Змеиное гнездо (СИ) [Юлия Ковалева] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

***********************************************************************************************

Змеиное гнездо

https://ficbook.net/readfic/7747833

***********************************************************************************************

Направленность: Гет

Автор: _Ковалева Юлия_ (https://ficbook.net/authors/3001097)

Беты (редакторы): _Маленькое чудо_

Фэндом: Роулинг Джоан «Гарри Поттер»

Пэйринг и персонажи: Драко Малфой/Гермиона Грейнджер

Рейтинг: NC-17

Размер: Макси, 393 страницы

Кол-во частей: 24

Статус: закончен

Метки: Отклонения от канона, Слоуберн, Приключения, Триллер, Неозвученные чувства, Нецензурная лексика, Ангст, Драма, AU, Учебные заведения, Любовь/Ненависть

Описание:

Если около года назад Драко был тем, кто не мог выбрать ни одну из сторон, то теперь от него отвернулись обе, а наличие Грейнджер под боком и шкатулки, грозящей разнести к чертям мэнор, — прямое тому подтверждение. Во всяком случае, Малфой был в этом уверен.

Посвящение:

Слизеринскому Принцу.

Мальчику-у-которого-не-было-выбора.

Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора/переводчика

Примечания автора:

Если Вы решили прочесть данную работу, то, полагаю, Вам необходимо знать некоторые вещи:

1. Начиная с пролога и далее Вы столкнётесь со сценами, где описаны воспоминания персонажей. Это сделано не потому, что автор не знает, что такое логика, не потому, что у автора нет идей, и даже не потому, что автор тянет сюжет. Каждое (!) воспоминание не случайно, и ближе к концу работы Вы в этом убедитесь.

2. Обращайте внимание на детали. Они могут сказать Вам много чего интересного.

3. Автор не верит в то, что кто-то «похорошел за лето» или «влюбился и все осознал», поэтому не стоит надеяться на зайку-Драко и мимимишные романтические сцены с первой главы. Любовь не рождается на пустом месте, и автор искренне надеется, что Вы это понимаете.

4. Основой сюжет Вы увидите ближе к середине, поэтому, если Вы прочли три главы и думаете, что кроме взаимоотношений героев ждать нечего, то знайте, что это далеко не так, просто Вы ещё не дошли до самой сути.

Я влюбилась в этих персонажей и очень надеюсь, Вы проникнитесь ими тоже. Их история будет сложной, местами запутанной и противоречивой, но она будет ИХ, и если Вы, как и я, верите, что описанное в этом фанфике вполне могло бы быть, то я искренне желаю Вам приятного чтения!

========== Пролог: «Маленький хозяин хочет сдохнуть» ==========

— Слабак! — глухой хлопок от пощечины эхом отразился о каменные стены Малфой-мэнора. — Ты не можешь сделать даже этого, бесполезное отродье! Уродец! — рев, казалось, отзывался в каждом уголке поместья.

— Люциус, ради Мерлина, прошу тебя, не трогай его, он же ещё совсем ребёнок! — прибежавшая на шум женщина с нескрываемым ужасом робко дотронулась до плеча мужа. — Люциус, умоляю, оставь его… — из темно-карих глаз покатились крупные градины слез.

— Позорище! — не скрывая омерзения, фыркнул мужчина и, презрительно посмотрев на сына, быстрым шагом удалился из комнаты. — Цисси, немедленно оставь эту тварь и следуй за мной! — послышалось где-то в коридоре.

Убедившись, что разъяренный супруг достаточно далеко, Нарцисса тяжело вздохнула, окинув сына полным боли взглядом, и молча удалилась.

В комнате снова стало тихо.

Изредка эта звенящая тишина нарушалась негромкими всхлипами семилетнего Драко, сжавшегося в углу и вытирающего слезы маленькими, сжатыми в кулачки, ручками. Мальчик прижал ноги к себе, пряча голову в острых коленях, и еле заметно трясся, силясь успокоиться, что выходило из рук вон плохо.

Отец снова был им недоволен и снова смотрел на него как на грязь, прилипшую к подошве его идеально вычищенных дорогих туфель.

Снова.

Снова Драко не оправдывал его ожиданий и был совсем не таким, каким хотел видеть его отец, а значит, не был достойным наследником рода Малфоев.

«Ты не можешь сделать даже этого, бесполезное отродье!»

Да, он действительно не мог.

Мальчик тихо играл в своей комнате, когда Люциус, громко распахнув дверь, бросил ему в руки щенка и велел следовать за ним. Ребёнок беспрекословно повиновался и минуту спустя они уже были в зале, который Драко мысленно прозвал «чёрной комнатой» за отсутствие какой бы то ни было мебели, чёрные каменные стены и в тон им пол, выполненный из того же материала.

— Видишь эту грязную псину?! — Люциус фыркнул на испуганное животное в руках мальчика, а затем грубо выхватил его из детских ладоней и бросил, подобно половой тряпке, на пол. — А теперь смотри и запоминай… — прозвучало тихо, почти шёпотом, так, что в жилах Малфоя-младшего, казалось, начала стыть кровь.

— Круцио! — в контрасте с предыдущей фразой это слово отдалось в ушах оглушающим ревом, так, что мальчик на секунду зажмурился.

Он открыл глаза от щенячьего вопля и хриплого, казалось утробного, визга. Драко было всего семь, но он уже был очень хорошо знаком с заклятием «Круциатус». К его глазам подступали слезы, а сердце сжималось, ведь он знал, какую боль доставляет это непростительное заклинание. Животное выло и хрипело, давясь собственной кровью. Извиваясь на каменном полу, собака пыталась выцарапать себе глаза. Серо-голубые глаза ребёнка округлились: это был первый раз, когда ему довелось не просто слышать о «наичуднейшем», как говорил отец, заклинании, а наблюдать его в действии.

Ком в горле, казалось, не давал дышать.

Внезапно Люциус взмахнул палочкой, отозвав чары, и, улыбнувшись, повернулся к сыну, буквально упиваясь произведённым эффектом.

— Недурно, я полагаю… — мужчина перевёл задумчивый взгляд на животное, которое с трудом подавало слабые признаки жизни. — Ты согласен, Драко?

От упоминания собственного имени мальчик напряжённо сглотнул, с ужасом уставившись на тело щенка, чья коричневая шерсть перепачкалась кровью и приобрела грязный бурый оттенок.

— Ты внимательно следил за каждым моим действием? — ребёнок мгновенно кивнул, боясь хоть чем-то разгневать отца. — Хорошо, сын, — губы Малфоя растянулись в приторной улыбке, — тогда порадуй папочку, повтори.

Сердце, казалось, перестало биться вовсе, а не просто пропустило удар.

Мальчик, не шевелясь, продолжал шокировано наблюдать за истекающим кровью животным, молча сглатывая солёные слезы и не имея ни малейшей возможности помочь.

Бледные ладошки, скрещенные за спиной в привычном для аристократов жесте, неконтролируемо тряслись, являя миру полное ужаса детское тело.

— Повтори заклинание, Драко! — прозвучало уже на тон выше. Раздражение буквально сочилось сквозь зубы волшебника, готовое в любую минуту вытечь грязной тягучей массой из его глотки и потопить собой все вокруг.

Эта липкая нега имеет запах зловоний, смерти и разлагающихся трупов.

Она называется ненависть.

— Нет, — тихо прозвучал хриплый от слез голос мальчика. — Я не могу, отец. — робкий взгляд опустился в пол, не имея сил подняться ни на сантиметр выше.

— Ты смеешь перечить мне! Ты — жалкий, убогий щенок! Мерзкий паразит! — Люциус мгновенно завёлся и уже был вне себя от ярости. — Я ненавижу то, что такая безвольная тварь зовётся моим сыном! Ты не достоин своей фамилии! Ты не можешь оправдать гордое имя Малфоев! Мне за тебя стыдно!

— Прости, отец, — солёная капля проскользила по нежной детской щеке и глухо ударилась о каменные плиты пола.

— Пожалел собаку… — Малфой источал яд каждым своим словом. — Сегодня ты жалеешь блохастых тварей, а завтра — мразей-грязнокровок! — крик мужчины пробирал до костей. — Если будешь жалеть Круциатус для маггловской псины… — мужчина усмехнулся, сверкнув взглядом ледяных глаз, — то я не буду жалеть тебя!

Мальчик в ужасе поднял глаза на отца.

— Круцио!

Боль.

Много боли.

Драко чувствовал, как крошатся все его кости, серым прахом осыпаясь на пульсирующие органы. В жилах вскипала кровь, обдавая маленькое тело жаром. Внутренности, казалось, сжимались до ничтожных размеров, а затем разжимались, становясь больше прежнего, отчего по ним шли нитевидные трещины или, что тоже вероятно, вовсе разрывались на куски, пока их хозяин бился в агонии. Комната мгновенно наполнилась душераздирающими детскими криками. Из глаз мальчика, не скрываясь, катились слезы. Драко начинал задыхаться. Кашель, раздирающий его грудь, вырывался из глотки вместе с кровью и, кажется, рваными кусками его собственных лёгких. Голова гудела и на секунду мальчик подумал о том, что, возможно, было бы не так плохо, если бы она прямо сейчас треснула по швам, прекратив, наконец, эти нечеловеческие мучения.

Драко было семь и он уже думал о смерти.

До полуобморочного сознания донесся звук торопливых шагов и стук каблуков.

Каблуков матери.

«Слабак!»

В голове снова всплыло слово, которое чуть ли не выплюнул ему в лицо Люциус, когда, заслышав о приближении Нарциссы, отозвал чары.

«Уродец!»

Щека, кажется, снова ощутила увесистый удар, последовавший сразу за неудачной попыткой Драко встать, ведь перед глазами мальчика все плыло, а тело ещё не отошло от непростительного.

Нужно было подняться.

Нельзя расстраивать маму.

«Позорище!»

Драко продолжал одиноко сидеть на полу, судорожно всхлипывая и против воли вспоминая слова отца — его непоколебимого авторитета и самого страшного кошмара в одном лице.

В дверном проёме показался силуэт Добби — их эльфа-домовика:

— Маленькому хозяину нужна помощь Добби? Мистер Малфой хочет что-нибудь?

Мальчик отрешенно покачал головой. При всем желании эльф действительно ничем не смог бы помочь.

Маленький хозяин не хочет видеть Добби.

Маленький хозяин хочет сдохнуть.

Маленький хозяин хочет, чтобы сдох Люциус.

Комментарий к Пролог: «Маленький хозяин хочет сдохнуть»

Приветствую всех, кто обратил свое внимание на этот фанфик и прочитал его первую главу. Надеюсь, она вас заинтересовала)

С нетерпением жду ваших отзывов и мнений!

========== Часть первая: «Каникулы кончились» ==========

На вокзале Кингс-Кросс было привычно шумно, но стойкое ощущение того, что что-то не так, не покидало ни на миг. Грохот колёс поезда, восторженные вопли детей, наставительные слова родителей — это было всегда, но сегодня к ним примешались хлопки вспышек колдокамер журналистов, постоянно что-то спрашивающих у волшебников всех возрастов, и воодушевляющие речи от нескольких работников министерства, вокруг которых собрался немалый круг зевак, что, в целом, не было удивительно — первый после войны учебный год в Хогвартсе — ажиотаж, сенсация, событие мирового масштаба.

Драко Малфой пренебрежительно фыркнул от всей этой дешёвой показухи. Журналисты, кричащие по всем углам громкие заголовки для завтрашнего выпуска «Ежедневного Пророка», самодовольные министерские рожи, обещающие счастливое и безоблачное будущее для всей магической Британии и толкающие какую-то несусветную ересь про «новый этап в истории великого Хогвартса, который является храмом волшебных искусств и домом для всех, кто в нем нуждается на протяжении уже не одной тысячи лет», толпа, слушавшая их с раскрытыми ртами и, очевидно, не отличающаяся интеллектом от магглов, ну и ещё много-много всякой мишуры, от которой хотелось засунуть себе в глотку два пальца, заставляли молодого человека закатить глаза, устало прислониться спиной к самой отдаленной колонне, стоявшей в углу холла вокзала, и стараться не привлекать к себе лишнего внимания, какого за это лето было более чем достаточно.

Эти три месяца больше походили на Ад, чем на школьные каникулы, и Драко без всякого зазрения совести мог бы сказать, что раскаленные котлы Преисподней вряд ли могли бы быть хуже, чем-то, что творилось у него дома. Сразу же после гибели Тёмного Лорда Министерство встрепенулось и — кто бы мог подумать! — приступило к поимке Пожирателей и их союзников. Пытаясь скрыть тот факт, что практически все члены органов магического правопорядка были сторонниками Волан-де-Морта, эти ублюдки в шикарных мантиях с завидным усердием подошли к своей работе и, старательно очищая свои имена, поливали грязью других.

Ситуация не обошла и Малфоев.

Драко отчётливо помнил тот день, когда к ним в дверь постучали. Это был самый обычный июньский вечер, совершенно не предвещающий беды. Конечно, волшебник замечал, что после битвы за Хогвартс родители, — а особенно отец, — были даже более нервозными, чем обычно, но в тот момент, когда в гостиной раздались звуки двух глухих ударов, Малфой посмотрел на мать и понял: это конец. Люциус пытался быть учтивым и вежливым с пришедшими, старался смеяться над предоставленным обвинением и даже угрожать, но в глубине души он, как и вся семья, понимал, что это не имеет абсолютно никакого смысла. Весь чёртов Хогвартс видел его, сражающегося на стороне Тёмного Лорда, каждый ученик и преподаватель — каждый, мать его! — свидетельствовал об одном: Люциус — Пожиратель, а значит, виновен. Не было ни малейшего смысла это отрицать, но отец продолжал врать, врать до последнего, вешая лапшу на уши всему Министерству.

«Трус», — тихо сказал Драко, глядя, как авроры, держа Люциуса за обе руки, выводили его из собственного дома, в то время как он орал, что это все ошибка, свидетели — лжецы, и вообще, он был под «Империусом», а значит, совершенно не контролировал себя.

Нарцисса молча стояла рядом, легонько сжимая ледяную ладонь сына такими же холодными пальцами, а затем, когда мэнор наконец опустел, уткнулась лицом в его плечо, захлебываясь в рыданиях.

Драко впервые успокаивал мать.

Робко гладил её по голове, глядя пустыми глазами куда-то перед собой и шептал какие-то глупости, все чётче осознавая безвыходность их положения и груз ответственности, свалившийся на его плечи. Драко было шестнадцать и пока на его груди плакала мать, он клялся себе сделать что угодно, чтобы она больше не проронила ни одной слезинки, пойти с кем угодно и против кого угодно, лишь бы не видеть боли в её глазах.

Следующее утро семьи Малфоев (а точнее того, что от неё осталось) началось с «Ежедневного Пророка», где на обложке был изображён Люциус в кандалах. Такой же холодный, безумный и жестокий, как и прежде, только теперь в его взгляде читалось отчаяние, тщательно скрытое за привычной маской полного безразличия.

В этом был не только весь Люциус, в этом были все Малфои.

Даже Нарцисса.

Когда Драко, постучав, вошёл в её спальню, женщина с напускным спокойствием читала статью под громким заголовком: «ТАЙНЫ ЛЮЦИУСА МАЛФОЯ. КАК ПОЧЁТНЫЙ ЧЛЕН МИНИСТЕРСТВА СТАЛ ПОЖИРАТЕЛЕМ СМЕРТИ!», и только трясущиеся руки выдавали её почти удачно скрытый невроз.

Почти.

От полного погружения в пучину собственных воспоминаний о дальнейших событиях этого лета Драко отвлекла волна аплодисментов, эхом пролетевшая по всему холлу вокзала. Малфою даже не потребовалось повернуть голову, чтобы понять причину коллективного помешательства и всеобщей эйфории: «золотое трио» прибыло на платформу, улыбаясь во все рты и благодаря за тёплый приём.

Драко скривился.

Упаси их Мерлин посмотреть в его сторону.

Пока министерский ублюдок лицемерно лыбился во все тридцать два зуба, показушно пожимая руку Поттеру и вереща на камеру что-то про его «неоценимый вклад в историю всей магической Британии и её безопасность, феноменальную храбрость и удивительно доброе сердце», Драко думал только о том, где чертов-придурок-Забини и чертова-дура-Паркинсон. Судя по времени, скоро должна была начаться посадка на Хогвартс-экспресс, а значит, если его единственные друзья не появятся, ему придётся одному идти через весь холл, ловя на себе презрительные взгляды, упрёки и прочие проявления не самого тёплого отношения.

Конечно, подобное происходило с парнем не в первый раз, но с тех пор, как фамилия Малфой стала синонимом таких понятий как «трус», «предатель», «убийца» и просто «враг всего и вся», а отца, который, хотя и отравлял всю его жизнь, но мог обеспечить банальную безопасность, не было рядом, нервные клетки начинали все больше походить на оголенные провода, что не грозило ничем хорошим, особенно в общественных местах. Именно по этой причине Драко все чаще озирался по сторонам, выискивая в толпе тех немногих, кто не вставил ему нож в спину этим летом.

И не находил.

«Внимание, пассажиры! Посадка на «Хогвартс-экспресс» объявляется открытой, просьба ко всем учащимся подойти к платформе. Повторяю, посадка…» — противный голос раздался сразу из нескольких громкоговорителей, чем заставил Драко скривиться. Кажется, даже вопли корней мандрагоры, которые Драко довелось услышать на втором курсе, сейчас были бы усладой для его слуха в сравнении с этим голосом. Тем не менее ни Блейз, ни Пенси так и не появились, а значит, идти по «аллее славы» придётся одному.

Выдохнув, парень сделал шаг из тени колонны и, нацепив на лицо маску тотального безразличия, уверенным и гордым шагом спокойно прошествовал вперёд, тщательно игнорируя «Смотрите, это же Малфой!», «Ого, а он что, не в Азкабане?», «Как ему только совести хватило заявиться сюда!», «Предатель!», «Убийца!» и прочие возгласы за спиной. Он не сломается, не дождутся, мрази. Драко будет идти и ухмыляться, пока вся эта челядь захлебывается своей собственной ядовитой слюной, не кинет ни на кого из них ни одного взгляда, игнорируя их, как пыль, как скользкую грязь под подошвой ботинок. Будет идти с идеально прямой спиной и гордо поднятым подбородком, и пусть говорят, что эта надменность делает его точь-в-точь похожим на Люциуса, потому что если отец и научил его чему-то полезному, так это тому, как сохранять честь и достоинство независимо от обстоятельств. Равнодушно пройдя мимо толпы, как по команде расступавшейся перед «сыном того самого Пожирателя», Драко абсолютно спокойно зашел в поезд и без заминки нашёл свое купе, где наконец мог вздохнуть спокойно без лишних глаз, ушей и прочих частей тела любопытной толпы, так и норовившей кинуть на него взгляд. Спустя минуту за ним последовали и все остальные, в том числе и Паркинсон с Забини, появившиеся буквально за пару минут до отправки.

Когда поезд тронулся, Малфой неожиданно поймал себя на мысли, что учащихся старших курсов непривычно мало: далеко не все пережили битву за Хогвартс, а потому многие уже никогда не вернутся в эти стены. Совершенно случайно вспомнилось, как перед шестым курсом, сидя на этом самом месте, Драко говорил друзьям о том, что ему, скорее всего, теперь будет не до учёбы, гордясь своим зачислением в ряды Пожирателей. Кто бы мог подумать, что пройдёт всего два года и его мировоззрение кардинально поменяется, а черная метка, когда-то служившая предметом восторга, будет вызывать лишь жгучую ненависть в первую очередь к самому себе, выделяясь на слишком бледной коже как что-то совершенно чуждое, неправильное.

Сидя во всегда тихом купе учащихся Слизерина — аристократам не свойственно кричать, шуметь и слишком буйно выражать свои эмоции, а именно они составляли преимущественное большинство слизеринцев, — Драко отметил, что из его факультета пало жертвами войны отсутствовало всего пять человек, которые, слава Мерлину, были ему не больше, чем сокурсники, но никак не приятели или друзья. Подумав о последних, взгляд серо-голубых глаз переместился на сидящих напротив Паркинсон и Забини, так и не объяснивших причину своего опоздания. Пенси традиционно сидела у окна, наблюдая за сменой пейзажей, и изредка вставляла пару реплик в диалог друзей, а Блейз, облокотившись о стол, смотрел куда-то прямо перед собой, отвлекаясь от своих дум только для того, чтобы задать Драко несколько рядовых вопросов. И оба — ни слова о том, где были. Впрочем, это было бы лишь проявлением вежливости, не более, ведь в действительности Малфою было плевать.

Парень перевёл взгляд на вид за окном — поезд проезжал по мосту, что говорило о том, что до прибытия в Хогвартс осталось не больше получаса. Блондинистая голова безвольно откинулась на спинку кресла, а веки устало прикрылись. Перед глазами снова оживали картинки прошлого, воскресавшие из недр памяти (а они вообще умирали?) каждый раз, стоило ему только их закрыть.

Мысли возвращались в британский замок, где ему предстоит провести ближайшие месяцы. Восстановили ли его полностью, или, может, меньше чем через час, Драко увидит полуразрушенное здание? Много ли преподавателей осталось в живых?

Что вообще его ждёт?

Последний год в школе.

Первый год после войны.

Комментарий к Часть первая: «Каникулы кончились»

Мне очень приятно, что фанфик так быстро нашёл отклик у аудитории и всего за сутки были набраны 3/3 ждущих продолжения.

Надеюсь, эта глава вам тоже понравится, так как она ведёт к началу развития основных событий сюжета.

========== Часть вторая: «Сюрприз в змеином коридоре, или Засекай, Малфой» ==========

Каждое первое утро абсолютно каждого учебного года в Хогвартсе Гермиона начинала с похода в библиотеку. Так было и на первом курсе, и на всех последующих, и даже сейчас, после войны, Грейнджер не собиралась нарушать свою маленькую традицию. Девушка тихо ступала по длинному коридору, пол которого был устлан мягким ковром, что делало каждый шаг ещё менее слышимым. Бледные лучи только-только вставшего солнца нежно скользили по её лицу, навевая атмосферу спокойствия и умиротворения. Волшебница уже практически преодолела все закоулки коридора, приблизившись к лестнице, когда до её ушей донесся глухой стук с этажа ниже. Гермиона остановилась, прислушиваясь: звук повторился, став громче и ещё чётче раздавшись в звенящей тишине.

Гриффиндорское любопытство взяло верх.

Спускаясь по лестнице, Грейнджер старательно убеждала себя в том, что не хочет этого делать, а также в том, что на это было множество причин. Во-первых, на это утро у неё были совершенно другие планы, во-вторых, то, что происходит этажом ниже — абсолютно не её дело, и в-третьих, что самое главное, это этаж Слизерина, где она в любой момент может встретить или профессора Снейпа, внушавшего ужас одним своим видом, или противного блондинистого хорька, который не упустит возможности бросить ей в лицо свое любимое «грязнокровка» и фыркнуть, одарив ее этой-своей-чисто-малфоевской ухмылочкой. И, о Мерлин, Гермиона и правда не знала, что из этого хуже. Тем не менее, игнорируя все «против», девушка решила, что, возможно, у кого-то из учеников «змеиного» факультета беда и им грозит опасность, а значит, гриффиндорка просто обязана помочь.

Сделав пару шагов по коридору Слизерина, девушка осмотрелась вокруг. Обстановка была той же, что и на других этажах, но волшебница была готова поклясться, что здесь ей стало холоднее. Опуская этот факт, считая его действием предрассудков и глупых сплетен, она, не обращая ни малейшего внимания на проступившие на коже мурашки, гордо подняла подбородок и, взмахнув копной вьющихся каштановых волос, двинулась дальше. Волшебница преодолевала метр за метром, все чётче слыша звук, но до сих пор не видя его источника. Напряжённая ладонь сжалась на древке палочки и, глубоко вздохнув, девушка сделала шаг за последний поворот и тут же уставилась вперёд с искренним недоумением в глазах: в тёмную дверь слизеринской гостинной стучал филин, призывая кого-то выйти и забрать привязанное к его лапке письмо, чем и вызывал шум, который распространяло эхо безлюдных коридоров. Грейнджер невольно улыбнулась, не веря, что предметом всех её переживаний, страхов и догадок была всего-навсего обычная сова.

Впрочем, была ли она такой обычной, какой казалась?

Прищурившись и наклонив голову вбок, Гермиона разглядела на письме (которое показалось ей странным, так как было больше стандартных) марку Министерства Магии.

Сердце пропустило удар.

Неужели что-то случилось? Опасность? Последователи Тёмного Лорда? Пожиратели? Или кто-то ещё хуже? Что им нужно от слизеринцев? А главное — от кого из них? Так много вопросов и ни одного ответа, хотя содержимое конверта, несомненно, могло их дать.

Пародируя девушку, филин тоже наклонил голову, уставившись прямо на неё. Выйдя из раздумий, волшебница шустро подошла к птице, извлекая из цепких когтистых лап конверт, скрепленный печатью. На обложке красовалась надпись: «Мистеру Драко Люциусу Малфою».

Неожиданно захотелось проснуться в своей постели и осознать, что все произошедшее — не более чем сон. Кошмарный, но сон. Только вот проснуться никак не получалась, а потому ситуацию надо было как-то разрешать.

Первой мыслью было постучать в дверь и всунуть эту дурацкую бумажку первому попавшемуся слизеринцу. Однако, вероятность того, что дети змеиного факультета не спят в шесть утра (а занятия в Хогвартсе начинались в девять) была ничтожно мала, а того, что её будут рады здесь видеть, вообще уходила в минус, находясь на границе с фантастикой, а значит, вариант отпадал сам собой. Объяснить ситуацию даме на портрете, охраняющей вход в гостиную, и попросить разрешение пропустить её без всякого пароля, чтобы она оставила конверт на столике и мирно ушла? Нет, не получится. При всем желании, изображенная на холсте мадам не имела никакого права впускать кого-то без кодового слова, да и этого желания у неё, скорее всего, не было, а потому было бессмысленно даже пытаться. На этом варианты заканчивались. Не идти же ей, в конце концов, к Снейпу?! Уж кто-кто, а он точно не будет рад видеть её в столь ранний час, а только скажет что-то неприятное и снимет очки с факультета.

Первое утро последнего учебного года уже пошло наперекосяк, и Гермиона, вздохнув, спрятала таинственный конверт во внутренний карман мантии и поспешила удалиться к себе, никак не желая быть обнаруженной под слизеринскими дверьми, попутно представляя, как будет вручать Малфою конверт и объяснять, каким образом к ней в руки попала его почта.

***

Гермиона правда пыталась.

Пыталась, когда отчитывала в холле Рона за помятую рубашку, и потому промолчала вслед проходившему мимо Драко. Пыталась и сидя за завтраком, когда чуть не подавилась, увидев зашедшего в компании своей свиты слизеринского принца и снова молча уставившись в его светлый затылок, легонько сжимая внутри мантии конверт. Пыталась на Зельях, пыталась, пыталась и ещё раз пыталась, но так и не смогла, чувствуя непреодолимую вину даже не перед ним, а в первую очередь перед собой за собственные слабость и трусость. Вторая, между прочим, была ей, как ученице Гриффиндора, совершенно несвойственна, и потому девушка пообещала себе отдать гаденышу-Малфою этот злополучный кусок пергамента за ужином тем же вечером.

Всё шло чётко по плану. Гермиона чуть ли не бегом устремилась в столовую, даже обогнав Уизли, который явно отличался большим аппетитом, и заняла место у входа, чтобы ни в коем случае не пропустить свою цель. В дверях показался высокий парень, облаченный, как всегда, во все чёрное, на фоне которого так ярко выделялись платиновые волосы, и Гермиона уже подскочила на месте, намереваясь чуть ли не швырнуть предмет угрызений её совести в его бледное надменное лицо, когда по всему залу, совершенно неожиданно, раздался голос Макгонагалл, просившей всех занять свои места и внимательно её выслушать. Грейнджер не успела даже моргнуть, когда обнаружила Драко уже непосредственно за слизеринским столом, уставившегося в ещё пустую тарелку и, кажется, вздрогнувшего, когда профессор объявила о «необходимости донести до учащихся важные новости, которые серьёзно повлияют на их дальнейшую жизнь в стенах Хогвартса». Ученики мгновенно затихли.

— Как вам уже известно, это лето выдалось особенно тяжёлым для всех нас, — Гермиона впервые обнаружила крупные седые пряди в собранных волосах педагога. — Для начала, от всего Хогвартса и его покойного директора Альбуса Дамблдора, хотелось бы ещё раз выразить свою благодарность мистеру Поттеру, мистеру Уизли, мисс Грейнджер, мистеру Долгопупсу, мисс Лавгуд и всем, кто сражался, за особые заслуги перед школой. — По залу раздался шквал аплодисментов. — Кроме того, мы считаем необходимым почтить память тех, кто отдал свою жизнь, защищая стены этого замка. Их имена будут высечены на доске памяти в эту субботу, — голос Минервы дрогнул, а умнейшая-ведьма-своего-поколения, как прозвали Грейнджер журналисты «Пророка», в ужасе оглянулась вокруг и только сейчас заметила, как мало учеников старших курсов сидело за столами в этом году и как много среди погибших отсутствующих были гриффиндорцами — её приятелями, или, по меньшей мере, знакомыми. Тишина в зале говорила о том, что этот факт ударил в лицо не только ей одной. — Однако, сочту нужным перейти к насущным проблемам. Так как в этом году количество учеников резко сократилось, учащиеся седьмых и восьмых курсов будут посещать предметы одновременно по два факультета. Для седьмого курса это Гриффиндор и Когтевран и Пуффендуй со Слизерином, для восьмого же все в точности наоборот, — в столовой воцарилось молчание, а затем гулом раздались недовольные возгласы: львы и змеи восьмого курса никак не желали уживаться в одной аудитории одновременно.

Холодный голос Северуса Снейпа, казалось, умерил пыл всех взбунтовавшихся:

— Если кто-то хочет обсудить этот вопрос, жду вас в своём кабинете, — карие глаза быстро пробежались по всем старшекурсникам. Желающих поговорить, как и предполагалось, не нашлось. — Если других вопросов нет, то приступайте к пище.

Тишину нарушил Рон, мигом схвативший куриную ножку и с характерными звуками начавший её поглощать. За ним последовали и все остальные. После очередного напоминания о смертях, произошедших на её глазах, а также объявления не самых приятных новостей у Гермионы кусок не лез в горло, и потому она лишь для вида кое-как впихнула в себя половинку яблока и быстро запила его тыквенным соком, ожидая друзей. Гарри и Рон вскоре закончили трапезу, после чего «Золотое Трио» тихо прошмыгнуло к дверям.

По пути Гермиона кинула взгляд на Драко.

Он все ещё сидел, без всяких эмоций глядя куда-то вдаль и явно думая о чем-то своём, хмуря при этом идеальный аристократичный лоб.

Его тарелка была по-прежнему пуста.

***

Драко Малфой был в Министерстве Магии всего один раз и ни под каким предлогом не желал возвращаться туда снова. Это место, а точнее нахождение парня в нем, было одним из тех самых воспоминаний, которые снова оживали, сводя с ума, стоило ему лишь закрыть глаза, чем не давали нормально выспаться в последние месяцы. Именно по этой причине Драко был нездорово-бледный, с пугающей синевой под глазами и пустотой в них уже с первого дня в Хогвартсе, чем явно отличался от других учеников, улыбающихся и абсолютно точно отдохнувших за лето. Эти дети были искренне рады вернуться в школу — «в то, что от неё осталось» — мысленно исправил себя Малфой — и увлечься рутиной, лживо именуемой «беспечными учебными деньками». Они улыбались, обнимая других, точно таких же счастливых идиотов, и, глядя вокруг себя, видели исключительно друзей, в то время как Драко — врагов.

Последняя его попытка если и не считать окружающих друзьями, то хотя бы относиться к ним более-менее дружелюбно, была жесточайшим образом растоптана в том самом Министерстве в конце июня. Некий мистер Лукас Уокер пригласил их с матерью на допрос, касавшийся дела Люциуса, предварительно лично заверив Драко в том, что действует исключительно — исключительно, блять! — в интересах его отца и его самого. В воспаленном мозгу непроизвольно всплыло улыбающееся лицо Уокера, зашедшего как-то вечером в мэнор и чуть ли не клявшегося в том, что «если Вы, мистер Малфой, неукоснительно будете следовать всем моим указаниям, то мы сможем добиться наилучшего разрешения дел для Вашего отца». И он поверил! Поверил, как самый тупой и до тошноты наивный остолоп, слушая россказни этого лицемера и беспрекословно доверяя ему. Вспомнилось возникшее в животе чувство облегчения от появившейся надежды, когда министерский ублюдок сказал, что их семья снова будет вместе и все будет хорошо, отчего сейчас, почти три месяца спустя, Драко показалось, что у него внутри что-то с грохотом упало, разбившись на тысячу остроугольных осколков. И этим «чем-то» была та самая надежда.

Да-да, Малфой, об твоё доверие, не поморщившись, вытерли ноги.

Кажется, теперь у него аллергия на это приторное «все будет хорошо», потому что эти слова, как Авада Кедавра, предзнаменуют, что дальше абсолютно точно будет полная задница.

Собственно, именно это и произошло.

Первым, что Драко увидел в кабинете Уокера, был огромный стол, за которым по обе стороны сидели люди в министерских мантиях. Парень сразу же вспомнил, что подобные картины он наблюдал в столовой мэнора, некогда служившей переговорной для Пожирателей, а точнее во времена, когда его собственный дом стал штаб-квартирой Лорда и его приспешников. Однако, эти люди не были теми, с кем Малфой провел невольную ассоциацию, и потому он спокойно сел с ними за стол, переведя выжидающий взгляд на Лукаса. Тот закашлялся, явно пытаясь решиться на что-то, а затем, когда в голове у Драко стали появляться мысли, что, здесь явно идёт что-то не так, лицемерный-ублюдок-Уокер предложил ему рассказать обо всех преступлениях его отца.

Просто взял и предложил.

Драко до сих пор не понимал, как не запустил Аваду ему прямо в лицо или, по крайней мере, не выругался, что сделать определённо стоило, учитывая, что ему без всякого зазрения совести — или что было у этих псов на её месте? — предлагали предать собственного отца, а учитывая то, что ему действительно было что рассказать о деяниях Люциуса, отцу грозил бы уже даже не Азкабан, а прямая дорога к дементорам. Мерлин, этот человек убивал без разбора, пытал, не взирая на пол и возраст. О чем вообще говорить, если под его Круциатусом сгибался пополам даже его собственный сын? И это было лишь первым, что пришло на ум, а уж если хорошенько напрячь извилины, можно назвать чуть ли не половину всех преступлений, известных магическому сообществу.

«Драко, ты ведь понимаешь, твои показания очень нам помогут», — мужчина, сидевший на противоположной стороне стола, скривился, пытаясь добродушно улыбнуться.

«Я отказываюсь свидетельствовать против своего отца».

«Помнится, Вы назвали Люциуса трусом, когда мракоборцы выводили его из мэнора. Будете это отрицать, мистер Малфой?» — подал голос мужчина, сидевший справа от Уокера, с явной издевкой. Драко присмотрелся: эта жирная лысая рожа была в его доме, когда забирали отца. Да уж, узнать этот живой кусок свинины не составило труда.

«Драко, Вы умный молодой человек и сами понимаете, что так надо, — Малфой даже не повернулся к источнику звука. — Ваши слова помогут следствию».

«И не только ему, — неожиданно встрял в разговор Уокер. — Вы поможете своей семье, мистер Малфой. Вы любите свою семью?»

Это стало последней каплей терпения Драко. Он буквально почувствовал, как ненависть тягучей негой течёт по его венам. Челюсти с хрустом сжались. На лице появились пятна, что говорило о крайней степени раздражения. Левая ладонь непроизвольно сжалась в кулаке, а правая — на древке палочки. В этот момент Малфой понял, что вполне способен на убийство. Возможно, даже групповое.

«Я никогда, — процедил он сквозь зубы, — никогда, слышите, никогда не предам свою семью», — ледяные глаза вспыхнули пламенем ярости.

«Что Вы, мистер Малфой, это вовсе не предательство! Наоборот, это Ваш неоценимый вклад!»

«Мистер Малфой, — теперь злился уже Лукас, — Вы обязаны это сделать».

«Всего доброго», — бесстрастно выплюнул Драко и поднялся из-за стола.

«И чтоб вы сдохли», — добавил все так же без эмоций, но уже мысленно.

Мертвенно-бледная ладонь уже почти опустилась на ручку двери, когда и сама дверь, и темно-серые стены слились в одно большое пятно, а равновесие куда-то исчезло.

«Лучше бы ты просто согласился», — донёсся до подсознания голос Уокера, а затем — темнота.

Драко отключился.

Парень пришёл в себя от ощущения чего-то горького во рту. Зрение ещё не сфокусировалось на лицах вокруг, в то время как вкусовые рецепторы безошибочно определили не что иное, как Веритасерум, отчего ещё не отошедшее от ударившего в спину заклятия тело окатила волна ужаса.

Сыворотка правды.

Они хотят использовать её на нем. Мерлин, они её уже использовали. Пройдёт не больше минуты, как Драко без всяких сомнений выложит им все, что они попросят, и ничего не сможет с этим поделать. Засекай, Малфой, через шестьдесят секунд ты предашь собственного отца, который, хотя и причинил тебе немало боли, уж точно не ожидал и не заслуживал того, чтобы его подставил родной сын, и ты не оправдаешь себя никакой сывороткой и прочей дрянью, которую тебе могут залить в глотку.

Ты предатель, Драко, а это даже хуже, чем быть убийцей.

Взгляд упал на размытую фигуру, очертания которой смутно напоминали Уокера.

«Вы обещали помочь, — голос дрогнул. Было слишком больно. — Я верил Вам!» — Драко неосознанно сорвался на крик.

Какая-то совершенно детская, но раздутая до вселенских размеров обида уколола где-то внутри. Ещё пару недель назад Уокер пророчил его семье светлое будущее, а сейчас собственными руками влил ему в глотку веритасерум. Очевидно, Драко больше никогда не будет верить людям.

Лукас, вздохнув, опустил голову, так и ничего не ответив.

Малфой не успел дать оценку этому жесту.

Время вышло.

Зелье подействовало.

Следующее, что выкинул мозг, как очередную, пусть и многократно пережеванную, пищу для размышления — глаза отца, когда во время суда Визенгамота Уокер прочёл вслух все, что на «официальном допросе» рассказал Драко, а он, как и ожидалось, не выдал ничего хорошего.

Сердце пропустило удар.

Это был конец.

Малфой сидел, поджав губы, все отчетливей понимая, что у него больше нет отца и никогда не будет. Это была измена, осознанная или нет, желанная или нет, но измена, и с этим ничего нельзя было поделать. Ещё никому не удавалось обмануть, выпив сыворотку правды, и при всем желании парень не смог бы этого сделать: в конце концов, ему было всего семнадцать, а подобное было не под силу даже самым великим и могущественным волшебникам.

Глядя с трибун на отца, Драко одними губами прошептал: «прости».

В глазах Люциуса читалось: «предатель».

— Малфой? Малфой! — знакомый голос вытащил парня из бездны воспоминаний, мгновенно сменявших друг друга. — Всё нормально?

Драко вздрогнул.

Оказалось, он минуты три просто пялился на конверт, который всучила ему что-то невнятно бормочущая Грейнджер, внезапно появившаяся из-за угла и влетевшая в него со всей дури.

— Из Министерства. — неверяще произнёс Драко, пытаясь объяснить скорее себе, чем девушке.

Воспоминания атаковали вновь.

«Предатель»

Гермиона непонимающе уставилась на него, силясь осознать, что удивило и напугало её больше: то, что Малфою пишут из Министерства, или его собственная реакция на письмо?

Драко все ещё стоял на том же месте, бледнея на её глазах.

— Малфой, у тебя все в порядке?

Неожиданно взгляд серых глаз поднялся прямо на неё.

— Это пиздец.

========== Часть третья: «Пожиратели, или Береги себя» ==========

— Никто тебя не спрашивает, можешь ты это сделать или нет! Ты должен, Драко! И ты сделаешь, — Люциус был напряжен, что отражалось в каждой его интонации, во всех движениях и жестах. — Ты не хуже меня знаешь, что стоит на кону.

Драко нервно заламывал свои слишком бледные пальцы, уставившись куда-то прямо перед собой и отчаянно пытаясь найти выход из сложившейся ситуации.

— Я не убийца! Как ты не понимаешь, отец!

— Значит, ты им станешь! — Малфой-старший злился и даже не пытался это скрыть. — Расставь уже, наконец, приоритеты! Тёмный Лорд ясно дал понять: либо ты убиваешь Дамблдора, либо он убивает всех нас. Ты хочешь посмотреть, как он запустит Аваду в меня или в твою мать? Хочешь увидеть, как её сердце разорвется на куски, все кости одновременно треснут, а из глаз и ушей прольётся ещё горячая кровь? Хочешь, чтобы она умерла на твоих глазах?!

Драко был в ужасе. Он знал, как Тёмный Лорд жесток в пытках и изощренен в убийствах, но никогда не мог и предположить, что однажды его семья будет настолько близка к тому, чтобы пополнить список жертв.

И по чьей вине?

Только по вине самого Драко.

Взгляд серых глаз непроизвольно упал на стоящую в дверях тёмной гостиной мэнора мать. Нарцисса казалась ещё более худой и бледной, чем обычно, но это было не признаком аристократической красоты, а следствием ужаса от потрясений последних дней. Безвольно свисавшие вдоль тела руки тряслись, а в больших, широко распахнутых, воспаленных карих глазах стояли невыплаканные слезы, грозящие пролиться мокрой дорожкой боли в любую секунду. Жизнь не только её самой, но и всей семьи была в крайней опасности и женщина ничего не могла сделать.

Абсолютно ничего!

Её муж,казалось, сходит с ума от надвинувшейся угрозы, отчего становится лишь агрессивнее, жёстче и опаснее, а сын, её милый Драко, который ещё совсем ребёнок, стоит перед выбором, которого в сущности-то и нет.

Он всего лишь мальчик, но ему придётся либо стать убийцей, либо умереть самому.

Нарцисса знала, что сын не сможет лишить жизни профессора, даже если и попытается, а значит, он обречён на смерть в свои неполные шестнадцать лет. Ребёнок, которому она отдала всю свою жизнь, которого растила, тот, о ком заботилась, кому подарила все, что имела, умрёт от руки Волан-де-Морта.

«Драко не злодей, он всего лишь мальчик!» — мысль болью отзывалась в материнском сердце.

Мальчик, у которого не было выбора.

Парень больше не мог смотреть на мать. Внутри все болезненно сжималось, глядя на когда-то гордую Нарциссу Малфой, которая сейчас тряслась, как последний осенний листок, готовясь вот-вот сорваться и рассыпаться прахом прямо на его глазах. Если её убьёт не Волдеморт, то это абсолютно точно сотворит ожидание, и только он, Драко, мог этому помешать. Помешать, совершив поступок, о котором будет сожалеть до конца своих дней, видя каждый раз убийцу в отражении зеркала, а на руках — кровь, которую не смоют ни вода, ни заклинания.

Ещё один взгляд на Нарциссу, как ещё одно подтверждение, что её судьба в исключительно его руках.

— Если на кону стоит семья, — Малфой приложил все силы, чтобы голос звучал уверенно, — то я убью его. — под конец фразы внутри что-то оборвалось.

— Драко! — Нарцисса неверяще покачала головой, а из широко распахнутых глаз покатились солёные градины слез. Она поднесла худые ладони к посиневшим губам, пытаясь скрыть шок, но получалось из рук вон плохо.

Не получалось совсем.

— Ты делаешь правильный выбор, Драко. — Люциус тяжело вздохнул, понимая, во что он втянул жену и ребёнка, и все отчетливее осознавая, что кровь на руках сына будет исключительно на его совести.

Драко продолжал стоять, глядя, кажется, сквозь отца. В его серо-голубых глазах была пугающая пустота, присущая человеку, которому нечего терять, ведь он уже остался ни с чем. Опущенная голова и нервно вздрагивающие плечи — то ли это величие из твоих грёз, Малфой? Об этом ты мечтал?

Хотелось проклясть и это чёртово «Малфой», выстроенное на костях, и саму идею чистоты крови, заставляющую убивать.

Парень развернулся и молча ушёл в свою комнату, минуя, кажется, сожалевшего отца, и встречаясь в дверях глазами с матерью.

Драко было шестнадцать и ему очень хотелось сдохнуть.

В частных покоях Блейза Забини были кремовые обои и в тон им шторы, у Теодора Нотта — светло-коричневый деревянный стол и пейзажи на настенных картинах в золотых рамах, у Пенси Паркинсон — большая белая дверь и нежно-лиловые шёлковые простыни на постели. Про Драко же нельзя было сказать ничего из вышеперечисленного. В его комнате нашли свое место лишь чёрный, темно-зелёный и серебристый цвета — разумеется, все в лучших традициях Слизерина.

«Довольно мрачно», — как-то заметила Пенси.

«Отец говорит, что так и должно быть: изысканность, роскошь и элегантность — главное в доме аристократов».

«Да, мой тоже так считает, но разве обязательно делать комнату похожей на гроб, чтобы она была красивой?»

Тогда, на первом курсе, одиннадцатилетний Драко страшно обиделся на подругу, но теперь он был с ней абсолютно согласен. Сейчас, когда его жизнь буквально трещала по швам, семья была под угрозой, а все, во что он верил, обращалось в пепел и осыпалось к его ногам, трудно было представить обстановку более ясно отражающую все, что творилось у него внутри, чем эта комната. Огромный чёрный лакированный шкаф с серебряными ручками, темно-зелёные шторы, украшенные изящным кружевом ручной работы яркого изумрудного оттенка и практически полностью закрывающие большое окно, отделанное изображениями змей по краям, отлитыми из чистого серебра, в тон шторам кожаное кресло с парой подушек, на которых была искусно выверенная, написанная каллиграфическим почерком буква «М», величественная, поистине королевских размеров кровать, устланная чёрным шелком простыней и зелёным покрывалом с темно-синими оборками, а ещё шкаф, заполненный множеством запрещённых книг по тёмной магии — все это никак не способствовало появлению надежды и банальной веры в светлое будущее, а лишь, как говорила Пенси, напоминало изнутри гроб, в который Драко предстояло отправиться, если он провалит задание.

В дверь постучали.

— Войдите, — сухо отозвался парень.

В проёме показался эльф-домовик:

— Мистер Малфой, сэр, вынужден побеспокоить Вас, сэр, — слуга запинался на полуслове. — Ваш отец просил передать, сэр, что завтра ночью в Малфой-мэноре будет проходить собрание, сэр, — закончив фразу, эльф, наконец, выдохнул.

В обычном расположении духа Драко бы сосчитал все нервные «сэр», произнесенные домовиком, а затем, сообщив ему цифру, услышал бы в ответ что-то вроде: «Простите глупого эльфа, сэр», но сейчас ему было совершенно не до смеха.

— Свободен, — холодно произнёс он, с некой иронией задаваясь вопросом, что может сделать этот день ещё «лучше», ведь сегодня он успел согласиться на убийство и узнать о скорой встрече Пожирателей, где ему предстоит дать отчёт Лорду о своём решении или, как выразился сам Волан-де-Морт, о выборе.

Дверь снова со скрипом открылась, отчего Драко показалось, что по его и без того возбужденным нервам провели чем-то острым, после чего звук отдался болью в висках. Парень уже хотел было выругаться на эльфа, зачем-то вернувшегося в его покои, когда, развернувшись, увидел стоящую в дверях мать.

Выражение её лица не предвещало ничего хорошего.

— Драко, — её голос дрожал, а руки тряслись. — Возможно, Тёмный Лорд даст тебе дополнительное задание.

***

Комната, когда-то служившая семье Малфоев столовой, постепенно наполнялась Пожирателями, появлявшимися с характерным хлопком аппарации, после чего молча занимавшими свои места за столом. Первой прибыла Беллатриса, явно довольная решением племянника по поводу его задания, однако, поймав на себе взгляд сестры, беззвучно прошептавшей что-то вроде «Белла, надо поговорить», мадам Лестрейндж задумчиво прикусила губу. Затем прибыл супруг Беллатрисы в сопровождении нескольких Пожирателей.

К назначенному часу все приспешники уже были на своих местах. Том Реддл — ныне Лорд Волдеморд — опаздывал, чем заставлял своих подчинённых нервно ерзать на дорогих стульях. Малфои сидели, как и всегда, рядом, ловя на себе взгляды остальных волшебников.

— Кто бы мог подумать, Люциус, что твой сыночек согласится прикончить старика-Дамблдора! — голос Фенрира нарушил мертвую тишину.

Одобряющий смех Пожирателей гулом раздался по всей столовой. Тёмные маги улыбались, но было видно, что их реакция — признак сумасшествия и попытка хоть как-то заглушить животный страх, но никак не выражение тёплых чувств и веселья.

— Да-да, я бы посмотрел, как дед подохнет под твоей Авадой, Драко! — Барти Крауч-младший усмехнулся. Его расширенные зрачки выдавали безумие, от которого у любого нормального человека по коже пошли бы мурашки, но здесь таковых не было, ведь те, на чьих предплечьях красовались черепа, из ртов которых выползали змеи, просто не могли называться «нормальными».

Пожиратели снова засмеялись, обнажая кривые почерневшие зубы, отчего Драко лишь поморщился.

«Ну и обстановка, — думал он. — Как в серпентарии, блять!»

Неожиданный хлопок во главе стола заставил всех заткнуться. Дым рассеялся, являя всем собравшимся образ Тёмного Лорда, мгновенно занявшего свое место.

— Приветствую вас, господа, — шипящий голос, казалось, проникал под кожу, холодом разливаясь по венам и замораживая в них кровь. — Вчера вечером наш дорогой Люциус сообщил мне замечательную новость! — маг улыбнулся, отчего Нарцисса вздрогнула. — Как вы думаете, о ком?

Пожиратели мгновенно повернулись к Драко, а он сам поспешил применить свои навыки окклюменции, дабы ни один из присутствующих не узнал его настоящего мнения по этому вопросу.

— Смею предложить, о Драко, мой Повелитель? — заискивающий голос Лестрейндж отозвался в ушах, напоминая звук битого стекла.

— Верно, Белла, ты абсолютно права! Наш малыш Драко решил убить Дамблдора, не так ли?

— Я сочту за честь, мой Лорд, — сухо отозвался младший Малфой, пытаясь сохранять спокойствие.

— Какой умный мальчик, правда, Нарцисса? — миссис Малфой не была так хороша в окклюменции, как её сын, чем нагло пользовался Реддл. — Было бы очень неприятно, если бы в случае его отказа мне пришлось бы оторвать тебе голову… — Том снова рассмеялся, и Драко нервно дернулся, кожей различая безумие и жажду крови в его смехе. — Или если бы я нашёл что-нибудь интересное для тебя, Люциус. Ты слышал о заклинании, заставляющем позвоночник завязываться в узел до тех пор, пока не треснет каждый хрящ?

Малфой-старший напряжённо сглотнул, отрицательно качая головой.

— Вот видишь, — продолжал Лорд, — а если бы наследничек сделал неправильный выбор, ты бы о нем узнал. Было бы забавно посмотреть, как сынок запускает заклинанием в папашу… — Волан-де-Морт задумчиво крутил палочку между уродливых пальцев. — Тем не менее, Драко нас не разочаровал.

Кто-то расслабленно выдохнул, но младший хозяин дома не спешил успокаиваться, хмуря нездорово-бледный лоб.

— Как вы знаете, все молодые Пожиратели проходят обучение у более опытных. Верно, Барти?

Молодой человек согласно кивнул. Драко тренировали вместе с ним, натаскивая в мастерстве дуэли и практикуя в опасных тёмных искусствах, и он отлично помнил, как орал сын Крауча, когда его пытали Круциатусом четверо Пожирателей за неправильно исполненное заклятье. Может, поэтому он безумен?

— Тебя, Драко, тренировали все лето с того дня, как посвятили в Пожиратели, и как мне сообщили твои учителя, — волшебник как бы намекнул на превосходство ранее упомянутых над педагогами Хогвартса, делая акцент на последнее слово, — ты отлично справился и усвоил все, что должен был.

В столовой снова возникла звенящая тишина, из-за которой казалось, что барабанные перепонки в ушах вот-вот лопнут.

— Так что теперь, Драко, учить будешь уже ты, — полупрозрачные зрачки Лорда блеснули желанием расправы. — Все вы, дорогие друзья, у кого есть дети старше семи лет, обязаны предоставить их Малфою.

В этот момент кто-то на другом конце стола поперхнулся, а «новый учитель» понял, о чем говорила мать, упоминая о дополнительном задании.

Внутри что-то оборвалось.

Драко помнил, как его впервые пытали Непростительным в семь лет, и абсолютно точно знал, что не сделает того же, даже если будет должен, а он будет, ведь не стоило даже надеяться, что доверенные ему дети будут отлично выполнять свои задания с первой попытки.

— Мой Лорд, — внезапно заговорил порядком побледневший Пожиратель, сидевший через несколько человек от Драко, — если сын Люциуса должен убить директора, как он будет учить наших детей? — Малфой вспомнил, как около полугода назад был на приёме в поместье этого мужчины, кажется, его звали Николас, по случаю празднования семилетия его дочери. Очевидно, это и послужило причиной желания высказаться: приспешник до последнего надеялся избавить ребёнка от ужасной участи.

— Полагаю, Драко сможет иногда отлучаться из Хогвартса, чтобы тренировать своих учеников. Особенно твою милую Люси, Ник, — невыразительные губы Лорда исказила усмешка.

Пожиратель на пару секунд прикрыл глаза, и Люциус подумал, что у мужчины сейчас случится сердечный приступ. Нарцисса же быстро посмотрела на сына, больше похожего на живой труп, чем на подростка, и в очередной раз убедилась, что должна переговорить с Беллой и направиться с ней к Северусу, сидевшему сейчас рядом с Волдемортом и внимательно изучающему свои руки, лишь бы не поднимать глаз.

— На этой положительной ноте наше собрание окончено, — Лорд мгновенно исчез в облаке пыли. За ним последовали и все остальные.

В поместье снова стало тихо.

Драко отвлёкся от воспоминаний, кидая ещё один камень в лесное озеро Хогвартса и неосознанно нащупывая в кармане мантии министерский конверт, который он не открывал уже третьи сутки, боясь, что его содержимое вернёт его в ад прошлого.

Совсем рядом послышался шум.

— Малфой?

***

10 часов назад

8.40, Большой зал Хогвартса.

— Хватит. Туда. Пялиться. — членораздельно процедил Рон, явно недовольный поведением подруги. — Гермиона!

Девушка вздрогнула, растерянно повернувшись к друзьям.

— Что?

— Ты пялишься на чёртов слизеринский стол пять чёртовых минут, вот что! Это ненормально!

— Гермиона, как ни странно это признавать, Рон прав, — спокойно заговорил Гарри, на что рыжий гриффиндорец недовольно фыркнул. — Мы понимаем, что ты хочешь узнать, о чем говорится в малфоевском письме, но тебе не кажется, глазеть на его хозяина посреди Большого зала — это уже слишком?

Гермиона тихо вздохнула, опустив голову.

Война оставила свой отпечаток на всех, в том числе и на ней самой, научив всегда быть на чеку и проверять любую информацию, которая может нести угрозу. Слишком много смертей видел этот замок, слишком много смертей видела в нем Гермиона, и потому, глядя на первокурсников, громко переговаривающихся и с аппетитом поглощающих свой завтрак, она чувствовала ответственность за их жизни, а если хорьку-Малфою пишут из Министерства, то именно эти жизни вполне могут находиться в опасности.

— Ты ведь не успокоишься, пока все не выяснишь, да? — Поттер, прикрыв глаза, массировал виски и даже несмотря на опущенные веки был готов поклясться, что Гермиона кивнула.

— Слушай, а может тебе показалось? Ты рано проснулась, наверняка хотела спать и вполне могла перепутать малфоевскую печать с министерской. Знаешь, они похожих цветов, на обеих буква «М»…

— Рон, Малфой сам сказал, откуда конверт, когда взял его.

— Мерлин, это же слизеринский хорёк, мало ли, что он сказал! — Уизли искренне не понимал, почему он должен говорить об этом белобрысом придурке вместо того, чтобы завтракать. — Ты посмотри на него, по-моему, он вполне доволен жизнью!

«Золотое трио» синхронно повернулось к змеиному столу. Драко, как и все остальные слизеринцы, спокойно ел овсянку, слушая при этом что-то эмоционально рассказывающую Пенси, которая — как отметила Грейнджер — даже в момент явной эйфории выглядела изысканно, как и положено истинной аристократке. Малфой же завтракал молча, изредка кивая подруге, но в его взгляде не читалось абсолютно никаких эмоций, не говоря уж о заинтересованности. Ни радости, ни грусти, ни любви, ни ненависти, ни даже скуки, совершенно ничего. Светлые радужки глаз своей пустотой напоминали стекло, но Гермионе показалось, что сквозь толщу их льда ей удалось разглядеть какую-то неимоверную усталость.

— Видите, Малфой живее всех живых! — заключил Рональд. — По нему не скажешь, что он страдает или занимается чем-то противозаконным.

— Знаешь, Рон, — до сих пор молчавший Гарри серьёзно посмотрел на друга, — на шестом курсе ты говорил то же самое, а потом Малфой оказался Пожирателем, способным привести остальных приспешников в Хогвартс.

Уизли, уже приступивший к пище, подавился.

— Думаю, нам стоит проверить твою теорию, Гермиона, — взгляды зелёных и карих глаз пересеклись. — Лучше ошибаться, чем быть виновными в смертях.

7 часов назад

12.00, библиотека.

— Никогда бы не подумала, что скажу это, но слава Мерлину, что у нас сдвоенные уроки со Слизерином. — Гермиона присела за небольшой круглый столик, достав несколько тяжёлых книг. — Мы имеем кучу возможностей незаметно достать письмо.

— Да, но мы не знаем, где оно. Может, Малфой хранит его в своей спальне или уже давно прочёл и уничтожил. — предположил Гарри, протирая стекла очков.

Гермиона задумчиво закусила губу.

— Как видите, не прочёл, — друзья повернулись к Рону, но тот лишь кивнул в сторону двери, куда направлялся Драко, на ходу кладя увесистый том «Истории Хогвартса» с заложенным между страниц конвертом в черную сумку-дипломат.

— Рон, ты гений! — воскликнула девушка, через стол потянувшись, чтобы обнять друга, на что тот лишь смущенно улыбнулся.

— Осталось только каким-то образом достать книгу, — проследив взглядом за уходящим, Гарри нахмурил лоб. — Как насчёт чар левитации?

— Нет, не получится. — хмуро заметил Уизли. — Размер «Истории Хогвартса» — главная причина, почему ее никто не читает, из-за неё же мы не сможем заставить книгу лететь.

— Между прочим, история — это очень интересный предмет! — высказалась в защиту Грейнджер. — Тем не менее, Рональд, ты прав, том слишком тяжёлый, левитация может не сработать или прерваться в процессе, и тогда книга с грохотом упадёт на пол.

— Может, именно это нам и нужно!

Рон и Гермиона, переглянувшись, вопросительно уставились на Поттера.

— Если мы как-то заставим сумку Малфоя упасть, из неё вылетят книги, в том числе и нужная нам, так что мы сможем незаметно выкрасть её.

— И как же мы это сделаем? — Гермиона явно видела множество недостатков в и без того сомнительном плане.

— Пнем! — лицо Рона озарила счастливая улыбка. — Случайно, конечно, — добавил парень, натолкнувшись на недовольный взгляд карих глаз.

Гермиона повернулась к Гарри, но тот лишь пожал плечами, явно считая, что идея не так уж плоха.

3 часа назад

16.00, кабинет Зельеварения.

— Давай, если мы не сделаем это сейчас, потом будет уже поздно, — шёпотом произнёс Гарри, побуждая подругу к действиям.

— Он меня убьёт!

— Мерлин, Гермиона, на третьем курсе ты чуть не сломала Малфою нос, и он тебя за это даже пальцем не тронул, а сейчас тебе нужно лишь «случайно» споткнуться о его сумку. Давай! — широкая улыбка Рона немного придала уверенности и девушка, промедлив ещё пару секунд, кивнула, поднимаясь со своего места.

«В конце концов, — думала она, — Малфой — редкостный трус. Что он мне сделает?»

Мысленно благодаря Мерлина за то, что Драко сидел мало того, что около выхода из кабинета, так ещё и на той же стороне, что и сама Гермиона, — это делало её предстоящее падение менее подозрительным — Грейнджер медленно двинулась между столов.

Шаг.

Второй.

Третий.

Выдохнув, шатенка сделала самое беззаботное лицо, на которое была способна, и с театральным «Ох, Мерлин!» пнула стоящий у парты дипломат, чувствуя себя одним из тех спортсменов, кого магглы называют футболистами, после чего, изображая падение, в положении звезды распласталась на полу.

По кабинету разлетелся хохот слизеринских учеников.

— Твою мать, Грейнджер! — узнать холодный голос, из которого так и сочилось раздражение, не составило труда.

«Случайно» оказавшиеся рядом Гарри и Рон помогли Гермионе подняться.

— Ты вообще когда-нибудь под ноги смотришь? Или общение с Уизли сделало тебя ещё тупее, чем он сам?

— Закрой рот, придурок! — выступил Рон, отвлекая внимание, пока друзья пытались найти среди выпавших книг — кто же знал, что Малфой столько читает! — нужную.

— Не хочу даже разговаривать с тобой, — Драко скривился. — Проваливайте, все трое. Гойл, собери книги.

— Не так быстро, хорёк! — Уизли не собирался отступать, пока цель не будет достигнута. — Извинись перед Гермионой. Немедленно!

— Ты, я смотрю, от шрамоголового геройством заразился? — Драко поднял бровь, но его взгляд продолжал бродить по полу в поисках единственной важной вещи. — Если ты не только тупой, но и глухой, я повторю ещё раз: проваливай!

— Малфой, извиняйся. Она упала из-за твоей дурацкой сумки.

Бледная ладонь шустро проникла в карман, мгновенно достав палочку, и секунду спустя уже вжимала её древко Рону в глотку.

— Грейнджер, — голос прозвучал холодно, так, что у Гермионы по спине пробежала вереница мурашек, — уведи своих щенков, пока их не стало на одного меньше, — взгляд ледяных серых глаз натолкнулся на карие, а рука сильнее вжала палочку в горло гриффиндорца.

В кабинете внезапно стало тихо.

Воздух искрил напряжением.

Никогда ещё Гермионе не приходилось бояться Малфоя, но сейчас, глядя, как он вдавливает древко палочки в глотку её другу, а в его взгляде читается неприкрытое желание перейти к более убедительным методам воздействия, например, к Круциатусу, она инстинктивно вздрогнула.

Девушка поймала испуганный взгляд Пенси, стоявшей за спиной Драко, и почему-то ей показалось, что слизеринка ни капли не сомневается в том, что её друг вполне может запустить в рыжего Непростительным.

— Малфой, — спокойно произнесла гриффиндорка, невольно проводя ассоциацию с маггловской газетой, где была статья «Как вести переговоры с террористами», основным условием успеха в которой обозначался тихий, но уверенный голос. Почему-то ситуация казалась ей весьма похожей: в конце концов, перед ней действительно был вооружённый, агрессивно настроенный и чертовски опасный человек, — опусти палочку.

Драко сильнее надавил на древко, Рон начал кашлять.

— Малфой, ты в своём уме? — Гарри сделал шаг к слизеринцу, и внезапно послышался хруст.

Взгляды всех участников происшествия невольно опустились вниз, к ногам парня, очевидно, только что нарушившего целостность печати конверта, вывалившегося из одной из так и не поднятых книг.

— Поттер, — интонация Малфоя больше походила на рык, чем на обычное раздражение. — Мальчик-который-выжил-и-никак-блядь-не-сдохнет, я всегда знал, что ты слепой, но не думал, что настолько!

Драко был зол.

Очень зол.

— Грейнджер, — прошипел он, — сию же секунду…

Девушка наклонилась, поднимая немного помятый конверт, не решаясь отдать его владельцу. Гробовую тишину нарушил хрип Рона, напомнивший о том, чего стоит её медлительность парню. Вздохнув, шатенка протянула бумагу владельцу, случайно касаясь его ледяной ладони и резко отдергивая руку.

— Мальчики, идём, — позвала Грейнджер и тихо прошла к своему месту. За ней последовали Гарри и, наконец начавший нормально дышать, Рон.

Малфой, развернувшись в противоположную сторону и до сих пор сжимая злосчастный конверт, теперь уже со сломанной печатью, быстрыми шагами удалился из кабинета.

Всё оставшееся до начала лекции время прошло в тишине.

На урок Драко так и не явился.

2 часа назад

17.00, гостинная Гриффиндора.

Трио сидело на удобном диване, слушая потрескивание огня в камине и обсуждая провалившийся план. Мальчики спорили, пытаясь найти виновного в неудаче, а Гермиона просто сидела рядом, вглядываясь в ярко-красные языки пламени и усердно размышляя об инциденте на Зельях, а именно, о выражении лица Драко, когда печать, точь-в-точь как полено в камине, треснула, расколовшись на две неодинаковые части.

— Мерлин, как можно было не заметить, что он достаёт палочку! — искренне недоумевал Гарри. — Ты же стоял в метре от него!

— Вы бы видели, какая у него реакция! — оправдывался Рон. — Я не успел моргнуть, как он приставил палочку мне к горлу! — в подтверждение своих слов парень аккуратно потёр пострадавший участок кожи, где от былого чёткого контура палочки Драко осталось лишь размытое розоватое пятно.

— Я не понимаю, почему Малфой так взбесился!

— Вероятно, из-за того, что я заставлял его просить прощения и называл «придурком».

— Нет, Рон, тогда он просто злился, но после того, как я наступил на конверт с письмом, он просто вышел из себя. Ты видел его лицо! Он даже побледнел. Гермиона, ты тоже заметила?

— Гермиона?

Девушка резко поднялась с уютного красного дивана и чуть ли не бегом направилась к дверям гостинной, спустя секунду скрывшись за ними. Парни непонимающе переглянулись.

— Что с ней такое? — голубые глаза Уизли расширились от удивления.

Поттер лишь пожал плечами, напряжённо потирая виски.

Шагая по всегда прохладному слизеринскому этажу, Гермиона, как и три дня назад, искренне не понимала собственных мотивов. Если тогда действия девушки можно было списать на гриффиндорское любопытство и предотвращение подозреваемой опасности, то чем оправдать себя сейчас?

Беспокойством за Малфоя?

Пожалуй, в таком случае Грейнджер стоит посетить мадам Помфри, потому что даже подобные мысли явно были признаками подступающего сумасшествия. Драко — бывший Пожиратель, соратник того, кто отнял жизни у стольких людей, слизеринец, надменный чистокровный хорёк, обзывающий её «грязнокровкой» при любой возможности, предатель, возможно, убийца, а ещё, он, кажется, сломлен и ей искренне его жаль. Сомневаясь в собственном рассудке и задумываясь, не спит ли она, в самом деле, Гермиона остановила какого-то слизеринца с первого курса и спросила, не знает ли он, где Малфой.

Оказалось, Драко так и не вернулся в гостинную.

1 час назад

18.00, главный вход в замок.

Обыскав весь Хогвартс, зайдя практически во все кабинеты и заглянув даже на Астрономическую башню, умнейшая-ведьма-своего-поколения пришла к выводу, что Драко в замке попросту нет. Возможно, стоило предположить, что он придёт на ужин, до которого оставалось не больше получаса, но почему-то Гермиона была уверена, что тот, кто намеренно исчез на несколько часов, вряд ли появится, чтобы перекусить. Размышляя на ходу о тех местах, где мог бы укрыться от посторонних глаз объект её поисков, девушка дошла до высоких дверей.

Разум вопил, что она просто накручивает себя, взывая Грейнджер к здравому смыслу, но девушка, поколебавшись минуту, отворила деревянные створки и покинула замок.

Прохладный осенний ветер неприятно покалывал кожу, но пути назад уже не было, и потому гриффиндорка упрямо двинулась в путь, в глубине души даже не предполагая, где искать Малфоя на небезопасной темнеющей местности. Обойдя замок вокруг, Грейнджер направилась к дому Хагрида, надеясь, что встретит Драко по пути, но, увы, этого не произошло.

«Если я умру, то я убью тебя, Малфой!» — подумала Гермиона, после чего зашла в лес.

сейчас

У лесного озера Хогвартса было тихо. Так тихо, что даже намеренно прислушиваясь, было невозможно уловить ни единого звука. Сумрак медленно опускался, окрашивая сначала верхушки сосен и елей, а затем и водную гладь в более тёмные тона. Вместе с ним приходила и прохлада. Старательно игнорируя проступившие на бледной коже мурашки и даже не пытаясь закутаться в мантию, Драко кинул очередной камень в озеро, наблюдая первым делом за всплеском, вид которого напоминал трескающееся зеркало, а после — за кругами на воде, увеличивающимися в радиусе, а затем и вовсе исчезающими.

Чёртово трио вывело парня из себя, заставив снова, как камень, окунуться в пучину воспоминаний.

Тёмный Лорд, Пожиратели, пытки, Азкабан, отец, Министерство, мать — все это упрямо лезло в голову, заставляя переживать ужасы тех дней снова и снова, так что Драко казалось, что если бы он сам был одним из этих камней, то давно бы уже утонул и пошёл ко дну, захлебнувшись в своих же эмоциях.

Совсем рядом послышался шум.

— Малфой?

Знакомый голос заставил вздрогнуть, но парень не обернулся. Зачем, если гостья и так знает, чей покой она нарушила.

— Твой блондинистый затылок отлично выделяется среди тёмных деревьев, так что даже не пытайся сделать вид, что тебя здесь нет, — Гермиона размашистыми шагами пробиралась сквозь густую растительность, остановившись и переводя дух лишь тогда, когда с тем самым затылком её стало разделять не больше двух метров.

— Я и не пытаюсь, — голос звучал хрипло, без привычной насмешки или хотя бы иронии. Парень продолжал сидеть, глядя то ли на воду, то ли на деревья на противоположном берегу. — Ты что-то хотела, Грейнджер?

Девушка молчала, до сих пор восстанавливая дыхание после «прогулки» и пытаясь сформулировать мысль.

«Что с тобой не так, Малфой?

Почему ты, слизеринский принц, гордость своего факультета, сидишь здесь один?

Из-за чего ты постоянно такой бледный? Под твоими глазами синева, ты вообще спишь ночами?

С каких пор у тебя пустой взгляд, Малфой? Где твои эмоции?

Почему ты вздрагиваешь от каждого шороха? И тем не менее, зачем ты жесток?

Как ты стал Пожирателем? Ты ведь не хотел, не так ли?

Скольких ты пытал? Или убивал? Убийца ли ты, Малфой? Винишь ли себя? Если да, то почему тебе жаль?» — голова взрывалась от вопросов, но среди них не было ни одного правильного, хотя все они были важны.

И ни на один из них он не ответит.

— В твоей голове бардак, Грейнджер. — Драко усмехнулся, продолжая смотреть куда-то вдаль. — Как ты с этим живёшь? Хотя, даже это, наверное, лучше, чем целоваться с Уизли.

— Чертов легилимент! — выругалась девушка, надеясь, что подступающая темнота скроет от его взгляда краску на её щеках.

— Этому учат всех Пожирателей, Грейнджер… — его голос снова стал серьёзен, а рука ощупывала землю, ища новый камень. — Нас много чему учили.

— Я не осуждаю тебя, Малфой. — Гермиона села на землю рядом с Драко, после чего тёплые пальцы вложили в холодную ладонь гладкий камень.

— Неужели? — его идеальные губы исказила усмешка. — Это говорит мне героиня войны?

Камень полетел в воду, оставив на ней несколько «кругов».

— С тех пор, как Слизерин ходит на лекции вместе с Гриффиндором, — тихо произнесла Гермиона, — все парты всегда заняты, но я все равно вижу, скольких человек нет, и меня не покидает чувство, что в этом есть и моя вина. Так что, я не думаю, что я заслужила это громкое имя…

— На моих руках кровь, Грейнджер. — В пустых глазах отражалась водная гладь. — Не думай, что твоя вина больше моей.

У озера снова воцарилась тишина, изредка нарушаемая хлопком камней, падающих в озеро. Лёгкий ветер тревожил высокие стебли камыша, теряясь где-то среди пожухлой травы и опадающих листьев. Драко продолжал смотреть куда-то перед собой, неожиданно ловя себя на мысли, что с грязнокровкой может быть вполне комфортно не только говорить, но и молчать. Удивительно, но про большинство девушек — даже слизеринок, за исключением, разве что, Пенси — нельзя было сказать того же.

— Малфой? — он повернул голову. — Прости, что Гарри сломал печать на твоём конверте, он правда не хотел.

Серые глаза внимательно изучали лицо собеседницы, будто их обладатель видел её впервые.

— Ты всегда извиняешься за этих кретинов? — снова усмешка, но теперь от неё почему-то стало теплее. Может, Гермиона просто перестала замечать тянущуюся от воды прохладу?

— Они не кретины, — губы девушки дрогнули в полу-улыбке. — И мне действительно жаль.

Драко достал мантию, на которой, как оказалось, сидел, и вытащил из её кармана немного помятый конверт, рассматривая его под лунным — Мерлин, который час?! — светом.

— Если бы твой шрамоголовый друг не сломал печать, — девушка проигнорировала оскорбление, боясь спугнуть слова Малфоя, — мне бы не пришлось читать письмо, и, обвини меня кто-нибудь в неисполнении приказов Министерства, я показал бы им абсолютно целый конверт, и вся ответственность спала бы с моих плеч. Однако, теперь, когда тут такая трещина, — худой палец указал на разлом посреди выгравированной буквы «М», — никто не поверит, что я не ознакомлен с содержимым. Очевидно, все-таки придётся узнать, что там.

— Тебе в любом случае стоит его прочесть.

Серо-голубые глаза снова встретились с карими, после чего последние уставились в пол.

— Мы пропустили ужин, Грейнджер.

— И отбой, скорее всего, тоже.

У берега озера в очередной раз стало тихо, но студенты не замечали этого, ведь звенящую тишину снаружи заглушали слишком громкие мысли, кричащие у них внутри. Впервые Гермиона задумалась, что, возможно, холод его взгляда и полное отсутствие проявления эмоций были вызваны вовсе не надменностью и высокомерием, а слишком горьким опытом для его семнадцати лет. Почему-то волшебница была уверена, что он знает гораздо больше, чем говорит, и это напомнило ей саму себя.

Драко тоже о многом молчит.

Драко тоже больно.

— Тебе пора идти, иначе у хорошей-девочки-Грейнджер и правда будут проблемы, — каштановая макушка повернулась к блондинистой, а в шоколадных глазах читался вопрос. — Я приду позже, — ответил Малфой, не дожидаясь, когда Гермиона все-таки решится озвучить свои мысли вслух.

— Опасно ходить одному, — вкрадчиво заметила девушка.

Малфой улыбнулся, и на секунду Гермионе показалось, что он сделал это искренне. Мерлин, это холодный мальчик вообще когда-нибудь улыбается по-настоящему?

— Береги себя, — слова слетели с её губ прежде, чем «умнейшая» ведьма смогла их обдумать, и потому она мгновенно опустила голову вниз, пронзая взглядом пожухлую листву.

Ни насмешек, ни малейших намёков на сарказм не последовало.

Драко коротко кивнул.

Спустя пару минут за его спиной послышались тихие шаги и хруст веток под подошвой осенних туфель, после чего у озера снова стало тихо.

Малфой не волновался за гриффиндорку, он знал, что она без проблем доберётся до замка. Его мысли продолжали занимать её слова.

«Тебе в любом случае стоит его прочесть».

— Я знаю, Грейнджер.

«Береги себя»

На это ответа не нашлось.

Последний камень, найденный на берегу, полетел в воду, после чего бледная ладонь раскрыла конверт, извлекая из него письмо.

Серые глаза поспешили сосредоточиться на строчках.

«Доброго времени суток, мистер Малфой!.. »

Комментарий к Часть третья: «Пожиратели, или Береги себя»

Дорогие читатели! Я решила, что буду выкладывать главы по пятницам. Если появится такая возможность, то чаще, но если нет, то знайте, что я не забыла о фанфике и в указанный день обязательно будет продолжение.

========== Часть четвертая: «Привычки Пожирателей» ==========

Холодный октябрьский ветер ворвался в комнату, сначала заставляя трепетать тонкие занавески, а затем, путаясь в блондинистых волосах, приводить пряди в лёгкий, почти художественный беспорядок. Драко сделал глубокий вдох, наполняя грудь утренней прохладой, и блаженно прикрыл глаза. На рассвете ему всегда было удивительно спокойно: то ли его внутренние демоны ещё не проснулись, то ли никакие раздражители попросту пока не попались на глаза. Бледные солнечные лучи падали на не менее бледную кожу, и хотя они уже не могли дать телу тепла, одно их наличие было вполне приятным. Светлые ресницы робко вздрагивали под холодным дыханием осени и очередной порцией ветра, влетавшего в небольшую спальню.

Тишину нарушил недовольный возглас: «Малфой!», после чего в ранее упомянутую персону полетела подушка. Парень даже не обернулся.

— Малфой, какого черта ты открыл окно! Холодно же! — из-под одеяла показалось сонное лицо Блейза, явно не пребывавшего в восторге от поведения друга. — Сейчас пять утра, почему ты вообще не спишь?

Драко и сам часто задавал себе этот вопрос. Последние месяцы его жутко донимали кошмары, являвшиеся, увы, не плодами воображения слизеринца, а вполне реальными воспоминаниями, после чего Малфой пришёл к выводу, что чем меньше он спит, тем лучше будет ему самому. В конце концов, какое дело его мозгу до сновидений, если на отдых отводится всего несколько часов в сутки?! С этой мыслью парень жил с самого начала сентября и вплоть до этого момента, считая, что будет неблагоразумно будить Забини своими ночными криками. Драко искренне не хотел мешать другу спать, если уж он сам не может делать это нормально.

— Не проспи завтрак, — небрежно бросил парень, направляясь к двери, после чего стремительно скрылся от подозрительного взгляда карих глаз друга. Блейз нахмурил свои тёмные брови, силясь предположить, куда сокурсник отправится в такую рань, и, не найдя ответа, безвольно откинулся обратно на подушки, в процессе отмечая, что Драко так и не закрыл окно.

В слизеринской гостиной, как и ожидалось, было пусто. Благополучно минуя комнату и бросая мимолетный взгляд на ещё незажженный камин, младший Малфой тихо отворил тёмную дверь, игнорируя недовольство дамы на портрете, и продолжил свой путь, ступая по коридору. Здесь было значительно светлее, чем в общей комнате факультета, но все же достаточно мрачно, если сравнивать с расположенными выше этажами. Мягкий ворс ковра приглушал и без того беззвучные шаги, принося слизеринцу почти маниакальное удовольствие от ощущения тишины. Пройдя лестничный пролёт и ещё пару коридоров, парень достиг высоких дубовых дверей, чувствуя сквозь их толщу подступающую осеннюю прохладу. Слава Мерлину, в этот раз ему хватило мозгов надеть хотя бы свитер, пусть и без мантии, в то время как совсем недавно Драко отправился на очередную прогулку в одной лишь рубашке.

Уже знакомый путь до леса занял непривычно мало времени, несмотря на то, что Малфой вовсе не торопился. В воздухе витали приятные ароматы хвои и дождя. Драко помнил, как барабанили капли по крыше глубоко за полночь, когда он, дочитывая какую-то книгу, собирался спать. Теперь же от былого каприза природы остались лишь запах, влага на траве и туман, который волшебник совершенно не различил на горизонте из окна своей спальни.

«Идеальная погода», — отметил про себя Драко.

Солнце продолжало предпринимать попытки развеять сонное марево, окутавшее Запретный лес пеленой, но получалось, мягко говоря, плохо, по той самой причине, что чаща находилась не на холме, а в низине, куда было не так просто добраться еле тёплым лучам. Задумываясь о том, что, наверное, было бы неплохо, если бы что-то — или, может, кто-то? — смогло рассеять тьму и туман в его собственной душе, Драко пробирался все дальше в лес, опустив голову и на ходу пиная шишки. Однако, кто или что может быть способным на это? Когда-то Пенси пыталась стать тем самым «лучом света» для Малфоя, пробовал Блейз, старался Тео, но, как ни печально, не вышло ни у кого.

Неожиданно слух уловил звук не только собственных шагов, но и шорох где-то в кустах. Выставив вперёд палочку и ловя себя на мысли, что доставать оружие, не видя врага — привычка, взятая у Пожирателей, волшебник сделал пару шагов к источнику звука, озираясь вокруг.

— Собираетесь меня убить, мистер Малфой? — холодный голос профессора Снейпа заставил парня облегчённо вздохнуть.

«Не видеть врага, но уже его бояться и ненавидеть — ещё одна привычка Пожирателей», — проклиная свой внутренний голос, заметил слизеринец.

Тёмная фигура показалась из-за кустов, буквально увешанных гроздьями темно-красных ягод. Оказалось, именно их и собирал Снейп.

— Добрый день, профессор, — отозвался Драко, пытаясь вспомнить, читал ли он что-то об этих плодах.

— У Вас очень интересное обозначение «дня», мистер Малфой. Помнится, время около шести часов после полуночи принято именовать «утром», — усмехнувшись, педагог продолжил свое занятие, тщательно отбирая особо крупные ягоды. — Что Вы здесь делаете? Большинство слизеринцев не просыпается раньше восьми, так что я, признаться, удивлён видеть Вас здесь.

Чёртова вежливость!

Драко никогда не понимал, к чему были эти формальности. Можно подумать, Снейп не сидел с ним за одним столом, когда Тёмный Лорд вызывал их на собрания, лично не тренировал его в запрещённых заклинаниях, за которые их обоих могли вышвырнуть их Хогвартса, не видел, как спустя полгода уже сам Малфой обучал детей приспешников, и будто бы не на его глазах Северус запустил Аваду в Дамблдора. Их связывало слишком много, чтобы общаться как учитель и ученик, более того, зельевар был крестным Драко, что тоже имело вес, но Снейп, несмотря на все эти обстоятельства, продолжал игнорировать очевидные вещи, прячась за «Вы», «мистер Малфой» и прочими фразами, являющимися ничем иным, как попытками установить давно стертые границы. Неожиданно вспомнилось, что подобные демонстрации показного уважения очень любил небезызвестный Уокер, вливший ему в горло веритасерум этим летом. И тут Драко осенило!

— Готовите сыворотку правды, профессор? — теперь та самая приторная вежливость лишь делала ещё нагляднее выгодное положение блондина.

Северус слабо улыбнулся.

Когда-то он лично рассказывал крестнику об этих ягодах, а точнее о том, что они — излюбленное лакомство болтрушаек, — птиц, чьи синие перья являются главным ингредиентом Веритасерума. Тогда Драко был ещё совсем ребёнком, всей душой жаждущим получить свою первую волшебную палочку. Мальчиком, у которого был блеск в глазах, но не было Чёрной метки на предплечье. Счастливым. Сейчас же перед профессором стоял красивый молодой человек. Высокий, с неплохо развитой мускулатурой,— квиддич, все-таки, отличный вид спорта — обширными знаниями, далеко выходящими за рамки школьной программы, острым умом, способным думать на шаг вперёд, но также с неестественной бледностью, тёмными кругами под глазами и, увы, пустотой в них.

— Да, именно её. Мой знакомый из Министерства нуждается в пополнении своих запасов.

При упоминании органа магического правопорядка ладони Малфоя непроизвольно сжались в кулаки, из-за чего короткие ногти больно впились в светлую кожу.

— Ты не прочёл письмо, не так ли?

«Профессор перешёл на «ты», — деталь не укрылась от племянника. — Что ж, разговор обещает быть интересным.».

— Увы, я уже имел неудовольствие ознакомиться с его содержанием. — слизеринец не сомневался, что речь идёт о том самом министерском письме, конверт от которого пострадал под подошвой Поттера и был вовсе не удивлён, что декану известно о пополнении в почтовом ящике подопечного.

— В таком случае, почему ты ещё здесь?

Драко ждал этого вопроса.

Перед глазами снова всплывали строчки, прочтенные под лунным светом в этом самом лесу. Строчки, из-за которых его снова мучили кошмары.

«Доброго времени суток, мистер Малфой!»

И правда, блядь, очень «приятно» видеть вашу почту снова.

«Данное послание адресовано Вам главой Британского Министерства Магии по поручению главы управления местом лишения свободы — тюрьмой Азкабан.»

Прекрасно, чудесное начало, так и располагающее к доверительному настроению собеседника.

«Вынуждены сообщить Вам, что Ваш отец, лорд Люциус Малфой, настоятельно требует встречи с Вами.»

Передайте папе «привет», ублюдки.

«Напоминаем, что Л. Малфой осуждён на заключение в Азкабан за сотрудничество с Тёмным Лордом Волан-де-Мортом, объявленным во всенародный магический розыск, пособничество ему и предоставление Малфой-мэнора (Британия, Уилтшир) в качестве штаб-квартиры, членство в организации «Пожирателей Смерти», коррупцию, хранение незаконных артефактов, а также пытки заклинаниями средней и средней группы «В» тяжести.»

Неужели, блядь?! Кажется, вы не упомянули, что Люциус повторял: «Авада Кедавра» чаще, чем собственное имя. Вероятно, забыли, что он пытал Круциатусом, а вовсе не «заклинаниями средней тяжести». И про то, что сам Драко тоже был жертвой этого заклятья, а пытки несовершеннолетних — это отдельная статья Магического Кодекса, тоже не вспомнили. Про Джинни Уизли, которой отец подсунул дневник Реддла, не слышали? Про то, что подвал мэнора видел больше трупов, чем любой крематорий, тоже? Про тысячи магглов, проливших свою кровь в холодных каменных стенах? Про женщин и детей? Стариков? Про то, как отец наложил на сына Империус и заставил мучать семилетнюю девочку — дочку одного из приспешников — по поручению Лорда? Про то, как позволил Белле пытать будущую героиню войны в собственном доме? Неужели среди всего, что сделал Люциус, вы выделяете коррупцию и простое «пособничество»?

«За шесть месяцев, проведённых в тюремной камере, Люциус Малфой отличился примерным поведением и беспрекословным соблюдением всех указов, а также оказал помощь в поимке многих Пожирателей Смерти, чем заслужил право на личную встречу.»

Пиздец, давайте еще причислим к лику святых того, чьи руки по локоть в крови. Он заслужил поцелуй дементора, но никак не «право на личную встречу». Очевидно, отец и правда верит, что все, что он сделал, может сойти ему с рук, раз так напрягается, выдавливая из себя дружелюбие.

«В качестве посетителя были выбраны Вы, мистер Малфой. Вам предоставлено право на тридцатиминутную беседу в изолированном помещении, охраняемом аврорами.»

Засуньте себе ваше право туда, где последние лет десять сидит ваша совесть.

«Для получения дальнейших указаний отправьте ответное письмо по указанному на конверте адресу».

Один раз Драко не только отправил по нему письмо, но и направился туда сам, и в итоге покинул здание с послевкусием сыворотки правды во рту и шлейфом предательства в голове.

«Благодарим за ответственное исполнение своего гражданского долга и проявленное правовое сознание».

Вы сами-то знаете, что это такое?

«Ждем ваш скорейший ответ.»

Жду ваших похорон.

«С уважением и пожеланием всего наилучшего, министр Магии,

Кингсли. »

Драко одним взмахом палочки сжёг письмо, едва прочитав его последние строчки, прямо на том самом берегу, с удовольствием наблюдая, как пламя пожирает строки. Грязнокровка хотела, чтобы он его прочитал и Малфой это сделал, а о том, как поступить с пергаментом после, речи не шло.

— Не вижу абсолютно никакого смысла следовать требованиям Министерства.

— Если Люциус действительно хочет увидеть тебя после того, что ты сделал, полагаю, у него на это есть серьёзные причины.

«После того, что ты сделал» — слова больно укололи где-то в груди. Эта способность Снейпа унизить человека, соблюдая этикет, всегда вызывала у Драко усмешку, но не теперь, когда его так искусно и завуалированно назвали «предателем». Конечно, декан не знает, что Малфой не виновен в том, в чем его обвиняют. Ему не известно ни о том, что Драко отказался свидетельствовать против отца, ни о том, что его оглушили заклятием в спину, когда он хотел уйти, ни уж тем более о том, как ему насильно влили в глотку веритасерум, когда он был в отключке, но это не мешало ни Северусу, ни кому-то ещё осуждать Малфоя за его слова. Это общество уже давно сгнило насквозь и, должно быть, несколько раз успело разложиться, как протухший кусок мяса, привлекающий своей вонью мух.

— Могу предположить, что отец хочет моей помощи, чтобы избежать наказания. Я не буду этого делать.

Зельевар продолжал спокойно собирать ягоды, не отвлекаясь от своего занятия. Его лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, — третья чёртова привычка этих гребаных Пожирателей. Мерлин, сколько можно это замечать! — но Малфою показалось, что профессор что-то скрывает.

— Не думал ли ты, Драко, что можешь много чего не знать, в том числе и о поступках своего отца, — темно-карие, почти чёрные, глаза внимательно отбирали лучшие плоды. — Ты не хуже меня знаешь, какого это: скрывать свои мотивы.

Да, в этом профессор действительно был прав, оправдывать свои поступки жестокостью, чтобы скрыть чистые намерения и чувства — это, пожалуй, у Драко в крови. Оскорбить Грейнджер на четвертом курсе перед Чемпионатом мира по квиддичу, чтобы она, обидевшись, смогла уйти до того, как придут Пожиратели, назвать Поттера «уродом», чтобы не признавать его личность и не выдавать Лорду, когда чёртово трио притащили в мэнор, а после, изображая слабость, не особо-то и сопротивляться, дав ему забрать палочки после дуэли, будто случайно промахиваться каждый раз, когда Волдеморд приказывал пытать Круциатусом детей, пытаться вылечить всех тех, кому удавалось не умереть, сидя в подземельях мэнора, говоря отцу, что сохраняет им жизнь просто потому, что хочет развлечься, оглушить заклинанием родителей Паркинсон, когда они, надеясь на милость Реддла, хотели предложить поставить метку их дочери, выводить Нотта из замка во время битвы за Хогвартс, делая при этом вид, что друг у него в плену, и выйти, наконец, вперёд, когда Лорд призывал студентов перейти на его сторону, с каменным лицом игнорируя презрительный шёпот учеников за спиной, которые так и не узнали, что только так можно было в последствии кинуть Мальчику-который-выжил палочку, которой он и отразит Аваду в Волан-де-Морта. Совершить множество вполне хороших поступков, до истинной сущности которых никто и никогда не доберётся, благодаря тщательному сокрытию благих мотивов. Да, пожалуй, Малфой действительно знал, о чем говорит декан.

— Хотите сказать, что я недооцениваю отца?

— Я говорю не об этом, Драко. Я лишь констатирую факт, что ты смотришь на ситуацию однобоко, — небольшой котёл, в который профессор собирал ягоды, был, наконец, заполнен. — Кроме того, Нарцисса ожидает, что ты действительно нанесешь Люциусу визит.

— Я не хочу вмешивать в это мать.

— Она отнюдь не глупа, не стоит принижать её достоинств, — Малфой помнил: Лорд провалился лишь потому, что был слишком наивен по отношению к Нарциссе, поверив ей, когда она назвала шрамоголового мёртвым.

Драко снова пнул шишку, валявшуюся у его ног, пытаясь сообразить, что делать дальше. Северус просто обожал говорить многозначительно, так, чтобы собеседник не понимал, где правда, а где очередная метафора. Ему, должно быть, доставляло почти физическое удовольствие непонимание на лице того, с кем он говорил. Однако, здесь, вдали от Хогвартса, Малфой мог беседовать с профессором не опасаясь, что их услышат, а значит, надо использовать шанс.

— Я могу сделать вывод, что Вы считаете моё посещение Азкабана необходимостью?

— Полагаю, да.

Снейп вышел из-за кустов с наполненным до краёв котелком и смерил крестника серьёзным взглядом.

— Могу предположить, сейчас около семи часов утра. Не задерживайтесь на прогулке, мистер Малфой. У Вас стоят Зелья первым уроком, — официальный тон говорил о том, что на этом их «разговор по душам» окончен.

Тёмная фигура развернулась и быстрым шагом направилась к замку, постепенно исчезая в тумане.

Солнце, светившее на рассвете, исчезло совсем.

Комментарий к Часть четвертая: «Привычки Пожирателей»

Уже февраль, дорогие читатели. Как быстро летит время!

Снова пятница, а значит — новая глава, в которой вы, наконец, узнаете, о чем говорилось в том самом письме.

Как вы думаете, решится ли Драко на встречу с отцом и будет ли это хорошей идеей?

========== Часть пятая: «Убийца» ==========

Тёмная фигура широкими шагами преодолевала метр за метром широкого многолюдного коридора, сминая мягкий ворс бордового ковра подошвой начищенных дорогих туфель. Мимо сновало множество учеников, из-за чего в глазах рябило от синего, зелёного, жёлтого и красного цветов галстуков. Глядя на них, Драко поймал себя на мысли, что прожил все то, через что проходят сейчас эти дети: как и все первокурсники, с неподдельным интересом рассматривал бродившие по замку привидения, обсуждал с друзьями-второгодками предстоящие пробы с сборную по квиддичу, возмущался воплями корней мандрагоры на третьем курсе и старательно повторял написанные на свитках конспекты, готовясь к урокам Магической Истории на четвёртом, смеялся над Уизли, чьё зелье взорвалось на Зельеварении на пятом году обучения, после Зимнего бала распивал со слизеринцами огневиски на шестом курсе и, конечно, помнил, как был счастлив обнаружить на прикроватной тумбочке противопохмельное зелье от Забини на седьмом. Однако, за множеством школьных будней, развлечений и забавных моментов стояла война. Этим детям, а в особенности первогодкам, очень повезло, что они не видели труп Дамблдора у подножия Астрономической башни, кабинеты, превратившиеся в развалины, Пожирателей, атакующих Авадой всех, кто попадался им на глаза, и мёртвые тела тех, кого все-таки обнаружили. Юные студенты без всяких сомнений могли назвать Хогвартс своим домом, в то время как у тех, кто видел в стенах старинного замка смерть, на подобные слова просто не поворачивался язык. Размышляя обо всем этом, молодой человек не заметил, как достиг своей цели — высокой темно-коричневой двери, за которой находился кабинет Макгонагалл. Занеся руку, Драко выдохнул, и, наконец, постучал.

— Войдите, — послышалось изнутри.

Повиновавшись, слизеринец зашёл, аккуратно закрыв за собой дверь, и присел на предложенный директором стул, стоящий напротив её стола. Тот факт, что его хотя бы впустили, уже давал надежду.

— Вы что-то хотели, мистер Малфой? — поинтересовалась Минерва, заняв свое место в кресле и внимательно вглядываясь в серые глаза ученика сквозь стекла очков. Казалось, она пыталась уличить его во лжи ещё до того, как он успел произнести хоть что-то.

— Профессор, — внезапно Драко осознал, что все заготовленные слова испарились, как из-за Обливейта. Что ей сказать? «Не могли бы Вы отпустить меня в Азкабан? Мой отец Люциус — да-да, тот самый Пожиратель Смерти — внезапно изъявил желание поговорить со мной, понимаете? Мне, видите ли, ещё три недели назад написали его министерские прихвостни, но я не хотел читать письмо, а потом, когда из-за кривоногого Поттера и беседы с его подружкой пришлось узнать, что от меня хочет «закон и порядок» в лице Кингсли, я все еще ничего не хотел предпринимать, но крестный говорит, что стоит наведаться в тюрьму и передать папе «привет». Или плюнуть в лицо. Тут уж как придётся. Понимаете?». Почему-то волшебник был уверен, что подобное объяснение никак не поспособствует получению разрешения на необходимую трансгрессию. — Несколько недель назад я получил письмо из Министерства.

Голубые глаза Минервы расширились от удивления: очевидно, она не предполагала такого развития диалога.

— Кингсли настаивает, чтобы я посетил Азкабан для беседы с отцом.

Профессор молчала около минуты, обдумывая поступившую информацию, которая для неё, в отличие от Драко, была настоящей неожиданностью.

— Мистер Малфой, — тактично произнесла она. — Вы же понимаете, что это не самая лучшая затея? Для начала, я хотела бы ознакомиться с содержимым Вашего письма.

— Увы, я не могу предоставить его Вам, — блондин сжал губы, вспоминая, как языки пламени уничтожили пергамент практически сразу после его прочтения.

— Что ж, это делает положение Ваших и без того немногочисленных аргументов ещё более шатким. Использовать легилименцию на несовершеннолетнем ученике я не имею права, а из этого выходит, что некому подтвердить Ваши слова, мистер Малфой. Мне жаль, но…

— Профессор Снейп может поручиться за меня.

«И мисс Грейнджер, наверное, тоже.».

— В таком случае, нам с Вашим деканом необходимо обсудить этот вопрос, — женщина взмахнула палочкой, после чего перед ней появился огромный свиток. — На этой неделе я буду полностью занята, так как нам окажет визит директор Дурмстранга, — палец, украшенный перстнем с крупным камнем, скользил по строчкам пергамента, очевидно, являющегося ничем иным, как подобием маггловского ежедневника. — Эти дни надо будет посвятить сбору активистов для подготовки к балу в честь Хеллоуина, — пока Минерва, казалось, вела диалог сама с собой, слизеринец поймал себя на мысли, что совершенно забыл про эту ежегодную традицию Хогвартса, — а в этот день я буду полностью свободна. Мистер Малфой, если Вас не затруднит, сообщите профессору Снейпу, чтобы он переговорил со мной в конце следующей недели, а именно семнадцатого октября.

Сказать, что Драко побледнел, было равносильно тому, чтобы не сказать ничего. Кровь, казалось, перестала наполнять его сосуды вовсе, потому что оттенок кожи подростка стал уже не аристократически-светлым, а бледным с сине-зелёным отливом.

На секунду Макгонагалл показалось, что если бы сидящий напротив ученик не был бы таким юным, она абсолютно серьёзно могла бы предположить, что у него сердечный приступ.

— Боюсь, я не совсем верно расслышал дату, профессор, — голос прозвучал хрипло, будто в глотке его обладателя было настолько сухо, что по всей ротовой полости вполне могли пойти глубокие уродливые трещины.

— Семнадцатого октября, мистер Малфой, — тихо ответила Минерва, словно и правда не сомневалась, что если её слова прозвучат слишком громко, собеседник упадёт замертво, сидя на этом самом стуле. — Драко, у Вас все в порядке?

— Да-да, конечно. Спасибо, что уделили мне время, профессор, — парень поднялся на негнущихся ногах и с совершенно растерянным выражением лица направился к выходу.

Проследив за ним взглядом, Макгонагалл обеспокоенно покачала головой.

***

Дни, тянущиеся всегда совершенно медленно, сейчас, казалось, мчались, будто за ними гнался бешеный гиппогриф. Время от вечера понедельника до последнего урока пятницы пролетело настолько незаметно, что Драко не успел осознать, как это случилось. Весь путь до кабинета Зельеварения, сопровождаемый щебетанием Гринграсс с Паркинсон, Малфой думал о том, что скажет Снейпу. Необходимость подбирать слова аккуратно и правильно ещё никогда не была острее, чем сейчас, ведь реакцию профессора было совершенно невозможно предугадать. Он мог спокойно кивнуть, молча проглотив всю горечь слов внутри себя, а мог тут же припечатать ученика к стенке Петрификусом, а затем, не поморщившись, запустить Аваду ему в грудь. Драко искренне не понимал, чем так разгневал Мерлина, что среди всех октябрьских дней у директрисы не могло найтись свободного времени когда угодно, кроме как гребаного семнадцатого числа. Этот день был отмечен чёрным и в календаре, и в памяти, но, видит Моргана, небо определённо считало, что это лучший вариант. Серо-голубые глаза мгновенно различили фигуру, облаченную во все чёрное, отстраненно стоящую у окна.

«Что ж, кто не рискует — тот не пьёт огневиски, а тебе, Малфой, определённо потребуется что-нибудь покрепче тыквенного сока.» — с этой мыслью парень покинул компанию слизеринок и свернул к декану.

— Профессор Снейп? — Северус обернулся, наградив Драко пустотой карих глаз. Разумеется, зельевар помнил, к какой дате стремительно идёт время, что не могло не отразиться на нем. — Можно с Вами поговорить? Это важно.

Крестный кивнул и слизеринец решил продолжить:

— Я подумал над Вашими словами по поводу моего отца и подошёл к Макгонагалл для обсуждения предстоящей трансгрессии. Необходимо, чтобы Вы лично поручились за меня. — Северус как-то слишком безразлично кивнул, будто не до конца понимая, что хочет он него блондин. — Это нужно сделать семнадцатого октября.

Лицо Снейпа исказилось в какой-то жуткой гримасе боли.

— Мистер Малфой, — отчаянные попытки сохранить самообладание явно дали трещину, пропуская наружу дрогнувший голос. — Эта дата не кажется Вам неподходящей?

— Я знаю, профессор, но директор свободна только в этот день.

— Разумеется, Вы снова ставите свои интересы выше чувств других людей, — побледневшие, казалось, обескровленные, губы исказила усмешка. — Довольно иронично, что год назад ты рассуждал точно так же, Драко.

— Вы прекрасно знаете, что у меня не было выбора, как и нет сейчас. — Малфой мысленно вызывал к голосу рационального мышления в голове заметно поседевшего крестного, но тот, очевидно, только глубже уходил в себя.

— Сколько ещё крови должно пролиться, чтобы жизнь научила тебя хоть чему-то? Как ты спишь по ночам?!

— Я ничего не мог сделать и Вам об этом известно.

— Ложь! — на слишком громкий голос обернулось несколько студентов. — Ты, как и твой отец, пытаешься спасти свою шкуру, наплевав на других, только зря ты лелеешь надежду на искупление, ведь ты ничем не лучше его.

— Профессор…

— Вон, мистер Малфой. Уходите.

Контр-аргументов больше не было, да и Северус не захотел бы выслушать ни одного из них. Ему было больно и Драко понимал это, а потому молча пошёл в класс, ожидая начала урока, который был заранее испорчен.

Пару минут спустя в кабинет ворвался профессор, открыв заклинанием дверь с такой силой, что она отворилась, громко ударившись металлической ручкой о стену, ещё тогда, когда Северус был в нескольких метрах от неё.

— Варим зелье, — голос прозвучал слишком раздражённо, и лишь тот, кто знал причину этого поведения, понимал, что агрессия — не более, чем проявление душевной боли, раздирающей изнутри не хуже, чем Сектумсемпра.

— Профессор, а как же новая тема? — не нужно было быть гением, чтобы узнать голос гриффиндорской заучки. — Разве это не противоречит учебному плану?

«Мерлин, Грейнджер, не лезь!» — мысленно взмолился блондин, надеясь на её благоразумие.

— Минус двадцать баллов с Гриффиндора, — прозвучало сухо и безразлично, отчего девушка нахмурила тёмные брови, пытаясь понять, чем её вопрос мог так оскорбить педагога.

На столы были отлевитированы все необходимые ингредиенты и оборудование, и когда очередь дошла до парты Забини и Малфоя, котлы чуть не прилетели в голову последнему. Драко знал, что крестный будет злиться, но не предполагал, что Снейп даже не попытается этого скрыть, напротив, демонстрируя восьмикурсникам свои эмоции. Увидев, что левитации подверглись книги, парень заранее пригнулся.

— Не может быть! — послышался чей-то голос с задних парт. — Это Жидкая Смерть, профессор? — гриффиндорец с недоумением уставился в раскрытую книгу.

«Жидкая Смерть, — отметил про себя Драко. — Как иронично.»

Удар настенных часов известил о начале урока.

Первые пятнадцать минут работы прошли в абсолютной тишине, нарушаемой лишь звуками нарезки ингредиентов и кипением жидкости в котлах. Северус покинул кабинет сразу же, как только закончил левитацию, чем заставил всех учеников облегчённо вздохнуть.

«Не важно, слизеринец ты или гриффиндорец, страх перед этим чёрным балахоном будет у тебя в любом случае», — как-то сказала младшая Гринграсс, и, очевидно, учащиеся обоих факультетов были с ней полностью согласны.

Неожиданно дверь с шумом отворилась, являя студентам тот самый «чёрный балахон», из-за чего и без того криворукий Уизли что-то опрокинул в котёл. Мгновенно последовал громкий хлопок, подозрительно напоминающий взрыв на пятом курсе, — сотворенный, между прочим, тем же болваном, — и дым заполнил пространство вокруг. Рыжий-придурок-Уизел опять не смог сварить зелье, не подорвав при этом весь класс.

«Идиот» — коротко констатировал Блейз.

Взгляд серых глаз непроизвольно натолкнулся на кашляющую шатенку, одной рукой смахивающую с вьющийся волос пепел — Мерлин, что нищеброду надо было вывалить в зелье, чтобы в итоге полетели эти противные серые ошметки?! — и тактично закрывавшую рот другой. Какая-то странная злость на Уизли, природа которой была совершенно неизвестна Драко, вскипала в его крови, глядя, как Грейнджер — опомнись, она же грязнокровка! — начинает кашлять ещё сильнее, и, кажется, задыхается, в то время как Поттер не может открыть окно, отчаянно борясь со старинной рамой. Становилось очевидно, что если не вмешается кто-то, у кого нет проблем с моторикой — это точно не Уизли — и работают мозги — чего нельзя было сказать про Поттера — у их подружки, которая, как и ожидалось, оказалась самой адекватной из всего их пресловутого трио, могут возникнут серьёзные поводы заглянуть к Помфри. Неожиданно Драко осознал, что пока совсем-не-смелый-Гриффиндор наводит панику, а достаточно-умный-чтобы-не-вмешиваться-Слизерин отходит подальше, отмахиваясь от дыма и неприятного запаха фолиантами, он был единственным человеком, подходившим по всем параметрам для спасения кабинета и порядком побледневшей заучки.

— Эскуро, — прозвучало громко, чётко и абсолютно уверенно, то есть так, как надо было для идеального произношения заклинания. Луч белого цвета осветил помещение, заставив дым мгновенно осесть. Кто-то облегчённо вздохнул. — Знаешь, Уизли, — справившись с ролью спасителя лаборатории Северуса, Малфой решил высказать ходячему рыжему недоразумению все, что он о нем думает. — Раньше я думал, что пустые карманы без единого сикля — твой главный недостаток, но ты из года в год продолжаешь доказывать, что проблема в том, что у тебя напрочь отсутствуют не только деньги, но и мозги!

Как бы грубо это ни звучало, обвинение Драко — «скользкого белобрысого хорька» по версии Уизли — было вполне правдивым и в какой-то степени даже справедливым, из-за чего Рон покраснел.

— Заткнись, придурок! — перепачканная пеплом ладонь гриффиндорца сжалась в кулак.

— Придурок здесь, Уизли, исключительно ты, не я же чуть не прикончил свою дорогую подружку, героиню войны, умнейшую-ведьму-своего-поколения или, проще говоря, грязнокровку-Грейнджер вместе со всем классом! — от былого размеренного тона не осталось и следа. Его место заняло нескрываемое раздражение.

Гермиона, казалось, впала в ступор, глядя как Драко, полностью игнорируя её присутствие, просверливает взглядом дыру где-то в области переносицы Рона. Девушка была абсолютно уверена, что малфоевское «Эскуро» было предназначено для общего блага, но чем тогда объяснить тот факт, что заклинание было направлено не на слизеринцев, не в центр комнаты, а ровно над её макушкой. Вариант того, что Малфой изменил свое отношение к ней после их довольно доверительного разговора у озера и потому решил помочь, отпадал сам собой, как что-то противоестественное и неправильное, даже несмотря на то, что за последние три недели это был первый раз, когда слизеринец назвал её «грязнокровкой». Других объяснений поведению Драко, которое стало даже более странным, чем в предыдущие годы, у гриффиндорки не было, а потому она попросту открыто пялилась на красивое аристократическое лицо, обладатель которого явно злился на рыжее недоразумение, кем он и окрестил Уизли.

— Если бы не зашёл Снейп, я сделал бы все правильно!

«Змеи» и «львы» синхронно повернулись к дверям, где уже пару минут стоял профессор, не предпринимающий ничего ни для уничтожения былого задымления, ни для предотвращения назревающего конфликта. Понимание, что во время паники никто не замечал профессора, всё это время находившегося здесь, резко озарило всех присутствующих.

— Мистер Малфой, — к обозначенной персоне внезапно вернулось осознание того, что Северус не только не успокоился после их недавнего, и, надо заметить, не самого удачного разговора, но и, кажется, стал ещё более нервозным. — Если Вас не устроила работа мистера Уизли, я полагаю, Вы сами можете продемонстрировать и ему, и нам свои навыки. Насколько мне известно, у Вас отлично получается учить, — последнее слово было выплюнуто с особым выражением и до последнего слога наполнено желчью.

«Люси».

«Мерлин, только не это!»

— Прошу Вас, выйдите к нам, поделитесь опытом.

Фраза, ничего не значащая для других, но обладающая слишком глубоким смыслом для Драко. Никто из восьмикурсников не понимал, насколько двояким было каждое предложение.

— Не думаю, что мне стоит это делать, профессор, — парень всеми силами пытался избежать назревающего скандала: он знал, что если Северус выйдет из себя, декан может не суметь вовремя успокоиться и сказать что-нибудь лишнее, ставящее под угрозу не только репутацию обоих, но и всю иллюзию хрупкого мира, таким трудом выстроенную в стенах Хогвартса.

— Почему же, мистер Малфой? Надеюсь, юная мисс Элиш здесь ни при чем, — холодный голос профессора дрогнул, упоминая имя, приносившее слишком много боли.

Это было уже слишком.

Мисс Элиш, блять, имела к этому самое прямое отношение.

— Профессор, — Драко чувствовал, как он бледнеет на глазах у всех. — Полагаю, это не имеет никакой связи с уроком Зельеварения, — в тембре речи проскальзывали нотки поглощающего ужаса.

— Не согласен. Люси, мистер Малфой, Вы отлично передали свои знания, — горькая ухмылка исказила лицо Северуса, заставив какую-то слизеринку с задней парты напряжённо сглотнуть.

Большего упрёка Драко ещё не приходилось слышать в таких, казалось бы, безобидных словах.

Люси Элиш — воспоминание, резавшее чем-то острым по его грудной клетке, заставляя её мучительно долго и болезненно истекать прогнившей насквозь кровью.

Люси Элиш — милая семилетняя девочка с пронзительными голубыми глазами и когда-то рыжими, ставшими из-за выгорания золотистыми, волосами, напоминавшая профессору его любимую Лили Эванс.

Люси Элиш — малышка, которая была в восторге, когда ей подарили обычную маггловскую куклу в розовом платье на день рождения.

Люси Элиш — девочка, которая так звонко смеялась.

Люси Элиш — девочка, которую он убил.

— Надеюсь, Вы не забыли о ней?

Это было исключено.

Люси Элиш стала личным кошмаром Драко, его персональным Адом на земле. Каждую гребаную ночь он слышал её крики, звоном отзывавшиеся в ушах, и видел её кровь на своих бледных руках. Смотря на собственные светло-серые глаза в отражении зеркала, перед ним появлялись её, голубые, с воспаленными красными белками из-за полопавшихся сосудов, полные солёных градин слез.

— Профессор, не думаю, что сейчас подходящее время для обсуждения этого вопроса, — кисти побелевших рук лихорадочно тряслись.

— Вынужден не согласиться. Может, стоит освежить Вашу память? Это совсем не сложно. Помнится, дело было в Малфой-мэноре…

Драко не забыл.

Он никогда этого не забудет.

Будет вечно помнить, как пришёл в Черную комнату (ту самую, где испытал свой первый Круциатус) чтобы в очередной раз тренировать детей приспешников Лорда. В этом помещении всегда было довольно прохладно, но к середине октября стало откровенно холодно. Малфой помнил, как мальчики и девочки, старшим из которых было одиннадцать, обнимали себя руками, пытаясь согреть продрогшую, покрытую мурашками кожу. Волдеморд запретил показывать им заклинания сухости, тепла или света: их учили только сражаться. Слизеринец плохо понимал, как Реддл представлял десятилетнего ребёнка, атакующего в битвах на его стороне, но отказать не мог — на кону стояла семья и, в частности, мать, которой, в случае неисполнения приказа пришлось бы скоротать пару вечеров, плавно перетекающих в ночи, в компании Фенрира, на что непрозрачно намекнул Лорд на одном из собраний Пожирателей. К горлу парня поступала тошнота от одной лишь мысли, что это грязное животное может хотя бы пальцем дотронуться до Нарциссы, и потому он безропотно выполнял свое задание. Сначала это было сложно и, прямо скажем, страшно, но со временем Драко приблизительно понял, как обучать детей так, чтобы процесс понёс за собой как можно меньше отрицательных последствий. До этого дня Малфою приходилось лишь дважды использовать Круцио в качестве воспитательной меры, за что он корил себя ежеминутно, вспоминая крики детей. Люси Элиш была одной из них. В тот день, семнадцатого октября, Драко должен был учить подопечных применять то самое Непростительное, а Северус, Люциус и Волан-де-Морт с несколькими Пожирателями следить за проведением тренировки. Начало проходило вполне сносно: мини-версии приспешников, смотревшие на слизеринца округлившимися глазами, изо всех сил пытались совершить что-то хотя бы относительно похожее на правильный Круциатус, а их новоиспеченный учитель исправлял ошибки и давал нужные наставления. Малфой уже облегчённо вздохнул, полагая, что молчание Тёмного волшебника означает скорый конец всего этого безумия, но скоро понял, что ещё никогда так не ошибался.

— Драко, — прозвучал хриплый, шипящий голос, заставляющий стыть в венах кровь. — Как мне показалось, несколько твоих учеников не справляются с заданием.

— Они приступили к этому заклинанию лишь час назад, мой Лорд, его невозможно сотворить с первой попытки, — бледная ладонь, до боли сжимавшая палочку, начинала трястись. Малфой был слишком сообразительным, чтобы не догадаться, к чему ведёт Волдеморд.

— Тем не менее, в некоторых твоих воспитанниках нет ни малейшего намёка на талант в тёмных искусствах, — безапелляционно отрезал Том. — Ты, ты, ты и ты, — уродливый палец указал на нескольких детей, — познакомитесь с настоящим Круциатусом в качестве наказания за свою бесполезность, — несколько Пожирателей, без слов понявших, что именно они должны организовать это «знакомство», поднялись со своих мест. — Но в тебе, моя дорогая, — тот же палец указал на девочку, испуганно теребящую золотистые кудряшки, — я не вижу никаких ценных способностей. Пытай её до смерти, Драко.

Желание сдохнуть на этом самом месте ещё никогда не было таким острым, и, видит Мерлин, Драко действительно начал рассматривать вариант запуска Авады себе в глотку в ту же секунду.

Он пытал эту девочку всего пару недель назад и даже обычный Петрификус или Конфундус мог нанести ей серьёзный вред, не говоря уж о Непростительном, однако, Лорд, вне всех ожиданий слизеринца, решил не мелочиться и сразу отдать распоряжение на казнь. Взгляд серых глаз упал на сидящего за столом с Реддлом отца, незаметно кивнувшего, как бы намекая, что момент для демонстрации характера явно неподходящий. Малфою оставалось лишь надеяться, что он начнёт пытку, а её завершению кто-то — да хоть сам Мерлин! — помешает.

— Круцио, — зелёный луч мгновенно пронзил пространство, устремляясь прямо в грудь девочки.

Комнату заполнил душераздирающий детский крик, заставивший руку Драко неконтролируемо дрожать. Лёгкое тело тут же упало на холодный каменный пол, распластавшись на нем и мечась в жуткой агонии. Секунду спустя младший Малфой заметил, что по шероховатому покрытию медленно растекается лужа крови.

Люси продолжала кричать.

Где-то недалеко, за дверьми этой самой комнаты, бился с Пожирателями не на жизнь, а на смерть Николас — её отец, тот самый, кому хватило смелости подать голос на собрании Лорда, когда он объявил о новом задании Малфоя. До слуха всех находившихся в комнате доносились вопли и стоны, прерываемые слезными мольбами мужчины помиловать его дочь. Мистер Элиш до последнего пытался спасти Люси, но она так и не узнала об этом, до крови царапая собственные веки и не слыша ничего сквозь заполонившую её разум агонию.

— Ты не стараешься, Драко! — голос Волдеморта сопровождался разрывом мягких тканей в теле девочки. — Может, тебе не хватает мотивации?

Малфой вложил в Круциатус больше энергии, что повлекло новую порцию оглушающих криков, способных, казалось, разбивать стекла или резать прямо по коже, подобно острому лезвию. Люси начинала задыхаться, скребя ногтями каменный пол, заставляя острые щепки впиваться в нежную кожу. Её тошнило кровью и кусками собственных лёгких, словно вырванных их её тела живьём. Температура внутри Элиш стремительно поднималась, обдавая малышку жаром, и Драко заметил, как слезы начинают испаряться на её огненно-красных щеках, перепачканных грязью, пылью и кровью. Прямо на глазах Малфоя у ребёнка по одной трещали кости ребер, разлагаясь внутри и осыпаясь пеплом на пульсирующие органы.

Драко понимал: она умирает.

То, что девочка пережила два Непростительных подряд, не свихнувшись, уже было подвигом, но ей было всего семь, а потому полагать, что она переживёт третий было попросту глупо. Серые глаза уловили, как кровь постепенно покидала лицо Снейпа, вынужденного наблюдать за картиной убийства своей крестницы — об этом слизеринец узнал позже — внешне так похожей на ту, кого он любил больше жизни — Лили Поттер.

— Мой Повелитель, — сипло произнёс профессор. — Может быть, стоит завершить на этом? У мистера Малфоя запланирована практика окклюменции на сегодняшний вечер, и, боюсь, переутомление помешает ему сосредоточиться.

— Возможно, — лысая голова даже не повернулась к собеседнику. — Заканчивай, Драко. Пусти ей в башку Аваду и дело с концом, — прозвучало холодно и абсолютно бесстрастно, будто Лорд говорил о будничных проблемах, а не приказывал убить маленького ребёнка.

План спасения провалился.

Драко смотрел на извивающуюся на полу девочку, чьё розовое платье до нити пропиталось кровью сквозь рваные рубцы на коже, и понимал, что не убьёт её. Он, блять, сдохнет сам, подорвет к чертам весь гребаный мэнор с лысым ублюдком и его рабами, а заодно и себя вместе с ними, пустит Аваду себе в сердце или этой помешанной на жажде власти мрази в голову, но не в неё. Смерти заслуживали все, собравшиеся в этом поместье, но не эта девочка. Она должна была жить. Она, блять, хотела этого. И пусть этот поступок зароет его заживо в могилу, но он не убьёт её.

Драко опустил палочку.

Из зрачков Люси катилась горячая кровь.

— Малфой, ты рехнулся? — послышался голос одного из Пожирателей. — Ты даже не знаешь девчонку, а тебя прикончат из-за неё.

— Драко, — голос Люциуса дрогнул: жизнь единственного сына и наследника стояла на кону. — Прошу, убей её, сын.

Малфой, не глядя на отца, покачал блондинистой головой.

Валявшаяся в луже собственной крови Элис с трудом начинала дышать, слабо потирая раскромсанный висок, и, кажется, благодарно ему улыбалась, заставив слизеринца убедиться в правильности своего решения. Лучше подохнуть на этом самом месте, оставшись героем, о котором Люси в будущем расскажет своим детям, чем быть трусом и вылизывать задницу любому, кто сильнее, как это делает отец.

— Люциус, — притворно-мягко заговорил Лорд. — Как ты думаешь, каким образом лучше убить твоего сына: отсечением головы или вырыванием сердца заживо?

Старший Малфой побледнел, отчаянно пытаясь сообразить, что делать. Да, он явно был не самым заботливым отцом, но смотреть на холодный труп родного сына было слишком даже для него.

Оставался всего один вариант.

Драко проклянет его за это.

Но это единственное, что спасёт ему жизнь.

— Империо!

Взгляд серых глаз помутился подобно запотевшему стеклу. Способность здраво соображать поразительно быстро покидала тело подростка, а фигуры вокруг превращались в месиво из чёрных стен и бордовой крови. Вспоминая этот день позже, Драко пришёл к выводу, что именно тогда его глаза навсегда превратились в стекло, сплавленное изо льда.

И пустоты.

— Убей её.

Снейп видел, как бледнеет юноша, касаясь висков, раздираемых такой болью, словно на них лили раскаленную сталь. Профессор знал: крестник сопротивляется. В свои неполные семнадцать Малфой уже имел богатейшие навыки окклюменции, а потому, превозмогая чувство, что его голова раскалывается на куски, продолжал не подчиняться.

Эмоции Люциуса смешались в непонятный комок из какой-то извращенной гордости за талант сына и ужаса, что тем самым ребёнок самолично подписывает себе приговор.

— Империо! — Лорд Волан-де-Морт повторил несостоявшееся заклятие своего чистокровного, но, увы, не самого сильного сторонника.

Сопротивление заставляло вздуваться вены и капилляры на лбу, из-за чего казалось, что они вот-вот взорвутся, покрывая мертвенно-бледное лицо кровью. На лице проступили желваки. Боль, сдавливающая голову, была нестерпимой.

Пока личность отчаянно боролась, призывая собственное тело остановиться, это самое тело повиновалось, но не ей, а заклятию. Длинные ноги, облаченные в чёрные брюки, перепачканные в густую красную субстанцию, делали неестественно маленькие шаги, направляясь к Люси, все ещё не имеющей сил встать. На бледном лбу выступили капли пота, а из серо-голубых глаз катились чересчур горькие слезы, что говорило о жесточайшей внутренней борьбе.

Болезненно-худая рука, трясущаяся как в лихорадке, поднялась, направляя палочку на ребёнка. Левая ладонь сжалась в кулак, оставляя кровавые шрамы-отметины на её внутренней стороне.

«Я не убийца, как ты не понимаешь, отец!».

«Драко не злодей, он всего лишь мальчик».

«Если на кону стоит семья, то я убью».

— Авада Кедавра.

Наваждение резко спало, как только слова сорвались с обескровленных, прокусанных насквозь губ. Пелена, окутавшая глаза, испарилась, и взгляд отчётливо уловил зелёный луч, рождённый его собственной палочкой, ударивший точно в грудь девочке. Едва заклятие достигло сердца, как оно разорвалось, подобно бомбе, отчего липкие брызги крови мгновенно запачкали ладони.

Так умерла Люси Элиш.

В своём любимом розовом платье и с необъятным ужасом, застывшим в широко распахнутых голубых глазах.

Холодный детский труп лежал на холодном каменном полу дома — его, блядь, дома! — а дрожащие руки Драко были по локоть в густой алой крови, которую Малфой не смоет уже никогда.

С того дня он — убийца.

— Так что, мистер Малфой, не желаете продемонстрировать нам свои навыки? — холодный голос Северуса вернул сознание слизеринца из жуткого воспоминания в кабинет Зельеварения.

Бледный, как смерть, Драко обернулся вокруг, ловя на себе перепуганные взгляды и однокурсников, и гриффиндорцев. Все то время, что его память оживляла страшные картины, заставляя подростка уставиться в одну точку и нервно трястись, наглядно показывая, как кровь медленно отливает от лица, остальные студенты сидели в гробовой тишине.

Малфой резко поднялся со своего места, и, не проронив ни слова, покинул класс, заставив всех безмолвно провожать взглядом его светлый затылок, исчезающий во тьме подземелья.

Никто не понимал, что именно произошло, и о ком конкретно говорил Снейп, но было очевидно, что он задел что-то очень личное, что мешало и «змеям», и «львам» не то что говорить, но и дышать. Ученикам оставалось лишь строить догадки о том, какие тайны похоронил в себе бывший Пожиратель, который абсолютно точно видел за свои семнадцать лет больше, чем многие люди за сотню, и предполагать, нет ли среди роскошных платиновых прядей тонких нитей седины.

Приглушенный звук тихих шагов растворился в глубине коридоров, перестав раздаваться эхом, в унисон с которым бились сердца свидетелей этой сцены.

Широко распахнув карие глаза, Гермиона продолжала вглядываться куда-то во тьму, словно надеясь отыскать среди мрака светлую макушку.

Изпокусанных губ сорвалось робкое:

«Драко».

Комментарий к Часть пятая: «Убийца»

Возможно, вы спросите: “Юля, сегодня же понедельник, а ты публикуешь части по пятницам, что за перемены?”.

Отвечаю: сегодня, четвёртого февраля, фанфику “Змеиное гнездо” исполняется ровно один месяц. Собственно, эта мини-дата и есть повод для небольшого сюрприза.

Думаю, после этой главы вы поймёте, что рейтинг NC17 и “насилие” в “предупреждениях” вполне оправданы, а комментарий автора о жестокости в “шапке” фанфика написан не просто так. Честно, было довольно сложно описывать сцены пытки ребёнка, так что мне очень важно увидеть ваши “жду продолжение”, “мне нравится”, “добавить в сборник”, и, разумеется, отзывы.

========== Часть шестая: «Преимущество Пожирателей» ==========

— Это бесполезно. Абсолютно, блять, бесполезно, — Малфой нервно передвигался из стороны в сторону, меря шагами гостиную. — Она отказывает из принципа: только потому, что это я. Готов поспорить, что попроси её святой Поттер, согласие бы последовало незамедлительно.

Пенси и Блейз сидели на диване и устало следили за передвижениями друга, мелькавшего перед глазами, как надоедливая муха. За последние дни это была четвёртая получасовая лекция от Драко на тему: «Почему Макгонагалл не даёт разрешение на трансгрессию и как изощреннее её за это оскорбить» и они, как настоящие друзья, с должным уважением выслушивали её, в процессе поражаясь богатству матерного словарного запаса Малфоя.

— Драко, — спокойно заговорила девушка. — Ты не пробовал ещё раз поговорить со Снейпом?

— Наверное, ты забыла, что он устроил в прошлый раз? Я тебе напомню: непрозрачно намекнул на Элиш, обвинив меня в её смерти. Можно подумать, что я не занимаюсь самокопанием самостоятельно! — активно жестикулируя тонкими длинными пальцами, парень продолжал возмущаться. — Всю гребаную неделю гриффиндорские придурки пялятся на меня после шоу от нашего дорогого профессора.

— Ты сказал, что директор не может использовать легилименцию на тебе. Что, если твоя мать даст на нее согласие? — предложил Блейз.

— Драко не будет вмешивать Нарциссу, — ответила за слизеринца подруга. — Какие ещё варианты?

— Грейнджер.

— Что? — одновременно вырвалось у сидящих на диване.

Малфой прикусил губу. Разумеется, он не сообщил друзьям о вечере, проведённом в компании поттеровской подружки. Они бы не поняли. После войны, пыток, убийств, Азкабана, допросов в Министерстве и всего прочего, подозрительно напоминавшего Ад, старые привычки вроде школьной вражды были чем-то, что возвращало все в их жизнях на свои места. Сообщи он слизеринцам, что больше не видит смысла называть умнейшую-ведьму-своего-поколения «грязнокровкой», они бы не приняли это. Не смогли бы осознать, что это стало для него не больше, чем детской шалостью. Стены, которые строились столько лет, рухнули бы в один миг и лишь Мерлину известно, к чему бы это привело.

— Она могла бы помочь. У грязнокровки постоянная потребность творить добро. Отвратительно, — ответил Малфой, надеясь, что друзья поверят в его откровенную ложь.

И они, кажется, поверили.

Или сделали вид.

— Если ты не заметил, нас не очень-то любит Гриффиндор. Сомневаюсь, что она согласится, — высказалась Паркинсон.

— Значит, я не оставлю ей выбора.

Самодовольная ухмылка Малфоя заставила слизеринцев непонимающе переглянуться.

***

Гермиона чувствовала на себе чей-то взгляд. Казалось, ей прожигали затылок, оставляя среди копны каштановых волос огромную дыру. Такое ощущение жгучей ненависти мог вызывать и испытывать одновременно только один человек во всем Хогвартсе — неповторимый Драко Малфой собственной персоной. Девушка предпочла игнорировать его присутствие, сосредоточив свое внимание на речи Макгонагалл. Октябрь медленно, но уверенно подходил к концу, а значит, до традиционного Хеллоуинского бала оставалось не так уж и много времени. Пока гриффиндорки, когтевранки, слизеринки и хаффлпафки готовились к предстоящему мероприятию (которое, между прочим, было очень важным, так как по словам Минервы «ознаменовало собой победу Хогвартса над всеми призраками прошлого, нависавшими над головами его учеников со времен войны»), тщательно подбирая наряды, причёски, аксессуары и прочие совершенно бесполезные, по мнению Гермионы, вещи, она решила заняться действительно значимым делом и взяла на себя ответственность за подготовку к празднику. Методом уговоров, обещаний дать списать, угроз и банального использования авторитета героини войны волшебнице удалось собрать компанию активистов, которые в добровольно-принудительном порядке стали организаторами бала, пусть и не с таким энтузиазмом. Тем не менее, людей не хватало. Хогвартс должны были посетить самые разные лица, начиная от родителей, журналистов и колдографов, заканчивая представителями крупных магических компаний, банков и — Мерлин, это невероятно! — самим Министром Магии, то есть мистером Кингсли, а потому мероприятие обязано пройти на самом высшем уровне. Последние две недели все мысли гриффиндорки занимали различные приготовления: составление списков гостей и планов их посадки, переговоры со старостами всех факультетов, обещавших заставить своих подопечных подготовить конкурсную программу, обсуждение праздничного меню с эльфами, не считавшими банкет хорошей идеей, а канапе — едой, создание декораций и ещё великое множество хлопот, от которых кудрявая каштановая голова шла кругом. И, разумеется, Малфой, чей пристальный взгляд отвлекал и от размышлений, и от речи директора.

— Мисс Грейнджер, Вы подготовили план посадки гостей?

«Что вообще он забыл в зале во время, специально отведённое для обсуждения насущных вопросов?»

«Мерзкий, противный белобрысый хорёк!» — гневная тирада, адресованная слизеринцу, заметно взбодрила девушку.

«Между прочим, этот самый «хорек» помог тебе, когда Рон что-то опрокинул на Зельях».

«Это не делает Малфоя героем до конца его дней», — голова разрывалась от внутренних споров. — «Он Пожиратель, не забывай, а они, как известно, бывшими не бывают!»

«Он не хотел им быть!»

«Ты не знаешь наверняка».

«Выражение его лица у озера или, например, в кабинете Снейпа говорило само за себя. Он не врал».

«Мерлин, ему удалось обмануть самого Дамблдора, раз уж тот не догадался о том, что его студент носит Чёрную метку на предплечье, разумеется, ему не составило труда солгать тебе».

«Хватит!»

— Мисс Грейнджер! — строгий голос Макгонагалл вернул Гермиону из пучины диалога с самой собой (между прочим, ранее упомянутый Дамблдор считал такой метод весьма полезным и нередко к нему прибегал) в реальность, где студенты со смехом и примесью волнения наблюдали, как директор не может добиться от ученицы ответа на вопрос.

— Прошу прощения, профессор.

— В каких Мерлиновых облаках Вы витаете! Я уже пять минут жду, когда Вы соизволите дать мне план посадки!

— Извините, директор, видимо, я заработалась в последнее время, — девушка робко улыбнулась, а затем, словно поникнув, опустила голову. — Столько дел, связанных с подготовкой к Балу, и, конечно же, домашние задания…

Святая невинность, которую с таким явным актёрским талантом демонстрировала Грейнджер, заставила Драко, вальяжно облокотившегося о стену возле двери на другом конце зала, усмехнуться.

И, видимо, сделать это слишком громко, раз в следующую секунду к источнику звука повернулись все присутствующие.

— Мистер Малфой, — эхом раздался голос Минервы, раздраженной не только тем, что организация праздника шла не в ногу с графиком, но и тем, что ученик, заявлявшийся к ней в кабинет пять раз только на этой неделе, в своей хамской манере требуя разрешение на трансгрессию без явных на то оснований, оскорбил её лучшую и, надо заметить, любимую студентку. — могу я полюбопытствовать, что в словах мисс Грейнджер так подняло Вам настроение?

То самое «настроение» у слизеринца мгновенно пропало.

