Прошлое Тавриды [Юлиан Андреевич Кулаковский] (fb2) читать онлайн

Юлиан Андреевич Кулаковский Прошлое Тавриды Краткий исторический очерк

От автора

     Предлагаемый вниманию читателей очерк имеет целью представить в связной форме свод важнейших данных по истории Крыма в последовательности событий от того далекого начала, с какого идут исторические свидетельства о жизни этой части нашего великого отечества. Свет истории озарил этот край на целое тысячелетие раньше, чем забрезжили его первые лучи для древнейших центров нашей государственности. Связь Крыма с античным миром и великой эллинской культурой составляет особенную прелесть истории этой земли и своим последствием имеет нахождение в его почве неисчерпаемых археологических богатств, разработка которых является важной задачей русской науки. Научный интерес к древностям Крыма имеет за собой уже целое столетие; он вызвал к жизни наши музеи, обогатил их великими и навсегда ценными сокровищами и стал родоначальником археологической науки в России.

    Если в настоящее время археология расширила свои горизонты и не ограничивает своей задачи исканием и изучением изящных произведений античной культуры, как было еще недавно, то, тем  не менее, прелесть классического в античном является мощным фактором возбуждения археологического интереса, и Крым с его древностями навсегда останется для нас русских самым привлекательным и пленительным уголком в кругозоре археолога и дилетанта.

Археологический интерес нуждается в рамках исторического знания для  того, чтобы быть жизненным и плодотворным. Желание прийти в этом отношении на помощь широкой публике и вызвало составление этого общего очерка судеб Тавриды. Очерк задуман и исполнен не как исследование, а как результат исследования. В нем сопоставлены с возможной краткостью достоверные исторические последовательности эпох  и преемства  этнических и культурных воздействий на жизнь этой части Русского государства. Краткость была преднамеренной и вызвана желанием, чтобы к этому очерку подходило слово Цицерона: ad impellendum satis, ad edocendum parum.  В примечаниях, число которых по возможности сокращено, даны указания на источники, из которых подчерпнуты приводимые в тексте факты и утверждения. В «Приложении», заканчивающем книгу, читатель найдет общий обзор последовательного хода научной разработки археологии Крыма и заголовки важнейших изданий в этой области русской науки.

К очерку приложены три карты Черного моря. Первая исполнена мною по данным географии Птолемея, являющейся завершением ученой картографии античного мира. На второй воспроизведен итальянский портолан Бенинказы 1474 г. по рукописному подлиннику, хранящемуся в библиотеке университета св. Владимира. На третьей представлено Черное море по точным данным современного географического знания с нанесением имен, какие были известны древним писателям в первые века нашей эры. Эта карта воспроизводит  в несколько умеренном маштабе карту, составленную В. В. Латышевым и приложенную им ко второму выпуску второго тома его почтенного издания. Scythica et Caucasica.

Иллюстрации в тексте имеют случайный характер, и помещение их вызвано желанием оживить текст и заполнить пустые места на страницах. Рисунки, вставленные на отдельных таблицах, имеют сами по себе, кроме одного, историческое значение. Четыре из них взяты из альбомов акварельных рисунков художника Иванова, сопровождавшего императрицу Екатерину Великую во время ее путешествия на юг в 1787 году для ознакомления с новыми приобретениями Российской державы. Один рисунок взят из альбома художника Кюгельна, которого посылал в Крым для срисовки достопримечательных мест император Александр I в первые годы своего царствования в связи с возбуждением ученого интереса к крымским древностям. Альбомы Иванова и Кюгельна хранятся в Императорском Эрмитаже в отделе гравюр и рисунков. Указанием на этот драгоценный материал я  обязан Я. И. Смирнову, которому приношу за это мою сердечную признательность. Шестой рисунок воспроизводит современный вид Гурзуфа с остатками древней крепости на его скалах.

Императорская Археологическая комиссия оказала мне любезное внимание, приняв мой очерк в серию своих изданий. Благодаря этому счастливому для меня обстоятельству, я имел возможность дать книжке тот внешний вид, в каком она является на благосклонный суд читателя, а в то же время воспользоваться содействием и помощью такого авторитетного знатока древних судеб Крыма. Каким является академик В.В. Латышев, вице-председатель Комиссии. Прочитывая в качестве редактора изданий Комиссии корректурные листы моей работы, В.В. Латышев делал ценные указания, которыми я мог воспользоваться для улучшения моего текста.

Своим приятным долгом считаю выразить здесь мою глубокую благодарность г. Председателю Комиссии графу А.А. Бобринскому за его сочувственное отношение  к моей работе, В.В. Латышеву и Б.В. Фармаковскому за содействие и помощь.

Ю.К.

25 мая 1906 г.

Киев 

Глава  I Начало греческих поселений на Черноморском побережье. Геродот и его сведения о Скифии и населяющих ее народах. Страбон и данные его географии. Птолемей и его карта.

Еще в VIII веке до Р. Х. Началось прочное знакомство Греков с далеким от их родины Черноморским побережьем. Греческая колонизация направилась могучей волной в двух направлениях: на западе она сделала греческой страной остров Сицилию и южное побережье Италии, на северо-востоке проникла на берега Черного моря. Малоазиатский город Милет был центром, откуда шло колонизационное движение на северо-восток. Около 785 г. до Р.Х. утвердились милетцы на южном берегу Черного моря и основали город Синопу; около того же времени возник в Пропонтиде (Мраморное море) город Кизик. А в течение VII века милетцы стали уже твердой ногой на северном побережье Черного моря. В дельте Дуная явился город Истр, на правом берегу днестровского лимана – Тира (на месте нынешнего Аккермана), в лимане Буга, в нескольких верстах к северу от слияния с ним днепровского лимана, - Ольвия (близ нынешнего села Парутина), на проливе, соединяющем Черное море с Азовским, - Пантикапей (ныне Керчь). Из этого последнего пункта греки проникли в Азовское море, которому они дали имя «Мэотида» от имени народа Мэотов, и завладели устьем реки Танаида (Дона). На нынешнем Таманском полуострове возник город Фанагория, а на Кавказском побережье, в устье реки Фазида (Рион), явилось поселение, одноименное реке, и выше к северу Диоскуриада (близ нынешнего Сухума). Кроме этих главных центров, с течением времени явилось много других поселений.

Из тех трех племен, на которые делилась греческая нация, преимущественная роль в деле колонизации берегов Черного  моря принадлежала Ионянам. Не остались, однако, совсем в стороне от этого великого культурного дела и Доряне. Они основали на южном побережье Черного моря город Гераклею, а отсюда, вероятно в V веке, часть граждан этого города выселилась на территорию Тавриды. Так был основан Херсонес, вблизи развалин которого возник столетие тому назад, наш русский Севастополь.

Историческое предание не сохранило нам точных дат возникновения отдельных городов. Из сравнительно позднего времени имеем мы полную карту тех мест и отчеты мореходов о взаимных расстояниях отдельных пунктов. На карте географа половины II века по Р. Х., Птолемея, берега Черного моря предстают охваченные кольцом греческих поселений. Это было так уже в V  веке до Р.Х. , во время расцвета морской силы Афин. Перикл организовал большую морскую экспедицию в черное море в 444 году с целью вызвать присоединение к делосскому союзу тамошних городов. Неизвестно, в какой мере удалось ему достигнуть этой цели, но несомненно, что город Нимфей, расположенный невдалеке от Пантикапея (ныне урочище Эльтыгень), принадлежал впоследствии к союзу и платил ежегодно один талант дани афинянам. Весьма возможно, что к союзу привлечены были и другие города; во всяком случае, с тех пор упрочились торговые связи Афин с северным побережьем Черного моря, и для афинского производства если не впервые открылся, то, во всяком случае, упрочился обширный и богатый рынок. О том свидетельствуют великолепные афинские вазы и золотые изделия самых изящных типов и самой тонкой работы, находимые в гробницах Ольвии, Херсонеса, Пантикапея, Фанагории. Среди этих находок есть очень много предметов, приурочиваемых именно к V веку.

К тому же V веку относится посещение Геродотом одного из греческих городов далекого севера, Ольвии. Геродот воспользовался своим здесь пребыванием, чтобы собрать интересные сведения о природе страны и ее населении.  Согласно общей цели своего труда, он очень мало сообщает нам о Греках тех мест; быть может, также и потому, что его современники имели о них достаточно сведений. Скифия введена им в его труд по мотивам историческим, а именно: он желал точнее обставить и обосновать свой рассказ о походе Дария на скифов. Общие географические представления, которые составил себе Геродот о Скифии, настолько погрешают против истины, что его карту Скифии можно лишь очень приблизительно пригнать к подлинным данным, как знаем их теперь мы. Он представляет себе эту страну в виде четырехугольника, который ограничен с юга и востока морем. От Истра (Дунай) до Танаида (Дон) Геродот считал 20 дней пути, причем Борисфен (Днепр) приходится у него как раз по середине этого пространства. Считая дневной путь в 200 стадий, он определил общее протяжение поперечной линии через Скифию в 4 тысячи стадий (т.е. около 710 километров) и дал такое же протяжение поперечным линиям, ограничивающим Скифию с материка. Из этого четырехугольника выступает в море гористый полуостров Таврика. Тавры представляют особый от Скифов народ, ославленный за свои дикие нравы. Азовское море Геродот знает под именем Мэотидского озера, которое соединяет Киммерийский Боспор с Понтом. Через Скифию текут восемь рек. Две из них, Истр и Танаид, пограничные. Посредине течет Борисфен, небольшая река после Истра. Между Истром и Борисфеном текут Тира (Днестр) и Гипанид (Буг), а восточнее Борисфена впадает в море Гипакирис (Каланчак -?). Две остальные реки являются притоками: Борисфена – Пантикап и Гипакириса – Герр. Из греческих городов в пределах Скифии Геродот имел случай назвать всего три: Тиру, Ольвию и Кремны – последний на западном берегу Мэотиды.

Из народов, населяющих Скифию, Геродот остановился с наибольшей подробностью на господствующем и наиболее многочисленном – Скифах. Это имя дано было им Греками, а сами себя Скифы звали сколотами. На востоке от Танаида, за пределами Скифии, жили Савроматы или Сарматы – родственное Скифам племя, происшедшее, по сказанию, записанному Геродотом, от смешения Скифов с амазонками. К северу от Скифии по сведениям Геродота жили разные народы: Агафирсы, Будины, Невры, Андрофаги, и др. Он мог собрать о них немало сведений от Ольвиополитов, но больше всего узнал он о ближайшем и господствующем народе, Скифах. – Материал Геродота получил впоследствии каноническое значение и служил основой всех дальнейших трудов древних географов; его воспроизводили и тогда, когда этническая карта страны изменилась на глазах истории, и была полная возможность знать многое лучше и точнее, чем мог знать Геродот. Не входя здесь ни в какие подробности, отметим один факт общего значения, установленный в настоящее время ученым исследованием с достаточной определенностью, а именно: господство в припонтийских степях принадлежало кочевому народу арийского корня и в частности – иранской группы. С ним вступили Греки в непосредственные сношения, его они эллинизировали, и уже во время Геродота были метисы: племя Каллипидов он называет «Эллины-Скифы». В более позднее время мы встречаем термин «Миксэллины», т.е. смешанные эллины.

Географическое знание Греков о далеких окраинных землях расширялось вместе с упрочением торговых сношений и ростом торгового оборота античного мира. Творческий гений Греков создал науку о земле, как части вселенной; проблемы о виде и размерах земного шара, определения отдельных на нем пунктов решались на основании данных астрономии. Наряду с этой математической наукой, которая получила название географии, явилась и другая, описательная: хорография; ее понимали, как сопоставление сведений об отдельных местностях, их природе, климате, населении, его нравах и быте. Наиболее видным представителем науки о земле в этом втором смысле является из дошедших до нас писателей древности Страбон, издавший свой труд в 18 году по Р.Х., т.е. уже в такое время, когда миродержавное римское государство объединило под своей властью все побережье Средиземного моря  и  создало новые, более широкие и свободные формы международного общения и оборота.

Побережье черного моря в «Географии» Страбона предстает в очень определенных ясных и отчетливых чертах, и эта определенность и точность является сама по себе свидетельством существования в ту пору живых и напряженных торговых сношений между культурными центрами юга и той окраиной. Взаимные расстояния отдельных пунктов побережья Страбон приводит  в числе стадий.[1]

Северное устье Истра (Дуная) находится в расстоянии 900 стадий от устья реки Тиры (Днестра). У выхода этой реки в море находится башня Неоптолема и поселок Ермонакта. Вверх по реке, в 140 стадиях от устья, лежат города: Никония на правом берегу и Офиуса – на левом. В расстоянии 500 стадий от устья лежит в море остров Левка (т.е. Белый), посвященный Ахиллу.

Следующая река к западу – Борисфен и поблизости от нее другая – Гипанид (Буг). В 200 стадиях вверх от устья по Борисфену лежит город Ольвия. Перед устьем Борисфена находится остров и к востоку от него тянется большая коса, носящая имя «Ахиллово ристалище». На восточном конце она заканчивается мысом Тамиракою, близ которого есть пристань. Берег моря поворачивает здесь к северу, образуя большой залив, который называется каркинитским, а также Таиракским. Восточный берег этого залива омывает Таврический полуостров; этот последний соединен с материком узким перешейком, который омывается с востока Гнилым озером. Составляющим западную часть огромного морского бассейна Мэотиды.

На южном берегу Таврического полуострова лежит город Херсонес, отстоящий от устья Тиры на 4,400 стадий. За ним далее к востоку лежит бухта с узким входом, которая называется гаванью Символов. Между этой бухтой и Херсонесом в равном расстоянии от обоих лежит поселение и гавань Ктенунт. От бухты Символов к востоку до Феодосии побережье называется Таврическим; оно имеет протяжение ок. 1.000 стадий. Из него выдается далеко к югу мыс, называемый «Бараний лоб», который приходится напротив Пафлагонского мыса Карамбия. Выступы этих мысов как бы разделяют Евксинский Понт на две половины. Там, где на Таврическом побережье заканчивается горная область, лежит город Феодосия с прекрасной и весьма обширной гаванью, а в 350 стадиях оттуда – Пантикапей. Город этот расположен на холме, заселенном со всех сторон и имеет в окружности 20 стадий. Гавань и доки, приблизительно для 20 кораблей, находятся с восточной стороны города.

На западной стороне пролива, через который Мэотида соединяется с Евксинским Понтом, лежит город Мирмикий в 20 стадиях от Пантикапея, а в 40 стадиях оттуда – поселение Парфений. Здесь наиболее узкое место пролива: ок. 20 стадий. Напротив Парфения на восточном берегу пролива лежит селение Ахиллей. От этого места до устья реки Танаида, где лежит одноименный реке город, по прямому морскому пути 2.200 стадий; если же плыть по левому (западному) берегу Мэотиды, то расстояние это более чем втрое. Против устья Танаида  лежит остров Алопекия.

В 20 стадиях от Ахиллея находится большой курган, насыпанный над могилой царя боспорского Сатира, и поблизости от него селение Патраэй. В 130 стадиях оттуда расположено селение Корокондама; подле него расстилается большое озеро, в которое впадает один из рукавов реки Гипанида (н. Кубань). На берегах озера лежит город Фанагория, затем: Кепы, Ермонасса и святилище Апатур. Местность к югу по берегу моря называется Синдикою от имени народа Синдика и Горгиппия. Далее Синдов к югу в побережной полосе, гористой и  не имеющей гаваней, живут племена Ахеи, Зихи и Эниохи, которые занимаются морским разбоем. Общее имя для всех племен от Синдов на юге и до реки Танаида – Мэоты. Сюда принадлежат, кроме Синдов: Дандарии, Тореаты, Обидиакены, Ситтакены, Доски, а также Аспургианы (между Горгиппией и Фанагорией).

Таковы сведения о северном побережье Евксинского Понта, какими располагал Старбон. В более позднюю пору они стали еще точнее и определеннее, как это видно из дошедших до нас «Периплов», т. е. Дорожников. Во второй половине второго века ученый математик Птолемей закрепил на карте с градусной сеткой весь имевшийся в ту пору в наличности материал географического знания о всех землях и странах вселенной. Несовершенство материала, каким располагал Птолемей, а также и общие недочеты его приемов определения долготы и широты отдельных пунктов делают его карту весьма далекой от той точности, какая возможна в настоящее время. Так как наименьшая величина, с какой оперировал Птолемей. Одна двенадцатая градуса, т. е. 5 минут, то локализация отдельных городов не редко ведет к искажению действительных отношений. Но, во всяком случае, Евксинский Понт на его карте предстает перед нами в очертаниях весьма близких к действительности. Отсылая нашего читателя к таблице № 1, мы не станем перечислять городов и селений, которые занес Птолемей на свою карту. 

[1] Один стадий равен 177 метрам.

Глава II Пантикапей. Боспорское царство. Спартокиды. Сношения Боспора с Афинами. 

Возникая как торговая фактория, греческие поселения при благоприятных обстоятельствах превращались в города и организовывались в своем внутреннем строе по тому типу, в какой вообще укладывалась политическая жизнь Греков, т.е. по типу городской республики. В зависимости от различных географических и этнических условий, отдельные города имели различную судьбу; различна была и степень  того воздействия, какое оказывали он на соседнее варварское население. Некоторые из них стали пунктами, в которых заканчивались возникавшие под их влиянием  торговые пути. Монетные находки выдают нам следы существовавшего некогда торгового обмена, и эти следы ведут нас иногда очень далеко: так, из Ольвии до Волыни и дальше. Местности нынешних Киевской, Полтавской и Харьковской губерний состояли, несомненно, в торговом обмене с побережьем Понта. Долгие века длилось это культурное воздействие Греков на народы севера. Но греческие историки мало интересовались судьбами своих далеких родичей, и в их произведениях мы лишь изредка встречаем упоминания об отдельных фактах из истории колонистов черноморского побережья. Гораздо богаче свидетельства, которые дают вещественные памятники надписи, извлекаемые из недр земли на тех местах, где некогда процветали греческие города нашего юга, но и  этот материал имеет характер обрывочный и распределяется крайне неравномерно между отдельными местностями. Более или менее связную внешнюю историю можно дать только для одного из всех этих городов, Пантикапея; крупные исторические факты имеем мы из разных эпох также для Херсонеса и Ольвии. Все остальные города не имеют истории, хотя и были ее творцами. Являясь очагами и источниками культуры.

В ряду колоний черноморского побережья Пантикапей в своих судьбах выделяется прежде всего тем, что он не остался городом, как другие, а превратился в центр значительного политического целого. Начало этого процесса остается для нас сокрытым; но очевидно, что этот иной ход истории Пантикапея стоит в связи с тем, что верховная власть организовывалась здесь на иных началах. Уже в половине  V века отмечено в нашем историческом предании правление в течение 42 лет одного греческого рода, Археанактидов, которых в 438 году сменила другая династия, уже варварского происхождения (вероятно, фракийского), - Спартокиды. Первый ее представитель правил пять лет. Ему наследовал сын его Сатир I – от 432 до 388 и внук Левкон I – от 388 до 347. Власть перешла затем к сыновьям Левкона, Спартоку II и Пэрисаду I, а по смерти первого из них, последовали междоусобия между его сыновьями, закончившиеся воцарением Евмела, правившего пять лет. Ему наследовал сын его Спарток  III – до  284 года, передавший власть сыну своему Пэрисаду II. Хронология дальнейших представителей этой династии не столь ясна, а последовательность была, вероятно, такова: Спарток IV, Левкон II, Спарток  V, Пэрисад III (в половине II века), Пэрисад IV, а может быть также Пэрисад V. Династия закончилась низвержением и смертью Пэрисада в 114 г. до Р.Х.

При первых правителях этой династии Пантикапей расширил свое значение и превратился из города в царство. Расширение пределов власти пантикапейских правителей совершилось путем подчинения самостоятельных дотоле греческих городов, а также покорения соседних варварских народов. В ближайшем соседстве с Пантикапеем лежал город Нимфей. В конце V века он принадлежал делосскому союзу и находился во власти Афин. Комендант Нимфея, афинянин Гилон, предал город Сатиру I и был вознагражден за это предоставлением ему во владение греческого города на восточном берегу пролива, Кепоф[1] . Завладев Нимфеем, Сатир обратил свои замыслы на Феодосию; но ему не удалось овладеть этим городом: он умер во время его осады. Сын и преемник Сатира, Левкон I, утвердил свою власть в Феодосии, как видно из его титула на одной надписи: “архонт Боспора и Феодосии”. Туземным населением к западу от Пантикапея были Скифы. Они признавали над собою власть правителей Пантикапея и помогали Сатиру в осаде Феодосии; но время от времени приходилось поддерживать эту власть силой. Как то было при Пэрисаде I.

На восточном берегу пролива ближайшие к Пантикапею греческие города были:    Кепы, Ермонасса и Фанагория. Первый принадлежал уже Сатиру I, как видно из упомянутого выше эпизода о Гилоне. Фанагория, по-видимому, сохраняла свою самостоятельность, так как чеканила свою монету до I в. до Р.Х., и быть может, только уже при Митридате вполне объединилась с царством. Имена варварских народов, признававших над собою власть Пантикапея, даны в одной надписи из времен Левкона I , где он назван «архонтом Боспора и Феодосии и царем Синдов, Торетов, Дандариев и Псессов»[2]. Пэрисад I  называет себя «архонтом Боспора и Феодосии и царем Синдов и всех Мэотов»[3].  Восточная граница царства во время Пэрисада I на одной надписи определяется так: «граница Кавказской земли»[4]. Какой территории соответствуют на нынешней карте земли народов, покоренных Спартокидами, об этом трудно высказаться с уверенностью; но, во всяком случае, она захватывает область нижнего течения Кубани, нынешний г. Анапу и часть побережья Азовского моря. О царе Евмеле (309-304) известно, что он обратил свое оружие на побережное население к югу от нын. Анапы, на племена Ахеев и Эниохов, и покорив их, очистил море от морских разбойников[5]. Общим обозначением для той территории, на которую простиралась власть правителей Пантикапея, служило имя Боспор, которое иногда применялось и для обозначения самого города, служившего центром державы Спартокидов.

Превратившись из города в царство, Боспор являлся значительной политической силой и вел крупную торговлю продуктами тех стран. На первом месте стояли хлеб и рыба, далее – лес, меха, кожи, шерсть и т. под. Сырые продукты. Малоплодородная Аттика со своим густым и предприимчивым населением нуждалась в хлебе, и еще в  V веке Боспор явился для нее экспортным рынком. Еще Сатир и Левкон оказывали особенное покровительство афинским купцам и предоставили им значительные привилегии: хлеб отпускался им беспошлинно, и афинские корабли имели право грузиться первыми. Аттика получала с Боспора половину нужного ей хлеба, что составляло 400 тысяч медимнов (ок. 200.000 гектолитров). Боспор располагал огромными запасами хлеба: однажды царь Левкон. Во время дороговизны, выслал афинянам, из Феодосии 2.100.000 медимнов, так что за удовлетворением всех своих нужд афиняне выручили от продажи избытка 15 талантов серебра. Значительность хлебного экспорта из Боспорского царства заставляет предположить, что подчиненное варварское население занималось земледелием, обратившись к нему под культурным воздействием греческих колонистов. В обмен за сырые продукты афиняне доставляли на Боспор вино, масло, предметы убранства и роскоши. Археологические находки в керченских гробницах обогатили и продолжают обогащать наши музеи и частные коллекции, огромным множеством расписных ваз афинской работы, начиная с VI  до  IV века, т. е до того времени, когда с оскудением Афин и, вероятно, с переменой направления ремесленного искусства прекратилось это производство. Наряду с вазами те же гробницы дали множество изящных произведений из драгоценных металлов; многие из них сработаны для специального сбыта на этот рынок и обличают в своих сюжетах знакомство мастеров с бытом туземного населения (напр., изображения Скифов на Куль-обской и Чертомлыцкой вазах).

Афиняне со своей стороны оказывали высшее внимание боспорским царям: они присуждали им от имени государства почетное гражданство и проводили в из честь  в народных собраниях почетные декреты с предоставление высших отличий, каковыми являлись постановка статуи чествуемого лица и присуждение ему золотого венца, который подносили от его имени богине Афине на празднике великих Панафиней или Дионисий. Текст одного из таких декретов дошел до нас на мраморной плите, найденной в Пирее в 70-х годах истекшего столетия.[6]

Поводом к декрету  послужило посольство, прибывшее в Афины от царей Спартока и Пэрисада, сыновей Левкона I. Они уведомляли афинян о своем вступлении на царство и желали поддерживать  такие же дружеские сношения, какие были при их отце, заботиться об отправке хлеба в Афины и помогать им. Если встретится к тому надобность. Послы привезли дары от новых царей. Благодарные афиняне постановили воздать сыновьям Левкона такую же честь, какою пользовался их отец: «увенчать» их золотым венцами и выставить почетный декрет о том на мраморной плите. Золотые венцы, ценою по тысяче драхм каждый, должны быть изготовлены на средства казны и возложены на празднике Панафиней в храме Афины с такою надписью: «Спарток и Пэрисад, дети Левкона, увенчанные народом афинским, посвятили Афине».  Народ декретировал принести благодарность послам и пригласить их на угощение в пританий. В тексте надписи помянуто, что город оставался в долгу за полученный с Боспора хлеб, и принято было решение немедленно произвести уплату. Событие это относится к 346 г.до Р.Х.

Не лишено значения свидетельство надписи о том, что боспорские цари просили у афинян дать им моряков, и эта просьба была исполнена. Если политическое могущество Афин было тогда уже близко к падению, то их первенство в морском деле оставалось на прежней высоте, и далекий Босфор заимствовал от них технику морского дела. Цари боспорские брали на себя заботу о безопасности плавания в своем море и являлись той силой, которая вводила в культурный оборот  тогдашнего торгового обмена восточное побережье Черного моря.

Покровительство, которое оказывали боспорские цари торговле с Афинами, не препятствовало живому обмену между Боспором и малоазиатскими городами южного побережья Черного моря, Синопою, Амисом и расположенным на южном проливе Византием, будущей Византией. Прямые исторические свидетельства, в которых названы эти города. Дошли от времени царя Евмела (309-304).

Евмел, сын Пэрисада, воцарился на отцовском троне после продолжительной междоусобной войны с братьями Сатиром и Пританом. Сатир, как старший, занял трон отца. Но Евмел ополчился на него. Вступив в союз с фракийским царем Арифантом, который явился к нему на помощь с большими конными и пешими силами. Сатир имел в своем войске греческих и фракийских наемников, а также большие силы Скифов. Военные действия происходили в лесной местности у реки Тапса. Победа осталась за Сатиром, но он был смертельно ранен в сражении и умер, процарствовав только девять месяцев. Заменивший Сатира Притан был разбит в перешейке около Мэотиды и вынужден был принять Евмела в соправители. Но вскоре Притан должен был бежать от своего брата в город Кепы на восточном берегу пролива, где он и был убит. Евмел истребил всех своих родичей, кроме одного малолетнего сына Сатира, Пэрисада, которому удалось бежать в Скифию к царю Агару.

Оправдавшись в своих злодействах пред населением столицы царства, Пантикапея, Евмел принял власть единолично и в краткое свое правление оставил по себе память, как о деятельном и предприимчивом государе, упрочившем могущество Боспорского царства. Историк Диодор сохранил в подробностях этот интересный эпизод из жизни Боспорского царства[7]. Не все ясно в рассказе историка. По-видимому, борьба между Сатиром и Евмелом разыгралась в местностях восточного Приазовья, а в таком случае более чем сомнительным является участие в этих событиях Фракийцев. Вероятнее, что это имя явилось у Диодора вместо названия одного из туземных племен прикавказских местностей.

