?

— Да, да, его самого!

— Ты что, серьезно?

— Плавильщик Джордж намерен перекрыть мне доступ к сыну. Собирается фактически усыновить его, воспитать себе подобного, превратить в мироеда, ростовщика, и Селина готова на это пойти. Ведет себя как полная сука. Я не буду сидеть сложа руки, согласившись с такой ужасной судьбой для моего мальчика. Хочу добиться опекунства над ним — на время или навсегда.

Воцарилась тишина. Даже Батто перестал ворчать себе под нос.

— Какое сейчас наказание за кражу ребенка? — поинтересовался Дэвид. — Смерть через повешение, кажется?

— Это если схватить какого-нибудь мальца и требовать с родителей выкуп. Тогда я не удивлюсь. А это мой собственный сын, которого силой удерживают вдали от меня! Я имею право на опеку!

— А ты не мог бы сначала обратиться в суд?

— Плавильщик Джордж имеет большой вес в графстве. Только и слышно: «Да, сэр Джордж! Нет, сэр Джордж! Конечно, сэр Джордж!» Мои шансы не так велики.

— Так значит...

— Порывшись в бескрайних запасах своей памяти, дорогой Дэвид, накопленных в результате твоего всестороннего образования, ты, быть может, отыщешь старую пословицу — что с воза упало, то пропало.

— Как забавно. Знаешь, в Итоне это была наша любимая пословица. По крайней мере, действовали мы именно так, и ты, похоже, надеешься, что я об этом вспомню. Что ж, продолжай.

— Пока сказать особо нечего, — сказал Валентин, — пока нечего. Я бы пока ничего не предпринимал, чтобы укрепить в них обманчивое чувство безопасности. Но планы надо составить, обговорить и рассмотреть. Есть много идей, которые можно осуществить. Я должен знать, захочешь ли ты мне помогать?

— Как же я могу отказаться?


Глава девятая


Эдвард хотел устроить тихую свадебную церемонию, и Клоуэнс его поддержала. Но его положение в обществе привлекло к ним повышенное внимание. Пожелали приехать брат и невестка. Самый красивый дом в округе — Тренвит, и потому им предложили остановиться там. Нельзя было исключить и прибытия еще десятка близких друзей Эдварда, их предстояло где-нибудь разместить. Для этого пригодился Киллуоррен. Валентин, который в своей небрежной манере вроде бы обрадовался перспективе нового замужества кузины, предложил комнаты в Плейс-хаусе, но все Полдарки считали, что это приглашение не следует принимать.

Весь август в Нампаре звучало девичье пение. Белла пробовала петь. Но пока что исчезли живость и искрометное веселье. В прежние времена голос Беллы звучал непринужденно за счет хорошо поставленного дыхания и крепких голосовых связок. Звучал во всей полноте и великолепии. Теперь же в среднем регистре он был довольно уверенным, но когда Белла брала верхние ноты, терял эту уверенность. Пару раз Демельза слышала, как она останавливается, откашливается и начинает сначала. Однажды Демельза вошла в комнату Беллы и увидела, как та сидит перед зеркалом, а по лицу струятся слезы. Как только Демельза вошла, Белла отвернулась от зеркала и схватила платок.

— Ох, милая, — на глаза матери навернулись слезы сочувствия. — Не надо горевать. Голос вернется. Смотри, как ты уже поешь! Куда прекраснее, чем я когда-либо! Твой голос уже звучит красиво. Дядя Дуайт считает, что ты поправишься.

— Уже почти два месяца, как я дома. Сейчас... я чувствую себя хорошо. Вернулся аппетит, я достаточно хорошо питаюсь, чтобы снова набрать прежний вес. Плаваю, когда стоит хорошая погода. Когда погода плохая, езжу верхом. Когда ты разрешаешь, шью Клоуэнс приданое. Читаю. Играю на фортепиано. Почти во всем я пришла в норму. Но когда пытаюсь... достичь голосом того, что раньше получалось легко... ничего не выходит. Сама я вылечилась. А голос — нет.

— Давай еще с месяц подождем. Тогда я поеду с тобой в Лондон, и мы посетим всех специалистов по голосу. Ведь все певцы время от времени испытывают какие-нибудь неудобства. В твоем возрасте такая травма, если это травма, не может остаться навсегда.

Вздох Беллы сорвался.

— Мама, я в ужасе. Я правда очень боюсь. Теперь, когда я вкусила той жизни... будет слишком жестоко, если я не смогу к ней вернуться. Сама не понимаю, откуда во мне эта страсть. С тех пор как я впервые увидела спектакль, куда вы с папой сводили меня шесть лет назад, я только и мечтала о театре. Свечи, запах, грим, парики, вымысел — все это меня притягивает. Не обижайся на меня, дорогая мама, я люблю дом. Люблю вас с папой — вы оба такие у меня замечательные. Люблю море и лязг насосов на шахте, ветер и необузданную природу. Люблю болтать с деревенскими, с промывщицами руды... люблю их простоту и сердечность. Но Лондон — как огромный магнит. Поверить не могу, что удача так быстро мне улыбнулась. А теперь у меня сердце разрывается от того, что она так же быстро отвернулась от меня... — Белла закашлялась. — Знаешь, у меня много писем от Кристофера. Я на все ответила, стараясь показать, что я в прекрасном настроении, но просила его пока не приезжать, пока...

— Он приезжает на свадьбу!

— Ох, да, совсем забыла... Еще я трижды получала письма от Мориса. Я откровенно написала о своей беде и сказала ему... чтобы не бросал работу и не приезжал сюда, пока я не вылечусь. Ни один из них не женится на хрипящей и каркающей невесте...

— Ты не хрипишь, любовь моя. И я знаю, любой из них женится на тебе хоть завтра, только скажи. Но пожалуй, ты права, что хочешь приобрести уверенность в себе, точнее, уверенность, что твои таланты вернутся, и только потом решишь, что делать дальше.

Белла высморкалась и чуть улыбнулась.

— Ну все, хватит. А теперь покажи... это новая свадебная шляпка?

— Мне кажется, тебе стоит побеседовать о своих тревогах с отцом и с Кьюби, когда она придет. Чем чаще рассказываешь о своих страхах, тем они быстрее улетучатся. И не повредит... выплакаться.

— Не переживай. Я каждый вечер рыдаю перед сном.

Летняя жара с долгими солнечными днями подошла к концу примерно после дня святого Свитуна. Погода резко изменилась: то солнце, то ливни и порывистые ветра в основном с юго-запада. На солнце было тепло, но с ветром прохладно — слишком холодно для тех, кто приехал из глубины страны, и бодряще для тех, кто привык.

Но во время торжеств первого сентября стояла хорошая погода; никакой июньской жары, погода медленно менялась, когда стих ветер. Небо украсилось белобровыми облаками и темными тучами, солнце путешествовало по небу, минуя облака подобно кораблю, избегающему скалы, словно взирало свысока на великое семейное торжество, которое разворачивалось в церкви Сола в деревне Грамблер.

Венчание проводил преподобный Генри Профитт; по такому случаю ему помогал Артур Скиннер, викарий прихода Сент-Агнесс. Тот решил воспользоваться возможностью совершить ежегодный визит из Бристоля, где он жил припеваючи на двести сорок фунтов в год, которые получал от Сент-Агнесс вдобавок к жалованью в Сент-Винсенте в Бристоле. Он услышал, что в приходе совершается важное бракосочетание, как жених, так и отец невесты — титулованные персоны, и поспешил принять участие.

Невеста была в вуали и платье из серебристого кружева, которые колыхал нежный бриз, в руках — букет белых лилий.

За невестой шли мисс Софи и Мелиора Энис и мисс Ноэль Полдарк, за ними следовали семь дам в похожих платьях: достопочтенная миссис Эдвина Гастингс, миссис Патрисия Харрисон-Уэст, миссис Джереми Полдарк, мисс Изабелла-Роуз Полдарк, миссис Джеффри Чарльз Полдарк, мисс Лавдей Карн и миссис Бен Картер. Клоуэнс особо настаивала, чтобы пришла жена Бена. Пригласили Эммелин Тренеглос, в надежде устранить разлад между семьями, но ей не разрешили прийти.

В церкви толпился народ, не меньше двадцати гостей на время церемонии остались снаружи, где к ним присоединились почти все жители Сола, Грамблера и Меллина, чтобы посмотреть на одну из самых любимых леди, наполовину благородного происхождения, хотя и не сразу заметишь, которая венчалась с настоящим титулованным джентльменом.

Возникли трудности с тем, где проводить свадебный прием, и в конце концов, учитывая погоду, отдали предпочтение Нампаре. Если пойдет дождь, можно ухитриться накрыть стол для гостей в библиотеке, разместить их в гостиной или коридоре, ведь еще лето, и это их дочь, не стоит взваливать это на бедняжку Амадору, у нее и так хватает забот с двумя дочерьми, тем более, что она снова в положении.

Джеффри Чарльз в Тренвите и так немало сделал, приняв у себя самых важных гостей.

Росс знал Генри, третьего маркиза Лансдауна, по многочисленным встречам в парламенте, и Демельза, разумеется, провела неделю в Бовуде, так что они встретились, как старые знакомые. И очень способствовало то, что Росс и Генри Лансдаун восхищались друг другом.

На лужайке перед Нампарой накрыли праздничный завтрак. Демельза вспомнила их самый первый прием под открытым небом вскоре после свадьбы, на крестины их первенца Джулии. Мероприятие обернулось провалом из-за прибытия отца Демельзы, новообращенного методиста, который принялся обличать всех и призывать к покаянию. Такое, конечно, не повторится, зато погода может испортиться, как и тогда — поднялся почти штормовой ветер, разметал скатерти и даже сдул с головы тетушки Агаты завитой парик.

Осматриваясь, она отмечала, как все изменилось. Многие давно покинули этот мир, прежде всего Фрэнсис и Элизабет. Солнце снижалось, все ели, поднимали тосты, пожалуй, лишь Сэм слегка смутил общество, он без приглашения встал и произнес перед едой нудную молитву.

Эдвард и Клоуэнс сегодня вечером доедут до Сент-Остелла, где их примет кузен Эдварда, а утром отправятся в Бат. Когда Клоуэнс поднялась к себе в комнату переодеться, Демельза подождала десять минут, пока подружки невесты и другие дамы болтали и суетились вокруг Клоуэнс.

Она улучила момент и улизнула. По пути Пол и Дейзи Келлоу остановили ее, чтобы попрощаться, поскольку Дейзи утомилась и хотела прилечь. Филип Придо, приехавший с Кьюби, Ноэль и Клеменс за день до торжества, сообщил, что желает пройтись к Келлоу и помочь Дейзи. Но с позволения Демельзы он вернется.

Когда Демельза постучала в спальню Клоуэнс и ее пригласили войти, только Белла оставалась с сестрой и помогала застегнуть пуговицы на спине обтягивающего платья из голубого шелка, которое сшили Клоуэнс для отъезда. Клоуэнс выглядывала из окна и что-то говорила Белле, но умолкла, увидев мать.

— Спасибо, спасибо, спасибо, дорогая мама. Все это словно счастливый сон. Надеюсь, ты не слишком вымоталась.

Демельза сжала ей руку.

— Я буду по тебе скучать... хотя ты уже давно жила в Пенрине. Но мне казалось, что там ты всегда рядом. А теперь будешь бог знает где!

— Эдвард хочет купить дом в Корнуолле, но я не стану давить на него, пока мы не обживемся. Сейчас он считает Корнуолл раем небесным и не хочет покидать его надолго. В целом я согласна, но не хочу использовать в своих интересах его первоначальный восторг.

Клоуэнс отошла от окна и потянула за собой Беллу, которая стала жаловаться, что еще не успела застегнуть все пуговицы. Но вместо того, чтобы помочь их застегнуть, Демельза заняла их место у окна и выглянула наружу. Оттуда открывалась взору почти вся лужайка, усеянная гостями, занятыми разговорами и выпивкой. Такая пестрая картина. Прямо у дверей библиотеки Росс беседовал с леди Харриет, и оба с удовольствием шутили. Демельза посмотрела на слуг, собственных и наемных, они незаметно разбирали столы, с которых смели остатки пиршества.

Эстер разговаривала с мужем. Бен сегодня играл роль ее провожатого, а она — роль леди, которой посчастливилось стать его женой. Порой за разговором взгляд Эсси блуждал по прислуге, сновавшей туда-сюда, словно ее место среди них, ей и впрямь хотелось оказаться среди них, использовать свою энергию на пользу, а не стоять тут в качестве украшения. Демельза помнила, что когда-то ощущала себя так же. Долгие годы она избавлялась от привычки все делать самой, вместе того чтобы потянуть за шнурок колокольчика. Но, конечно же, Эстер — кстати, находящаяся в положении — становится благородной дамой, только когда участвует в жизни Нампары. Сэм разговаривал с Джеффри Чарльзом, улыбаясь столь непривычной встрече. Его благочестие порадовало Сэма. Морвенна вместе с Лавдей беседовала с молодым гостем, приехавшим с Лансдаунами.

Полная мешанина всевозможных профессий и сословий. Никаких ярых и воинствующих призывов примкнуть к методистам от ее отца (давно умершего, упокой Господи его душу, Демельза надеялась, что он нашел себе подходящее место для проповедей на небесах).

Платье наконец застегнули, и Клоуэнс подошла к Демельзе.

— Извини, мама.

— За что?

Она указала на угол, где все еще беседовали Росс и Харриет.

— Я посчитала, что должна ее пригласить, мама. Она всегда хорошо ко мне относилась, особенно после смерти Стивена.

— Согласна. Почему бы не пригласить? Правильно, что пригласила! Интересно, почему Джордж отказался.

— Харриет говорит, что он еще поправился после несчастного случая и мало выходит. Да и вдобавок, их давняя вражда...

— Старая вражда. Твой отец рассказывал, что встретил Харриет у Придо-Брюнов несколько недель назад. Она была одна.

— Да, одна.

Демельза поразмыслила некоторое время.

— Почему ты извиняешься, что пригласила ее?

— Ох, не знаю. Я подумала... просто решила...

— Потому что ей нравится общество твоего отца? А ему нравится ее общество?

— Не совсем. Но есть немного.

— Мы уже говорили на эту тему после приема в Тренвите. Что такого, если она ему нравится?

— Ох, да ничего. Белла, наверное, я надену туфли.

Демельза продолжала наблюдать за парой у дверей библиотеки. Харриет смеялась, сверкая белоснежной улыбкой.

Демельза обратилась к дочери:

— Тебе не кажется, что порой у твоего отца проявляется легкая степень высокомерия?

— О да! — воскликнула Клоуэнс. — Точно-точно!

— А тебе, Белла?

Белла кивнула.

— Есть немного.

— Так вот, — продолжила Демельза, — иногда мне кажется, что он увлекается красивыми молодыми женщинами, у которых есть такая же доля высокомерия. Это его привлекает. Как Кэролайн, например. Твоя тетушка Кэролайн, как тебя приучили ее называть, смею сказать, долго была им увлечена.

— Тетушка Кэролайн?

— Она очень мне дорога. У нее такое доброе сердце. Самая моя близкая подруга, самая любимая... А вот Харриет... я едва знакома с ней. Но из всего, что я слышала, она тоже приятный человек... Это не имеет большой значимости для твоего отца... Молодая леди, на которой бы он женился, будь у него такая возможность, и при всех ее недостатках. Она может мне не нравиться, но при всех недостатках ее нельзя винить в высокомерии. Так же как и меня... впрочем, мне и гордиться особо нечем...

— Тебе есть чем гордиться, — возразила Клоуэнс.

Пара внизу разошлась. Росс прошел в дом через библиотеку, Харриет элегантно прогулялась по направлению к вернувшемуся Филипу Придо.

— Пожалуйста, не требуй от меня слишком многого, — попросила Демельза. — Я — это просто я. Счастлива просто быть собой... и женой твоего отца. Я лишь хочу быть рядом ним, а больше мне ничего не надо. И я знаю, что он хочет быть только рядом мной. И так будет всегда... до самой смерти. Единственное, о чем я стану сожалеть — что жизнь пролетела слишком быстро.


Часть пятая

Белла



Глава первая


Поскольку нескончаемые споры о положении королевы затянулись на все лето, судебный процесс над ней за прелюбодеяние постепенно перестал будоражить общественность. Даже правительство и оппозиция начали постепенно терять к нему интерес. Привлеченные к суду бесчисленные итальянские очевидцы её безнравственности и распущенности только утвердили всеобщее мнение о том, что она и в самом деле не заслуживает уважения, как и король. Во время очередного долгого заседания в Вестминстер-холле даже сама королева задремала, о чем лорд Холланд язвительно заметил, мол, находясь в изгнании, она спала с посыльными, а теперь в Англии — с пэрами. Как бы то ни было, к октябрю весы общественного мнения слегка качнулись в пользу Георга IV.

Изабелла-Роуз прибыла в Лондон в начале месяца вместе с родителями, и город показался ей обнадеживающе спокойным после беспорядков и потрясений минувшего года. Как будто энергия народа, тратившаяся на уличные беспорядки, перетекла в русло торговли. Обогащались не только дворянство и среднее сословие, но и простые рабочие и даже бедняки расправляли плечи. Работы стало больше, а труд лучше оплачивался. Попытка организовать в Манчестере массовый митинг в годовщину бойни при Питерлоо провалилась, потому что люди в большинстве своем находились на работе. Полдарки не остались у миссис Пелэм, несмотря на то, что их с Беллой отчуждение быстро прошло, и тетушка Сара вскоре начала ей советовать, каких специалистов стоит посетить.

Профессор Фредерикс к медицине не был причастен, однако его озадачило, что у бывшей ученицы возникли проблемы с голосовыми связками. Он предположил, что чрезмерные нагрузки вредны для молодых связок, что могло послужить причиной временной потери голоса. Он явно подтрунивал над всеми стараниями Беллы и Мориса Валери покорить вершины современной оперной сцены. Конечно же, заметил он, многим начинающим исполнителям приходилось страдать от простудных заболеваний, кашля, насморка и ангины. По его мнению, это обычные профессиональные болезни, и нет причин беспокоиться, что голос Беллы не придет в норму в течение полугода или немногим дольше. Естественно, он порекомендовал некоторые таблетки и микстуры, и Демельза покинула его с коробкой и двумя склянками. Более профессионально подошел к проблеме доктор Амос Дженнингс, специалист по болезням горла. Проведя тщательный и, разумеется, болезненный осмотр, он заявил, что обнаружил пару рубцов, оставшихся в гортани после болезни «белого горла».

Доктор пояснил, что болезненные ощущения в горле мог вызвать налет в виде пленки желтого или серого цвета, распространяющийся пятнами на гортани и зачастую на пищеводе. Это происходит уже на стадии выздоровления, когда заживают нарывы, оставляя на своем месте рубцы.

Именно это сейчас доставляет столько беспокойства мисс Полдарк. Доктор назначил таблетки и регулярные полоскания горла соленой водой — все это должно улучшить состояние. Однако таблетки вызвали у Беллы рвоту, а полоскания для горла подозрительно выглядели и пахли как мелроузская вода, которую Дуайт прописал ей в начале лечения. Доктор Эрнест Фабер, который, основываясь на методиках доктора Фордиса, продолжил обширные исследования причин болезней горла, обнаружил некоторые мышечные поражения и считал, что в горле все еще остается инфекция и без усиленного лечения болезнь может перейти в хроническую форму. Он прописал трижды в день принимать азотную кислоту, а также промывать горло более концентрированным азотнокислым раствором, чтобы наконец победить инфекцию.

Они поселились в прежних меблированных комнатах Росса на Георг-стрит в Адельфи. Каждый вечер к ним наведывался Кристофер, желая быть в курсе их посещений врача. В семье царило уныние, поскольку от всех предписанных лекарств Белле становилось только хуже. На вечер третьего дня Росс наметил визит к Джорджу Каннингу. Старые друзья встретились впервые после того, как мучительная болезнь унесла жизнь старшего сына Каннинга. Они с радостью обменялись новостями, а Каннинг первым делом поздравил Росса со свадьбой его дочери и Эдварда Фитцмориса.

В отличие от Росса, Джордж Каннинг никогда не был на короткой ноге с Генри Лансдауном, к тому же он предосудительно относился к Лансдаунам как к вигам, однако все это не мешало Джорджу восхищаться честностью и добропорядочностью этого семейства. Сам же Каннинг намеревался сложить полномочия в правительстве. Росс заметил, что друг удручен как никогда. Раньше Каннинг поддерживал с королевой дружеские отношения, так что, несмотря на ее позорное возвращение, считал, что обязан всеми силами ее поддержать. Эта дружба отвратила его от короля, который упорно верил, что Каролина стала любовницей Каннинга вскоре после того, как она получила титул королевы. А теперь якобы она наставляет королю рога со своим приятелем, итальянцем Бартоломео Бергами.

Каннинг еще не определился с планами на будущее, но вскоре собирался в Париж, чтобы воссоединиться с женой. Он решил остаться там до следующего года, пока не будут рассматривать билль о правах католиков. В этом случае он приедет, чтобы выступить в его поддержку. Как никогда при расставании оба ощущали неизменность и крепость их дружбы, хотя Росс чувствовал разочарование, что этот чрезвычайно одаренный и способный человек находится в тупике. А ведь когда-то его прочили в премьер-министры.

Пока ни о чем не подозревающий Росс размышлял о несчастьях лучшего друга, на Георг-стрит разгорались нешуточные страсти. Как раз после ужина к Белле и Демельзе присоединился Кристофер, который узнал о последнем посещении доктора Эрнеста Фабера. Кристофер согласился с дамами, что эффективность «радикальных лекарств» доктора Фабера сомнительна. Более того, он был возмущен.

— То же можно сказать и о специалистах, лечащих ревматизм. По словам одного моего друга, пациент может сам выбрать метод лечения, а затем пойти к доктору, чтобы тот его назначил. Видов лечения много, а вот единого мнения о них среди врачей нет.

— Лучше бы у меня был ревматизм, — заключила Белла.

— Ну что ты, ревматизм тоже требует серьезного лечения. К примеру, нужно прыгать из ванны с горячей водой в холодную и обратно, и так раз шесть. Я думаю, тебе не стоит следовать предписаниям доктора Фабера. Мне кажется, азотнокислый раствор только раздражает горло, но никак не лечит.

— Я сказала об этом миссис Паркинс, еще когда мы пришли, — согласилась Демельза,

— А она рассказала, что одна актриса, жившая здесь в прошлом году, лечилась этим средством.

— А жива она осталась?

— Полагаю, что да, но я все же порекомендовала Белле не притрагиваться к этой отраве. С таким же успехом можно прибегнуть к совету Мэгги Доус.

— Я только понюхала микстуру, — добавила Белла. — Могло быть и хуже.

Кто-то тихонько постучался. Демельза отворила дверь. Это оказалась миссис Паркинс.

— Прошу прощения, миледи, но один молодой человек желает увидеться с мисс Изабеллой, — сообщила она.

Демельза что-то заподозрила и сама вышла в коридор. На лестнице в нескольких шагах от нее стоял Морис Валери.

— Леди Полдарк.

Он склонился поцеловать ей руку.

— Прошу вас, тише, месье Валери. Вы немного не вовремя, — ответила она, приложив другую руку к губам.

— Мне нужно увидеться с Беллой. Я только вчера узнал, что она в Лондоне.

— Сожалею, месье, сейчас неподходящий момент.

— Почему? Ей нездоровится? В письме она сообщила, что ей гораздо лучше.

— Да, ей действительно лучше. Но лейтенант Хавергал только что пришел её навестить.

Эти слова усмирили его пыл.

— Какая жалость. Я весь день добирался, а завтра уже должен вернуться. А как же её голос... она сказала, с ним до сих пор проблемы?

— Да, это так.

— Я согласен с мнением мадам Пелэм, что вам нужно здесь задержаться. Мне необходимо увидеть Беллу.

Позади Демельзы открылась дверь, и выглянула Белла.

— Морис! — выдохнула она. — О Боже! — Она замешкалась, но все же пригласила его: — Прошу, входи.

Уютная гостиная напоминала Демельзе о том, как она дала отпор Монку Эддерли, здесь она лечила раненую руку Росса после дуэли. Громадное зеркало увеличивало фигуру Кристофера, пристально взиравшего на входящих в гостиную.

— Кристофер, — сказала Демельза, стараясь предотвратить конфликт, — ты, вероятно, знаком с Морисом Валери. Он только что прибыл из Франции и тоже решил проведать Беллу.

Лицо Кристофера побледнело и напряглось.

— Я, пожалуй, избавлю его от необходимости приветствовать меня и, с вашего позволения, вас покину. Пригласите меня в другой раз, когда Валери вернется туда, откуда прибыл.

Белла остановила его жестом.

— Нет. Останься, Кристофер. Я очень огорчусь, если ты уйдешь. Я больна и заслуживаю, чтобы ко мне прислушивались. Пожалуйста, Морис, садись. Ты, наверное, еще не ел, раз так спешил к нам? Это так мило с твоей стороны.

Мужчины обменялись враждебными взглядами и отвернулись.

— Днем мне встретилась Жоди, она и рассказала, что ты приехала в Лондон проконсультироваться со специалистами. И тогда я поспешил к тебе. Я так рад нашей встрече. Ты выглядишь бледной, но все равно прекрасно. А что высокие ноты, они тебе пока не удаются?

Белла рассказала обо всех своих новостях за последнее время: о противоречивых лечебных методах и неприятных процедурах. Постепенно разговор коснулся уже других тем, вспоминали о свадьбе Клоуэнс. Морис однажды встречался с Эдвардом Фитцморисом. Он упомянул о мадам Калецки, которая не понаслышке знает о проблемах с голосом у оперных исполнителей. Раз уж в Лондоне никто не сумел дать Белле дельный совет, возможно, стоит отправиться в Париж и с ней встретиться. Очевидно, она училась у месье Месмера, разобралась, почему пропадает голос и как это исправить.

— Эта зараза прицепилась к ней в Руане, — сказал Кристофер. — Если бы она не поехала туда, с ее голосом ничего бы и не случилось.

— Кристофер! — укорила его Белла. — Кто знает, может это и так. Но эта болезнь повсюду. Я могла ее подхватить и в Лондоне. Много лет назад моя мама заболела в Корнуолле. Так что не обвиняй никого.

— Он считает виновником меня, — уточнил Морис, ведь это я пригласил тебя приехать. Белла, у меня просто сердце разрывается от мысли, что я разрушил твою жизнь... твою певческую карьеру. Ты ведь знаешь, какого я мнения о твоем голосе! И о моих чувствах к тебе!

— По-моему, вам обоим пора уходить, — сказала Демельза. — Белла сейчас хорошо себя чувствует, но если она дорога вам обоим, не стоит ссориться в ее присутствии. Вам вообще незачем враждовать.

Повисла напряженная тишина. Первой ее нарушила Белла:

— Расскажи, Морис, как продвигается твоя карьера? Все ли мои друзья из Руана устроились? Какие планируются постановки?

Погода вечером располагала к прогулке, и Росс возвращался из Палаты общин пешком.

Повернув на угол Георг-стрит и Стрэнда, он дал пенни трем нищих, просившим подаяния. Ночь была полна теней от полумесяца луны, точильщик еще работал, в его окне горела свеча.

Вдалеке послышалась какая-то возня, ворчание и женский смех. Росс разглядел двух теток в чепцах — подбоченившись, они подзуживали двоих мужчин выпустить друг другу кишки. Было слишком темно, и Росс не сразу узнал мужчин.

— Хавергал! Ради всего святого! И Валери? Какой черт вас обоих сюда занес, скажите на милость? Вас вызвали?

Морис попытался удалиться, поправляя шейный платок. Кристофер пошел вслед за ним, но Росс преградил ему дорогу.

— Прекратите, я кому сказал! — Потом он обратился к зевакам: — Ступайте прочь! Все кончено. Прочь! Или мне позвать караульного?

Сердито шикая на него и плюясь, женщины удалились, виляя бедрами и громко ругаясь.

— Этот... человек... меня оскорбил, — сказал Морис, при каждом слове хватая ртом воздух.

— Ты заслужил, лягушатник!

— Грязный англичашка! Я требую сатисфакции!

— Проклятье, и вы ее получите! — Кристофер провел пальцем по ссадине на щеке. — Извините, Полдарк, это дело вас не касается. Просто вы оказались здесь в неподходящий момент.

— А по-моему, — ответил Росс, — если вы приходили к моей дочери, это очень даже меня касается. Будьте добры, объяснитесь.

Перебивая друг друга, они рассказали, как совпали их визиты к Белле, о перепалке и как леди Полдарк выпроводила Кристофера на двадцать минут раньше Мориса, чтобы они не пересеклись. Но обозленный Кристофер ждал его снаружи.

— Сейчас около десяти, так? — предположил Морис. — Светать начнет к пяти. Мне надо подыскать секунданта, а Гайд-парк недалеко отсюда. Не беспокойтесь, я найду подходящих джентльменов, чтобы организовать дуэль.

— Могу вам их предоставить, — презрительно выплюнул Кристофер.

— Я найду у себя в клубе. Не утруждайтесь поисками!

— Выслушайте меня, — тон Росса стал строже. — Я вообще не вижу повода для дуэли.

— Позвольте не согласиться...

— Поверьте на слово, — продолжил Росс. — В этой стране дуэль запрещена законом. Это не Франция, Морис. А тебе, Кристофер, как не стыдно! Бывший военный и штатский — ваши силы не равны...

— Ох, неужто вы думаете, я ни разу в жизни не держал в руках пистолет! Обо мне не беспокойтесь. Это не первая моя дуэль! Такое оскорбление нельзя снести!

— Я могу стрелять левой рукой, — предложил Кристофер.

— Как угодно, лишь бы иметь удовольствие с вами сойтись.

— Вот видите, — Морис взглянул на Росса, — это неизбежно.

— Ничего подобного! Глядите-ка, вон таверна рядом с переправой. Давайте зайдем и за стаканчиком все это уладим.

— Нет, — отрезал Морис. — Мне не до шуток.

Росс пытался сохранять хладнокровие.

— Позвольте вам кое-что рассказать. Как-то давно у меня была дуэль в Гайд-парке. Я убил того человека. Поверьте, это совсем не то, что убить в бою. На войне обстоятельства вынуждают давать отпор, убийство — это часть войны. А дуэль в первую очередь — это зло, способ лишить жизни. Что, по-вашему, скажет Белла, если узнает?

— Ей вообще не стоит об этом знать, — сказал Кристофер.

— Но она узнает от меня.

Морис сплюнул на мостовую.

— Ха! Ну и джентльмен!

— Не нарывайся. Мне бы не хотелось прибить своего вероятного будущего зятя.

Заскрипело колесо точильщика, и с ножа полетели искры. Словно размышляя вслух, Росс продолжил:

— Итак, джентльмены, вы приходили к моей дочери. Полагаю, вы оба сделали ей предложение?

Кристофер судорожно напряг правую руку.

— Вы же знаете, сэр, что она приняла мое предложение. И все только ждут, когда она назначит дату. Но, как вам известно, она также сказала, что не хочет пока ни о чем заботиться...

— Или о ком-то, — добавил Морис.

— ...ни о чем, пока ее голос не восстановится. Пока я вынужден ждать, ей придется принимать неуместные знаки внимания всяких бродячих музыкантов, которые пытаются убедить ее в том, будто только они способны проложить ей путь к успеху.

Росс сдерживающе коснулся руки Мориса.

— Мне кажется, ты неверно истолковал ситуацию, Кристофер. Валери — известный и талантливый музыкант. Белла добровольно поехала в Руан и добилась там успеха. Она говорила, что некоторое отчуждение между вами возникло еще до твоего отъезда в Лиссабон. Все эти переживания и болезнь, возможно, заставили ее переосмыслить свою жизнь. Нужно дать ей время. Время, чтобы восстановить голос или смириться с его потерей. Поэтому вам обоим стоит подождать. Согласны?

Такой итог не обрадовал молодых людей. Отец Беллы попал точно в цель. Неохотно и явно оставшись при своем мнении, они согласились.

— Но одно могу сказать наверняка, — добавил Росс. — Задумайтесь на секунду, случись между вами дуэль, и если один из вас погибнет, неужели вы думаете, что Белла выберет убийцу?

Установилась странная тишина, будто все обитатели квартала прислушивались.

— Нет, — сказал Кристофер немного погодя.

— Нет, — ответил Морис.


Глава вторая


В понедельник вечером, шестнадцатого октября, Элайн Карноу шла из Лелант-Даунс домой в Роуз-ан-Граус. Расстояние небольшое, но на краю леса на нее напал мужчина с ножом и перерезал горло. Пухлая вдова сорока двух лет не была похожа на других жертв душегуба, который так долго оставался на свободе, но характер убийства и следы на теле указывали на его причастность. Тело нашли только на следующее утро, потому что его тащили около сотни ярдов, а потом кое-как спрятали в зарослях дрока.

Доктор, который осматривал тело, сообщил, что она явно оказала сопротивление, могла царапаться и впиваться ногтями, вполне возможно, нанесла злоумышленнику телесные повреждения.

На месте преступления, помимо ее сумки и косынки, обнаружили важную находку — мужской ботинок. Из черной кожи на толстой подошве. Констебль и следователи из Сент-Эрта пришли к заключению, что убийца хромает, одна нога короче другой на пару дюймов.

Объявили тревогу и в первые двадцать четыре часа арестовали троих, двух старых солдат и моряка с деревянной ногой. Но у всех имелись подтвержденные алиби, и их отпустили. Последующие несколько дней высокий и худой бывший военный в очках посетил всех людей, в той или иной мере связанных с жертвой: престарелого отца, с которым она жила, хозяина постоялого двора, где работала, знакомых по церкви, брата в Сент-Айвсе. У миссис Карноу было двое сыновей, один служил на флоте в Портсмуте, другой — в Австралии.

В итоге вынесли вердикт «убийство одним или несколькими неизвестными личностями», и округа вновь вернулась к привычной жизни. Но при наступлении темноты все вели себя осторожно, женщины не ходили в одиночку по пустынным местам. В разных частях Корнуолла, где произошли аналогичные преступления, распространились тревога и беспокойство. Возвращаясь из Сент-Айвса от родителей Пол Келлоу решил, что возникнет подобие народного ополчения.

Эдвард и Клоуэнс вернулись из медового месяца, во время которого путешествовали на север вплоть до Шотландии и на запад вплоть до Норфолка. Эдвард с радостью знакомил ее с друзьями. Сначала она уклонялась от этой затеи, но потом стала даже получать удовольствие. Эдвард настолько гордился женой, что, несмотря на ее первоначальную тревогу, встречи проходили интересно и легко.

— Знаешь, по-моему, мне нужно не знакомить с тобой знакомых, а ворваться к ним и крикнуть «Смотрите, что у меня есть!», — однажды сказал он.

— Ты много рыбачишь? — спросила Клоуэнс.

— Не очень. А что?

— Вероятно, те же чувства возникают, когда поймаешь огромную форель.

Эдвард задумался.

— Это которая с блестящей чешуей? Да, возможно. Самая красивая рыба в пруду.

— Знаю, — кивнула Клоуэнс, — пучеглазая и с огромным ртом.

— Вот именно. Именно так. Как ты догадалась?

Эдвард погладил ее по щеке.

Счастливая пара вернулась в Нампару через несколько дней, когда из Лондона вернулась менее радостная троица. Белла сходила еще к двум специалистам по голосу и отказалась от предложения Росса отвезти ее в Париж посоветоваться со специалистом Мориса, мадам Калетски. Пока что Белла устала от осмотров и советов. Ради родителей она старалась выглядеть более радостной, но между всем этим многословием и лекарствами стала вырисовываться истина. Никто точно не знает. Все могли только гадать, что да как, но не имели ни малейшего представления, правда ли это. Помимо профессионалов они также посетили мистера Питера Роймана, музыкального руководителя Королевского театра, с которым встречались, когда выбирали учителя вокала.

— Голос звучит все также хорошо, — сказал он. — Да, пока не идеально... Порой такое происходит не из-за болезни. Молодым будущим примадоннам не хватает умения брать верхние ноты. Они напрягаются, а потом голосовые связки теряют упругость. В прошлый раз, по-моему, вы встречались с мадам Шнайдер.

