Roses and Thorns (СИ) [thewestwindchild] (fb2) читать онлайн

========== I ==========

Небольшие города, тесно приближенные к канадской границе имели свойство становиться не более чем историей, и рассказы о них, совсем как легенды, начинались со слов, что когда-то там была жизнь.

Вопреки ожиданиям Молли, Дерри в штате Мэн не умирал, сколько бы катаклизмов не происходило и, казалось, точно присосался как пиявка, отстаивая значимость земли с пошатнувшимися от времени домами, затерявшимися среди инфраструктуры последних десятилетий.

Молли не ненавидела Дерри до скрежета зубов, хотя бы потому, что, живя в Массачусетсе, она нередко поддавалась приступам ностальгии по временам, проведенным с родственниками со стороны отца, когда она была еще единственным ребенком в семье.

Бабушка любила в штате Мэн непосредственную близость к Канаде, прося, чтобы после смерти ее прах непременно развеяли неподалеку от родного Леви в провинции Квебек. Дедушка был проще и предпочел наслаждаться отведенными годами жизни среди живописных пейзажей, которые пришлись ему по душе после лет слепой жизни в устье реки Гудзон.

До начальной школы каждый день в окружении любящих родственников Молли напоминал праздник, скрывающий факт отсутствия родителей, отправившихся на заработки в поиске лучшей жизни для семьи. Единственная и любимая внучка, гордость семьи преуспевающая в художественной гимнастике и слывущая гуттаперчевой за глаза. У нее были свои цели и мечты, окруженные атласными лентами, булавами и обручами, разнящимися с планами судьбы.

В начале двухтысячных годов мать вернулась довольная округлившаяся, радостно сообщая о том, что у Молли будет брат или сестра, и между строк упомянула, что глава семьи получил хорошую должность в Центре международной торговли. Они бредили лучшей жизнью, которая, по их мнению, заканчивалась на Гудзоне.

До рождения нового члена семьи Молли старалась не воспринимать изменения в стабильной жизни категорично и не хотела настраиваться против того, чтобы быть старшей сестрой. Новая социальная роль, с которой она непременно справиться, и будет благодарна за то, что мама столь далекая от нее раньше проводила все свободное время с первым ребенком на свежем воздухе неподалеку от Кейп-Код.

«После рождения сестры все изменится, - дарил надежду отец. – Мы сдадим наш дом в Куинси и переберемся в Нью-Йорк. Он обязательно понравится тебе, и ты влюбишься в него, как это сделали мы, ведь в него невозможно не влюбиться»

Все изменилось во вторник, когда смог исходящий от разрушенных башен окутал весь город, оставляя сотни людей в страхе еще одного удара, десятки вдовцов и сирот. Молли отпустили с уроков, выразив свои соболезнования и пожелания оставаться сильными в тяжелое время. Она плохо помнила этот день из-за возраста и навалившегося на плечи семилетки гнета стресса. Пожарные и полицейские машины с включенными сиренами и экстренные новости, сообщавшие о списках погибших и горячей линии, на которой диспетчеры обязательно помогут.

В рухнувших, словно карточные домики башнях Молли видела миг между жизнью и смертью. В тот день, который окрестили национальной трагедией, под развалинами оказался не только отец, но и мать, позабывшая о том, что ее тело не придавлено руинами.

В тот год мир расширился за пределы Гудзона, оставив мечты в пользу простой жизни в Куинси с поездками в выходные к заливу Кейп-Код. Джейн был всего год, чтобы она понимала что-то или переживала, зовя папу по ночам. Она просто познавала этот мир шаг за шагом, помогая матери восстанавливаться и смотреть на начало новой жизни.

Больше некому было отвозить Молли на художественную гимнастику, как и нечем, оплачивать. Обязанности старшей легли на ее хрупкие плечи, и каждый день начинался с мантры, что отец бы хотел, чтобы она вела себя как взрослая.

Поездки в Мэн стали все реже и совсем прекратились, когда Молли исполнилось одиннадцать, а у бабушки отказали ноги. Мама словно открестилась от родства с семьей мужа, не интересуясь ни тем, в каких условиях свой век доживали старики, ни тем, кто занялся их похоронами, и лишь когда пришло извещение от адвоката с приложением в виде завещания, на лице женщины промелькнула улыбка.

«Вам досталась эта рухлядь в Дерри, девочки»

По завещанию, датированному еще девяносто восьмым годом, дом переходил в пользование старшей и на тот момент единственной внучки. Уже тогда Дерри казался чем-то изжившим себя.

Оказавшись на пороге старого дома Молли не испытывала ничего кроме раздражения. Она собиралась продать его в двадцать один или подписать какую-нибудь петицию на снос старья во имя развития города или еще чего-нибудь. В пыли, прогнивших досках у порога и ржавом почтовом ящике с облупившейся краской не было ничего, за что можно было бы уцепиться и провозгласить памятной вещью прямиком из детства.

Молли бы подожгла это все и уехала, если бы не глупое обещание самой себе заботиться о сестре.

Отец говорил, что братские и сестринские узы всегда хорошо, ведь это не дает тебе ощутить себя одиноким в мире, но Джейн все больше тянула ко дну. До боли наивная, мнительная девочка, поверившая в сказку, и принесшая в пятнадцать в подоле еще один голодный рот, о котором надо было заботиться.

«Я не пойду в школу больше», - заявила она, уговорив мать подписать согласие на получении домашнего обучения.

Молли собиралась уехать, когда племяннице исполнится год, а младшая сестра ближе к восемнадцатилетию, чтобы нести ответственность на своих плечах.

Смерть никогда не бывает вовремя. Мама оставила их тихо во сне, а через неделю Джейн высказалась, что больше не хочет видеть Уильяма – блудного отца своей недоношенной дочери и хочет уехать из Массачусетса навсегда.

Будто бы это было так просто.

Джейн относилась к тем типам людей, которые наивно верили в доброту окружающих, а еще в особую уютную атмосферу небольших городов. Изрядно действуя на нервы, она постоянно вставляла фразу о родовом гнезде, которое стало для нее теплым воспоминанием.

- Дерри – клоака, Джейн, - парировала Молли, и, не глянув на указатель, свернула в нужную сторону. – Старики здесь доживают, а молодежь съезжает, как заканчивается школа.

Перед приездом младшей сестры ей уже приходилось наслаждаться живописностью штата и уборкой мусора, накопившегося за семь лет отсутствия в четырех стенах живой души. В покрывшихся пылью коробках в гараже покоился старый инвентарь и потерявшие лоск ленты как упоминание о несбывшихся мечтах.

- Мы же выросли в этих местах, - с какой-то теплотой произнесла Джейн, накручивая на палец медный локон дочери. – А теперь вырастет и Иззи.

«Не ты, а я»

Джейн считала, что Дерри принял ее со всем радушием, которое может предоставить маленький город новым жителям. Она любила супермаркеты, небольшой парк и кинотеатр, в котором все фильмы показывали с приличным опозданием.

Молли не задумывалась над тем, принял ли ее этот город, где предстояло провести какое-то количество времени, пока стены не обвалятся. Она старалась смотреть на этот мир немного реальней недалекой сестры, видя безразличие и равнодушие горожан, слоняющихся по улицам и обсуждающим подобно дотошным англичанам погоду. Люди смотрели себе под ноги, передавали по цепочке новую порцию сплетен и быстро забывали очередное происшествие как пропажу людей.

- Здесь так мало детей, - как-то обмолвилась младшая сестра, раскладывая коробки с полуфабрикатами в холодильник. - В нашем детстве здесь было куда больше детей, да? Иззи не с кем поиграть, а ведь когда я была меньше, то у меня всегда была большая компания.

- Возможно, наши друзья предпочитают рожать детей не в четырнадцать.

- Здесь все равно спокойней.

========== II ==========

День сменяла ночь, зеленая трава выгорела и на смену ярким краскам пришла гниль и какой-то сумрак.

Естественная смена времен года лишенная шарма присущего крупным городам.

Молли помнила рождество в Нью-Йорке, а еще в Куинси и до смерти отца праздники имели какой-то смысл, а после превратились в каникулы и уборку снега за пять долларов в соседних домах.

Кабельное телевидение пострадало из-за обильного снегопада, старики, которых за полгода точно свору собак успела подкормить Джейн, прочно заперлись в своих домах, открытым текстом показывая отсутствие расположения к совместному времяпрепровождению.

Скука.

Джейн предлагала отправиться в Огаста или съездить в центр Дерри в поиске каких-нибудь развлечений и на худой конец выбраться из дома и как в старые времена поиграть в снежки, но получила абсолютное безразличие со стороны старшей сестры.

- Ключи от пикапа у меня в куртке. У меня еще три ночных смены и мочить ноги я не хочу. Заболею - сдохну.

Иззи зудела и слонялась по дому то и дело обо что-то спотыкаясь и с грохотом роняя, вызывая приливы раздражения. У нее было не так много игрушек, чтобы удавалось занять на целый день, отвлекая лишь приемами пищи. К несчастью для Молли, племянница имела чрезмерную активность, именуемую в народе шилом в одном месте.

«Было намного лучше, когда она просто плакала и не умела говорить, - как-то обмолвилась тетка. - Не нужно было делать вид, что я слушаю ее пустой лепет»

Джейн была плохой матерью для Иззи, но хорошей старшей сестрой какой привыкла показывать себя для окружающих. Она не особо оглашала родство с Молли, считая ту слишком грубой и чуждой, не вписывающейся в антураж идеального небольшого города.

Никто не помнил девочку удивляющую умением крутить больше семи алюминиевых обручей одновременно. Времена триумфа Молли в памяти местных жителей стерлись также быстро, как и все остальное.

Что-то прекрасное наравне с ужасными событиями терялось в неравной схватке с рутиной.

Когда Иззи в очередной раз без спросу схватила один из обручей в попытке прокрутить тот на руке, последовал ожидаемый грохот металла при столкновении с полом. Молли чертыхнувшись, ударила ладонями по старому овальному столу и спешно проследовала к источнику шума.

- Сколько раз я повторяла тебе, чтобы ты не трогала мои вещи?! Сто? Двести? – выхватив предмет из собственного детства, Молли бросила очередной взгляд на племянницу – без выговора не обойтись.

Джейн, замерев в дверном проеме, соединяющем кухню и комнату, служившую когда-то гостиной, лишь пожимала плечами. Воспитательная часть давалась ей крайне трудно, а чтение книг по материнству не несло никаких плодов. Иззи никогда не слушалась как дочь и воспринимала ее исключительно как человека, с которым можно было поедать сладости, смотреть телевизор, играть во дворе и говорить о сущей ерунде, избегая порицаний от злой тетки, вселившейся в тело молодой девушки.

- Иззи, ты знаешь, почему в Дерри почти нет твоих ровесников и приходиться наслаждаться обществом единиц - Молли вернулась в комнату, на ходу закатывая рукава старого свитера надетого поверх рубашки. Выражения ее лица не отражало злобы, что уже можно было счесть за хороший знак. – Они все были непослушными совсем как ты, а в Дерри сотни лет живет то, что забирает детей и поедает их плоть в качестве расплаты за поведение.

- Что живет? – шепотом спросила девочка, цепляясь за руку матери. Значение слова плоть ее волновало не меньше.

Молли, сжав губы в тонкую линию, лишь развела руками, предпринимая последнюю попытку посмотреть хоть один рождественский фильм. Страшные легенды, которыми запугивали ее еще ребенком, потрясающе действовали на впечатлительных младших членах семьи.

- Это же неправда, да? – в той же манере спрашивала Иззи, надеясь, получить утешающий ответ у Джейн, также пожимающей плечами. Это казалось обычной страшилкой, но весьма убедительной, если учесть тот уровень преступности, который в Дерри, казалось, бил рекорды Чикаго.

День закончился истерикой девочки всюду видящей нечто, собирающееся ее забрать, и от этого еще больше захлебывалась очередным потоком слез, на который не действовали даже угрозы рукоприкладства.

- Обязательно это было говорить? - шикнула Джейн, пытаясь укачать всхлипывающую Иззи, потерявшую всякий запал на новую порцию бессмысленных рыданий. – Она же ребенок.

- Пусть привыкает, - в привычном для себя тоне отозвалась Молли, переключая каналы по телевизору. - Меня на работе каждый день пожирают с дерьмом и ничего. Не хнычу.

- Это же неправда, да? – прохрипела свой вопрос девочка, решив, что мучающий вопрос важнее притворства спящей.

Молли закатила глаза, поворачиваясь в сторону племянницы готовой при положительном ответе вновь начать терроризировать и без того разваливающийся на части дом.

- Откуда я знаю? Те, кто видят – не возвращаются. Если Оно и живет, то я с ним незнакома. Не забивай себе голову ерундой, но и не забывай, что это может быть и реально. Ты же не хочешь проверить это на собственной шкуре?

Иззи отрицательно покачала головой, сжимая руку Джейн, выступившей в который раз в роли спасительницы.

- Ну и умница. Будь хорошей девочкой и не мешай мне смотреть телевизор.

========== III ==========

«Я видел лучшие умы моего поколения сокрушенными безумием, подыхающими с голоду бьющимися в истериках нагими» - Аллен Гинзберг. Вопль

Молли просыпалась каждый день с ощущением того, что она проживает чужую жизнь, а не свою. Хотя кто бы в здравом уме бросил все, чтобы уехать сюда, пойдя на поводу у младшей сестры, не отличавшейся умственными способностями? Если бы не Иззи, то все было бы намного проще.

«Это всего лишь сгусток клеток. Почему ты не сделаешь аборт?»

«Дети всегда счастье, Молли. Этот ребенок принесет в вашу жизнь чудо»

Молли не любила детей. Дело было не в ответственности, которая грузом ложилась на плечи. Ребенок не поймет, почему сегодня обойдемся без ужина, не будет доедать старые консервы. Как итог, отравится или заработает что-нибудь хроническое в юном возрасте, и нужно будет возиться со страховкой.

Джейн была взрослым ребенком. Разве что в качестве развлечения регулярно разгуливала по двум крупным супермаркетам на весь город, а не бросалась в истерики и не билась на полу как в припадке эпилепсии.

И если в первом супермаркете на Джейн Ригс, крутящую в руках упаковку печенья, никто не обращал внимания, то во втором, в котором Молли занималась выкладкой товара, это изрядно действовало на нервы. Когда младшая сестра приводила Иззи и разрешала носиться по магазину или колотить ногами по продуктовой тележке.

Молли жаждала найти то место, где бы ее точно никто не достал из членов семьи, не повесил новых обязанностей и не доводил до белого каления каждое мгновение, дергая за рукав. Дом редко был не только тем местом, где прикладываешь голову. Лишь глубокой ночью, когда она нарочно брала ночные смены, осуществляя выкладку нового товара взамен проданного или разбитого, изменяла, белые ценники на броские кричащие о скидке желтые вкладыши или попросту коротала время в пустом зале.

Дома все ложились спать рано, и вероятность застать младшую Ригс у телевизора в три часа ночи ровнялась нулю, что несказанно радовало. На кухне всегда приманкой для тараканов служили крошки от печенья на столе и чашка с недопитым холодным кофе еще с завтрака Молли. Иззи не убирала свои игрушки, так и не особо спешила скрыть следы преступления, когда брала без спросу тот же злополучный обруч.

Молли жалела о той жизни, что давно оставалась лишь детскими мечтами. Она потеряла себя, гибкость и годы возможной карьеры на семью, которая не воспринимала ее, приравнивая по выносливости к рабочей лошадке со смерти отца.

Было бы хорошо, если бы он был жив, и все было как раньше. Они бы гуляли вдвоем по заливу Кейп-Код или по центральному парку, высматривая такие чужие стеклянные высотки сияющие сотней, а может и тысячей огней с наступлением сумерек.

От воспоминаний и осознания о сломанной и никчемной жизни в носу предательски защипало. Какая же она жалкая бывшая гимнастка, не реализовавшая себя нигде кроме собственных фантазий.

Бесшумно подняв обруч с пола, Молли ощутила прежний холод алюминия и, поддавшись моменту, выбежала из дома, будто бы сейчас кто-то мог ее отругать за это. С непривычки обруч несколько раз норовит сорваться в руке, когда она прокручивала его между большого и указательного пальца. Пластмассовые казалось, были изготовлены для тех, кто боялся настоящей работы и стойкости. Тех, кто не хотел чувствовать боль.

Пластина била по костяшкам пальцев, напоминая, что завтра будут желтые синяки и теперь не похвастаться выносливостью в схватке с металлом.

Молли поменяла руки, ощущая прежнее расслабление от процесса. Голос отца в голове поддерживал ее, разве что не аплодировал как в первый раз, когда она блестяще выступила, не застеснявшись судий.

«Тебе нужно будет какое-нибудь броское имя, если ты будешь выступать в цирке. Представляешь себя в ярком блестящем костюме на большой арене, заполненной людьми, желающими увидеть тебя? Они все будут говорить о тебе как о Гуттаперчевой Молли»

«Я не хочу быть в цирке. Я хочу представлять Америку на соревнованиях и принести победу»

Отец из воспоминаний засмеялся, напоминая, что все в руках самого человека и дорога под ногами идущего. Боже, храни женщину с амбициями.

Нужно было сразу догадаться, что она не была особенной, да и все хорошее, что видел в ней отец, было лишь благодаря слепой родительской любви. Ни цирка, ни городских соревнований.

Горько усмехнувшись себе под нос, Молли повертела в руках предмет из прошлого, пытаясь натянуть ту улыбку, с которой она могла бы выходить под купол цирка, и неестественно откинув руку назад, постаралась сделать реверанс, раскручивая на правой руке все тот же обруч.

Могло быть и хуже.

Залп выдуманных аплодисментов смолк, стоило ей поднять голову и выпрямить спину. Она попыталась вырисовывать знак бесконечности, но рука предательски задрожала, и следом послышались уже настоящие овации ничем не походившие на фантазию.

Обруч выпал из руки и откатился в сторону.

Молли ошарашенно посмотрела по сторонам, но никого не было, и в соседских окнах был погашен свет и плотно зашторены окна. Паранойя и переутомление.

В детстве ей всегда казалось, что кто-то может увидеть ее тренировки и будет подсмеиваться. С возрастом это опасение ушло, но она могла поклясться, что несколько раз видела, как пожилой мужчина из дома напротив сидел на крыльце в плетеном кресле и не сводил глаз с нее, а порой и с Иззи.

Желание и прошлый азарт пропал также быстро, как и появился. С прежней бесшумностью Молли внесла предмет в дом, оставив на том же месте, и не убирая чашку со стола, скрылась в комнате.

Здесь всегда стоял запах сырости и в беззвучии настигали странные мрачные мысли о том, что случилось с дедушкой и бабушкой, почему отец не опоздал на работу и террористы выбрали своим объектом именно ту башню, где работал папа, а не любой другой небоскреб.

Как бы сложилась ее жизнь, если бы не родилась Джейн, и все шло бы по заранее выстроенному плану идеального будущего.

«…Видения! предзнаменования! галлюцинации! чудеса! экстазы! все уплыло по американской реке!

Мечты! поклонения! озарения! религии! полный корабль чувствительной чепухи!» - Аллен Гинзберг. Вопль

========== IV ==========

Иззи было запрещено входить в комнату тетки, но это был экстренный случай, на который не распространялись подобные правила.

В неприступной крепости Молли не было ничего особенного, а старые мебельные гарнитуры, которым бы больше подошла роль дров были завешены простынями. Кровать была разобрана и прогнившие от старости ламели служили чем угодно, а сам каркас давно нуждался в реставрации. Матрас в центре комнаты служил спальным местом, как и расположившаяся на расстоянии вытянутой руки старая настольная лампа. Эта комната больше остальных требовала капитального вложения средств, но на ремонт не было ни денег, ни желания.

Иззи была слишком мала, чтобы объяснить то, что произошло, и как она оказалась в ванной комнате, если еще пару минут назад все кругом было погружено во тьму.

- Тетя Молли, - девочка произнесла это почти шепотом. Мужественность и храбрость, которая овладевала ей во время проникновения в комнату, испарилась, стоило посмотреть на спящую родственницу. – Молли.

Она попыталась разбудить ее еще раз, тряся за плечо, как это делала Джейн по утрам, но Молли лишь отвернулась, закрывая лицо рукой. На костлявых руках обтянутых бледной кожей виднелись синие вены и желтые синяки. Ночью она не была в настроении снять с себя одежду и, оставив старые кеды у двери, бросила рядом джинсовую куртку не удосуживаясь донести предмет гардероба хотя бы до стула.

После трех безуспешных попыток Иззи громко крикнула имя тетки у последней над ухом и затрясла изо всей силы плечо.

- Если я сейчас встану, то вырву тебе руку, - прохрипела она, не открывая глаз и вытянув руку в то место, где предположительно могла стоять племянница. – Сколько раз я говорила не трогать меня?

- Оно забрало Джейн!

Молли нехотя открыла один глаз и, пытаясь сфокусироваться на пятне, которое быстро принимало обличье надоедливой родственницы.

- Кредиторы не смогут забрать ее. Она несовершеннолетняя и скорее всего, вышла в магазин, как и всегда.

С социальными работниками им не приходилось связываться хотя бы по той причине, что многие жители Дерри жили еще хуже, чем они. Все долги, которые оставались в Куинси были погашены заложением имущества, и не имелось ни одной причины, которая могла бы навести на них подозрения.

- Это было Оно! Оно, которое забирает непослушных детей! – от набежавших воспоминаний, которые сплелись в один клубок Иззи начала хныкать, пытаясь объяснить что-то на понятном ей самой языке, состоящем из услышанных слов взрослых с проглоченными окончаниями.

У Молли были веские причины, чтобы выставить девочку за дверь и списать все на то, что у детей богатое и отчасти больное воображение и эта история всего лишь выдумка с целью привлечения к себе внимания, несмотря на то, что притча про мальчика, кричащего «волк» рассказывалась неоднократное количество раз.

- Прекрати! Замолчи или говори внятно и четко как тебя учили, - прикрикнула Молли, поднимаясь на локтях. - Иззи, - уже как можно мягче произнесла она. – Это всего лишь страшные сказки, которыми пугают в детстве. Оно не существует и все это тебе приснилось. Я же говорила тебе не смотреть телевизор перед сном.

- Это правда, - всхлипнула Иззи, поправляя забрызганную кровью и грязью штанину комбинезона. - Он забрал нас и собирался убить. Клоун.

Последнее было абсурдом, но больше походило на правду. Еще вчера Молли видела сквозь стекло какого-то клоуна, но не обратила на него ни малейшего внимания. Суббота и людей в городе достаточно много, поэтому заподозрить что-то было бы сложно.

Первая мысль о последователе Гейси* сменилась подозрением, что это мог быть Уильям, жаждущий встречи с дочерью или решивший посмеяться в лицо беглянке Джейн. В представлении Молли он всегда был психом, хотя бы потому, что решился трахнуть ее сестру и не позаботился ровным счетом ни о чем, кроме своих желаний.

- Куда он забрал вас? Ты знаешь, что если все это исключительно выдумка, то я выпорю тебя публично, и мне не будет стыдно.

Молли с большим усилием заставила себя подняться и на всякий случай проверить лоб девочки на наличие жара. Лучше бы если весь этот бред был вызван наличием температуры. Отыскать в нераспакованных с переезда коробках жаропонижающее намного проще, чем в единственный выходной выбраться неизвестно куда.

Требовать от трехлетки с ограниченным словарным запасом подробное описание преступника или местоположение было бесполезно, хоть она и была частым слушателем «взрослых» разговоров касающихся бытовых тем.

- Ну, хорошо, - Молли зачесала пятерней волосы назад. – Как ты оказалась здесь, а Джейн в другом месте? Ты сбежала и почему разбудила меня только сейчас? И вообще, какого черта вас понесло разговаривать с чужим человеком? Сколько раз я должна повторять тебе, что нельзя разговаривать с незнакомыми людьми?

В этом был определенно ее собственный промах. Она никогда не проверяла поздним вечером, кто был дома, не видя в этом необходимости. Иззи ребенок, но Джейн… Пойти за незнакомцем было верхом глупости. Она же не девочка, чтобы повестись на ерунду, которую обычно вешают на неокрепшие умы.

Девчонка говорила про трубы совсем как в ванной, наталкивая на единственное место, где в Дерри можно спрятаться, куда не суются федералы и никогда не находятся волонтеры, лишь детишки из белых гетто готовы ступить туда за деньги – канализация.

В небольшом городе не так много мест, где можно исчезнуть из-под взглядов вездесущих знакомых. По крайней мере, в этом уверена Молли. Лет в семь она с местными мальчишками часто была неподалеку, смотря за тщетными попытками бравых смельчаков добраться до середины пути или спрыгнуть неподалеку с карьера, но никогда не набиралась смелости пройти до конца трубы. Неизвестность всегда пугает.

Кто-то подавал прошения с просьбой заварить вход в трубу, но пустые обещания остались словами. Никому нет дела до того, что в этих трубах дохнут кошки, а их разложившаяся шерсть плавает в реке.

«Беспокойтесь сами о своих любимцах. Вы за них в ответе»

Молли не боялась спуститься к самому черту в преисподнюю, промочить ноги в чужой моче или столкнуться с Уильямом, высказав ему все, что вздумается, поблагодарив за содеянное. Желательно еще харкнуть в лицо и прострелить яйца, предложив взять под свою ответственность двух особ близких к олигофрении.

Она оставила Иззи в салоне пикапа с пачкой печенья и наставлением, что если кто-нибудь потревожит ее, то сразу же звать на помощь, привлекать внимание соседей и бежать из дома в сторону супермаркета.

У самой Молли не было выбора должного оружия, с которым можно было наброситься и нанести не тяжкие телесные повреждения, минуя статью и судимость. Старый дедушкин топор был туповат и явно не относился к той категории оружия, чтобы выдвинуть предположение повышенной самообороны, как и винтовка по состоянию, оставшаяся прародителями-конфедератами с гражданской войны. Перцовый баллончик – банально, а травматический пистолет был давней мечтой.

***

Пробираясь по заросшей старой тропе к знакомой трубе, Молли искренне надеялась, что ранним утром воскресенья никто не встретит ее с этой винтовкой в руке и не поинтересуется куда она направляется.

Ноги прели в старых резиновых сапогах на размер меньше, не предназначенных для долгих маршрутов. Если это и в самом деле не Уильям, а какой-нибудь серийный убийца то Молли понятия не имела, как следует обороняться, чтобы не оказаться за решетку. Если Джейн уже мертва, то придется иметь дело с социальными службами и заниматься удочерением надоедливой девчонки. Или закрыть глаза на всякое родство сдать в детский дом и начать все с чистого листа, не думая о совести и моральных соображениях.

Вопреки старым детским сказкам здесь было лишь темно, сыро и под ногами хлюпала вода, просачиваясь в сапоги. Где-то вдали было слышно, как капает вода и завывает ветер. С каждым пройденным футом связь на мобильном телефоне, сообщая об отсутствии сигнала, и внутренний голос твердил о достижении точки невозврата. Если им предстоит сдохнуть в канализации и труп обглодают жирные крысы, то это будет один из худших исходов событий.

«Джейн»

Она не хотела выдавать своего присутствия, и даже произнося имя сестры одними губами, слышала, как оно разносится эхом по всему коллектору.

Джейн. Джейн. Джейн.

Молли была уверена, что ходит по кругу, будто бы попала в особый лабиринт, который никогда не прекратится и не имеет ни выхода, ни входа. Чем дальше она продвигалась, тем чаще натыкалась на гниющие куски материи или обувь, вынесенную сюда с помоями.

Джейн.

- Молли?

Голос сестры был слишком близко, будто бы она стояла все это время позади.

- Джейн?! Джейн, где ты? – девушка пыталась кричать как можно громче, но снова и снова слышала лишь собственное эхо, растворяющееся во тьме.

Это все могло быть исключительно игрой подсознания, и разум выдавал желаемое за действительное. Батарея на телефоне садилась, показывая, что осталось меньше двадцати процентов, а связи по-прежнему нет.

Уже позднее отмываясь под горячей струей крана, Молли могла бы списать все на наваждение или путь как из хлебных крошек. В какой-то момент, когда отчаяние вернуться наружу достигло пика, она увидела свечение вдали.

Это было сердце коллектора, куда сводилось несколько труб и груда ненужных вещей.

Джейн была, по меньшей мере, без сознания, что можно было установить по вздымающейся грудной клетке на бетонном полу, окрашенном в алый цвет. И кругом ни души.

«Что же случилось с Бэби Джейн?»

- Джейн, очнись, - девушка попыталась привести сестру в сознание легкими пощечинами. Ее лицо во мраке казалось пепельно-серым. - Нужно выбираться отсюда.

- Молли, - она зажмурилась, отгоняя от себя видение, которое никак не желало испаряться. - Оно убьет тебя. Ты должна вернуться.

Старшая сестра в свою очередь будто бы не слышала ее мольбы, осматривая обезображенную левую ногу. Задняя область голени была окровавлена и прокусана до кости. Молли прикоснулась губами ко лбу, как когда-то учила мама, ощущая жар. Скорее всего, заражение крови и конечность придется ампутировать.

- Прекрати говорить чушь. Ты можешь подняться? - это был глупый вопрос, но мысль о том, что придется протащить на себе сестру, вселяла ужас, если прибавить обстоятельства погони. - Надо уходить, пока никого нет.

- Оно уничтожит тебя, - голос Джейн срывался, а нижняя губа слегка подрагивала. - Уходи. Оно здесь.

Взгляд младшей сестры был направлен в одну точку, зрачки расширились.

Молли резко обернулась, сжав рукоятку винтовки, но позади нее никого не было. Гора ненужных вещей приковала к себе внимание. Она состояла из детских игрушек, проржавевших от времени самокатов и велосипедов, колясок для кукол и куклы-голышки, которые по виду сохранились с 50-х годов прошлого века. Дорогие фарфоровые куклы с отколотыми лицами и пустыми глазницами и когда-то золотыми синтетическими волосами.

- Джейн, - Молли встала на одну из игрушек, потягиваясь за одной из вещей коллекции. – Это же мои булавы. Я забыла про них, когда кончилось лето. Я, кажется, одолжила их кому-то и уехала. Разве такое возможно, Джейн? Откуда оно здесь?

Она прокрутила предмет в руке. Совсем как пятнадцать лет назад. Только серебряная лента стерлась и инициалы, выведенные сбоку стали незаметными.

- Оно сзади! – хрипло выкрикнула Джейн, указывая пальцем куда-то в сторону. Как и прежде на ее лице застыла гримаса нескрываемого ужаса от того, что находилось в непосредственной близости.

Молли мгновенно обернулась, держа пальцы на спусковом крючке винтовки. Если сейчас предстоит выстрелить в брюшную полость и задеть какой-нибудь жизненно важный орган, то ей не миновать тюрьмы, но разве найдется смельчак среди равнодушных жителей, который полезет искать труп в коллекторе?

Снова никого. Жар и чрезвычайная мнительность.

- Джейн, прекрати, - цокнув, произнесла девушка, разворачиваясь обратно.

Прямо перед ней было лицо чертового клоуна, согнувшегося, чтобы быть ближе к ней.

- Пикабу!**

Молли непроизвольно вскрикнула скорее от неожиданности, чем от страха, пятясь назад, несмотря на тот факт, что отступать было некуда. Неверный шаг на глупую машинку и она потеряла равновесие – нога поехала вперед. В попытке удержаться Молли попыталась ухватиться за что-то, выпустив из рук оружие, позабыв о первоначальном плане действий, но тщетно упала на бетонный пол, чувствуя пронзающую боль от неудачного приземления на копчик.

Клоуна это все забавляло и, отшвырнув в сторону винтовку, он вцепился пальцами в ее горло, без усилий поднимая вверх на уровень своего лица криво усмехаясь.

Голова непропорционально крупная для тела, два кривых «кроличьих» зуба и желтые глаза. Для любовника сестры его внешность была специфична и граничила от «необычной» до «уродливой». Ригс никогда не видела Уильяма вблизи, а строила его портрет, опираясь на рассказы сестры состоящими сплошь из прилагательных «красивый», «добрый», «необыкновенный», «с мягким взглядом» и прочей ереси, которую могла сказать влюбленная девочка-подросток. Каким бы сумасшедшим не был выбор Джейн, вряд ли она бы позволила своему возлюбленному впиваться кому-то в ногу.

Обнажив ряд острых желтых зубов, клоун был готов впиться ей в глотку, если бы почувствовал тот же страх, как и при первом взгляде. Девчонка должна была бояться, но вместо этого она все еще жадно хватала кислород ртом.

- Эта хрень смывается с лица?

Она была бесполезной. Ее страхи были надуманными и относились к опасениям. Кредиторы, безработица, голод. Этим не запугать, не почувствовать ужас до трясущихся коленей.

Взрослые люди слишком скучны и пресны.

Клоун встряхнул головой, будто бы отгоняя от себя какую-то мысль, сопровождая это действие звуком, схожим со звоном колокольчика. Отбросив как ненужную вещь в сторону, он развернулся к младшей, что излучала страх и ужас.

- Стой! - боль от падения вновь заполонила все тело, но Молли попыталась как можно быстрее принять вертикальное положение и отыскать винтовку. – Кто ты?

У нее не было никакого плана, чтобы сбежать вместе с хромающей сестрой и оставалось лишь тянуть время. Это просто псих.

Клоун развернулся, вновь наклонив корпус, смотря исподлобья и неестественно пританцовывая, сделал два шага вперед. Возможно, с ней еще не все было потеряно.

- Я известен как Пеннивайз, Танцующий клоун, - он склонил голову еще ниже в подобии реверанса, разведя изящной для убийцы рукой, облаченной в белую перчатку. – Можешь не представляться, Молли Ригс.

____________________

* - Джон Уэйн Гейси-мл. — американский серийный убийца, изнасиловавший и убивший 33 молодых человека, в том числе нескольких подростков. Также известен, как «Убийца-клоун» (Killer Clown). Есть мнение, что прообразом Пеннивайза — был серийный маньяк Джон Уэйн Гейси, завлекавший своих жертв на детских праздниках в образе клоуна Пого.

** - Игра для маленьких детей, в которой вы скрываете свое лицо ладонями, а затем внезапно отнимаете руки, говоря «peekaboo».

========== V ==========

Молли натянуто улыбнулась, не удивляясь тому, что клоун знал ее имя. Провинциальный город, где новое лицо приравнивалось к масштабному событию. Плюс ко всему она работала в супермаркете с пластиковым бейджем на груди, облегчая покупателю задачу обращения к ней с целью получения ориентира на необходимый товар.

- И можешь забрать свою игрушку!

Пеннивайз произнес это слишком восторженно, указывая точное местонахождения отброшенной винтовки. Ригс благодарно кивнула, чувствуя абсурдность ситуации, в которой она не отрывая глаз, помня правило «не поворачиваться спиной к врагу», боком продвигалась к оружию, которое уже не являлось главным и, пожалуй, единственным козырем.

- Ты любишь цирк, Молл?

От подобной фривольности к себе девушка вздрогнула. Молли, Молл, Моллс, Молли-Полли. Отец всегда обыгрывал ее имя, придумывая что-то новое, и был единственным, кто обращался к ней так.

- Циркового манежа мне хватает и в реальной жизни.

- Ты такая смелая девочка, Молли. Не побоялась спуститься в коллектор ради своей младшей сестренки. Может быть, ты хочешь шарик в награду за свою храбрость?

Блять.

От одной мысли, что семнадцатилетняя сестра пошла на поводу приятных слов в собственный адрес и добровольно оказалась здесь, хотелось кричать и, отмахнувшись, уйти восвояси. Семнадцатилетний ребенок, которого можно уговорить и успокоить, купив ему игрушку или мороженое.

Молли не обратила ни малейшего внимания на то, что в руках Пеннивайза материализовалась связка шаров.

- Такую роскошь прибереги для детей, - съязвила она, по-прежнему, поглаживая рукоятку винтовки. Стоило ли возлагать надежду на эффект неожиданности?

Девушка сделала шаг в сторону в надежде обойти клоуна и в случае, если он решит наброситься на нее, то непременно отскочить в сторону и держаться рядом с Джейн. Идея взять с собой топор теперь казалась не такой уж и дикой.

- Слушай, приятель, - начала Молли, вытянув винтовку вперед, и держа ее строго, как показывали в исторических фильмах. С непривычки руки предательски задрожали от напряжения, что разливалось по всему телу. - Фокусы показывай кому-нибудь другому. Я понятия не имею, чем тебя привлекла эта неповоротливая гусыня, но давай в награду за мужество мы уберемся отсюда?

Эти слова могли бы подействовать на хулиганов средней школы, поддатого борца за справедливость в переулке или того, кто не верил в свои силы. Ригс сама не верила в то, что произносила, но старалась держаться и сохранять жесткость в голосе. Женщин зачастую недооценивали, ошибочно причисляя каждую девушку к мягкотелой чуть ли не хрустальной особе. Будто бы нажать на курок, и прострелить что-нибудь было так сложно или для этого требовалась особая смекалка.

Пеннивайз откровенно потешался над ней, кривляясь и смеясь слишком высоким голосом. Какая отвага! Какая смелость! Самоуверенность, сопровождаемая учащенным сердцебиением и напряжением, нервозностью, но не страхом, не плохо скрываемым ужасом. Все это было забавным, но не более.

Молли тяжело выдохнула, тщательно пытаясь снять напряжение. Это всего лишь вещь, не ядовитая змея в руке и она сама управляет предметом. Совсем как в гимнастике. Нужно подчинить это себе.

Она импульсивно зажмурилась, спуская крючок. Этот случай можно было отнести к тем, когда дважды в день сломанные часы показывают точное время или «раз в год и палка стреляет». Джейн взвизгнула, отворачиваясь в сторону.

Широко распахнув глаза, Молли собиралась ударить прикладом в висок, но кроме сестры здесь никого не было. Неизвестный до этого момента запах пороха наполнил ноздри и распространился по воздуху.

Черт.

Кем бы этот циркач ни был, в беззвучном перемещении ему можно было только позавидовать.

- М - М - Молли, - заикаясь, произнесла Джейн, смотря по сторонам. Оно снова исчезло из обозрения, будто растворилось в воздухе вместе с порохом.

Оказавшись рядом с сестрой, Молли крепче впилась пальцами в оружие, чувствуя, как Джейн мертвой хваткой вцепилась в джинсовый край, опасаясь, что ее могут оставить здесь одну.

- Можешь прятаться, сколько хочешь, - крикнула старшая Ригс, опуская винтовку вниз. - Тебе до меня не добраться.

Переведя дыхание, девушка попыталась унять дрожь в руках. Указательный палец отбило спусковым крючком, а ладони были ободраны после неудачного падения.

- М - М - Молли, - вновь подала голос Джейн, еще крепче вцепляясь в ногу сестры, как когда-то за подол материнской юбки. – Что теперь будет? Что Оно с нами сделает? Что если Оно нас убьет?

- Надо выбираться отсюда, пока он вновь играет в прятки.

Мобильный телефон показывал всего десять процентов зарядки и сигнал отсутствовал. Худшим было то, что никто кроме трехлетки не знал, где они находились, и не мог поспособствовать их освобождению. Дерьмо.

- Оставь меня здесь. Оно убьет нас…

- Блять. Хватит, - Молли прервала очередную порцию бессвязного бреда о том, что им предстоит здесь сдохнуть, убирая мобильный телефон в карман. – Перестань плакаться и бояться психа в маске из магазина приколов, королева драмы. Ты разве не понимаешь, что он только этого и ждет? Ему нравится твой жалкий вид и то, как ты готова броситься на колени, моля о пощаде. Лучше попробуй встать.

Попытка младшей сестры подняться напоминали первые шаги Иззи, которые были и то увереннее. Руки Джейн тряслись от слабости и страха, что пропитал ее насквозь. Она не могла вести себя безразлично и говорить, бросая вызов. Образ клоуна то и дело мерещился по углам, как и его смех. И мертвые дети, что парили в воздухе.

- Еще раз, - Молли опустилась на корточки, откладывая оружие в сторону. – Обхвати меня за шею.

У них получилось подняться лишь с третьей попытки, когда Джейн перестала тянуть к полу сестру и, стиснув зубы, переносила вес на здоровую ногу, не обращая внимания на боль, отдающуюся по всему телу.

Стоило проделать несколько шагов, как окровавленные кеды на ногах старшей сестры почти сразу наполнились водой. Инициатива обменяться обувью исходила от нее, как только пришло осознание, что жидкость будет раздражать рану, и риск заработать еще какую-нибудь инфекцию повыситься.

- Что если Оно сейчас уже гонится за нами? - произнесла Джейн, когда они остановились, переводя дыхание. - Вдруг Оно уже поджидает нас у выхода?

- Пусть попробует, и я… - Ригс хотела сказать,что оприходует его глупую голову прикладом, удостоверяясь в том, что с ней ее защита, но вместо потертой древесной рукоятки почувствовала лишь покрытые слизью стены катакомб, местами поросшие мхом. Она же оставила оружие, помогая Джейн подняться. Единственный козырь и тот остался в руках клоуна. - Черт. Я, кажется, подарила ему винтовку отцов-основателей.*

- Нам следует вернуться за ней?

- Ага, конечно, продолжим играть в прятки. Заскочу как-нибудь на чаепитие, но надеюсь, он вышлет чек из антикварной лавки за этот экспонат. Еще обогатится на нас.

В этот раз лабиринт казался понятней на первый взгляд, и Молли хотела верить, что все усилия не напрасны, и они не ходят по кругу вновь или не вернутся к началу.

Идти было тяжелее от двух “балластов” в лице сестры и разбухшей от воды обуви, которая только утяжеляла. Каждый раз, поскальзываясь на какой-то слизи, с которой невольно проходила ассоциации вытекших глаз и, выворачивая ногу, девушка клялась, что заставит полицию прочесать каждый дюйм этого проклятого лабиринта.

Время будто бы потеряло свой ход, превратившись в бесконечный поиск при помощи внутренней чуйки и успокоения, что осталось не так уж и много.

- Как ты нашла меня? - вдруг спросила Джейн, когда тишина нарушаемая плеском воды под ногами стала невыносимой. Она уже не верила в то, что где-то здесь есть выход и с трудом дышала. Жар давал о себе знать, отчего приходилось снова и снова облизывать губы.

- Я же звала тебя, не помнишь? Ты отозвалась единожды, и потом… Я нашла тебя. Можно сказать, что пошла на твой голос.

- Но я не звала тебя и ни разу не слышала тебя, - уже серьезней отозвалась она, цепляясь еще крепче за сестру. - Я вообще ничего не слышала.

Едва различая во мраке черты лица сестры, Молли уже открыла рот, собираясь списать все на жар и помутнение рассудка в замкнутом пространстве, как услышала вдали шум листвы и завывание ветра.

Как изнемогающий путник, затерявшийся в пустыне и слепо следующий миражу, она прибавила темп, не реагируя на недовольство Джейн и боль в мышцах, надеясь или избавиться от ложного наваждения близости свободы, или ощутить свежий воздух и речную гальку под ногами.

Это был первый и последний раз, когда Молли Ригс была рада видеть ненавистные пейзажи Дерри.

- Идем, пожалуйста,- заскулила Джейн, чувствуя нервный ком в горле. - Я не могу избавиться от ощущения, что Оно где-то близко.

- Да-да, в нем проснулась совесть, и он решил вернуть винтовку.

Молли еще несколько раз попыталась отшутиться, скрывая напряжение в голосе и отгоняя видение приветливо машущего рукой клоуна на противоположном берегу реки.

Об этом сестре знать не обязательно.

___________________

* - Отцы-основатели США - группа американских политических деятелей, сыгравших ключевую роль в основании и становлении американской государственности, а именно, в завоевании независимости и создании принципов новой политической системы.

========== VI ==========

Чем больше Молли отдалялась от коллектора, тем слабее были ее воспоминания о проведенных часах в катакомбах Дерри.

Уже приняв горячий душ, смывая с волос и тела запах сырости, отпаривая замершие ноги с посиневшими пальцами и оттирая незаметный никому кроме нее порох с пальцев, она была готова списать все на видение или утечку газа с последующими галлюцинациями.

Расхаживая босиком по дому, Молли пришла к выводу, что все это звучало даже в собственном сознании настолько же нереально, как, к примеру, денежные деревья с настоящей валютой на раскидистых ветках. Однажды, переборщив с косяком и алкоголем, что был в неограниченных количествах на вечеринке в старшей школе у одной из популярных девушек, ей как и некоторым мерещилось то, что земля уменьшается и вращается как детская карусель.

Разбавляя кипятком остатки кофейной жижи, по-видимому, сохранившейся еще с прошлого утра, Молли прошла в комнату, надеясь, провести остаток дня перед телевизором.

Как всякая среднестатистическая американка Ригс предпочитала СМИ реальным фактам, глупые ток-шоу про организацию свадеб, о воспитании трудных детей (с угрозами, что однажды съемочная команда ворвется в дом, снимая ролик о капризах и порке с участием Иззи) или шоу кончающих от собственного успеха сестричек Кардашьян занятых покупкой очередной машины.

Кресло и старый кофейный столик были заняты Джейн и Иззи. Если девчонка, устроившись на коленях перед столиком, пыталась рисовать, малюя восковыми мелками по старым еженедельным газетам, то ее мать, замотав ногу собственной рубашкой, отрешенно смотрела в стену.

Джейн отказывалась ехать в больницу и объяснять кому-либо еще, что с ней произошло – все равно бы никто не поверил в этот бред. Наставления промыть рану водой и обработать хотя бы водкой, что была поставлена в холодильник неизвестно кем, также были пропущены мимо ушей.

- Интересно? – Молли кивнула головой в сторону стены, морщась от горького привкуса бурды именуемой фриз-драйд кофе двухдневной давности.

- Оно там, - изрекла сестра, не сводя взгляда со стены. – Оно уже добралось до телевидения.

Старшая Ригс неуверенно оглядела Джейн, прислонившись спиной к дверному косяку.

Сестра всегда была мнительным и крайне впечатлительным ребенком часто плачущим и смеющимся и абсолютно неусидчивым. Несмотря на то, что их семью сложно было назвать сумасшедшими, Молли жила с ощущением того, что Джейн близка стать первой свихнувшейся юной девушкой, не дожидавшейся старческого маразма.

Безусловно, этих потрясений с коллектором было достаточно, чтобы потерять разум.

Когда еще не было и мысли о внеплановой беременности, а на горизонте мелькало лишь имя возлюбленного, Молли не раз пыталась добиться правды с замиранием сердца, ожидая худшего. Изнасилования, принуждения к половому сношению, предательства.

Но слышала лишь о том, что все было по любви, хотя бы с ее стороны. Джейн была предана своему сердцу, зная, что ее любви было бы достаточно, чтобы осветить целый штат.

- Слушай, я понимаю твое стремление остаться одноногой и нежелание обработать рану, чтобы та не загноилась, но могла бы сбить температуру.

Перехватив телевизионный пульт, Молли вернулась к своему излюбленному месту, устраиваясь удобней на полу у стены. На первом попавшемся канале действительно было старое детское шоу, в котором частыми гостями были клоуны и люди, переодетые в костюм какого-нибудь персонажа излюбленного большинством мультфильма.

- Этой программе лет больше чем мне, Джейн. Не сходи с ума.

Ни одна из сестер больше не промолвила слова за день, предпочитая оставаться при своем мнении, не собирая крупицы воспоминаний в общую картину. Только Иззи одергивала тетку демонстрацией своих рисунков в надежде услышать похвалу и овации, которых порой не хватало.

- Да, красиво, - не отвлекаясь от экрана, отстранено произносила Молли, в надежде, что племянница отвяжется, когда заметит ее безразличие, чего, к несчастью, никогда не происходило.

Лишь под вечер, когда каждая трещина в паркетной доске была высчитана, Джейн согласилась выпить таблетку чего-нибудь, чтобы ей не было так паршиво.

Иззи добилась остаться спать рядом с Молли, объясняя тем, что ей страшно находиться рядом с невеселой родственницей, наводящей еще больше ужаса, чем любая нотация за непослушание.

Еще одним доводом было то, что самые жуткие монстры, от лика которых кровь стыла в жилах, существовали под кроватью, а тетка спала на полу.

- Заболеешь - пеняй на себя, - буркнула Молли, бросая на матрас еще одно одеяло. - Если будешь меня бить ногами во сне, храпеть или смеяться, то я тебе постелю на крыльце.

Картина прошлого вечера ничем не отличалась от вечера следующего дня. Джейн сидела в той же позе, но теперь рядом с ней еще стояло ведро, от которого разило рвотой и мочой. Она глотала таблетки обезболивающего без воды, шарахаясь каждого шага.

Иззи с засалившимися волосами и серыми от пыли ступнями по примеру матери отказывалась принимать душ, твердя о том, что Оно рядом. Было ли это просто неосмысленными словами, подхваченными в разговоре Джейн, или она впрямь что-то видела, оставалось загадкой.

На второй вечер по поручению Джейн, Иззи рассыпала по углам соль.

«Решила устроить пиршество для тараканов?»

Молли не находила оправдания своему бездействию, но каждый раз хватаясь за мобильный телефон, она по неизвестной для самой себя причине сбрасывала вызов, решая оставить все как есть, дожидаясь наихудшего, когда в ноге заведутся черви или мухи отложат свои яйца в гниющем мясе.

- Решили помимо тараканов еще и вшей завести? Иззи, ты прямо жаждешь, чтобы я выпорола тебя и заодно обрила, избавляя от педикулеза?

- Клоун в ванной. Он живет там и разговаривает с нами.

Джейн утвердительно закачала головой.

- Ты же сама видела…

- Я не знаю, что видела, - оборвала ее старшая сестра, раздражаясь больше обычного. - Когда сливная труба забивается, то, даже вытащить клок волос становится проблемой. Если покажете, как поместить человека в эту херь, то непременно сообщите, а еще лучше попросите черта из табакерки прочистить, раз он там живет. Идем, Иззи, - девушка дружелюбно протянула руку, в надежде, что хоть в племяннице проснется здравый смысл, но получив отрицательный кивок, добавила:

- Мне взять с собой топор?

***

Последней каплей стал крик Джейн ранним утром внепланового выходного.

Вопреки своей натуре Молли поддалась на уговоры племянницы и собиралась вывести, как собачонку последнюю в парк покормить уток и пообщаться с молодняком.

При условии хорошего поведения и клятвы, что Иззи не будет бросаться на несчастных уток или не захочет посоревноваться в остроумии с теткой, была вероятность покупки мороженого или попкорна.

Стуча как полоумная телевизионным пультом по поверхности столика, Джейн в очередной раз кричала.

Не поднимаясь, как и раньше, открыв лишь один глаз, Молли осмотрела слабоосвещенную комнату. Глаза слипались, и все вокруг было лишь одним расплывчатым пятном. Несколько попыток включить ночник остались безрезультатными.

«В задницу»

В неизменно угрюмой комнате было мрачно даже для Молли, и всему виной был густой молочный туман на рассвете. К моменту окончательного пробуждения крики сестры стихли, а в доме не наблюдалось никаких следов незваных гостей.

Соседские шавки залились лаем, отчего сложилось впечатление, будто бы кому-то пришло в голову раззадорить их куском мяса.

Девушка нарезала несколько кругов из комнаты в комнату в надежде занять себя чем-то, скоротать время до девяти утра и насильно увезти сестру из дома, придумывая, где найти деньги на покрытие медицинских расходов и как избежать штрафа за наличие этой чертовой страховки, который непременно окажется на плечах единственного опекуна.

Иззи спала, уткнувшись лицом в подушку на ее условной половине матраса и бормоча, и не хотя вернулась на свою, окруженную рядом мягких игрушек.

Заботливо проведя рукой по мягким волосам племянницы, еще хранящим отдушку детского шампуня и поцеловав в макушку, Молли понадеялась заснуть еще на пару часов и проснуться желательно где-нибудь не здесь.

Несмотря на череду сокрушений на неугомонную девчонку и глупую сестру, фантазий об идеальном мире, она, вероятно, любила обеих, пусть никогда бы этого не признала в первую очередь самой себе.

Bad dreams in the night.

Плохие сны по ночам.

They told me I was going to lose the fight,

Они сказали мне, что я проиграю эту битву

- Kate Bush. “Wuthering Heights”

========== VII ==========

«С течением времени, все автономно развивающиеся системы двигаются в направлении от порядка к беспорядку»

(Второй закон термодинамики)

В этот раз ее разбудила возня на улице и непрекращающийся вой сирены патрульных машин.

Оцепив территорию дома напротив, следователи что-то разыскивали вокруг, собрав несколько зевак с интересом наблюдающих за происходящим. Соседки в халатах по щиколотку, сгруппировавшись, косо поглядывали в сторону нескольких полицейских, шепотом передавая друг другу имеющиеся сведения, создавая собственные немыслимые теории.

Молли не любила соседей, и это было как не странно взаимно. По приезду в Дерри союз домохозяек нарек их с сестрой «лесбийской парой» и любые слова о родстве воспринимали исключительно в заданном направлении нередко забывая закрыть рот, говоря, что с легализацией однополых браков нравственность общества встала под вопрос.

Легавые всегда не вовремя.

Скрестив руки на груди от утренней прохлады и переминаясь с ноги на ногу, Молли подошла к одному из детективов, который заприметив ее на крыльце, в зазывающем жесте подозвал к себе.

- Мисс? – держа в одной руке потрепанную папку, служившей планшетом, он кривым почерком кратко записывал показания, не решаясь вести конфиденциальные разговоры.

- Ригс. Молли Ригс, - девушка бросила взгляд на умолкнувших соседок и примечательную машину неотложной помощи, водитель которой со скучающим видом наблюдал за окружающими. – Я живу здесь с сестрой Джейн, но ей нездоровится последние дни.

- Вы, должно быть, слышали о пропадающих детях? Замечали ли что-нибудь необычное в последние двадцать четыре часа?

Молли напряглась, сведя брови к переносице, создавая видимость мыслительного процесса с воспроизведением событий прошлого дня.

- Да, я слышала о детях, но не более того.

«Она никогда ничего не знает», - недовольно пробурчала себе под нос невысокая Пэм, отворачиваясь в противоположную сторону.

- Может, если перестанешь греть уши с задницей и начнешь работать, то тоже будешь крепче спать ночами? – бросила Ригс, прожигая обидчицу взглядом.

- Леди, - усмиряющим тоном произнес детектив. – Ночью, даже ближе к утру как говорят очевидцы, их сон прервал непрекращающийся собачий лай. Кто-то подбросил в вольер части тела одного из пропавших детей, личность будет устанавливаться, как и будет восстанавливаться картина следствия. Мы найдем убийцу.

Последние слова мужчины предназначались уже для всех. Это прозвучало убедительно для бездетных пар, кто беспокоился лишь за собственные жизни.

Единственный парамедик, томящийся от безделья, сидел в машине неотложной помощи, наблюдая за происходящим через лобовое стекло.

Любая тема, касающаяся болезней, зачастую принималась людьми с прожиточным минимумом крайне мучительно, будто бы речь шла не о простой простуде, а о чем-то сродни смертной казни. С тех пор как за отсутствие медицинского страхования к стоимости обслуживания добавился штраф от трех ста долларов, эта тема не поднималась ни Джейн, ни Молли. До переезда из Куинси у них была самая дешевая страховка, не покрывающая и половину затрат на лечение, а по приезду в Дерри оная у них и вовсе отсутствовала.

Если Молли еще открещивалась несуществующим страхованием от работодателя, то остальным приходилось не сладко.