Приемником Евмела был его сын Спарток III, правивший до 284 г. Р.Х. Самым полным и наиболее ценным свидетельством об этом царе является декрет в его честь, принятый афинянами в 286 году. Он сохранился на мраморной плите, найденной в Афинах[8]. Из текста декрета видно, что в ту пору продолжались старые дружественные связи между Афинами и Боспором. Царь поздравлял Афины с освобождением от власти Димитрия Полиоркета и прислал в дар 10.500 медимнов хлеба. Благодарные афиняне присудили Спартоку золотой венец, который решено было поднести богине на празднике Великих Дионисий, и поставили две бронзовые статуи его: одну на площади, рядом со статуями его предков, другую на акрополе.

Скуднее и неопределеннее сохранившиеся сведения о последующих Спартокидах до падения этой династии в конце II века до Р.Х.  Надписи и вещественные находки свидетельствуют о непрерывных живых сношениях царства с эллинским миром, с которым его связывали язык, религия и культура. Цари Боспора состояли щедрыми жертвователями на общегреческие святыни, и в дошедших до нас от половины II века списках жертвователей на дельфийский храм Аполлона значатся имена царя Пэрисада и супруги его Камасарии. Такого же род известия есть относительно храма Аполлона Димедийского[9]. Когда пало мировое значение торговли Афин и возросло значение Родоса. Боспор находился в живых сношениях с этим новым центром мировой торговли. Амфорные ручки с родосскими клеймами, находимые в таком множестве в Керчи, свидетельствуют о том, что родосские купцы доставляли сюда вино и масло.

Прекращение династии Спартокидов в конце I  века до Р.Х. совершилось насильственным образом, и перемена лица правителя втянула Боспор в сферу новых отношений к далекому от них новому центру мира, Риму. Событие это стояло в связи с судьбами соседнего города Херсонеса. 

[1] Aeshin. III.171.

[2] I.P. II 6.

[3] Ib. 10;11.

[4].ib 9.

[5] Diod. Sic. 20, 25

[6] С. Att. IV 2, 109 b (dittenberger, Syll. incr. gr.110).

[7] Diod. Sic. 20, 22-27.

[8] C.I.Att.II.311.

[9] Латышев, К  ист. Босп. Цар. (Ж.М.Н. пр.1899. Ноябрь).

Глава III Херсонес. Его местоположение и история. Значение Митридата VI Евпатора в судьбах Херсонеса и Боспора. Махар. Смерть Митридата.

Прошлое Херсонеса  до тех событий, которые явились эпохой в судьбах Боспорского царства, известно нам очень мало. Он возник в стране, туземцами которой было племя Тавро, удержавшее за собою горную область Крыма, и основан был не Ионянами, как все остальные города черноморского побережья, а Дорянами из Гераклеи Понтийской. Свой доисторический диалект Херсонес сохранил до поздних времен.

В отношении береговой линии местность Херсонеса представляет совершенно исключительные условия по своему удобству. Горный кряж, проходящий по южной части полуострова, круто спадает к морю на всем своем протяжении от Феодосии к западу; в местности Херсонеса он понижается и несколько отступает от моря. Берег вытягивается в море небольшим полуостровом и изрезан великолепными заливами и бухтами. С западной стороны врезывается в материк огромная разветвляющаяся в разных направлениях бухта нынешнего Севастополя. Плоский берег полуострова к югу от этой бухты изрезан целым рядом небольших заливов,  далее к северо-востоку, в том месте, где берег становится выше и обрывистее, в него врезается закрытая со всех сторон глубокая бухта нынешней Балаклавы. Небольшое расстояние от конца южной Севастопольской бухты до Баклавы позволяет отделить этот выступ полуострова от остальной территории Крыма и отстаивать его от нападения с суши, как  то приходилось делать херсонесцам. Тавры пользовались удобствами своих прекрасных гаваней; они стали мореходами и имели дурную славу морских разбойников. Грекам удалось основаться в их стране позднее, чем на других пунктах черноморского побережья. По-видимому, это случилось не раньше V века. Имя поселения было Херсонес, т.е. полуостров. Он лежал близ правой бухты к западу от нынешнего Севастополя. Вероятно, сначала он был лишь факторией своей метрополии Гераклеи, которая и должна была силой отстаивать свои торговые интересы от соседних боспорских державцев. Предание наше сохранило несколько свидетельств о войнах царя Левкона с гераклейцами[1].

Выгоды приморского положения Херсонеса позволили ему с течением времени окрепнуть и превратиться в значительный город, организовавшийся в самостоятельную республику. Великолепный недавно открытый эпиграфический памятник – текст гражданской присяги херсонесцев, относящийся к III веку до Р.Х., свидетельствует о прочно сложившемся государственном строе города и об его больших территориальных владениях на полуострове. Из текста надписи видно, что область Херсонеса захватывала степные пространства, служившие для хлебопашества, и простиралась до западного побережья Тавриды. Для защиты от внешнего врага имелись укрепления в разных местах, а на морском берегу лежали два города: Прекрасная гавань и Керкинитида[2]. Одно случайное известие от начала III века позволяет заключить, что в ту пору Херсонес представлял значительную политическую величину: наряду с Гераклеей и Месембрией помянут он, как автономный город, в договоре враждовавших между собою малазийских державцев[3]. Распространение владений херсонесцев в сторону степей сблизило их непосредственно со Скифами, которых они умели держать в страхе, прибегая к помощи их степных соседей. Но к концу II века положение дел изменилось. Херсонес оказался не в силах отстаивать своими средствами свою самостоятельность от напора Скифов, и вынужден был искать помощи извне. Он нашел ее у могущественного малоазиатского властелина, Митридата VI Евпатора, знаменитого в  истории своей непримиримой враждой с римской державой. Нам неясны причины, вызвавшие завоевательные стремления Скифов, но известен сам факт.

Сын царя Скилура Палак завоевал фактории херсонесцев на западном берегу полуострова и угрожал самому существованию Херсонеса. Митридат отправил на помощь осажденным своего полководца Диофанта со значительными военными силами. Диофант заставил Палака снять осаду и отступить от Херсонеса, разбил его в открытом бою, разрушил сооруженные им укрепления и прогнал его в степи. Из Херсонеса Диофант сделал диверсию на востоке в Пантикапей. Тогдашний царь Босфора, Пэрисад V . по-видимому, также обращался с просьбой о помощи к Митридату, против того  же самого врага. Если раньше мы ничего не слышим об уплате какой-либо дани Скифам, то от этого времени есть известие о требовании со стороны Скифов увеличения платимой им дани. Оказанная Диофантом помощь обошлась очень дорого: Пэрисад признал над собою власть царя Митридата. Но против Пэрисада поднял восстание его воспитанник Савмак, опиравшийся на поддержку Скифов, и Диофант должен был бежать из Пантикапея морем на корабле, который ему прислали херсонесцы. Вскоре он вернулся туда сухим путем, разбил и взял в плен Савмака, убийцу царя Пэрисада, и окончательно утвердил на Боспоре власть своего повелителя.

Скифский царь Скилур призвал на помощь себе неведомый дотоле народ с дальнего севера, Роксолан – то  было кочевники иранской расы; с их помощью он выступил против своего победителя, Диофанта. Новая победа Диофанта над Скифами Скилура и его союзниками надолго устранила опасность для Херсонеса со стороны Скифов, и власть Митридата упрочилась на всем пространстве Таврического полуострова и в землях, входивших в пределы Боспорского царства на восточном берегу нынешнего Керченского пролива. К сообщениям Страбона об этих событиях присоединилось в 1878 г. современное свидетельство: декрет херсонесцев в честь Диофанта[4]. Со своих новых владений Митридат получал дани 180 тысяч медимнов хлеба и 200 талантов серебра[5]. Когда началась так называемая вторая война Рима с Митридатом, на Боспоре сделана была, по-видимому, попытка воротить самостоятельность старому царству. Получив известие о восстании, Митридат послал туда своего полководца Неоптолема, который разбил боспорцев зимою на льду замерзшего пролива, а летом  - вторично в морском сражении на том же месте. Утвердив, таким образом, вновь свою власть, Митридат посадил в 80 г. до Р.Х. на Боспоре своего сына Махара в звании правителя северных областей своей державы.

Правление Махара продолжалось до 65 года до Р.Х. В пору третьей войны Митридата с Римом, когда Лукулл осадил Синопу, Махар вступил в сношения с врагом своего отца, и был признан со стороны Рима в звании самостоятельного правителя Боспорского царства и союзника Рима. Со своей стороны, он обязался доставить в римский лагерь тот провиант, который подлежал доставке в осажденную Синопу, и выдать Римлянам сокровища своего отца. В командовании римской армией на малоазиатском театре войны Лукулла сменил Помпей; он вытеснил Митридата из его владений, и тот бежал на Боспор сухим путем через кавказское побережье, преодолев по дороге чрезвычайные трудности. Пантикапей открыл ворота своему законному повелителю, и Махар бежал в Херсонес. Не чувствуя себя и там в безопасности от мести отца, он лишил себя жизни.

Оказавшись в обладании северных областей своего царства, Митридат принялся за организацию новых сил для борьбы с Римом. Он вступил в сношения с близкими и отдаленными народами в Европе и Азии с целью создать общую коалицию для борьбы с Римом, и подчинил себе некоторые народы из числа тех, которые занимали тогда степи нынешней южной России к северу и западу от Крыма. Новую войну он предполагал начать вторжение на территорию Балканского полуострова через Дунай. Но широким планам Митридата не суждено было осуществиться. Тяжкие подати и поборы, каким он подвергал население подчиненных ему земель, и присутствие в его войсках ненадежных элементов, каковы были римские перебежчики, блокада Черного моря, подрывавшая ресурсы и платежные средства, – все это вместе привело восстанию против престарелого воителя. Во главе недовольных стал его сын Фарнак, и Митридат, оставленный всеми, лишил себя жизни (63 г. до Р.Х.). В ознаменование своей покорности Риму, Фарнак переслал Помпею в Синопу трупе своего отца и был признан правителем, состоявших под его властью земель и союзником Рима.

И таким образом, Митридат своим вмешательством в туземные отношения Таврического полуострова содействовал политическому объединению греческих колоний в более широких размерах, нежели как оно осуществлялось местными средствами и силами: под царством. С другой стороны, он ввел, помимо всякого своего желания, северное побережье Черного моря в кругозор римских мировых политических интересов и тем определил общий ход отношений на целый ряд дальнейших веков. 

[1] Polyaen.Strag.VI.9.

[2] I.P.E. IV.79 – Локализация этих городов не установлена в точности, и многие исследователи колеблются: Каркенитиду помещают близ нынешней Евпатории или к северу от нее близ Донгузлавского озера около селения Ойбур, Прекрасную гавань – близ Акмечетской бухты или на Сарыбулатской косе.

[3] Polyb.25, (178 г. до Р.Х.).

[4] I.P.E. I. 185 – Роксоланы названы здесь Ревксаналами

[5] Strabo 7, 4, 6.

Глава IV Фарнак. Царь Боспора, и его преемники. Династия Тибериев Юлиев.

Резиденцией Фарнака, как и его отца, был Пантикапей. Пределы своего царства он раздвинул на север и восток по побережью Азовского моря, и крайним северным пунктом был город Танаид на устьереки, давшей ему имя. В 48 г. до Р.Х.. когда Помпей и Цезарь сошлись на Фарсальских полях, оспаривая друг у друга владычество над миром, Фарнак вознамерился воротить себе царство своих предков в Малой Азии и переправился туда с большим войском. Ему удалось подчинить себе Колхиду. Часть Каппадокии и Понта; но дальнейшие его успехи были задержаны известием о восстании против него на Боспоре, которое поднял его родич Асандр.

Между тем Цезарь явился в Малую Азию после победы над Помпеем при Фарсале и  в августе 47 г. нанес Фарнаку решительное поражение при Зеле, в местности неподалеку от устьев реки Галиса (ныне Кизил-Ирмак). Реляция Цезаря о победе над Фарнаком была составлена в трех знаменитых словах: veni, vidi, vici – пришел, увидел, победил. С остатками своих сил Фарнак бежал на Боспор. Ему удалось овладеть Пантикапеем и Феодосией, но в решительной битве с Асандром он был разбит и пал на поле сражения (47 г. до Р.Х.).

По смерти Фарнака, Цезарь предоставил искать Боспорский трон Митридату Пергамскому, которого он сделал раньше правителем (тетрархом) Галатии – область в центре Малой Азии. Но попытка Митридата отвоевать себе царство была неудачна: он был разбит Асандром и пал в бою. С тех пор Асандр остался невозбранно в обладании царством. В первые годы своего правления он называл себя на монетах «архонтом», а с четвертого года (44 до Р.Х.) – царем, каковым и остался до самой своей смерти в 16 г. до Р.Х. Окончательное признание его Римом  последовало. По-видимому, в 30 г., когда он принял титул «друга Римлян». Пределы царства при Асандре простирались на северо-востоке по-прежнему до г. Танаида; что же касается западной границы, то здесь возможно большое сомнение. Дело в том, что позднее в Херсонесе существовала местная эра, начинающаяся с 25/4 г. до Р.Х., и так как Херсонес, по свидетельству Плиния, получил свою свободу от Рима, то отсюда делается вывод, что выделение его из территории царства случилось именно  в 25/4  году до начала нашей эры. Но с полной уверенностью решить этот вопрос нельзя, и весьма возможно, что только при императоре Веспасиане он перестал входить в пределы царства.

Асандру наследовала его супруга, дочь Фарнака и внучка Митридата, Динамия. Ее монеты с титулом царицы принадлежат 16 г. до Р.Х. В Керчи  и на  Таманском полуострове найдены три пьедестала, на которых некогда красовались статуи императора Августа и Ливии, его жены[1]. В подписях значится: «царица Динамия,  друг Римлян». По всему вероятию, эти памятники стоят в связи с вмешательством Августа в дела Боспора в 15 г. до Р.Х. На Боспоре явился римский искатель приключений Скрибоний, выдававший себя за внука Митридата, посланного от Рима принять царство. Динамия отдала ему свою руку. Но полководец и сподвижник Августа Агриппа вмешался в это дело по поручению императора и предоставил трон Полемону, который владел тогда наследием Митридата на территории Малой Азии, Понтийским царством. Полемон овладел Боспором, Скрибоний был убит, и царица Динамия вышла замуж за Полемона. Таким образом,  опять восстановлено было политическое  единство обоих берегов моря. Созданное Митридатом;  но и на этот раз соединение было непродолжительно. Спустя несколько лет против Полемона поднялись «Аспургиане», и он пал в войне с ними. Старбон локализует Аспоргиан в местности между Фанагорией и Горгиппией (н. Анапа) и как бы дает этому имени этническое значение. Весьма возможно, что это имя не было этническим, а лишь обозначало приверженцев Аспурга, который был предводителем восстания и после гибели Полемона воцарился на Боспоре. По свидетельству монет, Аспург правил от 8 г. до Р.Х. по 38 по Р.Х. Полемон был женат вторым браком на Пифодороде; по его имени она унаследовала от него Понтийское царство, которое с тех пор никогда уже не соединялось более с Боспором. Счастливый соперник Полемона Аспург, который, как есть основания догадываться, был сыном Асандра и Динамии, достиг признания со стороны Рима и невозбранно оставался в обладании Боспорским царством всю свою долгую жизнь. На одной сохранившейся от него надписи он именуется «другом Кесаря и другом Римлян, царем всего Боспора, Феодосии, Синдов, Мэотов, Тарпейтов, Торетов, Псессов и Танаидов», а также покровителем Скифов и Тавров.[2]

По его смерти в 38 году нашей эры, имп. Гай (Калигула) вмешался в вопрос о престолонаследии на Боспоре и предоставил власть Полемону внуку Полемон I от его дочери, супруги фракийского царя Котиса. Но правление этого царя было непродолжительно. Приемник имп. Гая, Клавдий, отозвал Полемона II в 42 г. и предоставил царство Митридату, сыну Аспурга. Мятежные замыслы Митрида и его намерение освободиться от зависимости от Рима были отерты императору родным братом Митридата Котисом, который был отправлен в Рим с какими-то деловыми поручениями. Имп. Клавдий направил на Боспор военную экспедицию под начальством Дидия Галла. Митридат бежал и его приемником стал со соизволения Рима Котис. Событие это относится к 44 или 45 году[3]. Когда Дидий Галл с главными силами удалился, Митридат начал междоусобную войну  со своим братом, найдя себе союзников среди туземцев, обитавших на восточных границах царства. Война окончилась не в пользу Митридата: он вынужден был просить прощения у императора, получил его и в 49 г. был отправлен в Рим, где и прожил до конца своих  дней. Он был казнен имп. Гальбой в 69 г. за участие в заговоре Нимфидия. В обладании Боспорским царством остался Котис, и монеты этого царя свидетельствуют. Что его правление продолжалось, по крайней мере, до 69 года. На монетах остался след зависимости от Рима, а именно: изображено курульное кресло, корона, скипетр и оружие с написанием «честь царя Котика, сына Аспурга». Это символическое изображение признания данного лица в его царском достоинстве со стороны Рима остается затем на монетах последующих царей и является символом сообщения царской власти от Рима. Но от 63 г. нашей эры есть боспорская монета, на которой дано одно лишь изображение Нерона. Так как в этом именно году был низложен Птолемон, царь Понта, и его область была присоединена к соседней римской провинции, то естественно предположить. Что Нерон в 63 году ограничил самостоятельность царя Котиса, или даже временно низложил его, утвердив на Боспоре непосредственную власть Рима. Но так как от 69 года есть опять монеты Котиса с его изображением, то, очевидно, власть этого царя была восстановлена и инкорпорации царства не произошло. У историка Иосифа Флавия есть одно свидетельство, которое само просится в связь с указанными фактами, а именно: он сообщает, что ан северо-восточном побережье Черного моря римская власть поддерживалась трехтысячным отрядом войска и военным флотом из 40 кораблей[4]

С 71 года царствовал на Боспоре  Тиберий Юлий Рескупорид. Отношение родства этого царя с Котисом не установлено, но так как наши источники не заключают вообще никаких свидетельств о каких бы то ни было волнениях или переворотах в ту пору на Боспоре и нет никаких упоминаний о смене династии, то весьма вероятным является предположение, что Рескупорид был сыном Котиса. Со времен Рескупорида все дальнейшие боспорские цари носят династическое имя «Тиберий Юлий» и отмечают в своем титуле зависимость от Рима: они именуются «друг Римлян, друг Кесаря, пожизненный жрец Августов». Хронология отдельных правителей такова: Рескупорид I, г.г. 71-92, Савромат I – 92-124, Котис II – 124 -131, Риметальк II – 131 -154, Евпатор II – 154-174, Савромат II – 174-211, Рескупорид II – 211-228, Котис III – 228-233 (одновременно с ним Савромат III  - 230-233), Рескупорид  III – 233-234 , Ининфимей – 234-239, Рескупорид IV – 239-261 (в период его правления приходится также другой царь, по имени Фарсанз, - 253-254),  Рескупорид V – 262-275, Савромат IV - 275, Тейран– 275-278, Фофорс – 278-308, Радамсадий – 308-322, и одновременно с ним Рескупорид VI, монеты которого идут с 303 (?) до 341 года.

История Боспора под правлением династии Тибериев Юлиев не известна нам крайне скудно. Писатели почти не упоминают о Боспоре, надписи дают лишь краткие и разрозненные свидетельства о сооружениях отдельных царей или о воздвигнутых в их честь статуях. Если, тем не менее, возможна довольно точная хронология отдельных царствований, то лишь благодаря работе нумизматов над монетами боспорских царей. Последняя датированная монета Рескупорида отнесена – и то предположительно – к 341/2 году нашей эры. Отсутствие монет с более поздней датой заставляет предполагать, что царство постигла как-то катастрофа, и оно прекратило свое существование. 

[1] I. P.E. II 354; IV 201 и 420.

[2] I.P.E. II 36.

[3] Tac.ann. 12, 15 cл.

[4] Ios. Flav. B. Iud. 2.16, 4.

Глава V Зависимость боспорского царства от Рима. Культурное воздействие Греков на туземцев. Торговые сношения Боспора с греческим миром и Италией. Пределы царства. Готы на Боспоре. Конец царства.

Присоединение Боспора к понтийскому царству Митридата и утверждение его династии на троне Спартокидов имело своим последствием принятие боспорскими правителями эры Ахеменидов, по которой счет годов начинается с 297/8 года до Р.Х. Эта эра выдержана на всех туземных памятниках до самого конца существования царства. В настоящее время принято называть эту эру боспорской, хотя она не была исконной на Боспоре. Личная судьба Митридата отразилась на судьбах царства: оно вошло в кругозор римской политики, и утвердилась зависимость этого отдаленного уголка культурного мира от римских императоров. Как Цезарь, так и Август, а за ним и его приемники, считали себя в праве распоряжаться вопросом о престолонаследии на Боспоре; но в этом вмешательстве императоры признавали династические права и по большей части лишь утверждали своим соизволением права законного наследника. С половины I века боспорские цари получали из Рима при вступлении на трон, обычные дары, состоящие в символах власти, изображение которых они воспроизводили на своих монетах. Когда в Римской империи вошло в обычай давать денежные подачки пограничным варварам в обеспечение границ от нападений, такие же дары стали, по-видимому, получать от Рима и цари Боспора, так как самое существование царства являлось своего рода охраной Черного моря. В интересах своих подданных, цари Боспора держали морскую полицию и очищали море от пиратов, о чем свидетельствует, напр., надпись из Танаида от 193 года[1]. Царство осталось царством, и Рим не делал попыток обратить его в провинцию, как было то нередко на восточной границе Азии.

О пребывании римских военных сил на Боспоре мы имеем лишь спорадические сведения. Случилось это при имп. Клавдии в виде временной меры. Не сохранилось никаких следов пребывания римского войска на Боспоре при Нероне, когда, очевидно в связи с широкими военными предприятиями на востоке, была в Черном море римская охрана. На надписях III века сохранились свидетельства о пребывании кипрской и Фракийской когорт, но факт этот стоит одиноко. Царство обладало, по-видимому, само достаточно организованной военной силой; на надгробных плитах боспорских граждан очень часты изображения конного воина с мечом, луком и колчаном. На стенах одной катакомбы есть интересные изображения панцирной конницы в шлемах с высокими шишаками и с длинными пиками в руках.

Город Пантикапей начал свою историю как греческая колония и в течение долгих веков своего существования остался греческим городом. Но с образованием значительного политического целого и ростом царства греческий элемент должен был сойти на положение лишь культурного фермента. Личные имена туземцев, засвидетельствованные нам в обилии на надписях Пантикапея, Горгиппии, Танаида, дают непреложное свидетельство в этом смысле: национальные греческие имена тонут во множестве варварских имен, варварские имена носят и цари боспорских династий. Этот факт свидетельствует о великой культурной миссии, которую совершало царство на этой далекой окраине известного тогда мира. Что касается народности, к какой можно причислить варваров, становившихся Эллинами в тех пределах, то труды лингвистов выяснили, что тогдашние туземцы припонтийских степей были арийцы иранской ветви. Остатком иранского населения тех стран является в настоящее время немногочисленный кавказский народ Осетины, уцелевший в горных долинах переднего Кавказа.

Издавна установившееся значение Боспора, как торгового центра. Сохранилось и расширилось в период его истории, начавшийся с подчинения Митридату. Боспор оставался в торговом и культурном общении с городами малоазиатского побережья, как свидетельствуют о том в обилии находимые на территории Керчи монеты малоазиатских городов. На надписях сохранились свидетельства о переселении на Боспор из разных городов граждан натурализовавшихся здесь и погребенных на новой родине.

Фазос, Родос и даже далекая Италия доставляли на Боспор свои товары. Боспорская торговля захватывала и Александрию, так как о сношениях с Египтом определенно говорят находимые в керченских границах предметы украшения из египетской пасты (скарабеи, бусы, идолы), а также вазы с рельефным орнаментом и металлической глазурью. По всему вероятию, торговля привлекала на Боспор, а из него и в Танаид – иудеев.  Уже в 81 г. нашей эры стояла в Пантикапее еврейская синагога и существовала довольно значительная иудейская община.[2] Иудеи эти были эллинизированы и носят греческие имена. В Танаиде они оказали религиозное воздействие и на туземное население: надписи сохранили не мало  свидетельств о религиозных обществах, чтивших «высочайшего Бога», в котором следует видеть своеобразное смешение иудейского Иеговы с эллинским Зевсом. На Таманском полуострове в окрестностях города Фанагории найдено было много еврейских надписей и камней с изображением седьмисвещника. Хронология этих эпитафий неизвестна; весьма вероятно впрочем, что они относятся к более позднему времени: VI и VII векам нашей эры.

Прямые и непосредственные сношения с политическим центром мира, далеким Римом, оставили свои следы в вещественных памятниках. Хотя римские нравы вообще не привились на востоке и, напротив, бои гладиатор встречали осуждение и отпор со стороны Греков, но на стенах одной катакомбы, открытой в 1841 году Ашиком, изображены гладиаторы, и процессии этого рода. О торговых сношениях с Италией свидетельствуют находки ваз итальянского производства с латинскими штемпелями.

Что касается пределов царства, то за выделением Херсонеса, оно по-прежнему включало на западе город Феодосию. Где собственно проходила граница, в точности неизвестно. Одна недавняя (1897 года) эпиграфическая находка от 223 года по Р.Х. показала, что территория нын. Города Старого-Крыма (в 23 верстах к западу от Феодосии) входила в пределы Боспорского царства и что на том месте существовало городское поселение[3]. На восточном берегу пролива под скипетром боспорских царей находились те же варварские народы, что и при Спартакидах. Из многих городских поселений, расположенных по морскому побережью нын. Таманского полуострова и к югу от него наибольшим значением пользовалась Фанагория (поблизости от почтовой станции Сенной). Крайним северным пунктом был город Танаид. В пору правления Полемона I (15-8 до Р.Х.) этот город вышел из повиновения и был подвергнут жестокой каре[4]). Но выгодное торговое положение и установившиеся торговые связи с окрестными варварами и даже отдаленным востоком не позволяли исчезнуть этому дальнему центру культуры, и от  II и первой половины III  века есть у нас целый ряд надписей, свидетельствующих о заботах боспорских царей о восстановлении и его укреплений.