— Да. Но сейчас она в Риме.

— Знаю. Может, ее совет окажется более полезным, нежели мой.

Позже он шепнул Демельзе:

— Вряд ли ее голос изменится. Возможно, она перенапряглась и слишком рано начала пробовать петь. Но почему бы не сказать ей, что с большими планами покончено? У нее и сейчас хороший голос. Она может петь в небольших музыкальных пьесах, которыми мы завершаем вечернюю программу. Мне кажется, она может играть. Предложите ей. Не позволяйте ей хандрить.

Приезд Эдварда и Клоуэнс на неделю стал подарком судьбы. Белла сумела побороть губительное отчаяние и впервые после болезни перестала замыкаться в себе и была открытой, как и прежде. Погода была устойчивая, и однажды утром Эдвард окунулся в море вместе с Россом. Вскоре к ним присоединились обе девушки, и наконец, Демельза, держа Генри за руку.

Когда ледяная вода тисками сжала Демельзе талию, а потом добралась до плеч, на нее нахлынула волна ликования, от которой она не только не задохнулась, но захотела кричать от радости. У Беллы все может наладиться, думала Демельза, а Клоуэнс в таком восторге и так счастлива, что душа матери поет.

Вскоре они уже толпились в доме, обсыхали у горящего камина, беседовали и смеялись. Единственный посторонний — Эдвард — ужепринимал участие в веселье. Когда стемнело и поднялся ветер, Эдвард сказал Клоуэнс:

— Никогда не встречал такой семьи, как у тебя.

— А что с ней не так?

— С ней все прекрасно. Я лишь дорожу простым и дружеским общением с членами твоей семьи. Проявлять любовь без суеты, по-доброму подшучивать, с пониманием и без препирательств относиться к другой точке зрения. Тебе повезло. У моей семьи много достоинств, и я горжусь ею, но в общении у нас существуют некоторые преграды, это обычное явление, и куда более характерное, а у твоей семьи я такого не вижу.

— Кое-что подобное у нас тоже есть. — В этот момент Клоуэнс подумала о своей влюбленности в Стивена и какой отпечаток это на нее наложило. — Но в целом...

— Наверное, из-за такого количества прислуги жизнь в доме теряет подлинность. Жизнь среди роскоши... И Лондон — такой фальшивый. Светское общество — поверхностное и прогнившее изнутри. Теперь, когда у меня появилась спутница жизни — да какая! — я буду держаться от него еще дальше.

— У тебя есть обязательства.

— Не много, хвала небесам. Знаешь, что у меня спросил малыш Генри, когда мы впервые встретились?

— Что же?

— Это случилось, когда я жил у Энисов с миссис Кемп. Я внезапно на него наткнулся. Он знал, что я надеюсь жениться на тебе. Оценивающе оглядывал меня, когда думал, что я ничего не замечаю, а когда мы остались одни, подошел и прямо спросил: «Простите, сэр, а вы лорд?»

Клоуэнс рассмеялась.

— А ты что ответил?

— Кажется, я так ответил: «э-э-э... да». А он и говорит: «Мой отец — сэр». Я ответил: «Да, знаю». Тогда он спросил: «А лорд выше сэра?», на что я ответил: «Да, но твой отец заслужил свой титул». Ему хотелось понять, почему, и я уточнил: «Видишь ли, твой отец служил стране, а я лишь унаследовал титул». Тогда ему захотелось узнать, что значит «унаследовать титул».

— Он целый допрос тебе устроил!

— Я объяснил ему, что мой отец был лордом, и позже я вступил во владение титулом. Тогда он спросил: «А ваш отец заслужил титул?» И я рассказал, что его заслужил мой дед. Он спросил: «А что он сделал?», «Ну, — ответил я, — он сидел в кабинете министров в правительстве». Я решил, что он успокоился, но, насмотревшись себе под ноги, он продолжил: «Мама говорит, что однажды я стану сэром при хорошем поведении», «Непременно станешь», заверил я. «Сэр, — сказал он, — наверное, тогда я стану таким же, как ты», «В каком смысле?» — спросил я. А он ответил: «Я стану сэром, хотя ничем не заслужил этот титул!»

Оба рассмеялись. Эдвард продолжил:

— Я сказал ему, что, вполне возможно, к тому времени он совершит какой-нибудь поступок и заслужит титул.

— И что он ответил на это?

— Сказал: «Я не хочу ехать в Лондон и сидеть в правительстве. Моя сестра вернулась оттуда с больным горлом, и меня забрали из дома, чтобы я не заразился». Я спросил: «Кто тебе рассказал?» Он ответил, что подслушал разговор миссис Кемп с Боуном, слугой доктора Эниса. «Она шепталась, и я подслушал».

Они услышали, как в темноте монотонно и глухо шумит прибой.

— Мне хочется хоть как-то помочь Белле. Как ты думаешь, если голос не вернется к ней в прежнем виде, она сможет это пережить?

— Нет, — ответила Клоуэнс.

Перед отъездом Эдвард увидел, как шахтеры сооружают костер из плавника и сломанной крепи. Тогда он вдруг понял, что осталось всего десять дней до пятого ноября [5].

— Так здесь, на западе, отмечают старую годовщину? — поинтересовался Эдвард у Росса.

— Еще бы. Это графство методистов, и победа над католиками — всегда повод для праздника.

— Речь ведь идет о нескольких фанатиках. Уж лучше тогда отмечать поражение испанской Армады.

— О, это они тоже отмечают. И Хэллоуин, который совсем на носу. Корнуольцы отыщут любой предлог для праздника.

— Они устраивают фейерверки?

— Не часто. У них не так много средств. Вообще-то, они тратят дрова, припасенные на зиму.

— Вы видели бенгальские огни?

— Нет.

— В Гайд-парке устроили праздник в честь королевы. В прежние времена выпускали только ярко-зеленый, который, как известно, иногда используют в качестве сигнального огня. Теперь добавили другие вещества — хлорат калия, нитрат стронция, серу, ламповую сажу, порошок магнезии, соединение мышьяка. Получаются все цвета радуги, очень ярко.

— И довольно дорогое удовольствие. Хотя мышьяка здесь навалом.

— В церкви меня приняли очень тепло. Понимаю, это дань уважения семье Полдарков, но вы говорили, что корнуольцы относятся к чужакам настороженно. Ко мне они так не относились. Сразу приняли радушно и по-дружески. Хочу послать им в подарок фейерверк. Надо сделать это анонимно. Чтобы не казалось, будто я их опекаю, к тому же я не хочу занимать ваше место главной персоны округи. Можно послать набор бенгальских огней: еще есть время их раздобыть. Если будете изо всех сил отрицать, кто их послал, я с радостью пришлю.

Росс рассмеялся.

— Но если мне придется отрицать, что я тут ни при чем, они покопаются у себя в памяти и придут к верному заключению.

— Меня это устроит. Главное, чтобы понимали — неизвестный даритель остался неизвестным и не ждет благодарности.

Они прошли мимо Уил-Грейс, а затем спустились в долину, к дому.

— Как вы считаете, Изабелла-Роуз все-таки выйдет за Кристофера Хавергала? — спросил Эдвард.

— Трудно сказать.

— Он навестил нас в Лондоне.

— Кристофер? Визит вежливости?

— Не совсем. Он знает мой интерес к театру и, по-видимому, считает, что я могу помочь Белле.

— Еще рано об этом говорить. Она пока не хочет петь.

— Он имел в виду не оперу. Подумывал о театре.

— Ого. — Росс некоторое время переваривал новости. — А Белла в курсе?

— Кажется, нет. Он затронул эту тему в отсутствие Клоуэнс.

— Он сказал, что именно задумал?

— Он знает, что у меня есть финансовый интерес в новом Королевском театре «Кобург» в Лондоне. Его открыли всего пару лет назад и ставят комедии и мелодрамы, но время от времени и достойные произведения — Шекспира или Марло. Театр находится на другом берегу реки. Зрители в большинстве своем неискушенные, но хорошие пьесы идут на ура. Вроде бы в середине декабря что-то намечается. Хавергал полагает, что если ей дадут небольшую роль, у Беллы возникнет новый стимул. Он даже думает, что подобный опыт поспособствует полному восстановлению ее голоса.

— Надо отдать должное Кристоферу — он никогда не терял надежды. Согласен, такой поступок станет необычайно великодушным с вашей стороны. Но разве подобное можно устроить?

— Наверное, можно... Я знаю Фредерика Макардла, который в последний раз ставил там пьесу Шекспира. У него репутация человека, не терпящего вмешательства. Но финансовое положение театра, как и у многих известных театров, далеко от хорошего.

— Не хотелось бы впутывать вас в это, но если можно что-нибудь сделать без лишних затрат, я буду чрезвычайно благодарен. Я так понимаю, музыкальный руководитель Королевского театра говорил, что готов дать ей шанс.

Наступил холодный, ветреный и мрачный ноябрь. Каждый вечер все раньше зажигали свечи и фонари. Валентин перевел Батто в зимнее жилище — открытую пристройку из кирпича и камня, сооруженную специально для Батто впритык к кухне, где он часто спал. Валентин сделал дверь с другой стороны кухни, она вела вниз по каменным ступенькам в подвал. Там было куда теплее, туда поступал жар от готовки на кухне. Подвал переходил в винный погреб, угольный погреб и еще один, где хранились бочонки с элем. Но их держали отдельно от Батто за запертой металлической дверью. В начале сентября он самостоятельно перенес свою кровать в подвал. Валентин пришел к выводу, что шимпанзе любит удобства.

Кьюби, Клеменс и миссис Беттсворт переселились в домик рядом с Бодмином и оставили замок судебным приставам. Филип Придо помогал им с переездом. Джон Тревэнион написал из Антверпена, где жил у друзей, но ни разу не заикнулся о возвращении. Большая часть его доходов от арендных выплат в Корнуолле сразу изымалась, и Джон не имел никакой возможности скопить средства, чтобы вернуться домой и сделать вид, будто ничего не случилось. Лучше уж побираться у друзей в Бельгии, чем угодить в тюрьму в Англии.

Третьего ноября бенгальские огни доставили Уиллу Нэнфану, старейшине Сола и Грамблера и заводилы на Ночи костров. Он с радостью получил три больших деревянных ящика. Цветные порошки упаковали отдельно, в металлических ящичках. Восторженно настроенный Эдвард также включил в посылку римские свечи, «огненные колеса» и ракеты. Нэнфан повидался с Россом, который принял загадочный вид, как и следовало, и отделался от Уилла общими фразами.

И все равно всем было приятно, что им прислали столь щедрый подарок, а тот молодой лорд, который провел здесь почти все лето и женился на мисс Клоуэнс, оказался отличным парнем.

В прежние времена Ночь Гая Фокса праздновали на открытой местности у оврага Сола, где проводились летние ярмарки, скачки и состязания по борьбе. Почти во всех деревнях Корнуолла было мало такой свободной земли, и это поле стало центром деревенской жизни. Но во времена наполеоновских войн, когда висела угроза вторжения и не разрешались праздничные костры, огонь разводили только в случае тревоги, и приходилось постоянно складывать новые из-за сырости, костры решили переместить ближе к Нампаре, на вересковую пустошь прямо за Уил-Грейс.

Это было самое высокое место в округе, его видно с маяка в Сент-Агнесс и из Тренкром-холла, стоящих цепочкой вдоль побережья. Праздничные костры в честь победы при Трафальгаре и Ватерлоо разводили здесь; теперь же, хотя больше и не требовалось зажигать сигнальные огни и будить народ в случае вторжения или сообщать о великих победах, никто не предложил перенести костер на прежнее место. Преимущество этого места состояло в том, что оно далеко от любого дома или соломенной крыши, куда могла бы попасть искра. В относительной близости стояла лишь новая часовня Сэма, построенная из гранитных обломков Уил-Мейден, но ее крыша из делабольского сланца, и ветер почти не дует в том направлении.

Третьего ноября пришло письмо от Кристофера для мисс Полдарк.


Милая Белла,

У меня новости, которые тебя порадуют. В начале прошлого месяца я навестил твоего нового свояка. Мы разговорились и, само собой, затронули тему твоей карьеры и болезни, и тогда он упомянул о своем интересе и влиянии на Королевский театр «Кобург». Помнишь, мы ходили туда пару раз, когда ты только приехала к миссис Пелэм, это за новым мостом через реку. Мы смотрели мелодраму под названием «Судебный поединок», которая нам обоим понравилась. Так вот, недавно лорд Эдвард и его знакомые, включая постановщика Фредерика Макардла, решили поставить хорошие пьесы, вклинив их между комедиями и мелодрамами, чтобы проверить, как их оценит публика.

В тексты пьес внесли некоторые изменения, чтобы обойти закон, запрещающий ставить пьесы Шекспира в частных театрах; но в августе «Макбет» в постановке Фредерика Макардла шел при полном зале. А в декабре намечается постановка «Ромео и Джульетты». Дата пока точно не известна, и актеров не набрали. Но надеются взять на роль Ромео молодого актера Артура Скоулза.

Эдвард разговаривал о тебе с Макардлом, и тот готов с тобой побеседовать и предложить небольшую роль со словами. Как тебе такая мысль? Театр, может, не самый модный и не самый большой, но это позволило бы тебе вернуться на сцену, а если вы придетесь друг другу по душе, то это только к лучшему. Если твой голос вернется, ты возобновишь певческую карьеру. А пока тебе не повредит заново окунуться в театральную жизнь.

Как тебе известно, я всегда знал, что ты способна играть, и у тебя такая внешность, за которую многие женщины все бы отдали.

Если ты готова приехать в Лондон в декабре, я не стану ни о чем тебя просить, но сделаю все возможное, чтобы вернуть тебя в мир, которому ты принадлежишь.

И приеду в Корнуолл за тобой.

Кристофер


— Как ты поступишь? — спросила Демельза.

— Ох, я бы поехала! Без колебаний. Если бы не одно «но».

— Какое именно?

— Мне очень нравится Эдвард. И мне жаль Клоуэнс. Я хочу, чтобы они жили так счастливо, насколько возможно. Но она вышла за человека выше себя по рождению. Мне не хочется, чтобы он или она считали, что почти перед самым окончанием медового месяца Полдарки просят его об услуге. Вообще-то, просто используют его.

— Как раз перед отъездом он сам заговорил на эту тему, — уточнил Росс. — Я пока плохо его знаю, но у меня не создалось впечатления, будто он считает, что мы позволяем себе вольности, или что Кристофер Хавергал злоупотребляет возможным родством, когда просил его об одолжении.

Через некоторое время Демельза сказала:

— Клоуэнс — кто угодно, только не ангел, но Эдвард пока считает ее именно такой. Он полюбил Корнуолл и, похоже, полюбил всех своих новых родственников. Лично я так понимаю: он считает, что мало для нас сделал и жалеет, что не сделал больше. Только посмотри, сколько фейерверков он прислал в деревню! Я понимаю твое нежелание, Белла, вроде как воспользоваться новыми связями. Но сердцем чую и считаю, что не стоит пренебрегать возможностью. Ты согласен, Росс?

— Согласен. Если из этого что-нибудь выйдет, Эдвард только порадуется, что сумел помочь.

Белла нервно кашлянула.

— Мой голос звучит приемлемо... я много разговариваю, и это не причиняет неудобств. Но мне кажется, временами он звучит грубовато. Думаю, если в пьесе в долгом монологе придется повышать голос, то он может звучать хрипло.

— Дорогая Белла, — сказал Росс, — почему ты заранее боишься трудностей? Ты ведь не знаешь, на какую роль тебя назначат. Вполне вероятно, у тебя будет всего пара реплик наподобие: «Ваше вино, синьора Капулетти».

— Я думала, ее звали Джульеттой, — заметила Демельза.

— Так и есть. Синьора Капулетти — ее мать.

— Все-то твой отец знает!

— Мне бы хотелось играть в пьесе, — сказала Белла. — Это классика. Как ты думаешь, академия миссис Хемпл одолжит мне текст? Если я зайду к ней, она поможет?

— В Труро есть и библиотека, — вспомнил Росс, — где служил Артур Солвей. Можно сходить туда.

Все утро сгущались и нависали мрачные тучи, и сразу после ланча, когда начался дождь, Валентин похитил малыша Джорджи Уорлеггана и привез его обратно в Плейс-хаус, в бухту Тревонанс, где тот родился.

Валентин отказывался считать это «похищением». Он утверждал, что лишь восстановил свое право на сына. Похищение сыновей сродни насилию над супругой, а это явное противоречие.

После нескольких поездок и осмотра, так сказать, «укреплений» Рэйли-фарм, они установили, что преодолеть их не составит труда. У Селины только трое слуг, плюс кузина Генриетта; и хотя в последний официальный визит супруги наговорили друг другу резкостей, Валентин не грозился забрать ребенка против ее воли.

— Во время открытых боевых действий главное — эффект неожиданности, — поведал Валентин Дэвиду.

Обычно Генриетта шла с ребенком на прогулку сразу после обеда, пока Селина отдыхала. Не слишком энергичная Генриетта частенько позволяла Джорджи убегать вперед, а затем ребенок возвращался к ней. Направление для прогулки Генриетта выбирала произвольно, а Валентину не хотелось хватать мальчика на глазах у нескольких шахтеров, возившихся на поверхности. Но в этот день Генриетте вполне хватило дневной угрозы дождя, чтобы держаться поближе к дому, поэтому она завернула за дом, к окружающему Техиди лесу. На полпути к первой рощице земляничника Генриетта остановилась, судя по всему, чтобы отдышаться, а Джорджи побежал дальше.

Вскоре он столкнулся с отцом. Тот попытался удержать мальчика от восторженного вопля, взял его на руки и как бы в шутку направился в лес, пока Дэвид Лейк, которого Генриетта не знала в лицо, донимал ее расспросами, как попасть в бухту Бассета. После краткого и приятного разговора Дэвид Лейк двинулся в направлении, указанном Генриеттой, а когда скрылся из ее поля зрения, сделал крюк к оставленным лошадям и увидел, что Валентин уже сидит верхом, с сыном впереди.

Они поскакали домой. Проливной дождь милостиво подзадержался, хотя последние пять миль злобно хлестал по лицам вместе с порывами ветра.

Плейс-хаус подготовили для почетного гостя. Наняли Полли Стивенс, в девичестве Оджерс, няню самого Валентина. Джорджи, который сначала усмотрел шутку в тайном побеге от матери, закапризничал из-за неудобного седла, и когда оказался в вестибюле Плейс-хауса, начал тереть глаза и засыпать на ходу. Дочь бывшего священника по-матерински успокоила его (хотя ей самой в детстве не хватало материнской нежности), а кусок теплого хлеба и молоко, которые дал малышу отец, его взбодрили.

Мальчик загорелся, как вязанка сухого хвороста, его переполняла энергия. Увидев Батто, он сразу съежился и стал искать защиты у отца, поэтому Валентин взял его на руки, открыл дверь загона и вошел.

— Батто, это мой единственный сын. Джорджи, протяни руку и погладь его по морде. Он может и съесть тебя, и поцеловать, но я знаю, что на уме у него только второе.

Мальчуган погладил густую шерсть на загривке Батто. Тот чихнул, словно ему в лицо швырнули пригоршню перца, потряс большой головой, чихнул еще пару раз и протянул руку.

Периодические приступы мигрени у Демельзы стали случаться реже, когда прекратился репродуктивный цикл, но, проснувшись утром пятого ноября, она с трудом оторвала голову от подушки. К обеду ей полегчало, но когда стемнело, она решила не идти к костру. Сама мысль о том, чтобы стоять на холодном ветру, пока мужчины возятся с кремнем и трутом или дерзко размахивают факелами с радостным смехом и шутками, не особенно привлекала ее в таком состоянии. Но не в характере Демельзы пропускать любое мероприятие чуть веселее похорон, поэтому она решила подойти позже.

Костер собирались разжечь в шесть, а фейерверки начнут пускать в семь. А пока она почитает газету «Обозреватель», которую Дуайт добросовестно передавал ей после прочтения, или даже полистать журнал мод, оставленный Клоуэнс. Предполагалось, что факел к костру поднесет Росс, но эти полномочия передали Белле, а он решил посидеть с Демельзой до семи, и тогда уговорит ее выйти из дома — или не уговорит, как предвещала погода.

После ливня минувшим вечером, хлеставшего до полуночи, погода стояла хорошая, лишь изредка налетал дождь, среди густых серых туч даже показалось несколько выцветших клочков голубого неба.

У костра ожидали и другого Полдарка — Джеффри Чарльза; как и семейство Энисов, за исключением Кэролайн.

— Они знают, — объяснила она, — что я нежно их люблю (иначе зачем бы я позволяла мужу рисковать здоровьем и вращаться среди грязи и заразы), но какой толк от меня, стоящей и взирающей на петарды?

Дейзи Келлоу слишком нездоровилось, чтобы выходить, а Пол уехал в Сент-Айвс за родителями. Демельза решила, что если она достаточно придет в себя, чтобы идти к костру, то попутно навестит Келлоу в Фернморе. Эдвард и Клоуэнс в последний день зашли к Дейзи и Полу, а Демельза не приходила к ним больше трех недель по причинам, которые ей не хотелось признавать.

Большая часть прислуги Нампары ушла смотреть, как зажигают костер, и когда стрелка часов приблизилась к семи, ушел и Росс. Демельза удобно расположилась у камина, грея ноги.

— Я приду через часок, — заверила она.

— Если не явишься к половине девятого, я за тобой вернусь.

— Нет. Не беспокойся. Я найду дорогу, сам знаешь.

— Просто иди на свет. Но я все равно приду.

Предоставленная самой себе, Демельза потягивала второй бокал портвейна и устроилась в кресле-качалке Дрейка. Портвейн не исцелял, но и не ухудшал головокружение, сопровождавшее мигрень, хотя все равно приятно держать бокал в руке, к тому же она обожала его вкус. До чего же приятно, когда весь дом в твоем распоряжении. Хотя по природе Демельза — человек общительный, но ей так редко выпадали часы уединения, что она их ценила. Раз уж теперь Росс почти постоянно дома, она успела позабыть одинокие периоды жизни, когда нестерпимо хотелось его увидеть, а сердце глухо ныло от тоски, которую никто не мог развеять, даже собственные дети.

Она пошевелила кочергой уголь в камине и расколола один уголек, который заново разгорелся. Отличный битумный уголь, недавно привезенный из Уэльса. Имея две достаточно преуспевающие шахты, они могли позволить себе покупать уголь, когда его доставляли в бухту Бассета или по реке Труро.

Наверное, она задремала на несколько минут, потому что, очнувшись, увидела перед собой пламя. Она взглянула на часы у двери. До половины восьмого осталось еще пять минут, значит, Росс ушел только минут пятнадцать назад.

Перед тем как Демельза задремала, мысли ее унеслись вдаль к Полу и Дейзи Келлоу, а также Филипу Придо. Ее очень тревожил Пол. Убили еще одну женщину. Не странно ли, что Пол как раз в это время навещал родителей в Сент-Айвсе? Может ли она высказывать подозрения, даже просто поделиться с Россом на основании своего знаменитого (или печально известного) чутья и запаха сигар?

Демельза побаивалась Пола — есть в нем что-то ненормальное и какой-то нездоровый интерес к ней. Не совсем сексуальный интерес. И дело не только в том, что она — мать Джереми. Но два вышеперечисленных факта как-то связаны с тем, как он на нее смотрит — отстраненно, словно едва ее знает, а она едва знает его, и тем не менее, между ними установилась сильная связь. Глаза его словно говорят, что они знают тайны друг друга. Два-три раза он порывался откровенно ей признаться; и каждый раз Демельза отделывалась от него, не желая слушать, зная, что это очернит Джереми, что Пол причинит ей боль, как матери и как женщине. Трудная ситуация. Демельза вздохнула с облегчением, когда он женился и уехал.

Но теперь он снова вернулся и, похоже, надолго, предоставил жене в одиночестве безуспешно сражаться с чахоткой, и вместо этого присматривает за сестрой, страдающей от того же заболевания.

Демельза надеялась, что временный отъезд его родителей в Сент-Айвс может предвещать переезд всей семьи. В Нампаре было совсем тихо. Интересно, хоть одна живая душа есть поблизости? Даже старый Джек Кобблдик похромал, опираясь на два костыля, его водрузили на ослика, чтобы добрался до оврага. Единственный звук в доме — стук ставень в комнате Джереми наверху и бесконечный скрип двери. Какой именно двери? Ей ли не знать каждый звук, но этот Демельза не могла определить.

К счастью, до запуска фейерверков ветер стих, лишь легкий бриз стучал в окно комнаты Джереми. Когда уходил Росс, уже загорелось несколько звезд на небе. Надо идти. Демельза вытянула ноги к огню, блаженствуя от тепла, как кошка.

Филип Придо тоже занимал ее мысли. Он приходил в Нампару только раз после решения Клоуэнс. Росс виделся с ним, и, судя по его словам, Филип смирился с разочарованием. Уже несколько дней он живет у Джеффри Чарльза и Амадоры в Тренвите. Надо зайти к ним на ужин, пока он не уехал.

Демельзе хотелось увидеться с ним наедине и убедить, если получится, что Клоуэнс сделала выбор сама, родители никак не влияли на ее решение и не вмешивались.

Росс в разговоре с ним это подчеркнул, и Филип сказал, что понял. Может, касательно Росса все в порядке, Но Филип мог затаить подозрения относительно матери Клоуэнс. Женщины, точнее, многие женщины, не упустят такого шанса, когда дело касается дочерей. Выйдя замуж за брата маркиза, Клоуэнс значительно улучшила свое положение в обществе. С трудом можно поверить, что у Демельзы не возникало желания повлиять на дочь. Она надеялась объяснить Филипу при первой же возможности, что с юных лет она узнала от Росса принцип всеобщего равенства, и муж неоднократно приучал ее именно так относиться к собственным детям.

Что там с окном Джереми? Почему оно до сих пор гремит? Завтра надо подняться туда и посмотреть, что попало между рамами. Хотя можно и сейчас. Всего-то пройти по длинному темному коридору и подняться на один лестничный пролет в доме, где хозяйничает уже тридцать лет. Нельзя же бояться призраков. Можно сходить на кухню, открыть второй ящик слева и подыскать подходящую по размеру деревяшку, которые держат для таких случаев. А в соседнем ящике лежит небольшой молоток, и вооружившись всем этим, со свечой в руках она зайдет в комнату Джереми.

Разумеется, когда она зайдет туда, то может увидеть лицо припавшего к окну Джереми в заляпанном фламандской грязью мундире, стремящегося попасть внутрь. По спине у нее пробежали мурашки. Совсем рехнулась! Засиделась тут в одиночестве и перетрусила из-за оконного стука и дверного скрипа. Интересно, а мертвецам бывает холодно? Дважды Росс предлагал ей съездить в Брюссель на могилу сына; и каждый раз она отказывалась. Вначале душевные раны еще не затянулись, а потом появился страх, что снова лавиной обрушится невыносимая скорбь. Обрушится на них обоих. Подальше от глаз — подальше от сердца. И все равно только отчасти. Демельза знала, что там стоит надгробие. Этого достаточно. А вдруг Джереми расстраивает ее пренебрежение? А если неделю назад, в канун дня всех святых, он выбрался из могилы и прошел весь долгий путь домой? Значит, это заняло шесть дней.

Мэгги Доус говаривала, что в канун дня всех святых костлявые мертвецы вырываются из могил и пытаются вернуться домой. Вероятно, он нашел такую же мертвую лошадь. За ним потянется запах разложения. Он будет источать запах, или плоть его сгнила, и остались только кости?

Что-то стукнуло в окно гостиной.

Демельза подскочила, с ног слетели тапочки, кресло покачнулось, бокал с портвейном упал на ковер, но не разбился. С колотящимся сердцем Демельза схватила кочергу, подошла к окну и отодвинула шторы.

Снаружи темнел сад, легкий ветер колыхал оставшиеся листья.

Там нет высоких растений, задевающих окно. Но стук ей не померещился. Или все же почудилось?

Свет из комнаты просачивался в сад. Поверх перевернутой маленькой тележки Генри лежала лопата. Несколько подвядших стеблей мальвы склонились как пьяные. Их надо срезать. Больше никакого движения. Вдруг в ночном небе отразились яркие желтые вспышки с холма, где начали зажигать бенгальские огни.

Часы пробили без четверти восемь. Народу не терпелось начать. Ну и хорошо. Наверняка веселье продлится до половины десятого.

Демельза опустила шторы. Теперь она совершенно успокоилась. Она стряхнула другой тапок и натянула ботинки, зашнуровала, накинула на голову шарф и повязала под подбородком. Плащ висел в прихожей. Она затушила три свечи в канделябре, оставив только одну. Не стоит торопиться. К чему спешка? Нужно поставить каминную решетку. Моисей будет гулять на улице до их возвращения. В любом случае, он всегда укроется на заднем дворе среди сараев.

Когда Демельза вышла в прихожую, закрыв за собой дверь гостиной, раздался стук в парадную дверь. Значит, ей не померещилось. Кому понадобилось приходить сюда в такой поздний час? Все задние двери не заперты, как и парадная. В этих районах графства не водятся грабители.

Демельза подняла свечу повыше, откинула задвижку и распахнула дверь. Перед ней стоял Пол Келлоу.


Глава третья


К бенгальским огням и фейерверкам прилагались инструкции Уил Нэнфан отобрал помощников из шахтеров, которые умели читать, и устроили репетицию, так что зрелище получилось отменным. Бен и Эстер Картеры тоже участвовали, хотя Бену поначалу не хотелось, но Эсси его уговорила. В ночи попеременно сверкали синие, алые, желтые, зеленые, белые, лиловые и лазурные вспышки. Сельские жители ничего подобного раньше не видели, и пока огненные языки пламени лизали соломенное чучело Гая Фокса, яркое великолепие вызывало восторженные и благодарные охи и вздохи.

Явилась почти вся знать — Джеффри Чарльз и Амадора, Филип Придо и Энисы. Вскоре Джеффри Чарльз подошел к Россу. Справившись об отсутствии Демельзы и получив объяснения на сей счет, он спросил:

— Ты видел на этой неделе Валентина?

— Нет.

— Похоже, он забрал сына, который последние полгода жил с матерью.

— Чтоб мне лопнуть.

— Кажется, это официально, — продолжил Джеффри Чарльз, — Полли Стивенс присматривает за ребенком. Точно не знаю, где живет Селина. А ты знаешь?

— В Рэйли-фарм, рядом с Техиди. То есть, ребенок в Плейс-хаусе? Он же не забрал сына без ее разрешения...

— Выкрал ребенка у них из-под носа. Так мне сказали.

— Ну и ну! От Валентина ждешь только одного — неожиданностей. Это не место для мальчугана. Все пьют, по дому ходят потаскухи, буйствует громадный шимпанзе.

— Неделю назад я видел Дэвида Лейка, и он посетовал, что в последнее время жизнь там стала довольно унылой. Никто не ждет, что Валентин исправится, но, видимо, дом привели в порядок и вычистили. Может, Валентин решил придать себе чуть больше респектабельности, чтобы обосновать возвращение Джорджи. Знаешь, мне никогда его не понять.

Росс наблюдал, как римская свеча выбрасывает наверх цветные звезды.

— А что с точки зрения закона?

— Понятия не имею.

— А должен бы знать, учитывая, сколько времени провел среди лондонских адвокатов.

Джеффри Чарльз улыбнулся.

— Боюсь, мы занимались делами, выходящими за рамки международного права. Недочет системы. Думаю, местный судебный секретарь лучше меня осведомлен в таких вопросах. Полагаю...

Росс молчал.

— Полагаю... что ж, наверное, по закону требование отца имеет первостепенную важность, если только отца законно не лишили опеки по причине неправомерных действий и передали опеку супруге и деду ребенка. Насколько мне известно, подобного нарушения не было. Вы с Джорджем-старшим совместными усилиями спасли Валентина от разорения и, может, даже от тюрьмы, так что его нрав не так уж неисправим.

— Кто тебе рассказал?

— В местных постоялых дворах ходят слухи.

— И давно ты стал завсегдатаем местных постоялых дворов?

Огненное колесо искрилось белым светом. Джеффри Чарльз улыбнулся, показав неровные зубы.

— У меня есть связи, Росс. Есть знакомые.

Они прошли в гостиную. За три минуты отсутствия Демельзы там ничего не изменилось. Расколотый уголек дымился и мерцал за каминной решеткой. Раскрытый журнал мод лежал на столе. Пара затушенных свечей в канделябре все еще дымились. На столе горела единственная свеча, которую Демельза держала, когда открывала дверь.

Демельза и Пол сели за стол лицом к лицу. Пол в черном сюртуке и белом шарфе вместо шейного платка. Лицо ничего не выражало, в глазах горело недоброе любопытство. На ногах ботинки на толстой подошве.

— Так-то лучше, — сказал Пол. — Всего лишь дружеская беседа в уютной обстановке.

— Я собиралась... к костру, — повторила Демельза.

— И вам это нравится?

— Что именно?

— Смотреть на фейерверки.

— Да.

— А мне нет. Понимаете... Я не верю. Не верю, что все это происходит на самом деле.

— Ох, но ведь это происходит.

— Демельза. Знаете, я давно уже хотел с вами поговорить. Кажется, вы в чем-то меня подозреваете, но боитесь заговорить. Ведь так?

— Росс скоро вернется. Придет за мной.

— Я видел, как он смеялся там с друзьями. Он не сделает для вас того, что сделаю я.

— Пол, ты ведешь себя очень глупо.

— И я собираюсь о вас позаботиться.

— По-моему, это его шаги!

— Нет, не его. Сядьте. Он у костра, болтает и смеется с друзьями. Что вы обо мне думаете? Подозреваете, что я два года убивал всех тех женщин? Вы глубоко заблуждаетесь. Когда вы узнали, что мои родители поехали погостить в Сент-Айвс, вы в это поверили? Или думаете, что они лежат в подвале, где я их убил, и уже начали смердеть? Так вот, вы не правы. Нынче днем я привез их домой в целости и сохранности. Перемены им обоим пошли на пользу.

Демельза заерзала на стуле, но Пол сразу остановил ее, будто она помышляла броситься к двери.

— Думаете, это я убил тех женщин? Как раз наоборот. Я смотрел, как они умирают, но это совсем другое дело. Наблюдал, как они умирают от туберкулеза. Сначала Дорис. Потом Вайолет. Потом Мэри... или она скоро умрет, затем Дейзи, хотя она продержится еще долго. Я знаю, кто настоящий убийца. А вы?

Она бросила взгляд на часы. Без трех минут восемь.

— Это Филип Придо. Стоило догадаться! Первый срыв у него случился в Вест-Индии, где он убил женщину. Он находился неподалеку во время каждого убийства, когда женщинам перерезали женщинам горло. Жил в Кардью, когда по пути домой убили горничную. И каждый раз находился поблизости, когда умирали другие. Высокий, худой, в длинном черном плаще, и притворялся, что помогает следствию.

— В Вест-Индии Филип убил мужчину.

— Ага, это он так говорит. Не верьте. Он посторонний и чужак. Почему вы подозреваете меня, ведь я живу здесь всю жизнь?

Прошло еще три минуты.

— Позвольте рассказать вам о Джереми, — продолжил Пол. — Это он организовал ограбление того дилижанса из Примута в Труро. Неудивительно, что он сделал карьеру в армии. А вы знали, что я переоделся женщиной? Даже тогда мне было противно надевать их одежду. И все случилось из-за женщины. Он с ума сходил по Кьюби Тревэнион. Все из-за женщины... Однако, когда нам все сошло с рук, он не нашел деньгам иного применения, кроме как купить армейский чин. Стивен купил судоходное предприятие и женился на Клоуэнс. Я же получше потратил свои деньги, поддержал отцовское транспортное предприятие и купил себе шлюх... — он поднял голову и прислушался.

— Это Моисей просится внутрь.

— Моисей?

— Наш кот.

— Терпеть их не могу. Если я впущу его, то перережу глотку.

У Демельзы все внутри похолодело. Ее затошнило.

