Призрак тебя и меня (ЛП) [Келли Орам] (fb2) читать онлайн

Келли Орам Призрак тебя и меня

Пролог

Оторвавшись от губ Чейза Ленсинга, Триша шлепает меня по руке, потому что я застыла как статуя. Моя очередь. Как же я хочу соскочить. Хочу убежать, крича словно маленькая девочка, но я не могу дать заднюю. Восьмиклассники такие жестокие. Если они узнают, что я боюсь или что еще ни разу не целовалась, то моя жизнь превратится в сущий кошмар.

Перед тем, как потянуться к бутылке, я незаметно вытираю вспотевшие ладони о джинсы и осматриваю возможных претендентов на мой поцелуй. Восемь мальчиков сидят, скрестив ноги, в узком кругу. Они ухмыляются, подмигивают друг другу и нервно облизывают в предвкушении губы. Я скорее умру, чем дам себя поцеловать шестерым из них, но вот двое оставшихся…

Спенсер Шотт и Уэс Дэлани — мои лучшие друзья во всем мире. Дом Спенсера и мой разделяют лишь наши дворы и высоченный дуб, листья которого осенью мерцают всеми оттенками красного, а на ветвях построен домик для игр. Спенсер, Уэс и я практически жили там, пока не перешли в среднюю школу. Тогда мы решили, что уже слишком взрослые для нашего секретного места.

Мы по-прежнему дружим, поэтому Уэс и Спенсер, выполняя свой дружеский долг, и пришли сюда вместе со мной, хотя им не очень-то и хотелось. Вечеринка устроена в честь четырнадцатилетия Триши Тэлбот, и ребята считают, что она вредина. Она и правда такая, но с ней лучше дружить, чем враждовать, поэтому неожиданно получив от нее приглашение, я не посмела отказаться. Теперь мне предстоит пожертвовать свой первый поцелуй дурацкой игре.

Я кручу стеклянную бутылку из-под колы и при этом молюсь всем существующим в мире богам, чтобы она остановилась на Уэсе или на Спенсере. Мне все равно, на котором из них. Честно говоря, я влюблена в них обоих.

У Спенсера рыжие волосы и карие глаза за красивыми очками в тонкой оправе. Некоторые ребята смеются над его веснушками и очками, но мне они нравятся. Может, он не самый симпатичный парень на свете, но определенно самый веселый и милый.

Уэс, с другой стороны, настоящий красавчик. Он высокий — выше большинства других мальчиков, — у него густые, каштановые волосы, а глаза настолько темные, что кажутся черными. Он тихоня, потому что не любит большие компании, но когда мы тусуемся только втроем, болтает так много, словно хочет наверстать упущенное время.

Пока бутылка безумно вертится на полу Тришиной кухни, я ловлю взгляды Уэса и Спенсера. Уэс сидит справа, а Спенсер прямо передо мной. Никто из них не выглядит нервным, какой себя чувствую я.

Бутылка замедляется. Минует Уэса, и я понимаю, что на него выбор уже не падет. Видимо, и Уэс это понял, поэтому его глаза сужаются на оставшихся мальчишках. Заметив, как сердито он смотрит на них, я улыбаюсь. Я знаю, что он защитит меня, если кто-то слишком увлечется поцелуем — что очень может случиться, если бутылка остановится на Джейке Уэйнрайте. Сегодня Джейк хвастался, что целовался с девятиклассницей.

Ну же, только не Джейк. Только не Джейк. Только не Джейк.

Бутылка останавливается на Пенни Мартин. Поскольку она сидит между Джейком и Спенсером, то ей и выбирать, которого из них мне придется поцеловать.

Только не Джейк, пожалуйста, только не Джейк.

То ли Пенни прочла мои мысли, то ли Спенсер незаметно пихнул ее в бок — ведь очевидно же, что бутылка направлена скорее на Джейка, — однако она говорит:

— Я выбираю Спенсера.

Я чувствую облегчение, однако через секунду до меня доходит: сейчас мы со Спенсером поцелуемся!

Спенсер приподнимается на коленях, нервно покусывая губу. Когда я встречаюсь с ним в центре круга, бабочки в моем животе устраивают цунами. Ни один из нас не произносит ни слова. Спенсер проводит по губам языком, и его взгляд опускается на мой рот. Наклоняясь ко мне, он немного дрожит.

Я прекращаю дышать.

По правилам наши губы должны соприкоснуться на пять секунд. Ребята начинают отсчет. Я думала, что при таком количестве зрителей буду стесняться, но как только губы Спенсера накрывают мои, все и вся прекращает существовать.

Я зажмурилась и сжала губы так сильно, что они наверняка стали твердыми, будто камень, но прикосновение Спенсера настолько легкое и нежное, что я невольно расслабляюсь. У меня вырывается тихий вздох, мой рот приоткрывается, и губы Спенсера прихватывают мою верхнюю губу. Я пытаюсь копировать то, что он делает, и внезапно мы с ним целуемся. Целуемся по-настоящему, а не просто прижимаемся к друг другу губами, пока наши одноклассники считают до пяти.

Рука Спенсера ложится на мою щеку, и я придвигаюсь к нему еще ближе. Все мое тело расслабляется, а вот сердце готово вырваться из груди. Поцелуй Спенсера — это самое удивительное, что мне когда-либо доводилось переживать, и в этот момент я понимаю, что никогда не захочу целоваться с кем-то еще.

Счет заканчивается на пяти, вынуждая Спенсера отпустить меня. Правда, он делает это так медленно, словно хочет останавливаться не больше меня. Но если наш поцелуй продлится дольше необходимого, нас безжалостно задразнят.

Когда он отстраняется, наши глаза встречаются, и мое лицо расцветает в широкой улыбке. Ну и пусть я сейчас выгляжу, как глупая дурочка. Я счастлива, и мне все равно. Когда я перевожу взгляд на Уэса, то успеваю заметить у него на лице хмурое выражение, которое он немедленно прячет. Мое подсознание подсказывает, что он огорчен, но я — видимо, из-за переизбытка чувств — не вникаю в причину. Настолько мне хорошо. О лучшем первом поцелуе нельзя было и мечтать.

Позже, пока моя мама везет нас с вечеринки домой, Спенсер всю дорогу держит меня за руку. Проводив его до забора, разделяющего наши дома, я останавливаюсь под тем большим дубом с домиком на ветвях, для которого мы стали слишком большими, и мои руки тянутся к Спенсеру, чтобы обнять его.

— Спасибо, — шепчу я. — Я так сильно боялась, что мой первый поцелуй будет ужасен, но он был идеальным.

Спенсер откашливается и бормочет:

— У меня он тоже был первым. И он был более, чем идеальным.

Я отстраняюсь и смотрю на него с широко распахнутыми глазами. Его щеки и кончики ушей стали малиновыми.

— Я рад, что это была ты, — говорит он.

— Я тоже рада, что это был ты.

Глава 1

Я сижу, прислонившись к стволу дуба с ярко-красными листьями у себя во дворе, и компанию мне составляет только мой старый дневник. Лето почти закончилось. В Саут-Ориндже, штат Нью-Джерси, это означает по-прежнему сильную, но уже переносимую влажность и духоту. Отложив дневник, я закрываю глаза и поднимаю лицо к небу. Делаю глубокий вдох, наслаждаясь ветерком, щекочущим кожу, и слушая громкое жужжание цикад, которые поют свою песню в листве над моей головой. Блаженный покой.

Сместившись, я чувствую неровную поверхность дерева у себя за спиной. Обвожу пальцами глубокие отметины на стволе и улыбаюсь, вспоминая как Спенсер вырезал на коре наши инициалы.

Мы только перешли в девятый класс, и это была наша первая годовщина в качестве пары. Нам было всего по четырнадцать, но мы были вместе уже целый год. Используя тупой перочинный нож, Спенсер чуть не откромсал себе палец (потом ему даже пришлось накладывать швы), однако он сказал родителям, что поранился, только после того, как довел начатое до конца. Ему хотелось иметь доказательство нашей вечной любви, когда мы станем старыми и седыми. А еще попасть в книгу рекордов Гиннеса за самые долгие отношения в истории мира.

Смеясь над воспоминанием, я вздрагиваю, когда у моего лица появляется белая ромашка.

— Чего это ты тут сидишь в одиночестве? — спрашивает Спенсер и, усмехнувшись, усаживается рядом со мной.

Перед тем, как ответить, я вдыхаю аромат цветка, который он мне принес.

— Просто вспоминаю хорошие времена. А ты что здесь делаешь?

— Пришел проведать свою девушку, разумеется. — Спенсер одаривает меня еще одной улыбкой, от которой мое сердце сразу же тает. Прошло столько лет, но мне по-прежнему не надоедает эта его мальчишеская улыбка, сияющая любовью ко мне. — А еще я принес на нашу годовщину ее любимый цветок. Три года. Это дольше, чем многие браки.

— Но не рекорд Гиннеса, — дразню его я.

Я рассматриваю цветок в своих руках. Мне всегда нравились ромашки. С их белыми лепестками и ярко-желтой серединкой они выглядят изумительно. Я выдергиваю лепестки один за одним и, улыбаясь, говорю:

— Любит.

Спенсер усмехается. Это одна из наших любимейших игр.

Я срываю следующий лепесток.

— Не любит.

Спенсер позволяет мне повторить это несколько раз, потом тянется к цветку сам.

— Любит. — Он отщипывает еще лепесток. — Любит. — И еще один, и еще, и еще. — Любит. Любит. Любит.

Спенсер забирает у меня цветок и, хотя мы оборвали не все лепестки, отбрасывает его в сторону.

— Я люблю тебя, — говорит он и наклоняется, чтобы поцеловать меня.

Я обнимаю его и растворяюсь в нашей любви. Спенсер кладет меня на траву и головокружительно долго целует, потом, довольный, перекатывается на спину и закрывает глаза, вместе со мной наслаждаясь этим прекрасным моментом. Наши руки находят друг друга, и пальцы переплетаются воедино.

— Я скучаю по тебе, — шепчу я.

Он поворачивает голову и улыбается мне.

— Я же здесь.

Я тоже ему улыбаюсь.

— Да, здесь.

Несколько секунд мы наслаждаемся тишиной и покоем, а потом он заговаривает:

— Знаешь… — Я смотрю на него, и, хотя лицо его серьезно, в глазах блестит озорство. — Говорят, поцелуй рыжиков приносит удачу.

Расхохотавшись, я качаю головой. Мои длинные светлые волосы рассыпаются по траве, и я чувствую на них листья, но мне все равно.

— Не такой уж ты и рыжий. Твои волосы так потускнели, что теперь они скорее светло-каштановые с рыжим оттенком.

— Нет, рыжий, — настаивает он. — Ты не можешь отрицать силу веснушек. Я рыжий.

Ладно, он рыжий. Но я никогда не признаюсь ему в этом, ведь он ненавидит свои рыжие волосы.

— Нет, не рыжий.

Он закатывает глаза.

— И все-таки я везунчик.

— Почему ты так решил?

Его улыбка становится шире. Он переворачивается на бок и подпирает голову локтем.

— Потому что, пусть я и рыжий, с веснушками, но мне все равно удалось заполучить самую красивую девушку в школе. Я просто был обязан поймать ее до того, как она расцветет.

Подмигнув мне, он продолжает:

— Еще когда она была неуклюжей и долговязой. Когда ее руки и ноги были слишком длинными для ее тела, рот был полон брекетов… и прежде, чем у нее выросла грудь.

Я возмущенно ахаю, а Спенсер смеясь, наклоняется, чтобы снова меня поцеловать и заодно пощупать вышеупомянутую грудь. Я шлепаю его по руке, но все-таки позволяю поцеловать себя.

— Это не везение, — говорю я между поцелуями, — а дальновидность и трезвый расчет.

Он пробует возразить, однако сразу сдается.

— Ладно. — Его губы смещаются на мою шею, и я начинаю дрожать. — Если я не везунчик, то, может, сама осчастливишь меня?

Он поигрывает бровями, и я снова взрываюсь хохотом. Никто не умеет смешить меня так, как Спенсер. Порочно усмехнувшись, он поднимает взгляд на старый домик в ветвях над нашими головами.

— Мы, может, и стали чересчур взрослыми, чтобы играть в Индиану Джонса с Уэсом, но есть и другие фильмы, подходящие для ролевых игры.

— Например?

Спенсер приподнимается на колени и бьет себя кулаками в грудь.

— Я Тарзан. Ты Джейн, — рычит он.

Я прыскаю.

— Для Тарзана ты слишком тощий.

— Тощий? — Прикинувшись оскорбленным, он нападает на меня и щекочет до тех пор, пока я не начинаю задыхаться от смеха.

— Ладно, ладно! Сдаюсь! — верещу я. — Ты большой, сексуальный, сильный дикарь, и я бы заплатила немалые деньги, чтобы увидеть тебя в набедренной повязке.

— Это можно устроить. — Его смех сменяется жадным взглядом, который обжигает все мое тело. — Я люблю тебя, Бэй.

Я знаю. И чувствую к нему то же самое.

— Я тоже люблю тебя, Спенсер.

Больше всех.

***

Звонит будильник, и я возвращаюсь в реальность до того, как Тарзан-Спенсер успевает утащить меня в свой домик на дереве. В груди все сжалось, а глаза налились слезами, но я не пророню ни одной. Может, сны и не дают мне покоя, но я скорее умру, чем пожелаю, чтобы они прекратились. Ведь это все, что осталось у меня от него.

С дрожью в руках я вытаскиваю себя из постели, чтобы пережить еще один бессмысленный день. Принимаю горячий душ в попытке хоть немного расслабиться, затем одеваюсь и сушу волосы, что занимает целую вечность, поскольку они у меня густые и доходят до талии, потом завиваю их и наношу косметику, уделяя особенное внимание темным кругам под глазами. Я не планирую произвести на кого бы то ни было впечатление. Просто рутина и монотонные, однообразные действия помогают мне выживать.

Сон о Спенсере все еще сидит у меня в голове, и я еще раз оглядываю свое отражение, думая о том, что он сказал. Я и впрямь была неуклюжим подростком. Конечно, у меня и тогда были красивые белокурые волосы и выразительные голубые глаза, но откуда Спенсеру было знать, что я настолько похорошею?

Мне тоже с ним повезло. Я думала, Спенсер навсегда останется нескладным и долговязым рыжиком — да-да, веснушек на его теле хватило бы, чтобы нарисовать звездную карту, — однако он вырос вполне привлекательным парнем. Я не переживала бы, даже если бы этого не случилось, но с каждым годом, пока мы были вместе, он становился все более симпатичным и все менее неуклюжим.

Нанося свой любимый блеск для губ, я делаю глубокий вдох и морально готовлюсь к этому ужасному дню. Спенсер из сна был прав. Останься он жить, сегодня была бы наша третья годовщина. Вряд ли кто-то еще вспомнит об этом, но вне зависимости от того, скажет об этом кто-нибудь или нет, меня будет преследовать эта дата.

Я спускаюсь с третьего этажа на кухню, где моя младшая сестра Джулия завтракает яркими, разноцветными хлопьями. Себе я беру обычные, без орехов и меда. Никогда не любила есть сладкое по утрам.

Когда я сажусь рядом с Джулией, та молчит. Она занята домашней работой, которую вчера «забыла» доделать. Сестренка получает текстовое сообщение на телефон, а затем записывает еще один ответ. Интересно, какой же на этот раз парень делает за нее домашку.

Она прячет мобильный в карман, когда на кухне, стуча каблуками и на ходу надевая сережки, появляется мама.

— Бэйли, милая, заберешь сегодня сестру с тренировки? — Мама быстрым шагом идет к холодильнику за своим мультифруктовым витаминным напитком. — Все выходные я буду занята сбором средств для благотворительности.

Формально моя мама домохозяйка, но ее почти никогда не бывает дома. Она входит в административный совет исторического общества Саут-Оринджа и является председателем женского комитета по оказанию помощи церкви нашего городка. У нее вечно дела, но, если честно, меня это устраивает. Когда мы нуждаемся в ней, она всегда рядом, к тому же, когда она сидит дома, то начинает чересчур сильно нас опекать.

— Хорошо. Я все равно ничем не занята.

Джулия фыркает.

— Она теперь вечно не занята.

Я игнорирую эту подколку и доедаю свой завтрак. Чувствую на себе мамин взгляд, но не поднимаю глаза. Я знаю, мама беспокоится обо мне, и она знает, что я знаю об этом. Однако нет смысла затевать еще один разговор, который никак мне не поможет и только расстроит ее. Вскоре она вздыхает и говорит:

— Девочки, поторопитесь, иначе опоздаете в школу.

Джулия заталкивает тетрадку с домашней работой в рюкзак, а я ставлю тарелку в раковину. Мама обнимает меня со спины и целует в затылок.

— Хорошего дня, милая. — И это максимум, что она может сказать. Печаль в ее голосе сообщает, что она точно знает, какой сегодня день. Я благодарна за то, что она не называет его.

Для меня этот день ни при каких обстоятельствах не станет хорошим, но ради мамы я натягиваю на лицо улыбку. Она знает, что я притворяюсь, но ценит мои старания, а я, хоть и не говорю ей, но ценю ее любовь и заботу.

Уже середина сентября, но в этом году у нас бабье лето, поэтому перед тем, как выехать в школу, я опускаю крышу «жука». Я перешла в выпускной класс, а значит попала в число привилегированных старшеклассников, которым выдано разрешение на парковку у школы. Я очень рада, что мне больше не придется ездить со всеми в автобусе.

— Обожаю твою шикарную тачку, — мечтательно говорит Джулия, проводя ладонью по приборной панели. — Интересно, какую машину подарят на шестнадцатилетие мне.

Не такую, как эта — тянет ответить, но я знаю, что это заденет ее.

Машина была своего рода взяткой. Когда Спенсер погиб, мне было еще пятнадцать. После аварии я наотрез отказалась сдавать на права, твердо решив никогда в своей жизни не садиться за руль. Но потом папа припарковал около дома эту красотку и положил ключи от нее на тумбочку в моей спальне. Я продержалась несколько месяцев, но к концу летних каникул, когда надо мной нависла угроза ездить со всеми в автобусе, сдалась. И не жалею. Было глупо думать, что я смогу избежать управления автомобилем.

— Ты идешь в эти выходные на вечеринку к Джейку Уэйнрайту? — спрашивает Джулия, вытаскивая меня из моих мыслей.

Я пожимаю плечами.

— Будь у меня выбор, я бы никуда не пошла, но Триша и Лиз наверняка заставят меня.

— Ты должна пойти. — Я перевожу взгляд на сестру и она, будто бросая мне вызов, склоняет голову набок. — Ты же знаешь, без тебя мама и папа никогда меня не отпустят, а я уже сказала всем своим друзьям, что иду. В конце концов, я единственная девятиклассница, которую пригласили туда.

Мы — сестры Аткинсон — являемся в нашей школе чем-то вроде легенды. Джулия, которой только четырнадцать, так же привлекательна, как и я. Видимо, хорошие гены. Разница между нами в том, что Джулия активно использует преимущества своей внешности, чего я не делала никогда. Я рада, конечно, что не уродина, но внешность для меня не играет такой уж значительной роли. Раньше я была счастлива, потому что у меня был Спенсер, а теперь, когда его нет… все потеряло значение.

Когда я не отвечаю, Джулия скрещивает руки на груди.

— Ну же, Бэйли. Должна же хотя бы одна из нас пользоваться твоей популярностью. — Я бросаю на нее еще один взгляд, но она его игнорирует. — У брата Джейка сейчас никого нет. И раз уж я буду там единственной девятиклассницей, да еще с тобой и Тришей, то Колин точно меня заметит.

— Ладно, как хочешь. — Так или иначе, мне, в общем-то, все равно. — Но если ты выпьешь хоть каплю алкоголя, я расскажу маме с папой, и тебя посадят под домашний арест до самого выпускного. И я никогда больше не возьму тебя на вечеринку.

Джулия ненадолго замолкает, потом тихо произносит:

— Я не буду пить, Бэйли. Честное слово.

Мой ответ звучит столь же тихо.

— Спасибо.

Дальше мы едем в полной тишине. Когда я останавливаюсь на парковке и поднимаю крышу машины, то Джулия, перед тем как пойти к зданию школы, с печальной улыбкой оглядывается на меня.

— Удачи сегодня. Постарайся не слишком грустить.

Что ж, полагаю, она тоже помнит, какой сегодня день.

Моя младшая сестра, может, и не подарок, но иногда она бывает поистине удивительной. Благодаря ее, я вымучиваю слабую, отчасти искреннюю улыбку, и Джулия исчезает в толпе учеников у главных дверей. Я остаюсь на сиденье до тех пор, пока не раздается звонок на урок, и только тогда начинаю медленно идти к школе.

Глава 2

«Колумбия» — обычная государственная старшая школа, хоть она и напоминает скорее какую-нибудь европейскую школу-пансион из позапрошлого века. Она расположена в красивом здании из серого камня с несколькими башенками, дымоходами и высокой часовой башней над входом. Это удивительно, но даже здание, похожее на сказочный замок, теряет всякую магию, когда приходится сидеть на тригонометрии в восемь утра. Школа даже в красивом здании по-прежнему остается школой.

Первый урок проходит без происшествий, но когда я усаживаюсь за свое место перед вторым занятием, Триша и Лиз уже там — готовые выложить мне последние школьные сплетни.

— Ты уже слышала? — Не дожидаясь ответа, Лиз продолжает: — К нам перевелась дочь Ксавье Митчелла.

— Кого?

Из-за моей равнодушной реакции плечи Лиз опускаются.

— Ксавье Митчелла, квотербека «Нью-Йорк Джетс». Ну же, Бэйли, даже я знаю, кто он такой, хоть и считаю футбол варварством.

— А вот их обтягивающие штанишки ты варварством не считаешь, — шутит Триша, обрабатывая пилочкой свои ногти.

— Это да, — соглашается Лиз. — И Ксавье Митчелл выглядит в них обалденно.

Триша фыркает.

— Фу. Он же тебе годится в отцы.

Лиз отмахивается от колкости Триши, а затем озаряет меня лукавой ухмылкой.

— Подумаешь. Этот мужчина просто красавчик, а Шарлотта — дочь своего отца. Ты ее уже видела?

— Она симпатичная? — спрашиваю я. Будет неплохо, если в школе появится новенькая, за которой начнут ухлестывать наши ребята. После гибели Спенсера еще ни один из них не осмелился пригласить меня на свидание, однако они уже посматривают в мою сторону. Это лишь вопрос времени, когда парни решат, что мой траур окончен, но я знаю: когда бы ни настал этот день, я все равно не буду готова.

— Она великолепна! — отвечает Лиз. — Ее отец черный, мама белая, а она — типа как лучшая комбинация обеих рас. Я бы убила за такой цвет кожи или фигуру!

— Наверняка она жутко высокомерная, — бормочет Триша.

— Ну да, ты же у нас эксперт по снобам. — Лиз качает головой, и мы с Тришей усмехаемся. — На самом деле она очень милая. Мы сидели вместе на первом уроке, и я пригласила ее пообедать с нами. Это должно быть интересно. Джейк, Чейз и Колин изображали из себя полных идиотов, подлизываясь к ней, словно жалкие неудачники. Представляете, Чейз даже предложил понести ее книги. Он был как…

Я перестаю ее слушать — когда Лиз начинает сплетничать, слушать и отвечать не обязательно — и сижу, погруженная в свои мысли до тех пор, пока не раздается звонок с урока. Миссис Карлсон просит меня задержаться. Я догадываюсь, о чем пойдет разговор, поэтому нарочито медлю, собирая свои вещи.

Пока я иду к столу миссис Карлсон, она ждет с моим первым тестом в руках. На уголке листа видна ярко-красная тройка с минусом, обведенная в круг. Это даже больше, чем я ожидала, но вряд ли сейчас стоит в этом сознаваться. Учительница протягивает тест мне, и ее брови сходятся на переносице.

— Бэйли, не такого начала года я ждала от тебя. Я знаю, что ты можешь лучше.

— Мне очень жаль, миссис Карлсон. К следующему тесту я подготовлюсь. — Мы обе понимаем, что это пустое обещание.

Миссис Карлсон предпринимает вторую попытку:

— Я надеялась, что в этом году ты вернешься в группу поддержки.

Миссис Карлсон — главный тренер группы поддержки наших «Пантер». Я была чирлидершей в девятом и десятом классе, но ушла после гибели Спенсера. Не могу подбадривать команду, в которой его больше нет.

В последнее время пожимание плечами — мой ответ номер один на большинство вопросов. Именно так я поступаю и сейчас. С лица миссис Карлсон сходит сочувственная улыбка. Она трет глаза и тяжело вздыхает.

— Бэйли… Ты в порядке?

Я не знаю, что ей ответить, и потому просто молчу.

— Я очень переживаю за тебя. Ты не думала поговорить с кем-нибудь? С психотерапевтом, к примеру?

— Я уже ходила к нему. Принимаю антидепрессанты. Думаю, они работают. Во всяком случае, притупляют боль. Отсутствие чувств помогает.

Глаза миссис Карлсон начинают блестеть.

— Это не лучший способ проживать жизнь.

Я снова пожимаю плечами.

— Это способ выжить. — Я хочу закончить этот разговор, поэтому смотрю на часы. — Можно, я пойду? Не хочу опоздать на следующий урок.

Миссис Карлсон сглатывает и кивает, словно не может произнести больше ни слова. Я чувствую себя виноватой за то, что огорчила ее, и потому, уходя, даю себе обещание подготовиться к следующему тесту получше.

***

Мне удается избегать новых драм почти до конца обеда. Лиз оказалась права насчет новенькой. Шарлотта действительно и очень милая, и очень красивая. Как только она к нам подсела, компания за нашим столиком стала смотреть лишь на нее. Хоть она и не знает, но я благодарна за то, что она перетянула все внимание на себя. Ее появление — тот самый отвлекающий маневр, в котором я сегодня нуждаюсь.

— Бэйли!

Мне в лицо прилетает картошка-фри, и я, подняв взгляд, обнаруживаю, что все сидят и ждут моего ответа. Кажется, они обсуждали осенний бал, но я не уверена.

— Что?

Несколько моих друзей прыскают, а Триша издает стон.

— Не понимаю, зачем я вообще тебя спрашиваю…

Лиз пихает ее локтем в бок и закатывает глаза.

— Не хочешь съездить перед балом в Нью-Йорк и поужинать там? Я говорю, что будет весело прокатиться на поезде в город при полном параде.

— А я говорю, что ни за что не сяду в грязный поезд в платье за двести пятьдесят долларов, — не уступает Триша.

Я качаю головой.

— Думаю, я не пойду на бал в этом году.

За столом наступает полная тишина, словно я призналась в убийстве. Триша, прищурившись, подается вперед.

— Тебя никто не пригласил? — Она сердито оглядывает сидящих с нами парней, будто они каким-то образом подвели ее лично, затем улыбается своей фирменной фальшивой улыбкой. — Ничего страшного. Ты можешь пойти и без пары. А все наши парни по очереди потанцуют с тобой.

Мужские головы за нашим столом с энтузиазмом кивают.

— Ну уж нет. — Лиз тянется через стол и кладет свою руку поверх моей. — Никто не пойдет на танцы в одиночестве. Мы найдем тебе пару.

— Давай с тобой пойду я, — предлагает новенькая Шарлотта с улыбкой, демонстрирующей полный рот идеально ровных, ослепительно белых зубов. Она поворачивается ко всем и добавляет: — Вообще, может, все пойдем просто вместе? Представьте, как будет весело. Если ни у кого не будет пары, то мы все потанцуем друг с другом.

Глаза всех парней округляются от перспективы потанцевать и со мной, и с Шарлоттой. Их взгляды мечутся между нами двумя, а головы снова начинают кивать. Потом Джейк Уэйнрайт говорит:

— Круто. Я в деле.

Триша резко поворачивается к нему.

— Э-э… нет. Ты не в деле. Ты уже пригласил меня и теперь не можешь вот так меня кинуть.

— Но, детка, если все собираются идти без пар, то какая разница? Я же не собираюсь бросать тебя.

Лицо Триши краснеет, и все задерживают дыхание в ожидании взрыва. Она частенько срывается, и это зрелище не из приятных. Трише, впрочем, удается сдержаться. Ее голос напряжен, когда она рявкает всего несколько слов, отклоняя предложение за всех нас:

— Этого не будет. И точка.

Шарлотта окидывает взглядом ребят и, поняв, что вердикт не подлежит  обсуждению, пожимает плечом.

— Ну и ладно, — говорит она мне. — Мы все равно можем пойти с тобой одни.

Глаза Триши швыряют в нее пару невидимых дротиков.

— Как хотите. Только неудачники приходят на танцы без пары.

Шарлотта, кажется, не обеспокоена оскорблением, а я игнорирую тот факт, что Триша только что назвала меня неудачницей. Она всегда была черствой. Я научилась не принимать это на свой счет.

Разговор возвращается к первоначальной теме планирования ужина, а я опять отключаюсь, пока вдруг Шарлотта не говорит:

— Кто это? Если у него никого нет, то я могу передумать насчет танцев без пары.

Я поднимаю глаза, только услышав вокруг изумленные вздохи. Следуя за взглядами остальных, поворачиваюсь к очереди за обедом, и яблоко, которое я держала в руке, падает на пол. Вздох, который срывается с моих губ, получается, без преувеличения, раза в три громче, чем у других, поэтому вся наша компания в ожидании моей реакции замолкает. Мое сердце проваливается куда-то в желудок, который откликается мощной волной тошноты.

— Что он здесь делает? — шепчет где-то позади меня Лиз. Ее шепот звучит словно издалека, и мое сознание едва улавливает его.

— О чем вы? Кто он? — снова спрашивает Шарлотта.

Уэс Дэлани здесь. Я не могу поверить своим глазам. Прошел почти год. Он бросил школу спустя пару недель после гибели Спенсера, а затем полностью исчез с наших радаров. При виде него мое сердце начинает гулко стучать.

Уэс расплачивается за обед, поворачивается, и его взгляд немедленно переходит ко мне, как будто он уже знал, в каком направлении смотреть. Когда наши глаза встречаются, у меня пересыхает во рту. До этого момента я и не подозревала, как сильно мне его не хватало. Все мое существо жаждет воссоединиться с ним. Но… у меня нет на это права. Я подавляю это желание и позволяю своему старому другу — чувству вины — заполнить меня. Это единственное, чего я заслуживаю, когда дело касается Уэса. И тем не менее, я не могу отвести от него взгляд.

Он изменился. Стал старше и крепче. Его голова побрита чуть ли не налысо. Остался лишь очень короткий слой темных волос, не длиннее щетины у него на лице. На удивление это идет ему. В то время, как Спенсер, в конечном итоге, перерос свою подростковую неуклюжесть (ну, почти), то  Уэса она и не коснулась. Он всегда был красивым. А теперь стал по-настоящему сексуальным.

С такой стрижкой его темные глаза, обрамленные длинными ресницами, выделяются на лице еще больше. И он так сложен, что даже со своего места в другом конце кафетерия я могу точно сказать, что его тело под тесной белой футболкой и джинсами с низкой посадкой твердое, как скала. Вид у него… суровый. И какой-то измученный.

— Бэйли, что он здесь делает?

Я игнорирую Тришин вопрос. Даже если бы я знала ответ (которого я определенно не знаю), то говорить сейчас я не могу. Я не могу дышать. Не могу думать. И находясь в плену его взгляда, не могу разгадать выражение у него на лице.

Где он был целый год? Что он здесь делает? И почему не может отвести от меня взгляд? Неужели он собирается всем рассказать, что на самом деле случилось в тот вечер?

Почувствовав тошноту, я вскакиваю со своего места и выбегаю из кафетерия, словно от этого зависит моя жизнь. Прямо сейчас кажется, что оно так и есть.

После гибели Спенсера меня посадили на таблетки, и безразличие заменило страдания и разрушительную боль. Я перестала что-либо чувствовать. Однако когда я врываюсь в женский туалет, появляется ощущение, будто на меня разом обрушились все те эмоции, которые я должна была испытывать все это время.

Я смотрю в зеркало, надеясь понять, что же чувствую. И вижу лишь панику. И теряю контроль. Прислонившись спиной к холодному кафелю стенки, я сползаю на пол, крепко обхватываю ноги руками и утыкаюсь в колени лицом.

— Дыши, — шепчу я себе, вталкивая и выталкивая воздух из легких. — Дыши, Бэйли. Все хорошо.

Чудесным образом мантра мне помогает. Я восстанавливаю самообладание, умудрившись не разрыдаться, и прежде чем выйти из туалета, даю себе еще пару минут, чтобы убедиться, что я в порядке. Лучше бы ему уже убраться отсюда. Я готова к вопросам и сплетням своих одноклассников, но не думаю, что смогу встретиться лицом к лицу с ним.

Я открываю дверь и врезаюсь в чью-то твердую грудь. Сильные руки сжимают меня, не давая упасть, а после не отпускают. Я понимаю, чьи они, даже не глядя. Это Уэс.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

Сначала в его присутствии мне становится легче. Его запах знаком, а жар высокого, стройного тела как будто способен растопить мое заледеневшее сердце. На долю секунды я приникаю к нему. Его руки обнимают меня, словно это так же естественно, как дышать. Всего на секунду все в моем жалком мире становится хорошо. Всего на секунду я вновь оживаю.

— Что с тобой, Бэйли? — В его голосе, обычно глубоком и ровном, звучит хрипотца.

При звуке своего имени я вздрагиваю, и на меня обрушивается реальность. Я выпутываюсь из его объятий, пытаясь подавить панику. Он глядит на меня, ждет ответа. Мы не разговаривали с похорон, и я не уверена, что готова заговорить с ним сейчас. Мне требуется минута, чтобы обрести голос, а затем я выпаливаю:

— Что ты здесь делаешь?

Он шумно вдыхает и, сжав лямку рюкзака на плече, отступает назад. Когда я замечаю рюкзак, у меня отвисает челюсть.

— Ты возвращаешься в школу?

Неподдельный ужас в моем голосе заставляет его вздрогнуть. Капелька света, которая еще секунду назад была в его взгляде, гаснет, а лицо становится непроницаемым.

— Нет, в эту школу я не вернусь. — Он снова сжимает лямку рюкзака, потом, сердито уставившись в пол, перекидывает его на другое плечо. Я задела его. Или он все еще ненавидит меня. Я не стану винить его. В конце концов, из-за меня погиб его лучший друг. Я и сама себя ненавижу.

При виде него в моей памяти снова всплывает тот вечер. Перед глазами проносятся события в ярких деталях. Все, начиная от поисков Уэса, когда он задумал сделать нечто немыслимое, и заканчивая поцелуем, ссорой и, наконец, аварией. И тем, как Уэс меня сдерживал, пока парамедики пытались спасти Спенсеру жизнь.

Один взгляд на его лицо подсказывает, что Уэс вспоминает о том же. Он закрывает глаза и делает глубокий вдох, а когда снова их открывает, выражение его лица становится мягче.

— Как ты? — спрашивает он. — Ты понимаешь… сегодня.

Я проглатываю ком в горле. Меня не удивляет, что он знает о нашей со Спенсером годовщине, но его признание этого факта — как нож в сердце. Почему его это волнует? Его ведь бесило, что мы со Спенсером вместе, и каждый год в этот день он становился жутко ворчливым и раздражительным.

— А что сегодня? — бормочет кто-то у меня за спиной. — Сегодня ведь не годовщина смерти Спенсера. До нее еще пара недель.

Вокруг нас собралась толпа желающих поглазеть на драму. Я не знаю, кто задал этот вопрос, но хочу, чтобы они все исчезли. Как люди могут быть настолько бестактными? Почему они просто не могут заняться своими делами?

Когда мои глаза обжигает слезами, я поворачиваюсь, чтобы уйти. Не могу больше стоять здесь. Но Уэс, положив руку мне на плечо, останавливает меня.

— Бэй, подожди.

Я замираю. Кроме того вечера, Уэс ни разу не называл меня так с тех пор, как мы со Спенсером стали встречаться, а он возненавидел меня за то, что я украла его лучшего друга.

Уэс отпускает меня и проводит рукой по волосам.

— Извини. Просто я… знаешь, нам надо поговорить.

— Нет, — шепчу я. Мой голос дрожит, а за веками начинает щипать. — Я не могу. Не сегодня. — А может, и никогда.

Мне больше не вынести этого. Больше ни секунды не могу смотреть в эти его печальные, злые глаза, которые знают правду. Мое чувство вины и без него чересчур велико.

Когда я ухожу, Уэс молчит и не пытается остановить меня. Я направляюсь прямо к машине, и мне все равно, что из-за прогула у меня могут возникнуть проблемы. Сейчас важно одно — уехать отсюда. Далеко-далеко. На самом деле я убегаю не от Уэса. Я убегаю от прошлого. И от себя. Мне никогда от этого не убежать, но я все равно убегаю.

Глава 3

В мою спальню ведет долгий путь из множества лестниц. Наш дом был построен в 1907 году, и у меня такое ощущение, словно я живу в «Унесенных ветром». Это трехэтажное здание в колониальном стиле из красного кирпича, с большими белыми колоннами, мансардными окнами и огромным балконом на втором этаже, огибающим весь фасад дома.

Наряду с парадной лестницей, настенными гобеленами, люстрами и несколькими каминами, в доме есть потайные лестницы, жилые помещения и погреб в подвале. Еще за ним располагалась конюшня, которую мы переделали в гараж на три машины с комнатой наверху. Там спит моя бабушка, когда приезжает к нам погостить (мама не может находиться с этой женщиной под одной крышей).

После тщательной реставрации дом был внесен в Национальный реестр исторических зданий. Реставрация и регистрация — именно так моя мама попала в историческое сообщество города.

Когда мы переехали из Нью-Йорка в Нью-Джерси, я была в восторге. Мне нравится, что в пригороде так много пространства. И я люблю, люблю, люблю этот дом. Я люблю его историю и индивидуальность. Люблю его загадки и тайны. Мы с Джулией часто шутили, что это идеальный дом для привидений.

Своей спальней я выбрала комнату на третьем этаже, потому что мне очень понравилась ее нестандартная форма. У мансардных окон широкие подоконники, на которых уютно сидеть, а наклон крыши разрезает потолок пополам, из-за чего кажется, будто я живу на чердаке. Так романтично. Здесь мое убежище.

Я совершаю трехэтажное путешествие в свою комнату, не обращая внимания на издаваемый ступеньками шум — я знаю, что мама не дома и не спросит, почему я вернулась так рано. Когда лестницам больше ста лет, они скрипят и стонут, как бы их не реставрировали.

Включив вентилятор на потолке и распахнув окна — столетние дома отличаются еще и отсутствием кондиционеров, — я ставлю айпод на док-станцию и включаю любимый концерт, надеясь, что звуки Брамса развеют нежеланные мысли в моей голове.

Симфоническая гармония умиротворяет, но недостаточно. Спустя несколько минут, пока я лежала и слушала музыку, мне снова становится неспокойно, поэтому я встаю, беру скрипку и начинаю наигрывать те части мелодии, которые знаю. Мои глаза закрываются, а дыхание замедляется. Я растворяюсь в музыке. Пока смычок скользит по струнам, мое сердце бьется в ритме мелодии, и я обо всем забываю. Сбегаю от горя.

Минут через пятнадцать, ближе к развязке, меня пугает тихий вздох за спиной.

— Ты же знаешь, что я влюбился в тебя из-за скрипки?

Пискнув, я оборачиваюсь, и вижу там Спенсера. Он лежит, лениво раскинувшись у меня на кровати и свесив ноги за край. Одна его рука под головой, а вторая порхает в воздухе, словно он дирижирует играющим на моем айподе оркестром. Закрыв глаза, он улыбается в скат потолка.

Я не могу поверить, что вижу его. Да, он часто мне снится, но видеть его наяву — неожиданно и чуть-чуть страшно. Неужели у меня настолько помутился рассудок, что появились галлюцинации? Увы, меня бы это не удивило. Видимо, после сегодняшней встречи с Уэсом я окончательно спятила.

Оттолкнув эту мысль, я убеждаю себя, что это очередной сон. Видимо, слушая музыку, я задремала, и мне приснилось, будто я беру в руки скрипку. Это объяснение логичнее галлюцинаций. И точно не так сильно пугает. Как бы там ни было, я не жалуюсь. Два сновидения о Спенсере в один день — не так уж и плохо.

— Это было в день, когда ты переехала, — продолжает Спенсер. — Нам тогда было по девять. Я сидел с Уэсом в домике на дереве, и, пока мы спорили из-за футбольных карточек, ты вышла со скрипкой во двор. Раньше я никогда не слышал игру на скрипке и уж тем более не видел, чтобы на ней кто-то играл. Это было похоже на волшебство.

Я хихикаю, вспоминая. Уэс и Спенсер до смерти напугали меня, когда начали кричать мне из окна домика. Они заставили меня подняться и поиграть для них, а когда я закончила, забросали вопросами о том, как и где я этому научилась. Уэса интересовало, умею ли я играть на гитаре или барабанах, но Спенсер считал, что скрипка подходит мне идеально.

На скрипке я играю с четырех лет. Я не сверходаренная, но мне всегда это нравилось, поэтому, чтобы у меня хорошо получалось, я очень много трудилась. К девяти годам я уже играла в течение пяти лет и могла конкурировать с детьми из оркестра средней школы. Представляю, насколько это впечатлило мальчишек, которые тратили большую часть своего времени на ловлю лягушек в лесу.

Спенсер открывает глаза и поворачивает ко мне голову. В его взгляде светится озорство.

— Я никогда тебе не рассказывал, но по вечерам я забирался в домик на дереве, чтобы послушать, как ты играешь. Даже зимой, когда было холодно, и твои окна были закрыты. Эту часть дня я любил больше всего.

Я выглядываю в окно. Моя спальня находится в задней части дома, но даже с этого ракурса видно, что домик для игр практически мертв.

Когда Спенсер был жив, он иногда выскальзывал из дома, взбирался на дерево и светил фонариком мне в окно, чтобы узнать, не легла ли я спать. Я не могла выйти к нему, поскольку, как я уже упоминала, три пролета нашей лестницы очень скрипят — я пробовала несколько раз, и, когда будила посреди ночи родителей, мне приходилось имитировать приступ внезапного голода. Но у нас были рации, и когда мы болтали всю ночь напролет, расстояние в сорок или около того футов, разделяющих нас, не ощущалось таким уж большим.

— Ну ты и извращенец, — шучу я.

— Я точно сталкер. — Сверкнув шаловливой усмешкой, он откидывается на кровати и похлопывает по пустому месту рядом с собой.

Убрав скрипку, я ложусь к нему и сразу пытаюсь уютно устроиться у него на плече, но проваливаюсь сквозь его тело, словно на самом деле его здесь нет. Испуганная, я резко сажусь.

Спенсер вытаскивает из-за головы руку и протягивает ее мне. Она выглядит плотной, реальной. Но ухватиться за нее не получается. Моя рука снова проходит сквозь него.

— Таких снов у меня еще не было, — говорю я, еще несколько раз попробовав прикоснуться к нему.

Когда он не отвечает, я поднимаю глаза. Он смотрит на меня с пониманием и душераздирающей тенью улыбки. Он счастлив сейчас — и в тоже время печален.

— Бэй, это не сон.

— Но как это может быть реальностью? — Я не хочу получать ответ на этот вопрос. Я не готова признать себя сумасшедшей.

В его глазах появляется блеск, и он тоже садится.

— И все-таки это реальность. Я действительно здесь.

Моя рука снова проходит сквозь него, и я начинаю понимать.

— Хочешь сказать, что ты призрак?

Он усмехается, гуляя взглядом по окружности комнаты.

— Ну, ты же всегда говорила, что в этом доме обязаны жить привидения.

У меня вырывается недоверчивый смешок.

— Ну да. Конечно. И теперь я вижу призрак своего умершего парня.

Мысль хорошая, и я почти в нее верю. Если кто и способен найти способ вернуться ко мне из могилы — так это Спенсер. Если б он мог, то ради меня прорвался бы через все плоскости существования.

— Какой же ты скептик.

Спенсер хохочет. От смеха сотрясается все его тело, но вибрации не передаются в кровать. Его словно не существует. Я не знаю, почему сны изменились, и мне не хватает возможности прикоснуться к нему, но я все равно благодарна, что он пришел повидать меня.

— Я настоящий, Бэй. Честно.

Спенсер пересекает комнату, чтобы рассмотреть наши фотографии, которые я оставила на комоде. Мебель в спальне под стать самому дому — такая же антикварная, как и туалетный столик с большим зеркалом. Я потратила годы, закрепляя фотографии между стеклом и деревянной рамой. В конце концов они заняли все зеркало по периметру, и когдапоявлялись новые, мне все время приходилось решать, которые заменить. Теперь на всех снимках только мы со Спенсером.

Его глаза останавливаются на фотографии, на которой мы, разодетые в пух и прах, стоим в филармонии. Может, он и не был красавцем в общепринятом смысле этого слова, но нельзя отрицать, что в смокинге он выглядел очень эффектно.

— Чудесный был вечер, да? — спрашивает он, не отрывая взгляда от фотографии.

— Лучший за всю мою жизнь, — признаюсь я, и, обхватив плечи руками, пытаюсь унять боль в груди, которая началась с появления Спенсера. Мне больно, но лучше я буду терпеть эту боль, чем потеряю возможность быть с ним.

Я подхожу к нему, желая, чтобы он привлек меня в свои самые успокаивающие в мире объятия. Спенсер не может быть приведением. Я не ощущаю рядом с ним холод. В передачах по телевизору утверждают, что о наличии поблизости призраков можно догадаться по мурашкам по коже — в их присутствии человека начинает морозить, а в комнате понижается температура. Еще я слышала, что они влияют на электричество, заставляя лампочки мигать или гаснуть. Сейчас же ничего подобного не происходит. Спенсер всего лишь плод моего помутившегося рассудка. Я понимаю это, но мне все равно.

Я смотрю на фото, которое он изучает, и улыбаюсь воспоминаниям, которые оно навевает. В последнее Рождество перед своей гибелью Спенсер попросил родителей, чтобы те подарили ему два места в первом ряду на концерт симфонического оркестра. Исполнение подобной мечты казалось невозможным, но у родителей Спенсера были друзья в высших кругах, и они смогли достать нам билеты.

Я отчитала его — ведь рождественский подарок должен был предназначаться ему, а не мне, — а он, рассмеявшись, ответил, что подарком был не концерт, а возможность понаблюдать за тем, как я слушаю музыку.

— Оно того стоило, — неожиданно говорит он, словно прочитав мои мысли. — Ты в считанные минуты растрогалась буквально до слез и весь концерт продержала глаза закрытыми, поэтому я мог наблюдать за тобой без страха спугнуть.

Его слова настолько до банального романтичны и так похожи на Спенсера, что на мгновение заставляют меня улыбнуться. Прямо как в старые добрые времена. Но от правды не убежать, реальность настигает меня, и я опять сажусь на кровать и обнимаю плюшевого медведя, которого он подарил мне на Валентинов день, когда нам было по четырнадцать.

Спенсер, вместо того чтобы сесть ко мне, остается на месте и прислоняется к столику. Расстояние между нами заставляет вновь почувствовать боль, но я понимаю, почему он его сохраняет. Чем ближе мы окажемся, тем больнее будет, когда он уйдет. Если он уйдет. В глубине души я надеюсь, что он говорит правду и будет являться ко мне всю оставшуюся жизнь.

Сложив руки на груди, он долго-долго рассматривает меня. В его взгляде нет похоти, он полон тоски. Наконец его глаза закрываются, и он делает глубокий вдох.

— Я люблю тебя, Бэй.

— Я тоже люблю тебя. — Горло сдавило, и я еле могу говорить. Если он хочет заставить меня заплакать, то у него почти получилось.

На минуту комната погружается в тишину. Так не хочется разрушать ее.

Зеленовато-карие глаза Спенсера полны боли, когда он тихим голосом произносит:

— Ты должна отпустить меня.

Я втягиваю в себя воздух и, наклонившись над плюшевым мишкой, вжимаюсь лицом в его мех, пытаясь скрыть несколько пролившихся слез. Я не хочу, чтобы он знал, насколько его слова ранят меня, ведь я понимаю, почему он так говорит. И он прав. Но идея двигаться дальше попросту невыполнима.

Взяв себя в руки, я снова сажусь. Спенсер тоже забирается на кровать. Садится напротив и обхватывает колени руками. Он ждет — с тем же терпением, что и при жизни, — когда я смогу заговорить. Но я никогда не буду готова к этому разговору.

— Я не могу, — качаю я головой.

— Бэйли, иначе нельзя. Ты не можешь прожить остаток жизни вот так. Меня больше нет.

— Сейчас же ты здесь.

Он пытается улыбнуться. Уголки его губ приподнимаются, но в глазах искорок нет.

— Это не навсегда. Ты должна двигаться дальше.

Я не отвечаю. Может, если притвориться, что я не слышу его, то я смогу продолжать говорить себе, что он будет со мной — и будет моим — вечно. Во сне, в виде галлюцинации или призрака — не имеет значения. Я приму его в любой форме.

Спенсер прикусывает губу, а затем медленно отпускает ее. Сколько я его знаю, он всегда делает так, когда нервничает или чем-то встревожен. Я понимаю, что он сейчас чувствует. Переживает за меня. Вот почему он вернулся — потому что беспокоится обо мне. Мне бы хотелось быть сильной ради него, но я не смогу. Я не знаю, как жить без него.

— Это больно, — признаюсь я.

— Я знаю, но потом станет легче, — кивает он головой.

Мне хочется верить ему, но как? Как мне может стать легче? Ведь его больше нет, и он никогда не вернется. Он оставил меня совершенно одну — разбитую и безжизненную.

Судя по выражению на лице, он понимает, в каком ужасающем состоянии я нахожусь.

— У тебя получится, Бэй. Ты сильная, поэтому снова научишься любить.

Я сердито трясу головой, и по моим щекам стекает еще несколько слез.

— Но я не хочу. Не хочу любить никого, кроме тебя.

У него опускаются плечи, но он продолжает смотреть мне в глаза. В его взгляде вспыхивает решимость.

— Тогда сделай это ради меня. Бэйли, мне нужно, чтобы ты меня отпустила.

Его просьба вызывает во мне иррациональную злость.

— Как ты можешь просить меня о таком? Ты больше не любишь меня?

Нет, конечно же любит. Но я отказываюсь смотреть этой проблеме в лицо. Я не могу это сделать. Я еще не готова.

Дверь без предупреждения открывается, и в комнату заглядывает моя мать. На ее лице беспокойство.

— С кем ты разговариваешь?

Я оборачиваюсь, но Спенсер уже пропал. Когда я снова смотрю на маму, то осознаю всю серьезность произошедшего. Я не спала, и то был не сон. У меня были галлюцинации. Я начинаю сходить с ума.

— Ни с кем, — бормочу я.

Ничего больше я не добавляю и не объясняю, почему разговаривала сама с собой или почему так рано вернулась из школы.

— Почему ты дома?

Наверное, ей позвонили из администрации школы. А может быть Джулия. Я уверена, что до сестры слухи уже дошли. Она не услышала бы об этом, разве что посещая школу на Марсе.

Не дождавшись от меня приглашения, мама заходит сама, усаживается на край кровати и разглаживает подол платья. Она несколько минут выжидает, прежде чем приступить к лекции, которую подготовила.

— Мне позвонили из школы. — Вот и ответ на вопрос. — И твоя сестра.

Я почти усмехаюсь.

— Ты в порядке?

Нет. Она это знает, но, как моя мать, обязана спросить. Пока я молчу, мама вздыхает.

— Я записала тебя к доктору Московицу. Сегодня у него смена в больнице, но он согласился принять тебя в два часа. Хочешь пообедать, или может, перед этим съедим по мороженому?

Не сдержавшись, я бросаю на нее полный свирепости взгляд.

— Ты снова отправляешь меня к этому безмозглому мошеннику и спрашиваешь, не хочу ли я перед этим сходить за мороженым?

Родители отправили меня к доктору Московицу спустя несколько месяцев после гибели Спенсера. Я ненавижу визиты к нему. Не думаю, что имею что-либо против самой терапии — видит бог, я бы поговорила с кем-то другим, — но я терпеть не могу этого низенького, лысого, назойливого толстяка, который считает, что знает все на свете. Он игнорирует мои чувства, оправдываясь тем, что я подросток, и поэтому все кажется еще хуже, чем есть. Каждое сказанное им слово пропитано высокомерием и снисхождением.

Даже если я теряю рассудок — что очевидно, ведь я только что видела призрак своего парня, — доктор Московиц последний человек, который сможет мне помочь. Однако спорить с родителями бессмысленно. Доктор Московиц учился с моим отцом в Йеле, и, судя по всему, диплом Йеля значит, что его обладатель не ошибается. Никогда.

Мама зажимает пальцами переносицу.

— Я просто пыталась быть милой.

— Мило было бы не заставлять меня идти к доктору Московицу.

— Бэйли, а у меня есть выбор? Ты не в порядке и отказываешься идти на поправку.

