Соседи [Екатерина Кюне] (fb2) читать онлайн

Катерина Кюне СОСЕДИ

_{Ренато Гуттузо: Натюрморт с топором}

Я смотрю на тень вентилятора в глубине высокого сводчатого потолка. Огромные, серые лопасти над головой. Как будто в крышу моего дома вонзился старый биплан, упал вертикально, протаранив носом потолок. И затем они просто заделали дыру вокруг, оставив пропеллер внутри квартиры, а тело самолета — на улице.

На полу дрожит узорная, кружевная тень от занавески. Эти тюлевые занавески только затем и существуют, чтобы отбрасывать причудливые, сказочные тени.

Всё выглядит новым и невиданным, словно я моргнул и открыл глаза в другом теле, в другом мире. Филиппинская маска смотрит со стены утопленными и абсолютно круглыми, черными глазами, под крючковатым носом зияет пасть, растянувшаяся в беззубой старческой улыбке. Я всегда говорю об этой маске «Он». Не знаю почему. «Эй, Лина, посмотри какой он сейчас жуткий!». Придумаю имя — и одомашню его. Не хочу, чтобы он становился местным жителем.

«Он» смотрит на противоположную стену и улыбается, как будто видит там образы моего ужасного будущего, пока что скрытые от меня самого. На противоположной стене висит топор. Эта выходка, которая казалась мне такой оригинальной — украсить комнату топором — теперь заставляет меня вздрогнуть. Глядя на холодное лезвие я вспоминаю искаженную формулировку драматургического принципа, который у меня в голове смешался, кажется, с какой-то поговоркой: «если на стене висит ружье, пусть даже незаряженное, то рано или поздно оно выстрелит».

Значит ли это, что если на стене висит топор, пусть даже туристический, предназначенный исключительно для заготовки дров для костра, висит так, словно это боевое оружие, то рано или поздно…

Глупости. Никто в моем доме не может применить топор.

Наверное.

Я представляю себе человека в приступе гнева: абстрактного человека с дымом вместо лица — как во сне. Крик прыгает по комнате точно резиновый мячик, а потом безликий человек быстрым движением дергает топор на себя. Японский клейкий крючок отваливается от стены. На нем была картинка-инструкция: чтобы крючок висел крепко, нельзя тянуть горизонтально, на себя, только вертикально, вниз. А безликий человек тянет на себя и крючок сиротливо повисает на веревке, обвязанной вокруг ручки. На этой веревке топор висел на стене, а теперь она взмывает у человека над головой, крючок срывается и отлетает в сторону, со стуком падает на кафельную плиту пола. Но этот звук тонет в другом, куда более странном — это топор приземляется на чью-то голову.

Не острой стороной, где лезвие затянуто защитным резиновым футляром, а обухом.

Лицо этого второго человека, чей череп проламывает черное топорище, размыто как и лицо убийцы. Пока что я не могу его увидеть.

Мне вспоминается реплика Дэвида Иглмана из его научно-популярного сериала про мозг. «Каждый мозг абсолютно неповторим, на Земле семь с половиной миллиардов неповторимых мозгов», — говорит Иглман восторженно.

И вот топорище проламывает череп и сминает один такой неповторимый мозг, стирает сеть уникальных нейронных связей. Холодное и тяжелое, оно комкает чьи-то воспоминания, словно страницы личного дневника. Сгустки последних мыслей прилипают к топору розоватой жижей, которая засохнет и станет почти бурой.

Это похоже на бомбу, упавшую в фильмотеку. Тысячи короткометражек, основанных на реальных событиях, хранились здесь и время от времени в центре комнаты вспыхивало облако света и в нем возникали предметы, двигались человеческие фигуры, звучали голоса. А потом облако погасло навсегда и всё что в нем можно было увидеть исчезло тоже.

Я в недоумении. У нас такая спокойная, миролюбивая семья, у нас ни разу не случалось скандалов. Не представляю себе, чтобы Алина, моя жена, замахнулась на кого-то топором.