— Но даже кошки лучше женщин, — заметил Пол. — Женщины — гнусные создания.

— Шлюхи — возможно.

— Что?

— Некоторые шлюхи наверняка отвратительны.

— Тех, которые были у меня, я убил бы с легкостью, это да. Вспорол бы им брюхо. Но у меня не оказалось подходящего ножа. Я как-то пытался ножницами, но не получилось. — Пол вытащил из-под плаща длинный тонкий нож и положил на стол. — Вот это куда лучше.

Демельза взглянула на нож, в горле у нее встал комок.

— Пол, ты рассказывал о том, что ненавидишь. А теперь расскажи о том, что любишь.

— Что я люблю? А, вам ведь хочется узнать. Признайтесь. Так вот, скоро узнаете. Что я люблю, так это заставлять женщин визжать, а потом затыкать им рты. Уверяю вас, это захватывающее зрелище. Ваше лицо переменится, когда я сделаю с вами то, что хочу. Сначала оно исказится от боли, но когда вы откроете рот, чтобы закричать во второй раз, дыхание сорвется, а вскоре лицо посереет и превратится в старушечье, волосы обвиснут. А когда я вас вскрою, величайший момент закончится.

— Пол...

— Тихо. — Пол взглянул на часы. — Когда вернется отец Джереми?

— В восемь.

— Вы же говорили в восемь тридцать. Похоже, вы пытаетесь меня заболтать. — Он нахмурился и пригладил гладкие черные волосы. — Что ж, я не против поговорить. Я не хотел убивать отца Джереми, но его так поразит сотворенное с матерью Джереми, что я застану его врасплох...

Фейерверк был в самом разгаре. Поначалу отказываясь присоединиться к празднику, теперь Бен наслаждался вечером. Эсси стояла рядом, когда он запускал ракету, подпрыгивала и вскрикивала, когда ракета со свистом уносилась из флакона. Росс подошел к ним с ящиком римских свечей.

— Все хорошо, Эсси?

— Чудесно, спасибо, сэр.

— Бен, прибереги их, будь добр. Пора сходить за женой, иначе она все пропустит.

— Она нездорова? — спросила Эсси.

— Только голова болит. — Росс вручил ящик Бену и собрался уходить. Тут он заметил новоприбывшего, который только что появился в отбрасываемом костром кругу. Валентин. В одиночестве. Росс решил переговорить с ним и сменил направление. Он заприметил Бетси-Марию Мартин.

— Бетси.

— Да, сэр?

— Спустись, пожалуйста, и приведи хозяйку. Она наверняка уже готова.

— Э-э-э... да, сэр.

Горничная собралась идти. Росс заметил разочарование у нее на лице. Такой фейерверк она никогда не видела, и скорее всего, больше не увидит. Не перенесет, если пропустит его.

— Бетси.

— Да, сэр?

— Не надо. Я сам приведу леди Полдарк.

Он лишь перебросится парой слов с Валентином и потом пойдет.

Мигрень Демельзы вернулась.

— Вы хотели, чтобы я говорил, — продолжил Пол. — Что ж, для этого я и пришел — поговорить.

— Я... я спрашивала, что тебе в жизни... нравилось по-настоящему.

— Нравилось? Нравилось? Вы спрашиваете, что мне нравилось? Как мне может что-то нравиться, когда я ничего не чувствую! Все, что происходит вокруг, я вижу как будто через завесу. Если я этим ножом сорву с вас одежду — если раздену догола мать Джереми! — то все равно ничего не почувствую, ни похоти, ни смущения, ни волнения. Но когда я перережу вам горло, когда кровь заструится на ковер, вот тогда будет взрыв чувств! Вы и не представляете, Демельза. Это всепоглощающий восторг. Вы ведь знаете, что такое оргазм? Так вот, я испытываю оргазм.

Он улыбнулся.

— Это... наподобие зависимости. Это подчиняет тебя. Впервые, когда это случилось (когда я убил ножницами), я испытал шок, меня трясло. Я скорее испугался, поразился... я сделал это, потому что она пыталась меня ограбить, пока я спал. Это случилось в одном доме в Плимутском доке. Но позже я вспоминал и думал об этом с каким-то удовольствием, которое никогда не испытывал. И стал считать всех женщин шлюхами. В конце концов, если понадобится, я снова это сделаю. Я спрашивал себя — смогу ли? И тогда я сделал. Еще раз. И еще раз.

— Я твой друг и соседка.

— Нет, вы мать Джереми. Но еще красивы, а потому вас нужно убить. Уничтожить. Все женщины созданы быть шлюхами, разве нет? Их обнаженные фигуры олицетворяют заразу. Мои сестры, жена, мать. Если нельзя стереть их с лица земли, тогда какой прок было рождаться на свет?

Четверть девятого.

— Пол, зачем ты рассказываешь мне об этом? От убийцы невозможно скрыться, как ты утверждаешь... Так почему бы тебе просто не уйти и не забыть об этом разговоре? Если я расскажу кому-нибудь, ты можешь все отрицать. Никто нас не слышал, никто не подтвердит... Но если уйдешь, я обещаю никому не рассказывать, о чем ты поведал... А если честно, то я тебе не верю. Это слишком... чересчур неправдоподобно. И не забывай, ты сказал, что это Филип Придо.

Демельза сморозила глупость.

— Ох, но это же правда. Все, что я сказал, чистая правда. Вы сами это выясните через пару минут...

— Но зачем ты рассказал мне...

— Потому что глупо, когда жизненные достижения хранятся в тайне. Хочу, чтобы обо мне узнали. Надоело притворяться, что это кто-то другой...

— Но ты пытался... вначале ты хотел обвинить Филипа Придо... Почему же, если хотел прославиться?

— Хотел проверить одну мысль. Но понял, что вы не поверили. Понял, что не сбегу. И я испытываю настоящее удовольствие, когда объясняю жертве, что именно с ней случится и почему мне приятно причинять боль. Потому что только боль реальна. А все остальное — ненастоящее, утомительное и не стоящее переживаний. Вы скажете, что я причиняю боль, а сам от нее не страдаю. Но это ничем не хуже. Неотъемлемая составляющая переживаний, которым я верю и которыми наслаждаюсь...

Он замолк и прислушался к слабому царапанью.

— Это кот?

— Он стоит сейчас не перед парадной дверью... за дверью этой комнаты. Ты оставил парадную дверь открытой?

Пол взял нож.

— Только пикните, и я быстро вас успокою.

Он подошел к двери и поднял защелку. Моисей пулей метнулся в комнату. Пол пырнул его ножом, но зверь с кошачьим инстинктом самосохранения в последний момент увернулся и взвыл, добежав до камина.

В коридоре было темно. Единственный свет в гостиной исходил от камина и свечи, которую держала Демельза, а потом неловко поставила на стол.

С ножом наготове Пол пинком распахнул дверь и выглянул. Парадная дверь приоткрыта. У лестиницы стояла фигура в плаще. Сверкнул нож, и Пол шагнул в коридор. И тут на него набросился тот человек.

Находясь на грани обморока, Демельза вцепилась в стол, чтобы не упасть.

Шум в темном коридоре стоял неимоверный. Падала мебель, грохотала стойка для одежды, рвались шторы, двое мужчин кричали друг на друга между кряхтеньем и хрипами, схватившись. Демельза понимала, что нельзя стоять сложа руки, надо хотя бы поднять свечу и поднести к двери. Но силы ее покинули, а если она уронит свечу, то тьма станет кромешной.

И все же кто-то боролся с Полом. Рисковал жизнью. Если Пол убьет его, то потом вернется, чтобы прикончить и ее. Но этот человек не похож на Росса или кого-то знакомого.

А вдруг это Росс? Надо посмотреть. Она передвинулись на дюйм от стола и покачнулась. И снова вцепилась в стол.

Борьба прекратилась. В дверях стоял человек. Не Пол Келлоу. Это был Филип Придо. Он тяжело дышал, одна рука беспомощно повисла. Плащ куда-то делся, на рубашке проступила кровь.

— Вы не?..

— Где... где Пол? — спросила Демельза.

— Вон там. На полу. Вряд ли он... скоро нас побеспокоит. Я нашел дубинку. В... вешалке. По-моему... кажется... он меня ранил.

На лице также виднелся порез, но выглядел скорее царапиной, чем ножевой раной.

Филип сделал два шага в комнату, остановился, оглянулся и шагнул дальше. Он потянулся к карману жилета и вытащил очки. Они раскололись вдоль и поперек. Филип швырнул их на пол, и очки угодили в кота. Моисей зашипел.

— Мне... они больше не понадобятся, — сказал Филип.

Тут колени его подогнулись, и Филип медленно и тихо рухнул к ногам Демельзы.


Глава четвертая


Великолепный фейерверк закончился паникой. Росс всего пять минут разговаривал с Валентином, но на полпути к дому столкнулся с миссис Заки Мартин (та покинула поле с фейерверками раньше, чтобы проведать Заки), и она в полном ужасе поведала, что леди Полдарк в беде. Миссис Заки услышала ее крик из окна. Миссис Заки немедленно отправили обратно к костру за доктором Энисом.

Росс ворвался в дом, где творился полный кавардак: Пол Келлоу без сознания лежал в коридоре, Филип без сознания — в гостиной, Демельза вцепилась в парадную дверь, чтобы не упасть, и рыдала, как получивший ссадину ребенок. В объятиях Росса она выплеснула бессвязный рассказ, в который с трудом верилось.

Росс поднял ее на руки и внес в библиотеку, где положил на кушетку, затем, удостоверившись, что она не ранена, настоятельно призвал не вставить, вернулся в основную часть дома и попытался оказать Филипу помощь, остановив кровотечение из руки.

Пришел Дуайт, вскоре после него прибежал Боун с саквояжем доктора, за которым его послали в Киллуоррен. Коридор в Нампаре напоминал склеп.

Филиппу наложили на руку одиннадцать швов, перенесли в комнату Джереми, дали бренди, горячего молока и велели отдыхать. Пол только начал шевелиться. Дуайт решил, что у него,вероятно, проломлен череп. Его нельзя пока перемещать и посадить под замок, но все-таки привели констебля Парди, чтобы тот стоял рядом с ним на страже.

Филип прошептал Россу объяснения. Уже какое-то время он подозревал Пола и решил проследить за ним, когда появится возможность. Остановившись у Джеффри Чарльза, он пошел вместе с ним к костру и там заметил Пола и его ботинки на высокой подошве. Когда Пол покинул праздник, Филип последовал за ним, но потерял в темноте и решил, что тот пошел домой в Фернмор. Добравшись до Фернмора и не обнаружив его, он на «всякий случай» пошел в Нампару.

— Как раз вовремя, — сказала Демельза, — он спас мне жизнь.

Росс скрежетнул зубами.

— Господи! Я встретил миссис Заки только на полпути домой!

— Я сама виновата. Я отчасти подозревала Пола.

— Подозревала? И почему не сказала мне?!

— У меня было мало доказательств. Только кое-какие догадки... и... чутье, которое...

— На которое очень часто можно полагаться.

— Мне не хотелось подозревать Пола!

Запястья и лодыжки Демельзы ныли. Он слабости костей так просто не избавишься. Пол. Друг Джереми. Он никогда ей особо не нравился. Но только не такое. Не такое. Не это. Демельза пыталась разувериться в подозрениях. Не это. Не это. Еще совсем недавно он смотрел на нее — бесстрастно и с пронизывающим взглядом, и она была в страшной опасности. Острый нож у горла, и вместо того, чтобы лежать на этой кушетке, а позже в кровати вместе с Россом, она могла превратиться в покойницу, ее кровь смешалась бы с кровью капитана Придо в коридоре.

Люди приходили повидаться с ней в библиотеку. Всех потрясло это происшествие, но всех, даже Беллу и Генри, мягко выпроводили. Джеффри Чарльз взял командование на себя. Бен Картер и еще двое ставили поврежденную мебель на место и вытирали кровь. Но трудно скрыть такой ужас. Нож безумца.

Несколько часов спустя Демельза позвала:

— Росс.

— Что такое?

— Почему ты дрожишь?

— Что? Ничего подобного!

— Нет, дрожишь. Точнее, дрожал во сне.

— Я не спал. Хотя да, уже начал засыпать...

— Что такое?

— Я вдруг понял, что именно ты пережила. Картина так и стоит перед глазами: по одну сторону стола сидишь ты, по другую — он, и вы разговариваете. Пока он выплескивал на тебя яд своего извращенного сознания, я... я в это время смотрел на фейерверки. Почему я не учуял опасности?

— Потому что за все годы, прожитые здесь, нам ни разу не угрожала подобная опасность.

Он ненадолго замолчал.

— Когда я подошел... когда прижал к себе, ты на меня накричала.

— Правда? Да, точно. У меня случилась истерика.

— Понятное дело. Теперь до меня дошло... ты кричала, что мне следовало прийти, вместо того, чтобы разговаривать с Валентином.

— Говорю же. Со мной случилась истерика. Ты бормотал что-то про Валентина. Я не понимала, что говорю.

— Поэтому я хочу разъяснить подробнее. Когда я собрался уходить, Джеффри Чарльз рассказал, что Валентин выкрал Джорджи у матери. Я подошел к нему узнать, что это за идиотский план. Клянусь, я говорил с ним не больше трех минут!

— Что ж, в конце концов, все обошлось.

— Но я должен повиниться. Знаешь, когда я подошел к нему, то велел Бетси Мартин спуститься к тебе и передать, что я иду. А потом... потом я увидел... такую радость у нее на лице и понял, что прошу ее пропустить самое интересное зрелище, которое она вряд ли увидит еще раз, поэтому остановил ее и сказал, чтобы не беспокоилась. Не беспокоилась! Великий Боже, я мог обречь тебя на гибель!

— Я же говорила... откуда тебе было знать?

Росс накрыл ее руку своей.

— Ты спрашивала, почему я дрожу. Вот именно поэтому!

— Знаешь, Пол совсем свихнулся. Это так пугает! Вот как будто что-нибудь случилось с судовым компасом. Там магнитное поле или что-то в этом роде? Дуайт как-то объяснял. Так вот, словно у Пола компас сломался. Сейчас он ведет корабль в ошибочном направлении, убивает людей и при этом ведет себя так, словно ничего особенного не случилось. Его семья ни о чем не подозревала.

— Кажется, миссис Келлоу подозревала. Судя по тому, что сообщил констебль Парди о беседе с Келлоу, когда рассказал им о случившемся. Миссис Келлоу призналась, что Агнета Тренеглос укрывалась в сарае за ночь до ее убийства. А мистер Келлоу, по его словам, в ужасе от Пола.

— А Дейзи?

— Дейзи — нет. Даже сейчас отказывается верить. Мол, это все лживые измышления. Закатила истерику.

Демельза поежилась и с трудом успокоилась.

— Мне придется выступать на суде?

— Зависит от других доказательств. А также от того, как он поведет себя на допросе. Он может во всем сознаться. Как правило, у убийц причудливое сознание, они собой гордятся. Им нравится, когда другие слушают про их злодеяния. С тобой он говорил очень откровенно.

— Да, Росс, но тогда он не собирался давать моим показаниям дальнейший ход!

— Ты тоже не собиралась! Богом клянусь, верить не хочется!

— Что ж, значит, Валентина невиновен... — сказала Демельза чуть погодя. Она вздохнула, стараясь не разрыдаться. — Ему полегчает. По крайней мере, мне так кажется. Если только он не получал удовольствия от того, что его подозревают. Временами кажется, будто на его корабле тоже сломался компас.

На некоторое время они отвлеклись от ужасных мыслей про Пола Келлоу, и это пошло обоим на пользу. Уже пошел третий час, в кромешной тьме зимней ночи оба нуждались во взаимном присутствии, словно заново обрели друг друга. Женская рука и мужская переплелись, теплое дыхание напоминало исповедь человека, чья жизнь могла оборваться шесть часов назад из-за вторжения в дом друга, превратившегося в чудовище. В течение тридцати лет им не раз грозила опасность, но, как правило, опасность осознаваемая и ожидаемая, которая отчасти предполагалась и планировалась. А тут она нагрянула внезапно.

Демельза стояла на краю пропасти, и только благодаря милосердному вмешательству чужого, в сущности, человека ее оттащили от края.

Сон не шел. Демельзе хотелось подробно рассказать Россу о беседе с Полом, где тот разъяснял причины (безумные причины) убийств тех женщин. Основой всего было самооправдание и непомерный эгоизм, острая необходимость творить зло, чтобы доказать что-то себе и миру в целом. Но Демельза знала, что если начнет посреди ночи рассказывать об этом Россу, то не остановится, пока все не выльется в приступ рыданий и дрожи с головы до пят, за что она впоследствии будет себя презирать.

Оба задремали около четырех, а часом позже их разбудили петушиные крики. Звуки настолько привычные, что обычно не тревожили.

Белла и Гарри опоздали к завтраку: оказалось, что вчера вечером Гарри ненароком подпалил волосы у костра, поэтому перед завтраком Белла отвела его на кухню и подрезала волосы под правым ухом, чтобы сравнять с левой стороной, укороченной огнем.

— Белла считает, что должно быть ровно, — объяснил Генри.

— Тебе повезло, что ухо не поджег. — Демельза с благодарностью цеплялась за обычную рутину, хотя все еще не верилось в нее. — Что это было, хлопушка?

— Нет, римская свеча. Я поковырял ее, чтобы понять, почему она не выстрелила.

— И она выстрелила.

Генри просиял и кивнул.

— Именно.

— А где в это время находилась Эллен?

Эллен Проктор заплатили, чтобы она присмотрела за Генри. Тот отмахнулся.

— Ой, болтала то с Фредом Смитом, то с Маркусом Дэниэлом.

Демельза глянула на Росса, который улыбался и пожимал плечами.

— Говорил же, она слишком симпатичная для няньки.

Таким образом они мило беседовали на отвлеченные темы и избегали обсуждать вчерашнюю ночную трагедию, пока Гарри о ней не вспомнил. Его восхищала жестокость драки.

— Дубинка против ножа! Боже ты мой, как бы хотелось это увидеть! Бах — бум! Бах — бум! Бац-бац-бац! Когда я был маленьким, то обычно брал палку на пляж и бросал ее Фробишеру. Капитан Придо, наверное, хорошо вдарил Полу по башке. А где капитан Придо? Я думал, он в комнате Джереми.

— Он был там, но дядя Дуайт решил надлежащим образом перевязать ему руку, поэтому рано утром он ушел. Надо сходить навестить его, поблагодарить.

— Он словно... словно ангел возник из-под земли, — сказала Демельза.

Утро прошло беспокойно, в упорном стремлении подсознательно справиться со случившемся. Обедали позже, у Росса и Демельзы отсутствовал аппетит.

После обеда, когда Белла улучила момент и застала их в одиночестве, она робко произнесла:

— Вчера вечером у меня не вышло вам сообщить, но почта пришла около четырех, и я получила письмо от Кристофера. Вы сейчас прочтете или лучше вечером, когда у нас появится больше времени?

— Давай сейчас, — попросила Демельза.

— Конечно, — согласился Росс, — если новости хорошие.

— Ну да, вроде бы... — Белла вытащила из-за корсажа письмо, которое выглядело зачитанным до дыр. Рука Белла неуверенно протянула письмо, и кусочки сургуча просыпались на стол. — Вам это не понравится.

— Выбирать тебе, милая, — сказала Демельза.

Белла развернула письмо, окинула взглядом начало и сообщила:

— Мне предложили роль в «Ромео и Джульетте», но не стоит ожидать многого, потому что все решит собеседование. Меня прослушает мистер Фредерик Макардл. Если он одобрит мою кандидатуру, то мне предложат прикрывать миссис Шарлотту Бэнкрофт, которая играет Джульетту.

Минуту спустя Демельза переспросила:

— Прикрывать?

— Да, если миссис Бэнкрофт заболеет или произойдет что-то непредвиденное, меня позовут ее подменить. Это значит, что я должна знать ее роль слово в слово, и у меня будет возможность увидеть ее игру и поучиться. А еще, — она перевернула лист обратной стороной, — еще, если пройду собеседование, мне предлагают небольшую роль со словами. Просят сыграть Бальтазара, слугу Ромео. Хоть роль и не многословная, но я все время буду стоять на сцене рядом с Ромео!

Выдержав паузу, Росс сказал:

— По мне, так неплохое предложение. Вот только разве слуга Ромео не мужчина?

— Да, — согласилась Белла и слегка покраснела. — Видите ли, как объяснил Кристофер, кроме Джульетты, во всей пьесе не нашлось ролей для девушки. И кормилица, и синьора Капулетти, и Монтекки — это партии для немолодых особ. Есть, конечно, сцены, где они встречаются с девушками, но это бессловесные роли. Как известно... зачастую женщины играют и мужские роли.

— Все это чудесно. Но кто такой мистер Фредерик Макардл? — поинтересовалась Демельза.

— Постановщик. Все зависит от его одобрения. Но Кристофер уверен, что меня утвердят.

— Белле придется выучить назубок роль Джульетты, — размышлял вслух Росс. — Попутно она будет играть слугу Ромео, к тому же мужчину. Белла, ты точно с этим справишься?

— Ещё как!

— Он сказал, когда это будет?

— Дата не окончательная. Хотя... — Она запнулась.

— Хотя что?

— Ведь это начало декабря, и будет замечательно, если вы оба приедете на первое представление. Это не слишком эгоистично с моей стороны? Это поможет вам хотя бы на время отвлечься от событий прошлой ночи!

— Я с радостью поеду, — минуту погодя сказала Демельза. — Жаль, что я не была на «Севильском цирюльнике».

— Мы обязательно приедем, — добавил Росс.

Демельза потянулась и вздохнула.

— По крайней мере, об этом приятно поговорить. Честно говоря, я все еще чувствую себя неважно.

Полу Келлоу предстояло предстать перед судом пятнадцатого января, а до этого времени он останется под стражей в тюрьме Бодмина.

— Вряд ли он причинит неприятности, — сказал Дуайт Россу. — Я видел его перед тем, как его забрали. Вел он себя спокойно и невозмутимо. Само собой, он не слишком хорошо соображал после удара Филипа Придо. Но пожелал обсудить со мной, почему туберкулезная палочка в основном поражает женщин, а не мужчин. Мне пришлось сказать, что статистика эту теорию не подтверждает, но он продолжал настаивать, будто женщины легче заражаются, а их тела быстрее подвержены распаду и гниению. Он подразумевал, что убийством нескольких из них только внес вклад в благосостояние общества, но зашел Парди, и он замолчал.

— Как отреагировала его жена? — спросил Росс. — Я о ней ничего не слышал.

— Я пока не виделся с ней. Знаю, она его не навестит.

— Как думаешь, она подозревала?

— Сомневаюсь. Может, она и чувствовала что-то, но, как и мать, предпочла не обращать внимания. Такие мужчины очень умны и находчивы.

— Могут ли его повесить, когда ясно, что он не в своем уме?

— Наверное. Но когда наступит черед суда, я надеюсь высказаться в его защиту. Ты не возражаешь?

— Даже не знаю. А на каком основании?

— Его ударили по голове много лет назад. Вероятно, не так крепко, как вчера ударил Придо. Угодил прямо в лобную кость. Предыдущий удар пришелся в левую затылочную область у основания черепа, и хотя повреждение на вид не слишком значительное, но эта самая уязвимая область и, скорее всего, удар нанес необратимый ущерб.

— Ты в то время его осматривал?

— Не знаю, в курсе ли ты, что Стивен Каррингтон и Пол еще до женитьбы Стивена на Клоуэнс провернули какую-то безрассудную авантюру в Плимуте, купили, а потом продали какой-то корабль. В Плимутском доке их пытались забрать во флот, но они устроили драку и сбежали. А по возвращении домой обоим требовалось лечение. И они пришли ко мне.

— Я такого не помню, может, Клоуэнс в курсе.

— С того времени примерно пару раз в год Пол приходил ко мне и жаловался на головную боль, а я помогал по мере сил. Вполне возможно, полученная тогда травма возымела долгосрочные последствия и повлияла на его поведение.

— И ты думаешь, что если дашь показания, он избежит смертной казни?

— Нет, но есть вероятность. И я считаю целесообразным подать ходатайство о смягчении приговора.

Они посмотрели друг на друга, заранее зная, что скажет каждый.

— Уверен, у него все равно нет выхода, — высказал Росс. — Если бы мне пришлось выбирать, я бы согласился на веревку.

Они еще немного прогулялись.

— А как Филип Придо?

— О, руку он не потеряет. Но существовала опасность из-за разрыва артерии. Жгутом ты спас ему жизнь.

— Он вернулся в Тренвит?

— Я схожу к нему сегодня вечером. Но порез чистый; инфекции не должно быть.

— У женщин, которых убил Пол, инфекции не было,— мрачно отозвался Росс.

В это время потрясенная Кэролайн пришла поддержать Демельзу. И не меньше ее потрясло предложение Демельзы вдвоем навестить Келлоу.

— Ты не устаешь меня удивлять, дорогая. Хотя ты ходишь в церковь немногим чаще меня, но демонстрируешь христианские порывы, которые большинство христиан успешно подавляют.

— Не знаю насчет христианских порывов, — ответила Демельза. — Может, я ошибаюсь, но многие люди невольно вовлечены в преступления Пола. Трое из них — наши ближайшие соседи. Меня в дрожь бросает от мысли, что они сейчас чувствуют. Невозможно представить, что они знали об этой черте характера Пола, и мне кажется, надо их поддержать.

Кэролайн в знак дружбы больше не выдвигала возражений. В ее глазах Пол был убийцей, и она сомневалась, что на воспитавшей его семье нет вины. О чем может говорить чудом уцелевшая жертва с матерью убийцы?

В конце концов она убедилась в своей правоте, поскольку визит не увенчался успехом. Миссис Келлоу рыдала у камина. Мистер Келлоу сидел за столом и почти опустошил бутылку бренди, лысая голова обливалась потом, который он постоянно промакивал. Говорил он мало, но Кэролайн заподозрила, что он пытается отчасти переложить вину Пола на общество в целом, а все, кто к ним приходит, хотят лишь позлорадствовать. Дейзи обуздала истерику.

Похоже, кто-то спокойно поговорил с ней и убедил, что от мрачной действительности не убежать. Так что пока она предпочитала не говорить на эту тему. Потрясение временно приостановило кашель, Дейзи прогулялась с ними и беседовала с нарочитой веселостью, подобно хозяйке вечеринки, приветствующей нежеланных гостей.

Осознав, что Кэролайн оказалась права, и кляня себя за ошибку, Демельза уже хотела найти повод для ухода, как увидела Валентина Уорлеггана и Дэвида Лейка. Они направлялись в Нампару, но решили заскочить к Дейзи, чтобы утешить ее. На этот раз Валентин решил, как и Демельза, что подобает по-соседски посочувствовать страшной трагедии невинных людей.

Разговор продлился еще минут пятнадцать. Они попытались обсудить фейерверк, свадьбу Клоуэнс, обнаружение небольшой оловянной жилы в новом стволе на Уил-Элизабет, поездку Беллы во Францию, беременность Эсси и откровенное желание Бена иметь сына. Но временами повисало гнетущее молчание, напоминающее хрупкие ледяные сосульки.

Валентин и Дэвид приехали верхом и проводили дам до Нампары, держа лошадей в поводу.

— Ты не взял с собой Джорджи? — спросила Демельза у Валентина.

— Я подумал, что сейчас не вполне подходящий случай для детского лепета. — Он пригляделся к Демельзе. — Наверное, ты пережила жуткое потрясение вчера вечером.

— Я? Да, конечно. Со временем...

— Меня это не удивляет. Но поражает, что ты сегодня ведешь себя, как будто... словно...

— Как будто ничего не случилось? — Валентин выражал искреннюю заинтересованность, поэтому Демельза продолжила: — Я стараюсь вести себя как обычно, чтобы... выкинуть это из головы. Само собой, у меня это никак не выходит из головы; но прогулка, привычные житейские дела...

— Все равно, обычная женщина два дня бы не вставала с постели из-за пережитого шока. — Валентин прищурился и нахмурился. — Мне следовало это предвидеть, предупредить хоть кого-то... только вот я не знал, кого именно.

— Тебе? Но почему?

— В последний месяц я часто виделся с Полом и Дейзи. Мы с Полом разговаривали. Он кое-что упоминал. И за последние две недели он стал совсем странным.

— Он кому-то угрожал?

— Нет. Что ты. Просто его отношение, особенно к женщинам...

— Он говорил обо мне?

— Нет.

— И что ты мог поделать?

— Ох, знаю, знаю. Но Филип смог.

— Только когда Пол проявил себя.

Валентин не переставал хмуриться.

— Филип по счастливой случайности оказался поблизости. А я... постоянно находился поблизости. Мог бы хоть намекнуть Россу.

Нестор заржал и тряхнул поводьями.

— Твой конь не согласен, — пошутила Демельза. — А кто присматривает за Джорджи в твое отсутствие?

— Полли Стивенс. Которая Оджерс.

— Батто ничего ему не сделает?

— Батто его обожает. В любом случае, я нанял еще двоих, чтобы присматривали за Батто.

— Он счастлив?

— Кто? Батто?

— Ты прекрасно знаешь, про кого я говорю.

— Джорджи? Джорджи хочет увидеть маму.

— Это тебя удивляет?

Валентин бросил взгляд на шагающую рядом Демельзу.

— Ей-богу, я рад, что этот чокнутый не добрался до тебя с ножом. Удивительно, что тебя не развезло.

— Еще как развезло в тот момент.

Позади них беседовали Дэвид Лейк и Кэролайн Энис. Последней не особо нравилось ходить пешком, и она ездила верхом, за исключением коротких маршрутов. Кэролайн частенько жаловалась Россу, что его супруг не умеет беречь силы.

— Утром приходила Селина с кузиной-мегерой Генриеттой, — сообщил Валентин. — Я бы их не пустил. Но, к счастью, малыш Джорджи гулял с Дэвидом. Но иногда он просится к маме.

— Ты выгнал ее?

— Нет, предоставил ей возможность войти и остаться. По сути, вернуться ко мне. Занять законное место жены в моем доме и с нашим ребенком. Теперь для нее нет никаких препятствий. Пол легко признался (или практически сознался) в убийстве Агнеты. Селина делала вид, что подозревала меня... хотя думаю, это всего лишь предлог. Может, я и не сама невинность, но уж точно не убийца. Что ж, теперь этого предлога не стало.

— Но она ушла?

— Вместе со своей драконихой.

— Ты знал, что твой отец в отъезде, когда забирал Джорджи?

— Разумеется. И пожалуйста, милая и красивая кузина, прекрати называть Плавильщика Джорджа моим отцом.

Демельза задумалась.

— Разве это не общепринятое мнение? Ты носишь его фамилию. Почти все считают тебя его сыном.

— Ну да. Ну да. Но это только между нами, по-дружески.

Демельза задавалась вопросом, допустимо ли утверждать, что можно искоренить за тридцать лет всю жгучую ревность и «по-дружески» делиться такими тайнами. За прошедшие годы это их самый долгий личный разговор, привычный скрытый сарказм в его голосе отсутствовал. Никогда прежде он так откровенно и искренне не заявлял о том, насколько рад, что Демельза выжила. По своей природе она тепло относилась к людям и поэтому подумала, что, может, они станут лучше понимать друг друга. Вполне вероятно, когда Валентин в следующий раз приедет в Нампару, она обрадуется ему и посчитает не проблемой для семьи, а дружелюбным дополнением.

Когда они добрались до Нампары, Демельза заметила привязанных лошадей и вспомнила, что сегодня четверг — когда приезжают в гости Кьюби и Ноэль.

Совершенно очевидно, что миссис Гимлетт успела путанно доложить молодой миссис Полдарк о случившемся в Ночь Костров. Кьюби обняла свекровь.

— Дорогая, какой ужас! Вы оправились?

Обнимая Ноэль, Демельза поведала Кьюби некоторые подробности, но не рассказывала всего в присутствии Ноэль. Валентин и Дэвид отказались от приглашения пройти в дом, поэтому вскоре поцокали на лошадях прочь в сгущающиеся ветреные сумерки. На замену им приехали Росс и Дуайт. Нить разговора протянулась между мрачностью и обыденностью. Вскоре Кэролайн и Дуайт ушли, Генри с мальчишеской ухмылкой поздоровался с Ноэль, Белла вышла из библиотеки, где распевалась.

Закончился ужин. С неохотой, поскольку это казалось незначительным, Кьюби познакомила их с новостями о делах семейства Тревэнион. Сказанное она завершила фразой о том, как сильно помог Филип Придо. Он еще поблизости?

— Мы виделись утром, — сообщила Демельза, — просто чтобы его поблагодарить.

— А рана... серьезная?

— Он ведет себя так, как будто нет, — ответил Росс. — Когда мы пришли в Тренвит, он только что вернулся из Тревонанса, где царило волнение из-за Уил-Элизабет.

— Волнение? Будем надеяться, что для разнообразия хотя бы приятное.

— В стволе Рассвет на месте старых выработок обнаружили неплохую оловянную жилу. Выкопали там штольню и пока остановились; там на редкость много воды, и это хороший знак, хотя насос стоит не на том месте. Посмотрим.

— Можем утром туда сходить, — предложила Демельза к удивлению Росса.

В ту неделю, пока у них гостили Кьюби с Ноэль, жизнь в деревне стремительно возвращалась в привычное русло. Полдарки из Нампары принимали Полдарков из Тренвита, в том числе и Филипа, который умудрился избежать предостережений Демельзы и как ни в чем не бывало ездил верхом с подвязанной рукой.

Они дважды наведывались к шахте и возобновили знакомство с Джорджи Уорлегганом, который показался им довольно общительным ребенком. А еще осмотрели жилище Батто, наблюдая, как обезьяна прогуливается за руку с Валентином и курит как какой-нибудь франт. Середина ноября выдалась теплой, не «бабье лето», как в прошлом году, но все же скупое осеннее солнце еще делилось теплом, и ночи стояли не очень холодные. Одолевали полчища поздних мух, но с ними время от времени воевал Генри, которому это явно доставляло удовольствие, остальным же было все равно. Демельза старалась отогнать от себя мрачные мысли о Келлоу из Фернмора. Тошнотворное чувство в солнечном сплетении постепенно отступало.

Накануне возвращения в новый домик под Бодмином Кьюби каталась с Демельзой на лошадях по берегу недалеко от Святого Источника. Спешившись, они оставили лошадей, а сами сели на гладкие сухие валуны, возвышавшиеся над водой. На протяжении всех лет утрат и лишений они нашли взаимопонимание и общие интересы. Ноэль всегда объединяла их и служила постоянной темой для разговоров. Но сегодня о ней не говорили. Некоторое время Демельза размышляла о странном умопомешательстве Пола Келлоу и своем спасении. А потом спросила Кьюби, как та познакомилась с Филипом Придо.

— Это случилось вскоре после Ватерлоо. Достопочтенная миссис Фолкирк пригласила меня на утешительный прием для вдов войны. Единственным моим желанием тогда было скрыться ото всех и плакать, но она познакомилась со мной и Джереми в Брюсселе, и я чувствовала себя обязанной пойти. В итоге я пошла. И там был Придо. Весь на нервах и хотел уйти пораньше, но я убедила его остаться, мы побеседовали о Корнуолле. Поэтому, когда около трех лет назад он вернулся в Корнуолл, мы легко подружились.

Демельза наблюдала за чайкой у воды, птица чистила перышки при тусклом свете солнца.

— На всю жизнь я останусь перед ним в долгу. Дело не только в том что произошло, но позволь спросить... он тебе нравится?

— Нравится? Более чем. Когда разорился брат, только он поддержал меня... всех нас.

Чайка настороженно взглянула на привязанных лошадей и поковыляла прочь. Демельза всматривалась в морскую даль.

— Ты замечала, как прекрасна волна, когда она приближается к берегу на таком большом пляже? Я всегда любуюсь волнами из окна. Поверхность моря кажется спокойнее, чем волна под ней, будто море и волна движутся в противоположные стороны. Чем-то напоминает верблюжьи горбы, перекатывающиеся из стороны в сторону. А потом, достигнув предела высоты, волна обрушивается на берег белыми брызгами пены.