Ее прямота выбивает из колеи и немного охлаждает мой пыл. Я падаю обратно на подушку. Потом, перевернувшись на бок, снова хватаю плюшевого медведя и сворачиваюсь калачиком. Матрас слегка прогибается под маминым весом — она тоже ложится и обнимает меня.

— Я не знаю, как еще помочь тебе, милая. — Ее голос дрожит.

Проявление нежности возвращает чувство вины. Я люблю свою маму и чувствую себя просто ужасно из-за того, что заставляю ее и всю нашу семью переживать, но сейчас я в растерянности. Она просит меня сделать то же, о чем просил Спенсер — двигаться дальше. Но как? Это кажется невозможным.

— Я уничтожена, мам, — шепчу я, эгоистично прижимаясь к ней, хотя чувствую, что не заслуживаю ее терпения. — Он ушел на небеса и забрал с собой мое сердце.

— Нет, не забрал. — Мама расчесывает пальцами мои волосы. Как будто я маленькая, но я не прошу ее перестать. — Твое сердце разбито, но оно все еще там. Ты сможешь исцелить его, Бэйли. Возможно, на нем останутся шрамы, но оно сможет биться как раньше. Стоит лишь постараться.

Надеюсь, она права.

Вместо того чтобы пойти за мороженым, мы долго лежим и молчим. Платье мамы, конечно же, мнется, но если это и беспокоит ее, то она не подает вида.

— Твоя сестра хочет проехаться по магазинам на выходных, купить платье для осеннего бала. Пожалуйста, поехали с нами? Мы подберем тебе идеальное платье.

В моей груди все сжимается. Я боялась осеннего бала с первого учебного дня. Как будто прочитав мои мысли, мама говорит:

— Мне кажется, тебе стоит поехать.

От одной только мысли о танцах меня начинает тошнить. Когда я не отвечаю, мама больше не поднимает этот вопрос.

— Может, тогда хотя бы поможешь выбрать платье сестре? Ты же знаешь, она тоже о тебе беспокоится.

Беспокоится? Или злится? Джулия завидует тому вниманию, в центре которого я оказалась после гибели Спенсера. Я стараюсь не винить ее, но ее отношение ко мне сводит с ума. Она расстроена из-за внимания, которого я никогда не просила и не хочу. Не уверена, что посягательство на ее день шоппинга с мамой поможет проблеме, но сказать «нет», когда мама так отчаянно хочет, чтобы я вышла из дома, я не могу.

— Хорошо, я поеду. Но на сам бал не пойду. Только не после того, что случилось в прошлом году.

Мама расслабляется от облегчения и вознаграждает меня еще одним крепким объятьем.

— Ничего. Я рада и этому.

Глава 4

Больницы не входят в список моих любимых мест. Они наполнены болью, болезнями, печалью и смертью. Люди пытаются замаскировать удручающую атмосферу, окрашивая стены в успокаивающие тона, но никакими пастельными красками не скрыть уродливую правду. К примеру, в комнате для посетителей, где я сейчас нахожусь, есть симпатичная мультяшная роспись с изображением зеленого цветущего луга. Но даже глядя на большое желтое солнце и ярко-голубое небо на стенке, я все равно понимаю, что эта комната для людей, которые пришли навестить своих умирающих родственников. Скорее всего, своих умирающих детей — учитывая столь детский декор.

В основном, доктор Московиц занимается неизлечимо больными пациентами — отсюда и встреча в больнице. Полагаю, именно поэтому он никогда не испытывал ко мне особой симпатии. Я же не умираю, как большинство его пациентов, а значит, просто драматизирую.

— Должен признать, мне грустно снова видеть тебя у себя, — говорит он, усаживаясь в мягкое виниловое кресло напротив дивана, на котором сижу я. — Я надеялся, что тебе станет лучше, но твоя мама говорит, что дела идут хуже. — В его голосе слышен вопрос, но по взгляду понятно, что сам он уже все решил.

— Просто у меня был плохой день, а мама приняла все близко к сердцу.

Я не уверена, что сама в это верю, но это неважно. Доктор Московиц определенно не верит.

— Вот как?

Он откидывается на спинку кресла и закидывает ногу на ногу, чтобы положить блокнот на колено и делать заметки. Действие требует серьезных усилий. Это чудо, что он с ним справляется.

— Я звонил в школу и разговаривал с твоими учителями. Идет только вторая неделя, а большинство из них уже заметили проблему.

Он листает заметки в блокноте.

— Вялая, незаинтересованная, отстраненная, рассеянная, отдалилась от сверстников, не выполняет задания, успеваемость ниже, чем в предыдущие годы... — Он делает паузу, давая мне возможность отреагировать, но если он не собирается задавать прямые вопросы, то я буду молчать. — Это не признаки «плохого дня». И даже не признаки нормального горя. Боюсь, причина кроется в более глубокой проблеме, которую мы не смогли определить. А пока я хочу оградить тебя от действия препаратов. Они делают тебя слишком безразличной. С этого дня тебе следует сократить дозу вдвое.

Я киваю. Лично меня устраивает безразличие, которое дают антидепрессанты, но спорить бессмысленно. После этой встречи он даст моей маме рекомендации, а она уж проследит, чтобы я их выполнила.

— Очень хорошо. — Он делает глубокий вдох и что-то строчит в блокноте. Потом, прищурившись, глядит на меня, готовый проанализировать каждое мое слово, эмоцию или движение. — Может, есть что-то связанное с происшествием, о чем ты не рассказывала до сих пор? Что-то, что мешает тебе двигаться дальше?

Что-то вроде чувства вины, потому что мой парень мертв из-за меня? Но я не озвучиваю эту мысль. Не собираюсь обсуждать это с человеком, которого не выношу.

— Вы имеете в виду смерть моего парня?

На круглом лице доктора Московица приподнимается бровь.

— Мы уже проговаривали это. Такая потеря…

— Доктор Московиц, вы когда-нибудь теряли любимого человека? — Я не выдержу от него еще одну банальность. Не сегодня. — Было такое, чтобы вы встречались с человеком в течение двух лет, любили всем сердцем, а потом этот человек умирал?

— Нет, мне посчастливилось избежать подобной утраты. У меня нет жены или подруги, но я представляю, насколько это…

— Нет, не представляете! — срываюсь я. — Не нужно сидеть здесь и рассказывать мне, что я должна чувствовать, когда вы понятия не имеете, через что я сейчас прохожу. Говоря, что я не испытываю эмоций, или что я не должна их испытывать, вы не убираете эти эмоции, а просто отбиваете желание слушать что-либо от вас.

Доктор Московиц застывает от удивления. Да, эта вспышка мало похожа на мое обычное «говори-ему-то-что-он-хочет-услышать-чтобы-побыстрее-уйти» поведение. Но у меня действительно был плохой день. Я держусь на волоске.

Ему требуется минута на то, чтобы опомниться, и еще как минимум три, чтобы написать о моей вспышке гнева роман. Отложив наконец-таки ручку, он складывает ладони «домиком» около рта. Видимо, раздумывает, как действовать дальше.

Я кошусь на часы на стене. Прошло всего пятнадцать минут этой пытки. Хочется застонать. Одно хорошо: сегодня доктор Московиц может уделить мне только двадцать пять минут вместо обычных пятидесяти.

— Почему бы тебе просто не рассказать мне о том дне? — наконец спрашивает он. — Может быть, теперь, спустя столько времени, ты увидишь эту ситуацию другими глазами?

— О чем тут рассказывать? Мы пошли на вечеринку. Спенсер слишком много выпил, решил поехать домой, а потом перепутал гигантский ствол дерева с пустой дорогой. — Это всего лишь около двадцати процентов правды, но ничего больше ему не вытянуть из меня.

Доктор Московиц, как всегда, не может не задать дополнительный вопрос.

— Почему вы были пьяны?

Я стискиваю зубы и перед тем, как ответить, делаю вдох.

— Я не была пьяна, — огрызаюсь. — В тот вечер я не притрагивалась к алкоголю. Я не пью.

Никак не отреагировав на мою враждебность, доктор Московиц перефразирует свой вопрос:

— А почему выпил Спенсер?

Я пожимаю плечами, молясь о том, чтобы мое лицо оставалось бесстрастным.

— Была вечеринка. На вечеринках подростки пьют.

Но доктора Московица не одурачить.

— Но ведь ты не пила. И судя по тому, что я узнал о тебе, ты не из тех девушек, которые встречаются с парнями, не разделяющими их стандарты. Выпивка на вечеринках была обычным явлением для Спенсера?

Я разрываюсь между ложью и защитой чести Спенсера. И Спенсер, как всегда побеждает.

— Нет, Спенсер не был таким. Он не особо любил вечеринки и почти никогда не пил. А если и пил, то никогда не напивался. Он был хорошим парнем.

— Я тебе верю, — быстро отвечает доктор Московиц.

Поняв, что мое тело натянуто как струна, я пытаюсь расслабиться. Доктор Московиц, вне всяких сомнений, заметил мое защитное поведение и позже подвергнет его детальнейшему анализу.

— Тогда, Бэйли, скажи мне еще раз. — Он не даст мне сорваться с крючка. — Если обычно Спенсер не пил, то почему в тот день он действовал столь нехарактерным для себя образом? Уровень алкоголя в его крови был опасно высок. Случайно так не напиться. Как ты думаешь, почему он так поступил?

Я точно знаю, почему он так сделал. Из-за Уэса. Из-за меня.

— Это была вечеринка в честь футбольной победы. Мы выиграли, когда Спенсер забил победный гол с сорока восьми ярдов. Это был рекорд штата. Той ночью был его звездный час. Может, он просто хотел это отпраздновать.

Сложно сказать, знает ли доктор Московиц о том, что я лгу. Ну, не совсем лгу. Рассказанное — чистая правда, но Спенсер напился не из-за этого. Причина, по которой он уехал и разбился насмерть, в другом.

Знает он или не знает, что я опускаю ключевые детали, но тем не менее доктор Московиц пытается использовать новый подход.

— Хорошо. Давай теперь обсудим другое. Почему у тебя сегодня, как ты выразилась, был плохой день?

Потому что сегодня наша годовщина? Потому что в школе появился Уэс? Потому что мне привиделся призрак моего парня? Ничего этого я не говорю, а просто сверлю доктора Московица взглядом, пока этот придурок пишет заметки.

— Ты счастлива рядом со своими друзьями? — спрашивает он, не отрывая глаз от блокнота.

— С ними хорошо. Как и раньше.

— А что насчет мальчиков? Ты с кем-нибудь встречаешься?

— Нет.

Теперь он прерывает свою писанину и поднимает лицо.

— Почему?

Я решаю — впервые — быть честной.

— Потому что их всех я сравниваю со Спенсером. И они все проигрывают ему.

— Возможно, это изменится, если ты дашь им шанс.

— А возможно они просто хотят залезть мне под юбку.

Глаза доктора Московица округляются, а кончики ушей краснеют.

— Мальчиков в нашей школе можно описать четырьмя словами: спорт, вечеринки, пицца и секс, — перечисляю я, загибая пальцы. — Спенсер был другим. То, что нас связывало, было особенным, и это нельзя заменить.

Странно, но доктор Московиц не спорит со мной.

— Я не предлагаю тебе заменить его. И если никто из ребят не вызывает у тебя интереса, то не встречайся с ними всерьез. Поверь, в конце концов они повзрослеют, и, может быть, в колледже… — Он делает паузу, затем поправляется: — После колледжа ты встретишь другого достойного человека. Но сейчас тебе следует хотя бы попробовать сменить обстановку. Даже если ты не найдешь мальчика, подобного Спенсеру, ты можешь найти друга. Кого-то, кому сможешь довериться, с кем сможешь поговорить. Люди — существа социальные. Мы зависим друг от друга в комфорте и счастье. Пока ты снова не начнешь открываться, твоя депрессия не уйдет. Ты должна дать шанс себе пережить смерть Спенсера, иначе его потеря будет, как призрак, преследовать тебя до конца твоих дней.

Я не могла не заметить иронию выбранных им слов. Хуже всего то, что он прав. Я шумно выдыхаю.

— Мама считает, что мне стоит пойти на школьные танцы.

Доктор Московиц моргает, шокированный моим заявлением. Желание мамы отправить меня на танцы вовсе не является новостью века, просто я никогда не делюсь информацией добровольно. Никогда. Не знаю, почему я это сказала. Наверное, мой мозг еще одурманен встречей со Спенсером. Пусть его породило мое подсознание, но Спенсер просил меня двигаться дальше. Может, в глубине души я сама хочу этого. Может, с помощью галлюцинаций мой мозг просто сигнализирует, что я готова попробовать.

Лицо доктора Московиц загорается от восторга. В его глазах появляется блеск, которого я раньше не видела — самодовольное волнение, которое заставляет меня думать, что он считает этот момент своего рода прорывом.

Перед тем, как ответить, он, чтобы не спугнуть меня, берет себя в руки. Я жду, что он скажет, что посещение осеннего бала — замечательная идея, но вместо этого он неожиданно спрашивает:

— И что ты чувствуешь по этому поводу?

Тот факт, что он не стал давить на меня, порождает желание ответить.

Вау. Возможно, это и правда прорыв.

— Мне страшно, — признаюсь я. — И грустно. Стоит только подумать о том, чтобы пойти, и мой желудок начинает выворачиваться наизнанку. — Я делаю паузу, но доктор Московиц молчит. Он хочет, чтобы я продолжала. Все еще переживая приступ откровенности, я пробую объяснить: — В прошлом году танцы устраивали на следующий день после игры. Когда Спенсер погиб, их почти отменили, но потом позволили ученикам проголосовать. Большинство ребят решили, что Спенсер хотел бы, чтобы танцы все-таки были. Чтобы они хорошо провели время в память о нем, а не сидели дома, оплакивая его смерть. — Я слегка улыбаюсь. — Они были правы. Спенсер хотел бы этого. Но я не смогла пойти на те танцы. Без него — не смогла.

Я осознаю, что у меня текут слезы, только в момент, когда доктор Московиц протягивает коробку с салфетками. Я беру одну, вытираю глаза и нос, затем подхожу к сути проблемы.

— В этом году танцы не попадают на годовщину смерти Спенсера, но для меня они навсегда будут связаны с ним. Я никогда не ходила на бал без него. Как я смогу пойти туда в годовщину его смерти с кем-то другим? Как я смогу притворяться, что хорошо провожу время, когда буду думать только о том, что его больше нет, и что парень, который танцует со мной, — не он и никогда им не станет.

Израсходовав желание говорить, я погружаюсь в молчание. Доктор Московиц тем временем записывает все, что я только что наболтала, а потом поднимается на ноги, поскольку наши драгоценные двадцать пять минут истекли, и дает мне последний совет:

— Возможно, смысл не в том, чтобы хорошо провести время или сходить на свидание. Я соглашусь с твоей мамой: на танцы стоит пойти. Думаю, тебе пойдет на пользу столкнуться со своими страхами, и, что еще важнее, это будет сознательным шагом в попытке двигаться дальше, способом доказать себе, что тебе это под силу — что ты снова сможешь жить своей жизнью и позволять входить в нее другим людям.

Он идет к двери и, прежде чем открыть ее, поворачивается в ожидании ответа ко мне.

Я вздыхаю.

— Хорошо, я подумаю. — Это максимум, что я могу ему обещать, и это мое обещание куда искреннее всех остальных, принесенных сегодня.

Приняв кивком мой ответ, доктор Московиц провожает меня в приемную около лифта, где нас ожидает мама. Когда мы приближаемся, мама вскакивает со своего места, словно под ней была скрученная пружина. Ее губа покраснела в том месте, где она полчаса прикусывала ее. Когда она видит на лице доктора Московица улыбку, в ее глазах вспыхивает надежда.

Я плюхаюсь на стул и начинаю ждать, когда мама и доктор Московиц закончат шушукаться. Меня это не оскорбляет. Это часть ритуала. Я делюсь с доктором Московицем переживаниями, а он передает свою интерпретацию маме вместе с советами о том, что со мной делать дальше. Я прислоняюсь затылком к стене и закрываю глаза — иногда консилиумы под девизом «Спасем Бэйли» затягиваются, — но тут раздается звонок прибывшего лифта, и шокированный голос выпаливает:

— Бэйли? Что ты здесь делаешь?

Не могу поверить, что натыкаюсь на Уэса второй раз за один день. Он одет точно так же, как утром, с тем же потрепанным рюкзаком, перекинутым через плечо, только теперь в его руках еще и скейтборд. Он таращится на меня так, словно я вышла на улицу без штанов.

— А ты что здесь делаешь? — парирую я, совершенно не желая объяснять ему, почему после его неожиданного появления в школе мне срочно потребовалась встреча с психотерапевтом.

Он окидывает комнату взглядом, переступает с одной ноги на другую, потом снова тянется к дурацкой лямке рюкзака на плече, но прежде чем успевает ответить — если он вообще планировал это делать, — моя мама прерывает нас изумленным воплем:

— Уэс!

Покраснев, он бормочет:

— Здравствуйте, миссис Аткинсон, — и пялится на свои кроссовки.

Не стоило ему отводить взгляд, потому что мамины неожиданные объятья застают Уэса врасплох.

— Прошло столько времени! — бушует она. — Как поживаешь? — Она отступает и окидывает его внимательным мамским взглядом, а потом — к нашему с Уэсом вящему ужасу — резюмирует: — Ты стал настоящим красавцем! Как твоя мама? Я не говорила с ней целую вечность.

Щеки Уэса снова пылают. Он отпускает лицо и пятится от моей мамы и от привычки нарушать чужое пространство.

— У нее все хорошо. — Он прочищает горло и смотрит на доктора Московица, словно знает его. — Привет, док.

— Он тоже твой врач? – спрашиваю я.

Уэс не отвечает. Но в этом и нет необходимости. Ответ очевиден.

Я в шоке. Хотя, наверное, зря. Наверняка мисс Дэлани получила контакты врача от моей мамы. Видимо, после гибели Спенсера Уэсу, как и мне, понадобилась помощь специалиста. Но странно, что он видится с ним до сих пор, а еще страннее было бы, если бы наша маленькая встреча заставила побежать к врачу и его. Я очень надеюсь, что это обычное совпадение.

Взяв сумочку, я дергаю маму за руку и приклеиваю на лицо фальшивую улыбку для доктора Московица.

— Нам надо идти. Не хотим больше отнимать у вас время.

Но моя попытка сбежать с треском проваливается.

— Вы что, знакомы? — спрашивает врач, водя своим пальцем-обрубком между Уэсом и мной.

Когда Уэс пожимает плечами, доктор Московиц в ожидании информации переводит взгляд на меня. Я не хочу ничего объяснять, но понимаю, что если я промолчу, то отвечать начнет мама, и уж она выдаст куда больше деталей.

— Он был лучшим другом Спенсера.

Маму мой ответ не удовлетворяет.

— Не только Спенсера, — говорит она, обнимая меня за плечо. — Но и Бэйли. Когда-то эта троица была неразлучна. — Она снова улыбается Уэсу. — Мы так соскучились по тебе. Знаешь, тебе не нужно присутствие Спенсера, чтобы получить приглашение в гости. Можешь заходить в любое время.

— Мам! — Боже правый. Мне хочется провалиться под землю.

На меня Уэс не смотрит, но он слишком вежлив, чтобы не ответь моей маме.

— Спасибо, миссис Аткинсон. — Это не обещание зайти, но вряд ли моя мама это осознает.

Кошмар не прекращается.

— Вы больше не дружите? — интересуется доктор Московиц. Вот ведь пронырливый гад. — Почему? Из-за смерти Спенсера?

Я втягиваю в себя воздух и начинаю дрожать. Я очень, очень не хочу обсуждать это. Особенно здесь и сейчас — в присутствии Уэса и своей мамы. Мне хочется убить доктора Московица. Он зашел слишком далеко, но остановится ли на этом? Нет, конечно же нет.

— Любопытно, что в разговорах со мной ни один из вас не упоминал друг о друге. Почему?

Уэс мнется, не зная, что на это ответить, а я смотрю на врача и мысленно даю себе клятву больше никогда не возвращаться сюда.

— Мама! — От моего резкого вскрика все вздрагивают. На нас даже оборачиваются люди в халатах у сестринского поста. — Может, пойдем? Уэс пришел на прием, а мы задерживаем его.

Мама прикусывает губу. Она, как и доктор Московиц, хочет стоять здесь весь день и задавать бесконечные болезненные вопросы, но она видит, что мне нужно убраться отсюда, поэтому вздыхает и пожимает доктору Московицу руку.

— Еще раз спасибо, что уделили ей время. Мы позаботимся о лекарствах, и я поговорю с ее отцом, чтобы возобновить ваши регулярные встречи. Мы скоро вам позвоним.

Не стоит стараться. Я скорее сбегу, чем опять соглашусь на эти регулярные встречи. Я тащу маму к лифту и миллион раз тыкаю в кнопку, надеясь, что это заставит двери открыться быстрее. Пока мы ждем лифт, мама оглядывается на Уэса.

— Уэс, было приятно снова увидеть тебя. Больше не пропадай.

— Хорошо, миссис Аткинсон. Мне тоже было приятно увидеть вас. — Лжец. — Пока, Бэйли.

Слегка удивленная тем, что он со мной попрощался, я оглядываюсь и встречаюсь с ним взглядом. В его глазах бушуют эмоции: смятение, боль, гнев, сожаление. Столь интенсивные, что из моих легких выходит весь воздух, и у меня едва получается прошептать в ответ всего одно слово:

— Пока.

Когда лифт приезжает и впускает нас внутрь, я снова начинаю дышать. Уэс не отрывает от меня глаз до тех, пока двери лифта не закрываются. Я не знаю, что у меня сейчас на лице, но моя мама знает достаточно, чтобы ничего не говорить.

Глава 5

Расспросы начинаются еще до того, как я успеваю добраться до школьных дверей. Триша и Лиз подкарауливают меня на парковке. Лиз сразу же обнимает меня и пытается проявить сочувствие, но ее буквально распирает от переизбытка энергии, поэтому ее сочувствие не кажется особенно искренним.

Пока мы лавируем между рядами машин, она без умолку тараторит.

— Поверить не могу в то, что вчера произошло, а ты? В смысле, Уэс Дэлани вернулся в школу! Что теперь будет? И где он столько времени пропадал? Думаешь, он собирается в одиннадцатый класс? Он же пропустил целый год. Ему придется как-то наверстывать.

Разочаровывать ее жалко, и мне очень не хочется, чтобы у нее создалось впечатление, будто я знаю ответы на все эти вопросы, но еще я хочу как можно скорее остановить распространение слухов.

— Он сказал, что не вернется в школу.

Лиз морщит нос.

— Облом. — Впрочем, ее разочарование длится недолго. — Ты не знаешь, что он тут делал? Говорят, он пришел, чтобы повидаться с тобой. Ребята, вы что, тайно встречаетесь?

Мое сердце чуть не выпрыгивает из груди.

— Нет. Конечно же, нет. Я понятия не имею, где он был и почему явился сюда. С чего ты взяла, что мы встречаемся?

Щеки Лиз розовеют.

— Да просто болтают всякое. Не бери в голову.

Если Лиз отказывается сплетничать — дело дрянь. Я не расспрашиваю ее, решив, что мне лучше не знать суть этих сплетен. Лиз, кажется, тоже не против завершить разговор, но Триша не собирается оставлять эту тему.

— То-то он так быстро кинулся за тобой, когда ты вчера убежала.

Во время расспросов Лиз Триша хранила молчание, но когда мы останавливаемся у моего шкафчика, она прислоняется к соседнему и начинает допрос с пристрастием.

— Уверена, что между вами ничего нет?

Я бросаю на нее взгляд, пораженная плохо скрытым ядом в ее тоне. Она наносит на губы блеск, но продолжает с подозрением наблюдать за мной. Закатив глаза, я открываю шкафчик и беру учебники по математике и английскому для первых двух уроков. Сегодня у меня нет ни желания, ни терпения разбираться с Тришиными заскоками.

Потирая виски, которые вдруг начинают болеть, я вздыхаю.

— Сколько раз тебе повторять? Мы с Уэсом давно не дружили и общались исключительно ради Спенсера. Я не видела его с похорон.

Триша, оттолкнувшись от шкафчика, выпрямляется во весь рост. Она явно не верит мне, но бросает:

— Как скажешь. — И, взмахнув волосами, уходит на свой первый урок.

Я быстро собираю оставшиеся вещи и запираю шкафчик на ключ. У Лиз урок рядом с моим, поэтому мы идем вместе.

— Не обращай на нее внимания, — говорит она. — Ты ведь знаешь, Уэс всегда был для нее больной темой. Ей нечасто отказывают, а Уэс отшивал ее раз, наверное, сто. Ее с ума сводило то, что ты могла быть с Уэсом, но выбрала Спенсера.

Я замедляю шаг, обдумывая эти слова. Я могла быть с Уэсом? Если бы та дурацкая бутылка показала не на Спенсера, а на него, то все сложилось бы по-другому? Возможно, но я рада, что этого не произошло. Я бы не променяла Спенсера ни на кого. Даже на самого горячего парня планеты — которым вполне может быть Уэс.

Лиз прижимает тетради к груди и хихикает.

— Я убью тебя, если ты проболтаешься Трише, но в глубине души я всегда ликовала, когда он ее отвергал. Она такая ужасная негодяйка, но все равно получает все, что захочет.

Удивленная этим признанием, я смотрю на подругу, и у меня не получается спрятать улыбку, которой быть не должно. Лиз, заметив ее, подмигивает мне и продолжает:

— Лично мне нравилось, что вы со Спенсером были вместе. Ты такая же красивая и популярная, как Триша, и могла заполучить самого сексуального парня в школе, но все равно выбрала ботана.

Я вступаюсь за Спенсера, хоть и знаю, что она имеет в виду:

— Он не был ботаном.

Лиз смеется, кивая.

— Был, но мы все любили его, потому что его любила ты. Никто из нас не понимал почему, но мы видели, как сильно он был тебе дорог. Ваши отношения были такими... — Она вздрагивает, осознав, что разговор расстраивает меня. — Извини.

— Ничего, — говорю я, хотя у меня сжалось горло, а все внутри завязалось узлом.

У моего кабинета Лиз не уходит, а закусывает губу, словно хочет что-то сказать. Я вымучиваю улыбку и жду, когда она наконец выложит то, что хотела. Она оглядывается, проверяя, что никого рядом нет и нас никто не услышит, потом наклоняется и шепотом сообщает:

— Чейз собирается пригласить тебя на осенний бал.

Я думала, она собирается поделиться еще какими-то сплетнями обо мне, но это… Чейз собирается пригласить меня на осенний бал?

Чейз Ленсинг — красавчик. Высокий, светловолосый, с большими зелеными глазами, яркой улыбкой и атлетическим телосложением. Он лучший друг Джейка Уэйнрайта и один из самых популярных парней в школе. Любая девушка была бы на седьмом небе от счастья, если бы получила от него приглашение сходить вместе на танцы.

Я хмурюсь.

— Но я думала, он собирается позвать тебя.

Лиз пожимает плечами.

— Он так и сделал, но меня уже пригласил Крис, поэтому я предложила позвать тебя. — Она убирает за ухо прядь своих коротких черных волос и направляет на меня строгий взгляд. — Я сказала ему, что ты согласишься.

— Что?! Лиз! Зачем?

Задорная улыбка исчезает с ее лица — довольно редкое зрелище, поэтому я понимаю, насколько она серьезна.

— Я сожалею о Спенсере, Бэйли, но всему есть предел. Ты хандришь уже год, отталкиваешь друзей, избегаешь нас. Все это начинает порядком надоедать.

Лиз не стерва. По крайней мере, не такая, как Триша. Но предупреждение было четким.

— Я… — Я не знаю, что и сказать.

— Приходи на танцы. Попробуй снова повеселиться. Ты всегда нравилась Чейзу. Вам, ребята, было бы хорошо вместе.

Почему-то я не могу избавиться от ощущения, что она ставит мне ультиматум. Или я иду с Чейзом на танцы, или остаюсь без друзей. Оба варианта пугают до чертиков.

От необходимости отвечать меня избавляет звонок на урок. Лиз оглядывается на свой класс, а затем опять улыбается, словно этого разговора и не было вовсе.

— Ну, пока.

***

Весь день я провожу в ожидании, когда Чейз меня пригласит. И весь день пытаюсь придумать, что ответить ему. Я так нервничаю, что мысль об обеде практически вызывает у меня язву. Если он пригласит меня у всех на глазах, я буду вынуждена согласиться. Но я не могу пойти с ним. С Чейзом это будет не просто ничего не значащее свидание.

Чейз по натуре — классический бойфренд. У него уже было три-четыре подружки, и пусть ни с одной из них дела до серьезного не дошли, он определенно не бабник, как Джейк. Ему нравятся отношения. Нравится сам ярлык, статус, гарантия и наличие одной девушки, чтобы ахать и охать над ней. Ему нравится быть чьим-то парнем. Он неплохой, но не для меня. Я не могу стать его девушкой.

Однако изгоем я тоже стать не могу. Знаю, звучит лицемерно, ведь в последнее время я была не очень-то хорошей подругой, но друзья — их болтовня, сплетни и смех — помогают мне отвлекаться. Если я останусь одна, то компанию мне будут составлять лишь мои мысли, и начнется сущий кошмар. Меня будет постоянно преследовать призрак Спенсера, и я в итоге окажусь в психбольнице.

За обедом Чейз не приглашает меня, но садится рядом со мной. Я говорю себе, что это просто-напросто совпадение — обычно он обедает с Джейком, который сегодня прочно обосновался возле Шарлотты и осаждает ее, в то время, как Триша ест в тишине, испепеляя их взглядом. Однако потом Чейз приобнимает меня и предлагает поделиться своей картошкой-фри, и я понимаю, что этот обмен местами был, скорее всего, спланированным, а не случайным.

Последним уроком у нас с Чейзом история, и поскольку он не устроил сцену во время обеда, можно предположить, что он собирается пригласить меня, когда поблизости не будет никого из наших друзей. Очевидно, он не до конца поверил Лиз, когда она обещала, что я не отвергну его.

— А вот и она! Бэйли!

Я оборачиваюсь и вижу, что мне машет Шарлотта. Мое сердце пропускает удар, а к горлу поднимается желчь, поскольку она идет вместе с Джейком и Чейзом. Неужели сейчас наступит тот самый момент, которого я боялась весь день? Чейз улыбается, его большие зеленые глаза радостно загораются при виде меня, в то время как Джейк обнимает Шарлотту. Похоже на засаду двойного свидания.

Шарлотта вырывается из объятий Джейка — судя по тому, как она извивалась при этом, освободиться от его лап не так-то легко — и бежит ко мне, словно мы лучшие подруги. Она подходит ко мне с отчаянием на лице и обнимает. А когда отступает, на ее губах снова сияет ослепительная улыбка.

— Можешь рассказать Джейку о субботе? А то он мне не верит.

Когда я понимаю, что происходит, на моем лице вспыхивает искренняя улыбка. Мне становится легче и в то же время смешно. Чейз не станет сейчас меня приглашать, а Шарлотта хочет сделать именно то, что я сама собиралась сделать на уроке истории — отделаться от нежеланного ухажера. Я не знаю, что Шарлотта им наплела, но если бы она упомянула какие-то конкретные планы, то, наверное, сказала бы больше, поэтому я говорю Джейку правду, только включаю в нее и Шарлотту.

— В субботу мы весь день будем ходить по магазинам. Моя мама везет нас в город искать платья для танцев.

По телу Шарлотты проходит волна облегчения. Она безмолвно благодарит меня, сжав мою руку, после чего обращается Джейку:

— Вот видишь? Извини.

Взгляд Джейка мечется между мной и Шарлоттой, потом останавливается на мне. Он сужает глаза.

— С каких это пор ты снова стала общаться с людьми?

Вопрос справедливый, но все равно задевает меня.

— Я пообещала маме, что пройдусь с ней и Джулией по магазинам.

Однако Джейк еще не купился. Он скептически выгибает бровь.

— И ты пригласила Шарлотту?

Тут я понимаю, что это прекрасная возможность «отмазать» не только Шарлотту, но и себя.

— Конечно. Во-первых, если я позволю маме выбирать себе платье, то буду выглядеть как бывшая первая леди, а во-вторых, Шарлотта — моя пара на танцах.

Я демонстративно беру Шарлотту под руку, а она радостно прижимается ко мне и сверкает ослепительной, как на журнальных обложках, улыбкой.

— Да. Мы пойдем вместе. Как и договорились вчера.

Чейз мрачнеет. Пару секунд я чувствую себя виноватой, но потом облегчение затмевает чувство вины.

— Но вы же успеете вернуться до моей вечеринки? — не унимается Джейк и с хитрой улыбкой снова обнимает Шарлотту за плечи. — Приходи. Нам стоит узнать друг друга получше.

От взгляда, который на меня бросает Шарлотта, я опять улыбаюсь. Я прямо-таки слышу ее мысленный рвотный позыв.

— Извини, но я не смогу, — отвечает она. — На выходных у моего отца домашняя игра, и в субботу вечером он устраивает барбекю. Я почти не вижу его во время сезона, потому что он постоянно в разъездах, поэтому уйти не смогу.

Наконец-то Джейку нечего возразить. Однако в его глазах вспыхивает радостное волнение. Видимо, он надеется, что Шарлотта пригласит его к себе в гости. Судя по выражению у него на лице, он готов отменить свою вечеринку ради возможности пойти на пикник в дом Ксавье Митчелла. Но Шарлотта, естественно, не приглашает его.

Когда тишина начинает становиться неловкой, Чейз откашливается и задевает меня плечом.

— Но ты ведь идешь на вечеринку, угу?

Как будто Триша и Лиз позволят мне ее пропустить. Я киваю.

Улыбка возвращается на лицо Чейза, и я уже знаю, что последует дальше.

— Хочешь, поедем вместе? Я могу забрать тебя в восемь.

Спасибо, Джулия!

— Извини, но я уже пообещала сестре, что поеду с ней. — Я похлопываю его по руке, надеясь хоть немного смягчить отказ. — Но мы же все равно увидимся там.

Прикасаться к нему было ошибкой. Он моментально берет мои пальцы и сплетает их со своими.

— Обещаешь потанцевать со мной?

Я сглатываю. Какую же отговорку придумать, чтобы не задеть его чувства и в то же время не нарваться на неприятности с Лиз? Но один танец на вечеринке лучше, чем свидание на осеннем балу.

— Хорошо.

Как только это слово срывается с моих губ, я делаю резкий вдох, жалея, что не могу забрать его, а Джейк с Чейзом одновременно отступают назад и переглядываются. Они в таком шоке, что это почти оскорбительно. Неужели я была настолько ужасна?

— Ловлю на слове, — предупреждает Чейз. Он до сих пор так и не отпустил мою руку.

— И я!

  Мой взгляд перескакивает на Джейка. Он улыбается.

— Эй, по правилам вежливости гостьи обязаны танцевать с хозяином вечеринки. К тому же, если прекрасная Бэйли Аткинсон возвращается к жизни, то я не собираюсь пропускать все веселье. Потанцуешь и со мной, хорошо?

Возвращается к жизни? Похоже, я и правда была настолько ужасна. Мое мимолетное хорошее настроение, подаренное Шарлоттой, улетучивается.

— Да, конечно, — отвечаю я Джейку.

Ложь дается легко, ведь Триша ни за что не подпустит Джейка ко мне. Она твердо решила присвоить его, а меня считает самой главной своей конкуренткой, хотя это вовсе не так.

Когда звучит звонок на урок, Чейз начинает тащить меня в класс. Как получилось, что я не успела выдернуть у него свою руку? Если мы войдем в кабинет, держась за руки, все решат, что мы пара, а Триша и Лиз незамедлительно объявят этот союз официальным. Я пытаюсь освободиться, но Чейз делает вид, будто я просто сжимаю его руку покрепче, и, вовсю улыбаясь, вдавливает мои пальцы обратно в ладонь.

— Нам будет весело. Обещаю.

Как будто он уже решил для себя, что я его девушка. Надо немедленно все это прекратить. Я снова пробую вырваться из его хватки — незаметно, чтобы не вызывать сцены, котораянас обоих поставит в неловкое положение, — но ничего не выходит. Мое сердце колотится, я еле волочу ноги. Нам нельзя вот так заходить в кабинет.

— Бэйли, у тебя сейчас тоже история, да? — спрашивает Шарлотта и в буквальном смысле отдирает меня от Чейза. — Отлично! Мне нужна на этом уроке подруга. — Она улыбается Чейзу и Джейку. — Я вовсе не имею в виду, что вы, ребята, не классные.

Поскольку вчера я рано ушла, то не знала, что у нас совместный урок. Хорошо, что она здесь и пришла мне на выручку.

— Хочешь сесть вместе?

— Безусловно. — Шарлотта берет меня под руку и спасает во второй раз — я, правда, не сомневаюсь, что ее ею движет и чувство самосохранения тоже. — Лиз сказала, что сегодня у нас начинается новый проект по истории. Будешь моим партнером?

Чейз хмурится.

— Вообще-то, я собирался…

— Конечно, — перебиваю я Чейза прежде, чем он договорит до конца.

Когда мы находим два свободных места подальше от входа, Джейк и Чейз усаживаются за парты за нами, завершая нашу маленькую компанию. Джейк дуется, а вот Чейз скорее сбит с толку, нежели разочарован. Его идеальный план — теперь, узнав о проекте, я уверена, что он хотел попросить меня стать его партнером, а затем, когда мы встретились бы после школы, уговорил бы пойти с ним на бал, — сорвался так быстро, что он еще не осознал, что именно произошло. Мне снова становится жалко его, но я слишком рада, чтобы переживать на его счет.

Глава 6

После занятий Шарлотта предлагает пораньше заняться нашим проектом, так что я приглашаю ее к нам домой. Джулия при виде Шарлотты чуть не падает в обморок и всю дорогу забрасывает ее всякими фанатскими вопросами.

— Джулия, хватит к ней приставать! — в конце концов рявкаю я, смущенная неспособностью сестры вести себя спокойно. — Уверена, Шарлотте уже надоело, что все донимают ее вопросами об отце.

Джулия, скрывая свое пылающее лицо, вжимает голову в плечи. Мне стыдно за то, что я унизила ее, но извинения привлекут к ситуации дополнительное внимание, что смутит ее еще больше.

— Все в порядке. — Шарлотта, оглянувшись, улыбается Джулии, которая сидит на заднем сидении. — Вы обе как-нибудь должны пойти со мной на игру. Я познакомлю вас с папой, и вы увидите, что он, как и большинство отцов, чудик, который вечно ставит меня в неловкое положение.

Взглянув в зеркало заднего вида, я вижу, что лицо Джулии еще красное, но, по крайней мере, она опять улыбается. Я пытаюсь перехватить ее взгляд, чтобы молча попросить прощения, но она на меня не смотрит. Видимо, нарочно игнорирует.

— Правда? — спрашивает она Шарлотту. Ее обычная оживленность исчезла, сменившись застенчивостью.

— Конечно. У нас места в ложе, и мне можно приводить столько друзей, сколько я захочу.

— Здорово! Бэйли, как думаешь, мама с папой отпустят нас?

Я снова смотрю в зеркало, и на этот раз Джулия встречается со мной взглядом. Ее лицо застыло в немой мольбе, поскольку мы обе знаем: это будет зависеть от того, пойду ли с ней я. Мама и папа отпустят нас только вместе.

Я не знаю, что ей ответить. Я не особенно хорошо знаю Шарлотту, поэтому не уверена, искренне ли она пригласила нас или потому, что я солгала Джейку, и теперь она чувствует себя обязанной передо мной.

Джулия принимает мое молчание за отказ и, надув губы, вжимается в спинку.

— Не знаю, возможно, — спохватываюсь я, но уже чуточку слишком поздно. Она уже сверлит меня рассерженным взглядом.

Напряжение в машине достигает предела, поэтому я снова пытаюсь завести разговор:

— Твой отец правда чудик? — спрашиваю я Шарлотту. Я видела интервью Кставье Митчелла, и его сложно представить в роли чудаковатого папы.

— О да. — Шарлотта смеется.  — С фанатами он общается по-нормальному, но когда я знакомлю его со своими друзьями, превращается вдруг в «клевого» папочку-шутника, и вся его крутизна исчезает. Он старается быть забавным, а мне хочется провалиться сквозь землю.

Я понимающе киваю.

— Наш папа точно такой же. Он хороший отец, но когда приходят наши друзья, начинает сыпать шутками из серии «твоя мама такая...» и болтать о Кайле Гамильтоне и Адриане Паскаль. Он до сих пор называет их Кайлианой.

— Упс.

Шарлотта хихикает, и я морщусь.

— Угу. Но он так старается, что у нас не хватает духа сказать ему, что они лет сто как расстались, и Кайл женился на другой.

Мой отец — банкир на Уолл-Стрит. Он работает в «Дж. П. Морган» в отделе слияний и поглощений. Покупает, продает и объединяет целые банковские учреждения — он действительно очень умен, но не имеет ни малейшего представления о том, что клево, а что нет. Думаю, он не разбирался в этом, даже когда был подростком. Мне кажется, он всегда был супер-ботаном. Но я люблю его за то, как сильно он старается быть современным отцом.

Когда мы приезжаем домой, Джулия выскакивает из машины, даже не попрощавшись с Шарлоттой.

— Извини, — говорю я, забирая с заднего сидения рюкзак. — Обычно она не настолько капризная. Кажется, что с каждым днем она ненавидит меня все сильней и сильней.

Шарлотта цепляет рюкзак на плечо и идет за мной к дому, улыбаясь, словно ничего не произошло.

— По крайней мере, у тебя есть сестра, с которой можно ругаться. А мы с отцом дома одни, да и он постоянно в отъезде.

— Думаю, было бы прикольно иметь старшего брата, — признаю я. — Он мог бы отпугивать от меня парней. Кстати, спасибо, что спасла меня от Чейза.

Шарлотта смеется, пока мы через боковую дверь заходим на кухню.

— Это меньшее, что я могла сделать после того, как ты прикрыла меня перед Джейком. Ты так быстро сообразила соврать о походе за платьями.

— Соврать? — спрашивает моя мама, изменив интонацию, чтобы превратить слово в вопрос. — Только не говори, что ты передумала ходить по магазинам.

Я спотыкаюсь и, моргая, таращусь на маму. Я не ожидала застать ее дома, но еще больше меня шокирует ее вид. Она в фартуке и, словно завзятая домохозяйка, по локти в муке.

— Привет. Нет, она о другом говорила. Что ты делаешь дома? Я думала, ты на сборе средств.

Она улыбается, но какой-то слишком широкой и яркой улыбкой.

— Просто решила взять выходной.

После аварии она брала выходные достаточно часто. То, что этот выходной день настал после моего недавнего прогула уроков, а затем визита к доктору Московицу, вызывает у меня подозрение.

— И сделать печенье?

Мама снова опускает взгляд в миску и робко пожимает плечами. Она знает, что я раскусила ее, но не подает виду.

— С шоколадом. Звучит неплохо, угу?

Шарлотта делает шаг вперед.

— Определенно. Как удачно я к вам приехала. Давно не ела свежеиспеченного печенья. — Она протягивает моей маме ладонь. — Здравствуйте. Я Шарлотта. Новенькая в школе, где учится Бэйли, и ваша дочь была так мила, что предложила мне стать ее партнером в проекте по истории.

— Ой! Точно, прости. — Мои навыки гостеприимства крайне слабы. — Мама, это Шарлотта Митчелл. Шарлотта, это Марлин Аткинсон, она же мама.

Пока они пожимают руки, мама начинает сиять так довольно, что ее улыбка практически ослепляет.

— Добро пожаловать, Шарлотта. Рада знакомству.

Мама возвращается к замешиванию теста и говорит чуть громче, чтобы мы могли слышать ее, пока она стоит к нам спиной.

— Итак, девочки, что за проект вам нужно сделать?

Вместо того, чтобы подняться ко мне, мы с Шарлоттой вытряхиваем содержимое наших сумок на кухонный стол, чтобы заниматься проектом поближе к печенью.

— Нам надо выбрать человека из современной истории США — 1900-х годов или позже — и сделать доклад о том, как он или она повлияли на историю и общество нашей страны.

— О! — Мама перестает выкладывать шарики из теста на противень и так стремительно оборачивается с полной ложкой в руке, что тесто чуть не вылетает оттуда. — Выберите Джеки Кеннеди. У нее было превосходное чувство стиля.

Теперь понимаете, что я имела в виду, говоря о бывших первых леди?

— Если делать проект о ком-то из Кеннеди, то не лучше ли выбрать президента?

Шарлотта вытаскивает из розовой папки план проекта и, покусывая кончик ручки, снова изучает требования к нему.

— Ну не знаю, по-моему, мистер Тэтчер из тех учителей, которые ценят оригинальность. В том смысле, что он разрешил нам выбрать самостоятельно, о ком мы хотим рассказать, и сказал проявить творческий подход к нашим презентациям, а в качестве примера использовал Синдера и Эллу.

Серьезно? Вот уж не думала, что мистер Тэтчер настолько продвинутый. Хотя, опять же, единственное, что я сегодня услышала в классе, это шушуканье Джейка и Чейза о том, что если мы с Шарлоттой подружимся, то это будет идеально для нас четверых. Я встряхиваю головой, пытаясь сосредоточиться на разговоре.

— Хорошо, — говорит мама. — Если мы хотим придерживаться темы Кеннеди, но действовать более творчески, тогда, возможно, вам следует сосредоточиться на Мерилин Монро и вместо убийства подчеркнуть их предполагаемую интрижку.

Я перевожу взгляд на маму, не совсем уверенная, что правильно ее поняла, а Шарлотта смеется.

— Звучит скандально. Мне нравится.

— Или можно рассказать об обеих женщинах — жене и любовнице, — продолжает мама, ставя печенье в духовку. — Вы сделаете доклад о президенте Кеннеди, но расскажете о нем с точки зрения его женщин. Используйте их, чтобы рассказать людям о его жизни, карьере и в целом о том времени в истории США.

— Да! — чуть ли не взвизгивает от энтузиазма Шарлотта. — И можно нарядиться на презентацию в них! — Она оглядывает меня, и ее глаза округляются. — Ты просто обязана быть Мерилин! С твоей-то фигурой и волосами ты идеально подойдешь на ее роль! Мы нарядим тебя в ее знаменитое белое платье. А я надену жемчуга, длинные перчатки и шляпку. Да! Бэйли, соглашайся! Еще можно напечатать фигуру президента на картоне в натуральную величину и поставить его между нами.

Идея и впрямь интересная, и Шарлотта так радуется, что я просто не могу сказать «нет».

— Хорошо.

Шарлотта с мамой издают радостный возглас.

Мы достаем ноутбуки, и пальцы Шарлотты быстро порхают по клавиатуре, когда она начинает исследовать тридцать пятого президента.

— Блестяще, — бормочет она, качая головой. — Надо же, какая классная у тебя мама. Теперь я ни за что не поверю, что твой отец был ботаном.

Мне не стыдно, что она сказала это в присутствии мамы. Папа и правда такой. Даже мама смеется.

— На самом деле, это чистая правда. В Лессе, храни его бог, нет ни капельки крутизны. Именно поэтому я и влюбилась в него. Мы оба ходили в колледж при университете Нью-Йорка. Я училась на дизайнерском факультете, где меня окружали «крутые» ребята, и каждый день, возвращаясь домой, видела, как в кафе сидит, зарывшись в учебники, этот парнишка. Он был таким безнадежно… ботанистым. Я не могла не влюбиться в него.

Мамин рассказ заставляет нас улыбнуться. Когда Шарлотта замечает мою улыбку, в ее глазах вспыхивает огонек.

— Яблочко от яблони, да?

До меня не сразу доходит смысл ее слов, но когда я их понимаю, у меня сводит живот. Мама тоже делает испуганный вдох, а Шарлотта, поняв, что она затронула больную тему, бледнеет.

— Ох, Бэйли, прости. Я ляпнула, не подумав... Просто это единственное, что мне рассказывали о тебе в школе, что ты и твой парень были легендарной парой — красотка и гик. Вот почему я сразу поняла, что ты понравишься мне. Я не подумала, что это расстроит тебя. Мне так жаль.

— Все в порядке, — шепчу я.

— Мне правда очень жаль. — Шарлотта нервно закусывает губу, и в ее глазах появляется блеск, словно она на грани слез.

Я не хочу, чтобы она расстраивалась из-за того, что заговорила о Спенсере. Я так устала от того, что он — всегда запретная тема.

— Все нормально, честное слово, — говорю я. И не лгу. Укол скорби уже прошел. Я представляю Спенсера, и его образ заставляет меня улыбнуться. — Красотка и гик. Спенсеру бы это понравилось. Когда мы ходили гулять, он надевал футболку с надписью: «Она со мной, потому что я сделан из шоколада».

Шарлотта выдыхает, и ее плечи заметно расслабляются. Она опять улыбается, однако не той сверкающей улыбкой, которую я уже начала привыкать видеть у нее на лице.

— Похоже, он был забавным.

Я киваю.

— Угу. А еще очень милым и добрым... и внимательным, и романтичным.

— То есть… полной противоположностью Чейза Ленсинга.

Выдернутая из мыслей о Спенсере, я отвечаю ей прежде, чем вспоминаю, что рядом стоит моя мать.

— Скорее противоположностью Джейка. Чейз не так уж и плох, но он определенно не Спенсер, и я точно не пойду с ним на осенний бал.

— Бэйли! — Мама чуть не роняет раскаленный противень с печеньем, который достает из духовки. — Тебя пригласили на танцы, и ты не сказала мне? Ты что, отказала кому-то?

Не осуждение в ее голосе заставляет меня защищаться, а разочарование, которое излучают ее глаза.

— Я никому не отказывала. Лиз сказала, что Чейз собирается пригласить меня, но он так и не решился, а затем Шарлотта предложила пойти вместе с ней.

— Хотя я так и не получила официальный ответ на свое предложение, — говорит Шарлотта, скорчив мне рожицу.

Внезапно и Шарлотта, и мама устремляют глаза на меня. Шарлотта закрывает свой ноутбук, мама усаживается за стол, держа тарелку с теплым печеньем, и обе начинают ждать, когда я скажу, что согласна пойти. Выражение их лиц намекает, что они примут от меня только «да».

Пока я смотрю на их серьезные физиономии, мое сердцебиение ускоряется. Я плохо справляюсь с давлением и понимаю, что Шарлотта с мамой — это только начало. Если я не скажу «да» сейчас, то в итоге, скорее всего, уступлю кому-то другому. Но уж лучше Шарлотте, чем Чейзу.

Я тяжело вздыхаю, и мама с Шарлоттой, понимая, что одержали победу, радостно хлопают в ладоши.

— Мы отлично проведем время, поверь, — убежденно говорит мне Шарлотта.

Я встречаю через стол мамин взгляд и ее крошечную, предназначенную только мне улыбку. Она подталкивает ко мне тарелку с печеньем — предложение мира, — и говорит:

— Это пойдет тебе на пользу.

Я не уверена в этом, но что сделано, то сделано. Теперь мне остается только молиться, чтобы танцы без Спенсера не уничтожили меня окончательна.

Шарлотта забирает у меня тарелку с печеньем и отправляет липкие шоколадные творения в рот, поскольку я к ним и не притронулась. Сейчас я не голодна.

Мама встает, чтобы налить ей молока. Как только Шарлотта выпивает половину стакана, она убирает свой ноутбук. Видимо, выбрав тему доклада, мы сделали достаточно на сегодня. Застегнув молнию рюкзака, она снова мне улыбается.

— Слушай, раз ты уже сказала Джейку и Чейзу, что в субботу мы собираемся по магазинам, то может, так и поступим?

— Я ничего не придумала. Я правда пообещала маме, что поеду с ней и Джулией в город. Просто не планировала выбирать платье себе.

Я хочу было пригласить ее присоединиться к нам, но мама опережает меня.

— Ты должна поехать с нами, — говорит она, хлопая в ладоши, словно это самая блестящая идея, которая когда-либо приходила ей в голову. — Устроим день только для девочек. Маникюр-педикюр, пообедаем в каком-нибудь страшно дорогом ресторане и обойдем все обувные Манхэттена.

Шарлотта, удивленная предложением, закусывает губу — я вижу, что ее буквально распирает от желания согласиться, — но затем ее брови сходятся на переносице, и она качает головой.

— Не хочу навязываться на ваш день матери и дочерей.

На слове «матери» ее голос чуть вздрагивает, и я стреляю в мамину сторону взглядом, но она тоже заметила заминку Шарлотты.

— Глупости, — говорит моя мама. — Ты уговорила мою дочь пойти на танцы, от которых она столько отбрыкивалась, поэтому тебе положена привилегия почетной дочери на день. К тому же, поскольку у тебя, очевидно, больше влияния на нее, чем у меня, ты поможешь мне сделать так, чтобы она действительно дошла до конца и купила себе платье. Пожалуйста, поехали с нами. Мы будем рады тебе.

