Моя профессия спаситель [Катерина Снежинская] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Катерина Снежинская МОЯ ПРОФЕССИЯ СПАСИТЕЛЬ

Глава 1

Бывает такое: жил-жил человек и вдруг помер, да еще ни с чего, буквально на ровном месте. Случиться эта неприятность может в любой момент, совсем необязательно лет в девяносто-сто. Например, можно умереть в двадцать шесть, еще не успевши даже толком расцвести, не взлетев, крылья не расправив… В общем, не успев очень и очень многого. И не факт, что смерть явится мрачным Жнецом на черном ящере. Она, подлая, способна любой облик принять. К примеру, недовольной и сердитой тетки-призрака, заведующей кадрами.

Да и переход за грань, в то страшное и непонятное, у каждого свой. Говорят, будто одни руку протянутую видят, другие зовущие голоса слышат. Вот и Анет Сатор тоже услышала: «Место ординатора занято!» — и все, конец. Можно идти вешаться, можно топиться, яд тоже неплохим выходом кажется. Просто надо сделать что-то, объяснить дурному телу: дальше функционировать незачем, для хозяйки уже все позади.

— Но мне твердо гарантировали… — промямлила Ани, остро, до едкой горечи на небе ненавидя себя и за это блеянье, и за жалко вспотевшие ладони, мнущие нищую картонную папочку с документами. И за неумение гордо уходить. — Мне обещали…

Гордость — это, конечно, хорошо и спасительно. Но почему-то не до нее становится, когда мечта, выстраданная, слезами и соплями заслуженная, уже почти сбывшаяся, вдруг машет ручкой. Головой понимаешь: ныть бесполезно. А все равно мерещится, если поканючить, то, может, и получиться. Ну, вдруг взрослым надоест и они — просто чтоб отстала — разрешат?

«Взрослые разрешат» — вот мысль, достойная серьезной женщины и дипломированного специалиста!

— Мне твердо гарантировали, что место останется за мной! — отчеканила Анет.

И для солидности папкой по краю стола прихлопнула.

— Девушка, — тоскуя и оттого становясь совсем уж прозрачной, протянула завкадрами, — поймите, от меня тут ничего не зависит. Идите к тому, кто вам обещал. Мое дело маленькое: есть приказ — зачисляю в штат. Нет приказа — не зачисляю.

— А, может, вы еще разок проверите?

Вот и не хотела умолять, твердо решила сохранить лохмотья достоинства, а само вырвалось.

— Что я, по-вашему, проверять должна? — раздраженно сверкнула глазами заведующая.

На самом деле сверкнула: в затянутых сероватым туманом глазницах огонек мелькнул — почти бесцветный, лишь чуть-чуть красным отливающий, но все равно вполне различимый. Видимо, несостоявшийся ординатор сумела-таки достать кадровичку до несуществующей печенки. Ведь считается же, будто призраки обладают нечеловеческим терпением. Но либо конкретно эта дама была исключением из правил, либо возня с бумажками способна испортить характер даже у давно мертвого.

Анет бы поставила на второе.

— Не знаете? — рявкнула тетка. — Ну так и не отвлекайте занятых людей от работы! Приходите, когда узнаете! Всего хорошего, выход за вашей спиной!

Тут уж хочешь не хочешь, а пришлось убираться. И Сатор даже дверью на прощание не шарахнула, прикрыла ее аккуратно. Слезинки не уронила, хотя очень хотелось порыдать, а, может, и ногами потопать. Но все-таки сумела, справилась, за что себя и похвалить стоило. Только вот собственное самообладание радости не приносило.

А больница Экстренной Магической и Традиционной Помощи жила своей жизнью, о безвременной кончине госпожи Сатор даже и не подозревая. К приемному покою, углом выглядывающему из-за старых лип, с ревом подскакал голенастый ящер. СЭПовская[1] карета раскрылась коробочкой, выпустив летящие носилки и мужчину в алой[2] куртке. Чуть дальше, у решетки, отгораживающей морг и лаборатории, обсуждали что-то свое две девушки в коротеньких халатиках. По дорожке, ведущей к урологическому корпусу, замученная жизнью и жарой тетка волокла баул, размером с хорошего барана. За неровно подстриженными кустами ритмично тюкал мячик — то ли больные решили партейкой в теннис перекинуться, то ли санитары обеденный перерыв коротали.

Все шло своим чередом. И, главное, не имело никакого отношения к госпоже Сатор.

Ани остановилась на крылечке, подцепила носком туфли открошившийся уголок кирпича, пнула. Запрокинула голову, дыша старательно, длинно и глубоко: ну что ж, жизнь кончена! Так не у нее первой, ни она и последней станет.

— Ну что, поговорила?

Хрипловатый с трещинкой дядюшкин голос заставил вздрогнуть, проглотить слезы, готовые вот-вот пролиться. Горький ком тяжело прокатился по горлу, оцарапав, и ухнул вниз. Немедленно заболел желудок.

— А ты что тут делаешь? — из-за слезного клубка, а еще больше от неожиданности, сходу нагрубила Анет.

И тут же устыдилась, дядю своего она все-таки любила. Но извиняться не стала: от злости, да еще и подозрения — неспроста здесь старый профессор очутился.

— По-моему, догадаться не сложно, — пожал плечами господин Лангер, поерзал, устраиваясь поудобнее на жесткой лавке, давным-давно лишившейся доброй половины досок, — тебя жду. Кстати, почему так долго?

— Ты что тут делаешь? — с нажимом повторила Сатор.

Профессор вздохнул, переложил из руки в руку трость, галстук поправил. Перекосившись набок, выудил из кармана клетчатый платок, отер лоб. Опять вздохнул по-стариковски.

В сердце племянницы шевельнулась жалость, почти против хозяйской воли шевельнулась, но все-таки. В последнее время дядя сильно сдал: морщин прибавилось, львиная грива поредела и руки у бывшего хирурга дрожать стали. Впрочем, это не мешало Лангеру каждое утро подтягиваться на турнике, для укрепления позвоночника делать стойку на голове и засматриваться на девушек.

— Может, присядешь? — дядюшка, для достоверности еще разок тяжко вздохнув, похлопал по лавке рядом с собой. — Нам бы поговорить.

— Так это ты! — ахнула Анет, наконец-то, прозрев. — Из-за тебя мне в ординатуре отказали! Ну естественно! Зав. нейрохирургией тоже твой ученик, верно?

— Не из-за меня, а по моей просьбе, — ворчливо поправил Лангер. На племянницу он не смотрел, опершись обеими ладонями о набалдашник, выписывал концом трости на сухой земле узоры. — И доктор Рейгер не только мой ученик, но и бывший подчиненный.

— Зачем? — Сатор на самом деле никак поверить не могла, что любимый родственник ей такую свинью подложил. — Зачем ты это сделал? Ведь знаешь же, я хочу быть нейрохирургом. Я училась! У меня диплом с отличием, магдопуск для операций открыт! Интернатура профильная! Даже опыт есть, я присутствовала! Как ты вообще… Зачем?!

— Про свою интернатуру-учебу мне можешь не рассказывать, — буркнул Лангер. Отставив трость в сторону, оценил собственное творчество и, подумав, еще завиток добавил. — Пока я жив, дорогая моя, хирургом тебе не бывать. Ни нейро[3], ни абдоминальным[4], ни торакальным[5] — никаким.

Сатор постояла молча, раздраженно растрепала челку и без того наверняка уже торчащую дыбом — со времени, как Анет шевелюру старательно пригладила, уже несколько часов прошло, наверняка половина заколок из проклятых Хаосом кудрей успела вылететь. И все-таки присела на скамейку — на самый краешек, от профессора подальше.

— Честно, я не понимаю почему, — сумела выдавить в конце концов хоть и не сразу — слова никак выговариваться не желали.

— Я уже много раз повторял, только кто-то не слушал, — негромко и размеренно, будто надоевшую лекцию читая, пояснил дядюшка. — Ани, ты хорошая девочка: умненькая, упорная, добрая. Но не врач, а тем более не хирург. Прости, но женщина со скальпелем — это обезьяна с факелом.

— А как же…

— Не надо мне тут сыпать исключениями! — нахмурившись, отмахнулся Лангер. — На то они и исключения, чтобы правило подтверждать. Но ты к ним не относишься. Для того чтобы оперировать, нужно иметь железный характер и — еще раз прости — стальные яйца. Тебе же только сопли у детей лечить. Ну и не надо выше головы прыгать. Выйди замуж, нарожай мне внучат, пусть они династию продолжат — вот это как раз то, что нужно.

Анет отвечать не спешила, упорно в землю смотрела, мяла и без того истерзанную папку. В кустах за лавкой робко тренькнула пичуга, пробуя голос. Вдалеке кто-то настойчиво требовал «дать мяч». От ворот больницы к приемному покою с ревом проскакал сэповский ящер.

— А если я тебе докажу? — глухо спросила Сатор.

— Докажешь что? — устало отозвался дядюшка.

— Что у меня есть характер и… И все остальное?

— И как же ты собираешься это сделать? — хмыкнул профессор.

— Мое дело! — решительно тряхнула головой Анет. — Просто поклянись, что если все получится, то ты поможешь выбить место ординатора.

Теперь уже Лангер молчал, глядел скептически, совсем недвусмысленно демонстрируя свою веру в таланты племянницы. Но Сатор не сплоховала, взгляда не отвела, смотрела прямо. И дождалась-таки: профессор очень неохотно, но кивнул.

* * *
Больше всего Ани боялась опоздать. И ведь опоздала-таки, да еще совершенно по-свински, минут на пятнадцать, не меньше. Конечно, ее вины в этом, вроде как, и не было. Ведь не всякий же с первого раза дорогу способен запомнить! Конечно, не каждый и заблудится в двух зданиях, с торца подпертых ящериными стойлами, рядом с которыми резко и совсем не по-медицински пахло навозом.

Но кто ж знал, что в двухэтажных, изрядно обшарпанных домишках центральной станции Экстренной и Неотложной Помощи окажется столько переходов, коридоров и тупиков?

Вроде бы сначала Анет по нужной лестнице поднялась — чугунные литые перила, смотревшиеся, как жемчуга на нищенке, она запомнила, еще когда документы оформляла. Но вместо раздевалки, как ожидалось, Сатор оказалась почему-то перед закрытыми дверьми, за которыми жестяно, очень по-столовскому грохотало. Спустившись все по той же роскошной лестнице, девушка очутилась не у входных дверей, а в подвале, в казематах почти. Потом была каморка и тетка, злобно посоветовавшая «не шляться тут!». Дальше откуда ни возьмись вынырнула крохотная, совершенно обжитая кухонька с пыхтящим на примусе чайником и толпой грязных чашек на столе. И какой-то закуток, где на продранной смотровой кушетке спал самый натуральный бродяга.

Вот как раз после бродяги Анет и выскочила к распахнутым настежь дверям.

— И вот, значит, читаем: «… по словам умершего, боли обострились тринадцатого числа», — гудел из-за стены солидный, плотный мужской голос. — Доктор Винсер, ваше творчество, признавайтесь! Так? Нет?

— Ну а я что сделаю? — заканючил кто-то другой, не такой солидный. — Не я же придумал, с его слов записано, как и положено: тринадцатого, к вечеру заболело. Реанимация проведена по стандартам…

— Значит, труп так и сказал: тринадцатого, мол, числа поплохело? — иронично поинтересовался бас.

— Нет, ну он впоследствии труп. В смысле, помер мужик. А я, что ли, виноват?! Этот идиот больше суток с инфарктом на ногах ходил, а я виноват? Как что, так сразу доктор Винсер! Нет, понимаю…

— Ясно все с вами, доктор Винсер, — пробасили грозно.

— Да с ним давно все ясно, — подал голос уже третий.

— Коллеги, вы просто не осознаете значимость случившегося! К мелочам придираетесь, не видя глобальности полотна, — встрял еще один, ехидный, — Мужик с инфарктом, впоследствии оказавшийся трупом, ходил на ногах. А ведь мог на руках!

— Ша, доктора! — прикрикнул бас. — Други мои, сколько раз вам говорить: отправляясь заполнять карточки, не забываем прихватить голову! Я вот этот этюд в страховую отсылать должен? Так? Нет? Что они мне скажут, если у нас тут трупы на боли жалуются? А вы не ухмыляйтесь, не ухмыляйтесь, доктор. Сейчас и до вас доберемся! «Перелом запястья ноги» — ваше? Что не нравится? Друг мой, какую ветеринарную академию вы заканчивали? А-а, дошло, наконец! Мне плевать, что вы карты в шесть утра заполняли…

Анет, тихо млея то ли от ужаса, то ли от восторга, на цыпочках подкралась к дверям, осторожно заглянула внутрь.

Зальчик оказался совсем небольшим — всего-то пять рядов кресел, смахивающих на театральные. А людей в нем было и того меньше, даже половина сидений не занята, но от обилия ярко-алого глаза все равно заломило. На длинном столе, стоящем перед креслами, восседал мужчина, статями на игрока «Владык Замка[6]» смахивающий — простой желтый халат на его могучей груди едва не лопался. Но в сборную его все же вряд ли бы взяли, уж больно физиономия страшная. Такому не в СЭПе работать, а у большой шишки телохранителем служить. Любой злоумышленник еще на подходе от ужаса обделается.

— А вот и наше новое приобретение явилось, — по-прежнему глядя в зал, а в сторону Анет даже бритой башки не поворачивая, прогудел бугай. — Извольте, так сказать, любить и жаловать: доктор Сатор собственной опоздавшей персоной. Скажу по большому секрету, это не просто так дама, а племянница самого профессора Лангера! О как!

Громила веско поднял похожий на сардельку палец.

— Я не… — начала Анет, даже не успев придумать, что сказать хочет.

И чувствуя, что мучительно, до бровей, краснеет, как умудрялась, кажется, она одна: заливаясь ровным густо-малиновым цветом без полутонов и оттенков. Вот только как не покраснеть, когда на тебя уставилось тридцать, а то и больше человек?

— Это не тот ли Лангер, который на повышении квалификации курс читал? — спросил кто-то — за пестрятиной алого Сатор не разобрала кто. — А потом на комиссии мозг чайной ложкой выедал?

— Тот самый, — кивнул бугай. — Так что вы, дети мои, поосторожнее, слушайтесь тетю. Она вас научит и первую помощь оказывать, и транспортировать правильно, и родину любить. Понятно, такого ценного сотрудника я кому попало не отдам. Доктор Нелдер, друг мой, яви свой прекрасный лик. С этой минуты именую тебя куратором госпожи Сатор. Стерпи же этот удар и не принимай боле ни одного.

— Понимаете, я… — опять начала Анет и снова замолчала.

Потому что ничего умного в голову так и не пришло, да еще и мужчина, которого громила ее куратором назначил, встал, обернулся. И… и… Все.

Ну есть такие люди, которым Дева Ночь по своей непознаваемой милости через край щедрот отсыпает. Вот и этому, вставшему, в иллюзион-спектаклях врачей бы играть, а не в обшарпанном зальчике сидеть. Хотя пират из него еще лучше бы вышел: смугл и изящен, но отнюдь не хлипок, смоляные волосы гладко зачесаны назад, профиль благородно горбонос, а глаза — Анет даже от дверей рассмотрела — темные, как грех. И брови вразлет.

«Корсар» улыбнулся вполне дружелюбно, а Сатор осознала, что погибла окончательно и безвозвратно. Женщина, сидящая неподалеку от входа, понимающе хмыкнула и, одарив Анет презрительным взглядом, отвернулась.

— Врач Нелдер, одиннадцатая бригада, на выезд — неупокоенным духом прохрипело под потолком, — а-адиннадцатая, на выезд.

— Вот хаосово семя! — бугай хлопнул ручищей по могучему бедру, — даже познакомиться не дали.

— Познакомишься еще, — пообещал «пират», — Напугал ребенка, а мне в чувство приводи.

— Я не ребенок! — пискнула Анет.

То есть, хотела-то она это сказать решительно и веско, а вышел мышиный писк.

— Не спорю, — вблизи красавец выглядел еще сногсшибательнее, чем издалека. — Почему до сих пор не в форме, не ребенок? Где чемодан, монитор, а?

Вопросы доктора Сатор деморализовали окончательно.

— Как-кой чемодан? — подумав, сумела-таки выдавить Анет.

— Желтый! — рявкнул пират и хлопнул в ладоши, будто моль поймал. — А ну, брысь отсюда! Чтоб через пять минут у кареты как штык была, ясно?

Понятно, что ни Хаоса не ясно. Но — и это самое противное — побежала ведь, ноги понесли неведомо куда.

— Стоять! — Корсар перехватил унизительно, за шиворот. — Далеко собралась?

Она, может, и хотела бы ответить, да не сумела. Тут бы не разреветься у всех на глазах, и без того уже позора по самое горлышко набралась.

— Шагай за мной, не отставай, отвечай четко и по делу. Как зовут?

— Анет. Анет Сатор.

— Я Кайрен Нелдер. Для тебя Кайрен, при посторонних доктор Нелдер. Лет сколько?

— Мне?

И зачем спросила? Будто кто за язык дергал!

— Сколько мне, я знаю.

— Двадцать пять… шесть почти.

— Серьезно? — красавец на ходу обернулся, глянул удивленно, злодейски бровь выломил. — Ни за что бы не подумал. Образование?

— Факультет терапии, интернатура по хирургии, специализация по нейрохирургии, — оттарабанила послушно.

— Кошмар! — непонятно вздохнул пират. — И за что мне это? Все грехи, грехи давят. — Доктор открыл дверь наотмашь, едва Анет в лоб не засветил. — А это наш Плюха, прошу любить и жаловать.

Громадный, угольно-черный ящер, стоящий перед подъездом, моргнул болотно-зелеными, круглыми, как блюдца, зенками и шлепнул губами — звук вышел очень неприличным. А Сатор вдруг подумалось, что не все желания стоят усилий, требующихся для их исполнения.

* * *
Кристалл связи, сидящий в пазах на водительской панели, вспыхнул тускло-голубым, взвизгнул злобно и коротко, прохрипел-пролаял что-то невнятное.

— Ну и где мне его искать? — недовольно ответил фетишу доктор Нелдер, видимо разобравший в хрипах что-то осмысленное. — Так улица-то большая! — Амулет гавкнул и заперхал. — Ирен, родная моя, мне под каждый сиреневый куст заглядывать? — Злобное карканье было ему ответом. — Ладно, понял. Понял, сказал! Едем, — Кайрен щелкнул пальцами, отключая связь. — Кати на третью Солнечную.

Водитель, которого Анет толком и рассмотреть не успела, кивнул, перебирая пальцами по узлам амулета управления, будто на пианино играя. Ящер коротко рявкнул и заложил такой вираж, что Сатор едва из кресла не вылетела — не схватись вовремя за носилки, точно бы на полу оказалась. Оставалось надеяться, что с больным на борту сэповцы так не лихачат.

— Чтоб там всем сознательным пусто стало, — проворчал Нелдер.

— А можно вопрос? — не слишком громко, так, чтобы доктор, возникни у него такое желание, мог и не расслышать, спросила Ани.

Напоминать о своем существовании было страшновато, но любопытство разбирало.

— Даже нужно, — не слишком ласково отозвался «корсар». — Со мной-то тебе недолго кататься, скоро самостоятельно работать станешь.

— Поэтому я и спрашиваю…

— Так спрашивай! — поторопил Кайрен.

— Я вот не поняла, мы же на другой вызов ехали. И что с ним теперь?

— А теперь они подождут, — любезно пояснил Нелдер. Развернулся, оперся локтем об опущенную перегородку, отделяющую кабину от закута с носилками. Анет невольно назад подалась — уж слишком близко оказалась пиратская физиономия. — Усваивай информацию. Сколько всего в «экстренной» бригад?

— Не знаю, — буркнула Ани, чувствуя себя тупой студенткой, очутившийся на нежданном экзамене.

Был у нее такой любимый кошмар, частенько снилось, как она пытается сдать зачет то ли по боевой магии, то ли по археологии, то ли по металлургии.

— Понятно, что не знаешь, — усмехнулся Кайрен. — На центральной подстанции тридцать, ну и на остальных еще девять. А в час поступает примерно по двадцать вызовов. Правда, иногда до сорока доходит, но это лирика. Считать умеешь? Тогда считай. Сорок бригад, двадцать вызовов. Ко всем успеваем?

— Ну да…

— Вот и не да. Плюсуй время доезда, да сколько с больным провозишься, да пока его до больницы допинаешь. И что получается? Получается, что надо сортировать: куда сначала ехать, а кто и потерпеть может. Давай, прояви сообразительность, к кому первому скачем?

— Травмы тяжелые, — проклиная собственную любознательность, попыталась прикинуть Анет. — Инсульты, инфаркты. К детям, наверное, тоже.

— В принципе, верно мыслишь, — одобрил доктор Нелдер. — Только инсульты с инфарктами — это у вас, у умных. У нас боли в сердце и потеря сознания. Но прежде всего мы рвем когти на уличные вызовы, любые. Так что тетенька с головной болью нас подождет. Или другого кого пошлют, кто раньше освободится. А мы с тобой несемся спасать господина, которому стало плохо на третьей Солнечной улице под неким кустом сирени. Правда, сначала его еще отыскать нужно.

— Так, наверное, тот, кто вызвал и покажет?

На Анет даже парень, за амулетом управления сидящий, обернулся, а Кайрен и вовсе глянул, как на смертельно больную, разве что по голове не погладил.

— Эх, поцелованная Лордом простота, — вздохнул Нелдер. Театрально простер руку, приглашая водителя полюбоваться доктором Сатор. — Посмотри на нее, Эшел, и запечатли сей светлый лик в памяти. Потому как больше таких не рожают. Запомни еще одну истину, госпожа Лангер: сознательность наших граждан заканчивается на вызове к страждущему «экстренной». Ожидание же бригады и тем более демонстрация, где болезный валяется, выходит за рамки персональной ответственности. Эк как завернул, может, мне в политики податься? Кстати, бесценный совет: если хочешь, чтобы тебя обследовали с макушки до пяток, причем быстро и бесплатно, оденься в рванину, вылей на себя стакан мочи, бутылку пойла подешевле и приляг под лавкой.

— Почему?

— А сейчас увидишь, — пообещал Кайрен, отворачиваясь. — Тормози, Эшел. Спорим, наш друг вот под теми кустиками дожидается? Давайте, доктор Лангер, берите чемодан и вперед, людей спасать.

— Моя фамилия Сатор, — проворчала Анет, оглядываясь в поисках неведомого чемодана.

Он обнаружился быстро, прямо у нее под креслом. Впрочем, и не чемодан это был, а жесткий саквояж, правда, не желтый, а ярко-оранжевый, с драконом и чашей на крышке — стандартная укладка[7] с лекарствами. Могла бы и раньше догадаться.

— Ну где ты там возишься? — окликнул ее Кайрен, когда Анет неловко, попой вперед, уже из кареты выбиралась. — Нам тут плохо.

— С какого это? — отозвались из кустов хрипло и не слишком внятно. — Хорошо мне.

— Это я вижу, — согласился Нелдер, присаживаясь на корточки и никого спасать явно не спеша.

Но, кажется, в срочном спасении никто и не нуждался. Мужчина, вполне уютно устроившийся под лавочкой, лишенной спинки и большей части сидения, даже встать не пытался. Лежал себе, подложив под кудлатую голову тряпье, заскорузлые ладони под щеку подсунув, помаргивал слезящимися глазами.

— На что жалуемся? — ласково поинтересовался «корсар».

— На жисть! — осклабился по-младенчески голыми деснами страждущий.

— А конкретнее?

— Бухло кончилось, — погрустнел «болезный». — У тебя нету, док?

— И что с ним делать предлагаете, коллега? — врач, не вставая, посмотрел на Анет через плечо. — Да вы подходите, подходите, не стесняйтесь. Пахнет, конечно, не розами, и вши табунами бегают, но таки пациент.

Анет издалека неопределенно плечами пожала. Подходить ей совсем не хотелось.

— Значит, никаких соображений? — уточнил Кайрен. — Вот и у меня тоже. А расклад такой. Если мы его сейчас отсюда не увезем, то уже через час заново вызовут. Это раз. И обязательно телегу накатают, что, дескать, гадкие «экстренники» людей на улице бросают, без помощи оставляют. Это два. И поводов к госпитализации хватает: вон язва, ухо гниет, а болячек у него больше, чем в учебнике — это три и четыре.

— Вот твоя правда, док, совсем я помираю, — «пациент» кулаком утер мутную слезу и снова ладошки под щекой сложил.

— Наверное, его госпитализировать надо? — не слишком уверенно предложила Анет.

— Надо, — кивнул доктор. — Вопрос: куда? Впрочем, это без разницы. Его в любую возьмут исключительно через труп приемного врача. Кстати, о совете. Рассказываю. Сдаем мы его, допустим, в травму — вон, башка разбита. Ребята, понятно, от такого подарка не в восторге будут. Они его обработают и отвезут с подозрением на, скажем, панкреатит в терапию, а, может, и сразу в хирургию. Те, конечно, диагноз исключат и перенаправят в кардиологию. Заметь, везде сделают анализы по полной программе — лишь бы спихнуть. Здорово, правда?

— Не то слово…

— Вот и я про то же. Ну что, поедем в больницу или будем тут загорать? — Нелдер опять к болезному повернулся.

— А и поехали, док, — подумав, согласился мужик, — помоюсь хоть, пожру. Ты мне тока встать подмогни, а то шатает меня чегой-то.

— Вот доктор Лангер тебе и подмогнет, и обработает то, что на виду, — радостно разулыбался Кайрен. — На то вторые работники и существуют. Да чемодан не забудьте, коллега.

Анет недоверчиво глянула на Нелдера, проверяя, не шутит ли. Но серьезностью физиономии доктор мог запросто поспорить с похоронным агентом. «Пират» кивнул подбадривающе и пошел к карете, сунув руки в карманы, негромко, но вполне музыкально напевая популярную песенку.

* * *
Утро только готовилось родиться, темнота стала жиже и будто прозрачнее. На горизонте, за корпусами больницы, небо серело узкой полоской с легким намеком на сиреневый, а, может, розовый. Вкусно пахло недавним дождем, умытыми листьями и землей. А тишина стояла, какая бывает только перед рассветом в городе, к ней непривычному. Случайные же звуки слышались выпукло, объемно, очень остро.

Сатор облокотилась о перила лестницы, свесила голову — шея чугунный череп держать отказывалась. Ани и села бы прямо тут, на ступеньки, да побоялась, что не встанет. Колени от усталости жалко желейно подрагивали. Да еще казалось, что от куртки слабо, но противно тянуло горько-кислым. Пятна рвоты, которой под конец смены благословила Анет вусмерть пьяная девица, доктор, конечно, замыла в туалете, но лучше б переодеться.

— Оформляет? — негромко спросил водитель.

Спросил-то тихо, но голос прокатился по двору приемного покоя бильярдным шаром. Анет кивнула, нехотя выпрямилась. Эшел стоял, почесывая шею ящера, замучено понурившего треугольную морду к лапам.

— Да вы не расстраивайтесь. Эта дура, наверное, последней была. Ну, может, еще разок куда скатаемся.

— Честно говоря, мне уже все равно, — буркнула Сатор.

Просто так буркнула, себя жалея. Конечно, ей совсем не все равно было. Более насыщенных — и неприятных — суток доктор припомнить не могла, как не старалась. То ли дело интернатура! Чисто, спокойно, пациенты тихонечко лежат себе под мониторами — благодать! Здесь же…

— Да вы не расстраивайтесь, — повторил водитель.

Анет и не заметила, когда он подойти успел, встал по другую сторону лестницы, как раз в квадрате света, падающего из окна приемника. Вот и получилось, что доктор на него сверху смотрела, зато хоть толком разглядеть сумела. Эшел оказался совсем молодым, наверное, чуть-чуть старше Сатор. Физиономия у него была приятная, только простая, без всякой корсарской брутальности: нос картошкой и глаза чересчур глубоко посажены. А вот ямочка на подбородке симпатичная и улыбка милая.

— Я и не расстраиваюсь, — запоздало отозвалась Анет, смутившись: наверняка ведь заметил ее разглядывание.

— С новичками всегда так, — парень доктора будто и не услышал, — самые поганые вызовы им суют. Вроде такая проверка. Ну, как в армии.

— Да, дядя говорил, что после работы на СЭПе уже ничего не страшно. Он тоже в юности подрабатывал…

Поддерживать светскую беседу Сатор совсем не хотелось. И вовсе не потому, что парень ей не понравился. Просто, чтобы языком ворочать, тоже силы требуются.

— Ну, честно-то говоря, обычно тут ненамного лучше.

— Спасибо, утешили, — фыркнула Анет.

— Так вам вроде утешения и не нужны, — улыбнулся Эшел.

И Сатор вдруг так обидно стало, что в глотке запершило. К счастью, тут как раз доктор Нелдер появился, избавляя от необходимости отвечать. А то сказанула бы сгоряча что-нибудь не то.

— Мы писали, мы писали, — пропел «пират», размахивая растопыренными пальцами. — Что в профессии врача самое неприятное, а?

Анет отвечать не стала, подняла стоявший у ног чемодан, успевший за прошедшие сутки набрать лишних двадцать килограмм, побрела к карете нога за ногу. Но «корсар» ее нагнал, приобнял за плечи.

— Писанины слишком много. Ну что, Барашек? Чего нос повесила?

— Почему барашек? — брякнула Ани, от удивления позабыв, что с малознакомыми мужчинами на улице обниматься не стоит.

Впрочем, с хорошо знакомыми тоже.

— Ну а как тебя еще называть? — искренне удивился Кайрен. — Овцой как-то неудобно.

— Я умнее, чем кажусь, — промычала Анет, благословляя темноту — хоть не увидят, как покраснела, а позора с нее и так достаточно.

— Доктор Лангер, у вас налицо явный комплекс неполноценности, — протянул Нелдер. — При чем тут ваш интеллект? Ты вон какая: беленькая, кудрявенькая, пухленькая.

Врач потянулся, сцапав Анет за торчащие из-под шапочки волосы, намотал на палец.

— Моя фамилия Сатор, — процедила Ани, судорожно соображая, что делать.

Отстраниться бы, конечно, да и руку чужую с плеч сбросить неплохо, только вот тогда придется оставить у него клок собственной шевелюры.

— А разве ты не родственница профессора? — приподнял брови «корсар».

И будто ничего такого не происходит, словно все так и надо!

— Я его племянница, дочь сестры, а фамилия у меня папина! И отпустите, пожалуйста! — шепотом, чтобы Эшел, успевший в карету залезть, не услышал, крикнула Анет.

— Уговорила, запомню. Ты племянница и фамилия у тебя Сатор, — легко согласился красавец, действительно, отступая. Волосы он, конечно, тоже отпустил. — Пойдешь в кафе после смены?

— Нет, не пойду!

— Да не волнуйся, не собираюсь я покушаться на твою девичью честь и достоинство, — усмехнулся Нелдер. — Про меня много разного можно сказать, но растлением детей никогда не увлекался. Просто выпьем кофе, познакомимся. Нам же еще минимум месяц вместе работать.

— Я же сказала: не пойду! — огрызнулась Анет.


— Ну, как хочешь, — пожал плечами Нелдер, отказом, вроде бы, ничуть не огорченный, сунул руки в карманы куртки и пошел себе к карете.

— Интересно бы знать, чем это мой дядя вам так насолил, — бросила ему в спину Анет, обеими руками перехватывая ручку громоздкого чемодана.

Очень ей хотелось сказать что-нибудь едкое и ядовитое, чтобы проняло красавца до печенок, да на ум ничего достойного не приходило.

— Ну как тебе сказать? — Кайрен задумался, зависнув на подножке — уже сев, но ноги в кабину не убрав. — Может, тем, что он в аттестационной комиссии председательствует? И пока сертификат подтверждаешь, стакан крови выпить успевает?

— Готовиться надо лучше!

— Ну да, ну да, — покивал доктор и закрыл-таки за собой дверцу, отчего его слова прозвучали глухо и даже зловеще. — Академические знания невероятно важны. У вас еще будет шанс это продемонстрировать. Если вы, конечно, не предпочитаете остаться здесь.

Сатор ничего не ответила. Сопя от натуги, а еще от обиды, сунула чемодан под кресло, сама забралась.

Ну вот за что ей все это? И ведь вечно ухмылочки с намеками! Но родственников-то не выбирают, хотя она своими вполне довольна. Только хорошо, что на станции еще слухи о папе не пошли. Правда, это дело времени. Да и вообще, может, дядя прав и медицина не для нее?

И от куртки воняло, кажется, все сильнее. А эта кличка — Барашек — наверняка приклеится намертво. Чтоб ему пусто стало, этому выпендрежнику!

Глава 2

Праздновать в семействе Ани любили, родственные посиделки ценили и поэтому отмечали все, что можно. Впрочем, что нельзя, в смысле, даты, которые другим праздновать и в голову не придет, справляли тоже. Например, День Встречи — читай, очередной юбилей со дня знакомства госпожи и господина Сатор. Или просто Большой День — это когда отец получил-таки академика. Причем застолье по поводу этого знаменательного события собиралось ежегодно. Понятное дело, юбилей матушки, которой опять исполнилось тридцать, неотмеченным остаться просто не мог.

Празднование проходило в два этапа, которые так и именовались: большой и малый. Большой подразумевал ресторан, торжественные речи, «парадные» подарки и сбор всех мало-мальски знакомых. Малый отмечался кулуарно, в кругу семьи. Но это еще не значило, что без размаха.

Дня за два до торжества бабушка поднималась с кресла-качалки, откладывала в сторону газеты и лупу, цепляла на нос очки-половинки и воцарялась на кухне. На самом деле воцарялась, для нее там ставили кресло, сильно смахивающее на трон. Вот с него-то бабуля и управляла специально нанятым поваром и четырьмя кухарками. А поскольку старшая Сатор всю свою сознательную жизнь выступала в немалых аудиториях, в курсе тонкостей праздничного меню оказывались все соседи.

После того как Особенный обед был готов, повар клятвенно заверял, что никогда в жизни больше на такое не согласится. Как правило, клятва держалась до следующего торжества.

Пока бабушка готовила, дед отправлялся добывать вино. Этот процесс тоже не отличался простотой: нанимался специальный экипаж с очень плавным ходом, чтобы — не дай лорд День! — не взболтать осадок и не растрясти благородные напитки. Вот в этом экипаже дедуля объезжал всех столичных торговцев по очереди, так же по очереди доводя их до нервного срыва. А поскольку старший Сатор в свое время получил профессорское звание в области психиатрии, делал он это филигранно.

Его дочь, виновница торжества, никакими регалиями не обладала и вообще была далека как от медицины, так и от науки, зато имела немалый житейский опыт. Потому вместе с виноторговцами стенали продавцы готового платья. Естественно, госпожа Сатор напрочь забывала о своем дне рождении и вспоминала о нем, когда родственники напоминали. Понятно, за двое суток до торжества к портнихе обращаться поздно, оставалось лишь по магазинам ездить и брать, что дают, потому как, ясное дело, ничего приличного в продаже не имелось.

Любая женщина подтвердит, что это просто ужасная, неописуемо кошмарная ситуация, способная довести до инфаркта, инсульта, паралича и столбняка разом. Поэтому госпоже Сатор приходилось себя успокаивать всеми доступными средствами. Ну не портить же родным праздник слезами! И к тому, что дают, покупалась шубка, колечко, пара-другая туфель по сезону, ну так, по мелочи.

Ее супруг-академик тоже не дремал, а одышливым стокилограммовым сайгаком скакал по ювелирным лавкам и скупкам, отыскивая дражайшей жене подарок. С его выбором имелись свои нюансы.

В общем, в подготовке к празднику не участвовали только Анет и дядюшка Лангер. Второй оставался в стороне, потому как, по утверждению бабули, только от одного его вида сливки сворачивались. Ну а первая была еще маленькой, чтобы помогать взрослым. Сначала от девочки требовалось лишь нарисовать маме картинку, потом в ход пошли вышитые салфетки, ну а последние несколько лет нежная дочь ограничивалась букетом.

И, кстати, в данном случае младшая Сатор нисколько не протестовала, хотя обычно упоминания о ее чересчур юном возрасте доводило Ани до белого каления. Но гордость гордостью, а сидеть рядом с дядюшкой в гамаке, в тени старых яблонь, трескать раннюю клубнику и болтать о всяком-разном приятнее, чем на кухне колготиться или за маменькой по магазинам таскаться. А можно и не болтать, можно молчать, слушать, как дядюшка газетой шелестит, как птички в кустах цвиркают. Красота же!

— Какая несусветная чушь! — гневливо фыркнул профессор Лангер, раздраженно швыряя провинившуюся газету на пол. — Я всегда знал: всерьез журналистикой могут заниматься только люди с купированной совестью. Но мозги-то у них должны быть? Скажи, должны или нет?

— Преподаватели убеждали, что человек без мозгов функционировать не может, — пожала плечами Анет, сплевывая в кулак клубничный хвостик. — Лучше поделись, почему тебя врачи не любят?

— Какие врачи? — профессор удивленно дрогнул по-рысьи заросшими, совершенно седыми бровями.

— Ну-у, разные… Например, с экстренной.

Анет смущенно поскребла кончик носа, соображая, что, кажется, ляпнула совсем уж лишнее.

— С чего ты взяла, будто на «неотложке» меня не любят?

— Да так, слышала краем уха. А, может, рассказал кто. Не помню.

— Ты давай, поподробнее и с деталями, — сурово потребовал дядюшка.

— Ну, какие детали? — возмутилась Сатор, понимая, что вышло это не слишком правдоподобно. — Сказал кто-то, мол, Лангер из аттестационной комиссии не слишком хороший человек…

— Поня-атно, — хмыкнул профессор. — Ну, этим меня любить и вправду не за что. Потому как я неучей терпеть не могу. И никогда не стесняюсь об этом сказать, хоть сколько он там проработал и какие заслуги имеет.

— Что ты так сразу, неучи? — невесть на что обиделась Анет. — И в экстренной могут работать неплохие специалисты.

— Вот именно, что неплохие, — припечатал Лангер. — А специалист не должен быть «неплохим». Он либо специалист, либо нет. Да и что это за специализация такая, экстренная помощь? И швец, и жнец и на дуде игрец? Сейчас язва, потом ЧМТ[8], а дальше сопли с температурой? Рукосуи и торопыжники!

— Что ты начинаешь? — Сатор так резко с гамака встала, что тот едва не перевернулся, пришлось дядюшке кряхтеть, упираться ногами, лишь бы на землю не вывалиться. — Они же диагностами должны быть великолепными и…

— Дорогая моя, ты вроде в академиях обучалась и вроде даже неплохо, — с непередаваемым скепсисом протянул профессор. — Так объяснить мне на милость, что за диагностика такая «на глазок». Да еще смеют спорить с наукой! С наукой! Мол, у них практика, а мы так, книжонки пописываем, больных не нюхали, — дядюшка возмущенно фыркнул, заплевав собственные усы. — И как, сумели тамошние светила впечатлить своими знаниями?

— Нет, но… — начала было Анет и тут же прикусила язык, да поздно.

Слово, как известно, не птица — вылетело, не поймаешь. А дядюшка, даром что прожил немало, мышей ловить еще не перестал.

— Ясное дело, что нет, — лукаво прищурился Лангер, — Так вот как ты собираешься мне решимость показать, на СЭПе поработать?

— Нет! То есть я… — Ани подергала за кудрявую прядку волос, вывалившуюся из узла, раздраженно заправила ее за ухо.

Как, а, главное, что дяде объяснять, она понятия не имела. Конечно, поначалу план именно в этом и заключался: отработать полгодика-годик в экстренной, доказать, что ей ничего не страшно, заставить Лангера добыть для нее ординаторское место. Но после первых рабочих суток Сатор решила, что больше на СЭПе ее никто не увидит. В конце концов, желаемого можно достичь и менее мазохистскими способами. А с нее вполне достаточно бродяг, пьяных и больных голов. Спасибо, кушайте сами!

Но озвучивать эти доводы вслух почему-то не хотелось.

— А что, хорошая идея, — изрек Лангер, раскачиваясь в гамаке и молодцевато руки за голову забрасывая. — Даже жалко, что она не мне в голову пришла. Поработай, поработай. Думаю, надолго тебя не хватит, а там сама за ум возьмешься.

— Почему это не хватит? — насупилась Анет. — Или считаешь, что у меня совсем никакого характера нет?

— Какой-то характер у тебя, конечно, есть, — ласково ответил дядюшка. — Но он тут ни при чем. Просто такая практика даже тебе, упрямой дурочке, докажет: не врач ты, милая моя.

— Врач! — уперлась Сатор, — и очень хороший. Лучше скажи, договор наш в силе?

— Ну конечно, в силе, — довольным котом мурлыкнул профессор. — Хочешь, даже помогу? У меня есть знакомые…

— Спасибо, сама справлюсь, — фыркнула Ани, — я большая девочка и работу себе уже… Найду как-нибудь.

Да, про то, что работу она себе нашла и даже успела сутки отдежурить, говорить не стоило. Иначе дядюшка немедленно бы потребовал впечатлениями поделиться. И вот этого Анет делать как раз не желала, потому как в своих актерских способностях была не уверена. А никаких положительных эмоций СЭП у нее не вызвал и доктор Сатор очень сомневалась, что вызовет в дальнейшем. Но ведь полгода — это совсем недолго, можно потерпеть.

Или нет?

* * *
Лорд Солнце только позевывал, соображая, стоит ли день начинать, а в экстренной жизнь уже ключом била. С перепугу Анет показалось, что во внутреннем дворике собралось полгорода, никак не меньше — уж слишком много туда народу набилось. Но в целом обстановка была вполне мирной. Люди похохатывали, переговариваясь тихонько. Ящеры, к стойлам прижатые, взрыкивали, но тоже миролюбиво. Старший врач смены — тот самый лысый бугай, любитель выяснять, так или не так — стоял на крылечке, ухмылялся, ласково оглаживая собственную лысину.

А доктор Нелдер вещал. «Корсар» залез на крышу кареты без колес, притулившуюся в углу двора, уселся, сложив ноги, и ораторствовал в собственное удовольствие.

— …и вот что получается? Возвращаюсь я с вызова, скажем, в восемь тридцать, а за переработку мне недоплачивают. Хотя смена моя, чтоб ей, сердешной, хорошо стало, заканчивается в семь. Где справедливость, я вас спрашиваю? А нет ее! Сплошное надувательство, очковтирательство и, вообще, можно сказать, рабовладение!

— Уж ты-то уработался, Нелдер! — гневливо выкрикнула тетка-призрак, самого что ни на есть бюрократического вида. В лучах утреннего солнца ее почти и заметно-то не было, но круглые очечки сверкали вполне отчетливо, злобно. — Постыдись!

— Так ведь свои ж прошу, не чужие! — Кайрен рьяно, но аккуратно постучал кулаком по груди. — Вымаливаю, понимаешь, у бухгалтерии на коленях медяки!

— Бухгалтерия все, что положено, тебе и так дает! — взвилась призрак. — С начальства спрашивай!

— А я и спрошу! — поклялся доктор. — Вот сейчас и спрошу. Начальство! — Нелдер простер руку к крыльцу. — Где справедливость?

— Нету, — грустно развел гигантскими лапами лысый. — Ты во сколько вызов получил?

— Ну, скажем, в полседьмого, — озадачился «пират».

— Вот тебе и все, — сытым огром ухмыльнулся бугай. — Сам за полчаса не справился — сам и дурак. Так? Нет? Заканчивай клоуничать! Давайте, третья смена по местам, вторая домой, баиньки. И неча тут толпу создавать, чай не день рождения Регентши!

— Любуешься? — негромко поинтересовались у плеча Анет. Женщина подошла не то чтобы незаметно, просто Сатор принципиально решила на нее внимания не обращать. Врачиха — красивая, холеная и очень надменная — ей не понравилась еще в прошлый раз, уж слишком демонстративно она фыркала и презрительно отворачивалась, когда Ани у дверей конференц-зала мялась. — Впрочем, тут есть на что посмотреть, согласна. Кайрен умеет быть очаровательным.

— По-моему, это просто глупое позерство, — под нос пробормотала Сатор, — не всерьез же он…

— Да нет, — тонко улыбнулась врачиха, — это он так балуется. Настроение, наверное, хорошее. Но ты на него губы все равно не раскатывай.

— А что, занят? — не без вызова поинтересовалась Анет.

— Есть мужчины, с которыми жить сложно, — пробормотала женщина, зажимая аккуратно напомаженными губами папироску в янтарном мундштуке, и щелкая огнивом. Зажигалка у нее была не простая, магическая, да еще многозарядная, в позолоченном с камешками корпусе. — Есть те, с которыми житьневозможно. И есть такие, как наш Кайрен — он и выражение «жить с» несовместимы, просто не кантачатся. С ним либо не имеешь никаких отношений, либо не живешь. Впрочем, тебе, наверное, не понять.

— Да уж точно, куда мне, — буркнула Анет. Доказывать, что у нее есть собственный жизненный опыт, причем немалый и не очень-то радостный, желания совсем не было. Хотя как это, когда «либо не с ним, либо не живешь» она знала прекрасно, на собственной шкуре испытала. — Этот Нелдер, он бабник? — совсем не заинтересовано спросила Анет, на всякий случай отвернувшись.

Жарко же на улице, понятно, что щеки здоровым румянцем так и горят. Но ведь люди разные, каждый мыслит в рамках собственной испорченности. Вдруг подумают что-нибудь не то, оправдывайся потом.

— Среди медиков, детка, праведники не водятся, — шикарно выпустив колечко дыма, сообщила красавица. — Тем более у нас.

— Почему не водятся? — выдержав паузу, уточнила Сатор, решив все-таки пропустить «детку» мимо ушей. — И почему именно у вас?

Врачиха покосилась, усмехнулась загадочно, свысока, но до ответа снизошла.

— Да ты сунься в любую больницу, — посоветовала томно. — Баб раз в пять больше, чем мужиков. На любой вкус выбирай: хочешь помоложе, хочешь постарше; умненькая, глупенькая, монашка, вообще без головы — всякая найдется. И, заметь, все круглосуточно жаждут ласки и крепкого мужского плеча. Ну или посменно — это как получится. Причем жаждут активно, из корсета готовы выпрыгнуть, лишь бы позволили облизать, накормить, сопли подтереть и в постель уложить. Тут сам лорд Солнце не устоит. Ну а здесь, в экстренной, пашут самые шикарные и ухоженные дамы, а «недам» по пальцам пересчитать.

— Почему? — ничего не поняла Анет.

— Да потому что мужиков у нас больше, чем в стационарах, — снисходительно пояснила красотка, безжалостно втоптав в землю окурок. Туфельки у докторши были не только элегантные, а, соответственно, дико неудобные, но и отнюдь не дешевые — это Сатор заметила. — Врачи, фельдшера, водилы, в конце концов. Да и текучка немаленькая, постоянно новые урыльники появляются. Выбор шире, но и конкуренция жестче, марку держать приходиться. Вот и идешь на работу как на праздник. К середине смены, конечно, в тыкву превращаешься, причем гнилую. Но главное же какой тебя увидели, потом уж никому до твоей красоты дела нет. Так что, если хочешь мужа подцепить…

— Привет, красавица! Ты сногсшибательна, как всегда, — очень кстати подошедший Нелдер приобнял «менторшу» за плечи, небрежно чмокнув ее в висок. Докторица разулыбалась, стрельнула глазками, мигом запрятав лощеную снисходительность подальше. — А ты-то что здесь делаешь? — Это он уже у Сатор спросил.

Спросил без злобы и насмешки, а так, с дружелюбной подколкой.

— На работу пришла, — холодно ответила Анет, зачем-то вцепившись в ремешок сумки так, что костяшки заломило. На разрумянившуюся красавицу, с плеча которой Нелдер руку убрать не догадался, она старалась не смотреть — противно было. Про свои «нельзя жить» докторица явно позабыла. А, может, жить с «корсаром» она и не собиралась. — Или меня уже уволили?

— Насколько я знаю, нет, — ослепительная улыбка Нелдера несколько поблекла, совсем чуть-чуть, но все равно на душе Ани эдак приятно сделалось. — Просто думал, что ты здесь больше не появишься.

— Вы знаете, моя наставница частенько говаривала: некоторым людям вообще думать вредно. От непомерных усилий у них голова болеть начинает, — отозвалась Сатор, — Ну а я, с вашего позволения, пойду, переоденусь, работать пора. Еще увидимся.

Анет изобразила что-то вроде книксена и действительно пошла, гордо подняв подбородок.

Осознание собственной победы, пусть крохотной и не очень-то значительной, зато совершенно в стервозном духе Настоящей Женщины, медовым сиропом лелеяло сердце.

— Эй, Барашек! — окликнул Кайрен.

Громко так позвал, голос его раскатился по двору, эхом ухнув в раскрытые ворота ящеровых стойл. Ани обернулась, понимая, что этого делать никак нельзя, надо вообще проигнорировать эдакое хамство, шагать себе дальше, но ведь обернулась же. Конечно, все, кто собрались на выступление Нелдера полюбоваться, теперь на нее таращились. И надежды, что дурацкую кличку они не расслышали, не было никакой.

— Укладку не забудь, — ласково и совсем негромко посоветовал доктор.

Естественно, Сатор тут же развернулась на пятках и дальше пошла. Даже плечиком независимо передернуть сумела. Только вот ситуацию это, понятное дело, спасти уже не могло.

* * *
О существовании подобных домов Анет даже и не подозревала. Несмотря на то, что в нем аж четыре этажа было, выглядело здание так, будто построили его еще до рождения Лорда и Леди[9]: крошащийся кирпич, вместо штукатурки покрытый лишаем, мхом и какой-то неопределимой, но очень мерзкой дрянью. Зато лестницы в подъезде широченные, мраморные, хоть и грязные донельзя, но с витыми чугунными перилами. И ступеньки высокие, словно и не на человека рассчитанные.

— Ты там живая? — окликнул откуда-то сверху Нелдер.

— Почти, — пропыхтела Ани.

Вообще-то, Сатор считала себя девушкой выносливой, даже спортивной. Но подъем на четвертый этаж с нагрузкой в виде чемодана, монитора, который по недоразумению назывался портативным, а на самом деле и размерами и весом не отличался от укладки, и амулетом управления носилками, к счастью, летящих самостоятельно, оказался тем еще испытанием.

— Шевели ногами, сколько телепаться можно? — недовольно поинтересовался «корсар».

Конечно, у Ани имелось, что сказать. Например, она могла бы напомнить: воспитанный человек не навьючивает поклажу на слабую женщину, а тащит все сам, да еще и даме подняться помогает. Или намекнуть, что хамство никого не красит и опыт не дает права…

В общем, собственное мнение у нее было и желание донести свою точку зрения до некоторых, слишком уж много о себе возомнивших, тоже, только вот сил не хватало. Трудно возмущаться, пыхтя, как загнанная лошадь.

— Нам сюда, — буркнул Нелдер, скептически осматривая здоровенные, вроде бы даже и красного дерева двери, и, недолго думая, грохнул кулаком по массивной створке, да еще, для верности ногой поддал.

Вот только звук все равно вышел неубедительным, глухим. Но видимо, помощи тут действительно жаждали, потому и отозвались сразу же.

— Хто? — прошелестело из-за двери тихо, нерешительно и как-то чересчур уж вопросительно.

— Экстренная, — ворчливо представился Кайрен.

— Хто?

— Экстренную помощь вызывали? — повысил голос «пират».

— Хто? — помолчав, уточнил шелестящий голосок.

— Конь в пальто! Врача вызывали?

— Чавой-то? — удивились за дверью.

— …! — уточнил Нелдер. — …!

— Так ты, батюшка, сразу бы и сказал, — запричитал призрачный голос. Загремели, кажется, амбарные замки, а, может, засовы, какие на крепостные ворота вешали — Анет видела похожие, когда их, еще школьников, на экскурсию в старинный замок возили. — А то несешь чегой-то и не понять.

— Вот тебе медицинский казус: глухая, как пень, — глубокомысленно протянул врач, мельком глянув на Ани через плечо. — Зато ругань отлично слышит.

Старушечье личико, выглянувшее из-за приоткрывшейся на ширину ладони створки, удивительно на крысиную мордочку походило. Да и ростом бабушка, наверное, не сильно от крупной мыши отличалась.

— Ой, это опять высь! — умильно расплылась желтоватыми морщинами бабулька.

— Это опять ясь, — согласился Кайрен. — Ну, что у нас сегодня, задыхаемся или голова болит?

— Болит, ишо как болит, господин мой! — обрадовано закивала старушка, — прям разламывается.

— Полечим, — пообещал Нелдер, протискиваясь мимо бабки.

— Вы здесь уже были? — бормотнула Анет, пытаясь втиснуть в щель между косяком и старушечьим животом упорно сопротивляющиеся носилки.

Конечно, момент для праздного любопытства не слишком подходил, но уж чересчур оно, любопытство это, разбирало. Да и спросила Сатор тихо, Кайрен вполне мог и не услышать. Только вот у него, в отличие от бабки, со слухом полный порядок был.

— А то как же? — отозвался доктор из глубин темного коридора. — Любимая пациентка, госпожа Миртл, звезда имперских подмостков. Хроническая астма и гипертония. — Нелдер, который вроде довольно далеко утопать успел, вдруг появился прямо перед Ани, рванул ее за плечо, выдернув из дверей в коридор вместе с проклятыми носилками. — На самом деле актриса еще та, — добавил таинственным шепотом Кайрен, зачем-то глаза округлив. — Не тормози, Бараш, двигай.

Сатор, послушно семеня за доктором, покосилась на ковыляющую следом бабку. Если б кто решил мнением Анет поинтересоваться, она бы сказала: старуха категорически не походила на звезду подмостков, даже бывшую. На гардеробщицу разве что, да и то с натяжкой.

А вот интерьеры квартиры на самом деле поражали: хрусталь, бархат, бронза, позолота и зеркала — все как в дорогом борделе. По крайней мере, Ани именно так их обстановку представляла. В общем, богато. Зато еще одна старуха, обнаружившаяся за очередным дверьми, на саму Регентшу смахивала — не лицом, а царственностью. На широченной постели, заваленной пышно-кружевными подушками, она возлежала, по-другому и не скажешь. А пухлую, щедро оперстненную ручку навстречу Нелдеру бабуля подала с истинно царственным величием.

Правда, Кайрен протянутую ладонь проигнорировал, артритные пальчики целовать не стал, но пациентку это нисколько не смутило.

— Дружочек мой, — прогудела старуха неожиданным басом, — как я рада вас видеть, вы представить себе не можете глубину моего счастья! Я ведь, грешным делом, боялась, что опять пришлют, да простит меня Лорд, какую-нибудь профурсетку.

— А я-то как счастлив! — порадовался в ответ Нелдер, садясь на услужливо пододвинутый первой старушкой стул. — Аж беспокоиться начал: куда это госпожа Миртл запропастилась. Третью смену не зовет, не пишет.

— Ах, доктор, — пробасила толстуха, прижимая пальцы к вискам. — Вам бы вот все шуточки, а ведь у меня в голове настоящая кузня. Так и бьет молотом в виски: тук, да тук! Это просто невыносимо, хаосовые муки!

— Погода, наверное, меняется? — участливо, правда, непонятно к чему поинтересовался Кайрен, поудобнее устраиваясь на стуле, даже руки на животе сложил эдак значительно.

А вот пациенткой он заниматься явно не собирался.

— Ваша правда, дружочек мой, — согласилась старуха. — Не иначе как гроза будет.

— Микстурку выпили? — заботливо поинтересовался врач.

— Выпила, выпила. И ту, что доктор приписал, и другую. А еще мне волшебное средство присоветовали, поверьте, просто волшебное! Я как его приняла, так все будто рукой сняло, сразу давить и перестало! Значит так, берете сушеных ноготков и настаиваете их в двух…

— Перестало давить? — уточнил Нелдер.

— Словно и не было ничего! — торжественно покивала старуха.

— А нас-то тогда зачем вызвали? — возмущенно ляпнула Ани.

— Ну и ладушки, — порадовался Кайрен, хмуро глянув на Сатор так, будто она провинилась в чем. — Сейчас моя помощница посмотрит, что у нас да как. Потом еще одно зельице забодяжим для верности, да и на бочок. Говорю, помощница моя посмотрим, что, да как! — повысил голос «корсар», многозначительно бровь поскребя.

Ани, очнувшись, оттолкнула ластящиеся щенком носилки, зачем-то укладку схватила, взгромоздила ее на стол поверх тонкой кружевной скатерти — Нелдер только вздохнул мученически. Анет, виновато голову в плечи вжимая, стащила чемодан обратно на пол, ломая ногти, открыла защелки, неловко вытащила тонометр. Нагнулась над старухой, прилаживая на руку плотную, выделанной драконьей кожи манжету.

— Фу! — капризно протянула пациентка, отворачиваясь. — Что у вас за духи, милочка? Не иначе как на кошачьей моче настоянные?

— Хорошие духи, — пробормотала Сатор, с трудом тугую помпу сдавливая, — дорогие.

— Обманули вас, милаяя моя, — надменно заявила старуха, демонстративно кашляя. — Надо было…

Что ей надо было сделать, Ани узнать не довелось, потому как бывшая звезда имперских подмостков, так и не прокашлявшись, длинно свистнула, побагровела лицом, обильно вспотела и начала задыхаться.

* * *
Анет даже из кареты выйти не решилась — как забилась в угол своего кресла, прижав к груди укладку, так и осталась сидеть. Нелдер уж конечно не упустил такого случая, и язык на подстанции сейчас наверняка работали быстрее, чем ветряки, поминая и ее, Сатор, лично, и ни в чем не повинного дядю, и всех «блатников» скопом.

Нет, Ани понимала: виновата, унижение в качестве наказания вполне заслужила. Только ведь одно дело осознать свои прегрешения и совсем другое на публичную казнь по собственной воле выйти. На это еще смелости набраться нужно. Только где она, смелость-то?

Дверца кареты надсадно скрипнула, впустив в полутемное нутро неуместно радостный солнечный свет. Правда, его тут же мужской силуэт загородил.

— Ну ты чего, Бараш? — спросил красавец даже и участливо, садясь рядом с экипажем на корточки. Только вот от этого участия Сатор совсем тошно стало. — Ревешь, что ли?

— Нет, — прогундосила Анет, старательно сглатывая сопливо-горький комок.

— Ну и правильно, — согласился «корсар». — Твою методику надо на вооружение брать, а то «пустышки»[10] сплошняком идут, за такое безобразие страховая по голове не гладит. Вот пусть учатся: приезжаешь, провоцируешь развитие статуса[11] и полный профит! Вызов оправдан, помощь оказана, пациент госпитализирован, все герои и просто молодцы!

— Ну что вы, в самом-то деле! — не выдержала Ани. — Я же не специально!

— Серьезно? — удивился красавчик. — А я думал, обиделась, решила бабке доходчиво объяснить, чтоб, значит, зазря нас не гоняла.

— Вы с ума сошли?

— Да вроде нет, — с некоторым сомнением отозвался Кайрен, — и ты не сходи, а еще слушай старших. Вас в академиях не учили, что астматикам от резких запахов поплохеть может? Какого Хаоса ты к больной полезла, роза благоуханная?

— Я не подумала… — промямлила Анет. — То есть забыла. Вернее…

— А зря, думать иногда полезно бывает, — усмехнулся Нелдер. — Ладно, не разводи сырость, всякое в этом мире случается. Просто перед сменой больше в одеколоне не купайся, а то мы на тебя бабушек не напасемся. Это первое. И второе: Бараш, любить всех ты не должна, а вот облизывать каждого вызывающего обязана. Ибо вызывающий — тварь подлая и лютая, на жалобы быстрая, кровь пьющая и геморрой обеспечивающая. Причем именно вызывающий, болезные обычно мирные. Уяснила?

Анет кивнула, а говорить ничего не стала.

— Не вешай нос, — ласково посоветовал Нелдер и под этим самым носом, который вешать не стоило, невесть откуда появилась роза — пунцовая, даже вызывающе яркая и здоровая, словно капустный кочан. — Не тушуйся — и все будет в порядке. И не смей обижаться, если я на тебя ору. Работа у нас нервная.

— Это вы так извиняетесь? — буркнула Сатор, цветок, явно только что содранный с клумбы возле ангаров ящеров, принимать не торопясь.

— Можно сказать и так, — не стал отпираться Кайрен. — Ну что, мир?

— Мир, — согласилась Ани, все-таки беря розу.

— Тогда по ящерам, — радостно заявил Нелдер, по-простецки хлопнув Анет по коленке. — Нас ждут великие дела!

— И не называйте меня этой дурацкой кличкой! — потребовала доктор уже у спины «корсара», забирающегося в карету.

Но, кажется, Кайрен ее не слышал. А если и слышал, то у него очень правдоподобно получилось притвориться глухим.

Глава 3

Считается, будто любовь родственников — это хорошо без всяких условий и «но». Мол, живущий в дружной, заботливой семье бед не знает или, по крайней мере, знает их в разы меньше, чем человек одинокий. Наверное, не зря люди такое придумали. Про беды и их знания Ани никогда не задумывалась, а вот новости до нее родичи доносили исправно и случалось это исключительно благодаря их любви к «девочке».

Вот так встаешь поутру нечесаная-неумытая, потому как мужской половины семейства дома точно нету. Идешь в столовую, чтобы кофею со сна хлебнуть, а там бабуля с мамой громко обсуждают животрепещущую тему: надо ли оградить ребенка от расстройства или необходимо в нем, дите, взращивать умение стойко принимать удары судьбы. Понятно, в такой ситуации не поинтересоваться, от чего тебя оградить хотят и чему противостоять должна, нету никакой возможности.

Тут-то и открывается правда: утренние газеты все скопом и на удивление дружно отдали главные полосы сногсшибательной новости: твой бывший женится! Естественно, изображения будущей счастливой супруги, прилагаются вкупе с описанием ее нарядов, драгоценностей, собачек, ящеров и экипажей. Стоимость всего вышеперечисленного, включая песика, скромно прописана в сносках.

И уж тут, конечно, не помогут мамины уговоры, заверения, что: «Она на выдру похожа, ни лица, ни фигуры, а ты у нас умненькая!» — настроения не поднимают. Ну а бабушкины фырканья, мол: «Я сразу сказала, что он поддонок!» окончательно вгоняют в крепкую нелюбовь к себе. Тут уж не до кофе с горячими булочками — побыстрее бы из дома удрать.

Как бороться с подобными настроениями, Ани едва не с детства знала. Женщины в семействе Сатор-Лангеров были хоть и странными, но мудрыми, воспитали «девочку» правильно. Потому из дома, конечно, Анет слиняла и лекарство приняла верное, в правильных дозах.

Еще полдень не наступил, а новое платье — светлое, летящее, очень летнее и легкомысленное — оказалось не только купленным, но даже и надетым. К нему приобретены совершенно очаровательные туфельки и шляпка, в которой Ани напоминала себе романтичную институтку, а потому нравилась. Кофе с целой горой сливок был все-таки выпит, да не где-нибудь, а в самом настоящем эльфийском кафе. Только вот хорошее расположение духа возвращаться упорно не желало.

Да еще проклятые газеты будто преследовали. И почтенный господин за соседним столиком ту самую статью читал, словно специально лист согнув, чтобы Анет не ошиблась: ту самую. И парочка девиц, продефилировавшая мимо Сатор, щебетали что-то про свадьбу Вароса. И у благообразной старушки из сумочки лист с уже до оскомины узнаваемой картинкой торчал. Что уж говорить о мальчишке, продававшем на углу газеты. Он едва голос не сорвал, завывая о «сенсации». Как же! Центральный нападающий «Золотых Драконов», самый завидный жених столицы женится!

Тут даже самые свежие сливки кислыми покажутся.

— Ты чего кислая какая?

Голос, будто прозвучавший в ответ на ее, Анет, мысли, раздался откуда-то сверху, а кто говорит, Сатор разглядеть не могла — чересчур широкие поля очаровательной шляпки не давали. Как не выворачивала шею, а пыталась она это делать, понятно, не слишком активно, увидеть Ани удалось лишь мятые льняные брюки, не очень чистые мужские туфли и полы расстегнутого пиджака. Для точного опознания говорившего этого было маловато.

— В лавках тряпки закончились или эльфийских шелков не завезли? — поинтересовался все тот же смутно знакомый голос.

А брюки согнулись в коленях… В смысле, ноги под брюками согнулись в коленях… Так или иначе, а перед Сатор предстала пиратская физиономия доктора Нелдера, без всякого приглашения усевшегося за столик. И — конечно же, конечно! — первым делом на этот самый столик Кайрен шлепнул газету проклятым портретом счастливой пары вверх.

— Гоблинские, — буркнула Ани, независимо помешивая ложечкой лужицу, оставшуюся от кофе и сливок на дне чашки.

— Не понял, — честно признался Нелдер.

— Самый дорогой шелк делают гоблины, а не эльфы, — пояснила Ани неохотно.

— Не знал. Век живи — век учись, — доктор, закинув ногу на ногу, развалясь в кресле, как у себя дома, открыл папочку с меню и длинно присвистнул. — Ну и цены тут!

— Так зачем пришли? — спросила Анет и тут же голову опустила пониже.

Болтать с «корсаром» у Сатор никакого желания не было, потому и нагрубила. Но хорошее воспитание немедленно возмутилось, заставляя устыдиться и покраснеть до ушей. Вот тут-то поля свежеприобретенной шляпки пришлись как нельзя кстати.

— Да вот увидел тебя и решил, что пациента надо спасать, — легко отозвался Нелдер, никакими моральными дилеммами явно не озабоченный. — Девушка, будьте добры, принесите два кофе и каких-нибудь пирожных, что ли. — Это он, видимо, официантке сказал, Ани из-под шляпы ничего толком видно не было.

— Каких вам? — отозвалась подавальщица эдаким специальным «я-просто-прелесть» голоском. — У нас много разных.

— На ваш выбор, — великодушно разрешил Кайрен. — Ну что любят очаровательные девушки? Вот вы, например?

Сатор стало совсем уж плохо и она, наконец, встала. Наверное, это следовало еще пару минут назад сделать.

— Прошу прощения, но мне надо идти, — пробормотала, комкая салфетку. — Увидимся на работе.

Нелдер не стал ее за руки хватать, приказывать тоже. Наоборот, попросил негромко, даже мягко:

— Лучше расскажи, что у тебя случилось.

— Ничего.

— От ничего женщины, увешанные пакетами с покупками, с такими убитыми лицами по кафе в одиночестве не сидят.

— Вы, наверное, считаете себя очень прозорливым? — ощетинилась Ани.

— Есть такое, — не стал отпираться Кайрен. — Кстати, в уме мне пока тоже никто не отказывал. Еще говорят, что я очаровательный, но вот с этим как раз можно поспорить. Так что случилось? С любовью всей жизни поругалась?

— Да вам-то какое дело?

— Абсолютно никакого. Сплошное человеколюбие, любопытство и масса свободного времени. А еще я терпеливый. Что случилось?

— Вы не терпеливый. Вы зануда, — проворчала Ани, почему-то обратно на стул садясь.

— А вот это как раз можно оспорить. Так кто у нас любовь?

— Да вот он, — Ани щелчком двинула газету по столешнице — щелчок вышел слабенький, далеко газета не уехала, но главным было не это, а то, что Сатор вообще ответила, хоть и не собиралась. Гипнозом «корсар» владел или как? — Правда, никакая это не любовь, да и времени много прошло.

— Эк тебя угораздило, — по-старушечьи прицокнул языком Кайрен. — Ну, рассказывай.

— Да нечего тут рассказывать!

— Ну и хорошо. На полноценную душеспасительную беседу этого кофе явно не хватит, — заключил Нелдер, с откровенным скепсисом заглядывая в чашечку, поставленную перед ним официанткой. — Короче, я слушаю.

* * *
Вроде бы рассказывать и впрямь было нечего, особенно мужчине. Все банально и пошло, а оттого вдвойне унизительно. Тут даже и не знаешь, с чего начать, да и, честно говоря, начинать совсем не хочется.

— Ладно, давай так, — решил Нелдер, намолчавшись. — Ты была фанаткой Вароса и вот однажды…

— Вовсе нет! — возмутилась Ани. — Ничьей фанаткой я не была! Видели бы вы их, сумасшедшие, честное слово. Везде лезут, орут, рыдают. Кошмар какой-то!

— Варосы? — озадаченно уточнил Кайрен.

— Да фанатки их! Когда Рейна в больницу привезли, эти девицы в парке дневали и ночевали. С плакатиками под окнами стояли, представляете? Собирались даже палатки поставить, но их охрана…

— Так, значит, познакомились вы в больнице. А ты там что делала?

— Интерном я была. В нейрохирургии.

— А он?

— А он туда поступил по СЭПу. Просто Рейн с дракона спрыгнул, ну и…

— Да-а, — многозначительно протянул Нелдер, — раз с дракона спрыгнул, то не влюбиться невозможно, согласен.

— Чтоб вы понимали! — возмутилась Ани, даже ложечку, которую в остывающем кофе полоскала, бросила на блюдце так, что оно жалобно звякнуло. — Конечно! Все думают, раз спортсмен, то просто тупой громила. А он совсем не такой. Он… У него…

— Душа? — заботливо подсказал «корсар».

— Он стихи любил и сам писал! — помня о том, что они на улице находятся, шепотом, но все-таки крикнула Анет. — Да, образования Варосам не хватает. Но откуда ж ему взяться, если Рейн с детства по тренировкам? Он совсем не тупой!

— Я верю, — покивал Кайрен. — А еще он шире шкафа, звезда империи, денег не считает, с дракона прыгает. И душа у него! В смысле, стихи любит.

— Ну все, достаточно! — отрезала Ани, вскакивая. — Знаете, вы…

— Не знаю, но подозреваю, — с ленцой заверил «корсар». — Только не понимаю, тебе-то с чего возмущаться? Я хоть слово неправды сказал?

— Ваш тон!..

— За тон прости, тебя обижать я не собирался. Серьезно, Бараш, не кипятись. Просто все это… — Нелдер покрутил рукой, как будто воздух взбивая.

— Слишком банально? — насупилась Сатор.

— Слишком знакомо.

— Ну вы-то на звезду совсем непохожи, — съязвила Анет.

— Опыт от звездности никак не зависит, — спокойно пожал плечами Кайрен. — Значит, пока ты его пробитую башку врачевала, случилась между вами любовь. Твои родители, думаю, романом не восхитились, потому как о похождениях младшего Вароса в столице каждая собака знает. Он вон газетам лучший друг, — врач постучал по листку пальцем. — Рискну предположить, что ты даже из дома ушла, громко хлопнув дверью.

— Никуда я не уходила!

— Значит, просто разругалась с папой-мамой вдрызг. А возлюбленный, наплевав на вашу любовь, благословленную Лордом, продолжал звездить. Чем он там увлекается? Наркота? Да вряд ли, он же спортсмен. Значит, развеселые оргии под шампанское. Бил тебя?

— Да как вы можете! Рейн не способен…

— Ну, понятно, — кажется, Кайрен ее вообще не слышал. — Значит: «Люблю только тебя, это больше не повторится!» Так?

— Нет, не так! — отчеканила Анет, отодвигая дальше по столу нетронутую чашку.

Конечно, не так, а хуже, гораздо. Развороченная постель, хихикающая девица, пьяные, по-бараньи бессмысленные глаза и: «Лезь к нам, малышка, третьей будешь!». А еще: «Ну что ты, маленькая? Это же ничего не значит!» Ну и вишенкой на тортике: «Я такой, какой есть! И не надо меня переделывать!» Ведь и не переделывала вовсе, она…

Она просто дура, вот и все.