— Я всегда наблюдала это явление из Каэрхейса, — сказала Кьюби, — хотя лучше всего это видно на южном побережье. Она взяла пригоршню песка и пропустила сквозь пальцы. — А вам он нравится?

— Кто, Филип? О да. Очень.

— Похоже, Клоуэнс счастлива с лордом Эдвардом. Несомненно, она заслуживает мужа получше, чем Стивен Каррингтон!

Но Демельза не сменила тему.

— Извини, возможно, это не мое дело, но я спрашиваю из любви к тебе.

Карие, обрамленные темными ресницами глаза Кьюби щурились от солнца.

— Вы намекаете, что Филип мне не просто нравится? При других обстоятельствах так бы и случилось.

Какое-то время обе молчали.

— Как сейчас помню — пять лет назад, пятнадцатое июня, — продолжила Кьюби. — Мы с Джереми находились в Брюсселе, проводили вечер того дня вдвоем. Джереми вернул приглашения на бал герцогини Ричмондской, которые с трудом достал. И мы поужинали в любимом ресторанчике на углу площади, только мы вдвоем. Пусть тогда было неспокойное время, но для нас оно оказалось счастливым, потому что мы были безмерно поглощены друг другом. Говорили о нашем будущем ребенке, хоть я еще была на четвертом месяце. Я тогда сказала, что хотела бы девочку, а он ответил, что если придется ждать ее появления до Рождества, то назовем Ноэль. Все было одновременно легко и тревожно. Он пытался успокоить меня, рассказав о том, как неточно стреляют британские ружья. Удивляюсь, сказал он, как из них вообще можно попасть. Потом мы пошли в нашу квартиру — помните её? — и долго лежали в темноте, говорили, любили друг друга, пока не услышали стук в дверь. Ординарец Джереми пришел с посланием от сэра Уильяма де Ланси, генерал-квартирмейстера. Джереми приказывали немедленно вернуться в полк и отправиться... думаю, в Брен-ле-Конт. Та ночь. Тот момент.

Я помогла ему одеться и собрать вещи. Где-то снаружи завывали военные рожки и пронзительные дудки. Перед его уходом мы поговорили. Запланировали небольшой ужин на следующей неделе. Он пообещал мне... пообещал не опаздывать «после этой небольшой стычки». Чувства переполняли мое сердце. Но даже тогда я не думала, что никогда больше его не увижу. Нет! Нет! Это против природы! Это против нашей молодости! Ох, с каким облегчением мы бы вздохнули, если бы он пришел домой! Бой был серьезный, но все закончилось. Теперь мы можем продолжить праздник, и снова вместе стать счастливыми, счастливыми, что все закончилось, по крайней мере, на какое-то время. Когда он ушел, я прислонила голову к двери и заплакала. Но это были слезы грусти и тревоги, а не смертельной утраты. В душе я знала, что он вернется. Но он так и не вернулся. Так и не вернулся... Я еще помню прикосновение его губ, когда он ушел тем вечером.

Демельза прижала руку к сердцу.

— Довольно себя терзать. Мне не следовало тебя спрашивать.

Кьюби улыбнулась сквозь слезы.

— Возможно, и следовало. Возможно вы, как всегда, больше знаете о нас, чем мы сами. Возможно, видите, как мне одиноко. Ноэль для меня радость и успокоение, но по мере приближения ее пятилетия одиночество только усиливается. Как будто я долгое время жила в своем мирке, а потом он стал расширяться, жизнь катится, а я чувствую себя потерянной. Звучит так, будто я себя жалею, верно?

Демельза смахнула слезы.

— Хорошо, что мы об этом поговорили.

— Удивительно, — продолжила Кьюби, — как жизнь с Джереми отдалила меня от Тревэнионов. Я не забываю о матери, люблю Клеменс, терпима к Джону и Огастесу. Но больше не часть семьи, мне чужды их интересы. Может, было бы неплохо снова выйти замуж, но вряд ли это случится.

— Почему бы и нет? — предложила Демельза.

— За Филипа? Да он ни на кого не смотрит, кроме Клоуэнс. До сих пор.

— Вероятно, ему тоже одиноко.

— Разве чувство одиночества — хорошая основа для брака?

— Иногда, постепенно возникнет привязанность. Нет, извини, я заговариваюсь. Это как-то черство. Ты права, одиночество не повод, особенно для такой молодой особы, как ты. Я сужу с высоты прожитых лет.

Кьюби похлопала свекровь по руке.

— На этой неделе он прямо герой всех газет. Найдется куча прелестных девиц, готовых лишиться чувств от одного его прикосновения.

— А я заметила, что он на тебя посматривает, — сказала Демельза.

— Наверное, — ответила Кьюби, — только он видит то же, что и все: мрачную вдову с ребенком-сиротой.

— Не думай о себе так. Из-за подобных мыслей ты скоро и выглядеть так будешь. Ты больше не ощущаешь себя Тревэнион, но теперь ты Полдарк.

— Я все еще сестра печально известного банкрота и вдова храброго военного, без гроша в кармане. Идемте, дорогая свекровь, сядем на лошадей и галопом поскачем домой. Может, все наши иллюзии вылетят из головы.


Глава пятая


Двадцатого ноября за Беллой приехал Кристофер, и на следующий день молодые люди отправились в Лондон.

Клоуэнс прислала Белле радушное приглашение остановиться в Лансдаун-хаусе, однако Белла, которой предоставили возможность решать самой, очень мягко и деликатно отказалась. Впоследствии она призналась Демельзе, что лорд Эдвард и без того подарил ей такой шанс, и она не могла, просто не могла принять от него что-либо еще, и она обязана, просто обязана самостоятельно встать на ноги.

На замечание Демельзы, что на подобное обращают внимание «только ревнивцы», она ответила:

— Я знаю, мама. Ничего не могу поделать. Мне очень жаль.

Кристофер заявил, что раз уж Белла отменила бракосочетание, они не поселятся в новом доме на Грин-Лейн, а потому, чувствуя, что все их прежние обещания друг другу приостановлены, на полгода сдал дом в аренду. Кристофер лгал. Он продал дом, потому что нуждался в средствах для чего-то другого. Немного поразмыслив, Белла в конце концов отказалась от апартаментов миссис Паркин на Георг-стрит, решив вернуться к миссис Пелэм.

Длинное, пылкое и полное извинений письмо сыграло свою роль, и миссис Пелэм, откровенно говоря, обрадованная возобновленным общением, согласилась принять ее у себя на два месяца. Так что все снова стало как раньше. Или почти как раньше. Белла навестила Фредерика Макардла, сурового, сверкающего черными бровями уроженца Ольстера, обладавшего крупными руками, неуклюжей походкой и превосходной репутацией в театральной сфере. Она также посетила Джозефа Глоссопа, нынешнего владельца театра — человека полного, проницательного и скрупулезно любезного.

Любезность, однако, не помешала ему рассмотреть Беллу с профессиональным интересом, а кроме того, он присутствовал, когда Макардл просил ее произнести монолог из второй сцены третьего акта, когда Джульетта узнает, что Ромео убил Тибальта, начиная со слов: «О, сердце змея, скрытого в цветах! Так жил дракон в пещере этой дивной?»

Мистер Глоссоп заботливо предложил ей предварительно размеченный текст роли, но Белла, за две недели впитавшая позаимствованный из школы миссис Хэмпл текст, произнесла его без каких-либо подсказок. Когда закончились слова Джульетты, она остановилась.

— Дальше вступает кормилица. Мне продолжить?

После короткой паузы, пока каждый ждал, что скажет второй, Макардл произнес:

— Нет-нет, это было хорошо. Теперь, пожалуйста, просто маленький отрывок из Бальтазара. «Я принес своему хозяину весть о смерти Джульетты». Акт пятый, сцена третья. Всего несколько строк!

Белле пришлось прочитать и это, слегка приглушив голос.

— Оч-чень хорошо! Мы начнем чтение по ролям со следующего понедельника. Я прослежу, чтобы уведомили капитана Хавергала.

Тем же вечером Кристофер явился в Хаттон-Гарден и сообщил, что Макардл прислал со своим внуком специальное сообщение в Банк Ротшильдов, в котором говорится, что он готов нанять мисс Полдарк в качестве дублерши Шарлотты Бэнкрофт, а также для самостоятельного исполнения в этой пьесе роли Бальтазара. Ей заплатят за выступление четыре фунта, подняв гонорар до пятнадцати фунтов, если по какой-то случайности ей придется заменить миссис Бэнкрофт.

— Ты сделала первый шаг, дорогая, — сказал ей Кристофер, — гонорар пока не королевский, но для начала пойдет.

— Жду не дождусь начала! — воскликнула Белла. — Тетушка, вы придете на первый спектакль?

— Полагаю, что да, — ответила миссис Пелэм, — я никогда не бывала в «Кобурге». Это приличное место, Кристофер?

— О, разумеется! Получше, чем некоторые из фешенебельных театров, наводненных падшими женщинами. Район небогатый, но компания «Ватерлоо бридж» занимается его перестройкой. Очевидно, в ее интересах развитие этого округа, поскольку это дает возможность собирать плату за проезд.

— Я заметила кое-что, когда выходила, — сказала Белла, — плакат с рекламой будущих спектаклей, один назывался «Двое влюбленных из Вероны». И он тоже выйдет в декабре.

— Это и есть наша постановка, — ответил он. — Согласно устаревшему закону, только двум театрам разрешено ставить Шекспира — «Друри-Лейн» и «Ковент-Гарден». В результате у них всегда есть выбор актеров и возможных постановок. У всех остальных театров — у новых, таких как «Кобург», «Суррей» и «Олимпик», и у старых, вроде «Хаймаркет» и «Кингс», есть стойкое и сильное убеждение, что так больше продолжаться не должно. Общественное мнение поможет преодолеть эту преграду, но пока этого не произошло, остальные театры будут искать способы обойти «патентный закон». Так что иногда приходится увиливать, переложив пьесу Шекспира на музыку, изменив название и кое-какие строчки там и тут.

— Там не говорилось, что «Двое влюбленных из Вероны» — это по Шекспиру.

— В программе будет сказано. И без того все знают.

— Кристофер, ты был в этом театре? — спросила миссис Пелэм.

— О да! Я водил туда Беллу два раза в прошлом году. Как вам известно, его покровитель — Эдвард Фитцморис.

— Мне показалось, что это чудесный театр! — заметила Белла. — Гораздо современнее, чем многие другие! — Она хотела сказать «чем театр в Руане», но подумала, что лучше не ссылаться на театр Жанны д'Арк в нынешней компании.

— Я теперь нечасто бываю в театрах, — сказала миссис Пелэм.

— Сейчас так мало ставится пьес, предпочитают представления с животными и драки. Все меняется к худшему, и сдается мне, не только из-за моего возраста.

— Публика меняется, — сказал Кристофер. — Два патентованных театра так разрослись, что приходится каждый вечер привлекать огромную аудиторию. Многие горожане из нового среднего сословия не имеют вкуса, но имеют деньги, и без них не удастся заполнить большие театры, старой аристократии для этого не хватит. Вот почему Эдвард Фитцморис и подобные ему джентльмены помогают маленьким театрам, вкладывая в них средства. В «Кобурге» и в других местах сейчас ставят много мелодрам — по сути, банальный мусор, но они изо всех сил стараются улучшить пьесы. Для этой постановки Глоссоп переманил Макардла из «Друри-Лейн» и наверняка соблазнит еще пару актеров из патентованных театров.

— И еще кое-что, Кристофер, — сказала Белла. — Ты должен научить меня ходить.

— Ходить?

— Как ходят мужчины. И сидеть по-мужски. Мне нужно перенять манеры. В конце концов, у нас на это целых две недели.

— Ох, с удовольствием! Ты отличный пародист.

— Я так полагаю, что это в традициях театра, — сказала миссис Пелэм. — В лучших традициях. Но, по-моему, все это чуточку неприлично.

— Так вот, подобная ситуация для меня неприемлема, — начал Джордж. — Хотя ты сама виновата, что поставила себя в затруднительное положение. Надо лучше следить за ребенком!

— И каким образом? — вскипела Селина. — У меня всего двое слуг! Я могу себе позволить только двоих на ваши средства! Генриетта взяла его на прогулку, а они там поджидали!

— После этого ты приходила в Плейс-хаус?

— Естественно! Сначала я вообще не поняла, что произошло. Затем поехала с Генриеттой утром в четверг. Он не позволил мне увидеть сына!

— Валентин не позволил увидеть маленького Джорджа? Что он сказал?

— Что если я вернусь в Плейс и займу законное место жены, то и займу и законное место матери!

— Так почему бы так не поступить? — спросила Харриет.

Селина посмотрела на нее с откровенной ненавистью.

— А ты бы так поступила на моем месте?

Харриет махнула рукой.

— В том-то и дело. Ты — это не я. Не я выходила за него замуж. Судя по всему, когда ты выходила за него, то была влюблена. Или считала, что влюблена. Нашла его привлекательным. Он вопреки желанию отца женился на тебе. Ведь одно время вы испытывали друг к другу чувства...

— Погоди, — раздраженно прервал Джордж, — препираться сейчас ни к чему. Надо хорошенько поразмыслить. Ты заходила в Плейс-хаус?

— Не дальше прихожей.

— И как он выглядел? Ты... заметила там признаки распутства... безумств?

— Откуда? Их не увидеть в одиннадцать утра.

— А другие женщины там присутствовали?

— Я не видела. Скорее всего, отсыпались после ночного пьянства.

— Кто присматривает за Джорджи?

— Местная женщина. Полли Стивенс.

— Ты знаешь ее?

— Знаю, как и все жители деревни. Валентин сообщил, что она была его нянькой в детстве.

— А, Полли Стивенс. Которая Оджерс. Моя жена... первая жена ее нанимала. Так вот, она... приличная, порядочная женщина. Понимаешь, Селина, если дело дойдет до судебного разбирательства, защита заявит, что у отца преимущественное право на сына. Если докажут, что отец ведет беспорядочный образ жизни, что он имел связи с проститутками, что дом непригоден для воспитания ребенка, тогда опеку передадут супруге. Но церковный суд проявит снисходительность к мужчине, которого лишили поддержки и общения, потому что жена его бросила и не вернулась. Валентин может подать встречный иск на возобновление супружеских прав.

Взгляд Селины сейчас как никогда напоминал кошачий, грудь вздымалась и опускалась.

— Это отвратительно!

— Отвратительным это кажется тебе. Но у закона беспристрастный взгляд на ситуацию.

После непродолжительного молчания Харриет зевнула.

— Возвращайся к нему. Пока ты в доме, он не станет там распутничать.

— Помолчи, Харриет, — оборвал жену Джордж. — Селина положилась на мою защиту. Я пытаюсь найти выход. Похищение сына у Валентина даст преимущество.

Заявление Джорджа порадовало Селину.

— Можно вернуть его тем же способом.

Джордж взглянул на нее.

— Я не готов нарушать закон. Я лично никогда его не нарушал, так что...

— Вы его не нарушите! Разве это нарушение закона? Это семейный спор!

— Ты можешь оказать финансовое давление, — предложила Харриет.

— С чего ты вдруг так говоришь? — требовательно спросил Джордж.

— Да потому, милый мой, что ты смотришь на все сквозь искаженную подзорную трубу — видишь все в строгих меркантильных и финансовых рамках.

Джордж какое-то время переваривал это заявление. Непонятно, то ли жена забавляется, то ли оскорбляет, но подобная откровенность Харриет в присутствии другой женщины ему совсем не понравилась.

Однако Селина не придала значения метафоре.

— Он должен вам денег?

— Нет.

Джорджу не хотелось говорить на эту тему.

— Филип сказал, что на шахте Валентина нашли олово, — продолжила Харриет, — но разве не ты владелец?

— Владелец — банк. Но только доли в шахте. Ты прекрасно знаешь.

— И сколько у банка акций?

— А почему ты не спросишь у Филипа? Он ведь все знает.

— Не все. Я никогда не спрашивала о структуре новой компании. Он лишь упомянул о находке... олова, как о причине своей вчерашней задержки.

— Собственно говоря, — ответил Джордж, — Банк Уорлеггана владеет сорока пятью процентами акций Уил-Элизабет.

— Значит, можно пригрозить закрыть шахту, если он не отдаст Джорджи, — предложила Селина.

— Я еще не... банк еще не получил доклад от Требетика, управляющего шахты, — осторожно заметил Джордж. — Придо — непрофессионал, подставное лицо и служит определенной цели. Мне нужен полный анализ, прежде чем грозиться закрыть перспективное предприятие.

Харриет встала.

— Пойду проведаю собак. Мой тебе совет, Селина, возвращайся к Валентину. Когда окажешься в доме, не составит труда снова уйти с Джорджи в руках, как только представится возможность.

Письмо от Изабеллы-Роуз Полдарк:


Дорогие папа и мама! Вот я и здесь, обосновалась в Хаттон-Гарден, ежедневно пересекаю Темзу через мост Ватерлоо и посещаю Королевский «Кобург-театр». Мимоходом я спросила у мистера Глоссопа, откуда такое название у театра, и он ответил, что театру покровительствует его высочество принц Леопольд Саксен-Кобургский, супруг английской принцессы Шарлотты Уэльской, которая взошла бы на престол, будь она жива. Не верится, что принц или принцесса покровительствовали театру, но это обеспечивает ему доброе имя, а слово «Королевский» повышает авторитет.

Актерский состав полностью утвержден, и роли распределены следующим образом. Я играю Бальтазара, слугу Ромео. У меня нет особого представления, как его играли раньше, но если Ромео около двадцати, то, наверное, я тоже должна молодо выглядеть.

Ромео играет Артур Скоулз. Стройный, небольшого роста, темноволосый и с бородкой. Приятный юноша, по-моему, прекрасно декламирует текст, но иногда излишне распаляется. Надеюсь, ему удастся самое лучшее приберечь на вечер премьеры.

Джульетта — Шарлотта Бэнкрофт. Говорят, ей двадцать шесть, но играет роли молодых. Тоненькая, элегантная, высокого мнения о себе. Приятный голос. Мистер Глоссоп переманил ее из «Друри-Лейн».

Меркуцио — Генри Дэвидсон. Смутно напоминает папу. Естественно, это значит, что он оченьхорош собой! У него самые чудесные реплики! Как бы мне хотелось его сыграть! У актера репутация дамского угодника.

Тибальт — Фергюс Флинн. Его переманили из «Ковент-Гардена». Черноволосый ирландец. Все время шутит. Не может усидеть на одном месте. Идеально подходит для роли злодея. Мне бы он понравился, если бы не ненависть к нему из-за убийства Меркуцио. Так интересно наблюдать, как они фехтуют!

Всех перечислять не стану, но у синьоры Монтекки западный акцент, и я узнала, что она из Лонсестона! Кормилица говорит, что она сыграла роль тридцать шесть раз в четырех различных постановках. Она немного напоминает Шар Нэнфан.

Знаете, в середине пьесы (первый акт, пятая сцена) выступают музыканты, которые прервут действие пьесы на целых пятнадцать минут! Пусть это для того, чтобы обойти закон, но признаюсь, мне очень понравилось, я считаю, что зрителям тоже понравится. На первом прогоне они играли Вивальди и Моцарта, и я еле сдержалась от искушения, чтобы не запеть!


Росс развеселился.

— Выражается, как бывалая актриса.

— Похоже, она счастлива, — отозвалась Демельза. — Даже упомянула про пение!

— Но ничего не сказала про Кристофера или Мориса. Наверное, оба затаились.

— Она получила письмо от Мориса перед отъездом. Тот с головой увяз в постановке в Руане какой-то пантомимы на Рождество. Так что теперь для Кристофера путь свободен.

— Знаешь, порой у меня возникает странное предчувствие, что в конце концов она сорвет все планы и выйдет вообще за кого-то другого.

— Для Кристофера это станет тяжким ударом. Но ради него она вряд ли пойдет на такое.

— Ты совершенно права. — Росс стал набивать трубку. — Изабелла-Роуз, наша хозяйственная дочь. Доила коров, откармливала телят, собирала яйца, делала масло и сыр. Ты могла себе такое представить? Лично я — нет. Так или иначе она бы все равно сразила всех. Может, пела бы в местном хоре, пока ее не заметил кто-нибудь и не пригласил в Эксетер или Бат. Но Кристофер поместил ее в самый центр всего.

— Он заслуживает ее.

— Люди не всегда получают того, чего заслуживают.

— Ты что-то знаешь и не все мне рассказал? В Руане еще что-то случилось?

Росс затянулся несколько раз, раскуривая трубку, загасил лучину и швырнул в камин. Нечасто он лгал Демельзе.

— Ничего такого я не слышал. Но совершенно очевидно, что между ней и Морисом не просто обычные отношения дирижера и певицы. Это заметно всем, кто видел их вместе. Понятия не имею, что между ними — банальный флирт или что-то посерьезнее. Разумеется, он сделал предложение, но опоздал. Если не говорить о том «кто кого заслуживает», очень надеюсь, если ей предстоит выбрать, она выберет Кристофера. Морис не выглядит вечно преданным супругом.

— Откуда нам знать, что Кристофер преданный?

— Ниоткуда, — ответил Росс.


Глава шестая


На следующий день Росс поехал в Трелиссик к Ральфу Аллену Дэниэллу; у них были общие деловые интересы, включая плавильное предприятие на окраине Труро, а Дэниэлл слег на месяц с подагрой. Насос Трелиссика находился на полпути к крутому холму от парома короля Гарри; на обратном пути, выйдя на заросшую травой колею, Росс мельком взглянул на отплывающий паром и перевел взгляд на взбирающихся на холм людей, включая одного всадника и двух запряженных лошадей. Росс заметил, что рука у всадника висит на перевязи, и моментально узнал черный плащ и прямую осанку.

Росс остановился, наклонившись к лошадиной морде.

— Филип! Вижу, ты совсем не отдыхаешь.

— Сэр Росс, — Филип снял шляпу. — Я достаточно отдохнул. Рука почти зажила. Знаете, ваш Дуайт Энис наложил одиннадцать или двенадцать швов и настолько деликатно, что напоминало булавочные уколы. Обычно армейский хирург, а я-то уж знаю по опыту, обращался с пациентами так, будто латает седло!

— Ты приехал на пароме?

— Да, надо было съездить в Менабилли.

— Долгая поездка.

— Весьма. Как ваша жена?

— Вроде оправилась. Я в долгу перед тобой.

— Слава Богу, я оказался поблизости. Я много разъезжал по делам и мог оказаться вообще в противоположной части графства.

— Но ты говорил, что подозревал Пола Келлоу?

— В некоторой степени, но не имел доказательств. Когда я ходил на места преступлений и встречался с родственниками убитых, то постепенно расплывчатый образ убийцы обретал очертания. Худощавый джентльмен хотел казаться выше ростом и опаснее, чем на самом деле, это человек без постоянного занятия, который имеет возможность путешествовать по графству, как и я; корнуолец, знающий местность, и ему нравится говорить об убийствах. Трижды в моем присутствии Пол затрагивал эту тему; Агнета Тренеглос две ночи провела в сарае Келлоу; у убийцы особый интерес к вашей жене. Однажды он уже пытался убить ее или напугать.

Росс вздрогнул.

— Ты видел его после того вечера, когда его арестовали?

— Нет. Он сидит за решеткой в Бодмине. Говорят, не причиняет беспокойства.

— Это власти графства попросили тебя провести расследование?

— Нет-нет. Сэр Чарльз Грейвс-Сол, бывший шериф графства. Его и других стали беспокоить нераскрытые убийства и, по-видимому, он решил, что я могу пригодиться. В итоге я вроде и впрямь принес пользу.

— Господь милосердный, еще какую пользу!

Они миновали самый крутой склон и остановились, чтобы сесть на лошадей.

— Вообще-то, — продолжил Филип, — я ночевал в Менабилли. Уильям Рэшли — новый шериф Корнуолла, и вчера вечером после ужина я предоставил ему... ему и остальным отчет об аресте Пола Келлоу. В этом и состояла цель моего визита.

— Надеюсь, они высоко оценили твою работу.

— Излишне высоко. Основную роль тут сыграло везенье. В особенности то, что я остался у Джеффри Чарльза на Ночь Костров!

— Аминь. Ты продолжишь в том же духе?

— Каком духе?

— Проявишь мало-мальский интерес к закону и наведению порядка в графстве.

— Нет. Только не это. Вчера вечером я сказал им то же самое.

Росс взглянул на молодого человека.

— Ты говоришь с некоторым... хм... жаром. Тебе не понравился полученный опыт?

— Определенно я удовлетворен результатами. Но мне не хочется развивать свой ум в этом направлении.

— Я не совсем тебя понимаю.

Филип тронул лошадь, и они двинулись вверх по дороге.

— Порой мне кажется, — начал Филип, — что именно поэтому я потерял Клоуэнс.

Росс удивленно уставился на него.

— Теперь я точно ничего не понимаю.

— Что ж... я всю жизнь служил в армии. У меня армейские повадки. Солдат и офицер обязаны обеспечивать соблюдение закона. Дисциплина входит в привычку. Те... поиски убийцы, помощь в обеспечении правопорядка, это все неотъемлемые атрибуты такого склада ума, разве нет? Правосудие. Дисциплина. Порядок. Все это составляет нашу жизнь. Но есть и другие составляющие. Музыка, получение знаний, смех, любовь, удовольствие от смены времен года. Когда... когда я сделал Клоуэнс предложение... и особенно когда получил отказ, то подумал, что во мне немало придирчивости, слишком много дисциплины и недостаточное понимание иных, спокойных сторон жизни, и хотя я знаю, что я ей нравлюсь, но именно этого хватило, чтобы перевесить чашу весов не в мою пользу...

— Ох, не надо себя обвинять понапрасну...

— Не знаю, виноват я или нет, но точно понял, что многие из перечисленных качеств для женщин не имеют ценности... Ладно, она могла предпочесть мне Эдварда Фитцмориса, но поймите, мне не хочется играть роль военного в мирной жизни и дальше развивать подобные качества.

— Теперь я понял, о чем ты. Но по-моему, ты слишком суров к себе.

Они дошли до главной дороги из Фалмута в Труро — заросшей и ухабистой, но шире.

— Ты не носишь очков, Филип.

— Они разбились в драке с Келлоу. Не стану их заменять. Я считаю их своего рода символом.

— Символом чего?

— Знаете, после нервного срыва в Вест-Индии мне приходилось бороться со своим мятежным нравом. Когда я столкнулся с Келлоу у вас в коридоре и он порезал мне руку, я знал, что он намерен убить вашу жену, с радостью сбил его с ног и с великим трудом сдержался, чтобы не разбить ему голову. Может, мне стоило так поступить, но одно то, что я так не поступил, для меня настоящая победа. Мне трудно объяснить.

— Кажется, я понимаю.

Обе лошади легкой рысью шли рядом, всадники не спешили и предоставили им свободу.

— Ты еще поживешь у Джеффри Чарльза?

— Нет. Поеду сразу в Придо-плейс. Проведаю Кьюби и Клеменс.

— Кьюби говорила, в каком долгу она перед тобой за оказанную помощь.

— Мне только в радость.

— Удивляюсь, что ты не сделал ей предложения.

Филип промолчал.

— Извини, — продолжил Росс. — Не следовало так говорить. Но я подумал, что это другой и самый приемлемый способ стать членом нашей семьи.

— Наподобие сторожевого пса? — Филип сердито помотал головой и рассмеялся. — Теперь мой черед извиняться. Вообще-то я пошутил. Хотя шутка дурного тона, недостойная реплика.

— Предлагая такой вариант, я не путал благодарность с дружбой.

— Простите. Но нет.

— Тебе она не нравится?

— Очень нравится. Но она мне откажет. А уважающему себя человеку достаточно и одного отказа.

— С чего ты взял, что она откажет?

— Потому что непременно подумает, будто я смотрю на нее, как на запасной вариант.

— Я не считаю, что сюда примешается чувство оскорбленного достоинства. В женитьбе на вдове Джереми — если до этого дойдет — у тебя самого есть основания считать, что тебя расценивают как запасной вариант.

— Вы умеете подобрать аргументы, сэр Росс.

— Во имя благого дела.

— Благодарю вас.

— Не забывай, что вокруг немало мужчин. Кьюби очень привлекательная вдова. В глазах большинства, понятное дело, у нее два серьезных недостатка. Наличие ребенка и отсутствие денег.

— Для меня это не имеет никакого значения, — невольно вырвалось у Филипа. Тут он встретился со взглядом Росса. — Можем, сменим тему?

День стоял погожий, но приближались сумерки. Когда всадники приблизились к Труро, в городе замерцали первые огоньки.

На вершине холма Филип заговорил:

— Я хочу обсудить еще кое-что. Меня гложут некоторые сомнения по этому поводу с начала нашей сегодняшней встречи. Люди, с которыми я вчера ужинал... представляют в Корнуолле закон. Нынешний шериф графства Уильям Рэшли, Чарльз Грейвс-Сол, Боскауэн, Сен-Обин и так далее. В ходе вечера помимо поимки Пола Келлоу обсуждали и иные темы. Но сказанное строго секретно. Некоторое время я колебался...

— Тогда ради меня не раскрывай секретов.

— У меня есть причины не становиться членом вашей семьи, по крайней мере при нынешних обстоятельствах, однако мне очень приятно, что вы изъявили такое желание, а я... я не оправдал надежд...

— Да брось, хватит бороться с совестью! Не думаю, что сказанное в кругу этих джентльменов вообще меня касается!

— Только косвенно, — Филип сглотнул и натянул поводья.

Росс последовал его примеру.

— Знаете человека по фамилии Полтон?

— Впервые слышу.

— Вик Полтон. Капитан Полтон, как он предпочитает себя называть. Как вам известно, Валентин Уорлегган нанял небольшое судно для рейсов между Падстоу и Рослэром, а после крушения купил у Клоуэнс недостроенный бриг Каррингтона, и нанял на корабль этого Полтона и еще Мейба. Но где-то в конце прошлого года Валентин поссорился с обоими, уволил и сам с двумя матросами повел судно в Ирландию. С тех пор он так и поступает. Похоже, он поймал Полтона и Мейба с поличным при воровстве прибыли. Будь это законная торговля, они бы угодили в тюрьму, но Валентин лишь выгнал их и продолжил дело в одиночку.

— Так, и что дальше?

— Видимо, ранее в этом году Полтон и Мейб нашли судно и развернули собственную деятельность. В прошлом месяце их поймали на реке Лоо при незаконной погрузке олова. Они тут же все бросили и отчалили, но корабль береговой охраны их настиг. Завязалась перестрелка, а потом их схватили.

— И они втянули в это Валентина?

— Понимаете, стрельба в береговую охрану карается повешением. Их поместили в тюрьму Лискерда, и Гавен Карью, присутствовавший вчера вечером, сказал, что они предложили выдать сообщников в обмен на жизнь.

Росс похлопал лошадь по морде, чтобы успокоить.

— Думаешь, законники клюнут на приманку?

— Похоже на то. Понимаете, вы должны знать, это не обычная контрабанда, на которую три четверти графства закрывает глаза. Здесь бесстыдная кража у Монетного двора и Счетной палаты, где у многих представителей знати есть интерес. Да еще фамилия Уорлеггана, которого хотя и опасаются, но многие родовитые семьи испытывают к нему неприязнь. То обстоятельство, что это Валентин, живущий на северном побережье, и, по-видимому, не в ладах с отцом, не имеет значения. Многие в графстве не зависят от банка Уорлеггана и с радостью обвинят и привлекут к ответственности преступника с этой фамилией.

Росс помедлил.

— Я заеду в город вместе с тобой, можно остановиться и выпить чего-нибудь.

— Я только за.

Резкий мощеный спуск пришелся лошадям не по вкусу, но они благополучно добрались до подножья холма.

— Ты предоставляешь мне свободу действий? — спросил Росс.

— Разумеется.

— Как думаешь, когда примерно возьмутся за Валентина?

— Будь я на его месте, не стал бы затягивать больше, чем на неделю.

— Затягивать с чем?

— С отъездом из страны. Во Францию. Или Бельгию, как Джон Тревэнион. Чтобы на какое-то время оказаться вне пределов досягаемости. Конечно, тут не просто банкротство, как у Джона. Честно скажу, даже не знаю, что ему посоветовать. Сожалею... что взваливаю эти новости на вас, но думаю, вам бы хотелось бы знать об этом, только по большому секрету. Пожалуйста, никому не рассказывайте... за исключением, конечно же, Валентина, если сочтете нужным.

— Обещаю.

— Однажды вы уже спасли его. Но тут совсем другое дело.

— Давай остановимся тут, — предложил Росс. — Мне не помешает сейчас выпить.

Когда Росс вернулся в Нампару, было почти четыре, и стало смеркаться. Ему оставили обед, и, болтая с Демельзой в коридоре, он заприметил адресованное ему письмо на столе, который во время драки остался нетронутым.

— Почта? — спросил Росс.

— Нет. Дэвид Лейк принес. Он не остановился и молча передал его Гимлетт, но написано, похоже, рукой Валентина.

Росс открыл письмо, когда перед ним поставили тарелку супа.


Дорогой кузен Росс!

Есть крылатая фраза о том, что каждый сам должен расхлебывать кашу, которую заварил, и после прочтения сих строк ты можешь решить, что именно этим мне и следует заниматься, учитывая создавшееся положение.

Несмотря на долги, денег у меня достаточно, я сам себе хозяин, сын ходит за мной по пятам, шимпанзе всякий раз при виде меня визжит от радости. На что мне жаловаться? Только на то, что Плавильщик Джордж завтра наметил ко мне визит. Этого мрачного известия хватит, чтобы солнце упало с неба.

Он не сказал, ради чего приедет, но и без прорицателя ясно, что речь пойдет об опеке над малышом Джорджи.

Он встал на сторону Селины, принял это дело близко к сердцу (нет, к кошельку) и решительно настроен вырвать у меня опеку. В его возрасте, когда осмотрительный меркантильный взгляд становится еще осмотрительнее, полагаю, он применит не грубую силу, а шантаж, к примеру, финансовый, закроет мои счета или даже назло себе закроет Уил-Элизабет, когда ждет исследования новый перспективный ствол.

Так что я подумал, не зайдешь ли ты к нам на чай и канарское около одиннадцати? Я не жду, что ты встанешь на мою сторону, но можешь выступить в качестве арбитра или судьи. Притворись, что это еженедельный визит на Уил-Элизабет, и ты оказался там по странному совпадению, когда он заявится.

Может, все-таки не станешь показывать это письмо кузине Демельзе?

Преданный тебе

Валентин


Росс тут же показал письмо Демельзе.

— Еще супа? — спросила она.

— Нет, благодарю. Съем только пирог с ягненком.

Когда ему подали пирог, Демельза стала расставлять поздние маргаритки.

— Наверняка он решил, ты будешь возражать против того, чтобы я туда пошел, — заметил Росс.

— Тебя гложут сомнения?

— Вряд ли, — Росс сначала хотел рассказать ей о разговоре с Филипом, но передумал.

— Я знаю шесть причин, по которым тебе не стоит идти, и только одну в пользу того, что все-таки стоит.

— И что за причина?

— Ты чувствуешь... ответственность за него. Ревность Джорджа поломала Валентину жизнь, но при этом ты сам дал основания для его ревности.

— А другие шесть причин?

Демельза пренебрежительно махнула рукой.

— Ты прекрасно знаешь эти причины, как и я. Валентин понимает, что ты никакой не арбитр, а будешь противостоять Джорджу. Он знает, что ты не займешь сторону Джорджа.

— Наберись терпения, любовь моя. Я должен сам обо всем подумать.

— Так думай, а не иди на поводу у чувств.

Наутро она спросила:

— Ты пойдешь?

— Да.

— Может, не стоило тогда мне рассказывать, как советовал Валентин?

— Может... Но это нечестно по отношению к тебе.

— А честно ли по отношению ко мне ввязываться в излишние неприятности и подвергать себя опасности?