Шарлотта смотрит на мою мать почти что с благоговением. Ее глаза блестят, лицо расплывается в широкой улыбке, и она, рассмеявшись, энергично кивает.

— Хорошо.

Глава 7

Подбросив Шарлотту до дома, я возвращаюсь обратно, но из машины не выхожу. До ужина еще далеко, и мне не особенно хочется отвечать на мамины вопросы о Шарлотте и слушать ее болтовню о предстоящем походе по магазинам, о танцах, о том, как мне будет весело, и как она гордится тем, что я согласилась пойти.

У меня вряд ли получится подняться в свою комнату незамеченной — ох уж эта скрипучая лестница, — поэтому я решаю забраться в домик на дереве и сделать домашнее задание там. Петли на старом люке визжат в знак протеста, когда я впервые за долгие месяцы открываю его.

Я чихаю от осевшей пыли и, оглядев пустую комнатку, начинаю дрожать. Но не от холода, а от воспоминаний, которые живут здесь. В детстве это место было моей крепостью. Я представляла себя принцессой, а домик на дереве — своим замком. Он был огромным, волшебным миром безграничных возможностей.

Теперь он кажется маленьким и заброшенным. Играя здесь со Спенсером и Уэсом, я испытала столько счастья, столько волнения, столько радости. Теперь все эти чувства стали далекими воспоминаниями, такими же пыльными, как и старое, рассохшееся дерево, из которого сколочен домик для игр.

— Ты не приходила сюда несколько месяцев.

Голос Спенсера не пугает меня. Если и вызывать дух своей умершей половинки, то наше секретное, особое место подходит для этого лучше всего.

Прежде чем повернуться к нему, я жду, когда глаза перестанет щипать. Не хочу, чтобы он видел на моем лице что-либо кроме радости, которую дарит его присутствие — пускай и воображаемое. Наше время вдвоем не должно быть омрачено грустью.

Когда я поворачиваюсь к нему, моя улыбка сама собой становится искренней. Я знаю, Спенсер ненастоящий, но вижу его ясно и четко, как наяву. Каждая деталь его внешности на своем месте, вплоть до последней веснушки. Он — самое прекрасное, что я когда-либо видела.

— Здесь слишком много воспоминаний, — шепчу я.

Он оглядывает маленькое пространство и смотрит на одеяла, которые мы держали здесь для тех случаев, когда по ночам он забирался сюда и разговаривал со мной через окно. На подоконнике еще лежит его рация.

— Самых чудесных воспоминаний, — напоминает Спенсер с усмешкой, в которой сквозит озорство.

Я не могу разделить его шутливое настроение.

— Иметь дело с ними тяжелее всего. — Я тянусь к нему, но моя рука проходит сквозь воздух, и у меня обрывается сердце. — Сны мне нравятся больше. В них я могу прикасаться к тебе.

Его улыбка тускнеет, и я ругаю себя за то, что испортила ему настроение. Он жестом зовет меня на одеяло. Я усаживаюсь на свое старое место и разглаживаю одеяло, подготавливая место для Спенсера, хотя ему сейчас, в общем, неважно, на мягком он будет сидеть или нет. Он устраивается рядом со мной, оставляя между нами небольшое пространство. Мы так близко, и все же он вне моей досягаемости.

Он разглядывает мое лицо с такой острой тоской, что у меня щемит сердце — почти так же сильно, как в день, когда я смотрела, как он умирает. Его бесплотная рука зависает у моей щеки.

— Больше всего на свете я бы хотел еще раз поцеловать тебя, — дрожащим голосом шепчет он. — Той ночью я так и не попрощался с тобой. Не сказал, что люблю тебя.

— Я знала об этом, — утешаю я Спенсера, и мне на глаза наворачиваются слезы. — С того нашего первого поцелуя я никогда не сомневалась в твоей любви. Никогда.

Рука Спенсера падает на колени, но на его лице вновь загорается сияющая улыбка.

— Надеюсь. Я говорил это тебе по миллиону раз в день.

Я смеюсь. То был еще один рекорд Гиннеса, который он собирался поставить — сказать своей девушке «я люблю тебя» так много раз, как никто другой в мире.

Спенсер прикрывает глаза и прислоняется затылком к стене. Но не совсем упирается в доски, как было бы, если б он был настоящим. Выражение его лица становится безмятежным, и он всеми легкими делает вдох.

— Мне не хватало твоего смеха. Я рад, что опять слышу его. И мне очень нравится Шарлотта. Кажется, она возвращает былую тебя. Сегодня ты улыбалась чаще, чем за весь год.

Обсуждать новую подругу со Спенсером странно, но я знаю, почему он заговорил о ней. Я думала о том же самом после того, как отвезла Шарлотту домой, а Спенсер, в конце концов, — это отражение моих подсознательных мыслей. Конечно, он озвучивает то, что отягощает мой разум.

— А еще я рад, что ты, как я и надеялся, сходишь на танцы. Думаю, ты и правда хорошо проведешь время. Но мне кажется, что тебе следует пойти туда с парой.

Я выпрямляюсь так резко, что мои ноги, согнутые в коленях, соскальзывают вперед.

— Стой. Ты хочешь, чтобы я сходила на танцы?

Спенсер смотрит на меня краешком глаза, и уголок его рта дергается в усмешке, словно я ляпнула глупость.

— Конечно, хочу. Я же в прошлом году кинул тебя, ты забыла?

От его дерзкого заявления у меня перехватывает дыхание.

— У тебя была уважительная причина.

Спенсер, пожимая плечом, выгибает бровь.

— И тем не менее из-за меня ты не сходила на танцы. Не хочу, чтобы ты пропустила и эти. Бэйли, я хочу, чтобы ты пошла туда и как следует повеселилась. Насладись вечером с друзьями. Смейся и улыбайся… завоюй корону, чтобы я мог похвастаться перед всеми своими новыми приятелями на том свете, что в прежней жизни встречался с королевой осеннего бала.

Я хочу толкнуть его, забыв, что не могу прикоснуться к нему, и когда моя рука не находит сопротивления, теряю равновесие и падаю на бок. Мой локоть врезается в пол — просто идеальный способ вызвать жгучую боль и одновременно заставить меня разразиться истерическим хохотом.

Чтобы пощадить мои чувства, Спенсер старается не смеяться, но когда я перехватываю его сияющий взгляд, все-таки взрывается смехом.

— Это совсем не смешно! — скулю я, потирая локоть. Однако хихиканье в моем голосе говорит об обратном.

Спенсер успокаивается и смахивает с ресниц невидимые слезинки.

— Ты снова смеешься. — На его губах появляется задумчивая улыбка. — Который раз за сегодня? Третий или четвертый? Общение с Шарлоттой пойдет тебе на пользу. Как, кстати, и танцы.

— Наверное, — соглашаюсь я. Сегодня я впервые за долгое время чувствую себя чуточку лучше. — Может, в компании Шарлотты будет не так уж и плохо.

— Думаю, тебе стоит пойти туда с парнем.

— Что? — прыскаю я, думая, что он снова шутит, но он не смеется. Вся игривость в моем голосе испаряется. — Ты же не серьезно.

— Такая девушка, как ты, не должна быть на танцах без пары.

— О, то есть, ты предлагаешь сказать Чейзу «да»? Разрешить ему стать моим королем вместо тебя?

— Чейзу Ленсингу? — фыркает Спенсер. — Бэй, если ты когда-нибудь закрутишь с этим засранцем, я нашлю на тебя свое привидение.

— Умник, твое привидение уже приходит ко мне, и мне жалко тебя огорчать, но Чейз, вероятно, единственный оставшийся в школе парень без пары.

— Ты должна пригласить Уэса.

У меня приоткрывается рот, и я теряю дар речи.

Предложение прозвучало нарочито небрежно, но когда он отворачивается, я понимаю, что он совершенно серьезен. Чувствуя, что я смотрю на него, Спенсер бросает на меня мимолетные взгляды из-под своих густых рыжеватых ресниц.

— Уэса? — шокировано повторяю я. — Ты считаешь, я должна пригласить на бал Уэса? Ты пошутил сейчас, да?

Мое гневное восклицание заставляет Спенсера перейти в оборону. Он расправляет плечи и, нахмурившись, решительно выпячивает грудь.

— Почему нет? Он лучше Чейза Ленсинга, и у вас много общего. Вы хорошо проведете время и, возможно, потом даже станете парой.

Пусть его просьба и пропитана любовью, но она глубоко ранит. Он хочет, чтобы я двигалась дальше. Чтобы отдала свое сердце другому. И не просто другому, а его лучшему другу. Он ушел и теперь пытается передать меня лучшему другу, словно я одна из его драгоценных футбольных карточек. Как он может этого хотеть?

Отказываясь слушать его, я трясу головой. Это неправильно. Спенсер просто иллюзия, порождение моего подсознания, и я не могу хотеть того, что он предлагает. Я не могу даже рассматривать эту идею. Пригласить Уэса будет худшим предательством из возможных. И вызовет много вопросов, на которые после того страшного вечера я отказывалась отвечать.

— Нет. Это безумие. Я ему даже не нравлюсь. Он ненавидит меня с того самого дня, как я попросила тебя стать моим парнем.

Спенсер ерошит волосы, не зная, чем возразить, ведь он не может не помнить, какими натянутыми были мои отношения с Уэсом.

— Между нами троими все было… сложно, — признает он. Это такое преуменьшение, что мне становится даже смешно. — Но Уэс не хотел тебя ранить. Я знаю, что не хотел. Бэйли, дай ему шанс. Доверься мне. Пригласи его на танцы, и посмотрим, что из этого выйдет.

Я вспоминаю вчерашний день в школе и свое столкновение с Уэсом. Чувствую его запах, ощущаю вокруг себя его руки, слышу, как он глухим, ровным голосом спрашивает, в порядке ли я. Я ненавижу ту часть себя — очень большую часть, — которая действительно хочет пойти с ним.

Нет, я больше не могу этого выносить.

— Я не буду приглашать Уэса, и точка. Тема закрыта.

В этот момент в домик заглядывает моя сестра, и я от неожиданности взвизгиваю.

— Уэса Дэлани? — переспрашивает она. — Он такой сексуальный. Я бы убила за возможность пойти с ним на бал, пусть он и провел этот год в колонии для несовершеннолетних.

Я собиралась спросить, что она тут забыла, но ее слова отвлекают меня.

— В колонии?

Кивнув, Джулия проводит указательным пальцем по полу домика и, увидев, сколько там пыли, с отвращением морщится. Когда ее взгляд начинает блуждать по тесному помещению, я вдруг понимаю, что Спенсер ушел.

— Это самая распространенная теория в школе, — говорит Джулия. — Все думают, что после аварии Уэс вступил в преступную банду, а потом год просидел за решеткой. И теперь ему приходится быть на домашнем обучении, чтобы успеть окончить школу в восемнадцать.

Это самая нелепая вещь, которую я когда-либо слышала. Ну, после предложения Спенсера пригласить Уэса на танцы.

— И за что же, по вашему мнению, его посадили?

— За наркотики, нападение или угоны машин… — Джулия пожимает плечами. — Кто знает, да и кого это волнует? Ты видела его вчера? Он стал таким крепким и сексуальным — выглядит как настоящий плохиш, и ему очень идет. Он словно конфетка на палочке.

Я моргаю. Конфетка на палочке? Моя сестра сумасшедшая.

— Ты же в курсе, что была ненормальной, поскольку встречалась со Спенсером, а не с ним?

Я сердито смотрю на нее, и она закатывает глаза. Потом спрашивает, осознав, что я здесь одна:

— С кем ты разговаривала?

Пытаясь придумать, как же соврать, я примешиваю к лжи правду, чтобы она прозвучала более убедительно.

— С Лиз. Она хочет устроить для меня свидание на осеннем балу.

Она скептически смотрит на мои пустые ладони.

— С Лиз? А где твой телефон?

Джулия явно не верит мне — наверное, видела, что мой сотовый стоит на зарядке на кухне. Она ждет ответа, но я ни при каких обстоятельствах не могу рассказать ей, что вижу галлюцинации. Она и без того думает, что я психопатка. И наверняка сдаст меня маме и папе, а те запрячут меня в сумасшедший дом. Я решаю проигнорировать этот вопрос.

— Что тебе надо?

Смена темы сердит ее, но мне все равно, потому что она прекращает допытываться, с кем я говорила, и огрызается:

— Папа пораньше вернулся с работы. Завтра он уезжает, и его неделю не будет, поэтому мы идем ужинать в город. Мама отправила меня за тобой.

Она начинает спускаться по лестнице, но перед тем, как исчезнуть, бросает на меня еще один взгляд и добавляет:

— Я слышала, как они говорили о том, чтобы снова начать регулярно водить тебя к мозгоправу, поэтому на твоем месте я бы перестала разговаривать сама с собой.

Глава 8

Сплетни похожи на лесной пожар. Они распространяются с угрожающей скоростью, но гаснут, как только охватывают все, до чего могут добраться. На следующий день, когда я прихожу в школу, оказывается, что слухи о Бэйли и Уэсе уже изжили себя. Несколько тлеющих угольков этой драмы осталось, но почти все люди переключились на более интересные темы, вроде нового цвета волос Кейси Шомберг, который получился просто ужасным. А точнее, ужасно зеленым.

Лиз и Триша немного дуются на меня, поскольку а) я сказала Чейзу, что пойду на танцы с Шарлоттой, так что теперь он не может меня пригласить, и б) позвала ее на прогулку по магазинам, но не позвала их. Хотя я бы не назвала последствия такими уж страшными. Все мои друзья рады, что я вообще согласилась пойти на танцы, и Триша с Лиз в восторге от положительных изменений на фронте вечеринки у Джейка.

Триша в экстазе из-за того, что Шарлотта не сможет там появиться. С тех пор, как Чейз объявил всем, что я пообещала на вечер стать его парой, они с Лиз только и делают, что улыбаются и хихикают. Конечно, я всего лишь сказала, что потанцую с ним, но я не поправляю его, потому что это, похоже, очень радует остальных. Особенно Тришу и Лиз. Лиз — потому что она полна решимости свести нас, а Тришу — потому что она полагает, что если я буду с Чейзом, то не буду пытаться увести у нее Джейка. И неважно, что Джейк ей не бойфренд и что я никогда не захочу его увести. Фу.

Меня беспокоит поведение Чейза — он, видимо, уже решил, что мы вместе, — но Шарлотта прилипает ко мне точно клей, и вдвоем у нас получается отклонять авансы и Джейка, и Чейза. В целом сегодня день складывается гораздо лучше, чем вчера.

Я нахожусь в довольно хорошем расположении духа, когда ближе к концу дня во время истории меня вызывают в канцелярию. Я понятия не имею, зачем, но повода заподозрить что-то неладное у меня нет. Наверное, это какая-то административная ошибка. Когда я захожу в канцелярию, миссис Резерфорд встречает меня веселой улыбкой.

— Здравствуй, Бэйли!

Я показываю ей свой пропуск.

— Меня попросили зайти?

— Да, миссис Шнайдер хочет видеть тебя у себя в кабинете.

Я хмурюсь. Чего хочет мой школьный консультант?

— Давай же, иди, — подсказывает миссис Резерфорд, поскольку я застыла на месте. — Она тебя ждет.

Мой взгляд движется вдоль коридора к открытой двери в кабинет миссис Шнайдер. Хорошее настроение с каждым шагом рассеивается. Должно быть, она хочет отчитать меня за прогул. Больше ей незачем меня вызывать.

Я прихожу в еще большее замешательство, когда, зайдя, вижу сидящего перед столом миссис Шнайдер Уэса. Остановившись как вкопанная, я делаю шумный вдох. Уэс, судя по удивлению на лице, тоже не ожидал увидеть меня.

— Что происходит? — спрашиваю я. Мой голос заметно дрожит, и бровь Уэса приподнимается.

Миссис Шнайдер отрывает взгляд от стопки бумаг перед собой и приветствует меня яркой улыбкой.

— Бэйли! Проходи!

Но я не хочу. Мое сердце бьется так сильно, что, если я подойду ближе, то Уэс наверняка услышит его. Меня пробивает жар. Что происходит? Почему он здесь? И что от нас понадобилось миссис Шнайдер?

— Не могла бы ты закрыть дверь?

Я закрываю дверь и сажусь на свободный стул рядом с Уэсом. Его взгляд давит на меня тяжким грузом, но заставить себя посмотреть на него я не могу. Только не сейчас, когда единственное, о чем у меня получается думать — это вспоминать, как Спенсер-галлюцинация уговаривал меня пригласить Уэса на танцы.

Я представляю Уэса в смокинге. Он выглядит очень красивым и в то же время смущенным. Чувствую, как он обнимает меня — столь же нежно, как тогда в коридоре, — пока мы покачиваемся под звуки медленной песни. Даже слышу его свежий запах — такой землистый, словно он пользуется мылом с ароматом дождя, — слышу настолько отчетливо, что становится непонятно, вспоминаю ли я его или ощущаю сейчас. Это и правда потрясающий аромат. Я сглатываю, и он прилипает к моему пересохшему горлу.

— Спасибо, что пришли, — говорит миссис Шнайдер. — У меня потрясающие новости, которые, как я думаю, заинтересуют вас обоих.

Я, наконец, набираюсь храбрости покоситься на Уэса. Знает ли он, о чем идет речь? Он встречает мой взгляд с озадаченным выражением на лице, затем снова поворачивается к миссис Шнайдер. В его глазах любопытство, нога постукивает по ковру. Не могу распознать, от нетерпения или от нервов.

В чем бы ни заключались новости, миссис Шнайдер, похоже, считает, что это равносильно объявлению мира во всем мире. Сцепив руки, она ставит на них подбородок и улыбается нам.

— В Медицинском центре св. Варнавы открылись вакансии для стажировки, и нас попросили отобрать для этой программы двух наших учеников. Мы с директором Дэвисом сошлись во мнении, что вы подходите лучше всего.

Я потрясена по сотне причин и не в последнюю очередь из-за того, что они сочли хорошим кандидатом Уэса, ведь он не учился здесь целый год.

Глухой голос Уэса выдергивает меня из мыслей.

— Что это за стажировка?

— В онкологическом отделении. Вы будете выполнять множество различных задач — разносить еду, читать детям, менять постельное белье, отвозить пациентов на процедуры, а также наблюдать за работой медсестер на обходах и по возможности помогать им. Для любого человека это бесценный опыт.

— Стажировка оплачиваемая? — спрашивает Уэс.

— К сожалению, нет.

Уэс качает головой.

— Миссис Шнайдер, я бы с удовольствием, но я не могу позволить себе...

— Я уже обсудила с больницей твою ситуацию, Уэс. Ты сможешь подстроиться под свой нынешний график. Это будет нелегко, но закроет часы обязательной практики для выпускников нашей школы, а также будет занесено как опыт работы в диплом. Не говоря уже о рекомендациях, которые ты получишь для поступления в ККУ.

Я совершенно запуталась. Разговор увлекательный, но я никак не могу понять его суть. Что у Уэса за ситуация? А нынешний график? Диплом? Поступление в ККУ? Какого черта здесь происходит?

— Хорошо, — говорит Уэс. — Я попробую разобраться со временем. Спасибо, что подумали обо мне, миссис Шнайдер.

Ответная улыбка миссис Шнайдер излучает искреннюю симпатию.

— Конечно, я подумала о тебе, Уэс. Ты идеально подходишь для этой работы.

— Но почему вы позвали меня? — внезапно выпаливаю я, заставив и Уэса, и миссис Шнайдер вспомнить о моем присутствии в кабинете. — Я учусь ниже среднего и бросила ту единственную внеклассную деятельность, которой занималась. Я далеко не отличница. И никогда не проявляла никакого интереса к стажировкам или к тому, чтобы устроиться на работу. Я еще даже не начала думать о колледже.

С нарастающей в голосе паникой я сбивчиво продолжаю:

— Тест на определение профессии, который вы давали нам в начале года, показал, что я стану хорошим графическим дизайнером или писателем. Там ничего не было о врачах или больницах. Миссис Шнайдер, я ненавижу врачей, я боюсь игл, я теряю при виде крови сознание, в присутствии больных мне становится не по себе, а сами больницы вызывают у меня жуткий страх. Я, наверное, худший кандидат на эту работу во всем штате Нью-Джерси.

Взглянув украдкой на Уэса, я вижу, что он уставился на меня, раскрыв рот. Миссис Шнайдер тоже бросает взгляд в его сторону, и ее щеки слегка розовеют.

— На самом деле... — Она откашливается, чтобы скрыть дрожь в голосе. — О стажировке в больнице мне рассказал доктор Московиц. Это он позвонил и порекомендовал тебя, Бэйли. Он сказал — и я с ним согласна, — что занятие подобного рода может помочь тебе опять влиться в жизнь. Ответственность, смена обстановки и социальное взаимодействие пойдут тебе на пользу.

Ее глаза снова устремляются к Уэсу. Я не смотрю на него, поскольку могу лишь представлять, что он теперь думает обо мне — и какие суждения делает.

— Знаете... — Миссис Шнайдер немного смещается в кресле и медленно водит пальцем мною и Уэсом. —Не знаю, почему, но у меня есть ощущение, что если вы будете работать вдвоем и постараетесь восстановить ту дружбу, которая была между вами до аварии Спенсера, то это действительно бы вам помогло.

Я снова теряю дар речи. Меня подставляет школьный консультант? Поверить не могу, что это происходит. Я не видела Уэса с похорон Спенсера, а теперь он повсюду. При мысли, что я буду видеть его постоянно, моя тревога обостряется, и я начинаю мотать головой еще до того, как осознаю, что приняла решение отказаться. Я не могу на это пойти.

— Спасибо за предложение, миссис Шнайдер, но…

— Бэйли, — прерывает меня миссис Шнайдер, не давая официально отклонить ее предложение, — стажировка покроет и твои недостающие часы практики тоже. — Ее оптимистическая улыбка исчезла, сменившись разочарованным хмурым взглядом. — Для окончания школы ученики должны отработать на общественно-полезных работах сорок часов, и, честно говоря, с твоей успеваемостью тебе нужно хоть что-нибудь впечатляющее для резюме, если ты хочешь попасть в хороший колледж.

Мне плевать на колледж. Мысль о дальнейшем образовании даже не приходила мне в голову и в обозримом будущем вряд ли придет. Я понятия не имею, кем хочу стать, и мне все равно. Однако, если я выложу это нашему консультанту по профориентации, она не перестанет навязывать мне стажировку.

— Бэйли, ты должна согласиться, — раздается вдруг голос Спенсера. Настойчивый и умоляющий, он до полусмерти пугает меня.

Я настолько шокирована, увидев его около стола миссис Шнайдер, что не успеваю подумать, как у меня изо рта вылетает упрек:

— Спенсер! Что ты...

Спохватившись, я замолкаю и утыкаюсь взглядом на коленки, отчаянно пытаясь придумать причину, по которой я только что выкрикнула имя своего умершего парня.

— Бэйли? — Голос миссис Шнайдер подскакивает на тон. — Ты в порядке?

Спенсер морщится.

— Прости, Бэй, я не хотел тебя испугать. Если б я мог погреметь какими-нибудь цепями, чтобы оповестить о своем появлении, я бы обязательно это сделал.

Я уверена, что, пока Спенсер острит, мой школьный консультант рассматривает идею позвонить моему психотерапевту и порекомендовать срочную госпитализацию. Сердито взглянув на него, я перевожу взгляд на миссис Шнайдер.

— Извините. Со мной все нормально. Просто… — Объяснение замирает на языке. В основном потому, что его просто нет. Я не могу придумать ни одной отговорки, а сказать правду точно не вариант.

— Бэйли?

— Я в порядке! — Крик — явно не лучший способ убедить моего консультанта, что со мной все нормально, но я ничего не могу с собой сделать. Я начинаю сходить с ума.

Спенсер, обойдя стол миссис Шнайдер, становится рядом со мной на колени. Я очень стараюсь не следовать за ним взглядом. Моя маленькая галлюцинация официально вышла из-под контроля, и это необходимо как-нибудь прекратить.

— Бэйли, пожалуйста, согласись, — требует он.

— Я не хочу на стажировку, — вслух говорю я. Я отвечаю Спенсеру, но к миссис Шнайдер это тоже относится.

— Бэйли, прошу. Ради меня. — Тихая просьба Спенсера заглушает ответ миссис Шнайдер. — Ты сделаешь это ради меня?

Я тру виски. Психоз довел меня до мигрени.

— Доверься мне, Бэйли. Согласись пройти стажировку, — настаивает он так мягко, что у меня рвется сердце. — Сделай это ради меня… и ради Уэса.

Хоть я и поклялась его игнорировать, от удивления мои глаза широко распахиваются и фокусируются на Спенсере. Он пытается улыбнуться мне, но улыбка получается грустной.

— Ты нужна ему, Бэй.

Я правда не понимаю, что происходит. Мое подсознание не могло выкинуть такой трюк. И вряд ли позволило бы мне выставить себя сумасшедшей перед миссис Шнайдер и Уэсом. Здесь точно виновато что-то другое. Иначе можно считать, что я окончательно двинулась головой.

Я начинаю паниковать. Мое сердце колотится в бешеном ритме, а дыхание становится все тяжелее. Меня бросает в жар, стены кабинета будто надвигаются на меня,  и я не могу выносить взгляды миссис Шнайдер и Уэса. Кажется, они оба зовут меня, но я их не слышу. Надо выбираться отсюда. Я вскакиваю со стула и спешу к двери, но Спенсер встает у меня на пути.

— Пожалуйста, Бэй.

Сумасшедшая я или нет, но Спенсер умоляет меня, и я не могу ему отказать.

— Хорошо.

Я снова поворачиваюсь к миссис Шнайдер, которая начала подниматься из-за стола и зависла на стулом, словно не зная, догонять меня или нет. Уэс тоже уже на ногах. Его темные глаза сощурились и сосредоточились на мне.

— Я пройду стажировку, — шепчу я.

Спенсер с облегчением выдыхает.

— Спасибо, детка.

Он подносит к моему лицу руку, хоть и знает, что не может ко мне прикоснуться. Не ощутив его пальцев, я, чтобы не разрыдаться, закрываю глаза.

— Бэйли, что происходит? — спрашивает Уэс.

От его резкого тона я вздрагиваю, и мимолетный взгляд, брошенный на него, сообщает, что по его мнению я совершенно свихнулась. Может, оно так и есть.

— Простите, миссис Шнайдер. Я не очень хорошо себя чувствую. Можете отпустить меня?

— Давай ты зайдешь к медсестре? — Она выходит из-за стола и, открывая дверь, кладет руку мне на плечо.

— Нет, со мной все будет нормально. Мне просто нужно пойти домой и отдохнуть. Можете, пожалуйста, отправить мне информацию о стажировке на почту и передать записку Джулии, что сегодня ей придется ехать домой на автобусе? Спасибо.

Не дожидаясь ответа, я разворачиваюсь на каблуках, выскакиваю из кабинета и бегу, не обращая внимания на то, что мне вслед летит мое имя. До звонка еще десять минут, поэтому все коридоры, к счастью, пусты. И некому стать свидетелем того, как я уже во второй раз за неделю убегаю из школы.

Глава 9

Пока я выезжаю со школьной парковки, Спенсер сидит на пассажирском сиденье и, сдвинув брови, глядит на меня. На этот раз я не слишком удивлена его появлению.

— Бэйли, что там произошло? Что с тобой? Ты начинаешь меня беспокоить.

Метнув в него быстрый взгляд, я покрепче сжимаю руль и издаю истерический смешок.

— Ты серьезно спрашиваешь меня об этом? Моя галлюцинация интересуется, что со мной не так? Я схожу с ума — вот, что! Мне снизили дозу лекарств, и теперь я окончательно спятила. Миссис Шнайдер, наверное, уже позвонила доктору Московицу, и он, вероятно, уже ждет меня дома со смирительной рубашкой в руках.

За моей тирадой следует тишина, поэтому я снова кошусь на своего призрачного компаньона и вижу, что он смотрит на меня широко распахнутыми глазами и втянув губы в рот.

— Ну и что это за выражение? — рявкаю я, хотя по тому, как дрожат его плечи, нетрудно догадаться, что онеле-еле удерживается от смеха.

— Прости, — хрипит он и наконец-таки выпускает безудержный смех. — Знаю, это не смешно, но я никогда раньше не видел, чтобы у тебя был нервный срыв. Понятия не имел, что это будет выглядеть так мило.

Что ж, по крайней мере, очевидно одно: на сколько бы частей ни был расколот мой разум, он, безусловно, помнит Спенсера ясно и четко, поскольку этот ответ… ну очень похож на него. Мне одновременно хочется и смеяться, и плакать.

— Бэйли, ты не сходишь с ума. Клянусь, я настоящий.

Я чуть не врезаюсь в знак «стоп», поэтому жму на тормоза и съезжаю на обочину, чтобы наорать на Спенсера.

— Ты не можешь быть настоящим! — кричу я. — Ты мертв!

Веселье Спенсера испаряется. Увидев, что я на пределе, он тихо вздыхает и немного смещается на сиденье, чтобы повернуться ко мне.

— Да, мертв, — спокойно отвечает он. — Я призрак, Бэй, всего лишь дух.

Качая головой, я задаюсь вопросом, что именно я сейчас делаю: спорю со Спенсером или ругаю за спор с фантомом себя.

— Призраков не существует.

— Я докажу тебе обратное. Поехали к игровому домику. Я оставил там кое-что, о чем ты не знаешь. Если я помогу тебе найти нечто, о существовании чего ты даже не подозревала, значит, я настоящий, согласна? Галлюцинации не могут рассказывать вещи, о которых люди не знают.

Поразмыслив немного, я решаю ему уступить. И вот, почему. Во-первых, если Спенсер докажет, что он настоящий, значит я всего-навсего медиум, а не окончательно сбрендившая шизофреничка, и это станет для меня большим утешением. А во-вторых, мысль о том, что Спенсер что-то утаивал от меня, кажется невозможной. Я слишком заинтригована, чтобы не согласиться.

Новая миссия подавляет мой нервный срыв. Или, по крайней мере, на время откладывает. Когда я останавливаюсь около дома, моя паника улетучивается, сердцебиение замедляется, и теперь я могу нормально соображать. Со вновь обретенной ясностью в голове я наконец начинаю обрабатывать то, что произошло в кабинете миссис Шнайдер.

— Спенсер? — Я выскакиваю из машины и, обойдя дом, направляюсь прямо к игровому домику на заднем дворе. — Что происходит с Уэсом? Миссис Шнайдер сказала что-то о его ситуации, и теперь ты говоришь, что я ему нужна. У него неприятности?

Спенсер перестает идти. (Да-да, идти, а не парить по воздуху. Он утверждает, будто он призрак, но при этом передвигается, как живой человек.) Спенсер поднимает взгляд в небо, а потом, шумно выдохнув, поворачивается ко мне.

— Я не могу говорить с тобой об этом.

Увидев на моем лице причиненную его ответом обиду, он морщится и в отчаянии сжимает кулаки.

— Я бы хотел, Бэй, поверь. Я так много хочу тебе рассказать. Есть столько всего, чем мне хотелось бы поделиться с тобой, но я не могу. Таковы правила.

— Правила?

Почему-то это кажется мне очень тревожным.

Вместо ответа Спенсер меняет направление и уводит нас к гаражу. Заметив мой вопросительный взгляд, он поигрывает бровями.

— Помнишь, как мы играли в Индиану Джонса? Тебе придется найти спрятанное сокровище.

Взяв в гараже лопату, мы идем к дереву, где Спенсер становится ровно напротив окна моей спальни и начинает отсчитывать шаги. На двадцати он останавливается и упирается взглядом в землю. Никаких признаков, что в этой точке когда-либо рыли, нет. Он смотрит на дерево, а затем, задумчиво почесывая в затылке, окидывает взглядом окно моей спальни.

— Я мог слегка промахнуться. В двенадцать у меня были ноги поменьше, поэтому, возможно, тебе придется выкопать довольно широкую яму.

— В двенадцать? — переспрашиваю я. — Я ищу нечто, что ты закопал у меня дворе, когда тебе было двенадцать?

— Нечто, что мы закопали вместе с Уэсом. — Он показывает на землю у себя под ногами, а затем делает шаг в сторону. — Копай здесь, но будь аккуратна, а то зацепишь лопатой и сломаешь то, что там лежит.

Охваченная волнением, я вгоняю лопату в грунт. Происходящее ужасно похоже на одно из наших старых выдуманных приключений. Спенсер снова Индиана Джонс, а я — Мэрион Рэйвенвуд, которая на самом деле была, конечно же, тайной принцессой. Я непроизвольно оглядываю кусты, почти ожидая, что к нам подкрадется Уэс. В наших играх он почти всегда изображал плохиша, поскольку ему нравилось быть тем, кто похищает у Индианы Джонса принцессу Мэрион, и удерживать меня в заложниках.

Чаще всего Спенсер и Уэс сходились в схватке за меня, и пока они, катаясь по земле, понарошку дрались, я ускользала и провозглашала сокровище своим. Обычно сокровищем были какие-нибудь пирожные, и я успевала слопать половину, прежде чем они понимали, что меня нет.

— Предупреждаю сразу: если это кекс четырехлетней давности, есть его я не буду, что бы ты там ни говорил.

Спенсер хохочет так громко, что я невольно напрягаюсь, боясь, что мама услышит его и спросит, чем это я занимаюсь. Но потом я вспоминаю, что слышать и видеть его могу только я. Меня снова охватывает беспокойство. Вдруг он все-таки плод моего воображения, и я пытаюсь откопать то, чего нет? Если я не найду никакого спрятанного сокровища, то чем я оправдаюсь перед родителями за развороченный двор?

Спустя три ямы и десять минут лопата наконец-то натыкается на что-то твердое. Ахнув, я падаю на колени и лихорадочно продолжаю рыть — уже руками, — чтобы раскрыть найденное сокровище. Мои пальцы чувствуют пластик под рыхлой землей, и я, подняв на Спенсера взгляд, усмехаюсь. Мне снова девять, и это мое самое захватывающее приключение.

Раскопав серебристую шкатулку для драгоценностей Hello Kitty, я опять ахаю.

— Она же моя! — взвизгиваю я, отчего Спенсер взрывается хохотом. — Я чуть с ума не сошла, когда она потерялась. Зачем вы стащили и закопали ее?

Поднявшись на ноги, я смахиваю со своей старой реликвии землю. Я не видела ее так давно, что она кажется волшебной, покоясь в моих руках.

— Нам была нужна такая штуковина, куда не смогли бы пробраться жуки. Это единственное, что у нас получилось найти. Мы же не виноваты, что ты оставила ее в игровом домике.

Посмеиваясь себе под нос, я представляю, как однажды ночью, когда Уэс остался у Спенсера на ночевку, они пробрались в домик на дереве, чтобы похитить мою шкатулку и спрятать в ней какое-то таинственное сокровище.

— Нет! Не открывай! — кричит Спенсер, когда я берусь за крошечную защелку. Он пытается отобрать шкатулку, но его руки проходят сквозь нее.

Я отвечаю на его отчаянный взгляд коварной усмешкой.

— Похоже, ты не в силах остановить меня.

— Бэйли Мари Аткинсон, ты не посмеешь!

Соблазн заглянуть в нее очень велик. Однако, если он правда против, я не стану этого делать. Тем не менее, я подношу шкатулку к уху, слегка встряхиваю и слышу, как внутри гремят какие-то небольшие предметы.

— О-о, звучит интригующе.

— Бэйли, серьезно. Тебе нельзя смотреть, что там внутри.

Он только распаляет мое любопытство.

— Почему? Что там? Еще мои вещи, которые вы с Уэсом украли?

— Это капсула времени, ясно? Мы с Уэсом положили туда кучу глупых вещичек, но это личное.

Такая секретность просто убивает меня. Что, черт возьми, двенадцатилетние Спенсер и Уэс могли положить в украденную шкатулку и закопать, если это смущает его до такой степени, что мне даже нельзя заглянуть внутрь?

—  Это моя шкатулка, и вы закопали ее у меня во дворе. Я имею право хотя бы одним глазком посмотреть, что внутри.

— Ну ладно тебе, там суперсекретные мужские штучки. Девушкам видеть запрещено. Пообещай, что не станешь ее открывать.

Спенсер искренне встревожен тем, что я загляну внутрь. Подпрыгивая на носочках, он машет руками в бесплодных попытках вырвать шкатулку и смотрит на меня умоляющим взглядом. Ничего милее я в жизни не видела и потому, конечно, смягчаюсь.

— Хорошо. Обещаю. Но зачем ты сказал ее выкопать, если я не увижу, что в ней?

Спенсер с облегчением выдыхает.

— Потому что тебе нужны доказательства, что я настоящий, а Уэсу нужно то, что в шкатулке.

При напоминании Спенсера о доказательствах правда наконец-то проникает в мой разум.

Шкатулка выскальзывает из моих пальцев, а глаза начинают блестеть. Спенсер был прекрасен и прежде, но теперь, когда я знаю, что это действительно он — что он правда-правда стоит передо мной, — он поистине ослепителен. Спенсер — мечта, которая вырвалась из моего сердца и воплотилась в реальность. Я начинаю дрожать, и у меня еле-еле получается вымолвить:

— Спенсер?

Он улыбается, радуясь, что я наконец-то поверила, однако в его взгляде столько тоски, что мое сердце обжигает яростной болью.

— Привет, детка, — мягко шепчет он сквозь ветерок, и его голос дрожит. — Я так сильно по тебе скучаю.

У меня щиплет в глазах, но в то же время от счастья я словно парю. Я удерживаю рыдания в груди, и они вырываются придушенным смехом.

— Я по тебе тоже. Ужасно. Поверить не могу в то, что ты здесь.

Я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к нему. Желание ощутить его почти причиняет мне боль.

Спенсер тоже поднимает ладонь и останавливает ее в миллиметре от моей кожи. Я знаю, что ничего не почувствую, но все равно проталкиваю пальцы сквозь его бесплотную руку.

— Как такое вообще возможно? — спрашиваю я, пока мы, словно играя в какую-то игру, пытаемся ухватить друг друга пальцами.

Спенсер вздыхает и опускает руку.

— Это довольно сложно объяснить.

— Но ты попробуешь?

Он не может мне отказать. С печальной улыбкой он оглядывается на дерево позади нас.

— Не согласитесь ли вы, о принцесса, присоединиться ко мне на тайном свидании в запретной башне?

Я смеюсь. Такими словами он приглашал меня в домик с тех пор, как в десять лет я призналась ему, что, находясь наверху, чувствую себя принцессой в башне. Взяв шкатулку, я следую за ним в нашу старую крепость.

Подойдя к лестнице игрового домика, Спенсер галантным взмахом руки приглашает меня подняться первой.

— После вас, миледи.

— Балда, — фыркаю я.

Спенсер обиженно прижимает руку к сердцу.

— Ответь подобающим образом. Например: «Благодарю вас, любезный сударь» или «О, Спенсер, вы такой джентльмен!».

Хихикая, я посылаю ему воздушный поцелуй.

— Мой герой.

Его глаза снова начинают сиять. Он притворяется, что ловит мой поцелуй, и прикладывает его к губам.

— Вполне приемлемо. Можете продолжать.

Поднимаясь наверх, я смеюсь. А открыв люк, вижу, что Спенсер уже внутри — стоит, прислонившись к окну, которое выходит на мою спальню. Он хихикает, когда я оглядываюсь в поисках парня, которого оставила стоять на земле, и показывает на себя пальцем.

— Я призрак, забыла?

Я надуваю губы.

— А еще выпендрежник.

Конечно, от этого его улыбка становится в два раза шире.

— Тебе понадобилось, чтобы я привезла тебя из школы домой, но ты можешь просто взять и переместиться по воздуху в игровой домик?

— Вроде того.

Он отходит от окна и плюхается на наше старое одеяло — не то, чтобы его движение издавало какой-то звук, просто действие выглядит как привычное «плюх». Вместо того, чтобы сесть рядом, я сажусь, скрестив ноги, напротив — хочу видеть его лицо, — опираюсь на руки и терпеливо жду его объяснений. Он опять улыбается. Ему всегда нравилось быть в центре внимания, и сейчас он полностью завладел моим.

— Я привязан именно к тебе, — признается он. — И должен оставаться неподалеку.

Мысль о том, что он связан со мной, вызывает улыбку. Заметив ее, Спенсер подмигивает, тоже довольный положением дел. Он прислоняется к стене домика и переплетает пальцы за головой. После минутного молчания он снова начинает говорить, а я сижу в размышлениях, как он может опираться на что-либо. Хотя я не уверена, что он касается стены или пола, на котором «сидит». Он просто… здесь.

— Не всем удается вернуться, — шепчет он. — И те из нас, кто все-таки возвращается, не могут делать все, что захотят. Духи приходят для определенной задачи. И мы связаны ограничениями, чтобы не отвлекаться от цели. Иначе соблазн бродить по земле и тосковать по своей прежней жизни будет слишком силен.

Помрачнев, он опускает руки на колени и какое-то время смотрит на них, прежде чем взглянуть из-под ресниц на меня.

— На небесах очень даже неплохо, но переход тяжел. Тяга быть рядом с близкими, которых мы оставили на земле… — Он делает глубокий вдох, а затем медленно выдыхает. — Мы не должны возвращаться, но порой душе трудно смириться со смертью.

Я проглатываю внезапно появившийся в горле комок. Я точно знаю, что он имеет в виду. Ведь я тоже не смогла смириться с тем, что его больше нет.

— Иногда незаконченное дело мешает нам принять загробную жизнь. В зависимости от наших мотивов и задач, которые мы хотим выполнить, некоторым предоставляется шанс исправить ошибки или разобраться с тем, что удерживает их на земле.

Мой взгляд падает на шкатулку, лежащую у меня на коленях. Что бы там ни было — это его незаконченное дело. Уэс — его незаконченное дело.

— Значит… ты вернулся для того, чтобы я отдала ее Уэсу, не узнавая, что там внутри?

Его ответ тих и полон вины.

— Это важно.

Меня не должно ранить то, что он вернулся, чтобы исправить что-то с Уэсом. В конце концов, он предпочел показаться мне, а не Уэсу, и у нас действительно ничего незавершенного не осталось. Мы были счастливы и любили друг друга. Но тем не менее, думая об Уэсе и Спенсере, я чувствую ревность и грусть. У них была некая сторона отношений, в которую меня никогда не включали. Связь, которую я никогда не понимала и никогда не была ее частью. Это всегда было обидно, и осознание того, что эта связь соединила их и за пределами жизни, делает обиду невыносимой. Снова они против меня. Даже сейчас Уэс вбивает клин между мной и Спенсером.

— Я знаю, что между тобой и Уэсом не всегда было все гладко, но ты поможешь мне? Сделаешь это ради меня?

В моей груди все сжимается.

— Если я помогу тебе, ты вернешься обратно и перестанешь являться ко мне?

Он кивает, закусывая губу.

Я хочу уничтожить эту шкатулку. Выбросить или опять закопать, чтобы он мог остаться со мной навсегда.

Спенсер догадывается, что у меня на уме.

— Я вернусь туда в любом случае. Навсегда остаться не выйдет. Мне дали совсем чуть-чуть времени, чтобы попытаться выполнить незавершенное дело, и для этого у меня есть всего один шанс. Если ничего не получится, это будет преследовать меня всю загробную жизнь.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

— Ты поможешь мне, Бэйли? Сможешь ли быть просто благодарна за то, что мы встретились в последний раз, и помочь мне упокоиться с миром?

Подавленная, переполненная эмоциями, я могу лишь кивнуть.

Глава 10

Никто не возражает, когда на следующий день я пропускаю школу под предлогом того, что мне необходим день психологической разгрузки. Что, кстати, не совсем ложь. Я не могу разбираться еще и со всей этой школьной драмой, пока пытаюсь помочь любви всей моей жизни обрести вечный покой.

Предполагалось, что я начну стажировку в больнице сегодня после уроков, так что родители и миссис Шнайдер настаивают на том, чтобы я все же пошла туда. Мои родители в полном восторге от того, что выбор пал на меня, и, похоже, согласны с миссис Шнайдер и доктором Московицем, что эта работа каким-то волшебным образом поможет мне исцелиться. Этого, естественно, не случится, но я с ними не спорю, поскольку там будет Уэс, а он — ключ к завершению незаконченных дел Спенсера.

По пути в больницу Спенсер объясняет, почему он не сможет показаться мне, пока я буду там. По его словам, люди, которые близки к переходу, иногда видят призраков, и ему не хочется кого-то расстроить. Только спустя минуту я понимаю, что он говорит об умирающих людях, которым я собираюсь помогать в течение дня.

Как только я переступаю порог больницы, по моему позвоночнику пробегает холодок. Без Спенсера здесь особенно неуютно. Я знаю, он где-то поблизости, но знать не значит видеть, и у меня осталось не так уж много времени с ним. Я хочу видеть его каждую секунду, пока это возможно.

Я поднимаюсь в отделение, к которому меня приписали, и оказывается, что оно находится на одном этаже с кабинетом доктора Московица. За сестринским постом меня уже ждет медсестра с аккуратно сложенной униформой. Ей чуть больше двадцати — наверное, она самая младшая медсестра в штате, —  а на ее лице сияет улыбка, вполне соответствующая ее бодрому тону.

— Ты, наверное, Бэйли. Добро пожаловать!

Пока она энергичной походкой идет ко мне, хвостик, в который собраны ее длинные волосы, прыгает из стороны в сторону. Девушка берет меня за руку и с энтузиазмом пожимает ее, а потом вручает мне униформу.

— Я Регина, счастливица, которая станет тебе подругой и наставником в одном лице. Не могу дождаться, когда смогу все тебе здесь показать. Вон там туалет. Иди переоденься, а затем мы найдем тебе шкафчик в комнате отдыха, чтобы ты могла оставить там свои вещи. Уэс уже переодевается.

При упоминании Уэса у меня внутри все сжимается. Он уже здесь. По какой-то непонятной причине я чувствую, что мне нужно подготовиться к встрече с ним. Ну почему я такая неврастеничка?

— По-моему, тебе очень повезло с партнером по стажировке.

Наклонившись ко мне, Регина прикрывает ладонью рот, чтобы никто, кроме меня, ее не услышал, и на ее лице вспыхивает озорство.

— Он великолепен, правда? И такой милый. Скорее бы увидеть его в больничной одежде. — Отступив, Регина смеется и возвращается к нормальному тону. — Обожаю парней в униформе. Потому-то я и пошла учиться на медсестру.

От этой девушки голова идет кругом, но ее настроение так заразительно, что проскользнув в туалет, я обнаруживаю на своем лице улыбку.

Когда я выхожу, то вижу рядом с Региной Уэса. Его глаза мгновенно находят мои, и в них возникает вопрос.

Регина оказалась права. В голубой униформе Уэс выглядит потрясающе. Она идеально контрастирует с его загорелой кожей, делает более выразительными глаза. Он похож на актера, играющего в какой-нибудь популярной драме медбрата.

Пока я иду к ним, мой пульс ускоряется, а живот снова сводит. Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоить нервы.

Я смогу это сделать. Смогу быть его другом. Так нужно Спенсеру.

— Привет. — Я заставляю себя улыбнуться.

Уэс отвечает мне хмурым взглядом.

— Что вчера произошло в кабинете миссис Шнайдер?

От грубости его тона я вздрагиваю, и даже Регина бросает на Уэса недоумевающий взгляд. Она назвала его милым, но со мной он очень давно не вел себя так. Много лет. Ясно как день, что он до сих пор ненавидит меня.

Хотя эта враждебность заслужена, я все равно ощетиниваюсь.

—  Ничего особенного, — говорю резко и расправляю плечи. Я не позволю ему запугать меня.

Брови Уэса еще сильнее сходятся вместе, и он скрещивает руки на груди. Явно мне не поверил.

— Ничего особенного? Ты была в полном ужасе. Без причины назвала имя Спенсера. Ходишь к психиатру, и я слышал, как он говорил с твоей мамой о лекарствах. Что с тобой происходит? Ты больна или что?

У меня сам собой открывается рот, а Регина тихонько ахает.

— Это… — говорю я, когда ко мне возвращается голос, — не твое дело. К тому же, осел, тот психиатр не только мой, но и твой. Не хочешь рассказать, зачем ты сам ходишь к нему?

На шее Уэса натягиваются сухожилия, а челюсти крепко сжимаются, пока он сердито глядит на меня.

Регина подходит к нам ближе и хлопает в ладоши.

— Почему бы нам не начать? — говорит она с наигранной бодростью. — Сначала я устрою вам небольшую экскурсию, а затем объясню ваши обязанности и познакомлю с некоторыми пациентами. Сегодня это будут мои любимые пациенты — дети.

— Отличный план, — огрызаюсь я.

Чем раньше мы начнем, тем скорее закончим, и я смогу отсюда уйти. Не знаю, как Спенсер может надеяться, что я смогу что-либо сделать для Уэса, когда тот, очевидно, по-прежнему ненавидит меня.

В последний раз покосившись на Уэса, я призываю себя успокоиться. Я не злюсь на Регину. Она, вроде бы, милая и не заслуживает оказаться между молотом и наковальней.

— Сегодня ведь не будет никаких иголок, да?

— Ну… — Глаза Регины, пока она восстанавливает самообладание, мечутся между мною и Уэсом. Наконец, у нее получается улыбнуться мне, хотя из ее взгляда исчезла часть блеска. — Я могу предупреждать тебя, когда буду делать уколы, чтобы ты успела закрыть глаза.

— Спасибо.

Моя благодарность — искренняя, и когда напряжение в воздухе ослабевает, этого оказывается достаточно, чтобы к Регине вернулась сосредоточенность на работе.

Всю экскурсию мы с Уэсом не разговариваем. Я часто чувствую на себе его взгляд, но стараюсь не обращать на это внимание. Так будет лучше для всех. В конце дня я отдам ему суперсекретную шкатулку Спенсера, а потом скажу миссис Шнайдер, что не смогу закончить стажировку.

Регина водит нас по всей больнице, объясняя, чем занимаются различные отделения, и когда нам, возможно, придется туда заглянуть. В больнице прохладно, и мне неуютно, но персонал намного дружелюбнее, чем я ожидала. Нас встречают улыбками и приветствуют каждый раз, когда Регина останавливается, чтобы представить нас людям.

По пути несколько человек здороваются с Уэсом по имени. Словно он их давний знакомый. Какая-то женщина в радиологическом отделении даже обнимает его.

— Уэс, в этой униформе ты настоящий красавчик! Я слышала о стажировке. Поздравляю!

Он перехватывает мой заинтригованный взгляд, пока сдержанно отвечает на объятия женщины.

— Спасибо, Вэнди.

— Ты уже заглядывал к Рози?

— Нет еще, — усмехается Уэс.

Тон рентгенолога становится строгим, и она грозит ему пальцем.

— Перед уходом обязательно это сделай. Ты разобьешь ей сердце, если не покажешься в этой форме.

Когда Уэс начинает смущенно почесывать шею, мне приходится спрятать усмешку.

— Непременно зайду, — бормочет он, уставившись в пол.

Их диалог озадачивает меня, но на этом странности не заканчиваются.

Уэс на «ты» с половиной персонала онкологического отделения. Мы, наверное, раз сто остановились, чтобы он принял поздравления. Большинство врачей и медсестер, которым Уэс рассказывает о стажировке, настаивают на том, чтобы он в первую очередь подходил к ним, если ему понадобятся рекомендации для поступления в колледж.

Наша первая смена длится всего три часа и проходит очень быстро. Большую часть дня я молчу, отказываясь задавать миллион вопросов, которые крутятся у меня в голове. Уэс знает, что мне любопытно, но поскольку я ни о чем не спрашиваю его, то никаких объяснений он не дает. Кажется, его устраивает такое положением дел. Хотя когда ему кажется, что я не смотрю, он украдкой поглядывает на меня.

За весь день мы не сказали друг другу и пары слов. И даже не попрощались. Я говорю Регине, что схожу забрать свои вещи, а Уэс бормочет что-то о том, чтобы увидеться с Рози. Не удержавшись, я бросаю на него еще один подозрительный взгляд, но Уэс снова не объясняется. Он просто кивает, и направляется в блок, где лежат пациенты.

— Бэйли?

Мягкий голос Регины заставляет меня осознать то, что я смотрю Уэсу вслед. Стряхнув задумчивость, я натягиваю на лицо улыбку.

— Ну как, тебе понравилось?

В ожидании моего ответа она возится со своим хвостиком, поправляя его. Я не хочу ее огорчать, но у меня едва ли получится симулировать энтузиазм, и потому я решаю быть честной.

— Не знаю. Дети были милыми, но это так грустно. Не уверена, что я подхожу для этой работы.

Она наверняка ожидала подобную отговорку, но на ее лице все равно появляется огорчение.

— Ну, как бы там ни было, ты сегодня отлично справилась. Надеюсь, ты все же дашь этой стажировке еще один шанс.

Когда я не отвечаю автоматическим «хорошо», она, покусав губу, говорит:

— Если это из-за Уэса, то мы можем разделить между вами обязанности. Если вы не хотите, вам необязательно работать вдвоем.