Около половины  III века к границам Боспорского царства придвинулся новый грозный враг: то были Готы с родственными им Герулами, явившиеся сюда из далеких северо-западных стран, с берегов Балтики и течения Вислы и Немана. Крайний северный пункт царства. Танаид, был разрушен варварами, и самая столица царства попала в зависимость от Готов, которые начали свои разбойничьи предприятия по Черному морю на боспорских кораблях. Это событие совпадает с появлением царя Фарсанза среди годов правления царя Рескупорида IV .  Историк Зосим, помянув о морских разбоях Готов, совершенных на боспорских кораблях, объясняет этот факт прекращением туземной династии[5]. Если это и неверно, то, во всяком случае, были какие-то смуты и замешательства, облегчившие Готам их временное господство на Боспре. Последующие предприятия Готов против Римской империи имеют другой исходный пункт: днестровский лиан. Очевидно, главная масса  племени придвинулась к морю западнее Крыма, но часть готского племени застряла в пределах полуострова и является позднее на свет истории в качестве туземного населения крымских гор. Источники наших сведений о судьбах Боспорского царства не позволяют выяснить в точности, какие последствия имело для него это обстоятельство. На Боспоре продолжали править цари с династическим именем Тиберия Юлия под верховной эгидой Рима и по-прежнему чеканили на своих монетах изображение императора на одной стороне и свое – на другой. Весьма вероятно, однако, что зависимость от Рима стала в ту пору более тесной. Догадку в этом смысле позволяет сделать одна недавно найденная надпись от 603 года боспорской эры, т.е. 306 по Р.Х. Она свидетельствует о сооружении синагоги Аврелием Валерием Согом, сыном Олимпа. Этот человек, «известный Августам, удостоенный почестей от Диоклетианы и Максимилиана, называет себя наместником Феодосии. В тексте надписи нет упоминания о царе Боспора и к самому царству применен термин, употреблявшийся для обозначения провинций (ððððððððð)[6]. Несомненно, однако, что в ту пору на Боспоре правд царь Фофорс, монеты которого идут до 308 г. Далее следует сначала одноименное с Радамсадием. А затем единоличное правление Рескупорида, с которым оканчивается для нас существование Боспорского царства. Одиноко стоит  свидетельство Аммиана Марцеллина о посольстве с Боспора в 362 году к имп. Юлиану в Константинополь, искавшем у него верховного покровительства и защиты от напиравших варваров. Вскоре затем последовала гуннская гроза.

[1] I.P.E. II 423.

[2] I.P.E. II 52.

[3] I.P.E. IV 194.

[4] Srabo, 9,2,3.

[5] Zos. 1, 31.

[6] И.Ию.А.К. 10, 26-29.

Глава  VI Ольвия. Культурные и политические судьбы города. Зависимость от Скифов во II в. до Р.Х. Биребиста. Дион Хрисоситом. Остров Ахилла. Подчинение Риму. Гибель Ольвии. 

В западной половине северного побережья Черного моря греческие поселения были не столь обильны по числу, как по территории Крыма и далее к востоку. На бугском лимане стояла Ольвия и на днестровском – Тира (н. Аккерман). О первом из этих двух городов мы имеем несравненно больше сведений, нежели о втором, но они разрознены в хронологическом отношении, и не однородны по своему характеру. Уже в пору Геродота Ольвия  была большим, хорошо обстроенным и укрепленным городом. Своим благосостоянием она обязана была обширной торговле и оказывала очень сильное культурное воздействие на туземцев. То обилие сведений о варварских народах, населявших Скифию, и о соседних с нею, которое собрал от ольвиополитов Геродот, является уже само по себе доказательством широты и интенсивности  торговых сношений ольвиополитов с варварами материка. Ближайшие соседи Ольвии из Скифов испытывали на себе обаяние греческой культуры, усваивали греческий язык, греческие нравы, принимали религию Греков. У Геродота есть рассказ о царе Скиле, который имел в Ольвии свой дворец,  гречанку супругу, жил, когда бывал в городе, как Грек. И принял посвящение в культ Диониса; но эта измена отечественным богам и обычаям стоила Скилу жизни[1]. Уже в пору Геродота существовало неподалеку от Ольвии смешанное население из Греков и Скифов, которое он называет “Эллины-Скифы”. Город имел демократическое устройство с народным собранием и выборными носителями государственной власти, чеканил свою монету и ревниво оберегал свои торговые и экономические интересы.

Столетие спустя после Геродота Ольвия много потерпела от полководца Александра Македонского, Зопириона, который предпринял по собственному почину широкий завоевательный поход против Скифов, окончившийся гибелью армии и полководца. Неизвестно, что привело ольвиополитов в столкновение мс Зопирионом, но до нас неопределенные упоминания о том, что они должны были прибегнуть к самым крайним мерам, чтобы отстоять свою независимость: они освободили рабов, дали право гражданства всем проживающим среди них иностранцам и предприняли чрезвычайное погашение долговых обязательств. Им удалось отстоять свою свободу и самостоятельность; но это потрясение, очевидно, не прошло без последствий. В половине III века Ольвия – уже не тот богатый и могущественный город, каким она была раньше. Она окружена со всех сторон врагами. То были, по-видимому, новые народы, вытеснившие прежнее мирное скифское население, подчинявшееся греческой культуре и дорожившее теми благами жизни, какие она давала. Саи, Галаты, Скиры, Фисматы, Савдараты – вот имена этих народов. Все они являются врагами греческих поселенцев, которым приходилось постоянно воевать и откупаться денежными подачками от напора варваров. Тревоги и волнения не могли не отразиться на торговле, главном источнике богатства и силы ольвиополитов, город хирел и государственная касса была часто пуста. Отдельные граждане, обладавшие крупными средствами, приходили на помощь государству, и оно вознаграждало их почетными венками и памятниками. Имя одного такого щедрого жертвователя дошло до нас: это был Протоген. Сохранился декрет, принятый в его честь ольвиополитами[2]. Тут перед нами живая цепь бедствий, одолевавших Ольвию: жадные и дикие варвары, грозный царь Саитафарн, недород и недостача хлеба, безденежье. Во II веке Ольвия признала над собою власть соседних скифских царей и на монетах стало чеканиться имя владыки. Дошедшие на монетах имена царей таковы: Фарзой, Инисмей, Скилур, Канит, Сария. Хронологическая последовательность их не ясна, но, по-видимому, последним был Скилур, имя, которого было уже помянуто в обзоре судеб Херсонеса.[3]Выступление великого воителя Митридата на широкий простор Скифии не осталось без последствий и для Ольвии. Она высвободилась от зависимости от скифских царей, но отвоеванная свобода не сулила ей обновления силы и значения. 

В половине I века Ольвию постигло конечное разорение: она была завоевана и разрушена. Враг явился с запада. То был царь Гетов, Биребиста. Геты были народ фракийского племени, живший к югу от Дуная на территории нынешнего Балканского полуострова. Ближайшими их родичами были Даки, занимавшие равнины нынешней Валахии. Подчинив себе ближайшие племена, Биребиста создал мощную державу, территория которой охватывала оба берега Дуная. Его власть признали над собой греческие города поморья. Эта новая сила привлекла к себе позднее внимание великого Цезаря, который на закате  своей славной жизни собирался предпринять поход против Гетов, явившихся угрозой для спокойствия соседних римских владений. В сове стремлении к морю Биребиста ополчился на Ольвию и подверг ее полному разрушению. Уцелевшие от погрома жители разбежались, и город перестал существовать. Это было около 50 г. до Р.Х.

 Но прекращение установившихся и действующих в течение нескольких столетий торговых сношений с культурным миром, осуществлявшееся через Ольвию, тяжко отозвалось на скифах, и они сами стали стараться о восстановлении древнего культурного центра. Бежавшие в Херсонес и другие города Крыма Ольвиополиты, по их вызову, вернулись в разрушенный город и отстроили его вновь. Следы погрома сказывались даже полтораста лет спустя. Ритор Дион Хрисостом, посетивший Ольвию в конце I в. по Р.Х., сообщает, что город в то время занимал лишь часть своей прежней территории, обстроен был очень бедно и укрывался за жалкой стеной. Вдали виднелись пострадавшие от Гетов старые башни, служившие охраной города в лучшие времена; везде были видны полуразрушенные памятники, побитые статуи, воздвигнутые в пору силы и славы города. Население нового города было греческое, но оно сильно перемешалось со Скифами; варварские имена чередовались с греческими в отдельных семействах. В одежде и складе жизни было также много скифского; это не препятствовало, однако, ольвиополитам быть Эллинами по духу, и Дион сохранил свидетельство о том, как высоко стоял у них Гомер, выразитель эллинского сознания за все века самобытности греческого племени.[4]

Существовал один частный повод особенного уважения к Гомеру. Греческая легенда поместила героя Ахилла в его загробном существовании в соседство Ольвии: против устья Дуная на острове, который ныне называется Змеиным, а в древности носил имя “Левка”, т.е. белый, был храм Ахилла “Понтарха”, т.е. властителя  моря. В эти далекие от Трои места унесла Фетида своего сына с костра, на котором он должен был быть предан огню после смерти, причиненной ему стрелою Париса. Ахилл обитал в этом храме в живом своем образе и властвовал над морем. К острову приставали моряки во время плавания и приносили ему обетные дары. Широкая песчаная коса близ устья Днепра, ныне Тендра, носила имя “Ахиллова ристалища”. В Ольвии также высился храм Ахилла наряду с храмом Зевса. Он был туземным героем для ольвиополитов, и ученый Дион был поражен тем живым знанием поэм певца Ахилла, Гомера, какое он встретил в Ольвии.

Одновременно с тем, как Херсонес и Боспор вошли в кругозор римской политики, вошла в него и Ольвия, к которой Рим приблизился и на сухопутье. Цезарь мечтал сделать границей Империи нижний Дунай. Августу это удалось осуществить, и целый ряд сильных крепостей протянулся по Дунаю до самого устья. Северная часть Балканского полуострова составила новую провинцию (Moesia),  состоявшую под начальством особого наместника. В состав ее вошли греческие города побережья от устья Дуная, сохранив свое самоуправление и независимость в делах внутреннего распорядка. Они продолжали по-прежнему чеканить свою монету. В один из таких городов, Томы (н. Кюстендже),  сослан был Августом поэт Овидий, томившийся здесь до самой своей смерти. В своих слезных посланиях с Понта он оставил нам живые описания окружавшей его природы и тех диких варваров, с которыми он сталкивался. Естественно, что и близкие к римским границам ольвиополиты искали высокого покровительства властителей мира, римских императоров, тем более что они состояли в живых торговых сношениях с соседними греческими городами, оказавшимися в пределах провинции. На одной дошедшей до нас надписи помянуто, что ольвийский гражданин Абаб, сын Каллисфена, «первенствовавший не только в отечестве, но и во всем понтийском народе, и пробившийся до известности Августам», посвятил императорам Августу и Тиберию сооруженный им портик[5].  Римская власть все более и более близилась к Ольвии. Лежавшая на днестровском лимане Тира, как известно из более поздних надписей. Вела свое счисление по особой эре, начинавшейся с 56 или 57 года. Более чем вероятно, что то была эпоха, когда Рим утвердил непосредственно  свою власть в Тире.

 В конце царствования Нерона разыгрались в придунайских степях события, которые не могли не отразиться на Ольвии. К сожалению, они нам слишком мало известны, и упоминание о них сохранилось только в эпитафии одного высокого сановника времен Нерона, Плавция Сильвана[6].  В числе его заслуг помянуты в эпитафии его дела за время наместничества в Мэзии. Среди варварских народов на севере от нижнего Дуная произошли какие-то волнения и войны, угрожавшие, по-видимому, безопасности границ  империи, а также городу Херсонесу. Плавций перешел Дунай и властно вмешался в дела варваров. Он отогнал «Скифов» от Херсонеса, который был в осаде, расширил границы империи, преселил множество варваров за Дунай, отведя им земли для мирного земледельческого труда, и установил прямые торговые сношения между Херсонесом и Римом: впервые, как отмечено в эпитафии, в  римские государственные запасы хлеба отправлены были большие партии из Херсонеса. – Повествуя о деяниях Плавция Сильвана, его эпитафия не называет Ольвии, но события эти разыгрывались в непосредственной близости к этому городу, и тогда впервые римская военная сила прошла по степям от римских границ до самого юга Крыма. Быть может, та военная эскадра из 40 кораблей и трехтысячный отряд войска, которые находились, по словам Иосифа Флавия, в восточной части Черного моря для охраны римских интересов в последние годы правления Нерона, стояли в связи с военными предприятиями Плавция Сильвана в западной половине припонтийских степей. С этого времени Херсонес находится в зависимости от наместника Нижней Мэзии. О том свидетельствует надпись на пьедестале статуи, воздвигнутой в честь Секта Веттулена Цереалиса, состоявшего наместником этой провинции при имп. Веспасиане[7]. Такой же памятник сохранился и от 92 г. Он был сооружен в честь наместника Секста Октавия Фронтона[8].  При Веспасиане находился, по-видимому, некоторое время в Херсонесе отряд римской армии. По всему вероятию, о нем именно свидетельствуют найденные в недавнее время в местности нынешнего Ай-Тодора кирпича с клеймами матросов эскадры Равеннского флота.

В начале II века Римская держава еще более приблизилась к Ольвии, когда император Траян разрушил царство Декебала и присоединил к пределам империи огромную территорию к северу от Дуная до нынешней Седмиградии включительно. Граница провинции Дакии шла на востоке по реке Серету. Вероятно, в связи с этим изменением границ империи стоит и то обстоятельство, что в пределы провинции Нижней Мэзии, захватывавшей нынешнюю восточную Болгарию и Добруджу, стали включать нижнее течение Днестра и Буга и вести границу до устья Борисфена. Так изображает дело на своей карте Птолемей. Но это включение имело весьма условный характер: Ольвия сохраняла свою самостоятельность, и ее жители сознавали себя особым государственным целым. При имп. Антонии Пии Ольвию теснили новые враги: Тавросифы, имя, упоминаемое в этом случае впервые в наших источниках, которому впоследствии суждено было служить в устах византийских Греков обозначением наших предков, русских славян. Император оказал городу вооруженную помощь, враги были побеждены и выдали ему заложников. Быть может, с той поры в Ольвии остался римский гарнизон, как был, несомненно, таковой при императоре Коммоде и в Херсонесе. Об этом последнем сообщила нам одна недавно найденная надпись от 185 года, в которой названы трибун “первого италийского” легиона и “триерарх” Мэзийского флота[9].

Непосредственное утверждение римской власти в Ольвии относится, по-видимому, ко времени имп. Септимия Севера и, вероятно, стоит в связи с его мерами по упрочению своей власти после победы над соперником, Песценнием Нигром. На монетах Ольвии появляется изображение римского императора, как свидетельство подчинения его власти автономной прежде городской республики. Монеты этого типа идут до времен Александра Севера. Возобновившиеся с недавнего времени раскопки на территории Ольвии дали в 1902 году одну надпись с совершенно неожиданным свидетельством о том, что там стоял римский гарнизон в 248 году. Но эта охрана лишь на время отсрочила угрожавшую городу катастрофу, и вскоре Ольвия прекратила свое существование. Мы с уверенностью можем назвать врага. То были Готы, придвинувшиеся в те времена к морю и начавшие свои истребительские набеги в пределы империи через Дунай и по морю. Современники не сохранили нам свидетельства о гибели старых культурных центров, и, лишь комбинируя разнородные данные, мы можем с уверенностью говорить об этих событиях. Ольвия и Тира погибли и никогда более не восстали. Лишь великолепные курганы, широко раскинувшиеся вокруг огромного городища близ нынешнего селения Паруитна, говорят нам немым языком о прошедшей славе Ольвии и о процветавшей здесь некогда оживленной культурной деятельности давнего населения. 

[1] Herod.IV 78-80.

[2] I.P.E. I  16.

[3] Некоторые ученые относят подчинение Ольвии скифским царям ко времени после гетского погрома (см. ниже).

[4] Dio Chrys. Or. 36 9 Diodorf, II 48.

[5] I.P.E. I. 47; 102.

[6] C. I.L. XIV 3608.

[7] I.P.E. I 197.

[8] Ib. IV 93.

[9] I.P.E. IV 94.

Глава VII Христианство на Боспоре и в Херсонесе в  IV веке. Христианство у Готов. Еп. Унила. Появление Гуннов и утверждение их в степях Тавриды.

Уцелевшее от того потрясения, которое произвели готы, культурное население Таврического полуострова не осталось в стороне от того великого переворота в жизни античного мира, который сделал его христианским. Уже на первом вселенском соборе в Никее в 325 году заседал вместе с другими «Кадм, епископ Боспора», подписавший соборные определения[1]. Среди отцов второго вселенского собора 381 года есть уже и подпись херсонесского епископа Эферия[2]. Если Боспор имел своего епископа  и  составлял особую епархию уже в начале IV века, то необходимо предположить, что христианство приникло в эти пределы задолго до 325 года, успело распространиться среди населения царства и, быть может, стало господствующей религией под влиянием религиозной политики имп. Константина Великого. Исконные живые сношения Боспора с городами малоазиатского побережья указывают прямой путь проникновения сюда христианства. Древнейшим современным свидетельством о существовании христианства на Боспоре, а также и вообще на территории полуострова, является одна эпитафия, датированная 601 годом боспорской эры, т.е. 304[3]

Агиографические памятники, дошедшие до нас в обработке и записях позднейших веков, относят появление христианства в Тавриде к начальным его временам. Сказания о путешествиях апостола Андрея, получившие обработку в конце VIII века, ведут его через Кавказ и Боспор и через Феодосию в Херсонес на проповедь христианства. Херсонес является, далее, местом ссылки третьего папы римского, св. Климента, который успешно проповедовал здесь христианство и подвергался мученической кончине от злого гонителя христианства, имп. Траяна. В Херсонесе проповедовали во времена имп. Диоклетиана (в 300 г) св. Василей и Ефрем, посланные епископом иерусалимским, и проповедь их имела значительный успех. После мученической кончины св. Василея. В Херсонес явились три другие епископа: Евгений, Ельпидий и Агафодор; но и они погибли смертью мучеников. После них действовал св. Эферий, скончавшийся на острове Алсосе, а затем св. капитан успешно утверждал христианство, о чем было доложено на Никейском соборе 325 г. Он также погиб мученической смертью в устьях Днепра, куда его прибила буря вовремя одного путешествия. Дни кончины этих святых просветителей Херсонеса занесены в святцы.

За полным отсутствием других данных, кроме поздних агиографических памятников (VIII-X век), вопрос о начале христианства в Херсонесе не может быть ближе разъяснен; но и этот материал ставит вне всякого сомнения тот общий факт, что в начале IV века христианство уже прочно утвердилось в этом старом культурном центре южного побережья Тавриды. Христианские датированные памятники, из числа найденных доселе, не восходят дальше начала VI века, но их отсутствие не говорит, конечно, ничего против справедливости высказанного положения, и с IV века начинается, таким образом, история двух епархий на территории Тавриды: херсонской и боспорской.

К тому же IV  веку восходит начало третьей епархии в Тавриде – готской. Первый ее представитель, достоверно нам известный, был Унила, принявший сан от патриарха св. Иоанна Златоуста. Когда еп. Унила скончался, готский князь обратился в Константинополь с просьбой поставить нового епископа. Иоанн Златоуст находился тогда в изгнании (404 г.) и в своем письме из Кукуза к Олимпиаде, воздавая хвалу почившему пастырю, просил друзей задержать назначение нового епископа до его возвращения. Предлогом задержки он советовал выставить затруднительность зимнего плавания на Боспор[4]. Очевидно, таким образом, что те Готы, которым нужен был епископ, имели свое пребывание в восточной части Таврического полуострова.

Одна недавняя (1904 г.) и еще не изданная археологическая находка в Керчи самым определенным образом засвидетельствовала пребывание в тех местах Готов в правление имп. Констанция (337—361г.). В одной погребальной пещере (катакомбе) обнаружено было богатое погребение со множеством вещей, преимущественно предметов вооружения, того типа, за которым установлено в настоящее время название готского. Там же были найдены два серебряных блюда с изображением имп. Констанция и подписью его имени. Многие из этих предметов находятся в ближайшем сродстве по типу и орнаменту с предметами знаменитого клада, открытого в Петроссе и хранящегося ныне в музее г. Бухаремта. Относительно Петросского клада давно установлена принадлежность его к сокровищам готских царей.

Богатство недавно открытого в Керчи погребения, готский характер найденных в нем предметов и даты их невольно ведут к предположению, что прекращение династии Юлиев Тибериев совершилось под непосредственным воздействием утверждения владычества Готов на территории древнего Боспорского царства. Быть может, дальнейшие находки позволят впоследствии превратить это предположение в прочный доказанный факт.

Если таврические Готы состояли в сношениях с Иоанном Златоустом, то, значит, они были верны православию в ту пору, когда главная масса их племени давно уже исповедывала арианство, ставшее как бы национальной религией германских племен, обособившее их впоследствии от туземного населения империи на новых местах их жительства в V и VI веках. Очевидно, христианское исповедание таврических Готов восходит к более давним временам, чем деятельность знаменито еп. Ульфилы, который, спасая себя и свою паству от гонения, переселился в пределы империи в 348 г. Свидетельства церковных историков Созомена и Филосторгия позволяют  утверждать, что семена христианства занесены были к Готам пленниками из Кападокии, которых они увезли к себе во время своих грабительских морских предприятий во второй половине III века[5]. Св. Василий Великий называет имя одного из этих проповедников - Евтих[6]. Общение с туземным населением Боспорского царства могло также оказать воздействие в том же направлении, и таврические Готы были и остались православными. Они обособились от главной массы племени под влиянием события мирового значения – появления нового народа на арене мировой истории, вторжения Гуннов. Переживавший эту эпоху историк Аммиан Марцеллин дает нам точную дату этого события – 371 год[7]. Появившись огромными массами из степей средней Азии, Гунны обрушились сначала на Алан, а затем вместе с ними сокрушили остготскую державу Эрманнриха, подчинили себе остготов и оттеснили их на запад от Поднепровья, разгромили Вестготов и вызвали переселение их в пределы империи, за Дунай. Незначительная часть Готов, принадлежавшая, вероятно, к восточной ветви племени, т.е. Остготам, осталась на территории Тавриды и совершено обособилась от своих соплеменников. В сохранившемся материале свидетельств и вторжении Гуннов нет упоминания о том, что они проникли на полуостров и совершили здесь свое дело разрушения; но более чем, вероятно, что кочевья Гуннов простерлись и на эту территорию. Зосим и другие, близкие к нему по времени историки сохранили легенду о первом появлении Гуннов в Европе, которая локализует это событие на берегах Боспорского пролива: раненый олень показал охотникам брод через море, чем и воспользовались Гунны для переправы на европейский берег[8]. Не подлежит сомнению, что главная масса Гуннов двигалась на запад через степи, не отклоняясь к югу от общего направления своего пути. Но так какпомянутая легенда восходит к IV веку, то вряд ли возможно отвергать ее свидетельство в том смысле и на обоих берегах пролива, Фанагория и Босфор, уцелели в эту грозную годину и сохранили за своими стенами свое население.

Прочное утверждение гуннских орд на территории Таврического полуострова стояло, по-видимому, в связи с тем отливом гуннской волны на восток, который совершился после смерти “бича народов” Аттилы и крушения его великой державы. Через полуостров одна орда вернулась в приазовские степи. Историк Прокопий сохранил свидетельство о столкновении гуннов с Готами. Его описание места этой борьбы подходит к Керченскому полуострову. По его словам, Готы, после упорного сопротивления, вступили с Гуннами в соглашение и вместе с ними перешли на восточный берег пролива, где и заняли побережную территорию[9]. При имп. Юстиниане они вышли на свет истории под именем Готов-тетракситов. Но тот же Прокопий знает и других Готов, удерживавшихся в горных местностях Крыма. Они жили в горных долинах и мели свой центр в укреплении, носившем имя Дорос (позднее Феодоро, нынешний Мангуп-кале). Более чем вероятно, что Готов загнали в горы надвинувшиеся в Тавриду гуннские орды. Боспор сохранил свое старое население, а Готы разделились на таврических и тетракситов. Степные пространства полуострова оказались с тех пор в обладании гуннских орд. 

[1] Gelzer, Nomina patrum Nicaenorum (1898). H. 56-57.

[2] Mansi, Coll. Concil. III 572.

[3] Зап. Од.Общ. XXII (1900), Ghjnjrjks стр. 59.

[4] Iohan. Chrysost. ep. Ad Olymp. 15, 5 (Migne, P.G. 52, 618).

[5] Migne, P.G. 67, 949; 65, 468.

[6] Ib. 32, 636.

[7] Amm. Marc. 31, 3,1.

[8] Zosim. 4, 30, 3; Iord. Gel. 25, 5; Agath. 5,11.

[9] Procop. Bel. Goth. 4,3, p, 479; 4, 4, p. 474-476.

Глава VIII Боспор и Херсонес  течение IV и  V веков. Керченская христианская катакомба 491 года. Царь Диуптун на Боспоре. Отношения Боспора к Византии. Юстиниан Великий.

В течение  V века на территории Таврического полуострова продолжали свое существования боспорская и херсонская епархии. Епископы этих городов принимали участие в церковных соборах. Так, епископ Херсонеса Лонгин оставил свою подпись на соборных актах 438 и 451 годов, а епископ Боспора являлся на соборы 448 – в Эфесе и 449 – в Константинополе. В политическом отношении Херсонес сохранил свою зависимость от империи. Еще в IV веке он занимал положение отдаленной окраины, где при случае могли укрываться лица, вызывающие против себя подозрения со стороны верховной власти. Там проживал некоторое время родственник имп. Юлиана Прокопий до вступления претендентом против Валента[1]. Туда же сослан был в 366 году за соучастие в деле Прокопия бывший префект Константинополя Фронемий [2]. При имп. Феодосии (379-395) были возобновлены укрепления Херсонеса, о чем имеется современное свидетельство в одной надписи. Феодосий и его сын и соправитель Аркадий названы в ней – «наши владыки, вечные Августы, непобедимые». В этом деле «много потрудился» Флавий Вит, трибун имперской армии[3]. Аналогичные свидетельства имеются от V века. Так, в 460 году сюда был сослан александрийский патриарх Тимофей Элур, который через 17 лет был возвращен на свою кафедру.[4] А в 488 году, повелением имп. Зенона, возобновлены были стены города и обновлена общая башня, о чем сохранила свидетельство современная надпись. Текст надписи называется в конце в виде хронологической даты, пребывание в ту пору в Херсонесе комита Диогена в звании заведующего таможней[5]. Очевидно, что это лицо и было представитель центральной власти на этой окраине.