— Прошу простить мою несдержанность, профессор, — прозвучало так, словно это было не извинение, а упрёк.

— Полагаю, мне было бы так же весело, как и Вам, если бы приготовления шли точно по часам, однако, как видите, это невозможно из-за нехватки активистов. Мисс Грейнджер выполняет обязанности сразу за несколько человек, Вы не можете осуждать её усталость.

Гермиона, довольная наличием союзника в лице директора, победно улыбнулась и незаметно показала оппоненту язык.

— Вы абсолютно правы, профессор Макгонагалл, думаю, все то время, на которое мисс Грейнджер «выпала» из разговора, она посвятила исключительно, — Драко выделил последнее слово, — планированию Хеллоуинского бала.

«А вовсе не анализу моих действий, мотивов, и меня самого в целом».

Ухмылка а-ля «кто теперь победитель, Грейнджер» заняла свое законное место в мимике аристократа, в то время как гриффиндорка прятала покрасневшее лицо в ладонях.

Быстро взяв себя в руки, она одними губами прошептала:

«Чёртов легилимент!»

Малфой же, не скрывая самодовольства, продолжал насмехаться, ничем не выдавая тот факт, что мгновенно вспомнил о том, что именно этими словами назвала его девушка на том самом берегу лесного озера.

— В таком случае, Вы, мистер Малфой, назначаетесь вторым главным организатором бала и разделите с мисс Грейнджер все тяготы планирования мероприятия, — строго сказала директор и, прежде чем Драко успел вставить хоть слово, добавила: — Возможно, так у Вас будет меньше времени для ненужных занятий. Возражения не принимаются!

— Профессор Макгонагалл, — начала что-то верещать гриффиндорка, но это совершенно не интересовало слизеринца.

Его мысли занимало раздражение от осознания того, что его попытки получить это гребаное разрешение на гребаную трансгрессию в гребаный Азкабан Минерва называла не чем иным, как «ненужным занятием».

Неожиданно блондин понял, что пока он пытался успокоиться и не высказывать директору все, что он о ней думает, зал опустел, оставив его наедине с Грейнджер.

«Мерлин, когда я просил о возможности поговорить с грязнокровкой без её сопровождения дуэтом «слабоумие и безрассудность» в виде Уизела и Шрамоголового соответственно, я не говорил, что хочу ввязаться в авантюру с каким-то дешёвым хогвартским шоу для Кингсли», — серые глаза в безысходности поднялись к небу, как бы говоря, что их хозяин задаётся одним-единственным вопросом: «за что?!».

— Твою мать, Грейнджер! Надеюсь, ты понимаешь, в каком дерьме я оказался из-за тебя! Думаю, не стоит намекать, что за тобой теперь должок.

— Из-за меня? Если бы ты держал свое «остроумное», — Гермиона пальцами изобразила кавычки, — чувство юмора при себе, пока я объяснялась с профессором, ничего бы не случилось, так что я ничего тебе не должна!

— Ты бы видела свое лицо, пока прикидывалась бедной-несчастной-уставшей перед старухой!

— Между прочим, я, в отличие от тебя, занимаюсь важным делом и действительно устаю!

— Неужели, Грейнджер? Что-то я не заметил перенапряжения на твоем страдальческом лице, когда ты думала обо мне!

— Ты не в своём уме, Малфой!

— Значит, «мерзкий, противный белобрысый хорёк» — это все-таки не я?

Гермиона исподлобья уставилась на парня, без всякого удовольствия понимая, что он, очевидно, прав, а все её аргументы подошли к концу.

— Так ты признаешь, что ты — редкостный хорёк.

— Слабо, Грейнджер, очень слабо. Я разочарован! — слизеринец развёл руками, будто и правда ожидая, что шатенка найдёт больше доказательств, а не сдастся, признав его правоту, так скоро. Было видно, что весь его пыл сошёл на «нет».

Девушка избегала прямого контакта глазами, опустив взгляд куда-то на уровень ключиц Драко.

«Мерлин, и когда Малфой стал таким высоким?

Широкоплечим?

Красивым?»

Гермиона мысленно отвесила себе нехилый подзатыльник за подобные размышления. Неужели она действительно только что назвала Пожирателя Смерти привлекательным?

Пристрелите на месте!

— Ладно, возможно, в том, что тебя обязали быть организатором, есть моя косвенная вина, — гриффиндорка хотела выдавить из себя «извини», но решила, что это будет уже слишком. В конце концов, кульминацией происшествия стал не её, а его неуместный смех.

— Извинения, Грейнджер, это меньшее, на что я рассчитываю, — точно очерченные губы растянулись в улыбке, напоминавшей Чеширского кота.

— Что ты хочешь, Малфой?

Парень склонил голову набок, сощурив серо-голубые глаза.

«Истинный слизеринец — видит выгоду во всем и рано или поздно получает ее. — пронеслось в голове у Гермионы. — Самый настоящий чистокровка — даже не по фамилии, а по типу мышления, просто Малфой до мозга костей!»

— Думаю, мне действительно кое-что от тебя нужно.

***

Самый странный тандем из когда-либо существовавших быстро двигался по коридору. Вернее, широкими шагами преодолевал метр за метром лишь парень, спешивший к цели, в то время как девушка явно не успевала за ним.

— Мерлин, за тобой гиппогриф несется?! — крикнула изрядно подуставшая девушка ему вслед громче, чем планировала, остановившись для восстановления дыхания и ловя на себе взгляды проходивших мимо волшебников, улавливая в их словах что-то про убийц и их место в Азкабане.

И как только Малфой с этим живёт!

— Да, Грейнджер, судя по твоей прическе, именно он, — парировал Драко, наконец остановившись.

Гермиона недовольно фыркнула, но ничего не сказала. Как правило, их словесные баталии не заканчивались ничем хорошим и переходили в иное русло, а устраивать дуэль перед кабинетом директора было явно не самым разумным решением. Выпрямившись и поправив внушительную копну волос, при этом бормоча себе под нос что-то про «идиотских чистокровных блондинов с их вечной идеальной укладкой» и то,«как она ввязалась с ними в одну историю», гриффиндорка демонстративно двинулась вперёд.

Пару минут спустя, когда друзья враги оказались в кабинете Макгонагалл, последняя была, мягко говоря, в шоке. Женщина уже приготовилась прочитать слизеринцу длинный монолог о том, что пока он не предоставит вещественных доказательств наличия письма из Министерства или не приведёт к ней того, кто бы мог подтвердить его слова, она не позволит ему трансгрессировать с территории замка, даже если блондин будет посещать её каждый день вместо завтрака, обеда и ужина, когда Гермиона вышла из-за его спины и тихо сказала:

— Я готова свидетельствовать, что слова мистера Малфоя правдивы.

Минерва уставилась на девушку с «самым глупым выражением лица, на которое она была способна» (конечно же, по мнению Драко), непонимающе мигая своими большими голубыми глазами, словно перед ней стояли не два подростка, а реинкарнации Мерлина и Морганы или если бы она, например, внезапно перестала понимать английский язык. Профессор перевела взгляд со спокойной, решительной и вполне уверенной в своих словах Грейнджер на довольного, сияющего, как начищенный самовар, Малфоя, которому, казалось, эта ситуация приносила чуть ли не маниакальное удовольствие.

Судя по нахмурившимся бровям Макгонагалл, женщина абсолютно серьёзно рассматривала вариант нахождения гриффиндорки под Империусом слизеринца.

— Я лично видела конверт с министерской печатью, более того, в начале сентября мне пришлось собственными руками забирать его у почтовой совы и вручать Малфою, — не дождавшись, когда Минерва усвоит и осознает полученную информацию, продолжила Гермиона.

Драко кивнул.

— Мисс Грейнджер, — тихо произнесла директор. — Можете ли Вы поручиться за мистера Малфоя и готовы ли Вы взять на себя всю ответственность в полной её мере, если заверенное Вами лицо нарушит условия договора или что-то пойдёт не по плану в процессе?

Взгляды серых и карих глаз столкнулись.

Комната искрила напряжением.

«Ее ответ решает все, Малфой, — неуместно встрял надоедливый червь сомнения. — Ты доверил жизнь и благополучие не только себя самого, но и всей семьи, грязнокровке. Вспомни, ты ведь унижал её столько, сколько себя помнишь, никакое благородство не заставит её помогать тебе в здравом уме. Засекай, Малфой, сейчас она скажет «нет».»

Гермиона понимала, на какой риск идёт, соглашаясь на эту аферу. Мерлин, это ведь та самая сделка с дьяволом, которую так любят брать за сюжет маггловские писатели и поэты! Только вот в случае самой девушки дьявол был высокий, блондинистый и сероглазый, без красных зрачков, рогов, обугленной кожи и, если уж быть полностью честной, больше похожий на ангела, что, безусловно, было одним из «тузов» в рукаве его дорогого пиджака. Это же чёртов Малфой, тот самый, из-за чьих обидных слов она так часто плакала в школьных туалетах, тот самый, кто привёл Пожирателей в Хогвартс и был одним из них, тот, кто олицетворял собой все то, что она ненавидела и презирала до глубины души.

Он — Малфой.

Он — её враг.

И именно ему Гермиона доверяет.

Гриффиндорка была уверена, что ни Гарри, ни Рон её не поймут, а если слизеринец все-таки нарушит условия разрешения трансгрессии (что он наверняка сделает!), то у неё самой будут проблемы, с которыми друзья откажутся ей помочь. Предотвратить череду негативных последствий можно было всего тремя простыми буквами, знакомыми с детства, но Гермиона, вне всяких законов логики, уже сделала свой выбор и он был на один символ короче.

— Да, — сорвалось с её губ и Грейнджер поймала себя на мысли, что Вселенная, черт возьми, не лопнула, Британия не исчезла, свиньи не начали летать, а она…

Она не пожалела о своём решении.

Малфой шумно выдохнул, не скрывая облегчения, чувствуя, что внутри разливается тепло, приносящее покой и какое-то странное спокойствие. Пойти к директрисе было серьёзным шагом и, вмешивая в это Грейнджер, он должен был не сомневаться не только в её доверии, но и доверять ей сам, что противоречило всем его убеждениям и накопленному опыту.

Не доверять.

Никому.

Никогда.

Ни при каких обстоятельствах.

Полагаться только на себя.

Ты чёртов слизеринец, Малфой, справишься, выйдешь сухим не то что из воды, но и из любого болота, и плевать, если при этом потопишь других.

Тем не менее, Грейнджер сказала «да». Она не глупа и прекрасно знала, что ей, возможно, придётся заплатить за это решение, но она все равно дала свое согласие и подтвердила его слова.

Поверила?

Слизеринцам, а тем более Малфоям, нельзя верить, и ей это известно лучше, чем кому-либо. Такое поведение можно было бы оправдать чувством вины за то, что из-за неё парень был обязан участвовать в мероприятии (на самом деле, Драко понимал, что волшебница здесь ни при чем), но в данном случае наказание не соответствовало преступлению.

«Чёртовы гриффиндорцы, — размышлял слизеринец, — вечно от них одни проблемы.»

— Поставьте подпись здесь, мисс Грейнджер, — Минерва протянула девушке пергамент, на котором та незамедлительно сделала росчерк пером.

В кабинете воцарилось молчание.

— Полагаю, мы можем идти? — Малфой чувствовал каждой клеточкой кожи, что теперь у него есть как никогда большой повод открыть новую бутылку огневиски.

Вместо ответа Макгонагалл взяла бумагу, которую только что выпустила из рук Гермиона, и порвала её на две части.

— Совсем забыла: несовершеннолетний гражданин не может выступать поручителем и свидетельствовать в делах особой значимости, — на секунду показалось, что Минерве и правда жаль.

— Блять, — резко вырвалось у Драко, после чего он покинул комнату.

***

Подготовка к Хеллоуинскому балу шла полным ходом. Меню, состоявшее из самых разнообразных напитков и закусок, было готово, посадка гостей спланирована, а Большой зал практически полностью украшен. Все активисты находились в сладостном предвкушении праздника, вслух размышляя о том, какие наряды наденут, с кем хотят танцевать, что собираются делать после праздника и, конечно же, самое главное: какие важные персоны окажут Хогвартсу свой визит и у кого из них можно будет взять автограф. Пока волшебники наперебой спорили о том, какие мировые звезды квиддича посетят замок, а ведьмы — приедет ли Айви Джонс — певица, чьи колдографии с завидной регулярностью появлялись на страницах «Ежедневного Пророка» в последнее время, Гермиона, абстрагировавшись от всех, проверяла список номеров, подготовленных в качестве развлекательной программы факультетами, изредка поглядывая на Драко, сидевшего на стуле вдали от всех. Оба организатора выполнили свои обязанности: Грейнджер поговорила с директором, а Малфой, волей судьбы занесенный в число активной молодёжи школы, просто не мешал, периодически вставляя свои комментарии, которые, надо признать, иногда были вполне справедливыми.

После того дня, когда студенты пошли к Макгонагалл, слизеринец и гриффиндорка не говорили. Драко пришёл к выводу, что Минерва отказывает ему в трансгрессии намеренно (причину молодой человек решил выяснить позже), а потому начал обдумывать новый план. При всем желании, слизеринец не винил Грейнджер в провале старой схемы, понимая, что если у профессора действительно есть скрытые мотивы, то девушка ничего не сможет с этим сделать. Кроме того, гриффиндорка не задавала лишних вопросов и даже не пыталась выяснить, о чем говорилось в письме, что определённо было её неоспоримым «плюсом». Что касается самой Гермионы, девушка решила не посвящать Рона и Гарри в историю с Макгонагалл, не говоря им ни о том, как слизеринец прожигал взглядом её затылок на собрании, ни о том, где была после отбоя почти месяц назад, сидя с Драко у озера. Говоря о последнем, шатенка пришла к выводу, что наилучшим решением будет оставить их взаимоотношения прежними, то есть вражескими, хотя по какой-то причине она была уверена, что война между ней и слизеринцем уже давно стала пережитком прошлого. Грейнджер не пыталась и даже не хотела пытаться поговорить с Малфоем ни о дурацком письме, ни о том, куда и зачем ему нужно трансгрессировать, ни об инциденте на уроке Спейпа, — она знала, что если Драко захочет, он расскажет все сам.

Тем не менее, гриффиндорское любопытство давало о себе знать и, услышав, что Кингсли будет на балу, девушка решила, что ей просто необходимо уточнить у него, с какого возраста можно становиться поручителем и давать показания — слишком уж подозрительной ей показалась реакция директора.

***

Поправив подол нежно-лилового платья, девушка неуверенно спустилась со ступенек, оглядывая Большой зал в поисках знакомых лиц. Помещение заполняли чудесные мелодии зачарованных скрипок и арф, приятные ароматы напитков и десертов витали в воздухе, радуя обоняние, а ярко-золотистые искры света, разработанные по собственному заклинанию Полумны, делали всю атмосферу праздника ещё более торжественной. Внимание шоколадных глаз привлекли хлопки колдографий, от которых девушка невольно сощурилась.

— Гермиона Грейнджер! Гермиона Грейнджер! — толпа журналистов окружила гриффиндорку. — Как Вы считаете, был ли восьмой год обучения необходимым? Многие студенты не вернулись в Хогвартс, что Вы чувствуете? По Вашему мнению, восстановлен ли авторитет школы чародейства и волшебства? Мисс Грейнджер?

Пробираясь сквозь настойчивую толпу, Гермиона поспешила к друзьям, наконец отыскав рыжую и русую макушки среди многих других. Приблизившись к ним, девушка поймала себя на мысли, что совершенно не заметила, как «мальчишки», которыми она когда-то называла Гарри и Рона, превратились во взрослых, довольно привлекательных молодых людей, чьи удачно подобранные мантии смотрелись на них просто умопомрачительно. Грейнджер улыбнулась, задумавшись о том, что никто из присутствующих и не предполагал, что «мальчик из чулана», «бедный рыжий» и «лохматая заучка», кем была троица семь лет назад, станут теми, кто они есть — «Золотым трио», победившим величайшего Тёмного волшебника всех времен. Увидев Гермиону, парни почти синхронно улыбнулись, неразборчиво бормоча что-то про красоту, роскошь, сравнимую с Морганой и «вот этот классный фиолетовый». Девушка лишь дружелюбно обняла их в ответ, решив отложить объяснение разницы между фиолетовым и лиловым до лучших времен.

— Это тот самый! — лицо Рона продемонстрировало такой диапазон эмоций, который, казалось, он не проявлял за все время знакомства с друзьями. — Мерлинова борода, Гарри, это же он!

Гермиона закатила глаза, глядя на то, как Поттер и Уизли во все глаза уставились на команду по квиддичу, вошедшую в зал.

— Мы победили Волан-де-Морта, думаю, этого достаточно, чтобы заслужить автограф, — Гарри сделал пару шагов к знаменитостям. — Хотя, видит Годрик, уничтожать крестражи было гораздо проще.

Рон согласно кивнул.

Пока герои войны чуть ли не пускали слюни на спортсменов, которых им раньше не доводилось наблюдать ближе, чем с колдопостеров, гриффиндорка достала свой список, проверяя, все ли студенты, подготовившие номера, готовы к выступлению и каждый ли приглашённый гость нашёл свое место. Согласно написанному на пергаменте, в Большом зале появились все, кроме Малфоя, чей статус «второго главного организатора» обязывал его быть на месте.

— Где он, черт возьми!

— Меня ищешь?

Фигура, облаченная во все чёрное, но безумно дорогое и элегантное, идеально сидящее на подкаченном стройном теле, мгновенно материализовалась за её спиной, обдавая шею горячим дыханием.

У Гермионы пошли мурашки.

«Мерлин!»

— Я проверила: все в сборе.

Самодовольная ухмылка Драко говорила о том, что наличие на её коже мурашек, огневиски у Блейза и какого-то плана — наверняка зловещего! — у самого слизеринца явно интересовали студента больше, чем глупые формальности на пергаменте гриффиндорки.

За усмешкой, подчеркивающей собственное превосходство, и показной веселостью Гермиона разглядела в стальных серых глазах серьёзность, сосредоточенность и активную работу мысли. В том, что Малфой что-то задумал, больше не было смысла сомневаться. Умнейшая-ведьма-своего-поколения потому и считалась «умнейшей», что знала наверняка: любой, кто распределен на факультет змей, будет самыми невообразимыми путями добиваться своей цели, а тем более, если этот «любой» — слизеринский принц. Прежде, чем девушка успела задать прямой вопрос, прозвучал голос Макгонагалл, начавшей приветственную речь.

Когда Гермиона обернулась, Драко за её спиной уже не было.

***

Чертового хорька не было чёртовых сорок семь минут.

Шатенка нервно сжимала в ладони нежный шёлк платья, совершенно не концентрируясь на выступлении когтевранок с пятого курса. Мысль, что пока она сидит на стуле, блондин делает что-то ужасное, совершенно не давала покоя, отзываясь болью где-то в висках. Война научила Гермиону многому и, в частности тому, что лучше сделать хотя бы что-то, чем ничего.

С этим намерением гриффиндорка поднялась со своего места и тихо прошмыгнула к той части зала, где располагались места приглашённых гостей. Минуя несколько человек и извиняясь за беспокойство перед каждым, девушка, наконец, достигла своей цели в лице министра Магии собственной персоной. Сказать, что мужчина был удивлён, стало равносильно тому, чтобы не сказать ничего: он явно не ожидал вторжения героини войны в свое личное пространство, тем более посреди выступления.

— Мистер Кингсли, — шёпотом произнесла Гермиона. — Прошу прощения, что отвлекаю. Могу я задать Вам вопрос? Это очень важно.

— Да-да, мисс Грейнджер, конечно, — так же тихо ответил министр. — Слушаю Вас?

— Понимаю, что это несколько несвоевременно, но скажите пожалуйста, согласно Кодексу Права Магической Британии, с какого возраста гражданин может стать поручителем для другого человека или хотя бы свидетельствовать по его делу?

— С шестнадцати лет в обоих случаях, мисс Грейнджер. У Вас какие-то проблемы?

— Нет-нет, абсолютно никаких, — соврала Гермиона. — Благодарю за ответ, мистер Кингсли. Приятного вечера! — улыбнувшись, девушка направилась к своему месту.

Сидя за организаторским столом, гриффиндорка буквально разрывалась от нестерпимого желания сообщить Малфою новости. Теперь, когда на их стороне официальный закон, Макгонагалл не сможет так просто порвать документ. Гермиона плохо понимала, с каких пор проблемы слизеринца стали её собственными, но решив подумать об этом позже, она все чаще оглядывала зал, силясь найти знакомую тёмную фигуру.

Фигуру, которой — Мерлин, сколько время?! — не было уже час и три минуты.

Номер когтевранок подошёл к концу и когда зал захлестнула волна аплодисментов, рядом с Грейнджер внезапно появился хогвартский эльф. Девушка вспомнила, что он был одним из тех, с кем она совсем недавно обсуждала праздничное меню.

— Вас просят пройти к Астрономической башне, мисс, — прошептал неожиданный гость, после чего исчез.

Макгонагалл объявила короткий перерыв, предназначенный для свободного общения, перекуса и, судя по некоторым студентам, танцев.

Гермиона направилась к дверям.

***

Стук каблуков о каменный пол эхом отзывался в холодном безлюдном коридоре. На ходу поправив причёску одной рукой и сжав палочку в другой, девушка дошла до крутой лестницы и сделала шаг на первую ступеньку.

Кто её ждал?

Зачем?

Вопросов с каждой минутой становилось все больше, в то время как количество ответов стремительно мчалось к нулю. Хеллоуинский бал стал первым важным событием не только для учебного года, но и для всего магического сообщества, что давало уверенность в том, что все студенты собрались в Большом зале. Гости, с большинством которых гриффиндорка не была лично знакома, находились там же и даже если бы кто-то из них изъявил желание поговорить с ней, это вполне можно было бы сделать во время одного из перерывов. Последний из которых, к слову, уже закончился, о чем давали понять приглушённые аплодисменты и последовавшая за ними тишина.

Размышляя, Гермиона не заметила, как преодолела последний поворот и оказалась на освещенной лунным светом площадке. Деревянный пол скрипнул под подошвой её туфель, в то время как она сама озиралась вокруг, пытаясь различить в полутьме хоть чью-то фигуру.

Мужской силуэт сделал шаг к окну из темноты и Грейнджер смогла различить в нем черты своего горе-коллеги по организации мероприятия, после чего облегчённо вздохнула.

— Малфой? — лунный свет озарил блондинистую макушку. — Мерлин, Малфой, почему мы здесь?! Пойдём в зал, нужно следить за праздником и, кроме того, я расскажу тебе, что я узнала от Кингс…

— Грейнджер, — перебил Драко, пронзая девушку взглядом ледяных глаз.

Как ни странно, это подействовало, и гриффиндорка правда замолчала, обрушив на и без того безмолвную башню мертвенную тишину.

— Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня, — бархатистый голос звучал спокойно, но, несмотря на это, Гермиона явственно чувствовала в нем сталь. — Так как Слизерин с некоторых пор посещает все лекции вместе с Гриффиндором, в ближайшее время ты должна прикрывать моё отсутствие перед профессорами.

— Что? — в широко распахнутых карих глазах читалось непонимание.

— Говори что хочешь, Грейнджер: занят, заболел, в библиотеке, да хоть сдох, это не важно. Главное, чтобы ни у одной живой души не возникло сомнений, что я в Хогвартсе. Ты все поняла?

— Куда ты собрался? Зачем? Почему никто не должен знать? Что вообще происходит?

— Слишком много вопросов, Грейнджер. — Драко покачал головой, снисходительно улыбнувшись гриффиндорке, словно та была неразумным ребёнком. — Пока что я могу лишь сказать, что по мере необходимости найду способ связаться с тобой.

Гермиона продолжала то ли непонимающе, то ли неверяще смотреть на парня, словно сомневаясь в своём рассудке или в том, что все происходящее — явь, а не сон.

«Увы, не сон», — пронеслось где-то в глубине подсознания.

— Кингсли сказал, что по закону я имею право свидетельствовать о правдивости твоих слов для профессора Макгонагалл.

— Ты же знаешь, это бесполезно. Если у неё есть какие-то причины не выпускать меня, значит она будет стоять на своём, даже если бросишь этой бумажкой в её морщинистое лицо.

Девушка чувствовала, что ей необходимо подумать, взвесить все «за» и «против» и лишь потом принять правильное, рассмотренное со всех сторон решение. Безрассудство — это черта Гарри, безоговорочная верность — Рона, но не её, Гермионы, никак не её.

Она не совершает необдуманных поступков, ведь имеет голову на плечах и никогда не забывает об этом.

Гермиона Грейнджер не импульсивна.

Не импульсивна от слова «совсем».

Но когда в дело вмешивается Драко Малфой она, игнорируя все и всех, ныряет в омут с головой.

Вопрос в том, не даст ли он ей утонуть?

— Когда ты вернёшься?

— Снова неправильный вопрос, Грейнджер. Где же твои хваленые мозги?

Девушка в какой-то бессильной ярости, или даже обиде, топнула каблуком по старому дощатому полу и неопределённо взмахнула руками.

— Мерлин, да как ты не понимаешь, ты… — впервые Гермиона обнаружила, что ей не хватает нужных слов. Таких, чтобы он понял, чтобы осознал. Хотя, наверное, было бы лучше, если бы это самое «осознание» пришло к ней самой. — Просто будь осторожен, Драко.

Малфой вздрогнул.

«Драко».

Из её уст это звучало как-то странно, иначе, нежели у других.

Наверное, ему стоило успокоить Грейнджер, сказать, что он сумеет со всем справится и любое море ему по колено. Прошептать, что будет аккуратен и не найдёт лишних проблем на свою блондинистую голову. Заставить поверить, что он вернётся целым и невредимым, или хотя бы просто вернётся.

Но Драко не был тем человеком, кто успокаивает, а потому он лишь усмехнулся, в глубине души надеясь, что каким-то неведомым ему образом гриффиндорка поймёт, что в этой кривой ухмылке было больше искренности и, наверное, даже благодарности, чем во всех его жестах и словах за последние пару лет.

И Гермиона, кажется, поняла.

Малфой подошёл ближе.

Возможно, слишком близко.

— Как ты трансгрессируешь? Замок окружён защитным полем…

Бледные пальцы, ставшие чуть ли не полупрозрачными под лунным светом, шустро расстегнули серебряные пуговицы на манжете дорогой чёрной рубашки, после чего резким движением задрали рукав, обнажая Черную метку, казавшуюся до отвращения лишней на аристократически-красивом предплечье.

Пытаясь игнорировать тремор, девушка прикрыла веки, когда сухие покусанные губы лёгким движением коснулись её лба.

— У Пожирателей свои преимущества.

Прежде чем Гермиона открыла глаза, черная тень исчезла в хлопке аппарации.

Комментарий к Часть шестая: «Преимущество Пожирателей»

Вот и новая глава, после которой сюжет должен стать более “живым”. И да, она десятая, так что на этой неделе мы с вами отпраздновали целых два небольших юбилея! Хотелось бы сказать вам большое спасибо за все отзывы, “нравится”, “жду продолжение” и “добавить в сборник” после предыдущей главы. Её действительно было сложно писать, поэтому ваша поодержка была просто оооочень важна и приятна!

Ну и, конечно же, я буду счастлива видеть ту же отдачу и после этой части!

Очень сильно вас люблю!

========== Часть седьмая: «Где мистер Малфой?» ==========

Бледный солнечный луч пробрался в комнату, освещая светлые стены, мягкий красно-золотой ковёр, несколько шкафов и ровно столько же постелей, после чего остановился на лице девушки, лежащей на одной из них. Недовольно сощурившись, Гермиона открыла сначала один, а затем и второй шоколадно-карий глаз. Приподнявшись на локтях и осмотревшись вокруг, девушка пришла к выводу, что находится в спальне совершенно одна.

Мысль о возможном опоздании на урок мгновенно взбодрила гриффиндорку, окончательно отогнав остатки сна.

Стремительно сокращая расстояние от постели до ванной, Грейнджер на бегу произнесла: «Акцио, часы», и, будучи уже непосредственно в комнате, поймала заветный предмет, минутная стрелка на котором говорила, что время едва-едва перевалило за пять часов. Большая половина Хогвартса ещё сладко посапывала в своих (или не совсем своих) спальнях, в то время как умнейшая-ведьма-своего-поколения уже побывала на грани нервного срыва.

Мерлин, за что?!

Оторвав взгляд от миниатюрных маггловских ручных часов, которые, кстати, были подарком родителей на её двенадцатый день рождения, Гермиона подняла голову на уровень настенного зеркала и ужаснулась. Видимо, острого приступа паники ей этим утром не миновать. Отражение услужливо представило ей невероятно лохматое нечто, чьи когда-то аккуратно уложенные кудри, казалось, пережили атомный взрыв, сонное лицо, половина которого покраснела и примялась от подушки, размазанные по подбородку остатки полупрозрачного блеска для губ, потекшую тушь, которую гриффиндорке так любезно одолжила в честь праздника Джинни, тёмные круги под глазами и следы от дорожек слез на щеках. Картина маслом!

«Стоп, слезы?»

«Мерлин!»

Память без всякого удовольствия одним за другим воскрешала моменты вчерашнего вечера. Глядя на свое помятое платье, в котором Гермиона уснула (что, между прочим, было пиком неблагоразумия с её стороны!), девушка вспомнила, как спускалась в нем в Большой зал, слегка приподнимая пышную юбку для удобства, как Гарри и Рон пытались сделать комплимент её наряду, а затем, как пару часов спустя она до побелевших костяшек пальцев сжимала нежную лиловую ткань, беспокойно оглядывая зал в поисках неизвестно куда исчезнувшего слизеринца.

«Ладно, что дальше?..»

Кингсли. Девушка отчётливо помнила, как пробиралась сквозь толпу, стараясь при этом не шуметь и не мешать выступавшим когтевранкам, в надежде переговорить с министром Магии, что ей, собственно, удалось. Мужчина подтвердил, что гриффиндорка имеет право свидетельствовать о правоте Малфоя. После была речь Макгонагалл, объявление перерыва и…

Эльф!

«Точно!» — Гермиону осенило.

Картины того, как тот самый эльф сказал, что кто-то ждёт Грейнджер в Астрономической башне, как она шла туда по прохладному коридору, как скрипнул деревянный пол, когда девушка достигла площадки, и, наконец, как в лунном свете она различила силуэт Малфоя, мгновенно сменяли друг друга. От мысли о коллеге по организации бала почему-то стало жутко.

«Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня».

Холодный тон голоса до сих пор звучал в ушах, металлические нотки которого вызывали на нежной коже мурашки.

«Ты должна прикрывать моё отсутствие перед профессорами».

— Мерлин, пожалуйста, хоть бы я не согласилась! — не обращаясь ни к кому конкретно, произнесла девушка, глядя будто сквозь свое отражение в зеркале.

«Слишком много вопросов, Грейнджер».

Страх. Замешательство. Непонимание. Эмоции, пережитые этой ночью, одолевали вновь.

«Будь осторожен, Драко».

То, как тихо она это сказала.

То, как он вздрогнул.

«Как ты трансгрессируешь? Замок окружён защитным полем…»

Чертов Малфой и его чёртова привычка приучать Гермиону задавать чёртовы правильные вопросы.

Лунный свет и Черная метка на бледной и, должно быть, ледяной на ощупь коже.

Грейнджер этой ночью определённо била дрожь. Со своей нынешней позиции волшебница вынесла «вчерашней» себе вердикт: сдали нервы.

Прикосновение его сухих, обкусанных, до жути бледных прохладных губ к её коже, когда она, силясь успокоиться, закрыла глаза.

Говорят, поцелуй в лоб означает гордость. Что ж, в таком случае Малфою следовало бы поцеловать самого себя, демонстрируя довольство, ведь он определённо не ошибся, выбрав её, Гермиону, зная, что добрая гриффиндорская девочка не предаст и не откажет в помощи.

Какого черта он вообще её поцеловал?

Они враги!

Враги ведь?

«У Пожирателей свои преимущества».

Голос Драко. Бархатистый. Таинственный. Манящий. Такой, какой был способен заставить Грейнджер стоять на месте, игнорируя дрожь во всем теле, и не открывать глаз, пока…

Пока хлопок аппарации не нарушил тишину, растворяя в себе тёмную фигуру слизеринца.

Пустота башни, которую обнаружила Гермиона, когда нашла-таки в себе силы поднять веки, окончательно выбила её из колеи.

Приехав в Хогвартс на восьмой курс, девушка больше всего на свете хотела провести этот учебный год спокойно, без постоянной угрозы для жизни Волан-де-Мортом, войной и Пожирателями. Она даже не особо-то протестовала, когда Макгонагалл назначила Малфояеё помощником, решив, что после всего, что они оба пережили, слизеринец и гриффиндорка вполне смогут дипломатично общаться. Мерлин, неужели после всех приложенных сил для сохранения этого шаткого мира, словно из стекла выстроенного в стенах замка, после бесчисленных попыток быть доброй и дружелюбной со всеми студентами, даже со слизеринцами, она не заслужила один нормальный год? Все её хрупкие надежды и мечты рухнули в тот же миг, разбившись на тысячи острых осколков, когда Драко обнажил метку Пожирателя, а после с её помощью аппарировал черт знает куда. Она снова бессильна и ничего не может изменить.

Годрик, почему мир так неустанно напоминает ей об ужасах войны?

Дальше были лестницы и коридоры, смешавшиеся в единое серое пятно под пеленой её горячих слез, пуффендуйский мальчик с третьего курса, которого она сбила с ног, даже не извинившись, ещё коридоры, через которые девушке было необходимо пройти, чтобы миновать Большой зал, не появляясь в нем, и, наконец, её собственная спальня, где гриффиндорка, на ходу сбрасывая туфли и не снимая платья, без сил упала в постель, дав волю нескончаемым рыданиям.

«Чудесный Хеллоуин».

«Слов не подобрать».

***

— Мне кажется, моя голова сейчас лопнет! — пожаловался Рон, одной рукой потирая висок, а другой уплетая завтрак. Уж в чем, а в отсутствии аппетита его было упрекнуть нельзя: Уизли с радостью поглощал кашу, невзирая на похмелье. — Слава Мерлину, что сегодня суббота. Если бы мне сейчас пришлось идти на урок, я бы этого не пережил, клянусь вам!

Сидящий рядом Гарри прыснул от смеха.

— Удивительно, что ты вообще поднялся с постели, Рон. Вчера я еле дотащил тебя до комнаты.

— Вы так и не ответили на мой вопрос, молодые люди. Где вы взяли огневиски?

Уизли поперхнулся.

— Мерлин, Гермиона, ты говоришь прямо как Макгонагалл. — Поттер похлопал по спине друга, после чего тот продолжил: — Этот тон пугает.

Гарри в подтверждение кивнул.

Рядом с Гермионой на скамейку присела Джинни, поприветствовав друзей и с толикой смущения улыбнувшись мальчику-который-выжил. В целях спасения Рона от того, чтобы поперхнуться снова, Грейнджер предпочла промолчать, что этой ночью подруга была далеко не в спальне девочек.

— Итак, надо подвести итог. На ваш взгляд, как все прошло? — поправив тёмную прядь волос, гриффиндорка проскользила взглядом по лицам друзей. Мерлин, вся эта авантюра Малфоя полностью заполнила её мысли прошлой ночью, из-за чего девушка и вовсе забыла про свои обязанности организатора, даже не удосужившись убедиться, что мероприятие шло по плану.

— Было чудесно, Герм, тебе не о чем волноваться! — заверила девушку подруга. — Любой со мной согласится!

Шатенка улыбнулась, решив не напоминать младшей Уизли о том, как относится к подобным сокращениям собственного имени.

— Да, сестра права. Тебе действительно не стоит переживать по этому поводу, — проговорил Рон, одновременно пережевывая свой завтрак.

— Можно подумать, ты что-то помнишь! — во всю смеялся Гарри. Гермиона заметила, что он сегодня в необычно приподнятом настроении и попыталась не думать о том, какой вклад в оптимизм Поттера внесла его девушка.

— Всё-таки, ребята с Когтеврана — абсолютно точно умные люди, — проигнорировав шутку друга, продолжил рыжий. — Огневиски, который они приготовили, был выше всех похвал.

Все за столом засмеялись.

— Если честно, я думала, что ваша импровизированная алко-вечеринка — дело рук слизеринцев, — призналась Уизли.

— Они достаточно умны, чтобы его принести, но не для того, чтобы приготовить, а вот наш синий факультет прекрасно с этим справился, — подметил Гарри. — Кстати, интересно, что теперь будет Терри Бутом?

— О чем ты? — гриффиндорка нахмурилась.

— Ты не знаешь? — голубые глаза Джинни расширились от удивления. — Филч поймал его с бутылкой огневиски в коридоре. Мерлин, да об этом говорил весь Большой зал, как ты могла не слышать?

Слабо улыбнувшись в ответ, не говоря ни слова о том, что в это время она либо ещё была с Малфоем на Астрономической башне, либо уже плакала от бессилия в собственной спальне, Гермиона перевела взгляд за слизеринский стол. Неоднократно оглядев его от начала до самого конца, она убедилась, что Драко за ним действительно нет. Грейнджер до последнего лелеяла надежду, что сказанное Малфоем — шутка, очередной глупый фокус в духе Слизерина. Никуда он не аппарировал (как вообще можно использовать Черную метку для перемещений, если Волдеморт мёртв?), а просто отсыпается сейчас в своей комнате, мучаясь от головной боли, которую он, несомненно, заслужил, подвергнув её такому стрессу. Когда подвернётся удобный случай — может, даже за сегодняшним обедом, — она в отместку запустит в него Летучий Глаз и будет смеяться над тем, как искажается его надменное бледное лицо.

Да, все обязательно так и будет!

Только вот Драко не пришёл на обед.

***

Тонкие пальцы отбивали барабанную дробь, а затем с силой сжали «Пособие по истории открытия магических существ», впиваясь ногтями в мягкий корешок фолианта. Нервозность последних дней дала о себе знать, синими тенями осев под глубокими карими глазами, взгляд которых ловил каждое движение проходившей по внутреннему двору школы слизеринской команды по квиддичу. Темно-зелёная спортивная форма, быстрые метлы последней модели, надменные лица — все как всегда, если бы не одно «но». Игроков было шестеро.

Не хватало ловца.

Дурацкого ловца дурацкой слизеринской команды, то есть не менее дурацкого Драко Малфоя, до этого дня не пропустившего ни одной тренировки без уважительной причины. Конечно, Гермиону никогда не интересовали ни привычки, ни увлечения высокомерного волшебника, но Гарри говорит, что Малфой в этом спорте действительно хорош и никогда не упускает возможности оказаться верхом на своём новеньком «Нимбусе», ответственно подходя к процессу тренировок. Сама же Грейнджер считала, что слизеринцем руководит не любовь к квиддичу, не воспитание, и уж тем более не совесть, а исключительно снобистское желание продемонстрировать свои отточенные навыки, а потом, на игре, быть лучше всех, без крохи смущения выражая собственное превосходство. Тем не менее, на этом занятии Драко не было, как и везде, куда бы ни приходила Гермиона — а она неоднократно обошла весь Хогвартс с первого до последнего этажа — в последние два дня, то есть с ночи пятницы до нынешнего вечера воскресенья. Думать о том, что Малфой действительно аппарировал, а она сама даже не попыталась его остановить, совершенно не хотелось, к тому же теперь, когда в случае непредвиденных ситуаций, ответственность за его жизнь и здоровье целиком и полностью лежит на её плечах.

Решив, что стоять у окна посреди коридора и беззастенчиво пялиться на змеиную команду по меньшей мере глупо, Гермиона сочла более целесообразным пойти туда, где всегда тихо, спокойно и немноголюдно, благодаря чему можно без помех подумать, а то есть — в библиотеку. С самого первого курса в Школе Чародейства и Волшебства девушка питала особую страсть к этому месту, приходя туда едва ли не чаще, чем в гостинную родного факультета. Кинув последний взгляд на пейзаж за окном и убедившись, что игроки покинули зону видимости, Грейнджер направилась к цели, решив по пути поразмышлять о том, что происходило в последние месяцы, уделив особое внимание недавнему разговору с Драко в пятницу ночью.

«Итак, вопрос номер один: куда и зачем отправился Малфой?»

Неосознанно замедлив шаг, гриффиндорка решила начать рассуждение с «конца». Драко аппарировал, используя Черную метку, потому что Макгонагалл не дала ему разрешение на трансгрессию. Очевидно, если слизеринец обсуждал этот вопрос с директором, посещение выбранного им места было позволено законом. Осталось только понять, что конкретно это за место. Для перемещения Малфою было нужно, чтобы кто-то подтвердил наличие у него министерского письма, чем, собственно, и была вызвана необходимость присутствия Гермионы в кабинете директора. Семью Малфоев и Министерство Магии связывает множество уз, но в последнее время этими самыми «узами» стали допросы в аврорате и судебные заседания в Визенгамоте, о которых все лето гремел «Ежедневный Пророк». Грейнджер мало интересовали статьи о послевоенной участи этой чистокровной семьи, а потому она лишь мельком просматривала их, прочитав полностью лишь ту, где на обложке был изображён Люциус в кандалах, когда стало официально объявлено о его заточении в Азкабан. Может, поэтому Малфою пишут из органа магического правопорядка. Его отец заболел? Умер? Нет, конечно же нет. Волшебница никогда не испытывала симпатии к безумному аристократу, но не желала ему смерти, отдавая этим дань уважения его супруге — Нарциссе, женщине, обманувшей самого Волдеморта и тем самым спасшей Гарри Поттеру жизнь. Если в министерском письме дело действительно касается Люциуса, Драко, скорее всего, аппарировал в Азкабан. Причина же, однако, так и остаётся неизвестной.

«Вопрос номер два: почему Драко обратился за помощью именно к Гермионе?»

Найти ответ на этот вопрос было уже гораздо сложнее. То, почему свидетельствовать о правдивости слов Малфоя должна была Грейнджер, не стало загадкой: она единственная, кто видел конверт из Министерства в его руках и мог подтвердить слова студента. Это просто и очевидно. Однако, как объяснить то, что слизеринец позвал на Астрономическую башню именно её и почему доверил столь рискованное дело гриффиндорке, она не знала. История их с Малфоем неприязни была стара как мир. Камнем преткновения стала чистокровность (точнее нечистокровность, в случае Грейнджер), а затем их пути развели «Отряд Дамблдора» и «Инспекционная Дружина», конфликтующие между собой, как когда-то Гриффиндор и Слизерин, после была война, где студенты снова стояли по разным сторонам баррикад, только вот былая школьная вражда уже отошла на второй план, уступив свое место битве не на жизнь, а на смерть. Смотря на ситуацию со стороны, можно было бы заметить, что у гриффиндорки и слизеринца довольно много схожих черт, но, увы, различий было ещё больше. В конце концов, на её руке шрам «грязнокровка», а на его предплечье — метка Пожирателя Смерти. Какие здесь могут быть вопросы? Тем не менее, Драко обратился именно к ней. Почему? Конечно, после войны многие волшебники отвернулись от Малфоев, в том числе и некоторые «змеи», но те, кто остался на их стороне все-таки были. Драко вполне мог бы предложить «прикрыть» его мулату — кажется, его звали Блейз, — сидящему с ним на Зельях, или Пенси, с которой он танцевал на всех балах, кроме последнего, Хеллоуинского. Почему он попросил помощи у врага, а не у друзей? Логично было бы предположить, что он рассчитывал, что репутация «хорошей девочки» обязательно заставит Гермиону согласиться с ним и сохранить его побег в секрете, но гриффиндорка понимала, что это явно был недостаточный повод. Нельзя доверять такое опасное дело человеку только потому, что он — отличник с Гриффиндора, и Малфой знал это, как никто другой. Так почему же он выбрал именно её?

«Вопрос третий: что делать дальше?»

Эта дилемма казалась девушке и вовсе нерешаемой. С одной стороны, она могла бы все рассказать Макгонагалл, в мельчайших подробностях описав разговор в Астрономической башне и высказав свои догадки, но что-то подсказывало, что так делать определённо не стоит. Стоя там, на освещенной лунным светом площадке, Драко говорил, что у директора, скорее всего, есть личные мотивы не выпускать его из замка, а потому, выложив, как на духу, информацию профессору, она бы попросту предала его, и, окажись слизеринец прав, его ждали бы серьёзные проблемы. С другой стороны, Минерва смогла бы легко и быстро отыскать молодого человека, вернув его в школу прежде, чем он натворит глупостей, спасая его от тех самых проблем. Кроме того, можно было бы обсудить этот вопрос с друзьями Малфоя, которые должны быть в курсе его затеи. Однако, это была не её, Гермионы, тайна, а потому, если бы оказалось, что парень не рассказывал ничего слизеринцам самостоятельно, она бы навлекла на его светлую голову только больше проблем, поступив совсем не благородно, как полагается «львам».

Оставался лишь один вариант — ждать.

Ждать, либо когда вернется Драко, сказав, что у него получилось все, что бы он ни планировал, либо, когда его голову принесут ей на блюде, сказав, что все произошедшее — исключительно её вина.

Размышляя, гриффиндорка дошла до высоких деревянных дверей, отворив которые, оказалась в библиотеке. Запах старых книг радовал обоняние, а тишина — уставшие от миллиона мыслей мозги. Дойдя до нужной полки и, наконец, тихо вздохнув, девушка поставила «Пособие по открытию магических существ», которое все это время было у неё в руках, на его законное место, после чего поспешила к дверям, направляясь в свою гостинную и молясь всем волшебникам мира, чтобы завтра, в понедельник, противный белобрысый хорек Драко все-таки пришёл на урок.

***

«Мерлин, пожалуйста, пусть он будет там!»

— Я ей говорю: «Меган, расслабься, это просто фанатки», а она заявляет, что эти девчонки мне дороже её самой! — красноречиво произнёс Рон, явно не понимая мотивов обозначенной им персоны.

«В конце концов, метка не может перемещать волшебника, если маг, поставивший её, мёртв».

— Да, понимаю. Джинни тоже часто ревнует, когда девушки просят у меня автографы или совместные колдографии.

«Почему Минерва запретила ему трансгрессировать?»

— Я потом ещё полчаса успокаивал Меган, убеждая её, что она у меня одна. Жуть!

«Неужели директор что-то скрывает и ей нельзя доверять?»

— Рон, а она у тебя точно «одна»? Помнится, в начале года ты говорил то же самое про Джессику.

«Годрик, а если с ним что-то случится?»

Уизли пробурчал что-то невразумительное.

«С каких пор меня вообще это волнует?!»

— Ладно, обсудим это потом. — Гарри слегка похлопал друга по плечу. — Ты готов к Истории Магии?

«С тех самых, когда Малфой исчез, а я не сделала ничего, чтобы его остановить».

— Я прочитал два пергамента, но на большее меня не хватило.

«Это его проблемы».

— Да, меня, очевидно, тоже. Готов поспорить, Гермиона выучила все наизусть, не так ли?

«Видимо, теперь и мои тоже, раз уж я обещала помочь».

— Гермиона?

«Нет, я ему ничего не обещала!»

— Гермиона!

«Но и не отказалась же, верно?»

— Гермиона Джин Грейнджер!

Вздрогнув, шатенка растерянно повернулась к друзьям, смотревшим на неё с явным непониманием.

— О чем ты думаешь? — Поттер явно был обеспокоен, с неподдельным волнением заглядывая ей в глаза.

«О Малфое».

«О том, что его метка работает».

«О том, что он аппарировал неизвестно куда и может быть в опасности».

— Ни о чем серьёзном, Гарри, — гриффиндорка мягко улыбнулась, поправляя сокурснику галстук. — Так что насчёт Истории?

***

Драко не пришёл на лекцию.

Зачарованные настенные часы пробили ровно девять утра, а он так и не появился. Какая-то часть души волшебницы — наверняка, разумная — знала, что так будет, но вторая половина до последнего надеялась на лучший исход. Предполагать, что слизеринец банально проспал, было глупо: Малфой любил Историю и никогда её не пропускал просто так. Гермиона не раз замечала, как Драко анализирует те или иные военные действия волшебников или, например, рассматривает под разными углами политику министров магической Британии. Слизеринец определённо испытывал страсть к изучению тактик и стратегий известных колдунов, ведь для того, чтобы разработать какой-то план, необходимо использовать хитрость и холодный ум, а именно они были главными достоинствами всех «змей», в частности, и его самого. Если и оправдывать отсутствие студента на его излюбленной лекции пребыванием в царстве маггловского Морфея, то с тем же успехом можно было бы решить, что Драко также «проспал» все завтраки, обеды и ужины на этих выходных.

Малфоя не было в замке.

Больше не имело смысла врать самой себе.

Учебный день тянулся невероятно медленно, словно кольцехвостый червь в Запретном лесу, и Гермиона впервые не получала удовольствие от процесса получения новых, несомненно, важных и полезных знаний. Каждый раз, когда какой-либо профессор заходил в кабинет, внутри Грейнджер все словно сжималось и переворачивалось от одной мысли, что сейчас учитель заметит отсутствие блондина и спросит, где он, а она — умнейшая-ведьма-своего-поколения, гордость родителей и педагогов — должна будет соврать, скрывая правду, пока слизеринец делает что-то нехорошее вдали от замка. Тем не менее, все лекции проходили спокойно и никто из учительского состава Хогвартса не обращал внимания на пустующее рядом с Забини место, что давало гриффиндорке повод облегчённо вздохнуть, но, видит Моргана, радоваться было ещё рано.

Впереди было последнее испытание — Трансфигурация у профессора Макгонагалл.

Железная дисциплина, за которую всегда так уважала женщину Грейнджер, сейчас могла сыграть против самой девушки. Бездумно пробегая глазами по строчкам тяжёлого фолианта, волшебница едва-едва подавляла внутри себя дрожь. Слух, казалось, улавливал каждый шорох биения часов, отсчитывающих минуты до начала урока. Пока остальные студенты усердно повторяли правила трансфигурирования металлов в растения средних размеров и их свойства после превращения, а парни из «Золотого трио» пытались в последний момент выучить все многочисленные пункты параграфа, попутно обсуждая ревность Меган Джонс (новой девушки Рональда) и сравнивая её поведение с точно такой же строптивой Джинни, лучшая-волшебница-всея-Хогвартса напрягала все свои извилины в поисках правдоподобного оправдания для Драко.

Как он выразился в Астрономической башне?

«Говори что хочешь, Грейнджер: занят, заболел, в библиотеке, да хоть сдох, это неважно».

Может, действительно сказать, что слизеринец плохо себя чувствует? Тогда у Минервы может возникнуть логичный вопрос, откуда девушке это известно, ведь все прекрасно знают о трудных взаимоотношениях «слизеринского принца» и «подружки Гарри Поттера», учитывая которые, молодой человек вряд ли решил бы поделиться с гриффиндоркой проблемами со здоровьем.

Сказать, что парень занят?

Встанет не менее логичный, чем предыдущий, вопрос: чем? Гермионе не было известно о каких-либо занятиях Драко, кроме квиддича, но этот вариант отпадал сам собой, так как, во-первых, директор была прекрасно осведомлена о расписании спортивных тренировок, ну и во-вторых, несколько слизеринцев из команды присутствовали на уроке и сразу бы сообщили, что Грейнджер откровенно врет.

Между тем, громкий стук часов известил о начале Трансфигурации.

— Что ж, испытание начинается… — сказал кто-то позади Гермионы.

***

Где-то в пустом коридоре послышался стук каблуков. Повинуясь инстинкту, гриффиндорка съежилась, на секунду задумавшись о том, в чем именно причина столь странной попытки уменьшиться в размерах: осенняя прохлада или же отсутствие достаточно правдоподобной лжи? В какой-то момент в душе Гермионы даже появилось самое настоящее раздражение. Мерлин, ведь она, лучшая ученица Школы Чародейства и Волшебства, из-за какого-то хорька страшится начала урока, который оставался для неё самым интересным на протяжении стольких лет!

Несправедливость в наивысшей степени её проявления!

Мгновением спустя в кабинете появилась Минерва, отчеканив уже более ясно слышимую дробь невысокими каблучками, пока преодолевала расстояние от двери до учительского стола. Мел, зачарованный, очевидно, по той же технологии, что и Прытко Пишущее Перо назойливой Риты Скиттер, написал на доске красивым каллиграфическим почерком тему новой лекции, а тетрадь, до этой поры спокойно лежащая на столе из темного дерева, с характерным шумом резко открылась прямо перед директрисой.

Гермиона подавила напряжённый вздох.

За спиной девушки студенты шёпотом повторяли вырученный материал, в процессе чуть ли не слезно моля Мерлина/Моргану/Годрика — нужное подчеркнуть — чтобы спросили кого угодно, кроме них, в то время как она сама ловила взглядом каждое движение больших голубых глаз директрисы, сначала опускавшихся в текст тетради, а затем поднимавшихся и находя в кабинете нужных учеников. Следя за поворотами головы профессора, гриффиндорка поняла, что Минерва проверяет наличие на уроке Невилла, что привело девушка в ужас.

«Л — Лонгботтом.

М — следующая буква английского алфавита.

М — Малфой».

Тихо чертыхнувшись и приготовившись к неизбежному, Гермиона услышала фразу, разбившую на осколки звенящую тишину:

— Где мистер Малфой?

Сердце пропустило удар, затем подскочило, а потом и вовсе упало в пятки, совершенно перестав пульсировать.

Макгонагалл внимательно осматривала слизеринцев, ожидая, пока кто-нибудь из них озвучит причину отсутствия сокурсника, но «змеи» молчали, не отрывая взглядов от своих фолиантов. Впервые Грейнджер задумалась, что, возможно, Слизерин не так уж и плох. Конечно, этот факультет проявлял откровенную наглость и вседозволенность по отношению к другим ученикам, при этом не общаясь ни с Пуффендуем, ни с Когтевраном, ни уж тем более с Гриффиндором, но, стоит отметить тот факт, данный «дом» всегда защищал и никогда не предавал живущих в нем. У всех змей, как в прямом, так и в переносном смысле, очень чётко разграничивались понятия «свой» и «чужой», и если к последним порой выказывалась агрессия, то с первыми они держались вместе, всегда будучи готовыми защищать друг друга. Данная ассоциация помогла гриффиндорке счесть поведение слизеринцев вполне логичным: «зелёные» не общались с другими факультетами, а потому оставались невероятно сплоченными, чтобы элементарно выжить. Впрочем, скажи она это Драко, тот наверняка опроверг бы её теорию, сказав, что в Слизерине все сами за себя, даже если это и далеко не так.

— Профессор Макгонагалл, — подала голос Гермиона, чем обратила на себя внимание и «львов», и «змей». — Настолько мне известно, мистер Малфой чистит котлы у профессора Снейпа.

Кто-то на последних партах несдержанно прыснул, чем заставил девушку вспомнить, что она совершенно не умеет врать. Грейнджер — гриффиндорка: честная, храбрая и прямолинейная, а вовсе не хитрая и изворотливая, ей не свойственно обманывать других даже по мелочам, не говоря уже о чем-то крупном, а потому в тонком искусстве лжи и манипуляций она была несильна от слова «вообще».

Светло-голубые и темно-карие глаза столкнулись, когда Минерва перевела выжидающий взгляд на волшебницу, словно видя её насквозь и уличая в неправде с первых секунд.

Усилием воли Гермиона заставила себя не покраснеть со стыда и не опустить глаза в пол, не забывая о том, что она, как минимум, должна вернуть Драко долг за спасение от последствий неловкости Рона на уроке Зельеварения. Конечно, обязательство можно было бы считать выполненным после того, как гриффиндорка согласилась подтвердить слова слизеринца для Минервы и даже поставила свою роспись на нужном документе, но, учитывая, что минуту спустя этот самый документ был порван, удовлетворения от освобождения Грейнджер не испытала, как и тогда, когда пришла к Драко в Астрономическую башню, выслушав все, что он хотел сказать. Совесть можно было счесть очищенной хотя бы потому, что Гермиона не убежала, развернувшись на сто восемьдесят градусов, едва заметив в темноте блондинистую макушку, но гриффиндорка понимала, что стояла и слушала слизеринца вовсе не из чувства долга. Дело было, скорее, в его природном магнетизме и какой-то таинственной, опасной притягательности, чем в соблюдении нравственных устоев. Мерлин, неужели она только что во второй раз признала хорька пленительно-симпатичным?

Может, это магия?

— Кажется, я Вас не расслышала, мисс Грейнджер. Вы не могли бы повторить? — Минерва, казалось, никак не верила в то, что её любимая ученица сначала откровенно подставляется, подтверждая слова бывшего Пожирателя, а после от его лица говорит, почему молодой человек отсутствует на уроке.

— Мистер Малфой помогает профессору Снейпу, директор.

Браво!

Аплодисменты тебе, Гермиона!

Соврала любимому преподавателю, не покраснев и не дрогнув. Годрик милостивый, даже голос был твёрдым и уверенным.

Не ошиблась ли Распределяющая Шляпа?

— Благодарю Вас, — Минерва снова опустила взгляд на бумагу, проверяя присутствие других студентов.

Уставившись в собственные ладони, Грейнджер чувствовала на себе ошарашенный взгляд Рона, явно не ожидавшего, что девочка, когда-то плакавшая из-за обидных слов в женском туалете, а спустя пару лет бьющая кулаком в лицо обидчика, однажды встанет на сторону того, кто её оскорблял.

Моргана, это не укладывалось в голове!

Между тем, проверка присутствующих была окончена и профессор приступила к лекции, которая прошла значительно быстрее, чем её ожидание. Как только стук часов оповестил всех об окончании урока, шатенка чуть ли не бегом вылетела из кабинета, наполненного густым напряжением.

Находиться в нем больше не было сил.

***

Собрав непослушные кудрявые волосы в фигуру, отдалённо напоминающую пучок, и делая очередной глоток какао, Гермиона наслаждалась чтением книги. Соседки по комнате предпочитали релаксации более активную деятельность, а потому ушли, чем только сделали Грейнджер одолжение, избавив её от вечных наставлений а-ля «сколько можно сидеть за книжками», «найди себе парня или хотя бы хобби», «ты и так умнее всех в Хогвартсе» и прочих в этом духе, которые жутко выводили из себя любого нормального человека, а тем более того, кто слушал подобные нотации в течение последних восьми лет.

Идеальную тишину в спальне нарушил стук в окно, заставивший студентку невольно вздрогнуть. Прищурившись в полумраке и нехотя оторвав голову от подушки, девушка устремила взгляд к источнику звука и замерла, впав в ступор, увидев белую сову, выжидающе и — Мерлин, неужели надменно, или ей только кажется?! — смотрящую на неё сквозь оконное стекло.

Сомнений в том, кому она принадлежала, почему-то не было.

За долю секунды поднявшись и мигом преодолев расстояние от кровати до подоконника, гриффиндорка поспешила отворить широкие узорчатые створки, небрежно касаясь кончиками пальцев холодного от ноябрьского ветра стекла и пропуская благородную и явно не особо довольную птицу внутрь, а вместе с ней и порывы леденящего кожу воздуха.

Выступили мурашки.

Тремор побледневших ладоней без труда выдавал эмоции.

Трясущимися то ли от холода поздней осени, то ли от нервов, то ли от всего вышеперечисленного одновременно, руками Гермиона с трудом извлекла из цепких когтистых лап то, что они держали, чем оказался небольшой, неаккуратно вырванный клочок бумаги, на котором красивыми, аристократически-утонченными буквами было выведено короткое послание.

«Скоро пришлю тебе кое-что, подожди буквально пару дней. Не переживай и продолжай молчать.

Д.М.»

Комментарий к Часть седьмая: «Где мистер Малфой?»

Дорогие читатели, отдаю на ваш суд новую пятничную главу и с нетерпением жду ваших впечатлений!) Большое спасибо всем, кто оставлял отзывы, нажимал “нравится”, “жду продолжение” и “добавить в сборник” под прошлой главой. Особенно порадовало, что вы действительно оценили, как эпично Драко исчез с башни) Надеюсь, эта глава вам тоже понравится.

И по традиции, вопрос: что Малфой пришлёт Гермионе?

Очень любопытно узнать ваши предположения.

Шлю вам лучи своей любви и всех крепко обнимаю!

========== Часть восьмая: «С возвращением домой, Драко» ==========

В мэноре было холодно.

Чертовски холодно.

За окном стояла тихая июньская ночь, в то время как в стенах поместья температура, казалось, упала до нуля, а после, споткнувшись об этот порог и вовсе ушла в «минус».

Комната, некогда служившая древнему роду аристократов столовой, постепенно заполнялась Пожирателями, пребывавшими в удивительно недурном умонастроении. Чета Лестрейнджей с явным удовольствием беседовала с Ноттами, обсуждая важность предстоящего события и делая прогнозы о ближайшем будущем магической Британии. Остальные приспешники тратили время ожидания тем же способом. Шум от ведения светских бесед и неловкие попытки создать видимость своего участия в них отвлекали Нарциссу от угнетающих душу мыслей, в то время как она сама непроизвольно превратила в крошево кружевную салфетку, которую держала в руках, сжимая длинными пальцами.

Этот день настал.

То, чего она так боялась, то, от чего надеялась спастись всеми правдами и неправдами, случится меньше чем через час — Драко посвятят в Пожиратели Смерти. Сейчас, стоя у окна в душной столовой, она вымученно улыбалась насильникам и убийцам, прибывшим в её дом, чтобы «нанести визит вежливости в честь предстоящего праздника», и никто из них и не предполагал, что не прошло и суток с той минуты, когда гордая и величественная Нарцисса Малфой на коленях рыдала навзрыд, умоляя мужа сделать хоть что-то, лишь бы их сыну не поставили метку, но Люциус её не слушал, а может и не хотел слушать. Он искренне верил, что после победы в войне и полной узурпации власти Лордом, Малфои будут по правую руку от Тома, наслаждаясь богатством и величием невиданных масштабов, а принятие Чёрной метки ещё одним выходцем из знатного рода, разумеется, только поспособствует такому благополучному развитию событий. Перед старшим Малфоем вырисовывалась выгода посвящения, и он, не подозревая, чем это может обернуться, совершенно не задумывался о том, что окончательно разрушит жизнь и будущее своего единственного сына, в котором он видел исключительно наследника и преемника собственных идеалов, но никак не ребёнка.

Услышав учтивый кашель, Нарцисса обернулась. За её спиной стоял Драко, скрывающий за сдержанной полу-улыбкой довольство и предвкушение новых возможностей, которыми чуть ли не с детства манил его отец. Женщина не винила сына: он был ещё слишком молод и лишь недавно отпраздновал свой пятнадцатый день рождения, а потому не осознавал, что змея и череп на предплечье принесут ему не перспективы и славу, а только боль и страдания. Во всем потакая отцу и пытаясь заслужить его уважение, подросток действительно был уверен, что готов к деятельности Пожирателей и его рука не дрогнет над магглорожденным волшебником или ведьмой, когда ему прикажут вынести им приговор.

Драко не подозревал, насколько ошибался.

— Мам, не переживай, — аристократка слабо улыбнулась в ответ на слова сына. — Увидишь, вы с отцом будете мной гордиться.

Прохладная ладонь нежно коснулась щеки юноши, словно пытаясь сказать ему что-то без слов, поддержать, не издав ни единого звука. Взгляд темно-карих глаз уловил свое отражение в таких родных серо-голубых омутах, скрывающих страх за трепетом предвкушения. Посторонние люди видели в них холод айсбергов, грозовые тучи, ветер и сталь, и одна лишь мать могла разглядеть в них чистое небо, утреннюю росу и какую-то детскую надежду на лучшую жизнь.

— Мы уже гордимся тобой, Драко.

В центре столовой раздался громкий хлопок аппарации. Сгусток тёмной энергии разросся и в длину, и в ширину, заставив всех присутствующих мгновенно умолкнуть. Тёмная тень рассеялась, являя собравшимся Лорда Волан-де-Морта собственной персоной.

В поместье стало холоднее.

Забыв о былом веселье и нацепив на лица привычные маски равнодушия и безразличия, Пожиратели молча заняли свои места за длинным тёмным столом, не глядя друг другу в глаза. Семья Малфоев расположилась в центре одной из сторон стола. Люциус со смесью самодовольства и презрения оценивающе осмотрел других приспешников, а затем, сникнув за долю секунды, повернулся к Реддлу, меняя маску и демонстрируя свою рабскую покорность. Нарцисса сидела между мужем и сыном, сохраняя идеальную осанку. Ей не хотелось ни высокомерно ухмыляться «гостям», как это делал супруг, тем самым подчёркивая, что именно её, а не их, ребёнка посвящают в Избранные, ни преклоняться перед Волдемортом, съеживаясь под его взглядом, как побитая собака. Потому она сидела, уставившись в собственные руки, сложенные в замок, словно идеальный маникюр интересовал её больше, чем все присутствующие в комнате. Драко последовал примеру матери. Пытаясь сосредоточиться на окклюменции, он с силой сжимал ладони в кулаки, оставляя на бледной коже уродливые красно-фиолетовые ранки. Конечно, подросток продолжал ждать всех тех благ, которыми грезил его отец, но, тем не менее, нервное напряжение давало о себе знать, выдавая себя в дрожи кончиков пальцев.

— Друзья! — приспешники тут же повернулись к Лорду, вникая в каждое слово того, кого язык не поворачивался назвать «человеком». — Этой чудесной ночью мы с вами собрались здесь, чтобы стать свидетелями того, как наш малыш Драко примет метку!

По залу тёмной столовой прокатилась волна страшного гомерического хохота, отражающегося о каменные стены и эхом разлетавшегося в глубинах сводов коридоров. Звук был настолько громким и неожиданным, что на долю мгновения Малфой-старший задумался, не побьется ли в стеклянных сервантах, украшенных старинными витражами, дорогой фамильный хрусталь, передававшийся в благородной семье из поколения в поколение на протяжении многих столетий.

Несколько секунд в зале царила полная тишина, после чего волшебники неискренне засмеялись, подражая своему Повелителю. Этот звук был таким неестественным и неприятным, что резал слух всем присутствующим, отчего те хохотали ещё громче и безумнее. Чем дольше Пожиратели сгибались в пополам в притворных звуковых потугах — именно таким термином Драко охарактеризовал их «смех», — тем отчетливее создавалось впечатление, что подобный припадок эйфории был самой настоящей истерикой, а широко раскрытые рты, полные почерневших прогнивших зубов, и блестящие глаза с полопавшимися сосудами — истинным обличием животного страха и жрущего изнутри отчаяния.

Тем не менее, несмотря на явную фальшь, Волдеморт, казалось, был вполне удовлетворён реакцией своих сторонников.

— Сын сочтёт это за честь, мой Лорд, — с приторно-довольной улыбкой отозвался Люциус.

Взгляд внимательных бесцветных глаз переместился на сидящую рядом с говорившим соратником, женщину.

— Ты разделяешь мнение мужа, Нарцисса?

Миссис Малфой подняла голову и гордо повернулась к Волан-де-Морту, чем заставила всех Пожирателей удивиться её смелости, которую они предпочли охарактеризовать как «безрассудство».

— Разумеется.

Холодно и бесстрастно.

Никаких «мой Лорд» и «Повелитель».

Никаких придыханий.

Никакого страха.

Опустив одну руку со стола, Драко, сквозь ткань брюк, сжал лежащую в кармане палочку, перебирая в уме все отражающие заклятья. Он искренне уважал многие черты, которыми была наделена его мать кровью Блэков, но сейчас эти самые «свойства» одной из веток их чистокровного генеалогического древа представляли для неё угрозу, а потому он должен быть готов к защите.

Реддл гадко ухмыльнулся, склонив голову набок, и смерил Нарциссу оценивающим взглядом, словно рассматривая её кандидатуру на роль очередной игрушки в качестве развлечения для него самого и его ближайших соратников, но промолчал.

Младший Малфой всматривался в сморщенное, нездоровое лицо какого-то тошнотворного, зеленоватого оттенка, но оно было по-прежнему нечитаемо. Понять, о чем думает маг, не представлялось возможным, однако слизеринец готов был поклясться, что тот не замышляет ничего хотя бы отдалённо хорошего. Подросток до последнего надеялся на правоту отца и на то, что деятельность их обоих в рядах Пожирателей Смерти послужит во благо семье, но былая уверенность медленно, но верно таяла, глядя на то, как в глазах будущего лидера разгорается огонь желания применить Круциатус к его матери.

Нужно было вмешаться.

— Мой Лорд… — несколько десятков глаз в ту же секунду приковались к платиновой макушке, и среди них были самые любимые — тёплые, карие, полные беспокойства за ребёнка, и самые авторитетные — серые, ледяные, волнующиеся исключительно о том, не навлечет ли тот самый ребёнок бед на репутацию всего рода.

— Да? — холодный шипящий голос скользкой змеей прополз по венам подростка, замораживая в них кровь и покрывая сосуды слизью с чешуи.

Случайная ассоциация с Нагайной вызвала приступ подступающей тошноты.

— Я бы хотел приступить к посвящению, — внутри что-то дрогнуло, а до слуха донесся тихий вздох, так старательно подавляемый матерью. Конечно, она понимала, что за подобной инициативой стоит не желание скорее принять метку, а попытка защитить её, сменив тему разговора.

Драко напряжённо сглотнул.

Он все сделал правильно.

— Какой хороший мальчик, да, Нарцисса? — хищно скривившись, Лорд повернулся к женщине. Разумеется, от опытного легилимента не укрылись переживания волшебницы, беспокоившейся о дальнейшей судьбе сына, хотя и не подающей никаких признаков волнения. — Мамочка гордится?

Оскал, именуемый улыбкой, исказил и без того омерзительное лицо, пока Том задумчиво крутил палочку в серых, будто мёртвых, пальцах.

— Мой Повелитель, давайте же скорее начнём церемонию? — голос Беллатрисы, раздавшийся на другом конце стола, нарушил звенящую тишину, образовавшуюся в тёмных каменных стенах мэнора, украшенных многочисленными портретами предков.

Волдеморт, взглянув на Лестрейндж, выдохнул.

Драко не раз замечал, что его тётя имеет такую потрясающую способность — успокаивать Лорда, отвлекая его внимание на какие-то неважные мелочи. Более того, она была единственной дамой среди Пожирателей Смерти (Слава Мерлину, что матери удалось избежать этой участи!), что тоже, несомненно, наталкивало на определённые размышления, учитывая, что Тёмный маг предпочитал все стратегически-значимые решения обсуждать с соратниками-мужчинами, а женщин использовать как средство для отдыха и поощрения особо отличившихся бойцов. Однако, Белла в унизительной роли этого «средства» никогда не была, и, более того, пользовалась уважением как среди приспешников, так и у самого Реддла. Младший Малфой, хотя и задумывался об этом, никогда не задавал вопросов по данному поводу, а просто был благодарен тёте, не забывая о том, что её несравненный талант так часто выручал всех Малфоев из неудобных ситуаций.

Таких, как, например, сейчас.

Бледная лысая голова медленно кивнула, а её хозяин обвел взглядом всех присутствующих, и — слизеринец был готов поспорить! — бегло порылся в их мозгах. В этот момент Драко ощутил какое-то особо удовольствие от того, что Снейп ещё год назад начал обучать крестника окклюменции и — видит Салазар! — подросток абсолютно точно достиг впечатляющих успехов в этом тонком искусстве. Случайная мысль о том, что Поттер, скорее всего, не так талантлив в этом деле чуть не заставила парня ухмыльнуться вслух.

Тёмная фигура поднялась со своего места и спокойно прошла до центра столовой мэнора, остановившись. За ней последовали и все остальные, встав по обе стороны от своего предводителя. Последними покинули стол Малфои: Люциус подал жене руку, так как Нарцисса, с трудом подавлявшая мандраж, очевидно, не могла самостоятельно стоять на ногах, не говоря уже о том, чтобы передвигаться. После за супругами поднялся и сын, нарочито громко отодвигая стул.

Игнорируя пристальный взгляд многочисленных пар глаз, Драко спокойно прошествовал к Лорду. Подросток все ещё лелеял мысль о том, что его действия помогают будущему семьи и ведут к небывалому величию, а потому старался не колебаться, полностью доверяя решению отца.

Когда слизеринец стоял в метре от Волан-де-Морта, смотря ему прямо в глаза, Нарцисса ещё сильнее сжала ладонь мужа и получила ту же поддержку в ответ.

— Драко — не злодей, — прошептала она на ухо мужу. — Он всего лишь мальчик.

Люциус опустил взгляд, подавляя тяжёлый вздох.

Когда-нибудь сын простит его.

Простит ведь?

Не обращая ни малейшего внимания на подступающий холод и непонятной природы дрожь, подросток закатал до локтя левый рукав дорогой чёрной рубашки и протянул руку Лорду, ощущая, как лёгкий трепет перерастает в панику.

Что он почувствует?

Увеличение магических способностей?

Силу?

Легкое покалывание?

Или, может быть, боль?

Вопросы обрушивались на светлую голову огромной лавиной. Говоря об ощущениях, отец был немногословен, но сообщил, что получение метки похоже на щекотку и ничего страшного в этом нет. Стоя прямо перед Томом, слизеринцу оставалось лишь надеяться, что отец не соврал.

Ледяная и неприятная на ощупь, словно уже обмякшая, ладонь мёртвой хваткой вцепилась в левое предплечье Драко и подняла руку парня вверх. Длинные неаккуратные ногти, испачканные в грязь и какую-то слизь, впились в кожу.

— Сегодня нанаших глазах будет посвящён в Пожиратели Смерти Драко Люциус Малфой, став избранным среди прочих равных, — вторая ладонь Лорда, держащая палочку, взметнулась в воздух. — Скажи мне, Драко, готов ли ты следовать идеям сохранения чистоты крови?

— Да.

— Готов ли ты с честью носить дарованную тебе метку и использовать её для достижений целей Пожирателей?

— Да.

— Клянешься ли ты в безоговорочной верности мне и признаешь ли меня своим единственным Хозяином и истинным Повелителем?

Голубые глаза с вопросом метнулись в угол комнаты, встречаясь с карими. О том, что Малфою придётся приносить клятвы, тем более, такого характера, его никто не предупреждал. Более того, согласие навечно связало бы волю парня с желаниями змееголового безумца, который мог приказать что угодно, и слизеринцу пришлось бы либо выполнять задания, либо поплатиться за неповиновение жизнью. Женщина слабо покачала головой, а после сделала неопределённый жест кистью.

И Драко понял.

Нарцисса громко покашляла, и, пока все, включая Волдеморта, повернулись на звук, слизеринец незаметно спрятал ладонь правой руки в карман, скрещивая внутри тёмной ткани бледные пальцы.

— Клянусь.

Внимание присутствующих снова вернулось к процессу посвящения, и никто не понял, какой обман только произошёл прямо у них на глазах. За пару часов до появления в замке Пожирателей, миссис Малфой беззвучно что-то прошептала на правую руку сына, ничего не объяснив и лишь сказав, что скоро тот все поймёт. Лишь сейчас Драко догадался, что Нарцисса решила применить заклятие «Руки Лжеца», более известное как «manum tuam mendacium» в свитках по тёмной магии на латыни, лишающее силы любую клятву, принесенную в течение суток после наложения. Об этом заклинании ходило множество легенд и большинство волшебников считало его вымыслом. Мерлин, кто бы мог подумать, что мать действительно найдёт его?

— Готов ли ты пытать и убивать любого, кого я покажу тебе?

Сильнее скрестив пальцы внутри кармана, парень уверенно ответил:

— Да.

Тёмный Лорд опустил руку Малфоя вниз, развернув внутренней стороной бледного предплечья наружу.

Драко замер в ожидании.

Три.

Два.

Один.

— Мортмордре!

Тёмная густая дымка вырвалась из кончика палочки Реддла, окутывая и обволакивая предплечье так, что вскоре светлая кожа перестала быть видна. Затем край субстанции стал тонким, подобным маггловской игле, и с силой вонзился в кожу, словно пронзая руку насквозь.

Малфой зажмурил глаза и прикусил язык, силясь не показывать волшебникам, стоящим вокруг, своей слабости и пытаясь не выругаться нецензурно на весь зал.

Нужно было терпеть.

Мерлин, его, в конце концов, пытали Непростительным с семи лет, неужели он не справится с какой-то меткой?!

Тёмная полоса залегла среди паутины вен и капилляров, разбухая и приобретая очертания черепа и змеи, медленно двигаясь, как что-то телесное, под кожей, словно разрывая её и обдавая жаром все его существо. Драко до крови прикусил губу, стараясь не закричать от боли и ужаса. За все пятнадцать лет жизни ему ещё не приходилось наблюдать, как нечто скользкое и склизкое методично ползёт внутри его тела, становясь все шире и толще.

Отец солгал: ощущения были диаметрально противоположными обычной щекотке.

Это было больно.

Очень, блядь, больно.

И почему-то Малфой был уверен, что это далеко не единственный обман отца.

Между тем, размытый силуэт черепа стал чётким, а змея, выползавшая из его рта с раскрытой пастью, обернулась под кожей «восьмёркой» и, наконец, остановилась, перестав причинять жгучую боль, парализовавшую сначала всю левую половину тела, а затем и его всего целиком.

В столовой в очередной раз стало тихо и холодно.

Внезапно послышался стук старинных часов, оповестивших всех о том, что наступила полночь. Хотелось с облегчением выдохнуть, полагая, что эти кошмарные сутки все-таки подошли к концу, но Драко не спешил радоваться: закончен день, но ночь продолжается.

Не мигая и игнорируя дрожащие кончики пальцев, подросток со слегка приоткрытыми губами пораженно смотрел на символ на собственном предплечье. Почему-то ожидаемых восторгов и эйфории не последовало, а былая уверенность сменилась горечью только что совершенной ошибки. Взгляд нашёл стоящих в углу родителей: мать, беззвучно всхлипывая, вытирала длинным рукавом мантии крупные градины слез, а отец, слегка приобняв её за плечи, опустил голову в пол, словно стыдясь своего поступка, боясь натолкнуться на осуждение в серых, таких же, как у него самого, глазах.

В какой-то момент Драко показалось, что его окатили ведром ледяной воды, наконец разбудили, вырвав из цепких лап сладкого марева дремоты. Ужас в глазах родителей, толпа безумных Пожирателей, мерзкая Нагайна, бесшумно ползающая по столу, за которым он так любил завтракать в детстве, Волдеморт, Черная метка на его собственном предплечье — все это будто предстало перед слизеринцем впервые и он совершенно не знал, что со всем этим делать.

Розовые очки, защищавшие от внешнего мира столько лет, разбились о жестокую реальность.

Реальность, в которой Драко — один из них.

Реальность, в которой Драко — Пожиратель Смерти.

— Отпразднуем же, господа! — голос Волан-де-Морта эхом раздался по залу, отчего Малфой-младший вздрогнул. — Великодушный Тёмный Лорд принёс с собой подарок!

Приспешники засуетились, нервно озираясь вокруг. Множество лиц оглядывалось по сторонам, пытаясь понять будущие действия Реддла.

Оставался спокойным лишь Люциус.

Он знал.

Был осведомлён обо всем с самого начала, ещё до того, волшебники в масках прибыли в мэнор. Ему было известно, что боль от принятия метки причиняет нечеловеческие мучения, что посвящение сына не принесёт семье ничего хорошего, что Волдеморт планирует на эту ночь что-то ещё.

Отец знал и ничего не сказал.

Он обманул его.

Что-то внутри Драко дало трещину.

Уродливая рука изобразила палочкой руну, после чего заклятием левитировала что-то в комнату. Прищурившись, Малфой разглядел в полутьме несколько тел, по мере приближения принимавших формы мужчины, женщины и трех их детей.

Тело охватила волна ужаса.

Магглы.

«Мерлин, только не это!»

Люди проплыли по воздуху до середины столовой и с грохотом упали на холодный пол. К всеобщему удивлению, они были в сознании, что делало их ситуацию только хуже. Должно быть, Лорд собирался получить какое-то особое извращенное удовольствие, глядя на то, как пленникам придётся наблюдать за тем, как по одному убивают их близких. Такое зрелище было худшей пыткой и именно её предпочёл Волдеморт.

«Ублюдок», — беззвучно сорвалось с губ Драко.

— Перед вами, мои дорогие друзья, — елейный голос Реддла вызывал лишь отвращение, — ничтожные твари, грязь, прилипшая к подошвам наших туфель. Все магглы, в частности, эти, — скрюченный серый палец указал на сидевших на полу людей, в чьих глазах читался животный ужас, — не более, чем мелкая вошь, разъедающая великий магический мир и стоящая на пути Пожирателей, становясь проблемой…

Громко всхлипнув, женщина сильнее прижала к себе детей, с мольбой оглядывая присутствующих в поисках поддержки. Заплаканные глаза остановились на Нарциссе. Из дрожащих губ вырвалось немое: «пожалуйста!», заставившее почувствовать укол где-то внутри. Чистокровная волшебница могла понять боль пленницы, ведь она сама была матерью, но оказать какую-то помощь было не в её силах. Подобное поведение подставило бы под удар не только её саму, но и всю её семью, а это было недопустимо.

Женщина сложила ладони в умоляющем жесте.

По гладкой коже Нарциссы скатилась крупная слеза.

Миссис Малфой покачала головой.

— Всё магглы, а в особенности их грязнокровые выродки, с каждым днем становятся все большей преградой, — голос стал на несколько тонов тише. Все маги вздрогнули, — а от преград, как известно, положено избавляться.

Мир, казалось, на какой-то момент замер. Драко не слышал ни плача детей, ни всхлипов женщины, ни глухих стонов мужчины, ни даже гребаных настенных часов, биение которых стало в этот миг как никогда лишним, мешающим.

Он видел лишь огненно-красный луч света, вырвавшийся из палочки Волан-де-Морта, когда тот с ревом произнёс заклинание, и неподдельный ужас в глазах пленников. Казалось, все те правила и устои, железобетонной плитой выстроенные в мозгу Малфоя, стали тонкими, точно хрустальными, треснувшими и развалившимися на миллионы осколков в один короткий миг. Всю сознательную жизнь ему внушали, что магглы и рождённые ими грязнокровки — высшее зло, поганое отребье, отравляющее магический мир. Они — не маги, в их жилах не течёт сила, а потому их просто нельзя назвать людьми. Их нужно только истреблять. При этом, желательно, не пачкая руки. Однако теперь, глядя, как семья, — такая же, как у самого слизеринца! — плотнее прижимается друг другу, обнимая, пытаясь защитить близких ценой собственной жизни, заживо сгорает в Адском племени, в голове волшебника что-то «щёлкнуло».

Мерлин, эти пленники, пусть они и магглы, тоже люди!

Они не понимают, кто захватил их, не знают, в чем провинились.

Эта семья никогда не слышала о том, что у их родной Британии есть и другая сторона — магическая, в которой происходят непостижимые их уму вещи.

Захлестнувшее понимание вывело из оцепенения, возвращая в мир звуков и запаха горящей кожи.

Подавляя желание сдохнуть прямо здесь, лишь бы не слышать нечеловеческий воплей и стонов, Драко натолкнулся взглядом на ещё «свежую» метку, поражаясь своей же глупости. Как он мог думать, что эта чёртова печать поможет ему? Как в голову вообще могла прийти мысль, что быть Пожирателем — хорошо, а Волдеморт — величайший маг, на которого стоит равняться?

Как, объясните, как?!

Осознание того, что все, во что он верил, все, на что рассчитывал, рухнуло, накрыло блондинистую голову волной полного разочарования и какой-то холодной, всепоглощающей боли, сжирающей изнутри, скользкой змеей ползущей где-то под кожей. Гнусная жалость к самому себе, обрамленная в ощущение собственной никчёмности, вылизывала загривок, рассыпаясь вереницей мурашек вдоль позвоночника.

Было страшно.

Было противно.

Было омерзительно.

Мысль, что эти люди — люди, мать вашу! — ещё совсем недавно строили планы на дальнейшую жизнь, а теперь превращались в кучку пепла, которую отец уничтожит простым «Эскуро», когда Пожиратели покинут поместье, пульсировала в висках, раздирая голову на куски. Магглы просто хотели жить. Работать, воспитывать своих маленьких детей. Они, черт возьми, заслуживали этого!

Но что теперь?

Они сгорели заживо на полу холодного дома.

Его, блядь, дома!

Мальчик, которому не было и двух лет, превратился в кучку праха, забивавшегося меж каменных плит. Он, должно быть, только недавно научился ходить и теперь пытался разговаривать. Наверное, его родители радостно хлопали, когда у него получалось произнести заветные «мама» и «папа».

Его сестра, которой было не больше пяти, ещё несколько минут назад кричала навзрыд, когда огонь опалял её лицо, а теперь от неё осталось лишь несколько почерневших костей. Она ещё не пошла в маггловскую школу, а потому могла довольствоваться свободным временем, с удовольствием играя и искренне веселясь.

Старший брат. Тот самый, кто шептал какие-то глупости младшим, помогая родителям успокоить детей. Его череп лежит рядом с двумя другими, чуть большими по размеру. Мальчик пытался закрыть от огня отца и мать.

Безуспешно.

Наверное, он уже начал учиться и, скорее всего, делал это хорошо, стремясь подавать хороший пример сестре и брату, быть гордостью родителей. Возможно, он был в талантлив или, например, любил рисовать.

Драко пораженно уставился на их останки, в гробовой тишине пытаясь осмыслить увиденное. Его не интересовали ни Лорд, каким-то образом отозвавший Адское пламя, до той минуты считавшееся неконтролируемым, ни Пожиратели, так и стоявшие полукругом от Реддла, ни родители, наверняка ожидавшие от сына большего хладнокровия, а не дрожи во всем теле. Большие серо-голубые глаза, не мигая, зафиксировали взгляд на сером, ещё теплом прахе, не давая воспаленному мозгу отвлечься на что-то ещё. Если этим утром Малфой обнаружит седую прядь в копне платиновых волос, он не удивится. Вряд ли его вообще когда-нибудь что-то сможет шокировать.

Через пару недель Драко получит приказ убить Дамблдора, потом начнёт тренироваться в тёмных искусствах, спустя несколько месяцев вернётся в Хогвартс, где у него окончательно поедет крыша из-за гребаного Исчезательного шкафа, на седьмом курсе он столкнётся с Люси, далее, в конце этого проклятого учебного года прямо на глазах Лорда бросит Поттеру палочку, чем заслужит прощение на суде Визенгамота для себя и матери тем же летом, а потом по настоянию Министерства Магии вернётся в школу на восьмой курс.

Правда тогда, стоя на пепелище в столовой мэнора, слизеринец всего этого не знал, как и не знал того, переживёт ли грядущую войну или хотя бы следующие сутки. В тот день не просто пошатнулись, а окончательно и бесповоротно рухнули все его принципы и убеждения, все то, что он «впитывал» всю свою жизнь.

Именно тогда, впервые увидев в собственном доме смерть, Драко поклялся себе, что сделает все, лишь бы не возвращаться в поместье. В Адском пламени сгорели не только пятеро магглов, но и его детство, где был старый-добрый мэнор, который он никогда больше не назовёт своим домом. Конечно, Малфой пробудет в особняке до конца лета, останется там и потом, в промежутке между шестым и седьмым курсами, да и перед восьмым тоже, но это стало уже не в счёт. Теперь громадное здание являлось лишь временным пристанищем, коробкой из каменных стен, а не обителью великой фамилии.

Да и этой фамилии, в сущности, уже и не было.

Остался он, Драко, остались и Люциус с Нарциссой, не исчезло из документов и это чёртово «Малфой», но пропал весь смысл, веками вкладываемый в заветные шесть букв. Испарились величие, гордость и честь, некогда синонимичные их фамилии, оставив после себя лишь страхи, боль и смерть.

Много смертей.

Все это мгновенно пронеслось перед глазами Драко, стоило ему аппарировать из Астрономической башни Хогвартса к высоким, таким знакомым узорчатым воротам, не растерявшим со временем своего великолепия и по-прежнему остававшимися произведением искусства из лучшей стали и чистого серебра. На прохладных губах до сих пор ощущалось тепло прикосновения к коже лба Грейнджер, когда перед глазами возникло королевских размеров поместье, где уже несколько месяцев не было никого, кроме Нарциссы и домовых эльфов, помогавших ей следить за хозяйством.

Малфой помнил о данном самому себе обещании не возвращаться, но иного пути у него не было. Аппарировать в Азкабан прямиком из школы стал бы только идиот, а слизеринский принц никогда таковым не был. Ему не составило труда прийти к разумному выводу, что о подобном перемещении сразу станет известно и Макгонагалл, и Кингсли, что не имело абсолютно никакой выгоды, зато несло великое множество проблем, а потому ему была нужна промежуточная инстанция.

Сделав несколько шагов к воротам и оглядевшись вокруг, Драко достал палочку и дотронулся ей до высоких ворот, произнося известное лишь Малфоям заклинание, специально разработанное его отцом. Узорчатые ставни с лёгким скрипом отворились, признав в пришедшем одного из хозяев поместья, и парень без проблем пошёл по аккуратной дорожке, сделанной из кладки белых камней, в процессе отмечая, что мать перестала приказывать сажать цветы и следить за состоянием газона.

Пожухлые листья с лёгким шорохом опадали на желтеющую траву, неустанно напоминая о поздней осени, хотя она, казалось, никогда не покидала территории мэнора. Растительность медленно, но неумолимо чахла, словно подчёркивая, что в стенах поместья царит далеко не праздная атмосфера, что сразу не понравилось Драко. Он прекрасно помнил, что Нарцисса всегда использовала множество чар, чтобы сохранить красоту природы вокруг дома как можно дольше, но сейчас складывалось впечатление, что садом никто не занимается.

Молодой человек почувствовал беспокойство за мать. Они не общались с того дня, когда он прибыл в Хогвартс, то есть с сентября по ноябрь. Это лето было тяжёлым для всей семьи. Судебные тяжбы, допросы в аврорате и Министерстве, постоянные вылазки в Визенгамот, сопровождаемые кучей журналистов и колдографов, а после — статьи длиной в несколько страниц с громкими заголовками в «Ежедневном Пророке» — все это изрядно вымотало всех, а особенно мать, переживавшую даже не за саму себя, а за Драко, которому, как она говорила, «выпало слишком много для его семнадцати лет». К концу августа Нарцисса сильно похудела и была как никогда бледна, а потому, не получая от неё писем, слизеринец решил в свою очередь не беспокоить ее, чтобы дать время отдохнуть и прийти в более-менее нормальное состояние.

Неужели он ошибался, решив, что женщине необходимо абстрагироваться от всей этой суеты?

Задаваясь этим вопросом, Драко преодолел расстояние от ворот до здания поместья, остановившись у дверей и не решаясь постучать. Волшебнику очень хотелось увидеть мать, но занести руку над дорогой поверхностью из темного дерева, казалось, не было сил. Проклиная себя за собственные слабость и трусость, молодой человек вздохнул, и, наконец, тихо постучал, всерьёз полагая, что никто этого не услышит.

Около минуты двери никто не открывал, и когда Малфой подумал, что мать, вероятно, спит, ведь время было далеко за полночь, а ему и вовсе не стоило приходить, изнутри дома донесся тихий, еле-слышимый голос.

— Кто пожаловал в благородный дом семьи Малфоев?

Судя по тону, эльф, задавший вопрос, был серьёзно взволновал. Причиной тому, разумеется, послужил даже не кроткий нрав домовика, а, во-первых, довольно поздний час, не предназначенный для приёма гостей, и, во-вторых, тот факт, что посетитель постучал в дверь, а не позвонил в колокол у ворот, за которые самостоятельно могли зайти только хозяева.

Тем не менее, мысли самого «гостя» занимали размышления не о эмоциональном состоянии прислуги, а том, что эльфы до сих пор считали поместье «благородным домом». Слизеринец нашёл это весьма забавным, учитывая, что в последнее время к его фамилии применялось множество эпитетов, и они, увы, не были такими безобидными.

— Это я, Драко.

Эльф, кажется, поперхнулся, после чего до слуха Малфоя донеслись торопливые шаги.

Не прошло и минуты, как послышался стук каблуков. Звук отозвался теплотой, разливаясь где-то в груди парня. Он отметил, что это чувство сохранилось у него с детства: ещё в совсем юные годы Малфой уяснил, что если к нему направляется мама, то скоро все будет хорошо, а он сам окажется в безопасности, защищённый кольцом тёплых заботливых рук.

Дверь рывком распахнулась и на пороге появилась Нарцисса, удивленно глядевшая на сына. Шёлковый халат был туго запахнут, но завязан на узел, а не на бант, что говорило о том, что волшебница только что поднялась из постели. Несколько раз моргнув, аристократка протерла ладонью глаза, словно пытаясь убедиться, что стоящий перед ней юноша — не вымысел или сон. Внимательно осматривая мать, Драко заметил, что она выглядит в разы лучше, чем в день его уезда в Школу Чародейства и Волшебства: худоба уже не была такой болезненной, бледная кожа стала гораздо естественнее, а глаза перестали быть пугающе впалыми.

Мысль о том, что ей действительно лучше, заставила парня слегка улыбнуться.

— Здравствуй, мама.

Ахнув, Нарцисса мгновенно кинулась обнимать сына, так сильно прижимая его к себе, словно боясь, что он растает, растворится в воздухе. К глазам подступали слезы, но женщина упрямо гнала их прочь: «её мальчик» не любил видеть, как мать плачет, а она не хотела расстраивать его, особенно сейчас, когда он появился так внезапно и, наверное, так же скоро уйдёт. Драко прятал лицо где-то в ключицах Нарциссы, пока она нежно гладила его по голове. Мерлин, он и не подозревал, как скучал!

Мягко отпуская юношу, женщина улыбнулась.

— С возвращением домой, Драко.

Комментарий к Часть восьмая: «С возвращением домой, Драко»

Вот и ответ на вопрос, куда же аппартировал Драко.

Если честно, у меня самой довольно противоречивые эмоции из-за контраста жутких картин прошлого и вполне приятного настоящего.

Что скажете вы?

______________

manum tuam mendacium* — рука лжеца (латынь); вымышленное заклинание.

______________

Дорогие читатели, настоятельно рекомендую вам посмотреть сериал “Убийство первой степени” с Томом Фелтоном (ака Драко) в одной из главных ролей. Он принял участие только в первом сезоне, так что, я надеюсь, вы уделите внимание 10-и потрясающим сериям, а потом поделитесь впечатлениями. В последнее время я все чаще думаю о том, что стоит написать по этому сериалу фанфик, так что, возможно, вам тоже будет интересно)

========== Часть девятая: «Volumen Cantata» ==========

Стук настенных часов известил об окончании последней лекции, назначенной на четверг. Облегчённо выдохнув и заправив за ухо непослушую вьющуюся прядь, Гермиона поднялась со своего места, аккуратно перекладывая старинные фолианты в сумку. Проходившие мимо студенты бросали на неё многозначительные взгляды, и если в глазах гриффиндорцев читались непонимание и полная растерянность, то слизеринцы без зазрения совести демонстрировали презрение и чуть ли не брезгливость. Единственным, что объединяло оба факультета в сложившейся ситуации, был укор — молчаливый, но такой горький, едкий и, наверное, даже убийственный. Кто-то смотрел с сочувствием, кто-то с язвительной усмешкой, а некоторые просто качали головами, не поднимая на девушку глаз.

Грейнджер мало волновало мнение «львов» и ни капельки не беспокоили соображения по этому поводу «змей», а потому она игнорировала и тех, и других, старательно делая вид, что ничего из ряда вон выходящего не происходит, а она вовсе не покрывает отсутствующего на уроках Малфоя четыре дня подряд, причём дважды лишь за сегодняшние занятия. По-настоящему девушку нервировала только реакция Гарри и Рона, а точнее её полное отсутствие. Три дня парни упрямо молчали, продолжая настойчиво не замечать того, что среди двух факультетов о местонахождении их врага — Мерлин, врага! — постоянно осведомлена лишь их лучшая подруга и никто кроме неё. Терпение мужской половины «золотого трио» лопнуло сегодня за завтраком, когда Джинни не очень удачно пошутила, спросив Гермиону, почему Драко нет в Большом зале.

«Ты ничего не хочешь нам рассказать?», — прямо спросил Гарри, заглядывая гриффиндорке в глаза.

Что ей нужно было ответить?

Разумеется, Гермионе было о чем рассказать.

Например, о том, что пока парни проводили сентябрьский вечер в гостинной Гриффиндора, обсуждая провалившийся план кражи малфоевского письма, она сидела с Драко у берега лесного озера, наплевав на пропущенный ужин и давно объявленный отбой, а на следующий день лично заверила друзей, что им следует оставить слизеринца в покое, а не устраивать погоню за его почтой. О том, как кожей чувствовала взгляд Малфоя в кабинете Зельеварения, когда Рон испортил «Жидкую смерть», и в тот же октябрьский день впервые назвала Драко по имени, пока тот уходил посреди лекции из-за слов профессора Снейпа, которые подросток разумно счёл совершенно лишними. Как пару недель спустя холодные глаза прожигали дыру в её затылке на собрании активистов. Или, скажем, о том, как Гермиона пошла к Макгонагалл и подтвердила слова Малфоя, в трезвом уме и здравой памяти ставя роспись на поручительском бланке, откровенно рискуя, учитывая, что слизеринцы не отличались верностью своим словам. Как прямо во время выступления студенток на балу побеспокоила самого Министра Магии, лишь бы убедиться, что на законных основаниях может стать свидетелем для аристократа. Может, в первую очередь стоит поделиться с друзьями тем, что полночь Хеллоуинского бала гриффиндорка встретила не в Большом зале, как все остальные, а в Астрономической башне с Драко, где пообещала ему помочь, даже не спросив, чего он вообще добивается. Про то, что его Черная метка не потеряла силу. Про то, что она до сих пор чувствует прохладные шершавые губы слизериского принца на своей коже. Или про письмо, полученное в понедельник вечером.

Об этом она должна рассказать?

Определённо, да.

Сделала ли это Гермиона?

Определённо, нет.

Именно это самое «нет» сорвалось с губ девушки в ответ на вопрос Поттера, после чего она для убедительности покачала головой, молясь всем маггловским Богам, лишь бы парни ей поверили.

«То есть, ты не находишь странным, что слизеринцы не знают, где Малфой, а ты — знаешь?», — светлые брови Рона нахмурились, а голубые глаза поднялись прямо на неё, словно заглядывая в душу, ища ответы в кудрявой каштановой голове.

«Нет, Рональд, я действительно не вижу ничего необычного. Это просто совпадения. В понедельник я случайно увидела Хорька у Снейпа, во вторник он сам попросил сообщить, что не придёт на лекцию, в среду я натолкнулась на его блондинистую макушку, исчезающую за дверьми мадам Помфри, пока шла на урок…», — Гермиона поочерёдно загибала пальцы, старательно делая вид, что напрягает все свои извилины, вспоминая недавние события.

Можно подумать, это как-то могло скрасить её ложь.

«Во-первых, что ты делала в подземельях у Снейпа, если в тот день у нас не было его уроков?».

Прости, Гарри.

«Там были Зелья у Когтеврана. Я отдавала пособие Терри Бутту».

«Во-вторых, как ты могла идти в кабинет Нумерологии через медицинский пункт, если они находятся на разных концах этажа?».

Ты все равно не поймёшь, Рон.

«Я часто хожу этим путем, если ты не заметил».

«И в-третьих, почему Малфой попросил сообщить профессору о своём отсутствии именно тебя, Гермиона? Вы ведь враги, не забыла?».

Ох, Джинни.

Сама проницательность во плоти.

«Понятия не имею. Может, я просто была первой, кто попался ему на пути. Сама у него спроси, если тебе так интересно».

«Гермиона, — карие глаза умнейшей-ведьмы-своего-поколения встретились с зелеными мальчика-который-выжил. — Пообещай, что если что-то пойдёт не так, ты сразу же нам расскажешь.»

Все уже не так, Гарри.

В последние несколько дней я только и делаю, что обманываю друзей, пытаясь защитить врага, который, кстати, вряд ли это оценит.

Я погрязла в паутине лжи, Гарри.

Обманула всех.

И сейчас я совру тебе.

«Обещаю».

Теперь же, стоя в почти полностью опустевшем кабинете, Гермионе оставалось лишь провожать взглядом друзей, явно не желавших говорить с ней после того, как она в очередной раз отчиталась профессору о том, «где мистер Малфой». Знакомые фигуры с каждой секундой были все дальше от девушки и все ближе к дверям, а прежде чем скрыться за ними, две пары глаз почти синхронно встретились с карими, без слов выдавая все, что вертелось на их языках.

Разочарование.

Терпкое, гнетущее и до чёртиков пустое.

Заставляющее внутренности сжиматься, покрывая их ледяной коркой своим жгучим дыханием. Такое, словно все, во что ты верил оказалось фальшивым и ты в итоге остался ни с чем. Режущее без ножа. Наверное, если бы взглядом можно было бы убивать, Гермиона бы уже давно превратилась в кучку рассыпчатого пепла, разлетающегося по углам класса от малейшего ветерка, потому что в глазах Поттера и Уизли читалось что-то такое, чему волшебница не могла дать определения, но боялась даже сильнее, чем Круциатуса или Авады Кедавры. Парни никогда не отличались ни особой чувствительностью, ни эмпатией, ни наблюдательностью, но они не были глупы или слепы, а потому не имело смысла отрицать, что они прекрасно видели, что их подруга детства что-то скрывает, хотя у легендарного «золотого трио» никогда не было секретов друг от друга.

Друзья были разочарованы и Грейнджер могла их понять, потому что испытывала в точности то же самое.

Глубокое разочарование в самой себе.

Казалось бы, вот же она — Гермиона Джин Грейнджер, умнейшая-ведьма-своего-поколения, круглая отличница, защитница слабых и угнетенных, ответственная ученица, верная подруга и просто добрая душа. Девушка, готовая бороться за честность и справедливость, за любовь и дружбу, за мир во всём мире. Позитивная, всегда помогающая всем и каждому. Такая идеальная и правильная, что от приторно-сладких улыбок становится тошно, а вечно поднятый подбородок вызывает стойкое желание удавиться. Многие люди ненавидят её за это, но Гермиона попросту уже не может по-другому, ведь если она перестанет быть той самой «золотой девочкой», гордостью школы и другом всему живому, то кому она будет нужна?

Никому!

Случай с Малфоем лишь помог ей в этом убедиться.

Нет, девушка не винила Драко в возникших сложностях во взаимоотношениях со всем Гриффиндором, понимая, что слизеринец здесь действительно ни при чем. Она сама пришла к нему в лес, сама осталась поговорить, сама согласилась свидетельствовать по его делу и уж тем более сама поднялась в Астрономическую башню. Мысленно так часто возвращаясь к событиям Хеллоуинской ночи, гриффиндорка пришла к выводу, что ведь в башне-то её никто не держал. Она могла в любой момент развернуться и уйти, даже не выслушав парня, особенно после его снисходительного: «слишком много вопросов, Грейнджер». Ей ничего не стоило отказать во всякой помощи слизеринцу, пока тот нормально не объяснит, что конкретно ему нужно, или даже пригрозить рассказать все директору. Было вполне просто влепить ему пощёчину, как на третьем курсе, когда Малфой подошёл ближе, чем требовалось, а после того, как его губы коснулись её лба, обдавая кожу разгоряченным дыханием, оттолкнуть аристократа стало чуть ли не жизненной необходимостью, но что же она сделала на самом деле?

Ничего!

Стояла, пытаясь успокоиться и прогнать из мыслей образ малфоевской метки, хотя от переизбытка каких-то непонятных эмоций, не поддающихся логическому объяснению, тряслась как в лихорадке. Не предприняла ничего ни для того, чтобы не вернуть былую дистанцию, ни для того, чтобы остановить слизеринца и не дать ему раствориться чёрной тенью во тьме ночи. Бездействовала, впрочем, как и тогда, в сентябре, когда нашла Драко в лесу у озера. Сидела рядом с ним, смотря на водную гладь, и подавала гладкие прибрежные камни, вкладывая их в его холодные ладони. Не упрекнула ни за то, что чуть не проткнул глотку Рона своей палочкой, ни за то, что оскорбил — в какой-то мере заслуженно — её друзей. Просто сидела рядом и разговаривала с кем-то, чей кругозор не ограничен квиддичем, девушками и внезапно нахлынувшей славой, с тем, кто тоже сломлен, но не ноет и пытается жить дальше, даже если не знает как. Было чертовски сложно это признать, но да, Гермиона действительно наслаждалась обществом Драко тем вечером. Он, бывший Пожиратель Смерти, оказался удивительно приятным и умным собеседником, прошедшим такой же тяжёлый путь, как и все, но незаслуженно обвиненный в деяниях его отца.

Был ли у Малфоя выбор?

Вряд ли.

Тем не менее, Грейнджер решила подумать об этом позже, легко подхватывая школьную сумку и направляясь в свою комнату, покидая пустой кабинет.

***

Первым, на что натолкнулся взгляд серых глаз субботним утром, был потолок. Идеально ровный, высокий, с висящей на нем люстрой, украшенной серебром и крупными камнями, отражающими бледные солнечные лучи. Казалось бы, все было отлично, если бы не одно «но».

Он был белый.

Оглядевшись по сторонам, Драко обнаружил себя в собственной темной комнате, частью которой с каких-то пор стал светлый полоток. Парень был готов поставить все фамильное состояние на то, что подобное изменение интерьера было делом рук Нарциссы, очевидно, все ещё верившей в то, что рано или поздно сын обязательно решит остаться жить в поместье, а белый цвет в спальне должен этому как-то поспособствовать. Пристальный осмотр комнаты помог слизеринцу убедиться, что остальное в его покоях осталось неизменным, то есть чёрным, темно-зелёным, серебристым, и, бесспорно, баснословно дорогим. Мерное биение зачарованных часов привлекло внимание подростка, несколько удивив: время было около девяти часов утра и то, что Драко удалось проспать до этой минуты, а не вскочить на рассвете, вполне могло претендовать на определение «чуда». Прогоняя размышления о том, что мэнор почему-то не вызвал в воспаленном сознании новой порции кошмаров и о том, не наложила ли мать на спальню сонные чары, Драко поднялся с постели, разумно решив, что это утро стоит начать не с бессмысленных теорий, а с объяснения причин своего прибытия матери.

Вчера, в пятницу, Малфой был слишком вымотан сначала учебным днем, потом планированием своего «побега», чёртовым Хеллоуинским балом, странным разговором с Грейнджер, и, наконец, аппарацией, чтобы вести светские беседы с матерью. Последняя причина усталости, к слову, казалось, превратила внутренности давно не перемещавшегося в пространстве аристократа в месиво, для полноты картины обрамленное в чувство подступающей тошноты. Сейчас же, утром, от неприятных ощущений не осталось и следа, а потому парень поспешил подняться, на ходу соображая, где в мэноре теперь проводятся завтраки.

Эльф, с которым слизеринец случайно встретился в коридоре, с удовольствием проводил «юного хозяина, давно не бывавшего в стенах благородного дома» в столовую, расположенную на втором этаже. Насколько Драко мог помнить, эта комната редко использовалась по назначению, и сервировали в ней стол лишь тогда, когда Нарцисса приглашала близких подруг из круга аристократов в гости. В основном же трапеза всегда проходила на первом этаже, но, учитывая, сколько тот тёмный стол собирал за собой Пожирателей, сколько раз по нему проползала Нагайна и сколько за ним убивали магглов, не было удивительно, что мать решила больше не принимать пищу в этой комнате.

Минуя широкими шагами лестничный пролёт и делая несколько поворотов по коридору, Малфой оказался непосредственно перед нужными дверьми. Подавив вздох и приготовившись к допросу с пристрастием, парень толкнул высокие створки, медленно входя внутрь. Глаза ослепило вспышкой яркого света, а зрение, привыкшее к мрачной атмосфере поместья, никак не могло сосредоточиться среди обители чистоты и белизны. В том, что интерьером столовой занималась Нарцисса, не было сомнений. Первым, что привлекло внимание, было большое окно, украшенное витиеватыми узорами и служившее главным источником света, заполнившего все пространство. Далее взгляд уловил стол, выполненный из белого мрамора (любимого материала матери) и по краям отделанный золотым орнаментом в виде нежных цветов и тонких лоз каких-то растений. Достаточно большой, чтобы разместить всех гостей, но не громадный, не отталкивающий своими размерами. Вокруг него располагались высокие кожаные кресла мягкого кремового оттенка с резными ножками из светлого дерева, что непроизвольно напомнило Драко о том, что подобную мебель он имел удовольствие наблюдать в их особняке на окраине Парижа, к которому, как и ко всей Франции, миссис Малфой испытывала особые привязанность и любовь. Глядя на потолок, слизеринец, за все семнадцать лет привыкший ко всяческим проявлениям роскоши, подавил стон восхищения, потому что увиденное можно было назвать лишь произведением искусства, но никак не одной из стен. Кристально-белый, с множеством узорчатых молочного оттенка линий, смыкающихся к центру и образовывающих круг, созданный тысячами виньеток, сплетающихся друг с другом. В самой его сердцевине, возвышаясь точно над серединой стола, круг увенчала огромная многоярусная люстра, выполненная из чистейшего хрусталя, мерцающего в потоках солнечного света осеннего утра, заполнившего собой все пространство. Казалось, она была не просто предметом декора, а воплощением изящества, элегантности и непозволительного богатства. На одной из стен висело несколько картин, обрамленных белым золотом, но изображены на них были вовсе не предки, как можно было бы предположить, а произведения искусства величайших художников всего магического мира. У противоположной стены нашёл свое место миниатюрный белый мраморный комод с тонкими резными ножками, на котором стояла ваза из тончайшего хрусталя с букетом свежих нежно-розовых пионов. О том, где домовики нашли цветы первого ноября, Малфой предпочёл не задумываться. Сделав ещё несколько шагов по бежевому паркету к столу, Драко присел на одно из роскошных кресел, ожидая мать и поворачивая платиновую макушку к окну, задумываясь о том, почему если даже в столовой стоят свежие растения, во дворе поместья может быть такой неухоженный газон, на который волшебник обратил внимание этой ночью.

Между тем, в комнату тихими неспешными шагами вошла Нарцисса, с присущей ей грацией присаживаясь напротив сына. За ней следовали несколько эльфов-домовиков с завтраком на серебряных подносах. Когда сервировка была окончена, а пища отлеветирована на стол, прислуга покинула комнату, после чего в столовой воцарилась привычная высшим кругам аристократической знати тишина, нарушаемая лишь стуком приборов о посуду. Не отрываясь от пищи и глядя из-под полуопущенных ресниц на парня, Нарцисса отметила, что его аппетит нисколько не прибавился с лета: молодой человек все так же отдавал предпочтение яблокам и горькому кофе вместо нормальной сытной пищи, из-за чего и был болезненно-худым. Конечно, женщина понимала, что причина заключается не только в этом, но, тем не менее, её беспокоил подобный факт.

— Итак, ты прибыл в поместье… — начала миссис Малфой, делая глоток горячего чая и, очевидно, ожидая, что ребёнок продолжит её мысль.

— Мне пришло письмо из Министерства Магии, — прямо ответил тот самый «ребёнок». — Кингсли настаивает, чтобы я посетил Азкабан.

Серые глаза ловили каждое движение и любую эмоцию карих, но те оставались по-прежнему спокойными, либо очень хорошо скрывающими свои эмоции. От слизеринского принца не утаилось, что теперь, когда мать неплохо восстановилась после всех пережитых потрясений, она вполне могла контролировать себя, осознанно делая движения и жесты.

— Полагаю, в этом есть особая необходимость, Драко, — произнесла женщина, отделяя ложкой кусочек пирожного. — Тем не менее, ты в поместье, а не в Азкабане. Твоё разрешение предусматривает это?

«У меня вообще нет разрешения, — чуть было не вырвалось у Малфоя, отчего он мысленно мрачно усмехнулся. — Его измельчила своими старушечьими пальцами Макгонагалл прямо на моих глазах.»

— Разумеется.

***

Быстро шагая по коридору Хогвартса, Гермиона едва не сбила с ног Пенси, неожиданно появившуюся из-за угла. Слизеринка отшатнулась, как от заразы, неразборчиво произнося что-то про «идиотов с Гриффиндора» и «слепоту, позаимствованную у Поттера», пока Грейнджер молча стояла на месте, сохраняя ошарашенное выражение лица.

За спиной Паркинсон беззвучно материализовался Блейз.

— Какого черта, Грейнджер?! Смотри, куда идёшь! — болото-зелёные глаза девушки сверкнули нескрываемым недовольством, пока шоколадно-карие, скользящие над её затылком, внимательно изучали лицо гриффиндорки.

— Я тебя не видела, — миролюбиво произнесла Гермиона, мысленно отвесив себе подзатыльник за то, что совершенно не смотрела, куда шла, размышляя о том, как будет в очередной раз объяснять Гарри и Рону, почему снова покрывала Малфоя.

Развернувшись на шпильках туфель — слишком высоких, по мнению гриффиндорки, — брюнетка полукругом обошла стоящую перед ней волшебницу, намереваясь идти туда, куда они с Забини изначально держали курс, однако молодой человек не сдвинулся с места. Мулат продолжал буравить взглядом Гермиону, словно не замечая, что его подруга уже собиралась уйти. Паркинсон обернулась, недоуменно уставившись на однокурсника.

— Блейз?

Слизеринец никак не отреагировал, а лишь склонил голову набок, снисходительно глядя на ту, с кем не прерывал зрительного контакта, больше походившего на молчаливую дуэль.

— Грейнджер, — тихо произнёс парень, не сводя с собеседницы глаз, словно пытаясь прочесть её мысли. — Думаю, у нас есть к тебе пара вопросов, — едва последнее слово сорвалось с его губ, как они исказились в усмешке.

Гермиона напряжённо сглотнула.

Разумеется, она думала о том, как весь чёртов Слизерин может так упрямо закрывать глаза на пропажу своего ученика. Совсем недавно (а точнее прошлым вечером) девушка всерьёз размышляла, почему «змеи» не интересуются, где же их ненаглядный «принц», ведь исчезновение его яркой платиновой макушки было просто невозможно не заметить. Может, студенты элементарно боялись задавать вопросы? Малфой их запугал? Конечно, он вполне мог бы, но почему-то гриффиндорке казалось, что дело не в этом. В конце концов, если произвести необходимое впечатление на младшекурсников и не составило бы труда, то провернутьтот же трюк со «змеями» постарше вряд ли бы получилось. Да и сам Драко, скорее всего, не стал бы использовать подобные методы воздействия на учащихся восьмого курса или, хотя бы, на своих друзьях. Этот факт особенно интересовал Гермиону: Хорька не было в замке уже шесть дней, неужели им было настолько наплевать?! Ей самой, если честно признаться, с каждым днем становилось все тревожнее и волнительнее за этого напыщенного аристократа, так и ищущего бед на свою светлую голову, в то время как Паркинсон и Забини демонстрировали удивительное хладнокровие, словно тот, с кем они ходили на каждую лекцию последние восемь лет, не пропал без объяснения причин. Он ведь ничего не сказал им, верно? Посвяти волшебник друзей в свой план, у них не было бы желания задать гриффиндорке «пару вопросов». Или они хотят проверить, что ей известно?

«Чёртовы слизеринцы! — мысленно выругалась шатенка, чувствуя подступающую острую боль в висках, преследующую её всю неделю. — Вечно у них какие-то секреты, сложные планы, обдуманные на несколько ходов вперёд. Что ни день, то дурацкая шахматная партия! Как они с этим живут?!»

— Нужно быть полнейшим идиотом, чтобы не заметить, что в последнее время ты проявляешь особый интерес к Малфою. Не желаешь объясниться? — голос Забини был спокойным, что, без сомнений, давало надежду на благополучное завершение диалога.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь. — просто ответила гриффиндорка.

Драко ведь именно так просил её себя вести, верно? Не давать никому ни малейшего повода думать, что что-то не так. Случайная мысль, что Малфой наверняка бы гордился ей, глядя на то, как она, не краснея, врет его слизеринским друзьям, доставила Гермионе какое-то неправильное, но до жути тщеславное удовольствие.

— Мы все прекрасно знаем, что ты отлично меня понимаешь, поэтому я повторю вопрос: откуда тебе известно о местоположении Малфоя? — былое спокойствие Блейза резко дало крупную трещину, являя миру раздраженные нотки в голосе парня.

— Ради Мерлина, избавь нас от театрального удивления и рассказа о том, как он сам тебя попросил передать информацию профессорам, — Пенси, до этого успевшая отойти от Гермионы на метр, сделала несколько шагов обратно, стуча каблуками новеньких туфель. — Можешь читать эти глупые сказки своим дружкам, но не нам.

Гриффиндорке становилось страшно. Было очевидно, что все заготовленные заранее ответы уже были классифицированы, как ложь, а других правдоподобных объяснений у неё не было. Как назло, коридор был пуст, а потому исчезала последняя надежда, что кто-то избавит её от общества проницательных «змей».

— Если вы не верите мне, спросите у него, — подавляя панику, ответила волшебница, идя ва-банк. — Судя по времени, последняя лекция уже закончилась, так что он должен быть в своей спальне.

— Грейнджер, не выводи меня из себя. Просто ответь на вопрос и проваливай к себе на этаж, — карие, но теперь, казалось, чёрные, глаза волшебника вспыхнули огнём.

— Видимо, вы ещё не поняли: меньше всего на свете меня интересуют перемещения и занятия бывшего Пожирателя Смерти, а потому мне наплевать, где он и что с ним. Я лишь сообщаю профессорам о том, что видела, но не более, так что если вы думаете, что меня хоть сколько-то беспокоит, что Малфой не ходит на уроки, то глубоко ошибаетесь. Мне все равно! — окончив свою пламенную речь, Гермиона показушно фыркнула, как бы подчёркивая, что её никак не тревожит, что студент аппарировал при помощи Тёмной метки, а тот факт, что его нет в Хогвартсе почти неделю, вовсе не мешает ей спать.

Осознание того, что она врет даже не слизеринцам, а в первую очередь самой себе, неожиданно ударило «в лоб».

— Грейнджер, неужели ты не понимаешь! — истеричный вопль Пенси гулом раздался в ушах, заставляя на секунду зажмуриться и пытаться раствориться прямо посреди коридора. — Драко нет в школе с пятницы, никто его не видел, а сам он не сказал нам ни слова! Мы не знаем ни где он, ни что с ним, может, ему угрожает опасность, потому что у него невероятный врождённый талант искать неприятности, а может, он уже лежит где-то мертвый, пока твоя тупая грязнокровая башка даже не догадывается, что собственноручно обрекает его на смерть. Это ты — героиня войны, подружка Поттера и новый кумир всей чёртовой Британии, твоя жизнь восстанавливается после войны, а на нас, чистокровных, вешают все грехи общества, даже те, в которых мы не виновны, и если с Малфоем что-то случится, то ему никто не поможет, понимаешь, вообще никто, потому что все, как и ты, видят в нем только Пожирателя, которым, да будет тебе известно, он не хотел быть!

Гермиона ошарашенно хлопала ресницами, уставившись на Пенси широко распахнутыми глазами, словно не веря в только что услышанное. Никогда прежде ей не приходилось видеть вечно холодную и сдержанную слизеринку такой разбитой, напуганной, отчаявшейся. Сжимая ладошки с аккуратным маникюром в кулаки, Паркинсон продолжала с мольбой во взгляде смотреть на Грейнджер, совершенно не замечая слез, катящихся по бархатной аристократической коже. Случайно, не отдавая себе об этом отчёта, гриффиндорка представила себя на её месте, вспомнив, как переживала, когда ушёл Рон, отказавшись от поиска крестражей с ней и Гарри. Она ведь тоже не могла спокойно есть и спать, не зная, где её друг, здоров ли, жив ли вообще.

Неожиданно Гермиона почувствовала укол жалости к Пенси где-то внутри: она, черт возьми, понимала эту высокомерную слизеринку, выглядевшую сейчас абсолютно разбитой.

— Где Драко, Грейнджер? — тихо, почти шёпотом, сорвалось с губ слизеринки, пока одинокая слезинка, не удержавшись на точеном подбородке, упала, разбившись о кафельный пол.

— Я правда не знаю.

Это была не ложь. Гриффиндорка действительно не имела ни малейшего понятия, где сейчас может находиться Драко. Да, она предполагала, что молодой человек, возможно, отправится в Азкабан, но доказательств в защиту её теории по-прежнему не было. Его короткое послание, присланное в понедельник, едва ли могло называться письмом, да и кроме «не переживай» и обещания что-то прислать не несло никакой смысловой нагрузки, а потому рассказывать об этом жалком клочке пергамента было бесполезно.

Гермиона тоже не знала где Драко и её тоже сжирало это изнутри.

Развернувшись на пятке и едва не сломав шпильку, студентка быстро, чуть ли не бегом, зашагала в противоположную от гриффиндорки сторону, не оборачиваясь и тихо всхлипывая. То, что она ни на сикль не поверила словам собеседницы, было очевидно.

— Ты действительно ничего не знаешь? — поднял бровь Блейз, все ещё сбитый с толку. Чему ему больше удивляться: тому, что уравновешенная Пенс не скрывает слез, плача навзрыд, или тому, что у него нет иного пути, кроме как довериться словам презираемой им грязнокровки?

Гермиона еле заметно покачала головой, после чего парень, коротко кивнув и бросив что-то вроде «Мы ещё не закончили», поспешил догнать подругу, стремительно преодолевавшую метр за метром пустого коридора, выдавая свое присутствие лишь эхом стука каблуков, будто сотрясавшим пространство.

Грейнджер так и осталась стоять на том самом месте, пока в рекреации окончательно не стихло, чувствуя увеличившееся в разы волнение за Драко, и нервы, натянутые в струну.

***

Поддавшись уговорам Нарциссы, Малфой решил и второй выходной день провести с ней в поместье. Придя к выводу, что разумнее будет приступить к воплощению задуманного в будни, Драко коротал воскресный вечер, лениво рассевшись на мягком кресле и просматривая папки и журналы с записями отца, некоторые из которых продолжала вести мать. Не отрывая взгляда от «Посетительского учёта Малфой-мэнора», парень тихо перелистывал страницы, периодически воспроизводя в памяти написанное. Люциус вёл эту тетрадь столько, сколько слизеринец себя помнил, непонятно с какой целью записывая каждого, кто приходил к ним в дом. Видимо, этим же занималась и мать, когда её супруга определили в Азкабан, о чем говорила смена почерка на гладких, слегка помятых, страницах. Красивые витиеватые буквы перечислили буквально пару имён за те месяцы, что парень провел в школе, и Драко уже решил было бросить это скучное занятие, когда его взгляд зацепился за неаккуратное: «Лукас Уокер», выведенное явно дрожащей рукой. Волна ярости мгновенно заполнила все существо волшебника.

Как чёртов министерский ублюдок только посмел заявиться на их порог после того как лично влил ему в глотку сыворотку правды этим летом?

Что ему вообще было нужно?

Зло сжав челюсти и схватив тетрадь так, что та едва не порвалась, Малфой резко поднялся и широкими шагами направился к матери, мысленно обещая самому себе, что если этот урод хотя бы пальцем тронул Нарциссу, он вырвет ему, блядь, руку, а потом, когда Лукас будет извиваться на полу, умоляя о пощаде, с ужасом глядя на оторванную, ещё тёплую конечность, и фонтаном хлещущую из открытой раны кровь, Драко запустит Аваду ему в грудь и даже не поморщится. Или, может, перед этим часок-другой испытает на нем свои потрясающие навыки использования Круциатуса? Не зря же его тренировали лучшие Пожиратели, верно? Может, заставить его под Империусом выколоть себе глаза? Тоже неплохой вариант. Пожалуй, Драко подумает об этом позже, но если хоть один волос упал с головы его матери, то министерского червя ждёт неминуемая смерть.

Долгая и мучительная.

С этой мыслью слизеринец вошёл в одну из гостиных, где спокойно читала какой-то фолиант Нарцисса. Услышав тяжёлые шаги, она подняла голову, непонимающе глядя на разгневанного сына своими большими карими глазами, единственными на всем белом свете, способными успокоить Драко за долю секунды.

— Какого черта, мама?! — с этим словами он бросил на журнальный столик, стоящий перед кожаным креслом, папку, раскрытую на той самой странице, где было запечатлено ненавистное слизеринцу имя. — Уокер был в поместье несколько недель назад, а я узнаю об этом только сейчас! Что он хотел? Он угрожал тебе?

Скорее ради приличия, чем исходя из необходимости, женщина бросила короткий взгляд на тетрадку, лежащую перед ней и тяжело вздохнула.

— Во-первых, не говори со мной в таком тоне, Драко, — спокойно, но строго произнесла миссис Малфой, смотря на сына так, что он, хотя и был почти совершеннолетний и на голову выше её самой, стыдливо опустил белобрысую макушку. — Во-вторых, Мэнор и прилежащие территории несколько раз досматривали авроры и работники Министерства, в числе которых был мистер Уокер.

— Зачем? — прозвучало все ещё нервно, но уже немного мягче.

— После заключения твоего отца и ещё нескольких Пожирателей они проводили обыск во многих поместьях чистокровных семей. Чем бы ни была продиктована подобная процедура, на её проведение был ордер, лично заверенный Кингсли.

— Что именно искали? Где конкретно?

— Мне не известен предмет поисков, Драко. Однако, могу сказать, что, вероятно, это что-то ценное, раз из-за распоряжения Министра аврорат досмотрел весь особняк и земли вокруг. Мерлин, они даже перерыли весь мой газон!

Какое-то неприятное чувство, возникшее из-за того, что Малфой удовлетворил-таки свое любопытство, выяснив, что же случилось с растительностью матери, поселилось в его душе. Да, он получил ответ, но лучше не стало, зато стало в точности наоборот — хуже.

— Уокер заходил в дом? — вопрос был совсем тихий, словно задавший не собирался рвать и метать всего пару минут назад.

— Он хотел, но я отказала. Не думаю, что мне стоило говорить с ним: как мы оба знаем, подобные беседы имеют тенденцию плохо заканчиваться.

«Пожалуй, «плохо» — это ещё слабо сказано, мам, — мысленно отозвался слизеринец. — Когда ты входишь в кабинет в воодушевленном настроении, а выходишь с послевкусием веритасерума, — это не «плохо», это отвратительно!»

Следующие несколько минут в гостиной царила напряжённая тишина, которая, казалось, содрогала пространство и с силой жала на виски, сдавливая головы своими обжигающе-горячими ладонями. Драко судорожно пытался сообразить, что ему делать теперь: если его дом неоднократно обыскивали, значит, подобный досмотр может проводиться ещё не раз, пока что-нибудь все-таки не найдут, а это обязательно случится, учитывая, что ублюдкам вроде Уокера — а именно они и были лицом Министерства Магии — не составит труда подбросить что-то. Сможет ли мать доказать свою невиновность? Хватит ли ей мужества хотя бы возразить грозным служащим аврората? Сообщит ли она, случись что, сыну? Ответ был ясен: нет, а потому Малфой просто не мог вернуться к своему изначальному плану. Все, что ему требовалось ранее — лишь переговорить с отцом и аппарировать в Хогвартс, убеждаясь, что Грейнджер справилась со своей задачей, но и эта до тошноты простая схема внезапно дала крупную трещину.

Случайное упоминание о гриффиндорке пронзило понимаем, что молодой человек не знает, выполняет ли она порученное занятие, а Грейнджер, в свою очередь, понятия не имеет, когда её «миссия» подойдёт к своему логическому завершению. Необходимо было как-то связаться с ней, чтобы держать ситуацию под контролем, находясь вне замка, но как? Драко не может долго пробыть в мэноре, так как очередной «обыск» вполне мог начаться в любой момент. Если же он найдёт какое-то пристанище и отправит письмо, то, во-первых, о его местоположении станет известно Грейнджер, что само по себе плохо, и, во-вторых, почту без всяких проблем могут перехватить злоумышленники или, например, Макгонагалл, Кингсли и Уокер. Тогда проблемы будут у всех.

Решение этого вопроса ещё не пришло в блондинистую голову, но другое, не менее важное, уже окончательно закрепилось в ней.

— Я остаюсь в мэноре.

Темно-карие глаза Нарциссы, все это время безотрывно следившие за тем, как изменяется мимика сына в процессе мыслительной деятельности, оторвались от складки между бровей, залегшей на бледном лбу, и сосредоточились на серо-голубых глазах, в стальном отливе которых читалась непоколебимая уверенность в своих действиях.

— Драко, но как же Хогвартс? Ты должен вернуться в школу.

«Должен», — Малфой ненавидит это слово.

— Мой друг прикроет меня, — спокойно ответил слизеринец, решив не посвящать мать в подробности. Вряд ли она обрадуется, если узнает, что тем самым «другом» является героиня войны собственной персоной, обладательница самой грязной крови и Ордена Мерлина из самого чистого золота.

Недоверчивый взгляд оценивающе осмотрел юношу, словно взвешивая его слова.

— Как ты свяжешься со своим «другом»? Насколько я понимаю, его могут неправильно понять, если он будет получать письма из особняка, в котором тебя официально нет.

Слизеринский принц снова нахмурил брови, молясь милостивому Салазару, чтобы тот послал ему озарение или хоть как-то ответил.

И ответ действительно пришёл!

— Хотя, пожалуй, у меня есть одна мысль по этому поводу… — задумчиво произнесла аристократка, глядя куда-то вдаль. — Мы можем использовать Volumen Cantata, если ты, конечно, понимаешь, о чем я.

Пораженно уставившись на женщину, Драко едва не раскрыл рот от удивления. Конечно, он знал, что дом Блэков всегда славился широкими познаниями в области темной магии, а особенно древней, но то, что его мать тоже переняла эти сведения, искренне удивило его, причём даже больше, чем когда она использовала «Руку Лжеца» перед его посвящением в Пожиратели.

Так и не найдя слов для ответа, парень просто кивнул, в миллионный раз убеждаясь, что Нарцисса Малфой определённо была одной из умнейших женщин.

— Сообщи другу, что скоро пришлёшь ему кое-что, Драко, — поднявшись со своего места, сказала волшебница. — Я же найду необходимые книги.

***

Полностью абстрагировавшись от вечного шума, заполнившего Большой зал, но, тем не менее, кинув грозный взгляд на младшекурсников, громко переговаривающихся и хохочущих над лишь им понятными шутками, Гермиона уткнулась в свою тарелку, стараясь не замечать, что за весь ужин ни Гарри, ни Рон не сказали ей ни единого слова. После неприятной встречи с Забини и Паркинсон сегодня в обед у девушки совершенно не осталось сил даже для того, чтобы просто идти, не говоря уж о том, чтобы в очередной раз придумывать более-менее вменяемое извинение, поэтому она банально легла спать, надеясь, что к пробуждению проблемы разрешается сами собой. Увы, этого не произошло.

— Гермиона, — неожиданно нарушил молчание Рон, из-за чего гриффиндорке сначала показалось, что друг обращается вовсе не к ней. — Я, конечно, очень хочу есть, но глядя на то, как на тебя пялятся эти, — парень кивнул в сторону слизеринского стола, где девушку без зазрения совести буравили взглядом те, кого она едва не сбила сегодня в коридоре, — у меня напрочь пропадает аппетит.

— Что им от тебя нужно? — вмешался Гарри, очевидно, тоже заметивший, что темно-зелёные и шоколадные глаза с соседнего факультета чуть ли не прожигают дыру в спине его сокурсницы.

«Ничего».

«Всё в порядке».

«Вам показалось».

Пухлые покусанные губы уже разомкнулись, готовясь произвести на свет стотысячную лишь за сегодняшний день ложь, когда над высоким потолком неожиданно пролетала большая белая сова — «та самая», как отметила про себя Грейнджер — и, преодолевая зал взмахами мощных крыльев, опустилась к столу Гриффиндора, сбрасывая прямо в руки Гермионе несколько пергаментов, свернутых в трубу и перевязанных зелёной шелковой лентой.

Студенты мгновенно затихли, обращая свои взгляды на «виновницу торжества», тупо уставившуюся на бумагу в её ладонях.

— Ты не собираешься посмотреть, что там написано? — вкрадчиво поинтересовалась Джинни, с любопытством рассматривая подарок подруги.

— Нет, — настолько хладнокровно, насколько это было возможно, ответила волшебница. — Думаю, бумага может подождать, пока я закончу ужин.

— Гермиона? — не сдавался Поттер. — Ты же ничего не скрываешь от нас, верно?

— Конечно, Гарри! — натянуто рассмеявшись, произнесла девушка, озираясь по сторонам и понимая, что весь чёртов зал следит за развитием диалога.