Мои глаза чуть не выскакивают из орбит. Все верно. Напряжение между нами нельзя не заметить. По большей части нам удавалось справляться с эмоциями, но мне все равно стыдно, и я чувствую необходимость загладить вину. Я не могу бросить стажировку прямо сейчас, иначе Регина поймет, что я сбежала из-за Уэса. И мое чувство собственного достоинства будет ущемлено.

— Все в порядке, — говорю я, желая, чтобы мое лицо хоть немного остыло. — Не нужно нас разделять.

— Значит, ты остаешься?

— По крайней мере на те сорок часов, которые необходимы для практики. Их ведь хватит, чтобы я смогла прочувствовать, что значит работать в больнице?

— Конечно. — Регина, широко улыбаясь, хлопает в ладоши. — А мне хватит времени, чтобы убедить тебя остаться подольше.

Заметив мое замешательство, она поясняет:

— Бэйли, в тебе что-то есть. Дети сегодня тянулись к тебе. Ты им понравилась. Я не знаю, что это, но…

— Это сочувствие.

Мы обе вздрагиваем: Уэс вернулся с рюкзаком, перекинутым через плечо.

— Рози спит, но я оставил записку, что вернусь позже и покажу ей свою униформу.

Регина улыбается.

— Ей это понравится. Бьюсь об заклад, что сегодня она даже спать будет с этой запиской под подушкой.

Уэс, залившись очаровательным румянцем, закатывает глаза и смущенно переступает с ноги на ногу, поглядывая на меня.

Регина принимает это за намек на то, чтобы она продолжила разговор:

— Что ты там говорил о сочувствии?

Я ожидаю, что Уэс отвернется, но он встречается со мной взглядом.

— Большинство здешних сотрудников сочувствуют детям, но твое сострадание отличается. Ты лучше понимаешь, через что они проходят, поскольку сама это пережила. Ты страдаешь, как и они. Тебе, как и им, грустно и одиноко. Ты понимаешь, каково им, и они это чувствуют. Согласиться на стажировку было хорошим решением.

Последнее он говорит почти нехотя и кивает, словно пытаясь убедить себя в том, что это правда.

В моем сердце — странная мешанина эмоций. Я чувствую, что должна оскорбиться, но он сказал правду. Я даже не могу рассердиться за то, что он высказал ее вслух, потому что мы с ним одинаковые. Он тоже понимает, каково пациентам.

Тишина снова становится неловкой, но неунывающая Регина проталкивается сквозь нее:

— Определенно хорошим. Предчувствую, что вы станете нашими лучшими интернами за все время. Мне пора бежать, но мы же увидимся в воскресенье, да?

Мы киваем, и Регина оставляет нас наедине.

В течение нескольких ужасных секунд мы с Уэсом просто стоим, избегая зрительного контакта. В конце концов, мне удается заставить себя шевелиться. Я забрасываю на плечо свою сумку с одеждой — мы с Уэсом все еще в униформе, — и откашливаюсь.

— Полагаю, увидимся в воскресенье.

Уэс следует за мной к лифту и стоит рядом, пока я жду, когда откроются двери, а затем идет со мной через поликлинику к главному выходу. Я нарушаю молчание только на улице. Когда шагаю к парковке, а Уэс сворачивает направо к шоссе, словно собираясь возвращаться пешком.

— Подбросить тебя до дома? — предлагаю я.

Он оборачивается, прикрываясь рукой от вечернего солнца. Его глаза скрыты тенью, поэтому я не вижу их выражение и не могу понять, о чем он думает. Когда он не отвечает, я начинаю чувствовать себя дурой.

— Забудь. Я просто пыталась быть милой.

И только дойдя до машины, я слышу позади звуки его быстрых шагов.

— Прости, — доносится из-за спины его голос. — Я не хотел быть сегодня таким ослом. Просто я… я не знаю, как это сделать.

Ковыряясь ключом в дверце машины, я поворачиваюсь к Уэсу лицом и, поскольку он стоит ближе, чем я ожидала, чуть не врезаюсь ему прямо в грудь. Он не отходит назад, а я отойти не могу и потому прислоняюсь к боку машины. Мы так близко, что мне приходится поднять голову, чтобы увидеть его лицо.

— Ты не знаешь, как сделать что?

Мы стоим слишком близко. Мой взгляд прикован к его губам. И я не знаю, что делаю — то ли вспоминаю, то ли просто представляю их вкус. Я не хочу смотреть на них, но отвернуться в сторону не могу.

Уэс делает резкий вдох и отступает назад. Чары, которыми он удерживал меня, разрушаются, и я прихожу в ужас.

— Я не знаю, как быть твоим другом, — хрипло говорит он. — Для меня быть рядом с тобой… довольно-таки тяжело.

Почувствовав приближение слез, я закрываю глаза. В его отказе нет ничего нового. Мое присутствие начало раздражать его задолго до того, как из-за меня погиб его лучший друг, но мне все равно очень обидно.

Я снова поворачиваюсь к машине, и на этот раз у меня получается открыть дверцу.

— Погоди, ты неправильно поняла.

— А по-моему, ты выразился предельно понятно и ясно.

Я так резко дергаю дверцу, что Уэсу приходится отскочить, чтобы она не задела его. Чертыхаясь сквозь зубы, он роняет рюкзак на землю и хватается за ручку дверцы прежде, чем я успеваю захлопнуть ее.

— Позволь хотя бы объяснить.

— Нечего здесь объяснять, — срываюсь я. Я не злюсь на него, но от унижения начинаю обороняться. — Знаешь, мне тоже нелегко находиться рядом с тобой.

Глаза Уэса сужаются до подозрительных щелочек.

— Тогда почему ты согласилась на стажировку? Ты знала, что я буду здесь. Зачем приходить сюда, если ты даже не хотела эту работу?

Пока Уэс ждет ответа, я хочу было сказать, что сделала это ради Спенсера, но понимаю, что здесь скрывается нечто большее. Уэс когда-то был и моим лучшим другом, и он любил Спенсера так же сильно, как я. Глядя в его сердитые глаза, я понимаю, что хочу искупить вину перед ним не только ради Спенсера, но и ради себя.

— Я согласилась, потому что хотела… я подумала, может быть…

Слова замирают у меня на губах. Как сказать человеку, который ненавидит тебя и винит в смерти лучшего друга, что тебе его не хватает? Я хочу найти способ оставить прошлое позади и вернуть то, что мы потеряли, но для меня очевидно, что этого не произойдет. В мое сердце впивается горечь, и я снова отключаю все чувства.

— Проехали. Это не имеет значения.

Уэс вздрагивает. Я абсолютно уверена, что он догадался, о чем я подумала. Надо скорее уехать, пока я не унизилась еще больше.

— Так что ты подумала? — не унимается он.

— Ничего.

Я не собираюсь выклянчивать дружбу, в которой он отказывал мне с тринадцати лет. Подбираю с пола под пассажирским сиденьем шкатулку Hello Kitty и просовываю ее в окно.

— Вот. Я принесла тебе это.

Узнав капсулу времени, Уэс выпучивает глаза.

— Как ты… где ты… — Он так удивлен, что не может завершить предложение.

— Я просто нашла ее, ясно? На ней написаны ваши со Спенсером имена, вот я и подумала, что ты захочешь забрать ее.

Я встряхиваю шкатулку, как бы убеждая его забрать ее у меня.

Выхватив из моих рук старую капсулу времени, он смахивает с небрежно нацарапанных дат и имен остатки земли и внимательно рассматривает ее.

— Я правда могу оставить ее себе?

Я пожимаю плечами.

— Почему нет? Это какие-то ваши со Спенсером тайны. Уверена, для тебя она значит больше, чем для меня.

Уэс крепко сжимает шкатулку, словно планируя больше никогда не отпускать ее. Что бы там ни было, сейчас это одно из его самых ценных сокровищ. Спенсер был прав. Она нужна Уэсу.

Все еще рассматривая шкатулку, он произносит:

— Спасибо, Бэй.

Его голос становится таким мягким, что я чувствую дискомфорт.

— Без проблем.

Внезапно глаза Уэса распахиваются, и в них вспыхивает тревога.

— Ты ее открывала?

Расслышав в его голосе панику, я усмехаюсь.

— Знаешь, воришка, я имела на это полное право, учитывая, что шкатулка моя. Но нет, я не открывала ее. В конце концов, на ней написано «Совершенно секретно».

Уэс испускает вздох облегчения. Я и не заметила, что все это время он не дышал. Он, как и Спенсер, нервничает и очень не хочет, чтобы я увидела, что же в шкатулке. Надо было все-таки заглянуть в нее. Любопытство сводит меня с ума.

Я смеюсь, когда Уэс, глядя на меня с подозрением, переспрашивает:

— Ты точно не открывала ее?

— Мне неинтересно, какие суперсекретные мальчишеские штуковины вы, два балбеса, положили в капсулу времени, когда вам было по двенадцать лет.

Отпрянув, он удивленно моргает, а потом взрывается хохотом. Я тоже смеюсь и качаю головой.

— Все равно там, скорее всего, просто куча футбольных карточек и протухшие пирожные «Дин-Донг».

— «Мун Пайс», — хмыкнув, поправляет меня Уэс. — Мне всегда больше нравились пирожные «Мун Пайс».

Когда наш смех затихает, до меня вдруг доходит, что Уэс улыбается мне. Я видела его улыбку миллион раз и хорошо помню ее, поскольку она прекрасна и способна растопить сердце любой девушки. Но он очень давно не адресовал ее мне. Когда Уэс приходит к тому же открытию, улыбка сползает с его лица. Горечи и гнева в его глазах больше нет, но они снова стали непроницаемыми. Он отходит от машины, держа в руках капсулу времени.

— Спасибо тебе за это.

Мне грустно, что легкость между нами исчезла. Надеюсь, передачи шкатулки будет достаточно, чтобы Спенсер обрел покой, поскольку прорваться сквозь стены Уэса у меня вряд ли получится. Он не хочет быть моим другом.

Я киваю и завожу машину.

— Пожалуйста.

— Не отказывайся от него, Бэйли, — призывает голос с заднего сиденья.

Я смотрю в зеркало и вижу там отчаянные, умоляющие глаза Спенсера.

Вздохнув, я опять перевожу взгляд на Уэса.

— Точно не хочешь, чтобы я подвезла тебя?

Глаза Уэса, скользнув вдоль машины, снова находят мое лицо.

На мгновение кажется, что ему не устоять перед соблазном. Он глядит на дорогу и потирает рукой бритую голову, но затем качает головой.

— Все нормально. Мне недалеко. — И, смочив губы, добавляет: — Ну, до воскресенья.

То, что он признал, что опять увидит меня, немного смягчает боль от отказа, но, пока я смотрю ему вслед, у меня все равно щемит сердце.

— Он оттает, Бэй.

Спенсер теперь сидит рядом со мной на переднем сиденье. Я улыбаюсь ему, но улыбка не доходит до глаз. Я надеюсь, он прав, но в это трудно поверить.

Глава 11

Приходит суббота, и мы с мамой, Джулией и Шарлоттой отправляемся в поход за платьями. Чтобы не брать в город машину, мы садимся на поезд. Мне не приходится много говорить. Мама и Джулия задают Шарлотте столько вопросов, что мое участие в разговоре необязательно. Но мне нравится слушать ответы Шарлотты.

У нее было интересное детство: ее воспитывал отец и его товарищи по команде, поскольку ее мама ушла, когда Шарлотта была совсем маленькой. И она остроумная. Поездка на поезде проходит весело и со смехом, что хорошо, потому что Джулия злилась на меня всю неделю, а сейчас, кажется, забыла об этом.

Сначала мы по совету Шарлотты направляемся в Ист-Виллидж. Ей нравятся необычные вещи, и здесь есть несколько бутиков, где продается современная одежда с нотками винтажа. После трех минут в первом магазине я понимаю, что мне понравится ее вкус.

Шарлотта и Джулия уходят к стойке с короткими платьями, а я больше люблю платья в пол — всегда хотелось быть принцессой в замке и все тут, — и потому бреду рассматривать их в другой конец магазина. Мама идет со мной. Она передвигает несколько вешалок с платьями, но смотрит не на них, а на Шарлотту и Джулию, которые дают друг другу советы о моде.

— Шарлотта очень приятная девушка. — Мама, оторвав от них взгляд, улыбается мне. — Я рада, что вы подружились. Похоже ей и правда нужны хорошие друзья.

Я киваю, но не могу придумать, что на это ответить.

— И я рада, что ты идешь на танцы.

Я замечаю красивое нежно-розовое платье с короткими кружевными рукавчиками и моментально влюбляюсь в него.

— Может, это и впрямь будет весело, — признаю я, снимая платье из стойки и прикладывая его к себе.

— О, милая, оно прекрасно! — ахает мама.

После ее заявления к нам подходит продавщица и энергично кивает.

— Оно очаровательно. И очень подойдет к вашей фигуре и цвету волос. Хотите примерить?

— Да, примерь его, Бэй, — внезапно говорит Спенсер.

Я вздрагиваю — сегодня я еще не видела его, — но затем быстро улыбаюсь. Я рада, что он появился. Продавщица делает вывод, что моя улыбка относится к платью, и открывает для меня примерочную кабинку. Я почти надеюсь, что Спенсер последует за мной внутрь, но он, играя роль джентльмена, остается стоять рядом с мамой.

Чувствуя за веками жжение, я застегиваю молнию и смотрю на себя в зеркало. Я не надевала вечерних нарядов с тех пор, как купила платье для прошлогоднего осеннего бала. Я так влюбилась него, что отказалась до танцев показывать его Спенсеру. Даже не сказала, какого оно цвета. Хотела сделать ему сюрприз. Он неделями приставал ко мне, упрашивая дать хотя бы подсказку, но я не сдавалась, а потом он погиб, так и не увидев его. Платье до сих пор висит у меня дома в шкафу. Я никогда его не надену, но выбросить тоже никогда не смогу.

Хорошо, что это платье совсем не похоже на то. Если я действительно собираюсь пойти на бал, то мне нужно начать все заново. Секунду я рассматриваю свое отражение. Я слегка похудела, и вокруг глаз залегли круги, но платье настолько идеально, что мои щеки покрываются легким румянцем, который придает столь необходимый цвет моему лицу. Закрутив волосы на макушке, я раздумываю, какие еще прически можно было бы сделать, и вдруг представляю себя на танцах.

Сделав глубокий вдох, я выхожу из примерочной и предстаю перед мамой и Спенсером. Мама при виде меня восторженно ахает, прижав пальцы к губам. Спенсер тоже прикрывает рот, но чтобы скрыть смех.

— Как красиво, — начинает щебетать продавщица, однако заметив хмурое выражение у меня на лице, замолкает.

Спенсер безуспешно пытается изобразить раскаяние.

— Прости. Ты, конечно, прекрасна, но в этом платье выглядишь как диснеевская принцесса.

— Тебе не нравится? — спрашивает мама. В ее голосе слышна неуверенность, словно она боится вывести меня из себя. — Бэйли, это потрясающее платье. Честное слово.

Я поворачиваюсь к зеркалу во весь рост и, хотя платье мне нравится, замечаю то, о чем говорил Спенсер.

— В нем чуточку слишком много Спящей красавицы.

— Согласна. Это не то, — говорит Шарлотта.

Они с Джулией стоят у меня за спиной и осматривают платье. Джулия согласно кивает.

— Мне кажется, тебе нужно что-то более современное.

— Что-то классическое, — не унимается мама.

— Что-то красное, — добавляет Спенсер с коварной улыбкой. — И короткое. Что-то дерзкое.

Его слова настолько удивляют меня, что я, не подумав, брякаю:

— Что-то красное и дерзкое?

— Что? — Мама приходит в шок.

Я вспыхиваю, и когда Спенсер начинает смеяться, мне приходится собрать в кулак весь свой самоконтроль, чтобы не накричать на него. Я сердито сверлю его взглядом, хоть при этом и выгляжу, наверное, как сумасшедшая.

— Прости, Бэй.

Он говорит, вроде, искренне, но у него все равно не выходит стереть улыбку с лица. Я не могу на него злиться.

— Ничего, — бормочу я всем не мертвым присутствующим. — Я не это имела в виду. Просто… — Мой голос обрывается, поскольку оправдания у меня нет.

— Просто тебе хочется что-нибудь пошикарнее, — договаривает Шарлотта. — Я знаю идеальный магазин. Туда мы сейчас и пойдем.

Мама и Джулия по-прежнему смотрят на меня в оглушительной тишине, но энтузиазм Шарлотты немного рассеивает неловкое напряжение. Зайдя в примерочную, она приподнимает на пальце вешалку с сексуальной лиловой вещичкой и поигрывает бровями.

— Мы заставим всех девчонок в школе нас ненавидеть.

***

Мои поиски не увенчались успехом и три магазина спустя. А вот Шарлотта уже нашла себе облегающее синее платье с разрезом, за который отец, по ее словам, наверняка прикончит ее, но оно смотрелось на ее фигуре так здорово, что она не смогла устоять. Она будет выглядеть невероятно.

Джулия тоже обзавелась новым платьем, но потом захотела подыскать к нему туфли, и мы разделились. Мама пошла вместе с ней, и мы договорились встретиться через полчаса за обедом. Я решила, что если к тому времени ничего не найду, то приму это как знак свыше: значит, не надо мне идти ни на какие танцы.

— Нашел! — кричит Спенсер из глубины магазина. Он просто смешон. Вот уж не знала, что он такой шопоголик.

Увидев, на что он показывает, я округляю глаза.

— Ты серьезно?

— Что? — спрашивает Шарлотта.

Я съеживаюсь. Нет, мне правда пора перестать разговаривать со Спенсером на людях, или меня запрячут в психушку. И почему его так веселит, когда это случается?

Шарлотта, проследовав за моим взглядом, ахает.

— Да! Оно идеально!

— Но оно такое… короткое.

— С такими ногами, как у тебя, носить платья в пол — преступление.

— И узкое, — продолжаю я. — Я не могу такое надеть.

— Еще как можешь! — Шарлотта хватает вешалку с платьем и толкает меня к примерочным. — Слушай, мы полдня ходили по магазинам и ничего не нашли, потому что это платье ждало, когда ты придешь и увидишь его. Доверься мне. Это оно.

Мне не победить в этом споре, поэтому я покорно захожу в примерочную кабинку. Минуту с сомнением рассматриваю атласное платье без бретелек, а затем замечаю этикетку. Неудивительно, что оно кажется слишком коротким.

— Шарлотта… у меня шестой размер, а ты дала мне четвертый.

— Знаю, — отзывается она. — Немедленно надевай его.

Даже не видя ее, я знаю, что она улыбается.

Надевая платье, я поворачиваюсь к зеркалу спиной. Боюсь смотреть, что там. Когда я застегиваю молнию, мне приходится чуть-чуть втянуть в себя воздух. Оно облегающее, но не такое уж тесное, а значит не соскользнет, что немного успокаивает меня.

— Поторопись, Бэйли! Я умираю от нетерпения.

Задержав дыхание, я выхожу из примерочной. Рот Спенсера раскрывается, но на этот раз он не произносит ни слова, а Шарлотта тем временем издает сдавленный звук, словно пытается не завизжать.

Я делаю вдох и разглаживаю перед платья.

— Я еще не смотрела. Чересчур, да?

Пока Спенсер, который ни разу еще не моргнул, качает головой, Шарлотта поворачивает меня к зеркалу. Я издаю тихий вздох.

— Вау.

— Вот именно. — Шарлотта становится рядом и улыбается зеркалу. — Разве я не говорила тебе, что оно то самое?

— Оно то самое, — соглашаюсь я.

— Определенно то самое, — говорит Спенсер. Натянутым голосом. Когда я украдкой кошусь на него, он окидывает всю меня взглядом и смачивает губы. — Бэй, ты такая… просто дух захватывает.

То, как он не может оторвать от меня глаз,  вызывает острую тягу прикоснуться к нему. Я бы отдала все на свете, чтобы еще раз почувствовать, как он меня обнимает. Чтобыеще раз поцеловать его. Мои глаза затуманиваются, и я зажмуриваюсь.

— Бэйли? — окликает меня Шарлотта. — Ты в порядке?

— Раньше я никогда не носила красный, потому что он спорил с рыжими волосами Спенсера и не сочетался с его бледной кожей. Знаю, это странно — подбирать наряды в соответствии с внешностью парня, но мне всегда хотелось, чтобы мы хорошо смотрелись вдвоем. Меня бесило, когда люди шутили, что я, мол, слишком горяча для него.

В улыбке Спенсера появляется боль.

— Бэй, я не возражал против того, чтобы они так говорили. Это делало тебя еще более особенной, ведь ты и правда была для меня слишком горяча, но все равно любила меня.

— И люблю до сих пор, Спенс. — Я проглатываю комок в горле, а затем, сделав вдох, встречаюсь взглядом с Шарлоттой. — Прости. Я не хотела ударяться в эмоции, просто Спенсер погиб перед самыми танцами в прошлом году. Не уверена, что смогу пойти на них в этом.

Шарлотта улыбается и сжимает мою руку.

— Потому-то ты и должна пересилить себя. Чтобы доказать себе, что ты можешь. Я не знала его, но уверена: он бы хотел, чтобы ты сходила туда.

Спенсер с энтузиазмом поднимает два больших пальца вверх, и я фыркаю.

— Наверняка.

Спенсер смеется.

— Даже не сомневайся. А еще я хочу, чтобы ты пошла туда в этом платье.

Как я могу отказать ему?

— Что думаешь насчет туфель? — спрашиваю я Шарлотту. — Серебристые?

Просияв, Шарлотта издает тоненький писк и стискивает меня в крепких объятиях.

— Ты не пожалеешь. Обещаю.

Найдя потрясающие туфли, подходящие к платью, мы уходим в кафе, где должны встретиться с мамой и Джулией, и по пути обсуждаем аксессуары. Шарлотта, вздохнув, прижимает к груди пакет со своим нарядом.

— Немного обидно, что мы будем самыми красивыми девушками на танцах и единственными без пары.

Мне ужасно не по себе из-за того, что ради меня она не пойдет туда с парнем.

— Еще не поздно, — говорю я ей. — Уверена, есть сотни парней, которые захотят пригласить тебя.

Она пожимает плечами.

— Я скорей о тебе. Это платье… может, со Спенсером оно и не смотрелось бы, но знаешь, кто будет здорово выглядеть рядом с тобой в этом наряде? Тот парень, которого мы на днях видели в школе. Который шокировал всех своим появлением.

Мой желудок делает сальто.

— Уэс?

Спенсер хихикает, и я подавляю желание взглянуть на него.

— Он бесподобен, — произносит Шарлотта.

Когда я не отвечаю, она подталкивает меня плечом.

— Я буду ужасной подругой, если спрошу, что у вас с ним за история? Очевидно же, что она у вас есть.

— Неужели ты еще не успела услышать ее? — Скрыть сарказм не выходит, но Шарлотта не обижается.

Она берет меня под руку.

— Только слухи. Но я бы предпочла услышать настоящую историю от тебя. Если ты мне доверишься.

Мне хочется рассказать ей. Всей истории никто, кроме нас с Уэсом, не знает. Мне нужно снять этот камень с души, но как бы Шарлотта ни нравилась мне, я пока не готова признать правду. Хотя могу рассказать ей большую часть.

— Уэс был лучшим другом Спенсера с самых пеленок. Когда я переехала в дом по соседству со Спенсером, они приняли меня в свою компанию, и мы были неразлучны до тех пор, пока я не попросила Спенсера стать моим парнем. Уэс разозлился на меня за то, что я украла его лучшего друга. И неважно, что Спенсер уделял ему столько же времени, сколько и мне. После этого между нами троими все изменилось. А когда Спенсер погиб, неприязнь Уэса переросла в ненависть. Думаю, он бросил после похорон школу, потому что не мог находиться рядом со мной.

Шарлотта яростно трясет головой.

— Нет, не может быть. Когда ты сбежала, он рванул за тобой, а потом расхаживал перед туалетом, ждал, когда же ты выйдешь. Если бы ты задержалась там еще хоть ненадолго, думаю, он вошел бы туда за тобой. Серьезно, он переживал за тебя.

Если бы только это было правдой.

— Он просто хотел поговорить. Мы не общались с похорон Спенсера и никогда не обсуждали то, что на самом деле случилось в тот вечер. Наверняка, ему хочется высказать мне все, что накопилось. Он винит меня в смерти Спенсера.

Шарлотта на мгновение замолкает. Потом спрашивает:

— А ты винишь себя в его смерти?

Я втягиваю в легкие воздух и киваю.

— Это была моя вина.

— Разве он погиб не в аварии? Я слышала, что он сел пьяным за руль. Как это может быть твоей виной?

Внутри все обрывается, и я смотрю в землю.

— Была причина, по которой Спенсер напился, и причина, по которой он уехал один. Я имею отношение к обеим.

Шарлотта резко останавливается, прерывая поток пешеходов. Кто-то недовольно чертыхается в нашу сторону, Шарлотта отвечает тем же, а затем тянет меня к зданию рядом, чтобы не стоять у людей на пути.

— Это несправедливо, — произносит она. — Ты не можешь винить себя за сделанный Спенсером выбор. А еще ты, по-моему, неверно истолковываешь ситуацию с Уэсом. Ты не видела, какое у него было лицо, когда в тот день он обнимал тебя. Не знаю, что у него за проблемы, но ты ему точно небезразлична.

Мое сердце трепещет. Я хочу, чтобы это было правдой. Хочу, чтобы я была дорога Уэсу, как он до сих пор дорог мне. Но это невозможно, я знаю.

— Может, тебе стоит поговорить с ним?

Я качаю головой — и отгоняя надежду, и отвечая на вопрос.

— Уже пыталась. Предложила подвезти его после стажировки до дома, но он отказался, потому что быть рядом со мной ему тяжело. Он сказал, что не может быть моим другом.

Шарлотта хмурится, отказываясь мне верить.

— Не понимаю. Тут должно быть что-то еще. Тебе надо снова поговорить с ним. Попытаться как-то сгладить углы. — Она вздрагивает, словно ей в голову пришла блестящая мысль. — О! Пригласи его на танцы. — Улыбается и добавляет: — Если покажешь ему свое платье, он не сможет тебе отказать.

— Сможет. Шарлотта, он ведь даже не согласился на пятиминутную поездку до дома. Кроме того, пойти вдвоем было твоей идеей. Я не могу тебя бросить.

— Если бросишь ради него, то я как-нибудь переживу. Да-да, он настолько хорош.

Несмотря на унылое настроение, я улыбаюсь и закатываю глаза, а потом тащу Шарлотту обратно в толпу ньюйоркцев.

— Если он так тебе нравится, то, может, сама пригласишь его?

— О нет. Я заговорила о нем только из-за тебя. Меня он не привлекает.

— Уэс привлекает решительно всех, — фыркаю я.

Шарлотта искоса бросает на меня разоблачающий взгляд.

— И тебя тоже?

Да. И меня. Хотя я никогда и никому в том не признаюсь. Я смотрю прямо перед собой, молясь о том, чтобы мои щеки не покраснели.

— Давай больше не будем об Уэсе? Мы почти дошли до кафе, а я правда не хочу, чтобы мама начала задавать вопросы о нем.

Шарлотта понимающе улыбается, чем ужасно раздражает меня, а затем делает вид, что закрывает рот на замок.

— Больше никаких разговоров о парнях. На сегодня. Честное слово.

Глава 12

Шоппинг с Шарлоттой прошел легче и веселее, чем я ожидала, но я по-прежнему не уверена, что смогу пережить поход к Джейку. Ведь последняя вечеринка, на которую я приходила, забрала у Спенсера жизнь. И проходила она тоже дома у Джейка.

Меня донимают друзья, и мама тоже неумолима, но сесть в машину меня заставляет другое — улыбка сестры, когда я вижу, как она, готовая к выходу, спускается вниз. Я знаю, как отчаянно она хочет поехать на вечеринку. Хочется прочитать ей лекцию на тему того, что популярность — не главное, но я не могу, ведь она весь день была так добра ко мне. Словно равняясь на меня, она вела себя как до аварии. И я не могу ее подвести.

Я еду до Джейка длинной дорогой, избегая той улицы, где погиб Спенсер, но это не помогает. Как только я подъезжаю к дому, вижу слоняющихся рядом людей и слышу музыку, то как будто возвращаюсь в тот день. Словно и не было этого года.

Пока я выключаю зажигание, мои руки дрожат. Я настолько напряжена, что испуганно взвизгиваю, когда Джулия нарушает тишину.

— Все будет хорошо, Бэйли, — нерешительно обещает она. — Вот увидишь. Как только войдешь туда, твои друзья помогут тебе расслабиться.

Она ошибается. Триша и Лиз ждут меня, чтобы толкнуть в объятия Чейза.

Когда я не отвечаю, она снова пытается подбодрить меня.

— Тебе же понравилось ходить по магазинам и тусоваться с Шарлоттой, разве нет? Сегодня тебе было вроде бы весело.

— Это другое, — шепчу я. — Последний раз, когда я была здесь…

В порыве сестринских чувств, которых я не замечала с ее стороны уже год, Джулия берет меня за руку и мягко сжимает ее.

— Ты справишься. Не надо сразу сдаваться, ладно? Попробуй хотя бы просто зайти. — Я встречаю ее умоляющий взгляд, и она слегка улыбается. — Если хочешь, я побуду с тобой, пока тебе не станет лучше.

Она ждала этой вечеринки много недель. И точно не хочет тратить ее на возню со мной, однако ее предложение звучит искренне. Хоть оно и заманчиво, я не могу с ней так поступить.

— Я тоже здесь, Бэй, — шепчет Спенсер с заднего сиденья. — И останусь с тобой на весь вечер.

Я не видела Спенсера с тех пор, как вышла из дома, и не была уверена, что он поедет со мной — учитывая то, как он провел здесь последнюю ночь своей жизни. Услышав его, я чуть не плачу. Смотрю в зеркало заднего вида, и его улыбка наделяет меня столь необходимым мне мужеством.

Я качаю головой.

— Иди веселись. Тебе необязательно со мной нянчиться. Я буду в порядке.

— Уверена? Бэйли, ты же моя сестра. Если я нужна тебе, то без проблем останусь с тобой.

Я тронута ее преданностью. Не думала, что настолько ей дорога.

Не желая рушить момент, я проглатываю комок в горле. Как же давно мы не вели себя как семья.

— Это мой вежливый способ сказать, что я не хочу, чтобы моя глупая младшая сестра вилась вокруг меня целый вечер.

Я усмехаюсь, давая понять, что просто шучу, и она, смеясь, обнимает меня.

— Спасибо, что поехала сюда. Знаю, ты согласилась только ради меня, но тебе это тоже пойдет на пользу, обещаю. И на всякий случай я буду неподалеку.

Мы выходим из машины и пока идем к двери, я решаю перенаправить свое беспокойство с вечеринки на Джулию.

— Никакого алкоголя, сигарет или наркотиков. Не пей ничего, что тебе принесут, только если ты сама это не откроешь. И не уходи с незнакомыми парнями — да и со знакомыми, если на то пошло, тоже. В общем, никаких парней и точка. Это вечеринка старшеклассников, а ты только в девятом классе. Некоторые парни могут этим воспользоваться. Может, тебе и правда стоит остаться со мной. По сути, мне вообще не стоило приводить тебя. И наверное нам лучше уехать.

Когда я разворачиваюсь к машине, Джулия ловит меня за руку. Я ожидала увидеть на ее лице раздражение, но она улыбается.

— Бэйли, я буду паинькой. Честно, я всего-то и хочу, что пообщаться с Колином. Он и его друзья десятиклассники.

— Но он все равно парень. И родственник Джейка.

— Я буду на виду.

Я беру ее за руку и разрешаю завести себя внутрь. Как и планировала Джулия, мы приехали с элегантным опозданием. Вечеринка в полном разгаре, но когда мы заходим, суета замирает. Люди поражены, заметив меня. Они шепчутся и таращатся, но сразу же улыбаются. Они удивлены, но рады, что я пришла. Наверное, это хороший знак, однако тревога не исчезает.

Мне машут несколько моих друзей из оркестра. Я немного удивлена видеть их здесь, так как они не особенно популярны, но, судя по всему, здесь весь одиннадцатый класс.

— Иди, — шепчет Джулия. И показывает на другой конец комнаты. — Вон Колин и его компания. Я пойду поздороваюсь.

Она подталкивает меня к моим друзьям и уходит. Я рада хотя бы тому, что меня еще не заметил Чейз.

— Бэйли, привет! — здороваются со мной Амелия и Генри, когда я к ним подхожу.

Амелия играет на флейте, а Генри —  виолончелист. Он не первый год влюблен в нее, но она слишком рассеяна, чтобы это заметить, а он слишком застенчив, чтобы признаться.

— Ты пропустила драму, — говорит Амелия, притягивая меня к себе, чтобы перекричать ревущую музыку. — Триша вырядилась так откровенно, что Макс все не мог перестать пялиться на ее грудь, поэтому Присцилла наконец порвала с ним.

Я улыбаюсь, неожиданно разочарованная тем, что не увидела эту сцену. Макс — ударник и тот еще слизняк, а вот Присцилла милейшая девушка. Мне давно хотелось, чтобы она его бросила.

— Вот и хорошо. Найдет себе парня получше.

Генри и Амелия согласно кивают.

— Определенно, — отвечает Амелия. — Я как раз пыталась убедить Генри пригласить ее на свидание. Тебе не кажется, что они могли бы стать милой парой?

Вмешиваться не стоит, но я не могу не обращать внимания на тоску в глазах Генри. Он мой друг, и мне хочется помочь ему, поэтому я улыбаюсь Амелии и говорю:

— Но не такой милой, как вы.

Они замирают, в шоке уставившись на меня, а я, смеясь, немного подталкиваю их друг к другу.

— Почему бы вам не сходить потанцевать? Можете обсудить осенний бал. У тебя ведь еще нет кавалера, Амелия, да?

На ней лица нет, но по румянцу и тому, как она пялится в пол, видно, что она совсем не против этой идеи.

— Ну, э-э, нет...

Генри все еще в страхе таращится на меня, и тогда я бросаю на него многозначительный взгляд и подбородком показываю на Амелию. Это выводит его из ступора, и он откашливается.

— У меня пока тоже нет пары. Может, пойдем на бал вместе?

Амелия вскидывает голову и широко распахнутыми глазами смотрит на Генри, а он опускает лицо и, ковыряя носком ботинка ковер, пожимает плечами.

— В смысле, если хочешь. Ты, естественно, не обязана.

Генри не поднимает глаз. Его щеки алого цвета. Амелия переводит взгляд на меня, а я улыбаюсь и киваю на Генри, как бы говоря: «Чего же ты ждешь?».

— Я… — Она снова смотрит на Генри и набирается храбрости. — С удовольствием, Генри.

Генри встречается с нею взглядом. На его лице столько надежды, что даже Амелия понимает, что у него есть к ней чувства. У нее округляются глаза, и она шокированно оглядывается на меня. Смеясь, я сцепляю их руки. Они оба краснеют, но рук не разнимают.

— Ну, я сделала свое дело, — шучу. — А теперь идите танцуйте.

Я мягко подталкиваю их к середине гостиной, где танцуют другие парочки. Они застенчиво улыбаются друг другу, а затем следуют моему совету. По пути Генри оглядывается. Широко улыбается мне и одними губами произносит: «Спасибо». В ответ я подмигиваю ему и отворачиваюсь, чувствуя себя чуть-чуть лучше.

— Узнаю мою девочку, — говорит Спенсер с усмешкой. — Вечная сводница.

Ответить ему в битком набитом людьми помещении я не могу, но закатываю глаза.

— Бэйли, ты нужна этому миру. — Он отказывается не придавать случившемуся значения. — И своим друзьям тоже. Генри влюблен в Амелию с восьмого класса, и без тебя он, наверное, так и выпустился бы, ничего ей не сказав.

Я смотрю в угол, где стоят Генри с Амелией и беседуют с огоньками в глазах. К концу вечера они будут вместе, и из них получится грандиозная пара. Я не могу сдержать улыбку.

— Тревога! Приближается лузер, — бормочет Спенсер ровно в момент, когда Чейз со спины кладет руку мне на плечо.

Я глазами прошу Спенсера вести себя хорошо, а затем поворачиваюсь, чтобы выдавить из себя улыбку для Чейза и заодно сбросить с плеча его руку. Если он и замечает этот маневр, то ничего не говорит. Его взгляд направлен на Амелию и Генри.

— Это мне в тебе и нравится. — Он указывает на ребят. — Ты добра даже с такими ботанами, как они.

Спенсер фыркает, и я снова улыбаюсь. Ему даже при жизни было трудно удерживаться от насмешек над кое-какими моими друзьями. С его невидимостью вечер обещает быть интересным.

Чейз решает, что моя улыбка предназначалась ему. Его лицо вспыхивает от удовольствия, и Спенсер вновь фыркает:

— Мечтай дальше, приятель.

— Привет, Чейз, — быстро говорю я, стрельнув в Спенсера разгневанным взглядом, потому что из-за него снова чуть было не рассмеялась — я бы выглядела абсолютно безумной.

— Мы с Джейком поспорили, появишься ты или нет. Теперь я должен ему пять баксов, но я правда рад, что ты пришла.

Он тянется к моей руке, но я успеваю засунуть пальцы в карманы джинсов.

— Джулия не оставила мне вариантов, — пожимаю плечами я. — У нее там какое-то важное дело с братом Джейка.

Чейз, улыбаясь, следует за моим взглядом через всю комнату к Джулии и Колину.

— Надо будет потом поблагодарить ее.

Его глаза снова находят мои, и он открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но не успевает, потому что на меня налетает Лиз.

— Вот ты где! — Она начинает за руку тащить меня к кухне. — Долго же ты сюда добиралась. Боже.

Я пожимаю плечом.

— Просто элегантно опоздала и все.

Закатив глаза, Лиз утягивает нас на кухню.

— И пропустила полвечеринки. Все уже решили, что ты кинула нас.

Я выдергиваю у нее свою руку. Ее раздражение злит.

— Но я все же пришла, разве нет?

Она смотрит на меня еще пару секунд, а потом вновь расплывается в счастливой улыбке.

— Да, и у нас еще куча времени, чтобы повеселиться.

Она выдергивает меня на веранду, где тусуется большая часть нашей компании. Да уж, Джейк выложился по полной. На нескольких столиках — горы еды, двое парней жарят на гриле все, что только можно вообразить, а Джейк разливает напитки, в то время как Триша, прикладываясь к красному пластиковому стаканчику, висит у него на локте.

— Ребята, — кричит Лиз. — Смотрите, кого нашел Чейз!

Раздаются радостные возгласы. Девушки обнимают меня, а парни кивают. Джейк, бросив свой пост у пивного бочонка, сгребает меня в охапку, да так, что мои ноги отрываются от земли.

— Прекрасная Бэйли Аткинсон наконец-то прибыла! — говорит он и звучно чмокает меня в щеку, прежде чем отпустить.

Джейк пьян в стельку, но в таком состоянии он всегда по-доброму любвеобилен, поэтому я не могу не рассмеяться. Он до ушей улыбается и, кажется, искренне рад тому, что я здесь. А вот Триша выглядит не особо довольной. Но это по большей части связано с тем, что Джейк до сих пор обнимает меня за плечи.

— Как мило, что ты наконец-то почтила нас своим присутствием, когда вечеринка почти закончилась.

— О, да хватит уже, — говорит ей Джейк. И снова улыбается мне. — Триша сегодня супер-сварлива, потому что думала, что ты нас продинамишь, а я вот знал, что ты не пропустишь мою вечеринку. Ну же, давай нальем тебе выпить.

Он сует мне в руки пиво, но я качаю головой.

— Нет, спасибо.

Однако Джейк продолжает настаивать.

— Да ладно тебе. У тебя такой вид, словно ты боишься быть здесь. Тебе нужно расслабиться. Повеселиться.

— Я не пью. — И я опять отодвигаю стаканчик.

Триша фыркает, а Джейк закатывает глаза.

— Одно пиво тебя не убьет, — обещает он и, поймав мою руку, оборачивает ее вокруг стаканчика. — Ты не напьешься, а просто немного повеселеешь.

— Ему определенно суждено стать королем университетского братства, — вздыхает Спенсер. — Бэй, почему ты с ними общаешься? Они же придурки. И даже не нравятся тебе. Пошли. Потусуемся с Уэсом. Я покажу, где он живет. Гарантирую: он не станет накачивать тебя пивом и пытаться облапать под ужасное техно.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Сейчас Спенсер выводит меня из себя не меньше, чем Джейк. Я стараюсь игнорировать его и сосредоточиться на ответе.

— Дело не в этом, понимаешь? Спенсер погиб, потому что сел пьяным за руль. Я не буду пить.

При упоминании Спенсера Триша стонет.

— О, замечательно. И пятнадцати секунд не прошло, а уже началось. Избавь нас от своих стенаний по Спенсеру.

Меня обжигает обида.

— Я не стенаю. Просто не хочу пить.

— Триша! — шипит Лиз.

Триша стреляет в ее сторону взглядом.

— Что? Мы же все так считаем. Ты сама только что говорила, что терпеть не можешь, как она постоянно…

— Триша, остынь! — вмешивается Чейз, прежде чем она успевает договорить. Понятно, что он не хочет, чтобы я услышала то, что она собиралась сказать.

Я смотрю на Лиз, шокированная тем, что она болтает обо мне за спиной. От Триши еще можно было бы этого ожидать, но не от Лиз. Она отводит глаза, отчего узел у меня в животе завязывается еще туже, и оглядевшись, я понимаю, что зрительного контакта со мной избегает не только она, но и все остальные наши друзья. Не понимаю. Они что, все ненавидят меня? Почему было так важно, чтобы я пришла сюда, если никто из них не хочет меня видеть?

— Эй, ты обещала мне танец, — говорит Чейз.

Я страшилась этого танца, но когда он протягивает мне руку, с благодарностью принимаю ее и позволяю утащить себя назад в дом.

Музыка теперь звучит медленная, так что Чейз оборачивает мои руки вокруг своей шеи и прижимает к себе. Он улыбается мне, когда мы начинаем покачиваться, но я по-прежнему чувствую себя просто ужасно.

— Я не пыталась испортить всем настроение. Просто не хотела пить, а Джейк не отставал…

— Забей, — говорит Чейз. — Джейк вел себя как идиот, потому что надрался, а Триша злится из-за того, что ты все же пришла. Если ты снова станешь собой, ее больше не будут считать королевой. — Он хмыкает. — Думаю, она боится, что когда мы с тобой станем парой, их с Джейком не выберут королем и королевой осеннего бала.

У меня снова сводит живот.

— Что?

Увидев мое потрясение, Чейз смеется и прижимает меня к себе еще крепче.

— Триша ужасно относится к людям, а Джейк подкатывал к половине девчонок из школы. Кто проголосует за них, если они смогут отдать голос нам?

Я качаю головой.

— Это не то, что я имела в виду. — Как же мне отказать ему, не задев его чувств? — Чейз… мы с тобой и правда хорошие друзья, так ведь?

Взгляд Чейза опускается на мои губы.

— Мы могли бы стать чем-то большим.

Вздохнув, я делаю шаг назад. Чейз разрешает увеличить дистанцию между нами, но мою руку не отпускает. Опустив голову, он потирает мою ладонь большим пальцем. И после мгновения тишины, поднимает глаза и смотрит на меня неумолимым взглядом.

— Ты мне очень нравишься, Бэйли.

— Ты тоже мне нравишься, Чейз. Ты правда хороший парень, и поддерживал меня весь этот год. Для меня это много значит.

— Так пусть это станет чем-то более значимым. Сходи со мной на свидание, — Когда я начинаю отказываться, он прерывает меня. — Прошел уже целый год. Сколько еще времени тебе нужно? Я понимаю, что после случившегося ты боишься снова начать с кем-то встречаться, но может, если все же решишься, то сама себя удивишь. Дай мне шанс.

Я снова закрываю глаза — сложно собраться с мыслями, глядя в его преисполненное решительности лицо. Он милый, что делает ситуацию только хуже.

С зажмуренными глазами я кручу головой.

— Прости, я не могу.

— Но почему?

С жалкой попыткой улыбнуться я беру его за руки и слегка их сжимаю, что должно стать извинением перед ним.

— Ты — не он, — шепчу я.

Он напрягается. Я понимаю, как это звучит, но что добавить, не знаю. Беспомощный взгляд — это все, что я могу ему предложить.

— Ты отличный парень, но у меня никогда не было чувств к кому-либо, кроме него. Я понимаю, прошло много времени и мне стоит попробовать с кем-то еще, но я не знаю, как стать такой же, как все.

Вопреки моим ожиданиям эта речь не охлаждает пыл Чейза, а добавляет ему решительности. Он наклоняется, чтобы поцеловать меня. Я пробую отступить, но он берет мои щеки в ладони и приближает свое лицо к моему. Он ведет себя уверенно, однако не агрессивно. Он не принуждает меня, а просто не дает мне сбежать.

— Пожалуйста, — просит он. — Просто попробуй.

И я решаю рискнуть. Расслабляюсь и позволяю ему поцеловать себя. И даже искренне пытаюсь ответить. Я знаю, что все — мои друзья, родные, доктор Московиц, даже Спенсер — хотят, чтобы я двигалась дальше. Они будут счастливы, если я снова начну с кем-то гулять. Чейз неплохой парень. Красивый, милый и большую часть времени чуткий. К тому же был верен своим бывшим подружкам.

Он лучше многих, поэтому я пытаюсь быть объективной. Пытаюсь получить удовольствие от поцелуя, но чувствую, что это как-то неправильно. Я останавливаюсь, и Чейз немедленно отступает — с надеждой и вопросом в глазах. Мне и хотелось бы сказать ему то, что он хочет услышать, но я не могу. Я ничего не почувствовала. Не было даже намека на искру.

— Мне жаль.

— Совсем ничего?

Я беспомощно пожимаю плечами и качаю головой.

— Наверное я сломана навсегда. Я отдала Спенсеру все свое сердце. Наверное, он забрал его с собой, когда ушел.

— Прости меня, детка, — шепчет Спенсер. Его голос затуманен эмоциями. — Я никогда не хотел причинить тебе боль. Не сдавайся. Чейз — не выход, но ты не сломана. Ты со всем разберешься.

От его слов на глаза наворачиваются слезы, поэтому я отворачиваюсь и снова их закрываю.

— Прости, Чейз. Ты хороший друг, но мы не можем быть чем-то большим.

Смотреть на лицо Чейза невыносимо. Я причинила ему боль — смутила, отвергла и разочаровала его, а он сумел это вынести и не сорваться.

— Мне нужно идти, — бормочу я, когда он не отвечает.

Его глаза темнеют, а челюсть сжимается.

— Как скажешь, — наконец мямлит он. — Пойду выпью. Увидимся, Бэйли.

И размашистым шагом уходит к выходу на веранду, расталкивая всех, кто стоит на пути. Я не осуждаю его — он ведь расстроен.

— Могло быть и хуже, — бормочу я.

— Верно, — соглашается Спенсер. — Я ожидал больше драмы.

— Он неплохой парень, — шепчу я.

Спенсер закатывает глаза.

— Он тупица. А ты заслуживаешь большего. Давай найдем Джулию и уберемся отсюда.

Я тихо киваю. Он прав. Пора уходить. Я замечаю на другом конце комнаты Джулию. Они с Колином сидят на диване — он обнимает ее и что-то рассказывает, склонившись к лицу, а у нее вид настолько счастливый, что мне не хватает духу испортить ей вечер. Остался всего час до того времени, как мы обещали быть дома, поэтому я нахожу пустое кресло, сажусь и начинаю ждать.

Поняв, что я делаю, Спенсер вздыхает.

— Надеюсь, Джулия знает, что у нее самая крутая старшая сестра во всем мире.

Глава 13

Лиз не требуется много времени, чтобы найти меня. Она прямо-таки полыхает гневом, пока проталкивается сквозь переполненную гостиную, волоча за собой всех наших друзей, и все присутствующие останавливаются, чтобы поглазеть на скандал. Кому-то даже хватает наглости убавить музыку.

— Что ты сделала? — бросается в атаку она, как только толпа расступается.

— Ничего. Ты о чем?

— Я о Чейзе. Он на улице, напивается до беспамятства и огрызается на каждого, кто к нему подойдет.

Я встаю, надеясь перенести разговор в более уединенное место, но она складывает руки на груди и становится прямо передо мной, преграждая мне путь.

— Ты его отшила! Ведь так?

Я не понимаю, почему она хочет унизить меня, но совершенно ясно, что она задумала именно это. По тому, как громко она кричит, ясно, что наш разговор по ее мнению должны слышать все. Она и правда хочет устроить скандал.

— Я не хотела задеть его чувства, — говорю я, моля о понимании. — Я была с ним максимально мягка.

— Ты правда нравишься Чейзу. И всегда ему нравилась. Он хотел, чтобы ты стала его девушкой. Как ты могла разбить ему сердце?

От стресса, шока и боли я не могу удержать себя под контролем.

— Но я не хочу быть его девушкой! — огрызаюсь. — Что еще мне оставалось делать? Я поговорила с ним. Позволила поцеловать себя. Я пыталась быть непредвзятой, но как парень он мне просто не нравится. Я еще не готова с кем-либо встречаться.

В глазах Лиз вспыхивает огонь, и она стискивает кулаки.

— Ну все! — кричит она. — С нас хватит! С тех пор как умер Спенсер, ты превратилась в настоящую королеву драмы, и нас это достало. Ты настолько погрязла в своих проблемах, что тебе стало плевать на друзей. Бедная я, несчастная. Спенсер то, Спенсер се. Я в депрессии. Моя жизнь кончена, пожалейте меня. Думаешь, ты единственная, кто пострадал? Единственная, кому он был дорог, и кто по нему скучает? А вот и нет! Его все любили. Но жизнь идет своим чередом. Бэйли, Спенсер мертв уже год. Смирись наконец!

Триша отталкивает Лиз в сторону, чтобы тоже наброситься на меня.

— Она не может с этим смириться, потому что он умер из-за нее.

От ее слов кровь в моих жилах застывает. Спенсер действительно умер из-за меня, но никто об этом не знает, и Триша не осмелилась бы сказать нечто подобное, если бы не прознала каким-то образом правду. Но она не может ничего знать. Знаем только мы с Уэсом, а он ни за что никому не расскажет, что случилось в тот день.

Мой худший кошмар сбывается, когда Триша толкает меня в грудь и говорит:

— Ты изменила ему. В тот вечер я видела тебя с Уэсом.

Вся комната шокированно ахает. Мой самый потаенный и страшный секрет наконец-то раскрыт. Всего Триша не знает, но ее слов и моего молчания оказывается достаточно, чтобы все вынесли мне приговор.

Сбросив на меня эту бомбу, Триша чуть-чуть успокаивается, но не из-за сочувствия. Она довольна, что у нее получилось ранить меня. Однако она еще не закончила.

— Спенсер напился и уехал тогда из-за тебя. Ты изменила ему с его лучшим другом.

Я трясу головой.

— Нет, все было не так. Мы с Уэсом никогда не причинили бы Спенсеру такую боль. Ты не знаешь, что тогда видела.

— Я видела предостаточно. Тебя с его языком у тебя во рту.

Все снова ахают, а потом принимаются перешептываться. Никто даже не пытается скрыть отвращение. И Триша, и я — мы обе оглядываем потрясенные и сердитые лица, а затем она с жестокой ухмылкой поворачивается ко мне.

— Ты всегда считала себя лучше других, но твои идеальные отношения с твоим глупым ботаном были одной большой, жирной ложью. Ты обычная, как и все мы. Только хуже. Ты фальшивка. Позерка. И лицемерка.

— Нет. Все было не так. Ты не понимаешь, — говорю я, хоть и знаю, что нет смысла оправдываться. Никто мне не поверит. Они не хотят мне верить.

Хуже всего то, что Спенсер стоит рядом и все это слышит. После того, как Триша сказала о моем поцелуе с Уэсом, он не промолвил ни слова, но я знаю, что ему больно.

— Ты прикидываешься опустошенной, потому что якобы сильно любила его, но на самом деле ты просто чувствуешь себя виноватой. Ты разбила ему сердце, а теперь он мертв. Из-за тебя.

Она замолкает и глядит на меня, словно ждет, что я начну все отрицать, но я не могу защищаться. Триша права. Я любила его, но из-за меня он погиб. Вот, почему я так раздавлена. И я буду жить с чувством вины до конца своих дней.

— Бэйли, это неправда, — наконец шепчет Спенсер. Настойчивость в его голосе подводит меня к грани слез. — Это была не твоя вина. Я единственный, кто…

— Это была моя вина! — кричу я на него и уже со слезами оглядываю лица, которые осуждают меня. — Я не изменяла Спенсеру. Я любила его больше всего на свете, но он действительно умер из-за меня. — Я гневно смотрю на Тришу и понижаю голос. — Ты права. Я не могу с этим смириться, потому так будет неправильно. Я заслуживаю испытывать чувство вины. Теперь ты довольна?

