Нам всем не хватает сказки (СИ) [Фреш Бриз] (fb2) читать постранично

Глава 1

Никто из предков не знал, почему холодные и долгие зимние ветры иногда приносят им оттепель. Дед Ясавэ́я говорил, что это Великая Мать Я-Небя просила милости у духов для любимых своих детей, словно искупала перед ними вину за скупую, неплодородную почву, мёрзлой коркой покрытую большую часть года.

Старик поднял глаза к сияющему тёмному небу — не видел он большей красоты, разве что лицо давно ушедшей в мир духов любимой жены. Вот она могла бы соперничать с великолепием зелёной пурги, царствующей там, наверху, раскидывающей рукава свои в ночной тишине и просыпающей нечаянно осколки и без того мелких льдинок на искрящийся снег у ног старика. Редкие гости пытались убедить Ясавэя в том, что это солнечный ветер, сгорающий в покрывале, обёрнутом вокруг Матушки Земли. Но он-то знал, что на самом деле это чистые души священных чаек парят в бескрайней высоте, и когда их крылья задевают злую пургу, разливается этот манящий взгляд свет в пространстве от первой и до последней птицы в этой огромной стае.

Ясавэй достал из-за пазухи варган, прижал к губам, и разлились по зимней тундре низкие звуки короткой мелодии, прерываемые громкими командами старика для двух его верных оленегонных собак. Спеша порадовать хозяина, Ая́н и Ляля́, виляя хвостами, устремились в начало оленьего стада — развернуть его своим громким лаем в сторону дома. Если бы не это внезапное тепло, принесённое откуда-то родными ветрами, уж и не знал старик, решился бы он на такой долгий выпас своих кормильцев-оленей так далеко от дома. Больные ноги всё реже и реже позволяли ему уходить на большие расстояния, но невестку не пустишь, как и Я́бне, — не женское это дело.

Взгляд старика в который раз охватил покрытые тонким слоем снега одинокие земли, расстилающиеся на бесконечные километры от Хайпудырской губы. В последнее время всё тяжелее и горше становилось на сердце у Ясавэ́я, — он ощущал неизбежность смерти, подступающей к нему тихими своими шагами. Он не боялся уйти, — боялся оставить двух женщин наедине с этой пустошью, бывшей им домом.

За многочисленным стадом скользили нарты в полярной ночи, а восседавший на них старик продолжал шептать молитвы Ну́му, чтоб тот не оставил его семью, когда придётся Ясавэю расстаться с жизнью и уйти в мир духов.

Пройдёт ещё много, очень много часов неспешной езды по тундре, и покажется вдалеке чёрная точка на белом снегу, от которой ввысь поднимается дым из печи. Всю свою жизнь Ясавэй прожил совсем не так, как заведено у его народа — не менял стойбищ, не кочевал. И чум имел всего один, небольшой, не более, чем на шестнадцать шестов. Да и тот уже давно не устанавливался под небом, и вообще никогда — женщинами. Дом его был построен из камня и древесины, имел одну дверь и несколько окон. А чтобы не лопались от сильных морозов и льда стёкла да не портились стены, на зиму укутывали этот дом в большие, сшитые между собою оленьи шкуры, словно в шубу. Издали глянешь, — вроде чум стоит, а ближе подойдёшь — несуразное нечто в зимней одежде, топорщащейся из-за углов каменных. Весной раздевали дом, вычищали шкуры, просушивали и готовили к следующим холодам.

Во всех песнях, дошедших до Ясавэя от его предков, жил его род в этом доме, в двух днях тихого пешего пути от холодного моря. Под треск огня в очаге слышал он ещё мальчиком голоса отца и деда, поющие легенду о проклятии сихиртя, постигшем одну из его праматерей, а с нею и всех её потомков.

Это случилось ещё тогда, когда люди сихиртя только-только ушли под землю, и в тоске по среднему миру часто ещё выходили на поверхность. Несколько кочевых семей из его, Ясавэя, народа пришли на это место и устроили летние стойбища, — откуда им было знать, что это сопки сихиртя. В одном из чумов была девушка на выданье, — краше летних цветов была, глаз никто оторвать от неё не мог. В каких бы местах не проходили эти кочевники, кого бы ни встречали на своём пути — всегда и везде находились мужчины, желавшие взять её в жёны. Да только сердце её оставалось холодным, словно зима, к их уговорам. Видать оттого, что родилась Хадне в такую лютую и холодную пургу, каких много лет уже не видали кочевники. А может, и само имя отпечаток наложило. Несколько лет подряд умудрялась она всем отказывать, пока отец девушки сам не выбрал ей будущего мужа — лучшего охотника в их кочевом племени. Подчинилась Хадне воле отца, вот и стали во время летней стоянки к свадьбе готовиться.

Но однажды в туманную ночь вышли несколько сихиртя на поверхность, между чумов ходили, оленей прикармливали, тайком вместо старых — новые инструменты людям оставляли. Не удержался один из сихиртя, из любопытства заглянул в человеческий чум. А там, промеж других, увидел он прекрасное лицо спящей Хадне. С тех пор каждую ночь приходил он на неё любоваться и, как плату за радость эту, от которой трепетало его сердце, оставлял ей у постели подарки.