— Опасности? Те времена давно миновали. Пойми, любовь моя, что за весь период вражды с Джорджем до драки у нас доходило только дважды, и только единожды, насколько я помню, лакеи вышвырнули меня из окна. Но все это случилось двадцать лет назад или больше. Теперь Джордж на двадцать лет старше. Как и я. Мы огрызаемся и срываемся друг на друга, но дальше этого дело не заходит. Когда мы последний раз виделись в этом году, я специально его навестил! И хотя мы не относимся друг к другу дружелюбно, но пришли к соглашению.

— Вытащить Валентина из ямы, которую он сам себе выкопал.

— Ну да. Признаю, он нас связывает...

— Как фитиль?

— Нет оснований так считать. Надо признать, Джордж лежал в постели, когда я к нему пришел, и теперь, после выздоровления, вполне возможно, сожалеет о деловом сотрудничестве. Но как бы мы ни бранили друг друга, мы вряд ли перейдем к насилию.

— Я ничего не имею против помощи Валентину, если она возможна. Но... но спасти шахту Валентина от разорения, а его самого от долговой тюрьмы — это одно, Росс. А что касается того, кто будет воспитывать сына Валентина — это уже затрагивает самое больное место.

Росс взглянул на нее.

— Помню, однажды я пошел в Тренвит, когда меня могли вышвырнуть оттуда... Кажется, тогда еще Дрейк попал в беду. Я взял с собой старину Толли Трегирлса, и он нес ружье для моей защиты. Это сдержало прислугу Джорджа.

— Я прекрасно помню.

— Так вот, на этот раз я должен повидать Валентина. Мне сложно объяснить это стремление. Но я возьму с собой друга. Не ради физической безопасности, а ради спокойного и трезвого разума. Согласен, Джорджу на него вообще плевать. Но таким образом встреча будет выглядеть случайной.

Темные глаза вопрошающе воззрились на Росса.

— Дуайт согласился пойти, — сообщил Росс.

Утро стояло мрачное. На рассвете охрой блеснуло солнце, но вскоре спряталось за низкими облаками, ветер нагнал туман и укрыл им землю и море. День сменил утро, а туман все уплотнялся, становился гуще. Одно утешение, что хотя бы нет дыма, от которого страдает Белла в Лондоне. Туман идет от моря и пахнет морем. В Нампаре свечи горели до десяти утра.

В пятнадцать минут двенадцатого по дороге к Плейс-хаусу возникли расплывчатые очертания трех всадников.

Валентин уповал, что туман попридержит гостей, но выглянув из верхнего окна, узнал Джорджа, стряпчего Гектора Трембата и одного из приспешников Джорджа по имени Бленкоу. Валентин подумал, что когда всадники спешатся, то станут похожи на черных ворон, порожденных туманом, вестников несчастья. Джордж похудел, но остался таким же широкоплечим. При виде его бычьей шеи на Валентина нахлынули детские воспоминания.

Малыш Джорджи играл наверху в кубики.

— Полли, держи его здесь, пока они не уйдут. Не пускай его вниз, пока я не позвоню в колокольчик.

— Хорошо, мистер Валентин.

— У тебя есть булочки и печенье, если он проголодается. Надеюсь отделаться от них до обеда.

— Да, мистер Валентин.

— О Господи!

— Что такое, сэр?

Из-за тумана внезапно возникли еще два всадника, точнее, всадницы. Селина Уорлегган и Генриетта Осворт.

— Прямо целое войско нагрянуло. — Валентин налил себе бренди. — Может, убедим их забрать Батто вместо Джорджи?

— Вы такой шутник, мистер Валентин.

— Где мистер Лейк, не знаешь?

— Нет, сэр.

— Ждет наступления вечера вместе с Блюхером, не удивлюсь, если так.

— Папи, папи, — пропищал Джорджи. — А мамочка сегодня придет?

— Не волнуйся, мой золотой. Все будет хорошо. Полли!

— Да, сэр?

— Маленький сэр далеко не глуп и легко может ускользнуть. Проследи, чтобы такого не случилось.

— Обязательно, сэр.

Из-за окна за шторой он наблюдал, как дамы неторопливо подъезжают. Трое мужчин их дождались и помогли спешиться. Валентин бросил взгляд на север на предмет появления Росса, но даже шахту не разглядел. Слышался жутковатый лязг насоса. Наверное, какие-то неполадки, подумал Валентин. Надо сообщить Требетику.

Раздался стук в парадную дверь. Валентин провел посетителей в большую гостиную в боковом крыле. Батто громко вопил. Чертов шимпанзе, подумал он, прямо как сторожевой пес.

Валентин медленно спустился по лестнице с бутылкой бренди в руках и пока что пустым бокалом. Последние недели Батто вел себя беспокойно, бился о стены, рвал в клочья вещи. Наверное, достиг возраста, когда нужна самка.

— Добрый день, отец.

Гости кучковались у длинного окна в георгианском стиле. Одна Селина надела темно-зеленый наряд, а остальные были в черном: черные сюртуки и жилеты, черные шейные платки и черные панталоны. Будто на поминки пришли.

— Туман вас не напугал?

— На южном побережье солнечно, — коротко ответил Джордж. Он заметил бутылку в руке Валентина, пустой бокал, нарочитую любезность в вымученной улыбке. — Ты получил письмо?

— Да, — дружелюбно ответил Валентин. — Иначе я бы не ждал тебя, верно?

Джордж сказал это, просто чтобы начать разговор, и разозлился, услышав в ответ остроумную реплику.

— Садитесь, — махнул бутылкой Валентин. — Селина, добро пожаловать. Пожалуйста, займи кресло за своей спиной. Ты ведь знаешь, какое оно удобное. Помню, когда ты носила Джорджи, то говорила, что оно поддерживает тебе спину.

Селина с прямой осанкой, как у гвардейца, села на краешек кресла.

— Где Джорджи?

— Неподалеку. Рад сообщить, что с ним все хорошо.

— Твой отец скажет тебе...

— Что именно?

— Что я пришла забрать Джорджи домой.

Валентин улыбнулся.

— Он и так дома.

— Ты знаешь, о чем я. Ко мне домой.

— Твой дом здесь.

Валентин потянул шнурок звонка, и вошел смуглый, низколобый слуга со сломанным носом, он принес поднос.

— Благодарю, Хамфрис. Поставь поднос. Они сами себя обслужат. — Он обратился к гостям: — Отличный бренди, привезенный из Ирландии на прошлой неделе. Скоро придет Доусон с горячим шоколадом и печеньем, если желаете чего-нибудь посущественней. А, вот и он. А также Дэвид Лейк. Заходи, Дэвид. Пожалуйста, познакомься с теми, с кем еще не имел чести познакомиться.

Все официально представились.

— Батто расшумелся, — заметил Дэвид, потирая руки.

В этом неприветливом обществе он выглядел толстяком.

— Отсюда его почти не слышно.

— Ему хочется к нам, повеселиться, — сказал Валентин. — Он обожает знакомиться с новыми людьми. Но не всегда равнодушен к чужим лошадям.

— Этот дом, как вы заметили, Трембат, совершенно непригоден для воспитания впечатлительного ребенка. Эта огромная обезьяна...

— Да, сэр Джордж.

— Вздор, — сказал Валентин. — Батто совершенно безобидный и обожает твоего внука. Если говорить о содержании подобного животного, то напомню, твоя жена, леди Харриет, держит двух огромных догов, они разгуливают по дому и находятся рядом с твоими детьми. А наш сосед, старик Хью Бодруган из Уэрри-хауса, завел целый зверинец. И вспомни также о лорде Байроне, кузене Кьюби Полдарк, хотя она не придает значения родству. Байрон держит волка, медведя, обезьяну, попугая и ворона. Даже твой шурин, герцог Лидс, любит сов...

— И они превращают дом в бордель? — спросил Джордж.

— Насчет Байрона не знаю, но... — Валентин замолк и огляделся. — Давай-ка, Дэвид, проверим, кто здесь живет? Ты знаешь всех обитателей этого дома, как и я. Сообщи сэру Джорджу.

Дэвид вытянул руку и стал считать по пальцам.

— Ты, Валентин. И я. Мне здесь слишком нравится и не хочется уезжать. Еще Полли Стивенс. Джорджи. И слуги. Доусон ведь здесь ночует? Тогда всего пять: старушка миссис Крэддок, два близнеца, одна горничная, Хамфрис и Доусон. Нет, шесть. Итого десять человек.

— А шлюхи?

— Увы, ни одной. Ты всех их бросил в июле. Помнишь, мы отлично проводили время. Но теперь мы начали с чистого листа, верно, старина? Точнее, ты начал. Сказал, что они тебе наскучили.

— Все верно, — согласился Валентин, долил остатки бренди в бокал и поставил бутылку на каминную полку рядом с другими пустыми бокалами, ожидающими пополнения. — Совокупление — очень странная штуковина. Полагаю, вы все это заметили. Уж мужчины точно. Включая тебя, отец.

Джордж вперился в него взглядом и похлопал хлыстом по панталонам, словно с удовольствием бы огрел сына.

— Главное в половом акте, — продолжил Валентин, — его добиться. Я всегда это утверждал, так что в этом нет ничего нового. Мы с женой много раз этим занимались до свадьбы, задолго до кончины ее престарелого супруга. В те времена в наших отношениях большую роль играл запрет и риск. Это добавляло в блюдо остроты. Даже сейчас я вижу определенное сопротивление в ее поведении, только непонятно, притворяется она или нет, что меня еще сильнее привлекает. А также из-за ее сходства с моей матерью. Или вы так не считаете, сэр Джордж?

Джордж снова промолчал. Трембат вытащил блокнот и стал делать заметки.

— Когда она ушла от меня вместе с нашим мальчиком, я искренне надеялся, что она вернется, ведь я всегда хотел, чтобы она стала моей женой. Что касается тех девиц из Труро и Редрата, и даже из Сент-Остелла, то их открытые рты и раздвинутые ноги мало привлекают. Они словно предлагали мне одну только неподвижную плоть. Господи, как они мне все в итоге надоели!

— Не знаю, пьяный ты или трезвый, — заговорил Джордж, — но подобная непристойная речь может слетать с уст только развратника и распутника, совершенно неприемлемое поведение, если выступаешь отцом ребенка, которому еще не исполнилось и двух лет...

— Я не выступаю отцом, — прервал его Валентин. — Я и есть отец! В моем отцовстве нет ни малейшего сомнения!

Джордж громко засопел.

— Без оскорблений ты не можешь. Понятно, почему твоя жена, хорошо воспитанная и приличная женщина, больше не желает жить в одном доме с тобой...

Послышался стук в дверь, зашел Хамфрис и шепнул что-то Валентину.

— Разумеется, — сказал Валентин. — Какое удивительное совпадение! Пригласи его.

— Слушаюсь, сэр, — слуга вернулся к двери и распахнул ее. — Сэр Росс Полдарк, — произнес он, когда вошел высокий мужчина.

Хамфрис вышел и быстро закрыл дверь, словно оставил за своей спиной пороховую дорожку.


Глава седьмая


Проблема с Батто заключалась не в том, что ему нужна была самка (само собой, он сразу ощутит потребность, если узнает, что таковая существует), а в том, что ему не хватало физических нагрузок и интересных занятий. После того как он несколько раз сбегал, хозяин построил для него загон, из которого не удрать, соорудил качели, которые Батто быстро разобрал на части; дал старое пушечное ядро, не подходящее по размеру к еще более старой пушке из заброшенной крепости рядом с Сент-Агнесс; на десятифутовых дубовых бревнах Батто точил зубы и когти; а еще устроили водную струйку, таинственно вытекающую из кирпичной стены и так же таинственно и бесследно исчезающая в щели с другой стороны. Батто не нашел ей должного применения, хотя она приходилась кстати, когда его одолевала жажда или хотелось поплескаться.

Больше всего он наслаждался обществом Валентина. Оба поразительно хорошо понимали друг друга; Батто научился пить вино из кружки, курить сигару, запомнив при этом, какой конец горячее другого и что они невкусные. Особенно он радовался, когда у хозяина на ужин собиралась шумная компания; Батто нравилось находиться в центре внимания и общаться у себя на чердаке с белокожими зверями с пушистыми волосами, длинными тонкими руками и визгливым смехом.

Те времена прошли, он помнил их только смутно. Как реже виделся и с хозяином. Дни становились темнее и холоднее; большая территория загона теперь едва использовалась. Местечко в подвале было куда теплее и спокойнее, шимпанзе устроился в уголке, куда проникал свет, сложил кучу соломы и папоротника, накрыл сверху одеялом, соорудив подобие кровати на высоте двух футов от земли, мягкой, мшистой и уютной. Это место его вполне удовлетворяло. Но делать там было особо нечего, кроме как перебирать пальцы ног, чесаться и ждать следующей кормежки. Конечно, кормежка была главным событием дня. Иногда хозяин дразнил его через закрытую дверь особенным угощением, за этим следовал разговор между человеком, часто повторяющим слово «Батто», и шимпанзе, который отвечал писком, кряхтением, нетерпеливым ревом и напускной яростью, пока дверь не откроется и не начнется пиршество.

Сегодня царила суматоха, потому что впервые за долгое время появилось много зверей, которые топали и ржали, как когда он сидел за столом с шумной компанией, счищал желтую кожуру с фрукта и пытался съесть еду вместе с тарелками.

Батто решил, что этим утром что-то сделал не так. Он не понимал, что натворил, почему его не пускают к людям. Огорченный шимпанзе вышел в загон и подал голос, чтобы его выпустили. Плотный туман вокруг заглушал возмущенные вопли.

Спустя пару минут он сдался, потянул ноздрями воздух и с рычанием спустился к своему убежищу. День был темный, и шимпанзе решил, что уже вечер, сел на кровать и расстроенно пожевал покрывало. С кашлем и свистом он заковылял по клетке. Внизу стоял старинный шкаф, который шимпанзе разломал на части; Батто схватил одну полку и расколол на длинные щепки. За шкафчиком находилась металлическая дверь, с которой Батто пытался справиться, но безуспешно. Он приставил плоский нос к щели в двери, откуда виднелся слабый свет, потянул носом и одновременно пошарил пальцами по дверному косяку. Он надавил. Дверь чуть скрипнула, но не поддалась.

Батто толкнул в дверь мощными плечами. Без толку.

Запах еды щекотал ноздри. Шимпанзе крепко схватился за дверную ручку. Она скрежетнула. Опять надавил. Тот же слабый скрип. Батто отступил на пару шагов и бросился на дверь всем немалым весом. Дверь соскочила с петель, шимпанзе споткнулся.

Было темно, но наверху теплился бледный, хотя и не желтый свет. Там кто-то ходил. Еще один темный лестничный пролет. Батто узнал запах того красного, как кровь, напитка, который ему давали за ужином.

Он пошел на запах. Коридор вел к погребу, откуда через решетку пробивался тусклый свет. Зверь заметил бочки. Подошел к одной, отыскал кран и повернул его, но ничего не полилось. Бато лизнул красноту с пальцев, узнавая вино, понюхал воздух и потопал дальше. Еще одна комната, где стояла кромешная тьма, под ногами какие-то обломки. Батто поднял один с пола. Попробовал. Гадость. Целая куча этой гадости. И там была еще одна решетка. Шимпанзе с фырканьем попятился, пытаясь выплюнуть мерзкую штуку. Было так темно, что он заблудился и опять наткнулся на лестницу. Батто поднялся по ней к двери и приподнял щеколду. Заглянув, увидел свет.

Это была та большая комната, куда люди приходят есть. За окнами стоял туман. На столе лежали какие-то предметы, но не еда. В камине тлел огонь. А вон то зеркало Батто когда-то разбил. Коробка сигар. Он взял одну, понюхал, попробовал на вкус и отбросил. Тут он вспомнил, как это делается. Неуклюже вытащил еще одну сигару из коробки, сломал ее, взял третью и засунул в рот. Ничего не произошло. Батто попытался вытащить из огня черный комок земли, как делал человек, но он оказался слишком обжигающим, и Батто выронил его на каминную решетку.

Он сел и почесал голову. Что-то не так. С сигарой во рту наклонился к огню, коснулся сигарой черной земли там, где она мерцала, и заметил отблеск на кончике сигары. Он затянулся и закашлялся. Но вторая затяжка удалась лучше. Батто выпустил дым. На вкус приятно. Он снова сел, наслаждаясь тем, чем занимался во время празднеств, подражая хозяину. А теперь сумел все сделать сам.

Звук в соседней комнате привлек его внимание; там кто-то ходил. Раздался щелчок дверей, звон металла, того самого, который легко ломается и раскалывается. Батто различал шаги человеческих существ, живущих в этом доме, похоже, это та белокожая низенькая толстушка, которая повязывала передник на поясе, а сзади болтался короткий хвост. Не из крупных людей, которые приносят ему корм. Эта старше и голос у нее тоньше, но она имеет отношение к еде, хотя готовит не для него. Эта всегда таращилась на него недружелюбно и испуганно. Он чуял запах страха.

Батто забеспокоился, потому что обычно за старой белокожей толстухой с кудрявой шевелюрой приходили два человека покрупнее с низкими голосами, как у хозяина, и приносили штуковины, которые использовали (хотя в присутствии хозяина никогда этого не делали), чтобы заставить его подчиниться и вернуть обратно в загон. Ему не хотелось туда возвращаться. Или натолкнуться на них, чтобы его подчинили своей воле. Если его укладывал спать хозяин, то делал это совсем иначе.

Батто нравилась сигара. Прямо как хозяин, он тоже ей наслаждался. Примерно с минуту он сидел на корточках и с удовольствием затягивался. В соседней комнате слышался звон.

Левой рукой Батто схватил еще с полдюжины сигар и попятился к другой двери в темноту, вниз по лестнице, ощущая бугристые черные штуковины, они рассыпались под ногами. Батто споткнулся, но не выронил сигару. Он глубоко затянулся, и к его радости, кончик ярко вспыхнул и осветил подвал, где хранились круглые бочки. Батто передумал и все же решил вернуться в логово. Со светящейся сигарой это несложно.

На кончике вырос целый дюйм чего-то белого, и когда Батто споткнулся, пепел упал, белая пыль всколыхнулась в воздухе и попала ему на грудь. Батто попробовал ее на вкус, но ничего не ощутил.

Он подошел к сломанной двери. С лязгом оттянул ее и уронил три сигары. Он поднял их и вместе с остальными двумя положил на покрывало у кровати. А потом победно улегся на нее. Теперь, когда появилось развлечение, он вытянул толстые ноги и, подражая хозяину, затягивался и выдыхал дым через нос. Дважды получилось успешно, и каждый раз он радостно хлопал в ладоши.

Росс задержался, потому что Дуайта вызвали в последнюю минуту, и Росс пошел с ним. Близорукая Фровик Томас в тумане угодила в старый шурф за домом и, скорее всего, сломала руку. У Дуайта возникли проблемы с перевязкой руки, и он послал за необходимыми материалами. Росс стоял рядом, пока Дуайт с улыбкой не обратился к нему:

— Ты иди, Росс. А я подойду, как смогу.

Так что в половине двенадцатого, с трудом преодолев опасную тропу вдоль утесов, он наконец услышал стук насоса на Уил-Элизабет и вскоре различил сквозь туман шахтные строения. Там сновали люди, голоса звучали до странности глухо и отдаленно. Случайно на дороге оказался Тед Требетик и, узнав Росса, задержал еще на пять минут, чтобы подробно рассказать о ходе работ.

— Сдается мне, с тщательным планированием можно получить вдосталь оловянной руды. Скромного качества, но с лихвой покроет расходы. Это напомнило мне открытие Уил-Буш десять лет назад, когда я работал там сдельщиком. Там я тоже неожиданно натыкался на похожие участки. Понятное дело, Буш дальше от моря, но, похоже, здесь мы неплохо заработаем...

Росс извинился, пообещав вернуться через час и с радостью его выслушать.

Затем Росс продолжил путь, осознавая, что сообщение, которое он так или иначе передаст Валентину, умаляет важность всего прочего, даже вероятного конфликта Росса со старым врагом. И уж точно снижает значимость находки олова. Валентин может победить в борьбе за опеку над сыном. Может неожиданно разбогатеть на доходы от шахты у крыльца дома. Но вряд ли он когда-нибудь их получит, стоя на этом крыльце.

Сбежит ли он, когда он узнает? Побег — точно не про него. Упрямство и крайняя неуступчивость только усилятся вопреки велению здравого смысла. Ему вполне хватит наглости отказаться уезжать, оказать констеблям сопротивление, когда они явятся его арестовать, бросить вызов суду, перед которым он все равно предстанет. А что будет с Джорджи? Что бы сегодня ни произошло, совершенно очевидно, что закон вернет Джорджи матери, если отец — осужденный преступник. А значит, ребенок вернется под присмотр Джорджа Уорлеггана.

Даже если Росс убедит Валентина сбежать (и даже найдутся для этого средства), он сомневался, что Валентин не попытается забрать Джорджи с собой. Беглый преступник без средств к существованию — не идеальный отец для такого малыша.

Группа лошадей у парадного входа доказывала, что встреча началась. Дай Бог, чтобы она уже не подходила к завершению. Когда мужчина с нависшими бровями и в черном сюртуке забрал лошадь, а Росса проводили в дом, он сразу услышал разговор на повышенных тонах и понял, что явился как раз вовремя.

Когда в комнату вошел Росс, Джордж что-то назидательно вещал, но тут же прервал яростную тираду вопросом:

— Что ты здесь делаешь?

— Навещаю родственника, — ответил Росс. — А ты?

— Добро пожаловать, кузен, — сказал Валентин. — Проходи. Бренди?

— Вы что, договорились? — спросил Валентина Джордж.

— Сэр Росс приходит и уходит, когда пожелает. Мы почти соседи. Ты пришел на шахту?

— Именно.

— Хорошие новости, не правда ли?

— Согласен, хорошие.

— Вполне возможно, оценка Пермевана не настолько ошибочна, — ухмыльнулся Валентин. — Можно закрыть глаза на неверное расположение на местности.

— Когда ты пришел, Полдарк, — в разговор вступил Джордж, — мы обсуждали важное семейное дело, требующее безотлагательного рассмотрения. Если желаешь поговорить с Валентином о шахте, предлагаю временно покинуть нас и прийти позже.

— Мне кажется, — заметил Валентин, — вас заинтересует неожиданная находка, сэр Джордж. В конце концов, ваш банк владеет половиной шахты.

— Поговорим об этом позже, когда решим текущую проблему.

— Селина. — Росс не отказался от предложенного бренди и сделал глоток. — Рад, что ты вернулась.

— Я не вернулась. И вам это известно.

— Именно это мы и обсуждали, когда ты вмешался в беседу, — вставил Джордж. — Когда ты уйдешь, мы постараемся побыстрее уладить дело.

Росс переглянулся с Валентином.

— Но ты говоришь, что дело семейное. Оно точно представляет для меня интерес.

— С чего бы? Валентин тебе не родственник. А Селина — вообще никто. Ты обычный назойливый Полдарк, как и все ваше семейство, считающий себя вправе создавать проблемы.

Гектор Трембат продолжал делать заметки. Росс задумался, какой прок записывать бессмысленную перебранку.

— Вернемся к разговору о шахте, — заговорил Валентин. — Я давным-давно, еще до женитьбы на Селине, положил глаз на этот участок. Когда мы начали разработку, я назвал шахту Уил-Элизабет, в честь матери. Похоже, что по чистой случайности, все мы владеем частью шахты в том же соотношении, в каком мы все владели моей матерью. Сэр Джордж — сорока пятью процентами, у меня двадцать пять, у сэра Росса — двадцать шесть. Какое причудливое стечение обстоятельств, Дэвид, ты не находишь?

— Как скажешь, — выдавил Дэвид, поочередно бросая взгляд на двух грозных мужчин, в ожидании взрыва с минуты на минуту.

Но взрыв прогремел за пределами комнаты. Дверь распахнулась, и ворвался Доусон.

— Мистер Валентин, сэр. Кажись, в доме пожар.

Батто докурил сигару почти до конца. Время от времени сыпался белый порошок, и сигара уменьшалась. Когда окурок стал обжигать нос, шимпанзе пару раз чихнул и отбросил его; затем стянул с покрывала еще одну сигару.

Сигары укатились в солому, а когда он выудил одну и огляделся в поисках того, чем ее зажечь, тлеющий окурок первой коснулся кучи сухой соломы, и теперь Батто увидел не сияющий кончик сигары, за которым нагнулся, чтобы раскурить следующую, как сделал это наверху, а целое пламя.

Батто переместился на другой край ложа, но что-то куснуло его за ногу, шерсть на груди опалилась и стала отвратительно вонять. Он оглядел мерцающее логово.

В природе обезьян заложена боязнь огня, но хозяин дал Батто понять, что огонь за каминной решеткой не кусается. Но этот огонь был не за решеткой, а прямо на кровати. Пламя дымило, прыгало и вспыхивало.

Он тревожно фыркнул, встал и начал колотить себя по груди. Потом заревел что есть мочи, ему хотелось сбежать подальше от того, что он натворил. Будет куда безопаснее в темноте других подвалов и в большой темной комнате наверху, где огонь горит за решеткой и совсем не такой злой.

Батто метнулся к сломанной металлической двери, протиснулся в нее, оглянулся на огонь в подземном логове и увидел, что горячее пламя взметнулось по стенам. От черного дыма он закашлялся. Он прошел в дверь и с фырканьем, принюхиваясь, двинулся к винному погребу.

В столовую просочились первые медлительные струйки дыма. Но миссис Крэддок, которая на десять минут отлучилась с одним из близнецов, заметила дым только по возвращении, после минуты сомнения она выбежала в коридор и подняла тревогу. К тому времени подвал уже полыхал.

Все устремились из гостиной к выходу, и обнаружили, что дом заполнен дымом, из кухни доносился зловещий гул. Клубы дыма поднимались по лестнице.

— Росс, выводи всех! — крикнул Валентин. — Дэвид, идем со мной. — Валентин преодолел первый пролет лестницы сразу через три ступеньки, закашлялся на верхней площадке и дождался Дэвида.

Перепрыгивая через три ступеньки, они преодолели второй пролет. Полли Стивенс открыла дверь.

— Я только собиралась проверить... Бог ты мой!

Валентин проскользнул мимо нее в комнату, схватил Джорджи и побежал обратно к двери. Полли хотела забрать что-то еще, но Дэвид вытолкнул ее за дверь. Полли споткнулась, когда он поторапливал ее к парадной лестнице.

Дом словно подготовили к сожжению: пламя пожирало солому, которой в подвале оказалось предостаточно, и вдобавок его раздувал сильный ветер, и огонь побежал за дымом, как стая волков. Дом был из корнуольского глинистого сланца, а внутренняя отделка почти всядеревянная, но не из дуба, а из мягкой древесины, которая за столетия совершенно высохла и быстро разгоралась.

Они вывели Джорджи и Полли через коридор и вышли к остальным во влажный туман. После резкого жара прохлада снаружи стала отрадой. Лошадей напугали людские крики, и половина животных вырвала из земли колышки с привязанными поводьями, и топтались и ржали где-то в тумане.

— Все выбрались? — спросил у Валентина Росс.

Валентин огляделся и посчитал.

— Да, вроде все.

Росс бросил взгляд на Джорджа. Тот сидел на краешке садовой скамейки и пытался надеть пальто, которое Бленкоу каким-то образом умудрился вытащить. Джорджи, наконец-то воссоединившись с матерью, держал ее за руку и выкрикивал:

— Папи, папи!

Кухарка стряхивала с тонкого платья Полли копоть и рассказывала, как все произошло.

— Нужна вода, — сказал Росс.

— За домом есть водокачка, но только одно ведро. Вода есть в шахте, но...

— Шахтеры, — сказал Росс. — Сколько их на поверхности, восемь, десять? Можно встать в цепь.

— Да, у них есть ведра, но...

Валентин не успел договорить — Росс уже ушел.

Он чуть не свернул не в ту сторону, но туман приподнялся, и Росс увидел тропу. По счастливой случайности первым он встретил Требетика, который приставил руку к глазам, вглядываясь вдаль. Росс коротко объяснил ситуацию, и Требетик громогласно поднял тревогу, по имени выкликивая всех, кто находился в пределах слышимости. Из штольни хлестала вода, в новом здании подъемника стояли ведра. Росс крикнул, что он начнет, и просил следовать за ним, наполнять ведро и передавать.

К радости Селины, шахта всегда находилась рядом с домом, но даже это расстояние оказалось слишком большим, и Росс вскоре понял, что его первая мысль образовать цепь и передавать ведра не годится. Нужна сотня человек или больше. Лучше всего, если каждый из тридцати человек будет пробегать десять ярдов, передавать ведро и забирать пустое обратно. Но когда Росс прорвался через туман, то понял, что даже так, вероятно, они уже не успеют.

Пламени не было видно, но плотный черный дым валил изо всех дымоходов, открытых окон и подвальных решеток. Людей у дома как будто поубавилось. Опрокинув ведро воды в прихожую, Росс подошел к давнему врагу, который выглядел сморщенным и постаревшим.

— Где остальные?

Джордж дернул головой.

— С той стороны.

Росс побежал туда. Несколько человек столпились у высокого окна гостиной в другом крыле дома. Из разбитого окна поднималась струйка дыма. Но по сравнению с остальным домом здесь видимость была лучше. Рядом стояли Дэвид Лейк, двое слуг и Гектор Трембат. Они молча посмотрели на Росса.

— Что такое?

Лейк пожал плечами.

— Я пытался его остановить.

— Кого?

— Валентина.

— Какого дьявола...

— Он пошел искать Батто... Я всячески старался его остановить. Но вы же знаете Валентина, когда ему взбредет что-либо в голову. Эта крыло дома не слишком пострадало... хотя лично я не стал бы перебираться через подоконник.

— Когда он туда пошел?

— Минуты три назад.

— Пять, — уточнил Гектор Трембат.

Росс подошел к окну и заглянул внутрь.

— Валентин! — крикнул он. — Валентин!

Росс заметил на столе бокалы и два опрокинутых подноса — очевидно с них сдернули льняные салфетки, чтобы соорудить примитивную дыхательную маску.

— За домом есть водокачка, — сказал Росс стоящему позади Дэвиду.

— Да, прямо за тем углом.

Росс залез в комнату, наступив на разбитое стекло.

— Эй, вернитесь! — крикнул Дэвид.

Росс перебрался обратно наружу.

— Покажите, где водокачка.

— Послушайте, не рискуйте. Валентин может вернуться с минуты на минуту.

— Водокачка!

Росс сдернул еще две салфетки с подносов. Потом последовал за Лейком к водокачке, налег на ручку, пока не полилась вода, и намочил салфетки.

— Если войдете, — сообщил Лейк, — мне придется пойти следом за вами.

— Не будьте идиотом.

— Тогда и вы не будьте идиотом! Это же самоубийство!

Когда обогнули угол дома, Росс подозвал лакеев.

— Если я войду в комнату, как собираюсь, а мистер Валентин не появится, то приказываю вам не позволять лейтенанту Лейку следовать за мной. Понятно?

Они колебались.

— Да, сэр...

— Это приказ. Не смейте ослушаться.

По сравнению с тем крылом дома над кухней, где быстро заполыхала столовая, в это крыло лишь просачивались тонкие спирали удушливого дыма, хотя в щелях половиц уже мелькали зловещие искры. Росс не знал расположения комнат в доме. Точно есть погреб, но Росс не представлял его размер и в какой он стороне. Он взглянул на покрытый грибком потолок, который пока выглядел прочным, и осторожно подошел к двери, откуда все вышли десять минут назад. Он открыл ее, и его обдало жаром и дымом.

Дерево на двери с той стороны тлело, но ветер через сломанное окно раздувал пламя и в то же время рассеивал дым.

Коридор вел на задний двор и предположительно на кухню, там было четыре двери, одна приоткрыта. Росс двинулся к ней, споткнувшись о какой-то обломок, очевидно, свалившийся с лестницы на второй этаж.

— Валентин! — закричал он. — Ты где?

В таком гуле вряд ли удалось бы расслышать его крик. Россу показалось, что за приоткрытой дверью послышался какой-то звук; он толкнул ее и осмотрелся.

Это была та самая музыкальная комната, где Селина однажды обругала Кэти. Незавершенная вышивка на пяльцах, четыре стула вокруг стола с колодой карт и клавесин в углу, рядом с вазой увядших цветов. Здесь было сумрачно, как и снаружи. Через окно виднелся молоденький платан, гнущийся на ветру. Ни души.

Росс вышел, оглядел коридор. Путь к отступлению скоро будет отрезан. Он открыл еще одну и обнаружил кухню. На крюке булькал чайник. На веревке болтался лук, словно повесили сушиться белье. Стояло ведро, наполовину заполненное картошкой. Кухонный буфет.

Черный кот испуганно таращился на Росса из-за плиты.

Росс шагнул к окну, распахнул его, схватил царапающегося кота. Росс высунул голову и бросил кота наружу, тот благополучно приземлился на гравийную дорожку.

Что ж, отсюда легко выбраться. Надо только спрыгнуть. Но куда запропастился Валентин? Тряпка на лице почти высохла, и он смочил ее в кувшине с молоком, приложил к лицу и вернулся в коридор.

Еще три двери. Он снова позвал Валентина. Из прохода повалил чернильный дым. Зеленая дверь была подперта клином. Валентин мог пойти на кухню за Батто. Но стоит ли идти за ним? Если Валентин в той стороне, то его уже не спасти.

Росс шагнул во мрак коридора. В нише не столе стоял незажженный канделябр. На полках по одну сторону выстроился фарфор, местами разбитый. Жар становился сильнее, и у Росса закружилась голова. Он оперся о полку, но дерево было уже слишком горячим.

Росс остановился, пытаясь вдохнуть и не закашляться. Глаза слезились. Вдохнуть нормально не получалось. Невозможно войти в такое пекло.

Он отступил обратно в коридор, и тут вспыхнула половица под ногой. Росс попытался затоптать огонь, но один сапог загорелся.

— Валентин! — крикнул Росс и поперхнулся.

В ответ вдруг расслышал крик. Росс шагнул в том направлении, наткнулся на стул и упал, потянув за собой шторы.

Голоса приближались. Чьи-то руки на лодыжках оттаскивали его прочь, чьи-то руки под лопатками, над ним склонился Валентин. Они снова оказались в большой гостиной.

— Отец! — сказал Валентин. — Отец, не надо было за мной идти. Я вышел через другую дверь. Я нашел Батто. Он погиб.

Тут на них обрушился град штукатурки, следом — опорная балка, а когда их вытаскивали наружу — и часть потолка.


Глава восьмая


Росса отвезли в Тренвит, ближайший из особняков, стоящий почти на том же расстоянии, что и коттеджи в Сент-Агнесс. Из старой двери, покрытой одеялом, соорудили носилки, другим одеялом накрыли Росса. Амадора, столкнувшись с чрезвычайной ситуацией, по незнанию поместила его в ту самую спальню, где двадцать семь лет назад Росс овладел Элизабет против ее воли, с того времени и начались все беды, которые никак не заканчиваются.

Дуайт нагнал процессию прямо у Тренвита и последовал за четырьмя мужчинами, несущими носилки из двери.

Положили Росса на ту же кровать, Дуайт склонился над ним. На его лбу образовался синяк, один сапог обгорел и развалился, часть сюртука превратилась в черные обугленные лохмотья, на плече и руке виднелись ушибы. Но самое большое опасение вызывало шумное, затрудненное и неровное дыхание.

— Это все из-за дыма, — заметил Требетик. — Сперва, когда мы его вытаскивали, нам показалось, что он вообще не дышит. Я уж решил, что ему крышка. Потом он дернулся. Мы плеснули ему водой в лицо. Надеюсь, правильно сделали.

Дуайт прослушал сердце Росса. Оно быстро, но уверенно колотилось. Словно он пробежал целую милю. Дуайту не нравилось дыхание: оно напоминало дыхание пациентов, находящихся при смерти, такое может продлиться часа четыре, а потом затихнуть. Удар и шок. Синяк на лбу расползался, выступила кровь.

По пути Требетик рассказал Дуайту о случившемся, а мальчишку бегом отправили за Демельзой.

Росс глубоко вздохнул, веки дрогнули, но не открылись.

Но после опасно долгой паузы дыхание восстановилось.