— Тогда открой пергаменты, — настаивал Уизли, хмуря брови, спрятанные под рыжей чёлкой.

— Может, ты что-то недоговариваешь, а, Грейнджер? — раздался насмешливый голос за спиной гриффиндорки, обладателем которого оказался какой-то слизеринец. — Неужели у «золотого трио» появились секреты?

— Тебя это вообще никак не касает…

Прежде, чем Гермиона договорила, Пенси выхватила из её рук бумагу, разворачивая и удивлённо рассматривая содержимое. Проклиная себя за неосмотрительность, друзей за дурацкие вопросы, Паркинсон за тихие шаги и ловкие руки и, наконец, Малфоя за беды всего человечества, включая ее собственные, умнейшая-ведьма-своего-поколения прикусила губу так, что и не заметила, как из ранки выступили солёные капельки крови. Мысленно неоднократно чертыхнувшись, волшебница приготовилась услышать приговор и публичное разоблачение, но вместо этого…

— Что за черт, грязнокровка?! — лихорадочно перебирая присланные указанной персоне листы и поворачивая их под самыми разными углами, возмутилась слизеринка.

— Что там, Пенс? — лениво отозвался из-за стола Блейз.

— Пусто! — до сих пор не веря своим глазам, растерянно произнесла девушка. — Пусто, как на счету Уизли в Гринготтсе! — казалось, её негодованию не было предела.

— Если ты закончила, верни Гермионе её посылку, Паркинсон! — отчеканила Джинни, угрожающе сверкнув глазами.

— О, ради Мерлина! — тонкая ухоженная рука с негромким хлопком бросила бумаги на место. — Не думай, что мне доставляет удовольствие пачкать руки!

***

Три чёртовых дня.

Три чёртовых дня Драко провел в состоянии нервного напряжения, пытаясь найти решение для возникших проблем, снова просыпаясь на рассвете и приступая к занятиям, глядя на которые Нарциссе оставалось лишь охать и качать головой. Женщина прекрасно помнила, как Уокер подставил её сына, выставив предателем не только в глазах общественности, но и родного отца, а потому, увидев его на своём пороге в середине октября, предпочла оставить его визит в тайне, в первую очередь — от Драко. Однако, очевидно, волшебнице так и не удалось справиться со своей задачей, раз сын все же обнаружил в документации — Мерлин, зачем он вообще туда полез! — гостевой учёт. Именно с этого момента слизеринец, всегда находящийся настороже, на все сто процентов перешёл в состояние полной боевой готовности.

Утро понедельника в Малфой-мэноре началось с того, что Драко «от» и «до» перерыл все документы и архивы в кабинете отца, заклинаниями проверил на наличие тайников стены, не найдя в них ничего, кроме мешка с сотней галлеонов за каменной кладкой за шкафом и едва не перевернул вверх дном весь кабинет Люциуса. Издалека слыша формулы самых разнообразных чар, леди Малфой все больше и больше убеждалась, что хотя повернуть помещение на триста шестьдесят градусов невозможно — по крайней мере, всегда было невозможно, — если Драко захочет, он вполне сможет это сделать, обманув законы физики, потому что усердию, с которым он чуть ли не разбирал по кирпичикам кабинет отца, можно было только позавидовать.

Весь день вторника был целиком и полностью посвящён поиску чего-то неизвестного, но, несомненно, опасного в остальных комнатах поместья. Конечно, слизеринец понимал, что ему не хватит ни времени, ни терпения, ни сил, чтобы проверить каждую стенку особняка, но он не терял надежды, проверяя сначала одну гостинную, затем другую, после — третью… Следуя той же логике, ближе к вечеру своей очереди дождались и столовые мэнора, куда эльфы наотрез отказались пускать «молодого хозяина», однако тот, пребывая вне себя от злости, что не нашёл ничего в других помещениях, заявил, что «собственными руками вышвырнет их из имения к чёртовой матери», если те не дадут ему дорогу сию же секунду. Рассудив, что «уважаемый господин Драко не шутит, а всерьёз намеревается выгнать их из благородного дома или — упаси Мерлин! — даже подарить одежду!», слуги повиновались, боясь потерять любимую работу, а потому пропустили Малфоя в столовые, а затем и в кухни, где он, применив сотню заклинаний и полностью вымотавшись, убедился, что в обители пищи чего-то невероятно ценного для Министерства нет.

В среду утром, прежде, чем сын приступил к занятиям, которые Нарцисса считала едва ли более полезными и целесообразными, чем содержание гиппогрифа в качестве домашнего животного, она оставила юноше письмо, призывая заглянуть в северную гостинную, чтобы волшебница могла сообщить ему что-то очень важное, касаемо нужного заклинания. Когда взгляд серых глаз натолкнулся на строчки, гласившие, что чары, необходимые для связи с Грейнджер, наконец найдены (мать, в отличие от него, эти дни тратила на действительно важную и продуктивную деятельность), Драко решил, что спорить в данной ситуации не только бесполезно, но и глупо, и поспешил встретиться с Нарциссой, на ходу размышляя, что принесёт ему загадочное и несомненно тёмное, Volumen Cantata.

***

Привычная тишина библиотеки лишь изредка нарушалась шелестом переворачиваемых страниц, треском свеч и тихими шагами то уходивших, то наоборот, только приступавших к занятиям, студентов. Потратив добрые полчаса на поиск необходимой книги и найдя её в Запретной секции (авторитет героини войны все-таки пригодился), Гермиона сосредоточила все свое внимание на тексте старого фолианта, а все из-за чего?

Исключительно из-за того, что пергаменты, присланные неизвестным отправителем, имя которого Грейнджер знала наверняка, были перевязаны зелёной лентой, на внутренней стороне которой было выведено аккуратное «Volumen Cantata». К своему стыду, гриффиндорка отметила, что эти два слова не говорят ей абсолютно ни о чем. Единственное, что она поняла — это «что-то» написано на латыни, и на этом все!

Ведя пальцем по бледным, уже выцветшим строчкам, карие глаза искали среди множества похожих словосочетаний то самое, необходимое, и, наконец, нашли. Облегчённо выдохнув, волшебница полностью погрузилась в чтение, боясь хоть что-то упустить.

«Volumen Cantata — (от лат. «зачарованный свиток») древняя магия связи, изобретенная в Угарите — городе-государстве, основанном племенами амореев на Восточном Средиземноморье, уничтоженном в результате мощного землетрясения в 1185 году до нашей эры и невосстановленном до настоящего времени. Из-за природных катаклизмов Угарита полная информация о заклинании и его истории была утеряна, однако, некоторые данные удалось сохранить. Cantata, то есть свиток, использовался для сохранения связи между волшебниками, когда те находились далеко друг от друга. Примечательно, что пергаменты идут в двойном экземпляре, и написанное на них видно только тем, кому они принадлежат. Для подтверждения своего права пользования свитком следует произнести: «Diraque volumen cantata» (от лат. «открой зачарованный свиток») и принести в жертву десять капель крови того, чьей собственностью является пергамент. По этой причине заклинание относится к Запрещённым и классифицируется как Тёмное. Современное магическое сообщество не использует Volumen Cantata, сведения о нем остались лишь в редких копиях старых фолиантов…»

Захлопнув книгу, Гермиона попыталась успокоиться и усвоить прочитанное. Итак, Малфой прислал ей зачарованные свитки.

Зачем?

Хотелось надеяться, что им руководило лишь стремление контролировать ситуацию, а не угроза жизни.

Однако, о том, как гриффиндорка будет их использовать, он, вероятно, не подумал, потому что даже Орден Мерлина не давал никакого права применять Запрещённую магию, хотя слизеринец, очевидно, ждал от девушки именно этого.

«Великая Моргана, и как я только ввязалась в эту авантюру? — задавалась вопросом волшебница, поднимая глаза к небу. — Почему из всего Хогвартса Хорёк решил обратиться именно ко мне? Где он вообще?!»

Бездумно глядя куда-то между строк на страницах фолианта, девушка в который раз погрузилась в пучину самоанализа и прочих размышлений. Как бы ни было сложно это признавать, она действительно переживала за Малфоя. Мерлин, слишком переживала! Конечно, друзья ничего не заметили, но отражение в зеркале упрямо показывало Гермионе по утрам лицо, становившееся все бледнее и бледнее с каждым днем, и тёмные круги под глазами, которые, будем честны, ни капли не прибавляли девушке шарма. Грейнджер все чаще отвлекалась на лекциях, думая о том, что слизеринец, возможно, никогда больше не окажется ни на одной из них только потому, что ей однажды не хватило духу его остановить. Кроме того, теперь, когда Пенси и Блейз смотрели на неё с подозрением, явно виня во внезапной пропаже друга, моральных сил терпеть жизнь в неведении становилось все меньше. Использовать свитки и связаться с Драко? Да, можно. Только захочет ли он её слышать? Рискнет ли она сама использовать Тёмное заклинание, чтобы попросту убедиться, что волшебник в порядке?

«Нет, я не смогу».

Горько, но честно. Мерлин, что может заставить Гермиону Грейнджер поступить не так, как от неё ожидают, нарушить правила? Конечно, ей много раз приходилось идти в обход школьному уставу, но тогда с ней были Гарри и Рон, да и их цели всегда были благими. Сейчас же мальчишек рядом не было, зато присутствовал Драко, о мотивах которого оставалось только догадываться.

— Ох, мадам Пинс, благодарю, что уделили мне время! — где-то за стеллажами послышался приглушенный голос директора Макгонагалл. — Ещё раз прошу прощения, что так поздно.

Осмотревшись по сторонам, умнейшая-ведьма-своего-поколения неожиданно обнаружила, что все студенты уже покинули библиотеку. Догадка, что размышляя, девушка не замечала ничего вокруг, в том числе и объявления о закрытии, была ошеломляющей.

Очевидно, Ирма и Минерва всерьёз полагали, что находятся в помещении одни.

Первой мыслью Грейнджер было демонстративно кашлянуть и, извинившись за задержку, уйти, дабы не становиться невольным свидетелем чужого разговора и девушка действительно хотела так и поступить, если бы не одно «но». Она прекрасно помнила слова Драко, считавшего, что профессор не выпускает его из замка по каким-то личным причинам, раз уж даже готова «забыть» про закон, а потому Гермиона просто не могла уйти, имея шанс выяснить, что же скрывает директор.

— Что вы, профессор Макгонагалл, проходите! — судя по звуку, библиотекарь предложила гостье присесть, отодвинув скрипнувший стул.

— Ирма, у меня к Вам вопрос профессионального характера: скажите, в нашей библиотеке есть сведения о свойствах телесных магических символов?

— Прошу прощения?

— Меток, мадам Пинс. В Хогвартсе есть какая-то литература о принципе работе меток, в том числе и меток Тёмного Лорда?

Библиотекарь пораженно ахнула, и Гермиона была готова поспорить на «Историю Хогвартса», что тёмные брови женщины мгновенно взлетели вверх.

— Годрик милостивый! — немного придя в себя, Пинс продолжила. — В общем доступе, разумеется, нет, а вот в Запретной секции может найтись несколько пособий, но, сразу хочу сказать, что их довольно мало.

«Директор знает, как аппарировал Драко? — догадка заставила девушку ужаснуться. — Этого не может быть! Мы абсолютно точно находились в башне одни, все посторонние развлекались на балу.»

— Благодарю, мадам Пинс, — тон Минервы недвусмысленно давал понять, что та собирается уходить.

— Профессор Макгонагалл? — очевидно, женщина остановилась, раз Ирма выдержала паузу. — Могу я задать вопрос?

— Конечно.

— Что-то не так, да? Вы интересуетесь данной темой не из простого любопытства, верно?

— Мадам Пинс, если я отвечу на Ваш вопрос, можете ли вы обещать мне, что наш разговор не покинет стен этой комнаты?

— Да, конечно.

Минерва вздохнула.

«Сейчас все решится.

Три.

Два.

Один.»

— Дело в том, Ирма, что из Азкабана сбежало несколько Пожирателей Смерти. Есть вероятность, что Черная метка вновь активирована.

Комментарий к Часть девятая: «Volumen Cantata»

Вот и тринадцатая глава, мои дорогие читатели! Между тем, фанфику уже исполнилось два месяца! Поздравляю себя и вас с мини-датой. К слову, о датах. С наступающим Международным Женским Днём, девчонки! Шлю вам лучи весеннего тепла, ну и первую мартовскую главу, конечно! Пусть это будет праздничный подарок)

Прошу прощения за задержку части. Как видите, она получилась очень большая, (самая большая из всех, что я когда-либо писала, представляете!) так что я рассчитываю на ваше понимание, и, конечно же, отзывы! В эту главу было вложено много сил, так что я надеюсь, что она вам правда понравится.

____________

Угарит — реальный город, существовавший до нашей эры, исчезнувший вследствие землетрясения.

Только проверенные факты!

____________

Все фразы на латыни тоже реальны, я их не придумала.

____________

Вам нравится, что я использую в фанфике исторические сведения и иностранные языки? Делает ли это чтение интересным или наоборот мешает? Делитесь мнениями!

========== Часть десятая: «Кровь на разбитом кафеле» ==========

Когда удар настенных часов возвестил о том, что время перевалило за пять часов утра, Гермиона решила, что дальше пытаться уснуть абсолютно бесполезно.

Осень медленно, но неумолимо опускалась на британский замок, заявляя на него свои права и полностью подчиняя. Несмотря на то, что было лишь начало ноября, в предрассветный час на улице было уже по-зимнему темно, что, в свою очередь, угнетало мысли. Впрочем, сейчас девушка могла применить это слово буквально ко всему. Угнетали скрипящие полы, заставляющие вздрагивать от каждого шороха, угнетали завывания ветра за слегка запотевшим окном, угнетали сладко спавшие соседки по комнате, угнетало бордово-оранжевое покрывало, накинутое сверху на одеяло, чтобы было теплее, угнетали те самые часы, стук которых казался до неприличия громким, а ещё жутко раздражали собственные слабость и беспомощность.

Вчера, когда гриффиндорка случайно подслушала разговор директрисы с библиотекарем, внутри девушки что-то оборвалось. Просто упало, с глухим шумом рухнуло на пыльный пол, осыпав его мелкими, точно бисер, осколками и стёклышками. Должно быть, именно они, будто кусочки разбившегося зеркала, вывалились из широко распахнутых карих глаз и покатились градинами слез по щекам, задерживаясь на подбородке, а затем, подгоняемые новой порцией таких же прозрачных «стекляшек», упали на пол, собирая внутри себя пыль и деревянные щепки. Ещё несколько минут Грейнджер так и стояла в полутьме библиотеки, кажется, забыв не только про то, что она не одна и там, за стеллажом, находятся две женщины, совершенно не подозревающие, кто узнал их секрет, но и про то, как вообще дышать.

И правда: как?

Как заставить себя сделать хотя бы один единственный вдох, если грудную клетку сдавило таким необъятным ужасом, что начинает кружиться голова. Как пересилить себя и наполнить лёгкие кислородом, когда перед глазами вновь мелькает война, а уши закладывает от лишь ею слышимых криков и стонов. Можно ли вообще дышать, жадно втягивая носом воздух, если под корой мозга до сих пор витает запах разлагающихся трупов, гниющих конечностей и горелой кожи.

Бездумно хватаясь трясущейся ладонью за одну из книжных полок, силясь не упасть, не распластаться прямо на полу в той же позе, в которой меньше года назад лежали здесь трупы студентов, гриффиндорка закрыла глаза, считая удары собственного сердца. Пульсирующий орган явно сходил с ума, колотившись так, словно пытаясь переломать ребра и выскочить наружу, сжимаясь в последних судорогах где-то под шкафом, чтобы потом просто взять и остановиться. Так легко и непринуждённо, будто это и вовсе ничего не стоило. Впрочем, подобная прерогатива была не так уж и плоха: все лучше, чем допускать мысли, что побег Пожирателей снова принесёт войну в её хрупкий мир. Окоченевшие тела, огонь, смертоносные заклятья, кровь — всё это оживало, проносилось под плотно сомкнутыми веками, пока тёмные ресницы дрожали от холодного дыхания смерти. В каждой из страшных картин её памяти была Черная метка. Бесчисленное множество раз Гермиона сначала видела её, а после — слышала «Авада Кедавра», «Круцио», «Империо», а иногда и «Морсмордре».

Змея, с раскрытой пастью выползающая из черепа. От одного лишь упоминания об этом символе тело сводило судорогой, а в глазах появлялись непрошенные солёные слезы. Наверное, именно поэтому умнейшая-ведьма-своего-поколения буквально впала в ступор, когда Малфой задрал рукав рубашки в Астрономической башне — воспоминания атаковали, а эффект неожиданности лишил сил с ними бороться.

Малфой.

Чертов-придурок-Малфой.

Это он активировал метку.

Это благодаря ему змея, показавшаяся из черепа, снова начала ползать, медленно двигаясь и своей скользкой чешуей царапая кожу, прорезая капилляры.

«Малфой.» — вот что сорвалось с покусанных губ, когда дрожащее тело полностью потеряло выдержку, а трясущиеся колени наотрез отказались держать плоть, от корней волос и до кончиков пальцев ног заполненную ужасом. Грейнджер осела на пол. Не посмотрела ни на задравшуюся школьную юбку, ни на пыль, ни на неудобную позу. Словно пригвоздилась к светлому дощатому покрытию, пустыми глазами глядя куда-то перед собой сквозь стеллажи. Где-то там, в библиотеке, слышались тихие голоса прощающихся директрисы Макгонагалл и мадам Пинс, не нарушаемые беззвучными рыданиями. Губы продолжали слабо размыкаться, изредка срываясь на шёпот, чтобы произнести и проклясть шесть букв, образующих фамилию того, кого она продолжала винить и начинала ненавидеть ещё сильнее.

Даже сейчас, утром, когда прошло несколько часов с той минуты, когда гриффиндорка проявила нечеловеческую выдержку и вернулась на негнущихся ногах в свою спальню, девушка не изменила своих выводов.

Потому что других попросту не было.

Волдеморт мёртв. Он умер, превратившись в кучку пепла на глазах всего Хогвартса, в том числе и самой Гермионы. Реддл — не птица Феникс, он не может восстать из мёртвых, даже если захочет, а потому он никаким образом не помог бы своим прихвостням сбежать из Азкабана. Другие сторонники? Чушь. Часть из них отправилась прямо к дементорам, другая — в тюрьму, а третья, самая безобидная, если так вообще можно выразиться, была выслана далеко из Британии и получила запрет на въезд в страну на несколько десятилетий вперёд. Единственный свободный выживший Пожиратель Смерти, способный спланировать и организовать побег — Драко Малфой.

Без вариантов.

Да, Гермиона не хотела, чтобы он был причастен. Да, она верила ему, читая в серых глазах сожаление. Да, Грейнджер действительно желала помочь, не задавала лишних вопросов, прилагая усилия от чистого сердца лишь потому, что слизеринцу это нужно. Да, да и ещё раз да.

Потому что она такая.

Добрая, всепонимающая и всепрощающая, видящая в людях лучшее. Но он не такой. Малфою несвойственно быть честным, искренним, умеющим принимать помощь и правда ценить её, ему чужды любовь и сострадание.

Несвойственно быть человеком.

С этой мыслью Гермиона тихо подошла к зеркалу, в очередной раз убеждаясь: картина не изменилась. Опять покрасневшие белки с полопавшимися капиллярами, опять тонкие дорожки высохших слез на щеках, опять нездоровый оттенок кожи, опять синие тени под глазами. Опять. Даже не удивилась. Пока слизеринец освобождает психопатов и убийц из Азкабана где-то на окраине Британии, она сидит здесь, в школе, с каждым днем все больше и больше превращаясь в привидение.

Внезапный приступ захлестнувшей злости вызвал желание разбить зеркало, будто этот овальный кусок стекла был виновен во всех её бедах.

— Нет, — покачала головой, заставляя тёмные кудри раскачиваться в такт и путаться ещё больше. — это все Малфой. Только его вина.

Вслух, и плевать, если проснутся соседки. Абсолютно все равно, что они услышат её слова и узнают все то, что она так тщательно скрывала всю неделю. Пусть. Так этому чистокровке и надо!

«Малфой делает ужасные вещи. Помогает убийцам, а значит, ничем не лучше их. Он не заслуживает прощения.»

«Ты не знаешь наверняка: может, он не имеет никакого отношения к побегу из Азкабана.»

«Конечно, не имеет. Хорёк просто так прислал свои дурацкие зачарованные свитки, и тем же вечером абсолютно случайно сторонники Лорда сбежали. Ты сама-то в это веришь?!»

«Совпадение!»

«Совпадений не бывает!»

«Нельзя обвинять без доказательств.»

«Очнись, дура! У него змея и череп на предплечье, а ещё он — единственное заинтересованное в побеге приспешников лицо. Какие тебе ещё нужны доказательства?»

«У тебя ни единой прямой улики. Нельзя мыслить так стереотипно. Да, у него метка, но ты не знаешь, как он её получил. И, кстати, где он, ты тоже понятия не имеешь.»

«Что ты предлагаешь?»

«Надо связаться с Малфоем. Он вряд ли подтвердит, что помог Пожирателям (если он, конечно, вообще это сделал!), но попытаться стоит. Кроме того, надо выяснить, куда он аппарировал, тогда уже можно будет сделать выводы.»

«Выводы?! Что, если он вообще не захочет говорить?»

«Если он не ответит — ты всегда можешь рассказать все Макгонагалл.»

***

— В саду ничего нет.

— Я говорила тебе.

— Мне нужно было проверить.

После того, как Драко отправил Грейнджер свитки и впервые в жизни поймал себя на мысли, что надеется на её мозги — а именно они должны были помочь гриффиндорке понять, как пользоваться присланными пергаментами, — он продолжил лично проверять поместье. Конечно, как говорил отец, Министерство Магии никогда не отличалось выдающимся интеллектуальными способностями, но вряд ли его работники «перерыли» бы половину чистокровных имений просто так. У них явно была причина и, очевидно, серьёзная. Малфоя мало интересовали чужие семьи, поэтому он сосредоточился на своей: нужно было полностью исследовать мэнор, пока есть такая возможность, чтобы в случае чего у матери не было неприятностей. Именно так молодой человек и поступил, заранее многократно извинившись перед Нарциссой, прежде чем навести смуту в саду, где до этого полный разгром устроили авроры. Как и предполагала аристократка, на прилежащей к особняку территории ничего не обнаружилось.

— Драко, — делая закладку в книжке на французском языке, вероятно, романе, обратилась к юноше миссис Малфой. — когда ты планируешь навестить отца?

Слизеринец, сидя за столом, согнул руки в локтях и сцепил пальцы перед своим лицом, выбирая нужный ответ. Сказать, что не знает? Мать попытается выяснить, сколько времени предусматривает его разрешение. То самое разрешение, которого нет. Ответить, что в ближайшее время? Нарцисса захочет его поддержать, взять на себя часть тревог, и в конце концов успокаивающее зелье в чай придётся добавлять ей самой. Признаться, что на самом деле его не очень-то и радует перспектива визита к отцу? Нет, этот вариант тоже обречён на провал. По какой-то причине волшебница считала, что сын должен поговорить с Люциусом, так что подобное развитие событий привело бы к спору, а Драко не хотел грубить матери. Нет, не просто не хотел, он запрещал это исебе, и другим. Никто не смеет повышать на Нарциссу голос. Нельзя, табу. Именно поэтому идея отпадала сама собой.

Тем не менее, нужно было что-то ответить.

— Полагаю, что в ближайшее время. — начал аристократ и, увидев, что у женщины возникают вопросы, продолжил. — Конкретнее сказать не могу.

Отличный ответ.

Необязывающий ни к чему.

«Ближайшее время» — понятие растяжимое, не так ли?

— Ходят слухи, что на следующей неделе в Министерстве начнутся новые проверки. — Малфой отложила книгу на столик и, поправив платье, перевела взгляд на юношу. — Есть вероятность, что они коснутся и Азкабана, в том числе и его системы безопасности.

Парень чуть не подавился чаем, с трудом удерживая на лице маску тотального спокойствия. Во-первых, слухи. Серьёзно? Драко знал, что мать не доверяет ненадежным источникам информации, но также он помнил, что если она не конкретизирует свою мысль, значит, не считает нужным много говорить об этом. Ясно было одно: Нарцисса не зря носила свою фамилию, и, очевидно, нашла себе парочку доверенных лиц в органах магического правопорядка. Во-вторых, новые проверки в Азкабане. Как его, Драко, это касается? Не он же, слава Салазару, отбывает там срок. Может, мать подразумевала, что нынче в Британии все не так гладко? Если она имела ввиду именно это, то да, его — бывшего Пожирателя — это затрагивает в первую очередь. И, наконец, в-третьих, почему Нарцисса считает, что сыну будет невыгодно усиление безопасности в тюрьме. Она знает, что у него нет разрешения? Исключено.

— В таком случае, я, пожалуй, займусь этим вопросом на выходных.

Одним глотком допив оставшийся в фарфоровой чашке чай, Малфой направился к выходу.

***

Гермиона не пила Феликс Фелицис, но всерьёз считала себя невероятно удачливой девушкой. Всю неделю, пока Драко не было в школе, восьмой курс по какой-то причине освобождали от уроков Зельеварения, и волшебница не могла объяснить это ничем, кроме как везением. Ей уже неоднократно пришлось наступить на горло собственной совести и всем своим моральным принципам, придумывая для учителей самые невообразимые причины отсутствия блондина на лекциях, но даже этот сомнительный «опыт» не помог бы ей соврать профессору Снейпу, глядя прямо в глаза. Волшебник обладал поразительной способностью распознавать ложь ещё до того, как она была произнесена, поэтому глупо было бы надеяться, что Северус поверит, что его дорогой крестник пропустил Зелья потому, что ему внезапно стало плохо.

Тем не менее, милость Годрика покинула Гермиону.

Полная стресса неделя уже практически подошла к концу, заставляя девушку облегчённо вздохнуть, когда именно в пятницу зельевар решил появиться так же неожиданно, как и исчез. Едва Грейнджер успела прийти в себя после утренней истерики, выпив пару капель маггловской валерьянки, дабы не выдать раньше времени неприятных новостей, которые и ей самой-то знать не следовало, как весь Гриффиндор начал галдеть, что Снейп вернулся и Зельеварению быть. Красно-золотые паниковали, переживая, что весь материал, запланированный на неделю, спросят за один урок, в то время как мысли в кудрявой каштановой голове занимали совсем другие вещи.

Например, свитки.

Как, когда и где использовать зачарованные пергаменты?

Распознает ли школьная система безопасности тёмную магию? Каким может быть наказание?

Например, Малфой.

Почему он не связался с ней первым? Где он нашёл настолько древние заклинания? Готов ли так рисковать?

Например, то, что она скажет Снейпу.

Учебный день плавно приближался к своему логическому завершению и вместе с тем — к уроку в подземельях, а идеальный ответ так и не был найден. Радовало лишь то, что Гарри и Рон все-таки смирились, что с какого-то момента ответственность за посещаемость бывшего врага несёт их подруга, а потому перестали подозревать её в тайной и, несомненно, ужасной связи с Малфоем и задавать вопросы, благодаря чему «золотое трио» шло по коридору вместе и в полном составе. Парни болтали обо всем на свете, начиная с квиддича и заканчивая предстоящим уроком, пока Гемиона вновь чувствовала, как ей прожигают дыру в затылке.

— Грейнджер!

В любом случае, спасибо, что не «грязнокровка».

Уже хорошо.

Хотя, тот факт, Забини запомнил её фамилию, все ещё не был достаточным основанием, чтобы останавливаться.

Крепче ухватившись за локоть Рона, гриффиндорка инстинктивно ускорила шаг. Разумеется, она помнила слова Блейза о том, что их разговор не окончен, да и презрительные взгляды Пенси ни на секунду не давали забыть, что рано или поздно их ждёт не самая приятная беседа. Однако, волшебница решила справиться с проблемой совершенно нехарактерным для неё способом — игнорировать её. Именно это она и делала, избегая слизеринцев в коридорах и стараясь быть ближе к друзьям, или, когда те обижены, к Джинни. Да, это глупо и совершенно не по-гриффиндорски, но иного пути не было: хочешь сохранить секрет — а ты должна это сделать, помни, «львы» верны своим словам, — так умей находить самые разные выходы из положения. Сейчас же этот самый «выход» Гермиона видела в том, чтобы побуждать друзей идти в кабинет чуть быстрее.

— Грейнджер, ты оглохла?

Паркинсон.

Мерлин, и как только Малфой её терпит?! Это же кошмар, а не девушка! Впрочем, это не её, Гермионы, дело.

— Ты что-то хотела? — цокот каблуков, становившийся все громче, побудил гриффиндорку остановиться, пока её не заставили сделать это насильно. — Паркинсон, сразу говорю, мы торопимся на урок, так что говори быстрее.

— Не поверишь: мы тоже. Если ты не заметила, весь восьмой курс наши факультеты занимаются вместе, — слизеринка усмехнулась, изогнув уголки губ, накрашенных тёмной помадой, но было видно, что подобное «сотрудничество» её никак не радует. — Надо поговорить, Грейнджер. Наедине.

— Гермиона никуда не пойдёт, — вмешался Рон. — Если хочешь что-то сказать, то говори при нас. Да, Гарри?

Поттер согласно кивнул.

— Думаю, для Пэнс не составит труда озвучить свою мысль, но, боюсь, ваша любимая всезнайка не захочет делиться секретами, — неспешно подошедший Забини снова пытался мысленно просверлить дыру в переносице гриффиндорки. — Может, все же продолжим нашу беседу без лишних лиц, а, Грейнджер?

Гермиона молчала, кусая губу. Говорить при друзьях было недопустимо, об этом не могло идти и речи. Попросить их уйти? Парни только перестали винить её Мерлин знает в чём и мучать вопросами, и если девушка скажет им оставить её наедине со «змеями», ей больше не дадут уйти от допроса с пристрастием без ответов. Годрик, и за что ей это!

Неожиданно над копной вьющихся волос словно загорелась «лампочка», а голову волшебницы озарила блестящая идея, рождённая не чем иным, как задетым самолюбием.

«В конце концов, сколько можно идти у Малфоя и его друзей на поводу?! — в карих глазах загорелся огонь праведного гнева. — Я — гриффиндорка, меня не интересуют все эти интриги. Хватит прикрывать чистокровную малфоевскую задницу! Хватит потакать его противной свите! Дружба дороже!»

— О чем бы вы ни хотели поговорить, меня это не интересует, — Гермиона гордо вскинула подборок. — Мальчики, идём!

Развернувшись на пятках, волшебница направилась к кабинету.

***

Утренний разговор с матерью дал Драко много новой пищи для размышлений. Прежде всего, стоило признать, что Нарцисса была права: парень действительно напрасно тратит время, пытаясь найти что-то в стенах родного поместья, в то время как ему уже давно следовало бы трансгрессировать в Азкабан к отцу, а затем, успокоив себя и мать, вернуться в Хогвартс, где уже наверняка заметили его отсутствие. Кроме того, если то самое невероятно опасное что-то до сих пор не найдено, то мэнор могут снова обыскать, а если к этому моменту аристократ не покинет имение, у него могут быть очень большие проблемы. С этими мыслями он смотрел в окно, вглядываясь в толщу серых туч, скрывающий солнце, пытаясь предугадать, чего хочет отец.

Действительно, что ему нужно?

В последний раз Драко видел Люциуса на суде Визенгамота, когда Малфоя-старшего официально нарекли «преступником», а младшего — «предателем». В тот день слизеринец был уверен, что отец больше никогда и ни при каких обстоятельствах не захочет с ним иметь что-то общее, а уж тем более, говорить. Именно поэтому желание Люциуса встретиться с сыном сразу показалось последнему странным. Отец не умеет прощать промахи и забывать ошибки, особенно, если они были допущены Драко, что наталкивало на мысль, что подобное воссоединение семьи стало необходимо лишь потому, что волшебник что-то замышляет.

Видит Мерлин, меньше всего на свете Малфою хотелось знать, что конкретно.

Однако, если этой встречи хотели не только родители, но и сам министр, то спорить, при всем желании, смысла не имело. Слизеринец решил, что раз уж он обязан нанести визит в Азкабан, то сделает это, но исключительно ради того, чтобы убедиться, что Нарциссе ничего не угрожает, а Люциус — по-прежнему безумец и трус.

Перемещение было назначено на завтра, то есть на субботу. Путешествие через каминную сеть Малфой-мэнор—Азкабан должно было пройти гораздо проще и безболезненнее, чем недавняя трансгрессия, что, без всяких сомнений, внушало уверенность. Конечно, ситуацию существенно осложнял тот факт, что несовершеннолетнего волшебника без разрешения в руках могли задержать прямо на пропускном пункте, но наличие знакомых матери в учреждении давало определённые шансы. Тем не менее, какое-то неприятное чувство продолжало сжимать внутренности.

Совсем скоро Драко увидит отца.

— О, Мерлин…

***

Непоколебимая уверенность в том, что она — храбрая, гордая и невероятно принципиальная Гермиона Грейнджер! — может не только демонстративно уходить от всяких слизеринцев, но и бесстрашно лгать профессору Снейпу, таяла на глазах, уменьшаясь в геометрической прогрессии по мере приближения к кабинету Зельеварения. Конечно, гриффиндорка все ещё гордилась тем, как красиво развернулась и, взмахнув внушительной копной каштановых волос, удалилась в полумрак коридора, нарочито громко стуча миниатюрными каблучками, утерев тем самым Паркинсон и Забини нос, как говорят магглы, но этот триумф казался все мельче и незначительнее, в то время как голос Северуса — громче и страшнее. Из кабинета в коридор доносились лишь обрывки фраз, но и их Грейнджер было достаточно, чтобы понять, что профессор пребывает в ещё даже более скверном умонастроении, чем обычно, что имело тенденцию оборачивается катастрофой.

Как тогда, в октябре, с Малфоем.

Кстати, о Драко. Гриффиндорка так и не решила, где на этот раз проводит время слизеринец и чем он так занят, что не почтил своим важным присутствием любимого дядюшку. Конечно, отсутствие ответа — это плохо, но от мысли о профессоре Снейпе в роли заботливого родственника девушке почему-то внезапно захотелось рассмеяться. В последние дни она только и делала, что пыталась сконцентрироваться на учёбе, лишь бы не вспоминать лишний раз о том, что Хорёк аппарировал драккл-знает-куда и теперь ему грозит драккл-знает-что, а потому совершенно не могла вспомнить, когда в последний раз от души хохотала.

«Надо бы предположить Гарри и Рону сходить в Хогсмид…» — предположила гриффиндорка, когда…

— Где мистер Малфой? — раздалось из-за двери в паре метров от волшебницы. Разумеется, Снейп был куда более наблюдательным, чем другие профессора, так что от его пронзительного взгляда не укрылось отсутствие белобрысой макушки.

«Ох, мне бы самой это выяснить, профессор!»

— Полагаю, только Грейнджер может ответить на Ваш вопрос. — кажется, это сказал Нотт. Или Гойл. Определённо, кто-то из снобистской малфоевской шайки.

«Боюсь, в этот раз мне нечего ответить. — так и не дойдя до порога, девушка остановилась, прислушиваясь к диалогу. — Мой лимит оправданий исчерпан!»

— Мистер Нотт, не могли бы Вы пояснить свою мысль?

«Мистер Нотт, не мог бы ты заткнуться, пока не нашёл ни мне, ни Малфою дополнительных проблем!»

— Драко стал чаще отсутствовать на уроках, профессор.

«Пожалуй, Теодор, ты все-таки не дурак, раз тебе хватило ума так изощренно высказаться! Твой дорогой Драко за всю неделю и шагу не ступил в Хогвартсе, а ты говоришь, что он всего лишь стал «чаще отсутствовать»!”

— Я слышал об этом. Каким образом, позвольте узнать, с этим связана мисс Грейнджер?

«О, профессор, самым непосредственным! — Гермиона усмехнулась в ответ собственным мыслям. — Должно быть, Вы удивлены: Малфой же не заводит себе неправильных друзей!»

— Мисс Грейнджер докладывает педагогам о причинах его отсутствия. Полагаю, сегодня она отчитается и перед Вами.

В кабинете раздался хохот слизеринских учеников, а Северус как-то неопределённо хмыкнул. Вероятно, он действительно не предполагал такого развития событий. Интересно, а то, что Драко, возможно, причастен к побегу Пожирателей, о котором все так упрямо молчат, зельевар может представить?

«Зря ты так считаешь, Теодор. — гриффиндорка хитро улыбнулась, чувствуя какую-то неправильную гордость от того, что поступает, не соответствуя чужим ожиданиям. — Сегодня у меня другие планы.»

Совсем рядом послышались голоса Поттера и Уизли: Рон увлечённо рассказывал, как его новая девушка в который раз закатила ему сцену ревности, а потом ссора незаметно перешла в поцелуи. По возмущённому «Мерлин, избавь меня от этого!» гриффиндорка поняла, что Гарри, как и она сама, сморщился, вообразив описанную картину с участием друга и его возлюбленной. Кажется, её зовут Меган.

Решив, что личная жизнь Уизли сейчас волнует её меньше всего, Гермиона поспешно свернула за угол, со стороны наблюдая, как парни достигают того места, где только что была она сама, а после входят в класс. Знает: им хватит всего пары секунд, чтобы оглядеть помещение и не найти в нем подругу, а после — ещё пяти, чтобы воочию представить все беды, которые могли с ней произойти за те несколько минут, когда она шла отдельно, обогнав их.

— Когда-нибудь, вы поймёте меня. — прошептала в пустоту закоулка Грейнджер, слыша стук часов, означающий начало лекции, и наблюдая, как торопятся опаздывающие ученики. — Хотя, видит Мерлин, я бы не хотела, чтобы все это зашло настолько далеко, чтобы вы узнали.

***

Трижды чертыхнувшись и ещё десятикратно повторяя себе, что совершает самую большую ошибку в жизни, Гермиона покинула свое укрытие и направилась в заброшенный женский туалет третьего этажа, крадучись, словно была не студенткой, волей судьбы пропускавшей урок, а вором из маггловских сериалов или человеком, совершившим нечто ужасное. В очередной раз благодаря всех великих волшебников и ведьм поимённо за везение, девушка добралась до нужной комнаты незамеченной, что, в целом, было неудивительно: эта часть здания не использовалась ещё до войны, а теперь, после всех разрушений в замке, старые уборные тем более не стали восстанавливать. Были лишь чисто символически убраны поломанные камни, доски и кирпичи, а также слегка подправлена кафельная кладка. Гриффиндорка ни капли не сомневалась, что это действие стало результатом обычного Репаро, не требующего особого таланта и посильного даже второкурснику.

Тем не менее, не самые комфортабельные условия в данной ситуации были очень полезны. Всё студенты знали, что эти комнаты полуразрушены, а потому вероятность, что кто-то сюда зайдёт, стремительно приближалась к нулю. Войдя внутрь, Гермиона сразу отметила, что в уборной довольно прохладно. Карие глаза мгновенно обнаружили разбитое окно, которое, очевидно, никто и никогда не планировал чинить. Впрочем, сейчас это тоже только на руку. Прикрыв для большей безопасности дверь, гриффиндорка достала из сумки все необходимое, то есть зачарованные свитки, до сих пор перевязанные зелёной шелковой лентой, и книгу, с трудом найденную в библиотеке, которую девушка, хотя и не помня себя от ужаса из-за неожиданных новостей, умудрилась прихватить с собой.

Предметы были аккуратно переложены на потрескавшийся кафель пола — видимо, кладку починили только снаружи, — а сама девушка подошла к выбитому окну. Порывы ледяного ноябрьского ветра ударили в лицо и растрепали волосы. Глядя на пейзаж и обнимая себя руками (тонкая блузка никак не спасала от пронизывающих потоков воздуха), Грейнджер жадно втягивала ноздрями осеннюю прохладу, находя в этом особое успокоение. Казалось, словно если ветер как-то окажется у неё в голове, то он заморозит все страхи и выметет ненужные мысли, сможет сковать тревоги и подарит долгожданное, пусть и морозное, умиротворение. Под небольшим каблуком хруснул кусок стекла, развалившись на неодинаковые неаккуратные осколки. Гермиона подняла один из них, сжимая в ладони.

Острый.

То, что нужно.

— Наверное, будет больно. — немного охрипший голос отразился о стены, разлетаясь эхом.

Девушка подняла старый фолиант, приступив к поиску нужной страницы. Потертые листы шуршали под дрожащими замерзшими пальцами, пока волшебница взглядом вычленяла из множества информации нужную.

«Для подтверждения своего права пользования свитком следует произнести: «Diraque volumen cantata» (от лат. «открой зачарованный свиток») и принести в жертву десять капель крови того, чьей собственностью является пергамент.» — гласили строки, призывая к действию, пока внутренний голос молил Гермиону эти самые действия не совершать. Использовать малоизвестное заклинание действительно рискованно, а учитывая, что оно запрещённое, то, как минимум, очень опасно.

И главное: зачем это самой Грейнджер?

Да, она обещала сохранить секрет Драко, но о том, что гриффиндорка будет применять тёмные заклинания речи не шло. Кроме того, нюанс, что пока Гермиона покрывает исчезнувшего Малфоя, из Азкабана сбегают Пожиратели Смерти, тоже не оговаривался. Почему о произошедшем вообще молчат? Где неугомонная Рита Скиттер с её любимым «Ежедневным Пророком», когда она так нужна? Где честная и справедливая Макгонагалл, всегда оповещающая учеников даже о косвенно грозящей им опасности? Да хоть Кингсли собственной персоной! Где официальное заявление министра Магии? Казалось, абсолютно все изменили своим приоритетам и принципам, перебежали на другую сторону баррикады, умалчивали о проблеме.

Сменила ли позицию Гермиона?

Нет, не сменила. Она по-прежнему здесь, рядом с Гарри и Роном, готовая сражаться за мир и спасать жизни невинных людей. Если будет война (как бы ни было страшно, волшебница успела рассмотреть и этот вариант, хотя он пугал её больше всего), Грейнджер снова будет на «светлой» половине. Разница лишь в том, что теперь границы между сторонами стали неразличимыми, почти исчезли. Что-то внутри подсказывало, что если приспешники Волдеморта нападут на Хогвартс, а Драко будет с ними, Гермиона не убьёт его. Конечно, будет атаковать и отражать заклятия, как ей и следует, но не произнесет «Авада Кедавра», нет. Было очень сложно это признавать, но прежняя уверенность в том, что мир делится на «чёрное» и «белое», «плохих» и «хороших» дала крупную трещину, а Малфой внезапно вышел из разряда «врагов» и занял неопределённое положение кого-то, кто не был другом, но вне всех законов логики казался близким по душе и складу ума. Гриффиндорка не знала, в какой именно момент слизеринский принц перестал вызывать у неё презрение и отвращение. Может, когда открылся у озера, или изучал этим-своим-тяжелым-но-почему-то-таким-понимающим взглядом в лаборатории Снейпа. Возможно, пока сидел в самом дальнем углу Большого зала, размышляя о чем-то, в то время как волшебница с активистами занимались украшением помещения к празднику. Или когда он неожиданно появился за её спиной на балу: чертовски красивый и опаляющий шею своим дыханием. Вероятно, когда позвал её в башню прямо посреди мероприятия, источая такую уверенность одним только взглядом, что желание подчиниться появлялось само собой. Однако, вполне возможно, что все началось гораздо раньше, в день посадки на Хогвартс-экспресс, когда Гермиона, улыбаясь на камеры журналистов, заметила одинокий силует за колонной в тёмном углу холла. Впрочем, это было не важно. Главное другое: сейчас Гермиона здесь, в пустом школьном туалете, а Драко где-то там, далеко, и ему очень нужна её помощь.

— Diraque volumen cantata.

Крепче схватив осколок стекла, Грейнджер резко порезала палец, зажмурившись на долю секунды. Вспышка несильной, но ощутимой боли пронзила запястье, а нежную кожу защипало.

Первая капля крови упала на зачарованный свиток.

Что Гермиона напишет на бумаге, когда полностью закрепит принадлежность ей пергамента? Наверное, спросит Драко, где он. Всю неделю, не получая от него вестей, девушке оставалось лишь строить догадки, куда и зачем решил аппарировать слизеринец.

Вторая капля крови испачкала пожелтевшую страницу.

Потом стоит прямо спросить, как связан волшебник с побегом Пожирателей, и ждать его ответа со скрещенными пальцами. Магглы говорят, это помогает.

На бумаге показалась третья капля.

Драко ответит. Что тогда? Если он не виновен, гриффиндорка облегчённо вздохнет и, наверное, даже заплачет, выплескивая из себя напряжённое ожидание и страхи, но что, если Малфой подтвердит, что покинул школу только ради того, чтобы продолжить грязные дела Реддла?

Четвёртая капля упала на пергамент.

Гермиона не знает, что делать в таком случае. Наверное, если слизеринец прямо скажет ей это, она разочаруется не только в нем, но и в самой себе. Потому что поверила. Потому что позволила ему вызывать в себе эмоции, неподвластные холодному уму и логическому мышлению.

Пятая, более крупная, чем предыдущие, капля крови скатилась с пальца на свиток.

Что это за чувство? Не влюблённость, нет. Гермиона Джин Грейнджер — героиня войны, отличница, гордость родителей и учителей совершенно точно не может быть влюблена в Драко Люциуса Малфоя — высокомерного саркастичного слизеринца, бывшего Пожирателя Смерти, того, на чьих руках кровь.

Шестая и седьмая капли друг за другом упали на бумагу.

Уважение? Нет, бред. Конечно, блондин через многое прошёл и вряд ли нахождение в кругах сторонников Тёмного мага было похоже на райский курорт, но уважать его ещё не за что. Наверное, не за что. Во всяком случае, Гермионе о таком неизвестно, а сам Драко вряд ли когда-нибудь расскажет ей об этом.

Бумага пропиталась восьмой каплей крови.

Захотелось плакать. Так, как это делают все девчонки: громко и навзрыд, когда им очень больно или обидно. Бремя «умной девочки, подружки Гарри Поттера» всегда было не самым лёгким, но теперь, когда друзья все реже были рядом, а в их глазах читалась пусть и потаенная, но такая холодная пустота, оно, казалось, ломало худые плечи и хрупкие ключицы.

Девятая кровавая капля соскользнула на пергамент.

Тогда, на первом курсе, одиннадцатилетняя Гермиона не подозревала, что её желание быть всеми любимой и ничем не уступать в знаниях чистокровным волшебникам приведёт её к тому, что теперь, в семнадцать, окружение будет воспринимать её лишь как сильную и независимую героиню, а не как человека, такого же, как и все остальные, способного грустить и уставать, чувствовать боль и страх.

Десятая капля крови испачкала свиток, и Гермиона зарыдала.

Впервые ей не нужно было скрывать своих слез, боясь кого-то расстроить или разочаровать. Просто стояла и плакала, стоя посреди полуразрушенного женского туалета, окруженная холодным ветром, леденящим тело, и горьким отчаянием из-за своей же слабости, превращающим в кусок айсберга душу. Держала в одной руке осколок стекла, а другой, перепачканной кровью, вытирала солёные градины и дорожки. Здесь, среди разбитых кафельных стен, её никто не потревожит, не засмеет редкие минуты бессилия и одиночества. Наверное, только тут, в пустом, забытом Мерлином туалете, гриффиндорка по-настоящему может быть собой.

Достав дрожащими руками из сумки перо и чернила, Грейнджер подняла упавший пергамент. Кроме того, что бордово-красные капли полностью впитались в бумагу, свиток никак не изменился. Продолжая рыдать, но старательно прогоняя мысли, что, возможно, заклинание не сработало, Гермиона решила начать писать и пришла к выводу, что ей нечего сказать слизеринцу.

Совсем.

С трудом выведя трясущимися пальцами «Малфой?», умнейшая-ведьма-своего-поколения решила, что одно слово — все, на что хватает ее сил и, неаккуратно бросив вещи обратно в школьную сумку, вышла из комнаты.

Несколько капель крови так и осталось на разбитом кафеле.

========== Часть одиннадцатая: «Верните его в Хогвартс» ==========

Поправив и без того идеально сидящую мантию на плечах сына, Нарцисса сделала несколько небольших шагов назад, чтобы в очередной раз убедиться, что молодой человек полностью готов к предстоящему перемещению. Безусловно, женщина была рада, что Драко наконец решил заняться поручением Министерства и внял просьбе отца, но материнское беспокойство не отпускало её ни на миг, хотя аристократка и пыталась это скрыть.

— Ты справишься. — волшебница улыбнулась уголками губ, сжимая ладонь сына в своей.

Драко коротко кивнул.

В отличие от матери, он был уверен в том, что делает, а потому не сомневался в своих силах. В конце концов, если не он, то кто? Вся эта ситуация с Азкабаном и отцом порядком раздражала, так что возможность разрешить её казалась слизеринцу невероятно заманчивой. Малфою нужно лишь прийти и поговорить, не более. Ничего невыполнимого! Конечно, некоторые нюансы осложняли миссию, но для себя Драко решил, если что-то пойдёт не так, он всегда сможет воспользоваться палочкой так, как считает нужным. Не зря ведь его тренировали в непростительных?! Однако, Нарциссе о том, что сын рассматривал и этот вариант, знать не стоило.

— Ты связался со своим другом, которому присылал свитки? — Малфой перевела внимательный взгляд на Драко. — Он писал тебе?

Нет, не связался. Прошлым вечером, когда слизеринец почувствовал жжение в руке, говорившее о том, что на втором пергаменте оставили послание, он предпочёл проигнорировать этот факт. Волшебник заранее знал, о чем будет писать Грейнджер: спрашивать, где он, что делает и когда вернётся. Ответов на эти вопросы не было, а потому парень решил, что свяжется с гриффиндоркой только тогда, когда это действительно будет обусловлено необходимостью.

— Мой друг ничего мне не писал.

Нарцисса нахмурила тёмные брови, но решила промолчать. Сын явно не хотел развивать тему, а значит, допытываться до него не имело смысла.

— Думаю, я готов. — поправив рукава мантии, волшебник сделал несколько широких шагов к камину.

— Удачи, Драко.

Произнеся: «Тюрьма Азкабан» и подкинув летучий порох, юноша исчез в изумрудных языках пламени.

***

Выйдя из камина, расположенного в будке рядом с местом заключения, блондин облегчённо выдохнул. Перемещение прошло вполне успешно и безболезненно, что давало надежду на то, что и оставшаяся часть плана пройдёт так же хорошо. С этой мыслью волшебник покинул небольшую комнату. Порывы холодного ноябрьского ветра с силой ударили в лицо, заставляя зажмуриться, и пронзили тело, покрывая бледную кожу мурашками. Первым делом взгляд серых глаз уловил огромную треугольную в сечении башню, вершины тёмных стен которой исчезали в пасмурно-грязных облаках. Здесь, в этих самых стенах, были заключены сотни тысяч волшебников, совершивших самые разные преступления. Воры и убийцы, коррупционеры и хранители тёмных артефактов, те, кто применяли Непростительные для пыток, а ещё его отец.

«Пожалуй, именно здесь ему самое место.» — констатировал Малфой.

— Было крайне приятно иметь с Вами дело, мистер Раллиган. — послышался знакомый голос из-за угла будки, и молодого человека передернуло.

Уокер.

Чёртов. Ублюдок. Уокер.

Злоба. Бешеная, тягучая и удушливая. Такая, словно по раздражённой глотке льют расплавленный свинец, а он медленно, плавно, как патока, заполняет пространство и прожигает нутро, сползая ниже, к органам, она заполнила все его существо. Драко с хрустом сжал челюсти, чувствуя, как кровь начинает стучать в висках, обдавая тело жаром. Он ненавидит этого человека. Просто ненавидит. Презирает до глубины своей прогнившей насквозь души эту лицемерную улыбочку, приторные фразы и гребаное всепонимающее выражение лица. Если бы у Драко была такая возможность, он бы пустил Аваду Лукасу в голову и даже не пожалел об этом: таких, как этот министерский урод, нельзя жалеть. Он подставил не только самого слизеринца, но и всю его семью, а подобное не прощают. Борясь с желанием придушить волшебника голыми руками прямо на глазах того, с кем он говорил, блондин сжал ладони в кулаки, не замечая, как белеют костяшки пальцев.

— О, мистер Уокер, не стоит! — отозвался мужчина в дорогом сером плаще, с которым, очевидно, прощался Лукас. — Это я должен Вас благодарить: Вы оказали мне такую услугу!

«Знали бы Вы, мистер Раллиган, какую услугу Ваш почтенный коллега оказал мне, Вы бы плюнули ему в лицо. — слизеринец усмехнулся, выглядывая из-за ушла и представляя эту картину.

— До новых встреч!

— До свидания.

Обмен любезностями и сладкими речами, завершенный крепким рукопожатием, был, наконец, окончен. Волшебник в сером плаще направился в противоположную от тюрьмы сторону, поправляя слетающую из-за ветра шляпу, а Лукас — в Азкабан. У Драко, тем не менее, были другие планы.

Едва министерский работник завернул за угол будки, как его прижали затылком к деревянной двери, а к глотке приставили палочку. Глядя, как на долю секунды в чёрных, как уголь, глазах зарождается страх, слизеринский принц почувствовал невероятное, почти маниакальное удовольствие.

«Страшно тебе, ублюдок? Теперь представь, как страшно было мне, когда ты запустил заклинанием в мою спину. Подумай, как боялся я, когда ты, глядя в глаза мне и моему отцу, зачитывал на суде все то, что я «сообщил на официальном допросе». Вообрази, в каком ужасе от пережитого прошлого и перечеркнутого будущего был тот семнадцатилетий парень, который тебе поверил, когда ты, министерская мразь, обещал помочь! Как думаешь, что чувствовал я, когда ты подставил мою семью?» — казалось, парень наслаждался беспомощностью Уокера, буквально упивался его болью и страхом, а также собственной жаждой мести.

— Малфой… — прохрипел Лукас, лихорадочно хватая ртом воздух.

— Давно не виделись, Уокер. — Драко ухмыльнулся, склонив голову набок. — Целых полгода, Мерлинова борода! Надеюсь, успел соскучиться?

Волшебник дернулся, пытаясь освободиться, но был лишь более грубо припечатан к двери. Все-таки, квиддич и тренировки у самых отъявленных Пожирателей определённо имеют свои неоспоримые плюсы!

— Неужели не рад меня видеть? — мужчина что-то невнятно промычал в ответ и Малфой продолжил. — Я же, наоборот, очень ждал этой встречи. Не поверишь: столько хотелось тебе сказать!

— Пусти. — кое-как вырвалось у Лукаса.

— Куда-то торопитесь, а, мистер Уокер? Должно быть, на сегодня у Вас запланировано ещё несколько встреч с клиентами, которых Вы тоже хотите подставить, чтобы получить побольше прибыли в этом месяце?

— Драко…

— «Драко»? Интересно! Какой же я для тебя «Драко», Уокер? Для вас — министерских червей — я исключительно Малфой, богатенький наследничек, с которого можно трясти деньги, пока он умоляет помочь его семье.

Порывы ветра, сменяя друг друга, уносили вдаль негромкие хрипы, растворяя их где-то во льдах холодного Северного моря.

— Что… Что ты хочешь? — трясущаяся рука попыталась убрать палочку от горла её обладателя, но потерпела фиаско.

— Чего я хочу? Запустить Аваду в твою башку, вот чего! Придушить голыми руками, а затем бросить труп в воду. Как тебе такой вариант?

— П… Пожалуйста…

— О, Лукас, ты только посмотри, как меняются роли! Кто бы мог подумать, что ты будешь молить о пощаде того, кто совсем недавно, в июле, так нуждался в твоей помощи?! Того, кого ты предал!

— Драко, — мужчина сморщился. — ты не знаешь… Не все знаешь…

— Нет, Уокер, я знаю достаточно, и мне вполне хватает того, что моя мать плакала, а виновен в этом был ты. — блики в серых глазах можно было бы принять за веселье, если бы не чернота, поглотившая стальные радужки. — Однако, ты ещё можешь быть полезен. Ты ведь хочешь жить, не так ли?

Волшебник оторвал затылок от двери и часто закивал, напоминая маггловский болванчик.

— Видишь ли, ввиду некоторых обстоятельств меня могут не пропустить в Азкабан, — словно размышляя, произнёс молодой человек. — а вот у тебя, наш дорогой ублюдок Лу, — бледный палец указал на значок Министерства Магии на груди Уокера, — с этим проблем нет. Поэтому ты проведёшь меня через пункт контроля и покажешь камеру отца.

Лукас задумался, будто у него и правда был выбор.

— Чтобы у тебя хватило мотивации, я просто напомню, что твоя палочка лежит у меня в кармане, в то время как моя — вот-вот проткнет тебе глотку. — как бы в подтверждение своих слов слизеринец сильнее надавил на древко, вжимая его в кожу.

Несколько месяцев назад Драко делал то же самое с Уизли, но, видит Мерлин, в этот раз причинять кому-то боль было гораздо приятнее.

— Да… Да… Конечно.

Точеные губы Малфоя растянулись в улыбке, как у Чеширского кота. Казалось, словно парню только что пообещали не разобраться с пропускным пунктом, а продать душу как минимум.

***

В гостинной Малфой-мэнора послышался шум, после чего из камина в комнату вошёл Северус Снейп, брезгливо стряхивая с чёрной мантии пепел и осматривая пространство вокруг себя. Как отметил зельевар, в помещении все осталось таким же, как и прежде, разве что добавилось несколько натюрмортов и ковёр был сменен на более светлый.

— Доброго времени суток, Северус. — поприветствовала гостя миссис Малфой, поднимаясь с кресла. — Чем могу помочь?

— Здравствуй, Нарцисса. — профессор вошёл вглубь комнаты, и, получив от хозяйки поместья кивок в сторону дивана, сел. — Полагаю, стоит перейти сразу к делу: я здесь, чтобы поговорить о твоём сыне.

— О Драко? — женщина деланно удивилась, поднимая тонкие брови. — У него проблемы с учёбой?

Разумеется, аристократка понимала, что именно хочет обсудить с ней зельевар, но сообщать, что сын совсем недавно покинул имение, не хотела. От внимательных карих глаз не укрылось, что наследник начинал нервничать, когда речь заходила о его разрешении на трансгрессию, а потому волшебница сразу же поняла, что юноша явно не счёл нужным соблюсти все необходимые формальности. Вероятно, Снейп хотел убедиться, что всю эту неделю его крестник провел в мэноре, прежде чем сообщить, что слизеринец нарушает правила.

— Нет-нет, в этом плане у него все отлично: во всех бланках Драко по-прежнему нет оценок ниже, чем «Превосходно». — спокойно ответил Северус, скрещивая пальцы. — Однако, меня волнует другое. Не догадываешься, что конкретно?

Безусловно, Нарцисса не просто догадывалась, а знала ответ наверняка, но намеренно старалась оттянуть момент: сын просил её, чтобы она не выдавала никому его местоположения.

— Не имею ни малейшего понятия, Северус. — расправив складки на платье и аккуратно сложив руки на коленях, женщина приподняла подбородок, стараясь выглядеть спокойнее и увереннее.

— Люциус говорил тебе, что ты совершенно не умеешь врать, Нарцисса? Должен признать, даже твой несовершеннолетний сын делает это в разы лучше.

Зельевар сверлил взглядом лицо собеседницы, пока та перебирала варианты возможного развития диалога, наиболее правильного и наименее болезненного. Конечно, волшебница понимала, что Снейп, во-первых, абсолютно прав, и, во-вторых, является доверенным лицом, а потому ему можно обо всем рассказать, но переживала, как отреагирует сын, если она это сделает. Профессор всегда являлся другом семьи, неоднократно выручавшим из различных ситуаций всех Малфоев, так что в том, что озвученная ему информация не дойдёт до лишних лиц, можно было не сомневаться.

— Я знаю, что твоего сына нет в Хогвартсе, не отрицай это. Мне нужно лишь убедиться, что он здесь, в мэноре. Меня, разумеется, мало интересуют перемещения вашего с Люциусом отпрыска, но в сложившейся ситуации я не могу оставаться равнодушным.

— В сложившейся ситуации? Что ты имеешь в виду?

— Из Азкабана сбежало несколько Пожирателей Смерти, Нарцисса, а Драко собирался отправиться именно туда. К слову, разрешения у него нет, зато все ещё сохранилась Черная метка, так что если его поймают, он вполне может испытать на себе поцелуй дементора, как соучастник побега.

Не скрывая своего шока, миссис Малфой закрыла лицо ладонями, неверяще качая головой. После войны на её семью обрушился шквал общественной ненависти и если Драко — её мальчика! — поймают, то подставить его не составит совершенно никакого труда и, никто не вступится за него.

— О, Мерлин! — услышав вопль, в гостиной появился эльф и дал хозяйке воды.

— Нарцисса, ради всего святого, скажи, что твой вечно ищущий себе проблемы сын в поместье?

Не произнося ни слова, женщина с горечью смотрела прямо в глаза своему собеседнику, пока в её собственных, карих, читалось пугающее «нет».

***

Вдохнув до боли знакомый запах пыльных библиотечных книг, Гермиона почти физически почувствовала, как к ней возвращаются силы и уверенность в собственных способностях.

В последнее время гриффиндорка слишком много времени уделяла Малфою и его проблемам, что делало её чрезмерно чувствительной и плаксивой, ужасно похожей на одну из тех девиц, кто рыдает над примитивными сопливыми сериалами о неразделенной любви, что для умнейшей-ведьмы-своего-поколения было совершенно недопустимо и чуть ли не оскорбительно. Грейнджер всегда гордилась тем, что способна сохранять хладнокровие и здравый ум в любой ситуации, полагаясь в первую очередь на свои мозги, а потому пришла к разумному выводу, что ответы следует искать не у слизеринского принца, а там, где хранятся все знания волшебного мира — в библиотеке.

В пятницу вечером, то есть вчера, гриффиндорка ещё раз отправилась в полуразрушенный женский туалет, чтобы задать-таки Хорьку все интересующие её вопросы, но он не ответил на них ни прошлой ночью, ни сегодня. Гермиона не знала, каким именно образом должна понять, что получила послание, поэтому субботнее утро ей пришлось начать с истязания собственных пальцев над пергаментом (Годрик, почему Малфой не мог найти более гуманные чары?! , чтобы в итоге обнаружить, что слизеринец не счёл её персону достойной его ответа. Именно по этой причине Грейнджер решила, что докопается до правды сама, предварительно мысленно и вслух послав Драко гиппогрифу на растерзание.

Свой поиск ответов девушка предпочла начать с изучения материала, связанного с Чёрной меткой. Конечно, волшебница помнила слова мадам Пинс, заверявшей директора в том, что подобная литература в Хогвартсе хранится исключительно в Запретной секции, из которой самое лучшее Макгонагалл уже успела левитировать в свой кабинет, поэтому сосредоточить свое внимание гриффиндорке пришлось на более «безобидном» чтиве с похожей тематикой. Присев за дальний столик и обложившись самыми разными фолиантами и пергаментами, Гермиона с головой погрузилась в процесс усвоения новых знаний, с удовольствием отмечая, что наконец чувствует себя собой.

«Символика на теле волшебника применяется с давних времен. В разные промежутки истории нательные изображения использовались по-разному, в зависимости от цели.»

— Грейнджер.

«Известны примеры, когда определённые рунические символы способствовали удаче в бою и заживлению ран.»

— Грейнджер.

«Также подобная магия нередко применяется для укрепления брачных связей в странах Востока. Нательные символы помогают партнёрам лучше чувствовать эмоциональное состояние друг друга».

— Грейнджер!

«Часто магические изображения наносятся на кожу человека, чтобы определить его местоположение вне зависимости от его желания. Подобные ритуалы проводились в Англии во времена колоний, чтобы контролировать рабов.»

Неожиданно книга была буквально вырвана из-под носа гриффиндорки чьей-то ухоженной рукой с дорогим кольцом на пальце. Рука эта принадлежала, несомненно, Пенси, рядом с которой, как и всегда, стоял Блейз.

— Паркинсон, ты в своём уме?! — Гермиона резко поднялась со стула, пытаясь забрать фолиант.

— Заметь, Грейнджер, Пэнс правда хотела по-хорошему, ты сама её проигнорировала. — заявил Забини, садясь на соседний стул и бесцеремонно закидывая ноги на стол.

Умнейшая-ведьма-своего-поколения чувствовала, как её буквально раздувает от злости. Хотелось запустить Петрификусом в обоих, а потом ещё и Агуаменти использовать — для верности, чтобы не ухмылялись.

— Пожиратели сбежали, Грейнджер. — будто прочитав мысли девушки, Блейз перестал кривить губы и впервые посмотрел на собеседницу серьёзно.

Ради Салазара, не делай вид, что удивлена. Мы знаем, что ты в курсе. — Пенси присела рядом с сокурсником, положив руки на стол и сцепив их в замок.

Гермиона по одному смерила «змей» непонимающим взглядом, пытаясь угадать их мотивы. Произошедшее в Азкабане до сих пор никак не освещалось в средствах массовой информации, а значит, что если слизеринцам известно о побеге, то у них есть полезные источники, которые надо использовать.

— Возможно.

— Блейз считает, что Драко как-то с этим связан. — Паркинсон прикусила губу.

— Ты не согласна?

— Если Малфой каким-то образом причастен к побегу, то только косвенно. Он никогда не стал бы помогать Пожирателям и Волдеморту. Во всяком случае, добровольно.

Судя по взгляду, которым одарил девушку Забини, парень считал последнюю фразу явно лишней, не предназначенной для «чужих ушей», кем для него и была Гермиона. Заметив недовольное выражение лица мулата, слизеринка опустила глаза в стол, и Грейнджер почему-то стало её жаль. В конце концов, как бы гриффиндорка ни относилась к Паркинсон, та была довольно сообразительной девушкой, явно не заслуживающей того, чтобы её принижали одним взглядом.

Почувствовав гриффиндорский дух справедливости, шатенка заявила:

— Я согласна с тобой.

Пенси подняла глаза и, кажется, почти улыбнулась.

— До того, как вы отвлекли меня от чтения, я занималась изучением телесных изображений, чтобы понять, могли ли Пожиратели сбежать без посторонней помощи. — видя в зелёных и карих глазах вопрос, волшебница продолжила. — Однако, в этих книгах нет ничего подходящего. Информация слишком «безопасная».

Забини ухмыльнулся:

— Скажи мне, Грейнджер, ты действительно думала, что посреди школьной библиотеки будут стоять фолианты, объясняющие принцип действия тёмной магии?

— По крайней мере, я на это надеялась.

— Как насчёт Запретной секции? — предположила слизеринка.

— Всю литературу о метках из этого раздела директор левитировала в свой кабинет. — гриффиндорка вздохнула, разводя руками.

— Однако, хорошо, что мы слизеринцы, а не честные и правильные гриффиндорцы, верно, Блейз? — повернувшись к другу, Пенси лукаво улыбнулась.

Забини ухмыльнулся, но было видно, что ему нравится идея брюнетки. Его довольство выдавали задорные искорки в шоколадных глазах.

— Что ты хочешь этим сказать, Паркинсон? — у Гермионы была одна мысль, которая напрашивалась сама собой, но девушка упрямо гнала её прочь.

— Если «змеям» что-то не дают, — вкрадчиво произнёс Забини. — мы берём это силой.

Гриффиндорка недоуменно выгнула бровь.

— Надо украсть книгу, Грейнджер.

***

Быстро дойдя до главного входа в Азкабан, Драко остановился и рывком дёрнул Уокера на себя. Так они и преодолевали всю дорогу: министерский работник шёл немного впереди, а рядом двигался слизеринец, одной рукой приставив палочку к тёмному затылку, а другой — держа за воротник мантии, чтобы тот не сбежал и не разрушил весь план.

— Если что-то пойдёт не так, — тихо, почти шёпотом, предупредил парень. — я прикончу тебя на месте.

Лукас медленно кивнул, и волшебники зашли в помещение.

Какая-то часть сознания Драко говорила, что молодой человек поступает неправильно. Всю жизнь Малфой осуждал отца за жестокость, считая его методы воспитания отвратительными, и, как ни иронично, теперь поступал точно так же. С другой стороны, Уокеру нельзя было доверять. Если палочку к его затылку не приставил бы Драко, то чужое древко вполне могло бы быть направлено на него самого. Лукас — лицемер и лжец, предавший и самого парня, и всех Малфоев, так что, возможно, в какой-то степени заслужил то, что имел на данный момент, а именно непосредственную угрозу жизни и здоровью.

— Добрый день, мистер Уокер. — поздоровался мужчина, сидящий в холле, и, очевидно, отвечающий за контроль при входе в здание. Глядя на этого старика, былое предположение, что магическую тюрьму охраняют невероятно храбрые и сильные авроры, готовые сражаться хоть с самим Волан-де-Мортом, развеялось само собой.

«Мерлин, и кто позволил деду занимать эту должность? — недоумевал аристократ. — Куда только смотрит Кингсли!»

Опустив палочку так, чтобы она не была видна, и упираясь ей куда-то в спину своему «пленнику», молодой волшебник демонстративно кашлянул, привлекая внимания к своей персоне.

— Это мистер Малфой, Джим. Его можно не проверять, он со мной.

Седовласый мужчина молча кивнул, взмахнув палочкой и открывая перед вошедшими дверь в череду бесконечных коридоров, чем-то напоминавших министерские офисы. Малфой огляделся по сторонам, придя к выводу, что все лестницы и холлы абсолютно одинаковые: одни и те же светло-коричневые двери на первом этаже и полностью идентичные лифты в конце каждого коридора. Вероятно, сами тюремные камеры располагались на следующих уровнях здания.

— Налево. — коротко указал Лукас, кивнув в сторону лифтов.

Волшебники шли по коридору чуть ли не в звенящей тишине, давившей на и без того раздраженный мозг. Само наличие Уокера в непосредственной близости уже выводило Малфоя из себя. Мужчина должен был работать в Министерстве, почему он вообще оказался на территории Азкабана в это время? Изначально Драко не планировал не то что брать предателя в импровизированный плен, но и вообще встречаться с ним, но, как и всегда, все стратегии слизеринца с самого начала пошли под откос, благодаря чему сейчас он шёл, пронзая взглядом тёмную макушку, мысленно сворачивая держащую её шею. С другой стороны, если бы волшебник не напал на Лукаса и просто дал ему уйти, тот вполне мог бы его заметить и сразу же доложить всему Азкабану, разрушив весь план. Тем не менее, Малфой снова должен был находиться рядом с человеком, которого презирал до глубины души, и у него снова не было выбора. Наверное, если бы что-то подобное произошло с кем-то из Гриффиндора, он бы даже посмеялся, но теперь, надавливая палочкой на чужую голову, любые смешки застревали в глотке, вызывая рвотный рефлекс.

— Малфой, — голос прозвучал тихо и почти дружелюбно. Почти. — знаешь, а ведь я не хотел, чтобы все так вышло.

Слизеринец презрительно фыркнул.

Мальчику-которого-не-было-выбора — это про него, Драко, но никак не про Лукаса.

— Ты, конечно, уверен, что я подставил тебя и всю твою семью, но ты прав лишь отчасти. В действительности же я никогда не хотел зла ни тебе, ни твоим родителям.

— Уокер, заткнись ради Мерлина, пока я не продырявил своей палочкой твою башку.

Малфой злился.

Злился, потому что окончательно во всем запутался, а подобные разговоры наводили ещё большую смуту в его блондинистой голове, потому что чувство, что его обманывают, не покидало ни на миг, поселившись где-то на задворках сознания, потому что все было слишком сложно, а ещё потому, что у него, кажется, развилась паранойя в семнадцать лет.

Волшебники дошли до лифта, и, когда они оказались внутри, мужчина нажал на кнопку вызова двадцать четвертого этажа.

— Малфой, ты никогда не задумывался, почему я поступил именно так? — Лукас попытался обернуться, но слизеринец лишь сильнее вдавил древко ему в голову. — Или, например, почему твой отец отправился в Азкабан, а не прямиком к дементорам, а вас с Нарциссой и вовсе амнистировали?

— Потому что моя мать спасла Поттера, я кинул шрамоголовому палочку, а отец выдал многих Пожирателей. Твоей заслуги в этом нет, не надейся.

— Тем не менее, мне кажется, ты не очень уж внимательно вслушивался в текст обвинения на суде. — двери лифта распахнулись, выпуская волшебников наружу, но, почему-то, не туда, где располагались тюремные камеры заключенных, а в очередную рекреацию с множеством кабинетов. — Некоторые статьи были не названы, что, несомненно, очень выгодно в положении Люциуса. Ты не думал об этом?

— Уокер, что в слове «заткнись» тебе не ясно? Кажется, я поступил весьма гуманно, не захлопнув твой рот каким-нибудь заклинанием, так будь благодарен и веди меня к отцу молча.

Драко пытался скрыть то, что он нервничал, но получалось плохо: слишком уж много было вокруг агрессивных факторов. Во-первых, он находился в Азкабане. В чёртовом Азкабане, в который едва не попал сам этим летом. Во-вторых, тюремные камеры, которые ожидал увидеть слизеринец, никак не представали перед глазами, в то время как по обе стороны от него располагались многочисленные кабинеты, что парень находил весьма подозрительным. В-третьих, было очень тихо. Слишком тихо. И никого вокруг. Салазар, это же гребаная тюрьма, здесь повсюду должны патрулировать авроры с палочками наготове! Где они все? Почему вместо грозных служащих у входа сидит какой-то старик? И, в-четвёртых, Уокер. Малфой ни на секунду не спускал с него глаз, опасаясь, как бы тот не решил сбежать или заорать, привлекая хоть чье-то внимание. Если бы это произошло, у парня были бы очень даже серьёзные проблемы помимо тех многочисленных, уже имеющихся.

Лукас замедлил шаг, все чаще оглядываясь по сторонам и прислушиваясь. Сомневаться, что он что-то задумал, не пришлось.

Резко развернувшись и отводя от своей головы чужую руку с палочкой, мужчина с силой толкнул аристократа в ближайший кабинет. Прежде, чем блондин сориентировался, чьи-то руки потащили его вглубь комнаты. Едва привыкнув к яркому освещению, отличного от того, тусклого, царившего в коридоре, серые глаза обнаружили двух мужчин, направивших палочки на их обладателя, и спокойно стоящего рядом Лукаса, отряхивающего рукава дорогой мантии.

— О, Драко-Драко… — начал он, не отвлекаясь от своего занятия. — Неужели ты и правда думал, что заявиться сюда будет хорошей идеей?

— Кто это вообще? — подал голос один из присутствующих волшебников.

— Это? — убедившись в идеальном состоянии своей одежды и, наконец, почтив вниманием собравшихся, Лукас, на мгновение словно удивившись вопросу, начал расхаживать по комнате, очерчивая шагами круги вокруг слизеринца. — Небезызвестный Драко Малфой, сын когда-то уважаемого, а ныне коротающего дни в камере Азкабана, Люциуса Малфоя. Чистокровный наследник, обладающий внушительным счётом в Гринготтсе, и, увы, бедный на мозги.

Второй волшебник гадко ухмыльнулся, оценивающе разглядывая парня с ног до головы:

— Что же он натворил?

Уокер и Малфой встретились взглядами, словно решая, кто сильнее, кому уготовлено выйти из этой схватки победителем. Пока мужчина всматривался в лицо оппонента, слизеринский принц хмурил брови, пытаясь понять, чего хочет стоящий напротив брюнет. Министерскому работнику ничего не мешало прямо сказать, что аристократ на него напал, причём угрожая палочкой, однако тот продолжал молчать.

Это же так просто!

Давай, Уокер, скажи.

— Прибыл без разрешения на трансгрессию.

Один из так и не представившихся волшебников прыснул в кулак.

— Всего-то? Я уж надеялся, парень сделал что-нибудь по-серьёзнее.

Лукас снова прямо посмотрел на слизеринца, как будто пытаясь донести до него что-то без слов, а после, кивнув в сторону камина, чётко произнёс приказ:

— Верните его в Хогвартс.

***

Быстро шагая и едва поспевая за чуть ли не бегущими слизеринцами, Гермиона в десятый раз прокручивала в голове недавно разработанный план. Девушка сама ещё не до конца понимала, как вышло так, что от взаимных оскорблений трое восьмикурсников перешли к совместной работе по созданию стратегии, требующей сплоченности и единства, а ещё как она сама на это согласилась. Прикрывать Малфоя, покинувшего школу — это одно, а вот красть книгу из кабинета директора — дело совершенно другое, причём не менее безрассудное. Конечно, гриффиндорке однажды приходилось совершать нечто подобное, когда «золотому трио» понадобились ингредиенты для Оборотного зелья, которые пришлось «одолжить» у Снейпа, но теперь же ситуация обстояла иначе. К тому же, если бы что-то пошло не так тогда, Гарри и Рон никогда бы не бросили подругу в беде, чего нельзя было сказать о слизеринцах.

«О, Мерлин… — вспомнив о своих гриффиндорских товарищах, девушка почувствовала укол совести. — Они ведь понятия не имеют, чем я тут занимаюсь! Что, если Макгонагалл нас поймает и о неудавшемся «ограблении» узнает вся школа, в том числе и мои мальчишки?!»

Вообразив реакцию Поттера и Уизли на такую новость, умнейшей-ведьма-своего-поколения внезапно стало нехорошо.

— Эй, Грейнджер, ты не хочешь поторопиться? — Блейз явно был недоволен, что их план может находиться под угрозой только из-за того, что «незадачливая подружка шрамоголового» медленно ходит.

— Эй, Забини, ты не хочешь остановиться и ещё раз все обдумать? — в той же манере парировала гриффиндорка, с удовольствием отмечая, как мулат сжимает челюсти, борясь с желанием ответить ей чем-нибудь гадким.

— Мы все уже обсудили. У тебя остались ещё какие-то вопросы?

— Да. — девушка резко замедлила шаг, приподняв подбородок чуть выше. — Например, есть ли гарантия, что директора нет в её кабинете?

— Мы видели её по пути в библиотеку, Грейнджер. Сомневаюсь, что Макгонагалл в том возрасте, чтобы быстро передвигаться. — ответила Пенси, скрестив руки на груди. — Кроме того, даже если бы она как-то вернулась раньше нас, неужели ты не нашла бы себе оправдания? Насколько я знаю, у тебя нет проблем по этой части.

«Змеи» почти синхронно усмехнулись, а Гермиона густо покраснела из-за очередного напоминания о том, с каким блестящим актёрский талантом она находила для Драко все новые и новые причины пропускать занятия, умудряясь при этом не опускать глаза в пол и соображать едва ли не на ходу.

— Годрик, и зачем только я вам помогаю! — девушка рассчитывала возмутиться мысленно, но получилось вслух. Впрочем, так даже лучше!

— Прошу заметить, ты помогаешь не нам, а Малфою. — уточнил слизеринец. — В отличие от него, мы с Пэнс не ищем неприятностей. — заявил юноша со своим любимым «нечитаемым» выражением лица. — Однако то, почему в историю с нашим блондинчиком ввязалась ты, все ещё остаётся загадкой. Не хочешь прояснить ситуацию, Грейнджер?

Размышляя об этом неоднозначном «мы с Пэнс» и рассматривая вариант того, не являются ли парой стоящие напротив неё студенты, умнейшая-ведьма-своего-поколения совершенно не обратила никакого внимания на вопрос.

— Грейнджер? — та самая рука, что совсем недавно нагло и бесцеремонно вырвала у гриффиндорки фолиант, несильно толкнула девушку в плечо.

— Иногда мне кажется, что тупость Уизли заразна… — едкий смешок мулата заставил Гермиону выйти из раздумий и вновь подключиться к диалогу.

— Я задумалась. — просто ответила шатенка. — Порой это бывает весьма полезно, Забини, советую научиться.

Слизеринец лишь демонстративно поднял бровь, как бы подчёркивая, что его нисколько не задело сказанное.

— Мы делаем это, потому что хотим помочь Драко, — продолжила мысль сокурсника Паркинсон. — но зачем это тебе, Грейнджер?

Гермиона закусила губу. И правда, зачем это ей? Оправдания а-ля «делаю это, потому что я хорошая» и «просто не хочу быть должна Малфою» в последние дни абсолютно перестали работать, а сама девушка, казалось, и вовсе в них не верила. Ясно было одно: участие в этой авантюре Грейнджер никак не связано с её морально-нравственными качествами.

— Думаю, это вам знать необязательно. — заключила гриффиндорка, только сейчас обнаружив, что уже дошла до дверей директрисы.

— В любом случае, это уже не так важно. — констатировал Блейз. — Иди в кабинет и постарайся побыстрее найти эти чёртовы книги, а мы пока будем караулить дверь.

Словно сомневаясь, Гермиона бросила боязливый взгляд куда-то в сторону.

— Давай, Грейнджер. — тихо сказала Пенси. — Верни его в Хогвартс.

Слова подействовали лучше любого эликсира энергии и гриффиндорка, кивнув, секундой спустя скрылась за дверью.

***

Меря шагами гостинную Малфой-мэнора, зельевар искренне недоумевал поступкам и поведению хозяйки поместья, в процессе перебирая наиболее быстрые и эффективные методы решения проблемы. Мало того, что несколько лет назад на его, Северуса, голову свалился Поттер, который, как говорится, лез и в огонь, и в воду, а тушить и вылавливать приходилось самому профессору, так теперь и крестник, всегда отличавшийся холодным умом и способностью анализировать поступки, любезно преподнес несколько седых нитей в копну чёрных, как смоль, волос.

— Святая Моргана, Нарцисса, вот скажи мне, как, как можно было знать, что твой драгоценный отпрыск отправился без разрешения в Азкабан и ничего не сделать! — сокрушался профессор, поражаясь такой недальновидности от достаточно умной волшебницы.

— Я все учла, Северус: мои знакомые помогли бы Драко на пропускном пункте, а дальше он сам бы нашёл Люциуса, поговорил с ним и вернулся домой. — защищалась женщина. — В этот план не входил побег Пожирателей, о котором, между прочим, ни мне, ни Драко не было известно!

— Значит, ты учла не все. — заключил волшебник, присаживаясь в кресло, стоящее напротив другого, занятого аристократкой.

Миссис Малфой сидела вытянувшись, как струна, и смотрела куда-то прямо перед собой, старательно пытаясь сообразить, что делать дальше. Конечно, отпускать сына было рискованно, но теперь, когда она узнала о произошедшем в тюрьме, волнение поглотило с головой. Если бы Северус сообщил о побеге раньше, Нарцисса ни за что не позволила бы Драко отправиться в Азкабан, но… Но профессор этого не сделал, а юноша был уже там.

— Мы можем трансгрессировать в тюрьму или хотя бы связаться с кем-то, кто там работает? — предложила волшебница первое, что пришло ей на ум.

— Нет, не можем. — негромко ответил Снейп. — Если Драко ещё не поймали, то нас либо не пустят, либо мы лишь доставим ему проблемы, а если его махинации все-таки раскрыли, то охрана прогонит уже с порога. Связаться с кем-то тоже не получится, потому что в Азкабане сейчас практически никого нет. — поймав непонимающий взгляд, мужчина пояснил. — Всё силы брошены на то, чтобы вернуть сбежавших, так что в тюрьме, полагаю, на данный момент остался минимум работников.

Женщина глубоко вздохнула, прикрыв глаза, стараясь не выдавать ноющего внутри беспокойства, однако дрожащие пальцы говорили и нервном напряжении без слов.

— Нарцисса, — тихо заговорил зельевар, пытаясь успокоить аристократку. — я обязательно что-нибудь придумаю. Не стоит так волноваться раньше срока.

— Не волноваться? — голос дрогнул. — Как, скажи мне, я могу не переживать, если вся Британия хочет отправить моего сына к дементорам, а сейчас он сам как никогда близок к этому? Если Драко обнаружат, его легко подставят и обвинят во всех преступлениях, Северус. Боюсь, в этот раз Уокер с него живьём не слезет.

Снейп напряжённо тёр виски, чувствуя, что близок к ответу, но никак не может различить его среди множества сменяющих друг друга мыслей. Но, кажется, ему все же это удалось!

Бросив решительное «Я знаю, что делать!», зельевар мгновенно достиг камина, и, чётко произнеся: «Хогвартс», исчез в пламени.

Глядя ему вслед, Нарцисса лишь молча покачала головой.

***

Выйдя из камина в собственной лаборатории, Снейп направился к двери с чётким намерением найти Макгонагалл и поговорить с ней. Волшебник рассмотрел самые разные варианты, но ни один из них не был лучше того, что озарил его мысли всего пару минут назад, а потому нужно было действовать.

Шагая по многолюдным коридорам школы Чародейства и Волшебства и с каким-то особым удовольствием замечая, как младшекурсники расступаются в стороны, с испугом косясь вслед развевающейся мантии, волшебник взглядом чёрных глаз искал в толпе силуэт директрисы. Зельевар помнил, что Минерва не планировала никаких мероприятий на субботу, а потому, если она не в кабинете, то женщину придётся искать по всей школе. Тем не менее, удача все-таки улыбнулась профессору, и волшебница спустилась с одной из лестниц, оказавшись прямо на его пути.

— Добрый день, Северус. — женщина улыбнулась. — Признаться честно, я была удивлена, не увидев Вас сегодня за завтраком.

— Здравствуйте, директор. — декан Слизерина кивнул в сторону окна. — Могу я с Вами поговорить?

Минерва прошествовала к указанному месту, где было хотя бы более-менее тихо.

— Вам ведь известно о недавних событиях в Азкабане, не так ли? — зельевар внимательно следил за реакцией коллеги, однако та осталась невозмутима.

— Верно, Вы абсолютно правы.

— Полагаю, стоит сейчас же связаться с Министерством Магии и обсудить вопросы, связанные с безопасностью. — Северус говорил чётко и уверенно, словно стараясь убедить собеседницу в правдивости своих слов. — Насколько мне известно, мистер Уокер должен быть сейчас свободен, и, что куда более важно, он вполне может нам помочь.

Минерва нахмурила тонкие брови, задумавшись.

— Думаю, этим можно заняться ближе к вечеру, профессор Снейп.

— Вынужден не согласиться, директор. — прозвучало жёстче и на тон громче. — Вечером может быть уже поздно. Я имею ввиду, мистер Уокер уже покинет свой пост, и такое важное дело будет отложено на неопределённый срок, а это недопустимо!

Макгонагалл молчала около минуты, вникая в смысл сказанных мужчиной слов и, в результате, согласилась, кивнув.

— Пройдёмте в мой кабинет.

***

Пенси ходила из стороны в сторону вдоль коридора, стуча по полу каблуками. Когда девушка в очередной раз повернулась, чтобы снова пройти уже заученную дистанцию, Блейз не выдержал:

— Ради Салазара, хватит! — мулат устало потёр глаза. — И без того тошно.

Слизеринка остановилась, и однокурсник впервые заметил, что под большими зелёными глазами подруги появились синеватые тени из-за недосыпа. Забини знал, что Паркинсон переживает, но старался не замечать этого: у «змей» не принято открыто говорить о чувствах.

— Почему она так долго? Грейнджер решила выкрасть у директрисы всю её личную библиотеку?

— Готов поспорить, там половина — любовные романы для тех, кому далеко за сорок.

Девушка улыбнулась, чувствуя, что на душе стало немного легче. Должно быть, именно за это она, как и все слизеринцы, ценила Блейза: несмотря на внешнюю раздражительность по отношению к другим факультетам, молодой человек всегда умел подбодрить «своих» и разрядить любую ситуацию какой-нибудь шуткой.

— Блейз, а если мы ничего не выясним? Как тогда помочь Драко?

Парень нахмурился, буравя взглядом пол. Он и сам задумывался об этом, но старался гнать подобные мысли прочь. Они — слизеринцы, и им не прощают ошибок, а потому у них обязано получиться, по-другому и быть не может. Да, идти ва-банк страшно, но это никогда не пугало «змей», как не смутит и сейчас.

— Мы справимся, Пэнс. С Грейнджер или без, но мы справимся. Нет права на поражение, помнишь?

В коридоре послышался шум, и, обернувшись, студенты обнаружили идущих в сторону кабинета Макгонагалл и Снейпа. Неожиданно всегда спокойным слизеринцам стало жутко: если преподаватели не свернут за поворот, то они, очевидно, направляются туда, куда им никак нельзя попасть.

— Нам нужен план! — испуганно вырвалось у брюнетки.

— Просто подыграй мне. — казалось, парень был абсолютно уверен в том, что собирался сделать.

Тем временем, волшебники подошли к своей цели, остановившись в метре от студентов.

— Мистер Забини, мисс Паркинсон. — кивнула Минерва, приветствуя учеников.

— Здравствуйте, директор Макгонагалл, профессор Снейп. — одновременно ответили подростки.

Внимательно осмотрев обоих, зельевар сухо приказал: «Отойдите».

— У нас с мисс Паркинсон есть претензии и вопросы, профессор, требующие незамедлительного решения. — заявил мулат, смело глядя в глаза своему декану. — Это очень срочно.

— Что-то случилось, мистер Забини? — поинтересовалась женщина. — Изложите свою мысль конкретнее, пожалуйста, у нас с профессором Снейпом тоже есть дела, не терпящие отлагательств.

— Дело в том, директор, — слизеринец намеренно говорил спокойно и медленно, стараясь тянуть время. — что на мисс Паркинсон использовали неизвестное нам заклинание, и теперь она не может ходить!

И у педагогов, и у самой Пенси мгновенно округлились глаза от этого заявления.

— Подобный инцидент возмутителен в высшей степени! — парень красноречиво взмахнул рукой. — Жертва, — он указал на подругу — этого ужасного преступления желает незамедлительно сообщить родителям, чтобы те, в свою очередь, обратились в органы магического правопорядка, и специальный комитет, уполномоченный на это, расследовал это дело.

— Мисс Паркинсон, это правда? — процедил Северус. Он был жутко недоволен, что пока его крестника могут в любой момент без суда и следствия познакомить с дементорами, он вынужден тратить драгоценные минуты на такие несущественные мелочи.

Быстро бросив на однокурсника испепеляющий взгляд, студентка кивнула.

— Пенси, скажите, кто это сделал? — сразу перешла к делу Минерва.

— Гриффиндорцы! — встрял Блейз, а девушка лишь снова кивнула на его слова.

— Мисс Паркинсон, Вы что, и способность говорить потеряли? — Снейп нахмурил тёмные брови. — Объясните нормально ситуацию или не отвлекайте нас с директором от действительно важных дел.

— Мистер Забини сказал правду, профессор. — отозвалась волшебница. — Это действительно был кто-то из Гриффиндора, но я не поняла, кто именно. Думаю, стоит сейчас же проверить их всех!

— Довольно странно, мисс, что Вами движет в первую очередь жажда отмщения, а не желание вернуть себе способность самостоятельно передвигаться. — заметил Снейп, уличая девушку во лжи. — Мистер Забини, доставьте девушку в Больничное крыло.

Всем своим видом дав понять, что на этом разговор окончен, мужчина зашёл в кабинет, жестом приглашая коллегу за собой. Пробормотав что-то вроде: «Ни единого спокойного дня», женщина проследовала в свой кабинет.

***

Услышав, как открывается дверь, Гермиона успела поблагодарить всех известных ей великих волшебников и маггловских Богов за то, что ей хватило ума ещё утром взять у Гарри мантию-невидимку, чтобы незаметно пробраться в туалет и связаться с Малфоем, а после просто положить её в свою сумку, решив вернуть вечером. Именно этот предмет за долю секунды извлекла и надела на себя девушка ровно за мгновение до того, как в помещение вошли профессор и директор.

— Каким образом Вы хотите, чтобы я связалась с мистером Уокером? — Макгонагалл была очень серьёзна, что сразу отметила Грейнджер.

— Через огонь камина, например. Так министру не придётся перемещаться непосредственно сюда, но мы сможем нормально обсудить все вопросы.

— Весьма находчиво, профессор.

Снейп кивнул, решив не ставить коллегу в известность о том, что способ отвлечь Лукаса он придумал ещё в коридоре.

Умнейшая-ведьма-своего-поколения внимательно следила за тем, как директриса что-то шепчет и взмахивает палочкой над ярко-красными, как гриффиндорский герб, языками пламени. Внезапно среди огня показалось полупрозрачное лицо мужчины: девушка не встречала его раньше, а потому не могла определить, кто это.

— Здравствуйте, мистер Уокер! — поприветствовала «гостя» женщина. — Вы можете сейчас говорить?

— Да-да, конечно. — загадочный мужчина улыбнулся.

Гермиона обратила внимание, что зельевар отошёл в другую часть кабинета, очевидно, не желая, чтобы о его присутствии было известно «новому лицу». Охваченная гриффиндорским любопытством, девушка начала предполагать, что послужило причиной странного поведения профессора. Почему Северус не хочет, чтобы его видели? У него конфликт интересов с мистером Уокером?

— Я бы хотела поговорить с Вами об усилении безопасности Хогвартса. В связи с недавними событиями в Азкабане, полагаю, подобные меры являются необходимостью.

Услышав о тюрьме, Грейнджер невольно вздрогнула. Мысль, что приспешники Волан-де-Морта в эту самую минуту гуляют на свободе, приводила её в ужас.

— Полностью с Вами согласен, Минерва. Следует укрепить щит вокруг замка и проследить, как используются каминные сети. Думаю, мне стоит заняться этим вопросом лично.

— Прошу прощения?

— На днях я и моя комиссия экспертов из Министерства Магии прибудем с проверкой в Хогвартс. Что-то мне подсказывает, что в школе серьёзные проблемы с безопасностью.

Гермиона затаила дыхание.

***

Проследив взглядом за скрывшимся за дверьми министром, Драко переключил свое внимание на его коллег, оставшихся в комнате. Это были двое высоких мужчин крепкого телосложения, но, как предположил парень, не отличающиеся эрудицией и остротой ума. Очевидно, они были для Лукаса приблизительно теми же, кем являлись для самого Малфоя Крэбб и Гойл: свитой, тупоголовым стадом, беспрекословно подчиняющимся своему лидеру и идущим за ним куда угодно. Было видно, что эти волшебники не могут выполнять никаких других функций, кроме защитной.

«Забавно, — отметил парень. — И весьма иронично. — юноша усмехнулся, размышляя, получится ли у него провернуть с этими идиотами тот же фокус, который он так удачно воплотил в жизнь с однокурсниками ещё в первый учебный год. Может, прихвостни Лукаса захотят сменить сторону?

— Лезь в камин, живо! — грубо скомандовал один из мужчин, делая шаг к слизеринцу.

Малфой с сарказмом поднял бровь и не сдвинулся с места.

— Серьёзно, парень, — вмешался второй, видимо, более адекватный. — прийти сюда без официального разрешения было глупо. Если ты вернёшься в школу сейчас, у тебя не будет никаких проблем.

Драко ни на сикль не поверил волшебнику, как до этого проигнорировал слова Лукаса о раскаянии и нежелании его семье зла.

Они врут.

Врут, Малфой!

Им нельзя доверять.

Облокотившись о стоящий позади стол, слизеринский принц принял расслабленное положение, безучастно рассматривая людей вокруг и положив руки в карманы. Во всяком случае, так можно было бы подумать, если не знать, что в одном из этих самых карманов блондин хранит свою палочку.

Между тем, «первый» — аристократ условно обозначил мужчин именно так, то есть по порядку — сделал ещё один шаг вперёд, стараясь спугнуть парня, словно тот был неразумным маленьким ребёнком.

— Как там тебя, Малфой? — он нахмурился. — Так вот, Малфой, лезь в гребаный камин, пока я не пустил Аваду тебе в лоб. Понял? — произнеся последнее слова особенно громко, должно быть, для большей убедительности, «идиот» направил на него палочку.

Драко ответил тем же жестом.

— Не хочу вас разочаровывать, но, видите ли, у меня другие планы. — юноша наклонил голову, насмешливо улыбнувшись. — Хогвартс, увы, в них не входит. Поэтому я в первый и в последний раз по-хорошему предлагаю вам просто отойти и позволить мне закончить начатое, а если вы не согласитесь, я все равно добьюсь своего, но уже менее миролюбивыми способами.

— Ох, зря ты это сказал, парень. — бросил «второй».

— Экспеллиармус! — рявкнул его менее адекватный и сообразительный товарищ.

— Протего! — слабое заклинание срикошетило в нападавшего и тот остался без оружия.

Вмешался «второй», направляя на Малфоя палочку:

— Парень, успокойся и не делай того, чего не следует. Просто отправься туда, куда тебе велел Уокер, и проблем не будет.

— Вероятно, вы оба не знаете, что сделал ваш уважаемый босс. — резко ответил Драко. — Пусть он сам расскажет об этом на досуге, я же не собираюсь подчиняться приказам этого урода!

— Экспеллиармус! — повторил свою попытку идиот-прихвостень-Уокера, очевидно, нашедший палочку, но снова неудачно.

— Петрификус Тоталус! — мужчину полностью обездвижило, а его коллега решил, что и так был слишком добр:

— Остолбеней!

— Протего!

— Редукто!

— Экспеллиармус!

— Последний шанс, Малфой. Сдавайся! — усмехнулся мужчина, но его взгляд выдавал злость.

— Никогда. — процедил Драко.

— Круцио!

Слизеринец увернулся.

— Локомотор Мортис! — заклятие обезноживания попало точно в цель, и волшебник упал, лишившись возможности двигаться.

— Запомни: нельзя переходить дорогу Малфоям.

Секунду спустя платиновая макушка исчезла за дверью.

***

Выйдя в коридор, освещенный тусклым светом многочисленных ламп, Драко неожиданно для себя обнаружил, что теперь у него появилось ещё больше проблем. Помимо того, что слизеринец продолжать находиться в тюрьме без необходимого разрешения или хотя бы сопровождающего лица, так ещё и Уокер — свободный Уокер! — знал о местонахождении парня и в любой момент мог вернуться в кабинет, обнаружив там своих обездвиженных горе-коллег. Это означало, что теперь у слизеринца ограничен такой важный ресурс, как время. С минуты на минуту министерский урод начнёт на него охоту, а потому нужно было как можно скорее найти камеру отца, буквально в нескольких предложениях выяснить, что он хочет, и незаметно выйти из здания, добравшись до камина в старой будке и вернувшись домой. Что делать после — парень пока не решил, но того сложного плана, что родился у него в голове, было уже достаточно.

Шагая по серому мрамору пола и пытаясь отыскать лестницу или лифт, юноша не мог прогнать из мыслей поступок Лукаса и его выражение лица. Почему мужчина не выдал его? Зачем ограничился простым «явился сюда без разрешения», когда Малфой лично постарался, чтобы поводов для задержания было куда больше? Оглядываясь по сторонам и хмуря аристократичный лоб, юноша приходил у выводу, что Уокер сам не знает, на какой он стороне: сначала обещает помочь, потом насильно заливает в глотку веритасерум, пытается извиниться, а дальше — заталкивает в кабинет к своей свите, ухмыляется, называя парня «идиотом», а потом умалчивает о факте нападения, который мог легко поспособствовать тому, чтобы блондин остался в каменных стенах уже на гораздо более длительный срок. Лукас то делает что-то омерзительное, то помогает, тем самым напоминая Драко себя самого.

«Бред. Так не должно быть, Малфой. Что за херня приходит тебе на ум?!» — волшебник резко встряхнул блондинистой головой, словно надеясь, что это поможет избавиться от лишних размышлений.

Услышав знакомый голос из-за приоткрытой двери очередного кабинета, слизеринец насторожился, неосознанно, почти рефлекторно достав палочку. Приблизившись к комнате, парень заключил, что за ней находится с кем-то беседующий Лукас.

«Вспомнишь черта…» — пронеслось где-то в подсознании.

—… надеюсь, Вы понимаете, что ситуация должна оставаться между нами. Побег Пожирателей Смерти является чрезвычайным случаем, и огласка в общественности нам никоим образом не поможет.

Услышав это, Малфой едва не выронил из рук палочку от шока.

Побег. Пожирателей. Смерти.

Как такое вообще могло произойти?

Когда слизеринец узнал, что Поттер победил Тёмного Лорда, он вздохнул с нескрываемым облегчением. Да, его сторона проиграла, но были сущие мелочи в сравнении с тем, что Ад, состоящий из змееголового безумца и его прихвостней, пыток и убийств наконец закончился. Больше не будет оглушающих криков, режущих по внутренностям без ножа, и затхлого запаха крови гниющих в темницах мэнора тел.

Больше никто не заставит Драко убивать.

Эта мысль грела окоченевшую душу, она же и успокаивала, когда голову раздирали кошмары. Призрачной рукой какой-то лёгкой, почти детской надежды смахивала со лба градины пота, и, обнимая за плечи, шептала на ухо, что худшее уже позади, а значит, не будет ничего такого, с чем нельзя он не справится. Только эта вера в лучшее держала на плаву и на многочисленных судебных процессах, и в Хогвартсе, когда подросток ловил на себе полные ненависти взгляды. Всегда. Надежда была глотком свежего воздуха для так долго задыхавшегося Драко, но теперь, когда он узнал о случившемся, осознание, что все ещё не закончилось и снова прольётся кровь, ударило «в лоб», и Малфою будто снова перекрыли кислород.

Плюнув и на отца, и на его Мерлин знает чем вызванное желание пообщаться, волшебник развернулся и чуть ли не бегом направился дальше по коридору, издалека различная двери лифта, гонимый желанием как можно скорее убраться отсюда подальше.

Если около года назад Драко был тем, кто не мог выбрать ни одну сторону, то теперь от него отвернулись обе.

***

Стараясь не терять нити разговора и не упускать ни единого слова, Гермиона, плотнее закутавшись в мантию-невидимку, продолжала искать в кабинете Макгонагалл нужные книги. До того, как профессора вошли в комнату, девушке удалось обнаружить лишь три, но она была абсолютно уверена, что женщина левитировала куда больше.

Ещё раз убедившись, что Минерва занята разговором с неким мистером Уокером по каминной связи (гриффиндорка отметила, что тем же способом когда-то Гарри общался с Сириусом), а Снейп придирчиво рассматривает собственные ногти, изредка кидая взгляды на часы, волшебница сделала несколько тихих шагов с сторону шкафа. К сожалению, возможности открыть стеклянные створки не было, так как педагоги сразу бы это заметили, поэтому умнейшей-ведьме-своего-поколения пришлось разглядывать содержимое стеллажей, всматриваясь в мутную поверхность. Наткнувшись на очередной толстый фолиант по Трансфигурации и придя к выводу, что в том шкафу хранятся только учебные пособия, шатенка почти физически почувствовала, как в ней разгорается искра гриффиндорского любопытства, а потому сделала несколько медленных шагов вдоль комнаты, намереваясь подойти к такому же высокому шкафу, стоящему на другому конце кабинета недалеко от зельевара.

Затаив дыхание и моля Моргану, чтобы под подошвой туфель не скрипнул пол, Грейнджер аккуратно двигалась к своей цели. Казалось, ни Минерва, ни смотрящий из камина Лукас, ни Северус, не заметили её, но волшебница понимала, что радоваться и расслабляться ещё очень рано, а потому сконцентрировалась сильнее, детально планируя каждый свой шаг.

«Если я выберусь отсюда необнаруженной, — обещала себе гриффиндорка — я использую на Забини Силенцио сто раз подряд, чтобы он больше никогда не озвучивал вслух свои идиотские идеи! Более того, когда Малфой вернётся (а он обязательно вернётся), я буду запускать в него Петрификусом каждый день, стоит ему только появиться на моем пути, потому что риск, которому я подвергаю себя из-за него, не должен пройти даром! И, пожалуй, Паркинсон явно не повредит Конфундус. Просто так. Чтоб не ухмылялась. — мысленно кивнув самой себе и решив когда-нибудь обязательно исполнить задуманное, Гермиона обнаружила, что уже достигла своей цели.

Критично осмотрев шкаф с первой до последней полки и прочитав названия стоящих в нем книг сквозь чистое, протертое от пыли стекло, гриффиндорка убедилась, что нужных для неё книг в нем нет. Когда девушка уже почти признала, что вся важная литература профессора уже ею найдена, взгляд карих глаз зацепился за лежащую на стеллаже толстую книгу. Именно в этот момент Гермиона как никогда ощутила все недостатки низкого роста. Будь она выше, достала бы фолиант, и, спрятав его в карман мантии-невидимки, забрала бы уже найденные тексты и аккуратно прошмыгнула бы к дверям, но нет же!

Решив, что иного пути у неё нет, волшебница применила левитацию, вцепившись в палочку обеими руками и едва ли не молясь, чтобы чары не прервались и тяжёлый том с шумом не грохнулся на пол, разоблачая всю её аферу.

Книга медленно поднялась над шкафом, и, проплыв над потолком и едва не влетев в люстру, начала плавно опускаться, раскачиваясь из стороны в сторону, как бы намекая, что её масса не пригодна для такой магии.

Гермиона уже почти расслабилась, приготовившись протянуть руку и взять толстый фолиант, когда левитация неожиданно прервалась, и…

И книга с грохотом упала к её ногам.

***

— Если ты не успокоишься сию же секунду, я использую на тебе Агуаменти! — прорычал Блейз, глядя на паникующую подругу. — За всё двадцать минут, что Северус и Минерва находятся в кабинете, мы не услышали никаких криков, так что, очевидно, они не заметили Грейнджер, поэтому прекрати так переживать немедленно!

Пенси молча скрестила руки на груди, облокотившись о стену. Когда профессора скрылись за дверью, она успела весьма красноречиво высказать Забини все, что думает и о самом плане, и о его «гениальной» идее касаемо её временно утерянной способности ходить, из-за которой она выглядела полной идиоткой в глазах декана, а потому теперь, вывалив на мулата все свои переживания и выдохнувшись, ей ничего не оставалось, кроме как ждать, пока либо гриффиндорка, либо педагоги не покинут кабинет.

С трудом вытерпев ещё около десяти минут, слизеринец не выдержал и сдался:

— Ладно, надо что-то сделать. Есть идеи?

Судя повыражениям лиц Макгонагалл и Снейпа перед уходом, коллеги планировали что-то серьёзное, а потому и причина для того, чтобы их выманить, должна быть весомой — это понимали оба. Вопрос был в том, как конкретно эту самую «причину» создать.

— Мы же в Хогвартсе, забыл? — девушка хитро улыбнулась. — Что может быть лучше, чем большое скопление народа?!

Парень нахмурил тёмные брови.

— Что ты имеешь в виду?

— Локомотор Мортис! Таранталлегра!

Два луча резко сорвались с кончика палочки и ударили в двух младшекурсников, в результате чего первый оказался обездвижен и упал на впереди идущих студентов, а другой, переставая контролировать свои движения и начав танцевать, принялся расталкивать всех вокруг. Волей судьбы, ученики — гриффиндорцы — задели слизеринцев со второго курса и тут началось…

Два факультета смешались в одно непонятное нечто, извергающее заклятия друг в друга и в случайных прохожих. Слышались девчачьи вопли, хрусты сломанных носов и самые разные ругательства. Постепенно к драке присоединились «синие» и «жёлтые», причём интересоваться наличием у них желания участвовать в потасовке никто, разумеется, не стал. Из общего гомона стало ясно, что «Джон-идиот» порвал мантию «придурку-Стиву», кто-то сломал свою палочку, а кого-то душили галстуком. Чей-то ботинок вылетел из клубка разъяренных детских тел и попал прямо по затылку проходившему мимо Уизли, и тот, решив, что это сделал Нотт, спокойно идущий куда-то в паре метров от него, схватил парня за рукав и повалил непосредственно в самое «пекло» развернувшегося хаоса. Пытаясь вытащить друга из этой суматохи, Поттер исключительно «ради шутки» получил по героической заднице пинок от Гойла и упал, утянув за собой слизеринца, придавившего всей своей внушительной массой чью-то ногу, из-за чего на весь коридор раздалось почти нечеловеческое «Ай!», прозвучавшее одновременно с грохотом упавшей картины в холле и рухнувшей книги в кабинете директрисы.

Удовлетворенно наблюдая за развернувшимся великолепием, Пенси и Блейз дали друг другу «пять», с интересом следя за тем, как какой-то пуффендуец пытается спихнуть с себя тушу Гойла, а Уизли всерьёз увлёкся рукопашным боем с Теодором.

Директорская дверь с шумом распахнулась, и Макгонагалл, как разъяренная гарпия, выбежала в коридор, прекратив весь театр абсурда одним громким: «Что здесь, гиппогриф вас раздери, происходит?!». Появившийся рядом Снейп смерил присутствующих уничтожающим взглядом.

Из-за их спин незаметно выскользнула Грейнджер, держащая стопку книг. Кивнув слизеринцам и тоже не понимая, что случилось, она поспешила уйти с места происшествия, в процессе благодаря всех Богов за то, что чей-то крик раздался ровно в тот момент, когда упал фолиант.

***

— Я вернулся. — громко объявил Драко, выйдя из камина гостинной Малфой-мэнора и слыша, как издалека доносится цокот каблуков матери, разлетающийся эхом в многочисленных коридорах.

Прибежав, женщина порывисто обняла сына, внимательно осматривая его с ног до головы и невнятно бормоча что-то про Пожирателей, безрассудство, опасность и то, как она переживала, словно пытаясь убедить в первую очередь саму себя, что он жив и здоров, цел, с ним ничего не случилось. За окном вечерело, сумерки постепенно опускались на Уилтшир, но и женщине, и молодому человеку казалось, что этот день никогда не закончится: слишком уж много волнений и потрясений навалилось на их плечи за последние часы, будто завеса, скрывающая их от всех бед внешнего мира, пала, и теперь они лицом к лицу встретились с жестокой реальностью.

«Привыкай, Малфой, — при взгляде на мать внутри что-то сжалось. — твои иллюзии имеют свойство развеиваться.»

— Тебе срочно нужно в Хогвартс, Драко. — строго проговорила волшебница, не замечая, как трясутся её собственные руки. — Я поступила в крайней степени необдуманно, позволив тебе находиться в поместье всю неделю, но теперь, когда сторонники Тёмного Лорда на свободе, я не могу допустить, чтобы мой сын был в небезопасном месте!

Молодой человек напряжённо сжал челюсти, чувствуя, как доза раздражения разливается в его крови: мать по-прежнему считала, что он занимается чем-то глупым и несущественным.

— Я не покину мэнор, пока не буду полностью уверен, что в имении нет того, что ищет Министерство, мама.

— Нет! — протестовала женщина сорвавшимся голосом. — Немедленно возвращайся в школу, тебе нельзя быть здесь!

— Неужели ты правда не понимаешь, мама?! — возмущенный тон с примесью гнева прозвучал несколько громче. — Если в мэноре есть что-то, что нужно Пожирателям, они убьют тебя, чтобы это получить!

По растерянному лицу Нарциссы Драко понял, что ей и в голову не приходило связать между собой вещь, из-за которой поставили «на уши» все Министерство, и побег преступников. Вероятно, волшебница до последнего надеялась, что Люциус не притащил бы в их дом незаконный и крайне опасный предмет, но слизеринец не был так слеп по отношению к отцу, а потому с особым усердием рассматривал и этот вариант. Возможно, миссис Малфой и догадывалась о том, как все может оказаться на самом деле, но не хотела в это верить, а потому слеза, скатившаяся по бледной щеке, без слов говорила, что сын озвучил неприятную правду, и без того витавшую в ее подсознании.

— Всё будет хорошо, мам. — парень сжал ладонь матери в своей. — Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось.

Нарцисса молча кивнула, тыльной стороной ладони смахивая влажные дорожки и поднимая темно-карие глаза на юношу. В этот момент она уже в которой раз убеждалась, что сын повзрослел слишком рано, взвалив на себя тяжёлый груз ответственности, а потому чувствовала смесь вины за украденное у ребёнка детство и гордость, что «её мальчик» несмотря ни на обстоятельства, ни на плохой пример отца вырос настоящим мужчиной.

— Я правда постараюсь закончить со всем этим как можно скорее, — парень неопределённо повёл рукой, подразумевая под «всем» сложившуюся ситуацию. — а пока пойду в библиотеку. Нужно найти заклинание, распознающее тёмную магию, чтобы найти это.

Ободряюще улыбнувшись, миссис Малфой направилась в свои покои, а сам блондин поспешил в уже названное место, готовясь провести оставшийся вечер и всю ночь в обществе запрещённых книг.

***

Воскресное утро Гермионы началось с того, что в её комнату прибежала Джинни, буквально снося все на своём пути. Глядя в широко распахнутые светло-голубые глаза подруги и каждой клеточкой кожи чувствуя переполняющий девушку энтузиазм, при этом поражаясь тому, как младшая Уизли умудрилась её разбудить даже в тот единственный раз, когда подруга впервые встала раньше неё самой, Грейнджер сдула со лба каштановую прядку и недоуменно уставилась на едва ли не влетевшую в её спальню гриффиндорку.

В ответ на короткое: «что случилось?» умнейшей-ведьме-своего-поколения довелось выслушать целой монолог про то, как Джинни сначала пошла на утреннюю тренировку по квиддичу — «которую, между прочим, перенесли на два часа раньше! Мерлин, я в жизни так рано не просыпалась!», — дважды за одну лишь разминку вступила в словесные баталии с Джимми Пиксом — «идиотом-Пиксом, вот уже несколько лет подряд напоминающим каждому столбу, что «девчонкам на метле делать нечего»! », — а потом поднялась выше над полем, чтобы забить квоффл и вдруг увидела, как несколько человек в министерских мантиях идут к дверям школы.

— Можно с этого момента подробнее, пожалуйста? — попросила гриффиндорка, замечая, как в одно мгновение исчезли все остатки сна, а мозг перешёл в состояние полной боевой готовности.

— Насколько я поняла, в Хогвартс прибыло четверо министров в сопровождении одного главного. Я так и не выяснила, как их зовут, но узнала, что пятый — их босс — Лукас Уокер. Он занимается в Министерстве Магии самой разной работой, но в основном специализируется на особо важных и громких судебных процессах, причём он выступал как от лица обвиняемого, так и обвинителя, так что он кто-то наподобие маггловского адвоката, прокурора и министра в одном человеке. Вот это смесь, да?!

Грейнджер сосредоточенно вслушивалась в каждое слово волшебницы, стараясь ничего не упустить. Итак, мистер Уокер уже прибыл в школу, и, судя по тому, что он вчера сказал Макгонагалл, собирается заняться системой безопасности.

«Кажется, все хорошо и вполне логично.»

— Однако, это ещё мелочи, самое интересное только впереди. Готова?

Гермиона уверенно кивнула, мысленно предполагая, что же сейчас скажет гриффиндорка: нечто действительно важное или что-то вроде той «наиувлекательнейшей» истории про квиддич и Джимма Пикса, которую ей уже довелось услышать.

— Мистер Уокер вёл дело отца Малфоя этим летом. Сначала он выступал на стороне «защиты», а за сутки до суда Визенгамота отказался от Люциуса и на самом процессе работал в «обвинении». Я нашла старую газету, там написано, что Уокер буквально разгромил все показания адвокатов и завершил дело тем, что вслух прочёл показания Малфоя против собственного отца, представляешь? Я была в шоке, когда узнала! Некоторые до сих пор это вспоминают и говорят, что Хорёк буквально «забил последний гвоздь в крышку гроба» Люциуса, а сам Лукас, как я понимаю, после этого дела неплохо обогатился и даже открыл ещё один счёт в Гринготтсе. Теперь не могу дождаться, чтобы увидеть лицо Малфоя, когда они встретятся с Уокером где-нибудь в коридоре!

Уизли закончила свою пламенную речь растянувшись в такой улыбке, словно только что раскрыла сложнейшую загадку человечества как минимум, а Гермиона заметно побледнела, пытаясь осознать все вышесказанное.

Мистер Уокер вел дело отца Малфоя, потом отвернулся от их семьи и перешёл на другую сторону, тем самым предав. Кроме того, сам Драко свидетельствовал против Люциуса. Зачем? Конечно, гриффиндорка всегда подозревала, что этот чистокровный волшебник не является самым заботливым и добрым отцом на свете, но это ведь не повод, чтобы его сын так с ним поступил.

«Странно и вообще нелогично.»

Да и сам Малфой никогда не был похож на человека, который пошёл бы против семьи. Более того, он всегда защищал честь и Люциуса, и Нарциссы, а ещё постоянно твердил: «Мой отец узнает об этом!». Всё в этом деле казалось Гермионе слишком запутанным и чрезвычайно подозрительным.

Что-то определённо не сходилось, и, повинуясь гриффиндорскому любопытству и жажде справедливости, девушка пообещала себе понять, что именно.

— Джинни, неужели ты узнала все это за одно утро?!

— Разумеется, нет. Я ещё летом следила за судебным процессом, а после продолжала наблюдать за деятельностью Уокера, читая «Ежедневный Пророк». Знаешь, думаю, моих сведений хватит, чтобы написать его биографию! — Уизли рассмеялась.

Грейнджер улыбнулась своим же мыслям: все шло в точности по мгновенно разработанному плану.

— Скажи мне, Джинни, не хочешь ли ты устроить собственное расследование?

***

С максимально серьёзными — насколько это было возможно — лицами две девушки стремительно преодолевали метр за метром школьного коридора, не сводя глаз с пяти мужских затылков, движущихся впереди, то исчезающих в тёмных заколках, то вновь выходящих на свет. Конечно, подобная слежка была довольно рискованной, но девушки точно знали, на что шли, по крайней мере, одна из них была абсолютно в этом уверена.

Заставить Джинни согласиться не составило труда. Волшебница всегда отличалась любовью к приключениям и расследованиям, а потому с готовностью приняла идею подруги. Сама же Гермиона оправдала свое рвение к деятельности детектива тем, что она просто не доверяет министрам. Как бы странно это объяснение ни звучало, Уизли его хватило, благодаря чему рыжая и темно-каштановая макушки то и дело исчезали среди многочисленных коридоров и лестниц, а сами девушки, предвкушая разоблачение века, шли за компанией мужчин.

Дойдя до центральной части одного из этажей, волшебницы остановились, оглядываясь по сторонам.

— Джинни, где они? — ища тёмные мантии среди других, ученических, Грейнджер мысленно дала себе подзатыльник за медленную ходьбу, из-за которой и потеряла из виду цель. Помнится, Блейз упоминал об этом её недостатке.

«Чёртовы слизеринцы!»

— Сейчас они проверяют, как используются каминные сети. — вслух размышляла девушка. — Осталось только две, до которых они ещё не добрались: в кабинете Макгонагалл и та, что на пятом этаже, поэтому…

— Нам надо разделиться! — закончила за подругу Гермиона, чувствуя то внутреннее удовлетворение, которое появляется, когда верно отвечаешь на уроке, или, например, получаешь высший балл за тест. — Иди на пятый этаж по левой лестнице, а я поспешу к Макгонагалл.

Джинни кивнула, и обе гриффиндорки приступили к воплощению задуманного.

Поднимаясь по правому лестничному пролёту, Гермиона уже знала, что найдёт министров: тот камин, к которому направилась Уизли, уже давно был сломан, поэтому после войны, восстанавливая замок, от него, как и ото всех развалин, просто избавились, так что мужчинам незачем было туда идти. Червь сомнения говорил, что Грейнджер поступила неправильно, отправив подругу по заведомо ложному следу, но иного пути не было. Когда Джиневра сказала, как именно связаны Лукас и Драко, Гермиона сразу поняла, что в результате слежки её рыжеволосая напарница может узнать что-то такое, о чем ей бы не следовало быть осведомленной для её же блага. Гермиона не хотела втягивать в проблему с Малфоем своих близких, даже если увязнет в ней сама, а потому никому не сказала ни про то, почему уже вторые сутки ходит с забинтованным пальцем, пытаясь скрыть порез после использования свитков, ни про то, как «временно одолжила» у Минервы книги, будучи в сговоре со «змеями», ни уж тем более про то, что уже не просто переживает за Драко, а по-настоящему ждёт его. Даже если ему наплевать, даже если это он помог Пожирателям сбежать, при любом «если». Просто ждёт, сама не зная зачем. Даже если умнейшая-ведьма-своего-поколения ошибается, опыт можно будет извлечь и из провала, но думать об этом пока совершенно не хотелось. Она ещё не проиграла, у них не все потеряно, а значит, надо пытаться.

— Коул, ты абсолютно в этом уверен? — выглядывая из-за угла, девушка различила слова Лукаса. — Может, стоит проверить ещё раз?

После потасовки, так удачно организованной слизеринцами, в той части этажа, где находился кабинет директора, не было ни души, что помогало чётче слышать.

— Нет, мистер Уокер, ошибки быть не может. — ответил молодой мужчина, и в гробовой тишине Гермиона уловила, как щелкают его пальцы, когда он разминает их, складывая в замок.

— Тогда ответь мне, Коул, как чёртов Малфой выбрался из этого гребаного замка? — до той минуты спокойный голос Лукаса теперь ревом отзывался в ушах. — Мы проверили все камины, и ни из одного из них не перемещались в мэнор или Азкабан!

— Разве? Как же камин в подземельях?

— Тот, что у Снейпа? На тот момент, когда Северус переместился в поместье, этот малолетний идиот уже был в Азкабане, так что Малфой не мог одолжить летучий порох у дядюшки.

Гермиона задумалась: Драко все-таки был в Азкабане? Судя по тону министра, да, и это прибывание явно прошло не так гладко. Так значит, это он выпустил Пожирателей? Будь это доказано, подростка бы уже объявили в розыск, но…

— Почему сопляк не может сидеть в школе, как все нормальные подростки? У него проблем мало?! Уж у кого, а у Малфоя их достаточно, так сел бы и разрешал, но нет же, он опять лезет куда не надо!

Мысленно волшебница в чём-то даже согласилась с министром. У слизеринца и правда полно разных дел, но он почему-то решил сосредоточиться на других. Тем не менее, можно было сделать вывод, что Лукас не знает, что Драко все ещё способен использовать Тёмную метку, что, несомненно, весьма выгодно для последнего.

— Мистер Уокер, позвольте спросить, когда мы найдём Малфоя, что же Вы с ним сделаете?

Лукас усмехнулся, пропуская сквозь пальцы чёрные пряди волос и задумчиво глядя куда-то в сторону.

— Что я сделаю? Закрою в Хогвартсе так, чтобы гаденыш и не подумал высунуться отсюда, а если не поможет — придушу.

Коул громко рассмеялся, а Грейнджер от шока выронила из рук свою сумку, не различив в словах Уокера ни намёка на шутку. Мужчины обернулись на шум, и девушка ринулась к лестнице, словно министр обещал убить её саму и собирался приступить к действию сию же минуту.

— Поэтому, найди мне его, пока я не отыскал его сам. — донеслось до гриффиндорки, пока та мчалась по ступенькам, спотыкаясь и едва ли не падая, но продолжая бежать, будто за ней была погоня в лице Пожирателей Смерти в полном составе во главе с Волан-де-Мортом соответственно. Страшно. Чертовски страшно. Что, если Уокер догадается, кто подслушал его разговор? Что, если он найдёт Малфоя? Конечно, благодаря Джинни Гермиона ещё утром узнала, что министр и слизеринец испытывают взаимную неприязнь, но она и подумать не могла, что они так друг друга ненавидят!

Горячая кровь бешено стучала в висках, адреналин, казалось, разрывал вены, а в голове чётко сформировалась лишь одна мысль:

«Надо. Рассказать. Драко.»

***

— Молодой хозяин Драко? Сэр?

Платиновая макушка медленно поднялась со стопки бумаг, лежащей на столе в кабинете Люциуса, и сонные серые глаза недовольно сфокусировались на размытых чертах эльфа. Оглядевшись вокруг и обнаружив себя среди макулатурного хаоса, Драко вспомнил, как до трех часов ночи просидел в библиотеке, выписывая те заклинания, которые могут быть полезны в его поисках, потом до пяти часов бродил по мэнору и окрестностям, применяя чары, а после, наблюдая за тем, как встаёт неяркое ноябрьское солнце, отправился в кабинет отца, решив, что не ляжет спать, пока не выяснит хоть что-то. И вот, он здесь. К чести самого Драко, стоит заметить, что его расследование все-таки сдвинулось с места. Благодаря одному из выписанных заклинаний, он обнаружил под полом углубление, а в нем — большую стопку бумаг, крест-накрест перевязанную тонкими веревками. Изучая свою находку до семи часов утра, слизеринец и не заметил, как уснул прямо за столом.

— Глупый эльф разбудил хозяина. Простите глупого эльфа.

Нахмурившись и протерев руками глаза, чувствуя подступающую головную боль, молодой человек снова обратил внимание на домовика. Тот стоял в паре метров от стола, нервно заламывая худые кисти рук.

— Что ты хотел?

— Хозяин Драко не пришёл к завтраку, и когда госпожа Нарцисса не обнаружила Хозяина в его спальне, она велела мне найти Вас, сэр.

Не пришёл на завтрак? Слизеринец обернулся к окну: весь пейзаж был по-прежнему серым, а небо — пасмурным, точно так же, как и всю неделю, из-за чего определить время не представлялось возможным.

— Который час?

— Два часа сорок пять минут, сэр. — приосанясь, ответил эльф, явно гордясь точностью своего ответа. — Хозяйка Нарцисса просила передать, что очень надеется увидеть Вас за обедом.

Малфой кивнул, потирая виски (головная боль, вполе ожидаемо, дала о себе знать), и домовик аппарировал. До следующего запланированного приёма пищи оставалось чуть меньше часа, и это время волшебник решил посвятить изучению найденных бумаг.

Пролистав несколько из них, слизеринец пришёл к выводу, что макулатура — бухгалтерия отца, а точнее та её часть, о которой не принято говорить в приличном обществе. Многочисленные листы хранили информацию о зельях и ядах, формулы проклятий, сведения о тёмных артефактах. Сказать, что все вышеперечисленное было вне закона — не сказать ничего. Также Малфой обнаружил несколько карт, где обозначались предполагаемые места будущих нападений Пожирателей Смерти. Аристократ скривился: когда ему выдавали нечто подобное, он избавлялся от бумаг, как только те теряли свою надобность, но отец почему-то продолжал их хранить. Зачем?

Неожиданно взгляд стальных глаз зацепился за изображение чего-то тёмного на одной из страниц. Нахмурившись и ощущая, как внутри рождается дурное предчувствие, Малфой вытащил из стопки очередную бумагу. На небольшой черно-белой колдографии, напечатанной прямо посередине листа, была запечатлена старинная восьмиугольная шкатулка. Прищурившись и наклонившись поближе, молодой человек внимательно изучал предмет. Колдофото было слегка потертым, но слизеринец заметил, что ларец, очевидно, отлит из стали или бронзы, причём великолепного качества.

«Может, это… чёрное золото?» — предположил Драко, пытаясь определить материал, но решил гнать подобные мысли прочь: если бы Люциус и вложился бы во что-то ценное, то оно наверняка было бы очень опасным.

Множество узорчатых витиеватых линий сплетались между собой, образуя удивительные узоры, украшающие крышку шкатулки. Сомнений, что над этой вещицей колдовала рука мастера, совершенно не оставалось. Между каждым из восьми углов повторялась надпись на латыни, выведенная красивым, почти каллиграфическим почерком. Из-за плохого качества Драко не разобрал слов, но что-то подсказывало, что каждый их завиток пропитан тёмной магией. Казалось, тьма передавалась даже сквозь колдографию, пробираясь внутрь, вылизывая загривок и оставаясь россыпью мурашек на бледной коже. Ощущение, будто чьи-то холодные липкие пальцы, какие бывают обычно у мертвецов, сомкнулись на его горле, не покидало Малфоя ни на миг.

— Артефакт, — догадался Драко, напряженно сжимая челюсти.

Слизеринец слишком хорошо знал, что такое впечатление оставляет только сильная тёмная магия, однако было странно, что её эффект чувствуется сквозь бумагу. Следовательно, либо в эту шкатулку вложили колоссальный запас энергии, либо сам пергамент проклят, либо… ларец в поместье. Секунду спустя блондин уже нервно перебирал лежащие рядом листы, пытаясь найти какую-то информацию о запечатленном на бумаге артефакте. Видимо, Годрик и Моргана все-таки улыбнулись парню, и среди прочих пергаментов он отыскал нужный.

«Кому: лорду Люциусу Малфою.

Куда: Британия, Уилтшир.

Цена: сто тысяч галеонов.

Статус: оплачено.

Дата: 6 марта.

Наименование: —

Отправитель: — ” — быстро пробежав взглядом по строчкам, молодой аристократ едва сдержался, чтобы не выругаться самым нецензурным образом. Мало того, что эта загадочная и явно не самая безобидная шкатулка стоила баснословную сумму денег, которую отец отдал, не сказав ни слова жене и сыну, так о ней ещё и не было никакой информации, а имя того, кто её создал или продал отсутствовало. Не нужно быть гением, чтобы понять, что сделка нелегальная.

В комнату постучали, и после сухого: «войдите» в кабинете появился эльф:

— Мистер Малфой, хозяйка Нарцисса ожидает Вас в столовой.

***

Гермионе мешали буквально все.

Не успела она спуститься с лестницы, как едва не сбила с ног Рона, так неожиданно и невовремя вышедшего из-за угла. И, разумеется, по классике жанра оказалось, что волшебник как раз искал именно её.

— Гермиона, привет! — рыжий расплылся в радостной улыбке, из-за чего Грейнджер стало немного стыдно: она явно не испытывала тех же положительных эмоций, ведь друг появился в самый неподходящий момент.

— Привет, Рон! — гриффиндорка почти искренне улыбнулась в ответ. Почти. — Извини, я немного потороплюсь, но обещаю, мы обязательно поговорим позже!

— Ты куда-то идёшь? Зачем? — Уизли нахмурил светлые брови, будто всерьёз не понимая, что может быть важнее того, что он собирался сообщить.

Неожиданно девушка почувствовала непреодолимое желание закатить глаза так сильно, чтобы со стороны казалось, что она вот-вот увидит свой собственный мозг. Прогоняя эту мысль и считая её лишь побочным эффектом от слишком частого за последнее время общения со «змеями», она строго произнесла, слегка приподняв подбородок:

— Рональд, неужели ты меня не расслышал? Я тороплюсь! Если тебе нечем заняться, подготовь доклад по Травологии: твои оценки по этому предмету все ещё оставляют желать лучшего!

«Макгонагалловский», как его называет Поттер, тон сработал безукоризненно, а поднятая бровь и нечитаемое выражение лица только завершили образ.

— Да-да, конечно… — рассеянно произнёс Уизли. Волшебница дружелюбно похлопала его по плечу, мысленно в который раз извиняясь за бесчисленные секреты, и поспешила к себе в спальню за свитками, обещая самой себе, что как только разберётся с ходячей катастрофой по имени Драко Малфой, обязательно уделит время друзьям.

Рекреация Гриффиндора была уже близко. До ушей носился звонкий смех, а до боли знакомые оттенки оранжевого и красного радовали взгляд. Волшебница уже хотела улыбнуться, радуясь, что хоть что-то в её жизни осталось прежним, когда Гермиону остановила мадам Пинс. Библиотекарь излюбленным строгим тоном напомнила, что девушка обещала оповестить всех однокурсников об изменении даты сдачи книг ещё в начале ноября, но так и не сделала этого.

«Знали бы Вы, на что я потратила это время…» — мысленно буркнула героиня войны, недовольная возникновением ещё одной преграды на своём пути, устранение которой не терпело отлагательств.

Проклиная совесть, честность и благородство, свойственные ей, студентка потратила добрые два часа, бегая по всей школе, чтобы сообщить информацию «красно-золотым», половине из которых, к слову, она была абсолютно не нужна. Тем не менее, это не помешало почти каждому студенту остановить её, чтобы просто поболтать о погоде и мило поинтересоваться, как у неё дела. Казалось, что именно сегодня весь факультет решил, что давно не общался с Гермионой Грейнджер, и это упущение в срочном порядке необходимо исправить!

Когда миссия по просвещению гриффиндорцев была выполнена, голова гудела от обилия полученной информации, а тяжесть в ногах начала давать о себе знать, смахнув со лба градину пота и молясь, чтобы в этот раз никто не испортил её план, шатенка снова направилась в свою спальню. До отбоя оставалось не так много времени, всего несколько часов, а необходимость сообщить Малфою, что на него ведёт охоту Уокер, все ещё никуда не пропала. Однако, увы, и эта стратегия потерпела сокрушительный провал, разбившись об отвратительное чувство юмора Мерлина (Или кто из великих волшебников ей так упрямо мешал?!), когда до ушей шатенки донеслось:

— Гермиона! Гермиона, подожди!