Пройдя ближе к автомобилю, стараясь не привлекать особого внимания, Ригс приветливо улыбнулась, постучав пальцами по стеклу. Парамедику было не больше тридцати, и выглядел он так, словно только вчера окончил специализированные курсы, отпраздновав это дело, пропуская пару стаканов виски в баре.

- Можно задать пару вопросов? – дождавшись удовлетворительного кивка, она продолжила. - Вы же профессионал и должны хранить тайну. Произошла крайне щепетильная ситуация и обратиться больше не к кому. Понимаете, мою сестру искусали бродячие псы в лесу, и, прошу вас, не спрашивайте, почему она гуляет одна по дикой местности! Она крайне боится всех хирургических, да и вообще медицинских манипуляций, но последние сутки ее состояние ухудшилось.

Молли говорила первое, что приходило ей в голову и могло вызвать сочувствие. Она приплела бы и ни одну свору собак, понимая, что выдвинув предположение о коллекторе, значит накинуть самостоятельно петлю на шею, породив уйму вопросов.

- И что вы хотите от меня?

- Вы не могли бы доставить мою сестру в больницу? Или хотя бы осмотреть? У меня нет бензина в баке, чтобы сделать это самостоятельно.

- Я не врач и могу оказать лишь экстренную помощь, - уточнил он, все же соглашаясь на госпитализацию, давая указание какому-то парню взять носилки. – Вы же знаете, что все зависит от травм и стоимость одной и той же операции может колебаться от сотни до одной тысячи долларов?

Молли кивнула и, ворвавшись в дом раньше мужчин, захлопнула дверь в собственную спальню. Никто не должен был знать о племяннице, которая для полицейских числилась в Оклахоме, отгоняя социальных работников как злых духов.

Единственный плюс жителей Дерри: им было плевать. Хоть мир рухни.

- Занимаетесь самолечением? – парамедик кивнул на полупустую баночку жаропонижающего, выписанного еще покойной матери. – Полагаю ваше имя вписано в ее страховке?

Ригс, прикусив нижнюю губу, отвела взгляд в сторону. Эту тему меньше всего хотелось затрагивать в прилюдном месте. Будучи неосведомленной всеми «медицинскими штучками» она понятия не имела, могли ли ей отказать сейчас или это проверяется непосредственно при выставлении счета за услуги.

- Вы хотя бы не нелегалы? - шикнул мужчина. – Возьмите хоть что-то, чтобы я не усомнился в этом. Буду ждать вас в машине.

Он задал этот вопрос на полном серьезе, будто бы кто-то по доброй воле захотел бы иммигрировать в Дерри и жить здесь хуже, чем бродяги под мостом в Нью-Йорке.

Когда входная дверь закрылась, Молли тяжело выдохнула, врываясь в спальню, заставая Иззи беззвучно рыдающей, укрывшись одеялом с головой.

- Тише, - тетка приложила палец к собственным губам, отрицательно качая головой. – Я скоро вернусь. Все будет хорошо. Будь осторожна, никому не открывай, ни с кем не говори, если что-то случится, то сразу же выбегай из дома на людное место.

Она говорила эти слова сбивчиво и повторяла по несколько раз как напоминание самой себе.

- Мы сходим в парк, как я вернусь и куплю тебе эту чертову вату.

- И попкорн? – пользуясь сговорчивостью родственницы, спросила Иззи, небрежно стирая слезы с раскрасневшегося лица.

- Да-да. Просто будь хорошей девочкой.

***

Все, что вынесла Молли из получасовой поездки до городской больницы Дерри, укладывалось в несколько предложений, восхваляющих ее слабоумие и то, что к имеющимся проблемам прибавилась новая головная боль, которую никто бы не пожелал решить вместо нее.

Парнишка-медик по какому-то чудесному стечению обстоятельств был не прочь нарушить парочку личных уставов и без лишней агрессии поделился одной из лазеек страхования.

«Можно предъявить статистику расходов, показать, что на тебе два иждивенца и по причине переезда, вы не уложились в сроки и пропустили мимо ушей то, что в таких случаях страхование оформляется без лишних нервов. Но ты же понимаешь, что власти не особо любят впрягаться за низшие слои общества, а особенно республиканцы»

По наблюдению Молли в детском отделении больницы Дерри поток людей был куда живей, нежели на улицах (не беря в расчет четвертое июля) и для такого провинциального города здесь было не так уж и дурно, и при входе не ударял запах хлорки, смрада немытых тел и лекарств.

В большей части документов, которые в недалеком будущем стали бы не более чем пищей для бумагорезки Ригс ставила прочерки или же вписывала свои контактные данные.

Если верить словам парамедика, то врачи вряд ли приступят сразу же к осмотру Джейн, хотя бы потому, что она не в кризисном состоянии и из нее не бьет фонтан крови.

«Если поставят вариант ампутации, то нужно будет позаботиться о протезе и еще, об оформлении инвалидности и на крайний случай подготовьте документы на опеку»

Безуспешные прогулки по отделениям нагоняли какую-то ностальгию по тем временам, когда Джейн еще новорожденной стала завсегдатаем реанимаций, а после передала этот дар дочери.

Молли вспоминала о том случае, когда родители только узнали пол будущего ребенка и выписывали на листе варианты имен, советуясь друг с другом в поиске лучшего. Они были слишком суеверны, чтобы называть в честь умерших родственников еще не рождённую дочь, но не гнушались рассматривать варианты в честь успешных людей.

« - Как насчет Джейн? – Молли также хотела участвовать в дискуссии и очарованная экранизацией «Джейн Эйр» с Тимоти Далтоном в глубине души хотела, чтобы ее саму звали именно так.

- Может быть, Джанин? Или Джин как Джин Харлоу? Или Джоан как Джоан Кроуфорд?

- Джейн, - отец произнес имя мягко насколько смог и одобряюще показал старшей дочери два больших пальца вверх»

- Мама отругает тебя за сбитые коленки.

Молли каким-то невероятным образом притягивала в свою жизнь одно дерьмо.

Иного объяснения, почему из всех трех этажей с бесчисленными отделениями, палатами и реанимацией именно ей посчастливилось наткнуться на чертового клоуна из коллектора и наивного мальчишку, который уже попадался на глаза в больничном коридоре, не имелось. Ему не больше семи и коленки действительно были ободраны об асфальт, испортив еще и края совсем новых светлых бриджей.

Клоун в этот раз не поскупился на связке шаров, разбавив еще несколькими цветами, хоть преобладающим оставался красный.

Нужно было развернуться в обратную сторону и сделать вид, что ей срочно понадобилось в другое крыло и проявить все безразличие. Но дурная привычка и желание прыснуть ядом в обидчика всегда одерживала верх.

- Хэй, парень, иди сюда, - Ригс позвала мальчишку и опустилась на корточки, чтобы не смотреть свысока. - Ты умеешь хранить тайну?

Он кивнул и настороженно обернулся на клоуна, который уже отчасти расположил его доверие. На такую улыбку нельзя было не ответить.

- На втором этаже раздавали шоколадные конфеты и некоторым попадались с воздушной кукурузой и орешками, - продолжила девушка, вспоминая, что этот трюк когда-то сработал на Джейн, повадившейся выискивать в ее вещах сигареты в школьные годы. - Никому не говори об этом и не подставляй меня, заметано?

Молли заговорщицки подмигнула, замечая огонек немого восторга в глазах ребенка, и дружески похлопала по плечу, направляя подальше от пустынного больничного коридора.

Связка шаров куда-то испарилась, оставив в руках клоуна, по-прежнему, стоящего напротив нее всего один алый шар.

- Молли-Полли! - клоун почти пропел ее имя. - Как узнал, что твоя сестренка прикована к постели решил навестить ее. Думаю, я мог бы развеселить крошку Джейни. ка

Он театрально удивился, взглянув на собственную руку и добавил:

- И подарить ей шарик.

От паясничества, упоминания сестры и коверканья собственного имя по телу пробежала мелкая дрожь как при лихорадке.

Гнев. Один из пяти «ядов» у буддистов и один из смертных грехов в католицизме.

Она никогда не опускалась до рукоприкладства, но каждый раз страстно желала разбить кому-нибудь физиономию, превратить человека в кровавое месиво, заставить харкать до боли во внутренностях, бить до сводящих челюстей и трясущихся рук.

Порой ей становилось мучительно от собственных мыслей и осознания, что подобная сила может таиться в ней, разрушая разум корешком зла.

- Она уже вдоволь повеселилась и в твоих услугах не нуждается.

Молли хотела сказать что-то грубое, едкое и оскорбительное, но предпочла прожигать взглядом, впервые подмечая детали костюма. Нелепые рукава-буфы, будто из начала девятнадцатого века, столь же несуразные оборки, воланы и рюши. Контраст красного и белого при помощи помпонов на месте пуговиц. И белые перчатки как у фокусника в цирке готового достать из своего цилиндра кролика.

Красный шар лопнул в руке клоуна, окрашивая выбеленные больничные стены кровью.

- Ты забыла свою игрушку. Она тебе не особо нужна, да?

- Как жаль, что я уже обзавелась новой!

Еще одной странностью был звон колокольчиков, когда клоун нервно дергал головой. Услышав вновь этот звук, Молли приложила достаточно усилий, чтобы воздержаться от колкости, что «звон в непропорционально пустой голове оглушает весь квартал».

Ярко-синие глаза клоуна вспыхнули по щелчку пальцев, меняясь в желтый почти янтарный цвет.

В какой-то степени Ригс была заворожена этой метаморфозой, схожей с удивлением при первом просмотре фильма, напичканного спецэффектами. Только все это происходило в реальности и голос режиссера с фразой: «Стоп! Снято!» не разнесся бы эхом по холлу.

- Пугай своими сраными фокусами кого-нибудь другого, - освобождаясь от наваждения, выразительно проговорила Молли. – Неужели больше не до кого доебаться, а?

- О, я доберусь до тебя, - наигранно отозвался Пеннивайз, оголяя ряд острых как у акулы клыков. - И потом выпотрошу вместе с дерьмом.

- Занимай очередь, - она сделала шаг назад, не разрывая зрительного контакта, но и не желая больше участвовать в этом театрально-цирковом представлении. - И верни винтовку.

Клоун протянул руку к ее лицу, словно хотел заставить ее замолчать, закрыв рот рукой.

«Мисс Ригс?»

Молли обернулась на женский голос позади нее. Это была невысокая медсестра, любезно раздающая советы по заполнению бумажной волокиты.

- С кем вы разговариваете?

- А с кем я разговариваю? – попыталась отшутиться Молли вопросом на вопрос. – Конечно, сама с собой! Хотела выпить кофе, но не нашла в ваших лабиринтах кофейный автомат, а потом вспомнила, что специально не брала деньги, чтобы не поддаться соблазну превысить дозу кофеина.

Медсестра неуверенно кивнула, не обращая внимания на расползшуюся по стене кровь.

- Доктор Бишоп готов побеседовать с вами. Пройдемте.

Ригс послушно последовала за девушкой, впустую убеждая себя в том, что это происходит не в ее голове.

========== VIII ==========

кто вырубался в огромных омерзительных кинозалах, переносился в мечты, пробуждался, видя внезапный Манхэттен, выскребал себя из подвалов с похмелья от бессердечного Токайского и ужаса железных сновидений о Третьей Авеню и спотыкался о пороги бирж труда. - Аллен Гинзберг. Вопль

Молли за ночь не сомкнула глаз.

Сидя на краю матраса и вытянув ноги с острыми коленками в несуразных черных босоножках, она устремила взгляд на постепенно светлеющую стену, мысленно отсчитывая время до звонка будильника.

Убедить Иззи, что все будет хорошо, и они справятся (всегда же справлялись), оказалось довольно просто. Отвлекающим маневром служила обещанная прогулка с розовой сахарной ватой и попкорном, от соли которого разъедало губы и еще больше хотелось пить.

«Даже не думай, что я разрешу тебе прокатиться на всех аттракционах, которые здесь есть, - нехотя выкладывая предпоследние наличные деньги, произнесла Молли. – Понятия не имею, зачем тебе эти пластмассовые лошади, но учти, если тебе не понравится или тебя укачает, то это был твой выбор»

Главное, что мы можем дать детям – любовь. Ригс никогда в это не верила, но сейчас осознавала, что это было единственной вещью, которую она бы вряд ли смогла дать хоть кому-то. Молли натянуто улыбалась, фотографируя смеющуюся племянницу, крепко держащуюся за уздечку лошади, на пластиковом боку которой еще можно было разглядеть затертый звездно-полосатый флаг.

Детство Иззи ровным счетом, как и Джейн, сложно было назвать счастливым. Старшей Ригс повезло больше остальных членов семьи по женской линии. Бабушка, родившаяся под конец великой депрессии, мать, выживающая в старом квартале Денвера, а после ютившаяся в домах под снос Куинси.

Молли никогда ни в чем не отказывали. Куклы, парки, кормление уток, катание на пони и различных аттракционах, которых побаивалась мама, и обожал отец, сохранивший в себе мальчишеский задор.

- Ты расскажешь мне сказку? – оттягивая руку тетки, щебетала Иззи, радуясь окружающему миру, так как это умеют делать только дети.

- Еще чего. Я сегодня не намеревалась быть твоей сказочницей-волшебницей. Посмотришь телевизор.

Девочка обиженно выпятила нижнюю губу, но спорить и закатывать истерики не стала. Добиться расположения родственницы было слишком сложно.

- Куда ты уходишь?

Иззи застыла в дверном проеме, ведущему в комнату матери, сонно потирая правой рукой глаз, а в левой прижимала крепче к себе держала тряпичную куклу с розовыми волосами. Тетка, которую она видела исключительно в грубых джинсовых комбинезонах, широких спортивных футболках и фирменной одежде супермаркета замерла у зеркала в одном из легких платьев Джейн, то и дело, одергивая его вниз с испуганным выражением лица, будто бы ее застали не за примеркой одежды, а поймали на воровстве.

В шкафу младшей Ригс всегда фигурировало что-то нежное, почти невесомое и обязательно с «девчачьим» принтом, который делал все вещи женственнее. Мелкий горошек на платье в стиле пятидесятых, рюши на рукавах и кружевная юбка, пудрово-розовые шифоновые блузки и юбки-карандаши.

У Молли тоже были платья когда-то, но осталось одно с выпускного балла, сшитого по индивидуальным лекалам и больше напоминающим голубую атласную ночную сорочку в пол. Она чувствовала себя нелепо во всем этом и не понимала, почему решилась сменить привычное одеяние на это глупое платье и массивные черные босоножки.

- Что ты, - произнесла Ригс, присаживаясь на корточки рядом с племянницей. – Мне нужно встретиться с моей сменщицей Беллой. Мы должны обсудить график работы и поменяться сменами. Ложись спать и когда ты проснешься, то я уже буду готовить завтрак. Если хочешь, то можешь включить себе какую-нибудь часть «Барби».

- Ты точно не бросаешь меня?

- Увы, но при всем моем нежелании… Я вернусь. И если ты будешь смотреть телевизор или трогать мои вещи…

Молли ненавидела себя в моменты слабости и отчаяния, когда руки предательски опускались, и она находила утешение в баре или объятиях незнакомца. Иногда сочетая и то, и другое.

Глушить свои проблемы в алкоголе было последним делом, но воображая, как все на какие-то мгновения станет менее значительным, а по телу разольется музыка, затмевая мрачную реальность яркими пятнами…. Ради этих моментов Ригс готова была пить залпом.

Покачивая ногой в такт отвратительным слуху ритмам местной музыкальной группы, она старалась раствориться и всеми силами отогнать от себя мысль об озвученных доктором Бишопом восьмистах долларах, которые пророчило первоначальное лечение и обследование. Конечно, была возможность попытать счастье, отвалив большую сумму за страховку, перебрасывая ответственность на страховые компании и не уплачивая будущий счет по расценкам частных приемов.

Восемьсот долларов.

Два месяца работы без полноценных выходных.

Во-семь-сот.

Молли произносила это слово одними губами, смачивая долькой лайма между большим и указательным пальцем руки, чуя как внутри, засосало под ложечкой.

Ей хотелось вновь быть девочкой, стирающей слюной жирный крест, поставленный черным маркером на руке (как предупреждение барменам, что она несовершеннолетняя) или, подрабатывая в кинотеатре, продавать уцененные билеты по полной стоимости тем, кто называл ее за глаза малолетней проституткой. И после смены, осматривая кинозалы на предмет поломки, отдаваться на последних рядах татуированному парню, работающему на автомате с попкорном и газировкой. Его тело всегда источало примесь запахов масла, соли и карамели, а на зубах был налет от вишневой кока-колы.

Она хотела возвращаться домой с шумных вечеринок утром, когда мама уже уходила на работу и, шатаясь, заходить в комнату Джейн, которая примеряя несвойственный образ старшей сестры, разочарованно качала головой или кричала: «Фу!», когда Молли смачно целовала ее в щеку, будто специально заставляя чувствовать, насколько проспиртован организм.

- Запиши на мой счет, - произнесла Молли, посыпая солью смоченный участок кожи, проигнорировав совет знакомого бармена (всегда покупающего продукты с истекающим сроком годности со скидкой), что нужно делать наоборот.

Слизнув соль, Ригс снова захотела быть девочкой, лгущей про встречу с бывшими соперницами с гимнастического кружка в соседнем городе, чтобы лишний раз связаться с дурной компанией и на следующий день, обнимая Джейн за плечи напевать «It’s a beautiful life», меняя голос на строчке: «I just wanna be here beside you»*.

«Лизни! Опрокинь! Кусни!»

- И еще один «Туман»**, - перегнувшись через стойку, крикнула она, добиваясь похожего эффекта в голове. – И все на мой счет.

В какой-то момент музыка лишенная всякого смысла стала звучать благозвучно, обретая смысл.

Протиснувшись сквозь потную толпу ближе к сцене, Молли ободряюще присвистнула, поднимая руки вверх для незаслуженных аплодисментов. Она смеялась, стерев из памяти злосчастную сумму в восемьсот долларов, и растворяясь в безвкусице, которую называли местным инди-роком.

Молли любила прикосновения, электрику тел, случайные связи и кратковременное помутнение рассудка, когда существовало два тела и инстинкты, расслаблялась под ритмичную музыку, чувствуя собственную не утраченную с годами пластичность. Тем были хороши большие города, когда в баре можно было заняться сексом в туалете и больше никогда не встретить этого человека, оставив лишь воспоминания, истинный оттенок которых дело сугубо личное.

Промискуитет, не нимфомания.

В Дерри сложно найти того, кого-то кого бы ты не знал или не встречал на следующий день в переулке или он бы не зашел в супермаркет за баночным пивом, сублимированным кофе в жестяной банке по акции «две по цене одной» и гадостью вроде твинки***.

Ригс плохо помнила, что было после бара, и кто был ее спутник, чей ремень часов на запястье холодил, соприкасаясь с обнаженной кожей, когда его пальцы еще в баре скользили по ее телу.От него пахло портвейном или одеколоном, и он был одним черным пятном в воспоминаниях случайно разбавленных вкраплениями красного от боли подвернутой ноги.

Она помнила только то, что оставила влажный поцелуй на его щеке в знак немой благодарности. Такой же, как и всем прошлым любовникам, давая другим шанс высказать восторженные речи.

Механический звон будильника на мобильном телефоне был мгновенно прерван. Первый сигнал всегда раздавался в шесть тридцать утра, а последующие пять шли с интервалом в пятнадцать минут.

Мысль о восьмистах долларах горела на губах шотами текилы.

«Никогда больше не заниматься сексом с парнями из Дерри»

Пропитанная с головы до ног табачным дымом с примесью травы, в мятом платье с незаметными человеческому глазу следами чужих прикосновений, и запекшейся кровью на подвернутой счесанной об асфальт ноге, она поднялась с матраса, оставляя у двери босоножки и ощущая с каждым шагом липкость на внутренней стороне бедер от чужой спермы.

Блядство.

***

«…Побыть средь других, коснуться кого-нибудь, обвить рукой слегка его иль ее шею на миг — иль этого мало?

… Видели ль вы безумцев, сквернящих живое тело свое?

Они не скроют себя и не могут скрыть.» - Уолт Уитмен. «О теле электрическом я пою»

______________________________

* - Песня шведской поп-группы Ace of Base - “Beautiful Life”.

I just wanna be here beside you (Я просто хочу быть здесь, рядом с тобой)

** - Текила с пивом (мексиканский ёрш). Смешивают 33 грамма текилы и 330 граммов светлого пива выпивают залпом. В США эту смесь называют «Туманом», поскольку она очень быстро опьяняет.

*** -Твинки (англ. Twinkies) - золотой бисквит с кремовым наполнителем.

«Промискуитет» - хаотичные половые сношения с многочисленными партнёрами.

========== IX ==========

Оно видело различное число представительниц женского пола. Созерцало за их рождением, взрослением; от девочки к девушке, от девушки к женщине, становление матерью и начало новой жизни. Купель рождения.

Оно видело их тела: пухлые детские с умиляющими матерей складками, нескладные подростковые с узкими плечами с первыми половыми признаками и сформировавшихся женщин.

Человеческая природа примитивна.

Страхи, пороки, недостатки.

Это было забавно. Наблюдать за ней в человеческой шкуре и то, как она уверена в собственной безопасности за не укрепленными стенами и бесстрашна в глазах окружающих. Оно чувствовало ее следящий взгляд, опасающийся, что сейчас что-нибудь украдут из-под носа, а возмещение ущерба ляжет мертвым грузом на плечи сотрудников.

Согнув колени, она раскладывала товары для дома, создающие иллюзию уюта, и как-то банально думала о сестре.

- Мисс?

Она дернулась (как и в первую встречу), не отдавая себе в этом отчета, и повернувшись, выжидающе посмотрела на него, не чуя настигающей опасности.

У людей разные глаза. Разрез, цвет радужки. Карие, зеленые, серые, голубые, черные.

- Где у вас отдел с товарами личной гигиены?

Она кивнула, выпрямляясь и непроизвольно хрустя суставами. Среднего роста и сутулится, светлые пушащиеся волосы затянуты в хвост. Усталый взгляд, который сложно скрыть за напущенным весельем или перекрыть косметикой.

Людей легко прочитать как открытую книгу по мелочам вроде походки. Некоторые сексуально вызывающе двигают бедрами при ходьбе, другие, опуская плечи, передвигаются мелкими шаркающими шажками, показывая свою тщедушность миру. Оно видело людей с семенящей походкой и тех, кто неестественно задирал голову и выпрямлял спину, кто двигался с перекатом на носок или был расслаблен.

Она шла порывисто молча приглашая проследовать за ней к необходимому ряду. Театрально вскинув руками, она указала на правую сторону, уставленную тюбиками зубной пасты, флаконами шампуней, показывающими результат маркетинговых исследований, завлекающих громкими обещаниями, а затем налево, где покоились упаковки влажных и сухих салфеток, антисептиков и ватных дисков.

- Тесты на беременность, смазки и презервативы слева, - уточнила она, будто бы мужчина настолько ограничен или мог спросить только об этом и прийти исключительно за этим, сузив свой ежедневный туалет до воды из-под крана.

Она вернулась к своей работе, поглядывая в сторону кассы, заменяя одного из сотрудников, чей ребенок пропал. Ее напарница устроила кофе-брейк, оставив магазин на нее и охранника, подпирающего мясистой рукой крупное лицо и бездумно смотрящего в камеры видеонаблюдения. Жалкий человек, чья власть заканчивалась на распоряжениях сдать вещи в камеру хранения.

Заметив его движение, она прошла за единственную работающую кассу обреченно, вертя на пальце маленький ключ от аппарата. Под глазами черными комочками осыпалась дешевая тушь, немного кожной сыпи на щеках, расширенные поры, выдающие еще юный возраст и бейдж с именем, криво прицепленный на форменную одежду.

- Еще сигареты.

- Какие?

- На ваш вкус.

Она закатила глаза, думая, что это дешевый флирт и потянувшись, невольно оголила нижнюю часть живота, достав самую дорогую пачку из предложенного ряда, действуя в интересах прибыли магазина.

От зажигалки Оно отказалось, протянув нужную сумму, когда она спросила: «Наличный или безналичный расчет?».

- Приятного вечера, - бросила она вместо необходимого «Удачного дня».

Девушки любят красить волосы, в различную цветовую палитру уходя от «вороньего крыла» к «Голливудскому блонду». Они меняют маскировку, переодеваясь в облегающие платья, красят ногти в ярко-красный цвет, убеждая себя в том, что показывают свою внутреннюю свободу.

Они похотливы до взглядов, одаряя игривой улыбкой на алых губах, твердящей о неудовлетворенности, сексуальной готовности и попросту привлекающей внимания.

Человек зауряден и следует животным инстинктам, обманывая себя стремлениями к познанию. Люди варились в своем котле времен, не суясь в чужие жизни, создавая ощущение полного отрешения. Их не беспокоили соседские переживания.

Об этом Оно точно знало.

Человек смертен и одновременно с этим вечен в несчетных воплощениях жизни.

«Любовь к телу мужскому или женскому превосходна, ведь тело само превосходно,

Совершенно тело мужчины, и тело женщины совершенно

Выраженье лица превосходно,

Но сложенный хорошо человек выражен не только в лице…»*

Она сидела в баре, покачивая ногой, и делая глоток за глотком дешевого алкоголя. Человека можно сломать лишними промилле алкоголя в крови.

Люди наивно полагали, что секс – высшая точка наслаждения, но им не с чем было сравнить, да и глупо было выдвигать это убеждение, ни разу не испробовав страх на вкус.

Спектр эмоций сужен добезобразия, и экстаз наступает при помощи фрикций.

Радости плоти.

«Отлив, порожденный приливом, прилив, порожденный отливом,— любовная плоть в томленье, в сладостной боли»*

Возвратно-поступательные движения и они уже на пике своего удовольствия готовы издать протяжный стон, закатить глаза, пыхтеть, звать мать или Господа.

Оно смотрело лишь перед собой, придерживаясь мнения, что если облить тело горячей кровью и пропитать страхом, то и от этого процесса можно получить должное удовольствие.

Она прикоснулась губами к его щеке в конце в немой благодарности, торопливо поправляя подол чужого платья.

Человек. Ничего больше, чем человек.**

___________________________

* - Уолт Уитмен - “О теле электрическом я пою”

** - Sevdaliza - “Human”

========== X ==========

Every Sunday’s getting more bleak,

A fresh poison each week.*

Каждое воскресенье мрачнее предыдущего,

Каждую неделю свежий яд.

Холодильник был пуст. Прокисшие остатки молока отправились в раковину, любые сладости были подъедены Иззи, которая хватала все, до чего могла дотянуться.

Обязанность покупать продукты всегда принадлежала Джейн, а Молли приносила с работы то, что можно было вынести без особого урона собственной репутации.

В деревянной хлебнице оставался старый хлеб для сандвичей местами покрытый пятнами зеленой плесени, который незамедлительно полетел в мусорное ведро.

Сегодня Молли предстояло пережить всю смену и следить за племянницей, которую не на кого было оставить. Это были единственные моменты, когда просыпалась жалость, что друзьями в городе ни одна из сестер не обзавелась.

Конечно, если вдоволь обрывать телефонные трубки всех знакомых или дальних родственников, с которыми они виделись от силы пару раз на громкие мероприятия вроде чьей-то свадьбы или похорон, то возможно, кто-нибудь по счастливой случайности решил отправиться в никому не нужный и забытый Дерри.

По вине маленького чайника во рту стоял привкус пластмассы и дешевого кофе, не отличимого по виду от земли залитой кипятком.

Контраст горячей и холодной температуры в купе с напитком добавили немного бодрости, не снимая с тень усталости.

На смену заплесневелому хлебу пришла ¼ буханки трехдневной давности, предназначавшейся изначально для уток. А в углу кухонного шкафчика за кофейной банкой обнаружилась еще не распечатанная банка арахисовой пасты.

- Иззи, если ты хочешь ехать со мной на работу и не собираешься голодать до обеденного перерыва, то завтрак на столе, - предупредила Молли племянницу, бросая в раковину с характерным звоном грязный нож. – Поторапливайся.

На потрескавшейся по краям тарелке покоились два сухих куска хлеба плотно смазанных арахисовым маслом.

- А ты не будешь завтракать? – поинтересовалась девочка, откусывая кусочек.

- Я уже, - солгала она, завязывая влажные волосы в хвост. От одного вида арахисовой пасты к горлу подкатывала тошнота. – Если бы ты меньше копалась, то мы бы позавтракали вместе.

Молли не была в восторге от работы, которая предусматривала мартышкин труд, доброжелательность и заученную фразу: «Приношу свои извинения за доставленные неудобства», будто бы ей было не похуй, что кто-то не глянул на срок годности йогурта и загреб в потрепанную корзинку все, что располагалось на уровне глаз.

Прибавляя к названным факторам, мизерную зарплату и не блещущий умом и сообразительностью коллектив, состоящий из тех, кто не смог найти свое место в жизни и предпочел существовать за сущие гроши на периферии.

Здесь бывало хорошо в ночные смены, когда в магазине было ни души и, отключив камеры, якобы от перенапряжения, можно было кричать, отшвыривать коробки с небьющимися предметами ногой и при изменении ассортимента сбрасывать все с полок, надеясь, что после небольшой встряски вещи, как и прежде, будут выглядеть презентабельно.

- Зачем ты привела ее? – бросила Сара, отрываясь от своего отражения в сферическом зеркале. – Ты же знаешь, что будет скандал и всем достанется.

- Серьезно? Может, тогда мне посидеть с ней дома пока ей не исполнится двенадцать?

Сара закатила глаза, возвращаясь к единственному занятию, которое у нее выходило лучше всего на свете – самолюбованию. До рабочего дня оставалось десять минут, и пока менеджер выводила жирную линию, выходя за контур губ, Молли довела Иззи до «святая святых» супермаркета - служебного помещения, лишенного естественного источника света. Причина немого восторга заключалась в неизвестном и манящих словах, которые девочка еще не могла прочесть: «Посторонним вход воспрещен».

Два раскладных стула в углу, шатающийся пластмассовый стол больше подходящий для пикников и холодильник, напоминающий своим дребезжанием о замене компрессора.

Все, что можно было предложить непоседливой трехлетке – бросить альбомные листы и старые афиши промоакций с лайтбоксов, позаимствовать с подсобки акварель и кисточки и дать задание на свободную тему. Желательно на весь день.

- Еще нужна вода, - разложив несколько кисточек перед собой, серьезно произнесла Иззи, в своем воображении видя себя художником.

Тетка послушно кивнула, доставая из шкафчика одну из чашек перевернутых вверх дном.

- Эй, Сара, - привалившись плечом к двери, Молли держала указательным пальцем за «ручку» чашки. – Если бы у тебя была возможность кому-то нагадить, то кто бы это был?

Девушка пожала плечами, постукивая красным ноготком по так некстати зависшему кассовому аппарату.

- Начальству?

- Банально. Давай еще.

- Тогда тебе или охраннику, хотя нет. Тебе или тошнотворной суке Белле.

Молли победоносно щелкнула пальцами, жестом показывая, что Сара попала в самое яблочко. Она еще собиралась добавить, что была бы не прочь плюнуть в кружку и ей самой, но вовремя прикусила язык, ставя перед племянницей наполненную на половину чашку с водой.

Вдохновение и творческий запал Иззи иссяк также быстро, как вода в стакане приобрела бурый оттенок. Она уже нарисовала все, что хотела и знала как один из последних рисунков, бумага которого еще пузырилась от количества воды, понравится Джейн и та обязательно похвалит ее способности.

Сара, по которой Молли часто нелестно проходилась за ужином, оказалась очень дружелюбной и пару раз угощала конфетами, а после пригласила посидеть рядом с ней у кассы, но ничего не трогать.

Работа взрослых глазами ребенка казалась какой-то серьезной игрой, в которой все было как-то не по-настоящему и скучно. Внешний вид охранника, носившего пустую кобуру на поясе в глазах ребенка, производил и то больше впечатления, чем тетка и несколько грузчиков, которые развозили на грохочущей с облупившейся краской тележке коробки со сладостями, ящики с молочными продуктами в стеклянной таре, забавно звенящими соприкасаясь друг о друга или изредка перекидывались накладными, в которых необходимо было поставить хотя бы крестик.

Однажды Иззи удалось проследить весь процесс привоза горячего хлеба завода неподалеку. Тогда после разгрузки последнего поддона Джейн вытащила длинный «французский» багет, и они наслаждались его запахом, чувствуя, как рот наполнялся слюной, а желание услышать хруст свежей выпечки, становилось куда сильнее, чем свод железных правил супермаркета.

***

- Еще не утомилась?

Молли уходила на обед последняя хотя бы потому, что можно было оттянуть время и никто не подгонял, указывая, как белый кролик на часы. Напарница Сары, которая приходила в полдень, когда по прогнозам должен был увеличиться поток людей, любезно принесла бумажный пакет фастфуда, решив проблему с обедом.

Иззи отрицательно покачала головой и продолжила болтать ногами, то и дело пачкая штанины родственницы.

Наверное, нужно было ощущать укор совести за то, что растущий организм вынужден питаться с одного стола и еще не соблюдает режим в виде дневного сна, которым одно время бредила Джейн, но у детей слишком много энергии, которую они не тратят в мирное русло, а предпочитают скандалить, поддаваясь прихотям.

Вытерев губы от жира салфеткой, Молли уже собиралась возвращаться к тому, чтобы привести полку после криворукой Беллы, расставившей все на полке бытовой химии по собственному желанию, а не по сраному регламенту, который был неизменен с начала работы магазина, как Иззи включила канючащий режим.

- Я хочу посмотреть, что ты делаешь, - скулила она, пока тетка делала глоток энергетика, который незаметно пронесла в помещение, не заплатив. – Я буду осторожна.

- Хочешь помочь – не мешай, - сдалась Ригс, отправляясь к рабочему месту и вежливо уступая племяннице табуретку.

Протирая коленями кафельный пол, который оставался грязным после стараний уборщицы, и время от времени поднимая глаза на верхние полки, Молли невольно вспоминала родную мать. Она даже была уверена, что родительница похлопала бы по спине, заставляя выпрямиться и держать осанку.

«Совсем уже спина колесом. Выпрямись! Никакой физической подготовки, а держишься благодаря старой растяжке. Не держи книгу перед лицом - посадишь зрение»

Усмехаясь собственным мыслям, девушка пробежалась глазами по криво вырезанным и также неровно расставленным сотрудниками ценникам.

- Да еб твою, - не сдерживаясь в выражениях, она хлопнула ладонью по ноге, заставив Иззи как и окружающих неподалеку вздрогнуть. – Пиздец просто, - тяжело выдохнув, Ригс протянула один из кривых прямоугольников племяннице, добавляя уже мягче:

- Отнеси на кассу и попроси, чтобы распечатали другие.

Видит Бог, будь здесь эта блеющая овца, Молли влила бы ей в глотку отбеливатели для белья и заставила бы сожрать регламент.

Ригс пробежалась глазами по стеллажам, ярким упаковкам стирального порошка (будто бы сложно воспользоваться прачечной), различным отбеливателям и усилителям цвета, которые варьировались в цене, но по консистенции и запаху разливались из одного чана.

- Привет.

- Ну, привет, - хмыкнула она себе под нос, не поднимая глаза на обладателя голоса.

Дисциплина.

Пункт семь в должностной инструкции: «Мы обращаемся к посетителям, желая им доброго утра/дня/вечера, выслушиваем их пожелания и приносим извинения».

Никакой фамильярности. Выговор.

Восемьсот долларов.

Смотря себе под ноги, Молли выпрямилась и завела руки за спину, считая, что сейчас важно не ляпнуть чего-то неуместного и не харкнуть в лицо, если посетитель с лишней сотней долларов всеми флюидами будет показывать свое господство перед обслуживающим классом.

- Добрый день, - она натянула неестественную улыбку, налаживая зрительный контакт, пытаясь совершить невозможное: вернуть время и исправить произведенное «первое» впечатление. – Чем я могу вам помочь? Товары личной гигиены через ряд справа.

Долговязый, знакомые черты лица, скулы, худоба, граничащая с болезненной.

Молли точно видела его хоть раз, хотя бы здесь, снующим среди отделов с заебывающим вопросом, где и какой товар находится, как будто было сложно смотреть самому по сторонам и на яркие вывески.

- Как твоя нога? Мы вчера были в баре.

- Как и еще одна треть города.

- Вчера ты обещала продемонстрировать растяжку и, кстати, здорово, - пояснил он, крутя в руке бутылку газировки из морозилки, попутно стирая конденсацию с пластика. – В баре было слишком людно, но ты оступилась в переулке.

Это походило на правду.

Демонстрация чего-то со смыслом: «Что бы ты ни сказал, я сделаю это. Вот увидишь». Почти как в юности, когда на спор прыгали с карьера или танцевали на стойке или столах. Выпить больше всех, показать, что ты тоже можешь сделать что-то лучше остальных, оставаясь негласной звездой вечеринки.

«Никогда не заниматься сексом с парнями из Дерри»

Мужчина собирался сказать что-то еще, но Ригс прервала его, подняв указательный палец.

- Это с тобой я вчера, - она нарочито понизила голос, подбирая выражения лучше. – Переспала в переулке?

Немой кивок головы. Проводить языком по внутренней стороне щеки было излишним.

Если сложить факторы прошедших дней и не то вспомнить, не то разделить на жителей Дерри, то получался не самый худший вариант, если, конечно, после она не станет фермой ИППП и ЗППП.

Иззи, как и положено всем детям вернулась в не самый подходящий момент, протягивая еще теплые после лазерного принтера листы с новыми артикулами, а после прячась от посторонних глаз за спину тетки.

Разговор был окончен. Молли вернулась к листкам, пробегая взглядом по наименованиям товаров, которые теперь предстояло исправить тоже, оценивая масштаб потраченного впустую времени.

«Мы поедем к Джейн?»

Восемьсот долларов.

Ночной знакомый поменял бутылки в морозильной камере, когда Ригс отправилась на кассу за ножницами под мантру собственного сочинения: «Ом никакого секса с неудачниками из Дерри».

- Найди мне пока ножницы, - попросила девушка, краем глаза, замечая в какую сторону он отправился.

Согнувшись, чтобы не задеть систему подсчета посетителей, Молли окликнула его, широкими шагами сократив расстояние.

- Я не падка на имена, - объяснила она, пожимая плечами.

Мужчина промокнул рот тыльной стороной ладони, избавляясь от капель вишневой газировки. Немного раскосые глаза, острый кончик носа. Приглядевшись, можно было заметить заправленную за ухо сигарету и очертания золотой пачки “Lucky Strike” с высоким содержанием смол в нагрудном кармане рубашки.**

Кажется, такие Молли продала два дня назад, чертыхаясь, что курение этой марки - деньги на ветер, и бессмысленно закупать их лишь с намеком, что они единственные, кто толкает в Дерри “Lucky Strike”, завезенные из Европы.

- Роберт, - он протянул холодную от бутылки газировки руку. На запястье виднелся кожаный ремешок часов. – Боб Грей, если хочешь, Молли.

Заприметив ее непонимание, смешавшееся с подозрением, Роберт указал на левую сторону тела, где у сердца был прикреплен бейдж с именем. Верно.

«Ом никогда больше не заниматься сексом с парнями из Дерри»

No masters or kings when the ritual begins,

There is no sweeter innocence than our gentle sin,

In the madness and soil of that sad earthly scene,

Only then I am human,

Only then I am clean.

Amen, amen, amen!*

С началом ритуала не остаётся ни господ, ни королей,

Нет ничего невиннее нашего милого греха,

В безумии и грязи этой земной сцены —

Только тогда я человек,

Только тогда я чист.

Аминь, аминь, аминь!

______________________________

* - Hozier - Take Me To Church

** - Имеются в виду сигареты “Lucky Strike Additive Free Red”.

В США в продаже существуют лишь два вида Lucky Strike — Lucky Strike Original Non-filter и Lucky Strike Blue.

========== XI ==========

“Сознательной, заранее обдуманной жестокости нет прощения. Преднамеренная жестокость, по-моему, — единственный грех, которому нет никаких оправданий, и единственный грех, в котором я еще ни разу не была повинна”

- Теннесси Уильямс. “Трамвай «Желание»”

Несколько дней в супермаркете показались Иззи вечностью, отчего к концу рабочей смены, она была готова подобно тетке произносить поток брани, чтобы описать свое внутреннее состояние.

Три дня лишь часть от той вечной канители, в которой варилась Молли.

И Сара, и ее подружка, которая часто заглядывала, чтобы купить низкокалорийный батончик или пачку жевательной резинки «Trident» умилялись девчонке, говоря, что Иззи довольно умный ребенок для своего возраста, чем выводили негласную главу семейства Ригс из себя.

Но стоило отдать и этим двум должное. Те дни, что Иззи могла мешаться под ногами, разбивать стеклянные банки, расположившиеся на нижних полках или бессовестно воровать сладости, подружки занимали ее свободное время глупыми вопросами, лишним сюсюканьем или плетением несуразных кос на которые не годились ни мать, ни тетка.

Иногда сама Молли приносила какой-нибудь журнал с изобилием красочных рекламных иллюстраций новой парфюмерной продукции или брендовой одежды не подходящей для прогулок среди молочной продукции.

Дерри не подразумевал того, чтобы в нем кто-то выделялся. Прописные истины человеческой природы – нежелание видеть чужой успех, деньги, красоту и любое сопротивление считалось вызовом обществу.

Ригс никогда бы не призналась самой себе, что ненавидит успешных людей. Тех, кто смог вопреки мнениям, чужим потребностям сделать ставку на себя, руководствуясь, что мы живем только свою жизнь, а не кого-либо еще.

- Почему ты так сильно ненавидишь Дерри? - как-то в конце смены задала вопрос подружка Сары, решившая потратить свое свободное время на повторение прически с выпускного бала на волосах Иззи.

Молли пожала плечами, натягивая поверх формы растянутый кардиган. У нее не было веских причин ненавидеть этот город, кроме личной неприязни. В отличие от Нью-Йорка (который все равно оставался любимым), забравшего привычную жизнь и отца, штат Мэн не провинился как Массачусетс.

- В этой жизни, - философски начала Ригс, готовясь загибать пальцы. – Я люблю четыре вещи: мексиканскую текилу, красивых людей, секс и деньги. Здесь со вторым и третьим проблемы, текила разбавляется кошачьей мочой, а денег не платят.

- Но ведь можно найти другую работу, - не унималась девушка. – Искать что-нибудь еще, найти ту работу, которая будет нравиться, переехать отсюда и все наладиться.

- Ты сама-то работаешь? – (ожидаемый отрицательный кивок). – Работа не может нравиться. Возможно, будь мои родители богачами и отправь меня в Стэнфорд, Дьюк или Либерти, а после усади за кожаное кресло, изготовленное специально для моей задницы, то все было бы радужней. Но если ты устроишься в супермаркет потрясающего города Дерри, официанткой или билетером в какой-нибудь крошечный кинотеатр, то круг твоих интересов станет мизерным, как и эго, а потребности сузятся до сна и желания выжить. О каком духовном развитии может идти речь, когда ты раскладываешь тампоны, презервативы и туалетную бумагу по написанной кем-то бумажке? Ждешь только деньги и удивляешься тому, что в этой стране еженедельное пособие по безработице в Вашингтоне на порядок выше зарплаты в Дерри.

- А семья? – уже тише произнесла собеседница. – Они разделяют твою точку зрения?

- А семья? – передразнила ее Молли, не отрываясь от укладывания в сумку продуктов, которые были списаны из-под полы как просрочка. – Понятие семьи это что-то из мультфильмов Диснея, да? Семейка подкинула мне проблем и ее, - она махнула головой в сторону племянницы. – А еще долги, которые могут дорасти до полутора тысяч долларов. Как ты себе представляешь заработать полторы штуки баксов за короткий срок в провинции?

Она пожала плечами, понурив голову, выглядя так, будто бы горькие реалии современной жизни открылись ее взору из-под тяжелого театрального занавеса лишь сейчас.

От собственных слов Молли хотелось забиться в угол или броситься кому-нибудь на шею, рыдая, оттого как несправедливо обошлась с ней жизнь и, тайно надеясь, что кто-то сейчас все изменит вместо нее. Добрый волшебник протянет нужную денежную сумму, отрастит ногу сестре, воскресит отца из золы, которую положили в гроб вместе с его любимыми кожаными туфлями.

«Идем, Иззи»

***

Как создатель запрещал прикасаться к плодам дерева познания добра и зла, так задача родителя не допустить проникновения взрослых проблем в голову ребенка и не дать печали завладеть детской фантазией, верой и любовью, скрывая обречение на жизнь полную страданий и тяжелой работы.*

По вечерам Иззи была на редкость болтливым ребенком, особенно, когда старшая Ригс возвращалась с дневных смен и принималась бурчать себе под нос проклятья в адрес каждого, кто попытался нагрубить ей.

Сейчас же племянница молча сидела на кухонном стуле, болтала ногами и с сосредоточенным взглядом водила пальчиком по рисунку на детской кружке.

- Ты неразговорчива сегодня, - заметила Молли, нарезая на ужин сандвичи из мягкого белого хлеба. – Если тебе плохо, то лучше сразу скажи, чтобы я не влезала в новые долги или не переводила продукты зря.

- Я не голодна, - почти шепотом сказала Иззи и, выдержав паузу, спросила. - У нас все плохо?

В голосе девочки было достаточно взрослой интонации, что не знай Ригс возраст своей племянницы, то решила бы, что говорящей как минимум десять и она ребенок войны или депрессии.

- Как тебе сказать, - убрав нож в сторону, произнесла Молли. – У нас никогда не было хорошо, но папа говорил, что проблемы связанные с деньгами – временные трудности и легко поправимы, но сейчас мне начинает казаться, что он просто с ними никогда не сталкивался.

- Тебе не нужно больше мне ничего покупать.

Она произнесла это со всей детской самоотверженностью и верой, что пара долларов изменила бы бедственное положение. В этом маленьком трогательном поступке маленького человека доброты было больше чем во всем городе.

Молли лишь кивнула и, устроившись на соседнем стуле, притянула племянницу на колени, как когда-то в младенчестве, когда девочка начинала плакать от раскатов грома за окном в ноябре.

- Мы выберемся, Иззи, - заверила она ее, поглаживая по волосам, заплетенным в идеальную французскую косу. - Мы непотопляемы как Брауны, а значит, ни один шквал сточных вод не сможет нас потопить.

- Брауны?

- Непотопляемая Молли Браун**, - уточнила девушка, поправляя выбившуюся прядь за ухо. – И на удивление это было сказано не обо мне.

- Мы завтра поедем к Джейн?

Молли кивнула, позволив племяннице соскочить с колен и убежать в соседнюю комнату, чтобы принести кипу альбомных листов, изрисованных за последние дни примитивными пейзажами, цветами и домами. На одном из рисунков было три женских фигуры, по всей видимости, представляли членов семьи. Они были похожи внешне: один рост, длинные платья разных цветов, как у всех принцесс в мультфильмах и длинные волосы различные по цвету.

- Только не говори, что я это чудовище слева, - усмехнулась Молли, указав на девушку слева с волосами цвета осенней листвы. - Нет-нет, все хорошо. Просто если я так выгляжу в реальной жизни, то тогда понятно, откуда у меня проблемы.

Известие о том, что Джейн вряд ли теперь сможет гоняться по дому за дочерью или играть с ней в какие-нибудь игры Иззи восприняла почти философски, сказав, что старые игры ей и без этого надоели и когда она вырастет, то станет модельером. Вырезание одежды из журналов и придумывание собственных фасонов занимало теперь больше, чем разгром родового гнезда.

Нужной суммы все еще не набиралось. Даже если продать старый пикап на запчасти или разобрать гараж на предмет антиквариата оставалась еще половина.

Если бы не навязчивая идея Иззи повидаться с родственницей, то Молли отложила бы встречу с Бишопом и остальными желающими вытрясти из нее деньги в долгий ящик, старательно игнорируя, тот факт, что счет за предоставление медицинских услуг, как и оказываемый перечень, может увеличиваться.

Она даже пообещала, что не будет брать трубку, если на дисплее высветиться незнакомый номер, который в девяноста процентах случаев может принадлежать кому-то причастному к еще ее деньгам. Кроме глупых проституток с работы.

Белла, которая в кои-то веки должна была принять самостоятельно товар до двенадцати дня, посыпала вопросами точно из рога изобилия о том, что и когда должно было прийти и почему в накладной значилось имя отсутствующей сотрудницы.

- Иззи, собирайся, мы едем ко мне на работу на полчаса, - констатировала Молли, врываясь в комнату, где на каждой горизонтальной поверхности были разложены уже сухие листы и подсыхающие газеты. – А оттуда до конца приема к Джейн. Ты же не хочешь опоздать и упустить возможность рассказать все чему тебя научили за несколько дней?

- Я не могу, - залепетала девочка, тряся в руке кисточкой. Капля краски норовила упасть на пол. – Мне нужно дорисовать.

Она указала на еще влажный лист акварельной бумаги с белыми пустотами. Новый рисунок идеальной семьи.

- Возьми любой, - бросила тетка, переодеваясь на ходу. – У тебя рисунков хватит на личную выставку в двух галереях одновременно. Собирайся. Дорисуешь и через пару дней отдашь. Ты же знаешь, что Джейн пробудет в больнице еще долго.

Иззи была непреклонна, настаивая на своем до конца, что ей необходимо закончить чертов рисунок. Она не совсем умело парировала словами, нахватавшись их от родственницы.

- Я смогу побыть дома сама.

- Мы так потеряем только время. Перестань упрямиться.

Молли стояла у порога гостиной в привычных джинсах и футболке (ничуть не похожих на розовое платье из замысла племянницы), прокручивая на пальце ключи от пикапа, смерила выжидающим взглядом, который применяла исключительно в случаях непослушания. Светлые брови были сведены к переносице, а не накрашенные обломанные ресницы, казалось, вовсе отсутствовали.

- Черт с тобой, - отмахнулась девушка, ударяя рукой по дверному проему. – Потом только не скули, что тебе не дали вдоволь наговориться.

Иззи победоносно хлопнула в ладоши, вызвав на лице родственницы кривую улыбку и невольную мысль, что в будущем девчонка сможет дать фору каждому, если освоит навыки ораторского искусства и научится показывать характер в мирном русле.

- Если я вернусь, а твой шедевр еще не готов, то пеняй на себя. Никому не открывай, ни с кем не разговаривай…

- Привлечь внимание соседей. Я помню, - заметила девочка и невольно повторила жестикуляцию тетки, подняв указательный палец.

Молли утвердительно кивнула и на прощание махнула рукой, когда племянница, прислонившись лбом к холодному оконному стеклу, проводила ее взглядом до пикапа. Как только тот скрылся, она вернулась к незаконченной работе, про себя отмечая, что новый рисунок определенно лучше предыдущего и розовое платье лучше заменить двумя синими прямоугольниками джинсов.

________________________

* - Аллюзия к грехопадению. (Быт. 3:16-19)

** - Маргарет Браун — американская светская дама, филантроп и активист, одна из выживших пассажиров «Титаника». После смерти её стали называть «непотопляемая Молли Браун». По легенде, своим прозвищем она обязана фразе, сказанной журналистам по прибытии после крушения в Нью-Йорк: «Мы, Брауны, непотопляемы!».

========== XII ==========

“- А это не глумление — просто реализм.

- А я не признаю реализма. Я — за магию.”

Теннесси Уильямс. “Трамвай «Желание»”

You’re revving and revving and revving it up

And the sound, it was frightening

And you were getting a part of that

You’re gonna hit me like lightening

Ты продолжаешь поворачивать ключ в замке зажигания,

И звук пугает меня.

И ты тоже вызывал у меня страх.

Ты ударишь меня, словно молнией.

- Lana Del Rey, White Mustang

В каждом человеке сквозь пелену отрицания и ненависти есть маленький огонек надежды, веры во что-то хорошее, который тяжело погасить.

Молли, несмотря на железную броню уверенности, что все люди – законченные эгоисты, включая ее саму, не отрицала, что где-то существуют те герои, о которых так упорно твердили в романах и о которых снимали фильмы. Если же отчаянные смельчаки жили лишь на страницах книг, то в чем был смысл длительного обсуждения выдумок?

Старшая Ригс никогда не была излишне сентиментальной, не питала надежд на прекрасного принца, а хотела встретить кого-то похожего на отца из ранних воспоминаний. Рискующего весельчака, готового пойти на многое ради нее, но на первом месте придержал бы другую женщину, имя которой карьера. Иной раз ей не хватало отцовского тепла, и она прокручивала как пластинку воспоминания об отборе, когда отец, сидя на корточках перед ней, обещал, что все будет превосходно и затем обнимал своими большими руками.

После его смерти Молли испытывала крайнюю нужду в этих прикосновениях, но от изящных рук матери исходила лишь скорбь, словно костлявые объятия смерти, напоминающие, что красота быстро проходит, а на смену приходит не всегда благородная зрелость.

Она помнила первую яркую влюбленность, кажется, в четырнадцать. Те места, к которым он прикасался, горели огнем, как и щеки при случайных встречах. Красота моментов прошла также быстро, как отцветают деревья.

Ригс не стремилась запоминать имена всех тех, с кем общалась, кто покупал ей мороженое в центральном парке, кто незаконно похищал ее со скучных уроков, отвозя на отцовском мотоцикле к заливу Куинси, и кто снабжал сигаретами, чтобы после стрельнуть их со смазливой ухмылкой.

Но Молли держала в памяти тех, к кому испытывала что-то вроде симпатии или интереса. Тех, кто был старше и годился в отцы и не рассматривал вариант вчерашней школьницы на роль любовницы, кто зачесывал длинные волосы, придерживал изумрудного цвета стеклянную бутылку пива, отделываясь банальной фразой: «Ты тоже удивительная».

Цинизм никак не затмевал потребности быть желанной.

Наоборот, порождая шальную мысль, что поездка на работу могла быть каким-то глупым предлогом от того парня, кажется, Боба, решившего запоздало произвести впечатление.

Подобные полеты фантазий в сад мечты и роз поджигался самой Ригс раньше дьяволов и оправдывался тем, что она слишком много посмотрела мультфильмов, в которых одураченный принц не терял надежду прожить жизнь с простой швеей, оставляя на пальце последней кольцо с неестественно большим бриллиантом.

Почему-то ни в одной сказке, ни одним художником-мультипликатором не показана история, в которой тот пресловутый принц на нервно заученные строчки не оставлял слюнявого поцелуя в губы с фразой: «Детка, у меня не было секса двадцать семь дней. Да-да, ты удивительна».

Неправильные мужчины оставляли след сравнимый с ноской неудобной пары обуви. Но от последней раны заживали куда быстрее.

Судьба та еще затейливая сука, подкидывая очередные лимоны, ожидала своей очереди попробовать получившийся лимонад.

Несмотря на выходной день в супермаркете были лишь дети, столпившиеся у морозильных камер в поисках льда или ведерка с мороженым. Изнывая от духоты, они бы купили и замороженное филе курицы, если бы не цена.

С видом отбившейся от стада овцы Белла протянула несколько накладных, в которых любезно расписалась в получении.

- Ты действительно приняла товар, который мы даже не продаем, да еще ко всему выставила идиоткой меня, оставив мои инициалы, - возмущалась Ригс, раскрывая канцелярским ножом пачку бумаги, готовясь писать докладную на возврат.

По интонации было сложно определить, спрашивала она или наоборот утверждала очевидное.