Демельза прискакала на неоседланной лошади, как привыкла с детства, и соскользнула с кобылы, не привязав ее. Ее встретила Амадора и быстро провела наверх. В комнате, прикрыв рот рукой, Демельза уставилась на мужа, затем бросила на Дуайта пронзительный взгляд, и тот поспешил объяснить:

— Дорогая, в Плейс-хаусе случилось несчастье... пожар, и Росс угодил в самое пекло...

Дуайт умолк, потому что Демельза его не слушала.

Она подошла к кровати, склонилась над Россом и стала его разглядывать. Выбившийся от быстрой езды локон упал на ушибленное плечо Росса. Демельза отбросила локон и снова посмотрела на Дуайта.

— Сотрясение и шок, как мне кажется, — сообщил Дуайт. — Ожоги несерьезные. Скоро появится Боун с бинтами и мазью. Не вижу признаков внутренних повреждений.

— А ты бы их увидел? — наконец заговорила она.

— Увидел? Не совсем. Но внутренние травмы заметны по определенным симптомам, которых я не вижу.

— Он упал?

Дуайт посмотрел на Требетика, и тот ответил:

— Я не в курсе, мэм. Меня там не было, но говорят, он вернулся в дом, чтобы кого-то вытащить, и ему на голову обрушился потолок.

Повисло долгое молчание, которое прервала Демельза:

— Есть ли еще... пострадавшие?

Мужчины молчали. Затем Требетик ответил:

— Вроде это все из-за шимпанзе. Так сказала кухарка. Он вырвался из пристройки и что-то натворил. В доме находились важные персоны, но, по-моему, все... или почти все выбрались.

— Ты уже проверил, Дуайт?

— Нет пока. Я не слышал о жертвах, но встретил людей, которые несли Росса, и решил, что это самое важное.

Демельза опустилась на колени перед кроватью.

— Росс! — прошептала она. Затем подняла голову. — Его веки подрагивают.

— Они подрагивают уже не первый раз. Это хороший признак.

Раздался стук, Боун сунул голову в дверь.

— Сэр, я принес все, что вы просили.

— Проходи. Демельза, попроси Амадору приготовить тебе чай или дать вина. Я позабочусь о нем.

— Я помогу, — ответила она, — хочу остаться здесь.

Когда Росс начал приходить в себя, уже опустилась темнота. Мерцали две свечи, у догорающего камина сидела темноволосая стройная дама.

Росс не понимал, кто он, где находится и который час. Отчасти он узнал обстановку, но мебель была как из далекого прошлого. Он совсем ничего не понимал. Он узнал коричневые бархатные шторы, подвязанные шнуром. И зеркало в позолоченной раме над туалетным столиком из орехового дерева. Он помнил лицо, отражавшееся в нем. Но оно не принадлежало женщине, сидевшей у камина.

Это была Элизабет. Христос милосердный, но ведь Элизабет умерла двадцать лет назад!

Понимание всколыхнулся в нем, память вернулась, включая события сегодняшнего дня. Росс сел, в голове помутилось, и он снова упал на подушку, охнув от боли.

Темноволосая женщина стояла рядом и неотрывно смотрела на него.

— Демельза, — наконец заговорил Росс.

— Ох, слава Богу!

— Где мы? Который час?

— Около семи. Или восьми.

— Меня привезли сюда... в Тренвит?

Демельза не осознала, почему Росс задал этот вопрос.

— Тебя вытащили из пожара в Плейс-хаусе. Здесь уже побывал Дуайт.

Он оглядел себя, что вызвало боль.

— Я так и понял. Господи! Такой дымище!

— Твое дыхание улучшились. На некоторое время я...

— Я бы не отказался попить.

Демельза спешно пересекла комнату, взяла чашку с кувшином и вернулась.

— Может, приподнимешься? Боюсь...

Росс приподнялся на локтях, скривился от боли. Демельза подложила подушку и, придерживая Росса за голову, дала ему глотнуть воды.

Росс сделал пару глотков и дал понять, что напился. Он тяжело и с хрипом закашлялся. Когда приступ закончился, Росс улыбнулся встревоженной жене.

— Сейчас все хорошо.

— Ну что ж... тебе лучше, слава Богу.

— Невероятно, насколько быстро распространился огонь. Никто не пострадал?

— Джеффри Чарльз пошел выяснить. Он был в Камборне и потому ничего не знал, пока не вернулся к ужину полтора часа назад. Он заглядывал к тебе, но ты еще... спал, поэтому он сразу пошел узнавать последние новости.

Росс размышлял. Затем оглядел комнату, смущенно подмечая, что первое впечатление оказалось обманчивым. Да, это спальня Элизабет, но туалетный столик не тот же самый. Шторы бордовые, а не коричневые. Наверное, лишь позолоченное зеркало все то же. А остальное ему почудилось.

— Думаю, это шимпанзе устроил пожар. Когда я подходил к дому, то слышал визг, похоже, его что-то расстроило. Мы... мы все собрались в гостиной, и тут ворвался слуга и сообщил, что дом... горит. Когда мы выскочили в коридор... дом... наполнился дымом.

— Не разговаривай пока. Просто спокойно полежи. Не хочешь перекусить?

— Пока нет, благодарю. Валентин ранен?

Демельза помедлила с ответом.

— Я точно не знаю.

— Другие тоже здесь? Все-таки это ближайший крупный дом, но в «Короне» в Сент-Агнесс есть свободные комнаты.

Где-то в темноте мычала корова.

— Сколько времени у нас осталось до отъезда в Лондон? — спросил Росс.

Демельза пораженно смотрела на него.

— Предполагалось, что поедем через неделю, но ты точно не поправишься к тому времени.

— Это трудно. Попытаюсь связать одно с другим.

— Росс, ты меня удивляешь. Только полтора часа назад ты лежал при смерти.

— И чувствую себя почти так же. Хотя ожоги вроде поверхностные, а упавшая на меня балка ударила только вскользь.

— Посмотрим. И подождем, что скажет Дуайт.

Росс отпил воды, он еще держал чашку в руке, когда послышался стук в дверь. Зашел Джеффри Чарльз с бледным лицом. Он улыбнулся Россу и искренне обрадовался, что ему лучше. Джеффри Чарльз был еще в дорожной одежде.

— Пожар почти потушили, но дом сгорел. Спасли кое-что в западном крыле, конюшня и лошади не пострадали. Подробнее осмотреть можно будет только завтра. От фонарей больше тени, нежели света. Росс, тебе повезло. Говорят, ты пошел вызволять Валентина.

— Он ранен?

— Боюсь, он умер. Его нашли в столовой. Шимпанзе лежал рядом.

— Как такое возможно? — резким тоном спросил Росс. — Я вернулся в гостиную, где проходила встреча. Через окно, само собой. Валентин ушел пять минут назад искать Батто. Когда я попал туда, то услышал... или думал, что услышал... крик из коридора. Открыл дверь. В коридоре стоять было невозможно, но я пошел туда в надежде его найти, заглянул в три комнаты и сдался. По пути назад в коридоре на меня что-то рухнуло... потом меня вытаскивали. Валентин был рядом. Сказал, что вышел через другую дверь. И что Батто мертв.

Повисла жуткая тишина. Лицо Джеффри Чарльза от потрясения пошло пятнами, и он мрачно добавил:

— Разумеется, меня там не было. Я лишь передаю то, что мне сообщили.

— Кто сообщил?

— Сначала капитан шахты, Требетик. Но там было еще трое слуг, и они не опровергли его версию. По всей видимости, около шести часов Джордж Уорлегган и его стряпчие уехали домой. Его невестка Селина осталась в «Короне» в Сент-Агнесс с кузиной и малышом Джорджи. Похоже, возникли какие-то разногласия, потому что Джордж-старший хотел, чтобы они все вернулись вместе с ним, а Селина закатила истерику. Потом я встретил Сэма.

— Сэма? Нашего Сэма?

— Да. У него недалеко кузница, ты ведь знаешь, и он услышал о пожаре от какого-то проходящего мимо жестянщика. Я так понимаю, именно он с двумя другими шахтерами первым вошел в столовую и обнаружил тела.

— Последнее, что я помню, — прошептал Росс, — перед тем как меня сшибла балка, это как Валентин склонился ко мне и рассказывал, что Батто умер, а сам он вышел через другую дверь.

В туманной тьме снова замычала корова.

— Валентин соорудил в подвале что-то наподобие логова, чтобы зимой Батто не мерз, — продолжил Джеффри Чарльз. — В погребе, как сказала мне кухарка, находились тюки с соломой, одеяла и мешки. Каким-то образом Батто выбрался оттуда и случайно поджег свою нору. Слава Богу, это случилось не ночью.

Демельза молчала.

— Где сейчас Валентин?

— Сэм настоял, чтобы его принесли в церковь. Сэм позаимствовал свечи из шахты и собирается просидеть около него всю ночь.


Глава девятая


— Мама, — спросил Генри, — а вы с папой больше не любите друг друга?

Демельза удивлённо посмотрела на сына.

— С чего это ты взял?

Такой ответ его озадачил.

— Я думаю, — объяснила Демельза, — твой папа просто очень опечален из-за смерти твоего кузена Валентина.

— Ну да... и ты тоже?

— Конечно же. Все мы.

— Но мне показалось... — Генри снова попытался что-то сказать, но умолк.

— Папа огорчен больше всех. Они с Валентином чаще виделись. Когда погиб Джереми, Валентин был почти его ровесником, и папа стал чаще приглашать его к нам. Валентин, разумеется, порой был непростым в общении человеком...

— Что значит непростым?

— Упрямым, своенравным. Даже жена от него сбежала, прихватив малыша Джорджи, так что он жил в одиночестве. Но мы ведь родственники и соседи, и папа считал своим долгом помогать ему, и вскоре очень привязался к Валентину... Поэтому все мы огорчены.

— Упрямым, — повторил Генри. — И про меня ты иногда так говоришь.

— Ты упрямый, но, к счастью, не настолько.

— Со мной не случится того же, что с Валентином?

— Ох, нет, что ты! Нет.

Генри потер один башмак о другой.

— Ты бы не разрешила мне держать такого же зверя, как Батто?

— Надеюсь, тебе и не захочется.

— На слецтвст... — как ты там говорила?

— Следствие.

— На следствии лейтенант Лэйк сказал, что если бы он не вернулся спасать Батто, то не лишился бы жизни.

— Откуда ты узнал? Тебя ведь там не было.

— Элен Портер рассказала.

— Это её не касается.

— Ещё она сказала... — Генри вдруг сбился с дыхания. — Она сказала, что если папа не пошел бы искать Валентина, он бы не поранился.

— Это правда.

— Эллен говорит, они оба храбрые, рисковали собой, чтобы спасти глупого зверя.

— Верно. Но ничего хорошего не вышло. Один погиб, другой чудом спасся.

— А папа... он успеет выздороветь к пятнице, чтобы поехать в Лондон?

— Пока непонятно.

Физически Росс быстро шел на поправку. Ожоги были не сильные, в трех местах наложили повязки, еще четыре смазывали цинковой мазью трижды в день. Реальные опасения внушали сотрясение мозга и отравление угарным газом. Он стал нормально дышать, только когда легкие полностью очистились от дыма. Из-за удара у Росса иногда кружилась голова, но он скрывал это от Дуайта. Ему не давала покоя глубочайшая тоска, смешанная с досадой из-за бессмысленной, нелепой гибели Валентина. Когда Росс потерял Джереми, его сковали опустошение и отчаяние, сейчас же он чувствовал себя так, будто получил тяжкую рану.

Росс задавался вопросом, только ли жалость к животному и присущая ему бесшабашность толкнули Валентина вернуться за Батто. Может, все недооценили чувства Валентина к шимпанзе. Валентин редко демонстрировал свою привязанность к кому-либо. Даже его любовь к сыну стала очевидна только в последний год. Может, его отцовские инстинкты распространились и на обезьяну-беспризорника, найденного в Фалмуте и взятого под опеку. Гибель Валентина вызвала у Росса бурю воспоминаний: о детстве Валентина, об Элизабет, их разговорах, таких как при случайной встрече у церкви, когда в нем снова всколыхнулись прежние чувства к ней. Столько лет прошло.

Ему вспомнилось письмо Элизабет (он хранил его много лет, но потом уничтожил), в котором она сообщала, что выходит за Джорджа Уорлеггана. И наконец, её странная смерть при родах. Он сомневался, понимает ли Демельза глубину свалившегося потрясения, его чувства, страдания, нахлынувшие воспоминания, которые не оставляли и будоражили его. Хотя Демельза и не была в восторге от Валентина, его смерть по-своему потрясла её, она как-то отдалилась от Росса, чувствовала отчуждение.

Загадочное видение Росса, или что это было, тоже не давало ему покоя. Когда он валялся в коридоре, полузасыпанный горящими обломками, перед ним стоял Валентин, который сказал: «Я вышел через другую дверь. Нашел Батто. Он мертв». И дважды назвал его отцом. Дважды. На самом же деле в тот момент Валентин уже был мертв и лежал, схватив Батто за руку, так их нашли Сэм и другие после пожара. Что-то вроде чтения последних мыслей умершего? Взаимодействие разума?

Если бы Дэвид Лейк его не вытащил, это воспоминание стало бы у Росса последним: «Отец. Отец». Никогда на памяти Росса Валентин не обращался к нему так. Он звал его. Приветствовал. Признавал. Больше Росс не услышит этих слов. Завтра похороны. После пожара Росс трижды ездил к Селине, один раз видел Джорджи. От Плейс-хауса остались одни руины. Часть крыши еще держалась, но до первого шторма. Только голые обгоревшие стены. Узнаваемая, но непригодная мебель. Дымящиеся горы пепла.

Конюшня, оранжерея и некоторые надворные постройки не пострадали. Несколько ночей подряд среди руин шныряли мародеры, но брать было особо нечего, кроме еды и выпивки. Дэвид Лейк взял на себя обязательства приезжать каждый день из «Короны» в Сент-Агнесс.

Шахту снова запустили. Пока Росс неуклюже слезал с лошади, Демельза поднималась из бухты Нампары.

— Ты слишком много ездишь верхом, — мягко сказала она.

— Думаю, на сегодня хватит. Возможно, в среду придется поехать в Труро.

— Ты пользуешься мазью?

— С сегодняшнего утра уже нет. Только вот нога немного беспокоит.

— Дай посмотрю.

— Если никуда не торопишься.

— Конечно, не тороплюсь.

Они поднялись в спальню, и Демельза помогла ему снять сапог и чулок.

— Нога распухла, — сказала Демельза.

— Да, немного.

— Дуайту показывал?

— С воскресенья нет. Не думаю, что мне стоит выполнять все его предписания. Доктора вечно перестраховываются.

Демельза осторожно ощупывала распухшую ступню, наблюдая за его реакцией.

— Хорошо хоть это не поврежденная нога.

Росс смотрел на ее склоненную голову, густые вьющиеся волосы, теперь немного подкрашенные по его совету.

— Хотя, если подумать, в среду утром я мог бы пригласить Баррингтона Бардетта сюда. Сегодня я был в банке Корнуолла, осталось подписать всего пару документов.

— А я думала, ты снова навещал Селину.

— Да, навещал, но потом поехал в Труро.

— Она не передумала?

— Знаешь, мне кажется... Конечно же, нелепая смерть Валентина всех ужаснула, но как ни странно, именно Селина горюет больше и дольше всех.

— Надо же...

— Подозреваю, ее враждебность по отношению к Валентину не столь глубока, как казалось. На самом деле она просто сильно обижена и всеми силами старалась заставить его это почувствовать, но не хотела потерять его навсегда.

— Порой насколько сильно любишь, настолько сильно и ненавидишь, — подметила Демельза. — Так, мазь наложена. Посиди еще пару минут.

— Она такая прохладная.

Демельза встала.

— Отдохни несколько дней. Ты уже не молод. Не стоит тебе ехать в Лондон.

— Но мне нужно ехать в Лондон, если...

— Если это тебя не добьет.

Он усмехнулся.

— Вряд ли. Должен же я еще раз увидеть ее на сцене.

— Удар был сильным, Росс. И эта утрата. Ты быстро поправился, но...

— Честно говоря, я бы с радостью отдохнул, но не могу сидеть сложа руки. А ты как, дорогая? Тебе тоже не сладко пришлось.

— Да уж... не то слово.

Позже, когда Гарри уснул, Демельза спросила:

— Днем ты сказал, что не можешь сидеть сложа руки. Почему?

— Почему? Я же объяснил.

— Повтори.

Росс закурил трубку, мысли его блуждали где-то далеко.

— Валентин научил шимпанзе курить. По мнению Дэвида Лейка, так и начался пожар. Когда обнаружили тело Батто, он сжимал сигару...

Она уставилась на трубку.

— Я на всю жизнь возненавидела запах сигар после... после Пола Келлоу.

Росс потягивал трубку, подбрасывая щепок в огонь.

— Я не в силах больше объяснять, не затрагивая болезненных тем.

— Болезненных для кого?

— Для тебя. Слишком часто всплывала тема о происхождении Валентина. Трагедия все это оборвала довольно жестоким способом, оставив только горечь, скорбь и опустошение. Разве что будущее Джорджи вызывает опасения. Очевидно, Валентин, как и я, не хотел, чтобы Джорджи воспитывался Уорлегганом. Поэтому я старался сделать все возможное, чтобы не допустить разрыва с Селиной. И в случае неудачи принять сторону Валентина в споре об опеке над мальчиком. Когда он написал с просьбой приехать в Плейс-хаус в прошлый вторник, ты советовала мне не ехать. Я не объяснил тебе истинные причины поездки, потому что обещал Филипу Придо не говорить никому, что на днях Валентина должны арестовать. Из-за обезьяны этого не случилось.

Демельза посмотрела на громадный ушиб на лбу мужа.

— И поэтому все эти дни вместо отдыха ты провел в разъездах?

— Кажется, смерть Валентина полностью разрушила мои последние надежды на спасение малыша Джорджи от воспитания под надзором Джорджа.

— И ты встречался с Селиной?

— Трижды. Дэвид Лейк рассказал, как сильно она горюет, и я понадеялся, что можно прийти к согласию.

— Это к ней ты ездил в пятницу?

— Да, она вернулась в Рэйли-фарм. С ней и малышом Джорджи была ее кузина. Селина все еще в шоке и не могла двух слов связать.

Демельза ничего не ответила.

— После ужина она немного успокоилась, говорила более связно. Кстати, незадолго до случившегося она приходила ко мне за советом.

— В самом деле! Как водится, в мое отсутствие.

— Недавно одна из падчериц Селины вышла замуж, и вроде бы удачно, за индуса или полуиндуса. Он сын какого-то богатого торговца хлопком, родом, кажется, из Бомбея. Они поженились в августе, и Селина буквально разорилась на роскошную свадьбу. В следующем году молодые собираются поехать в Бомбей на пару лет. Поэтому Летиция позволила Селине пожить в своем доме в Лондоне до их возвращения. Даже до пожара Селина не могла принять решение. Им с кузиной не нравится дом, который снял им Джордж, и скорее всего, они с малышом Джорджи переедут в Лиссон-Гроув.

— Еще бы, — сказала Демельза, — как тут на что-то решиться, когда сына похитили. Могу себе представить.

— Тогда что тебе не ясно?

— Ты вроде бы пытаешься мне объяснить, верно?

— К сожалению, замешаны еще и финансы, эту проблему я пытался решить. У Селины остались деньги, но ей с трудом удается поддерживать привычный образ жизни. Когда она обратилась за помощью к Джорджу, ей пришлось связаться ростовщиками, чтобы оплатить дорогостоящую свадьбу. Я полагаю, Джордж расплатился с ростовщиками с условием, что она вернется жить в Корнуолл, а другие условия тебе известны. Если Селина нарушит условия договора, ей придется уплатить эту сумму Джорджу. Но ей это по силам, как говорит миссис Осворт, за счет продажи дома в Финсли или еще где-то. Ей не придется платить за дом в Лондоне, так она не наберет долгов, а оставшуюся часть денег может пустить в оборот или на проживание.

— Это все?

— Нет.

Трубка Росса потухла, пока он говорил, но не стал снова прикуривать.

— Ты, наверное, думаешь, что я так спешил из-за грядущего отъезда в Лондон. Но нет, я хотел воспользоваться тем, что Селине опостылел дом, в котором она живет, и помочь ей выработать план дальнейших действий, чтобы Джорж ей не помешал.

— Это звучит по меньшей мере странно. Только ли судьба Джорджи тебя заботит, может, и самой Селины?

— О Господи, ну разумеется, Джорджи! Она меня не волнует! Ты ведь должна понимать мои чувства к Джорджи!

— Да-да, я понимаю. Валентин ничего не оставил? Неужели одни долги?

— Я спрашивал Селину и узнал, что при жизни мистер Поуп оплачивал страховку от пожара в Плейс-хаусе, но она сомневается, что Валентин удосужился ее продлить. А шахта, новая шахта Уил-Элизабет — многообещающий источник дохода. Знаешь, когда мы затевали эту компанию для покупки шахты, чтобы спасти Валентина от долговой ямы, банк «Уорлегган и Уильямс» получил сорок девять процентов, а банк Корнуолла — двадцать шесть, а еще двадцать пять процентов остались в собственности. Валентина. Эта спасательная операция предпринималась с полным осознанием ее возможной убыточности. Сейчас же есть шансы на удачный исход. Учитывая исключительные обстоятельства, я предложил банку Корнуолла уступить двадцать процентов из двадцати шести, которыми он владеет, в случае, если Селина решит вернуться в Лондон и не возьмет денег Джорджа. Таким образом, она будет владеть сорока пятью процентами акций предприятия. Если шахта принесет прибыль, Селина может надеяться на достойную и независимую жизнь.

— Наверняка твои партнеры не захотят расставаться с акциями, чтобы передать их Селине, предположила Демельза.

— Что ж, они действительно не жаждали этим заниматься...

— И?

— Я купил все акции сам.

— Ты... Ты вложил все собственные деньги в эту шахту?

— Да.

Росс потупился.

— И, надо понимать, потерял... Сколько? Две... три тысячи фунтов сбережений?

— Но не прямо сейчас...

— Помнишь, когда-то давно, когда Джулия была совсем крошкой, ты чуть не прогорел и с трудом избежал долговой тюрьмы из-за трех тысяч фунтов.

— Отлично помню. Но сейчас дела идут намного лучше.

— Насколько лучше, Росс? Ты никогда мне не рассказываешь!

— Это несправедливо! Обычно ты не интересуешься делами.

— Я всегда интересуюсь. Но я слышала, что на Уил-Лежер открыли новую медную жилу, и если мне понадобится новое платье, скорее всего, я его куплю. Нам удалось устроить для Клоуэнс чудесную свадьбу. Мы смогли оплатить обучение Беллы и прочие расходы. В общем-то, я довольна и живу без забот. Но было время, очень долгое время, когда приходилось тревожиться каждый день.

— Я слишком хорошо это знаю. И теперь ты снова начала волноваться, потому что я подарил акций на три тысячи фунтов милой молодой женщине, которая в конце концов меня обольстит. Правильно?

— Возможно, потеря трех тысяч фунтов — не самое страшное из моих опасений.

Демельза глубоко вздохнула.

— Я хочу все провернуть на законных основаниях— сказал Росс, намеренно уводя тему в сторону. — Баррингтон должен приехать сюда в среду — убедиться, что сделка заключена правильно. Видишь, как я стал похож на Джорджа!

Макардл пришел на начало генеральной репетиции.

Хотя до премьеры осталось десять дней, ему хотелось проверить, как продвигается постановка. Они с мистером Глоссопом сильно потратились на новые декорации. Точно так же они потратились и на «Макбета», и это удвоило, по его мнению, как удовольствие зрителей, как и их численность. Спектакль положил начало новой эре, теперь зрители не выражали удовлетворения игрой актеров, пока не упадет занавес. «Макбет» играли в декорациях впечатляющих холмов Шотландии.

Важная сцена в «Ромео и Джульетте» проходила на балу у Капулетти, но большее внимание уделили сцене в склепе. Декорации установили в воскресенье. Пора было двигаться дальше. Дина Партлетт, играющая синьору Капулетти, жила чуть севернее Хаттон-Гарден, поэтому обычно заходила к Белле, и они вместе шли в театр. Репетиция проходила в костюмах, хотя их выбрали неделю назад.

Зрительный зал был огромный (один только балкон в театре вмещал восемьсот человек) и в этот день казался еще больше, хотя в ложе теснилось друг к другу всего пять человек. Начало репетиции прошло успешно.

Стоя на заднем плане и изредка шепотом обмениваясь замечаниями с тем или иным актером, Белла отвлеклась и задумалась о проблемах и парадоксах своей жизни за последний год. От главной партии в «Севильском цирюльнике» в Руане до незначительной роли в «Ромео и Джульетте» спустя полгода. Частичная потеря голоса повергла ее в уныние. Однако она продолжала учиться. Милый Морис назначил ее, почти неопытную певицу, на главную роль в непростой опере во Франции. Спектакль имел успех. Теперь же, перестав жаловаться на больное горло, Белла скоро выйдет на лондонскую сцену в шекспировской пьесе, благодаря настойчивости Кристофера и влиянию Эдварда. Она начинает вторую жизнь на сцене.

Неужели с первой окончательно покончено? Неделю назад как-то утром Белла улизнула из-под доброжелательной опеки миссис Пелэм и явилась к профессору Фредериксу. Она рассказала о новой роли, и пораженный профессор за нее порадовался, но был разочарован тем, что она выйдет на сцену не как певица. Перед уходом профессор прослушал Беллу.

Когда она умолкла, профессор украдкой смахнул слезу:

— Милая Белла, у вас был такой красивый голос... и в низком регистре он все так же прекрасен. Все впереди, еще рано говорить. Нисколечко не сомневаюсь, что Господь, одаривший вас этим прекрасным даром, вернет его обратно! Будем надеяться и молиться... А тем временем не отчаивайтесь, вы держитесь великолепно, и я постараюсь прийти на премьеру восемнадцатого числа.

На этой неделе Белла не получала писем от родителей и надеялась, что они приедут. Если ничего не случилось, они приедут в субботу. Она написала Эдварду и поблагодарила за то, что употребил свое влияние ради нее. С Кристофером, разумеется, она виделась каждый вечер. Он не потерял надежды и веры в нее. Еще в Корнуолле он объявил, что избавился от пристрастия к белому вину. Можно ли вообще побороть подобную слабость? После ее болезни он ни разу не проявил признаков зависимости.

На минувшей неделе она послала Морису письмо, где сообщила о «смене профессии».

На репетиции они дошли до второго и более серьезного поединка на шпагах. Белла вышла на пару шагов вперед, с огромным удовольствием наблюдая за поединком. Пару раз она брала дуэльные шпаги и получила возможность пофехтовать с Меркуцио.

Они подошли к главной дуэльной сцене из первой сцены третьего акта. Меркуцио пал от руки Тибальта и долго прощался перед кончиной. Вскоре Тибальт погибнет от руки Ромео. Они двигались назад и вперед, лязгали металлические клинки. Именно этого зрелища жаждали зрители: решающую битву, чтобы сердца забились в ускоренном темпе; все должно выглядеть натуральным.

После длительного поединка, когда Тибальт начал брать верх, Ромео загнал его в угол; после чего последует выпад, который пронзит Тибальта. Играть это нетрудно, но взмахи шпагами перед смертельным ударом всегда несли серьезную опасность. В этот раз, возможно, из-за правдоподобных декораций или впервые надетого итальянского камзола и панталон Фергюс Флинн сделал слишком сильный выпад. Ромео вскрикнул, выронил шпагу и попятился, лицо залила кровь. Затем он пошатнулся и упал; женщины завизжали и столпились вокруг. Защитный гуттаперчевый чехол на острие рапиры процарапал щеку и угодил в глаз.

Похороны Валентина прошли тихо. Он пользовался дурной славой у деревенских, в особенности у методистов, пусть это и скрывалось. А тем более у женщин, потому что Валентин никогда не упускал случая пошутить, при этом гадко и жадно пожирая глазами. Молодой человек с причудами, о котором много говорили и сплетничали. Некоторые мужчины с радостью бы от него избавились. Как сказал один рыбак из Сент-Агнесс: «Мне куда больше жаль Батто, чем его хозяина».

В церковь пришли Харриет и Урсула. Джордж сослался на то, что неважно себя чувствует. Группка расфуфыренных дамочек приехала из Труро. Эндрю Блейми-младший как раз вернулся из рейса и пришел вместе со своей матерью Верити. Семья Карн приняла должное участие в похоронах. Бен Картер отказался покидать шахту, и Эсси пошла со свекровью. Явились лишь очень немногие дружки Валентина по азартным играм, которые вдоволь пили и ели у него в доме. Прибыл Филип Придо, как и Требетик с тремя шахтерами с Уил-Элизабет. В самый последний момент появились Дейзи Келлоу с отцом.

Если это не конец эпохи, все равно казалось, что один компонент затянувшейся вражды исчез. Больше нет этого саркастичного и несносного человека. За короткое время сгинули двое молодых людей: один сидел в тюрьме Бодмина, другой лежал в могиле. А всего пять лет назад всеми любимый Джереми покинул этот мир. Деревни обеднели.

Хотя Плейс-хаус относился к приходу Сент-Агнесс, но отсутствие постоянного священника и то обстоятельство, что мать Валентина похоронена у церкви Сола, определили выбор кладбища.

Мистер Профитт выступил с проповедью, читаемой уже не один раз, основанной на полном незнании характера молодого человека, чьи похороны он проводил. Это уже неважно, думал Росс; единственное значение для него имела потеря сына. Вот так, спустя двадцать шесть лет и триста один день, ребенок, рожденный во время затмения луны, исполнил свое предназначение, которое напророчила ему с первых минут жизни снедаемая хандрой тетушка Агата.


Глава десятая


Отъезд в Лондон наметили на пятницу, в шесть утра из Труро на королевской почтовой карете. Эти дилижансы курсировали уже пять лет, Росс и Демельза уже пользовались услугами этой компании. Экипаж следовал по старому северному маршруту, в целом надежному, минуя Лискерд и Плимут. В среднем поездка из отеля «Красный лев» в Труро до «Головы сарацина» в Лондоне занимала тридцать пять часов. Когда они сели в экипаж, их обрадовали, что первую часть пути они будут ехать внутри в одиночестве. Погода стояла промозглая, и Демельзе было не по душе, что семеро пассажиров в целях экономии сидят снаружи. Но для обожженной ступни Росса это пойдет на пользу.

Утром они мало разговаривали. Может, именно потому, что они стали мало общаться, думала Демельза, Генри и задал ей тот чувствительный вопрос.

— Я сплю на ходу, — сказала Демельза. — Ведь мы встали в четыре утра. Ты не против, если я вздремну?

— Не против. Что ж, пользуйся возможностью, пока к нам не подсел какой-нибудь пузатый горожанин.

На какое-то время установилась тишина, только экипаж покачивался и трясся по разбитой дороге к Сент-Остеллу. Через двадцать минут Демельза открыла глаза и, заметив на себе неотрывный взгляд Росса, захихикала.

— Не могу заснуть.

— Я тоже.

Эта поездка всегда давалась им с трудом. Совсем скоро, думала Демельза, они будут ездить в экипаже до Бата, а потом пересаживаться на паровоз до Лондона. Но ей не особо этого хотелось. К тому же при мысли о паровой машине она обязательно вспомнит Джереми. Росс вытянул теперь уже другую больную ногу.

— Вот скажи, я усох?

— Усох? — Демельза осмотрела его крепкую фигуру. — Ты? Почему ты спрашиваешь?

— Мне показалось, что Джордж как-то усох, когда я видел его во время пожара в Плейс-хаусе. Он тогда сидел на скамейке в одиночестве.

— Вот как?

— Я снова это отметил, когда пришел к нему в Кардью после смерти Валентина. Он сидел в кресле, сгорбившись, и я подумал, что он каким-то образом уменьшился в размерах.

— С чего ты взял, что ты сам уменьшаешься?

— Он старше меня на год. Просто пришло в голову.

— Тот несчастный случай мог его состарить.

— Надеюсь, мой несчастный случай не повлияет на возраст!

— В будущем веди себя умнее и не лезь в пекло, чтобы тебя не ударила по голове падающая балка!

Росс смотрел на стучащий в окно дождь. В прошлом году они ехали в этом же экипаже, и весь путь до Лондона их сопровождали дождевые тучи.

— Могу сказать только одно, неважно сильно ли усох Джордж или не очень, но не стоит недооценивать его коварство, мстительность и обидчивость. Горбатого могила исправит, — сказал Росс.

— Он и правда скорбит о кончине Валентина?

— О да. Но еще сильнее беспокоится за ребенка.

— И в этом ты пошел ему поперек.

— На какое-то время. Селина может передумать. Или Уил-Элизабет принесет не такую прибыль, как мы надеемся. Деньги Джорджа всегда останутся угрозой.

— С которой тебе не хватит сил тягаться.

— Естественно. Даже пытаться не стоит.

— Или она может повторно выйти замуж.

— Вполне возможно. У нее на лице написано, что она еще не раз выйдет замуж.

Они ехали по лесистой долине неподалеку от Пробуса. С темных деревьев капала вода.

— А еще остается загадка с Валентином, — сказала Демельза.

— Загадка? Ты про мое видение?

— Отчасти. Но не совсем.

На какое-то время разговор прервался из-за шума снаружи, экипаж остановился и сошли два пассажира. Когда карета снова покатила дальше, Росс продолжил:

— Ты, конечно же, знаешь главную причину, из-за которой я поехал в Плейс-хаус тем утром — передать Валентину предупреждение от Филипа Придо, что его собираются арестовать за вывоз контрабандного олова из страны.

— Да. Теперь я об этом знаю.

— Так вот, на похоронах Дэвид Лейк сказал, что Валентин уже знал.

— Что?!

— Кто-то из матросов с брига сообщил ему, что ходят такие слухи, и что он, этот человек, уезжает из Корнуолла, спасая шкуру.

— Но тогда получается... Что это значит?

Росс помотал головой.

— Я ломал над этим голову. Никто теперь не узнает.

Демельза наконец задремала, проспав до самого Бодмина. Там они передохнули и выпили чаю с печеньем. Она обрадовалась камину на постоялом дворе, сняла перчатки и протянула руки к огню. Поданный чай обжигал, тепло разошлось по телу. Впереди их ждал длинный отрезок пути по вересковым пустошам до самого Лонсестона. Они поужинают там и заночуют в Хонитоне. Мысли Росса как будто и не прерывались, и он сказал:

— Многое о Валентине мы никогда уже не узнаем.

— Ты думаешь...

— Ты о чем?

— Ну... что он покончил с собой?

Росс покачал головой.

— Он не похож на... Но оказываясь в трудном положении, люди совершают немыслимые поступки... Господи, даже не знаю. Осознав, что наворотил кучу дел, он мог прийти к убеждению, что нет приемлемого выхода, и стал еще упорней напрашиваться на неприятности, поэтому спонтанно пошел на риск,дополнительный риск, ради спасения любимого шимпанзе, риск, на который не пошел бы, если бы над ним не висела угроза суда и тюрьмы...

Несмотря на то, что супруги делили одну спальню, дома их всегда окружала семья и слуги. В общем пространстве дома сложно было обсуждать такие чувствительные проблемы. Как правило, время на личные беседы находилось только в постели — перед сном или рано утром, однако в последние несколько недель, а казалось, прошли долгие месяцы, они так не разговаривали. В почтовой карете они были заточены, как в одиночной камере, по крайней мере, еще на час, и никто не отвлечет делами шахты или усадьбы.

— Ты знаешь, что на днях мне сказал Генри? — прервала молчание Демельза. — Он спросил: «Вы с папой больше не любите друг друга?»

Росс улыбнулся, но помрачнел.

— И что ты ответила?

— Спросила, что он имеет в виду. Он хотел рассказать, но запнулся и сразу умолк. Тогда я объяснила, что ты очень расстроился из-за смерти Валентина... Разумеется, я сказала, что мы все очень расстроены, но папа больше всех. Я пыталась объяснить, что после смерти Джереми вы с Валентином сделались особенными друзьями, больше привязались друг к другу, а потом, когда Валентин расстался с Селиной, ты пытался поддержать его, дать совет. В конце концов, это правда, хотя бы отчасти.