Я не могу оставаться здесь ни на секунду дольше, поэтому прохожу по аллее стыда и без единого слова выскальзываю за дверь. Уходя, я ни на кого не смотрю, и никто не пытается остановить меня. Никто не произносит ни слова.

Когда я завожу машину и делаю глубокий вдох, на пассажирское место тихо садится Джулия. Я совсем забыла о ней, и мне становится еще хуже. Теперь ее репутация, наверное, тоже разрушена.

— Прости меня, — Извинения недостаточно, но я не знаю, что еще могу сделать.

На Джулии лица нет, и у нее еле получается прошептать:

— Это правда? Что вы с Уэсом…?

Неуверенность в ее голосе ранит.

— Это не то, о чем подумала Триша, но она ни о чем не солгала.

— Что случилось?

Я не могу ей ответить. Рана чересчур глубока, чтобы говорить об этом прямо сейчас.

— Неважно, —  говорю я и отъезжаю от дома Джейка. Люди все еще выглядывают в окна. Они стоят там и пялятся, пока я не сворачиваю за угол. — Я не могу ничего изменить.

— Я знаю, как сильно ты любила Спенсера. Ты бы никогда не изменила ему. Чтобы там ни было, я уверена, это произошло не намеренно.

— Намеренно или нет, но случилось то, что случилось.

— Но люди смягчились бы, если бы поняли.

Я качаю головой.

— Нет, не смягчились бы. Они будут меня ненавидеть несмотря ни на что.

— Почему ты так думаешь?

Я смотрю сестре прямо в глаза и говорю правду.

— Потому что я сама себя ненавижу. И Уэс тоже меня ненавидит. Это была моя вина.

Всю дорогу до дома Джулия молчит, хотя то и дело встревоженно поглядывает в мою сторону. Спенсер пытается меня утешать, но его заверения в том, что он любит меня и ни в чем не винит, только бередят мои раны. Я стараюсь его игнорировать, а дома сразу же отправляюсь спать.

***

Всю ночь мне снятся кошмары. Я переживаю тот вечер тысячу раз, а когда срабатывает будильник, обнаруживаю, что проспала. Нужно спешить, чтобы не опоздать в больницу. Когда я приезжаю туда, мои все еще влажные волосы стянуты в хвост, а на лице нет макияжа, но я успеваю вовремя. Уэс и Регина стоят у сестринского поста. При виде меня Регина перестает улыбаться.

— Все в порядке?

— Все нормально. Я проспала. Извините.

Уэс не убежден.

— Бэйли, что-то случилось?

— Все хорошо! Просто плохо спала. — Как будто это не видно по темным кругам у меня под глазами. — Что мы сегодня делаем? — спрашиваю, пытаясь разрушить неловкое молчание. — Пожалуйста, пожалуйста, только не уколы.

Регина выдавливает нервный смешок, а вот Уэс продолжает буравить меня хмурым взглядом.

— Тебе повезло, — говорит Регина. — Сегодня на нас раздача обедов.

— Обедов? — Я хмурюсь. — Но сейчас только девять тридцать.

Регина снова хихикает — уже без дискомфорта. Неловкость официально прошла.

— Обед здесь — целый процесс. Почти все пациенты находятся на специальной диете. Сначала мы обойдем палаты и соберем карты-меню пациентов, и я покажу вам, как проверять их на какие-либо диетические ограничения. Затем спустимся в столовую и заберем подносы. Поверьте, время обеда настанет еще до того, как мы будем готовы доставить еду.

— Ух ты. Как сложно.

— Это не самая захватывающая работа на свете, но она не так уж плоха. Там нет ни крови, ни игл, и будем надеяться, что рвоты тоже не будет. — Регина смеется над испугом у меня на лице. — Химиотерапия и еда не всегда хорошо сочетаются, но наша задача — только доставить еду, поэтому мы должны быть в безопасности.

Я выдыхаю.

— Звучит не так уж и страшно. С этим я справлюсь.

— Конечно, справишься. На самом деле это весело. Вы со всеми здороваетесь, и пациенты, как правило, рады вас видеть. К тому же время летит незаметно.

Регина собирает планшетки у сестринского поста и кивает в сторону длинного коридора палат. Начиная идти, она улыбается и подмигивает Уэсу.

— Пошли, я обещала Рози начать с нее.

Сгорая от любопытства, я следую за Региной и Уэсом, ведь сейчас я увижу ту самую Рози, которой все так любят дразнить его. Смотреть, как Уэс вертится при упоминании ее имени — бесконечно забавно. Какая бы малышка в него ни влюбилась, я не осуждаю ее.

Дверь в палату Рози приоткрыта, но Регина негромко стучит в нее и ждет разрешения войти.

— Рози?

— Входите!

Голос слабый, но бодрый и не такой детский, как я ожидала. Регина и Уэс подходят к постели Рози, а я держусь позади.

— Уэс!

— Привет, Рози.

Я ожидала увидеть шестилетнюю девочку, но Рози оказывается совсем не такой. Не знаю, сколько ей лет, но мы точно ровесницы. И она очень симпатичная. Бледная, как смерть, облысевшая и слишком худая, но у нее сияющие голубые глаза и красивая улыбка.

С обожанием глядя на Уэса, она приподнимается —  хотя, судя по лицу, движения причиняют ей боль —  и похлопывает по краю кровати. Уэс, не колеблясь, садится.

— Мне передали твою записку, — краснея, произносит она. — Я так расстроилась, что мы не увиделись.

Уэс вздыхает.

— Не хотел тебя будить. Твоя мама сказала, что у тебя была непростая неделя.

Уэс — видимо, желая узнать подробности — произносит предложение с вопросом в конце. Он искренне беспокоится за нее. Мне вдруг становится интересно, не является ли она его девушкой. Она явно небезразлична ему. Может, поэтому все в онкологическом отделении его знают — потому что он, как и полагается любящему, преданному парню, приходит навестить свою умирающую подругу? Эта мысль одновременно располагает к нему и откликается болезненным ощущением в животе.

Когда Рози прикрывает глаза и кивает, Уэс делает глубокий вдох и добавляет в тон нотку бодрости.

— Ну что ж, — говорит он, — на смену заступил медбрат Уэс, и я вмиг заставлю тебя почувствовать себя лучше.

Я сдерживаю улыбку, а вот Рози открыто хихикает.

— Медбрат Уэс?

— Ну, я же одет в медицинскую униформу, не так ли?

Рози снова оглядывает его, и на ее щеках вновь появляется яркий румянец.

— Верно, одет.

Уэс улыбается.

— Тогда все официально. И как твой медбрат, я объявляю первый пункт на повестке дня — сегодня ради меня ты поешь.

Он берет с тумбочки маленький белый листок и бегло просматривает его.

— Так, что у нас тут… Курица с рисом или сэндвич с индейкой. — Когда Рози морщится, он легонько щелкает ее по носу. — Не смотри на меня так. Тебе нужно есть, даже если тебе от этого нехорошо.

Он такой милый, что у меня сжимается сердце. Теперь я вижу Уэса, с которым я росла — того Уэса, которого обожал и восхищался Спенсер. Почему он может быть таким со всеми, кроме меня? Как такой славный парень может столь сильно ненавидеть меня лишь за то, что я была девушкой его лучшего друга?

Прежде чем я успеваю окончательно раствориться в печали, Рози вздыхает.

— Я не могу. Мне пока нельзя есть. Скоро нужно идти на томографию.

Улыбка Уэса исчезает.

— На томографию?

В глазах Рози появляются слезы.

— Вчера пришли результаты анализов. И они не очень хорошие.

— Рози… — Уэс обнимает ее, и она приникает к нему. — Что бы там ни было, я с тобой, хорошо?

Рози кивает, отчего на его плечо капает пара слезинок. Мне неловко смотреть на них, но я не хочу привлекать к себе внимание, выходя из палаты. Регина, должно быть, чувствует то же самое, поскольку переступает с ноги на ногу и откашливается.

Взгляд Уэса устремляется на нее, а затем на меня, словно он только что вспомнил, что я тоже в палате. Нахмурившись, он сразу же отворачивается. Не знаю, из-за смущения или его раздражает, что я тут и заглядываю в его таинственную личную жизнь.

— Рози, когда у тебя томография? — спрашивает Регина.

— Примерно через десять минут.

— А кто повезет тебя вниз?

— Мелинда.

Регина кивает на Уэса.

— Хочешь, с тобой пойдет он?

И Рози, и Уэс удивленно глядят на нее, и глаза Рози округляются.

— А ему можно?

Ответная улыбка Регины полна гордости.

— Конечно. Ведь теперь он интерн. Работник больницы. — Она постукивает пальцем по своему бейджику. Мы с Уэсом получили такие же в первый день. — Сопровождение пациентов — часть его работы. Уверена, Мелинда не откажется показать ему, что надо делать.

Рози с надеждой в глазах поворачивается к Уэсу.

— Ты пойдешь со мной?

— Конечно, пойду. — Он снова поднимает взгляд на Регину. — Если мне действительно можно. Я вам не нужен?

Регина обнимает меня за плечи.

— Думаю, мы с Бэйли управимся с подготовкой обедов вдвоем.

Рози вскидывает лицо.

— Бэйли? — Она поворачивается к Уэсу. — Бэйли Спенсера?

Я поражена осведомленностью этой девушки. Пока она, прищурившись, рассматривает меня, я вопросительно оглядываюсь на Уэса.

— Я много рассказываю о Спенсере, — бормочет он. Не в силах выдержать моего взгляда, он отворачивается и потирает затылок. — Трудно рассказать историю о нем, не упоминая тебя.

— Скорее невозможно, — ворчит Рози, стрельнув в меня неприязненным взглядом. Ее милый настрой превратился в плохо скрываемую враждебность. Я не нравлюсь ей. Ни капельки.

Она оглядывает мою униформу, и у нее приоткрывается рот.

— Она тоже получила стажировку? И теперь вы должны работать вместе?

— Рози, какого черта? — бормочет Уэс, бросив на меня всполошенный взгляд.

Я пячусь назад. По мне словно прокатились катком. Представляю, что он рассказал обо мне, если меня заочно возненавидела эта совершенно незнакомая девушка. Только этого мне сейчас не хватало. После вчерашней вечеринки и ночного кошмара терпеть больше нет сил.

— Да, это я, — отвечаю я Рози с горькой усмешкой. — Злая девушка, что украла Спенсера у Уэса, а затем убила его. Спасибо, что напомнила.

С лица Уэса отливает вся краска, и он вскакивает на ноги.

— Бэй, подожди…

— Не называй меня так! — Не могу слышать от него свое прозвище. В глазах начинает жечь, и я разворачиваюсь к Регине. — Я подожду снаружи.

Я выскакиваю из палаты, прежде чем кто-либо успевает ответить, и спиной приваливаюсь к стене. Мои глаза закрываются, и мне остается только дышать — медленно и глубоко — и стараться взять эмоции под контроль.

— Бэйли? — Регина стоит рядом со мной и протягивает руку, словно хочет дотронуться до меня, но не уверена, что ей следует это делать.

Я пытаюсь ей улыбнуться.

— Прости. Это было непрофессионально с моей стороны. Обещаю, этого больше не повторится.

— Все в порядке. Не знаю, что нашло на Рози. Обычно она ведет себя доброжелательно. Наверное, просто нервничает из-за сегодняшних тестов. Сейчас дела у нее идут не особенно хорошо.

— От этого мне еще стыднее за то, что я сорвалась. — Я тяжело вздыхаю и провожу ладонями по лицу. — Наверное, ты была права насчет нас с Уэсом, и нам не стоит работать вдвоем. Очевидно же, что я не справляюсь.

Регина вздыхает.

— Уэс повезет Рози на томографию — уверена, что она с радостью согласиться продержать его возле себя целый день, — но я не думаю, что вас нужно разделить насовсем. — Она смеется над недоверчивым выражением у меня на лице. — Очевидно, сейчас ты переживаешь что-то очень серьезное и болезненное. Ночью ты плохо спала, и я не сомневаюсь, что случившееся в палате несвойственно для тебя.

— Так и есть, — заверяю я ее, все еще в ужасе от своей вспышки гнева. Я рявкнула на умирающую.

Регина вновь улыбается.

— Я не знаю, что произошло между тобой и Уэсом. Он сам упорно молчит.

От ужаса у меня открывается рот.

— Ты спрашивала его обо мне?

— После той первой стычки? Ты шутишь? Конечно, — смеется она, без стыда пожимая плечами. — Как я могла не спросить? Никогда не видела, чтобы Уэс так себя вел. У нас на этаже, наверное, все пытались вытянуть из него эту тайну, но он не рассказывает.Ни в какую.

Не веря своим ушам, я бледнею. Я больше никогда не смогу смотреть кому-либо в этой больнице в глаза.

— Я знаю только одно, — продолжает Регина, игнорируя мое потрясение, — что Уэс, в чем бы ни заключалась проблема, очень переживает. Не могу видеть, как он грустит. На него и так много свалилось, и укорять себя еще и из-за тебя ему ни к чему. Не знаю, что у вас происходит, но вам следует во всем разобраться, а этого не произойдет, если я вас разделю. Доктор Московиц привел вас сюда не без причины.

Я вновь ошеломлена.

— Какое отношение ко этому всему имеет доктор Московиц?

Теперь в замешательство приходит Регина. Она моргает и хмурится.

— Это он попросил предоставить вам стажировку. Ему пришлось потянуть за несколько ниточек, чтобы привести вас сюда.

Я немного отступаю назад.

— Не может быть. Я знаю, что он рекомендовал нас, но…

Регина качает головой.

— У нас не было программы стажировки для школьников. Больница создала вакансии для вас двоих в качестве одолжения доктору Московицу.

— Что?

— О, не волнуйся, мы вам очень рады. Больнице всегда нужны волонтеры. Просто доктор Московиц полагал, что вы не придете сюда, если он просто попросит, поэтому он оформил запрос через школу, официально, чтобы у вас была мотивация. Если тебе интересно мое мнение, то вам повезло. Волонтерство — это одно, а вот официальная стажировка будет выглядеть намного лучше в заявлениях для поступления в колледж. Возможно, когда вы уйдете, мы продолжим программу.

Мне надо сесть. Я припадаю к стене и, переваривая услышанное, сползаю на пол.

— Он свел нас? — Я моргаю, подняв глаза на Регину. — Доктор Московиц пошел на все это, чтобы мы с Уэсом провели время вместе?

Регина усмехается, словно считает его дьявольский план самым гениальным на свете.

— По крайней мере, такие сплетни я слышала в комнате отдыха. И если они правдивы — что вполне вероятно, учитывая, что у нас в онкологическом отделении никогда не было интернов из школы, —  то, видимо, это по-настоящему важно — чтобы вы с Уэсом разобрались в своих проблемах.

Она одаривает меня еще одной ослепительной улыбкой и добавляет:

— Возьми сегодняшний день на то, чтобы разобраться с тем, что тебя беспокоит, но разделять вас я не стану. Ты большая девочка, а Уэс — большой мальчик. Вы можете с этим справиться.

Она дает мне минуту, чтобы я могла преодолеть шок, а затем протягивает руку.

— Идем. Обед сам собой не приготовится.

Я позволяю ей поднять меня на ноги, и все утро мы ни о чем больше не говорим.

Глава 14

Весь день я пребываю в бездумном оцепенении. То, что сегодня Уэс не работает рядом со мной, становится для меня облегчением и в то же время слегка разочаровывает. Всякий раз, когда я прохожу мимо, он встречает мой взгляд с каким-то непонятным выражением на лице. Он не беспокоился обо мне раньше, с чего бы сейчас начинать? Одно хорошо: сегодня мне досталась простая работа. Можно не думать.

— Бэйли?

Судя по выражению на лице, Регина уже несколько раз пыталась привлечь мое внимание.

— Прости, что?

— Кажется, к тебе посетитель.

Регина указывает на главную приемную этажа, где у сестринского поста, стоит, ерзая и обеспокоенно наблюдая за мной, Шарлотта. Она нервно мне машет. Ее появление удивляет меня и одновременно трогает почти что до слез. Заметив мою реакцию, Регина кивает в сторону Шарлотты.

— Почему бы тебе не взять перерыв?

Я проглатываю эмоции, благодарная за ее доброту.

— Спасибо. Я быстро.

Шарлотта идет мне навстречу и без слов заключает в объятия, словно мы дружим всю жизнь. Мне так необходима поддержка, что я сжимаю ее изо всех сил.

— Джулия позвонила мне и все рассказала. Я должна была узнать, как ты. Они просто жалкие, — твердит она. — Я ненавижу всех их за тебя.

Ее тирада смешит меня, и я впервые за весь день улыбаюсь.

— Спасибо. Но если ты хочешь завести в школе друзей, то тебе лучше улизнуть отсюда, пока кто-нибудь не услышал, что ты разговариваешь со мной. Этот визит наверняка включит тебя в черный список Триши и Лиз.

Шарлотта отмахивается.

— Я у них в черном списке с тех пор, как перевелась. Наплевать. Триша — сущий кошмар, а Лиз лишь немного менее отвратительна. Поверить не могу, что вчера они наговорили все это о тебе.

Я пожимаю плечами.

— Они сказали правду. Это не то, о чем они думают, но поцелуй все-таки был, и теперь вся школа будет ненавидеть и обвинять меня так же, как Уэс. — Я проглатываю комок в горле, и мой голос начинает дрожать. — Мне никуда не деться от гибели Спенсера.

Шарлотта притягивает меня к себе и вновь обнимает. И я тону в ее объятиях.

— Бэйли?

Мы вздрагиваем, услышав голос Уэса. Я выбираюсь из объятий Шарлотты и, прежде чем повернуться к нему, как могу сглаживаю выражение на лице. Он потирает затылок и хмурится — его привычное действие, когда он чем-то расстроен.

— О чем это ты говоришь?

Когда я не отвечаю, Шарлотта обнимает меня за плечи, а вторую руку протягивает Уэсу.

— У нее вчера был плохой день, но с ней все будет в порядке. Привет. Я Шарлотта.

Уэс неохотно переводит взгляд с меня на Шарлотту, и его брови ползут на лоб.

— Шарлотта Митчелл?

То, что Уэс узнал ее, не удивляет меня. Он знает о футболе все, а уж о своей любимой команде, звездой которой является папа Шарлотты, тем более. Они со Спенсером были без ума от футбола задолго до того, как мы подружились. Они часами смотрели игры, обсуждали статистику, бросали мяч и дрались за коллекционные карточки, а став постарше, присоединились к футбольной команде. Спенсер был слишком тощим, чтобы играть кого-нибудь, кроме кикера. Впрочем, у него хорошо получалось, и эта позиция ему нравилось. Уэс же со своей скоростью и атлетическим телосложением стал отличным ресивером. Я ходила на все их футбольные матчи.

— А, ты болельщик «Джетс», — говорит Шарлотта, вытаскивая меня из воспоминаний. Она подмигивает ему и усмехается. — Меня узнают только самые преданные фанаты.

Уэс опускает глаза. Его застенчивость настолько очаровательна, что, пока он не смотрит, Шарлотта бросает на меня восторженный взгляд.

— Да, я Шарлотта Митчелл, — говорит она Уэсу с улыбкой, способной успокоить любого. — А ты…

Ей известно, кто он такой, но я благодарна, что она изображает неведение. Уэс пожимает ей руку.

— Уэс Дэлани. Рад познакомиться. Я видел тебя тогда в школе, да?

Уэс косится на меня и неуверенно кивает. Шарлотта, которая, естественно, слышала слухи о нем, смело задает вопрос, на который все в школе хотят знать ответ:

— А почему я с тех пор тебя больше не видела? Ты не ходишь в нашу школу?

Уэс еще раз украдкой бросает взгляд на меня, и на секунду мне кажется, что он ей не ответит, но затем он пожимает плечами.

— Я на дистанционном обучении. А в тот день просто сдавал кое-какие бумаги.

На дистанционном обучении? Это и есть его огромный секрет? Никакого отчисления, перевода или колонии? После гибели Спенсера он просто решил учиться на дому? Наши одноклассники будут ужасно разочарованы, если узнают.

— Круто, — отвечает Шарлотта. — Я раньше тоже так училась. Правда, у меня не было выбора, потому что я ездила с отцом по стране, но мне было так одиноко, что в этом году я уговорила его разрешить поучиться, как все. Если бы не Бэйли, я бы уже ушла. В этой школе полно настоящих мерзавцев. — Она вдруг с серьезным видом поворачивается ко мне. — Они мерзавцы, Бэйли. Все до единого. И не стоят того, чтобы тратить на них время и нервы.

Я улыбаюсь, и она берет меня за плечи.

— Я за тебя, поняла? — И она сжимает меня еще в одном объятии. — Я пойду, потому что тебе, похоже, нужно вернуться к работе, но давай завтра поедем в школу вместе? И не будем обращать внимание на остальных. — Я киваю, и она улыбается. — Отлично. Я позвоню.

Уходя, она снова одаривает Уэса улыбкой.

— Было приятно познакомиться.

— Мне тоже.

Мы оба смотрим ей вслед, пока Шарлотта не скрывается в лифте. Уэс нарушает тишину, прежде чем я выхожу из оцепенения.

— Бэйли, а что вчера было? О чем она говорила? Мне показалось, я слышал, как ты…

— Ничего. — Я разворачиваюсь и спешу вернуться к Регине. Не знаю, как долго он подслушивал нас, но от мысли, что он теперь знает, что я говорю о нем, у меня внутри все сжимается.

Уэс следует за мной, и Регина улыбается, когда замечает его.

— Уэс! Решил присоединиться к нам на последние тридцать минут?

Уэс кивает.

— Мелинда ушла на обеденный перерыв, так что…

Вся просияв, Регина одаривает меня короткой, довольной улыбкой.

— Прекрасно. Мы с Бэйли соскучились по тебе.

Ее заявление так неожиданно и так больно пронзает мне сердце, что у меня вырывается вздох. Она понятия не имеет, насколько ее слова близки к правде. И как отчаянно я скучаю по Уэсу — тому Уэсу из детства, который был моим другом, прежде чем все развалилось. Уэс бросает на меня пристальный взгляд, словно пытаясь понять точный смысл моей чрезмерной реакции, и я отворачиваюсь, не желая, чтобы он угадывал мои мысли.

Регина понимает, что снова ляпнула что-то не то, и ее улыбка становится грустной.

— Ладно, — бормочет она. — Нам надо просто собрать пустые обеденные подносы, а потом ваш рабочий день, ребята, будет окончен.

Она начинает идти, и когда мы с Уэсом отстаем от нее, я могу поклясться, что слышу, как Уэс шепчет:

— Бэйли, я тоже соскучился по тебе.

***

После смены Уэс уходит с кем-то попрощаться. Я рада, что нам не придется опять в неловком молчании ехать на лифте и идти на парковку. Последние полчаса нашей смены были столь напряженными, что я готова больше никогда его не видеть.

Спенсер ждет меня на скамейке около входа. Когда я замечаю его, он похлопывает по ней, приглашая сесть рядом, и я тяжело вздыхаю.

— Я видел Шарлотту, — говорит он. — Она заходила проведать тебя из-за вчерашнего вечера, да?

Ответить вслух я не могу, ведь мы на людях, поэтому просто киваю, пока закрываю руками лицо и делаю несколько вдохов. Я без сил.

— Она мне очень нравится, — продолжает Спенсер.

— Бэйли?

Вздрогнув от неожиданности, я поднимаю глаза и вижу, что на меня смотрит Уэс. Спенсер соскакивает, пока он приближается с намерением сесть рядом со мной. Я порываюсь уйти — мои нервы слишком измотаны, чтобы еще и сейчас иметь дело с Уэсом, — но умоляющее лицо Спенсера мешает мне это сделать.

— Я не хочу рассказывать о вчерашнем, — говорю резко, когда Уэс открывает рот, чтобы заговорить.

Он с усилием выдыхает, словно я раздражаю его, однако кивает. Между нами растягивается оглушительная тишина. Никто не уходит. Я кошусь на него, но он глядит на автобус, который притормаживает на остановке возле больницы. Когда он уезжает, Уэс вздыхает. Он пропустил свой автобус, чтобы поговорить со мной, но до сих пор ничего не сказал.

— Прости за Рози, — произносит он наконец, перехватив мой хмурый, недоумевающий взгляд. — Обычно она очень милая. Просто она вроде как запала на меня, вот и защищает.

— Вроде как? — не подумав, фыркаю я. — Да она по уши в тебя влюблена.

Уэс морщится. Поверить не могу, что поддразнила его, но оно того стоило, чтобы увидеть его покрасневшие щеки.

— Не понимаю, почему она так себя повела. Клянусь, я не говорил о тебе ни слова плохого.

Ему никогда и не надо ничего говорить. Все написано у него на лице.

— Не беспокойся. Регина сказала, что Рози получила плохие новости и потому была сама не своя.

Уэс закрывает глаза и шумно сглатывает.

— У нее осталось не так много времени.

Я уже догадалась, что она, скорее всего, умирает, но услышав о том, что это произойдет совсем скоро, мое сердце сжимается от боли за Уэса. Он теряет еще одного дорогого ему человека. Что бы там ни было между нами, он нуждается в утешении, поэтому я накрываю его руку своей.

— Мне так жаль.

Когда я прикасаюсь к нему, он смотрит вниз. И когда мне кажется, что сейчас он отпрянет, переворачивает ладонь и крепко сжимает мою. Никто из нас не произносит ни слова и не отводит взгляд от наших скрепленных рук. Словно мы оба боимся нарушить это мимолетное перемирие. На несколько драгоценных минут наши проблемы перестают существовать, и мы сидим, держась за руки, и молчим.

В конце концов он снова оглядывается на дорогу.

— Мне пора.

— Его нужно подвезти, Бэйли, — говорит Спенсер, когда я поднимаюсь на ноги.

Я и сама это знаю, просто после прошлого раза боюсь предложить. Я выразительно смотрю на него, а он делает умильные, как у щенка, умоляющие глаза, отказать которым я не могу. Затем усмехается, пока я сверлю его рассерженным взглядом.

Рюкзак Уэса перекинут через плечо, и он переминается с ноги на ногу, словно не может придумать вежливый способ уйти.

— Бэйли, ну же, — не унимается Спенсер.

И я, преодолев желание тяжело вздохнуть, выталкиваю слова изо рта:

— Уэс, тебя подвезти?

Его губы вздрагивают в удивленной усмешке.

— Ты предлагаешь меня подвезти после того, как я обошелся с тобой в прошлый раз?

Отвечая, я отворачиваюсь.

— Спенсер хотел бы, чтобы я это сделала.

Спенсер улыбается мне, но его глаза полны боли.

— Спасибо, Бэй. Я знаю, тебе нелегко, но ему это нужно.

При упоминании Спенсера лицо Уэса вытягивается.

— Ты не обязана быть милой со мной ради Спенсера. Я ведь никогда не шел на это с тобой.

У меня перехватывает дыхание. Он впервые признался в своем грубом поведении вслух. Я не понимаю, что между нами произошло, и меня это бесит, но я не нахожу в себе смелости спросить его прямо.

— Слушай, ты явно опоздал на автобус. Давай я отвезу тебя, куда надо.

Он колеблется, бросает взгляд на часы, а затем к моему удивлению возвращается на дорогу и кивает.

— Да, хорошо. Спасибо.

Глава 15

Мы вновь молчим до выезда из парковки, а потом я оглядываюсь на него в ожидании указаний.

— Ой, сейчас направо. Прости. Затем через три квартала налево на Хэнсон-стрит и прямо до поворота. Я скажу, у какого здания остановить.

Мне любопытно, куда мы направляемся, но я, не задавая вопросов, включаю поворотник и еду на юг. Спустя полквартала Уэс откашливается.

— Ты говорила о том вечере. И упомянула Спенсера и меня. Что вчера было?

Я сжимаю руль с такой силой, что руки начинают дрожать. Я ведь сказала, что не хочу обсуждать эту тему. Его упорство раздражает меня, и я решаю отплатить ему той же монетой.

— Почему ты знаком со всеми в онкологическом центре?

Я знаю, что Рози тут не при чем, поскольку он упомянул, что она в него влюблена. Он сказал бы, если бы она была его девушкой. Уэс впивается в меня взглядом, и я, отказываясь отступать, вздергиваю подбородок. Посмотрим, как ему понравится, когда на него давят вопросами, на которые ему не хочется отвечать.

Следуя его указаниям, я поворачиваю на Хэнсон-стрит, и мы оказываемся среди старых многоквартирных домов. Постройки из красного кирпича никоим образом не запущены, но выглядят маленькими и не могут даже сравниться с его старым домом. Раньше Уэс жил в доме, который был еще больше и красивее моего, но около полугода назад я заметила перед ним табличку с объявлением о продаже.

Уэс говорит, где лучше припарковаться. Потом смотрит на часы на приборной панели и морщится. Когда он снова поворачивается ко мне, становится ясно, что ему не хочется просить меня об услуге, о которой он собирается попросить.

— У тебя есть время подкинуть меня до работы? Это недалеко. Мили четыре.

— Да! — выкрикивает Спенсер с заднего сиденья. — Да, Бэйли. Скажи ему «да».

Я почти забыла о присутствии Спенсера. Странно, что он так тих каждый раз, когда мы с Уэсом вместе. Обычно его невозможно заставить умолкнуть. Такое ощущение, словно в загробной жизни ему больше нечем заняться, кроме как смешить меня или вынуждать разговаривать с ним, чтобы я выглядела, как полный псих. Но стоит мне остаться с Уэсом наедине, и он открывает рот только тогда, когда боится, что я забью на его лучшего друга. Я хмурюсь в зеркало заднего вида, пытаясь понять, что он задумал. Он кивает на Уэса.

— Ладно, забей, — говорит Уэс и открывает дверцу. — Спасибо, что подвезла.

Когда он захлопывает дверцу, я понимаю, что он, наверное, видел, как я хмурилась Спенсеру, и сделал вывод, что я не хочу везти его на работу. Внутри разливается ужасное чувство.

— Иди за ним, Бэй, — требует Спенсер, отчаянно махая в сторону его удаляющейся фигуры.

Я подавляю вздох, а затем следую за Уэсом.

— Уэс, подожди! — Он разворачивается с настороженным видом, и я торопливо догоняю его. — Я вовсе не против подвезти тебя на работу. — И на ходу сочиняю: — Просто я растерялась. Так вот, где ты сейчас живешь?

Уэс поправляет рюкзак.

— Да. Мы переехали сюда полгода назад.

Я жду объяснений, но понимаю, что зря. Не буду больше ничего вытягивать из него. Он поднимается по бетонной лестнице к белой двери в дом из красного кирпича. На маленьком крыльце — тот же коврик, который лежал перед его старым домом.

Уэс пинает его, пока выуживает из кармана ключи, и откашливается.

— Ты точно не против?

Я улыбаюсь.

— Конечно, нет. Мне все равно сегодня нечем заняться. Буду рада помочь.

Отпирая замок, он еще раз бормочет слова благодарности, а затем оглядывается через плечо. Делает вдох и, толкнув дверь, делает приглашающий жест, что несколько удивляет меня. Я думала, он зайдет и захлопнет дверь перед моим носом.

Внутри я узнаю знакомую мебель, но ее стало намного меньше. Чтобы не захламлять квартиру, они сохранили только самое нужное.

Здесь некоторый беспорядок, что определенно странно — миссис Дэлани всегда была помешана на чистоте, — но не полный бардак. В раковине стоит пара тарелок, на журнальном столике раскиданы какие-то бумаги, а на полу перед телевизором лежит игровая приставка, джойстик и коробочки игр. Квартира напоминала бы холостяцкую берлогу, если бы не дорогая мебель в гостиной и фотографии в рамках над развлекательным центром.

Одна фотография заставляет мое сердце биться быстрее, и я вытягиваю шею, чтобы рассмотреть ее. На ней мы с Уэсом и Спенсером стоим на футбольном поле после домашней игры. Ребята одеты в футбольную форму, а я в наряде болельщицы. Спенсер, зажатый между мною и Уэсом, с головы до ног облит красным пуншем — товарищи по команде окатили его после того, как он забил решающий гол. Мы улыбаемся, словно жизнь абсолютно прекрасна.

— Мисси Халгрен сделала это фото, и его напечатали в местной газете.

— Я помню, — шепчу я. В груди так сильно жжет, что едва получается говорить.

— Помнишь что? — спрашивает Уэс.

Я вздрагиваю, осознав, что о фотографии сказал Спенсер.

— Этот снимок, — отвечаю поспешно. — О Спенсере написали статью и напечатали там это фото.

Уэс как-то оцепенело кивает. Его глаза не могут оторваться от снимка.

— Когда я увидел его, то позвонил Мисси и попросил подарить мне. Это последняя фотография перед тем, как…

Я рада, что он не заканчивает предложение. Говорить на эту тему больше не хочется, и я отхожу и рассматриваю прочие снимки. Добравшись до фотографии мамы Уэса, я застываю. Она, полностью лишившаяся волос, лежит на больничной койке, а Уэс и мистер Дэлани стоят по обе стороны от нее с такими же лысыми головами.

В животе завязываются узлы, и все, наконец, обретает смысл. Я понятия не имею, что сказать. Глядя на фото, я чувствую себя так, словно вторгаюсь во что-то чересчур личное, но оторвать взгляд не могу.

— Ей поставили диагноз в прошлом году за две недели до домашней игры, — говорит Уэс. Его голос дрожит. Он смотрит на фото, но по его сжатой челюсти ясно, что он решил все объяснить. — Она слегла очень быстро. Я перешел на дистанционное обучение, чтобы ухаживать за ней, пока отец на работе. Изначально ей давали три месяца. Прошел год.

Я проглатываю горящий ком в горле.

— Это ведь хорошо, да?

Уэс кивает.

— В большинство дней я так и думаю. Но иногда, когда у нее начинаются сильные боли…

Его голос опять обрывается, поэтому я, как у больницы, беру его за руку. Он сразу сжимает ее.

— Чтобы оплатить счета за лечение, мы продали дом и переехали в этот район, потому что отсюда недалеко до больницы. Маму положили туда две недели назад, когда ей стало хуже, и она больше не могла оставаться дома. Вот, откуда я знаю всех в том отделении. Мы приходили к ним целый год, и теперь я провожу там столько времени, сколько могу.

В глазах начинает щипать, поэтому я отпускаю руку Уэса и отворачиваюсь.

— Извини. Я не должна была ничего говорить. Это не мое дело.

Я вздрагиваю, почувствовав на плече его руку.

— Не извиняйся. Такое облегчение, что ты наконец-то узнала. Я хотел рассказать тебе раньше, просто не знал, как поднять эту тему, поскольку между нами все так странно.

Внутри меня сплошные осколки. С учетом всего, что случилось в последнее время, на меня наваливается такое острое горе, что я разворачиваюсь и, не думая, крепко обнимаю его. Сжимаю так сильно, как только могу, и зарываюсь лицом ему в грудь. Его руки тоже обхватывают меня, и он держит меня в таких нежных объятиях, что шквал эмоций во мне притупляется до легкой пульсирующей боли. Я припадаю к нему и, расслабляясь, чувствую, что его тело делает то же самое.

После аварии люди всегда говорили мне, что они сожалеют о гибели Спенсера. Это никогда не приносило мне утешения, только боль, поэтому я не говорю Уэсу, что сожалею о его матери. Он и так это знает.

Наши объятия затягиваются настолько, что превращаются в нечто большее. И я не знаю, должна ли — и как — их разорвать. Сначала Уэс обнимал меня осторожно, но теперь держит так, словно планирует никогда больше не отпускать. Его щека покоится у меня на макушке, а мускулистые руки становятся пленом, из которого невозможно сбежать, даже если я попытаюсь. Он обнимает меня. Не как друг.

Пока я стою, изумленно застыв, его рука скользит по моей спине вверх, погружается в волосы, и я чувствую, как он зарывается в них лицом, а затем, вбирая мой запах, всеми легкими делает вдох и сжимает меня еще крепче, словно стараясь слиться со мной.

В этом моменте есть что-то отчаянное. Словно мы ничего не можем с собой поделать. Он будто бы ухватился за предложенное мною крошечное утешение и пытается впитать его, прежде чем оно ускользнет. Неужели никто не поддерживал его весь этот год? Даже представить нельзя, каким это было кошмаром, когда ему в одиночку пришлось пережить гибель Спенсера и болезнь его мамы.

Спенсер прав. Я нужна Уэсу. Теперь я понимаю, почему он так упорно нас сталкивал. Уэс всегда был из тех, кто переживает тяготы молча. Какими бы ни были обстоятельства, он никогда не попросит о помощи и совершенно точно не станет плакаться кому-то в жилетку. На ум приходят слова, которые он, кажется, пробормотал, когда мы были больнице, и я понимаю: мне не послышалось. Он правда скучает по мне.

— Я рядом, Уэс. — Слова вылетают из моих уст, прежде чем я успеваю остановить их. — И всегда была рядом. Это не я разрушила нашу дружбу.

Хотя мое обвинение справедливо, я сразу же сожалею о нем, поскольку это разрушает те чары, в которых находится Уэс. Он отстраняется и, будучи не в состоянии встретиться со мной взглядом, бросает рюкзак на диван.

— Через минуту вернусь. — И он, не давая мне времени что-то сказать, скрывается в коридоре.

Верный своему слову, Уэс возвращается через минуту.

— Только не смейся, — предупреждает он, заходя в маленькую гостиную.

Я давлюсь фырканьем и закусываю изнутри щеку, потому что он в такой нелепой одежде, что удержать хихиканье очень сложно. На нем полиэстровые брюки темно-зеленого цвета с золотыми полосками по бокам и двубортный пиджак с большими блестящими пуговицами. Но смешнее всего высокая круглая шапочка с эластичным ремешком под подбородком, которая плотно сидит на его голове. Уэс сердито глядит на меня, но уголки его губ поднимаются вверх.

— Я же просил не смеяться.

Я стараюсь — но безуспешно, — сохранить бесстрастное выражение на лице.

— Даже не думала. Ты выглядишь… очень привлекательно.

Он закатывает глаза и засовывает в задний карман кошелек.

— Заткнись. Просто за это хорошо платят.

— За что? За предводительство марширующего оркестра?

Уэс качает головой, и у него вырывается легкий смешок. Этот звук меня ободряет. Смех от Уэса заслужить тяжело. Он открывает дверь и придерживает ее, пока я выхожу.

— Я подрабатываю посыльным в отеле «Гранд Саммит».

— Недурно, — присвистываю я.

Мы садимся в машину, и атмосфера теперь уже не кажется такой удушающей. Невозможно сохранять напряжение, когда Уэс выглядит так, словно готов прокатить меня на гостиничном лифте. И все же эта поездка не обещает быть легкой. Темно-зеленая униформа выгодно оттеняет цвет его глаз и загорелый тон кожи, а хорошо пошитый пиджак, не оставляет сомнений, что под ним скрываются широкие плечи и стройное тело. Он очень сексуальный посыльный.

— Готова поспорить, что женщины-путешественницы заваливают тебя чаевыми. Как часто они пытаются всучить тебе ключ от номера, пока ты доставляешь наверх их багаж? — Я смотрю на Уэса с дразнящей усмешкой, но он таращится на меня в так шокированно, что я начинаю чувствовать себя глупо. — Я просто хотела сказать…

Уэс отворачивается к окну, но его рот вздрагивает в улыбке, и он бормочет:

— Минимум раз в неделю.

Смеясь, я качаю головой и слышу, как рядом хмыкает Уэс. Разговор угасает, но это умиротворяющее молчание. В тишине до меня доносится голос Спенсера с заднего сиденья:

— Бэй, поговори с ним. — Я смотрю в зеркало заднего вида, и Спенсер ободряюще улыбается. — Он рассказал тебе о своей маме. Знаешь, как тяжело ему это далось?

И вновь Спенсер прав. Уэс мог не впускать меня к себе в дом. И он не обязан был мне открываться. Я даже не знаю, почему он так поступил, но меньшее, что я могу сделать — это отплатить ему тем же. Если я хочу наладить наши отношения, мне нужно впустить его.

Я вздыхаю, и Уэс косится на меня краешком глаза.

— Триша видела, как мы тогда целовались, — выпаливаю внезапно.

От моего признания его брови взлетают на лоб, и он, развернувшись, устремляет все свое внимание на меня. На его лице не только обычное удивление, но другие эмоции я распознать не могу. Превозмогая себя, я объясняю дальше:

— Я не знала, что она целый год хранила этот секрет, но вчера она на меня разозлилась и объявила всем, будто я изменила с тобой Спенсеру, и именно поэтому он напился и погиб. Теперь меня все ненавидят. — Мой голос надламывается, я впиваюсь глазами в дорогу, а затем пожимаю плечами, словно так можно стряхнуть вес его взгляда. — Конечно, они винят меня.

Между нами повисает густое молчание, которое становится еще более неловким, когда мы останавливаемся на светофоре. Наконец вспыхивает зеленый, и Уэс шепчет, словно его подтолкнуло и заставило говорить движение автомобиля:

— Не надо было мне целовать тебя.

Я не возражаю. Здесь наши мнения совпадают. Тот поцелуй, каким бы невероятным он ни был, — самое большое сожаление в моей жизни. И он, наверное, чувствует то же. Но есть одна вещь, которую я должна выяснить.

— Но зачем ты это сделал? Ты же ненавидел меня.

Уэс трясет головой.

— Я не ненавидел тебя.

Я стреляю в него острым взглядом, заворачивая на парковку отеля.

— Ненавидел. С тех пор как я попросила Спенсера стать моим парнем, ты возненавидел находиться рядом со мной. Тебя бесило, когда мы были втроем. Бесило, когда мы со Спенсером гуляли одни. Ты всегда старался его увести, а меня целенаправленно избегал.

Уэс не спорит со мной. Потому что не может. Мы оба знаем, что это чистая правда. Его плечи резко опускаются под грузом вины. Он не отвечает, поэтому я, желая наконец-таки высказаться, вновь заговариваю:

— Я не понимаю. — Я не могу удержать голос ровным. — Ты заставил меня чувствовать себя ужасно из-за любви к нему. Мы были лучшими друзьями, а затем ты внезапно стал холодным и вредным. И таким злым. Все между нами навсегда изменилось.

Я останавливаюсь у парадного входа в отель. Уэс смотрит в окно и кивком здоровается с двумя другими парнями, которые стоят у дверей, одетые в такую же забавную униформу, но из машины пока не выходит.

— Все было сложно, — бормочет он.

Я фыркаю. Звук совсем тихий, но полон печали.

— Как и сейчас, разве нет?

Его рука замирает на ручке дверцы. Шумно сглотнув, он, наконец, поднимает глаза, и глубина печали в них поражает. Он такой же сломленный, как и я. Когда он заговаривает, в его мягком шепоте столько же сожаления, как и во взгляде.

— С тобой всегда будет сложно, Бэйли.

Уэс не оставляет мне времени на ответ и выходит. Не то чтобы я знала, что на это ответить. Начиная закрывать дверцу, он делает паузу и говорит напоследок:

— Как бы там ни было, мне очень жаль. — Он старается улыбнуться, но получается скорее гримаса. — Спасибо, что подвезла.

Я не могу подобрать слова, поэтому просто киваю, а затем он бесшумно закрывает за собой дверцу.

Глава 16

На следующей неделе я начинаю жалеть, что доктор Московиц снял меня с медикаментов. После вечеринки меня бойкотируют в школе, и если бы я по-прежнему принимала антидепрессанты, мне было бы все равно, что все мои друзья меня бросили. Теперь Шарлотта — мой единственный друг. Я так рада, что она переехала к нам. Без нее у меня вряд ли получилось бы выжить.

Спенсер тоже часто появляется рядом. Я не могу решить, блаженство это или же пытка. Его присутствие дарит и радость, и боль, поскольку это не то же самое, если бы он был живым, и я знаю, что он никогда не вернется. Он намекнул, что его время со мной подходит к концу, и я боюсь, что потерять его снова будет еще тяжелее, чем год назад.

— Все хорошо, Бэй-би. Твой выход.

Бодрый голос Спенсера и нелепое прозвище вытягивают меня из хандры, и я обнаруживаю, что все на меня смотрят. Сегодня у нас тест на ведущую скрипку в оркестре. Я должна была выступать третьей, но судя по всему, четвертый и пятый скрипачи свою партию уже отыграли. Я так отключилась, что не заметила.

Оглядевшись, я снова встречаюсь взглядом со Спенсером, и он с энтузиазмом поднимает два больших пальца вверх.

— У тебя все получится. Просто играй, как мы репетировали.

Мы? Тяжело удержаться и не закатить глаза. После того, как я подвезла Уэса на работу, наше взаимодействие снова стало скованным и неловким, отчего Спенсер стал поистине неумолим со своей кампанией под девизом «Подружись с Уэсом». Он постоянно следует за мной по пятам. Однажды он провел со мной в школе весь день и, узнав, что в оркестре меня перевели на третье место, до ужаса разозлился.

Раньше я была первой скрипкой, но после гибели Спенсера перестала вкладывать в музыку душу. У меня не осталось сердца, чтобы играть. Спенсер решил взять это на себя и на протяжении двух недель муштровал меня, заставляя упражняться на скрипке.

— Сколько можно тянуть? — бурчит кто-то, и я, вздрогнув, морщусь, а потом, глядя на мистера Дэниелса, поднимаю скрипку к подбородку.

— Извините.

— Все в порядке, Бэйли. Начнешь, когда будешь готова.

— Вскружи этому старому индюку голову, Бэй.

Он так сверлит мистера Дэниелса взглядом, что мне хочется фыркнуть. Наверное, он заметил в глазах моего руководителя отсутствие веры. Не то чтобы я это не заслужила. Удивительно, что я до сих пор третья, а не пятая скрипка.

Но враждебное выражение на очаровательном лице Спенсера поднимает мне настроение, и, начав водить по струнам смычком, я наконец-то раскрепощаюсь. Мне всегда нравилась скрипка. А раз Спенсеру действительно важно, чтобы я вернулась на ведущее место, я это сделаю.

— О, да! —  Спенсер гудит от восторга, увидев, как меня накрывает решимость. — Вот она, моя сексуальная богиня скрипки. Вскружи им всем голову, Бэй. Покажи, кто тут босс! Уделай этих заучек.

На этот раз я все-таки фыркаю, и мне приходится замаскировать это кашлем. Хорошо, что я пока что играю лишь гаммы. Я бросаю на Спенсера укоризненный взгляд, и тот опять ухмыляется, но еще смущенно пожимает плечами.

— Прости.

Ага, конечно. Я не верю, что Спенсер раскаивается, и так бы и сказала ему, если бы не стояла в комнате, полной людей. Поэтому я снова фыркаю, качая головой. Из-за него я точно попаду в психбольницу, но по крайней мере он заставил меня улыбнуться.

Закончив гаммы, я закрываю глаза и перехожу к тестовому отрывку, который знаю наизусть. Он намного проще, чем те концерты, которые я репетирую дома. Я играю отрывок с легкостью, идеально, что шокирует весь оркестр.

Когда я открываю глаза, стоит такая звенящая тишина, что я оглядываюсь и вижу вокруг изумленные лица. Ну, Талия и Юри не столько удивлены, сколько рассержены, поскольку знают, что я лишила их шанса на ведущее место. Но все остальные просто потрясены.

Мистер Дэниелс улыбается так широко, что у него, наверное, болят щеки. Когда я встречаюсь с ним взглядом, то он, вместо того чтобы поздравить меня с хорошо выполненной работой, тихо спрашивает:

— Бэйли, ты вернулась?

Это сложный вопрос. Если ответить «да», возникнут новые ожидания. И мне снова придется стараться и относиться к делу серьезно. Может, это и неплохая идея. Скрипка дарит мне радость, а мне сейчас просто необходимо хоть чему-нибудь радоваться, поскольку в остальной моей жизни — полная неразбериха.

Умоляющее выражение на лице Спенсера трудно проигнорировать. Должно быть, ожидая, пока я отвечу, он затаил дыхание — я предполагаю, что оно у него есть.

— Бэйли, пожалуйста. Ты же любишь играть. Я не могу смириться с тем, что ты практически бросила скрипку. Умер ведь я, а не ты. Мне нужно, чтобы ты вновь начала жить. Живи за нас обоих, раз уж я не могу.

Его слова пронзают мне сердце, и мои глаза затуманиваются слезами. Он умолял меня перестать скорбеть по нему с самой первой секунды, как появился. Он словно мучается, видя, как мне сейчас тяжело. И кажется, я его понимаю. Если бы все было наоборот и призраком, наблюдающим за его страданиями, стала бы я, это убивало бы меня снова и снова.

Кажется, я наконец поняла, почему он так отчаянно хочет, чтобы я двигалась дальше. Правда, неясно, почему я должна двигаться дальше в компании Уэса, но, возможно, Спенсер просто не может наблюдать за страданиями друга так же, как не может смотреть, как мучаюсь я. Возможно, он хочет, чтобы мы оба исцелились. Я могу это сделать. Или хотя бы попробовать. Ради него. Если это действительно то, что ему нужно.

Глубоко вдохнув, я встречаюсь с мистером Дэниелсом глазами и слегка киваю.

— Думаю, да, — бормочу. Мое лицо от важности этого заявления начинает пылать, и я добавляю: — По крайней мере, я попытаюсь.

Мистер Дэниелс сияет от гордости, и это здорово. На меня уже давно так не смотрели. Он одобрительно мне кивает, а затем говорит Юри, что сейчас его очередь. Он не скажет, что место первой скрипки снова мое, пока не сыграют Юри и Талия, но я уже знаю, что победила. Чему я удивлена, так это своей радости. Слишком много времени прошло с тех пор, как меня что-либо волновало, но вернуть это чувство приятно.

***

Я нахожусь в приподнятом настроении, когда в конце дня встречаюсь с Шарлоттой перед кабинетом истории. Сегодня мы должны провести презентацию, и Шарлотта очень взволнована. Она подпрыгивает на носочках с ключами в руке, и теперь, когда меня снова поставили первой скрипкой, мне не составляет труда так же ярко улыбнуться в ответ.

— Пошли! — говорит она, когда я подхожу. — Все наши вещи в моей машине, и мистер Тэтчер уже выписал нам пропуск. — Она показывает листок бумаги и тащит меня к школьной парковке.

Пока мы переодеваемся для презентации, мое настроение становится еще лучше. Шарлотта оказалась еще упрямее Спенсера со своей идеей «отвлечем-Бэйли-от-факта-что-все-друзья-ее-бросили». На прошлой неделе она вытащила меня в город, и мы нашли магазин с костюмами, где продавалось и белое платье Мэрилин, и знаменитый розовый костюм Джеки О. Там были даже их парики.

Когда я выхожу из туалетной кабинки и становлюсь рядом с Шарлоттой, меня охватывает смешанное с волнением восхищение. Мы выглядим очень похоже на своих героинь и подготовили довольно смешную презентацию о Джоне Кеннеди, которая, как мне кажется, должна понравиться классу.

Шарлотта улыбается мне в зеркале:

— Мы зажжем.

И я верю ей, потому что чувствую себя лучше, чем за весь этот год. Может быть, я и правда вернулась.

— Еще как зажжем, верно?

— А то!

Перед тем, как закрыть сумочку и выйти из туалета, она целует картонную фигуру тридцать пятого президента и оставляет на его щеке красный отпечаток помады. Ее уверенность заразительна, и когда мы, наконец, входим в класс и сталкиваемся с изумленными ахами, смехом, свистом и улюлюканьем одноклассников, у меня получается держать голову высоко поднятой, а также одарить их улыбкой и сексуальным подмигиванием в стиле Мэрилин Монро.

Наша презентация проходит, как по маслу. Класс смеется, а мистер Тэтчер явно нами обеими горд. Улыбка на моем лице — искренняя, хотя, за это, вероятно, следует поблагодарить Спенсера, который не прекращал отпускать забавные комментарии. Тем не менее, как и в оркестре, я чувствую себя по-другому. Словно оттаиваю. Я медленно возвращаюсь к жизни, и знаю наверняка, что еще недавно была мертва для мира, как и говорили мои родные, учителя и друзья.

Хорошо вернуться назад, и это не так болезненно, как я себе представляла. Приятно снова получать радость от жизни, смеяться и взаимодействовать с людьми. Закончив выступление, я ловлю взгляд Спенсера, и он, без слов поняв, о чем я подумала, улыбается от уха до уха.

— Дамы, — говорит мистер Тэтчер после того, как мы кланяемся, — это, наверное, одна из самых оригинальных презентаций, которые мне доводилось видеть. Прекрасная работа. Вы обе — прирожденные актрисы!

— Ну, я бы не сказал, что Бэйли пришлось много играть, — ворчит Чейз. — В конце концов, измены и скандалы для нее — привычное дело. — Он жестоко ухмыляется мне. — Правда, Бэй?

Хорошее настроение вмиг улетучивается из класса. У меня сводит живот, а лицо становится, я уверена, таким же белым, как платье.

— Чейз! — рявкает мистер Тэтчер. — Не знаю о чем ты, но прекрати. Еще одно слово, и ты останешься после уроков.