- Можно было бы торговать и отправлять прибыль в карман, - провертев упаковку воздушных шаров, заключила напарница. – Ну, знаешь, некоторые оставляют разницу себе.

- Твое везение, что эта рухлядь не записывает звук, - не отвлекаясь от бумаги, Молли указала на работающие камеры, подмигнувшие красным огоньком. - Иначе тебя бы выкинули отсюда раньше, чем я бы закончила составление этой ереси.

Белла натянуто улыбнулась и в попытке перевести разговор в нейтральное русло, заговорила о погоде:

- Синоптики передавали солнце на весь день, а небо затянуло тучами. Слышала о потопе в Дерри?

«Хорошо если сейчас еще ливневая канализация даст сбой»

Собеседница закатила глаза и отрицательно покачала головой, пропуская мимо ушей бессодержательную историю о том, как полвека произошло наводнение из-за выхода реки Кендускиг из берегов, а этому случаю предшествовала катастрофа 1931 года унесшая два десятка жизней, прихватив еще и миллион долларов из государственной казны на восстановление.

- В Дерри вообще много чего случается, - подытожила Белла с чувством выполненного патриотического долга по части просвещения в историю города.

- И, заметь, случается одна хуйня.

Молли похлопала по плечу в знак благодарности за столь интересный рассказ и, отсалютовав на прощание, предварительно изъяла десятку из кассы (под расписку) на заправку бака.

Непогода и изменения геомагнитного поля, о котором, не переставая твердила мать последние годы, если и влияли отрицательно, то только на пикап, дворники которого не желали справляться с поставленной задачей.

Несмотря на то, что проблем с транспортом в городе почти не наблюдалось, из-за дождя на необходимом повороте застопорился поток машин. Водители без особой ненависти сигналили друг другу, кажется, только потому, что «так было нужно» и равнодушно смотрели перед собой, выискивая взглядом, царапины на соседних машинах или наблюдали, как частицы пыли кружат в вальсе по воздуху и затем оседают на отполированной приборной панели.

Если бы не обещание племяннице Молли и носу бы не показала, а натянув одеяло до носа, проспала бы до поздней ночи, а то и следующего дня, бранясь на собственный хуевый режим, который так и не восстановился с трудоустройством.

Дома было подозрительно тихо.

Никакого гомона, желания показать свое творение или неугомонной болтовни о чем-то несуразном. Лишь шум дождя за окном и приглушенная музыка из титров какого-то мультфильма.

Молли уже собиралась накричать, что она не платит за электричество в пустоту и музыкальные паузы по окончанию просмотра делать необязательно. Но было слишком тихо.

Она позвала племянницу, бегая глазами по помещению, с предупреждением, что сейчас не подходящее время для пряток. Иззи не спала, где-то свернувшись, как котенок калачиком и не затаилась за тяжелой занавеской гостиной.

Двери были заперты, как и при уходе, а оконная створка не билась от порывов ветра, исключая варианты побега из дома.

Она позвала ее еще раз, повысив срывающийся голос, пригрозив поркой за несмешные и неуместные шутки.

На незавершенный в спешке рисунок, брошенный на пол, стекала грязно-бурая вода из перевернутой на журнальный столик чашки.

- Иззи!

Гусиная кожа, вызванная ознобом, покрыла руки, дыхание сковало, как будто кто-то окунул ее в прорубь. Скользкий как проклятый змей обреченный ползать на животе, страх заполнил ее как пустой сосуд.

Так легко одурачить.

За душевным волнением Молли не запомнила, в какой момент схватилась за недостаточно заточенный топор и выбежала с ним как в лучших артхаусах начинающих режиссеров не испытывая волевого контроля над собственными действиями.

Мокрые ветки хлестали листвой по щекам, когда она пробиралась по знакомой дороге, стиснув рукоятку до боли, когда старые занозы впивались в нежную кожу ладоней.

Как будто страшной песенки

Веселенький припев*

Черные вспышки ярости доминировали, приказывая размахивать холодным оружием, как чертов бейсболист во время матча, не заботясь о том, что при таком раскладе велика вероятность задеть кого-то еще, кроме себя.

На не тронутой гальке возле реки воображались не смытые дождевой водой капли крови, пропитавшие и без того костлявую землю Дерри.

Молли последний раз позвала племянницу и, не услышав ответа, справляясь с дежавю, включила фонарик на мобильном телефоне, заправив устройство в карман мокрых от дождя джинсов.

Не он ко мне, а я к нему -

во тьму,

во тьму,

во тьму.*

Держа топор чуть крепче чем пропащую винтовку двумя руками, Ригс пробиралась по коллектору, только сейчас ощущая как полиэстер неприятно холодил ногу, облепив как вторая кожа.

Запах разложившихся трупов усиливался с каждым шагом, служа лучше всяких дорожных табличек преграждающих путь. Объем воды увеличился, достигнув выше щиколотки.

Добраться до развилок труб, заблудиться в лабиринте и вовек не выбраться, не представляло возможным.

Кто-то заботливо обеспечил безопасность горожан решеткой свежей сварки, о которой еще несколько дней назад не было и речи.

Невозможно.

Расставив локти, как учил бедный художник в небезызвестном фильме свою белую подружку, Молли нанесла удар в свежий стык, будто бы металл мог так легко поддаться тупому топору. Еще один.

А за ним еще один.

С каждым нецелесообразным ударом по телу пробегала дрожь, а тишину наполнял режущий уши звук.

- Нашла себе новую игрушку, Молл?

Шепот раздался где-то под ухом, вынуждая обернуться, чтобы наткнуться на пустоту.

«Ты ведь даже ее не любишь, Молли. Сгусток клеток, еще один голодный рот. Она родилась тебе в наказание, как и сестра, а ты снова прибежала сюда. Какая верная! Ты же боишься не ее смерти, а того, что тебе будет нечего сказать Джейн. Глупая сестра, а ты оказалась еще глупее. Чем ты думала, когда оставляла ее одну?»

Шепот.

Шепот как шипение змеи вечно питающейся прахом принял ее собственный голос в те моменты отчаяния, когда она говорила все, что приходило в голову.

Дьявольское желтое свечение от глаз теперь было сравнимо с ржавчиной.

Оно смотрело за ее жалкими потугами что-то предпринять и отвлечься от нарастающего шепота, что продолжал звучать в голове.

- Впусти меня!

Молли истошно кричала, вцепившись, точно проворная обезьяна в металлические прутья, полагая, что сможет их расшатать. Здесь даже было на что посмотреть. Растрепанные влажные волосы, прилипающие к губам, раскрасневшиеся щеки и первобытная ярость в глазах. Юная дикарка.

Почти Кэтрин Эрншо.**

- Пеннивайз! Впусти меня!

Девчонка с большим трудом вспомнила его имя, за что ей уже надо было бы отдать должное, прибавив отчаяния на десерт. Она как никчемная актриса на первых пробах пыталась выдавить из себя слезу, но выходило только кричать, и бешено биться в закрытую решетку.

Прислонившись спиной к промозглой стене, Молли последний раз позвала его по имени, ощущая упадок сил в заранее проигранной битве. Деревянная ручка топора осязалась где-то рядом с ногой, как и выпавший из кармана телефон дисплеем вниз все еще справлялся со своей функцией освещения пространства.

Бледные руки, покрытые гусиной кожей с красными мозолями на ладонях, все еще подрагивали, а двигающиеся губы не произносили ни звука.

В ее мыслях были упоминания Бога, которого не удастся обдурить, который все должен видеть.

К ней подступала алая вода, окрасившаяся кровью ее не дражайшей племянницы, прибив к одному из прутьев лоскуток ткани с девичьего платья. Малышке не суждено узнать о мертвых огнях, но сопутствующая небесная звезда погасла, как и земная жизнь.

Сточными водами уносилась жизнь, и кровь смешивалась с отходами и трупным ядом гниющих тел, отравляющим пресные источники.

Сточными водами разум Молли Ригс несся вниз, размывая последние здравые мысли по стенкам ржавых труб.

______________________________

* - Строчки из стихотворения Анны Ахматовой “Встреча” (1943)

** - Кэтрин Эрншо - главный действующий персонаж романа Эмили Бронте «Грозовой перевал»

========== XIII ==========

Молли перестала следить за временем и, наверное, просидела бы в такой позе еще какое-то время, игнорируя затекшие ноги и то, что зубы предательски дрожали от холода. Фонарик на телефоне погас, послужив напоминанием, что и вне стен коллектора есть жизнь.

Дождь, кажется, кончился.

Ее взгляд был устремлен в одну точку достаточно долго, чтобы заметить следы крови, которые наверняка хранились здесь намного дольше, чем можно было предположить.

Пропадая в собственных лабиринтах разума, Молли почему-то вспомнила неопределенный период своей жизни, который привел к наихудшему исходу. Призрак человека, который походил внешне на отца вновь замаячил в сознании, взывая к благоразумию.

Она встретила его в Нью-Йорке, когда приехала сюда ради концерта не особо известной группы, сопровождая музыкантов на заработанные в кинотеатре деньги.

Ниже ее на добрую пару дюймов он был невостребованным актером на родине с ярко выраженным акцентом. Америка не принесла ему ничего кроме убытков, но тогда Молли не думала об этом. Прогуливаясь по одной из улиц, она искала того, кто мог бы купить пачку сигарет, не придираясь к ее возрасту. Англоговорящие туристы всегда соглашались. И Юстин согласился. Лишь протягивая непочатую пачку «Мальборо», прищурившись, задался вопросом о совершеннолетии.

В нем говорила природная доброта, бездетность (при всем желании) и незнание свода законов и особенностей менталитета. Любых. В тот день Молли нарекла его в сознании «причудливым сербом» и, просмотрев позже несколько фильмов с непосредственным участием нового знакомого, убедилась в отсутствии таланта. Юстин стал ее личным дилером табачной продукции в Нью-Йорке и человеком,отчасти напоминающим отца, который всегда вызывал улыбку. Быть может, дело было в мягкости взгляда и интонации, когда он называл ее по имени, а может и в том, что она подсознательно искала того, кто мог бы восполнить пробелы в душе.

Смерть матери выбила почву из-под ног. Родительница будто специально в очередной раз бросила свои обязанности на старшую дочь, предпочтя молча наслаждаться шоу в стороне. Ребенок бесконечно плакал, Джейн сузила круг своих дел до дочери и ночами рыдала по скоропостижному уходу матери чаще принимающей ее сторону.

Нужно было решать что-то с землей, домом, похоронами, старыми задолженностями, которые всплыли только сейчас. А Молли не знала, что с этим делать. Никто не учил ее изворотливости в серьезных денежных вопросах или тому, что нужно сказать при переоформлении бумаг.

И стоя на распутье своих желаний и интересов какой-никакой семьи, она бросилась в ночь, преодолевая расстояние, чтобы познать саму себя в дороге. Сожмется ли ее сердце от мысли, что сестра осталась одна в штате, который был бы велик для нее при любом раскладе или захочется ли свернуть на полпути, чтобы удостовериться, что родительское гнездо еще не полыхает от забыто не выключенной конфорки.

Нет, нет и тысячу и один раз нет.

Юстин предусмотрительно (или наоборот не) оставил свой адрес и даже пару раз угощал ракией и щедро намазывал на хлеб айвар приготовленный женой.*

Под покровом ночи Молли постучалась в дверь не надеясь, что он откроет и не вызовет полицию.

Тогда, как и сейчас она сидела, прислонившись к отрезвляюще холодной стене, ведя отсчет про себя, чтобы постучать вновь. Все мысли были заняты отцом и его именем, высеченным на мемориале 9/11. Люди дотрагивались до букв, складывающихся в распространенное мужское имя, не думая ни о нем, ни о его семье, будто бы это было имя какого-то персонажа, который не был реален. Не был человеком как они сами.

Юстин в атласном халате, доходящем до лодыжек, еще не отойдя ото сна, непонимающе смотрел на нее. Потерянную, жалкую и не понимающую того, как устроен этот мир.

«Сколько же ты проехала, девојче?»**

Пять часов? Шесть?

У него были ладони чуть меньше чем у отца, но обнимал с тем же трепетом. Он наставлял как Джералд О’Хара свою дочь учениями о любви к земле, но с посылом, что этот участок в Дерри, что давно принадлежит можно было бы продать. Эта мысль была лучше поджога прошлого. Правда, Молли пошла не по тому пути, что предложил Юстин, которого она не видела с той роковой ночи.

Идея переоформить дом, отказываясь от своей доли в пользу Джейн, была направлена на усмирение совести. Молли оставит ей дом, сестра будет получать пособие по инвалидности, если, конечно, захочет повозиться с бумагами и сможет выживать, полагаясь на доброту благотворительных организаций, которые станут поносить сбежавшую родственницу.

Молли вернется к началу, опираясь на голос отца из могилы, изменит то, что еще не пропало.

Ноги дрожали, когда она вернула вертикальное положение, предварительно подобрав мобильный телефон и топор, который как никогда казался бессмысленным. В последний раз, прикоснувшись к месту сварки, Ригс ухмыльнулась про себя тому, что еще как минимум час назад была уверена в возможности сломать эту конструкцию и всадить топор в голову обидчика.

Абсурд.

Настенные часы показывали половину восьмого, когда она вновь переступила порог пустого в одночасье помрачневшего дома.

Мокрая одежда с разводами крови и грязи со шлепком упала на пол. Топор, прислоненный к стене, остался неподалеку, как будто все еще ожидал своего часа.

Молли перемещалась по дому как заведенная на несколько оборотов игрушка и не отдавала отчета собственным действиям. Она старалась ни о чем не думать, когда вытирала пролитую воду с пола, оставляя грязные разводы на поверхностях, не заострять внимания на рисунках, которые были собраны в отдельную стопку, кроме того, что пострадал и был негласным виновником, почему девчонка решила остаться дома.

Половина красок смешались, и размягченный лист был готов в любой момент разойтись на части в руке, но контуры выведенные карандашом сохранились. Этот рисунок дойдет до нужного адресата и не останется пылиться среди остальных.

Молли приготовила для вещей племянницы коробку, в которой раньше хранились невостребованные воспоминания из прошлого дома. Она упаковала ни разу неношеные платья, прибереженные для особого случая, который никак не наступал в прошлом, игрушки разных поколений, диски с мультфильмами и еще не до конца использованную упаковку детского шампуня без слез с приторным клубничным запахом. Держа в зубах колпачок черного маркера, девушка зачеркивала имя «Иззи» на коробке и печатными жирными буквами написала «мусор», но быстро закрасила, дописав сверху «отдать».

Она промыла кисти для рисования, которые еще можно было облачить в упаковку и затерять среди остальных канцелярских принадлежностей, рассчитывая на невнимательность покупателей; перестелила постель, сняв с наволочек русые волосы, и выбросила приготовленные днем ранее сандвичи на ужин.

Молли тщательно пыталась сохранять напускное спокойствие, когда растирала тело под горячей водой или отбрасывала сырые вещи в корзину для грязного белья, чтобы потом, когда появится желание, отстирать въевшуюся кровь.

В половину одиннадцатого, зашторив окна от посторонних глаз, она устроилась на полу, обхватив колени руками.

« - Я хочу назвать ее Изабель.

- Изабель? – старшая сестра закатила глаза, покачиваясь на стуле в палате. – Может, тогда Белла или Белинда?

Джейн отрицательно покачала головой. Изабель – посвященная Богу должна была стать ее счастьем и последней отдушиной.

- Белинда звучит как Белладонна. ***

- Тогда, Харлин, - Молли откинулась на спинку стула и, прокашлявшись, попыталась сымитировать голос Харли Квинн из мультсериала, произнеся единственную фразу, которая отложилась в памяти. - Wow mama, check out the cute hitchhiker!****

Джейн засмеялась от столь нелепой пародии, пытаясь отвлечься от тянущей боли. Харлин слишком грубо и глупо. Кэтрин - распространенное имя, а Изабель от провансальского имени Isabeu со значением “Бог – моя клятва”.»

Молли покачивалась в тишине, прикусив согнутый большой палец почти до крови, тем самым возвращая себя из череды перманентных воспоминаний.

I look inside myself and see my heart is black

I see my red door and it has been painted black

Maybe then I’ll fade away and not have to face the facts

It’s not easy facin’ up when your whole world is black

Я заглядываю внутрь себя и вижу, что мое сердце черное,

Я вижу мою красную дверь, но она окрашена в черный.

Может, тогда я исчезну, и мне не придется мириться с действительностью.

Нелегко принять факт, что весь твой мир стал черен

- The Rolling Stones “Paint It Black”

_______________________________

* - Ракия («ракија») - балканский крепкий алкогольный напиток, получаемый дистилляцией ферментированных фруктов. По мнению специалистов, этот напиток представляет собой отдельную разновидность бренди.

А́йвар («ајвар») - овощная икра, пастообразная масса из пережаренного или печёного красного болгарского перца. Употребляется как приправа к гарнирам и мясным блюдам, а также как самостоятельное блюдо с хлебом.

** - Девојче (серб.) - девочка

*** - Белладонна (мать-королева ядов) - ядовитое растение.

**** - “Wow mama, check out the cute hitchhiker!” (1:18)

https://www.youtube.com/watch?v=1YFEMiB8afU&index=56&list=LLQpE5wxogBHelnjNbpEoCvw

Комментарий к XIII

Большое спасибо всем, кто оставлял комментарии и ждал продолжения.

Это очень приятно и мотивирует.

========== XIV ==========

“Lord help the mister who comes between me and my sister

Да поможет Господь тому господину, который встанет между мной и моей сестрой”

- The Puppini Sisters “Sisters”

Отпросившись на пятнадцать минут раньше с работы, Молли осматривала корпус городской больницы через лобовое стекло, не решаясь войти вовнутрь.

Черт подери, она, в самом деле, боялась.

Обезображенной ноги сестры, ее реакции на заученную ложь, придуманную во время бессонной ночи и встречи с Бишопом и его собачками-медсестрами, которые прижали бы к стенке, напоминая об оплате услуг.

Это напоминало то же волнение, что и после рождения племянницы, когда переминаясь с ноги на ногу, Молли курила на запрещенной территории, подбирая нужные слова. С рождением ребенка обычно поздравляют, но у нее не было ни малейшего желания поздравлять с загубленной на пеленки и смеси молодостью.

«На счет три. Это же не страшно. Совсем как отрывать с раны пластырь или восковую полоску с ноги. Поначалу больно, но нельзя остановиться на половине пути»

Как прыжок с обрыва.

Прихватив несколько рисунков, кроме последнего, она захлопнула дверь в салон и заставила себя войти вовнутрь, воровато оглядываясь и прикладывая железные усилия, чтобы не сбежать обратно. Задача не попасться на глаза кому-то из медицинского персонала была успешно выполнена.

Несколько дней назад Джейн перевели из интенсивной терапии в обычную палату с ежеминутно треплющейся соседкой и скрипучими кроватями со старыми матрасами и пожелтевшими застиранными простынями.

Замерев у входа в палату, Молли рассматривала сестру сквозь неприкрытую дверь. Штатив для капельницы пустовал по левую сторону кровати, внешних раздражителей не наблюдалось, возможно, не успели никого подселить. Затертая кнопка вызова медсестры, маленькая тумбочка с какими-то журналами и мобильный телефон, который бы сейчас больше пригодился старшей сестре.

Волосы мышиного цвета были переброшены на левую сторону и заплетены в подобие неряшливой косы. Почти бесцветные ресницы дрожали, а кожа приобрела болезненный оттенок.

Молли хотела войти в палату как можно тише, но дверь предательски выдала ее присутствие, заставив сестру испуганно открыть глаза, фокусируясь взглядом на незваной гостье. На ее лице возникла улыбка, которая давалась с большим усилием, а изящная рука потянулась вперед.

- Молли, - младшая сестра произнесла это полушепотом, продолжая блаженно улыбаться. – Я так рада, что ты здесь.

- Увы, не могу с тобой согласиться, - в привычной для себя манере отозвалась она, перехватывая протянутую руку и подходя чуть ближе. Стула рядом не было и пришлось устроиться на краю больничной кровати.

- Ну, как?

Джейн не хотела перечислять все, что подразумевалось под этим «как». Этот вопрос относился и к дочери, и к сестре, которая пересилила себя и пришла сюда, а еще к окружающему миру и событиям в нем не утихающим ни на минуту.

- Заебано и дерьмово, но жить можно. Ты здесь как?

Молли старалась не смотреть на то, что осталось от левой ноги сестры, побеждая детское любопытство схожее с похоронами дальней родственницы. Лет в пять или шесть ее и кузена завели в комнату, где покоился гроб и им то и дело, хотелось открыть крышку и увидеть, что происходит с телом. Кузен говорил, что покойникам закрывают глаза черной лентой, чтобы те не открыли их во время церемонии и не наслали на тебя проклятие. После она расплакалась, когда ее подвели ближе и заставили поцеловать на прощание.

С сестрой все было иначе. Ей ампутировали ногу, оставив какой-то обрубок чуть выше колена. Никаких больше коротких платьев, джинсовых шорт или комбинезонов.

Она будет скрывать этот дефект, исходя из эстетических соображений, и никогда не будет похожа на ту озорную девчонку, которой была еще несколько лет назад. Молли помнила, как втайне от мамы делала ей педикюр, а точнее криво красила ногти на ногах, попадая на кожу, или как они бежали наперегонки к заливу летом.

Боже.

Джейн мягко сжала ее руку, словно посылала импульс, отвлекая от воспоминаний.

- Неплохо. Правда, вчера питание погасло и включали, кажется, резервное. Приветливые медсестры и хорошо кормят, но здесь невыносимо скучно, а еще не хватает телевизора и детского смеха.

Старшая сестра непроизвольно вздрогнула на последних словах и, вызволив собственную руку, протянула несколько рисунков, пробубнив под нос: это тебе.

- Иззи очень красиво рисует для своего возраста, - с той же улыбкой произнесла Джейн, пальцем проводя по еле заметному карандашному контуру. - Когда-нибудь надо отдать ее в художественный класс. Думаешь, есть занятия для малообеспеченных семей?

Закончив фразу, она подняла глаза, не решаясь задать вопрос о медицинской страховке и о том, что скрывалось за тяжелым взглядом сестры. Джейн привыкла, что между ними всегда существовала доля недопонимания, какой-то отчужденности со стороны Молли и что та никогда не простит ей некоторых слабостей, которые были составляющими натуры.

- Ну, скажем так. Твое лечение обойдется мне как выпускной бал в «Плазе» в недешевом платье с пятой Авеню.

- В очень недешевом платье?

- Ну, не бутик.

Джейн кивнула и, коснувшись пальцами катетера в правой руке, отвела взгляд в сторону. Таких денег у них не было.

- Надо занять у кого-то. А потом вернуть, но не кредит в банке. Потом не рассчитаемся.

- Чтобы занимать, нужно после знать, чем отдавать.

Молчание вновь затянулось, и в затишье младшая Ригс все больше ощущала себя обузой.

- Как там Иззи?

- Осталась с Сарой, - слишком быстро произнесла Молли заученную ложь. – У меня на работе. Решила остаться и нарисовать что-то еще. Недавно ходили в парк как я ей и обещала. Потратила все мои деньги на то, чтобы прокатиться на китайских лошадях и объесться сладостями.

- Вы неплохо ладите в мое отсутствие, да?

Она согласно кивнула головой, жалея, что не может отвлечь сестру фотографиями, которые остались на утопленном телефоне или не захватила какой-нибудь журнал вместо тех, что предлагали в больнице. Про вакцинации и неудачные пластические операции с прикрепленными ниже фотографиями.

Джейн внимательно посмотрела на знакомое до боли лицо сестры, которое маячило перед глазами последние семнадцать лет. Когда-то ей хотелось походить на нее и при словах «лучшая подруга» вспоминать только ее.

- Ты так много делаешь для нас, - произнесла Джейн, не зная, какие слова благодарности, были бы уместны в данном случае. Будь у нее больше сил, она бы непременно обняла ее, но вместо этого, уподобившись излюбленному жесту покойной матери, прикоснулась к одной из прядей, что обрамляли лицо сестры, и попыталась заправить за ухо.

- Только не строй из себя бедную Фантину. Ты же знаешь, что я ненавижу излишнюю сентиментальность, а так начинаю чувствовать себя злой теткой Тенардье.*

Младшая сестра прыснула от смеха, но после заметила, что из последней вышла бы неплохая Хелена Бонэм Картер.

Молли задержалась еще на пятнадцать минут допущенного времени и с прежним грузом лжи покинула палату. Когда-нибудь ей придется рассказать правду и то, что она конкретно облажалась и совершила непоправимую ошибку, а жизнь не предоставляет права на второй шанс.

«Мисс Ригс»

Возможности покинуть казенные стены и остаться незамеченной не оказалось. Та же невысокая медсестра, что уже ловила ее разговаривающей с пустотой, теперь материализовалась с планшетом.

- Мы звонили вам сегодня утром, - произнесла она несколько укорительным тоном. – Вы уже ознакомились с перечнем предоставляемых услуг вашей сестре?

- Утопила телефон.

Медсестра недовольно цокнула и, подведя к стойке, положила перед ее лицом листок и историю болезни. Второе сразу же было убрано в сторону за ненадобностью.

Палата интенсивной терапии, наркоз, операция, консультация… Список и напротив него цена казался бесконечным. Сумма накапала почти в тысячу сто долларов, которую нужно было достать в крайний срок.

- С каких блять пор я должна оплачивать еще и услуги медсестры? - вспылила Молли, придираясь к последнему пункту. - Разве, выносить утки не входит в ваши обязанности?

- Услуги сиделки вы можете выполнять сами.

- Идите-ка к черту, - она произнесла эти слова относительно тихо и, развернувшись, быстрым шагом отправилась в сторону выхода, игнорируя зов медсестры.

Молли снова бежала от “этих” взрослых проблем, которые теперь обрели форму денежного долга. Его нельзя было перевести на кого-то еще. Она все еще числилась опекуном и все затраты и имя в предполагаемой страховке значилось только ее.

Идти за советом было не к кому.

Укрывшись от чужих взглядов в салоне пикапа, в котором пахло бензином и лимонным ароматизатором для машины, а на сидении все еще можно было обнаружить крошки от печенья, Ригс озлобленно на весь людской род ударила ладонями по рулю, выпуская из себя ненависть ко всему происходящему.

Молли с трудом могла вспомнить все составляющие прошлой ночи после того как сидеть на полу оказалось невыносимым. Она металась по комнатам, как загнанный в клетку зверь, заламывала собственные пальцы, сжимала до скрипа зубов запястья и как в детстве перескакивала с деревянного пола на сидения мягкой мебели и, потоптавшись ступнями по обивке, спрыгивала вниз.

Теперь, сидя по-турецки на диване, Ригс пыталась справиться с дрожью по всему телу. Она выпила уже не одну чашку горячего чая, а после перешла на кофе, когда осознала, что не в силах сомкнуть глаз без последствий в виде истерики накатывающей откуда-то извне, где жили внутренние демоны, питающиеся сомнениями и опаской.

В какой-то момент ей пришла в голову мысль, что, возможно, она уже умерла и ад выглядит именно так или по ошибке проснулась в теле какой-то другой Молли Ригс, которая на самом деле Маргарет Ригс и теперь пытается разрешить ее проблемы.

Она была готова поверить в любую путаницу времен и реинкарнацию, переключая каналы кабельного телевидения, которые не торопились отвлечь от проблем.

Соседские псины вновь зашлись припадочным лаем в попытке привлечь к себе внимания.

Тяжело выдохнув, Молли поднялась с дивана и, бросив на лежащий рядом топор подушку, подошла ближе к окну, пытаясь различить что-то под покровом ночи. Последние несколько дней уличные фонари и вывески в ближайших кварталах обесточивали, ссылаясь на ремонт плановый ремонт проводки. Как-то предсказуемо и бессмысленно.

От мягкого света исходящего из окна соседской гостиной было мало толка, но она смогла уловить движение, будто бы кто-то махал ей, чем дразнил и вызывал бурную реакцию у шавок.

Еле различимые очертания во тьме приобрели вид знакомого клоуна дружелюбно размахивающего детской рукой в знак приветствия. Не знай она его, то решила бы, что это был манекен или реплика, но после непродолжительного общения не было сомнения в достоверности человеческой конечности.

Оно приближалось к ее окну слишком быстро, и не прилагая никаких усилий, будто бы двигалось по транспортерной ленте как в аэропорту. Рюши и нижняя часть лица были перемазаны кровью ничуть не походившей на бутафорскую.

Оказавшись ближе, Оно постучало отрубленной конечностью по стеклу, сопровождая это кривой усмешкой.

Нервно сглотнув, Молли делано поморщилась и, прислонив средние пальцы обеих рук к стеклу, переняла его выражение лица, а после секундного колебания с силой дернула занавески.

Припизженный, блять.

Это было похоже на видение. Выдумка преследовавшая ее. Кислотный флэшбек.

«Нужно держаться поближе к топору»

Стоило ей отвернуться от окна, как клоун обрел плоть и кровь и слишком реалистично схватил за горло, как и тогда в коллекторе, приподнимая на добрую дюжину дюймов над полом. В этот раз хватка была крепче, и она ощущала, как пульсирует собственное горло.

Оно встряхнуло ее как безропотную куклу, прикладывая затылком к оконному стеклу до чертовых искр в глазах.

- Если бы оно сейчас разбилось, - прохрипела она, болтая ногами в воздухе. – Я бы засунула осколки тебе в задницу.

Ее страх эфемерен. Клоун встряхнул еще несколько раз надеясь учуять боязнь скорой смерти, но вновь ничего. Это было даже обидно. Столько усилий и времени, а все впустую.

Отбросив ее за ненадобностью, Оно посмотрело на нее сверху вниз.

Закашлявшись, Молли схватилась за горло, пытаясь не выхаркнуть внутренности и нормализовать дыхание, поднимаясь на ноги. От маленькой верхней конечности он избавился, и она бы не удивилась, если завтра обнаружила у порога дома эту самую культю, а позже и полицию, оцепившую по периметру земельный участок.

Прижав руку к шее, Молли нарочно задела его плечом, возвращаясь на диван. Она уже не пыталась обнаружить природу фокусов, когда он умудрялся оказываться рядом с ней, не отпирая дверь и не скрипя половицами.

Умный дьявол.

Непрошеный гость бесшумно и по-хозяйски нагло перемещался из комнаты в комнату, как будто выискивал потерянную вещь.

- Прелестный рисуночек, Моллс, - произнес он, шурша бумагой. – Когда я видел его в прошлый раз, он еще не высох.

- Можешь оставить себе, - крикнула Ригс, скрестив руки на груди. – На память.

Оно выдавало свою близость только перезвоном треклятых колокольчиков, которые напомнили ей детскую игру, когда нужно было ориентироваться в пространстве с закрытыми глазами и пытаться поймать человека, идя на его голос, слыша хлопок или колокольчик.

Заслонив собой экран телевизора, клоун склонился ниже и завел обе руки за спину.

- Молли, - деловито начал он. - Я тут принес тебе кое-что!

- Еще одну руку? Или подожди-подожди, - она хлопнула ладонями по диванной обивке с деланным азартом человека, который пытается предугадать исход спортивного матча или отгадать фигуру в игре «крокодил». – Ногу! Две ноги!

Его лицо исказилось в разочарованной гримасе от услышанных неправильных ответов.

- Ну, Молли, ты меня огорчила. Я думал, ты сообразительная девочка. Последняя попытка!

Ригс пожала плечами и постаралась как можно незаметней продвинуть руку к топору, надеясь, хоть сейчас отыграться по своим правилам. Со стороны должно было показаться, что она просто потянулась к телевизионному пульту.

- Тогда, угадай в какой руке!

Цирк.

- Ну, - она задумчиво сдвинула брови к переносице. – В обеих?

Клоун скрипуче засмеялся и закивал головой. Когда он смеялся его глаз чуть уходил в сторону, что выглядело, по меньшей мере, нелепо, но под стать происходящему.

И черт подери, его конечности гнулись во все стороны. Не разжимая ладоней от предмета за спиной, он без особых усилий вывернул руки, протягивая забытую винтовку.

- Решил вернуть тебе игрушку, хотя ты обещала сама заскочить за ней как-нибудь. Ну же. Чего ты ждешь? Возьми ее! Или она тебе не так уж и нужна?

Молли подалась корпусом вперед и протянула свободную руку. Сейчас был подходящий момент, чтобы всадить топор в голову или для начала в руку и поставить жирную точку во всем деле. Она поставила все на кон эффекта неожиданности, когда резким движением вынула холодное оружие, замахиваясь на удар точно в плечо. Клоун ожидаемо увернулся, а топор рассек воздух и вписался в материализовавшийся из ниоткуда журнальный столик.

Она почувствовала себя загнанной в угол крысой, которой оставалось шипеть и скалиться, пеняя неудачу на саму себя.

Ожидать долго ответа не пришлось.

Сердце пропустило удар, когда она оказалась впечатанной в диван. Обе ее руки были раскинуты в разные стороны и сжаты на запястьях, не предусматривая ни малейшей попытки сопротивления. От непривычной боли глаза предательски заслезились.

Оно возвышалось над ней, а вместе с тем наслаждалось триумфом, которое на вкус было похоже на источаемый детьми страх. Приторное удовольствие, растекающееся по горлу как горячая кровь.

- Ты всегда так тепло благодаришь за подарки?

Клоун буквально выдохнул эти слова ей в лицо. Из его рта сочился смрад гнилого мяса как из лавки мясника с примесью чего-то мертвого.

Если бы Молли спустя время попросили бы описать запах смерти, то она бы назвала эти составляющие.

- Только когда мою племянницу убивают.

Она хотела отбиться ногами или набрать в рот больше слюны, чтобы после плюнуть прямо в глаз. Оно завело ее руки над головой и одним движением дернуло за ногу вниз. Брыкаться подобно перевернутому на спину жуку было бесполезно.

- Смотри внимательно.

Атласная ткань мягко коснулась кожи. Двумя пальцами он сжал ее подбородок, не допуская возможности отвернуться.

Клоун медленно закатил глаза и, подняв верхнюю губу, обнажил несколько рядов мелких акульих клыков, а после продемонстрировал идентичный нижний ряд. Его челюсть трансформировалась в нечто, неподдающееся логическому объяснению и описывающееся не иначе как пасть. Вся ротовая полость была заполнена этими клыками. Глазницы вовсе опустели, будто бы и не предусматривались в строении черепа.

Смрад усилился.

Молли хотела зажмуриться, встряхнуть головой, отгоняя увиденное, что ставило под сомнение человеческое начало ее знакомого, но неведомая сила не позволяла оторвать глаз и повелевала смотреть дальше, поддаваясь навстречу неизвестности.

Изнутри него исходило странное свечение, наполненное голосами, зовущими на помощь, как в документальных записях телефонных разговоров во время теракта. Кто-то и не один вопиял, и этот вопль мертвых сложился в один до боли схожий на голос отца.

А после наступила темнота, забытье схожее небытием.

Ни плоти, ни телесности. Неподвижность: ни подъема, ни падения, ни спуска. Ни контроля над собственным сознанием, чтобы понять долго ли это продолжалось и продолжалось ли.

Лишь вневременное пространство недвижимой точки.

Больше не будешь играть со мной в молчанку

Я кричу тебе в ухо

Мучаясь от голода, ни перед чем не остановлюсь

Пока не попаду внутрь тебя навсегда.**

_______________________________

* - Герои романа Виктора Гюго “Отверженные”.

После отсылка к одноименной экранизации Тома Хупера 2012 года.

** - Matthew Mayfield – Quiet Lies.

(За достоверность перевода не ручаюсь, т.к. мне кажется, что он отчасти неверен)

========== XV ==========

Человеческая плоть не вынесет ни ад и ни рай, предпочтя балансировать между этими абстрактными понятиями.

Темнота без намека на языки Инферно.

Нить прошлых перерождений изящно соткала человека, не давая ему обезуметь в ужасе, оставаясь на трещинах старого и нового мира, ведь прежнее небо и прежняя земля миновали.*

Молли открыла глаза по звону (не заведенного с ночи) последнего сигнала будильника ровно в восемь утра за сорок пять минут до начала рабочей смены. Это напоминало черную дыру в памяти как после очень-очень хорошей попойки или нескольких бессонных ночей, когда организм сам решает в какой момент стоит закрыть глаза, отстраняя из строя реальности.

Она очнулась на диване с затекшей шеей после неудобной позы.

Никаких клоунов, никаких окровавленных конечностей, никакого наряда полиции оцепившей дом. Ничего.

Молли бы скинула все на усталость, не вдаваясь в выяснение, почему сломанный телефон с неустановленным будильником разбудил ее в восемь утра (ведь дважды в день и сломанные часы показывают точное время?) и почему глубокая трещина, которая должна была образоваться после удара в журнальный столик топором, волшебным образом затянулась.

Но винтовка.

Огнестрельное оружие покоилось рядом с холодным на идеально гладкой поверхности стола. Издалека бы показалось, что Ригс готовится как минимум к заговору или массовому убийству или, насмотревшись фильмов ужасов, попыталась обезопасить себя, прежде чем в дом ворвутся зомби посланники апокалипсиса.

Она питала к себе ненависть как к ебаной наркоше, которая не в состоянии отличить реальность от ночного кошмара.

Прислонившись лбом к отрезвляющему холодной сталью стеллажу, пряча лицо в прохладных ладонях, чувствуя кожное сало на пальцах, коснувшихся носовых пазух, она хотела кричать, когда музыка в супермаркете по прошествии двенадцати часов стала повторять песни по кругу, заткнуть уши, когда механический женский голос оповещал о какой-то акции и товарах со скидкой.

Сорваться на каждого и пропустить еще несколько дней, чтобы проснуться в следующий понедельник, а еще лучше вообще не проснуться.

- Как можно узнать запах? – дряблая рука старушки сочетающей в себе черты «Королевы людских сердец» своей прической «под пажа» и Джеки Онассис (благодаря твидовому костюму) дотронулась до ее плеча. – Я бы хотела узнать запах.

Старушка покрутила перед лицом Молли обычным антиперспирантом, который как один имел специфический запах.

Хотелось съязвить и добавить, что запах старости пусть и выраженной благородно не перекрыть ни одним парфюмированным дезодорантом, что уж говорить об антиперспиранте, который с трудом заглушал пот.

Но нарастающая снежным комом сумма долга заставила выдавить из себя улыбку и с радостью дернуть за пластмассовую крышку, предлагая хоть задохнуться от аромата химии. А после также приветливо указать на кассу, надеясь, что проклятия, произнесенные в мыслях, не отпечатывались на лбу.

Это заняло несколько дней поиска в старых папках, макулатурой которых она собиралась устраивать поджог. Чуть пожелтевшее и сложенное в несколько раз завещание на землю в Дерри с указанием собственника. На бланке сверху значилось название юридической конторы, а внизу подпись, как прародителя, так и заверяющего.

За все годы Молли ни разу не проявляла интереса к тому, где захоронили кости стариков и кто занимался этим, если не близкие родственники. Государство? Смешно. В Дерри никто бы не стал шевелиться ради трупов, которые обнаружили, по всей видимости, не в доме.

Ей казалось, что в такой дыре не может быть больше одной юридической фирмы и то оплетенной за ненадобностью паутиной. Что могут делить местные жители кроме горя, которого хватало на душу каждого.

К своему удивлению, в Дерри обнаружилось две пожираемых конкуренцией не слишком рентабельных фирмы, выживающих за счет постоянных клиентов. Никому не придет в голову нанимать адвоката в маленьком городе, когда крупные города пестрили поистине профессионалами, обладающими той самой волшебной палочкой, вытаскивающей вашу задницу из передряг и превращающие тыкву максимального срока в карету минимального.

Выкроив время перед работой, Молли почти подготовилась к встрече с неким Александром Баттерли, который заверял документы и возможно имел отношение к адвокатской практике только в ее предположениях.

Тонированные стекла не пропускали солнечный свет в вытянутое помещение офисной приемной. Несколько плотно закрытых пластиковых дверей, стены обшитые панелями и несколько офисных стульев пододвинутых плотно к стенке на определенном расстоянии друг от друга, будто бы ожидающих вели на расстрел, а не предлагали подождать. Кулер, криво приклеенные ксерокопии кодекса.

Окружающая обстановка упорно напоминала похоронное бюро или того хуже морг, в котором не хватало люминесцентных ламп и витающей в воздухе скорби и формалина.

Выпрямившись, Молли как маленькая девочка постукивала пальцами по коленям, следя за тем, как секундная стрелка настенных часов совершает полный круг и немного подрагивает на тройке.

Девушка-секретарь, походившая своей нервозностью на практикантку, которой не повезло стажироваться в подобном месте, пообещала связать с Баттерли или же найти хоть какую-то информацию о его местонахождении и зацепку по интересующему вопросу. Как выяснилось, этот тип уволился с застойного болота Дерри и не то перевелся, не то предпочел сменить род деятельности пару лет назад, что было не удивительно.

Ценные кадры здесь не задерживаются. Ну и раз он понадобился Молли, то он, безусловно, не мог оказаться на месте. Она даже не удивилась бы, узнав, что этот парень оставил заявление на увольнение часом ранее ее прихода.

От неопытной стажерки проку было не больше чем от бесплатных консультаций на форумах, где некоторые мужчины любили вспоминать кодекс Наполеона, когда речь заходила об имуществе.

Было и еще кое-что отталкивающего в этой девушке, что склонилась над какими-то старыми бумагами и периодически поднимала глаза на монитор компьютера. Она ничуть не вписывалась в интерьер похоронного бюро юности. Светлые с карамельными бликами волосы говорили, что на укладку было потрачено не меньше часа, а это платье, подходящее для какой-нибудь коктейльной вечеринки облегало фигуру песочные часы.

Такие девушки игриво говорят в кафе, как будет банановый сплит по-французски, но никак не протирают качественные ткани в офисах за монотонной работой.

Это было немым уколом в сторону Молли, которая не собиралась ровнять их внешний вид. Преимущество было бы не в ее пользу.

Небольшой побег на гардероб сестры вперемешку с памятными вещами матери получил необходимую встряску и как результат: широкая в бедрах юбка с примесью шерсти и оставшаяся со школьных лет рубашка, приходившая в пору спустя годы.

Природа вдоволь отдохнула на ней, наградив возможностью нелепо выглядеть в платьях и юбках, но гармонично смотреться в растянутых спортивных штанах или джинсах, прихваченных английской булавкой на месте пуговицы.

***

Час поисков оказался безрезультатным, и стажер пообещала связаться или выслать необходимую контактную информацию на электронную почту или факс (ха!), но памятуя утопленный телефон, Молли обещала заходить к ней каждый день, пока не получит необходимую информацию.

По крайней мере, это будет достойным оправданием бездействию. Она пыталась, почти прилагала титанические усилия, но нихуя не вышло. В школе бы эта отмазка может быть сгодилась для учителя химии.

Ригс хотелось сбежать к старому телефону-автомату у двери и бросить двадцатипятицентовик, а после набрать номер кого угодно, чтобы вылить накопившееся дерьмо как на горячую линию психологической поддержки, до которой она не опускалась, чтобы не счесть себя окончательно поехавшей одинокой сукой с климаксом на пороге.

Ей отчаянно хотелось позвонить кому-то из прошлого, кто знал ее еще беззаботной девочкой, строящей обширные планы на обозримое будущее и язвительно отвечающей на фразу «Дай-то Бог», что оного не существует. Или отпроситься с работы и рвануть в другой штат на выходные, ведь так просто плыть по американским автострадам, укрываться заботливой материей сумрака, который скроет ветреную дочь дороги от посторонних глаз.

Сейчас она была марионеткой в руках опытного кукловода, который отбрасывал ее как суденышко из стороны в сторону в шторм.

В насмешку мыслям из динамиков заехавшей на парковку машины раздавалось пение «Как прекрасен мир» Луи Армстронга, вызвавшее нервный смешок, а после прилипшее к языку до конца дня.

По окончанию ночной смены пришло осознание, что нет нужды возвращаться домой.

Молли сидела среди пыльных вещей в служебном помещении с початой пачкой чипсов и недопитым с обеда кофе, в который под вечер было решено долить немного списанного месяцами ранее виски. Хотелось дождаться трех или четырех утра, когда камеры перезагружались снова и вынести из кассы триста долларов, дабы положить начало конца денежной петли на шее.

Но это было глупо и срабатывало только в теории.

Вина за содеянное пала бы если не на нее, то на весь коллектив и была бы разбросана по частям как последний кусок пирога, набрасывая еще одну петлю или расшатывая табуретку, чтобы после выбить ту из-под ног, срывая овации.

Автоматические двери при входе среагировали на движение и уведомили о том, что кто-то вошел вовнутрь.

Блять.

Обороняться было нечем. Служебное помещение не предусматривало наличие кнопки вызова полиции, но имело при себе старый табурет и припрятанную пачку тампонов. Ни-ху-я.

Бродяги редко забредали в дневное время суток и выживали фондами спасения, а еще тем, что выносили сердобольные повара в конце дня. В первую очередь, ей двигала меркантильная сторона, удавившаяся, если бы кто-то посягнул на дневную выручку, предварительно не взяв в долю.

Вчитываясь в состав газировки, стоял тот самый долговязый парень, с котормы Ригс уже встречалась успела потрахаться.

- Магазин закрыт.

Он нервно дернулся и вернул бутылку на место.

- У вас горел свет, и я подумал, что вы работаете круглосуточно.

- Это была частная вечеринка.

Ни одна из идиоток не закрыла дверь, хотя, возможно, Ригс сама должна была ее закрыть. Заебись. Был плюс в том, что теперь появилась потрясающая возможность грубить за нихуя, хотя бы потому, что сейчас не рабочая смена и это не покупатель.

- Я ничего не украл, - оправдывающимся тоном произнес он, поднимая правую руку вверх ладонью вперед, сжав три выпрямленных пальца вместе – скаутский знак. Кажется, означал мудрость и долг перед самим собой.

Молли указала взглядом на дверь и, удостоверившись, что больше никому не взбрело в голову, проверить работает ли лавка круглыми сутками, поспешила скорее убраться отсюда. Через восемь часов все равно возвращаться обратно.

Парень поджидал ее в паре метров от выхода, перемещая вес с пятки на носок. Рубашка шамбре и абсолютная незаинтересованность в происходящем, которую Ригс бы с удовольствием разделила, если бы большинство окружающих людей находились на уровне солнечного сплетения, а она неторопливо поглядывала вдаль, выискивая нужный автобус.

«Что там было в правиле никогда не заниматься сексом с парнями из Дерри?»

- Появлению может позавидовать мой знакомый фокусник, - не подумав ляпнула она, подходя ближе. - Собирался в одиночку выносить магазин, но решил ограничиться бутылкой колы?

- Присматривал еще пачку сигарет. Как там частная вечеринка?

Обмен взаимными шпильками можно считать оконченным.

- Живешь неподалеку или ходишь по ночам по улицам?

- Скажем так, решил поздороваться, но в связи с тем, что ты устроила частную вечеринку…

Молли прыснула от смеха, потирая замерзшие предплечья. Летние ночи в Дерри не имели ничего общего с представлениями о душном времени года и было примером того как днем можно изнемогать от жары, а ближе к ночи ежиться от озноба, переминаясь с ноги на ногу.

- Добрался на последнем автобусе или своих двух? Хотя, не отвечай, будь у меня такие же страусиные ноги, то я бы устраивала забеги с автомобилями и зачастую бы одерживала победу, а после открыла букмекерскую контору, ставя все на саму себя.

Теперь пришла его очередь прыснуть, отворачиваясь в сторону парковки, на которой одиноко стоял пикап. Сигарета вновь была заправлена за ухо. Ребячество.

- Какие планы?

Глупый вопрос.

- Конкретика.

Ригс любила это слово оттого произнесла его с каким-то особым волнением, относившееся исключительно к буквам, но не ситуации. Она вытянула руку в надежде перехватить сигарету, но знакомый снова сделал шаг назад от резкого движения, нарушившего границы личного пространства.

- Конкретика, - снова повторила Молли после короткой паузы, завладев сигаретой. – Уточни, какие планы должны быть, чтобы я выкроила в своем ахуительном расписании час. Кажется, мы уже получили все, что хотели.

- Наверстать упущенное. Как насчет фокуса?

Она кивнула, надеясь, что сейчас он не вытащит у нее из уха зажигалку или не покажет что-то банальное. Это бы напомнило отца, умевшего брать пятицентовую монету из воздуха.

- Блять, серьезно? – в погоне за образом отца Ригс упустила момент, когда незажженная сигарета в зубах стала тлеть. – Прикурить от мизинца?

Практичная магия в действии.

Как прекрасен этот мир.

От непривычно крепких сигарет она закашлялась, сменяя хрипы из горла на неуместный смех. Такие фокусы были бы по душе, когда лежа бок о бок нужно было тянуться к потертой кожаной куртке, чтобы выудить из кармана искрящую зажигалку.

- Если не боишься одноногих пиратов и сундука мертвеца заполненного дерьмовыми секретами, то прошу на борт, - она крепко затянулась и выпустила дым в сторону пикапа. - Хотя, думаю, ты быстрее дойдешь на своих двух, пока я запущу мотор.

Говорю про себя… что за прекрасный мир!

Молли пропустила его вперед, сжимая между пальцев тлеющую сигарету, норовившую обжечь кожу, про себя отмечая, что рубашка чуть велика, а в кармане темных джинсов очень вовремя был мобильный телефон.

«Дерни сильнее, - бросила она, последний раз затянувшись до нового приступа кашля, выбивавшего все дерьмо»

Блядская натура одержала верх и Ригс возненавидит себя, как только заведет двигатель, когда тишина прерываемая потрескиванием магнитолызаставит нервничать и ей захочется отшутиться, вспомнить про горчичный соус от хот-дога, въевшийся в обивку или о том, что она ненавидит звать кого-то к себе и на пороге дома задержаться, перебудив соседей сигнализацией крича, что Пэм – грязная шлюха.

Она хотела отыскать духовное утешение взамен привычному плотскому, но сделала предпочтение в пользу фрикций внушающих, что она все еще жива и, наверное, чувствует что-то кроме отчаяния.

Час безумству и счастью! О бешеная! О, дай же мне волю!

(Почему эти бури и смерчи несут мне такую свободу?

Почему я кричу среди молний и разъяренных ветров?)

…О, отдаться тебе, кто бы ни была ты, а ты чтобы мне отдалась наперекор всей вселенной!

…О, вырваться из цепей и условностей,— тебе из твоих, мне из моих.

…Вытащить кляп изо рта, говори и кричи, что захочешь,

Почувствовать, что наконец-то сегодня я совершенно доволен, и больше ничего мне не надо.**

________________________________

* - Новый Завет. Откровение святого Иоанна Богослова. Глава 21.

** - Уолт Уитмен “Час безумству и счастью”

Упоминаются строчки из Louis Armstrong - What a wonderful world

Комментарий к XV

Большое спасибо тем, кто оставлял комментарии. Люблю.

Это заставило отложить некоторые дела и закончить главу раньше запланированного.

========== XVI ==========

…когда Он создал тебя, лежащей в постели,

Он знал, что делал,

Он был пьян, и Он был сверху,

и Он создал горы, моря и огонь

одновременно

Он иногда ошибался,

но когда Он создал тебя, лежащей в постели,

Он превзошёл всю свою Благословенную Вселенную

- Чарльз Буковски “Да-да” // yes-yes

Некоторые девушки как шоколадные конфеты в красочных обертках.

Ты знаешь, как выглядят шоколадные конфеты, но всегда трепетно разворачиваешь яркую, шуршащую под пальцами фольгу и с замиранием сердца в первый раз пробуешь начинку. Не спеша, чтобы лучше ощутить вкус ликерно-сливочной помадки, крема или нежного суфле. После первой конфеты процесс постепенно теряет свой былой интерес, и отправляешь по несколько конфет в рот за раз, ведь уже знаешь, что тебя ожидает.

Иногда приходит разочарование и за красивой оберткой, броским многообещающим слоганом, получаешь простую сладость с неоправданно высокой ценой. Но иной раз за дешевой карамелью скрыто сокровище, которое хочется еще и еще. Даже когда сводит зубы.

Ты открываешь конфету за конфетой, зная их вкус, и испытывая удовольствие от вкусовых ощущений, а не визуальных.

Девушки в отличие от конфет умело показывают свои достоинства и скрывают недостатки. Облачаются в тонкие кружева и ремешки, взывая к животному желанию, сорвать с себя каждую тряпку, не скрывающую возбужденного тела.

***

В доме ничего не поменялось с последнего визита Пеннивайза. Разве что топор она убрала в комнату, спрятав у изголовья импровизированной кровати.

Ригс кинула сумку с формой в сторону и туда же отправились ключи на цепочке. По-хорошему здесь и воровать было нечего.

На ней была плотная белая блузка с коротким рукавом, наверное, еще из гардероба матери и юбка, которая еле удерживалась на бедрах. Неудачная поездка в юридическую фирму.

Не разрывая зрительного контакта, Молли расстегнула молнию на юбке, позволив предмету гардероба соприкоснуться с дощатым полом.

Она подошла ближе, вставая на носочки почти как балерина, слишком чувственно припадая к губам. Под свободными рубашками и форменными батниками не скажешь, что она тощая, но стоило провести ладонью по изгибам тела, то ощущались лишь кости обтянутые бледной кожей.

Узловатыми пальцами Молли дернула пряжку ремня, не разрывая поцелуя, плавно расстегнула ширинку брюк и прежде чем отстраниться, прикусила нижнюю губу.

Его пальцы скользнули под ткань хлопчатобумажных трусов, которые не вязались с образом сексуальной девушки. Влажно. Некоторые любят пробовать их на вкус как конфету.

Когда ее острые колени коснулись пола, он поднял ее за подбородок, скользкими пальцами очерчивая линию губ в немом приказе открыть рот. Конфеты не пробуют сами себя на вкус, они уже знают свою начинку. Молли тяжело дышала открытым ртом; обжигая горячим, как пар дыханием пальцы, что водили по нижней губе.

Ее глаза были широко распахнуты и болезненно блестели в сумраке комнаты. Бездуховно, грешно по христианским учениям, когда она умело, вобрала член в рот, порождая вопрос о том, сколько раз ей приходилось делать это, чтобы достичь совершенства.

Пеннивайз запустил пальцы в ее волосы слегка сальные у корней. Светлые мягкие как у детей пряди электризовались, соприкасаясь с дешевой синтетикой блузы. Он оттянул одну из них, наматывая на палец, как прочел в ее воспоминаниях.

Нелюбимая племянница делала также, когда ей было несколько месяцев отроду: хватала крошечными пальцами и тянула на себя. Иззи получала по рукам и угрозы, которые не понимала.

Молли не бросилась кидаться с моралями, лишь специально слегка задела зубами головку члена. Словно заряд электрического тока прошелся по его человеческому обличию, и ощутимо твердая земля ушла из-под ног.

Она отстранилась, отползая на коленях назад, не спеша принять вертикальное положение. На припухлой нижней губе осталось немного слюны, напоминающей тягучий яичный желток. Дрожащими пальцами Ригс расстегивала пуговицы на блузе, предоставляя взору угловатую мальчишескую фигуру. Почти подростковую.

Светлые пряди всегда собранные в хвост сейчас скрывали золотым водопадом твердые вишни сосков.

Ее недостатки можно было превратить в достоинства. Облить горячей кровью с головы до ног, окрасить волосы как белые розы в красный цвет, позволить прилипать к груди и каплями стекать ниже. Сделать ее кожу сладкой, пропитать страхом как лучшей парфюмерной водой мира.

Рождение Венеры в неказистой особе из Куинси.