— Ну не так, так не так, — не стал спорить Нелдер. — Тебя проводить куда-нибудь? — спросил рассеянно, явно о чем-то своем думая и это «что-то» никакого отношения к Сатор не имело, Кайрен даже и не смотрел на нее.

— Не нужно меня никуда провожать.

— А вот это правильно, — согласился «пират». — Разумнее обойтись без лишних сложностей. — Врач встал, кинул на стол пару ассигнаций, мятых, будто Нелдер деньги в кармане комком носил. — До завтра, Бараш, на смену не опаздывай, — сказал и пошел, а Ани осталась сидеть, судорожно пытаясь сообразить, что это было, а, главное, зачем.

Ничего путного не сообразилось, зато жалко себя стало до соплей: ну вот почему у нее всегда и все так нелепо выходит. А «пират», не успев толком отойти, с чего-то остановился, покачался с носка на пятку, да и вернулся, присел рядом с Ани на корточки, точно как давеча у машины. И дела ему не было до того, что на них люди смотрят. Вот Сатор с перепугу даже себя жалеть перестала.

— Светя другим — сгораю сам[12], — пробормотал «пират» под нос, почесав лоб. — Слушай, чего тебе не хватает? — Слава Лорду, заговорил Кайрен негромко, но быстро, настойчиво, заглядывая Анет под шляпу. — Хорошая же девчонка, симпатичная. Не совсем дура, наверное. Только вот идиотка конченая. Чего сопли жуешь? Радоваться надо, что мимо эдакого счастья пронесло. Ну а ты чего?

— Я ничего… — промямлила вконец растерявшаяся Ани.

— Вот и именно, что ничего. Чем больше смотрю, тем больше убеждаюсь: ты из породы баб, способных только на задних лапках прыгать, да на хозяина слюни пускать. Овца она и есть овца, — Нелдер снова поднялся, сунул руки в карманы брюк и вроде бы даже плюнуть хотел, но передумал. — Ме-е!.. — передразнил, скроив жутковатую морду.

— Да вы!..

— Ну что я? — совершенно злодейски усмехнулся «корсар», да еще и бровь приподнял, мол: «И что ты можешь сказать?»

— Вы. Настоящий. Козел, — выговорила, весомо разделяя слова паузами, Сатор и тоже встала, едва не боднув вроде бы растерявшегося врача шляпой. — Самовлюбленный и без всякого на то основания самодовольный козел. Повторить, или вы с первого раза услышали, доктор Нелдер?

— Не стоит, — помотал башкой Кайрен, глядя на Ани как-то странно, задумчиво. — Ну ты даешь, Бараш!

Анет, у которой невесть с чего голова легонько закружилась, со зрением непонятное сделалось, а кровь вдруг в висках прибоем загудела, хотела еще кое-что добавить, окончательно впечатывая нахала в брусчатку, да не успела. За спиной ее грохнуло — Сатор даже присела, зачем-то вцепившись в шляпу обеими руками. Следом снова бахнуло, ощутимо ударив в спину горячей волной и улица оглушительно завизжала женскими голосами, высверлилась истошным, задыхающимся свистком городового.

А Кайрен грязно выругался, содрал с себя пиджак, бросив его на мостовую, и ломанулся непонятно куда, толкнув Ани так, что она едва на тротуар не плюхнулась.

* * *
Ящер, дико молотя в воздухе голенастыми лапами, по-жучиному неуклюже перевернулся набок, заставив мигом сгустившуюся толпу отпрянуть назад. Рявкнул коротко, тряхнул окровавленной башкой, глянув на людей зло и обиженно, рванулся, раздирая постромки и поскакал вверх по улице, высоко вскидывая колени. Кусок выломанной рамы от экипажа волочился на ремнях следом, зубодробительно скрежеща по булыжникам, высекая искры, почти невидимые в солнечном свете.

— Эвона как! — глубокомысленно протянули над головой Ани, пытающейся протиснуться сквозь плотную, будто монолитную стену человеческих тел. — Не ходи туда, дочка, нечего там смотреть. Кровища и жуть, а больше ничего и нету.

— Пустите! — рыкнула Сатор.

Анет рванулась из-под заботливо придерживающей ее ладони, новенькое платье подозрительно треснуло сбоку, а подмышкой стало странно просторно, и девушка вылетела из толпы, как винная пробка. Пришлось даже шагнуть вперед раз, а потом другой, чтобы не упасть, да еще и руками нелепо взмахнуть, иначе бы точно наступила на тихонько, словно и не всерьез, похрипывающего человека, вяло елозящего каблуками по брусчатке.

Край подола, который Сатор предусмотрительно придерживала, выскользнул из онемевших пальцев, опустившись на шустро растекающуюся вишневую лужу. Пожалуй, это было даже красиво: белое, легкое на темно-красном, масляном. Как лепесток или бабочка, на…

— Бараш, — окликнули сбоку.

Ани сглотнула мутную тошноту, быстро, стараясь не видеть, еще раз глянула на хрипящего, шагнула в сторону, едва успев поймать брошенную прямо в лицо комок ткани.

— Займись ногой, — приказал Нелдер, — у нас тут все… хорошо.

Все и вправду было, лучше не бывает. Парень, мальчишка почти, с порочно-прекрасным личиком воплощенного Хаоса, дышал быстро и хрипло, словно перегревшаяся на солнце собака. Под бледной, немного впалой грудиной наливался багряным след, как от чересчур толстого хлыста. Но ни это, ни склонившийся над ним, тоже почему-то полуголый Кайрен, ни собственная набухающая мокрым штанина его, кажется, не волновали. Парень таращился в небо неестественно огромными, совершенно бессмысленными глазами, видя что-то свое.

— Бараш! — напомнил о себе «корсар».

Ани кивнула, поспешно встала на колени, ломая ногти, разодрала, к счастью, уже рваную брючину.

— Что там? — спросил «корсар».

— Кровит, — буркнула Сатор, комкая рубашку, брошенную ей врачом, обеими руками давя на синевато-белое тоже какое-то очень тощенькое, но густо-волосатое бедро, на фоне которого мерзко-рваная рана казалась почти черной.

Ткань под пальцами моментально намокла.

— Можешь что-нибудь сделать, внучка Лангера? — насмешливо, снисходительно даже поинтересовался Кайрен — он тоже что-то делал, его тень то и дело закрывала солнечный свет, только вот Анет совершенно не до него было.

— Предлагаешь мне прямо здесь сосуды варить? — огрызнулась Ани.

— А ты можешь?

— Нет.

— Слушай, Бараш, а у тебя магдопуск вообще открыт?

— Открыт. Хирургический, — проворчала Сатор, сдувая с носа прилипшую прядку. — Только я с ума еще не сошла!

— Тогда держи.

— Держу, — пропыхтела Анет и, наконец, сообразила голову поднять, поймав взгляд Кайрена, который тут же отвернулся.

«Пират» по своему обыкновению скалился, зубы на смуглом лице ярко блеснули слишком белым. Только глаза Нелдера не смеялись совершенно. И вот от этого, от напряженного взгляда, Ани стало во сто крат легче и даже привычнее, что ли? Тошнота прошла и на виски давить перестало. Глухота тоже исчезла — Сатор и осознала, что она была, только когда услышала гомон толпы, истеричные выкрики какой-то кликуши, чьи-то тихие всхлипы и неуместно-ярмарочный пересвист городовых.

На кой им вообще свистеть?

— Слышь, доча, человечьим языком тебе толкую, отойди ты от него, Лорда ради, — надоедливым шмелем гудел над головой голос. — Я ведь в кавалерии служил, дело говорю. Отойди, щас медицина приедет, а так-то трогать нельзя. Я служил, знаю.

— Я и есть медицина, — проворчала Анет, вытирая лоб о плечо.

Лицо немилосердно чесалось: и виски, и нос с подбородком и даже щеки. Подсыхающие дорожки пота щекотали невыносимо, так, что хотелось ногами подрыгать.

— Да оттащите вы ее! — истерично взвизгнули неподалеку. — Ишь, вцепилась! У меня тетка всю жизнь замужем за пожарником! Его перепоясать надо и затянуть! Эй, мужик, ты девку-то отволоки, да ремень сними, а потом ногу его потуже перетяни. Чего стоишь пнем? Угробят ведь мальчишку! — всхлипнули с надрывом.

Кайрен хмыкнул тихонько, но комментировать не стал. Просто от недостатка времени, наверное, потому как парень именно этот момент выбрал, чтобы дергаться начать, словно в припадке.

— Слышь, доча… — огромная, как печной заступ лапа неуверенно потянулась к плечу Сатор.

Ани тряхнула головой, как муху отгоняя.

— Всем отойти на три шага назад! Я врач! — подумала и добавила, правда, гораздо тише. — И он тоже.

— Ну спасибо, — фыркнул близкий, но по-прежнему не видимый Анет «корсар».

Совсем рядом, оттого неожиданно, взревел ящер, промелькнул ярко-алый бок экипажа. Сбоку от Сатор появились ноги в мятых брюках, тоже ярко-красных.

— О! Привет, Бараш. Ты-то что тут забыла?

— Здравствуйте, — отозвалась вежливая Ани, задрав голову, щурясь от солнца, которое показалось слишком ярким.

Только вот щурься не щурься, а этого сэповца-бородача она все равно видела впервые.

— А, Нелдер, не признал сразу. Хотя мог бы и догадаться, Ты, гляжу, со своими ни днем ни ночью не расстаешься. Похвальная привязанность, похвальная…

Полноватая женщина в красной пижаме грохнула рядом с Ани укладку, легонько пихнула девушку бедром.

— Давай иди уж, мы тут как-нибудь сами.

— У него… — начала было Анет.

— Вижу, не слепая, — посуровела тетка, расстегивая ремни чемодана. — Иди-иди, умыться не забудь.

Ани едва встать сумела — колени подкашивались, ноги она успела «отсидеть» знатно. Снова едва не наступила на растянувшееся по брусчатке тело: человек уже не хрипел, собственно, он вообще никаких звуков не издавал и не двигался. Сатор шарахнулась в сторону, зацепив плечом женщину, но та только глянула недовольно, поправила иллюзион-кристалл, даже присела, видимо, чтобы вид трупа во всех подробностях запечатлеть.

— Слышь, ты, что ль, доктор? — пихнули Анет в спину. — Глянь, нехорошо чего-то мне.

Окажись Ани на месте толкнувшей ее девицы, Сатор бы не то что «нехорошо», а совсем плохо было. Во-первых, красавица оказалось голой, конечно, если не считать за одежду корсет, кокетливые панталоны с оторванным кружевным рюшем и одну туфлю. Во-вторых, разило от девы, будто от старой винной бочки. Ну и, в-третьих, нежное личико украшал шикарный синяк, уже успевший налиться густо-бордовым.

— Вы откуда? — невесть зачем брякнула Ани, подхватывая девицу под локоть и аккуратно усаживая ее на бордюрный камень.

— Оттуда, — мотнула кудлатой башкой красавица.

Сатор повернула голову и сразу же отвернулась. Вид сложившегося вокруг столба экипажа к долгому созерцанию не располагал. По крайней мере, ей на эту картину любоваться совсем не хотелось, многие же зеваки явно считали иначе. Росблески работающих иллюзион-кристаллов переливались над толпой, как пыль фей.

— Что у вас болит?

Ани приподняла голову девицы за подбородок, пытаясь заглянуть в глаза.

— А … его знает, — четко, а главное, конкретно ответила красавица. Дернулась, выдираясь из пальцев Сатор, и едва назад не завалилась. — Отстань, дура, — посоветовала почти ласково.

— Ну все, хватит в доктора играть, — незаметно подошедший Нелдер подцепив Ани под локоть, будто в туре вальса пройти собираясь, — думаю, с нас сегодня достаточно. А тебе, Бараш, все-таки придется у меня в гостях побывать.

— Зачем? — изумилась Анет.

— Хочешь поразить своим видом родственников? — выломил бровь «корсар». — В принципе, я ничего против не имею, только…

Продолжать он не стал, но очень выразительно на подол Сатор посмотрел. Ани тоже посмотрела, разгладила ладонями заляпанную юбку, потрогала оторванную оборку и вздохнула. Как бы ни было противно, а приходилось признать: прав Кайрен. В таком виде домой являться точно не стоило.

* * *
— …его не видела, наверное, — вещал Нелдер, чем-то тяжело погромыхивая за тонкой стеной. — Он как раз вылез, когда ты девицу обхаживала. Конечно, постовой в экипаж заглянул, но так, не присматривался. А чего смотреть? Карета-то в хлам, из водительского кресла столб торчит, зад оторван. Тех двоих, который труп и увезенный, сзади-то и выкинуло, а уж где девица была, понятия не имею, она как-то незаметно вылупилась. В общем, представь, картина: дверца, та, что сбоку, просто падает и появляется молодец. Совершенно целый, только без штанов и пьянющий в дугу. Смотрит на меня, как баран на новые ворота и спрашивает: «Ты кто?» Ну я и говорю: «Лорд Солнце» А он: «А-а! Ну ты к папашке моему сгоняй, свистни, что я тут». Представляешь?

— Не слишком, — бормотнула Ани, критически разглядывая собственное отражение в мутноватом, оббитом по краям зеркале.

Все-таки предусмотрительность — это очень хорошо. Чтобы она сейчас делала, если б, купив новое платье, не прихватила с собой старое? Отстирывала наряд в страшненьком жестяном тазике, стоявшем в еще более страшной ванне? А потом ждала, пока высохнет, завернувшись в какое-нибудь одеяло? Или Кайрен халат свой одолжил?

— Бараш, ты там не утонула? — окликнул этот самый Кайрен.

— Нет, — отозвалась Анет, повысив голос. — Я сейчас.

Сатор еще разок придирчиво осмотрела себя, обеими ладонями попыталась пригладить упорно торчащие на висках кудряшки — без всякого успеха, понятно. Вздохнула и толкнула обшарпанную, словно струпьями покрытую дверь.

Вообще, вся квартира Нелдера на больную походила. Не то, чтобы неухоженная или запущенная: пол здесь чистым был, комки пыли не мотались, паутины не висела, но и уюта нет. Конечно, жилье не просило, а молило о ремонте, только и это не главное. До блеска вымытые окна неплохо бы занавесками прикрыть, на затянутый сиротским серым покрывалом диван яркие подушки бросить, цветы в вазу поставить — все не так тоскливо.

Одинокая это была квартира — вот как.

— Ты куда пропала? — поинтересовался Кайрен, появляясь в кухонном проеме.

Анет закашлялась, пытаясь сдержать не слишком уместный смешок. Уж больно замечательно выглядел Нелдер: в одной руке чугунная сковородка, явно приходящаяся бабушкой всем столичным сковородкам, в правой — вилка со здоровенным куском помидора. А вокруг талии передничек повязан, кружевной такой, кокетливый, словно только что с гостиничной горничной сдернутый.

— Смешно? — осведомился пират, смачно откусывая от помидора.

— Да, — честно ответила Ани, все-таки хихикнув.

— Бывает, — пожал плечами Нелдер, снова в кухне скрываясь. — Ты сюда проходи. Прости, что по-простому, но политесам не обучены. Да и лень мне церемонии разводить. Что госпожа предпочитает? Покрепче, послаще?

Сатор бочком протиснулась в крохотную кухоньку — проход перегораживал старый буфет, — пристроилась на шаткой табуретке. Вот стол тут знатный стоял: массивный, на пузатых ножках, такому самое место как раз в гостиной.

— Так как? — переспросил Кайрен, демонстрируя графин с чем-то прозрачным и вполне приличную на вид, чуть запыленную бутылку.

— Спасибо, я не пью, — вежливо поблагодарила Ани. — Если можно, чаю.

— Чай — это само собой, но потом, — сбить Нелдера с панталыку было все-таки сложно, если вообще возможно. — А сейчас необходимо выпить и хорошенько поесть, это я тебя как врач с Хаос каким стажем говорю. Все-таки день выдался нестандартным, можно сказать, стрессовым. А стресс снимать надо.

— Да вроде ничего особенного и не случилось, — равнодушно пожала плечами Анет. — Мы же врачи.

— Плюнь в рожу тому, кто такое сказал, — посоветовал Кайрен, разливая вино по явно старинным, рубинового стекла, бокалам. — Круглые сутки врачом быть невозможно, свихнешься. И даже профессионал из профессионалов имеет право растеряться, если на башку сваливается пациент, когда он, скажем, собачку выгуливает. В смысле, профессионал выгуливает. Хотя, можно и наоборот.

— А вы?

— Что я?

— Тоже теряетесь?

— Я нет, — с непередаваемой мужской снисходительностью и глубокой любовью к себе ответил Нелдер, раскладывая по тарелкам куски мяса, размерами больше смахивающие на кирпичи, чем на эскалопы, хотя вроде были обещаны последние. — Но я не профессионал, у меня просто опыт богатый.

— Ну а как же, — протянула Ани, не без опаски поглядывая на тарелку. — Лучше скажите, зачем вы меня разозлить пытались? Тогда… В смысле, перед тем как все случилось.

— Перед тем как четверо пьяных придурков втетерились в столб? — уточнил Кайрен, глянув исподлобья. — Да просто мне показалось, что если тебя разозлить, то ты перестанешь манной кашей растекаться.

— И как, перестала? — совсем незаинтересованно осведомилась Сатор, рассматривая собственное ломанное изображение в гранях бокала, хотя, конечно, такое сравнение ее и задело.

Мягко говоря, задело. А, вообще-то, откровенно обидело. Впрочем, деликатности от Нелдера ждать тоже не стоило.

— Перестала. Если уж совсем честным быть, то я такого не ожидал. Очень спокойно сработала, четко. К агональному не кинулась, все правильно оценила, молодец.

— Да ничего такого я не сделала… — промямлила Анет, естественно, маковым цветом загораясь.

— А я тебя и не хвалю, — заявил Нелдер.

«Корсар» обошел стол, присел рядом на корточки, и Ани почувствовала, что щеки у нее теперь не горят, а попросту полыхают, может, даже и температура подскочила. Эта кайреновская манера на корточки садиться смущала невероятно, потому что заставляла чувствовать себя эдакой девочкой-девочкой, по-настоящему ребенком. Хотя, вроде бы с чего? Это же он ниже Сатороказывался.

— Впрочем, заслуженную похвалу тоже нужно уметь принимать, — добавил «пират», помолчав.

А потом поднял руку, кончиками пальцев, едва касаясь, провел ей по бровям, будто пригладил, по виску и снова ладонь на колено себе положил.

— Знаешь, что? — сказал тихо. — Не будем мы с тобой ни ужинать, ни вино пить. Отправляйся-ка ты домой и выспись хорошенько. Завтра на работу.

— Почему? — спросила Ани, хотя и не хотела, само так получилось.

А когда получилось, все поджилки мигом в узел завязались, да еще и замерзли. На самом деле показалось, будто в желудке кусок льда очутился. Потому как Сатор прекрасно знала, что дальше будет: сейчас Кайрен ляпнет насмешливо-едкое, после чего только пойти топиться и останется, лишь бы жалкие лоскуты гордости сохранить.

Нелдер усмехнулся так, словно не только мысли ее читал, а и всю насквозь видел.

— Понимаю, по-свински это, но устал я, сил никаких нет. Усну прямо за столом, что делать станешь? — выдал совершенно не то, что Ани ждала. — Давай отложим посиделки до лучших времен, идет?

Сатор лишь кивнула, не сообразив, что ответить. Уж больно двусмысленной ситуация стала. И, главное, непонятно, радоваться такому окончанию стоит, обижаться или вовсе злиться?

Глава 4

Смена началась бодро. И это несмотря на хмурую физиономию Кайрена, который вместо приветствия буркнул нечто, в равной степени способное сойти и за: «Доброе утро!», и за: «Катитесь все в Хаос» и больше ни слова не сказавший. Зато когда Плюха затормозил возле дома, в котором жаждали с утра пораньше видеть СЭПовцев, как всю мажорность словно рукой сняло.

Ани не успела укладку взять, собственно, она из кресла-то только подниматься начала, а дверь кареты распахнулась и тут же захлопнулась. Ввалившийся внутрь парень, дико глянув на Сатор, уперся обеими ногами в верхнюю ступеньку, схватился за ременные петли, к потолку прикрученные, и навалился спиной на дверцу экипажа.

— Вы что себе позволяете? — почему-то шепотом и очень вежливо — от удивления, наверное — поинтересовалась Анет.

— Тише! — прошипел ворвавшийся, выпучив глаза.

Молодчик, видимо, еще и палец к губам хотел приложить, но тут в дверь ботнуло, будто тараном — парня аж подбросило — и он опять в петлю вцепился.

— Уби-и-ил! — длинно и тоскливо, завзятой плакальщицей заголосили снаружи. — Совсем уби-ил!

В дверь снова бахнуло.

— Пожалуйста! — одними губами выговорил парень, цветом лица здорово снятое молоко напоминая.

Ани кивнула, судорожно пытаясь сообразить, что же ей делать. А снаружи кареты происходило если не интересное, то активное уж точно. По боку шваркнуло, будто провезли чем-то тяжелым, кто-то тоненько вскрикнул, Плюха рявкнул недовольно, дернув экипаж.

— Ра-азойдись! — рявкнуло ну очень командным голосом, а дверца, несмотря на все усилия бледного парня, снова распахнулась.

Ани, так и сидящая в кресле, нагнулась, пытаясь хоть что-то за спиной ворвавшегося рассмотреть, и едва не ткнулась носом в Кайрена.

— Кого ждем? — мрачно поинтересовался Нелдер.

Доктор недовольно покосился на сжавшегося в углу парня, который, кажется, пытался сделать вид, что он мышь, и исчез. Пришлось Анет выбираться наружу, волоча за собой укладку. Между прочим, сделать это, стараясь держаться от бледного подальше, было непросто — размеры СЭПовской кареты и понятие «подальше» никак друг другу не подходили.

А снаружи жизнь и впрямь ключом била. Дорожка, ведущая от калитки к маленькому аккуратному особнячку, была забита умеренно-любопытствующими, но очень неохотно расступающимися людьми, и только один пятачок оказался свободен — на нем бесновалась старушка в кокетливо завитом, правда, съехавшем на левое ухо паричке. И городовому, который ее удерживал, мужчине немалого такого роста, явно приходилось несладко.

— Уби-ил! — заголосила благообразная дама дурниной, когда Нелдер с Сатор, пристроившейся у врача в кильватере, мимо проходили, рванулась тигрицей. — Совсем уби-ил!

Ани было шарахнулась в сторону, но быстренько вернулась на дорожку, сообразив, что старушка, по всей видимости, это еще не их пациент.

Но сразу в дом попасть не удалось, потому как в дверях на Кайрена набросилась дама, видимо, приходящаяся буйной старушке родственницей. По крайней мере, голосила она ничуть не тише и с таким же болезненным надрывом.

— Умоляю, спасите! — женщина вцепилась в отвороты куртки Нелдера, тряхнув «корсара», как терьер крысу. — Все отдам! На колени встану! Ползком поползу!

— Пока не стоит, — искренне посоветовал врач, пытаясь отодрать от себя беснующуюся тетку. — А если понадобиться, мы вас позовем. Где больная?

— В ванной заперлась, — неожиданно спокойно ответила озадаченная дама, наверное, пытаясь сообразить, что от нее понадобиться может. — Спасите, умоляю! — спохватилась, длинно всхлипнув.

У двери, на которую женщина указала, народу тоже немало собралось, но эти держались отстраненно, старательно демонстрируя, что они тут совершенно ни при чем и давая полную свободу действия еще одному городовому. Представитель власти предоставленную свободу использовал на всю катушку: мялся, обильно потел, косился на зрителей нервным конем, то и дело поправляя фуражку.

— Чего ждем? — осведомился Нелдер на этот раз, к счастью, у постового. — Дверь выбивать будем или как?

— А, может, не надо? — робко спросил плюгавенький мужичок, вынырнувший из-под локтя Кайрена. — Новая дверь-то, шпоном обшитая.

— Я те щас покажу шпон! — рявкнула собиравшаяся на колени вставать тетка. — Кровиночку на деревяшку променял, сморчок лысый! Я тебе…

Дама попыталась треснуть мужичонку, но богатырскому замаху Ани помешала. Хвала Лорду, руку толстуха вовремя остановила, даже нос смущенно почесала. А «сморчок», воспользовавшийся оказией, испарился, пискнув откуда-то издалека, чтобы с дверью все ж поаккуратней.

— Вышибай! — рыкнул Нелдер.

— Так она того… — промямлил краснеющий пионом городовой, теребя фуражку. — Мол, как только, так сразу!

— У меня бритва! — тоненько крикнули из-за обшитой шпоном створки. — Вот попробуйте войти, сразу вены вскрою!

— Литичка! — медведицей взревела дама, ломясь к двери. — Девочка!

Броситься всем телом на филенку ей Кайрен не дал, перехватил.

— Так у нас отравление пилюлями или мы вены режем? — спросил строго.

— Пилюлями, пилюлями, — закивала толстуха. — Она сначала их выпила, а потом заперлась. Умоляю, спасите…

— Как вы меня достали! — невесть кому сообщил Нелдер, возведя очи горе. — Поубивал бы! — признался и, отставив даму в сторону, как-то очень коротко, незаметно почти, вышиб злосчастную дверь вместе с петлями и замком.

В ванной заверезжали. Ани, конечно, никогда не слышала, как визжат поросята, которых режут, но ей мерещилось, что именно так. Правда, визг тут же оборвался, что-то рухнуло с медным звоном и мимо Сатор, вжавшейся в стену, отгораживающейся укладкой, как щитом, мелькнула тень.

— Не подходите! — завопили теперь из соседней комнаты, — а то прыгну!

— Уби-ивают! — затянули с улицы.

— Спаси-ите! — оглушающее подхватила толстуха.

— Жалко дверь-то, — тоскливо вздохнули у Анет под боком.

— …! — высказался мокрый с ног до головы Нелдер, появляясь на пороге ванной.

Ани, нервно хихикнув, осторожно заглянула за угол, предусмотрительно выставив укладку перед собой. Увиденное не поражало, но определенное впечатление производило: тоненькая девичья фигурка, стоящая на подоконнике, на фоне распахнутого окна, будто светилась. Солнечные лучи, бьющие ей в спину, превращали платьице почти в паутину, четко прорисовывая стройные ножки. Ну и все остальное прорисовывая тоже.

Правда, налюбоваться красавицей Сатор не дали. Вбежавший парень, тот самый, что пытался в СЭПовской карете прятаться, толкнул Анет и замер в дверном проеме, широко раскинув руки, будто загораживая проход.

— Не делай этого! — выдохнул трудно.

— Ты меня не любишь! — взвизгнула девчонка.

— Люблю!

— Нет!

— Да!

— Нет!

— Да!

— Не любишь!

— Да!

Ани показалось, что время остановилось. Даже Кайрен, старательно отжимающий полу куртки, замер, глядя на окно и на девицу. А потом мир, словно опомнившись, понесся вскачь. Девушка заголосила на одной ноте, парень рванулся к ней, а в коридор ворвалась давешняя старушка и с криком: «Ах ты гаденыш!» почему-то бросилась на постового, спокойно у ванной стоявшего.

— Убился! — охнула толстуха, прижимая обе руки к пухлой груди. — Мой Лорд, убился же!

Сатор снова осторожно выглянула из-за угла. Вроде бы в комнате ничего не изменилось, окно по-прежнему стояло распахнутым, девушка так же сияла на подоконнике, вот только бледного парня нигде видно не было. Ани, не без труда сглотнув, обернулась к Кайрену.

— Первый этаж, он же единственный, — опять невесть к кому обращаясь, пояснил Нелдер.

Доктор, напоследок отряхнув полу куртки, расправил ее, выпрямился и, почти чеканя шаг, подошел к подоконнику, сняв с девчонку, как куклу.

— Давай, Бараш, доставай. Промывать будем, — распорядился.

Анет, отмерев, по стеночке скользнула в комнату, поставив укладку на стул, начала доставать нужное.

— Стакан дайте, пожалуйста, — попросила у мужичонки, робко в углу жмущегося.

— На! — охотно отозвался плюгавенький, протягивая невесть откуда взявшийся, почти доверху наполненный, остро воняющий спиртом стакан.

— Это позже, — сурово осадил его Кайрен, — пока пустой нужен. И вода.

— А зачем вам такое? — робко спросила девушка, почему-то мизинчиком указывая на медную воронку и желтоватую драконью кишку, которые Ани на стол выложила.

— А трубочку мы сейчас тебе в горло засунем и через вороночку водички нальем, — ласково ответил Кайрен, предусмотрительно придерживая красотку за плечо. — Думаю, полведра хватит. — Девица тихонько ойкнула и попыталась вырваться, но Нелдер держал крепко. — Где пилюли, дура?! — Рявкнул «корсар».

Девушка смутилась, заалелась даже, отвернулась и застенчиво показала ладошку, на которой лежали три красноватые облатки.

* * *
Сердечно простившись с веселой семейкой, Кайрен, тоном оракула, предвещающего неминуемую гибель всего и вся, пообещал, что так радостно начавшаяся смена скучнее не станет. Как ни странно, но в этом Нелдер фатально ошибся. После самоубийственно-убийственных родственников одиннадцатая бригада полечила бабушку с гипертонией, съездили посмотреть на тетеньку, которая третий день маялась животом и… И все.

Диспетчер велела им катить на подстанцию и, явно не веря сама себе, разрешила пообедать. Конечно, до нормального человеческого обеда было еще далеко, но настоящий СЭПовец, пусть лишь три смены всего отдежуривший, знает: ешь, когда дают, несись в туалет, когда есть возможность. Потому как за сутки второй оказии может и не случиться.

Вот так Ани посередь рабочего дня и очутилась в гордом одиночестве на маленькой, грязной и захламленной кухоньки подстанции. В здании СЭпа вообще какая-то мистическая тишина стояла: не слышно ни голосов, ни шагов — совсем ни звука. Лишь за стенкой, там, где ремонтные боксы для экипажей, звякало металлически и потусторонне. Да мимо неплотно прикрытой двери кухни проплыли два призрака-эвакуаторов, едва слышимым шепотом выясняющих, кто виноват, что талоны в отдел статистики с утра не сдали. Вроде бы выходило, что грех вовсе не диспетчерской, а то ли на старшем враче смены, то ли на главвраче подстанции, то ли на министре здравоохранения.

Ну а после того как эвакуаторы скрылись в стене коридора, на СЭП снова накатила ватная тишина.

Ани вздохнула, провела ладонью по липкой, будто медом обмазанной клеенке, которая тут колченогий стол маскировала, брезгливо отерла руку о халат и загрустила. Честно говоря, есть не очень-то и хотелось, да и прихваченные из дома бутерброды остались в сумке, в карете, то есть как раз там, где решил вздремнуть Нелдер. Ну а беспокоить его, понятно, ни малейшего желания не было. А вот чаю, напротив, хотелось. Но ни чашкой, ни заваркой Анет так и не обзавелась, чужими пользоваться не позволяли совесть с брезгливостью, да и пить в пустую, без вкусного, как-то грустно.

Вот и получалось, что жизнь не задалась, оставалось лишь таращиться через захватанное окно на пыльный сиреневый куст, да прошлогодние трупики мух, забытые между рамами.

— Привет! — раздалось так неожиданно, что Ани вздрогнула. — Ты же Барашек, верно?

— Меня зовут Анет Сатор, — сообщила девушка светским тоном, злясь и на подкравшуюся женщину, и на замечтавшуюся себя.

— Угу, — неопределенно отозвалась врачиха, прошла, оттеснив крутым бедром Ани к стене. — А, Хаос! Опять пустой чайник оставили. Не люди, а чистые свиньи! Ну скажи?

— Что сказать? — буркнула Анет.

Ворвавшаяся ей категорически не понравилась уже потому, что ее-то точно никто не рискнул бы назвать Барашком: высокая, даже, пожалуй, чересчур высокая, Сатор макушкой ей чуть выше плеча доставала, да еще и огненно, просто-таки неприлично рыжая. Ну и конечно, волоокие глаза, длиннющие ноги, вызывающая грудь и прочие прелести шли комплектом. А родинка над пухлой губой работала на добивание.

— Значит, ты и есть очередная обожэ Кайрена? — поинтересовалась дива, не удосужившись даже повернуться к Ани лицом. — Да, стареет наш Нелдер, вот уже и на малолеток потянуло. Впрочем, ты его, видать, крепко зацепила, обычно он девок к себе домой не водит.

Ани открыла было рот, да так ничего и не сказала, потому что и: «Откуда вы знаете?», и: «Что такое обожэ?», и: «Я не малолетка!», и даже: «Никакая я не очередная и уж точно не Нелдера!» звучали одинаково глупо.

— За своим мужиком приглядывать надо, — не слишком понятно пояснила рыжая, глянув через плечо и улыбнувшись эдак тонко, всезнающе. — Да ты не волнуйся, драку устраивать не собираюсь. Знаю, что любому кабелю свободный выгул время от времени нужен, вот я его и отпускаю. Но только на длинном поводке. Ты это учитывай в своих расчетах.

— А вы кто? — все же схамила Ани — красавица у нее с самого начала симпатии не вызывала, а с каждой минутой нравилась все меньше.

— Хочешь сказать, ты не знаешь? — очень узнаваемо приподняла левую бровь рыжая.

— Понятия не имею.

— Ну, если желаешь официальных представлений, то зовут меня Лиора Риттер, — снова улыбнувшись многозначительно, сообщила дива, — и я жена Кайрена.

— Доктора Нелдера? — зачем-то уточнила Ани.

— Собственно, никакой он не Нелдер. Фамилия нашего гулены Ван‘Нельдер. Конечно, я понимаю, постель не повод для знакомства. Но все-таки о кавалере кое-что стоит узнать, прежде чем к нему в койку прыгать, как ты считаешь?

— То есть, по-вашему, как только выясняется, что кавалер из аристократов, так сразу можно прыгать? — осведомилась Ани, стискивая кулаки в карманах халата так, что ладоням больно стало.

— Ну-ну, — протянула красотка, пряча лицо за кружкой с водой, — значит, зубки у нас тоже есть. А по виду так и не скажешь. Только вот зубки молочные.

— Ничего, отрастут, — окрысилась Ани, чувствуя, как виски сжимает, и в ушах начинает гудеть. И конечно же, черная сетка никуда не делась, затряслась перед глазами. С Сатор явно что-то нехорошее происходило: взбелениться почти до полной потери разума два раза за двое суток — это, пожалуй, перебор. С другой стороны, как не беситься, когда специально злят? Тут и сама леди Луна не выдержит! — Впрочем, с моей стороны вам ничего не грозит, леди Ван‘Нельдер.

Последнюю фразу Ани щедро сдобрила ядом, начерпанным из богатых запасов своей наставницы, и приберегаемом до случая.

Солнце, сколько сарказма! — очень красиво, очень изящно и совсем ненатурально рассмеялась рыжая. — Детка, порой людям совершенно ненужно идти к алтарю, чтобы оставаться самыми близкими. Верно, Кайрен не из тех, кто женится. Он даже не из тех, кто способен только одной удовлетвориться. Да что уж там! Между нами, девочками, наш шалун и случайную юбку мимо себя не пропустит. Но что это меняет? Я его женщина, его жена, постоянная любовница — называй, как хочешь.

— С чем я вас и поздравляю. Долгих совместных лет и счастья, — от всей души пожелала Сатор.

— Кстати, ты знаешь, что он в армии почти восемь лет оттрубил?

— А зачем мне это знать?

— Просто подумай на досуге, — красавица отставила чашку на стол, рассеянно поправила шикарную гриву, устремив волоокий взгляд поверх головы Ани. Именно «устремив» и именно «волоокий» — по-другому не скажешь. — Взрослый, не слишком молодой мужчина с не слишком здоровой психикой, не самым счастливым прошлом, совершенно невыносимыми привычками, попросту неспособный на верность, да и на искренние чувства вообще. Разве привлекательная внешность, цинизм и способность острить по поводу и без того стоит?

Анет просто стояла, рассматривая пол у себя под ногами. Пол оказался затоптанным, щелястым, а между двух неплотно пригнанных досок что-то поблескивало — то ли закатившаяся монетка, то ли иголка.

— Нет, не стоит, — горько резюмировала дива, ответа так и не дождавшись.

— Вам фамилия Сатор ни о чем не говорит? — сопнув носом, по-прежнему головы не поднимая, спросила Ани. — Я имею в виду профессора Сатора, светило психиатрии?

— Нет, никогда психиатрией не интересовалась, а что?

— А то, что он мой дед. Если понадобится, у него проконсультируемся. Он как раз с бывшими военными работал. Так что спасибо за заботу, но мы как-нибудь сами, — громко и четко, пожалуй, даже чересчур громко, сообщила Анет.

Развернулась на каблуках, распахнула дверь и едва не врезалась в Нелдера, который стоял себе, руки на груди скрестив, подпирая плечом косяк. Хоть не ухмылялся, на том спасибо. Правда, при эффектном появлении Сатор бровь-таки приподнял.

— Я вас в карете подожду, — выдавила Ани, естественно, краснея до макушки.

Весело начавшаяся смена на самом деле скучнее становиться не собиралась.

* * *
Видимо, прекрасная супруга все-таки попыталась донести до мужа что-то такое, а, может, эдакое. Впрочем, с равной долей вероятности, это супруг хотел объяснить жене правду жизни. Кто их поймет, сложных людей, напичканных трудностями? Главное, что Нелдер подзадержался, к карете не спешил. Хотя, конечно, Ани до этого не было никакого дела.

Дела-то не было, только вот кошки на душе скребли, а бутерброды, которые Сатор невесть зачем из сумки достала, так и лежали, на коленях, поверх заботливо промасленной бумажки и пакетика.

— Сама готовила? — негромко спросил водитель, возящийся с ящером по ту сторону кареты — то ли он когти Плюхе чистил, то ли чешую полировал, то ли просто оглаживал — не понять. — Уж больно чудные, вроде? ветчина и сыр, да?

— А еще зелень и огурчик, — непонятно зачем пояснила Ани, подумала и уточнила: — соленый. Не желаете?

— Да нет, спасибо, — парень выпрямился, сунув грязную тряпку в карман брюк, и улыбнулся.

Улыбка у него на самом деле хорошая была, пусть сам и не красавец, конечно. Впрочем, внешность водителя Ани сейчас меньше всего интересовала. Гораздо больше заботило его имя, которое Сатор напрочь забыла. А ведь уже несколько смен вместе отработали, неудобно вышло. Но уж слишком незаметно парень держался, тихо — не человек, а дополнение к амулету управления экипажем. Особенно на фоне Нелдера, который, будто кот, умудрялся мигом заполнить все доступное пространство.

— Подскажешь рецептик? Я люблю сгоношить что-нибудь эдакое, — напомнил о своем существовании водитель.

— Да какой рецептик? — насупилась Ани. — Это же просто бутерброды!

— С огурчиком, — заметил парень. — Ну вот то, беленькое — это что?

— Соус, — проворчала Анет.

— Так как его варганить? — в тридцать два зуба разулыбался приставала.

— Я не знаю, это у кухарки спрашивать надо, — бормотнула Сатор, чувствуя себя, мягко говоря, неловко.

Странно, но за собственную грубость ей ни капельки стыдно не было, а вот то, что треклятые бутерброды не она приготовила, смущало.

— Так ее спроси, да запиши, — попросил парень, излишней деликатностью явно не страдающий. — А ты маринованные ребрышки ела?

— Какие еще ребрышки?

— Ну, на решетке пожаренные, — кажется, водитель, наконец, понял, кулинарные темы Сатор мало интересуют, потому и сбавил обороты, обратно за Плюху задвинулся. — С черемшой самое оно. И картошечкой. Я бы мог в выходной приготовить, — промямлил совсем уж едва слышно.

— Вы меня в гости приглашаете? — тяжко поразилась Анет. — На ребрышки?

— Ну да, — не слишком уверенно отозвался из-за ящера водитель.

— Спасибо, но, к сожалению, у меня дела, я давно запланировала… Как-нибудь в следующий раз, хорошо?

Что собирался ответить парень и собирался ли он это делать вообще, Сатор так и не поняла, потому что дверь оглушительно шарахнула, так что эхо от стен отразилось, и во двор вылетел Нелдер — несколько встрепанный и вроде раздраженный. Впрочем, может, вовсе не раздраженный, просто взбудораженный. А уж что его так возбудила, наверное, лишь рыжая красотка и знала.

— Бараш! — начал на повышенных тонах и осекся, подозрительно пристально рассматривая колени Сатор, точнее, наверное, то, что на них лежало.

— Хотите? — с чего-то оробев, Анет протянула сверток, словно поднос.

— Еще как хочу, — заверил ее Кайрен, мигом сцапав бутерброд и разом откусив половину. — То шо нуоно! — сообщил, подняв большой палец вверх. — Кофейку бы еще, — протянул мечтательно, сглатывая, кажется, так толком непрожеванный ком, как удав.

— Я могу сделать, — предложила Ани.

А уже предложив, испугалась: ну где она будет варить этот самый кофе? В лавку за зернами побежит? К счастью, Нелдер только отмахнулся.

— Сама готовила? — спросил, жмурясь довольно. — А у тебя талант!

Сатор поправила сережку, одернула халат, отвернулась, проверяя, как там под креслом укладка поживает, не раскрылась ли ненароком.

К счастью, ничего ей отвечать не пришлось, врать, соответственно, тоже, потому как кристалл передатчика, брошенного на панели кареты, хрипнул призывно, залился синим. И, будто этого мало было, пренебрегая открытым настежь окном диспетчерской, прямо из стены здания высунулась суровая тетка-призрак.

— А-адиннадцатая, — рявкнула раздраженно. — Нелдер, вынь затычки из ушей!

Кайрен, едва остатками ветчины с хлебом не подавившись, схватил амулет переговорника.

— Вы все там с ума посходили? — поинтересовался вежливо, обсасывая собственный мизинец, в соусе измазанный. Передатчик хрипловато каркнул в ответ. — Чего орать-то? Да принимаю, принимаю, я вообще безотказный. Что там у вас? Чего-о?! — протянул «корсар», выпучив глаза — от удивления, наверное. При этом таращился он на Ани, хотя она к тому, что гавкал переговорник явно никакого отношения не имела. — Кирит, ты сегодня с лестницы не падала? — почти ласково осведомился у кристалла Нелдер. — А по-моему, падала, вниз головой. Я не педиатр, даже рядом не лежал! — В передатчике рявкнуло так, что даже сияние его побелело, запульсировало. — Так тем более не неонатолог[13]! — ничуть не тише кристалла гаркнул врач, но почему-то жалобно, тоскливо оглядывая внутренний СЭПовский двор.

Сатор тоже оглянулась и ничего, кроме кареты без колес и еще одного экипажа с вовсе снятой крышей не увидела. Пустая площадка всем своим видом — и не без издевки, надо заметить — намекала: на вызов господину «не педиатру» и уж тем более «не неонатологу» ехать придется, потому как альтернативы нет.

— По ящерам, — хмуро буркнул Кайрен, забираясь на переднее сиденье.

— Ну и что такого? — под нос себе почти прошептала Ани, залезая в карету. — Подумаешь, ребенок.

— Бараш, ты когда-нибудь младенца видела? — недовольно отозвался из кабины Нелдер, по всей видимости, обладающий поистине эльфийским слухом. Правда, дар этот у него работал очень избирательно. — Вот чтобы не на картинке, а вживую? А раз нет, так и оставь бесценное мнение при себе. Умников без тебя хватает.

Анет и без не менее бесценных подсказок сообразила: сейчас разумнее помолчать. А вот Кайрен собственным советам следовать не собирался, поэтому бухтел: и у Эшела-то руки кривыми оказались, и остальные водители дегенераты, пешеходов вообще нужно в тайгу отправить кедры косить, а министр здравоохранения баран, потому что не может обеспечить СЭП педиатрами.

Но был во всем этом и немаловажный плюс: Сатор вспомнила имя их водителя — Эшелом его звали, вот как.

* * *
Место, где ждали одиннадцатую бригаду, мягко говоря, Анет удивило. Вернее, место-то как раз было обычным, ничем не примечательным, в столице таких полно, просто с поводом к вызову оно не стыковалось категорически. Ну ведь действительно, подъезжая к полицейскому участку никак не ожидаешь увидеть там младенца. Конечно, правонарушители разными бывают и молодые среди них встречаются, но ведь не настолько же молодые!

С другой стороны, стражей порядка Кангара в любви к дурацким розыгрышам еще никто не обвинял. Собственно, большинство столичных жителей пребывали в глубоком убеждении, что у полицейских чувство юмора вообще напрочь отсутствует. Да и городовой, лишь завидев карету, едва под ноги плюхе не бросился. Постовой ломанулся к СЭПовцам со всех ног, зачем-то размахивая сорванной с головы фуражкой, и даже не замечая, как собственная шашка его по филею лупит.

— Ну наконец-то! — выдохнул городовой, предупредительно придерживая перед Кайреном дверцу экипажа. — Уж мы ждали-ждали, а вы все не едите и не едите. Измаялись вконец, жуть-то какая, не приведи Лорд еще такое увидеть!

— А вы б ни маялись, — огрызнулся Нелдер, видимо, особой любви к полицейским не испытывающий, — лучше б делом занялись.

— Так мы занялись! — дико таращась, отрапортовал патрульный и зачем-то фуражкой возле собственных коленей помахал, будто дурной воздух разгоняя. — В дежурку его доставили, только не оформили. А как оформлять-то? Сколько улицы топчу, всякое, скажу я вам, случалось, но вот такого кошмара видеть не доводилось!

Ани, выволакивающая из кареты чемодан, не выдержала и все-таки фыркнула презрительно: этот мистичный страх мужчин перед детьми на самом деле выглядел просто смешным. Хотя, помнится, бабушка говорила рассказывала: папа Сатор неделю храбрости набирался, чтобы собственную дочь на руки взять. А ведь, как ни крути, тоже медик, хоть и академик.

— Так что у вас случилось? — брюзгливо спросил Кайрен, недовольно покосившись на Анет.

Да и отобрал у ничего не подозревающей Сатор укладку — девушка от неожиданности даже покачнулась, завалившись боком на карету. Привыкла уже, что чемодан камнем ее в сторону тянет, а тут вдруг раз — и нету ничего.

— Так слушайте! — городовой, видимо от переизбытка чувств, хлопнул несчастной фуражкой себе по бедру. — Сижу я, значит, в будке.

— Какой будке? — бухнула Ани, от удивления даже позабыв, что язык за зубами держать следует.

— Ну девушка, — снисходительно протянул постовой, — не видели что ли будки? Да они на каждом перекрестке понатыканы, а мы в них сидим.

— Простите, я думала они пустые, окошки закрыты всегда…

— Так потому и закрыты, чтоб не лез никто, — охотно пояснил городовой, — а то ведь замучают! Тому скажи, этому подмогни — дергают, сил никаких нет.

— Мы поняли. — Нелдер зачем-то закинул укладку за плечо, держа неудобную ручку на двух пальцах, и пошагал к участку, нисколько не интересуясь, следует за ним кто-нибудь или нет. Сатор с постовым, понятное дело, следовали. Городовой даже пробежался, чтобы врача нагнать. — Вы сидели в будке. Дальше что?

— Так вот сижу и слышу, будто пищит кто, — зачастил служака. — Дверь открываю, а там… мать честная! Я как его разглядел, так чуть с копыт не откинулся! Вот ей-ей, док, не вру. Перепугался аж до мокрых… — городовой быстро глянул через плечо на Ани и тут же отвернулся. — В общем, я его в китель — сменщик мой китель-то оставил, вот в него, значит, пихул — и сюда. А тут уж дежурный вас вызвал.

— Понятно, — кивнул Кайрен, плечом толкая дверь участка.

А вот Ани ничего понятно не было, но спрашивать она не стала, протиснулась следом за Нелдером в темное, словно склеп, пахнущее сыростью и еще чем-то неопределимым, но жутко неприятным нутро здания.

— Слава Лорду! — выдохнул, судя по всему, полицейский, больше смахивающий на мальчишку, ради шутки форму нацепившего. Да и отпрыгнул он от колченого стола, одиноко торчащего посередь пустого холла, слишком резво, не по чину. — Благослови Леди! — почти простонал парень, по-простецки, рукавом, утирая мокрое лицо. — Все разбежались, никого нет, а я тут обделался почти!

— Разберемся, — грозно пообещал «корсар» и, чеканя шаг, направился к столу, согнулся над свертком, на нем лежавшим, да и замер, сильно колодезный журавль напоминая. — Эт’та что? — выдал врач после немалой паузы.

Осуждать за такую неуверенность Ани Нелдера даже и не собиралась. Она сама рот ладонью зажала, чтоб не завизжать. Правда быстро руку опустила, но ведь было же! Впрочем, вряд ли бы нашелся человек, у которого хватило выдержки спокойно смотреть на такое: на столе, поверх смятого кителя и не слишком чистой пеленки лежал… Ну, младенец, наверное. Только странно длинный, будто нарошно вытянутый, с черепом, заметно сходящим к затылку на конус и ушами, которым любая летучая мышь позавидует. А еще это было синюшное, но заляпанное чем-то белым, вроде свернувшегося молока, с опухшей подушкой лицом, глазками-щелочками и морщинистой, как у глубокого старца кожей. Существо по-паучьи, но вяло двигало конечностями.

— Что это? — вслед за Нелдером повторила Анет, зачем-то к городовому повернувшись — тот лишь руками развел и плечами пожал.

— Ну, скорее, кто, — хмыкнул отмерший Кайрен, выпрямляясь. — Если не ошибаюсь, это эльфенок. Или эльфеныш? Хотя, скорее, все-таки метис. Когда служил, у нас… М-да! Давай, Бараш, действуй, — кивнул «корсар» значительно, отходя от стола и руки за спиной складывая.

— Как? — только и сумела выдавить Ани.

— Так обмыть надо, — выдал рацпредложение мальчишка-полицейский, — чего он весь… грязный?

— Я те обмою! — прикрикнул Нелдер. — Это не какая-нибудь грязь, а смазка. Первородная, прошу заметить, детенышу и двух суток не стукнуло, а, может, и того меньше. Не тормози, Бараш! Пуповину бинтиком замотай, растворчиком обработай — и погнали.

— Почему я? — пискнула Сатор.

— А кто еще? — искренне удивился «корсар», на шаг отходя, видимо, очищая поле для деятельности.

Анет, сухо сглотнув, подошла к столу, неуверенно на Кайрена оглянулась — тот кивнул подбадривающе. Падагрично трясущимися руками открыла любезно пододвинутую укладку, выудила упаковку бинта, склянку с дезенфицирующим раствором.

Младенец, будто что-то почувствовав, поджал сморщенные ручки к груди, наморщил над пуговицей носа складку, лишенную бровей, сложил неожиданно яркие губы бантиком, но кричать не стал — он вообще до сих пор ни звука не издал, — а только посмотрел из-под припухших век сосредоточенно.

Ани наклонилась, рассматривая эльфеныша. Не таким уж он и страшным оказался, если присмотреться. На самом деле и бровки у него имелись, и реснички, только беленькие, тоненькие, а на пальчиках ноготки. Почему-то они, перламутрово-розовые, как раковинки, особенно Сатор умилили. А глаза у него были голубые — чистые васильки, а не глаза. И пахло от него теплым, мягким.

— Куда его? — спросила Анет, не слишком ловко и очень осторожно — мерещилось, что руки-веточки вот-вот сломаются — пеленая младенца.

Тот, видимо, против неумелого обращения ничего не имел, посапывал тихонько, по-щенячьи.

— В патологию новорожденных, — с чего-то неохотно и хмуро ответил Нелдер.

— Эх, бедолажина, — совершенно по-бабьи вздохнул вдруг городовой. — И не понять, зачем родился-то. Отцу с матерью не нужен и вот как жить, убогому?

Кайрен на это высказывание отреагировал странно: резко развернулся и вышел, шваркнув дверью, оставив Ани наедине с ребенком. Ну еще и с полицейскими, понятно.

Вот кто его поймет, загадочного? С чего взбесился?

Глава 5

Бабуля Сатор не без кокетства утверждала, что старческая деменция[14] ее уже не только посетила, но и навещает с завидной регулярностью. Ну что тут поделаешь? Время никого не щадит, а старость неизбежна. Правда, с точки зрения Ани, неизбежность эта вместе со всеми прилагающимися неприятностями и сложностями, у бабушки наступала очень выборочно. Например, когда начальство грозно вопрошало, почему госпожа преподаватель изволила выкинуть зачетные листы студентов в окошко. Тогда и накатывала та самая деменция. Ну бывает, затмение нашло, запамятовала, что на бумажечке надо оценочку прописать и автограф оставить. Примерещилось, будто это и не зачетка никакая, а голубь, из газетки сложенный.

Это уже дома, так сказать, в тесном кругу старушка, попыхивая неизменной папироской вещала, что, мол: «Если топ-анатомии[15] не знает, то кукиш ему с формальдегидом, а не сессия. Плевать на ректора, проректора и весь деканат скопом. Пусть он Регентше любимым сыночком приходится, а раз не знает, что такое лякрималис, то и никакие зачеты ему не пригодятся, в полотеры без них берут!».

Профессор Сатор, вкупе с академиком Сатор, профессором Лангером и младшими дамами Сатор, степеней не имеющими, предпочитали помалкивать, потому как вздорный характер бабули знали не понаслышке, а о том, что такое лякрималис[16] имели весьма смутное представление. Впрочем, начальство грозной преподавательницы тоже лишь вздыхало, увольнять «старушку с маразмом» не спеша. Во-первых, деменция не мешала ей блестяще владеть предметом. А, во-вторых, сынок-академик вряд ли оценил бы непочтительное отношение к матушке.

В общем, госпожа Сатор не стеснялась говорить, что думает, и делать, что считала нужным. Слабоумие же!

— Кстати, все заметили, что девочка влюбилась? — эдак невзначай поинтересовалась заботливая бабушка, размазывая по тоненькому кусочку сухой булки почти невидимый слой масла — за здоровьем своим, равно как и за фигурой, преподавательница следила очень тщательно. — Не пора ли нам принять меры?

Дедуля уронил вилку, зачем-то полез ее поднимать, сшиб локтем еще и бокал с водой — в общем, под столом у старшего Сатор дел нашлось в избытке. Дядюшка Лангер преувеличенно аккуратно положил приборы и замер, гипнотизируя взглядом остатки омлета на тарелке. Отец Ани, поперхнувшись кофе, закашлялся, да так, словно глоток ему поперек глотки встал. Матушка, предварительно утерев мужу забрызганную бородку, прижала салфетку к груди, видимо, успокаивая зашедшееся сердце. Ну а сама Анет, тоскуя и мечтая провалиться куда-нибудь поглубже, очень заинтересовалась собственными коленями, вернее, подолом, который просто необходимо было разгладить.

— Возможно, я опять что-то не так поняла, — будто ни в чем не бывало, продолжила бабуля, — но вчера вечером девочка интересовалась у кухарки, как печь пирожки. Впрочем, я, вероятно, ошиблась. Скорее всего Анет решила стать поваром.

— Ани, детка! — пораженно воскликнула мама, но, не до конца осознав масштаба трагедии, продолжать не стала, потому и призвала на помощь супруга. — Милый, скажи! — пихнула остреньким локтем мужа в бок.

— М-м… — невнятно промычал отец, безуспешно пытаясь справиться с кашлем. — Это нехорошо, — выдавил Сатор, наконец.

— Конечно, разум мне отказывает, — заключила бабуля, промокая уголки губ салфеткой, — но до вас доходит, как до студентов. Дорогая, — преподавательница с ласковостью кобры улыбнулась снохе, — помнится, когда вы пытались надеть шлейку на моего сына… Ох, простите старуху, сама не знаю, что несу! Я имела в виду, что перед самой свадьбой вы тоже увлеклись кулинарией. Тот косорыленький… кхм!.. замечательный тортик с синими розочками я никогда не забуду.

— Помилуй Леди! — выдохнула матушка, за долгие годы супружества наловчившаяся вылавливать из потока свекровиной любви только то, что действительно имело значение.

— В общем-то, перед нами типичная ситуация, — не слишком внятно пробормотал из-под стола дед, — Согласно теории компенсанаторики, человек, получивший душевную травму…

— Ой, да перестаньте вы занудничать, старый хрыч! — поморщилась бабушка. — Скажите проще: девочка решила доказать подонку, что он ей ни к Хаосу не сдался и потому собралась с этим мерзавцем под венец!

— Подонок — это?.. — осторожно уточнил отец.

— Тот, прошлый, — пояснила бабуля резко.

— А мерзавец?

— Будущий, — припечатала благородная дама, — кому она пирожки пекла. И я считаю, что нам необходимо вмешаться, пока не стало поздно.

— С чего вы взяли, уважаемая, что он мерзавец? — тихо поинтересовался у недоеденного омлета дядюшка Лангер.

— Вы желаете убедить меня в обратном? — язвительно поинтересовалась преподавательница.

— Ни в чем я не пытаюсь вас убедить, — начиная раздражаться, буркнул профессор, — Я даже понятия не имею, о ком идет речь!

— Вот именно, понятия не имеете, — бабуля своих позиций сдавать явно не собиралась. — Вы всегда поощряли эти дикие эскапады, желая вырастить из девочки совершенно авантюрную, безответственную личность, то есть полное подобие себя самого! Друг мой, вы там отсидеться решили? — госпожа Сатор приподняла край скатерти, пытаясь заглянуть под стол. — Смею напомнить, речь о вашей внучке идет!

— Собственно, с точки зрения прикладных теорий… — охотно отозвался дедушка, вылезать, впрочем, не спеша.

— Мама, успокойтесь! — всполошилась средняя Сатор. — У вас же сердце!

— У меня сердце, — не стала спорить бабушка, — а вот у вас всех, похоже, данный орган отсутствует вовсе, хотя это и нонсенс! Мало ребенок страдал? Желаете еще?

Ани, придерживая стул, чтобы он ножками по паркету не скрипнул, поднялась и тихонечко скользнула в дверной проем, по летнему времени прикрытый лишь легкой занавеской.

А на террасе было по-настоящему хорошо. Солнце уже поднялось над деревьями, но еще не палило, трава поблескивала непросохшей росой, из сада тянуло утренней умытой свежестью, потому и дышалось легко, свободно, как-то вкусно. Тюль на распахнутых окнах заигрывал с ветром, где-то лениво, не всерьез тявкала собака.

Анет стало по-детски просторно, будто каникулы только-только начались и лета впереди еще много, радость пока можно и не экономить.

Девушка обеими руками оперлась на перила террасы, привстала на носочки, потягиваясь всем телом, глубоко-глубоко, так что в груди больно стало, втянула пахнущий теплом воздух, улыбнулась невидимому за яблонями солнцу. А на звук шагов даже не обернулась. Чего оборачиваться, если и так знаешь кто идет?

— Ну что? — медведем проворчал Сатор, обнимая дочь. Ани прижалась к выпирающему мячом, мягкому животу — никакой подушки не надо. — Ничего, — сам себе ответил академик, — и это пройдет.

Анет промолчала, слушая, вернее, лопатками чувствуя, как ровно, гулко бьется отцовское сердце. А еще в академике что-то побулькивало — в желудке, наверное.

— Правда, что ли, влюбилась? — со слоновьей деликатностью поинтересовался родитель.

— Папа! — возмутилась Ани.

Вернее, хотела было возмутиться, а вышло устало-досадливо.

— Да я-то что? Я ничего. Только вот…

— Ну что? — огрызнулась Анет, продолжения не дождавшись.

— Да мыслишка мне в голову пришла. Вот скажи, дочь, может, я не прав, а?

— В чем? — удивилась младшая Сатор, откидывая голову, упираясь затылком в мощную отцовскую грудь.

Вернее, в рубашку, несмотря на все старания матушки все-таки заляпанную кофе. Впрочем, потеки могли и от соуса остаться. Или от варения, например.

— Да понимаешь, какая затыка, — смущенно прогудел отец, эдак пристально что-то в саду рассматривая. — Я вот сам говорил: ну зачем против ветра плевать, так? Мол, лучше переждать, когда пройдет, а там потихонечку-полегонечку шагать себе, куда надо.

— Говорил, — подтвердила Ани.

— Вот теперь и думаю: а верно ли? Может, и нужно плевать-то?

— Зачем?

— А хоть для самоуважения! — залихватски, даже ухарски брякнул отец и вроде бы подмигнул — чего он там лицом изображал, Анет за бородой не очень видно было. — Ладно, ребенок, не бери в голову. Это я так, по-стариковски сопли размазываю.

— И все-то вокруг старики! — возмутилась Ани.

— Зато ты пока молодая, — не очень понятно отозвался академик, ненавязчиво подталкивая дочь к лестнице, ведущей с веранды. — Шагала бы ты отсюда, а то сейчас наши дамы в оборот возьмут.

Анет и не протестовала. Оказаться в обороте у милейших дам семейства Сатор ей сейчас меньше всего хотелось.

* * *
Во дворе подстанции было не по рабочему оживленно и даже многолюдно. СЭПовцы, сероватые и побитые после отработанных суток, по домам не спешили, а свеженькая, полная утренней наивной бодрости смена не торопилась заступать на дежурство. Ани еще и в ворота войти не успела, а догадка, с чего это тут так многолюдно, уже родилась. Даже не догадка никакая — почти уверенность.

Собственно, реальность полностью оправдала ожидания. Правда вот, Нелдер в этот раз не на карете сидел, а почему-то на крыше ремонтного бокса. Зато старший врач нашелся там, где и ожидалось — на крылечке.

— Слезай, — угрожающе прогудел начальник, хмуро поблескивая лысиной.

Сегодня вид у него и впрямь был грозным, руки на шкафоподобной груди он сложил очень значительно и улыбаться не думал. Да и люди во дворе хоть и посмеивались, но не слишком громко, сторожко так, в кулачки.

— Не слезу, — безмятежно отозвался Кайрен. Откинулся назад, опираясь на локти, подставляя солнцу пиратскую физиономию. — Ты меня бить будешь.

— Буду, — мрачно пообещал старший врач. — Ногами.

— Ну и какой мне резон слезать?

Анет, конечно, не видела, но очень живо представила, как Кайрен бровь изогнул.

— Потому что я приказываю! — в сердцах рыкнуло начальство.

— А это уже так называемый случай нарушения логики. Может и злоупотребления служебным положением, если приглядеться, — многозначительно протянул Нелдер. — Ну сам посуди, распоряжения вышестоящего надо выполнять неукоснительно и без писка, так? И это правильно, порядок во всем должен быть. То есть я, как твой подчиненный, обязан… подчиниться. Ладно, рассуждаем дальше. Ты, как начальник, не должен отдавать приказы, способные навредить людям, находящимся в твоем… подчинении. Да что такое? Сплошное подчинение и угнетательство.

— Ты мне зубы не заговаривай! — рявкнул старший врач.

— Я и не заговариваю, а развожу демагогию. Будь точен в формулировках.

— Слезай!

— Не слезу. И здесь мы заходим в логический тупик. Потому что я сейчасснова аргументирую нежелание следовать приказу заботой о своем хрупком здоровье. А ты пообещаешь нанести мне тяжкие телесные повреждения, да еще в особо циничной форме, то есть ногами.

— Я тебя уволю! — угрюмо пообещал начальник.

— Не уволишь, потому как я особо ценный кадр — это первое, — Нелдер наставительно поднял палец. — Второе, ты мой друг, а друзей не увольняют. И третье: работать и так некому, за разброс… Или разбрасывание? В общем, за то, что ты опытными сотрудниками кидаешься, тебе никто лысину не отполирует.

— А что случилось-то? — шепотом поинтересовалась Ани у пожилого мужчины, следящего за клоунадой со смесью усталого призрения и удовольствия.

Сосед ничего отвечать не стал, только мотнул головой, указав приличной треугольной бородкой на стоящую неподалеку СЭПовскую карету. На первый взгляд, экипаж от остальных дожидавшихся, когда люди вспомнят о совести и уже работать начнут, ничем не отличался: грязноватый, изрядно поцарапанный и помятый, с проржавевшими дугами ободов, с красной цифрой на передней дверце — одиннадцать.

Сатор шагнула в сторону, чтобы посмотреть на экипаж с другого бока, но далеко отходить не пришлось. На задних дверцах кареты, через которые носилки вынимали, прямо поверх перетяжных ремней, красовалась кривоватая, зато очень яркая надпись: «Обгоняй резче! Кому-то нужны твои почки!»

— Нелдер, ты все границы перешел! Так, нет?

— Нет, — от всего сердца заверил Кайрен.

— Правильно люди говорят — это уже форменное безобразие!

— Неправильно говорят. Это никакое не безобразие, а профилактика дорожно-транспортных происшествий. Между прочим, этим вопросом должен озаботиться каждый сознательный гражданин и…

Дальше Ани слушать не стала, обошла толпу сзади, мышкой шнырнув в здание. Внутри подстанции было тихо, прохладно и сумрачно, только за неплотно прикрытой дверью туалета водопадом рокотала вода, видимо, бачок сломался. Ну еще рядом с кухней огромный рыжий котище сосредоточенно вылизывал лапу.

— Кис-кис, — почему-то снова шепотом позвала Сатор.

Кот, не отрываясь от своего занятия, глянул строго, и сразу стало понятно: этот господин никаких «кис-кисов» не признает и, вообще, его задешево не купишь.

— Нелдер народ развлекает? — негромко спросила призрак, перегнувшись через перила лестницы и не замечая, что немного в них проваливается.

— Развлекает, — согласилась Анет.

— Значит, настроение хорошее, — серьезно покивала диспетчер, — а раз так, то и смена спокойной будет.

Ани едва удержалась, чтобы не поплевать и знаком себя не осенить. Может, она на самом деле и немного понимала во врачевание, а вот что такое сглаз выучила твердо. Сатор помахала призраку ладонью и только за угол зайдя, все-таки сплюнула через левое плечо. А потом и через правое — для надежности.

В раздевалке тоже было пусто, тихо. Ключик, которым Анет свой шкафчик запирала, скрежетнул пронзительно, угрожающе. Девушка даже замерла кроликом, обернулась — показалось вдруг, будто за спиной стоит кто-то.

— Не истери! — буркнула Ани под нос, запихивая в узкий пенал шкафа жакет и вытягивая за рукав халат. — Тоже мне! Подумаешь, нежная барышня.

Вот только пуговицы она застегнула поспешно, на ходу, но воротник одернула и руки в карманы сунула вполне решительно. Правда, правую тут же и вытащила, потому как в кармане бумажка обнаружилась, а ничего такого Анет в халат точно не клала.

Расчерченный, кривовато сложенный вдвое листок подрагивал — или это пальцы у Сатор вдруг задрожали? Ани левой — свободной — рукой заправила прядь волос за ухо, закусила губу. Смотреть, что это за бумажка такая, не хотелось ужасно, даже подташнивать начало. Потому Анет ее и развернула.

«Лучше уволься сама, сука! Тебя сюда никто не звал!» — вопили разномастные — не только размером и шрифтом, но и цветом друг от друга отличающиеся — буквы, по всем канонам жанра выстриженные из газет. От этой их разности казалось, что буквы не то приплясывают, не то пытаются расползтись с листка, как жуки.

Ани не без труда сглотнула — во рту вдруг пересохло и кисло-медно стало. Сатор растерла шею, приглаживая волоски, от страха вставшие дыбом. Нет, сама угроза не пугала совершенно, а вот это «сука» резала глаза, как ножом. Наверное, потому что Ани так никто и никогда не называл. Ну так получилось, прожила жизнь счастливо. В самый раз до этого дикого, почти ненастоящего момента.

Дверь раздевалки оглушительно ботнула, заставив Анет не только вздрогнуть, но даже и пискнуть тихонько.

— Бараш! — крикнул Нелдер, будто в лесу аукался. — Ты тут?

Ани, скомкав записку, сунула ее обратно в карман, зачем-то протиснулась в щель за последним рядов шкафчиков, прижалась к стене, сдерживая дыхание.

— А она точно пришла? — уже тише спросил у кого-то Кайрен. — Нет, не видел…

Створка снова грохнула пушечным выстрелом. Анет еще постояла, прислушиваясь к тишине подвала, длинно выдохнула. Стряхнула с халата пыль, волосы пригладила и почти побежала к выходу.

Проклятый листок в кармане шуршал, и Сатор мерещилось, что через не слишком плотную ткань его отлично видно, поэтому она прижала бумажный ком ладонью.

* * *
Дом был очень неправильный: длинный, как лабаз, но подъездов всего три — они скучковались с одной стороны, будто жались к углу, а дальше стена, не сплошная, конечно, с окнами, но никаких дверей.

— Точно шестой подъезд? — недовольно поинтересовался Нелдер, словно это Ани виновата, что тут не только шестого, но и пятого, а так же четвертого не видать. Потому Сатор ничего отвечать и не стала. — Может, еще разок обойти?

И на это Анет промолчала, потому как обходили уже два раза. От нового обхода картина не менялась: у дома номер четырнадцать по Сосневской улице имелось три подъезда. С другой же стороны здания их было аж двенадцать, да проблема в том, что, судя по табличкам, с тыла постройка числилась уже за Лунным проспектом и имела номер восемьдесят один.

Такому практикуму ориентирования на местности Сатор уже не удивлялась. Сейчас хоть экипаж смог к дому подъехать, до половины же вызовов приходилось едва не квартал пехом топать, потому как жильцы перекрывали все подходы, как к осаде готовясь.

Ани быстро на Нелдера глянула, отошла на пару шагов, даже чуть присела, пытаясь хоть что-то рассмотреть за деревьями запущенного заросшего скверика, разбитого неподалеку. Но ничего хорошего, впрочем, как и плохого, не разглядела — вечерело уже, солнце почти укатилось за дома, оставив и во дворе и в садике жиденький туманный полумрак.

— Чего ты там увидеть хочешь? — буркнул Кайрен.

— Бабушек, — призналась Ани. — В таких местах бабушки гуляют, они все знают.

— Ба-абушки, — эдак задумчиво протянул врач, таща из кармана амулет переговорника — фетиш тащиться не желал, цеплялся за подкладку кармана, выворачивая ее на изнанку. — Бабушки — это хорошо. — Видимо, амулет на свет не зря показываться не желал, ибо был он тих и темен, как глаз Хаоса. Нелдер его и встряхнул, и по ладони постучал, но переговорник даже не подмигнул. — Ладно, давай сунемся с другой стороны, может опять улицы перепутали. — Кайрен подхватил с земли укладку, пошагал вперед, не удосужившись посмотреть, идет за ним Сатор или нет. С другой стороны, а куда ей деваться? Пошла, конечно. — Значит, дело было так, — разглагольствовал на ходу «корсар». — Спускаюсь я с вызова, сажусь в карету, связываюсь с диспетчерской. Они мне: «Погоди, сейчас скажем, куда катить». Ну, пока суть да дело, решил вызов оформить. Пишу, никого не трогаю. А рядом с домом лавочки, на лавочках, понятно, бабушки. И вот одна говорит: «Уж какие они молодцы, какие молодцы!» — и на меня, стал быть, кивает. Я из кабины чуть не вывалился. Сама представь, нас и вдруг хвалят! Бабка же, понимаешь, продолжает: «Уж какие молодцы! Вот моя свояченица как мучилась, аж в голос заходилась! А «неотложка» приехала, так тут же и померла, отмучилась».