— Гарри — очень наблюдательный ребенок. Но детская интуиция не видит глубинной сути.

— И это неудивительно. Похоже, он что-то услышал и выспрашивал подробности у Эллен Портер.

— Надо отказаться от услуг этой ненадежной девицы. Или сделать ее горничной, чтобы взяла на себя часть работы Бетси-Марии.

— Потом он спросил, разрешу ли я иметь ему домашнего питомца наподобие Батто.

— Надеюсь, ты ему разъяснила, что он и так окружен животными, которые точно не подожгут дом?

— ...Он ведь проницателен для ребенка восьми лет, согласен?

— Если бы тебя вынуждали ответить на его первый вопрос, что бы ты сказала?

Демельза закусила губу.

— Я бы ответила, что мы до сих пор любим друг друга, но из-за последних событий между нами не все гладко.

— Все настолько скверно?

— А ты бы как ответил на моем месте?

— Я бы ответил... нет, я ничего не стал бы объяснять восьмилетнему ребенку. Ты права!

— А восемнадцатилетнему тоже не стал бы объяснять?

— Вот тут другое дело. Ладно. Мне пришлось бы ответить, что в своей жизни я любил только двух женщин. Вот. Первая вышла замуж за моего главного врага. Вторая вышла за меня. Она моя возлюбленная, подруга, хозяйка дома, мать моих детей, голос... моей совести. В моих глазах она не сравнится ни с какой женщиной на свете. У меня, как у простого смертного, временами возникают иные привязанности, другие незначительные фантазии и мечты — всякое, но только не измены. Временами это чрезвычайно сильные привязанности, особенно по отношению к трудному юноше, который, как я подозреваю, был моим сыном. Наверное, это сопряжено с чувством вины! Но опираясь на такую гипотезу, нравится мне это или нет, я и дальше буду проявлять интерес к судьбе его сына. По-другому не получится, и если жена не требует проявлять интерес исключительно к ней, она получает от меня всю неизменную поддержку, интерес, заботу, сочувствие, любовь и сердечную доброту. И если последние недели я тем или иным образом пренебрегал семьей, то прошу у нее прощения и постараюсь исправиться. Так лучше?

Минуту погодя Демельза тихо проговорила:

— Не знаю, смеяться мне или плакать.

— Почему вдруг смеяться?

— Потому что от такой чудесной речи у меня слезы на глаза наворачиваются, но ты произносишь ее легкомысленно, отчего на ум приходит мысль, что ты говоришь об этом — как там это слово? — цинично. Это так, Росс?

Он пристально и долго смотрел ей в глаза.

— Ответ отрицательный. Но теперь я понимаю, что не следовало всего этого тебе говорить.

Как странно, думала Демельза, такие замечательные слова вроде должны способствовать их примирению, но почему-то трещина еще не заросла.


— Доктора считают, что зрение можно спасти, — сказал Макардл. — Но ему придется провести хотя бы неделю в темной комнате. А потом, если все пойдет хорошо, потребуются две-три недели для восстановления.

— Что ж, вот и все, да? — сказал Джозеф Глоссоп. — Мы либо полностью отменим, либо отложим постановку до Нового года.

— Мы уже распродали большую часть лучших мест в ложах! — метался Рори Смит, управляющий театра. — Будь проклят этот чертов Флинн во веки веков! Его нужно гнать со сцены!

— Он ирландец, — заметил Глоссоп, — и слишком возбудим. Другие постановщики теперь примут это к сведению.

Макардл шагал взад-вперед по кабинету.

— Я уже перебрал всех людей, которые могли бы его заменить. Джеймс, его дублер, слишком уродлив. Нужно было подумать об этом раньше, но кто мог предвидеть такой поворот? Жаль, ведь у него хороший голос, да и фехтовальщик он неплохой, только публике, которая ожидала увидеть Артура Скоулза, он точно не понравится.

— На Кина никаких надежд? — спросил Смит.

— Невозможно! Он играет Лира в «Гардене», как вы знаете.

— Дэвидж сейчас в Америке. А Кук?

— Ему уже за пятьдесят, да он на них и выглядит. Разумеется, будь с нами Кин, зрители проглотили бы что угодно.

Макардл встал спиной к окну, закрыв собой большую часть зимнего света.

— Известное имя — вот что мне нужно. Или совсем неизвестное. Вот бы вы нашли кого-нибудь, чтобы пробудить в публике любопытство...

— О Масгроуве вы думали? А Эрик? Не очень известен. Докатился до того, что играет синьора Монтекки. Хотя, признаться, он моложе остальных. Сможет ли Шарлотта сделать вид, что влюблена в него? Нет, лучше отменить спектакль. Так безопаснее. Мне нужно заботиться о репутации.

— Мне предложили еще одну кандидатуру, — сказал Глоссоп. — Идея эксцентричная, однако на меня оказывают определенное давление.

Все выжидающе посмотрели на него. В конце концов, именно его семья поддерживала на плаву Королевский театр «Кобург», чтобы в нем не погасли огни. Бросив взгляд на остальных, Глоссоп покачал головой.

— Не знаю. Вряд ли. Дайте мне еще сутки. Завтра в это же время мы примем решение.

Карета прибыла в Лондон в пять часов воскресенья. В этот час город был черным, как антрацит, однако горели фонари, к тому же многие улицы с недавних пор освещались газом. Кристофер, одетый по-городскому, встретил их у «Головы сарацина» в частном экипаже, который должен был отвезти их на Георг-стрит. Он передал теплые приветствия от Беллы, а также ее извинения — в театре что-то случилось, и потребовалось ее присутствие. В театре серьезно подумывали о переносе спектакля, и наконец, решили не отменять его, но это означало череду дополнительных репетиций. Вторую генеральную репетицию назначили на понедельник, а премьера была назначена на вторник, как и запланировано. Вероятно, будет четыре спектакля, но в случае успеха, возможно, представления продолжатся на следующей неделе.

— Перенос спектакля как-то касается Беллы? — спросила Демельза.

— Да. Кого-то ранили в поединке, и это означает перестановки в актерском составе.

— Белла играет другую роль?

— Да. Но полагаю, она бы хотела сама вам обо всем рассказать.

— Не сомневаюсь, — сказал Росс.

— Ваше письмо о Валентине пришло вчера. Мы все страшно расстроились. Вы поправились, сэр?

— Благодарю. В целом — да... Все хорошо.

— Это обезьяна подожгла дом?

— Да. Шимпанзе тоже погиб. Его похоронили на утесе, чуть выше руин дома. Полагаю, доктор Энис сохранил некоторые части тела для исследований.

— Лучше бы он этого не делал. — Демельза вздрогнула. — Иногда я не понимаю, как Кэролайн с этим уживается... с препарированием прямо в доме.

— Не в доме, дорогая. Он использует часть конюшни.

— А еще арестовали Пола Келлоу? После моего приезда к вам столько всего произошло!

Доехали они быстро и вскоре уже разгружали багаж у дома номер четырнадцать. Миссис Паркинс встретила их и помогла Кристоферу перенести наверх саквояжи.

— Не останешься с нами на ужин? — спросила Демельза.

— Благодарю, вы очень добры, но я собирался вернуться в театр, забрать Беллу, когда они закончат, и отвезти ее домой.

— В котором часу это будет?

— Она говорила — в восемь или в девять.

— Тогда до завтра, наверное, не стоит ее беспокоить?

— Я ни в чем не уверен. Не уверен даже насчет завтрашней генеральной репетиции. Все зависит от Макардла, он любит все доводить до совершенства. Надеюсь, вы оба поймете. Такой вот поворот. Мы, конечно, не ожидали ничего подобного

— Мы бы стали более понимающими, — мягко сказал Росс, — если бы знали, о каком повороте идет речь.

Кристофер расправил плечи.

— Что ж, в таком случае, сэр, я бы не прочь чего-нибудь выпить, если у вас есть.

Демельза позвонила, вызвав миссис Паркинс, и все потягивали бренди, закусывая кексом.

— Как бы я хотел, чтобы она лично вам все рассказала, — начал Кристофер, — но теперь вижу, что без подробного объяснения вы не поймете, чем ваша дочь так занята сегодня вечером, что даже не может с вами встретиться... И, кажется, только я могу объяснить.

— Это означает плохие новости?

— О нет! Надеюсь, вас это так же взволнует, как и меня, однако... однако у вас могут появиться сомнения... Даже не знаю...

— Так расскажи, что происходит.

Кристофер рассказал о несчастном случае с Артуром Скоулзом, о поисках замены, о выборе между отсрочкой и отменой спектакля, о принятом в итоге решении.

— В конце концов, — сказал он, — Макардлу и Глоссопу надлежало принять окончательное решение. Или найти творческий выход из положения, который приведет к наименьшим потерям. В итоге они спросили Беллу, сможет ли она сыграть эту роль.

— Что?! — выпалил Росс.

Демельза сглотнула и спросила:

— Какую роль?

— Ромео.


Глава одиннадцатая


— Меня не было рядом в тот момент. Я находился у себя в конторе. Кажется, ее вызвали в комнату управляющего театром и в упор спросили, справится ли она.

— Боже!

— И знаете, что они сказали? Что она почти без колебаний ответила: «Да, разумеется».

Воцарилась ошеломленная тишина.

— Но это же, — заговорила Демельза, — это же главная роль...

— Да, как и роль Джульетты.

— Но она была... как это называется... дублершей Джульетты! А это мужская роль!

— Иногда женщины тоже ее исполняли. На самом деле, как я понимаю, сыграть Ромео страстно мечтают многие наши ведущие актрисы. Его играла миссис Актон. И миссис Армитадж. Думаю, Сиддонс тоже хотела. Она сыграла Гамлета. Все равно Белла собиралась играть мужчину, небольшую роль.

— Но это... невозможно, — сказал Росс. — Ты единственный, кто видел Беллу на профессиональной сцене. И она сыграла главную роль. Скажи честно, что ты об этом думаешь?

— Мне показалось, что Белла в прекрасной форме. Она играла хорошенькую молодую наследницу... Чудесно пела, но это совершенно другое... Зрители, надо сказать, были в восторге, но...

— Это была иностранная публика!

— Там же столько текста для запоминания, — сказал Росс. — Она должна идеально знать все слова!

— Похоже, она знает. Или почти. Не забывайте, она впитывала в себя эту пьесу несколько недель.

— Но разве Ромео не должен драться на дуэли? — спросила Демельза. — Похоже, должен, судя по твоему рассказу!

— Да. Но уверяю вас, Фергюс Флинн, который уже вывел из строя одного Ромео, оказав при этом медвежью услугу своей актерской карьере, теперь два раза проверит, не слишком ли он реалистичен... А Белла быстро учится.

— Что значит «быстро учится»?

— С тех пор как я услышал эту новость, я обучаю Беллу основным ударам и выпадам. Когда зимой Веллингтон стоял в Лиссабоне, он устроил спортивные состязания, чтобы чем-то занять войска. Приз за фехтование получил я.

Росс встал.

— Кристофер, это ты стоишь за этим назначением?

— Если вы спрашиваете, не я ли ее уговорил, то это, разумеется, не так. Когда она согласилась на роль, меня там не было. Я и не пытался отговорить ее, потому что желаю ей успешной карьеры. Это поразительный шанс. Даже неудача может принести ей славу. Возможно, только я знаю, как глубоко она переживает потерю оперного голоса. На прошлой неделе она сказала, что чувствует себя пустым местом — как будто вообще не существует. Я верю, что такая неординарная возможность — вернуться не в качестве статиста, а в самый центр сцены, оживит ее. Разве я мог поступить иначе?

— А ты что думаешь? — Росс посмотрел на Демельзу.

— У меня нет слов.

— Тут точно не обошлось без чьего-то влияния. Не приложил ли к этому руку Эдвард Фитцморис?

— Он сейчас в Норфолке, — сказал Кристофер, — Белла слышала это вчера от Клоуэнс.

— А сколько примерно зрителей вмещает королевский театр «Кобург»? — спросила Демельза.

— От пятнадцати до восемнадцати сотен.

Демельза больше ничего не сказала, лишь выразительно, почти с мольбой, посмотрела на Росса.

Кристофер перехватил ее взгляд.

— Не было возможности просить вашего одобрения. Она сказала «да», и у меня нет полномочий сказать «нет». Знаю, это сложнейшая задача для нее, но, видимо, назад уже не повернуть.

— Ты сказал, что неудача может все равно пойти ей на пользу, — сказал Росс, — но что, если неудача не окажется такой уж достойной? Это может положить конец ее желанию появляться на публике. Полностью убить в ней уверенность! Ты ведь понимаешь, насколько жестоко и грубо может вести себя толпа. Публика там не самая утонченная. Театр расположен в бедном районе.

— Сомневаюсь, что в Руане публика отличалась высокой культурой.

— Да, не отличалась. Но когда я увидел ее выступление, Белла уже успела стать всеобщей любимицей.

— С божьей помощью это случится и здесь, — сказал Кристофер.

Никому и в голову не приходило, что Кристофер решил на какое-то время утаить правду.

Заметив степень влияния Эдварда Фитцмориса, вложившего в театр пятьсот фунтов, после чего его избрали попечителем, Кристофер продал новый дом (со значительной прибылью) и вложил пятьсот фунтов в Королевский театр «Кобург». Он рассудил, что если Белла хорошо справится с небольшой ролью, он употребит свое влияние попечителя, чтобы мистер Глоссоп в ближайшем будущем дал ей роли посерьезнее. Ничего другого Кристофер пока не придумал, но счел необходимым помогать Белле делать новую карьеру. Он не смог смириться с мыслью, что ее карьера разрушена.

Позже случился несчастный случай, и втайне от Беллы Кристофер сначала взялся за мистера Глоссопа, потом за Фредерика Макардла, а затем за обоих вместе. Это вызвало сопротивление, хотя и далекое от враждебности. Макардл на удивление оказался сговорчивее, хотя и по-прежнему противился.

— В последний раз мужскую роль сыграла миссис Актон лет пятнадцать назад. Восприняли ее вполне сносно. Женщина, играющая мужскую роль, всегда вызывала особый интерес. Шекспир хорошо это понимал. Камзол и штаны, плюс намек на похотливость. У Беллы определенно привлекательная внешность. Но нет опыта. Ох, нет, у нас такая грубая публика. Извините, Кристофер, я беспокоюсь о вашей даме. Вряд ли она станет рассматривать такое предложение.

— Спросите сначала у нее.

— Нет, слишком рискованно, — решительно возразил Глоссоп. — Моя семья вложила в театр несколько тысяч фунтов. Если постановка провалится, мы понесем значительные потери. Но если провалится с треском, нашей репутации конец.

— У меня есть средства, — сказал Кристофер. — Я готов выделить пятьсот фунтов, чтобы покрыть возможные убытки. Если все окончится неудачей, деньги пойдут на оплату расходов. Если успехом, то на приобретение еще пяти долей в театре.

Глоссоп почесал толстый подбородок.

— Вы так сильно верите в мисс Полдарк, Хавергал.

— Я давно ее знаю.

— Что скажете, Макардл?

— Я обдумаю это предложение, — отозвался постановщик. — Как говорится, надо искать способ извлечь выгоду из обстоятельств. Никому не известная девушка, никогда прежде не выступала на лондонской сцене, профессиональная оперная певица, имевшая огромный успех в Париже. Это привлечет публику... Но если в итоге все закончится крахом, зрители могут здорово разозлиться.

В мистере Глоссопе заговорили деньги:

— Как думаете, актеров возмутит такое преждевременное повышение?

— Возмутит или нет, — ответил Макардл, — но я прослежу, чтобы они этого не показывали.

Весь понедельник лил дождь. Беллу вызвали в театр на репетицию, и родители увидели ее только после обеда, около пяти, когда Кристофер привез ее к ним. Она сияла и прекрасно выглядела, но то и дело внезапно затихала и витала в своих мыслях. Она укоротила волосы и надела простое голубое платье с жестким накрахмаленным воротником, вполне под стать юноше. Совершенно очевидно, что голова ее была занята ролью.

Как кошка-мать, Демельза осматривала Беллу и гадала, не слишком ли она перетруждается после тяжелой летней болезни.

Даже голос Беллы стал ниже, вероятно, она намеренно перенимала мужские повадки, но выдержит ли она такое напряжение, декламируя текст перед тысячной аудиторией? Несмотря на подобные мысли, встреча вышла оживленной. У Беллы с Кристофером восстановились прежние нежные отношения. А вдруг внезапно нагрянет Морис?

Во вторник погода стояла хорошая, дождь прекратился. Белла сказала, что перед премьерой не хочет встречаться с родителями — проведет тихое утро и перекусит в театре.

Росс и Демельза пошли на обед к миссис Пелэм, а потом в театр к половине седьмого. Там шла легкая комедия под названием «Арлекин», а спектакль «Двое влюбленных из Вероны» начинался в семь. Время тянулось медленно. Темнело, заморосил дождик, но потом стих. Они сели в экипаж миссис Пелэм, и лошади размеренно зацокали навстречу судьбе Беллы.

Мост Ватерлоо освещали мерцающие газовые фонари, которые отражались в Темзе, как обычно, полной лодок и напоминающей прерывистую змейку светлячков.

А вот и театр. Красивый фасад. Толпа вместо того, чтобы заполнить зал, все еще стояла снаружи. Кристофер ожидал их у парадного входа и провел в ложу. Они вошли как можно тише, чтобы не мешать актерам, которые уже пели и танцевали на ярко освещенной сцене. Несколько человек в партере и на балконе, наоборот, решили помешать и всеми способами потягаться с актерами в пении.

— На Новый год собираются провести газ, — сообщил Кристофер. — Мне как-то не очень хочется; ведь эти лампы дают более мягкий свет.

Ложа находилась близко к сцене, возвышаясь над ней не больше, чем рост человека, и на таком же расстоянии от нее. На сцене играли фарс, грубо разукрашенные лица актеров были на то и рассчитаны, чтобы вызывать хохот или насмешку. Они ставили подножки и падали друг на друга, женщины кричали и показывали языки, ревел оркестр из двенадцати музыкантов. Зал был уже заполнен больше чем наполовину; народ все прибывал, толкался и ломился к лучшим местам.

«Зачем я позволила этому случиться? — подумала Демельза. — Могла ведь остановить с самого начала! Могла бы сказать: «Белла, не надо! Это не твое... И не для нас. Мы всего лишь провинциалы, которых заботит смена времен года, погода и повседневная рутина — уход за животными, сбор урожая, и так день за днем». Зачем я вообще позволила ей увлечься этой дешевой мишурой? Почему она должна выставлять себя напоказ, чтобы ее освистывали лондонцы, которые трудятся на мрачных фабриках, а по вечерам идут на пантомиму и отпускают грубые шутки? Ведь Белла скоро выйдет на сцену, играть влюбленного юношу. У Росса теперь есть средства, чтобы сходить в театр и развлечься. Но необязательно принимать участие в спектакле! Белла совсем скоро предстанет перед этим сбродом. Боже мой, кажется, я упаду в обморок! А если упаду, то сумею все это остановить?»

Музыкальная пьеса подходила к концу. Актеры кланялись, оркестр дошел до крещендо, а когда занавес опустился, сцена и зал погрузились во тьму. Кристофер дал ей программу, но у Демельзы тряслись руки. Там крупным шрифтом упоминалась мисс Белла Полдарк, поэтому читать не хотелось. Только больше расстроит. Занавес поднялся, и когда заговорил высокий, худой человек в черно-белом вечернем костюме, как диктовал законодатель мод Красавчик Браммел, гомон в зале постепенно стих.

Он оповестил зрителей о том, что они уже знали — о характере шекспировской трагедии, замечательно подобранном актерском составе, о недавней замене исполнителя роли Ромео, потому что с мистером Артуром Скоулзом произошел несчастный случай, но так удачно вышло, что руководство воспользовалось услугами мадемуазель Беллы Полдарк, которая после недавнего триумфа в Париже согласилась взять на себя главную роль (пауза для приглушенных аплодисментов). Также он рекомендует обратить внимание на великолепные декорации, специально созданные для спектакля.

Он обращался к зрителям в полутишине, а когда поклонился и скрылся за бархатными кулисами, повисла напряженная пауза, после чего занавес медленно разошелся в стороны, открывая взору оживленную улицу Вероны.

Декорации много значили для публики, и раздались одобрительные хлопки и свист. На сцене прогуливались женщины с корзинами, беседовали мужчины, в углу сидел попрошайка, ступеньки слева вели к величественному особняку с портиком. Превосходные костюмы были в основном зеленых и коричневых тонов, но с желтыми или алыми вставками на голове или у шеи. Убедительная картина. Теперь зрители точно готовы внимать действию.

Пролог начинал попрошайка, так что вскоре он встал, зевнул, пригладил драную одежду и вышел к центру сцены.


В двух семьях, равных знатностью и славой,

В Вероне пышной разгорелся вновь

Вражды минувших дней раздор кровавый,

Заставил литься мирных граждан кровь...


Итак, спектакль начался, мирная сцена внезапно сменилась ссорой между слугами и родственниками Монтекки и Капулетти, Монтекки затеяли ожесточенную драку с мечами и щитами. На репетициях много времени уделяли дракам, поэтому зрителям очень понравилось. Бенволио, друг Ромео, пытался прекратить ссору, но ее снова раздул склочный и вздорный Тибальт, кузен Джульетты. Дуэль подогревалась дубинками горожан, затем прибыли синьор и синьора Монтекки, синьор и синьора Капулетти, а вслед за ними — сам герцог Веронский и пригрозил смертью или изгнанием любому, кто в будущем осмелится нарушить порядок.

Когда народ стал расходиться, о Ромео заговорили отец и остальные. Где он? Что с ним приключилось? Только когда сцена опустела, гуляющий Ромео встретился с Бенволио и объяснил, что отчаянно влюблен в свою кузину Розалину.

Демельза с трудом узнавала дочь. В алом камзоле и штанах, волосы туго стянуты и спрятаны под алым беретом, у бедра висел меч. Голос выше, чем у остальных мужчин, но ниже обычного, каждое слово звучало ясно, но произносилось небрежно, словно она думала вслух.


Любовь летит от вздохов ввысь, как дым.

Влюблённый счастлив — и огнём живым

Сияет взор его; влюблённый в горе

Слезами может переполнить море.

Любовь — безумье мудрое...


Насколько заметила Демельза, хотя зрители никак не успокаивались, их не отпугнуло то, что Белла девушка. Действие переместилось на бал; Ромео уговорили прийти туда в маске. Когда он впервые увидел Джульетту, то позабыл Розалину и осознал, что вот она, единственная любовь всей его жизни, и зрители стали смотреть и слушать с бóльшим вниманием. К счастью, Шарлотта Бэнкрофт была на три дюйма ниже Беллы. Легкое шелковое платье, падающие на плечи волосы — этой иллюзии хватило, чтобы показать разницу между ними.

Больше всего поразило Демельзу, что ее дочь говорит с такой уверенностью и ясностью. Всего год обучения дикции в академии профессора Фредерикса! Хотя она не кричала, как пара мужчин, но ее голос звучал четче. И в основном это были стихи. Но с таким же успехом она могла произносить эти слова на кухне Нампары.

Вскоре Тибальт узнал Ромео под маской и сообщил об этом синьору Капулетти, но тот утихомирил родственника и отказался выгонять Ромео.

Демельза малу-помалу потеряла связь с реальностью и увлеклась историей несчастных влюбленных, углубившись в трагедию, которая разворачивалась на сцене. Когда сцена на балу завершилась, Кристофер шепотом извинился и вышел из ложи. Белла велела ему не заходить к ней в антракте, но Кристофер хотел пока что узнать мнение мистера Глоссопа.

— А каково твое мнение... до сих пор, Кристофер? — спросила Демельза.

Он помедлил.

— Я безмерно в нее верил, но это превзошло все мои ожидания.

Когда он удалился, Росс накрыл ее руку своей.

— Пока что...

— Росс, я поражена. Неужели это наша Белла?

— Что ж, я видел ее в Руане, но такого точно не ожидал.

— Ей затемнили кожу?

— Немного, на подбородке. Почти незаметно, можно сказать.

— Как она держится! А как ходит! Прямо как мужчина!

— Как некоторые мужчины. Чуть развязно, но не перебор. По-моему, ее ждет успех.

— Я напугана до смерти.

— Я тоже. Но чего именно ты боишься?

— Драки на шпагах.

— Да-да, — протянул Росс. — Но это же понарошку.

— Не забывай, что случилось с первым Ромео.

Пьеса прервалась после второй сцены второго акта, когда Ромео, взобравшись на стену сада за особняком Капулетти, заговорил с Джульеттой и поклялся в вечной любви. Затем следовал долгий и знаменитый диалог между ними, он стоит в саду, она — на балконе. Белла говорила с подлинной страстью, изредка пропуская пару слов, но передавала чувства с таким пылом и восторгом, что зрители застыли и слушали с упоением. Шарлотта Бэнкрофт не отставала и прекрасно сыграла роль, как дитя, впервые охваченное любовью. Когда занавес опустился, возвестив об антракте, зал взорвался аплодисментами.

Демельза еле вытерпела интерлюдию. Во время сцены на балу прозвучала необходимая музыкальная вставка, вышли певцы и танцоры. Публика их освистала. Когда начался настоящий антракт, в партере и на балконе возникла давка, одни зрители спешно протискивались к выходу, а другие устремились внутрь, чтобы занять лучшие места. Появились разносчики сандвичей с ветчиной и свиных ножек, мальчишки с устрицами вели бойкую торговлю.

Вскоре в оркестровой яме прозвучал колокол, звон повторился ровно через две минуты, сообщая зрителям, что спектакль возобновляется.

Первая сцена в келье брата Лоренцо началась длинной речью монаха, после чего вошел Ромео, и на время буря страстей стихла. В последующей сцене Тибальт, не просто кузен Джульетты, но и мастерски владеющий шпагой, затеял ссору с Меркуцио; они столкнулись в поединке, где Меркуцио ранили, и он долго и мучительно умирал. Ромео, который стремился предотвратить первую драку, от горечи утраты бросил вызов Тибальту.

Теперь предстоял решающий поединок на шпагах между ними, в которой Артур Скоулз и получил травму глаза. Зрители не выносили явного притворства и хотели поверить в льющуюся кровь. На ярко освещенной улице Вероны, в тесном окружении зевак, Ромео и Тибальт сражались не на жизнь, а на смерть. Кристофер приходил каждый вечер, чтобы спланировать поединок: отвлекающие маневры здесь, выпад там, выпад здесь, парирование ударов. За неделю он совершил чудо. Хотя Фергюс Флинн и был актером, а не фехтовальщиком.

Кристофер обучал обоих правильной стойке, контратакам, как уклоняться и одновременно наступать, обманным выпадам. Даже отработал с ними такие шаги, чтобы они могли сблизиться и схватиться вплотную, глаза в глаза, а затем они расходились и снова начинали фехтовать. Поставили старую тележку, чтобы Белла могла отпрыгнуть за нее, когда дела ее станут плохи. Затем она перешла в наступление и повела Тибальта к лестнице особняка Капулетти.

Тут она поскользнулась и упала на второй ступеньке, но по-кошачьи ловко вскочила, Тибальт едва успел отдернуть руку. Это вышло случайно, клялась Белла, но по настоятельному требованию Макардла сцену впоследствии повторяли каждый вечер. Они сражались, пока Белла не загнала Тибальта в угол, он бросился в грубую контратаку, и она отскочила в сторону и ткнула шпагой ему в грудь. Тибальт рухнул замертво. Бенволио призвал Ромео поскорее бежать из страны, но его слова заглушили бурные овации блестящему поединку.

Затем последовала трагедия изгнания Ромео, его короткая, страстная ночь любви с возлюбленной, их мучительное прощание, отчаяние Ромео, уловки, на которые идут брат Лоренцо и кормилица, чтобы помочь влюбленным; снадобье Лоренцо, посланное Джульетте, чтобы ее погрузить в похожий на смерть сон на сорок два часа; затем Джульетта выпивает снадобье, а потом ее родители и кормилица обнаруживают, что ночью она скончалась. Затем похороны, последующая дуэль в усыпальнице между выбранным ей в мужья родителями Парисом и обезумевшим от горя Ромео, который в итоге убивает Париса, а затем и себя, уверовав в кончину Джульетты, потом ее пробуждение; она находит тело Ромео и кончает с собой.

И вот прозвучали последние слова герцога Веронского:


Нам грустный мир приносит дня светило —

Лик прячет с горя в облаках густых.

Идём, рассудим обо всём, что было.

Одних — прощенье, кара ждёт других.

Но нет печальней повести на свете,

Чем повесть о Ромео и Джульетте.


Остальные актеры молча покинули сцену, оставив только три тела. Зрители явно приняли спектакль прекрасно. Но когда опустился занавес, никто из труппы не ожидал таких бурных и восторженных рукоплесканий.


Глава двенадцатая


Когда овации достигли предела и занавес подняли в пятый раз, Демельза разразилась слезами и долго не могла с собой совладать. Момент в самом деле был трогательный, но и непредсказуемые события последнего месяца потрепали Демельзе нервы. Чуть больше месяца прошло с тех пор, как на нее напал Пол Келлоу и ей посчастливилось спастись. Меньше двух недель назад не стало Валентина, и Росс чуть не погиб вместе с ним. События в духе шекспировских трагедий. Позже появилось некоторое отчуждение между ней и Россом, которое до сих пор дает о себе знать. Демельза глубоко прониклась успехом первого выступления Беллы в Лондоне, и ей не верилось, что все это происходит на самом деле. Пока Демельза заливалась слезами как ребенок, радуясь триумфу дочери, миссис Пелэм ободряюще обнимала ее за плечи.

Им еле удалось пробраться сквозь толпу зрителей, оставшихся посмотреть получасовое представление, завершающее вечер. В конце концов к ним присоединились Кристофер и Белла, снова принявшая привычный женский облик. Взбудораженная, но веселая компания набилась в карету. Кристоферу досталось место рядом с кучером. Так они добрались до дома миссис Пелэм, чтобы вместе поужинать; все разошлись далеко за полночь.

Демельзе захотелось прогуляться до дома пешком. Путь больше мили не пугал, она сказала, что не может уснуть и хочет проветриться. Убывающая луна освещала безлюдные тихие улицы.

— Я не боюсь грабителей. Ты такой рослый, что кого угодно отпугнешь, — сказала Демельза.

— Прекрасный вечер, — сказал Росс немного погодя. — Я как никогда горжусь своими детьми.

— Она непривычно молчалива сегодня вечером, — удивилась Демельза. — На протяжении всего ужина. Куда менее разговорчива, чем обычно. И ела мало. Просто сидела, улыбалась и тяжело вздыхала.

— Возможно, переутомилась, — предположил Росс. — Из-за нервного напряжения и эмоций на сцене.

— Понимаю. Все эти реплики брата Лоренцо! Как Белла так ловко сумела перевоплотиться в мужчину?

— Талант, — сказал Росс, — исключительный. Может, и ещё что-то.

К ним подошел нищий, и Росс сунул ему горстку монет. Старик ошарашенно вздрогнул и, прежде чем отступить в темноту переулка, радостно улыбнулся, обнажив гнилые зубы.

— А Кристофер молодец. Он постарался для нее. Показывал, как вести себя на дуэли! Я правда опасалась, что она покалечится.

— Завтра все повторится.

— Росс, мы должны снова пойти! Как думаешь, мы сможем занять то же место?

— Не знаю, выдержу ли я. А вдруг все пойдет не так гладко?

— Нам стоит пойти, надеюсь, Кристофер что-нибудь придумает.

— Не удивлюсь, если у него особое влияние на Глоссопа, — предположил Росс, — я краем уха слышал их вчерашний разговор, когда мы уходили. По словам Глоссопа, он рад, что Кристофер его уломал.

— Думаешь... То есть, уломал может означать «уговорил».

— Наверняка. Точно.

— Думаешь, они что-то скрывают?

— Кто знает? И Глоссоп, и Макардл — дельцы бывалые, у них наметанный глаз на потенциально талантливых актеров.

— А это важно?

— Вряд ли. Скорее всего, нет. Спрошу при случае у Кристофера.

Демельза взглянула на полумесяц, наблюдавший за ними из-за печных труб.

— Не думаю, что стоит это делать, Росс.

— Почему? У тебя есть особая причина?

— Пожалуй. Кристофер отлично постарался. Сначала заставил Эдварда использовать свое влияние, чтобы Беллу взяли в пьесу. И ведь удалось, она получила небольшую роль. Конечно, никто не ожидал такого происшествия с Артуром Скоулзом! Первое было лишь мелочью по сравнению с тем, чтобы вытащить ее из неизвестности и дать главную роль — еще и мужскую. Разумеется, они увидели Беллу в мужском образе и поняли ее потенциал. Но это подарок судьбы. Пошли бы они на такой огромный риск только по собственной воле?

— Именно об этом я и думал! — согласился Росс. — И сомневаюсь, что это была затея Глоссопа. Если у Кристофера было достаточно денег, чтобы предложить ему сделку...

— В таком случае, раз он держит это в тайне, лучше не расспрашивать. На кону большой куш.

— Белла?

— Не знаю, какие у них сейчас взаимоотношения. Вроде бы наладились. Даже более чем. Но если она решит выйти за него, то лучше бы не из чувства благодарности. Вряд ли его порадует, что благодарность толкнула Беллу предпочесть его Морису или еще кому. Подозреваю, после такого успеха ухажеров у нее только прибавится.

— Интересно, восстановится ли окончательно её голос?

— Сегодня он звучал необычайно чисто, но низко. Конечно, это намеренно. Не знаю, как она сама восприняла сегодняшний успех по сравнению с «Цирюльником».

— Во Франции зрители были в восторге.

Демельза с облегчением вздохнула.

— Прекрасно достигать успеха в разных сферах. Думаю, здесь сыграла роль и ее личность. Кажется, публика сразу в нее влюбилась!

— Не терпится узнать, что напишут завтрашние газеты. Критикам не так просто угодить. Даже если зрители вопят от восторга, мнение критиков может оказаться противоположным.

— Когда выйдут газеты?

— Завтра рано утром. Вряд ли во всех будет об этом написано. Я заказал четыре основные, миссис Пелэм принесет перед завтраком.


Глава тринадцатая


Выдержка из «Утренней хроники» от 9 декабря 1820 года:

Лондон славится огромным рынком овощей и фруктов в Ковент-Гардене. Определенно, это самый известный рынок в Англии, а кто-то даже заявляет, что и в мире. Для нашего удовольствия доступны лучшие фрукты: клубника из Сассекса, сливы из Вустершира, груши из Дорсета, яблоки из Сомерсета, вишня из Кента. Но на этой неделе от знатоков фруктовых поставок ускользнул персик, очевидно привезенный из мрачного и скалистого графства западнее реки Тамар, и выступил он не в «Ковент-Гардене» и даже не в «Друри-Лейн», а в малоизвестном театре на другом берегу Темзы; это одна из первых попыток руководства Королевского театра «Кобург» отбросить наконец мелодраматический мусор, поставив пьесу под названием «Двое влюбленных из Вероны».

В ней господин Уильям Шекспир обязательно распознал бы собственную короткую пьесу под названием «Ромео и Джульетта», но название изменили (и не только название), чтобы соблюсти старинный и набивший оскомину закон, принятый еще во времена правления Карла II.

К чему мы ведем? Во-первых, попутно надо поздравить мистера Фредерика Макардла и мистера Джозефа Глоссопа со спектаклем, их постановка, актерская игра и общее впечатление не уступают любому театру с патентом. А ведем мы речь о юной леди, которая предстала минувшим вечером в роли Ромео.

Похоже, она выступала на сцене только раз, где блеснула исполнением главной женской роли в «Севильском цирюльнике», в театре Жанны д'Арк в Париже.

Объявили даже о том, что мисс Полдарк француженка (обычное искажение истины, как способ руководства привлечь зрителя), но на самом деле она чистокровная уроженка Корнуолла. Причина ее назначения на столь лакомую роль, предел мечтаний большинства наших выдающийся актрис, состоит в том, что с мистером Артуром Скоулзом, планировавшим играть Ромео, случился несчастный случай, и пришлось его снять.