Молли поманила в сторону матраса и с мягкостью во взгляде, пришедшей на смену ярости, бережно помогала ему снять рубашку, откидывая в сторону. Она скользила губами по шее, груди, где предположительно должно было биться сердце, даря нерастраченную нежность, что хранилась в ней годами. Несвойственно переплела их пальцы, оттягивая нижнюю губу в поцелуе.

Бог был в комнате, когда мужчина сказал женщине: Я так сильно люблю тебя.

Обхвати меня ногами, притяни меня.

Притяни меня.

Притяни меня.

Иногда, когда ее сосок оказывался у него во рту она шептала: “О, мой Бог”

Это также одна из форм поклонения Богу.

… Ее бедра двигались, словно хотели растолочь в ступке корицу и гвоздику всякий раз, когда он выходил.*

Вдавливая своим весом, Оно чувствовало каждую ее кость, видело подрагивающие ресницы, чувствовало дыхание. Омерзительное доверие к партнеру, вытесняющее страх.

- Не долби, - прошептала Ригс, прикусывая мочку уха, обучая точно мальчика, что нужно делать.

Она предпочла быть сверху, самостоятельно выбирать темп и как-то неестественно запрокидывать голову.

Человеческими руками Пеннивайз чувствовал жар ее кожи, алую кровь, что реками текла внутри нее, как толчками билось сердце. Он мог просчитать каждый позвонок и вырвать весь скелет, обгладывая кости и наслаждаясь молодым, но гнилым на вкус мясом, если бы захотел.

Равновесие на бедрах, прыжок, наклон, объятия, изгиб руки и сжатие.**

Когда ее губы вновь накрыли его, а узловатые пальцы впились в затылок, Оно могло точно сказать, что Ригс ела в течение дня. Пряности хрустящего багета на завтрак, несколько чашек кофе (последнее было по-ирландски), горький привкус после женских сигарет с отдушками и тех, что были выкурены в машине. Дым пропитал волосы, но с кожи стал почти незаметен, смешавшись с запахом живого тела, пота и геля для душа.

Притяни меня.

Плавное движение бедер сменилось. Она увеличивала темп, вырывая из его губ, скорее рык, нежели стон. Оно скользнуло пальцами по ее бедрам с близко расположенными венами, жалея, что нельзя выпустить когти, вспарывая ей ногу, когда она впивалась ногтями.

Отстранившись, Молли сжала губы в тонкую линию и отвела взгляд куда-то в стену, учащенно моргая, будто бы ей что-то попало в глаз. Тяжело выдохнув, Ригс пробубнила что-то вроде: «Я плачу, когда кончаю»***; взбила руками собственные волосы, прилипшие к влажной шее, и изменила собственной привычке.

- Удивительно, - прошептала она, на мгновение, припадая к губам.

В ней зарождалась мимолетная любопытная симпатия, когда его рука находилась на оголенной пояснице.

Устроившись рядом, она поспешила отвернуться и устремить взгляд в дверной проем, как будто должен был вернуться разъяренный ревнивый муж, которому только что изменили или Иззи с просьбой приготовить что-нибудь. В тишине Молли была бы даже рада переключить внимание на бессмысленную ругань с кем угодно, чтобы только не ощущать напряжение, повисшее в воздухе, которое испытывала лишь она.

Ригс никогда не оставалась на ночь у любовников, а если такое и происходило, то она переключалась на видеоигры под бутылку пива, просмотр глупых телешоу или забавных для кого-то роликов с видеохостинга.

Она и к себе никогда никого не звала, но на это были причины в виде матери, младшей сестры, а затем племянницы. Отвратительно.

Теперь лежа спиной к одному из любовников (имя, которого до сих пор было пятном в памяти (Роберт, верно?)), она не знала, что делать и искренне надеялась, что у него появятся неотложные дела, и он испарится также быстро, как явился к ней на работу пару недель назад. Молли даже пообещала самой себе, что устроит скандал, если он сейчас попробует к ней прикоснуться, как это показывают в кинолентах или что-нибудь начнет говорить.

Потребность в общении пропала слишком быстро.

- Пойду, налью воды.

Ригс произнесла это больше для себя, чем для него, не смея повернуть голову назад в приливе стыда.

***

Пеннивайз с нескрываемой усмешкой вслушивался в ее шаги за стенкой, которые создавали видимость поиска стакана.

Она оттягивала момент возвращения в комнату всеми возможными способами: наливала воду под минимальным напором, зачем-то задвинула стулья и задернула старые занавески, будто бы отгоняла случайных зрителей в лице не заплативших за сеанс подростков, затаившихся на задних рядах.

Молли вернулась в помещение со стаканом (для видимости?) и, остановившись, принялась делать глоток за глотком. Размеренно, слегка запрокинув голову, почти сексуально будто бы снималась в рекламном ролике питьевой воды.

Длинные волосы прикрывали наготу ее груди, а вместе с тем и сердце, и вырабатываемые в его мышце электрические импульсы.

Красота талии, ниже – бедер, еще ниже – колен.**

Нижняя губа прижата к краю стакана, вода поступает в ротовую полость, глоток и еще один. Разветвление вен, капилляры, дыхание. Родимые пятна, шрамы, синяки, порезы.

Пеннивайз с непривычного угла наблюдал за ней с интересом школьника препарирующего лягушку на уроке биологии. Человек в естественной среде обитания точно живой организм под микроскопом.

За громкими рассуждениями и научными открытиями людская природа оставалась неизменной. Тени бегущие по кругу жизненного цикла.

Не подавая голос, протянула стакан в его сторону с одной четвертой воды, предлагая попить, но сразу получила немой отказ.

Кивок, сдавленное глотание. Стараясь не сталкиваться взглядом, вернулась на матрас, оставляя на расстоянии вытянутой руки стакан, как предлог вновь покинуть комнату.

Сухие локти, родимое пятно под лопаткой, раздражение у ключиц и гусиная кожа как реакция на холод. Волосы разметались по подушке.

Молли вновь отвернулась и, сомкнув веки в попытке заснуть, вслепую натянула одеяло. Ее дыхание почти сразу нормализовалось, служа белым флагом к любым действиям.

Оно подвинулось ближе, наблюдая за тем, как дрожат веки, как непроизвольно меняется поза во время сна, почувствовало, как ее горячие ступни коснулись его ноги.

Немного сухие человеческие ступни.

Запястье, суставы запястья, ладонь, узловатые пальцы.

У нее были руки как у синих воротничков, но намного лучше, чем у жен тех, кто приезжал сюда со сбора хлопка или основывал Дерри. Женщины того времени были визгливы, до боли пугливы как дети, некоторые целовали распятие перед своей гибелью и молили о быстрой смерти.

Те, кто еще недавно были под властью белых, имели грубую кожу ладоней в не проходящих мозолях и волдырях, а тело хранило следы прошлых порок. Розовые рубцы в контраст с темной кожей.

Молли не собирала по полям хлопок и не срывала сорную траву голыми руками, порезанными осокой или в волдырях от горячего масла. Не работала на шахтах, коптя легкие, и уж точно не была сотрудницей металлургического завода Китчнера.

Ее руки были в порезах канцелярского ножа, порой в конце дня ныли предплечья и когда-то были желтые синяки от металлического обруча.

У детей другие руки. Мягкие, не знающие грубой работы и не имеющие никакой силы. Другие у творцов и заботливые у матерей.

***

Ригс снилась полная околесица, которая могла напугать только человека.

Оно даже не подключалось к ее сознанию, не внушало страх и не ломало образы, создаваемые разгоряченным бурной активностью разумом чем-то извне. Уж слишком было занято изучением.

Ровное дыхание стало сбивчивым, на лбу (возможно и в подмышечных впадинах) проступил пот.

Молли засмеялась сквозь сон, а после резко дернулась, широко распахнула глаза и подорвалась с кровати, но вовремя остановила себя на полпути, загребая ближе к нагому телу одеяло. Пеннивайз слышал учащенное сердцебиение, напоминающее о жертвах. У них всегда слишком сильно стучит сердце перед смертью, будто бы выполняет особую программу за считанные мгновения.

Оно услышало, как Ригс запустила руки в волосы и тяжело выдохнула. Страдание?Усталость. Девчонка не страдала от ночных кошмаров, не видела нечто пугающее и не вздрагивала от каждого шороха. По крайней мере, пока.

Вероятней всего, она посмотрела на него, оттого в ее разуме замелькали обрывки здравых домыслов, которые после череды глупостей сменились денежным вопросом. Пеннивайз мастерски изображал человека, а особенно спящего порой лучшее нее самой.

Она хотела обокрасть его. Забрать часы, мобильный телефон или найти парочку сотен затерявшихся в карманах чужого портмоне.

Но вместо перечисленного Молли перегнулась через него (Оно ощутило ее волосы на своей коже) и забрала нижнее белье, а потом, подхватив стакан с пола, шаркающими шагами вышла из комнаты, прикрывая за собой дверь.

Часы. Ей приснились ебаные часы, о которых она забыла думать.

Это не было ночным кошмаром, а скорее чем-то родом из прошлого, погребенного в памяти.

Молли не придавала значению сновидениям. Только в детстве, когда проводила несколько недель с бабушкой по линии матери. Мягкие жилистые руки швеи с узловатыми запястьями, дрожащие от простого действия: вставить нитку в ушко иглы. Они, кажется, сшили несколько платьев для ее Барби, прежде чем та тихо умерла во сне. Как мать, так и дочь.

Она с трудом помнила ее имя. Кажется, вообще не задержала его в памяти, но как сейчас слышала эти глупые истории набожной женщины.

Молли проснулась с этим-как-его-там парнем, который был не самым худшим вариантом и предпочла душ, чтобы не перескочить через неестественную интерлюдию с пробуждением или того хуже разговором. Только не утром.

В корзине для белья прели джинсы со следами крови и всего дерьма, что можно отыскать в сточных водах. Руки не доходили.

Дверь в ванную комнату, в которой Оно уже мельком было, вселяя страх в малявку и недалекую мамашу, оказалась не заперта, лишь прикрыта и оставляла внушительное расстояние, приглашая насладиться зрелищем из-за кулис.

Ее мокрые светлые волосы еще слегка мыльные на концах прилипли к спине. Все тело местами было в пене, которую Ригс тщательно втирала в кожу руками за неимением мочалки. Она направила душевую лейку чуть выше лица (скорее на линию роста волос), шевеля губами, пробуя горячие капли на вкус или утоляя жажду.

Эстетично по человеческим меркам. Почти красиво.

- Блять, - Молли завернулась в чистое полотенце, позабыв о том, что кому-то еще может пригодиться вода. – Я о тебе забыла. Включи бойлер.

- Что?

Ригс мокрыми ступнями оставляла следы на кафеле, вновь пачкая ноги. Большой белый котел с затертым названием расположился в углу рядом с несколькими полками с полотенцами и ниже корзина с грязным бельем.

- Ковбой, не знаю как там в твоем особняке, - она ткнула пальцем ему в грудь. – Но здесь с отоплением все хуево, поэтому я вытрясла последние изображения старика Бенджамина Франклина, чтобы установить это. Будь добр и включи его сам, и проследи, чтобы оно работало. Перебои здесь – дело не хитрое.

Пеннивайз не стал с ней спорить и продолжил наблюдать. В конце концов, человечество пыталось двигаться вперед, изобретая что-то лучше колодезного домика. Можно сказать, что у них почти получилось.

Она чистила зубы дешевой пастой с мятной отдушкой, а позже сплевывала кровью.

Это не рак. Оно бы учуяло запах смерти, который в силу обстоятельств был хорошо знаком. Человек всегда источает флюиды неминуемой гибели.

Кровоточат десны, возможно, от жесткости щетинок зубной щетки.

- Кстати, - Молли привлекла его внимания, указывая на кран. – Здесь, конечно, указано, что слева – горячая, справа – холодная. Но, пойми, логика не подвластна над чудесами и глупостью рабочих. Разберешься. Еще минут десять надо подождать.

Она похлопала по предплечью, вкладывая в этот жест некое пожелание удачи, и затворила за собой дверь, предварительно прихватив с собой развешенное белье на одном из держателей для полотенец.

Ржавая раковина еще хранила несколько неприметных брызг крови, которые на вкус оказались отвратительными. Оно прикоснулось языком к ее зубной щетке, всколыхнув в сознании горечь слюны, привкуса виски и табака. Предметы личной гигиены сестры и племянницы она любезно спрятала под раковину, как будто те были лишь случайными путниками, оставшимися на ночлег, а после позабывшими свои вещи.

Знакомая сырость от скомканных джинсов с приятным душком еще свежего в памяти страха. Немного приторный, утоляющий голод сполна.

Под завалами одежды нуждающейся в стирке обнаружилось еще с десяток пар нижнего белья. Кружево, хлопок, куски ткани соединенные тесьмой (некоторые из них хранили несколько капель менструальной крови, которую будет тяжело отстирать). Они не шли ни в какое сравнение с хлопковыми «брифами», хлопчатобумажными как у детей (это отмечалось случайно, когда попадались девочки в коротких ажурных летних сарафанах, чей край так легко задирался) или панталоны конца 19-го века и нижние юбки. Последние в свою очередь всегда предательски шумели (особенно шелковые), выдавая каждый шаг жертвы.

В тишине нарушаемой шумом воды, которая, кажется, просто разбивалась о дно ванной, пока этот-как-его-парень решил подрочить или посмотреть, как течет вода, постигая умиротворение, она снова вспомнила о часах. Дело было не в них, а в сестре и то, что ничего, черт подери, не вязалось между собой. Старые часы в детской, а потом они разбились и Джейн порезалась. Их что-то сорвало, но они были подарком отца. Молли даже помнила, как отец подарил их на рождество вместе с новенькой «Барби». Вздор.

Ригс раскачивалась на задних ножках стула, упираясь рукой в дверь старого холодильника. Она уже выкурила несколько сигарет, которые изъяла из кармана рубашки, не считаясь с его мнением, и прикуривала от конфорки, откладывая мысли о пожарной безопасности к рассуждениям об отравлении газом или ожогами.

- Что-нибудь будешь? – она спросила это, не поднимая глаз от края стола, будто бы в трещинах и въевшихся в поверхность столешницы восковых мелках Иззи затаился смысл. – Кофе, воду, воду из сливного бака или еще что-нибудь.

- Кофе.

- У меня как раз несколько видов.

Молли с шумом вернула стул в исходное положение и с видом ведущей кулинарного шоу прокашлялась.

- Вашему вниманию предоставляется восхитительный кофейный напиток со вкусом пластмассового кофейника, можно добавить еще накипь из чайника или вот, - она вынула из раковины грязную кружку с отпечатками собственных губ по краям. – Залить вчерашний, наверное, кофе и по вкусу добавить еще ложку.

Молли издевалась, но услышав, что выбор пал на третий вариант без едких колкостей поставила чашку на стол, неряшливо отсыпая на глаз еще кофе из банки. Для себя она приготовила то, что было со вкусом пластмассового кофейника, удерживаясь от желания хлестнуть туда водки.

На вкус как канализационное дерьмо и запах соответствующий.

- Личными поварами не обзавелись, - неуместно отозвалась Ригс, шмыгнув носом. Она не позаботилась о том, чтобы приготовить какую-то одежду и сидела во вчерашней рубашке поверх сырого полотенца. Ткань уже пропиталась влагой, а после будет холодить тело. – Слушай, я понимаю желание не рассказывать про себя ровным счетом ничего, но ты же знаешь про меня уже почти все. Твоя очередь.

Ей было откровенно похуй, чем он занимается, но если бы выяснилось, что у него есть парочка банковских счетов, о которых он бы проговорился, будучи недалеким человеком, то это был шанс. Занять и потом не знать, чем возвращать или не вернуть долг совсем.

- Ну, - он сделал глоток, стараясь прочувствовать ее вкус на краях кружки, соприкасаясь нижней губой еле заметного контура помады. – Социальный работник и моя группа клиентов - проблемные семьи, опекуны, не заботящиеся о детях, беспризорность. К слову, кем тебе приходилась та девочка, что была с тобой?

(Молли была уверена, что впилась в основание горячей чашки до побелевших костяшек)

- В Оклахоме. У наших родственников, - невпопад ответила она, снова шмыгая носом. - Я не видела тебя здесь раньше.

- Я не местный. Что-то вроде получение опыта в новой обстановке.

- Видимо, хуевый работник, - заключила Молли, стараясь отвлечь от темы своей семьи. Того, что от нее осталось. (Вопрос «почему?» можно было предвидеть) - Ценные кадры не отправляются в Дерри. Какой личный рост в подобной выгребной яме? Какой смысл в деградации в месте как это?

- Себя ты тоже не считаешь хорошим работником?

- Как я, - Ригс вынула сигарету и вновь зажгла от конфорки, сладко затягиваясь, выпустив дым в сторону. - Как я полные биржи труда. По всей Америке и даже миру.

Оно повторило ее движения, выудив предпоследнюю сигарету из опустевшей за ночь пачки, которая служила лишь предлогом. Молли добродушно прикурила от своего окурка, позабыв о том, что сама же нарекла практичной «бытовой» магией. Она попросила оставить ей несколько затяжек и в какой-то момент почувствовала себя снова в школе, пуская окурок по кругу, не думая о герпесе и инфекциях.

Душное помещение быстро пропиталась запахом табака и чем-то еще неуловимым и пряным.

Схожим с обреченностью.

_______________________________

* - Warsan Shire, “Grief Has Its Blue Hands In Her Hair,” Her Blue Body. (Вольный перевод)

** - Уолт Уитмен “О теле электрическом я пою” (Также одна из версий перевода)

*** - Lana Del Rey - In My Feelings

========== XVII ==========

Гляди, гляди в отчаянье

В зеркальное стекло:

Да, жизнь благословенье,

Но кто нам дал его?*

В тишине нарушаемой звуками, доносившимися с улицы – поздний разнос ежедневной газеты, кормежка псин, рев двигателя, она ковыряла еще не зажившие раны на голове, возвращаясь к старой отвратительной привычке, после которой корни казалась еще грязнее обычного или ей удавалось разодрать что-то до гноя и ощущать его на пальцах и коже головы.

Перекати поле в мыслях и неприятный спазм в желудке как ответ на очередной сбалансированный завтрак.

Только в памяти всплыл эпизод, когда после подобной трапезы, сопровождаемой еще тремя квадратиками шоколада она проблевала почти два часа и поклялась, что теперь точно никаких завтраков.

Молли отвлеклась, услышав три непродолжительных сигнала проезжающей мимо машины, означавшие, что муженек шлюшки Пэм уехал на работу. Та всегда провожала его, как полагается добропорядочной американской жене стоя сторожевым псом у порога в домашнем платье ниже колена с белым чуть ли блять не накрахмаленным фартучком.

Три сигнала как азбука Морзе, но чуть проще: признание в любви - ежедневный ритуал.

Половина девятого утра.

Для пущей убежденности в догадках она перегнулась через стол, бросая взгляд на часы на запястье новоиспеченного соседа. Без двадцати трех минут девять. Припозднился.

Она перевела взгляд на своего собеседника, и странное ощущение слепоты до этой минуты твердило посмотреть другими глазами или отвлечься, чтобы запомнить лицо человека напротив. Он смотрел почти, не моргая на свет, пробивающийся сквозь старые занавески, и в этом взгляде была отстраненность от всего людского.

Молли только сейчас заметила на нем белую нижнюю майку, которой, кажется, не было еще ночью. Черные брюки, черный кожаный ремень. Сколько мужчин по всему миру одеваются так, а не иначе, но в памяти всплыл образ грубого плебея Стэнли Ковальского.

Кто она? Стелла или Бланш?**

Или Бланш Хадсон?***

Рука невольно потянулась к опустевшей сигаретной пачке, но пальцы нащупали лишь табачную труху.

Она плавно перевела взгляд с края белых лямок майки на задумчивое выражение лица. Почти не заметный шрам на щеке, болезненные тени под глазами, полное отсутствие щетины. В противовес сидящему напротив нее человеку в голове возник образ одного парня из Бангора. Они виделись от силы раза два или три, но даже диснеевская принцесса Джейн нарекла его цыганским отродьем и спросила, не зовут ли его Хитклифф.****

А после вспомнился Юстин. Папуля.

Без десяти девять.

- Я смотрю, ты не особо торопишься на работу.

- Что-то вроде ненормированного рабочего дня, - (звучало неправдоподобно для работников связанных на федеральном уровне), - Я уйду в десять утра.

- В больницу?

Он хмыкнул и сцепил неестественно длинные пальцы в замок.

- Я предпочитаю не говорить о пациентах, ссылаясь на то, что анонимность для их же блага. Но если тебе так интересно то…

Молли резко отрицательно замахала руками. И своего дерьма хватало, чтобы выслушивать чужое про незнакомцев. Пусть хоть подохнут. Ей-то какое дело?

- Мне похуй. Можешь не продолжать.

Ригс всегда была убеждена в том, что добряки, состоящие в организациях на подобии «Армии Спасения» или грешат по-чёрному, что не знают, как еще отмыться от собственных душащих пороков или полоумные. Третьего не дано. Конечно, находились домохозяйки, бросающиеся в благотворительность от нехуй делать, но это, скорее всего, тоже было от не великого ума. Молли не приходило в голову помочь тем, кто существовал за счет пособия и труда других или тем, кто плодился как кролики, а после не знал, куда девать свое потомство, позабыв, что это не котята, которых можно утопить или выгнать трех месячными на улицу добывать себе пропитание жалобным мяуканьем.

Но черт подери. Средний годовой доход социальных работников почти сорок тысяч долларов.

- Раз ты не торопишься, - Молли начала откровенно юлить, но выговорить просьбу напрямую с первого раза оказалось слишком трудно, и она пошла по пути наименьшего внутреннего сопротивления. – И у тебя есть время, то не одолжишь мобильный телефон? Я свой утопила.

Роберт кивнул и вынул из кармана брюк черный телефон. Недорогой (для того, кто может заработать и пятьдесят тысяч долларов). Молли уже вытянула ладонь, но он резко завел руку назад, откровенно насмехаясь.

- И как ты его утопила?

На подобное ребячество хотелось грубо съязвить. Ригс ненавидела, когда в детстве кто-то из старших пытался так сделать или во время командных игр одноклассник держал мяч выше, зная, что та не дотянется.

- Использовала вместо наживки в надежде поймать золотую рыбку.

Она же не скажет правду, что утопила его, пытаясь попасть в ебаный коллектор, держа путь к дренажным тоннелям и трубам. Джейн говорит, что нужно быть чуточку добрее к окружающим, если хочешь у них что-то попросить и не можешь дать ничего взамен.

- Я не буду звонить в соседний штат или еще что-то такое, - немного умоляющим тоном добавила Молли, протягивая руку уже непосредственно к телефону. – Слово скаута.

Он прокрутил его в руках, но все же отдал с какой-то глупой улыбкой с сопутствующими словами: Не утопи.

Пластиковый корпус был прохладным, будто бы все это время находился на столе.

Молли по памяти набрала телефон сестры и принялась вслушиваться в продолжительные гудки в надежде вскоре услышать голос сестры. Она ненавидела это ожидание и, постукивая пальцами по поверхности стола, судорожно стала бегать глазами из угла в угол, будто бы делала зарядку для глаз.

Джейн как назло не отвечала, чем выводила из себя.

Молли почему-то представила, как мама звонит отцу в роковое утро вторника и надеется услышать его голос и оправдание, что он попал в пробку и задержался, не доехав до места работы. Да, точно. У отца был мобильный телефон, кажется, «нокиа» со сменными панелями, чтобы он всегда был на связи.

Роберт протянул ей сигарету воплощенную, по всей видимости, из воздуха, которая была как нельзя кстати. Он внимательно смотрел за выражением ее лица, и как оно менялось с каждым гудком; за напряжением, сковывающим тело до кончиков пальцев. Ригс благодарно кивнула и постучала сигаретой, точно папиросой по поверхности стола.

Черт.

Она набрала повторно, отвела руку в сторону, чтобы вновь включить конфорку при этом удерживая сигарету зубами. Новый знакомый бесшумно поставил локоть на стол, явно не следуя правилам хорошего тона, и вытянул руку, оттопырив один лишь мизинец, будто предлагал перемирие или заключение какой-то сделки.

Молли непонимающе уставилась на него, требуя объяснения.

Пламя. Как по волшебству.

Выдержав драматичную паузу длиной в два гудка, он заговорщицки подмигнул (ей показалось, что это далось ему с каким-то трудом) и растянул губы в фальшиво-дружелюбной улыбке. Она фыркнула, подавляя новый поток воспоминаний, и зацепилась взглядом за трещину в кухонном гарнитуре.

Кажется, что она дома. На тарелке еще горячий омлет, от которого еще идет пар, слышен треск масла на сковороде, брокколи немного подгорели (клетчатка), отец отложил в сторону «Daily News». Мама ругает за то, что она вновь ночью не спала, а пыталась отработать несколько движений, и мало того, что зацепила обручем одну из ваз (которая и выдала ее бодрствование в темное время суток) так еще и набила несколько синяков на руке. Молли подбивало сказать что-то в свое оправдание (например, что с булавами работать скучно, как и с лентой, с которой не пропадает ощущение, что она кошка), но папа лишь подмигнул во время тирады.

Успокаивающий и отвлекающий жест.

- Да? – голос у Джейн тихий как мышиный писк и до боли юный.

- Блять, Джейн, ты сдохла там что ли? – Молли выпалила это на одном дыхании, сдерживая кашель по вине сигаретного дыма.

- Молли?

- Кто же еще? Разве ты не видишь, что это мой номер?

Повисло молчание и, кажется, Джейн собиралась что-то сказать, но вместо этого лишь тяжело дышала в трубку как после марафона.

- Я подумала, что кто-то другой…

Как. Можно. Быть. Таким. Дерьмом.

Молли с большим трудом пресекла желание ударить себя со злости. Конечно, блять, подумала, что это кто-то другой. Она же звонит с другого телефона. Младшая сестра с недавних пор боится незнакомых номеров и всегда просила ее отвечать, если видела неизвестные цифры, загоравшиеся на дисплее.

- Да-да, прости, - последнее слово она произнесла совсем тихо. - Я забыла, что звоню не со своего телефона. Как ты?

Это был глупый вопрос.

- Ничего. Что с твоим телефоном? Я пыталась тебе дозвониться уже несколько раз, но ты не отвечала.

- Там такая интересная история произошла, - отмахиваясь (будто сестра ее видит) Ригс вернула недокуренную сигарету, возвращаясь к глупой привычке переводить взгляд с предмета на предмет. – Вот телефон знакомый одолжил.

«Боб Грей»

Он произнес это одними губами. Сигарета в его руках не тлела.

«Я помню»

Молли переняла манеру разговора, но предусмотрительно прикрыла телефон рукой. Сестре не обязательно знать, кому принадлежит этот номер.

- Ты сейчас одна?

На другом конце провода была слышна возня. Джейн сжимала в руке конец одеяла, натянув рукава фланелевой рубашки (заботливо привезенной старшей сестрой) до кончиков пальцев. Она старалась не смотреть на несколько не выпитых таблеток, из которых при желании можно было смастерить небольшую пирамидку.

Молли быстро преодолела расстояние между комнатой и кухней, чувствуя, что не в силах усидеть на одном месте, когда придется извиваться ужом во время разговора, уклоняясь от неугодных тем.

- Да. Мне скоро на работу.

- Это хорошо. Я знаю, что тебе нелегко и она, наверное, хочет меня увидеть, - уточнять личность не было смысла. - Но я не хочу. Мне больно представить, что от меня теперь никакой пользы. Может быть, появится возможность отправить ее куда-то ненадолго?

- Джейн?

- Мне страшно, - голос младшей сестры звучал понуро и был наполнен отчаянием до той черты крайности, что не было сил назвать имя дочери, предпочитая местоимение «она». - Мне хочется чесать ногу, шевелить пальцами, встать и пробежаться по комнате, но… Ее нет, Моллс. Мне говорили, что это пройдет, но желание только усиливается. Сколько оно еще будет длиться? Врачи говорят, что прошло, не так уж много времени, чтобы я привыкла к своему новому положению, но, сколько должно пройти? Еще неделя? Две? Месяц, год или годы?

Старшая Ригс замерзла на мгновение, опуская взгляд на собственные ноги. Она перемещалась на носках по инерции, не отдавая себе отчет и не задумываясь как это неуважительно по отношению к сестре. Почти как заставить смотреть «Танцы со звездами».

- Тебя скоро выпишут, и ты будешь дома. Я, знаешь ли, уже почти собрала полную сумму, чтобы освободить тебя из башни, Рапунцель.

Ложь. Ложь. Ложь.

- Молли?

- Да?

Джейн помедлила будто бы решая, есть ли необходимость в этом вопросе, а после изрекла это со всей свойственной ей проницательностью:

- Ты успела впутаться во что-то?

Хуже.

Она проебала все, что было возможно, не смогла уберечь девчонку и почти на пороге того, чтобы стать бродягой. Заложить последнее и перебраться в многоквартирный дом на Нижней Главной улице и после пойти сраной уборщицей или лучше перебраться под мост другого штата и заночевать в чужом мусоре, питаясь объедками со стола других.

- Единственная паутина дерьма, в которой я запуталась – Дерри, штат Мэн.

Сестра засмеялась. Тихо и сдавленно как над не совсем удачной шуткой из категории черного юмора.

Молли пообещала еще позвонить вечером и следующим утром. И еще как появится возможность, и когда-нибудь решит, что сказать насчет племянницы, опуская мысль, что это целиком ее вина.

Она удалила номер телефона из журнала звонков, где было еще с десяток не записанных номеров в телефонную книгу, гнушаясь собственного любопытства. На какое-то мгновение ей показалось, что сигарета все еще тлеет в руке, но вовремя заметила, что дым шел из пепельницы, которой служила старая жестяная банка из-под сосательных леденцов.

Было бы неловко.

Стой у окна и, плача,

На улицу гляди:

Уродство в своих ближних

Уродливо люби…*

_______________________________

* - Уистен Хью Оден As I Walked Out One Evening (вольный перевод)

** - Персонажи пьесы Теннесси Уильямса “Трамвай «Желание»”

*** - Бланш Хадсон - одна из главных героинь новеллы Генри Фарелла “Что случилось с Бэби Джейн?”

**** - Главный герой романа Эмили Бронте “Грозовой перевал”

========== XVIII ==========

sing sweet nightingale*

Молли казалось, что она бежала на нескончаемой беговой дорожке, то и дело, спотыкаясь и вытягивая руки в надежде ухватиться за что-то, чтобы не упасть.

Сознание выворачивало старые давно погребенные под золой минувших лет воспоминания, извращая их по-своему и выдавая за чистую монету в сновидениях. Молли никогда не открывала сонники по утрам, читая значение той или иной фантасмагории, что привиделась ей, но сейчас это напоминало неудачные игры разума, пожелавшего добить ее.

Время вело собственную игру против нее самой, а она тщетно пыталась уверовать в то, что у нее еще есть шанс выйти победителем. Почему бы и не представить, что раз в жизни ей может чертовски повезти. Ведь так уже было и не однократно.

Она звонила сестре, убеждая ту, что все шло «как надо», пыталась сохранить каждый цент и не занимать ни у кого, хвалясь перед собой мнимой независимостью.

Как-то ночью Ригс почти визуализировала в своей голове диалог как занимает пятьсот долларов (замахнуться на тысячу было совестливо даже в собственной фантазии) у этого-как-его-парня-социального-работника. Почему-то он каждый раз отказывал, ссылаясь на отсутствие таких сумм и непродолжительное знакомство.

Молли взяла две смены уборщицы в той юридической фирме, как только пронюхала, что их сотрудница не брала трубку уже третий день. По причине того, что ее тело, разорванное на части гнило в дренажной системе.

Два дня = 50 долларов.

Лейсли или Лесли – девушка, так любезно нашедшая за двое суток контакты Баттерли, предложила устроиться на полставки уборщицей на выходные дни, когда здесь не было ни души, но какой-нибудь зевака обязательно спрашивал о перечне услуг, будто было сложно воспользоваться интернетом.

Сам Баттерли ограничил свои амбиции знакомым (до боли где-то под ребрами) Бостоном, округ Саффолк, штат Массачусетс.

11,5 миль разделяет Бостон и Куинси. Автобусы ходят каждые пятнадцать минут, а путь занимает всего 22.

Двадцать две минуты и 11 с половиной миль отделяли бы ее от родной земли, решись она согрешить и бросить все к чертовой матери, чтобы остаться там, у кого-нибудь из старых знакомых.

Молли думала об этом в третий незапланированный выход на работу простой уборщицей и хотела засмеяться в лицо себе семнадцатилетней, кричащей, что до такого не дойдет, и она скорее станет проституткой, чем будет отдраивать чужие комья грязи, насыпавшиеся с подошв. Почти что ебаная Золушка, напевающая себе под нос «пой соловушка»*.

В пятницу она должна была отправиться с пересадками в Бостон. Доехать до Бангора, а после пересесть на поезд и, кажется, еще на автобус.

Ригс взяла за правило каждый вечер считать накопленную сумму денег, стараясь не изымать больше пары долларов на сутки.

Сто долларов – позаимствовала у завсегдатая бара. Услуга за услугу. Она не дала ему напиться и довела до следующего квартала, удостоверившись, что кроме нее никто не посягнет на его прохудившийся кошелек.

Семьдесят пять долларов - три смены уборщицей.

Двести пятьдесят долларов – «аванс» на работе.

Сто долларов – запасы Джейн на «черный» день (не густо).

Жаль, что с возрастом не платят больше за уборку листьев с соседского газона или за услуги няни.

Молли перебирала старые вещи. Снова. Что-то должно было окупить хотя бы потраченные литры бензина на проезд до антикварного магазина. Будь у нее хотя бы работающий телефон, она бы уже усиленно пыталась кому-то продать в интернете ту же винтовку (узнала бы цену и дату выпуска) или какие-то дедушкины альбомы не то с марками, не то с выписанными чеками.

Старая швейная машинка с поломанной на четверть педалью внизу служила подставкой для коробок и сборщиком пыли на горизонтальной поверхности. Джейн попросила ее оставить в память о бабушке по линии матери и чтить предков, а заодно перевезти с собой.

«Когда-нибудь я научусь шить», - младшая сестра всегда питала сладкие иллюзии по отношению к своим талантам и навыкам. «Освою курсы какие-нибудь»

«Знаешь, скорее я заведу чернокожего раба и плантацию»

Машинка, казалось, потяжелела в разы с прошлого раза, когда Молли пыталась загрузить ее в кузов пикапа, буквально слыша, как иголка пробивает ткань, и как стучит педаль и вращается колесо, периодически выходя из строя, напоминая о своем возрасте.

И за эту рухлядьможно было выпросить парочку долларов.

Она отправила на заднее сидение те самые альбомы, чувствуя, что за них можно было выбить куда больше, если бы были знакомые люди в области коллекционирования ненужной ерунды.

Это был комиссионный магазин в прошлом и в настоящее время антикварной лавкой, которая заламывала цену за те же вещи, покрытые добротным слоем песка с переливающимися тонкими нитями паутины в закромах, но уже под именем «специализированного» магазина «Роза и корона». Когда-то его знали как «Подержанная роза. Подержанная одежда».

Слишком вычурно для лавки в Дерри и, кажется, было придумано кем-то другим. Задолго до открытия этого жалкого места.

Но одно Ригс знала точно: во сколько бы ни оценили эти вещи, ей будет мало.

Она припарковала пикап на одной из немногих бесплатных автостоянок поблизости, поблагодарив кого угодно за то, что грузовик (который она упорно называла простым автомобилем) был единственной не подводящей вещью с восемнадцатилетия. Надежный точно броня. Правда, немного проржавевшая, но для нее это уже стало благородной ржавчиной (местами на кузове).

В затхлом помещении раздавался треск патефона, и еле различалось пение Эдит Пиаф на пластинке.

Продавец или же сам хозяин выглядел подобающе человеку, который предпочел запереться в четырех стенах, окружив себя отголосками прошлого. Подперев щеку рукой, он смотрел на старую лава лампу, распадаясь на части в состоянии деградации как маленькие частицы внутри светильника.

Старьевщик бросил на нее усталый взгляд, уверенный, что эта одна из тех девушек, что приходят сюда, перебирают старые виниловые пластинки, зачастую не осведомленные по части дискографии новоиспеченных кумиров. Они напоминали ему об утраченной молодости, заставляли придаваться вспоминанием юности, потраченной на наркотики после которых он превратился в подобие овоща, отупевшего и пристыженного на фоне успешных сокурсников, не прожигающих время здесь.

Молли потрясла в руке альбомами для привлечения внимания, не затрудняя себя лишний раз открыть рот. Продавец подал признаки жизни немым кивком и протянутой рукой. Он не хотел доставать лупу, чтобы вглядываться в даты на старых бумагах, как и не хотел смотреть на лица покойников, когда кто-то по дешевке, а то и за даром отдавал фотографии своих родственников, запечатленных в конец эпохи сухого закона.

Ригс смотрела на него с нескрываемым отвращением (к чему он привык, разделяя ее брезгливость). Жидкие редкие волосы старьевщик зачесывал так, чтобы не было видно грядущее облысение, осунувшийся, уставший, заебаный до смерти своим положением в обществе. Трясущимися руками он переворачивал страницу за страницей, будто бы был удивлен тому, что такое дерьмо кому-то пришло в голову собирать. Синие вены и несколько рубцов шрамов почти не бросающихся в глаза спустя столько лет.

Молли еще раз посмотрела на него и сделала вывод, напрашивающийся сам собой: чем так жить, то лучше сдохнуть. Если бы она так выглядела то… Была бы ничуть не удивлена, что жизнь кончается в окружении ненужных вещей, которые жалко донести на мусорную свалку.

Как же там было?

«кто резал себе вены три раза подряд безуспешно, бросал это дело и был вынужден открывать антикварные лавчонки, кто сидел в них, думая, что стареет, и плакал»**

- Вам лучше отыскать этих, - он не мог вспомнить нужное слово. Снова. – Не нумизматов, а других… Они точно смогут сказать правдивую стоимость коллекции.

- Сколько вы отдадите за это?

- Пятьдесят. Максимум.

Гроши.

Молли невольно выругалась себе под нос.

- Еще есть швейная машинка.

Она описала ее как можно красочнее, вырывая из описания слова: «рухлядь», «хрень», «гроб с колесом и педалью».

- Звучит как вымирающий вид, - попытался отшутиться продавец, коря себя за отсутствие чувства юмора как такового. - Это случайно не «Зингер»?

Ригс натянула не менее глупую улыбку, за которой скрывался единственный ответ на большинство, если не на все вопросы: Не ебу.

Старьевщик предложил за нее 170 долларов, что было уже неплохо. Табличка «Винтаж» перекочевала от нескольких поцарапанных пудрениц к швейной машинке.

695 долларов.

Чтобы чувствовать себя уверенней, почти королем этого мира ей требовалось еще 900.

Друзей не предают.

- Как вы думаете, - она произнесла это будто бы, между прочим, рассматривая несколько гребней и атласные ленты. – За сколько можно продать пикап?

- Можно и за пятьдесят шесть тысяч долларов, а можно и за три тысячи.

Конец фразы Молли пропустила мимо ушей. Пятьдесят шесть тысяч. Это как золотой билет на гребаную шоколадную фабрику и протоптанная дорожка к тому, чтобы стать миллионершей. Таких денег она давно не держала в руках, если вообще видела.

Дружба предавалась, продавалась и стоила пятьдесят шесть тысяч долларов.

- Все зависит от года выпуска, состояния, модели, - он поспешил развеять убеждение, что всякий пикап обходится в 56 тысяч зеленых, заприметив огонек в ее глазах. – Пикап 2012 года будет стоить столько. Я уверен.

- Мне нужно продать свой автомобиль. «Шевроле», год выпуска примерно конец семидесятых, состояние…. Хорошее.

- Вам за него никто не даст больше семи тысяч. Будет счастьем, если какой-то дурак поведется и отдаст все семь. В основном, за такое не берутся много отдавать. Они сложны в обслуживании. Чуть что сломается, и не отыщешь подходящую деталь, а чинить тоже никто не берется. Молодежь в сервисах не видела ничего старее конца восьмидесятых.

- Мне нужно его продать, - с прежней настойчивостью и мольбой в голове произнесла она. – Отличный грузовик, двигатель мощный, имеется зимняя резина и еще пол бака бензина. Ни одной поломки, – признавать свой истинный возраст еще хуже, чем оповестить противника о поражении. – За пять лет.

Продавец пожал плечами, недоумевая, почему в век технологий и поиска любого ответа в мировой паутине, кто-то еще задавал вопросы живому человеку. Он бы не стал спрашивать о верности узла на петле у кого-то.

- Если вам станет легче, то я спрошу, кому срочно требуется «шевроле». Но я бы посоветовал поместить объявление хотя бы в газете.

Молли кивнула напоследок, а старьевщик впервые за прошедшие годы ощутил себя полезным, а не безвольным мешком с говном, гнилыми костями и красным желе.

***

«Филателист!»

Он крикнул в пустоту, вспомнившееся случайно слово, когда за окном уже смеркалось, и до истинного названия собирателя марок не было ни кому дела.

________________________

* - “Oh, sing sweet nightingale” или “Пой соловушка” в русской адаптации, которая как-то повстречалась мне звучала в мультфильме “Золушка” 1950 года.

** - Аллен Гинзберг “Вопль”.(Бесконечный источник вдохновения)

Сомневаюсь, что по упомянутому выше маршруту ходят поезда, но пусть будет так.

Название магазина “Подержанная роза. Подержанная одежда” взято непосредственно из романа “Оно”.

========== XIX ==========

I’m in a parked car, on a crowded street

And I see my love made complete.

The thread is ripping, the knot is slipping

Love is blindness.

Я в припаркованной машине, на людной улице,

И я вижу, что моя любовь обрела завершённость.

Нить рвется, узел затягивается,

Любовь – это ослепление.

- U2 - “Love Is Blindness”

Благие вести пришли за день до поездки в Бостон.

Старьевщик отыскал какого-то парня из близлежащего округа, которому срочно потребовался пикап. Цена договорная с условием, что одна сторона после не заламывает вверх, а другая не называет самую низкую, которую можно вообразить.

Молли не удивилась бы, узнав, что продавец «Роза и корона» спустился в ад, чтобы отыскать этого парня, которому понадобился автомобиль прямо сейчас. На самом деле, старьевщик не потратил и больше получаса в поиске подходящего покупателя, но, уже договорившись, вновь испытал утерянное чувство важности собственной персоны.

Большая часть карт в покере, лучи удачи, половина необходимой суммы.

Ригс могла назвать это как угодно, но это было везением, не так ли? Чертовским ебучим везением под конец круга в преисподней.

Можно было отменить визит к Баттерли и сбежать с деньгами.

Но часть силы, что твердила о злых умыслах, померкла за чувством долга и целью завершить начатое.

Молли собиралась даже навестить сестру, с которой не говорила почти сутки. Роберт Грей исчез вновь, занимая почетное место «отличного любовника» и «хуевого человека», что можно было обозначить кликом: «Бинго!». По крайней мере, он ей не надоедал, не учил жить и не пытался разузнать что-то о семье, что все еще добавляло ему очков, чтобы вырваться в финал под овации «Мудак Года».

Ей как-то пришла мысль, что он мог выполнять свою работу таким своеобразным образом, наслушавшись сплетен о последней шлюхе-алкоголичке и ее залетевшей сестре, но тогда бы уже сыпались письма с угрозами, обвиняющие речи, в которых она бы представала злом в плоти, а жилплощадь пристанищем порока.

Она собиралась после сделки, которая должна была завершиться получением денег, заглянуть к сестре и передать еще вещи. Перебирая вешалку за вешалкой, Молли пыталась представить, чтобы захотела надеть будь у нее только одна нога.

Возможно, ничего и укрыться пледом в гробу.

Ригс встретилась с покупателем и старьевщиком как главным в организации на нейтральной территории, будто бы они собирались не осуществлять куплю/продажу автомобиля «с рук», а толкали друг другу нелегальное оружие, привезенное откуда-то из Мексики.

В таком случае она бы отдала предпочтение паре бутылок текилы.

Нейтральная территория подразумевала под собой платную автопарковку, где первые пятнадцать минут были бесплатными и въезд был исключительно по белым пластиковым карточкам с заметными царапинами.

Человек вызвавшийся купить пикап выглядел карикатурно и отчасти напоминал типичного фермера или лесоруба: клетчатая фланелевая рубашка, брюки цвета хаки на подтяжках (неужели нельзя было найти достойную альтернативу в виде комбинезона?) и старые потертые ботинки на грубой «тракторной» подошве.

Будто бы она сама выглядела лучше.

Последние дни Молли буквально падала от усталости, не находя себе места и не могла позволить себе банальный поход в прачечную. Ей было попросту не до этого. Свежая одежда кончалась слишком быстро, а та, что была постирана наспех, не успевала высохнуть, оттого имела неприятный запах сырости, когда утром подвергалась инквизиции горячим утюгом.

Утром Ригс надела на себя одну из рубашек с отвратительными желтыми пятнами подмышками от дезодоранта и засаленным воротником, который постаралась скрыть за распущенными волосами и надетой поверх джинсовой куртки почти на два размера больше нее самой, отчего рукава приходилось закатывать.

С рабочей одеждой дела обстояли куда радостней.

Они все не стали расточать драгоценное американцами время на бесполезные разговоры и обменялись кивками головы в знак приветствия. Фамилии, имена, стандартное и безразличное «Как ты?» осталось за бортом формальностей.

Покупатель, нахмурив густые брови, осмотрел кузов и салон, бросил многозначительный взгляд на грязные автомобильные коврики и несколько трещин на приборной панели, которую Ригс с утра тщательно пыталась отполировать и придать презентабельный вид. Она плохо помнила, как ей достался автомобиль, кажется, за даром от старых знакомых в убитом состоянии.

- Сколько вы рассчитываете получить за него?

Он произнес это, смерив оценивающим взглядом пикап, выискивая недостатки. Ноги на ширине плеч, напряженность во всем теле словно готовился к нападению.

Молли подбивало сказать сумму, которую она действительно хотела получить.

Пятьдесят шесть долларов.

Ни центом меньше.

- Все зависит от той начальной цены, которую вы готовы заплатить.

- Ну, не рассчитывайте больше чем на 4 тысячи долларов.

- Четыре с половиной. Недавно заменяли масло и шипованная резина как раз для зимы в северном штате. Отлично противостоит непогоде в лице гололедицы и в результате машину не заносит на поворотах.

Молли говорила это так, словно работала в автосалоне, вселяя веру в каждое слово. Конечно, пикап может горы свернуть и не горит в огне. Конечно, машина заводится с первого раза без каких-либо заминок, и магнитола ловит все радиостанции.

Конечно.

- Четыре триста и договоримся. Вы же помните, что ваша задача перевезти его в Йорк без повреждений?

Чего блять.

- Штат?

- Округ. Вам не нужно покидать границу штата, но привезти как можно скорее. Тут езды всего два или три часа. 190 миль от силы. Я бы и сам перевез, но это подарок отцу. У него, кажется, такой был в молодости и выпал на долю моего детства. Даже запах в салоне тот же.

Ригс бросила раздраженный взгляд на старьевщика, который не хило подставил ее, отняв пару часов времени на ебаную перевозку, а после на покупателя, который нервно дергал рукой, полагая, что это не бросается в глаза.

- В субботу утром, но благотворительность я не занимаюсь. Сверху еще двести долларов.

- Сто.

- Сто семьдесят или отвозите самостоятельно.

- Сто пятьдесят, - он сплюнул в сторону, скрещивая руки на груди. – Сто пятьдесят конечная цена.

- Мне нужна гарантия, - Молли прислонилась плечом к еще своему пикапу. – Половина суммы и пусть машина будет на «нейтральной» территории, если вы мне не доверяете, что вполне логично и взаимно, то это наилучший вариант.

Покупатель поднял ладони в мирном жесте в ответ на эту тираду, показывая, что готов принять условия и подозрения оправданны с обеих сторон и не надуманны. Было принято решение оставить машину на этой парковке и «так уж и быть» он доплатит еще сраные сто долларов, чтобы местное хулиганье не разбило все к чертовой матери, а подозрительного вида хозяйка не кинула его на деньги.

- Субботним утром она уже будет у вас, - Ригс похлопала ладонью по капоту. – Координаты напишите сейчас или передайте через посредника.

(На последних словах старьевщик прыснул)

- Вы хорошо ориентируетесь в этой местности? – покупатель задал этот вопрос, очевидно полагая, что такая девушка вполне могла зарабатывать на жизнь тем, что крутила «баранку» и посылала каждого, кто мог подрезать ее на дороге. Когда-то ему удалось увидеть такое явление как женщины-дальнобойщики и их душевые на автозаправках, которые были грязны в равной степени, как и уборные для лиц противоположного пола. – Кеннебанкпорт?

Название не помешало бы продиктовать по буквам.

Она чуть было не ответила прицепившимся в последнее время бранным выражением, но вспомнила о материальной стороне вопроса, которая обеспечивала вежливость и учтивость.

- У меня есть навигатор, и мой путь часто пролегал на юг. Дороги мне знакомы.

Это не было ложью. Лишь отчасти. Навигатор был на мобильном телефоне, который утонул, и лишь в бардачке еще можно было отыскать потертую старую карту штата Мэн для автомобилистов, сделавшая хорошую услугу, когда Молли впервые отправилась в Дерри.

Они разошлись в разные стороны, преследуя разные цели. Старьевщик-продавец в жалкой антикварной лавчонке с чувством выполненного долга собирался вернуться на работу, убежденный, что никто не ломился в закрытую дверь. Будущий обладатель пикапа двинулся к супермаркету, в котором работала Молли, решаясь отметить вполне успешную сделку банкой пива, хоть жена устроит встряску за пристрастие к алкоголю. А сама Ригс совсем непривычно шла по улице, ощущая, как сумка-мешок набитая свежей одеждой и парочкой изданий, относящихся к желтой прессе, бьет по ребрам с каждым шагом, и ноги гудят после первых трех кварталов до автобусной остановки.

В молчании она чувствовала, как сходит с ума, говоря с самой собой в голове, проклиная такой неудобный Дерри, и вполголоса кричала в пустоту, пытаясь обогнать автобус нужного маршрута и прибыть на остановку раньше.

Карман приятно грели две с половиной тысячи долларов, которые в сумме с честно (или почти честно) заработанными деньгами давали чуть больше трех тысяч.

Молли планировала перед посещением городской больницы перевести наличные на карту. Хоть и чувствовать шелест купюр бывавших в неизвестно чьих руках, хранящих частицы кокаина (кажется, так было указано в какой-то статистике) и содержащих целую историю своих владельцев куда приятней поглаживания пластиковой карты.

Еще большое электронное табло сменяющееся курсом валют, температурой в здании и на улице, а в конце часами дало понять, что она пропустила разрешенные часы посещений.

В крыле детской больницы все равно были люди, когда Ригс ворвалась, доставая собственный одноразовый халат (который стал многоразовым в целях экономии) и после юркнула в один из коридоров.

«Время посещений иссяк»

«Я – опекун»

Два слова действовали на медицинский персонал как «Сезам, откройся!» и те беспрекословно отступали, предупреждая, что, как и у опекуна, так и у родителя время общения ограничено.

***

Во вторник к Джейн подселили девушку с минимальными повреждениями. Как в насмешку та перемещалась на ногах и не требовала к себе внимательных взглядов и не использовала кнопку вызова медсестры, чтобы ей принесли или вынесли ебаную утку.

Скрывать свою коллекцию препаратов становилось сложнее под чужим взглядом, но если ее ловили на чем-то странном, то Джейн по-детски закрывала свое ладошкой и продолжала делать вид, что вокруг шло «как надо». Как у лгущей напропалую Молли.

Джейн придавалась только тоске и размышлениям о пропавших жизнях. Она всегда боялась чего-то такого. Когда она станет обузой и перестанет испытывать прелести жизни на полную катушку, хотя бы в своем понимании.

Фобии сестер в собственной ущербности не были пустыми. Каждая видела мир под своим углом, но это не мешало им пересекаться как диагоналям в точке отчаяния. Пусть и умело спрятанного за улыбкой, весельем и тоннами колкостей.

Будучи в Дерри она наткнулась на какую-то программу, рассказывающую о людях с отсутствием конечностей от рождения в результате патологии или каких-то травм полученных в сознательном возрасте. Они были несгибаемыми, несломленными как Луи Замперини* и говорили о том, что это кардинально изменило их жизнь, научило делать выводы (очевидные), ценить каждый прожитый день, словно тот был последним на их долю.

Джейн не испытала ничего из списка выдуманной для телеэкрана лжи. Только ужас, ненависть к своему телу, которое и так было не идеальным до родов, растяжкам, маленьким шрамам. Она до последнего не верила, касаясь повязки на том, что когда-то было ее ногой.

Молли предупреждала. Да, кажется, но не настаивала, как должна была настоять старшая сестра.

Но Молли всегда молола языком точно грязным помелом и говорила ужасные вещи, называемые у некоторых истиной, и всегда находила выход из ситуации, пусть зачастую и не верный, о котором после жалела, пока не забывала.

Часы одиночества и монолога с бетонной стеной напротив подсказывали, что нужно скрыться, забиться в угол и избавить сестру от этой ноши. Но у Джейн как всегда любила повторять старшая Ригс: «кишка тонка».

Молли ворвалась в палату такая, какой была всегда. Кривляющаяся, потная, пахнущая улицей и свободой черт подери.

Она рухнула на край кровати, отчего матрас скрипнул, тяжело дыша с безумной улыбкой на губах. У нее были короткие объятия как просьба «отстать» от нее на какое-то время с нежностями, но сейчас старшая сестра крепко сжимала ее руку, посылая короткие импульсы.

«My life will never be the sa-ame…»**

В этом была вся Молли, бубнящая под нос песни от заезженной попсы, что была у всех на слуху до песен из мультфильмов. Джейн не помнила, откуда была эта строчка, но, возможно, она уже ее слышала раньше.

Лицо сестры было немного припухшим, глаза красными от бессонницы, а еще руки немного дрожали, но от нее совсем не пахло алкоголем или длительным запоем, который бы в конце наградил таким списком.

«In my dreams I have a plan if I got me a wealthy man»**

Джейн пожала плечами, пока Молли не отводя глаз, вынимала из кармана пластиковую карту «Visa», продолжая мычать мелодию напеваемой песни.

- Деньги, деньги, деньги, - Молли нараспев произнесла каждое слово и победоносно покрутила карточкой в руке, пока младшая сестра пыталась разобрать выбитую на пластике фамилию и имя. - Все сияет в мире богачей.**

Вот снова. Старшая сестра нашла выход и деньги там, где их и быть не могло. Когда бы у них водились деньги, а особенно крупные суммы? Как выпускной бал в «Плазе»? Она на миг предположила, что это краденая карточка, но немного потертые серебряные буквы сложились в их общую фамилию.

- Откуда?

- Тебя интересуют только деньги, моя меркантильная сестричка?

Молли широко улыбнулась и коснулась ее кончика носа, подмигивая. К запаху улицы и свободы добавился табак и что-то еще.

- Это такая же интересная история, как и с телефоном?

Валять дурака дальше Джейн не планировала.

Старшая сестра отмахнулась и пододвинула ближе к себе сумку, с трудом справляясь с заевшей молнией. Она снова вернулась к дурной привычке грызть ногти и отдирать кутикулу самостоятельно.