— М-да… — промямлила Ани, протискиваясь в подъезд между дверью, которую Нелдер вежливо придержал, и его же рукой.

Кстати, двери перед дамами Кайрен придерживал очень оригинально: упирался в нее кулаком, а сам в сторону отходил, потому оставалось лишь два выхода: либо руку его отталкивать, либо подныривать под нее.

Но, честно говоря, и его манеры и все бабушки скопом, Ани сейчас интересовали мало. Одиннадцатая бригада как уехала в начале смены с подстанции, так до сих пор обратно и не заезжала, дело же к ужину шло, а Анет с утра только чаю выпить успела. Но даже не это было основной проблемой, главное, что чай настойчиво и довольно давно требовал выхода, а куда его девать, Сатор понятия не имела.

Нелдер, ясно, о трудностях своего второго работника ничего не знал, потому об этом и не задумывался.

— Экстренную вызывали? — без всякой надежды, тоскливо даже поинтересовался он у женщины, возникшей на пороге — номер у квартиры был тем, что в вызове указан, но улица-то не та.

— Вызывали, — гавкнула дама. — Два часа уже прошло! Помереть можно, пока вас дождешься. Проходите, — добавила неуверенно, будто сомневаясь, стоит ли пускать в дом всяких проходимцев.

— Вы бы хоть вышли, встретили, — тихонько пробормотала Сатор, входя в квартиру вслед за Нелдером, — если адрес такой запутанный.

Как бы тихо Ани не говорила, дама ее прекрасно услышала и пропускать замечание мимо ушей не собиралась.

— Вот еще, делать мне больше нечего! — мигом завелась тетка. — Охамели в конец, встречай их! Может, еще, ковер постелить, чтобы мягче ходить было? Может…

— Где больная? — спросил Кайрен, очень, ну просто очень недовольно покосившись на Анет.

— Во, доктора! — возмутилась женщина, хлопнув по пухлым бокам, обтянутыми не слишком чистым, попахивающем переваренной капустой платьем. — Больную подавай! Хоть бы руки помыли!

— У нас салфеточки есть. Специальные, — заверил Нелдер, ласково глядя на тетку. — Зельицем пропитаны. Раз! — и не надо ручки мыть. Так, где больная?

— Я все-таки помою, — пискнула Ани, бочком пробираясь к полуоткрытой двери, за которой призывно темнел умывальник.

А где умывальник, там и все остальное, верно же?

Кайрен на это ничего не сказал, только носом гневливо сопнул.

Руки Ани, понятно, тоже помыла. А потом еще и волосы, по-ведьмински торчащие дыбом, постаралась пригладить. Выходить из ванной не хотелось совершенно — где-то в глубинах квартиры тетка продолжала возмущаться и прекращать, кажется, не собиралась.

Сатор скорчила рожу собственному мутноватому отражению в захватаном зеркале, покосилась на массивный перстень, брошенный на заляпанной полочке между гребнем с волосами, застрявшими между зубцами, и почему-то ложкой. Надутое от собственной важности кольцо тускло мигнуло здоровенной стекляшкой, безуспешно прикидывающейся рубином, масляно блеснуло латунным боком. Анет вздохнула, воровато вытерла ладони краем халата — воспользоваться тем, что тут за полотенце сходило, не позволила брезгливость — и щелкнула шпингалетом.

— … да чего смотреть-то? — голосила тетка. — Говорю же: траванулась! А то я не знаю! Нажрется непонятно чего, а потом над тазом висит. Видишь ли, мать ей невкусно готовит, не жрет ничего. Ну и виси тогда, дура. А с утра пошла в сортир, да в обморок и брякнулась, теперь стонет, живот у нее болит. Ну и нечего трескать, что нипоподя! Живот болит! У меня, может…

— Мне нужно осмотреть больную, — совсем уж ласково перебил Нелдер.

— Чего ее осматривать? — пошла вразнос тетка. — Да еще мужику! А то я вас, кобелей, не знаю! Дай только девку пощупать!

Лежащая на смятой постели девушка — молоденькая совсем, худенькая и не бледная, а серая даже — мучительно морщилась, прижимая к животу подушку, но молчала. Только часто моргала слипшимися в стрелки длиннющими ресницами. Плакала, что ли? Ну точно, плакала: под щекой на наволочке мокрое пятно.

— Мне вы позволите осмотреть? — спросила Сатор. Просто так спросила, для порядка, уже на край кровати присаживаясь, и что там верещит полоумная мамаша не слушая. — Ложись на спинку, коленки немного согни и рубашку подними. Доктор Нелдер сейчас отвернется, давление померяет. — Кайрен за ее спиной фыркнул котом, но, кажется, на самом деле отвернулся. — Не бойся, я только тебе живот… пощупаю, — ворковала Ани. — Вот так. Все-все, больше не буду, — заверила, когда девушка болезненно вскрикнула. Анет наклонилась к ее уху, расправляя мятую рубашку, накрывая одеялом. — Тошнит часто?

— Часто, — едва слышно отозвалась несчастная.

— А когда эти дни были?

— Не помню… давно, — совсем уж прошелестела девушка, зарываясь лицом в мокрую подушку.

— Сейчас не кровит?

Затылок с колтуном слипшихся от пота волос мотнулся отрицательно.

— Доктор Нелдер? — окликнула Ани.

— Давление, прямо скажем, низковато, — откликнулся Кайрен, поднимаясь с корточек, сворачивая манжетку из плотной ящериной кожи.

— Внематочная?

Нелдер лишь неопределенно плечами пожал.

— Вот что, дама, — обратился к драконом пыхтящей толстухе. — Вашу дочь мы забираем.

— Куда это?

— Понимаете, возможно, у девушки внематочная беременность… — встряла Ани и тут же об этом пожалела.

— Совсем опсихели?! — фабричным гудком взревела нежная родительница. — Да как вы смеете?! Да вы что думаете, я на вас управы не найду?! Моя дочь честная девочка, а вы!.. Беременная! Да я жаловаться буду! Я до самого…

— Тащи носилки, — мрачно буркнул Кайрен, тесня гудящую тетку из комнаты.

Девушка на постели беззвучно плакала, вздрагивая худыми плечами.

* * *
Ночью по столице метлой прошлась буря, да еще какая: со сломанными деревьями, водопадами воды и громом, от которого кое-где, наверное, стекла повылетали. Всего несколько часов назад Ани такие прихоти неба готова была проклясть: легко ли бежать от кареты под хлещущим ливнем, да еще в легких туфельках, а потом клацать зубами в насквозь мокром халате? И страшновато, честно говоря, когда над тобой ветер ветки ломает. Про удобство уж и упоминать не стоит.

Зато сейчас, утром, ночной ураган мерещился благословением Лорда и Леди. И плевать на сучья, валяющиеся вдоль дороги, на мутные потоки, переполнившие канавы, на лужи, больше смахивающие на небольшие, но полноводные озера. Зато небо просто светилось и воздух пах совсем не городом, а мокрой травой, чуть подсушенной землей и почему-то земляникой. Умытая брусчатка сияла, сбитые же листья, несущиеся по стокам, казались корабликами.

Да и настроение было под стать: сияющее и умытое. И это несмотря на, прямо сказать, тяжелую смену и уж вовсе кошмарный последний вызов: дедушка два раза намыливался помирать прямо в карете, но ведь откачали, завели и до больницы довезли живым!

Ани махнула сумочкой и легко, грациозно — аж сама бы собой любовалась — перемахнула лужу. Правда, на краю оступилась, чуть назад не навернувшись, но и это утра совсем не испортило, только хихикать захотелось. Сатор и хихикнула.

— Ты сейчас домой? — спросил невесть откуда взявшийся Кайрен, галантно поддержав Анет под локоть. — А то, может, позавтракаем? Тут недалеко хорошее место есть. Повар не эльф, конечно, но готовит обалденно.

Ани уже открыла рот, чтобы отказаться, но ничего не сказала, просто кивнула. А почему бы, собственно, и нет? Во-первых, есть ей действительно хотелось и даже очень, кофе же хотелось еще больше, чем есть. А, во-вторых, усталость совсем не чувствовалась, сонливости ни в одном глазу. В-третьих… Ну а почему бы и нет, в конце-то концов.

И место на самом деле оказалось хорошим: маленькая кафешка, которую, видимо, знали только «свои»; настежь распахнутые большие окна с чистыми легкими занавесками; на столах похрустывающие от крахмала скатерти и вазочки, а в них ромашки и еще что-то такое же, полевое. Кофе тоже подали такой, как Ани любила: чтоб преступников топить, крепкое, с парой ложек коньяка.

— Я думал, что ты предпочитаешь со сливками, — приподнял бровь Нелдер.

На Ани он не смотрел, был полностью поглощен еще шкворчащей салом яичницей, размером с Луну.

— Каждому кофе — свое время, — многозначительно отозвалась Ани, изящно откусывая от тостика.

И с совсем неприличной завистью косясь на кайреновскую яичницу. И вот надо было выделываться? До ее изящества все равно никому никакого дела нет, а желудок требовал существенного, горячего и отвратительно жирного. Может даже и с мясом.

— Верное замечание, — не слишком внятно согласился «корсар». Видимо, врачу никто не объяснил, что разговаривать с набитым ртом неприлично. А, скорее, ему было попросту плевать на все приличия скопом. — Я чего хотел сказать. Бараш, из тебя может получиться классный врач, по-настоящему классный. Ты и сейчас… — Нелдер покрутил в воздухе вилкой, но развивать тему не стал. — Только вот с людьми надо разговаривать уметь, особенно с родственниками. Ты же лезешь, как… В общем, помалкивай пока и на ус мотай, лады? — Ани, честно говоря, ожидавшая совсем другой оценки своей работы, сделала вид, что кофе ее интересует гораздо больше, чем какой-то там «корсар. — Ладно, в Хаос воспитание подрастающего поколения, — совершенно неожиданно подытожил Кайрен. — Лучше о себе расскажи.

— А что вас интересует? — осторожно уточнила Сатор.

— Действительно, — озадаченно почесал костяшкой кончик носа Нелдер. — Ну, надо же нам о чем-то говорить?

— То есть я вас совершенно не интересую? — брякнула Анет.

И вот хочется порой самой себе язык откусить, а неможется. Точнее, можется, да поздно.

— Тут мне полагается спросить что-то вроде: «А тебе хотелось, чтобы я тобой интересовался?», — сообщил Кайрен, увлеченно яичницу кромсая. — Ты, конечно, гордо ответишь нет. А я должен… Что я там должен, Бараш?

— Ничего вы не должны, — буркнула Сатор.

— Ну и ладно, — легко согласился «корсар». — Хочешь, тогда я про себя расскажу? Нет, не был, не привлекался, детей не имею. По крайней мере, с претензиями пока никто не приходил.

— А где не были?

— Женат не был. М-м… Вот люблю я грибы, особенно так поджаренные. Вроде бы, ну чего тут любить? Гадость же. А ты?

— С претензиями пока никто не приходил, — отчеканила Ани.

— На что? — удивился Кайрен и даже на Сатор посмотрел, правда, исподлобья и мельком.

— На то, что я гадость.

— Это они просто твоего папу боятся.

— Дядю.

— Что, дядя профессор страшнее папы академика?

— То есть про папу вы тоже знаете?

— Хотелось бы сказать, что я все знаю, — грустно вздохнул Нелдер, утираясь салфеткой, как полотенцем, — но это будет неправдой. А врать, да еще без причины, не стоит. Ладно, не ершись. Во искупление готов ответить на любой вопрос. Даже интимный.

Ани помолчала, соображая, что выгоднее: все-таки всерьез обидеться или сделать вид, будто ничего и не было. Собственно, ничего и вправду не случилось, подумаешь, нахамил, так ведь не в первый раз и видит Лорд, не в последний. А вопросов, да еще интимных, имелось ой как много.

— Почему вы на СЭПе работаете? — спросила Сатор, конечно же, совсем не то, что хотела.

— Да видишь ли, — Кайрен перекосился на левый бок, выуживая из кармана простенький, изрядно потертый портсигар, — у меня, как у всех мужчин с ограниченными средствами, не сделавших карьеру и обделенных талантами, жуткий комплекс неполноценности. Но про это ты у своего дедушки спроси, он лучше расскажет. Так вот, комплекс. Работа на «экстренной» обеспечивает компенсацию. Дает почувствовать себя эдаким спасителем, самим посланником Лорда. Достаточно развернутый ответ?

— Я иногда не понимаю, когда вы шутите, а когда всерьез говорите, — проворчала Анет.

— Это плохо. Надо поработать над собой, — невесть чему кивнул Нелдер, спрятавшись за сизоватым папиросным дымом, и замолчал.

То, что Кайрен на нее смотрит, Сатор видела, а вот как смотрит, с каким выражением, разобрать не могла. Но с чего-то родилась уверенность: сейчас Нелдер предложит к нему поехать. Ну, или куда-нибудь еще. А как на это ответить, сообразить не получалось. По всему выходило, что отказаться надо, да еще так, чтоб больше о подобном не заикался. Да вот не хотелось. В смысле, не отказывать не хотелось, а так, чтобы…

В общем, за ту пару минут, что они молчали, Анет окончательно запутаться успела.

— Ладно, — решил Кайрен, давя в пепельнице и до половины недокуренную папиросу. — С твоего позволения провожать не буду. Встретимся на смене?

— Встретимся, — растерянно согласилась Сатор.

Нелдер, даже официанта позвать не удосужившись, бросил несколько купюр — опять мятых! — в папку с меню, подмигнул Ани и пошел себе, не оборачиваясь.

Да, собственно, с чего ему оборачиваться-то?

Глава 6

Неприятно, когда начальство выдергивает на работу в законный выходной. Даже если в этот самый выходной делать совершенно нечего, все равно неприятно. А еще страшновато. Конечно, вероятность, что зарплату повысили или, там, на должность назначили, потому и вызвали, остается. Но почему-то такая возможность убедительной не выглядит.

Вот и Ани не верилось, что ее собираются по головке гладить и за трудолюбие награждать. Потому плелась нога за ногу, и опоздать боясь и надеясь: а вдруг в ее отсутствии все как-нибудь само рассосется?

Не рассосалось. Старший врач смены, которого сегодня на подстанции и быть-то не должно, Сатор ждал, но не сказать, чтобы ее появлению обрадовался.

— Проходите, доктор… — буркнул лысый, явно забыв фамилию Анет.

Впрочем, она была не в обиде, потому как имя начальства тоже запомнить не успела. Если вообще когда-нибудь его слышала.

В кабинете — узком, как пенал и не слишком уютном — старший врач был не один. У окна, скрестив руки на груди, с увлечением изучая не слишком чистый пол, стоял Нелдер, а напротив лысого бугая восседала смутно знакомая дама. Знакомая-то знакомая, но не слишком: полноватая, в жутковатом бордовом костюмчике, с брюзгливым лицом, слишком ярко напомаженными узкими губами. В общем, обыкновенная тетка, таких из десяти девять.

— Присаживайтесь, — велел старший, мучительно собрав лоб шарпейными складками, но имени Сатор так и не вспомнив. — У нас тут вот какое дело…

— А я вам скажу, какое у нас тут дело! — посетительница тут же вступила на повышенных тонах. — Предупредила же: просто так вам это не пройдет! И вот сколько вы не прячьтесь, а все равно достану!

Тетка угрожающе постучала пальцем о край стола — звук вышел замечательный, словно деревяшкой по деревяшке били.

— С чего вы взяли, что от вас кто-то прячется? — удивился лысый.

— Так я и второго дня звонила, сказали, что нету никого, и вчера приходила — опять нету! Хорошо, не все у вас тут сволочи. Надоумили добрые люди, низкий им поклон, пошла прямиком к главному и сразу все нарисовались.

— Понимаете, никто от вас прятаться не собирался, — почти нежно начал здоровяк, для убедительности к тетке подавшись. Колченогий стол под весом его туши натужливо крякнул. — У нас график работы такой: сутки через…

— А я так и говорила: вам лишь бы не работать! — торжественно заявила тетка и покивала, многозначительно задрав выщипанные в нитку брови.

— Суть-то в чем? — поинтересовался у затертого паркета Нелдер.

— Действительно, — несколько смущенно хмыкнул лысый. — Вы на что жалуетесь?

— А я жалуюсь, еще как жалуюсь, — согласилась дама. — Эти ваши доктора заявили, будто моя дочка беременная! Моя девочка! Да ей всего шестнадцать! Охамели вконец.

Вот тут-то Ани посетительницу вспомнила. И на душе так тоскливо стало, хоть прямо сейчас иди и топись. А еще уверенность появилась: уволят, прямо тут, не сходя с места, уволят. И как бы только ее одну, а не вместе с Нелдером.

— Погодите, — старший выставил ладони, будто защищаясь. А защищаться такими в самый раз — каждая с лопату размером. — Вам же еще вчера сказали… Да вот, девочки даже записали, — бугай порылся в кипе бумаг, ворохом на столе лежащей, вытащил листок, сунув его в сторону тетки. — Связались с отделением, куда вашу дочь госпитализировали, диагноз подтвердился. У девушки разрыв трубы, внематочная беременность, срок…

— А с ними я еще разберусь! — грозно пообещала дама. — Тоже мне, трубы! Она что, трубочист? Или как его, водопроводчик?

— Я ничего не знаю про водопроводчиков, — насупился лысый, — только к нам-то какие претензии? Желаете судиться — пожалуйста, ваше право.

— Уж вот точно, мое! — снова покивала жиденькими кудельками тетка. — Только это все цветочки, вот вам ягодки: девка-то эта ваша колечко поперла!

— Какая… девка? — опешил старший, глазами захлопал, как удивленный до крайности филин.

— А вот эта! — женщина ткнула в сторону Ани пальцем-сарделькой. — Не отвертишься, шалава! Отдавай кольцо, стервь!

Честно говоря, Сатор не очень-то и поняла, в чем ее толстуха обвиняет, потому и ответить связного не сумела, лишь плечами пожала как-то кривовато, при этом, кажется, еще и улыбаясь совершенно по-идиотски.

— Какое еще кольцо? — насупился бугай.

— Такое вот, семейное! Золотое с рубином и бриллиантики по ободку, от бабушки мне досталось. Скажешь, не видала такого?

Женщина резко, всем телом, развернулась к Анет, прищурилась эдак угрожающе.

— Видела, — промямлила Сатор, — только…

— Правильно и нечего отпираться, — похвалила ее дама. — В сортир у меня дома шастала?

— Да, но…

— Колечко на полочке видала?

— Да, но я…

— Вот и получается: она стырила, — довольно заключила тетка, откидываясь на спинку стула, и добавила почти спокойно. — Отдавай перстень, дрянь. Ну или деньгами плати, а не то я прямо отсюда в полицию побегу, мало никому не покажется.

— Семейная реликвия, значит? — снова у пола поинтересовался Кайрен.

Кажется, он вообще ни разу, пока эта дичь творилась, взгляда не поднял.

— Семейная, — подтвердила толстуха, — от бабушки передаденое.

— На полочке в сортире?

— И чего такого? У меня свидетелей куча, подтвердят. И соседка и все. Пока вы не прикатили, лежало себе, а как убрались, и нету колечка. В общем, платите или тут у вас все по кирпичику разнесут. Я свои права знаю! Понабрали шалав с улицы, а у приличных людей…

— Ну вот что, — как-то нехорошо протянул Нелдер, наконец отлипая от подоконника, — слушайте сюда, дорогая мама чистой девочки. Или вы подобру-поздорову уматываете отсюда, или я помогу умотать. Выбор богатый.

— Ха! — хлопнула по коленям толстуха. — Защитничек выискался! Чай вместе мое колечко в скупку и сволокли!

— Нелдер! — рыкнул старший, вскакивая, по-медвежьи неуклюже выбираясь из-за слишком близко придвинутого к стене стола.

И не успел. Пока бугай возился, Кайрен почти строевым шагом промаршировал к женщине, сгреб ее за шиворот потертого жакета и поволок к выходу. Дверь он, правда, предупредительно открыл, выпихал тетку, добавив ей в след такие пожелания, которые Ани даже шепотом повторить бы не рискнула. А потом захлопнул створку, да еще ключ в замке повернул. В дверь немедленно заколотили и вроде бы не только кулаками, но и ногами. К счастью, здание подстанции строили давно, даже и не в этом веке, потому все тут было массивное, надежное.

— Тебе неприятностей мало? — рявкнул лысый. — Обвинения в побоях не хватает? Она же их мигом снимет!

— Да иди ты, — вяло отмахнулся Нелдер, опять отходя к окну.

На Ани он по-прежнему не смотрел.

— Н-да, — крякнул бугай, поднимая перевернутый стул, но садиться старший не стал, только спинку обеими ладонями покачал. — А в полицию обращаться все-таки придется. Лучше уж мы со своей стороны… Пусть разбираются, что там да как.

— Да что там разбираться! — досадливо цыкнул Кайрен. — Первый раз, что ли? Просто денег хочет.

— Я заплачу, — пробормотала Анет.

— Не реви, — раздраженно, а, может, и брезгливо посоветовал Нелдер.

— Я не реву. Я заплачу. Только я правда ничего не брала. Честно!

И вот тут Сатор все-таки не выдержала, на самом деле заревела. Стыдно было так, аж горло перехватывало, но и поделать с собой Ани ничего не могла. Поэтому лишь лицо ладонями закрыла.

* * *
Уже знакомое и даже умудрившееся стать если не любимым, то почти «своим» кафе встретило все той же тишиной безлюдья, хрустящим запахом свежевыстиранных скатертей и цветами в вазочках, только сегодня вместо ромашек были розоватые метелки — Анет забыла, как они называются, если вообще когда-то это знала.

Ну и проверенное средство — крепчайший кофе с коньяком — не подвело: икота, одолевшая Сатор сразу же, как только она перестала рыдать, исчезла, оставив под грудиной дырку сосущей пустоты. И в голове прояснело. Хотя вот последнее нисколько не радовало, потому как реальность моментально навалилась полной безнадегой вкупе с безвыходностью.

— Мне, наверное, вернуться надо, — пробормотала Ани.

Понятное дело, возвращаться совершенно не хотелось. Ой, да лучше б сразу на плаху пойти, чем снова на подстанции оказаться! Но надо же что-то сказать и, желательно, чтобы это «что-то» для разнообразия оказалось умным и правильным. Не сидеть же до обеда молча, разглядывая кофейную гущу, успевшую уже слежаться на дне чашки. Особенно когда напротив тебя мужчина уже, кажется, третью папиросу раскуривает.

— Зачем? — поинтересовался тот самый мужчина.

— Что зачем? — тупо переспросила Анет, начисто забыв, о чем сама только что блеяла.

— Зачем тебе возвращаться? — терпеливо уточнил Нелдер.

— Заявление написать. Об увольнении.

— Зачем? — попугаем повторил Кайрен.

— Ну как же? — пораженная до глубины души Ани даже на врача посмотрела, правда, взгляд тут же отвела.

Во-первых, стыд жег. А, во-вторых, опухшие от рева веки давили на глаза, будто свинцовые. Ну да, красиво, как актрисы в иллюзионе, плакать Ани не умела. Стоило только слезинку уронить и физиономия мгновенно отекала подушкой, красными пятнами шла. В общем, красота неимоверная.

— Так ты и скажи «как же», — посоветовал Нелдер, лишним сочувствием явно неотягощенный. — Бараш, даже Дундуку понятно: ты тут не при чем.

— А кто такой дундук?

— Доктор Меллар, ты его видела, такой… На старого козла смахивает. Так с чего вдруг увольняться решила? — гнул свое лишенный всякой чуткости Кайрен.

— Да ради Близнецов! — попыталась возмутиться Ани. Честно говоря, получилось не очень, вяленько так, без экспрессии. — Ну какая разница, кому и что там понятно? Слышали поговорку: «То ли он украл, то ли у него украли, только была там какая-то неприятная история». Пальцем-то все равно показывать станут.

— Делать людям больше нечего, — фыркнул «пират», — только пальцами в тебя тыкать. Лучше расскажи, с чего ты вообще на «экстренную» сунулась. С твоим-то образованием и связями могла бы место получше найти.

— Ну причем тут связи? — по-прежнему вяло ощетинилась Сатор.

— Хорошо, — легко согласился Кайрен, — оставим связи в покое. Так с чего вдруг «экстренная»?

— Вы не отстанете, да? — слабенько улыбнулась Анет.

— Я похож на человека, способного отстать? — эдак театрально, гротескно даже удивился Нелдер. И добавил уже совершенно нормально: — Давай выкладывай.

И куда тут деваться? Пришлось выкладывать. Правда, поначалу-то Ани старалась лишь сухих фактов придерживаться, но сама не заметила, как увлеклась. Или это просто коньяка в кофе оказалось больше, чем она ожидала? Кстати, во второй чашке его тоже было не две ложки.

Так или иначе, но получилось, выложила действительно все: про то, что собирается стать нейрохирургом, чего бы это не стоило. Про дядюшкины козни, про семью вообще. А там и про наставницу, доктора Кассел, первую в Кангаре и, наверное, во всей империи, женщину-нейрохирурга, еще и умудряющуюся оперировать без магии, потому как допуска лишена. То есть, сама-то Кассел себя вряд ли считала чьей-то наставницей, но Анет привыкла ее так называть, мысленно, понятно, но…

Рассказала, в общем. И, конечно же, пожалела об этом, стоило рот закрыть. Потому как знала прекрасно, что сейчас Нелдер скажет: мол, прав дядюшка, многомудрый профессор Лангер, нечего тебе в медицине делать, Бараш.

— Знаю я эту Кассел, — заявил Кайрен совсем не то, что ожидалось.

— Ну да, она раньше в «экстренной» работала. В смысле, не у нас, а в больнице.

— Да нет, учились вместе. Я курса на три, кажется, старше, но Диру помню. Мы с ее братом дружили. С Речером, — невесть зачем уточнил «корсар».

— А у нее брат есть?

— Был, — усмехнулся врач. — Даже двое. Впрочем, они оба были.

— Она не говорила, — от удивления и — чего уж там! — совершенно неприличного любопытства Ани даже про собственные беды забыла.

— Могу рассказать, — великодушно предложил Кайрен.

— Ну, не знаю, — промямлила Сатор.

— Хорошая вещь деликатность, — снова усмехнулся Нелдер, глядя на Анет как-то странно, вроде бы говоря и в тоже время о чем-то своем думая. Или даже просчитывая? — Тогда могу про себя. Надо?

— Давайте, — не слишком уверенно кивнула Ани.

— Тогда слушай, — «Пират» закурил очередную папиросу, затянулся, откинулся на спинку диванчика, выпустив струйку дыма в потолок. — Давным-давно, жили-были… Короче, на третьем курсе пристроился я в больницу. Да ни какую-нибудь, а в имперский военный госпиталь. Была, понимаешь, мечта вроде твоей, хотел пластикой заниматься. Но не дамочкам лоб на… попу натягивать, а чтоб всерьез: скелет, черепно-лицевая хирургия… Ну, ты поняла. Вот и подумал, что в госпитале практики хоть ложкой хлебай. Кстати, прав оказался.

— Вы оперировали? — робко, заранее от восторга обмирая, спросила Сатор.

— Нет, конечно. Какой дурак сопляка к столу пустит? — фыркнул Нелдер. — Санитаром припахивал. Но не о том речь. В общем, там, в госпитале, я с Речером и познакомился. Он после ранения восстанавливался. При Ханбаре его гоблины всерьез оттрепали, на спине вот такого кусочка целого не осталось. — Кайрен поднял коробок спичек, продемонстрировав его Анет. — Сам-то Реч пиротехником был, военмагом и вроде не из последних, даже медаль какую-то ему дали. Или орден, что ли?

— А сколько ему лет было?

— Да мы с одного года, получается лет двадцать. Но казалось, что всерьез старше, — Нелдер хмыкнул, крутанул головой, будто собственным словам не слишком веря. — Он туда меня и привел.

— Куда? — тихо-тихо уточнила Ани.

— Я не сказал? «Сыны отчизны» это называлось. Ну, вроде кружка, общества, не знаю. Сами себя они партией называли, но какая там партия! В общем, собирались тайно и языками трепали за жизнь. Больше всего общественное благо волновало. Вроде: нищета кругом, народ голодает, а прав не имеет. На фабриках по двенадцать часов пашут. Дети без образования растут, младенцы без лекарей помирают.

— А разве не так?

Кайрен глянул на Сатор исподлобья, опять усмехнулся, постучал коробком, который в пальцах крутил, по столу.

— Ну да, — ответил не слишком понятно, — меня тогда это тоже цапануло. Только, понимаешь, трепотня эта к одному сводилась: все беды от того, что император задницей трон протирает. Не станет его — и пойдет, как по маслу.

— Вспомнила! Я читала! Или в школе рассказывали? Офицер Ван’Кассель, при его задержании еще полицейские погибли и прохожие, — Анет ойкнула. Ну да, до некоторых личностей действительно доходит не сразу. — У доктора фамилия Кассел. Ван’Кассель — Кассел, получается?

— Получается, — серьезно согласился врач. — Раз читала или там рассказывали, должна помнить: попали-таки они бомбочкой в государя императора. На месте к Леди отправился вместе со своим секретарем и охраной. Только вот Реч никого не жег. Понимаешь, он был такой… идеальный офицер. Там же и взяли, впрочем, он и не убегал никуда. Это в его духе: сделал — отвечай. Вот они и ответили, сам старший Ван’Кассель, отец твоей Диры, и оба его сына. Повесили их на площади Благословения.

— А вы? — после хорошей паузы спросила Ани у кофейной гущи.

— А что я? Где-то за полгода до этого мы перестали с Речем общаться. Скучно стало. Студенческая жизнь, сама понимаешь, интереснее.

— Вы видели, как их… Ну, что их…

— Казнь? — уточнил Кайрен. — Нет, не видел. К тому времени я уже месяц как академию закончил, во фронтовом лазарете трубил.

— Вас все-таки тоже наказали? –

Анет исподлобья посмотрела на Нелдера — тот был тих и безмятежен, как летний полдень. И дымил, будто паровоз.

— Да кому я нужен, наказывать еще. Сам смылся, побоялся под раздачу попасть.

— Смылись? — пораженно брякнула Сатор.

— Ну да, а что?

— Нет, ничего, — помотала головой Ани.

— Ну и ладушки, — Кайрен легонько прихлопнул по столу ребром коробка. — Ты как, на подстанцию будешь возвращаться? А то мне тоже заскочить надо.

— Не знаю, я еще подумаю, — протянула девушка, не сразу переключаясь на реальность.

— Думай, — разрешил Нелдер, — свисти, если что.

— Свистну, — пообещала Анет.

Понятно, в пустоту пообещала, потому что «корсар» ни ответа, ни ее саму дожидаться не стал.

* * *
Конечно, подглядывать-подслушивать не хорошо и не только потому, что приличные люди не подсматривают. Иногда от зрелища, для чужих глаз не предназначенного, просто неуютно становится, хоть беги. И совсем плохо, когда бежать некуда. Вот куда деваться из коротенького, но совершенно прямого коридорчика, всего-то два выхода и имеющего? Возвращаться назад, подниматься по лестнице? Так тут же на диспетчера, которая послала Кайрена срочно найти, нарвешься, заработав вполне закономерный вопрос: «Ну и где Нелдер?». И что отвечать? «Да он с рыжей внизу обнимается»? Вот веселье-то будет! Ну и вперед никак, все из-за той же парочки, очень не ко времени решившей…

Ну, в общем, что-то там решившей.

Вот Ани и замерла столбом, забыв с последней ступеньки спуститься, вцепившись в перелила — облупившиеся, колющие ладонь сколами отслоившийся краски. И пытаясь сообразить, что ей, Хаос всех побери, делать?

А тут как раз Нелдеру надоело, видимо, нежничать. «Корсар» отлип от красотки, даже чуть назад подался, но вот рук с ее талии не убрал. Честно-то говоря, ладони его находились несколько ниже, чем у нормальных женщин талия бывает. С другой стороны, анатомия дело такое, индивидуальное.

И, главное, рыжая, стоявшая лицом к Сатор, Ани явно заметила, но ничего не сказала, вообще никак не отреагировала, будто никого лишнего тут и не было. Наоборот, снова прильнула к Кайрену, эдак нежненько наглаживая его затылок.

— Поехали утром ко мне, — проворковала голубицей, — Сколько можно пахать мерином? Не перемрут без тебя. А меня бутылочка настоящего «Имперского» есть, благодарные пациенты презентовали.

— Взятки берешь? — хмыкнул Нелдер.

— А то как же? Поехали, я мяса пожарю.

— Это получается, вместо подработки будет хорошая отбивная, коньяк и чистая постель?

— Угум-с, — мурлыкнула красотка, кошкой потершись о его подбородок.

Анет до зуда в ладонях захотелось треснуть Кайрена по затылку чем-нибудь тяжелым — руки вполне реально, а вовсе не фигурально зачесались. Сатор даже поскребла ладонью о перила.

— Заманчиво, — протянул врач, — но, наверное, нет. Я уже обещал ночью выйти.

— Ну нет, так нет, — тут же отступила рыжая, кулаки в карманы сунув. — Кстати, мне переслали то лекарство. Помнишь, я говорила, эльфийское. Может, тебе его занести? Все равно во вторник мимо поеду. Спина-то, наверное, разваливается.

Рыжая быстро и очень многозначительно, словно намекая на что-то, глянула поверх его плеча на девушку, так и торчащую на лестнице.

— Я ее бинтиком перетянул, — сообщил Нелдер, а Ани почему-то показалось: замечание про спину ему не слишком понравилось, — авось совсем не развалится.

И Кайрен начал поворачиваться — как показалось Ани, очень-очень медленно — поворачиваться, поворачиваться…

— Третья, седьмая, десятая, одиннадцатая, шестнадцатая!.. — порывом ветра пронесся под потолком призрачно-хрипловатый голос старшего эвакуатора. — Внимание! Бригады!..

* * *
Сатор когда-то слышала, будто ничего страшнее степного пожара на свете и не существует. Ей этого зрелища, собственно, как и самих степей, видеть не доводилось. Но вот когда Плюха, недовольно взревев и рванув карету так, что она едва боком в чугунную решетку не врезалась, притормозил у проходной, Ани подумалось: тот, кто про степной пожар говорил, никогда не видел, как горит фабрика фейерверков.

Честно говоря, когда она из кареты вылезала, то даже заулыбалась, потому как ничего страшного не углядела. Пожалуй, во всем происходящем было что-то от Нового года или дня рождения Регентши: на фоне яркого, слоистого заката, за темными, почти черными силуэтами заводских построек, взрывались фонтаны праздничных огней, пухлыми облаками вскипали разноцветные дымы, со злым визгом взлетали шутихи, рассыпались искрами. Где-то уж совсем далеко, над плоскими крышами ангаров, вдруг вырос переливающийся ало-золотым дракон, вытянул тонкую шею, вскинул голову, взревел и лопнул, засыпав весь горизонт россыпью звезд. А на его месте развернулся полупрозрачный флаг: «Ребята, мы с вами! «Золотые драконы» победят!» — и тоже распался на фейерверк.

Ани хихикнула, правда, тут же и примолкла, потому что Кайрен, висящий на подножке кареты, глянул на нее не то чтобы строго или зло, но как-то дико, махнул рукой, приказывая обратно в экипаж убираться.

— Проезжайте, проезжайте! — заорал городовой от не распахнутых настежь, а вовсе снятых с петель ворот. — Туда, левее берите!

Тут-то Анет, поначалу ошалевшая от грохота салютов, услышала и другое: тоненькие, беспомощные крики и вроде бы вой. Увидела крохотных, показавшихся игрушечными, артачащихся ящеров, а рядом совсем уж маленькие мечущиеся фигурки. И брезентовые куртки пожарных, волочащих с телеги помпу. И сломанными куклами лежащие на обочине… что-то. А еще вдарил запах: тяжелой, жирной, безнадежной гари.

Плюха, беспрестанно, на одной ноте ревя, будто оплакивая кого-то, прошлепал лапищами по разлитым с хлопьями сажами лужам, свернул у неуместно нежных кустов цветущего жасмина и какой-то статуи, и настоящее — горячее, удушливое, выжимающее пот, до краев переполненное ором и вонью — накрыло, как крышка кастрюлю.

Кажется, из кареты Ани все-таки вылезла и даже укладку вроде бы вытащила, поплелась за Кайреном — он бежал, но Сатор почему-то все равно болталась в шаге за его спиной. Собственно, только эту спину девушка и видела, а все остальное кусками, вырванными, но тут же забывающимися. Это она уже потом вспомнила шлем пожарника, почему то валяющийся в луже — их, луж, вообще вокруг было, словно недавно ливень прошел, хотя дождь три дня назад прошел. А еще толстые, рубчатые, смахивающие на муляж трахеи шланги кругом — Анет об них то и дело спотыкалась. И паренька в алой СЭПовской куртке, скрючившегося возле чьей-то чужой кареты. Водителя, наверное, уж слишком засаленной эта куртка была. Аеще, в сторонке, на травке, человека, согнувшегося в позе эмбриона, прикрывающего виски кулаками. Хотя нет, не человека, конечно. Ведь человек не может… обуглиться. Ведь не может, правда?

Нелдер, оказавшийся очень близко и почему-то не спиной, а лицом, вцепился Ани в плечи, тряхнул, как бабушкин терьер Масик пойманную крысу, заорал. Сатор отчетливо видела — орет, даже слышала его. Вот только понять, что именно, не могла. Вместо чужого голоса в ушах был лишь тоненький, тошнотворный писк. Кайрен скривился, махнул на что-то сзади находящееся, отпустил, снова спиной повернулся. Анет по-прежнему его не слышала, но последнюю фразу поняла: «Хоть под ногами не болтайся!». Она даже обернулась, посмотрела, на что «корсар» указывал — родная карета стояла неподалеку кривовато, боком. Даже не до конца стертую надпись: «Обгоняй рес… Кому-то нужны твои…» — удалось рассмотреть. А, главное, дверца ее была распахнута, а за ней, за дверцей, темнело уютное тихое нутро.

— Посторонись, дочка, — добродушно прогудел седоусый пожарный, чувствительно пихнув Сатор в бок. — Шла бы ты отсюда. — И пошел, почти побежал куда-то, больше никакого внимания на Анет не обращая.

Ани отыскал взглядом Нелдера — он стоял на коленях рядом с лежащим, прямо в луже стоял. Побрела к нему на странно негнущихся ногах. Кайрен будто почувствовал ее, глянул через плечо. Мотнул головой на раззявленную пасть укладки, рявкнул: «Мешок!». Странно, но на сей раз Сатор все прекрасно поняла, тоже на колени брякнулась, да с таким энтузиазмом, что зубы клацнули, но боли почему-то не почувствовала. Потянула из сумки дыхательный мешок[17], а следом маску. Вот только руки слушаться не желали, пальцы одеревенели, словно она долго ледышку держала. Поэтому, наверное, коротенький шланг, на котором маска висела, за что-то зацепился и никак не желал распутываться, угрожая еще и из мешка вылететь.

Кайрен перехватил оба ее запястья, с силой сжал — Ани еще подумала отстраненно и будто издалека, что непременно синяки останутся.

— Ты все умеешь и знаешь, — очень отчетливо, разделяя слова, выговорил Нелдер. — Мы все сделаем. Ты мне веришь?

Ничего связного Ани ответить так и не сумела, потому просто кивнула.

Не сказать, что ей моментально стало легче, ничего подобного. Она всего лишь вспомнила: действительно же все знает, пусть и не умеет, но ведь Нелдор-то…

И вспомнила, что обгорелое до пузырей мясо — это не просто отвратная туша, а человек. Человеку же нужно помочь — работа у нее такая. Мясо… Ну что мясо? Его состояние еще не повод выплевывать собственный желудок под куст. Вот Нелдер…

На самом деле надо сделать, просто взять и сделать. Сама бы она, может, и не справилась, а вот чтобы у них не получилось… Эдакое просто невозможно.

Конечно, ни о чем таком, да еще складно не думалось. Доктор Сатор просто за работу взялась.

* * *
— Умру! — простонала Ани, плюхаясь в не слишком удобное, чересчур жесткое, да еще ничем и не прикрытое кресло. Подумала, сдув с носа мокрую после ванны прядь волос, и уточнила: — Вот сейчас возьму и умру.

Ей все казалось, будто от кожи и собственной шевелюры, даже от халата, явно недавно и не очень-то умело постиранного, а оттого царапучего, до сих пор тянет гарью. Конечно, такого быть никак не могло: ведь она на подстанции вымылась, едва мочалкой себя не освежевав, а потом тут, у Кайрена, еще раз, а все равно мерещилось. И голова кружилась, будто пару бокалов чего-нибудь особо крепкого выхлебала.

И, наверное, ощущение «уже было» сейчас самое время случиться — принимать душ в гостях у Нелдера начало входить в привычку, но ничего подобного Анет не чувствовала. Почему?

— Не умрешь, — хмыкнул «корсар», садясь на кровать, подогнув под себя ногу.

— Откачаешь? — поинтересовалась Ани и, понятное дело, моментально покраснела — уж больно кокетливым вопрос вышел.

Собственно, он таким и задумывался, но вот ляпнула — и стыдно стало до жути.

— Угу, — кивнул «корсар», которого тонкие чувства не одолевали.

Впрочем, приличия его не одолевали тоже. Он и одеться-то не удосужился, оставил лишь длинное полотенце. Получилось что-то вроде гоблинской юбки: тело прикрыто чуть пониже пупка и до лодыжек, а остальным любуйся, сколько хочешь.

Честно говоря, полюбоваться тянуло, хотя на спортсмена — а Ани всерьез считала, что ей именно такие мужчины ей нравятся — Кайрен совершенно не походил. Слишком худощавый и длинный, а вместо валунков мышц под кожей будто сухие веревки ходят. А сама кожа смуглая, гладкая, почти никаких волос. По крайней мере, на груди их точно не было, ну а ниже посмотреть у Сатор окаянства не хватало. Да и чего она там, ниже, на самом деле не видела? Вот разглядывать его лицо, осунувшееся, с темными кругами под глазами и слишком резкими скулами, оказалось гораздо интереснее.

— Будем считать, что я тебе дорога, — буркнула Ани.

И опять же, хотела, чтобы получилось с эдаким заигрыванием, а вышло ворчливо.

— Просто труп прятать хлопотно, — отозвался Нелдер. Потянулся за бутылкой, на столе стоящей, плеснул в два пузатых бокала — на самое донышко. Один в сторону Сатор сунул. — Устал я.

— Это что? — Анет указала подбородком на протянутый бокал, брать его не спеша.

— Отрава, — честно признался Кайрен. Правда, не понятно, что он имел в виду: действительно яд или качество коньяка. — Если есть хочешь, я могу что-нибудь по быстрому…

«Корсар» устало растер лицо, одним махом влил в себя коньяк. Впрочем, чего там вливать было?

— Нет уж, спасибо, — фыркнула Сатор.

Не то чтобы ей «пирата» жалко стало, просто от одной мысли о еде мутить начинало. Хотя и жалко тоже.

— Тебя твои не хватятся? Про пожар-то все утренние газеты наверняка трубят.

— Я им записку отослала, — не слишком уверенно ответила Ани. — Сказала, нас до вечера задержат. Сейчас их квохтанье слушать сил нет.

Нелдер кивнул, но отстраненно. Он опять на Анет смотрел, словно о чем-то своем раздумывая.

Получалось, что надо встать, вежливо отблагодарить за помощь и убираться восвояси. Ну, можно для начала коньяка махнуть, чтобы стыд так уж не жег, а потом уже убираться.

— Иди сюда, — не слишком громко и совсем не настойчиво попросил Кайрен.

И Ани конечно же встала.

А потом случилось… Ну, чудо случилось, по другому такое не назовешь. Даже «благословение Леди» для этого несерьезно и маловато.

Вернее, произошло чудо совсем не сразу. Поначалу все было вполне мило, а дальше не только мило, но и необычно, потом уж совсем как-то так, чему и слов-то не придумали. После же оно и случилось.

Ани лежала тихонько, прислушиваясь к ровному, спокойному дыханию Нелдера — он, понятно, моментально уснул. Но никакой обиды не было и в помине. Во-первых, Сатор саму всерьез в сон тянуло, для того чтобы глаза не закрыть, требовалось прилагать немало усилий. А, во-вторых, ее так и распирало от чего-то непонятного, но теплого, ласково-мехового и воздушного — какие уж тут обиды?

Вот только Анет считала себя женщиной опытной и неглупой, потому и понимала: уходить надо, притом прямо сейчас, пока он не проснулся. Потому и полезла из-под простыни, прикусив губу от усилий не задеть неловко, не разбудить.

А Нелдер просто перехватил ее, притянул, прижав к себе спиной, ткнулся носом в макушку.

— Останься, — выговорил сонно и не слишком внятно.

И снова тихонько засопел.

Вот это и было чудо.

Глава 7

День вроде бы только собирался начинаться и воробьи, устроившие за ящериными стойлами драку, разорались совершенно по-утреннему, а солнце, будто обалдев от собственной наглости, уже палило вовсю. В комнатушке, гордо именуемой конференц-залом, решительно нечем было дышать, воздух словно выжгло. Да вдобавок настойчиво пахло, как бабушка говорила, «людиной»: потом, несвежими носками и нагретыми тряпками. Свежие, еще не успевшие выгореть под зноем запахи духов, туалетной воды, мыла и кофе, словно стеснительно прятались от этого амбре, забивались по углам, вместе с призраками-эвакуаторами прячась от слишком горячих солнечных лучей.

— … комиссия, понятно, еще работает, — вещал нач. смены, значительно поблескивая лысиной. Он и сам выглядел весьма значительно: огромный, внушительно руки скрестивший, по своему обыкновению не сидящий, а стоящий, опершись бедром о стол, залитый светом здоровяк больше на ожившую статую походил. — Но работу нашей службы при ликвидации чрезвычайной ситуации на фабрике фейерверков уже признали удовлетворительной. — Люди в зале тихонько загудели в ответ: не одобрительно, а скорее с легкой насмешкой. — Но не без оговорок, не без оговорок. — Гул стал сильнее, словно где-то под потолком вдруг осиный рой ожил. — В первую голову, как обычно, нам поставили на вид вопрос со страховыми полисами. В карте вызова надо указывать номер страховки. Так? Нет? А где они, номера-то? Нету номеров.

— Так мне мозги больного с брусчатки соскребать надо или его полисом интересоваться? — недовольно осведомился пожилой врач с козлиной бородкой, которого Кайрен Дундуком звал.

— Мозги мозгами, а полис нужен, — набычившись, пробасил старший врач. — Я вам говорю…

— А я триста раз уже говорила, — без всякого пиетета, даже с некоторой ленцой перебила доктор Вернер — та самая брюнетка с поразившей воображение Анет зажигалкой, которая Сатор поначалу жизни учила. Учила, понятно, врач, не зажигалка. — Взять, хотя бы, кочевников, табором вставшие на Сером пустыре. У них никаких страховок в помине нет. И что нам делать? Разворачиваться и обратно катить?

— А нам что делать? — встряла почти невидимая эвакуатор. — Мы не имеем право вызовы не принимать хоть в табор, хоть куда!

— Ша, доктора! — прикрикнул лысый.

— Вот и я говорю: ша, — подал голос Нелдер. — Мозги-то нам для чего дадены? Чтобы ими думать, о как!

— Может, у меня мозгов и нету… — почему-то обиделся Дундук.

— А ты еще по мостовой поскреби, — ласково посоветовал Кайрен.

— … только я, как некоторые, приписками не занимаюсь, — упрямо талдычил козлинобородый. — есть полис — пишу. Нет — ну извините.

— Да никогда, ни за что не извиним! — во всю веселился «корсар». — Ты своим крючкотворством и очковтирательством позоришь гордо звание СЕПовца и весь коллектив, состоящий из людей сознательных, должен подвергнуть тебя порицанию и остракизму, потому как благодаря твоей неуместной позиции нас лишают стимулирующих[18]. И…

Анет вздохнула, вытянула скрещенные в щиколотках ноги, пристроив их под кресло, которое впереди стояло, а руки в карман сунула. Вот ей было совсем не до веселья, как раз наоборот: на душе царило уныние и какое-то щекочущее недовольство. Причем недовольство это ни к чему конкретному не относилось, а было таким, отвлеченным.

Просто когда Ани сегодня домой заскочила, чтобы переодеться и на работу собраться, ее бабушка застукала. И в лепет, что внучка у приболевшей подруги ночевала, верить отказалась. Правда, здесь эта самая внучка и впрямь дала маху: у ложа больной она бдела и в прошлый четверг, и на прошлой неделе и на позапрошлой, кажется, тоже. Ну а что еще можно придумать, возвращаясь в родные пенаты под утро?

Вот бабуля и поджала губы презрительно, процедила: «Все по собачьим свадьбам шляешься?», оправданий слушать не пожелала, а от дальнейшего общения отказалась вовсе. Да и папа в последнее время поглядывал на дочь эдак искоса, тревожно. Хотя, конечно, никаких «собачьих свадеб» и в помине нет, а есть…

Вот как раз что есть и не понятно.

— Доктор Нелдер, к вам у меня отдельный разговор, — грозно громыхал лысый. — На вашу бригаду в последнее время вообще сплошные жалобы. Вот на прошлой неделе сразу аж две поступило. Отказали в осмотре пациентке? Так? Нет? Почему?

— Каюсь, грешен! — Кайрен поднялся, прижав руки к груди, покаянно голову повесил. — Но вот сами судите, други. Дело, значит, случилось в четыре утра или около того. Приезжаем мы с доктором Сатор на боли в животе. А там, понимаешь, дамочка. Хорошая дамочка, ничего не скажу.

— Молоденькая? — спросил кто-то заинтересованно.

— Бывают и моложе, — отмахнулся Нелдер. — И вот она нам рассказывает жуткую историю: забыла, понимаешь, вынимала она тампон или нет. И боится, теперь, что он, провалившись, ей нутря попортит.

— Какой тампон? — совершенно серьезно, на смешки ни малейшего внимания не обращая, поинтересовался Дундук. — Если, к примеру, в ухе или ротовой полости, то следовало…

— Так чего ты ее не осмотрел-то? — странно скривившись, то ли едва сдерживаясь, чтобы не заржать, то ли потому, что у него зуб прихватило, поинтересовался бугай.

— Да не сообразил, где бы мне посередь ночи гинекологическое кресло надыбать, — виновато развел руками Нелдер. — Так, неосмотреную, в больницу и свезли.

— А ее из этой больницы выперли. Между прочим, в пять утра, в домашних тапочках. Что она и отразила в своей жалобе.

— Что ж ты пациентку-то не обул, Нелдер? — спросил все тот же заинтересованный.

— Да уж действительно странно, — процедил Дундук, поправляя пенсне. — Нашему доктору только дай кого-нибудь обуть.

— Нет, а если чисто теоретически, пальпацией…

— Тебе бы все пальпировать! Помнишь ту бабку с Зеленой?..

— Ну а что делать, если…

— Да не щупал я ее, а!..

— Ну вот у меня на прошлой смене тоже случилось…

Кайрен улыбался довольным котом, явно наслаждаясь устроенным балаганом. Ани еще разок тяжко вздохнула и отвернулась к окну. За ним ничего хорошего не обнаружилось: все те же пыльные кусты, унылые крыши ящериных стойл и много-много солнца.

— Ша, говорю! — грохнул кулачищем по столу старший врач. — Вам бы все хиханьки! Вот от этого как отписываться будешь, Нелдер? Ты рожу-то не вороти, смотри, смотри. Реанимационные мероприятия оказаны не в полной мере. Ты их когда прекратил? А родственница все по часам сверила. Ну и что?

Анет опять вздохнула. Этого пациента она хорошо помнила: дедушка, которому леди Ночь, наверное, уже прогулы ставила, потому что все сроки отжил, еще и с запущенной онкологией. Тут реанимируй — не реанимируй, а толку все равно никакого, да и по стандартам[19] не полагается. Только вот внучка — других родственников при дедушке не было — очень уж убивалась, вот одиннадцатая бригада что-то такое и изобразила, чтобы ее хоть немного успокоить, вроде сделала для дедушки все, что могла.

Да какие из них, к Хаосу, «спасители»? Даже просто на спасателей не всегда тянут. Это в операционной просто: есть проблема, есть ее решение — вперед, как говорится, и с песней. А тут… Хотя Нелдеру, кажется, нравится. Только вот непонятно, что и почему. Впрочем, в нем вообще понятного мало.

* * *
С рыжей Анет столкнулась, когда меньше всего этого ожидала. Вообще, выходя из туалета, не думаешь, что под дверьми кто-то оказаться может, тем более тот, с которым встречи всеми силами стараешься избежать. Вернее, Сатор не то чтобы сознательно от красотки бегала. Просто, спасибо Лорду, с того дня, когда их с Кайреном обнимающимися застала, Ани ее больше не видела. И всех вроде бы такое положение вещей полностью устраивало. А тут на тебе!

— Ты все еще здесь? — удивилась рыжая, аккуратно приподняв ровные брови. Анет зачем-то оглянулась, то ли действительно убеждаясь, что она здесь, то ли пытаясь сообразить, «здесь» — это где? В туалете? — А я думала, тебя давно посадили.

— Куда? — брякнула Сатор.

— В тюрьму, куда же еще, — нежно улыбнулась красотка. — Куда у нас воров сажают? Кажется, в Мокрые камни или на Лягушачий остров? А-а, наверное папочка все-таки помог откупиться! Ты уж больше колечки не кради, а то у старика и денег не хватит доченькины грехи замазывать.

— Дайте пройти, — процедила Ани.

Но красавица не только не посторонилась, а наоборот ногу выставила, окончательно перегораживая выход.

— Ладно, прости, — пропела лисицей, — это я со зла, признаю. Но и ты меня пойми: молоденькая, хорошенькая, Кайрен с тобой никак не наиграется. Ревность, знаешь, штука такая, крышу сносит.

— Чего вам теперь-то от меня нужно?

— То же, что и раньше. Поговорить, просто поговорить, — кажется, памятник императору Навирру смутить было легче, чем эту врачиху. Да и подвинуть, наверное, тоже. Но не драться же с ней! Вот Ани только и оставалось, что торчать столбом на пороге сортира, отчего вся ситуация казалась особенно неприятной, унизительной даже. — Детка, ты на самом деле не понимаешь, что происходит или это просто стиль такой: я у мамы дурочка?

— А что, собственно, происходит?

— Ну, на ваш р-роман, — это слово красотка выговорила со вкусом, будто смакуя, — всем давно наплевать стало, про вас и в диспетчерской-то уже не сплетничают. Подумаешь, подцепил Нелдер очередную малышку! Кстати, ты знаешь, что он нас всех малышками зовет? Наверное, чтобы не перепутать.

— Меня не зовет, — буркнула Ани из чистого упрямства.

— Ах да, ты на особом положении, Бараш, — подмигнула рыжая заговорщицки, ну а до Сатор дошло, что давно бы пора маской обзавестись или там лицо платком закрывать, как гоблинки. Лучше уж выглядеть идиоткой, чем краснеть по поводу и без. — Но я о другом, в общем-то. Ты серьезно хочешь, чтобы Кайрена уволили? Не думаю, что твой папочка охотно возьмет его под крылышко.

— С чего вы взяли, что я хочу…

— Да с того, — отмахнулась красотка. — Он у нас, конечно, благородный, твои косяки на себя охотно берет, но сколько это продолжаться может? Раз простили, второй, но не бесконечно же. Думаешь, никто не понимает, с чего это на него в последнее время жалобы сыплются? Да все в курсе, детка. Я-то понимаю, тебе просто захотелось в доктора поиграть. Но о нем подумай. Сломаешь же Нелдеру жизнь, его и на «экстренную» со скрипом взяли, не будь меня со старшим, ничего бы Кайрену не светило. Ну ты в доктора поиграла, с шикарным мужиком похороводила и пошагала дальше. А куда он денется, когда и отсюда вышибут? Чего молчишь?

Ничего умнее, кроме: «Потому что вы не даете мне слова вставить» — на ум Ани не пришло, поэтому она ничего и не сказала.

— Ну, молчи, молчи. Кстати, если на него не щенячьими глазками смотреть, то не такой уж он и шикарный, так, обыкновенный, — пожала плечами рыжая. — Побитый, поистаскавшийся, эгоист законченный, циничный. Между прочим, практически нищий.

— Вы же сами говорили, будто он аристократ, — не очень понимая для чего, напомнила Ани.

Честно говоря, сейчас ей не было никакого дела до красоткиных слов. «Побитый, поистаскавшийся, эгоист законченный, циничный». А что, если в этом «он» поменять на «она». Да еще добавить «не нужная» и «надеющаяся»? Нехороший итог выходит, не красивый, да и не очень-то порядочный. С другой стороны, даже если Ани из чистого благородства души в сторону отойдет, что изменится? Скорее всего, ничего. Ведь на самом-то деле Сатор никому дорогу не перебегала, у Кайрена с этой красавицей и без Анет, видимо, не слишком ладилось.

— Чего ты так смотришь? — ни с того ни с сего спросила рыжая. — Жалеешь, что ли?

— Жалею, — согласилась Ани. — И знаете что? Вы меня простите. То есть, знаю, не простите, но все-таки. Я уверена, у вас еще все будет.

— Ну-ну, — неопределенно хмыкнула красавица. — Да-а, детка, — протянула непонятно. — Ну ничего, с возрастом это проходит, наивность тоже. На вот, ты забыла, а штучка явно недешевая.

— Это что? — промямлила Анет, уставившись на собственную заколку, которую ей рыжая протягивала.

«Штучка» и впрямь была недешевая, но и не слишком дорогая — подарок дедушки на какой-то из дней рождений. Вообще-то, ювелир сделал четыре одинаковых заколки: золотых, с незабудками, а посерединке маленький сапфирчик. Только с саторовской шевелюрой никакие шпильки не в силах справится, вот она три и потеряла. Думала, что и последнюю посеяла где-то. Но не на подстанции и не на вызовах — это точно, не носила Ани на работу драгоценности, даже такие.

— Да у Кайрена под кроватью валялась, — пояснила женщина без всякой улыбки, вроде даже и сочувственно. — Сначала хотела выкинуть, ну а потом… Красивая же вещица, жалко. Не твоя?

— Моя, — призналась Ани, но заколку почему-то так и не забрала.

Просто совсем не вежливо потеснила плечом женщину и вышла-таки в коридор. Куда она направляется, Анет не очень-то понимала. Разумнее всего, наверное, было собрать свои вещички да тащиться с повинной домой, в очередной раз соглашаясь с бабулиной правотой. Или все-таки умнее остаться, сделав вид, будто ничего не произошло, то есть совершенно ничего?

Думать получалось плохо, то есть не получалось совсем. Мысли путались, спотыкаясь, цепляясь за фразу: «Я такой, какой есть и не надо меня переделывать», которая, конечно, не набатом гремела, но засела под черепом крепко.

И как раз, когда Сатор замешкалась у лестницы, соображая, вверх ей идти или вниз, раздался спасительный глас с небес. Вернее, с потолка, но все равно спасительный:

— Одиннадцатая бригада на выезд. А-адиннадцатая…

* * *
В этом вызове Ани с самого начала не понравилось абсолютно все. И дело вовсе не в собственном душевном раздрае. Просто уж слишком тихим, даже притихшим выглядел домик, спрятавшийся за слишком разросшимися, чтобы выглядеть ухоженно, кустами акации. Чересчур зашуганной была собака, которой вроде бы полагалось этой домик охранять. Псина, между прочим, немалых размеров, лишь высунула нос из будки, гавкнула не слишком уверенно и тут же обратно убралась. И женщина, встречающая врачей на крыльце, сильно на эту собаку смахивала. Казалось, ей тоже нестерпимо хочется где-то спрятаться, да места подходящего нет, потому она только голову в плечи втягивала, горбилась, смотрела исподлобья настороженно и жалобно. А еще, как она очень уместную при стоящей жаре кофту не натягивала, Анет заметила багровый синяк на запястье. И это Сатор не понравилось тоже.

— Проходите, — залепетала хозяйка быстро, словно боясь куда-то опоздать. — Он там, в комнате. Вы уж простите, что побеспокоили, но мужу на самом деле очень плохо. Я думала еще ночью вас вызвать, но потом решила, обойдется как-нибудь, а оно…

— Не обошлось, — кивнул разом помрачневший Кайрен.

Видимо, ему тоже что-то не нравилось.

Ну а то, что бедолажному на самом деле плохо, Ани стало понятно, стоило войти в ту самую комнату, где недужный лежал. Густой, липкий запах перегара словно пластовался в воздухе, несмотря на открытые настежь окна. И удивительно не гармонировал с накрахмаленными занавесками, старенькой, но до блеска натертой мебелью, веселенькой геранью на подоконниках.

И обрюзгшая, заросшая многодневной щетиной туша, грудой громоздящаяся поверх белоснежного белья, не гармонировала тоже. В прочем, диссонанс с окружающим миром ее, тушу, несколько не смущал. Может потому, что мужик занят был: завывал, как пароходная сирена в тумане, протяжно и на одной ноте. Ани подумалось, что таким легким любой оперный певец бы позавидовал.

— Этот стон у нас песней зовется, — буркнул Нелдер под нос и добавил, повысив голос. — К сожалению, мы тут ничем помочь не можем. Из запоев не выводим, абстинентный синдром не снимаем.

— Чего? — неожиданно озадачилась туша, прекратив завывать.

— Говорю, похмелье не лечим, — любезно пояснил Кайрен. — Для этого существуют отдельные службы. Платные.

— Доктор, ну пожалуйста, — женщина по-мышиному сложила суховатые ладошки, переводя взгляд с Анет на Нелдера и обратно, видимо, пытаясь понять, кто тут более жалостливый. — Ну ведь так мучается, сил нет терпеть.

— Это точно, — мрачно согласился «корсар», все-таки присаживаясь на край кровати, — сил нет. Доктор Сатор, глянете-ка пока там.

Ани завертела головой, пытаясь понять, на что ей смотреть велено, не сразу разглядев мальчишку, выглядывающего из-за свешивающейся до самого пола плюшевой скатерти. Если паренек и прятался, то совсем не от страха. Под насупленными, сурово сведенными бровями глаза у него поблескивали, как у зверька, а под левым темнел шикарный и, видимо, совсем свежий бланш.

Сатор подошла к столу, поправив халат, присела на корточки.

— Дай посмотрю, — попросила тихо, боясь спугнуть мальчишку, уж больно он на настороженное животное походил — вот-вот в нору юркнет.

— Чего смотреть-то? — подумав, все-таки проворчал ребенок.

— У тебя синяк, — ровно пояснила Ани, — может быть сотрясение мозга. Голова не болит?

— А-а! — дурниной взыл мужик на кровати. — Потише ты, лечила! Больно же!

— Терпи, — не слишком приветливо посоветовал Кайрен, — когда своих лупишь, так же орешь?

— Да вы что, доктор, — снова быстро-быстро залепетала женщина, — он нас никогда, даже пальцем! Он хороший, очень хороший… Вот только если выпьет чуть-чуть… Ну и что? Все так. Надо же человеку расслабиться иногда, работа-то тяжелая. Но он хороший, и пальцем…

— В общем, парень не плохой, только ссытся и глухой, — подытожил Нелдер и мужик снова взвыл.

— Ну так дашь посмотреть? — опять спросила Сатор, улыбаясь невесть чему.

«Корсарская» шуточка ей не понравилась совершенно. Но уж больно она была… «корсарская». Несмотря на всю свою пошлость вкупе с бородатостью.

— Да чего там смотреть, — буркнул мальчишка, все же пододвигаясь поближе. — Не станет она болеть. В первый раз, что ль?

— Ну и не станет, — согласилась Анет, доставая из кармана тонкий, как карандаш, магический фонарик, который ей на днях дядюшка Лангер подарил. — А станет, так мы ее полечим. Смотри сюда.

Мальчишка смотрел, во все глаза смотрел, только вот не на палец, подсунутый ему под нос, а на фонарик.

— Да чтоб тебя в Хаосе пятеро отодрали! — больным слоном затрубил мужик. — А ну, девка, отзынь от сына. Отойди, кому говорю!

— Фердичка, — залопотала женщина, — Фердичка, она ничего плохого не сделает, только посмотрит. Ты успокойся, милый, опять ведь разболится…

— Не сделаю, — подтвердила Ани, не оборачиваясь и не столько зрачки ребенка разглядывая, сколько сжатые до побелевших костяшек кулачки в цыпках и царапинах.

— А мне по… — свое отношение к происходящему «отец семейства» выразил еще громче. — Я тут хозяин, в своем праве! Мой сын, чего хочу, то и делаю! Сказано, отойди, значит вали отсюдова!

Что там за ее спиной происходит, Ани не видела, только краем глаза заметила, как над головой темное и довольно большое пронеслось. Потом в спину толкнуло — не сильно, но она пошатнулась, пришлось за мальчишку хвататься, чтобы не упасть. А там, сзади, грохотало и рычало, будто невесть откуда взявшийся медведь решил комнату разгромить.

Мальчишка вдруг вырвался — и когда это Сатор, его защищая, обнять успела? — подпрыгнул на месте, яростно махнув кулачком.

— Здорово, дядька, вали его! — завопил радостно.

— Фе-ердичка! — истошно голосила женщина.

* * *
Локоть Нелдера не слишком пострадал, всего-то длинная царапина на нем и осталась, но начал подозрительно опухать.

— Да чего ты любуешься? — проворчал Кайрен на манер давешнего парнишки, пытаясь отпихнуть плечом Ани и опустить закатанный рукав. — Об челюсть этого… отшиб.

— Тем более надо обработать и забинтовать! Вряд ли он каждый день зубы чистит.

— Да ну, так отработаю, — Нелдер окончательно оттеснил Анет в угол кареты, расправил рукав алой куртки.

— Ты хоть челюсть ему не сломал? — поинтересовалась Ани. — Хотя жалобу и так напишут.

— Не сломал, — огрызнулся врач. — Хоть стоило бы, а еще руки повыдергивать. И ничего они не напишут. Я тоже писать умею. Это, на минуточку, нападение было. Может, он с бодуна решил у тебя наркотики отобрать?

— Так они у тебя, а не у меня, — негромко напомнила Сатор.

— Да какая разница? — невесть с чего вызверился Нелдер, махнул рукой куда-то в сторону, и, конечно, налетев локтем на край носилок, зашипел. — Вот объясни мне, тупому, на кой такое счастье? Это вот любовь и семья, да? Он ее лупит, а она его любит! «Фердичка хороший!» — не слишком похоже проблеял «корсар». — Вот такого вам всем надо?

— Мне не надо, — еще тише призналась Ани.

Кайрен глянул на нее взбешенным быком, гневно сопнул носом, разве что копытом не скребнул, и полез из кареты.

Анет постояла, почесала бровь, пожала плечами и уселась в свое кресло. Карман халата, в котором не было фонарика, чувствовался пустым и неприятно легким. Но возвращаться в домик, ползать под столом, отыскивая, куда это он закатился, Сатор, конечно, не собиралась.

Она только надеялась, что фонарик мальчишке достанется, а у того хватит ума спрятать его от любящего папаши.

* * *
Утро после смены выдалось не менее жарким, чем накануне. День словно с самого начала брал разгон, настраиваясь на серьезность. В такую погоду о собственной постели и думать-то неприятно. Как представишь, что ворочаешься в душный полдень, пытаясь отлепить от себя простыни, а голову от нагретой, словно камень, подушки, так уже и спать вроде бы не очень-то хочется.

Но альтернативы не было и не предвиделось. Понятно, о важном Ани с Кайреном даже не заговаривала и, конечно же, ни о чем не спросила. В общем, ситуация выглядела двусмысленнее, чем упавшие прилюдно брюки.

— Ты куда сейчас? — спросил Нелдер, придерживая ладонью собственный локоть — видимо, как «корсар» не храбрился, рука все-таки болела неслабо.

— Домой, — независимо пожала плечами Ани, пытаясь сообразить, стоит ли навязывать помощь или все же лучше воздержаться?

— Устала?

— Да нет…

— Слушай, а пойдем в парк? — совершенно неожиданно предложил «корсар». — Там, наверное, сейчас хорошо, прохладно. Лодку возьмем.

— Куда тебе с такой рукой лодку?

— Как раз и разомну. Пойдем!

Ну и как откажешь, когда на тебя так смотрят: с эдакой радостью, что ли, с ожиданием чего-то хорошего? И ведь Нелдер ничем на ребенка не походил, а вот этот взгляд мальчишеский напоминал, подначивающий такой, мол: «Слабо?».

Впрочем, идея на самом деле оказалась не совсем дурной, в парке и впрямь было вразы прохладнее, а еще по особенному празднично: у лотка мороженщика пристроился шарманщик, наяривая нечто заунывное, но бодрящее. Люди по дорожкам прогуливались тоже словно только что вынырнувшие из другого мира, особенно Ани дети умилили: в мотросочках, в соломенных шляпках. И мороженное, которое Кайрен купил, пропустив мимо ушей все возражения Сатор, было несерьезно-сладким и пахло малиной.

Лодку Нелдер все-таки взял, снова проигнорировав доводы разума, а заодно и Анет. И хотя кривился поначалу, но потом разошелся, выгреб к плавучему островку, под ивы, поласкавшие ветки в воде. Сбросил сюртук с рубашкой, разулся, да и растянулся на лавке, заложив руки за голову и предоставив Ани развлекать себя самой.

Впрочем, она не возражала. В разморенной жаре, чуть разбавленной прохладой, тянущейся от реки, в негромком, убаюкивающем стрекотании насекомых, в плеске воды, ее умиротворение накрыло. И все беспокойства стали не то чтобы меньше или незначительнее, но будто отдалились, позволяя попереживать потом.

Ани сидела и тихо млела от собственной умильности, которую всколыхнули в общем-то страшноватые, бледные с легкой синюшностью, длинные и костистые мужские ступни. Кайрен лениво пошевелил пальцами, прогоняя пристроившегося было слепня, и саторовская умильность вообще разлилась едва ли не в материнскую нежность.

— Спроси меня о чем-нибудь, — глуховато, с оттяжкой в зевок потребовал «пират» и не подозревая, что кое кто не к месту растроганный готов был уже слезу над его ногами пустить, — а то я сейчас усну.

— А правда, что ты никакой не Нелдер, а ван’Нельдер? — брякнула Анет даже не то, что на ум первым пришло, а вовсе непонятно откуда взявшееся.

— Ну да, — Кайрен потянулся, задрал коленку, почесал пятку и снова разлегся, будто только так и надо. — А что?

— Ты фамилию сменил из-за того… ну, что с родными доктор Кассел случилось? — изнемогая уже не от умиления, а от чего-то сильно смахивающего на жалость, почти шепотом спросила Ани.

— Тебе-то это зачем?

Нелдер приподнял голову, глянув на девушку из-за собственной груди, как из окопа.

— Тебя удивляет, что я хочу о тебе побольше узнать? — почти обиделась Сатор.

— Да нет. Любопытство — не порок, а еще один способ вырыть себе могилу, — отозвался Кайрен, снова укладываясь. — Но ничего захватывающего не расскажу. Просто у неких ван’Нельдеров дети никак не получались. Ну они и решили усыновить сиротку. Обстряпали все грамотно, на весь мир заявили о беременности леди и отбыли в деревню, а в столицу вернулись только года через два, с готовеньким сыном. По документам-то все чин-чинарем, никаких подлогов, но обществу ребеночка представили, как наследника.

— А потом?