Как оказалось, её оклинула девочка-шестикурсница с Пуффендуя, махнув рукой и добродушно улыбнувшись. Следующие полчаса безвозвратно ушли на беседу о том, когда и как Грейнджер может помочь волшебнице с проектом по Истории магии. Мысленно умнейшая-ведьма-своего-поколения не меньше десятка раз запустила Ступефаем себе в голову, вспоминая, как лично предложила пуффендуйке помочь, но на деле же только кивала, представляя, как снова порежет руку, чтобы связаться с Малфоем. Когда с Элли — она же Элли, верно? — было покончено, а дата дополнительного занятия назначена, Гермиона побежала в собственную спальню, боясь не управиться с заклинанием до отбоя и на ходу решая, что не остановится и не отвлечется, даже если сам Годрик попросит её об этом.

Лишь бы только успеть.

Лишь бы Драко ответил.

***

Приглушённый свет мягко ложился на широкий деревянный стол, бросая тёплые полоски на стены и создавая причудливые тени. За окном было уже темно: иссиня-черное небо словно затягивало того, кто в него вглядывался, и лишь редкие звезды одиноко поблескивали во мраке ночи. В такую погоду полагается сидеть на лавочке где-то в парке и наслаждаться романтикой поздней осени, одной рукой поправляя теплое пальто, а другой обнимая того, кого любишь, однако Драко предпочёл тратить время совершенно иначе.

Молодой человек сидел за тем самым столом, изучая содержание множества книг по тёмной магии. Мелкие строчки уже плыли в уставших глазах, но слизеринец продолжал читать, проявляя почти когтевранскую жажду знаний. Простое предположение, что та самая шкатулка может находиться в поместье, сильно встревожила, и потому, напоминая самому себе, что для победы над врагом его надо знать в лицо, Малфой одну за другой перелистывал страницы фолианта, узнавая все больше нового про артефакты, проклятые предметы, легенды про зачарованные ларцы — одним словом, обо всем, что хоть как-то могло помочь.

Неожиданно кончики бледных пальцев ощутимо закололо, словно в каждый из них вонзили по тонкой иголке. Драко нахмурился: подобные симптомы говорили о том, что на одном из зачарованных свитков оставили запись. Первой мыслью было просто проигнорировать сообщение, как волшебник и делал до этого, но что-то подсказывало: стоит ответить.

— Сектумсемпра. — хриплый голос раздался в тишине библиотеки Малфой-мэнора.

Левитировав свитки на стол и спокойно наблюдая, как капли ярко-алой крови падают с худых бледных пальцев на чистые листы, слизеринец ухмыльнулся. Довольно иронично, что когда-то Поттер использовал это заклинание на нем, а теперь же Драко сам режет собственную ладонь, чтобы связаться с его подружкой. Капли одна за другой пачкали пергамент, и блондин впервые серьёзно задумался обо всей этой авантюре с Грейнджер. Зачем она согласилась? Почему говорила с Министром Магии на балу, хотя он не просил? Почему не ушла из Астрономической башни прямо к Макгонагалл? Неужели Грейнджер теперь… на его стороне?

— Мерлин, какой бред… — кривая усмешка исказила губы, а сам слизеринец нашёл свою мысль весьма забавной: если бы о ней услышал кто-то из его факультета, вечно сдержанный Слизерин хохотал бы так, как если бы он был неадекватным Гриффиндором или чрезмерно чувствительным Пуффендуем. — Она никогда не будет на моей стороне.

Десятая капля крови упала на свиток.

Серые глаза намертво приковались к бумаге, жадно впитывая, как на пергаменте появляются красивые округлые буквы. Чёртова отличница!

«Малфой?»

Драко готов поклясться: её рука дрогнула. Конечно, должно быть, чопорной гриффиндорской девчонке трудно нарушать правила, применять запрещённые древние заклинания прямо в школе. Но она это делает. Для него?

«Привет, Грейнджер.»

Снова усмешка. Интересно, ему обязательно каждый раз сбегать из Хогвартса и подозревать, что в его доме хранится проклятый артефакт, чтобы они могли нормально поговорить? Это ведь, наверное, первый раз, когда их диалог начинается не с «Хорька» или «грязнокровки».

«Малфой, где ты?»

О, да. Драко ждал этого. Сейчас будет целый ряд стандартных вопросов. Как предсказуемо!

«Хочешь в гости, да, Грейнджер?»

Прочитав появившиеся на пергаменте строчки, Гермиона жутко смутилась. Как и во все предыдущие разы, она снова находилась в заброшенном туалете, только теперь ещё и скрывалась под мантией-невидимкой, опасаясь, как бы её не обнаружили после отбоя.

«Ещё чего!»

Уголки малфоевских губ дрогнули. Мерлин, выводить её из себя даже будучи на расстоянии в тысячу километров — это определённо его талант.

«Если ты написала только ради того, чтобы поумничать, то иди оттачивай остроумие на Уизли: он все равно не заметит.»

Сидя на потрескавшемся кафеле, Грейнджер закатила глаза. Даже находясь в таком рисковом положении, Малфой остаётся Малфоем. Ничего не изменилось!

«Ты ведь знаком с Лукасом Уокером, не так ли?»

Былая весёлость слизеринца мгновенно испарилась, а напряжение, сковывающее его плечи весь вечер, накатило с новой силой. Откуда она знает про Уокера? Что ей известно?

«Возможно.»

Чернила оставили кляксу там, где должна быть точка, и гриффиндорка неосознанно дотронулась до неё, словно ожидая испачкать пальцы. То, что Малфой с силой давил на перо — очевидно для всех, но то, что он не хотел ничего говорить и ждал, что она продолжит — очевидно для того, кто его понимает. Мерлин, с каких пор Гермиона инстинктивно чувствует, чего хочет Драко?

«Сегодня утром мистер Уокер прибыл в Хогвартс в сопровождении четырёх министров. Все они проверяют каминные сети школы.»

Слизеринец с хрустом сжал челюсти, чувствуя, как на высоких скулах появляются желваки. Чертов-ублюдок-Уокер-в-Хогвартсе. Видимо, так просто отпустить его, находясь в полупустом Азкабане, было чудовищной ошибкой.

«И ещё кое-что: Лукас очень зол и ищет тебя, Малфой.»

Сидя на холодном полу и стуча дрожащими пальцами по ледяному кафелю — разбитое окно так и не починили, — Гермиона боялась и предположить, что сейчас происходит в голове у Драко. Почему он так долго молчит?

«Я хочу, чтобы ты не спускала с Уокера глаз, пока я не вернусь. Разговор окончен.»

Тёмные брови волшебницы хмурились, пока янтарно-карие глаза вглядывались в строчки.

«Спокойной ночи, Грейнджер.»

***

Быстро и громко постучав, Драко вошёл в спальню матери, освещенную тусклым светом лампы, стоящей на прикроватной тумбочке. Оторвавшись от книги, женщина подняла на сына недоуменный взгляд, вопросительно осматривая шоколадно-карими глазами.

Выдохнув и сделав шаг вперёд, Малфой заявил спокойно и чётко:

— Я возвращаюсь в Хогвартс.

Нарцисса выронила книгу из рук.

Комментарий к Часть одиннадцатая: «Верните его в Хогвартс»

Вот и новая глава! В первую очередь хотелось бы поблагодарить всех, кто оставлял отзывы под прошлой. Мне было безумно приятно! Всем ответила, каждого лайкнула и всех до единого мысленно крепко-крепко обняла!

Прошу прощения за задержку: она обусловлена огромным размером части. Серьёзно, она самая длинная из всех что я когда-либо писала, так что, надеюсь, вы оцените) Кстати, думаю, вы заметили, что последние главы гораздо больше, чем самые первые. По этой причине я буду выпускать части в выходные дни, а не в пятницу, так как в будние не хватает времени на написание и редактирование, а выкладывать некачественные главы — это неуважение к читателям. Я так делать не хочу. Думаю, вы меня понимаете и не будете против. Шлю вам лучи света и весеннего тепла!

========== Часть двенадцатая: «Принц вернулся» ==========

В Большом зале в среду было, как и всегда, шумно. Младшекурсники громко переговаривались, а волшебники постарше, бросая на них недовольные взгляды, тоже общались между собой, обсуждая конец недели и планируя скорые выходные. Однако, некоторых учеников волновало совсем не это.

— Да, он прямо так и сказал: «Где этот чёртов Малфой?!». Ещё и лицо такое злющее сделал, ты бы видела! — эмоционально заключил Рон, предварительно сморщившись, чтобы наглядно продемонстрировать мимику описываемого им Уокера.

После недавних событий министр и его коллеги стали главным предметом разговоров «Золотого трио».

— Странный он какой-то. Если честно, я даже не до конца понял, чего он хочет больше: найти Малфоя или наоборот, не видеть его никогда. — согласился с другом Гарри, тщательно пережевывая омлет.

— Готов поспорить, что второе! — весело отозвался Уизли. — Общение с Хорьком мало кому приносит удовольствие, так что вряд ли мистер Уокер сгорает от желания повидаться с ним.

Гермиона молча наблюдала за разговором друзей, делая новый глоток какао и мысленно благодаря Мерлина и Моргану за то, что Джинни вняла её разумным доводам и не посвятила весь Хогвартс в историю неприязни Драко и Лукаса. Последний, к слову, вне всех законов логики находился в школе вместе со своей комиссией не пару дней, а почти целую неделю, чем только создавал гриффиндорке дополнительные проблемы. С того самого момента, когда Малфой попросил её наблюдать за министром, Грейнджер, во-первых, стала в разы чаще устраивать марафон по всему Хогвартсу, дабы найти служащих магического правопорядка и выяснить, чем они занимаются и, во-вторых, теперь обсуждала эту «слежку» с Драко при помощи зачарованных свитков, а учитывая его нездоровое стремление к тотальному контролю, о происходящем приходилось докладывать ежедневно. Тем не менее, это были ещё мелочи. Больше всего умнейшую-ведьму-своего-поколения раздражало то, что в то время как Малфой задавал ей миллион вопросов (Годрик, очень странных вопросов!), он сам не ответил ни на один из них.

— Ты только не злись, Гермиона, но мне кажется, что в отвратительном настроении мистера Уокера есть и твоя вина. — заметил Рон, левитируя к себе в тарелку ещё один кусочек омлета.

Мерлин, конечно есть!

Совсем недавно, то есть вчера, Лукас, осведомленный о расписании объекта своих наблюдений, заявился к ним в кабинет прямо посреди лекции по Нумерологии, хлопнув дверью так громко, что и «львы», и «змеи» мгновенно обернулись на шум. Не распыляясь на «добрый день», «здравствуйте» и любые другие приветствия, с которых начинают диалог все воспитанные волшебники, министр сразу перешёл к главному, громко и чётко объявив:

«Где мистер Малфой?»

В тот момент шатенка не удержалась и все-таки закатила глаза: слишком уж часто за последние почти две недели она слышала этот вопрос. Ожидаемо, в ответ последовала тишина. Волей Мерлина, Годрика или Морганы — или, скорее всего, Салазара, потому что только он мог так над ней издеваться! , — профессора не было в кабинете, а потому ответить должен был кто-то из студентов. Гриффиндорцы как по команде уткнулись в свои фолианты, со стороны выглядя так, словно ничего интереснее они в жизни не читали, а слизеринцы решили просто проигнорировать присутствие постороннего, продолжив заниматься своими делами, изредка поглядывая на неё, Гермиону. Сама же девушка не знала, чьему примеру последовать, а потому вернулась в исходное положение, то есть села спиной к вошедшему и просто смотрела на доску. Пустую доску.

«Молодые люди и девушки, давайте не будем тратить время друг друга. Просто ответьте на мой вопрос. — волшебница затылком почувствовала, как мужчина взглядом испепеляет всех учеников поочерёдно. Очевидно, придя к выводу, что эта тактика не работает, он перешёл к другой. — Ох, где же мои манеры, я же не представился! Меня зовут Лукас Уокер.»

Некоторые студенты зашептались, а Грейнджер поймала хитрый взгляд Джинни. Уизли явно льстило, что только двое из присутствующих знают в чем дело, и она одна из них. Гермиона понимающе кивнула в ответ, решив не сообщать подруге, что на самом деле та не знает ровным счётом ничего.

«Ну, Грейнджер, давай, отвечай. Это же твоя работа, верно?!» — демонстрируя необычайную глупость, с противным хохотом заявил Гойл вероятно считая, что сказанное им окажется невероятно смешной и остроумной шуткой. Однако никто не засмеялся, а судя по выражению лица Забини, мулат едва сдерживался от запуска Непростительным в голову сокурсника. По какой-то причине остальные «змеи» тоже не оценили юмора и поглядывали на Гойла, как на умалишенного, что дало Гермионе повод предположить, что весь их факультет решил скооперироваться во имя сохранения тайны пропажи белобрысой макушки их принца. Все-таки, слизеринцы — поразительные люди!

— Глупости, Рон! — оторвавшись от размышлений и уже пару минут как пустой кружки с какао, ответила гриффиндорка. — Я не сказала мистеру Уокеру ничего лишнего.

Сказала.

После реплики Гойла, когда Лукас обратился непосредственно к ней, а несколько десятков глаз с обоих факультетов приковались к её персоне, девушке не оставалось ничего, кроме как вновь воспроизвести заученное оправдание, чем в этот раз являлась болезнь Драко. Кто-то со стороны слизеринцев несдержанно прыснул, и Гермиона в стотысячный раз прокляла тот день, когда «повела себя как полная дура и согласилась помогать этому наглому, высокомерному, напыщенному белобрысому засранцу», из-за которого теперь была вынуждена так неумело врать, вызывая смех у его слизеринских дружков.

«Благодарю Вас, мисс Грейнджер. Пожалуй, я загляну к мистеру Малфою в Больничное крыло».

«Мистер Уокер, — окликнула шатенка уходящего, пытаясь спасти ситуацию: в конце концов, получится как минимум неловко, если Лукас дойдёт до медпункта и обнаружит, что у мадам Помфри блондина нет. — полагаю, Вам не стоит идти туда. Мистер Малфой лечится не в больничном крыле, а в своей комнате.»

Ложь.

Глупая и неприкрытая.

Такая банальная.

«Тем лучше, мисс Грейнджер! Насколько мне известно, этаж Слизерина даже ближе.»

«Вам туда нельзя, мистер Уокер.» — прозвучало строго и решительно, так, словно девушка говорила не с работником Министерства Магии, а с равным себе волшебником. Во всяком случае, именно так ей и следовало горорить: прояви она слабину, Лукас бы мгновенно раскусил обман.

«Почему же?» — мужчина неискренне удивился, и Гермиона отметила, что в этом жесте определённо было что-то жуткое.

«Посторонним запрещено посещать ту часть замка, где расположены жилые комплексы.»

«Неужели Вы, мисс Грейнджер, считаете меня посторонним?» — за напускной вежливостью скрывалось раздражение, причиной которому послужил даже не излишне нравоучительный тон волшебницы, а затянувшийся диалог в целом. Это знали все присутствующие, но никто не хотел вмешиваться.

«Важно не то, как я считаю, мистер Уокер, а то, что гласит устав Хогвартса.» — студенты пораженно уставились на гриффиндорку, и, различив во взглядах слизеринцев что-то похожее на уважение, Гермиона почувствовала странноеудовольствие. Интересно, что бы сказал Малфой, если бы увидел лица своих сокурсников?

«И что же сказано в уставе?» — елейный голос вызывал приступ тошноты.

«Там сказано, что никто не может входить в спальни студентов, кроме них самих! — приподняв подбородок, волшебница продолжила. — Если же Вы ещё не ознакомлены с этим документом, то это проявление крайней некомпетентности с Вашей стороны!»

— Да, но тебе не кажется, что ты отреагировала слишком резко? — вмешался Поттер. — В конце концов, ты ведь могла ответить не так грубо, он же тебе ничего не сделал!

— Наверное, ты прав, Гарри. — ответила волшебница, чувствуя укол где-то внутри. Неужели она и правда обидела ни в чем неповинного человека только ради того, чтобы выгородить Драко? Это уже слишком! К тому же, Гарри прав, самой гриффиндорке Уокер не сделал ничего плохого. С каких пор личная неприязнь Драко стала её собственной?!

— Это все из-за Малфоя! — словно прочитав её мысли, уверенно заявил Рон, продолжая жевать омлет. — В любом случае, виноват только он!

Трио синхронно засмеялось и, глядя, как шутят «её мальчики», Гермиона сразу почувствовала себя гораздо лучше. Все-таки, чтобы ни происходило в её жизни, рядом всегда будут двое друзей, способных заставить улыбаться в любой, даже самой сложной ситуации. От подобных размышлений на душе стало легче, а мысли, что раздражали Грейнджер уже много дней, развеялись сами собой, потонув где-то среди хохота трех волшебников.

После смелого замечания гриффиндорки Уокер, ухмыльнувшись, лишь поблагодарил её за предоставленную информацию и удалился. Вскоре в кабинет вернулся профессор, о существовании которого все уже успели забыть, и лекция по Нумерологии прошла спокойно, без каких-либо казусов, а когда урок закончился, умнейшая-ведьма-своего-поколения поспешила в очередной раз связаться с Малфоем и сообщить ему последние новости.

***

Сидя за столом и глядя на свиток, Драко хмурил аристократический бледный лоб, поражаясь недогадливости, недальновидности, невнимательности и ещё множеству других «не», свойственных его собеседнице. Тем воскресным вечером, когда гриффиндорка сообщила ему о том, что Уокер прибыл в школу, первой же мыслью Малфоя было тут же аппарировать в Хогвартс, о чем он незамедлительно сообщил матери, но спустя всего пару минут его поразила догадка: что, если к истории со шкатулкой как-то причастен Уокер? Слизеринец многократно проверил поместье и прилежащие территории на наличие тёмной магии, но не обнаружил её нигде. Следовательно, этого дурацкого ящика, именуемого ларцом, в мэноре нет. Тогда где он? Конечно, на самом деле Драко не слишком-то волновало, где находится шкатулка, которая, возможно, проклята, но предположение, что артефакт может быть у Лукаса, мгновенно изменило все.

Именно поэтому, ровно с той самой минуты, когда аристократ попросил Гермиону следить за Уокером, блондин каждый вечер устраивал ей допрос с пристрастием, чтобы не только быть в курсе событий, но незаметно для девушки выяснить, нет ли у министра шкатулки. Разумеется, Драко мог бы высказать свою теорию прямо, но тогда волшебница бы ещё глубже начала «копать» по этому делу и лишь Салазару известно, что она «нарыла» бы в итоге. Следуя этой логике, парень всячески старался указать Грейнджер, что искать, не называя предмета. И, к слову, если Драко такая «игра» хоть как-то забавляла, отвлекая от вечных поисков чего-то ужасного в компании пыльных фолиантов, то Гермиону она выводила из себя.

«Ты уверена, что не видела у Уокера ничего подозрительного?»

«Что именно?»

«Например, какую-нибудь коробку?»

«Коробку?»

«Да.»

«Нет, не видела.»

«Значит, ищи.»

Обычно на этом их диалог заканчивался, медленно, но безвозвратно превращаясь в монолог Грейнджер. Она начинала задавать множество вопросов, пытаясь выяснить подробности про нужную «коробку», а потом, видя, что собеседник не отвечает, приступала к угрозам, полагая, что фраза а-ля «если ты сейчас же не объяснишь мне все, я не буду тебе помогать» заставит Малфоя выдать на ей все, как на духу. В эти минуты слизеринец даже находил её возмущение и негодование весьма забавными, представляя, как она краснеет и сжимает ладони в кулачки в бессильной злости. Справедливости ради стоит отметить, что иногда волшебники общались вполне нормально, но, увы, это было очень редко.

«Какой ещё ящик, Малфой?!»

«Небольшой, предположительно восьмиугольный.»

«Исчерпывающий ответ!»

«Рад, что мы договорились.»

«Серьёзно, Малфой. Ты исчезаешь непонятно куда, присылаешь мне свои дурацкие свитки и заставляешь искать какой-то ящик, при этом не объясняя ничего!»

«Я уже рассказал все, что тебе следует знать.»

«Ты не сказал ничего!»

«Улавливаешь логику?»

Вот и сейчас, в среду, Драко коротал вечер за пергаментом, на котором одна за другой появлялись ровные округлые буковки, образующие сначала слова, а затем и предложения. Увы, эти самые предложения сообщали, что написавшая их гриффиндорка снова не нашла у Лукаса ни коробок, ни ящиков, ни ещё каких-то предметов, хотя бы приблизительно напоминающих то-не-знаю-что, искомое Малфоем. Слизеринец тяжело вздохнул, пытаясь спросить у самого себя, каким местом своего бренного аристократичного тела он думал, когда из всего Хогвартса выбрал в пособники именно Грейнджер. Конечно, у него процесс расследования тоже длился медленно и с переменным успехом, но за эти три дня он успел дополнительно исследовать все комнаты подземелий поместья, а Гермиона, в свою очередь, не нашла ничего, что связывало бы Уокера и шкатулку.

С другой стороны, может, это даже к лучшему?

Тем не менее, вопрос все ещё не был решён, а значит, Нарцисса могла находиться в потенциальной опасности. Следовательно, надо продолжать поиски.

***

— Гермиона! — бегущая со скоростью голодного гепарда, Джинни расталкивала учеников, мешающих ей перемещаться по школьному коридору. — Гермиона, подожди!

Вздохнув и попросив у Мерлина душевных сил, волшебница остановилась, гадая, что на этот раз принесёт вторжение младшей Уизли в её личное пространство. В прошлый раз рыжеволосая подруга с поразительными навыками журналистских расследований неслабо озадачила её рассказом об истории конфликта Малфоев и Уокера, так что теперь, глядя на то, как эта фурия с загадочной улыбкой — почти как у маггловской Мона Лизы — мчится к ней навстречу, шатенке оставалось лишь предполагать, какой поток информации сейчас выльется на её бедную каштановую голову.

— Гермиона, привет! — довольно быстро приводя дыхание в порядок (это все квиддич с их ненормальными тренировками, не иначе!), гриффиндорка дружелюбно поприветствовала подругу. — Помнишь, в конце прошлой недели мы следили на Лукасом и другими министрами?

Годрик, конечно помнит! Гермиона до сих пор вздрагивала, вспоминая, с каким выражением лица Уокер обещал придушить Драко собственными руками. Да и то, как на следующий день Грейнджер пришлось долго объяснять подруге, почему вышло так, что камина, к которому направилась Джиневра, уже несколько месяцев нет, умнейшая-ведьма-своего-поколения тоже вряд ли забудет. Прогоняя прочь не самые оптимистичные размышления, гриффиндорка кивнула, без слов говоря, что прекрасно помнит, о чем ведёт речь подруга.

— Сейчас я тебе такое расскажу, у тебя волосы дыбом встанут! — активно жестикулируя, проговорила девушка, всем своим видом показывая, что собирается выдать нечто такое, что заставило бы даже саму Риту Скиттер засомневаться в своей профпригодности.

— Оу… — вырвалось у шатенки, очевидно, никак не ожидавшей такого бурного начала разговора. — Давай тогда дойдём до нашей комнаты, чтобы ты могла все рассказать наедине.

Быстро шагая по коридору, девушки лавировали между снующими повсюду студентами, торопливо обходя их и решительно глядя вперёд. Сама же Гермиона думала о том, что настолько невероятное собиралась сообщить ей Уизли, что её и без того неконтролируемые кудри должны были и вовсе перейти в состояние, характеризуемое магглами как «взрыв на макаронной фабрике».

Между тем, бесчисленные лестницы и коридоры остались позади, а господин с портрета, стороживший вход в гостиную Гриффиндора, уже недовольно взирал с холста на «двух неразумных и весьма подозрительных молодых барышень».

Оказавшись внутри, а потом и в комнате, присев на кровать Гермионы, Джинни, торжественно вздохнув, начала:

— Как я уже говорила до этого, отношения у Хорька с мистером Уокером, мягко говоря, не очень дружеские. Однако, как оказалось, это лишь сикль в мешке галлеонов! Сегодня я шла мимо кабинета Макгонагалл и услышала разговор директрисы с Лукасом.

Грейнджер прикусила губу, чувствуя, что начало ей уже не нравится. Объединение двух людей, которым не доверяет Драко, вряд ли несло миролюбивый характер. Джинни, приняв жест подруги за выражение крайней заинтересованности, поспешила продолжить:

— Мистер Уокер говорил, что он абсолютно уверен, что Малфоя нет в школе, и с его мнением согласны некоторые преподаватели и ученики, а Минерва наоборот утверждала, что Хорёк в школе, но вынужден пропускать уроки по разным уважительным причинам. — юная Уизли сделала паузу, таким образом подчёркивая, что сейчас будет самое интересное, Грейнджер задумалась, не ошибся ли слизеринец, решив, что Макгонагалл что-то скрывает. — Лукас сказал, что он и его комиссия покинут школу в эту пятницу, и если до этого дня министр лично не убедится в том, что Малфой действительно в Хогвартсе, то он с официальным ордером будет обыскивать мэнор и допрашивать миссис Малфой. Представляешь?!

Грейнджер сидела молча, пораженно глядя куда-то в угол спальни. Всё становилось только сложнее и запутаннее. Если изначально целью Уокера была проверка безопасности, то как он вышел на слизеринца? Откуда узнал, что Драко нет в школе? Почему до сих пор нет никаких новостей о побеге Пожирателей? И главное: возможно ли, что все вышеперечисленное — совпадение? Почему-то в случайное стечение обстоятельств верилось с трудом.

Ситуацию осложняло ещё и то, что пока у Драко оставалось меньше двух дней, чтобы вернуться — о чем он, между прочим, даже не знает! , — Джинни совершенно не собиралась завершить разговор и покинуть комнату. Наоборот, волшебница продолжала сидеть на кровати, скрестив руки на груди, и сурово смотрела на подругу.

— Гермиона, ты ничего не хочешь мне рассказать?

Нет. Ничего. Абсолютно. Ни единого слова. Вообще. Ноль.

Ни-че-го.

— Нет, а что? — деланно удивилась гриффиндорка, надеясь, что её почти двухнедельная практика в искусстве лжи сейчас ей обязательно пригодится.

— Ради всего святого, Гермиона! — повысила голос девушка. — Я в курсе, что Малфоя нет в школе, а ещё мне известно, что ты знаешь, где он!

«Джинни…что? Знает? — это никак не укладывалось в голове. Даже несравненный талант к расследованиям никак не мог поспособствовать тому, чтобы Уизли узнала о произошедшем в Астрономической башне или о том, что Грейнджер общается с Драко через зачарованные свитки. — Я всегда несколько раз проверяла, чтобы в коридоре было пусто, прежде чем связаться с Малфоем, и даже тогда накладывала Запирающее заклинание на дверь. О разговоре с Паркинсон и Забини Джинни тоже знать не может, мы были в той секции библиотеки одни. Следовательно, Уизли вообще никак не может быть в курсе. Неужели подруга… блефует?»

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, Джинни. — гриффиндорка развела руками.

— Гермиона, Малфой уже больше недели не появляется ни на уроках, ни на тренировках, ни даже в столовой. Весь Слизерин понятия не имеет, где он, даже его друзья не знают, зато ты всегда в курсе! Не бывает таких совпадений! — стукнула по постели девушка, явно пребывая в замешательстве. — Ах да, точно: в последние дни ты постоянно уходишь после отбоя. Тебе не кажется, что пора бы уже все объяснить?!

Было видно, что волшебница действительно переживает за подругу и боится, как бы та не нашла себе неприятностей, но Грейнджер не могла ничего рассказать. Дело было даже не в обещании хранить все в секрете, нет. Всё гораздо сложнее. Если исчезновение Малфоя как-то связано с Пожирателями, то в опасности все, кому об этой «связи» известно. Умнейшая-ведьма-своего-поколения едва не потеряла друзей на войне и не хотела подвергать их риску снова.

— Джинни, я правда понятия не имею, почему Хорёк решил абстрагироваться от общества, но ко мне это не имеет никакого отношения.

— Просто скажи, где он. — прозвучало негромко, еле-слышно, словно голос говорившей вот-вот сорвётся.

— Я не знаю. — также тихо, почти беззвучно.

Это была правда. С того дня, когда Драко снова вышел на связь, Гермиона каждый раз спрашивала, куда аппарировал слизеринец, но он не отвечал, и, как правило, именно в такие моменты ей особенно сильно хотелось стукнуть его по блондинистой макушке чем-нибудь тяжелым.

— Ладно, прости, я просто… — Джинни опустила голову, всхлипывая. — После всего, что было…

Грустно улыбнувшись, Гермиона села ближе к подруге, аккуратно обнимая её за плечи, пытаясь успокоить. После войны всем было тяжело, но тем, кто потерял на ней близких — особенно. Стены, коридоры и лестницы — все в замке навевало родственникам погибших мрачные мысли, и об этом нельзя было забывать. По этой причине Грейнджер и не злилась на гриффиндорку: она понимала, что после смерти брата Джинни больше всего на свете боится потерять кого-то ещё, а потому так переживает. Младшую Уизли действительно не за что осуждать. Она почти никогда не плакала, не искала жалости и правда старалась жить дальше, чем заслуживала огромное уважение. Поправив рыжую прядку, упавшую ей на лицо, волшебница вытерла слезы и сделала глубокий вход, постепенно успокаиваясь и немного стыдясь своего поведения.

— Всё в порядке, Джинни. — Гермиона слегка похлопала подругу по плечу в знак поддержки. — Я понимаю.

Уизли кивнула и, ещё раз вздохнув, вышла из комнаты, оставив шатенку наедине с тишиной. Глядя куда-то вперёд, кажется, сквозь деревянную дверь, гриффиндорка пришла к разумному выводу, что наилучшим решением в данный момент будет сообщить Малфою о планах Лукаса, потому что если эти двое как-то связаны с побегом из Азкабана, то Гермиона обязана выяснить как именно и предотвратить возможное появление следующих жертв.

***

Руку защипало так, будто её сунули в Адское пламя, вытащили и отправили навстречу дыханию какого-нибудь огнедышащего дракона. Неоднократно чертыхнувшись и повинуясь рефлексу, Драко резко дёрнул ладонью, из-за чего едва не выронил тяжёлый фолиант на тёмный кафельный пол, вычищенный домовиками так, что реши слизеринец наклониться за упавшей книгой, то вполне мог бы увидеть свою блондинистую макушку в тёмном отражении. То ли из-за действия моторной памяти, то ли из-за какого-то подсознательного страха возвращения Люциуса, эльфы продолжали ежедневно вычищать кабинет Малфоя-старшего так, словно тот был не аристократом, а самим Министром Магии и планировал навестить родной дом не через несколько десятилетий, когда освободится из Азкабана, а со дня на день. Усмехнувшись такому сомнительному сравнению, молодой человек отметил, что жжение в ладони не исчезло, зато стало гораздо сильнее. Матеря на чем свет стоит Грейнджер за то, что ей так неожиданно захотелось ему что-то сказать и размышляя, не связывают ли чары Volumen Cantata эмоциональное состояние собеседников с их физическими ощущениями, блондин покинул кабинет отца и поспешил в свою комнату за свитками, по пути растирая ладонь.

— Молодой хозяин, госпожа Нарцисса просила напомнить Вам, что до ужина осталось…

— Я знаю. — резко бросил парень, чувствуя, что если отвлечется на беседу с эльфом, то у него будет на одну аристократическую конечность меньше.

Едва ли не влетев с свою комнату и судорожно пытаясь найти среди множества бумаг и книг свитки, сбрасывая все ненужное на пол, Драко резким движением порезал пальцы фамильным кинжалом, хранившимся в шкафу. Облегчённо выдохнув, когда пергаменты были наконец найдены, парень с силой сжал над одним из них кулак, будто подгоняя собственную кровь, призывая её течь быстрее. По мере того, как ярко-алые капли падали на бумагу, соскальзывая с длинных бледных пальцев, жжение стихало и к тому моменту, когда последняя, десятая, капля оставила неаккуратную кляксу на свитке, от неприятных ощущений не осталось и следа.

«Малфой?»

Судя по почерку и неровным буквам, Грейнджер явно нервничала, писала второпях. Неужели что-то случилось? Впрочем, пока Уокер в школе, произойти могло действительно что угодно. Или, может, что-то не так с ней? От этой мысли окровавленные пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Почему, Драко? Не проникся ли ты доверием к грязнокровке?

«Слушаю тебя, Грейнджер.»

Увидев на перепачканном кровью листе знакомую манеру написания, Гермионе показалось, что тяжёлый груз, давящий на её плечи и с каждым днем все больше и больше мешающий нормально дышать, стал чуточку легче. Кто бы мог подумать, что однажды гриффиндорка так привыкнет к его почерку, что ей будет становиться спокойнее, стоит лишь узнать, что он отвечает.

«Где бы ты ни был, тебе нужно срочно вернуться в Хогвартс».

Малфой нахмурился: если Грейнджер решила оставить свои нелепые попытки узнать у него хоть что-то и сразу перешла к делу, значит, определённо что-то произошло. Почему-то внезапно захотелось, чтобы девушка снова начала бесить своим нравоучительным тоном и рассказывать гриффиндорские бредни про совесть и мораль, которых у него самого, с её слов, не было. Лучше уж это, чем надоедливый червь сомнения, ползущий под кожей между вен.

«Грейнджер, что с тобой случилось?»

Не поверив в прочитанное, волшебница протерла глаза, словно и правда считая, что когда она уберёт ладони от лица, на свитке появится другой текст. Не появился. Гермиона ещё несколько секунд просто стояла и смотрела на обычную, казалось бы, строчку, если бы не одно «но»: Драко спрашивал, что случилось с ней. Ни с Хогвартсом, ни с Уокером, ни со всей их сомнительной авантюрой, а с ней самой. Предположение, что Малфою не наплевать почти заставило рассмеяться, но, слава Моргане, напоминание, зудящее под корой головного мозга, что она здесь не просто так, а самому Драко — а потом и его матери — грозит опасность, вовремя привело в себя. Почему к ней в голову вообще лезут такие глупости!

«Со мной ничего не случилось, а вот у тебя серьёзные проблемы, Малфой. Можешь считать, что Уокер объявил на тебя охоту»

Выдохнув, слизеринский принц поклялся самому себе, что больше никогда в жизни не поступит так безрассудно и не будет даже на долю секунды беспокоиться о ком-то, кто не носит фамилию Малфой. Как он вообще мог подумать, что ему не безразлична судьба поттеровской подружки?! Это все усталость. Просто усталость, ничего больше. Да, так и есть. Тем не менее, неприятные новости все-таки были. Уокер. Чёртов ублюдок. Мерлин, почему Драко не хватило мозгов прикончить Лукаса прямо у той будки рядом с Азкабаном?

«Полагаю, тебе об этом не говорили, но Уокер ведёт войну со мной и моей семьёй уже почти полгода. Так что, ты меня не удивила.»

Не удивила? Годрик, и как её, умнейшую волшебницу столетия, угораздило связаться с этим идиотом. Как она вообще могла за него переживать? Вправьте кто-нибудь мозги, пожалуйста!

«Он сказал, что если ты не вернёшься в школу до пятницы, то он устроит обыск в поместье и будет допрашивать твою мать. Все еще не удивлён?»

Если бы это было возможно, Драко бы подавился воздухом, увидев появившийся текст, однако слизеринец продолжал сидеть на стуле, пустым взглядом цепляясь за строчки, потирая виски, пачкая светлую кожу в кровь и пытаясь понять, что ему делать дальше. Нужно найти шкатулку, которая то ли в мэноре, то ли у Уокера, то ли ещё черт знает где, укрепить защиту усадьбы на случай, если отец все-таки затащил их семью в какое-то дерьмо, и Пожиратели решат заявиться к Нарциссе, аппарировать в Хогвартс и разобраться с Уокером, потом ещё поговорить с Грейнджер, потому что он уверен, она не отстанет без ответов, и ещё столько всего! Видит Салазар, когда Малфой решил, что после войны его жизнь придёт в норму, он никогда так не ошибался. Каждый день парень засыпал с мыслью, что однажды он проснётся и у него на лбу не будет написано видимыми лишь ему чернилами: «должен», но этот чудесный момент не наступал уже так долго, что аристократ уже переставал верить, что такое вообще возможно.

«Надеюсь, на этом «хорошие новости» заканчиваются?»

Гермиона подавила напряжённый вздох, решив, что сейчас не время представлять себя томной сентиментальной барышней, но даже сквозь бумагу чувствовала в словах волшебника что-то такое, от чего внутренности болезненно сжимались, а на душе становилось холоднее. Драко тоже устал. Ему тоже все это тяжело даётся. Да, Грейнджер не знает, где он, да, она понятия не имеет, чем он занимается, но почему-то ей казалось, что она, умнейшая-ведьма-своего-поколения, понимает его, бывшего Пожирателя Смерти. Почему-то внезапно захотелось помочь, забыть, что они по разные стороны баррикады и быть ему другом хотя бы на один вечер.

«Малфой?»

Оторвавшись от созерцания стены и столь полюбившегося самобичевания, взгляд серых глаз апатично упал на пергамент, где появилось новое слово. Интересно, что она скажет теперь? Случилось что-то ещё? Или просто хочет поиздеваться? Конечно, гриффиндорке это не свойственно, но мало ли: может, решила отыграться сразу за все школьные годы. В любом случае, отвечать не было никакого желания. Хотелось просто спать. Без кошмаров, криков и воспоминаний, а спокойно и тихо. Так, как в детстве, до того, как его жизнь превратили в Ад отец, Волдеморт и Пожиратели. Волшебник занёс руку над свитком, решив написать, и, промедлив секунду, отложил перо обратно, замечая, как с острого носика на бумагу упала некрасивая чернильная клякса.

«Драко?»

«Давай же, ответь. Я знаю, тебе это нужно, Драко» — не произнесено, но одобрено где-то в глубине подсознания. Едва выведя последнюю букву, рука предательски дрогнула. В последний раз, когда Гермиона называла слизеринца по имени, тот аппарировал с Астрономической башни.

«Знаешь, Грейнджер, у тебя есть удивительный талант: ты вспоминаешь, как меня зовут, только тогда, когда вокруг происходит невообразимая хрень.»

«У тебя и такого таланта нет, Малфой!»

Он слабо ухмыльнулся. Наверное, их старые-добрые колкости — единственное, что не даёт ему сдохнуть, когда это кажется верным решением. Если бы ещё пару лет назад Драко сказали бы, что спор с грязнокровкой однажды станет первой причиной для его улыбки за весь день, он бы, не раздумывая, запустил Аваду себе в лоб. Теперь же её упертость немного поднимала настроение, а фраза: «Просто будь осторожен, Драко», сказанная в Астрономической башне, вновь и вновь запускала сердце, гнала кровь по венам.

«В любом случае, я просто хотела убедиться, что с тобой все нормально.»

«Как мило, Грейнджер, я сейчас расплачусь. Чертовски по-гриффиндорски.»

«Можешь насмехаться сколько угодно. Во всяком случае, теперь моя совесть чиста!»

Разумная часть сознания истерично вопила, что это — наилучший момент, чтобы свернуть пергамент и уйти к себе в комнату, но другая, чувствительная, просила, чтобы Малфой не отталкивал её сейчас. Как бы то ни было, общие секреты имели тенденцию сплачивать людей и, сама того не замечая, Гермиона упустила из виду момент, когда говорить с Драко по вечерам стало приятной привычкой, а он сам — неотъемлемой частью её жизни. Разрушать это хрупкое доверие, выстроенное на крови и общей тайне, совсем не хотелось. Наверное, подобные мысли — результат затянувшегося одиночества. Во всяком случае, в это очень хотелось верить.

«Уж извини, Грейнджер, но за всю эту неделю мне было больше не над кем тренировать остроумие, так что потерпи. »

«Ты что… один?»

«Надеюсь, это был риторический вопрос.»

«Серьёзно, Малфой, неужели вокруг тебя нет никого, кто оценил бы твоё отвратительное чувство юмора?»

«Мерлин, Грейнджер, отвратительна здесь только ты!»

Несмотря на оскорбление, мгновенно определённое в разряд привычных идиотских шуток, Гермиона видела, что собеседник уже не так сильно давит пером на бумагу, а значит, ему стало немного лучше, и в этом есть её заслуга. Гриффиндорка помнила, с каким лицом блондин обычно ходил по школе, его мимика в такие минуты не выражала абсолютно ничего, кроме какой-то вселенской усталости, поэтому мысль, что сейчас, возможно, она заставила хоть на мгновение стать чуточку более «живым», заставила её улыбнуться. Плевать, что когда Малфой вернётся, они снова будут врагами, «хорьком» и «грязнокровкой», это будет потом. Главное, что сейчас умнейшая-ведьма-своего-поколения полностью успокоилась и её руки больше не трясутся из-за последних новостей, а слизеринский принц, должно быть, слабо приподнял уголки своих губ и, наверное, на долю секунды даже перестал быть таким холодным.

«Доброй ночи, Драко!»

«До завтра, Гермиона.»

***

Сладко потянувшись в постели и сдув со лба тёмную кудрявую прядь, Гермиона поймала себя на мысли, что удивительно хорошо спала. Конечно, более-менее стабильный режим дня и постоянные умственные нагрузки всегда помогали ей не страдать от бессонницы, но что-то подсказывало, что в этот раз дело было совершенно в другом. Может, в том, что поленья в камине трещали этой ночью особенно по-уютному, может, воздух был более чистым и свежим, а может в том, что кто-то блондинистый и очень высокий впервые назвал её по имени и хоть немного снял свою привычную маску, из-за чего гриффиндорка ложилась спать с чувством чего-то тёплого и очень приятного на душе, при этом глупо улыбаясь. Как бы то ни было, соседки по комнате ещё спали, а значит у волшебницы был реальный шанс попасть в душ без всяких очередей и столпотворений. Улыбнувшись самой себе и такому варианту развития событий, девушка села на кровати и замерла.

За окном был…снег?!

Мгновенно подскочив на месте и с босыми ногами помчавшись к ближайшему окну, гриффиндорка дотронулась порезанными пальцами до холодного стекла, завороженно глядя на то, как изящно кружатся снежинки в морозом воздухе, а затем, не менее грациозно завершая свои «па», оседают на ещё небольшие, но весьма заметные сугробы.

— Первый снег… — сорвалось с покусанных губ, после чего на стекле появилось маленькое запотевшее пятнышко. — Мерлин, сейчас же только конец ноября!

На ходу надевая самое тёплое, что нашлось в шкафу, гриффиндорка выбежала в коридор, направляясь к лестнице, чтобы поскорее подставить лицо летящим снежным хлопьями, вздохнуть полной грудью чистый воздух и почувствовать себя абсолютно счастливой, забыв на короткие мгновения про все, что ждёт её в стенах школы. Именно так Грейнджер и поступила, уже спустя пару минут открывая высокие дубовые двери и, сгорая от нетерпения, выбегая на улицу. Холодный ветер мгновенно потерялся в копне тёмных кудряшек — Годрик, она ведь совсем забыла про шапку! — и Гермиона весело засмеялась, чувствуя, как мороз начинает приятно покалывать щеки, окрашивая их в лёгкий румянец.

Говорят, с первым снегом жизнь начинается сначала. В такие моменты в это утверждение особенно сильно хочется верить, наивно полагая, что мягкие сугробы скроют тот факт, что гриффиндорка так ничего и не объяснила друзьям, соврала практически всем профессорам, а ещё упорно умалчивала о том, что если уже завтра Драко не вернётся в школу, у него будут серьёзные неприятности. Может, снег и правда спрячет все эти секреты от жестокой реальности? Наверное, так будет гораздо лучше и проще для всех. Тем не менее, как бы ни было приятно бродить по кристально-белому одеялу, надёжно закрывшему пожухлую траву, и ловить кончиком носа снежинки, надо было возвращаться в замок и решать насущные вопросы.

***

— Знаете, я каждый год наблюдаю за тем, как радуются снегу первокурсники, и картина никогда не меняется: все окна оккупированы вдоль и поперёк любопытными, но невероятно счастливыми детьми! — заключил Поттер, глядя, как темно-русый мальчик в очках, похожий на него самого, выпрыгивает из-за спин своих друзей, чтобы разглядеть в запотевшем окне хотя бы кусочек зимней сказки.

— Ну, а меня больше радует то, что скоро мы пойдём в Хогсмид, а то, боюсь, как бы у меня в организме ни развился недостаток сливочного пива! — весело добавил Рон, который, хотя и стремился казаться отважным героем войны, тоже проникся атмосферой и пребывал в состоянии радостного предвкушения чего-то особенного.

Гермиона шла между смеющимися парнями, не принимая участия в разговоре, но полностью разделяя их настроение. Несмотря на то, что до Нового года было ещё далеко, гриффиндорка мысленно напевала незатейливую рождественскую мелодию, чувствуя, как с каждым шагом внутри все больше разрастается смесь волнения и восторга — трепет. Казалось, с минуты на минуту случится что-то невероятное! Погружаясь в предчувствие с головой и пытаясь понять, хорошее оно или все-таки нет, умнейшая-ведьма-своего-поколения и не заметила, как их легендарное «Золотое трио» преодолело весь путь до Большого зала.

Зайдя внутрь и улавливая ароматы вкуснейших блюд, Гермиона инстинктивно повернула голову в сторону и замерла, выронив из рук тяжёлую сумку с книгами.

— Ого, принц вернулся! — послышалось где-то за её спиной. — Забавно, он прямо как снег на голову!

На шум обернулось множество студентов и, игнорируя несколько сотен пар глаз, гриффиндорка сосредоточилась на одних, внимательно изучавших её с ног до головы и словно читающих, как страницу одного из раскрытых, выпавших их сумки фолиантов.

Со слизеринского стола Гермиону гипнотизировали стальные глаза Драко Малфоя.

========== Часть тринадцатая: «Чёртов Малфой!» ==========

В какой-то момент Драко Малфоя стало слишком много.

Горький аромат одеколона с резкими нотками остроты и риска душил, заставляя задыхаться, а обоняние, как на зло, улавливало его среди прочих на расстоянии нескольких метров. Обычный чёрный костюм и того же цвета мантия постоянно привлекали внимание. Негромкий бархатистый голос слышался даже тогда, когда парень был в другом конце кабинета, а блондинистая макушка — Мерлин, дурацкая блондинистая макушка! — так часто попадалась на глаза, что казалось, на них вот-вот появятся мозоли. По какой-то невообразимой причине взгляд ловил каждый жест слизеринца, все ухмылки и подмигивания, а мозг запоминал их едва ли не лучше, чем параграфы в фолиантах.

Гермиона до крови прикусила губу, не отрываясь от учебника по Трансфигурации, когда в миллионный за день раз услышала писклявое: «Ох, Драко, наконец-то ты вернулся!». Какая-то недалекая девица пришла в щенячий восторг, увидев аристократа в компании его свиты, о чем немедленно решила ему сообщить. Прислонившись спиной к стене и ожидая появления Макгонагалл, чтобы та открыла класс, гриффиндорка не поднимала глаз, но и без этого могла быть уверена, что слизеринец кивнул той девушке, равнодушно бросив что-то вроде: «Я никуда и не уходил», и та захихикала. Годрик милостивый, как вышло так, что мимика и жесты Малфоя отпечатались у неё — Гермионы — под веками, будто их гвоздями приколотили к коре головного мозга?! Между тем, подобные сцены всему восьмому курсу приходилось наблюдать с самого утра, когда Драко, вне всех ожиданий, заявился на завтрак впервые за две недели и сидел за столом так, будто ничего не произошло.

«Не уходил он, ага, как же!» — внутренне негодовала Грейнджер, громко перелистывая страницы, будто те были виновны в её ужасном настроении.

Гермиона сама не знала, что раздражало её в этой ситуации больше: тупоголовые волшебницы, постоянно щебечущие про то, как они скучали, нескончаемые шутки а-ля «если внезапно выпал снег, то жди возвращения блудного принца», или то, что этот самый «принц» её игнорировал. Умнейшая-ведьма-своего-поколения была готова поспорить, что если бы она не выронила из рук свою сумку, с грохотом упавшую посреди Большого зала, то Малфой бы не удостоил её взглядом вообще ни разу. Конечно, Гермиона не ждала, что как только Драко вернётся, он кинется её обнимать и в слезах благодарить за оказанную помощь, но на проявление хоть какого-то подобия вежливости она надеялась. Мог бы, в конце концов, просто кивнуть, как делал это для оравы своих девиц, но, видимо, слизеринец не посчитал нужным сделать и это. Вполне ожидаемо!

— Придурок. — мрачно буркнул Рон, и гриффиндорка мысленно от всей души с ним согласилась. — С каких пор девчонки вешаются на Пожирателей Смерти?

— Прости? — волшебница недоуменно уставилась на друга, на долю секунды решив, что он говорит о ней. Мерлин, как вообще можно было допустить такую глупость?!

— Сама посмотри: они липнут к нему, как мухи! — искренне возмущался Уизли тому, что он, герой войны, не пользуется тем же спросом среди прекрасной половины Хогвартса. — Хорёк как-то быстро перешёл из разряда «предателей» во «всеобщие любимчики»! Ещё недавно с ним никто обращаться не хотел, а теперь? Нет, вы только посмотрите!

— Да, я тоже заметил, что волна общественной ненависти схлынула с него. — присоединился к дискуссии Гарри, подозрительно поглядывая то на Малфоя, рассказывающего что-то с безэмоциональным выражением лица, то на его снобистскую компанию, смотрящую на лидера едва ли не с открытыми ртами. — Как так вышло?

— Вам что, внимания не хватает?! — гриффиндорка решила прервать обсуждение того, кто и так мешал ей нормально учиться весь этот невыносимо долгий день, придя к разумному выводу, что лишнее напоминание о том, что она две недели потратила на помощь бессовестному неблагодарному засранцу, ей ни к чему. — Насколько я знаю, вы тоже не страдаете от одиночества!

— Да, но мы-то не принимали Тёмную метку! — вспыхнул от негодования Рон. — Да и вообще, с каких пор ты защища…

— Ещё одно слово о Малфое, Рональд, — предупреждающе процедила Грейнджер — и я не буду говорить с тобой до конца недели!

Поттер с любопытством поглядывал то на рыжего, то на шатенку, пытаясь держаться нейтральной стороны. Гриффиндорец уже давно для себя уяснил, что в перепалки друзей лучше не лезть: себе дороже.

— Ладно, ты права. — сдался, наконец, Уизли, нарочито громко вздохнув. — Гораздо важнее, что тебе больше не придётся отчитываться за Хорька перед профессорами.

«Действительно, а ведь это и правда так! — осенило гриффиндорку. — Наплевать и на Малфоя, и на то, что он не оценил мои героические труды по спасению его задницы. Главное, что теперь я полностью свободна и от свитков, и от его слизеринских дружков, и, что самое приятное, от него самого!»

— Наконец-то ты сможешь вернуться в режим полного игнорирования Малфоя, Гермиона! — поддержал слова друга Поттер.

Довольная своими выводами и рассуждениями гриффиндорцев, умнейшая-ведьма-своего-поколения с гордо поднятой головой прошествовала в класс, ловя себя на мысли, что даже не заметила, когда директриса успела прийти и открыть дверь.

***

Прикрыв глаза, Драко медленно массировал виски, мечтая исчезнуть прямо посреди обеда в Большом зале, раствориться, расщепиться на молекулы и атомы. Разумеется, как выходец из чистокровного рода, он привык к постоянному вниманию, но несмотря на это его раздражала роль «звезды дня». С самого завтрака и вплоть до нынешнего момента весь гребаный Хогвартс считал нужным бросать на него свои многозначительные взгляды, якобы незаметно перешептываться, а в случае с девушками, ещё и здороваться, при этом по-идиотски хихикая. Очевидно, в этом году его все-таки не оставят в покое. Тем не менее, любопытные студенты были лишь вершиной айсберга под названием «тысяча и одна проблема Драко Малфоя». Гораздо хуже было то, что едва волшебник окончил завтрак, он встретил в коридоре Уокера. Конечно, выражение лица последнего определённо стоило того, чтобы потерпеть присутствие министра в стенах школы, и слизеринец действительно наслаждался в течение тех секунд, пока Лукас не скрывал за маской равнодушия свой шок, но сладкое марево развеялось ровно в тот момент, когда мужчина сообщил, что им нужно лично переговорить. После отбоя. Вне школы. Блядь!

— Грустишь, Драко? — усмехнулся Забини, делая глоток тыквенного сока. — Думаю, если бы слышал, какие увлекательные слухи о тебе ходят по школе, сразу бы повеселел!

— Какая-то пуффиндуйка с третьего курса уверяла, что все это время ты потратил на променады с ней. — дополнила мысль мулата Пенси, не скрывая того, что находила подобные розовые мечты младшекурсниц весьма забавными. — По версии гриффиндорцев ты собираешься стать новым Тёмным Лордом.

Блейз несдержанно прыснул в кулак, представляя блондина без носа и в мантии с капюшоном. С другой стороны, Драко ведь всегда был к лицу чёрный, так может…

Тем не менее, аристократ не разделял всеобщего веселья. Ни один мускул на бледном лице не дрогнул в ответ на шутку, а плотно сжатые губы не делали ни намёка хотя бы на подобие улыбки. Слизеринца уже достали за день сомнительные анекдоты и томные взгляды, вызывающие жгучее желание проклясть Непростительным тупоголовых шутников и горе-соблазнительниц.

— Может, наш принц заболел, а, Драко? — предположил Грегори, кривя губы в глупой ухмылке. — Не пора ли к Помфри ещё на две недели?

— Если ты не заткнешься, то поводов заглянуть в Больничное крыло у тебя будет куда больше. — тут же парировал Драко. — Как думаешь, трудно лечить травмы от Круциатуса одновременно с врождённым слабоумием?

Гойл недовольно фыркнул, но замолчал, ни капли не сомневаясь, что блондин вполне может воплотить угрозу в жизнь. Сфокусировав все внимание на тарелке с обедом, волшебник довольно быстро забыл обиду.

«Правильно, жри, ублюдок. — мрачно хмыкнул Малфой. — Твоих куриных мозгов хватает только на это.»

Бледная кисть воткнула вилку в котлету так, что серебристые зубчики согнулись пополам. Драко сжал челюсти, чувствуя, как трясутся кончики пальцев из-за резкого звука: скрежет по посуде заставлял оголенные нервы сжиматься сильнее, ввинчиваясь куда-то в голову и отзываясь болью в затылке. Слизеринцу казалось, ещё чуть-чуть, и он всерьёз начнёт бить окружающих током из-за своего напряжения. Помимо идиотов-студентов и идиота-Уокера блондина просто невероятно бесило поведение идиотки-Грейнджер. После того, как она феерично выронила свою безвкусную дешёвую сумку посреди Большого зала, уставившись на него — Драко — так, словно тот был ожившим покойником, гриффиндорка ещё несколько лекций подряд сверлила его взглядом, полным осуждения, недоумения, шока и ещё черт знает чего. Однако, очевидно, у неё в голове что-то переклинило, и теперь девушка специально игнорировала волшебника. Отворачивалась, утыкалась носом в книжки и беспрерывно болтала с излюбленным ею дуэтом «слабоумие и безрассудность» в лице Уизела и Шрамоголового соответственно. Драко знал, что Грейнджер хочет с ним поговорить, но был уверен, что она ни за что не подойдёт к нему первая. Трусливая сучка! Буравя взглядом копну каштановых волос, разбросанную по худым плечам, слизеринец ещё сильнее погнул вилку, кожей ощущая разъедающую его злость.

Глядя на сломанный столовый прибор, Пенси и Блейз непонимающе переглянулись, единогласно приходя к выводу: с Малфоем что-то не так.

***

Стук настенных часов оповестил о начале дополнительной лекции, назначенной на послеобеденное время. «Львы» и «змеи» одновременно тяжело вздохнули, проклиная тот факт, что из-за каких-то неполадок в учебной программе им приходится оставаться после уроков и пополнять свои знания. За всю осень студенты враждующих факультетов уже успели смириться с тем, что им придётся сосуществовать в одном помещении, и никто не спасёт их от этой ужасной участи, а потому волшебники решили переносить гнев и искреннее негодование на что-нибудь ещё. В данный момент объектом ученической ненависти была Макгонагалл, поставившая в расписание дополнительную лекцию по Трансфигурации. Вторую за день, между прочим!

— У меня есть новая бутылка огневиски, с которой я планировал провести время. Почему я должен сидеть здесь из-за старухи? — громко возмущался Малькольм Бэддок, сев прямо на парту и повернувшись лицом к сокурсникам.

— Не думал, что когда-нибудь соглашусь с кем-то из Слизерина, но ты прав, директриса явно переходит границы! — красноречиво высказался Джеффри Хупер, оторвавшись от учебника. — Она, конечно, декан нашего факультета, но давайте смотреть на ситуацию непредвзято: оставлять учеников после уроков — это уже слишком!

Слизеринцы одобряюще ухмыльнулись, с удивлением глядя гриффиндорца, восставшего против «своих».

— Глупости, Джефф! — вмешалась Гермиона, явно не разделяя позицию говоривших. — Не делай профессора Макгонагалл виноватой в том, что ты — лентяй! И кстати, Малькольм, в твоём случае уж лучше сидеть на Трансфигурации, чем снова пить! — гордо поднятый подбородок окончательно завершил речь во имя восстановления справедливости и сохранения честного имени профессора.

— Какие мы правильные, да, Грейнджер? — ехидно ухмыльнулся Забини. — Что-то мне подсказывает, что совсем недавно ты не была так лояльно настроена!

class="book">Шатенка сжала в руке перо, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Неужели мулат действительно решил вспомнить, как она вместе с ним и Паркинсон похищала книги из кабинета директора?! Тем более, что уже через два дня девушка незаметно вернула Минерве все фолианты.

— Ты бы видела, как покраснела! — не унимался Блейз. — Знаешь, это даже хорошо. Я уже начал переживать, что ты забыла тот потрясающий день, когда благополучно закрыла глаза на свою гриффиндорскую честность!

Нахмурив брови, Драко непонимающе смотрел на друга, силясь хотя бы предположить, о чем тот говорит. Повернувшись к Пенси, сидящей позади них, слизеринец вопросительно уставился на девушку. Та кивнула, как бы подтверждая, что за время отсутствия его белобрысой макушки в замке, здесь произошло много чего интересного.

— Может, все-таки напомнить? — во всю развлекался мулат, чувствуя себя хозяином ситуации. — Мне не сложно!

— Тогда тебе придётся озвучить еще некоторые занимательные подробности, Забини. — отчеканила Гермиона, не теряя собственного достоинства. — Полагаю, некоторые из присутствующих не захотят такого развития событий.

По кабинету разлетелся шёпот. И «львы», и «змеи» не понимали, о чем конкретно говорят волшебники, но с явным энтузиазмом строили догадки. Гарри и Рон стояли за спиной подруги и, улавливая в словах сокурсников что-то про её связь с неожиданно вернувшимся Малфоем, с силой сжимали кулаки, но молчали. Сам же слизеринский принц сидел с абсолютно равнодушным выражением лица, скрывая за нечитаемой маской напряженную работу мысли.

— Почему же, Грейнджер? — деланно удивился Блейз. — «Некоторые» уже разобрались со всеми формальностями, так что им не грозит публичное разоблачение от гриффиндорской заучки.

Что и следовало ожидать! Гермиона предполагала, что несмотря на её старательные попытки оправдать пропуски уроков Драко, ему все же будут задавать вопросы, и не ошиблась, придя к выводу, что слизеринец легко выдумает невероятно правдоподобную легенду, объясняющую его отсутствие. Видимо, так и произошло. Осложняло ситуацию только то, что если у Малфоя были «уважительные» причины для пропуска занятий, то у неё не нашлось ни одного разумного обстоятельства, смягчающего вину за кражу литературы из кабинета Макгонагалл.

— Я очень сомневаюсь, что «кое-кому» это поможет, Забини. — спокойно парировала девушка, стараясь не выдать своего крайне невыгодного положения. — Поэтому отстань и занимайся своими делами, пока я тоже не вспомнила что-нибудь весьма любопытное.

Малфой сжал челюсти. Весь день его мысли занимало планирование предстоящей встречи с Уокером, но спор между другом и Грейнджер совершенно не давал сосредоточиться. Кроме того, осознание, что так завуалированно волшебники говорят о нем самом, почти физически било по бледному лицу. И ещё кое-что: Грейнджер по-прежнему на него не смотрела.

— Грязнокровка вздумала нам угрожать! — наигранно расхохотался мулат. — Знай свое место, Грейнджер.

Слизеринцы довольно заулюлюкали, а гриффиндорцы сжали в кулаках палочки, готовясь атаковать при любом удобном случае.

— Следи за тем, что говоришь, Забини, или я тоже могу «случайно» раскрыть пару секретов.

— Можешь раскрыть? Давай! Я тоже с удовольствием поделюсь с Макгонагалл твоими приключениями.

— Они такие же твои, как и мои!

Волшебники мысленно уничтожали друг друга, заставляя комнату искрить от напряжения. Было видно невооружённым взглядом, что оба знают какие-то тайны, и сейчас, объятые самой настоящей злостью, готовы выложить все как на ладони.

— Ну так что, Грейнджер? Поведать миру о твоих методах добычи литературы?

Надо было что-то делать.

Быстро и максимально эффективно.

Необходимость немедленно заткнуть Забини стала почти жизненно важной, и Гермионе пришлось признать, что только один человек в этой комнате способен ей реально помочь. Тот самый, кого она так старалась не замечать.

Взгляд карих глаз с немой просьбой обратился к другим, серым, холодным, как Северное море, но как никогда нужным. Драко почти мгновенно повернулся к ней. Затянувшийся зрительный контакт порождал ещё большее напряжение, различаемое всеми присутствующими, и гриффиндорка отметила, что оно не имело ничего общего с тем, что возникло минутой ранее между ней и Забини. С мулатом они лишь злились друг на друга, но не более. С Малфоем же ситуация обстояла иначе. Его радужки поглощали её, вытягивали душу и топили в омутах цвета грозового неба, заставляя чувствовать, как внутри что-то переворачивается. В какой-то момент лёгкие сжались и дышать стало практически невозможно. Кожа леденела, в то время как кровь наоборот будто вскипала, штормом бушуя в венах. Драко продолжал смотреть ей прямо в глаза, гипнотизируя, вглядываясь, читая, как раскрытую книгу.

«Малфой, пожалуйста.»

«Помоги мне.»

«Давай же!»

Наклоняет голову. Снисходительно ухмыляется. Полностью уверен в своём превосходстве.

«Ладно».

— Забей на неё, Блейз. — лениво протянул слизеринец, разминая шею. — Неужели тебе хочется возиться с поттеровской подружкой?

— О, меньше всего на свете. — театрально закатил глаза Забини.

Развернувшись и присев за свою парту, «поттеровская подружка» приступила к чтению книги, стараясь не обращать внимание ни на учащенный пульс, ни на мурашки, пробежавшие по пояснице.

Несколько минут спустя, в класс вошла Минерва и, поприветствовав учеников, начала занятие, объясняя способы трансформации растений в продукты питания. Лишь в середине лекции, когда студенты полностью отвлеклись от произошедшей стычки и сосредоточились на теме урока, Гермиона решилась и незаметно повернула голову в сторону одного из слизеринских столов.

Поймав взгляд Драко, девушка одними губами прошептала:

«Спасибо.»

***

Дорога до гостинной Гриффиндора прошла в молчании. Гарри, Рон, Джинни и Гермиона быстро шагали по коридору, глядя себе под ноги. Предыдущий урок Трансфигурации, а точнее его начало, оставил много вопросов, поэтому теперь умнейшая-ведьма-своего-поколения мысленно перебирала все более-менее убедительные варианты ответов. Чёртов Забини своей дурацкой выходкой разрушил доверие, вновь воцарившееся среди «Золотого трио», так что теперь шатенке придётся снова решать эту проблему. Размышляя, гриффиндорка не заметила, как вся компания подростков оказалась в нужном помещении.

— Рассказывай. — прямо начал Поттер, внимательно глядя на подругу сквозь стекла очков. Он давно заметил, что волшебница что-то скрывает, но старательно не обращал на это внимание, считая, что при необходимости та все расскажет, но после сегодняшнего инцидента молчать было уже невозможно.

— О чем ты, Гарри? — присев на ярко-красное кресло, девушка непонимающе посмотрела на гриффиндорца, недоуменно выгнув бровь. Годрик милостивый, это псевдоудивление стало таким привычным! — Что-то не так?

— Серьёзно, Гермиона? — громко выпалил Уизли, поражаясь тому, как подруга может не замечать настолько очевидных вещей. — Что имел в виду Забини?

— И как это связано с Малфоем? — добавил Гарри, видя прямую взаимосвязь.

Гермиона тут же поймала понимающий взгляд Джинни, мгновенно напомнивший о том, как совсем недавно у девушек был разговор на ту же тему. Однако, если беседа с младшей Уизли прошла довольно неплохо, то суровые лица парней не предвещали ничего хорошего. Грейнджер могла их понять: у «трио» никогда не было секретов друг от друга, а после войны утаивать что-то стало не только глупым, но и опасным. Тем не менее, волшебница не могла рассказать им. Образ Малфоя, заставившего Блейза замолчать за секунду до того, как тот собрался сказать что-то явно лишнее, не выходил у гриффиндорки из головы и отметал в сторону все попытки признаться друзьям.

Она не может. Просто не может. Никак.

— Что такое ужасное знает о тебе Забини, чего не знаем мы? — повторил вопрос Рон. — О чем он хотел рассказать Макгонагалл?

Джинни аккуратно взяла ладонь Гарри в свою, как бы пытаясь успокоить, и это действительно получалось, хотя и с огромным трудом. Пальцы волшебников переплелись, но гриффиндорец все ещё был напряжен и настроен весьма решительно.

— Дело в том, что… — нерешительно начала Грейнджер, напрягая все свои извилины, лишь бы придумать какую-то ложь, вычленить из всей истории самые безобидные факты. — мне очень была нужна одна книга, но вышло так, что она находится в Хогвартсе в единственном экземпляре и хранится у профессора Макгонагалл… — набрав в лёгкие больше воздуха, гриффиндорка задумчиво прикусила губу, продолжая делить информацию на «подходящую» и «лишнюю». — Поэтому мне пришлось временно одолжить её, а Забини случайно увидел, как я выхожу из кабинета директора… О, Мерлин, мне так стыдно! — девушка закрыла лицо ладонями, всеми силами души уповая на свое актёрское мастерство. Не зря же она в детстве ходила в маггловский драматический кружок?

«В конце концов, это ведь почти правда! — рассуждала Гермиона. — Мне действительно нужна была информация о Тёмной метке, а она находилась в книгах, которые забрала профессор. У меня не было выбора, я думала, что Малфою грозит опасность! Тем более, я довольно скоро вернула всю литературу, так что можно считать, что фолианты действительно были взяты в долг. Кроме того, зная темпераменты Гарри и Рона, им лучше не знать, как на самом деле в эту историю оказались вмешаны Паркинсон, Забини и Малфой. Это для общего блага!»

— Ты лжешь. — сухо констатировал Поттер, отрезав тем самым любые пути к отступлению. — Почему-то мне кажется, что история с Забини — это лишь одна из тем, в которые ты не желаешь нас посвящать!

Видимо, драматический кружок не помог.

— Гарри, конечно же нет! — тут же поспешила оправдаться гриффиндорка. — Ты ошибаешься!

— Разве? — вмешался Уизли. — По-моему, ошибаешься здесь только ты, Гермиона, доверяя не тем.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Сначала чёртов Малфой исчезает непонятно куда, а ты его покрываешь. — продолжил мысль друга мальчик-который-выжил. — Однако, мы верим твоим словам, что это лишь из-за случайных совпадений, хотя такое объяснение, честно говоря, звучит как полнейший бред. — парень вырвал ладонь из руки Джинни и громко стукнул по спинке дивана. — Потом к тебе постоянно лезут малфоевские дружки. Ты говоришь, что это не стоит нашего внимания. Убеждаешь, что все нормально, однако с каждым днем у тебя все больше перебинтованных пальцев, порезанных одному Мерлину известно при каких обстоятельствах! На вопросы о проблемах отмалчиваешься. Теперь Забини утверждает, что у вас есть какие-то общие секреты, а половина Хогвартса уверена, что ты состоишь в сговоре с Малфоем!

— Кстати, это довольно странно, что Хорёк появился за сутки до уезда мистера Уокера. — перебил друга Уизли. — Интересно, кто же ему об этом сказал, Гермиона? Не хочешь объяснить, как и зачем ты это сделала?

Грейнджер растерянно переводила взгляд с одного друга на другого, чувствуя себя загнанной в угол. Пока в течение двух недель она представляла себя величайшим мастером лжи, оказалось, что все её не особо-то хитроумные махинации уже давно раскрыли. В этой ситуации ей не могли помочь ни Джинни, ни Малфой, ни сам Мерлин.

— Мы прошли через войну, Гермиона. — слишком тихо сказал Рон. — Потеряли слишком многих. Нам нужно держаться вместе, понимаешь?

— После всего, что мы пережили, подобные поступки приравниваются к предательству. — тем же убийственным тоном продолжил Гарри. — Догадываешься, к чему я веду?

— Мальчики, неужели вы… — широко распахнутые карие глаза защипало, а в горле будто встал ком. Появилось стойкое ощущение, что внутренности разом треснули и с грохотом упали куда-то на пол. Туда же, где последние две недели валялась её — Гермионы — гриффиндорская честность.

Не договорив, а вернее, не найдя слов, чтобы продолжить, девушка резко встала с кресла и быстрым шагом направилась к дверям, рукавом смахивая предательские слёзы, опаляющие кожу. Казалось, где-то там, в глубине пустых тёмных коридоров (судя по тишине, уже объявили отбой), Гермиона сможет сделать правильные выводы, хотя они и так лежали на поверхности: девушка неоднократно обманула друзей, непонятно зачем защищая врага, и поплатилась за это. Всё просто и как нельзя прозаично.

Тем не менее, глупая вера, что среди холодных каменных стен найдётся необходимый выход из положения, не покидала гриффиндорку. Не зря же говорят, что надежда умирает последней, правда?!

Жаль только, что до этого именно она убивает все остальное.

***

На улице было холодно. Драко почти сразу же признал, что поступил крайне безрассудно, не прихватив с собой хотя бы мантию. С другой стороны, подобная глупость вполне могла быть обусловлена подсознательным нежеланием быть готовым к долгому времяпровождению с Уокером.

Спрятав руки в карманы чёрных брюк, молодой человек исподлобья наблюдал за мужчиной, стоящим у подножья лестницы, ведущей к дверям Хогвартса. Отвернувшись от ветра с хлопьями мокрого снега, Лукас упрямо пытался зажечь трубку — «отвратительное маггловское приспособление!» — как отметил про себя Драко, — что получалось из рук вон плохо. Не без презрения осматривая министра, слизеринец пришёл к выводу, что за эти полгода тот постарел. Мужчине было не больше сорока пяти лет, но морщины, залегшие на всегда сосредоточенном лице, и тонкие седые нити, блестящие под мутным лунным светом в копне чёрных волос, добавляли ему возраста. Лукас был одним из тех людей, про кого говорят, что их потрепала жизнь. Драко не знал ничего ни о его прошлом, ни о настоящем, но впечатление, что стоящий под пронизывающим ветром мужчина многое видел, не покидало. Тем не менее, аристократ пришёл сюда не для того, чтобы анализировать и жалеть врага. Нужно было переходить к делу, и чем скорее, тем лучше.

— Уокер? — хриплый голос, казалось, растворился в завываниях ветра, но все-таки донесся до адресата.

— Ты уже здесь, Драко. — скорее подтвердил, чем спросил, Лукас, не поворачиваясь лицом к собеседнику. — Ты рано.

— Сразу после отбоя.

Выдохнув из сухих и слегка посиневших губ облачко грязно-серого дыма, мужчина убрал трубку в карман темно-коричневого пальто, и, поднявшись на одну ступеньку, обратил свое внимание на блондина.

— Несанкционированное проникновение в Азкабан, угроза работнику Министерства Магии с применением оружия, нападение на двух служащих тюрьмы… И все за один день! Нынче у всех семнадцатилетних такая интересная жизнь?

Малфой иронично хмыкнул вместо ответа: ему почти льстил подобный «послужной список». Почти. Мерлин, видел бы Люциус, даже не в кого, а во что превратился его сын!

— Признаться, я был весьма удивлён, когда вернулся в тот кабинет и обнаружил своих коллег припечатанными к полу обездвиживающими заклинаниями.

— Они напали первыми. Один и вовсе использовал Непростительное.

— Насколько я заметил, оба получили по заслугам. Однако, я полагаю, ты так и не поговорил с отцом. Что планируешь делать дальше? Вернёшься и подорвешь Азкабан?

Драко сжал челюсти. Несмотря на то, что он стоял выше Уокера, у самых дверей, ощущения собственного превосходства почему-то не возникало, а этот ублюдок ещё и делал намёки на сарказм. О, Салазар!

— Ты ведь не глупый парень, Малфой. Не ищи себе проблем.

— Вы — моя проблема.

Лукас громко рассмеялся, найдя в словах слизеринца что-то невероятно забавное, а затем начал громко кашлять, наглядно демонстрируя вред от этой своей маггловской штуки. В то же время, небольшие чёрные глаза оставались по-прежнему холодными, и это невозможно было не заметить.

— Тем не менее, у меня есть ещё несколько вопросов. Во-первых, как ты узнал, что коллегия министров, в том числе и я, в школе?

— Это не Ваше дело.

— Я предложил, что кто-то тебе об этом сообщил. — проигнорировав выпад слизеринца, Лукас продолжил. — Кто же? Большинство твоих однокурсников отказались говорить со мной о тебе, другая же часть призналась, что не имеет ни малейшего понятия, где ты. Однако, знаешь, что весьма любопытно? Одна кудрявая девушка с Гриффиндора, кажется, мисс Грейнджер, упорно настаивала на том, что ты в Хогвартсе. Это наталкивает на определённые выводы, верно?

— Какие же, например? — наигранно удивился Драко. — Думаете, она моя подружка? О, ради Мерлина, Уокер! Грязнокровок никогда не было и не будет в моем окружении.

Криво усмехнувшись, блондин равнодушно перевёл взгляд куда-то за спину министра, всем своим видом показывая, что парня меньше всего на свете волнует судьба гриффиндорки. Нельзя допустить, чтобы Лукас что-то заподозрил, это исключено. Если в его идиотской башке закрепится мысль, что Грейнджер для Малфоя — не «все», не очередная знакомая, то ей конец. Она ещё глубже увязнет в этом дерьме, и, видит Салазар, это будет меньшим, что с ней случится. О том, что именуется «большим», думать не хотелось. Конечно, Драко не испытывал к поттеровской подружке каких-то глубоких чувств, вернее, старался в это верить, но за то время, когда они общались через свитки, и Грейнджер ежедневно вытаскивала его из пропасти бессилия и саморазрушения, он успел немного привязаться к ней. Да, её вечный нравоучительный тон, слышимый даже сквозь бумагу, жутко раздражал, но было в ней что-то такое, что до жути напоминало его самого.

Она понимала.

Драко не писал Гермионе о своих мыслях и эмоциях, не делился страхами и догадками, не разъяснял многочисленных сложных планов, но это и не было нужно. То ли гриффиндорка умела читать между строк, то ли видела на расстоянии в тысячи километров, но факт оставался фактом: Грейнджер улавливала его настроение, не задавала лишних вопросов и действительно понимала. Наверное, хотя бы за это стоит не ввязывать её в чёртово болото.

— Пусть так. — пожал плечами мужчина. — Тогда поговорим вот о чем: как ты выбрался из Хогвартса? Мы оба знаем, что каминные сети здесь ни при чем.

— Понятия не имею, о чем Вы, мистер Уокер. — до тошноты официально ответил Драко, увидев за спиной собеседника прибывшую карету, из которой к ним уже направлялись четверо министров. Волшебники остановились в паре метров от говоривших, с нечитаемыми лицами рассматривая обоих.

— Доброй ночи, мистер Малфой. — тем же тоном попрощался Лукас, приторно улыбнувшись.

И, прежде чем развернуться и уйти, напоследок тихо добавил:

— Мы ещё не закончили.

Фигура в темно-коричневом пальто, сопровождаемая ещё четырьмя, размашистыми шагами достигла транспорта и скрылась внутри. Сосредоточенный взгляд серых глаз внимательно следил за тем, как министры сели в карету, запряженную шестью пегасами. Животные мгновенно вспорхнули в небо, исчезая в грязных облаках. Наблюдая за тем, как коллегия растворяется в ночи, а потом и вовсе пропадает из виду, Драко шумно вздохнул. Конечно, диалог прошёл не слишком дружелюбно, но открытого конфликта не было. Уже хорошо. Кроме того, теперь, когда министров нет в школе, молодой аристократ может заняться важными делами: шкатулкой, побегом Пожирателей, встречей с отцом.

Мысленно кивнув самому себе, Малфой скрылся за дверьми, окунаясь в тишину замка и отмечая, что за время беседы с Уокером свитер до нитки промок из-за снега.

***

Стремительно преодолевая метр за метром одного из многочисленных тёмных коридоров, Гермиона совершенно не понимала, куда конкретно шла. Было больно и очень обидно, а потому разумные доводы подсознания, кричавшего, что гулять по Хогвартсу после отбоя — плохая идея, остались благополучно проигнорированными. Гриффиндорка искренне недоумевала, как вышло так, из-за врага она едва не потеряла друзей. Это возмутительно! Последний учебный год должен был стать самым нормальным и спокойным, но что же девушка имеет на данный момент? Ссору с лучшими — единственными! — друзьями, шлейф из слухов, портящих безупречную репутацию, и Малфоя, который то игнорирует, то помогает, то открывается, то вновь прячется за маской, то исчезает, то возвращается. Не человек, а ходячее противоречие! Однако, что того хуже, на это самое «противоречие» ей почему-то было не все равно. И, увы, о том, как решать такую головоломку, в книгах не пишут! Хотелось исчезнуть, испариться прямо посреди коридора, лишь бы не чувствовать себя дурой и предательницей, ошибочно расставившей приоритеты и теперь пожинающей горькие плоды. Решив проветрить голову в прямом смысле этого слова, девушка поспешила вниз по лестнице, на ходу смахивая слезы и совершенно не глядя под ноги. Главные двери школы запирались заклинанием, с которым могла справиться обычная Алохомора, так что возникновения проблем на пути к свежему воздуху не предвиделось. Холодный ветер поможет. Обязательно! Повинуясь ходу своих мыслей, Гермиона преодолевала последний лестничный пролёт, ведущий к холлу и высоким дубовым дверям. Практически все ступеньки уже остались позади, когда взгляд уловил во мраке чью-то фигуру. Резко остановившись, лучшая ведьма столетия едва не покатилась вниз.

— Грейнджер? — знакомый голос отразился эхом о стены и вонзился в голову.

Малфой.

Чертыхнувшись, шатенка ощутила ещё большее желание разреветься прямо здесь, как неразумная второкурсница, но тут же прогнала подобные мысли. Не сейчас. Только не на его глазах. Такого унижения гриффиндорка не допустит.

— Нарушаем правила, да, Грейнджер? — слизеринец подошел ближе, остановившись в самом низу лестницы. Тихий голос звучал насмешливо, но устало. — Боюсь, ваша деканша не погладит тебя по головке.

Гермиона продолжала стоять, молча глядя на волшебника сверху вниз и щурясь, пытаясь понять, что именно не так с его одеждой. Использовать банальный Люмос почему-то не хотелось, а пристальный осмотр в полутьме не давал никаких результатов. Сначала шатенка подумала, что дело в отсутствии на блондине мантии, но потом поняла, что все-таки нет. Что тогда?

— Решила сходить на прогулку под звездами? — предположил Драко, усмехнувшись. — В таком случае, где же Уизли?

В этот момент гриффиндорку осенило.

— Твой свитер… — нахмурившись и словно сомневаясь, девушка наклонила голову набок в точности, как всегда делает это Драко, вглядываясь в темноту.

Прежде чем волшебники осознали происходящее, умнейшая-ведьма-своего-поколения поступила совсем не по-умному, когда за долю секунды преодолела разделяющие студентов ступеньки и, остановившись напротив парня, крепко ухватилась за насквозь мокрую колючую ткань свитера.

— Мерлин! — поразилась девушка, и Драко вздрогнул то ли от голоса, прозвучавшего слишком громко в гробовой тишине спящего замка, то ли от неожиданного прикосновения тёплых ладоней к холодному телу. — Малфой, ты был на улице?

— Поразительная наблюдательность! — парировал слизеринец, с особым удовольствием замечая, что даже сейчас, когда гриффиндорка стоит на одну ступеньку выше, он все равно может смотреть на неё сверху вниз.

— Там же идёт снег! — недоумевала шатенка, сжимая ткань в ладони и видя, как с тёмной шерсти падают капли. — Более того, на улице очень сильный ветер! О чем ты думал?!

Оторвавшись от изучения мокрого свитера, Гермиона подняла голову, чтобы строгим выражением лица более ясно продемонстрировать парню всю глупость его поведения, но внезапно обнаружила, насколько близко они стоят. Смутившись и моля всех маггловских Богов, чтобы слизеринец этого не заметил, Гермиона сделала полшага назад. Тем не менее, судя по самодовольной ухмылке волшебника, от внимательных серых глаз не укрылась её реакция. Кто бы сомневался!

— Нам нужно поговорить! — уверенно заявила шатенка, поднимаясь на ступеньку выше, как говорится, от греха подальше.

— О чем? — с наигранным любопытством изумился блондин, делая шаг вперёд и возвращая былую дистанцию. Ему до жути нравилась эта игра!

— Серьёзно, Малфой? — не сдержалась гриффиндорка, продолжая пятиться назад. — Ты аппарировал непонятно куда на две недели, прислал мне свитки, которые, между прочим, относятся к тёмной магии, вернулся, даже не предупредив, и теперь делаешь вид, что нам нечего обсуждать?!

— Я сообщил тебе, что вернусь. Помнишь, я написал на свитке: «До завтра»? — абсолютно спокойно ответил аристократ, делая ещё несколько шагов вперёд.

— Я думала, ты подразумевал, что мы поговорим следующим вечером, как всю неделю до этого!

— Это не мои проблемы. — легко парировал волшебник, продолжая надвигаться на девушку. — Тем не менее, раз уж гриффиндорское любопытство не даёт тебе спокойно жить, я, так уж и быть, отвечу на пять твоих вопросов.

— Ты, должно быть, шутишь? — негодовала шатенка, делая очередной шаг назад и отмечая, что они практически преодолели лестничный пролёт.

— Уже четыре! — усмехнулся Драко. — Какое расточительство, Грейнджер!

— Малфой!

— Ладно-ладно, я прощу тебе этот вопрос за хорошее поведение. — блондин во всю развлекался, наблюдая, как карие глаза едва ли не испепеляют его светлую макушку.

— Во-первых, как ты трансгрессировал? Прежде, чем ты исчез с Астрономической башни, ты говорил что-то о преимуществах Пожирателей, но это же бред: метка не работает, если маг, поставивший её, мертв. Я читала об этом!

— О, Грейнджер, это целиком и полностью заслуга матери. Не поверишь: она использовала Мanum tuam Mendacium прямо на моем посвящении в Пожиратели! — с энтузиазмом ответил слизеринец, не скрывая гордости за Нарциссу. — С латыни это переводится как «Рука лжеца» — заклятие, лишающее силы любое обещание, принесенное тем, на кого его наложили. Все Пожиратели Смерти давали Лорду клятву верности, включающую в себя покорное служение и признание Реддла своим хозяином. Как ты и сказала, мои бывшие «коллеги» после смерти Волдеморта потеряли способность перемещаться, но не я. Моя клятва не может утратить силу, ведь она изначально была недействительна! — Драко растянул губы в хищной улыбке, явно будучи довольным тем, что снова перехитрил всех.

Обдумывая услышанное, Гермиона не обратила ни малейшего внимания на стук собственных небольших каблуков уже не о ступеньки, а о кафель пола. Как оказалось, подростки прошли всю лестницу.

— Во-вторых, куда ты аппарировал?

— В мэнор. — ответил аристократ так, словно это было очевидно. — Куда ещё, по-твоему, я мог переместиться?

— В тюрьму, например. — пожала плечами девушка. — Кстати, о ней. Какое отношение ты имеешь к побегу Пожирателей из Азкабана, Малфой? — гриффиндорка прикусила губу, боясь услышать в ответ что-то вроде: «самое непосредственное».

— Никакое, Грейнджер. — нахмурился парень. — Кстати, откуда ты вообще об этом знаешь?

— Довелось услышать. — отмахнулась шатенка, решив не углубляться в подробности. Ей до сих пор было неприятно вспоминать про тот случай в библиотеке. — Итак, четвёртый вопрос: чем ты занимался все это время в поместье?

— Искал кое-что. Есть вероятность, что в мэноре есть проклятый предмет.

— Нашёл? — умнейшая-ведьма-своего-поколения все ещё делала шаги назад.

— Уверена, что хочешь потратить последний вопрос на это? — поинтересовался слизеринец, продолжая двигаться вперёд.

Гермиона покачала головой, чувствуя, как лопатки упираются в каменную стену. Отступая, она и не заметила, как оказалась загнанной в угол в прямом смысле этого слова, и теперь если позади был холод стены, то впереди — жар дыхания.

Тот самый горький аромат, улавливаемый обонянием с самого утра, наполнял каждую клеточку лёгких, буквально разрывал их, ядом впрыскивался в вены и вместе с кровью разливался под кожей. Ноты дождя, полыни и абсента вкупе с его собственными образовывали убийственное сочетание. Наверное, если можно было бы выбрать, Гермиона предпочла бы задохнуться именно этим ароматом.

Драко подошёл ближе. Образ гриффиндорки, стоящей напротив, тонул в черноте, поглотившей серые радужки. В какой-то момент и её кровь, и то, что она подружка Поттера, и ещё множество прочих обстоятельств перестали иметь какое-либо значение. Наплевать и на мнение отца, и на то, что совсем недавно они стояли по разные стороны баррикады. Не имеет значения. Гермиона здесь. Стоит, впиваясь в него своими огромными карими глазами, и когда она смотрит так, все мысли разом растворяются, не успев сформироваться на задворках подсознания. Со всем остальным он разберётся потом. Сейчас ему это нужно. Нужна она. Необходима так, что подушечки бледных пальцев печёт от желания прикоснуться. И Драко повинуется. Дотрагивается до порозовевших щёк, скользит по подбородку, тыльной стороной ладони ощущая её сбившееся дыхание.

Гермиона продолжает стоять на месте. Запечатляет в памяти каждый вдох, все движения холодных пальцев, вдыхая пьянящий аромат, усыпляющий бдительность лучше любого огневиски. Драко наклоняется к ней, и девушка чувствует его дыхание на своей шее. По коже пробегает вереница мурашек, когда слизеринец шепчет:

— У тебя осталось право на пятый вопрос, Грейнджер. Не хочешь использовать?

Серебристо-серые глаза встречаются с шоколадно-карими, читая в них страх, трепет и сладостное предвкушение чего-то, что бешеными дозами вводило адреналин в кровь. Худое тело дрожало, трясясь, как в лихорадке, утратив способность контролировать себя.

— У меня ещё будет такая возможно…

Слова утонули в поцелуе, когда прохладные губы впились в тёплые, отвечающие неумело, но искренне. Гриффиндорка робко обняла парня за шею, кончиками пальцев дотрагиваясь до коротких волос. Мерлин, кто бы мог подумать, что когда-нибудь все, чего она будет хотеть — это её школьный враг?! На коже девушки появлялось все больше мурашек, пока Драко крепко прижимал её себе, заставляя чувствовать холод мокрого свитера и обжигающий жар тела одновременно. Длинные аристократические пальцы то сжимали мантию волшебницы, будто стремясь избавиться от ткани, как от препятствия, то путались в тёмных кудрявых локонах. Гермионе казалось, что она падает. Проваливается в пропасть, а потом тонет в омуте серых глаз, достигая дна в объятьях рук. Сердце бешено стучало в груди, и умнейшая-ведьма-своего-поколения могла поклясться, что оно вот-вот проломит каждую косточку рёбер и выпрыгнет наружу. Малфою прямо в руки. Только когда воздух закончился и студентам стало практически невозможно дышать, их губы медленно разомкнулись, дав шанс снова «вынырнуть на поверхность», получить глоток свежего воздуха среди пьянящего марева, окутавшего разумную часть сознания. Бледная кисть легко проскользила по скуле гриффиндорки, вычерчивая лишь Малфою понятные узоры. Словно проверяя, не является ли девушка миражом.

Прежде чем Гермиона успела сделать вдох, Драко исчез во тьме коридора, растворился, словно его и не было, оставив после себя лишь горькие ноты парфюма в воздухе. Гриффиндорка дотронулась трясущимися пальцами до собственных губ, дрожащих и слегка припухших.

В пустоте коридора эхом раздалось тихое:

«Чёртов Малфой.»

Комментарий к Часть тринадцатая: «Чёртов Малфой!»

Мы все ждали этого и дождались! Они поцеловались! Хвала Мерлину! К слову, изначально ничего подобного не планировалось. Герои творят, что хотят, я лишь описываю. Всё вопросы к ним!

========== Часть четырнадцатая: «Это все огневиски» ==========

Утро первого декабря началось со снегопада. Белоснежные хлопья плавно кружили в воздухе, покачиваясь на ветру, а затем, завершая свои «па», падали на землю, заметая пожухлую траву и осенние листья. Драко стоял у окна и наблюдал за тем, как крыши башен замка постепенно прячутся под снежным покровом, а птицы жмутся друг к другу в щелях, спасаясь от пронизывающего до костей мороза. Хаотичное движение снежинок напоминало волшебнику его собственные мысли: такие же спутанные, перемешанные и холодные. Стоило Малфою вернуться в Хогвартс, как вновь появились и кошмары — видимо, к его крепкому сну в мэноре все-таки приложила руку Нарцисса, — а потому, проснувшись на рассвете и заранее зная, что уже не вернётся в объятия Морфея, слизеринец решил продуктивно провести время за решением насущных проблем, глядя в окно.

Во-первых, необходимо написать матери, чтобы та применила защитные чары к поместью. Драко видел прямую связь между тем предметом, который ищет Министерство Магии, побегом из Азкабана и проклятым артефактом с колдографии в кабинете Люциуса. Сбежавших Пожирателей Смерти при всем желании нельзя было списывать со счетов, поэтому полагать, что они не заявятся в мэнор, если сочтут это нужным, было проявлением величайшей глупости и почти детской наивности. Следовательно, нужно как можно скорее убедить Нарциссу внять разумному голосу логики и прислушаться к сыну.

Во-вторых, стоит разобраться с приспешниками Волдеморта. Как они вообще могли сбежать из чёртового Азкабана — самого охраняемого места заключения в стране?! Учитывая, что метки не работают, а вокруг блуждают дементоры, остаётся только полагать, что волшебникам кто-то помог выбраться на свободу. В глубине души Малфою были абсолютно безразличны Пожиратели: и те, что умерли, и те, что выжили, и те, что в тюрьме, и даже те, что каким-то чудом устроили побег. Наплевать. Единственное, что волновало слизеринца, так это то, как ситуация отразится на его семье. Если даже мисс-самая-добрая-душа-всея-Хогвартса-Грейнджер не упустила первой же возможности выяснить, не Драко ли случайно освободил своих бывших соратников, то не стоило и думать, что когда в массах распространится информация о произошедшем в Азкабане (а рано или поздно, это все же произойдёт), то к Малфоям у общественности не будет вопросов.

Отсюда плавно вытекала и следующая, третья, задача, именуемая Гермионой Грейнджер, и заключающаяся в странном характере их взаимоотношений. Вернее, проблема состояла в том, что этих самых «взаимоотношений» не было, а вот поцелуй, произошедший не позднее, чем прошлым вечером, вполне был, и, если уж смотреть правде в глаза, то стоило признать, что этот «казус» случился по его — Драко — инициативе. Это он заставил гриффиндорку пятиться вверх по лестнице, он буквально вжал её в угол, и он же поцеловал. Непонятно только одно: зачем? И правда, Малфой, какого хера ты впиваешься в грязнокровку так, словно она — единственный источник кислорода? Тем не менее, на фоне всего, что творилось вокруг, этот инцидент казался совершенно незначительным, не стоящим драгоценного внимания самого слизеринского принца. В конце концов, у Драко был трудный день: сначала донимали расспросами студенты, потом к ним присоединились профессора, а завершением послужил затянувшиййся разговор с Уокером, так что поцелуй с Грейнджер — не больше, чем способ отвлечься, избавиться от надоедливых мыслей. Банальная разрядка. Кратчайший путь к успокоению нервов.

Да, точно.

Так и есть.

Главное поверить в это самому.

— Опять кошмары? — сзади послышался сонный голос Блейза. То, как он всегда замечал, что его друг проснулся, оставалось для Малфоя загадкой.

— Снова.

Секунду спустя до слуха блондина донеслись тяжёлый вздох и последовавший за ним скрип кровати. Забини поднялся с постели и тихо подошёл к другу, тоже устремляя взгляд в окно.

— Ты так и не рассказал, куда исчез. — задумчиво произнёс мулат, глядя куда-то вдаль. — Днём мешали посторонние, а вечером ты ушёл.

— Как ты знаешь, ещё в сентябре мне пришло письмо из Азкабана: отец просил встречу. Макгонагалл не дала разрешение на трансгрессию, поэтому я аппарировал в мэнор самостоятельно, а уже оттуда — в тюрьму. — Малфой мысленно мрачно усмехнулся, отмечая, сколько любопытных подробностей опустил. — Однако, из-за Уокера по некоторым причинам план провалился. Чёртов ублюдок!

Блейз нахмурил тёмные брови, переводя взгляд на друга:

— Ты перемещался, используя…

— Да. Метку. — на выдохе продолжил фразу слизеринец, из-за чего складывалось впечатление, что последнее слово было буквально выплюнуто. Драко помнил, как именно на его предплечье появился этот символ, а потому внутренне проклинал не исчезнувший с бледной кожи знак. Внешне аристократ оставался невозмутим, но в глубине души он ненавидел метку, и Блейз знал это.

— Теперь понятно, почему грязнокровка проявила такой интерес к литературе по Тёмной магии. — ухмыльнулся Забини, кожей чувствуя недоуменный взгляд сокурсника. На свете существовало мало факторов, способных заинтересовать Драко Малфоя, но Блейз, похоже, только что нашёл один из них.

— Грейнджер?

— Забавно, что в первую очередь ты подумал о ней.

Драко отвернулся от мулата обратно к окну, возвращая привычную маску, скрывающую любое проявление эмоций. Пока серые глаза скользили по белеющим верхушкам сосен и елей Запретного леса, мозг старательно пытался сформулировать следующие вопросы максимально лаконично и однозначно. Не хватало ещё, чтобы Забини узнал о том, как Драко общался с Гермионой через зачарованные свитки все это время, или — упаси Мерлин! — о том, что произошло между ними вчера вечером. Безусловно, Блейз не будет осуждать, но это не значит, что он поймёт.

— Мы с Пэнс, конечно, в добровольно-принудительном порядке убедили весь факультет тактично умалчивать, куда пропал наш дорогой «принц», но сами не бездействовали. — спокойно заговорил мулат, решив, что проще рассказать все самому, чем ждать, когда Драко найдёт «правильные» вопросы. — Только кретин не счёл бы странным, что Грейнджер отчитывается за тебя перед профессорами, поэтому самыми разными путями мы пришли к тому, что грязнокровка, во-первых, знает про побег Пожирателей, а во-вторых, изучает информацию про Тёмную метку.

Малфой неопределённо хмыкнул. Он и не сомневался, что как только у гриффиндорки появятся вопросы, та сразу же побежит в библиотеку в объятья пыльных фолиантов. С другой стороны, Драко не мог её осуждать, ведь большую часть своего отсутствия он сам провел в той же компании…

— Когда оказалось, что все нужные книжки Макгонагалл уже забрала себе, мы с грязнокровкой и Пенси организовали кражу. Да-да, наша гриффиндорская заучка поступилась своими принципами! — с усмешкой продолжил слизеринец. — Всё прошло довольно успешно, надо сказать. При этом, правда, мы устроили потасовку прямо напротив кабинета директора, но это уже была идея Паркинсон. В любом случае, главное, что это сработало: Грейнджер забрала себе всю литературу, а Пенси перестала паниковать, что мы ничего не можем сделать для спасения твоей аристократической задницы! — резюмировал Блейз, и, когда он закончил свою пламенную речь, губы Драко непроизвольно растянулись в улыбке: приятно знать, что есть кто-то, кого волнуют твои жизнь и здоровье. Да, им с Забини и Паркинсон далеко до «Золотого трио», но их собственное, платиновое, выстроенное из стекла и битого хрусталя, было в чем-то даже лучше. Про них не напишут в «Ежедневном пророке», и вряд ли они когда-нибудь будут сражаться со злом, но у них была верность, а это даже важнее, чем Орден Мерлина. Драко был в этом уверен.

— Значит, именно этим ты вчера угрожал Грейнджер на второй Трансфигурации. — сделал вывод Малфой. — О, Салазар, Блейз, это так по-слизерински!

Переглянувшись, молодые люди громко рассмеялись. За окном по-прежнему шёл снег, но в комнате, казалось, стало немного теплее. Конечно, подобный разговор и близко не напоминал душевные беседы у камина, какие, наверное, так часто можно услышать в гостинных Гриффиндора или Пуффендуя, но оттого был куда более ценен. Должно быть, в этом состояла особая романтика: моменты искренней дружбы в эпицентре змеиного гнезда. Чертовски символично!

— Кстати, раз уж мы говорим о девчонках… — мигом развеселился Блейз, что читалось в искорках в карих глазах. — Куда ты пропал вчера после отбоя? Признавайся: зажимал в туалете шестикурсниц?

— Забини, что за бред? — усмехнулся Малфой. — Я что, похож на Флинта, таскающего к себе в спальню все, что движется? Боюсь, единственным, с кем мне довелось уединиться прошлым вечером, был Уокер, и он, увы, не в моем вкусе, если ты понимаешь, о чем я.

Забини закашлялся, пытаясь скрыть рвущийся наружу смех, а Драко вновь перевёл взгляд на пейзаж за окном. О том, что было после встречи с Лукасом, он предпочёл не рассказывать.

***

В мире существует множество безразличных Гермионе Грейнджер вещей и событий. Например, её не интересует квиддич. Британская экономика, как и уроки Прорицания, от которых гриффиндорка отказалась ещё на третьем курсе, также не вызывают у неё никаких эмоций. Умнейшая-ведьма-своего-поколения с тем же успехом могла бы назвать ещё дюжину неинтересных ей объектов, но решила сразу перейти от примеров к умозаключению: меньше, чем все вышеперечисленное, Гермиону волнует только Драко Малфой. Девушке абсолютно наплевать на него самого, на все его планы и интриги, её не интересуют ни конфликты слизеринца с Уокером, ни зачарованные свитки, ни что-либо ещё, как-то связанное с этим чистокровным волшебником. Однако, больше всего на свете Грейнджер безразлично то, что они с Малфоем поцеловались прошлым вечером. Это её не задевает никоим образом.

Да!

Точно!

В конце концов, это не первый её — Гермионы — поцелуй, чтобы она об этом думала. Гораздоважнее ссора с друзьями, полугодовые экзамены, до которых осталось меньше месяца, скорый поход в Хогсмид. Даже то, что наступил декабрь, и совсем скоро будут Новый год, Зимний бал и Рождественские каникулы, которым девушка обычно придавала второстепенное значение, сейчас гораздо важнее, чем какой-то поцелуй. Кроме того, у Грейнджер есть замечательное оправдание для дотошной совести, мешавшей нормально спать всю ночь. Гермиона была расстроена ссорой с Гарри и Роном, её задели их слова, поэтому она, повинуясь взбунтовавшимся гормонам и бьющим ключом эмоциям, нашла утешение в первом встречном, кем и оказался Малфой. Во всяком случае, такое объяснение звучало вполне логично. Однако, умнейшая-ведьма-своего-поколения рассматривала и тот вариант, что, возможно, ей стало жаль слизеринца, ведь растрепанный, скрывающий дрожь из-за промокшего свитера Драко просто не мог не вызвать сочувствия у сердобольной гриффиндорки, может, малфоевские насмешки подняли ей настроение, вероятно, её подкупила его искренность, но что-то подсказывало, что дело было не в эмпатии, веселье или благодарности. Этими эмоциями нельзя оправдать то, что Гермиона ответила на поцелуй.

Этой ночью Грейнджер не единожды задавала себе вопрос: окажись на месте Малфоя кто-то другой, она повела бы себя тем же образом? Первым ответом было твёрдое «да», категорически отрицающее возможность того, что Гермионе не наплевать на Драко, но червь сомнения за ночь и утро проел такую плешь в уверенности гриффиндорки, что она начинала сомневаться в том, что после доверительного разговора у озера, помощи в кабинете Зельеварения, поцелуя в лоб в Астрономической башне, постоянных ночных бесед через свитки, спасения от Забини и миллиона самых разных взглядов, её реакция была бы той же, столкнись она в холле с кем-то другим. Гермиона ответила на поцелуй Драко не потому, что была расстроена или что-то ещё, а потому, что она хотела это сделать, и, что того хуже, хотела именно с ним, но в этом гриффиндорка не признается себе никогда.

— Гермиона, ты меня вообще слушаешь? — голос Джинни вывел Грейнджер из размышлений, и девушка невольно вздрогнула, едва не расплескав чай в удерживаемой рукой чашке. — Мерлин, в каких облаках ты витаешь?

— Прости, я просто задумалась. Скоро экзамены, и это не даёт мне покоя! — спешно объяснилась гриффиндорка. — Так о чем ты говорила?

— Я рассказывала тебе о том, как провела беседу с Роном и Гарри. — повторила Уизли. — Они, конечно, упрямые, как бараны, но ты дорога им, Гермиона. Думаю, если мой красноречивый монолог о важности терпения и умения прощать возымеет должный эффект, то совсем скоро вы помиритесь.

— Они сильно обижены, да? — нерешительно спросила Грейнджер. — Гарри и вовсе сказал, что считает меня чуть ли не предательницей.

— Не воспринимай его слова настолько серьёзно, Гермиона. Мы обе знаем, что Гарри порой сначала говорит, а только потом думает. — тоном мудрой, повидавшей жизнь женщины, глубокомысленно изрекла Джинни. — Что касается Рона, то, полагаю, он первый пойдёт на мировую. Брат понимает, что повёл себя некрасиво, просто эта мысль ещё не до конца сформировалась в его голове. Так что, думаю, к началу следующей недели «Золотое трио» снова будет восстановлено!

— Я очень на это надеюсь! — выдохнула Грейнджер. Теперь, когда у неё одной проблемой меньше, жить стало существенно проще. — О, Джинни, что бы я без тебя делала! Спасибо!

Гермиона крепко обняла подругу, не скрывая улыбки. Пожалуй, младшая Уизли — лучший советчик, которого Гермионе только доводилось встретить!

— Думаю, мне пора. Не хватало ещё, чтобы парни раскрыли наш план. — дружелюбно произнесла Джиневра, заговорщически подмигнув. — Помни, Гермиона: я тебе ничего не говорила!

Грейнджер согласно кивнула, глядя вслед уходящей волшебнице, и с удовольствием отметила, что на душе стало гораздо легче, а парящие за окном снежные хлопья теперь навевали мысли не о слякоти, а о чудесных зимних деньках.

***

Урок Истории Магии начался так, как и всегда. Привидение Катберта Бинса — профессора, однажды не заметившего собственную смерть и с тех пор обучающего студентов в бестелесном облике — появилось прямо из классной доски, причём сначала показался довольно заметный живот, обтянутый горчичного цвета жилеткой, а только потом и сам преподаватель. И гриффиндорцы, и слизеринцы уже привыкли к такому необычному прибытию профессора, а потому не выразили ни намёка на удивление. Отличился только Гойл, единственный из всех восьмикурсников громко прыснувший в кулак.

— Придурок. — прошептал другу Рон, и, увидев, что Гермиона тоже услышала его слова, перевёл на девушку взгляд. Та улыбнулась, как бы соглашаясь со сказанным, после чего Уизли, слегка приподняв уголки губ, повернулся обратно к Гарри.

Возвращаясь к чтению параграфа, заданного для домашнего изучения, Гермиона все ещё продолжала улыбаться: первый шаг к примирению был сделан, и, хотя Рон и попытался это скрыть, но он тоже был рад. В конце концов, не зря говорят, что глаза — зеркало души. Несмотря на напускную обиду, именно они выдавали, что волшебнику было приятно снова хотя бы как-то взаимодействовать с подругой. Оглядевшись во сторонам, гриффиндорка пришла к выводу, что лица других учеников демонстрировали не меньший спектр эмоций. Одни с удовольствием болтали с соседями по партам, что-то увлечённо рассказывая, другие нервно вчитывались в текст, очевидно, до этого проигнорировав домашнее задание, третьи либо спокойно повторяли материал — заранее выучив его, в отличие от предыдущих, — либо занимались чем-то посторонним. Перепрыгивая с одной макушки на другую, взгляд карих глаз остановился на блондинистой, обладатель которой повернулся лицом к окну и наблюдал за снегопадом. Чертыхнувшись, Гермиона мысленно дала себе подзатыльник. Тем не менее, взгляд она не отвела. Драко сидел на своём обычном месте рядом с Забини и рассматривал пейзаж, сохраняя излюбленное нечитаемое выражение лица. Лишь складка, залегшая между бровей, выдавала, что волшебник о чем-то размышлял. Отметив, что когда она в последний раз замечала это, Малфой планировал аппарацию, гриффиндорка сосредоточила внимание на его губах, задумчиво прикусив собственные.

«Прошлой ночью именно эти губы накрывали твои, Гермиона. — как некстати напомнило подсознание. — Помнишь, какими они были? Прохладные, после проведённого на улице времени, немного покусанные, но мягкие. — Мерлин милостивый, будто бы об этом можно было забыть! — О, а как ты отвечала на поцелуй! Помнится, Виктора Крама и Рона ты целовала с куда меньшей страстью! — продолжал пытку внутренний голос, в то время как сама Грейнджер предательски краснела. — Не забыла, как эти самые губы шептали тебе на ухо? Годрик, а глаза? Готова поспорить, они будут являться тебе во снах до конца твоих дней. Хм, интересно, а что бы ты сделала, если бы Малфой не остановился? — гриффиндорка пыталась гнать эту мысль прочь, убеждая себя, что если бы здравый рассудок не вернулся к Драко, то она прекратила бы всю эту вакханалию самостоятельно. — Неужели? Да ты едва в желе не превратилась, Гермиона! Сомневаюсь, что тебе хватило бы моральных сил, чтобы оттолкнуть Драко. Ну, а окажись их вправду недостаточно, то вы с Малфоем бы… »

— Нет! — громко вырвалось у Гермионы, и отвратительные мысли тут же развеялись. Однако, если муки совести исчезли, то внимательные взгляды, обращенные к её скромной персоне, наоборот появились. Годрик, и как только её угораздило прервать внутренний диалог, высказавшись вслух!

— Что значит «нет», мисс Грейнджер? — подал голос профессор. Казалось, впервые за все восемь лет обучения студенты увидели, как на его лице появилось не выражение смертельной скуки, а удивление. — Вы не согласны с мнением мистера Малфоя?

Если бы награда «Неудачница Года» существовала, то Гермиона, должно быть, получила бы сразу две, потому что только она могла смотреть на Малфоя, думать о поцелуе — и не только поцелуе! — с Малфоем, и не соглашаться с ним же одновременно. Поразительная комбинация! Удивительно, как после этого люди могли называть её «умнейшей». По мнению самой Гермионы, ей полностью подошёл бы антоним этого слова.

— Да, профессор Бинс. — уверенно заявила гриффиндорка, при этом совершенно не понимая, с чем конкретно она не соглашается. Годрик, и как можно быть такой дурой?! — По моему мнению, суждения мистера Малфоя не совсем верны.

— Что же в них «не совсем верного», Грейнджер? — судя по выражению лица Драко, он всерьёз рассматривал вариант убийства девушки, если та не заткнется сию же минуту.

Видит Моргана, Гермиона действительно хотела как-то сменить тему, а то и вовсе ретироваться, если бы не одно «но»: гриффиндорская гордость не давала отступить ни на шаг. В конце концов, что ей — Грейнджер — оставалось? Признать всю глупость сложившейся ситуации было равносильно тому, что сдаться, чего «львы» никогда не делают. Более того, если бы Гермиона поступила так, то она осталась бы «глупой магглорожденной, встревающей не в свое дело» в глазах не только друзей и сокурсников, но и профессора Бинса, всех слизеринцев, и — черт бы его побрал! — Малфоя, а этого допустить никак нельзя.

— Знаешь, я заметила сразу несколько недочетов. — нравоучительным тоном ответила гриффиндорка. — Будь добр, повтори то, что сказал, и я укажу тебе на них.

— Много чести, Грейнджер. — грубо парировал Драко. — Не трать моё время, либо выкладывай, что собиралась, либо не встревай, когда говорят действительно умные вещи.

Это было уже оскорбление! Прежде, чем гриффиндорка собралась самым красноречивым образом высказать слизеринцу все, что она о нем думает, раздался голос Катберта:

— Мистер Малфой, мисс Грейнджер, прошу вас, не ссорьтесь! — миролюбиво, но с неким любопытством произнёс профессор. Казалось, ему впервые стало интересно на собственном уроке. — Мисс Грейнджер, будьте так любезны, поясните нам свою мысль. Что в ответе мистера Малфоя о революции гномов под Эбандондским мостом было не так?

— Для начала, следует дать определение термину «революция» и назвать черты, отличающие ее от других видов измени…

— Я назвал. — перебил Драко. — Если бы ты и правда слушала, то заметила бы!

— Во-вторых, необходимо указать временные рамки описываемого события.

— Тоже было. Учись обращать внимание на детали, Грейнджер.

— Кроме того, причины…

— Излишняя заболоченность места проживания, угнетенное положение среди магического сообщества, высокие по тем меркам налоги… Если у тебя память, как у флоббер-червя, то я напомню, что причины и предпосылки тоже были мной названы.

Гриффиндорка уже намеревалась назвать целый список пунктов, по которым должен был пройтись отвечающий, когда внезапно осознала, что это бесполезно. Малфой был одним из лучших учеников по этому предмету — глупо предполагать, что он упустил бы хоть что-то. История Магии едва ли не с первого курса стала одним из его любимых уроков, поэтому вероятность, что из этого спора Гермиона выйдет победителем, стремительно мчалась к нулю. Умнейшая-ведьма-своего-поколения буквально чувствовала, как пульсирует её мозг, пытаясь в кратчайшие сроки найти такой вопрос, на который Драко не смог бы дать ответа.

— Тогда скажи, Малфой, при каком министре произошла революция у гномов? — это был ход конём, как говорят магглы, и, хотя спрашивать подобное было не совсем честно, выхода не оставалось: в борьбе за спасение репутации все средства хороши.

— В тринадцатом веке, Грейнджер, когда была революция, Министерство Магии ещё не сформировали. — лениво протянул Драко, награждая гриффиндорку прищуром и взглядом, наполненным собственным превосходством. — Если же для тебя это все-таки так интересно, то да будет тебе известно, что в это время у власти стоял Вильгельм IV. Близкий друг моего прапрапрадеда, кстати.

Это был конец. Полное фиаско. Разгромный провал. Дурацкий хорёк ответил даже на тот вопрос, ответа на который не было в школьной программе, из-за чего Гермиона чувствовала ещё больший стыд, чем прежде. Малфой обошёл её по всем фронтам, и кто был в этом виноват? Только сама Грейнджер! Проглотив собственную гордость, гриффиндорка решила, что хотя бы выйти из этой игры ей стоит красиво.

— Неплохо, Малфой. — спокойно произнесла девушка, будто хвалила друга, а не врага. — Признаться, я ожидала от тебя меньшего.

— Взаимно, Грейнджер. — ответил слизеринец с одной из своих отвратительных ухмылочек. — Однако, в следующий раз лучше используй рот по назначению.

Гермиона уставилась на парня с самым поражённым, на какое она только была способна, выражением лица, словно не веря, что он сейчас сказал. Громкий стук настенных часов дал понять, что урок Истории Магии подошёл к концу, но звук удара потонул в неконтролируемом хохоте слизеринцев.

Небрежно бросив пергаменты в сумку, гриффиндорка едва ли не бегом устремилась к дверям, потому что вспомнив, что Драко превосходный легилемент, шутка про рот приобрела совершенно иной подтекст, учитывая, о чем Гермиона думала до этого, и как это было связано с событиями прошлого вечера.

***

Вечеринки на факультете Слизерин — это определённо то, ради чего стоит жить. Именно здесь рождаются самые свежие сплетни и слухи, происходят неожиданные признания, разворачиваются громкие скандалы и начинаются жаркие романы. Когтевранцы говорят, что это бесполезная трата времени, пуффендуйцы верят, что посиделки с друзьями за чашкой чая будут куда лучше, гриффиндорцы лишь презрительно фыркают и задирают носы, полагая, что их праздники проходят гораздо веселее, но правда в том, что ни тех, ни других, ни уж тем больше третьих, туда никто и никогда не приглашал.

«Здесь только лучшие.» — ещё на пятом курсе сказал Теодор Нотт, и с тех пор эта фраза стала девизом каждой вечеринки.

Сами же слизеринцы считали, что самое лучшее в подобных мероприятиях то, что никто не знает, когда они начнутся. Для «праздников жизни», проводимых в тёмных подземельях, не было никаких условий и графиков, как, например, для общешкольных балов, всегда приуроченных к каким-то событиям. Здесь же этим самым «событием» было то, что все «змеи» здесь: по-прежнему вместе, живы и почти здоровы, все ещё богаты, чистокровны и довольны собой до неприличия. Всё вышеперечисленное с некой периодичностью успешно превращалось в тост, когда в гостинной открывались новые бутылки изысканного, но баснословно дорогого алкоголя, разливаемого по хрустальным бокалам под аккомпанемент громкой музыки и чьего-то заливистого смеха.

Драко сидел в одном из кресел, расслабленно откинув голову на высокую спинку, когда к нему подошла малышка-Гринграсс — как он всегда называл Асторию, — чтобы наполнить бокал. Увидев её в Хогвартсе в сентябре, молодой человек был весьма удивлён: немногие слизеринцы решили вернуться в школу и завершить обучение, не испугавшись того, как к ним могут отнестись после войны. Кроме того, учитывая, какие толпы влюблённых волшебников увивались за сёстрами Гринграсс, Малфой ожидал встретиться с кем-то из них на свадебной церемонии, но никак не в замке. Тем не менее, Астория, в отличие от Дафны, была здесь.

— Веселишься, Драко? — девушка присела на подлокотник кресла, глядя на то, как аристократ перекатывает кубик льда по дну бокала с огневиски.

Малфой лишь слабо усмехнулся в ответ, лениво наблюдая за девушкой из-под полуопущенных век и делая глоток. Огневиски тут же обожгло горло, а затем, медленно растекаясь по венам и всему телу, подарило приятное тепло, погружая в спокойствие на короткий миг. Потрясающее симулирование того, что все нормально.

«Благослови Мерлин того мага, кто придумал алкоголь.» — ещё одна цитата Нотта, ставшая едва ли не лозунгом всего факультета.

Впрочем, это и не удивительно! Кто бы что ни говорил, у слизеринцев действительно всегда есть повод открыть новую бутылку чего-нибудь крепкого и жгучего. Ответственность за честь всего рода, лежащая на них практически с рождения, чертовски давила на плечи, заставляя отнюдь не величественно гнуть спину, а стремления к соответствию бесчисленным идеалам, чистоте крови, безупречной репутации и высоким постам, привитые с самого детства, не давали ни единого шанса строить жизнь так, как хотелось бы им самим. Малфой иронично хмыкнул, ловя себя на мысли, что его душу, как и души всех сокурсников, согревает только огневиски. Грустно, наверное. Салазар, а им всем ведь только семнадцать!

— Знаешь, мне не очень нравится все это. — вновь заговорила Астория, то ли вглядываясь в толпу, то ли попросту гипнотизируя пространство перед собой. — Раньше было веселее. До того, как…

Гринграсс не договорила, но Драко и без этого прекрасно её понял. Слизеринские вечеринки и правда проходили куда более развязно и безумно, пока Волдеморт не вернулся, и половина чистокровных семей не переметнулась на его сторону, стремясь к богатству и власти, но фактически становясь рабами. Музыка и пьяные поцелуи со всеми, кто не был против, действительно казались чем-то невероятно крутым до того момента, когда родители большинства присутствующих сели за один стол с Пожирателями Смерти, а сам «принц» своего факультета получил метку. Вечеринки и правда вызывали эмоции до той поры, пока не началась война. До того, как замок был выкупан в крови. Теперь же остались лишь это пресловутое «до» и кучка подростков, пьющих прямо из горла бутылок дорогой алкоголь и изо всех сил пытающихся не замечать того, что их ненавидит вся школа и презирает общественность. Просто сборище сломанных, рано повзрослевших детей. Не более.

Малфой снова молча кивнул однокурснице, без слов соглашаясь, что теперь все действительно иначе. Во всяком случае, они хотя бы живы. Физически.

— Мы волновались, пока тебя не было. — слизеринка оторвалась от изучения людей вокруг и перевела взгляд на собеседника. — Блейз просил расслабиться и не паниковать, но не заметить, что он тоже переживает, было невозможно. Где ты пропадал, Драко?

— Изучал кое-что. — коротко ответил волшебник, делая ещё один глоток огневиски и флегматично запуская пальцы в волосы.

«Только не сейчас, Малфой. Ты разберёшься со всем этим дерьмом потом. Завтра, слышишь? Забудь про шкатулку, Пожирателей и все прочее хотя бы на один вечер. — вмешался внутренний голос, силясь предотвратить погружение в пучину мрачных размышлений. — Потом решишь, что делать с отцом, Уокером и… Грейнджер. Не сегодня. Этим вечером не вспоминай ни о них, ни о ней. Ты и так уже проел себе весь мозг мыслями об Азкабане и гребаной грязнокровке.»

— Изучал? Это интересно. — отозвалась Астория, накручивая на палец светлую прядку. — В таком случае, полагаю, тебе будет полезно знать, что мадам Пинс сегодня нет в школе.

Драко нахмурился, пытаясь понять, как его недавние поиски связаны с библиотекарем Хогвартса. Очевидно, либо ничего общего у них нет, либо огневиски дал результат, и блондинистая голова уже не в состоянии трезво размышлять.

— Запретная секция, Малфой! — объяснила Гринграсс, видя, что однокурсник не улавливает связь. — Она открыта сейчас. Если тебе нужна какая-то информация, то сегодня у тебя есть реальный шанс её получить.

Остатки рассудка отчаянно протестовали. Учитывая, что черты сидящей рядом девушки расплывались, а зрение потеряло способность фокусироваться на мелких предметах, идти куда-то, а тем более в Запретную секцию, было глупо. С другой стороны, уже завтра Пинс может вернуться, и тогда возможность выяснить что-то насчёт шкатулки — «которая, возможно, проклята, если ты не забыл!» — канет в лету.

— Я бы пошла с тобой, но меня попросили следить, чтобы не ослабли Заглушающие чары. — пояснила Астория, не дожидаясь, когда Драко задаст вопрос. — Однако, Гойл, кажется, ещё не слишком-то пьян и может помочь. — блондинка кивнула в сторону Грегори, чьи несуразные движения посреди слизеринской гостинной больше походили на припадок эпилептика, но, по его мнению, именовались танцем.

Глядя на эту картину, Драко покачал головой: даже если Гойл выпил не так много, то по его поведению этого уж точно не скажешь. Однако, будто услышав, что о нем говорят, Грегори оторвался от увлекательнейшего занятия танцами и направился прямо к Малфою.

— Что-то не так? — сквозь громкую музыку послышался грубый мужской голос.

— О, ты как раз вовремя! — поспешила ответить Астория. — Грегори, думаю, вам с Драко нужно прогуляться.

Увидев, как Гойл согласно кивнул и глупо улыбнулся, Малфой тяжело вздохнул. Что-то подсказывало, что это очень плохая идея.

***

Шагая по тёмному коридору подземелий, Драко то и дело проклинал Асторию за её находчивость и совсем «неслизеринское» желание помочь. Мало того, что виски Драко чуть ли не раскалывались от того, что приходилось щуриться — как по-другому идти, не натыкаясь на расплывающиеся перед глазами стены, он не знал, — так ещё и от постоянной болтовни Грегори жутко ломило затылок, словно по нему приложились чем-то тяжёлым. Пытаясь отвлечься от назойливого ощущения, Малфой мысленно представлял, как здорово будет, когда он найдёт необходимую литературу, избавится от шкатулки, разберётся с Уокером, закончит Хогвартс и будет жить если и не счастливо, то хотя бы спокойно. Когда-нибудь. В следующей жизни.

—… и я даже не ожидал, что так получится! — продолжал настойчиво что-то рассказать Грегори, идя немного позади мнимого собеседника. — Представляешь, потом…

— Гойл, ради Мерлина, заткнись! — не выдержал Драко. — Очень рад, что к восемнадцати годам ты все-таки научился разговаривать и активно этим навыком пользуешься, но мне абсолютно все равно, о чем ты разглагольствуешь.

Грегори возмущённо открыл рот, очевидно, собираясь сказать что-то не менее глупое, чем он сам, но неожиданно решил промолчать, с характерным клацаньем зубов сомкнув челюсти. На долю секунды Драко даже удивился подобному проявлению благоразумия, но уже в следующий момент понял, в чем дело.

С другого конца холла — размышляя и досадуя на головную боль, молодой аристократ и не заметил, как родные подземелья остались позади — к ним приближались несколько размытых пятен. Щурясь изо всех сил, Малфой пришёл к выводу, ими были две фигуры, а когда слизеринца с ними стало разделять не больше пяти метров, начали слышаться даже их голоса. Драко ощутил острый приступ подступающей тошноты: Салазар, почему он не догадался пойти после отбоя, чтобы снизить риск непредвиденных встреч до минимума?!

— Грейнджер… — протянул Грегори. Видимо, он действительно был куда менее пьян, чем его сокурсник, раз его зрение все ещё могло фокусироваться на чем-то, что по размеру отличалось от шкафа или стены.

Резко остановившись, гриффиндорка скрестила руки на груди, и, нахмурившись, строго посмотрела на обоих слизеринцев. Пришедший вместе с ней парень — Джеффри Хупер — в точности скопировал и жесты, и мимику однокурсницы, наивно полагая, что будет смотреться также важно, как и она. Глядя на это нелепое и невероятно глупое подражание, Гойл лишь усмехнулся.

— Иди, куда собирался, Грегори. — спокойно ответила Гермиона, надеясь как можно скорее освободиться и от крайне неприятного общества «змей», и от Джеффри, считавшего, что если весь день бегать за Грейнджер, как маггловская собачка за хозяйкой, та обязательно даст списать доклад по Травологии.

— Не указывай мне, грязнокровка! — неожиданно громко рявкнул Гойл, из-за чего голос эхом раздался по холлу, а Малфой ещё сильнее зажмурился, поклявшись самому себе использовать на сокурснике Силенцио, чтобы не орал, как только появится такая возможность.

— Не смей такое говорить! — вступился за честь однокурсницы Хупер, достав палочку и направив её на слизеринца. — Немедленно извинись перед Гермионой!

«Чёртовы гриффиндоцы с их духом справедливости, будь он проклят!» — внутренне негодовал блондин, все-таки сумев разглядеть нечто красно-золотое там, где предположительно располагалась шея у волшебника, отчитывающего Гойла голосом, даже более отвратительным, чем вопли корней мандрагоры.

— Извиниться? Перед ней? — продолжал орать Грегори. — Никогда!

— Петрификус Тоталус! — прохрипел заклинание Джеффри, но промахнулся.

— Неудачник! Лучше бы ты так колдовал, как орёшь! — во всю потешался Гойл. — Иди и обжимайся со своей грязнокровой сучкой. Научи её использовать рот по назначению. Так ты вчера сказал, Драко?

Слизеринец расхохотался, будто изрёк что-то действительно остроумное, а не перефразировал высказывание сокурсника, после чего повернулся к Драко, пробормотав нечто похожее на «дай пять!». Не желая принимать участие во всем этом театре абсурда, парень лишь отвернулся, моля Салазара, чтобы Грейнджер, до этой минуты продолжавшая игнорировать ситуацию, не вмешивалась в конфликт, пока ему самому с каждой минутой становилось все труднее не только стоять на ногах, но и воздерживаться от запуска Оглушающим в Гойла и Хупера.

— Так это ты его надоумил, Малфой?! — не унимался разбушевавшийся гриффиндорец, очевидно, считавший, что оскорбление Грейнджер каким-то образом ущемило его собственное достоинство. Типичный идиот с Гриффиндора! — Как ты вообще можешь что-то говорить Гермионе, если тебе самому место в Азкабане? Забыл, как летом едва не угодил за решётку к папочке?

— Иди к чёрту, Хупер. — отозвался Драко, решив, что если не вмешиваться в перепалку волшебника с Грегори он ещё мог, то теперь же отмалчиваться нельзя.

«Отстоять свою честь — дело принципа.» — так говорил отец. То же самое твердили и все Малфои.

— Надавили на больную мозоль, Малфой? — все больше распылялся Джеффри. — Что же ты сделаешь? Мы ведь все знаем, что ты трус!

С хрустом сжав челюсти и сделав несколько шагов вперёд, Драко с вызовом уставился на гриффиндорца, однако бледное лицо не выражало ни намёка на насмешку, а вот угрозу — вполне.

Наблюдая за ситуацией со стороны, Гермиона нахмурилась, улавливая в воздухе аромат, подозрительно похожий на огневиски, и замечая, как ладонь Драко крепко обхватила лежащую в кармане палочку. Вооружённый слизеринец — это плохо, злой вооружённый слизеринец — ещё хуже, а злой вооружённый слизеринец под действием алкоголя — убийственное сочетание. Малфой — чёртово комбо! Думать о том, что может случится с Джеффри, если все три компонента одновременно дадут о себе знать не хотелось, но это было и не нужно: крупные желваки на высоких бледных скулах прекрасно давали понять о намерениях слизеринца, а именно о неприкрытом желании использовать Круциатус, как минимум. Грейнджер давно пришла к выводу, что Драко уже не тот сломленный обстоятельствами мальчишка, кем он был ещё год назад. Теперь же перед ней стоял молодой человек, видевший не меньше, чем она сама, и тоже способный на куда большее, чем от него ожидают.

— Не лезь не в свое дело. — членораздельно процедил Малфой, едва не плевавшись ядом. — Уверяю: если ты не уберешься отсюда, будет хуже.

— Хуже? Неужели! — воскликнул Хупер. — Конечно, ты же гребаный Пожиратель, тебе ничего не стоит убить кого-нибудь!

— Заткнись! — взревел Драко, заставив вздрогнуть всех присутствующих. — Закрой свою пасть!

С выражением ужаса, застывшего на лице, Гермиона не могла отвести глаз от Малфоя. Парень тяжело дышал, продолжая сжимать побелевшими пальцами палочку, и взглядом метал молнии в оппонента. В холодных серых глазах, обычно пустых, как стекляшки, и безжизненных, как льды Антарктиды, разгоралось пламя ярости и чего-то ещё, чему даже умнейшая-ведьма-своего-поколения не могла дать определение. Чего-то, очень похожего на боль.

— Признайся, Малфой: ты такой же, как и они! — не унимался Хупер. — Ты ничем не лучше их!

— Джеффри, пожалуйста, пойдём. — вмешалась гриффиндорка, стремясь предотвратить возможные ужасающие последствия. — Не лезь к нему. Все эти ссоры ни к чему.

— Ты серьёзно предлагаешь мне забыть, кто он, Гермиона? — изумился волшебник. — Пожиратели убили моего отца! Откуда мне знать, может, это был он?

— Сейчас не время это выяснять. Пожалуйста, пойдём в гостинную, скоро будет отбой.

— Он — убийца, Гермиона, хватит его защищать!

— Это не правда!

— Да? Ты действительно так думаешь? — парень развёл руками, не прекращая орать.

Девушка в замешательстве смотрела то на блондина, то на брюнета, молясь, лишь бы они не начали дуэль. Время, когда школьные перепалки были безобидными, давно прошло, а потому лишь Мерлину известно, чем все может закончиться.

— Давай, Малфой, скажи ей, что это не так. — подначивал гриффиндорец. — Отрицай, что ты не убивал, или же признай, что на твоих руках кровь!

Бледный, как смерть, Драко стоял молча, и только трясущиеся кончики пальцев руки, свободно свисавшей вдоль тела, выдавали, что он далеко не спокоен. Гермиона видела в его глазах что-то такое, из-за чего лоб покрывался холодным потом, внутренности болезненно сжимались, а сердце пропускало удары один за одним.

— Скажи, ты наслаждался этим? Тебе, должно быть, приносило извращенное удовольствие убивать. Готов поспорить, тебе их даже жалко не было. Как после этого ты можешь спокойно спать по ночам? Ты мразь, Малфой. Пожалуй, я бы не расстроился, если бы узнал, что ты и твоя семейка сдохли так же, как и все, кого вы убили!

— Не смей упоминать моих родителей!

— Беспокоишься о мамочке, Малфой? Да чтоб она сдохла!

— Круцио! — красный луч мгновенно сорвался с кончика палочки и ударил точно в грудь волшебника.

Джеффри с грохотом упал на пол, а пространство тут же заполнили оглущающие крики и утробные хрипы. Драко даже не вздрогнул. Хупер заслужил это. Слизеринец неоднократно предупреждал гриффиндорского придурка, говорил ему не лезть и призывал уйти, но тот не послушал, демонстрируя глупость, кем-то названную геройством. По этой причине Малфой и не подумал о том, чтобы испытывать жалость к парню, корчившемуся на полу, пытаясь выцарапать собственные веки. Вкладывая всю злость в заклятие, Драко слышал, как по одной трескаются кости рёбер Джеффри, а он сам продолжает истошно орать.

— Заткни его, Грейнджер. — скомандовал слизеринец, но девушка даже не пошевельнулась. — Гойл, давай лучше ты.

Гермиона продолжала стоять на месте, шокировано глядя на терзания сокурсника, и, кажется, напрочь забыв дышать. В больших карих глазах стояли невыплаканные слезы, перемешанные с животным ужасом, дрожью во всем теле и тотальным непониманием. Малфой действительно делает это. Он пытает человека Непростительным! Да, гриффиндорка неоднократно слышала о том, что всем Пожирателям Смерти, в том числе и Драко, приходилось творить подобное хотя бы раз, но ведь это было тогда, на войне. Сейчас же в Британии царил мир, общество пыталось восстановиться, а Малфой стоял и применял Круциатус прямо посреди школьного коридора, словно не боясь, что кто-то может прийти на шум. Как будто ему вообще плевать, что он причиняет нечеловеческую боль. Мерлин, да, Джеффри поступил неправильно, сказав такое о семье Драко, но это, как и огневиски, не оправдывает действия слизеринца. Неужели Гермиона все-таки ошибалась?

— Малфой, остановись! — закричала девушка, отойдя от шока и сделав глубокий вдох. Никакой реакции не последовало: блондин по-прежнему стоял, направив палочку на Хупера.

Грейджер не знала, что делать. С одной стороны, ей следовало приложить все усилия, чтобы помочь сокурснику, но с другой стороны, она вполне могла стать жертвой сама. Где гарантия, что Драко не проклянет её Круциатусом, как только она сделает шаг? Да, в этом учебном году слизеринец относился к ней гораздо лучше, чем в предыдущие — Мерлин, они даже поцеловались! , — но может ли это дать гриффиндорке уверенность, что агрессивно настроенный молодой человек, явно перебравший с огневиски, не направит палочку уже на неё. Все их откровенные разговоры, многозначительные взгляды, авантюра со свитками, тот самый поцелуй — значило ли все это хоть что-то для Драко? Может, все действительно куда проще: Малфой — манипулятор, а Гермиона для него — удачно подобранная марионетка?

Тем не менее, был только один способ это проверить.

Собрав внутри себя всю гриффиндорскую смелость, Гермиона сделала несколько шагов вперёд.