Молли принесла несколько свежих комплектов одежды, будто бы Джейн только и делала, что выходила в свет, покидая пределы комнаты. Она принесла несколько пар носков. Предусмотрительно по одному. И начала говорить о светлых перспективах, когда они покинут это здание и о поездке в Бостон в юридическую фирму. И о том, что она присмотрит неплохой протез, но на первое время нужно будет ограничиться инвалидным креслом-коляской.

(Джейн вздрогнула на последних словах, отгоняя ночной кошмар в виде этих самых колясок)

Сестра говорила так восторженно, все еще прижимая к себе пластиковую карту как ребенка, что та не посмела ее перебивать. Джейн не хотела уходить. Уже не хотела.

- Выглядишь не очень, - зачем-то произнесла она, глядя на раскрасневшееся от переизбытка эмоций при мысли о триумфе лицо сестры. – Плохо даже.

- Зато ты все расцветаешь, и вес набрала, - Молли ткнула ее в выпирающую ключицу, обтянутую болезненного цвета кожей. – Аппетитная как куропатка.

Плохое излюбленное сравнение.

Кто-то из медперсонала позвал ее, крикнув что-то о времени. Старшая сестра закатила глаза и, перебросившись уже стандартной парой фраз о самочувствии, наклонилась ближе, оставляя поцелуй на щеке. Не слюняво, не так как целует мать свое чадо или французы во время приветствия.

Молли поправила на плече сумку, указав взглядом на стопку чистой одежды, на которой были сплетни о богатых и знаменитых. Медсестра снова позвала ее.

- Время, мисс Ригс, - Молли попыталась изобразить высокий голос медсестры, но безуспешно чем вызвала улыбку.

Такой надо ее запомнить. Она будет хорошей заменой матери для Иззи.

Как только дверь затворилась, рука автоматически отправилась под наволочку подушки. Розовые таблетки обезболивающего, которые ей приносили каждый день по две штуки в перерывах между антигистаминными и антибиотиками. Она всегда оставляла одну, имитируя прием вовнутрь. Еще несколько белых кругляшей, кажется, простые витамины или бактерии для поддержания микрофлоры.

Сколько лекарств переведено зря. Они могли помочь кому-то другому.

Джейн отправила в рот сразу две розовые таблетки (наверняка дети путают их с конфетками или драже), чувствуя, как те застревают в горле и слюны не хватает, чтобы их проглотить. Горько. Мерзость.

В голове раздался голос сестры из последнего телефонного разговора.

«Ты же знаешь, что я люблю тебя, Джейн»

Это было не то вопросом, не то утверждением. Она должна была знать это, ведь родные друг друга любят, не так ли? Вынуждены любить и терпеть.

Обладательница высокого голоса – пепельная блондинка медсестра поинтересовалась ее самочувствием, наверное, уверенная, что после посещения сестрицы можно забиться в истерике.

Как она себя чувствует?

Прекрасно.

A little death without mourning

No call, no warning

Baby, a dangerous idea

That almost makes sense.

Маленькая смерть без единого стона,

Ни окриков, ни предупреждений.

Крошка, это опасная идея,

В которой почти есть смысл.

- U2 - “Love Is Blindness”

________________________

* - Луи Замперини - американский бегун на длинные дистанции, оратор-мотиватор, военнопленный, выживший после пребывания в лагерях Японской империи.

Существует фильм “Несломленный” снятый Анджелиной Джоли, основанный на реальных событиях из его жизни.

** - Песня шведского музыкального квартета ABBA - Money, Money, Money

========== XX ==========

Дождевые капли били по оконному стеклу, оповещая о приближении осени, приход которой не удастся избежать.

Автобус до Бангора уходил в пять утра, и Молли так и не смогла сомкнуть глаз за ночь. Перевозбуждение, которое охватывало перед каждой поездкой дальше, чем в соседний округ не позволяло расслабиться, подкидывая как угли мысли о том, что она может опоздать на поезд, проспать до субботы от изнеможения или случится что-нибудь еще.

Идентичную нервную дрожь она испытывала, отправившись в первый раз самостоятельно в Нью-Йорк, а еще перед первым полетом на самолете в глубоком детстве.

Тогда отец сорвал ветку из сада, чтобы она могла вертеть ее в руке высоко в небе, поднявшись выше облаков.

Кажется, так и было.

Она не могла вспомнить, когда в последний раз спала больше пяти часов, и сейчас бездумно бродя по дому в поисках чего-то важного, Ригс била себя по рукам за желание выпить очередную чашку кофе или смешать бурду из кофе и чая, служившей когда-то аналогом энергетику.

Все жестяные и стеклянные банки с сублимированным кофе опустели, и только в одной старой жестянке было немного зерен на дне, но они были старыми и больше походили на крысиный помет.

На обеденном столе все еще пылились окурки сигарет «Лаки-Страйк», источая неприятный запах. К ним добавился старый брелок, болтавшийся на автомобильных ключах, последние пять лет. Банальная Эйфелева башня, привезенная старой подругой из Парижа.

До встречи в Париже.

Молли покрутила в руке потертую медную башню, не решаясь представить, что когда-нибудь окажется в другой стране или на другом континенте. Это всегда было так нереально в мире, где решали деньги и нужные знакомства. В тот год ей подарили ловец снов, купленный на каком-то фестивале.

Паутина из шелковых ниток должна была запутывать дурные сны и пропускать хорошие.

В это, по крайней мере, верил народ оджибве.

Ригс с недавних пор держала его у изголовья кровати, подвесив на криво забитый ржавый гвоздь. Со своей задачей амулет не справлялся и точно специально притягивал еще больше ужаса в сновидения.

Ей снились все те же часы срываемые порывом ветра, осколки впивались в детские ладони, документальные кадры разрушения Всемирного торгового центра и слишком реалистично под пальцами чувствовалось выбитое имя отца на мемориале.

И пепелище.

Она поежилась от ужаса прошлого, что таила в себе ночь, скрывающая сияющие звезды грозовыми тучами. В темное время суток все казалось куда глобальней и устрашающей как та музыка в фильмах ужасов, воздействующая на сознание.

К четырем ливень кончился и лишь по зеленым листьям деревьев изредка стекали дождевые капли, спадая на лужу ложной тревогой наступления непогоды снова.

Тонкая подошва кроссовок быстро пропитывалась влагой и заставляла сожалеть, что обуви относящейся к «практичной» у нее давно не имелось. На безлюдных улицах было слишком тихо и в отличие от Куинси здесь не проезжало даже пары машин, дружелюбно поблескивающих фарами. Лишь мокрая рыжая кошка с грязной шерстью пробежала к мусорным бакам неподалеку от автобусной остановки, опрокидывая крышку и под мяуканье, утыкалась носом в отходы.

Морозить задницу на сырых прогнивших брусьях остановки не было никакого желания, как и стоять на одном месте, чувствуя, как зубы стучат от холода, а ноги дрожат. Бросив сумку на сидение, она вынула зажигалку, поднося руку к пламени в надежде согреться. Было бы неплохо сейчас выкурить парочку сигарет и переобуться. Носки были сырыми.

Та кошка обладательница лишая, блох и глистов, опрокинувшая крышку мусорного бака, подбежала к остановке, пронзительно смотря на единственного человека, которому пришло в голову провести здесь какое-то время. Животное мяукнуло и потерлось мордой о штанину, ожидая, что ее непременно захотят погладить.

Молли ненавидела домашних животных у себя в доме.

Когда-то папа принес ей котенка, но она быстро избавилась от него, перепродав за двадцать долларов. Продешевила. Котенок был породистый, и можно было поразмыслить и продать его за сотню. Еще девочкой Ригс выдумала историю, обвинила малыша, что он сам сбежал, и долго терла глаза до прихода родителей, выжимая из себя слезы.

Молли так часто рассказывала эту историю, что поверила и, в конце концов, стала рыдать по настоящему, жалея себя и тоскуя по коту, которому так и не придумала имя, оставив его безымянным героем своей сказки.

«Брысь»

Она притопнула ногой, животное фыркнуло, но лишь попятилось. Бродячей живности не привыкать к грубому отношению и у них давно выработался собственный иммунитет к происходящим угрозам, камням, которые кидают соседское хулиганье или агрессорам.

Почти как самой Молли.

Ригс раздраженно топнула ногой и, схватив сумку, отошла к дороге, высматривая очертания автобуса во мраке. Кошка довольно прыгнула на отчасти нагретое место и принялась вылизывать себя.

Дожилась. Ее согнала кошка.

***

Она добралась до Бангора в начале шестого утра. Автобус был наполовину пуст, и всю дорогу ее клонило в сон, как и остальных попутчиков. Кто-то, не стесняясь, храпел, запрокинув голову, кто-то рисовал на запотевшем стекле какие-то узоры и после стирал улики рукавом.

Молли считала попадающиеся на глаза, не горящие фонари, коих было немало на пути.

На перроне смешалось возмущение, рев уходящих поездов, механический голос, объявляющий о платформе и о том, что поезд скоро отправляется.

Здесь всегда шумно, но эта суета не имеет ничего общего с той, когда ты приезжаешь в аэропорт. Один безнадежный романтик сказал, что искренние слезы и поцелуи можно увидеть лишь там и, возможно, на вокзале. Провожающие, встречающие, командировочные и те, кому повезло меньше остальных, кто вынужден ездить на скорых поездах на работу или домой каждый день.

Рядом с Молли стояла пожилая женщина очевидно бабушка, крепко державшая за руку своего внука, который в свою очередь прижимал к себе большую коробку с «Лего». Мальчик, не умолкая говорил что-то о поездах, видах транспорта и полицейских машинах, которые завораживали его в силу возраста и не испорченности. Пройдет пара лет и от восторженного мальчишки не останется и следа, а появится раздражение и крик: «Блять, копы!».

Не исключено, что она утрировала. Ригс была склонна к прогнозам будущего маленьких детей, маленьких ангелов как их называли их родители и умиляющиеся старушки. Они вырастали во взрослых, несчастных, ненавидящих мир. Проститутки, алкоголички, наркоманы, воры, убийцы, маньяки и педофилы. Они все когда-то были детьми, которыми умилялись.

Которыми восхищались.

Молли всегда подкрепляла свои рассуждениям собственным примером. В семь лет она тоже не думала, что будет такой гадостью, какой выросла. Когда-то одноклассница, чьи родители были приближены к правительству, сказала, что Ригс – герпес в их идеальном благополучном классе. Молли тогда промолчала, но после попросила парня в кинотеатре за стойкой попкорна харкнуть ей в газировку. И вспоминала об этом эпизоде снова и снова, будто бы боялась забыть свой триумф, смешанный с позором.

Грязная месть жалкого человека.

Мальчик снова привлек ее внимание, когда случайно задел своей коробкой ее ногу. Он пытался объяснить бабушке какое-то слово, но та не могла разобрать детский лепет.

- Рация.

Ригс произнесла это вполголоса, вспоминая, как училась понимать то, о чем говорит Иззи. Сердце пропустило удар, и дышать стало тяжело.

- Спасибо, - пожилая женщина дотронулась до ее плеча и растянула тонкие губы в улыбке. Носогубные складки были чересчур ярко выражены.

Молли выбрала один из свободных вагонов, где число вопящих детей было приближено к нулю и оставались те, кто лишен всяких эмоций, смотря в окно на еще зеленые деревья и выжженную солнцем траву.

От вида заботливых матерей, которые заправляли блестящие не испорченные многочисленными окрасками локоны своих чад и не менее переживающих отцов старающихся не показывать эмоции, но мягко рассказывающих элементарные вещи хотелось выть.

Она бросила сумку на соседнее сидение, прислоняясь виском к холодному стеклу, покрытому отпечатками рук. Кто-то неприлично тыкал пальцем в проносящиеся мимо объекты, а может просто водил пальцем, думая о чем-то своем.

Мысль о том, что совсем скоро округ Пенобскот останется позади, как и штат Мэн через пару часов показалась какой-то нереальной. Молли помнила, как впервые приехала в Дерри после смерти стариков и полчаса плутала по узким улицам, пытаясь сравнить, так ли выглядел тот или ной объект раньше.

В смутном образе Дерри ее детства.

Она отправилась обратно в Куинси в пять или шесть вечера, проклиная тот раз, когда пошла на поводу у сестры и согласилась на эту глупость. Молли почему-то не вспоминала этот эпизод после, но сейчас он всплыл в памяти, будто бы случился с ней вчера не иначе.

Неподалеку от указателя, в котором желали счастливой дороги и Дерри оставался позади, шла женщина в длинном платье, напоминающем сорочку. Светлый атлас был мятым и подол весь покрыт грязью, а также в глаза бросались яркие рубины свежих брызг крови. Длинные сожженные светлые волосы были нелепо зачесаны назад грязными руками и старили ее лицо, прибавляя пару лет.

Ригс проклинала себя за то, что стала случайным свидетелем этой картины, и воображение возрождало из памяти сюжеты фильмов ужасов, предлагая наихудший исход вмешательства. Женщина могла быть жертвой насильника, а могла быть городской сумасшедшей. Или блять призраком.

Молли затормозила и, опустив окно, привлекла внимание незнакомки.

- Вам помочь?

Женщина изумленно посмотрела на нее и приоткрыла рот, намереваясь что-то сказать. Она отрицательно помотала головой и обняла себя руками в попытке защититься от внешних раздражителей.

Ригс обратила внимание, что лицо неизвестной было каким-то знакомым, точно отражение ее самой через лет тридцать. Блять. Не дай Бог, она будет выглядеть так хуево.

«Надеюсь, что я не доживу до первых морщин»

- Это Денвер?

- Боюсь, что Денвер, - Молли вышла из салона и покрутилась на месте, пытаясь вспомнить в какой точно стороне нужный город. – Где-то там. Это Дерри. С вами все в порядке?

- Д-Дерри?

Женщина сделала к ней шаг ближе, и на ее лице отразился испуг, смешанный с удивлением и ужасом. Возможно, она приняла это за неудачную шутку, так как верхняя губа изогнулась в кривой усмешке.

- Так точно. Штат Мэн.

Ригс махнула на щит-указатель впереди на противоположной стороне, где белыми крупными буквами было написано: «Добро пожаловать в Дерри».

Женщина медленно пошла в сторону указателя, протягивая к листу дрожащую руку. Ее ноги были босы и покрыты мелкими порезами и шрамами, словно проделанный путь пролегал по ножам. Она перепугано обернулась, беззвучно шевеля губами в попытке что-то сказать.

Молли хотела спросить что-то еще, но зазвенел мобильный телефон.

Джейн просила заехать в «Севен/Элевен» и купить несколько банок детского питания для Иззи. На встречный вопрос, почему бы ей не сделать это самой, сестра сослалась на то, что носить сумки с продуктами и везти коляску одновременно слишком сложно. А еще у нее нарывает грудь.

«Избавь от подробностей»

Разговор с Джейн выбил из колеи, и Молли вспомнила об этой женщине, лишь отъехав на приличное расстояние. Женская фигура все еще была у указателя.

Похуй.

***

Поезд резко остановился на одной из станций. Тело Молли по инерции откинулось назад и ударилось о сидение, на что она нехотя открыла глаза. Те, кто были с ней в одном вагоне, не обратили ни малейшего внимания на торможение.

Скорее всего, она дернулась во сне, оттого восприятие происходящего отчасти исказилось.

Ригс провела рукой по лицу и бросила взгляд на непримечательную станцию, надеясь, что они давно покинули Пенобскот, а лучше и штат Мэн. Когда поезд вновь тронулся, ее внимание привлекло несколько ливневок забитых мелким мусором вроде бумажек, фантиков и чеков.

Она вновь прислонилась виском к стеклу, вглядываясь в голубое небо и кучевые облака. В детстве отец обещал принести ей кусочек белого облачка, похожего на кусок ваты перед отъездом в командировку. Молли поверила и рассказывала всем, что папа привезет настоящее облако.

Какая детская наивность.

Смежные двери между вагонами захлопнулись. Проводник или тот, кому его место сделалось в немилость из-за солнечных лучей, от которых невозможно было спрятаться.

Кто-то решил сесть рядом с ней. Только бы не болтливые попутчики или дети.

Не поворачиваясь, Молли потянулась к сумке, убирая ту под ноги.

- Поездки действуют лучше любого успокоительного, пока ты жив, - (ткань рукава коснулась ее лица, заставляя поморщиться), - Согласна, Моллс?

Она распахнула глаза, услышав собственное имя. Рука, облаченная в белую перчатку с когтями, прорезавшимися сквозь ткань вместо ногтей, скользила по стеклу, стирая прежние отпечатки.

Грим и тальк, рыжие пучки волос, красные несуразные пуговицы-помпоны.

Пеннивайз.

Пахло пончиками и свежим попкорном. Как на старой работе, когда ей удавалось застать, как хлопал попкорн в автомате и после сразу же отсыпать себе порцию в красное ведерко, вдыхая этот манящий запах.

Заиграла каллиопа.

Don’t you want to hold me baby,

Disappointed, going crazy,

Разве ты не хочешь обнять меня, детка,

Разочарованного, сходящего с ума?

- Serj Tankian – Sky Is Ove

========== XXI ==========

“Ты никогда не узнаешь, что поразило тебя,

Не увидишь, как я приближаюсь,

Я заставлю тебя страдать в этом аду.

Я под твоей кожей.”

- Digital Daggers “The Devil Within”

Она стояла, опираясь ладонями на холодную поверхность гримерного зеркала, устремив взгляд прямо перед собой.

От собственного отражения ее отделяло несколько дюймов.

Под пальцами ощущались частицы пыли, смешавшиеся с тальком, блестками для тела и рассыпчатой пудрой. Сама виновница была очень близка к краю стола, и золотая круглая баночка была наполовину пуста. На крышке рядом покоилась большая кисть, предназначенная специально для пудры. Переливающаяся ручка выполнена в виде пластмассовой человеческой кости покрашенной чем-то, отчего при нужном угле освещения рукоятка переливалась.

Молли продвинула вспотевшие ладони к самому краю зеркала. Собственное отражение в приглушенном свете ламп выглядело болезненным и каким-то чужим. Губы, накрашенные красной жидкой помадой, стянуло и неестественность в матовом покрытии, забившемся в каждую трещину, придавала карикатурный вид, как и большие накладные ресницы с красными стразами, расположившимися по линии роста.

Она прислонилась лбом к холодной блестящей поверхности, подмечая, как расширились зрачки. Волосы были накручены на самые старые щипцы для завивки, обнаруженные на американской земле. И без того посеченные кончики светлых волос молили быть обрезанными. Стоило провести по волосам и, казалось, можно было услышать, как скрипит лак. Пряди на висках были напомажены чем-то со специфическим запахом.

Все напоминало съемки в немом кино, где предстояло сниматься на черно-белую пленку, и гримеры понятия не имели как на невыразительном лице, легко теряющемся в толпе сделать броский акцент, чтобы зритель, отвлекшийся поневоле, после понял, кто из всех девушек главная героиня.

При всем абсурде, сочетающемся с гаснущими огнями на зеркале (некоторые из ламп были неаккуратно закрашены красной гуашью (хотелось верить, что это именно она)) Молли была уверена в реальности происходящего. Унее не было ни малейших сомнений, что окружающие предметы, плотные запылившиеся ткани, и она сама являлись альтернативным вариантом действительности предначертанной свыше еще до ее рождения.

Все было также реально, как и покупка билета на поезд или монотонное расставление товаров на полках в супермаркете.

Она пробиралась как можно тише по лабиринтам коридоров, опираясь исключительно на обоняние и слуховые рецепторы. Вдали можно было разобрать детские голоса, треск попкорна в автомате, шуршание бумажных пакетов и соприкосновение пластмассового совка, отправляющего в пакет или стакан (на выбор) порцию воздушной кукурузы.

Там играла каллиопа.

Запах сладкой ваты, жареных арахисовых орешков и еще жареных каштанов. Их еще предлагают в Париже, да?

Она быстрыми шажками подошла к той части, откуда пробивалась тонкая полоска света, и залп толпы был слышен больше чем в других. Ее детская тень припала ухом к запыленной ткани занавеса, вслушиваясь в голоса в помещении, которое,по определению, должно было быть сценой и ничем иным.

За занавесом непременно окажутся посмеивающиеся над нервно кусающим губы молодняком солистки или девочки-гимнастки в блестящих купальниках со своими матерями, косо поглядывающими в адрес конкуренток. После одного такого взгляда начинаешь радоваться тому, что на ноги не нужно надевать пуанты и в них не обнаружишь маленький подарок от соперниц в виде битого стекла.

Но не было ни тех, ни других.

Зацепившись за маленьким просветом, позволяющим заглянуть и остаться незамеченным, не было ровным счетом ничего. Свет прожекторов был направлен аккурат в центр пустой арены, ожидающий своего героя.

Тянущиеся как нуга приятные запахи сменились вонью животных, дерьма и опилок.

Шатер. Как в цирке.

Лица зрителей скрылись в сладком томлении.

Это напомнило первый показ или пробы или как их называли больше семнадцати лет назад. Тогда Молли находилась по ту сторону занавеса, заламывая пальцы, аккуратно накрашенные розовым блестящим лаком, который смывался теплой водой. Мама все утро приглаживала ей волосы и заставляла съесть хоть что-нибудь.

Отец пообещал лимонный чизкейк, если все пройдет удачно, а в этом он не сомневался.

Но теперь она мало походила на ту запуганную девочку, скрывающуюся между старых тряпок. Полупальцы сменились танцевальными туфлями с открытым носком, напомнившими неудачное выступление в школьной постановке. Ригс получила туда путевку за хулиганство и воспоминания о балетном прошлом, спутанном с гимнастическим. Не так уж много отличий, да?

Почти.

Молли собиралась сорвать чертово выступление, и каблуком забить гвозди в крышку гроба своего партнера с потными ладонями и одышкой после первой танцевальной фигуры. Но по каким-то обстоятельствам исполнила все, что от нее требовалось, и удалилась без лишнего шума, не дожидаясь окончания свистопляски.

Теперь стоя в черных колготках в мелкую сетку и в неудобном платье с корсетом расшитым стеклярусом, шумящим при ходьбе. Будь наряд откровенней, она окрестила бы его выкидышем чертового бурлеска. Все же нужно было отдать должное дизайнеру и глупцу, принявшему решение разрядить ее как рождественскую елку. Благодаря корсету можно легко одурачить, что у нее есть грудь и фигура с пропорциями куклы Барби. Не хватало наивного овечьего взгляда голубых глаз с густыми ресницами.

Молчаливое ожидание как блокаду прорвал свист пиротехники озарившей мрак искрами возникшими откуда-то. Первая ассоциация была с бутылкой дорогого шампанского, которую хорошенько взболтали, перед тем как вынуть пробку, а после пришла мысль о пожарной безопасности и рисках воспламенения в замкнутом пространстве с изобилием тканей. За следующими снарядами зазвучала музыка, проигрываемая на самой медленной скорости с характерным скрипом, действующим на нервы.

Молли сделала шаг назад и задернула просвет, удерживая край в руке, чтобы при возможности вновь глянуть хотя бы одним глазком на происходящее.

… И слезы, и смех.

И смерть…

Свет софита устремился куда-то в сторону, пробуждая природное любопытство и приглушая желание быть незамеченной. Она тщетно попыталась разглядеть очертания или разобрать слова, принадлежащие голосу из музыкальной шкатулки.

Сегодня на арене Пеннивайз – Танцующий клоун и несравненная Молли.

Ее называли гуттаперчевой.

Ослепительный свет был направлен прямо на нее, сталкиваясь со стеклярусом и подобием на драгоценные камни, отбрасывая блики точно солнечных зайчиков. Молли зажмурилась и инстинктивно прикрыла глаза ладонью. Требовалось сделать шаг назад скрыться в коридорах и запереться в крошке гримерной, но занавес таинственным образом испарился, показывая, что все время она попросту стояла в тени, а выход с круглой арены не предусмотрен.

Каждый страх родом из детства и этот занимал чуть ли не лидирующую позицию в списке – боязнь сцены.

Молли ненавидела первые пробы и первые выступления. С последующими тонкая грань между страхом и уверенностью в собственном успехе становилась тоньше и под конец вовсе исчезала, но выйти самой на сцену было подобно подъему на эшафот.

Она медлила, бешеным взглядом обводя скрытые от вида лица зрителей. От ужаса, как и от фактора неизвестности, перехватило дыхание, а сердце, казалось, стучало где-то в пересохшем горле.

Нельзя показывать свою слабость.

Вот к чему она приучала себя с детства. Сначала это было по наставлениям матери, которая убеждала, что хищники чувствуют своих жертв именно из-за слабостей, потом перед жюри, на похоронах отца, в школе, на работе, с разозленным начальством и психопатами. Этой выправке иной раз позавидовал бы всякий, кто стремился прослыть бесчувственным камнем.

Молли испытала дрожь по телу, но заставила себя расправить спину до боли в лопатках, горделиво поднять голову и с силойприжать руки к бокам (после взглянув на ладони, можно различить отпечатки россыпи каменей с костюма), чтобы проделать несколько фальшиво уверенных шагов.

Стук каблуков раздался эхом. Ни гласа, ни воздыхания. Лишь стук как по наполированному паркету и стихающая игра каллиопы вдали.

Знакомый клоун любящий докучать не менялся даже здесь и вместо глупых фокусов, сальто, кульбитов, смешных реплик или что должен делать настоящий цирковой комик по своему определению пристально оглядывал с головы до ног, тем самым прибавляя драматичности моменту с затянувшимся молчанием.

Он сделал шаг назад, и не отводя взгляда, склонился в шутливом поклоне, отторгнув правила реверанса, вытягивая левую руку. Белой перчатки не оказалось, но теперь имелись когти и жесткий волосяной покров, как если бы его рука обрастала шерстью, родня с оборотнем.

Кажется, кому-то попался на глаза невидимый список ее неприязней и старых страхов.

Молли любила танцевать в барах, ночных клубах, дома, на ярмарках, фестивалях и не постеснялась бы покачивать бедрами или ритмично ударять ногами по любой поверхности в подобии степа. Но бальные танцы с их отточенными до совершенства фигурами, не подразумевающими нововведения, и уж тем более на публике были отдельным пунктиком со времен школьного спектакля.

Никакого расслабления, а лишь ненависть и попытка не запутаться в танцевальных фигурах и не бросаться вальсировать самой, следя за тем с какой ноги начинаешь.

Она нехотя протянула руку в ответ, сгибаясь в реверансе от которого, кажется, заныли коленные чашечки (если это в их компетенции, разумеется). Стоило ограничиться книксеном, а еще лучше кивком головы.

Правило хорошего реверанса – сохранение баланса.

Это выглядело жалко со стороны по всем танцевальным канонам, но комично и соответствовало ситуации, нуждаясь в характерных вскриках всякий раз, когда наступали на ноги.

Всякий хореограф бы вынес свой вердикт в абсолютном отторжении партнеров друг другом и незнанием фигур банального «венского вальса».

Молли топталась на месте, периодически осуществляя не особо грациозные повороты, на опорной ноге варьируя на градусном диапазоне от ¾ до ½. Иногда она кружилась на месте в одиночестве, придерживая согнутые в локте руки перед собой на уровне груди.

Ригс не была уверена в том, что играла музыка для зала и приходила к мнению, что эти звуки раздаются у нее в голове.

Ей больше пришелся бы по душе твист, в котором можно было ощутить себя Мией – героиней Умы Турман в «Криминальном чтиве» и двигаться с легкостью, не принуждая к мыслям о верности движений.

Филигранность – не ее конек.

Виргинскую кадриль Молли узнала сразу по музыке, которая звучала не только в ней, но и разливалась по арене извне. Для танца требовалось больше пар, чем одна, но для трех фигур почти идентичных фигур и завершающей пробежки хватало и двух человек.

Она не знала, в какой момент стала представлять рядом с собой оного партнера, заглушая фантазиями запах гнили и скисшего молока, исходившего от помпонов и ткани. И весь внешний облик клоуна не способствовал флирту и ужимкам.

Нехитрый трюк помог ей со школьным спектаклем, а теперь и в неизвестном шатре перед чуждой публикой. Вначале это был один из старых любовников, в чьих танцевальных способностях легко усомниться, опираясь лишь на пластику движений при ходьбе, а потом в памяти всплыл нужный эпизод с Юстином. Всему виной мягкое прикосновение к руке и кадриль.

Юстин знал множество танцев и ссылался на театральное училище, где овладел всем необходимым по собственному мнению и абсолютной бездарностью, по мнению режиссеров и участников кастингов. Он показывал ей первую фигуру кадрили, сказав, что ее темпераменту подходит только что-то задорное, после чего непременно заколет в боку и появится нехватка воздуха.

При одной мысли о ком-то из прошлого кто наверняка любил ее своеобразной почти отеческой любовью сердце щемит, а дыхание перехватывает.

Взявшись обеими руками для полного круга по часовой стрелке (а в их случае для нескольких кругов), Молли вновь ощутила белый гладкий шелк под пальцами. Зал становился ярче и ярче, и появлялась возможность рассмотреть лица собравшихся.

В круговерти подступала легкая тошнота, вызванная головокружением и десятки, а то и сотни образов размылись, будто бы слились воедино. Она чувствовала, как приятной ноющей болью отзывались мышцы в теле отвыкшие от любой физической активности.

Танцуй сейчас в чем-то длинном, прикрывающем хотя бы колени, то с каждым новым кругом с увеличивающейся скоростью ощущалось бы, как летал материал юбки, невесомо прикасаясь обнаженной кожи ног. Но сейчас она могла слышать исключительно шелест стекляруса и топот каблучков.

Финальная фигура – пробежка приставным шагом, окончилась поклоном друг другу и реверансу толпе, сосредоточенной на очертаниях двух персон.

На каждом ряду восседали дети, приехавшие или из приюта или со школы в пригородах, почти не переговаривавшиеся между собой и на редкость культурные. Молли не ждала залпа восторженных оваций и красные розы, летящие к ногам, как иногда показывали в мультфильмах, лишь скользила взглядом по юным не впечатленным увиденным лицам.

Что ж. Она бы тоже не была в восторге и вдобавок кинула бы горсть попкорна, целясь на арену.

Среди детских заскучавших лиц выделялось несколько взрослых, не походивших на сопровождающих и преподавателей. Мужчина и женщина. Они сидели в первом ряду и женщина с рыжими волосами, уложенными в классическое каре с челкой, придерживала рукой предплечья спутника, осаждая и не давая шанса подняться и выразить свое недовольство происходящим. Ее лицо было знакомым, и Молли не сводя с них глаз, пыталась вспомнить, когда и при каких обстоятельствах они встречались раньше.

Может быть, она была ее хореографом? Или той, кто надавливала на плечи, заставляя гнуться сильнее? Первая учительница или случайная прохожая попросившая сигарету или поинтересовавшаяся временем?

Само совершенство ночного кошмара в идеальных линиях от овала лица до кончиков пальцев.

Мужчина поднял два больших пальца в одобряющем жесте.

Отец всегда так делал.

Боже правый. Это день ее первого отбора.

По правую руку от них сидело трое нетронутых временем вершителей судеб потупивших взгляд на носки собственных туфель. Кажется, кто-то из хореографов, тренеров и независимых судий. Молли не помнила никого из них, и образы прошлого расплывались, но неуклонно выполняли свою работу.

Эхом в памяти отдавалась то, что уже когда-то происходило. Завершенное время мира абстракций и гипотетически человек рядом с ними мог быть ее отцом, живым и невредимым в вариации другой вселенной подвластной собственным законам.

Молли дернулась в их сторону, преследуемая желанием разобраться с тем было ли у нее видение, нарушая главное негласное правило: шоу должно продолжаться.

Сила словно притяжение не дала ей ступить и шаг в сторону. Сильные руки дернули ее вверх, приподнимая на считанные дюймы над землей, как куклу. Угол обзора не менялся, и тело отказывалось слушаться, повинуясь кому-то другому.

Руки, округленные в локтевом и лучезапястном суставахподнялись над головой, резко опустились и проделали это движение вновь. Почти «аронди».

Она хотела вырваться, прекратить движения и опустить руки, почувствовать твердую землю под ногами.

Марионетка.

Вот кем она стала. Безвольная деревяшка управляемая чужими руками. Тонкая леска как паутина заставляла выполнять движения, впившись под кожу невидимыми крючками.

Все были игрушками под властью единого кукловода, который оставался сердцем Дерри.

Ее резко опустили вниз, заставив выполнить непроизвольно «плие». По согнутым в коленях ногам пробежала дрожь напряжения.

У отца была бутылка абрикосового бренди 70-х годов с фигуркой внутри. Ее заводили с нескольких оборотов на радость гостям и отвлечению детей на Рождество, и раздавалась музыка Штрауса «На прекрасном голубом Дунае». Маленькая балерина, нанизанная как жучок на большую иглу, двигалась против часовой стрелки. Красная бархатная юбка, золотые пуанты и такого же цвета корсет. Ее носки никогда не касались дна бутылки, а движения были неизменны. Художник не утрудил себя подарить балерине лицо, а создатель музыкального чуда накрыл маленькую танцовщицу прочным стеклянным куполом, препятствуя попаданию пьянящей жидкости.

Молли в детстве часто играла с этой бутылкой, часами слушая неизменную мелодию. Каждый раз, смотря за тем, как балерина кружится, иногда запинаясь с треском, она хотела разбить прочные стены и даровать свободу. Отец вовремя прервал ее акт вандализма во благо, разубедив, что в реальном мире балерина погибнет и больше никогда не сможет танцевать.

Девочкой Ригс не понимала слов родителя, но последовала им, оставив бутылку в целости, но теперь, в безропотном повиновении она была этой балериной, кружащей вокруг своей оси, намекая зрителям на «фуэте». Голова шла кругом, к горлу подкатывала тошнота и перед глазами образы сменились черными пятнами.

Каллиопа сменилась Чайковским и резко оборвалась.

Молли остановилась и опустила голову, борясь с желанием согнуться пополам и прочистить желудок. Тяжелая рука легла на талию, а другая, перехватив ее кисть, приказала пройти чуть в сторону для поклона публике.

Она попыталась натянуто улыбнуться, учащенно моргая, приходя в норму.

«Полнейшее отсутствие грации»; «Нелепость»; «Это зовется танцем в Америке?».

Недовольные возгласы доносились со стороны судей. Детям было все безразлично. Они смотрели за происходящим пустыми безжизненными глазами, не шевелясь, как будто их могли выпороть за движение.

Молли попыталась поклониться в реверансе, как ладонь в белой перчатке коснулась ее затылка, заставляя склонить голову ниже.

Боже, дай мне высвободиться, и я, блять, клянусь, что сломаю ему руки.

- Они тобой недовольны, Молли, - в голове прозвучал голос клоуна с деланной досадой. – Папочка тоже тобой недоволен.

Сжав губы в тонкую линию, она облизнула их, чувствуя, что помада немного скаталась, потеряв былой вид. Человек, который гипотетически мог быть ее отцом (если бы тот не покоился в сырой земле) в первом ряду, не сводил с нее глаз. Он был хмур и позволил между темных бровей затаиться глубокой морщинке.

Это всего лишь шоу, - говорил папа после первого этапа. – И поражение не сделают тебя хуже, а успех может позволить гордыне затаиться в твоем сердце.

Не поддавайся чарам.

Рыжеволосая женщина поглаживала его руку, сжатую в кулак до побелевших костяшек. Теперь на ней было не застегнутое серое пальто, длинные полы которого касались чуть ниже колен. Пышный бюст был упрятан в платье из черного крепа с корсетом.

- Кто это?

Молли задала этот вопрос мысленно, вновь обведя взглядом собравшихся, она обернулась к Пеннивайзу, чьи глаза вспыхнули золотом.

- Разве ты не помнишь, Молли-Полли, эту прекрасную леди? Салли Шарлитц – личный помощник. Она часто приберегала для тебя конфеты, когда ты сидела в конференц-зале и ждала папочку. Ты любила помогать ей. Например, вынимать еще горячие листы из ксерокса и была без ума от плоттера в офисе… - Яркие воспоминания пролетели огненной птицей и угасли. Салли, конечно. Молли помнила эту женщину, с которой проводила время, если после школы вместо автобуса, ее забирала именно она и приводила на работу к отцу. Шарлитц работала с ним лет десять и была знакома пятнадцать. Молли когда-то даже заявила, что хочет быть как она и всегда крепко обнимала женщину как близкую родственницу. Салли подарила ей заколку с кошечкой с изумрудными глазами (увы, та быстро почернела и отправилась на дно шкатулки с украшениями). –Ты любила наблюдать за ее работой и сидеть на ее коленках, а она, - (Пеннивайз продолжал свой рассказ, не размыкая губ), - Любила поскакать на члене твоего папули. Что скажешь, Моллс? Идиллия, да?

Молли хотела было повернуться и прочесть во взгляде отца достоверность сказанного, но шея не послушалась.

- Ты лжешь. Все сказанное тобой – ложь.

- Ха-ха! Какой мне резон лгать Тебе про твою идеальную семейку? Ха-ха! Правда режет глазки, Молли? И дражайший папочка, которого ты т-а-а-а-к любила и идеализировала, оказался обычным ублюдком? Ты ведь такого мнения об изменах в семье.

- Закрой рот, - она прошипела это вполголоса, подойдя ближе. – Отец любил нас и дорожил семьей.

- Ошибаешься, - клоун чуть подался вперед, всматриваясь в испуг и злобу в глазах. – Папочка любил тебя и только тебя. Если бы так жалко не умер в один день со своей возлюбленной, то подал бы на развод. Глупец даже думал, что вы поладите со сладенькой Салли, и ты будешь называть ее «дорогой мамочкой». Видишь, как рождение второго ребенка не скрепляет трещащий брак по швам?

Молли была слишком мала, чтобы рассуждать о прочности родительских брачных уз и вряд ли теперь докопалась бы до истины. Джейн не знает кто такая Салли, а те, кто знали либо погибли, либо позабыли или чернила выцвели на номерах в телефонных книжках.

- Ну, Моллс, ты будешь спасать шоу или позволишь с треском провалиться?

От известий об отце (неважно достоверных иль нет) ее сердце разбивалось на части. Молли чтила его память по-своему и тщательно обеляла его лик, позабыв, что человек по своей природе соткан из пороков.

Шоу должно продолжаться, хотя грим, наверное, уже испорчен.*

Она вернула широкую улыбку, которой всегда найдется место на лице лгуна.

Слева от нее материализовалась стойка с обручами, покрытыми блестящей самоклеющейся обмоткой. В руках клоуна была шляпка из черного атласа (неверно принятая с первого взгляда за вуалетку) с широкими лентами, завязывающимися под подбородком. Предмет был неуместным и сочетался разве что с клоунским нарядом своей нелепостью.

Молли благодарно приняла ее, крепко повязав бант. Теперь она снова как кошка с бантом на шее, играющая с лентами. Почему же не с клубком ниток?

Она прокрутила над головой один из обручей. Все гимнастические элементы вылетели у нее из головы, и на ум приходил банальный шпагат или не менее примитивный «мостик». Ей хотелось повторить трюк, подсмотренный на соревнованиях, но обруч никак не держался на теле и при попытке прокрутить его на ноге, тот лишь бил по лодыжке и соскальзывал.

Старые фокусы с количеством обручей на теле тоже не подходил из-за костюма и неудобных танцевальных туфель. Ремешками Ригс растерла обе ноги до крови, окрасив телесный атлас в красный цвет.

Судьи неодобрительно цокали и отрицательно качали головой.

- Шоу, Молли, шоу! – воскликнул Пеннивайз. Он бросил в ее сторону ленту. Переход от светлого к алому цвету почти бордовому как высохшая кровь.

Ригс нелепо крутила инвентарь как волшебную палочку с широкой улыбкой, несмотря на ноющее запястье. Стоило перевести взгляд на ленту, как та испарилась и на ее месте оказались прицепленные человеческие кишки покрытые слизью и ничем не уступающие иллюстрациям в учебниках биологии.

С визгом она отбросила палочку в сторону, поежившись от омерзения. Бант под подбородком стал туже и будто сдавил горло, мешая проглотить слюну с привкусом желчи.

Блять.

Визг клоуна вновь напомнил о непрекращающемся шоу, которое на грани краха, а она же не хочет быть опозоренной. В руки прилетел мяч, блестящий от слизи, природу происхождения которой не хотелось знать.

Элементы. Молли подбрасывала его одной рукой и ловила другой, судорожно вспоминая все чему когда-то училась. Перекаты и «выкруты». Ушедшие годы тренировок исчезли из памяти, а тело не помнило и не двигалось интуитивно. Происходящее вокруг вопило, что она – худшая ученица и ко всему еще прогульщица каждой репетиции неизвестно каким образом допущенная на просмотр.

В завершение Молли хотела встать на руки и после одной удержать мяч, чтобы после поставить жирную точку неизгладимого впечатления, скрываясь от пережитого позора от которого горели щеки.

Ослабевшие мышцы вновь заныли как после натирки полов и взывали к отдыху, когда она попыталась совершить задуманное на трясущихся руках. Ригс сорвала редкие аплодисменты, победоносно держа предмет в ладони, избавившийся от слизи.

Не смотри. Не смотри. Не смотри.

Страх того, что на самом деле представлял собой мяч, побудил спешно отбросить его в сторону. Боль в руке нарастала.

Клоуна нигде не было видно, арена опустела, оставив ее в лишенном звуков одиночестве. Яркий свет вновь ворвался в помещение.

Дети.

Боже правый, спаси мою душу.

Причина, по которой они отличались хорошим поведением – абсурдна. Они мертвы. Они, блять, мертвы все до одного. Крик застыл в горле и все, что она смогла сделать – поднести дрожащую от охватившего страха и прежнего напряжения руку ко рту не в силах произнести ни единого слова. Даже привычная брань оказалась неуместной. После такого она навеки не уснет.

Глаза вылезли бы из орбит как у этой девочки в третьем ряду или у мальчика во втором оставшегося без них совсем. Наполовину обглоданные крысами и червями, наполовину съеденные кем-то со вспоротыми животами. У некоторых не хватало конечностей, как у мальчика в желтом дождевике виднелась круглая головка плечевой кости, а на коленях покоился гнилой бумажный кораблик.

Нужно было убираться отсюда и не смотреть, не смотреть, не смотреть. Куда угодно. В пол, на потемневшие носки атласа телесного цвета, посчитать дырки на сетчатых колготках. Только не смотреть на детское кладбище.

Ряды смыкались ебаным кругом.

Она же откуда-то вышла. Где-то был выход и при этом вход в коридор. Молли вертела головой из стороны в сторону, подавляя возникшую клаустрофобию, и, боже правый, отыскивала выход из шатра.

Нереально. Абстракция. Кислотное видение. Иллюзия.

Если ад выглядит не так то, что это? Плоть не вынесет Инферно.

- Молли, - детский голос позвал ее, и она не хотела признавать обладателя. – Тетя Молли. Почему ты оставила меня? Почему? Почему ты оставила меня одну?

Ригс посмотрела на свои руки перепачканные кровью по локоть, словно в перчатках. Столкнуться взглядом с мертвой племянницей – выше ее сил.

- Ты оставила меня одну дома, а потом в тоннелях. Почему ты ушла без меня? Почему, тетя? Почему ты не заявила полицию? Тетя Молли?

Прекрати. Иззи, перестань, пожалуйста. Умоляю. Прекрати. Прекрати.

Пре-кра-ти!

«Что с твоим платьем, милая? Что с твоими пальчиками, Иззи?»

Слова и музыка движутся и существуют только во времени, но первые любят трещать по швам, ломаться и разбиваться, не выдерживая грубости слов, а последние распадаются и гниют от громкости и скверной игры музыкантов.

Колеса, передвигаемые силой изящных рук, скользили по опилкам и сами по себе требовали смазку силиконовым маслом.

В покрытой следами мочи, крови и гноя больничной тонкой сорочке сквозь которую отчетливо выделялись ареолы сосков, и длина одеяния не скрывала обрубка вместо левой ноги напоминавшая ту круглую головку кости только обтянутую кожей.

- Ты сделала меня уродливой, сестрица, - холодно отчеканила Джейн, скрестив руки с синими исколотыми венами на груди. – Ты и только ты.

- Я же, - голос предательски срывался. – Я предупреждала тебя, Джейн. Я предупреждала.

- Свои предупреждения можешь засунуть себе в задницу. Ты не спасла ее и все, что произошло – только твоя вина. Только ты причина всех наших сраных проблем.

Нет. Нет. Нет.

Джейн бы так не сказала.

Джейн любила. Девочка с жаждой жизни и добрым сердцем. Она бы не стала винить. Джейн, Джейни, Дженни.

А Молли обезобразила ее, превратила в калеку, инвалида. Обломала крылья на любую попытку зажить иначе, завести большую семью, смотреть, как вырастает дочь. Джейн впустую потратит свою жизнь, перебиваясь на пособия и довольствуясь жалостливыми взглядами на уродливую молодую женщину.

- Ты безобразная артистка, гуттаперчевая Молли.

Колокольчики, припрятанные в одежде, возможно, в пышных рукавах зазвенели, когда Пеннивайз обратился к ней. Увлеченный своим занятием, он разглаживал сгиб на бумажном самолетике, сложенном из старой афиши и не обращал внимания на разразившуюся трагикомедию под куполом цирка.

Не поддавайся.

Отец все это время сдерживаемый любовницей-секретаршей Салли Шарлитц подал голос, отбросив ее руку, пытающуюся осадить. Он выглядел серьезно как на важных переговорах и совсем не так. Сцепив руки на груди, глава семьи оглядел обеих дочерей, вопросительно изогнув бровь, и покачал головой.

- Довольно. Ты очень расстроила меня, Молли, - (он никогда не говорил ей таких слов серьезным тоном с нотками жестокости) – Ты расстроила всех нас. Ты поступила крайне плохо со своей сестрой и нарушила обещание. Ты не подготовилась к выступлению и заставила меня сгорать от стыда.

Ты, ты, ты, ты.

Отец отчитывал ее прилюдно, разве что не выпорол для пущего эффекта, что равнозначно имеющемуся унижению.

Клоун истерично хихикал себе под нос, кивками соглашаясь с каждой репликой. Он продолжал корпеть над самолетиком, в результате чего на одном крыле виднелась надпись авиакомпании «AmericanAirlines», а на хвосте две буквы «А».

«Молодчина, Моллс»

Молли подняла глаза на ехидную физиономию клоуна, и бешеная злоба обожгла ее языками пламени.

Пеннивайз прищурив один глаз и прикусив кончик языка, предугадывал траекторию полета, вытянув руку с готовым самолетиком. На другом крыле добавилась надпись модели «Boeing 767-223ER».

Чтоб тебе сгинуть в аду.

Усмехаясь ее пожеланиям (особенно той полюбившейся части про ад), он повернулся в пол-оборота и запустил свое творение в ее отвлеченного гневной тирадой отца. Тень от самолетика превосходила в размерах сам предмет летящий прямиком в лицо.

Боинг. Совсем как шестнадцать лет назад при теракте.

- Папа, нет!

Молли закричала это слишком поздно, когда бумажное судно приобрело вполне реалистичную оболочку и взорвалось со свистом как при поджоге пиротехники, разрывая тело отца точно воздушный шар на кровавые ошметки. За мгновение до гибели его лицо исказилось в удивленной и отчасти задумчивой гримасе без следа былой злости, как если бы за завтраком прозвучал вопрос о деторождении или заведен разговор о реальности Санта-Клауса и Зубной феи.

Закрыв рот руками, она завопила, что больше походило на мычание, не в силах оторвать глаз от зрелища: рыжие волосы Салли воспламенились как спичечная головка, и запахло жареным мясом.

Клоун зашелся в приступе истерического смеха, запрокинув голову и хлопая в ладоши, отчего звон колокольчиков лишь усиливался. Он смеялся все громче, переходя на визг, уже ударяя себя в грудь по помпонам.

Не поддавайся чарам.

Белокурая девочка с пустой левой глазницей шумно поднялась со своего места и как заведенная пластмассовая кукла вытянула гниющую руку, указывая пальчиком на арену. Рот приоткрылся.

«Мамочка, - ее голос ничем не отличался от голосов тех больших кукол, умеющих закрывать глаза и восклицать: «Мама!», если оттянуть нитку. – Это же уроды!»

Молли крепко зажмурилась и прижала дрожащие руки к ушам не в силах слышать больше. Сердце колотилось так быстро, словно готовилось навсегда остановиться и набирало темп напоследок.

Боже.

Она широко распахнула глаза, от пощечины жадно хватая ртом воздух. Расплывчатые силуэты склонились к ней и показывали три пальца, задавая вопрос как в кино.

«Сколько пальцев я показываю?»

Губы пересохли, а по лбу стекала капля пота. Щеки тоже были влажными, но скорее от солоноватых дорожек слез.

Ей снова дали приводящую в чувство пощечину, заваливая чередой вопросов, которые Молли никак не могла разобрать. Образы становились чуть яснее. Какие-то женщины в возрасте и та бабушка с перрона. Внук выглядывал из-за ее спины, прижимая крепче коробку с «Лего».

Она снова облизнула губы.

Поезд. Она все еще в поезде. Поезд не двигался. Остановился. Почему.

Прерывистый поток мыслей и одна из женщин снова показала три пальца.

Ебаная ты дура. Блять. У меня же не сотрясение.

Если бы у нее были силы, то Молли послала бы каждую нахуй или вежливо попросила бы отъебаться удалиться. Горячая капля коснулась кончиков пальцев и скатилась вниз на ткань джинсовой куртки, предусмотрительно наброшенной на плечи, чтобы не упариться в дороге.

Молли чуть наклонила голову, которая стала в одночасье чугунной или налитой свинцом или еще черт, блять, пойми какой.

Плечо. Левое плечо было прокусано как нога Джейн в коллекторе. Кровь пропитала материю насквозь и останется только отправить на мусорную свалку. Да, хуй потом отстираешь.

Осталось только себе ампутировать руку.

Она прислонилась затылком к сидению, по-прежнему не стремясь отвечать на вопросы, сыпавшиеся как конфетти из хлопушек.

- Не теряйте сознание, мисс, - донеслось до нее, когда веки норовили сомкнуться и погрузить ее во тьму. Молодая девушка стояла перед ней на коленях, затягивая на руке жгут из собственного ремня не совсем уверенная в его необходимости, но так рассказывали в школе, когда речь шла об оказании первой помощи.

Если бы была задета артерия.… Кровь била фонтаном, и она бы умерлаот кровопотери.

«Отойдите. Ей нужен свежий воздух»

Сколько шума.

Несколько человек отошли в сторону, оказывая повышенное внимание вместо первой помощи.

Двери между вагонами вновь хлопнули.

Оно в приветственном жесте махнуло левой рукой как ебаная победительница конкурса «Мисс Америка», так как в другой находилась голубая сладкая вата прямиком из цирка.На пыльных рюшах подсыхала кровь, накапавшая с подбородка.

Клоун провел пальцем по нижней части своего лица, пачкая когда-то белоснежную перчатку кровью, чтобы после поднести к губам, слизывая остатки.

Она поежилась, когда Оно сняло с кончика языка непрожёванный кусок сладкой ваты пропитанной кровью и поместило обратно к общей консистенции.

Гадко, но не самое худшее, что ей приходилось испытывать за последнее время. Куда хуже то, что она проиграла.

Оно добралось до нее.

Ты должна была проиграть

Нельзя выигрывать все время.

Ты должна была проиграть

Нельзя выигрывать все время,

что я говорил!

- Джон Ли Хукер «Ты должна была проиграть»

____________________________

* - Немного измененная строчка из песни Queen - The Show Must Go On

Комментарий к XXI

За публичную бету расцелую и все исправлю по возможности.

========== XXII ==========

Sister, sister, oh so fair, why is there blood all over your hair?

Пробуждение всегда отвратительно.

По будильнику или от криков, от ночных кошмаров или после попойки, когда хочется вывернуть содержимое желудка и желчного и отмыть с каким-нибудь моющим средством, чтобы больше не чувствовать съеденный впопыхах тако или пакет чипсов и желчь.

Она спотыкалась во сне, падала и в тот момент, когда следовало бы открыть глаза и схватиться за сердце, которое бы забилось сильнее обычного, сон не прекращался и все больше затягивал в эту ебаную черную дыру, лишенную времени и пространства.

Молли, словно Алиса, летевшая вниз в кроличью нору, тщетно хваталась за яркие предметы, которыми стали обрывки воспоминаний. Даже дурацкий цирк, который, скорее всего, был чертовски реалистичным сном затесался среди тлеющих углей школьных лет и первого неудачного собеседования.

Она с трудом заставила себя вынырнуть из этого путешествия в никуда и учащенно заморгала, отгоняя яркие пятна, пляшущие перед глазами. Тело ныло как после первого урока физкультуры в старшей школе после череды прогулов или после драки, из которой вышла явно не победителем.

Голова, челюсть, рука, желудок, нога.

Желудок сводило спазмами и сколько не глотай воздух, все равно создается впечатление, что ты разучился дышать. Это кислородное голодание?

Предплечье онемело, а ногу тянуло как после неудачной растяжки или еще черт знает чего. Тело еще недостаточно одеревенело, но отказывалось слушаться.

Ей хотелось бы подняться и осмотреться, чтобы увидеть что-то кроме белого потолка в трещинах и вспомнить, что произошло и какой блять сегодня день. Необходимо было восстановить мутную картинку минувших дней. Так ведь говорят копы в сериалах?

Картина минувших дней.

Могло ли быть так, что она попала в аварию, пока отгоняла машину в Йорк? Занесло на повороте и все. Да, могло.

Мог ли Эдвин или Элвин или как-его-там бармен угостить ее паленой выпивкой или дешевым порошком? Да, легко.

Это все было комой, видением, бредом, да и еще черт знает чем. Джейн, наверное, волнуется и ноет, что нет денег, и Иззи перевернула все комоды. Ах, да назойливая племянница.

Все это ей приснилось.

Осознанные сновидения, астрал или другая чепуха, о которой твердят в паранормальных телешоу. Наверняка, это все последствия неудачной пьянки в пятницу. Сознание сгенерировало другой мир, основываясь на привычных локациях.

Оставался цирк и Роберт Грей.

Окей. Парня, вероятно, она видела уже на улице или в каком-то фильме, а цирк.… А хуй с ним, с цирком. Цирк и цирк. Вся ее жизнь как цирковое представление.

Молли приподнялась на локте, игнорируя боль в левой руке, перевязанной бинтами, которые приобрели бледно-розовый оттенок.

Вчера она принимала товар, перед тем как пойти в бар и порезалась канцелярским ножом, а чтобы не тратить вечер пятницы на остановку крови замотала руку наспех попавшимся бинтом за доллар.

Да, так и было.

От других коек ее отделяла старая ширма. В ногах лежала джинсовая куртка с высохшими пятнами крови, которые напоминали пятна шоколадного коктейля. Под кроватью рядом с обувью стояла сумка, которую она собирала для поездки.

Поезд.

Она с трудом дернула молнию сумки, обнаруживая там документы, паспорт, водительское удостоверение и нетронутый кошелек, в котором по сути ничего и никогда не лежало. Наверное, приехала с Куинси. Вот, точно. Молли искала в их старом доме все документы и встречалась с парнем, чтобы пропустить пару коктейлей и переборщила. Пикап занесло на повороте, но до этого они подрались в баре, а отсюда кровь на куртке.

Блять. Но она же продала пикап. Старьевщик. Он нашел покупателя из Йорка, кажется. В субботу нужно отвезти машину в пригород.

Какой сегодня день?