Я понимаю, что вся дрожу, только в момент, когда Шарлотта берет меня за руку. Ее поддержка придает мне сил и успокаивает, а Спенсер, который пытается своими нематериальными кулаками угодить в голову Чейза, помогает мне проглотить панику и найти в себе силы постоять за себя. Я смотрю на Чейза в упор.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

Он упрямо скрещивает руки на груди и стреляет в меня хмурым взглядом, а Джейк с таким же озлобленным видом бросает:

— Как ты можешь разыгрывать из себя невинность? Мы все слышали, что сказала Триша.

— Да, и она тоже не представляет, о чем говорит, — фыркаю я. — Она лживая, ревнивая стерва. И все это знают.

Весь класс шокированно ахает, и мистер Тэтчер переключается на меня:

— Бэйли! Достаточно! Что бы там ни было, вам всем необходимо остыть, или вы окажетесь в кабинете директора.

Я, игнорируя предупреждение, стою на своем и гневно смотрю на парней, с которыми раньше дружила.

— Триша не понимает, что видела. Она сделала поспешные выводы и преувеличила, поскольку бесится из-за того, что ее отверг Уэс.

— С тобой то же самое, Чейз, — усмехается Шарлотта. — Ты злишься и ведешь себя, как полный осел, потому что Бэйли не захотела с тобой встречаться. Очень мило. И ты еще удивляешься, почему она тебе отказала.

Класс снова ахает и смеется. Щеки Чейза вспыхивают от стыда, и он, сверля ее гневным взглядом, откидывается назад.

Тут мистер Тэтчер теряет терпение:

— Шарлотта! Бэйли! Сейчас же обе за дверь!

Мы молча, с гордо поднятыми головами выходим. Я больше не переживаю из-за того, что сказал Чейз. Вот, насколько было приятно дать этому типу отпор. Шарлотта, кажется, тоже немного в экстазе — когда мы поворачиваемся друг к другу, она прыскает, а я смеюсь.

— Это было потрясающе, — говорю. — Спасибо, что заступилась за меня.

Шарлотта качает головой.

— Я просто последовала твоему примеру, рок-звезда. Хватит мириться с его выходками.

Сделав глубокий вдох, я расправляю плечи и гордо вздергиваю подбородок.

— Это было действительно здорово.

— И та-ак сексуально, — вставляет Спенсер. Я скашиваю глаза на него, и он награждает меня своей самой очаровательной ухмылкой. Он старается сделать ее немного коварной, но ему никогда не удавалось сойти за плохиша. — Одобряю.

Я фыркаю, а когда Шарлотта бросает на меня вопросительный взгляд, отвечаю:

— Не могу поверить в то, что ты сказала Чейзу. Видела, как он покраснел?

Она пожимает плечами.

— Ему было необходимо это услышать. Он не настолько безнадежен, как Триша и Джейк. И не будь его эго настолько огромным, мог быть вполне милым парнем.

— Ну что ж, ты определенно спустила его с небес на землю.

Она с деланно безразличным видом машет рукой, но уголки ее рта дергаются. Это заставляет меня прыснуть со смеху, и тогда она, сдавшись, тоже смеется.

Пока мы хихикаем, мистер Тэтчер выходит и окидывает нас хмурым взглядом. Он рассержен, но в то же время я вижу, что он наблюдает за мной, словно боится сказать что-то не то. Знаю, что он подхватил всеобщее «Бэйли — проблемная ученица». Моя презентация удивила его не меньше всех остальных. Для меня это был большой шаг вперед, и он явно не хочет, чтобы я вновь закрылась.

— Дамы, не хотите объяснить, что происходит? — наконец интересуется он и, небрежно прислонившись к стене, складывает на груди руки.

Первой заговаривает Шарлотта:

— Над Бэйли издеваются. Ей нужно было постоять за себя.

Я бросаю на мистера Тэтчера извиняющийся взгляд.

— Чейз перешел черту, и я потеряла самообладание. Прошу прощения за то, что повела себя грубо. Я так разозлилась, что говорила, не думая.

— А я вот ни о чем не сожалею, — ворчит Шарлотта. Когда мистер Тэтчер выгибает бровь, она складывает руки на груди и смотрит прямо на него. — Я сказала ему чистую правду. Его следовало поставить на место, чтобы он перестал доставать Бэйли.

Мистер Тэтчер еще мгновение водит взглядом между мной и Шарлоттой и в конце концов уступает:

— Мне поговорить с директором насчет издевательств?

Мы с Шарлоттой крутим головами.

— Все в порядке, — говорю я, когда мистер Тэтчернеодобрительно хмурится. — Думаю, теперь Чейз с Джейком отстанут, а если и нет, мне все равно. Если они так ведут себя, значит дружить с ними не стоит.

— Правильно, Бэй, — соглашается Спенсер. — Эти неудачники никогда мне не нравились, и без них тебе будет лучше. Шарлотта — отличная, и Уэс тоже скоро придет в себя.

Я уже научилась неплохо игнорировать Спенсера, когда он вмешивается в мои разговоры, но сейчас его слова попадают в самую точку. Да. У меня есть Шарлотта. Именно потому, что она была рядом и поддерживала меня, я смогла за себя постоять. Она — настоящая подруга.

Глядя на нее, я кое-что осознаю. Спенсер был мне настоящим другом, но Триша и ее компания — нет. Они дружили со мной, потому что им это было удобно и выгодно, а я тусовалась с ними, потому что меня включили в их круг. Не потому, что они были моими истинными друзьями.

Теперь, прожив столько времени без настоящих друзей, я понимаю, какая это редкость — встречать таких, как Шарлотта. И какая потрясающая наша дружба. Спенсер прав. Даже если Шарлотта до самого выпуска будет моим единственным другом — пускай! Остальные не имеют значения.

Неожиданно тяжесть, которую я носила на себе со времен вечеринки у Джейка, падает с моих плеч. Я чувствую себя лучше, чем когда бы то ни было, за все время, прошедшее после гибели Спенсера. Тогда я этого не осознавала, но с его смертью я потеряла своего единственного настоящего друга и с тех пор была совершенно одна. Может, поэтому мне так трудно оправиться.

Может, поэтому и у Уэса до сих пор тяжелый период. Он тоже потерял Спенсера. Но сейчас он один, и проблем у него много больше. Должно быть, это и есть та причина, по которой Спенсер так отчаянно пытается нас свести. Видимо, Уэс нуждается в ком-то, вроде Шарлотты, так же сильно, как я.

— Ладно, — говорит мистер Тэтчер, выводя меня из моего просветленного состоянии. — Но ты обещаешь хотя бы обратиться ко мне или к своему консультанту, если дела пойдут хуже? Издевательства в школе недопустимы. Если они не прекратятся, мы будем должны положить им конец.

Это разумная просьба, поэтому я в знак согласия пожимаю плечами. И это удовлетворяет его.

— Ладно. — Мистер Тэтчер вздыхает. — Но к сожалению я по-прежнему вынужден оставить вас после уроков. Таковы правила, и я не могу их нарушить, поскольку спор слышал весь класс.

Я все понимаю. И если честно, наказание — это не конец света. Домашнее задание можно сделать как дома, так и в классе мистера Тэтчера.

— Хорошо.

— Оно того стоило, — добавляет Шарлотта, снова заставляя меня улыбнуться.

Клянусь, уголки губ учителя вздрагивают, но ему удается сохранить невозмутимое лицо.

— А мы можем перенести это на завтра? — спрашиваю я. — Сегодня после школы я стажируюсь в больнице.

Брови мистера Тэтчера взлетают чуть ли не до потолка.

— Ты интерн в больнице?

Мое лицо вспыхивает. Выйти из годовой комы здорово и все такое, но то, как людей это шокирует, по-прежнему унизительно.

— Да. Это была идея моего психотерапевта. Он подумал, что участие в чем-то новом пойдет мне на пользу.

Мистер Тэтчер улыбается.

— Это была хорошая мысль. Я заметил изменения в классе за последние пару недель, и твое сегодняшнее выступление было великолепно. Это был самый интересный и творческий доклад, который я видел в стенах этой школы. Я горжусь тобой. — Он улыбается и Шарлотте. — Вами обеими. Отличная работа. И да, вы обе можете отбыть свое наказание завтра.

Шарлотта сияет, и мне тоже удается выдавить маленькую улыбку.

— Спасибо, мистер Тэтчер.

Он смеется:

— Меня впервые поблагодарили за выданное наказание. — Мы хором хохочем, и он машет пальцами в сторону коридора. — Идите переоденьтесь и поспешите обратно.

Когда он уходит в класс, а мы с Шарлоттой отправляемся в туалет, я опять улыбаюсь.

— Ты права. Он и правда клевый учитель.

Глава 17

Я захожу в больницу в фантастическом настроении — впервые с тех пор, как начала стажировку. Здороваюсь с Региной веселой улыбкой, что удивляет ее до такой степени, что от шока она подается назад. Уэс, увидев все это, округляет глаза.

— Привет, Уэс.

Ему я улыбаюсь чуть сдержаннее и осторожнее, но все равно искренне, и это пугает его.

— Привет. — Он произносит это слово медленно, как будто боится мне отвечать. Словно он думает, уж не ловушка ли это. — Что происходит?

Я подавляю усмешку. Его настороженность очаровательна.

— Ничего. У меня сегодня был хороший день.

Когда он не расслабляется, моя уверенность начинает таять, я неловко пожимаю плечами, но тут встревает Регина, и ее неистощимый энтузиазм прогоняет неловкость.

— Отлично! Твое хорошее настроение нам пригодится, потому что сегодня мы выполняем обязанности санитарок. Вынос суден и мусора, смена белья на постелях…

Выражение ее лица смешит меня.

— Тогда вперед!

Она подмигивает и зовет нас за собой. Сделав пару шагов, я оглядываюсь. Уэс не сдвинулся с места. Он застыл, уставившись на меня.

— Ты идешь? — спрашиваю я, а затем, не успев подумать, что делаю, поддразниваю его: — Поторопись. Тот, кто зайдет в палату последним, будет выносить судна. Я, конечно, добрая, но не настолько, чтобы добровольно браться за эту задачу.

Регина смеется, а Уэс только моргает. Его сложно винить за то, что он в ступоре. После гибели Спенсера я перестала была прежней и даже до нее не вела себя с Уэсом так дружелюбно и весело — после того, как он стал относиться ко мне, как осел.

Ему явно нужна пара минут, чтобы переварить то, что, наверное, кажется ему невозможным, и потому я пожимаю плечом, как бы говоря: «Ну, как знаешь», и захожу вслед за Региной в палату. Минуту спустя, когда я уже сняла постельное белье с кровати больного, который ушел на осмотр, и начинаю стелить новую простыню, в палату заходит и Уэс.

— Уэс, тебе повезло, — шутит Регина. — В этой палате нет судна. Поможешь Бэйли с простынями?

Мне не нужна его помощь. Регина использует мое настроение, чтобы заставить нас с Уэсом взаимодействовать больше. Уловка очевидна и для него, и для меня, но я не оспариваю приказ, и Уэс, что удивительно, — тоже. Он обходит кровать и заправляет простынь за угол матраса. Затем берет покрывало. И когда протягивает мне его край, наши глаза встречаются. Не знаю почему, но я краснею под его взглядом, и мое «спасибо» выходит застенчивым. В ответ он, решив промолчать, просто кивает, однако выражение его лица из растерянного и настороженного становится любопытным. Я расцениваю это как шаг вперед.

Мы работаем вместе до конца смены. Без дружеской болтовни, но между нами относительный мир. Как будто мы пришли к негласному перемирию и наконец-то оставили позади все прошлые драмы. И Регина оказывается права: смена пролетает так быстро, что я почти жалею об этом, когда наступает пора уходить.

К выходу из больницы мы идем вместе и как обычно молчим. Мне впервые комфортно, однако Уэс, кажется, нервничает. Он все теребит свой рюкзак и поглядывает в мою сторону. Думаю, он хочет поговорить со мной, но не знает, что сказать. Я тоже не знаю.

На улице у меня звонит телефон.

— Привет, подружка, — щебечет Шарлотта, когда я отвечаю. — Сегодня домашняя игра. Есть желание сходить на футбол?

Она преисполнена головокружительного энтузиазма, и, отвечая ей, я смеюсь:

— Конечно.

Я кошусь на Уэса, и мои щеки заливает легкий румянец. Почему я покраснела? Он с безмолвным вопросом в глазах поднимает бровь, но затем кивает мне на прощание и уходит к автобусной остановке. Мое сердце сжимается, пока я смотрю ему вслед.

— Шарлотта, а у тебя не найдется местечка для еще одного человека?

— Смотря, о ком идет речь. Ты о том задумчивом, сексуальном интерне, который так любит «Джетс», что узнает детей игроков?

— Возможно. — Мое лицо снова вспыхивает, хотя вокруг никого нет, чтобы это заметить.

Шарлотта смеется.

— Детка, этот парнишка может тусоваться с нами в любое время. Приводи его. А затем пригласи на танцы. А повзрослев, выходи за него замуж и нарожай ему прелестных детей.

Я прыскаю со смеху.

— Окей, я приглашу его. В смысле, на игру. Не на танцы. К этому я не готова.

— Что ж, — вздыхает Шарлотта. — До выходных постараемся переубедить тебя.

— Вряд ли получится. Быть может, он откажется пойти со мной даже сейчас.

Шарлотта фыркает:

— Все. Жду вас обоих у тебя дома через десять минут.

Я продолжаю улыбаться даже после того, как она отключается. Мне очень нравится Шарлотта. Мысль об этом заставляет меня оглянуться в поисках Спенсера, поскольку обычно эту фразу говорит он. Странно, но его рядом нет. Меня пронзает тревога. Он говорил, что его время с нами подходит к концу. Он же не исчез уже, да?

— Спенсер? — шепчу я. — Спенсер?

— Я здесь, детка.

Спенсер материализуется передо мной, и я выдыхаю с таким облегчением, что чуть не падаю в обморок. Мне до ужаса хочется, чтобы я могла крепко обнять его.

— Я испугалась, что ты мог уйти.

Он улыбается, но у него не выходит убрать из взгляда печаль.

— Скоро, Бэй. Очень скоро. Но я обещаю, что не исчезну, не попрощавшись.

Я проглатываю комок в горле. Конечно, Спенсер не может остаться со мной навсегда. Он должен отправиться в загробную жизнь.

— Все будет хорошо, Бэйли. Честное слово.

Мне так не кажется, но я все равно стараюсь поверить ему. Если я и могу кому-либо довериться в вопросе о своем будущем, то только Спенсеру.

— А теперь поторопись и поймай Уэса, пока он не сел в автобус. Без своего лучшего друга я на игру «Джетс» не пойду.

Заявление Спенсера напоминает мне, что перед своим мини-срывом я собиралась пригласить Уэса. Не на свидание, просто потусоваться. Я поворачиваю к улице, где Уэс ждет свой автобус, но резко останавливаюсь, когда меня настигает ужасная мысль.

— Он же не подумает, что это свидание, да?

Печаль Спенсера улетучивается, и он ухмыляется:

— Если он умный, то расценит это именно так.

Я собираюсь ответить, но Спенсер вдруг восклицает:

— Бейли, скорее! Автобус!

Я спешу к остановке, и, когда перед Уэсом открываются двери автобуса, мне приходится закричать:

— Уэс, постой! — Он останавливается на нижней ступеньке и оборачивается. — Подожди.

Пока он машет водителю, чтобы тот уезжал, и отходит назад, я догоняю его, и он настороженно поднимает глаза.

— Что случилось?

— Прости. — Выдавив натянутую улыбку, я перевожу дыхание. — Я подвезу тебя, куда скажешь, но слушай… я хотела спросить…

— Ну же, Бэйли, давай, — настаивает Спенсер, увидев, что я колеблюсь. — Он самый большой в мире поклонник «Джетс». Ты же знаешь, он будет счастлив поехать. — Я бросаю на Спенсера взгляд, и он с дурацкой улыбкой поднимает два больших пальца. — Ты справишься, детка. Уэс ни за что не откажется от горячего свидания с хорошенькой девушкой на игре «Джетс».

Я, тихо фыркнув, закатываю глаза и только потом вспоминаю, что Уэс не видит его и не слышит. К счастью, я успеваю проглотить свой ироничный ответ до того, как покажусь сумасшедшей. Хотя я, наверное, все же слегка похожа на ненормальную, учитывая, что Уэс смотрит в сторону Спенсера — куда смотрю я.

— Бэйли, что происходит? — хмурится он.

Я закусываю губу и, ежась под его пристальным взглядом, делаю вдох. Я нервничаю. От идеи пригласить его в животе появляются бабочки, но я уже осознала, что мне отчаянно хочется, чтобы он пошел на игру. Я стараюсь говорить как можно увереннее, боясь, что если в моем голосе проскользнет хоть малейшая нерешительность, то Уэс не согласится.

— Прости. Знаю, тебе, наверное, нужно идти на работу, но иногда человеку можно и прогулять. Вечер футбола с дочерью Ксавье Митчелла в ее ложе — один из таких случаев. Ты в деле?

У Уэса отвисает челюсть.

— Ты серьезно?

Он не в силах скрыть радость, хоть и пытается. И от этого выглядит не сексуально, а мило. Прямо сейчас он такой же очаровательный, как и Спенсер. Моя тревожность уходит. Спенсер прав. Мы с Уэсом должны восстановить нашу дружбу. Так будет лучше для нас.

— Шарлотта уже ждет нас у меня дома. Как думаешь, ты сможешь отпроситься с работы?

— Я… — Он, явно переживая внутреннюю борьбу, проводит рукой по волосам. Я уже думаю, что он ответит отказом, но он к моему удивлению сглатывает и, кивнув, говорит: — Да, у меня есть приятель, который задолжал мне смену.

— Отлично. Идем.

Уэс молча следует за мной к машине.

На подъезде к его улице я сбрасываю скорость.

— Тебе нужно заскочить домой?

Он качает головой. И если не считать краткого телефонного звонка приятелю, которого он попросил подменить себя, всю дорогу молчит.

Когда мы подъезжаем к моему кварталу, он, наконец, заговаривает:

— Спасибо, что пригласила. Ты была не обязана.

— Не благодари. И я не чувствовала себя обязанной. Мне хотелось, чтобы ты пошел.

Он искоса смотрит на меня, словно не верит. В ответ на его скептицизм я вздыхаю.

— Когда-то мы были друзьями.

— И ты вдруг захотела опять подружиться?

Я пожимаю плечами. Хорошо, что я сейчас поворачиваю на перекрестке. Есть оправдание, чтобы не смотреть на него. Его слова прозвучали почти обвиняюще, и не защититься в ответ невозможно.

— Лично я всегда хотела быть твоим другом.

— Я не к тому, — торопливо говорит он. — Просто… сегодня ты выглядишь по-другому. Что изменилось?

— Честно? — Он терпеливо ждет, пока я продолжу. — Это все из-за Шарлотты. Она замечательный друг. Настоящий. У меня таких не было с тех пор, как умер Спенсер. Дружба с ней пошла мне на пользу.

Я, наконец, смотрю в его сторону и добавляю:

— Мне бы не помешал еще один друг.

Уэс не отвечает. Снова переводит взгляд на дорогу и делает глубокий вдох. Я расстроена, что он не пообещал попытаться, но все равно это прогресс, ведь он не отшил меня.

Доехав до моего дома, мы видим снаружи Шарлотту. Она улыбается мне, а затем обнимает Уэса.

— Уэс! Я так рада, что ты можешь пойти!

Его шокированное лицо и покрасневшие от смущения щеки — это самое очаровательное зрелище, какое я когда-либо видела. Широко улыбаясь, я слушаю, как он бормочет неловкий ответ и благодарит Шарлотту за приглашение. Она пожимает плечами.

— Я не при чем. Это Бэйли спросила, можно ли тебя пригласить.

Улыбка испаряется с моего лица. Ну спасибо, Шарлотта! Покраснев, я игнорирую вопросительный взгляд Уэса и говорю:

— Слушай… не хочу показаться нахалкой, но можно добавить в список гостей еще одного человека? — И киваю в сторону дома. В этом году я была отстойной сестрой. Джулия будет рада пойти.

Шарлотта ярко улыбается мне и энергично кивает.

— Конечно. Иди за ней. Мы с Уэсом будем в машине.

— Спасибо. — Прежде чем зайти в дом, я улыбаюсь Уэсу. — Чур, я на переднем сиденье.

Зайдя внутрь, я слышу, как мама в кабинете печатает на компьютере.

— Мам! — зову я, пока иду на кухню, чтобы выпить воды. — Можно пойти на футбольный матч с Шарлоттой?

Мама моментально появляется сзади, словно она одним рывком вскочила со своего рабочего кресла.

— Конечно, дорогая. — Она заключает меня в объятиях, совершенно не в состоянии сдержать свой восторг от того, что я встречаюсь с подругой без принуждения. — Шарлотта уже поговорила со мной. Это так здорово.

— Да, это круто, — нерешительно отвечаю я на мамину улыбку. — Но я больше рада за Уэса. Он тоже идет, а ты ведь знаешь, какой он большой фанат «Джетс».

Мама втягивает в себя воздух и закусывает губу, словно пытаясь сдержать восторженный визг. Потом ее взгляд затуманивается, и она спрашивает:

— Вы с Уэсом снова общаетесь? Милая, это замечательно.

Слезы — это уже перебор, хотя я не могу упрекнуть ее за столь бурную радость. Она сходила с ума от волнения за меня целый год. И случившиеся со мной перемены принесли ей, должно быть, огромное облегчение. К тому же мама не знала о напряженности между мною и Уэсом. Мы никогда не позволяли ей это заметить. Она знала, что все стало иначе, но до какой степени — нет. После похорон она была ошеломлена его внезапным исчезновением из моей жизни.

— Да. — Я высвобождаюсь из ее слишком крепких объятий. — По крайней мере, сегодня попробуем, но я не знаю, как все пройдет, так что не планируй там свадьбу или еще что-нибудь. Это просто футбольный матч.

Понимающая улыбка мамы вгоняет меня в краску, поэтому я быстро меняю тему.

— А Джулия дома? Можно, мы возьмем и ее?

— Что? — Джулия в тот же момент залетает на кухню, словно все это время подслушивала. — Ты серьезно?

Меня мучает чувство вины. Ее шок заставляет почувствовать себя худшей сестрой в мире.

— Если ты сама хочешь пойти.

Я и не догадывалась, до какой степени испортились отношения с ней, но от простого приглашения потусоваться вместе чувствую себя ужасно неловко. И она таращится на меня с разинутым ртом, словно я какой-то пришелец. Я скованно пожимаю плечами.

— Будет весело.

Она закрывает рот, и ее шок, постепенно угаснув, сменяется опасливым беспокойством.

— Ты правда хочешь, чтобы я поехала с вами?

Я не знаю, что ей ответить. Не знаю, как объяснить. Но полагаю, этого и не нужно. Она была здесь и знает, какой я была и почему. Наверное, даже лучше меня. Я была слишком подавлена, слишком погружена в горе и чувство вины, чтобы заметить, что делаю с нашими отношениями.

Триша и Лиз были правы. Я действительно была слишком поглощена собой. Не то чтобы я хотела перед ними извиниться. Спенсер тоже был прав — мне лучше без них. Но Джулия — моя сестра. Проглотив ком в горле, я говорю единственное, что приходит на ум:

— Прости, Джулия.

На ее лице появляется удивление, и это еще больше разбивает мне сердце. Слезы щиплют глаза, и я делаю резкий вдох и шепчу:

— Я была ужасной сестрой. — Потом бросаю взгляд на маму и добавляю: — И ужасной дочерью.

По маминым щекам ручьем текут слезы. Она раскрывает объятья, и на этот раз я добровольно падаю в них, охотно принимая ее любовь.

— Мама, прости.

— О, Бэйли, дорогая, все хорошо. Мы понимаем, что у тебя выдался тяжелый год. Нам просто хочется снова видеть тебя счастливой.

Мне требуется время, чтобы обрести голос, и когда это происходит, он дрожит.

— Я пытаюсь. Честное слово.

Мама сжимает меня с такой силой, что я еле дышу, но я не хочу ее отпускать. Нам очень давно нужен был такой разговор. Возможно, я никогда не искуплю вину за ошибку, которую совершила со Спенсером, но, может, я смогу залатать тот разрыв, который создала между собой и семьей.

Как только мама отпускает меня, я поворачиваюсь к Джулии — с опаской, потому что не знаю, какой будет реакция. Мама, может быть, и готова простить меня, но мне кажется, что сестре я причинила в этом году больше боли, чем маме или отцу. Подавив страх, я встречаю ее настороженный взгляд.

— Идем?

Она стоит с непроницаемым лицом. Я начинаю думать, что уже слишком поздно, что я разрушила наши отношения безвозвратно, но потом она бросается ко мне и обнимает. В отличие от меня сестренка не плачет — она всегда была более сильной, — но по тому, как она цепляется за меня, я понимаю, что она борется со эмоциями.

— Я прощаю тебя, Бэйли.

В груди все сжимается, и я стискиваю ее еще крепче.

— Спасибо.

Глава 18

Шарлотта с Джулией такие болтушки, что напряжение между мною и Уэсом не осмеливается высунуть свою уродливую голову. Они смеются, шутят и ради нас стараются поддерживать легкую, расслабленную обстановку. И им это удается, но лишь до тех пор, пока мы не добираемся до стадиона и не заходим в VIP-ложу Шарлотты, предназначенную для родных и друзей игроков. Попасть туда — все равно, что оказаться в кино о богатых и знаменитых. Даже Джулии становится не по себе, когда мы, войдя, понимаем, что сегодня важные персоны — не кто-то, а мы.

Ложа напоминает огромный салон. Здесь есть просторная зона с диванами и большими экранами, а за ней — бар и столы. В дальнем конце я вижу стеклянные двери, ведущие на балкон, где дюжина мест выходят на поле.

Я вздрагиваю, услышав за спиной долгий свист.

— Неплохо, — говорит Спенсер, до чертиков пугая меня.

Я хочу накричать на него, и ему это известно, поэтому он отзывается широченной самодовольной усмешкой, от которой мне хочется стукнуть его и одновременно поцеловать.

— Преследовать тебя так прикольно, — дразнится он. Затем снова оглядывается и качает головой. — Особенно с такими привилегиями. Черт, это сильно отличается от тех мест, которые были у нас в прошлый раз, согласись?

Я нечаянно фыркаю, чем привлекаю всеобщее внимание. Залившись краской, я пытаюсь сочинить объяснение:

— Я просто… подумала… что эта ложа слегка отличается от тех мест, залитых кровью из носа, где мы сидели в наш прошлый поход на игру.

— Это точно, — кивает Уэс, продолжая таращиться на шикарную обстановку.

По его лицу скользит тайная маленькая улыбка, и когда он встречает мой взгляд, я понимаю, что он думает о последней игре, на которую мы ходили все вместе. Это было в конце августа прошлого года, примерно за месяц до гибели Спенсера. Один из последних дней, когда мы тусовались втроем. Родители Спенсера подарили на его день рождения билеты. Ради Спенсера мы с Уэсом старались общаться нормально, и это оказался один из самых веселых вечеров, которые мы когда-либо проводили втроем.

После секундного колебания я перенимаю его улыбку, давая понять, что вспоминаю о том же. Наш зрительный контакт прерывается, когда Шарлотта встает между нами, чтобы открыть раздвижные стеклянные двери.

— Может размещение и отличное, но на самом деле наши места не так уж и далеко, чтобы уберечься от брызг крови. Пойдемте, я покажу.

Мы все выходим за ней на балкон. Он расположен достаточно высоко и далеко от линии хозяев поля. Шарлотта морщит нос, а мне кажется, что у нас фантастический вид. Сиденья тут шире обычных, а вверху есть козырек, так что никто не прольет на нас пиво.

Я облокачиваюсь на перила, и Уэс неожиданно становится рядом. Он не смотрит на меня, но стоит так близко, что наши руки почти соприкасаются.

— Спенсу здесь очень понравилось бы, правда? — шепчет он.

При упоминании Спенсера у меня сжимается сердце. Уэс часто вспоминает его. Интересно, помогает ли это ему лучше справляться с утратой? Я никогда не упоминаю Спенсера, если могу этого избежать, и каждый раз, когда это делает кто-то другой, у меня чуть не случается срыв. Есть ощущение, что способ Уэса — лучше. Может, и мне надо не сдерживаться? Возможно, это пойдет мне на пользу.

Краем глаза я вижу, как Шарлотта бросает на Джулию многозначительный взгляд и кивает в сторону ложи, после чего они к моему ужасу незаметно исчезают внутри, оставляя нас с Уэсом наедине. Спенсер замечает это и подмигивает мне, но Уэс, к счастью, ни о чем не догадывается. Он с благоговением смотрит на стадион.

— Наверное, сейчас он с завистью переворачивается в могиле, — говорит он с еще одним намеком на улыбку.

Спенсер присоединяется к нам у перил по другую сторону Уэса.

— Мне и правда здесь нравится, друг, — соглашается он, хоть Уэс его и не слышит. — Я только завидую, что сегодня ты будешь сидеть рядом с моей девушкой. — Он пытается подтолкнуть его, не обращая внимания на тот факт, что его локоть проходит сквозь Уэса. — Чувак, если попадешь на камеру поцелуев, то не теряйся. Ради меня. Я говорю о серьезных действиях губ. Никаких чмоков в щечку.

— Спенсер! — Я давлюсь смехом, а затем быстро зажимаю ладонью рот.

Уэс вздрагивает и таращится на меня. Его брови взлетают чуть ли не до потолка.

Спенсер взрывается хохотом. Клянусь, если бы он уже не был мертв, то я бы убила его.

— Уверена, что дух Спенсера сейчас здесь, рядом с нами, — говорю я, решив полностью проигнорировать свой внезапный всплеск эмоций. Я не могу этого объяснить. — Сомневаюсь, что даже смерть способна удержать его от VIP-ложи на игре «Джетс».

— Чертовски верно, — соглашается Спенсер. — И я собираюсь насладиться каждой секундой.

Он вдруг сдирает с себя футболку и, будто пьяный болельщик, начинает раскручивать ее над головой, словно лопасти вертолета:

— ЮХУ-У-У! Вперед «Джетс»! НЬЮ-ЙОРК НАВСЕГДА, ДЕТКА! ДА!

Поскольку я делаю все, что в моих силах, чтобы не хлопнуть себя по лицу и не назвать своего мертвого парня придурком, Уэс решает опустить тему с моим внезапным всплеском эмоций, и усмехается.

— Будь он здесь, то, наверное, уже размахивал бы футболкой над головой.

Не в силах сдержаться, я хохочу, да так громко, что на глазах появляются слезы.

— О да, непременно! — Я, задыхаясь, хватаюсь за бок, где начинает щемить. — Только, наверное, хорошо, что мы не видим его, потому что бьюсь об заклад: в виде призрака он был бы еще белее, чем когда-либо при жизни.

Спенсер перестает крутить футболкой и хмурится.

— Что? Бэй, ты серьезно смеешься над своим умершим парнем? Детка, это жестоко. Очень жестоко. Но ведь тебе это нравится. Вот, посмотри. — Он начинает принимать позы культуристов — с его-то бледным и усыпанным веснушками телом. Бедолага мог бы потеть миллион часов в день и все равно остался бы худой каланчой.

Я снова смеюсь над его нелепыми выходками, и хихиканье Уэса становится настоящим смехом.

— Не думаю, что эта тощая креветка смогла бы стать еще более бледной. Даже в качестве призрака, — подхватывает он.

— Эй! — дуется Спенсер. — Чувак, я же здесь и все слышу. Это не круто. — Он хмуро опускает глаза на свою голую грудь. — Это правда, но все равно не круто.

Я снова смеюсь — на сей раз над ними обоими.

— Похоже, вечеринка уже началась.

Мы с Уэсом оборачиваемся на незнакомый голос и видим Шарлотту и Джулию — они выходят наружу, ведя за собой девушку, которая, может, на год или два старше нас. Она высокая и стройная, с глубоким эбеновым цветом кожи и гладкими волосами, подстриженными под стильный боб.

— Бэйли, Уэс, — говорит Шарлотта, подталкивая девушку к нам. — Это Ракель Джексон.

— Как Тайрон Джексон? — спрашивает Уэс. В его голосе снова слышен благоговейный трепет. — Ресивер из Зала славы?

— Виновна, — признается Ракель. — Он мой дедушка.

Онемевший Уэс пожимает ей руку, и я ощущаю необходимость прикрыть его:

— Извини. Обычно он не ведет себя, как болван. Просто он огромный поклонник футбола.

Шутка сбивает с Уэса оцепенение, и он, отпустив руку Ракель, незамедлительно начинает тереть свою пылающую смущением шею.

— Извини.

Ракель, кажется, забавляет неспособность Уэса держать себя в руках.

— Все хорошо. Я бы вела себя точно так же, если бы сюда внезапно зашел Бруно Марс.

Это отличное начало разговора, и Уэсу удается расслабиться. Как только он это делает, я замечаю, что Шарлотта нервничает.

— В общем… — начинает она, покусывая губу. — Ракель… она… — Шарлотта делает вдох и берет Ракель за руку. — Она моя девушка.

Шарлотта задерживает дыхание, ожидая нашей реакции. Мы все — Уэс, Джулия, я — не можем скрыть удивления. И поскольку Шарлотта в основном дружит со мной, я чувствую, что это мой долг —  нарушить удушающую тишину и быть первой, кто что-либо скажет.

— О, ну тогда особенно приятно познакомиться с тобой, Ракель. Удивительно, но Шарлотта никогда не упоминала о своей второй половинке, — добавляю я, глядя на Шарлотту с наигранным гневом. — Я думала мы в одной лодке, но, похоже, я возвращаюсь в город одиночек одна.

Когда я улыбаюсь и пожимаю ей руку, Шарлотта шумно выпускает воздух из легких.

— Прости. — Все еще нервничая, она снова покусывает губу. — Я умирала от желания рассказать тебе, но просто… не скрываться для меня еще непривычно. На самом деле, я открылась лишь вам. Сказать остальным немного…

— Пугающе? — поддразниваю ее я, и она опять выдыхает.

— Да. Именно так.

Я дарю ей одну из своих самых лучших улыбок и теплые объятия.

— Что ж, ты не услышишь от меня ни слова упрека.

— Правда?  — Ее глаза блестят. — Ты правда не против? Просто ты действительно одна из моих лучших подруг, и мне кажется, что я умру, если из-за этого ты отдалишься.

Я понимаю, что ничего смешного тут нет, но хихикаю и качаю головой.

— Ты тоже одна из моих лучших подруг. Я просто рада, что ты счастлива и доверилась мне. — Я смотрю на Уэса и Джулию и поправляюсь: — То есть нам.

И тот, и другая согласно кивают.

— Все нормально, — говорит Уэс.

— Да, абсолютно, — соглашается Джулия. — У меня еще никогда не было друзей с нетрадиционной ориентацией. По-моему, это здорово.

— Я бы даже сказал, горячо, — добавляет Спенсер.

По правде говоря, я не знаю, кто ведет себя наиболее некорректно — моя сестра или мой парень. Но Спенсера хотя бы слышу лишь я. А вот от энтузиазма Джулии хочется провалиться сквозь землю.

Ракель смеется так, словно Джулия кажется ей очаровательной — хвала небесам, — и Шарлотта с облегчением сжимает меня в объятиях.

— Спасибо, — шепчет она.

— Не за что меня благодарить, — настаиваю я, когда мы садимся. — Это многое объясняет.

— Правда? — Бедная Шарлотта бледнеет. — По мне так заметно?

— Нет, — заверяю ее я. — Не особенно. Я просто шучу, поскольку мне теперь ясно, почему ты отбиваешься от парней в школе, а не падаешь к их ногам, как все остальные девчонки.

Шарлотта с облегчением вздыхает, но затем криво усмехается мне.

— Скорее всего, я бы не делала так даже в том случае, если бы моя ориентация была традиционной.

С этим трудно поспорить, но я не могу не подколоть ее еще кое-чем:

— И это твое качество мне очень нравится. Но ты говорила, что тебя не привлекает даже Уэс… Серьезно, если ты не собираешься пока раскрываться, то не говори подобные вещи другим. Помни, ты как-то сказала сама: он нравится всем.

— Пожалуй, ты права.

Когда она весело вздыхает, низкий голос по другую сторону от меня шепчет:

— Всем-всем?

У меня обрывается сердце. В своем стремлении подзадорить Шарлотту, чтобы она не испытывала дискомфорта из-за тайны, которой только что поделилась, я совершенно забыла о том, что рядом со мной сидит Уэс.

— Я… э-э…

Я уверена, что стала такой же бледной, как Спенсер, а мои щеки пылают ярче его волос, но тем не менее не могу выдавить из себя ни единого слова или хотя бы оторвать от Уэса взгляд. Так же как не могу расшифровать выражение у него на лице. Оно напряжено, но я не знаю хорошо это или плохо. Он шокирован, зол, испуган, смущен? Что он хочет от меня услышать? Хочет, чтобы я призналась, что считаю его сексуальным? Вряд ли, но тогда зачем он об этом заговорил? Он меня осуждает или флиртует? Сложно сказать. Он совершенно непроницаем.

Ну же, Спенсер, приди мне на помощь. Как насчет того, чтобы побыть в этот раз моим ангелом-хранителем и вытащить из этой ситуации?

Я вздрагиваю, когда у Уэса звонит телефон. Но он не достает его, и мое сердце почти останавливается от страха, что он позволит звонку перейти на автоответчик и потребует от меня ответа на вопрос, который формально не задавал.

Но поскольку бог существует, и он не жесток, Уэс все-таки успевает взять трубку. Я выдыхаю и поворачиваюсь к девчонкам — в поисках моральной поддержки, которой, к сожалению, не нахожу. Их улыбки только сильнее вгоняют в меня краску.

— Кто-то спалился, — дразнится Джулия.

Я сверлю ее взглядом, и Шарлотта наклоняется ближе.

— Дорогая, сейчас было действительно жарко, — вполголоса сообщает она. — Ты точно не хочешь пригласить этого парня на бал?

— Я…

— Нет! — выдыхает Уэс, чем пугает нас всех. — Как давно? — Чертыхнувшись, он вскакивает на ноги. — Да. — Еще одно проклятие. Расхаживая по балкону, он водит рукой по голове, словно желая схватиться за волосы, но они чересчур коротки. — Нет, я приеду прямо сейчас. Если она проснется, а меня не будет, скажи, что я уже еду.

Мое сердце пропускает удар. Что-то с его мамой?

Он с побледневшим лицом отключается, и безысходность в его глазах вышибает из моих легких весь воздух.

— Это Рози, — шепчет он.

Я рада, что это не его мама, но это не особенно утешает. Я ведь знаю, что Рози ему дорога. Встав, я беру его за руку. А он неосознанно сжимает ее.

— Она…? — Я не могу закончить вопрос.

Покачав головой, он закрывает глаза и делает вдох.

— Скоро. Вероятно, к утру.

Я хватаю сумочку и поворачиваюсь к Шарлотте:

— Мне очень жаль. Нам нужно идти.

Она не спрашивает, все ли в порядке. И без того очевидно, что нет. Вопросов о том, что конкретно случилось, она тоже, к счастью, не задает. Уэс выглядит так, словно его самоконтроль на пределе. Я не хочу, чтобы ему пришлось объяснять, что сегодня у него уйдет еще один друг.

Шарлотта грустно улыбается и протягивает мне свои ключи от машины. Я удивленно моргаю.

— Поезжайте, — говорит она. —  Ракель доставит нас с Джулией домой в целости и сохранности. Просто отвези его туда, куда ему нужно.

Глаза щиплет от слез, и я крепко, от всей души обнимаю ее. Не знаю, почему я так тронута. Сейчас она заботится не обо мне, а об Уэсе. Но я так благодарна ей за доброту, что едва могу говорить.

— Спасибо тебе, Шарлотта.

Она качает головой и повторяет мои недавние слова:

— Не за что меня благодарить. Просто позвони, когда сможешь.

— Хорошо.

Глава 19

Дорога в больницу кажется вечностью. Я все время превышаю скорость, а Уэс безостановочно дергает ногой. Никто из нас не произносит ни слова. Когда мы тормозим на стоянке, я выхожу из машины и оказываюсь рядом с Уэсом прежде, чем кто-либо из нас понимает, что я собралась пойти с ним. Эта мысль настигает сначала его, пока мы ждем лифт.

— Бэйли… — Он хмурится, но вроде не сердится на меня. Скорее, не знает, как сказать то, о чем думает. — Тебе не обязательно тоже идти.

Я прихожу в ужас: до меня впервые доходит, что он, вероятно, не хочет, чтобы я была там. Это не мое дело. На самом деле мы не друзья, и я даже не знаю Рози.  Я резко отпускаю его руку, словно она сделана из расплавленной лавы.

— Прости. Ты прав. Я не хотела мешать. Я позволю тебе… ну, знаешь…

Я разворачиваюсь, чтобы совершить поспешный и унизительный побег, но не успеваю сделать и шага, как Уэс ловит меня за запястье.

— Я не это имел в виду.

Двери лифта открываются и закрываются, но Уэс вместо того, чтобы зайти внутрь, глядит на меня. На его лице столько эмоций, что невозможно понять, о чем он думает.

— Ты хочешь, чтобы я ушла? — Мой голос так тих. Удивительно, что он вообще расслышал вопрос.

Его тихий вздох еще мягче. Я не столько слышу, сколько вижу, как он втягивает в легкие воздух. Проходит целая вечность, пока мы стоим, глядя друг другу в глаза, и его рука все еще сжимает мою, когда он, наконец, закрывает глаза и шепчет:

— Нет, не хочу.

Не произнося ни слова, я вновь нажимаю на кнопку лифта, и мы, держась за руки, поднимаемся к Рози. Перед входом в палату я отпускаю его — я ведь знаю, как сильно он нравится девушке, и не хочу ранить ее чувства. Не то чтобы между нами с Уэсом что-то там есть, кроме моральной поддержки давних друзей.

Палата полна незнакомых людей — видимо, это ее семья, — поэтому я встаю в стороне, возле двери. А вот Уэс бросается к кровати, где лежит Рози, и люди расступаются, пропуская его. Он становится на колени, чтобы его глаза оказались на одном уровне с Рози, и берет ее за руку. Она шевелится, словно спала, но при виде Уэса вымучивает улыбку.

Я видела ее всего два дня назад, но сегодня Рози выглядит намного хуже. Увидев ее, любой бы осознал, что ее время подходит к концу. Она такая бледная, почти прозрачная, глаза и щеки запали. Ее дыхание затруднено, и каждое движение, кажется, причиняет сильную боль.

— Привет, красавчик, — хрипит она.

Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю. Ей даже говорить больно. Но ее лицо сияет так же, как в нашу первую встречу. Когда она смотрит на Уэса, в ее тусклых глазах светятся звезды.

Мне очень жалко ее. Я не хочу испытывать жалость, поскольку ей вряд ли это понравилось бы, но не могу с собой совладать. В ее чувствах есть нечто прекрасное и в то же время трагическое. Она так юна, и Уэс, судя по всему, ее первая настоящая любовь. Она влюбилась в него лишь затем, чтобы все потерять, прежде чем у нее хотя бы появится шанс узнать, что это за чувство.

Уэс бесконечно бережно проводит пальцами по ее лбу и за ухом, словно убирая назад ее волосы.

— Ты еще здесь, — говорит он. Его голос так нежен, полон такого сострадания, что в него влюбилась бы даже злая ведьма Бастинда. — Когда твои родители сказали, что ты без сознания… я так боялся, что не успею приехать.

Она берет его за руку.

— Конечно, я еще здесь. Думаешь, я уйду, не попрощавшись с тобой? — На ее лице появляется кривая усмешка, но глаза блестят от непролитых слез.

Уэс с усилием делает вдох и легонько целует ее в лоб. Меня удивляет, что он не оспаривает ее слова, не обещает, что ей станет лучше. Наверное, они уже смирилась с тем, что происходит и решили не говорить сладкую ложь.

— Уэс?

Когда он поднимает лицо, она не решается высказать, что у нее на уме. Несмотря на бледность, ей удается слегка покраснеть.

— Что такое, Рози?

— Просто… — Она закрывает глаза и отворачивается. — Прости. Это глупо.

— Не глупо, Рози. Пожалуйста, поговори со мной.

Она поворачивается к нему, но не может поднять глаза. По ее щекам катятся слезы.

— Я умру, а меня никто так и не поцеловал.

Уэс не колеблется. Одним пальцем он мягко приподнимает ее подбородок и склоняется к ее рту. Ему все равно, что вокруг стоят ее родственники. Но опять же, взглянув на мужчину и женщину, обнимающих друг друга с другой стороны кровати и тихо всхлипывающих, он, наверное, понял, что они не возражают. Напротив, они даже выглядят благодарными.

Когда Уэс дарит Рози нежный, невинный поцелуй, который ей так отчаянно нужен, у ее матери больше не получается сдерживать слезы. Она всхлипывает и утыкается лицом в грудь мужа. Все ее тело сотрясается от ужасных рыданий. Отец Рози просто глядит на нее, измученно улыбаясь, а по его лицу текут слезы.

Я чувствую, что не должна здесь находиться. Я как будто вторгаюсь во что-то слишком интимное, личное. Мне хочется выскользнуть из палаты, подождать в коридоре или еще где-нибудь, но ноги не слушаются меня. Я не могу отвести от них взгляд. Поцелуй прост и нежен, но достаточно долог, чтобы Рози почувствовала, что ее поцеловали по-настоящему.

Когда Уэс, прервав поцелуй, отстраняется, Рози плачет. Он вытирает ее мокрые щеки и мягко улыбается ей.

— У тебя талант. Ты сразишь наповал всех симпатичных ангелов на небесах, и разобьешь мне сердце, когда уйдешь.

Господи, он идеален. Так идеален. Эта сцена слишком душераздирающая. Я больше не могу сдерживать слез. Они наворачиваются на глаза и, когда я моргаю, скатываются по щекам. Мне не стыдно. Сейчас здесь плачут все.

С трудом улыбнувшись, Рози поднимает руку к его щеке.

— Не грусти, Уэс, — шепчет она. — Сейчас нам нужно быть храбрыми. Если ты будешь храбрым, то я тоже смогу.

Уэс сглатывает. Ему требуется секунда, чтобы ответить.

— Позаботишься о моей маме, когда она окажется там? Ну, до тех пор, пока не приду я. И передавай привет Спенсеру. Он будет там самым крутым рыжим гиком.

При упоминании Спенсера я невольно вскрикиваю, и взгляды посетителей Рози устремляются на меня. Игнорируя их замешательство, я улыбаюсь ей — виновато и через силу.

— Извини. — Я шмыгаю носом. — Уэс прав. Спенсер тебе понравится. Уверена, он будет ждать тебя, чтобы показать, что к чему. — Я втягиваю в себя воздух, но сдержать дрожь в голосе не могу. — Позаботься о нем ради нас.

Рози встречает мой взгляд серьезным кивком.

— Обязательно. — Это искреннее обещание. — Если ты позаботишься об Уэсе. Прости за тот день, Бэйли. Я просто завидую. Ведь ты будешь жить. — Она бросает взгляд на Уэса и добавляет: — Ты останешься с Уэсом, и судя по тому, как он рассказывает о тебе… я знаю, с тобой он будет счастлив.

Я хочу возразить — я последний человек на земле, с которым он может стать счастлив, — но она продолжает до того, как я успеваю заспорить.

— Я люблю его, — просто произносит она.

Уэс издает сдавленный звук, и у него едва получается произнести ее имя.

— Рози…

Она улыбается.

— Нет, правда. Я люблю тебя, Уэс. Но все нормально. Я знаю, что ты не чувствуешь того же ко мне, и это не страшно. Я все равно рада, что встретила тебя. Рада, что испытала любовь.

Уэс решительно мотает головой.

— Я тоже люблю тебя, Рози.

Мое сердце замирает и снова начинает биться лишь после того, как Рози закатывает глаза.

— Как сестру — может быть.

Несмотря на ужасную обстановку, Уэсу удается рассмеяться.

— Сводную сестру, — пытается он предложить компромисс. — Очень симпатичную.

Лицо Рози вновь вспыхивает, и она хихикает. Ненадолго разрядившаяся атмосфера позволяет мне сделать то, что я должна была сделать давно. Я выскальзываю из палаты, чтобы дать им побыть наедине, уверенная, что мое исчезновение останется незамеченным.

В коридоре я наконец-то могу отдышаться. Став свидетелем этого ласкового прощания, я ощущаю, что совершенно опустошена. Уэс держит все чувства в себе, но очевидно же, что у него чуткое сердце. Как он переживет смерть Рози, а сразу после и матери — выше моего понимания. Из-за него я убита горем, хотя даже не знаю Рози.

Весь этот год я барахталась в собственных страданиях и в собственном чувстве вины.

Мне было больно. Я скучала по Спенсеру. Мне было одиноко. Мне. Я. Мне. Я не задумывалась, как с этим справляется Уэс. Да, после гибели Спенсера мы перестали общаться, но я же знала, как сильно Уэс любил его. И знала, какой он человек. Точнее, каким он был со всеми, кроме меня. Почему я полностью от него отказалась? Как я могла так забыть о нем и даже ни разу не поинтересоваться, как у него дела? Я была такой эгоисткой.

Решив, что пора для разнообразия побеспокоиться о других, я направляюсь к сестринскому посту, где стоит женщина, с которой я встречалась пару раз за время стажировки в больнице. Ее зовут Бритта, она крупная женщина, которая могла бы посоревноваться за звание миссис Санта-Клаус. Она всегда была очень мила со мной. Печальная улыбка на ее лице сообщает о том, что она знает, почему я и Уэс здесь.

— Добрый вечер, милая. Ты в порядке?

Я киваю. Не обо мне ей следует беспокоиться.

— Уэс еще с Рози.

Бритта еще больше грустнеет. Она кивает мне.

— Я рада, что вы оба пришли.

Я делаю вдох.

— Я тоже. Мне показалось, что им нужно побыть наедине, так что я подумала, может мне сходить поздороваться смиссис Дэлани. Можно ее навестить?

На лице Бритты снова появляется радость.

— Уверена, она будет рада.

— Не подскажете номер ее палаты?

— 337, дорогая. Это в конце коридора.

— Спасибо.

В палату матери Уэса я иду, едва волоча ноги. Не знаю, почему. Мне всегда нравилась миссис Дэлани. Наверное, я просто чувствую себя виноватой за то, что позволяла ей верить, будто мы с Уэсом ладим. Как и с моей мамой, мы никогда не показывали родителям Уэса, что между нами существует враждебность. Не знаю, почему мы это скрывали, но у нас было негласное правило: когда они появлялись рядом, мы всегда вели себя, как лучшие друзья.

В глазах миссис Дэлани это наверняка выглядело так, словно после смерти Спенсера я бросила Уэса. Наверное, теперь она меня ненавидит.

Дверь в ее палату приоткрыта и внутри горит свет, но из комнаты не доносится ни звука. Я тихо стучу, чтобы не разбудить ее, если она спит.

— Войдите, — зовет она, и пусть ее голос не так слаб, как у Рози, у меня внутри все сжимается.

Собрав нервы в кулак, я делаю вдох и захожу в палату, морально готовясь к любому приему, который меня ожидает.

Я не думала, что такое возможно, но миссис Дэлани выглядит еще хуже, чем Рози. Дело даже не только в ее внешнем облике. Она тоже бледная, облысевшая и худая как жердь, но больше всего она выглядит изнуренной. Она больше года сражается с раком, и по ней это заметно И все же, какой бы уставшей и больной она ни была, при виде меня ее лицо проясняется, и она с довольной улыбкой протягивает руку.

— Бэйли. А я все гадала, когда же ты заглянешь ко мне.

Меня накрывает чувство вины. Я пыталась заставить себя навестить ее с того дня, как узнала, что она попала в больницу. Чтобы набраться храбрости это сделать, мне потребовалось увидеть Рози в ее последние часы.

— Простите, миссис Дэлани. Я должна была прийти раньше.

На ее лице — ласковое сострадание. Она похлопывает по кровати, приглашая меня сесть рядом с собой.

— Милая, все в порядке. Я знаю, что у вас с Уэсом были напряженные отношения. И не виню за то, что после гибели Спенсера ты держалась на расстоянии.

— Вы знали?

Она печально улыбается.

— Я знаю своего сына, Бэйли. Догадаться, что между вами троими происходит на самом деле, было нетрудно. Я всегда мечтала найти такой способ, с помощью которого я могла бы вмешаться и, как хорошая мама, волшебным образом вас помирить, но иногда простого решения не существует. Иногда жизнь должна просто идти своим чередом.

Я с трудом проглатываю ком в горле и наконец сажусь к ней на кровать. Есть ощущение, что она говорит не только о моих сложных отношениях с ее сыном. Я понимаю, что она чувствует. Если бы я могла волшебным образом вмешаться и излечить ее или вернуть Спенсера, то я бы сделала это. Но я не могу. Как она и сказала, жизнь, какой бы несправедливой она ни была, должна идти своим чередом.