Я, Лина — в этой квартире, квартире с топором, мы живем только вдвоем.

Или нет?

Как минимум один раз в своей жизни я наблюдал как воздействие на предметы оказывало что-то невидимое. Точнее в тот раз я не наблюдал, я боялся.

Оно нажимало на кнопку и настольная лампа то включалась, то выключалась. Так продолжалось весь вечер. Световое шоу в ритме чьего-то присутствия. Потом оно поворачивало и трясло дверную ручку, шелестело и топало в гардеробной. Помню, я не выдержал и начал читать молитвы, все которые знал, то есть всего две, если не считать Иисусовой, и беспорядочно осенял себя и окружающее пространство крестами. Наверное, если бы я прислушался к себе, я бы понял, что это не может сработать. Но я искал в себе хоть какой-то язык взаимодействия, — и не находил. Было только это — неосознанный магический мусор, болтающийся на поверхности, ошметки чего-то, чего я не знал и не понимал, потому что никогда не видел целиком. Но когда-то я зачерпнул эти ошметки вместе с водой.

Внезапно все стихло, и я, укрепившийся в своей вере, снова лег на диван. Не переставая бормотать молитвы, я лежал и заставлял себя ровно дышать. Мое сердце потихоньку унималось, словно маленькое животное, согревшееся и разомлевшее в человеческих ладонях. И вот слова молитвы незаметно для меня изменились и на миг я вынырнул из комнаты.

Я стоял возле классной доски в своей старой школе и медленно, с выражением, читал стихотворение. Я хорошо его помнил и оно нравилось мне: нравилось перекатывать во рту округлые, увесистые звуки. Учительница смотрела на меня из-за своего стола с легкой полуулыбкой. И весь класс — двадцать с чем-то человек — сидели, словно зачарованные звуком моего голоса, и, боясь пошевелиться, слушали.

Стихотворение кончилось. Я ожидал возобновления обычной школьной возни, или может быть, даже аплодисментов. Я выдержал паузу, но по-прежнему было тихо. Очень тихо. И тогда я поднял глаза и повнимательнее всмотрелся в класс.

За партами сидели не живые люди. Это были статуи, что-то вроде терракотовой армии. Ученики, вылепленные в полный рост очень натуралистично и подробно.

И как только я мог раньше не заметить, что читаю стихи кускам глины? Теперь я словно бы опомнился и быстро глянул на учительское место, потому что, мне казалось, боковым зрением я видел как учительница двигалась, как менялась в лице во время моего чтения.

Но за учительским столом никого не было. И одновременно с этим открытием я услышал шорох за спиной и мне показалось, кто-то легко тронул меня за плечо. Я резко развернулся. Она стояла там, возле доски, примерно в полутора метрах от меня. Это была всё та же учительница, но во всём: в её длинном черном платье, напряженной позе, выражении её лица и впившихся в меня глазах — было что-то тревожное и холодящее.

Я вздрогнул и проснулся. Лампа, стоящая у меня в ногах, погасла. Кажется, в момент пробуждения я слышал щелчок выключателя. Мгновение ничего не происходило, а потом дверь затряслась с удвоенной силой. Словно безумный ломился в неё: колотил, мучил и ломал, хотя она и без того была не заперта и к тому же вела всего навсего в обшарпанную прихожую.

Так вот, я думаю, что нечто подобное, если бы ему захотелось, могло бы снять со стены топор и с размаху, веселья ради, вонзить его в чью-нибудь голову. Это только предположение, может оно и не могло бы, ведь я ничего не знаю о том, что это за существо или сила, что ей движет и есть ли у нее вообще какие-то цели и желания. Иногда, когда я думаю о той своей ночной встрече, эта сила кажется мне разумной и насмешливой. А иногда я понимаю, что это может быть рябь на глади реальности, вызванная, скажем, взрывом параллельной вселенной. А я: «Отче наш, иже еси на небеси…».