Молли откинулась обратно на подушку, пропахшую чужим телом и стиральным порошком. Боль в челюсти и желудке почти сошла, пока голова все еще давала о себе знать на пару с ноющей рукой.

Лучше бы отрезали, чем оставили с мучениями.

Джейн.

Страховка.

Деньги.

Пикап.

Она резко дернулась, отчего руку пронзила боль, но даже та померкла при одной мысли, что ее могли обчистить в поезде. Съездила, блять, к Баттерли. Александр или Хью? Или Хьюго? Похуй.Наверняка у нее вытащил карточку тот мальчишка с коробкой конструктора или его дружелюбная бабуля с ангельской улыбкой. Или кто-нибудь из проводников или случайных зевак.

Воспользовались шумихой и вынули из кармана под предлогом «прочитать фамилию», а сейчас всласть тратят ее деньги на «eBay» или «Amazon», где не требуется пин-код и документы, удостоверяющие личность.

Или переводят с карты на карту.

Ебаные американские жиды. Сраные республиканцы. Хуевы демократы.

Молли поливала дерьмом вперемешку с проклятиями каждого, кто был в поезде и имел к этому отношения или был нечист на руку. Она уже пошарила по всем карманам и переключилась на сумку, надеясь, что карточка запряталась где-то в рваной подкладке сумки. Но попадались лишь чеки, автобусный билет, расписание поездов и адрес необходимой юридической конторы.

Блять. Блять. Блять.

Ее снова интересовали только деньги, которые никогда не доставались легко как некоторым и не сыпались с неба или с рога изобилия, так и пузатый Джин не исполнял желания за освобождение.

Боже.

Она резко замерла, удерживая в руке скомканную груду чеков, и истерически засмеялась, пробудив парочку такого же биологического мусора на соседних кроватях.

Молли вернулась весь хлам обратно в сумку и потянулась к пуговицам на одежде, просовывая руку к чашкам бюстгальтера. Тем же вечером, покинув стены больницы, она спрятала банковскую карточку поближе к сердцу, куда прячут поролоновые подкладки, создающие обманчивое впечатление пышной груди из нулевки.

Горячий пластик с выбитыми серебряными буквами, хранящий чуть больше трех тысяч долларов.

Она была готова расцеловать карточку и еще громче рассмеяться.

«Меня не наебешь»

- Ух ты. Продолжение будет?

Голос принадлежал парню-парамедику, который согласился забрать и помог пристроить Джейн. Одетый в темно-синее форменное поло и почти черные штаны, он скрестил руки на груди, с усмешкой смотря на нее. Они разговаривали лишь однажды, но этого достаточно. Сейчас для нее достаточно просто увидеть однажды человека, чтобы зацепиться за него, словно рыбацким крючком и вытянуть на поверхность памяти.

Девушки падки на внимание и желание, а еще на комплименты. Похвали ее, похвали же.

Нужно было бы резко застегнуть верхние пуговицы и попросить помочь собрать частицы головоломки воспоминаний. Их всего несколько, но слишком легко запутаться в поиске истины.

- Все зависит от той цены, что ты можешь предложить.

Нижнюю челюсть пронзила ноющая зубная боль, не удержавшая ее от широкой улыбки и взгляда наивной дурочки, будто бы сейчас было самое время.

Парамедик потряс в руке полупустым пузырьком обезболивающего средства. Что еще может предложить медицина для бедняков? Померить давление, сунуть градусник (спасибо, что не в задницу) и сказать, что при температуре сто организм должен бороться сам, даже если ломит все тело и становится слишком душно.

Молли подалась вперед в надежде получить желаемое.

- Этого достаточно, - она буквально вырвала из руки препарат, убирая в карман джинсовой куртки. На первый взгляд их там не меньше десяти.

- Принимай по две таблетки в день, - заметил он, достав планшет, который находился у изголовья кровати. Молли рассеянно осмотрела вещицу в руках, даже не стараясь, подсмотреть или разобрать маленькие буквы под наклоном. – Неплохой способ выбить из страховой компании деньги. Застраховала свою жизнь?

Ригс фыркнула и небрежно зачесала волосы назад.

- Откуда у меняденьги на страховку? Порезалась канцелярским ножом.

- Хм, тут сказано, - парамедик постучал указательным пальцем по одной из строчек. – Что ты была обнаружена какой-то женщиной, когда истекала кровью, и был сделан вызов как намеренное нанесение увечий, а это уже пахнет психиатрией, чувствуешь, о чем я?

Молли отвела взгляд, прикусив нижнюю губу, добавив еще немного боли. Если ее признают ненормальной, то запрут в какой-нибудь лечебнице и настанет хаос. В очередной раз.

- Я же говорю, что порезалась канцелярским ножом.

Он взглянул на ее лицо, ожидая, что сейчас губы вновь расплывутся в лукавой улыбке, и она снова выдаст что-то, возможно, даже смешное чего редко бывает в практике. Пациенты не любят шутить и предпочитают слезы в подушку или в чужой жилет.

Но ничего не произошло. Лицо Молли оставалось непроницаемым без намека на игривость и веселье.

- Ладно, так и запишем. По-хорошему ты должна проваляться здесь пару дней для формальности, но я уверен, что ты этим заниматься не будешь, да?

Молли кивнула, стараясь не думать о том, что все происходящее кажется неправильным и быстро собралась, захватив в руки куртку, сложив так, чтобы пятна не бросались в глаза, а еще лучше не были видны вовсе.

Ригс слишком взрослая для того чтобы оказаться в детском отделении или в близости к нему, но передвижение от одного корпуса до другого занимает не так много времени. Курение на территории было запрещено. К сожалению.

- Какой сегодня день?

Парамедик держал путь в том же направлении и, придерживая руки в карманах, насвистывал что-то незатейливое. Услышав вопрос, он остановился и вынул из кармана мобильный телефон без единой трещинки. На заставке дисплея красовалась «Гулливера» Мило Манара.* Дата и время вписались аккурат у сосков.

Пятница, 16:30.

Она выкинула из жизни почти девять часов на сон. В пизду.

В этом был плюс. Она была не в коме и проебала всего день, а не несколько недель или месяцев. Но минус был куда значительней: все происходящее было реальностью.

Кроме цирка, разорвавшегося на части отца и его любовницы.

Молли прошмыгнула мимо медсестры, не поднявшей на нее глаз, и проскользнула в необходимый коридор, также воровато оглядываясь, словно сейчас ее могут поймать и заставить предстать перед судом или отправить к директору. Палата, в которой еще вчера Джейн просиживала дни, пустовала, и на кровати покоился голый матрас. Одна из уборщиц заприметив ее, отмахнулась, давая понять, что здесь ее точно не рады видеть.

Как и везде.

Стоило женщине лет пятидесяти отвернуться к окну, Молли показала ей средний палец, не думая о том, что со стороны это выглядело глупо, будто бы ей лет пятнадцать.

В очередной раз она не подумала о Джейн, а точнее оставила эту мысль напоследок. Нельзя было сказать, что Молли не волновалась за единственного живого члена семьи, но металась от одной идеи к другой. Все же ей хотелось оставить этот балласт позади и начать все сначала, но Джейн была ее сестрой. И, наверное, не поступила бы так.

Она же не могла далеко уйти.

У нее вырвался неуместный смешок, отчего пришлось списать все для немногочисленных окружающих на приступ кашля, прикрыв рот рукой. Это не было злой насмешкой над немощной сестрой, а скорее желание скрыть переживание и мысли о реанимации, ампутации еще одной конечности или о чем-то еще наихудшем.

Не поддавайся чарам.

Неизменная медсестра за стойкой все также увлеченно смотрела в экран моноблока, слегка закусив губу. Техника была расположена таким образом, что незаметно заглянуть и выявить причину некого азарта играющего в глазах, было невозможно.

Но Молли очень хотелось верить, что там действительно было что-то стоящее, а не открытый пасьянс или бульварное чтиво, выведенное на большой экран.

Ригс постучала пальцами по стойке, привлекая к себе внимание, ограничиваясь лишь неформальным жестом приветствия вместо громких слов. Девушка подняла на нее глаза и, облизнув верхнюю губу, учащенно захлопала ресницами, которые слегка слиплись от дешевой туши.

- Я насчет своей сестры, - Молли привыкла грубить им всем, но теперь будто решила испробовать иную тактику, стараясь варьировать между скользкими темами. – Джейн Ригс. Я ее сестра.

На последних словах голос срывается по каким-то неизвестным причинам, будто бы она вот-вот готова разрыдаться от самого факта родства с кем-то с таким именем.

Девушка склонила голову на бок, а после вновь посмотрела в экран моноблока, щелкая компьютерной мышью и что-то вбивая на клавиатуре.

Молли не смотрела за ней, но была уверена, что пальцы медсестры сейчас замерли между буквами «w» и «r», решая, спросить, сколько букв «e» в фамилии или лучше проверить методом проб и ошибок.

- Одна, - подсказала Ригс, продолжая отбивать пальцами по поверхности стойки, оставляя отпечатки. – Моя сестра у вас почти месяц, может меньше, была в другом крыле, но оттуда меня выставили.

Все звучало абсурдно и Молли хотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться или перестать нервничать. Какого хуя вообще она чувствовала себя провинившейся школьницей или ребенком первый обратившимся к старшим с какой-то неуместной просьбой подходящей взрослому.

Медсестра дважды что-то проверяла, а после подняла на нее взгляд наполненный испугом или страхом.

- Что?

Ригс произнесла это одними губами, пытаясь растолковать такую быструю перемену настроения. Вот потеха будет, если окажется, что таких людей не поступало в ближайшую пятилетку и все это очередной выброс шлака в память.

Девушка отрицательно покачала головой и покинула свое рабочее место, отходя к углу, где за ненадобностью располагался стационарный телефон. Одергивая кремовую юбку-карандаш, выглядывающую сквозь белый халат, она выглядела чересчур испуганной, и этот страх как назло передавался самой Молли.

Та нарисовала себе тысячу и один сюжет того, как вызовут санитаров и ее запирают в психбольнице или полицию или судебных приставов или еще кого-нибудь. Сейчас выйдут люди в костюмах и с фразой «Все будет хорошо» отведут ее за решетку и завяжут крепче смирительную рубашку.

Медсестра все еще держала трубку у уха и не затрудняла себя нажать на одну из кнопок телефона, отчего Ригс казалось, что она слышит продолжительные гудки в пустоту. Когда молчание стало невыносимым, девушка вернула трубку в исходное положение и, подняв левую руку, обращаясь к кому-то.

Почему-то только сейчас Молли озарило, что все медсестры должны носить какую-то одну форму, а не фривольничать и, наверное, эта девушка не медсестра, а просто кто-то. Кто-то к кому обращаются по глупым просьбам. Кто-то кто носит юбку-карандаш на работу и семенит, стуча каблучками туфель «Мэри Джейн».

Обращались к Бишопу, которого Молли никогда не могла описать внешне. Она не знала, как называлась и чем объяснялась ее забывчивость, но если бы не его очки в массивной оправе и прическа, с которой он напоминал Ив Сен-Лорана, то каждый раз ей приходилось бы смотреть на пластиковый бейдж-пропуск или того хуже спрашивать имя.

Они виделись считанные разы, и разговор всегда был инициативой медика. Молли не горела желанием узнать тонкости, вмешиваться в работу профессионалов своего дела каковыми все себя считали и уж тем более заботливо ежедневно выяснять самочувствие сестры. Еще в первую встречу она предоставила им полную свободу действия и сейчас была того же мнения.

На лица Бишопа проскользнула тень улыбки, и он пригласил в свой кабинет для какого-то разговора неподходящего для коридора.

Молли не слышала никого и боролась с желанием убежать, которое последнее время стало навязчивым. Бежать от проблем, себя, семьи, да кого угодно и забиться в дальний угол и желательно подохнуть как собака. Она уже решила для себя, что этот разговор сулит сплошное дерьмо, и лучшим вариантом было бы вернуться домой и навестить Джейн где-то через недельку-другую.

Тишину разрывали ее шаркающие шаги, треск ламп и тяжелое дыхание больных детей за тонкими почти гипсокартонными стенами.

Бишоп по-джентльменски пропустил ее первой в свой кабинет, в котором она была уже дважды.

Молли замялась только на пороге, прикрыв глаза, взывая к святым, чтобы помещение пустовало. Так, собственно говоря, и было. Никаких судебных приставов, никаких санитаров.

Алюминиевые жалюзи на окнах практически не пропускали свет, давая свободу искусственному освещению. Несмотря на то, что кабинет был просторный и практически не загроможден мебелью был сродни тюрьме с белесыми стенами увешанными дипломами и сертификатами в рамочках, давящими не хуже пресса.

Молли присела на свободный стул, ощущая как в горле пересохло, и сердце бешено забилось вновь в предвкушении часа расплаты. Вспомнить бы, в чем она еще виновата помимо своего скотского отношения и не своевременно уплаченного денежного долга. Бишоп расположился напротив нее и свел руки в замок.

- Мисс Ригс, - начал он, сосредоточив взгляд на что-то за ее спиной. Возможно, на рамки с международными сертификатами, греющими самолюбие. – Как ваше самочувствие?

- Н-н-нормально, - Молли прочистила горло, коря себя за то, что уже начала заикаться и не может произнести стандартную фразу. – Нормально.

Заебись. Лучше всех. Разве не заметно?

Мужчина кивнул и вновь перевел взгляд на нее. Невооруженным взглядом было заметно, что он пытался что-то сказать, но по какой-то неведомой причине не мог подобрать необходимых слов, предпочтя скользить ужом вокруг да около.

- Как давно вы знаете свою сестру? – он задал этот вопрос на полном серьезе, отчего становилось смешней.

- С ее рождения? – как-то неуверенно предположила Молли, протягивая руку к пластиковому стакану у кулера. – Вы можете добавить конкретики? Ну, там я должна Вам больше денег, ей сделали еще какую-то дорогостоящую операцию или что?

Бишоп кивнул и вынул из ящика стола какие-то листы формата «А4» бережно хранившиеся в файлах.

- Вы жили с ней всю жизнь, да? – не унимался он, проведя мизинцем по уголку листа. - Вы знакомы с понятием аллергическая реакция? - (Молли кивнула) – Это хорошо. Обычно члены семьи знают об аллергии на цветения или какие-то пищевые красители, добавки или продукты питания у своих родственников, но дела обстоят иначе, если речь заходит о лекарственных препаратах. Сложно выявить аллергическую реакцию, если та не дает моментальный эффект вроде крапивницы или отека, а все из-за побочных симптомов, которые присуще всем препаратам вроде сонливости и головной боли.

- Стоп, - она прервала его лекцию, которая в настоящий момент стала для нее набором слов. - Конкретику, Док. Конкретику!

- Да-да, мисс. Просто я хотел немного ввести вас в курс дела. Так сказать вводная лекция. Вы же, наверное, студентка? Извините. В общем, у человека могут проявляться аллергические реакции самым различным способом и в некоторых случаях на накопительный эффект различных препаратов.

- Блять! - выругалась Молли не в силах больше терпеть эту бессмысленную браваду. - У Джейн аллергия? Отек какой-нибудь или что? Вы можете обойтись без этих вводных лекций? Я все равно нихуя не вникаю.

- В медицинской практике мы никогда не знаем, как поведет себя организм на одни или другие препараты, поэтому никогда не можем предсказать исход, - будто бы не слыша, продолжил Бишоп и после нехотя подвинул бумаги. – Мне очень жаль.

Молли грубо перехватила их, вынимая из шуршащих под пальцами файлов. Первый лист был с историей болезни, операциями и историей лечения. Она не знала ни одного препарата из приведенного списка, чтобы возмутиться или предъявить свое недовольство.

Следующий был голубого цвета. И она прекрасно знала, что это значит. В ящике с документами уже хранился один такой скрытый от чужих глаз и пальцев Иззи.

Ей выдали его несколько лет назад с такой же сочувствующей миной.

Сертификат о смерти. Уже предусмотрительно заверенный с выбитой датой и подписью внизу подтверждающей подлинность.

Буквы никак не хотели складываться в слоги, а слоги в слова и только расплывались в этом синем море ее скорейшего безумия, доносившего шепот: Теперь ты довольна, Молли? Ты гордишься мной? Я больше не обуза для тебя?

Она зацепилась глазами за имя, надеясь, увидеть там какую-нибудь Эрику или Дженнифер, которую приняли за ее сестру.

17 лет. Образование 10 классов. Прочерк – жирная линия в графе колледж. Пустота в строчке серийного номера страховки и семейного положения.

Пустые строчки, начиная с двадцать четвертой, где указывалось погребение или кремация, похоронное бюро и кладбище.

Еще пустовала строчка подписи представительного лица. Разве такое должно быть?

Она отложила в сторону, приступая к третьему листу с заключением, к которому пришли после вскрытия.

- Какого хуя делали вскрытие?

- Я бы попросил Вас выбирать выражения, мисс Ригс, - серьезным тоном начал мужчина. - На медицинское вскрытие для выявления причины смерти никто не просит разрешения.

- Но она несовершеннолетняя! И я ее опекун! И я против этого!

Молли знала, что такое вскрытие. Понятия не имела, откуда ей была известна эта информация, но знала, как разрезают кожу, а после зашивают и в брюшную область складывают все органы, в том числе и мозг. А еще набивают рот тряпками, чтобы покойник его не открыл. И вынимают мозг и стараются зашить так, чтобы кожа была натянута. Ювелирная работа, блять.

Она вернулась к тексту, скользя по строчкам, но безуспешно не улавливала сути. Что-то говорилось об интоксикации и дополнительной токсикологической экспертизе, аллергической реакции, неправильном совмещении препаратов и о каких-то подозрениях на суицид.

- Что это значит? – Молли ткнула пальцем в строчку о суициде. – Моя сестра не самоубийца.

- Видите ли, мисс Ригс, наши эксперты сошлись на таком мнении, что это могла быть попытка самоубийства, но прошу заметить, что это лишь одна из версий. Не каждому взрослому человеку удается побороть депрессию, вызванную подобными происшествиями, а тут говорится о юной девушке с ярко выраженной, извините, инвалидностью. Для принятия «нового себя» нужны месяцы, а то и годы, а это подросток и, конечно, могла прятать таблетки или принять их не в той очередности, - Бишоп зачем-то поднял указательный палец вверх. - Но! Мы не отрицаем того, что в чем-то могла быть ошибка и наших специалистов, которые не заметили ухудшения ее состояния или списали на побочную реакцию то, что могло быть одним из симптомов аллергии. Как вы знаете, что онкологические заболевания и многие реакции в организме под воздействием различных факторов «мутировали» до такой степени, что иной раз и не отличишь одно от другого.

Она повторно оторвала взгляд от бумаг, столкнувшись с собственным гневным отражением в стеклах очков, и мгновенно осадила желание вцепиться когтями ему в глотку.

- Я хочу увидеть ее.

- Да, конечно, - уже мягче отозвался мужчина, поднимаясь со своего места. – Ее вещи вы сможете забрать у стойки медсестры. Их отнесут туда.

Она не сразу сообразила, о каких вещах может идти речь. Какая вообще разница выкинут их, сожгут или отдадут обратно? Молли не нужны ее вещи, она не ляжет рядом с ними на кровати, и не будет вдыхать тот запах, который скоро исчезнет, рыдая в подушку. Она не будет носить их и думать о сестре, как та делала, когда надевала вещи матери.

Когда приехали забирать тело матери, то Молли сразу же собрала вещи для похорон, чтобы не заезжать повторно в похоронное бюро.

Все потеряло смысл. Погоня за деньгами, тот азарт собрать необходимую сумму, договоренности и желание построить другую жизнь. Хотелось напиться, проспать год, а лучше напиться до смерти или помутнения рассудка, выблевывая свои органы после лишней стопки.

Ей разрешили воспользоваться служебным лифтом, до которого она дошла на ватных ногах, все еще потирая пальцами три листа и файлы.

Молли прислонилась затылком к задней стенке кабины лифта, нажимая на кнопку с подписью «подвал» и отсчитывая секунды, посмотрела, как двери закрываются и грузоподъемная машина уносит ее вниз.

Здесь специфический запах, стерильность и тишина, в которой тоже можно свихнуться.

Ее нехотя запустили в холодильную камеру и подвели к одному из столов. На удивление все бирки находились на руках, откуда не смогли слететь, наверное. Несколько тел в конце помещение не были накрыты, но сестру покрывала белая ткань.

Молли собственными руками отдернула ткань, нервно сглатывая и борясь с чувством тошноты. Джейн была похожа на тех мертвых детей из цирка, разве что еще не гнила, не обзавелась червями, опарышами или кто еще входит в список любителей лакомиться мертвой плотью. Трупные пятна сходят, кажется, со временем и она была намного бледнее, какого-то желтоватого цвета по вине освещения, которое еще подчеркивало секущиеся волосы не скрытые никаким пакетом или шапочкой.

Нагое хладное тело, которое еще предстоит вымыть в похоронном бюро, если Молли даст распоряжение на погребение по христианским традициям и после предоставит одежду, а еще оплатит гроб, священника, место на кладбище «Гора надежды», парочку венков с розовой атласной лентой «Покойся с миром» и установит памятник.

Джейн Ригс. Любящая мать, сестра и дочь.

И каждый бродяга или бездумно шатающийся по кладбищам будет останавливаться у куска гранита, складывать в уме цифры, чтобы посчитать возраст и покачать головой, остановившись на цифре семнадцать.

Или выгравировать надпись: Возвращайся домой, милая. Ты слишком долго бродила по ночам.

Вернись.

Или написать то отчего сердце будет разбиваться каждый раз.

«Все это время мы могли быть друзьями, но я предпочла желать тебе смерти, чем искать в тебе все хорошее, что досталось нам от семьи, которой давно не стало»

Мы могли быть друзьями.

Молли протянула руку к лицу сестры умиротворенному как у всех покойников. Им больше не о чем беспокоиться. Они мертвы до того, что не выдержал бы живой человек.

- Не трогайте, пожалуйста, - просит один из работников морга. – Не положено.

Молли это не останавило. Она в последний раз прикоснулась к лицу сестры. Холодному, какому-то липкому, если формалин мог быть липким и, наверное, пропитанному трупным ядом, если он может уже выделяться.

Было бы неплохо сейчас заплакать, размазать по лицу слезы, чтобы доказать себе, что еще не все так потеряно и есть душа и сердце не черство.

Джейн. Давайте назовем ее Джейн.

У тебя родилась сестра. Мама согласилась назвать ее Джейн.

Мы же сестры.Ты же знаешь, что я люблю тебя.

Звезды ярче нет.

Она всегда была подвижным подростком, шумной, веселой. Такой жизнерадостной и подвижной девочкой. Как она любила игры на свежем воздухе, быть в центре внимания и вспоминать об отце. Она любила соленый попкорн и собиралась жить в трейлере, когда была буйным подростком.

Нет.

Молли описала себя, думая о сестре. Она понятия не имеет, какой на самом деле была Джейн. Лучиком надежды или фурией безумия? О чем она мечтала в глубине своей широкой души? Кого она любила на самом деле кроме своей дочери и думала ли о ней, когда приняла решение умереть.

Когда загадала эту смерть, попросив у жизни, возможность загадать желание в полночь чуть раньше дня рождения.

Стала совсем как цыпленочек. Нет, Молли говорила, что она совсем как куропатка. И глупая как куропатка.

Ригс отдернула простынь до ног, чтобы взглянуть на свой страх. Совсем как в той фантасмагории греха. Ногти на ногах слишком длинные. Кажется, у покойников они еще будут расти какое-то время.

Работник вернул ткань в прежнее положение, прикрыв не постыдную для мертвеца наготу, а после убрал волосы под тонкую шапочку.

- Где ее серьги? – меркантильно спросила Молли, поглядывая на незатянувшиеся дырки на мочках ушей.

- Серьги? – в голосе прозвучали нотки изумления.

Она будто бы услышала голос сестры и этого работника, который изначально собирался сказать что-нибудь другое.

«Серьезно? Ты думаешь о серьгах, когда твоя родственница мертва»

- У нее были серьги. Гвоздики с бриллиантом, которые достались ей от матери. Если вы украли их…

Она подаст в суд. На них всех и будет биться даже за двадцать пять центов лишь бы уйти победителем.

На самом деле Молли не помнила, носила ли серьги Джейн в последнее время, но та медсестра отдала ей две почерневшие серебряные сережки, завернутые в салфетку. Никакие это не бриллианты, а простые фианиты, но Молли все равно разыграла целое представление, просматривая камешек, подняв руку выше к освещению.

Ей отдали сумку с вещами, документы, которыми снова нужно будет заняться, мобильный телефон (хранящий номер Роберта Грея и тридцать процентов зарядки), который сразу же отправился Молли в карман и предупредили, что вечером или крайний срок завтра утром нужно высказать свой вердикт насчет погребения. В противном случае тело будет сожжено, как невостребованное или захоронено с теми же словами.

- Также необходимо оплатить предоставляемые медицинские услуги и решить вопрос со страховой компанией, - заикнулась медсестра, потупив взгляд, в ожидании очередных криков, которые незамедлительно последовали.

- Еще чего! Я не собираюсь платить за труп ни цента! Вы ее вылечили? Нет! Я не собираюсь платить за то, что вы - конченные мерзавцы.

- Я бы попросила, - учтиво и заученно проговорила девушка. – Медицина не всегда может предугадать исход лечения…

- Довольно, - оборвала ее речь Молли. – Я уже наслушалась на год вперед подобной поеботы, но не ждите, что внесу хоть доллар за это лечение. С вами свяжется мой адвокат и со страховой компанией тоже.

Медсестра покачала головой в знак согласия не в силах больше терпеть этого человека в радиусе трех метров рядом с собой, и была бы счастлива вовек ее не видеть, как и всех остальных, кто был слишком шумным.

«Лучше бы устроилась в морг»

***

Сунув новые документы в сумку, Молли вышла из больницы, чувствуя, как колени подкашиваются от случившегося и та агрессия, с которой она держалась последний час, как сняло рукой. Груз прошлого, настоящего и неминуемого будущего свалился вновь.

Нужно было срочно найти адвоката, продать к чертовой матери дом, отыскать какие-то ценные бумаги и уехать, расплатившись с долговой тюрьмой.

Она выбросила сумку с вещами сестры в ближайшую урну, предназначенную для мелкого мусора, отчего пришлось применить немного силы, не обращая внимания на боль в руке. Карман куртки оттягивали таблетки, которым Молли найдет применение как можно скорее (если не найдет способ выбраться из зыбучих песков неудач).

Несмотря на собственный внешний вид, Ригс отправилась в сторону бара, в котором долг не превышал триста долларов. Выпить чего-то дешевого да больше, чтобы не думать о том, что она уже сделала и сделает и забыть об удушающем чувстве, которое не позволит жить, как ни в чем не бывало.

Вечер пятницы дышал в затылок.

Она была апрельским небом,

В её глазах горел свет утренней зари.

Дочь света, сияющая звезда,

В её сердце разгоралось пламя.**

_________________________

Sister, sister, oh so fair, why is there blood all over your hair? - (взято с постера к фильму “Что случилось с Бэби Джейн?”)

* - Мило Манара - итальянский художник, прославившийся почитанием красоты обнаженного женского тела. “Гулливера” или “Гулливериана” («Gulliveriana») - эротический комикс, вышедший в 1996 году.

** - The Rasmus – October & April

========== XXIII ==========

Take me, I’m alive, never was a girl with a wicked mind

But everything looks better, when the sun goes down

Бери меня, пока я жива, я никогда не смотрела на мир с такой злостью,

Но теперь всё кажется красивее, когда солнце опускается за горизонт

- The Pretty Reckless - Make Me Wanna Die

Молли сидела уже во втором по счету баре.

С первого ее благополучно выставили вон после получаса нахождения за стойкой и игрой на нервах нового бармена. Она явилась туда в половину седьмого, хоть прекрасно знала, что в подобные заведения надо приходить как минимум в девять или в начале десятого, когда можно будет слиться с толпой.

В половину седьмого здесь были только завсегдатаи и те, кто предпочел выпить кофе с виски и моментально ретироваться по другим делам. Даже девушки, предпочитающие пить немного, но быстро или замешивать дешевый алкоголь в большой бутылке газировки еще оставались за кулисами, наряжаясь в своих скромных крошечных квартирках.

Новый бармен смерил Ригс недоуменным взглядом, но продолжил обслуживать, наливая дешевое пиво в стакан.

Она пришла поговорить с кем-то, кто знал ее или видел пару раз. Расслабиться, сделать вид, что снова ничего не происходит в жизни, и ей приходится терпеть назойливую сестру и ее отпрыска, которые ждут дома, чтобы вновь заебать вопросами, просьбами и ненужными разговорами. Бармен, возомнивший себя героем немого кино, несколько откровенных пьянчуг, уборщица и дрянное пиво, которое на вкус было как стиральный порошок.

- Что это за пиво? – наконец, спросила она, сделав очередной глоток дешевого пойла. – На вкус - моча.

- Практикуешь уринотерапию? – как-то неуместно едко спросил бармен, позволив себе фривольность, будто бы они были лучшими друзьями последние пару лет. – «Будвайзер».

- Чего, блять? Я пью его последние десять лет, и эта моча не имеет никакого отношения к «Будвайзер».

Формулировка «Клиент всегда прав» действует не только в супермаркетах и магазинах одежды, но кого бы это волновало? Конечно, она была отчасти права, что это не имело ничего общего с заявленной маркой, и было разбавлено на ¼ часть водой, но знать об этом не обязательно. Весь расчет всегда делался на внешний вид клиента, если тот выглядел солидно (не зря одежда «делает» человека), то и получал запрашиваемое, а на тех, кто разве не приклеил свою задницу распространялась любая паль, что могла затесаться в ящиках или под маркировкой «просрочено». Они неприхотливы и не станут выяснять достоверность того, что поглощают в неимоверных дозах.

Бармен вынул из-под стойки початую бутылку «Будвайзер», которая была открыта за час до открытия и принадлежала ему самому, чтобы скрасить эти ебаные часы откровенной скуки на рабочем месте.

Молли хмыкнула, смерив его недоверчивым взглядом, будто знакома с этим трюком (сука), но после вернулась к бутылке, поддевая ногтем влажную этикетку.

- Видела у одной девчонки футболку «Buttwiser»и еще задумалась, что же это мне напоминало.

Она глупо захихикала и, оставив бутылку в покое, вынула из кармана желтый пластиковый флакон. На упаковке имелась наклейка с указанием по применению, сроком годности и пустым местом для того, чтобы вклеить фамилию того, кому их выписали. Удобней было бы носить таблетки в блистерной упаковке, но подобной практически не было в аптеке среди того, что можно было разыскать без рецепта.

Молли высыпала на ладонь одну круглую таблетку голубого цвета. Почти как свидетельство о смерти в сумке.

Кто запивает таблетки алкоголем и наоборот? Это ведет к интоксикации, может даже острой, если повезет. Займет место рядом на «Горе надежды» и все закончится.

Нельзя мешать водку и анальгин.

Она проглотила одну таблетку, ограничившись слюной, морщась от горького послевкусия, сохранившегося от препарата. Сколько таких таблеток проглотила Джейн за месяц? Какой дозой она воспользовалась, чтобы убить себя? И на какой по счету затошнило, если ей уже плохо после первой?

Молли высыпала еще две, краем глаза подмечая, что до нее никому нет дела. В упаковке осталось семь или вроде того.Достаточно чтобы не сдохнуть от боли в руке и сдохнуть в принципе.

Две таблетки растворяются на языке, смешиваясь со слюной, и наполняя рот новой усиленной горечью. Она вздрагивает, но проглатывает, что дается с большим усилием и к горлу подступают рвотные позывы. Она вытерла тыльной стороной ладони, выступившие слезы, надеясь собрать в ротовой полости еще больше слюны, чтобы подавить желание вырвать.

- Убедились? – бармен снова оказался рядом с ней и потянулся к бутылке, но заметил изменения в нахальном выражении лица. – Что с вами?

- Последствия той мочи, что ты налил мне в стакан, - Молли потянулась к бутылке, и вновь сопротивляясь инстинктам, сделала маленький глоток, а затем чуть больше.

Она делала уже второй или третий полноценный глоток, пока мысль о том, что умирать в Дерри, чтобы остаться здесь навсегда не ударила электрическим разрядом. Она собралась забросить свое тело в руки местного правительства, чтобы остаться здесь навсегда и не умереть никогда. Будучи не самой уверовавшей католичкой, Ригс понимала то, что здесь ни в одном из обличий не отыскать покоя.

Дерри, блять.

Ебаная отрыжка цивилизации, претендующая на звание города, но представляющая из себя лишь дерьмо, разбрызганное по унитазу, олицетворившему собой штат Мэн со всеми его жителями.

Ригс сделала еще глоток, а после сорвалась с места, подхватывая сумку.

Туалет в баре чистый и невооруженным глазом видны старания уборщицы, которые оценят только брезгливые девушки, носящие в сумках одноразовые покрытия на сидение унитаза и антисептик для рук.

Нога слишком болела, чтобы согнуться на колени и попробовать прочистить организм, надавив два пальца на корень языка, чтобы вызвать рвотный рефлекс.

Бросив сумку еще на влажный кафель, Молли оперлась на раковину, игнорируя собственное отражение, которое бы заняло первое место в гриме на Хэллоуин. Она включила слабый напор воды, предварительно промыв два пальца. Нужно просчитать до пяти, а потом все получится.

Если бы здесь воняло канализацией, дерьмом или мочой как в школьных туалетах и душевых, то процесс пошел бы намного быстрее. Но в помещении стоял химический запах автоматического освежителя воздуха и, возможно, моющих средств.

Пустая трата времени.

Молли наклонилась ниже, опираясь больной рукой на противоположный край раковины. С этой подготовкой она зря теряет время, которого и так мало, если смерть от интоксикации наступает за час.

Она надавила на язык, чувствуя, как тело покрылось гусиной кожей и непроизвольно дернулось. Безрезультатно. Она смочила пальцы снова, сопротивляясь прежним ощущениям с неприятным слуху звуком, но вырвала лишь несколько последних глотков с желчью, и поспешно вытянула пальцы к струе воды. Тонкая нить слюны тянулась изо рта к пальцам и натянулась точно струна.

Молли прополоскала рот водой, давая себе еще одну небольшую поблажку. Это когда-то практиковалось ей в начале средней школе на четвертую или уже пятую (почти блять юбилейную) годовщину смерти отца. Она тогда слишком много ела и однажды, одноклассник сказал, что она уже похожа на свинью или куропатку, которую папаша подстрелил на охоте. Конечно, тогда он сказал это в шутку, и вместо свиньи прозвучала свинка, но для Ригс это имело значение свиньи. Жирного хряка, в которого ей суждено превратиться, если она не остановиться.

Тогда это были усиленные физические упражнения по журналам, на которые у матери была подписка, а потом Молли просто стала искать способы перестать без остановки жевать, когда нервничала или, например, смотрела ночью фильм ужасов с большой миской воздушной кукурузы с соусом табаско.

С возрастом эта не получившая развития булимия ушла, но привычка запивать все большим количеством кофе, выкуривать сигареты или голодать иной раз, отдавая кому-то свою порцию закрепилась. Она говорила, что это балетные привычки.

Но Молли даже не занималась гимнастикой тогда.

Она вновь надавливает на корень языка, напряжение по всему телу заставило вздрогнуть, и поврежденная рука соскользнула с влажного края раковины, отчего Ригс больно ударилась локтем, но быстро вернулась в исходное положение, тяжело дыша.

Еще немного желчи.

Наверное, таблетки усваиваются в кровь.

Молли прополоскала рот еще раз, избавляясь от новой горечи во рту и прокашливаясь, несколько раз сплевывая густую слюну. Щеки горят, а глаза на мокром месте. Как же все-таки хочется сдохнуть.

- Пьянь, - заключает уборщица, появившаяся за спиной. – Когда ж Вы, бляди, прекратите напиваться до горячки, а после заблевывать все поверхности? Нет бы, убирались за собой, но, бляди, все размазываете, словно хотите, чтобы я наслаждалась вашей слюной. Что ж ты в раковину не нассышь мне для полного счастья?

Молли повернула голову в пол-оборота, решаясь сохранить зрительный контакт не через зеркальное отражение. Теплая вода из-под крана все еще обволакивала руки.

- Вы считаете меня блядью?

Уборщице было не больше пятидесяти, и она была крупной афроамериканкой. Виски курчавых волос были поддернуты сединой. Мясистые руки с еле различимыми розовыми ногтями были сведены на груди.

- Вы все бляди, - категорично отрезала она. - Все, кто ходят в эти заведения, и готовы проглотить кончу любого, кто заплатит за ваш дешевый коктейль. Если бы я была вашей матерью, то утопила бы при рождении, а после сгорела бы от позора. Лучше бы меня забросали камнями, чем я жила с грехом того, что я породила нечто хуже.

Ригс хрипло засмеялась, выключая кран, и потрясла руками, сбрасывая брызги, надеясь, что те окажутся на стекле и добавят праведнице работы.

- Тогда, - Молли подняла с пола сумку. – Пойду и займусь своей работой, а вы своей. Заполню рот.

***

Именно эта дерзость, немного разнящаяся с предполагаемым извинением стала решающей, чтобы ее выставили за хамство в отношении персонала. Ей приписали и то, что она не заплатила, хотя никто не поинтересовался предпочтением оплаты наличными или безналичным расчетом, на который Молли была согласна. Она пару раз послала их и отправилась туда, где должна была чуть меньше чем за лечение родной сестры. Уже мертвой. Родной мертвой сестры.

Теперь Молли сидела за стойкой и, подперев ладонью, лицо слушала игру на гитаре. Знакомое лицо в виде Эдвина, который любезно приготовил для нее водку с содовой и был расположен к беседе. Вечер последней пятницы месяца с этой творческой самодеятельностью, напрягающей персонал, прячущий беруши в нагрудном кармане рубашки.

Ригс потерялась во времени, но по личным подсчетам, если бы у нее уже была интоксикация организма, то это было бы заметно со стороны или ощущалось физически.

- Неплохой парень, да? – она ткнула пальцем в сторону музыканта, обводя кончиком пальца бокал. Эдвин пожал плечами, смотря на источник шума из-за которого было невозможно включить проигрыватель или телевизор с десятком музыкальных программ, которые легко можно было приглушить в отличие от живого человека. – Ты его знаешь? У него руки красивые. Я бы отсосала ему.

Молли перескакивала с темы на тему, то водя пальцем по бокалу, то ковыряя прыщи на висках. Хотелось чего-то другого, рыдать без объяснений, позволить чужим рукам бережно держать в объятиях и рассказать что-то забавное или пошлое или никчемное как она сама.

- Что у тебя произошло-то?

Кто-то сказал, что для того, чтобы быть хорошей манекенщицей нужно быть хорошей актрисой. Чтобы быть хорошим барменом нужно быть хорошим психологом.

- У тебя есть братья или сестры? – в сотый раз за последний час соскочила она. – Как давно ты общался с ними?

- Старший брат в Арканзасе и младший в Техасе. С первым может в прошлом году, а с младшим недели две назад. Опять этот кусок говна занимал деньги, чтобы все пропить. Совсем как ты.

- Деньги, - глубокомысленно заметила Молли, подняв бокал и рассматривая сквозь плотные стеклянные стенки разводы вместо четкой картинки. – Деньги – всего лишь бумажка. Такой мусор. Пшик! И их как не бывало. Мусор.

- Ха, Боже! Молли Ригс говорит, что деньги - «пшик»! – он делано засмеялся и театрально вскинул руками, забросив себе на плечо полотенце. – Ты еще пару дней назад была готова сожрать любого ради денег и ограбила парочку пьянчуг за эти бумажки, которые были номиналом в доллар. Что же изменилось?

- Пара дней назад, - она залпом осушила бокал, прося жестом повторить. – Это довольно большой срок. Говорю же. Деньги – мусор. Вот, работаешь, работаешь, горбатишься как мудила, а получаешь Нихуя с большой буквы. Спрашиваешь, что произошло? А тут такая интересная история произошла, что даже сложно найти ее начало.

Эдвин повторил заказ.

- Пока ты тут ищешь начало, тот парень, на которого ты положила глаз, уже закончил испытывать мою психику.

Она обернулась назад, подумывая наградить аплодисментами или как-нибудь привлечь к себе внимание, но сил на это не было. Сил не было ровным счетом на ничего. Парень поблагодарил чуть ли не каждого, что было вполне логично и принималось, пока какая-то сука не бросилась ему на шею.

Молли отвернулась и принялась рассматривать как в первый раз полки с различным алкоголем, выстраивая список того, что нужно попробовать до конца жизни. Распробовать всю винную карту ресторанов, перепробовать несколько видов коньяка и перестать пить как вчерашний подросток, допущенный до алкогольной продукции.

Она достала двумя пальцами из бокала кубик льда, ощущая, как последний начинает постепенно таить, делая пальцы влажными. Молли проводит кубиком льда по губам, слизывая жидкость. Можно было сразу же положить на язык и раскусить, но горло все еще саднило, и челюсть периодически начинала ныть вновь.

Это могло быть эротично.

Тот парень заказал себе пиво, не уточняя марку, и в этот момент смотрел куда-то перед собой, ожидая заказ.

Ригс попыталась выпрямиться и, откинув кусок льда в другую сторону, натянула улыбку, не соответствующую внутренним ощущениям. Сейчас любой флирт выглядел бы отвратительно. Кокетство отребья и простого человека, прикасающегося к творчеству, созиданию.

- Хорошо играете, - заметила она, молясь, чтобы изо рта не несло блевотиной, а еще слюна не высохла на подбородке. – Для себя или зарабатываете так на жизнь?

- Спасибо, - он развернулся к ней, перенимая такую же фальшивую американскую улыбку. – Если для себя, то я должен запереться под замком дома?

Слишком много лишних слов, бессмысленности и уточнений. Делать вид, что живешь, когда мертв намного сложнее, чем просто притворяться, что ты живешь беззаботной жизнью.

- Не угостите?

Парень пожал плечами и жестом попросил еще одну бутылку. Всегда бы так ее угощали за комплимент и при том безвозмездно. Когда ее приглашали наподобие свидания, где бы за нее заплатил кто-нибудь, позабыв о том, что большинство в погоне за независимостью предпочитают платить сами за себя.

- Волшебное слово?

Это другое дело.

Сделай это. Предложи сделать это. В туалете, на улице, в автомобильном салоне, на грязных простынях с резинкой или без. Ну же. Заставь почувствовать что-нибудь еще кроме безразличия и ненависти. Научи жить с этой ненавистью, дышать, есть, пить или заниматься сексом.

Она ненавидела определение «заняться любовью». Какой, к черту, любовью? Нужно уметь любить и иметь сердце или что еще нужно иметь кроме глупости, чтобы ставить интересы кого-то другого выше собственных потребностей?

Что прекрасного и возвышенного в сексе? Ровным счетом ничего. Обычная человеческая потребность, из которой создали драму и обернули в неуместные кружева.

Кому-то нужно услышать что-то еще, но она согласна просто потрахаться, можно даже не обнажаясь полностью или после стереть семяизвержение с груди, ощущая липкость на коже.

Отхлещи пенисом по лицу, заставь почувствовать стыд, смущение и унижение, но не эту безжизненность.

Молли чуть подалась вперед, дотрагиваясь до ткани черной рубашки на плече. От ее собеседника пахнет женским приторным парфюмом, мужским дезодорантом и сухим шампунем. Он тоже подался вперед, будто бы здесь играла громкая музыка, и они не смогли бы услышать друг друга. Мочки его ушей проколоты как метка родом из юности.

- Я бы хотела отсосать у тебя, - слова терялись и были произнесены с хрипом и придыханием для придания большей сексуальности.

Он отстранился с той же улыбкой и покачал головой.

Боже, только не упомяни, что все падшие и гнилые в нынешнее время, лишенное норм приличия.

- Можно обойтись простым спасибо, - парень похлопал ее (как специально) по плечу больной руки и отправился восвояси.

Ну и не терял бы мое время.

- Теряешь сноровку, - с издевкой заметил Эдвин, ставя перед ней оплаченную бутылку пива, которую теперь хотелось разбить о край стойки и завороженно посмотреть, как та разлетится на кусочки и осколки бутылочного стекла будут поблескивать в приглушенном освещении и хрустеть под каблуками. – У тебя было быбольше шансов, если бы ты не перепутала Хэллоуин и обычный будний день. Вспомнила, с чего начиналась твоя история?

- Ты знаешь, что такое 32 фуэте?

- Я думал, что ты была бывшей гимнасткой, а не балериной.

Эдвин слышал часто о неудачных планах, не сложившихся браках по залету и держащихся на привычке жить вместе, а еще об уйме неосуществлённых желаний. Кто-то жаловался на банальное, кто-то на импотенцию, говоря, что «не стоит» даже на качественное порно и ублажающие друг друга девушки не возбуждают как раньше. Кто-то на надоевшую монотонную работу и кризис среднего возраста. А Молли жаловалась ему на свою не сложившуюся карьеру гимнастки, глупую сестру и ее дочь. Эдвин предпочитал молчать насчет своих проблем, хотя бы потому, что никто не хочет слушать бармена, а все хотят присесть ему на уши и говорить часами о плохом, отвратительном, наихудшем событии в их жалких жизнях.

- Поняла, что надо было быть балериной. А ведь я знаю некоторые па и уверена, что сделала бы парочку фуэте, удерживаясь на почтовой марке, - она уже собиралась доказать это, но людей прибавлялось и развернуться было негде, чтобы не задеть кого-то ногой или не опрокинуть стул. – Эдвин, ты женишься на мне?

От подобного заявления он закашлялся. Без капли лицедейства.

Он знал ее меньше года и пару раз они курили косяк бок о бок, а после она уезжала на работу, где умудрялась не перебить весь принимаемый товар и добродушно помогала каждому отыскать необходимую вещь на полке.

Но жить. О Боже.

Пошла бы она нахуй со своими проблемами. Если бы он был вынужден видеть эту гадкую физиономию каждый вечер, приходя домой, то он бы пристрелил ее как бродячую собаку. А еще если бы застал лежащей на диване и комментирующей вечерний выпуск новостей или проступки участников популярного шоу, которое смотрела его бывшая девушка.

- Да.

- Спасибо. Ты хотел историю, да? В общем, слушай. Ситуация, конечно, такая веселая, что до сих пор болит живот от смеха. Но сначала. Подожди. Я расскажу тебе одну историю, а ты мне поможешь определиться, - (бармен кивнул), - Слушай. Есть две сестры. У одной было прекрасное детство, и отец любил ее, а другую обделял вниманием, но жили они очень хорошо. Потом у первой сестры жизнь пошла по пизде, и она стала пить, даже копы обнаружили в мотеле с неизвестным парнем. А она была так пьяна.… Так пьяна, что ничего не помнила. В том числе, кто она.Полицейские ударили ее по лицу и сказали, что по ее вине, сестра теперь прикована к инвалидной коляске. Они впустую потратили свои жизни, но загвоздка в том, что прикованная сестра сама подстроила это и поплатилась ногами. Скажи мне, Эдвин Карсон, кто я? Я та сестра, что потратила свою жизнь впустую или та, что своими руками забила гвозди в крышку гроба?*

Он внимательно посмотрел на ее лицо и пустой безжизненный взгляд и впервые за долгое время испытал к ней жалость.

- Я думаю, что тебе хватит пить, Молли, - спустя время ответил Эдвин, успев приготовить еще парочку коктейлей. – Но если ты действительно хочешь услышать мое мнение, то ты, наверное, та, что сама заколотила свой гроб. Ты любишь портить себе жизнь.

Ригс повела плечами, принимая этот ответ, и снова залпом осушила бокал. Ее уже тошнило от водки с содовой или водки смэш как ее называли бармены и записывали в карту. Ее уже тошнило от людей, выпитого, неудач и жизни.

- Вызовешь мне такси? Я продала пикап, и завтра утром отгоняю его в какой-то пригород. Ты же сейчас спросишь меня о пикапе, поэтому я отвечу чуть раньше. Мне нужны были деньги. Джейн же в больнице, и я должна была рассчитаться с ними. Я работала. Я работала, Карсон, постоянно как крестьянская лошадь, как раб на плантации, собирающий хлопок или девочка негритянка, машущая опахалом до боли в запястьях, чтобы порадовать господ. Я даже драила полы в местной юридической компании, убирала грязь с чужих ботинок, чтобы найти деньги. Продала все, что было как последняя наркоманка. Разве, что тело еще не продала. А денег все было мало! Я работала, а это никто не видел, никто не оценивал, никто не гладил по головке, хваля и утешая. Сроки поджимали, а мне нужна была еще тысяча сраных долларов. Тысяча, Эдвин! Я не расставалась со своей крошкой последние годы, но продала, чтобы погасить долг и потом облегчить жизнь сестры, которая всю свою жизнь была у меня на поруках. И теперь хочешь смешную развязку?

- Ты проебала деньги?

Молли отрицательно покачала головой. Смех вырывался из нее какой-то истерикой, а на лице застыла безрассудная улыбка, от которой становилось жутко.

- Лучше, - она хлопнула ладонями по поверхность стойки. - Я оказалась в больнице с тремя тысячами, готовая просто бросать эти деньги в лица буржуев, демократов и республиканцев, а знаешь что? А Джейн умерла. Ха! Она умерла! Ты понимаешь? Она умерла! Она просто взяла и умерла, когда я уже чуть ли не из кожи вон лезла. Она умерла. Джейн мертва. Труп. Покойник. Мертвец. Джейн лежит себе в холодильнике и не заботится о проблемах. Почти ничего не поменялось, да? Ей снова не до проблем окружающего мира!Все равно! Она мертва, а мне приходится жить. Смешно, Эдвин? Почему ты не смеешься? Тебе не смешно?! А мне смешно! Ха! Ха! Мне очень смешно! Ну, посмейся, чего ты смотришь на меня?

Она залилась в припадочной истерике, ударяя ладонями по своим коленям, и со стороны могло показаться, то ей вспомнился какой-то забавный случай или анекдот, который до такой степени смешной, что невозможно прекратить смеяться. Если бы не перекошенное в гримасе отвращения, ужаса и жалости лицо бармена, замершего с грязным бокалом в руке.

Эдвин не мог отвести глаз от этого безумия, выплескивающегося со слюной, вырывающегося вместе со смехом отчаяния, лишенного веселья и здравого смысла. Он хотел нажать на кнопку вызова полицию и запереть ее за решеткой на пару часов. Пусть помечется как загнанный зверь, но перестанет заставлять его чувствовать это.

Отвращение.

Всегда неприлично громкая Молли Ригс стихла и вынула из кармана мобильный телефон сестры, утыкаясь в экран. Она водила пальцем из стороны в сторону, листая две домашних страницы на экране, и не могла понять, почему не выкинула телефон вместе с вещами. Устройству с сотней семейных фотографий там и место. В могиле. Под толщей земли. Рядом с костями и призраками прошлого.

Она приближала школьную фотографию и лицо четырнадцатилетней сестры. Еще не родившей, не испорченной. Ее младшей сестры без какого-то компаса и планов на будущее. Может, тогда Джейн уже все знала? Что умрет в Дерри, покончит с собой в месте как это, ее душа, неупокоенная как у всех самоубийц, будет бродить по Дерри и пугать детишек на День всех святых. Нагадала себе, что потратит семнадцать лет жизни и уйдет тихо, заблудившись в коридоре лабиринта вечного сна.

Я просто хочу быть рядом с тобой.

Часы показывали начало одиннадцатого.

Еще на один день меньше.

Видите, какова цена свободы тех, кто живет на пособие?

Молли собиралась вызвать такси, чтобы не ждать автобус и не видеть приевшихся ночных локаций Дерри, но предварительно заплатить по счетам здесь и впервые оставить чаевые, чтобы Эдвин знал, как она дорожит его умением слушать. Она на минуту задумалась, чтобы предложить ему уехать к ней или прождать его до конца смены, но это было лишним. Хватит пары долларов на чай.

«Одну «Кровавую Молли», пожалуйста»

Ригс слышала это своими ушами и, оторвавшись от телефона, бросила взгляда на бармена, который принялся за работу с непоколебимым выражением лица, будто бы заказали что-то обычное. Она повернула голову в сторону, натыкаясь на профиль этого парня, что буквально преследует ее. Куда бы ни отправилась, они обязательно встретятся. И дело не в маленьком городе, где все друг у друга на виду.

Это что-то напоминает.

- О, Молли, здравствуй, - Грей развернулся к ней в пол-оборота. Ей показалось, что раскосость глаз выпячивалась на первый план как никогда до этого. – Расслабляешься после рабочего дня?

Она кивнула и отвернулась, перехватывая запястья Эдвина, который собирался забрать еще парочку пустых бокалов, и потянула на себя с просьбой наклониться ближе.

- Что он заказал? – прошипела Молли, борясь с накатившим океанской волной приступом безумия. – Что?

- «Кровавую Мэри» с соусом табаско, - Эдвин смерил ее недоуменным взглядом, все еще не до конца переварив последнюю историю и последующий за ней припадок. Она его беспокоила, но он не решался сказать это вслух. Еще разнесет что-нибудь об его голову.

- Он почти постоянно здесь. Мне кажется, что он меня преследует, - продолжила Ригс с той же интонацией. – Он такой странный. Постоянно рядом со мной почти как этот припизженный кл…

Молли запнулась и отстранилась назад. Скажи же это. То, что давно надо было понять. Кто всегда оказывается рядом с тобой по неведанной причине, словно вживил в нее «маячок» и ведет себя слишком странно? Один временной промежуток, разные маски.

Клоун. Как же легко одурачить.

Она сдавленно сглотнула, не замечая ошарашенного взгляда Эдвина, отмахнувшегося от нее, и как в замедленной съемке повернула голову в сторону. Роберт делал глоток коктейля, возможно, наивно полагая, что там будет настоящая кровь. За ухо снова была убрана сигарета.

- Мне нужно идти. Вы же принимаете карточки?

Бармен кивнул и достал терминал для безналичного расчета.

- Ну что ты, Молли, - вмешался Роберт, доставая из кармана рубашки бумажник. – Я могу оплатить. Почему бы и нет?

Как это по-джентльменски. Но еще навязчиво. Чтобы она не потратила своих денег, чтобы проиграла суд, чтобы осталась здесь навсегда.

- И все же. У меня здесь приличный долг.

- Я настаиваю.

Он протянул пятьсот долларов с легкостью, с которой тратятся деньги, но никак не зарабатываются. Откуда он их берет? Грабеж, продажа органов на черном рынке? Или он, в самом деле, социальный работник, убивающий детей из неблагополучных семей, а потом продает их?

Молли поежилась.

- Мне все же пора. Спасибо за такую щедрость.

- Проводить? Ходить ночами не безопасно.

Она вновь посмотрела на него, впервые ощущая исходящую от него опасность и то, что этот человек душевнобольной и одержимый неизвестной идеей. Дьявол. Это сходство с клоуном почти неуловимое, если не обращать внимания на детали угнетало ее. Раньше ей не приходило в голову эта мысль. Даже несмотря на высокий рост и косоглазие. Мало ли высоких и косоглазых в Дерри?

Он все равно не отстанет. Ни Пеннивайз, ни Роберт Грей, ни кто-либо другой с новой легендой. Не найдет покоя, пока она будет мелькать здесь и не сойдет с ума.

Молли согласно кивнула, накидывая на плечи куртку, принимая свою судьбу. А от нее, как известно не уйти и не скрыться даже под покровом ночи.

Тогда они видели ее в последний раз.