Миссис Дэлани снова улыбается и берет меня за руку.

— Мне жаль, если Уэс доставлял тебе неприятности. Ему пришлось нелегко. Не то чтобы это оправдывало его поведение. Но я благодарна, что ты от него не отвернулась. — Она смотрит на меня серьезным, каким-то решительным взглядом. — Ты ведь не поставила на нем крест, верно?

Я безмолвно вдыхаю, а миссис Дэлани смотрит на меня, ожидая ответа. До стажировки я бы ей возразила, но за последние несколько недель я осознала, как сильно хочу, чтобы он был в моей жизни.

— Нет, — шепчу я, покачивая головой. — Не поставила.

Она расслабляется и устало закрывает глаза.

— Хорошо. Прошу тебя, не сдавайся. Он хороший мальчик, но такой независимый. Он никогда не признается в этом даже себе, но ты нужна ему.

Спорить с умирающей я не хочу, но лгать тоже не хочется — как и поддерживать в ней ложное чувство надежды.

— Не уверена, что это правда. Уэс никогда…

— Это правда. — Она похлопывает меня по руке. — Ты нужна ему. Как никогда. — Она снова открывает глаза, и они затуманиваются слезами. Она бросает на меня умоляющий взгляд. — Пообещай мне.

Я замираю. Кажется, я догадываюсь, о чем она собирается попросить, но не уверена, что смогу выполнить обещание. Не уверена, что Уэс мне разрешит.

— Позаботься о нем, когда я уйду, — как я и думала, просит она. — Ему будет так одиноко. Его отец не силен в… он замыкается в себе. Как и Уэс. — Она вздыхает. — Это будет нелегко, но ты понадобишься ему, дорогая. Пожалуйста, пообещай, что присмотришь за ним.

— Я… — Тревога перекрывает мне горло. — Я хочу пообещать, миссис Дэлани. И пообещаю. Но Уэс мне не позволит. Он давно меня сторонится. Мне кажется… кажется, что он меня ненавидит. Думаю, он винит меня в смерти Спенсера.

— О, вовсе нет. — Миссис Дэлани вновь закрывает глаза и делает глубокий вдох. Потом с тоской произносит: — Я скучаю по этому мальчику.

От ее простого признания мне на глаза вновь наворачиваются слезы. Все любили Спенсера. Из нас троих он должен был уйти из этого мира последним. Он был лучшим из нас.

— Я тоже.

Услышав в моем голосе дрожь, миссис Дэлани открывает глаза. Она тянется за салфеткой, лежащей на тумбочке, и протягивает ее мне с такой печальной улыбкой, что у меня щемит сердце.

— Вы, дети, не должны были столь рано познать такую боль и печаль. Это просто неправильно терять такого юного человека. А Уэс… он потерял… теряет… слишком много. Больше, чем может вынести один человек. Когда меня не станет, Бэйли, у него останешься только ты. Даже если он будет бороться с тобой, пожалуйста, пообещай, что попытаешься. Будь рядом с моим сыном, Бэйли. Я так боюсь за его будущее.

Я зажмуриваюсь, сражаясь с рыданиями, которые нарастают в груди.

— Обещай мне, Бэйли.

— Обещаю. — Ответ вырывается у меня вместе со всхлипом.

Миссис Дэлани раскрывает руки, и я осторожно склоняюсь к ней. И хотя я уверена, что она сжимает меня изо всех сил, ее объятия настолько слабы, что мое сердце вздрагивает от страха. Ей действительно осталось немного.

— Ты такая хорошая девочка, — воркует миссис Дэлани. — Я знаю, что ты поступишь с моим Уэсом правильно. Ты — именно тот человек, который ему сейчас очень нужен.

— Мне так жаль, миссис Дэлани, — рыдаю я. — Жаль, что вас здесь не будет. Жаль, что вам приходится доверить эту работу мне.

— О, милая, не волнуйся. Я буду рядом и присмотрю за вами обоими, — Она усаживает меня и убирает волосы с моих глаз. — Я уже несколько месяцев молюсь о чуде, Бэйли. Молю ангела присмотреть за моим Уэсом или послать кого-то, кто войдет в его жизнь до того, как я умру. Он изменился за последнее время. Стал сильным, полным надежд. Я знаю, это благодаря тебе.

В конце концов я киваю.

— Хорошо. Я позабочусь о нем. Честное слово. — На этот раз обещание искреннее.

Впустит он меня или нет, я сделаю все, что в моих силах, чтобы стать его другом. Ради его матери. Ради себя. И ради него. Мне невыносима мысль о том, что он так одинок.

— Бэйли!

Внезапное появление Спенсера так пугает меня, что мое сердце пропускает удар.

Миссис Дэлани ахает:

— Спенсер!

— Здравствуйте, миссис Ди. — Он застенчиво улыбается ей, после чего переводит взгляд на меня. От беспокойства у него на лице мое сердце начинает биться быстрее. — Бэйли, ты нужна Уэсу.

Я вскакиваю на ноги.

— Что случилось? Где он?

— Спенсер? — повторяет миссис Дэлани. Ее голос подрагивает от эмоций. — Это и правда ты?

— Да, это я. Простите, что забираю Бэйли, но она очень нужна Уэсу прямо сейчас.

Ей становится тяжело говорить, и она приподнимает голову со спинки кровати.

— Что с моим сыном?

— Рози больше нет? — спрашиваю я, сложив два и два.

Спенсер печально кивает.

— Он не слишком хорошо справляется.

— Где он?

— На улице, на скамейке у главного входа.

Я точно знаю, о какой скамейке он говорит. Именно на нее я, перегруженная эмоциями, несколько раз падала в конце смены.

Спенсер отрывает меня от мыслей.

— Бэйли, давай. Ему совсем плохо. Я никогда не видел его таким.

— Но… — Мой желудок скручивается от паники. — Я не знаю, что делать. Не знаю, как помочь ему.

— Просто иди к нему, — настаивает миссис Дэлани.

— Уведи его отсюда, — добавляет Спенсер. Его глаза загораются, как будто он придумал гениальный план. — Отвези его в зоопарк.

Эта странная просьба приостанавливает мою панику.

— В зоопарк?

— Да, знаешь, в тот, что на Нортфилд-авеню, около озера.

— Я знаю, где это… но… зачем?

— Доверься мне. Отвези его в зоопарк.

Я по-прежнему не понимаю.

— Но сейчас понедельник, начало десятого вечера. Там закрыто.

Спенсер трясет головой.

— Неважно. Скажи, что подвезешь его, и остановись у зоопарка. Посидите и поговорите там на парковке. Просто доверься мне.

Как и с капсулой времени, Спенсер не вдается в детали. И все же я со вздохом сдаюсь.

— Хорошо. Я отвезу его в зоопарк. Ты сумасшедший, Спенсер, ты это знаешь?

Он широко улыбается:

— Я люблю тебя, детка. А теперь иди.

— Пожалуйста, — настаивает миссис Дэлани. — Помоги моему сыну.

Когда я киваю и начинаю выходить, миссис Дэлани улыбается Спенсеру.

— А вы, юноша, подойдите сюда и поцелуйте умирающую женщину.

Спенсер вздыхает.

— Я бы с удовольствием, миссис Ди, но сейчас я не совсем материален.

— Ну и пусть. Иди сюда и сделай все, что в твоих силах.

Мне нужно к Уэсу, но я не могу отойти от палаты, глядя, как Спенсер наклоняется и касается губами щеки миссис Дэлани.

— Максимум, что я могу сделать, — шутит он.

Присев на кровать на то же место, откуда поднялась я, он грустно улыбается.

— Как вы, миссис Ди?

— Сейчас лучше, — отвечает она. Ее улыбка быстро гаснет. — Полагаю, раз уж ты здесь, то мне осталось недолго, да?

Спенсер качает головой.

— Простите, миссис Ди. Будет очень ужасно, если я признаюсь, что готов вас встречать?

Мое сердце сжимается. Мне больно за Спенсера. Больно за миссис Дэлани. И особенно больно за Уэса. Миссис Дэлани действительно скоро умрет. Сразу после Рози Уэс потеряет мать — и это после того, как он год справлялся со смертью лучшего друга. Я этого не вынесу. Это уже слишком.

Мысль о том, что он совсем один, укрепляет мою решимость, и я отправляюсь на его поиски.

Глава 20

Уэс, как и сказал Спенсер, сидит на скамейке снаружи. Больница достаточно велика, чтобы в это время суток приходило и уходило много людей, но Уэс, сидя за пределами досягаемости огней главного входа, выглядит полностью отрезанным от мира.

Он сидит, сгорбившись и обхватив голову руками. Свернув с главной аллеи, я направляюсь к нему и тоже сажусь. Уже вечер, темно, но я уверена, что его глаза покраснели от слез. Он не произносит ни слова. Ничем не показывает, что знает, что я подошла.

— Уэс…

Когда я осторожно притрагиваюсь к нему, он выпрямляется и, яростно вытерев мокрые щеки, крепко скрещивает руки на груди.

— Я в порядке, — говорит он угрюмо, сверля взглядом землю.

Инстинкт подсказывает оставить Уэса в покое и дать ему справиться с горем по-своему, ведь когда я потеряла Спенсера, то хотела лишь одного: чтобы от меня все отстали. Но миссис Дэлани умоляла несмотря ни на что быть рядом с Уэсом, и я не в силах молчать.

— Ты не в порядке.

Уэс, удивленный отпором, поднимает сердитый взгляд на меня, и я, игнорируя его гнев, мягко, но решительно продолжаю:

— Быть сейчас не в порядке — это нормально. Мне тоже сейчас тяжело, а ведь я ее даже не знала.

Спустя секунду в его защитной броне появляется трещина. Он наклоняется, кладет голову мне на плечо и, как только я обнимаю его, рассыпается физически и морально. Его тело сотрясается от громких рыданий, рвущихся из груди. Он утыкается лбом в изгиб моей шеи и прижимается к моему боку, точно малыш, так сильно дрожа, что от вибрации мое зрение затуманивается.

Я крепко обнимаю его, позволяя намочить мою футболку слезами. Я никогда раньше не видела, чтобы парень плакал, но понимаю, что это не типичный срыв. Уэс не просто переживает горе от потери подруги. Он выплескивает наружу год подавленной боли, свою усталость и гнев, которые наконец достигли своего апогея. Он оплакивает Спенсера — возможно, впервые, — оплакивает Рози и свою мать. Он оплакивает себя. Свое одиночество, пережитое в этом году, и мрачное будущее, которое его ожидает.

Я не могу не думать о том, как мы поменялись ролями. Год назад все было наоборот. После аварии Спенсера это Уэс обнимал меня, пока я разбивалась на миллионы осколков.

Спенсер оставил нас перед домом Джейка и, охваченный пьяным гневом, умчался. Он успел доехать лишь до конца улицы, но машина достаточно разогналась, чтобы его, непристегнутого, выбросило от столкновения с дубом.

Это произошло прямо у нас на глазах. Пока мы бежали по улице, Уэс позвонил в службу спасения, и мы оказались у окровавленного тела Спенсера за пару минут до приезда скорой помощи. Парамедикам пришлось оттаскивать меня от него, чтобы начать работу. А Уэсу пришлось держать меня. Они работали целую вечность, пока наконец не объявили о его смерти у меня на глазах. И тогда я окончательно спятила.

В тот день сильным был Уэс. Ради меня. Он держал меня в своих крепких объятиях, и пока смотрел на безжизненное тело лучшего друга, по его щекам скатилось лишь несколько безмолвных слезинок.

Я не знаю, сколько мы так просидели, но к тому времени, как Уэс берет себя в руки, мое тело затекло и нуждается в хорошей растяжке.

— Извини, — бормочет он.

Высвободившись из моих объятий, он отворачивается и рукавом толстовки вытирает лицо. Дыхание у него все еще неровное, и ему приходится несколько раз шмыгнуть носом. Продолжая себя успокаивать, Уэс молчит. Он так унижен, что не может даже повернуться ко мне, не говоря уже о том, чтобы взглянуть.

Чувствовать стыд причин нет, но я знаю, что никакие мои действия или слова его в этом не убедят. Уэс не из тех парней, кто проливает слезы или проявляет слабость. Он не просит у людей помощь и не принимает сочувствия. И его срыв говорит о том, насколько ему сейчас тяжело.

Пока мы сидим в тишине, которая, безусловно, более неловкая для него, чем для меня, я наконец вспоминаю о странной, настойчивой просьбе Спенсера. К счастью, когда я понимаю, что сейчас позову Уэса на экскурсию в зоопарк, он не видит, что я улыбаюсь. Иначе я бы не смогла этого объяснить. Но я уверена, что выполню просьбу. Не знаю почему, но для Спенсера и Уэса важно, чтобы мы проехали через весь город.

— Ладно, — говорю я, поднявшись. — Давай уедем отсюда.

Уэс смотрит на мою протянутую ладонь, затем поднимает лицо и глядит на меня с вопросом в глазах, на который я не утруждаюсь ответить. Я поднимаю его на ноги и, не давая шанса поспорить, тащу к машине Шарлотты. Да он и не пытается возразить.

Пока мы садимся в машину, он молчит. Не задает вопросов и после того, как я проезжаю мимо его квартала. Он просто сидит, откинув голову на подголовник, и смотрит вперед.

Меня устраивает молчание, но я все же протягиваю Уэсу ладонь. На его лице расстилается боль. Он колеблется, борясь с каким-то внутренним протестом, а затем, будто не в силах сопротивляться, сплетает наши пальцы вместе. Он делает глубокий вдох и с дрожью выдыхает, словно мое прикосновение успокаивает его, но сразу после его челюсть сжимается, и он отворачивается к окну.

Его действия причиняют боль. Он ненавидит меня, но все-таки принимает мое утешение, потому что ему необходима поддержка, а других вариантов нет. Я должна забрать у него свою руку, но у меня не хватает духа. И, увы, желания тоже, потому что мне нравится чувствовать его пальцы, сжимающие мои.

Знаю, Уэс всегда ненавидел меня за то, что я украла Спенсера, и особенно за то, что в тот вечер я отпустила его, из-за чего он погиб, но я думала, что мы достигли кое-какого прогресса. На сегодняшней игре мы вместе смеялись и предавались воспоминаниям. Мне показалось, что некоторые барьеры, давно стоявшие между нами, разрушились, но выражение гнева и ненависти у него на лице, пока он смотрит в окно, лишают меня последней надежды.

Поездка становится напряженной, хотя Уэс не выпускает моей руки. Я понимаю, он только что потерял важного для него человека, и знаю, что его мучает то, что скоро ему придется пережить похожую ужасную ночь с его мамой, но не злиться я не могу. Его гнев и горечь по отношению ко мне всегда были иррациональными. Я их не заслуживала. И пусть, может, теперь я их и заслуживаю, пусть за смерть Спенсера ответственна я, но в тот вечер Уэс тоже сделал ошибку.

К тому времени, как мы добираемся до зоопарка, я довожу себя до точки кипения. Припарковавшись у главного входа, я забираю свою руку у Уэса и пробую успокоиться. Сейчас ему не до того, чтобы я срывалась на нем и заставляла встречаться лицом к лицу со своим прошлым.

Мои благие намерения оказываются потрачены зря, потому что Уэс срывается первым. Едва осознав, где мы находимся, он резко разворачивается на сиденье и свирепо глядит на меня.

— Зачем мы сюда приехали?

Сила его ярости поражает меня. Почему он так зол? Почему Спенсер отправил меня в то место, которое вывело его из себя?

— Что? Не знаю. Я просто вела машину и решила на минуту остановиться, —выкладываю я заранее сочиненное оправдание.

Он моментально ловит меня на лжи.

— Чушь! Ты приехала сюда специально.

— Нет. Я…

— Бэйли, ты поехала прямо сюда. — Его глаза почти пугающе вспыхивают. — Почему?

Что я могу ответить ему?

— Он вел дневник?

Удивленная вопросом, я хмурю брови.

— Спенсер! — срывается он. — У него был дневник или ты нашла что-то еще? Сначала капсула времени, теперь это? — Он кивает в сторону зоопарка. — Зачем ты это сделала? Зачем привезла меня сюда? Знаешь, устраивать идиотские розыгрыши — это не круто.

Бурля негодованием, он выбирается из машины и мчится через пустую парковку к автобусной остановке.

Его всепоглощающий гнев становится последней каплей, переполняющей чашу. Я тоже зла и устала терпеть его обращение. Выскочив из машины, я захлопываю дверцу и топаю вслед за ним.

— Я тебя не разыгрываю! — кричу я, и мои глаза наполняются гневными, разочарованными слезами. — Прекрати вымещать на мне свою злость! Я даже не понимаю, о чем ты. Я понятия не имею, что было в той дурацкой капсуле времени, и не знаю, как вы связаны с зоопарком.

Уэс резко оборачивается и орет:

— Врунья!

— Но я не вру!

Он подходит вплотную ко мне.

— Тогда как ты узнала?

Я срываюсь. Гордость и злость берут верх над здравым смыслом, и я выпаливаю правду в одном гневном, осуждающем крике:

— Мне сказал Спенсер!

Уэс вздрагивает.

Не дождавшись ответа, я продолжаю:

— Уэс, я его вижу. Он является ко мне. Это он показал, где зарыта шкатулка, и сказал передать тебе. А сегодня в больнице пришел и попросил привезти тебя в зоопарк. — Я машу рукой в сторону темного входа. — Понятия не имею, зачем.

Гнев Уэса угасает, однако на смену ему приходит шок. Он смотрит на зоопарк, затем на меня и начинает качать головой. Стопроцентный отказ мне поверить.

— Ты спятила, — бормочет он. —  У тебя бред. Ты совершенно свихнулась.

Ответ не удивляет меня, но все-таки ранит.

— Думаешь, я не знаю это сама? Думаешь, я не чувствую себя конченной психопаткой, видя своего мертвого парня? — Чтобы не разрыдаться, я закрываю глаза и делаю вдох. Мои руки сжимаются в кулаки. — Мне страшно, и я не могу рассказать об этом ни единой живой душе на земле.

Я снова открываю глаза и молча прошу Уэса понять меня или хотя бы чуть-чуть посочувствовать.

— Думаешь, мне нравится выглядеть сумасшедшей? Нет. Но я не знаю, что еще делать, потому что Спенсер был прав во всем. Я не могла просто пойти на задний двор и выкопать шкатулку, о существовании которой не знала.

Уэс скрещивает руки на груди и продолжает сверлить меня взглядом. На этот раз его гнев не цепляет меня — есть проблемы и посерьезнее, чем то, что он злится и считает меня сумасшедшей. Например то, что я действительно могу быть не в себе.

Мой гнев полностью растворился. Я просто смирилась. Покачав головой, я вздыхаю и беспомощно признаюсь:

— Я чувствую себя сумасшедшей. Я не могу этого объяснить, но я должна выполнять его просьбы, потому что вдруг его призрак реален? Он сказал, что вернулся, потому что не может обрести покой. Что он обретет его только в том случае, если закончит какое-то незавершенное дело, и для этого ему нужна моя помощь. Он сказал, что это его единственный шанс. Звучит, конечно, безумно, но что, если это правда? Что, если ему действительно нужна моя помощь, чтобы обрести в загробном мире покой? Это же Спенсер. Я сделаю все, о чем он попросит, даже если это приведет меня в психушку.

Проведя рукой по короткому ежику, который он называет прической, Уэс отрывисто смеется и качает головой.

 — Что ж, ты определенно на верном пути туда.

Сколько сострадания.

— Большое спасибо, осел.

Проглотив комок в горле, я закрываю глаза.

— С меня достаточно, Спенсер.

Мне плевать, что Уэс рядом и смотрит, как я разговариваю с пустотой. Плевать, что я выгляжу сумасшедшей. Меня уже тошнит от него, и если он продолжит быть таким же придурком, каким был последние несколько лет, то я не хочу возвращать его в свою жизнь. Я надеялась, что мы сможем оставить прошлое позади и вновь подружиться, но ему, очевидно, это не нужно.

Печальный голос Спенсера выводит меня из задумчивости:

— Бэй, мне так жаль. Ты расстроена, знаю, но пожалуйста не отказывайся от него. Просто он в шоке. Но он придет в себя. И поверит тебе, как только успокоится и обдумает это.

Я поворачиваюсь лицом к Спенсеру, больше всего на свете желая утонуть в его руках и снова почувствовать его объятия.

— Он не придет в себя, — говорю я обреченно. — Он ненавидит меня. Ненавидел всегда, и я больше не могу этого выносить. Тебе придется найти кого-то другого. Или просто поговори с ним сам.

Спенсер мрачнеет.

— Я не могу. Помнишь, я говорил, что мне дали выбрать всего одного человека?

— Тогда почему ты выбрал меня? Почему не его?

Спенсер подходит ближе. На его лице — тоскливая, мучительная улыбка. Такая же, как у меня. Он поднимает руку, и я изо всех сил стараюсь соприкоснуться ладонью с его. Но ничего не чувствую, и у меня щемит сердце.

— Бэйли, — шепчет он. — Как будто я мог вернуться и навестить кого-то, кроме тебя.

Я знаю, что он имеет в виду. На его месте я сделала бы тот же выбор.

— Я рада, что ты это сделал. Но сейчас ты не решаешь свои незавершенные дела. Ты сказал, что скоро тебе придется уйти. Я подвела тебя.

— Бэй…

Мои глаза наполняются новой волной слез.

— Мне очень жаль.

Я возвращаюсь к машине, не в силах даже взглянуть в сторону Уэса. Мне не вынести осуждения у него на лице.

— Сможешь хотя бы передать ему последнее сообщение от меня?

Я останавливаюсь. Взгляд Спенсера полон отчаяния. И я понимаю, что не смогу ему отказать. Никогда не могла, а сейчас, в последней просьбе — тем более.

Когда я киваю, он с облегчением выдыхает.

— Скажи ему, что у него зеленый свет.

— Что?

Как и в случае прочих его загадочных просьб, я не получаю никаких объяснений. Он качает головой и говорит:

— Просто скажи: «Спенсер говорит, что у тебя зеленый свет».

Я заставляю себя обернуться. Уэс по-прежнему стоит там, где я его оставила, и смотрит на меня так, словно я спятила, и он меня больше не узнает.

— Спенсер говорит, что у тебя зеленый свет, — тупо повторяю я.

Глаза Уэса вылезают из орбит, и даже в темноте становится видно, что от его лица отхлынула кровь. Я слышу его изумленный вдох. Но мне все равно. Я достигла предела.

Я пожимаю плечами.

— Что бы это ни значило. — Я открываю дверцу машины и в последний раз встречаю его потрясенный взгляд. — Прощай, Уэс.

Мой голос решителен как никогда.

Уэс не реагирует. Никак. Пока я сажусь в машину и завожу двигатель, он просто стоит и молчит.

— Ты собираешься оставить его здесь? — спрашивает Спенсер.

Я бросаю на него пустой взгляд.

— Думаешь, он хочет сесть в машину с сумасшедшей?

— Бэй, ты не можешь просто взять и…

— У него есть телефон. Есть отец. Есть проездной. Он большой мальчик. С ним все будет хорошо.

Что до меня, то я чувствую, что никогда не отправлюсь после сегодняшней ночи.

Глава 21

Я плохо сплю ночью, поэтому следующий день в школе проходит словно в тумане. После уроков я отправляюсь в больницу. Сегодня мы с Уэсом приходить не планировали, поэтому я надеюсь, что смогу прийти и уйти, не застав его.

Регина, стоящая у поста медсестер, приветствует меня теплой улыбкой.

— Привет, милая. Я слышала, что вчера вы с Уэсом приходили повидать Рози. Как ты сегодня?

Я не могу изобразить хорошее настроение, поэтому даже и не пытаюсь.

— Бывало и лучше, — бормочу я.

На ее лице вспыхивает сочувствие, и она крепко обнимает меня.

— Милая, ее уход стал тяжелой потерей для всех.

Благодарная за сочувствие, я тоже обнимаю ее, и когда отстраняюсь, вытираю слезу. Если честно, мне не хотелось застать ее, ведь я пришла сказать, что ухожу, и это разочарует ее. Но Регина учила меня, и она, безусловно, моя любимая медсестра. Она заслуживает того, чтобы с ней попрощались, как надо.

Собравшись с духом, я откашливаюсь и протягиваю ей бланки из школы, которые привезла с собой.

— Что это? — спрашивает она.

— Ну… мои сорок часов истекли, и мне нужна твоя подпись, чтобы мне зачли практику в школе.

— О, конечно! — Ее лицо озаряется яркой улыбкой, и она быстро расписывается на бумаге.

— …Регина?

— Да?

— Я... я не останусь.

Она сразу понимает, в чем дело, и поникнув, округляет глаза.

— Ты уходишь?

Я с трудом сглатываю и киваю.

— Спасибо за все, что ты сделала для меня, но…

— Это из-за Рози? — перебивает она и вновь меня обнимает. — К сожалению, смерть — это неотъемлемая часть нашей работы, но в ней есть и много всего замечательного. Не уходи.

Я качаю головой.

— Это не из-за Рози. Ну, не только из-за нее. — Оглядев шумный больничный этаж, я пожимаю плечами. — Просто больница не для меня. Это был замечательный опыт, и я рада, что получила его, но делать карьеру в области медицины я не хочу. Я только отвлекаю Уэса — который как раз-таки стать врачом хочет. Эта стажировка должна достаться тому, кому она на самом деле нужна.

Регина с минуту обдумывает услышанное, а затем понимающе улыбается.

— Уверена, что я ничего не могу сделать, чтобы заставить тебя передумать?

— Да. Уверена.

Мне достаются еще одни объятия — на этот раз более крепкие.

— Что ж, милая, мы будем скучать. Спасибо, что продержалась так долго.

— Скучать? — Это Уэс, и я съеживаюсь. Я очень надеялась, что не увижу его. Ни сегодня, ни вообще. — Ты уходишь?

Я готова испепелить его взглядом. Мне удается безразлично пожать плечами, но я не отвечаю — из страха ляпнуть что-то такое, что может начать перепалку и побудит его проболтаться о моем сомнительном психическом здоровье перед Региной и всеми остальными на этаже. В больнице слухи распространяются, как пожар, и моя способность видеть Спенсера точно отправит меня обратно к доктору Московицу. А я этого не хочу.

Когда Уэс понимает, что кроме пожатия плечами, ничего от меня не дождется, он стискивает зубы и, уставившись в пол, потирает затылок. Когда я уже собираюсь уйти, он наконец поднимает глаза, и у моему удивлению в них отсутствует гнев. Его взгляд напряжен, но не зол.

— Ты не должна уходить из-за меня.

Возможно, он больше не злится, но я все еще расстроена.

— Я ухожу не из-за тебя. — Я поднимаю подписанный бланк. — Мы отработали сорок часов.

Он прищуривается.

— И это все? Твои сорок часов истекли, значит все кончено?

— Это твой мир, — говорю я, обводя жестом больницу. — Не мой. Я согласилась на стажировку лишь потому, что мне нужна была общественная работа, а еще из-за Спенсера и потому, что считала, что мы сможем исправить то, что между нами пошло не так. Но мы, судя по всему, не смогли, поэтому у меня нет причин здесь оставаться.

На его скулах дергаются желваки — его спокойствие продлилось недолго. Я не даю ему возможности вступить со мной в спор и заставляю себя улыбнуться Регине, которая наблюдает за нами с печальным и беспомощным выражением на лице.

— Спасибо за все, Регина.

Она знает, что пытаться переубедить меня смысла нет, поэтому просто кивает.

— До свидания, Бэйли.

Я в последний раз смотрю на Уэса.

— Пока, Уэс. Попрощайся за меня со своей мамой. Удачи тебе. Надеюсь, у тебя все будет хорошо. Правда.

Его лицо смягчается, и моя решимость моментально ослабевает. Я тыкаю пальцем в кнопку вызова лифта и благодарю небеса, когда двери сразу же открываются. Заходя внутрь, я не оглядываюсь. Потому что боюсь. Я не настолько сильна, чтобы устоять перед ним, а вчера я дала себе клятву, что больше не позволю ему причинить себе боль.

***

Вторую ночь подряд я до самого утра ворочаюсь с боку на бок. Я измотана и, осознав, что сегодня после школы мне не надо ехать в больницу, чувствую себя немного опустошенной.

Работа в больнице не для меня, но она заставила осознать, что мне надо чем-нибудь заниматься. Но чем? Я все утро размышляю над этим вопросом, полная решимости найти какой-то ответ.

Вот Уэс точно знает, что хочет стать врачом. Он, хотя еще учится в школе, планирует получить степень младшего специалиста одновременно с аттестатом и надеется поступить в медицинский колледж Колумбийского университета. И даже собирается добиться стипендии, чтобы оплатить обучение, поскольку у его семьи накопилось немало больничных счетов.

— Бэйли.

У него есть план. Несмотря на пережитые потери — а он пережил их даже больше меня, — он не позволяет им одолеть себя. Он не развалился на части и не поставил на своей жизни крест.

— Бэйли.

Наблюдая за тем, как он живет и как зрело со всем справляется, я чувствую себя жалкой. Больше не хочу быть такой слабой.

— Земля вызывает Бэйли!

Я краснею и робко улыбаюсь сестре. Даже не заметила, что она присоединилась к нам с Шарлоттой в очереди за обедом.

— Ты в порядке?

Шарлотта подталкивает меня локтем.

— Она такая весь день.

Джулия обеспокоенно хмурится.

— О Бэйли, пожалуйста, только не надо опять отгораживаться.

Ее слова вызывают чувство вины.

— Не буду, — уверяю ее. — Я просто устала. Последние два дня я почти не спала.

К тревоге у нее на лице добавляется недоверие.

— Со мной все нормально, — настаиваю я. — Клянусь, я просто устала и мне о многом нужно подумать. Очнуться от ходячей комы непросто. Знаете ощущение, когда нога затекает, а когда вы снова начинаете двигаться, в нее словно впиваются сотни иголок?

Джулия с Шарлоттой поеживаются.

— Ненавижу его, — содрогнувшись, заявляет Шарлотта.

— Вот так я себя чувствую, — признаюсь я. — После гибели Спенсера я закрылась, потому что мне было слишком больно, чтобы с чем-либо разбираться. Я проспала целый год. А теперь просыпаюсь, и все это разом наваливается на меня, но я наконец-таки понимаю, что должна со всем этим справиться. Возможно я слегка не в себе, но обещаю, что в зомби больше не превращусь. — Я поднимаю руку и вытягиваю мизинец. — Клятва на мизинчиках.

Джулия щурится на меня, пока скрещивает мизинец с моим, скрепляя мое обещание навсегда. Клятва на мизинчиках по ее мнению — самая сильная. Но это нормально, потому что я не собираюсь ее нарушать.

После клятвы она расслабляется.

— Окей. Хорошо. Потому что ты мне нужна. И не только из-за своей популярности. — Она колеблется, потом продолжает: — Ладно, в данный момент ты нужна мне именно из-за этого, но еще ты нужна мне как моя старшая сестра.

Я закатываю глаза, и она с сожалением пожимает плечами.

— Объясни, — прошу я, подходя к началу очереди. Не желая рисковать со школьными спагетти с фрикадельками, я отдаю предпочтение холодному ланчу и беру сэндвич с ветчиной и пакетик картофельных чипсов.

Шарлотта тоже благоразумно отказывается от горячего и берет салат. А вот Джулия то ли слишком храбрая, то ли слишком глупая, поскольку хватает тарелку с подозрительным красным месивом.

— Сегодня мне нужно пообедать с тобой и Шарлоттой, и если ты знаешь каких-нибудь симпатичных парней, с которыми могла бы меня познакомить, я буду любить тебя вечно.

Джулия ведет себя как обычно, и я облегченно хихикаю.

— Что? — хмурится она. — Ты была права насчет брата Джейка. Он настоящий игрок. Мне казалось, я ему нравлюсь. Он даже на свидание меня звал, но когда я отказалась с ним целоваться, то вместо меня пригласил на осенний бал Шелли Дюпри.

— Вот осел, — выпаливает Шарлотта.

Я согласно киваю.

— Они оба болваны.

— Да, — соглашается Джулия. — Но видишь ли, теперь все мои друзья жалеют меня, потому что меня обвели вокруг пальца, или кинули, или типа того. Мне просто необходимо горячее свидание с парнем популярнее Колина, чтобы люди перестали шептаться.

Меня раздражает одержимость сестры популярностью и чужим мнением, но понять ее желание сохранить лицо перед сверстниками я все же могу. Я решаю оказать ей услугу. Наверное, я все еще чувствую вину за то, что весь год игнорировала ее, а может просто хочу поднять младшей сестре настроение. Или же я безнадежная сводница.

— Хорошо, я помогу найти тебе пару. Но при одном условии.

У Джулии округляются глаза.

— При каком? Я согласна на все.

— Перестань заморачиваться на популярности. Ты пойдешь на свидание, потому что парень, с которым я хочу тебя познакомить, по-настоящему милый, и я думаю, что вам будет весело и интересно.

— Кто он? — Глаза Шарлотты заинтригованно вспыхивают, а Джулия стонет.

— О, да ладно тебе. Он, наверное, ботан, да? Ну естественно ботан. Это же ты. И почему вы с мамой так любите гиков? Что с вами не так?

Я осматриваю столовую и быстро нахожу своих товарищей из оркестра. За их столиком есть несколько свободных мест, и это прекрасно.

— Да, он гик, — соглашаюсь я. Отпираться нет смысла. Джулия поймет это сама, как только я их познакомлю. — Но он симпатичный. И милый. А также умный и креативный, и он старшеклассник...

Брови Джулии взлетают на лоб.

— Старшеклассник? Ты предлагаешь мне встречаться со старшеклассником?

Я пожимаю плечами и веду Джулию и Шарлотту к ребятам.

— Ну, он не совсем взрослый, потому что перескочил через один класс. И он довольно застенчивый и правда милый, так что я не волнуюсь, что он будет плохо с тобой обращаться. Но да, он старшеклассник. Как мне кажется, это будет достойным компромиссом и поможет решить твою проблему.

Джулия в течение минуты рассматривает меня, обдумывая предложение, и неохотно соглашается:

— Ладно. Но если он окажется совсем убогим, то после танцев ты поможешь мне найти кого-нибудь крутого.

Пока мы идем к их столику, я улыбаюсь. Джулии понравится Юри, как только она даст ему шанс. Однако потом я вспоминаю, что все на меня злятся, и замечаю настороженность на их лицах. Но отступить я не могу. Я пообещала помочь Джулии, поэтому заставляю себя улыбнуться и говорю:

— Не возражаете, если мы сядем с вами?

Все за столом переводят взгляд с меня на Шарлотту, и их глаза округляются. Наши друзья может и злы на нас, но мы, несомненно, по-прежнему одни из самых популярных девочек в школе и только что спросили, нельзя ли нам с ними поесть. Я никогда так не делала, пока встречалась со Спенсером. Как бы мне ни нравились мои друзья из оркестра, мы всегда сидели за нашим столом с Тришей и остальными.

Наконец Генри нам отвечает:

— Конечно, садитесь.

Я стараюсь не выдать своего облегчения, но с благодарностью улыбаюсь Генри. Они с Амелией сидят рядом, и по тому, как он приобнимает ее, становится ясно, что после того, как я слегка подтолкнула их на вечеринке у Джейка, их отношения стали официальными.

— Рада видеть, что вы поладили, — говорю я, когда они замечают мою улыбку. — Я знала, что так и будет.

Генри и Амелия краснеют. Я не хочу их смущать, поэтому продолжаю:

—  Все знакомы с Шарлоттой? А с моей сестрой Джулией?

Представляя ребят, я выделяю Юри и отмечаю некоторые из его лучших качеств, а также его статус одинокого парня. Затем указываю на удивительную внешность Джулии и объясняю всем, что она, к сожалению, осталась без пары на танцах. Мне даже не нужно ничего предлагать Юри, потому что он уже украдкой бросает на Джулию задумчивый взгляд.

Она тоже поглядывает на него, и могу сказать, что моя сестра удивлена. Да, Юри дразнят ботаном, поскольку он играет в оркестре и перескочил через класс, но если бы школа была хотя бы чуточку справедливее, он был бы одним из самых крутых пацанов. Он скорее хипстер, чем гик, и действительно симпатичный. Я так и вижу, как он управляет модным рекламным агентством или еще чем-то таким. Он идеально подойдет для такой одержимой модными тенденциями личности, как моя сестра.

Когда они начинают болтать, я наконец приступаю к обеду. Через минуту рука Амелии опускается на мою. Я поднимаю глаза и вижу застенчивые улыбки — ее и Генри.

— Бэйли… мы очень сожалеем из-за вечеринки, — тихо признается она и закусывает губу, а Генри опускает голову, и его щеки от стыда розовеют.

— Нам не стоило верить Трише насчет тебя и Уэса. Спенсер был нашим другом, но и с тобой мы тоже дружим.

— Мы знаем, что ты не стала бы ему изменять, — продолжает Амелия. — И конечно же не виним тебя в том, что случилось. Что бы на самом деле ни произошло между тобой и Уэсом, мы понимаем, что это было недоразумением.

У меня в носу начинает покалывать, а в глазах щипать. Я так тронута их извинениями, что чувствую облегчение. После вечеринки моей спасительницей стала Шарлотта, но мне очень не хочется провести остаток учебного года без других друзей.

— Спасибо, — выдыхаю я, ощущая ком в горле. — Для меня это многое значит.

— Ну, а ты много значишь для нас, — признается Амелия. — Ты отличный друг, и в этом году мы по тебе очень скучали.

— Приятно снова видеть, как ты улыбаешься и говоришь с людьми, — добавляет Генри.

Моя грудь наполняется теплотой.

— А мне приятно снова улыбаться и разговаривать с людьми.

Шарлотта по-дружески обнимает меня. Я улыбаюсь и наклоняюсь к ней, с благодарностью принимая поддержку. Когда я смотрю через стол на Амелию и Генри, мои глаза затуманиваются слезами.

— Ребята, я тоже по вам очень скучала.

Глава 22

Именно во время обеда с оркестром, в окружении близких людей, разделяющих мою самую главную страсть, я осознаю, чем хочу заниматься. Музыкой. Она всегда дарила мне счастье, всегда — не считая Спенсера — была моей главной любовью и лучшим спасением. Я не знаю, почему никогда не рассматривала ее как карьеру, но стоит мне только подумать о поступлении в музыкальный колледж, и я понимаю, что не буду счастлива где-либо еще.

Остаток дня проходит медленно, потому что мне не терпится поделиться этой идеей со своим консультантом. Она так беспокоилась обо мне после аварии Спенсера и была так со мной терпелива, что мне хочется поскорее поделиться с ней хорошими новостями. Я хочу, чтобы она увидела, что мне становится лучше настолько, что я готова по-настоящему исцелиться.

Я спрашиваю у мистера Тэтчера разрешения уйти с урока пораньше, и он без вопросов меня отпускает. Придя в канцелярию за десять минут до звонка, я здороваюсь с миссис Резерфорд улыбкой, которая ошеломляет ее.

— Здравствуй, Бэйли. Что могу помочь, милая?

— Миссис Шнайдер не занята?

— Я здесь! — откликается миссис Шнайдер из открытой двери своего кабинета. — Заходи!

Она сидит за столом и заполняет какие-то документы. Я стучу в открытую дверь, и она, подняв взгляд, с улыбкой здоровается со мной.

— Я знала, что ты сегодня зайдешь. — Она указывает на один из стульев перед ее столом и, когда я сажусь, объясняет: — Мне позвонили из больницы и спросили, нет ли у нас еще одного ученика, которого можно было бы отправить на стажировку, поскольку ты решила уйти.

Это не вопрос, но она ждет ответа. Ее улыбка на месте, но выглядит слишком хрупкой, как будто она пытается скрыть от меня, насколько разочарована.

Когда она открывает рот, чтобы прочесть мне нотацию, я поднимаю руку и останавливаю ее.

— Я понимаю, почему вы отправили меня туда, миссис Шнайдер. Мне был нужен толчок. Я знаю, что в этом году была похожа на зомби. — Она хмурится из-за этого термина, однако не перебивает. — Вы поступили правильно. В больнице я осознала, что мне нужно вернуться в нормальную жизнь. Я не сдаюсь, просто это занятие не для меня. Эту стажировку должен получить тот, у кого душа лежит к медицине.

С минуту она глядит на меня, как будто решая, как со мной поступить. И в итоге кивает.

— Хорошо. Я уважаю твое решение. Если тебе не нравится больница, то продолжать смысла нет. Но ты ведь планируешь заняться чем-то еще? Я знаю, что ты выпускаешься только в следующем году, но тебе стоит задуматься о своем будущем. Думаю, что наличие цели, к которой необходимо стремиться, и участие в какой-нибудь деятельности — неважно в какой, — поможет тебе с преодолением трудностей.

Я киваю.

— Я тоже так думаю и сейчас пытаюсь понять, чем хочу заниматься. Наверное, мне бы хотелось специализироваться в музыке. Я люблю скрипку и играю довольно-таки хорошо. Я знаю, что отстаю немного с оценками, дополнительными занятиями и всем остальным, но как вы думаете, есть ли шанс, что я все еще могу поступить в музыкальный колледж Беркли или куда-то еще?

Надо отдать миссис Шнайдер должное — она пытается скрыть потрясение. Правда. Но она слишком взволнована переменой в моем настроении, чтобы замаскировать эмоции до конца.

— О, Бейли! Я думаю, что это замечательная идея! Хочешь, я помогу тебе с выбором? Разузнаю, какие есть колледжи, а также их требования, а затем мы сядем и вместе разработаем план.

Ее энтузиазм немного смущает, и я испытываю облегчение, когда раздается звонок, оповещающий об окончании учебного дня, что дает мне повод уйти.

Поднявшись на ноги, я неуверенно улыбаюсь.

— Спасибо, миссис Шнайдер. Иметь план было бы здорово.

— Мы что-нибудь придумаем.

Она все еще сияет, когда я выхожу из ее кабинета, а после встает и из дверного проема смотрит мне вслед.

Джулия как всегда ждет меня возле машины, и увидев, кто стоит рядом с ней, я дважды моргаю. Может, мне померещилось? Нет. Она и Уэс болтают, словно дружат сто лет. Ну, точнее болтает лишь Джулия, а Уэсслушает ее с веселой ухмылкой. Видимо, она и ему кажется ненормальной — но ненормальной, как все четырнадцатилетние девочки, а не как дипломированные психопатки.

— Привет, подружка. Как все прошло с консультантом?

Я поворачиваюсь к Шарлотте.

— Вроде бы хорошо. Она собирается помочь мне с поиском музыкального колледжа.

— Супер. — Шарлотта кивает в сторону моей машины. — Что здесь делает Уэс? Я думала, вы поругались.

— Так и есть. — Я не понимаю, что происходит.

Мы переглядываемся, а затем уже вместе продолжаем идти к машине. Увидев нас, Уэс выпрямляется. Он явно нервничает. Я не знаю, что сказать ему, поэтому жду, когда он заговорит сам.

Его скейтборд прислонен к решетке радиатора моей машины. Уэс держится за лямки своего рюкзака и выглядит таким же напряженным, как я.

— Мы можем поговорить?

Меня атакует множество эмоций. Злость. Страх. Сожаление и вина. И надежда. Последнее пугает меня. Я убедила себя в том, что с Уэсом покончено, но стоило мне увидеть его, и мое сердце забилось быстрее. Мягкость и искренность его голоса вызывают во мне тоску, которую невозможно игнорировать. Почему он так действует на меня? Откуда у него надо мной столько власти? Это и нравится, и раздражает.

— Это будет просто еще одна перепалка? — спрашиваю я, изо всех сил стараясь казаться уверенной и спокойной, хотя на самом деле это не так.

Его брови удивленно выгибаются, и он пожимает плечами.

— Надеюсь, что нет.

Мне хочется отказать ему. Я устала от этой игры. Устала страдать. Но я знаю, что выслушаю его, чтобы ни было у него на уме.

— Поедешь сегодня со мной? — предлагает Шарлотта Джулии.

Моя сестра охотно соглашается, но на этот раз не потому, что Шарлотта популярнее, старше и у нее крутая машина. Улыбками пожелав мне удачи, они исчезают, и мы с Уэсом остаемся наедине.

Вокруг нас потрескивает неловкость. На улице душно, несмотря на прохладный осенний ветер, щиплющий нас за носы.

— Ты сегодня поедешь в больницу? — спрашиваю я, хватаясь за любую возможность хоть что-нибудь сделать, чтобы мы не продолжали и дальше просто пялиться друг на друга.

Когда он кивает, я указываю на машину.

— Запрыгивай. Я тебя подвезу.

Мое косвенное согласие на разговор вызывает у него вздох облегчения. Пока он идет к пассажирской дверце, а я выуживаю ключи, мимо нас проходят Триша, Лиз, Джейк и Чейз. Триша громко фыркает.

— Рада тебя видеть, Уэс.

Судя по тону, она ни капли не рада, однако Уэс все равно бормочет полувежливое «привет».

С жестокой ухмылкой она поворачивается ко мне.

— Сейчас снова скажешь, что между вами ничего нет?

Я открываю рот, чтобы как всегда возразить, но Уэс опережает меня:

— А если даже и есть, то какое дело тебе?

Онемевшая Триша отступает назад. Я потрясена не меньше нее.

Что он имел под этим в виду? Почему просто не сказал ей правду? Что между нами ничего нет и никогда не было.

Лиз и Джейк завороженно наблюдают за драмой. Им наплевать, вместе мы с Уэсом или не вместе. Им нужно одно: почва для будущих сплетен. Расстроенным выглядит только Чейз, и на его лице скорее разочарование, нежели гнев. И почему Триша к нам прицепилась?

Оправивись от шока, она с отвращением фыркает.

— Я видела вас тогда в спальне родителей Джейка. Я видела…

— Ты видела, как я поцеловал Бэйли. Это я поцеловал ее. Тот поцелуй был единственным, и она сразу же рассказала все Спенсеру. И Спенсер простил ее. Он вообще ее не винил. Это я виноват в его смерти. Не Бэйли. Она любила Спенсера и никогда нарочно не причинила бы ему боль.

Он делает глубокий вдох, словно закончив тираду, но затем взмахивает руками и кричит:

— Да Спенсер тебе никогда даже не нравился!

— Я…

— Просто катись к черту, Триша. Прекрати о нас лгать и не лезь в наши дела!

Внезапная вспышка гнева Уэса повергает в ошарашенное молчание всю студенческую парковку. И ошарашенное — это еще слабо сказано. Как только Триша выходит из оцепенения, она оглядывается вокруг, замечая ребят, которые смотрят теперь в нашу сторону. Ее лицо вспыхивает от унижения. У нее нет аргументов, чтобы возразить, поэтому она довольствуется лишь тем, что бросает на нас злобный взгляд, и с надменным видом отходит.

Уэс, открывая дверцу, что-то бормочет. Что именно — я не слышу, но готова поспорить, что это то же неприличное слово, которое всплывает у меня в голове, когда мне приходится иметь дело с Тришей.

Пока мы выезжаем с парковки, он все еще гневно смотрит на Тришу — как та, рьяно жестикулируя, расхаживает взад-вперед и разглагольствует перед Лиз.

— Серьезно, я терпеть ее не могу, — ворчит он.

Я подавляю улыбку. Мне она тоже никогда особо не нравилась. И почему я ее так долго терпела? Вообще, перестать с ней дружить даже приятно. Мне понравилось обедать с приятелями из оркестра, и я решила садиться с ними всегда.

Уэс сейчас прямо кипит, но заставить злится себя я не могу. Наверное, я действительно оставила Тришу и ее банду в прошлом. От осознания этого становится легче.

Уэс предложил поговорить, но мы всю дорогу молчим. Я знаю, что до его смены еще полчаса, и после его тирады в сторону Триши мне нужно высказать все, что накопилось внутри, поэтому вместо того, чтобы просто высадить его у больницы, я паркуюсь. Торчать с ним в машине не хочется — напряжение между нами столь велико, что на меня начинает накатывать клаустрофобия. Поэтому я выключаю двигатель и выхожу. Свежий воздух мгновенно приносит облегчение.

Пока я бреду к скамейке, которую уже начинаю считать нашей скамейкой, Уэс меня догоняет.

— Уэс…

— Бэйли…

Мы не смеемся, когда начинаем говорить одновременно, но напряжение между нами немного рассеивается. Я не даю ему возможности начать первым. Мне нужно сказать ему одну вещь.

 — Это не твоя вина, Уэс.

Он хмурится, но я не обращаю на это внимания.

 — Той ночью он попросил меня отвезти его, — внезапно выпаливаю я. — Он пытался дать мне ключи.

Я хранила этот секрет целый год. Самое большое сожаление за всю мою жизнь. Я могла бы предотвратить несчастный случай со Спенсером. Могла бы спасти его, даже не зная, что ему угрожает опасность. Он мог остаться в живых.

— Почему же ты это не сделала? — тихо спрашивает Уэс. В его голосе нет осуждения, но я все равно испытываю вину.

— Мне еще не было шестнадцати. У меня не было прав, и я не умела водить. Я никогда раньше не садилась за руль. Мне было страшно. Я хотела позвонить кому-нибудь, чтобы нас забрали, но Спенсер сказал, что родители убьют его за то, что он напился. Когда он сказал, что без проблем доедет и сам, я отказалась садиться в машину. Мне казалось, что это остановит его, но он по-прежнему злился из-за того поцелуя и все равно уехал. Надо было просто отвезти его домой. Я должна была взять эти ключи, когда он их давал.

Я прерываюсь. Из груди начинают рваться рыдания, и Уэс удивляет меня, когда встает и протягивает мне руку. Осторожно смахнув пару сбежавших слезинок, я позволяю ему поднять себя на ноги, после чего он переплетает наши пальцы и уводит меня к небольшому скверу со столиками для пикника.

— Бэйли, он напился в ту ночь из-за меня.

Я отрицательно мотаю головой.

— Нет. Это ведь я рассказала ему про наш поцелуй.

Уэс останавливается и поднимает глаза.

— А все остальное ты ему рассказала? Ты сказала, почему я поцеловал тебя? Ты сказала, что именно я хотел сделал? От чего ты спасла меня?

У меня обрывается сердце. Я никогда не забуду, как в поисках Спенсера забрела в комнату родителей Джейка, но нашла там Уэса. Он сидел на кровати с пистолетом в руке.

— Нет. — У меня едва получается выдавить это слово. Я до сих пор вижу в кошмарах, как он защелкивает барабан, а затем подносит дуло к виску.

— Я никому об этом не говорила. Хоть и боялась, что позже, когда тебя некому будет остановить, ты попытаешься снова. Но я обещала тебе, что никому не скажу. Даже Спенсеру.

Сжав мою руку, Уэс тянет меня к ближайшему столику для пикника.

— Между мною и Спенсером стояло нечто серьезнее того поцелуя. Гораздо серьезнее. Это разделяло нас с самого детства, в течение нескольких лет. С тех пор, как мы сделали ту дурацкую капсулу времени.

— Расскажешь мне? — Я перестаю дышать, пока жду ответ.

Мое сердце начинает бешено колотиться. Я не могу совладать со своими эмоциями. Слишком много мыслей крутится в голове. Что произошло между ним и Спенсером? Что было в той дурацкой капсуле времени? И как это связано с тем, что в день гибели Спенсера Уэс чуть не покончил с собой? Я не могу понять, как все это связано, но уверена, что связь все-таки есть. Ведь это и есть незавершенное дело Спенсера.

Когда Уэс молча отворачивается от меня, я впадаю в отчаяние.

— Пожалуйста, —  умоляю его.

— Это не имеет значения.

— Имеет. Мне нужно понять.

Я вскакиваю, потому что чувствую, что вот-вот взорвусь. Так я и поступаю. Уэс хмуро поднимает глаза, и я просто теряю контроль. Возможно, он хмурится не из-за злости, но я не могу удержать в себе всю ту горечь, копившуюся внутри с тех пор, как все это началось.

— Он был моим парнем! Я любила его больше всего на земле. После того, как он умер, моя жизнь развалилась на части, а он вернулся, чтобы помочь тебе!

Уэс бледнеет. Встает и пытается взять меня за руку, но я вырываюсь. Мне нужно немного пространства.

— После аварии мне даже дышать стало трудно, а он явился просить меня помочь тебе. Меня. Ту, которая никогда тебе даже не нравилась! Ту, которую ты ненавидел за то, что я любила его. Ту, которую ты хотел вычеркнуть из его жизни!

Уэс трет лицо, а затем проводит руками по голове.

— Я не хотел, чтобы ты исчезала из его жизни! — кричит он, внезапно тоже утратив контроль. — Я хотел, чтобы ты с ним порвала, потому что я был влюблен в тебя! Я хотел, чтобы ты стала моей.