Что касается Боспора, то в течение V века он стал, по-видимому, вне зависимости от империи. Но за своими стенами он хранил старое население, сохранившее свой греческий язык, свою церковную связь с Византией, свои обычаи и традиции своего давнего прошлого. С полной определенностью сказал нам об этом один памятник, открытый в 1890 году, а именно: христианская погребальная пещера с точной датой на одной из стен – 788 год боспорской эры, т.е. 491 год нашего летоисчисления. Пещера, или катакомба, как принято называть этот тип погребальных сооружений, устроена совершенно так, как делали это в I веке нашей эры, в вероятно и раньше. Погребенная в ней чета носит сарматские имена: Саваг и Фаиспарта, т. е. Мы имеем перед собою несомненных туземцев, потомков исконного населения Боспора. На стенах, изукрашенных крестами типичной для V века формы, расписаны красной краской надписи, причем буквы имеют начертания, образцы которых можно найти на надписях III и IV  веков, несомненно языческих. Кроме молитвы Трисвятое, заканчивающееся поминанием погребенной в пещере четы, на стенах надписаны: краткая сложенная в обычном метре молитва, не сохранившаяся в нашем литургическом предании, текст 90-го псалма целиком и несколько отдельных стихов из псалмов, употребляющихся как прокимны в разных службах[6]. В 1895 году найдена была другая катакомба без даты, но, очевидно, того же времени, на стенах которой также написан полностью 90-й псалом, входящий и ныне в чин погребения усопших.[7]

Кочевавшие в непосредственном соседстве с Боспором Гунны держали, по-видимому, город в своей зависимости в течение V века. Но в начале VI столетия дело изменилось, и восстановлено было подчинение Боспора империи. Прямое свидетельство об этом сохранил историк Прокопий, по словам которого «автономные раньше Боспориты» признали над собой власть императора Юстина (518-527). Быть может, это событие стояло в связи с теми сношениями, которые имп. Юстин вел из Боспора с гуннским племенем оногуров, желая привлечь из его среды вспомогательные отряды для грозившей в ту пору империи войны с Персами[8]. Около того же времени вновь существовала на Боспоре царская власть, прекратившаяся с последним Рескупоридом, современником имп. Константина Великого. Факт этот открыла нам одна эпиграфическая находка. Сделанная в 1888 году[9]. Хронологическая дата сохранилась на камне не вполне, но с большой вероятностью можно предполагать, что следует разуметь 521 год нашей эры. Надпись свидетельствует о сооружении башни, и в начале ее текста стоит имя царя: «Тиберий Юлий Диуптун, друг Кесаря, друг Римлян, благочестивый». Этот последний эпитет имеет, очевидно, уже новый смысл и относится к христианскому исповеданию царя, что подтверждает также изображение креста в начале текста. Вслед за именем царя названы «эпарх Исгудий» и «комит Опадин». Звания этих лиц относятся к византийской чиновной иерархии, а варварские имена их не являются, по условиям того времени, ни в малой степени препятствием к тому, чтобы признавать в них имперских чиновников, несших службу на этой отдаленной окраине. Термин «комит» применялся в ту пору к тому званию, которое позднее называлось "коммеркиарий», т.е. чиновник, заведовавший сбором пошлин с привоза и вывоза. Очевидно, Боспор сохранял свое значение большого рынка для торгового обмена между варварскими племенами, занимавшими степи, и культурным югом. Близкий к тем временам историк Иордан сообщает, что отсюда шли в столицу дорогие меха, которые доставляли на Боспор соседние оногуры[10]. Эта статья экспорта существовала с давних пор и удерживалась затем в течение долгих веков, независимо от смены кочевых племен в соседстве с побережьем. Еще интереснее другое сообщение того же Иордана, относящееся к Херсонесу, а именно, что туда доставляли свои товары азиатские купцы. Существовавшие в течение веков караванные пути для товаров из глубины Азии к устью Танаида, на Боспор и в Херсонес, уцелели, несмотря на гуннское нашествие и перемену степного населения. Империя извлекла из этого свои выгоды, и ее комитет находился тогда не только в Херсонесе, но и на Боспоре.

Новый расцвет внешнего могущества империи при Юстиниане Великом (527 – 565) отразился и на жизни этих окраинных имперских владений. В первый год правления Юстиниана в столицу империи прибыл князь гуннской орды, кочевавший поблизости от Боспора, по имени Грод (или Горда), с целью принять христианство. Император был сам его восприемником и после крещения, богато одарив своего духовного сына. Отослал его назад в Тавриду, предоставив ему блюсти интересы империи на Боспоре. Как ревностный прозелит, Грод стал перечеканивать сделанные из драгоценных металлов идолы нэпа  монету, чем вызывал неудовольствие среди своих соплеменников. Они восстали против него под предводительством его брата Мугеля и убили его. Когда весть о том дошла до императора, он послал военную силу на Боспор: Мугель был изгнан с Боспора, в городе, был помещен императорский гарнизон и установлена непосредственная власть императора[11], которая простерлась и на противоположный берег пролива. Об этом последнем обстоятельстве дала свидетельство одна недавно найденная на территории Таманского полуострова, надпись, в тексте которой речь идет о сооружении какого-то здания, может быть храма, при участии императорского комита и трибуна имперской армии[12].

Прямая зависимость от империи выражалась обложением населения податями. Но в отношении этих отдаленных местностей империя не применяла общей формы поземельного налога. Мореходство, как главное занятие туземного населения, определило и форму обложения. Херсонес, Боспор, а вместе с ними еще и третья область, Лазика на Кавказском побережье близ устья Риона, несли морскую повинность в натуре. Она называлась  (ðð ðððððð)  и состояла в поставке судов, предметов оснастки и морского снаряжения. Взимание ее совершалось по индиктам, и при вступлении нового императора на престол на нее распространялись обычные льготы. Указ 575 года, изданный по поводу восшествия на престол имп. Тиберия, сохранил нам память об этой подати.[13]

Ко времени Юстиниана укрепления Боспора и Херсонеса оказались во весьма обветшавшем и полуразрушенном виде и император, в заботах о безопасности населения, отстроил заново стены этих городов. Жившие поблизости от Херсонеса Готы привлекли к себе также его внимание. С целью обезопасить их от набегов со стороны степняков, Юстиниан оградил укреплениями входы в их горные долины, а также  соорудил два укрепления на морском берегу: Алустон и Горзувиты (н. Алушта и Гурзуф). Историк Прокопий, который сохранил нам это свидетельство, сообщает, что страна Готов. – Называет ее Дори, - хотя гориста, но не камениста и отличается большим плодородием. Население занимается земледелием и виноделием, живет в открытых селениях, не знает и не любит городского быта. Состоя в договорных отношениях с империей, Готы ставят, по требованию императора, свое ополчение в три тысячи человек[14].

Забот императора Юстиниана удостоились также и приазовские Готы  -тетракситы. Узнав о том, что император построил для Абазгов (Абхазия) храм и поставил им епископа, Готы в 21 год его правления (547-48) обратились к нему с просьбой дать им епископа, и эта просьба была удовлетворена. О судьбе Готов-тетракситов мы ничего не слышим в последующее время; но, очевидно, они удерживали свою национальную самостоятельность в течение последующих веков, так как наше «Слово о полку Игореве» знает еще о Готах в Приазовье. 

[1] Zosim 4, 5.

[2] Amm. Marc. 27, 10, 8.

[3] I.P.E. IV 464.

[4] Thoph. Chr. P. 112; 121 De Boor.

[5] Хр. Надп. Южн. Рос. 7. С. Шестаков, К истолк. Надп. Врем. Зинона (Ж.М.Р. Пр.1906 март).

[6] Ю. Кулаковский. Христианская катакомба 491 года в Керчи. Пбргъ. 1891. (М. По А.Р.. вып. 6).

[7] М. По А. Р.., вып. 19, приложение.

[8] Procop. Bel. Pers. I 12.

[9] I.P.E. II 49.

[10] Iord. Get. 5, 38.

[11] Malal. Chr. 430 B.; Theoph. Chr. 175.

[12] Х. н. ю. Р.98.

[13] Novella 163, c. 2 (Corp. Iur. Civ. III, p. 751 Scholl).

[14] Procop. de  aed. III 7, p. 262.

Глава IX Авары в черноморских степях. Нашествие Турков. Зависимость Боспора и Херсонеса от империи в конце VI века. Хазары и утверждение их власти в восточной части Тавриды. Херсонес в половине VII века. Юстиниан II. 

В ту пору, к которой относится помянутый выше указ императора Тиберия, собиралась над Боспором новая гроза. Еще в последние годы императора Юстиниана появилась в степях переднего Кавказа кочевая орда, бежавшая на далекий запад из средней Азии под влиянием переворота, совершившегося в северной Монголии, а именно: объединения тюркских племен под главенством великого хана, имевшего свою резиденцию в горах Алтая. Беглецы эти назывались Авары, или Вархониты, как звали их Тюрки. Разгромив в Оногуров (они же Утургуры), кочевавших в приазовских степях, а затем Кутургуров, занимавших нынешние южнорусские степи к западу от реки Дона и до Днестра, Авары прошли далеко на запад и основали свою главную стоянку Аттила. Через Боспор доходили до Византии вести о подвигах Аваров, но путь их прошел в стороне от Боспора[1]. Последам Аваров явились в степи нижней Волги и Дона преследовавшие их Турки. Один из подчиненных верховному хану вождей, по имени Турксанф, разгромил Алан, подчинил себе Утургуров и в отмщение Византии за союз с Аварами, осадил и взял Боспор. Менандр сохранил имена вождей, которых послал Турксанф против Боспора: Бохан (вероятно, Бука-хан), предводительствовавший Турками, и Анагей, князь Утургуров[2]. Событие это относится к 580 году. Враждебные действия против союзных с империей племен и взятие принадлежавшего империи города совершилось в пору дружественных сношений между Византией и верховным властителем Турок: византийский посол Валентин находился в стане Турксанфа, когда тот послал свои войска в осаду Боспора; он выслушал его угрозы проникнуть в пределы империи через нижний Дунай. Угрозам этим не суждено было тогда сбыться. В 581 году Турки угрожали Херсонесу[3], но до взятия города дело не дошло, и турецкая волна скоро отхлынула. Причиной были междоусобия в недрах турецкой державы, длившиеся довольно долго. Верховный хан через 20 лет после помянутых событий известил императора Маврикия о восстановлении внутреннего мира и укрощении всех мятежников. Посольство, принесшее это послание в Византию, прибыло в 598 году[4].

Когда окончилось турецкое нашествие, Боспор оказался опять во власти Византии. Свидетельство об этом дает знаменитая надпись Евпатерия, открытая в 1803 году. В ее тексте речь идет об отстройке дворца (ððððððððð) в Боспоре Дуксом Херсона стратилатом Евпатерием по приказу императора Маврикия в 590 году[5]. Интересно отметить, что в этом памятнике конца VI века имя города Херсонеса является в сокращенной форме Херсон, которое, очевидно, вытеснило к тому времени окончательно старое имя Херсонес. Так и будем мы называть этот город в дальнейшем изложении.

Если не сбылись угрозы Турксанфа, то, во всяком случае, нашествие Турок имело весьма существенные последствия. Под турецкой династией объединилось одно племя, обитавшее в степях Волги и Дона еще при Аттиле и вышедшее на свет истории под именем Хазар. В кругозор византийской политики Хазары вступили во время правления имп. Ираклия (610-641).. Во время войны Ираклия с Персами, хазарский хан послал императору на помощь большие силы под начальством своего наместника в закавзские страны. Свидетельства о событиях этой войны сохранены византийскими, армянскими и грузинскими историками. Тенденцию к расширению своего господства в направлении к западу Хазары стали проявлять около половины VII века. Ближайшие соседи Боспора на востоке, Оногуры,  были вынуждены признать над собою власть Хазар в первые годы правления императора Константина II (642-668) . оногурами правил в то время князь Батбайань, отец которого, Курват, сносился с Византией, как  самостоятельный властитель. Подчинение Оногуров Хазарам имело своим последствием зависимость от них и побережных культурных центров. Неизвестно, когда именно Хазары завладели Фанагорией и Боспором, но точно засвидетельствовано, что в конце VII века в обоих этих городах сидели наместники хазарского хана, носившие титул «тудун». Власть хазар простерлась и далее на запад в пределы полуострова, побережье с городом Сугдеей (ныне Судак), крепость внутри полуострова Фуллы (вероятно, на месте нынешнего Старого Крыма) и часть горного Крыма до земель, занятых Готами, попали под власть Хазар.

Херсон оставался в прежних отношениях к империи и служил по-прежнему местом ссылки. Так, в 654 году сюда был сослан римский папа Мартин, в следующем году окончивший здесь свои дни. В письмах к своим друзьям в далекую Италию папа жаловался на дикие нравы населения, называя его языческим или обратившимся в язычество. Жалуясь на дороговизну и недостачу жизненных продуктов, папа Мартин делает, между прочим, интересное сообщение о том, что Херсон не имел своего хлеба, а получал его с противолежащего берега моря, который зовется Романеей. Привозившие хлеб суда возвращались назад на юг с грузом соли[6]. Таким образом, в половине VII века, Таврида, которая была житницей южных стран в V веке до Р.Х., при изменившихся этнических условиях, сама нуждалась в привозном хлебе, расплачиваясь за него солью.

Созданные Хазарами отношения предстают перед нами в повествованиях византийских хронистов о приключениях, которые пришлось пережить императору Юстиниану II, и событиях последних лет его правления. Низложенный за свою свирепость и изуродованный усечением носа, Юстиниан был сослан в Херсон (695 г.). Не найдя поддержки у херсонесцев в своих замыслах воротить себе престол и опасаясь выдачи правившему тогда в Византии Апсимару. Юстиниан бежал в крепость Дорос и вступил оттуда в сношения с хазарским хаганом. Хаган принял беглеца, дал ему в замужество свою сестру и поселил в Фанагории. Когда же Юстиниан имел основания опасаться, что его выдадут его врагам в Константинополе, то бежал из Фанагории, вызвал из Херсона нескольких верных друзей и при помощи болгарского царя Тербелия воротил себе власть (705 г.). Поклявшись отомстить херсонесцам, он стал снаряжать против них большой поход. Херсонесцы обратились за помощью к хагану, и тот послал им своего тудуна с войском. Имперские войска взяли Херсон, подвергли его опустошению; много знатных граждан было подвергнуто казни, а некоторых увезли в Константинополь. Вместе с ними был отправлен также и хазарский тудун.

Власть в Херсоне принял посланный для этой цели Юстинианом сановник, по имени Илия, и под его надзором находился сосланный в Херсон знатный вельможа Вардан, армянин по происхождению. Византийский флот отплыл назад, но на обратном пути погиб от бури. Не удовлетворившись произведенными в городе казнями, Юстиниан начал вторично снаряжать поход против херсонесцев. Город стал готовиться к обороне, Илия и Вардан перешли на сторону горожан, и хазарский хаган вновь прислал свои войска на помощь. Юстиниан отослал тудуна к хагану и поручил просить последнего, чтобы тот заставил херсонесцев выдать Илию и Вардана. На пути к хагану тудун умер; тогда Хазары перебили греческую эскорту и послов императора. Между тем, херсонесцы провозгласили Вардана императором под именем Филипика.

Снаряженный Юстинианом флот подошел к Херсону, и войска начали осаду города. Сначала дело пошло успешно: две башни, Кентенарийская и Синагра, были разрушены; но когда подоспели хазарские войска, византийцы сняли осаду, изменили Юстиниану и, при участии в деле хагана, присягнули Вардану, который затем отплыл в Константинополь, где и низложил Юстиниана (711 г.)[7].

Таким образом, Херсону, при помощи хазарского хагана, пришлось сыграть видную роль в событиях внутренней истории империи. Из отдельных черт повествования видно, что город мел в ту пору самоуправление, и стоявший во главе именитый гражданин носил титул протевана (первенствующий – греч.). Хотя хазарский хаган принимал живое участие в делах города и посылал туда своих наместников, тем не менее, Херсон не был непосредственно включен в пределы Хазарской державы и оставался в зависимости от империи. 

[1] Evagr. hist. eccles. 5,1.

[2] Menandri frg. C. 43, p. 64 sqq. Dindorff.

[3] Menandri frg. c. 64, p. 125.

[4] Theopf. Sym. VII 7, h. 282 B.

[5] Х. н.ю. Р. 99.

[6] Mansi, Coll. Concil. X, Ep. XVI (p.861) и XVII (p.862).

[7] Theoph. Chr. p. 369-381.

Глава Х Зависимость таврических Готов от Хазар. Еп. Иоанн готский и его судьба. Готская епархия в Тавриде. Еп. Стефан Сурожский. Верность православию таврических христиан в эпику иконоборства. Пещерные монастыри.

 В течение VIII века хазары находились в непрерывной борьбе с Арабами, и эта вражда являлась той почвой, на которой состоялось сближение Хазар с империей. Сношения Византии с Хазарами при императоре Льве были закреплены браком наследника престола, будущего императора Константина V, с дочерью хагана, нареченной при св. крещении Ириной, которая прославилась впоследствии своим благочестием и заступничеством за св. иконы. Скрепленные родственной связью добрые отношения между Хазарами и империей, по всему вероятию, и были причиной того, что Хазары не присоединили к своей державе Херсона, и он остался в прежней зависимости от империи. Но соседнюю область Готов Хазары подчинили себе, и хаган поставил свой гарнизон в крепости Доросе, назначив туда и своего тудуна. Точная дата этого события нам неизвестна, но так как было во второй половине VIII века, когда епископ Готов был Иоанн, причтенный впоследствии к лику святых. «Житие» св. Иоанна Готского, написанное между 815 и 842 годами в Малой Азии, дает целый ряд интересных сведений о событиях того времени.

Уроженец Готии «из торжища, называемого Парфениты», св. Иоанн происходил из семейства. Переселившегося из Малой Азии. Когда население Готии не пошло за своим епископом, склонившимся на сторону иконоборцев на соборе 754 года, и готский епископ получил другую кафедру, Иоанн был послан в Иерусалим и оттуда в Грузию, где получил посвящение в епископы, а затем вернулся на родину. Около 787 года Готы восстали против Хазар, и во главе этого движения стоял еп. Иоанн. Готам удалось изгнать хазарский гарнизон из Дороса, но потом произошло какое-то предательство, хаган вновь овладел Доросом и «Клисурами» и захватил в плен епископа и князя Готии. Последнему он даровал жизнь, казнив «17 его рабов, ни в чем не повинных». А епископа Иоанна заточил в крепость Фуллах. Ему удалось, однако,  бежать оттуда и переправиться за море в Амстриду, где он и скончался четыре года спустя. Тело почившего святителя было немедленно перевезено в Парфениты и погребено в храме монастыря святых Апостолов. «Монастырь этот преподобный снабдил всяким благолепием зданий и святых сосудов и различных книг и поместил в нем множество монахов»[1].

Развалины этой церкви были открыты в 1871 году в нынешнем Партените у подножия горы Аюдага; там же в 1884 году была найдена эпитафия игумена монастыря св. апостолов аввы Никиты с датой 906 г.[2] Монастырь этот существовал и в XV веке, о чем придется помянуть в дальнейшем.

Заточение в Фуллах, которому подвергся св. Иоанн, имело чисто политические причины. Будучи чужды религиозного фанатизма, Хазары допускали проповедь христианства в пределах своих владений, и под их властью – неизвестно в точности, когда именно – готская епархия превратилась в митрополию, захватившую огромную территорию. Сведение об этом дано в одном списке епархий Константинопольского престола, опубликованном в 1891 году. Митрополичьей кафедрой в этом списке является Дорос, столица Готии, и готскому митрополиту подчинено семь епископов. Три из них носят имена по народностям: Хоциры, Оногуры, Гунны, а четыре по именам городов: Хвала, Ретег, Таматарха и Астиль. Относительно имен Хвала и Ретег возможны только догадки; что же до двух других , то Таматарха – будущая русская Тмутаракань, а имя Астиль обозначало реку Волгу, а также и столицу Хазар (Итиль по другим источникам). Кафедра Хоцирская пояснена в этом списке именем  ðððððððð - т.е. Карасу, южный приток Салгира, на котором расположен ныне городок Карасубазар.[3]

Долго ли существовала готская митрополия в таких широких пределах, неизвестно. Но этот факт был возможен, пока хазарский хаган еще не принял иудейства, и не стала слабеть и умаляться его держава.

В период хазарского господства в Крыму начинается для нас истории Сугдеи (Сурож древней Руси, ныне Судак). В ХIII веке жители этого города считали его существование с 212 года по Р. Х. Но вся предшествующая история города покрыта для нас глубоким мраком, и мы лишь знаем, что в половине VIII века в Сугдее имел свою кафедру еп. Стефан, видный противник иконоборства, обязанный своим спасением Ирине, жене императора Константина Копронима, помянутой и в житии Иоанна Готского. В пастве еп. Стефана были и Хазары. В его житии помянут Юрий Тархан, наместник (тудун) хазарского хагана, который отличался “приверженностью к святому закону” и “послушанием” св. Стефану.[4] По всему вероятию, Хазара следует признать в “рабе Божием Тамгане”, скончавшемся в 819 году. Мраморный столб с этой эпитафией хранится в Феодосийском музее, куда он перенесен из разрушенной ныне мечети.[5]

Св. Иоанн Готский и св. Стефан Сурожский были борцами за православие в той великой смуте религиозной жизни VIII века, которая известен под именем иконоборства. Защитники икон, подвергаясь тяжкому гонению в столице империи и Малой Азии, знали о верности православию в странах «Евксинопонта». Свидетельство об этом сохранилось в одном агиографическом памятнике, составленном в Константинополе в первые года IХ века, а именно в житии св. Стефана Новаго, который свою верность иконопочитанию запечатлел мученической смертью в 765 году. В беседах с верными св. Стефан указывал на местности, где почитатели икон могли найти убежище от гонений, а именно: области Евксинского моря, епархия Зихии, города Никопсия. Боспор, Херсон и область Готии; далее – южная Италия, нижняя Ликия и острова Средиземного моря[6]. И монахи вняли совету Стефана: одни отплыли в Евксинский Понт, другие на Кипр, третьи в Рим. Монашество было словно уведено в плен, и Византия осиротела». Известно, что преследование монашества, особенно твердо стоявшего за почитание икон, имело своим последствием большую эмиграцию монахов из Константинополя и Малой Азии, и указание жития св. Стефана Нового является лишь составленным после события точным историческим свидетельством о совершившемся. Относительно эмиграции в Италию и множества возникших тогда греческих монастырей имеются многочисленные современные свидетельства. Что же касается Тавриды, то прямым подтверждением правильности сообщения жития св. Стефана является то обстоятельство, что знаменитый поборник иконопочитания Феодор Студин (ум. 826г.) находился в живых сношениях с представителями церковной иерархии в Тавриде. В числе его писем имеется одно, обращенное к епископам, жившим в изгнании в Херсоне[7]. В другом письме, адресованном «архимандриту Готии» св. Феодор дает разъяснения по поводу жалоб относительно разного рода настроений и несогласий в среде монашествующих и поучает насчет правил монашеского образа жизни и монастырского устава.[8]

Следы непосредственных сношений благочестивых византийцев того времени с южным побережьем Тавриды очевидны также у Епифания, жившего в конце VIII или начале IX века, в его обработке сказаний о путешествии ап. Андрея по серверным странам. Помянув о посещении ап. Андреем Боспора, Епифаний делает замечание, что и сам он был в этом городе и видел там “ковчег, имеющий надпись Симеона апостола, закопанный в основании храма св. Апостолов”. Из Боспора Епифаний ведет ап. Андрея в Феодосию и отмечает, что в настоящее время нет там и следа человеческого. Ссылаясь на свидетельство насчет Херсона, он говорит о посещении ап. Андреем этого города, и дает от себя такую  характеристику его населения: “народ коварный и до нынешнего времени туг на веру, лгуны и поддаются влечению всякого ветра”[9]

Весьма вероятно, что к эпохе монашеской эмиграции относится возникновение тех пещерных монастырей, остатки которых сохранились доныне в разных местах горного Крыма. Одни из них расположены на отдельных скалах, как-то: Шулдан, Мармара близ деревни Шулю, Качи-Кальон, Тепе-кермен, скала поблизости от Сюйренской башни, другие находились в городах, а именно: Черкес-кермен, Мангуп-кале, или поблизости от городского поселения, каковы пещеры в скалах Инкермана и на противолежащем склоне Сапун-горы, а также в ущелье, ведущем к Чуфут-калу, в предместье Бахчисарая Салачике (ныне восстановленный Успенский монастырь). Немногие эпиграфические тексты, сохранившиеся где-то на стенах пещер, а также иссеченные в скале изображения креста относятся ко временам более поздним и свидетельствуют о том, что эти монастыри расширялись и украшались в XII-XV веках и позднее. Может быть, многие из них и возникли уже в это время. Но начало пещерножительства, как типа монастыря, можно все-таки отнести к эпохе иконоборства и монашеской эмиграции в Тавриду. Основанием для такого предположения является сходство в типе, которое можно констатировать между крымскими сооружениями этого рода и теми, какие имеются в южной Италии и Сицилии. Эти последние сооружены монахами, бежавшими с востока. Они принесли с собой свой тип пещерножительства, процветавший в Малой Азии. Такие же эмигранты, направлявшиеся на северное побережье Черного моря, могли, занесите его и в горы южного берега Крыма. По условиям места и характеру горной породив, он привился здесь и передан был отсюда на Днестр, а может быть и в Киев. 

[1] Васильевский, Житие Иоанна Готского. Рус-визант. Отрывки VII (Ж. М.Н. Пр., 1878, январь).

[2] Х. н. ю. Р. 69.

[3] Ю. Кулаковсий, К истории Готской епархии в Крыму в VIII веке(Ж. М. Н. Пр., 1898, февраль).

[4] Васильевский, Рус-визант. Исследования, II (текст жития и исследование).

[5] Х. н. ю. п. 75.

[6] Migne,P. G. 100, 1117.

[7] Migne,P. G. 99, ep. 102, 1344.

[8] Ib . ep. 164, 1520-21.

[9] Migne,P. G. 120, 284.

Глава ХI Сооружение крепости Саркела для Хазар.  Херсонская фема. Открытие в Херсонесе мощей св. Климента Константином-философом. Появление Руси на Черноморском побережье.

Господство Хазар, державшееся в черноморских степях и Таывриде в течение VIII века, продолжалось и в IX –м. Но держава их слабела под напором других тюркских племен, прорывавшихся с востока и искавших себе новых земель. Необходимость охраны границ своих кочевий побудила хагана обратиться к Императору Феофилу с просьбой о сооружении крепости на границах. В 839 году родственник императора, протоспафарий Петрона, выстроил Хазарам крепость на Дону, которая была названа Саркел (Белая Вежа русской летописи). Местоположение этого города доселе не удалось точно констатировать, несмотря на старательные розыски многих исследователей, интересовавшихся этим вопросом. Саркел долго служил опорным пунктом хазарского владычества в черноморских степях и промежуточной станцией между столицей их державы на нижней Волге и приморскими владениями на территории Тавриды.

Пребывание Патроны в тех местах непосредственное ознакомление с тамошними отношениями имело важные последствия для Херсонеса. По совету Патроны, император Феофил распространил на город и его область тот тип военного управления, который сложился к тому времени в империи: образована была новая фема с стратигом во главе.[1] Самоуправление  с выборными властями из туземцев не было упразднено; но над ним стал непосредственный орган власти императора. Соседняя Готия высвободилась, по-видимому, из-под непосредственной власти Хазар, – с какого времени, это остается неизвестным, – и вошла в фему Херсона, получив название «Готских климатов». Со времени Феофила держался в течение нескольких веков этот порядок управления окраинной областью империи, и в археологическом материале имеются печати целого ряда стратигов херсонской фемы.

Привычное к самостоятельности население Херсона не всегда жило в мире с представителем центральной власти: под 892 годом у византийских хронистов занесено известие о том, что херсонцы убили своего стратига Симеона[2]. Чем вызвано было это событие и какие именно последствия, - для выяснения этих вопросов не имеется никаких данных в сохранившихся источниках.

В 60-х годах IX века в Херсоне совершилось событие, широко огласившееся в христианском мире и дошедшее до самого Рима, для которого оно имело особое значение. Разумеется открытие мощей св. Климента, третьего приемника ап. Петра на епископском троне Рима.

Легенда о том, что местом ссылки св. Климента был Херсонес, где он претерпел мученическую кончину, сложилась за несколько веков до открытия его мощей Константином-философом. Она повествовала также и о чуде, совершающемся на гробе святого: в день его памяти народ и священники плывут на лодках к тому месту, где покоятся святые мощи; когда они приплывают туда, море высушивает 6 миль и на месте, где находится гробница, раскидываются шатры, сооружается алтарь и в течение восьми дней служатся литургии. Господь совершает много чудес: изгоняются бесы, а если кто из одержимых прикоснется к якорю, орудию мученической кончин святого, то тотчас получает исцеление. – В таком виде записана эта легенда в одном памятнике, восходящем к VI веку[3]Она была известна Константину-Философу, и своим пребыванием в Херсонесе он воспользовался для розысков места упокоения св. Климента.