Эдвин кивнул ей на прощание, ликуя, что сегодня она не будет маячить перед глазами и потчевать своими россказнями. Карсон тоже уловил нечто пугающее и одновременно располагающее к себе в этом безумце, расплатившемся просто так по чужим долгам. Он пропустил мысль, что мог видеть ее последний раз, и завтра в газете появится статья о трупе молодой девушки, найденном в Пустоши. И результаты экспертизы покажут высокое количество промилле алкоголя в крови. Прошлое любит повторяться в будущем. Кажется, такая судьба постигла Кэролайн Берн сброшенную со скалы национального парка Gap бойфрендом. Высоким и сильным.**

И пусть будет косоглазым.

Эдвин хотел было поделиться с кем-то своим предположением, но спустя полчаса позабыл об этом, а через несколько часов ему, как и большей части жителей Дерри было не до этого.

Take the money, why don’t you honey?

Won’t you just take the night, wrap it all around me?

Возьми деньги, почему нет, дорогая?

Не возьмешь ли эту ночь и не окутаешь ли меня ею?

- U2 - Love Is Blindness

___________________________

* - Корявый пересказ сюжета фильма “Что случилось с Бэби Джейн?”

** - Кэролайн Берн (1970 - 1995) - австралийская модель, сброшенная со скал национального парка Gap бойфрендом Гордоном Вудом. (По крайней мере, в 2008 году он был признан виновным по этому громкому делу). Описание “высокий и сильный” взято из фильма “Дитя моды: Убийство Кэролайн Берн”.

Комментарий к XXIII

Осталось несколько глав до конца.

Большое спасибо всем, кто читает. Это много значит для меня.

(В последнее время большая потребность в свободных часах)

========== XXIV ==========

Домой идти не хотелось. Как и оставаться наедине с самой собой.

Некоторые говорят, что помогает прослушивание музыки отвлечься от дурных мыслей. Здесь не поможет ничего. Вряд ли завтра она решится отогнать машину и будет держаться на ногах к утру. Хотелось бы не вспомнить ничего из происходящего и умереть в чьих-нибудь руках как в каком-нибудь фильме.

Скарлетт О’Хара подумала бы об этом завтра.

Молли шаталась от выпитого алкоголя, по крайней мере, ей казалось, что если сейчас подует сильный ветер, то она завалится навзничь и не поспешит подняться. Все окружающие предметы вроде пожарных гидрантов, садовых гномов или почтовых ящиков, которые встретились, когда они в молчании свернули в другую сторону от ее дома.

Может быть, не озвученные обвинения были опрометчивыми, и вся причинно-следственная связь выстроена не без помощи просмотра достаточного количества сериалов, книг и правдивых и непридуманных историй рассказанных очевидцами в ток-шоу.

Она представила, как вернется в пустой дом, услышит снова собачий лай и, не раздеваясь, упадет на матрас, закрывая второй подушкой уши. Свет будет пробиваться сквозь не задёрнутые гардины, а окружающая обстановка будет давить и горькое осознание, что все, кто был в этом мире оставили ее заставит разрыдаться.

Бабушки, дедушки, тетки, дальние родственники, которые не ждут того, чтобы какая-то девица явилась на порог их дома и не бросятся утешать, судача о жестоком мире для столь юной барышни.

Молли остановилась у одного из многоквартирных домов на Нижней Главной улице, понимая, что ее собственное пристанище осталось как минимум в десятке миль позади.

Ее мутило последние пять минут как после вечеринок в средней школе. Она спросила, имеется ли у него вода или еще черт знает что. Мало ли. Спрятал в кармане и сможет вынуть как фокусник кролика из цилиндра.

Но Грей лишь отрицательно покачал головой.

Терпеть становилось невмоготу, когда она уже отбежала в сторону к открытому мусорному баку, придерживая волосы, норовящие упасть на лицо. Ее рвало от запаха помойки, смешанного алкоголя, количества, может быть, от таблеток, чей вкус всплыл в памяти и одновременно на языке. Дважды или трижды. Глаза заслезились, а во рту оказалось переизбыток слюны.

Как и пару часов назад.

Грей в очередной раз проявил себя как настоящий джентльмен, протянув взявшийся неоткуда носовой платок, сложенный вчетверо.

— Можешь оставить себе, — с еле слышной насмешкой в голосе проговорил он, получая удовольствие от унизительного зрелища, стирания вязкой слюны уже коснувшейся металла мусорного бака.

Молли бросила платок в урну, отошла в сторону и, прильнув спиной к фасаду здания, медленно опустилась на корточки. Ноги дрожали, а на боль в руке она перестала обращать внимание, руководствуясь тем, что если не замечаешь это, то оно померкнет на фоне остального.

Контраст кромешной тьмы, оставленной позади пройденных кварталов, и свет улиц впереди привлек к себе внимание. Она предположила, что огни гасли там, где ступила ее нога.

Огни. Мертвые огни.

Подобно ребенку Ригс плюхнулась на холодный бетон, подтягивая колени к груди. Становилось зябко, словно холод шел откуда-то с океана, а куртка не спасала. Таблетки все еще выдавали свое существование при ходьбе.

Она вспомнила, как когда-то сидела на бордюре в Нью-Йорке и ждала, когда ее заберет кто-нибудь из еще трезвых знакомых, отгоняя перспективу оплачивать такси. Но никого не было, а те, кто обещал, сослались на что-то, оставив ее один на один в неспящем городе.

Но сейчас Молли была в наихудшем состоянии из всех, что приходилось испытать. Ее оставили все. И нынешняя ситуация не предусматривала вариант спасения. Ни за кем не приедет старшая сестра или брат, который согласится подобрать и ее, и из друзей никто не протрезвеет.

И не вспомнит о ней.

Молли сильнее обняла себя руками, чувствуя, как глаза наполняются слезами и не по вине прошедшей рвоты. Когда она плакала в последний раз? Наверное, в день смерти отца, а в остальные случаи лишь пропускала пару скупых слезинок. И то вызванных порывом случайного ветра, даже в замкнутом пространстве.

Она тяжело сглотнула, ощущая как во рту все пересохло, и позволяет слезам вырваться наружу.

Первая дорожка слез по левой щеке.

Мама.

Мама, помоги. Я совсем одна.

Первая разбивается в полете, оставляя несущественное влажное пятнышко на куртке.

Джейн, вернись, пожалуйста. Ты нужна мне, Джейн. Ты нужна мне. Забери меня, обними меня, пожалуйста. Ты нужна мне. Возьми эти ебаные деньги. Купи еды, любой еды. Полезной или нет. Это не важно. Загони меня вместе с тобой в супермаркет конкурентов и вычитывай состав смеси для приготовления печенья. Купим эти скатерти, чтобы создать уют, к которому я не приучена. Давай, Джейн.

Ригс стерла вторую мокрую дорожку внутренней стороной ладони, не задумываясь, не размажет ли сейчас остатки туши, нанесенной, казалось, вечность назад или блевотины и слюны. Это так неважно сейчас.

Они оставили ее. Мама погасла после смерти отца. Опустила руки, думая, о своем утраченном счастье, которое и без того было таким шатким. Джейн оставила ее. Тоже. Подумала лишь о себе, эгоистичная девчонка. Бросила своего мертвого отпрыска, предпочтя находиться в тени. Мать как дочь. Яблоко от яблони.

А Молли всегда была далека от них. Как подкидыш.

Молли спрятала раскрасневшееся лицо в ладонях. Губы опухли и предательски подрагивают, уродуя ее, а она и так не вышла лицом. Неказистая, не красивая, как свинка, пьянь, проблядь. Это ее реальное лицо без прикрас хорошей сестры и послушной дочери.

Она хотела подавить всхлип и дрожь, которую выдавали плечи, а после сделать вид, что ничего не произошло, но вместо этого взревела словно поганое зверье, которому подкинули яда и заставили подыхать от судорог, разносящихся по телу. Зверье, до которого никому нет дела. Когда-то ручной зверек, живая игрушка, которую любили и лелеяли, а потом за ненадобностью выставили за порог, оставив с разбитым сердцем, которое оказалось даже у подобного существа.

Жалобный скулеж, царапанье двери когтистой лапой, которое перекрывали громким звуком телевизора.

В этом была доля справедливости.

Молли счастливое детство, а Джейн счастливая смерть в неведении.

Пусть, блять, считает себя святой великомученицей, но ни она, ни мать не приложили никаких усилий. Это все их вина! Они сотворили ее такой истеричкой, заставили плясать под их дудку родственных связей. Они!

Она убрала руки от лица, закладывая в свою тупуюголову о том, что поздно думать об этом. Это уже как общеизвестный факт. Ее оставили совсем одну бороться с хаосом.

— Нужен еще один платок? — словно выкованный из металла, Роберт не сдвинулся с одной точки, предпочитая выждать, а после протянуть еще один идентичный кусок ткани, сложенный вчетверо.

Молли недоуменно посмотрела на него с толикой благодарности, принимая этот скромный дар. Могло ли так быть, что она ошиблась насчет него? Ну, сколько же мужчин имело схожие с клоуном черты. А она имела привычку искать в людях только наихудшее, что уже жило в ней самой.

Подобное притягивает подобное.

Ригс промокала уголки глаз чужим платком, отгоняя голос нравоучений матери о том, что у девушки, у будущей леди всегда должен быть собственный и пользоваться чужим невежливо.Она нервно смяла ткань в руке, блокируя голоса мертвых, задумавшись, что нужно быть добрее к людям и не наделять собственным дерьмом, очерняя неповинных собеседников.

Пока не заметила одной важной детали: Грей не отбрасывал тени. Совсем.

Молли приоткрыла рот не то от удивления, не то от ощущения жизни в вечной лжи отрицания того, что вся нечисть, демонические существа, дьяволы — всего лишь страшилка для детей.

Роберт смотрел, будто внутрь нее, перебирал каждое воспоминание в сознании, заполняя новыми и несуществующими, сажая ростки страха. Он протянул две руки, предлагая помочь подняться, и продолжить их путь вперед, гася огни, оставляемые позади.

***

Все началось с того лета, когда его другЗаика Билл со своими сраными друзьями решили поиграть в спасителей этого жалкого мира полного домашней утвари для убоя. Они пошатнули его слаженный уклад жизни, состоящий из того, что приносило Оно какое-никакое удовольствие: есть, спать, видеть сны, есть, спать…

Глупые вредители подарили Оно то, что являлось его вечным козырем в рукаве и чем Оно, не скупясь, одаривало жителей Дерри — злобой, страхом и болью. Порождение страдания от неумелых попыток убить Оно лишь нарушило его собственный «биологический» ритм, заставляя пробуждаться раньше и изредка испытывать одну эмоцию, которая могла быть проделкой кого-тоДругого.

Оно знало всех, кто был в Дерри. Кто родился, прожил здесь жалкую жизнь, смог выжить и умер, не оставив значительного следа в истории. Оно знало Молли еще до того, как она подобно мерзопакостным друзьям Билла Денбро ворвалась без спроса в его обитель, что-то требуя, доказывая, стреляя из своего оружия, которым и обычную вошь не подстрелить.

Блудный ребенок Дерри зачатый в этой округе. Дочь Евы в выблеванной Черепахой вселенной.

Оно меняло маски, человеческий камуфляж, чтобы не появлялось вопросов у тех, чьи умы Оно бессовестно контролировало. Их умы были скудны и не приспособленные для усвоения значительной информации.

Оно питалось детьми, предпочитая власть именно над теми, кто независимо от внешнего облика будет благоговеть или наоборот, бояться. Отрицательные эмоции намного лучше добрых сказок со счастливым концом, в которые так любила веровать здешняя животность, создавшая себе религию, объясняющую возникновение их мира.

Взрывы, рука Господа, происхождение от обезьян.

И никто из научных деятелей даже не рассматривал версию глупой и бесполезной Черепахи, страдающей проблемами с пищеварением в тот день.

Люди считали себя особенными, развязывали войны, прикладывая усилия, чтобы превзойти, друг друга в собственной глупости и лишь вызывали смех. С жителями Дерри все было чуть иначе. Они верили в непревзойденность самих себя, выплескивали ненависть, порождали ярость и безразличие. В последнем зачастую была заслуга Оно, но иной раз эти люди не требовали чужого вмешательства, трясясь за собственные жизни как за нечто ценное.

Оно насмехалось над ними, забирая их детей, их умы и заточая и после смерти в Дерри. Все рано или поздно должны были вернуться сюда, чтобы умереть и оставить часть себя и не обязательно в виде чада.

Истории повторялись, а люди придавались забвению.

Оно не выстраивало стратегий, не бросало костей и не выбирало тщательно жертв. Испуганные дети все равно на один вкус.

Наверное, это и стало той отправной точкой в человеческой жизни Молли, когда все ее дела пришли в упадок, а у Оно проснулся повторный интерес, а не страх как это было с Заикой Билли.

Двое детей с разницей в возрасте, но не в воображении.

Тогда девчонка увидела в нем обличье, которым пугала ее тетка, а ее мать своего бывшего возлюбленного и отца собственного отпрыска, но после и фантазия покинула ее, а Оно приняло вид, в котором чаще всего появлялось на людях. Старшая попросила жизни взамен на свою, что послужило новым примером эмоции для Оно, которую называли «материнской любовью» или «самопожертвованием».

Оно не испытывало эмоции, но всегда мастерски имитировало их присутствие. Продолжение этой сказки было известно. Молли полная решительности забавляла глупостью и стала личной артисткой импровизированной комедии. Ее можно было забрать тоже. Жизнь, тот сгусток энергии, именуемый душой и запереть навеки в цирковом шатре как лучшую игрушку.

Без веры не обошлось.

Остальные верили в собственные кошмары, а друзья Билла Денбро в непобедимость и древнюю природу Оно. Молли была твердо уверена в его человеческой сущности, обман зрения, иллюзию, последствия попойки, но не во что-то оное. Оно показало даже слабую тень мертвых огней, преследуя цель взглянуть на эту чертову вселенную его «глазами», затеряться среди них и погаснуть.

А эта идиотка все еще верила в человеческое начало.

Это вынудило сделать Роберта Грея постоянной частью игры. Старина Роберт, улыбчивый малый, который должен втереться в доверие, сраный добряк готовый оплатить долги и истинный джентльмен. Полюби его, Молли, а он воплотит очередной твой страх быть преданной, разобьет сердце или что у тебя отвечает за все привязанности.

Оно вышвыривало из ее подсознания каждый страх, смоделировав личный ад, в виде того видения, которое пришло в поезде. Провал перед судьей, смерть отца, которую она часто представляла (какого это умирать), предательство и любовница (Молли была слишком мала, чтобы помнить, как ругались ее родители из-за нее, но зрительная память хранила и это), а затем недавние кошмары при виде родственниц.

В те мгновения все ее естество источала этот животный страх, пропитывало, придавало отменный вкус как горсть лучших экзотических пряностей. Оно не смогло сдержать себя, но внутри она казалась гнилой, как если бы ему пришло в голову раздирать труп собаки. Удовлетворимо при голодовке, но не более.

Это маленькое путешествия было верным стратегическим решением. Оно не планировало упускать ее из виду, а лучшим способом не дать добыче вырваться оказался вернуть ту обратно. Пеннивайз не планировал убивать ее. Пока. Недопустимая роскошь терять тех, кто готов еще сражаться в заранее проигранной битве.

Пусть остается жемчужиной в его цирке. Негласной звездой программ.

Молли так сильно напоминала этих воинствующих школяров, поклявшихся вернуться и добить Оно, если то вернется, что вызвала еще и новое чувство какой-то человеческой ностальгии по тем временам. Писатель Денбро не вернулся, как и остальные, позабыв все, что когда-то связывало с этим городом. Даже нигер, желавший не терять связи с Дерри, покинул штат Мэн. Они все предпочли воспользоваться шансом на новую жизнь, а глупая старая рухлядь наверняка приложила руку к их успеху. Оно тоже могло подсыпать щепотку везения в жизнь Молли Ригс, но разве в этом был смысл?

Не лучше ли смотреть, как она бегает по кругу, в колесе неудач как глупый хомяк, не оставляя веры в свою «живучесть»?

Оно ставило ей новые препятствия и помогло малышке Джейн принять правильный выбор, когда в ее светлую и юную головку пришла мысль о беспомощности.

Конечно, Дженни. Ты так бесполезна. Ты обуза, Джейн. Ты большая обуза для всей семьи. Ты подвела Молли.

А хочешь знать, как ты сможешь помочь ей? Ты можешь умереть. Ты можешь вскрыть себе вены, повеситься или принять больше таблеток. Тебе же так тошно от них. Прими их, Джейн! Прими! Прими! Ты же знаешь, что это подействует! Молли сможет еще выиграть суд, а ты оправдаешь свою беспомощность. Сделаешь доброе дело. Помнишь, как говорят христиане?

Тогда жертвуй собой во благо. Донеси свой крест до конца. Ты же веришь в Иисуса, а он прошел свой тернистый путь. Не будь слабой.

Не подводи больше Молли.

Оно могло убить ее изощренно или оставить на десерт. Могло выпотрошить на части или облить кровью одного из мальчишек, незаполненного личинками и еще теплого, добавив сладкого как гренадин чувства страха, облачая в алую мантию благородства и ужаса. Могло, но оставило ей еще немного жизни, наслаждаясь страданиями, плачем. Оно предпочитает плоть, но для аперитива подойдет и отчаяние.

«Он стукнул кулаком об стол, крича, что призрак вновь пришёл»

Времени не существовало в этот момент. Света не существовало в этот момент. Ни прошлого, ни будущего. Лишь пустота настоящего, скрываемого гнетущей тьмой, ведь не будь здесь настоящего, то не было бы телесности, не было бы чего-то еще, что необходимо.

Она подняла взгляд заплаканных человеческих глаз на него, будто бы вырвалась из уз скудного сознания, увидела, что скрыто за камуфляжем и первая вырвалась из мертвых огней, удерживая свой разум, чтобы не свихнуться.

Оно протянуло к ней руки в приглашении закончить начатое, прекратить бессмысленность движений и вернуть ход времени, не путая настоящее для его маленьких куколок, которые когда-нибудь умрут. Ее руки дрожали и ладони были влажными, наверное, потными, а во взгляде вновь появилась мнимая уверенность и непреклонность до самого конца. Безумство, кроме которого ничего не оставалось.

Пойдем, Молли. Ты пришла, а значит, мы сыграем.

Как в раннем Средневековье «Все дороги ведут в Рим», так сейчас все дороги ведут на Нейболт-стрит.

Мы все там летаем.

В ту ночь он её заточил,

Избил и сломал.

Он боролся изо всех сил,

А затем украл ее.

Ему было интересно, каково это:

Прикасаться и чувствовать.

— Meg & Dia — Monster

========== XXV ==========

Нейболт-стрит.

Если ты не знал ни одной страшилки или не пытался подбить своего друга зайти туда (взять на слабо), то либо у тебя не было детства, либо ты не жил в Дерри.

Молли редко гуляла в том районе, будучи маленькой девочкой, но слышала уйму предостережений. Бродяги, дикие собаки, еноты, обветшалая крыша, которая вот-вот рухнет. А взрослой ей не было нужды ездить хуй пойми куда, чтобы полюбоваться обоссанным бомжами старым зданием, которое не несло с собой ровным счетом ничего. Правительство не выражало рвения заняться благоустройством этой части города и все сошло к тому, что об этом доме благополучно забыли.

Подростки продолжали фотографировать его для социальных сетей или устраивать тематические фотосессии не норовили войти вовнутрь и ограничивались крыльцом, но всегда находились смельчаки-любители заброшенных сооружений, позабывшие, что у них не девять жизней как у кошек.

Молли не была удивлена выбранной локации. Кто захочет искать ее труп в этой хибаре? Кто вообще сунется сюда? Неподалеку стояла ржавая машина колеса, которой украли. Возможно, там гниет тело, но никому нет дела.

Никогда и не было.

— Обожаю трахаться в заброшенных зданиях, — отшутилась она вполголоса, пытаясь успокоить себя, сопротивляясь и одновременно с тем повинуясь немому приглашению войти.

Это была та черта после, которой начиналось свободное падение. Молли переступила ее еще пару недель назад, но осознание этой пустоты пришло только сейчас. Она не знала, что ей делать дальше. Побежать назад, но куда? Побежать вперед и прятаться в лесах? Высказать все, что она думает и уйти с гордо поднятой головой?

У нее не было времени на размышления и стратегии, которые последние недели были явно не ее коньком. Страх скорее был пустотой оттого, что Молли не могла представить, что будет уже через пару часов. Когда живешь по инерции, зная, окончания рабочей смены, и того, что дома тебя кто-то ждет, то ты с легкостью ответишь на вопрос: «Что будет завтра?»

Завтра будет новый день, который относится к разряду «еще один день».

А теперь Ригс понятия не имела, сколько минут, часов, дней ей осталось прожить. Он собрался убить ее, изнасиловать, убить и расчленить или, черт возьми, что можно было сделать в этих стенах, где любили устраивать жертвоприношения сатане?

Здесь был затхлый воздух, до безобразия большое количество паутины, пыль как у нее дома, когда она только въехала, плесень. Доски под ногами скрипели, будто бы предупреждали, что могут обвалиться в любой момент и заранее просили за это прощение. Старая мебель, осколки посуды и лестница наверх. Возможно, под толщей пыли, комьев грязи и сухих растений названия, которых Молли не знала, но обозначила, как плющ отыскалось бы и ковровое покрытие.

В полуразрушенных временем и людьми постройках всегда есть особый шарм. Когда-то здесь жили люди. Они смеялись, плакали, разговаривали, ругались, занимались сексом и не предполагали, что через пару десятков лет их жилище превратится в нечто такое.

Здесь был кусок витражного стекла, сохранившийся вопреки времени и вандализму. В лучах солнца он переливался и заполнял маленький участок чем-то прекрасным и живым. Она цеплялась взглядом за любую вещь, которую можно было бы после использовать в качестве самообороны, но попадался лишь мусор и то, что можно было направить только против малолетних сатанистов.

Грей направлял к лестнице, а после протянул руку в своем полюбившемся за последние часы жесте. Молли нехотя согласилась, не проявляя желания, касаться здесь хоть чего-то.

«Уж не в преисподнюю ты меня ведешь?»

Это был подвал с колодцем или колодец в подвале или колодец внутри дома.

Ригс не имела привычки спускаться в котельные или подвалы. Они зачастую вызывали брезгливость крысами, паутиной и разложившимися трупиками мышей с клочками шерсти. Она бы повторила прогулку в коллектор со сточными водами, хлюпающими в кедах, нежели прогулялась по погребам.

Молчания было слишком много, и Молли терялась в догадках. Столкнет ли он ее в этот колодец, чтобы она переломала парочку костей, а после не в силах пошевелить пальцем, не то, что подняться сгнила здесь заживо, а стервятники раздирали ее плоть.

— Предлагаешь плюнуть, — она заглянула вниз, натыкаясь лишь на кромешную тьму.— Желание загадывать не вижу смысла, но кое-что найдется в кармане.

Молли вынула из кармана джинсовой куртки мобильный телефон Джейн, хранящей все хорошее, что последняя старалась запечатлеть на камеру смартфона. Какие-то красивые цветы, что цвели под окном, вереска, семейные посиделки за столом, когда еще мама была жива. Старшая Ригс пролистала больше половины фотографий, испытывая отвращение к своему лицу и голосу на видеозаписях.

Она повертела мобильный телефон, а после бросила чудо техники в неизвестность, прислушиваясь, когда же устройство соприкоснется дна, чтобы рассчитать количество сломанных костей при полете.

— Моллс, — Роберт завел руки за спину, произнося ее имя в знакомой интонации, коверкая на свой лад. — Тебе знакомо выражение «Никогда не бросай грязи в источник, из которого ты когда-либо пил»?

Ригс пожала плечами не в силах думать ни об известных выражениях, ни о том, что ее беседа ведется с душегубом, держащим в страхе город, чьим сердцем он являлся. Куда делась та уверенность, сопутствующая по жизни? Возможно, утекла в канализацию вместе с причинами жить, выпихнув в сознание единственный живучий инстинкт — страх. И в ее случае — страх смерти, боли и того, что здесь она не умрет, а останется, но после смерти не будет ни рая, ни ада, а лишь безвыходность.

Верить во что-то служащее воротами в новую жизнь куда проще и приятней.

— То тебя не переговоришь, то и слова не вытянешь. Проблемы с речью, Молли? У моего друга Б-б-б-Билла тоже были проблемы с устной речью, но он ходил к логопеду и любил одну фразу. Все ходил да скандировал ее как речевку черлидерши.

— У тебя нет друзей, — отчасти печально заметила она, порываясь добавить «как и у меня». — И я, пожалуй, пойду. Было пиздецки интересно и увлекательно…

— Где твоя племянница, Молли? Такая милая девочка, которая часто путалась под твоими ногами, — (Ригс приоткрыла рот, чтобы сказать заученную фразу про Оклахому (или Техас?), дальних родственников и то, что все под контролем, но он продолжил), — Ты сказала, что мне нужно занимать очередь, чтобы добраться до тебя. Я, кажется, успешно дождался своего часа, не так ли? Ты же знаешь правду. Скажи это.

— Я видела тело Джейн, — справляясь с дрожью в голосе, произнесла Молли, не пытаясь отогнать холодное тело в морге. — Убить кого-то из моей законченной семейки не имеет ничего общего со мной. Тебе все равно не добраться до меня.

Молли не знала, что уже вкладывала в последнюю сказанную фразу. То, что ей настолько больно, что даже смерть покажется чихом в лицо? Или то, что она до сих пор ничего не почувствовала? Не важно. Умирая, никому не добраться до нее.

Оно принялось расхаживать по подвалу, не отводя руки со спины, запоздало добавляя что-то человеческое в свои повадки. В этом тоже было нечто ироничное и вместе с тем пугающее.

— Я знаю, но под занавес сорвать овации выбралась твоя сестренка. Сложно найти человека, который ранил бы тебя сильнее. Я прав? — Оно обошло ее, оказываясь за спиной. Опуская до шепота, схожего с шипением змеи, слова жалили правдой, словно ядовитый плющ, пока Оно обвивалось в ее сознании питоном. — Столько усилий, а все без толку. А потребовалось всего пара слов, чтобы помочь ей принять это решение. Что же я наговорил ей? Я просто напомнил, что она — обуза для своей старшей сестры, что крошка Дженни подвела всех. Поверь, Молли, Джейн не хотела умирать в начале, но еще при первой встрече знала, что ты спасешь ее, маленькая защитница.

Она отмахнулась от него, вырываясь из невидимых плетей растений, чувствуя себя в шкуре младшей сестры, когда та слышала неприятные вещи.

«Очень страшные вещи»

Голос сестры звучит в голове до боли реалистично и на мгновение Молли чувствует себя в каком-то миге между прошлым и настоящим, а возможно, будущем, соединяя детали давно забытого прошлого, будто бы все события, результат которых она видела лишь сейчас, начались еще задолго до текущего момента. Это были тени и образы давно умерших и живых, предпочевших умереть, покоясь в сырой безмятежной земле.

Если бы ее рассказ был услышан то те, кто слышал голоса из труб в раковине, видел клоуна под мостом или сидя, в дымовой яме, видел то, что не поддавалось объяснению, но вызывало страх, молча бы кивали, уповая каждому сказанном слову. Они испытывали схожие ощущения, видели тени в ясный полдень и то, что не хотели бы познать и за деньги.

Она снова услышала перезвон колокольчиков в тишине, уверенная, что если повернется лицом, смотря в глаза зла, то не увидит ничего. Оно подкрадется откуда-то из-за угла, помешает выбраться наружу. Джейн так легко внушаема.

Это же ты, Пеннивайз? Покажи себя.

— Как бы там ни было, то ты оказал мне большую услугу, о которой я и попросить не могла. Ты прав, — Молли развернулась на пятках, устремляя взгляд во тьму, надеясь, различить движение. — Мне пришлось бы волочить ее всю свою жизнь, заниматься пособием, инвалидностью, а еще что-то придумывать насчет Иззи. Можно сказать, что ты развязал камень на моей шее, тянущий на дно.

Боже.

Она так не думала, но не могла этого не сказать. Пропускала подобные мысли о новых трудностях, а еще о том, что ее начинает подташнивать от того факта, что каждая заварушка становится неотъемлемым аспектом жизни.

— Молли, — мягкая ткань белых перчаток проскользнула по линии от уха до подбородка. — Ты можешь говорить это кому угодно. Парню в баре, коллегам по работе, случайным прохожим, но не мне. Я знаю правду и вижу насквозь твою маленькую ложь.

Оно резко подняло ее за подбородок, заставляя откинуть голову назад. Какая же она мерзкая. Совсем как помойная крыса. Следует напоминать ей об этом. О жалком существовании, поеданию чужих объедков со столов и о том, что таких вытравливают. Если не правительство, то службы.

— Ты собираешься убить меня, — это было больше утверждением, нежели вопросом с мольбой в голосе прекратить бессмысленную агонию и игру. Она хотела спать. Лечь и забыться, не поддаваясь лишним провокациям.

— Хороших людей так мало. Что делать если я убью тебя?

Ни капли лукавства. Оно знало, что при убийстве жертвы сразу же последняя забывается и теряется в количестве. Некоторых можно вспоминать. Тех, кто представляет собой что-то кроме костей и мяса.

Пусть живет, если ей хочется. Убийцы — опытные ищейки умеющие преследовать своих жертв, заставляя их жить в вечном страхе долгожданного возмездия. Вечная награда за поиск.

Молли подумала, что в трагическом акте жизни появилось что-то гротескное. Она находилась здесь, прокручивала каждую мысль снова и снова, пыталась найти что-то, пробудить в себе какую-то положительную эмоцию, но пробуждалась в мучениях. Как она будет жить дальше, если этот закат был не последним? Как будет просыпаться, зная о том, что произошло здесь, в частности в Дерри.

Безнравственном и захудалом.

Кажется, мусульмане верили в то, что смысл человека на этой земле — быть счастливым. Но чем больше она жила, тем чаще задумывалась над тем, сколько человеку приходится страдать за свою жизнь.

Муки физические и моральные.

— Для чего был нужен Роберт Грей?

— Ты до сих пор не сопоставляла факты или как вы этоназываете, Моллс? Составляете картину минувших дней? Старина Роберт — славный малый, умеющий неплохо втираться в доверие. Благородный рыцарь, который не славится безразличием гостеприимного города Дерри. Считай, что Роберт — версия клоуна для тех, кто старше. Здесь был просчет. Я почти был уверен, что Роберт будет толковой фигурой, но вернулся к началу и поставил все на твою сестру.

— Моя вторая фамилия не Холмс, но почти убедительно, — она вынула из кармана сигарету, которой там не должно было быть, но Ригс не сомневалась, что найдет ее там. Очень непредусмотрительно курить в старом доме, где много дерева и сухой травы. Справляться с навалившейся усталостью как последствием выпитой еще в четыре часа таблеткой обезболивающего становилось невыносимо. — Тогда расскажи Что ты на самом деле и мотивы.

Боже правый. Молли не хотела слышать ничего из того, что Оно могло поведать ей. Не хотела ровным счетом нихуя, но клоун зачем-то кратко пересказал свои намерения ограбить всех женщин и изнасиловать всех мужчин, упоминая «Мятный Твист». Глупо скрипуче рассмеялся и добавил, что и это не его истинные намерения.

Оно пришло извне.

Вот тебе и подтверждение, что все астральные миры, потусторонние измерения, монстры под кроватью и призраки в полночь на кладбище — реальность. Осталось выяснить, что русалки обитают в океане, снежный человек — причина лавин в горах и Зевс насылает гром и молнии.

Она нервно засмеялась в подтверждение своим мыслям, что агностиком в этом ебнутом пережеванном мире (к тому же выблеванном какой-то Черепахой) быть нельзя. Здесь можно только верить, как верят дети, обвешаться крестами для Господа и от вампиров и носить с собой зубчик чеснока.

У него тоже оставался вопрос, который был исключительно для поддержания разговора, какой-то глупой игры, в которой она все еще не сдавалась, будучи не послушной.

— Почему ты не искала свою племянницу? Не попыталась проникнуть в коллектор, привезти паяльник, рассказать полиции? Ты так просто смирилась с ее исчезновением, что даже странно. Где же твои моральные ценности?

Эти вопросы относились к тем, что обычно задают ведущие в телевикторинах, ставя участников в неловкое положение. Банальные, на которые ответ знают даже первоклассники. Участники скромно отводили взгляд и пожимали плечами, прося подсказку, от которой никогда не было прока.

Молли испытывала это сейчас. Она не позвонила в полицию из-за абсурда ситуации, но ведь она могла заявить о пропаже ребенка. Полиция ищет дюжину детей по подобным заявлениям, откладывая дела в ящик стола, не стремясь обнадежить родителей. Но она не пошла снова в коллектор. Почему? Потому что заранее знала, что это не увенчается успехом и не хотела принимать поражение? Патовая ситуация?

Боже, это всего лишь уловка. Оно пытается обмануть меня. Одурачить. Наебать как школьницу, которой показывают член, а не дают просто так конфеты.

Что если она все это время была рада, что избавилась от племянницы, а ошибочно принимало это за чувство вины?

— Ты не думала, что она может быть сейчас здесь? В какой-нибудь комнате без еды и воды?

Она облизала пересохшие губы, не удивляясь тому, что сигареты, которая должна давно была обжечь пальцы, не собиралась тлеть, а просто дымилась без причины, будто так задумано. Молли прислушалась и словно услышала, как наверху что-то скреблось как котенок. Разве жалобно не попискивало.

Игра подсознания не иначе. Очередная уловка с целью сделать еще больнее.

Звук нарастал, бил по барабанным перепонкам, будто принимал форму.

Молли чувствовала, что сердце начинало биться чаще не из-за какой-то несуществующей надежды на семью и то, что не все потеряно. Она прекрасно осознавала, что это пыль в лицо, попытка насмехаться снова, снова и снова, но опутанная этим воздействием, которое повелевало не только ее разумом, но и телом, Ригс бросив сигарету, побежала по лестнице вверх, не замечая того, что бежит лишь вниз.

Пот проступал на висках, а воздуха не хватало.

Вырвавшись из одного кошмара, она побежала из комнаты в комнату, замечая, что помещения прибавляются и впереди еще одна лестница. Скрипучая, украшенная паутиной и сорняками. И второй этаж растягивался как лакричная палочка, а двери в комнаты пропадали.

Она слышала голоса детей и среди них племянницу. Они вопили так неразборчиво и визгливо, что хотелось зажать уши ладонями. Но шум не помогал ей. Ригс не могла определить их место нахождения, бросаясь от одной двери к другой, растворяющейся в стене как по волшебству.

Молли заставила себя остановиться и услышать голос собственного разума, а не навязанный извне. Это все не реально. Это все происходит у нее в голове, возможно, перед ее глазами, но не реально. Все что происходило до этого момента — настоящее, все люди имели кровь и плоть, кроме него.

Для еще одной недостаточно реально. Не-до-ста-то-чно реально.

Ее пробивала дрожь как при лихорадке, лишь от страха, что она сойдет с ума к рассвету. Губы все еще были сухими, сколько не облизывай.

— Что ты ищешь, Молли? — почти елейным голосом спросил клоун, смотря на нее исподлобья. — Ты кого-то потеряла?

Она посмотрела на него диким почти звериным взглядом, хватая ртом воздух, который отказывался попадать в легкие. Еще одна чертова астматичка. Ее губы дрожали, словно та что-то говорила или думала, что говорит, но не издавала ни звука.

В тот момент, казалось, что в ней было больше нечеловеческого и необузданного, чем в нем. Молли больше походила на Оно, будто пришла из другого измерения, другой эпохи, созданная кем-то Другим. Но она всего лишь человек. Ничего больше.

— Запоминай, Молли, я не буду повторять дважды, — руки Оно сошлись на ее голове, собираясь разломить как грецкий орех. — «Он стукнул кулаком об стол, крича, что призрак вновь пришел».

Он стукнул кулаком об стол, крича, что призрак вновь пришел.

Молли приоткрыла рот, беззвучно повторяя эту фразу, надеясь, что та отложится на подкорке крепче, чем имена знакомых.

Хватка и напряжение от чужих рук стала неощутимой, а после совсем исчезла. Ригс попятилась назад, не отводя глаз, а после обессиленно упала на колени, прижимая дрожащие пальцы к голове, повторяя чужие движения. Господи, хоть бы проснуться! Проснуться где-нибудь пьяной под барной стойкой, проснуться где-нибудь в бараке, проснуться в кольце чужих рук любого немытого парня из Куинси, проснуться и не знать этого кошмара! Просто проснуться в ком-нибудь другом, Боже.

Оно согнулось ниже и проделало несколько шагов к ней, размахивая руками точно пританцовывая. И снова сопровождая это действие звоном колокольчиков.

Не в силах подняться на ноги, Молли пыталась отползти назад, отталкиваясь от пола и помогая себе руками. Липкие ладони соприкасались с комьями земли и свалявшимися пучками чужих волос и натыкались на занозы, отчего боль пронзала до плеча.

Когда отступать было некуда, и пальцы нащупали старый гнилой стенной плинтус, она с силой прикусила губу, отрицательно качая головой. Волосы, что когда-то отливали золотом походили на пережеванное лошадью сено.

— Сойди в ад! — выкрикнула Молли из последних сил, прижимая сложенные в молитвенном жесте руки к груди.

Да! Да! Да!

Боже, как же ты хороша!

Оно снова обнажило ряд мелких клыков как тогда. Спертый воздух наполнился зловонием гниения и мертвых тел. Не таких как в морге, не таких как Джейн, а вздутых и пролежавших несколько суток в тепле. Из уголка его рта стекала нить вязкой слюны как у собаки.

Страх.

Не показывай его. Собаки чувствуют его.

Она закрывает глаза.

Был мороз.

Мы схоронили кошку,

потом взяли ее коробку

и подожгли.

Те блохи, что избежали

земли и огня,

погибли от холода.

- Уильямс Карлос Уильямс

========== XXVI ==========

Ты спишь, и ждешь меня, и ждешь огня, и я несу его тебе, сраженный красотой твоей. Сраженный.

Уильям Карлос Уильямс «Патерсон»

Молли очнулась в Пустоши, неподалеку от городской свалки в груде какого-то мусора. Голова нещадно болела от смрада, доносившегося со стороны помойки. Дерри был окутан густым туманом, точно смогом.

Очередное наихудшее пробуждение.

Она снова не могла связать и трех слов, чтобы понять, как прошел вчерашний день. До какого дерьма нужно было напиться, чтобы очнуться на помойке без сумки с вещами в измазанной кровью джинсовой куртке. Молли дотронулась рукой до головы, ища открытую рану или корочку запекшейся крови, но нащупала лишь сальные пряди и тонкий слой песка в волосах.

Блять.

Она похлопала себя по карманам в поисках паспорта, водительского удостоверения или ключей от машины на худой конец, но обнаружила чужой бумажник с тысячей долларов (ох, ебать), чужие часы (ох, ебать) и полупустую упаковку таблеток.

Стрелки часов показывали восемь часов утра ровно. Странно, что они не тикали до того момента, как она взяла их в руки.

Ей пиздец от того, кого она обчистила ночью, если ее пробуждение не рук дело неизвестного.

Молли с трудом пошла в сторону дороги, моля всех святых, чтобы не наткнуться на кого-то из знакомых или с работы. Прошлый день, да и вообще вся неделя была белым листом в памяти. Левая рука предательски заныла.

Боже, что это за город?

Трасса пустовала, когда Ригс подошла ближе, вглядываясь в дорожные знаки и смывшуюся разметку полос. Больше она не будет пить. Точно не на этой неделе и не в этом месяце.

Свет фар блеснул вдали.

Фура. Дальнобойщик. На номерах значился штат Коннектикут.

Водитель несколько раз посигналил ей, но все же остановился, опуская стекло. Он выглядел уставшим и отчасти раздраженным мужчиной лет пятидесяти с блестящей лысиной, прикрываемой редкими волосами.

— Куда вы едете?

Для того чтобы выбрать пункт назначения необходим пункт отправления, но Молли хотела, чтобы он назвал Денвер. Навязчивой идеей хотела услышать это.

— Поставка в Нью-Хейвен, если тебе это о чем-то говорит, но с остановками в Портленде и Спрингфилд.

Нью-Хейвен прозвучал в ее ушах «Новым Раем»*, в который грех было не попасть.

Водитель нехотя согласился ее подвезти, рассчитывая на хорошего собеседника. Он откровенно заебался во время дороги, проверки на границе, отсутствием любимого сандвича в супермаркете. Его сердце грело то, что среди прочего товара переправляемого в Коннектикут притаился ящик пива, купленного по акции в супермаркете города, который он так не переносил. Дерри всегда подкидывал проблем одним своим существованием и так и просился объезжать его. Желательно через соседние штаты. Но у него была плановое посещение Бангора, и проигнорировать Дерри не удалось. Снова.

Ночью произошло возгорание в городской больнице, и тот район наполнился запахом прожаренного мяса человеческих тел. Спаслись единицы умеющие передвигаться без каких-либо проблем на своих двух. Прикованные к постели, запаниковавшие, подключенные к аппаратам искусственного проветривания легких приняли свою смерть «мужественно» как позже написали в газете.

Говорят, языки пламени задели и крыло детского отделения больницы.

Очередная черная дата в истории существования города Дерри.

Он не удивлялся, но всю ночь не мог сомкнуть глаз в дешевой гостинице, слыша вой сирен. Он задумывался о судьбе тех, кто умер и представлял себя на их месте, вглядываясь в тени и блики на стенах после очередной проехавшей мимо машины. Ночь всегда прессом давила на сознания, играя с нашими страхами, но в Дерри это ощущалось особенно сильно.

За глаза он назвал это «синдром Дерри».

И после бессонной ночи, садясь за руль, он планировал передернуть пару раз на загруженное порно благодаря wi-fi свободного доступа в гостинице и пропустить парочку ебучей смеси энергетика и кофе с временным интервалом в двадцать минут. Но стоило отъехать от Дерри на считанные дюймы, как под колеса бросилась эта девица, которая как нельзя лучше подходила под описание местного контингента. Эдакая потерянная дочь Дерри высранная людишками этого города.

Если бы от нее несло мочой или запахом немытой вагины и потом, то он даже не впустил бы ее в салон, но она просто выглядела помятой. Не без помощи жизни и Дерри.

— Откуда ты? — ему было откровенно похуй, что не скрывалось в голосе.

— Бостон.

Чем дальше они были от Дерри, тем меньше Молли могла вспомнить хоть что-то.

Дерри, Дерри, Дерри.

Какое странное название для города. Когда-то там ей выпадало проводить свои летние каникулы, но потом бабушка и дедушка умерли, а их прах развеяли в Канаде.

Жизнь не существует за пределами Гудзона.

У нее есть сестра Джейн, которая умерла в семнадцать лет. Всего семнадцать. Наверное, умерла от рака. Бич современного поколения.

— Штаты или Англия?

— Массачусетс. Там рядом еще Куинси и залив Кейп-Код.

— Да, точно. Любимое место туристов, что не протолкнуться коренным американцам. Был там раз или два. Люблю бостонские хот-доги. Они вкуснее, чем на матчах в Нью-Йорке. Ну, знаешь, возможно, то, как «Янкиз» размазывают по стенке куда приятнее, чем хот-доги.

Он ненавидел вылазки с семьей, когда жена трахала мозг, а теперь праздновал каждую годовщину развода бутылкой пива или выходом в бар. И девка этим молчанием напоминала бывшую жену, когда та обижалась на какую-то хуйню и молча смотрела за дорогой.

— В Дерри проездом?

— Сестра умерла. Я приехала к ней, — Молли сказала это слишком легко потому, что уже знала это откуда-то и смирилась. Как вообще выглядела сестра? Наверное, также как и она сама только младше. — Как вы думаете, какой город дальше всех от Дерри?

— Понятия не имею. Новый Орлеан? Портленд, Орегон? Лос-Анджелес? Ебись он конем.

(Там жила бывшая жена с новым мужем в прошлом известным диджеем с радио)

Достаточно городов, которые далеки от этой клоаки. Но я сам с Конкорда и знаю эти земли от и до. Прародители занимались укладкой дорог во время кризиса и позже здесь обосновались. Помню я часто ездил в Манчестер со школьными экскурсиями…

И он стал рассказывать историю своей неинтересной серой жизни, которая была как у всех. Женился на подружке с колледжа, двое детей, неудачный брак, развод, смерть родителей, заработок на жизнь при помощи «баранки» и повторяющиеся пейзажи.

Молли слушала его краем уха, думая о тех, кто родился, прожил жизнь и умер в Дерри, а после стал доказывать, что существует какая-то вечность в этой жизни. Истории повторяются, когда ты мертв и погребен.

Необъятное и неощутимое время не останавливается и не позволяет изменить свой ход.

Сквозь приоткрытое на четверть окно врывался первый осенний холодок, приглашая начать все сначала. В подаренном забвении было что-то хорошее, например, Это. И под «Этим» понималось начало нового времени, лишенного какой-то неурядицы.

Никаких больше временных петель и долговых тюрем.

Молли дала себе слабину под конец года, решаясь, что в следующем все будет иначе. Она займется танцами, а после начнет преподавать хотя бы что-то. Или уйдет в розничную торговлю какой-нибудь парфюмерии или косметики. Продавщица звучит не так уж и постыдно.

Она подымет старые связи, отыщет телефонный номер папули Юстина, возможно, отправится в Париж и еще не раз напьется и перед каждым последующим шотом текилы будет театрально креститься, возводя глаза к небу, веселя окружающих, но в сердце что-то кольнет, напоминая о постыдном пробуждении на помойке.

Ригс не вспомнит ничего о Дерри в ближайшие двадцать семь лет. Не вспомнит ни одной половой связи, когда в первую неделю проживания в Новом Орлеане приобретет страховку, а на медицинском осмотре в гинекологическом кресле пожмет плечами на вопрос: «Было ли это изнасилование?»

Нет.

Наверное, нет.

Возможно, разум заблокировал это как нечто дурное. Такое же случается с жертвами изнасилования? Они забывают все кроме обезображенных страстью и увлеченных процессом лиц своих насильников.

Ей поставили бесплодие почти сразу, утешив, что это лечится. А еще много детей нуждаются в заботе и любви матери.

Молли было наплевать.

Бесплодие и бесплодие. Дети и дети. Нет и не надо.

Она просыпалась, задыхаясь от ночного кошмара, где был сам Дьявол и какие-то дети. Девочка без ноги знала ее имя и твердила куда-то вернуться. Но уже утром все отступало, и Молли лишь пожимала плечами на вопросы очередного любовника, которых она меняла с завидной частотой.

И будучи тридцатилетней или сорокалетней она не замечала признаков старения, надеясь, что ей будет подарена вечная молодость.

Раньше и дня не проходило, чтобы Молли Ригс не вспомнила своего отца бесчеловечно вырванного из жизни одиннадцатого сентября. Его светлый лик принялся стираться из памяти, когда ей перевалило за тридцать пять.

Она приезжала в Нью-Йорк, игнорируя штат Мэн на карте и в электронных табло международных аэропортов, и думала о том, что когда-то этот город — Большое яблоко — был ее домом.

Мемориал больше не нес того сакрального смысла как раньше. Молли отыскивала выбитое имя отца, вспоминала его живым и горько улыбалась, думая, о том, что он так многого не узнал в этой жизни. Она видела туристов, которые с задумчивыми физиономиями высчитывали, сколько лет прошло с 9/11, а еще матерей, что не позволяли детям касаться этих имен, словно холодный гранит мог быть живым и обидеться на такое отношение к себе. Для этих случайных людей жертвы были теми же случайными людьми, которым не повезло оказаться не в том месте. Но для нее этот мемориал был той тонкой материей, когда она не видела и не слышала отца, но чувствовала его присутствие здесь, в Нью-Йорке.

Когда-то здесь жил не совсем везучий Юстин, сбежавший из Сербии к лучшей жизни.

Они увиделись в тот же год, когда Молли перебралась в Новый Орлеан. Он постарел, прибавил седины (если это еще было возможным) и пигментных пятен на лице, но сразу узнал ее.

« — Думал, что ты забыла старика.

— Ну что ты! Никогда »

Его акцент никуда не исчез, как и та отцовская доброта во взгляде, мягкость рук и нрава. Его жена все также не знала английского, чтобы поддержать беседу и лишь изредка вставляла отдельные фразы, не вписывающиеся в контекст разговора, и одаривала улыбкой. Не такой теплой и ничуть не материнской.

Юстин умер от рака легких через пару месяцев, породив в Молли страх и уверенность, что она умрет от того же заболевания. Его жена вернулась на родину не в силах поддерживать прежний уклад и купить рулон туалетной бумаги без помощи других. Ригс попросила ее писать ей хоть на ломанном английском, хоть на сербском языке. Даже купила пачку марок, чтобы та не тратилась на купоны и не обменивала их на почтовые марки.

Но так и не получила ни одного письма.

Она занялась танцами в Новом Орлеане, чувствуя себя немного далекой от современных течений, и планировала больше уделять времени собственной растяжке. У нее были планы открыть свою студию к тридцати.

Будто бы это не она еще год назад продавала все на своем пути, чтобы закрыть долг и собиралась воровать, чтобы не платить, не она билась за сраный доллар, чтобы после победоносно вскинуть рукой со злосчастной ценной бумажкой.

Все это было с кем-то другим, в другом мире, далеком от ее настоящего.

У нее появлялись деньги точно из воздуха или если бы росло денежное дерево с настоящими купюрами на ветках. Молли могла тратить сколько угодно и у нее всегда оставалась припрятанная сумма или же быстро возвращалась в руки.

Она могла купить себе любое платье, любой фасон, любой брючный костюм и вообще расширить гардеробную из одного шкафа до целой комнаты. У нее была двуспальная кровать со всеми прилагающими, а не матрас на холодном полу.

Молли помнила, как изменила собственный гардероб подобающе человеку, который может позволить себе многое. Если не все при большом желании. Как училась ходить в той одежде, в которой нельзя присесть на корточки, светя нижнем бельем, и отучалась харкать себе под ноги, когда надевала кожаные сапоги по цене ее долга за медицинские услуги оказанные сестре.

Ригс боялась стареть. Этот страх пришел в тридцать пять, когда она проснулась с ощущением того, что прожила уже на пять лет больше, чем планировала в двадцать, ставя негласное условие умирать на пороге тридцати. Она могла часами смотреть в собственное отражение, касаться линий лица на зеркальной поверхности и бояться того, как все это станет иным. Сократиться выработка коллагена и в один день проступят все морщины. На лбу, под глазами, носогубные складки, впадут щеки и поредеют осветленные волосы.

Она говорила, что ей меньше тридцати. Двадцать восемь, двадцать девять. Или чуть меньше.

С тридцати шести пришла в голову идея проверяться на наличие онкологических заболеваний. Уж они-то точно должны появиться как напоминание о прошлой жизни! Но ей говорили, что она здорова, а все что имелось — незначительно.

Молли казалось, что они все врут ей и перед каждым обследованием представляла, что сейчас ее похлопают по плечу и достанут планшет для записи истории болезни. Или обнадежат, но вначале обязательно скажут, что у нее рак. Молочной железы, головного мозга, костей, легких, желудка, кишечника. Да чего угодно! Это не имело значение.

И последним в списке, но не по значимости стал страх потерять внимание. Она была уверена в юности и молодости, что все женщины по достижению какого-то возраста теряют интерес к любому виду отношений, превращаются в наседок и достопочтенных матрон.

Но в сорок Молли с тем же азартом продолжала свой разгульный образ жизни, выбирая новых любовников и любовниц, которые были не похожи друг на друга. Это были девушки младше и старше, рыжие, блондинки, шатенки, покрытые веснушками и куколки с фарфоровой кожей.

Это были мужчины, призрачно напоминающие Юстина или первого парня, какого-то цыгана и француза, испанцы и выходцы из Германии, вчерашние студенты, модельеры, художники, отцы ее учениц или их старшие братья. Она готова была платить за час утех, надеть на себя любые ремни или перья, не стыдясь и получая весь букет любви.

Один из них даже был готов жениться на ней, пока не сказал, что она — мерзость. Кто-то так уже называл ее раньше. Грязной крысой подъедающей объедки и вылезшей прямиком из водостока.

В сорок пять Молли проснулась с мыслью о писателе Уильяме Денбро. Он еще был жив, но был уже глубоким старцем, который был старше ее на целых шестнадцать или семнадцать лет.

Сейчас все, кто был старше на пару лет, казались стариками волочащими бремя жизни.

Ригс не читала ни одной его книги, да и вообще не понятия не имела, где могла слышать о нем. Его жена умерла еще лет десять назад от рака груди, подкинув спустя годы новую почву для размышлений и выискивания симптомов онкологии.

Она купила его «Черную стремнину» на eBay чрезвычайно гордясь собой, что ей удалось отыскать бумажную книгу с автографом, которую кому-то было неудобно держать на полках. Издание нулевых с портретом автора на обложке и кратким описанием с сопутствующими лозунгами «Бестселлер по версии The New York Times». Молли была уверена, что если сложить весь список бестселлеров газетенки, то в нем найдется место и туалетной бумаге с описанием состава и инструкцией по применению. Парочка журналистских сук даже припишут драматизм и броское сходство с реальной жизнью.

Ригс нашла эту книгу бесполезной и не стоящей своих денег.

Она купила вторую и третью книгу, прочитывая их в свободное время, за завтраком или перед сном, иногда, забывая о раннем пробуждении.

Какая же это была редкостная поебота. Молли постепенно скупила половину написанных книг, удивляясь тому, что тратит на это деньги, но иногда ловя себя на мысли, что просто бегает глазами по строчкам, не улавливая информацию и представляя автора.

«Жаль, что у него не стоит сейчас. У мужчин появляются проблемы с потенцией с возрастом»

Она посмотрела несколько ранних интервью, где молодой автор, переполненный харизмой и уверенностью в себе, говорил о новом романе и о том, что занят адаптацией сценария. Удивительно, что у него нет золотой статуэтке «Оскара». Где ее глаза были раньше, когда она пропустила очередного красивого мужчину? Ах, да. У него была своя актриса, которую спустя годы сочли второсортной и бездарной.

Молли лишь на последней купленной книге обратила внимание на небольшую аннотацию «Об Авторе», где черные буквы похожие на червяки сложились в Дерри.

Боже.

Она захлопнула книгу, так и не прочитав ее, решив, что это было слишком, отправила свою коллекцию в коробку и подальше с глаз, чувствуя, как ее предал Билл Денбро лишь тем, что родился в Дерри, прожил жизнь не в Дерри и собирался умирать в Англии. Настоящей Англии, а не Новой, оставив город без своего героя, обогнавшего дьявола, но догнавшего время.

Он стукнул кулаком об стол, крича, что призрак вновь пришел.

«… в моих снах ты истекая кровью плача возвращаешься из плавания по автострадам сквозь Американскую пустыню к дверям моей обители в Западной ночи..»

— Аллен Гинзберг «Вопль»

__________________________________________

* — Своеобразная игра слов ‚New Haven‘ и ‚Heaven‘.

Heaven — небо, а также как значение места, где живут ангелы, Боги и куда попадают все безгрешные.

Комментарий к XXVI

Большое спасибо всем, кто оставлял свой отклик. Ваши невероятные слова во многом помогли ускорить работу.