— А потом у них совершенно неожиданно родился собственный. Вот такая, понимаешь, дилемма. Усыновленного-то по-хорошему надо бы вернуть туда, откуда взяли, но что люди скажут? Вот как-то так.

— И… что? — очень неуверенно спросила Ани.

— И ничего, — Кайрен рывком сел, заправил за ухо Сатор выбившуюся прядь, — не страдай зря, никаких трагедий нет. Мы с ван’Нельдерами совершенно чужие друг другу, просто посторонние люди, и очень давно это поняли. Но они меня вырастили и выучили, а не выкинули, как щенка. Уже за это я им по гроб обязан. А какая-то фамилия все равно нужна. Согласись, Нелдер ничем не хуже любой другой, ясно?

— Ясно, — протянула Анет.

— Ну и хорошо, — «корсар» подмигнул», легонько щелкнул девушку по носу и вдруг нырнул в реку.

Вот как сидел, так и нырнул, прямо в брюках, попросту перевалившись за борт и раскачав лодку так, что Ани едва следом не полетела. А пока Сатор визжала, пыталась равновесие удержать, унимала разошедшееся — точь-в-точь как у мамы — сердце и оглядывалась, соображая, куда это Кайрен делся, он уже сам объявился. Да еще как! Уцепился за борт, снова лодку раскачав, приподнялся, отжавшись на руках.

— И долго мне так висеть? — поинтересовался.

Вернее, получилось у него что-то вроде: «И довго мне фак фисеть», потому что кувшинки, которые он в зубах зажал, говорить мешали.

— Дурак, — вынесла вердикт Анет, отбирая у него мокрые цветы и не четко понимая, что сейчас уместнее: разрыдаться, засмеяться или на шею ему бросаться.

Последнего, наверное, делать все же не стоило — опасно.

— Кто бы спорил, — фыркнул «корсар» ладонью смахивая с лица воду. — Слушай, — спросил так задумчиво-задумчиво, как школяр сложив руки на краю борта, и пристроив сверху подбородок. — Почему мне с тобой так спокойно, а?

«Потому что я тебя люблю» — едва не выпалила Ани, но в самый распоследний момент язык все-таки удержала.

— Лучше скажи, как ты домой в мокрых брюках пойдешь, — проворчала, увлеченно кувшинки нюхая.

Странно, но цветы ничем не пахли, даже тиной или рекой.

— Это единственное, что тебя интересует? — выломил бровь Кайрен. — Тогда поводов для волнения нет, пойду я ногами. И ты пойдешь вместе со мной.

Сатор в ответ только плечами пожала, мол: «Не слишком-то и хотелось, но если ты настаиваешь…»

— И там останешься, — зачем-то уточнил Нелдер.

— Ладно.

— Я имею в виду совсем. Надоели эти вылезания через окошко и побудки до света, — почему-то насупился «пират».

— Я не лажу через окошко. То есть, не лезу, — вконец растерялась Анет.

— В общем, перебирайся ко мне, — отрезал Кайрен, — что мы, в самом деле, дети, что ли?

— Не дети, — согласилась Сатор.

Конечно, это было не совсем-то, что хотелось бы услышать. Но, в конце концов, все начинается с малого. Например, с кувшинок, притащенных в зубах.

Глава 8

Странно, но отец возился c обожаемой коллекцией этикеток от спичечных коробок — имелась у уважаемого академика Сатор такая несерьезная, а по мнению бабули, и вовсе стыдная страстишка. Странность была не в том, что папа, вооружившись лупой, пинцетиком, который в его лапище казался вовсе крохотным, и музыкально намурлыкивая басом, любовно перекладывал полинявшие клочки бумаги в альбоме. Просто Ани ожидала его за работой застать — отец предпочитал ваять свои многомудрые труды именно тогда, когда оставался дома один. По крайней мере, так было принято считать. Поэтому мама с бабушкой и отправлялись после обеда на прогулку или там по магазинам: ученому мужу необходимо одиночество, чтобы, значит, осмыслить, обдумать. А он, видишь, с этикетками возится.

Хотя, может, потому и возится, что никто не мешает?

Анет оперлась плечом о косяк, почти спрятавшись за портьерой, о своем появлении объявлять не спеша. Уж больно забавно выглядел отец: такой громадный, восхитительно нелепый, в старенькой домашней куртке, густо покрытой пятнами и засыпанной трубочным пеплом.

— Ну не красавица ли? — восхитился старший Сатор, от переизбытка чувств аж поцеловав грязноватый клочок, так пинцетом его и держа. — Ну ведь восхитительный же экземпляр! — Ани и не хотела, а все равно не выдержала, фыркнув в кулачок. Отец, такой подлости не ожидавший, натурально подпрыгнул в кресле, локтем снеся со стола лупу и кипу бумаг. — Ты чего, ребенок? — Академик странно развел руками, будто пытаясь прикрыть альбомы. — Я и не слышал, как ты пришла.

— Ну куда уж слышать, когда тут такая красавица! — покивала непочтительная дочь, отлипая от косяка.

— Негоже смеяться над чужими слабостями, — насупился Сатор, все-таки собирая свои кляссеры и рукой их прикрывая — точь-в-точь ребенок, опасающийся, что у него сокровища отберут: воронье перо там, камушки разноцветные, обрывок бечевки.

— А я и не смеюсь, — от всего сердца заверила его Анет, усаживаясь в кресло. Оно стояло в щели между этажеркой и массивным книжным шкафом — в отцовском кабинете это кресло, потертое, а оттого задвинутое с глаз долой, младшая Сатор больше всего любила: ей все видно, а ее саму нет. Сидела, как в норке. — Я улыбаюсь.

— А мама с бабушкой ушли…

Сатор неопределенно махнул куда-то в сторону — видимо, показывая, куда именно они ушли. И немедленно смутился, а устыдившись собственного смущения, нахмурился, набычился, моментально став похожим на обиженного медведя. С тех пор как Ани пришла блажь уйти из дома и с кем-то там на стороне жить, отец при виде дочери постоянно смущался и хмурился. Потому что не знал, как себя вести: тоскливо вздыхать, а то и слезы ронять вроде собственной супруги, матери грешницы, не с руки. Вслед за бабулей Сатор остракизму ребенка подвергать родительская любовь не позволяла. Многозначительно ухмыляться, как шурин, ехидный профессор Лангер — совесть. А вместе с дедулей делать вид, будто ничего такого не происходит, никак не получалось.

— Да я собственно с тобой поговорить хотела, — заявила виновница таких отцовских метаний, даже, может, и наслаждаясь его муками.

То есть, не наслаждаясь, конечно, но удовольствие получая: а нечего на пустом месте трагедию разводить!

— А-а, сейчас, — облегченно выдохнул папа, дергая за ручку ящика, в котором деньги держал. — Да что ж это? Заел, представляешь? Тебе сколько надо то?

— Я не за этим, — поспешила остановить Анет, пока отец от облегчения стол не разломал.

— Солнце! — выдохнул папа, собрав куртку на груди в горсть и тяжело откидываясь на спинку кресла. — Дочка, может, с этим лучше к маме? — «Дочкой» Ани он называл примерно раз лет эдак в десять. — Конечно, тут как сама решишь, я не против любого-. Но, может, рановато пока, а? — Добавил почти жалобно.

— Папа, я не беременна и делать тебя дедом в ближайшее время не планирую, — припечатала младшая Сатор. Ну вот что такое?! В кой-то веке решила серьезно с отцом поговорить, а он сначала деньги сует, потом инфаркт хватать собирается. — Лучше скажи, почему ты врачом не стал, а в науку подался?

— М-да, — крякнул академик, глянув на дочь исподлобья. Навалился на столешницу грудью, руки в замок сцепил — приготовился, значит, к серьезному разговору. — А в чем вопрос-то, ребенок?

— Так я сказала уже.

— Не-ет, — покачал здоровенным, как колбаска, пальцем отец. — В чем глубинный вопрос?

— Тут, видишь ли, какое дело, — замялась Ани, не ожидавшая такого резкого перехода к главному, не успевшая подготовиться. — Ты о нашем договоре с дядей знаешь? Ну, что если я ему докажу, то он…

— Неужели работа на СЭПе слишком простой оказалась? — усмехнулся в густющие усы отец.

— Да нет, конечно. Наоборот. Но это как-то все… Рутина, понимаешь? Я вот интернатуру вспоминаю, там совсем не так. А тут… Нет, бывают всплески, особенно когда получается. Но обычно не так. И тошно, и противно, и скучно, но до конца смены как-нибудь дотянешь. Рутина. Ру-ти-на. А хотелось…

— На белом коне, размахивая шашкой?

— Не в этом дело! — нахмурилась Ани, уже жалея, что вообще к отцу пришла.

— В этом, в этом, — проворчал Сатор. — Из чистой вредности хотел бы спросить, почему ты со своим красавцем не говорила. Он-то уж, чай, нашел, что сказать, но не стану. Видишь ли, ребенок, ты совершенно папина дочка. Вот потому-то я и подался в науку.

— Потому — это почему?

— Ну, давай глянем, — отец, кряхтя, поднял с пола лист, перевернул его чистой стороной вверх, разгладил ребром ладони и нарисовал жирную единицу. — Что у тебя есть? Упорство — этого не отнять. Бодать стену с разбегу не станешь, ты ее тихонечко, камушек за камушком прогрызешь. Отсюда вытекает терпение немалое, — Сатор нарисовал двойку. — Я бы даже сказал самоотречение. Но это уже чисто женское. Что еще? Смелость, умение сосредотачиваться. Ну, небесталанна, небесталанна, не спорю.

— Спасибо, — буркнула совсем неудовлетворенная Ани.

— А и не за что, — заявил щедрый отец, успевший выписать на листке «три» и «четыре». — Только вот эдак, чтобы на коне и с шашкой, нужно совершенно другое. — Сатор широко перечеркнул крестом нарисованные им же цифры. — Во-первых, наглость надобна. Нехорошая такая, бесцеремонная наглость. Во-вторых, полная независимость от чужого мнения. Ну чтоб вот так, прости, натурально чхать на всех с высокой башни. В-третьих, уверенность в собственной правоте, тоже нехорошая совсем. Как там говорится? «Есть два мнение — мое и неправильное»? Вот именно так. Ну и… В каких там? Неважно. Пойми, ребенок, апломб нужен, совершенно непробиваемый апломб. Когда говорят: «Это не так!» или «Нельзя!», а в ответ: «Так и не иначе!» или там: «Можно!». Ты же промолчишь, при себе мнение придержишь.

— Тебя послушаешь, так все врачи сволочи.

— Хорошие — да, — кивнул отец. — А еще сложные и частенько неприятные люди. У нас ведь в науке тоже не все гладко: и подсидеть надо, и вовремя на ушко шепнуть, первым успеть. Финансирование там, тот напечатался, а этому не дают. Одному лабораторию выделили, а другому… — Отец обреченно махнул ручищей. — Но это все мирно очень, по-человечески: в лицо с улыбочкой и поцелуйчиками, а гаденькое-то за спиной, тихонечко, прилично.

— Это ты называешь «по-человечески» и «прилично»?

— Аеще ты у меня идеалистка, — Сатор вывел поверх креста пятерку.

— Видимо, это тоже плохо, — пробормотала Ани, вставая. — Ладно, спасибо за объяснение.

— Уже уходишь? — то ли огорчился, то ли обрадовался отец. — Может, хоть чаю попьем?

— Извини, меня муж ждет, — соврала Анет, делая отцу ручкой.

Почему-то родной дом показался душным, даже давящим и очень захотелось побыстрее очутиться где попросторней, на воздухе.

* * *
Да, «муж» ее действительно не ждал. Наоборот, намекнул, что Ани неплохо бы и попозже вернуться. Не намекнул даже, а… Ну, просто сказал: к нему друг зайдет и даже попросил приготовить что-нибудь эдакое. Тем более кулинарные навыки Сатор в последнее время значительно улучшились, она и книжек накупила. В общем, из дома ее никто не гнал, но все равно чувствовалось: присутствие лишних при встрече с «другом» нежелательно. Ну а раз нежелательно, то нечего и лезть, хоть любопытство разбирало, конечно.

Потому-то Ани и отправилась в парк, а теперь бродила неприкаянным призраком по дорожкам: дело-то к вечеру шло, солнце висело над деревьями низко — едва видно его, внизу уже и темно, прохладно. Дети с мамами-нянями по домам отправились, только дворник по совершенно чистой брусчатке уныло метлой шваркал: шварк, да шварк. А еще у афишной тумбы постовой скучал. Ну и Сатор, понятно, слонялась по аллейкам.

И от этого унылого слоняния в голову всякие разные мысли, большей частью ненужные, лезли. Даже не мысли, а так, «печальные образы». Вот взять хотя бы сегодняшнее утро. Хорошее утро, ничего не скажешь, приятное.

Впрочем, если не после смены и не на работу идти, у них каждый день так начинался: Кайрен притаскивал кофе, как делал, кажется, только он: не в кофейнике и, конечно же, без всякого столика, а просто в здоровенной кружке — одной на двоих. Анет эта его привычка нравилась. Было в ней что-то интимное, даже интимнее того, что обычно перед кофе случалось.

А тут ее словно тварь Хаоса за язык дернула, Ани возьми и поинтересуйся: «Почему, — мол, — ты меня никогда ни о чем не спрашиваешь?». Ну Нелдер и ответил. В своей манере:

— А о чем мне спрашивать? — отозвался честный такой, да еще и плечами пожал.

— Но ведь ты ничего обо мне не знаешь. Даже какие духи люблю или цветы! — возмутилась Сатор.

— И зачем мне такое знать? Женщины оценят любые цветы, чтобы там сами не говорили. Вам же не букет важен, а факт. Ну а духи я дарить никогда не буду, все равно ошибусь, даже если ты пальцем ткнешь. Мы в таких делах полные кретины.

— Ну неужели тебе про меня ничего не интересно? — совсем уж отпустила вожжи Ани.

Почему-то ей обидно стало едва не до слез.

— Так я все знаю. Посуди сама: на работе вместе, дома вместе. А что там раньше было… Ну хочешь расскажу?

— Ты даже с моими родными знакомиться не желаешь!

— И опять же: зачем? Я с тобой живу, а не с ними.

На этот раз Анет хватило ума промолчать, а то точно ляпнула что-нибудь эдакое. Только вот Кайрен на то и Нелдер, чтобы все замечать. Когда ему это нужно, естественно. В этот раз оказалось нужно. Потому что он сгреб Ани вместе с простыней, завернул-запеленал в кокон — Сатор сопротивлялась, конечно, но не сильно — и пристроил на собственных коленях, заставив голову на плечо положить, а сам подбородком ей в макушку ткнулся.

— Ты пойми, Бараш, это ведь не оттого, что мне на тебя плевать… — сказал эдак задумчиво и не очень внятно.

— А от опыта, — еще неразборчивей, потому как ей не слишком удобно, хоть и приятно, конечно, было, пробормотала Анет, — которого у тебя просто куча.

И вроде бы все хорошо, и обижаться не на что, а осадок, кислый какой-то, мутноватый, все равно остался. Вот и подтачивал этот осадок потихоньку, разъедал и не то чтобы всерьез тревожил, но настроение портил.

* * *
То, что гость до сих пор не ушел, Ани поняла, стоило дверь открыть. Сизоватый папиросный дым даже в коридоре пластами слоился, а из кухни доносились приглушенные, бубнящие голоса. Сатор постояла на пороге, размышляя, стоит ли заходить или, может, к родителям ночевать отправиться, но все-таки прикрыла дверь тихонько, прокралась на цыпочках. И не потому, что подглядывать-подслушивать собиралась — просто мешать не хотелось.

— Получается, ты у нас теперь серьезный человек, семейный, — этого мужской голос, хриплый, даже скрежещущий, Анет раньше слышать не доводилось.

Такой и захочешь, так не забудешь: не говорил, а будто простуженная ворона каркала.

— Получается, — хмыкнул Кайрен.

— Ну и как оно, за бабской-то юбкой?

— Неплохо. Видишь, уюта навела, наготовила.

— Что наготовила-то вижу, а вообще? — не отставал каркающий, явно что-то жуя. — Ежели хочешь знать мое мнение, так из тебя папаша семейства, как из меня садовод. Как она тебя захороводить-то умудрилась?

— Да никто никого не хороводил, — вроде даже и раздраженно откликнулся Нелдер. — Скорее уж я ее. Да и сколько можно хреном на горе торчать? Не мальчик уже.

— Не мальчик, — с удовольствием согласился хриплый, а следом стекло о стекло звякнуло, забулькало жидкое. — Значит, остепениться решил. Ну, рассказывай, как оно в целом? Может, я тоже сподоблюсь. У меня в госпитале знаешь, какие сестрички бегают? Курочки!

— Хорошо оно. В целом, — не слишком уверенно ответил Кайрен.

— Но?

— Да просто не привык, наверное. Так, ничего серьезного, но, бывает, как накатит. Ну вот хоть занавески эти, салфеточки. Смотрю на них, и такая тоска берет: вот беги, честное слово. Думаю: и что теперь, так до конца жизни салфеточки-оборочки?

— А там дети пойдут, — тихонечко добавил каркун.

— Типун тебе на язык! — возмутился Нелдер и даже, кажется, сплюнул. — Детей мне лишь и не хватало!

— Ну а с нежными-то чувствами как?

— Мне с ней спокойно, — после немалой паузы отозвался Кайрен.

Дальше Анет слушать не стала. Очень стараясь не шуметь, скинула туфли, прокралась в комнату. По мышиному разобрала постель и нырнула под простыню, накрывшись с головой. К счастью, отсюда слов было не разобрать, только неразличимый бубнеж и доносился, а он совсем не мешал.

* * *
На светлого радостного человека, у которого явно все хорошо, настолько хорошо, что ему на собственную сломанную ногу плевать с высокой колокольни, даже просто смотреть — и то приятно. Хотя, конечно, колокольня оказалась не такой уж высокой, всего-то этажей пять. Да и не колокольня это была, а обычный доходный дом, на которые Ани уже вдоволь налюбовалась. Но это все и неважно. Главное, вот сидит человек в куче раскисшего подгнивающего мусора, поверх то ли шкуры, то ли шубы, голая стопа у него, будто тряпочная, косо набок висит и на глазах синим наливается, а он хохочет аж до слез, за живот хватается.

Ну а вокруг кучи, шкуры и мужика с трубными воплями дама носится и веником размахивает. Правда, дотянуться до ржущего у нее никак не получается: мусор, который раньше, видимо, кучей лежал, расползся немалыми такими барханами-лужами и лезть в эдакое болото даже в гневе не с руки, а веник коротковат. Вот и остается лишь бегать, да поносить хохочущего последними словами.

Правда, слова эти были настолько крепкими и плелись с такой фантазией, что Кайрен аж заслушался, зависнув на подножке кареты.

— Если есть козел недоенный, то, соответственно, бывают доенные? — поинтересовался Нелдер в пространство, все-таки вылезая из экипажа. — Занятен ты, мир, однако.

— Это, господин врач, — женщина с веником перегородила дорогу, по носорожьи отдуваясь, решительно мотнула растрепанными кудрями, в которых кое-где торчали папильотки. — Вот даже и не подходите к нему! Пока шубу не отчистит, пускай так и сидит, неча! Ну надо же удумал! С родной женой и вот так-то!

— Разберемся, — серьезно пообещал Кайрен. — Сначала надо сообразить, как его оттуда достать и на носилки загрузить. Может, кто поможет, а, добрые люди?

Добрые люди — соседи, по всей видимости, — сгрудившиеся в сторонке, дружно прогудели, что, мол, и рады бы помочь, да никак. Ну а мужик зашелся в таком хохоте, что аж набок завалился, но сумел все-таки просипеть, что ему и так хорошо и пусть его тут жить оставят.

СЭПовцы, может, были и не против в самом деле оставить все как есть, но долг взывал. Да и у веселящихся соседей совесть проснулась: притащили болотные сапоги, чтоб, значит, докторам было сподручнее в жижу лезть. Правда, Ани в один сапог вполне могла целиком поместиться, поэтому обошлись без ее помощи. В общем, под дружеские советы, истеричное хихиканье пострадавшего и вопли грозной дамы: «А шубу-то? С шубой как же?» — засунули-таки бедолажного в карету, отъехали на пару кварталов, а там и остановились для оказания «экстренной» и «неотложной».

— Ну, рассказывай, — приказал Нелдер, скептически глянув на поврежденную стопу, уже больше смахивающую на переполненный бурдюк, и занялся головой бедолаги, — как ты дошел до жизни такой. Бараш, посмотри, что у нас с давлением.

— Да нормально все со мной, — просипел через хихиканье мужик, отпихивая руки Кайрена. — Нога вот только, да это ничего, починят. Ради такого и потерпеть не жалко.

— Такого — это какого? — уточнил «корсар», отпихнуть себя не дав. — Ты руками-то не слишком махай, а то свяжу.

— Понял, — тут же присмирел пациент, вытянувшись солдатиком. — Ну тогда того, лечи, раз серьезный такой.

— А что же все-таки случилось? — тихонько пискнула Сатор, возясь с монитором. — Нас вызвали на падение с высоты…

— Еще какое падение-то! — оживился мужик, дернулся, но остался лежать смирно, только скосился на Анет, как ящер. — Все ж через супружницу любимую, змеищу подколодную. Прям загрызла: не пей, да не пей! Мол, скоро до хаосовых тварей допьешься. А я ведь и не пью вовсе, только по праздникам. Ну или с устатку, с мужиками.

— А праздник у нас каждый день, — хмыкнул Кайрен, от которого, между прочим, после вчерашнего тоже попахивало.

Сколько ни чисть зубы, ни брейся и кофейные зерна ни жуй, а у плодотворной встречи с другом свои последствия имеются.

— Да я не пью! У меня руки золотые, любой вам скажет! — мужик опять хотел взмахнуть этими самыми руками, но покосился на Нелдера и передумал. — А тут уж признаю, накосячил. Не через пьянку, а по другому делу, — бедолага подмигнул Ани, будто на что-то намекая. — Вот баба моя с подружками вчера и усугубила. А я что, не человек, не понимаю? Да все понимаю, еще и виноват. С утра и захотел подмазаться. Она давно плешь проедала, чтоб я шубу ейную почистил, мол грязная она и пыльная. Вот пока с утра баба моя страдала после вчерашнего, взял я, значит, эту шубу, щетки и пошел на балкончик.

— Почему на балкончик? — уточнил Нелдер, нежно в глаза пациенту заглядывая, фонариком светя.

— Чего далеко-то ходить? — изумился мужик, преданно на доктора таращась. — Тут дело такое, разлил я давеча банку варенья, что моей женке сеструха из деревни присылает. Ну прибрался, конечно, чтоб баба по шапке не дала, да сам и забыл, а пол-то липкий остался. Так я, значит, шубу на перильца повесил, щеткой ее начал стряхивать, перегнулся… И вот сам не соображу как — бац! — сижу во дворе с шубой в охапку! Только зыркаю, как дурак и жоп… э-э, заднику больно. И, главное, тапочки-то мои на балконе как стояли, так и стоят! Приклеились, понимаешь! А я, когда с шубой вожжался, на пальцах привстал и выскользнул. Представляешь?

— Не очень, — честно признался Нелдер.

— Ну так я встал…

— Встал? — охнула Ани.

— Вот как есть, встал, — сурово подтвердил бедолажный. — Даже общупался весь — цело все, во как повезло, хоть и грохнулся на камень! Перекурил с мужиками, шубу на плечо подхватил, ну и потопал домой. Думаю, моя щас как развизжиться! Так у нее голова болит, не до супружника. Дверь мне открыла и утопала. Ну а я чего? Шубу-то дочистить надо? Значит, опять на балкон. Только за щетку взялся, жена является, спрашивает: «Чего делаешь?». А я: «Шубу чищу, сама же просила». А она: «Так ты ж уже почистил!» А я так, вытаращившись: «Когда?». Она: «Так сейчас, со двора ж тебя пускала!» А я ей: «С какого двора, золотая ты моя? На мне только исподнее». Ведь и впрямь, как в рубашке и подштанниках был, так ведь и полетел. Женка моя в ответ: «Ну да. Еще подивилась, почему ты без тапочек». Так я-то уже в тапочках! Ну и говорю: «Привиделось тебе, как встал, так и стою, не уходил никуда. Может, ты того, сама до хаосовых тварей усугубила»? — пациент осторожно, но очень выразительно щелкнул себя по кадыку.

— И что жена? — хмыкнул Нелдер.

— Так побелела вся, к соседке кинулась. Она вроде вас, тоже нашептывает.

— Мы нашептываем? — изумилась Ани.

— В смысле, соседка тоже лечит, — пояснил мужик. — А я вот думаю: и правильно, помучайся! Будешь знать, как мужа родного загрызать! Ну и решил шубу-то дочистить. И вот не поверишь…

— Теперь поверю, — кивнул Кайрен, — ты опять спланировал.

— Точно! — обрадовался больной. — Вот ведь угадал! Только первый-то раз мимо кучи брякнулся, а во второй в самую середку и угодил, да ногу того, покалечил. Тут жена выскочила, а мужики, гады, меня тут же и сдали, рассказали, как я первый раз летел. Вот она и озлобилась, — взгрустнул пациент. — Ну ничего, в следующий раз будет знать, как мужа пилить. Слышь, девка, то есть, девушка. Вот ты красивая такая, хорошая. Не выходи замуж! А то до алтаря вы все прям раскрасавицы, а потом змеищами оборачиваетесь.

— Да я и не собираюсь, — отозвалась Ани. — В смысле, замуж не тороплюсь.

— Совсем? — помолчав, ненавязчиво поинтересовался Кайрен, шину бедолаге налаживая.

— По крайней мере, в ближайшее время, — сама не поняв на что, обиделась Сатор.

— Зато шипеть-то, как погляжу, у тебя уже здорово выходит, — гоготнул «летун».

А вот Нелдер ничего добавлять не стал, спрашивать тоже. Работал себе, тихонько насвистывая под нос.

* * *
Пока Кайрен убеждал дежурного врача, что он не спать должен, а ребенка, перекушавшего недозрелых слив принять, а, заодно, мамочку и бабушку малолетнего обжоры, которые тоже фруктиками угостились, Анет решила отлучиться по дамским делам, а, заодно, и умыться. От жары, пыли и усталости казалось, будто к лицу пергаментную пленку прилепили и никакие салфетки не помогали ее стереть.

Правда, больничный туалет, хоть и предназначенный только для знающих — потому на и двери и висела табличка: «Осторожно! Заражено!» — блаженства царства лорда Солнце не обеспечил. Во-первых, тут остро и липко пахло щелоком, а, во-вторых, вода из крана текла тонкой, тепловатой, да еще и желтой струйкой, будто стесняясь собственной несостоятельности.

Пока Сатор под струйкой запястья мочила, дверь туалета громко распахнулась, впустив из коридора сквознячок, гневный вопрошающий глас: «Чего вы мне всяких засранцев возите?» и не менее гневный ответ Кайрена: «Потому что у тебя тут инфекционное отделение?». А на пороге появилась санитарка с ведром, на котором было кривовато намалевано: «Рас. — Хл. 0,5 %»

— Здрасти, — тихонько поздоровалась санитарка, поправив на голове косынку.

От дверей она не отходила — Ани стеснялась, что ли?

— Добрый вечер, — отозвалась не менее вежливая Сатор, не без труда закрывая кран.

— Да уж какой вечер? — поддержала светскую беседу женщина. — Глухая ночь на дворе давно. А вы что? Опять подкидыша привезли?

— Почему подкидыша? — вяло удивилась Анет, пытаясь сообразить, что может значить загадочный «Рас. — Хл.», а еще чем бы вытереть руки.

Ничего умнее, чем «растерзанный хлеб» на ум почему-то не приходило. Ну а ладони, за неимением полотенца, пришлось сунуть в карманы. Не вытирать же их подолом в самом-то деле!

— Да это я так, пошутила, — санитарка снова свою косынку поправила, сдвинув ее со лба на затылок. А Ани поняла, что никакая она не старая, вряд ли старше собственной саторовской матери, всего лишь усталая очень. — Просто в прошлый раз, ну, когда мы виделись, вы к нам младенца подкинутого привезли. То есть, не сюда, а в патологию новорожденных. Я там сестрой работаю, а тут подрабатываю.

— А-а… — мудро заметила Анет.

— Хотя сейчас-то он тоже тут. Животом, бедолага, мается. Видать, эльфенков-то надо по-другому выхаживать, да кто им больно заниматься станет? Вот и пичкают снадобьями, а толку? Ну да судьба у них, горемычных, такая.

— Почему горемычных? — из чистой вежливости спросила Сатор.

Про какого ребенка санитарка толкует, она вспомнила, даже не вспомнила, а просто догадалась — все-таки нечасто постовым младенцев подкидывают. А вот эту вежливую узнать не могла, да не слишком-то и пыталась.

— Ну а как по-другому? — женщина с силой брякнула ведром о кафельный пол. Внутри ведра, естественно, оказался вовсе никакой не растерзанный хлеб, а мутноватая вода и плавающая в ней медузой тряпка. — Чего им хорошего ждать?

— Ну, почему сразу так? Я слышала, младенцев охотно усыновляют, — промямлила Ани, соображая, как бы повежливее разговор свернуть и убраться наконец.

— Так это смотря какой младенец! — сердито ответила санитарка, снова косынку на лоб натягивая. — Здоровеньких, да чтоб родители не пьяницы — этих да, разбирают. А тут! Кому умственно отсталый нужен?

— Почему умственно отсталый? — оторопела Анет. — Да с чего вы взяли? Чушь какая! Ему же всего несколько месяцев! Кто ему такой диагноз поставить может?

— Так доктора, — почему-то недобро глянула на Сатор женщина, — светилы. Не улыбается, за игрушками не тянется, не гулит, головку плохо держит. Ну и что? Понятно что: дебильность. Правда, под вопросом, да кому эти вопросы интересны? А с чего ребятенку улыбаться-гулить, когда с ним никто не разговаривает, а если и поговорят, то нянечки. Но они ж меняются, сменами работают. И в игрушки с ним не играют, и лежит он, в пеленки замотанный.

— Но это же просто педагогическая запущенность! — возмутилась Ани.

— Не знаю, какая там запущенность, а только путь таким один: в дом малютки, там в интернат. Ну уж оттуда прямиком в богадельню, натуральным идиотом доживать. А вы говорите…

Что она там говорила, Анет узнать не довелось. Потому что дверь — между прочим, совершенно бесцеремонно — снова распахнулась, едва не дав сердитой санитарке под зад, и в щель просунулась голова Нелдера.

— Бараш, тебя долго ждать? — эдак вежливо до издевательства осведомился Кайрен. — Ты только скажи, мы тут и переночевать можем.

Ани бормотнула женщине что-то невнятно-извиняющееся, протиснулась мимо предупредительно придержавшего дверь «корсара» и зашагала по коридору, сжав в карманах кулаки.

— И чего мы такие сердитые? — спросил сзади Нелдер.

— Сколько раз я просила не называть меня так? — огрызнулась Ани.

— А как тебя называть? — изумился врач.

— Вообще-то, у меня имя есть.

— Прошу пардону, но на Анет ты совершенно не тянешь. Анет — это такая лощенная стерва. Согласись, не похожа? Ани… Хочешь, чтобы я себя конченым педофилом чувствовал? По-моему, Бараш тебе очень подходит.

Сатор остановилась у самого выхода, обернулась, не вынимания кулаков из карманов.

— А знаешь, на кого не похож ты? — спросила.

— Догадываюсь, — совершенно спокойно и даже вроде бы чуть улыбаясь, отозвался Кайрен. — На мужчину твоей мечты.

И вот тут вся злость, взявшаяся, в общем-то, непонятно откуда, непонятно куда и девалась.

— Я совсем не это имела в виду, — пробормотала Ани, глядя поверх плеча Нелдера.

Больничный коридор за его спиной не был темным. Скорее в нем эдакий подсвеченный полумрак плавал: полоска темноты, а потом резкое, почти идеально круглое пятно света от потолочной лампы — и снова тень.

— Уверена? — серьезно спросил «пират» и зачем-то уточнил: — Уверена, что не это? — Анет кивнула. — Пока?

— Что пока?

— Пока не это.

Сатор помедлила, но все же снова кивнула.

Было во всем этом что-то глубоко неправильное: не в ее соглашательстве, а в обстановке. Такие признания, да и разговоры вообще должны происходить торжественно, может, мрачновато, только все равно торжественно: чтобы и тоску обреченности прочувствовать и то, что они еще вместе, но это «вместе» не навсегда, и много чего еще.

А здесь лишь ночной больничный коридор, равнодушный свет ламп и такая же равнодушная тишина, запах лекарств и щелочи. Наверное, потому ни тоски, ни обреченности, ни чего-то другого Анет и не чувствовала. Лишь зудящее неудобство, будто надела платье не по размеру: тут жмет, а тут слишком широко.

Кайрен не торопясь, даже вразвалочку, подошел, обнял, прижал, так что дышать трудновато стало.

— Эх ты, Бараш… — проворчал непонятно ей в макушку. — Пойдем, нас там уже с фонарями, наверное, ищут.

Ани понятия не имела, с фонарями их ищут, без них или о существовании одиннадцатой бригады все вообще благополучно забыли, но послушно пошла вслед за Нелдером. До конца смены на самом деле было еще далековато.

Глава 9

Добыть адрес доктора Кассел оказалось непростым делом, потому как адрес этот почему-то охранялся с надежностью приличной государственной тайны. Но Ани справилась, хоть и потратила на это почти три дня. И осознание: она смогла, сумела! — едва не крылья за спиной рождало. Ну, может, не совсем крылья, но воодушевляло и бодрило, побуждая к новым подвигам. Оттого и настроение было приподнятым, даром что причин для героики на горизонте не маячило.

Правда, при виде не слишком радостной физиономии Нелдора крылья не то чтобы скукожились, но сложились, а, может, и поджались. Кайрен, не глядя на Анет, воюющую с тугой застежкой туфельки, преувеличенно аккуратно прикрыл за собой входную дверь, повесил ключи в шкафчик, хотя обычно швырял их на кухонный стол, постоял, любуясь на собственное отражение в зеркале, покачиваясь с носка на пятку. Руки он в карманы брюк сунул и вроде бы кулаки сжал.

— Как там погода? — не слишком уверенно поинтересовалась Сатор, заправляя волосы за ухо.

— Предсказанная, — огрызнулся Нелдер, внимательно изучая собственную физиономию.

Впрочем, он вполне мог что-то другое изучать, его лицо Анет почти не видела, лишь краешек щеки, породистый нос и затылок во всем его брутально-корсарском великолепии.

— Ты ничего сказать не хочешь? — холодным, прямо-таки замораживающим, а отчасти и замогильным тоном осведомился Нелдер.

Говорить-то у Сатор желания не слишком много было, а вот спросить, куда это Кайрен с утра пораньше ходил, на самом деле хотелось — не из ревности или подозрительности, совсем нет. Просто любопытство одолевало. Правда, Нелдер такую любознательность не ценил, поэтому Ани только плечами неопределенно пожала.

— Значит, не хочешь, — сделал вполне очевидный вывод «пират». — Какого Хаоса ты потребовала от Маера, чтоб он тебя одну поставили, да еще и за моей спиной?

Спрашивать, кто такой Маер, было глупо. Очевидно же: старший врач их смены. Просто в последнее время Ани больше ни у кого ничего не требовала. Интересоваться, кто и кого, а, главное, зачем должен был ставить за спиной Кайрена, казалось тоже не слишком уместным — не смахивал сейчас Нелдер на человека, способного адекватно шутки принимать. В общем, Сатор лишь и оставалось, что снова плечами пожать.

— Решила, будто пора самостоятельно работать? — совсем уж набычился врач.

— Да, — просто согласилась Анет, почесав бровь.

Ну вот как чувствовала: без выяснения отношений никак не обойтись. Как не уговаривала себя, что Нелдеру, в общем-то, плевать, с ним она работает или без него, а все равно скандал маячил рядышком назойливым призраком, стоило ей со старшим переговорить. Не скандал даже — до такого Кайрен еще ни разу не опускался, — а показательная выволочка с тыканьем ее, дуры малолетней, носом в лужи.

— И что, позволь узнать, тебе такой решимости придало? — с яростной любезностью поинтересовался Нелдер.

— Послушай, я ведь не санитарка и даже не фельдшер, — Ани обхватила себя, растерла плечи — зябко ей с чего-то стало, хотя в коридоре, вообще то, довольно душно было, — но работаю с тобой уже несколько месяцев. Это не испытательный срок и никакая не практика, а… Любую другую уже давно бы самостоятельно работать отправили и просто потому, что ты со старшим дружишь… Я же тоже врач, в конце-то концов!

Кайрен медленно обернулся, выломил бровь, глянул на Сатор эдаким долгим взглядом. «Вот именно, что ты тоже врач» — он не сказал, но на его физиономии это читалось без всякого труда.

— Ну, раз думаешь, что справишься, то флаг в руки, — буркнул «корсар» не слишком дружелюбно, то ли решив закрыть тему, то ли до лучших времен ее оставляя. Например, до ее, анетовского, первого косяка, который неминуемо случится на следующей же смене. — Уходишь? — спросил явно из чистой вежливости.

— Хочу с доктором Кассел встретиться, посоветоваться, — облегченно зачастила Сатор, подхватывая сумочку, — насчет младенца. Помнишь? Того, что городовому подкинули.

— И о чем советоваться? — по-прежнему без всякого интереса уточнил Кайрен.

— Да просто нужно что-то решить, помочь как-то. Нельзя все так оставлять. Ты не представляешь…

— Помочь? — Нелдер как наклонился, чтобы шнурки на ботинках развязать, так и замер, забыв разогнуться, глядя на Анет исподлобья, вывернув шею. — Ты его усыновить, что ли, решила?

— Нет, конечно. Да и кто бы мне дал? Но ведь можно придумать что-то другое. Найти опекунов, а лучше…

— Опекунов, — кивнул Кайрен и так же медленно, как давеча оборачивался, выпрямился, снова руки в карманы сунув. — Милосердие взыграло. Поня-атно, — протянул насмешливо, ухмыльнувшись кривовато. — Идея, что тебя это не касается, в голову, конечно, не пришла?

— А почему, собственно, меня это не касается? — чуть-чуть, но все же обиделась Ани.

— Да потому, Бараш, что ты самостоятельность с идиотизмом попутала, — перейдя на прежний любезно-ледяной тон, сообщил Кайрен. — Излишек самоуверенности — это ничего, бывает, особенно у девочек. Даже полезно. Одна затыка: ты-то не в куклы играешься.

— С чего…

— С того, что я знаю! — отрезал Нелдер. — Умеешь царапины бинтовать, так и бинтуй себе. По крайней мере, хуже никому не сделаешь. А ты куда полезла? Решила всех скопом осчастливить? Этих спасем, тех пристроим? Может займешься тем, в чем действительно разбираешься? Тряпками там, цацками?

Анет молчала, упорно глядя в стену, закусив губу так, что во рту стало медно-солоно. Нет, не разреветься она боялась, слез даже и близко не было. А вот ляпнуть что-нибудь такое, после чего и поправить-то все невозможно станет, вполне могла. Случалось с ней порой, редко, но случалось. Как, например, на втором курсе, когда высказала, что думает одному господину, завалившему на зачете студента, который не смог преподнести традиционной мзды. Папе даже пришлось на «рычаги давить», улаживая дело. Или когда залепила пощечину «гордости империи» и, казалось, любви всей ее жизни. Тогда никто не вмешался, потому что никому не по силам вернуть, как было.

Бабушка про них с отцом говорила: «Бойся гнева человека, гневающегося раз в год».

— Ладно, извини, — буркнул Нелдер, прочесав пятерней шевелюру, — погорячился. Но ты тоже не права. Пойми, Бараш, всему ведь учиться нужно. Умные люди на чужих ошибках учатся, а не как ты. В жизнь других вмешиваться — это полный… Не стоит, в общем. Потом ведь рота не разгребет, что ты наворотишь. Да и диплом из тебя врача не сделает.

— Хорошая вещь самокритика, — пробормотала Анет, по-прежнему таращась в стену.

— Это здесь при чем? — снова набычился Кайрен.

— Ну как же? — изумилась Сатор. — Либо ты тоже идиот, либо никогда ошибок не делал. Ведь умные только на чужих учатся.

— Да я не об этом говорю!

— А я понимаю, — покивала Анет. — Спасибо за науку, я обязательно учту ваше мнение, доктор Нелдер.

— Бараш! — рявкнул тот самый доктор.

Правда, рявкал он в закрытую дверь, потому как Ани из квартиры уже успела выйти.

* * *
Визиту своего бывшего интерна Кассел совершенно не удивилась, ну или просто вида не подала. Когда Ани шла от калитки к домику — чистенькому, в деревянных кружевцах, чем-то неуловимо напоминающему игрушечный и, на взгляд Сатор, Дире совсем неподходящему — доктор как раз на крылечко выскочила, размахивая корзинкой. Заметив Ани, она кивнула, торопливо буркнула: «Привет!» — и махнула рукой, вроде бы за собой зовя. Сама же, подхватив подол, помчалась за угол.

То ли Ани опешила от неожиданности, то ли сработал принцип, вбитый за время интернатуры: «Если доктор бежит, надо нестись за ним» — только Сатор моментально взбодрилась и на самом деле бросилась следом. А в крохотном садике, если, конечно, так можно назвать три яблони и заросли крыжовника, происходило что-то странное: там басом, обиженно и довольно зло трубил слоненок. Взрослому животному надсадный рев принадлежать никак не мог, тональность не та, но детеныш выкладывался в полную силу, выводя рулады с чувством, а, главное, громко. Соседи его старания наверняка оценили.

— Тиран! — с чувством сообщила Кассел плетеной детской коляске, раскачивающейся, будто лодка в шторм. — Деспот! А ужин Марту кто готовить будет, леди Ночь? — Слоненок еще разок гуднул и задумчиво притих. — Раньше ты, конечно, об этом подумать не мог. Я сколько раз говорила: голова тебе дадена не только для того, чтобы в нее есть, — выговаривала Дира, выкладывая из корзинки на дощатый не слишком ловко сколоченный стол пеленки, баночки, бутылку с соской. — Ты личность или желудок с кишечником? — Из коляски не слишком уверенно гукнули, видимо, соглашаясь, что оно все же личность. — Ну так и не поддавайся физиологии, развивайся духовно!

Кассел наклонилась к коляске и не без труда выволокла никакого не слоненка, конечно, а вовсе даже ребенка: крепенького, щекастого, с красной физиономией, ежиком волос на голове и сердито насупленного. В общем, по мнению слегка оторопевшей Ани, точную копию Марта Нейрора, вроде как супруга доктора Кассел.

— Хорош? — поинтересовалась Дира, поворачивая мальчишку к Сатор. Ребенок глянул на Анет не слишком дружелюбно и попытался запихать собственный кулак в рот. Кулак был тоже папин, пудовый, и в ротишко не помещался. — Знаю, сама удивляюсь, как у меня такое чудовище получилось. Наследственность — великая вещь.

Про наследственность и ее следствия, то есть гневные вопли, требовательность и сердитый вид, у Сатор имелось собственное мнение, но Ани решила его при себе придержать.

— Ну что вы! Он просто красавчик, — проблеяла Сатор льстиво.

Кажется, ни ребенок, ни его мать Анет не поверили, глянули одинаково скептически.

— Н-да, — хмыкнула Кассел, одной рукой, но ловко расправляя на столе пеленку. — Смотри и учись. Этому красавчику удалось то, чего не добился его папаша. Во-первых, по его воле мне пришлось-таки идти к алтарю. А, во-вторых, он все же сделал меня домрабой. Талант, что тут скажешь.

Ни намека, даже тени сожаления в голосе Кассел не чувствовалось, наоборот, сплошная гордость одаренным отпрыском и глубинная удовлетворенность, а вот по хребту Ани словно теркой продрали так, что плечами передернула невольно. Ничего против детей она никогда не имела, у каждой счастливой женщины обязательно должен быть ребенок и не один. Вот только…

Ребенок — это как минимум месяцев на шесть бросить работу. А то и на все девять, ведь хирурга с бушующими гормонами к столу подпускать, наверное, не стоит. И потом же еще восстановиться нужно. Это сколько получается? Год? Полтора? Для нейрохирурга вовсе катастрофа! Навыки-то, конечно, никуда не денутся, но методики за это время уйдут вперед так далеко, что и не догонишь.

— Да ты присаживайся, — Дира усмехнулась эдак понимающе, будто прекрасно знала, о чем ее интерн думает. Впрочем, проблески всеведения за ней и раньше водились. — Хочешь яблочка? Ну и правильно, они еще не зрелые. Это я для декора добавила. Так и тянет что-нибудь украсить. Представляешь, занавески соорудить пыталась. Ни хаосовых тварей, конечно, не получилось. Март говорит, это потому, что я шов женскими узлами[20] затягивала. Но мне понравилось. Что ты глазками хлопаешь, рыба моя?

— Ничего, — смутилась Сатор.

— Приятно, что в этом мире еще остаются неизменные вещи, — хмыкнула Кассел не слишком понятно, укачивая своего «талантливого». Ребенок в укачивании явно не нуждался и сон его не интересовал вовсе. А вот задача выдернуть у матери клок волос казалась ему насущной. — Ладно, так и быть, краткая лекция от бывшего наставника, — Дира снова ухмыльнулась эдак понимающе, даже намекающе. Хотя, конечно, про то, что Анет ее «наставницей» величала, знать никак не могла. — Меня Март однажды доказухой назвал. Ну вот я всем все доказала, а теперь пожить решила. Станет скучно — вернусь. А не станет… Думаю еще дочерью обзавестись, а то мужиков кругом слишком много: кот, собака, муж и тиран. Хомяк, кажется, тоже мужик, впрочем, это не точно. Они меня числом задавили. Все ясно? — спросила строго, нахмурившись, будто только что план операции выложила. И Ани, конечно, послушно кивнула, хотя ничего ясно ей не стало. — Ну и Хаос с тобой, с возрастом допрешь. Так с чем пожаловали, доктор Сатор?

— Понимаете…

— Нет, — отрезала Кассел, пытаясь отобрать у ребенка собственные волосы. «Тиран» сопел и добычу отдавать не желал. — Давай с самого начала.

Пришлось, спотыкаясь, то и дело сбиваясь, выкладывать проблему «с начала». Как-то так получилось, что ограничиться только упоминанием подкидыша не вышло. Пришлось рассказать и о договоре с дядей, и про работу, ну а там и Кайрен как-то незаметно прицепился — не в деталях, конечно, но все же. В общем, целая история сплелась.

— Ну и что ты делать собираешься? — спросила Дира, выслушав Сатор внимательно, даже вдумчиво. — Усыновлять?

— Да почему усыновлять-то? — таки не выдержала Ани. — Почему все только этого от меня и ждут?

— Уж такое впечатление производишь, — припечатала Кассел, излишками деликатности никогда не страдавшая. — И все же?

— Для начала я хочу попробовать найти мать подкидыша. Мне кажется, это будет не слишком сложно. А там посмотрим.

— Ну-ну. Полиция, значит, не может, а ей не слишком сложно, — протянула Дира, глядя на Ани как-то странно: насмешливо-задумчиво или, может, насмешливо-оценивающе? — А я-то чем могу помочь?

— Я слышала… То есть, тогда ходили слухи… Говорили… Нет, я слухи не собирала, просто слышала… В общем, у вас же был роман со следователем? Его вроде бы тоже Март звали, — закончила Анет почти шепотом, мечтая провалиться сквозь землю.

А ведь когда сюда ехала, даже заготовила какую-то вполне приличную фразу, без всех этих «романов» и «слухов», да вот все заготовки из головы вылетели.

— Май, — спокойно поправила Кассел, не собираясь смущаться. — Май его звали, не Март. И роман у меня был не с ним, а с вином, озером и домиком. Свести вас не сложно, а уж поможет он или нет — сама разбирайся.

— Спасибо, — промямлила Ани.

В принципе, на такую удачу она и не рассчитывала, думала, уговаривать придется, а то и выслушивать в очередной раз, как она не туда лезет и, вообще, делает все неправильно. Но видимо, доктору Кассел и без бывших интернов было кого воспитывать.

* * *
Добиваясь самостоятельности, Анет не учла нескольких вещей. Во-первых, не подумала, что теперь они с Нелдером в разных сменах работать станут. Кайрен, ее не дождавшись, ушел на подработку, о чем оповестил запиской. Собственно, вся цидулька и состояла лишь из: «Ушел в ночь» — и больше ничего, даже подписи. В другое время Сатор такая формулировочка позабавила бы, но уж слишком гадкий осадок после утреннего разговора остался. Потому Ани и проворочалась эту самую ночь, даже не пытаясь заснуть. И утром они не увиделись: когда она на подстанцию приехала, Кайрен то ли уже укатил, то ли с последнего вызова не вернулся, а спрашивать о нем Ани постеснялась. В общем, неладно вышло.

А, во-вторых, она упустила из вида, что теперь ей придется работать с другим водителем, на другом экипаже. Не то чтобы состояние кареты или там масть ящера Сатор слишком уж интересовали, а вот необходимость провести сутки с совершенно незнакомым человеком нервировала. Да и встретил водитель Анет так, что хоть реви.

— Тебе чего, дочка? — дружелюбно поинтересовался пожилой мужчина, покуривающий возле экипажа. — Чьих будешь?

— Я доктор Сатор, — представилась Ани, постаравшись сделать это похолоднее.

В конце концов, надо сразу расставить все знаки над всем, чем надо.

— Если так, то да, — туманно ответил мужчина, не стесняясь и слишком явно не одобряя, рассматривая «доктора». — Ну да это еще не беда.

— Что не беда? — осведомилась Анет, пытаясь не коситься на уши водителя.

Потому что уши эти на самом деле были замечательными: длинными, будто к их мочкам когда-то гирьки подвесили, с заостренными кончиками и с торчащими пучками седой шерсти — не эльфийские, а какие-то рысиные, лишь кисточек на них не хватало. Учитывая, что голова мужчины была гладкой, будто полированный шар, общее впечатление оказалось… впечатляющим.

— Тогда зови меня дядька Ретер, что ли, — предложил водитель, вопрос про беду начисто проигнорировав.

— Хорошо, — царственно — ну, по крайней мере, ей хотелось так думать — кивнула Сатор, привычно ставя укладку в салон. — Тогда поедемте, господин Ретер, у нас вызов.

Мужчина крякнул, растер поблескивающий затылок, еще раз буркнул: «Да нет, не беда» — и полез в кабину. Всю дорогу он вздыхал, как уставший ящер, косясь на Ани, видимо думая, что она этого не замечает. В общем, неприятно. Да и сидеть рядом с человеком, крепко пахнущим дешевым табаком, было не слишком комфортно.

Ну а подъезд к нужному дому по хорошей традиции всех проблемных смен оказался перегорожен щеголеватым экипажем, с впряженным в него спортивным поджарым ящером. И, конечно, не следа водителя рядом. Пришлось Ани выволакивать чемодан укладки и протискиваться между мокрыми после дождя кустами и каретным боком, переливающимся надписью: «Спасибо деду за победу!» — и орденской ленточкой на фоне фейерверка.

В преддверье очередной, да еще и юбилейной даты знаменитой битвы при Кончаке, подобными картинками украсились многие столичные экипажи, а ленточки появились даже на дамских сумочках. В принципе, против такой моды Ани ничего не имела, патриотизма тоже, но сейчас эта чуточку слишком уж яркая надпись показалась нелепой. Может оттого, что к фейерверкам у Сатор с некоторых пор появилось особое отношение.

Ну а вызов, как водится, оказался не из приятных. Дедушка — совсем старенький, даже дряхлый — дотянул со своим шикарным инфарктом до последнего. Так и помер бы в одиночестве, не загляни к нему соседка. «Да не хотел занятых людей дергать!» — пояснил старичок невнятно, застенчиво улыбаясь и норовя нырнуть в обморок. Вот такие беспокоить не решаются, а Ани больше часа потребовалось, чтобы его стабилизировать — и это злило не на шутку.

Впрочем, ее тут многое злило: убогость комнатенки и отсутствие даже намека на родственников, виноватость дедушки, словно ему невесть какую милость оказывают, и осуждающе поджатые губы соседки; сиротские пузыречки со снадобьями на тумбочке, въедливый «старческий» запах и не слишком чистое белье.

Больше же всего раздражал собственный страх, который не то чтобы с ума сводил, но маячил у края сознания: довезет или не довезет? Очень уж хотелось все-таки доставить старика в больницу, и чтоб ему там помогли, подлечили. Иначе как-то совсем уж несправедливо получается, дедушка-то вполне бодрый еще.

Ну и апофеозом стало открытие, что, оказывается, амулет носилок разрядился. Между прочим, винить в этом Сатор могла исключительно себя: не проверила перед сменой, хотя и обязана, слишком увлеклась расставлением каких-то там знаков.

— Родственники есть? — негромко спросила Ани у соседки, молчаливым укором переминающейся у дверей.

— Как не быть, — охотно отозвалась женщина.

— А где?

— Помрет, так явятся, — фыркнула тетка. — Квартира, чай, денег стоит.

— Вы не могли бы попросить кого-нибудь из соседей помочь? Надо носилки до кареты донести.

— Так нету никого, — почти радостно пояснила женщина. — День белый на дворе, на работе все. Тут только бабки и дети малые остались.

— Ясно, — протянула Сатор, судорожно соображая, что ей делать.

С нерабочими носилками она не первый раз сталкивалась, их амулеты вообще заряд держали слабовато, но тогда рядом был Кайрен, он умел людей организовывать. В крайнем случае сам работал тягловой силой. Но Ани, конечно, не Нелдер, ей одной старичка не донести, даже такого сухенького. Оставалось только за полы отлавливать прохожих.

Вот тут ей неожиданно повезло. Не успела Ани из подъезда выйти, как увидела, что в карету — ту самую, спортивную и с надписью — лезет здоровенный бугай. На самом деле здоровый, плечищами едва в дверь помещающийся.

— Подождите! — завопила Сатор, размахивая руками, как утопающий. — Помогите, пожалуйста!

— Тебе чего? — вполне миролюбиво отозвался громила, переставая лезть.

— Понимаете, там дедушка. Его надо до экипажа донести, а никого нет, — Ани ткнула пальцем в дом, а потом в свою карету. — Я одна не справлюсь, а водителю нельзя выходить. Помогите, а?

Здоровяк помолчал, странно шевеля кожей на лбу, видимо, обдумывал предложение, и усмехнулся.

— Мне делать больше нечего? — хмыкнул добродушно и отвернулся.

— Вы не поняли, там дедушка, старенький, — беспомощно зачастила Ани, даже руку протянула, чтобы за рукав бугая взять, но все же не решилась. — Ему в больницу очень надо.

— Отцепись, малявка, — прогудел громила, — сама своих деданов таскай.

И вот тут что-то произошло. А что, Сатор не поняла и потом даже под пыткой не смогла бы объяснить, откуда это взялось и как называется. Просто мир будто потемнел, в голове стало мутно-мутно, а во рту кисло. И за рукав она здоровяка все же схватила и к себе развернуть умудрилась, хотя это совсем уж необъяснимо. А еще пальцем ему в рожу ткнула, едва не расцарапав плоский нос.

— Спасибо за победу, да? — прошипела. — Так вот там сейчас помирает такой вот дед, потому что тебе, понторезу, лениво пошевелить своей задницей.

— Ты чего? — опешил парень.

— Я ничего. Я врач. А ты говнюк! — Ани шагнула назад, утерев губы, как после плевка. — Давай, шевели булками и вперед. Ать-два!

Странно, но здоровяк действительно пошел, к подъезду пошел. Оглянулся через плечо, покрутил бычьей налитой шеей недоверчиво, но ведь пошел!

А еще страннее то, что Сатор готова была поклясться: никогда раньше слова «понторез» она не слышала. И не очень-то понимала, что оно значит.

* * *
В полицейском управлении — или как там называются подобные заведения? — Ани бывать не доводилось, а вот слышала о них Сатор много, но мало хорошего. И все, кто говорил, мол, сюда лучше не попадать, были совершенно правы. Неприятное началось прямо с холла, со стойки, за которой сиделмолоденький, но жутко серьезный, а, главное, очень бдительный страж порядка. Кажется, он пребывал в твердой уверенности, что законопослушным гражданам тут делать нечего, а всех остальных необходимо немедленно разъяснить. По крайней мере, содержимое сумочки Анет он едва не под лупой рассмотрел и вроде был не прочь хозяйку тоже обыскать, причем без всякой задней мысли.

— Клянусь Лордом, бомбы у меня при себе нет, — попыталась пошутить Сатор и моментально поняла: зря она это сделала.

Видимо, обеспечение правопорядка с чувством юмора не контачило категорически, потому как взгляд стражника стал не просто цепким, а прямо-таки буравящим. Но в конечном итоге подозрительность полицейского обернулась благом. Парень не решился оставить Ани без присмотра, вызвал себе на подмогу сержантика, проводившего ее до кабинета следователя с дивным именем Май и фамилией, которую Анет забыла начисто. Не будь сопровождающего, Сатор непременно заблудилась бы в лабиринте мрачных, угрожающих, не обещающих хорошего коридоров. А так ничего, обошлось.

Следователь, с которым у доктора Кассел то ли был роман, то ли не было, Ани с первого взгляда понравился. Наверное, потому что выглядел он точь-в-точь как хорошие полицейские в иллюзион-спектаклях: чуть растрепан, небрит, рубашка мятая, в зубах потухшая папироса зажата, под глазами тени, а сами глаза синие-синие — в общем, мечта любой девы в беде. И улыбка у него тоже оказалась хорошей, дружелюбной.

Когда Анет вошла в каморку, которую по ошибке кабинетом назвали, следователь вскочил со стула, рысцой стол обежал, подхватил Сатор под локоток, заверяя, что ему очень-очень приятно видеть такую милую девушку. Усадил Ани на табурет, смутившись, посетовал на неудобную мебель, предложил чаю, опять смутился, когда чая не нашлось, то есть был мил и услужлив до изнеможения. Правда, впечатление умного или хотя бы неглупого человека он не производил категорически. Впрочем, умный Анет и не требовался.

— И чем же я могу помочь такой милой девушке? — поинтересовался следователь, когда Сатор изложила историю с младенцем. — Понимаете, розыском нерадивых мамаш наша контора не занимается. Мы все больше по бандитам и прочим асоциальным личностям.

— Мне информация нужна, — пояснила Ани, попытавшись запинать снисходительность подальше — пассаж о «асоциальных личностей» ее окончательно убедил в недалекости этого вот Мая. — Адреса и имена тех, кто…

— Нет-нет, — следователь выставил ладони перед собой, будто отгораживаясь от Сатор, и головой замотал, став еще растрепаннее. — Давайте мы не так сделаем. Давайте вы мне расскажете, до чего додумались, а там я прикину, чем беде помочь. Вы-то со своей башенки судите, а мы со своей. В каждом деле специфика имеется.

— Не думаю, что это поможет, но если хотите… — пожала плечами Анет. — Видите ли, у ребенка один из родителей эльф. Скорее всего, отец.

— Отчего же сразу отец? — огорчился Май, даже руками всплеснул. — Ведь и женщины бывают…

— Бывают, — отрезала Сатор. — Но вряд ли эльфка стала бы средь бела дня подбрасывать ребенка к будке городового. Да ей стоит на улице появиться, все тут же таращиться станут.

— А если служанку попросила или там подругу? Человека? — живо заинтересовался следователь.

— Маловероятно, — отмахнулась Ани, — здесь еще один нюанс. Откуда в Кангаре взяться эльфу? Только если он служащий посольства.

— Или торгового представительства, — поскучнел Май, пальцы в замок сложил и сверху подбородок пристроил. — Или артист какой-нибудь заезжий, художник опять же. Вот недавно один, нам дружественный, выставку выставлял про уродливые лики ихних городов. Не глядели? Жуть просто! Турист опять же. Их, конечно, по пальцам пересчитать, но все же, все же…

— Да, но… — растерялось было Анет, правда, быстро нашлась. — Но они все у вас под контролем, так ведь?

— Под колпаком, — поправил полицейский довольно и то ли усмехнулся, то ли просто улыбнулся невесть чему, — только не у нас. Такими делами безопасники занимаются.

— Это неважно. Главное, что для появления ребенка некоторая свобода нужна, согласны?

— А то как же, — кивнул следователь, глянув как-то странно, может даже и с насмешкой, — еще какая свобода-то.

— Ну вот, у посольских ее все же побольше, просто потому, что их много, а к каждому надзирателя не поставишь. То есть я хотела сказать, наблюдать за каждым сложно, — смутилась Ани, сообразив, что надзирателей в этих стенах упоминать не слишком умно. — И скорее всего мама ребенка случайный человек, она при посольстве не постоянно служит. За постоянными сотрудниками вы, конечно же, следите пристально. А вот, так сказать, разовых работников проверяете, конечно, но потом не отслеживаете.

— Если, понятно, он не сотрудник гэбэ[21], — еще довольнее протянул Май, а «гэбэ» у него вышло и вовсе с эдаким примурлыкиванием. — А откуда у вас, милая девушка, такие познания в работе совершенно секретных служб?

— Да нет у меня никаких познаний, всего лишь логика, — быстро, пожалуй, даже слишком быстро ответила Сатор, едва удержавшись, чтобы разом пересохшие губы не облизать.

Ясное дело, вины за ней никакой не было и особым «познаниям» на самом деле взяться неоткуда. Но почему-то после этого довольного мурлыканья Анет буквально прочувствовала, что табурет под ней очень жесткий, да еще привинченный к полу. И вспомнила, как дверь в кабинет захлопнулась увесисто, а еще замок лязгнул, запираясь. И про сержантика, оставленного в коридоре ее дожидаться, вспомнила тоже.

— Ну да, ну да, — покивал полицейский. — Так кем же могут быть эти разовые работники?

— Что? — Сатор с испугу не сразу вспомнила, о чем они говорили. — А-а… Скорее всего, это гид или переводчик. А, может, сразу и то и другое. Ну ведь ездят же эльфы куда-то. В музеи, например.

— Достопримечательности осматривают, — охотно подхватил Май, — театры посещают. И, вообще, культурно развиваются. Так что там с гидом-переводчиком?

— Вот я и хотела узнать адреса с именами девушек и молодых женщин, которые работали при посольстве год-полтора назад. Думаю, что кто-то из них живет неподалеку от того поста, куда подкинули ребенка. Вряд ли она ехала с корзиной и младенцем через весь город.

— И всего-то? — изумился и вроде бы даже огорчился полицейский. — Только имена и адреса? То есть информацию, не подлежащую разглашению, защищенную законом, а то и засекреченную? Да как два пальца об… об брусчатку.

— Доктор Кассел заверила, что вы обязательно поможете, — нагло соврала Ани, выпрямляя спину, поднимая подбородок.

Просто уж очень ей хотелось голову в плечи вжать.

— Доктору Кассел стоило бы кое-что кое на что намотать, — буркнул следователь и зачем-то полез в ящик стола, но так ничего из него и не достав, задвинул обратно. — Ужинать со мной пойдете, а, милая девушка?

— А надо? — растерялась Сатор.

— А и не надо, — легко согласился полицейский. — Значит так, зайдите-ка вы ко мне… Да нет, я сам к вам загляну. Передайте при случае дражайшей Дире мои наилучшие пожелания.

— Непременно, — буркнула Ани, сообразив, что ее попросту выставляют вон.

И только когда Анет на улицу вышла, до нее дошло, что лопуховатый следователь не сказал ни да, ни нет.

Глава 10

Что нужно женщине для счастья? Всего лишь ужин в хорошем ресторане и милый пустячок в подарок от раскаивающегося мужчины. Впрочем, ресторан и презент можно упустить, вполне достаточно казнящегося грешника. Правда, симпатичные сережки с розовыми жемчужинами и маленькими, но вполне настоящими бриллиантиками — это тоже неплохо. Как и телятина по-имперски под не менее настоящее гоблинское вино. И оркестр, деликатно наигрывающий что-то лирично-меланхоличное хорош. И букет мохнатых, совсем уже осенних астр, поставленных услужливым официантом в высокую, совершенно им неподходящую вазу, радовал.

Но грешник, понявший свои глубинные заблуждения, все-таки лучше.

Хотя, конечно, розы на таком столе смотрелись бы уместнее. А если б в бархатной коробочке лежали не серьги, а… кое-что другое, пусть без жемчужин и бриллиантиков, простенькое такое, в виде ободка…

Нет, все же мужчина, признающий, что он неправ, гораздо важнее мелких несбывшихся желаний. Тем более, желания-то эти и не слишком острые были. Так, мечтишки о том, чему неплохо бы случиться. Когда-нибудь потом. Например, два месяца назад, как только начали жить вместе.

М-да, все-таки для полного счастья женщины нужно многое.

— Ну что, за твою первую самостоятельно смену? — предложил немалый кусок этого самого счастья, приподнимая бокал.

Нелдер в вечернем костюме был не просто хорош, а сногсшибательно, даже по-свински великолепен. И ведь не скажешь, что простой врач — благородный лорд, да и только! И ведь откуда-то взялись манеры, умение держаться, барскость даже. Не видь Ани собственными глазами, как этот щеголь, небрежно раздающий распоряжения сомелье, дома хлебает холодный суп прямо из кастрюли, зачерпывая его половником, никогда бы в эдакое и не поверила.

— А почему астры? — кивнув в знак принятия тоста, светски поинтересовалась Анет.

— Потому что я их люблю?

— Никогда бы не подумала, что ты любишь цветы.

Кайрен выломал бровь, губы его поползли в усмешке, но Нелдер, видимо, решивший сегодня быть паинькой, только хмыкнул и занялся говядиной.

— Я и не люблю, — ответил смирно, — в смысле, цветы вообще не люблю. А вот астры мне нравятся.

— Да, красивые, — согласилась Сатор, как-то разом растеряв всю светскость.

Потому что вопрос, который никогда и ни при каких обстоятельствах задавать не стоило, острым перцем жег кончик языка. А ничего кроме этого самого сакраментального вопроса в голову не приходило.

— Послушай, Бараш, давай просто сегодня удовольствие получим, ладно? — предложил Кайрен, препарируя кусок мяса. — Я был не прав. Во многих вещах не прав. И многого говорить не стоило. Я извиняюсь. Если этого мало, готов понести любое наказание по желанию леди.

Леди чуть было не ляпнула, что в качестве наказания ее бы устроил ответ на тот самый, не высказанный вопрос, но все-таки удержалась, захлебнув ненужное хорошим глотком вина. Нелдер глянул исподлобья, крутанул шеей вроде бы недоверчиво, аккуратно сложил вилку с ножом.

— Знаешь, тебе не во врачи, а в профессиональные нищенки податься стоило.

— Это еще почему?

— Потому, что когда ты сидишь с таким несчастным видом, любой сквалыга последнюю рубашку отдаст. Ладно, уговорила. Только ведь ничего обнадеживающего я не скажу. Ответ: «Понятия не имею» — тебя вряд ли устроит.

Ани кивнула, сама не понимая, соглашается она или просто принимает сказанное, тоже приборы положила — аппетит разом испарился, будто его и не было.

— Бараш, я не слишком не слишком разбираюсь в ваших любовях и чуйствах. — Нелдер перехватил ее руку, да еще и ладонью накрыл, наклонился над столом, заглядывая Сатор в глаза. — Мне с тобой хорошо. Мне с тобой… спокойно. И меньше всего я хочу что-то менять, понимаешь? Вот так, как сейчас — это лучшее, и другого не надо. Потому что «лучше» я могу представить с трудом.

— А ты, оказывается, романтик и дамский угодник, — улыбнулась Анет, и вроде бы получилось у нее как надо, вовсе даже не вымученно и не жалко. — Не думала такое от тебя услышать.

— Ну, больше и не услышишь, — ухмыльнулся Кайрен. — Думаю, за это надо выпить.

— Ты меня споить решил?

— Точно. А потом растлить.

— А говорил, что совращением детей не увлекаешься.

— Это я просто не знал всех глубин своей черной души, — покаялся Нелдер, — ты открыла во мне пороки, о которых и сам не подозревал.

— То есть, снова я опять во всем виновата?

— Ну а кто еще? — изумился Кайрен. — Запомни, во всем и всегда виновата женщина. А мужчина не может быть виновен по определению, ибо он изначально безгрешен.

Сатор фыркнула, сделав вид, что собирается запустить в него укропным хвостиком, но поймав взгляд метрдотеля, смутилась, снова занявшись основательно подстывшей телятиной, которую не портил даже загустевший холодный соус.

Все опять было хорошо: и ресторан, и оркестр, и свечи, и астры, и вечер вообще. Настолько хорошо, что прекращать это не хотелось категорически, наоборот, протянуть бы подольше. Потому и предложение Нелдера пройтись пешком Ани приняла почти с восторгом, хотя часы уже одиннадцать пробили.

Только кому какое дело до времени, если можно идти, никуда не спеша, со своим мужчиной, который прижимает твою руку к собственному боку, держа ладонь поверх твоей. А на сгибе локтя лежат мохнатые астры, остро пахнущие дождем и немного мокрой землей. И синхронные шаги гулко отдаются эхом в туннеле темных домов: в такт, в такт, в такт.

— Эй, дядя, закурить не найдется?

Хриплый голос за их спинами был таким неожиданным и настолько не гармонировал со сложившимся этим вечером миром, что Сатор не сразу поняла, о чем спросили.

— Когда ж вы накуритесь? — буркнул Нелдер, и Ани почувствовала, как напряглась его рука под ее ладонью, под легким плащом.

— Ты это… — хриплый совершенно по-детски шмыгнул носом. — Часики тоже вынай и лопатник не забудь.

— Вроде бы речь шла только про закурить? — усмехнулся Кайрен, задвигая Анет назад.

— Не умничай, дядя!

Ани хриплого так и не увидела — спина Нелдера мешала хоть что-то разглядеть, да и фонари горели довольно далеко, на проспекте, и до этой улочки желтые лужи света не дотягивались. Наверное потому, что толком ничего рассмотреть не могла, она не очень-то поняла, как все случилось.

Просто Нелдер пропал куда-то — вот только стоял стеной, которую не враз обойдешь, и исчез. Зато впереди завозились тени, будто собачья свора сцепилась. На людей они совсем не походили, даже росту им до людского вроде бы не хватало, и звуки от них доносились совершенно песьи. А потом из этого клубка вытянулось что-то вроде щупальца, и под ноги Сатор выкатился человек, определенно человек. Он скрючился на влажно поблескивающей брусчатке, подтянув колени к самой груди, обхватив себя руками, елозя лицом по камням.

Ани еще подумала: больно ему, наверное.

— Ты охренел, Шварый?! — рявкнуло вдруг так, что у Сатор уши заложило. — Тикаем, робя!

Где-то далеко-далеко, кажется, на другом конце города, темноту высверлил свисток городового, а тут, рядом, загрохотали по мостовой ботинки, будто подметки у них подкованными были. И улочка мигом опустела, только все так же елозил физиономией по мостовой скрюченный, да в нескольких шагав впереди темнело что-то вроде груды тряпок.

Ани огляделась и ничего другого не увидела.

— Кайрен, — позвала, и собственный голос показался ей не громче комариного писка.

Сатор, подобрав юбку, переступила через корчащегося — звук собственных цокающих каблуков в неестественной тишине болезненно отдался в висках.

— Кайрен, — окликнула снова.

Хотя видела, что впереди валяется никакая не груда тряпья, а тоже человек: мужчина в темном плаще и неуместно белой грудью манишки.