В письме одного современника этого события библиотекаря Анастасия (написано между 875 и 879 г.), даны некоторые живые подробности открытия мощей, а также и сведения о положении Херсона в ту пору. По свидетельству Анастасия, Херсон непосредственно граничил с хазарской землей, со всех сторон его теснили язычники, население его казалось «скорее жителями тюрьмы, чем города», так как они не смели из него выходить. Часть херсонской земли совсем запустела; в разрушение пришел и тот храм, расположенный неподалеку от города, в котором находились мощи св. Климента. Расспросы Константина-философа у местных жителей относительно чудесного отлива моря от этого храма не приводили к выяснению местонахождения храма, так как чудо давно уже перестало совершаться, а самый город заселяли «не туземцы, а пришельцы из разных варварских народов, даже лютые разбойники». Епископом Херсонеса был в ту пору Георгий, а неподалеку от города пребывал находившийся в изгнании епископ смирнский Митрофан, которого туда сослал патриарх Фотий. Обретение мощей совершилось при участии в поисках епископа Гергия и всего херсонского населения, так как всех сумел одушевить Константин-философ. Анастасий узнал о подробностях этого дела как от еп. Митрофана, так и от самого Константина-философа.[4]

В так наз. «Итальянской легенде» подробно рассказано об открытии мощей св. Климента. –После усердной молитвы Богу, Константин взошел на корабль вместе с епископом Херсона и клиром. Приплывши к острову, он обошел его со светильниками, и приступил к разрытию развалин храма, где и были обретены мощи и якорь – орудие смерти мученика. Ковчег с мощами был отнесен на корабль и перевезен с песнопениями на берег. Правитель города вышел на встречу, и мощи были положены в церкви св. Созонта, стоявшей вблизи города; затем их отнесли в церковь св. Леонтия, а оттуда, взявши ковчег с мощами, обошли весь город и положили их в главной церкви города, св. Софии.[5]

В Казачьей бухте в 12 верстах от Херсона есть маленький островок, на котором обнаружены в раскопках 1890 года, произведенных А.Л. Бертье-Делагардом, стены фундамента и части беломраморного полпа небольшой церкви. Это единственный островок на побережье Херсона, и так как на нем несомненно была церковь, а расстояние от города подходит к тому, о котором идет речь в житии (к полудню Константин-философ прибыл на остров, а к вечеру вернулся в город), то более чем вероятно, что именно здесь и совершилось открытие мощей св. Климента. Тот храм, развалины которого открыты здесь в настоящее время, воздвигнут, вероятно, уже после открытия мощей. Около него находился монастырь, как можно заключить по фундаментам раскопанных там построек, окружавших храм[6]. Храм на острове близ Херсона, несомненно, существовал в XIII веке. Его видел Рубрук, проезжавший в 1253 году на судне из Константинополя в Сугдею. В описании своего путешествия он поминает об острове близ Херсона и церкви на острове, которая, по рассказам жителей, была построена руками ангелов на месте, где пострадал св. Климент. Рубрук не заезжал в Хервон, и, очевидно, церковь была в хорошем виде, если ее можно было видеть с моря.

Константин-философ посетил Херсон на пути к Хазарам, куда он был послан императором Михаилом по просьбе хагана. После пребывания у Хазар и прения об истинной вере он вернулся в Херсон, а по пути вступил в борьбу с почитанием деревьев «в фульсте языце»,  где срубил огромный дуб, предмет культа туземцев, и проповедовал среди них слово Божие. Уезжая из Херсонеса назад в Константинополь, Константин увез с собою мощи св. Климента, которые впоследствии были доставлены в Рим, где и покоятся доныне в базилике, посвященной имени этого святого.

Хотя житие просветителей Славян говорит о блестящем их успехе в прении о вере, но на деле поездка их не имела желанных последствий, так как хаганский хаган обратился в иудейство, которое и стало исповеданием правящего рода и ближайших к нему вельмож. Обращение в иудейство не сделало Хазар нетерпимыми в религиозном отношении, но, во всяком случае, оно должно было ослабить ту близость, которая существовала раньше между ними и православной Византией. Хазары продолжали оставаться господствующим народом в восточной части северного побережья Черного моря, но уже в первой половине IX века стал проникать с далекого севера на юг к морю новый неведомый дотоле враг в лице «дикого народа Руси». В житии св. Герогия Амастридского дошло до нас первое по времени свидетельство о морском походе Руси на южное побережье Черного моря. Произведя страшные разбои на поморье, Русские дошли до Амастриды, где ограбили гробницу св.Георгия. Но от его мощей совершилось чудо, устрашившее варваров и побудившее их возвратить награбленные и взятые предметы христианского культа и воротиться назад[7]. В жита св. Стефана Сурожского сохранилось такое же известие о разбойничьих подвигах Руси на Таврическом побережье. Князь Бравлин из Новгорода подверг грабежу все побережье от Херсона и до Боспора, который назван уже Керчью. В Сугдее Русские ограбили церковь, в которой был погребен св. Стефан, и его гробницу. Вождь грабителей был поражен за это тяжкой болезнью и, чтобы избавиться от не, воротил все награбленные святыни, возложил их на гробницу святого Стефана, получил исцеление и отступил от города.[8] Легендарный характер подробностей, которыми изукрашены повествования об этих событиях, не лишает исторического значения самую их сущность, а именно: появление Руси на берегах Черного моря за несколько десятков лет до знаменитого похода на Царьград в 865 году при императоре Михаиле III и патриархе Фотии.

[1] Constfnt. Porphyrogen. Da admin. imp. C. 42.

[2] Leo gram. p. 269.

[3] Описание Святой Земли Феодосия, Палестинский Сборник. Вып. 28. 1819, стр. 5-6.

[4] Зап. Акад. Наук. 72 (1893), кн. 1. № 6. Ягичь.

[5] Legenda Italica. Vita cum translatione S Clementis. A..SS. Martii II, 19-21.

[6] Бертье-Делагард, Раскопки Херсонеса. М. По А.Р., вып. 12 (1893), стр.58.

[7] Житие Георгия Амастридского, гл. 43 (Васильевский, Русско-византийские исследования, II, стр. 66).

[8] Житие Стефана Сурожского, гл. 31 (Васильевский, о. с. стр. 100-101).

Глава XII Мадьяры в  Черноморских степях. Вытеснение их печенегами. Сношения Византии с Печенегами. Торговый путь по Днепру. Отношения империи к Херсону. Поход великого князя Владимира в Тавриду.

С постепенным упадком хазарского могущества изменялись этнические отношения в степях Черноморского побережья. Новые племена тюркской расы прорывались с востока через область хазарских кочеваний и, занимая местности к западу от них, создавали новые опасности для культурного мира. Тюркская орда, объединившая под своей властью племена финской народности, занимала в IX веке своими кочевьями приднепровские степи. То были Мадьяры, или Турки, как звали их византийцы. Они состояли в живых сношениях с Боспором, куда доставляли на продажу рабов и покупали ткани и одежды, доставлявшиеся из Византии[1]. Их встретил на своем пути к Хазарам Константин-философ и едва не попал в плен. В конце  IX века  император Лев Мудрый сумел воспользоваться Мадьярами для борьбы с Болгарами; но оказанная ими помощь империи имела для них тяжкие последствия: Болгары, в отместку Мадьярам, восстановили против них Печенегов, которые двинулись из своих зауральских кочевий и заставили Мадьяр искать нового местожительства далее на западе, а сами заняли все пространство степей от Дона до Дуная[2]

В половине Х века, когда писал император Константин Порфирородный, это событие имело уже полувековую давность, и успели уже сложиться известные отношения между дикой ордой и культурным побережьем. Херсон был для Печенегов рынком для сбыта сырых продуктов – император Константин называет кожи и воск – и обмена их на произведения искусства. Ближайшее к Хесону колено Печенегов состояло в договоре с империй и несло службу в сношениях Византии и Херсонеса с другими народами севера. Посольства и караваны отправлялись из Херсона под охраной Печенегов, которые выдавали заложников в обеспечение безопасности пути, а за эти услуги получали подарки от императора. Из Тавриды было два пути на север: один через  перешеек, другой – по Арабатской стрелке; оба они были в руках Печенегов, и царственный писатель делает замечание, что Печенеги были к Боспору еще ближе, чем к Херсонесу. Торговые сношения с Киевом имели в ту пору постоянный характер, и император Константин дал описание торгового пути, который шел по степям левого берега Днепра до переправы в местности, называвшейся Крарий. Описание Константина настолько подробно, что является возможность дать точную локализацию Крария: это Кичкас (ныне немецкая колония Эйнлаге). Ниже Крария лежал остров, носивший имя св. Георгия (ныне Хортица). Вероятно, там была церковь или часовня во имя этого святого, которую поддерживали плававшие по Днепру греческие купцы. От Крария на севере путь шел уже по правой стороне Днепра.[3] Археологические находки в Чигиринском и Каневском уездах Киевское губернии позволяют утверждать, что торговый путь по Днепру существовал задолго до Х века, еще в начале нашей эры и даже много раньше.

Поддерживая сношения с севером , Херсон вел обширную торговлю морем с побережем Малой Азии и столицей империи. Мореходство было главным занятием населения. Предметами вывоза были продукты степного хозяйства, стекавшиеся в Херсон, и соль, а с юга херсонесцы получали хлеб, вино, сукна, перец, предметы ремесла и искусства. За свои услуги горожане получали от императора десять литр золота и еще две “по уговору”. В советах своему сыну император Константин давал указание, каким способом можно заставить смириться Херсон, если бы жители города задумали отложиться или выйти из воли императора: следует захватить все херсонесские корабли, находящиеся в гавани Константинополя и наложить оковы на матросов; переловить и привезти в столицу все их корабли с малоазиатского побережья и воспретить плавание в Херсон из портов Малой Азии, с которыми он ведет торговлю. Лишенный подвоза, Херсон должен будет смириться[4]. Очевидно, херсонесцы проявляли свой буйный дух в те времена, если император Константин счел нужным включить такой совет в наставления своему сыну.

Центральное правительство заботилось со своей стороны о безопасности Херсона и включало в договоры, которое оно заключало с Русью, обязательство не воевать “Корсунскую землю” и оберегать ее от нападений соседних варваров, а также не делать помех рыболовному промыслу, который вели херсонесцы в устьях Днепра. До самого конца Х века нет никаких известий о нападениях Русских на византийские владения в Тавриде. Походы русских направлялись непосредственно на столицу империи. Но в 989 году великий князь Владимир ополчился на Херсон, завоевал всю Корсунскую землю, осадил и взял сам город[5]. Поводы и мотивы этого предприятия остаются неясными, но оно имело весьма важные последствия. Владимир –заключил союз с империей, принял христианство, женился на сестре императоров и отступился от своих завоеваний. Херсонский епископ и священники сопровождали его на обратном пути в Киев, чтобы приступить к просвещению русской земли светом христианства. Когда религия объединила Русских с Греками, культурное воздействие Херсона на Приднепровье стало более живым и непосредственным. Из Херсона шли в Россию предметы христианского культа и разного рода изделия из драгоценных металлов, предметы роскоши и украшения. Археологические находки, сделанные не только на территории Киева и Киевской земли, но и далекого Новгорода, Рязани и других мест, ясно говорят о торговом значении Херсона для Руси тех времен.

Если Владимир честно исполнил договор и очистил Корсунскую землю, которая невозбранно оставалась фемой Византийской империи в дальнейшие века, то, тем не менее, он оказался во владении поморья близ Боспорского пролива в местностях, которые прежде принадлежали Хазарам. Морские походы Руси в IX веке направлялись через Боспорский пролив. Оттуда  ходил в Царьград в 941 году Игорь, туда же бежал он после своей неудачи. Остается доселе неясным, когда Русские прочно обосновались на побережье. Но великий князь Владимир после своей смерти в 1015 году оставил своему младшему сыну Мстиславу Тмутараканский удел, т.е. нынешний Таманский полуостров. Быть может, утверждение русского господства в тех местах стоит в связи со сношениями Владимира с Византией в год его смерти о совместном походе против Хазар. Поход этот, действительно. Состоялся, хотя он и не занесен в  русскую летопись, в 1016 году. По сообщению византийских хронистов, Хазары были разбиты, и в первом сражении был взят в плен их предводитель по имени Цуль.[6] Упоминание об этом событии слишком кратко, но речь идет о морском походе, а потому и можно догадываться, что театром военных действий было побережье Азовского моря. 

[1] Ибн-Руста (=Даста). Хвольсон, Известия о хазарах, буртасах etc. 26; 121

[2] Coonstant. Porphyr. De admin. imp. c. 40.

[3] Constsnt. Porh. De admin. imp.  c.9, p. 77. В весьма интересном, но доселе не уясненным с исторической стороны памятнике конца Х века, так наз. «Записки Готского Топарха», описан этот путь в бурную зимнюю пору.

[4] Constsnt. Porh. De admin. imp. с.53.

[5] Лаврентьевская летопись, изд. Археогр. Ком. 1872г., стр. 106.

[6] Cedren. II 464 B.

Глава XIII Тмутараканский удел. Присоединение Сугдеи к Херсонеской феме. Надпись князя Глеба 1068 года. Половцы в черноморских степях. Их сношения с поморьем. Отношения Херсона к Византии и Руси. Инок Евстарий. Восстановление зависимости Боспора и Тмутаракани от империи. Появление Итальянцев в Черном море. Географ Эдризи.

Тмутараанский удел был расположен в пределах нынешнего Таманского полуострова, т.е. охватывал территорию, которая некогда составляла область Готов-тетракситов и затем в течение нескольких столетий входила в пределы хазарской державы. Одновременно с утверждением Руси в Тмутаракани прекратилась зависимость от Хазар и восточной половины Таврического полуострова. Крымские Готы, сохранявшие и под властью Хазар своего национального князя, как видно из сообщений жития св. Иоанна Готского и одного места в письме св. Феодора Студита, не состояли под властью Хазар уже давно, быть может, со времени организации Херсонской фемы при императоре Феофиле. Что же до местностей далее к востоку с городами Сугдеей и Фуллами, то здесь, по-видимому, восстановилась власть византийского императора. Прямое свидетельство о том, что Сугдея входила в пределы византийской фемы, дано в одной херсонесской надписи от 1059 года, в которой назван “стратиг Херсона и Сугдеи” по имени Лев Алиат[1].

Весьма интересно, что Боспор не назван в титуле стратига. Отсюда следует заключение, что в ту пору власть императора не распространялась на Боспор. Так как стоит вне сомнения, что хазарское господство на полуострове прекратилось, то является вероятность, что Боспор подпал власти русских князей, сидевших на Тмутараканском уделе. В наших летописных упоминаниях о Тмутаракани нельзя найти указаний на то, чтобы западный берег пролива входил в пределы этого княжества; тем не менее, подчинение его князю Тмутаракани более чем вероятно. Условия объединения обоих берегов даны в самых условиях природы: оба берега слишком близки, чтобы жить особою жизнью, и тот промысел, который испокон века держится в проливе, - рыболовство, делает невозможным разграничение жизненных интересов населения обоих берегов. За распространение власти русского князя на западный берег говорит и текст известной надписи князя Глеба от 1068 года о том, что он “мерил море по леду от Тмутараканя до Керчева”[2]. В таком же смысле дает свидетельство одна вещественная находка сделанная неподалеку от Еникале, а именно печать с надписью “от Ратибора”. Человек этого имени был посадником кн. Всеволода в Тмутаракани[3]. Указание  в том же смысле можно извлечь из рассказа о событии, отмеченном в Лаврентьевской летописи под 1066 годом, а именно: корсунский котопан отравил медленным ядом князя Ростислава Владимировича, и возмущенные этим злодейством Корсуняне побили камнями своего котопана.[4] Хотя летописный рассказ ничего не говорит о мотивах этого гнусного убийства, но дело следует, очевидно, понимать так, что этот предприимчивый и воинственный князь внушил страх своим соседям, и котопан пришел к мысли устранить его во избежание опасности. Таким образом, если и нет прямого свидетельства о подчинении Боспора Русским, то, во всяком случае, целый ряд косвенных указаний приводит к убеждению, что в течение XI века Русские владели обоими берегами Боспорского пролива и соседили с Херсонской фемой империи в местности между Сугдеей и Боспором. К этому времени относится, по всему вероятию, утверждение торговых сношений Руси с Сугдеей, которые держались затем в течение столетий.

Около половины XI века совершилось большое передвижение кочевых орд тюркского побережья. Печенеги, с которыми успели сложиться определенные отношения у населения Херсона, передвинулись на запад и перешли всей массой своего племени за Дунай в пределы Болгарии, которая не была уже самостоятельным государством и составляла единое целое с империей. Появление Печенегов в нынешней Добрудже имело последствия чрезвычайной важности, и созданная ими новая опасность для империи повлияла на ход событий мирового значения: начало первого крестового похода. В черноморских степях Печенегов сменили враждовавшие с ними их сородичи – Половцы, известные у западных историков под именем Куманов. Они остались в обладании территории от Дона до Дуная в течение столетия, до появления на их месте Татар. Смена кочевников не отразилась, по-видимому, на положении Херсона и других поморских культурных местностей. Половцы пользовались Херсоном, как рынком для сбыта невольников и сырых продуктов своего хозяйства и приобретения тех изделий и продуктов, которыми их мог снабдить культурный центр, имевший достаточно времени, чтобы приспособиться к потребностям и вкусам кочевого населения. Одно известие от половины XII века говорит нам о дани, которую взимали Половцы с городов побережья. Быть может, то была не дань, а откуп от угрозы грабежа во время их набегов. Существенно повлияли Половцы на судьбу русских владений на Боспоре. Они явились грозной и могучей преградой для сношений Руси с Тмутараканью. До конца XI века русским князьям удавалось пробиваться через половецкие вежи до берегов синего моря, но под 1094 годом в нашей летописи в последний раз помянута Тмутаракань, а в последующее время походы воинственных князей Северщины не достигали местности дальше Дона и Донцы, путь к морю был закрыт и остался таким на долгие века. Певец «Слова о Полку Игореве» знает о том, что готские девы звенят русским золотом, он помнит «Тмутараканского болвана», но это золото проходило через руки Половцев и близ «болвана» не мог уже водрузить свой стяг русский князь, чтобы оттуда восстановить бранную славу Мстислава и Ростислава…

За время существования Тмутараканского удела Херсонская фема продолжала невозбранно свое существование, находясь под властью назначаемых из Византии стратигов. Один из них, по имени Лев Алиат, оставил по себе память восстановлением укреплений города при императоре Исааке Комнине в 1059 году. Свидетельство об этом сохранила помянутая уже надпись: «сооружены железные ворота претория, возобновлены и прочие ворота». О сношениях Херсона с Тмутараканью имеется лишь упомянутое известие нашей летописи об отравлении князя Ростислава «корсунским котопаном» в 1066 году. Преступное дело котопана имело своим последствием восстание против него населения Херсона: он был побит камнями. По-видимому, бунт против котопана обратился в восстание против императора, так как император Михаил обращался с просьбой о помощи против Корсунян к великому князю Всеволоду. Тот послал усмирить Херсон своих сыновей, тмутараканского князя Глеба и Владимира, тогда еще 20-летнего юношу.[5] Сам Всеволод собирался предпринять поход против Херсона, но за смертью императора Михаила этот поход не состоялся.

Живой торговый обмен Херсона с Половцами делал его рабовладельческим рынком, куда попадали русские пленники. Определенное свидетельство об этом сохранилось в печерском патерике с точной датой события, а именно 1096 год. Инок Киево-Печерской лавры, Евстратий, попал в числе многих других, плененных Половцами, в руки евреев, производивших торговлю людьми в Херсоне. По его уговору пленники уморили себя голодом, но привычный к посту инок не умер и был повергнут мучительной смерти, как виновник убытка, который понес торговец невольниками.[6]

Являвшиеся в Херсон для торговых целей Половцы не прочь были вмешаться в дела Византии, которой они оказали такую огромную услугу истреблением Печенегов в 1091 году. В том же году в Херсон был сослан один самозванец, выдававший себя за Константина, сына императора Романа Диогена. Ему удалось вступить в сношения с Половцами, приезжавшими в город из своих степей, и он бежал с ними. Князья половецкие, с Тугорканом во главе. Приняли в нем участие и вознамерились посадить его на отчий престол. В 1095 году предприняли они большой поход за Дунай, который, однако, окончился несчастливо для самозванца: он попал в плен, был ослеплен и его роль тем закончилась, а Половцы долго еще грабили и разоряли прибалканские области.[7]

Почти столетнее господство Русских ан берегах Боспорского пролива было преходящим эпизодом в жизни тех стран. Культурное население городов Тмутаракани и Корчева поддерживало связи со столицей империи, в обоих городах были епископские кафедры с автокефальными архиепископами, числившимися в списках Константинопольского патриархата и принимавшими участие в церковной жизни того времени. Естественно поэтому, что наследие русских князей должно было перейти к византийскому императору. Об этом говорит печать “боспорского стратига Аркадия”, единственный, впрочем, известный доселе памятник в этом роде.[8] Более определенное свидетельство имеется от 1169 года, когда император Мануил Комнин регулировал отношения с новой культурной силой, которая появилась в Черном море, Генуэзской республикой. Он разрешил Генуэзцам заходить во все порты, кроме двух: Таматарха и Россия.[9] Первое имя  и есть византийское название для Тмутаракани; что же до второго, то вряд ли возможно сомнение, что под ним разумеется древний Боспор, русский Корчев. Мотивы запрета не указаны в тексте договора, но их не трудно отгадать: главный торг рыбой шел из Азовского моря через пролив, и император не желал предоставить эту важную часть ввоза из северных стран генуэзским купцам, сберегая ее для Греков.

Договор 1169 года является первым свидетельством о распространении генуэзской торговли на Черное море. Но, по всему вероятию, непосредственное знакомство Итальянцев с этими странами восходит к более древнему времени. Сделать такое утверждение позволяют данные, которые включил в свой труд арабский географ Эдризи (или Идризи), писавший в Сицилии около 1154 года. В его описании черноморского побережья читаем следующее: “От Карсуны до Джалиты в стране Куманов 30 миль, от Джалиты до Гарзуни, цветущего приморского города, 12 миль, оттуда до Бартабити, небольшого, но хорошо населенного города, где строятся суда, 10 миль; оттуда до Лабады, прекрасного города, 8 миль, от Лабады до Шалусты, важного приморского города, 10 миль, оттуда до Шалтатии близ моря 20 миль, оттуда до Бутатр (или Ютар) 20 миль, от Бутара до устья Русской реки 20 миль; оттуда до Матархи 20 миль. Матарха весьма древний город, а имя его основателя неизвестно. Матарха окружена возделанными полями и виноградниками; цари ее весьма отважны, мужественны, предприимчивы и весьма грозны соседним народам. Город этот густо населен и весьма цветущ; в нем бывают ярмарки, на которые стекается народ из всех близких и дальних краев”[10]. Страну, к которой принадлежит это побережье, Эдризи называет Хазарией. Под этим именем узнали Таврический полуостров Итальянцы и удержали его затем в течение нескольких веков своего господства в Черном море. Упоминание о воинственности князей Матархи является далеким отголоском бранной славы тмутараканских князей.

Тексты арабских писателей представляют весьма не мало затруднений в дешифровке географических имен, и отдельные издатели не редко транскрибируют эти имена различным образом. Этому общему положению подлежит, конечно, и текст Эдризи. Обходя эти детали, заметим, однако, что локализация названных у Эдризи городов не представляет затруднения: он разумеет, очевидно: Херсон, Ялту, Гурзуф, Ламбат, Алушту, Сугдею. Неясным остается имя города Бутар; вероятно, под ним скрывается Боспор или Корчев. Под  «устьем Русской реки» Эдризи разумеет Керченский пролив, древний выход Русских на простор Черного моря. Данные Эдризи, очевидно, не восходят к какому-нибудь древнему периплу, которые сохранялись в литературном предании Византии; его источник живой и современный: показания моряков, плававших в тех отдаленных странах и искажавших на свой лад современные имена городов, которые они слышали из уст туземцев: Джалита, Шалуста, Шалтатия – выдают Итальянцев, так как на всех позднейших картах значатся близкие к этим названия.

[1] Х. н.ю. P.S.

[2] Мраморная плита с этой надписью найдена в Тамани в конце XVIII века и ныне хранится в Эрмитаже.

[3] Труды второго Археол. Съезда, II, 165-169, доклад Люценко.

[4] Лаврент. летопись, стр. 162.

[5] Васильевский, Рус.-визант. отр. I. (Ж.М.Н.Пр. 1875, декабрь, 292-96).

[6] Яковлев, Памят. рус.  Лит. XII и ХIII в.в. (1878) 93-95.

[7] Anna Comnena, X  p. 271 (самозванец ошибочно назван Львом); Русская летопись под 6603 годом. Васильевский. Рус.-визант. отр. I, стр. 301.

[8] Revue des Etudes gres, 1889, 251.

[9] Miklosich et Muller, Acta et diplomata graeca medii aevi, III, p.35.

[10] Geographie d’Edrisi, trad. Par Jaubert. Paris 1836. II 400-401; русский перевод этого отрывка приведен в статье Гаркави: Крымский полуостров до монгольского нашествия в арабской литературе. (Труды Казанского Археологического Съезда, II 244). Жобер транскрибирует имена иначе: Бутер и Бутра, Солдадия, Керсона.

Глава XIV Латинская империя в Византии. Зависимость Херсонской фемы от Трапезунтской империи. Появление Татар в черноморских степях. Еп. Феодор Аланский. Сугдея под властью Татар. Торговые сношения Сугдеи с южными странами и Русью.

В начале XIII века Византия пережила великий переворот: трон греческих императоров заняли западные рыцари, и на развалинах греческой империи водворилась латинская. Побережье Черного моря теперь еще свободнее раскрылось для торговых оборотов итальянских республик, не связанных уже более в этих пределах условиями договора с императором. Тем не менее, Херсонская фема осталась греческой и вошла в удел трапезунских Комнинов. Свидетельство об этом сохранилось в одном агиографическом памятнике, а именно в слове Лазаря Трапезунтского о чудесах св. Евгения. В нем рассказан следующий эпизод. Наместник Иконийского султана Рейс Етума захватил в Снопе корабль, который вез император ежегодные подати от Херсона и Готских климатов. Корабль направлялся в Трапезунт, но буря загнала его в Синопу, находившуюся во владении султана, который затем послал вооруженные суда в Херсон и опустошил всю страну.[1] Это обстоятельство и послужило поводом к войне между Греками и Турками в 1223 году.

Слабость Трапезунтской империи и затруднительность сообщения по морю, по которому плавали теперь и Турки. Создавала возможность для Херсона высвободиться из-под зависимости преемников византийского императора. Если же этого не случилось, то, очевидно, таврические Греки ценили свое единение с империей и имели от этой связи какие-либо реальные выгоды и существенные интересы.