Не прерывая пытку и сохраняя бесстрастное выражение лица, слизеринский принц наблюдал за тем, как девушка робко преодолевает разделяющий их метр и берет его ладонь в свою, глядя на него снизу вверх с какой-то сносящей голову смесью страха, надежды, мольбы и чего-то ещё, что Драко предпочитал не называть вслух. Большие карие глаза снова смотрели ему в душу так, как тогда, поздним вечером четверга, за секунду до того, как ему окончательно снесло крышу. Вернее, до того, как она это сделала.

— Драко, прошу тебя… — её шёпот растворился в глухих хрипах Хупера, окончательно сорвавшего голос, но въелся ему — Малфою — в мозг, намертво отпечатавшись где-то в подсознании так, что никакими клешнями не оторвать.

Её «Драко». На выдохе, с придыханием. Её «прошу». Тихое, с нотками дрожи. Вся она. С дурацкими кудрявыми волосами и отвратительным вздернутым носом. Такая, что хочется сдохнуть, воскреснуть и так по кругу, потому что знаешь, что она будет смотреть на тебя так, этим-своим-охуенным-взглядом и держать твою ладонь, а другой рукой сжимать предплечье. В такие минуты забываешь, что там у тебя Тёмная метка, плюешь на то, что чуть не убил её дружка и перестаёшь замечать вообще все вокруг. Потому что чувствуешь тепло её ладоней даже сквозь чёрный — похоронный — пиджак, а все тело прошибает током.

Не разрывая зрительного контакта и не разжимая пальцев на предплечье Драко, Гермиона отпустила его ладонь, робко касаясь другой, сжимающей палочку, медленно опуская её вниз, без слов призывая отозвать заклинание. И Малфой повинуется. Тонет в золотисто-карих омутах и расслабляет руку, позволяя тёплым пальцам забрать палочку и положить её обратно в карман брюк. Всматриваясь в его лицо, пытаясь найти в нем что-то, что вновь и вновь заставляет её оставаться рядом, гриффиндорка задумчиво прикусила губу. Касаясь её подбородка, Драко поймал себя на мысли, что больше не чувствует никакого эффекта от огневиски. Будто он мгновенно протрезвел, приблизившись к её лицу.

Момент разрушил громкий кашель Джеффри, пришедшего в себя после заклинания. С трудом подняв голову, он пытался осмотреться, хотя все ещё не мог сфокусировать взгляд. Глядя куда-то в угол коридора, парень прохрипел:

— Жирный слабак, — повернув головы туда же, куда и Хупер, волшебники обнаружили Гойла, отключившегося то ли из-за алкоголя, то ли из-за шока. В любом случае, тот лежал без сознания. — а ты, Малфой… Просто трус. И убийца.

Едва договорив, гриффиндорец провалился в небытие, а Драко мгновенно побледнел и, бросив короткое «Блять», стараясь не встречаться с Грейнджер глазами, быстрым шагом удалился во тьму коридора.

Гермиона непонимающе смотрела то на Джеффри, чьё дыхание постепенно возвращалось в нормальный ритм, то на Грегори, распластавшегося на полу, то вслед исчезающему во мраке Малфою. Осознание ситуации тяжёлым грузом упало на плечи: она снова находилась в шаге от поцелуя с человеком, без зазрения совести пытавшим других. Более того, извращенное чувство юмора судьбы ставило её — Грейнджер — перед выбором. Жизнь словно шептала: «Помочь другу или бежать за врагом? Разум или чувства? Чего же ты хочешь на самом деле?». Шумно выдохнув, умнейшая-ведьма-своего-поколения лёгким взмахом палочки применила Обливейт сначала к гриффиндорцу, а затем и к слизеринцу, после чего едва ли не бегом направилась туда, куда минутой ранее пошёл Драко, напрочь забыв и про отбой, и про школьные правила в целом.

Будто бы на сегодня недостаточно глупостей!

***

Мокро, пусто и холодно.

Ничего не изменилось.

Ещё год назад Драко поклялся самому себе, что больше никогда не будет прятаться, как трус, в полуразрушенном женском туалете, но, как ни иронична жизнь, он снова здесь. Впрочем, Малфои никогда не отличались верностью принесенным ими обещаниям, так что вряд ли ему — Драко — суждено стать первым. Как и в предыдущие годы, мантия была грубо брошена в угол, валяясь там, как грязная половая тряпка, а рубашка расстёгнута на несколько верхних пуговиц, словно не сделай слизеринец этого, тотчас задохнулся бы. Впрочем, подобная кончина казалась парню вполне реальной, учитывая, что его дыхание сбилось настолько, что приходилось едва ли не глотать воздух, а все почему? Лишь потому, что он сделал это снова. Опять позволил кому-то залезть в душу, из-за чего и окунулся в болото собственных воспоминаний, казавшихся такими свежими, будто все происходило вчера. Стоило только закрыть глаза, как под веками оживали картины то того дня, когда Драко принял метку, в честь чего были заживо сожжены пятеро магглов, то того, когда он впервые пытал человека, того, как в семь лет испытал Непростительное сам, но чаще всего животный ужас навевали воспоминания о Люси и её крови на его руках. Эти картины, навечно поселившиеся в его памяти, сжимали липкими руками горло, вылизывали холодными языками загривок и били под дых. Стоило лишь впустить в воспаленное сознание мысль о холодном детском теле на каменном полу мэнора, как Драко едва не сгибался пополам, будто от удара в солнечное сплетение. Сердце тут же начинало бешено колотиться об и без того выпирающие ребра, а россыпь мурашек пробегала по телу.

Виски болели ещё сильнее, чем до огневиски, и предположение о возможной смерти посреди женского туалета становилось все более правдоподобным.

Тем не менее, картины прошлого — это ещё не все. Последний гвоздь в гроб своего самообладания забил сам Драко, когда начал пытать Хупера. Нет, слизеринцу все ещё не было жаль того противного гриффиндорца. Остатки его прогнившей насквозь души грызло другое: то, что он использовал Круциатус. Малфой вполне мог припечатать того придурка к стенке любым Оглушающим, применить тот же Петрификус, да хоть и Редукто, но нет же! Его потянуло на что-то более тёмное и изощренное. Хотелось оправдать свое поведение выпитым алкоголем, но это было глупо. Как можно винить огневиски, если сначала еле стоишь на ногах, а после без труда ломаешь человеку кости?! Дело в другом. Как бы ни было трудно, но Драко признал: тупоголовый Хупер был прав — слизеринец действительно ничем не лучше остальных Пожирателей. Ставить себя в один ряд с ними для Малфоя было равносильно тому, чтобы самолично пустить пулю себе в висок, но именно этим он и занимался в пустом туалете с пробитым окном и треснувшим кафелем. Больше года Драко убеждал себя в том, что он не убийца, ведь Авада Кедавра, запущенная им в Люси, была сделана под Империусом, однако теперь он сам перестал в это верить. Спасибо Джеффри, что только помог прийти к этому выводу.

— Убийца. — хриплый голос слизеринца эхом разлетелся по комнате, пока он сам вглядывался в свое отражение в зеркале, пытаясь найти того, кем он был, и убедиться, что все сказанное тем гребаным грифиндорцем — ложь.

Наглая и такая глупая.

Не имеющая под собой никаких оснований.

Никак не правда.

— Трус и убийца! — рев с гулом заполнил все пространство, и Драко с силой ударил кулаком по зеркалу, заставив его осыпаться на пол тысячами осколков. Глядя на окровавленные костяшки пальцев и кусочки стекла, показавшиеся прямо из разбитого до мяса кулака, Малфой почувствовал почти маниакальное удовольствие. — Ты это заслужил. Боль — меньшее из наказаний, после всего, что ты сделал.

Неожиданно скрипнувшая дверь заставила тут же схватить палочку и направить её на незваного гостя.

«Лучше бы ты приставил её себе к виску.» — встрял надоедливый внутренний голос, уже давно сожравший все, что когда-то называлось внутренним миром, и теперь, изредка обгладывая кости, покушавшийся на его — Малфоя — здравый рассудок. Хотя, здравый, серьёзно? Спорно, очень спорно.

— Малфой? — из-за двери показалась голова с копной кудрявых волос, а затем и сама девушка. — Мерлин, я искала тебя.

— Блядь, Грейнджер, просто свали отсюда! — прозвучало даже более раздражённо, чем планировалось изначально. Ладно, пусть. Так даже лучше. Может, она обидится и убежит. Испугается и будет плакать всю ночь? Тем лучше: из её грязнокровой башки давно следовало выбить привычку выходить из спальни после отбоя. Да, не слишком гуманно, зато эффективно. Так всегда говорил отец. Чёрт! — Оглохла? Проваливай, я сказал.

Гермиона вздрогнула, но не сделала ни шагу назад. Салазар, как же Драко ненавидит упрямство в этой девчонке! Настолько сильно, что готов нагнуть её над раковиной прямо здесь и сейчас. Интересно, что бы сказал Поттер, если бы узнал, что его дорогая подружка стонет под врагом всего их гребаного трио? Видит Мерлин, ради этого зрелища Малфой даже готов на время убрать палочку от виска. Тем не менее, гриффиндорка сделала несмелый шаг вперёд. Ничему её жизнь не учит!

— Грейнджер, не забыла, я только что пытал Круциатусом твоего дружка? — как бы невзначай напомнил слизеринец. — Не боишься, что я проверну то же самое и с тобой?

— Ты этого не сделаешь. — прозвучало гордо и уверенно, чертовски по-гриффиндорски, пусть и дрожащим голосом.

— Действительно, зачем тратить время на пытки, если есть старая-добрая Авада? — парень сделал театральный взмах рукой. — Грейнджер, убирайся отсюда по-хорошему, пока от твоей кудрявой башки не остались одни кровавые ошметки!

Драко, пожалуйста… — слетело с губ так тихо, что поразилась даже сама Гермиона. Ей много раз доводилось успокаивать людей, но почему она старалась так именно сейчас? С ним? С какой стати ей вообще не наплевать? Ответа не нашлось, зато ноющее чувство в груди очень даже было и усиливалось с каждым резким словом волшебника, словно тот резал по её телу без ножа.

«С каких пор у него есть такой доступ к твоим эмоциям?»

— «Драко, пожалуйста…» — передразнил Малфой. — Нахер это «пожалуйста», Грейнджер. Я гребаный Пожиратель, забыла? Убийца! Я наслаждаюсь, убивая таких, как ты.

Гермиона продолжала стоять, игнорируя дрожь, сбившееся дыхание и стоящие в глазах слезы. Да, было неприятно слышать все это, но причиняло боль другое: Драко закрывался. Грейнджер не знала, как давно разделила Малфоя на «своего» и «чужого», но была уверена, что тот, кто кричит на неё сейчас, тот, кто надрывает глотку так, что от эха едва ли не рушатся стены — не «её» Драко. Это совсем не тот человек, с кем она говорила каждый вечер через свитки, не тот, кто помог на Зельях и перед Трансфигурацией, не тот, кого она целовала во мраке пустого школьного коридора. Стоящий перед ней парень был всего лишь сломленным ребёнком, отчаявшимся и уставшим. Принимающим на свой счёт все, что говорят другие. Закрывающимся от окружающих и убивающим внутри себя любое проявление эмоций.

— Это неправда. — тихо ответила волшебница, стараясь убедить скорее себя, чем его. — Просто не может быть правдой.

— Может. — невесело отозвался Малфой, уставившись взглядом на трещину в светлом кафеле. Видит Салазар, если Гермиона решит сделать такую же у него в затылке, он даже спорить не станет. — Твой дорогой Хупер прав во всем, до единого слова: на моих руках действительно кровь.

Запустив пальцы в блондинистые пряди, парень медленно съехал по стенке на пол. С чего вдруг такие откровения, Малфой? Зачем ты говоришь всё это? Почему именно ей? С каких пор ты доверяешь этой девчонке? Вопросы сдавливали голову, пережимая сосуды. Должно быть, все дело в огневиски. Сегодня слизеринец действительно много выпил, а значит, причина кроется в алкоголе. Это он действует на него так, заставляя произносить вслух все то, что на протяжении года Драко не решался озвучить даже в подсознании. Лучший друг — Блейз Забини — не знал о том, насколько все плохо на самом деле, а она была в курсе. Мерлин, мулат не имел ни малейшего понятия, какого это: когда отчаяние заживо сдирает с тебя шкуру, а обломок айсберга вместо сердца уже так долго валяется внутри, царапая острыми иглами внутренности, что начинает казаться, что в венах течёт вовсе не горячая кровь, а холодная жидкая платина. Какого это, когда хочется сдохнуть ежечасно и ежеминутно, а ты идёшь с идеально прямой спиной и ухмыляешься, потому что наследнику древнего чистокровного семейства не пристало показывать слабость и одиночество, даже если нервы уже давно превратились в оголенные провода, а постоянное чувство страха не проходит лет так с шестнадцати.

Тяжело вздохнув и решив рискнуть уже в сотый раз за ночь, Гермиона сделала несколько тихих шагов и села рядом с Драко, глядя, как трясутся кончики его пальцев, пока он нервно заламывает кисти. Малфой с безэмоциональным выражением лица смотрел куда-то перед собой, но гриффиндорка знала, что мыслями он далеко не в этой комнате.

— Её звали Люси. Обычная девочка лет семи. Может, ты помнишь: это про неё говорил Северус осенью. — хриплый негромкий голос так гармонично вписался в мертвенную тишину, будто становясь её частью. Казалось, сам Малфой был неотъемлемым элементом этого помещения: такого же холодного, пустого, леденящего душу, как и он сам. — Волдеморт приказал убить её. Когда я отказался, он наложил Империус.

Не отводя взгляда от бледного лица, Гермиона с трудом скрывала ужас, прикрыв рот ладонями. Конечно, она предполагала, что у Малфоя могут быть секреты, но такое не приходило на ум даже умнейшей ведьме столетия. Он убил ребёнка! Мерлин, помилуй их души. Теперь понятно, почему за последний год и без того откровенно плохо выглядевший Драко окончательно потерял живые краски. Удивительно, как он вообще держится! Далеко не каждый смог бы продолжить существование, когда внутри гложет такое. Это, конечно, не оправдывает того, что Малфой пытал бедного Джеффри Хупера, но, во всяком случае, многое объясняет. Как бы поступила сама Гермиона, будь она на его месте? Думать об этом не было никакого желания.

— Даже не верится, что после всего, что произошло, после этой гребаной войны ситуация повторяется. — аристократ мрачно усмехнулся. — Пожиратели сбежали. Вопрос времени, когда они начнут нападения.

— Думаешь, они будут атаковать?

— Их цель не в этом, но в качестве меры устрашения — вполне.

— Тогда чего они добиваются?

Выдохнув, Драко перевёл взгляд на сидевшую рядом гриффиндорку. Зачем она здесь? Почему не смеётся, видя, как давний враг превращается в лужу бессилия и уныния? Гермиона по-прежнему ждала ответа, и Малфой знал это. Завтра, когда Драко окончательно протрезвеет, он проклянет себя за каждое свое слово, но сейчас ему просто хочется знать, что он не один. Ощущать простое человеческое тепло, когда вселенская усталость душит так, что темнеет в глазах. Чувствовать, что кому-то не будет все равно, если его убьют — а его обязательно убьют, — когда он будет воплощать свой безумный замысел, заранее обречённый на провал, в жизнь.

— Проклятый предмет из мэнора… Думаю, они ищут его. — напряжённый вдох прекрасно давал понять, чего Малфою стоило делиться всем этим. — Я перерыл все, что мог, но не нашёл стоящей информации. Только детали, но они никак не складываются в полную картину. Не знаю, что делать, Грейнджер.

— Драко, — Гермиона прошептала тихо, почти не слышно и до чёртиков нежно , сжимая его трясущуюся ладонь в своей, будто забирая часть отчаяния на себя. Господи, почему она такая?! — мы справимся.

Мы.

Наверное, Драко рассмеялся бы, если бы не был так пьян.

— В любом случае, я рада, что ты рассказал мне.

«Мне ведь это так важно, Малфой.

Надеюсь, ты никогда не узнаешь, насколько.»

— Это все огневиски. — принёс он на выдохе, но гриффиндорке показалось, что парню стало чуточку легче. Кто знает, сколько таких секретов похоронил внутри себя бывший Пожиратель Смерти? — Надеюсь, завтра я ничего не вспомню.

Драко усмехнулся, и Гермиона улыбнулась в ответ, хотя сама не знала, из-за чего конкретно. Просто потому, что в чёрных зрачках, поглотивших серые радужки, читалось хотя бы немного меньше щемящей душу пустоты, а тёплая ладонь слизеринца все ещё лежала в её собственной. Он не убрал руку.

Это уже многое значило.

— Позволь полюбопытствовать: в честь чего же такой праздник? — девушка улыбнулась уголком губ. — Отмечали наступление зимы?

— Разумеется, нет. — ответил Драко, зевнув. Гермиона понятия не имела, который час, но её тоже безумно клонило в сон. — Просто слизеринцы праздновали моё возвращение. — потянувшись, волшебник продолжил. — Ладно, пусть радуются, пока я здесь.

— «Пока»? — удивилась гриффиндорка. — Малфой, что ты задумал?

Снова зевнув, парень уронил блондинистую голову на плечо девушки, утыкаясь носом ей в шею и замечая, что от Гермионы пахнет чем-то сладким и очень приятным. Банан и карамель — услужливо подсказало обоняние. Знала бы Грейнджер, насколько это соблазнительное сочетание.

— Пока что я буду искать информацию, — тихие слова затерялись где-то в кудрявых локонах. — а на зимних каникулах…

Несмотря на то, что глаза предательски закрывались, Гермиона усилием воли заставила себя посмотреть на собеседника:

— Что на каникулах, Малфой? — слизеринец молчал, и, видя, что он не собирается отвечать, девушка решила сменить тему. — Ради Годрика, только не говори, что ты планируешь ночевать здесь? На полу! В заброшенном туалете!

— Просто спи, Гермиона. — лениво протянул слизеринец, удобнее устраиваясь на плече гриффиндорки и прижимая её к себе, неразборчиво бормоча что-то про надежду на амнезию и действие огневиски.

Взмахнув палочкой и применив Согревающие чары, гриффиндорка почему-то улыбнулась, кончиками пальцев касаясь светлых блондинистых прядок. Наверное, ей стоит уйти. Аккуратно выскользнуть из объятий Драко и вернуться в спальню. Так, как и положено. Это ведь правильно, верно? Тем не менее, что-то останавливало, не давало подняться на ноги. Это «нечто» приковало к стене и кафелю, лишая возможности поступить так, как следует.

Может, Гермиона просто хотела остаться?

Решив, что даже ей, умнейшей-ведьме-своего-поколения, стоит хотя бы изредка совершать что-то такое, чего действительно жаждет её душа, девушка закрыла заклинанием дверь, починила окно и трансфигурировала мантию Драко, валявшуюся за полу с момента её прихода, в нечто, смутно напоминающее то ли матрас, то ли разложенное кресло. Мерлин, неужели она — Грейнджер — действительно собирается спать здесь?!

Почувствовав, как тёплая рука Драко обнимает её за талию и притягивает к себе, заставляя буквально ощущать на шее ровное дыхание слизеринца, Гермиона улыбнулась и закрыла глаза.

Комментарий к Часть четырнадцатая: «Это все огневиски»

Мерлиновы панталоны, что творят эти двое?!

========== Часть пятнадцатая: «Соври, что тебе все равно» ==========

Гермиона знала, что так будет.

Она ни капли не сомневалась, что после их чересчур доверительного разговора Малфой окончательно закроется от неё, и была права, так и не признавшись самой себе, что в глубине души надеялась на то, что им удастся все обсудить. Сам же Драко весьма ясно дал понять, что с Гермионой говорить не собирается, когда ушёл на рассвете, словно его и не было, не удосужившись сказать хоть что-то. Конечно, гриффиндорка не ждала услышать «доброе утро» или «спасибо, что была рядом, когда я разваливался на куски», но, видит Мерлин, проснуться в полном одиночестве на какой-то собственноручно трансфигурированной развалине, ночью казавшейся ей весьма похожей на маггловское разложенное кресло, посреди заброшенного женского туалета, ей хотелось меньше всего. Первые несколько секунд она искренне не понимала, как вышло так, что события прошлой ночи оказались явью, а никак не сном, после же пришло осознание: она действительно согласилась провести ночь с человеком, который за полчаса до этого на её глазах пытал Круциатусом студента, а после и вовсе признался в убийстве ребёнка. Мерлин! Тот вечер казался Грейнджер каким-то далёким, скомканным, вдоль и поперёк прошитым чистым безумием. Животный страх, непонимание и шок смешались в один большой комок из отвратительных эмоций, слившихся в единое целое настолько, что Гермиона окончательно потеряла грань между опасениями за жизнь однокурсника и настоящим страхом за то, как бы Драко действительно не сошёл с ума. Как вообще вышло так, что вместо того, чтобы вступить с Малфоем в дуэль во имя спасения Джеффри, она лишь взяла слизеринца за руку, и, глядя ему прямо в глаза, опустила его палочку? Почему она бросила Хупера и Гойла там, в коридоре, наскоро стерев из их памяти события минувшего вечера, а сама побежала за Драко? Для чего не бросила его, когда он оскорблял и угрожал? С какой целью выслушала его откровение и села рядом?

Почему. Она. Осталась?

И главный вопрос: что ей теперь делать? Гермиона чувствовала необходимость сказать что-то Малфою, как-то объяснить свои действия ему (а, может, и самой себе?), лишь бы избавиться от гадкого ощущения, что она поступила неправильно, услышала и увидела то, что не должна была, оказалась посвящённой в тайну, о которой ей не следовало знать. Влезла Драко в душу, воспользовавшись тем, что тот был пьян и разбит. Это подло. Так не должно быть.

Неизвестно, считал ли Малфой так же, но ясно было одно: он не желал ничего обсуждать, наверняка сожалея обо всем сказанном. С того утра прошло две недели, а слизеринец так и не произнёс ни слова, обращенного лично к ней, к Гермионе. Годрик, он не только перестал цепляться к гриффиндорцам, но даже оставил в покое их «Золотое трио»! Грейнджер могла бы вздохнуть спокойно, решив, что волшебник стал вести себя по-взрослому, если бы не одно «но»: Драко постоянно о чем-то думал. Девушка замечала, как слизеринец часто смотрит в окно, будто чего-то выжидая, и хмурит лоб, точно споря сам с собой. Видит Мерлин, Гермиона сама не знала, что занимало её собственные мысли больше: то, что слизеринец явно что-то планировал — пожалуйста, Годрик, пусть хотя бы в этот раз чёртов мальчишка никуда не аппариирует, — или то, что гриффиндорка никак не могла объяснить появление одеяла, каким она оказалась укрыта тем злополучным утром. Грейнджер не была бы лучшей ведьмой столетия, если бы не знала наверняка, что кроме недо-кресла-недо-матраса она не трансфигурировала ничего. Предположение, что сам Драко сделал это для неё, заставляло смеяться и сомневаться в собственном рассудке одновременно, но других вариантов не было. Не могло же одеяло взяться из воздуха!

Значит ли это, что…?

***

Драко решил, что пора со всем этим заканчивать, подразумевая под «всем» приступы внезапного доверия к Грейнджер и принятие её помощи, припадки, сопровождаемые поцелуями и называнием грязнокровки по имени, неконтролируемые проявления заботы и эмоциональной близости, и все то, что по его личному мнению свидетельствовало о развитии психического заболевания и было неразрывно связано с этой девушкой.

Ему нужно заниматься другими, куда более важными делами, а не делиться с поттеровской подружкой секретами, открывая ей душу и наколдовывая одеяло, чтобы та не отморозила свою любопытную гриффиндорскую задницу.

Необходимо снова попытаться устроить встречу с отцом — «Салазар, я затылком чувствую её взгляд», — продвинуться по делу с изучением информации о шкатулке, — «моя рубашка пропиталась запахами банана и карамели» — убедиться, что мать не пренебрегла усилением защиты поместья — «видимо, Грейнджер помирилась со своими идиотами, раз они снова таскаются за ней по всему Хогвартсу», — выведать, нет ли новостей о сбежавших Пожирателях и, наконец, избавиться от поселившейся в голове гребаной грязнокровки, которой он почему-то вдруг начал доверять. Отвратительно! Недальновидность, глупость и безответственность в высшей степени!

Всё вышеперечисленное настолько путало мысли, что способность сосредотачиваться пропадала сама собой. Благо, оставался холодный ум, бесстрастно констатировавший: Гермиона мешала ему — Драко — жить.

Бесила вечно поднятой на лекциях рукой и задранным подбородком, взглядами с немыми вопросами, псевдопониманием, отвратительной юбкой, предательски задравшейся, когда она сидела рядом той ночью, ладонями, которые совсем недавно сжимал он, а теперь — Уизли и Поттер, улыбками, и вообще всем этим идеально-мерзким, выверенным до малейшей детали образом, въевшимся ему в подсознание настолько, что становилось то ли страшно, то ли тошно.

Слизеринский принц сжимал до хруста челюсти и проклинал себя вместе со всем миром, пока гриффиндорская принцесса смеялась с двумя личными шутами.

Салазар, с этим точно надо заканчивать.

Шумно выдохнув, Драко в очередной раз пролистал несколько страниц фолианта назад, придя к выводу, что снова бездумно бегал глазами по строчкам, отвлекшись на свои мысли. Видимо, Нумерологии придётся подождать, а ему — окунуться в насущные вопросы. Обдумывая план дальнейших действий последние несколько недель, Малфой решил, что наилучшей стратегией будет дождаться рождественских каникул, и, оказавшись дома, уже оттуда снова отправиться в Азкабан, но на этот раз уже с матерью, ведь особого разрешения у него по-прежнему не было, компетентного надзирателя тоже, а без них волшебника, тем более несовершеннолетнего, могут пропустить только с родителем, и выяснить, о чем хотел поговорить с ним отец, а также расспросить его о той странной шкатулке.

Всё складывалось удачно и — кто бы мог подумать?! — даже законно, что предвещало почти гарантированный успех. Главное, чтобы за этот промежуток времени не произошло ничего, что поставило бы план под угрозу срыва.

«Мерлин, пожалуйста! Пусть хотя бы сейчас ничего не рухнет!»

Тем не менее, уже следующим утром Драко убедился, что великий волшебник наряду со всей небесной канцелярией все-таки остался к его просьбе глух и глубоко равнодушен.

***

Неспешно направляясь в библиотеку и замечая, что с наступлением зимы ранним утром стало совсем темно, Гермиона рассматривала то портреты, то пейзаж за окном, чувствуя странное умиротворение. Несмотря на то, что вопрос с Малфоем так и не был решён, жизнь определённо налаживалась. За эти две недели девушка успела помириться с друзьями, клятвенно пообещав ничего от них не скрывать, полностью подготовилась к предстоящим полугодовым экзаменам и теперь могла с удовольствием проводить вечера в гостинной Гриффиндора, наслаждаясь уютом и приятной компанией. Видит Мерлин, после всех этих тайн и интриг, связанных с Драко, ей больше всего на свете хотелось вернуться в старый-добрый мир, наполненный треском поленьев в камине, мягкими вязаными пледами, добрыми шутками и родными улыбками, согревающими сердце лучше любого огня, особенно сейчас, когда за окном холода и морозы. Что же касается Малфоя, то Грейнджер решила, что если парень не хочет говорить о последних событиях, то уж ей-то тем более не стоит озадачиваться подобными вещами. Да, поцеловались. Да, он на короткий миг снял маску, открыв душу. Да, ей действительно было важно находиться тем вечером рядом с ним. Все это появилось в её жизни внезапно и так же непредвиденно исчезло, оставив после себя лишь ощущение недосказанности с горьким послевкусием сожаления. Тем не менее, это уже не имеет никакого значения.

Гораздо важнее то, что Пожиратели Смерти до сих пор на свободе и ищут какой-то проклятый предмет, спрятанный в мэноре. Именно по этой причине умнейшая-ведьма-своего-поколения решила начать утро с изучения литературы о тёмной магии и наложении чар на неодушевленные объекты. Объединив полученные знания в единое целое, Грейнджер рассчитывала продвинуться в своём собственном расследовании, выяснив хоть что-то, раз уж кое-кто блондинистый и невероятно скрытный не желает посвящать её в это дело. Потом, когда у неё уже будут готовые, логично обоснованные выводы, она обязательно расскажет все Гарри и Рону, поделившись всеми догадками и предположениями. Если же к этому моменту в средствах массовой информации по-прежнему не объявят о произошедшем, то им, героям войны и национальным защитникам, возможно, придётся сделать это самостоятельно.

Как бы то ни было, подобная перспектива уже была гораздо лучше, чем простое игнорирование проблемы. Гриффиндорка понимала, что необходимо действовать, и делать это решительно, а потому приступила к воплощению своего плана, чувствуя переполняющие её волнение и дух справедливости.

Да.

Она поступает правильно.

Заходя в библиотеку, Гермиона не знала ни того, что принесёт ей это утро, ни того, что её планам не суждено сбыться.

***

В замке было подозрительно тихо. Слишком тихо. И практически пусто. Нахмурившись и осмотревшись вокруг, гриффиндорка пыталась понять, что именно не так. Да, она знала, что кроме неё мало у кого возникает желание с самого утра заниматься мозговой деятельностью, проводя время в библиотеке, но сейчас приближалась пора завтрака, а к этому часу студенты уже активно перемещались по школе. Во всяком случае, так было всегда. Сейчас же в холле не наблюдалось никого, кроме самой Грейнджер со стопкой книг в руках и нескольких пятикурсников, быстро и молча направлявшихся, как и она, в Большой зал. Казалось, будто в стенах школы витает какая-то мрачная аура, душащая всех и каждого унынием. Неужели что-то случилось?

Плохое предчувствие тут же скрутило живот, отозвавшись болью где-то в желудке и тошнотой, когда девушка вошла в помещение.

«Неуютно.» — констатировал мозг, едва волшебница оказалась в Большом зале.

Как и раньше, студенты сидели за столами, с той лишь разницей, что теперь парни и девушки не общались во весь голос, а лишь перешептывались, наклоняясь ближе друг к другу, понуро опустив взгляды в пустые тарелки. Среди всего спектра эмоций, доступных человеку, война научила Грейнджер безошибочно определять одну — страх. Панический, гнетущий, ледяной. Это ощущение скорого наступления чего-то кошмарного и неизбежного витало в воздухе, буквально волнами исходило от каждого ученика, вне зависимости от возраста и факультета.

Тяжело вздохнув и будто впитав в себя часть того, что душило всех присутствующих, Гермиона направилась к столу Гриффиндора, отметив, что у неё не только пропал аппетит, но и полностью испарились любые намёки на голод, а ноги наливались свинцом с каждым шагом. Годрик милостивый, да что здесь происходит?! Неужели за те часы, что девушка пробыла в библиотеке, случился апокалипсис? Волдеморт воскрес? Что?

«Львы» тихонько говорили о чем-то, напрочь позабыв о том, что принадлежат к факультету храбрых сердцем и духом, а из-за опущенных голов казалось, что всегда яркие красно-золотые галстуки, бросающиеся в глаза, теперь будто поблекли. Никто из волшебников не ел, даже Рон, что априори считалось плохим предзнаменованием.

— Гарри, что случилось? — прошептала Гермиона, чувствуя на себе сразу несколько косых, едва ли не осуждающих, взглядов, словно она сказала что-то лишнее и очень глупое.

Поттер исподлобья посмотрел на девушку, отчего по спине последней пробежала вереница мурашек, и молча протянул подруге газету — последний выпуск «Ежедневного Пророка».

«ПОБЕГ ИЗ АЗКАБАНА: ПЯТЕРО ПОЖИРАТЕЛЕЙ СМЕРТИ СНОВА НА СВОБОДЕ» — гласила первая строчка, заставившая умнейшую-ведьму-своего-поколения напряжённо сглотнуть. Да, Грейнджер случайно узнала о произошедшем почти месяц назад, пережив нечто среднее между панической атакой и истерикой прямо в библиотеке, но это никак не спасало от того, что страх липкими щупальцами снова хватал за горло, а проклятое внутреннее чутье в унисон с рациональной частью сознания твердили: «Это далеко не все».

— «По данным проверенных источников из тюрьмы Азкабан сбежали одни из опаснейших Пожирателей Смерти: Корбан Яксли, Антонин Долохов, Родольфус Лестрейндж, Торфинн Роули и Август Руквуд. Во избежание общественного резонанса произошедшее тщательно скрывалось Министерством Магии в течение неопределённого срока. Тем не менее, действующий министр магии Кингсли Бруствер все же счёл необходимым сообщить гражданам об этом инциденте. На данный момент местонахождение Пожирателей Смерти неизвестно.» — вслух прочитала Гермиона. — Мерлин, какой ужас!

— Это ещё не все. — словно слыша ее мысли и подтверждая их, мрачно буркнул Рон. — Есть и вторая новость дня.

— «ПОЖИРАТЕЛИ СМЕРТИ АТАКУЮТ ПОМЕСТЬЯ ЧИСТОКРОВНЫХ СЕМЕЙ: КТО СТАНЕТ СЛЕДУЮЩЕЙ ЖЕРТВОЙ?» — гриффиндорка нахмурилась, действительно не ожидав такого развития событий. Ненависть сторонников Волан-де-Морта к магглорожденным понятна, но почему они вдруг восстали против своих, чистокровных? Если приоритеты войны изменились, то чего они добиваются теперь? — «Прошлой ночью было совершено нападение на имение Дэвиса Скотта — бывшего Пожирателя Смерти, оправданного судом Визенгамота этим летом. Со слов мужчины, экс-коллеги угрожали расправой и разрушили его дом, безуспешно пытаясь в нём что-то найти…».

— Эти психи снова в деле. — отозвался кто-то из гриффиндорцев. — Кто знает, может, завтра они устроят налёт на Хогвартс?

Все «львы», до этого обсуждавшие новости шёпотом, неожиданно громко подключились к диалогу. Их примеру последовали пуффендуйцы, затем когтевранцы, и — кто бы мог подумать! — даже несколько слизеринцев. От тишины, царившей в Большом зале, не осталось и следа. Студенты были напуганы, а коллективное обсуждение и споры помогали хоть как-то отвлечься от тяжёлых мыслей.

— Неужели стоит ждать новой войны?

— Выдержит ли школа удар?

— Гарри, ты спасешь нас?

Последний вопрос поставил Поттера в тупик. Защитит ли он магический мир? Готов ли снова сразиться со смертью? Справится ли с очередной потерей близкого человека? Рон молча смотрел на друга, тоже ожидая его ответа, будто приговора, а тот лишь с немой просьбой повернулся к самому умному человеку их легендарной троицы.

Коротко кивнув, Гермиона взяла инициативу на себя:

— Думаю, вы слишком торопите события. Не паникуйте, Министерство и Аврорат обязательно со всем разберутся, а преподаватели смогут блокировать любые атаки на школу. Кроме того, мы ведь даже не знаем, кто на какой стороне в этот раз.

— Всё и так ясно: добро — мы, зло — Пожиратели. — заявил Терри Бут.

— Многое изменилось с тех пор, мы не можем говорить сразу за всех. — Грейнджер предприняла миролюбивую попытку успокоить студентов.

— По-моему, можем. Все прекрасно знают: бывших Пожирателей не бывает! — довольно громко оспаривал позицию однокурсницы Джеффри Хупер, из-за Обливейта благополучно забывший о том, как всего пару недель назад поплатился за свое красноречие.

Гриффиндорка заметила, что после слов волшебника многие студенты покосились на стол Слизерина, глядя на «змей» осуждающе и укоризненно. В такие моменты Гермионе, всегда стремящейся к справедливости, даже становилось их жаль: тех, кто носит серебристо-зеленый галстук, всегда будут винить в ошибках их родителей и во всех бедах человечества в целом. Многие из них не выбирали своего пути, но были вынуждены платить по счетам наравне с остальными. Волшебница закусила губу на долю секунды, задумавшись, имел ли свободный выбор он.

Именно в этот момент Жизнь продемонстрировала свое извращенное чувство юмора, а Судьба, должно быть, в волю поглумилась над такой тонкой иронией, потому что в следующее мгновение после слов Хупера двери Большого зала отворились и в помещение вошёл Драко Малфой, как по команде приковав многочисленные взгляды к своей персоне.

Кто-то выронил вилку.

Жаркие споры, шумевшие в Большом зале, мгновенно стихли, а их место заняла абсолютная, почти гробовая тишина. Студенты едва ли не под прицелом изучали появившегося слизеринца, словно не сомневаясь, что тот с минуты на минуту достанет палочку и начнёт насылать Непростительные на всех, собравшихся в зале. Впрочем, волшебников можно понять. Большинство старшекурсников не только видели своими глазами войну и битву за Хогвартс, но и принимали в них непосредственное участие. Воспоминания об этих событиях были ещё очень свежи, а потому страх и недоверие к оправданному Пожирателю справедливо считались обоснованными. Ученики младших курсов, хотя и не видели все ужасы битвы так, как остальные, но тоже прекрасно знали, что такое война. Многие из этих юных волшебников потеряли друзей и членов семьи, некоторые и вовсе остались полными сиротами, а потому даже они — совсем ещё дети — буравили блондинистую макушку недоверчивыми взглядами.

— Он знает? — очень тихо, так, что Грейнджер с трудом расслышала, прошептала подруге Джинни.

«Правда, а знает ли Малфой в чем дело? — задалась тем же вопросом шатенка. — Может, он, как и ты, Гермиона, пропустил срочную утреннюю почту, и теперь не имеет ни малейшего понятия, почему на него смотрят так, будто он лично поднял Волдеморта из могилы? ».

Пробежав по залу оценивающим взглядом, и, видимо, не найдя в нем ничего, что могло бы его хоть как-то заинтересовать, Драко расправил плечи, поднял подбородок чуть выше и абсолютно спокойно, почти равнодушно, через весь Большой зал направился к столу своего факультета. Неопытный наблюдатель сказал бы, что слизеринец либо вообще не знает о случившемся, либо ему на это глубоко наплевать. К тому же выводу пришёл бы любой другой человек, но не Гермиона, нет. Она видела. Карие глаза детально изучали блондина и различали все, что тот так тщательно скрывал. Слишком прямая спина. Настолько неестественная осанка, что складывается впечатление, что Малфой или проглотил железный прут, или этого аристократа и вовсе вырезали из пластика, а может и из картона. Взгляд в одну точку чётко перед собой. Тоже ложь, Малфой. Нормальные люди так не смотрят. С силой сжатые челюсти — его отвратительная привычка — и желваки на высоких скулах.

«Мерлин, я слишком хорошо его знаю!» — понимание пришло настолько резко, что буквально ударило в лоб, отправило прямо в нокаут, напрочь выбило из колеи. Он — Драко Малфой, школьный враг, лицемер и трус, бывший Пожиратель Смерти, а судя по признаниям в пьяном бреду, ещё и убийца, и она — умнейшая-ведьма-своего-поколения и героиня войны, которая уже не просто видит его насквозь, но и улавливает каждую эмоцию всеми фибрами души, кожей чувствует его присутствие. Безумие!

— Знает. — коротко ответила Гермиона Джинни, и та опустила взгляд на нетронутую чашку с чаем.

***

Ещё никогда Грейнджер не приходилось так сильно жалеть о том, что у восьмого курса Гриффиндора и Слизерина все занятия и лекции проходят сдвоенно. С самого утра каждый совместный урок казался ей настоящей пыткой, особым моральным испытанием.

Всё началось ещё с завтрака. Буквально через несколько минут после фееричного появления Малфоя, когда стекла окон в Большом зале едва ли не трескались и не дрожали из-за царившего в помещении напряжения, презрительное молчание было нарушено появлением коллегии учителей с Макгонагалл во главе. Все преподаватели казались гриффиндорке не на шутку встревоженными и шокированными, за исключением лишь директора и Снейпа. Профессор, как и всегда, сохранял бесстрастное выражение лица, но Грейнджер все равно почему-то казалось, что сенсационные статьи в «Ежедневном Пророке» не стали для него новостью. Очевидно, Северус, как и Минерва, уже знал о побеге, вопрос лишь в том, откуда ему об этом известно. Мысленно сделав себе пометку на досуге поразмыслить о том, при каких обстоятельствах профессор мог узнать засекреченную информацию, девушка принялась внимательно слушать речь директрисы.

Как и ожидалось, та не сказала ничего вразумительного. Не сдержавшись, Драко мрачно усмехнулся, услышав про то, что ему, как и всем остальным студентам, «необходимо сохранять силу духа и веру в лучшее», а когда Макгонагалл невероятно красноречиво начала говорить о «несокрушимой силе добра в победе над злом», ему пришлось симулировать кашель, чтобы скрыть рвущийся наружу смех.

«Видимо, старуха действительно полоумная» — констатировал слизеринец, слушая умелые россказни про светлое будущее. Министерство Магии черт знает сколько скрывало, что Пожиратели Смерти гуляют на свободе, теперь эти ублюдки начали нападать на поместья, а Макгонагалл с каким-то глупым неуемным оптимизмом говорила о том, что совсем скоро все будет хорошо. Как тут не засмеяться?

После речи Минервы, заставившей многих, в том числе и Гермиону, поверить не только в лучшее, но и в собственные силы, студенты разошлись по кабинетам. По мнению самой девушки, от этого стало только хуже. Если первые две лекции прошли более-менее нормально, хотя и сопровождались взаимными испепеляющими взглядами между «львами» и «змеями», то к началу третьей терпение волшебников лопнуло с тем же эффектом, с каким взрываются бомбы замедленного действия.

«Внезапно и убийственно.» — как отметила Полумна, когда несколько гриффиндорев вступили со слизеринцами в дуэли без правил, демонстрируя все свои внушительные арсеналы заклинаний.

В результате, к началу третьей лекции — Травологии — кабинет был разгромлен, чернила и перья разбросаны, а оба факультета мало того, что стали обязаны убирать устроенный ими беспорядок, так ещё и лишись по десятку баллов. Тем не менее, ничего из вышеперечисленного не остановило волшебников от того, чтобы устраивать попытки самосуда на всех следующих лекциях, в процессе оскорбляя друг друга и виня во всех бедах. Снова и снова. Делая перерывы лишь на сами лекции, но даже на них прожигая взглядами затылки учеников другого факультета. Грейнджер понимала, что поведение волшебников обусловлено страхом и бессилием, а потому разумно решила не вмешиваться, углубляясь в чтение каждый раз, когда обстановка вокруг превращалась в хаос. Единственное, что хоть как-то радовало девушку в сложившейся ситуации, так это то, что Малфой не принимал участие в стычках. Как бы ни было сложно и странно, гриффиндорка признала, что ей были глубоко небезразличны эмоциональное состояние и реакция слизеринца, а увидев собственными глазами, на что способен Драко, если вывести его из душевного равновесия, ей оставалось лишь молиться Мерлину и Моргане, чтобы никто вроде Хупера не цеплялся к Малфою, а тот в свою очередь продолжал игнорировать и гриффиндорцев, и однокурсников, даже если для этого ему придётся все оставшиеся лекции сидеть с этим своим жутким нечитаемым выражением лица.

Урок Астрономии, стоявший в расписании восьмикурсников последним, не стал исключением для сотворения погрома и выведения межфакультетской вражды на новый — абсурдный — уровень. Убедившись, что до прихода преподавателя ещё есть время, а всех присутствующих больше интересует нанесение увечий друг другу, чем его персона, Драко ловко подхватил чёрный дипломат и направился к выходу из кабинета, оставшись никем не замеченным. У него нет времени на изучение дурацких созвездий и всего, что с ними связано, потому что из-за освящения побега Пожирателей в «Пророке» его план неумолимо трещал по швам. Теперь, когда о случившемся стало известно общественности, на школьную систему безопасности поставили дополнительную защиту, и при необходимости — которая уже есть! — так просто аппарировать с помощью метки не получится. Тем не менее, Малфой не может сидеть и ждать рождественских каникул для встречи с отцом, методично наблюдая за тем, как ублюдки в масках атакуют чистокровные семьи. Кто знает, скольких они перебьют, прежде чем направить свой гнев на Нарциссу? Может, они придут к ней уже завтра? Если Пожирателей действительно интересует та шкатулка, то вероятность, что они рано или поздно заявятся в мэнор, возрастает в разы. Следовательно, нельзя ждать до каникул, выяснить всё у отца и предупредить мать нужно уже сейчас. Дойдя до своей комнаты в слизеринских подземельях, аристократ сел в кресло, запуская бледные пальцы в светлые или, как говорит Пенси, платиновые пряди. Нужно что-то придумать. Срочно найти решение. Но как? Он-то не вечно везучий Поттер и не его гениальная подружка. Случайная мысль о последней зажгла в голове идею.

Кажется, Драко знает, что делать.

***

Он не пришёл.

Раскладывая учебники и свитки по Астрономии на столе рядом с Гарри и Роном, Гермиона чувствовала, что кого-то не хватает, и ей даже не потребовалось оборачивается, чтобы понять, кого конкретно. После возвращения Малфоя Грейнджер пообещала самой себе, что больше никогда не будет беспокоиться об участи этого противного Хорька, однако сегодняшний день с поразительным упорством доказывал обратное. Когда же звонкий голос профессора Синистры объявил на всю аудиторию: «Где мистер Малфой?», гриффиндорке захотелось рассмеяться в голос и ударить себя ладонью по лбу одновременно. Видит Мерлин, если бы Гермиону попросили описать учёбу на восьмом курсе Хогвартса одним предложением, она произнесла бы эти три слова.

Где. Мистер. Малфой.

Мистер-пропадать-черт-знает-куда-посреди-учебного-дня-это-уже-привычка. Господин-мне-плевать-на-любые-правила. Мисье-я-бывший-Пожиратель-но-все-равно-тебе-нравлюсь. Последнее описание слизеринца заставило девушку резко вздрогнуть и судорожно покачать головой, отрицая даже возможность такого развития событий.

Нет.

Это бред.

Он ей не нравится.

Исключено.

Всё, что происходило между ними, ничего не значит и не меняет, ведь так? Ни откровенные разговоры, ни совместные авантюры, ни секреты, ни кровавые свитки, ни поцелуй, ни проведённая вместе ночь, ни-че-го. Перечисленное — такая же случайность, как и тайная помощь Гермионы, поддержка, когда слова Джеффри выбили Малфоя из колеи, и взгляды, в которых читалось слишком много всего. Хотелось заставить себя поверить в то, что это не оказало никакого влияния, но подобные размышления были бы ложью, а Гермиона привыкла никогда не врать самой себе. Гриффиндорка уже давно смирилась, что с какого-то момента хочет помогать Драко, но причину подобного поведения она никогда не решилась бы назвать вслух.

«Он тебе не нравится. Ты не влюблена. Повторяй себе, как мантру. Магглы говорят, это помогает. — настойчиво убеждала себя гриффиндорка, не прекращая напряжённо массировать виски, словно пытаясь втереть эту мысль себе в голову. — Да, нельзя отрицать, что последние события заставили тебя относиться к нему чуть лучше, чем раньше, но это мелочи. Возможно, ты просто привыкла с ним общаться. Тем не менее, подобное не говорит о чем-то большем. Одумайся, Гермиона!» — отчаянно вопила разумная часть сознания, крича о том, что любые симпатии к высокомерному слизеринцу — глупейшие предположения. Теории, обречённые на фиаско.

— Гарри, — тихо позвала девушка. — можно тебя спросить?

— Да. — тоже шепотом отозвался гриффиндорец, чтобы не привлечь внимание профессора.

— Если бы у тебя, скажем, была какая-то теория, даже суждение, а ты в них сомневался… — девушка закусила губу, чувствуя себя погрязшей в невероятно идиотской ситуации. — Что бы ты сделал?

Поттер нахмурился, уставившись взглядом в конспект, явно взвешивая все «за» и «против». Годрик милостивый, а ведь она — Гермиона — даже не заметила, как тот робкий мальчишка из чулана превратился во взрослого, довольно мудрого молодого человека. Интересно, а по мнению Гарри и Рона, кем же выросла она сама?

— Думаю, я бы просто проверил эту теорию, Гермиона. — уверенный взгляд зелёных глаз натолкнулся на карие, в которых читалось непонимание и смятение. — Это единственный способ узнать, верны твои суждения или же нет.

— Наверное, ты прав. Спасибо, Гарри! — девушка улыбнулась уголками губ, и, ответив ей тем же, волшебник лишь пожал плечами, возвращаясь к чтению параграфа.

Идея действительно показалась гриффиндорке отличной. Друг прав: есть только один путь, как выяснить, нравится ли ей Малфой — проверить это. Да, подобные рассуждения звучали несколько глупо и по меньшей мере странно, но других вариантов, как убедиться, что Хорёк остался Хорьком, а ее мозг случайно не повредился, не было. Однако, подобные доводы наталкивали на вполне логичный вопрос: как можно проверить, испытываешь ли ты к человеку чувства? Для этого нет существует тестов, даже колдомедицина в таких делах бессильна.

«Моргана, и что мне теперь делать?»

Словно в ответ на мольбы девушки в дверь постучали, и секунду спустя в помещении показалась белобрысая макушка.

«Вспомнишь чёрта…» — тут же подумалось Гермионе.

— Профессор Синистра, — послышался знакомый надменный голос, манерно растягивающий слова. — может ли мисс Грейнджер быть освобождена с урока? Директор Макгонагалл требует её к себе в кабинет.

Задумавшись на пару минут, преподаватель кивнула.

Никогда еще Гермионе приходилось за долю секунды испытывать столько противоречивых эмоций, полностью убеждаясь в правдивости слов того, кто однажды сказал: «бойся своих желаний». Хотела возможность проверить свою теорию насчёт Малфоя — пожалуйста, получи и распишись! Он сам к тебе пришёл!

— Грейнджер, долго тебя ждать?

Бросив на слизеринца гневный взгляд, девушка все же поднялась со своего места и с гордо поднятой головой направилась к выходу. Тот самый горький аромат смеси абсента и полыни мгновенно ударил в ноздри, замещая собой весь кислород в лёгких. Оказавшись в коридоре и слыша, как за ней с грохотом захлопнулась дверь, Гермионе показалось, что в унисон в громким ударом что-то ухнуло у неё внутри, сжавшись в груди.

«Давай, Гермиона, соври, что тебе все равно.»

***

В пустом коридоре, как и рано утром, перед завтраком, было тихо. Драко молчал, просверливая гриффиндорку внимательным взглядом, с особым удовольствием глядя на неё сверху вниз. Да, пусть думает, что он презирает ее: меньше всего на свете Малфой хотел бы, чтобы она узнала, насколько ему жаль.

— Пошли. — флегматично бросил слизеринец, резко развернувшись и быстрым шагом направившись к лестнице. — Если ты уже забыла, то мы идём к Макгонагалл.

— Серьёзно? — Гермиона искренне удивилась. — Профессор действительно ждёт нас?

Такого даже умнейшая-ведьма-своего-поколения никак не ожидала. Отсутствие парня на уроке и его задумчивый вид сложились в единую картину, а потому гриффиндорка решила, что Малфой снова что-то задумал, а просьба Минервы — лишь предлог, чтобы увести её с урока и в очередной раз попросить о помощи, однако теперь, когда блондин без присутствия профессора и других студентов подтвердил свои слова, Гермиона почувствовала укол… Разочарования? Неужели «Золотое трио» с вечной угрозой опасности настолько стало частью её личности, что теперь ей скучно жить без постоянного адреналина? Нет, такого не может быть, это глупости. Гермиона хочет спокойствия и стабильности, как и во все предыдущие годы. Хочет ведь, правда?

— Почти. Твоя любимая старуха ещё не знает о нашем визите, но да, мы идём к ней.

— Зачем?

Драко это предвидел. Гермиона не была бы чёртовой Грейнджер, еслибы не дала волю своим вездесущим любопытству и всезнайству. Его бы это не подкупало, будь она другой. Не сносило бы так крышу. Тем не менее, наилучшим ответом была неполная правда. Не ложь — чтобы сработало, частичная — чтобы её случайно не убили за помощь ему. Интересно, продолжала бы Грейнджер искать в нем что-то хорошее, если бы знала, что он — Драко — снова делает выбор в пользу собственного эгоизма? Наверное, нет. Ей не понять, какого это, когда интриги становятся вторым нутром, а все твоё окружение — чертово змеиное гнездо. Она из другого мира. Там ей и место.

— Помнишь, осенью ты подтверждала, что видела у меня письмо из Министерства? Нужно сделать это снова. — коротко, чётко и лаконично. Ни единого лишнего слова. Так говорят либо политики, либо те, кому приходилось платить за свои слова, причём чем-то большим, чем деньги.

Да, Гермиона помнила. Она не забыла бы об этом хотя бы потому, что спустя несколько дней после того случая Малфой исчез посреди Хеллоуинского бала. Мерлин, прошло ведь всего полтора месяца, а кажется — вечность.

— С какой целью? — прищур и вздернутый подбородок. Драко не нужно оборачиваться, поднимаясь по лестнице, чтобы знать наверняка, какой будет её мимика. У него и так сидят под кожей её привычки.

— Просто делай то, что тебе говорят и не лезь, куда не следует. — прозвучало недовольно и раздражённо, то есть так, как когда он нервничает.

Вместо ответа Гермиона остановилась, скрестив руки на груди. Она не станет очередной собачкой на коротком поводке этого самопровозглашенного слизеринского принца. Не будет подчиняться его приказам, пока он творит, что хочет, без объяснения причин. Пусть и не мечтает. Конечно, гриффиндорка всегда гордилась такими своими качествами, как доброта и милосердие, но гордостью — ещё больше.

— Что не так, Грейнджер?

Злится. Да ради Мерлина! Пусть хоть подавится своей желчью. Гермиона не поступит так опрометчиво, как тогда, на балу, не отпустит его неизвестно куда, чтобы потом переживать и винить себя во всем, что может с ним случиться. Не сейчас, когда на свободе гуляют Пожиратели, готовые снести его белобрысую голову с плеч. Не теперь, когда она уже не хочет без него жить.

— Куда ты собрался? Чего ты вообще добиваешься? Ты же знаешь, что я не отстану, пока не ответишь!

Драко знает. Ни капли в этом не сомневается. Стоит, пронизывая её своим ледяным взглядом, и, должно быть, читает все её эмоции, написанные на лице, как на ладони, пока у неё бежит холодок по пояснице. Гермиона не умеет скрывать свои чувства и не хочет этому учиться. Она плачет, когда ей больно или очень обидно, и смеётся, когда друзья шутят или Живоглот делает что-то милое. Потому что она настоящая. Не фарфоровая кукла, как тот же Малфой, Паркинсон или Гринграсс, а живой человек. Драко видит все эти сомнения и внутренние споры в золотисто-карих глазах, в которых, что бы она ни говорила, нет ни намёка на презрение или ненависть, зато есть что-то в корне иное. То, что действительно нельзя называть. Грейнджер все ещё стоит и ждёт ответа, и Драко рассказал бы ей все, если бы за свои знания она, как, впрочем, и он, не могла бы поплатиться жизнью. Поделился бы, будь он уверен наверняка, что начнись новая война и окажись они по разные стороны, она не кинется на помощь просто потому, что привязалась к его искренности. Ведь что-то внутри него уже готово это сделать, а значит, нельзя её в это посвящать. Только в мелочи. Настолько ничтожные, что, возможно, Грейнджер сама в них не поверит. Пожалуй, так будет даже лучше.

— В Азкабан. Довольна?

— К отцу?

— Чёрт, Грейнджер!

Нарочито громко вздохнув, Гермиона лишь покачала головой и, снова посмотрев на него так, обошла Драко полукругом и продолжила подниматься по лестнице, на этот раз уже молча. Парень последовал её примеру и лишь потом, непосредственно перед кабинетом Макгонагалл спросил:

— На балу, в башне… Ты говорила, что что-то выяснила у Кингсли. Расскажешь?

Удивившись такому вежливому вопросу, гриффиндорка недоуменно посмотрела на волшебника, словно сомневаясь, он ли это сказал. Ох уж этот Малфой — метод кнута и пряника в действии, живое воплощение древней стратегии.

— Ну же, Грейнджер! Снова так очарована, что не можешь и слова сказать в моем присутствии?

Самодовольная ухмылка вернула «старого» Малфоя, окончательно завершив образ слизеринца.

Поразившись такой смене его настроения, Гермиона буквально задохнулась от возмущения, а затем, усмехнувшись в его манере, небрежно бросила: «узнаешь в кабинете директора», с гордо поднятой головой пройдя мимо парня и постучав в дверь.

Насмешливо склонив голову и наблюдая за гриффиндоркой, Драко лишь иронично фыркнул, чувствуя что-то странное, отдалённо напоминающее гордость.

Прошлым вечером, когда он проходил мимо Забини, тот, читая книгу, как бы невзначай произнёс что-то вроде: «эти двое стоят друг друга».

Почему-то это вспомнилось именно сейчас.

***

— Я уже все Вам сказала, мистер Малфой. — строго произнесла Минерва, глядя на ученика через небольшие стеклышки очков. — Даже то, что Вы снова привели мисс Грейнджер, не меняет того, что по закону…

—Профессор, — вмешалась в разговор Гермиона, до этого стоявшая молча и кивавшая тогда, когда это требовалось. — закон, о котором Вы говорите, уже давно недействителен. Пользуясь случаем, на Хеллоуинском балу я лично поинтересовалась у министра магии, — гриффиндорка бросила многозначительный взгляд на Драко — и он сказал, что свидетелем по делу может выступать лицо, достигшее шестнадцати лет. Иными словами, профессор, я имею полное право подписать необходимые документы для трансгрессии мистера Малфоя через каминную сеть Хогвартса.

Слова девушки прозвучали официально и весьма убедительно, так, что возможности отказать не оставалось. Во всяком случае, Гермиона на это надеялась, потому что знала наверняка: даже если Малфой не получит это разрешение, он все равно выберется из замка и попадёт туда, куда хочет, даже если для этого ему придётся идти пешком.

— Вы абсолютно уверены в своём решении, мисс Грейнджер? — не в первый раз спросила директор, словно и правда ожидая, что стоящая перед ней девушка неожиданно передумает и скажет, что слизеринец заставил её ему помогать.

Неожиданно гриффиндорка ощутила нечто похожее на дежавю. Однажды профессор уже задавала ей этот вопрос, как и сейчас, ставя перед выбором. Тем не менее, с что-то подсказывало, что как раз этого «выбора» в сущности-то и нет: Гермиона приняла решение, как только за ней закрылась дверь кабинета Астрономии.

— Да, профессор.

Тяжело вздохнув, Минерва протянула своей лучшей ученице нужный бланк, указав, где необходимо поставить роспись, искренне не понимая, какие мотивы движут девушкой, почему она так упорно и настойчиво идёт на риск, взяв на себя ответственность за того, кому мало кто решился бы доверять.

Взгляды серебристо-серых и янтарно-карих глаз столкнулись, и Гермионе показалось что её уже в который раз за этот невероятно длинный день до самых костей прошибло током. Помнится, она сомневалась, действительно ли чувствует что-то к стоящему рядом блондину…

Отведя взгляд, гриффиндорка уверенно сделала на бумаге росчерк пером.

Комментарий к Часть пятнадцатая: «Соври, что тебе все равно»

Делаем ставки, дамы и господа: что ждет нас в следующей главе?

========== Часть шестнадцатая: «Там, где начался твой собственный Ад» ==========

Резко вылетев из камина в холл, Драко смахнул с костюма остатки пороха, в процессе отмечая, что на этот раз перемещение прошло куда менее приятно. Впрочем, самочувствие — последнее, что волновало слизеринца в данный момент, когда он стоял посреди первого этажа Азкабана. В глаза бросилось то, что в помещении было действительно многолюдно. Авроры, дементоры и министры в дорогих костюмах сновали туда-сюда, ещё больше усугубляя подступавшую тошноту. О, Салазар! С другой стороны, подобному переполоху не стоило удивляться: после официального оглашения побега в газетах всем работникам, должно быть, изрядно потрепали нервы. Глядя на то, как служащие тюрьмы перемещаются по холлу, то и дело норовя врезаться друг в друга, Драко решил, что ему, в целом, наплевать на них. Теперь, когда у него есть разрешение от Макгонагалл, ничто и никто не сможет помешать ему встретиться с отцом.

Короткий разговор с одним из дежурных авроров, обмен презрительными взглядами и приторно-вежливыми улыбками, пара минут — и Малфоя уже ведёт к камере какой-то служащий тюрьмы, не посчитавший нужным хотя бы представиться, зато досконально проверивший подпись директрисы на предоставленном документе.

Увиденное парнем сильно отличалось от того, что ему удалось лицезреть тогда, когда его сопровождал Уокер совершенно по другой части здания. Сотни тысяч камер и глухие стоны заключённых, доносящиеся из-за холодных каменных стен и толстых железных дверей — вот что появилось перед глазами Малфоя, стоило ему вместе с аврором оказаться в нужном отсеке Азкабана. Сначала слизеринец удивился: почему двери, а не решётки, но тут же сам ответил на свой вопрос. В этой части здания находились худшие из худших, а потому безопасность стояла превыше всего. Хотя, существовала вероятность и того, что наглухо запертые двери являлись лишь попыткой предотвратить новый побег. Как бы то ни было, блондин и его сопровождающий уже оказались перед нужной камерой, запертой заклинанием, а не ключом. Весьма предусмотрительно.

— Малфой, — прежде, чем открыть, рявкнул аврор, с силой ударив по холодной стали. — У тебя посетитель.

Услышанное заставило юношу скривиться. Да, он уже давно не имел к отцу тех чувств, что обычно испытывают сыновья, но становиться обычным «посетителем», гостем, ничем не отличающимся от других, было неприятно. Ладно, к черту. Не стоит думать об этом сейчас.

Работник тюрьмы открыл дверь, пропуская волшебника в камеру, после чего с грохотом захлопнул её, чисто для протокола напомнив, что на встречу отведено полчаса. Выдохнув и поклявшись самому себе сохранять ледяное спокойствие, граничащее с равнодушием, слизеринец сделал несколько шагов, ожидая, когда не привыкшее к полутьме зрение придёт в норму.

Камера была самой обычной, но оттого не менее отвратительной. Грязный каменный пол с трещинами, низкая кровать на металлических пружинах, лежащий на ней рваный матрас, мятая невзбитая подушка, одеяло с заплатками, холодные стены, невысокий стол, стул и квадратное окошко с железными прутьями, настолько маленькое, что в него не пролезла бы даже голова. Одним словом, обстановка разительно отличалась от привычного интерьера спальни в мэноре, где были шелковые простыни, стерильная чистота и тепло от камина. Драко бы не удивился, если бы ему сказали, что первые пару недель отец брезговал слезть с кровати и поставить свои аристократические ступни на пол, боясь испачкаться. Вполне ожидаемо. Снова слишком громко выдохнув, слизеринец сел на обшарпанный стул, сложив руки на столе и выжидающе скрестив пальцы.

— Здравствуй, папа.

Какая ирония.

— Слишком долго, Драко. — Люциус, до этого лежавший на дешёвом подобии кровати, сел, положив ногу на ногу. Очевидно, в Азкабане могли сгнить душа и рассудок, но только не привычки светского общества. Эти черви слишком глубоко вгрызаются в мозг. — Я писал тебе в сентябре, а сейчас уже конец декабря. Не желаешь объяснить, на что ты потратил это бесценное время?

«Бесценное… — Малфой-младший мрачно усмехнулся. — Когда ты осуждён на пожизненный срок, у нескольких месяцев действительно нет цены.»

Только когда Люциус полностью выпрямился, видимо, решив, что несмотря на обстановку сможет окончательно восстановить прежний величественный облик, Драко заметил, что отец сильно постарел. Бледная кожа, всегда указывающая на чистую кровь и аристократические корни, приобрела множество крупных морщин и болезненный сероватый оттенок. Длинные светлые волосы, когда-то ухоженные и блестящие, теперь стали сухими и грязными, сальными патлами спадая на некрасивое лицо. В глазах же читались прежние гордость и достоинство, однако теперь они смешивались ещё с какими-то эмоциями, отдалённо напоминающими волнение и нездоровое ожидание.

— Вопросы здесь задавать буду я, — тем же тоном ответил слизеринец, как-то слишком отчётливо чувствуя, что не находит внутри себя ни намёка на уважение к сидящему напротив человеку.

Малфой-старший усмехнулся, но спорить не стал.

— Итак, приступим. Мне известно, что некоторое время назад ты приобрёл дорогую шкатулку, — серые глаза безотрывно наблюдали за точно такими же, но чуть более холодными. — Зачем?

Люциус поднял подбородок выше, но, кажется, не был удивлён. Что-то в его облике подсказывало: именно на такое развитие диалога он и рассчитывал.

— Для Тёмного Лорда, разумеется, — спокойно ответил мужчина, а его сын едва не подавился воздухом. Очевидно, среди всех рассматриваемых вариантов молодой человек пропустил один. Этот.

— С какой целью?

— В начале года Волдеморт решил, что ему необходимо создать ещё один крестраж, — начал Люциус, глядя куда-то в стену. — К этому времени уже стало известно о том, что Поттер весьма преуспел в их уничтожении. Подобные происшествия натолкнули меня на мысль, что нашей семье не помешало бы иметь пути отхода на тот случай, если мальчишка все-таки победит. Тёмный Лорд был напуган, и мне не составило труда убедить его, что я знаю, какой крестраж точно останется в целости и сохранности. Тогда-то я и предложил использовать шкатулку. Пришлось немало потрудиться, чтобы раздобыть её, но результат стоил того. Хозяин ликовал, как дитя, — вспоминая, Люциус хитро улыбнулся.

Слова были брошены Драко в лицо, и он проглотил их целиком, не жуя, едва не подавившись, осознавая, что его в очередной раз просто поставили перед фактом. Словно говоря: «Эй, у тебя дома может находиться крестраж, за которым охотятся полоумные Пожиратели Смерти. Теперь делай с этим, что хочешь.» Тем не менее, ни один мускул на бледном лице не дрогнул, а потому Люциус, решив, что сын с должным хладнокровием воспринял его рассказ, продолжил.

— Полагаю, ты уже понял, что выбранная для крестража шкатулка — не просто ящик, купленный в Косом переулке. Использовать обычный зачарованный кусок фарфора или, скажем, мрамора, было бы слишком просто. О, Драко, здесь замешана куда более сильная магия, — сказав это, волшебник хрипло засмеялся, совершенно не замечая того, как сидящий напротив молодой человек начал сомневаться в его здравом уме. — Самое важное то, что она завязана на крови. Видишь ли, Тёмный Лорд был очень слаб, а потому не мог самостоятельно расколоть душу на ещё один осколок. Я же нашёл выход из этого положения: расположенные внутри шкатулки иглы ведут к небольшим стеклянным сосудам, в которые с помощью заклинания собиралась кровь всех, участвовал в ритуале — так Пожиратели могли одолжить Волдеморту часть собственных сил для столь великой цели.

— Иначе говоря, в шкатулке смешивалась в единое целое магия всех, кто пожертвовал её через кровь? — молодой аристократ нахмурился. Ему уже абсолютно точно не нравилось услышанное, а предвкушение на лице отца говорило, что это ещё не все. Салазар, почему его угораздило родиться в этой поехавшей умом семейке?!

— Да, это так. По задумке вся энергия должна была передаться первому, отдавшему кровь, от всех последующих… — Губы Люциуса растянулись в такой приторной улыбке, что казалось, что вся эта слащавость вот-вот польется через горло и патокой потопит все вокруг. — На это и рассчитывал Лорд, первым уколов ладонь иглой, но он ошибался. Я обманул его! Подставил величайшего тёмного волшебника современности, представляешь? На самом деле вся сила перейдёт к последнему, к тому, кто завершит круг! Гениально, не правда ли?!

Младший Малфой скривился: он не находил в рассказе отца ничего, что могло бы вызвать такие бурные эмоции. Напротив, светлую голову раздирали догадки. Если магия ушла не к Волдеморту, — гореть ему в Преисподней! — то к кому? Предположим, к отцу. Нет, вряд ли. Забери Люциус себе всю силу, он бы уж точно не стал рассказывать об этом, сидя в тюремной камере. Следовательно, если отец делится историей с ним, то…

Не может быть!

— Это будешь ты, Драко, — всегда холодные серые глаза буквально источали гордость. — Конечно, я никогда не был слишком уж ласков с тобой, но будь уверен: я действительно сделал это для тебя!

Слизеринца передернуло. Мерлин, верни те времена, когда блондин наивно думал, что шкатулка — всего лишь проклятый артефакт.

— Невозможно. Моей крови нет в этом чёртовом ящике, — прозвучало решительно и бескомпромиссно, так, будто говорившего не трясло изнутри и не разъедали противоречивые эмоции.

— Да, но это пока. Ты найдёшь шкатулку, прочтёшь заклинание и замкнешь круг крови, Драко. Даже убивать никого не надо! Всё уже сделали за тебя! Три шага, и собранная магия перейдёт к тебе, а наша семья вернёт былое положение в обществе. Ничего сложного! Не зря же ради этого высокого предназначения утратили часть своих сил Тёмный Лорд, Беллатриса, я, Корбан, Август, Родольфус, Торфинн…

Этот список со стопроцентной вероятностью что-то напоминал Драко. Волшебник точно недавно где-то слышал об упоминании последних имён. В этот момент Малфоя озарило! В ушах снова звучал голос Грейнджер, громко читавшей на весь непривычно тихий Большой зал свежий номер «Ежедневного Пророка», а перед глазами проносились строчки. Точно! Сбежавшие из Азкабана! Яксли, Руквуд, Лестрейндж, Роули и…

— Долохов.

— Верно, сын, Антонин тоже внёс свой вклад в твоё будущее величие! — Люциус едва удержался от того, чтобы начать рукоплескать своему умному наследнику. Какое неожиданное проявление чувств! Должно быть, на старости лет забыл, как пытал сына за непослушание, когда тот был ещё совсем ребёнком. Зря, потому что Драко это отчётливо помнит. Глядя на эти необоснованные всплески восторга, юноша сделал вывод, что у отца точно помутился рассудок. — Как ты догадался?

Грубый удар по железной двери и почти выплюнутое аврором: «Время вышло» не дало парню ответить, да и ему самому не слишком уж хотелось это делать. Что бы он — Драко — сказал? Поделился бы «приятной» новостью о сбежавших из тюрьмы уродах Лорда, вложивших часть своих магических сил в общее дело и теперь, очевидно, ищущих крестраж, чтобы вернуть утраченное? Или, может, отец и сын по-семейному сядут на эту отвратительную скрипящую кровать и дружно станут предполагать, скольких чистокровных перебьют Пожиратели, пока не решат поискать в их родном поместье, заодно «приветливо» запустив Аваду Нарциссе в голову?

Кстати, в мэноре ли шкатулка?

— Пошли, — скомандовал аврор, наколдовывая заключенному дополнительные цепи и кандалы. — На выход, Малфой. Проверка сама себя не проведёт, не надейся.

— Найди её, Драко, и поторопись! — Вырываясь из оков, прохрипел Люциус, пробегая по камере безумным взглядом и находя среди тёмных стен бледное лицо сына. — Ты и так слишком долго медлил, а потому времени больше нет. Учти, если опоздаешь, она рванет и разнесет все вокруг. Твоя мать, Драко, — на худых серых кистях с лязгом захлопнулись наручники — оно убьет её. Не опоздай, иначе всё обратится в Ад!

— Хватит, заткнись уже! — Проворчал служащий тюрьмы, толкая волшебника к выходу. — Хотя, признаться, такого бреда я ещё не слышал.

Драко сжал челюсти, чувствуя, как кровь вскипает в висках, пока он лихорадочно пытается сообразить, что все это значит. Складывалось впечатление, что говорить загадками отец научился у Снейпа. Подобная манера общения точно была излюбленной у зельевара.

— Мерлин, отец, просто скажи, где она? Какой ещё, к черту, Ад?!

Давай, ответь, где гребаная шкатулка? Куда ты спрятал этот дурацкий кусок мрамора или хрусталя, — из чего она вообще сделана? — когда вдруг решил, что крестраж с кровью Волдеморта будет лучшим подарком сыну на совершеннолетие?

— Твой собственный, Драко, — раздалось практически у самого выхода. — Там, где начался твой собственный Ад.

Глухой удар тяжёлой двери буквально вскрыл скальпелем череп и небрежным движением раскромсал остатки нервных клеток, наблюдая, как они превращаются в кроваво-красную кашицу из страха, разочарования и непонимания. Видит Салазар, когда Драко перемещался в Азкабан, он до последнего лелеял глупую надежду, что отец просто соскучился. Слизеринцу и в голову не могло прийти, что Люциус решит преподнести ему такой сюрприз. К восемнадцати годам юноша хотел бы иметь свое личное поместье, а не гребаный крестраж, связывающий его с Тёмным Лордом и Пожирателями, который, к слову, в любой момент может взорваться — отец ведь это имел в виду, да? — и стереть в порошок его мать и дом. Мерлин!

— Тебе особое приглашение нужно, парень? — За спиной беззвучно материализовался другой аврор, пока его коллега, вероятно, проверял, не передал ли Драко отцу что-нибудь запрещённое. — Думаю, никто здесь не будет против получить ещё одного Малфоя в нашу коллекцию.

Потрясающее чувство юмора.

Вам бы шутом работать, сэр.

Так и ничего не ответив, Драко поднялся со стула и молча прошёл к дверям, сопровождаемый до холла новым надзирателем, по пути проклиная весь мир и себя самого в особенности.

***

В кабинете Зельеварения было довольно холодно. Гермиона поправила любимый бежевый свитер и посильнее укуталась в мантию, чувствуя, что у неё уже успели заледенеть не только пальцы, но и кончик носа, хотя прошла лишь половина лекции. Самой скучной, апатичной, невероятно монотонной, по её мнению, лекции. Несмотря на всю свою необъятную любовь к учёбе и получению знаний, гриффиндорка не могла не признать, что безэмоциональный тон Снейпа мог усыпить кого угодно, даже целую стаю корнуэльских пикси в период весеннего обострения. Студенты, сидящие на задних партах, без зазрения совести то и дело проваливались в небытие, насильно возвращаясь в жестокую реальность под испепеляющим взглядом карих, почти чёрных глаз, а те, кому вынужденно пришлось разместиться за ближайшими к преподавательскому столу местами, сгибали руку в локте и опирались головой о кулак, всей душой уповая на свою жизнеспособность, понимая, что заснуть, сидя в паре метров от Снейпа, — равносильно тому, чтобы запустить Аваду себе в висок. Смерти подобно.

Тем не менее, внезапно нахлынувшая на восьмикурсников сонливость нисколько не смущала самого Северуса, продолжавшего читать о назначении сушёных трав в зельях средней степени сложности так, будто он держал в руках не учебный фолиант, а маггловский псалтырь за упокой, произнося каждое слово тем же тоном, какой обычно используют на похоронах. Случайно проведя такую аналогию, Грейнджер отметила, что тёмная одежда профессора как нельзя лучше подходила для такого рода мероприятий, что заставило её внутренне улыбнуться.

Впрочем, дело было даже не во внешнем виде Снейпа или его интонации: ещё до лекции по Зельеварению девушка ощутила невероятные бодрость и эйфорию. Конечно, гриффиндорка и раньше всегда старалась находить в жизни и в людях только самое лучшее, сохраняя оптимизм даже в военные годы, но сегодня её настроение определённо было более чем замечательным. Хотелось бесконечно улыбаться, смеяться даже над самими глупыми шутками, а потом кого-нибудь обнять. Желательно, чтобы этот «кто-нибудь» был высоким блондином, а его фамилия чисто случайно начиналась на «Мал» и заканчивалась на «фой».

Мал-фой.

Малфой.

Еще вчера, поставив роспись в поручительском бланке, Гермиона честно призналась самой себе, что он ей нравится. Да, они миллионы раз ругались в детстве, да, совсем недавно сражались на разных сторонах, да, он — редкостный сноб и бывший Пожиратель, а ещё у него прескверный характер и потрясающая улыбка. Крышесносная, черт возьми! От этой мысли губы девушки робко дрогнули, стараясь не растянуться до ушей. Меньше всего на свете Грейнджер хотелось думать, как она может выглядеть со стороны, улыбаясь во весь рот во время наискучнейшей лекции по Зельеварению. Тем не менее, один «белобрысый засранец» — более лестного описания все ещё не нашлось — прочно засел у неё в голове, отвлекая от всего, что говорил и просил записывать Снейп, заставляя чувствовать себя самой обычной влюбленной дурочкой.

«Влюбленной» — даже звучит жутко.

В сложившейся ситуации радовало только то, что Гермионе не пришлось в очередной раз слушать пресловутое «Где мистер Малфой?», ведь профессор и так все знал. Сразу после того, как волшебница сделала росчерк пером на нужном бланке, Минерва занялась тем же самым, но уже на другом, после чего с выражением вселенской скорби на лице передала документ Драко и пошла к Северусу, дабы он, как декан Слизерина, был в курсе перемещений своего подопечного.

Только когда за женщиной захлопнулась дверь, гриффиндорка осознала, что в кабинете они остались одни. Поправив манжеты и без того идеально сидящей чёрной рубашки, — дурацкая малфоевская привычка — молодой человек перевёл на сокурсницу вопросительный взгляд, и Гермиона внезапно почувствовала себя абсолютно голой, стоящей перед ним во всей нагой красе. Её всегда поражала способность Драко смотреть так. В эти секунды девушку насквозь прошибало электрическими зарядами, по пояснице пробегали мурашки, а ещё она чувствовала внутри себя что-то, чего не могла назвать вслух, но это заставляло её предательски краснеть.

«Если ты не вернёшься, Малфой, я натравлю на тебя Живоглота», — Грейнджер сама не знала, зачем она это сказала. Наверное, просто, чтобы не было так тихо, чтобы не давило осознание, что они стоят здесь вдвоём, чтобы он не смотрел.

Драко ничего не ответил, только лишь усмехнулся, будто увидев в карих глазах что-то большее, чем просто зрачки и радужки. Гермиона опустила и взгляд, и голову, внезапно настолько заинтересовавшись собственными туфлями, что даже не заметила, как тёмная прядь волос упала на лицо, мешая её псевдообзору.

Неожиданно тёплая ладонь заправила непослушный локон за ухо, проскользила по скуле и, коснувшись подбородка, подняла его вверх, призывая волшебницу посмотреть в пронзительные серые глаза, захлебнувшись и утонув где-то посреди айсбергов. Грейнджер казалось, что Малфой вот-вот её поцелует, отчего внутри все тут же сжалось, перевернулось, сделало кульбит и с грохотом упало. Адреналина, которого когда-то не хватало, оказалось в крови столько, что становилось трудно дышать и контролировать дрожь в кончиках пальцев. Колени тряслись. Гриффиндорка даже не знала, хотела ли этого поцелуя, но когда губы сами собой разомкнулись, а Драко, прошептав: «Доставай свитки», ухмыльнулся и секунду спустя исчез в облаке пыли в камине, девушка поймала себя на мысли, что без тёплой ладони на подбородке стало непозволительно пусто.

От размышлений Гермиону отвлек громкий удар часов, ознаменовавший окончание лекции, которую мало кто смог пережить, ни разу не заснув. Торопливо складывая вещи в школьную сумку и видя, что Гарри, Рон и Джинни уже ждут её у выхода, умнейшая ведьма столетия направилась к дверям, чувствуя, что от воспоминаний сердце колотится, как бешеное.

***

Драко был приятно удивлён, когда не смог аппартировать в мэнор через каминную сеть Азкабана. Нарцисса все-таки с должным вниманием отнеслась к его словам и укрепила защиту поместья, зачаровав дом и прилежащие территории так, чтобы на них нельзя было проникнуть без предварительного согласия хозяев. Знала бы она о том, что совсем недавно стало известно её сыну, давно прибегла бы к подобным методам укрепления безопасности. Как бы то ни было, когда камин вернул Малфоя туда, откуда он прибыл, то есть обратно в тюрьму, ему пришлось снова тревожить служащих Азкабана, чтобы те связались с матерью, а она, в свою очередь, дала сыну возможность переместиться в поместье.

Возвращаться в Хогвартс категорически не хотелось. Только не сейчас. Драко чувствовал жизненную необходимость, во-первых, лично сообщить Нарциссе обо всем, что рассказал отец, и, во-вторых, полностью осознать услышанное, усвоить информацию и выработать чёткий план дальнейших действий, а среди надоедливых студентов, в том числе и однокурсников, подобное не представлялось возможным. Он же не Поттер, чтобы идти наобум?! Именно по этим причинам выбор слизеринского принца без колебаний пал на мэнор, как на тихий и спокойный пункт временного пристанища.

Говорят, дома становится легче.

Значит, Драко надо домой.

Увидев сына, появившегося из камина, Нарцисса, хотя и была заранее предупреждена о его визите, удивилась не меньше, чем в прошлый раз, когда отпрыск семейства аристократов аппартировал к воротам посреди Хеллоуинской ночи. Широко распахнутые карие глаза несколько минут внимательно изучали молодого человека, после чего женщина крепко обняла юношу, ещё яснее ощущая, как сильно она скучала все эти месяцы. Драко с облегчением выдохнул, на долю секунды вновь став тем беспечным ребёнком, когда почувствовал, как красивые ухоженные ладони нежно гладят его по голове, а ногти с идеальным маникюром путаются в белоснежных прядках. Видит Мерлин, Малфою не хватало этих мгновений спокойствия в холодном змеином гнезде.

Тем не менее, момент был разрушен срочной необходимостью поделиться последними новостями несмотря на то, что сейчас слизеринцу меньше всего хотелось вспоминать не самый приятный разговор. Медлить действительно было нельзя, а откладывать неизбежное — глупо. Выдохнув и попросив у Мерлина душевных сил, — хотя, на самом деле Драко не очень-то верил в помощь великого волшебника — молодой человек поделился информацией с матерью. Разумеется, некоторые детали пришлось опустить, например, с чьей помощью он контролировал ситуацию в школе из мэнора, и кто стал его поручителем в этот раз, но в самых главных аспектах правда все же вышла на свет.

Нарцисса отреагировала спокойно, выслушав молча и с присущей ей мудростью восприняв даже то, что в доме, в котором она живёт, под угрозой взрыва может находиться неуничтоженный крестраж Волдеморта. Только поджатые губы и ни одного упрёка в адрес мужа. Иногда Драко действительно не понимал, что могла найти в его отце такая женщина, как Нарцисса?! Тем не менее, Малфой видел, что в глубине души мать была взволнована, и в этом её легко можно было понять. В конце концов, не каждый же день узнаешь, что Пожиратели Смерти в любой момент могут попытаться вломиться в твой дом! В результате, после нескольких минут мучительного молчания было принято коллективное решение ещё раз осмотреть мэнор и на этот раз подключить к поиску домовиков, а дальше решать проблему по ситуации.

С облегчением выдохнув, — все ведь прошло более-менее нормально, да? — Драко направился в свою спальню. Ему предстояло ещё многое обдумать, в том числе и слова Люциуса, а привычная обстановка должна была этому как-то посодействовать.

«Там, где начался твой собственный Ад».

Что, спрашивается, отец имел в виду? О каком конкретно месте он говорил? Что за смысл был вложен в эту метафору? На вопросы никак не находились ответы, а мысли путались и метались, налету врезаясь в тёмные стены и разбиваясь на маленькие кусочки — обрывки фраз. Безвольно упав на постель и чувствуя гладкий тёмно-зеленый шёлк простыни под подушечками пальцев, Драко просто уставился взглядом в потолок, а после, когда от гипнотизирования кипельно-белой поверхности начали болеть глаза, медленно опустил веки, размышляя о том, не остаться ли ему в поместье ещё на сутки. Это был чертовски долгий день!

Тишину нарушил стук в дверь.

После короткого «Войдите» и тихого скрипа в комнате очутилась Нарцисса. Сделав пару неспешных шагов и остановившись в нескольких метрах от сына, аристократка задумчиво произнесла, глядя на снегопад за окном:

— Знаешь, почему-то мне кажется, что самое ценное, то, что действительно нужно беречь, сейчас находится далеко не в мэноре.

Постояв ещё пару секунд и бросив на сына быстрый взгляд, Нарцисса неслышно скрылась за дверью, исчезнув так же незаметно, как и появилась. Однако, её слова крепко засели в голове юноши.

Вероятно, Драко следовало бы вспомнить о французском поместье, но первым, что пришло ему на ум, были карие глаза.

***

В библиотеке было практически пусто. Помимо Гермионы за небольшими круглыми столиками сидели лишь несколько ребят с Когтеврана и одна пуффендуйская девочка с третьего курса. Впрочем, подобное падение посещаемости хогвартского хранилища знаний было вполне объянимо: большинство студентов готовилось к предстоящему Зимнему балу, доводя до совершенства наряды и строя планы на праздничный вечер. Несмотря на то, что вся эта суматоха казалась довольно приятной, саму Грейнджер куда больше радовал тот факт, что в этот раз никто не потребовал её обязательного непосредственного участия в организации мероприятия. Безусловно, гриффиндорке нравилось руководить процессом и чувствовать собственную важность, но на данный момент мысли в кудрявой голове занимали в разы более серьёзные вещи.

Литература по тёмной магии, если быть точнее.

Собрав всю свою внутреннюю ответственность, Гермиона решила: что бы она ни чувствовала к Драко, ей все ещё предстояло хоть как-то поспособствовать поимке сбежавших Пожирателей Смерти, а потому, раз уж Малфой не счёл нужным посвятить её в подробности своей деятельности, она разберётся с этой задачей сама. Никакие блондинистые слизеринцы не погубят в ней гриффиндорские храбрость и независимость. Мысленно кивнув самой себе и улыбнувшись такому ходу рассуждения, девушка достала из стопки фолиантов очередную книгу.

Помнится, совсем недавно, прежде, чем она заснула в объятиях Драко, тот признался, что видит цель Пожирателей в поиске какого-то проклятого предмета из мэнора. Конечно, алкогольное опьянение Малфоя в момент откровения наталкивало на некоторые сомнения, но умнейшая ведьма столетия умело гнала их прочь, полагая, что их с Драко разговор был слишком серьёзным, чтобы стать испорченным влиянием огневиски. Таким образом, если слизеринец ничего не перепутал в пьяном бреду, то Грейнджер стоило начать с изучения способов наложения проклятий на неодушевленные объекты. Кроме того, девушка планировала прочесть информацию о тёмных заклинаниях связи. Предположение, что Пожирателям кто-то помог вновь оказаться на свободе, не давало покоя, а потому среди списка необходимого чтива оказалось несколько свитков, которые должны были ответить на вопрос, возможно ли такое в принципе.

Благодаря всему вышеперечисленному вечер был безвозвратно потрачен на изучение материала. Тем не менее, результата все ещё не было, однако Гермиона, опять перелистывая страницу, убеждала саму себя, что новая информация полезна в любом случае. Теперь она даже может написать на эту тему парочку рефератов внушительных размеров, но, хотя подобная перспектива казалась довольно привлекательной, Грейнджер все равно не находила никаких сведений, способных помочь ей в расследовании дела Пожирателей. Мерлин, и что она теперь скажет всей Британии? Гарри и Рону? Драко? Если страна и друзья смогут понять, то Малфой… Случайная мысль, что последний разочаруется в ней, заставила желудок неприятно сжаться. Да, слизеринец не просил её помощи, но теперь, когда девушка полностью осознала истинную природу своих благих стремлений в его адрес, ей самой хотелось что-то для него сделать. О, Годрик милостивый, чувства действительно портят людей!

«Некоторые источники уверяют, что при наличии определённых условий вкупе с сильными тёмными заклинаниями возможно сотворить чары, носящие пространственно-временной характер…» — гласили выцветшие строчки одной из книг, и, пробежав по ним взглядом, Гермиона едва не закричала: «Эврика!», потому что написанное действительно имело смысл.

Теперь у неё есть прямые основания полагать, что бывшие заключённые могли сбежать при помощи какой-то магии. Конечно, было бы неплохо ещё и разобраться, какой конкретно, но даже то, что стало известно ей сейчас, уже являлось в своём роде прорывом. Чувствуя переполняющие её гордость и восторг, Грейнджер сделала в тетради нужные пометки и левитировала фолианты, оказавшиеся бесполезными, обратно на полку.

Да! Она все-таки справилась!

Осталось только рассказать об этом Драко.

***

Большой зал был украшен в лучших традициях Хогвартса. Хрупкие снежинки, наколдованные лично Минервой Макгонагалл, неспешно вальсировали, кружась над головами студентов, а после мягко падали на крупные ветви ели, специально принесенной Хагридом, превращаясь в самые разные стеклянные шары и игрушки. Наблюдая за тем, как одна из таких снежных звёзд, приземлившись среди зелёных иголок, неожиданно приобрела форму оловянного солдатика, Гермиона улыбнулась. Казалось бы, мелочь, но обычное ёлочное украшение напомнило девушке о тех временах, когда она праздновала Новый год и Рождество вместе с семьёй на окраине маггловского Лондона. После войны Министерство Магии выделило лучших специалистов, чтобы вернуть утраченные воспоминания родителям гриффиндорки, и это получалось, но с трудом. С момента начала работы прошло больше полугода, а мистер и миссис Грейнджер восстановили в своей памяти лишь первые несколько лет жизни их дочери. Гермиону это огорчало, но она не отчаивалась: в конце концов, результат же есть, хотя и маленький, а значит, однажды родители снова обнимут её с прежними любовью и заботой. Главное верить, так ведь?

Кроме того, рядом с ней всегда будут друзья, которые не дадут почувствовать себя одинокой и никому не нужной. Гарри и Рон уже давно стали для Гермионы семьёй, настоящими братьями, каких у неё никогда не было, а потому осознание, что эти близкие люди никогда её не бросят, помогало оставаться спокойной. Подумав о друзьях, волшебница огляделась по сторонам, найдя одного гриффиндорца танцующим с Джинни, а другого — с какой-то когтевранкой на курс младше. Грейнджер вновь улыбнулась, пытаясь убедить себя в том, что всё отлично, но упрямый червь сомнения настойчиво твердил: что-то не так. Кого-то не хватает. Драко. Того самого слизеринца, за которого она поставила роспись, согласившись стать его поручителем, того, кого уже вторые сутки не было в школе, того, с кем ей до трясущихся коленок хотелось поделиться своим последним открытием. Да, он определённо оценит то, что нашла гриффиндорка! Иначе и быть не может!

Главное, чтобы он вернулся поскорее.

Желательно, сегодня.

Тем не менее, время шло, стремительно мчался час за часом, а Малфой так и не появился. Гермиона успела выпить пару стаканов тыквенного сока, потанцевать с Роном и Невиллом, обсудить с Терри Бутом, как здорово, что на этом балу нет прессы и министров, мысленно повторить параграф по Травологии, зачем-то кивнуть Блейзу Забини и Пенси Паркинсон, переставшим называть её «грязнокровкой» после совместного ограбления кабинета Макгонагалл, поболтать с Полумной о мозгошмыгах, и, разумеется, вдоволь поностальгировать. Однако, «дурацкий Хорёк, мешающий наслаждаться праздником» упрямо не шёл у Гермионы из головы. Интересно, испытывает ли Джинни нечто подобное к Гарри, или только у неё — Грейнджер — что-то перемкнуло в извилинах и привело к тотальному помешательству?

Как бы то ни было, Драко так и не появился к полуночи, а потому, когда часы совершили двенадцатый удар, гриффиндорка решила, что ей стоит проветрить мысли и разобраться в себе вдали от шумного торжества. Места, подходящего для этих целей лучше, чем Астрономическая башня, не нашлось.

***

Драко знал, что она там. Изначально он планировал заглянуть в Большой зал, чтобы оповестить Макгонагалл о своём возвращении, затем найти Забини и Нотта и уже с ними отправиться в гостинную Слизерина, где можно было без угрозы обнаружения открыть бутылку огневиски и устроить настоящее веселье. Малфой действительно хотел поступить именно так, но, уловив в воздухе ноты банана и карамели, ударившие ему в мозг сильнее любого Петрификуса, просто физически не смог идти дальше и свернул с лестницы в пустой коридор, где за поворотом мелькнула охапка кудрявых каштановых прядей. Мерлин, и почему ноги сами ведут его к этой девчонке? Слизеринец шёл бесшумно, почти крадучись, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Слова матери действительно заставили его задуматься, и прошлым вечером он полностью осознал, кто может оказаться жертвой обстоятельств по его вине, и чья судьба за эти месяцы стала ему настолько не безразлична, что внутри всё переворачивалось и трещало по швам.

Он должен это остановить.

Должен, пока она не поплатилась жизнью за его слабость.

Даже если внутри у него что-то рухнет.

Грейнджер стояла, облокотившись о перила, и смотрела куда-то вдаль, думая о своём и не замечая ничего вокруг. Тонкая талия, за которую он притягивал её к себе той ночью в уборной, худые плечи, расправляемые каждый раз, когда она упорно доказывала ему свою правоту, стройные ноги, не так давно согретые наколдованным им одеялом, снежинки на тёмных кудряшках, — все это буквально клеймом выжигалось в памяти. Впервые за последние несколько лет Малфой признал, что и правда сожалеет о том, что собирается сделать. Гермиона его не простит. Впрочем, наверное, так и должно быть.

— Надоело веселиться, Грейнджер?

Волшебница совсем не по-гриффиндорски вздрогнула, но заметно расслабилась ещё до того, как увиделалицо своего гостя. Предположение, что девушка узнала его по голосу, ударило под дых, но когда Гермиона широко и чертовски искренне улыбнулась ему, Драко и вовсе буквально отправился в нокаут.

«Мерлин, пожалуйста, если ты есть… — в горле встал ком, мешавший сделать один-единственный вдох. Как вообще можно дышать, впервые увидев радость, сияющую в бездонных карих глазах, зная, что её причина — ты? — Не заставляй меня.»

— Малфой, наконец-то!

«Салазар, она такая красивая!»

Гермиона сама не понимала, где были её разум и чувство самосохранения, когда секунду спустя сделала несколько шагов к слизеринцу и порывисто обняла его, уткнувшись носов куда-то в ключицу. Гриффиндорке не хотелось объяснять свое поведение ни прошлым волнением, ни длительным ожиданием, ни омерзительно-прекрасным ароматом абсета и полыни, мгновенно проникнувшим в её лёгкие, ни чем-либо ещё. В самом деле, зачем, а главное перед кем, ей оправдываться, если она — Гермиона Грейнджер, лучшая студентка Хогвартса — едва ли не впервые поступает так, как чувствует? К чему ей говорить, что вовсе не хочет того, что делает, если она действительно ждала Драко и буквально сгорала от нетерпения поделиться с ним хорошими новостями? Сейчас, когда она так счастлива, зачем лгать самой себе?

И ещё один вопрос: почему он не обнимает её в ответ?

Малфой медленно опустил голову, наблюдая каштановую макушку, прижавшуюся к его груди, и красивые руки, обвившие талию и так необычно контрастирующие в свете луны с его чёрным костюмом. Грейнджер определённо ждала от него каких-то действий. Объятий, поглаживаний по волосам или хотя бы дружеского хлопка по плечу — чего угодно, но не полного отсутствия ответной реакции. Рука рефлекторно поднялась, но Драко усилием воли заставил себя опустить её, отчего ему почти стало больно. Салазар, и чем он так провинился перед Вселенной? Почему из всех девчонок Пожирателям в качестве меры воздействия на него может понадобиться именно она? Чёртова Грейнджер, гриффиндорская заучка с грязной кровью, неправильная вдоль и поперёк, но заставляющая его чувствовать себя живым?

Гермиона отстранилась первая, глядя на Драко снизу вверх так, что у него мгновенно возникло желание сброситься с совятни.

— Малфой, мне надо сказать тебе кое-что, — прозвучало почти нормально, словно говорившая вовсе не чувствовала обиду и разочарованние, словно не натолкнулась на безразличие того, кто вызывал в ней взрыв эмоций одним взглядом. Волшебницу называли «умнейшей-ведьмой-своего-поколения», но, видимо, зря, потому что ей не хватало ни ума, ни знаний, чтобы объяснить, почему слизеринец ведёт себя подобным образом. Из-за чего он недоволен? Что она сделала не так? — Выслушай меня внимательно, пожалуйста…

— Нет, Грейнджер, не надо, — Малфой почти физически отмахнулся от её слов.

Так нельзя. Он не может этого слышать. Да, есть вероятность, что Гермиона собирается сказать ему что-то об учёбе или Пожирателях, — будь они прокляты — но если нет? Взгляды, улыбка, помощь, а теперь ещё и это ненужное объятие… Всё складывалось в одну картинку и наталкивало на вполне логичный вывод, который никак нельзя озвучить, тем более сейчас. У Драко был только один вариант того, что такого важного гриффиндорка хотела сообщить, и он меньше всего на свете хотел это слышать, ведь тогда они оба уже не смогут притворяться, что ничего не было. Видит Моргана, лучше бы он ошибался.

— Нет, надо, как ты не понимаешь! — Терпение медленно, но верно подходило к концу, а обида начинала давать о себе знать. Что бы Малфой ни надумал, Гермиона не зря просидела в библиотеке весь прошлый вечер, и она выскажет в ему лицо свои предположения по поводу побега, хочет он того или нет. — Ты понятия не имеешь, что я собираюсь сказать, так что будь добр, заткнись!

— О, Грейнджер, ошибаешься, — язвительный тон заставил Гермиону вздрогнуть, а Драко — подавиться своими же словами. Казалось, что они снова в сентябре. До того, как былые границы с грохотом рухнули, а люди, всю жизнь стоявшие по разным углам, перестали быть друг другу чужими. — Я прекрасно всё знаю и более чем уверен, что ты приготовила целый монолог про свет внутри меня. Благородная гриффиндорская душонка и идиотская склонность к всепрощению заставляют тебя считать меня хорошим человеком и несчастной жертвой обстоятельств, но ты ошибаешься.

— Это не правда, — не выдержав, девушка все же срывается на крик. Какого черта он творит? Мерлин, почему Малфою обязательно надо все портить! Что мешает ему смириться уже, наконец, со своим прошлым и понять, что некоторые люди принимают его таким, какой он есть? Зачем начинать все заново? — Драко, выслушай же меня!

— Нет, Грейнджер, сегодня говорить буду я. Это ты должна меня услышать. Хватит придумывать мне несуществующие качества, я — не герой и даже отдалённо на него не похож. Где же твои мозги, а? Почему ты до сих не заметила, что я просто пользуюсь тобой когда захочу и как захочу?! — Красивые губы скривились в ядовитой усмешке, и Гермионе показалось, что её проткнули насквозь чем-то острым, угодив прямо в грудь. В сердце. Он врет. Кто-нибудь, скажите, что это все — наглая ложь, пока она не рассыпалась в пепел и не развеялась по полу башни. — Я с самого начала использовал тебя, а ты была такой дурой, Грейнджер! Даже тогда, в сентябре, когда министерское письмо попало к тебе в руки, думаешь, я не догадался, что ты начнёшь выпытывать подробности? Как глупо! Мне не составило труда понять, что долг совести погонит тебя искать меня, и что в итоге? Мне стоило лишь мило поулыбаться и надавить на жалость, чтобы наша гриффиндорская девочка повелась и усыпила свою бдительность! — Малфой нарочито громко рассмеялся. — Знаешь, я сам не верил, что это сработает, но ты… Большей идиотки мне ещё не доводилось встречать.

— Ты лжешь! Тогда, на балу, — голос неумолимо ломался, а камень в груди так сильно давил на лёгкие, что казалось, Гермиона вот-вот упадёт. Почему он говорит это сейчас, когда она только призналась себе в своих же чувствах? — Ты поцеловал меня. В лоб, помнишь?

«Скажи, что помнишь, пожалуйста, потому что иначе от меня ничего не останется. Признай, что твои грязные слова — глупая шутка. Посмотри мне в глаза так, как умеешь лишь ты, и заставь поверить, что целовал меня искренне. Сделай это, пока я не рванула с чёртовой башни. Я так ждала тебя, не разбивай же мне сердце, ведь я отдала его тебе, впервые увидев, кого ты прячешь под маской. Не кромсай его на куски, я не переживу этого. Пожалуйста, только не сейчас… »

— Посмотри, какая ирония! Ты запомнила поцелуй, а я — то, как сделал тебя своей личной игрушкой, сыграл на эмоциях и заставил подчиняться! Кто бы мог подумать, что поттеровская подружка окажется такой шлюхой, что станет прислуживать любому, кто подарит ей хоть немного внимания! — Серые глаза вновь оказались холоднее любой зимней стужи. Если таким взглядом можно убивать, то именно это Малфой сейчас и делает. — Неужели даже Уизел не попытался залезть под твою безвкусную юбку?! Какая жалость! Хотя, пожалуй, я его понимаю: что доступно — то не интересно, запомни, Грейнджер.

Злость и оскорбленная гордость взяли своё, и Гермиона замахнулась на пощёчину. Да, пусть ему станет так же больно, как и ей. Грейнджер сможет вечность любоваться на кроваво-красный отпечаток собственной ладони на бледной щеке. Драко перехватил её руку в нескольких сантиметрах от своего лица, с силой сжав запястье и грубо оттолкнув от себя. Слишком резко, даже причиняя боль. Разрушая все, что так долго и упорно выстраивалось. Малфой окинул девушку презрительным взглядом, таким, каким из года в год втаптывал её в грязь в детстве, и как-то особенно гадко и высокомерно фыркнул, словно Гермиона была осенней слякотью, испачкавшей его кристально-чистые туфли. Брезгливость. В ней можно было бы задохнуться, и гриффиндорке действительно не хватало воздуха.

— Свитки… Я же знаю, ты говорил искреннее! — Голос, сорвавшийся на крик, праведный гнев и слезы, пока не пролившиеся, но уже стоящие в глазах. Драко столько раз видел, как она плачет, почему же сейчас он чувствует вину?

— О, Грейнджер, ты такая наивная! — Хриплый смех эхом разлетелся по башне, иглами врезаясь в камень и ей — Гермионе — в сердце. Этот звук сворачивал её внутренности в узел и скручивал живот так, что казалось, её с минуты на минуту стошнит его словами и собственным желудком на дорогой чёрный костюм. Мерзость. — Мне было крайне забавно наблюдать за твоими несуразными, как и ты сама, попытками мне помочь, пока я пил холодный огневиски в компании куда более очаровательных дам. Чистокровных, прошу заметить! Знаешь, мы дружно покопались в твоей грязной голове и от души повеселились. Оказывается, заклинания связи через кровь дают легименту неоспоримые преимущества на расстоянии!

Гермиона не знала, что на это сказать. На её счету было больше прочитанных книг, чем у всех студентов школы вместе взятых, но в словарном запасе не нашлось ничего, что могло бы описать её эмоции. Боль? Не совсем, это слишком просто. Опустошение. Вот действительно подходящее слово. Состояние, когда ещё час назад внутри тебя жили эмоции, а восторг и предвкушение мчались по венам, подгоняя кровь, а сейчас тело покрывают мурашки, а внутри, кажется, нет ничего. Ни сердца, ломающего ударами грудную клетку, ни лёгких, когда-то наполненных кислородом, ни намёка на привязанность или влюблённость. Только твёрдое и холодное ничего. Айсберги.

Глядя на то, как стекленеют ранее тёплые и живые карие глаза, Драко мог бы поклясться: он только что нашёл свой персональный Ад именно в этой башне.

— Ну, и последнее. События прошлых недель, о которых ты так любишь думать в своих влажных мечтах… Забудь, Грейнджер. Выброси из своей лохматой башки всю ту чушь, которую ты себе придумала. Тот поцелуй, разговоры, ночь на развалине в гребаном туалете — это ничего для меня не значит. Мне наплевать на перечисленное так же глубоко, как и на тебя. Считай, что ты — моя личная месть Поттеру, и скажи «спасибо», что я ограничился лишь поцелуем. Нашей маленькой гриффиндорской сучке, должно быть, было бы очень неприятно, если бы она с улыбкой стянула свои маггловские трусики, а потом узнала, что ею просто воспользовались. — Губы изогнулись в такой кривой ухмылке, что Гермионе казалось, что они сломаются. Однако, это произошло с ней самой. Лучшая студентка школы, героиня войны и просто умница-Грейнджер треснула напополам, развалилась на уродливые осколки. — Все эти откровения… Не обольщайся, Грейнджер. Иди лучше и плачься в дешёвую рубашку своему дорогому Уизли, когда-то ведь тебе это так нравилось, не так ли? Может, разденешься и перед ним, мы ведь оба знаем, какая ты у нас влюбчивая.

Ядовито подмигнув, слизеринец направился к выходу, как бы случайно задев девушку плечом.

— Надо же, испачкал любимый костюм об грязнокровку. Видимо, придётся его сжечь!

Не прошло и десятка секунд, как шаги Малфоя исчезли в глубине коридоров и отдалённо слышимой музыке из Большого зала. Гермиона не плакала. Внутри попросту не было слёз. Она лишь продолжала стоять, не обращая ни малейшего внимания ни на снег, прилипший к волосам и бальному платью, ни на ветер, пронизывающий все её существо. Просто стояла, впиваясь пустым взглядом во тьму ночи, чувствуя, как внутри все по кусочкам умирает и начинает гнить.

Несмотря на то, что той ночью башня вовсе не оставалась пустой, никого живого в ней больше не было.

Комментарий к Часть шестнадцатая: «Там, где начался твой собственный Ад»

Одна из моих любимых глав, хотя под конец нас ждало сплошное стекло. Ну, а что скажите вы? Как, на ваш взгляд, прошла встреча Драко с отцом? Ждали чего-то подобного? И, разумеется, хочу услышать ваше мнение о финале главы. Помнится, в комментариях под прошлой частью одна читательница предположила, что героев ждут проблемы, и была абсолютно права, поэтому не стесняйтесь, высказывайтесь)

Делитесь мнениями и догадками, мои дорогие, а я с удовольствием почитаю)

========== Часть семнадцатая: «Тот, кто уходит, или Букет белых лилий» ==========

Проснувшись, как и всегда, на рассвете, Драко рассматривал причудливые бледные тени на потолке. Солнечный свет тонким бесцветным лучом проникал в спальню, еле заметно касаясь мебели и того самого потолка с облупившейся серой краской. Остатки ночного мрака и белизна зимнего утра так органично сплетались воедино, образуя хотя и противоречивый, но невероятно эстетичный тандем, что Драко чувствовал себя удивительно спокойно, будто находился здесь как нельзя кстати, на своём месте. Даже подозрительно! Умиротворение буквально текло по венам, что казалось чем-то очень странным и противоестественным ввиду последних событий. Впрочем, возможно, этого и следовало ожидать, ведь теперь, когда ему не за кого беспокоиться, сосредоточиться на насущных проблемах будет куда проще. Действительно, а о чем ему — Малфою — ещё переживать? Мать живёт в укрепленном магией мэноре, защищённом настолько, что сунуться туда без спроса решит лишь глупец или самоубийца, отец и вовсе в Азкабане, так что ему вряд ли грозит опасность, а Грейнджер… Ни Пожирателям, ни кому бы то ещё не придёт в голову устроить на неё охоту, чтобы заставить Драко подчиняться, ведь теперь он вновь для неё чужой, а сама Гермиона не захочет приблизиться к своему старому врагу, в очередной раз подтвердившему свою позицию, ни на шаг. Какими бы ни были его мотивы, он сделал ей больно, а значит, Грейнджер потребуется время, чтобы успокоиться и прийти в себя. Конечно, изначально Драко не планировал таких радикальных мер по удержанию гриффиндорки на расстоянии, более того, его вполне устраивало то, что между ними уже было. Некое извращенное и до отвращения неправильное подобие привязанности. Гермиона буквально впрыскивала в его пустую душу эмоции, как вводят в вены лекарства больным, учила чувствовать что-то кроме гнева и апатии — двух противоположностей, поглотивших слизеринца целиком. Поддерживать хотя бы относительно нормальные отношения с подружкой Поттера — весьма важной фигурой в Ордене Феникса — было крайне важно в нынешнем положении Малфоя со статусом бывшего Пожирателя Смерти. Кроме того, Грейнджер умела не только слушать, но и слышать, понимать то, что не произносилось вслух и выполнять просьбы, не задавая лишних вопросов. Всё это в совокупности делало девушку идеальным элементом малфоевской схемы, тем не менее, у Грейнджер было ещё одно неоспоримое преимущество: её глаза. Чёртовы карие омуты, в которых хотелось видеть грязь и копоть, а получалось лишь вскрывать себе вены острыми гранями янтаря и сгорать в обжигающе-ярком пламени, не желая спастись ни в том, ни в другом случае. Драко, как проклятый, готов был вечность завороженно пялиться в эти затягивающие бездны, и именно по этой причине ему следовало держать их обладательницу как можно дальше от себя. Главным аргументом для принятия этого решения, разрушившего всё, что хотя бы в теории могло существовать, стал недавний разговор с Нарциссой. Обсуждая с матерью последние новости, Драко задался вопросом: почему Пожиратели напали на Дэвиса Скотта, о котором писали в сенсационном выпуске «Ежедневного Пророка»? Если верить словам отца, то этот волшебник хотя и был одним из приспешников, не принимал участия в кровавом ритуале, а значит, не мог знать, где сейчас находится шкатулка.

Оказалось, мог.

Услышав знакомое имя, миссис Малфой вспомнила, что учившаяся на несколько курсов младше её сестра Антонина Долохова, Татьяна, в молодости состояла в романтических отношениях со Скоттом. В последние годы их обучения весь Хогвартс был уверен, что чистокровная русская красавица и перспективный аристократ поженятся, как только переступят порог замка, но те расстались по неизвестным причинам. Дэвис спустя несколько лет встретил свою будущую жену, с которой до сих пор состоит в браке, судьба же Татьяны была неизвестна до определённого момента. Буквально за месяц до финальной битвы за Хогвартс у сестры Долохова состоялся приватный разговор со Скоттом, свидетелем которого волей случая оказался Мальсибер. Позже она ещё несколько раз была замечена в компании бывшего возлюбленного и приблизительно в тот же временной промежуток шкатулка была кем-то украдена. Мальсибер, как лицо, посвящённое в тайну будущего крестража Лорда, предположил, что Татьяна могла узнать о шкатулке от брата, похитить её и из каких-то личных побуждений передать Дэвису. Этой теорией Пожиратель опрометчиво поделился с Люциусом, а тот, в свою очередь, с женой. Тогда дело замяли и не стали тщательно проверять, сосредоточившись на предстоящей бойне, а Люциус больше не упоминал ни Татьяну, ни Дэвиса в разговорах с Нарциссой, но возможно ли, что об этой истории снова вспомнили? Если прихвостням Волдеморта стало известно о романе десятилетней давности и встречах, произошедших более полугода назад, то не стоило и сомневаться, что сболтни кто-нибудь о внезапно подружившихся героине войны и сыне участника ритуала, как информация мгновенно дошла бы до Пожирателей. В случае, если бы они решили, что шкатулка у Малфоя, то никакая Макгонагалл с её охранными чарами не остановила бы их в погоне за головой Грейнджер. У этих волшебников цель всегда стояла выше средств, полностью оправдывая их, а потому лишь Мерлину известно, что они могли бы сделать с магглорожденной, считая её эффективным методом воздействия на Малфоя. Обдумав подобный исход событий с разных сторон, Драко пришёл к выводу, что разрыв любых контактов с Гермионой будет удобен для всех. Он не станет вмешивать девушку в это запутанное дело (лишь из чувства благодарности за помощь, не более), и тем самым лишится слабого места, собственной ахиллесовой пяты с бананово-карамельным парфюмом. Кроме того, как бесплатное приложение к Грейнджер в комплекте прилагались Шрамоголовый и Вислый, а их участие не обошлось бы без аврората. Следовательно, избавив Гермиону от своего общества, Драко предотвратил вмешательство Министерства в далеко не самые безобидные и законные дела семьи.

В результате, всем удобно, все счастливы и довольны, только почему-то образ статуи-Грейнджер, со стеклянными глазами застывшей в Астрономической башне, упрямо не шёл из головы Драко, глухими ударами отзываясь где-то в груди под бледной кожей. Случайная мысль, что вся та грязь, которую он вывалил на девушку, являлась вовсе не попыткой защитить её, а данью в угоду собственному эгоизму, отравляла душу, ядом разливаясь внутри. Может, Малфой и правда сделал это не ради Грейнджер, а для своего же спокойствия? Впрочем, даже если и так, то, в любом случае, это безотказно сработало. Разбило ей сердце, сломало в крошево душу, но полностью выполнило свою задачу. Салазар, как же по-малфоевски это звучит! Оторвавшись от созерцания потолка и приняв решение не сомневаться в том, что было сделано прошлой ночью, Драко встал с постели. Глядя на безмятежно спящего Забини, Малфой вздохнул. Его ждёт невероятно долгий день.

***

«Это утро явно было проклято всей небесной канцелярией» — именно такой вывод сделала Гермиона, пронеся тост с клубничным джемом мимо рта и уронив десерт на пол. Всё началось с самого пробуждения. Девушке стоило нечеловеческих усилий просто подняться с постели, не говоря уж о том, чтобы удерживать себя хотя бы в относительно вертикальном положении и не врезаться во всё вокруг. Виной всему вышеперечисленному были тотальный недосып, простуда и, в самую-самую-самую последнюю очередь, события минувшего Зимнего бала. После ссоры с Малфоем, которую, впрочем, справедливо можно было бы назвать скандалом, гриффиндорка ещё несколько часов провела в Астрономической башне, тщетно пытаясь собрать прежнюю Гермиону Грейнджер из кусочков разочарования, опустошения, боли и неприязни самой к себе. Тем не менее, время шло, ночная температура в конце декабря стремительно падала, ветер усиливался, снежинки, когда-то плавно кружащие в воздухе, теперь будто иглами пронзали покрасневшую кожу, а пазл так и не собирался, разваливаясь и ломаясь каждый раз, когда Грейнджер пыталась найти внутри себя хотя бы намёки на спокойствие и самообладание.

Вернувшись в спальню практически под утро, когда силы стоять на ногах окончательно сошли на «нет», а предпосылки к появлению температуры наоборот появились, Гермиона безвольно упала на кровать, уповая на то, что усталость и назревающие проблемы со здоровьем возьмут своё и заставят её уснуть, но и тут потерпела сокрушительное фиаско. Каждый раз, когда мозг был предельно близок к состоянию сна, подсознание бесстыдно вбрасывало ему новую пищу для размышлений, из-за чего волшебница за ночь успела рассмотреть под другим углом все, что связывало её с Малфоем. Если вдуматься, то в каждом его поступке действительно можно было найти личные мотивы, спрятанные под толщей благих устремлений. Слизеринец поговорил по душам? Нет, он просто отвлекал внимание. С чувством поцеловал? Не надейся: ему нужны были лишь эмоции, чтобы прочно привязать тебя к себе. Помог? Втирался в доверие. Тот момент, обдумываемый ею на последнем уроке Зелий, когда Гермиона осталась наедине с Драко в кабинете Макгонагалл, наглядно иллюстрировал всё то, что на самом деле происходило между слизеринцем и гриффиндоркой. Она — наивная-дура-Грейнджер — думала, что молодой человек её вот-вот поцелует, а он — чёртов-интриган-Малфой — подошёл непозволительно близко и сказал доставать свитки, после исчез в камине. Удивительно, как в один и тот же момент Гермиона могла быть полностью поглощенной своими чувствами, а Драко — стремлением к собственной выгоде. Невероятно показательный пример! Подобную подоплёку можно было найти во всём, и именно это особенно причиняло боль. Гермиона призналась себе, что влюбилась, в самой глубине души лелея надежду на ответные чувства, а в это время ей нагло пользовались, без зазрения совести вытирая об неё, как об половую тряпку, ноги. Большее унижение и представить трудно!

Грейнджер, гиппогриф Малфоя раздери, являлась лучшей студенткой Хогвартса, обладательницей Ордена Мерлина первой степени в семнадцать лет, героиней войны, основательницей такого важного движения как Г.А.В.Н.Э., девушкой, в ком зародилась магия не из-за генов, а из-за ума и характера, другом всему живому, и неужели какой-то трусливый Хорёк, ничего не добившийся за всю свою жизнь, смеет так себя вести по отношению к ней?! Недопустимо! Эти аргументы вкупе с задетыми гордостью и чувством собственного достоинства привели Гермиону к выводу, что, во-первых, светлые чувства к белобрысому засранцу были ни чем иным, как временным помешательством из-за затянувшегося одиночества, во-вторых, она не позволит себе ни разу заплакать из-за Малфоя, ведь он этого не стоит, и, в-третьих, если для скользкого слизеринца всё было игрой, то уж для неё тем более, следовательно, с этой самой минуты она напрочь забудет о его существовании. Да! Так и надо!

— Гермиона, все хорошо? — вкрадчивый голос Джинни вывел гриффиндорку из омута мыслей, призванных оторвать от плинтуса самооценку. — Ты уже десять минут читаешь одну и ту же страницу и даже не заметила, как уронила тост.

Карие глаза инстинктивно опустились вниз, без труда обнаружив поджаристую булку и когда-то аппетитный джем на полу в потенциальной близости к туфлям. Годрик милостивый, неужели из-за Хорька — не Драко, ни в коем случае не Драко — гордость школы Гермиона Джин Грейнджер скоро начнёт есть так, как это делал Рон в первые годы их знакомства! Рука дернулась от желания то ли ударить себя по лбу, то ли запустить «Расширенным курсом по Трансфигурации» в голову одному змеёнышу. О, определённо второе.

— Просто не выспалась, — девушка слабо улыбнулась. Отчасти сказанное было правдой. — С кем не бывает! — нарочито громкий смех завершил беззаботный образ и привлёк внимание близсидящих.

— Да, я заметила, — подтвердила младшая Уизли. — У тебя глаза красные, — продолжила гриффиндорка, слегка наклонившись через стол к подруге, словно ожидая услышать что-то секретное.

Гермиона рассеянно пожала плечами, возвращаясь к чтению и борясь с желанием сдавленно застонать. Да, это определённо будет невыносимо долгий день!

***

Идти на завтрак без Блейза и Теодора было странно. Во всяком случае, непривычно. Драко бросил ещё один подозрительный взгляд на сидящую рядом с ним Пенси, старательно делающую вид, что всё нормально и ничего из ряда вон выходящего не происходит. Тем не менее, волшебник практически кожей чувствовал: брюнетка что-то скрывает. Слизеринка сидела напротив него между Забини и Ноттом столько, сколько Малфой себя помнил, поэтому сейчас какая-то часть его подсознания отказывалась воспринимать отсутствие двух однокурсников и девушку на соседнем месте, с присущими ей манерами разрезающую тост.

Более того, впервые за восемь лет обучения в школе Драко пришёл в Большой зал к самому началу завтрака, что априори считалось странным. В кои-то веки слизеринский принц оказал всему Хогвартсу такую честь! Чем же, интересно, студенты во главе с Макгонагалл её заслужили? Молодой человек всячески убеждал себя в том, что подобная пунктуальность не имела никакого отношения к Грейнджер, но не верил сам себе: Малфой действительно пришёл сюда так рано только потому, что появись он здесь в обычное время, Гермиона обязательно обернулась бы на шум открывшейся двери — гребаная грейнджеровская привычка, пронесенная через войну — и встретилась бы с ним взглядом. Драко не хотел даже предполагать, что мог прочесть в её глазах, почти боялся реакции гриффиндорки, будто бы она могла разрушить его хрупкую уверенность в собственной правоте, из-за чего с превеликой радостью наплевал на старую слизеринскую традицию приходить в Большой зал вместе, и, не дожидаясь Тео и Блейза, в спешке покинул подземелья. Теперь, после того как ему воочию довелось наблюдать появление бледной и какой-то чересчур заторможенной Гермионы, Малфою оставалось лишь откровенно пялиться на её затылок и прожигать дыру в и без того худой спине.

Потрясающая перспектива!

Между тем, то, почему Пенси пошла вместе с ним, все ещё оставалось загадкой. Девушка продолжала разрезать тост — почему-то Драко казалось, что она хочет распотрошить свой завтрак, а вовсе не поделить на части, — уставившись взглядом в тарелку и полностью абстрагировавшись от всех. Странно. Более того, это непонятное надругательство над едой волшебница совершала молча и абсолютно безэмоционально. Очень странно. Конечно, Паркинсон и раньше отличалась манерами и превосходным воспитанием, а потому не болтала без умолку за столом, как часто делают девчонки, но уж в чём, а в отсутствии всякого интереса к жизни и нежелании общаться с друзьями её упрекнуть было нельзя. Сейчас же слизеринка своей апатией подозрительно напоминала Грейнджер: та с омертвелым выражением лица сидела за столом, согнувшись над книгой, и — святой Салазар! — даже не заметила, как её тост ловким маневром пикировал прямо на пол. Драко сморщился: пока подобная участь не настигла Паркинсон, нужно что-то сделать.

— Пенси, что-то не так? — вопрос прозвучал спокойно и почти равнодушно, так, словно задавший его интересовался погодой или курсом валюты в Британии, а не эмоциональным состоянием живого человека. Впрочем, другого ожидать и не стоило: «змеи» никогда не будут гладить по волосам, участливо заглядывая в глаза и полушепотом вопрошая: «Ты в порядке?».

«Спрашивает ли кто-то у Грейнджер о её самочувствии? Хватит ли Золотому мальчику и его Рыжей собачонке ума, чтобы заметить, что с самым адекватным человеком в их пресловутом трио что-то произошло или все ещё происходит? Догадаются ли идиоты элементарно спросить? Что Грейнджер им ответит?»

— Забини, — тяжело выдохнула девушка, прекратив безжалостно кромсать пищу и отложив нож. Темно-зелёные глаза сосредоточили свой то ли убийственный, то ли затравленный взгляд на содержимом чашки с кофе без сахара, так и не сумев подняться к лицу собеседника. — Мы поругались прошлой ночью.

«О, Пэнс, ты даже не представляешь, насколько мне знакома эта история, и как я тебя понимаю! Неужели все решили устроить кому-то скандал на том идиотском балу?! К слову, об идиотах. Наверное, если бы Поттер всё же поинтересовался умонастроением своей подружки, она, должно быть, точь-в-точь как и ты, Пэнс, выдохнула «Малфой», и опустила бы взгляд.»

— Что наш идиот сделал на этот раз? — Драко не был удивлён. По закону жанра в любом условном объединении людей всегда находятся двое, между кем часто возникают конфликты, но они все равно почему-то вместе, так вот, в их собственном платиновом трио этими двумя были Паркинсон и Забини. Малфой примирился с подобным положением дел ещё на шестом курсе, а потому сейчас, на восьмом, он уже не ожидал от слизеринки иного ответа.

«Что идиот сделал на этот раз?» — тем же самым тоном спросил бы у Грейнджер Поттер, в процессе перебирая в уме все известные ему боевые заклятия, и Гермиона пожаловалась бы ему на меня-такого-сякого-нехорошего-Малфоя. Да, пожалуй, так вполне могло бы быть. С той лишь разницей, что вместо того, чтобы подставлять плечо под водопад грейнджеровских слёз, Шрамоголовый сидит в полуметре от неё и гогочет во весь голос на пару с Вислым. Наверное, если Гермиона однажды придёт в Большой зал голой, они даже не заметят.»

Случайная мысль о не совсем одетой — полностью обнажённой — гриффиндорке практически заставила Драко подавиться завтраком, а мгновенно разыгравшееся воображение принудило подняться — встать — не только ком в горле, но и кое-что ещё, из-за чего в узких брюках стало мучительно тесно. Блядь, Мерлин, какого чёрта, почему сейчас?!

— Я хотела с ним поговорить, но он не дал мне сказать и почему-то разозлился. Драко, я действительно не знаю, из-за чего! — Паркинсон красноречиво взмахнула руками, как бы стараясь донести до слушателя всю степень своего негодования. — Мы стали ругаться, и Блейз сказал…столько всего! — послышался тихий всхлип.

«Дежавю. Чёртово дежавю. Слишком похоже. Это ненормально! Грейнджер ТОЖЕ собиралась о чем-то рассказать. Я ТОЖЕ не стал слушать. Она ТОЖЕ не понимала, в чем дело. Я ТОЖЕ вылил на неё столько дерьма, что она полжизни будет в нем захлебываться. Не вечер, а одно сплошное «ТОЖЕ»! Видимо, нам всем пора в Мунго: коллективное помешательство ещё никогда не приводило ни к чему хорошему.»

— Потом Блейз ушёл. Он… он не любит меня? — прозвучало тихо, полушепотом. Так говорят, когда очень сильно боятся заплакать, считая обычное выражение эмоций высшим проявлением слабости. Впервые за весь разговор Пенси посмотрела сокурснику прямо в глаза, и в её темно-зелёных радужках волшебник видел другие, золотисто-карие, наполненные обидой и непониманием, те самые, взгляд которых застрял у него под корой головного мозга.

«Если бы Грейнджер сказала это, то… Чёрт! «Потом Драко ушёл. Он… он не любит меня?» — Аваду мне в голову в этом случае, пожалуйста. Двойную. Для точного результата. Мерлин, Грейнджер даже не нужно ничего произносить, чтобы я это услышал.»

— Пенси, — начал Драко, все ещё не до конца понимая, говорит он это однокурснице или девушке, сидящей через несколько столов от него. — Кто тебе сказал, что тот, кто уходит, никого не любит?

Паркинсон ничего не ответила, а Малфою показалось, что он словил внезапный приступ асфиксии то ли потому, что осознал, что лично послал ко всем чертям Грейнджер и только что признался вслух в своих чувствах к ней, то ли потому, что Гермиона поднялась со своего места и ушла, бросив едкий взгляд в сторону «змеиного» стола.

Железобетонная уверенность в здравом рассудке, наличии логики и правильности совершенного прошлой ночью поступка дала крупные трещины.

***

Гермиона всегда искренне уважала медицину, причём не только магическую, но и маггловкую, с интересом изучая виды, специфику и историю лечения самых разных недугов. В работы учёных и докторов по психологии и психиатрии девушка вчитывалась с особой любознательностью, с удовольствием находя в описанном материале что-то, что могло быть полезным и находило отклик в памяти или в воображении. В преимущественном большинстве случаев гриффиндорка полностью соглашалась с прочитанным, но не сейчас. Конкретно в данный момент, широкими шагами направляясь на урок Зельеварения, она могла довольно в грубой форме оспорить позицию доктора Элизабет Кюблер-Росс — магглы-психиатора, определившей пять стадий горя и описавшей их в своей научной работе. Почему-то именно этот труд внезапно всплыл на задворках подсознания молодой волшебницы, заставляя её искренне возмущаться и в праведном гневе разрезать руками воздух. Упомянутая мисс Кюблер-Росс рассказывала о следующих эмоциях после сильного стресса: об отрицании, злости, торге, депрессии, принятии. Это и вызывало внутри Грейнджер негодование, ведь её собственный пример разительно отличался от написанного в книге, а именно там она рассчитывала найти разумное объяснение своим переживаниям.

«Ночь в Астрономической башне — это стадия отрицания, — на ходу анализировала свои чувства гриффиндорка. — Я не могла смириться с подлой сущностью Малфоя и с тем, что моменты, о которых я так много думала, являлись лишь частью какого-то зловещего змеиного плана. После этого, минуя логическую последовательность, у меня наступил сразу третий этап — торг. Это слово лучше всего описывает мои бесполезные попытки оправдать слизеринского гада предположениями, что, возможно, той ночью он преследовал какую-то цель, а вовсе не хотел унизить меня, — неприятная мысль заставила гриффиндорку непроизвольно топнуть, спускаясь по лестнице в подземелья. — Всё утро, начиная с моего возвращения в спальню и заканчивая завтраком, можно ознаменовать четвёртой стадией, то есть непосредственно депрессией. Хвала Мерлину, что мне хватило ума и гордости не разреветься прямо на первой же лекции! Впрочем, это было бы более чем объяснимо: очень больно и обидно осознавать, что я поверила Малфою — мальчишке, мешавшему нам с Гарри и Роном во всех делах на протяжении школьной жизни. Даже после полного краха семьи змееныш умудрился выйти из ситуации победителем. Придурок! — преодолевая очередную ступеньку и осознавая, что до начала лекции осталось неприлично мало времени, девушка перешла на бег, в процессе всячески коря Элизабет за неправильный порядок расположения стадий. — Сейчас же очередь дошла до второго этапа — злости. Да простит меня Мерлин, но если Малфой выкинет хоть какую-то дурацкую шутку на Зельях, я припечатаю его к стене Петрификусом и даже не вспомню, что урок ведёт его дорогой дядюшка Снейп! Хорёк очень постарался, чтобы заслужить такую участь, и у него получилось, поэтому пусть этот белобрысый идиот держится подальше ради своего же блага, иначе я…»

Размышление было дерзновенным образом прервано, причём ни чем иным, как твёрдым деревом двери в кабинет Снейпа, а после — ударом о пыльный пол, вспышкой боли и минутным помутнением в глазах. С трудом оторвав голову от холодного кафеля (что, к слову, было даже сложнее, чем попытки подняться с постели утром), Гермиона наткнулась на расплывчатое светлое пятно, предположительно, чью-то макушку, но зато с предельной ясностью различила пронизывающий взгляд ледяных серых глаз. Очевидно, возвышавшийся над её распластанным на полу телом Малфой и был этим самым «пятном». До ушей невнятно доносились голоса сидевших в классе слизеринцев и гриффиндорцев, видевших, скорее всего, её фееричное падение, но Гермионе было глубоко всё равно. Плевать, что она валяется, как сломанная кукла — кем она, впрочем, и является с прошлой ночи — на грязном полу, безразлично, что юбка могла задраться, не волнуют ни боли в затылке, ни в целом откровенно глупый вид. Хотелось просто проткнуть себе грудь острым взглядом серых с голубоватым оттенком глаз или найти в них что-то, что напрочь перечеркнуло бы всё сказанное в её адрес их обладателем. Что-то, что помогло бы собрать её душу по кусочкам. Совершенно внезапно вспомнились слова мамы: «хрусталь не склеишь». Интересно, относится ли это правило к целостности внутреннего мира?

Неожиданно захотелось плакать. Просто взять и громко разрыдаться, как тогда, над свитком в холодном туалете, потому что эмоции берут верх над рациональным мышлением, а делать вид, что всё в порядке, становится гораздо труднее с каждой невыносимо долгой секундой. Всхлипывать так громко, чтобы у белобрысого ублюдка заложило в ушах. Размазывать по покрасневшим щекам слезы, полулёжа на грязном полу, чтобы Малфой видел, до чего могут довести его бесчеловечные игры, знал, что ей чертовски больно и обидно, понял, наконец, какого это: когда никто из твоих друзей не замечает, что ты разбит, вдоль и поперёк переломан.

— Мисс Грейнджер, если Вам ещё не надоело валяться на полу, как на маггловском курорте, то для Вас, как и для всех остальных, я повторю, что идёт урок, — как бы невзначай напомнил Северус таким ядовитым тоном, что Гермиона, вздрогнув, неожиданно вернулась в реальность и обнаружила вокруг себя Гарри, Рона, Джинни, Невилла и ещё нескольких гриффиндорцев. Однокурсники наперебой что-то спрашивали у неё, но их слова доносились до Гермионы будто сквозь толщу воды.

С ней определённо что-то было не так.

—Да-да, конечно, профессор, — опираясь на протянутые друзьями руки, пусть и не до конца понимая, на чьи конкретно, пробормотала гриффиндорка, поднимаясь с пола под пристальным надзором колючего малфоевского взгляда.

Слизеринец не обернулся ей вслед (ещё чего, размечталась!), когда девушка сделала несколько неуверенных шагов к своему столу, и не проронил ни слова, лишь презрительно хмыкнув и отвернувшись в сторону, но Гермионе почему-то показалось, что от этого жеста веяло фальшью за версту. Слишком неубедительно. Хорёк то ли терял свою снобистскую сноровку, то ли что-то скрывал. Логические цепи начали выстраиваться сами собой, аналитический ум пришёл в действие, и, находясь в шаге от поразительного открытия, Грейнджер почувствовала, что у неё очень сильно болит голова.

Гарри говорил что-то про то, как он беспокоился о том, где пропадала подруга за минуту до начала лекции, Рон про «я набью этому слизняку морду, чтобы научился нормально открывать двери, а не распахивать их с ноги», но всё это сливалось в один непонятный шум, отзывалось острой болью в висках и в результате обращалось в жар во всем теле.

— Мистер Малфой, если Вы не планируете и дальше ударять студентов дверьми, то сядьте на свое место, — процедил Снейп, явно недовольный тем, что из-за подобных непредвиденных обстоятельств лекция откладывается на ещё более долгий срок. Его принципиально не волновало, кто кого и чем с размаху отправил в нокаут, а потому вся эта шумиха вокруг и без того чрезмерно зазнавшейся девчонки его порядком раздражала.