— Кайрен!

Анет упала на колени — стало больно, но боль эта была такой же далекой, как и полицейские свистки. Попыталась приподнять жутко тяжелого и странно негибкого, словно из камня вырезанного, Нелдера. Обеим ее рукам стало мокро и горячо, словно она кисти в остывающий кипяток сунула, а с левой стороны пальцы наткнулись на что-то холодное, рифленое.

Кайрен коротко застонал. Или вскрикнул шепотом?

— Бараш? — спросил неожиданно громко и четко.

— Я здесь. Я сейчас, подожди только…

— Смешно, — хмыкнул Нелдер.

А что смешно, не пояснил. Он вообще больше ни слова не сказал.

* * *
Был в академии такой чудный предмет под названием деонтология[22]. Действительно дивный, потому как никому не нужный и меньше всего, конечно, студентам. Вел его старенький-старенький профессор, больше всего смахивающий на замшелую сыроежку: глухой, слепой и, кажется, пребывающий в глубоком маразме. Его никто не слушал, но и он никого не слышал, так что во время лекций каждый занимался своим делом: преподаватель начитывал, студенты маялись дурью — в итоге все были довольны.

Так вот, профессор с попугайским упорством постоянно повторял одну фразу: «Детки, помните: пациенты, а, главное, их родственники напуганы до потери самообладания и вы должны…». Продолжение выбиралось опционально, в зависимости от темы. Но вот это «напуганы до потери самообладания» прочно вошло в студенческий фольклор, упоминаясь к месту и не к месту. В смысл фразы, конечно, никто не вдумывался.

А ведь это так просто. «Испугаться до потери самообладания» значит всего лишь не понимать, что делешь, бесцельно метаться по коридору — от стены к стене, а потом обратно. Садиться на стул и тут же вскакивать, опять метаться. На цыпочках подкрадываться к дверям операционной, пытаясь хоть что-то услышать и тут же шарахаться: а вдруг услышат тебя, прогонят, заставят, как всех простых смертных, дожидаться в приемнике? Ведь и сюда-то пробралась без разрешения, просто потому, что знала все ходы-выходы. И ни о чем не думать.

Ну не получается думать, хоть умри. Анет даже пыталась считалочки какие-то вспомнить, стишки детские — ничего не выходило. В голове болтались только жалкие обрывки мыслей, между собой не связанные. И поверх них навязчивым мотивом повторялось одно: «Если…», а что если, зачем если — не понятно, не додумывалось.

И, главное, липкий тошнотворный, не оформленный и ни на что конкретно не направленный страх. Просто паника не сформулированная.

Так что врут все в иллюзион-спектаклях. Не вспоминаются выборочно-трагичные или, напротив, трогательные моменты прошлого. И раскаяние, мол, чего-то не сказал или сказал, да не то, не накрывает. Даже реветь не получается. Грудь-то давит и горло перехватывает, а наружу ничего не выливается, эдакий слезный запор. Ну и страх — он вообще везде и на всем.

И только когда из-за дверей появилась каталка, окруженная, будто свитой, людьми в желтом и сердитый господин в маске оттолкнул Ани так, что она снова на стул плюхнулась, Сатор поняла: этот ужас просто страх неизвестности, непонимания, что там делается и чем закончится.

А Кайрена она так и не увидела, только очень темные и почему-то показавшиеся мокрыми пряди волос на белой-белой простыне.

Зато ее заметил хирург, вышедший вслед за каталкой, на ходу сдирающий с себя пропотевшую пижаму. Анет вспомнила: когда еще она интернатуру проходила врачи жаловались, что при оперблоке никак не сделают нормальную душевую, приходится через весь этаж таскаться. И это знание про душ показалось очень важным, дало ощущение причастности.

— Вы что тут делаете, — нахмурился немолодой уже, похожий на медведя хирург.

У него даже руки заросли совершенно звериной шерстью.

— Моя фамилия Сатор, — Ани встала и тут же поняла, что этого делать не стоило — приподнимись она на цыпочки и то бы врачу даже до уха макушкой не достала. А это солидности не добавляло. — То есть Лангер.

— Так Сатор или Лангер? — не слишком приветливо уточнил хирург, глянув как-то странно.

Ани тоже посмотрела: на ее шелковом платье, примерно на уровне колен, зияла шикарная дыра и сквозь нее даже кружевце нижней сорочки виднелось. А еще руки Анет были в засохшей буроватой корке, как в перчатках, и дико чесались. Она и почесывалась, сама не замечая.

— Лангер, — кивнула Ани, колупнув ногтем корочку. — Мой дядя был заведующим нейрохирургией и я…

— Ясно, — еще больше помрачнел хирург, глядя без всякого намека на приязнь. — Но предупреждаю сразу и только один раз: в реанимацию я вас не пущу, будь вы хоть племянницей, хоть любимой женой.

— Но почему? У меня медицинское образование и я могла бы…

— Не могли бы, — отрезал медведь. — Что вы там делать станете? Рыдать и к ручке пациента преподать? На пользу это не ему, ни вам не пойдет. Узнавайте о состоянии через справочную. Ну, или через дядю. Более я ничем помочь не могу.

— Хоть скажите, как он сейчас! — взмолилась Сатор, даже руки сложила.

— Медицинское образование, говорите? — недобро улыбнулся хирург. — Ну так вот, как коллега коллеге: стабильно тяжелый. Всего хорошего.

Анет снова кивнула, опускаясь на проклятый стул. Стабильно тяжелый — это в переводе с медицинского на человеческий значит примерно следующее: «А Дева знает, как там дальше будет!». Ну вот чего ему стоило сказать, мол: «Все хорошо, завтра в себя придет, послезавтра в палату переведем»? Ведь ничего!

Сколько раз сама Сатор говорила, что никаких прогнозов дать не может. Даже злилась на людей, которые донимали и донимали, просяще в глаза заглядывали, не желая ничего понимать.

— Ну как он? — спросил невесть когда успевший подойти следователь с нежным имечком Май. — Поговорить-то с ним можно?

— Пока нет, — помотала головой Сатор, даже не удивившись в общем-то неожиданному появлению полицейского.

— А жаль, — следователь поддернул мятые брючата, пристроился рядом с Сатор на стульчик. — Поспрашать бы его нужно, поговорить. Наверное, надо к главному идти, чтоб меня пустили. Знаю я этих докторов, тянуть будут, оберегать, а дело-то стоит.

— Вы в своем уме? — вяло возмутилась Анет. — У него проникающее ранение, почка задета.

— Это мы знаем, и чем знаем тоже, — не стал спорить Май, боком, по-собачьи косясь на Сатор. — Только вот не знаем, зачем.

— Как зачем? Они хотели часы отнять и кошелек.

— Да? — полицейский даже не дал себе труда сделать вид, что верит. — А вот у нас другая информация имеется.

— Какая еще информация?

Слова следователя не то чтобы Анет заинтересовали, она будто просыпаться начала. Бывает такое, мерещится что-то вполне реальное, во что даже веришь, а потом медленно, словно всплывая, начинаешь понимать: это всего лишь сон.

— Ну вот, говорят, вас подловили, когда колечко вместе с этим Нелдером поперли. Подловили же? А в том ресторанчике, где вы ужинать изволили, вчерась как раз портмоне у господина утянули. Не вы ли? А потом, значит, с подельниками добычу не поделили, вот и… — Следователь с хрустом поскреб ногтями шею. — Ну как, будем говорить?

— Ни о чем я с вами говорить не собираюсь, — припечатала Ани, вскакивая. — Без адвоката уж точно. — Откуда этот «адвокат» выплыл, она и сама не понимала. — А вы… Вы просто…

— Так работа у меня такая, милая девушка, — очаровательно улыбнулся следователь. — Не хотите говорить — и не нужно. Потом поболтаем. Вы только далеко не убегайте. Держитесь так, чтобы мы вас найти сумели, хорошо?

— Да идите вы в… — четко и ровно выговорила Сатор, разворачиваясь на каблуках.

Одурь вместе со страхом словно ветром унесло, прихватив с собой усталость, которой, наверное, тоже следовало быть. Но понимание: Нелдера спасть надо и не сидя у его постели, а что-то по-настоящему делая, заслонило все остальное.

Историй про то, как полиция хватает первого попавшегося под руку и что с ними потом делается, Анет слышала предостаточно. И допустить, чтобы такое с Кайреном случилось, Сатор не могла. Вот не могла — и все!

* * *
Дом профессора Лангера был не то чтобы запущенным, но как-то по-холостяцки неуютным, необжитым. Собственно, это никого, включая хозяина, не удивляло: женщин, даже и случайных, тут отродясь не водилось, о чем профессор не раз и не без гордости заявлял, а сам старый врач свое жилище не слишком жаловал, предпочитая большую часть свободного времени проводить в особнячке Саторов, где, по его же утверждению, «жизнь цвела». А себя Лангер не без юмора, правда, и не без горечи тоже величал «старой девой приживалкой».

А вот Ани дядюшкин дом с детства нравился. Было в нем что-то от чердаков, старых сараев и кладовок — в общем, от тех восхитительных мест, к которым детей магнитом тянет. Анет выросла, но лангеровское жилище своей прелести не утратило. На нее и сейчас снизошло несколько нервозное, но все же спокойствие — стоило только сесть напротив профессора в старое, рассохшееся, а оттого натужно поскрипывающее кресло-качалку. Проблему она сумела выложить довольно связно и толково. По крайней мере, Сатор так показалось.

А вот решать эту проблему, давать дельные советы, да и просто отвечать Лангер не спешил. Сидел себе, покачивая домашней туфлей, повисшей на кончиках пальцев, прихлебывал кофеек и вид имел совершенно безмятежный. Даже пижама, не слишком надежно прикрытая совсем не авантажным халатом, его не смущала. Хотя, конечно, чего смущаться, если племянница по собственной воле его ни свет ни заря из постели вытащила? Это ей краснеть впору.

— Если ты не хочешь мне помочь, то так и скажи, никаких обид с моей стороны не будет, — поторопила профессора уставшая от тишины Анет. — Я все понимаю.

— Ну это утверждение выглядит как минимум сомнительным, — насмешливо покачал нечесаной, а оттого еще более пышной седой гривой Лангер. — По-моему, ты ничего не понимаешь.

— Просвети меня, — фыркнула непочтительная племянница.

— Охотно, — отозвался Лангер, ставя на стол пустую чашку. — Если ты пойдешь и согреешь кипятка, я бы, пожалуй, еще чаю выпил.

— С места не сдвинусь, — заверила Сатор.

— Нахалка, — довольно равнодушно констатировал профессор. — Да еще и неблагодарная. Ну, хорошо, давай расставим приоритеты. Прежде всего ты хочешь, чтобы я использовал свои связи и обеспечил твоему Нелдеру… Что я ему должен обеспечить?

— Дядя!

— Ладно, не кипятись. У тебя есть причины не доверять хирургу, который его оперировал?

— Да он просто хам!

— Причина на самом деле достойная, — кивнул Лангер. — Наверное, ты бы на его месте немедленно воспылала любовью к человеку, размахивающему именами и должностями родственников, всюду сующему свой нос, поучающему, требующему невесть чего и поминутно бегающему к начальству?

— Ничего подобного я не делала и делать не собиралась!

— Конечно, всего лишь намекнула, что у тебя связи имеются, — усмехнулся профессор.

— Да! Но иначе…

— Иначе что? Врачи палец о палец не ударят, загубят несчастного Нелдера, проморгают все, что только можно, а то и специально уморят, потому как нет им другого дела, дай только кого-нибудь уморить? У них там круговая порука, все они взяточники с кривыми руками и, вообще, убийцы? Что молчишь?

Ани, по-прежнему ни слова не говоря, гордо отвернулась, глядя на заросшие кусты сирени, темнеющие за серыми от старости перилами веранды.

— Ну а раз не так, то вмешиваться я не буду и тебе не советую. Оставь в покое врачей, медсестер, санитарок и всех остальных. Сама знаешь, с такими ранениями лучше хирурга, работающего в экстренной, никто не справится. Потому что они эдаких пырнутых каждый день пачками приходуют. С этим разобрались. Что у нас дальше на повестке дня?

— Следователь, — процедила Анет, пристыженная, но не сломленная.

— Ах да, милейший простачок Май Эйнер, — профессор улыбнулся довольно, сложив руки на животе. — Знавал, знавал я этого господина. Еще будучи заведующим, сталкиваться приходилось. Очень непростой мужик, крепкий профессионал и умнейший человек.

— Не заметила.

— Не удивительно, — не без здоровой порции яда парировал добрый дядюшка. — Так вот, дорогая моя, когда я еще в клинике работал, Эйнер уже не последнее место в своем управлении занимал. И что-то мне подсказывает, что с тех времен он только выше поднялся. Понимаешь?

— Не очень, — буркнула Ани.

— Н-да, — хмыкнул Лангер, — будем считать это последствием шока. — Девочка моя, он, думаю, уже лет десять, как уличной поножовщиной, а тем более кражами колечек и кошельков не занимается. Это первое. Второе, раз он про историю с перстнем знает, значит, о тебе справки навел. Конечно, твой отец не министр и не фабрикант, но в определенные круги вхож и связываться с ним по такому незначительному поводу будет как минимум не слишком умно. Третье. Если ты правильно передала его слова, а мне кажется, что так оно и есть, то с господином следователем лихорадка приключилась, не иначе. Потому что все это откровеннейший бред. У меня есть четвертое, пятое и шестое. Озвучивать?

— Не стоит, — отказалась Ани, нервно заправляя волосы за уши. — Только я не понимаю, зачем тогда нужно было это… этот… Я даже не знаю, как назвать!

— Понятия не имею, — легкомысленно откликнулся дядюшка. — Но мнится мне, что ответ здесь надо искать не в юридическо-криминальной плоскости, а в простых человеческих взаимоотношениях.

— А если попроще? — поморщилась Сатор.

— Попроще никак не получится, — покаянно развел руками профессор.

— Кошмар какой-то, — пробормотала Ани, резко вставая. Оттолкнула качающееся кресло, подошла к рассохшимся, покрытым паутиной трещин перилам. — Правда, это настоящий кошмар. Я совсем не понимаю, что происходит. А, главное, не знаю, что делать. В последнее время… У меня ничего не получается! Ни-че-го! Все вкривь и вкось, все неладно. Теперь вот это! Ну вот скажи, почему?

Анет обернулась к дяде, обеими руками опираясь на перила за своей спиной.

— Ты действительно дозрела до того, чтобы выслушать мой совет? — приподнял мохнатые брови Лангер. — Или это просто истерика растревоженной барышни?

— Растревоженной? Ты это называешь «растревоженной»? Он там! А я…

Ани прикусила губу, старательно глядя в сторону — лишь бы на самом деле не сорваться на истеричный крик.

— Так стоп! — скомандовал Лангер, подавшись вперед, опершись локтями о собственные колени. — Начала ты неплохо, а вот продолжение подкачало. Что ты и что он там?

— Ты просто не понимаешь!

— Девочка моя, смею надеяться, что я понимаю многое. Хотя бы в силу возраста и опыта. Не забывай, я ведь был не только врачом, но и преподавал. Знаешь, сколько подобных метаний видывал?

— Так расскажи, — едва не с ненавистью выдавила Анет.

— Охотно, — дядюшка взял со стола чашку, заглянул в нее и со вздохом поставил обратно. — Ты придумала идеальные модели: модель карьеры и модель отношений. Карьеру срисовала с доктора Кассел, я помню, ты еще студенткой от нее в восторге была. Ну а образчиком семьи стали твои родители. Но, дорогая моя, ты-то не Кассел и слава всем троим Близнецам за это. Я ее выпестовал, я знаю. И на свою мать совсем не похожа. А том, что эдакая вторая Дира с подобием моей сестры сочетаются плоховато, совсем умолчу, пожалуй.

— И опять же: а если попроще?

— Ну давай попроще, — Лангер снова откинулся на спинку скрипнувшего кресла. — Только уж извини, придется в интимности забраться, без этого никак. Ты любого понравившегося мужчину, ответившего тебе взаимностью, воспринимаешь готовым супругом. И ведешь себя как твоя мать с твоим отцом. Потом же удивляешься, почему не получается, как у родителей. А теперь ответь: сильно твой Нелдер на отца похож? А тот спортсмен?

— Ты в своем уме?

— Вот именно, о том и я толкую. Так вот совет, которого ты так и не просила. Воспринимай случившееся как передышку, подумай, наконец, что тебе самой нужно и чего хочешь.

— Ты точно сошел с ума! Какая передышка, когда он…

— Ну вот опять! Или то, что он по собственной дури ножом под ребра получил, делает его самим воплощением Лорда, а тебя привязывает цепями? Интересно, что он по этому поводу скажет?

— Он вообще сейчас ничего сказать не может!

— Девочка моя, иногда для того чтобы собственную жизнь не изуродовать, надо побыть и эгоистичной, и циничной, и не думать, как там люди посмотрят.

— Теперь понятно, почему ты так и не женился, — прошипела Сатор, сдергивая со спинки кресла свой грязный и изрядно мятый плащ.

— Да нет, не женился я потому, что как раз этого не понимал, — тихо ответил профессор.

Вот только сказал он это уже в спину племяннице и вряд ли она Лангера услышала. Впрочем, старик, наверное, не слишком-то и хотел, чтобы Ани слышала.


****

Хорошо дяде рассуждать, мол, надо думать о себе без оглядки на то, что люди скажут. Только как же тут на чужое мнение наплевать, если смотрят, оглядываются и наверняка за спиной перешептываются, будто она не на работу пришла, а что-то неприличное сделала? Даже старший подошел, поинтересовался удивленно, чего это она тут делает. А потом о здоровье Кайрена справился, но не просто так, а с эдаким намеком. Ну вроде того, что нормальной женщине сейчас бы стоило у постели больного бдеть, а не по вызовам скакать.

Но ведь каждому не объяснишь, что Лангер в этом-то уж точно прав: нечего ей у этой самой постели делать, да и не пускают к одру. А в коридоре бесцельно сидеть — людей нервировать. Только вот положено и хоть ты убейся. Общественное мнение оно такое, незыблемое, скидок ни на ситуацию, ни на здравый смысл не делающее.

Лишь сейчас Сатор и осознала, что в детали их с Нелдером романа не только подстанция просвещенна, но и все приемные отделения, ну а уж в больнице экстренной помощи о нем даже тараканы слышали и, конечно, имели по этому поводу собственную точку зрения.

Открытие, что ее, мягко говоря, осуждают, стало для Анет если не шоком, то ба-альшой неожиданностью. И критикуют-то не только за теперешнее «неправильное» поведение, а за роман вообще. «Захотела сикилявка мужика захороводить, вот и получила!» — это было еще не самое жесткое, что до ее ушей долетело. А понижать голос старались совсем немногие.

Оставалось лишь одно: подбородок повыше задрать, плечи расправить и принять вид, будто ее глухота поразила. Ну и делать свое дело. Хотя, конечно, это было совсем непросто. Время от времени Сатор едва сдерживалась, чтобы не начать рявкать и швырять все, что под руку попадется. Например, вынести нервозное елозанье, тяжкие вздохи и взгляды исподтишка собственного водителя оказалось тяжеловато.

— Вы мне хотите что-то сказать, господин Ретер? — в конце концов, не выдержала Сатор.

Лысый с рысиными ушами от неожиданности так амулет управления дернул, что ящер обиженно взревел.

— Действительно, я это… хотел, — смущенно заперхал в кулак водитель. — Того… Ты, дочка, как в следующий раз, когда к приемному-то покою подъедем, сбегай в хирургию, я обожду, а то и прикрою, если надобность будет.

— Зачем? — холодно поинтересовалась у бокового стекла Анет — на Ретера она принципиально не смотрела.

— Так чтоб узнать, как он там и чего, — еще больше смутился лысый.

— Зачем? — упрямо повторила Сатор.

— Да что ты мне тут строишь? — ни с того ни с сего возмутился водитель. — Я что, не понимаю, что ли? Или не человек вовсе? Сама то, чай, вся заходишься. А как по-другому? Вон Кот-то о тебе как пекся.

— Кот?

— Ну… эта… — опять закашлялся водитель, — Кайрен который, в смысле, Нелдер. Его в госпитале Котом кликали, потому как… В общем, Кот да Кот.

— И как же он пекся?

Ани не просто посмотрела, а развернулась к водителю.

— Да так, было дело, — уклончиво покашлял Ретер.

— И давно вы его знаете?

— А то как же! Со времен того же госпиталя, чтоб его хаосовы твари сожрали. Он тогда… Ну, подлечил в общем. Потом-то уж встретились, когда меня вчистую списали. Запил я сильно, дочка, — шепотом, интимно так, поделился водитель. — Ну а чего? С молодости при ящерах, да в армии — ничего другого не умею, семьи не нажил. Ну а на гражданке никому не нужен оказался. Кот меня на СЭП-то и пристроил. Тоже брать не хотели, только под его слово и приняли. Доктор — он доктор и есть. Другой-то вроде и при халате и ученый, что твоя обезьяна, а медяка не стоит. Вот так-то. Ну а Кот-то — он настоящий.

— И вы ему, значит, благодарны? — спросила Сатор, снова уставившись в окно.

— А что я, не человек, что ли?

— Поэтому взялись за мной присматривать по его просьбе?

— Ну чего сразу присматривать! Так, просто…

— Вы нужный дом проехали, — ровно заметила Анет. — Нам в пятнадцатый.

Ржавая пила в груди, которая, было, притихла, снова завозилась, с ленцой и без энтузиазма, но безнадежно-упорно перепиливая нервы. Это было почти не больно и совсем не раздражало. Просто выть хотелось от этого пиления. А еще бежать — все равно куда, лишь бы хоть немного смахивало на осмысленные действия, на, как это не банально, помощь.

Вот только ничего осмысленнее бега, а еще метания, в голову не приходило.

* * *
В таких квартирах Сатор приходилось бывать нечасто. Обстановка тут не то чтобы богатой была, но мебель основательная, серьезная, похожая на ту, что в доме аниных родителей стояла. Натертый паркет поблескивал медово, немного таинственно. А пахло тут мастикой, бумажной пылью и немного, едва уловимо кофе. Больше всего Анет рисунки поразили. Даже не рисунки, а наброски угольным карандашом, но уж больно их много оказалось, даже в прихожей висели. А изображения не очень-то друг от друга отличались, кругом жанровые сценки. Вот только изображены на них были не люди, а гоблины: гоблин-пастух, старая гоблинка за вязанием, купающиеся гоблинята и так далее, и так далее.

— Слава Лорду, вы, наконец, приехали, — трагично-озабоченно всплеснула руками довольно молодая, но какая-то умудоханная женщина. — У него опять температура поднялась!

— Разберемся, — кивнула Сатор и плечами невольно передернула.

Ее вдруг накрыло ощущение «уже было», вот только с чем оно связано, Ани так и не сообразила.

— Понимаете, — частила женщина, руки заламывая. — Нам никто ничего сказать не может. Он из больниц уже полгода не вылезает. Полгода, представляете? Лечат-лечат, а ему все хуже и хуже. Вот домой выписали, ничего не сказали, конечно, только я же понимаю зачем! Ну сделайте что-нибудь! У него опять температура!

— Больной где? — напомнила о цели своего визита Сатор, рассматривая рисунок с танцующей гоблинкой.

— Да, сюда, пожалуйста. Вы поймите, он же не просто какой-нибудь… Саши ученый! Специалистов, подобных ему, просто нет больше! Его нельзя вот так… бросать.

— Перестань, Лила, — попросил кто-то с эдаким легким раздражением, а еще смущением в голосе. — Вы ее простите, доктор. Сестра у меня такая… гиперзаботливая.

Голос-то Ани услышала, а вот человека заметила не сразу. Только когда он зашевелился, неловко приподнимаясь на локтях, увидела, да и не мудрено. Уж больно мужчина на скелет походил. Своеобразный такой скелет, желтый. Сатор даже от дверей разглядела: и глаза у него, вернее, склеры, грязновато-песочные.

— Вы уж простите ее и меня заодно, только зря вас дернули, — «желтый» улыбнулся, жутковато растянув бледные губы. — Чувствуя я себя нормально, то есть, привычно: температура субфебрильная[23], тяжесть в правом подреберье, после принятия пищи дискомфорт с правой стороны живота. Лекарство принимаю регулярно.

— Ну что ты такое говоришь, Саши? — снова всплеснула руками женщина. — Тебе же совсем плохо!

— Вообще-то, меня зовут Неймар, Неймар Кремнер, — снова улыбнулся человек, а до Ани дошло: улыбка эта застенчивая. Просто кожа на лице так истончилась и обвисла, что мимики толком не разобрать. А еще имя это она определенно где-то слышала. — Саши — это гоблинское прозвище, они меня так называли, а потом прилипло.

— И что оно означает? — машинально спросила Сатор, ставя укладку на стол.

Что делать ей тут нечего, Анет понимала прекрасно. Но спросить: «Чего вы от меня-то хотите?» — язык не поворачивался. Так хоть давление померяет, температуру. Кстати, ее сбить еще можно — все помощь. Наверное.

— Вообще-то, «длинный», — пояснил «скелет», — не слишком лестно, правда?

— Вы его не слушайте! — снова встряла женщина. — Они Саши очень уважают! Гоблины его даже в святилище пускали. Единственного из людей!

— Интересно, наверное, — из чистой вежливости согласилась Ани. — Значит, вы ученый?

— Этнограф, — согласился мужчина, привычно протягивая тощую до изнеможения руку. — Вот собирался по весне в новую экспедицию, да, видимо, не судьба.

— Ну почему же? Сейчас вас подлечим, и все будет нормально, отправитесь в свою экспедицию. В больницу поедем?

— Вот все так говорят! — с надрывом воскликнула женщина. — И толку в больницу ехать? Его опять через несколько дней выпишут! А Саши, между прочим, не просто ученый, он писатель!

— Лила, перестань, — мученически поморщился гоблиновед.

— А я вспомнила, — встрепенулась Анет, — точно. Это же вы «Дочь вождя», написали верно?

— Верно, — кажется, то, что его узнали, радости мужчине не принесло. — Только не спрашивайте, правда ли гоблины друг дружку едят.

— Хорошо, не буду, — почти против собственной воли улыбнулась Сатор. — Так в больницу-то поедем?

— Да нет, спасибо. Нечего мне там делать.

— Ну вот как же так? — возмутилась сестра.

«Да вот как-то так, — очень хотелось ответить Ани. — Жизнь вообще штука не слишком справедливая». Но Сатор промолчала, конечно. У нее хоть надежда есть и не так уж мало той надежды. Другим и того не досталось.

Глава 11

Сон оказался ярким, подробным и детализированным настолько, что Ани жутко хотелось его досмотреть, она даже обмирала, понимая: он вот-вот закончится. С чего все началось, Сатор не помнила, а, может, тут и не было никакого начала. Просто появился жирный до невозможности лоснящийся котище даже не черного, а иссинено какого-то цвета. Животина повела неправдоподобно белыми усами, мяукнуло сердито и заявило: «А вот я настоящий!». Ну и принялось вылизывать-то, что предпочитают вылизывать коты.

Следом явилась гоблинка, закружилась в совершенно бешеном танце — цветастые юбки так и разлетались, волновались, бесчисленные косички стелились змеями следом, мелькали узкие пятки. Никакой музыки не было, гоблинка держала ритм, щелкая пальцами и эти щелчки совершенно не гармонировали с мельтешением юбок, но удивительно с ними сочетались. А потом цветы с подола взлетели бабочками и осыпались спелой ненормально яркой клубникой, которая тут же лопнула и из нее повалились клубки червей.

Самое странное, всех ползающих и склизких Анет боялась до самого настоящего визга, но эти черви не вызывали никакой брезгливости: слишком уж они были яркими, пушистыми, толстенькими, с прозрачными крылышками — точь-в-точь новорожденные драконята.

Но исчезли и черви, а вместо танцующей гоблинки появилась рыжая красотка-докторица. Она сидела перед старинным трюмо, будто бы спиной к Ани, но Анет знала: врачиха ее прекрасно видела. Рыжуха примеряла тоненькие колечки, перстни, солидные кольца — по нескольку штук на каждый палец, а из-под них по бледным кистям рук стекали струйки крови. «А что поделаешь? — вздохнула красавица. — Жизнь вообще не слишком справедливая штука». И мир взорвался метелью белых листов, бросил их охапками в лицо Сатор. Перед глазами промелькнуло написанное четко, жирно: «Жалоба!»

«Милая девушка, — лукаво подмигнул за бумажной вьюгой следователь Май, — ну разве так можно, милая девушка? Эдак вы браслетки не найдете!» И Ани прекрасно поняла, про какую браслетку идетречь. Ей на день рождения подарили куклу: фарфоровую, с настоящими волосами, а если ее положить на спину, то кукла закрывала глаза. Но, главное, пухленькое запястье украшал серебряные цепочки с филигранными цветочками и почти настоящими камушками. Замочек украшения лопнул и браслет потерялся.

«Вот так-то, милая девушка!» — ухмыльнулся полицейский, швырнув в Сатор горсть заколок, украшенных незабудками с сапфировыми середками. «Ну а ты-то настоящая?» — презрительно спросил черный котище голосом дядюшки Лангера.


Сатор села на постели, отшвырнула одеяло — вдруг показалось, что оно тяжелое, совершенно каменное, душащее. С силой растерла лицо, отбросив за спину мочалку спутанных волос, выдрала пальцы из паутины прядей.

За окном нехотя разгорался жиденький, серый, совершенно осенний рассвет. По стеклу лениво сползали жирные дождевые капли. В комнате было холодно, как в склепе и когда Ани ноги на пол спустила, показалось, что в ледяную воду их сунула.

Вот так: вчера еще лето жило, а сегодня уже осень.

Анет прошлепала босыми пятками в ванную, свет включать не стала. Полумрак еще как-то примирял ее с этой квартирой, не до конца, нов се же. При свете же нелдеровское жилище даже не гостиничным номером выглядело, а… Ну будто бы Сатор забралась в чужой дом, переночевала, не спрося разрешения у хозяев. Квартира выпихивала ее, не принимала и, кажется, хотела только одного: чтобы ее оставили в покое до возвращения хозяина.

Ани поплескала в лицо холодной водой — вроде как умылась. Оперлась о раковину, разглядывая собственное едва различимое отражение. Попробовала расчесать рукой шевелюру — без толку, понятно, пряди путались в пальцах прилипчивыми щупальцами, заставляя выдирать целые клоки волос.

— Бараш, — констатировала Анет, — ба-ра-шек. В точку.

Не глядя, на ощупь, нашарила кайреновскую бритву и, скрутив гриву в жгут, принялась пилить его чуть пониже затылка. Волосы сопротивлялись, резались туго, даже, кажется. Повизгивали злобно, но Сатор была настойчива.

* * *
Папиного старинного приятеля Ани иначе, как дядюшка Омус не звала и даже фамилию его вспомнила с трудом. И только потому, что пришлось: ну не называть же почтенного профессора именем плутоватого сказочного лиса, да еще при посторонних.

Откуда такое прозвище взялось Сатор не помнила, если вообще знала. На лисицу профессор никак не походил. Впрочем, на светило такой малоаппетитной науки, как паразитология, тоже. Анет представлялось, что паразитолог просто обязан на червя походить: длинный, тощий. Господин же Сигер напоминал пончик: маленький, кругленький и сахарной пудрой посыпанный, потому как седой совершенно, с шикарными белыми бакенбардами и усами.

— Ну что ж, коллега, — прогудел профессор, приподняв густющую бровь, выпуская монокль из глазницы — окуляр повис на цепочке, закачался заправским маятником. — Конечно, предстоят еще исследования. Надо посмотреть, посмотреть…

— Да что, вы, не нужно ничего, — смутился этнограф со странным прозвищем Саши, кажется, успевший за прошедшие сутки набрать еще больше желтизны.

А сестра его, тут же стоявшая, замерев испуганным кроликом, кивнула, но не слишком уверенно.

— Ну, нужно или ненужно — это уже мы смотреть станем, — пробасил профессор. Голос у него был густым, солидным, совершенно неожиданным для круглых, но, в целом, небольших размеров хозяина. — А вот коллеге я хотел сказать, что, боюсь, она была права.

— Эхинококк[24]? — уточнила Анет.

— Он самый, красавец! — с удовольствием отозвался ученый муж, пошарил по солидному пузику, нашаривая монокль, снова в глазницу его вставил. — Понимаете, юноша, скорее всего у вас на печени образовалась такая симпатичная киста. Ну, кажем так, мешочек. В котором живут к полному своему удовольствию и, понятное дело, размножаются эдакие червячки. Вот они и…

— Профессор, можно вас на пару слов? — деликатно кашлянула Анет.

— Что? Ах, да-да, — ученый смущенно повел кустистыми бровями. — Прошу прощения, мы с коллегой буквально на минуточку… А потом вернемся, обсудим дела наши многогрешные. Еще раз приношу свои извинения, юноша, дама.

Профессор неловко изобразил вежливый поклон — поклонится нормально ему живот мешал — и вышел вслед за Сатор в прихожую.

— Это что, теперь мода такая? — поинтересовался Сигер, дернув Ани за короткую кудряшку. — Мне не нравится. Впрочем, тебе симпатично, но больно на мальчишку похожа. Порадовала старика, порадовала. Вот говорил я твоему папеньки: «Отдай-ка ты девочку мне, нечего ей в хирургии делать!». И ведь прав был! Ну, рассказывай, как додумалась?

— Да не додумалась, — равнодушно пожала Анет, щеку изнутри закусив, чтобы не покраснеть — похвала оказалась, мягко говоря, приятной. — Просто вспомнила. Даже и не вспомнила, а… Помните, у мамы собачка была, Филицией ее звали?

— Не помню, — собрал лоб складками ученый.

Монокль, понятное дело, немедленно вывалился.

— Неважно. В общем, у мамы жила собака и тогдашняя наша кухарка огородик завела. А вы увидели, как я клубнику прямо с грядки ем и целую лек… В смысле, рассказали про паразитов. Эхинококки меня особенно поразили. — Про осознание, что она может есть клубнику вприкуску с собачьими экскрементами, Анет решила умолчать. О том, сколько она потом вообще никаких ягод не ела, тоже. — Мне после вашего рассказа еще долго желтые люди снились.

— И правильно, и правильно, — покивал профессор, оглаживая себя по пузцу — монокль искал.

— А Саши, то есть, молодой человек, которого вы только что осматривали, этнограф, долго у гоблинов жил. И еще книгу написал, «Дочь вождя».

— Читал, читал, а как же? Чепуха, конечно, но увлекательно.

— Ну вот! Значит, вы помните, что гоблины со своими собаками и спят вместе, и едят из одной посуды, и вообще…

— Ай, умница! — возликовал профессор. — Ну ведь умница же, да?

— Да не в этом дело, — раздраженно отмахнулась Сатор, понимая, что еще немного и она начнет кошкой мурлыкать. — Кисту же удалять надо, а она… Ну сами все видите, механическая желтуха, непроходимость желчевыводящих путей.

— В точечку, — вместо Анет замурлыкал Сигер, — в самую тютельку. А что это значит? А это значит, что оболочки кисты в любой момент могут лопнуть, мы получим осеменение брюшной полости и, как следствие, летальный исход. Это ты, драгоценная моя, имела в виду?

— У меня есть знакомый хирург. Она, конечно, такое не оперирует, но, может, посоветует кого-нибудь?

— Все, что надо, ты уже сделала, а мы уж там сами как-нибудь, — профессор похлопал Ани мягкой ладошкой по плечу. — Дай кудряшку дернуть! Ай, прелесть!

Честно говоря, Сатор с радостью позволила бы профессору сейчас все остатки своей шевелюры по волоску выдергать. Уж слишком приятно, оказывается, чувствовать себя если не спасительницей, то чем-то очень к этому близким.

* * *
Да, Ани все представляла совершенно по-другому. Конечно, без уливания слезами, кидания на постель и целованием всего, что под руку, в смысле, под губы, подвернется. Понятное дело, это должно было случиться куда менее пафосно, пошло и слащаво, но как-то… В общем, не то, что в реальности произошло.

А произошло следующее: во-первых, Сатор, как только медведеподобный врач нехотя, но согласился-таки пустить ее к Кайрену «буквально на минуточку», проделала все пошлое и банальное — перед больничной койкой на колени бросилась, слезами залилась и руку Нелдеру целовать начала. Но это полбеды, настоящая беда была как раз во-втором: «корсар» появлению Анет совершенно не обрадовался, то есть вот абсолютно. Бледный до серо-синего цвета, с отросшей щетиной, странно запавшими глазами и даже вроде бы похудевший, он морщился то ли мученически, то ли вовсе брезгливо и норовил у Сатор отобрать свою руку. Правда силенок у него на это не хватало, потому Ани не сразу и поняла, что он сделать пытается, думала, что это его судорогой пробивает.

— Уйди, — просипел, в конце концов, Нелдер, едва шевеля пересохшими, покрытыми неопрятными корками губами.

Сатор, понятно, растерялась, на чистой инерции проблеяла еще что-то уместно-слащаво-трогательное, вроде: «Я так рада, я так волновалась…»

— Да уйди ты, ради Леди! — процедил сквозь зубы Кайрен ничуть не громче, но с явным раздражением, а, может и злобой.

Пришлось на самом деле убираться. Правда, далеко Анет убрести не сумела, прямо в коридоре на удачно подвернувшийся стульчик и рухнула. Здесь-то ее и выловила бывшая дядюшкина секретарша, отвела на отчего-то пустующий сестринский пост, заставила выпить воды.

Вот интересно, в таких ситуациях хоть кому-нибудь помогала вода? При чем тут вода, когда жизнь рушится, вот-вот обломками завалит? Или это она, Ани, на осколки разваливается, как та фарфоровая кукла? Да неважно. Главное, что вода ко всему этому никакого отношения не имеет.

— Ну и чего ты соплей растекаешься? — иронично поинтересовалась леди Эр — бывшая лангеровская секретарша. — Подумаешь, нахамили ей!

— Да я понимаю, ему сейчас очень плохо, больно… — промямлила Сатор, разглядывая полупустой стакан, который между ладонями крутила.

Нет, вода все же помогла. По крайней мере, пяленье на блики от светильников позволяло не смотреть на призрака, презрительно поблескивающего хищными узкими очечками. И тем более не таращиться на стеклянную перегородку, отделяющую сестринскую от ремпалаты. Вернее, не на окно, а сквозь него: на койку, мониторы и того, кто лежал под сиротской больничной простыней.

— Конечно, плохо-больно, — фыркнула леди Эр. — Дорогая моя, при чем тут плохо-больно?

— А что при чем? — равнодушно спросила Анет.

— Ну, например, что он голый, небритый и вонючий? Что он под препаратами и пальцами-то с трудом шевелит? И катетеры у него из всех дырок торчат[25], и мочеприемник висит?

— И что?

— Ну, я не знаю, — развела дымчатыми руками секретарша. — Может, неудобно ему, такому неавантажному?

— Да глупости, он же врач, — вяло возмутилась Сатор.

— Девочка моя, он, прежде всего, мужик. Попробуй себя на его место поставить: лежишь ты вся такая неаппетитная, а тут принц врывается. Ну и как?

— Да никак. Он же… он же умереть мог запросто, — едва выговорила Ани, потому как губы у нее судорогой свело, а в переносице стало тесно и горько, будто от хины.

— Ну и лежал бы в гробу чистенький, побритый и без мочеприемника, — со странным удовлетворением заключила секретарша.

— Что вы прицепились к этому… приемнику?

Сатор сжала бокал обеими ладонями — только б в стену им не запустить. Лучше б, конечно, в леди Эр, так ведь без толку.

— Еще раз говорю: поставь себя на его место.

— Поставила, — огрызнулась Анет.

— И как?

— Никак.

— Ну и дура, — констатировала призрак.

Помолчали, потому как говорить вроде бы больше и не о чем было. Можно, конечно, спросить, что тут секретарша заведующего нейрохирургией делает, но и без вопросов понятно: за ней, Сатор, присматривает. А по собственной воле или по просьбе дядюшки — это ни малейшего значения не имело.

— Я пойду, — пробормотала Ани, ставя стакан на стол.

— Очень правильное решение, — согласилась леди Эр. — И приходи, когда его в палату переведут. А лучше через недельку. Вот тогда он твою трепетную заботу с любовью точно оценит.

Анет машинально кивнула, не очень-то вдумываясь, что там призрак буровит, встала, невольно глянув в стекло — и бросилась к стене, прижавшись к ней, как завзятый полицейский, от бандитских пуль прячущийся. Потому как когда она вставала, в ремпалату рыжая красавица-докторица вошла.

Да не просто вошла, а эдак по-хозяйски, привычно. И желтый халатик у нее не на плечи наброшен был, а надет основательно, застегнут на все пуговицы, а под ним вроде бы ничего больше, кроме белья, не имелось. Зато шапочка на голове присутствовала и маска была, правда, она на шее болталась, но все же. И табурет красотка пододвинула к кровати очень привычно, уселась, словно имела на это полное право. Заговорила ласково-утешающе — слов Ани не разобрала, лишь эдакий карамельный бубнежь, только вот гнать рыжую Кайрен, кажется, не собирался. Он вообще молчал.

— Ты чего с лица сбледнула? — удивилась леди Эр.

Анет мотнула головой, мол, ничего. Пожевала губу, но все же спросила:

— Давно она тут… дежурит?

— А тебе-то что? — с вполне искренним изумление блеснула очками секретараша.

— Значит, кого-то не пускают, а кому-то и можно?

— Не о том думаешь. Лучше задайся вопросом, почему он эту рыжулю терпит? Да потому что твоему красавцу на нее насрать, — припечатала леди Эр, из которой долгие годы работы в больнице не сумели вытравить армейскую деликатность, приобретенную на службе при каком-то генерале.

— Да ну? — усмехнулась Ани, понимая, что улыбочка у нее вышла недобрая, злобненькая такая.

— Ну да, — покивала призрак.

— А знаете, вы абсолютно правы, — протянула Сатор, тщательно разглаживая юбку. — Пожалуй, мне здесь действительно делать нечего. Ни сейчас, ни через неделю. Вообще никогда. Хватит с меня, пусть сам решает, кто, кому и когда нужен. А я подожду. Ну, или не подожду — это как получится.

— Да пойми ты, дурья голова…

— Не желаю я ничего понимать, — уперлась Анет. — И десятой в очереди быть не собираюсь.

— А первой из десяти? — заинтересовалась леди Эр. Ани глянула на секретаршу, но промолчала. — Поняла, поняла. Ты желаешь быть единственной.

— Это преступление? — огрызнулась Сатор.

— Это маловероятно, — как-то грустно, без привычного ехидства пояснила призрак. — Даже лучшие из них… А впрочем поступай, как знаешь.

— Именно это я и собираюсь сделать.

— Ему передать что-нибудь?

— Не надо, — покачала головой Анет, — и наш разговор, желательно, тоже. Это можно устроить?

— Все в этом мире можно устроить, — еще грустнее откликнулась леди Эр. — Впрочем, может, ты тоже в чем-то права, — без всякой уверенности добавила секретарша.

* * *
СЭПовцы курят вовсе не потому, что больше других граждан табак уважают, а табачком, надо сказать, на подстанции почти все балуются. Просто без папиросы и литров, пусть дрянного, но все-таки кофе, ночь пережить практически невозможно: очень уж спать хочется, и ноги даже волочить не выходит, руки не поднимаются. Вот мозгу хорошо, он, без всякого разрешения и наплевав на хозяйскую волю, спит, а на никотин с кофеином ему плевать с самой высокой башни. Но голова головой, а тело должно подавать признаки жизни, перемещаться в пространстве и как-то функционировать.

Конечно, время на сон урвать можно, на подстанции под это дело аж две «комнаты отдыха» отведены — для мальчиком и для девочек. Какой-то шутник их двери соответствующими табличками украсил, из тех, которые на общественные уборные вещают. Но, во-первых, уж больно неуютные комнаты эти: больничные топчаны стоят рядами, как койки в казарме, поверх коричневых клеенок брошены тощие подушки с одеялами — и никакого белья, понятно. До первого снега в этих «спальнях» невыносимо душно, а как только морозы ударят, так холод, будто из самого Хаоса поддувает.

Но эдакие неудобства на самом деле всего четверть от беды. Проверенно и многократно, ни одним десятком, а то и сотней человек: стоит лишь прилечь, пристроить голову на нищенскую подушку, начать засыпать, как тебя тут же сдернут. И нет никакой разницы, только на станцию приехал или устав от часового маянья решил соснуть — вызовут непременно.

Вот и получается, что вторая предпосылка гораздо весомее первой, но обе ведут к одному: любой пришедший работать на СЭП, даже самый рьяный поборник здорового образа жизни, начинает курить и пить кофе. Ну, еще в совершенстве и за очень краткий период овладевает всеми коленцами, заходами и вывертами ненормативной лексики. Но у последнего много причин, не только бессонные ночные бдения.

К папиросам Ани пока не пристрастилась, даже и не пробовала, хотя и подумывала о покупке мундштука, даже в лавку заглядывала, приценивалась. А вот кофе научилась хлестать, не обращая внимания на кислятину, прочно поселившуюся на языке, прожженную в желудке дырку и сердце, которое к утру начинало намекать, что такая диета не слишком полезна.

Ну а что делать, особенно между тремя и пятью часами утра — времени Волка, как говорят эльфы. А еще время «серьезных» самоубийц и самых тяжелых приступов у хроников. Ну и истериков всех видов и мастей. «Доктор, у меня правда свиной грипп?» — «Правда. Только свинья в четыре утра вызывает СЭП, потому что у нее горло болит» — анекдот с во-от такой бородой и не смешной совсем, зато до хаосовых тварей правдоподобный.

Но — к добру это или к худу только Лорд и знает — самоубийц, «хроников» с истериками в Кангаре не так уж много, да и они по ночам предпочитают спать. Потому на подстанции и затишье, а бедным врачам остается только маяться, дожидаясь утра.

Сатор, послушно маясь, тоскливо заглянула в пустую чашку — даже кофейный ободок на дне подсохнуть успел. Глянула на чайник, тоже, понятное дело, пустой. Вздохнула, поправила на плечах старое пальтишко — по ночам уже бывало зябко, а форменную куртку Ани никак получить не могла, не удавалось кастеляншу застать на месте. Да и куртки эти, мягко говоря, не слишком привлекали: тяжелые, толстые, неровно ватой набитые — их только мужчины и носили. Остальные же, вроде самой Анет, предпочитали обходиться собственным гардеробом.

Дверь кухоньки сонно скрипнула, впуская доктора Вернер — ту самую, с зажигалкой и мундштуком, поразившим анино воображение. Собственно, Сатор и захотела обзавестись такими же, насмотревшись на брюнетку.

— Козлы опять всю воду выдули? — поинтересовалась Вернер, встряхнув чайник, отозвавшийся только сухим шорохом отвалившихся известковых струпьев, которые почему-то никто не догадывался вытряхнуть.

Кого брюнетка под «козлами» имела в виду, Анет только догадывалась, но уточнять не стала. Вот окажется, что все-таки коллег, неудобно получится.

— Нет, ну ведь свиньи же! — вяло возмутилась Вернер, — сложно, что ли, долить? — Правда, сама она за водой тоже не побежала, уселась, закинув ногу на ногу, закурила, естественно. — Ты сама-то как?

Ани неопределенно плечами пожала — каков вопрос, таков и ответ.

— Не бери в голову, через неделю уже перестанешь быть сенсацией. Найдется новый повод для сплетен.

— Да я и не беру.

— Ну и молодец. Слушай, а правда, что ты сама на того мужика полезла? — Вернер глянула из-за дыма искоса — глаза у нее точь-в-точь сорочьи были — темные, быстрые, любопытные. — Нет, я-то не очень верю, но все-таки.

— На какого мужика? — нехотя отозвалась Сатор.

— Да ладно тебе! Который Нелдера пырнул. Говорят, ты в ресторане с каким-то молокососами заигрывала, ну и нарвалась.

— На что?

— Да разное болтают. Вроде они тебя чуть там же не разложили, вот Нелдер и взбесился.

— А зачем я с ними заигрывала? — по-прежнему апатично поинтересовалась Ани, сама не очень-то понимая, на кой ей это знать нужно.

Откровенно говоря, ей было совершенно все равно — спать очень хотелось.

— Ну, так чтоб Нелдер приревновал, — решительно махнула мундштуком Вернер, будто отрубая ломоть воздуха. — Да ладно, мне в принципе все равно. Это я так, от тоски треплюсь. Как он сам-то?

— Понятия не имею, — буркнула Анет, размышляя, натянуть пальто на голову или не стоит? Просто у нее еще и уши замерзли, а воротник их как-то не слишком активно грел. — Спроси у рыжей.

— У какой рыжей? — не слишком правдоподобно удивилась доктор.

— Той, которая у его постели дежурит.

— Так вы что, разбежались?

Сатор снова плечами пожала. Теперь, кроме проблемы согревания собственных ушей, ее заботило, как бы потактичнее смыться и куда податься. В принципе, тактичность можно было и опустить, а вот куда деваться — это вопрос вопросов.

К невероятному аниному счастью дверь снова скрипнула, впуская мужчину. Кажется, звали его Летер или Лунтер, что ли? Впрочем, в этом враче самым примечательным было не имя, а манера себя держать: обычно он посматривал свысока, причем не только на Сатор, но и вообще на всех окружающих. Теперь же вошел неровно, бочком глядел как-то… Иди речь о ком-то другом, то Анет бы такой взгляд назвала просящим. Но этот холеный бородач, кажется, просить в принципе не умел.

— Слушай, Бараш, — господин с невыясненной фамилией кашлянул в кулак. — Нелдер говорил, что ты вроде знатный диагност?

— Да? — от удивления Сатор даже позабыла на прозвище обидеться.

— Так да. Не глянешь? А то я чего-то… Ну вот засело и не отпускает, понимаешь! Если опять будет расхождение диагноза[26], то меня старший по головке не погладит. Мало ли? Да еще мужик этот от госпитализации отказался. Я уж Брунеру подсовывал, он и посоветовал к тебе сходить. Мол, ты глазастее.

— Ну-у, давайте, гляну, — согласилась Анет не слишком уверенно, пытаясь заправить волосы за ледяные уши — короткие кудряшки заправляться не желали, вываливались.

После Брунера — одного из старейших и, что гораздо серьезнее, опытнейших врачей смены — что-то там «смотреть» было откровенно страшновато. Да Сатор и самого старика побаивалась, уж больно значительно он выглядел. Главное, Ани пребывала в глубокой уверенности: о ее существовании Брунер и не подозревает.

— Ну вот, смотри, — бородатый наклонился-навис сверху, подсовывая ей под нос карту вызова. — Мужик, сорок пять лет, хроническая язва. Обострение, надо понимать. Боли, рвота — все как по учебнику.

— А монитор что показал? — Спросила Анет, пытаясь отодвинуться от листка, назойливо лезущего ей в нос.

— Да, монитор, — вроде бы смутился бородач, вытаскивая из кармашка карты кристалл записи, не очень умело разворачивая тускловатую смазанную проекцию. — Уже смотрел, нету там ничего.

Сатор изящным выверенным жестом — и, чего уж там, не без здоровой порции самолюбования — крутанула проекцию, щелкнула пальцами, делая изображение четче и ярче, ткнула ногтем.

— Вот! Нет, не туда смотрите, чуть левее. Теперь видите? Боюсь, никакая у вашего мужика не язва, а самый настоящий инфаркт.

— Да нет тут ничего, — заявила Вернер, перегнувшаяся через левое плечо Ани — от докторши терпко и совсем не по ночному пахнуло сладкими духами. — Вернее, что-то есть, но… Сомневаюсь я.

— Об абдоминальной форме[27] никогда не слышали? — ощетинилась Сатор.

— Я много о чем слышала, — не без язвительности приподняла брови брюнетка, — даже про пятнистую лихорадку Скалистых гор. Но такие редкие звери, да в наших широтах…

— Инфаркт от широт не зависит, — огрызнулась Анет, возвращая кристалл бородачу, — а на вашем бы месте я пациента все-таки проверила. Мой дядя такие предчувствия, вроде ваших, называет врачебной интуицией.

— Ах дядя, — многозначительно улыбнулась Вернер.

— Он, — подтвердила Ани, одергивая халат. — Я своими родственниками довольна, а вы?

— Наверное, у тебя диплом с отличием? — Вернер эдак многозначительно глянула на бородача. — И в школе круглой отличницей была?

— В частной гимназии, — поправила Сатор. — Правда, читать мониторы меня не там научили. Но в остальном вы абсолютно правы. Извините, мне нужно отойти.

Ани вышла, тихонько прикрыв за собой дверь. На душе было мутно и кошки когтями поскребывали. Ну вот с чего, спрашивается, завелась, едва не нахамила? Дядю невесть зачем приплела. И без того к ней здесь относятся, мягко говоря, не слишком дружелюбно. И вот стоило оно того?

А, может, на самом деле стоило?

* * *
Такое у людей любой профессии иначе как: «сама себе нагадила» — не называется. Связалась с этим инфарктом! Мало того, что не слишком приятный осадок остался, отношения наверняка подпортила, так еще и наворожила. Сначала почти два часа провозилась с не слишком понятной аритмией у молодого и с виду вполне здорового мужика, естественно, уверенного, что с ним «ничего такого» нет, а потому не желавшего в больницу ехать. Так под самый конец смены нарвалась на стенокардию, расцветшую на фоне хронической ишемии.

Женщина, сильно смахивающая на постаревшую гувернантку — идеальную такую, будто прямиком из иллюзион-спектакля — конфузилась, поминутно извинялась, что позабыла с вечера лекарство принять, от чего и случилось беспокойство, порывалась напоить Анет чаем, свое состояние упорно именовала «грудной жабой», а Сатор «барышней».

Но, главное, стенокардия оказалась подлой и упрямой, боли никак сниматься не желали, несмотря на все уверения дамы, будто она «буквально» возродилась. И Ани начала подозревать, что без госпитализации тут никак не обойтись. А это было не слишком хорошо: утро, в больнице не до приема «свежих» пациентов, других, насущных дел хватает. Сколько бабушка прождет, пока ее осмотрят, неизвестно и чем за такое небрежение отплатит вот эта стенокардия, неизвестно тоже. В общем, ничего приятного, зато плохого целая куча.

— Все-таки вам надо выпить чаю и непременно с брусничным вареньем, — убежденно заявила дама в очередной — десятый, наверное, — раз. — Что вы надо мною сидите, барышня? Понимаете ли, грудная жаба со мной не первый год, знаю я ее натуру. Минут через двадцать все пройдет. Я полежу, оно и пройдет. Что ж вам высиживать? Пойдите на кухню, я сейчас объясню, где у меня и что…

— Да нет, спасибо, — вымучила улыбку Ани, жестким опытом отученная по чужим квартирам шастать, — я уже напилась.

Сатор еще раз посчитала старушкин пульс, встала со стула, к кровати придвинутого, отошла к окну, за которым покачивалась мокрая века пожелтевшего клена. Ветка будто увидела ее, тихонько стукнула в стекло. Анет вздохнула и отвернулась, легонько задев локтем кабинетный портрет[28], стоявший на краю секретера. Пришлось наплевать на ноющую поясницу, нагибаться и поднимать. А подняв и перевернув портрет, как стояла, так и застыла.

— Согласитесь, я была хороша? — не без кокетства, но все-таки смущенно поинтересовалась дама, приподнимаясь с подушек.

— Угу, — буркнула Сатор, не придумав ничего умнее.

Старушка в молодости и впрямь отличалась миловидностью, хотя на гувернантку была похожа еще сильнее, чем сейчас: строгий узел волос без единой высвобожденной прядки, темное платье, воротничок под горло и ни намека на драгоценности. Вот только Анет поразила не сидящая в громоздком старомодном кресле женщина, а стоявший позади нее мужчина. Собственно, никакой это не мужчина был, в смысле, не посторонний мужчина, а вовсе даже дядюшка Лангер собственной персоной. Только моложе лет на тридцать. И руку на плече «гувернантки» он держал так, как не держат коллеги или, допустим, друзья. Ани не могла бы сказать, что в его позе было эдакого, но вот как-то сразу понятно: любовники они. Но не супруги — это тоже понятно.

Может, дело в цветах, которые дама на коленях держала? Или в очень довольной улыбке дядюшки?

— А кто это с вами? — выпалила Сатор, но тут же исправилась. — Извините, это не мое дело, конечно.

— Отчего же? — улыбнулась дама, которой на самом деле наконец полегчало. — Видите ли, это мое самое большое огорчение. Даже я бы сказала, самое большое разочарование.

— Ваш муж? — эдак наивно спросила Анет, возвращая портрет на секретер.

— Что вы, барышня, — весело и очень звонко, молодо рассмеялась старушка. Правда, тут же закашлялась, откидываясь на подушки. — Нет, мой супруг был военным и ничуть меня не разочаровал.

— Вам сейчас лучше не разговаривать, — предупредила Ани, снова нащупывая бьющуюся жилку на истонченном запястье.

— Конечно же, прошу простить мою болтливость, — смутилась дама, — вам не интересно, естественно.

— Нет, не в этом дело, мне очень интересно, но в вашем состоянии…

— К Леди мое состояние! — фыркнула старушка. — Состояние всегда при мне, а вот поболтать удается нечасто. Хотите, расскажу про свое разочарование?

— Хочу, — на этот раз вполне искренне улыбнулась Ани.

— Ну так вот, — «гувернантка», явно довольная, повозила спиной по подушкам, устраиваясь поудобнее. — Мой супруг оправдал все ожидания. Он был грубым, ограниченным, угрюмым, а порой и жестоким человеком.

— Так зачем же вы за него вышли?

— Зачем все выходят? — пожала плечами дама. — Время пришло. Да и жалование он получал неплохое, опять же от родителей кое-что досталось. А у моих папеньки и маменьки было четверо ртов, я старшая. Нет, ничего не скажу, жили мы неплохо. Я воспитала в себе идеальную офицерскую жену, а он был совсем необременительным мужем.

— Это как?

— А супруг просто на меня ни малейшего внимания не обращал, — лукаво подмигнула старушка. — Его гораздо больше интересовали вино, карты и гарнизонные девки. Чему я, к стыду своему, радовалась несказанно. А потом повстречала его, того мужчину с портрета.

— И как его звали?

— Ну, допустим, господин Икс, — снова хихикнула «гувернантка». — Да, ему подходит. Между прочим, он в некотором смысле был вашим коллегой. Врачевал моего супруга. С ним в молодости приключилась контузия, после которой начались ужасные головные боли. Вот господин Икс и взялся его избавить от мучений.

— Вылечил?

— Вылечил. Но в процессе лечения между нами расцвел роман. Ах, вы представить себе не можете, что это были за чувства! Я летала, буквально летала! Мы забыли обо всем и обо всех! Встречались в парке, он осыпал меня осенними листьями. А потом мы танцевали, танцевали… Не знаю почему, но там играл такой маленький оркестрик. Может, нарочно для нас? Затем мы шли к нему. У него была совсем крохотная, такая необжитая комнатенка с жутко дымящей печью. И чай тоже пах дымом. Мы пили вино, и мне представлялось, что у него вкус осенних листьев. Как же я была счастлива…

Старушка замолчала, глядя сквозь Ани. А глаза у нее стали такие…

В общем, выслушай Сатор вот это все от кого-нибудь другого, то посмеялась бы претенциозности и высокопарной нелепости. Может, не вслух, а про себя, но посмеялась обязательно. Сейчас же ей было совершенно не смешно, а даже чуть завидно — эдакие чувства!

— И что потом? — почти шепотом спросила наконец Анет.

— А потом наступила зима, и мы очнулись, — старушка сложила руки поверх одеяла и смотрела теперь не сквозь Ани, а на собственные ладони. — Мой любимый объяснил, что ничего не может мне дать: у него и приличного дома не было, жалование имел очень скромное, да и часть его отдавал матери на сестру. Сестра его в невестах ходила, требовались средства, чтобы она могла составить приличную партию. А у меня муж, налаженная жизнь. Господин Икс не имел права все это рушить. Не находил моральных оправданий, чтобы ломать мою судьбу. «Ради счастья любимого человека необходимо поступиться собственными прихотями» — вот так он сказал.

— И вы… согласились.

— Ах, дорогая моя! — дама опять рассмеялась. — Я была еще достаточно молода, невероятно глупа, а оттого весьма горда. Конечно же, я согласилась. Вернее просто ушла, ни слова не говоря. И знаете, жестоко поплатилась за гордыню. Через некоторое время я обнаружила, что ношу малыша. Но допустить его рождение никакой возможности не было. Мой муж… Мне пришлось… избавиться от… Пришлось все прекратить.

Старушка собрала в кулачки пододеяльник, бледная, похожая на пергамент кожа натянулась на остреньких костяшках.

— А он? Вы ему сказали о ребенке?

— Я ему написала, — равнодушно ответила дама. — Уже после всего, так сказать, постфактум. И получила некоторое удовольствие. Какая жалкая, совершенно женская, беспомощная месть, вы не находите?

— И что он ответил?

— Право, не знаю, ответил ли он вообще. Я уговорила супруга, мы продали дом, приобрели вот эту квартиру. Я постаралась обрезать все концы и это получилось. Вот так-то, барышня, учитесь на чужих ошибках. Если Близнецы сочли нужным вас одарить, то не смейте отказываться. Иначе они отомстят, очень жестоко отомстят. — Старушка опять улыбнулась, но как-то растерянно, горько. — Знаете, право, я отдала бы все, что имею, лишь только знать: жизнь его сложилась гораздо счастливее, чем у меня. Конечно же, он постарел, но наверняка до сих пор такой же красивый, как прежде.

— Давайте собираться в больницу, — мягко напомнила Ани, мысленно пообещав по волоску выщипать дядюшке всю его львиную гриву.

Глава 12

За ночь подморозило, но не слишком сильно: лужи даже ледком не подернулись, лишь вода загустела словно кисель, да на опавшей листве появилась благородная кайма изморози. Зато тротуары стали скользкими, причем как-то особо подло: идешь себе, идешь, а потом ботинок вдруг ни с того ни с сего ехать начинает, выбивая ногу, заставляя хвататься за что ни попадя или раскорячиваться совсем уж неприлично.

Пока до больничных ворот шла, Ани раза четыре едва не навернулась, а на пятый точно упала бы, не поддержи ее неведомый благодетель под локоть.

— Спасибо большое, — от всего сердца поблагодарила Сатор, озабоченно осматривая полы пальто.

Модная шинелька была совсем новенькой, всего-то пару раз выгулянной еще по весне и, к сожалению, светло-серой, то есть совершенно не приспособленной к городским реалиям. Зато красивая и теплая, жалко, если испачкается, сама-то Ани ее ни за что бы не отчистила.

— Да на здоровье! — пробасил в затылок до мурашек знакомый голос. — Что ж тебя ноги-то не держат, ребенок?

— Папа? Ты что здесь делаешь? Леди Ночь, как же я по тебе соскучилась.

Наплевав на все условности, Анет попросту повисла у отца на шее, смазав ему по лицу букетом, который в кулаке держала.

— Ну будет тебе, — смущенно, но, в общем-то, довольно прогудел родитель, неловко похлопывая дочь между лопаток. — Я вот тоже соскучился, а чаще б дома бывала, так никому и тосковать не пришлось. Хоть бы мать с бабкой пожалела, носа не кажешь.

— Не пилите, да непилимы будете, — заявила Ани, по хозяйски взяв старшего Сатор под руку. — Бабушку я боюсь, она меня на тряпочки порвет. А с мамой мы на прошлой неделе кофе пили.

— Слышал, слышал. Твоя матушка, между прочим, потом весь вечер проплакала. Все сокрушалась, как ты исхудала.

— Ничего, это сейчас модно.

— Плакать?

— Худой быть. Проводишь меня? Или тебе в другую сторону?

— Отчего не проводить? — Академик нежно прижал дочерин локоть к своему боку. — Только хирургический-то корпус в другой стороне вроде или я ошибаюсь?

— Не ошибаешься, — беззаботно ответила Ани, увлеченно рассматривая больничных галок, нахохлившимися столбиками черневших на почти голых липовых ветках. — Но мне не туда, а в кардиологию. Знакомую хочу навестить. И все-таки, что ты тут делаешь?

— Значит, не к любимому, — заключил академик глубокомысленно. — А я сюда явился потому, что порекомендовали на пациента одного взглянуть, обещали интересный клинический случай, — отмахнулся отец. — Слушай, ребенок, ты мне не нравишься.

— У всех вкусы разные, — пожала плечами Сатор. — Тебе вот не нравлюсь, другим наоборот очень даже ничего. Вот например, недавно меня назвали знатным диагностом. А потом коробку шоколада подарили и в ресторан приглашали. Это в благодарность за подсказку. Так-то, папочка!

— Не вижу повода для радости, — набычился академик и даже пошел медленнее — то ли от расстройства, то ли желая время под разговор выиграть. — Ребенок, диагностика — это не специализация. Ну кто такой диагност? Человек с хорошей памятью и необходимым багажом знаний, только-то и всего.

— А мне казалось, что еще нужно умение анализировать, — резковато отозвалась Анет, потихоньку начиная закипать. — И наличие каких-никаких мозгов.

В последнее время она вообще злилась частенько. Пожалуй, даже чересчур часто, правда, от окружающих свою невесть откуда взявшуюся нервозность пока удавалось скрывать.

— Хорошо, допустим, права, — отец вовсе остановился, заставив дочь напротив себя встать. — И что ты со всем этим собираешься делать? В терапевты подашься, в семейные врачи? А, может, в городскую больницу служить пойдешь?

— Может, — без особой охоты отозвалась Ани, глядя не на отца, а на липы.

— Ребенок, ты уже взрослый человек, — кажется, у старшего Сатор с душевным равновесием дела тоже не слишком хорошо обстояли, потому как он даже нахмурился. — Не хватит ли с тебя эскапад и эксцентричных выходок? Эк тебя мотыляет: то в нейрохирурги, то в семейные доктора. Конечно, таким врачом стать престижно, денежно и эдак сытенько. Только кто ж захочет за лечиться собственные денежки у женщины, да еще молодой? Тут же не знания важны, а репутация, расположение к себе и…

— Пап, — Анет успокаивающе положила ладонь поверх отцовского рукава. — Вообще-то, я имела в виду городскую больницу. Но, думаю, сейчас не время и не место это обсуждать.

— Я не ослышался? — От удивления у отца даже глаза округлились и окладистая борода встопорщилась по-мужицки. — Пьяниц врачевать, гулящих… э-э…

— А сейчас я чем занимаюсь?

Ани и не хотела, но все равно улыбнулась. Нет, отцовский гнев ее не веселил, но умилял. Это выглядело все равно, как если б любимый плюшевый мишка ей выговаривать вздумал.

— А я вот не знаю, чем ты занимаешься. В общем так, дорогая моя. Поперек твоих решений никогда не вставал, сама знаешь. Но, по-моему, ты начала заигрываться в самостоятельность. Не настолько большая, чтобы не положить на колено, да не выдрать хорошенечко. Сегодня же, слышишь, сегодня же…

— Папочка, — Сатор снова взяла отца под локоть, не спеша пошла по засыпанной листьями дорожке, почти волоча упиравшегося родителя за собой, — ты меня и в детстве-то никогда не порол, а сейчас уже точно поздно. Ну вот скажи, чего вы с мамой для меня хотите?

— Чтобы ты счастливой была, — нехотя буркнул отец, утирая бороду большим клетчатым платком.

Мятым, естественно. Платкам — свежим, наглаженным и накрахмаленным — стоило только в карман академика Сатор попасть, чтобы превратиться в неопрятную тряпку.

— Так и я ведь того же хочу! — горячо поддержала его Анет. — Да вот понятия о счастье у всех разные.

— А твое счастье, надо понимать — это дешевая меблированная комнатенка и работа в городской больнице?

— Твоим шпионам в армии бы служить, — усмехнулась младшая Сатор. — Квартиру-то я только на прошлой неделе сняла.

— Дядиным, — проворчал академик, — дядиным шпионам, не моим. Вот погоди, еще мать с бабушкой узнают, где ты теперь проживаешь.

— Извини, но на свою зарплату дворец я никак снять не могу.

— А у нас, значит, денег взять тебе гордость не позволяет? — опять повысил голос отец.

— Да причем тут гордость, папа? — Анет снова остановилась, сжав пальцы в замок поверх букета так, что перчатки скрипнули. — Мне-то казалось, уж кто-кто, а ты меня понимаешь. Вы меня с детства только что в вату не закутывали. «Убери локти со стола — это неприлично. Не беги — это неприлично. Не дружи с мальчиками — это неприлично. Куда ты собралась? Там будут юноши? Это неприлично»! — передразнила Сатор кого-то неузнаваемого, но очень брюзгливого. — Вот и вырос… Барашек! Кто за веревочку потянет, за тем и идет, только блеять послушно и умеет.

— Ну, локти на стол ставить и впрямь неприлично, — прогудел академик смущенно. — Прости дурака, но я не понял, почему бы тебе у нас денег не взять и что для тебя-то это самое счастье?

— А я не знаю, — тряхнула головой Ани, — вот, собираюсь выяснить, наконец.

— А на голодный желудок и в компании с тараканами оно выясняется лучше?

— Да, — решительно кивнула Сатор. — Потому что и желудок от меня зависит, и комнату я сама снимаю, и даже тараканов развожу, потому что ленюсь чашки мыть. Сама, понимаешь?

— Ну, ребенок… — потерянно развел руками отец.

— Папочка, вы подождите, ладно? — Анет снова ладонь на его локоть положила, снизу заглядывая отцу в лицо. — Я обязательно что-нибудь решу. Еще не знаю что, но решу точно.

— Все-таки выдрать тебя и замуж выдать, — горько вздохнул старший Сатор, обнимая нерадивое дите. — Вся в бабку, такая же упрямая.

— Ты уж определись, в тебя я или в бабку, — буркнула Ани в лацкан его пальто, уютно и знакомо пахнущий табаком, дождем и чем-то неуловимо-домашним.

И вот это последнее, неуловимое, как раз сильнее всего подтачивало решимость стать, в конце концов, самостоятельной.

* * *
Сказать, что старушка, несостоявшаяся лангерова любовь, Аниному визиту обрадовалась — ничего не сказать. Она буквально на глазах лет на десять помолодела и разрумянилась, и глаза заблестели, куда только подевалась слезящаяся рыбья снулость. Вот, кажется, только лежал на койке человек: старый и никому, а больше всего себе, не нужный. И будто по щелчку преобразился в пожилую, но приятную, а, главное, счастливую даму, сетующую на то, что ей и угостить-то визитершу нечем.

— А говорила, будто совсем одинокая, — ворчливо заметила соседка по палате, недовольно косясь на Сатор, будто та обманула в лучших ожиданиях. — Подкармливали еще…

— Ну, теперь она вас подкормит, — Ани постаралась ослепить недовольную улыбкой, хотя больше всего хотелось запустить в нее судном, стыдливо из-под кровати выглядывающим. Потому что ее старушка смутилась, опустила глаза, суетливо перебирая покрывало и вот это суетливое смущение Анет совсем не понравилось. — Но большое спасибо, что присмотрели за тетушкой.

Старушка едва заметно вздрогнула, когда ее «тетушкой» поименовали, но глянула с такой благодарностью, что Ани сама едва не разревелась.

Вот только осадок от посещения все равно остался — неприятный такой, мутноватый, густо замешанный на чувстве стыда. И вроде бы не с чего виноватой себя чувствовать, наоборот, можно сказать, облагодетельствовала, но от собственных эмоций никуда не денешься.