Когда в детстве я лежал в бабушкином деревенском доме, а на чердаке срали голуби и разминались крысы, производя таинственные шорохи, я тоже читал им молитвы. И самое странное, что от моего голоса они ненадолго замолкали. Впрочем, хоть я и не голубь и не могу судить, но сиди я на толчке и внезапно услышь снизу умоляющее: «Отче наш, иже если на небеси!» — я бы тоже притих.

На самом деле мне не до шуток, не до смешочков. Тяжелый, железистый запах беспокоит меня.

Я визуал и обычно, когда попадаю на место кровавой рубки: скажем, в ту часть рынка, где разделывают свежие мясные туши — меня поражает зрелище. Картинка. И я, ослепленный, спешу уйти и образ окровавленных звериных тел идет со мной и словно бы глушит все мои другие рецепторы. Я даже никогда не задумывался, что у таких зрелищ всегда есть характерный запах.

Но теперь я чувствую его. Запах насильственной смерти, запах убийства. Он, как обонятельная галлюцинация, возникает в самые разные моменты: когда я выбираю куриную грудку в супермаркете, когда замечаю разводы свекольного сока на столе хотя он не очень-то и похож на кровь.

Я зашел, а она лежала на полу. Оно. По каким-то мелким признакам я сразу, моментально понял, что на полу лежит не человек, а мертвое тело. Её тело лежало ничком, одна нога была чуть подогнута и можно бы было подумать, что женщина заснула, тем более, что день был очень жаркий и мне самому хотелось прийти домой и растянуться на прохладном кафеле. Но мы ходили по квартире босиком, а она была в уличной обуви, причем одна балетка соскользнула со стопы и как-то неуклюже пристроилась рядом. Еще рука. Она была согнута в локте, но кисть, лежавшая возле кромки растекшихся по полу черных волос, напоминала обвисшую птичью лапку.

Ну и, конечно же, кровь. Хотя она бросилась в глаза не сразу. Частично она впиталась в темные волосы и была там не очень заметна. А небольшую засохшую лужицу я смог увидеть только когда подошел поближе.

Я хорошо помню, что в тот момент, когда я осознал что на полу моей квартиры труп, мои мысли, та часть моего существа, в которой я обычно обитаю и к которой привык, оцепенела. И тогда из-за её спины вышло что-то незнакомое мне и захватило власть над моим телом. Я подошел к трупу не потому, что в глубине души надеялся будто женщину все еще можно вернуть в него, спасти, не потому что хотел понять кто она или как тут оказалась или что мне теперь делать. Странное, животное любопытство заставило мои ноги двигаться, а мою голову склониться и приблизиться к мертвой, чтобы лучше её разглядеть. Мне бы очень хотелось в тот момент растолкать привычную, знакомую часть себя и спросить этого нового обитателя моего тела: ты кто?

Я уже понял кто она. Наш дом построен в форме буквы «О», в которую втиснули внутренний двор. Цветущие деревья, папоротники, «греческие» статуи и многоярусный фонтан — имитация средиземноморского патио в азиатском тропическом городе. По утрам, когда мы с женой пили кофе на балконе, я частенько видел как эта женщина курила — её балкон располагался наискосок от нашего. Она никогда не обращала на нас никакого внимания, в отличии, например, от семьи японцев, которые жили этажом ниже и всегда махали и улыбались в знак приветствия. Она сидела за столом боком к нам и обычно смотрела в пепельницу или в телефон. Длинные, иссиня черные, вероятно, крашеные, волосы и облачно-бледная кожа. Последнее бросалось в глаза в городе, где повсюду заправляло злое, тропическое солнце, а по улицам круглый год бродили обгоревшие и очумевшие от жары туристы.

Теперь та её часть лица, которую я мог видеть, была пурпурно-серой. Я даже стал сомневаться, была ли она такой уж необычно бледной при жизни или я просто забыл какого цвета была её кожа и придумал этот мученический образ сейчас, задним числом, когда прояснилось лицо человека с топором.