В то самое время, когда Трапезунтский император находился на войне с иконийским султаном, черноморские степи стали вновь ареной событий мирового значения: совершилось нашествие Татар. Предупредив возможность союза Алан, Половцев и Русских, Татары разбили их порознь, и несчастная битва на Калке была грозным предзнаменованием будущего. Татары проникли тогда же на Таврический полуостров, испытал их  нашествие и город Сугдея. Краткая современная запись об этом событии, сохранившаяся в сугдейском синаксаре, дает только самый факт[2] Полнее говорит об этом один арабский источник. Он сообщает, что многие жители бежали от Татар в горы, куда спасали также и свое имущество, иные уехали морем на побережье Малой Азии[3]. Но в этот раз татарская волна быстро схлынула, и лишь в конце 30-х годов Татары опять появились и взяли в прочное обладание черноморские степи. Под 1238 годом помянуты в сугдейском синаксаре «безбожные» Татары и «мириарх Толактемир», под 1239 г. 26 декабря приход Татар.[4] Арабский источник дает более определенное сведение о том, что грабежу и разорению подверглись тогда же и другие города крымского побережья. Под 1249 годом сугдейский монах записал об «очищении» города от Татар и одновременно с тем о переписи населения, произведенной «севастом» – «и оказалось восемь тысяч триста человек»[5]. Население умело приспособляться к постигавшим его бедам. Оно сохранял свои святыни, поддерживало сношения с патриархом, имело сменявшихся на епископской кафедре пастырей, праздновало память местных святых, обновляло старые храмы, сооружало новые, созидало монастыри и киновии. Начавшееся еще с давних пор воздействие на варваров, сказавшееся уже во времена епископства св. Стефана, продолжалось и теперь: имена священников, монахов, мирян, сохранившихся в записях летописца и синаксаре, говорят о принадлежности их носителей к тюркской народности: Анна, дочь Ачипая (ум. 1273), Чолак (ум. 1279), монах Аладжи (ум. 1288), Кутлуц 9ум. 1307), Василий Туркман (ум. 1318), Токтемир (ум. 1320), Чимен, сын Ямгурче, родственник Оркачи (ум. 1344), Чохача (ум. 1379) и др. Иногда христианские имена сопровождаются указанием на татарскую национальность: Иоанн христианин татарин (ум. 1276), Параскева Татарка христианка (ум. 1275) и др.

О других городах побережья мы не имеем таких сведений, какие сохранил Сугдейский синаксар о жизни этого города от XII до XV века. Но в церковной письменности есть один памятник, заключающий в себе весьма интересные сведения о Херсоне и Боспоре от 1240 года, а именно: Послание епископа Аланского Феодора.[6]Этот пастырь, достигнув до пределов своей паствы в горах переднего Кавказа, рассказал в своем послании к патриарху историю своего путешествия и постигших его  злоключений в пути и на месте. К сожалению, его сообщения, изложенные в риторическом тоне, обличающем в нем человека весьма образованного в духе того времени заключают в себе много неопределенного и загадочного.

Еп. Феодор принял посвящение в сан от патриарха в Нике, где тот имел тогда свою кафедру, и отправился морем на север. Преследуемый каким-то врагом, он был насильственно высажен в Херсоне. Там он нашел защитника, но тот не мог его отстоять. В городе началось какое-то волнение и извне грозила какая-то опасность. Случай помог еп. Феодору бежать из Херсона, и он нашел убежище у проживавших поблизости от города Алан. Эти последние принадлежали к пастве херсонского епископа, но были лишены всякого духовного руководства, и Феодор, войдя в их нужды, взял на себя заботу о них. Между тем междоусобное волнение в Херсоне обратилось на того самого человека, который был врагом Феодора, и лишь бегство спасло его от неминуемой гибели. Херсонский епископ усмотрел в деятельности Феодора умаление своих пастырских прав и привлек его на суд, где Феодору пришлось испить разные оскорбления. Среди зимы еп. Феодор со своими спутниками отправился далее на восток морским путем и с большими затруднениями достиг Боспора. Но странникам не дано было разрешения высадиться на берег. Несмотря на усиленные просьбы горожан, властитель Боспора не согласился дозволить отцу Феодора соединиться со своей паствой (очевидно, он был назначен епископом Боспора). Из Боспора путники направились далее на восток и высадились где-то на кавказском берегу. Отец Феодора остался здесь “среди небольшого числа Алан”, а сам Феодор после 60-дневного путешествия, сопровождавшегося различными затруднениями, достиг пределов своей паствы. Оттуда он и написал свое слезное письмо патриарху.

Сообщения еп. Феодора, как и его злоключения, довольно загадочны и не поддаются точному выяснению. Яснее остального та внешняя опасность, которая грозила Херсону. В 1239 году Судея подверглась нашествию Татар; от того же врага могла угрожать опасность и Херсону. Не пытаясь здесь разгадать остальное, остановимся лишь на важном сведении о том, что поблизости от Херсона жили Аланы “столько же по своей воле, сколько и по желанию херсонесцев, словно некое ограждение и охрана”. Остается неясным, с каких пор жили Аланы в тех местах, но, во всяком случае, очевидно, что они не были там исконным населением, а  сравнительно новым. Если они служили “ограждением” для Херсона, то, очевидно,  занимали какой-нибудь сильный пункт. По сообщению арабского географа Абульфеды (ум. 1331 г.), в крепости Кирк-иер (ныне Чуфут-кале) жили Асы, т.е. Яссы русской летописи, или Аланы[7].  Это свидетельство подтверждается и одним позднейшим татарским сообщением о взятии Кирк-иера после упорного сопротивления, которое оказали Асы, гуяры по религии[8]. Таким образом, показание еп. Феодора имеет полную историческую достоверность: Аланы составляли часть населения горного Крыма в ХIII веке. Проникновение Алан на территорию Крыма относится, вероятно, к очень давним временам, и весьма возможно, что они именно составляли туземное население в тех пределах, где возник город Сугдея и лежала хазарская крепость Фуллы.

Татары утвердили свою власть на побережье. Морской берег от Феодосии до Сугдеи был в их непосредственном ведении и центром их сношений по морю с южными странами стала Сугдея. Она сохраняла свое греческое население, которое пользовалось самоуправлением под главенством сановнике, именовавшегося “севастом”, но платила дань хану. Когда в 1253 году прибыл в Сугдею из Константинополя посол Людовика Рубрук (Рубруквис, Руисбрек), городские власти,  capitanei, были в ту пору в отсутствии: еще зимою отправились они к хану Батыю для уплаты дани. Константинопольские купцы, знакомые с местными условиями, дали совет французскому посольству насчет способов передвижения по степям, предложив им обзавестись для перевозки вещей крытыми телегами с воловьими упряжками, «в каких Русские перевозят свои мехи». Это последнее замечание служит интересным свидетельством о  живом торговом обмене Руси с поморьем в те времена. Когда в 1263 году посетило Сугдею и Солхат посольство египетского султана Бейбарса, то современный арабский писатель оставил заметку, что население Солхата состояло из Кипчаков, Русских и Алан.[9] О торговых сношениях Руси с Сугдеей в те времена имеется и русское свидетельство от 1288 года. В описании погребения Владимира Васильковича Галицкого летописец сообщает, что его оплакивали, вместе с другими иноземцами, также и Сурожане.[10] По поводу посольства Бейбарса интересно отметить, что посредниками в сношениях Мамелюков с Кипчаками были аланские купцы, находившиеся в Египте. Таким образом, господство Татар не только не умалило торгового значения Сугдеи, но и расширило ее рынок. Пользуясь этой гаванью и извлекая свои доходы из торгового оборота этого города, Татары заботились о безопасности сугдейских купцов. Так, в 1281 году император Михаил Палеолог в договоре с золотоордынским ханом подписал обязательство не задерживать купцов из Сугдеи, и давал обещание не отбирать невольников, какие будут с ними, за исключением, однако, того случая, если это будут христиане.[11] 

[1] Johannis Lazaropuli Miracula S. Eugenii (Пападопуло-Керамевс, Сбор. Источ. По ист. Трапезунтской империи 1897, стр. 117).

[2] Арх. Антонин, Заметки ХII-XV века, относящиеся к Сугдее, приписанные в греческом синксаре. З.О.О. V 595-623, № 33.

[3] Тизенгаузен, Сборн. Матер. по ист. Золотой Орды. 1, 26 (Ибнэльассир).

[4] Арх. Антонин, с.с. №№ 11 и 10.

[5] Ib. № 104 (в переводе по ошибке 308 тыс.).

[6] Migne, P.G. 140 Русский перевод помещен мною в З.О.О.  XXI.

[7] Geographie d’Aboulfeda, trad. Par Reinaud, II 1, 319.

[8] Приведено у Смирнова, Крымское ханство, стр. 104.

[9]  Тизенгаузен, Сбор. мат.  По ист. Зол. Орды. I, 38.

[10] Ипатьевская летопись, стр. 605.

[11] Тизенгаузен, о. с. 544.

Глава  ХV Итальянцы в Тавриде. Кафа во владении Генуэзцев. Отношения к Татарам. Римско-католические епископы в Тавриде. Свидетельства Ибнбатуты о Сугдее и Керчи. Утверждение Генуэзцев в Сугдее и ее округе. Предоставление им Готии. Солхат. Армяне в Тавриде.

Ко времени татарского господства в черноморских степях относится прочное утверждение Итальянцев на побережье Тавриды. Уже в 1169 году император Мануил Комнин заключил договор с Генуэзской республикой, в силу которого генуэзские корабли получили право вести торговлю во всех портах побережья, кроме Матрахии и “России”. За время латинской империи в Константинополе (1204-1261) Черное море было открыто для Венецианцев, умевших извлекать торговые выгоды из завоеванного положения. В 1260 году прибыли в Сугдею два венецианских купца по фамилии Поло и завели здесь торговые предприятия. Их старший борат, Марко, имевший большие торговые обороты в Константинополе, когда решился вернуться на родину, составил в 1280 году духовное завещание, по которому предоставил, между прочим, дом, принадлежавший ему в Сугдее, находившимся там францисканцам.

Когда Михаилу Палеологу удалось отвоевать Константинополь у Латин и восстановилась греческая империя, Генуэзцы, соперничавшие с Венецианцами. За услуги, оказанные при этом императору, получили право исключительной торговли по берегам Черного моря. В 1266 году они прочно обосновались на крымском берегу в местности древней Феодосии. Этот город, бывший в конечном запустении в VIII веке, начал новую блестящую историю под новым именем Кафы. Самое место им пришлось купить у какого-то татарского владельца.

Венецианцы, успевшие уже раньше развить свою торговлю в Черном море, нашли доступ к Михаиле Палеологу, который предоставил также и им  право селиться на черноморском побережье. Они основались в Сугдее, которая носила у Итальянцев имя Солдайи. В 1297 году назначенный туда консул получил полномочия в отношении ко всей Хазарии, Gazaria, как называли на западе прилегающие страны по воспоминанию о давно минувших временах. Генуэзским купцам запрещено было под угрозою штрафа проводить более трех дней в Сугдее и вести какие-либо торговые обороты на всем побережье от Сугдеи до Кафы. В 1229 году обе республики заключили между собой вечный мир, который, впрочем, не прекратил соперничества и столкновений. Быть может, это примирение стояло в связи с событием 1298 года: страшным разорением, которому подверг Ногай все города побережья. В Кафе был убит внук Ногая, которого он послал для сбора дани. Явившись с огромным войском, Ногай взял Кафу и сжег ее, при чем было перебито множество купцов различной национальности. Ограблены были также города: Сару-керман (т.е. Херсон), Карк-иер (ныне Чуфут-кале), Керчь и др.[1]Тогда же пострадала и Сугдея.

Спустя несколько лет, в 1308 году, Кафа подверглась новому разорению от Татар, о чем охранил свидетельство современный сугдейский летописец, заносивший свои заметки в синксар.[2]Генуэзцы умели справляться с посещавшими их бедствиями, развивали свои торговые обороты на черноморском побережье, и в 1313 году возникло в Генуе специальное ведомство, именовавшееся Officium Gazariae. От имени этого учреждения издано было в 1316 году особое положение об управлении владениями республики на дальнем севере, которое оставалось в силе более столетия. В 1318 году, Генуэзцы основали постоянную колонию в Боспоре, который носил у них имя Воспро или Пондикопера. Вероятно, около того же времени утвердились они также и в Херсоне.

Колонии Итальянцев были опорными пунктами римско-католической пропаганды, которая была  направлена на не только не ведавших христианства кочевников, но  и на «греческих схизматиков». Миссионерская деятельность возложена была на орден миноритов, которые вызвали к жизни целый ряд кафедр не только на побережье Черного моря, но и далеко в глубине Азии. В 1318 году возникла епископская кафедра в Кафе. Ее занимал францисканец Джироламо, который имел свой престол в церкви св. Агнессы.[3] В 1333 году существовали кафедры в Херсоне и Боспоре. Первую занимал англичанин Ричард, вторую – итальянец Франциск де-Камарино, второй  - архангела Михаила. К обоим этим епископам вместе обращал свое послание папа Иоанн, поучая их касательно лежащей на них обязанности искоренять схизму.[4] В своем послании папа называет город Боспор – «именитым, обширным, весьма населенным, изобилующим всякими благами мира сего». Трудно судить, в какой степени эти похвалы соответствовали действительности, ново всяком случае похвалы расточены одному Боспору и не простираются на Херсон, который. Несомненно, уже потерял в ту пору прежнее значение.

Миссионерская деятельность боспорского епископа проявилась, между прочим, в том, что аланский князь Миллен отверг свое греческое исповедание и присоединился к Риму. Его примеру последовал князь Зихов (Джигегов), Верзахт, который удостоился получить почетное послание папы из Авиньона, датированное июлем месяцем 1333 г.[5] В 1350 году Зихия получила от папы Климента  VI своего епископа в лице францисканца Иоанна.[6]

Папа принимал близко к сердцу интересы христианского населения этой далекой окраины культурного мира. В 1322 году постигло Сугдею страшное несчастие. Раздор между Греками и Тюрками повел к столкновению; победа осталась сначала на стороне Греков; но затем “Тюркам помогли их сообщники, которые перебили Византийцев страшнейшим образом и выгнали большую часть их”. Так сообщает Ибнбатута об этом событии. А в сугдейском синаксаре стоит заметка такого содержания: “8 августа пришел уполномоченный хана Узбека по имени Карабулат, и занял Сугдею без боя, приказал снять все колокола, сломать иконы и кресты и запереть двери церквей: была печать, какой никогда не бывало”. В январе следующего года занесена заметка: “безбожные Агаряне закрыли божественную и святую икону Спасителя в царских вратах богоспасаемого города Сугдеи”[7].

Вести об этом погроме дошли до папы, пребывавшего тогда в Авиньоне и он обратился с посланием к хану Узбеку, прося его дозволить изгнанникам воротиться и восстановить в прежнем благолепии храмы.rel="nofollow noopener noreferrer">[8] Заступничество папы, по-видимому, не имело успеха, и под 1327 годом в синаксаре стоит запись о разорении городского замка и церквей св. Софии. Св. Стефана и св. Варвары. Это дело совершил Агач-Пасли по приказанию хана Узбека и Толактемира, его наместника. Путешественник Ибнбатута, посетивший Сугдею в 1334 году, застал там почти  исключительно тюркское население. Тем не менее, несмотря на все невзгоды, город сохранил часть своего исконного греческого населения, которое продолжало жить в старых идеях связи с империей и патриархией, как видно из летописных заметок в том же много раз помянутом      синаксаре, которые продолжаются до 1419 г. Город сохранял свое значение торгового порта, ближайшего к татарской столице в пределах полуострова, Солхату (ныне Старый Крым), где проживал наместник золотоордынского хана. Венецианцы договором с ханом Джанибеком от 1347 года обеспечили себе право торговли в Солхате с уплатой 2% пошлины с проданного. В позднейших двух договорах (один от 1356 года, а другой позднее, без точной даты) подтверждается право Венецианцев торговать в Солхате, при чем помянуты также три портовых города: Прованто, Калиера и Солдайя, где положена пошлина в 3%[9]

Гораздо менее сведений дошло до нас о жизни Боспора в XIV веке. По-видимому, этот город не подвергался таким разорениям, какие испытывала Сугдея. Интересные упоминания сохранил о нем арабский писатель Ибнбатута, который высадился здесь на пути из Синопы в 1334 г. и сделал остановку перед отъездом сухим путем в Кафу.

Подробно описав свою высадку, Ибнбатута продолжает так: «Я увидел церковь, направился к ней, застал в ней монаха и на одной из стен церкви увидел изображение мужчины  арабского, в чалме, опоясанного мечом и с копьем в руке. Перед ним горела лампада. Я сказал монаху: «что это за изображение?» Он ответил: «это изображение пророка Али», я удивился его ответу. Мы переночевали эту ночь в церкви и сварили себе кур, которых привезли с собою на корабле… Местность эта, в которой мы остановились, принадлежит степи, известной под именем Дешт-Кипчак. Дешт по-турецки значит степь. Степь эта зеленая, цветущая, нет на ней ни дерева, ни горы, ни холма, ни подъема. Нет в ней и дров, а жгут они (жители) только сухой помет, который называют тезек (=кизяк). Видишь, как даже старейшины их подбирают его и кладут в полы одежды своей. Ездят в этой степи не иначе как на телегах, а расстилается она на шесть месяцев пути; из них три едешь по землям султана Мухаммеда Узбека, а три по другим владениям. На следующий день после нашего прибытия в эту гавань один из купцов, наших товарищей, отправился к тем в этой степи, которые принадлежат к народу, известному под именем Кипчаков, - они христианской веры -–и нанял у них телегу, которую тащил конь. Мы сели в нее и прибыли в город Кафу».[10]

Вряд ли возможно сомневаться в том, что церковь, в которой провел ночь Ибнбатута, есть храм св. Иоанна Предтечи, на одной из колонн которого красуется надпись с датой 6265 лето от Адама, т.е. 757 год нашей эры.[11] В высшей степени интересно сообщение Ибнбатуты о том, что в окрестностях города среди кипчацкого населения были христиане. Очевидно, они были греческого православного исповедания, так как римско-католическая пропаганда еще только начиналась около этого времени. Если местные Кипчаки обратились в христианство. То отсюда справедливо будет заключить, что туземное христианское население было достаточно многочисленно и сильно в своем христианском просвещении.

После разгрома Сугдеи в 1327 году нет известий о нападениях татар на побережные города до 1344 года, когда хан Джанибег вступил в войну с Генуэццами и угрожал Кафе. Но Генуэзцам удалось отстоять центр своего господства на побережье, они разбили войска хана, и заставили его возместить подчиненные городу убытки. Вскоре после этого возгорелась вновь вражда между Генуей и Венецией, и война, начавшаяся в 1349 году, закончилась в 1355 г. торжеством Генуи. Развивая свое могущество на черном море, Генуэзцы заключили в 1365 году договор с Татарами, по которому им была предоставлена пришедшая к тому времени в упадок Сугдея с ее округом на тех же правах, на каких они владели Кафой. В последовавших затем договорах 1380, 1381 и 1387 годов[12]  за Генуэзцами было закреплено все побережье от Чембало (Балаклава) до Кафы. В Сугдейском округе считалось 18 селений, которые перечислены в договорной грамоте. Не все имена этих селений могут быть точно локализованы в настоящее время, но, во всяком случае, ясно, что территория их соответствует  горной области от Алушты до Кафы. Кроме того, в силу тех же договоров Генуэзцам была предоставлена «Готия с ее селениями».

Имена селений Готии перечислены в тексте договора, и все они легко локализуются на современной карте Крыма: Фори (Форос), Кикинео (Кикинеиз), Лупико (Алупка), Мусакори (Мисахор), Орианда, Джалита (Ялта), Сикита (Никита), Горзувиум (Гурзуф), Пертените (Партенит), Ламбадие (Ламбат) и Луста (Алушта). – Городом на месте нынешней Баклавы, который носил у Итальянцев название Чембало, они завладели еще около 1345 года, а в 1357 там сидел уже генуэзский консул. Херсон был окончательно передан Генуэзцам по договору  с имп. Андроником в 1350 году, при чем было даже запрещено греческим купцам заходить в этот порт.

Главным городом этого большого колониального государства была Кафа. Центральное управление черноморскими колониями в Генуе назначало консулов в Кафу, Чембало, Сольдайю и далекую Тану; в другие, менее важные пункты, каковыми были на крымском берегу: Алушта, Партенит, Гурзуф и Ялта, назначал консулов представитель Генуи в Кафе. Этот город быстро разрастался, и в 1384-86 году в черту его укреплений вошли его предместья. Укрепления Сугдеи только в эту пору начали возникать: в 1385 году воздвигнута была первая башня. Захиревшая в прежнее время Сугдея стала оправляться под властью Генуэзцев. Она великолепно отстроилась и получила тройной ряд укреплений. Окончание фортификационных работ в Сугдее относится к 1414 году, как сохранила о том свидетельство одна надпись.[13]

Центром татарского господства в Тавриде был город Солхат. Расположенный на широкой и хорошо орошенной равнине, он больше, по-видимому, соответствовал вкусам кочевников, нежели старые приморские города. Быть может, в выборе этого места для столицы действовала и старая традиция, так как весьма вероятно, что там именно находилась в хазарское время крепость Фуллы, место заточения св. Иоанна Готского и проповеди Константина-философа. В Солхате имел свою резиденцию наместник золотоордынского хана, как нередко о том поминается в арабских и итальянских известиях о Тавриде. В ХIV веке, в пору Ибнбатуты, то был великолепный, богатый и огромный по своим размерам город. Здесь воздвигались первые мусульманские мечети. В 1288 году египетский  султан мамелюк Бейбарс в воспоминание о своем половецком происхождении соорудил великолепную мечеть. В 1314 году велением хана Узбека сооружена была другая огромная мечеть[14]. Город имел весьма разнообразное население, благодаря своему торговому значению. Здесь вели торг Венецианцы, сюда приезжали русские купцы, привозившие меха, здесь жили в качестве местного элемента Армяне.

Вопрос о том, с каких пор началась оседлость Армян в Тавриде, остается неясным и поныне. Распространенное в ученой литературе прежнего времени представление, что Армяне появились там только при золотоордынском хане Узбеке, опровергается самыми положительными данными. Армяне играли видную роль в судьбах Византии еще с VIII века и могли проникнуть в Крым гораздо раньше разорения их родины Татарами. Калокир, принадлежавший к знати Херсона, через которого Византия вступила в сношения с великим князем Святославом, чтобы поднять его против Болгар, был армянин по происхождению. Но то был знатный человек, имевший звание патриция, и его пребывание в Херсоне не может служить свидетельством о существовании армянской колонии в Крыму. Прямые показания в этом последнем смысле дают надписи несколько более позднего времени. Так, в церкви св. Георгия в Феодосии имеется надпись с датой 1027 года, в Кинбурнской крепости найдено армянское надгробие с датой 1159 года.[15] В сугдейском синаксаре есть заметка от 1242 года о смерти «раба Божия Давида, сына Сумбата» – армянина. Судя по имени. Имеется там же заметка от 1282 года о том, что Армяне разошлись с православными в праздновании св. Пасхи и справили ее по другому счислению, раньше православных.[16] Очевидно, в ту пору Армяне составляли в Сугдее довольно значительную колонию, если этот факт отмечен благочестивым летописцем, заносившим свои заметки в синксар. Под властью Татар Армяне прочно утвердились в Солхате, и поблизости от города возник в XIV веке монастырь св. Креста (Сурп Хач), существующий и доныне. Одна надпись на куполе монастырской церкви сохранила дату сооружения, а именно: 1338 год.[17] В рукописном Евангелии, хранящемся в церкви св. Георгия в Нихичивани (куда выселились Армяне в 1779 году из Крыма) имеется запись от 1347 года, в которой дано свидетельство о существовании в ту пору множества монашеских келий в окрестностях монастыря. В Коктебельской долине, неподалеку от Феодосии, сохранился алтарь церкви св. Стефана. Одна из найденных там надписей называет имя первого соорудителя этого храма, причем хронологическая дата не сохранилась, а другая – “последнего возобновителя” с датой, соответствующей 1400 году.[18]

[1] Тизенгаузен, о.с. 111 (Рукнеддин-Бейбарс).

[2] З.О.О. V 613, № 120.

[3] Baronii Annales Ecclesiastici XV, p. 240 (1322, № 45). Границы новой епархии: от Варны в Болгарии до Сарая и на севере до земли Русских.

[4] Ib. p. 451 (1333, № 19).

[5] Ib. p. 417 (133, № 38).

[6] Мuralt, Chronographie Byz. 1350, № 24.

[7] З.О.О. V 621, № 181; 600, № 30.

[8] Baronii Ann. Eccl. XXIV p. 202.

[9] Mas Latrie, Privileges commerciaux accordes a la Republique de Venise. Ribl. De l’Ecole des Chartes, VI Ser. 4 (1868).

[10] Тизенгаузен, о. с . 283.

[11] Х.  н. ю. Р. 93.

[12] Baron de Sasie, Notices et Extratis, XIII (1827), cтр.52-58.

[13] Юргевич, надписи в Судаке, 3 10. З.О.О. V 169-175.

[14] Текст надписи с датой сооружения мечети см. З. О.О. II 529.

[15] З.О.О. VI  327: 328.

[16] З.О.О. V 603 №47; 609 № 88.

[17] З.О.О. VI 325

[18] Кушнерев, Арм. Древн. Тавр. полуострова . З.О.О.Х 450; 446 (перевод отрывка из армянского сочинения Миная Медици; путешествие по Польше и др. мест. 1830).

Глава XVI Православные епархии в Тавриде. Споры между иерархами за пределами епархий. Князь Алексей в Феодоро. Падение Византии. Гибель генуэзских колоний.

Утверждение Итальянцев в Тавриде и возникновение римско-католических  кафедр с возложением на их представителей миссионерских обязанностей не пошатнуло, по-видимому, православия в среде туземного населения. По-прежнему на территории Тавриды было четыре православных епархии: Херсонская, Готская, Сугдейская в соединении с Фулльской[1] и Боспорская. Во всех дошедших до нас списках епархий Константинопольского патриархата неизменно числятся эти автокефальные кафедры. Их представители, назначение которых зависело от патриархата, неизменно числятся в живых сношениях с Константинопольским синодом, и не редко участвовали в соборах. В XIV веке они были повышены в ранге: стали митрополитами, а сугдейский еще в конце XIII века[2]. Но это повышение не свидетельствует о подъеме значения и благосостояния кафедр. Более других обеднела, по-видимому, кафедра Херсонская. Когда патриарх назначил в Херсон митрополитом Иеремию, то взял с него обязательство, что тот после посвящения не будет искать  предлога оставаться в столице, просить о переводе на другую кафедру и бояться трудности управления этой епархией.[3] Между таврическими митрополитами происходили споры из-за пограничных мест и доходов, с них поступавших. Так, в 1317 году патриарх разбил тяжбу между митрополитами готским и сугдейским. Запустевшие от татарского погрома селения, принадлежавшие к Сугдейской епархии, оказались через некоторое время, когда жители в них воротились, подначальными готскому митрополиту. Который стал взимать с них каноническую подать(ðð ððððððððð). На это принес жалобу патриарху сугдейский митрополит[4]. От конца того же XIV века оно имеется целый ряд документов о спорах между херсонским и сугдейским с одной стороны и готским и сугдейским – с другой. Предметом спора между херсонским и сугдейским митрополитами было селение Элисс. В  половине XIV века оно принадлежало к Сугдейской епархии, а потом было захвачено херсонским митрополитом. Когда дело было разобрано в 1376 году, патриарх воспретил херсонскому митрополиту возбуждать какие-либо претензии на Элисс; но последующие патриархи несколько раз перерешали дело, и в 1390 г. Элисс был опять присужден херсонской епархии.[5]

С готским митрополитом у херсонского шел спор из-за обладания селениями «Сикита. Парфенита, Лампас, Алуста и Алания»[6]. Это дело разбиралось в 1382 году и затем в 1384.- Три имени из этих пяти совершенно ясны; Сикита - очевидно,  Никита (ныне Никитский сад), представляет затруднения только Алания, лежавшая, очевидно, где-то к востоку от нынешней Алушты на побережье, как видно из другого акта. Спорные местности были присуждены готскому митрополиту; но споры не прекратились и дело дошло даже до убийств. Патриарх поручил сугдейскому митрополиту вновь разобрать это дело. В документе 1385 года сохранилось дело о местности Кинсанус, которая была присуждена готскому митрополиту[7]. А в 1390 году местность  Кинсанус (ðððð ððððððð) и “все приморские места: Фуна, Алания, Алуста, Лампадопарфенита, Сикита и Хрихари (ððððð, ðððððð, ðððððð, ðððððððððððððððð, ðððððð, ððððððð) возвращены херсонскому митрополиту[8]. – В документах, касающихся этой многолетней тяжбы, не редко указывается на бедность Херсонской митрополии. В тех же документах помянуто под 1371 и 1384 годами о существовании на морском побережье патриаршего владения по имени Ялита (ððððððð), которое поручено было ведению сугдейского митрополита. Имел патриарх владения и в Готской епархии, которые, к сожалению, не названы в документе по именам.[9]

Хотя документы говорят только о раздорах между таврическими иерархами, но они в тоже время являются свидетельством о том, что исконное население оставалось православным, сохраняло свой греческий язык и свое национальное самосознание; власть императора прекратилась уже над теми областями, и Генуэзцы еще в 1350 году возбраняли греческим судам ходить дольше устьев Дуная, не допуская их до Херсона и дальше расположенных портов.[10] Таврические греки поддерживали и возобновляли старые церкви, созидали новые, сооружали новые пещеры в старых монастырях для церковного богослужения и жительства. Иссеченные на стенах пещер кресты, уцелевшие, а чаще полу стертые надписи должны быть отнесены по большей части к  XII – XV векам. В одной из пещерных церквей под Инкерманом имеется надпись с датой 1272 года.