Ну не должен оставаться человек один — ни маленький, ни старенький, никакой. Все равно он кому-то необходим, а иначе совсем уж несправедливо выходит. Дело за малым: найти того, кому этот самый человек нужен. Всего-то. Даже и говорить не о чем.

И почему в подытоге все оказывается таким несправедливым?

— Милая девушка, вас ли видят мои глаза?

Появление полицейского было таким неожиданным и так не к месту, что Ани, тонущая в океане собственных горько-липких соплей, с ходу схамила:

— Понятия не имею.

— О чем вы понятия не имеете? — озадачился следователь Май, поправляя наброшенный прямо поверх куртки халат.

Этот халат озадачил Сатор гораздо больше, чем ее ответ полицейского. Если верить ему — халату — то у недотепы имелись весьма широкие плечи, а ведь Анет была уверена, что никакими такими особыми статями Май не обладал. Впрочем, сейчас ее фактуры полицейского меньше всего интересовали.

— Я понятия не имею, меня ли видят ваши глаза или кого другого, — любезно пояснила Сатор и попыталась обойти мужчину.

Но тот не дал. И вроде бы с места недвигался, не шевелился даже, а все равно оказался у нее на пути.

— Куда же это вы так спешите, милая девушка? — захлопал синеющими очами Май. То есть, захлопал-то он, понятно, веками или скорее ресницами, но «синеющие очи» этому глуповатому типу подходили гораздо больше. — Или вам опять повесточка пришла?

— То есть, о прежних повесточках вы знаете?

— А как же, милая девушка! — всплеснул ладошками следователь. — Работа у нас такая.

— Допрашивать. Да, я уже в курсе вашей работы.

— Ну что вы, что вы, — махнул на нее рукой Май, — вас еще никто не допрашивал, а так, приглашали побеседовать, детальки выяснить. Неужто все так плохо было?

— Нет, все просто великолепно! — огрызнулась Сатор. — Мне безумно понравилось. Жду не дождусь следующего раза.

Действительно, о таком только и стоит мечтать! «Узнавать детальки» Ани уже трижды вызывали, причем в последний раз ей пришлось почти три часа «не допроса» дожидаться. А ждала она в коридоре, сыром, холодном и полутемном, со стенами, окрашенными грязно-зеленой конторской краской. И пока Сатор смиренно сидела на жутко жесткой скамейке, в коридоре этом ни одной живой души не появилось, а тишина царила натурально кладбищенская. В общем, к концу своего бдения Анет пребывала в твердой уверенности: прямо отсюда ее в тюрьму и отправят. А родители об этом узнают хорошо, если лет через десять. Все же знают, как такое делается!

Правда, в тот раз ничего, обошлось, выпустили.

Но вот целей этих ее вызовов Ани никак понять не могла. Беседы беседовал один и тот же молодой человек, неуловимо на кого-то похожий, но на кого именно, Сатор так и не вспомнила. Разговаривал он не слишком вежливо, но до угроз не опускался, только все равно чувствовалось: едва сдерживается, чтобы… Ну какими способами они там признаний добиваются?

А, главное, Анет никак не могла сообразить, о чем же ее спрашивают? Тут и про все тот же якобы украденный перстень было, и про ненормальных, напавших на Кайрена — все вместе. Слава Лорду, до бредней, озвученных Маем, этот, похожий неизвестно на кого, не договорился, но постоянно намекал, мол: «Если пойдете нам на встречу, то дело можно уладить». Какое дело? И что значит «на встречу пойти»? Она, вроде, и так ничего не скрывала.

В общем, мутно все, муторно и душевынимательно.

— А зачем же следующего раза дожидаться? — ласково поинтересовался Май, про которого Сатор уже успела благополучно забыть.

— Предлагаете допрос прямо здесь устроить?

— Ну зачем же прямо здесь? — перепугался следователь. — Вы же уже чай и адвоката наняли.

— Естественно, — отрезала Анет.

Хотя никакого адвоката она, понятное, так и не наняла — денег на это не было. Можно, конечно, у отца взять, но придется же тогда рассказывать, зачем они понадобились. Это ж целая история выйдет! А так пока и без адвоката вроде ни она, ни Нелдер не пропадают. Приятного мало, конечно, но не смертельно же.

— И адвокат, ясное дело, с тем парнишкой переговорил? — эдак намекающее приподнял брови полицейский.

— С каким парнишкой? — сердито переспросила Ани, окончательно переставая соображать, что, собственно, происходит.

— Ну как с каким? Тем самым, которому ваш друг сердечный, то бишь пострадавший Нелдер, ребра намял и сотрясение обеспечил. Лежит, болезный, страдает. То есть, и пострадавший, и помятый лежат. Как положили, так и лежат.

— Где лежат?

— А тут, в больнице и лежат, по соседству, значит — обрадовался Май и снова глянул непонятно. — Пацаненок убежать-то с места, так сказать, преступления не сумел, вот теперь и лежит. А адвокат-то ваш наверняка у него разузнал, кто ему денежки заплатил, за что, да на чем интерес сошелся.

— Вы опять про то, что мы с этими… Что мы в одной банде, так что ли? — вызверилась Сатор. — зарубите себе на носу…

— О мой Лорд, — вздохнул в сторону Май, — как же с вами бабами непросто-то!

— Что вы имеете в виду?

Ани вдруг примерещилось, что следователь этот вдруг каким-то не таким стал, вроде даже на человека похожим. Точнее на мужика: уставшего и от этой усталости раздраженного.

— Да вот я и говорю, милая девушка, — разулыбался полицейский, мигом превращаясь в себя прежнего. — Говорю, что адвокат ваш башковитый поди во всем разобрался уже. И с пацаном переговорил, и разузнал, почему делами из разных районов один человечек интересуется, и ходатайство, чай, накорябал. — Про какое ходатайство речь идет, Анет спрашивать не стала, потому как вообще смутно представляла, что это за зверь такой. — И уж, понятное дело, адвокат ваш, человек опытный, дознался, кто это на вас эдакий зуб заимел.

— Кроме вас, никто, — совершенно машинально ощетинилась Сатор.

— Да благословение леди с вами! — испугался следователь, — Я-то со всей душой, лишь по дружбе, можно сказать. Потому и обрадовался, как вас увидел! Дай, думаю, узнаю, как там дела идут, не обижает ли кто? А вы меня вот так! Грубо, можно сказать.

— По-дружески? — нехорошо усмехнулась Анет. — Так я и поверила. Просто хотите разнюхать, не грозит ли вам что-нибудь не слишком хорошее.

— Ну что вы, что вы… — залепетал Май, отступил даже, освобождая дорогу.

— Ничего я вам не скажу, — клятвенно пообещала Сатор. — И можете больше свои игры не затевать, бесполезно. Всего хорошего!

— И вам не хворать, — проблеял полицейский. — А с адвокатом вы все-таки переговорите. Вдруг чего хорошего скажет? — посоветовал уже в спину Ани.

Но оборачиваться и отвечать она не стала. Слишком много чести!

* * *
Третьей встречи было не избежать, ведь недаром же боги так троицу любят[29], потому Сатор к этой встрече начала морально готовиться, стоило ей из корпуса выйти. Правда, подготовка проходила так себе, без видимого успеха. Главное, Ани и сама не понимала, хочет она видеть Кайрена — а с кем еще грозила встреча в больничном парке? — или все же не хочет. Поэтому вместо вселенского спокойствия в голову лезла откровенная дурь, вроде картинок, как Нелдер к ней бежит, раскинув руки, подхватывает и… Или, смеясь, осыпает ворохом листьев — дались ей эти листья! Ну или в крайнем случае говорит: «Прости, я был не прав. Ты мне очень нужна!» И все это мешалось с совсем уж посторонними мыслями о долгах, обязанностях и прочей ахинее, навеянной встречей с отцом, следователем и старушкой.

В общем, глупости откровенные представлялись.

Но когда Сатор окликнули, она тут же обернулась, ни секунды не сомневаясь, что зовут именно ее. Хотя, конечно, вопль: «Постойте!» — мог быть обращен к кому угодно.

Вот только по дорожке неловко, стараясь не потерять разношенных больничных тапок, надетых на голую ногу, спешил вовсе не Нелдер. Собственно, Анет мужчину не сразу и узнала: высоченный, как каланча, но измождено тощий — и полосатая пижама, и халат болтались на нем, будто внутри ничего не было. Да и кожа болезненная, вылинивающая из желтизны, а рыжеватые волосы редкие, но почему-то сразу понятно: они такие не от природы, а тоже из-за болезни.

— Простите, — выдохнул длинный, придерживая бок ладонью и заметно кренясь на сторону. — Понимаю, это самое натуральное хамство, так вот кричать. Но я не знаю вашего имени, а тут увидел в окно и выскочил сразу. Вряд ли мне еще раз удастся с вами встретиться.

— Я… — растерялась Сатор, пытаясь сообразить, что в такой ситуации говорить полагается.

— Вы меня не помните? — Мужчина вроде бы совсем не обиделся, улыбнулся даже, поправив съехавшие на кончик носа очки. — Я Кремнер, Неймар Кремнер. Правда, предпочитаю, чтобы меня звали Саши.

— Ох, простите, ради Близнецов! — по-настоящему смутилась Ани. — Действительно, не узнала. Просто…

— Понимаю, у вас столько пациентов. Но вы-то у меня одна! Я всего лишь хотел сказать… В смысле, поблагодарить… Солнце! — гоблинолог смущенно растрепал прядь, гребешком нависающую над старомодной оправой. — Вот целую же речь придумал, а сейчас из головы все выдуло. Я вам на самом деле бесконечно благодарен. Да и как может быть по-другому?

— Не стоит. Я рада, что у вас все хорошо.

— Да вот, вырезали эту пакость.

— А вы почти босой по парку бегаете, — ужаснулась Сатор. — Пойдемте, провожу до палаты.

— Босой? — удивился Саши, глянув на свои ноги, но, видимо, ничего достойного внимания в них не нашел. — Но должен же я вас отблагодарить!

— Ничего вы не должны, кроме четкого соблюдения предписаний врача, — сурово припечатала Анет.

— А вы так и не сказали, как вас зовут, — расстроился Саши.

«Бараш» — чуть не ляпнула Ани.

— Меня зовут доктор Сатор, — ответила еще суровее, злясь на собственную непроходимую дурость. — Можно Анет. А вам необходимо немедленно отправиться в постель.

— Отправлюсь, — пообещал долговязый, — если скажете, что вас так расстроило.

— С чего вы взяли, что меня вообще что-то расстроило? — спросила Ани.

И это вместо: «Не ваше дело!» — что, конечно, звучало бы гораздо грубее, но в разы уместнее.

— Просто у вас лицо такое, — неопределенно пожал плечами Саши, а какое у нее там лицо, уточнять не стал. — Предлагаю компромисс: я отправляюсь в постель и послушно выполняю все предписания, а вы мне скажите, о чем думаете. Точнее, сначала скажите, а потом отправлюсь. Такой вариант подходит?

— Зачем вам мои мысли?

— Потому что я хочу помочь.

— Чем вы можете помочь?

— Откуда же мне знать? — снова пожал плечами рыжий. — Расскажите, а там, может… Вы, конечно, имеете полное право оскорбиться, и это будет правильно, я слишком назойлив, да и, вероятно, не мое все это дело. Но мне действительно хочется вас хоть как-то отблагодарить. И помочь. Помочь, хочется, пожалуй, больше. Вот один очень мудрый старик сказал… А, впрочем, неважно, что он там сказал. Ну их вместе с мудростями.

— Старик, конечно, гоблином был?

— Конечно, — серьезно подтвердил Саши. — А я весь внимание.

— Ну как хотите, — ответила Ани не очень-то довольно, покосилась на его ноги и пошла по дорожке к белеющему за кустами корпусу. — Собственно, ни о чем таком я не думала, просто вспомнилось. У меня в детстве книжка была. Знаете, такая большая, с бархатной красной обложкой, на конфетную коробку похожа? Ну вот, в ней сказки, легенды, иллюстрации потрясающие. Я ее просто обожала. А одну историю терпеть не могла, совсем она мне не нравилась. Только бабушка всегда по порядку читала и эту не пропускала — воспитывала. Мол, в жизни случается не только приятное, но и полезное. Так о той сказке…

Ани сейчас на себя будто бы со стороны глядела, словно это не она рядом с совершенно незнакомым мужчиной шагала, и говорила не она, а какая-то другая Сатор. Не другая даже, но вторая, почти отдельная. «Великий лорд Солнце, что я несу? А, главное, зачем?» — думалось удивленно. А та, вторая Анет, трещала, как ни в чем не бывало.

— Дословно я ее, конечно, не помню, но смысл сводился к воину, путешествовавшему по свету и уничтожавшему чудовищ, которые воровали сокровища и держали в плену прекрасных девушек. Главное, что этому герою не было никакого дела ни до сокровищ, ни до дев. Отсек башку очередному юду — и вперед, к следующему. Мораль-то я понимала, да и бабушка мне все старательно растолковывала. По настоящему благородный человек должен думать не о собственном благе, а об общественном. Что жажда наживы и даже любовь — это глубоко вторично, главное, людей защитить. Но мне до слез того героя жалко было: ну вот кончатся чудовища. Всех порубит, а дальше что? Ну вот что он делать станет? Сокровища, понятно, к тому времени унесут, и девы его возвращения ждать вряд ли будут, а биться больше не с кем. — Ани подцепила мыском ботинка мокрый кленовый лист, попыталась подкинуть, но ничего не получилось — красно-бурая пятерня тяжело, тряпкой плюхнулась обратно на брусчатку. — Н-да, объяснила, — хмыкнула Сатор.

— Почему же? — совершенно серьезно отозвался Саши, — Мне кажется, я вас понял. Если позволите, собственный пример приведу. Вы знаете, что у гоблинов нет понятия «смысл жизни» в нашем, прошу прощения, понимании. Зато у них есть «внутренний смысл» и «внешний». Внешний — это вот то, о чем вы говорили: долг перед обществом, принятые нормы морали и все остальное. А внутренний — то, что сама личность считает для себя благом. И вот второе гораздо важнее, весомее первого.

— А если у личности появляется потребность резать ближних своих?

— Это ее право, — Саши едва заметно улыбнулся. Впрочем, Ани эта улыбка могла и примерещилась, — а у ближних есть право себя защитить. Потому один оказывается на копьях, другие в безопасности и все довольны — ничей внутренний смысл не был нарушен.

— Но ведь потребность-то первого осталась неудовлетворенной!

— Была пресечена попытка ее удовлетворить, а потребность осталась при владельце, на его мировоззрение никто не посягал и не судил и остракизму не подвергал, — гоблинолог со значением поднял палец вверх и улыбнулся по-настоящему, лукаво даже. — Еще один пример. Гоблины, как и люди и эльфы считают, что удел женщины семья, воспитание детей, быт, так сказать. Но большинство лекарей и, скажем, учителей… Они не совсем учителя, но да Лорд с ними. В общем, лечат и учат там дамы. Причем профессии редко передаются по наследству, девушка по собственной воле выбирает наставницу. Так вот, очень многие из них семей не заводят, и никто их не осуждает. Если их внутренний смысл в служении другим, простите за пафос, то они имеют полное право жить так, а не иначе.

— Ваши параллели не совсем параллельны, — ни с того ни с сего развеселилась Ани, — не смотря на мое желание «служить», детей с мужем я тоже хочу.

— Да? — несчастный гоблинолог аж споткнулся, встал, резко сдернув с носа очки. Взгляд у него стал абсолютно беззащитным, обиженным даже. Может так показалось потому, что ресницы у Саши были очень светлыми и глаза тоже — сразу и не поймешь, то ли серые, то ли голубые. А еще брови сложены эдаким домиком. — Простите великодушно за такую бестактность… Я на самом деле… Извините! Когда я залезаю на любимого конька, то совершенно перестаю соображать, да еще мое вечное занудство…

Ученый растерянно провел ладонью по волосам, еще больше растрепав вихор. Да и про очки он забыл — оправа угрожающе хрустнула.

— Вовсе вы не занудный, — Сатор подцепила гоблинолога под локоть, заставляя его вперед шагать. Все-таки холодно, наверное, бедолаге в тапочках-то. — Вы еще моего дядю не слушали. Вот где коньки вместе с занудством! И наденьте очки, а то споткнетесь — я вас не удержу.

— Простите, — пробормотал вконец смущенный Саши, краснея скулами, как юная гимназистка, и неловко, одной рукой, потому как вторая Анет оказалась занята, пытаясь очки нацепить. — Это смешно, в конце концов, — буркнул тихонько и сердито, приноравливаясь к шагам Сатор. — Еще раз прошу прощения, но я в самом деле удивлен. Просто такая решительная женщина…

— Я решительная? — тяжко поразилась Ани.

— Конечно, — Саши кивнул с такой убежденность, что едва опять свои очки не потерял. — Цельная, целеустремленная, даже жесткая, если нужно… В общем, такие дамы нынче…

— Такие неженственные нынче не в моде?

— Да при чем здесь это? Нет, я совсем другое имел в виду. И вовсе вы не неженственная. То есть, я хотел сказать…

— Успокойтесь, — Анет с трудом удержалась, чтобы не хихикнуть, кашлянула в ладонь, — я вас поняла.

— Вы надо мной смеетесь! — догадался гоблинолог, снова вставая.

— Немного, — призналась Сатор, понимая, что теперь уже ее щеки начинают краской наливаться. — Кажется, сейчас мне извиниться стоит.

— Я на самом деле смешной? — помолчав, спросил долговязый, увлеченно рассматривая опавшую листву у себя под ногами.

— Да нет, что вы? Просто мне… — Ну вот и чего? «Просто мне не понятно с чего захотелось пококетничать»? Так ведь не скажешь. — Теперь мне опять стоит извиниться и это окончательно превратиться в хаосовы твари знает что. И все-таки извините меня, Саши. Мне пора идти, — Ани мягко — только б еще больше не обидеть! — вытащила руку из-под его локтя. А он и не задерживал, лишь кивнул. — До свидания. Я очень рада, что теперь у вас все хорошо.

— Вы больше не придете?

— А вы хотите, чтобы я пришла?

— Да.

Саши поднял голову, посмотрел на Сатор, но прямого взгляда все равно не получилось: уж слишком высок. А глаза его теперь были совсем не беспомощные, хоть и по-прежнему очень светлые — вполне мужские глаза, глядящие эдак хмуро, выжидающе.

— Хорошо, я вас навещу, — пообещала Ани, сама осознавая, что прозвучало это не слишком уверенно, а, может, и вовсе растерянно. — Идите в палату, а то простудитесь, не дай Лорд. Это будет совсем некстати.

— Спасибо, — Саши непонятно дернул рукой, будто собирался взять ее, поцеловать пальцы, но жеста так и не довершил, только повторил: — Спасибо вам Ани. За все.

Уже отойдя на приличное расстояние, Анет вдруг вспомнила, а вспомнив, обернулась и зачем-то окликнула рыжего:

— Саши, а вы так и не рассказали, что же тот гоблин сказал.

Длинный тоже обернулся, но продолжал идти спиной вперед, путаясь в здоровенных тапках.

— А вы приходите, расскажу.

И вроде бы ничего такого не произошло, только вот больничный парк словно немножко посветлел, стал суше, не таким промозгло-мокрым. Впрочем, это, наверное, оттого, что тучи, наконец, истончились, пропуская тускловатый, но все же солнечный свет.

Глава 13

Все предыдущие сутки и часть утра Ани мучилась дилеммой: навещать гоблинолога или все-таки не стоит. Она бы и дольше переживала, да времени не осталось, пришлось в полной неопределенности на обещанное свидание с «тетушкой» отправляться. Ну а там закрутилась как-то, засуетилась: пока с лечащим врачом разговаривала, пока к санитаркам «подмазывалась», да и со старушкой посидеть надо, поговорить о важном. Дама, несмотря на свою строго-гувернантскую внешность, оказалась большой поклонницей великосветских сплетен, почерпнутых из газет, принесенных самой же Анет.

В общем, Сатор напрочь забыла и об ученом, и о своих сомнениях.

А вот Саши, оказывается, о ней не забыл, поджидал возле больничного корпуса, у окна, почему-то почти настежь открытого — и это притом, что погоды стояли совсем не ласковые. Причем окно явно в палату вело и за казенными занавесочками виднелись физиономии в полосатых больничных пижамах. В смысле, в пижамах были нее физиономии, а мужчины, пациенты то есть. А вид они все равно имели загадочный и выжидающий.

В общем, Анет сразу поняла: уважаемый господин Кремнер — гоблинолог и по совместительству модный писатель, не просто так ее ждал, а с умыслом.

— Не желаете чашку чая? — огорошил Сатор Саши, предварительно, естественно, вежливо, пожалуй, даже чересчур вежливо поздоровавшись.

— Вы меня хотите пригласить на чай? — искренне удивилась Анет. — Прямо сейчас?

— Ну да, — гоблинолог неуверенно переступил с ноги на ногу, поправив очки. — По-моему, самое время… Холодно сегодня, не находите?

— Нахожу, конечно. Но как-то место для пикника не слишком подходящее… — Ани растерянно развела руками, оглянулась, — да и время тоже.

— А меня выписывают завтра.

— Я очень рада.

— Вот я и подумал… Может, нам больше и увидеться не удастся, не то что пригласить вас куда-нибудь.

В палате, за занавеской и наполовину прикрытым окном, гоготнули намекающе и очень по мужицки, а Саши заметно вздрогнул, виновато покосившись на Сатор. На скулах у него вспыхнули два ярких пятна, будто гоблинолога лихорадить начало. А еще он уже явно не радовался собственной затее.

— Во-первых, по крайней мере один шанс пригласить меня, у вас обязательно будет, — Анет вытащила из сумочки карточку, протянула бедолаге. — А, во-вторых, я с удовольствием выпью чаю. Сегодня и впрямь холодно.

Вот говорят: «Засветился человек от радости!» Понятно же, что это всего лишь красивый оборот, не умеют обычные люди светиться. Но то обычный, а не прославленные гоблинологи. У Саши даже очки сверкнули, будто в них солнце забликовало, хотя никакого солнца в помине не было. А визитку он схватил с такой поспешностью, что едва не порвал ее. И почему-то заложил карточку за ухо, кажется, сам не очень понимая, что делает.

Зато оконная рама, таинственно скрипнув, приоткрылась пошире и на подоконнике обнаружился самый настоящий, да еще фарфоровый, чайник, молочник, сахарница, две чайных пары, серебряные ложечки, щипчики, десертные тарелки и даже салфетки в толстых кольцах — все как полагается.

— Что желаете к чаю? — тоном завзятого официанта осведомился Саши.

— А у вас есть выбор? — несколько обалдев, спросила Ани.

— Все, что угодно даме.

— Ну, скажем, булочки? — предположила Анет.

Зря предполагала, на подоконнике мигом материализовалась тарелка со свежайшими, парком дымящимися на осеннем воздухе булочками с кремовой прослойкой.

— А если, допустим, кекс?

Гоблинолог, выпрямился, скроил скучающую физиономию и с надменностью распорядителя двора Ее Величества королевы-регентши, хлопнул в ладони. Рядом с булочками появилась тарелка с тонко — не толще книжного листа, нарезанными кексами.

— Фруктовый пирог, — входя во вкус, потребовала Сатор.

Желание моментально исполнилось. За окном мужской хохоток, безуспешно маскируемый покашливанием, все больше напоминал хихиканье юных институток, а очки же ученого поблескивали не просто радостно, а горделиво-победно.

— Имперский десерт со сливками! — потребовала Ани, а сообразив, что губу закусила с эдаким лукавым вызовом — и где только набралась, спрашивается? — постаралась изобразить серьезное лицо.

Правда, у нее, кажется, ничего толком не получилось, потому как на подоконнике, и без того тарелками уставленном, появилась креманка с пышной спиралью сливок, художественными потеками шоколадного соуса, россыпью медово-золотистых орехов и кокетливым вишневым хвостиком, торчащим из этого богатства.

Ну а хихиканье в палате сменилось откровенным жеребцовым ржанием.

— Ну, хорошо, — протянула Ани. — Дама желает сухарей!

— Каких сухарей? — откровенно растерялся Саши, сдернув с носа очки.

— Ржаных, — не без злорадства пояснила Сатор.

— Позвольте, но я…

— А говорили: все, что угодно даме, — усмехнулась Анет, едва сдержавшись, чтобы не показать гоблинологу язык.

— Кто же мог знать, что у дамы такой изысканный вкус, — сокрушенно мотнул головой Кремнер и кивнул кому-то за шторой.

Из-за занавески появилась весьма волосатая и, кажется, не слишком чистая рука, втиснувшая между затейливой креманкой и блюдом с кексами оловянную миску, на которой горкой лежали неровно нарезанные, посыпанные крупной солью, даже на вид твердокаменные ржаные сухари.

— Как вы только догадались? — ахнула Ани.

И все-таки не выдержала, рассмеялась, по-дурацки — точь-в-точь та же институтка, прикрываящая рот ладошкой.

— А я сразу понял, что у вас есть чувство юмора, — улыбнулся Саши, возвращая очки на нос и походя взъерошив свой вихор. — Своеобразное, конечно, совсем не дамское, но есть.

— Что вы хотите этим сказать? — попыталась возмутиться Сатор, но вместо возмущения у нее вышло нечто среднее между кошачьим фырканьем и свиным хрюком.

— Вы нежеманная такая. Настоящая, — серьезно пояснил гоблинолог, невозмутимо разливая чай. — С вами… Не знаю, как сказать. Просто, что ли?

— Ну да, просто, — согласилась Анет. Желание веселиться вдруг начисто пропало и даже что-то вроде глухого раздражения начало подниматься к вискам. Впрочем, может, это и не раздражение было, а обида? — А еще со мной спокойно.

— Спокойно? — переспросил Саши, глянув через плечо, и подхватил чашки с блюдцами. — Пойдемте, сядем вон туда, на скамейку. Там, кажется, сухо. Простите, не могу вам руки подать. С вами совсем не спокойно, Ани, — продолжил, будто все про скамейку рассуждал. — По крайней мере, мне не спокойно. Даже, скорее, наоборот. Знаете, мне постоянно очень хочется вас чем-то удивить, поразить. А от этого я только теряюсь и выгляжу дурак дураком.

— Да ничего подобного! Никакой вы не!.. М-да…

— Знаю, вы все поймете, поэтому с вами просто, хоть и неспокойно.

Кремнер снова улыбнулся.

Долговязый гоблинолог стоял у скамейки, держа в обеих руках по чашке и выглядел прямо сказать… Ну, на героя любовного романа Саши никак не походил: худющий, лохматый, не слишком складный, очки эти нелепые. Да еще улыбка — немного растерянная, не очень-то уверенная — присущая близоруким и часто нелепо-добрым людям, вечно будто извиняющимся за свою неловкость, роковой привлекательности ему ничуть не добавляла.

Но вот Ани с чего-то захотелось пригладить этот гребешком висящий рыжеватый клок и очки с длинноватого носа снять. Да и обида вместе с раздражением куда-то делись.

— Давайте присядем, наконец, — невесть отчего смутившись, предложила Анет, — чай уже, наверное, совсем остыл.

И что может быть безумнее, чем чаепитие в осеннем больничном парке? А вот поди ж ты, ничего уместнее сейчас и не представлялось.

К сожалению, уместность определяют не люди, а Близнецы, у которых бывает очень своеобразное чувство юмора, нечета аниному, потому как Сатор до такой шутки ни за чтобы не додумалась. Хотя, если с другой стороны посмотреть, все как раз выходило вполне закономерно, в полном согласии с законами классической драматургии.

В общем, Ани чая даже глотнуть не успела, когда ее окликнули. В том, что зовут именно Анет, сомневаться не приходилось. Вряд ли в пределах больницы Экстренной помощи сейчас находился еще один Бараш.

Нелдер стоял совсем недалеко от лавки, на которой Сатор с гоблинологом сидели. И стоял он вполне уверенно, не клонился, не морщился, страдальческих мин не корчил, напротив, выглядел еще «корсаристей», чем обычно, даже халат его не портил. Правда, чуть подальше, у кустов, брутального мужчину поджидало кресло на колесах, а в придачу к креслу шла роскошная рыжеволосая красотка, вполне успешно претворяющаяся, что происходящее ее нисколько не интересует.

Ани сглотнула вдруг пересохшим горлом, отставила чашку с так и не тронутым чаем, встала, без надобности оправила пальто.

— Добрый день, господин Нелдер, — сказала, сама подивившись тому, насколько спокойно звучал ее голос — это с перепугу, наверное.

— Да уж, вижу, — криво усмехнулся Кайрен, — у вас день и впрямь … ничего себе.

— Рада, что вам гораздо лучше, — все тем же ненормально спокойным тоном сообщила Анет.

— А уж я-то как рад! — возликовал корсар.

— На станции спрашивали о вашем здоровье.

— А мне со станции докладывали о вашем, — нехорошо прищурился Нелдер.

— Представляю себе, — ухмыльнулась и Сатор.

Честно говоря, ей сейчас вовсе не до ухмылок было. На самом деле Ани больше всего хотелось оказаться подальше отсюда, да хоть у себя в квартирке: залезть бы с головой под одеяло, а сверху еще и подушкой накрыться.

— Кстати, о представлениях… — встрял Саши.

Гоблинолог тоже поднялся, встав чуть впереди Ани и наполовину загородив Кайрена. Жаль, только на половину, Анет была совсем не против вовсе его не видеть и пиратскую, не сказать что добрую, усмешку тоже.

— Простите меня. — Бабушка говаривала, что если уж блюсти лицо, то до конца, а садиться в лужу, так сразу. В луже Ани хотелось оказаться еще меньше, чем любоваться гордым до невозможности корсарским профилем. — Саши, это доктор Нелдер, мой коллега.

— Саши-и, — эдак многозначительно протянул Кайрен, кривясь совсем уж пакостно.

А еще он зачем-то ладонями о поясницу оперся и принялся раскачиваться с носка на пятку.

— Да, близкие меня зовут именно так, — подтвердил гоблинолог, снимая очки и убирая их в карман. — У вас есть возражения?

— Интересно бы знать, против чего я имею право возражать, — откликнулся так же ровно Нелдер. — А, может, вам еще и благословение требуется?

— Насколько мне известно, не требуется. Впрочем, опять же, насколько мне известно, прав у вас тоже не так много.

— Это Бараш тебе сообщила?

— Не было такой необходимости. У меня и свои глаза имеются.

— Аж четыре!

— Ну это уж совсем глупо, господин Нелдер. Эдак мы скоро друг в друга плеваться начнем.

Ани не видела — Саши же к ней спиной стоял — но ей показалось, что гоблинолог тоже улыбнулся. Хотя и без всяких улыбок воздух едва не искрил, а дышать совсем не фигурально нечем стало — душно, будто на дворе не осень, а жаркое лето. А от метрономного покачивания Нелдера, от странной позы гоблинолога, который сгорбился, словно пытаясь сложиться внутрь себя, выставил локти наружу, прижав расслабленные, безвольно повисшие кисти к груди, становилось совсем нехорошо.

— Перестаньте! — почти крикнула Сатор.

В повисшей между ними тишине разве что молнии не сверкали. Казалось, что тишина эта трется об людей, как щетка об мех.

— Действительно, — буркнул Нелдер, наконец, перестав раскачиваться. — Битву инвалидов отложим на потом. Бараш, мне нужно с тобой поговорить. Пару минут уделишь?

Ани кивнула, очень стараясь ни на кого не смотреть, отошла в сторону. Легче не стало, духота удавкой тянула — Сатор пришлось даже верхнюю пуговицу пальто расстегнуть, ослабить узел шарфика.

— Я должен тебе объяснить, — начал Кайрен после еще одной немалой паузы.

— Ничего ты мне не должен, — пробормотала Ани.

— Должен. Ты все не так поняла.

— Что я не так поняла?

— Все.

— Отлично. Вот и поговорили, — фыркнула Сатор.

От внезапно переполнившей парк духоты, а, может, от того, что сердце колотилось в горле, голова у нее вдруг закружилась. Вернее не закружилась, но сознание поплыло в сторону, правда, тут же вернулось на место, но странно. Анет накрыло чувство, словно это все когда-то уже было. И себя она словно раздвоенной ощущала: одна говорит, а вторая, та же самая, но отдельная, из-за плеча наблюдает.

— Что ты мне можешь объяснить, Кайрен? — собственные слова она слышала четко, но как будто из-за перегородки. — Опять в ход пойдет местоимение?

— Какое местоимение? — Кажется, Нелдер в самом деле растерялся.

— Я. Ведь только его ты и выучил. «Я знаю», «я думаю», «я чувствую». Чаще, «я знаю», конечно.

— А ты бы, понятно, хотела слышать «мы»? — огрызнулся корсар.

— Да Леди с тобой! — коротко, почти истерично хохотнула Ани. — Ты мне сразу и очень понятно объяснил, что никакого «мы» нет и быть не может. Но если б неподражаемый господин Нелдер хоть изредка, хоть в виде исключения употреблял еще и «ты», было бы неплохо.

— Ну хорошо, я конченый эгоист! — рявкнул Кайрен.

Вот только рявки его почему-то не произвели на Ани никакого впечатления.

— Нет, ты не эгоист, ничего подобного! Если бы ты таким оказался, может, было и… — мотнула головой Сатор. — Ты просто чудовищно самодостаточен. Знаешь, что неприятнее всего? Равнодушие! Мне как-то сказали, что с тобой жить невозможно: либо не с тобой, либо не жить. Не жить, понимаешь? Полностью раствориться в тебе.

— Не перебор с пафосом, нет? — огрызнулся Нелдер.

— Не хочешь пафоса? Изволь! — Анет с такой силой ткнула в грудь «корсара», что тот пошатнулся. — Из кружки можно пить, мясо можно есть. В своей квартире спокойно, особенно после смены. С любимым пледом уютно. Девку можно… — Что делают с девками, Сатор пояснила четко, выговорив короткое слово по слогам. — А есть Бараш, с которой спокойно, уютно и ее тоже можно. Но кого там интересуют чувства кружки, пледа и подушки? Никого. А тебя меньше всех. Ведь значение имеет только, что ты думаешь и как это все себе представляешь.

— Я ничего не понял, — честно признался Кайрен, глядя на Ани не без интереса, наклонив голову к плечу.

— В этом-то вся проблема, — согласилась Сатор. — Знаешь, меня все время подмывало посоветовать тебе завести собаку. Но это дурной совет, потому что с ней хотя бы гулять придется. И не тогда, когда ты захочешь, а когда ей приспичит. Так что лучше не заводи вообще никого. Тебе слишком хорошо наедине с самим собой.

— Бараш, ты не права. Я…

— Знаешь, Кайрен, а я даже верю, ты чувствуешь что-то там такое. Но плед с кружкой тоже можно любить. Ведь говорят же «моя любимая чашка» или там «моя любимая книжка». Впрочем, про любовь ты вовсе не заикался. Но я-то все равно не… — Анет покрутила рукой в воздухе. — Не предмет интерьера. А ты слишком самодостаточный. Вот как-то так.

— Ну раз так… — кивнул корсар.

Выражение его лица иначе как каменным назвать было сложно, уж слишком неподвижное, да и неживое почти.

— До свидания, доктор Нелдер, — пробормотала Сатор, враз растеряв запал.

Коснулась ладонью рукава его халата, будто погладить собираясь, но передумала. Развернулась и пошла к выходу из парка. Почему-то плакать совсем не хотелось. Просто пусто внутри было, выскоблено и странно, почти стерильно чисто.

* * *
Дети — цветы жизни, это несомненно. Все таки они не только украшают, но и вносят в слишком уж размеренное, а оттого скучное взрослое существование эдакое разнообразие. Особенно разнообразным это разнообразие становится, если дите кудряво, белокуро, синеглазо, в общем, прелестно до крайности. А уж если оно выпило месячный запас бабушкиного сердечного снадобья, то скука исчезает напрочь, можно сказать, бежит в панике.

— Спасите, умоляю! — та самая бабуля, лишенная лекарства, схватила руку Анет с таким энтузиазмом, что Сатор, влекомая инерцией проклятого чемодана, едва не рухнула на старушку. — Любые средства, драгоценности, маменькой оставленные, колье, кровь мою до капли заберите — только спасите!

— Кого сначала спасать будем? — поинтересовалась Ани, пытаясь выдрать ладонь из цепких и совсем не по-старушечьи сильных пальцев.

На ее, субъективный, понятное дело, взгляд, в помощи, прежде всего, нуждалась сама бабушка, пребывающая на грани истерики, гипертонического криза, сердечного, а, может, и астматического приступа — и это все разом. Во вторую очередь, неплохо было бы помочь кошке, истошно вопящей на угрожающе прогнувшемся карнизе для занавесок. Несчастное животное чувствовало себя не слишком уютно, да и тяжелые, явно золотые серьги с крупными камнями, невесть как держащиеся на панически поджатых ушах, ему, кажется, мешали. Ну и хмурой служанке, собирающей с пола осколки — останки обеденного сервиза на сколько-то там персон — руку бы стоило, как минимум, перевязать — платок, намотанный на порез, совсем не в шутку кровью набряк.

Зато мальчишка, с гоблинскими криками скачущий по дивану, казался абсолютно, даже излишне здоровым.

— Счастье мое! Спасите! — профессиональной плакальщицей взвыла старушка. — Скорее! Воды! В больницу! Операцию! Ну что же вы медлите? — бабуля наконец выпустила ладонь Ани, трагически заломив руки. — Не дайте погибнуть! Счастье мое!

Сатор покосилась на голосящую кошку, на мрачную служанку, поставила-таки раскладку на стул и подошла к дивану. Мальчишка на нее никак не отреагировал, продолжая с гиканьем прыгать.

Жить дивану, кажется, осталось совсем недолго.

— Вы уверены, что ваш внук на самом деле выпил капли?

— А вы думаете у меня старческий маразм? — возмутилась дама и бурно разрыдалась, шумно сморкаясь в здоровенный платок с кружевцами.

— Ну да, — буркнула Анет, прикрыв глаза: почудилось вдруг, что перед ней трое пацанов скачут, а вовсе не один. — Тебя как зовут?

Мальчишка ее вроде бы вовсе не услышал, поистине спортивным прыжком сиганув прямо на подлокотник. Бабушка ахнула, служанка помянула хаосовых тварей, кошка взвыла дурниной, диванные пружины угрожающе скрипнули, ребенок победно взвизгнул и издал вопль, уж вовсе ни на что не похожий.

А арсенал педагогических навыков госпожи Сатор иссяк окончательно. В дальнем углу этого самого арсенала завалялось что-то про конфеты: вроде бы детей положено сладким угощать, но в данной ситуации это знание вряд ли могло помочь.

— Стоять! — рявкнула Анет. — Руки на ширину плеч!

Странно, но послушались все, руки поднимать, правда, никто не стал, но даже кошка замолчала. А мальчишка, замерший напротив Ани, сунул большой палец в рот, став в десяток раз милее.

— А на шилину плечь — это как? — подумав, не слишком внятно поинтересовалась прелесть, явно не выговаривающая букву «р».

— Я имела в виду «руки по швам», — призналась Сатор. — Тебя как зовут?

— Счастье! — не задумываясь, отозвался мальчишка.

— Чье?

— Всехшнее, — уверенно пояснил ребенок, кажется, стремительно теряя к доктору интерес.

— Счастье мое! — взвыла отмершая бабушка, опять цапая Сатор за руку.

Ладонь Анет не дала и попыталась задвинуть старушку себе за спину.

— Ты зачем бабушкино лекарство выпил? — спросила строго.

Ребенок серьезно посмотрел на Ани синющими — точь-в-точь васильки! — глазами и вынул палец изо рта.

— Потлебности детей необходимо удо-вот-лет-во-лять немедленно, — сурово сообщила прелесть и гордо заявила: — Стих! В пустыне дохлой и пустой… — затянул мальчишка с упыриным подвыванием.

Тут-то Анет и осознала, что сумасшествие гораздо ближе, чем ей всегда казалось.

— Ляг, пожалуйста! — переорать какофонию, которая не только началась снова, но и набрала обороты, оказалось непросто. — Мне нужно тебя осмотреть!

Что ей там нужно, окружающих интересовало меньше всего. Бабушка причитала, поминая ушедших «на рассвете жизни» и норовя схватить Сатор если не за руку, то хотя бы за плечи. Служанке приспичило что-то объяснить про ватерклозет, а еще свою невиновность. Кошка с постоянством, достойной лучшего применения, вопила, ребенок подвывал про чью-то там несвоевременную, но жуткую гибель.

И будто этого мало было, в комнату еще и здоровенный, желтовато-белый попугай влетел, нагло спланировал прямо над кошачьей головой, уселся на покачнувшейся люстре, расправил-встопорщил шикарный гребень, снова сложил, уставившись на Анет круглым черным глазом.

— Ну ты и сте-ерва! — сообщил с уважительным недоумением.

Ани согласно кивнула и, сев на край дивана, устало потерла лицо. В комнате повисла благословенная тишина.

— Теть, ты чего? — детский кулачок толкнул Ани в плечо. — Помел’ла?

— Еще нет, — нехотя отозвалась Сатор, — пока просто устала. Но такими темпами мне немного осталось.

— Да ладно, уговолили, пойду я спать, — обиженно прогундосил мальчишка.

— Иди, — согласилась Анет, — спать детям полезно. Только сначала скажи, зачем ты бабушкины капли выпил?

— Не пил я ничего, — ребенок, кажется, насупился. Впрочем, за это Ани поручиться не могла, она же мальчишку не видела, но голос у него звучал именно насуплено. — Я их в голшок вылил.

— В какой горшок?

— В свой, чужих-то никто не плинес, — фыркнула прелесть.

— А зачем ты их вылил?

— Ну как? Папа же говолил пло бабушку «бесселдечная калга». Зачем лекалство, когда селдца нету? Так совсем ничего не будет.

— Логично, — согласилась Сатор. — Зачем пить капли от сердца, если его нет. Выходит, ты бабушку спасал?

— Ну да, — гордо ответил ребенок.

— Ты молодец, — похвалила Анет прелесть, вставая, — хотя хорошую порцию ремня я бы тебе все равно прописала. В профилактических целях.

Мальчишке ее предложение явно не понравилось, он даже возразить что-то пытался, вот только Сатор его уже не слушала. Потому как бабуля «счастья», предусмотрительно оглянувшись, рухнула в кресло и закатила глаза. Вполне возможно, что ее зять был совершенно прав, и сердцем старушка не обладала, но хваталась она все же за левую грудь.

— Ах ты ж сте-ерва! — восхищенно протянул попугай.

— Гип-гип, ула! — завопил пацан. — Дамы и господа, мы плодолжаем наш вечел!

«Удивительно точно подмечено!» — оценила Ани. Мысленно, понятно, оценила. Но ведь вечер на самом деле пока заканчиваться не собирался.

* * *
В работе на СЭПе было много нюансов и прелестей, которые обычным людям и не понятны и не доступны. Но Сатор больше всего «любила» вечерние подъезды и дворы — именно вечерние, а не ночные. Ночью-то что? Тихо, спокойно, разве что пробредет вдоль стеночки пьяненький мужичок, предвкушающий встречу с нежной супругой, а оттого вежливый даже с уличными котами. А все нормальные граждане тихонько сопят в своих постельках, не слишком же нормальные сидят по крысиным норам, ну или в переулках неосторожных господ поджидают, в подъездах же им делать нечего.

Другое дело вечер, когда уже стемнело, семейные ужины съедены, но спать еще вроде бы не пора. Тут тебе и молодежь, озадаченная проблемой убийства излишков свободного времени. И страдальцы с горящими трубами и полным отсутствием возможности их залить. И придурки, озабоченные отсутствующим, но таким необходимым кайфом. И неуравновешенные личности, обделенные женским вниманием. В общем, кипит ночная подъездно-дворовая жизнь, ключом бьет. Остается молить Близнецов, чтобы не по башке ударило.

Рассказывали, что по весне на окраинной подстанции одна фельдшер, работающая самостоятельно, без врача, так и влетела. Получила чем-то тяжелым по затылку, да и осталась на лестничке лежать — так и отдыхала бы, если б водитель не заволновался. И, спрашивается, зачем били? Кошелек при ней остался, честь тоже не тронули, укладку вроде бы даже не открывали. В общем, непонятно. Зато «сотряс» мозги она получила вполне определенный.

Короче говоря, своей приобретенной боязни темных подъездов Анет не удивлялась, а просто старалась проскочить лестничные пролеты едва не бегом, вылетала из дверей, как пробка из бутылки: быстрей бы до кареты добраться, да дверцу за собой захлопнуть. И плевать на глумливый гогот подростков, оккупировавших лавочки, днем бабушкам принадлежавшие. Тут не до гордости.

Сатор плюхнулась на сидение, сунула чемодан в ноги — ставить его в салон, соблюдая инструкции, сейчас меньше всего хотелось. Ани казалось, что сама темнота ее в спину подпихивает, требуя как можно быстрее оказаться в безопасности, рядом с нормальным человеком.

Нормальный человек, то есть лысый водитель с рысьими ушами, по-сорочьи глянул на доктора, перекосился набок, роясь в кармане, и зачем-то протянул Анет не слишком чистый платок. Сатор дернула подбородком, мол: «Это ты к чему?», Ретер ткнул костяшкой в собственную скулу и вопросительно брови поднял — в общем, полное взаимопонимание, в словах не нуждающееся.

Ани отерла щеку, показавшуюся с чего-то мокрой, повернула водительское зеркальце, разглядывая три шикарные царапины, больше порезы напоминающие, украшающие собственную саторовскую физиономию.

— Вот ведь… — тихонько рыкнула Анет, едва удержавшись, чтоб не выругаться.

Промокнула предложенным платком щеку, даже не вспомнив про стерильные и, наверное, гораздо более уместные бинты, снова собой полюбовалась. От промокания царапины менее заметными не стали.

— Это тебя так пациент разукрасил? — буркнул водитель, возвращая зеркальце на место и перебирая шнуры амулетауправления.

— Ага. Когда с карниза снимала.

— Больного?

— Кошку. Хотя о состоянии ее здоровья ничего сказать не могу, не обследовала. Может, и вправду больная.

— А зачем ты ее снимала? — ворчливо спросил Ретер, кажется, едва удержавшись, чтобы пальцем у виска не покрутить.

— Она нуждалась в экстренной помощи, — с расстановкой пояснила Сатор, снова повернув зеркало к себе. Никаких улучшений на лице не наблюдалось, наоборот, царапины вроде бы еще и припухли. — Я эту помощь оказала. А она…

— Тварь неблагодарная? — предположил лысый, зеркало у Анет не только отобрав, но и какой-то винт на держатели подкрутив.

Наверное, для того, чтобы Сатор на драгоценность больше не покушалась.

— Да уж, с благодарностью в этом мире наблюдаются явные проблемы, — согласилась Ани, обидевшись и на кошку и на собственного водителя.

— Ты с деспетчерской связываться будешь?

— Нет, не буду. Сейчас завалимся в кабак, погуляем.

— Ты чего огрызаешься-то? — искренне удивился водитель.

Свое удивление Ретер он умудрился выразить не только лицом или там позой, но даже волосатыми ушами. Получился эдакий ошарашенный филин. А вот Сатор стало стыдно, причем не менее искренне.

— Извините. Это у меня…

— Да что я, не человек, что ли? — прогудел «филин», наконец, активировав амулет и выруливая ящера из темного, как колодец, двора. — Человек. И понятно мне все. Невры, они такие.

— Нервы, — машинально поправила Ани, глядя в глянцевое, будто краской замазанное окно.

— Да хоть как! Ты вот что, переговори-ка с Эшелом. Он просил тебе передать кой-чего, но ты сама переговори, а то я и спутать могу или там насоветовать не того. А он парень молодой, башковатый. Поможет, ежели чего.

— Так что он вас передать просил?

От вопроса, кто такой Эшел, Анет к счастью воздержалась, вовремя вспомнив, что так вроде бы звали водителя их бригады. Вернее, водителя их бывшей бригады. То есть, водителя Нелдера — вот как совсем-то точно.

— У него, говорю, спроси. Не дело мне в бабские драчки лезть, — недовольно отозвался Ретер.

— Вторая баба — это, надо понимать, Эшел? — уточнила Ани.

— Ну смейся, смейся, — совсем уж раздраженно проворчал лысый. — Гляди, девка, дохихикаешься.

«Да я, кажется, уже, — подумалось как-то отстраненно и не очень-то заинтересованно. — Правда, только хаосовы твари и знают, до чего именно».

— Спасибо, дядька Ретер. С Эшелом я после смены поговорю.

— Ну вот так бы сразу, — довольно прогудел водитель, лихо и со вкусом закладывая на повороте крутой вираж. — А то прям как неродная: «господин», да «господин». Ниче, мы из тебя еще слепим человека! Знаешь, какие конфетки порой выходят из настоящего… К-хм! — лысый конфузливо кашлянул. — В общем, все хорошо будет, увидишь.

Ани предпочла сделать вид, что ничего такого не слышала, да и вообще оглохла. Сидела, рассматривая в черно-глянцевом отражение ссадины на собственной физиономии. И вяло размышляла о том, что вот как оно бывает: считаешь ты себя вполне конфеткой, а другие тебя видят… Ну тем, из чего конфетку только еще предстоит слепить.

Вот воистину свежая и мудрая мысль! Главное, остроактуальная.

Глава 14

На смену Ани шла без особой радости: выходные она провела совершенно бездарно, невесть зачем прячась от всего мира в квартире-каморке, и вылезла только раз, чтобы навестить «свою» старушку. Правда, до больницы она добиралась по шпионски, задками, опасаясь встречи с Саши, с Нелдером и со всеми хаосовыми тварями скопом.

К счастью — или к сожалению, кто знает? — миру не было никакого дела до доктора Сатор, внимания на нее Близнецы не обращали, нежеланных встреч не подкидывали и, кажется, вовсе забыли о существовании Анет.

Зато о ней вспомнила доблестная полиция, пригласив «еще раз побеседовать о происшествии с господином Нелдером». И приглашение это пришло в такой форме, что отказаться от него не было никакой возможности. А разговор со следователем вышел вовсе странный. Мало того, что полицейский совсем уж от вежливости отказался и перешел к откровенным угрозам, правда туманным и неопределенным, но все же. Так Сатор еще и поклясться могла, что он на взятку намекнул.

Вернее, клясться она не стала бы, потому что такое предположение выглядело из рук вон, попросту диким. И дело не в том, что она безоговорочно верила в честность полицейских, болтали-то про это всякое, газеты, опять же, писали и, наверное, не без причины. Вот только за что взятку-то давать? Но как по-другому истолковать, когда говорят, мол: «Дело можно уладить, но просто так даже кошки не родятся»? А на размышления дают три дня. Не понятно.

В результате настроение Ани провалилось вовсе в неизмеримые глубины, потому как она совершенно безбожно на работу опоздала. Но неприятности на этом заканчиваться, естественно, не собирались. Не успела Сатор халат натянуть, как ее тут же к старшему врачу позвали, ну а тот встретил доктора весьма нелюбезно, в качестве приветствия лишь буркнув что-то невнятное и рукой на стул махнул, вроде как: «Присаживайся!».

— Извините, я опоздала, — залепетала Ани, с ходу оправдываясь по укоренившейся школьной привычке. — Но я предупредила. Дело в том, что…

— Да знаю я все твои дела, — проворчал здоровяк. — И мне они совсем не нравятся. Так? Нет?

Сатор понятия не имела, так это или нет, но из осторожности придержала язык за зубами.

— И что мне с вами делать? — солидно помолчав, поинтересовался бугай.

— С вами — это с кем? — осторожно уточнила Сатор.

— С тобой! — старший грохнул по столу пудовым кулачищем. — Опять на тебя жалоба!

— Что на этот раз? — безнадежно вздохнула Анет.

— Хамишь, говорят! На, ознакомься, — бросил ей листок бугай. — Что скажешь?

— Ну, здесь все правильно изложено, — пробормотала Ани, быстро прочитав написанное. Собственно, читать там и нечего было. — Только я не вижу, где тут хамство.

— А не хамство? Тебе на вызове предложили разуться, а ты что в ответ?

— Поблагодарила, отказалась и попросила вынести больного в коридор, — покаянно призналась Сатор. — Но говорила я предельно вежливо, честное слово.

— Да что это за нелдоровщина?! — снова грохнул по столу лысый, наливаясь шикарно багрянцем. — Где вы этого понабрались только? — Анет хотела было сообщить, что от Нелдера же, но решила помолчать до времени. — Нет, ты скажи, что это за выходки?

— Почему выходки? Просто если им чистота полов важнее, чем здоровье собственного родственника, то… Да и полы там не слишком чистые. И, в конце концов, если так уж важно, чтобы я ковры не запачкала, так постелили бы газеты! Сколько об этом говори-то можно?!

— Тоже мне, нашлась цаца!

— Да не цаца, а обыкновенная вежливость!

— Ты чего на меня орешь? — вполне мирно поинтересовался громила.

— Извините, погорячилась, — тут же сдала назад Ани.

— Вот от вашей горячности и все беды. Это, понятное дело, мелочь, — старший потряс листком перед носом Сатор. — Но таких мелочей больно уж много. И всем, заметь, ход дан. Меня главный врач вчера на ковер вызывал, спрашивал, что это у нас за птица появилась, на которую жалобы косяком идут. Ты хоть понимаешь, дело до увольнения дойти может? Так? Нет? А мне тебя увольнять не с руки, работник хороший, коллеги опять же отзываются. Надо с этим что-то делать.

— Да что делать-то?

— Понятия не имею, — развел ручищами старший. — Соображай сама и побыстрее. И, кстати, р-романы свои крутите где-нибудь в другом месте, а тут не надо. Мне только ваших страстей недоставало. Все понятно?

— Все, — кивнула Анет.

— Тогда иди с глаз долой. Работай.

Бугай на самом деле глаза ладонью прикрыл, будто ему сил не хватало на Ани смотреть. Пришлось убираться, чувствуя себя собакой, которую хозяин ни за что под хвост пнул.

— Анет… эм… Доктор Сатор, — окликнули ее уже на лестнице. — Я тебя еще после прошлой смены ждал. Вам не передали?

Врач уставилась на Эшела, водителя ее бывшей бригады, как на новое воплощение Близнецов, пытаясь сообразить, кто кого ждал и, главное, зачем.

— А, да, — выдавила она, наконец, — мне передавали. Извините, я просто забыла.

— Зря вы так, — выдал парень и угрюмо замолчал.

Он и раньше-то ни смелостью, ни разговорчивостью не отличался, а сейчас явно потерялся в конец.

— Так что вы хотели? — напомнила Ани.

— Да. Не знаю, как сказать, — Эшел мял полу своей куртки, старательно глядя в сторону. — Та врачиха… То есть, докторша, с которой у Нелдера… Ну, в общем, они… Короче, рыжая эта…

— И что с ней? — решительно перебить блеянья Сатор, ни про каких «их с Нелдером» слышать не желавшая.

— Да с ней-то все в порядке, — непонятно чему улыбаясь, сообщил водитель. — Только у нее подружка есть. А та у нашего главного секретарем служит. Вернее, не секретарем, а начальницей всего ихнего секретариата — и главного, и замов его.

— И что?

— Ну как? Жалобы все и звонки там от населения поначалу к ним попадают, а уж после или к старшим врачам, или к самому. В общем, как-то так.

— Точно, — покивала Ани, на самом деле начиная что-то понимать. — Спасибо вам большое.

— Да это не все, — досадливо махнул рукой Эшел. — Понимаете, у меня братишка есть. То есть не родной, а тетки сын. Ну он тут набедокурил маленько. Так, по глупости одному морду расквасил и другому тоже. А родители тех решили в легав… В полицию то есть обратиться. Вот я и ходил, улаживал дело-то.

— Уладили? — вежливо поинтересовалась Сатор, хотя больше всего ей сейчас хотелось наподдать ему коленом под зад: может, закончит телиться и перейдет, наконец, к делу?

— Да какое! Но тут не об этом. Я пока сидел, видел эту рыжую и одного легав… Я хотел сказать, полицейского. Ваш он или кто другой, не знаю. А только она ему: «Братик!» — мол. И поцеловались они. Не в смысле серьезно, а так, в щечку.

— Ну коне-ечно, — пробормотала Анет, сообразив, в конце концов, кого ей «допросчик» напоминал. Не один в один, понятно, не близнецы совсем, но сходство было — это определенно. — Спасибо вам огромное, Эшел, — от всей души поблагодарила Ани, — вы меня спасли просто!

— Да не на чем, — смутился парень. — А, может, сходим куда-нибудь? Поговорим там, обсудим, покумекаем? Одна-то голова хорошо, а две…

— Обязательно! Обязательно сходим, — с энтузиазмом пообещала Сатор. — Вот только я пойму, что со всем этим делать и сразу сходим.

Анет на радостях хотела было чмокнуть парня в щеку, но передумала и только рукой помахала. Она на самом деле была безумно благодарна Эшелу, но все же не настолько, чтобы прилюдно с объятиями лезть. И без того слухов хватает по горлышко.

* * *
«Уличные» вызовы Ани очень не любила. Ну а кто их любит? Ориентировки вроде: «Мужчина лежит на углу Королевской и Вишневой, возле театральной тумбы» — мало того, что давали не слишком много информации, так еще зачастую попросту нагло врали. Либо на том самом перекрестке никакой тумбы не стояло, либо такого перекрестка в принципе не существовало, либо тот самый мужчина, вроде бы нуждающийся в экстренной помощи, благополучно отбывал по своим делам еще до приезда СЭПа. Ну а немногочисленные дождавшиеся ни в какой помощи вовсе не нуждались — это Сатор еще с первой своей смены запомнила.

Но куда врачу деваться, если вызов поступил? Только колесить по подворотням, сбивая ящеру лапы, отыскивая гипотетического страждущего.

Ани раздраженно потянула кристалл связи, едва не выдрав его из панели вместе с гнездом.

— Ну что там у вас? — устало, хотя призракам уставать не положено, не слишком дружелюбно и совсем не по форме, отозвалась эвакуатор.

— У нас тут ничего, — также недовольно рявкнула Анет. — Вызов на Тринадцатый Облачный проезд, а они, проезды эти, заканчиваются на седьмом.

— Какой тринадцатый? — удивилась призрак. — Нет у нас таких в городе.

— Ну а вызов есть!

— Сейчас, погоди, вызывающий еще на связи, уточню, — проворчала эвакуатор. Кристалл вспыхнул гневливо-красным, в нем что-то защелкало, заперхало, словно его это все тоже достало до несуществующих печенок. — Слышь, Сатор? — отозвался, наконец, призрак. — Эй, восьмая, ты тут? Мужик говорит, на Облачном вас ждет, у театра.

— У какого театра? — окончательно обозлилась Ани. — Тут сплошные жилые дома.

— Сатиры и комедии, — не без злорадства уточнила эвакуатор.

— Комедия, — пробормотала Анет, тихонько постучав себя кристаллом по лбу.

— Может, не Облачный, а Солнечный проезд-то? — не слишком уверенно предположил дядька Ретер. — Там вроде был какой-то театр.

— Ну да, Солнечный, — обрадовала эвакуатор, для порядка покашляв-потрещав связью. — Там он вас и ждет. Гневается, между прочим, уже два часа ждет, а вы все не едете. — Ани длинно выдохнула, сжав зубы, но сдержалась, не выругалась. За нее это водитель сделал, да еще эдак красочно, витиевато. — А знаешь, что он еще говорит? — не без злорадства спросила призрак.

— Что? — послушно переспросила Ани, ничего хорошего не ожидая.

— Спросил у меня, какая разница.

— В смысле?

— А в прямом. Говорит: «Какая разница, Облачный или Солнечный?»

— Да они друг от друга на полмонтажки по карте! — встрял Ретер, перегнувшись через руку Сатор, едва не задев ее по носу ухом.

— Ну что ты как маленький! — возмутилась эвакуатор. — Это тебе полмонтажки, а для вызывающего никакой разницы нет. Рули себе.

Водитель насупился, запыхтел недовольно выкипающим чайником, но действительно порулил, ворча, что перед театром, конечно же, никого не будет, только зря прокатаются и, вообще, вокруг сплошные идиоты. Ани его монолог поддержать не пожелала, отмалчивалась, прижавшись виском к приятно прохладному стеклу — у нее длинно, муторно и как-то чугунно болела голова.

А на площади перед театром на самом деле никого не оказалось, даже вызывающий растворился в мировом вакууме — прав был Ретер, но это как раз не удивляло.

— Ну что, вертаемся в зад? — громко поинтересовался водитель, вися на подножке кареты, опасно опираясь локтями о дверцу.

— Сейчас, я вон в том закутке еще посмотрю, — откликнулась Сатор, заглядывая под очередную лавку, придержав при себе пожелание отправиться туда, куда предлагал лысый.

Пожелание было безадресным, относящимся ко всему миру, а потому бесполезным.

— Там темно, ты поосторожнее.

И это Анет комментировать не стала, просто достала из кармана фонарик, совсем недавно приобретенный взамен «подаренного» лопоухому мальчишке. А в закутке — в щели, между стеной театра и еще каким-то зданием — на самом деле кто-то был, темнота в ней двигалась и попискивала, а, может, скулила.

Яркий, кажущийся почти белым луч драконьей лампы скользнул по сгорбившейся, прикрывшейся рукой фигуре. Уткнулся в кирпичную стену и вернулся обратно, очертив ровный круг рядом с голой женской ногой в летней — совсем не по погоде — и порядком изношенной туфле.

— Это вы СЭП вызывали? — спросила Сатор в темноту.

— Нет, я… — ответили едва слышно. — Я говорила, что не нужно, а он очень помочь хотел, вот и…

— Он — это прохожий? — уточнила Ани.

— Да, такой приятный пожилой мужчина.

— То есть, помощь вам не нужна?

— Да нет, что вы. Извините за беспокойство, но у меня на самом деле все в порядке.

— Давайте я вас все же осмотрю.

— Не нужно, нечего смотреть.

Смотреть было действительно не на что. Рядом со стеной на корточках сидела девушка, ровесница самой Сатор, может, чуть помладше. Ни на бродяжку, ни на пьяницу или личность с пониженной социальной ответственностью она не походила категорически. Просто зареванная и растрепанная девчонка в пальтишке, наброшенном, кажется, поверх ночной сорочки, ну и в летних туфлях. А еще она прижимала к груди роскошного бело-рыжего кота. Животина смотрела на врача не слишком дружелюбно, но вырываться или там шипеть не собиралась.

— Давно сидите? — невесть зачем осведомилась Анет.

— С утра.

— И как это вас угораздило?

— Муж выгнал, — призналась девушка, длинно судорожно всхлипнув. — Вы не думайте, я ни какая-нибудь! Не надо полицию вызывать! Я художница, то есть художник. Мне просто пересидеть, завтра он обратно пустит и все снова станет хорошо.

— С котом?

— Что? — не поняла зареванная.

— Спрашиваю, выгнал он вас вместе с котом?

— Да нет, я сама взяла, боялась оставить. Муж он… Он злой очень становится, когда…

— Поня-атно.

Ну а что тут непонятного? Денег у нее, естественно, нет, родных тоже, иначе бы не сидела тут с утра. В больницу везти бесполезно — не примут. Если только переохлаждение поставить? Но какое там к Хаосу переохлаждение? Просто замерзла, а потому выставят ее из приемника обратно на улицу. В полиции пальцем у виска покрутят. В приют тоже не отправишь, там принимают только со справкой об отсутствии туберкулеза. А у этой, естественно, никакой справки нет, хорошо, если документы прихватила.

Оставалось только одно: пожелать удачи на жизненном пути и отправляться на следующий вызов.

— Пойдемте, — приказала Сатор.

Девушка даже не поинтересовалась, куда это ее вести собираются. Просто поднялась и засеменила вслед за Анет, по-прежнему прижимая своего бело-рыжего красавца к груди. Зато водитель остался неравнодушным.

— Куда это ты ее? — спросил Ретер, критически оглядев «найденыша» с ног до головы, потом обратно и красноречиво округлив глаза.

— Заскочим ко мне на пару минут, хорошо? — ответила Ани, убедившись, что салон надежно закрыт и девушка из него по дороге не выпадет — уж слишком неадекватной бедолага казалась.

— Ты совсем с ума сбрендила или как? — насупился водила. — Вот уж впрямь блаженная! Никуда я вас не повезу!

— А куда ты денешься? — ласково протянула Ани. — Вези, дядька Ретер, вези.

Лысый досадливо и длинно сплюнул, но за амулеты все же взялся.

* * *
Приглашение Саши на ужин, да еще к нему домой, присланное, как полагается, с утренним посыльным и букетом роз, больше смахивающим на куст, Сатор приняла не без колебаний, но все-таки приняла.

Колебалась она вовсе не потому, что ходить в гости вечером, да еще к мужчине, да еще одной, неприлично. А согласие было вызвано не горячим желанием отведать стряпни гоблинолога. Тем более, Ани подозревала, что ученый непременно захочет поразить ее воображение, угостить чем-нибудь эдаким, а поражаться, да еще и с угрозой для собственного здоровья, совсем не хотелось. Просто в саторовской крохотной квартирке глухим сном вусмерть уставшего животного спала подобранная ночью девушка и кот ее тоже спал. А сидеть над ними было глупо, да и сил на такое бдение после смены недоставало, прилечь же самой оказалось попросту негде.

В общем, отправилась в гости. И, естественно, пришла очень неудачно, как раз в разгар приготовления того самого, видимо предполагавшегося романтичным, ужина. Чем и всполошила хозяина, оказавшегося совсем неготовым. Вряд ли он хотел встретить гостью в кокетливом клетчатом фартуке, с большой поварской ложкой, зажатой в кулаке, да еще веточками петрушки, лихо заложенными за ухо.

Самым правильным в такой ситуации было вежливо расшаркаться и отбыть восвояси, что Анет немедленно и проделала: смутилась, извинилась и попыталась уйти. Но Саши, сконфуженный еще больше гостьи, не дал: буквально затащил в квартиру, усадил в кабинете, налил вина, выставил коробку дорогущих конфет в хрустких бумажках и сунул альбом какого-то художника. И извинившись раз тридцать, мышью юркнул на кухню.

Вино оказалось явно дорогим и очень терпким, едва в узел язык не завязавшим. Вкус черного шоколада в купе с этой терпкостью показался вовсе непереносимой дрянью. Ну а художник был из новомодных, пишущих полуобнаженных дев, смахивающих на стельных коров, да еще почему-то с козлиными головами и змеиными хвостами. Наверное, в этих девах крылась невероятно тонкая и умная мысль, но Анет, обладающая слаборазвитым вкусом, как-то незаметно для себя задремала.

А проснувшись, осознала: на дворе никакой уже не вечер, а совсем глухая ночь, да и часы ее догадку подтвердили. Ну и добавкой к этому ужасающему открытию шли подушка под головой, пушистый плед, в который Сатор была заботливо укутана, и ее собственные снятые туфли, обнаруженные рядом с креслом. По сравнению с этим кошмаром растрепанная прическа и изрядно помятое платье выглядели не стоящими внимания мелочами.

Оставалось только одно: пойти и немедленно утопиться в ближайшей реке, чтобы спасти остатки гордости. Сходила в гости, называется!

Ани подумала, но топиться все же не пошла, даже туфли надевать не стала, а поплотнее завернувшись в плед — после не такого уж долгого сна Сатор познабливало — отправилась искать хозяина квартиры.

Саши обнаружился на кухне. Он сидел, боком пристроившись за столом, опустив лампу низко, будто тут свет мог кому-то помешать, что-то выписывал из толстенной книги. И явно пребывал в раздражении: очки спущены на самый кончик длинного носа, рыжеватые брови сурово нахмурены, чубчик над головой дыбом стоит, да и на затылке вихор встопорщен. В общем, очень недовольный и дико серьезный ежик.

Ани подобрала край пледа, как шлейф, прислонилась плечом к косяку, рассматривая ученого. Чем-то он здорово на академика Сатор походил, хоть тот больше на медведя смахивал и на кухне работать ему бы в голову не пришло. Но все равно сходство было, пусть и не внешнее. Скорее дело в ощущениях самой Анет: покоя и почему-то защищенности.

— Простите, я вас разбудил? — голос гоблинолога не то чтобы хлестнул, но весь покой исчез, будто не было его. А еще до Ани дошло: Саши заметил, как она его разглядывает и только Леди знает, что он на этот счет подумал. — Хотите еще вина?

— Извините, — пробормотала Ани, пряча горящие щеки за пледом. — Я пойду, наверное. Уже поздно очень.

— Ну уж нет, — ученый решительно захлопнул том, вложив между страниц мелко исписанные листочки, встал, вернее, воздвигся над столом, едва не задев головой лампу — все-таки он был очень длинным, хоть и не таким устрашающе худым, как раньше, — без ужина я вас никуда не отпущу. Хотя мясо наверняка пересохло и… Но давайте попробуем, что ли? Вдруг все не так плохо?

— А можно просто чай? Что-то есть совсем не хочется, — обычная вроде бы просьба вышла какой-то робкой.

— Можно и чай, — также не очень-то уверенно отозвался Саши. — Простите, Ани, я точно не в свое дело лезу, но вы выглядите устало. У вас что-то случилось?

— У меня столько всего случилось, — Сатор критически осмотрела с виду не слишком удобный табурет, но все же присела, пристроив ноги на угол пледа. — Только это не интересно.

— С чего вы так решили? Пока не расскажешь, не поймешь интересно это или нет.

— Да ну, — вяло отмахнулась Анет. Сознание — от усталости и недосыпа, наверное, снова поплыло куда-то вбок, делясь надвое: на существующее и наблюдающее. — Но если хотите… — Ани тряхнула головой, прогоняя наваждение. Опять ей показалось, что она на саму себя будто со стороны смотрит, словно из-за собственного плеча выглядывает. — Подождите! Саши, это вы делаете?

— Что? — не слишком убедительно удивился гоблинолог: и брови задрал, и лоб складками сморщил, и очки поправил, только вот Ани ему все равно не поверила.

— Ну вот это, — Сатор покрутила пальцем у собственного виска, описывая круги. Жест вышел странноватым и означающим совсем не то, что она показать хотела. — Гипноз, наверное, или просто магия? Гоблинские штучки, да? Вы так правду выпытываете?

— Да не выпытываю, что вы! — Саши растрепал пятерней вихор надо лбом и вроде бы покраснел — Анет его не очень хорошо было видно, лицо ученого в тени оказалось, а свет от лампы ей прямо в глаза бил. — Но магия, конечно, тут вы правы. Точнее, шаманство. — Он то ли дернул воротник рубашки, то ли просто его поправил, словно пряча что-то. — Впрочем, для вас разницы нет. Но я ничего не выпытывал, Ани, поклянусь, чем хотите. Это просто… Ну, помогает человеку сказать, что он на самом деле сказать хочет. Даже не сказать, а… Растормаживает, что ли?

— И зачем вам нужно меня растормаживать?

— Понимаете, первый раз, тогда я просто… Я не знал, как с вами заговорить, о чем! Вы такая… — Анет не знала, о чем он с ней на самом деле мог в парке разговаривать, но сейчас слова гоблинолога звучали вполне искренне и даже с какой-то отчаянной решимостью, что ли? — А второй раз мне показалось… Знаю, я влез туда, куда лезть совершенно не стоило, но вы выглядели такой расстроенной и потерянной, а этот ваш…

— Он не мой.