— Вы лично разрешили мне выйти, профессор, до того как она… — слизеринец выдержал театральную паузу, — с разбегу впечаталась в дверь.

«Она» — простое местоимение, поразительно тонко намекающее на то, что упомянутая особа не достойна произношения её имени вслух, тут же напомнило гриффиндорке о том, почему она так неслась в кабинет в порыве гнева. Малфой. Этот мерзкий таракан вывел её из душевного равновесия даже не всем своим поведением, а одним-единственным взглядом. Уходя с предыдущего урока, если бы он не посмотрел на неё вообще или наградил колючим прищуром, гриффиндорка даже не удивилась бы, но Драко прибегнул к своему любимому методу — унизительному созерцанию сквозь человека. Этот его я-смотрю-на-стену-через-твою-переносицу взгляд приравнивал жертву малфоевского эгоизма к пустому месту, а её, Гермиону, заставил всю перемену просидеть в библиотеке, тщетно пытаясь подавить приступ нахлынувшей ярости и побороть желание наслать на высокомерное бледное лицо летучемышиный сглаз, а после, опаздывая, нестись, как бешеная фурия, на урок, и в итоге врезаться в открывшуюся дверь. Да, пожалуй, Грейнджер действительно есть за что вновь возненавидеть слизеринского придурка!

Вздохнув так, будто он находился в шаге от того, чтобы проклясть всех присутствующих за непомерную и непроходящую тупость, Снейп открыл рот, приготовившись ответить на реплику крестника, до сих пор стоящего в дверях, когда зельевара буквально на полуслове опередил Невилл:

— Профессор, Гермионе нужно в Больничное крыло! Она сильно ударилась и могла получить травму. Вдруг у неё вывих шейного позвонка? Или сотрясение?

На это заявление Драко лишь закатил глаза, внутренне поражаясь тому, насколько осмелел робкий гриффиндорец после войны, а сама «виновница торжества», то есть Гермиона, сильнее укуталась в мантию, будто замёрзла. Это и правда очень странно.

На долю секунды в чёрных, как уголь, глазах профессора промелькнула эмоция, которую было сложно описать в словах, но она подозрительно напоминала Драко то чувство, которое в детстве испытывал он сам, когда делал какую-то изощренную подлость Поттеру или Вислому.

— В таком случае, раз уж мистер Малфой так хотел выйти, он проводит мисс Грейнджер до лазарета, — безапелляционно отрезал Северус, наслаждаясь произведённым эффектом, а именно гробовой тишиной и подавившейся воздухом гриффиндоркой. — Итак, откройте страницу триста девяносто четыре…

***

— Ты можешь идти тише, Грейнджер?

Драко злился. Его до жути бесили даже не отвратительная шутка Снейпа и шаркающие позади шаги гриффиндорки, а собственные слабость и противоречивость. Спрашивается: что с ним, чёрт возьми, не так? Хотел напрочь вычеркнуть любопытный вездесущий нос Грейнджер из своей жизни — сделал это, так почему чувство, что у него взяли и живьём вырвали весомый кусок жизни, не покидало? Да, слизеринец проснулся в довольно спокойном расположении духа и наивно решил, что события прошлой ночи никак не затронули его, но стоило ему покинуть порог собственной спальни, как жестокая реальность тут же навалилась на плечи иунесла в водоворот сомнений, а потом, когда он увидел гребаную нездорово-бледную грязнокровку за завтраком, осознание глупости совершенной ошибки тяжёлой дубиной приложилось по его затылку. Драко почти сожалел о содеянном. Нет, не так. Драко, блядь, Малфой о чем-то жалел! Уму непостижимо! Всё это с самого завтрака сжимало глотку липкими пальцами настолько, что темнело в глазах, а гриффиндорская идиотка продолжала шаркать по полу так громко, будто задевала носками своих уродливых туфель не кафельные плиты, а его — Драко — оголенные нервы.

— Вот уж не думала, что под конец учебного дня ты заметишь моё присутствие, Малфой!

Гермиона жутко гордилась тем, как парировала слова слизеринца: язвительным тоном и с тенью лёгкой насмешки. Так, как делал это сам Драко. Идеально. Вспомнилось, как говорят магглы: «Его же оружием». Поразительная ирония! Тем не менее, саркастическую реплику гриффиндорки однозначно портил хриплый голос. Девушка ещё утром заметила небольшие боли в горле, сейчас же говорить было достаточно больно. Кроме того, появлялись явные признаки озноба. Думать о том, какие ещё негативные для её здоровья последствия принесут часы, проведённые ночью в Астрономической башне в одном бальном платье, не хотелось.

— Если будешь топать ещё громче, то даже Волдеморт из могилы заметит!

— Соскучился по старому лидеру, Малфой? Мне казалось, ты ждал его кончину.

— Не больше, чем твою, Грейнджер.

Вот и всё. Гермиона презрительно сощурилась и с гордо поднятым подбородком прошла вперёд, демонстративно задев обидчика плечом, а Драко показалось, что его не просто толкнули, а с размаху нокаутировали лицом об кафель. Малфой снова унижал гриффиндорку, втаптывая её в грязь и выплевывая ей в лицо омерзительные вещи, но чувствовал, как кубарем катится ко дну сам. Идущая впереди девушка в бессильной злости сжимала кулачки, оставляя на нежной коже ладони отметины от ногтей, наверняка прокручивая в голове услышанное, а слизеринец, манерно вышагивающий немного позади, почти буквально слышал, как с каждым произнесенным им словом по одной трещат кости его рёбер. Малфой ненавидит себя. Просто ненавидит. За то, что позволил отцу ввязать себя в эту дерьмовую эпопею с Лордом, за то, что не сумел защитить мать, за то, прятался по углам, когда все шли в бой, за слабость перед Империусом, повлекшим смерть Люси, за мёртвых магглов, чьи стоны навсегда запомнят стены подземелий мэнора, и за каждую слезу, которую хотя бы однажды уронили орехово-карие глаза по его вине.

В пустом коридоре было по-прежнему тихо — студенты и профессора до сих пор находились на лекциях, — и когда тихий всхлип эхом разбился о каменные стены и резные рамы окон, Драко почувствовал, что ему окончательно сносит крышу. Мерлин милостивый, не хватало ещё, чтобы Грейнджер зарыдала прямо посреди замка! Здесь, при своём злейшем враге! Какого чёрта она вообще распускает сопли и злится? Он — Малфой — лишился первого и последнего луча света, озарявшего мрак его будней, наскоро распрощался с единственным источником тепла, с ней, грязнокровкой, заставлявшей его хоть что-то чувствовать, но в роли жертвы почему-то предстала именно Грейнджер. Драко спас этой тупой суке с комплексом матери Терезы жизнь, а она смотрит на него таким взглядом, после которого хочется то ли лезть в петлю, то ли приложить дуло пистолета к виску, и плевать, что оба способа маггловские.

За всхлипом последовали ещё два шмыга носом, и Малфой уже почти на уровне рефлекса собрался бросить волшебнице в лицо что-то вроде: «шла бы ты к чёрту со своими рыданиями, Грейнджер», когда она неожиданно согнулась пополам и, ухватившись за висящий на стене портрет, начала громко кашлять, сотрясая приступами воздух. Драко нахмурился. Гадкая тварь, кем-то ошибочно названная внутренним голосом, шипела на ухо, царапая кожу, что девушке плохо исключительно по его вине, а отголоски разума убеждали, что ни столкновение с дверью, ни удар об пол не могли вызвать такую реакцию. Пожалуй, в коллекцию к паранойе, паническим атакам, ночным кошмарам и постоянной агрессии на внешний мир стоит добавить раздвоение личности. Прекрасно, Малфой! К восемнадцати годам для тебя будет забронирована именная койка в Мунго!

— Если ты решила сдохнуть, Грейнджер, то будь добра, прибереги это зрелище для Помфри, а не для меня, — мысленно выругавшись так, что услышь его брань Нарцисса, женщина лишила бы сына наследства, Драко все же сделал несколько чересчур торопливых шагов к гриффиндорке, при этом наступив на горло собственной попытке держаться на расстоянии и вдоволь на ней потоптавшись. Великолепно! Осталось только броситься к ногам Грейнджер и начать слёзно умолять простить его.

Тем не менее, Гермиона продолжала кашлять так, будто всерьёз планировала избавиться от собственных лёгких этим не слишком уж гуманным способом, а в голове у слизеринца сам собой родился вопрос: что бы он сделал, если бы Грейнджер осталось жить буквально пару минут? Ничего, наверное. Хотел ли он сказать, что жалеет о многих своих поступках? Определённо, да. Нужно ли им обоим знать это? Определённо, нет.

Гриффиндорка продолжала небольшими шагами идти вперёд, постоянно останавливаясь из-за сильного кашля и дрожи во всём теле, но подгоняемая малфоевским: «Если ты вырубишься прямо здесь, я оставлю тебя умирать посреди коридора». С ней абсолютно точно что-то происходило, но это не имело никакой связи с недавним ударом. В конце концов, ещё никто не начинал неконтролируемо трястись, врезавшись в дверь. В таком случае, из-за чего это всё? Как бы то ни было, ситуацию омрачала ужасная головная боль.

Неожиданно краски мира вокруг смешались в одно сплошное серое пятно, и гриффиндорка почувствовала, что сползает по стенке, на которую опиралась всего пару мгновений назад, а ноги больше не держат её. Прежде, чем с губ сорвалось хриплое «Малфой», а пальцы упомянутого волшебника сомкнулись на локтях девушки, она провалилась в пустоту.

— Грейнджер? Грейнджер! — Драко сглотнул ком в горле, глядя на распластанное на полу тело. Слизеринский принц нервно тряс гриффиндорскую принцессу за худые плечи, но та все ещё оставалась безмолвной и нездорово-горячей. Который раз за сегодняшний день девушка беспомощно валяется перед ним? Видит Салазар, ещё год назад Малфой бы многое отдал, чтобы наблюдать за принципиально-гордой дрянью с «львиного» факультета у своих ног, но сейчас… Предполагаемое удовольствие сгорело в Преисподней в тот самый день, когда мозг напрочь отказался соображать, а губы сами впились в другие, грейнджеровские, приковав их к себе во тьме школьного холла. — Гермиона?

Рациональная часть сознания истошно вопила, что для поддержания эффекта, произведенного на гриффиндорку прошлой ночью, стоит либо позвать профессоров и при первой же возможности ретироваться отсюда, ничем не показав заинтересованность в дальнейшей судьбе пострадавшей, либо, дабы и вовсе не пачкать руки, левитировать тело к Помфри, по пути не приближаясь к нему ни на метр, однако чувственная часть с высокой колокольни плюнула и на логику, и на то, что подобный поступок будет противоречить всему сказанному девушке в Астрономической башне, а потому пару мгновений спустя Драко уже резво шагал в сторону Больничного крыла, держа на руках подозрительно-румяную Гермиону, и чуть ли не срывался на бег. Почему очкастый придурок и рыжий тупица с сестрой не заметили, что их подруге плохо? Даже сохраняя самую большую из всех возможных дистанций, Драко отчётливо видел, что самочувствие гриффиндорки явно не в норме, и виной тому вовсе не недосып или скверное настроение, однако Золотому мальчику и его плешивой нищей псине, вероятно, нужны телескопы, чтобы понять, что с Грейнджер что-то не так. Матеря на чём свет стоит двух остолопов, даже более глупых, чем Крэбб и Гойл, Малфой с ноги распахнул двери в лазарет — видимо, это уже становится привычкой — и вручил Гермиону, которая, кажется, начала приходить в себя, прямо в руки Помфри, а после исчез ровно за мгновение до того, как гриффиндорка открыла глаза.

Жадно втягивая носом прохладный воздух и слыша, как раздаётся удар часов, оповещающий об окончании урока, Драко с силой сжал хрустнувшие челюсти. Видит Мерлин, если Грейнджер не явится на ужин, к утру в гостинной Гриффиндора найдут хладные трупы двух идиотов со свернутыми шеями.

***

— О, дорогая, наконец-то ты проснулась! Давай, выпей это зелье!

Не успела Гермиона открыть глаза, оглядеться вокруг и определить своё местоположение, как у неё во рту оказалась ложка с некой субстанцией с отвратительным запахом и ещё более тошнотворным вкусом. С трудом преодолев рвотный рефлекс и все-таки удержавшись от того, чтобы выплюнуть жидкость прямо в лицо тому, кто её дал, волшебница проглотила лекарство, зажмурившись, а после, открыв глаза, обнаружила напротив себя добродушную, но крайне взволнованную Поппи Помфри. Целительница смотрела на пациентку строго, но все равно буквально источала ауру доброты и почти материнской заботы.

— Мадам Помфри, — начала Грейнджер, но тут же была перебита напором нравоучительных нотаций.

— Мерлиновы панталоны, Гермиона, где, скажи мне, ты умудрилась подхватить такую высокую температуру?! Так и до пневмонии недалеко! — искренне недоумевала волшебница. — Мало того, что у тебя насморк и больное горло, так ещё и жуткий кашель! Почему ты не пришла ко мне ещё утром? Как вообще можно было учиться в таком состоянии? О, милая, ты совсем себя не бережешь! — причитала Поппи, пока лежащая на кровати с белоснежными простынями девушка пыталась сосредоточиться и вспомнить, как именно она оказалась в Больничном крыле. Сначала Гермиона спешила на урок, потом врезалась в дверь ровно в тот момент, когда её открывал Малфой, дальше гриффиндорка встала, дошла до своего места, затем Невилл убеждал профессора Снейпа отпустить ученицу в лазарет, чтобы проверить, не слишком ли сильно та ударилась, а далее… Зельевар отправил Хорька проводить пострадавшую! Точно! Значит, это Драко помог ей?

— Мадам Помфри, могу я поинтересоваться, кто доставил меня к Вам? — услышав, насколько хрипло звучит её собственный голос, гриффиндорка отметила, что целительница была абсолютно права по поводу её состояния. По крайней мере, теперь, когда девушке озвучили её диагноз, всё становилось на свои места: и головная боль, и кашель, и постоянный озноб, и неестественный цвет кожи. Видимо, всё вышеперечисленное — результат вчерашнего весьма продолжительного времяпрепровождения в Астрономической башне. Что ж, этого стоило ожидать.

— Боюсь, тот, кто помог Вам, попросил, чтобы его имя осталось в секрете, — мадам простодушно развела руками. — Только не расстраивайтесь, мисс Грейнджер. Лучше посмотрите, сколько приятных сюрпризов оставили Вам друзья! — полная рука указала на тумбочку, на которой нашли свое место несколько букетиков цветов, две «Шоколадные лягушки», какая-то книжка и её — Гермионы — сумка, опрометчиво оставленная на Зельях.

«Малфой в роли героя, анонимно спасающего магглорожденных? Даже звучит смешно! Если бы он и сделал нечто подобное, то напоминал бы о своём невероятном благородном поступке до конца своих дней, — размышляла девушка, рассматривая вечерний зимний пейзаж за окном. — С другой стороны, Малфой ведёт себя странно. Его ненависть выглядит как-то… не по-настоящему. Абсолютно неестественно. Все поступки не только подозрительные, но и противоречивые, будто Хорёк либо мечется между двумя крайностями, либо сам не знает, чего хочет. Может ли это означать, что Драко снова что-то планирует? Неужели нечто куда более серьёзное и опасное?»

— Может, Вы сделаете хотя бы намёк на личность таинственного спасителя? — с надеждой попросила Гермиона, вглядываясь в сияющие добротой светло-голубые глаза женщины. Червь сомнения, упрямо утверждавший, что она — Гермиона Джин Грейнджер — надеется, что «героем» все-таки окажется Драко, заставил девушку подавиться очередным лекарством. Видимо, температура ещё не прошла.

— Я действительно не могу, — со вздохом ответила целительница, заставив пациентку на долю секунды предположить, что Драко стёр Поппи память или и вовсе наложил Империус. — Не огорчайтесь, мисс Грейнджер, лучше уделите больше внимания своему здоровью. Может, Вам удастся выписаться уже через пару дней.

С этими словами мадам Помфри удалилась, а Гермиона, до той минуты сидевшая на постели с дотошно-прямой спиной, безвольно откинулась на подушки. Чем ей, спрашивается, заниматься в Больничном крыле ближайшие несколько суток? Безусловно, можно было почитать книгу, так любезно оставленную здесь кем-то из гриффиндорцев, но подобное занятие привело бы к головной боли, а Грейнджер и так весь день мучилась от этого недуга. Решив, что перспективы лучше все равно не предвидится, девушка поднялась с постели и босыми ногами неспешно прошлась по лазарету, осматривая обстановку вокруг. В помещении царила атмосфера кристальной белизны и стерильной чистоты, характерная для такого рода учреждений. Делая очередной мягкий шаг по полу, Гермиона почувствовала, что наступила на что-то шершавое или сухое. Находкой оказались несколько почти полностью сожженных лепестков белой лилии, а благодаря пристальному изучению помещения был обнаружен и сам букет — в мусорном ведре, в углу у двери, изрядно пострадавший от чьего-то Инсендио. Подняв один лепесток и сжав его в ладони, а после наблюдая за тем, как сгоревшая часть превращается в крошево, Гермиона сдула с уцелевшей белой поверхности остатки гари, и окончательно убедилась не только в том, что её спасителем и тем, кто принёс цветы, является один и тот же человек, чьё имя она знает наверняка без всякой записки, но и в том, что она больше не поверит ни единому слову Драко о его псевдоненависти и сама разберётся в том, что он скрывает.

Комментарий к Часть семнадцатая: «Тот, кто уходит, или Букет белых лилий»

Наконец-то новая глава! Во-первых, хотелось бы искренне поблагодарить всех вас за отзывы под предыдущей частью. Мне было безумно приятно знать, мои читатели на одной волне со мной! Отдельное огромное спасибо Тёте Ацу за награду для «Змеиного гнезда»! Я была в восторге, честно! Во-вторых, приношу свои извинения за задержку и спешу вас заверить, что мной делалось все возможное, чтобы эта часть оказалась на сайте. Надеюсь, подобных казусов больше не будет.

Ещё раз благодарю всех вас за то, какие вы замечательные, и с нетерпением жду вашего мнения о новой главе!

========== Часть восемнадцатая: «Блюдо, которое подают холодным» ==========

У Гермионы было время, чтобы обо всём хорошенько подумать. Когда начались зимние рождественские каникулы, Гарри уехал на Гриммо, впервые после окончания войны решившись побывать там, а Рон и Джинни, как и всегда, отправились в Нору. Сама же Гермиона, несмотря на настойчивые уговоры друзей присоединиться либо к Поттеру, либо к семейству Уизли, предпочла остаться в Хогвартсе и провести две свободные недели в полупустом британском замке, наслаждаясь тишиной и уединением. Этот учебный год действительно выдался сложным для всех, а потому с наступлением каникул подавляющее большинство молодых волшебников с радостью вернулось домой. Изначально и сама Грейнджер предполагала, что отправится к родителям, но когда из Министерства сообщили, что воспоминания самых близких ей людей восстановились лишь до того момента, когда Гермионе исполнилось восемь, после чего сложный процесс непредвиденно остановился, девушка решила, что провести две недели с теми, кого она любит больше жизни, но кто смотрят на неё, как на чужую, выше её сил.

С трудом проглотив обиду на внешний мир и его тотальную несправедливость, гриффиндорка решила, что раз уж в этом вопросе она абсолютно бессильна, то ей стоит заняться решением другой проблемы. Богатой, чистокровной, с идеальными платиновыми волосами и, очевидно, раздвоением личности. С Драко Малфоем. Находясь в лазарете, Гермиона до последнего пыталась проследить логику в поступках слизеринца, но та всё время ускользала, то спотыкаясь о чересчур многозначительные взгляды, а то и вовсе вдребезги расшибаясь о неоднозначные поступки молодого аристократа. Даже тот букет был сплошным противоречием. С одной стороны, цветы — признак внимания и заботы, с другой — лилии были сожжены и выброшены в урну. Если раньше разговор в Астрономической башне перечеркивал всё, что происходило между волшебниками ранее, то теперь и на него Грейнджер смотрела иначе. Если всё и правда было именно так, как говорил Драко, то зачем ему — умному, хитрому и циничному манипулятору — раскрывать все свои карты перед той, которая так долго была его главной «пешкой», излюбленной игрушкой среди прочих? Совесть вышла из многолетней комы? Перестало нравиться использовать людей? Верится с трудом. Тогда с чего такие откровения?

Как только подозрение, что весь тот поток грязи, вылитый на неё в башне, был ничем иным, как очередным пунктом в изощренном плане Малфоя, а вовсе не случайностью, озарило копну кашновых прядей, Гермиона начала по-новому анализировать всё произошедшее. Итак, Малфой намеренно её оскорблял и специально делал больно. Отличное начало! Так чего же он добивался? Конечно, вариант, что белобрысому имбецилу просто хотелось потешить свое эго, всё ещё витал на задворках подсознания, но что-то внутри гриффиндорки неумолимо склонялось к тому, что дело вовсе не во врождённом малфоевском нарциссизме. Драко хотел её обидеть, следовательно, рассчитывал на то, что девушка будет стараться держаться от него подальше, а значит, слизеринец действительно что-то задумал, и, скорее всего, уже перешёл к действиям. В последний раз, когда Драко намеренно отстранял от себя всех и по собственной воле держался в одиночестве, он планировал убийство Дамблдора, а потому сейчас, в обстановке с до сих пор непойманными Пожирателями Смерти, эмоционально нестабильный волшебник, ранее являвшийся одним из них, мог нести реальную угрозу.

Придя к выводу, что она уже знает врага достаточно (даже ближе, чем в лицо), Гермиона Джин Грейнджер посвятила все рождественские каникулы разработке плана против Драко Люциуса Малфоя.

***

Когда Драко подошёл к столику в «Трех метлах», за которым сидели слизеринцы, и почти улыбнулся, Блейз подавился сливочным пивом. Нотт с поднятой бровью уставился на Малфоя, явно посчитав его поведение весьма подозрительным, Пенси посмотрела с любопытством, аккуратно отложив десертную ложечку, и только Гойл продолжил поглощать пищу, словно ничего из ряда вон выходящего не произошло, а Драко каждый день проявлял к нему дружелюбие и вовсе не пропадал драккл знает где последнюю неделю.

— О, его высочество Малфой Великолепный решил сойти с небес и почтить нас своим присутствием? — Блейз криво усмехнулся, откашлявшись. — За то, чтобы на твоём смазливом личике как можно чаще появлялось что-то, кроме вечно недовольного выражения! — торжественным тоном, словно тост, изрёк мулат, и, отсалютовав бокалом, сделал глоток.

Слизеринцы почти искренне рассмеялись.

— Очень мило с твоей стороны, Блейз, только вот опыт показывает, что моё «смазливое личико» даёт куда больше привилегий, чем твоё, — так же любезно парировал Драко, присаживаясь за стол рядом с Забини и жестом подзывая официанта, чтобы тот забрал пальто.

Работник паба незамедлительно подбежал, поприветствовал гостей, и, взяв верхнюю одежду, удалился. Бросив короткий взгляд вслед уходящему, Малфой начал обратный отсчёт до того момента, когда друзья начнут задавать вопросы.

Три.

Два.

Один.

— Значит, двух недель каникул тебе не хватило, поэтому ты решил дать себе третью, чтобы вдоволь насладиться «преимуществами»? — произнёс Блейз в той самой манере, которая всегда давала понять, что говорившему ни на сикль не смешно. — Смотри, на горизонте нарисовалась четвёртая неделя отдыха. Кажется, ещё один приятный бонус скоро займёт место на полке в коллекции твоих достижений, — слизеринец кивком головы указал на девушку за соседним столиком, уже пару минут безотрывно вылизывающую взглядом платиновую макушку недавно пришедшего.

Грегори громко захохотал, к всеобщему удивлению уловив смысл хотя и похабной, но довольно тонкой шутки, в то время как остальные волшебники с серьёзными выражениями лиц уставились на Малфоя, ожидая от него объяснения его недельного отсутствия, понимая, что дело здесь было вовсе не в «привилегиях» женского внимания. Когда положенные четырнадцать дней отдыха подошли к концу, слизеринцы, как и все остальные студенты, вернулись в Хогвартс, однако Драко не было среди них. Именно это исчезновение, о котором из узкого круга «змей» никто не получил честь оказаться предупрежденным заранее, послужило причиной их недовольства. Однокурсники переживали, хотя и не говорили об этом открыто. Всё-таки, слизеринская дружба — явление чрезвычайно парадоксальное.

— В гостиной обсудим, — кратко ответил на немой вопрос молодой человек, обведя внимательным взглядом всех сидящих за столом, после чего как бы невзначай осмотрелся вокруг, тем самым подчёркивая, что помимо них в пабе ещё полно людей, способных стать лишними слушателями. Безусловно, за четыре с половиной месяца обучения Драко на восьмом курсе студенты свыклись с мыслью, что бывший Пожиратель Смерти будет постоянно находиться среди них, однако продолжали относиться к нему с опаской. Волшебники больше не выказывали открытой агрессии, но все ещё пытались расслышать в его разговорах какие-то тайны, обнаружить в действиях нечто ужасное. Именно поэтому Малфой предпочитал не распространяться о планах и размышлениях в окружении посторонних людей. Для него Хогвартс никогда не был тем местом, где можно делиться секретами.

— Закажем что-нибудь ещё? — нарочито беспечно поинтересовался Теодор Нотт, уловивший настроение друга, и таким образом перевёл тему разговора на вполне безобидную, чем заставил всех однокурсников облегчённо вздохнуть.

Им всем нужно немного спокойствия, чтобы подготовиться к серьёзному разговору.

***

Решив разобраться во всём самостоятельно, Гермиона не стала тратить время напрасно и первым делом, как только студенты покинули Хогвартс, отправилась в библиотеку. Помещение было полностью пустым, так как те немногие, кто остался в замке, не спешили заглянуть сюда, что дало гриффиндорке возможность изучать любую литературу, в том числе и из Запретной секции, без свидетелей. Удобно расположившись за одним из столиков, скрытом от посторонних глаз стеллажом, Грейнджер сделала глубокий вдох, пытаясь сосредоточиться. Итак, что ей известно? Со слов Малфоя, Пожиратели охотятся за проклятым предметом, предположительно находящимся в мэноре. На этом все.

«Мерлин милостивый, исчерпывающие сведения!» — внутренне возмущалась недостатком информации Гермиона, одной рукой левитируя из сумки фолианты о проклятых предметах, взятые ещё до дурацкого Зимнего бала, а другой вытаскивая том, зажатый среди прочей литературы, на книжной полке.

С этого момента будни смешались в одно сплошное пятно из размытых строчек. Только через целую неделю, безвозвратно утраченную на изучение дополнительных материалов и учебных пособий, Грейнджер, узнавшая о различных заклятиях и вредоносных чарах больше информации, чем за всю жизнь, пришла к выводу, что эта идея обречена на провал. Да, безусловно, она познакомилась с множеством полезных сведений, но все они были настолько разными, а порой даже противоречивыми, что возможности достоверно выяснить хоть что-то не предоставлялось. У гриффиндорки в распоряжении изначально было слишком мало информации даже для того, чтобы определить вектор поисков. Следовательно, продолжать и дальше «копать» то-не-знаю-что бессмысленно и равносильно пустой трате времени.

Для того, чтобы найти реально полезные факты, Гермионе необходимо выведать у Малфоя ещё какие-то данные, но как? Даже если Драко и врал тогда, в башне, и на самом деле вовсе не пытался использовать гриффиндорку всё это время, то вряд ли он захочет сотрудничать и делиться с ней информацией после псевдоскандала. Если же Малфой говорил правду, и ему действительно было наплевать… Впрочем, к чёрту! Грейнджер не собирается помогать лицемерному слизеринцу ни в том, ни в другом случае, её единственная цель — борьба со злом, а именно им и являются Пожиратели Смерти. Драко, будь он хоть лжецом, хоть героем, хоть самим Мерлином, её больше не интересует. Какие бы цели молодой человек ни преследовал, он поступил с ней — Гермионой — бесчеловечно, втоптал в грязь её чувства, а потому вполне заслужил всё, что гриффиндорка ему уготовила.

Итак, если Малфой не станет делиться планами с Грейнджер, то с кем он захочет это сделать? Может быть, с Пенси? Возможно. Драко, насколько гриффиндорка могла заметить, уважает подругу, и, должно быть, доверяет ей. Тем не менее, вряд ли Паркинсон — та, с кем он обсуждает свои планы. Теодор? Малфой часто болтает с ним в перерывах между лекциями, но гарантирует ли это причастность Нотта к близкому окружению Драко? Маловероятно: белобрысый чёрт слишком щепетильно относится к подбору круга избранных «змей». Блейз? О, это определённо беспроигрышный вариант! Даже самый невнимательный человек не мог не заметить, что Малфой и Забини постоянно держатся вместе, а с началом восьмого курса, когда от слизеринского принца отвернулись практически все, волшебники стали едва ли не лучшими друзьями. Уж в чьей, а в преданности Блейза Драко ни за что не усомнится.

«С выбором «жертвы» я определилась. Прекрасно!» — ликовала Гермиона уже к середине второй каникулярной недели. Пока остальные студенты либо отдыхали с семьями, либо, оставшись в замке, проводили время в Хогсмиде, Грейнджер упорно доказывала всему миру и самой себе в частности, что, во-первых, никакие лживые слизеринцы не смогут сломить её гриффиндорский дух, и, во-вторых, она вовсе не растеряла былых навыков и всё ещё является умнейшей волшебницей столетия. Годрик милостивый, кто бы мог подумать, что разработка стратегий против злодеев — и Малфоя — так сильно повышает самооценку!

Тем не менее, Забини мог не согласиться сотрудничать с врагом против друга. На это, как показала практика, осмелилась только сама Гермиона. Как поступить в таком случае? Неожиданно на ум к Грейнджер пришли слова самого Блейза, сказанные им незадолго до кражи фолиантов из кабинета директрисы Макгонагалл: «Если слизеринцам что-то не дают, они берут это силой».

Что ж, видимо, Гермионе пора надеть змеиную маску.

***

Опустив голову вниз, Драко наблюдал за тем, как сильный январский ветер заметает свежие следы его шагов. Остальные слизеринцы, шедшие немного впереди, бурно что-то обсуждали, на ходу решая, какое заведение посетить следующим, в то время как мысли самого Малфоя были заняты совершенно другими проблемами.

Вернувшись в мэнор, волшебник узнал, что буквально за пару дней до его приезда в доме в очередной раз устроили обыск авроры. Разумеется, интересующий их объект, как и раньше, не был назван. Тем не менее, Драко, как ни пытался, не мог избавиться от параноидального предположения, что министерские псы могли целенаправленно что-то подбросить. Именно по этой причине вместо заслуженного отдыха он проверял поместье на наличие тёмной магии. На это занятие ушло приличное количество времени, но ничего подозрительного не было обнаружено, а потому сейчас, шагая по заснеженному Хогсмиду, Драко задавался вопросом: кто всё это время был большим идиотом? Он, ищущий шкатулку Волдеморта, или Министерство, уже несколько месяцев подряд устраивающее обыски с неизвестно какой целью? Случайная мысль, что, возможно, и он, и орган магического правопорядка, на самом деле заинтересованы в одном и том же, заставила Малфоя споткнуться об порог какой-то местной лавки. Нет, Салазар, этого не может быть! Конечно, Драко ещё до обнаружения колдографии шкатулки в кабинете отца размышлял о том, не могут ли происки Министерства быть связанными с повысившейся активностью Пожирателей, но тогда подобные догадки казались необоснованными, а уж об участии самого слизеринца во всём этом не шло и речи. Сейчас же в душе поселилось плохое предчувствие. Неужели Малфой действительно стал новой фигурой в этой игре? Слишком много охотников за одним крестражем. Это может плохо закончиться.

Как бы то ни было, когда шкатулка не была обнаружена в мэноре ни хозяевами, ни аврорами, Драко с матерью переместились во французское поместье. Идея, что Люциус мог спрятать крестраж именно там принадлежала Нарциссе, но изначально женщина сомневалась. Подумав, Драко убедил её в том, что проверить теорию стоит в любом случае. Единственное, что его озадачивало, так это то, каким образом старое поместье связано с местом, где «начался его собственный Ад». Малфой-старший уверял, что спрятал ларец в эпицентре личной катастрофы сына, но Драко, как ни пытался, не мог воскресить в своей памяти какую-либо драму, связанную с особняком на окраине Парижа. В итоге, вторая каникулярная неделя ушла на проверку мэнора, показавшую, что в доме нет ничего, связанного в тёмной магией. Слизеринец злился, осознавая, что скорее сам Мерлин спустится с небес, чем он найдёт этот идиотский кусок хрусталя или фарфора, но успокаивал себя тем, что теперь Нарцисса уж точно будет в безопасности: когда домовики привели поместье в более-менее обжитый вид, миссис Малфой решила остаться во французском мэноре, пока ситуация в Англии не придёт в нормальное состояние. За два дня до окончания каникул, когда Драко собирался вернуться домой, чтобы подготовить вещи к поездке в Хогвартс, Нарцисса случайно упомянула в разговоре, что семья Скоттов, недавно пострадавшая от рук Пожирателей, тоже перебралась в Париж. Именно в этот момент Малфоя осенило! Если Татьяна, о которой за несколько часов до скандала с Грейнджер рассказывала ему мать, действительно причастна к похищению крестража, то её бывшему возлюбленному — Дэвису, должно быть об этом известно. Опираясь на этот аргумент, молодой человек в течение двух часов убеждал аристократку, что ему нужно не в школу, а в поместье к Скоттам, и, в результате, она сдалась.

— Гребаный Салазар, я забыл перчатку в спальне, — выругался Блейз, возмущённо глядя на рукавицу, оставшуюся без пары. — Пойду возьму её, а потом сразу догоню вас.

— Я с тобой, — вмешалась Пенси. — Заодно надену шарф потеплее.

Забини и Паркинсон, развернувшись, резво зашагали в сторону замка, а Драко, глядя им вслед, продолжил окунаться в омут собственных воспоминаний. Как ни иронично, но тогда, стоя на пороге поместья Скоттов, слизеринец тоже поймал себя на мысли, что оставил тёплый шарф дома. Размышляя о том, насколько ему пригодился бы этот предмет гардероба, Малфой не сразу заметил, как дверь открылась, а встретивший их с матерью Дэвис Скотт гостеприимно предложил им войти. Как отметил сам Драко, поместье этой семьи, хотя и было обставлено со вкусом, по размеру явно уступало мэнору.

Пару часов спустя, когда хозяин дома был уже достаточно пьян, чтобы согласиться на любую прихоть гостей, а его супруга — Гленна — всерьёз увлеклась беседой с Нарциссой, Драко решил, что больше не может гипнотизировать пустым взглядом стену напротив, а потому с самой приторной улыбкой попросил Дэвиса «быть таким любезным и показать этот замечательный особняк». Волшебник не различил в словах юноши ни намёка на фальшь, а потому услужливо согласился и торжественным тоном начал рассказывать о богатой истории их рода в целом и дома в частности.

Когда мужчина и молодой человек были уже достаточно далеки от дам, чтобы те не вмешались в их беседу, Малфой решил, что с него вполне хватит всех этих лекций, а потому прямолинейным: «У меня есть предположение, что Пожиратели Смерти могли искать в Вашем поместье в Англии» сменил тему разговора. Дэвис мгновенно стал серьёзен, но всем своим видом давал понять, что заинтересован. Жизнь научила Драко не раскрывать всех карт сразу, и, выдержав тяжёлую паузу, слизеринец поделился вариантом, что, возможно, соратникам ныне покойного Тёмного Лорда требовался некий опасный артефакт, на что Скотт лишь пожал плечами, но, услышав о мнимой угрозе, согласился проверить особняк. Ещё находясь в статусе Пожирателя Смерти, слизеринец обращал внимание на то, что Дэвис практически не появлялся на собраниях, особенно в последние месяцы перед битвой за Хогвартс. Сейчас же эта странность лишь уменьшала вероятность причастности мужчины к пропаже шкатулки. Исследуя дом на наличие опасности, волшебники разговорились, и с того дня мысли Драко были заполнены историей, которой поделился с ним собеседник.

«Меня действительно долго здесь не было, — почти случайно обронил Дэвис, проверяя одну из комнат. — Не хотелось возвращаться: без Танечки в поместье всегда слишком пусто». Сразу догадавшись, о ком именно идёт речь, Малфой всё-таки задал пару наводящих вопросов, и, представ перед порядком захмелевшим Дэвисом в амплуа внимательного слушателя, вынудил мужчину всё рассказать. Как и говорила ранее Нарцисса, Скотт познакомился с Татьяной на последнем курсе Хогвартса. У волшебников быстро завязался роман, и к концу их обучения в школе даже стала заходить речь о скорой свадьбе и переезде в этот дом, если бы не одно «но». «Как и многие в то время, я был слишком увлечён идеями Тёмного Лорда, и рассчитывал примкнуть к Пожирателям Смерти после выпуска. Семья полностью поддерживала меня, отец говорил, что служба в рядах Волдеморта принесёт богатство нашему роду, но Таня… Она никогда не разделяла моей позиции, и накануне С.О.В. сказала, что не желает иметь ничего общего с будущим Пожирателем», — поделился Дэвис, и, сопоставив услышанное, Драко понял, о каком конкретно крупном раздоре между возлюбленными говорила ему мать. Тем не менее, у юноши всё же остался неприятный осадок: он, как и его собеседник в молодости, сначала тоже мечтал вступлении в армию Тёмного Лорда, а после очень сильно об этом пожалел. Интересно, что было бы, если бы он и Грейнджер родились на несколько десятилетий раньше, в те самые годы? Сложилась бы их судьба иначе? Вряд ли. «С того дня мы больше не виделись. Я, как ты знаешь, стал Пожирателем Смерти, хотя и разочаровался вскоре в их идеях, женился и жил как все, а о судьбе Татьяны мне не было известно. Она написала мне незадолго до финальной битвы: просила о встрече. На тот момент я уже отказался от службы Тёмному Лорду, за что подвергся гонениям и был вынужден скрываться, но все же не смог не прийти. В юности у нас было место, где мы часто устраивали променады, — там мы и решили увидеться после стольких лет. Я долго представлял эту встречу, но, Мерлин, она превзошла все мои ожидания! Оказалось, что тогда, на последнем курсе, Таня была беременна, но ничего мне не сказала! Представляешь, Драко? Этим она и решила поделиться, умоляя простить за молчание, спустя несколько десятилетий!», — шагая позади друзей по заснеженному Хогсмиду, Малфой вспоминал о том, с какими неподдельными эмоциями рассказывал ему секреты своей семьи Дэвис. В тот момент, под покровом ночи, Татьяна говорила Скотту о своей жизни, о том, как выбрала для их общей дочери русско-французское имя — Розали, сочетающее в себе традиции двух семей, и о многих небольших, но, несомненно, важных для двух волшебников событиях.

«Ближе к рассвету, когда для меня настала пора уходить, Таня сказала, что, оказывается, у Розали есть ребёнок. Мерлин милостивый, за несколько часов я узнал от любви всей своей жизни о том, что я стал не только отцом, но и дедом! Уму непостижимо! Перед тем, как исчезнуть и снова начать скрываться, я попросил Татьяну устроить мне встречу с дочерью и внучкой, и она согласилась на это предложение, но в следующий раз пришла одна, сказав, что время близится к какой-то дате, очень тяжёлой для их семьи, из-за этого Розали не смогла нанести визит. Тогда я спросил, почему она не разрешила матери привести внучку. Таня ответила, что об этом не может идти речи: дочь не отпускает от себя ребёнка, ведь она и так осталась почти одна. Да и сама Танечка не перенесёт очередную потерю, — Дэвис громко вздохнул. — Я не спрашивал, о чём идёт речь, хотя и был расстроен, что не смог увидеть Софью. Представляешь, из-за французских корней отца, — какая ирония! — вся семья называет её Софи». В тот момент Драко стало неуютно в обществе Скотта, размышлявшего о чём-то очень личном и сокровенном, и Малфой, сам не зная зачем, спросил об отце девочки, лишь бы хоть как-то обозначить своё присутствие. «Если честно, я мало что о нем знаю. Татьяна упоминала его всего пару раз. Единственное, что я понял — его зовут Ник. На этом все», — мужчина вздохнул ещё громче, и Драко почувствовал головную боль. Это имя ему абсолютно точно напоминало о чём-то, но то ли усталость, то ли голоса Нарциссы и Гленны, доносящиеся из-за угла, то ли что-то ещё в совокупности не давали ему сосредоточиться.

Вернувшись во французский мэнор, Малфой-младший ещё несколько дней провёл там, безуспешно пытаясь вспомнить, где слышал названное Дэвисом имя, далее собрал в родном мэноре вещи, после чего с опозданием в неделю прибыл в Хогвартс. Вот и сейчас, инстинктивно следуя за слизеринцами и покидая какой-то магазин, Драко изо всех сил вычленял из обломков памяти нечно важное. Из омута размышлений парня вывел голос Теодора:

— Эй, а почему Блейз и Пенси до сих пор не вернулись?

***

Если месть — блюдо, которое подают холодным, то Гермиона постепенно превращалась в айсберг. Изначально Грейнджер, как представительница благородного и честного Гриффиндора, не планировала обозначать свой план по восстановлению справедливости таким жутким словом, но в действительности же именно оно как нельзя лучше отражало смысл всех её действий. Это пугало! То ли стадия гнева, описанная мисс Кюблер-Росс, достигла своего апогея, то ли сказались проблемы во взаимоотношениях с друзьями и родителями, то ли до сих пор с трудом забывались ужасы военных будней, но, как бы то ни было, Гермиона не узнавала саму себя в те моменты, когда с особым рвением разрабатывала стратегию по разгрому планов Малфоя и Пожирателей. Если с последними все было более-менее понятно, то внезапная злость на слизеринца не находила своего объяснения. Вернее, не совсем находила.

Да, безусловно, Грейнджер не могла просто так отпустить тот факт, что молодой человек, к которому она только-только начала питать тёплые чувства, вылил на неё целый океан грязи, оскорбил наихудшими словами и надавил на самое больное. Да, ей было трудно принять, что она была готова отпустить глупые предрассудки и старые обиды, даже помочь примириться с социумом, в то время как ей нагло манипулировали. Да, осознание, что тот, кто так низко поступил с ней, и тот, кто узнав о некой проблеме из свитка, первым делом поинтересовался её состоянием, — один и тот же человек, никак не складывалось в целостную картину. Всё это имело место быть, но отражало ситуацию не до конца. Приятельство, как и влюбленность, — явления непостоянные, в большинстве случаев обречённые на завершение. Здесь же ситуация обстояла иначе.

Гермиона поверила Драко.

Теперь, когда она оказалась вычеркнута из его жизни, буквально выкинута на обочину, гриффиндорка всё яснее ощущала, что привязалась к Малфою. Нет, ей не хотелось думать о нем целыми сутками, отправлять сову с любовными письмами или вопросами о жестокости его поступка, не возникало и желания томно вздыхать, глядя на завывания январского ветра за окном, это было другое. Как будто чего-то не хватало. Чего-то важного, ставшего неотъемлемой частью жизни. Такого близкого по своей сути, почти вросшего в неё, являвшегося элементом её самой, но грубо вырванного с корнями и брошенного в огонь. Ей не хватало Драко. Драко драккл-его-раздери-Малфоя с его то хитрыми, то самоуверенными усмешками, голосом, творившим чудеса с подсознанием Гермионы, миллионом чёрных костюмов и неизменным платиновым блондом, контрастирующим с ними. Грейнджер гнала подобные размышления все каникулы, убеждая себя, что эта идиотская недостаточность Драко Малфоя пройдёт в первый же день учёбы, когда слизеринец испортит ей настроение с самого утра, но тот не явился ни на завтрак, ни на лекции, ни куда-либо ещё ни в тот день, ни в последующие. Гермиона волновалась, скучала, обижалась, — испытывала кучу эмоций всю ту неделю, и это её невероятно злило. Именно собственная слабость разжигала в ней огонь, толкающий на решительные поступки, а потому сейчас, — не важно: месть это или нет, — Грейнджер не сомневалась в своих действиях.

Увидев через окно Паркинсон и Забини, идущих без вечной свиты в сторону замка, Гермиона кивнула самой себе.

Пора.

***

— Забини, — эхо распространило звонкий девичий голос по всему коридору первого этажа. Гриффиндорка шумно выдохнула, чувствуя, как колотится в груди сердце: беспокойство, что план может провалиться, не отпускало ни на миг. Собрав внутри всю «львиную» смелость, девушка заставила себя продолжить фразу. — Подойди на пару минут.

Пан или пропал.

Всё или ничего.

Наблюдая за тем, как только что вошедший в замок слизеринец, переглянувшись с Пенси, лениво зашагал к ней, Гермиона почти физически ощущала, как огромная гора тревог расщепляется на атомы на её плечах. Пока всё шло в точности так, как гриффиндорка и рассчитывала. Прекрасное начало.

— Быстро и сразу к сути, Грейнджер, — Блейз смерил собеседницу таким взглядом, будто сделал ей величайшее одолжение одним своим присутствием. Тем не менее, в глаза бросался тот факт, что молодой человек больше не смотрел на неё с презрением и не начинал диалог со слова «грязнокровка». Думать о том, какой вклад внёс в эти перемены Драко, не хотелось. — У нас много дел.

— Сначала пусть она, — Гермиона намеренно сделала акцент на местоимении, ловя себя на мысли, что использует малфоевский приём, — уйдёт.

Пенси, слыша разговор с самого начала, лишь показушнофыркнула, как бы подчёркивая, что её «не интересует ничего, что делает школу грязной», после чего, развернувшись на высоких каблуках модных зимних сапог, направилась к лестнице. Провожая слизеринку взглядом и убеждаясь в том, что та с большим трудом отказалась от идеи подслушать беседу, Гермиона мысленно добавила ещё один пункт в список причин, почему её так раздражает Паркинсон.

— Итак, что ты хоте…

— Петрификус Тоталус!

Не ожидавший нападения Блейз мгновенно упал на пол, лишившись способности двигаться и говорить, а гриффиндорка отметила, что выполнение намеченного плана удалось даже проще, чем она планировала. Впрочем, в подобном успехе всё же была доля везения: то, что в этот момент коридор был пуст — самая настоящая удача. Открыв дверь заранее выбранного кабинета, до сих пор не восстановленного после разрушений во время войны, а потому не пользующегося спросом, Гермиона левитировала тело Забини внутрь. Да, пожалуй, Грейнджер все-таки не растеряла былых навыков!

Клочок тёмных волос с головы слизеринца уже через пару минут полетел в кипящий котёл с почти полностью приготовленным Оборотным зельем, и, когда снадобье стало пригодным для употребления, гриффиндорка, зажмурившись, выпила его. Сосредоточившись на внутренних ощущениях, девушка совершенно случайно задумалась о том, что Малфой, скорее всего, ни за что бы не догадался бы потратить каникулы не на развлечения, а на создание такого сложного варева. Когда тошнота достигла своего пика, и Грейнджер уже практически раскаялась в том, что пошла на завтрак, процесс трансформации тела завершился, и, наколдовав зеркальце, гриффиндорка увидела в отражении темнокожего слизеринца. Зелье сработало идеально, и, с трудом подавляя рвущийся наружу восторг, Гермиона шустро скрылась за дверью. Блейз так и остался лежать на полу.

Согласно плану, сразу после перевоплощения Гермиона должна была встретиться с Малфоем и начать выведывать его секреты, не тратя времени зря, однако гадёныш, как на зло, ушёл куда-то ещё днём. Решив, что пока она находится в облике Забини, у неё нет иного выбора, гриффиндорка свернула к лестнице, спускаясь в слизеринские подземелья. Мерлин милостивый, если вдуматься, то Грейнджер посещала этаж другого факультета за этот учебный год больше, чем за все предыдущие, причём каждый раз поводом для её визита был Малфой! Сомнительное достижение!

— Блейз, — чересчур громкий голос Паркинсон настиг слух буквально в паре метров от дверей в гостинную. — Святой Салазар, где тебя носит?!

Слизеринка продолжала причитать о том, почему сокурсник так долго не появлялся, но Гермиона её совершенно не слушала. Её больше интересовало другое: как Забини обращается к своему другу. Называет ли он его по имени? По фамилии? Может, они используют какие-то прозвища? Простое предположение, что кто-то близок с вечно холодным Малфоем настолько, чтобы иметь с ним общие шутки или клички, совершенно выбило из колеи. Казалось, это было чем-то таким странным, что почти противоестественным. Неужели Хорёк может быть для кого-то верным другом? Добрым товарищем? Любящим и любимым парнем? Великий Годрик, что за чушь лезет к ней, Гермионе, в голову?

— Паркин… то есть, Пенси, — Грейнджер исправила себя, мысленно отвесив подзатыльник за глупость. Разве стал бы настоящий Забини заикаться, разговаривая со своей недо-девушкой-пере-подругой?! — Где Драко?

Слизеринка с подозрением сощурилась, сильнее кутаясь в одежду, и только в этот момент Грейнджер заметила, что девушка была одета в пальто и сапоги, а она сама, то есть, Блейз, в тёплую куртку и зимние ботинки. Любопытно.

— Ты говорил с ним в Хогсмиде полчаса назад, Блейз, — голос Паркинсон был настолько тихим, что Гермионе невольно захотелось судорожно сглотнуть. Неужели её, лучшую ведьму столетия, раскроет какая-то малфоевская подружка? Немыслимо! — Тебе не кажется, что…

— Почему каждый раз, когда вы остаётесь наедине, это оборачивается скандалом? — неожиданно появившийся Малфой, сам того не предполагая, спас Грейнджер от позорного разоблачения, и, видит Мерлин, это был первый раз, когда Гермиона была действительно рада его видеть. Непонимание на лице Пенси заставило слизеринца объясниться: — Остальные продолжили гулять. Я решил вернуться.

— Мы с Блейзом как раз собирались пойти к вам, Драко, — Паркинсон растерянно осмотрелась вокруг, будто не зная, как ей поступить, и Гермионе почему-то стало её жаль. Эта девушка, хотя и не отличалась дружелюбием, по крайней мере с гриффиндорцами, дорожила своим окружением, старалась угодить сразу всем. Это наталкивало Грейнджер на определённые выводы.

— Думаю, ты всё ещё можешь к ним присоединиться, Пэнс, — Малфой пожал плечами так, будто ему ему было глубоко наплевать не только на подругу, но и вообще на всё. Это означало лишь одно: Драко думал о чём-то другом. — Нам с Блейзом всё равно нужно обсудить кое-что, — сказав это, волшебник повернулся к Забини, и Гермиона затаила дыхание.

Казалось, действие зелья вот-вот прекратится, чары спадут под натиском малфоевского взгляда, и весь Хогвартс узнает, кто скрывался под чужой маской. Что тогда? Драко, наверное, убьёт её. Разозлится и сделает так, что от неё, Гермионы, не останется и следа. Не хотелось даже предполагать, что будет, если ему станет известно о её выходке.

Паркинсон молча кивнула, направившись к выходу, а волшебники, также не произнеся ни единого слова, отправились к дверям гостиной. С трудом поспевая за Малфоем, — даже «новые» длинные ноги не прибавляли скорости, — Гермиона как-то совершенно неосознанно отметила, что Драко сменил парфюм: помимо привычных нот абсента и полыни обоняние уловило оттенки цитруса, витающие в воздухе. Тем не менее, аромат по-прежнему оставался горьким и резким. Таким, каким Малфой по сути и был. Почему-то именно в этот момент Гермиона вспомнила, что предпочитает кофе без сахара.

***

— Итак, поговорим о том, где ты был всю ту неделю? — задав этот вопрос, Грейнджер уповала на то, что Мерлин будет к ней милостив, а Забини не успел заранее расспросить обо всём Малфоя. При иных обстоятельствах план трещал по швам. Впрочем, если Драко прибыл только сегодня утром, — а он прибыл утром, гриффиндорка знала это наверняка, — то у него не было возможности поделиться с Блейзом секретами. Хогсмид не в счёт. Вряд ли Хорёк стал бы откровенничать в распивочной.

Драко, сидевший в темно-зелёном кресле напротив, оторвался от созерцания огня в камине и повернулся к собеседнику. На самом деле ему не слишком-то хотелось проговаривать вслух всё то, что в последние несколько суток многократно пережевывал его мозг. Кроме того, здесь, в Хогвартсе, помимо всех имеющихся проблем всплывала ещё одна — кареглазая, с ало-золотым галстуком и хаосом на голове. Слизеринец ещё не решил, каким именно образом будет взаимодействовать с Грейнджер в дальнейшем, и это осознание, словно надоедливая муха, мельтешило среди извилин.

— Как тебе уже известно, после встречи с отцом у меня появились неопровержимые доказательства того, что Пожиратели ищут ту шкатулку с колдографии, — выпалил, почти выплюнул Драко, всячески убеждая себя в том, что в любом деле главное — начать. — Кроме того, не без помощи Нарциссы выяснилось, что нападение на Скоттов было неслучайно. Об этом не спрашивай: долгая история.

Малфой вздохнул, возвращая взгляд к пламени камина, и Грейнджер почти физически почувствовала исходящую от него усталость. В какой-то момент ей даже показалось, что то, что она делает — не правильно, а узнавать о планах Драко, притворяясь его другом — не честно. Тем не менее, сожалеть и поддаваться слабостям было уже поздно, да и гриффиндорская решимость никогда не позволила бы ей отступить, а потому, нацепив на лицо Блейза равнодушную маску, девушка спросила:

— Так чем же ты занимался?

— В тот день, когда вы вернулись на занятия, мы с матерью отправили Скоттам сову, чтобы они открыли для нас свой камин. Оказалось, что он сломан, а потому ещё пару дней мы договаривались с ними о встрече, куда мы, к слову, пришли, а не переместились! Ужасно маггловский способ! — случайное упоминание людей, лишённых магических способностей, заставило слизеринца вспомнить ту, которая была слишком связана с ними. Грейнджер. — Пока Нарцисса отвлекала миссис Скотт беседой, я под предлогом экскурсии по поместью проверил дом. Шкатулки там нет.

Гермиона нахмурилась. Драко уже второй раз упоминал некий ларец, но она, в отличие от Забини, ничего не знала об этом предмете. Вероятно, шкатулка — это и есть тот проклятый предмет из мэнора, но зачем она нужна Пожирателям или Скоттам? Что ж, хотя и прибавились новые вопросы, некоторые из старых всё-таки нашли ответы.

— Помнишь, я говорил, что Мальсибер видел Скотта с какой-то дамой? — «Блейз» согласно кивнул. — Так вот, благодаря чрезмерным откровениям Дэвиса я понял, что у неё нет шкатулки. Их встречи обусловлены личными интересами, — Драко неопределённо хмыкнул, дав понять, что на этом их разговор подходит к логическому завершению, а Гермиона почувствовала, что действие Оборотного зелья начинает ослабевать. Пока её великая афера не раскрылась, нужно ретироваться.

— Мне надо выйти и обдумать услышанное, — Грейнджер понятия не имела, говорил ли Забини нечто подобное хотя бы раз, но её это не волновало. Ей необходимо уйти. Срочно. — Скоро вернусь.

— Стоять, — отрезал Драко, и Гермиона остановилась в нескольких метрах от дверей так резко, будто её с одного удара гвоздями приколотили к полу. Наверное, она никогда не научится нормально реагировать на его властный тон. — У меня тоже есть вопросы, Блейз.

Решив, что Забини поступил бы именно так, Грейнджер медленно развернулась и недоуменно подняла бровь. Мерлин милостивый, а из неё, Гермионы, должно быть, получилась бы неплохая слизеринка!

«Нет уж, Годрик упаси!»

— Я общался с Пэнс перед каникулами, — вкрадчиво начал Малфой, внимательно глядя на собеседника. — Она была весьма огорчена вашей ссорой на балу. Сегодня же Пенси выглядела вполне довольной. Вы помирились?

Грейнджер уже хотела облегчённо вздохнуть, но не вышло. Внутри зарождалось какое-то неприятное ощущение от одной мысли, что Драко так интересовало состояние его подружки. Он, наверное, долго размышлял, не сильно ли расстроилась дура-Паркинсон, пока она, Гермиона, собирала себя по кусками после унижения в Астрономической башне. Необузданная злость на и без того раздражающую слизеринку взяла верх:

— Мы с ней расстались. Остались друзьями, конечно, но мы больше не вместе, — Гермионе даже было стыдно за то, с каким удовольствием она это говорила. — Видишь ли, я люблю другую.

Выражение лица Малфоя определённо стоило того, чтобы солгать, и, видит Годрик, — или же Салазар? — Грейнджер сделала бы это ещё не единожды, чтобы наслаждаться замешательством на вечно надменном лице. Придя в себя, Драко задал вполне логичный вопрос, поставивший гриффиндорку в тупик:

— Кого же?

Идя ва-банк, девушка ответила первое, что пришло ей на ум:

— Гермиону Грейнджер.

***

Драко сидел в гостинной и смотрел на огонь взглядом, которым смело можно было бы рушить бетонные конструкции, а потому предположение, что к наступлению ночи от камина ничего не останется, звучало вполне обоснованно. Молодой аристократ злился, злился так, что от сжатия сводило челюсти, только вот он сам не понимал почему. Его никогда не интересовали любовные похождения Забини, а уж о том, чтобы озадачиваться личной жизнью Грейнджер, а точнее, её отсутствием, не могло идти и речи, так в чём, спрашивается, состояла проблема? Драко не мог ответить на этот вопрос, а гадкая тварь, сидящая под черепной коробкой, нашептывала, что его реакция — ревность. Чистая и самая настоящая. Малфой плевался от этих мыслей, гнал их, считая полнейшим бредом, а воспоминания о Грейнджер, о её сбитом дыхании, покусанных губах и до одури красноречивых взглядах одолевали вновь.

Плевать.

Пусть это всё заберёт Забини.

Пусть целуется с ней, засасывая её так, чтобы Грейнджер было нечем дышать. Прижимает к себе, слушая, как у грязнокровки трескаются кости. Пусть вдалбливается в неё со всей силой, чтобы сука ещё несколько дней не могла нормально ходить и ёрзала, сидя на жёстких школьных стульях. Пусть Грейнджер опускается перед Забини на колени и делает своим ртом всё, что пожелается её грязной душонке, а Блейз наматывает её мерзкие волосы на кулак и тянет так, чтобы её тупорылая башка оторвалась к чертям и покатилась по полу. Пусть. Так и надо. Это не его, Драко, дело, перед кем грязнокровка раздвигает ноги. Даже если она пойдёт по рукам всей школы, и её ежедневно будут трахать такие же ублюдки, как Забини или Гойл, Малфою будет плевать. Его это не интересует!

— Драко, что-то случилось? — вкрадчивый голос Пенси вернул слизеринца в реальность из мира жёсткой порнографии с участием его лучшего друга и сокурсницы. Очаровательно, блять! — У тебя сейчас стакан треснет.

«Да, Пэнс, он треснет, потому что я сжимаю его так, что белеют пальцы, а по холодному стеклу проходят мелкие нитевидные трещины. Мне плевать, что посыпятся осколки, а огневиски испачкает кресло. Пусть этот гребаный стакан трескается, и делает это с хрустом, так, как надломится шея Грейнджер, когда я придушу её собственными руками.

Грязная Грейнджер.

Мерзкая Грейнджер.

Такая отвратительная, что я нагнул бы её над любой доступной поверхностью. Она бы стонала. О, Салазар, как бы она стонала!»

— Всё в порядке. Просто немного устал.

— Ясно, — недоверчиво высказалась Паркинсон, но развивать тему не стала, за что Драко был ей очень благодарен. — Где Блейз?

— Обжимается с Грейнджер, полагаю.

— Что? — Пенси посмотрела на однокурсника, как на полоумного. Даже если сказанное Драко и было шуткой, то явно неудачной, однако на лице слизеринца не было ни намёка на веселье. — Похоже, ты перебрал с огневиски, — заключила девушка и левитировала бутылку и опустевший стакан в другой конец гостиной, а именно, в урну. — Кстати, о твоей любимой грязнокровке, — Малфой сжал челюсти, и Паркинсон услышала их хруст. — Когда мы с Блейзом вернулись, Грейнджер позвала его поговорить. Мне это сразу не понравилось, но я предпочла не вмешиваться. После этой беседы Блейз вёл себя очень странно, даже подозрительно. Поэтому, раз тебя так волнует персона Грейнджер, то будь добр, сообщи ей, что если она будет лезть к моему парню, то…

Не дослушав, Драко тут же бросился к дверям, проигнорировав обиженный тон Пенси. Ничего, с ней он разберётся потом. Сначала Грейнджер. Тупая маленькая сука, решившая, что если заявиться к нему под Оборотным, то никто ничего не заметит. И ведь Малфой действительно не обратил внимания, надо же! Так увлёкся фантазиями о грязнокровке, что почти забыл, какая она дрянь на самом деле. Мерлин, и где были его, Драко, мозги той ночью в Астрономической башне? Идиотку надо было не унизить, а скинуть с гребаного балкона! Спускаясь по лестнице и с каждой секундой всё больше сатанея от гнева, Малфой серьёзно начинал верить, что поттеровская сучка была рождена, чтобы бесить его до конца жизни. Всё её существо, всё, что эта идиотка собой представляла, находило отклик внутри него в виде лютой ненависти. Ничего, ничего. Сейчас он найдёт тупую суку и выльет на неё столько дерьма, что дура захлебнется и сдохнет под тонной тошнотворной массы. Столько, чтобы у Грейнджер навсегда исчезла привычка лезть в его дела. Лгать ему.

Заметив, как дверь одного из заброшенных кабинетов первого этажа открылась и закрылась сама собой, — Драко всегда подозревал, что Поттер всё-таки отхватил где-то один из даров Смерти, — а пару минут спустя оттуда вышел Забини с таким видом, будто по его затылку приложились чем-то тяжёлым, и он совершенно не понимал, как там оказался, Драко сжал кулаки. Ярость бурлила в его венах, вскипала, оставляя на коже ожоги. Малфой мог понять многое, примирился бы даже с тем, что зачисление на Гриффиндор, вероятно, наделяет человека неуемным любопытством, как заразой, но то, что Грейнджер напала на его единственного друга, чтобы добраться до него самого… Драко, блять, убьёт эту суку. Прикончит прямо в кабинете. Будет бить её идиотскую башку об парту до смерти, раз уж тогда, дверью, не получилось. Испепелит грязнокровку одним взглядом, сожжет её внутренности до состояния праха.

— Грейнджер, — распахнув дверь ногой и быстро шагнув внутрь, Малфой почувствовал, как нечто лохматое и пахнущее настолько сладко, что желание проблеваться возникло само собой, налетело прямо на него и холодным носом уткнулось в ключицу. — Ты, блять, совсем рехнулась? Да как тебе такое только в голову пришло?!

— Что? — Грейнджер отшатнулась от него, как от прокаженного, вызвав внутри слизеринца очередной взрыв жгучей ненависти.

«Ей, видите ли, противно. Ещё бы! Я же не Поттер или Уизли! Грязнокровая сучка любит только тогда, когда ей присовывают мальчики-герои!»

— Ты сам в меня врезался, так что если ты думаешь, что я буду извиняться, то ты…

— А ты не думаешь, что когда грязнокровка под Оборотным зельем притворяется чистокровным, запах гнили чувствуется за версту? — Драко презрительно скривился, всем своим видом демонстрируя отвращение.

— Ах, гнили?! Малфой, а не задумывался ли ты, каким драконьим дерьмом воняет в Хогвартсе, когда Пожиратель Смерти ходит по коридорам? — Гермиона прищурилась, чувствуя собственное превосходство в перемешку с наступающим раздражением. — Или что, уже забыл, как мучил невинных людей, хвастаясь успехами перед папашей? Готова поспорить, Люциус…

— Заткнись, — рявкнул Драко, с силой толкнув девушку к стене. Та ударилась о каменное покрытие, но ничем не показала боли. Напротив, гордая дрянь подняла на обидчика полный ненависти взгляд. — Ты не достойна даже произносить имя моего отца!

— Тогда чего же достоин ты, Малфой? — с вызовом спросила Гермиона. — Пожизненно сидеть в Азкабане или гнить в земле вместе с теми, кого вы убили?

Положив руки в карманы и презрительно ухмыльнувшись, так, будто его не затронуло сказанное, слизеринец лишь заявил:

— Пошла к чёрту.

— Петрификус Тоталус!

— Протего.

— Сектумсемпра!

— Мимо, Грейнджер! Что, решила посмотреть, как выглядит кровь настоящих волшебников? — Драко склонил голову с хищной улыбкой, а Гермиона на миг ужаснулась от собственных действий. Она действительно напала первая? Применила такое мощное заклятие? Видит Мерлин, ещё никто не выводил её из себя так сильно! У Хорька определённо талант! — Боюсь, тебе придётся подождать!

— До твоих похорон — с удовольствием!

Отбиваясь от летевших в него заклинаний, Малфой и не заметил, что всё это время двигался не от нападавшей, а наоборот, к ней. Сейчас, когда их разделяло несколько десятков сантиметров, Грейнджер смотрела ему прямо в глаза с омерзительной смесью гордости и презрения, так, как любил делать сам Драко, и его это невероятно бесило. Да и сама Гермиона находилась на взводе. С прямолинейной дерзостью вглядываясь в серо-голубые глаза, она почти физически ощущала непреодолимое желание выколоть их своими же пальцами, слизывая с фалангов якобы кристально-чистую кровь, а после, собственноручно оторвав Малфою голову, поставить её в Гриффиндорской гостинной как ещё один трофей. До костей пронизываемая колючим ледяным взглядом, девушка едва ли не до посинения сжимала кулаки, и когда её терпению пришёл конец, рука волшебницы взметнулась для пощёчины, но, как и в предыдущий раз, была остановлена в воздухе другой, более сильной.

— Тебя совсем ничему жизнь не учит? — прошипел Драко, наблюдая за тем, как в золотисто-медовых радужках разгорается огонь праведного гнева, пока их обладательница безуспешно пытается вырвать руку из железной хватки. — Мы ведь это уже проходили, помнишь?

— Ублюдок, — Гермиона вложила в простое слово столько ненависти, что совершенно не удивилась бы, если бы та стала тягучей негой стекать по высокомерному малфоевскому лицу.

— Сука, — перейдя на животный рык, Драко почти буквально плевался ядом. Рука начинала ныть от сильного сжатия чужой кисти, но слизеринец не хотел останавливаться.

Возможно, ему нравилась её боль.

Возможно, ему нравились её руки.

Драко искренне хотел бы швырнуть грязнокровку в стенку, а Гермиона сквозь закрытые веки могла бы увидеть, как исполосовывает ногтями надменное лицо. Девушка почти по-настоящему почувствовала липкую горячую кровь, стекающую по пальцам, когда Малфой одним резким движением прижал её к себе и впился в губы так, будто всерьёз намеревался порвать ей глотку. Ощущая, как полынь, огневиски и цитрусы литрами впрыскиваются в кровь, и проклиная собственное тело за постыдную реакцию, Гермиона укусила слизеринца за губу так, что тут же услышала, как он выругался, а после почувствовала солёные капли на языке. Волшебница почти ликовала. Пусть ублюдок испытает на себе её боль, пусть знает, что она, Гермиона Грейнджер, этим наслаждается.

— Ненавижу тебя.

— Гореть тебе в Аду.

Не разрывая поцелуя, больше похожего на попытку взаимного уничтожения двух психически неуравновешенных людей, Малфой грубо толкнул Грейнджер к ближайшей парте, усаживая девушку на пыльном покрытии. Драко ненавидит эту дрянь. Его до трясучки бесит то, как она действует на него. Один взгляд в её омерзительно-охуенные карие глаза вызывает в нём взрыв ярости практически всегда, а сейчас, когда она, сама того не осознавая, обхватила его ногами за талию и обняла за шею, он проклинает её особенно. Дотрагиваясь кончиками пальцев до коротких волос, Гермиона буквально наблюдала за тем, как у неё едет крыша. Нахальные малфоевские руки творили что-то невероятное под её школьной юбкой, то поглаживая бёдра, то сжимая ягодицы, дверь была по-прежнему не заперта, в разы повышая шанс на внезапное вторжение студентов или профессоров, а Грейнджер не хотелось ничего, кроме как громко застонать от того избытка чувств и ощущений, царивших у неё внутри. Несколько часов назад она планировала месть, желала сокрушить ублюдка во всех его начинаниях, а сейчас главное — скользя ладонями по его крепким плечами, тянуть Драко на себя, углубляя поцелуй.

Гермиона ненавидит Малфоя.

Ненавидит так, что от каждого его полугрубого или полунежного прикосновения по её коже бегут мурашки, презирает настолько, что его настоящий взгляд без маски бросает то в жар, то в холод, проклинает так сильно, что коленки трясутся, будто их пронзили высоковольтным разрядом.

Ненавидит настолько, что почти лю…

Когда обжигающе-горячая ладонь легла ей на живот, а после, опустившись чуть ниже, надавила, с губ Гермионы сорвалось чувственное: «Драко», отпечатавшееся у слизеринца на обратной стороне черепной коробки. Оба волшебника уже были готовы заказывать себе койки в Мунго, но момент разрушил стук в окно, после чего в дыру в стекле старого окна сова протолкнула газету. То ли с огромным нежеланием, то ли с великим облегчением, Драко отстранился от Гермионы и поднял бумажное издание.

На свежем выпуске «Ежедневного пророка» красовался громкий заголовок: «Двое сбежавших Пожирателей Смерти были найдены мёртвыми прошлой ночью».

Комментарий к Часть восемнадцатая: «Блюдо, которое подают холодным»

Отдаю одну из своих любимейших глав на ваш суд! Ну, что скажите? Понравилась ли вам решительная Гермиона, строящая пусть и коварные, но гениальные планы и блестяще их исполняющая? Как вам Драко? Может, есть какие-то догадки насчёт линии Татьяны и Дэвиса, или же вы знаете, кто такой Ник? Ну и, конечно же, я сгораю от ожидания вашей реакции на последний эпизод!

========== Часть девятнадцатая: «Доверие» ==========

Магическая Британия пребывала в состоянии полнейшего хаоса в течение последних недель: смерть двух особо опасных Пожирателей Смерти повлекла огромное количество слухов и широкий общественный резонанс. Если раньше главным злом в представлении людей были приспешники Тёмного Лорда, то кто теперь? Предположений было море. Вероятно, тот (или те), кому оказалось по силам уничтожить профессиональных убийц, представляют куда более серьёзную угрозу, что только усугубляет ситуацию. Волшебники не знали, чего им остерегаться и против кого сражаться на этот раз, а потому не могли сопротивляться нарастающей панике. Подобное настроение царило и в Хогвартсе. Ученики собирались в группы и, озираясь по сторонам, обсуждали то, что где-то услышали или прочитали, надеясь понять, к чему им готовиться, однако это занятие только раздувало до гигантских размеров страх: никто достоверно не знал, что на самом деле произошло, а потому противоречивость слухов и мнений лишь возрастала. По официальной версии Министерства Магии Антонин Долохов и Торфинн Роули пострадали во время операции по их захвату от рук авроров. В «Пророке» особое внимание уделялось тому, что: «Пожиратели Смерти использовали против бравых стражей безопасности смертоносные заклинания, а потому у героических защитников Британии не было иного выхода, кроме как применить к злодеям специальное заклинание». Эта версия тщательно распространялась по всей стране, но никто в неё не верил. Слишком уж натянуто и громко звучало подобное заявление. Кроме того, Министерство не ответило на вопрос, какие конкретно чары применяли авроры, и от дальнейших комментариев на эту тему оно тоже отказалось. Именно эта недосказанность и привела к появлению множества теорий и предположений о том, что же случилось на самом деле.

— Никто не верит, что авроры вообще там были, — оторвавшись от игры в магические шахматы, высказался Рон. — Я тоже, если честно, сомневаюсь в этой версии.

Выглянув из-за книги, Гермиона проследила за тем, как белый конь Уизли проскакал про клетчатому полю и остановился в опасной близости от чёрного короля Гарри. Услышав мнение друга, парень нахмурился и, прикрыв веки, начал напряжённо массировать виски. Гриффиндорке было искренне жаль друга: она знала, как сильно тот желал оставить военные ужасы в прошлом, а потому прекрасно понимала, насколько тяжело Поттеру видеть, как-то, с чем он давно попрощался, возвращается в реальность не только его самого, но и его близких и друзей.

— Согласен. Авроры сначала несколько месяцев не могли выследить Пожирателей, а потом внезапно не только нашли их, но и прикончили сразу двоих. Звучит ни на сикль не правдоподобно, — черная пешка Гарри сделала шаг вперёд и встала совсем рядом с белой ладьей. — Кроме того, непонятно, как вообще убили Пожирателей. На них явно не Аваду испытывали.

Это тоже была правда. Грейнджер судорожно сглотнула, воскрешая в памяти колдографии погибших, опубликованные в одной из газет. Увиденное действительно поразило не только её, но и всё магическое сообщество. Во-первых, волшебники лежали в довольно странных позах, будто они шли и внезапно упали, как бывает, например, при инфаркте. Это было весьма подозрительно. Во-вторых, тела Антонина и Торфинна были полностью обескровлены. Совсем. Мужчины на снимках стали бледны настолько, что выглядели совершенно неестественно и напоминали фарфор. Однако, ужас состоял не в этом. Трупы, ставшие похожими на кукол, были расколотыми и абсолютно полыми изнутри. Будто всё, что находилось внутри них, включая органы, полностью высохло. Фигурально выражаясь, от волшебников остались лишь их оболочки, пустые сосуды. Словно две дорогие статуэтки упали и треснули пополам. Тем не менее, при настолько странных обстоятельствах тысячи вопросов, связанных с убитыми, не заканчивались. Этого не могло произойти хотя бы потому, что колдомедики пришли к выводу, что волшебники умерли с разницей в несколько суток. Иначе говоря, после смерти Долохова, Роули, скрываясь в лесу, ещё пару дней таскал труп за собой. Зачем? Неизвестно. Более того, как заключили эксперты, на момент смерти оба Пожирателя были полностью лишены магических сил. Как и почему это вышло, также оставалось вопросом. Подобных прецедентов ещё не было в истории магического мира. Очевидно было лишь то, что даже Авада Кедавра — самое страшное из заклинаний, не давала такого эффекта. Так кто или что убило тех, кто когда-то убивал сам?

— Может, Пожиратели решили устроить войну друг против друга? — предположил Рон, заодно размышляя над следующим ходом. — Знаете, такой вариант мне нравится больше всех.

— Ну, чтобы думать как Пожиратель Смерти, нужно понять логику одного из них, — Гарри перевёл взгляд с друга, так и не решившего, какой фигурой ему «ходить», на сидящую на небольшом диване гриффиндорку. — Например, Малфоя. Что скажешь, Гермиона?

Девушка вздрогнула. Как показал этот учебный год, когда в разговорах трио упоминалось это имя, они не заканчивались ничем хорошим. Даже в перспективе. Скажем, в прошлый раз, когда яблоком раздора снова стал Малфой, дружеская беседа переросла в конфликт, после чего Гермиона, так и не найдя слов в свое оправдание, выбежала из гостинной, не разбирая дороги добрела до холла, и встретилась со слизеринским принцом на самой последней лестнице. Тем вечером произошёл их первый поцелуй, и, как бы Грейнджер не умоляла всех святых, чтобы он стал последним, в небесной канцелярии её, очевидно, проигнорировали или попросту не услышали. Иными словами, последствия после произнесения: «Драко Малфой» в гриффиндорской гостинной были самыми непредсказуемыми и вполне могли претендовать на наглядную демонстрацию эффекта бабочки в жизни.

— Гарри прав. Думаю, нам стоит проследить за Хорьком: мало ли, что он может скрывать, — долгие раздумия Рональда оправдались тем, что уже следующим ходом его королева столкнула с доски чёрную ладью. — Однажды мы уже варили Оборотное зелье, а значит, без труда сделаем это снова!

Уизли завершил свою пламенную речь широкой улыбкой, а Гермиона подавилась воздухом. Как показал её недавний опыт использования обозначенного варева, приготовление зелья тоже может привести Мерлин знает к чему. По крайней мере, когда несколько недель назад Грейнджер помешивала кипящую в котелке жидкость, морально подготавливаясь к её скорому употреблению, ей и в голову не приходило, что уже спустя пару часов она будет страстно целовать того, против кого и был весь её план, и уж тем более она не предполагала, что когда жар и влечение возьмут своё, от фатальной ошибки её убережет лишь известие о смерти приспешников Волдеморта. Мысли о том, что произошло бы, опоздай сова хотя бы на пару минут, заставляли гриффиндорку предательски краснеть и кусать губы.

— Это исключено. Во-первых, у нас нет ингредиентов для зелья, — оторвавшись от грязных размышлений чтения, девушка начала демонстративно загибать пальцы. — Во-вторых, приготовление займёт довольно много времени, и если Пожиратели, в том числе и Малфой, что-то планируют, то мы не успеем их остановить, — случайное предположение, что Гермиона вовсе не сопротивлялась бы так рьяно, если бы знала, что приготовь она зелье, дальнейшие события сложатся так же, как и в предыдущий раз, заставило её сжать в кулак свободную ладонь. — В-третьих, это не имеет абсолютно никакого смысла. Допустим, мы приготовим зелье, и что дальше? Кто-то из вас снова превратится в Гойла и пойдёт допрашивать Малфоя, не в курсе ли он, почему его братья по оружию начали так стремительно вымирать?

Скептически поднятая бровь гриффиндорки довольно убедительно поставила под сомнение пригодность идеи Рона. Гермиона действительно считала, что снова применять Оборотное зелье бесполезно, — особенно после того, как совсем недавно его с провалом использовала она сама, — однако, её категорический отказ имел под собой основу из ещё одного факта: теперь она официально и, что важно, добровольно помогала Драко.

После того, как слизеринец поднял газету и, прочитав заголовок, не самым цензурным образом высказал свое мнение, Грейнджер не смогла сдерживать всепоглощающее любопытство и тоже, ловко спрыгнув с парты, подошла к окну. Встав на носочки и взглянув на издание из-за малфоевского плеча, девушка ужаснулась, едва прочитав первые строки, чувствуя, как её неуёмная жажда знаний превращается в очень плохое предчувствие, скручивающее желудок. Мгновенно и былая злость на стоящего рядом волшебника за его отвратительные слова, и страсть, буквально выкачивающая кислород из лёгких, и желание мести, и стремление к справедливости — всё рухнуло к её ногам, пачкаясь о пыльный дощатый пол. Стойкое ощущение, что на неё только что вылили ведро ледяной воды, не покидало ни на минуту.

«Ты знал?» — Гермиона не уточняла, о чем конкретно должен быть поставлен в известность Малфой: то ли о предстоящем убийстве, то ли о личности злодея, то ли о том, почему это вообще произошло. Она сама не до конца понимала смысл собственного вопроса, но почему-то была уверена, что Драко обязательно сможет уловить его суть. Мерлин, пусть хоть кожей почувствует, что именно она хотела сказать!

Малфой молчал.

Вчитывался во многочисленные мелкие строчки, хмуря тёмные брови, так необычно контрастирующие со светлыми волосами, и, кажется, всерьёз намеревался прожечь взглядом номер «Пророка». Видит Моргана, Грейнджер бы ни на сикль не удивилась, если бы бумага тотчас же воспламенилась, а после развеялась пеплом по комнате, как те сгоревшие лепестки лилий, которые постигла та же участь в лазарете. Тем не менее, волшебник продолжал молчать, игнорируя то ли заданный ему вопрос, то ли саму гриффиндорку.

«Ты знал? — обойдя его полукругом и чувствуя, как кончики пальцев начинают нервно трястись от затянувшегося неведения, упрямо повторила Гермиона, внимательно всматриваясь в нечитаемое лицо. — Ответь мне, Малфой! Признайся!»

И Драко поднял глаза.

Просто смотрел, едва ли не впервые глядя не сквозь, а прямо на неё, не прячась от внешнего мира за колючими терниями и не скрываясь за привычной маской. Открывая то, что кромсало его душу, вгрызалось в сознание, терзало под черепной коробкой. Выпуская из груди всех тех демонов, что так долго резали её, исполосовывали острыми когтями предубеждений. В его глазах ломались айсберги былых установок, трещали, разваливаясь на бессчетные льдины целые снежные горы принципов и идеалов, ревело и бушевало Северное море долга и сомнений, наглядно показывая внутреннюю борьбу, развернувшуюся в голове Малфоя, истошно выли ветры, заставляя кожу девушки покрываться мурашками, и только через чёртову вечность, сплетенную, должно быть, из миллиарда секунд, Драко медленно выдохнул и покачал головой.

Доверился.

Почему-то такой, казалось бы, простой жест говорил Грейнджер о слишком многом, не произнесенном вслух. Драко ей поверил. Плюнул на то, что десятилетиями вдалбливали ему в голову представили его рода во главе с отцом, согласился поделиться чем-то, что было слишком личным, с ней, Гермионой, девушкой, с которой желал никогда не иметь ничего общего. Восьмой курс изменил слишком многое в их жизнях — оспаривать этот факт смысла не было.

Только в этот момент гриффиндорка осознала, насколько сильно, несмотря ни на что, верит ему сама.

После затянувшегося молчания, настолько тяжёлого и густого, что желание пробить в старом окне ещё несколько дыр, помимо уже имеющихся, чтобы в кабинете стало хотя бы немного больше воздуха, стало практически материальным, Малфой вопреки всем предположениям первым нарушил тишину, причём ничем иным, как серьёзным: «Нам нужно поговорить». Это «нам», подразумевающее такое слово как «мы», пробежало вереницей мурашек от шеи до поясницы Гермионы и так чётко прозвучало у неё в голове, что в какой-то момент она даже перестала сомневаться, что-то самое «мы» было всегда и вовсе не исчезало. Неожиданно это стало таким значимым и важным, будто только что, здесь, в этом пустом полуразрушенном кабинете, после их обжигающе-горячих поцелуев случайная леденяще-холодная новость и последовавший за ней короткий разговор стали чем-то, что дало им, двум до одури похожим противоположностям, переступить некую черту, сделать шаг в их запутанных взаимоотношениях туда, где их давно ждала точка невозврата. Грейнджер хотела всё обдумать, рассмотреть многочисленные «за» и «против», но как-то неожиданно поймала себя на мысли, что неосознанно встала на сторону Драко ещё тогда, когда он открыл ей один из своих самых страшных секретов в вечно пустующей уборной третьего этажа.

Именно там за последние две недели они успели встретиться несколько раз, ведь тогда, после принятого решения действовать вместе, оба понимали, что не в состоянии размышлять о чем-то ещё. Волшебники не обговаривали заранее время, не уточняли, удобно ли оно им обоим, просто, сталкиваясь взглядами за ужином, сразу понимали, где и с кем окажутся через пару часов, сразу после отбоя. Первая их встреча показалась Грейнджер самой странной из всех, что когда-либо у неё были. Студенты молчали, пытаясь найти внутри себя подходящие слова, и, пересилив нечто вроде самолично выстроенных барьеров, все-таки смогли начать говорить, хотя это и было сложно. Во второй раз диалог протекал значительно проще, пусть и до «нормального» ему ещё предстояло расти очень далеко, а в третий волшебники говорили почти так, будто все действительно было в порядке. Ничего необычного и из ряда вон выходящего. Просто магглорожденная гриффиндорка и чистокровный слизеринец ночью в замкнутом пространстве. Наедине. О, Мерлин!

— Есть ещё какие-нибудь варианты? — Гарри по очереди осмотрел друзей, жестом заставляя черную пешку повиноваться и сделать шаг вперёд.

Вариантов не было. Ни способов раскрытия тайн Пожирателей, ни методов их поимки, ни возможностей доказать причастность Малфоя к их делам. Последнее, к слову, почему-то очень радовало Гермиону. Она, как ни пыталась, больше не могла видеть в Драко врага, особенно сейчас, когда полностью убедилась в лживости сказанных им в Астрономической башне слов. Даже тогда, после бала, проклиная слизеринца за предательство и причиненную боль, Грейнджер, хотя и не признавалась в этом самой себе, понимала, что чувствует внутреннее опустошение исключительно потому, что ей не всё равно, потому, что подпустила его слишком близко. Мерлин, весь её хитроумный план, своими элементами схожий с определением «мести», только доказывал то, что поступки и поведение Малфоя пробуждают в ней, Гермионе, не лучшую ученицу школы, не надежду магического мира, не героиню войны и даже не подружку Гарри Поттера, а обычного человека. Такого же, как и все, наделенного достоинствами и недостатками, слабостями. Изощренно принуждая гриффиндорку к не самым благочестивым поступкам (на которые она, как ни иронично, соглашалась сама!), он заставлял её едва ли не впервые после войны чувствовать себя живой.

Настоящей.

Это поистине была магия.

— О, это те самые шахматы? — появление солнечной и невероятно жизнерадостной Джинни Уизли вывело Грейнджер из анализа собственных чувств и эмоций, отвлекающего, между прочим, от чтения, а парней — из усердной мозговой деятельности, направленной не только на планирование предстоящих «ходов», но и на разрешение насущных и весьма опасных проблем. — Кто выигрывает? — коротко поцеловав своего молодого человека в щеку, девушка присела на подлокотник его кресла.

— Пожиратели, — устало выдохнул Гарри, ссутулив спину и опустив голову, — а мы, увы, в проигрыше… — Поттер, начавший все чаще за последнее время страдать головной болью, стал снова массировать виски. Джинни ласково погладила его по голове.

В этом невинном и самом простом жесте было столько поразительной нежности, что Гермиона почти почувствовала, как начинает колоть под подушечками пальцев лишь от того, что они не могут хотя бы невзначай коснуться белоснежно-платиновых волос.

«Годрик, это уже помешательство!»

Резко покачав головой, будто и впрямь рассчитывая вытряхнуть из неё безумные, абсолютно ненужные размышления, Грейнджер решила прервать внезапное, но уже затянувшееся молчание:

— Джинни, мне показалось, или ты хотела нам о чём-то рассказать?

— На самом деле, да, — как-то слишком нерешительно начала всегда боевая гриффиндорка, нервозно оглядывая всех друзей по очереди. — Но теперь это прозвучит неуместно, наверное…

Гарри уверенным движением перехватил руку, которой девушка до сих успокаивающе поглаживала его по голове, и сжал её в своей ладони, без слов призывая продолжить. Почему-то Гермионе сразу же вспомнилось, как чуть больше месяца назад она тем же способом приводила в себя разбушевавшегося Малфоя, пытающего Круциатусом Джеффри Хупера, а после возвращала в реальность из омута призраков прошлого.

— Как вы знаете, в начале учебного года поле для квиддича было полностью разрушено, поэтому всё это время команды тренировались недалеко от Запретного леса, — как-то совершенно неосознанно из недр памяти Грейнджер всплыли шесть игроков слизеринской команды, пересекающие внутренний двор школы, за которыми она однажды наблюдала из окна. Это был первый день, когда Драко исчез. — Так вот, мы встретились с профессором Макгонагалл по дороге в гостинную, и она по секрету сказала, что поле восстановлено практически полностью. Ближе к середине месяца даже состоится первый матч!

Всё присутствующие заметно выдохнули. Да, думать о какой-то традиционной хогвартской забаве в тот момент, когда профессиональные убийцы, сбежавшие из Азкабана, погибают неизвестно от чьих рук, было странно и в некоторой степени безответственно, но, видит Мерлин, новость о квиддиче стала первым радостным известием за последнее время.

Чувствуя, что былое напряжение заметно рассеялось в воздухе,Гермиона вернулась к чтению, поудобнее устраиваясь на ярко-красном диване.

На шахматной доске белый король объявил «мат» чёрной ладье.

***

Делать домашнее задание было… странно. По крайней мере, непривычно. Подавив напряжённый вздох, Драко перевёл взгляд с учебника на огонь камина. Казалось, образ примерного ученика, с усердием конспектирующего параграф, совершенно не вязался с его видением самого себя.

«Пожиратель Смерти, делающий домашку. Очаровательно! — мысленно усмехнувшись, слизеринец перевернул очередную страницу толстого фолианта, пытаясь вернуть концентрацию. — Хотя, стоит признать, это занятие неплохо отвлекает от лишних размышлений».

Последний аргумент, по мнению Малфоя, являлся самым важным, ведь ему действительно было о чем задуматься, а последние события требовали своего скорейшего анализирования и изучения. Хотя слизеринец и не показывал этого, смерть Пожирателей стала для него настоящей неожиданностью, практически застала врасплох. Безусловно, он не питал к бывшим соратникам Тёмного Лорда каких-либо тёплых чувств, например, сострадания, но личность того или тех, кто расправился с ними с такой жестокостью, не могла не вызывать интереса. Драко, как и многие в Хогвартсе, не верил в тот вариант развития событий, так усердно пропагандируемый Министерством Магии, а потому искал свои. На его взгляд, если Аврорат и приложил руку к скоропостижной гибели Долохова и Роули, то вовсе не из-за трагической случайности, а в результате целенаправленных действий. Возможно, сотрудникам органа магического правопорядка настолько расшатали нервы сбежавшие из Азкабана, что они вместе с аврорами и во главе с Кингсли пришли к выводу, что если проблему решить нельзя, то от неё всегда можно избавиться. Случайное воспоминание о том, как эту же фразу проронил Волдеморт, посвящая Малфоя в свои ряды, а после сжигая заживо пятерых магглов, заставило слизеринца капнуть чернилами на чистый пергамент. О, Салазар!

Тем не менее, как бы обоснованно и хотя бы относительно логично не звучала версия Драко, все равно нашлись те, кто был с ним в корне не согласен. Впрочем, те? Нет, не совсем так. Правильнее будет сказать: та. Грейнджер. Очевидно, спорить с ним было её перманентным состоянием, ведь иных объяснений тому, почему даже в этой ситуации гриффиндорка умудрялась с ним не соглашаться, не нашлось. Малфой и сам всё ещё не до конца понимал, как вышло так, что они договорились действовать вместе. Хотя, договорились? Абсолютно не так. Вряд ли этим миролюбивым словом можно описать действия людей, которые сначала орали во все глотки, напрочь забыв, что до сих находятся в школе, в общественном месте всё-таки, потом чуть не поубивали друг друга, почти устроив дуэль посреди заброшенного кабинета, а позже целовались до умопомрачения, и, видимо, зашли в этих ласках слишком далеко, потому что Драко даже сейчас, две недели спустя, поразительно живо ощущал нежную кожу девушки под своими ладонями, стоило ему лишь закрыть глаза и хоть на минуту отвлечься от насущных дел.

Грейнджер крепко засела у него, Малфоя, в черепной коробке, и если за этот учебный год она и так появлялась в ней непозволительно часто, то теперь и вовсе не покидала эту клетку из костей и извилин ни на минуту. Более того, рядом с Гермионой Драко чувствовал себя удивительно спокойно, что само собой было чем-то невероятным, ведь это слово уже давно перестало ассоциироваться у слизеринца с описанием его внутреннего мира. В последние несколько лет ему в принципе не могло быть спокойно: Тёмный Лорд, война, пытки, сражения, семья, Визенгамот, Азкабан — всё это заставляло держаться в состоянии полной боевой готовности, обязывало не расслабляться ни на миг и следовало за Малфоем по пятам, но изредка встречаясь в маленькой комнатке с потрескавшимся кафелем и крошащейся штукатуркой с ней, Драко казалось, что удавка на его горле становится чуть свободнее, прошлое отступает, а липкие щупальца страха разжимаются. Магглорожденная гриффиндорская подружка Поттера — не человек, а одна сплошная совокупность всего, что Малфой когда-либо считал неправильным и чуждым, но Грейнджер Гермиона какими-то неведомыми путями, известными, разве что, одному Мерлину, делала жизнь слизеринского принца, давно потерявшего корону, непривычно-нормальной. Впервые к осознанию этого поистине волшебного факта молодой человек пришёл в том самом заброшенном кабинете, и когда эта мысль так резко, словно винт, просверлила ему висок, он посмотрел на девушку другими глазами. Казалось бы, в ней всё было тем же: неизменная угольно-черная мантия с логотипом факультета «львов», извечный взрыв темно-каштановых волос на голове, золотисто-карие зрачки, в которых, казалось, плескалось солнце поздним вечером в самом конце января, но было ещё нечто такое, что заставляло как никогда чётко осознать, что на восьмом курсе Хогвартса, которого и быть-то не должно по стандартной программе обучения, что-то всё же произошло. То ли в целом мире, то ли в самой школе, а может и между ними двумя. Только тогда в голове у Малфоя что-то щёлкнуло и, хотя этот процесс и был весьма болезненным, к тому моменту, когда слизеринец понял, что всматривался в поисках изменений в лицо провозглашенной им самим гриффиндорской принцессы подозрительно долго, он отвернулся с полным пониманием того, что верит ей.

С того дня они встретились несколько раз, и, как бы странно это ни было и сколько бы недосказанности между ними ни электризовало пространство, эти несвидания всё равно становились тем, что будто выстраивало хрупкий мост, канатную дорогу над пропастью их противоречий. Драко, видимо, продавил каблуком дорогих лакированных туфель глотку собственной гордости, ведь после того, что и кому он рассказал, та просто никак не смогла бы даже частично уцелеть. Он рассказал действительно много: и о том, что на самом деле Пожиратели Смерти ищут шкатулку, и о том, что в этом ларце в течение неопределённого промежутка времени хранится магическая энергия самых верных слуг Тёмного Лорда, и даже о самой главной проблеме — о том, что никто не знает, где на данный момент находится крестраж. Единственное, о чем Малфой всё же умолчал, так это то, что инициатором создания ещё одного пристанища для души Волдеморта стал его родной отец. Безусловно, не делиться этой «семейной тайной» было вполне логично, — какому нормальному волшебнику вообще пришло бы в голову распространяться о подобном! — но решением слизеринца руководил ещё один важный фактор. Мотив. Да, за все поступки, совершенные Люциусом, его душа, вероятно, ещё при жизни должна быть проклята Мерлином, а после смерти без промедлений отправиться гореть в Преисподней, но, каким бы человеком Малфой-старший ни был, всё, чем он руководствовался при совершении даже самых грязных и жестоких поступков — благо и счастье семьи, в особенности сына. Проблема состояла в том, что мужчина проявлял свою заботу в той форме, в которой умел и к которой был приучен с детства, но, тем не менее, факт оставался фактом: даже пытая собственного сына в Чёрной комнате Малфой-мэнора, даже не протестуя присвоению наследнику метки и при прочих «даже» Люциус пытался дать своей семье всё самое лучшее. Опять же, в своём понимании. Именно поэтому Драко всё чаще пересматривал свои отношения с отцом, и, хотя и кардинально не менял мнение о родителе, находил в них новые грани. Вряд ли Грейнджер знала что-то о настолько извращенной форме любви. Хотя, если уж она вновь вступила в заговор с ним, Малфоем… Как бы то ни было, во время последней встречи с гриффиндоркой слизеринец предложил ей увидеться в следующий раз тогда, когда у кого-то из них будут какие-то «зацепки». Которые, кстати, должны быть, ведь умнейшая-ведьма-всея-Хогвартса-и-нашего-поколения, целиком и полностью уверенная в том, что смерть Пожирателей Смерти связана именно со шкатулкой, а вовсе не с мстительностью работников Министерства Магии и Аврората, не могла ошибаться.

Тем не менее, было ещё кое-что, что занимало мысли Драко. Во время той самой встречи упомянутая выше ведьма как-то вскользь сказала, что тот, кто сообщил Малфою об истории несостоявшегося крестража, мог бы знать что-то ещё. Видит милостивый Салазар, Драко гнал эти размышления всеми возможными и невозможными способами, но противный червь сомнения нашептывал, что имеет смысл вновь наведаться к отцу и расспросить о чёртовой шкатулке более подробно. Эта затея имела целый миллиард сложностей и препятствий и даже в теории была обречена на провал, но осознание, что Гермиона-гребаная-Грейнджер верит в него, внушало, что стоит идти на любые риски. Если смотреть на ситуацию объективно и не предвзято, то эта затея действительно имела смысл: отец и правда мог не только помочь разобраться во всем, но и ответить на многочисленные вопросы. Да и тот червь, уже проевший своему хозяину весь и без того воспаленный мозг безумными идеями, никак не хотел забывать о том, что план Люциуса все ещё работал, а значит, Драко по-прежнему мог стать последним участником ритуала, замкнуть круг крови и получить огромный запас магии, а вместе с ней и власть. Не ясным оставалось лишь одно: как всё это провернуть. После внепланового укрепления школьной системы безопасности небезызвестным мистером Уокером просто аппарировать куда вздумается и остаться незамеченным не получится. Если написать матери, все ещё проживающей во французском мэноре, чтобы та в качестве сопровождающего наведалась в Азкабан с сыном, то почту могут перехватить, и тогда о местонахождении Нарциссы станет известно тем, кто должен о нем знать в последнюю очередь. Снова выпросить разрешение у Макгонагалл? Если этот результат дался ему таким огромным трудом тогда, то теперь, в более обостренной политической ситуации, даже под полной протекцией Грейнджер получить бумажку будет практически невозможно. Однако, Снейп наверняка сможет помочь. Безусловно, в этом году во взаимоотношениях ученика и преподавателя возникло множество сложностей, вытекающих из призраков темного прошлого их обоих, но Северус по-прежнему оставался доверенным лицом для Малфоев, а значит, вполне мог сделать так, чтобы задуманное слизеринцем воплотилось в жизнь. Если, конечно, правильно сформировать просьбу…

— Ты уже десять минут гипнотизируешь пламя в камине, Драко, и, раз уж у тебя нет более важных дел, я бы хотел обсудить с тобой кое-что, — как всегда вовремя появившийся Забини, так и не узнавший, как на самом деле оказался две недели назад в заброшенном кабинете, и кто от его имени чуть не расстался с Пенси, отвлек друга от опасных и в крайней степени незаконных размышлений.

— Да, пожалуй, — бросив прощальный взгляд на огонь, но так и не одарив вниманием толстый фолиант, до сих пор лежащий на столике, Драко поднялся со своего места и прошёл к дверям.

***

Этот учебный год шёл до ужаса, почти неприлично быстро. Гермиона отчётливо помнила, как они с Гарри и Роном улыбались на колдокамеры журналистов перед посадкой в Хогвартс-экспресс, как напряжённо проходили самые первые совместные уроки со слизеринцами, — если быть совсем честной, то занятия до сих пор не отличались особой межфакультетской дружбой, — как взвалила на свои хрупкие плечи всю ответственность за организацию Хеллоуинского бала и как была вынуждена разделить эти тяготы с одним небезызвестным змеёнышем, как ходила с друзьями в Хогсмид, приструняла не в меру развеселившихся в Большом зале младшекурсников, пока Макгонагалл отсутствовала, и как с восхищением оглядывала то самое помещение, когда в нем поставили высокую ель перед Рождеством. Казалось бы, совсем недавно студенты разъезжались по домам, радуясь зимним каникулам, пока сама Грейнджер строила хитроумные планы, а вот уже и наступил февраль, и если гриффиндорке он напоминал о быстротечности жизни и бытия, слякоти и скорой весне, то всем остальным волшебникам — о предстоящем Дне всех влюбленных.

Более того, осознание, что до самого романтичного из ныне существующих праздников осталось совсем немного, пришло к девушке только тогда, когда о предстоящем торжестве случайно обмолвилась в разговоре за завтраком Джинни. К слову, сделала она это как раз после того, как Минерва Макгонагалл объявила всем учащимся о первом в этом учебном году матче по квиддичу между Пуффендуем и Когтевраном, до которого осталось совсем немного подождать. Чувствуя, что недавно прошедшая война не остановит превращение замка в обитель всеобщей любви, а наоборот, лишь подтолкнет студентов к бурному проявлению своих чувств, девушка как-то неосознанно, на уровне рефлекса закатила глаза.

«Как Малфой. Как трусливый слизеринский хорёк, Гермиона!» — тут же взбунтовалось подсознание, противясь даже возможности того, что его обладательница чисто случайно, разумеется, могла позаимствовать некоторые привычки змеиного принца.

Гриффиндорка искренне не хотела об этом думать. Как, в конце концов, можно отвлекаться на глупые личные переживания, когда в Британии творится драккл знает что! Ей, Гермионе, следует устроить очередную масштабную «вылазку» в библиотеку и поискать информацию о той шкатулке, про которую рассказал ей Малфой, а не посвящать все свои время и внимание ему же!

Тем не менее, Грейнджер было уже не остановить, а отвлечь её мысли на нечто иное не представлялось возможным. Мерлин милостивый, её, героиню войны, действительно интересовало, с кем проведёт День влюбленных бывший Пожиратель Смерти! Боже, если ты есть, помилуй их души! Гриффиндорка с небывалым усердием списывала подобные мысли на извечное любопытство, свойственное всем представителям факультета «львов», а уж ей, как одной из самых известных «красно-золотых», тем более. Однако, что-то неумолимо опровергло такую логичную версию (больше похожую на стереотип, если честно), и склонялось к тому, что её интерес вызван несколько иными причинами, от которых она всячески отрекалась.

«Я не влюбилась. Мне все равно, ясно? — девушка упрямо убеждала саму себя в правдивости собственных слов. — Пусть Хорёк и врал тогда, в башне, это мало меняет тяжесть его поступка! Да, сейчас я помогаю Малфою, но это не значит, что он всё ещё мне нравится! Всё ещё… Ох, Мерлин!» — эти попытки откровенно трещали по швам.

Время, между тем, продолжало лететь так, словно за ним по пятам гнались гиппогриф и венгерский хвосторогий дракон. Выдергивая из обычного маггловского календаря, в качестве напоминания о доме привезенного на восьмой курс, еще один лист и все яснее понимая, что до Дня Х осталось меньше недели, самая храбрая волшебница из ныне живущих тяжело вздохнула, даже из собственной спальни слыша, как в гостинной Гриффиндора переговариваются ученики, обсуждая грядущее торжество, в честь которого, слава Мерлину, никаких балов не предвиделось. Восьмой курс слишком красноречиво давал девушке понять, что подобные увеселительные мероприятия явно не для неё.

— Гермиона, ты не занята? — голос Джинни, обладающий удивительной способностью отвлекать даже из самых тяжёлых и удручающих размышлений, вернул Грейнджер из пропасти тоски, одиночества и непонятно откуда взявшейся паники во вполне уютную комнату в рекреации девочек. — Я бы хотела у тебя кое-что спросить… Насчёт подарка для Гарри.

Отложив календарь в сторону, Гермиона сделала глубокий вдох. Это будет чертовски сложная неделя.

***

В кабинете Северуса пахло сыростью, старыми пергаментами, пылью и затхлыми ингредиентами для самых разных зелий. Ничего не изменилось. Представляя, каким будет восьмой курс, Драко не раз задумывался о том, что за лицо на сей раз явит миру Снейп, ведь теперь, когда о настоящей роли волшебника в минувшей войне стало известно едва ли не каждой подзаборной псине, оставалось лишь строить догадки, как поведёт себя самый противоречивый из профессоров. Пенси, в силу, должно быть, своей врождённой и абсолютно не слизеринской наивности, предполагала, что теперь, когда фамилия педагога больше не приравнивается к таким понятиям как «предатель», «Пожиратель» и «чистое зло в чёрном балахоне», мужчина станет существенно мягче и будет менее строгим. Теодор не верил в такое развитие событий, считая, что «После того, как все узнали правду, он ещё больше взбесится». Сам Малфой не придерживаться ни одной из этих версий, решив, что гораздо проще будет оценить ситуацию на месте. Вероятно, именно поэтому слизеринец не слишком-то удивился, когда профессор продолжил преподавать свой предмет так, словно ничего не произошло, его самого не разрывало между «тёмной» и «светлой» сторонами, а такого явления как война и вовсе не было. Возможно, подобная реакция была всего лишь защитным механизмом для психики человека, пережившего слишком много ужасающих событий за всю жизнь в целом, и за последние несколько лет в частности. Как бы то ни было, ни один из четырёх факультетов не волновала истина: волшебники были довольны одним тем обстоятельством, что психоэмоциональное состояние педагога никак не сказывалось на них самих. В какой-то степени Драко был с ними согласен. Его, конечно, однажды затронули переживания крестного, причём ни где-нибудь, а прямо на уроке Зелий, когда Северуса выбило из колеи очередное напоминание о Люси, каких, очевидно, на тот момент и так было слишком много, но вскоре конфликт был исчерпан. Ждать извинений от Спейпа, разумеется, не стоило, но Малфой в них и не нуждался: он прекрасно понимал чувства профессора и не был шокирован его срывом, ведь у него самого слишком часто случались подобные на шестом курсе. Тем не менее, сейчас слизеринец искренне надеялся, что за порогом двери, которую он отворил, предварительно постучав, его не ждёт никаких эмоциональных всплесков.

— Мистер Малфой? — не отрываясь от заполнения какого-то журнала, — мелким почерком, Драко был уверен, — мужчина удостоверился в личности пришедшего. — Вы что-то хотели?

«Вы», — слизеринец сразу обратил на это внимание. Подобное официальное обращение вкупе с сугубо деловым тоном давно понять, что говоривший не в настроении вести задушевные беседы.

«Что ж, чудесное начало! — не без сарказма констатировал Драко. — Моему везению остаётся только позавидовать!»

— Я бы хотел поговорить с Вами, профессор, — будто принимая правила игры «Личные границы для двух бывших Пожирателей Смерти», спокойно начал Малфой. — Если у Вас есть время, разумеется.

Снейп, до этой минуты продолжавший что-то писать в журнале с таким видом, будто ничего интереснее в жизни не делал, с подчеркнутым неудовольствием оторвался от своего наиувлекательнейшего занятия, и, скрестив руки на груди, перевёл выжидающий взгляд на ученика. Одиннадцатилетний Драко Малфой, окажись он в такой ситуации, наверняка испугался бы, четырнадцатилетний — почувствовал бы себя неуютно, но попытался бы скрыть дискомфорт за ярко выраженной скукой, закатив глаза, сейчас же юноша, более полугода назад достигший семнадцати лет, спокойно выдержал тяжёлый взгляд, не отводя при этом свой. Слишком многое произошло за эти годы, чтобы бояться гнева педагога и снятых баллов. После войны эти мелочи и вовсе кажутся смешными. Смерив студента ещё одним взглядом, наполненным какой-то странной, совершенно не понятной эмоцией, Северус устало и будто обречённо вздохнул и отложил в сторону перо, что для опытного наблюдателя истолковывалось как: «Я слушаю».

— Я бы хотел встретиться со своим отцом, — спокойно начал молодой человек, ничем не выдавая сомнений в собственном плане. — Для этого мне потребуется Ваша помощь, профессор.

— Неужели? — Северус, театрально удивившись, поднял брови. Почему-то Драко вспомнил, что в последний раз удостаивался чести наблюдать подобную мимику у крестного ещё в детстве. Салазар, как же давно это было!

— Да. Боюсь, директор Макгонагалл откажет мне в содействии, — «по причине тотального недоверия к моей персоне», — не озвучено, но многократно обдумано, — а моя мать… Вы сами понимаете, профессор.

За окном выл февральский ветер, и Драко отчаянно хотелось издавать такие же истошные утробные звуки вместе с ним. В личном кабинете Снейпа всегда царила какая-то особая удушливая атмосфера: возможно, дело было в разлагающихся растениях, так и не пригодившихся для зелий, а может, и в личности самого хозяина помещения. Как бы то ни было, Малфой пытался не углубляться в размышления о том, почему в этой комнате всегда трудно дышать, понимая, что если не прекратит, то с минуты на минуту сорвётся на бег и умчится прямо на улицу, где было всё ещё холодно, хотя и немного теплее, чем в январе, но зато свежо.

— Вполне логично, — заметил Северус. —Единственное, что мне так и не удалось понять, так это то, почему Вы, мистер Малфой, решили, что я захочу помочь Вам.

Драко начинал злиться. Он прекрасно понимал, что зельевар издевался над ним, демонстрируя безграничную вредность во всей красе. Иногда слизеринец был готов поклясться, что декану его факультета доставляет маниакальное удовольствие выводить из душевного спокойствия воспитанников. Нечто подобное испытывал сам Драко, доводя Грейнджер до бешенства своими выходками. Впрочем, это уже совершенно другая история.

— Вероятно, потому, профессор, что Вы по-прежнему связаны Непреложным обетом с моей матерью, — что ж, если Снейп диктует правила, то слизеринец принимает их и вступает в игру. — Или же потому, что Вы единственный человек во всей чёртовой школе, способный помочь мне.

Пугающе-черные глаза просверливали дыру в переносице Драко, и он почти чувствовал, как начинают торчать наружу кости. Предположений, какой будет реакция профессора, не нашлось, а тот словно специально продолжал молчать, сохраняя и без того угнетающую тишину. Интересно, что ответил бы на подобный выпад любой другой взрослый человек? Например, Нарцисса. Она, вероятно, тоже молчала бы, а потом, укоризненно произнеся что-то вроде: «Не сквернословь, Драко», демонстративно ушла. Это было бы настолько красиво — по-малфоевски — и так удивительно гордо, — по-блэковски, — что сомнений, что мать поступила бы именно так, не оставалось. Что же касается Снейпа, то от него можно было бы ждать чего угодно.

— В следующее воскресенье в восемь утра я жду Вас в этом кабинете, мистер Малфой, — прозвучало целую вечность спустя и показалось в звенящей тишине настолько громким, что от неожиданности слизеринец вздрогнул. — Опоздаете хоть на минуту — пойдёте до Азкабана пешком. Заодно и проверите эффективность защитных чар.

Драко почти улыбнулся.

Молча кивнув, он направился к выходу, видя, что Северус снова заинтересован в заполнении журнала больше, чем в нём самом. Когда ладонь уже легла на ручку двери, а сам Малфой был в шаге от того, чтобы покинуть помещение, его неожиданно настиг голос Снейпа:

— Да будет тебе известно, Драко, что после войны Непреложный обет, данный мной твоей матери, уже не имеет никакой силы.

Помолчав ещё пару секунд, пытаясь понять, что на это ответить, Драко нарушил тишину коротким: «Спасибо», после чего исчез за дверью, размышляя о том, что Северус Снейп — самый странный, но также самый удивительный человек из всех, кого он встречал на своём пути.

***

Замок, как и в прежние времена, тонул в обилии валентинок, цветов, лент и прочих невероятно романтичных атрибутов Дня всех влюбленных. Гриффиндорки, когтевранки, пуффендуйки и слизеринки с восторгами окунались в атмосферу романтики, на каждом углу обсуждая с подругами подвиги своих возлюбленных на любовном фронте, в то время как молодые люди с разных факультетов были полностью солидарны друг с другом в решении выражать свои лучшие чувства хотя бы относительно спокойно, пытаясь вести себя по-взрослому и не впадать в эйфорию, что удавалось им далеко не всегда. Наблюдая за тем, как Джинни с выражением всепоглощающего счастья на лице бросилась в объятья Гарри, а тот начал кружит девушку в воздухе, Гермиона не сдержала улыбку. Грейнджер действительно была искренне рада за своих друзей, в том числе и за Рона, накануне по секрету сообщившего ей, что Меган Джонс, с которой он начал встречаться ещё в октябре, кажется, любовь всей его жизни. Раньше гриффиндорка переживала, что Уизли слишком серьёзно воспримет поцелуй, произошедший между ними после уничтожения одного из крестражей, но Рональд, слава великому Годрику, понимал, что этот инцидент был лишь следствием захлестнувших их обоих эмоций, а потому повёл себя вполне разумно, и, к огромному облегчению Гермионы, сам предложил ей остаться друзьями сразу же после окончания войны. Теперь, видя, как гриффиндорец с фирменной широкой улыбкой вручает букет цветов своей любимой «пуффендуйской конфетке», — Грейнджер с самого начала это романтичное прозвище показалось странным, — а та счастливо улыбается, Гермиона в очередной раз убеждалась в правильности принятого решения.

Что же касалось её самой, то гриффиндорка не осталась совершенно одинокой в эпицентре всеобщей любви. Ещё утром она получила две абсолютно идентичные открытки, отличающиеся лишь содержимым, от «своих мальчишек», — это обобщенное прозвище нравилось ей куда больше, — повествующие о том, что для них обоих она навсегда останется самой любимой подругой. Чуть позже девушке была торжественно вручена шоколадная лягушка от Терри Бутта со словами: «Твои конспекты по Нумерологии — мои самые любимые!». Подобный жест благодарности за успешное списывание на протяжении последних месяцев был, конечно, в какой-то степени милым, но всё-таки не совсем тем, что девушка действительно хотела. Да и не от того. Тот практически не попадался ей на глаза, если не считать совместных лекций. Нельзя сказать, что Гермиона чего-то ждала, нет. Она прекрасно понимала, что, по сути, Малфой ей никто. Да, они целовались, довольно много общались в сравнении с предыдущими годами, однажды пробыли всю ночь в уборной, а недавно даже чуть не переспали, но всё это, увы не считалось. Драко не состоял с ней, Грейнджер, в романтических отношениях, а потому не имел каких-либо причин проявлять к ней особое внимание в этот знаменательный для всех возлюбленных день. Впрочем, что было бы, если бы они и правда стали парой? Стоило ли тогда ожидать поздравительную открытку или цветы? Может, в кругах аристократов принято дарить нечто другое? Или они и вовсе игнорируют такой праздник? Как бы то ни было, Гермионе, очевидно, не суждено найти ответы на эти вопросы, ведь если она, как бы ни отрицала это, влюбилась в Малфоя, то он в неё — нет. От понимания и принятия этого не самого радостного факта становилось как-то мучительно грустно, из-за чего у гриффиндорки пропадало, едва появившись, всякое желание покидать свою уютную, а главное, одинокую тихую спальню. Тем не менее, так как День всех влюбленных выпал на пятницу — учебный день, приходилось заставлять молчать своего внутреннего интроверта, шагая на занятия и глядя исключительно под ноги, лишь бы не видеть всю эту сладко-розово-плюшево-романтичную мишуру.

— Драккл тебя раздери, Забини, — первым, что услышала Гермиона, входя в одну из теплиц, был псевдонедовольный голос Малфоя. — Если ты не отстанешь, я запихну эту дурацкую асфодель тебе в задницу!

Занимая свое место и отмечая, что в помещении довольно мало учеников, — вероятно, как и она сама, оставшихся без пары, — гриффиндорка наблюдала за тем, как Блейз, театрально закатывая глаза и томно вздыхая, настойчиво пытается вручить Драко тонкую веточку с почками, одна из которых раскрылась и стала чудесным белым цветком с желтоватыми прожилками. Оглядевшись, Грейнджер пришла к выводу, что именно асфодель или, как это растение иначе называют, златоцветник, станет предметом для изучения на уроке, так как на преподавательском столе стояла ваза с множеством таких же, как и у слизеринцев, веточек.

— О, моя прекрасная вейла, позволь вручить тебе этот чудесный подарок, — во всю развлекался Забини, пока Драко лишь усмехался, скрывая за недовольством веселье. — Прими же цветок, как знак моей чистой любви, белокурая нимфа! — слизеринец громко захохотал, получив от друга лёгкий толчок в бок, и Гермиона поймала себя на мысли, что впервые видит кого-то из «змей» по-настоящему веселящимися.

Обычно ученики этого факультета появляются на людях с каменными лицами и демонстрируют безукоризненные манеры, позволяя себе полностью расслабиться лишь на вечеринках в гостинной Слизерина, о которых по всей школе ходят легенды, но сейчас… То ли этих двух волшебников не интересовала реакция тех немногочисленных студентов, в основном закоренелых ботаников, находящихся с ними в одном помещении, то ли им просто надоело носить свои маски, а потому они просто шутили и делали это так, как самые обычные, нормальные подростки. В какой-то мере это было даже странно: наблюдать за тем, как Драко смотрит на кого-то не с высокомерием, а как на равного себе, и просто общается, не пытаясь сохранить свой образ холодного слизеринского принца. Настолько непривычно. Почти интимно. Только в этот момент Грейнджер поняла, что неоднократно целовалась с Малфоем, но ещё ни разу не видела, как он смеётся.

— Между прочим, твой «чудесный подарок», Блейзи, считался у древних греков символом смерти, — губы Драко согнулись в одной из его излюбленных усмешек. — Что ты скажешь на это?

— Возможно, — не растерялся Забини, — но что способно победить смерть, если не любовь? Кстати, привет, Грейнджер!

Резко, словно по команде, оба слизеринца повернулись к девушке, уже пару минут как с интересом наблюдавшей за ними. Что она, Гермиона, должна была ответить? «Привет, Забини! Как дела, Малфой? О, с праздником вас, кстати!» — это? Даже звучит смешно! Впрочем, любые варианты ответной реакции рассеялись в воздухе в тот же миг, когда серые глаза Малфоя, до этого и не подозревавшего, что за ним пристально наблюдают, столкнулись с карими глазами Гермионы. Гриффиндорка, хотя её и считали умнейшей девушкой из ныне живущих, так и не смогла понять, что за эмоция была в этих хрустально-серебряных омутах, а потому не нашла решения лучше, чем выдавить из себя слабую дежурную улыбку и немедленно удалиться на поиски друзей.

Это было единственным их своеобразным «контактом» за весь день, остальное же время прошло по стандартной схеме, то есть без каких-либо гневных стычек или миролюбивых бесед. День всех влюбленных медленно, но постепенно подходил к концу, и сейчас, сидя за ужином, Грейнджер к грустью осознавала, что печенье в форме сердца — самое романтичное, что произошло с ней за последние сутки. Убеждая себя в том, что отношения — не самое главное в жизни, а Малфой — по-прежнему хорёк, хотя и дьявольски привлекательный, девушка решила, что не собирается прозябать в болоте из жалости к себе, а потому повернулась к сокурсникам, что-то активно обсуждающим. Тем не менее, вникнуть в суть разговора Гермионе, очевидно, было не дано, потому что не успела она произнести хотя бы слово, как почувствовала на себе внимательный взгляд. Медленно и максимально неподозрительно обернувшись, Грейнджер поймала одну из заученных ею наизусть малфоевских ухмылок, после чего Драко, словно совершенно не заботясь о том, что они, между прочим, сидят в Большом зале, а вокруг полно людей, кивнул ей в сторону выхода, а затем, что-то сказав Теодору, поднялся со своего места и уверенно направился к дверям.

В очередной раз убедившись в правдивости поговорки «Вспомнишь чёрта — он и появится», а также в способности Малфоя читать мысли, Гермиона напоследок откусила печенье и пошла к выходу.

***

— Ты с ума сошёл? Нас же могут увиде…

— Пошли, — резко перебил Драко, схватив девушку за запястье и потащив по тёмному коридору. — Салазар, не упирайся же ты так!

С трудом поспевая за слизеринцем, тянущим её в неизвестном направлении, Гермиона старательно перебирала в уме, что тот пытается сделать. Хочет снова куда-то отправиться? Вряд ли, ведь на этом этаже нет ни единого камина. Малфою нужно что-то ей рассказать? В таком случае, следовало бы пройти в их импровизированную «переговорную» на третьем этаже, но лестницы находились в другой рекреации. Может, он… планирует убить её? Нет, Мерлин упаси, что за бред! Драко, конечно, не испытывает к гриффиндорке той симпатии, которую ощущает каждой клеточкой кожи по отношению к нему она сама, но в нём явно нет той ненависти, отравлявшей им обоим кровь ещё год назад. Что тогда он задумал?

— Малфой, да стой же ты! — девушка с силой дёрнула рукой, пытаясь высвободиться из железной хватки. — Отпусти меня! Драко, пожалуйста!

Выдохнув, молодой человек остановился, медленно разжимая пальцы на тонком, заметно покрасневшем запястье. Её «Драко» всегда оказывало на него поразительный эффект, однако, если раньше Гермиона называла его по имени в порыве страсти, то сейчас девушка казалась всерьёз напуганной. Мерлин, Грейнджер боится его? Это явно не тот эффект, на который Малфой рассчитывал. Вернее, ещё пару лет назад он бы многое отдал, чтобы наблюдать, как вечно храбрая и принципиально-упрямая гриффиндорская принцесса будет смотреть на него широко распахнутыми карими глазами с неприкрытой тревогой и тяжело дышать, но сейчас все было иначе. Как оказалось, её доверие стоило куда дороже и было для него гораздо ценнее.

— Гермиона, ты веришь мне?

«О, Салазар, какой глупый вопрос! — внутренне усмехнулся Драко. — Не хватало ещё конкретизировать свою мысль: «Доверяешь ли ты, героиня войны, лучшая подруга Поттера и любимица Макгонагалл, мне, Пожирателю смерти, сражавшемуся на другой стороне, на твоих глазах пытавшему Круциатусом Хупера пару месяцев назад и только что напугавшему тебя до полусмерти?». Нет, не доверяешь? Что ж, правильно делаешь. На твоём месте я бы тоже не подпустил себя близко».

Прищурившись, словно пытаясь разглядеть в холодных серых глазах нечто важное в этой непроглядной тьме, Гермиона мысленно задала себе тот же вопрос. Доверяет ли? Определённо, да. Стоит ли это делать? Определённо, нет. Тем не менее, стоя с Драко здесь, в пустом коридоре, Грейнджер не находила внутри себя ни намека на плохое предчувствие. Будто бы он — человек, напугавший её неожиданностью своих действий, тот, чью логику было невозможно понять, волшебник, от носок лакированных туфель до кончиков белоснежно-платиновых волос состоящий из противоречий, в данный момент являлся нерушимым гарантом её безопасности. Это было странно, совершенно не обоснованно, но складывалось стойкое ощущение, что это, не смотря ни на что, было правильно. Что бы ни случилось с ними обоими в итоге, Драко делает её, Гермиону, по-настоящему живой сейчас, в эту самую минуту, а потому видя, как молодой человек протягивает ей свою ладонь в приглашающем жесте, гриффиндорка вложила в неё свою в ответ. Пожалуй, она верит ему даже больше, чем могла представить.

— Ты так и не сказал, куда мы идём, — заметила девушка, снова шагая за ведущим её слизеринцем, но уже в более спокойном темпе и абсолютно точно добровольно. Контраст был поистине поразительным: если раньше её тело сковывал холод страха, то теперь окутывало тепло умиротворения.

— На улицу, — отозвался Драко так, словно в его идее не было совершенно ничего необычного и удивительного, а ночные прогулки по улице в тонких мантиях в середине февраля с некоторых пор стали не просто обычным делом, но и весьма распространённым занятием среди молодёжи. — Как раз хотел выйти на свежий воздух.

— Малфой, там холодно! Всё ещё зима, если ты вдруг забыл, — не переставая шагать рядом с волшебником, изумилась гриффиндорка. Безусловно, связываясь с Драко, она брала в расчёт его склонность к неожиданным и крайне неординарным поступкам, но нечто такое она и не предполагала. Что он, гиппогриф его раздери, задумал? — Нас обоих ждёт прямая дорога к мадам Помфри!

— О, я предполагал такую реакцию, — прозвучало настолько легко и естественно, будто рядом с ней, Гермионой, шли её мальчишки, Гарри и Рон, а вовсе не ухмыляющийся Драко Малфой, которому, к слову, вполне могут подправить физиономию упомянутые выше волшебники, если вдруг раньше обычного завершат трапезу и случайно забредут в эту секцию коридора. — Как же тебе повезло, Грейнджер, что я умнее Уизли, а потому заранее обо всем позаботился.

Резко остановившись, слизеринец достал что-то из кармана и с подчеркнутым пафосом взмахнул над предметами волшебной палочкой, после чего те увеличились в размерах, и в одном из них Гермиона, к своему глубочайшему удивлению, обнаружила собственную зимнюю куртку, заблаговременно купленную в маггловском магазине и с тех пор бережно хранимую в шкафу. То, каким образом она попала в руки Малфоя, не скрывающего наслаждения от её реакции и нахально ухмыляющегося, оставалось загадкой. Облокотившись о стену и не сводя с девушки глаз, слизеринец лениво облачался в теплое чёрное пальто, о стоимости которого Гермиона предпочла не задумываться, и всем своим видом показывал собственное превосходство в высшей степени из всех возможных.

— Малфой, — сделала глубокий вдох гриффиндорка, мысленно силясь успокоиться и не выливать на молодого человека ту многословную тираду, которая так и норовила сорваться с языка, — только не говори, что ты рылся в моих вещах.

— О, ради Мерлина, Грейнджер! — Драко закатил глаза настолько выразительно, что волне мог бы увидеть свой мозг. — Для этой цели старуха ещё в начале лета согнала в Хогвартс новую прислугу.

— Прислугу? — девушка не могла поверить в вывод, напрашивавшийся сам собой. — Ты заставил копаться в моем шкафу домовых эльфов?!

Смерив Гермиону таким взглядом, будто она была неразумным ребёнком, не понимающим всей гениальности его умопомрачительной задумки, Драко, в привычном жесте положив руки в карманы, направился к дверям, старательно игнорируя «Ты отвратителен!», «Они тебе не рабы!» и прочие недовольства, в процессе размышляя о том, как же по-грейнджеровски звучат все эти возмущенные обвинения. Складывалось впечатление, что гриффиндорка жила только для того, чтобы защищать всех жалких и убогих. Вероятно, именно по этой причине новоиспеченная мать Тереза потратила несколько лет жизни на дружбу контроль Шрамоголового и Вислого. Мерлин милостивый, а ведь эта теория действительно многое объясняет!

— Дамы вперёд, — стараясь игнорировать открытую для неё дверь и сногсшибательную самодовольную улыбку, Гермиона вышла из замка, мысленно занося эту дату в топ самых странных Дней всех влюбленных из всех, что когда-либо у неё были.

***

— Мы что, идём к Хагриду? — предположила гриффиндорка, различная в темноте огни, горящие в хижине хогвартского лесничего. Холодный ветер дул в лицо, заставляя сильнее укутываться в шарф, к огромной удаче оставленный в кармане куртки, и Гермиона, сама того не желая, все-таки отдала должное Малфою, очевидно, серьёзно подошедшему к разработке плана, в детали которого она до сих пор не была посвящена, а потому предусмотревшему необходимость наличия тёплой верхней одежды в нынешних погодных условиях. — Знаешь, я всегда знала, что в глубине души он тебе нравится.

— Да, Грейнджер, — с явным сарказмом начал Драко, — я всё ещё жду, когда его тупоголовая курица закончит начатое на третьем курсе.

— Между прочим, ты сам виноват, Малфой! Нечего было лезть к Клювику! — нравоучительным тоном парировала Гермиона, сощурив глаза так, как иногда это делала Макгонагалл. — Твои снобистские наклонности чуть не стоили ему жизни!

— «Клювик»? — удивился Драко, проигнорировав выпад гриффиндорки. — Хагрид назвал этого монстра-убийцу «Клювиком»? Ме-е-ерлин милостивый, а я-то думал, что хуже уже быть не может!

Гермиона, сама не зная почему, усмехнулась, а после начала громко и очень заливисто хохотать. То ли псевдонедовольный тон слизеринца, то ли воспоминания о том дне, когда Малфой, упав на землю, истошно вопил: «Он убил меня! Убил!», то ли простое осознание, что ему удалось хотя бы ненадолго отвлечь её от угнетающих размышлений о сбежавших Пожирателях и политической обстановке в целом, а может такой результат дало все это в совокупности, но девушка больше не могла контролировать рвущийся наружу смех и начала весело и, что самое главное, искренне смеяться. Это было так странно: веселиться с Драко Малфоем, вечно холодным и сдержанным, старательно пытающимся сейчас скрыть настоящую улыбку за саркастической усмешкой. Он и сам не до конца понимал, что конкретно подняло ему настроение: может, свежий ночной воздух, а может, действительно счастливая гриффиндорка, причиной веселья которой впервые был он сам.

Как бы то ни было, благополучно миновав хижину Хагрида, так и не зайдя в неё, волшебники продолжали идти, периодически бросая случайные взгляды на свои тени, исчезающие во мраке Запретного леса. Сильнее вдыхая свежий морозный воздух и прислушиваясь к треску снега под ногами, Гермиона, сама того не осознавая, заметила, насколько тихо было вокруг. Слух не улавливал ни дуновений ветра, ни шорохов перьев птиц, ни шагов животных, абсолютно ничего. Лишь скрипы под подошвами её и Малфоя обуви, перемешанные с их дыханием.

— Это то самое место! — со счастливой, почти детской улыбкой Грейнджер побежала вперёд, обогнав слизеринца, и остановилась лишь на самом краю заметенного снегом берега. Здесь, под толстым слоем льда располагалось то самое озеро, у которого волшебники впервые говорили наедине, делились друг с другом переживаниями, не прячась за ярлыками и принципами. Должно быть, именно с этого момента началось их персональное безумие, которое привело, в итоге, к тому, что теперь они, слизеринец и гриффиндорка, снова стоят здесь, проводя последние часы Дня всех влюбленных к компании друг друга. Наверное, вселенная действительно перевернулась. — Великий Годрик, это и правда оно!

Драко мягко усмехнулся, глядя на девушку, с детской наивностью прощупывающую ногой лёд там, где начиналась вода. Мутный лунный свет отбрасывал серебристые блики на тёмные кудряшки, пахнущие, как и всегда, бананами и карамелью, и молодому человеку казалось, что он мог бы целую вечность наблюдать за игрой света накрупных локонах. Это было странно, в какой-то мере даже непривычно. Конечно, Драко уже влюблялся, причём не один раз, но глядя на то, как сильная и независимая героиня минувшей войны ловит ладонями редкие снежинки, он задавался вопросом, были ли его чувства к тем девушкам настоящими. Вспарывали ли его глотку их взгляды, когда он делал или говорил что-то плохое, — как, скажем, тогда, в Астрономической башне, — ощущал ли такую насущную потребность в заботе о них, — наколдовывая, например, одеяло, как было ночью в уборной с Грейнджер, — сносило ли ему голову от ревности из-за них, — и готов ли он был разорвать каждого встречного, как в тот день, когда псевдо-Забини сообщил о своих чувствах к гриффиндорке. Ответы на эти вопросы появлялись на задворках подсознания сами собой, не требуя непосредственного участия самого Малфоя в их создании, и указывали именно на то, что Гермиона никогда не была «одной из», она всегда была категорическим исключением из его веками выстроенных правил, абсолютно другой, не похожей ни на кого, кто был до неё. Гриффиндорка действительно меняла не только жизнь Драко, но и его самого, наполняя светом те потаенные уголки его души, о существовании которых он и сам не мог подозревать. Совершенно неосознанно вспомнилось, как ранним утром октября, прогуливаясь по Запретному лесу, Малфой, как раз перед встречей с Северусом, собирающим ягоды, размышлял о том, что было бы, появись у него такой «луч». Сейчас же слизеринец с уверенностью мог сказать, что нашёл то, что искал, а потому с предельной точностью признался самому себе, что по-настоящему влюблен.

— С праздником, Грейнджер, — обернувшись на голос, который она узнала бы даже сквозь сон, Гермиона неожиданно для себя обнаружила, что пока она ловила снежинки, плавно покачивающиеся на почти стихшем ветру, Малфой наблюдал за ней. Девушка опустила голову, чувствуя, как предательски розовеют щеки, но всё же, собрав внутри всю гриффиндорскую смелость, подошла к слизеринцу.

— С праздником, Драко.

У озера воцарилась тишина. Не удушающая или гнетущая, не заставляющая ощущать неловкость и дискомфорт, не пугающая гробовым молчанием. Скорее, она была спокойная и даже уютная, дающая понять, что любые слова окажутся лишними, совершенно бесполезными. Осенью, впервые встретившись на берегу лесного озера, волшебники тоже молчали, но если тогда им было нечего друг другу сказать, то сейчас одной этой тишиной было произнесено слишком много.

— Знаешь, я думала о том, что ты сказал мне на прошлой неделе, — тихо начала говорить Гермиона, не отрывая взгляда от противоположного берега. — Ты сомневался, действительно ли тот человек, поделившийся историей шкатулки, имел в виду мэнор, говоря о её местоположении. Так вот, я много размышляла по этому поводу, и мне в голову пришла такая мысль: что, если крестраж и правда был оставлен в твоём поместье, но его кто-то забрал. Да, знаю, звучит нелепо, но если вникнуть, то такое вполне могло бы быть.