Это был её муж. Я представил себе каково это жить с человеком, который способен гоняться за тобой по всему дому, а в конце ворваться в чужую квартиру и рассадить тебе череп. Каково это жить с личинкой убийцы. Эта мысль по-новому подсветила мои воспоминания. Может, она никогда не поворачивалась к нам лицом, потому что тогда бы мы увидели её слезы или следы побоев? Может быть, она была вечно хмурой и неприветливой вовсе не из-за высокомерия, как мне казалось…

Я, конечно, слышал о состоянии аффекта. Но было две детали, которые казались мне невероятно холодными и потрясли меня даже сильнее, чем встреча с трупом.

Я видел этого человека с балкона. Кругловатый, бородатый, с добродушным лицом. Мне даже было его немного жаль: казалось, ему не повезло с женой. Вот они сидят за столиком, она с унылым, застывшим лицом молча смотрит в пепельницу, а он что-то говорит ей, иногда усмехаясь, словно пытается развеселить. Слов не слышно из-за шума воды в фонтане и криков детей, играющих во дворе внизу.

Так вот, топор со следами крови и мозгов его жены я нашел в нашей кухонной раковине. Видимо, бородач и сам заметил, что топорище запачкалось и автоматически определил его в мойку, как поступают с ножом, которым отрезали кусок ветчины на завтрак, или другими грязными кухонными принадлежностями. А потом он вышел из нашей квартиры и перед уходом нажал на кнопку на дверной ручке, чтобы дверь захлопнулась.

Мне не трудно представить, что прежде чем уйти, он еще не спеша прошелся по квартире, рассматривая и оценивая мои рисунки, развешанные по стенам. Наверное, подошел и к филиппинской маске, к «нему», скорчившему жуткую рожу, которая должна отогнать злых духов.

Теперь я лежу на диване и смотрю на тень вентилятора. Лопасти вяло вращаются, приводимые в движение сквозняком.

С некоторых пор мне кажется, что и вентилятор, и книги на полках, и сами полки, и рисунки, и шкаф со стеклянными дверцами — все предметы и даже мебель изменились после того случая. Все они стали свидетелями чего-то ужасного. И также как собака, которую щенком очень сильно напугали, уже никогда не будет хорошим охранником, так и эти вещи перестали быть надежными. Столько гладких, почти зеркальных поверхностей: кафельные плиты пола, лакированное дерево стола, глянец книжных обложек, стекло вазы… Все они впитали отраженное убийство и она осело в глубины их материи и осталось там.

Теперь вся квартира кажется настороженной, тревожной, испорченной своей памятью. Я больше не чувствую себя здесь в безопасности.

Конечно, я узнал потом, что наша квартира стала местом преступления не случайно. Оказывается, Лина, моя жена, перекрикиваясь через двор, успела познакомиться с соседкой и та несколько раз заходила к ней на кофе. Скорее всего, Лина была её единственной знакомой в этом доме, поэтому она и побежала к нам, пытаясь спастись от мужа.

Но Лина, которая почти всегда днем бывает дома, в тот раз ушла встречаться с подругами и по своей обычной рассеянности забыла защелкнуть входную дверь. Знаете эти круглые ручки с замком и кнопкой, кажется, их еще называют «кноб»… Так что женщина постучала — это засняла видеокамера в коридоре, но поскольку муж был совсем близко, она не стала ждать ответа, а повернула ручку и вбежала в квартиру.

И теперь я лежу в этой квартире, в вечернем сумраке, загипнотизированный движением вентилятора, торчащего из потолка и похожего на винт самолета. Здесь произошла катастрофа. Или нет?

Был какой-то топор и я беспокоился по его поводу.

Я словно только что очнулся в затекшем теле и еще не могу отделить сон от реальности. Я даже не помню точно кто я и в правильном ли теле я очнулся. В такие моменты всегда немного страшно подходить к зеркалу.