Итак, что мы видим? Хорошенькая девушка, которой, на удивление, удалось запомнить наизусть все эти нетленные строки. Ее Ромео слишком привлекательный для юноши. Но позвольте, разве не бывает в природе красивых мальчиков? Пока мы пытались примириться с этой уловкой, то сами не заметили, как оказались в плену у мисс Полдарк. Ее сильный голос, энергия и пыл, с которыми она произносит каждое слово, одно ее присутствие увлекает нас за собой, одновременно отметая сомнения. Мало того, что она выглядит как юноша, но и ведет себя, как таковой, когда выходит на сцену, прыгая с невероятной гибкостью. Милосердные небеса, а как она мастерски фехтует!

Мисс Шарлотта Бэнкрофт играет очаровательную и мягкую Джульетту, но справедливости ради признаемся, кто вызвал наш главный интерес. Нет необходимости убеждать вас приглядеться к юной мисс Полдарк. Если мы, как критики, продолжим работу, то в ближайшие лет десять о ней будет написано гораздо больше! Мы лично хотели бы, чтобы она сыграла, скажем, Порцию или Виолу, или даже леди Макбет! Тем не менее, готовы заявить официально, что ей не следует пренебрегать талантом играть мужские роли. В конце концов, в дополнение к прочим достоинствам, у нее самые красивые ноги в этом столетии!

В газете «Таймс» от того же числа появилась заметка касательно замены мистера Артура Скоулза, который получил серьезную травму на репетиции, после чего руководство Королевского театра «Кобург» в Ватерлоо поставило на роль исключительно талантливую девушку, покорившую публику. Она создала образ юного Ромео с непревзойденным изяществом и мастерством, доблестного юношу, который дрался на дуэли с той же элегантностью и уверенностью, с какой поэтично и с восхитительной мужественностью ухаживал за Джульеттой. Подобное исполнение роли мы не видели уже много лет. Эту актрису следует считать находкой сезона.

В «Морнинг пост» статья назвалась «Появление актрисы». В ней подробно разбирали спектакль, одновременно критикуя жалкие попытки обойти патент и предрекая, что руководству театра, скорее всего, придется уплатить штраф за нарушение. Далее говорилось: «Лондон помнит мало молодых и пылких Ромео, которые выглядели бы столь же убедительными». И в конце: «Финальные сцены пьесы мы смотрели сквозь туман слез».

В «Морнинг геральд» было всего несколько строк, но тем не менее: «К финалу публика пришла в дикий восторг».

Второе представление пьесы «Двое влюбленных из Вероны» прошло так же успешно, как и первое. Свою лепту явно внесли возникшие слухи, партер и балкон, которые и в первый вечер казались переполненным, сегодня были набиты битком. Но зрители терпели и на этот раз рукоплескали на протяжении всего спектакля.

Кристофер Хавергал чуть не опоздал на третий спектакль, в четверг; он приехал в театр за полчаса до поднятия занавеса. Когда он постучался в дверь гримерной и ему разрешили войти, то Белла уже стояла в сценическом наряде.

— Прости, прости, милая. — Он поцеловал ее. — Возникли проблемы у Ротшильда, и я никак не мог отпроситься. У меня чудесные новости!

— Кристофер, я рада, что ты вовремя. Днем я репетировала с Шарлоттой; ту речь на балконе и несколько реплик. Ты про... чудесные новости... ты про письмо?

— Ну конечно, про письмо, глупышка! А про что ж еще?

— Я оставила его для тебя у двери, — чопорно объявила Белла.

— Знаю, милая, и я принес его с собой с ощущением триумфа.

— Я не понимаю, объясни.

— И не нужно. Оно прекрасно само за себя говорит. Прочти его! Прочти вслух, если у тебя еще есть сомнения!

Белла забрала письмо и потрясла его двумя пальцами, словно там затесался какой-то дополнительный лист, который она пропустила.

— Ну же!

Она начала читать:


Дорогая мисс Полдарк, не могли бы вы прийти ко мне как-нибудь? Хотелось бы обсудить с вами возможность постановки «Отелло» в «Ковент-Гардене». Премьера намечена на четверг, 11 января. Мистер Джон Джулиус Бут обещает сыграть главную роль, а мистер Томас Кобэм сыграет Яго. Если мы договоримся об условиях, я бы предложил вам роль Дездемоны. Скорее всего, пьеса войдет в репертуар, и ее исполнят с десяток раз. Не окажете ли мне любезность сообщить в письме, когда мы можем увидеться? Предлагаю встретиться около полудня в любой день, начиная с грядущей пятницы.

Искренне ваш,

Чарльз Кембл.


— Чарльз Кембл? — спросила Белла.

— Это младший брат. Он взял на себя руководство театром «Ковент-Гарден» пару лет назад.

— Думаешь, он приходил на наш спектакль?

— Могу поспорить на последнюю гинею, что так оно и есть! У него слишком большой опыт, чтобы полагаться на прессу.

— Я слышала о Джоне Джулиусе Буте, но его не знаю. Он...

— Они оба — самые главные в театральном деле, только Кин их превосходит. Для тебя наступает время испытания. Это начало. Твое первое путешествие.

— Которое окончится кораблекрушением?

— Глядя на тебя в этой постановке, я отвечу, что такое невозможно.

Когда Белла наносила на подбородок каплю темной пудры, на ее щеках проступили ямочки.

— Непотопляемая, — с юмором добавил Кристофер.

— Ох, кстати, — вспомнила Белла, — мама сегодня хотела посмотреть спектакль из-за кулис. Я спросила у мистера Макардла, и он согласился.

— А ты?

— Я? Ну разумеется. Когда я... выхожу на сцену, то забываю, кто и откуда на меня смотрит. Но я подумала... за кулисами будет толпа. Ты не постоишь с ней на случай, вдруг ей понадобится помощь?

— С огромным удовольствием. Но вряд ли ей она понадобится.

— Ну, может, ей...

— Твоя мать все еще красивая женщина. Не знаю, замечала ли ты.

— Разумеется, замечала. Она...

— Даму, которая выглядит настолько привлекательно, как твоя мать, вряд ли кто-то не заметит или придавит. Иногда я думаю...

— О чем?

— Что в тебе смешались лучшие качества обоих родителей. У тебя материнская энергия и отцовская выдержка. Внешне ты больше похожа на отца, чем на свою красивую мать. Но в тебе полно его решимости и силы. Когда ты стоишь на сцене, то привлекаешь внимание, как... как магнит. И я навсегдаполюбил тебя с самой первой встречи в британском посольстве в Париже в 1815 году. Помнишь?

Белла перевела на него взгляд. Когда они оставались наедине, разговор часто становился беззаботным и задорным. Но она знала, когда Кристофер говорит серьезно.

— Как такое забыть. Ты тогда еще показывал мне будуар Жозефины.

— Да, — согласился Кристофер. — Помню. Тогда ты была простодушным ребенком. А сейчас...

— Что сейчас?

— Сейчас ты одета по-мужски и ведешь себя как мужчина. Однако для меня этот наряд, камзол, штаны, укороченные волосы, мужская рубашка, низкий каблук и сознательно заниженный голос... Лично мне кажется, что твой облик стал как раз-таки до неприличия женственным. Ты ведь меня не отвергнешь?

— Не отвергну?

Он редко приоткрывал зубы при улыбке, поэтому сейчас она была почти волчьей.

— Белла, ты меня околдовала. Я бы пошел ради тебя на убийство!

— Убил бы меня?

— Нет! Чтобы тебя заполучить!

Ее взгляд не дрогнул.

— Кристофер, милый. Тебе и не придется.

Демельзе пришлась по душе мысль посмотреть хотя бы один акт из-за кулис. Возражать никто не стал, поэтому она решила пересмотреть сцену на балу из начала пьесы. Демельза считала, что ее мучает обычное веселое любопытство. Хотелось подглядеть, как трудятся рабочие сцены, как у них получается преобразовывать сцену за несколько минут, как актеры собираются и находят точное место, когда вновь поднимется занавес. Особенно интересно разобраться в насыщенной сцене на балу. Но когда дошло до дела, все ее внимание переключилось на дочь.

Ведь в конце концов, у нее главная роль. Как так получилось, что Белла, которую она кормила грудью в младенчестве, поддерживала в раннем детстве, ухаживала за ней, когда она изредка хворала и серьезно заболела летом этого года — как так получилось, что она играет одну из величайших ролей в пьесе Шекспира в Лондоне перед полным залом зрителей, которые теперь рукоплещут ей в конце каждой сцены? Когда умерли Джулия и Джереми, у Демельзы словно вырвали кусок сердца, а теперь душу ее переполняли тепло, жар, дурман, очарование, что другое ее дитя всячески возносят и приветствуют, чуть ли не чествуют в этой причудливой постановке.

Демельза стояла среди толпы за кулисами, и тут из гримерной вышла Белла, лучисто улыбнулась матери и поцеловала ее; дождалась своего выхода и, изменив выражение лица, уверенно вышла на сцену. Демельза неотрывно смотрела всю сцену — как разворачивается действие и нарастает напряжение, как ситуация усложняется и разрешается. Десять минут магии, и Белла сорвала аплодисменты, ушла за кулисы, снова вышла на сцену, а затем вернулась и взяла мать за руку. Демельза ощущала, что девочка напряжена до предела, нервы натянуты — та тяжело дышала, словно после длительной пробежки, все ее тело пылало.

С очаровательной скромностью Белла выслушивала тихие поздравления, ненадолго опустила голову на материнское плечо, а когда костюмер накинул на нее теплую шаль, ушла обратно в гримерную, чтобы подготовиться к следующей сцене.

В антракте Демельза вернулась в ложу, и Росс заметил:

— Выглядишь так, словно у тебя было видение.

— Так и есть. — Демельза устроилась в кресле, держа впечатления при себе, словно из страха, что их украдут.

Занавес поднялся, и в ложе воцарилась тишина. Когда он снова опустился, Росс спросил:

— Видела, кто сидит в ложе напротив?

Она посмотрела в указанном направлении.

— Боже правый! Там Клоуэнс и Эдвард! Боже! Их там не было, когда я уходила!

— Они опоздали. Послали записку. У экипажа сломалось колесо. Им хотелось сделать сюрприз.

— Ох, как чудесно!

Демельза поймала взгляд Клоуэнс и помахала. Те помахали в ответ.

— Миссис Пелэм, — сказала Демельза. — Не знаю, как вас благодарить за все, что вы сделали для Беллы.

— Милая, мне только в радость.

— До чего же приятно это слышать. Но даже если и так, а я верю вашим словам, мы все равно в долгу перед вами.

Следующим вечером они ужинали у Эдварда Фитцмориса в Лансдаун-хаусе. Часы показывали уже одиннадцать. Белле посоветовали лечь спать, на что она махнула рукой, мол, глупости, выспится утром. За столом сидели только Росс и Демельза, Белла и Кристофер, Сара Пелэм, Эдвард и Клоуэнс.

Новобрачные вернулись домой в спешке, увидев в Норфолке выпуск «Таймс» за среду, и уехали пораньше, чтобы успеть на «Двух влюбленных из Вероны», пока спектакль еще идет. Когда они добрались до Лондона (хотя все равно с опозданием), то узнали, что из-за успеха пьесы ее покажут еще четыре раза, последний — в следующую среду.

— Все это благодаря вашему великодушию, — продолжила Демельза. — Принять Беллу на такой длительный срок... Представляете, если бы она жила в пансионе! Кристофер тоже очень помог, но без вашего участия всего этого могло и вовсе не произойти!

Миссис Пелэм похлопала ее по руке:

— Поверьте, я сама получила огромную радость.

— А теперь, — объявила Демельза, — я устою рождественский прием. Для нас это тоже только в радость. Мы с Россом и Беллой уезжаем домой в следующий четверг. Кристофер поедет с Эдвардом и Клоуэнс в субботу. Дуайт и Кэролайн со своими детьми точно к нам присоединятся. Еще приедут моя невестка Кьюби, с которой вы вряд ли знакомы, и моя внучка.

Миссис Пелэм чуть пожала руку Демельзы.

— Милая, уж сколько раз Кэролайн уговаривала меня пожить у нее в Корнуолле! Я всегда заявляла, что мое место в большом городе. Всегда говорила, что никогда не бывала дальше Стайнса! Это правда! Теперь же, не говоря уже о предпочтениях, я слишком стара для поездок. Мне семьдесят восемь — только не сообщайте моим друзьям! В ближайшие годы я еще не раз увижусь с вами в Лондоне, приезжайте почаще. Одна ваша дочь замужем за Фитцморисом, другой суждено прославиться на сцене! Вынуждена отказаться от поездки, но с нетерпением буду ждать вашего следующего визита.

Демельза вздохнула и улыбнулась.

— Этот прием крайне важен для меня. Народу там будет немного, только друзья, а вы, дорогая миссис Пелэм, самая желанная гостья.

На самом деле Демельза озвучила мысль, которую вчера вечером они с Россом обсудили пока только в нескольких предложениях. Белла сказала, что хотела бы поехать домой на Рождество. Росс забронировал места в Королевской почтовой карете на четверг, потому что на понедельник у него была назначена встреча со стряпчими в Труро. Все складывалось великолепно, потому что Белла возвращается вместе с ними. Кристоферу не отделаться от Ротшильда до субботы. А Эдвард и Клоуэнс как раз поедут только в субботу днем. Демельзе льстило, что обе дочери захотели провести Рождество в Нампаре.

— Одна — хорошо, а две — куда прекрасней, — так сказала Демельза Россу, когда они узнали о намерениях Эдварда и Клоуэнс.

— Кристофер, ты не против, что Белла поедет с нами? — спросила она.

— Я догоню вас, — ответил он. — И если Беллу пригласят в «Отелло», ей придется вернуться не позднее четвертого января. Так что она побудет дома пару недель.

— Ты... ты веришь, что ей удастся эта роль?

— Я всегда жду от Беллы невозможного, а она вечно превосходит мои ожидания.

Через три дня Белла попрощалась со всеми коллегами-актерами, с работниками сцены, с Фредериком Макардлом и Джозефом Глоссопом. Беллу расцеловали буквально все, только Генри Дэвидсон, игравший Меркуцио, затаил легкую обиду. Естественно, он считал, что следовало отдать предпочтение опытному актеру двадцати восьми лет, а не зеленой девчонке на десять лет моложе. Его тоже можно было понять. Остальные актеры притворно выражали сердечность.

— Я вернусь! — снова и снова повторяла Белла. — Спасибо вам всем. Я вернусь, — обратилась она к Фредерику Макардлу.

— Буду ждать, — тепло ответил тот, пока Джозеф Глоссоп благодушно улыбался, прекрасно понимая, что если Белла продолжит свой успех, ему придется бороться за нее с такими людьми, как Чарльз Кембл, у которого влияния куда больше.

В четверг все трое поспешили на почтовый экипаж, поскольку он отъезжал в половине восьмого. Сонная Белла терла глаза, садясь в карету. Внутри находилось еще двое, так что поговорить на личные темы не представлялось возможным.

Но Росс услышал, что другие пассажиры вроде бы едут до Бейзингстоука, так что если повезет, больше в экипаж никто не сядет. Когда Лондон остался позади и они проезжали мимо кирпичного завода и садов, Росс выглянул в окно, и его снова охватила грусть по Валентину. В Лондоне, пока он восхищался успехами дочери, его отпустило. Теперь же возвращение домой и возобновление будничных обязанностей не приносило радости.

Бестолковая и бессмысленная потеря Валентина повисла на нем, как изношенное пальто на крючке, которое дожидается, пока его снова наденут. Странное видение, когда Росса вытаскивали из горящего дома, все еще терзало перед пробуждением или перед сном. Росс понимал — нельзя допускать, чтобы случившееся опять вмешалось в отношения с Демельзой. Он всецело разделял ее восторг по поводу удивительного успеха Беллы. Но Демельзу с ее тонким чутьем не обманешь. Надо тщательнее скрывать от нее все мрачные мысли. Не подавать виду, сохранять внешнюю невозмутимость, а это не составит труда, поскольку на его лице отражалась искренняя радость — не придется притворяться, ведь чувства подлинные.

Он снова вспомнил Джорджа, а потом и Харриет. Наверное, именно ее влияние поумерило ревность и враждебность Джорджа. Зачем она вышла за него? Тем вечером в Придо-плейс Харриет пыталась объяснить причины.

Разговор зашел о жизненных принципах.

— Разумеется, я вышла за Джорджа из-за денег. Но также и по другой причине. Он привлекал меня физически... не его внешность, хотя он вовсе не урод. Скажем так, я своенравная женщина и обожаю трудности.

Немного помолчав, она добавила:

— Скажем так, меня возбуждает его откровенно уродливая мораль.

Последняя фраза запечатлелась у Росса в памяти. Хотя сказано было с юмором, но эти слова показали что-то глубинное. И это многое объясняло.

В экипаже он размышлял о своей симпатии к Харриет. Его и в самом деле физически тянуло к ней. Но этому влечению не хватало вожделения, а симпатиям было далеко до любви. Росс понимал, что не будь Джорджа, они бы скоро сдружились.

Вполне логично, что Джордж замышляет или попытается взять малыша Джорджи под свой контроль, установить опеку и укрепить свое влияние над ним. Но хромая по мосту к театру, Росс вдруг подумал, а не преувеличены ли его собственные страхи.

Даже если в предстоящие годы Джордж каким-то образом получит контроль над Джорджи, это вовсе не значит, что у него получится создать из мальчика свое подобие. Джордж искренне пытался подружиться с юными Валентином и Джеффри Чарльзом, сделать их своими соратниками, но оба в итоге его возненавидели.

После Бейзингстоука им повезло, никто не сел в экипаж. Они основательно пообедали, даже чересчур, а когда снова тронулись в путь, Белла уснула от постоянного недосыпа.

Рядом с Андовером они остановились из-за сломанной оси, Белла проснулась, сонно улыбнулась родителям и уткнулась в тоненькую зеленую книжку, на корешке которой Демельза рассмотрела надпись золотыми буквами: «Отелло».

Вскоре Белла отложила книгу.

— Ты так и не рассказала нам, как прошло собеседование, — сказала Демельза.

— С мистером Кемблом? Ой, прости. Я посвятила Кристофера в подробности, а когда ты зашла, только сообщила об итоге. А потом все эта спешка и суета. Прости.

— Он тебе понравился?

— О да. Он актер, само собой. Актер и управляющий. Очень обаятельный, приятный, беззаботный. Только вот когда мы заговорили о деньгах, его беззаботность испарилась. Он предложил мне триста фунтов за десять спектаклей. Кристофер велел просить пятьсот. Мистер Кембл потрясенно намекнул на мою неопытность, риск, на который они идут, говорил о каких-то «накладных расходах». Налил мне стакан лимонада. Потом сказал, он слышал, что я пою и выступала в опере. Я рассказала о случившемся. С моего позволения он вышел, чтобы посоветоваться с кем-то еще. А когда вернулся, то сообщил, что большинство театров предложит не больше четырехсот фунтов, поэтому я согласилась.

Экипаж снова затрясся. Демельза глубоко вздохнула.

— Такими темпами ты скоро разбогатеешь, любовь моя.

— Ведь чудесно столько заработать. Но мистер Кембл прав. У меня мало опыта. Каждый день я учусь чему-нибудь новому. Теперь я точно знаю, что профессор Фредерикс — великолепный педагог.

— Но он получил в ученицы большой талант, — отозвался Росс.

Белла улыбнулась, на щеках появились ямочки.

— Кристофер не пошел с тобой к мистеру Кемблу?

— Я его просила. Но он считает, что я не должна прятаться за его спиной. Не хочет, чтобы я казалась его протеже.

Росс одобрительно кивнул.

— Хотя в каком-то смысле так и есть. Как тебе удалось так отлично фехтовать?

Белла снова улыбнулась.

— Каждое утро перед уходом в банк он приходил к миссис Пелэм, и мы около часа фехтовали. И то же самое вечером. Как ты сказал, я его протеже.

— Ты выйдешь за него? — вдруг спросила Демельза.

— Да, — без малейшего замешательства прозвучал ответ.

— Ох, я рада, — отозвалась Демельза.

— Вы назначили дату? — спросил Росс.

— Нет. Похоже, ему пришлось продать купленный для нас дом. Он ведет себя немного загадочно... Но он... очень умный, и я нисколько не сомневаюсь, что найдет какое-нибудь решение.

— Помню, когда он поступил к Ротшильду, я посчитал, что у него не получится многого добиться, ведь он не еврей. Но если еврей найдет способного человека, то никогда его не упустит.

В Лондоне дождь шел почти не переставая, и поездка в Корнуолл не стала исключением. Дороги развезло, ветер с дождем дул в морды лошадям, что влекло неизбежные задержки. Демельза предположила, что их может нагнать экипаж Лансдаунов, покинувший Лондон на два дня позже.

До Йовиля они добрались затемно; ограничились легким ужином и легли спать. Но на рассвете, когда высокие облака предвещали ясный день, Демельза загорелась обсудить планы на рождественский прием.

В Нампаре не слишком просторно, но на этот раз Демельза была полна решимости разместить всех гостей, а не уповать на великодушие Энисов или Джеффри Чарльза. На листе бумаги она набросала план раздобытым где-то карандашом. Эдвард и Клоуэнс займут самую большую из двух новых спален над библиотекой, Кьюби и Ноэль — соседнюю. Дальше посложнее. Белла переночует в своей спальне, Кристофер займет комнату Джереми, Генри на пару ночей устроится в родительской спальне. Что касается Филипа Придо...

— Ты пригласишь его? — спросила Белла.

— Если он придет.

— Должен прийти. Он ведь спас тебе жизнь.

— Присутствие Клоуэнс его может смутить.

— Ничего страшного, они справятся.

— Есть еще дальняя спальня над кухней, — сказала Демельза. — Там куча всякого хлама. Можно ее освободить, купить кровать (выбрать для него подлиннее) и повесить новые кретоновые шторы.

— Осталась всего неделя, — напомнил Росс.

— В понедельник мы с Беллой съездим в Труро. Недалеко от старых кавалерийских казарм есть мастерская некоего Дженкинса. Он делает мебель.

Когда экипаж преодолел еще несколько миль, Белла сказала:

— Кьюби часто видится с Филипом Придо, насколько я слышала. Как думаете, они поладят?

Росс взглянул на Демельзу, и оба расхохотались.

— Я сказала что-то смешное? — растерялась Белла. — Просто подумала...

— Что ты подразумеваешь под словом «поладить»? — поинтересовался Росс.

— Ну... понимай, как знаешь. Я решила, что они могут даже пожениться.

— Твои слова нас развеселили, потому что точно такая же мысль пришла нам обоим.

— Но ведь это хорошо, правда? Если трое Полдарков помыслили об одном и том же, никто не устоит перед ними!

— Не забывай, — заметил Росс, — мы имеем дело не с Полдарками.

— Не забывай также, — возразила Демельза, — что раз такая мысль посетила всех нас по отдельности, то возможно, она пришла в голову и остальным. Тут легко понять, заметить соответствие. Она... вдова офицера, погибшего при Ватерлоо. Он — кавалерийский офицер, и его нервы пострадали на том же сражении. Он свободен. Она свободна. Они часто видятся. Но... но если бы люди сопоставили очевидное, то поняли бы, что отношения Кьюби и Филипа производят неправильное и вредное впечатление, которое только загубит их отношения. И даже если не загубит, все равно препятствий немало. Ей не хочется быть второй после Клоуэнс. Ему не хочется быть вторым после... после Джереми.

— Как жаль, — минуту погодя заговорила Белла. Она тихонько напевала. — Просто мне хочется сосватать кого-нибудь.

— Белла, скажи мне кое-что, — попросила Демельза. — Как тебе удается запоминать все эти реплики? Да, ты хорошо училась в школе, но не была выдающейся ученицей.

— Это не так уж сложно. Легче запоминать, когда тебе нравится и интересно. И в стихах есть определенный ритм. Не проблема все выучить, это как музыка. Почти как песня.

— Но все-таки не песня. Тут нет ничего общего с пением.

— Я не совсем это имею в виду. — Белла вдруг нахмурилась и потерла лоб. — Знаешь, о чем я думала чаще всего, когда играла Ромео? О Джереми.

— О Джереми?

— Я так им восхищалась, что иногда ему подражала, его манере говорить, ходить... как он выражал собственные взгляды! В конце концов, он мой герой, мой старший брат. Поэтому, играя Ромео, я говорила себе: «Ты не только Ромео, но еще и Джереми!»

— Еще и Джереми, — задумчиво проговорил Росс. — Понятно...

— А кроме... кроме того, в «Ромео и Джульетте» я думала о Джереми и Кьюби. Ни к одной девушке он не испытывал таких чувств, как к Кьюби. Потом она тоже его полюбила столь же сильно. И итог истории тоже печальный...

Дождь прекратился, но распухшие облака нависали, как коровье вымя, и плыли по небу; капли на окне мешали обозревать пейзаж. Изабелла-Роуз сумела уснуть во время поездки, свернулась калачиком в углу экипажа, размеренно дыша, и уже настолько привыкла к покачиванию и тряске, что это не мешало ей спать.

Росс время от времени поглядывал на дочь и никак не мог поверить, что в этом стройном, прекрасно сложенном и крепком теле, за белокожим и привлекательным лицом с четкими чертами, за скрытым от глаз мышлением, каким-то образом возник неповторимый талант, который редко кому дается.

Все попытки Беллы объяснить родителям, что она ничего особенного не делает, были неоспоримым доказательством ее таланта.

Пару раз сегодня Белла напевала. Летом после болезни ее почти не слышали. В июне все сосредоточилось только на одном. В декабре вдруг переключилось на другое. Удивительная непоследовательность. Неужели это признак того, что ее способности возвращаются? Будет ли она когда-нибудь так же блистать в опере, как в театре? Хотелось бы знать, окажется ли успешным ее грядущий брак с Кристофером. Под его беззаботным и беспечным поведением скрывается несгибаемая решимость, не меньшая, чем целеустремленность Беллы.

Глядя на нее, Росс не имел понятия, будет ли она снова петь в опере. Просто так, ради удовольствия, само собой, в образе персонажа тоже споет какую-нибудь милую песенку в терпимом диапазоне, но сила и устойчивость верхних нот навсегда исчезла. Не знал он также, как не знала и она, что Белле вскоре суждено стать известнейшей английской актрисой на пару поколений. После «Отелло» последует непрерывная череда успеха: «Деревенская жена», «Венецианский купец», «Любовь за любовь», «Прямодушный», «Двенадцатая ночь». Картины и гравюры с ее лицом будут продаваться в лавках, и все в Лондоне станут ее узнавать. Она прославится, ей будут восхищаться богатые и известные люди: Веллингтон, Палмерстон, Хэзлитт, Кольридж, Саути, Вордсворт.

Пока что она ничего об этом не знала. Ей снилось, что профессор Фредерикс и мадам Лотти Шнайдер угощают ее какао и убеждают, что музыкальное переложение «Ромео и Джульетты» прекрасно подойдет для ее нового голоса.

— Это совершенно иное переложение, — говорил профессор Фредерикс, его шейный платок, как всегда, съехал набок. — Только когда Ромео умирает, Джульетта должна взять высокую «до», которую подхватит флейта! Никто не заметит.

— Но, — возражала Белла, — я играю Ромео и не могу петь баритоном!

Она очнулась от резкого толчка и с облегчением обнаружила в карете родителей. Она всего лишь оказалась в плену кошмара. Мать спала, отец перебирал книжные страницы, но не особо вчитывался.

— Папа, — позвала она хрипло.

Росс поднял на нее взгляд и улыбнулся; озабоченно глянул на спящую жену.

— Как думаешь, мы разбудим маму, если поговорим?

— Вряд ли.

— Как заживают твои травмы после пожара? Знаю, ты о них не упоминаешь.

— Почти зажили.

— На лбу у тебя сильный кровоподтек.

— Почти не видно. Через неделю совсем пройдет.

— А ожог на ступне?

— Кажется, лучше, несмотря на то, что я много хожу. Тоже через неделю пройдет.

— И все?

Она внимательно на него посмотрела.

— И все.

Росс не стал упоминать периодическое головокружение.

Она откинулась назад.

— Должно быть, это было ужасно. Расскажи подробнее, как погиб Валентин.

Он рассказал, как именно это произошло, однако не стал упоминать галлюцинацию. Белла задала несколько вопросов, но, к облегчению Росса, тему происхождения Валентина не затронула. Он понадеялся, что Белла в силу возраста не слышала эти сплетни.

— А что сэр Джордж? — спросила она, немного помолчав.

Росс рассказал.

— Когда мне было лет десять, я всегда его очень боялась, боялась одного его имени и вашей ужасной вражды. Всегда опасалась, что вы затеете драку или что однажды устроите дуэль — уйдете куда-нибудь, возможно, в горы, и только один из вас вернется оттуда живым. Я представляла вас обоих, размахивающих саблями или с дымящимися пистолетами в руках. Это вселяло в меня ужас, и я привыкла волноваться.

Росс задумался на мгновение.

— Да, вероятно, это стало бы самым прямолинейным выходом из ситуации. Но разве тебе не приходило в голову, что это несправедливо по отношению к сэру Джорджу? Ведь я стреляю гораздо лучше!

— Да, но... Ведь никогда не знаешь наверняка... Нога может поскользнуться на камне...

— Ну и что? — улыбнулся Росс.

— Ты... нельзя же так доверять судьбе! Добро не всегда побеждает.

— Довольно циничные мысли для десятилетней девочки.

— Да, но это так. Так я думала. Однако теперь, судя по твоему тону, это исключено?

— Да, маловероятно.

— Ну, и слава Богу!

Экипаж трясся в сумерках среди вересковых пустошей.

— Мне показалось, что во время спектакля ты несколько раз испытывала настоящий гнев?

— Настоящий гнев? О чем ты, папа?

— Что ж, ты сыграла столько любви. В первых сценах. Если бы я видел, как ты выражаешь такую страсть в реальной жизни, я бы с готовностью поверил. Но такой гнев... Особенно в сцене — кажется, из третьего акта? — где ты в келье брата Лоренцо рассказывала о своем гневе, разочаровании и отчаянии, думая, что все потеряно между тобой и Джульеттой, ты выразила это с такой реалистичностью, что, по-моему, я никогда не видел твоего лица таким! Кажется, я вообще никогда не видел тебя в ярости — уж, конечно, не с таким искаженным лицом, рвущей на себе волосы от горя. Откуда ты взяла все это?

Белла взъерошивала волосы, раздумывая какое-то время.

— Я потеряла голос.

— Ах. Ой, прости. Прости, Белла, я не подумал.

— Мне нравится играть в театре, — сказала Белла, — это увлекательно. Но больше всего на свете я хочу петь. Это идет изнутри. Обладать голосом и не иметь возможности использовать его по своему усмотрению — истинная несправедливость, по-моему.

— Возможно, голос еще вернется.

— По-моему…

Демельза зашевелилась в углу. В сумеречном свете ее профиль казался совсем бледным.

— Папа, уж ты точно никогда не желал покорно мириться с несправедливостью.

— Да, — признался Росс, — были времена...

— Много раз, — сказала Демельза.

— Ты уже не спишь?

— Не сплю. И слышала большую часть вашего разговора. Пожалуйста, продолжайте. Так приятно просто сидеть здесь и слушать вас.

Уже почти полностью стемнело, но фонарь внутри зажигать не стали. В экипаже стояла духота, пахло камфорой и пылью. Одно окно чуть-чуть опустили, и сквозь щель струился поток воздуха, освежающий, как лимонад. Белла дремала, погрузившись в раздумья. Она сделала глубокий глоток свежего воздуха, очистив голову от тревожных мыслей.

А в следующее мгновение увидела впереди громаду с мерцающими на ней огнями. Высокая кромка холма врезалась в небо. Судя по огням, там стоял дом.

— Где это мы? — спросила Белла.

— Въезжаем в Лонсестон, — ответил Росс.

— Мы не... уже проехали Ядовитый мост?

— Нет, только подъезжаем.

— Ясно. — Она на мгновение задумалась. — Папа, попроси кучера остановиться, когда проедем мост.

— Остановить экипаж? — удивился Росс. — Зачем?

— Мне нужно выйти.

— Через десять минут ты уже будешь в «Белом олене»!

— Мне не для этого.

Росс взглянул на жену, ее выражение лица было сложно различить в полумраке. Она покачала головой.

— Папа, ну пожалуйста! Вот уже мост!

— Ох, ну хорошо, — он постучал в маленькую дверцу на крыше, и когда она открылась, передал просьбу. Поскольку колотил Росс активно, просьбу немедленно удовлетворили. Четыре темных фигуры на другой стороне улицы удивленно наблюдали за молодой леди, которая спустилась вниз с помощью второго кучера и исчезла, растворившись в сумерках. Потом юная леди вернулась. Фонарь кареты осветил ее довольное лицо. Она несла в руках что-то, напоминающее куски влажной черной земли. Когда Белла забралась внутрь и за ней закрыли дверь, она протянула родителям сложенные ладони, сияя одной из своих роскошных лучезарных улыбок, способной озарить весь мир.

— Корнуольская земля! — сказала Белла. — Чувствуете, как пахнет? Совсем по-особому! Мы дома!


Переведено группой «Исторический роман» в 2019 году.

Домашняя страница группы ВКонтакте: http://vk.com/translators_historicalnovel

Подписывайтесь на нашу группу ВКонтакте!


Яндекс Деньги

410011291967296


WebMoney

рубли – R142755149665

доллары – Z309821822002

евро – E103339877377


PayPal, VISA, MASTERCARD и др.:

https://vk.com/translators_historicalnovel?w=app5727453_-76316199


Примечания

1

Пиндари — индийские разбойники и грабители, совершавшие набеги на княжества центральной Индии, а затем и на подконтрольные британцами территории.

(обратно)

2

Carpe diem — латинский афоризм, означающий «Живи настоящим».

(обратно)

3

Манчестерская бойня 16 августа 1819 года — столкновение гражданских лиц полицией и гусарами после митинга, на котором были выдвинуты требования предоставления всеобщего избирательного права. В результате столкновений по разным оценкам погибло от 11 до 15 человек и ранено от 400 до 700 человек.

(обратно)

4

Avec de la patience on arrive a tout (франц.) — Всего можно добиться терпением.

(обратно)

5

5 ноября отмечают Ночь Гая Фокса, она же Ночь костров. В этот день в 1605 году Гай Фокс и несколько католиков-заговорщиков собирались взорвать Парламент и короля Якова I.

(обратно)

Оглавление

  • Часть первая 
  •   Глава первая
  •   Глава вторая
  •   Глава третья
  •   Глава четвертая
  •   Глава пятая
  •   Глава шестая
  •   Глава седьмая
  •   Глава восьмая
  •   Глава девятая
  •   Глава десятая
  •   Глава одиннадцатая
  • Часть вторая
  •   Глава первая
  •   Глава вторая
  •   Глава третья
  •   Глава четвертая
  •   Глава пятая
  •   Глава шестая
  •   Глава седьмая
  •   Глава восьмая
  •   Глава девятая
  •   Глава десятая
  •   Глава одиннадцатая
  •   Глава двенадцатая
  • Часть третья
  •   Глава первая
  •   Глава вторая
  •   Глава третья
  •   Глава четвертая
  •   Глава пятая
  •   Глава шестая
  •   Глава седьмая
  •   Глава восьмая
  •   Глава девятая
  • Часть четвертая
  •   Глава первая
  •   Глава вторая
  •   Глава третья
  •   Глава четвертая
  •   Глава пятая
  •   Глава шестая
  •   Глава седьмая
  •   Глава восьмая
  •   Глава девятая
  • Часть пятая
  •   Глава первая
  •   Глава вторая
  •   Глава третья
  •   Глава четвертая
  •   Глава пятая
  •   Глава шестая
  •   Глава седьмая
  •   Глава восьмая
  •   Глава девятая
  •   Глава десятая
  •   Глава одиннадцатая
  •   Глава двенадцатая
  •   Глава тринадцатая
  • *** Примечания ***