— Неважно. Я же видел, вы проглотите его хамство и…

— Он не хамил.

— Да не в этом дело! В сущности это очень просто! Всего лишь сказать, о чем действительно думаешь — и масса проблем сама собой снимется!

— А если бы я ему на шею бросилась? — как-то отстраненно поинтересовалась Сатор.

— Значит, так и было надо.

— Кому надо?

— Вам. — Саши стоял, кажется, сам не замечая того, разрывая исписанный листок на полоски. — Ани, вы на меня очень сердиты? — спросил гоблинолог после немалой паузы.

— Очень, — кивнула доктор.

— Понимаю. Когда к тебе в душу вот так бесцеремонно вторгаются… Давайте, я все же провожу вас до дома.

— Да не в душу, — поморщилась Ани, с табурета вставать не спеша. — Скорее, в твоей мусорной корзине. Даже со стороны смотреть-то противно, а еще и страшно: вдруг что-нибудь эдакое откопают? Но спасибо вам, Саши. Без вашего растормаживания я бы еще долго… тормозила. А теперь вот опыт есть. В следующий раз и сама смогу сказать, что думаю.

— И сейчас вы скажите, чтобы я отправлялся к хаосовым тварям, а к вам близко не подходил? — снова для начала изрядно помолчав, предположил долговязый.

— А сейчас я попрошу, чтобы вы меня все-таки накормили обещанным ужином.

— Правда? — Мужчина обрадовался так явно, что Анет неудобно стало, будто это не он, а она что-то такое неприличное вытворила.

— Правда. Только все же не надо так больше делать. Неприятно осознавать, что…

— Конечно, — Саши с энтузиазмом кивнул, едва не потеряв очки, и бросился к плите, по пути запутавшись в собственных ногах. Правда, они у гоблинолога журавлиными были, не мудрено в таких запутаться. — Клянусь, больше никогда и не за что! Честно говоря, я сразу же признаться хотел, да храбрости не хватило. Испугался, что вы мне после такого и руки-то не подадите.

— Ну, положим, храбрости вам не занимать. Кстати, все хотела спросить: тогда, с Нелдером… Ну, когда вы едва не подрались… Вы так странно стояли, словно сложиться хотели.

— А-а, — даже лопатки Саши умудрились выглядеть смущенно. — Это воинское искусство такое. Гоблинское, естественно.

— Так вы воин?

— Ну, в каком-то смысле да, — совершенно серьезно отозвался ученый, выставляя на стол блюдо с запеченной птицей, неясного для Ани происхождения; мисочки с чем-то весьма подозрительным; плоские тарелочки, чье содержимое больше всего походило на клубки червей разного цвета. — Я ведь там у них на самом деле долго жил. Поначалу как гость, а потом… Ну, в среде, можно сказать. Поэтому необходимо соответствовать. Знаю, что кажусь нелепым, но кое-что и я умею. Да и к тому же многое из того, что мы считаем неуместным и даже диким, для них норма. А это накладывает свой отпечаток.

— А привычка засовывать предметы за ухо у вас оттуда же взялась? — не без ехидства осведомилась Ани, совершенно невежливо указывая пальцем на его голову.

Саши вытащил из-за уха обрывок листа, который сам же совсем недавно исполосовал, глянул на него, будто впервые видел.

— Наверное, — пробормотал долговязый, застенчиво улыбаясь бумажному огрызку. — Знаете, не замечал. У них же нет карманов, вот я и… — Ученый снова засунул обрывок за ухо, демонстрируя Ани, что он «и», пожал плечами. — Давайте ужин. Это только выглядит странно, а на самом деле вполне вкусно. Вот, возьмите, такое надо есть не ложкой и не вилкой, а вот эдакими щипцами. Да, вот просуньте палец сюда.

— Действительно, неплохо, — призналась Анет, пережевывая что-то кисловато-острое, но с эдакой сладинкой, и совершенно неопознаваемое.

— Возьмите еще соус, — гоблинолог протянул Сатор голубовато-белую чашку. — И о чем вы так напряженно думали?

— Да ни о чем, — Ани едва не поперхнулась ярко оранжевыми «червяками» явно растительного происхождения. — В смысле, думала, конечно, но… А, Хаос с вами! Просто так получилось, что у меня теперь живет девушка, которую муж из дома выгнал. Вместе с котом. И что мне с ними делать, понятия не имею. У нее ни жилья, ни денег, ни родственников — ничего нет.

— Ну, это действительно просто, — невозмутимо отозвался долговязый, ловко и даже изящно орудуя щипчиками. — Она кто по профессии?

— Вроде художник.

— Совсем хорошо. В издательстве, где я печатаюсь, острая нехватка иллюстраторов. Платят, конечно, им совсем неприлично, но на первое время пойдет. А с жильем что-нибудь сообразим. В крайнем случае, поживет за городом. Мне от бабушки домик достался — не самый шикарный вариант, да и далековато. Только ведь тоже выход, верно?

— Верно, — протянула Сатор. — Вы все проблемы так легко решаете?

— Я просто стараюсь их не создавать.

— То есть вы бы этой девушке помогать не стали? Просто мимо прошли?

Анет отложила щипцы, сцепив пальцы в замок.

— Да с чего вы взяли? — всполошился Саши. — Знаете, с вами очень не просто, Ани. Вы все время делаете какие-то странные выводы. — Гоблинолог с чувством растрепал свой чубчик. — Я вовсе не это имел в виду. Конечно бы, не прошел. Я нормальный человек, мужчина, в конце концов, с неплохим доходом. Просто такая помощь — это не проблема, вот и все!

— Ясно, — кивнула Ани, очень стараясь не улыбаться, хотя так и тянуло. Совершенно, кстати говоря, непонятно с чего. — Знаете, это вино для меня слишком уж изысканное. Давайте я приготовлю глинтвейн? Говорят, у меня неплохо получается. У вас найдутся корица и мускатный орех?

— Найдутся. Вон там, в верхнем ящике, такие баночки…

«Баночки» Сатор обнаружила сразу, но ящик и впрямь оказался верхним — сколько на цыпочки не поднимайся, все равно не дотянешься.

— Давайте помогу, — Саши подошел сзади и с легкостью снял с полки банку, ему-то уж, понятно, на пальцах подниматься не пришлось.

— Спасибо.

Ани обернулась и оказалась нос к носу, точнее, носом к подбородку господина Кремнера. А уж как и почему они целоваться начали, Сатор понятия не имела — само собой вышло.

Не сказать, что поцелуй ее ошеломил, просто вдруг воздух весь кончился. И остро захотелось оказаться где-нибудь в более подходящем месте. Не одной, понятно. Только вот все кончилось до обидного быстро, воздух вернулся, угол буфета, к которому ее Саши прижал, больно впился в бедро, а глаза самого ученого и без очков были серьезными, даже хмурыми.

— Выходи за меня замуж, — сердито — по крайней мере, Сатор показалось, что сердито — потребовал гоблинолог.

— Боюсь, сейчас даже самый завзятый ханжа не потребует от тебя женитьбы после первого поцелуя, — хихикнула Анет. Хотя смеяться ей совсем не хотелось. Тут от разочарования разрыдаться впору. — Но я тебя поняла. Пусти, пожалуйста.

— Ты опять сделала какие-то дикие выводы! — по-прежнему смертельно серьезно заявил долговязый, никуда ее отпускать, кажется, не собираясь. — Дело не в том, что я не хочу… — Саши с чего-то зажмурился и вроде бы кулаки стиснул. — Просто так будет не правильно, не честно. И не полно.

— Почему? — мяукнула Анет, ровным счетом ничего не поняв.

— Потому что я тебя люблю. И хочу, чтобы ты всегда была рядом. И не хочу отпускать. Боюсь, денешься куда-нибудь… И я очень постараюсь, чтобы не делась.

— Ты собственник? — поинтересовалась Сатор, зачем-то трогая пальцем пуговицу на его рубашке.

— Да, — твердо ответил долговязый. — Так ты выйдешь за меня замуж?

Может, решительности гоблинологу и не хватало — впрочем, тоже вопрос спорный, — но настойчивости у него было хоть отбавляй. И вот это совершенно бесспорно.

Глава 15

Адвокат, даром, что именитый и заслуженный, безбожно опаздывал. А, может, такие именно потому и опаздывают — им, именитым и заслуженным — плевать на условности, а заставлять ждать простых смертных самими Близнецами завещано. Так или иначе, но Ани с дядюшкой вынуждено прогуливались в скверике уже целых двадцать минут. Правда, Сатор ничего против не имела: день выдался чудесным, почти по-зимнему морозным, прихватившим глазурью льда грязь и лужи, будто вымывшим синевой высокого неба осеннюю хандру. Да и поговорить с Лангером одно удовольствие. По крайней мере, рассказывать ему было действительно приятно, слушатель он каких поискать, а на разговоры и плюнуть можно, как тот адвокат на нормы приличия.

— Так что же это у вас получается? — седым котом фыркнул дядюшка, смиренно дождавшись, когда племянница наконец выговорилась. — Любовь с первого взгляда, что ли?

— Да нет, не получается, — усмехнулась Ани, подхватывая снизу меховой воротник пальто, поднимая его по выше, пряча подмерзшие щеки. — У Саши на этот счет целая теория имеется.

— Тоже гоблинская?

— Не-а, собственная. Он говорит, будто у каждого человека есть половинка, а, может, даже и не одна. Ну вот опоздал кто-то встретиться, значит, эта половинка станет чем-то вроде второго родителя или, наоборот, ребенка.

— Ну, идея, мягко говоря, не нова.

— Так он под это религиозно-научную базу подвел. Мол, у нас и боги-то близнецы, вроде как разъединенное целое, мужское и женское начало.

— И это уже было, дорогая моя, — уперся дядюшка. — Он что у тебя, шибко верующий?

— По-моему, вообще не верующий. Говорит, религия — это всего лишь накопленные знания и свод устоев, необходимые для выживания социума.

— Тем более не доказательство! Но умный-то какой, право слово.

— Ну, второе тебе еще меньше понравится, — Ани остановилась посередь горбатого мостика, перекинутого через кокетливо журчащий ручей — быстрой воде не было никакого дела до морозца. Оперлась локтями о перила, прищурилась на бледное, но светящее очень ярко солнце. — Он утверждает, что все человечество примерно поровну делится на мужчин и женщин.

— Это если взять стариков с младенцами, — буркнул Лангер, зажав трость подмышкой и пытаясь набить трубочку.

Ничего толкового у него не выходило, перчатки мешали. А снимать их старик не собирался — холодно.

— Не забывай про те самые опоздавшие и поторопившиеся половинки, — напомнила Ани. — Вот у эльфов, например, женщин в полтора раза больше, а у гоблинов мужчин почти в два.

— Что не доказательство, то все менее убедительное, — хмыкнул дядюшка. — Кстати, тебе не кажется, что эти рассуждения про Лорда и Леди отдают эдаким инцестом?

— Да ну тебя, — ничуть не обиделась Анет. — В общем, Саши считает, что если уж встретил свою половину, то надо не рассуждать, а хватать и тикать. — Сатор подумала, почесала бровь и решила уточнить. — Про «хватать и тикать» — это тоже его слова.

— Ну а ты сама?

— А что я?

— Как у тебя дела с половинками-то обстоят? И со всем остальным тоже?

— Мне с ним спокойно, — коротко хохотнула Ани. Опустила голову, зачем-то пытаясь под мост заглянуть. — Знаешь, один раз… В общем, один человек сказал, мол, он как представит, что рюшечки-бантики — это на всю жизнь, так его такая тоска берет!

— Какие рюшечки-бантики?

— Да как объяснить? Уют, комфорт, стабильность, что ли? Так вот, меня никакая тоска не берет. Кажется, мне будет приятно к нему возвращаться.

— Откуда возвращаться? — дядюшка от удивления едва трубку не упустил, а трость все-таки выронил.

— Да неоткуда, — поморщилась Сатор, наклоняясь за палкой. — С работы, например. Только не надо меня убеждать, будто это никакая не любовь. Что еще страсть нужна, фейерверк эмоций. Это, конечно, приятно, дух захватывает, адреналин, опять же. Но помнишь, как наша старая кухарка говорила: «Так хотиться к кому-нибудь прилобуниться!» А вот мне хотиться прилобуниться к Саши. Поэтому можешь даже не начинать.

— Да я и не начинаю, — как-то грустно, совсем не свойственным ему тоном, отозвался дядюшка. — Знаю, гораздо важнее, когда тебя просто понимают.

— Ну да, дымящая печка, — буркнула Ани под нос, — и ворох листьев.

— Чего ты там бормочешь?

— Да это я так. Тихо сама с собой.

— Ну отчего бы с хорошим человеком не поговорить. Ну так что, свадьба? — ехидно поинтересовался Лангер.

— Понятия не имею, — теперь наступила очередь Анет голос понижать, да грустить. — И соглашаться страшно. И не соглашаться как-то боязно.

— Хочешь еще одну замшелую и банальную истину? — поинтересовался дядюшка, иронично приподняв густющие брови, — Лучше жалеть о сделанном, чем о не сделанном.

— Прекрасный совет! — оценила Сатор. — И что в моем случае считать несделанным? Решение не выходить за Саши или отказ от попытки ту самую любовь поискать? А, может, нежелание к старым кавалерам вернуться?

— Ты сейчас кого имеешь в виду?

— Да всех, — досадливо отмахнулась Ани, — благо, у меня их не так много было. Или вообще одной остаться и вкалывать на общественное благо и во славу Ее Величества Регентши? Тоже ведь вариант! И вполне могу горько пожалеть, что именно его не выбрала. В глубокой старости пожалеть.

— Не перебарщивай с цинизмом, женщинам это не идет, — посуровел Лангер. — И, думаю, просто не надо делать ничего, в чем потом станешь каяться.

— А ты не перебарщивай с замшелостями и банальностями, — сердито откликнулась племянница, пытаясь снять наколовшийся на каблук замерший лист, стесывая пятку о перекладину перил. — Выдайте, пожалуйста, список решений, о которых не придется жалеть. Клянусь, я с ним каждый день сверяться буду.

— Ну, хорошо, — примирительно протянул дядя, — давай попробуем зайти с другой стороны. Сколько ты со своим гоблиноведом знакома?

— Близко?

— Кстати, насколько близко?

— Дядя! — возмутилась Анет, — Вот это я с тобой обсуждать точно не стану!

— Ну и зря. На правах старого греховодника я бы мог дать пару дельных советов, — довольно разулыбался профессор. — Ну так сколько?

— Недели три, — прикинула Сатор. — Ну да, так и получается. Один раз были в театре, два раза на иллюзион-спектаклях. Два раза в гости к нему ходила. Кстати, он великолепно готовит и не только экзотику. Ресторан посещали, Саши меня с сестрой знакомил. Между прочим, ей я совершенно не понравилась. Заявила, что, она, конечно, безумно благодарна мне за спасение брата, но врач — это не женская профессия.

— Вот тебе и первый минус: недовольная золовка может здорово подпортить жизнь.

— Я тебя умоляю! — скривилась Ани. — Опять же, как сказал один человек, я не с ней жить собираюсь.

— Не слишком ли часто ты сегодня поминаешь «одного человека»? — поддел нежный дядюшка.

— Не чаще, чем ты сыплешь банальностями, — не осталась в долгу родственница.

— Знаешь, девочка, ты стала жесткой, — ни с того ни с сего посерьезнел Лангер.

— Да нет, ошибаешься. Жестче — может быть. Но разве это неправильно?

— Не знаю, не мне судить, — профессор выколотил трубочку о перила, неторопливо завернул в платок, убрал в карман. — Только вот посоветовать я ничего не могу.

— Да мне советы не слишком и нужны были, — Анет, улыбаясь, взяла профессора под руку. — Спасибо, что выслушал. У меня самой все как-то по полочкам разложилось.

— Ну и на здоровье. Кстати, вот и адвокат. Тебя подождать?

— Не нужно, я же не знаю, сколько там проторчу… А, впрочем, подожди, — наконец, решилась Сатор. — И купи цветов. Осенних каких-нибудь.

— Это еще зачем?

— Нужно, дядюшка, нужно. Я теперь подращенная, циничная и жесткая девочка. Вот и слушайся.

Лангер отвесил поклон, вроде: слушаюсь и повинуюсь. Но, кажется, в «большую девочку» не очень-то поверил.

* * *
Откровенно говоря, Сатор волновалась и даже трусила, хотя с господином Гримтом — очень представительным, одним своим видом внушающим доверие адвокатом — они обговорили «в черновую», как и что нужно делать, а «в чистовую» все равно бы не получилось, информации недоставало.

К счастью, страхи ее не сбылись. К Маю, который оказался вовсе и не Маем, а господином Эйнером, старшим следователем по каким-то там жутко важным делам, их пропустили без писка и подозрительно быстро. Ну а сам сыщик встретил посетителей радушно, как дорогих гостей: адвокату горячо руку пожал, разве что не расцеловал, Анет на стульчик усадил и чаю предложил, очень расстроившись, что от угощения она решительно отказалась. В общем, хлопотлив был полицейский, угодлив и счастлив до крайности.

Правда, усевшись за стол, странно преобразился.

— Догадались, наконец? — усмехнулся эдак снисходительно-самцово.

— Догадалась. — Огрызнулась Сатор, насупившись. Роль дурочки-блондиночки Ани совершенно не устраивала. — Только не поняла, почему вы мне открыто ничего не сказали.

— Так ведь не мог я, милая девушка, — Май развел руками, будто петуха крылья растопырил. — Да и сейчас не могу, хоть от всего б сердца, чесн’слово! А вот, к примеру, вы ко мне зачем пришли?

— Собственно, не к вам конкретно, — подал голос адвокат, неожиданно ставший совершенно незаметным. — На визите именно сюда госпожа Сатор настояла. Вообще же мы желаем заявить о факте давления со стороны должностного лица с целью получения денежных средств. А так же о давлении с целью добиться ложных показаний.

— То есть, из вашей клиентки взятку выколачивали? — потер руки следователь, кажется, довольный, как кот, слопавший сливки и почему-то не получивший за это веником. — Это к нам, к нам. Пишите, милая девушка, — Май пододвинул к Анет стопочку чистых листов, чернильницу, вынул откуда-то ручку — из заднего кармана, что ли? — рассмотрел перо на свет, заботливо сняв невидимую волосинку. — Я вам продиктую, а вот уважаемый господин адвокат проследит, чтоб лишнего не накрутил, а вы пишите!

Сатор послушно писала, чувствуя себя школяркой на диктанте. По гоблинскому языку. Как бы ей не хотелось быть дурой-блондинкой, а в казенных, да еще совершенно диких формулировках она запуталась моментально и напрочь, аж голова закружилась.

— Ну вот и славненько, — возликовал полицейский, убирая исписанную бумагу в папочку, ту в папку побольше, а все это богатство запирая в сейф — страшный, облупившийся и исцарапанный, словно его уже пытались фомкой взломать. — Вот и ладненько. А теперь мы с вами и поговорить можем. По-дружески, не для протокола. Чтоб, значит, все сказанное дальше этого кабинета не пошло.

Следователь выразительно глянул на адвоката, тот в ответ пухлыми ладошками развел. А Ани остро почувствовала собственную ненужность, эдакую «лишность». Мужчины явно разговаривали на общем для них языке, а вот она совершенно ничего не понимала.

— Итак-с, — Май сложил руки на столе, сцепилпальцы в замок. — Понимаете, милая девушка, имелась у нас в разработке группка совсем нехороших людей. Можно сказать, не группка даже, а вполне себе организованная группировка. В которую вовлечены — с прискорбием, но вынужден признать — мои, прошу прощения, коллеги. Причем занимающие весьма серьезные должности. А дела они творили… — Полицейский схватился за щеку, будто у него зубы разболелись. — Не добрые дела, темные. Но все у них выходило гладенько, как яичко — не подколупнешь. Не вытянешь ниточку, за которую уцепиться можно, да весь клубочек размотать. И показания никто на них давать не желал. Приключалось, понимаешь, у свидетелей массовое беспамятство. Вот стоит к себе пригласить — и все, не помнит ничего человек. Представляете?

— Бывает, — согласилась Анет. — А я-то тут при чем?

— А при том, милая девушка, что ублю… Прошу прощения, нехороший полицейский, который вашим делом занялся, у тех больших людей на посылках, — охотно пояснил следователь. — Даже и не на посылках, а так: принеси, подай, иди в… Не мешай, в общем. Но и он кое-что знает. Вот и выходит: он та самая ниточка, за которую я взяться могу. Раскрутим родного, никуда не денется. Тут у нас и попытка дело сфабриковать, и вымогательство взятки, и даже организация преступного сообщества! — Полицейский потянулся, погладив бок сейфа, как любимую собаку. — Согласен, формулировочка так себе, но мы попозже лучше придумаем.

— Какого сообщества? — подумав, уточнила Сатор.

— Ну как же? Банды, которая напала на вас и уважаемого доктора Нелдера, — даже вроде бы обиделся на такую непонятливость следователь.

— Так это он на нас?.. В смысле… Да зачем?!

— А тут просто, милая девушка, как и все гениальное или там медяк, — взгрустнул Май. — У этого уро… Прошу прощения, у этого нечистого на руку коллеги имеется сестра, а у сестры возлюбленный. И тот возлюбленный схильнул налево, роман, значит, закрутил. Ну сестрица и попросила по родственному: организуй, мол, так, чтобы этой девице — вам то есть, доктор Сатор — небо с овчинку показалось. Братец сначала просто попугать хотел, нервы помотать, потому дело с колечком украденным закрутил. Не завел, заметьте, дела-то никакого в действительности и нету, а закрутил. Чтоб вы, значит, испугались и уволились с глаз любимого долой. А, видишь, девица наша, новая-то возлюбленная не из пугливых оказалась.

— Да дело вовсе не в храбрости, — промямлила Анет. — Просто я не поняла ничего. И чем это могло грозить, тоже.

— Ну вот так вышло, — снова развел руками полицейский. — Только сестренка-то, которую любимый, то есть господин Нелдер, бросил, опять к братцу поскакала. А тот, не долго думая, поднапряг кой-кого из собственный подопечных. Он ведь такой шелупонью подзаборной и занимается, вот и поднапряг. Схема-то старенькая, но работающая. Пригрозил, толику денежек дал, те и расстарались. Да перестарались. То ли недопоняли, то ли кровь ретивая взыграла, то ли уж больно решительный отпор друг ваш дал, а получилось, как получилось. Это все, понятно, домыслы мои, ничем, кроме долгих лет безупречной службы, то есть опыта, не подкрепленные. Только я в таких вещах не ошибаюсь.

— Я так и не поняла, зачем вам это понадобилось? — Анет попыталась сглотнуть, смыть с изнанки горла прилипшую муть, но лишь сильнее затошнило. — И зачем вы тогда, в больнице…

— Ну как зачем? — всплеснул руками Май. — Мне ж нужно было, чтоб вы бучу подняли, адвоката вон наняли. Бросились доказывать, что никакого колечка не крали и, вообще, к делу не причастны. А друга вашего сердечного порезали волки позорные, вам неизвестные. Вы же у нас дама приличная, да еще из такой семьи. Шуму могли поднять! — Следователь снова за щеку схватился. — Тут бы мы этого козленка… Хаос! Полицейского, то есть, и прижучили. Да и просто расшевелить вас хотелось, а то уж больно вы оторопелые были.

— Так почему вы мне все это прямо не сказали?

— Ага, скажи я вам, а потом любой адвокат дело мигом развалит! Мол, следователь Эйнер на свидетельницу давил, улики фабриковал. Да и не свидетель госпожа Сатор вовсе, а подставное лицо, гадким Эйнером наученное. Или сами бы в суде по чистоте душевной и глупости девичьей что-нибудь ляпнули. Тем более, обращались перед этим вы ко мне с личной просьбой. Обращались же, верно? А что я вам про нехороших людей сейчас рассказал, так это к доказательствам не пришьешь.

— Как у вас все складно выходит, — усмехнулся адвокат. — Только вот зачем шумиха понадобилась? Обычно такое наоборот тишком делают.

— А это уже, простите, тайна следствия, — неожиданно серьезно ответил Май и по столу ладонью прихлопнул.

— Все-таки вы… — не выдержала Ани.

Правда, на то, чтобы фразу не закончить, у нее мозгов хватило.

— Вы — это полицейские? — уточнил следователь, улыбаясь устало и совсем не брутально потер виски. — И, надо понимать, все-таки сволочи? Только ведь, доктор Сатор, мы с вами почти одно и то же делаем, в дерьме и крови копаемся. При таком-то чистыми да незапятнанными остаться сложно. А козлистось от профессии никак не зависит. Уродов везде хватает.

— Я, в отличие от вас, людей спасаю, — заявила Анет невесть зачем.

— А я их защищаю. Конечно, в меру своих скромных сил и возможностей. Адресочки-то, которые вы у меня просили раздобыть, возьмете? Или гордость не позволит?

Гордость, понятно, пискнула протестующе, но протянутый листок Сатор все же взяла, а вот благодарить за него не стала.

* * *
Оказывается, визиты в полицию способствуют не только развитию некоторой дезориентации, но и амнезии. По крайней мере, о том, что ее дядюшка дожидается, Анет забыла начисто. И не сразу вспомнила, зачем сама же его об этом просила и на кой велела цветы купить. А вспомнив наконец, не без труда переборола желание послать к хаосовым тварям и родственника, и букет, и саму идею, еще совсем недавно казавшуюся такой дельной. В конце концов, не зря же она столько раздумывала, стоит ли старикам вообще о существовании друг друга напоминать. Но ведь и сам Лангер заявлял: лучше жалеть о сделанном, чем не сделанном. Вот пусть и огребает собственную мудрость!

Хорошо уже, из больницы старушку уже выписали, и гостей она могла встретить во вполне авантажном виде — Ани же ее навещала. И «тетушка» была вполне бодра и собрана, принаряжена, деятельна, искренне радовалась возвращению домой, горевала о засохших во время ее отсутствия фиалках и пекла рассыпчатое, тоненькое, как листок пергамента, печенье, клятвенно обещая Сатор к следующему ее приходу собрать «по-настоящему приличный обед».

В общем, застать старушку врасплох Анет не боялась. Ну а дядюшка… По делам дураку и кара! В конце концов, его шевелюра все еще оставалась нетронутой. А вот предупреждать его племянница ни о чем не стала. Ведь вполне могло случиться так, что они просто не узнают друг друга, тогда ничего и городить не придется, не судьба. Потому она просто попросила Лангера проводить ее к новой подруге.

Профессор фыркал, ссылался на неотложные дела, возмущался глупостью племянницы, в общем, всячески бил копытом, демонстрируя собственную независимость. Но деваться ему было некуда, поэтому дядя пригладил ладонью свою гриву, галстук поправил и сдался на милость победителя.

В общем, поехали. А дальше… Расскажи кто-нибудь Сатор, что вот такое на самом деле бывает — вот в реальности, а не в Иллюзионе или спектаклях — не поверила ни за что, как бы не убеждали.

Когда старушка дверь открыла, первой она Ани увидела и вполне искренне обрадовалась, схватилась сухой ладошкой за запястье, через порог потянула. Потом и Лангера, прячущегося за охапкой рыжих хризантем разглядела, и ему улыбнулась эдак приветливо-отстраненно, залепетала, как она рада видеть друзей своей спасительницы. Дядюшка шагнул вперед, собираясь не менее вежливо расшаркаться.

Вот тут-то они и застыли врытыми столбами, будто оба разом приведение увидели, впрочем, наверное, так оно и было. Старушкина ладошка поехала по руке Анет, повисла безвольно.

— Ты? — не сказала и даже не ахнула тетушка, а, скорее, прошелестела, будто ворох сухих листьев перевернули.

Лангер кивнул в ответ. Сказать, что он побледнел — ничего не сказать. Лицо профессора стало серо-белым, будто отжатый творог, и очень старым, обрюзгшим даже. Дядя еще шаг сделал и рухнул — на самом деле рухнул, Ани услышала, как колени о половые доски ударили, — обнял ноги женщины, слепо тычась лицом в ее юбки. Он что-то бормотал, Сатор, пытавшаяся судорожно сообразить, как станет сразу двоих откачивать, сначала и не разобрала, что профессор раз за разом, с тупым и даже каким-то равнодушным исступлением одно повторял: «Прости, прости, прости…»

У старушки губы дрожали, кривились, словно она хотела улыбнуться, да никак не получалось, а вот плакать она не плакала. Она гладила седую профессорскую гриву, перебирала его волосы, часто сглатывая — костяная камея, прихватывающая высокий ворот платья, мелко подрагивала. А потом женщина с усилием расцепила дядюшкины руки и тоже на колени опустилась, обняла лицо Лангера ладонями, заставив на себя смотреть.

— За что же мне тебя прощать? — спросила по-прежнему едва слышно, шелестяще. — Ведь ты вернулся. Вернулся же, да?

Он плакал, она нет, а на полу лежали рассыпавшиеся рыжие хризантемы. И где-то наверху, наверное, в раме неплотно прикрытого чердачного окна посвистывал ветер, а из углов плохо освещенного подъезда подсматривали тени.

И это все было нарочито театрально, придумано, причем придумано бездарно, пошло даже. Только вот происходило в реальности, а оттого Анет было почти невыносимо, ей самой горло как тисками перехватило.

Кое-как Сатор все же удалось затащить стариков в квартиру. Брезгливо морщась от собственной суетливой бестолковости, Ани усадила их за стол, чай приготовила, отыскала в буфете какие-то конфеты.

Вот только они ее не замечали, не видели — и все! Даже когда Анет случайно между ними оказывалась, смотрели лишь друг на друга. И ни слова больше не произнесли. Хотя мерещилось, что говорят: быстро, бестолково, перескакивая с одного на другое. И не понять, чего в этом было больше — радости, растерянности или ощущения того, что уже поздно, все равно ничего не догонишь, чтобы ни было сказано.

Анет тихонечко встала, вышла, заглянула в хозяйскую спальню. Портрет дядюшки, залитый солнечным светом, подмигнул слепым пятном — деталей картины она рассмотреть не могла, да это и не требовалось.

— «Мое самое большое разочарование», — пробормотала Сатор, аккуратно, чтобы не скрипнула, прикрывая дверь. — «Этого человека я ненавижу». Ну да, все так и есть.

Нагнулась было, чтобы собрать рассыпанные цветы, но передумала. В конце концов, от нее теперь совсем ничего не зависело — сами разберутся. А, может, еще и другим объяснят, что никакого «поздно» вовсе не существует, и догонять ничего не надо, нужно всего лишь…

Хаосовы твари, знать бы еще, что это «всего лишь» такое!

* * *
До своей квартирки Ани едва добраться сумела, а уж снова выползать из нее и подумать-то было страшно. Но хоть пугайся, хоть не пугайся, а есть такое неприятное слово «надо». Тем более на сегодняшний вечер Саши нечто вовсе уж грандиозное задумал. Поэтому пришлось влезать в платье, рисовать лицо, а, главное, запихивать поглубже нехорошее настроение вместе с усталостью.

Правда, господин Кремнер что-то такое заметил и сходу спросил, чего это у Сатор стряслось. И в заверения, будто все просто великолепно, не поверил, хмыкнул недоверчиво, но все же порулил, куда там собирался.

Кстати, и экипаж и ящер гоблинолога ему совсем не подходили. И то и другое были новенькими — хотя, ящеру все же, наверное, определение «молодой» подошло бы больше, — но совеем не элегантными, не спортивными. Наоборот, оба какие-то кряжистые, приземистые, массивные и разлапистые, благо слова «разколестные» вообще не существует. В общем, в такой карете, да при таком скакуне в ненастье по бездорожью кататься, а не по центру столицы рассекать.

— Куда это ты меня везешь? — поинтересовалась Сатор, заметив, что этот самый центр остался далеко позади.

— К себе домой, — лаконично отозвался Саши, уверенно с амулетом управляясь.

— А почему?

— Потому что тебе явно сейчас не до эльфийских оперных изысков, а нужно банально отдохнуть.

— Отдохнуть я и себя могла, — буркнула Ани.

И как не отгоняла стыд, тот все же навалился мешающей тяжестью: про эльфийскую диву с божественным меццо-сопрано, дающую всего один концерт, да ни где-нибудь, а в Имперском театре, гоблинолог уже неделю твердил. А уж как ему удалось билеты на такое-то событие достать и подумать страшно.

— У себя ты отдохнуть не могла. У тебя там холодно и сыро.

— С чего ты взял? — изумилась Сатор. — У меня в квартире ты ни разу не был.

— С того, что у тебя пальто всегда чуть-чуть влажное. А на подоле бывают мокрые пятна. Отсюда делаем вывод: ты отчищаешь уличную грязь, но ткань просыхать не успевает. Следовательно, дома у тебя холодно и влажно.

— Так ты сам сыщик! — наконец-то догадалась Анет. — А, может, агент имперской секретной службы Ее Величества?

— Нет, — Саши улыбнулся мельком, сверкнув в темноте очками — когда Кремнер коляской управлял, он всегда был предельно сосредоточенным. Но не натужно, а словно невесть какую важную миссию исполнял. И правила соблюдал до мелочности. — Я всего лишь, как ты говоришь, гоблинолог. Поэтому мы едем ко мне, там я выдам плед с подушкой, разожгу камин, сварю глинтвейн и оставлю тебя в покое. Захочешь — поужинаем, не захочешь — позавтракаем. Переночуешь в спальне для гостей, не в первый раз.

— Я свинья, — совсем тихо пробормотала Сатор.

— Извини, не расслышал.

— Говорю, не желаю я пледов с глинтвейнами, а хочу в оперу. Слушать меццо-сопрано.

— Ани, — Саши, упорно глядя на дорогу, легонько погладил ее руку в перчатке, — не надо меня жалеть. И через силу пытаться сделать приятное тоже не надо.

— Тебе не надо, а мне надо? — вяло возмутилась Анет.

— По-моему, к слабому полу из нас двоих все-таки ты принадлежишь, — снова улыбнулся Саши. — Хотя со стороны может и по-другому казаться.

Сатор хотела было съязвить по этому поводу, но все-таки сдержалась, поэтому просто к окну отвернулась.

Свинья — она свиньей и помрет, могила не исправит. Вот есть же человек! Любит, хотя с достопамятного вечера о чувствах не заговаривал и на нее давить не пытался. Заботится, но совсем опекой не душит, чувствует, когда надо в покое оставить и ведь на самом деле оставляет. Руки не распускает и ни на что не намекает, видно, ждет, когда сама дозреет. Ухаживает: без цветов не появляется, культурная программа такая, что качаться остается. Что ни день, если не шоколад дарит, так корзиночку ландышей — это почти зимой! А недавно прислал коробку дорогущего чая и мешок просоленных сухарей. И плед подбитый лисой купил, но Ани не отдал, сказал, что будет лишний повод его навестить.

Ну вот что ей, свинье, надо? Страстей неземных? Мало было, еще хочется?

— Знаешь, мне сегодня в полиции сказали, что тех бандитов, что на нас с Нелдером напали, натравила его бывшая женщина, — сказала непонятно к чему, выводя пальцем по прохладному запотевшему стеклу узоры.

— Зачем? — не удивился, а на самом деле уточнил Саши.

— Не знаю, — пожала плечами Ани. — Наверное, хотела меня отвадить. Или просто избавиться.

— Тебе ее жалко?

— Другой бы спросил, не страшно ли мне, — усмехнулась стеклу Сатор. — Или начал успокаивать, говорить, что сволочей жалеть незачем. Ну хотя бы сказал, мол, все хорошо, а дальше станет только лучше.

— Зачем? Все действительно хорошо. У нее к тебе теперь никаких претензий быть не должно. По темным подворотням я тебя таскать не буду и самой таскаться не дам. На счет успокоения… Покажи хоть одного человека, на самом деле успокоившегося, после того, как ему это посоветовали, — Саши хмыкнул, крутанул головой — фонарь, мимо которого экипаж проезжал, бросил от взъерошенного вихра дикую вытянувшуюся тень. — С жалостью, конечно, посложнее. Но, думаю, та дама действительно жалости заслуживает.

— Почему?

— А на такие поступки просто так не идут. Либо этот человек совершенно больной, либо отчаявшийся, то есть неспособный получить чего хочет нормальными… методами. И вряд ли у него что-то хорошее вот так выйдет.

— Мудрость гоблинов? — Анет попыталась улыбнуться, но, кажется, гримаса вышла попросту жалкой.

— Простая наблюдательность.

Саши зачем-то подрулил к тротуару, ящера придержал.

— И зачем мы остановились?

Кремнер, содрал с носа очки, на амулет их повесил, развернулся к Ани обреченно-решительно. Ей подумалось, что он сейчас с поцелуями полезет или еще с чем-нибудь, сейчас совсем неуместным. И от мысли этой стало вконец тоскливо, а еще одиноко так, будто она посередь ночной степи оказалась.

— Потому что ты сейчас заплачешь, — заявил гоблинолог и лицо у него стало… На плаху с такой физиономией ходить, а не в экипаже посередь Кангара сидеть. — А я не знаю как, не умею успокаивать и вообще… Хаос, что я несу?!

— Чушь ты несешь! — заявила Сатор. Желание разрыдаться, а ведь слезы уже переносицу подпирали, моментом исчезло. Зато удержаться и не расхохотаться оказалось очень сложно.

— Я дурак? — с непередаваемой безнадегой спросил Саши.

— Нет, ты самый замечательный человек, — горячо заверила Анет — и все-таки расхохоталась, да еще как! До слез и судорожных всхлипов.

— Это истерика? — тихо и совсем неуверенно предположил гоблинолог.

— Ты все-таки дурак! — едва сумела выдавить Ани.

— Ну я же говорил, — покаянно кивнул Кремнер.

— Так, все, — Сатор, подхихикивая, утерлась рукавом. — Вези в оперу, думаю, мы еще успеем. Только с одним условием: потом ты меня накормишь. Я есть хочу, как стая волков. Леди, на кого я похожа! — ахнула Анет, вспомнив про лицо, которое она так старательно рисовала, и утирание рукавом.

— Если скажу, что на самую прекрасную женщину в мире, поверишь?

— Ты льстец, причем не слишком умелый, которому два шага до откровенной пошлости.

— А если ты смахиваешь на поросенка, сунувшего пятак в краску? — выдвинул новую версию Саши, разбирая хвосты амулета управления.

— Хам! — возмутилась Анет.

— Тогда так: на мой, конечно, совершенно субъективный взгляд, ничего непоправимого не случилось.

— Хам два раза!

— Ну, леди, на вас не угодишь! — посетовал Кремнер, выруливая на дорогу.

— Да, я такая! — гордо объявила Сатор. И, застеснявшись, полезла в сумочку за малым «ремнабором». К сожалению, с головой нырнуть в крохотный ридикюль никак не получалось. А как поправлять «поправимое» при мужчине, Ани понятия не имела.

Глава 16

Утренние конференции на СЭПе никто не любил. А какой интерес слушать, как ты неправильно работаешь, если только что смену отпахал? Тем же, кто с утра пришел, и вовсе не до нравоучений: кофейку бы дернуть, да галопом на вызов, а необходимость на этой треклятой конференции зевать отнимает возможность кофе попить, сразу выдергивает с выволочки, да к страждущим и недужным. Проводить же такие сборища мука мученическая: сначала всех пытающихся сбежать вылови, заставь уговорами и совершенно неисполнимыми посулами в зал согнать, а потом талдычь себе о никому не нужном под мерное посапывание одних и раздраженный бубнеж других. Причем бубнеж этот к обсуждаемому никакого отношения не имеет.

— Представляешь, меня в диспетчерскую посадили, — шепнула Ани брюнетка с мундштуком. Никакого мундштука сейчас при ней не было, зато имелась повязка на ноге. — Щиколотку вывихнула, чтоб ее! Решила молодость вспомнить, с кавалером на каток отправилась, корова.

Сатор в ответ промычала что-то маловразумительное, но вполне сочувствующее.

— Не на больничный же уходить? Да и под конец года подзаработать хочется. Ну и уговорила, посадили вызовы принимать. Зато теперь знаю, почему у нас все диспетчера призраки. Живой после третьей смены в петлю полезет.

Анет понимающе покивала. По ее глубокому убеждению диспетчерскую можно было сравнить только с балом в дурдоме. Да и то аналогия выходила так себе, слабенькой.

— И я про то же, — раздраженно пробормотала брюнетка. — Вот, к примеру, один. Орет, аж захлебывается. Ну, все как обычно: спасите-помогите, помирает. Я ему как положено: кто помирает, от чего, пол, возраст. Этот аж на верезг изошел, мол: нам бы только не работать, вопросы дурацкие задаем и какая вообще разница, сколько ему лет!

— Так ты бы ему объяснила, что к мужику сорока лет с болями за грудиной мы стараемся реаниматоров отправить, а к семидесятилетнему и фельдшер поехать может, — вяло отозвалась Сатор.

— Ага, еще не хватало вызывающим лекции о специфики развития сердечнососудистых читать, — фыркнула докторица. — Может у него на самом деле кто-то там тапки откидывает, а я тут просвещаю! Дело не в этом. Представляешь, он четыре минуты орал. Четыре! Я по часам засекала. Про помирающего он, кажется, забыть успел. Так потом еще начальству позвонил, сообщил, что я ему нахамила.

— Так ведь есть же запись звонка? Или ты действительно схамила?

— Чокнулась? Я со свекровью так вежливо не разговариваю, — отмахнулась брюнетка. — Да разберутся, понятно. Но все равно… Вот с прошлой смены еду в омнибусе, а у них на ящерах такие колокольчики, звякают, если останавливаются или там на повороте. Ну вот, еду, значит, задремала. И тут это звяканье. Я и выдаю спросонья: «СЭП, слушаю вас!». Да так громко получилось. Знаешь, как на меня люди смотрели?

— Представляю.

— Не представляешь, — хмыкнула докторша, — мне даже выходить пришлось. А то, думаю, обратятся на родную станцию, попросят прислать сильных ребят с вязками[30]. Неловко выйдет.

— Так, други мои! — старший врач, которого распоясавшиеся вконец врачи совсем слушать перестали, постучал кулаком по столу, привлекая внимание. — Господа, значит, и в некотором смысле дамы. Я ведь о серьезных вещах толкую. Так? Нет?

— Вот уж не знаю про вещи, — пропела симпатичная толстушка, сидящая с краю, повела кокетливо подведенными глазками — не прицельно, а так, по верхам стреляя. — Но мы тут и впрямь дамы только в некотором роде.

— Обижаться потом будем, — сурово пресек поползновения к юмору бугай. — Значит, дело вот в чем. ЧП у нас на подстанции. Очень серьезное ЧП. Приехал доктор на вызов. Повод: плохо с сердцем. А там, понимаешь, юноша бледный, явно злоупотребивший накануне алкоголем. Ну матушка юноши, как водится, в ноги доктору кинулась: помоги, любые деньги заплачу. Тот и повелся.

— Взял? — пораженно ахнул кто-то. — Ай-я-яй, как нехорошо…

— Тихо! — Поднял ручищу старший, явно намекая присутствующим, что здоровый гогот сейчас не слишком уместен. — Нелдер, придержи шуточки при себе, а то я тебя обратно в больницу отправлю.

— Да я что? — застеснялся Кайрен. — Удивился токмо. Это ж надо! Доктор, а подношения принимает.

— Ша, я сказал! — рявкнул лысый. — Взял не взял, не знаю. Но впоследствии денежки меченые у него в кармане обнаружили. Да и дело не в этом. А в том, что когда доктор наш недужного пользовать стал, тут-то из-за занавесочек наркоконтроль и повылез, врача за руку сцапал.

— Чем же он больного-то потчевал? — спросил кто-то — Ани не видела, кто.

В сторону, откуда голос Нелдера раздался, она старательно не смотрела.

— Чем надо, тем и потчевал, — посуровел старший, — без фанатизма. И не в этом вся беда, а в том, что больной-то наркоман со стажем, но это потом выяснилось. А тут на лицо оказание помощи не по профилю, да еще продажа препарата строгой отчетности. Вот так-то. Операция же проведена по всем правилам, с засадой, протоколом и понятыми.

— Опять пошли ловить врачей-наркодилеров? — с ленцой протянул Кайрен. — Как бы нам не разбогатеть ненароком. А что? Ампула в одну смену, парочка в другую, так, глядишь, и на загородный особняк накопишь.

— Хохми не хохми, только взялись за нас, кажется, всерьез, — попытался призвать к порядку лысый. — Врача того задержали.

— И что, посадят? — ажиатированно спросила толстуха.

— Да не посадят, — раздраженно отмахнулся Кайрен, вставая — это Анет краем глаза заметила, — но уволят, а то и сертификата лишат. Непонятно, нам-то что делать прикажите? Помощь не оказывать, чтоб в подставу не вляпываться?

— Оказывать, но осторожненько, — пояснил старший, — с оглядкой, чтоб, значит…

— Все ясно, — подытожил Нелдер, — в очередной раз расслабляемся и получаем удовольствие. Бараш, пойдем кофе пить? У меня в кой-то веки приличный, в больнице на прощание презентовали.

Сатор встала, сунула кулаки в карманы халата, спотыкаясь, неловко переступая через вытянутые ноги, протискиваясь в узком ряде кресел, пошла к дверям, буквально кожей чувствуя чужие взгляды, на самом деле жгущие не хуже клейма.

— Ну что, сваришь? — как ни в чем не бывало, спросил Кайрен, выйдя в коридор.

— Нет.

— Почему? — искренне удивился «пират».

— Не хочу, — совершенно серьезно ответила Ани. — И если ты еще хоть раз позволишь себе что-нибудь подобное…

— То что? — заинтересовался Нелдер, наклонив голову к плечу.

— Стрихнина в кофе насыплю.

— Страшно, — согласился Кайрен, серьезно кивнув. — Бараш, когда ты успела стать такой занудой? Мое отсутствие на тебя плохо влияет.

— Это твое присутствие на меня плохо влияет, — отрезала Сатор. — И я рада, что ты по-прежнему весел и бодр. От всего сердца желаю таким и оставаться.

— Тебе не кажется, что все это отдает откровенным идиотизмом? — помолчав, поинтересовался «корсар».

— Отдает, — не стала спорить Ани, — поэтому предлагаю дальше не продолжать.

— Объясни, по крайней мере, на что ты так разобиделась! Ну так, на будущее.

— На будущее? — Пальцы Сатор, по-прежнему в кулаки сжатые, от злости аж судорогой свело и, кажется, щека дернулась. — Ну хорошо, на будущее. Ты мерин, Нелдер, эмоциональный мерин. То есть выхолощенный жеребец. С первого взгляда конь конем, а по сути…

— Не помню, чтобы ты жаловалась, — обозлился «корсар».

— Нет, — самокритично поправилась Ани, — ошиблась, не мерин. Ты валух[31], причем на оба уха глухой. Все, Кайрен, мне пора. Счастливо оставаться!

Сатор сделала оторопевшему «корсару» ручкой и побежала вниз по лестнице, едва не срываясь со ступенек.

* * *
Кто скажет, что романтика — это плохо? Разве что невеста, чей жених в день свадьбы решил взгромоздиться на конную статую императора Карреда III, как известно, самую высокую в Кангаре, а, значит, и во всем государстве. Залез он — жених, то есть — не просто так, а со смыслом, хотел о своей любви всю столицу оповестить. По крайней мере, так пояснили угорающие от хохота дружки. В общем, поступок трогательный, а где-то даже и героический. Одно плохо: на голову императора, между прочим, отлитого не из бронзы и даже не из чугуна, а по новой моде обшитого стальными листами, парень-то залез, а вот обратно никак.

Но, окрыленный любовью, собственными подвигами и, наверное, не хилым количеством вина, чудик, в смысле герой, попыток слезть самостоятельно не бросал. А от неимоверных усилий вспотел. Да еще, видимо, в какой-то момент едва не сорвался, пузом проехался по щеке достославного императора. Пиджак и рубашка на женихе распахнулись или пуговицы отлетели, что ли? Только вот на дворе же не весна красная, морозец вполне серьезный стоял. В общем, итог закономерный: висел герой, судорожно вцепившись в край императорской шляпы, животом прилипнув к венценосной щеке, и орал блажиной, поочередно взывая к маме, Близнецам и требуя себя немедленно снять.

Понятно, такое развлечение кангарцам не каждый день видеть приходилось, да и свадебный кортеж был богатым, большим. Народу у подножья злосчастного памятника собралось немало, потому и атмосфера царила такая праздничная, ярмарочная. Только невесте, рыдающей в три ручья на ступеньках и утирающей сопли фатой, было как-то нерадостно.

Впрочем, смех смехом, а сорвись романтик — и кости его пришлось бы собирать долго. Висел он высоковато, да и постамент гранитом выложен. Но в беде несчастного, конечно, не оставили. Городовые прискакали, место происшествия оцепили, толпу на безопасное расстояние оттеснили, порядок навели — помогли, чем смогли. А там и пожарные подоспели. Когда Ани приехала, они уже лестницы налаживали, собираясь бедолагу снимать.

— Ну, дела! — протянул саторовский водитель, по кошачьи нашкрябывая за волосатым ухом. — Эк его угораздило-то.

— Любовь, — глубокомысленно заметил пузатенький городовой, поспешивший на встречу СЭПовской карете.

Видимо, толстячок тут за главного был

— Любовь — это, конечно, прекрасно, — согласилась Ани, — только нас-то зачем вызвали?

— Положено, — насупился представитель власти. — А ежели он скребанется?

— А если не скребанется?

— Всякое случается, — не пошел на попятную городовой. — Опять же, пузом малец прилип. Обдерется, когда снимать будут.

— Сильно прилип?

— Да нет, больше перетрухал, — не стал врать городовой. — Но медицина на месте происшествия должна быть обеспечена должным образом! — добавил непримиримо.

Анет подумала, подумала, но дальше спорить не стала. В таких лучше всего армейская логика помогает: солдат спит — служба идет. В смысле, чем меньше дергается врач, тем спокойнее вызов.

— Ладно, пойду, обеспечу должный уровень медицины, — проворчала, доставая укладку.

— Куда это ты? — насупился водитель. — Холодно там.

— У тебя то темно, то холодно. Послушаешь, так из кареты вообще вылезать не стоит.

— Ну! — покивал дядька Ретер, обрадованный аниной сообразительностью.

— А людей спасать?

— Без тебя спасут, — хмыкнул лысый, — тоже мне, спасительница нашлась.

И с ним Сатор спорить не стала, поволокла чемодан к всхлипывающей невесте.

Анет накапала в раскладной стаканчик успокоительного, протянула «счастливице». Конечно, такие зелья стандартной укладкой не предусмотрены, потому как не лечат ничего, но порой очень выручают, обычно помогают с чересчур нервными родственниками справиться.

Невеста от снадобья не отказалась, махнула, как водку, занюхав измочаленной фатой.

— Идиотка! — выдала гундосо, но очень эмоционально.

— Я? — тяжко поразилась Анет.

— Я! Мы ведь уже в храме побывать успели и в мэрии, — новоиспеченная жена длинно всхлипнула. — И что мне с этим кретином теперь делать?

— А вы раньше не замечали, что он… — Сатор попыталась сформулировать свою мысль как-нибудь помягче, но не получилось.

Поэтому она предпочла фразу совсем не заканчивать.

— Замечала! — в сердцах выкрикнула невеста. — Все его тянуло куда-то! То на фонарь залезет, то на дерево, вроде как яблок мне надрать. Только я ведь, дура, думала, у него это от любви! Пройдет потом.

— Любовь пройдет? — невесть зачем уточнила Ани.

— Идиотизм! Станет, как все, на диванчик ляжет с газеткой, я ему котлеты жарить бу-уду, а он… — Счастливица снова завыла, уткнувшись лицом в фату.

— Мама! — басом заорали наверху.

Сатор глянула — вопил жених, которого пожарные уговаривали отцепиться, наконец, от императорской шляпы и отдаться в их нежные объятья.

— Я тут, сыночка, — мячиком запрыгала в толпе кругленькая тетка. — Не бойся, маленький! Слезай! Сейчас домой пойдем, у нас столько всего наготовлено: и пирожки твои любимые, и салатики. Ты слезай, слезай, — женщина размахивала руками, будто утопающий. — А стервь свою, селедку сушеную, ты бросишь, и все у нас складно пойдет. Ты слезай только!

— Видали? — возмутилась невеста, даже рыдать перестав. — Я же еще и виновата! Она идиота вырастила, а я виновата!

— А не ты ему плешь проела? — отозвалась какая-то девица, стоящая с краю толпы. Анет, показалось, что она гораздо больше на сушеную селедку смахивала, чем молодая жена. Правда, мнение свое Сатор при себе и оставила. — Все тебе не хватало чего-то, все чувства показать требовала. Вот и получай.

— Ну спасибо, подруженька, утешила! — огрызнулась невеста.

— Что, правда-то глаза колет? — кругленькая тетка перестала размахивать руками, уперла кулаки в бока. — Права она, хоть и тоже дура. Но чай моего сыночку на такую-то верхотуру не загнала б!

— Мама! — заверезжали сверху.

— Да идите вы все в!..

То ли жена, то ли уже свободная женщина, содрала с головы фату вместе со шпильками, швырнула на землю, с видимым удовольствием потопталась, даже ноги вытерла, как о половичок и пошла куда-то, шагая широко, отмахивая рукой, будто солдат на параде.

— Ну и хорошо, — пробормотала «селедка», которая тоже дура. Подняла фату, отряхнула, оглядела со всех сторон критически. — Вы бросили, а мы подберем, не гордые.

— Эй, медицина, — окликнул Анет толстенький городовой. — Сняли мы страдальца, иди, смотри.

— Чего я там не видела? — буркнула Сатор.

— Любимый! — «Селедка», трогательно прижимая к груди вконец испорченную фату, отпихнула Ани локтем, бросилась к расстеленному прямо на граните солдатскому покрывалу. Вернее, к истошно стонущему «романтику», раскинувшемуся поверх него. — Слава Близнецам, ты жив! Как ты мог? Как ты мог бросить меня одну?

— Тебя? — несказанно изумился незадачливый жених, приподняв голову.

Но тут же охнул болезненно, смирненько улегся обратно — ссаднение на белом, как у рыбы, пузе на самом деле было немаленьким. Правда, к экстренному случаю содранная кожица явно не имела никакого отношения.

И вот в этот совсем не эпичный, даже не судьбоносный момент, разглядывая бисеринки крови на чужом голом животе, Анет с кристальной ясностью осознала: с нее хватит. Все, чаша переполнилась, еще одна капелька, пусть самая малюсенькая — и перельется через край.

* * *
Саши не только Сатор с работы забрал, но и завтрак заранее приготовил, по своему обыкновению умудрившись соблюсти поразительный баланс: еда оказалась сытной, но совсем не тяжелой, а вместо кофе гоблинолог какие-то травки заварил. Напиток получился странный, хоть и вкусный, не бодрящий, но и не чересчур успокаивающий. В общем, как раз то, что человеку после смены нужно.

— Знаешь, я решила с СЭПа уйти, — сообщила Анет, вяло жуя что-то, отдаленно смахивающее на жареную в панировке рыбу.

— Куда?

Голос у Кремнера был абсолютно спокойным, а при толике воображения его и за равнодушный можно счесть. Вот только чувствовалось: гоблинологу не все равно. Просто человек такой — сначала принимает факт, а потом, хорошенечко обдумав, решает, что ему с этим фактом делать. Безусловно, подход разумный, конечно, но Ани это иногда раздражало.

— Понятия не имею, — отозвалась Сатор. Вытерла чистые пальцы и швырнула салфетку на стол. — Слушай, давно хотела тебя спросить, да все к случаю не приходилось. Ты же ученый. И как так получилось, что вдруг стал популярным автором, да еще авантюрного романа?

— Ну, положим, популярным автором я не стал. Роман-то действительно только один, вот если б их десять было, тогда другое дело, — по-прежнему без всякого удивления отозвался Саши. — Ну а как… Да все просто, на самом деле. У меня одних монографий штук шесть, только широкой публике они не интересны. Воевать мы с гоблинами привыкли, не первую сотню лет воюем, никак не навоюемся. Но кого волнует их уклад, обычаи, быт, в конце концов? Да никого! Прости, — ученый снял очки, потер костяшкой уголок глаза, снова надел стекла. — Знаешь, если уж я сел на любимого конька, так не скинешь. В общем, мне посоветовали написать что-то такое, простое, способное привлечь интерес. Вот я и… Вроде, не плохо получилось.

— Неплохо? — фыркнула Ани в стакан с настоем, — Да твою книжку разве что собаки не читают. А почему дальше не пишешь? Не интересно?

— Нет, конечно, безумно интересно. Я сам не ожидал, — смущенно улыбнулся Саши, — только вот… Неудобно, что ли? Вроде серьезный исследователь — и вдруг бульварные романчики.

— Глупости, — безапелляционно заявила Сатор.

— Сам понимаю, что глупости. Так почему все-таки ты решила уволиться?

— Не знаю, так с ходу объяснить, наверное, не получится, — Ани отставила чашку, уставилась на скатерть, обводя ногтем затейливые завитки вышивки.

— А ты попробуй. Я же не вовсе дурак, доктор наук, как-никак. Может пойму.

— При чем тут ты? — поморщилась Анет. — Наверное, дядя все же прав был, не мое это. Не умею я с людьми работать. Вот тот же… В общем, другие умеют, а я нет. Порой они откровенно раздражают, а иной раз так жалко, что…

— Разве это плохо? Я не про раздражение, а про жалость.

— С общечеловеческой точки зрения хорошо, а с врачебной недопустимо. Представь, режешь ты пациента…

— Уже не представляю.

— Для писателя-романиста у тебя удивительно бедная фантазия, — кривовато улыбнулась Ани. — Но, согласись, рыдающий от жалости хирург — это дико. А СЭПовцу вообще нужно относиться к больным, как к болванкам. Это же конвейер! Начнешь переживать, так или свихнешься, или кого-нибудь все-таки долбанешь укладкой. Хотя, некоторые, этого заслуживают.

— А мне казалось, спасать — это твое.

— Нет, — помотала головой Ани. — Вернее, мне сначала тоже так казалось, но потом до меня разница дошла. Понимаешь, спасать и помогать — это разные вещи. Жизнь спасти не сложно. Тут ведь требуются только умения, определенные навыки, в общем, профессионализм. А помочь гораздо сложнее, тут проникаться надо. Вот помогать я хочу, а профессиональный спаситель из меня не выйдет. Или выйдет, но очень уж плохой.

— Тебе в управленцы идти надо, — почесав бровь, заявил Саши.

— Куда-а? — от удивления Сатор даже, кажется, вытаращилась.

— В управленцы, в чиновники, — спокойно пояснил гоблинолог. — Там как раз получишь и возможность для помощи, и амбициям будет, где разгуляться.

— Да нет у меня никаких амбиций!

— Есть и немалые. Между прочим, это совсем не плохо. Главное, правильно их реализовать.

— Ты вот сейчас несешь какую-то невероятную чушь! — разозлилась Анет. — Знаешь, какое прозвище мне на работе дали?

— Не знаю и знать не хочу, — по-прежнему спокойно ответил Саши.

Только вот очки гоблинолог почему-то снял, а глаза за ладонью спрятал, потирая виски, словно у него голова разболелась.

— А профессия? Вот так все бросить?

— Профессию и новую освоить пока не поздно.

— За чашкой чая рассуждать легко. Да я столько лет!.. Впрочем, со стороны этого не понять. Правильно он говорил…

— А вот что он говорил, я слышать совсем не хочу, — каким-то ненатуральным голосом отрезал Кремнер.

— Ты сейчас о ком? — Ани разом успокоилась — от удивления, наверное.

— О нем, — припечатал гоблинолог и убрал ладонь, глядя прямо на Сатор. Глаза его, хоть и без очков, не были не беспомощными, не близорукими. Анет даже назад отпрянула, хотя за спиной у нее только спинка стула была. — Любое терпение конечно, а у меня его не так много. Мне надоело эти игры в трио. Мне надоело, что между нами постоянно какой-то призрак болтается. И меня, в конце концов, достало, что ты постоянно нас сравниваешь, будто на весах взвешиваешь. Я — это я, он — это он, — говорил Саши по-прежнему ровно, голоса не повышая. Вот только спокойнее от этого не становилось. — Он хочет быть с тобой? Это его право. Ты хочешь быть с ним? Это твое право. А вот я не желаю быть ни вторым, ни даже первым. Мне номера в принципе не подходят. И это уже мое право.

— Я не понимаю… — пролепетала Ани.

— А я сейчас объясню, — пообещал Кремнер, вставая.

Кажется, упал стул, по крайней мере, что-то грохнуло. Сатор же подняли, а, может, и приподняли над полом. И стулья Анет совершенно перестали интересовать.

Тот первый — и до сих пор единственный — поцелуй, был случившейся неожиданностью, потому послевкусие от него осталось соответствующее, на удивление замешанное. Сейчас для каких-то там чувств, а тем более мыслей места просто не хватило. Ну вот тесно стало — в собственном анином теле, в собственной голове тесно. То ли налетело и подхватило громадное и темное, то ли сверху рухнуло, то ли она в него упала — неважно, результат-то один. Правда, в какой-то момент это темное, оказавшееся вдруг всем миром, отодвинулось или попыталось Ани отодвинуть? В общем, дало свободу, и даже свет появился, слова какие-то послышались.

Но кому эта свобода нужна? Вот Сатор и не отпустила.

* * *
Анет проснулась — и ничего не поняла. Лежать было довольно жестко, но в то же время и мягко, а еще один бок замерз, другой почему-то нет, но ноги совсем заледенели. И не понять, светло в комнате или темно. Да и сама комната выглядела как-то странно.

Сатор перевернулась, и мир стал яснее: лежала она на волчьей шкуре перед потушенным камином, поэтом один бок с ногами и замерзли, другому-то тепло было, и мягкость с одновременной твердостью тем же объяснялась. Мебель же выглядела странно, потому что шкура валялась на полу, и Ани, соответственно, тоже, и виделось все снизу вверх, отчего и пропорции и размеры, понятно, искажались. В комнате же было не светло, не темно, а попросту сумрачно — время явно к вечеру шло.

А рядом с ней, опираясь на локоть, лежал мужчина: голый, длинный, все еще болезненно-худой, всклокоченный и в таинственно поблескивающих очках — мечта, а не мужчина.

— Если ты сейчас начнешь извиняться, я тебя тресну, — вдоволь налюбовавшись на мечту, сообщила Анет — голос у нее хрипел преступно и совсем по разбойничьи.

— Не надо извиняться? — уточнил Саши.

— Не надо, — Сатор довольно потянулась всем телом, ничуть этого не стыдясь. Хотя обычно девичья стеснительность ей не чужда была. — Я и так поняла: ты сатрап, деспот, тиран, собственник и насильник. А где твой амулет? У тебя на шее вроде бы что-то такое болталось?

Гоблинолог потянулся, покопался, достав из-под края шкуры что-то, блеснувшее металлом, продемонстрировал Сатор. Ани внимательно изучила разорванную цепочку и амулет с, кажется, откушенным ушком.

— Это кто сделал? — спросила озадаченно.

— Ты, — спокойно пояснил Саши.

— А-а… А зачем?

Кремнер пожал плечами.

— А до спальни мы так и не дотянули, — заявил не без здоровой порции самодовольства.

И сел, странно скрестив ноги, поправил очки — застеснялся.

— Не дотянули, — согласилась Анет, — но старались. А на кухне, кажется, теперь ремонт делать придется.

— Придется, — кивнул Саши.

Гоблинолог сгреб Сатор вместе со шкурой, то ли усадил, то ли уложил на свои странно скрещенные ноги — все-таки коврик был толстым и гнуться не желал.

— Ты чудо. Знаешь?

— Не знаю, — помотала головой Ани.

Сидеть внутри волчьей шкуры оказалось не очень удобно.

— Ты чудо, — заверил Кремнер со смертельной серьезностью.

* * *
Окна квартиры выглядели почему-то даже не голыми, а вовсе ободранными, хотя рамы были аккуратнопокрашенными, и стекла чистыми. Может, дело в отсутствии штор, которые Кайрен снял? Девчонка повесила, а он снял, будто Нелдеру даже намек на уют претил. Впрочем, тоску и необжитость рождали, наверное, виды из окна: почти черная от старости стена, в трещинах, в дырках выкрошившихся кирпичей и корявой надписью, сообщавшей, что Золотые драконы лучшие. А перед стеной вечная куча мусора, стыдливо припорошенная первым снежком. И тоненькие, торчащие сломанными веточками, но упорные липки.

— Если ты пришла молчать, то извини, — голос у Кайрена недовольный и раздраженный. Да и сам он весь недовольный. Сидит на краю кровати, свесив между колен сцепленные в замок руки, смотрит в пол, а в ее сторону и головы не повернет. Мог бы хоть чаю предложить из вежливости. Но он и вежливость — вещи несовместимые. Впрочем, как и все прочие условности тоже. — Лиса, я устал и больше всего мне сейчас хочется спать.

Лиса — лиса-лиса. Это он же и придумал. Тогда все было хорошо, так хорошо, что… Что на самом деле не бывает. Она все их дни помнит, перебирает, как бусины, на нитку нанизанные. Но та бусина совсем особенная.

Весь месяц, почти каждый день шел дождь. Если же с неба не лило, так все равно сумрачно, промозгло, слякотно — не лето, а настоящая гнилушка. А однажды проснулись — и вдруг солнце. Много, много солнца, и зелени, и золотых клубков света, бессмысленно-радостно плескающихся в лужах. Вот и захотелось чего-то такого же бессмысленно-радостного, как эти солнечные зайчики.

Они пошли в зоопарк, катались на пони, и мужик, который этих пони по кругу водил, кажется решил, что они чокнутые. Ели мороженое — порции были какие-то нереально гигантские — все перемазались и умыться было негде. А носовой платок, один на двоих, моментально стал липким и ничем помочь не мог. Кайрен порывался нырнуть в бассейн к морским львам и едва не довел старушку-смотрительницу до приступа — она даже веником замахнулась, пообещав городового позвать.

А еще там была лисица с лисятами, не маленькими, уже подращенными, смешными, длиннолапыми и голенастыми. Вот тогда Нелдер первый раз и назвал ее Лисой, Лисой-Лисой.

Он смотрел на нее, и видел ее, и пряди волос за ухо заправлял — ей. Вроде бы такой простой жест, всего лишь волосы за ухо заправить! Но от этой простоты внутри все плавилось, аж ноги слабели, хотелось прижаться щекой к его ладони и никогда не отпускать. Она и прижималась, а ему это нравилось.

— Лиса! — напомнил о своем существовании теперешний Кайрен.

Почему все кончилось? Ну почему? Куда подевалось именно то лето, и голенастые лисята, и его глаза, которыми он видел ее?

— У моего брата проблемы, — ответила, глядя на черные тоненькие липки.

— У твоего брата вечно проблемы, — ответил Нелдер по стариковски ворчливо.

— То есть помогать ты не собираешься?

— Нет, не собираюсь. Тебе — с дорогой душой, чем смогу. Ему нет.

О да, что такое помощь Нелдера, ей известно! «Ты не беременна, случаем?» — вопрос, заданный эдаким игривым, даже шутливым тоном. Таким тоном, что она на следующий же день пошла и сделала аборт. А потом выла, засунув в рот угол подушки, чтобы не разбудить мать.

Что же не помог, Кайрен? Где было твое хваленое рыцарство? Ты ведь знал, хоть и весьма успешно претворялся обыкновенным тупым мужиком.

А, может, не стоило быть сильной, самостоятельной и независимой женщиной? Может, нужно было прицепиться безвольной пиявкой, как эта Бараш, замотать в кокон соплей, слюней и собственной беспомощности? Ведь у девчонки только молодость и все! Ни красоты, ни ума, ни опыта. Всего лишь молодость.

— Ты только за этим пришла, за брата просить? Так тут я не помощник. Даже если б и хотел, не знаю, чем.

Это хорошо, очень хорошо. Значит, в то дело лезть не будет, не узнает, как она… Хотя так даже думать нельзя! Она невиновата, она-то объяснила этим придуркам, что и как надо делать. Четко и ясно сказала: Нелдера пальцем не трогать, только девицу! Брат и вправду вечно связывается ни пойми с кем.

— Да нет.

Лиса отвернулась от окна, присела рядом с Кайреном на кровать, провела ногтями по его виску, над ухом, как он любил. Нелдер поморщился, встал, пересел на стул, развернув спинкой к ней — словно щитом загородился.

Надо сделать вид, что ничего не заметила. Она это умела — не замечать. Научил.

— Говорят, твоя Бараш увольняться собирается, — забросила удочку, закуривая.

Когда-то Кайрен говорил, что она шикарно курит, сексуально очень.

— Добилась своего? — криво усмехнулся Нелдер.

— Ты о чем?

— Вот только не надо, — поморщился, будто у него зубы болели.

— Ну не надо, так не надо. Что ж ты ей не помог?

— А мне нужно было тебе шею свернуть? — хмыкнул, прочесав пятерней по волосам ото лба к затылку, опять в пол уставился. — Иначе бы ведь не успокоилась. Хотя, может и стоило, — пробормотал.

Это «может и стоило» хлестнуло пощечиной. Даже хуже пощечины — словно грязной тряпкой в лицо залепили.

— Зачем ты так? — промямлила беспомощно, — я же люблю тебя, — сказала уж совсем ненужное, лишнее, запретное, — всегда любила!

— А ты меня спросила? — обозлился Нелдер, глянул исподлобья. — Может, мне такая любовь не нужна?

— Ну а чем плохо? — вот теперь все как надо — легко, свободно, иронично. Ну а сказанное… Шутка, всего лишь не слишком удачная шутка. И откинуться назад, чтобы юбка задралась, приоткрыв край чулка. Ее ноги Кайрену тоже нравились. — Обязательств никаких, я тебя ни о чем ни только не спрашивала, но и не просила. Всегда к твоим услугам, на все готовая.

— Не просила, говоришь, без обязательств? — Нелдер зло прищурился, но по-прежнему в пол смотрел. — Ну да, как тот банк: даешь и даешь, даешь и даешь. А потом разом все спрашиваешь, с процентами. Ах, зачем ты со мной так! Ах, я же тебя люблю! Получается, я тебе обязан по самое небалуйся, так, что ли?

— Развернуть свой ответ не можешь, а то не слишком понятно.

— У тебя не только с совестью плохо, но и с пониманием?

— Нелдер, ну сколько можно? Я тебе сто раз говорила: ничего подобного и близко не было, я тебя люблю.

— А я тебе сто раз говорил: мне не нужна ни ты, ни твоя любовь.

— Ты никогда ничего подобного не говорил.

Она села, невесть зачем подтянула собственную сумочку, брошенную на кресло, открыла: кошелек, платок, записная книжка. И все это не имело никакого значения — внутри замерзшая груда мусора, стыдливо припорощенная снежком. И жалкие обломки тоненьких веточек.

— Хорошо! — рявкнул Кайрен, сжав пальцы так, что костяшки побелели, кожа натянулась. — Говорю сейчас. Ты. Мне. Не нужна. Это ясно?

Пилочка для ногтей кольнула ладонь, но эта боль показалась далекой и не настоящей. Разве черным веткам может быть больно?

Почему же так больно?

— Я спрашиваю: это ясно? Впрочем, можешь не отвечать. Просто уходи.

Кто-то кричал. Он? Она? Ладоням стало горячо и мокро. Почему? Кайрен смотрел на нее, но не видел, потому что она всего лишь пустое место. Разве можно стать из-за одной ошибки пустым местом? А как же лето, лисята и солнце в лужах?