— Возможно, — устало выдохнул слизеринец, рассматривая достоинства и недостатки этого предложения и погружаясь в собственные размышления.

Спустя какое-то время Гермиона ушла, так и на проронив ни слова, но нежно коснувшись его руки на прощание, в то время как Драко, разглядывая отражение луны на льду, пришёл не только в к тому выводу, что гриффиндорка права, но и к тому, что у него есть подозрения, кто мог бы выкрасть шкатулку, рассеять или подтвердить которые в состоянии был лишь Люциус Малфой.

Комментарий к Часть девятнадцатая: «Доверие»

Дамы и господа, отдаю на ваш суд юбилейную двадцатую главу и с гордостью заявляю, что эта история практически подошла к концу. Осталось написать ещё несколько глав, и, собственно, всё. Поэтому мне бы хотелось, чтобы вы не только поделились мнениями об этой части, но и рассказали, откуда узнали о фанфике, что вам больше всего понравилось/запомнилось, как вы видите персонажей.

Делитесь, пожалуйста, для меня это правда очень важно.

========== Часть двадцатая: «Львы и змеи» ==========

Несмотря на то, что ровно половина февраля осталась позади, и практически все волшебники Хогвартса с трепетом ожидали весны (за исключением, разве что, особых любителей холодов), погода всё ещё не слишком-то стремилась угодить юным дарованиям магической Британии. Начиная с самого утра и вплоть до настоящего момента, то есть, вечера пятнадцатого февраля, на улице было пасмурно. Метель только усугубляла «зимнюю» атмосферу. Тем не менее, студенты старших курсов Хогвартса, как никто иной понимающие, что любое время года может быть прекрасным, если протекает в мире, не впадали в апатию и проводили вечер субботы в Хогсмиде. В том числе и «Золотое трио». С неподдельным интересом рассматривая дома, магазины, сувенирные лавки, бутики и прочие здания, крыши которых прятались под толстой снежной шапкой, Гермиона чувствовала себя как никогда уютно. Рядом шли её лучшие друзья, бросаясь друг в друга снежками, прямо как в детстве, в то время как их девушки, Джинни и Меган, «болея» за возлюбленных, со смехом выкрикивали «Гарри» и «Рон» соответственно. Подростки прекрасно проводили время, наслаждаясь каждым мгновением, и чувствовали себя почти спокойно. Это самое «почти» в их идиллию привносила именно Гермиона.

После недавнего невероятно красноречивого монолога директора Макгонагалл о том, что Хогвартс укреплен новейшими заклинаниями, а старые наложены повторно, многие студенты действительно почувствовали себя в полной безопасности. Даже Гарри и Рон. Казалось бы, они, герои войны, должны стоять начеку дольше всех, однако, именно по этой причине молодые, но не в меру взрослые волшебники предпочитали считать, что сказанное Минервой — чистейшая правда. После всех пережитых потрясений им больше всего на свете хотелось верить, что впереди их ждёт по-настоящему светлое и счастливое будущее, а потому Поттер и Уизли либо с явными актёрскими талантами скрывали тревогу, либо, прилагая все силы, гнали её в самые потаенные уголки подсознаний. Как бы то ни было, пока её мальчишки смеялись, Гермиона улыбалась в ответ, хотя и не могла отрицать того, что весь уют, тщательно выстроенный в её душе дружеской атмосферой, почти с геометрической прогрессией разбивался и разлетался в стороны по мере того, как размышления о последних событиях упрямо лезли к ней в голову. Этому напору, увы, не могла противостоять даже сама Минерва Макгонагалл, каким бы талантливым оратором та ни была.

Справедливости ради стоило упомянуть, что директор Школы Чародейства и Волшебства полностью восстановила в глазах Грейнджер доверие, утраченное ею по вине параноика-Малфоя, всерьёз считавшего, что профессор Трансфигурации осенью не выпускала его из Хогвартса по каким-то личным и, несомненно, ужасным и самым грязным мотивам. На самом же деле ситуация обстояла в корне иначе. Гермиона, более чем многократно размышляя о событиях восьмого учебного года, привлекая все свои способности к аналитическому мышлению и логический склад ума, пришла к выводу, что Макгонагалл попросту защищала слизеринца от его собственной глупости. Если тогда, осенью, когда гриффиндорка, случайно подслушав чужой разговор в библиотеке, только узнала о побеге Пожирателей Смерти, то Минерве, очевидно, было известно о произошедшем на протяжении неопределённого количества времени. Малфою же — нет. Следовательно, запрещая ему покидать пределы школы, профессор оберегала ученика от возможного нападения, к которому тот абсолютно точно не был готов.

То, что преподаватель Трансфигурации не утратила таких важных личностных качеств как честность и верность, безусловно, несказанно радовало гриффиндорку, однако, пресловутое «но», преследующее девушку в последнее время практически во всех более-менее хороших открытиях, по-прежнему оставляло за собой право на существование. После вчерашнего разговора с Драко у озера Гермиона, вернувшись в спальню, вновь приступила к занятию, поглощавшему её свободные минуты с особым аппетитом, а именно к изучению материалов о новоявленном крестраже Волдеморта. Видит Мерлин, после откровенного разговора с Драко, из-за которого студенты-враги-почти-любовники решили действовать вместе, Грейнджер узнала о всевозможных шкатулках магического и маггловского миров больше, чем за всю жизнь. Тем не менее, приобретенного багажа знаний, которого, вероятно, любому другому волшебнику хватило бы с лихвой, всё ещё было недостаточно. Гермиона явственно чувствовала, что в полученной информации находились «пробелы», но никак не могла отчётливо осознать, что конкретно не понимает. Мозг медленно, но уверенно плавился под накалом фактов, сведений, мифов, теорий, легенд, доказательств и всего того, что человечество впитывало и поглощало тысячелетиями, а Гермиона — ночами и на переменах. Логические цепочки, с такой бережливой аккуратностью сплетенные гриффиндоркой, постоянно путались, прямо как маггловские наушники, в спешке брошенные в карман толстовки, и когда на пути девушки появился, наверное, уже миллионный узел из противоречивой информации, Грейнджер с шумом захлопнула толстый фолиант, давно не пользовавшийся у студентов спросом, судя по количеству пыли, слетевшему с издания. Именно это событие стало точкой кипения в котле терпения Уизли и Поттера, а потому парни, заодно приобщив к исполнению долга дружбы своих возлюбленных, коллективными усилиями всё-таки смогли заставить девушку-которая-не-спит вырваться из литературного омута и пойти с ними в Хогсмид. Гермионе и правда была очень приятна забота близких друзей, ставших за эти годы её семьёй, и она даже сочла искреннее беспокойство мальчишек невероятно милым, но осознание, что пока она, самая безответственная ведьма своего поколения, гуляет и ловит снежинки, где-то разгуливают Пожиратели Смерти и убийцы их сторонников душило, будто бы туже завязывая на шее шарф. Кроме того, внутренний голос отказывался замолкать даже на минуту и истошно вопил, мастерски копируя крики корней мандрагоры, что Гермиона находится в полушаге от какого-то открытия, нахождения факта, способного все объяснить и расставить по местам.

— Ты же пойдёшь, правда, Гермиона? — с самым что ни есть неподдельным интересом спросила Меган, заглядывая в темно-карие глаза с такой искренностью, что Грейнджер даже стало стыдно, что она снова погрузилась в свои размышления и отвлеклась от разговора, а потому не имела совершенно никакого понятия, о чем её спрашивала «пуффендуйская конфетка» Рона.

— Снова прослушала, — закатила глаза Джинни и сложила руки на груди, подозрительно напоминая Молли Уизли, когда та намеревалась отчитать детей за проделки. — Знаешь, ты так часто «выпадаешь» из бесед, что остаётся лишь удивляться, как тебе удаётся сохранять концентрацию на уроках!

— Это правда, — засмеялся Гарри, обнимая свою девушку. — Итак, повторюсь: Гермиона, ты пойдешь с нами на соревнование по квиддичу?

Грейнджер выдохнула.

Квиддич, конечно же!

— Если честно, — начала было гриффиндорка, мгновенно вспоминая самые разные причины для отказа: и домашнее задание, и плохое самочувствие, и полное непонимание смысла и правил игры, и обещание помочь Макгонагалл, и ещё тысячу, несомненно, очень важных обстоятельств едва ли не государственного значения. Пожалуй, такое тесное общение с королём лжи, лордом манипуляций и принцем Слизерина в одном нечестно-красивом лице дало свои плоды. С другой стороны, несмотря на все многочисленные, пусть и выдуманные, аргументы «против», девушка не могла отрицать, что скучает по друзьям, а им не хватает её, а потому, пусть она и действительно ничего не смыслит в полётах на метле за золотым шариком, решительно произнесла: — Я полностью согласна.

Три студента Гриффиндора и одна пуффендуйка радостно улыбнулись, погружаясь в обсуждение предстоящего матча, и Гермиона поймала себя на мысли, что готова хоть вечность разрываться между книжками и «Нимбусами», лишь бы видеть, как светятся счастьем глаза её друзей. И, пожалуй, ещё кое-чьи. Только у этого человека они были пронзительного, идеально-серого цвета.

— Думаю, если все игроки команды твоего факультета, Меган, совместят свои силы и покажут всё, на что способны, одновременно, то, на мой взгляд, победа вполне может достаться «барсукам», — явно неплохо разбираясь техниках, стратегиях и маневрах, бывший вратарь сборной Гриффиндора лучезарно улыбнулся Джонс, и та просияла.

Гермиона же резко остановилась, практически застыла.

«Если… совместят силы, … одновременно…» — Грейнджер не была бы самой собой, если бы ошибалась, а потому гриффиндорка готова была ставить руку на отсечение на то, что встречала упоминание о несколько похожем принципе действия шкатулки в одной древней легенде. Вопрос, чем девушка займётся, когда вернётся в школу, до которой, кстати, студентам осталось совсем немного дойти, решился сам собой.

Меньше, чем через час, когда Гермиона уже сидела на постели в окружении фолиантов в собственной спальне, кисть, делающую пометки шариковой маггловской ручкой в обычном блокноте, неожиданно свело от сильной, словно режущей, но подозрительно знакомой боли. Оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии соседок в комнате, Грейнджер быстро достала пергаменты, предусмотрительно хранимые в чемодане, и, спрятав их под кофтой, поспешила в место, слишком прочно ассоциирующееся у неё с Драко Малфоем. Когда необходимый разрез на пальце был сделан, заклинание произнесено, а десять капель крови впитались в бумагу, на пергаменте появился текст:

«Если не вернусь к завтрашнему вечеру, сообщи Снейпу».

— Мерлин!

***

Ровно в восемь часов утра и ни минутой позже высокая тёмная дверь с характерным скрипом отворилась, пропуская внутрь зашедшего, но не постучавшего. До боли знакомые запахи сушёных трав, пыльных пергаментов и сырости ударили в ноздри, заставив лёгкие гостя сжаться на долю секунды, после чего тот продолжил начатое и сделал несколько уверенных шагов вперёд, будто и не было тех удушающих мгновений промедления. Несмотря на то, что за окном, в силу погодных условий, было ещё темно, а в воскресное утро студентам полагалось в волю выспаться и хорошенько отдохнуть, из-за чего коридоры Хогвартса — какая удача! — должны были оставаться пустыми ещё пару часов, вошедший был уже весьма бодр, хотя и нездорово-бледен. Под глазами на светлой коже проступили темно-синие круги, однако Драко Малфой мог поклясться, что не чувствовал ни усталости, ни тягот от недосыпа. Он в принципе ничего не чувствовал, за исключением, разве что, всепоглощающей тревоги. То ли внезапно пробудившаяся слизеринская интуиция, то ли здравый смысл, вернее, то, что от него осталось, то ли ещё Салазар знает что упрямо твердило, что предстоящая встреча с отцом не предвещает ничего хорошего, хотя этого и так ждать не стоило.

«Салазар, если бы я знал, что та встреча с Грейнджер приведёт к тому, что теперь я должен буду сделать выбор между собственной безопасностью и сохранностью доверия Гермионы… Черт, я бы, наверное, снова позвал её за собой».

Если быть полностью честным и максимально откровенным, то стоило признать, что молодой человек сам не понимал, что конкретно руководило им, когда он повёл Грейнджер к озеру поздним вечером Дня всех влюбленных. Все произошедшее было таким спонтанным, что казалось безумием. Он не планировал устраивать каких бы то ни было тошнотворно-романтических сюрпризов и не нашёл важных сведений, которыми следовало бы поделиться в обстановке абсолютной конфиденциальности, так на какой черт он, хотя бы в теории здравомыслящий Драко Малфой, пошёл сам и в прямом смысле этого слова потащил Гермиону за собой?! Проникся ностальгией по тем чудесным осенним денькам, когда их не связывало что-то такое, что заставляет теперь сердце качать кровь в разы быстрее по венам, поддерживая жизнедеятельность, жизнеспособность и другие жизне-, в наличии которых ещё несколько месяцев назад не было никакой особой необходимости. Теперь же ситуация в корне изменилась, из девчонки-которой-повезло Грейнджер успела превратиться в Гермиону, а он сам из мальчика-у-которого-не-было-выбора в юношу, у которого есть надежда и реальный шанс всё исправить. С огромной долей вероятности, осознание появившейся перспективы зажить, наконец, нормально, пришло к слизеринцу именно после сумасшедше-нежного «С праздником, Драко», ударившего по затылку железным молотом и оставившего после себя простое понимание: он рискнёт ради неё. Ради девушки с самой грязной кровью и самым чистым разумом, ради той, у кого Поттер в статусе лучшего друга, а Орден Мерлина — как приятное дополнение к внушительному списку личных достижений. Ради той, которая смогла бросить его в ледяную бездну и в пекло Ада одновременно, вывести из многолетней эмоциональной комы. Ради той, ставшей единственной, помимо матери, заставившей его захотеть жить.

Именно поэтому тогда, на берегу заледеневшего лесного озера, Малфой пришёл выводу, что предположение гриффиндорки о том, что шкатулку действительно мог кто-то украсть, звучало вполне обоснованно, а Люциус действительно мог знать, кому и зачем это стало бы нужно. Вернее, необходимость обратиться за помощью к отцу (помощью, черт возьми!), стала очевидна волшебнику ещё до этого разговора, Гермиона же, сама о том не подозревая, помогла убедиться в правильности принятого решения и укрепить мотивацию. Теперь же самопровозглашенный и коронованный своей же рукой принц Слизерина стоял в кабинете Северуса Снейпа, наблюдая за тем, как профессор методично перебирает бумаги.

— У Вас будет достаточно времени, чтобы незаметно уйти и так же вернуться, мистер Малфой, — голос прозвучал настолько безэмоционально, что почти слился с этим кабинетом, стал его частью, как, скажем, мерное биение часов. — Так как лекций сегодня нет, утром Ваше отсутствие никто не заметит. Днем же профессора, в том числе и я, к моему глубочайшему сожалению, будем заниматься организацией этой глупой детской забавы, — надменный тон звучал настолько привычно, что слизеринцу почти стало легче. — Потом весь Хогвартс будет смотреть матч, утопая в собственном идиотизме. Следовательно, Вы должны вернуться до ужина, хотя я всё ещё надеюсь, что Вам хватит ума прибыть раньше, — перекладывая очередной лист в какую-то папку, с полным безразличием рассказывал, очевидно, о тщательно спланированной стратегии, зельевар. — Я договорился со своим знакомым, чтобы Вас встретили у входа, мистер Малфой, поэтому не запятнайте мою репутацию перед ним и ведите себя адекватно. В последнее время, как мы оба знаем, у Вас с этим проблемы.

Выслушав и запомнив весь план в деталях, — по крайней мере, Малфой очень на это надеялся и как никогда уповал на возможности своей памяти, — молодой человек кивнул в ответ на сухое «Вы свободны» и уверенно прошествовал к камину, попутно размышляя о том, как же, всё-таки, повезло, что у крестного есть такой удобный способ перемещения в личном распоряжении. Кроме него камин в собственном кабинете имела лишь директор, а это о многом говорит.

— Да, и ещё кое-что, — слова настигли Драко, когда он уже занёс кулак с Летучим порохом над собой, приготовившись к тому, что все его внутренности через пару секунд превратятся в желе без всякой волшебной палочки. — Ради Вашего же блага, постарайтесь не попадаться на глаза мистеру Уокеру. Очень сомневаюсь, что он будет рад Вас видеть.

«Именно на этот случай я и предупредил Грейнджер», — слизеринец исчез в зеленоватом облаке прежде, чем успел оформить мысль в слова и бросить быстрый взгляд на свою бледную ладонь, посреди которой с прошлого вечера красовался ярко-красный порез.

***

На поле для квиддича было как никогда шумно. Первый послевоенный матч, наверное, самый долгожданный из всех, что когда-либо проводились, обещал быть зрелищным и невероятно увлекательным. Ещё до начала игры болельщики начали выкрикивать лозунги в поддержку команд своих факультетов или факультетов-фаворитов, и, пока девушки бросали восхищенные взгляды на игроков в синих и жёлтых формах, периодически появлявшихся на поле, молодые люди спорили, кто победит, и чуть ли не галлеоны ставили на успех команд-любимчиков. Гермиона сидела в окружении друзей, с восхищением рассматривая очень светлый, почти прозрачный купол, воздвигнутый преподавателями Хогвартса, чтобы защитить и игроков, и их преданных болельщиков от ветра и снега, которые вполне могли бы быть помешать матчу, учитывая, что зима, хотя и подходила к концу, если верить календарю, то всё ещё совершенно не планировала сдавать позиции в реальной жизни. Увлечённое разглядывание купола, отгораживающего квиддичное поле от внешнего мира, довольно неплохо занимало мысли и хоть как-то отвлекало Гермиону от очень мрачных размышлений, каких за эту ночь набралось огромное количество.

Во-первых, Малфой. Прочитав прошлым вечером его послание, девушка неимоверными усилиями заставила себя успокоиться и не бросаться со всех ног в слизеринские подземелья, чтобы ткнуть пергамент, испачканный её ало-красной кровью, в малфоевское лицо, совершенно переставшее в последнее время быть надменным, и добиться от его обладателя объяснения всего этого фарса. Хвала великому и как никогда милостивому Мерлину, что на этот раз Грейнджер хватило ума и самообладания, чтобы прийти в себя и не бежать к Драко за ответами, потому что в противном случае у гриффиндорки, после отбоя оказавшейся мало того, что не в своей комнате, так ещё и на другом этаже в гостинной чужого факультета — «змеиного», что ещё хуже! — только прибавилось бы и без того многочисленных проблем. Исключительно из-за этого, обмотав пострадавшие пальцы наколдованными бинтами, девушка вернулась в свою спальню, переборов, всё-таки, огромное желание свернуть к лестнице, и полночи провела без сна, лелея надежду на то, что встретит Драко утром за завтраком, хотя и прекрасно понимала, что этой глупой мечте не суждено сбыться.

«Мы ведь это уже проходили, Гермиона. Он не придёт, и ты как никто другой знаешь это».

Теперь ей оставалось лишь нервно ёрзать на лавочке, пропуская мимо ушей вступительную речь директрисы о том, что «первый матч после минувшей войны символизирует возвращение к многовековым традициям Хогвартса и победу над нашими страхами, в особенности сейчас, когда Британия находится в как никогда шатком состоянии», и пытаясь понять, как, куда и зачем мог отправиться слизеринец, и почему не предупредил её.

«Можно подумать, что он вообще когда-то ставил тебя в известность не по факту совершения поступка, а заранее!»

Громкий свист, оглушивший и тех, кто находился на поле, и тех, кто в предвкушении заламывал пальцы на трибунах, ознаменовал собой начало матча. «Орлы» и «барсуки» взмыли в воздух, приготовившись и заняв позиции, и, долю секунды пронаблюдав за тем, как золотой снитч взлетел, приступили к игре. Меган Джонс схватила за руку Рона, видя, как пуффендуйского ловца едва не сбил бладжер, а Гермиона думала о той самой легенде, на мысль о которой её случайно натолкнул прошлым вечером Уизли. Суть этого «сомнительного чтива», как заключила сама Грейнджер, когда встретила упоминание об этой истории впервые, сводилась к тому, что около тысячи лет назад правитель некой, предположительно, южной страны был серьёзно болен и слабел с каждым днём, а потому, чтобы спастись, он приказал создать шкатулку, которая соединила бы воедино магию его ближайших сторонников, и, умножив её, вернула бы тому, кому она предназначалась. Однако, то ли эксперимент пошёл не так, как предполагалось, то ли слуги обманули своего короля, может, виной тому послужило что-то ещё, но когда правитель замкнул круг крови, магическая энергия стала наполнять его. Очевидно, её было слишком много, потому что по преданию «король раздулся, глаза его налились кровью, сосуды вздулись, и он лопнул».

— Итак, мы видим, как Дункан стремительно гонит квоффл к воротам противника, — интригующий голос комментатора матча отвлек гриффиндорку от размышлений о том, могли ли события, описанные в старой легенде, быть правдой, ведь версия, что живой человек мог взять и разлететься на частицы, звучала совершенно не правдоподобно. — Да! — слова затерялись в оглушительном гуле криков болельщиков, — загонщик Когтеврана приносит своей команде десять очков!

Волшебники в бронзово-синих формах обнялись, демонстрируя хваленое командное единство, и студенты всего «дома» последовали их примеру. Пуффендуйцы же, напротив, скрещивали руки на груди и показательно отворачивались. Если от «барсуков», не желающих победы другому факультету, такой реакции и следовало ожидать, то увидеть слизеринцев, без великого энтузиазма, но все же аплодирующих забившим бладжер в кольцо, никто не предполагал. Наблюдая за тем, как практически половина младшекурсников и небольшая группа их старших товарищей поддерживают «орлов», Гермиона почему-то подумала, что «змеи» покидают свое гнездо.

Тем не менее, игра, пусть и с куда большим напряжением, чем прежде, продолжалась. Взволнованные фанаты, затаив дыхание, ловили каждое движение волшебников, на быстрых метлах рассекающих воздух, и делились бушующими эмоциями. Сама Грейнджер полностью разделяла их умонастроение, ведь её чувства тоже брали верх над спокойствием и холодным разумом, но разница заключалась в том, что если остальные волшебники нервно стучали пальцами по коленкам от волнения и предвкушения, то она сама — от страха. Холодного, душащего.

Сжимающего глотку скользкими пальцами так сильно, что темнело в глазах, и подкашивались колени. Смертельного.

Гриффиндорка всячески убеждала себя в том, что шкатулка Малфоя и ларец древнего правителя — это два совершенно разных артефакта, но упрямый разум, привыкший констатировать факты и никогда не лгать своей обладательнице, бесстрастно и до жути прямолинейно заявлял, что принципы действий обоих предметов подозрительно похожи. Да и никаких других «зацепок», хотя бы приблизительно связанных с несостоявшимся крестражем, по-прежнему не было. Как бы Гермиона ни пыталась убедить себя, что даже если в той легенде говорилось о ларце Драко, то слизеринцу никак не может грозить опасность погибнуть так же, как и старый король, дурные мысли все равно продолжали одолевать.

Что, если он умрёт? Будет ли Хогвартс прежним без платиновой макушки, мелькающей в толпе? Без высокомерного «уйди, Грейнджер» и издевок, связанных с чистотой крови? Останется ли той же самой Гермионой она сама? Чёртовы малфоевские глаза и не менее дьявольские губы сидят в её черепной коробке, разъедая её, как чистый яд, так сможет ли она жить как прежде, осознавая, что больше не будет всего этого. Витиеватого почерка на пергаментах, о котором останутся лишь воспоминания, ночей, полных откровений, вдоль и поперёк прошитых безумием фраз? Что удержит её хрупкий мир, кто не даст ему рухнуть и превратиться в крошево, если его фундамент состоит из серых глаз, одурманивающих разум сильнее любого огневиски, белоснежных, идеально прилизанных волос, в которые так и хочется запустить пальцы, и горького аромата полыни с резким нотами цитруса. Наверное, если Драко Малфоя вдруг не станет, в тот же день исчезнет и Гермиона Грейнджер, по крайней мере, то, что она когда-то собой представляла.

Свист тренера и слова комментатора снова заглушил гул криков фанатов, когда капитан пуффендуйской команды запустил бладжер в кольцо, а гриффиндорка поняла, что ожидание угнетает её. Она не может сидеть и ждать, наблюдая за игрой, в то время как тот, кто заставляет её чувствовать себя живой, в любой момент может стать мертвым. Грейнджер плевать на снитчи, бладжеры, квоффлы, метлы и игру в целом. Она равнодушна к квиддичу, но если ловец слизеринской команды больше никогда не выйдет на поле, Гермиона не сможет дышать. Как вообще можно следовать указанию Драко и терпеливо выжидать, пока его голову принесут ей на блюде ждать, когда желание бросить всё и прямо посреди матча отправиться к Снейпу, чтобы тот вернул в школу своего сумасшедшего крестника, пока того не взорвала дурацкая шкатулка, одолевает все сильнее.

Наверное, это сон.

Потому что в реальности не бывает такого безумия. Не существует настолько отвратительно-извращенных ситуаций, когда люди вокруг громко смеются и радостно хлопают в ладоши, а ты сидишь и чувствуешь, как тебя трясёт. Их губы растягиваются в улыбках, а из твоих глаз вот-вот покатятся слёзы. Только во сне тебе может казаться, что ты слышишь, как ударяется о ребра сердце, ломая их кости по одной, и замечаешь, что оно стучит ровно в такт с аплодисментами. Так не бы-ва-ет. Это сон. Очень дерьмовый сон. Худший кошмар из всех, что когда-либо у неё, Гермионы, был.

— «Нет страшнее одиночества, чем одиночество в толпе…» — строчки известного маггловского поэта воспроизвелись сами собой, как реакция подсознания на стресс. — «Когда безумно всем хохочется, а плакать хочется тебе», — сама не понимая зачем, гриффиндорка закончила цитату, пустым взглядом пронзая поле и не чувствуя собственного пульса.

О том, кто поймал снитч, Гермиона так и не узнала.

***

Вылетев из камина так резко, что чуть не врезавшись в противоположную стену до неприличия маленькой комнатки, Драко отметил, что это перемещение прошло куда менее приятно и безболезненно, чем предыдущее. С аппарацией, выворачивающей желудок туда и обратно, конечно, не сравнится, но хорошего всё ещё было мало. Оставалось надеяться, что порванный на локте пиджак — худшее из всего, что уже случилось, и ещё может ждать слизеринца впереди, там, за высокими дубовыми дверьми будки, в которые он пару месяцев назад с силой вжимал упомянутого крестным Уокера, угрожая проткнуть глотку министерского ублюдка палочкой.

Покачав головой в почти настоящей попытке вытряхнуть из неё не самые оптимистичные мысли и далеко не чудесные воспоминания, молодой человек по привычке провел ладонью по волосам, то ли приглаживая их, то ли наоборот, приводя в беспорядок, после чего, выдохнув и морально приготовившись проявлять максимальное спокойствие и тотальное хладнокровие в любой ситуации, волшебник открыл дверь, оказавшись снаружи.

— Малфой? — у самого выхода стоял коренастый мужчина среднего роста в теплой дубленке, со значком служащего тюрьмы, наколотым на шарф. Проскользив оценивающим взглядом по юноше, обратив особое внимание на волосы фамильного платинового оттенка, знакомые всем и каждому выразительные черты лица и дорогой костюм, и, словно окончательно убедившись в первоначальном суждении, работник Азкабана, кивнув самому себе, подтвердил собственную догадку: — Малфой.

— Добрый день, мистер? — не вежливость, нет, лишь дань уважения урокам хороших манер, преподаваемым лично Нарциссой в его детские годы, и обещанию держать себя в руках, негласно данному Северусу.

— Ротман, — с едва заметным промедлением ответил мужчина, после чего, кивнув в сторону треугольной в сечении башни, именуемой Азкабаном, спешно двинулся вперёд, совершенно не заботясь о том, следует ли за ним юноша.

«Скажи мне, кто твой друг… » — мысленно усмехнулся Драко, и в его глазах промелькнула тень осознания, что новый знакомый явно имел много общих черт с упомянутым ранее крестным, по крайней мере, в манере вести диалог. То, как мозг слизеринца умудрялся выдавливать из себя по крупицам сарказм в паре десятков метров от тюрьмы, оказаться в которой у Драко была вполне реальная возможность не позднее, чем минувшим летом, оставалось одной из неразрешимых загадок.

На первом этаже здания по-прежнему царил полнейший хаос. Работники Министерства мелких чинов, авроры, дипломаты — весь политический сброд в одном месте, где несколькими метрами выше отбывают срок длиною в жизнь самые разные преступники волшебного мира. Очаровательно! Сразу почувствовав на себе внимание дюжины авроров, стороживших проходы внутри и снаружи здания, Малфой с хрустом сжал челюсти, как делал всегда, когда чьи-то суровые взгляды норовили проскрести брешь в его затылке.

«Подозревать человека ещё до того, как он совершил преступление… Салазар, как же по-аврорски это звучит!»

Путь до камеры отца прошёл в полной тишине и без инцидентов, каких было слишком много в тот самый раз, когда Драко прибыл сюда без разрешения и как нельзя «удачно» нарвался на Лукаса и его свиту. Размышляя о том, что в голове за последние несколько часов подозрительно и почти непозволительно часто «всплывало» это имя, вызывавшее отвращение и ярость одним лишь сочетанием букв и звуков, слизеринец и не заметил, как оказался в одной комнате с отцом, а позади раздался громкий удар захлопнувшейся двери, сопровождаемый хриплым «У вас тридцать минут» мистера Ротмана. Временной промежуток, отведённый на встречу отца и сына, решётки на мерзко-маленьком подобии окна, покосившийся стул и не менее уродливый стол — всё было тем же, а потому дежавю с размаху оставляло на бледных скулах пощёчину за пощёчиной, лишая чёткого ориентира в пространстве. Внезапно захотелось засунуть собственный атеизм себе же в задницу и начать молиться всем существующим и несуществующим Богам и великим магам, лишь бы эта встреча не закончилась так же, как и предыдущая.

— Ты нашёл её? — ещё более хриплый, чем раньше, голос как прямое доказательство тому, что небесная канцелярия давно отказалась покровительствовать чете Малфоев. — Шкатулку. Нашёл, Драко?

При бледном белом свете еле-еле горевшей лампочки, казалось бы, утратившей способность озарять собой хоть что-то целую вечность назад, в стальных серых глазах Люциуса как никогда ясно плескалось безумие. Дело было даже не в привычной аристократам величественной позе, грёзах о безграничной власти и полном подчинении или попытках сохранить сгнившие остатки достоинства с намёком на манеры, нет. Конечно, Азкабан ещё никогда и никому не прибавлял здоровья и долгих лет жизни, но с предыдущего раза ощущение, что отец расплачивается за пребывание здесь собственным рассудком, лишь укрепилось. Это было странно. Очень странно. И подозрительно.

— Ты не сказал, где она, — Драко не узнал свой же голос: слишком сипло, неестественно-тихо он звучал. Складывалось впечатление, что стены Азкабана переняли у дементоров такое потрясающее первоклассное умение как высасывание любых подобий счастья, потому что иных объяснений тому, почему на молодого волшебника так давили сырые каменные стены, не находилось. — Лишь пробормотал что-то про Ад, прежде чем тебя увели. Я ничего не понял.

Закашлявшись так, что эхо с гулом разнесло по комнате утробные хрипы, Малфой-старший поднял глаза на сына. О чем размышлял мужчина, оставалось только догадываться, однако то, что он тщательно подбирал слова, собираясь что-то сказать, было очевидно. То самое плохое предчувствие, скручивающее слизеринцу желудок с самого пробуждения, с явным усилием надавило на горло.

— Тёмный Лорд приказал всем тем, кто принимал участие в ритуале, дать ему Непреложный обет, — пауза, сделанная то ли случайно, то ли намеренно, затянулась и оглушила настолько немой тишиной, что слух молодого человека начал улавливать шорохи движений крысы, на долю секунды выглянувшей из щели в стене и вернувшейся обратно. — Я могу рассказать тебе о крестраже всё что угодно, но обязан молчать о месте, где он спрятан.

В обычном расположении духа Драко изрек бы нечто философское вроде: «Неужели твоя жизнь стоил дороже, чем безопасность людей, которым игрушка Лорда может нести угрозу и обернуться гибелью», но сейчас, видя, что с отцом явно что-то не так, Малфой-младший скорее бы откусил себе язык, нежели произнёс что-то подобное. Ладно, с новоявленным недугом отца он разберётся потом. В случае чего, Гермиона поможет. В данный момент надо выяснить о шкатулке как можно больше.

«Кстати, о Грейнджер. Она ведь считает, что недавние смерти двух Пожирателей как-то связаны с крестражем».

— На Юго-Востоке Британии, километрах в ста от государственной границы, — начал Драко, воскрешая в подсознании жуткие колдографии, опубликованные в газете, — в лесу нашли трупы Долохова и Роули. Мои люди предполагают, что это имеет прямую взаимосвязь со шкатулкой.

О том, с каких пор Гермиона Грейнджер вошла в параноидально-узкий круг его близких соратников и как давно стала одной из «людей» Драко Малфоя, молодой человек решил не задуматься, отложив эти почти риторические вопросы в копилку «Поразмыслить на досуге».

— Видишь ли, как я уже говорил, внутри шкатулки находится девять сосудов, — голос Люциуса был елейно-мягким, тягучим, как патока, сладким настолько, что становилось приторно. Мужчина всегда использовал этот приём, чтобы сообщить своему собеседнику не самые хорошие новости или же убедить его в своей правоте, — Драко не был бы Малфоем, если бы у под кожей не отпечатался этот трюк. — Восемь из них заняты, а вот девятый по-прежнему пуст, — заключённый сделал особый акцент на этом слове, как бы подчёркивая, для кого предназначалось последнее место. — Магия копится и преумножается внутри ларца слишком долго, а новая энергия не поступает, поэтому шкатулка заполняет последний сосуд сама, вытягивая из других волшебников, участвовавших в ритуале, их силы вместе с жизнями.

Драко вздрогнул.

Подобная «функция» крестража-убийцы вполне объясняла исчезновения у Антонина и Торфинна магических сил и полное опустошение тел обоих изнутри.

— Это странно. Почему тогда шкатулка не забирала магию так долго, а потом поглотила её сразу из двоих?

— Потому что силы, оставшиеся в телах твоей дражайшей тётушки Беллы и Волдеморта, — слизеринец скривился, уповая на то, что отец не подберёт какой-нибудь эпитет для описания его «тёплых» отношений с Тёмным Лордом, — когда они погибли, не исчезли, как это происходит у других волшебников, а перешли к шкатулке. Иначе говоря, сами того не предполагая, Лестрейндж и Реддл уберегли меня, Корбана, Родольфуса и Августа от верной гибели.

Люциус засмеялся в той самой манере, дающей понять, что развеселившемуся волшебнику в который раз удалось уйти от ответственности за свои деяния, в то время как младший Малфой хмурился. С одной стороны, в этом рассказе ему всё было понятно, но с другой… Что-то определённо не сходилось.

— Говоришь, уберегли? — слизеринец мрачно усмехнулся. — Почему именно вас, а не кого-то другого? Скажем, ларец мог убить Руквуда вместо Долохова, или, например, — пауза заменила «тебя», — Роули.

— Я не знаю, Драко, — слова отца прозвучали как-то слишком омерзительно-мягко, словно он понял, что подразумевалось под молчанием сына. — Крестраж — это, по сути, та же рулетка. Невозможно предугадать, кого прикончит следующим.

В гробовой тишине стало слышно, как мистер Ротман, стоящий за дверью, доложил одному из многочисленных служащих тюрьмы, что «посиделки» в охраняемой им камере завершатся через пять минут. Малфой-младший же этого совершенно не замечал, впервые осознав, что в любой момент может лишиться отца. Да, он не испытывал к Люциусу сыновьей любви в обычном понимании этих слов, но, несмотря на все поступки, совершенные мужчиной, в том числе и по отношению к нему самому, не желал ему смерти.

— Мне действительно жаль, что я не могу сказать тебе, где я оставил шкатулку, Драко, — тяжело вздохнув, нарушил молчание заключённый тем удручающим тоном, свойственным старикам, когда те находятся на закате своих лет и уже готовы к смерти.

Драко ничего не ответил. Лишь спустя пару минут, когда размышления о том, сможет ли он рассказать о возможном в ближайшем будущем развитии событий матери, вместо галстука начали душить его шею, мозг неожиданно «выплюнул» идею, на которую натолкнула Малфоя Грейнджер тем вечером в День всех влюблённых:

— Есть предположение, что крестраж могли украсть, — интонация затерялась в шуме скрипнувшей двери и глухих шагах вошедшего аврора. — Как ты думаешь, кому это могло быть нужно?

Прежде, чем исчезнуть в дверном проёме в сопровождении стража порядка, Люциус озвучил подозрение, успевшее проесть его сыну мозг. В тихой камере прозвучало:

«Лукас Уокер».

***

Время тянулось настолько медленно, что Гермиона совершенно не удивилась бы, окажись его физическим воплощением флоббер-червь. С того момента, как закончился квиддичный матч, — гриффиндорка так и не попыталась выяснить, победой чьей команды он завершился, — и друзья вывели её, с трудом шагающую на «ватных» ногах, с поля, прошло несколько часов. За эти сотни минут и тысячи секунд студенты Хогвартса успели превратиться в нормальных адекватных волшебников из безумных фанатов, а сама Грейнджер — хотя бы относительно успокоиться. Впрочем, это слово вряд ли могло бы точно описать её самочувствие. Колени девушки больше не тряслись так, словно их пронзали высоковольтными разрядами, полуобморочное состояние уступило место частично-невменяемому, что само по себе могло считаться слабым подобием прогресса, мозг повторно научился оформлять мысли в слова, а речевой аппарат вновь стал пригоден для воспроизведения вслух чего-то, что не было односложным ответом на недопонятый вопрос. Иными словами, у Грейнджер больше не возникало стойкого ощущения, что если она отпустит руку кого-то из друзей, — во время возвращения в замок с квиддичного поля жертвой железной хватки Гермионы, к удивлению обоих девушек, стала Меган, — то тут же провалится в небытие и не вернётся оттуда уже никогда.

Не в этой жизни, во всяком случае.

Именно поэтому, опасаясь за свою способность, вернее, неспособность, стоять на ногах, не шатаясь при этом в разные стороны, гриффиндорка вежливо и максимально, как ей самой показалось, неподозрительно отказалась от приглашения друзей присоединиться к массовому походу всех старшекурсников школы в Хогсмид, чтобы отпраздновать чью-то победу — надо будет хотя бы ради приличия аккуратно выяснить, чью же — забокалами сливочного пива в «Трех метлах». Вернувшись к себе в комнату и упав на кровать настолько безвольно, что даже начав напоминать собой маггловский мешок с картофелем, Гермиона уставилась немигающим взглядом в потолок, считая удары собственного сердца, подтверждающие, что упрямый орган до сих пор бьётся и всё ещё продолжает качать кровь. Что, в целом, было почти удивительно, потому что гриффиндорке казалось, что после пережитого во время квиддичного матча животного ужаса (в состояние которого, между прочим, девушка вогнала себя сама) орган просто наотрез откажется ей покорно подчиняться. Как бы то ни было, делая тяжёлый вздох и чувствуя, как усталость обволакивает всё тело от кончиков пальцев ног до корней кудрявых каштановых волос, Гермиона сама не заметила, как провалилась в сон.

Какое-то время спустя, когда Морфей чуть ли не насильно стал выпроваживать случайную гостью из своего уютного тёплого царства, разомкнуть веки показалось Грейнджер поистине непосильной задачей. Потому что это было страшно. Впервые она, девушка, ограбившая Гринготтс и покинувшая банк верхом на драконе, боялась чего-то, что не несло потенциальную угрозу её жизни и здоровью. Как бы странно или глупо это ни звучало, больше всего смелую и невероятно решительную гриффиндорку пугало то, что она может открыть глаза и узнать, что он так и не вернулся.

«С другой стороны, если ты, Гермиона Джин Грейнджер, сию же секунду не поднимешься с постели, то только усугубишь положение Малфоя, ведь он уже наверняка успел найти себе проблемы!» — твёрдый разум спорил до победного конца с наивной душой, всеми силами цепляющейся за остатки сна, и, в результате, добился своего.

Покидая тёплую постель и размышляя о том, что дремота без сновидений — лучшее времяпрепровождение из всех, что мог придумать Мерлин, особенно сейчас, когда только оно способно помочь восстановить нервы после пережитого стресса, гриффиндорка несколькими движениями волшебной палочки привела помятое от подушки лицо в порядок и поспешила к двери, кинув быстрый взгляд на часы, стрелки которых без слов сообщали о том, что пришло время ужина. Впрочем, дело было даже не в потребности утолить голод или восстановить силы, а исключительно в шансе убедиться, что Драко будет там. Живой и здоровый. Целый и невредимый.

Настоящий Малфой.

Её Малфой.

Стремительно преодолевая метр за метром широкого многолюдного коридора, Грейнджер не могла не испытывать ассоциацию с маггловской полосой препятствий. Буквально на каждом шагу её кто-нибудь останавливал то для того, чтобы просто поболтать о погоде, исходя исключительно из английских традиций, то для того, чтобы услышать её мнение о прошедшем матче, — как оказалось, выиграл Когтевран, — то просто для того, чтобы обсудить какие-то вопросы, связанные с учебным планом. После очередного человека, как никогда жаждущего её внимания и общения с ней, Гермиона решила, что с неё хватит. Она больше не может делать такие непредвиденные «перерывы» на каждом метре пути, у неё есть другие, куда более важные дела, от которых, между прочим, зависит жизнь человека, причём не какого-то случайного незнакомца, а слизеринского принца, единственного, кто ей не безразличен из всех «змей».

Тем не менее, когда до боли знакомые дубовые двери, наконец, распахнулись перед ней, а перед глазами предстал такой родной Большой зал, Гермиона пристально, почти со снайперской внимательностью осмотрела слизеринский стол, пытаясь обнаружить среди учеников, на чьих мантиях красовались серебристо-зеленые нашивки, ту самую белоснежную макушку. Но не находила.

Чувствуя каждой клеточкой кожи, как былое волнение возвращается и возрастает в разы, отчего сердце замирает, а кончики пальцев начинают неконтролируемо трястись, Грейнджер резко развернулась обратно к дверям и побежала в сторону лестницы, стремясь как можно скорее оказаться в подземельях. Она и так совершила слишком большую ошибку, следуя указаниям Драко и терпеливо ожидая, вместо того, чтобы сразу сообщить Северусу о пропаже. Что, если Малфой все-таки нашёл шкатулку? Она ведь может взорваться прямо у него в руках! Кроме того, оставшиеся в живых Пожиратели Смерти все ещё ищут крестраж, а значит, они вполне могли напасть на Драко. Надо бежать. Просто мчаться по коридору, не оглядываясь и расталкивая всех вокруг, потому что страх, заставляющий стыть в венах кровь, сжимает своей ледяной хваткой лёгкие, заставляя их прощаться с остатками кислорода, а здравый смысл исчез ещё в тот самый день, когда Гермиона честно призналась самой себе в том, что ей не всё равно.

«К черту! Сейчас это не важно. Надо бежать быстрее, чтобы Снейп успел найти Драко. Мерлин милостивый, он же понятия не имеет, какую угрозу может нести шкатулка! Как Малфой, драккл его раздери, вообще мог уйти и не сказать ничего заранее?! Что, если я не успею? Вдруг к тому моменту, когда профессор найдёт Драко, будет уже поздно? Смогу ли я жить так, как прежде, если он умрёт, ведь я…

Я люблю его…»

Дверь в личный кабинет Северуса Снейпа, обычно внушающая самый настоящий страх одним своим видом, теперь нисколько не волновала гриффиндорку. Плевать, если потом зельевар снимет с её факультета не один десяток баллов. Все равно. Это слишком маленькая жертва, учитывая, что стоит на кону. Вернее, кто.

— Профессор, — Гермиона с размаху и совершенно без стука отворила дверь, даже не задумываясь о том, что такое поведение полностью противоречит её воспитанию, и ещё несколько лет назад она скорее запустила бы Аваду себе в голову, чем позволила бы себе сделать нечто подобное. — Простит…

Слова оборвались ровно в тот момент, когда девушка, идя напролом и совершенно не различая ничего вокруг, влетела в крепкую мужскую грудь, а лёгкие наполнили не запахи сырости и трав, как предполагалось, а абсента, полыни и цитрусов. Это было безумие. Чёртово помешательство. Да, самое настоящее. Резко отстранившись и ловя взглядом каждый сантиметр стоящего напротив юноши, Гермиона могла поклясться, что это галлюцинация. И серые глаза, в которых плескалась странная эмоция, не поддающаяся описанию в словах, но точно вытягивающая из неё душу, и эти губы с таким дурацким выразительным изгибом, так похожие на её персональные эмоциональные американские горки, и точно очерченные скулы, об которые, должно быть, можно вскрыть себе вены, только лишь прикоснувшись, и весь он, стоящий так близко, но не произносящий ни слова — плод её извращенной, абсолютно больной фантазии. Потому что поверить, что на расстоянии её вытянутой руки находится настоящий Малфой, не представлялось возможным. Мерлин, если все это — сон, то позволь ей не просыпаться. Разреши жить в этом сладком мареве вечность, потому что только оно и имеет значение, когда ноздри жадно втягивают резкий аромат цитрусов. Не бросай ей спасательный круг в это чёртово ледяное Северное море, потому что она уже захлебывается. Не нужно помощи и попыток избавить от неминуемой гибели, потому что Гермиона скорее бы предпочла пойти ко дну под напором многотонных айсбергов, нежели оказаться на теплом берегу, где не будет этого чувства. Она слишком долго ждала, Мерлин, отдала слизеринскому принцу слишком много частичек собственной души, практически сделала персональным крестражем, так не забирай же этот сон, потому что иначе она попросту задохнется прямо в этом кабинете, где затхлые запахи пыли и сушёных трав только усугубляют головокружение.

— Гермиона, — как всегда холодные бледные пальцы заправляют выбившуюся прядь за ухо, ненароком касаясь щеки, и Гермионе уже плевать, попадёт ли она в Рай или прямо к объятья к Дьяволу, потому что тот, кто тащил её в гиену огненную все это время, стоит так непозволительно-близко, что она уже не понимает, хочет рыдать или смеяться.

Наверное, это и есть истерика: когда тебе смешно от того, насколько больно.

Это ведь не любовь. Даже не жалкое подобие. Правильнее будет сказать «зависимость», потому что недостаток этой дозы в крови вызывает дичайшую ломку, от которой трескаются кости. Ещё это чувство можно определить как «безумие». Ведь у нее, лучшей ведьмы столетия, действительно едет крыша и стираются все границы дозволенного. Драко-чертов-Малфой — её персональное помешательство, и она готова хоть до конца времен оставаться в Мунго, лишь бы он всегда, как и сейчас, оставался на расстоянии вытянутой руки.

Он делает шаг, прижимая её себе, и когда горячие капли пропитывают идеальную черную рубашку, мир вокруг становится сюрреалистичным, а у самого Драко сжимается сердце. Потому ее руки обвивают его торс настолько крепко, будто девушка сомневается, что слизеринец не растворится в воздухе, не расщепится на молекулы и атомы, развеявшись по ветру прямо на её глазах. Забивая последний гвоздь в гроб собственных принципов и находясь в шаге от того, чтобы начать напевать им похороненный марш, Драко прижимает Гермиону сильнее, поглаживая по мягким тёмным волосам, и как никогда отчётливо понимает, что она действительно скучала. По нему, человеку, с которым золотая девочка Хогвартса никогда не должна иметь ничего общего. По Драко Малфою, принесшему хаос и разруху в её прекрасный внутренний мир, где царила гармония и росли её любимые алые розы. По тому, кто втаптывал её чувства в грязь вместе со своей гниющей гордостью и практически убивал словами, с каждым новым оскорблением выстреливая себе в висок. Простое осознание, что впервые в жизни он получил то, что и правда всегда хотел, било под дых, а затем отправляло в нокаут. Потому что он, человек-провал, проигравший за семнадцать лет столько, сколько другие не успевали и за сотню, зачем-то был нужен ей.

Идеальной.

Искренней.

Настоящей.

Мягко отстраняя гриффиндорку от себя и пальцем вытирая слезы, словно бриллианты роняемые золотисто-янтарными карими глазами, Драко зачем-то поклялся самому себе, что больше никогда не заставит её плакать. Его назвали в честь созвездия Дракона, поэтому он спалит к чёртовой матери всех, кто только подумает причинить ей боль. Пусть эти ублюдки горят в Адском пламени, потому что такие, как она, должны всегда улыбаться. Ведь Гермиона заслуживала этого.

— Не исчезай, пожалуйста, — её шёпот оседает у него на коже, всасываясь внутрь и вместе с кровью растекаясь по всему организму, и когда аккуратные тёплые пальчики скользят по его скулам, робко поглаживая, слизеринский принц впервые становится готов сбросить корону, потому что неожиданно осознает, что та уязвимость, которую открывает ему Гермиона сейчас, стоит гораздо больше. — Не уходи, — повторяет девушка, и Драко, понимая, что вскоре ему в последний раз нужно будет покинуть школу, впервые в жизни плюёт на идеалы Салазара и приходит к выводу, что солгать тому, кого он любит — хуже смерти и болезненнее самой жестокой казни.

Он не станет ей врать.

Впервые кто-то из Малфоев будет до конца честен.

— Шкатулка у Уокера, — волшебник делает вдох, готовясь к любой реакции девушки. Пожалуй, он поймёт и её крики, и злость, и обиду. Единственное, что его пугало больше всего, так это то, что Гермиона может не поверить. Хотя, вряд ли она должна. С чего бы её чаше весов склониться на сторону врага, носящего метку Пожирателя Смерти, а не на половину уважаемого работника Министерства Магии. Всё логично и как нельзя прозаично, но сейчас, когда их обоих пронзают насквозь самые отвратительные чувства, ему как никогда хотелось, чтобы Гермиона ему поверила. — Мой отец считает, что у Лукаса был мотив украсть её, а я знаю наверняка, что он имел и возможность, — на девичьем лице отражались непонимание и сомнение, но не неверие. Это заставило слизеринца продолжить: — Осенью он вместе с аврорами устраивал обыск в поместьях чистокровных семей, в том числе и в мэноре.

— Зачем ему шкатулка?

— Власть, сила… Мало кто бы от этого отказался.

— Даже ты?

В личном кабинете Северуса Снейпа повисло гробовое молчание. Оно душило, выкачивало из помещения воздух, разрушало стены и било стекла, отзываясь внутри двух волшебников бесконечным множеством вопросов. Почему-то Гермиона решила, что даже если бы Драко забрал все силы шкатулки себе, она не стала бы его осуждать. Окажись она на этом месте в сентябре, тут же бы прочитала Малфою целый монолог о жадности и эгоизме, но сейчас… Гриффиндорке казалось, что именно в эту самую минуту она стала старше и вела себя действительно по-взрослому. Не кричала или взывала к морали, а понимала и, что даже более важно, принимала. Размышляя о том, смог ли бы он отказаться от всех сил, хранимых в шкатулке, Малфой не давал самому себе однозначного ответа. Спроси его об этом кто-нибудь ещё год назад, вердиктом слизеринца стало бы твёрдое «нет», знаменующее падение личности под натиском жажды величия, сейчас же он колебался. В этом и была вся разница, и впервые Драко задумался о том, что меняется. Да, у него этот процесс проходит куда медленнее и болезненнее, чем у большинства волшебников, но он не останавливается, а это уже говорит о многом. Поразительным открытием было уже то, что он вообще способен на изменения.

— Помоги мне, — «ведь я плюю на свою гордость и впервые открываюсь кому-то, кто не является частью моей семьи. Ты когда-нибудь слышала, чтобы Малфои просили чьей-то помощи?». — Без тебя я не смогу покинуть школу.

— Обещай, что уничтожишь шкатулку, — твёрдый тон и ни намёка на дрожь в голосе. Так и не скажешь, что ещё совсем недавно эта девушка плакала, уткнувшись носом врагу в ключицу. Какой бы ни была её кровь, Гермиона Грейнджер — сильнейшая, в том числе и морально, волшебница из всех, кого он, Драко, знал.

— Обещаю.

Гриффиндорка выдохнула, на долю секунды прикрыв глаза, пытаясь окончательно успокоиться и разложить по полочкам не только все свои эмоции, но и услышанную информацию. Облегчало мыслительную деятельность лишь понимание, что Драко не побежит при первой же возможности рассказывать всей Британии о моральном срыве героини войны. Почему-то она была уверена в том, что всё произошедшее в этом кабинете в нём и останется. Как бы то ни было, помимо личных проблем требовали скорейшего решения и те, что касались государственной безопасности.

— Я пойду с тобой.

— Нет.

— Да!

— Я сказал «нет», Грейнджер.

Это было исключено. Безусловно, молодой человек не сомневался в колоссальных магических способностях и первоклассных боевых умениях гриффиндорки. Более того, он прекрасно понимал, что явись они вдвоём к уроду-Уокеру, тот направит весь свой гнев на него, но никак не на неё, однако, помимо этого Драко прекрасно осознавал, что для Гермионы ничего не стоит в решающий момент заслонить бывшего врага собой. Именно это обстоятельство и было тем, чего он так опасался, а потому о том, чтобы Грейнджер отправилась вместе с ним в змеиное гнездо, не могло идти и речи.

— Останься здесь и контролируй ситуацию из Хогвартса.

«Давай же, я ведь знаю, как ты это любишь».

— Ты не будешь мной командовать, Малфой, — скрещенные на груди руки и вздернутый подбородок. Классика. — Даже не мечтай.

«Потому что когда все решаешь ты, я схожу с ума, уповая на то, чтобы через пару часов мне не пришлось опознавать твой хладный труп».

— Грейнджер, я обещаю, что буду держать тебя в курсе всех событий, — показательно-мягко заверил слизеринец, из-за чего складывалось впечатление, что он вот-вот поднимет руки в примирительном жесте. — В конце концов, кто-то же должен будет позвать святого Поттера спасать мою грешную задницу.

Губы Малфоя растянулись в его фирменной самодовольной ухмылке, и Гермиона, закатив глаза, слишком поздно заметила, что сама улыбнулась в ответ. Хотя она и прекрасно понимала, что Драко использовал имя её лучшего друга как козырь, самый убедительный аргумент, зерно здравого смысла в его словах все же было. Вместе с Орденом Мерлина Гарри получил привилегию в любой момент связываться через камин напрямую с Кингсли, что вполне могло потребоваться в случае, если ситуация выйдет из-под контроля.

— Недавно директор Макгонагалл позвала меня к себе в кабинет, — начала говорить Грейнджер, припоминая беседу, произошедшую в середине прошлой недели, — чтобы обсудить некоторые вопросы. Позади неё висел учебный план, — гриффиндорка намеренно сделала паузу, как бы призывая собеседника обратить внимание на то, что она скажет дальше. — Там было написано, что в ближайшую пятницу у восьмого курса стоит замена преподавателя на уроке Зелий. Профессор Снейп по приказу Министерства магического образования поедет в Дурмстранг, чтобы обменяться опытом с педагогами этой школы, а с нами на уроке будет профессор Флитвик, — Гермиона заговорщицки улыбнулась. — Понимаешь, к чему я веду?

— Старикашку будет легко взбесить, и тогда он оставит нас на отработку, — тем же тоном продолжил мысль девушки Драко, — следовательно, у нас будет доступ к камину Снейпа.

— В точку, Малфой! — с победной улыбкой просияла гриффиндорка. — За особый вклад в победу Гарри Поттера профессор получил право перемещаться через свой камин в любую точку страны без ограничений.

— Таким образом, я без всяких сложностей попаду прямо к Уокеру! — молодой человек хитро ухмыльнулся. — Мерлин, Грейнджер, тебе никто не говорил, что ты попала не на тот факультет?

— Намекаешь на Когтевран, Малфой? — также прищурилась Гермиона, якобы не понимая, к чему вёл собеседник. — «Орлы», между прочим, победили в квиддичном матче, который ты так успешно пропустил.

— Да-да, именно на него, — с сарказмом согласился Драко, полностью проигнорировав последнюю фразу, слишком отчётливо указывающую на его недавнее отсутствие. — Я лишь скажу, что поставил бы сотню галлеонов на то, что тебе идёт зелёный.

С наигранным возмущением стукнув слизеринца по руке, Гермиона лишь улыбнулась на прощание и покинула кабинет.

Наблюдая за тем, как за гриффиндоркой закрылась дверь, Драко пришёл к выводу, что «львы» и змеи» на одной стороне — слишком взрывоопасное сочетание.

Комментарий к Часть двадцатая: «Львы и змеи»

Ооох, мне так интересно узнать ваши впечатления от этой главы! Согласны с выводом Драко, что “львы” и “змеи” — опасное сочетание? Что думаете о встрече с Люциусом? О матче? Персонажах? Делитесь размышлениями о главе и фанфике в целом. Осталось всего несколько глав, поэтому давайте дискутировать как можно больше!

========== Часть двадцать первая: «Прощение? Прощание» ==========

понедельник

Это было похоже на странную, совершенно неправильную игру в прятки, непредвиденно вышедшую из-под контроля и теперь ежечасно, если даже не ежеминутно, приносящую колоссальные выбросы адреналина в кровь. Гермиона, как и всегда на уроках Трансфигурации, сидела за партой с Невиллом, развернувшись так, чтобы Гарри и Рон, с самого сентября предусмотрительно занявшие места позади них, могли иметь достаточный обзор на движения её кисти и повторять их. Гриффиндорка не возражала, за восемь лет дружбы восприняв нелюбовь мальчишек к школьным предметам как неотъемлемую часть их личностей, и незаметно подсказывала им в наиболее удобные моменты. Такие как, например, сейчас. Однако из всех этих действий, уже успевших стать волшебникам привычными за курсы Хогвартса, нынешнюю «незаметную подсказку» Гермионы от всех предыдущих отличало то, что за плавными движениями её руки наблюдали не только Поттер, Уизли и изредка бросающий взгляды Долгопупс, стесняющийся напрямую попросить у соседки по парте помощи, но и кое-кто ещё. Внимание этого человека ощущалось почти физически, словно настоящие прикосновения к коже, и порой Грейнджер даже ловила себя на мысли, что кончики её пальцев действительно замерзают, а древко виноградной лозы покрывается инеем. Максимально не подозрительно наклонившись, будто резко почувствовав нестерпимую потребность найти что-то в недрах школьной сумки, девушка украдкой бросила взгляд в ответ, хотя и знала наверняка, что Драко больше не смотрел и теперь занимался исполнением заклинания. Эти игры в «гляделки» негласно проводились везде, где только можно, и чем многолюднее было помещение, тем сильнее разгорался интерес. Гермиона проклинала Малфоя, так и норовившего поставить жирный крест на всей их тщательной конспирации, проклинала себя за то, что каждый Мерлинов раз отвечала ему, едва почувствовав еле-заметное покалывание на коже, но ещё больше она ненавидела то, что ей всё это нравилось. Она, лучшая ученица Школы Чародейства и Волшебства, отличница до мозга костей, старающаяся всегда и во всём быть идеалом, примером для подражания, намеренно принимала правила игры, прекрасно понимая, что рано или поздно их «переглядки» кто-нибудь заметит, и тогда нарочито-легкомысленно рассмеяться и уйти от проблемы уже не получится. Грейнджер отлично знала все опасности той аферы, которую они с Драко проворачивали буквально везде, и ей, черт возьми, так нравилось рисковать! Где-то на задворках подсознания скромно ютилось предположение, что, возможно, они оба фокусируют внимание на таких глупостях лишь потому, что боятся сосредоточить его на том, что ждёт их в конце недели, но эту мысль постоянно загоняли в угол сотни других, не давая ей ни единого шанса выбраться на поверхность.

Как бы то ни было, за исключением тех моментов, когда взгляды золотисто-карих и серебристо-серых глаз сталкивались во время уроков или приёмов пищи, их обладателей больше не связывало ничего. Драко не использовал свитки, чтобы поддерживать контакт с гриффиндоркой, да и она сама не слишком-то торопилась резать пальцы и устраивать небольшое кровопролитие, опасаясь, как бы никто не заметил. Безусловно, существовали и другие способы общаться. Например, при желании Гермиона могла незаметно отправить слизеринцу зачарованный бумажный самолётик с посланием на крыле. Вполне могла бы, но, как и говорилось ранее, этого желания у неё не было. Да и что бы она написала? «Привет Малфой. Может, тебе все-таки не надо ни к какому мистеру Уокеру? Давай просто расскажем все директору Макгонагалл, и она нам поможет?» или «Знаешь, я прекрасно помню, что согласилась тебе помочь, но, честно говоря, у меня подкашиваются колени только от одной мысли, что совсем скоро ты отправишься в логово врага, в самое настоящее змеиное гнездо, в одиночку» — это? Подобная чепуха была даже более смехотворной, чем их постоянные «гляделки». Да и какой был бы в этом толк? Драко совершенно точно, со стопроцентной гарантией не являлся тем человеком, кого можно переубедить, уговорить или тронуть словами. Грейнджер понимала это, но и никак не могла смириться с тем, что подсознательно считает дни до вечера пятницы, когда слизеринец растворится в зеленоватом облаке летучего пороха, чтобы либо выйти из этой игры победителем, либо… О другом исходе девушка предпочитала не задумываться, помня о том, как буквально пару дней назад её нервная система, изрядно пострадавшая во время военных будней, дала сбой и чуть не довела девушку до обморока прямо на квиддичном поле. Повторения подобной истории не хотелось, а потому гриффиндорка гнала мрачные размышления прочь, концентрируясь на уроке и не думая о том, сможет ли пережить эту неделю.

Маггловский календарь, бережно хранимый в её спальне, указывал на то, пока был лишь понедельник, а значит, испытание только начинается.

***

среда

— Мозгошмыгов в твоей голове так много, что их вот-вот станет видно сквозь черепную коробку, — Полумна Лавгуд появилась так неожиданно, что Драко даже вздрогнул. Мерлин милостивый, если это будет продолжаться и дальше, то он, Малфой, сляжет с инфарктом и лишится своей жалкой жизни раньше, чем рассчитывал потерять её от руки Лукаса-урода-Уокера или кого-то из Пожирателей Смерти. Кто же тогда уничтожит шкатулку? Грейнджер и её бравая команда блохастых щенят, кем-то названных «львятами», чтоб не обидно было? Что ж, тогда ей будет практичнее отправиться в логово министерского змея одной, ведь, как известно, нет врага опаснее, чем друг-идиот. Гермионе же досталось таких аж двое, что только усугубляет ситуацию и в геометрической прогрессии уменьшает шансы на выживание.

К слову, о провозглашенной и коронованной им самим гриффиндорской принцессе.

Драко ведь так и не извинился перед ней. Конечно, велика была вероятность, что девушка простила его поистине мерзкую и грязную выходку в Астрономической башне после того, как они почти переспали, регулярно встречались в «переговорном пункте», а их поведение, когда волшебники, наконец, увиделись, — после того как у Драко, как и у Люциуса, начала съезжать крыша в Азкабане, а сама Грейнджер чуть не поседела во время квиддичного матча, — больше напоминало какую-то сопливую маггловскую мелодраму или обделенный смысловой нагрузкой любовный роман, один из тех, что так любит читать перед сном Нарцисса. Тем не менее, гадкая тварь, оказавшаяся не внутренним голосом, как предполагалось изначально, а совестью, вышедшей из десятилетней комы, наотрез отказывалась верить в подобный мирный исход событий, уверяя хозяина в том, что Гермиона, мало того, что не простила Малфоя, так ещё и действительно поверила в сказанное им в башне. Наверное, в сложившейся ситуации обида гриффиндорки была единственным, чего Драко по-настоящему опасался. Как бы глупо, сопливо и крайне не по-малфоевски это ни звучало, правда состояла именно в этом.

Откровенно говоря, молодой человек сам не понимал, почему не чувствует страха перед предстоящим путешествием «в гости» к Уокеру, который вряд ли проявит дружелюбие и гостеприимство. Более того, министерская крыса вполне могла состоять в сговоре с Пожирателями, — в таланте Лукаса объединяться с кем-то, а после разрывать контакты и контракты, слизеринец убедился в зале суда Визенгамота над собственным отцом, — что только усугубляло и без того малоприятное положение Малфоя-младшего. Однако ни паники, ни ужаса не было. Зато неожиданно обнаружилось понимание, что впервые за свои жалкие семнадцать лет Драко делает что-то правильно. Не потому, что это внушил ему отец, не из опасений за будущее матери, и даже не из страха, а только из-за того, что самолично встретиться лицом к лицу с Лукасом было единственным верным вариантом. Интересно, испытывал ли нечто подобное Поттер, когда Волдеморт позвал его в Запретный лес? Шрамоголовый ведь знал, что в густой чаще его ждёт неминуемая смерть, но все равно принял вызов. Пожалуй, этот поступок действительно заслуживает уважения.

«Стоп, уважать Поттера? Бред!».

— Очевидно, всё, что было в твоей голове, они уже проели, Лавгуд, — размышления о своей жалкой жизни и героической почти-смерти Поттера настолько увлекли Драко, что он в какой-то момент даже забыл ответить полоумной девчонке с Когтеврана, но, хвала Салазару, вовремя опомнился. С другой стороны, это было так забавно, почти смешно — в типичной слизеринской манере пререкаться с кем-то, когда тебе самому, возможно, остались считанные дни.

Если конкретнее, то два, потому что на данный момент был вечер среды.

Полумна добродушно улыбнулась, то ли не приняв на свой счёт сказанное, то ли ничуть не оскорбившись, и покинула библиотеку, в которой ей довелось встретиться с Малфоем, напоследок зачем-то пожелав бывшему врагу удачи. Будто бы она знала. Нахмурившись, Драко резко покачал головой, тем самым отметая не только возможность того, что кому-то могло быть известно об их с Гермионой плане, но и свои предшествующие размышления о скорой, более чем вероятной смерти.

«Нет, этого не будет! Всё пройдёт отлично. Я приду к Уокеру, заберу у него шкатулку, уничтожу её и вернусь в Хогвартс. Ничего невозможного. Это будет даже весело, — но самовнушение не работало: — Очень весело, особенно, когда шанс быть убитым даже выше, чем на недавней войне! — захлопнув книгу, на чтении которой слизеринец так долго и, увы, тщетно пытался сосредоточиться, молодой человек решил воззвать к голосу разума. — К чёрту, Малфой. Хватит нагнетать обстановку. Иначе скоро превратишься в Грейнджер, бледнеющую при одной мысли о плане, — вдох, выдох. Нужно хотя бы сохранять видимость спокойствия. — Каким бы крутым работником Министерства Уокер ни был, за Аваду его ждёт реальный срок в Азкабане. Он не убьёт тебя. Не убьёт! — в теории это звучало логично и вполне обоснованно».

Оставалось непонятным только то, какого же черта Малфой последние два дня брал со своих друзей — Мерлин, настоящих друзей! — едва ли не клятвенные обещания: с Блейза Забини — заботиться о Нарциссе в случае его, Драко, непредвиденной и крайне неожиданной смерти, с Пенси Паркинсон — хотя бы изредко оказывать миссис Малфой визиты вежливости после выпуска, а с Теодора Нотта — помочь матери перевести деньги с английских счетов на французские в случае чего. К слову, каждый студент Слизерина реагировал по-разному. Блейз, всегда подозревавший о том, что с другом что-то не так, но никогда не говоривший об этом, сказал, чтобы Драко и думать забыл о чем-то таком, иначе Забини лично вправит ему мозг Петрификусом, а может и чем-то посильнее. Пенси в своей привычной манере предпочла тактично промолчать о том, насколько странной была просьба, однако вскользь обмолвилась чем-то вроде: «Ты же знаешь, что можешь мне доверять и рассказывать о чем угодно?». Видит Салазар, эта девушка всегда была самой лучшей из всего змеиного гнезда. Тео вместо ответа просто кивнул, не прибегая к расспросам, но потом, когда Малфой собрался уйти, зачем-то окликнул его и крепко пожал руку. Со стороны это выглядело, наверное, странно. Но значило действительно много.

Драко сам не знал, зачем устроил весь этот фарс с просьбами, хотя в глубине души был прекрасно осведомлён о собственных мотивах. Как бы это ни было сложно, стоило признать: возможность гибели была вполне реальной. Слизеринец мог хоть дрожать от страха, хоть душить в самом утрубе любые признаки паники, хоть биться головой об стены замка — это не имело значения и никак не отрицало одного из вполне вероятных итогов его предстоящего путешествия. Решив, что даже чтение — его персональный излюбленный метод абстрагироваться от жестокой действительности, больше не работает, Малфой левитировал фолиант на ближайшую полку, даже не удосужившись вернуть литературу на законное место, и встал из-за стола, собираясь вернуться к себе в спальню. Старательно не обращая внимания на косящихся в его сторону студентов, которые, очевидно, так и не смогли до конца смириться с постоянным проживанием под одной крышей с бывшим Пожирателем Смерти, Драко размышлял о том, что ему, всё-таки, абсолютно точно стоит поговорить с Грейнджер.

В последний раз.

Мерлин милостивый, а ведь если задуматься, то это и правда конец. Допустим, он, Малфой, выживет, — если выживет! — то что потом? Это персональное безумие, разделенное на двоих, возникло и с особой силой прогрессировало, как смертоносная болезнь, только потому, что двух студентов объединяли общие секреты. Сначала кровавые зачарованные свитки, через которые контролировалась обстановка в Хогвартсе и держалось в строжайшем секрете отсутствие Драко в школе, потом откровение о смерти Люси, прозвучавшее в полупьяном бреду среди разбитого кафеля холодной уборной так, что в венах стыла кровь, далее — непростительно-доверительные, почти интимные разговоры, один из которых произошёл в пыльном заброшенном кабинете. Всё это время их — слизеринского принца с ржавой короной и гриффиндорскую принцессу с золотой тиарой, объединяли интриги и леденящие душу тайны, заставляющие вступать в проклятый небом львино-змеиный тандем. Теперь же никаких опасных для жизни авантюр не будет. Если повезёт, Драко уничтожит шкатулку, вернётся в школу и… Продолжит жить так, как все семь лет до всего этого помешательства. Будет оттачивать остроумие на Уизли, сарказм — на Поттере, но не на Гермионе, нет. Он не посмеет снова сделать ей больно. Малфой искреннее не хотел бросаться такими громкими словами как «любовь» и «чувства», не имел ни малейшего желания распыляться в высокопарных речах, но гриффиндорка, в чьих глазах сияли самые яркие блики янтаря, действительно что-то изменила в нем. Каждым осуждающим взглядом и нежным прикосновением, каждой аккуратной буковкой, выведенной чернилами на заляпанном кровью пергаменте, каждым «Драко», с придыханием слетевшим с зацелованных губ, она умудрялась ломать в нем былые установки и заставлять верить в будущее. Как бы глупо это ни звучало, Малфой впервые за несколько лет обрёл надежду.

Это было настолько охеренно-круто, что… Драко не мог удержаться от того, чтобы поцеловать Гермиону ещё раз.

Мало ли, вдруг он и правда станет последним?

Тем более, что ситуация как нельзя лучше покровительствовала исполнению предсмертного желания. Та самая уборная, успевшая стать их местом, по-прежнему оставалась заброшенной и явно не пользующейся спросом, а возможностей связаться с гриффиндоркой было предостаточно. Хвала Мерлину и Моргане, — Драко никогда не думал, что произнесет это даже мысленно, — уроки у Слизерина и Гриффиндора проходили совместно, а потому якобы случайно столкнуться с Гермионой в коридоре по пути в кабинет, прошептать: «Встретимся после ужина» и нарочито-громко бросить: «Уйди, Грейнджер» было вовсе не сложно.

Да, пожалуй, так Драко и поступит.

***

пятница

— Ой, я, кажется, забыла взять запасные пергаменты, — резко спохватилась Джинни, находясь уже практически на выходе из гостиной Гриффиндора.

— Лучше сходи за ними, — посоветовал Гарри, — мало ли, какое задание решит дать нам Снейп в этот раз.

— Ага, — пробурчал Рон, соглашаясь. — Если он так взъелся вчера из-за того, что я не прихватил дополнительный учебник на урок, которого, между прочим, не должно быть, то не сложно догадаться, какой будет его реакция, если тебе не хватит чистых пергаментов на обязательной лекции.

Гермиона лишь улыбнулась, глядя на то, как Уизли скрещивает на груди руки и делает самое обиженное и одновременно оскорбленное выражение лица из всех, на какие была способна его мимика. В четверг, то есть, непосредственно вчера, в расписание восьмого курса были поставлены дополнительные уроки Зельеварения и, если у совмещённой группы Когтеврана и Пуффендуя занятие прошло практически сразу после обеда, то гриффиндорцам и слизеринцам повезло куда меньше: у них лекция проводилась вечером и закончилось почти перед самым ужином. То ли потому, что к тому моменту Рон уже устал, из-за чего и не вспомнил про то, что ему потребуется ещё один учебник помимо основного, то ли потому, что парня в принципе не слишком-то интересовало искусство изготовления зелий, особенно, когда постижение его азов не стояло в обычном расписании, то ли ещё из-за Мерлин-знает-чего Уизли не взял книгу, за что и получил выговор от Северуса. Именно по этой причине великий друг Гарри Поттера начиная со вчерашнего ужина и вплоть до настоящего момента совершенно и отнюдь не по-геройски причитал о том, как несправедлив и жесток Снейп. Саму же Гермиону, ещё вчера оказавшую Рону моральную поддержку и тем самым выполнившую дружеский долг, больше интересовали другие события прошлого вечера. Во время приёма пищи она, как и во все предыдущие дни, столкнулась взглядами с Драко. Он сидел в своем привычном сопровождении, — действительно больше похожем на компанию друзей, нежели на свиту, что по какой-то невообразимой причине радовало гриффиндорку, — и не отрывал от неё взгляда. Рядом с Малфоем что-то активно обсуждали Забини и Паркинсон, чудесным образом даже во время захватывающей беседы умудрявшиеся выглядеть максимально по-аристократически, рядом с Гермионой — такие же увлеченные Гарри и Джинни, но ни «платиновый мальчик», ни «золотая девочка» не слышали того, что происходило вокруг них. Грейнджер оторвалась от гипнотического созерцания выразительных скул, точно очерченного подбородка и ухмыляющихся губ только тогда, когда Рон, заметивший, что его монолог о несправедливости бытия никто не слушает, легонько потряс её за плечо и, проследив за её взглядом, спросил что-то про Драко. Только уловив в речи друга имя, состоящее из парализующих её нервные клетки пяти букв, девушка резко встала из-за стола и, ответив Уизли какой-то чепухой, смысла которой она сама уже не помнила, направилась к дверям, будучи полностью уверенной в том, что слизеринец правильно истолкует посланный ему кивок головой и выйдет следом, но как-то слишком сильно сомневаясь, не заметил ли этого жеста и последующего за ним ухода Рон.

Сейчас же, шагая с друзьями по коридору и отмечая, что не заметила ни того, как Джинни успела сходить за пергаментами и вернуться обратно, ни того, как все они прошли половину пути до кабинета Зельеварения, Грейнджер была уверена, что рыжий гриффиндорец всё-таки не обнаружил в её поведении ничего необычного. В противном случае девушку ждал бы не путь на урок, а допрос с пристрастием. Вряд ли Рональд стал бы молчать, если бы сопоставил переглядывания, кивок, уход Гермионы, а затем и Малфоя, в единую картину. Следовательно, можно было жить спокойно, ведь Уизли ничего не заподозрил. Хотя, спокойно? Гриффиндорка не была уверена, что это слово уместно в данной ситуации, ведь она шла не просто на урок, а на занятие, которое должна была сорвать, причём не одна, а с Драко, чтобы в итоге их обоих оставили на отработку.

«Пожалуйста, не думай об этом сейчас. Забудь о проблемах, пока не началась лекция, и о том, что случится после неё…»

Вчера же, покинув Большой зал и ужинавших в нём студентов и преподавателей, Гермиона уверенно направилась в «переговорный пункт», спешащими шагами преодолевая коридоры и не оборачиваясь на юношу, идущего позади. Словно боясь опоздать. Только оказавшись в старой, Мерлином забытой уборной, и десятью секундами позже услышав, как захлопнулась за Драко дверь, гриффиндорка с облегчением выдохнула. Здесь было уже не холодно, а лишь слегка прохладно после того, как Гермиона заклинанием починила разбитое окно той ночью, когда совершила самый безрассудный поступок в своей жизни, — и это учитывая ограбление Гринготтса и побег с места преступления на драконе, — решившись остаться там с Малфоем. Драко тоже внёс свой вклад в приведение помещения в более-менее нормальное состояние: к огромному удивлению Грейнджер, он использовал Очищающие и Освежающие чары. Теперь здесь было почти уютно, а бывшая уборная от пола до потолка стала их местом. Только когда слизеринец сделал несколько широких шагов внутрь, Гермиона повернулась к нему лицом.

Драко молчал.

Неизвестно, о чем он так долго размышлял, но, очевидно, с трудом придя к консенсусу с самим собой, всё же предложил обговорить план. Девушка кивнула. Наблюдая за тем, как Малфой мерит шагами небольшую комнатку, наворачивая круги, гриффиндорка с придирчивой тщательностью рассматривала, как Драко хмурит лоб, из-за чего на серьёзном сосредоточенном лице появлялась складка между бровей, за тем, как он жестикулирует красивыми длинными пальцами, как меняет интонации в зависимости от того, всё ли сходилось в стратегии, и, наконец, как он смотрит на всё вокруг и на неё саму. В эти минуты у Гермионы складывалось как никогда стойкое ощущение, что она действительно знает его. Причём знает наизусть. Мимику, тембр голоса, привычки, — может с закрытыми глазами представить всё, что что делает этого юношу Драко Малфоем. Видит Годрик, за те дни, что они не общались, Грейнджер начинала скучать. По тому, какая она с ним, и какой он с ней. Без его кривых ухмылок и закатанных глаз, без её скрещенных на груди рук и сжатых в полоску губ. Без всего того, что их отличает, но со всем тем, что наоборот сплачивает.

«Что будет дальше, Драко?» — Гермиона не уточняла, что конкретно имела в виду, и не говорила, что подразумевала «с нами», но Малфой и так всё понял. Он и без всяких объяснений прекрасно осознавал, насколько всё сложно, знал, что происходящее между ними при любом результате закончится. С той лишь разницей, что при удачном варианте событий слизеринец уничтожит шкатулку и останется жив, а в менее счастливом случае…

Это ведь даже не отношения.

Поглощая взглядом каждое движение до сих пор молчавшего Драко, Грейнджер как никогда отчётливо понимала, что они всё равно не смогут быть вместе. Не важно: проиграют ли или же выиграют. Они не будут встречаться, как все нормальные подростки, ни при каких обстоятельствах. Ему не позволит семья, а её не поймут друзья и вся Британия. Вот так просто. И в этот момент стало настолько обидно, что захотелось демонстративно топнуть ногой по и без того разбитому кафелю, чтобы эхо известило весь Хогвартс о том, как чертовски несправедлива эта жизнь. Чтобы каждый ученик и преподаватель понял, насколько больно знать, что потом, когда с эпопеей с крестражем будет покончено, ей, великой Гермионе Джин Грейнджер, девушке, у которой, казалось бы, есть всё, придётся на протяжении трех месяцев ежедневно полностью игнорировать того, кого она любит, а после расстаться с ним навсегда, оставив память об этой истории в стенах старого замка. У них ведь действительно ничего не выйдет. Даже если её друзья примут его, а мистер и миссис Малфой — её, эта идея всё ещё будет обречена на разгромное фиаско по одной простой причине: Драко не любит её. Да, уже не ненавидит, да, может и доверяет, но всё ещё не любит. Мерлин, что он вообще чувствует?

«Я не знаю, — выдохнул слизеринец, и это прозвучало настолько устало, что у Гермионы сжалось сердце. Это все слишком сложно. Им обоим всего по семнадцать, но позади война, а впереди — неизвестность. Просто дети с перечеркнутым прошлым и сломанным будущим. Ничего более. — Я не знаю, — повторил Драко, и это был словно ответ на мысленный вопрос гриффиндорки. Ведь и сам Малфой, наверное, действительно не имел ни малейшего понятия, что творится в его голове и сердце. — Я не знаю».

Теперь молчала уже Гермиона. Нет, она не собиралась плакать, биться в истерике и повторять за всемитеми девицами из маггловских сериалов, которые страдают так театрально и приторно, что хочется выключить телевизор, а пульт бросить в урну, чтобы не видеть настолько сентиментальную дрянь уже никогда. Она даже не могла сказать, что у неё разбито сердце. Это было другое. Она теряла надежду, с каждой новой секундой лишаясь веры, что им обоим есть за что бороться.

Есть ведь?

Развернувшись и направившись к дверям, Гермиона почувствовала, как на её запястье сомкнулись вечно холодные пальцы и резко потянули назад, из-за чего она внезапно, сама не заметив как, оказалась настолько близко к лицу Драко, что чувствовала его дыхание на своей щеке. По коже тут же пробежали мурашки, а волосы на всем теле, кажется, встали дыбом. То, как близкое присутствие Малфоя действовало на её организм, всегда выбивало рациональную гриффиндорку из колеи. Почему она чувствует это именно с ним и ни с кем другим? Как давно лучшая ведьма столетия отдала свою душу сероглазому дьяволу?

«Однако, кое-что я могу знать наверняка, — его шёпот обжег кожу шеи, и Гермионе показалось, что она сейчас упадёт в пропасть, ведь у неё действительно подкашивались колени. Чёртовы малфоевские губы слишком близко, а ей самой слишком жарко, чтобы сохранять непоколебимое спокойствие и умение твёрдо стоять на ногах. Абсент, полынь, цитрусы — классика, ставшая её второй кровью, разливающейся в венах по телу с того дня, когда она впервые почувствовала аромат его парфюма, и когда Драко наклонился к ней, резкие ноты лишили её кислорода в этой расплывающейся перед глазами комнате. — Мы справимся. Переживём это дерьмо, Грейнджер».

Губы сталкиваются в поцелуе, и вселенная резко сужается до размеров этой мизерной комнаты. Галактике тесно, она жмется в кафельных стенах, из-за чего на них образуются новые нитевидные трещины, но даже если рухнет все здание вместе с крышей и фундаментом, Гермиона все равно не заметит. Драко-чёртов-Малфой, мальчик-который-убил-её-принципы, целовал её так, что гриффиндорке казалось, что даже если на части развалится не только замок, но и вся вселенная, ей будет плевать. Его губы выкачивали из неё воздух, лишали ориентира в пространстве, но делали это настолько нежно, что внушали непоколебимую надежду на то, что они действительно справятся. Вместе. С любыми катастрофами и провалами. Крепкая уверенность в том, что Драко глубоко наплевать на неё, треснула и превратилась в крошево ровно в тот момент, когда его губы нашли её. Даже если это не чувства, а всего лишь безумие, это не имеет значения. Потому что гореть в этом Аду они будут вместе. Не важно: любовь ли, ненависть — это всегда было взаимно. С самого начала. И за это действительно стоило бороться.

Кожа лица Гермионы горела ярким пламенем под обжигающе-холодными пальцами, в то время как вторая рука Драко обнимала гриффиндорку за талию и прижимала ближе, и хотя Грейнджер совершенно не могла соображать, где-то на краю её подсознания крутилась мысль, что это «мы справимся» говорила Малфою она сама, причём непосредственно в этой уборной. В тот день он был пьян, зеркало — разбито, а она — напугана до полусмерти. За эти месяцы изменилось настолько много, что было трудно представить даже то, что подобное вообще возможно.

Но это было реальностью.

Их реальностью.

— Надо было подарить Снейпу на Рождество пару десятков факелов, — недовольно пробурчала Джинни, спускаясь по лестнице в подземелья и к собственному неудовольствию отмечая, что чем дальше она идёт, тем меньше света виднеется впереди.

— Ага, — согласился с сестрой Рон. — Темно так, что Мерлин ногу сломит.

Перманентно-недовольные предстоящим уроком Зельеварения «львы» и как всегда тотально-хладнокровные «змеи» толкались в неимоверно узком проходе коридора, а слабое освещение только способствовало постоянному наступанию на ноги и, следовательно, нарастающему недовольству. Гермиона никогда не понимала того, зачем эту часть подземелий сделали настолько неудобной: на других этажах, в том числе и тех, что относились к Пуффендую, Когтеврану и Гриффиндору, рекреации были куда больше и шире, а главное — светлее. Мысленно считая шаги до того момента, когда коридор закончится и холл будет достаточно освещенным и свободным, чтобы сохранять личное пространство и видеть лица людей вокруг, гриффиндорка не могла в процессе не удивляться собственной способности так глубоко погружаться в воспоминания. Мерлин, она ведь действительно практически не заметила, как дошла вместе с друзьями до этого места, предаваясь сначала болезненным, а после весьма приятным размышлениям о минувшем вечере. Малфой, бесспорно, занимал слишком много места в её голове, замещая собой другие, причём не менее важные, части её, Гермионы, жизни, и в последнее время гриффиндорке всё чаще начинало казаться, что слизеринский принц самовольно узурпировал её разум, захватив каждую извилину мозга.

Это уже слишком!

— Готова? — до боли знакомый шёпот обжег кожу шеи, и Гермиона, резко подскочив, едва не выронила из рук учебные принадлежности. — Слушай, у меня есть одна идея…

Гриффиндорка неустанно и неоднократно поблагодарила всех великих волшебников, а также маггловских Богов и святых за то, что коридор был достаточно узким, из-за чего такое близкое нахождение Драко не вызвало бы вопросов, и тёмным, что давало возможность обоим студентам быть не узнанными, пока они не выйдут на свет.

— Чего тебе, Малфой? — то ли прошептала, то ли прошипела девушка, панически озираясь по сторонам, лишь бы убедиться, что никто не обращает на них внимания. Да уж, и как после этого называть Драко параноиком, если она сама ничуть не лучше? Впрочем, очевидно, Мерлин и Моргана были сегодня как никогда благосклонны к ней, а потому Гарри, Рон и Джинни, поддавшись натиску толпы, прошли вперёд и никак не могли видеть, на чью компанию Грейнджер их променяла.

— Я хочу, чтобы ты села за парту со мной, — совершенно спокойно и абсолютно невозмутимо ответил слизеринец, и Гермиона подавилась воздухом, резко остановившись и обернувшись, из-за чего лицо Драко, как и вчера, оказалось в опасной, непозволительной по всем статьям и параметрам близости от её собственного.

Следовательно, с минуты на минуту вновь могло произойти нечто непоправимое.

Казалось бы, это так просто: какой-нибудь случайный студент, спешащий на лекцию, толкнёт Малфоя со спины, тот сделает всего один шаг к ней, гриффиндорке, и тогда станет бессмысленно что-то отрицать. Наверное, где-то в параллельной вселенной есть такой мир, где Драко Малфой может спокойно поцеловать Гермиону Грейнджер прямо посреди школы, в толпе однокурсников, ничего не боясь, а она сама имеет полное право встать на носочки и потянуться к его губам, обняв парня за шею и кончиками пальцев перебирая его волосы холодного платиного оттенка. Там это настолько привычно, что почти обыденно.

В каком-то мире это возможно и абсолютно нормально.

Там они даже счастливы.

Где-то.

Но не здесь.

— Ты спятил, — гриффиндорка продолжила идти, повинуясь напору толпы, стараясь говорить так, чтобы её слышал лишь идущий чуть позади Драко, находящийся куда ближе, чем следовало в их положении, но больше никто. — Совершенно свихнулся.

— Открою тебе секрет, — усмехнулся Драко, — безумцы всех умней.

Гермиона сделала глубокий вдох, мысленно досчитав до двадцати, потому что стандартная десятка никак не подействовала бы в её случае, и попыталась сосредоточиться на том, что в поведении слизеринца самое странное: то, что он цитирует маггловское фэнтези, то, что его вообще не смущает, что до конца этого противного коридора осталось не так уж и долго, а Драко идёт настолько близко к ней, что Грейнджер спиной чувствует шёлк его рубашки, или ещё одно очень важное обстоятельство, которое никак нельзя было игнорировать, учитывая, куда и с какой целью они оба шли.

— Я смотрю, тебе очень весело, да, Малфой? — недовольно прищурившись, волшебница сжала губы в тонкую полоску, тем самым заставив Драко усмехнуться. Великий Салазар, неужели она действительно думала, что эта мимика а-ля Макгонагалл на него подействует?

— Почему бы и нет, — молодой человек пожал плечами, пройдя чуть вперёд, чтобы шагать не позади гриффиндорки, а рядом с ней. Он сам не знал, с какой целью поравнялся с Грейнджер: возможно, не хотел, чтобы сокурсники что-то заподозрили, когда они выйдут из неосвещенной части, а может боялся, что она обернётся и прочитает всё по его лицу. Ведь это было вполне вероятно, особенно, когда он продолжил: — Если это последнее, что мне доведётся сделать, пусть будет хотя бы весело. Выбесить твоих щенков — это именно то, что я предпочёл бы сделать перед смертью.

Гермиона закашлялась.

Да, и она, и Драко прекрасно знали, что предстоящее «путешествие» слизеринца явно будет не из самых безопасных и приятных. Более того, девушка практически не сомневалась, что вся эта афера является скорее плохой идеей, нежели хорошей, и может нести реальную угрозу жизни и здоровью Малфоя. Она давно обдумала и многократно рассмотрела все малочисленные «за» и бесконечные «против», но говорить с Драко о его предполагаемой смерти так открыто всё ещё не была готова. Да и никогда, наверное, не будет. Война показала ей слишком много трупов, но так и не научила спокойно смотреть ни на один из них.

— Всё будет хорошо, ясно? — попыталась убедить скорее себя, нежели кого-то другого, Гермиона, когда к ней снова вернулись умение оформлять мысли в слова и способность хотя бы относительно ровно дышать. — Останешься цел и невредим.

Драко лишь вновь усмехнулся.

— Так что, Грейнджер? — смотря чётко перед собой, проговорил волшебник, никак не выдавая своим видом того, с кем вёл диалог. — Меньше, чем через пару метров станет светло, и если ты ничего не решишь, я под Империо потащу тебя за руку за свой стол на глазах у твоих дружков.

«Это плохая идея, Гермиона. Очень плохая. В лучшем случае тебя ждёт допрос, больше похожий на пытку, от Гарри и Рона, а в худшем произойдёт межфакультетская драка, ответственность за которую, между прочим, нести будешь ты!»

Чувствуя, как в глазах начинает щипать от вновь появившегося яркого света, и как рука Драко сжимает её запястье, Грейнджер мысленно попросила у Мерлина удачи и душевных сил, после чего на выдохе произнесла:

— Чёрт с тобой, Малфой. Где мы будем сидеть?

Малфой усмехнулся с самым самодовольным выражением лица из всех, на которые он был способен, — а в его снобистском арсенале таких было очень и очень много, — после чего, обогнав гриффиндорку, прошёл вперёд и остановился недалеко от двери в кабинет, наблюдая. Сначала Гермиона не поняла причины такого поведения, но буквально через долю минуты получила ответ на свой непроизнесенный вопрос: к ней шли Джинни, Рон и Гарри. Причём, судя по их лицам, гриффиндорцы были чем-то весьма сильно обрадованы.

Что ж, видимо, Грейнджер придётся испортить им настроение.

— Гермиона, ты не поверишь! — первым начал рассказывать о причинах коллективной эйфории Гарри. — Снейпа сегодня не будет!

— Он свалил в Дурмстранг на целую неделю! Мерлиновы панталоны! — подхватил волну всеобщего счастья Рон. — Лекция, конечно, всё-таки будет, потому что Снейп оставил конспекты, зато знаешь, кто будет её вести?

— Ты никогда не угадаешь, Гермиона! — заверила подругу Джинни. Гриффиндорка говорила куда более спокойно, чем её брат и парень, но всё равно улыбалась.

— Боюсь даже представить, — пожала плечами Грейнджер. — Филч?

Друзья тут же громко засмеялись, представив Хогвартского завхоза в амплуа профессора Зельеварения, а Гермионе стало стыдно. Мало того, что она заранее была прекрасно осведомлена о том, что будет замена преподавателя, чем и собиралась нагло воспользоваться, так ещё и ни словом не обмолвилась об этом с друзьями, опасаясь, как бы они случайно не поставили под удар их с Драко план.

— О, только этого нам не хватало! — сквозь смех произнесла Уизли. — Нет, в этот раз урок проведёт Флитвик. Однако, мне нравится твой ход мыслей, Гермиона.

Парни снова громко захохотали, и девушка почувствовала на себе укоризненный взгляд Малфоя. Тот все ещё стоял у двери, ожидая Гермиону, и насколько волшебница могла заметить, успел о чем-то поговорить с Блейзом. Мысль о том, что на неё, Грейнджер, выльется волна негодования не только со стороны гриффиндорцев, но и слизеринцев, пришла несколько запоздало, зато сразу же заставила напряжённо сглотнуть. Убеждая себя в том, друзья не бросят её в любом случае, а мнение всех остальных ей глубоко безразлично, Гермиона собрала внутри себя всю смелость, на которую была способна, и произнесла:

— Если у нас проведет урок профессор Флитвик, значит, никаких контрольных работ не будет, — начала она, по крупицам собирая остатки гриффиндорской храбрости. — Следовательно, вам не понадобится моя помощь, а потому вы не обидитесь, если я…

Три.

Два.

Один.

— Сяду с Малфоем.

Пробормотав последние три слова настолько быстро, что никто из друзей, вероятно, ничего не разобрал, Гермиона развернулась на невысоких каблуках туфель и решительно направилась в кабинет, словно секундное промедление заставило бы её немедленно вернуться обратно. Склонив голову набок в своей излюбленной манере, Драко проводил её насмешливым взглядом, после чего зашёл в класс вслед за ней. Садясь за стол, стоящий в самом конце слизеринского ряда, Грейнджер отметила, что всё ещё жива, а «змеи» не забрызгали её ядом. Некоторые, конечно, со смесью удивления и полнейшего негодования украдкой поглядывали в её сторону, но ничего не говорили. Заметив, как Забини и Малфой дотошно-внимательно наблюдают за своими однокурсниками, Гермиона осознала сразу две вещи. Во-первых, эти двое все ещё держат свой факультет под контролем, хотя их семьи и утратили былой авторитет, а во-вторых, она, гриффиндорка до мозга костей, чувствует себя в абсолютной безопасности под защитой слизеринского принца. Это было странно. Очень странно. Но почему-то приятно.

— Смотри: Уизли сейчас лопнет от злости, — прошептал ей на ухо Драко, даже не пытаясь скрыть полного удовлетворения. — Салазар, его лицо начинает сливаться с галстуком!

Гермиона закатила глаза и отвернулась к окну, решив, что разглядывание пейзажа будет куда более предпочтительным времяпровождением, чем созерцание недовольных и крайне растерянных лиц друзей, а также других негодующих гриффиндорцев.

Удар часов раздался как нельзя кстати, и если Грейнджер была в шаге от того, чтобы облегчённо выдохнуть, то Малфой, наоборот, сжал челюсти, как делал всегда, когда был напряжен или недоволен. Слизеринец сидел с идеально ровной спиной, просверливая взглядом классную доску, на которой зачарованный мел писал тему лекции. Флитвик, который и должен был читать оставленный Северусом материал, в свойственной ему манере просил студентов соблюдать тишину, чтобы не мешать другим учащимся, слушать и записывать. Наблюдая за жалкими попытками профессора установить контакт с аудиторией, Драко думал о том, что исполнить план будет куда сложнее, чем он предполагал. Размышляя о том, как конкретно вывести Филиуса из душевного равновесия, Малфой в большинстве случаев склонялся к озвучиванию шуток, порой даже не самого пристойного содержания, из-за чего Гермиона наверняка стала бы краснеть. Сейчас же, когда занятие началось, а ситуация, которая раньше представлялась лишь в перспективе, стала вполне себе реальной, былое веселье как-то неожиданно улетучилось. Нужно начинать действовать — это ясно и без всяких объяснений. Оставался вопрос: как?

Прежде, чем Драко успел сориентироваться, Гермиона резким движением руки столкнула с края стола его учебники, в том числе и то самое дополнительное пособие, и фолианты с грохотом упали на пол, тем самым перебив речь профессора, уже приступившего к чтению лекции, и овладев вниманием всех учеников, в ту же секунду обернувшихся на шум.

— Мистер Малфой? Мисс… — Флитвик, удивившись наличию Гермионы в качестве соседки слизеринца, замялся. — Грейнджер? Все в порядке?

— Да-да, простите, профессор, — спешно ответила гриффиндорка, очаровательно улыбаясь с долей смущения. Видит Мерлин, сейчас у неё было даже более невинное выражение лица, чем тогда, в октябре, когда Макгонагалл несколько минут подряд не могла добиться от Грейнджер плана посадки гостей для Хэллоуинского бала, в то время как её любимая «золотая девочка» думала явно не о нем. В тот день Драко обязали стать вторым организатором мероприятия, а после Гермиона впервые согласилась поручиться за него перед Минервой. Казалось, это было лишь началом их истории, а сейчас пришёл её… Конец?

— Неплохо, Грейнджер, — в холодных серых глазах плескались непривычно тёплые искорки веселья. Гермиона не призналась бы в этом даже в Визенгамоте под веритасерумом, но ей невероятно льстил тон Малфоя, в котором несложно было проследить гордость. Ещё год назад гриффиндорка ни за что не поверила бы, что будет нарушать школьные правила вместе с врагом детства и ловить самый настоящий кайф оттого, что он ей доволен, но сейчас это было настолько реально, что даже казалось правильным

Очередное доказательство того, что Драко Малфой портит Гермиону Грейнджер.

Очередное доказательство того, что Гермионе Грейнджер это нравится.

— Брала уроки у профессионалов.

Драко не удержался от лёгкой улыбки. Почему-то именно в этот момент ему стало как никогда очевидно, что не только он менялся под влиянием Грейнджер, но и она сама. Девушка, сидящая с ним за одним столом, разительно отличалась от гриффиндорки, приехавшей в Хогвартс в сентябре. Да, она все ещё была упряма, умна и принципиальна до неприличия, но нечто еле уловимое в ней изменилось.

Гермиона не боялась рисковать.

Безусловно, за время войны ей неоднократно приходилось принимать решения на ходу, тем самым подвергая себя и других опасности, но в быту она по-прежнему оставалась до ужаса консервативной, если даже не чопорной. Теперь же она сидела за столом, стоящим на стороне другого факультета, — факультета Слизерин, это очень важная деталь, — и ни капельки не смущалась. Во всяком случае, не подавала виду, что её что-то тревожит. Да и ошеломленное лицо Поттера, то и дело оборачивавшегося на лучшую подругу и школьного врага, её не слишком-то волновало. Гермиона лишь посылала Шрамоголовому лёгкие улыбочки: то ли извиняющиеся, то ли снисходительные к его непроходимой тупости. Грейнджер медленно, но неумолимо приобретала черты, старательно подавляемые в ней якобы необходимым гриффиндорским благородством, которые изначально были частью её личности, вновь становилась собой, и Драко чувствовал какое-то странное, совершенно непривычное тепло внутри от одной лишь мысли, что решительный и самый главный толчок к переменам в ней дал он сам. Малфой выдрессировал Гермиону точно так же, как и она заставила его плясать под свою дудку гуманизма.

— Не боишься? — произнесла гриффиндорка шёпотом, но не так, как говорят, когда опасаются огласки, а наоборот, привлекая внимание. План по доведению Филиуса до бешенства все ещё был в силе. — Идти туда.

— Нет, — тем же громким шёпотом ответил слизеринец, покачав головой. — Так надо. Мы оба это знаем.

Возможно, стоило сказать: «Это правильно» или «Так будет лучше для всех», но подобные фразы звучали бы слишком напыщенно и вычурно, по-геройски. По-поттеровски. Сам же Драко не просил титула народного идола и совершенно не нуждался в нём. Пожертвовать всем, что у тебя есть, ради спасения мира — это про Гриффиндор, где безрассудная храбрость застилает глаза, а красно-золотой галстук одним своим видом вдохновляет на подвиги. У слизеринцев все иначе. В точности наоборот. «Змеи» скорее передушат всех остальных, нежели позволят кому-то посягнуть на их гнездо. В этом и состояла вся разница, однако правда, как и всегда, у всех была своя. Вряд ли здесь кто-то прав или виноват. Скорее, воспитание и окружение сыграли решающие роли.

— Может, все-таки стоит обратиться за помощью к директору?

— Ради всего святого, Гермиона…

— Малфой и Грейнджер, что в вашем разговоре настолько важного, что двадцать способов применения яда прыгающей поганки блекнут на его фоне? — вечно мягкий и спокойный Флитвик, хотя и не повышал голос, явно был недоволен, чем только обрадовал гриффиндорку и слизеринца. Пока факультеты недоумевали, что происходит, двое оставались уверены в том, что все идёт в точности так, как надо.

— Мы глубочайше раскаиваемся в нашем крайне неподобающем поведении, профессор, — манерно растягивая слова, «извинился» Малфой, прекрасно понимая, что такой стиль общения не только перечеркивает хотя бы малую правдоподобность сожаления, но и ещё больше раздражает, выводит из себя. Да и сам Филиус не сомневался, что слизеринец говорит так нарочно, но всё же пытался сохранять присущее педагогам спокойствие.

Студенты продолжали покорно записывать лекцию, стараясь успевать за скоростью чтения профессора, однако то, что голос преподавателя Заклинаний стал менее расслабленным, заметили все. Выплескивая всю свою злость на «скользкого белобрысого Хорька, который наверняка что-то задумал и хочет втянуть в это Гермиону» в крепкое сжатие пера и вдавливание его кончика в пергамент, Рон всё же переуседствовал, из-за чего оно треснуло, издав противный хруст на весь класс. Профессор нахмурился сильнее, но промолчал.

— Ты не думал о том, что шкатулки может не оказаться у мистера Уокера? — спросила Гермиона чуть тише, не отрываясь от написания конспекта. — Что будет тогда?

— Что ж, — Малфой, демонстративно отбросив перо, изобразил на лице глубокую задумчивость. — Пожалуй, в таком случае я принесу из дома министерского урода сувенир. Ну, знаешь, чтобы мы хотя бы не зря всё это устроили.

Гриффиндорка негромко усмехнулась, представляя, как Драко заберёт что-то у Лукаса и, перевязав это красной торжественной лентой, вручит ей в качестве подарка. Это и впрямь было забавно. Настолько, что девушка даже не сразу осознала, что прямо в эту самую минуту они с Малфоем просто разговаривают. Не спорят, не придумывают очередной сумасшедший план и даже не целуются, а спокойно беседуют, взаимно получая удовольствие от диалога. Это было так странно: нарушать дисциплину, как самые обычные школьники, какими они оба никогда не являлись. Он — с самого рождения сын Пожирателя Смерти. Она — с первого учебного года подруга Гарри Поттера. Видит Мерлин, ни Малфою, ни Грейнджер не было уготовлено судьбой однажды получить клеймо «как все». Уж что, а это точно не про них.

— Молодые люди! — прозвучало очередное, но уже куда более сердитое замечание от профессора.

Двое студентов одновременно резко опустили головы, изображая увлеченность написанием конспектов, уставившись взглядами в красно-золотой и серебристо-зеленый галстуки.

— Вот видишь: я не просто так предложил тебе пересесть ко мне, — горделиво заверил девушку слизеринец, подчёркивая немыслимую гениальность собственной идеи. — Как бы мы смогли выбесить этого морщинистого старикана, если бы ты была на другом конце кабинета? Силой мысли?

— Хочешь сказать, что ты сделал это исключительно ради благой цели, а не для того, чтобы позлить моих друзей? — подозрительно прищурилась Гермиона, словно пытаясь уличить во лжи хитроумного преступника или заядлого манипулятора, кем Малфой и являлся, а не престыдить однокурсника, о настоящих мотивах которого ей было и так доподлинно известно.

— Разумеется, нет, — нарочито легкомысленно отмахнулся Драко, — но, возможно, я предусмотрел этот неоспоримый «плюс»…

Гермиона искренне улыбнулась на его слова. В такие моменты, когда холодный слизеринский принц представал перед ней обычным мальчишкой, она чувствовала себя как никогда важной для него. Мерлин милостивый, насколько же сильно перевернулись их жизни, что открывать души бывшим врагам стало нормой?

— За что ты их так ненавидишь? — вопрос сорвался с языка настолько неожиданно, что в какой-то момент гриффиндорка даже начала сомневаться, что это сказала именно она. — Мы все уже давно оставили старые обиды в прошлом, но ты… Иногда мне кажется, что этот вопрос для тебя до сих пор актуален.

Драко нахмурился, внезапно став пугающе-серьёзным.

— Я их не ненавижу, — начал он так, будто слова давались ему неимоверным трудом, — и, если честно, никогда не ненавидел. Просто у них всегда было кое-что, чего никогда не было у меня.

— Кое-что?

«Настоящая дружеская верность. Авторитет и уважение, завоеванные поступками, а не деньгами родителей. И ещё кое-что важное. Кое-кто, Гермиона.

Ты.

У них всегда была ты».

— Мисс Грейнджер, мистер Малфой! — от настолько неудобного вопроса, что воздух начинал искрить напряжением, волшебников отвлек голос крайне рассерженного профессора Флитвика. — Мерлиновы панталоны, да что с вами двумя сегодня такое? Вы всегда вели себя до завидного примерно и не вызывали нареканий, из-за чего я закрывал глаза на ваше поведение большую часть урока, но сейчас… Вы переходите все границы! На отработку сегодня вечером! Оба!

Класс тут же замолк, ожидая развязки этой странной истории, и лишь двое волшебников еле слышно облегчённо выдохнули. Даже слушать о предстоящей отработке было куда проще и приятнее, чем продолжать прерванный разговор. Вектор их диалога действительно свернул в диаметрально-противоположную от заданного сторону, а Гермиона и Драко ступили на неизведанную, но оттого не менее запретную тропу. Святой Годрик, они и правда стали обсуждать их недоотношения?

— Да, профессор, — в один голос ответили студенты, которым почему-то внезапно стало невесело, но наказание не имело с этим никакой связи.

Оставшуюся часть урока Драко Малфой и Гермиона Грейнджер провели молча.

***

Часы пробили без пятнадцати семь, и Драко, бросив последний выпуск «Ежедневного пророка» на прикроватный столик, резко поднялся с постели и направился к дверям. Преодолевая несколько десятков ступенек, ведущих из спален мальчиков в общую гостиную, юноша вскоре оказался в самом помещении, где слизеринцы, сидящие на темно-изумрудных диванах, бросали на него взгляды, полные недоумения из-за недавних событий, и, видит великий Салазар, хотя студенты и молчали, их лица в этот момент были красноречивее любых слов. Малфой предпочёл никак не реагировать на сокурсников, которые, наверное, получили целую череду сердечных приступов от созерцания принца их факультета в компании лучшей подруги Гарри Поттера. После сегодняшней выходки, поставившей на уши не только Слизерин и Гриффиндор, но и, очевидно, весь восьмой курс, Драко как никогда отчётливо-ясно чувствовал, что его не волнует мнение окружающих. Безусловно, он и раньше с успехом демонстрировал полное отсутствие каких бы то ни было эмоций и тотальное, всепоглощающее равнодушие к мнениям и участям посторонних, но тогда это было лишь одной масок, чтобы в очередной миллионно-стотысячный раз доказать всему миру в целом и Хогвартсу в частности, что Малфоям на всё и всех плевать. Сейчас же это было реально. Странно, с долей сюрреализма, но по-настоящему. Именно поэтому, совершенно не озадачиваясь тем, что думают однокурсники о его недавней соседке по парте, Драко вышел из гостиной, до последнего момента чувствуя на себе ошеломленные взгляды. Стремительно проходя по бесчисленным коридорам и постоянно меняющим направление лестницам, слизеринец был как никогда уверен в собственном решении. Да, доля риска всё ещё была, а Грейнджер наверняка вновь попытается убедить его отказаться от этой затеи и обратиться за помощью к Макгонагалл, но с каждым шагом Драко все больше наполнялся пониманием, что он действительно делает все правильно.

Ведь ему и правда есть за что бороться.

Например, за то, что осталось от его семьи, которая никогда не будет в полной безопасности, пока в гребаном крестраже остаётся кровь Волдеморта, способная вернуть ублюдка к жизни.

Например, за друзей, которые прошли рука об руку с ним через болото общественной ненависти и не отвернулись, когда «Малфой» в приличном кругу стало приравнивается к ругательству.

Например, за возможность плюнуть на чёртовы предрассудки и чистоту крови, из-за которых были жестоко отнято столько жизней, и самому выбирать свою судьбу.

Например, за девушку, которой удалось превратить переломанного мальчишку, обросшего колючками и непробиваемой бронёй, в человека, который готов действовать.

Например, за право на второй шанс, которого у него никогда не было.

Драко и впрямь было за что и за кого биться, сражаясь до последней капли крови хоть с самим Мерлином, и едва ли не впервые он и правда был уверен, что способен выстоять. Во время минувшей войны Малфой даже не сомневался, что его убьют: Волдеморт, случайные лучи заклятий, или же проклятый Поттер. Сейчас же, дойдя до кабинета Флитвика и уже держа в руках приготовленный для них с Грейнджер список наказаний заданий, и вместе с ним направляясь к классу Снейпа, где их должна была ждать Гермиона, Драко ощущал себя довольно странно, но почему-то легко. В груди бушевало целое море эмоций, словно готовящееся к стобальному шторму, и чувство предвкушения чего-то поистине грандиозного возрастало вместе с волнами. Малфой понимал, что его план полон недостатков, но как никогда чётко осознавая, что поступает действительно по-настоящему правильно.

Он был готов.

— Мисс Грейнджер, — кивком поприветствовал гриффиндорку Филиус. Профессор взмахнул над входом палочкой и, прежде, чем Драко успел распознать в начерченной в воздухе руне ту, что соответствовала заклинанию Алохомора, дверь охотно поддалась, открывшись. Мужчина жестом пригласил волшебников внутрь. — На этом листе все ваши задания. Кроме того, в кладовой вы найдёте котлы, которые непременно необходимо почистить. Вручную, прошу заметить! Завтра утром я обязательно проверю вашу работу, и если на инвентаре обнаружится хотя бы слабый след магии,

вас обоих будет ждать новая отработка!

Грейнджер кивнула чересчур быстро, нервно заламывая за спиной бледные пальцы. Драко сомневался, что она вообще услышала задание и поняла его суть. Скорее всего, девушка действовала по инерции, соглашаясь со всем сказанным и отвечая в точности так, как от неё ждали. Такая правильная, до скрипоты прилежная. Когда-то Малфой едва ли не давился оттого, насколько приторной гриффиндорка ему представлялась, сейчас же он видел в ней поразительную дисциплинированность и полное самообладание. Глядя на неё, такую стойкую, выпрямившую спину и со слегка вздернутым подбородком смотрящую Флитвику прямо в глаза, никто, в том числе и сам профессор, не догадался бы, что отважная «золотая девочка» на взводе и на границе отчаяния. Этого не заметил бы никто, кроме, разве что, Драко Малфоя, различившего за напускной уверенностью, свойственной ему самому, страх в ту же минуту, когда девушка оказалась в поле его зрения.

Гордая до неприличия.

Прячущая трясущиеся руки.

— Да, профессор.

Филиус, очевидно, прочитавший в янтарно-карих радужках твердое намерение выполнить все поручения до единого, перевёл внимательный взгляд на Малфоя, явно не испытывающего той же жажды в добровольно-принудительных работах, и молча удалился, негромко хлопнув дверью. В кабинете повисло гробовое молчание. Гермионе было страшно — Драко видел этот неприкрытый парализующий ужас на её неестественно-бледном лице, но был полностью уверен, что Грейнджер никогда в этом не признается. Скорее Шрамоголовый снимет свои уродские очки, а горячо любимый всем трио Хагрид собственноручно передушит всех своих тварей, чем отважная гриффиндорская принцесса произнесет вслух, что действительно боится за него, за слизеринского принца, когда-то посягнувшего на всё, что было ей дорого, а теперь добровольно склоняющего перед ней голову, будто готовясь к гильотине. За этот год между ними действительно произошло слишком много, вот только сказано, — и через гордость признано, — было по-прежнему недостаточно. Момента, чтобы хотя бы на сикль исправить ситуацию, лучше, чем сейчас, не представлялось.

— Прости меня.

Его голос не дрогнул, рука не потянулась заключить хрупкое тело, словно нарочно идеально ему подходящее, в объятья, но взгляд Гермионы, когда она подняла на него глаза, говорил о том, что слова действительно попали в цель. Куда-то очень глубоко, под оливкового оттенка кожу и под часто вздымающуюся грудь. Туда, где билось поразительно-живое сердце, пережившее столько бед, стерпевшее бесчисленное множество страданий, но по-прежнему остающееся искренним и горячим. Гермиона Грейнджер стала одним из символов национальной победы для всех англичан, а для Драко — физическим доказательством того, что он всё ещё может чувствовать что-то кроме ярости, ужаса и боли. Гермиона Джин Грейнджер… Умнейшая-ведьма-своего-поколения. Девочка, научившая бессердечного мальчика любить.

— За что? — голос такой, что Малфой практически реально чувствует, как пересохло у неё в горле. Будто взгляда, проникающего ему под кожу, ломающего ребра и выворачивающего внутренности, было недостаточно. Страх и боль гриффиндорки явно испытывали его терпение напрочность, и оно медленно трещало по швам. Грейнджер не плакала, как это сделала бы любая другая девчонка в её ситуации, вне всех предположений не просила его передумать, но от этого становилось лишь хуже. Тогда, в башне, она тоже не проронила ни одной слезинки, а следующим утром выглядела так, словно её всю ночь пытали, похоронили на рассвете, а после выкопали, чтобы Грейнджер пришла на уроки. Одному Мерлину было известно, что творилось у неё в душе, но глядя в непривычно-широкие зрачки, Малфой готов был покляться и поставить всё семейное состояние на то, что она вытягивала его собственную.

— Ты сама знаешь.

Гермиона действительно знала. Ей было прекрасно известно то, что Драко подразумевал. В этом «прости» отражалось всё: и тот противный мальчишка с прилизанными волосами, произнесший самое непростительное из всех знакомых ей на тот момент оскорблений, и до неприличия самовлюбленный подросток, возглавивший Инспекционную дружину, а потому без зазрения совести отнимающий у Гриффиндора баллы каждый раз, когда видел её, и напуганный до полусмерти юноша, стыдливо опускающий голову, когда Беллатриса пытала её на полу в его собственном доме, и то тягучее напряжение, сжимающее мертвой хваткой горло в начале года, и все её, Гермионы, изрезанные над свитками пальцы, постоянно перевязанные бинтами, и, разумеется, ночь в Астрономической башне, когда известнейшей волшебнице столетия по-настоящему разбили сердце и в крошево растоптали душу, ботинком смахнув с балкона остатки ещё тёплых чувств в снег. В леденящем и одновременно испепеляющем душу «прости» звучало все, в том числе и то самое, непростительное, а потому непроизнесенное:

«Прости, что я люблю тебя».

— Можешь не переживать за котлы: Снейп скорее спалил бы собственный класс, чем уехал на неделю, предварительно не приведя инвентарь в дотошно-идеальное состояние, — слизеринец усмехнулся, хотя ему совершенно точно не было весело. Кривая ухмылка — это, пожалуй, рефлекс. Защитная реакция, механизм, отгораживающий оголенное нутро с содранной кожей от ядовитых шипов реальности.

— Я не за них волнуюсь, — произнесено настолько утвердительно и спокойно, что стойкое впечатление, что так было всегда, складывалось само собой. Будто бы Гермиона действительно с самого первого дня провожала Драко до камина, щедро снабжая наставительными речами, а он лишь отнекивался, обещая вернуться живым и невредимым. Или просто живым. Поменяй Грейнджер порядок слов, фраза прозвучала бы совершенно иначе и не отпечаталась бы у него, Малфоя, под черепной коробкой как ещё один весомый пункт в списке причин пережить эту ночь. За восьмой год в Хогвартсе изменилось действительно много, и сейчас, когда слизеринец убийственно-нежно касался пальцами щеки гриффиндорки, отрицать это было бесполезно.

Потому что это было оно. То самое чувство.

— Впереди ещё столько всего, Драко, — голос девушки неумолимо дрожал, словно та находилась в полушаге от того, чтобы разрыдаться, и волшебнику казалось, что каждое её слово режет по его коже, будто острый кусок стекла, раскаленным металлом льётся ему прямо в глотку. — Джинни постоянно говорит о шикарном балу в честь окончания послевоенного учебного года и… — Гермиона на долю секунды замолчала, словно пытаясь заставить себя озвучить то, что изначально собиралась. — Ты ведь тоже часть нашей истории. Я просто не могу поверить, что тебя может там не быть. Всё станет неправильно, если ты…

«Если я переживу эту ночь, то пойду за тобой куда угодно».

Фраза, которой не было суждено оказаться договоренной до конца, и поцелуй вместо ответа, смешанный то ли с отчаянием, то ли со страхом, а может и с еле заметной предательской слезинкой, скатившейся по щеке. Губы вновь касались губ, но на этот раз не было ни страсти, ни гнева, ни горделивых попыток что-то кому-то доказать. Только грязная боль вперемешку с чистой нежностью и пониманием, что как раньше уже не будет в любом случае. Произошло слишком много всего, чтобы просто перелистнуть страницу и начать заново.

Слишком.

Несколько метров от класса до смежного с ним личного кабинета Северуса Снейпа тянулись почти целую вечность, и Гермиона буквально задыхалась то ли от душащих ароматов сушёных трав, то ли от собственной безысходности. Ведь путей отхода больше не было, как, собственно, не существовало и их будущего. Ладно, к чёрту. Грейнджер переживёт это, задушив красно-зототым галстуком свои же чувства. «Зототая девочка» согласится вынести абсолютно всё, лишь бы он вернулся. То, что она и правда привязалась к Малфою — аксиома, очевидная настолько, что почти никогда не перестававшая быть непреложной истиной. Что будет с ним? Или с ней, если он не выживет? Исчезнет история, скрытая от посторонних глаз в каменных стенах, а вместе с ней растворится в воздухе и она сама. Колени подкашивались только от одной мысли о трагическом исходе, а губы, до сих пор хранящие горький вкус недавнего поцелуя, неконтролируемо тряслись. Грейнджер наблюдала за всем словно со стороны, так, будто действия происходили в сюрреалистичном сне: за скрипнувшим под подошвой малфоевских чёрных туфель полом, за тем, как Драко, подсвечивая палочкой, рылся в камине и всё-таки нашёл среди кирпичной кладки мешочек с летучим порохом, за тем, как он зашёл внутрь и занёс руку.

Три.

Два.

Один.

Сердце, кажется, перестало биться, сделав кульбит и разбившись об пол, упав в пятки.

— Драко, — омерзительно-плавно, словно в замедленном маггловском кино, слизеринец замокает, оборвав адрес на середине, и разворачивается лицом к девушке, а гриффиндорка совершенно не контролирует себя и словно не видит, как делает несколько тянущихся чёртову вечность шагов и утыкается носом в воротник чёрной рубашки. Она снова обняла его, снова сделала это первая, но за невероятно долгую секунду, когда ей стало практически больно от собственной глупости, на талии сомкнулось кольцо до боли знакомых рук. — Будь осторожен. Пожалуйста.

«Это всё потерят смысл, если ты не вернёшься. Я не смогу без тебя».

Её шёпот обжигает шею, а сердце, колотящееся в грудной клетке и ударяющееся об его ребра, превращает в прах и пепел душу. Его губы запечатлеют лёгкий поцелуй на её лбу, и если тогда, на Хеллоуинском балу, Драко сделал это в первый раз, то сейчас, кажется, в последний.

Что это было?

Прощение? Прощание.

Грейнджер до посинения пальцев сжимает идеальный чёрный пиджак, боясь ослабить хватку хоть на мгновение, но всё равно, за секунду до того, как она открывает глаза, Драко произносит адрес и растворяется в зеленоватом облаке летучего пороха.

Камин опустел, а ещё тёплый пепел и горькие ноты парфюма в воздухе стали не только символами сожаления, но и единственными напоминаниями Гермионе Грейнджер о том, что когда-то она ещё могла быть счастлива.

Комментарий к Часть двадцать первая: «Прощение? Прощание»

Предпоследняя глава, дорогие мои! Делитесь впечатлениями о ней и мыслями о фанфике в целом. Как вам герои? Есть предположения о том, что ждёт Драко у Лукаса? Что думаете об эпизоде на уроке? Уже представляете, что скажут Гермионе Гарри и Рон? Рассказывайте, рассказывайте и ещё раз рассказывайте! Обещаю всем ответить, каждого лайкнуть и мысленно задарить лучами тепла)

И да, спойлер: в следующей части ждите экшен. Много экшена.

========== Часть двадцать вторая: «Змеиное гнездо рухнуло» ==========

Первым, что он почувствовал, была боль.

Непрекращающаяся, острая. Ударяющая тысячами вспышек, из-за которых ещё пару секунд плескались не менее яркие блики перед глазами.

С трудом поднимаясь с пола и делая шаг в темноте, ступая робко, почти наугад, Драко дотронулся до собственного виска, тут же почувствовав, как тонкие струйки горячей крови стекают по пальцам. Свежая рана болезненно жгла, заставляя с силой сжимать челюсти и жмуриться, хотя закрытые глаза и не могли уберечь от неприятных ощущений. Не успел Малфой оказаться у Уокера, как уже получил возможность насладиться всеми прелестями разбитой головы, и сомнений, что это только начало, почему-то не возникало. Кристально-чистая и до скрипты идеальная кровь, одноналичие которой породило столько смертей, обжигала огнём фаланги пальцев, ладонь и запястье, а после струилась дальше по руке, легко проскальзывая под манжетом рубашки.

Решив, что пытаться наощупь определить состояние виска, как минимум, неразумно, и как максимум, бесполезно, Драко отдернул руку от раны и опустил вниз, силясь сосредоточиться на обстановке вокруг и собственных ощущениях: непроглядный мрак и ноющая боль — всё, что он мог видеть и чувствовать, и это явно было не лучшим результатом.

Зато очень поэтично.

Херова романтика.

«Что ж, неплохое начало…» — не слишком-то уместно констатировал слизеринец, натыкаясь на какой-то предмет, наощупь похожий на… кожу. Хвала Мерлину, не человеческую, а искусственную. Небольшое окно пропускало в комнату лунный свет и, проследив взглядом за прозрачной серебристой полоской луча, волшебник обнаружил, что опирался о старое, весьма пыльное кресло. Складывалось стойкое ощущение, будто это помещение являлось ни чем иным, кроме как складом для ненужных вещей, что было весьма странно, учитывая, что оказаться здесь Драко никак не планировал. Зрение, которому всё-таки удалось адаптироваться ко мраку, уловило на полу, недалеко от камина, палочку. Поднимая столь ценный для любого волшебника предмет, Малфой пытался предположить, который час. Отработка в кабинете Северуса начиналась ровно в семь, на выслушивание нравоучений от Флитвика и разговор с Гермионой могло уйти не больше получаса в общей сложности, перемещение тоже продлилось довольно быстро, заняв с большой натяжкой полминуты, а значит… Он, Драко, вылетев из камина и весьма сильно ударившись о каменный выступ, провел в отключке несколько часов. Прекрасно, просто прекрасно! Заявиться к врагу, чтобы в следующее мгновение приложиться головой и свалиться на пол без сознания и оружия, вряд ли было пределом мечтаний, а боль в пострадавшем виске только подтверждала, настолько плохо пошёл его, Малфоя, план с самого начала.

Тем не менее, нужно было начинать действовать. Короткий жест палочкой, простое заклинание, за времена нахождения в кругах Пожирателей отпечатавшееся клеймом у него в сознании, и мгновенно полученный результат в виде понимания, что в доме больше никого нет. Малфой облегчённо выдохнул. Конечно, при необходимости он стал бы сражаться хоть сейчас, в эту самую минуту, но даже для идиота не составило бы труда догадаться, что в данный момент юноша вовсе не был готов атаковать и отражать заклинания. Для начала было бы неплохо осмотреться и выйти уже, наконец, из этой отвратительной тесной комнатки с пыльным кожаным креслом розоватого оттенка, поломанными стульями, старым шкафом с перекосившейся дверцей, и детской кроваткой, давно не пользовавшейся спросом. Все эти вещи не могли иметь ни малейшего отношения к Уокеру, а потому то, как они здесь оказались, оставалось загадкой. Странно было и то, что некоторые из них были прикрыты тканью, призванной уберечь предметы от пыли, будто хозяин всерьёз намеревался ими воспользоваться. То, зачем этот хлам хранил омерзительно-педантичный перфекционист Уокер, в чьи туфли на том проклятом заседании Визенгамота можно было смотреться, как в зеркало, не находило объяснений.

— К чёрту, — выругался и на собственные мысли, перемешанные со скребущими душу воспоминаниями, и на саму ситуацию слизеринец, медленно открывая дверь, скрипнувшую так громко, что сердце пропустило удар, и после выглядывая в коридор. Хотя заклинание, всегда предъявляющее достоверную информацию, и показало, что в доме никого нет, лишняя осторожность явно не помешала бы, особенно, если учитывать тот факт, что именно ею пренебрег молодой человек при перемещении, за что и поплатился целостностью своего же виска. Если Драко в кои-то веки улыбнётся удача, а Мерлин и Моргана обойдутся без демонстрации своего умопомрачительного чувства чёрного юмора, то Малфой вполне сможет найти шкатулку — волшебник был уверен, что она в доме Уокера, — и вернуться в школу незамеченным. Там Грейнджер напрягла бы все свои немалочисленные извилины и придумала бы, как уничтожить этот чёртов ящик Пандоры. От других крестражей она ведь уже избавлялась, верно? Значит, справится и с этим. Подобный расклад событий представал перед глазами настолько живо и казался таким идеальным, что даже внушал своеобразную веру в успех. Тем не менее, эта самая вера медленно, но совершенно необратимо трещала по швам по мере того, как Драко, закрыв за собой дверь, двигался по коридору, наталкиваясь взглядом на множество дверей, но не видя ни единой лестницы.

«Это странно, — нахмурился молодой человек, подсвечивая кончиком палочки себе путь. Во всех зданиях, даже в Хогвартсе и, прости Салазар, мэноре, коридоры хотя бы относительно хорошо освещались. Не важно: факелами ли, свечами, или даже магией — факт оставался фактом. Здесь же не наблюдалось ничего из вышеперечисленного. Ни единого источника света. Будто бы в этом самом коридоре тщательно готовилась ловушка. Чёрт! — Крайне необычная планипровка, — отметил волшебник, когда дошёл до зала, где находились две лестницы: вверх и вниз. — Интересно, и какой идиот всерьёз захочет спуститься?»

Нарочито медленно и подчёркнуто тихо поднимаясь по ступенькам, волшебник обратил внимание на часы, висящие на стене. На чёрном циферблате белые стрелки беззвучно говорили о том, что время близится к полуночи. То, почему такого примерного и показательно-добропорядочного сотрудника Министерства Магии как Лукас до сих пор не было дома, становилось всё любопытнее. Впрочем, на месте Уокера Драко тоже не слишком-то торопился бы вернуться в поместье. Даже ночная темнота не могла усугубить того, насколько здесь было мрачно. По сравнению с этим особняком даже мэнор казался неплохим вариантом. Во всяком случае, коридоры и холлы семейного поместья Малфоев были куда светлее и в какой-то степени даже уютнее, хотя раньше эти описания казались совершенно не подходящим и чуждыми этому месту.

Если судить по дому о его хозяине, то какой вывод можно было бы сделать о Уокере? Итак, само здание невысокое, но широкое. Словно коробка, самая обычная и непримечательная на первый взгляд, но хранящая внутри себя столько чертовщины, что голова шла кругом. Абсолютно то же самое Малфой мог сказать и про самого Лукаса: мужчина тоже казался вполне себе добропорядочным и примерно-показательным по всем фронтам и категориям, что мешало случайному встречному даже предположить, сколько демонов он хранит в черепной коробке. Уж их-то у урода-Уокера было явно немало, — Драко в этом не сомневался. Гадкие твари, должно быть, выли и скребли внутренности когтями каждый раз, когда потенциальная нажива вырисовывалась на горизонте. Только вот в чем дело: куда же ублюдок потратил все свои деньги, если до сих пор жил в настолько маленьком доме? О том, как после разгрома показаний стороны защиты Малфоя-старшего в суде Визенгамота Уокер получил столько, что даже открыл дополнительный счёт в Гринготтсе, прошлым летом гремели все магические печатные издания, в том числе и небезызвестный «Ежедневный пророк». Только ленивый или, должно быть, немой не высказывал своих предположений о том, сколько же заработал на этом судебном процессе Лукас. Так на что же «светило современной юриспруденции», как урода окрестила Скиттер в очередной поганой статейке, потратил все свои сбережения? До сих пор хранил в банке? Для какого, спрашивается, случая? Рассчитывал после неудачного процесса сбежать из страны? Видит Мерлин, за то время, пока слизеринец находился в доме министерского червя, у него появлялось все больше вопросов к хозяину.

Между тем, сам Малфой уже прошёл весь второй этаж, такой же мрачный и пустой, как и первый, и упёрся в закрытую дверь. Очевидно, кабинет, располагавшийся за ней, был единственным важным помещением во всем поместье, потому что иных объяснений тому, почему он был запрет, а другие — нет, не находилось. Драко применил несколько заклинаний, но ни Алохомора, ни парочка других, сравнимых с ней по силе чар, ожидаемо, не сработали. Неудивительно. Ещё бы Уокер запер что-то ценное заклятием, для разрушения которого хватило бы знаний и умений даже второкурсникам!

— Бомбарда! — дверь вышибло тут же, а по стене пошли крупные трещины. В момент взрыва Драко зажмурился: казалось, прямо сейчас по злой иронии судьбы в поместье вернётся хозяин и обнаружит незванного гостя прямо за его не самым достойным занятием. Очевидно, в таком случае Авада Кедавра будет гуманнейшим из всех возможных исходов.

Люмос зажёг лампочку, и небольшой — «у Уокера, очевидно, фетиш на тесные замкнутые пространства» — кабинет наполнился ярким светом. Драко сделал шаг внутрь, осматривая помещение: заваленный бумагами стол, обычный стул для офисных клерков, высокий книжный шкаф, миниатюрная тумбочка в углу — ничего, что с порога бросалось бы в глаза. Классика. У любого работника Министерства, должно быть, точно такой же кабинет. Тем не менее, подойдя к столу, с которого буквально падала макулатура, слизеринец усомнился в своём первоначальном суждении: на гладкой чёрной поверхности находилась уйма материалов о самых разных шкатулках. Бесчисленое множество колдографий, сотни статей и научных исследований, вырезанных из журналов и книг, море раскрых древних фолиантов. У Грейнджер, вероятно, случился бы нервный срыв от нахлынувшей эйфории, найди она такой объем литературы в самой обычной на вид комнате. Однако все ещё существовало одно весомое «но», разбивающее в пух и прах все более-менее оптимистичные доводы Драко: Уокер искал его шкатулку.

И нашёл.

Малфой не мог и не хотел поверить собственным глазам, когда обнаружил среди завала на столе изображение, точь-в-точь похожее на то, которое несколькими месяцами ранее видел он сам в кабинете отца. Это плохо. Очень плохо.

«Просто, блять, отвратительно!»

Одному Мерлину известно, как среди огромного количества материалов Лукас откопал самые нужные, единственно-важные сведения, но факт был на лицо: министерский выродок знал, что искать, и, вероятно, уже получил это. С другой стороны, как это могло быть возможно? На то, чтобы вычленить из чёртого омута информации о ларцах ту, которая указывала бы на отдельно взятую шкатулку, ушло бы несколько лет, как минимум. Память подсказывала: с момента покупки отцом артефакта не прошло и года. Кроме того, в то время всё ещё шла война, следовательно, начать искать информацию об этом крестраже уже тогда было нельзя. Напрашивался только один вывод: Уокер заранее знал, что искать. Откуда? Другой вопрос. О шкатулке было известно очень ограниченному кругу лиц: лишь тем, кто оставил в ней свою кровь. Значит, Лукасу мог сообщить кто-то из Пожирателей. Но они ведь дали Непреложный обет и поклялись молчать о том, где она? Мозг вскипал под напором миллионов мыслей и самых противоречивых фактов, а усталость навалилась резко и как нельзя не вовремя.