========== XXVII ==========

«Скворцы знают твое настоящее имя»

Декабрьский ветер пронизывал насквозь. Забирался под полы распахнутого черного пальто широкий пояс, которого касался земли, когда девушка наклонялась к фургону за очередной коробкой. Водитель отошел отлить и пропустить чашку кофе в ближайшем кафе перед дорогой, оставив в распоряжении добрый час, чтобы отгрузить все необходимое.

Ей приходилось впервые бывать в когда-то известной Новой Англии и сталкиваться лицом к лицу с бесснежными морозами, от которых твердела земля. Дорога была тяжелой, хотя бы из-за того, что какую-то часть пути приходилось ехать, опираясь на дорожные знаки по обеим сторонам трассы, а не уповать механическому голосу навигатора, чтобы не побеспокоить свою спутницу по чьей инициативе она сейчас находилась здесь, а не бегала по городу в поисках какой-нибудь ерунды перед сочельником.

За это девушка была отчасти благодарна. Она безнаказанно с уведомлением и последующим разрешением отца и матери прогуляла два школьных дня, ссылаясь на то, что она — выпускница и на ее присутствие уже мало кто надеется из преподавателей.

Мать дала согласие, не раздумывая, готовясь к очередному балетному сезону, отец был занят, а старший брат проводил каникулы в Принстоне.

Очередная коробка, заполненная дорогими туфлями, обернутыми в бумагу, точно были хрустальными, полетела на землю с грохотом, отчего девушка поежилась и покосилась в сторону автомобиля неподалеку. Кажется, не заметила. И хорошо.

Она закурила сигарету, позаимствованную из кармана Наны, и осмотрелась по сторонам. С недавних пор это считалось нежилым кварталом (так было сказано в интернете) с домами под сдачу. Последние жильцы из дома напротив умерли пару лет назад, и теперь никому не хотелось связываться с безлюдной территорией, когда центр активно застраивался.

Обнаженные деревья, заросшие лужайки с кусками выжженной сухой травы и земля. Ржавые почтовые ящики и таблички «Продается».

Штат Мэн, крошечный Дерри даже ненанесенный на карту, а лишь затерявшийся в сносках литеры «Д».

Девушка крепко затянулась в последний раз, отбрасывая окурок в сторону соседского участка, используя возможность, когда никому не будет дела до маленького акта хулиганства. Она оценила количество работы, которое сократилось до пары коробок. Одна из них была заполнена книгами. Уильям Денбро.

Нана гордилась последнее время своей коллекцией и перечитывала их, отмечая какие-то фрагменты, и не подпускала никого к ним, сказав, что это ее сокровище.

Несколько книг она бросила на заднее сидение автомобиля и даже сейчас перечитывала одну из них. Кажется, она называлась «Черная стремнина».

Она тоже пыталась прочесть одну из них по дороге в школе, но это было набором слов, который каким-то образом собрался в целую книгу. Да и сейчас почти никто не читал подобный жанр, называя его сказками и отправляли в корзину «туалетного чтива».

— Переезжаете?

Девушка вздрогнула от неожиданности и чуть не выронила коробку из рук.

— Блять, — она резко обернулась, натыкаясь взглядом на мужчину, что стоял позади и всматривался в опустевший кузов. — Вы меня испугали.

Запахнув пальто, девушка смерила взглядом незнакомца, который миролюбиво поднял обе руки вверх, извиняясь за собственную неосторожность и оправдываясь тем, что не собирался пугать, а просто решил посмотреть, что тут происходит.

В ней было что-то от нее. Возможно, этот тяжелый взгляд и нависшее веко, не умение начинать разговор и эти светлые волосы. Правда, жидкие и по плечи, но ухоженные и отливали несколько иначе в тусклых лучах декабрьского солнца. Она выглядела дороже и старше своих лет. Любила веселиться не меньше нее, но была человеком своего времени.

— Временная смена обстановки никому не повредит. Вы живете неподалеку?

Это прозвучало совсем как давно брошенная фраза: «Избавь меня от этого».

— А, да, — мужчина подошел ближе, и теперь она могла заметить, что за ухо у него заправлена сигарета, а глаза немного косят, что в принципе его не портило. — Я ваш ближайший сосед с Нейболт-стрит 29, если вам это о чем-то говорит.

Нейболт-стрит.

Она попыталась представить карту города Дерри и по памяти определить, где может быть Нейболт-стрит, но с трудом могла вспомнить, как нашла необходимую улицу, консультируя по телефону и водителя фургона. Кажется, это параллельная улица. Да, точно.

— Я город не знаю, но спасибо за полезную информацию, — (из вещей оставалась еще одна коробка с какими-то ценными вещами и сложенная инвалидная коляска, которой изначально не было в списке вещей), — Вы не представились.

Как иронична судьба, а истории очень любят повторяться. Говорят, что колесо Сансары не перехитришь. И приблизишься к финалу, которого избежал в прошлый раз.

Мужчина участливо помог вытащить инвалидную коляску и отряхнул руки в черных кожаных перчатках как после длительной пыльной работы и как-то странно улыбнулся, будто бы вспомнил что-то забавное, что могло рассмешить даже в самую неподходящую ситуацию.

Она переняла его улыбку не в силах не ответить.

— Вы тоже, — подметил он, подмигивая, и достал сигарету из-за уха, протягивая в знак знакомства. — Я — Роберт, Роберт Грей, но также известен как Боб Грей.

Кажется, в школе ее одноклассника звали Роберт, а соседскую собаку Боб и эти два факта ее невероятно веселили. Однажды она засмеялась, когда узнала про Роберта Кеннеди, которого звали Бобби, и представила какого это быть соседской псиной и братом президента штатов одновременно.

— Джейн, — девушка забрала протянутую сигарету, сопровождая это действие кивком благодарности. — Просто Джейн.

Джейн ненавидела называть свою настоящую фамилию, но за год так и не привыкла представляться чужой, которую примеряла не один год раньше. Со старой фамилией было куда хуже. Зачастую все вспоминали ее знаменитую мать, спрашивали, а когда же младшее поколение сможет сразить своими балетными познаниями и зажжется новой звездой на сцене. Хизер оставила длинный шлейф хорошей репутации, которую сложно будет запятнать.

— Любишь цирк, Джейн?

Этот вопрос прозвучал равнозначно вопросу, верила ли она в Бога. Джейн покосилась на машину стоящую неподалеку и пожала плечами. В такие моменты ей однозначно не хватало умения язвить и отбивать у собеседника желание продолжать разговор. Цирк — что-то из пережитков прошлого, о котором она слышала, но куда никогда не ходила, как и на оперу, которая осталась развлечением для богачей. Как и балет, который она любила и ненавидела всей душой.

— Тогда, что на счет фокуса? — не дожидаясь ответа, он поднес мизинец к концу сигареты. Бумажная оболочка вспыхнула.

Маленькая искорка перескочила на фитиль жизни в ее глазах. Она почти захлопала в ладоши все еще, полагая, что это какое-то волшебство.

— Вау! — Джейн рассчитывала на фокус с монеткой, оторванным пальцем или зажигалкой из носа или уха. — Блеск! А еще сможешь показать…

Она не успела договорить, как раздался сигнал автомобиля. Они сошлись на том, что через каждые пятнадцать минут она будет сигналить ей, напоминая, что водитель может скоро вернуться и запросить за простой.

А еще у нее самолет в половину четвертого утра и такси прибудет аккурат в полночь или в половину двенадцатого, чтобы довезти ее до Бангора, а потом предстоит провести какое-то время с семьей без возможности сбежать в нужный момент.

— Слушайте, мне пора, — в извиняющемся тоне сообщила она, втаптывая когда-то столбик пепла в землю, предварительно сброшенного щелчком с тлеющей сигареты. — Нана уже заждалась меня.

— Нана?

— Ну, я ее так называю. Она не моя бабушка, конечно,* но это не отменяет того факта, что я так обращаюсь к ней. Правда, она ненавидит это, но звать по имени как-то странно, — (при незнакомцах), — Тем более я считаю ее своей бабушкой так, что все в порядке.Она сделала слишком много для нашей семьи.

В этом была доля правды.

Так раньше говорила мать, когда ссылала ее на пару недель жить отдельно. Джейн бунтовала, топала ногами и всхлипывала, что хочет провести это время с матерью, а не с женщиной, которая даже не ее бабушка, пусть иногда и хорошо относится к ней. Поддаваясь воспоминаниям о детстве, она помнила только ее и отрывками старшего брата, который вечно все портил. Нана провела с ней достаточно времени, чтобы успеть нахвататься всевозможных выражений, колких фразочек, которые с годами стали неотъемлемой частью собственного образа наравне со страстью к сигаретам «Лаки-Страйк» и склонностью к пессимизму.

Джейн прикоснулась к кожаной спинке инвалидного кресла, сдерживаясь, чтобы не отпрянуть, как если бы ее ударило током.

Это была недорогая портативная модель, которая появилась, наверное, лет пятьдесят назад и напоминала марсианский вездеход. Прикованные к креслам чаще отдавали предпочтение моделям с электроприводом, но она отказалась. Сказала, что это не про нее, а еще то, что она будет танцевать, если захочет хоть до девяноста.

С этим, конечно, погорячилась и иной раз ее старческие руки дрожали, когда она опиралась на трость. Всему виной возраст.

Джейн каждый раз ощущала приближение смерти, смотря на морщинистое женское лицо, и чувствовала страх того, что однажды и ей суждено проснуться старой телом, но жаждущей жизни душой и нагрянут нежданные воспоминания о годах ушедшей молодости, побуждающие гоняться за нелепыми призраками прошлого.

Лучше не думать об этом. Хизер говорит, что это приближение старческого маразма, когда начинает казаться что-то из религиозных сказок, а в худшем случае, ходишь под себя, забываешь поесть или измазываешь стены дерьмом.

— Вам помочь? — он почти поравнялся с ней, и это показалось слишком навязчивым вниманием со стороны незнакомца, а возможно, она сама была не в настроении, чтобы источать дружелюбие к окружающему миру. Сам город навевал какую-то тоску. — Я — социальный работник и это моя обязанность.

Джейн хмуро посмотрела на него, желая придраться к мелочи, которая служила отталкивающей, но не могла найти ни одной зацепки. К черту.

— Спасибо, конечно, но у нас все есть, — она выделила голосом «нас», стараясь показать то, что это не просто одинокая старушка, которую можно попытаться обмануть и уйти безнаказанным. — Доебщиков никто не любит, а вас пошлют сразу. Даже с благими намерениями. Но, — Джейн остановилась, чувствуя, как колесо инвалидного кресла соприкоснулось с мелким камушком на дороге. — Вы не оставите свой номер? Я хочу знать, что с ней будет все в порядке.

Грей протянул ей смартфон последней модели, который она видела в кубе на Пятой Авеню (Дерек сказал, что на такую модель сосать и сосать), пропуская мысль о том, что должно быть социальные работники зарабатывают достаточно даже в подобной дыре, а ее новый знакомый сломал кому-нибудь ребро, пробегая в «Черную пятницу».

— Как вы сказали? — Роберт наклонился к ней чуть ниже, подняв воротник своего пальто, когда Джейн ударила ладонью по багажнику автомобиля. — Как ее зовут на самом деле?

Она нахмурила светлые брови, потеряв суть, словно их прошлый разговор был вечность назад. Ах, да. Нана.

— Молли, — имя прозвучало как-то не так. –Мисс Молли Ригс.

Говорят, что надо жалеть женщину, которая так и не вышла замуж за свою долгую жизнь.

***

— Пиздец, — прозвучал многозначительный вердикт Джейн, решившей осмотреть дом, начиная с кухни и заканчивая комнатами. — Ты серьезно решила жить здесь? Здесь?

Молли хмыкнула себе под нос, не отрывая взгляд от серости, затянувшей Дерри. Она стояла у окна, прислонившись к холодному стеклу лбом, справляясь с приступами ностальгии и в тайне надеясь, что скоро все закончится. Молодой голос приводил в чувство и словно повторял позабытые фрагменты вновь и вновь.

— Может, все-таки хватит прошлого? На худой конец и в этой щели в заднице Америки можно отыскать гостиницу, а после первым рейсом до дома.

Джейн не унималась как когда-то сама Ригс. Она хотела прервать ее пылкую речь обо всех плюсах гостиницы банальной, но очень правдивой фразой: Я уже дома.

Здесь все было прежним.

Молли казалось, что на кухне тлела сигарета в чужих руках, а она сама перемещалась из комнаты в комнату, припрятав за спиной топор, который должно быть уже сгнил. И пыль кружила в воздухе, словно в вальсе как в «Розе и короне» или еще где-либо.

Матрас все еще был на грязном полу. А занавески, изрядно поеденные молью или временем, говорили о старой хозяйке, которая хотела облагородить все, что могло придать уют. В своем последнем пристанище Молли ничего не делала. За нее работу выполнял дизайнер, который предложил вариант какого-то сраного Версаля, где не хватало только слуг, и мастерски воплотил это в жизнь, придав жилищу искусный и одновременно искусственный внешний вид.

Но в Дерри все было иначе.

Те же зеркала, где отражения раньше были моложе, а еще неизменные пыль, грязь, ветхость.

Другими словами — старость.

— Как ты думаешь, кто здесь жил, кроме бомжей? — Джейн отчасти успокоилась, заметив, что на ее выпады нет никакой реакции, брезгливо присела на край стола, собрав всю пыль со столешницы. — Ты же знала этот город раньше. Дерри твоего детства, блять.

Мать бы уже пригрозила прикусить язык и подбирать выражения, а отец дополнил, что эта черта не красит девушку. Дерек — блудный бойфренд, планирующий поступление стипендии и грантов от Джульярдской школы порицал невежеством. При такой-то, блять, невъебенной семье, в частности матери.

— Все кто жил здесь — мертвы, — Молли развернулась (хотелось, как и раньше на каблуках, но сейчас все движения были не так быстры еще и от трости, на которую приходилось опираться в последний месяц), посматривая на старый холодильник, предусмотрительно отключенный от сети. Кажется, там должны были сохнуть старые рисунки, если она их не переложила или не уничтожила.

— Смотри-ка, — Джейн вынула из кармана пальто сигарету, печалясь, что зажигалка осталась где-то в квартире любовника (парня, с которым она несколько раз изменила Дереку, исходя из собственной глупости), а включать машину ради прикуривателя показалось неразумным. Жаль, что этого сраного фокусника не было поблизости. — Кто заговорил. Я уж подумала, что ты там подохла от захлестнувших воспоминаний.

Это были не пробелы в воспитании.

Все, что Молли окрестила после «лютым пиздецом» началось к пятидесяти, когда она зареклась меньше думать о Дерри и штате Мэн, будто бы те никогда и не существовали. Выдуманный призрачный город, который если и существовал, то давно забыт. Боже, пусть все о нем позабудут!

Ей потребовалось двадцать семь лет, чтобы вся картинка, которая и раньше являлась во снах, сложилась воедино, обезображенная и леденящая в жилах кровь. Утром причудливая фантазия рассеивалась как туман за окном, хоть вычеркивай ночи или перепрыгивай по часовым поясам как по гладким камушкам в надежде не застать ночь.

Она вернулась к Биллу Денбро, вспоминая, что его имя ей нашептала не метель за окном и не радиоприемник в автомобиле, а тот, кто порождалэти кошмары, кто сам служил ночным ужасом.

Молли искала по ночам номер агента Уильяма Денбро или его самого в социальных сетях, но тот вел затворническую жизнь, переехав после шестидесяти пяти из Лондона в Шеффилд, графство Йоркшир. Ригс забрасывала электронную почту для поклонников, надеясь, что хоть одно, мать его, письмо дойдет до получателя, пока она окончательно не свихнется.

Барбара — особа лет тридцати пяти стала его агентом, когда ей только исполнилось двадцать один, вытеснив прежнюю женщину из его сердца. Он сам позже так сказал, что начал с ней сотрудничать, надеясь, вновь почувствовать себя моложе, чем он был в тот момент. Денбро добавил под конец, что Молли не понять, но та как никто другой знала, что такое таскаться по койкам вчерашних выпускников, чтобы почувствовать огненный задор юности.

Когда ей удалось найти контактные данные под видом журналистки жаждущей поговорить с тем, кто оставил наследие в этом жанре (пылящееся у нее на полках и снятое с производства в Америке), она задала всего один вопрос, положивший начало череды длительных ночных звонков.

Молли не решалась включить видео связь, предпочитая довольствоваться мужским хриплым голосом из темноты ночи, когда тело пораженное дрожью не успокаивалось после пары выкуренных сигарет.

Билл говорил медленно и очень четко, выделяя голосом каждое слово в своем рассказе о том, как он и его «Клуб Неудачников» пытались размазать Оно по стенке. Иногда он замолкал, погружаясь в воспоминания об утерянных годах, иногда усмехался каким-то шуткам, которые были понятны и смешны ему одному, а порой отключал звук, не прерывая звонка, и Молли сделала вывод, что он плачет.

За считанные недели она косвенно была знакома со Стогом,

Балаболом, Бев Марш, Стэнли, астматиком Эдди и чернокожим парнем с фермы (к сожалению, Денбро так и не вспомнил его имени). Он рассказал о своем брате Джорджи, который пропал, когда мать играла на пианино «К Элизе».

Молли рассказала о Джейн. О своей младшей и непутевой Джейн, которая так и не повзрослела, но осталась любящей матерью в ее представлении. Она говорила не так много как Денбро, не могла похвастаться тем, как собиралась размазать Оно по стенке или как устраивала соревнования «кто громче отрыгнет» или решилась на дымовую яму, чтобы узнать скрытое от людского глаза прошлое.

Ригс решилась на видео звонок, когда осталась обнаженной от большинства своих секретов.

— Я думал, что вы моложе, — немного печально произнес Билл, являя и себя, не видя веской причины скрываться более во тьме.

— Могу сказать то же самое о вас, — она закурила, вспоминая того юношу с интервью и его жену, о которой они никогда не говорили. — На заднем форзаце книг вы куда привлекательней.

— Вы хотели сказать на обложке?

— Не наплевать ли?

— У вас ведь тоже нет детей, — не то вопрос, не то констатация печального для кого-то факта, — Не любите детей?

— У вас я тоже ораву молокососов не вижу, — игнорируя «тоже» съязвила Молли, вспоминая о старом диагнозе, который был только на руку. — Мне они ни к чему были.

— Мы пробовали с Одрой. Тщетно пробовали. Но нам сказали, что у нее рак шейки матки, а умерла она от рака молочной железы. Иногда мне кажется, что наше желание.… Нет, МОЕ желание мщения за Джорджа что-то нарушило в мировом балансе или как это называется сейчас в мире седовласых профессоров? Мы тогда обогнали дьявола, но его же нельзя обогнать, верно? Какая-то временная петля или то, что могло нас отдалить друг от друга (как вы говорили) заставило ее отдаться нам всем.

Откровенность за откровенность.

— Я всю жизнь только и делала, что тешила свое самолюбие и сношалась со всем, что дышит и двигается, если оно было не против вставить. Мне сказали, что там какие-то повреждения не то влагалища, не то матки. Я уже не помню.Они подумали, что кто-то засунул мне в пизду кусок ржавого трубы и спрашивали про изнасилование. А я не помнила и глупо улыбалась, как если бы сидела на тесте по химии и не знала правильного ответа, а учитель поймал меня на списывании.

— Только не говорите, что вы с ним кончали.

Она растянула губы в описанной гримасе, но теперь не считала нужным назвать правильный ответ. Как если бы Заика Билл стоял у доски, пока преподаватель готовился бы отправить его к директору из-за непонимания химических реакций, а не то хорошистка, не то лживая подсасывающая и подлизывающая учителям отличница, забавлялась тем, что не подсказывала верный ответ, используя прирожденный талант лицедейства.

Будто два старых любовника, которые встретились и не могли наговориться, выливая из ночи в ночь одно и то же, надеясь, что темы никогда не закончатся. И каждый чувствовал, как потерял годы жизни на погоню за собственным успехом, бесчисленные лавры, деньги.

«Вижу, вы ученей меня»

Они были бы рады прожить во лжи, тыкаясь подобно слепым котятам в поиске груди жизненных перспектив, а после бы умерли от голода, онкологии или старости. Блудные брат и сестра, дети многострадальной земли штата Мэн. Адам и Ева, прильнувшие губами к запрещенному познанию, отравленному плоду.

— Я думаю, что нам помог Черепаха, — поделился он наблюдением, рассматривая под лупой марку. Пинцет дрожал в пожилых руках. — Может у него миссия такая? Помогать тем, кто смог выжить после встречи с Оно и не умереть в муках сумасшедшего дома как Г… Генри Бауэрс. Он убил своего отца ножом (ох, ебать), а жил по соседству с Майком или Марком. Да, тот чернокожий парень, который был в нашем «Клубе».

— Та, что выблевала эту вселенную? — она пробовала вязать, а точнее училась держать эти ебаные спицы в руках. Хизер сказала, что это помогало ее матери успокоиться, но Молли лишь бесилась, когда спица била ее по локтям. Хоть, по словам той же треклятой Хизер это невозможно. — Знаешь, когда-то в молодости я вытирала кладбищенскую грязь, насыпавшуюся с чужих ботинок, в приемной юридической конторы Дерри, — (Да, там есть контора, Билл, а ты просто давно не был в городе своего детства), — А теперь, блять, сколько не трать, а все равно деньги есть. Я не жалуюсь, ты не подумай, и не собираюсь помогать страждущими. Мне все до пизды. Той великой пизды, из которой мы все родом.

— Знаешь, — Билл был каким-то серьезным, когда начал это говорить, словно решил повторить свою историю. — Может, стоит снова размазать Оно по стенке? Я вспомнил утром Ритуал Чудь.

Рассудка лишился, старик?

— А разве в этом будет смысл? — Молли выглядела помятой и достала ноутбук вслепую из-под кровати, когда звонок раздался в тишине. Она даже не спросила, что такое Чудь. Ей хватило того известия, что Оно — Паучиха (со слов ебанувшегося Денбро) и это его форма, приближенная к нашему, человеческому восприятию.

— Да, никакого, но я тут подумал, — он снова стал серьезным, и его лицо выглядело желтым и болезненным в свете настольной лампы. — Я тут узнал, Молли, что почти весь наш клуб мертв. А я ведь жил с уверенностью, что их жизнь ничем не хуже моей.

(Соболезную?)

Стог оказывается архитектор и еще жив, как и Ричи Балабол, который вроде бы в Лос-Анджелесе и если верить интервью, то «прогревает старческие кости и готовится жариться в аду». А Бев, помнишь, Молли, Бев Марш? Ее убил собственный муж, и она умерла как Беверли Роган. Не знал, что она была дизайнером. Феминистка и лучшая подруга Кей Макколл все еще пытается доказать, что это было убийство, а не несчастный случай. Ты знала о компании автомобилей в аренду Каспбарка для знаменитостей? Он умер всего пару лет назад от сердечного приступа. Я ничего из этого не знал, Молли Ригс. Надеюсь, что Майк или Марк еще жив. А Стэн Урис… Он почти Джералд, мать его, О’Хара в своей сраной Атланте, если бы тот был евреем, а не ирландцем, но скончался по естественным причинам, оставив неплохой бизнес о котором говорят. Ты хочешь умереть по естественным причинам?

Последние слова он произнес едва уловимым шепотом, перегнувшись ближе к камере, надеясь, что она впитала каждое его слово. Денбро закончил пылкую речь устало откинулся на спинку офисного кресла, а Молли почувствовала себя в чужих слюнях, будто бы их разделяло не шесть с половиной часов на самолете и океан, а пара дюймов. Ригс прикусила губу, подбирая слова, которые бы подошли им обоим.

— Я не хочу затеряться в мертвых огнях.

Боже, да позволь же ты умереть от чего угодно! Рак, сифилис, СПИД, сердечный приступ, пневмония. От чужой, но родной руки, у обладателя которой бьется сердце (такое же, как и у нас!) и реки артерий. Пусть это будет быстрая и безболезненная смерть, как у всех людей, что умирали веками напролет.

Только не мертвые огни. Не то место, где не отыскать покоя, оказавшись вечным сгустком энергии в метавселенной.

Если, конечно, у нас у всех не единый конец.

Они оба боялись этого. Она боялась снова оказаться в той иллюзии цирка, а он там, где уже был когда-то. В той материи, плоскости, времени, вселенной, животном супе времен? Как писатель Уильям был ни на что не годен.

(Никогда больше не пишите Ваши книги)

— Я тоже, Молли, я тоже.

***

Джейн хлопнула ладонью по колену, победоносно взмахивая рукой с зажатым смартфоном.

— Я заказала нам пиццу и тебе минимальный набор не скоропортящейся еды, чтоб ты тут с голоду не подохла. Можешь гордиться своей мамочкой, — она засмеялась собственной шутке, стряхивая свободной рукой невидимую пыль с плеча.

В помещении было достаточно света из-за той доброй дюжины свечек с различными запахами и нескольких светильников, которые были собраны ею для Наны. Джейн догадывалась, что Молли не возьмет с собой ничего действительно необходимого и уютного, а предпочтет набрать откровенного мусора, жаждущего антикварного магазина.

— Тебе нужно будет поспать перед приездом такси. Иначе завтра будешь чувствовать себя разбитой.

Несвойственное проявление доброты и заботы, будто бы Молли на самом деле было не все равно. С годами она стала слишком сентиментальной.

— Оу, Нана, ты становишься душенькой!

— Если бы не моя врожденная скупость, то я бы избила тебя этой ебаной палкой до посинения, чтоб потом еще неделю не могла сидеть.

Джейн усмехнулась под нос, рассматривая темноту за окном, в надежде, что скоро прибудет мальчишка-курьер.

Нана.

Молли ненавидела это прозвище. Оно было самым отвратительным из всех, которые приходились на ее душу. Лучше уж быть крысой, чем Наной. Она ей не ровня. И не родня.

Все началось с обычной руки помощи, когда Молли решилась помочь одной из девочек, обучавшейся под руководством ее коллег. Ригс было тридцать, и она тратила все свободное на свою школу, где были все популярные на тот момент танцевальные направления. Сама она все еще занималась растяжкой и училась танцевать на каблуках. Не из-за карьеры.

Анастазия, которую все упорно звали Анастейшей, а она сама предпочитала вариант Хизер была ее собственным проектом. Почти что Галатеей, талантливой детской тенью самой Молли, которая собиралась все забросить из-за ультиматума родителей и навязанного стремления выучиться на политолога.

Ригс со своим врожденным упорством и нацеленная на результат была готова оплатить любое учение, чтобы почувствовать себя создателем. Созданная чтобы создавать, она победила и здесь с какой-то легкостью, которая перестала радовать довольно быстро, но Хизер оставалась лучшей.

Лучшей Одиллией, лучшей Одеттой, лучшей Жизель, лучшей Кларой.

Хизер называла ее матерью.

А Молли посещая выступления, заламывала пальцы и превращала программку в горстку порванных бумажек. Хизер считали совершенством, идеальной балериной, которая достойна была большего. Всегда большего.

Ее фигуру, ее идеальные фуэте, которые она могла докрутить до тридцати пяти, не покидая «почтовой марки», мягкую улыбку и шелк волос, который умудрялись замечать и чувствовать те, кому предначертано восседать на галерках.

Хизер была предназначена для сцены и только для нее, а в простом быту, жизненных трудностях, общении с социумом, который не был заполнен балетмейстерами или балеринами она никогда не сталкивалась.

Вышла замуж, родила двоих детей (вопреки убеждениям Молли, что это не самое лучшее решение на вершине славы) и была счастлива, оставив их на нянек. Не идеальный, но хороший муж-француз, который предпочитал заниматься семейным делом и продвижением сетевого бизнеса, который почему-то вновь оказался на пике популярности.

Молли тогда никак не проявляла себя в качестве няньки. Ей тогда и пятидесяти не было, чтобы тратить себя на чужого ребенка, а тем более мальчика, которому она понятия не имела, что можно сказать.

Она дарила ему какие-то развивающие наборы по совету продавщиц в детских отделах, как это делают дальние родственники, и предпочитала находиться в тени, не приставая с поцелуями и объятиями.

И Джексон был благодарен ей за это.

Истории стали повторяться, когда Хизер родила девочку и попросила у Молли совета по поводу имени, считая, что давать ребенку какое-нибудь особенное имя — наказание.

« — Я хочу назвать ее как-то просто и по-американски, чтобы больше не было никакой Анастазии.

— Джейн. Назови ее Джейн. Английское имя»

Девочка была другой. Эта Джейн была почти как сама Молли, когда ей было пять.

Своенравная. Упорство и грубость к ней пришли чуть позже.

Иной раз ее поступки оправдывали недостатком материнской любви и внимания, но Молли считала, что ей не хватало ремня. Джейн была милой девочкой лет так до четырех, когда не слезала с колен женщины, которую позже назовет Наной, но что-то в ней испортилось.

Дьявол вселился.

Она возвращалась со ссадинами на руках и щеках, грезила подсыпать стекла конкуренткам в пуанты и начала критиковать собственную мать, называя ту слишком неповоротливой для примы. Джейн не была обижена жизнью, обделена, не осиротела в шесть или двадцать.

Родители делали для нее слишком много, чтобы та смогла когда-то перенять «корону» матери в балете и стать лучшей, но она уходила в дебри своенравия. Молли не учила ее напиваться до посинения, курить травку и говорить, что когда-нибудь она порвет свидетельство о рождении, чтобы только не знать свою мать. Ригс было страшно, будто бы это было ее собственное отродье, возненавидевшее ее за пороки.

Но Джейн не чаяла души в своей Нане, выбрав ее единственным кумиром.

В юном создании Ригс видела свои проступки со стороны. Грязь случайных быстрых связей, порочность, циничность, тщеславность, эгоизм. Подбирай любой синоним и это будет часть другой Джейн, которая в шестнадцать лет перед получением прав решила изменить фамилию, надавив на родственников.

Она вбежала к ней в каком-то неопрятном тряпье, которое сплошь пропиталось травкой, и прыгнула на кремовый диван в грязных ботинках. Джейн еле сдерживала приступ гогота, но старалась не обнажать зубы и брекеты, затаив обиду, что отец предпочел обычные металлические, сэкономив на ней и лингвальной брекет-системе.

— Всегда ненавидела свою фамилию, — сдавшись под раздражительным взглядом, пробубнила она, протягивая недавно полученное водительское удостоверение на новое имя. — Никто теперь не сравнит меня с ней. Я — не она.

Так появилась очередная Джейн Ригс, подавшая единственный урок своему идейному вдохновителю.

Благими намерениями вымощена дорога в ад.

***

— Когда я лежу на полу, то мне кажется, что сейчас вечеринка у Дерека, — подметила Джейн, устроившись на матрасе в старой комнате Молли.

В помещении было чертовски холодно и сыро, отчего Джейн предпочла остаться в верхней одежде. Молли оставила свое пальто на стуле, решив, что так все напоминает ей прошлый интерьер.

Ей было необходимо вернуться в эту комнату.

Она лежала рядом, чувствуя, как тянет холодом с пола и легко застудить все, что возможно в этом аварийном здании. В двадцать мысли об этом не приходили в голову. Или не задерживались там.

Когда-то Молли лежала так рядом с Иззи, а еще когда-то рядом с Джейн в Куинси и рядом с Робертом Греем, который видел в ней пустоту и паразита. Теперь с ней была другая Джейн. Прекрасная и юная Джейн, унаследовавшая черты обоих родителей. Она смотрела в экран смартфона, набирая кому-то сообщения, и лукавая улыбка Будды играла на ее губах, а после, отложив гаджет в сторону, посмотрела на нее, пытаясь понять что-то в сумасбродном поступке пожилой женщины.

Молли коснулась жилистой прохладной рукой ее молодого лица как в слиянии прошлого и настоящего. Она ведь тоже когда-то была так красива, когда-то была юна и лежала на этой половине кровати, всматриваясь в окно.

Джейн закрыла глаза.

Некоторым нравится спать с молодыми девушками. Секс неизменен, но тот краткий миг между миром сновидений и явью рядом с кем-то, кто еще молод, имеет особую интимность, которая познается лишь позже.

Молли с трудом поднялась на ноги, надеясь, не наделать особого шума и прихрамывая, засеменила к порогу, стремясь к колючей тьме, подстерегающей ее.

Она слышала завывание ветра и сирены где-то вдали, а стоило повернуть голову и зацепиться взглядом за единственный горящий фонарь в конце улицы, можно было разглядеть поблескивающее серебро снега и те снежинки, что все еще стремились соприкоснуться с землей.

Ригс тяжело выдохнула, содрогаясь от холода, но всматриваясь в кромешную темноту, надеясь, как и раньше уловить краем глаза движение. Жаль, что сейчас те шавки померли и разложились, а их блохи переметнулись с мертвого на живое, но и они умерли.

Где-то над ухом раздался звон колокольчиков.

Она облизнула сухие губы, ощущая, как сама смерть часто задышала в затылок.

«Это же ты, Пеннивайз?»

Too long I roam in the night.

I’m coming back to his side, to put it right.

I’m coming home to wuthering, wuthering,

Wuthering Heights.

Слишком долго я скиталась по ночам.

Я возвращаюсь к нему, чтобы все исправить.

Я возвращаюсь в грозовой, грозовой,

Грозовой Перевал.

— Kate Bush ‘Wuthering Heights’

Комментарий к XXVII

* - Нана (Nana, Granny, Nanny (сленг)) - бабушка.

Некоторые фразы взяты непосредственно из книги Стивена Кинга “Оно”.

Несмотря на то, что события происходят в далеком будущем придумывать летающие автомобили или то, что мир изменится к лучшему/худшему я не сочла уместным.

========== XXVIII ==========

Taste me drink my soul, show me all the things that I

shouldn’t know, when there’s a new moon on the rise

I had everything, opportunities for eternity and I

could belong to the night

Попробуй меня, испей мою душу, покажи мне то,

Чего я никогда не должна была узнать, когда молодой месяц восходит,

У меня было всё, возможность жить вечно,

И я могла принадлежать ночи

— The Pretty Reckless — Make Me Wanna Die

— Боже, Молли, — Джейн быстро спустилась вниз по ступеням, накидывая на плечи пожилой женщины пальто. — Заболеть решила?

Она заметила ее отсутствие почти сразу, но думала, что та просто пошла в ванную (у стариков же часто недержание) или решила прикончить в одиночку остатки пиццы, но Нана мало того, что открыла дверь настежь, впуская ледяной воздух вовнутрь, так еще и сама предпочла выбраться в легкой одежде.

Джейн заприметила ее дрожащую фигуру и сразу же ринулась на помощь, решая, что это будет разумным решением. Она не хотела, чтобы Молли умерла. Ей было больше плевать на мать, отца и брата, но только не на Нану.

У Молли был какой-то безумный взгляд, когда она развернула ее к себе, набрасывая на плечи верхнюю одежду. Джейн растерла ее предплечья, надеясь, что это никакой не инфаркт или инсульт.

Надо попросить человека улыбнуться.

Она попыталась скорчить какую-то гримасу или самой выдавить улыбку, но Молли попятившись назад, выронила трость из рук (та упала с каким-то несвойственным дереву грохотом) и прислонила левую руку к виску.

— Молли! Молли, все хорошо? — Джейн чувствовала, что сейчас, блять, свихнется, если бабка не подаст каких-то признаков жизни и будет продолжать строить из себя умирающую лебедь. — Молли, пошли в дом, ты заболеешь. Идти не можешь? Я сейчас принесу кресло, если нужно. Молли!

Женщина отрицательно покачала головой, крепко зажмуриваясь, точно отгоняла какую-то навязчивую мысль и, переведя дыхание, выпрямилась с необычайной легкостью.

— Блядь, ты чего разоралась? — наконец, выдала Молли немного гнусавым голосом, запустив одну руку в карман пальто. — Вышла подышать свежим воздухом, а ты уже меня пугаешь тут до смерти. Что ты, что твоя мать любите устроить шум из ничего.

Лицо Джейн в одночасье стало серьезным, а от сравнения с родной матерью снова стало тошно и обидно. Как там говорится? Против генетики не пойдешь? Она нехотя подняла трость, протягивая ее обратно Нане, но получила лишь отрицательный кивок.

— Ладно, детка, перегнула палку, — уже мягче произнесла Молли, уловив печаль на лице самозванки внучки. — Просто давно не была в этих краях и что-то нахлынуло.

— Нахлынуло?

Джейн вынула из кармана сигарету и немым неуместным во тьме кивком поблагодарила за зажигалку, которая никогда не искрила. Она шмыгнула носом, отворачиваясь к единственному источнику сырно-желтого света в виде фонаря в конце улицы. Такси приедет через час или два и наверняка водитель примется молиться, когда автомобиль начнет заносить из-за снегопада.

Белые мокрые комья снега быстро растаяли на шерстяной ткани пальто.

Молли смотрела в ту же сторону, ощущая несвойственный последние годы прилив сил. Рука в кармане пальто нашла холодной ремешок все еще тикающих часов ни разу не потребовавших замены батарейки в течение полувека. Удивительно.

Без лишних просьб Джейн оставила ей несколько затяжек и выпустила дым в сторону, смотря, как тот слился с паром, а сахарная пудра снега продолжала сыпаться с небес, тая на благородно седых волосах Наны.

Водитель как не странно позвонил на полтора часа раньше, предупредив, что дорогу может быть заметет снегом и спросил, может ли подъехать через двадцать минут. Джейн согласилась, чувствуя, что все эти прощания плохо влияют в первую очередь на нее саму, а не на Молли.

Последняя не противилась и даже как-то была рада выпроводить ее за порог, чтобы остаться в пустом и мрачном доме, поддаваясь унынию.

— Деньги на дорогу у тебя есть? — вновь с несвойственной заботой и не вязавшейся с возрастом бодростью (как у подростка, который рад бы отослать родителей подальше и устроить вечеринку) спросила Молли уже стоя у порога. Колкую тьму разорвал свет автомобильных фар. — Позвони матери, как доберешься до аэропорта.

Джейн закатила глаза. Снова матери. Нет бы, блять, сказать: «Позвони мне, когда доберешься». Нет, позвони матери. Может быть, еще отцу, который две недели назад наградил звонкой пощечиной за то, что она не захотела идти в миллионный раз на постановку «Лебединого озера»? Нет, блять, она позвонит брату. Джексон кончит от счастья в штаны, когда она скажет ему, что в аэропорту.

— Ага, — она стояла, сжимая руки в кулаки в карманах пальто. — Ты уверена, что все-таки не хочешь вернуться поближе к цивилизации?

Молли промычала в знак согласия, понимая, что больше никогда не увидит эту девчонку. Скандальную, самонадеянную и несносную. Как бы там ни было, они почти были семьей, когда Джейн приходила к ней с какими-то историями и иногда делала какие-то моменты ярче.

Какой-то безумец сказал, что дети — наши маленькие копии и только благодаря им, мы можем обрести бессмертие. В этом был какой-то смысл, который сейчас отдавался звенящей пустотой где-то внутри.

— Только, блять, не говори, что ты плачешь, Нана, — с кривой улыбкой и серьезностью в голове произнесла Джейн, обнимая ее плечи. — И не грози засунуть эту трость в мою задницу, хотя бы в такой-то момент.

Она почувствовала, как Молли усмехнулась и почти крепко сжала ее в своих объятиях.

Чувство прощания овладевало ими обеими, и если Джейн ссылалась на какую-то внутреннюю глупость и чересчур сентиментальность момента, то Молли знала правду и также точно знала то, что расскажи ее кому-либо, то никто бы не понял сути идти добровольно на смерть. Даже не во имя мнимой идеи.

Почему-то ей вспомнилась последнее выступление Хизер, на которое Джейн приволокли буквально силой. Нерадивая дочь снова выплюнула что-то неприятное в адрес матери и громко хлопнула дверью, давая волю своему бунтарскому и необузданному духу. Хизер не произнесла ни слова и лишь вернулась к букету, переданному курьером от одного из поклонников.

« — Разве тебе не обидно? — спросила одна из скромных наблюдательниц-солисток драматической сцены между матерью и дочерью. — И не хочется ударить ее за эту дерзость?

— Она ни в чем не виновата. Это я сделала ее такой»

Щеки и нос Джейн были красными не то от мороза, не то от подступивших слез, которые всегда норовили вырваться наружу в момент как этот. Нана выглядела прежней, и лишь в глазах появился какой-то нездоровый блеск.

— Не прощаемся, — Джейн погрозила как ребенку тонким пальцем перед ее лицом. — На Рождество я не планирую смотреть «Щелкунчика» и изображать, что мне нравится магия балетного искусства.

Молли кивнула.

Во всем была ложь во благо, по крайней мере, ей так казалось. Как с настоящей Джейн и ее дочерью, которую старшая Ригс так и не смогла уберечь, за что корила себя последние лет десять, когда думала об этом.

— Не стой так. Заболеешь, — добавила Джейн, решив, что на сегодня их разговор закончен, а ей предстоит заехать еще в одно место.

Она захлопнула дверь такси, отсалютовав Молли на прощание, и прислонившись виском к холодному стеклу, принялась рассматривать сияние снега, укутавшего шиферные крыши маленьких покосившихся коттеджей Дерри.

Та не оборачиваясь, вернулась в свою обитель и бросила взгляд на отъезжавшую машину, выглядывавшую из не задёрнутых гардин.

Здесь было привычно тихо.

Молли покосилась на отдельно стоящую коробку с книгами Уильяма Денбро (она была готова унести их с собой в могилу, если это потребуется) и вернулась к скрипучей софе. Ей чудилось, что сейчас в окно постучит клоун, а под пыльной подушкой окажется топор, который раньше был любимым средством самозащиты.

Тогда, стоя на крыльце, Молли увидела всю свою жизнь ярким диафильмом, в котором слайды сменялись с небывалой скоростью. Это не были моменты из детства, когда она восседала на коленях отца или тянула мать за золотую цепочку.

Она увидела себя бегущей во тьму с топором и крадущейся со старой винтовкой. Видела снова улыбку племянницы, которая была очарована каруселью и раскладывала товар по акции в супермаркете, справляясь с похмельем.

Ригс снова почувствовала запах, который всегда стоял в супермаркете, почувствовала, как стоит в горле ком после переизбытка алкоголя и тот забытый привкус унижения и бедности.

***

Последняя интерлюдия перед финалом, который был равен неизбежному забвению.

Билл Денбро не отвечал на звонки двое суток после исповеди, переплетенной с вспоминанием ушедших дней, а еще через сутки она узнала, что «Известный писатель Уильям Денбро, подаривший преданным читателям несколько мировых бестселлеров добровольно ушел из жизни».

Барбара призналась, что хотела извлечь хоть какую-то пользу из этого самоубийства и пренебрегла последней волей о закрытых похоронах, позаимствовав у нескольких литературных фондов средства на организацию похорон в одной из католических соборов Шеффилда.

Молли взяла внеплановый отгул на сутки, прилетев на сутки в Англию, чтобы проститься с человеком, который стал ее единственным близким другом. Билл предпочел обхватить губами дуло пистолета и нажать на курок, вышибая содержимое черепной коробки, которое окрасило стены его дома с истекающей арендой, нежели дожидаться естественной смерти или того хуже нового появления Оно в жизни.

Семь часов полета и пять часов разницы с Нью-Йорком того стоили.

Она ожидала толпища журналистов, которых потрясет это известие, как это обычно бывало или множество плакальщиц на церковных лавках, не прочитавших ни единой книги. Но Молли была единственной гостьей в соборе. Здесь было несколько цветочков, которые, возможно, оплатила сама Барбара или кто-то из уважения подкинул, ожидая, что кто-то последует чужому примеру.

Молли сжимала в руках десять роз (изначально их было одиннадцать), купленных неподалеку втридорога, и ободрала одну по дороге, укалывая пальцы о шипы. Темно-алые розы почти как густая темно-алая кровь из раны, например, в голове.

Цветы веяли смертью.

Ее раздражал цокот собственных каблуков об деревянное напольное покрытие собора, который разносился по всему помещению.

Махагоновый гроб в центре помещения был закрытым.

У матери был дешевый гроб, как и у отца.

Боже.

Она почувствовала, как горлу подступил нервный ком истерии и глаза наполнились слезами. Остановившись в дистанции трех шагов от гроба, Молли крепче прижала к себе букет роз, испытывая острую необходимость в чужих объятиях, и запрокинула голову назад, наивно как в детстве полагая, что слезы так высохнут сами собой, а не превратятся в две уродливые мокрые дорожки.

Это, наверное, было матовое синее стекло или какие-то панели имитирующие стекло на потолке.

Она провела пальцами по стеблям роз, вслушиваясь в шелест листьев и эту звенящую тишину. Тяжело выдохнув, Молли еле заметно дернулась и подошла ближе к гробу, прикасаясь руками к махагоновой наполированной крышке.

Здесь не было никого, кто бы заговорил о приличиях или о том, что так делать запрещено, следуя по последней воле усопшего.

Та без особых усилий поддалась. Мертвые пахнут в морге чуть лучше, нежели в гробу.

Одетый в парадный смокинг, Уильям выглядел больше спящим, нежели мертвым. Его кожа была такого же цвета, как и при свете той настольной лампы, когда он звонил ей из своего кабинета, где когда-то трудился над очередной книгой, увидевшей свет лишь в файле «Microsoft Word».

Руки скрещены на груди, будто бы он читал книгу, уснул, и кто-то заботливо убрал ее. Хорошо выглядеть после смерти почти как живым. Почти.

Молли коснулась рукой его лица, седых висков, глубоких морщин на лбу. Рану в голове хорошо замаскировали. Приложив свою горячую ладонь к его ледяной щеке. Она тяжело сглотнула, понимая, что умирая, человек забирает с собой все, кроме тех до чьей души он успел дотронуться. Ригс испытывала боль, мировую скорбь любящих вдов, ощущающих потерю, когда ты больше не прикоснешься к этому человеку, не обнимешь его, не поцелуешь, не будешь смеяться или плакать с ним, но по-прежнему будешь любить его, будто ничего не произошло. Ведь ничего и не случилось, по крайней мере, с тобой.

Ты жив и можешь любить, радоваться, истечь кровью и почувствовать боль. Много боли физической и моральной.

Однажды мусульманин сказал ей, что Аллах создал человека, чтобы тот был счастлив, но ведь человек слаб и на своем пути только и делает, что испытывает череду страданий.

Молли наклонилась к гробу ниже, позволяя волосам касаться мертвого тела и от этого не становиться такими же мертвыми. Сердце не билось и теперь мысль, что он просто уснул, показалась абсурдной. Он не спит. Билл Денбро умер. Мертв. Тело. До того мертв, что ей, Молли Ригс, этого не вынести. Она убрала в гроб букет цветов, зная, что это было не самым мудрым решением из тех, что посещали ее.

Бутоны быстро увянут, лепестки помертвеют и станут белым флагом для пиршества червей.

Ее испугал работник.

— Вы еще кто?

— Жена. Гражданская жена, — не моргнув глазом, соврала она, заламывая узловатые пальцы.

— Вы собираетесь ехать в крематорий?

Молли кивнула и оставила на чай двум мужикам, которые согласились погрузить гроб в катафалк. Обычно этим занимается кто-то из родственников или друзей.

Водитель предложил ей пересесть на пассажирское сидение, но она предпочла остаться в темной кабине рядом с гробом, открыв крышку еще раз.

Умираешь и превращаешься в тело, которое можно передвигать и распоряжаться им как хочешь.

Когда машина остановилась, Молли последний раз взглянула на него и прикоснулась губами к ледяному лбу. Ей вернули букет цветов, который она отправила в близстоящую урну, вырвав несколько кроваво-красных лепестков. Их быстро подхватил и закружил ветер, унося в сторону запада.

Как выяснилось, что усопший никак не распорядился насчет его праха.

— Заберете или оплатите место?

Она оплатила самую дешевую урну для праха, надеясь, что довезет до аэропорта в целости и сохранности. Ожидая, один из работников крематория сказал, что некоторые делают из праха алмазы или превращают в грампластинки.

«А вы знаете, что эти скоты американцы хранят останки в урнах, напоминающих головы их близких?»

В аэропорту среди дюжины хлама привлекающего туристов с флагом Великобритании, красными телефонными будками и изображением Биг-Бена Молли отыскала большую жестянку с каким-то дешевым английским черным чаем. Она обошлась ей почти также как четыре розы из выброшенного букета.

За один день в Англии Ригс уже потратила чуть больше чем за пять дней в Орлеане.

В туалетах, несмотря на запрет курения, всегда пахло табачным дымом. Молли устроилась на полу женского туалета, зажав в зубах сигарету, принялась выбрасывать содержимое жестянки и чуждой аккуратностью пересыпать прах из урны в новую тару, молясь, чтобы в женском туалете не было скрытых камер.

Если бы здесь были какие-нибудь шкатулки или музыкальные шкатулки, то она предпочла бы их, но это был, мать его, аэропорт. Место, не предназначенное для пересыпания праха известного писателя.

Ригс разбила каблуком фарфоровую урну, не желая даже держать эту мерзость в руках.

До посадки оставалось еще полчаса и, жалея, что двери туалетной кабинки не достигали потолка, она закурила, выдыхая дым, который мог бы сразу попасть в вентиляционный люк, если бы последний располагался не под потолком.

Сидя в своем кресле у иллюминатора, Молли подавила в себе глупый смешок, когда «Британские авиалинии» пожелали счастливого полета. Жестянка становилась горячей под пальцами.

Приятного полета, Билл Денбро.

Он поселился у нее на полке. Ригс определенно заслужила свой статус ебнутой, когда по возвращению после трудового дня, в пустоту говорила: «Хэй, Билл» и иной раз засматривалась на полоски британского флага на боку жестянки.

Хизер узнав об этой странности, предложила завести кошечку или собачку. В крайнем случае, фикус.

***

Молли поправила роговую массивную оправу, которая ей абсолютно не нравилась, как и сам факт ношения очков. Это была заслуга офтальмолога, выписавшего рецепт, когда после линз началось раздражение и жжение.

Она вынула из саквояжа жестянку, напевая какую-то знакомую мелодию, которая могла бы раздаваться, будь это музыкальной шкатулкой. Ригс одно время искала шкатулку, но после остановилась на предмете из прошлого, который служил верой и правдой уже двадцать семь лет.

Наверное, Билл был бы не рад вновь оказаться в Дерри, но Молли не могла его оставить в Нью-Йорке, в квартире, где дикари Джейн использовали бы это как пепельницу или для хранения косяков.

Все эти годы Ригс жила с ощущением, что Билл Денбро был ее единственной любовью. Безусловно, она попросту вбила себе это в голову, принимая желаемое за действительное всякий раз, когда касалась жестянки и представляла, что он ее любил. Правда не было никакого повода и заслуги.

Но любят ведь просто так.

— Молли Ригс, — знакомый голос раздался эхом в ушах. Если бы она сказала, что надеялась больше не услышать его, то определенно бы солгала. Пеннивайз в человеческой личине лавировал между коробок с вещами. — Как настроение, Моллс? Не привыкла путешествовать налегке?

Оно выглядело прежним, будто бы все эти годы затронули всех кроме него. Жизнь везде летела с бешеной скоростью, а в Дерри замерла, ожидая ее возвращения.

Ригс спрятала жестянку обратно в саквояж и разочарованно хмыкнула.

— Блядь, почему же ты не стареешь, сукин сын.

Оно засмеялось, подхватывая один из романов Денбро, которую Молли оставила в раскрытом виде, не пользуясь закладками и электронными книгами.

— Интересно? Можешь, не отвечать. Как жизнь, Моллс? — (Она оставила этот вопрос без ответа и, придерживая в руках саквояж, отправилась в комнату, надеясь, что выглядит менее жалкой, чем в последнюю встречу в доме на Нейболт-стрит) — Я, можно сказать, подготовился к твоему возвращению. Помог твоей любимой шлюшке Пэм сыграть в ящик, расквитался с глупышкой Беллой, которая работала теперь в другом супермаркете и еще передаю тебе привет от Эдвина с бара.

Оно следовало за ней, вынуждая обернуться, на голос.

— У меня была прекрасная человеческая жизнь, — произнесла Молли, сопровождая для полной убедительности кивком головы. — О таком и мечтать было сложно в двадцать, а так это стало явью. Да, хорошая жизнь. Да. Это не в коллекторе скрываться в окружении трупов.

— Поэтому, последние годы ты прикована к инвалидному креслу, когда никто этого не видит, а еще платишь за секс молодняку. Или в списке твоих личных достижений твоя новая родственница? Даже назвала также как любимую сестренку. Думаю, Джейни бы это оценила, если бы видела твое виноватое лицо.

Она не хотела распыляться, как это делала раньше, да и не собиралась. По большому счету, Молли уже ничего не боялась и рассчитывала на быструю смерть. Безболезненную. Годы в ненависти, одиночестве, бесконечном поиске ответов научили относиться ко всему с философской точки зрения.

— Ох, Молли, — Грей не нуждался в ее ответах и подошел ближе. — Ты стала так стара, но если тебя это утешит, то мне безразличен твой внешний вид. Гниль не скроешь за красочной оберткой, — его рука, облаченная в черную кожаную перчатку, коснулась ее лица. — Хорошо иметь таких друзей как ты.

— Ты пришел убить меня.

Боже, пусть это произойдет как можно скорее. Я не вынесу еще и дня. Как же правильно сделал Билл, что приблизил естественную кончину добровольным лишением себя жалкого существования. Дурак тот, кто мечтает дожить до глубокой старости.

— Моллс, не порти момент. Тебе суждено пропасть в мертвых огнях, ты же всегда это знала. Жаль, что наше сотрудничество было не длительным, но человек теряет форму со временем. Еще одна ваша слабость.

Она подняла на него глаза, не позволяя себе вслух умолять о смерти. Ей бы хотелось снова быть молодой, как это его обличье, не стареющее и не нуждающееся ни в каких уколах красоты и процедурах. Ригс вспомнила про Паучиху, ту иллюзию цирка и запах сточных вод.

А еще старую игру, которая когда-то имела смысл.

— Ты любишь меня?

(Эдвин, ты женишься на мне?)

— В другом штате, городе, стране или новой вселенной будут еще существа как ты. Возможно, еще Молли Ригс, но ты, малышка Моллс, останешься моей любимицей.

Она кивнула, чувствуя непреодолимую усталость. Хотела спросить что-то еще, кажется, о прощении или о пощаде, но мысли разлетелись по небосводу сознания как звезды, желающие, чтобы их соединили обратно в созвездия.

Молли с большим усилием добралась до матраса, отодвигая жестянку с прахом в сторону. Все это подождет до утра.

Оно не убьет ее сегодня. Возможно, чуть позже и подстроит это как сердечный приступ или подарит еще с десяток лет жизни. Пусть сходит с ума, бегает в надежде выбраться, пока не останется навсегда.

Кто-нибудь приедет. Например, новая Джейн, которая уже стала частью этой игры, когда ступила своей балетной туфелькой на землю Дерри. Запутается вместе с остальными в паутине, обглоданных трупов, после потянет вереницу тех, кто еще был важен Молли. Убьет и Хизер, когда та решится проведать могилу женщины, ставшей второй матерью, а после изнасилует ее сына.

Ограбить всех женщин и изнасиловать всех мужчин. И научиться танцевать под «Мятный твист».

«Увидимся в твоих снах, Молли»

Она закрывает глаза.

Легионы любимых меня обнимают, и я обнимаю их;

Они не отпустят меня, пока не уйду я с ними, им не отвечу,

Пока не очищу их, не заполню их полнотою души.

— Уолт Уитмен «О теле электрическом я пою»

Комментарий к XXVIII

* - Нана (англ. Nanna, Nana (сленг)) - бабушка.

_________________________________________