Вся страна, насколько она не была предоставлена Генуэзцам, находилась во власти Татар. Имя золотоордынского хана Тохты (ум. 1313), или может быть Тохтомыша, значится в одной христианской надписи, найденной в Мангуп-кале.[11] В Чуфут-кале, древнем Кирк-иере, доселе уцелел мавзолей (тюрбе), в котором была погребена дочь Тохтомыша, Ненкеджанханым, умершая в 1437 году.[12] Но господство  Татар не устраняло возможности политической самостоятельности туземного населения, занимавшего крымские горы, и в том же самом Мангуп-кале, древнем Доросе, который в ту пору назывался Феодоро, сидел независимый от Итальянцев князь, по имени Алексей. Был ли то потомок древних готских князей или византийских топархов, высвободившихся из-под власти империи, гадать об этом трудно. На одной надписи, сохранившей память о его деяниях, носящей дату 1427 года, он называется: «господин Алексей, властитель города Феодоро и поморья»[13]. В тексте надписи речь идет о сооружении храма и крепости (ððððððð). Камень с этой надписью попал в научный оборот не прямо с места своего нахождения в те давние времена, а потому возможно сомнение насчет того, о какой крепости он свидетельствует: разумеется ли здесь столица Алексея, Феодоро, или другое какое-нибудь место напр., нынешний Инкерман. "Митрополитом города Феодоро и всей Готии» был тогда преосвященный Даман. Его имя и титул сохранила надпись с датой того же 1427 года, найденная в Партените. Она заключает в себе свидетельство о восстановлении заново старой церкви св. апостолов Петра и Павла, сооруженной некогда св. Иоанном Готским.[14]

Владетель Готии поддерживал сношения с двором трапезунских императоров, и в 1426 году его дочь Мария прибыла в Трапезунт, чтобы вступить в замужество с царевичем Давидом[15], который потом был последним трапезунским императором (1458-62). Генуэзцы видели в Алексее узурпатора, который самовольно удерживает в своей власти местности, принадлежащие Кафе. Осуществляя свое право на поморье, Алексей укреплял порт Каламиту (ныне Инкерман)[16]  и грузил здесь корабли, на что жаловались консулы Кафы в своих донесениях в Геную. В 1433 году Алексей сделал попытку расширить пределы своего поморья. В Чембало (Баклава) составился заговор: местное греческое население овладело крепостью и передало ее Алексею. Когда весть об этом дошла до Генуи, немедленно снаряжен был флот под командой Карла Ломеллино. Высадившись в Кафе в 1434 году, Ломеллино пошел на Алексея и отнял у него Чембало. Но он его не отрезал от моря, и Генуэзцы жаловались и после того на морскую торговлю в Каламите.

В ту пору, когда в горах Готии властвовал Алексей, над генуэзским владычеством в Тавриде и над всем христианским ее населением собирались грозные тучи. Турки имели решительный успех в своей борьбе с империей и теснили Византию с обеих сторон. В половине  XV века внутренние и внешние нестроения в черноморских колониях Генуи повели к выработке нового устава (1449 г.), который должен был устранить злоупотребления и, упрочив внутреннюю и внешнюю безопасность в колониях, содействовать поднятию их благосостояния и значения. Но дело не остановилось на этой реформе под влиянием событий внешних. Немедленно после взятия Константинополя Магомет II осадил Галату, генуэзскую часть города, разрушил ее стены, передал на разрушение дома и имущество жителей, а их самих продал в рабство или разогнал. Это было 2 июня 1453 года. Генуэзская республика, желая пасти свои черноморские владения, прибегла к помощи Банка св. Георгия, обладавшего огромными средствами, и в ноябре того же года состоялась передача всех владений Генуи на Черноморском и Азовском побережьях в собственность Банка. Сношения между Генуей и Кафой стали затруднительны, так как приходилось проходить Боспор, оба берега которого были во власти Турок. В самом узком месте пролива стояли друг против друга турецкие форты Анатоли-Иссар и Румели-Иссар, метавшие ядра в генуэзские корабли. Храбрые генуэзские капитаны проходили, однако, не раз благополучно через пролив и доставляли в Кафу боевые припасы и войско. Явился и другой путь, по которому поддерживались сношения метрополии с колониями: через Венгрию и Молдавию, и еще более далекий – Польшу и Великое княжество Литовское. Крепость Монкастро, возникшая на месте древней Тиры на правом берегу днестровского лимана, принадлежала Генуэзцам и в это смутное время перешла во власть воевод Молдавских.

В этих трудных условиях доживали свой век генуэзские колонии. Мечты папы Каликста III вызвать против Турок крестовый поход не осуществились. Население Кафы искало помощи у польского короля Казимира IV, и в 1465 году набрано было 500 казаков, которые под командой Галеаццо направились мимо Брацлавского замка на юг. Казаки ограбили Брацлав, но на пути их нагнало литовское войско и истребило почти всех. Лишь немногие вместе с Галеаццо добрались до Кафы.[17] Хотя Генуэзцы не признавали законности господства князя Готии Алексея, но мирились теперь с самостоятельностью этого владения и вступали в сношения с преемниками Алексея, как естественными союзниками в отстаивании свободы христианского населения Тавриды от исповедывавших мусульманство Татар. С перенесением столицы Солхата в Бахчисарай в 1428 году татары стали непосредственными соседями Таврической Готии. Быть может, к этому времени относится взятие Кирк-иера, благодаря хитрости бея Яшлавского, и представление этого прежде христианского города караимам, которые удержались в нем  с тех пор до начала XIX века, когда он окончательно запустел.

В 1475 году произошла катастрофа, положившая конец свободе христианского населения Тавриды: Кафа пала под соединенными усилиями Татар и Турок. Цветущий центр культуры был уничтожен, и его население было перебито или выселено в Константинополь. Судьбу Кафы разделили и другие города Генуэзцев, а также властитель Готии. Князем Феодоро был в ту пору «Исайко», как именуется он в русских современных документах. Не задолго до своей гибели «Исайко, князь мангупский» вступил в  сношения с Московским царем, предлагая свою дочь в замужество наследнику московского престола. Царь Иван Васильевич начал было переговоры; но этому проекту не было суждено осуществиться, и прибывший в Крым посол русского царя не застал уже в живых Мангупского князя.

[1] Partheey, Not. Episc. XI  97 – от времени имп. Исаака Комнина; но при Михаиле Пелеологе Фуллы опять стоят особо.

[2] Ib. p. 136, список епархий из времени Андроника младшего (1282-1328).

[3] Acta Patriarchatus Const.I. № 83, документ не имеет даты; относится он к первой половине XIV века.

[4] Ib. № 367, р. 67.

[5] Ib. II  № 419., p. 150.

[6] Ib. № 36, р. 67.

[7] Ib № 368, р. 69-70.

[8] Ib № 419, р. 148-150.

[9] Ib. №№ 367; 371, II р.68; 74.

[10] Niceph. Greg. II 877 (XVIII 2).

[11] Х. н. ю.  Р. 46.

[12] З. О. О. II 527.

[12] Х. н. ю.  Р. 45.

[13] Х. н. ю.  Р.

[14] ib. 71.

[15] Panaret. Chron. Nrapez. C. 57 (Хаханов, Трапезунтская хроника. Москва. 1905).

[16] См. карту Бенинказы.

[17] З. О. О. I. 513.

Глава XVII Судьбы туземного христианского населения в Тавриде. Свидетельства о готском языке в ХV и XVII веках. Объединение таврических христиан с Татарами в языке. Крымские города  и епархии  в XVI и XVII веках. Игнатий, митрополит гофейский и кафайский, и выселение христиан из Крыма.

Вмешательство Турок в дела Тавриды имело своим последствием подчинение султану всех взятых тогда укрепленных городов: Керчи, Сугдеи, Кафы, Балаклавы, Инкермана и Мангупа, а также и всех окрестных селений с христианским населением. Турки вели войну с Генуэзцами и, как победители, присоединили к своей державе все то, что было некогда уступлено Генуэзцам татарами по договорам конца XIV века. Владения эти были поделены на кадыки, из которых первый имел своим центром Мангуп-кале, второй-Сугдею, и третий – Кафу. Татары остались в обладании степными пространствами полуострова. Они признали над собой главенство султана, который обязался назначать ханов из рода Гераев. Такой порядок держался в течение трех столетий.

Для Генуэзцев взятие их городов имело значение роковой катастрофы, положившей навсегда конец их колониальному государству в Тавриде. Память о храброй защите ими своих крепостей была жива и сто лет спустя, когда Крым посетил посол польского короля Мартин Броневский. Много их погибло в то время, других турецкий султан переселил в Константинополь, предоставив право жительства в столице империи, и лишь небольшая горсть уцелела в Крыму. Броневский сообщает, что некоторым Генуэзцам предоставлено было право поселиться в селении Сортасс (Сююрташ), в горной местности к югу от Бахчисарая, выше левого берега реки Качи. Они получили разрешение от хана выстроить здесь римско-католическую церковь, и ее посещал Броневский в бытность там в 1578 году. Ее настоятелем состоял тогда монах францисканского ордена, выкупленный христианами из турецкого плена. Ханы пользовались Генуэзцами для сношений с христианскими государями, и тот священник, которого знал Броневский, побывал с посольством хана в Литве и городе Вильне. По сообщению Броневского, в Сююрташе часто живали литовские и московские послы.[1] Доминиканец Дортелли д'Асколи, пробывший в Крыму более десяти лет в начале XVII века, имел случай ближе ознакомиться с этими остатками Генуэзцев. По его словам, они терпели в «Сивурташе» притеснения от Черкесов и потому переселились лет за 30 до его времени, т. е. В самом начале  XVII века, в местность Феччиала (вероятно, Фотисала). По свидетельству д’Асколи, оставалось в его время только 12 домов, удержавших латинское вероисповедание. Родной язык они уже забыли и говорили по-турецки, по-татарски, и по-черкесски. «Отче наш» и «богородицу» знали по латыни, но исповедывать их, как и держать им проповедь приходилось по-турецки. Женились они на черкешенках или местных гречанках и в своих нравах сблизились с Черкесами. Ходили с ханом в походы, уводили пленных и заставляли их обрабатывать свои поля. Папский миссионер прилагал все усилия к тому, чтобы исправить нравы своих одичавших соплеменников и, по его словам, имел успех.[2] Более чем вероятно, что результаты его деятельности не были прочны, и остатки Генуэзцев слились с татарским и черкесским населением, язык которого они усвоили уже в ту пору с полным забвением своего родного.

В иных условиях были христиане греческого вероисповедания. Они составляли массу туземного населения, удержали свою церковную связь с Византией, сохранили и свою иерархию. Живя мирным сельским трудом  пагод властью пашей, назначаемы из Константинополя, они находились непосредственном общении с господствующим татарским населением. Горные долины остались в обладании христиан. Но Татары придвинулись к ним в ближайшее соседство с перенесением столицы в Бахчисарай в 1428 году. Историческое предание не сохранило нам прямых свидетельств о характере отношений крымских христиан к Татарам, но весьма вероятно, что-то было мирное сожительство. Указание в таком смысле можно извлечь из одного эпизода, сохраненного польским ученым начала XVI века Матвеем из Мехова, в его «Описании Сарматии, Азиатской и Европейской». Помянув о крепости Киркель (Кирк-иер, Чуфут-кале), он рассказывает затем легенду о возникновении пещерного Успенского монастыря в предместье Бахчисарая. Окрестное население разбежалось, оставив свои жилища, и обралось с молитвой о спасении к Пресвятой Деве Марии. Спустя некоторое время, показалась в расселине скалы горящая свеча. Вырубив ступени и добравшись до свечи, люди увидели перед нею икону Богоматери, возле которой лежал убитый дракон. С тех пор икона эта, как явленная, пользовалась всеобщим поклонением у христиан. Когда крымский хан Хаджи Девлет Гирей находился в войне с братьями, то и он прибег к покровительству Божией Матери. А когда ему удалось победить своих соперников, то он продал двух лошадей и на вырученные деньги приказал сделать из воска две большие свечи, которые и были возжены перед чудотворной иконой Богоматери. С тех пор свечи возжигались непрерывно, и приемники Девлет Гирея держались этого установления.[3]

Этот рассказ может служить указанием на веротерпимость Татар и мирный характер их сношений с соседними христианами. Христиане поддерживали свои старые святыни и сооружали новые церкви вместо приходивших в разрушение старых. Так, в Херсоне на месте базилики, сооруженной в Х веке, возникла церковь более поздней даты, занявшая центральный неф древней. В христианских селениях вокруг церквей лежали кладбища и имена некоторых из почивших, похороненных поближе к церкви, записывались на ее стенах. Так, в селении Шуры, по течению реки Качи имеются надписи с датами 1594 и 1622 годов. В церкви селения Бисала на Каче найдена надпись с датой 1587 года о сооружении новой церкви во имя Иоанна Предтечи – “рукою моею смиренного Констатия, архиерея и предстоятеля Готии, старанием, помощью и иждивением господина Бината, сына Темирике, в память его и родителей его.”[4] Имя ктитора свидетельствует, что татарское население не оставалось чуждо проповеди христианства.

Непосредственное соседство  с Татарами имело своим последствием объединение с ними местного христианского населения в языке. Языком религии церкви и письменности оставался греческий, но языком общежития стал татарский и христиане Тавриды независимо от своего кровного происхождения: Греки, Готы, Аланы (Ясы), объединились в однородную массу. Этот факт тем более заслуживает внимания, что о существовании готского языка, как живого народного языка таврических Готов, имеется целый ряд свидетельств от XIII и до XVI века. Так, Рубруквис, посетивший Крым в 1253 году, поминает о Готах с замечанием, что их язык – германский (ydima teutonicum) . Рыцарь Шильтберг, попавший в плен к Туркам в 1395 году и только в 1427 воротившийся на родину, в описании своих приключений за время плена поминает о Готах в Крыму (Kuti), которые исповедуют христианскую веру и говорят на своем языке, который он называет Kuthi a sprauch. Точно также венецианец Иосиф Барбаро, пробывший 16 лет в Тане (1436-52 г.) сообщает о существовании Готов в Крыму и замечает, что его слуга-немец мог объясниться с Готом, как, напр., Флорентинец может понять жителя Фриуля. Последнее и наиболее полное известие относится як половине XVI века. Бузбек, посол императора Фердинанда при турецком султане, встретил в Константинополе Готов из Крыма. Он заинтересовался их языком и записал немало слов, а также начало песни. Последняя попала по недоразумению, так как ориенталисты признали в ней турецкие слова; но отдельные слова, записанные Бузбеком, все германские. Правда, отношение этих остатков готского языка к языку Ульфилы довольно трудно поддается выяснению, но самый факт, что Готы в Крыму в XVI веке не потеряли своего языка, стоит вне всякого сомнения. В последующие затем времена Готы усвоили для общежития татарский язык, как и другие христиане, жившие с ними в общении.

Столица Готов Дорос или Феодоро носила теперь имя Мангуп-кале. Сто лет спустя после гибели князя Исайки живы были воспоминания об этом событии, и их занес в свою ученую книгу Мартин Броневский, посетивший Крым в 1578 году.  По его словам, 18 лет спустя после взятия города Турками, он пострадал от страшного пожара, от которого уцелело лишь немногое. Ворота верхнего замка испещрены были греческими надписями, и там стоял высокий каменный дом. Этим домом крымские ханы пользовались часто. Как местом заключения московских послов, когда гневались на них. Город почти безлюден. В нем уцелели две церкви, одна св. Константина, другая св. Георгия, «совершенно ничтожная», как прибавляет Броневский.[5] Во время д’Асколи Мангуп оставался резиденцией кади, назначаемого из Константинополя, имел очень скудное население из Греков, Турок и Евреев; эти последние преобладали и занимались преимущественно выделкой кожи.[6]. Одна недавно найденная (19001 г.) надпись называет нам имя турецкого наместника, сидевшего в Мангупе в 1503 году: (ðððððððð) вероятно, Челоби, при котором было возведено какое-то укрепление или произведена починка стен города.[7]

Город Херсон, оскудевший еще в прежнее время, окончательно пал под турецким господством. Мартин Броневский видел в Херсоне одни лишь «достойные удивления развалины». Со стороны моря высилась еще высокая стена с большими башнями из тесаных огромных камней. У самых стен города видны были водопроводы и высеченные в камне трубы, по которым шла в город вода за четыре мили от него. Недалеко от моря, на каменной горе, стоял монастырь св. Георгия, и окрестные христиане стекались сюда править годовой праздник. Дома в пределах города лежали в  развалинах. Большой храм стоял без крыши. Развалины представляли из себя большое здание, конторе Броневский называет царским дворцом. В городе оставался греческий монастырь.[8] Таков был цветущий и славный некогда город, который Турки называли Сару-кермен, т.е. желтая крепость. Если здесь и оставалось еще христианское население, то митрополия прекратила свое существование еще к концу XIV века.

Неподалеку от Херсона высилась в пору Броневского в долине нынешней Черной речки крепость на скале, получившая от Татар имя Инкерман, т.е. пещерная крепость. Весь склон скалы к долине был  покрыт пещерами тогда уже заброшенного и необитаемого монастыря. Крепость была тогда в запустении, и Броневский догадывался, что она была построена греческими государями, так как на воротах и на некоторых зданиях были греческие надписи и гербы. Он видел остатки великолепных строений и множество колодцев, из которых лишь немногие еще действовали в ту пору. Броневский прав в своих догадках, так как по всему вероятию здесь имел свой выход к морю князь Феодоро Алексей и отсюда грузил суда, на что жаловались в свое  время Генуэзцы. 60 лет поле Броневского Инкерман посетил русский  священник Иаков бывший в Крыму с посланником Борисом Дворениновым (1634-35 г.). По его свидетельству, в Инкермане жили Татары, Греки и Армяне. На полугоре он видел древнюю вырубленную в скале церковь с росписью на стенах. Алтарь был разрушен, а  за левым клиросом находилась каменная гробница. Над нею был изображен Бог Саваоф с пророками по сторонам, а пониже два святые, один  мечом, другой с крестом. В гробнице находились обнаженные нетленные мощи. Тайком от Татар о. Яков вошел ночью в храм и с помощью русского пленника Максима Новосильцева омыл мощи теплой водой и облек их в одежду. Чьи это были мощи, Якову не удалось узнать: но от другого ленника, Василия Хромого, он узнал. Что обнажили эти мощи Татары и несколько раз выбрасывали их, но мощи чудесно появлялись опять на месте. По пятницам и воскресеньям Греки и Армяне приходили на поклонение мощам, возжигали свечи и воскуряли фимиама. Яков хотел взять эти мощи в Россию, но святой явился ему ночью и, открывшись, что память его бывает в Симонов день, выразил желание остаться в родном месте.[9]

Специальное обследование Инкермана, сделанное А. Л. Бертье Делагардом, установило тот факт, что первоначальное укрепление было возведено в  XV  веке, а позднее, в конце XVI или начале  XVII века, крепость была перестроена Турками.[10]

Такое же оскудение постигло и область Сугдеи. В пору посещения Крыма Броневским была еще жива память о том, как погибло здесь генуэзское господство после отчаянного сопротивления, оказанного Туркам местным гарнизоном. Стояли еще стены, делившие склоны гор на три замка: верхний, средний и нижний. Множество церквей города было в развалинах. В нижнем замке видны были три больших католических храма, дома , стены, ворота и красивые башни, украшенные генуэзскими гербами. В городе было в пору Броневского незначительное христианское население[11]. Сугдофулльская митрополия давно уже прекратила свое существование, еще в конце XIV  века. В 1567 году лежавшие в ее пределах десять христианских селений были переданы в управление экзарху Иоанну, сакелларию Кафы. Документ, сохранивший сведение об этом сообщает, что раньше того их захватывали сначала готский митрополит, а потом кафский, владевший ими два года.[12] Броневский  в 1578 году встретил, по-видимому, в Сугдее или Кафе, греческого митрополита, прибывшего с островов «для осмотра церквей». Очевидно, Константинопольская патриархия имела здесь свои владения или вступила в наследие упраздненной митрополии.

Что касается до Кафы, то в прежние времена она входила в пределы епархии Сугдеофулльской. Особый кафский митрополит, помянутый в документе 1567 года, является первым для нас. Возникновение этой митрополии объясняется, вероятно, тем, что город Кафа не потерял своего значения и после катастрофы, постигшей генуэзское владычество в 1475 году.

Дортелли д’Асколли, пробывший в Крыму более десяти лет, в начале XVII века оставил целый ряд живых и непосредственных сообщений о Кафе того времени. Со стороны суши город окружен очень большими рвами, но без воды, так как здесь местность то поднимается, то опускается. Стены, стоящие за рвами, двойные, засыпаны землей с многочисленными куртинами и бастионами. Возвышающиеся близко над городом холмы густо уставлены мельницами. В городе два крепких замка: один над воротами в Татарию, построенный Генуэзцами, снабженный рвами и многими крупными орудиями; он защищает город с моря; другой вне предместья на небольшом холме, построен Турками. Он не очень велик, круглого очертания, сложен из сырцовых кирпичей и одновременно обороняет город с суши и моря… Кафа изобилует мясом, винами, птицей, рыбой, молочными скопами и плодами, а зимой углем и дровами. В город через ворота Татарии ежедневно въезжает 500,  600, 900 и до тысячи телег, а под вечер ни на одной из них не остается ничего для продажи. Но главный источник богатства Кафы – море, снабжающее ее  всеми Божьими щедротами, каких только можно пожелать; поэтому Кафа – очень бойкий торговый город, куда съезжаются купцы из Константинополя, Азии и Персии. Город населен Турками, Греками, Армянами и Евреями. Турки имеют там до 70-ти мечетей, Греки до 15 церквей и митрополита; у Армян до 28 церквей и епископ, у Евреев две синагоги, «по одной на каждую народность» (очевидно, разумеются евреи-талмудисты и караимы). Римско-католическая паства, состоявшая в ту пору из невольников-поляков и приезжих итальянских купцов, имела только одну церковь, которую выкупили у Турок Армяне, и передали ее прибывшему в город миссионеру по его приезде.[13]

Православным митрополитом Кафы был в ту пору Парфений (с 1631 по 1642 год)[14]. В 1661 году Кафская митрополия была соединена с Амасийской (на побережье Малой Азии)[15]; но это соединение удержалось в силе не долго: в 1678 год она была соединена с Готской,[16] и с тех пор готский митрополит стал главою всех православных христиан в Крыму. Из числа иерархов, занимавших эту кафедру после времен св.Иоанна Готского, известны нам имена лишь немногих; таковы: Константин, принимавший участие в соборах 1147 и 1156 годов, Арсений в XIII веке, при котором Готская архиепископия была возвышена в ранг митрополии, Софроний, заседавший в патриаршем синоде в 1292 году, Феодосий и его приемник Антоний, участвовавшие в разбирательстве помянутого выше дела насчет местности Кинсанус в конце XIV века, Иоанн Олов, занимавший Готскую кафедру с 1399 по 1410 год, Дамиан, при котором в 1427 году был восстановлен храм  в партените, построенный св. Иоанном Готским, Констатий, названный в надписи 1587 года, Анфим и сменивший его в 1657 году Даниил.[17], Гедеон, управлявший Готской епархией с 1725 по 1769 год[18] и его приемник Игнатий, прибывший из Константинополя в 1779 году. Русская жалованная грамота от 14 марта 1779 года называет его «митрополитом Готфейским и Кафайским». При нем, по его инициативе и непосредственном участии состоялось переселение крымских христиан в новые места жительства на побережье Азовского моря, где возник тогда же город Мариуполь. 23 апреля 1778 года,  день Пасхи, митрополит Игнатий после литургии в пещерной церкви Успенского монастыря близ Бахчисарая объявил своей пастве о состоявшемся с русским правительством соглашении, и после разного рода затруднений, которые преодолел своей энергией и распорядительностью Суворов, состоявший тогда при Румянцеве, переселение совершилось, не взирая на протест, как Татар, так и самих христиан. По точным современным данным число всех переселенцев было 31280 человек. В это число входили, впрочем, и Армяне, поселенные затем в городе Нахичевани. В «ведомости», представленной митрополитом Игнатием в 1783 году, перечислены 60 селений и 6 городов, откуда вышли люди его паствы. Они покинули 54 церкви в селениях и 22- в городах (Бахчисарай, Карасу-базар, Старый Крым, Ялта, Балаклава и Козлов, т. е. Гезлев, ныне Евпатория). Кроме того, митрополит поминает о 20 разоренных или заброшенных церквях в городах и селениях. Монастырь назван всего один – Гергиевский близ Балаклавы, в котором было тогда всего три монаха. Общее число священников во время исхода было 83.[19] В списке митрополита Игнатия отсутствуют имена городов: Сугдея, Мангуп-кале, где в XV веке была кафедра Готской епархии, и Херсон, или турецкий Сару-кармен. Очевидно, эти города были тогда в полном запустении и растеряли свое христианское население. Свою национальную святыню, явленную икону пещерной церкви в селении Майрум близ Бахчисарая (ныне Успенский монастырь), христиане увезли не без затруднений и с большими предосторожностями, так как она пользовалась почитанием и со стороны татарского населения, и ее пытались задержать даже на пути. Переселенцы устроились на новых местах Азовского побережья, и центральным пунктом их селений стал город Мариуполь.