Кто же все-таки кричал?

Пилка выскользнула из мокрой ладони, с неожиданным грохотом, будто из чугуна отлитая, упала на пол, подпрыгнула и замерла — уже навсегда.

Глава 17

Звонок в дверь, когда на дворе глухая ночь стоит, никогда и ничего хорошего не обещает. И даже если в чужом доме находишься, то есть это «нехорошее» к тебе никакого касательства не имеет и иметь не может, все равно нервы дергаются перетянутыми струнами. А уж если осталась ночевать у мужчины, который твоим мужем не является пусть из добавлением «пока», приступа паники не избежать. Под этот звонок обязательно взорвется в голове огненным шаром если не вполне определенное: «Жена!», то хотя бы обобщенное: «Тот, кто считает, что меня здесь быть не должно!». А таких много: его родители, собственные родители, братья-сестры, бывшие и не слишком бывшие возлюбленные.

В общем, пока Саши дверь открывал, Сатор не только платье натянуть успела, не забыв о нижнем белье, но и волосы в узел стянула — с такой-то оперативностью, да в армию.

— Ани, подойди, пожалуйста, сюда, — голос гоблинолога звучал, мягко говоря, удивленно, — к тебе пришли.

— Кто?

Вопрос был также уместен, как, например: «Ты спишь?» — заданный часов в пять утра. Наверное, поэтому Кремнер ничего и не ответил.

Анет выскочила в прихожую, по инерции едва не пролетев вперед — пришлось даже за руку Саши хвататься — и уставилась не визитершу. Посетительница, кажется, появления Сатор вообще не заметившая, чуть нахмурив брови, изучала рисунки, щедро украшавшие стены.

— Здравствуйте, — помолчав, выдала вежливая Ани.

— Добрый вечер, — безмятежно отозвалась рыжая, по-прежнему увлеченно рассматривая гоблинов. — Прошу прощения за беспокойство. Понимаю, время для визитов совсем не подходящее. Но дело в том, что я просто ума не приложу, к кому еще обратиться. Видите ли, я его убила.

— Кого? — совершенно спокойно уточнил ученый.

— Кайрена, — эдак легко, даже как-то легкомысленно, отозвалась женщина.

— Понятно, — кивнул Саши, а вот Анет совсем ничего не поняла, потому и глянула на долговязого, дернула за рукав криво, не на те пуговицы, застегнутой рубашки. Только вот теперь Кремнер предпочел ее не заметить. — Позвольте ваше пальто.

— Пальто? — удивилась рыжая, наконец, оторвавшись от живописи. — Ну да, конечно. Простите, я что-то туго соображаю.

Красотка сняла пальто, шляпку и перчатки, оправила темно-зеленое платье, откровенно говоря, очень ей шедшее. Правда, левая манжета оказалась запачкана чем-то бурым, уже подсохшим.

Ани с Саши переглянулись, гоблинолог пожал плечами.

— А где вы его… оставили? — спросил Кремнер осторожно.

— Кого? — приподняла идеальные брови женщина.

— Господина Нелдера. Насколько я понимаю, речь ведь о нем идет?

— А-а… У него дома, конечно. Еще раз прошу прощения за навязчивость, но вы не могли бы предложить мне чаю? Очень пить хочется.

— Конечно-конечно, — не менее светским тоном отозвался Саши, — это я вынужден принести извинения. Сейчас госпожа Сатор вас и напоит, и накормит.

Кремнер вежливо подпихнул дам к приоткрытой двери в столовую, а Ани, подлец, еще и в спину тихонько кулаком ткнул. Рыжая невозмутимо проплыла вперед, а вот Анет уперлась.

— С ума сошел? — прошипела весенней гадюкой. — Какое еще напоишь-накормишь? И что-то это ты делаешь?

Собственно, и этот вопрос смело можно было относить к риторическим — Саши совершенно беззастенчиво рылся в сумочке, оставленной красавицей.

— Ну не накормишь, — буркнул гоблинолог, — ты лучше понимаешь, что в таких случаях делают.

— В таких случаях полицию вызывают! И психперевозку.

— Полицию мы вызовем, — пообещал долговязый, выуживая из ридикюля изящную записную книжечку и пряча ее в карман. — Но позже. Я скоро буду.

— Ты куда? — переполошилась Сатор. — Ты собираешься меня оставить… с ней?!

— Топор в чулане, — заявил Кремнер, целуя Ани в лоб. — Если что, выбивай окно и кричи: «Пожар».

— Топором выбивать? — снова ничего не поняла Анет.

— Все-таки лучше стулом. А то еще, не дай Лорд, кому-нибудь на голову упадет.

— Ты смеешься?

— Нет, — Саши повернулся к ней, и хотя глаз его Ани не видела, но и без взглядов понятно — гоблинологу на самом деле не до смеха. — Я скоро вернусь, — повторил.

Ани постояла перед закрывшейся дверью, потерла лоб и все-таки пошла в столовую. Правда, заходить не стала, притормозила на пороге. Рыжая сидела, барабаня ногтями по столу — не раздраженно, скорее, от скуки — и смотрела в темное слепое окно.

— Зажечь свет? — предложила Сатор. Ответа не последовало. — Как вы меня нашли?

— Следила, естественно, — дернула плечом красотка, не оборачиваясь. — То есть не сегодня и не лично, но адрес знала. Сначала поехала на квартиру, там сказали, что ты… вы еще не возвращались. Потом отправилась сюда.

— Что же там произошло? — брякнула Ани.

Конечно, в психиатрии она была не сильна — куда ей до дедушки! — но и собственных знаний хватало, чтобы понять: такие вопросы сейчас задавать не стоит. Совсем не стоит, а то — не дай Леди! — еще что-нибудь произойдет.

— Затмение? — предположила рыжая. — Я закурю, вы не против?

— Курите…

Женщина достала из кармана портсигар, шикарно выщелкнула из зажима мундштук, затянулась, картинно выпустив струйку дыма — пожалуй, все это выглядело действительно красиво.

— Всего лишь молодость, — протянула посетительница, обернувшись, ничего не стесняясь, разглядывая Сатор. Пожалуй, Ани совсем была не против, продолжи она в окно таращиться. — Согласись, гораздо проще и справедливее, когда появляется на самом деле соперница — и уводит. Но ведь в нашем случае это совсем не так. Получается, все-таки я виновата?

— Вам виднее, — промямлила Анет, ничего умнее не придумав.

— Виднее, — фыркнула красотка, стряхивая пепел в вазу с цветами, — если бы. Но ведь я и подумать не могла, что он так отреагирует!

— Отреагирует на что?

— Да на мое замужество, спаси Дева!

— Вы были замужем?

— Почему была?

— Так, — Сатор прошла в столовую, отодвинула стул, села, зачем-то сложив руки на коленях. — Во-первых, я не понимаю, у вас есть травматический ступор или нет? — Рыжая снова повела плечом, мол: «А я откуда знаю?» — Тогда договоримся, что нету. Вы не могли бы мне все по порядку объяснить?

— А что тут объяснять? — женщина усмехнулась снисходительно. — Все очень просто, детка. Я любила его, а он меня. Потом появился достойный вариант, и я вышла замуж. И Кайрен… — Красавица слишком сильно ударила ногтем по мундштуку, колбаска пепла упала на скатерть. Женщина резко смахнула ее ладонью — остался грязный, почему-то черный, а вовсе не серый след. — Я объясняла, я столько раз ему объясняла! Умоляла, клялась, доказывала! Ну что, что, скажи на милость, это меняет?

— Что — это что? Ваше замужество?

— Вот именно! Какая разница, есть там муж или нет? Я ведь на все готова ради него. Действительно на все!

— Даже выйти замуж за другого? — предположила Анет.

— Давай обойдемся без детской иронии, — поморщилась рыжая, пальцем запихивая окурок в вазу. А Сатор с тоской подумалось, что цветы такого точно не переживут. Она — да, переживет. А вот розы нет. — Что ты знаешь о жизни, благополучная девочка? Обо мне, кроме меня самой, никто не позаботится. И уж, конечно, не Нелдер. Я приняла его нежелание делать карьеру и зарабатывать деньги. Я приняла его нежелание жениться. Я даже приняла, что он детей категорически не хочет! Я все приняла и со всем согласилась! И со всеми бабами, которых он после меня табунами водил, тоже. Мне нужно только быть с ним, просто быть, понимаешь?

— Нет, — честно отозвалась Ани.

— Это и не удивительно, — скривилась рыжая, — что ты можешь знать? Каково это, жить с человеком, которого ты ненавидишь, спать с ним? С жирным, потным, вечно воняющим кабаном! Угождать ему, лебезить, губы эти вечно мокрые! И буквально вымаливать у Кайрена право просто быть рядом, хотя бы кофе вместе выпить!

— Вам же только это и нужно, — напомнила Анет.

— Да что ты можешь понять? — Крикнула рыжая, приподнялась со стула — Сатор показалось, что она сейчас ударит. Но женщина плюхнулась обратно, зарыдала разом: некрасиво, по-бабьи распустив губы и лицо не закрывая. — Когда никого нет, только боров этот!.. А Кай-кайрен: «Ты сама это выбрала!» Да, выбрала!.. Да, ошиблась!.. Но ошибки прощают!

— Так ведь он и простил.

— И завел тебя? Хорошо прощение! Он мне нужен!

Ани встала, подошла к окну, отодвинув штору — за темным стеклом притаился садик, будто настороженно прислушивающийся к эдаким страстям. Хотя на вкус Сатор страсти были так себе, слишком уж надуманными. Она даже за Нелдера ничуть не волновалась, потому как все происходящее не слишком на реальность походило. Да и рыжая потихоньку успокаивалась, больше не выкрикивала истерично, рыдания за спиной Анет становились глуше, потом сменились всхлипами, а там и вовсе затихли. Кажется, женщина даже задремала. За стеной глуховато тикали часы, отсчитывая минуты.

Сколько Сатор у окна простояла, она не знала. Долго, наверное, терпеливо-смиренно дожидаясь, чего сама не понимала. И очнулась, лишь когда Саши вернулся, а вместе с ним появился представительный, на самом деле чуть полноватый господин, правда, ничуть на свинью не похожий.

Гоблинолог, не снимая пальто, подошел к Ани, обнял за плечи, не спеша ничего объяснять. Да и господин заговаривать не спешил, на Сатор вообще внимания не обратил, смотрел он только на красавицу, спящую, положив голову на руки. И взгляд у него был странным, жалостливо-брезгливым, что ли?

— Значит, мы с вами договорились? — сказал мужчина, наконец.

Голос у него тоже очень солидным оказался.

— Надеюсь, — отозвался Саши. — Если имя госпожи Сатор в этой истории не всплывет, то…

— Не волнуйтесь, на репутацию вашей Сатор и пятнышка не попадет, — отмахнулся господин и усмехнулся безрадостно.

— Если вам нужны консультации специалистов, — негромко и не сразу, похрипывая, выговорила Ани, — у меня дедушка…

— Да притаскивал я этих специалистов, — хмыкнул мужчина. — Говорили мудрено, а все к одному сводилось: характер, мол, такой. Истеричка.

— Одевайся, — Саши убрал руку с плеча Ани, — карета внизу ждет.

Анет кивнула, не спросив, куда это они ехать собираются.

* * *
Видимо, сейчас у хирурга настроение было куда лучше, чем в их предыдущую встречу. По крайней мере, сегодня врач больше не шатуна напоминал, а эдакого громадного плюшевого мишку, пижамы с себя не срывал, кусаться, кажется, не собирался, даже улыбался, кивнул Сатор, как старой знакомой.

— А говорят, что молнии в одно и то же место не бьют, — пробормотала Ани, цепляясь за рукав Саши.

Не то чтобы у нее ноги подкашивались или там слабость одолела, просто вот так — держа его за рукав — Анет себя увереннее чувствовала, связь с реальностью, которая так и норовила истончиться до почти полного исчезновения, крепчала.

— Еще как бьют, — людоедом ухмыльнулся хирург, стягивая с коротко стриженной головы шапочку и засовывая ее в карман брюк, — особенно, когда у человека есть дурацкая привычка во время грозы в чистом поле гулять. А ваш, кажется, из таких.

— Ну как он? — эдаким специальным заискивающе-вопросительным тоном поинтересовался Саши.

Вот странно, стоит человеку в больнице очутиться и мигом, буквально ниоткуда, прилипают к нему такие специфические ярлычки: люди причастные — родственники там, друзья — начинают заглядывать врачам в глаза, будто ниже ростом становясь, заискивают. Пациенты, даже если у них порез на пальце, немедленно берутся помирать, говорят затихающим шепотом. А медики и те, кто около, пусть даже ветеринары, мигом заводят «профессиональные» беседы, непременно делясь собственным богатым опытом.

Впрочем, бывают еще причастные-скандалисты, больные, ни в какую не соглашающиеся лечиться, и молчащие как столб профессионалы, не желающие разглашать даже тайну времени наложения жгута, который сами же и затянули. Мол: «Вы тут все умные, справляйтесь, как знаете!».

Так что все, как обычно, относительно.

— Да ничего он, — отозвался хирург. — Глаз, слава Лорду, цел и даже не задет, на веке ерундовина, царапина. Вот щеку ему разодрали знатно, шрам останется. Ну да они только украшают. На руках тоже так, цапочки — пара швов и все дела. Вот с шеей пришлось повозиться, раны рваные и кончик этой пилки треклятой остался, убегать вздумал, да еще место-то такое, не слишком удобное. Кровопотеря, конечно знатная. Но ничего, мужик молодой, справится. Ну а мы подмогнем.

— То есть, поправится? — уточнил гоблинолог.

— Прогнозов дать не могу, — посуровел хирург. — тем более, он сам, оказывается, врач. А как коллега попадается, так обязательно напакостит! Или осложнение выдаст, или аномальную реакцию на какую-нибудь фигню, или еще что-нибудь.

— Сплюньте, — вяло улыбнулась Ани.

Про то, что медики действительно имеют обыкновение становиться самыми сложными пациентами, она баек наслушалась предостаточно.

— Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, — с чувством отплюнулся «медведь», гулко постучав себя костяшками по лбу. — Вы, чай, опять захотите у одра бдеть или другая красотка придет? — Анет пожала плечами, неуверенно глянула на Саши — гоблинолог заинтересовался противоположной стеной и никаких сигналов не подавал. — Ладно, я сегодня добрый, бдение разрешаю. Только никаких нарушений больничного режима с последующими ночевками. Вам все ясно?

— Да, спасибо, — отозвалась Сатор.

— Ну тогда все, выздоравливайте, — пожелал хирург и, насвистывая, не спеша пошел по коридору, широко загребая разношенными тапочками.

В свою бытность интерном Ани и сама завела такие же, а попробуй несколько часов у стола в туфлях простоять. Но почему-то сейчас эти совершенно домашние шлепки ей показались нелепыми, неуместными.

Саши снял очки, потер глаза, словно они болели, повертел стекла в руках, но на место надевать не стал, зачем-то сунул в нагрудный карман пиджака.

— Пойдешь к нему? — спросил тихо.

И куда только делся мужчина, советовавший стулья в окно кидать, а еще выговаривающий, что номера вообще не по нему? Стоит рядом весь растерянный, ссутулившийся. И жалко его, и что делать — непонятно.

— Пойду, — промямлила Ани, — мне кажется, сейчас так нужно.

— Это твое право, — еще тише отозвался гоблинолог.

— Я помню. Только как же «хватать и тикать»? — попытка пошутить провалилась с оглушительным треском, только еще тоскливее стало.

— Ани, — Саши решительно нацепил очки, — я могу показать тебе варианты. Могу помочь сделать выбор. Могу даже попытаться подтолкнуть к варианту, который мне кажется правильным. Но выбирать за тебя… Извини.

— Понимаю, — покивала Сатор и ничего больше добавлять не стала.

Хотя ей очень, ну просто невыносимо хотелось, чтобы как раз сейчас кто-нибудь сделал выбор за нее. Слишком уж все стало понятным, просто кристально ясным. Но вот облегчения это почему-то не принесло, наоборот.

— Ты только знай, пожалуйста, — Саши растрепал челку, снова потянулся за очками, но отдернул пальцы. — В общем, я буду тебя ждать.

— Сколько?

— Откуда ж мне знать? — попытался улыбнуться гоблинолог — вышло у него не очень правдоподобно. — Сколько выйдет.

— Романтичный герой сказал бы, что всю жизнь, — снова попробовала свести к шутке Анет.

Получилось еще хуже, чем в первый раз.

— Жаль, что я не он.

Сатор не поняла, кого имел в виду Кремнер — романтичного героя или кого-то другого, но переспрашивать не стала. Кажется, привычка не только мнение, но и вопросы при себе держать, возвращалась. К чему бы это?

* * *
И снова Анет проснулась, и снова сначала не поняла, где это она очутилась. На мгновение накатило острое чувство «уже было». Но накатило и схлынуло, потому что это «просыпание» к прошлому никакого отношения не имело. Да и в голове прояснилось быстро. Просто стул — не самое удобное место для сна, а медицинский халат — не самое удобное одеяло.

А разбудил ее взгляд — это Сатор тоже сообразила почти мгновенно. Хотя полноценным взглядом это назвать было сложно: голову и шею Нелдера замотали всерьез, основательно, оставив лишь щели у левого глаза, возле носа и губ. Получился вполне такой шлем, над которым нелепым гребнем торчали собственные кайреновские волосы.

— Привет, — улыбнулась Анет.

— Привет, — едва слышно, жутко хрипя и с явным усилием, отозвался Нелдер. — Меня отпинала команда Властителей замка в полном составе вместе с драконами?

— Нет, ты всего лишь сцепился с одной кошкой. Пить хочешь?

Кайрен попытался мотнуть головой и замер, стонать, правда, не стал, но процедил сквозь зубы что-то не слишком внятное. Кажется, помянул матерей всех хаосовых тварей скопом и высказал свой взгляд на их личную жизнь.

— Красавец? — просипела вопросительно.

— Не то слово, — подтвердила Сатор. — По-моему, сестра с трудом удержалась, чтобы не замотать тебя полностью. Вместе со ртом.

— И почему я бужу в людях нездоровые желания? — проворчал Нелдер. — Почему-то особенно часто им хочется заткнуть мне рот.

«Корсар» потянулся к собственному лицу, но бинты щупать не стал, быстро опустил руку.

— Глаз цел, не волнуйся.

— Я и не волнуюсь, еще же один точно остался. А правый, честно говоря, мне никогда не нравился. Да и таким, как я, глаза ни к чему.

— «Таким» — это каким?

— Ну, знаешь, мешкам с сеном, с намалеванными кругами? С ними еще солдаты тренируются. Штыками там колют, ножами, пилочками для ногтей.

— Остряк, — оценила Анет.

Почему-то все было совсем не так, как она ожидала. Вот совершенно не похоже на то, что представлялось. Проще во сто крат, даже непринужденнее, без всякого напряжения, без слезливой жалости. И без трепетания в душе, сердце и прочих органах. Вообще никакого волнения — ни тягостного, ни приятного. Может, оттого, что Кайрен на себя мало походил? Если, конечно, не считать его сомнительного юмора.

— Куда мне! — взгрустнул по собственному несовершенству Нелдер.

— Можно задать вопрос?

— Интимный?

— Очень.

— Врут, — «Корсар» решительно махнул рукой, облепленной пластырями, как заплатками, и снова хаос помянул. — Безбожно врут. Из зависти. Не я, не был, не привлекался.

— Но пилку разглядел?

— И что? — набычился Кайрен.

Под бинтами, конечно, не видно было, но и так понятно: набычился.

— Так почему не остановил? Она же не боец спецгруппы имперской разведки, да и оружие так себе.

— Тебе честно? — помолчав, уточнил Нелдер. — Понятия не имею. Как-то это все несерьезно выглядело. Я вроде даже ржать начал, хотя, может, это как раз приглючилось.

— Да, шестнадцать швов только на лице, почти двадцать на руках и едва уцелевшая артерия — это смешно, — согласилась Сатор.

«Корсар» развел руками, правда, сделал это гораздо осторожнее, чем прежде махал.

— А почему ты СЭП не вызвал? Хотя бы соседей о помощи попросил.

— Да просто вырубился! — рыкнул Кайрен. — А потом… Слушай, какого Хаоса я перед тобой тут исповедоваться должен?

— Видимо, в твоей душе родилась такая потребность, — глубокомысленно заметила Ани.

— Нет у меня никаких потребностей. Кроме желания кого-нибудь убить. Например, того коновала, который латал. Он что, решил в художественной штопке попрактиковаться? Нашил, демон, теперь все болит! — Нелдер замолчал и молчал долго — Анет его не торопила. Тем более, в тишине тоже никакого напряжения не было. — А ты… Ты не знаешь, что с Лисой? — спросил, наконец.

— Интересное имя, ей идет, — признала Сатор. — Ее муж забрал, она ведь сама ко мне заявилась… То есть, пришла, пришла сама. Вот Саши сначала к тебе домой бросился, дождался бригаду, а потом мужа подхватил. Он из ее сумочки записную книжку утащил.

— Получается, я этой аскариде белесой жизнью обязан? — буркнул Кайрен.

— Получается, — спокойно подтвердила Анет, — поэтому побольше уважения не помешало.

— Саши! — фыркнул «корсар», — вот где имечко! Бараш, а ты?..

— И что я? — мягко уточнила Ани, продолжения так и не дождавшись.

— Ничего, — проворчал Кайрен, — дай мне воды, что ли? — Сатор подала стакан, помогла напиться через соломинку. — Фух, Хаос! Правильно я тебя тогда шуганул. Туфта это все!

— Что туфта?

— Ты бы мне еще пеленку поменяла! — на ровном месте обозлился Нелдер.

— Тебе судно нужно? — вполне правдоподобно не поняла Анет. — Сейчас подам. Или сестру позвать?

— Да иди ты вместе с судном и сестрой! — вконец рассвирепел «пират», которому буквально с каждой секундой становилось все лучше.

По крайней мере, умирающим лебедем он больше не хрипел. Впрочем, лебеди хрипеть вообще не склонны.

— Сейчас пойду, — пообещала Ани, — пора, уже утро на дворе. Тебе что-нибудь принести?

— Это что значит? Калеке можно рассчитывать на еще один визит благодетельницы?

— Почему бы и нет? Врач сказал, что у тебя кровопотеря большая, надо сообразить что-то такое. Вроде бы слышала, будто сок гранатовый помогает. Или обойдешься без сока?

Кайрен долго не отвечал, буравя Сатор глазом — она подумала, что ей в молчании и придется уйти.

— Пожалуй, да, — ответил все-таки, снова голос понизив, — без такого сока я и впрямь обойдусь.

— Извини.

— Вот только жалости не надо!

— Да почему вы так жалость-то не любите?

— Кто сказал, что не любим? Любим, — едва заметно усмехнулся Кайрен. — Не любим, когда нам ее демонстрируют. Вот такие мы, мужики: странные, противоречивые все из себя. Ладно, катись отсюда, Бараш, а то меня опять в сон потянуло. Все-таки я существо нежное, травмированное. Между прочим, благодаря некоторым белобрысым, еще и душевно.

Ани улыбнулась в ответ, наклонилась, собираясь в лоб поцеловать, но это уж было б чересчур картинно. Поэтому она только по руке его похлопала тихонько — тоже получилось не очень, но все же лучше. И вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

* * *
Зима еще толком начаться не успела, но уже громогласно заявила о своих правах. Всего-то несколько дней понадобилось, чтобы Кангар завалило снегом, да так, что в нем ящеры вязли. А потом ударили морозы. Именно ударили, как кулаком под дых. Но Ани холод нравился гораздо больше слякоти, хотя к теперешнему ее настроению в самый раз хмарь подходила: все закончилось, делать больше нечего и впереди сплошной туман с моросью. Хотя морозы тоже неплохо гармонировали с состоянием души — оцепеневшим таким, скованным.

Теперь она часами бродила по парку, а то и просто сидела на лавке. Правда, зимняя бодрость подолгу рассиживаться не давала, заставляла подниматься и дальше плестись. Но следователь Май, чью фамилию Анет снова благополучно забыла, ее именно на скамейке застал.

— И не холодно вам? — спросил полицейский, выдохнув облако пара.

Самому ему явно не слишком комфортно было: сыщик поднял воротник куртки, обмотался шарфом едва не по самые глаза, но все равно то и дело прыгал с ноги на ногу, будто замерзший воробей.

— А вам?

— А мне очень холодно, — признался полицейский. — И все равно вот решил навестить лично, с визитом отправился, так сказать. Но ваша квартирная хозяйка говорит: гуляет, мол, барышня, моцион совершает. Пришлось, понимаешь, тоже совершить.

— Зачем? — поинтересовалась Сатор, впрочем, без большого воодушевления.

Но все же со скамейки встала.

— Да вот, повесточку принес. Будут, значит, того парня, на руку не чистого, судить. Здесь ваши показания и пригодятся. Да вас долго не задержат, расскажите, как было — и все. Вы же обещали на суд-то явиться.

— Обещала — явлюсь.

— Милая девушка, — эдаким заискивающим котом мурлыкнул следователь, — а вы не знаете, часом, где сестрица этого козлика обретается? А то мы ей тоже записульки все шлем и шлем, а в ответ тишина. Уж и к супругу ее пробиться пытались, но все зазря. Где нам? Мы сошки мелкие, незначительные.

— Я слышала, она в пансионате. Восстанавливается после нервного срыва.

— В психушке, то есть? — хитро уточнил полицейский.

— В пансионате, — не сдалась Сатор, — а уж в каком — это мне неизвестно.

— Нервный же срыв, надо полагать, этого когда она вашего общего полюбовничка потыкала? — прищурился Май.

— Мне кажется, это не ваше дело, — отрезала Ани.

— Как не мое? — переполошился полицейский. — Как раз мое, непосредственное, можно сказать. Газеты-то вон сколько голосили! Мол, супружница такого немалого человека истыкала возлюбленного, как подушечку для булавок! А наша прямая обязанность, милая девушка, пресекать такие тыканья, потому что это самое настоящее преступление и ничего более.

— Может, мы с вами разные газеты читали. Но, помнится, журналисты извинялись за раздутую на пустом месте сенсацию, — Ани и сама слышала, что голос ее ничуть не теплее погоды был, но любезничать с этим приставалой никакого желания не было. — Господин Нелдер сам себя случайно поранил.

— Знаем, знаем, — тут же подхватил Май. — Сам упал на нож — и так двенадцать раз. Мне вот что интересно, ведь нигде, ни в одной Са-амой малюсенькой статеечке дочка академика Сатор упомянута не была. Интересно, кто так озаботился? Но мы-то с вами в курсе, как оно на самом деле!

— А как оно на самом деле? — осведомилась Анет.

О том, что таким заботливым был Саши, который, оказывается, наперед просчитывал, пока сама она обижалась, что подлый гоблинолог ее одну с сумасшедшей оставил, Ани говорить, конечно, не стала.

— Ну, милая девушка, — полицейский развел руками в толстенных рукавицах. — Какие между нами могут быть секреты?

— Всякие, — отрезала Анет. — Если вас интересуют подробности, то обратитесь к… участникам событий.

— Так сами же говорили, в психушке она!

— В пансионате. И, насколько мне известно, господин Нелдер уже вышел из больницы и даже приступил к работе.

— А откуда вам известно? Вы-то с СЭПа уволились. И даже, я слышал, выступили соискателем на должность…

— Послушайте, что вам от меня нужно? — не выдержала, наконец, Ани. — Вернее, что вам на этот раз от меня нужно?

— Да ровным счетом ничего, — перепугался Май. — Просто вот решил навестить и с оказией повесточку передать.

— Зачем?

— А вдруг вы мне нравитесь? Откровенно говоря, меня всегда к дамам в желтых халатиках тянуло.

— Ну и тянитесь на здоровье, — разрешила Сатор. — Например, в больницах таких дам навалом.

— Так те незнакомые, а мы с вами вроде как уже успели познакомиться. И, опять же, те, что в больницах все больше на серьезные отношения рассчитывают, а мне только так, душой отогреться и дальше по своим делам скакать. Какие мне отношения, когда днюю и ночую на работе? Думал вот собаку завести, да ведь затосковала бы совсем, бедолага, — понизив голос, словно в чем-то интимном признался, сообщил полицейский. — Так я кота завел.

— Привет коту, — отчеканила Ани, поворачиваясь к выходу.

— Вот не ожидал, что такая милая и во всех планах решительная девушка окажется обыкновенной трусихой, — посетовал в пустоту Май.

— Что вы имеете в виду?

— Да так, в общем рассуждаю. Вот, допустим, адресочек, который вы у меня так настойчиво выпрашивали, а я дал, не посетили. А почему?

— Потому что с некоторых пор я не считаю возможным влезать в чужие дела. Особенно, когда меня об этом не просят.

— Правильно, — похвалил сыщик, — без вас перемрут.

— Кто перемрет? — опешила Анет.

— Ну те, в чьи дела вы без спросу не лезете, — даже удивился очевидному Май. — Они вот сидят, и знать не знают, бедолаги, что существует на свете такая милая девушка по имени Ани. А то, может, обратились бы за помощью. Но нет, не обратятся, потому как не знают, отчего и помрут.

— Послушайте, что вы несете?

— Папочку, — признался полицейский и даже продемонстрировал Сатор эту самую папочку, которую крепко в варежке сжимал, — с повесточками. А вот вы несете откровенную дурь. Тоже мне, устроили тут страдания нежной барышни! Смотреть и то тошно. Даже моего кота бы вывернуло, а он мужик крепкий, даром что кастрированный.

— Да что вы себе позволяете?!

— Лезу туда, куда меня не просят. Вот, например, вам мозги вправить пытаюсь. Заметьте, почти из чистого человеческого альтруизма. Ну, и еще немного из симпатии к дамочкам в халатах.

— Как вы не понимаете! — в сердцах почти выкрикнула Ани, сама себе кого-то очень напоминая, вот только ей сейчас было совсем не до копания в глубинах памяти. — Есть вещи, которые исправить попросту невозможно!

— Исправить можно все, кроме проломленного черепа, — веско заявил сыщик. — Хотя наша с вами общая знакомая даже эту истину умудрялась опровергать. А повесточку все же возьмите. Там сверху прописано, куда и во сколько следует явиться. В суде и увидимся, госпожа Сатор.

Анет послушно взяла «повесточку», пытаясь сообразить, что это такое было. Соображалось с трудом, потому как в голове у нее случился грохот и треск, вроде того, который при ледоходе бывает.

Глава 18

Записку с адресом потенциальной матери эльфеныша, которую ей следователь дал, Анет нашла не без труда, в глубине души надеясь, что отыскать ее так и не получится. Но бумажка, как назло, отыскалась, поэтому пришлось действовать. Хотя бы из чистого упрямства и привычки все до конца доводить. А еще потому, что с новой работой все было не слишком определенно: то ли берут, то ли нет, обещанное же: «О решении мы сообщим!» уверенности не добавляло. Ну и, конечно, потому, что на душе плескалась муть и девать себя некуда.

В общем, съездила Ани в больницу, из которой ребенка, понятное дело, давно выписали. Зато разузнала, в какой дом малютки его определили. Смоталась и туда, убедилась, что мальчишка в порядке — относительном, понятно. По крайней мере, выглядел он очаровательно: совсем не такой длинный и нелепый, а вовсе даже щекастенький, зефирно-розовый, голубоглазый, с умилительно остренькими ушками и носиком пуговкой. Правда, взгляд его осмысленнее не стал, лежал себе бревнышком, особого интереса к миру не проявляя.

А еще Сатор заверили, что желающих усыновить маленького полукровку не нашлось и появление таковых не предвидится. Анет и сама не знала, к худу это или к добру. Только вот причин откладывать визит к гипотетической мамаше больше не находилось.

Дом, где жила эльфийская возлюбленная, стоял во вполне приличном районе, был окружен кованной оградой и пусть крохотным, но все же парком. Из чего Ани сделала вывод, что девушка в средствах не нуждалась. Это почему-то разозлило Сатор до крайности и, звоня в дверь, Анет родительницу подкидыша почти ненавидела.

Правда, ровно до тех пор, пока эта дверь не открылась.

Если верить данным, собранным Маем, девушка была моложе Ани на три года, а на пороге стояла старуха. Молодая, но старая почти до дряхлости. И дело не в морщинах, которых не было. И не в сальных волосах, висящих вдоль серо-бледных щек сосульками, которые как раз были. Скорее, старость в глазах жила: усталость до самого-самого края и отсутствие всякого интереса.

— Да? — спросила девушка равнодушно, глядя куда-то поверх плеча Анет.

— Добрый день, — вступительную речь Сатор не только заготовила, но еще и вызубрила. — Дело в том, что этим летом я работала на СЭПе. И однажды нас вызвали в полицейский участок, городовому подкинули ребенка в корзине.

— Он умер? — по-прежнему без намека на оживленность спросила женщина.

— Нет, с чего вы взяли? — опешила Ани.

— Жаль. Тогда и я бы могла… — равнодушно сообщила «мамаша». — Проходите, — она посторонилась, но совсем с дороги не отошла — Ани едва протиснулась между ней и дверью. — Вы же стыдить меня пришли?

— Нет, это совсем не мое дело, — все заготовки ухнули в Хаос и что, а, главное, как говорить, Сатор понятия не имела. — Просто я знаю, где ваш сын.

— А какая разница?

— В смысле?

— Мне его все равно не отдадут, — вяло шевельнула плечами женщина. — Я преступница. Это называется «Оставление человека в опасности». Я оставила человека в опасности. Он мне никто. Он жертва моей безответственности.

— Так, стоп, — приказала Анет. — Давайте присядем, и вы все расскажите. Подробно.

— Давайте, — без всякого энтузиазма согласилась молодая старуха.

Растормошить ее оказалось сложно, очень сложно, слова приходилось едва не клещами вытаскивать. А порой она и вовсе замирала посреди фразы, уставившись в стену, будто забывала, о чем речь шла. Кажется, ей на самом деле было все равно: что говорить, с кем говорить и о чем.

А история на оригинальную никак не тянула: «пристегнули» девочку к группе дипломатов, ехавших осматривать красоты старой загородной резиденции императорской семьи. «Пристежка» вышла случайной: переводчик, приставленный к группе, неожиданно заболел, а другой замены не нашлось. Был среди дипломатов… в общем, был. И случилось между эльфом и девочкой три дня сногсшибательной любви. А потом он отбыл в свою эльфляндию.

— Кто бы мне тогда, дуре, сказал… — говорила она монотонно, словно таблицу мер и весов зачитывала. — Только об одном думала: пусть у меня хоть это останется.

— Вы никому не сказали? — тихонько спросила Ани, поглаживая женщину по сухой, даже шероховатой ладони.

— Нет, не сказала. Сами заметили. Сначала эти, — девушка едва заметно указала подбородком куда-то вверх.

— И что?

— Придумала какого-то парня. Вроде и имя его не знаю, познакомились случайно.

— Поверили?

— Нет, конечно, — потрескавшиеся губы несчастной чуть дрогнули, обозначая улыбку. — Начальница хорошая женщина. Уволила за несоответствие моральному облику. А так ведь и…

Она снова замолчала, глядя в стену.

— Что случилось потом?

— Я рассказала маме. Родителям. Мать так кричала. Она готова терпеть шлюху, но не ее…

— Вы ушли из дома?

— Ушла. У подруги жила, у другой. Денег-то нет, на работу не берут. А потом он родился.

— В больнице?

— Да вы что? — девушка первый раз глянула на Ани, да еще с намеком на эдакое веселое изумление. — А если б он на отца похож оказался? Меня точно тогда… Да и начальнице бы не поздоровилось, да и другим тоже. Знакомая помогла. Она и подсказала, чтоб я его к городовому отнесла.

— Зачем? — Ани очень старалась голоса не повышать.

— А как? Дома нет, работы нет, денег нет. Даже молока нет, совсем чуть-чуть, ему бы не хватило.

— В первые сутки молока ни у кого нет, — непонятно зачем пробормотала Сатор.

— Откуда вы знаете?

— Ну, я же все-таки врач.

— Вы это точно знаете? — Девушка вцепилась в руку Анет с такой силой, что неровно остриженные, даже, скорее, обломанные ногти процарапали на запястье борозды. — Вы уверены? То есть я бы могла его…

— Ну конечно, уверенна, — растерянно промямлила Сатор.

Переводчица сидела, таращась на Ани лихорадочно блестящими глазами, а потом резко, плашмя, рухнула на диван и не то чтобы разрыдалась — завыла, скорее.

Ани растерла ладонями виски, соображая, что ей делать. Оглянулась, оценивая мебель и картины на стенах — хозяева квартиры явно не бедствовали. Значит, «шлюха» вернулась к родителям и жилось ей тут ой как сладко.

Ну что ж, появится в домике Саши еще одна постоялица. По крайней мере, с этого можно начать.

* * *
Визит родителя, да еще неожиданный, без предупреждения, серьезный такой стресс для любого отдельно живущего ребенка. Хотя бы потому, что забытая еще на прошлой неделе чашка, весьма успешно прикидывающаяся все это время невидимкой, моментально вылезает на первый план. Над брошенными и не вычищенными туфлями будто волшебный плакат загорается: «Посмотри на нас!». Ну а не слишком свежие панталоны, висящие на спинке стула, и вовсе становятся весомой уликой в деле под кодовым названием «Разве ятебя этому учила?!».

— Мама? — пробормотала Ани, пытаясь задвинуть ногой те самые грязные туфли подальше.

— Так и будешь держать меня на пороге? — поинтересовалась старшая Сатор, неопределенно улыбаясь.

— Нет, конечно, проходи. Хочешь чаю?

— Пожалуй, откажусь, — маменька проплыла в комнату, эдак невзначай коснувшись чашки, на внутренних стенках которой уже, кажется, проросла борода плесени.

— Я сейчас помою, — смущенно пообещала Анет.

— На твоем месте я бы ее сначала постригла, потом побрила, а там уж можно и за мытье браться, — старшая Сатор присела на краешек не заправленной кровати, аккуратно подобрав юбки. — Может, прислать тебе горничную? Скажем, Юстина будет приходить к тебе хотя бы раз в неделю… — матушка с видом знатока критически оглядела паутину, плотно занавешивающую потолочный угол, — два раза в неделю. Девушка она аккуратная, берет недорого.

— Пауки тоже имеют право на жизнь, — решительно заявила Ани.

— И плесень?

— И плесень.

— Ну, твое право, — неожиданно легко согласилась мать. — А я тут ехала мимо, дай, думаю, загляну, посмотрю, как дочка живет. Ты же меня никогда к себе не приглашала.

Интересоваться, куда это маменька «мимо ехала» в районе, о существовании которого госпожа Сатор до сего дня наверняка и не подозревала, Анет не стала, только руки на груди сложила.

— Ну и как я живу? — осведомилась нежная дочь.

— Одиноко, — неуловимо улыбнулась старшая Сатор.

— Мама! Ты никак жениха мне присмотрела? — от возмущения у Ани даже руки опустились.

— Зачем? — безмятежно поинтересовалась маменька, — С этим делом ты вполне успешно сама справляешься.

— Не слишком, — очень логично, а, главное, последовательно возразила Анет.

— Да, наверное, ты права, — еще последовательнее согласилась мать. — Женщине без любви живется не слишком комфортно.

— Ой, мам! — поморщилась дочь, все-таки плюхаясь на стул. — И ты туда же? Любовь, любовь! Вот можешь мне сказать, что такое эта ваша любовь? Глаза выкалывать и физиономию полосовать — это что, любовь такая? А на дядюшку глянь! Он за последнее время лет на двадцать поглупел.

— Ты хотела сказать, помолодел? — уточнила старшая Сатор.

Ани только отмахнулась.

— Зачем это все вообще нужно? Страсти, страдания, ну все? Помнишь, я тебе рассказывала про девчонку с котом? Она теперь у Саши живет…

— Как это? — вскинула брови маменька.

— Ну, в доме, который ему принадлежит. Так вот у нее тоже большая любовь случилась, из дома сбежала. Вернее, она сначала из родительского дома с любимым сбежала, а потом от возлюбленного с котом, потому как если она бутылку ему не находила, мордовал безбожно.

— Нехороший кот, — серьезно покивала старшая Сатор.

— Да ну что ты… — обиделась дочь. — Я про другое. Ты мне вот можешь сказать, что такое любовь? Это когда крышу сносит так, что за ножи хватаешься? Когда жизнь свою в помойку выкидываешь, зато на старости лет перед камином дуэтом книжки читаешь? Самоотречение до тупизма? Ну что?

— А тебе обязательно точные формулировки нужны? — улыбнулась мать — на этот раз она улыбнулась тонко.

— Да что с тобой говорить! — в сердцах выпалила Ани, правда, тут же язык и прикусила. — Прости, я не хотела хамить.

— Ну почему же хамить? Я и вправду немного понимаю. Откуда бы? Всю жизнь прожила в достатке и спокойствии, за мужниной спиной. В любви, между прочим. И мечты у меня были маленькие, потому и исполнились.

— Ну мама, это же все так…

— Узколобо?

— Однобоко! Просто взгляд всего лишь с одной стороны. Вот, прости, но ты, например, уверена, что папа тебе никогда не изменял?

— Не уверена, — абсолютно спокойно отозвалась старшая Сатор.

— Чего? — вытаращилась младшая, ожидавшая за эдакую наглость как минимум пощечины, но никак не такого вот ответа.

— Твой отец никогда не давал мне повода подозревать его в измене. Поэтому я уверена: он меня любит. Он заботится о моих чувствах, потому вопросов и не возникает. В жизни бывает всякое и не всегда можно судить: вот это предательство, а вот это… случайность. Но если мужчина — или женщина, в данном случае это особой роли не играет — позволяет своей супруге что-то заподозрить, то ему попросту плевать. Любящий всеми силами старается оградить от… неприятностей.

— Да с чего бы папе!..

— А почему бы и нет? — пожала плечами Сатор. — Мы вместе сколько лет? Я старею, а он до сих пор импозантный и, главное, известный мужчина. Вокруг него вечно должны виться какие-нибудь студентки-аспирантки. А плоть, как говорит твоя бабушка, слаба.

— И вот это ты любовью называешь? Сиди и думай!

— В кого ты у меня такая упрямая? Как раз думать о таком и не надо! Ты же не переживаешь постоянно, что бабушка с дедушкой, да и дядя твой, пожилые люди. И с ними в любой момент что-то случиться может. Да, когда такое произойдет, будет очень больно. Но это же еще не причина для ежеминутного беспокойства, верно? Конечно, если тебе дали повод, тогда совсем другое дело.

— К чему ты ведешь?

Ани потянулась было растрепать себе волосы, но отдернула руку, сцепила пальцы.

— Ну, положим, ты первой задала вопрос. А я просто хотела сказать, что никаких определений тебе никто не даст. Есть только… как это у вас, у врачей? Симптомы? Вот как раз один из них — это боязнь причинить другому боль. Впрочем, их еще много и у каждого свои. Но, кажется, для медицины это типично?

— Выходит, я никого не люблю, — поскучнела Ани.

— Разве? — удивилась матушка. — Впрочем, тебе, наверное, виднее. А что этот молодой человек? Саши, кажется? Вы больше не встречаетесь?

— Нет, — буркнула Ани. — Погоди, а ты откуда о нем знаешь?

— Так Лангер рассказывал, — пожала плечом мать. — Говорил, что очень порядочный мужчина, брату он понравился.

— Точно, дядюшка не помолодел, а поглупел, — проворчала Анет, — язык распустил.

— Ну ты же со мной делиться не спешишь, — улыбнулась мать. Сейчас она просто улыбалась, без всяких двойных смыслов, — и советов не спрашиваешь. А я все-таки дам. Как правило, жизнь в глубоких размышлениях не нуждается, она на самом деле довольно простая штука. Особенно, если ее специально не усложнять.

— Ну а это ты к чему? — не слишком дружелюбно спросила Ани.

— Да ни к чему, — легкомысленно отмахнулась маменька, поправляя меховой воротник жакетки, которую старшая Сатор так и не сняла. — Просто наблюдения счастливой домохозяйки. А посуду ты все-таки побрей.

— Обязательно, — хмуро пообещала дочь. — Мам, а если б я вдруг забеременела невесть от кого, чтобы вы с папой сделали?

— А ты беременна?

— Я гипотетически.

— Ну что ж, ситуация, конечно, малоприятная, — госпожа Сатор глянула в зеркало, поправила пальчиком помаду, — но случается и хуже.

— Чтобы вы сделали? — уперлась Анет. — Отказались меня знать? Выгнали бы из дома?

— Так что с тобой? — нахмурилась матушка, протянула руку, тронула прохладными пальцами лоб дочери. — У тебя лихорадка?

— Мам, ответь, — младшая Сатор перехватила материно запястье, тонко пахнущее духами.

— Я не понимаю, откуда эта дичь в твоей голове взялась. Но если ты настаиваешь… Естественно, никуда бы мы тебя не выгнали, Ани. Ну, может, отругали бы. Бабушка бы точно.

— Бабушка бы плешь проела, — улыбнулась теперь и Анет.

— Не говори глупостей, — строго посоветовала мать, — Ну все, мне пора идти. И помни, пожалуйста: мы тебя любим.

— Я тоже вас очень люблю, — протянула младшая Сатор, старательно загоняя не слишком уместные слезы обратно в горло.

А вот зачем мать к ней заходила, Ани так и не поняла.

* * *
В этом районе Анет очутилась совершенно случайно. Хотя ситуация, конечно, вышла вполне себе стандартной: начальник велел отвезти документы в департамент; разговор услышал референт, сообразил, что Сатор по пути будет «в одно место заскочить», ну и попросил, понятно, «заскочить»; это еще кто-то услышал и понял: Ани может сделать ма-аленький крючок, завести письмо, которое, по хорошему, стоило отправить позавчера…

В общем, в этом районе она очутилась совершенно случайно.

Тем удивительнее было увидеть здесь Саши. Он стоял неподалеку от конторы, откуда Сатор вышла, и стояние его носило совершенно определенный характер: гоблинолог ее ждал. И вот что с этим делать, Анет понятия не имела. Поэтому просто кивнула, да пошла медленнее, вроде как предлагая ему рядом пристроиться. Кремнер все понял правильно и, наплевав на молчаливое сопротивление, отобрал довольно тяжелую папку, которую Ани к груди прижимала.

— Как ты? — спросила Сатор шагов так через сто.

Просто так спросила, лишь бы что-нибудь сказать.

— Нормально, — отозвался Саши точно таким же, ничего не значащим тоном. — А ты как?

— У меня все хорошо.

— Нравится новая работа?

— Что в ней может нравиться? — фыркнула Ани. — Карьера секретарши меня никогда не прельщала.

— Так вернись на СЭП. Или не возьмут?

— Понятия не имею. Но и возвращаться не собираюсь. Все с чего-то начинали. Вот и секретарство — это такое… начало, понимаешь? Конечно, можно было отца попросить, у него связей много, но, думаю, с прилепленным ярлыком «папина дочка» я далеко не уйду. Нет, лучше самой лапками побить, а там, потихоньку-полегоньку, и отца можно подключать.

Саши кивнул, будто на самом деле что-то в ее лепете разобрал.

Прошли еще немного.

— Как Нелдер? — спросил Кремнер.

— Не знаю. Я его с того раза, ну, когда в больнице осталась, не видела, — ответила Ани, понимая, что краснее и ничего с этим сделать не способна.

Впрочем, румянец можно было смело списывать на холодную погоду, которая и вправду бодрила. А вот с чего ей краснеть вздумалось — непонятно. Во всем, что касалось Кайрена, вины за собой Ани не чувствовала.

— Поругались? — почти сочувственно спросил Саши.

— Да нет, наоборот. Помирились. Просто никакой необходимости видеться нет.

— Тогда я совсем ничего не понимаю, — признался гоблинолог. Тон у него был жестковатый и вовсе не ласковый.

А еще он остановился, и Сатор тоже пришлось встать, разглядывая папку, которую Кремнер подмышкой зажал. Просто смотреть ему в лицо было неудобно — капюшон бы свалился, а уши и так пощипывало.

— Что ты не понимаешь? — спросила невесть зачем.

— Почему ты ко мне не пришла.

— Ну что здесь непонятного? — тяжко вздохнула Анет. — Кое-что действительно исправить нельзя. Кое-что исправлять бывает просто поздно. Я ведь тоже в свое время ждала: вот что-то поймет, вернется, скажет… А потом стало поздно. Он вроде и пришел, да только уже и не нужно ничего было. Нет, я сейчас это не к тому говорю, чтобы вас сравнивать, — встрепенулась Сатор. — Просто, по себе знаю. И мне… Не хотелось усложнять.

— Что ты лепечешь? — с несвойственной ему резкостью, если вообще не грубостью, спросил Кремнер. — Объясни толком. Как для идиота.

— Ну, хорошо, — еще тяжелее вздохнула Ани, задержала воздух, выдохнула носом. — Я ведь прекрасно понимаю: обидела тебя в больнице. И тогда понимала, а сейчас… Представляю, что это такое, когда твоя девушка… женщина… Когда она вроде бы остается ухаживать за бывшим… За другим. То есть, я, конечно, этого не представляю, но у меня фантазия богатая. Ты честный, хороший, и благородный. Ты-то поступил правильно, а я… Еще и защитить меня пытался. В смысле не пытался, ты защитил — от сплетен, от скандалов, от всего. Ну а я…

— Подытожим, — припечатал Саши. — Я честный, хороший, и благородный, потому что понял, как ты виной перед Нелдером маешься за все его… героические ранения. Поэтому самоустранился, став, видимо, еще лучше и благороднее. Так? — Сатор кивнула. — И что дальше?

— Дальше я решила, что мне, наверное, стоит взять тайм-аут. Ну, то есть нам взять тайм-аут, — продемонстрировала знание спортивной терминологии Анет. — Все просто очень быстро случилось, сначала одно, а потом другое. Надо было выдохнуть, подумать. А потом я поняла, что уже поздно. Ну что бы я могла сказать?!

— Подожди, — остановил ее гоблинолог. — Все-таки давай по порядку. Ты решила взять перерыв. А сообщить мне об этом тебе Леди запретила?

— И как ты себе это представляешь? — разозлилась Сатор, которую собственные маянья от стыда и виноватости допекло окончательно. — «Дорогой Саши, я, конечно, тварь последняя, и без того тебя унизила. Но давай ты еще подождешь, пока я в себе разберусь!» Так, что ли?

— Примерно. Исключая моменты про «тварь» и «унижение».

— Это почему?

— Да потому, что унизить можно только того, кто хочет быть униженным.

— Снова гоблинская мудрость? — не очень-то уверенно улыбнулась Анет.

— Общечеловеческая! — рявкнул Кремнер, содрав с носа очки. Сатор даже примерещилось, что он их сейчас в сугроб зашвырнет, но Саши ничего швырять не стал, только чуб свой взъерошил. — Может твой… кто-нибудь и оскорбился бы. Только хватит нас сравнивать! Лично я ничего из произошедшего за унижение моего мужского достоинства не принял. Он был ранен, да еще второй раз, да еще так, что ты могла посчитать себя виноватой. И ты на самом деле… — гоблинолог повертел пальцем, слова подбирая, — не разобралась в своих чувствах. Ничего умнее, как отойти в сторону и дать тебе немного воздуха, я сделать просто не мог. При чем тут унижение, скажи на милость?!

— Это как-то все… — такой типичной овцой проблеяла Ани.

— Ладно, хорошо. Что случилось после того, как ты в себе разобралась?

— А потом стало поздно…

— Кто тебе это сказал? — почти проорал гоблинолог. — Твой бохатый жизненный опыт? — он так и сказал: «бохатый». — Хаос, Ани, я не только не он, но даже и не ты, представляешь? У меня есть собственный опыт, мозги и, все твари тебя задери, мнение!

— Ты почему на меня орешь? — не слишком смело поинтересовалась Сатор.

— Потому! Близнецы! Я чего только не передумал, чего только не представил! Да я уверен был!.. Знаешь, сколько раз собирался с духом, чтобы поговорить с тобой? У меня окончательно ум за разум зашел, уж и!..

Саши махнул рукой, будто рубанул.

— Ну так почему не поговорил?

— Потому что сказал: это твой выбор, только твой. Свой я уже сделал, озвучил и даже продемонстрировал, как мог!

— Это точно, — покивала Ани…

— Я не про то, — мигом остыл Саши и покраснел. Как свекла. Да еще густо — от шеи и, кажется, до самой макушки.

— И я не про то, — смилостивилась Анет. — А что ты там говорил про зашедший ум? «Уж и» — это про что?

— Неважно, — лицо гоблинолога приобрело пугающий багровый оттенок.

— Погоди, погоди, — Сатор взяла его за локоть, разворачивая к себе, — мама что-то такое упоминала. И следователь намекал. Ты с ними разговаривал?

— Ну да, — Кремнер пнул смерзшийся комок, — Говорю же, никак понять не мог, что происходит. Может, тебе угрожает что-то, и ты решила меня не втягивать? Или все-таки со своим осталась, а мне предпочла не сообщать? Или, может, другое!

— Саши… — пробормотала Анет, а что еще добавить, не придумала.

— Я просто очень боюсь тебя потерять. Ты мне слишком нужна! — со злостью, даже злобно заявил гоблинолог и все-таки швырнул свои очки в сугроб.

* * *
Погода в Кангаре всегда отличалась непредсказуемостью, но в этом году она решила себя превзойти, а, может, у Близнецов что-то там случилось, но зима вздумала прихорошиться, пококетничать, прикинуться эдакой легкомысленной молодухой. А случилось это на самом деле вдруг: ночью деревья еще от мороза потрескивали, а утром на тебе: солнышко драконовой лампой из вех сил слепит, небо васильковое, веселая капель, журчащие ручьи, разом посиневший снег и одуревшие воробьи. Ящеры и возницы тоже одуревшие, подтаявшие сугробы мигом превратили дороги в канавы с жидкой липкой кашей, в которой вязнут и лапы, и колеса. Постовые тоже, конечно, прибалдели чуток — таких пробок и в праздники-то не случалось, потому и свистели соловьями, на радость мальчишкам и все тем же воробьям, которые с равным усердием пытались свистки заглушить.

Короче говоря, не опоздала Ани чудом. Вернее, почти опоздала: когда подъехала к башне со знаменитыми на всю империю часами, лишь спину Нелдера увидела, да переброшенный через плечо вещевой мешок. Пришлось самой кричать, силясь переорать всегдашний вокзальный гвалт, и даже свистнуть — получилось звонко, громко и очень по хулигански. Вообще-то, Сатор в себе таких талантов и не подозревала, была уверена, что свистеть не умеет, а тут как-то само собой получилось.

Главное, Кайрен ее увидел, обернулся, даже лицом просветлел, почти побежал обратно, помог выбраться из экипажа.

Смотрелся он… «Смерть девицам!» — вот как это называется. К обычной его «корсаростости» прибавилась еще и весьма брутальная черная повязка — шрам заметно оттягивал уголок глаза, чуть выворачивая нижнее веко и Нелдер, видимо, этого стеснялся. Кстати, совсем не зря: пиратская нашлепка шла ему невероятно. Впрочем, как и светло серая шинель, и фуражка с блестящим козырьком, с золотистой чашей и обвившимся вокруг него драконом на околыше.

— Я думал, не придешь, — буркнул Кайрен вместо приветствия.

— С чего бы это? — удивилась Ани.

— Ну, может, этот твой любитель гоблинов не захотел бы отпустить. Слушай, здорово выглядишь! Хоть и изменилась, конечно.

— Надо думать, в худшую сторону? — усмехнулась Сатор.

Она и сама прекрасно знала, что в новеньком белом полушубке и этой нелепой, но остромодной шляпке тарелкой, выглядит выше всяких похвал. Недаром же целое утро у зеркала прокрутилась!

Ну а тему «любителя гоблинов» она решила не развивать. И Нелдеру это не нужно, а уж ей тем более. В груди и так покалывало, несмотря на солнце, неотразимого «пирата», общую радость жизни и необыкновенное, чуть пьянящее ощущение какой-то немыслимой свободы. Уж больно взгляд у Саши был, когда она уходила… Нет, он ничего не сказал, ни о чем не спрашивал, но вот взгляд этот! Наверное, так собака вслед хозяйскому экипажу смотрит, зная, что ее человек совсем уезжает, и никакой надежды на его возвращение нет, а она — надежда — все равно есть.

Ани тоже ему ничего не сказала, слов подходящих не нашлось. Просто по-глупому сделала ручкой и вышла.

— Да нет, в лучшую, наверное, — признался Нелдер.

— Что в лучшую?

— Говорю, изменилась ты в лучшую сторону. Только повзрослела, что ли? На девчонку уже никак не тянешь.

— Так, наверное, пора уже и повзрослеть? — рассмеялась Ани, сама понимая, что смех вышел слегка натужным, ненатуральным.

— Ну, не знаю, не знаю. Говорят, ты теперь в министерстве подвизаешься? — светски поинтересовался Нелдер, перебросив свой мешок на левое плечо, а свободную руку кренделем выставил, локоть галантно предложил Сатор.

— Да ну, — отмахнулась Анет, предложение милостиво принимая, — помощник референта.

— Так это пока. Думаю, карьера пойдет как по маслу.

— Да ты что! Я для этого недостаточно стерва, — усмехнулась Анет, осторожно, на цыпочках, перебираясь через совершенно весеннюю лужу.

— Это ты-то не стерва? — изумился Кайрен, картинно выламывая бровь. — Впрочем, может, ты и впрямь так изменилась, говорят, в этой жизни всякое случается.

— Ну тебя, — Ани шлепнула по рукаву шинели.

— Ладно, ладно, исправлюсь. Ну а как дела с приютом?

— Да какой там приют! Старенький деревенский дом, а живут в нем уже четыре женщины. Вот, ищу частных спонсоров, на министерское финансирование никакой надежды нет. Кстати, ты-то про приют откуда ты знаешь?

— Я даже знаю, что младенца того, ты все-таки выцарапала и с матерью его воссоединила, — похвастался Нелдер. — И папашу эльфа нашла, за что он твоему не-приюту нехилую сумму отвалил, которую ты тут же потратила на опеку еще каких-то младенцев и дев в беде.

— Ты следил! — возмутилась Ани.

— Надо думать, — хмыкнул Кайрен. — Ведь я-то же, так сказать, боком, но причастный.

— Слушай, кажется, мы не о том говорим.

Сатор остановилась, потянула Нелдера за руку, заставив отойти под фонарный столб. Поезд уже успели подать, он пыхтел закипающим чайником, катя по платформе клубы пара. Где-то вдалеке ревели ящеры, а тут, рядом с вагонами, суетились люди: пассажиры, мальчишки, продающие газеты и папиросы с лотков, носильщики. И все это в дыму, в гари угля — Хаос воплощенный. Но что-то в этом хаосе было эдакое, будоражащее, предчувствие нового и непременно хорошего.

— Уговорила, давай поговорим о том, — легко согласился «корсар». — Когда у вас свадьба?

— Летом, — нехотя ответила Сатор.

Почему-то про свадьбу сейчас говорить было неприятно.

— Так что, значит, безумная любовь?

— Почему безумная? — Ани отвернулась, глядя на мальчишку в слишком большой для него фуражке, размахивающего над головой изрядно помятой газетой, и громко обещающего всем, кто эту газету купит, настоящую сенсацию. В чем суть сенсации, Сатор уловить никак не могла. — Это у меня к тебе была безумная… Саши я просто люблю. Нелдер, честно говоря, я не понимаю этой эскапады. Когда твою записку принесли, сначала подумала, что шутка дурацкая: куда провожать, зачем? Ну зачем тебе уезжать, да еще туда?

— А зачем этот патетический ужас? — кривовато усмехнулся Кайрен. — Я же не на передовую отправляюсь.

— Всего лишь в военный госпиталь!

— Мне это надо, Бараш. Как-то тут все… запуталось, — «корсар» снял фуражку, пригладил волосы, надел обратно. — Да не умею я говорить! Надо — и все. Вот если б ты…

— Что я?

— Ты бы, наверное, могла что-то объяснить. А, может, это я все сам потом придумал? Ладно, хватит, давай прощаться.

— Давай.

Как это делать, оба толком не знали. Кайрен неловко обнял ее одной рукой, Ани его поцеловала, даже, скорее, мазнула губами по колковатой щеке. И оба разом отступили — не без облегчения.

— Ну все! — «корсар» одним махом вскочил на подножку, подтянулся за поручень, взбираясь наверх ступенек.

И вдруг обернулся, протянул руку.

— Поехали со мной.

Голоса его Ани не слышала, паровоз как раз взревел раздраженным гудком, но угадать сказанное никакого труда не составило.

И вот тут что-то произошло. Мир будто сдвинулся, расслоился, словно перед ней две стеклянные стены оказались. На передней мальчишка в слишком большой фуражке по-прежнему размахивал газетой, из клубов пара выкатилась тележка носильщика, едва не задев Сатор боком, солнце плескалось в луже, нагло растекшейся посреди платформы, а дворник в сером фартуке бессмысленно гонял воду метлой.

На второй же стене, той, что позади, солнце тоже купалось, но только в реке и мокрые кувшинки лежали на дне лодки. И злые глаза Нелдера: «Работай, Бараш!». И чашка кофе в усталой тишине подстанции — одна на двоих. И почти точно такая же чашка, зажатая для устойчивости двумя подушками — тоже одна на двоих. И: «Мне с тобой спокойно!». Его привычка зарываться носом ей в макушку, вечные насмешки, посветлевшие глаза — в те, особенные, самые сокровенные секунды глаза у Нелдера светлели.

А еще там была мысль: «Может, все-таки?..»

Новый пронзительный гудок резанул по ушам, мир снова сдвинулся, стены осыпались мелкой стеклянной пылью.

— Ани? — позвал Кайрен.

Сатор помотала головой, шагнула назад, чувствуя, как щеки горят — не от смущения, от слез. Нелдер кивнул, так и оставшись стоять на верхней ступеньке. Поезд дернулся, что-то пронзительно и тонко крикнул вожатый. Клубы пара затянули платформу почти непроглядной пеленой. Вагоны не спеша, словно раздумывая, ехать им или еще постоять, поплыли мимо.

Увозя «корсара» и не случившуюся жизнь.

— Дамочка, вам плохо? — участливо окликнул Сатор служащий в ярко-алой куртке. — Может, воды или еще чего?

— Нет, спасибо, ничего не нужно, — гнусовато отозвалась Ани.

— Ну поплачьте тогда, — покивал старик. — Оно ведь так и положено, плакать, прощаясь. На душе легчее становится.

— Верно, — платка Анет так и не нашла, утерлась ладонью, совершенно искренне улыбнулась служащему. — Так на самом деле легче становится.

* * *
Кажется, Саши, как сел на пуфик в прихожей, когда за Сатор дверь закрылась, так с него и не вставал. Только голову поднял, услышав скрип ключа в замке.

— Ты до сих пор не собрался? — ахнула Ани. — Нас же родители к четырем ждут! Представляешь, что скажет бабушка, если вдруг суп остынет или там соус какой-нибудь расслоится?

Кремнер ничего не ответил, только очки с носа сдернул и тут же их обратно нацепил. Правда, вверх ногами, но вроде бы даже не заметил этого. Лишь поморгал беспомощно — наверное, через перевернутые стекла смотреть было не слишком удобно.

— Ну и чего? — не слишком понятно спросила Анет.

Присела на корточки, поправила очки, сложила руки у него на коленях, пристроив сверху подбородок.

— Ты вернулась? — хрипловато спросил Саши, будто собственным глазам не слишком доверяя.

— Я вернулась, — серьезно подтвердила Сатор.

— И что это значит?

— А что это может значить? — легонько пожала плечами Анет. — Я выбрала. Я знаю, чего хочу. Знаю, какая жизнь мне нужна. Знаю, кого люблю. Ну как-то так.

— И… — Кремнер сглотнул — угловатый кадык прокатился по шее, — кого ты любишь?

— Дурак ты, хоть и знатный гоблиновед, — посетовала Ани. — Тебя я люблю. Но если по твоей вине бабушка мне голову открутит, то любовь… Ой!

Саши сполз со своего пуфика, с таким энтузиазмом Сатор обняв, что у нее совсем не фигурально ребра хрустнули и дышать стало трудновато. А вот он дышал, только почему-то очень часто.

— А ты в курсе, что твой дядя, — выговорил глухо и будто придушенно, словно ему что-то говорить мешало, — обещал воспитать из внучатого племянника гениального хирурга?

— А как же обед?

Саши как-то очень легко, будто она ничего не весила, хотя весила-то Анет вполне прилично, подхватил Сатор на руки, встал.

— Что важнее для судеб этого мира, — поинтересовался Кремнер совершенно спокойным, даже рассудительным тоном. — Гениальный хирург или какой-то там обед?

— Конечно хирург, — хихикнула Ани, ткнувшись носом в ямку между шеей и ключицей «знатного гоблиноведа».

В конце концов, бабушка — дама разумная, такую логику и расстановку приоритетов оценить способна.

Ну а суп… А что суп? Подостывшим он иногда только вкуснее бывает.

* * *
Армер Кумперт свое дело очень любил, хотя, конечно, доходы с него выходили совсем незначительные. Да и что говорить! Ну кто в городке, живущем только военным госпиталем, станет книжки покупать? Разве что выздоравливающие солдатики иной раз заглянут в поисках чего-нибудь скабрезного. Но Кумперт, бывший столичный учитель словесности, в своем магазинчике ничего подобного не держал и даже под страхом полного разорения держать бы не стал.

Тем более что банкротство ему не грозило, полученное наследство вполне позволяло и жить, не ужимаясь, и лавку содержать. Вот и получалось: работа есть и вполне достойная, да еще любимым делом, то есть читать, можно заниматься в свое удовольствие. Надо же владельцу лавки знать, что за товар он продает?

А вот посетителей Кумперт не жаловал, отвлекали его люди от… хм!.. дегустации. Впрочем, этому доктору, с совершенно пиратской повязкой на глазу, лавочник скорее симпатизировал. Врач был человеком разбирающимся, вкусы имел схожие, с глупостями не лез и поговорить никогда не отказывался.

— Вот, изволите видеть, новиночка пришла из самой столицы, — Кумперт протянул покупателю увесистый томик, упоительно пахнущий новеньким кожаным переплетом, клеем и типографской краской. — Конечно, историйка так себе, сюжетец незамысловатый, но скоротать вечерок поможет. Очень, понимаете ли, живо написано. И, насколько могу судить, со знанием дела.

— «Грозное пламя шамана», — прочитал доктор название. — А кто автор?

— Некий господин Кремнер. Хотя в узких кругах его больше знают под именем Саши. Видит Леди, понятия не имею, зачем приличные люди берут себе псевдонимы, да еще такие странноватые? Впрочем, порой на качестве текста это и не сказывается. Есть редкие исключения, есть.

Посетитель открыл томик, перевернул вкусно хрустнувший титульный лист, придержал пальцем, но дальше листать почему-то не стал, остановился на первой странице, практически белой, на ней только две строчки, напечатанные замысловатым шрифтом, и чернели: «Спасибо жене и дочери! Без вас, мои любимые девочки, этой книги и не было бы».

— Ну, знаете, так положено, — невесть с чего застеснялся Кумперт, — посвящение родным, благодарности. Понимаю, несколько слащаво, да и вообще эдак пошловато, обывательски. Но в остальном роман вполне, вполне. Берете?

— Нет, — врач захлопнул томик, пододвинул его к продавцу. — Эту книгу я уже читал.

— Да вы что? — возмутился лавочник. — Роман только выпустили! Я одним из первых его заказал!

— Вот так иногда случается, — кривовато усмехнулся покупатель, натягивая перчатку. — Роман только выпустили, а история уже прочитана. Спасибо, зайду в следующий раз.

Кумперт, дождавшись, когда за посетителем дверь закроется и колокольчик звякнет, сердито фыркнул в тщательно ухоженные усы. Порой он не понимал, просто отказывался понимать, что людям нужно.

Конец

Примечания

1

СЭП (СЭиНП) — служба экстренной и неотложной помощи.

(обратно)

2

Медицинские службы традиционно носят цвета лорда Солнца (лорда Дня) — обычные врачебные халаты желтые, форма СЭПовцев алая.

(обратно)

3

Нейрохирургия — раздел хирургии, занимающийся заболеваниями нервной системы.

(обратно)

4

Абдоминальная — раздел хирургии, занимающийся заболеваниями органов живота.

(обратно)

5

Торакальная — раздел хирургии, занимающийся заболеваниями органов грудной клетки.

(обратно)

6

Владыки замка — спортивная игра с участием драконов.

(обратно)

7

Укладка — наборнабор медицинского имущества, размещенного в специальной таре (кейсе, чемодане) для хранения и транспортировки

(обратно)

8

ЧМТ — черепно-мозговая травма

(обратно)

9

Имеется в виду лорд Солнце (лорд День) и леди Луна (леди Ночь) — двое из тройни богов-близнецов Кангара (последний из Трех — Хаос).

(обратно)

10

«Пустышка» — пустой, то есть нерезультативный вызов (ложный вызов, «не экстренный» повод, отсутствие больного и т. п.)

(обратно)

11

Статус (здесь) — астматический статус, приступ бронхиальной астмы.

(обратно)

12

Николас ван Тюльп, голландский врач (1593–1674 гг.)

(обратно)

13

Неонатология — раздел медицины, изучающий новорожденных, их рост и развитие, заболевания и патологические состояния.

(обратно)

14

Деменция — приобретенное слабоумие.

(обратно)

15

Топ-анатомия — топографическая анатомия, раздел анатомии человека, изучающий послойное строение анатомических областей.

(обратно)

16

Лякрималис (иск. лат.) — Lacrimalis — «слезный», относящийся к слезной системе.

(обратно)

17

Имеется в виду ручной аппарат для искусственной вентиляции легких. Современный аналог — мешок Анбу.

(обратно)

18

Стимулирующие (здесь) — вознаграждение за труд в зависимости от квалификации работника, сложности, количества, качества и условий выполняемой работы.

(обратно)

19

Имеются в виду нормативные акты, стандартны оказания помощи.

(обратно)

20

Женский (простой) узел (здесь) — техника наложения (фиксации) хирургического шва.

(обратно)

21

ГБ (здесь) — госбезопасность.

(обратно)

22

Деонтология (медицинская деонтология) — дисциплина раздела прикладной этики, изучающая медицинскую этику, правила и нормы взаимодействия врача с коллегами и пациентом.

(обратно)

23

Субфебрильная температура — повышение температуры тела на протяжении длительного времени в пределах 37,1—38,0 °C.

(обратно)

24

Эхинококк — род ленточных червей отряда.

(обратно)

25

Катетер — гибкая трубка, вставляемая в узкое отверстие для введения или удаления из организма жидкости.

(обратно)

26

Имеется в виду расхождение в диагнозах, поставленных врачом «скорой» и при госпитализации (в больнице).

(обратно)

27

Тип инфаркта миокарда, при котором симптоматика «маскируется» под язвенную болезнь желудка

(обратно)

28

Кабинетный портрет — либо большая фотография, либо небольшое живописное полотно (чуть больше современной стандартной тетради).

(обратно)

29

В Кангаре троебожие — близнецы лорд День (лорд Солнце), леди Ночь (леди Луна) и их старший брат Хаос

(обратно)

30

Вязки (здесь) — ремни, средство фиксации.

(обратно)

31

Валух (валах) — кастрированный баран

(обратно)

Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • *** Примечания ***