Глава 23

Уэс был влюблен в меня? Мир вокруг начинает кружиться, и я с глухим «бум» плюхаюсь на столик для пикников. Потом поднимаю глаза. Я не в силах это переварить. Это попросту невозможно. Уэс беспомощно глядит на меня. Я отвожу глаза первой и пытаюсь глубоко дышать через нос, потому что чувствую, что вот-вот потеряю сознание или меня вырвет. Или и то, и другое разом.

Уэс садится напротив и бросает между нами рюкзак. Прежде чем я успеваю понять, что происходит, он достает мою старую шкатулку Hello Kitty и протягивает ее через стол.

— Открой ее.

Мне вдруг становится страшно смотреть, что там внутри, но я должна это сделать, ведь я давно сгораю от любопытства. Отстегнув маленькую ржавую защелку, я осторожно открываю ее, а затем ахаю.

Когда нам было по девять, я решила, что выйду замуж за них обоих. Я села во дворе продавать лимонад, а затем потратила с трудом заработанную горсть четвертаков на пару дешевых колец из автомата со жвачками в продуктовом. Я купила одно и себе, а затем объявила мальчишкам, что все мы помолвлены. Кольца с большими сердечками были девчачьими, а дешевый металл оставлял на наших пальцах зеленые полосы, но Уэс и Спенсер с гордостью носили их все лето.

Все три кольца лежат в моей старой шкатулке для украшений. Мое надежно закреплено в маленькой прорези для колец, а кольца Уэса и Спенсера лежат в пластиковых коробочках, в которых они продавались. В шкатулке есть еще одна вещь: лист бумаги, свернутый в трубочку и перевязанный моей старой ленточкой для волос.

Слезы щиплют глаза, когда я вытаскиваю колечко и надеваю его на мизинец.

— Я думала, что потеряла его.

— Оно было в шкатулке, когда мы забрали ее, — бормочет Уэс. — И это подало нам идею добавить к нему и свои.

Когда я поднимаю глаза, он пристально смотрит на стол, потирая покрасневшую шею.

— Ты говорил, что вы закопали шкатулку, когда вам было одиннадцать? — уточняю я.

Его взгляд, по-прежнему отказываясь встречаться к моим, скользит к капсуле времени.

— Угу.

— Я подарила вам кольца, когда нам было по девять. Вы их сохранили?

— Конечно. — Уэс поводит плечом. — Мы были мальчишками, безнадежно влюбленными в одну и ту же девчонку.

Уэс со вздохом достает пластмассовую коробочку со своим кольцом и открывает ее.

— Прочти договор.

— Договор?

Уэс ничего не объясняет, поэтому я достаю свиток и развязываю старую ленточку. Договор написан корявым мальчишеским почерком, и в нем говорится, что поскольку они оба влюблены в меня и не могут решить, кто из них должен стать моим парнем, то ради их дружбы ни один из них никогда не пригласит меня на свидание. Даже под страхом смерти — так написано в самом низу.

Это так забавно, так глупо и так… похоже на них, что у меня вырывается смешок, и я проглатываю ком в горле. Как только я убеждаюсь, что мой голос будет звучать ровно, я спрашиваю:

— Что за пятна под вашими именами? Вы что, между делом лопали шоколад?

Уэс смотрит на договор, и его губы изгибаются в полуулыбке.

— Это кровь.

Я в шоке, но мне в то же время смешно.

— Вы подписали его кровью?

Уэс наконец-то встречается со мной взглядом.

— Нам было одиннадцать.

— Что вы сделали? Кололи себя детскими ножницами?

Уэс снова отводит глаза, но улыбается, глядя на траву.

— Расковыряли болячки.

— Ох, ну и гадость! — Я со смехом роняю испачканную кровью бумагу на землю.

Уэс тоже хихикает, но его веселье длится недолго.

— Помнишь ту вечеринку у Триши? — Его голос становится каким-то пустым, а взгляд затуманивается. — Когда нам было тринадцать, и мы играли в бутылочку?

Помню ли я? Конечно же помню. В тот вечер я впервые поцеловалась и наконец сделала выбор между Уэсом и Спенсером. Тот вечер изменил мою жизнь.

— Когда Триша предложила сыграть, мы со Спенсером договорились, что если бутылка укажет на одного из нас и тебя, то на один вечер договор можно нарушить. Всего один раз. Мы дали друг другу зеленый свет.

Я вздрагиваю. Так это и есть то, что имел в виду Спенсер? Что теперь, когда его нет, Уэсу можно попробовать завоевать меня?

— Когда пришла твоя очередь…

— Бутылка указала на Спенсера, — заканчиваю я.

Уэс убирает кольцо обратно в шкатулку и смотрит мне прямо в глаза.

— Да. Она указала на Спенсера, и твое лицо засияло так, как я никогда прежде не видел.

У меня сдавливает в груди. Я обрадовалась, что мне выпал Спенсер, потому что бутылка едва не указала на Джейка. Но я была бы не менее счастлива, если бы мне пришлось поцеловать Уэса.

— Всю следующую неделю ты парила от счастья, — печально вспоминает Уэс. — Когда ты попросила его стать твоим парнем, он отказался — из-за нашего договора. Но его отказ так расстроил тебя, что я уступил. Я сказал, чтобы он согласился. Я дал ему зеленый свет.

На минуту я лишаюсь дара речи.

— Ты сказал ему стать моим парнем?

Все эти годы я думала, что Уэс ненавидит меня из-за того, что я стала встречаться со Спенсером. А он, оказывается, сам настоял на том, чтобы мы были вместе.

— У меня не было выбора. Ты так грустила, что больно было смотреть. И я знал, что этого хочет Спенсер. Из верности мне он сказал тебе «нет», но я видел, как сильно это его убивало. Его потрясло, что ты выбрала не меня, а его. Он просто не мог в это поверить. Я не мог стоять на пути счастья двух своих лучших друзей.

Все это… ошеломляет. Нет, конечно, история в точности совпадает с тем Уэсом, с которым я выросла. Он мог быть настолько самоотверженным — в этом сомнения нет. Но остальное просто не укладывается в голове. Я закрываю глаза и пытаюсь переосмыслить те годы боли, которую он мне причинил.

— Что произошло потом? — шепчу я.

Уэс со вздохом захлопывает шкатулку.

— Я думал, что справлюсь, однако ошибся.

Наконец-то поняв, что с ним случилось, я шумно вдыхаю. Его сердитые взгляды, срывы на мне — теперь все это обретает смысл. Мне становится плохо.

— Уэс…

Он вскакивает и начинает расхаживать между столиком и деревьями.

— Бэйли, вы были так влюблены. — Обвинение, но гнева в нем нет. — Я не мог этого вынести. Я избегал тебя, потому что мне было тяжело видеть вас вместе, и я не мог это скрывать. Я знал, что ты думала, что я тебя ненавижу. Хотел все объяснить, но Спенсер был против. Он сказал, что это причинит тебе боль. Я так сильно злился. Я понимал, почему он не разрешил поговорить с тобой, но ты по-прежнему думала, что я тебя ненавижу. А я хотел, чтобы ты знала, что это не так.

— Уэс… мне так жаль. Я правда понятия не имела. Спенсер был не прав, когда попросил тебя не рассказывать. Жаль, что я не знала.

Уэс продолжает, как будто не услышав меня. Полностью уйдя в свои мысли, он закидывает себя болезненными воспоминаниями.

— Я стал на него обижаться. А через некоторое время даже возненавидел.

Шокированно ахнув, я вскакиваю на ноги.

— Но не серьезно же?

Уэс останавливается и встречается со мной взглядом. Его переполняет стыд.

— Еще как серьезно. — Он вновь отворачивается и делает вдох. — Я тогда запутался, Бэйли. Был в депрессии несколько месяцев. Мои родители разводились, потом стало известно, что мама больна, и в ту ночь я так напился. Я не собирался себя убивать, но потом услышал, как Джейк хвастается, что стрелял из отцовского пистолета, а в следующее мгновение осознал, что держу его и готов покончить со всем.

Не знаю, когда я начала плакать, но мои всхлипы привлекают внимание Уэса. Повернувшись, он берет мои щеки в ладони, и его голос становится мягким.

— А потом зашла ты, — шепчет он. — Словно ангел-хранитель. Который несмотря на мое ужасное поведение, заботился обо мне. Ты сказала, что я тебе дорог, что ты не переживешь, если со мной что-то случится, и я… я не смог с собой совладать. И поцеловал тебя.

Мои глаза закрываются, и я как наяву вижу обожание у него на лице, когда он подался вперед, чтобы поцеловать меня. Заново ощущаю его отчаяние, страсть. Тогда я списала это на слишком большое количество алкоголя и облегчение от того, что я не позволила ему оборвать свою жизнь. Я никогда не думала, что он мог хотеть этого поцелуя. Так, как хотела его я.

Уэс отпускает меня и на шаг отступает назад.

— Тот поцелуй должен был стать прощальным, — тихо говорит он. — Я ведь и правда собирался покончить с собой. — В его глазах стоит мука. — Но когда я поцеловал тебя, ты не оттолкнула меня.

Теперь моя очередь отвернуть лицо от стыда. Уэс абсолютно прав. Я не оттолкнула его. Я сделала наоборот. Провалилась в тот поцелуй, словно ждала его всю свою жизнь.

Когда я полностью поворачиваюсь к Уэсу спиной, он берет меня за руку и мягко притягивает к себе.

— Я был так уверен, что ты меня ненавидишь, — признается он. — Почему нет? Я заслужил, чтобы меня ненавидели. Я думал, что ты сказала, что я тебе дорог, лишь ради того, чтобы остановить меня. Чтобы я себя не убил. Потому что помогать даже тем, кого ненавидишь, это правильно, а ты именно такой человек. Но когда я поцеловал тебя, ты поцеловала меня в ответ.

У него такой голос, словно его до сих пор — даже спустя целый год — изумляет мой отклик.

— Ты целовала меня по-настоящему, — тихо произносит он. — И это дало мне надежду. Глупую, эгоистичную надежду, но я не мог покончить с собой, если оставался хоть один шанс на то, что я тебе нужен. Если моя смерть действительно могла причинить тебе боль, я не мог так с тобой поступить. Я и так причинил тебе достаточно боли.

Я не могу справиться с силой, которая исходит от него прямо сейчас. Я не могу дышать, не могу мыслить здраво. Я чувствую запах его лосьона после бритья. Слышу прерывистое дыхание и стук сердца, которое колотится так же быстро, как и мое. Я хочу, чтобы он сократил расстояние между нашими губами, но я слишком ошеломлена всем, что он рассказал, и мои эмоции снова выходят из-под контроля.

Вместо того чтобы поцеловать его, я отступаю.

— Я говорила искренне, — признаюсь ему. — Я бы не вынесла, если бы потеряла тебя.

Его взгляд затуманивается ненавистью к себе.

— Вместо этого ты потеряла Спенсера. Из-за меня. Ты спасла мне жизнь, а я в ответ убил Спенсера.

Я делаю вдох. Уэс так опустошен и так сломлен, что на этот раз я хочу взять всю вину на себя. Я хочу нести ответственность за смерть Спенсера, если это снимет камень с души Уэса.

— Нет, это сделала я. — В мой голос проникает волнение. — Ты сказал, что я поцеловала тебя по-настоящему, и был прав. Вот, что самое ужасное, Уэс. Может, ты и поцеловал меня первым, но я предала его. Когда он вошел и застал нас целующимися, он не увидел, как его лучший друг совершает ошибку, потому что напился и перестал мыслить здраво. Он увидел, как его лучший друг и его девушка разделяют нечто особенное. И что один из нас вовсе не пьян. — Мое зрение затуманивается, а голос срывается. — Ты не контролировал свои действия, Уэс. В отличие от меня. Я разбила ему сердце. Я изменила.

— Нет. — Уэс решительно трясет головой. — Спенсер знал, что виноват был только я. Он знал, что сама ты никогда бы не поцеловала меня.

— Это неважно. Потом я поговорила с ним. Извинилась, но не стала лгать. Сказала, что не хотела, чтобы так получилось, но что остановить тебя не смогла, потому что всегда любила вас обоих.

Глаза Уэса распахиваются так широко, что я вздрагиваю. Неужели он правда не знал о моих чувствах? Я робею, но заставляю себя продолжать. Теперь, когда мы начали эту исповедь, я не могу остановиться, пока не выскажусь до конца. Мне нужно с этим смириться. Расставить все точки.

— Я уверяла Спенсера, что сделала выбор и никогда о нем не жалела, но меня так захватил твой поцелуй, потому что в душе я никогда не переставала любить и тебя. Он был так расстроен, Уэс. Так опустошен. Я думала, что он собирается порвать со мной. Вот почему он напился. Вот почему он не слушал меня, когда уезжал. Вот почему он погиб. Потому что я разбила ему сердце.

— Не ты одна, — бормочет Уэс.

Я бросаю взгляд в его сторону как раз в тот момент, когда он тяжело опускается на скамейку.

— Прежде чем надраться, он пришел поговорить со мной, — объясняет он, и в его голосе снова слышится ненависть к самому себе. — Не давая мне времени извиниться — хотя я и не собирался извиняться за тот поцелуй, — он усадил меня и сказал, что все хорошо. Что он не винит нас и даже не злится.

— Что? — Не веря своим ушам, я моргаю. Как Спенсер мог не винить нас, не ненавидеть за то, что мы сделали?

Уэс закатывает глаза.

— Ты же знаешь, каким он был. Он знал, что я переживал из-за тебя и что тебе было грустно потерять мою дружбу. Он сказал, что знает, как сильно мы оба любим его и что не причинили бы ему боль специально, и что если это больше не повторится, то мы прощены.

Уэс так презрительно фыркает, что я удивленно отшатываюсь назад.

— Ответ в духе Спенсера, — продолжает он. — Такой понимающий, преданный… идеальный. Как и он сам.

Да, именно таким Спенсер и был. Меня не удивляет то, что он так легко смог нас простить. Спенсер был именно таким человеком. Самым лучшим. Идеальным, как выразился Уэс. Но я не понимаю горечи Уэса.

Прочитав в моем взгляде вопрос, Уэс вздыхает.

— Его ответ вывел меня из себя. Я был пьян, накопил в себе много злости. Вот и слетел с катушек, потому что я подкатил к его девушке, а он повел себя, как чертов Иисус.

— Я не понимаю. Почему это взбесило тебя?

— Потому что я хотел, чтобы он разозлился. Я искал драки. После того поцелуя я понял, что больше не смогу стоять и смотреть, как вы вместе. Я сказал, что меня достало быть его другом. Что ненавижу его, потому что у него есть все, чего я хочу — девушка и семья. Его жизнь была идеальной, в то время как моя разваливалась на части. Родители души в нем не чаяли. А мой отец едва замечал меня. Он изменил моей маме. Когда у нее нашли рак, они были в процессе развода. И этот осел решил не бросать нас, потому что это было дешевле, чем разводиться: ему все равно пришлось бы оплачивать ее медицинские счета, а она все равно должна была умереть.

У меня открывается рот. Когда мы были детьми, я видела мистера Дэлани не особенно часто, но он всегда казался мне неплохим человеком. Я и представить себе не могла, что он такой бессердечный. Но судя по отвращению в голосе Уэса, это действительно так.

— Спенсер был долбаным ботаном, — продолжает Уэс. — Его должны были бы дразнить, но нет — он встречался с самой популярной девушкой в школе, так что все его любили. В тот день я заработал оба тачдауна и сделал перехват. А он забил только филд-гол и стал героем. Он без усилий получал только пятерки, а я вкалывал как проклятый и получал четверки, потому что учителя считали меня проблемным ребенком. Единственным моим преимуществом перед Спенсером была внешность, но для единственной девушки, которую я хотел, это оказалось неважно.

— Погоди, Уэс, ты не можешь так…

— Нет. — Уэс жестом останавливает меня. — Послушай, я знаю, что это было неправильно. Знаю, что я просто до безумия ревновал и вымещал гнев и отчаяние из-за личных проблем на Спенсере. Теперь я все это понимаю, но тогда я не мог думать здраво. Я сказал, что ненавижу его. Что поцеловал тебя, потому что хотел причинить ему боль. Я хотел, чтобы он возненавидел меня так же, как я ненавидел его, потому что мне надоело чувствовать себя виноватым. Вот почему он напился. Не из-за тебя. Ты правильно поступила, что не села за руль и попыталась помешать ему сесть в машину. Я видел, как ты пыталась остановить его. Он оттолкнул тебя так, что ты упала на землю. Я мог бы остановить его. Я был намного крупнее. Мог вытащить его из машины и забрать ключи. Но я позволил ему уехать, потому что вы с ним поссорились, а я хотел остаться с тобой. — Он снова с отвращением усмехается и трясет головой. — Он был моим лучшим другом, а я хотел попытаться отбить его девушку.

Когда он наконец замолкает, мне становится дурно. Я не знаю, как к этому относиться. Я злюсь, но еще мне его жаль. Я ненавижу его, жалею и в то же время люблю. Этот разговор заставил меня вспомнить ту ночь, как наяву. Разбередил мои раны, и я чувствую, что снова ломаюсь.

— Тогда почему ты был так жесток со мной после? — спрашиваю я, хотя не уверена, что могу услышать еще какие-либо объяснения. — После его смерти… ты словно винил меня. Ты всегда меня ненавидел, но после этого в тебе появилось… какое-то новое отвращение, которое невозможно подделать. Если ты хотел быть со мной, то почему так сильно ненавидел меня после его смерти? Я была сломлена. Мне нужен был друг, который понимал бы, через что я прохожу.

Уэс стискивает зубы и так сердито смотрит под ноги, что мне начинает казаться, что я слишком задела его за живое, и он не собирается отвечать. Но потом он говорит:

— Я не мог находиться рядом с тобой. Я держал тебя, пока парамедики пытались спасти его, и когда Спенсер умер, ты разбилась прямо у меня в руках. Я почувствовал, как ты сломалась. И за это, и за аварию я винил только себя. — Он закрывает глаза и съеживается, словно от боли. — И что хуже всего, я не мог смотреть на тебя, потому что каждый раз чувствовал облегчение.

— Что? — Я бледнею.

Поникнув, Уэс пинает землю ботинком.

— Я отдал бы все, чтобы вернуть его — чтобы отмотать время назад и изменить события того вечера, — но в то же время, я чувствовал, что мне повезло. — Уэс поднимает глаза. В них стоит стыд. — Ведь он больше не стоял у меня на пути.

Я отшатываюсь, чуть не сбитая его извращенным признанием с ног. Чувствую, что меня может стошнить. Он не мог правда так думать. Он не мог ожидать, что я соглашусь…

— Я ненавидел себя за те мысли, — шепчет Уэс. — Я бы никогда не воплотил их в реальность. После этого я полностью вычеркнул себя из твоей жизни, потому что не мог позволить себе заполучить тебя. Я тебя не заслуживал. Покончить с собой я тоже не мог, потому что был недостоин и смерти. Моим наказанием была жизнь. Из-за меня погиб замечательный парень, а я хотел заполучить его девушку. Я был настоящим уродом. Был и есть, потому что даже сейчас продолжаю мечтать о тебе, о том, чтобы ты простила меня и сказала, что у меня все еще есть с тобой шанс. Я хочу этого так сильно, что схожу с ума.

Я снова бледнею и, пока он глядит на меня глазами, лишенными всякой надежды, начинаю дрожать.

— Я люблю тебя, Бэй. — Он тяжело выдыхает и обреченно поднимает ладони. — И всегда любил. С того самого дня, как ты сюда переехала. А то, что ты выбрала Спенсера, хотя могла встречаться с любым, заставило меня полюбить тебя еще крепче. Мне трудно находиться рядом с тобой. Я боюсь, что сорвусь и опять тебя поцелую. А я не заслуживаю того, чтобы целовать тебя. Я вообще не заслуживаю быть в твоей жизни. В тот вечер я разрушил все три наши жизни и поэтому должен страдать.

Я не могу больше это выносить. Не могу больше слышать ни слова. Меня душит паника, по лицу льются слезы, и я разворачиваюсь и убегаю к машине. Уэс не догоняет меня. И даже не окликает. Когда спустя пару минут я уезжаю в слезах и истерике от больницы, он по-прежнему сидит за столом и смотрит в землю, будто желая, чтобы она поглотила его и избавила от страданий.

Глава 24

Я бегу в свою комнату, настолько раздавленная, что на лестнице несколько раз спотыкаюсь. На втором этаже меня окликают из спальни сестры Джулия и Шарлотты. Захлопнув дверь своей комнаты, я падаю на кровать и зарываюсь лицом в подушку. Прижимаю к груди плюшевого медведя и продолжаю рыдать.

Всего через секунду дверь в мою спальню распахивается. Джулия и Шарлотта садятся ко мне на кровать, и их присутствие почему-то заставляет меня плакать еще сильнее.

Шарлотта пристраивается у моих ног, а Джулия ложится рядом и обнимает меня. Через минуту рука Шарлотты ложится на мою ногу, как бы говоря о том, что она тоже рядом.

Ни одна из них не произносит ни слова, а когда мои отчаянные рыдания превращаются в тихие изнеможденные всхлипы, Джулия начинает гладить меня по волосам, как всегда делает наша мама.

Я поворачиваюсь к ней лицом, и она дарит мне мягкую, ободряющую улыбку и продолжает поглаживать мои волосы, убирая пряди со лба, а затем заправляя их за ухо. Это обычное проявление нежности не просто успокаивает, оно словно исцеляет мою измученную душу. Как будто Джулия, просто находясь рядом со мной, пока мне так больно, каким-то образом залечивает зияющую в моем сердце дыру.

Закрыв глаза, я делаю глубокий вдох и прижимаюсь лбом к ее лбу. Она дает мне еще минут пять, потом мягко шепчет:

— Хочешь поговорить об этом?

Я никогда не относилась к тем, кто легко открывается перед людьми, но сейчас рядом с сестрой я чувствую себя в безопасности. Я открываю глаза, вижу ее любящий взгляд, затем через плечо смотрю на Шарлотту. Она все сидит, держа меня за ногу, поддерживая и успокаивая своим присутствием и прикосновением. Она улыбается мне так же печально и ласково, как улыбается Джулия, и я понимаю, что могу ей доверять.

Я сажусь рядом с ней, прислоняюсь к стене и подтягиваю колени к груди. Джулия садится по другую сторону от меня, и внезапно меня прорывает. Я начинаю с той ужасной ночи, которая оборвала жизнь Спенсера и безвозвратно сломала нас с Уэсом. Затем объясняю им, как появился Спенсер. Я не беспокоюсь, что они сочтут меня сумасшедшей. Даже если они не поверят мне, я знаю, что меня не осудят. Они заботятся обо мне, любят, и мне нужно избавиться всех тайн. Мне больше не хочется нести их груз в одиночку.

Я рассказываю им все. Говорю, говорю, говорю… Это лучшая терапия за всю мою жизнь. И они слушают. Не перебивают, не задают вопросов, не называют меня сумасшедшей. Они просто позволяют мне выговориться, а затем мы снова сидим в тишине. Шарлотта нарушает молчание первой. В ее голосе слышится улыбка, когда она говорит:

— Я так и знала, что он влюблен в тебя.

Я давлюсь изумленным смешком.

— После всего, что я вам рассказала, ты обратила внимание только на это?

Джулия и Шарлотта хихикают.

— В данный момент это кажется наиболее актуальным, — объясняет Шарлотта. — То, что ты рассказала о Спенсере, немного из раздела фантастики, но мне кажется, что он здесь лишь для того, чтобы помочь, и надолго не задержится. Так что неважно, правда ли он приходит тебе или ты создала его в голове, чтобы помочь себе исцелиться. И то, и другое нормально. Все остальное, о чем ты нам рассказала, теперь в прошлом. Его уже не изменишь, но ты можешь повлиять на свое будущее и настоящее, а это, моя девочка, Уэс.

Я делаю глубокий вдох.

— Но смогу ли я простить его? Как мне любить его после того, как он признался, что смерть Спенсера принесла ему облегчение, потому что после нее у него наконец появился шанс со мной?

Джулия берет меня за руку и тихо спрашивает:

— Ты винишь его в смерти Спенсера — теперь, когда ты все узнала?

Мой ответ мгновенный и уверенный.

— Конечно, нет.

— Ты считаешь его плохим человеком?

Я качаю головой. Уэс максимально далек от слова «плохой». Он добрый, заботливый, бескорыстный. Я же видела его с Рози и другими больничными пациентами. Он хочет стать врачом. Хочет спасать жизни, а не уничтожать их.

— У нас у всех бывают моменты затмения, Бэй, — произносит Шарлотта, кладя голову мне на плечо. — Мы не можем противиться нашим инстинктам и чувствам. Ты же сама говорила, что от этих мыслей ему было противно.

— Было, — бормочу я. — Вы бы видели его лицо. Он испытывал отвращение к самому себе. Не думаю, что в мире есть человек, который ненавидит себя больше, чем Уэс.

— Что ж, — говорит Джулия, словно дело закрыто, и ответ очевиден. — Я не думаю, что есть что прощать. Уэс переживал очень трудное время и справлялся с этим, как мог. — Она с серьезным лицом поворачивается ко мне. — Тебе ведь тоже кое-что об этом известно, верно?

Определенно. Ведь я год была не в себе и причинила много боли друзьям и семье. Я не лучше, чем Уэс, и виновата во всем, что случилось, не меньше.

Шарлотта права: нам не под силу контролировать свои чувства. Встречаясь со Спенсером, я была самой счастливой девушкой на земле. Но все-таки когда меня поцеловал Уэс, не смогла противостоять пробужденным им чувствам. То, что я сделала, было хуже, чем то, что после гибели Спенсера испытывал Уэс. Ведь я ответила на его поцелуй, я растворилась в нем и наслаждалась каждой секундой — до тех пор, пока не услышала тяжкий вздох Спенсера, и меня не настигла реальность. Может, Уэс и обрадовался тому, что Спенсер больше не стоял у него на пути, но он сделал все, чтобы скрыть это чувство.

Джулия тоже права. Мне нечего прощать Уэсу. Я не сержусь на него. И больше не расстроена из-за его чувств. Они были настоящими. Он не мог им противиться.

Я вздыхаю, когда с моей груди спадает еще один груз. И Шарлотта с Джулией понимают, что я приняла это.

— Так что же ты собираешь делать? — спрашивает Джулия.

Я, не имея понятия, пожимаю плечами, и тогда Шарлотта пугает меня новым вопросом:

— Ты любишь его?

— Я… — Мое сердце замирает, пропуская удар, а затем, словно пытаясь наверстать упущенное, ускоряется. — Я не знаю. Наверное, в каком-то смысле я всегда любила его. Но не так, как Спенсера.

Шарлотта терпеливо улыбается.

— Конечно, не так. Уэс не Спенсер. Любовь индивидуальна, как снежинки. Вместо они — снег, но по отдельности уникальны. Люди разные, и ты будешь воспринимать их по-разному. Будешь любить их по-разному. Но то, что твои чувства другие, не значит, что они не любовь.

Мне нравится ее аналогия. Не стала ли она такой проницательной, потому что тоже пыталась перебороть свои чувства? Должно быть, ей было трудно признать, что она отличается от большинства. Можно представить, с каким смятением в сердце ей пришлось разобраться, чтобы понять, что лишь то, что она любит иначе, не делает ее чувства менее важными и реальными, чем у всех остальных.

— Ты права, — шепчу я. Ее мужество придает мне новые силы. — Я правда люблю его. Не так, как люблю Спенсера, но это любовь.

Шарлотта забрасывает руку мне на плечо и ласково обнимает.

— Ну, тогда все решено.

— Что именно?

— Я совершу окончательный каминг-аут.

— Что?

Мое замешательство веселит ее.

— Джулию пригласил на бал Юри, ты пойдешь с Уэсом, и я не собираюсь торчать там одна. Так что, похоже, Ракель придется до субботы купить себе платье, — усмехается она. — Хотя вряд ли ее это расстроит.

— Подожди. — Мое сердце снова начинает беспорядочно колотиться. Я чувствую, как возвращается паника. — То, что я признала свои чувства к Уэсу, это одно, но я не думаю, что смогу признаться ему самому.

— Что? Почему? — Джулия хмурится, словно я полная идиотка, и этим смешит меня. Вот к такому поведению своей младшей сестры я привыкла.

— Просто все сложно. — Ужасающе сложно. — Уэс и я… у нас слишком много общего багажа. И ему словно больно быть со мной рядом. Я не знаю, сможем ли мы когда-нибудь оставить все позади, чтобы иметь здоровые отношения.

— Ты не узнаешь, если не попробуешь, — настаивает Шарлотта.

Я решительно мотаю головой, все еще борясь с волной страха, который вселяют в меня отношения с Уэсом.

— Не думаю, девочки. Я к этому не готова.

Они обе вздыхают.

— Ну, я все равно заставлю Ракель купить платье. На всякий случай. И учитывая, что у нее всего пара дней, мне стоит позвонить ей прямо сейчас, — Шарлотта снова обнимает меня. — Ты в порядке? Если тебе еще нужна компания, я не уйду.

Как же мне повезло, что я нашла эту девушку и помирилась с сестрой. Может, господь и правда заботится обо мне. В конце концов, он послал ко мне Спенсера.

— Теперь я в порядке, — уверяю я, крепко обнимая ее, а потом обнимая и Джулию. — Девочки, спасибо, что выслушали меня и не подумали, что я совсем спятила.

— О, нет. Ты реально чокнутая, — шутит Джулия. — Но мы все равно тебя любим.

Хихикая, я отталкиваю ее, чуть не скинув с кровати. Она встает, потягивается и похлопывает себя по животу.

— Я тебя провожу, Шарлотта. После всех этих девичьих разговоров мне необходим шоколад. Кажется, на кухне еще осталось несколько шоколадных печений из партии, которую вчера сделала мама. — Она улыбается мне. — Не хочешь тоже испортить аппетит перед ужином?

Я со смехом качаю головой. После всего, что случилось, мне больше нужны тишина и покой.

— Вообще я хочу немного поиграть. — Я беру футляр со скрипкой. — Весь последний год я пренебрегала этой малышкой.

— Как знаешь. Но печенья я тебе не оставлю.

— Если тебе хоть что-то останется после меня, — подначивает ее Шарлотта и выбегает из комнаты.

Слушая, как они визжат и смеются, спускаясь по лестнице, я широко улыбаюсь и проверяю, настроена ли скрипка. Снова слышать в доме смех приятно, и я рада, что Шарлотта подружилась не только со мной, но и с Джулией тоже. В последнее время Джулия нуждалась в помощи не меньше меня. Общий друг и возможность проводить больше времени вместе пойдет нам на пользу.

По-прежнему улыбаясь, я провожу по струнам смычком, и мое хорошее настроение словно по волшебству перетекает в игру. Я начинаю с нескольких любимых мелодий, а затем перехожу к самой сложной, которую разучивала до аварии Спенсера. Композиция сложная, но неожиданно для себя я понимаю, что люблю трудности. Стремление покорить ноты поглощает меня целиком, и я начинаю отрывок сначала — с решимостью, которой у меня не было еще никогда. Игра не идеальна, но я ошибаюсь всего несколько раз. Моя распирает от гордости и облегчения. Прошел год с тех пор, как я по-настоящему вкладывала душу в игру. Конечно, мои навыки слегка заржавели, но способности я не утратила — как и любовь.

— Бэйли Аткинсон, ты правда удивительная, — томно вздохнув, говорит Спенсер. Я оборачиваюсь: он лежит у меня на кровати и улыбается. — Ты ангел, посланный богом, чтобы благословить этот мир своей музыкальной гениальностью.

— Ты зовешь меня ангелом, посланным богом? Но ведь это тебя спустили с небес.

Его улыбка растягивается до ушей, и я смеюсь над тем, до чего он нелепый. Потом тоже сажусь на кровать и, скрестив ноги, прислоняюсь к стене, а когда Спенсер перебирается ближе, локтем подталкиваю его. Хоть и знаю, что он этого не почувствует.

— Что такое? — подначиваю его я. — Больше не хочешь тайком наблюдать за мной с дерева?

Спенсер озорно улыбается мне и поигрывает бровями.

— Нет необходимости. Вся эта призрачная фигня позволяет мне присутствовать прямо здесь, в твоей комнате, и ты даже не будешь знать, что я тут. Я слушаю тебя уже целый час.

Если бы я не знала наверняка, что Спенсер не жуткий преследователь, то испугалась бы. Но он подкалывает меня, поэтому я закатываю глаза и говорю:

— Советую не подглядывать за мной в душе, иначе я прикончу тебя, когда попаду на небеса. И ты станешь еще более мертвым.

Спенсер фыркает, а затем бросает на меня косой взгляд и вздыхает.

— Я бы с удовольствием, но это нарушение правил. Меня бы в ту же секунду вернули в загробный мир.

Его лицо становится настолько несчастным, что я хохочу.

— Извращенец. Жуткий, извращенный маньяк.

Мое шутливое обвинение только заставляет его с гордостью выпятить грудь.

— Только когда дело касается тебя, детка, — подмигивает он.

Я не хочу поощрять его, но снова не могу удержаться от смеха. Мы вместе хихикаем, а когда смех утихает, Спенсер печально вздыхает.

— Я слышал ваш разговор.

— С Джулией и Шарлоттой? — удивленно спрашиваю я. — Ты был здесь?

Он грустно улыбается.

— Почти все время с тех пор, как ты вернулась домой. Мне просто нравится оставаться на заднем плане, когда я могу. Не люблю слишком вмешиваться.

Я тихо фыркаю.

— Если только это не возможность выставить меня сумасшедшей перед людьми.

Он смущенно пожимает плечами.

— Прости. Но да, я был здесь, когда ты разговаривала с Джулией и Шарлоттой… и был в больнице с тобой и Уэсом.

До меня начинает доходить. Я даже не знаю, что чувствую по этому поводу.

— Это не твоя вина, Бэйли.

Я зажмуриваюсь, когда мою грудь пронзает внезапная боль.

— Уэс тоже ни в чем не виноват.

Мои глаза все еще закрыты. Я не могу заставить себя посмотреть на него. Когда я отрицательно качаю головой, он продолжает, и его голос звучит серьезнее, чем когда бы то ни было.

— В тот вечер я сам решил пить. Сам сел за руль. Это были только мои решения — мои эгоистичные выборы, которые я сделал по собственной воле. Вы с Уэсом должны перестать обвинять себя. Ответственность за то, что с случилось, лежит только на мне. Поверь мне, я знаю. Мне прочитали целую лекцию, когда я вознесся на небеса.

Изумленная, я наконец открываю глаза, и он вновь мне подмигивает. То ли намекая, что пошутил, то ли показывая, что его отчитали заслуженно. После того, как Спенсер уйдет, я собираюсь выяснить все о боге, небесах и загробной жизни,но сейчас я просто рада, что он смог вернуться, пусть и не навсегда.

Я понимаю, к чему он ведет, беря всю вину на себя, но не готова отдать ему это бремя.

— Мы все еще причиняем тебе боль, — бормочу я. Мой взгляд затуманивается. — Мы этого не хотели. Ты даже не представляешь, насколько нам жаль.

— Представляю, — шепчет он. Когда я встречаюсь с ним взглядом, он нежно улыбается и подносит к моему лицу руку. Не знаю, кому из нас больше хочется, чтобы мы могли почувствовать прикосновения друг друга. — Я весь год наблюдал, как вас разрушало чувство вины. Как думаешь, почему я так отчаянно хотел вернуться к тебе?

— Ко мне? — ахаю я. — Я думала, ты вернулся из-за Уэса.

Он смотрит на меня как на сумасшедшую — ровно как час назад Джулия.

— Та капсула времени, — не отстаю я, — уговоры пройти стажировку, предложение с зоопарком, которое я до сих пор не понимаю — все это было для Уэса.

— Ты правда так думаешь? — бросает вызов Спенсер.

Я знаю, что что-то упускаю, но не понимаю, что он хочет сказать. Он ждет, когда я сложу все кусочки головоломки, и не дождавшись, хихикает.

— Бэй, вы оба были моим незаконченным делом. Своим ужасным поступком я разрушил жизни вас обоих.

— Тогда почему…

— Потому что ты нужна Уэсу, а Уэсу нужен зеленый свет

На меня снисходит внезапное понимание.

— Все это время ты нас сводил?

Спенсер сияет еще одной гордой улыбкой.

— Придумать идею со стажировкой и поместить ее в голову доктора Московица было, если можно так выразиться, моим самым гениальным достижением.

Моя челюсть падает на колени.

— Серьезно?! Это был ты?

Спенсер смеется, но смех быстро превращается в еще один вздох.

— Я больше не могу быть с тобой, — объясняет он. — Мы провели вместе два удивительных года, но продолжиться этому было не суждено.

Мое горло сжимается, и я выдыхаю его имя:

— Спенс…

Он улыбается.

— У тебя впереди долгая жизнь. Пожалуйста, не проведи ее в печали, одиночестве и в тоске по мне. — Его улыбка становится коварной. — А то я буду чувствовать себя очень виноватым, когда начну встречаться с симпатичными ангелочками на небесах.

Я издаю изумленный нервный смешок, и с моих ресниц срывается пара слезинок.

— Спенсер, если кто и заслуживает горячую красотку-ангела на вечность, так это ты.

— А ты заслуживаешь Уэса, — парирует он.

Я стараюсь дышать ровно, хотя мое сердце начинает бешено колотиться.

— Бэйли, дай ему шанс. Ты нужна ему, а он нужен тебе. Вы прекрасно подойдете друг другу. Я в этом уверен.

— Но я люблю тебя, — говорю я упрямо.

— Его ты тоже любишь.

Я знаю, что уже призналась в этом себе, но когда слышу это от Спенсера, мое чувство вины возвращается.

Словно прочитав мои мысли, Спенсер качает головой и улыбается.

— Это нормально, что ты любишь нас обоих. Нормально, что ты двигаешься дальше. Храни меня в памяти, но в сердце освободи место ему. Я хочу, чтобы вы были счастливы.

— Ты даешь мне зеленый свет? — криво усмехнувшись, спрашиваю я.

Спенсер смеется.

— Зеленый свет. Свое благословение. Свое сердце... — Он вздыхает. — Я буду скучать по тебе.

У меня внутри все сжимается. Я знаю, к чему это ведет.

— Тебе пора уходить?

Он кивает.

— Пора. Я сделал все, что мог, и тебе нужно двигаться дальше. Ты не сможешь этого сделать, если я буду рядом.

Я хочу быть сильной, но по моим щекам текут слезы.

— Я тоже буду скучать по тебе. Спасибо за то, что вернулся.

— Спасибо за, что поверила мне и помогла.

Как будто я когда-либо могла ему в чем-либо отказать.

— Теперь с тобой все будет хорошо? Я имею в виду, когда ты вернешься? Ты обретешь покой?

В ответ он улыбается — не слишком широко, но искренне.

— Не беспокойся. То, что мне было нужно, я получил. И кстати, я познакомился с Рози. Она довольно крутая девчонка. — Увидев на моем лице шок, он усмехается. — И она рыжая.

Опять рассмеявшись, я закрываю глаза и, пытаясь совладать со слезами, делаю вдох.

— Это хорошо, Спенсер. Передавай ей от нас с Уэсом привет.

— Обязательно.

Мы замолкаем. Неумолимо утекают минуты, и я понимаю, что это конец. Что Спенсер скоро исчезнет, и я больше никогда его не увижу. Внутри все сжимается, но еще я чувствую странное умиротворение, и знаю, что все будет хорошо. Это правильно. Так и должно быть. Это лучшее завершение, о котором я могла только мечтать.

— Если это действительно все, — начинаю я, — то может быть ты станешь реальным и на прощание поцелуешь меня?

Шумно вдохнув, Спенсер пронзает меня тоскующим взглядом. Потом выпускает воздух из легких и медленно качает головой.

— Думаю, такое бывает только в кино.

Наверное, это к лучшему. Вряд ли я удовлетворилась бы одним-единственным поцелуем. Если я еще раз почувствую вкус его губ, это только усложнит ситуацию. До невозможности. Я понимающе киваю и поднимаю ладонь, а он поднимает свою навстречу моей. Ни один из нас не ощущает прикосновения, но связь все равно есть.

— Я люблю тебя, Бэй.

— Я тоже люблю тебя, Спенсер.

Я встречаюсь с ним взглядом, и он в последний раз улыбается мне, а потом исчезает.

— Прощай, — шепчу я в пустоту. Его уже нет, но у меня ощущение, что он еще меня слышит.

Глава 25

Я нервно тереблю подол своего очень короткого, очень узкого и очень яркого платья, все еще поражаясь, что поддалась на уговоры Спенсера и купила его.

— Давай же, ты сможешь! — с энтузиазмом громко шепчет Шарлотта из припаркованного позади лимузина.

Глубоко вздохнув, я улыбаюсь и опускаю глаза на букетик из маленьких синих цветов у себя на запястье. Спенсер ушел, но в каком-то смысле остался со мной. Шарлотта права. Я смогу это сделать.

Я стучу в дверь и, услышав приближающиеся шаги, пытаюсь побороть в теле дрожь. Дверь открывается, и Уэс судорожно выдыхает:

— Бэйли?

Я прикусываю губу и заставляю себя улыбнуться.

— Привет.

Он утратил дар речи. Приоткрыл рот и, не моргая, глядит на меня. Восхищение в его взгляде заставляет меня покраснеть.

— Я… — Он ерошит волосы, надувает щеки и выдыхает. — Вау.

— Я подумала, что это платье тебе понравится, — бормочу я, и мой румянец растекается до самой шеи. — Спенсер точно выбрал его для тебя.

Взгляд Уэса подскакивает к моему лицу. Я делаю вдох и заставляю себя быть храброй. Я до сих пор не уверена, поверил ли Уэс, что я видела призрак Спенсера.

— Просто хочу, чтобы ты знал: я больше не увижу Спенсера.

В его взгляд прокрадывается настороженность, но дверь он не захлопывает, и потому я продолжаю:

— Он попрощался со мной.

Уэс на мгновение замолкает, а после кивает — чем потрясает меня — говорит:

— Мне очень жаль.

Значит ли это, что он верит мне? Мое сердцебиение ускоряется, а в душе расцветает надежда.

— Все в порядке, — уверяю я. — Мы заключили с ним мир.

 Я позволяю улыбке стать чуть-чуть озорной и продолжаю:

— Он дал мне зеленый свет.

Уэс вздрагивает, и его глаза снова чуть не выскакивают из орбит. Он так шумно сглатывает, что я это слышу.

— Зеленый свет для чего?

Была ни была.

— Для того, чтобы позволить себе испытывать к тебе чувства.

Я не слышу вздоха Уэса, но вижу, как поднимается его грудь.

— Что?

Мои руки начинают дрожать, и я обхватываю ими плечи.

— Я всегда любила вас обоих, — признаюсь я. — Если б в тот вечер бутылка указала на тебя, а не на него, то все, вероятно, сложилось бы совсем по-другому.

Уэс молчит, затем тяжело вздыхает и сглатывает.

— Уэс… тебя не за что прощать, и да, у тебя есть шанс. — Он продолжает молчать, и моя уверенность тает. Я пожимаю плечами, обнимая себя еще крепче. — Если ты все еще этого хочешь.

Стараясь не паниковать, я смотрю в пол. Вдруг я была права, и мы не сможем преодолеть прошлое? Если я с ним смирилась, то это не значит, что смирился и Уэс. Вдруг ему по-прежнему тяжело находиться рядом со мной?

Я чуть не подскакиваю до потолка, когда Уэс берет меня за руки. И поднимаю лицо, готовая принять любой ответ, который он собирается дать.

— Правда? — спрашивает он так, словно не может поверить в происходящее.

Я выдыхаю и улыбаюсь немного легче.

— Правда. Я до сих пор люблю его и всегда буду любить, но я готова двигаться дальше и хочу делать это с тобой.

Уэс моргает, а затем пристально всматривается в мои глаза, будто ища в моей душе правду.

— Мы все совершили ошибки, Уэс — ты, я, Спенсер. Пришло время простить себя и двигаться дальше. Это то, чего хотел Спенсер, из-за чего он вернулся. Мы оба были его незаконченным делом. — Я переплетаюсь с ним пальцами. — Он хочет, чтобы мы были вместе, и я… я тоже хочу этого.

Мне снова приходится отвести взгляд, и я проклинаю жар, расплывающийся по моим щекам.

— Бэй…

Прежде чем я успеваю поднять глаза, Уэс обнимает меня и сжимает так крепко, словно не собирается отпускать. Как в прошлый раз, когда я была у него дома, и он прижимался ко мне так, будто не мог с собой совладать. Он обнимает меня, словно бесценный подарок, словно единственное, что удерживает его на ногах, словно я придаю ему силы.

Растаяв у него на груди, я тихо вздыхаю и расслабляюсь.

— Я тоже люблю тебя, Уэс, — шепчу я. — И любила всегда.

Уэс размыкает объятия и отстраняется, чтобы взглянуть на меня. Видно, что он задается вопросом, правильно ли он расслышал меня.

Вместо того, чтобы повторить, я усмехаюсь и спрашиваю:

— У тебя есть костюм? Ну, кроме твоего шикарного рабочего смокинга. А то это будет чересчур сексуально.

Он выгибает бровь и пытается нахмуриться, но уголки его губ дергаются в улыбке, и он закатывает глаза. Еще раз окинув меня долгим взглядом, он отвечает:

— Только тот, что я надевал на похороны Спенсера.

Вместо того, чтобы вогнать меня в грусть, этот ответ вызывает улыбку.

— Идеально.

Уэс прищуривается, ожидая вопроса, который, как я уверена, он уже угадал.

Я улыбаюсь.

— Хочешь пойти на осенний бал со мной, моей сестренкой-девятиклассницей, гиками из оркестра и парой лесбиянок?

Переварив мое приглашение, он улыбается и, посмеиваясь, кивает.

— Дай мне минуту переодеться.

Ожидая его, я снова рассматриваю фото на стенах. И на этот раз, глядя на фотографию его матери, мысленно улыбаюсь. Что ж, я смогу сдержать данное ей обещание. Уэс не будет один, когда время, отведенное ей на этой земле, истечет.

Уэс откашливается у меня за спиной. Я оборачиваюсь и тут же чувствую слабость в коленях. Мое сердце колотится, а в животе порхают бабочки. Мне нравилась внешность Спенсера. Он был самым красивым, самым очаровательным парнем на свете, но Уэс… Уэс сексуален. Встречаться с кем-то, кто воспламеняет меня изнутри — это новое чувство. Волнующее и завораживающее.

— Вау, — говорю я, повторяя комплимент, которым он наградил меня.

Он подходит ко мне, и мое сердце снова делает кувырок. Его губы растягиваются в коварной ухмылке, напоминая, что он всегда осознавал свою привлекательность и знал, какой эффект производит на девушек. Но раньше его внимание никогда не было направлено на меня. Наверное, потому что я встречалась с его лучшим другом. Однако теперь все изменилось.

Ох, у меня такие проблемы…

Прежде чем он успевает обнять меня, я нервно снимаю с запястья букетик.

— Можно?

Уэс останавливается и замирает, пока я прикалываю цветы к его лацкану.

— Почему ты не выбрала красные в тон своему платью? — любопытствует он.

— Это незабудки. Они символизируют память.

Цветок благополучно пришпилен, я разглаживаю лацкан его пиджака и отважно поднимаю глаза. Уэс смотрит на меня так взволнованно, что щекам снова становится горячо.

— О Спенсере? — хрипло спрашивает он.

— И о Рози. — В ответ на его удивление я улыбаюсь и увожу его к двери. — Спенсер сказал, что они познакомились, и мне показалось, что она сразила его наповал. Ему нравится, что она рыжая.

Уэс спотыкается.

— Я не говорил тебе, что у нее были рыжие волосы.

Многозначительно улыбнувшись, я тащу его к лимузину, где наши друзья хлопают и приветствуют нас.

Возможность спросить меня насчет Спенсера появляется у него лишь после того, как мы проводим на балу больше часа и оказываемся за столиком наедине.

— Так это правда, да? — Он закусывает губу и хмурит брови. — Ты правда видела Спенсера. Он являлся тебе.

Я не обижаюсь за то, что он не поверил мне сразу. Серьезно. На его месте я бы тоже себе не поверила.

— Да, он являлся мне.

Уэс втягивает в себя воздух и позволяет этим словам перевариться. В конце концов по его лицу пробегает улыбка.

— Жаль, что я не видел его. Я бы хотел извиниться, понимаешь? На самом деле я не ненавидел его. Я ревновал, но всегда любил его. Разве я мог его не любить?

— Разве кто бы то ни было мог его не любить? — дразнюсь я.

Уэс обнимает меня, и я склоняюсь к нему.

— Он знает, — уверяю я. — Он ведь почти всегда был рядом с нами.

Уэс изумленно качает головой.

— Я серьезно думал, что ты сбрендила.

— О, ну спасибо.

Уэс виновато улыбается.

— Я не виню тебя. Я решил, что внушив себе, будто тебе является его призрак, ты пытаешься примириться с утратой. Наверное, я принял бы… все, что могло помочь. В последнее время тебе, кажется, стало лучше, и я…

— Ты решил, что если я брежу, то это нормально?

Я получаю еще одну виноватую улыбку.

— Ну, я все-таки рад, что с тобой все в порядке.

— Что ж, а я рада, что ты мне поверил. И раз уж мы заговорили об этом, есть еще одна вещь, которая не дает мне покоя. Что у вас за история с зоопарком? Спенсер ничего конкретного не сказал.

Уэс краснеет, и мое любопытство разгорается еще больше.

— Уэс…?

— Там мы с тобой должны были бы пожениться.

Я моргаю. Этот вариант мне в голову не приходил.

— Где мы… что?

Уэс закатывает глаза и, будто оправдываясь, пожимает плечами.

— Когда нам было по девять, ты подарила нам обручальные кольца и сказала, что мы поженимся. Ну… вот мы со Спенсером и распланировали наши свадьбы с тобой.

Я кусаю изнутри щеки, чтобы не улыбнуться, потому что Уэс явно смущен. Но это правда самая восхитительная вещь, которую я когда-либо слышала.

— Но почему в зоопарке?

Уэс опять заливается краской.

— Тебе нравились дурацкие мультики про принцесс, где они разговаривали с животными и все в таком духе. И у тебя в домике на дереве было столько плюшевых зверюшек. Наверное, я решил, что ты захочешь, чтобы животные были и на твоей свадьбе.

Я больше не могу прятать улыбку.

— О, Уэс, это так романтично. Мне бы очень понравилась свадьба в зоопарке.

Он снова закатывает глаза и отворачивается, но я успеваю заметить у него на губах маленькую улыбку.

— А где хотел сыграть свадьбу Спенсер? — не могу не спросить я.

— В домике на дереве, — ухмыляется Уэс. — Он никогда не отличался богатым воображением.

Я смеюсь. Говорить о Спенсере очень приятно. Ведь весь этот год я не могла даже думать о нем.

Возможность говорить о нем и делиться воспоминаниями с Уэсом дарит мне ощущение, что он все еще с нами, хоть и исчез. Вот, что он имел в виду, когда попросил хранить его в памяти, когда я отдам сердце Уэсу. И впервые я понимаю, что смогу это сделать.

Музыка сменяется на более мягкую, подходящую для медленного танца, и я, предвкушая, как мы будем покачиваться в объятьях друг друга, протягиваю Уэсу ладонь.

— Потанцуешь со мной?

Он улыбается, как будто собирался задать мне тот же вопрос.

Когда мы сходимся в море других танцующих пар, я вздрагиваю. Находиться так близко, чувствовать, как он обнимает меня и прижимает мою щеку к груди — это так правильно и приятно. Я посылаю молчаливую благодарность Спенсеру за то, что мы теперь вместе.

— Бэй… — Уэс откашливается.

Я запрокидываю лицо, чтобы заглянуть ему в глаза.

— А насколько медленно мы должны продвигаться вперед? Будет ли мне позволено поцеловать тебя после бала? А то это единственное, о чем я могу думать с тех пор, как открыл дверь и увидел тебя в этом удивительном платье.

Мое тело реагирует на эти слова, вмиг разослав по рукам и ногам жаркую дрожь. Может быть, нам и не надо развивать отношения медленно. Но ему я об этом пока что не говорю.

— Скажу тебе вот что. — Я хитро ухмыляюсь ему. — После бала мы сыграем в бутылочку, и если тебе повезет, то ты получишь зеленый свет.

Смеясь, Уэс трясет головой, затем быстро наклоняется, а когда я от неожиданности ахаю, приникает к моим полуоткрытым губам. Поцелуй смелый, однако в нем не только страсть и огонь, но и признание в любви. Так он показывает, насколько я ему дорога.

Застигнутая врасплох, я догоняю Уэса не сразу, но когда все же делаю это, то обвиваю его шею руками и таю. Его объятья становятся крепче, когда он понимает, что без его помощи я не удержусь на ногах.

Он прерывает поцелуй дерзким смешком, о которого во всем моем теле взрывается приятная дрожь.

— Прости, — говорит он, но в его голосе нет ни капли раскаяния. — В игре в бутылочку мне, как правило, не везет.

Конец

Оглавление

Келли Орам Призрак тебя и меня