Не все христиане ушли тогда из старых насиженных мест: многие ради того, чтобы остаться, переходили в мусульманство, и среди нынешнего горского татарского населения не мало потомков крымских Готов, которые обличают свою принадлежность к арийской расе, как своим типом,  так и физическим складом. То греческое православное население, которое живет в настоящее время в Балаклаве и соседних  селениях: Каран, Кадыкой, Комара и далее в горах в Кеременчике и лаке, не имеет ничего общего с туземцами старых времен. Оно происходить от греческих выходцев, которые присоединились к Русским во время экспедиции графа Орлова-Чесменского в Архипелаге, и по окончании войны были поселены в Керчи, Еникале и Таганроге. Позднее им дано было поручение усмирить Татар южного берега, и предоставлены новые земли для поселения.

Покинутые христианами в 1779 году селения одни запустели и пришли в разрушение, другие заняты были туземцами-мусульманами, некоторые попали через несколько лет во владение вышеупомянутых греческих выходцев, так называемого «Албанского войска», а два – Мангуш и Биа-сала заселены были переселенцами из России. Лишь Аутаке близ Ялты живут потомки старого христианского населения Крыма. Здесь было поселено несколько семейств, воротившихся из Мариуполя по вызову графа Воронцова, чтобы заняться промыслом ловли устриц. Впоследствии они были причислены к Албанскому войску и смешались с этими новыми обитателями Крыма.

[1] Мартин Броневский, описание Тартарии. З. О. О. VI 345-46.

[2] Эмидио Дортелли д ‘ Асколи, Описание Черного моря и Тартарии. З. О.О. XXIV, отд. 2, 128.

[3] Laur. Mezlerus de Kolof, Historiarum Poloniae et Magni Ducatus Lithuaniae Scriptorum Collectio magna I. (1781), P.  201.

[4] Х. н. ю . Р. 62.

[5] Броневский, о. с. 343.

[6] Д’Асколи, о. с. 121.

[7] И.И. А. К. вып. 3, 31-33.

[8] Мартин Броневский, о. с. 341-42.

[9] З. О. О. II 685-692.

[10] Ib. XIV 180  и сл.

[11] Мартин Броневский, о.с. 346.

[12] Sathas, Bibl. graeca medi aevi, III 597.

[13] Д’Асколи, о.с. 118-119.

[14] Sathas, o.c. I 568; 576.

[15] Пападопулу-Керамевс, Тр. Од. Арх. Съезда, II 178-79.

[16] Sathas, o.c. III 604.

[17] Ib. 387.

[18] З.О.О. II 680.

[19] З.О.О. XIV  136-141.

Приложение Общий обзор изучения крымских древностей со времени присоединения Крыма к Российской Державе.

Историческое прошлое Крыма и вещественные памятники его многовековой культурной жизни стали интересовать русских людей с тех самых пор, как водворилось на этой окраине русское господство. Уже князь Потемкин отдавал приказы разыскивать монеты и медали, снимать рисунки с древних надписей и сообщать разные материалы итальянцу Одерико, который был занят тогда большим трудом по истории генуэзских колоний в Крыму.[1] Тот же Потемкин послал в 1783 году подполковника Бальдани для проверки известий нашей летописи и снятия плана с городища Херсона; он же направил в Крым для ученых исследований Таблица и снабдил его средствами для производства съемок. Когда императрица Екатерин Великая совершала в 1787 году свое путешествие для ознакомления с вновь приобретенной территорией, в Николаев была доставлена найденная в Тамани мраморная плита с надписью князя Глеба от 1068 года. Императрица повелела отвезти ее назад и хранить на том месте, где она  была найдена. (Впоследствии ее перевезли в Петербург, и в настоящее время она хранится в Эрмитаже). В свите императрицы состоял художник  Иванов, составивший несколько альбомов акварельных рисунков с разных городов и местностей, посещенных Екатериною по пути на юг и в Крыму. По вызову правительства совершил в 1794 году свое путешествие в Крым и на Таманский полуостров академик Паллас, составивший ученое описание края, в котором уделено серьезное внимание его древностям. Около того же времени граф Ив. Потоцкий, человек широкого образования, близко и непосредственно знакомый с древностями Италии, предпринял путешествие по южнорусским степям до Кавказа и принялся за ученые изыскания о древних судьбах края.[2]  В 1797-98 году путешествовал по Крыму русский инженер Ваксель, собирал монеты, надписи и древности, которые затем издал под заглавием: “Изображения разных памятников древности, найденных на берегах Черного моря, снятые с подлинников в 1797 и 1798 годах” (Петербург, 1801).[3] Ученый митрополит римско-католический церквей в России Сестренцевич-Богуш принялся за составление цельного  очерка исторических судеб Крыма с древнейших времен до присоединения его к России и в 1800 году издал свой труд, составленный на французском языке, под заглавием: Histore de la Tauride. В 1806 году это сочинение появилось в русском переводе с посвящением императору Александру I.

Развалины древних городов и зданий, монеты, надписи и вещественные находки привлекали внимание образованных людей, попадавших в Крым на службу. Таков был Сумароков, объехавший в 1299 году много интересных в археологическом отношении местностей и оставивший свидетельство своего интереса к ним в сочинении: «Досуги крымского судьи» (Москва 1800 и Петербург. 1803-5)._ В 1805 году было издано Высочайшее повеление об ограждении от разрушения и расхищения памятников древностей в Крыму, и дюк де-Ришелье, тогдашний Херсонский военный губернатор, предписал своим подчиненным «иметь наблюдение, чтобы частными лицами, по Крыму путешествующими, не было собираемо древних редкостей». Повеление Александра I,  очевидно, стояло в связи с выступлением на поприще крымской  археологии Келера. Этот ученый занимал должность библиотекаря Эрмитажа и хранителя Императорского кабинета гемм и медалей. В 1804 году он представил в Академию Наук свою ученую работу: Lettres sur plusieurs medailles  de la Sarmatie d’Europe et de la Chersonese Tauriquue . император Александр I предоставил ему средства для ученого путешествия в Крым, и с тех пор до самой смерти (1838 г.) Келер работал в области изучения крымских древностей. В 1830 году министр народного просвещения князь Голицын, по инициативе графа Капниста, передавшего ему свои впечатления от путешествия по Крыму, вступил в сношения с Академией Наук о командировке Келера с целью принятия на месте мер к сохранению и поддержанию уцелевших памятников древности. Инструкция, выработанная тогда Академией для ее сочлена Келера, заключает в себе перечисление известных тогда древних сооружений и памятников, нуждавшихся в охране и поддержке.[4]. Но поездка не осуществилась, и отпущенные на нее средства нашли себе впоследствии другое назначение.

Первый музей древностей черноморского побережья возник в 1806 г. в Николаеве при тамошней штурманской роте, а в 1811 году был основан музей в Феодосии по инициативе тогдашнего местного градоначальника Броневского.[5]. Предметы Николаевского музея поступили впоследствии в Одесский музей, Феодосийский музей существует непрерывно доселе.

Случайные археологические раскопки происходили уже в конце XVIII века как на городище Ольвии, так и на Таманском полуострове. В 1811 году была случайно открыта морскими офицерами богатая гробница близ Еникале. В том же году поступил на службу в Керчь французский эмигрант Дюбрюкс. Заинтересовавшись местными древностями, Дюбрюкс приступил к раскопкам, и с 1816 года вел их непрерывно до самой смерти (1835). Он сумел заинтересовать в этом деле сначала генерал-губернатора Ланжерона, а затем и канцлера Румянцева. Благодаря этим лицам, в его распоряжении оказались денежные средства на производство работ.[6] В 1817 г. великий князь Михаил Павлович обозревал побережье Черного моря, побывал на городище Ольвии, а также посетил Керчь, где осматривал раскопки и находки Дюбрюкса. В 1820 году Дюбрюкс побывал в Петербурге, предоставлялся великому князю и заинтересовал его ближе в ходе своих работ по исследованию Керчи и окрестных мест. Раскопки шли непрерывно и увенчались в 1830-31 году открытием великолепной  царской гробницы в кургане Куль-оба в окрестностях Керчи. Деятельную помощь оказывал Дебрюксу Стемпковский, состоявший в должности керченского градоначальника  с 1829 по 1832 г. Бывший офицер русской армии, преследовавшей Наполеона после 1812г., Стемпковский воспользовался  своим пребыванием в Париже для расширения своего исторического образования и затем во время службы на юге России приложил свои познания и свой пытливый ум к исследованию местных древностей. Память Стемпковского Дюбрюкс увековечил воздвигнутой над его могилой на горе Митридата часовней. В 1826 году был основан в Керчи музей древностей, и первым его директором был назначен Бларамберг. Уроженец Фландрии, офицер голландской службы, Бламберг, вследствие политических осложнений бурного времени французской революции, переехал в 1797 г. в Россию, с 1804 г. перешел на русскую службу, а в 1808 году был переведен в Одессу. В 20-х годах он считался авторитетным знатоком местных древностей и известен был как автор нескольких ученых работ. По смерти Бларамберга (1831 г.) директором музея был назначен Ашик, остававшийся в этом звании около 20 лет. Сотрудничая с Дюрюксюксом, а после его             смерти продолжая его дело, он непрерывно вел раскопки в окрестностях Керчи и на Таманском полуострове. Одновременно с Ашиком вел также раскопки правитель канцелярии Керченского градоначальника Карейша, в распоряжении которого находился особый кредит, отпускавшийся из средств кабинета Его Величества. В1834 г. утвержден был план музея в Керчи, воспроизводивший сохранившийся в Афинах древний храм Тезея.[7] Здание было сооружено на склоне горы Митридата, обращенном к морю, и является доселе украшением пейзажа.

Живой и непосредственный интерес к добываемым из раскопок древностям, который проявлял император Николай Павлович, был причиной того, что еще в 1843 году возникла мысль соединить в одном издании все находки, сделанные до той поры в Керчи и Тамани. Осуществление этого плана поручено было консерватору Эрмитажа, Жилю. Рисунки и таблицы заказаны были  в Париже, и предприятие осуществилось только в 1854 году, когда вышли в свет два огромных тома in folio под заглавием: «древности Боспора Киммерийского – Antiquites du Bosphore Cimmerien” с текстом на русском и французском языках и великолепным атласом таблиц.[8]

Эпоху в историческом и археологическом изучении Крыма составил акад. Кеппен своим труд “Крымский сборник” с археологической картой полуострова (Петербург. 1837). Переселившись в Крым по службе в 1827 году, знакомый с краем еще раньше по путешествию 1819 года, Кеппен в течение нескольких лет собрал сведения о местах древних поселений и осветил при помощи своей огромной эрудиции историю края. В 1836 году объехал Крым ученый француз Дюбуа-де-Монпере и описал в своем труде  Voyage autor du Cause  важнейшие местности края, интересные в историческом отношении. В атласе, приложенном к этому сочинению, даны снимки с многих развалин и древних памятников.

Под управлением Новороссийским краем князя Воронцова (с 1823 г.) поднималась постепенно Одесса и приобретала значение торгового и умственного центра нашего юга. По мысли Стемповского и при деятельном участии Бларамберга здесь возник в 1826 году музей древностей, который и стал наполняться находками, поступившими в него из Крыма. Первым директором музея был Бларамберг, заведовавший одновременно Феодосийским музеем, а с 1826 года также и Керченским. В 1839 году, по инициативе Мурзакевича, ознакомившегося с Крымом в ученых экскурсиях возникло Одесское Общество Истории и Древностей, которое поставило своей специальной целью изучение древностей черноморского побережья и исторических судеб края. С 1844 года Общество начало издавать свои “Записки” в виде отдельных больших томов, в которых появлялось и продолжает появляться множество ценных исследований, статей, заметок, а также и материалов по истории и археологии Крыма и нашего юга. Назовем заслуженные имена: Мурзакевича, кн. Сибирского, Беккера, Бруна, Бурачкова, Юргевича, украсивших это издание своими трудами, А. Л. Бертье-Делагарда и Э.Р. фон Штерна, являющихся самыми видными деятелями этого Общества в настоящее время.[9]

В 1847 году возник в Петербурге под председательством герцога Лейхтенбергского кружок нумизматов и антиквариев, превратившийся вскоре в Археологическое общество. Спасский, барон Кене, Савельев, Григорьев разрабатывали материалы по нумизматике нашего юга. С самого своего основания это общество обратило таким образом, свои интересы на юг. По его инициативе граф А. С. Уваров, начинавший тогда свое ученое поприще, предпринял в 1848 году археологическое путешествие на низовья Днепра и западную часть черноморского побережья от устья Днепра до устьев Дуная. Свои археологические изыскания, раскопки и добытые предметы древности граф Уваров описал в издании: ”Исследования о древностях южной России и берегов Черного моря”, два выпуска in folio с атласом рисунков (1851-56).

Район раскопок постепенно увеличивался. Граф Уваров начал исследование Ольвии, кн. Сибирский раскапывал курганы близ Феодосии. В 1853 году, по инициативе графа Перовского снаряжена была экспедиция в устье Дона на место древнего Танасиса. Туда отправился профессор Московского университета Леонтьев с художником Авдеевым. Раскопки дали обильные результаты, и Леонтьев представил их научную оценку с всесторонним исследованием исторических судеб той местности с древнейших времен и до гибели итальянской Таны в своем труде, озаглавленном «Археоологические изыскания на месте древнего Танаиса и в его окрестностях» («Пропилей, IV. 1854). В том же  1853 году граф Уваров, по поручению графа Перовского, произвел большие раскопки на городище Херсонеса.  Местность Херсонеса была с 19=852 года передана в ведение духовного ведомства, которое, по инициативе архиепископ Херсонского и Таврического Иннокентия, стало интересоваться древними христианскими святынями Крыма. 4 мая 1850 года издан был указ Синода, по которому архиепископу Херсонскому было разрешено заняться восстановлением древних святынь. В силу этого указа архиепископ Иннокентий устроил на городище Херсонеса общежительную киновию, и 28 февраля 1853 года освящена была первая церковь этого монастыря во имя св. Ольги.

Тяжкая для России Севастопольская война прервала мирное течение жизни на всем черноморском побережье. Городище Херсонеса оказалось в черте осадных работ нашего неприятеля, и французы покрыли его своими батареями и траншеями. Киновия и храм св. Ольги были разрушены. Союзные войска захватили 12 мая 1855 года Керчь и оставались там до конца войны. В ожидании нашествия тогдашний директор Керченского музея Люценко постарался отослать заранее в Петербург более ценные вещи, но много ваз, громоздких предметов и камней с надписями осталось на месте. Вступившие в город отряды союзных войск, в числе которых были и турки, перебили и переломали все в музее, а камни с надписями англичане увезли впоследствии в свои музеи. На горе Митридата англичане сами принялись за раскопки, и сделанные тогда ими находки были опубликованы в издании Macpherson’a: Antiquities of Kertsch (London. 1859). Когда по окончании войны вновь налаживалась прежняя жизнь и Люценко опять начал раскопки; прежнее здание музея, сооруженное специально для него на горе Митридата, было оставлено, как слишком удаленное от центра города и не соответствующее более потребностям, и с тех пор музей ютится в наемном помещении. В Херсонесе отстроена была киновия, а в 1858 году вновь возбужден вопрос, который поднимал преосв. Иннокентий в 1852 году, о сооружении храма на месте, где якобы крестился великий князь Владимир. Закладка его совершилась в присутствии Императора Александра II 23 августа 1861 года. При сооружении этой церкви шли, по необходимости, раскопки, и находимые при этом предметы древности хранились в монастыре. Позднее, с 1876 по 1885 год, раскопки на городище Херсонеса велись Одесским Обществом Истории и Древностей, которое получало на это дело особый кредит.

В 1859 году возникла и начала свою деятельность Императорская Археологическая Комиссия, первым председателем которой был граф Строганов. Это учреждение стало ведать правительственными раскопками на юге России, которые велись тогда исключительно в районе Керчи и Тамани. Получавшиеся оттуда древности поступали в Эрмитаж и консерватор античного отдела акад. Стефани был привлечен к изданию ежегодных отчетов. Члены Комиссии каждое лето отправлялись сами на раскопки, расширяя их район на всю территорию, которая принадлежала некогда Скифам. Раскопки велись      с большей или меньшей интенсивностью непрерывно из года в год на территории Крыма. В 1888 г. к Комиссии, по инициативе ее председателя графа А.А. Бобинского (с 1886 г.), перешло руководство раскопками на городище Херсонеса. Дело было возложено на г. Косцюшко-Валюжнича, и Херсонес стал постепенно выходить на свет из-под куч мусора, покрывающих городище. Раскопки ведутся систематически и дают ежегодно богатые результата.

Со времени своего существования Комиссия издает 5ежегодные «Отчеты» о своей деятельности. В «Отчет» помещались сведения о раскопках и находках, а в «Приложении» к отчету каждого года акад. Стефани давал обширное археологическое и художественно-историческое исследование и изъяснение находок, изображавшихся на таблицах in folio. В таком виде велось дело до самой смерти Стефани (1887 г.). К тому времени был им издан 21 том отчетов, с 1859 по 1881 год, с таким же числом атласов в шесть таблиц каждый. По смерти Стефани Отчет за годы с 1882 по 1888 был издан в одном томе, а затем стали опять выходить отчеты по годам. Общее руководство изданиями Комиссии взял на себя барон В. Г. Тизенгаузен (ум. 1902), участвовавший в трудах Комиссии почти с самого ее основания и до 1900 года. В соответствии с расширением задач археологической науки, расширился и район раскопок, изменился тем самым и характер Отчетов. Издание памятников древности Комиссия ведет теперь под заглавием: «Материалы по археологии России, издаваемые Императорскою Археологическою Комиссией», которые выходят в свет в виде отдельных выпусков. Древностям Крыма и юга России посвящены выпуски: 6, 7, 8, 9, 12, 13, 17, 19, 23, 24 (с 1891 по 1901 г.), составленные как членами Комиссии, так и другими учеными, которых Комиссия привлекает к обработке поступающего к ней материала из раскопок.

С 1901 года Археологическая Комиссия расширила свою издательскую деятельность и кроме «Отчетов» и «Материалов» ведет периодическое издание под заглавием: «Известия Императорской Археологической Комиссии». До конца 1905 года вышло 16 выпусков этого издания. В нем появляются подробные отчеты о раскопках, исследования об отдельных памятниках и новых находках как эпиграфических, так и вещественных.

Надписи, являющиеся таким важным непосредственным источником нашего знания о древних судьбах культурной жизни нашего юга, входили в обиход научного исследования по мере своей публикации в разных изданиях русских и иностранных. В 1881 году Императорское Русское Археологическое Общество возымело мысль сделать цельное издание этого богатого материала по образцу изданий этого рода берлинской Академии Наук. Задача эта нашла себе исполнителя в лице В. В. Латышева. Под заглавием: Inscriptiones antiquae orae septentrionalis Ponti Euxini graecae et latinae появился в 1885 году первый том этого собрания, за которым последовали II- IV – 1901. Здесь собраны эпиграфические тексты, проверенные, по возможности, по подлинникам, с переводом на русский язык, и обширным ученым комментарием. Научно разработанные указатели, приложенные к отдельным томам, облегчают возможность пользования этим богатым материалом и делают его общедоступным. В 1896 году к празднованию 50-ти-летнего юбилея Императорского Русского Археологического Общества акад. Латышев собрал в одно издание все ставшие до того времени известные христианские надписи юга России под заглавием: «Сборник греческих надписей христианских времен из южной России».[10]

Наряду с материалом эпиграфическим с самого начала научной разработки древних судеб Крыма огромное значение имели монеты. Помимо интереса чисто антикварного, монеты послужили самым важным и во многих случаях единственным источником для восстановления исторической канвы с точными датами для эпох, когда исторические свидетельства крайне скудны или даже вовсе отсутствуют. Так, хронология царей  Боспора установлена на основании монет, которые они чеканили. Много почтенных имен ученых можно назвать в области разработки нумизматики греческих городов нашего юга. Таковы: Спасский, Кене, Григорьев, Юргевич. Всю свою долгую жизнь трудился над монетами Бурачков, составивший огромную коллекцию и издавший на ее основании капитальный труд под заглавием: «Общий каталог монет принадлежавших эллинским колониям, существовавшим в древности на северном берегу Черного моря, в пределах нынешней Южной России» ч. I 1884. Частные поправки и дополнения давали и продолжают давать в этой области гг. Орешников, Подшивалов, Гиль, Бертье-Делпагард и др. В области изучения генуэзско-татарских монет много потрудился г. Ретвоский.

Императорское Московское Археологическое Общество и руководимые им Археологические Съезды всегда удерживали Крым в кругозоре своих ученых работ и в “Древностях” Общества и “Трудах” Съездов находили себе место ценные исследования многих ученых. С полным признанием следует отметить в этой связи деятельность крымского туземного ученого учреждения, а именно Таврической Ученой  Архивной Комиссии. В ее составе с самого начала были члены, интересовавшиеся местными древностями и обладавшие научной подготовкой для участия в обработке материала. При комиссии возник небольшой музей, рост которого стеснен недостатком помещения, каким он пользуется при Губернской Земской Управе. “Известия”, издаваемые Комиссией с 1887 года, заключают в себе много ценных исследований по истории края как древней, так и позднейших времен. Остается помянуть об одном популярном издании, авторы которого сделали попытку представить общий обзор древностей России, начиная с классических времен: “гр. И. Толстой и Н. Кондаков, Русские Древности в памятниках искусства”. Первые два выпуска (1889) и начало (1898) посвящены древностям нашего юга. Издание богато украшено снимками, воспроизводящими важные вещественные находки разных типичных предметов, а также монет, медалей, печатей и видов отдельных местностей.

В самое последнее время графиня П. С. Уварова предприняла ученое издание, под заглавием: “памятники христианского Херсонеса”. В конце истекшего 1905 года появился первый выпуск, обработанный проф. Айналовым. Он заключает в себе исследование о развалинах херсонесских храмов. Дальнейшие выпуски будут иметь своим предметом историю города и исследование всех вещественных памятников, найденных на территории городища.

[1] Аббат Одерико поднес Екатерине в рукописи свой труд по истории генуэзских колоний в Крыму, который позднее (1792) появился в печати под заглавием: Letter Ligustiche.

[2] Potocki, Histore primitive des peuples de la Russie. Petersbourg. 1803.

[3] Переиздано на французском языке под заглавием: Recueil de quelques antiquites, trouvees sur les bords de la mer Noire. Berlin. 1803.

[4] Тизенгаузен, О сохранении и возобновлении в Крыму памятников древности и об издании описания и рисунков оных. З.О. О. VIII. 363-403.

[5] В бумагах известного ученого и мецената начала XIX в., Оленина, оказалась опись вещей, собранных в Феодосийский музей в самом начале его существования. Акад. Латышев издал ее в XV томе З. О. О.

[6] Подлинный отчет Дюбрюкса о раскопках 1817 и 1818 годов, составленный на французском языке, найден был в бумагах Оленина и издан с русским переводом акад. Латышевым там же.

[7] На сооружение музея было отпущено 35 тыс. руб. См. З. О. О. VII 308.

[8] Библиографическая редкость этого издания, его высокая цена и археологические достоинства заключенного в нем материала побудили известного французского археолога Ренака (Salomon Reinach)  переиздать его в меньшем формате с некоторыми сокращениями в тексте, а также учеными дополнениями справочного характера (Paris. Didot. 1892).

[9] В  ссылках на это издание мы его обозначаем инициалами З.О.О.

[10] В ссылках на эти издания первое обозначено инициалами: I. P. E., второе – Х . н.ю. Р. – Тому же акад. Латышеву принадлежит издание свода известий древних писателей о Скифии и Кавказе под заглавием: Scythica et  Caucasica (I,  греческие писатели, 1893, II, латинские – 1906). Отрывки из древних авторов приведены здесь с русским переводом, что делает этот ценный материал общедоступным.

Оглавление

Юлиан Андреевич Кулаковский Прошлое Тавриды Краткий исторический очерк

  От автора

  Глава  I Начало греческих поселений на Черноморском побережье. Геродот и его сведения о Скифии и населяющих ее народах. Страбон и данные его географии. Птолемей и его карта.

  Глава II Пантикапей. Боспорское царство. Спартокиды. Сношения Боспора с Афинами. 

  Глава III Херсонес. Его местоположение и история. Значение Митридата VI Евпатора в судьбах Херсонеса и Боспора. Махар. Смерть Митридата.

  Глава IV Фарнак. Царь Боспора, и его преемники. Династия Тибериев Юлиев.

  Глава V Зависимость боспорского царства от Рима. Культурное воздействие Греков на туземцев. Торговые сношения Боспора с греческим миром и Италией. Пределы царства. Готы на Боспоре. Конец царства.

  Глава  VI Ольвия. Культурные и политические судьбы города. Зависимость от Скифов во II в. до Р.Х. Биребиста. Дион Хрисоситом. Остров Ахилла. Подчинение Риму. Гибель Ольвии. 

  Глава VII Христианство на Боспоре и в Херсонесе в  IV веке. Христианство у Готов. Еп. Унила. Появление Гуннов и утверждение их в степях Тавриды.

  Глава VIII Боспор и Херсонес  течение IV и  V веков. Керченская христианская катакомба 491 года. Царь Диуптун на Боспоре. Отношения Боспора к Византии. Юстиниан Великий.

  Глава IX Авары в черноморских степях. Нашествие Турков. Зависимость Боспора и Херсонеса от империи в конце VI века. Хазары и утверждение их власти в восточной части Тавриды. Херсонес в половине VII века. Юстиниан II. 

  Глава Х Зависимость таврических Готов от Хазар. Еп. Иоанн готский и его судьба. Готская епархия в Тавриде. Еп. Стефан Сурожский. Верность православию таврических христиан в эпику иконоборства. Пещерные монастыри.

  Глава ХI Сооружение крепости Саркела для Хазар.  Херсонская фема. Открытие в Херсонесе мощей св. Климента Константином-философом. Появление Руси на Черноморском побережье.

  Глава XII Мадьяры в  Черноморских степях. Вытеснение их печенегами. Сношения Византии с Печенегами. Торговый путь по Днепру. Отношения империи к Херсону. Поход великого князя Владимира в Тавриду.

  Глава XIII Тмутараканский удел. Присоединение Сугдеи к Херсонеской феме. Надпись князя Глеба 1068 года. Половцы в черноморских степях. Их сношения с поморьем. Отношения Херсона к Византии и Руси. Инок Евстарий. Восстановление зависимости Боспора и Тмутаракани от империи. Появление Итальянцев в Черном море. Географ Эдризи.

  Глава XIV Латинская империя в Византии. Зависимость Херсонской фемы от Трапезунтской империи. Появление Татар в черноморских степях. Еп. Феодор Аланский. Сугдея под властью Татар. Торговые сношения Сугдеи с южными странами и Русью.

  Глава  ХV Итальянцы в Тавриде. Кафа во владении Генуэзцев. Отношения к Татарам. Римско-католические епископы в Тавриде. Свидетельства Ибнбатуты о Сугдее и Керчи. Утверждение Генуэзцев в Сугдее и ее округе. Предоставление им Готии. Солхат. Армяне в Тавриде.

  Глава XVI Православные епархии в Тавриде. Споры между иерархами за пределами епархий. Князь Алексей в Феодоро. Падение Византии. Гибель генуэзских колоний.

  Глава XVII Судьбы туземного христианского населения в Тавриде. Свидетельства о готском языке в ХV и XVII веках. Объединение таврических христиан с Татарами в языке. Крымские города  и епархии  в XVI и XVII веках. Игнатий, митрополит гофейский и кафайский, и выселение христиан из Крыма.

  Приложение Общий обзор изучения крымских древностей со времени присоединения Крыма к Российской Державе.