— Плевать, Малфой. Сейчас не лучший момент для отдыха, — убеждал слизеринец сам себя, нервно дергая за ручку внутреннего ящика стола, которая никак не хотела поддаваться. — Салазар, да открывайся же ты!

Удар часов с чёрным циферблатом, — точно таких же, как и в коридоре, — говорил о том, что пока волшебник исследовал два этажа дома и этот кабинет, прошло несколько часов. Время близилось к рассвету, хозяин поместья мог появиться с минуты на минуту, ситуация только накалялась, а гребаный ящик отказывался отворяться!

— Инсендио! — почти выплюнул в край раздраженный голос, и металлическая ручка начала стремительно плавиться, оставляя на идеально-чистом полу капли, а когда через десяток минут от замка не осталось ровным счётом ничего, ящик открылся сам, и из него посыпалось множество самых разных документов, связанных, в большинстве своём, с Министерством Магии. Среди всего этого макулатурного хаоса на глаза Драко попался небольшой блокнот, напоминающий маггловскую записную книжку. Там, на последней странице, где стояла сегодняшняя дата, чернилами было оставлено короткое послание:

«Последний срок до взрыва. Замкуть круг крови до полуночи».

Прежде, чем до конца продумать появившийся в голове план, слизеринец достал из внутреннего кармана рубашки уменьшенные зачарованные свитки, вернул им изначальные размеры и, десять капель крови спустя, оставил короткое послание на одном из них, после чего провалился в сон.

***

— Привет, Гермиона! — спускаясь по лестнице и совершенно не смотря под ноги, лучезарно улыбнулась пуффендуйка и помахала рукой.

Юная волшебница явно пребывала в чудесном умонастроении и совершенно не подозревала о том, на какие моральные муки обрела ту, кого только что поприветствовала. Впрочем, как и все остальные, кому довелось этим утром говорить с гриффиндоркой.

— Доброе утро, Элли, — Грейнджер, прилагая почти нечеловеческие усилия, выдавила из себя ответную улыбку и предпочла не думать о том, насколько очевидны фальшь и неестественность в таком простом движении губ.

Ведь улыбнуться по-другому она просто не могла.

Обижать ни в чем не повинную девочку, которая, вероятно, увидела в лице героини войны своего кумира после того, так та в течение месяца подтягивала её по Истории Магии, не хотелось, а найти внутри себя искренность не представлялось возможным. Именно поэтому Гермиона с самого утра давилась собственными дежурными улыбочками и кивками как для юной подруги, так и для всех остальных, изо всех сил стараясь «держать лицо» и не устраивать истерику впадать в панику.

Сказать, что это было сложно — равносильно тому, что стыдливо промолчать.

Храбрейшая и умнейшая волшебница из ныне живущих до последнего отказывалась открывать глаза и подниматься с постели, потому что соверши она эти нехитрые действия, как жестокая реальность тут же навалилась бы на плечи, облила ведром ледяной воды, а затем разбила бы то, что осталось от розовых очков, и без того изрядно пострадавших за восьмой учебный год, в качестве финального штриха. Гриффиндорка не хотела всего этого, опасалась подобных последствий всей душой, но не могла игнорировать утро, которое, вне всех её молитв и желаний, всё-таки наступило. Избегать проблему — это трусость в ярчайшем её проявлении, а те, кто носят красно-золотые галстуки, должны уметь бороться с таким постыдным качеством. И Гермиона действительно это делала. Отважно сражалась сама с собой, покидая такую спокойную и безопасную спальню, упрямо билась почти на смерть со страхами, перешагивая сначала порог Гриффиндорской гостиной, затем — Большого зала, а после — всех кабинетов, стоящих в расписании. Кроме того, помимо проблем внутри были и те, что существовали и отравляли собой пространство снаружи. После вчерашнего шоу на замене у Флитвика на Грейнджер косо поглядывали не только гриффиндорцы и слизеринцы, но и студенты-восьмикурсники других факультетов. Новость явно распространилась по параллели, но пока не прошлась по всей школе, — это радовало.

Увы, той же реакции не вызывала реакция друзей: она, наоборот, настораживала. Грейнджер ожидала чего угодно: миллионов вопросов, как только она покинет свою комнату, тысячи обид и угроз, тотального непонимания, но никак не того, что парни из «Золотого трио», Джинни и Невилл будут вести себя так, будто ничего необычного и впрямь не произошло. Будто бы две ярких личности, ознаменующие собой не только враждующие факультеты, но и радикально-противоположные стороны недавней войны, не сидели не позднее, чем вчера, за одной партой, и не выводили из душевного равновесия профессора на глазах у всего класса.

Действительно, ничего из ряда вон выходящего.

Норма.

Гермиона целиком и полностью осознала то, что друзья на неё не злятся, лишь тогда, когда Рон, в ответ на ехидную усмешку какого-то когтевранца, совершенно серьёзно сказал: «Не будь идиотом, парень. Нет ничего смешного. Тебе не пять лет, чтобы хохотать из-за такой ерунды». Видит Мерлин, за последние восемь лет девушка была за многое благодарна друзьям, но сейчас, когда они без слов поддержали её в столь сложный период, защищая, но не задавая вопросов, это чувство поглотило её с головой. Ровно как и понимание, насколько сильно все они повзрослели. Ни в «Золотом трио», ни в душах других старшекурсников больше не было места детским обидам. До конца осознать, радует это, или же огорчает, казалось практически невозможным.

День медленно тянулся, принося с собой хлопоты и заботы, свойственные любому учебному процессу, но даже они не могли отвлечь от доводяшей до мандража правды: Драко до сих пор не вернулся. Он провел целую ночь в логове врага и не выходил на связь. Это не просто пугало гриффиндорку, а приводило её в настоящий ужас. Безусловно, Гермиона не была безрассудна и понимала, что в данной ситуации она бессильна и не может сделать ничего для того, чтобы помочь. Тем не менее, её медленно и постепенно убивало одно наличие того факта, что пока она, Грейнджер, отсиживается в замке и ходит на лекции, Малфой находится наедине с врагом и рискует собственной жизнью, чтобы избавить человечество, в том числе и её саму, от шкатулки, крови Волдеморта в которой вполне хватило бы, чтобы вернуть того, кто превратил в руины весь волшебный мир, к жизни. Рациональный ум подсказывал, что Драко ввязался в эту опасную авантюру вовсе не из благих устремлений, пробудившейся совести или желания сохранить мир. Им явно руководили личные мотивы, — уж больно не по-слизерински было бы утверждать обратное, списывая поведение Малфоя на проявившееся благородство — но даже если и так, то, что он делал, имело значение.

С трудом сохраняя спокойствие и призывая саму себя ничем не выдавать беспокойство, чтобы тем самым не навредить молодому человеку ещё больше, Грейнджер с железобетонным упрямством уповала на холодный ум и здравомыслие, а потому с выдержкой, явно заслуживавшей всех похвал, продержалась до последнего урока. Которым, как и вчера, было Зельеварение. Вернее, изначально в расписании стояла лекция по Травологии, но профессор Стебль была занята сбором побегов каких-то растений, а потому, «дабы студенты не слонялись без дела по школе, как местные приведения», как выразилась Макгонагалл, директор дала распоряжение на дополнительное занятие, снова проводимое под чутким контролем Филиуса Флитвика, ведь Северус Снейп все ещё находился в Дурмстранге, делясь знаниями и опытом с другими профессорами.

Услышав такую новость, студенты отреагировали неоднозначно и совершенно по-разному. Гермиону не слишком заботило их мнение, а потому, уловив в общем гуле недовольное «опять», радостное «Слава Годрику, не придется повторять Травологию» и непонимающее «кажется, у меня дежавю», молча заняла свое место рядом с друзьями, попутно становясь объектом нескольких шуток про змеиную сторону и предметом наблюдений десятка пар глаз. Проигнорировав всё вышеперечисленное, девушка начала готовиться к лабораторной работе, стоящей в учебном плане на два урока впереди, но сдвинутой на более ранний срок из-за отсутствия Северуса. Это занятие каким-то неведомым даже самой Моргане образом должно было отвлечь Грейнджер от гнетущего страха, не покидавшего её ни на минуту. За этот год она и так позволяла себе непростительно много слабостей и поддавалась истерикам и слезам слишком уж часто. Безусловно, война оставила свой отпечаток на всех, в том числе и на Гермионе, нервы которой натягивались в струну при малейшем подобии опасности, но если раньше бьющие через край эмоции хотя бы не отражались на ком-то ещё, то сейчас ситуация коренным образом изменилась. Оттого, сможет ли Грейнджер проявить стойкость и хладнокровие, зависила сохранность плана, а значит, и успех Драко. Собрав всю волю в кулак и напомнив себе, что сейчас тот самый момент, когда быть настоящей гриффиндоркой не просто нужно, а необходимо, девушка старательно делала вид, что все действительно в полном порядке.

Три страницы учебника, пять минут на анализ прочитанного, — и Гермиона уже не сомневалась, что приготовит зелье из аконита на «Превосходно». Ничего сложного не предвиделось: растолочь цветы, измельчить листья и добавить в кипящий котёл, где уже должны были вариться предварительно нарезанные стебельки камыша, мешать варево против часовой стрелки на протяжении десяти минут, дать настояться — и готово. Грейнджер, должно быть, справилась бы с задачей даже с закрытыми глазами. Собственно, так и происходило. После удара часов студенты разошлись по местам, Филиус призвал из кладовки оборудование и ингредиенты, после чего леветировал всё на парты и записал пропорции на доске. С головой окунаясь в работу и не самые радостные размышления, время от времени «выныривая» лишь для того, чтобы дать полезные наставления друзьям или ответить на их вопросы, девушка не сразу заметила того, что профессор обращался к ней.

— Мисс Грейнджер?

Лёгкий хлопок по плечу от Гарри помог снова вернуться в реальность и в миллионый раз убедиться в том, что ей, Гермионе, пора подлечить нервы, потому что в волнении, с которым она отчаянно боролась с самого утра, физически можно было бы захлебнуться, как в настоящем болоте.

— Прошу прощения?

Искренние непонимание и страх на лице гриффиндорки мгновенно заставили Филиуса смягчится, хотя волшебник и так пребывал в весьма недурном расположении духа. Флитвик всегда был добр по отношению к ученикам, что поспешил в очередной раз доказать:

— Я лишь хотел похвалить Вас за работу, проделанную прошлым вечером, — большинство студентов оторвались от занятия и, помня о недавних событиях, не без любопытства поглядывали на «виновницу торжества». — Вы и мистер Малфой вычистили котлы практически до блеска.

«Растолочь шесть цветков аконита. Давай, Гермиона, возьми ступку и сделай это. Так, хорошо. Теперь листья».

— Знаете, в какой-то момент я даже решил, что вам помогал сам профессор Снейп, — Филиус по-доброму усмехнулся.

«Резать нужно мельче, чтобы листья могли раствориться. Отлично. Осталось только пересыпать их в котел».

— Кстати, где же мистер Малфой?

Рука дрогнула, и доска с толчеными цветами и измельченными листьями аконита толкнула кипящий котёл. Звуки удара метала о пол, шипения зелья и ученических воплей раздались незамедлительно. Гриффиндорка уже не различала ни вопросов перепуганных друзей, ни причитаний профессора, ни голосов однокурсников. Ничего. Зато отчётливо ощущала ужасную боль. Ноги на глазах покрывались волдырями и от пролитого на них кипятка, и от ядовитого растения, что было видно даже сквозь ткань бежевых колготок. Однако это было ещё не всё. У Гермионы ужасно жгло руку. Так, как это было всегда, когда Драко использовал зачарованные свитки, только сильнее. То ли предположение вместе с ожогами появилось у нее на коже, то ли отразилось в глазах, но, встретившись взглядом с не менее ошарашенным, чем все остальные, Блейзом Забини, девушка почему-то полностью перестала сомневаться, что слизеринец обо всем догадался.

Тем не менее, размышлять об этом не было ни времени, ни желания, да и ситуация к этому явно не располагала, а потому минуту спустя Грейнджер уже шла в Больничное крыло, придерживаемая за руки Гарри и Роном, сокрушающимися о том, как можно быть настолько неуклюжей, и как никогда ясно осознавала, что действительно не смогла бы иначе.

***

— Ох, милочка, мы ведь с тобой уже недавно виделись, — сочувствующе выдохнула мадам Помфри, записывая диагноз: «ожог нижних конечностей ядом аконита» в историю болезни. — Незадолго до рождественских каникул, верно?

Гермиона угрюмо кивнула вместо ответа. Ей не слишком-то хотелось вспоминать тот отвратительный период, когда ей было одновременно плохо и от долгого времяпрепровождения в Астрономической башне, и от слов Малфоя, должно быть, самых мерзких из всего его лексикона. Гарри и Рон, однако, знали эту историю без деталей и видели всё случившееся в совершенно ином свете, а потому эмоционально обсуждали то, что сперва следовало сделать с «придурком, умудрившимся раскрыть дверь так, чтобы ударить Гермиону» и то, что «лучше бы он себя этой дверью пришиб». Озадаченное лицо Помфри, которая, несомненно, слышала весь красноречивый диалог парней, наводило Грейнджер на определённые размышления. Девушка жмурилась от боли, чувствуя, как у неё не только щипит пострадавшая от яда нога, но и продолжает гореть рука, но все эти препятствия не могли остановить пытливый ум на пути к решению очередной загадки. С другой стороны, всё было предельно просто, а реакция медсестры — очередное доказательство тому, что именно Драко принёс гриффиндорку в Больничное крыло тем зимним днём. Девушка прекрасно помнила всё, что произошло до того, как ей стало плохо, и не сдержала робкой улыбки, в очередной раз убеждаясь: слизеринец мог хоть вечность плеваться ядом, не менее опасным, чем тот, что был в аконите, мог оскорблять её хоть сутками напролёт, но это не меняло того, что он не бросил её. Не оставил в коридоре, как обещал, не поручил спасение кому-то другому, а помог сам. Сомнений, что сожженный букет белых лилий принес именно Малфой, больше не оставалось.

— Ай! — негромко вскрикнула гриффиндорка, когда Поппи слишком туго затянула повязку.

— Переживешь, Грейнджер, — появление Паркинсон и Забини было настолько же неожиданным, насколько и неприятным. Во всяком случае, для Гермионы, ведь она прекрасно понимала, что слизеринцы пришли не для того, чтобы поинтересоваться её самочувствием, а чтобы поговорить. Причём общая тема для бесед у них была только одна. Та самая, которая сегодня не появлялась в школе. — Ты и через большее проходила.

— Твоя сумка, — Забини нарочито небрежно швырнул вещь рядом с кроватью. Бросил халатно, почти наплевательски, но так, чтобы ничего не сломалось и не разбилось. Ещё одна мелочь, заставившая задуматься о том, как участие в авантюре Малфоя изменило мнение слизеринцев о самой Гермионе.

Поппи, оставив пострадавшей гриффиндорке перечень наставлений, удалилась, предварительно настояв на том, чтобы волшебники, пришедшие навестить девушку, не задерживались надолго и не забывали о том, что больной нельзя совершать никаких резких движений. Как только за школьной медсестрой захлопнулась дверь, в помещении повисло молчание. «Змеи» и «львы» сверлили друг друга взглядами, из-за чего пространство едва не сотрясалось от напряжения.

— Ой, Мерлин! — протянула Гермиона с мученическим выражением лица, хватаясь рукой за запястье, обжигаемое новой волной боли. По сравнению с этими ощущениями яд аконита, — большая часть которого, к огромному везению девушки, впиталась в колготки и повредила кожу куда меньше, чем предполагалось изначально, — казался лишь лёгкой щекоткой. Сообщение на свитке до сих пор не было прочтено, и тёмная магия требовала исполнения условий.

— Что такое? — в голубых глазах Рона отразилось искреннее беспокойство. — Яд попал на руку?

— Позвать Помфри? — тон Пенси явно был куда спокойнее, чем у гриффиндорцев, но в нём всё же прослеживались нотки сочувствия. Тем не менее, в сложившейся ситуации этого никто не заметил.

— В сумке, — сквозь зубы проговорила Грейнджер, мысленно прощаясь с тем прекрасным временем, когда у неё ещё было две руки. — Достаньте пергаменты. Они уменьшены. Лежат в заднем кармане.

Выслушав все указания, Гарри тотчас приступил к исполнению просьбы, сохраняя, как и всегда, способность действовать даже в критических ситуациях. Это, пожалуй, было одной из черт, которые Гермиона особенно ценила в друге: он мог делать то, что нужно, не задавая лишних вопросов. Уже в следующую минуту в руках девушки были увеличенные пергаменты, на которые, после быстрого движения палочкой, начали попадать капли крови.

И Поттер, и Паркинсон, и Уизли, и даже Забини с выражением полнейшего шока на лицах наблюдали за происходящим, но Грейнджер уже не хотелось думать ни о том, что тайна их с Драко общения раскрыта, ни о вопросах, которые вот-вот посыпятся на неё. С каждой капелькой алой крови боль стремительно отступала, таяла практически на глазах, а на её место приходило огромное облегчение.

— Я догадывался, — коротко прокомментировал Блейз, хотя выражение его лица свидетельствовало об обратном.

— Что это такое? — удивился Рон. — Стоп, подождите: на бумаге появляются буквы? Что там написано?

Гермиона выдохнула. Да, ещё несколько месяцев назад она опасалась момента, когда друзья узнают о свитках, как худшего кошмара, а уж о том, чтобы кто-то из слизеринцев был в курсе событий, не могло идти и речи, но сейчас… Складывалось стойкое впечатление, что так было правильно. Грейнджер доверяла друзьям, хотя порой они и реагировали чересчур эмоционально и вспыльчиво, а в преданности Забини и Паркинсон не сомневался Драко, так значит, всё происходящее действительно не являлось ошибкой? Кроме того, все уроки, назначенные на этот день, подошли к концу, а Малфой так и не вернулся. Это говорило лишь об одном: надо вмешаться. Гермиона Джин Грейнджер не была бы самой собой, если бы отпустила ситуацию и не сделала бы ничего, чтобы спасти того, кого она полюбила помочь.

— Это Малфой, — медленно начала гриффиндорка, с особой осторожностью подбирая слова. — Мы так общаемся. Через эти пергаменты.

В Больничном крыле снова повисло молчание. Казалось, всем присутствующим необходимо обдумать услышанное, осознать, что в словах девушки не было ни намёка на шутку, а как никогда желанное «Розыгрыш!» всё-таки не прозвучит.

— Знаешь, Грейнджер, мне всегда было интересно, — внезапно заговорил Забини, — почему именно ты. В Хогвартсе полно девчонок, большинство из них не глупы, так зачем же Драко выбрал не кого-то другого, а тебя — мисс ходячее недоразумение? — гриффиндорцы смотрели на парня со смесью недоумения и странного, особого понимания. — Я давно задавался этим вопросом, но нашёл на него ответ только вчера. Драко улыбался, сидя рядом с тобой. Драко чёртов Малфой по-настоящему улыбался! Я не знаю, как ты это сделала, Грейнджер, но я впервые за долгое время увидел его реально живым. Поэтому, раз уж наш дорогой «принц» в очередной раз нашёл себе неприятности, а ты знаешь, где он, то мы с Пэнс окажем любую необходимую помощь.

Слизеринка согласно кивнула, а Гермионе показалось, что она спит. Мерлин милостивый, Блейз Забини действительно только что сказал, что одобряет её? Если это сон, то разбудите Грейнджер немедленно, или же не делайте этого никогда.

— Вы смотрите друг на друга, когда думаете, что никто не видит, — продолжил речь Забини Рон. — В Большом Зале, на уроках — Годрик, да везде! — теперь студенты с непонятной смесью эмоций смотрели уже на гриффиндорца, а девушке, чья кровь уже полностью впиталась в пергаменты, почему-то внезапно стало неуютно. Выслушивать правду от слизеринцев, чьё мнение не имело для неё ни малейшего значения, — это одно, а понимать и принимать, что пришло время поговорить на чистоту с друзьями, — совершенно другое. — Если честно, я не знаю, зачем тебе всё это, Гермиона. Ну, знаешь, Хорёк довольно мерзкий и портил нам все школьные годы, — при этих словах Поттер толкнул друга локтем, как бы намекая, что вектор его монолога свернул не туда, куда следовало. — Тем не менее, ты наша подруга, и мы доверяем тебе. Раз уж ты решила, что Хорёк — не такой уж плохой вариант, то, наверное, так и есть. Только знай, что если он обидит тебя, мы с Гарри сразу же ему вмажем.

Гермиона улыбнулась, чувствуя, как душевное тепло и облегчение переполняют ее. Девушка уже давно рассмотрела самые разные варианты развития событий и пришла к выводу, что если Поттер сможет её понять, пусть и с трудом, то Уизли — нет. Сейчас же, когда друг сам сказал, что не имеет ничего против её гипотетических отношений с Драко их общения с Малфоем, благодарность буквально текла по венам. В очередной раз за этот неумолимо долгий день Грейнджер осознала, насколько сильно все они повзрослели.

— Гермиона, что написал Малфой? — трогательный момент искренней дружбы был окончательно и бесповоротно испорчен вполне логичным вопросом Гарри и, не дождавшись ответа девушки, четверо волшебников заглянули в пергамент, лежащий на её коленях.

«Шкатулка взорвётся этой ночью. Пришли самых доверенных авроров в полночь в мэнор. Возможно, там будут Пожиратели», — гласили строчки на свитке, написанные так небрежно, словно тот, кто выводил их на бумаге, находился в полушаге от того, чтобы провалиться в сон или обморок.

Гробовое молчание повисло в Больничном крыле, и теперь напряжение, царящее в воздухе, можно было резать ножом и мазать на хлеб, — настолько густым оно казалось. Учитывая, что сообщение стало шоком и для самой Гермионы, не составляло труда догадаться, как ошарашены были остальные волшебники. Очевидно, и в «Золотом», и в «Платиновом» трио предполагалось, что гриффиндорская принцесса и слизеринский принц просто общаются, в худшем случае — дружат, или, — упасите Годрик и Салазар, — встречаются. О том, что Драко Малфой и Гермиона Грейнджер могут состоять в сговоре, не мог подумать никто.

— Во-первых, что это за шкатулка, и почему она должна взорваться? — первым нарушил тишину Гарри.

— Во-вторых, зачем Малфою авроры, и как в мэноре оказались сбежавшие Пожиратели? — поддержал тему Рон.

— И, в-третьих, где же сам Драко? — завершила череду вопросов Пенси.

— В доме мистера Уокера, — на выдохе произнесла гриффиндорка, решив, что первые две «загадки» могут подождать.

Коротким и весьма красноречивым «Чёрт!» Блейз охарактеризовал всё то, что крутилось в головах у всех присутствующих. Уизли и Поттер, хотя и не знали всей истории конфликта между Лукасом и четой Малфоев, помнили министерского служащего, ведь он с коллегами совсем недавно провел несколько дней в Хогвартсе, а потому не могли забыть, что мужчина далеко не лестно отзывался о слизеринце. Остальные же полностью понимали масштаб катострофы, ведь им доподлинно было известно обо всём случившемся.

— Драккл тебя раздери, Грейнджер, как ты могла согласиться на это?! — возмутился и явно начал паниковать злиться Забини. — Ты ведь знала, что это будет самоубийством для Малфоя!

— У меня не было выбора! — защищалась Гермиона, которую и так грызло чувство вины уже больше суток.

— Неужели? — Блейз развёл руками. — Выбор есть всегда!

— Сказал бы ты это Драко?

В этот момент Грейнджер одновременно хотелось и гордиться своим умением одной фразой проникать в самую суть и ставить человека на место, и проклинать этот самый талант. Потому что сказанное было явно лишним, хотя и возымело эффект, судя по тому, как изменилось выражение лица слизеринца.

— Надо сообщить Кингсли, — в очередной раз за день первым перешёл к делу Гарри, тем самым сглаживая неловкую ситуацию.

— Макгонагалл никогда на это не согласится, — Паркинсон расстроенно покачала головой.

— Может, через камин Снейпа? — предложил Рон.

Гермиона поежилась от упоминания комнаты, в которой в последний раз видела Драко.

— Сейчас в классе проходит урок у группы Когтеврана и Пуффендуя, — опровергла идею гриффиндорка. — Вы не сможете проскользнуть в кабинет мимо Флитвика.

— Значит, вскроем кабинет директрисы и без её согласия используем камин, — голос Забини прозвучал так, будто юноша смертельно устал.

— Но профес… — начала Грейнджер, но была прервана Гарри.

— Какой бы безумной ни была эта идея, у нас нет других вариантов, Гермиона.

Это была правда. Как всегда горькая, но правда.

— Мы проверим четвёртый этаж: там Минерва чаще всего преподаёт Трансфигурацию младшекурсникам. Если Макгонагалл на уроке, — а она, скорее всего, именно там, — то мы проберемся в её кабинет и свяжемся с Кингсли.

Гриффиндорка нехотя кивнула, и Поттер, убедившись, что все согласны с его планом, вместе с Уизли приступил к действиям.

***

Тонкий солнечный луч, казалось бы, такой бледный, но вне всех предположений едкий, светил прямо в глаза, заставляя наскоро распрощаться с остатками сна и вернуться в реальность. Снова головная боль, — правда, теперь уже не в виске, а в затылке, — снова пробуждение на полу, снова куча хлама, именуемого макулатурой, вокруг, снова чёртов дом не менее отвратительного Уокера.

Мерлин, это уже какая-то сатира!

Повинуясь размышлениям о том, что не будь вся эта ситуация настолько дерьмовой, он бы даже отпустил пару шуток про дежавю и вдоволь посмеялся, Драко поднялся с пола, на котором его тело уже во второй раз за последние двадцать часов решило крайне не своевременно «отключиться». Впрочем, вполне возможно, что это просто реакция организма на стресс. В любом случае, Грейнджер явно разобралась бы во всей этой физиологическо-анатомической ерунде куда лучше. К слову, о гриффиндорке. Малфой нахмурился, неоднократно проверил достоверность собственных ощущений, но вывод все равно был прежним: рука не жгла, следовательно, либо девушка решила беспрекословно повиноваться указаниям, что было совершенно не в её стиле, либо попросту не получила сообщение. Зная Уокера, ублюдок вполне мог наложить на свой кабинет какую-то темномагическую дрянь, чтобы из помещения не могли просочиться наружу никакие априори ценные сведения.

Случайная мысль о «темномагической дряни» запрещённых заклинаниях зажгла в голове юноши идею.

В очередной раз, для большей достоверности, убедившись в том, что в поместье он по-прежнему один, волшебник решил попробовать отыскать шкатулку с помощью тех древних малоизвестных чар, которыми он пользовался, проверяя на наличие ларца собственное поместье. Не зря же, в конце концов, Драко безвозвратно потратил столько времени на изучение даже самим Мерлином забытых заклинаний?! Да и многократное повторение одних и тех же формул чар просто не могло не сохранить их в памяти. Чувствуя, как огонёк надежды рождает в душе нечто подозрительно похожее на азарт, слизеринец приступил к поискам в кабинете и, когда те не увенчались успехов, покинул помещение, оказавшись в коридоре второго этажа, пытаясь отыскать тёмный артефакт по всему дому.

Время неумолимо и как никогда стремительно мчалось вперёд, словно за ним гнался гиппогриф или кто похуже, те самые отвратительно-мерзкие часы с чёрным циферблатом попались на глаза так много раз, что на органе веках, должно быть, образовались мозоли, а момент успеха так и не наступал. К обеду Драко буквально перевернул весь второй этаж, проверив сразу несколькими заклинаниями абсолютно каждый угол, не говоря уж о шкафах, комодах и прочих предметах мебели, где можно было бы что-нибудь спрятать, но не обнаружил ни саму шкатулку, ни какие-либо вещественные доказательства того, что Лукас имеет прямое и самое что ни на есть непосредственное отношение к крестражу. Кипа документов с информацией о ларцах, увы, не могла называться неопровержимой уликой, — да и уликой вообще, — а тот факт, что волшебник имел дело с Уокером — человеком, имевшим внушительный опыт и на стороне «обвинения», и на стороне «защиты», только давал дополнительное напоминание: чтобы пойти против министерского змея, нужны железобетонные доказательства, такие, чтобы разбить их не смог даже сам Мерлин с тандеме с хитрым Салазаром. Такие, каких у него, Драко, не было. Спускаясь по лестнице на первый этаж и ощущая легкое головокружение, слизеринец начал раздражаться и едва удержался от того, чтобы с силой ударить по перилам, ведь в данный момент, помимо многочисленных, уже имеющихся проблем, ему не хватало только плохого самочувствия! Как некстати вспомнился разбитый висок с уже запекшейся кровью, который до сих пор угнетал хозяина ноющей болью, хотя и куда меньшей, чем раньше. Тем не менее, думать о таких последствиях от удара головой как, например, сотрясение мозга, категорически не хотелось. Да и будь все настолько серьёзно, волшебник наверняка не передвигался бы так активно по чужому поместью, а был бы не в состоянии подняться самостоятельно. Поэтому, списывая головокружение на голод, — слизеринец, как никак, не ел со вчерашнего ужина, — Малфой приступил к проверке первого этажа.

На стенах не было картин — незаметная, казалось бы, деталь бросилась в глаза только через пару часов. Ни пейзажей, ни натюрмортов, ни великих волшебников, ни даже гребаного Поттера, чьё шрамированное лицо после войны стало украшать дома многих англичан с завидной регулярностью. Единственным изображением, обнаруженным в доме практически под вечер, оказалась колдография в рамке, стоящая на небольшом комоде в спальне Уокера. Не переставая корить себя за собственную невнимательность, из-за которой эта комната не была обнаружена ещё вчера, слизеринец присмотрелся к запечатленному на бумаге лицу. Оно принадлежало женщине. Молодая брюнетка то ли улыбалась, то ли и вовсе от души смеялась, гуляя по какой-то оживленной улице и постоянно оборачиваясь, чтобы помахать колдографу.

— Странно, — всё, что смог выдавить из себя молодой человек, наблюдая за тем, как женщина вновь расплывается в искренней улыбке, а затем, возвращая свое внимание к обстановке вокруг, показывает на какой-то бутик, очевидно, предлагая спутнику войти. Действия на колдографии повторялись по кругу, а Малфой, глядя на счастливую волшебницу, никак не мог понять, что именно он упускает. То, что некое обстоятельство ускользнуло от него, чувствовалось так отчётливо и ясно, что становилось практически больно оттого, что ответ упрямо не шёл на ум.

Кто эта женщина? Учитывая, что её изображение хранится ни где-нибудь, а в спальне, рядом с кроватью, становится очевидно, что она дорога для Уокера. Может, жена? Сестра? Или же дочь? Ответа не нашлось. Всматриваясь в лицо женщины, Драко чувствовал, что она как-то связана с тем, что уже ему известно. Слизеринец видел её впервые, а потому не имел ни малейшего понятия ни оеё имени, ни о истории жизни, однако ему все равно казалось, что нечто тонкое, едва уловимое, указывало на что-то, о чем он совсем недавно узнал.

Внезапно захотелось всё бросить и вернуться в Хогвартс. Пусть со всем этим дерьмом разбираются авроры, Министерство, да хоть сам Кингсли! Поиски недо-крестража — не то, чем должен заниматься обычный подросток. Однако удерживало понимание, что пока эта дурацкая шкатулка в целости и сохранности, она высасывает магию и жизненные силы из всех, кто однажды оставил в ней свою кровь, а потому рано или поздно очередь дойдёт и до Люциуса. Ещё в сентябре этот факт не сыграл бы для Драко никакой роли: в то время он был уверен, что ненавидит отца, и, повинуясь юношескому максимализму, действовал радикально, убеждая себя в том, что Малфой-старший перестал быть частью его семьи с того момента, как оказался в Азкабане. Корить Люциуса за то, что втянул жену и сына в проклятое болото Волдеморта, упрекать за Черную метку, чужеродным пятном выделяющуюся на предплечье с шестого курса, обвинять за сломанное детство и перчеркнутое будущее было просто и в какой-то степени легко, ведь нет ничего приятнее, чем перекладывать на кого-то ответственность за собственные беды. Драко с самого рождения не считал себя трусом, скорее, хитрецом, и эта уверенность росла и крепла вместе с ним, однако сейчас… Чёртова Гермиона Джин Грейнджер умудрилась что-то изменить в нем, переключить рычаг понимания. Героическая гриффиндорка сломала и починила Драко Малфоя одновременно, и теперь он практически не сомневался, что ненависть всегда была и оставалась обратной стороной любви. Это правило работало как на самой девушке, так и на Люциусе, и потому теперь, будто став меньше, чем за год, старше на несколько лет, слизеринец отчётливо осознавал, что понимал отца. Из воспоминаний не стёрлись жуткие картины прошлого, — и не сотрутся, наверное, никогда, — но Грейнджер открыла ему глаза на обратную сторону медали, ту самую, где даже за самыми гнусными поступками Люциуса скрывались лучшие родительские мотивы.

Размышляя обо всём этом сейчас, волшебник совершенно не заметил, как у входа в спальню скрипнул пол.

— Говорят, любопытство сгубило кошку…

Колдография выпала из рук, и стекло вдребезги разбилось, когда за спиной слизеринца прозвучал холодный голос Лукаса Уокера.

***

Как только за Гарри и Роном захлопнулась дверь, в Больничном крыле вновь повисло молчание. Наверное, уже в миллионный раз за последний час. Двое слизеринцев и гриффиндорка гипнотизировали взглядами пространство, сосредотачивая внимание на отдельных элементах мебели кипельно-белого цвета, будто такая нелепая трата времени могла уберечь от колющего понимания, что это единственный способ хоть на полминуты выбраться из всего этого хаоса. Со стороны все трое, вероятно, выглядели так, словно погрузились в единый тяжёлый мыслительный процесс.

Впрочем, на самом деле так и было.

Блейз Забини сопоставлял факты, поражаясь собственной невнимательности и недогадливости, а в процессе отчаянно пытался придумать срочный план спасения лучшего друга. Пенси Паркинсон неожиданно для самой себя поняла, что выбор Драко не слишком-то её удивил. Она, как и Рон, давно заметила изменения в поведении Драко и сопутствующие им атрибуты в виде повсеместных и почти незаметных «переглядок», постоянных исчезновений, появлений все новых и новых глубоких порезов на руках юноши, которые всегда совпадали по времени с теми днями, когда Грейнджер приходила на уроки с перебинтованными пальцами. Все это происходило слишком часто, повторялось из раза в раз, а потому напрочь лишалось возможности оказаться простым совпадением. Это безумное предположение давно ютилось в подсознании слизеринки, но та до последнего не могла принять то, что оно более чем реалистично. Сейчас же все догадки складывались в единую картину, а вполне настоящая гриффиндорка на соседней кровати была живым тому доказательством. Сама же Гермиона, казалось, не могла думать уже ни о чем. Да, проблемы появлялись и раньше, а на протяжении этого учебного года они стали неотъемлемыми частями её жизни, но сейчас складывалось впечатление, что их навалилось слишком много. Неделя, проведённая в напряжении, завершившаяся уходом Драко навстречу собственной смерти врагу, непроходящее чувство вины за судьбу слизеринца, которая, вероятно, предрешена, а теперь ещё и обожженая нога, как-то неожиданно отошедшая на второй план среди других неприятностей — все это навалилось на плечи так резко и одновременно, что хотелось просто заснуть и не просыпаться. Отгородиться от внешнего мира, полного боли и страданий, за плотной стеной обители Морфея. Не думать о том, что Забини прав, а она сама, возможно, подтолкнула того, кого любила, к неминуемой гибели.

«Господи, Гермиона, да хватит уже! Если ты сведешь себя с ума, то уж точно ничем не поможешь Малфою!»

— Я должна что-то сделать, — не выдержала гриффиндорка, первой нарушив тишину. Видит Мерлин, если бы молчание продержалось в Больничном крыле хоть минутой дольше, девушка начала бы расплачиваться за несговорчивость собеседников потерей остатков собственного здравомыслия. — Мы не можем сидеть и ждать.

— Салазар, Грейнджер, уймись. Просто сиди здесь и не высовывайся, — раздражённо бросил Забини, начав лихорадочно вышагивать круги из стороны в сторону, из-за чего девушке стало казаться, что каждый скрип пола под подошвой его туфель скручивает её нервы в узел и ударяет током.

Пенси, сидя на противоположной от Гермионы кровати, смотрела то на друга, то на сокурсницу, будто задаваясь немым вопросом: на чью же сторону встать? Становиться свидетельницей очередного конфликта не было ни желания, ни сил, а угроза назревающего скандала становилась все реалистичнее и реалистичнее.

— У тебя болит нога, — не без доли рациональности напомнила Паркинсон, всей душой надеясь на то, что ожог ядом аконита в глазах Гермионы является достаточной причиной для того, чтобы не кидаться на амброзуру и прислушаться-таки к холодной логике, а не к пылающим эмоциям. К слову, о чувствах. От проницательных темно-зелёных глаз девушки не укрылось, что пострадавшая героиня войны покраснела, как делала всегда, когда сильно злилась или смущалась, и если к первой реакции сейчас был причастен Блейз, то к последней всё чаще имел самое что ни есть прямое отношение Драко. — Помфри ни за что не согласится выпустить тебя отсюда.

— И что? — искреннее негодование в голосе прослеживалось настолько четко, что его практически можно было пощупать руками.

«Нет, они действительно только что предложили не делать вообще ничего?»

— И то, Грейнджер! — в конец разозленный Блейз со всей силы ударил рукой по спинке одной из кроватей, из-за чего та неприятно скрипнула. — Если с тобой что-то случится, Малфой нам головы оторвет!

Дополнительных аргументов больше не требовалось.

— Я могу действовать, находясь здесь, — упрямо настаивала на своём Гермиона. Все-таки, чтобы ни говорил их дражайший «змеиный принц» о том, что её место на Слизерине, в данный момент Грейнджер ощущала себя гриффиндоркой на все двести процентов. Она не сдастся, не отступит от своих принципов. Потому что верит, что совесть — сильнейшее оружие, когда все вокруг плетут грязные интриги.

— Что ты предлагаешь? — буквально на полуслове опередила однокурсника Пенси. Эта незначительная деталь слишком резко бросилась Гермионе в глаза: зная скверный характер Забини, он втоптал бы в грязь любого, кто посмел бы перебить его. На Паркинсон, однако, это правило не распространялось. Былые догадки о том, что эти двое все же состоят в романтических отношениях, теперь окончательно и бескомпромиссно подтвердились.

Проанализировать ситуацию — первое, что пришло Грейнджер в голову, и именно эту мысль она решила озвучить вслух. Под уничтожающе-испепеляющим взглядом Блейза она повторила все известные на данный момент сведения, сделав это скорее для себя, нежели для слизеринцев, и неожиданно изрекла один из многочисленных вариантов, без устали прокручиваемых в голове:

— У Лукаса есть что-то такое, что он мог бы использовать против Драко?

Паркинсон и Забини переглянулись, будто на уровне телепатии пытаясь предположить, к чему ведёт гриффиндорка и, судя по выражениям их лиц, догадок, претендующих на достоверность, не нашлось.

— Не думаю, — как-то не слишком уверенно ответил Блейз, поглядывая на Пенси так, словно нуждаясь в подтверждении своих слов. — Кроме матери у Драко нет никого, о ком бы он беспокоился, а Нарцисса сейчас во Франции. У неё нет нужды экстренно возвращаться в Англию и подставлять себя под удар.

— Точно?

— Да, — утвердительно кивнула слизеринка. — Кроме того, большую часть времени миссис Малфой проводит со Скоттами. Если что-то случится, они это заметят.

Услышав фамилию, Забини сначала нахмурился, а затем удивлённо поднял бровь. Гермиона не раз замечала подобный жест у многих других волшебников, в том числе и у Драко, однако сейчас она как никогда чётко могла наблюдать разницу. У Блейза эта мимическая деталь сочеталась с нотками то ли показушной вседозволенности, то ли презрения. У Малфоя же получалось иначе. Его поднятая бровь чаще всего означала насмешку или демонстративное равнодушие. Наверное, в этом и заключался ответ на вопрос, почему же два «змея» подружились. Они уравновешивали друг друга, хотя и были очень похожи внутри. Забини был слишком импульсивен и резок, Драко — тотально холоденен и безучастен. В какой-то мере их сплотило то же, что и Гарри и Рона: гриффиндорцы тоже явно отличались темпераментами, но проносили дружбу через года потому, что одинаково смотрели на жизнь.

— Со Скоттами? — смесь негодования и непонимания отразилась на смуглом лице юноши. — Салазар, они же до тошноты скучные! Дэвис чересчур меланхоличен, а его супруга… Хоть я с ней не знаком, сдаётся мне, что она мало чем отличается от мужа.

— Возможно, — согласилась слизеринка, — зато у них много полезных связей. Кроме того, в последнее время к ним часто наносит визиты некая Розали. Нарциссе нравится нянчиться с её дочерью.

— Точно! — воскликнула Гермиона, мгновенно перейдя из лежачего положения в сидячее. Бурное выражение радости от какого-то открытия прозвучало настолько громко и неожиданно, что отвлекло двух волшебников от их беседы.

В голове гриффиндорки роилось множество мыслей. Извилины генерировали логические цепи, с особым усердием припоминая разговор с Драко, когда он впервые упомянул семью Скоттов в диалоге с псевдо-Забини. Тогда Грейнджер ещё многого не знала, но, повинуясь то ли врожденному любопытству, то ли интуиции, неосознанно зацепилась за обрывок беседы: «Помнишь, я говорил, что Мальсибер видел Скотта с какой-то дамой? Так вот, благодаря чрезмерным откровениям Дэвиса я понял, что у неё нет шкатулки. Их встречи обусловлены личными интересами». В тот момент она понятия не имела, о какой шкатулке шла речь и зачем этот предмет так нужен, но все равно зачем-то изучила многие архивы со сведениями о чете Скоттов, где в какой-то непопулярной газетенке, именуемой «жёлтой прессой», обнаружилась едкая статейка о Дэвисе, а прилагавшееся совместное колдо с какой-то дамой, предположительно, его бывшей возлюбленной Татьяной, якобы доказывало факт супружеской неверности. Гриффиндорку никогда не волновали сплетни, но она все равно многое разузнала о той женщине и её семье, из-за чего у неё появилось предположение, что у мистера Скотта и Татьяны мог быть совместный ребёнок. Гермиона рассуждала по этому вопросу недолго, вскоре переключив внимание на новость об убитых Пожирателях, но имя «Розали», упомянутое в разговоре слизеринцев, вновь напомнило ей о былой догадке.

— Принесите мне из секции биографий в библиотеке книгу «Тысяча генеологических древ известных английских семей». Кажется, я поняла кое-что, но это нужно проверить.

Очевидно, найдя в её лице что-то такое, что было способно побудить их к активным действиям, слизеринцы снова непонимающе переглянулись, но все же повиновались, хотя до слуха Грейнджер и донеслось раздражённое «С каких пор мы слушаемся малфоевскую подружку», когда дверь за волшебниками почти закрылась. Впрочем, девушка совершенно не удивилась бы, если бы узнала, что Забини специально сказал это в тот момент, когда она ещё могла его услышать. Иногда ей казалось, что Блейз был даже куда более противным, чем Драко, хотя ещё год назад такая перспектива выглядела максимально не реалистично, находясь на границе с фантастикой. Как бы то ни было, момент для размышлений о том, как её угораздило попасть в ряды «малфоевских подружек», и о том, не является ли способность раздражать все живое обязательной для сортировки на Слизерин, был явно не подходящий, а потому Гермиона сосредоточила свое внимание на левитации из сумки на постель маггловского блокнота и того же происхождения ручки. К тому моменту, когда на нескольких страницах уже появились разнообразные варианты, предположительно, одной и той же схемы, а рука гриффиндорки агрессивно-нетерпеливо зачеркивала очередное имя, Паркинсон и Забини вернулись, держа в руках книги. Судя по выражениям лиц обоих, волшебники не подозревали, что «Тысяча генеологических древ известных английских семей» идет в трех томах.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, потому что если нам придётся нести нечто подобное ещё раз… — слизеринка не закончила свою мысль, но по тому, каким громким был её выдох, когда Забини избавил её от толстых фолиантов, можно было судить о том, что литература являлась для неё непосильной ношей.

Гермионе не хотелось говорить о том, что крутилось в её мыслях подозрительно много раз, но иного выбора не было. Правда, какой бы горькой она ни была, всегда являлась наилучшим решением.

— Итак, вы же знаете о Люси?

По спине гриффиндорки пробежала вереница мурашек от одних лишь воспоминаний о той жуткой ночи, когда Малфой поделился с ней этой ужасающей историей. В ушах до сих пор звучал хриплый, наполненный виной и болью целиком, до последнего децибела, голос, а перед глазами появлялось неживое, как никогда бледное лицо с пустотой во взгляде. В ту ночь Драко был разрушен изнутри. Вдоль и поперёк переломан. И Гермиона осталась с ним. Потому что не могла уйти, попросту не посмела бы. Хотя тогда это откровение и осложнило их взаимоотношения, — у Малфоя были и есть явные проблемы с доверием, — сейчас девушка не сомневалась, что поступила правильно.

— Вопрос в том, почему о ней знаешь ты, — не успел договорить Забини, как тут же получил почти незаметный, но наверняка нехилый толчек локтем в бок от Пенси. «Платиновое» трио могло хоть вечность прятаться от внешнего мира за демонстративной надменностью и другими аристократическими замашками, но изнутри оно совсем не многим отличалось от «Золотого».

— Я много размышляла обо всем этом, — начала гриффиндорка, не зная, как лучше преподнести «змеям» свою мысль. — Возможно, это прозвучит безумно, но…

«Вдох, выдох, Гермиона. Ты справишься. Всегда справлялась».

— Велика вероятность, что у Люси есть сестра, — лица слизеринцев говорилили о том, что они совершенно не видели в этом проблему, а потому пришлось пояснить: — Она и есть та девочка, с которой у Скоттов проводит время Нарцисса.

В помещении повисла тишина. Если вдуматься, пока что в словах девушки не было чего-то ужасного, но один факт связи страшного прошлого с хрупким настоящим уже изрядно сжимал пальцы на горле.

— С чего ты это взяла? — что-то в голосе парня натолкнуло Грейнджер на мысль, что её идея не кажется ему абсурдом.

— Я тщательно изучала историю Скоттов, в особенности Дэвиса, и знаю, что у него был роман с сокурсницей Татьяной на последнем курсе Хогвартса, — почему-то в этот момент Гермиона почувствовала себя виноватой из-за того, что лезла в чужую личную жизнь. — Покопавшись в архивах, мне удалось узнать, что спустя полгода после выпуска у неё родился ребенок.

Казалось, Паркинсон и Забини ещё никогда не смотрели на кого-то из Гриффиндора с такой заинтересованностью.

— Благодаря этому сборнику, — перебинтованный палец поочерёдно указал на все тома «Тысячи древ…», — я проследила их генеологическую линию и узнала, что её зовут Розали.

— Русско-французское имя, — знающе протянула Пенси. — У Дэвиса родственники в Париже, а о корнях Татьяны несложно догадаться.

— На основании этого можно предположить, что девочка, которую приводила Розали, является его внучкой, — заключила Грейнджер. — Согласитесь, это логично.

— Может и так, — пожал плечами Блейз, — но причём тут Люси?

— Дайте мне книги.

Сложив тома на кровати перед собой, гриффиндорка, закусив губу, изучила содержание всех фолиантов и, выбрав нужный, принялась искать интересующее её семейное древо.

— Видите: от Розали идут две «веточки», — волшебница указала на линии, «вырастающие» из дочери Татьяны и Дэвиса. — Софи и некая Л., чьё имя не только не дописано, но и зачёркнуто.

— Л. — это Люси? — слова Блейза прозвучали со смесью удивления и сомнения.

— Не факт, — нахмурилась Паркинсон.

Гермиона сглотнула, чувствуя, что разговор переходит к самой сложной части, и каждое её слово будет равносильно ходьбе по лезвию.

— Узнать, правда это или нет, можно лишь одним способом, — выдержала паузу гриффиндорка. — Нужно имя отца Люси. Вы знаете его?

Слизеринцы заметно напряглись, пытаясь извлечь из недр памяти нужную информацию.

— Он был Пожирателем, хотя и ходили слухи о его планах предать их, — заговорила Пенси. — Боюсь, это все, что мне известно.

Услышав о соратниках Волдеморда, Гермиона задала вопрос, который напрашивался сам:

— Поэтому девочку было приказано убить? — даже говорить о подобном было тяжело. — За дела отца?

— Да, Грейнджер, — выдохнул Блейз. — Именно за них. Ты же не думала, что Тёмный Лорд стал бы устраивать весь этот фарс с Империусом только потому, что семилетняя девчонка, у которой даже палочка чужая, потому что ещё нет своей, не может нормально выполнить Круцио?

Гриффиндорка не ответила. На самом деле, она в тайне надеялась на эту псевдо-наивную версию, но в змеином гнезде, как и всегда, всё было куда запутаннее и сложнее.

— Николас, — неожиданно вновь заговорил Блейз. — Николас Элиш. Так его звали.

Мысленно поблагодарив всех Богов за то, что помимо отвратительного характера у Забини обнаружились ещё и мозги, Гермиона открыла один из томов и, найдя подходящий раздел, приступила к поиску нужной фамилии.

— Странно, — Гермиона нахмурилась. — В родословной Николаса имя дочери хотя и перечеркуто, но написано полностью.

— Это старая традиция чистокровных — писать целиком. Полукровки ограничиваются первым символом при обозначении умерших родственников, — пояснила Пенси.

— Итак, от Николаса «ветви» идут к Люси и Софи, — озвучил увиденное Забини. — Следовательно, дочь Скотта и есть жена Элиша, а девочка, которую она приводит к Дэвису — её выжившая дочь.

— Не знала, что у них двое детей, — призналась Пенси. — Они никогда не показывали второго ребёнка.

— Да, что-то не сходится, — согласился волшебник. — У Элишей неоднократно проводились приёмы, люди бы заметили, будь в доме второй ребёнок. Салазар, они же не слепые!

— Не слепые, — задумчиво кивнула Гермиона, — но и глаза могут лгать. Какова вероятность, что Софи и Люси могут быть близнецами?

— Неизвестно, — Пенси пожала плечами. — Их портретов в родословной нет, как и даты рождения, так что мы не можем этого знать.

— Увы, — гриффиндорка закусила губу.

— Но если они и правда хотя бы слегка похожи, то сегодня ночью Пожиратели придут за ней.

***

— Говорят, любопытство сгубило кошку, — через несколько десятков секунд, длившихся настолько долго, что у Драко начала кружиться голова, повторил Уокер, делая шаг вперёд. — Ирония в том, что животное никогда бы не сунуло нос туда, где ему не рады. В отличие от людей. Да, Драко?

Слизеринец инстинктивно двинулся назад, тут же услышав, как под подошвой туфли громко треснуло разбитое стекло рамки от колдографии. Он много раз представлял себе эту встречу и практически не сомневался, что однажды она все-таки произойдёт, только вот реальность, как и всегда, отличалась от мира фантазий.

Между тем, Лукас сделал еще один шаг вглубь комнаты, отрезая тем самым даже самые слабые и нежизнеспособные надежды Драко на экстренное спасение через дверь.

«От Малфоев ведь никто не ждёт храбрости, верно? Верно. Только вот ты сам никогда не простишь себе, если сбежишь».

— Не подходите! — прозвучало куда более нервно, чем хотелось. Один вид Уокера всегда вызывал в крови Драко бешеные выбросы адреналина, а все благодаря чему? Исключительно из-за всепоглощающей ярости. Из-за ненависти, придающей сил лучше любого топлива или зелья. Такая реакция происходила абсолютно всегда, пальцы хрустели от желания сжаться прямо на горле министерского ублюдка каждый гребаный раз, но сейчас к бешеной злости, ядом разливашейся по коже, примешивался страх. Потому что физические ресурсы были не те, вопрос с «подкреплением» в лице авроров был не решён, Грейнджер не написала в ответ ни строчки, будто ей оторвало руки, а война грозилась развернуться на чужой территории, что не внушало боевого настроя.

«Кошка не просто свернула не туда, куда надо, — автоматически, без всякого контроля пронеслось в голове. — Она угодила прямиком на скотобойню».

— Не подходить? С чего бы это? — удивление было настолько фальшивым и наигранным, что от этих показушных эмоций хотелось удавиться. Да, вот оно. То самое чувство, причина, по которой Малфой так ненавидел Лукаса. Он был не просто лжецом, нет. Это банально. Уокер сгнил изнутри. Внутри него ничего не осталось от человека, умеющего действительно что-то чувствовать. Драко ни на сикль не сомневался, что помимо демонов и прочих дьявольских рогатых тварей под черепной коробкой у Лукаса были ещё черные дыры где-то в лёгких и камень там, где у всех остальных располагался орган с аортой. — Это ведь мой дом, не так ли?

Смотря на волшебника напротив, слизеринец не видел ничего, что могло бы вызвать сострадание. Потому что по другую сторону комнаты не было личности, ведь она уже давно изжила сама себя. Там находилось лишь тело: сгнившее и червивое, покрытое бело-зелёной плесенью. Отравляющее собой и своим ядом все вокруг. Драко не видел в Лукасе человека и, должно быть, именно поэтому юноше было так просто его ненавидеть.

— Не буду спрашивать, как ты сюда проник, — псевдо-спокойно и нарочито-дружелюбно, будто и правда не желал стоящему в пяти метрах собеседнику смерти и не перерезал бы ему глотку при первой же возможности. — У тебя, похоже, талант сбегать из Хогвартса. Меня интересует другое: что ты здесь делаешь?

Внезапно захотелось рассмеяться. Хохотать как безумному, сорвать себе истерическими воплями голос и согнуться в пополам, не имея сил противостоять смеху. Потому что святая невинность и чистая доброжелательность, которые с таким усердием разыгрывал Уокер, казались вершиной комедийного мастерства. Лукас явно изображал из себя идиота, — хотя, почему только изображал? — усердно делая вид, что ничего не знает. Либо же сам младший Малфой, как и Люциус, начал медленно падать в пропасть безумия. В любом случае, сейчас это не имело абсолютно никакого значения. Важно было другое: Драко принимал правила игры.

— Будто бы Вы не знаете… — голос настолько мягкий и елейно-сдадкий, что захотелось вытошнить из себя собственные слова, приправленные фирменной малфоевской ухмылкой. Это было именно то, чему учил сына Люциус: даже в моменты страха и тотального бессилия делать вид, что ты полностью контролируешь ситуацию. Кривиться настолько естественно, будто не просто распланировал всё на свете и предвидишь действия противника на два шага вперёд, но и манипулируешь им. Дергаешь за ниточки, как самый искусный кукловод. Пусть даже в реальности все в точности наоборот. Возможно, это было глупо, вероятно, до ужаса наивно, но в Драко вбивали эту уловку, как непреложную истину, с самого детства, а потому рефлекс просто не мог не сработать. В Малфое буквально выдрессировали эту черту, и к неполным восемнадцати годам действия были идеально отточены, а механизм работал безупречно: как только губы изгибались в фальшивой усмешке, настоящая уверенность приходила в тот же момент, как нечто само собой разумеющееся. И, видит Мерлин, сейчас это было как раз вовремя.

— Не знаю, — подтвердил Лукас, нахмурившись. Пряча руки в карманы брюк, он немного согнулся и, то ли так упал свет, то ли дело было в испортившейся осанке, но мужчина стал выглядеть реально уставшим. Что-то подсказывало, что это утомление не имело совершенно ничего общего с работой, где волшебник, предположительно, провёл всю ночь. Казалось, эта особая перегрузка шла изнутри и в какой-то мере даже напоминала апатию. Будто однажды на Уокера рухнул огромный груз и он, нагруженный вселенской усталостью, больше не мог дышать так, как делал это прежде, вдыхая свежий воздух полной грудью. Теперь же ему оставалось лишь довольствоваться жалкими глотками кислорода, урывками выхваченными из-под непосильной ноши, и по мере того, как под обузой трещали кости, вместе с телом вжималось в землю желание бороться и сопротивляться, исчезая где-то в слоях тёплого гумуса или же холодного чёрного кафельного пола. Что-то было не так. Драко заметил это ещё тогда, несколько месяцев назад, когда по экстренной просьбе Грейнджер Гермионы вернулся из мэнора в Хогвартс, чтобы в итоге быть вызванным ночью на мороз для конфиденциального разговора с врагом. Помнится, тогда была ужасная метель, и свитер промок из-за снега настолько, что его смело можно было отжимать. Именно это Грейнджер и делала, стоя на одну ступеньку выше на лестнице. Что было потом? Они поцеловались. Это был первый раз, когда его непоколебимое самообладание дало крупную трещину. Наверное, именно с той ночи его рассудок начал медленно съезжать в пучину янтарно-медовых глаз.

«Чёртова лирика. Херова романтика».

— Драко…

— Где шкатулка?

Прозвучало одновременно, из-за чего голоса смешались, но разница была очевидна и ощутима. Дело было в контрасте. Тембр одного — успокаивающий, охлаждающий пыл, усыпляющий бдительность. Слова второго же прозвучали слишком грубо и резко, почти зло. Будто тот, кто это сказал, очень сильно не хотел что-то или кого-то терять, но не мог сделать ничего, чтобы удержать или спасти это. Говорить о разнице в тонах и голосах можно было хоть вечность, анализируя эмоции, вложенные в слова, и мгновенно повисшая тишина способствовала этому как нельзя лучше, если бы не одно «но»: молчание давило на виски, сжимая их склизскими пальцами, и душило, будто выкачивая последний кислород из тёмной спальни.

— С чего ты взял, что она у меня? — резко и бескомпромиссно. Да, вот оно. Больше не было того мягкого, елейного голоса, отметающего прочь сомнения и подозрения. Вместо него появился конкретный вопрос, прозвучавший куда твёрже, чем всё, сказанное ранее. Облезлый волк, спрятавшийся под шкурой невинной овечки, не мог сидеть в укрытии вечность, потому что в противном случае ему пришлось бы сдохнуть от голода в окружении еды. Также и здесь: гнилая сущность Уокера выползала на поверхность, вытекала, как тягучая нега, и это явно было только началом. Лукас не отрицал, что знал о шкатулке, как и не спорил с тем, что речь шла об одном конкретном ларце.

Привычная злоба, как раскаленная сталь, стекла вниз по горлу, и Драко, проглотив её, почти подавился ей и презрением к находящемуся напротив волшебнику. Лукас больше не стоял рядом с выходом, он подошёл ближе, и теперь мужчину и парня разлеляли лишь несколько метров и разбитая колдография, валявшаяся на полу между ними.

— Где же ты её достал, Уокер? — игра в «кошки-мышки» перевернулась, причём ключевое изменение состояло в том, что «жертва» и «охотник» поменялись ролями. Размышляя о такой интересной метафоре, Драко насмешливо склонил голову: «Ну, и у кого теперь козыри?» — Шкатулка всегда была либо у Волдеморта, либо у Пожирателей. Никто из них не отдал бы тебе её даже под страхом смерти.

Совершенно того не замечая, волшебники начали двигаться по кругу, центром которого все ещё была колдография, достав палочки и буравя друг друга взглядами.

— О, ты снова выставляешь меня монстром, — притворно-тяжело вздохнул мужчина. — Мне ведь не обязательно кого-то запугивать, ведь так?

— Верно, — подтвердил Малфой, продолжая шагать по кругу и не сводя глаз с собеседника. — Что тогда? Снова ударил кого-то в спину и напоил Веритосерумом? Я-то знаю: у тебя это отлично получается.

Уокер молчал. Прожигал юношу тёмным взглядом и выглядел так, словно размышлял о чем-то очень важном и серьёзном. Такое выражение лица, как правило, было у тех, кто действительно знал больше остальных и всегда находился на шаг вперёд.

— Знаешь, кто эта женщина? — министерский работкик кивнул на пол, где из-под разбитой стеклянной рамки продолжала улыбаться загадочная брюнетка. — Это Мэри. Моя жена. В тот день, когда было сделано это колдо, она узнала, что ждёт ребёнка.

Драко не хотел этого знать и изо всех сил желал закрыть уши, но что-то подсказывало, что этого делать нельзя. Вряд ли Лукас изъявил бы желание поболтать о семейной жизни в столь напряжённый момент, следовательно, он собирался сказать то, что имело значение и возымело бы какой-то эффект.

— Вероятно, у тебя мог возникнуть логичный вопрос: где же она? — продолжил Уокер. — Почему на окнах не висят мерзкие розовые занавески с рюшами, почему по дому не бегают дети, почему здесь так пусто? — каждый из риторических вопросов был до краёв наполнен болью — это ощущалось почти на физическом уровне. — Я тебе отвечу: то, что я уже почти год живу здесь один — вина исключительно твоего отца. В то время, когда ещё шла война, мы с Люциусом сотрудничали: я сообщал ему нужную информацию из Министерства, а он должен был обеспечить неприкосновенность моей семье.

Малфой сжал челюсти. Ему заранее не нравилось то, что ему предстояло услышать.

— Как ни странно, обещание было сдержано, — мужчина выдержал паузу. — Но однажды всё изменилось. Один из волшебников, кому удалось выбраться живым из подземелий Малфой-мэнора, грозился заявить в прессе о том, что делал твой отец, что привело бы его прямо к дементрам. Я работал адвокатом Люциуса и должен был что-то сделать. В то время многие Пожиратели до сих пор находились на свободе и начинали мстить. Поэтому мы с твоим отцом заключили новую сделку: он обязался обеспечить моей жене и будущему ребёнку безопасное жилье вдали от всей этой разрухи, а я, в свою очередь, обещал устроить такую сенсацию, которая не дала бы пробиться в газеты новости того пленника.

— Поэтому ты отказался от дела моего отца прямо перед судом, — догадался Драко. — «Обвинение» использовало бы показания освобожденного на заседании, поэтому нельзя было допустить, чтобы процесс состоялся.

— Верно, — кивнул мужчина, — только это ещё не всё.

«Неудивительно, — чуть было не буркнул вслух слизеринец. — Видит Мерлин, я был бы почти разочарован, если бы на этом все закончилось!»

— После моего отказа от дела твоего отца процесс, во-первых, был перенесён, что помогло выиграть время, и, во-вторых, путем переговоров мне удалось встать на сторону «обвинения» вне обычного порядка.

Драко не знал, о какой конкретно сумме шла речь, но был готов поклясться, что от количества нулей этого «способа переговоров» у всех Уизли глаза полезли бы на лоб и вылетели из орбит.

— Любой адвокат разбил бы все показания твоего отца, потому что вина была очевидна, — волшебник сделал паузу в речи, но не в движении, по-прежнему продолжая медленно двигаться по кругу, не сводя глаз с собеседника. Видимо, параноидальная осторожность — черта, присущая не только Пожирателям. — Если же говорить о тех, кто работает на Министерство Магии, то эти юристы отправили бы Люциуса прямиком к дементорам, особенно если бы всплыла информация того пленника. Поэтому это дело взял я.

— Значит, отец всё знал, — нахмурился юноша, прокручивая в памяти все события того лета. — Это он придумал накачать меня Веритосерумом?

— Нет, — Лукас покачал головой, — Малфой-старший недостаточно для этого умён. Идея была моей. Ты, конечно же, осуждаешь меня, но согласись: присяжные просто не смогли бы не поверить несчастному мальчику со сломаным детством, отчаявшемуся настолько, что решившему дать показания против собственного отца. Мы сыграли на их чувствах и, что самое главное, победили.

— Да, победили, выставив меня предателем своей семьи, — Малфой поморщился, вспоминая, как после того заседания на него обрушился шквал общественного презрения. Казалось бы, Драко и так уже скатился по социальной лестнице, однако тем летом ему удалось пробить самое дно.

— Это не так, — Уокер покачал головой. — Вернее, не совсем так. Если бы ты был внимателен на суде, — слизеринец вспомнил свое ощущение прострации на заседании и практически впал в него снова, — или, например, выслушал бы меня в ноябре в Азкабане, то всё понял бы. Да, показания против Люциуса были даны, но под Веритосерумом ты рассказал лишь о пытках заклинаниями средней тяжести, коррупции, пособничнсиве и ещё о некоторых других преступлениях. Иными словами, ты отвечал на правильные вопросы, заданные мной так, чтобы помочь, а не навредить.

Драко сначала не поверил, а потом впал в шоке.

Был в полнейшем ауте.

Игра перевернулась, но того, что она опрокинется вверх дном, не ожидал никто. Слизеринец ежедневно винил Лукаса, так долго его ненавидел, но что теперь? Оказалось, что мужчина вовсе не предавал никого из Малфоев, более того, все это время он лишь помогал. Подобный расклад событий никак не мог осесть в голове, он попросту не помещался в сознании, но сейчас, пересматривая события прошлого с другой стороны, Драко лишь убеждался в правдивости слов собеседника. Например, он отлично помнил будто бы виноватое выражение лица Лукаса перед тем, как тот напоил его сывороткой правды. Из памяти не исчез и список статей обвинения, присланный из Азкабана осенью. Не испарились и воспоминания о том, как спокойно отзывалась о Уокере Нарцисса, когда юноша обнаружил ненавистное имя в «Посетительском учёте Малфой-мэнора». Мать тоже знала. Все всё знали. За исключением, разве что, самого Драко. Всё как всегда.

— Если так, то как мой отец связан с твоими женой и ребёнком? — на самом деле Драко было плевать. Его совершенно не интересовала личная жизнь недодруга-переврага, но эта деталь явно имела свое значение.

— Непосредственно, — в голосе мужчины вновь зазвенела сталь. — Он сделал недостаточно. Нашёл для Мэри убежище, но когда еще не пойманные Пожиратели начали мстить и объявили охоту на всех «обидчиков», в том числе и на неё, он промолчал. Признайся Люциус в том, что до сих пор имел связь с ними, его срок бы увеличили, поэтому, спасая свою шкуру, он подставил меня.

Драко молчал.

Потому что слов действительно не было.

Да, такой поступок был вполне в духе Люциуса, но теперь же судить его было гораздо сложнее. Выбор между спасением себя или другого всегда являлся одним из самых трудных среди тех, что могли встать перед человеком. Мерлин, да в такой ситуации вообще нет выбора! Пожертвовать собой ради всех — это не про слизеринцев, и уж тем более не про Малфоев.

«Правда? Тогда почему ты здесь?»

— Пожиратели обнаружили убежище Мэри и вломились в него. К чести твоего отца, — «чести, которой нет», — он использовал много заклинаний на доме, поэтому, когда пришли те, кто представлял опасность, магия переместила мою жену в неизвестном направлении. Мэри исчезла, и я лишился не только любимой супруги, но и ещё нерожденного ребёнка.

Закончив фразу, Лукас шумно выдохнул, прекратив вышагивать круги и опустив голову, устремляя взгляд на пол. Туда, где до сих пор валялась колдография среди осколков стекла разбитой рамки. Должно быть, точно так же развалилась на куски и жизнь Уокера. Рухнула в один момент, как карточный домик из-за дуновения ветра, и теперь уже ничего нельзя было склеить и починить. Драко смотрел на сгорбленного мужчину напротив и видел ответы на все свои вопросы: теперь становилось ясно, почему среди хлама в чулане бережно хранились розоватое кресло, купленное, очевидно, миссис Уокер, и так и не собранная детская кроватка. Лукас строил на планы будущее, мечтал о том же, о чем и все, и теперь именно эти надежды выворачивали нутро его души. Даже потеряв последнее, он не мог попрощаться. Жил одной-единственной мечтой, что однажды найдёт жену и ребёнка, и, вероятно, рано или поздно ляжет в могилу, до последнего думая о них и своей вине.

«Семья. Единственное, что может быть крепче, чем змеиные гнезда».

— Ты же «звезда» всего Министерства, Уокер, — прозвучало слишком хрипло из-за затянувшегочя молчания. Испытывать сочувствие к тому, кто вызывал раньше лишь жгучую ненависть — странно, почти противоестественно. — Неужели там не нашлось никого, кто помог бы тебе?

— Что бы я сказал? — вопрос, сочащийся болью. Почти упрекающий весь мир и себя самого. Видимо, Лукас был полон ненависти не из-за подлости, жадности и всего того, что приписывал ему младший Малфой. Чёрное чувство действительно разъедало душу мужчины, но всё было далеко не так просто. Уокер и правда ненавидел, вот только не кого-то, а исключительно себя. — То, что Мэри исчезла из-за того, что я заключил сделку с Пожирателем? Меня бы отправили под суд, и тогда бы никто, никто, слышишь, ни единая живая душа не стала бы искать её. Я единственный, кто может все вернуть.

Малфой уже не винил врага, и осознание этого факт так неожиданно ударило под дых, что буквально сбило с ног.

— Поэтому тебе и нужна шкатулка.

Лукас оторвал взгляд от колдографии и, встретившись с серыми глазами, впервые не увидел в них осуждения или презрения. Зато неожиданно обнаружил понимание. Такое странное, хрупкое, почти эфемерное. Тот, кто был выбора лишён, действительно мог понять того, у кого этого самого выбора изначально не было, и это так извращенно-символично, что хотелось пустить Аваду себе в висок.

— Не отрицай, я и так всё знаю. Непонятно только, как ты про неё узнал? Крестраж держался в строжайшем секрете, про него знали лишь те, кто сам пожертвовал свою кровь. Кто мог рассказать тебе?

Уокер молчал слишком долго, так, что напряжение начинало крошить штукатурку в спальне, и когда сомнений, что с минуты на минуту комната рухнет, практически не осталось, неожиданно признес:

— Твоя мать, — два слова пронеслись шумом в ушах слизеринца. Мерлин, нет. Этого просто не могло быть. — Это она рассказала мне.

Драко не мог в это поверить, ведь сказанное звучало, как полнейший бред. Кроме того, Нарцисса ведь была в неподдельном шоке, когда узнала о шкатулке. Следовательно, она не могла быть в курсе заранее. Или могла? Ложь ведь течёт у слизеринцев в крови, не так ли?

— Нарцисса всегда казалась мне удивительно умной женщиной, и когда она предложила мне заключить Непреложный обет, у меня не было причин отказать ей, — мужчина перевёл тяжёл взгляд на пейзаж за окном. Февральский мороз рисовал на стекле узоры, переплетенные сотней линий. Вероятно, в такие же узлы завязывались и закручивались мысли и воспоминания двух волшебников. — Твоя мать знала о сделке между мной и Люциусом, а потому опасалась, что рано или поздно ты натворишь дел. Всё, о чем она просила, так это твоя защита.

— Поэтому ты ничего не сказал, когда я напал на твоих прихвостней в Азкабане, — догадался Драко. Понимание, что всё давно было решено за него, выкачивало из организма последние силы. — Итак, мать приняла Непреложный обет, чтобы защитить меня. Что за эту цену потребовал ты? Шкатулку?

— Не совсем так, — Уокер оторвался от созерцания пейзажа за окном и вновь повернулся к собеседнику. — Люциус сказал Нарциссе, что принёс в дом какой-то артефакт, но не вдавался в подробности. Иначе говоря, твоя мать не знала, что речь идёт о крестраже.

Что ж, это была почти хорошая новость. Почти, потому что полностью хороших известий Драко никогда не получал. В любом случае, знать, что мать расскала о шкатулке, не понимая, к чему это может привести, было уже гораздо легче. Он не смог бы жить как прежде с мыслью, что в очередной раз оказался втянутым в заговор, причём организованный собственной матерью. Только не Нарцисса. Кто угодно, Салазар, но не она. Слизеринец поежился то ли от порыва февральского ветра, сквозь щель в раме окна попадавшего в спальню, то ли от одной лишь мысли, что мать тоже могла увязнуть в этом дерьме. Он не сумел бы смириться с её предательством. С её и Грейнджер.

— Я сказал Нарциссе, что когда мэнор будут обыскивать, срок Люциуса увеличат, если найдут артефакт, и она уже не могла отказаться, — в контрасте со всем, что было сказано ранее, эти слова прозвучали совершенно пусто и безэмоционально. Словно говоривший хоронил в себе всё то, о чем вынужден был вспомнать. — Когда арестовывали Люциуса, вы с матерью были в холле, я же в это время проверял заклинанием поместье. Чары легко нашли сильную тёмную магию, так что к вечеру, как и к началу обысков, шкатулки в доме уже не было.

Что ж, по крайней мере это объясняло то, почему Малфою так и не удалось найти ларец, и почему его колдография вкабинете Люциуса источала такую энергию: совсем недавно предмет был там, а потому магический след ещё оставался.

— Кстати, об обысках, — Драко по привычке прищурился. — Чьей идеей они были?

— Моей, — подозрительно-просто признался мужчина. — Когда мы только начали переговоры с Нарциссой, я сомневался, что она не откажется в последний момент. Пришлось идти на экстренные меры, — Уокер пожал плечами так, будто не видел в том, чтобы задействовать целый отдел аврората ради поисков одного артефакта, ничего особенного и хотя бы в теории сложного. — Потом, правда, о шкатулке узнали третьи лица, из-за чего мэнор, как и другие поместья, проверяли много раз, но к этому я уже не был причастен.

Малфой еле удержался от того, чтобы закатить глаза. С другой стороны, ситуация значительно прояснилась, хотя легче не стало. Этого и вовсе не могло произойти, учитывая, зачем слизеринец проник в этот дом. Ему нужна была шкатулка, и он всерьёз намеревался её забрать. Безусловно, Драко понимал, что спасение семьи для Лукаса очень важно, но юноше необходимо уберечь свою собственную. Ларец с каждым днём вытягивал жизнь из отца, а Пожиратели, охотящиеся за артефактом, могли угрожать Нарциссе и Гермионе. Только это имело значение. Малфой не хотел и её должен был узнать ни про Мэри и её ребёнка, ни про что-либо ещё, что представляло собой нечто совершенно иное, чем ожидалось, и являлось очень личным. Клубок из тайн и заговоров запутался ещё больше, из-за чего окончательно потерялась основная нить.

«Одному Мерлину известно, чем всё это кончится, — размышлял Драко, не сводя глаз с неожиданно замолкнувшего мужчины. — Только он знает, кто будет стоять на руинах змеиного гнезда».

— Ты же понимаешь, что я не отдам тебе шкатулку? — предельно-серьёзно и тотально-конкретно задал вопрос Уокер, и то, как изменился его голос, нельзя было не заметить. — Я в курсе, что она высасывает жизнь из Люциуса, но, увы, я ничем не могу помочь. Он сам сделал свой выбор, согласившись пожертвовать кровь.

— Дело не только в нём. Ты ведь знаешь, что ларец задумывался как крестраж? Волдеморт тоже оставил в нём свою кровь, следовательно, его всё ещё можно вернуть к жизни. Стоит ли мне объяснять, к чему это приведёт? — спокойно и рассудительно. Убедительно настолько, что купился бы сам Салазар. И, главное, без угроз и насилия, во всяком случае, пока что. Случайная мысль о том, что Грейнджер бы им гордилась, почти заставила ухмыльнуться.

— Нет! — восклицание явно не являлось ответом на вопрос и прозвучало так громко, что слизеринец вздрогнул. — Я не отдам её. Мне нужно вернуть семью.

Драко всеми силами души хотелось бы рассматривать возможность мирного решения проблемы, но отказ Лукаса прозвучал настолько категорично, что надежды на заветное «да» рассеялись так же незаметно, как и появились.

— Одумайся, Уокер! — терпение, которым слизеринец с рождения был обделен, рушилось буквально на глазах. — Да, ты рассчитываешь, что с помощью сил, которые даст шкатулка, можно будет вернуть Мэри и ребёнка, но ты ошибаешься. Отец сказал, что ларец копит энергию слишком долго. Если ты завершишь круг, магия убьёт тебя. Её слишком много, Уокер, тебя попросту разорвёт на куски!

— Ложь! — боль буквально стекала по каждому звуку, и это чувствовалось так явно, что Лукаса было почти жаль. — Ты же не хуже меня знаешь, Малфой: лучше сдохнуть, чем всю жизнь нести внутри себя вину.

Да, Драко знал.

Он многое никогда себе не простит. Смерти Люси, тех пятерых магглов и всех, чьи трупы выносили из подземелий мэнора через задний двор. Того, что потащил Крэба и Гойла в Выручай-комнату. Почти убийство Кэти Бэлл, которая лежала в лазарете с таким бледным лицом, что практически не походила на живую. Всю ту чёртову войну и, разумеется, её последствия. В том числе и Грейнджер, связь с которой тоже стала результатом недавней бойни. Драко никогда не простит себе ни той грязи, вылитой на гриффиндоку в Астрономической башне, ни всего, что вообще было сделано Гермионе. Ни-ког-да. Это навечно останется в его памяти. Клеймом, шрамом, отпечатком — неважно. Главное, что в сознании навсегда запечатлятся бездоннные глаза, в которых той ночью стояли слёзы, всегда тёплые руки и «Береги себя, Драко», выжженое на задворках сознания. Малфой действительно многого не забудет и не простит себе, но впервые за годы он готов и хочет двигаться дальше. Она починила его, и он не позволит кому-то это разрушить и обесценить.

— Шкатулку, Уокер, — слизеринец процедил сквозь зубы, раздражаясь всё больше и требовательно протягивая руку. Практически выплюнул. Будто и не было этого безумного вечера откровений. Ничего между ними не изменилось. Зато как никогда обострилось желание добиться цели. — Верни мне её.

— Её? — нарочито-беспечно поинтересовался волшебник, извлекая из-под рубашки цепочку, на которой висела шкатулка, уменьшенная до размера кулона, и перебирая её между пальцев. — Боюсь, что нет. Ты не получишь её. Не в этой жизни, Драко.

Хохот прозвучал так громко и безумно, что стало жутко. Вина грызла Уокера, и он, очевидно, расплачивался за неё собственным рассудком. Если бы на кону не стояло слишком много, если бы Драко не обещал бы Гермионе уничтожить этот чёртов ящик, он бы, возможно, даже проникся сочувствием, но ситуация сложилась иначе, а потому даже малейших намёков на жалость не наблюдалось.

«Нужно срочно что-то придумать. Давай, Малфой, напряги извилины! Авроры прибудут если они прибудут! в мэнор к полуночи, следовательно, надо заманить ублюдка туда. Вопрос в том, как это сделать. Ну же, Малфой, давай!

Эврика!»

— Это всё равно не сработает, — прищур, ухмылка и склоненная набок голова — классика, демонстрирующая собственное превосходство во всей красе. Снобизм, эгоизм, Мерлин, да как угодно! Главное, чтобы это сработало. — Шкатулка будет действовать только там, где её наполнили кровью и хранили. Что, этого не писали в твоих многочисленных книжках?

— Даже не пытайся, Драко, — Лукас, в чьём здравосыслии слизеринец уже успел усомниться, расплылся в снисходительной улыбке, поражая тем, как менялось его настроение. — Ты, безусловно, умён и гораздо сообразительнее, чем Люциус, — полагаю, это досталось тебе от Блэков, — однако, всё ещё слишком молод, чтобы обмануть меня.

— Заметь, это твоё решение, — почти равнодушно пожал плечами юноша. — Только не говори, что я тебя не предупреждал, когда ритуал не сработает, и шанс вернуть твою семью разрушится вместе со шкатулкой.

Блеф. Самый настоящий. Ложь такая, что хочется смеяться. Потому что на подобные «угрозы» купился бы, разве что, ребёнок, или же тот, кто терял надежду. Именно к последней категории и относился Лукас, судя по тому, как выразительно теряло краски его лицо. Драко не мог этого видеть, но буквально чувствовал, как мужчину прошибло холодом, — причём даже более жутким, чем тот, что царил за окном, — от одной лишь мысли, что его гениальный план с ритуалом, старательно вынашиваемый всё это время, мог провалиться. Чёртовы часы с чёртовым чёрным циферблатом пробили ровно одиннадцать, а значит, до момента, когда шкатулка отдаст всю свою магию, оставалось совсем немного. Удары прозвучали настолько оглушительно-громко в звенящей тишине, что захотелось схватиться за голову, лишь бы не слышать противного скрежета. Тем не менее, сейчас ни Уокеру, ни Малфою было совершенно не до него. Угольно-черные и серебристо-серые глаза столкнулись и, прочитав во взгляде оппонента угрозу и решимость, двое волшебников ринулись к камину. Фигуры друг за другом с отрывом в долю секунды исчезли в ярко-зелёном пламени, оставив после себя лишь отчётливое «Малфой-мэнор», эхом пролетевшее по холодному поместью и мягко осевшее на разбитое стекло, закрывающее лицо красивой брюнетки на колдографии.

***

— Можем ли мы как-то связаться со Скоттами через Поттера? — спросил Блейз, когда все трое вышли из ступора и вновь попытались трезво соображать. — У него ведь много привелегий.

— Не настолько много, как кажется, — покачала головой Гермиона. — У Гарри есть прямой доступ только к Кингсли и ни к кому больше. Есть другие идеи?

— Пожиратели могут прийти за девочкой в любой момент, ни одна сова не сможет опередить их, — рассуждала Пенси, нервозно расхаживая по комнате. — Пергаментов вроде тех, что есть у вас с Драко, не так уж и много, так что вряд ли подобные найдутся у Дэвиса.

— Верно. Тем более, что французское поместье лишь временное убежище. Если он и имел что-то такое, то в Англии, — согласилась гриффиндорка. — Итак, давайте подойдём к вопросу рационально. Через камины директора Макгонагалл и профессора Снейпа выбраться ни к Скоттами, ни к Уокерам нельзя. Почта и иные средства связи тоже бесполезны. Остаётся только…

Слизеринцы не без тревоги ожидали продолжения фразы.

— Хогсмид.

И, очевидно, на подобный вариант «змеи» не рассчитывали.

— Ты рехнулась, Грейнджер, — Забини нахмурился и покачал головой так резко, будто и впрямь рассчитывал вытрехнуть саму возможность такого развития событий. — Аконит случайно не влияет на мозг?

— Это и правда не лучшее решение. Во-первых, у тебя всё ещё болит нога, во-вторых, Помфри ни за что не выпустит тебя из больницы, даже если для этого ей придётся связать тебя, и, в-третьих, ни через один дом деревни Хогсмида нельзя попасть к Скоттам. Их поместье под кучей защитных заклинаний после нападения Пожирателей, — попыталась максималтно доходчиво убедить собеседницу Паркинсон, при этом порой поглядывая на неё так, будто у гриффиндорки и впрямь пострадала не только нога, но и голова. Видимо, слизеринцы остаются слизеринцами всегда, даже если пытаются быть хотя бы относительно лояльными.

— Мне и не нужно к Скоттам, — настаивала Гермиона, поудобнее усаживаясь на постели. — Министерство Магии — вот моя цель. Там можно и доложить об опасности, чтобы работники обеспечили безопасность Софи и её родителям, и присоединиться к специальному отряду авроров, которые должны штурмовать мэнор.

— Повторяю в стотысячный раз, Грейнджер, — процедил Забини, — ты никуда не пойдёшь. Потому что там Малфой, магнит для проблем, драккл его раздери!

«Именно по этой причине я и должна быть там».

— У нас нет других вариантов, — голос девушки прозвучал неестественно-спокойно и предельно-серьёзно. Устало. Мерлин, им всем ведь действительно ужасно надоело так жить. Настолько, что кончались последние силы. — Мы так и не нашли иных путей, через которые можно предупредить Скоттов. Что же касается Дра… Малфоя… У него нет шансов, если никто не вмешается. Понимаете?

Слизеринцы переглянулись. Да, они прекрасно знали всё это и не хуже видели риски.

— Ваши семьи сейчас не в том состоянии, чтобы иметь авторитет, а потому в Минстерстве вас даже не станут слушать, — невероятно убедительно и почти мягко. Ровно как и тогда, когда Драко снесло крышу и он начал пытать Хупера. — Я знаю, как вам страшно, и не осуждаю. Но вы должны помочь мне выбраться из Хогвартса и найти камин.

— Хорошо, допустим, — Забини выдохнул через несколько минут душащей тишины так, будто согласие далось ему неимоверным трудом. — Каким образом ты рассчитываешь попасть в чей-то дом в Хогсмиде.

— Это же проще простого, — лукаво ухмыльнулась Пенси. — Мы слизеринцы или кто, черт возьми?!

Непрошибаемой самоуверенностью веяло за версту, и Гермиона с трудом отговорила себя от того, чтобы закатить глаза. Это ведь не красиво, по меньшей мере. Хотя двух волшебников, на чьих шеях красовались серебристо-зеленые галстуки, в данный момент, казалось, совершенно не интересовали манеры. Слизеринцы наперебой предлагали многочисленные способы, как проникнуть в чужой дом, — незаконные в большинстве своём, — с каждой секундой все больше заражаясь азартом.

«Змеи», — как-то совершенно случайно подумалось гриффиндорке, и впервые за несколько лет это звучало как комплимент.

— Ты идти-то хоть сможешь, Грейнджер? — Блейз скептически покосился за перебинтованую ногу. — Учти, нести тебя на руках я не собираюсь, а терпеть общество Уизли и Поттера — тем более…

— Я куда сильнее, чем ты можешь представить, Забини, — Гермиона демонстративно поднялась с постели, хотя и придерживалась за изголовье кровати. — Кроме того, да будет тебе известно, что яд аконита повреждает только внешние ткани кожи.

— Если честно, я уверена, что весь удар взяли на себя эти жуткие дешёвые колготки, — Пенси попыталась сохранить нормальное выражение лица, но в её мимике всё же проскользил намёк на брезгливость.

Игнорируя и сказанное Паркинсон, и неприкрытое сомнение на лице Забини, девушка решительно сделала шаг вперёд. Нога сильно щипала, из-за чего хотелось зажмуриться от боли, но неприятные ощущения, в целом, вполне можно было терпеть. В конце концов, могло быть и хуже. Да и за военные годы Гермионе доводилось видеть куда более ужасные ранения и телесные повреждения, чем какой-то ожог. Позволяя этим мотивирующим и внушающим веру в себя мыслям увлечь её, гриффиндорка героически дошла до двери, пусть и хромая.

— Да уж, с такой скоростью мы доберёмся до Хогсмида к следующему Рождеству… — не без упрёка заметил Блейз, хотя и понимал, что сокурсница делала всё возможное. Просто так было проще — концентрировать внимание на мелочах, прячась за бронёй сарказма.

Дорога до первого этажа Хогвартса прошла без особых проблем, хотя гриффиндорка не могла перестать чувствовать себя героиней какой-то криминальной маггловской драмы. Ей постоянно казалось, будто абсолютно каждый ученик и преподаватель знает об инциденте, произошедшем сегодня на замене по Зельеварению, и хочет вернуть её в Больничное крыло. На самом же деле ничего подобного не наблюдалось, и всем волшебникам школы не было до пострадавшей гриффиндорки никакого дела. Единственное и вполне серьёзное осложнение всей этой безумной операции появилось непосредственно перед высокими дубовыми дверьми, когда неожиданно и абсолютно непредвиденно обнаружилось, что на улице жуткая февральская метель, с каждым часом становится все холоднее, — дело, между прочим, шло к вечеру, — а на волшебниках не было ничего теплее мантий. Даже гриффиндорская упрямость и слизеринская хитрость не могли изменить того факта, что появляться в таких лёгких вещах на морозе было отнюдь не лучшей идеей. Забини предложил обратиться к эльфам, и, как бы Гермионе ни хотелось не обременять сердобольных созданий лишними заботами, подниматься с больной ногой на третий, гриффиндорский, этаж, а затем спускаться обратно, не представлялось возможным и грезилось чем-то нереальным, находящимся на гринице с фантастикой. Убедив себя в том, что её принципы могут подождать, а вот Драко, находящийся в доме врага, и маленькая Софи — нет, гриффиндорка все-таки смогла благоразумно промолчать, когда Блейз в полуприказном тоне велел домовикам доставить всем троим верхнюю одежду.

Путь до Хогсмида длился непривычно-долго и тяжело, из-за чего Гермионе в какой-то момент даже пришлось усомниться в своих силах. Если бы она провела в Больничном крыле хотя бы сутки, меняя повязки с мазью каждые три часа, как и полагалось, её нога была бы в куда лучшем состоянии, однако лечение длилось сравнительно недолго, а потому непоколибимая уверенность в том, что даже яд аконита не может помешать великой героине войны, заметно уменьшилась. Тем не менее, девушка старалась гнать подобные мысли прочь: уж чего, а жалости к себе и нытья ей точно не надо. Собирая внутри себя всю твёрдость характера, гриффиндорка упрямо шла напролом через пургу и сугробы, и когда совсем близко показались уютные домики Хогсмида с горящими внутри огнями, она выдохнула с нескрываемым облегчением.

— Добрый день, — поприветствовала волшебника мужчину, открывшего дверь жилища после её настойчивого стука. — Я прошу прощения, но нам нужно…

— Мне это не интересно.

— Вы что, серьёзно? — изумился Забини так наиграно и громко, что от неожиданности вздрогнули и хозяин дома, и сама гриффиндорка. — Мерлин милостивый, сэр, Вы действительно не узнаёте Гермиону Грейнджер? Лучшую подругу Гарри Поттера? Талантливейшую ведьму из всех ныне живущих?

— Ой, простите, — замялся мужчина. После детального изучения лица девушки ему явно стало неловко за свою недогадливость.

— Эта героическая волшебница оказала незаменимую помощь Ордену Феникса, я бы даже сказал, что именно она внесла решающий вклад в победу над Волдемортом! — продолжал свой красноречивый монолог Блейз, сопровождая каждую интонацию жестом. — Неужели после всех её заслуг Вы не позволите мисс Грейнджер воспользоваться Вашим камином? Может, Вы и вовсе не рады такому исходу битвы? Уж не Пожиратель ли Вы, сэр?

Пораженный таким напором и обилием фраз, мужчина незамедлительно впустил студентов в дом и проводил их к камину.

— Учти, Забини, я никогда не забуду, как ты расписывал мои заслуги, — самодовольно усмехнулась Гермиона, следуя за хозяином.

— Какое высокомерие, Грейнджер! — с наиграным возмущением упрекнул её мулат. — От Малфоя заразилась? Интересно, это передаётся половым путем или…

— Дальше ты пойдёшь одна, — перебила сокурсника Пенси, кивнув на камин. — Знаешь, Грейнджер, мы, конечно, никогда не ладили и вряд ли будем, но… Просто верни его живым, ладно?

Гермиона слегка улыбнулась в ответ и как-то невзначай решила для себя, что-либо придёт обратно с Драко, либо не придёт вовсе, после чего уверенно произнесла: «Министерство Магии» и растворилась в пламени камина.

Появление гриффиндорки в органе магического правопорядка не вызвало предполагаемого удивления, напротив, к девушке тут же подошёл один из сотрудников и совершенно дежурно, следуя протоколу, спросил:

— Мисс Грейнджер?

— Да, сэр.

— Следуйте за мной, господин Министр хочет поговорить с Вами.

Гермиона на миг смутилась, но послушно последовала за мужчиной. Мысли одолевали вопросы: что Кингсли хочет сказать ей? Он планирует отказать и не посылать авроров в мэнор? Или же это какая-то ловушка? Сомнения развеялись в тот же момент, когда невдалеке показался Бруствер. Он слегка улыбнулся, приветствуя волшебницу, и кивнул в сторону своего кабинета. В сопровождении дежурного аврора девушка дошла до дверей, после чего сделана шаг внутрь.

— Гермиона, дорогая! — Бруствер улыбнулся уже не шаблонно, а искренне. — Великий Годрик, сколько я тебя не видел? Наверное, с того бала, да?

— Здравствуй, Кингсли, — гриффиндорка присела на предложенный ей стул. — Да, в последний раз мы общались на Зимнем балу. Жаль только, что нынешний повод для встречи отнюдь не из приятных.

— Верно, — Министр в момент стал серьёзным и сложил руки в замок. — Гарри связался со мной и сказал, что нужно срочно собрать отряд авроров и к полуночи отправить их в Малфой-мэнор. Ещё он упоминал мистера Уокера, но я ничего и не понял. Так как подробностей и объяснений мне добиться не удалось, я рассчитываю получить их от тебя.

Гермиона уставилась взглядом на самое обычное перо, лежащее на столе Министра, в попытке понять, с чего именно ей следует начать. С истории вражды между Драко и Лукасом? Со шкатулки, предположительно находящейся у последнего? Может, логичнее будет рассказать сначала о Софи? Варианты лезли в голову, превращаясь в кашу из противоречивых предположений, но среди них не было ни одного подходящего способа максимально внятно и быстро донести информацию до собеседника. Взглянув в обеспокоенные глаза напротив, девушка решила, что главное — начать.

— Если говорить кратко, то мы с Драко Малфоем выяснили, что Волдеморт планировал вложить часть души в ещё один крестраж, сделанный из древней шкатулки, но не успел завершить процесс его создания. В данный момент ларец находится у Лукаса Уокера, возможно находящегося в сговоре с Пожирателями Смерти, — видя замешательство на лице собеседника, девушка продолжила: — То, как мы это поняли, я объясню позже. Самое главное сейчас то, что шкатулка не может действовать слишком долго, а потому есть огромная вероятность, что она взорвётся сегодня ночью. К этому времени и мистер Малфой, и мистер Уокер будут находиться в мэноре. Кроме того, есть вероятность, что там может оказаться и Софи Элиш. В данный момент девочка находится на окраине Парижа вместе с Дэвисом Скоттом и его супругой. Их срочно нужно предупредить об опасности и предоставить защиту. Вы поможете, Бруствер?

Министр молчал мучительно долго, после чего, наконец, заговорил:

— Всё это звучит, по меньшей мере, необоснованно, — было видно, что мужчина боялся оскорбить и обидеть собеседницу, а потому аккуратно подбирал слова. — Министерству известно о некой шкатулке, представляющей угрозу, уже некоторое время, но её поиски не дали результатов. Что касается мистера Уокера… Гермиона, пойми, я не могу обвинить уважаемого человека в сокрытии особо опасного артефакта и связи с Пожирателями только потому, что так считают двое подростков. То, причём здесь юная мисс Элиш и мистер Скотт, я всё ещё не понимаю.

— Кингсли, я знаю, насколько странно всё это звучит. У нас с Малфоем действительно нет никаких вещественных доказательств, но то, о чем я Вам рассказала, это правда. Просто поверьте, пожалуйста! — Грейджер не хотелось думать о том, как жалко она, должно быть, звучит. В любом случае, это сейчас не имело значения, ведь убедить Министра было как никогда важно. — Поймите, на кону стоят жизни невинных людей.

Министр молча обдумывал услышанное и, пытаясь отвлечься от мысли, что он вот-вот откажет ей, гриффиндорка бросила взгляд на часы, показывающие без четверти восемь. Времени до взрыва шкатулки осталось не так много, и страх, старательно сдерживаемый и подавляемый в течение этих мучительно долгих суток, пробил брешь в железобетонном самоконтроле девушки. Если Кингсли не поверит ей и откажется помогать, то что тогда? Кто предотвратит взрыв, который, судя по времени хранения энергии в шкатулке, будет более чем внушительным? Кто убережет маленькую девочку от участи, постигшей её сестру? У Гермионы появлялся ком в горле лишь от одной мысли о Люси, и единственное, что её всегда успокаивало — понимание, что эта трагедия произошла во время войны, а на ней не может не быть жертв. Теперь же в магическом мире воцарился мир, а потому допустить гибель невинного ребёнка было непростительно. И, наконец, последний, но не менее важный вопрос, устраивающий хаос в мыслях и заставляющий стыть в жилах кровь: кто спасёт Малфоя? Обычного мальчишку, такого же, как и все остальные, но по воле судьбы оказавшегося на тёмной стороне. Живущего с тягостным чувством вины, спрятанным под толщей сарказма. Переломанного и треснутого, но всё ещё хранящего внутри себя свет. Кто поможет ему? Министр Магии молчал, а вместе с ним и сама Грейнджер не могла дать ответов на собственные вопросы.

— Это очень рискованно, Гермиона, — Кингсли, наконец, заговорил, и девушка рефлекторно выпрямилась. Что это: гриффиндорская храбрость, заставляющая бесстрашно подставлять грудь под слова, заведомо зная, что они вполне могут пронзить сердце, или банальное желание хотя бы выглядеть достойно, когда последняя надежда на глазах обращается в прах? Собирая по крупицам самообладание и до крови впиваясь ногтями в нежную кожу ладоней, девушка перестала дышать, ожидая продолжения фразы. «Господи, если ты есть…» — Скажу честно: я не доверяю Малфою. Возможно, я ошибаюсь, но, на мой взгляд, он ни чем не отличается от своего отца. Однако я верю тебе, Гермиона, и верю Гарри и Рону. Если вы, Золотое трио, считаете, что этот юноша действительно стоит того, чтобы к нему прислушались, то я не в праве отказать вам.

«Стоит», — чуть не вырвалось у гриффиндорки, и она до крови прикусила язык, пытаясь не сказать ничего лишнего.

— То есть, — неуверенно начала Грейнджер, говоря так тихо, будто надежда легко могла ускользнуть, а единственный шанс — раствориться в воздухе от громкости её голоса, — Вы дадите приказ, чтобы авроры прибыли в мэнор?

— Да, — Министр Магии кивнул, и Гермиона выдохнула, не скрывая облегчения. Огромный груз, с прошлого вечера давящий ей на плечи, ломая кости, испарился, и девушка снова могла нормально дышать. — Я прикажу уведомить Скоттов об опасности и немедленно укрепить защититу на их поместье.

— Спасибо, Бруствер, — еле-слышно прошептала гриффиндорка, чувствуя, что в горле ужасно сухо, а к глазам подступают слезы. Она не давала им волю весь день, держа себя в руках и не позволяя пробиться наружу предательским солёным каплям, но сейчас сохранять спокойствие было практически невозможно, потому что впервые она убедилась в том, что у Малфоя есть реальный шанс.

«Вдох-выдох, Гермиона. Давай, ещё раз. Ты справишься. Не время быть слабой» — убежала себя девушка и, когда рациональная часть одержала победу, глубоко вздохнула, приводя дыхание в норму.

— Что-то ещё, мисс Грейнджер? — официоз, пришедший на смену прежнему мягкому тону, вернул волшебницу в реальность, где в двух метрах от стола уже стоял помощник Министра Магии. Гермиона всегда находила довольно значимым то, что Бруствер умудрялся совмещать в себе строгость политика и врожденную доброту, меняя эти два «режима» практически мгновенно.

— Я бы хотела отправиться в мэнор вместе со всеми, — видя, как меняется лицо советника, девушка поспешила уточнить: — под свою ответственность.

Помощник уже открыл рот, чтобы высказать свое недовольство и несогласие, когда Бруствер жестом прервал его. Мужчина лишь внимательно посмотрел в глаза гриффиндорки, словно пытаясь отыскать в них ответ, и, очевидно, нашёл. Коротко кивнув и так и не произнеся ни слова, Министр вместе с коллегой покинул кабинет.

***

Оказавшись в родном поместье, Драко выдохнул с облегчением. Вряд ли старые каменные стены, среди которых на протяжении многих лет жили его предки, в решающий момент помогли бы юноше в бою, но понимание, что он находится не где-то, а дома, каким-то образом придавало сил. Едва вылетев из камина, Малфой пустился в погоню за Лукасом, передвигавшимся неожиданно быстро и ориентировавшимся в поместье подозрительно хорошо. О том, каким образом мужчина вообще получил доступ к мэнору, слизеринец решил поразмыслить позже.

Пытаясь не потерять едва уловимую фигуру во мраке коридоров из виду, слизеринец не мог не думать о том, насколько слеп был всё это время. Мерлин, мало того, что шкатулка была у Уокера, пока он тратил недели, обыскивая мэнор, так ещё и оказалось, что министерский урод носил артефакт огромной темномагической силы с собой постоянно! Лукас, черт бы его побрал, не расставался со своим новообретенным аксессуаром даже тогда, когда Малфой говорил с ним в Хогвартсе или, например, в Азкабане! В первой половине ноября Драко практически ежедневно через свитки заставлял Грейнджер не спускать с ублюдка глаз и выискивать у него «какую-то коробку», а заветный ларец, из-за которого столько волшебников лишились жизней, все это время болтался у Уокера на шее, скрытый от посторонних глаз за воротом идеально выглаженной белой рубашки. Думать о том, что ответ буквально лежал на поверхности, было почти больно.

— Верни мне гребаную шкатулку! — чувствуя, как сбилось дыхание, прохрипел юноша, бегом спускаясь по лестнице вслед за мужчиной. То, куда министерский работник направлялся, всё ещё оставалось загадкой. Что-то внутри подсказывало, что на самом деле Драко доподлинно известно о том, где он окажется, но волшебник упорно отмахивался от этого предположения.

Снова оказаться там не было никакого желания.

— Только через мой труп, — послышалось из-за очередного крутого пролёта лестницы. Мужчина явно бежал на пределе своих возможностей, судорожно оглядываясь, словно вспоминая, куда ему двигаться дальше, и с железной хваткой сжимая в кулаке шкатулку, висящую на серебряной цепочке.

«Это вполне можно устроить», — совершенно серьёзно подумалось Малфою.

Адреналин бушевал в крови, накатывая волнами и обдавая тело жаром, и слизеринец был готов поклясться, что его сердце пробьёт грудную клетку и вырвется наружу, покатившись вниз по каменным ступенькам, потому что оно колотилось настолько сильно, что сомнений в подобном исходе практически не осталось. Преодолевать метр за метром становилось все тяжелее по мере того, как приходило понимание, что организм не получал пищу и нормально не отдыхал более суток, а тренировок не было довольно долго, и к тому моменту, когда волшебники спустились в подземелья, Драко практически раскаялся в том, что не уделял должное внимание квиддичу в этом учебном году.

И, видит Салазар, Малфой искренне начал бы сожалеть, если бы не одно «но». Юноша резко остановился, уставившись взглядом в спину удаляющемуся Уокеру, чья фигура скрылась за порогом той самой Чёрной комнаты. В этом месте среди могильного холода и гробовой тишины Драко попробовал на вкус своё первое Круцио, а в последствии пытал этим Непростительным сам. Именно тут он слышал столько душераздирающих воплей, что после неделями не мог нормально спать. В этой чёрной комнате свой последний вопль от его руки издала и Люси, и от воспоминаний о том всепоглощающем ужасе, застывшем в заплаканных детских глазах, у Драко до сих пор стыла в жилах кровь. Как только Малфой узнал, что Поттер прикончил Волдеморта, он поклялся самому себе, что больше никогда не окажется в этом месте. Ни под каким предлогом. Потому что там, через две метра, он вновь превратится в того переломанного мальчишку, который давился своей же слабостью и ненавидел каждый прожитый день. В того, кто до крови раздирал собственное предплечье, пытаясь выжечь, вытравить Тёмную метку.

Сейчас Драко стоял перед дверьми в Черную комнату, параллизованный воспоминаниями, проносящимися перед глазами, и не мог пересечь порог. Такое простое действие казалось чем-то до сумасшествия сложным, почти невозможным. Требующим немысливых усилий.

«Давай, Малфой, сделай это».

«Я ненавижу то, что такая безвольная тварь зовётся моим сыном! Ты не достоин своей фамилии! Ты не можешь оправдать гордое имя Малфоев! Мне за тебя стыдно! — слова Люциуса настолько живо звучали в голове, что уже взрослый юноша поежился так, будто вновь стал тем беззащитным семилетним мальчишкой.

«Его здесь нет, он только в твоей голове. В голове, слышишь? Давай же, иди!»

«Но в тебе, моя дорогая, — то, как скрюченный палец Волдеморта указал на девочку, то, как по телу пробежала дрожь, — я не вижу никаких ценных способностей. Пытай её до смерти, Драко».

«Салазар, да соберись и иди уже!»

«Он не злодей. Драко всего лишь мальчик», — тихие слова матери, перемешанные со всхлипами, и жгучая боль от присвоения метки, последовавшая далее.

«Этого больше нет. Это в прошлом, слышишь? В прошлом!»

«Заканчивай, Драко. Пусти ей в башку Аваду и дело с концом» — гребаный Том Реддл сказал это так просто, будто говорил о погоде, а юношу прошибало током каждый раз, когда он вспоминал этот ледяной голос.

В тот момент все, кто находился в Чёрной комнате, мысленно подписали Люси приговор.

Ровно до того, пока Малфой не опустил палочку.

«Слабак! Уродец! Позорище! — а спустя годы тихое, наполненное мольбой: — Прошу, убей её, сын».

Голову разрывали на куски тысячи воспоминаний, стремительно проносящихся друг за другом, картины прошлого, словно галлюцинации, представали перед слизеринцем, как живые, и волшебник уже был готов послать к чертям всю эту эпопею со шкатулкой и Уокером, когда…

«Береги себя», — тихое, случайно оброненное на берегу лесного озера в сентябре.

«Драко, прошу тебя», — робко и почти не слышно, но эта нежность переломала ему ребра той ночью.

«Не исчезай», — сжавшее кабинет Снейпа до размера молекулы.

«Будь осторожен», — ударившее точно в грудь.

Его больное подсознание выплюнуло эти фразы, словно многократно пережеванную пищу для размышлений, и сделало это настолько вовремя, что невозможно описать в словах, ведь они напомнили о самом главном: Драко обещал Гермионе уничтожить шкатулку. Практически поклялся, давясь пыльным затхлым воздухом в кабинете Северуса. Что он, Малфой, скажет ей, если не выполнит обещание? Да, от слизеринцев никто и никогда не ждал подвигов, ведь решительные поступки совершенно не в их стиле. Студенты этого факультета не кидаются в бой, они лишь жмутся ближе друг другу и прячут гововы. Такой негласный порядок царил всегда, но сможет ли Драко смотреть Гермионе в глаза, если сбежит, как трус?

Она в нем разочаруется.

Это гораздо хуже смерти.

Делая глубокий вдох и пересиливая себя, волшебник впервые за долгое время переступил порог Чёрной комнаты.

«Маленький хозяин вернулся, но он больше не хочет сдохнуть».

— Так-так-так, — послышался неприятный, до скрежета в груди знакомый голос. — Давно не виделись, Малфой.

Яркий свет зажегся совершенно неожиданно, завстав слизеринца закрыть глаза рукой, и лишь полминуты спустя, когда нормальный обзор стал возможен, Драко обнаружил сначала связанного заклинанием Лукаса, чья палочка лежала в паре метров от него, а затем и гадко ухмыляющегося Корбана Яксли. Волшебник явно чувствовал себя хозяином положения, лёгким движением кисти трансфигурируя мантию Уокера в жалкое подобие стола.

— Обожаю семейные воссоединения, — Малфой обернулся на голос и обнаружил в слабоосвещенном углу комнаты Родольфуса Лестрейнджа. Мужчина вальяжно облокотился о стену, левитируя на стол предварительно увеличенную шкатулку. — Ты тоже, племянничек?

Корбан и Родольфус громко засмеялись, обнажая полугнилые зубы омерзительного жёлтого оттенка, а Драко оставалось лишь поражаться своему «везению», глядя на них.

«Двое до сих пор не пойманных Пожирателей Смерти в моем доме со шкатулкой в руках. Превосходно. Просто, блядь, превосходно!» — иных слов, хотя бы относительно цензурных, для описания ситуации не нашлось.

— Зачем ты притащил сюда этого? — Яксли небрежно кивнул в сторону Лукаса, с неимоверными усилиями доползшего до палочки, но пока не взявшего ее. — Уокер ведь подставил твоего папашу, помнишь? Или уже забыл?

— Читал «Пророк» в Азкабане, да, Корбан? — слизеринец усмехнулся, предпочтя не замечать того, что министерский работник почти добрался до оружия. Драко ещё не определился, как будет относиться к Лукасу после этой безумной ночи откровений, ведь времени, чтобы переварить услышанное, попросту не было, но помнил, что Непреложный обет не даст Уокеру убить его. Лукас явно не был на стороне Малфоя, но впервые за долгое время он не стоял на противоположной.

— Всё так же иронизируешь, да? — Родольфус оттолкнулся от стены и медленно двинулся в сторону стола, с маниакальным блеском в глазах рассматривая шкатулку. — Боюсь, теперь смеяться будем уже мы. Крестраж отныне наш, так что теперь ты либо с нами, либо против нас.

— Ну же, Малфой, решайся, — елейно протянул Яксли, хитро поглядывая на юношу. — У нас, видишь ли, не так много времени.

В комнате не было часов часов, но и без них не составляло труда догадаться, что время близится к полуночи.

— Что ж, мы дали тебе шанс, — Корбан пожал плечами. — Ты им не воспользовался, так что прощай…

— Это мы ещё посмотрим. Экспелиармус! — с кончика палочки Лукаса сорвался яркий красный луч, ударивший точно в Пожирателя.

— Круцио! — завопил Лестрейндж.

— Протего!

Наблюдая одновременно и за дуэлью Лукаса и Лестрейнджа, и за Яксли, пытавшимся подняться с пола, при этом громко ругаясь, Драко оценивал свои шансы забрать шкатулку. Это действительно казалось самым логичным решением. Как только будет уничтожен крестраж, проблема с Пожирателями решится сама собой, а с Уокером можно разобраться потом. В теории эти размышления звучали хитро и разумно, то есть по-слизерински, однако добраться до ларца не представлялось возможным. Во всяком случае, пока.

— Зачем же тебе шкатулка, Уокер? — издевался Родольфус, то посылая заклинания, то защищаясь от них. — Решил вернуть свою шлюху, да? Может, она уже сдохла вместе с вашим отпрыском? Не думал об этом?

— Авада Кедавра! — прохрипел Лукас, и Драко почувствовал, как каждый децибел голоса мужчины был наполнен самой настоящей болью. В угольно-черных глазах не только искрилось желание заполучить крестраж, но и разгорался огонь одной жгучей жажды. Жажды убивать.

— Куда-то собрался, Малфой? — увернувшись от Непростительного, волшебник направил палочку на юношу, умело отразившего несколько атак Яксли и почти добравшегося до стола. — Не торопись так.

— Сектумсемпра!

— Петрификус Тоталус!

— Круцио!

— Остолбеней!

Четверо волшебников сражались уже не на жизнь, а на смерть, посылая заклинания то в противников, то друг в друга, и эта битва всё больше начинала напоминать самое настоящее безумие. Чёртово помешательство. Потому что это оно и было. Гребаный замкнутый круг. Малфой, жаждущий забрать шкатулку и все ещё желающий хоть как-то отомстить Уокеру, Лукас, также стремящийся заполучить ларец и едва ли не мечтающий отомстить Лестрейнджу и Яксли, и, наконец, сами Пожиратели, тоже сражающиеся за крестраж и пытающиеся убить и Малфоя, и Лукаса. Гребаный замкнутый круг, из которого не было выхода.

— Редукто! — Родольфус исчез ровно за секунду до того, как заклинание Драко достигло его.

— Если бы ты пробил чарами стену, ее каменные плиты могли бы задеть шкатулку! — заметно покрасневший Уокер с нескрываемым недовольством уставился на слизеринца. — Ты ведь понимаешь, что она может подорвать все к чертям от любого прикосновения?

— Смотри, Малфой, сегодня он атакует нас, а завтра — тебя, — губы Яксли растянулись в мерзкой улыбочке. — Хочешь, избавлю от страданий? Авада Кедавра!

— И это говорит тот, чей друг посреди битвы растворился в воздухе.

Драко едва увернулся от Непростительного, когда где-то в глубине поместья послышался шум от хлопков аппараций, после чего в Чёрной комнате один за другим начали появляться авроры. Малфой уже был готов вздохнуть с облегчением, когда увидел среди бравых стражей порядка её. Чёртову Гермиону Грейнджер, снова залезшую в самое пекло и выглялевшую невероятно нелепо и одновременно поразительно уместно в аврорском жилете и с перебинтованной ногой посреди этого хаоса. Она оглядывалась по сторонам, явно выискивая среди чёрных мантий его, Малфоя, и, встретившись с ним взглядом, посмотрела так, будто не видела его никогда и сейчас нашла впервые. Было в этом взгляде нечто странное, совершенно непривычное, напоминающее извращенное подобие страсти и гордости вкупе с бьющим адреналином. Драко так и не разобрал, что это было, но почему-то был готов спуститься хоть в Преисподнюю, лишь бы она снова посмотрела на него так.

— Брось оружие и подними руки, Яксли, — чётко и максимально членораздельно процедил аврор, направивший палочку точно на Пожирателя. Уокера в это время скрутили двое других авроров.

Вне всех ожиданий Яксли лишь расхохотался в ответ на угрозу, и в тот момент, когда все присутствующие невероятно ясно увидели чистое безумие в его глазах, послышался ещё один хлопок.

В центре Чёрной комнаты Малфой-мэнора матерелизовался Лестрейндж с маленькой девочкой, бьющейся в его руках. Драко стоял и не мог поверить в то, что видел. Те же спутанные золотистые кудри, те же заплаканные голубые глаза и тот же животный страх, плещущийся в них. На расстоянии пяти метров от него стояла точная копия Люси Элиш, убитой чуть более года назад от его руки, только живая и отчаянно борющаяся за спасение. И, кажется, выглядевшая чуть выше, нежели тогда, в октябре. Девочка извивалась и пыталась кричать, а Родольфус лишь ухмылялся и закрывал ей влажной ладонью рот, смотря Драко прямо в глаза с нескрываемой издевкой.

— Верните шкатулку и дайте нам уйти, или я прикончу девчонку, — потребовал Лестрейндж, переведя взгляд на авроров, после чего повернулся обратно к слизеринцу и прошипел:

— Ну же, Малфой, ты ведь не убьёшь её снова?

И тут Гермиона поняла. Догадалась, явственно видя панику и настоящий ужас в серых глазах, прикованных к заплаканному лицу юной волшебницы. Казалось, будто она своими глазами наблюдала то, о чем рассказал ей Драко, и, видит Мерлин, в жизни это было куда более жутко, нежели в воображении. Юношу трясло, и у Гермионы горели подушечки пальцев от желания прикоснуться, успокоить.

— Драко, — женский голос прозвучал удивительно громко в мёртвой тишине Чёрной комнаты и эхом отразился о стены. — Не верь ему, это не Люси. Девочку зовут Софи Элиш, она её сестра.

Малфой слышал знакомый и до боли близкий голос так, будто его источник находился где-то глубоко под водой или за стеной, и хотя все слова были предельно простыми и понятными, их смысл не мог осесть в мыслях. Гермиона что-то говорила, пыталась достучаться до его сознания, а Драко видел лишь трясущееся от страха детское тело и крупные градины слез, катящиеся до пухлым щекам. «Это не Люси» — молотом ударяло по черепной коробке, а мозг отказывался признать в девочке кого-то другого, нежели жертву страшной трагедии.

— Не слушай грязнокровку, посмотри на ребёнка, — встрял Яксли, к чьей глотке были приставлены палочки трех авроров.

— Драко, — настаивала Грейнджер, и нежность в её голосе сдирала с Малфоя кожу, — это не твоя вина. Ты не убийца.

Где-то в глубине Малфой-мэнораглавные часы сделали первый из двенадцати ударов, тем самым дав понять, что до полуночи осталось меньше минуты.

— Шкатулка сейчас взорвётся. Нельзя рисковать гражданскими и несовершеннолетними. Отступать, — приказал старший аврор, и на третий удар часов команда сделала несколько шагов назад.

Следующие события произошли слишком быстро, чтобы их осознать или остановить.

Лестрейндж отшвырнул Софи в сторону на пятый удар часов, и следующие несколько секунд Драко наблюдал за тем, как не-Люси, спотыкаясь и едва не падая, убегает к аврорам. Корбан схватил со стола шкатулку, несмотря на протест всех присутствующих, и, не удерджав, уронил её на пол. Грохот раздался в такт девятому удару.

В Чёрной комнате мгновенно повисла выжидающая тишина, душащая напряжением и выкачивающая из помещения воздух. Всех мучил вопрос: взорвётся или же нет? В какой-то момент здесь действительно стало нечем дышать.

Часы пробили ровно полночь и, повинуясь нечеловеческому инстинкту, Драко в прыжке повалил Гермиону на пол, закрыв собой, когда раздался поразительной мощи взрыв, сносящий с фундамента стены и рушащий всё вокруг. Несколько воплей раздались в унисон с оглушающим грохотом.

Пепел осел на безжизненные куски камня и бетона, некогда служившие Чёрной комнатой Малфой-мэнора.

Змеиное гнездо рухнуло.

Комментарий к Часть двадцать вторая: «Змеиное гнездо рухнуло»

Хотите эпилог?

Если честно, изначально, когда я только приступала к написанию, я вообще не планировала этот фанфик. Мне просто хотелось выразить свое состояние в строчках. Потом зарисовки превратились в “воспоминания”, а отрывки — в более-менее связный текст. Так постепенно рождалась эта история, у которой, по правде говоря, и финала-то не было. Ближе к лету я решила оставить “Змеиное гнездо” таким, каким вы видите его сейчас. Но за последнее время многое изменилось, в том числе и во мне, и теперь я чувствую, что готова писать эпилог. Если вы скажете, что он нужен, я готова над ним работать. Обещаю, что это не займёт два месяца) Делитесь мнениями и чувствами, рассказывайте, ожидали ли таких событий? Как вам Драко, который встретился со своим главным кошмаром и все-таки смог пересилить его? Что думаете о Гермионе? Она здесь такая боевая, мне нравится) Оценили ли вы второстепенных персонажей и их реакцию на наш тандем? Что думаете о Лукасе? Вы заметили, что они с Драко во многом похожи (хотя и оба отказываются видеть это), только Малфой смог идти дальше, а вот мистер Уокер — пока нет? Пишите всё, что думаете, причём не только о главе, но и о самом фанфике в целом. Ну, и поделиться мнением о возможном эпилоге не забудьте.

“Змеиное гнездо” стало неотъемлемой частью моей жизни, и сейчас мне как никогда важна обратная связь.

========== Эпилог: «На руинах змеиного гнезда» ==========

Это были самые страшные в жизни Гермионы Грейнджер три дня.

Сутки слились в единое чёрное-белое пятно, размытое настолько, что уже не найти границ. Смазанное, будто подтекшая акварель. Февральские ветры выли в эти ночи особенно сильно, и Гермиона готова была выть с ними в унисон, потому что больше ей не осталось ровным счётом ничего.

«Мы не можем дать никаких прогнозов» — слова мадам Помфри ударяли снова и снова, словно пощёчины, и тело пронзала боль каждый раз, когда до краев наполненный сочувствием голос звучал в голове.

«Возможно, мистер Малфой не выживет. Вы должны быть к этому готовы, мисс Грейнджер. Мне очень жаль» — в тот момент Гермиона практически впала в транс, сползая вниз по стене, отказываясь верить в услышанное. Над ней суетилась Макгонагалл, десятикратно пожалевшая о сказанном, что-то кричали учителя, но тогда все эти слова просто не доходили до сознания.

Этого не могло быть.

Просто не могло.

Потому что тогда всё это лишилось бы какого-либо смысла. Зачем было сражаться на войне, зачем так скрупулезно выстраивать мир после неё, зачем было это помешательство, начавшееся в проклятом сентябре и закончившееся взрывом шкатулки в феврале, если в итоге Малфой погибнет, а Грейнджер… Гермиона просто превратится в блеклую тень прежней себя и будет ненавидеть собственное отражение в зеркале, видя по ту сторону стекла врага, ту, из-за кого погиб Драко.

Малфой закрыл её собой во время взрыва.

В это невозможно было поверить. Просто нереально. Потому что Гермиона до последнего не знала, что творилось в голове слизеринца. Да, он целовал её, а она — его, причём неоднократно. Да, они почти переспали. Да, Драко раскрыл ей один из своих страшнейших секретов. Да, да и ещё раз да, только это всё ещё ничего не значило и не меняло. Студенты ничего не обсуждали, никак не обговаривали характер их недо-отношений, следовательно, никто никому ничего не был должен. Однако то, что сделал Драко… Гермиона не могла подобрать слов, чтобы описать его поступок, будто бы разом забыла все те умные книжки, которые проглатывала в школьной библиотеке годами. С другой стороны, было в этом что-то исключительно малфоевское: вести себя крайне неоднозначно, держать на краю, где так легко оступиться, а потом неожиданно спасти, вытащить из пропасти, прыгнув в бездну самому. Определённо, это было в его стиле. И, видит Мерлин, той ночью Драко действительно сделал это: со всей силы впечатал Гермиону в пол, закрывая собой от обломков каменных стен, пыли и стекла, наплевав на то, что его самого защищать было некому. Гермиона до сих пор не до конца понимала, как это вообще произошло, потому что все случилось действительно быстро. Она отчётливо помнила, как Яксли выронил шкатулку, и в каком немом ужасе застыли все присутствующие, уповая на немыслимую удачу, ведь только она могла уберечь шкатулку, хранящую колоссальное количество энергии, от сиюминутного взрыва. В те несколько секунд, за которые гриффиндорка стала старше, должно быть, на несколько лет, она встретилась взглядом с Драко. Память бережно сохранила его образ: и порванную на локте черную рубашку, и взъерошенные волосы, и синяки под глазами, появившиеся, очевидно, из-за того, что юноша нормально не спал больше суток, и, что было самым главным, — взгляд. В тот миг Малфой смотрел на неё так, как никто и никогда до него. Будто отыскал в ней — такой обычной Гермионе Грейнджер — что-то удивительно ценное.

Настолько значимое, что за это стоило отдать жизнь.

Следующее, что Гермиона помнила — это боль от удара об каменный пол, горький аромат полыни и цитрусов, перемешанный со сносящей голову дозой адреналина, тело, придавившее её, и всё. Где-то на задворках подсознания были крики, удушливый запах гари, от которого слезились глаза, а после лишь пепел и пустота.

Темнота.

В следующий раз Гермиона открыла глаза уже в лазарете у Поппи Помфри. Школьная медсестра тут же побежала, видимо, услышав тяжёлый вздох, но гриффиндорку в тот момент волновало не это. В добрых голубых глазах Поппи отражалось не только сочувствие, но и вина. Очевидная настолько, что становилось больно. Дальше были какие-то глупые, бесполезные слова, коридоры и лестницы, ведущие прямо к кабинету директора, тяжёлый взгляд Минервы и железобетонная констатация факта: огромный обломок камня пробил Малфою ребро, а из-за переломанных костей открылось внутреннее кровотечение. Грейнджер помнила, как кричала, помнила, какой обманутой почувствовала себя, когда поняла, что её намеренно положили в разные залы лазарета с ним, и, разумеется, не могла забыть, как задыхалась от понимания, что Драко в любой момент может просто не стать. Что есть такой вариант, где он исчезнет раз и навсегда, а в память о нем останется лишь памятник из белого мрамора на окраине Уилтшира.

Именно с того момента всё вокруг окрасилось в серый и потеряло цвет, запах и вкус.

Это были самые страшные три дня в жизни Гермионы Грейнджер, и впервые за многие годы она молилась по ночам, умоляя всех Богов и волшебников, чтобы он выжил. Ухмыльнулся ещё хотя бы раз, наклонняя голову в сторону и лукаво щурясь. Чтобы услышать снова «Грейнджер», звучащее из его уст каждый раз по-разному, а лучше — «Гермиона», нежное настолько, что это чувство рвало на куски её грудную клетку. Ни Помфри, ни другие врачи не давали совершенно никаких гарантий, а потому в Больничное крыло не впускали вообще никого. Гермионе оставалось лишь плюнуть на гордость и принципы, на коленях умоляя всех, кто только мог её услышать, помочь Драко. Позволить ему жить, пусть даже в суете его будней больше не будет её.

И где-то наверху её, кажется, услышали.

Утром первого марта Малфой впервые за трое суток пришёл в себя, и только тогда Грейнджер смогла сделать нормальный вдох. Кажется, до этого она не дышала вовсе. В тот момент она сидела у себя в комнате, перебитовывая обожженное ядом аконита бедро, — спасибо Гарри, за то что под свою ответственность уговорил Помфри не задерживать гриффиндорку в лазарете, где она точно сошла бы с ума, находясь через стену с ним и считая каждый его вздох, — когда Макгонагалл постучала и вошла в спальню. Гермиона отбросила бинты в сторону, приготовившись услышать худшее и силясь понять по лицу профессора, что та хочет сказать, и, узнав, что Драко пришёл в сознание, просто кивнула. Слов не нашлось, да и что можно было бы сказать в такой ситуации? Макгонагалл кивнула в ответ, молча удалившись, и только когда за женщиной захлопнулась в дверь, Гермиона заплакала. Не кричала или билась в истерике, как все три дня до этого, когда больше походила на сумасшедшую, нежели на просто напуганную, не впадала в апатию, смахивая так на новую пациентку Мунго ещё больше, а просто плакала, позволяя себе отпустить, наконец, это тяжёлое бремя страха и вины, перемешанное с ответственностью за чужую жизнь. Слезы катились по щекам, робко соскальзывая с подбородка, и девушка чувствовала, как с каждой новой каплей ей становится легче.

Утром первого марта Гермиона Грейнджер впервые искренне улыбалась, хотя в её глазах всё ещё стояли слезы.

На следующий день гриффиндорка приступила к учёбе, убедив мальчишек в том, что с ней всё в полном порядке, и выпросив у Минервы разрешение вновь посещать занятия и не продлевать этот формальный «больничный», а спустя три недели из лазарета выписался и Драко. Хогвартс впервые после февральской катастрофы увидел слизеринца за завтраком. Волшебник вошёл в Большой зал, сопровождаевый, как и всегда, Блейзом и Пенси, и когда платиновое трио проходило мимо гриффиндорцев, Гарри Поттер поднялся из-за стола и протянул Драко руку. Малфой усмехнулся, явно находя особую иронию в том, что на первом курсе то же самое сделал он сам, но пожал предложенную ладонь в ответ. Студенты аплодидировали стоя, а Гермиона сидела и не могла поверить в то, что видела своими глазами.

Драко выглядел так, будто не его ребро совсем недавно собирали по кусочкам, он был почти полностью здоров и, главное, жив. Только вот Грейнджер в его жизни больше не было. Проходя мимо неё, слизеринец лишь молча кивнул, глядя ей прямо в глаза, и гриффиндорке показалось, что по её позвоночнику ударили высоковольтным разрядом, но она не сказала ничего, лишь кивнув в ответ.

За те три недели, которые Драко провел под пристальным вниманием мадам Помфри, Министр Магии и главный аврор Британии успели дать официальные заявления о том, что последние сбежавшие Пожиратели Смерти были пойманы и убиты из-за взрыва опасного артефакта во время проведения операции. С особой речью выступила и Макгонагалл, объявив на всю школу о том, какой «незаменимый вклад в поимку преступников внесли студенты Школы Чародейства и Волшебства — мистер Малфой и мисс Грейнджер». Гермиона не видела реакции студентов, так как в это время пыталась бороться с животным ужасом в собственной спальне, но могла догадаться о том, какой она была, потому что второго марта, стоило ей войти в класс, вопросы посыпались на неё со всех сторон. Гарри и Рон помогали ей, что было вполне ожидаемо, но того, что к диалогу присоединятся Паркинсон и Забини, не предвидел никто. К всеобщему удивлению, за ними последовал и весь факультет. Впервые за многие годы «змеи» и «львы» не просто мирно сосуществовали на одной территории, подчеркнуто игнорируя присутствие друг друга, а спокойно говорили, делясь друг с другом мнениями и мыслями по поводу всего произошедшего.

Глядя на то, как Джинни Уизли что-то рассказывает Астории Гринграсс, а та внимательно и с интересом слушает, в то время как Теодор Нотт пожимает руку Невиллу Долгопупсу, Гермиона пришла к выводу, что как раньше действительно больше не будет.

***

Драко Малфой выиграл, но ему всё равно почему-то казалось, что потерял он куда больше.

Это ощущение появилось ровно в тот момент, когда он очнулся в школьном лазарете, обнаружив себя с перебинтованным боком в окружении подобий маггловских капельниц, и длилось до сих пор, когда он стоял в коридоре, ожидая появления профессора Синистры, чтобы она открыла кабинет Астрономии. Грейнджер стояла недалеко от двери, окружённая своей вечной компанией и ещё несколькими студентами Гриффиндора, и созерцание того, как она постоянно заправляет за ухо непослушную прядь, наверняка чувствуя его взгляд, а потому и кусая губы, делало ожидание чуть более терпимым.

— Ты можешь к ней подойти, — будто прочитав его мысли, негромко предложила Пенси, глядя в том же направлении. Не надо было называть имён, чтобы догадаться, о ком именно говорила слизеринка.

— Боюсь, у меня больше нет на это права.

Обсуждать эту до тошноты неправильную ситуацию не было никакого желания. Тем более, с друзьями. Это слишком странно. Почти неловко. Безусловно, Драко доверял Паркинсон и считал слизеринку одной из самых здравомыслящих на их факультете. Он по-настоящему дружил с ней с первого курса, как и с Забини, но сейчас… Пожалуй, проблема состояла не в Пенси и не в Блейзе, а в нём самом. Даже после войны и всех пережитых вместе потрясений Драко казалось чем-то противоестественным делиться с кем-то чувствами, а именно они оказались вскрытыми, словно карты после партии в покер, о чём он узнал по возвращении в свою спальню из лазарета. Все эти месяцы слизеринец предпочитал не задумываться о том, что будет, если Пенси и Блейз узнают об его с Гермионой «связи», если их авантюру вообще можно так назвать. Когда же параноидальные мысли брали верх, юноша лишь убеждался в том, что друзья не поймут. Никто не поймёт.

Именно поэтому это нужно поскорее закончить.

Именно поэтому он был готов спасти её ценой своей жизни, лишь бы это не заканчивалось никогда.

— Брось, Драко, ты же Малфой, забыл? Тебе не нужно ни право, ни чьё-либо разрешение, чтобы сделать что-то.

Теперь же, когда выяснилось, что друзья, мало того, что в курсе и их сговора, и общения через свитки, и шкатулки, и всего того, о чем они вообще никогда не должны были узнать, так ещё и давно подозревали о том, что между «слизеринским принцем» и «золотой девочкой» нет былой ненависти, Драко был в полном замешательстве. Что ему следовало делать? Оправдываться? Притворяться, что на самом деле он просто использовал Гермиону? Все варианты звучали крайне глупо и наивно, а после всего, что все они пережили, среди них уже не осталось детей. Поэтому на следующий день после лазарета, когда у Малфоя была целая ночь на то, чтобы переварить то, что друзья действительно всё знают, он просто впервые и для себя, и для них признал реальность произошедшего. Признал, приготовившись к чему угодно, но не к тому, что Блейз лишь похлопает его по плечу, высказывая понимание и одобрение, а Пенси по-дружески обнимет, окутывая поддержкой. На Слизерине подобное поведение было не принято, а потому в тот момент Драко как никогда ясно ощутил, что змеиное гнездо действительно рухнуло.

— Не имеет значения.

— Глупости! — Пенси несильно стукнула друга по плечу, а Драко почему-то вспомнил, что несколько раз видел, как Гермиона делала то же самое со своими болванами. — Вы победили, теперь всё действительно в порядке, так что тебя останавливает?

— То, Пэнс, что, как ты справедливо заметила, мы победили, а потому нас больше ничего не связывает. Грейнджер выполнила свою часть плана, я — свою, так что теперь нас обоих ничего не держит! — Драко резко двинулся с места, буравя взглядом спину профессора Синистры, соизволившей всё-таки прийти и открыть кабинет, и чувствуя, как внутри плещется какая-то неосознанная злоба, перемешанная с горьким привкусом поражения.

Он и без посторонней помощи прекрасно всё понимал, но от констатации факта кем-то другим всё становилось ещё реальнее, а потому — хуже. Что его, Малфоя, останавливало? Драко и сам часто задавал себе этот вопрос и отвечал не менее логичным: «Останавливало от чего?» От того, чтобы встать со своего места прямо посреди лекции по Астрономии, зашкирку вытащить из-за стола Долгопупса и занять его место, заявив на весь класс, что отныне с Грейнджер сидит исключительно он? От того, чтобы затащить её в пустой кабинет во время ближайшей перемены и целовать до умопомрачения, усадив на парту и сжимая бедра? Может, от того, чтобы дать официальное заявление о том, что они… пара? Малфой усмехнулся вслух, на чистом автоматизме записывая то, что диктовала Синистр, из-за чего Блейз покосился на него, как на полоумного.

Драко лишь покачал головой в ответ на немой вопрос Забини, как бы говоря, что все в порядке, и попытался сосредоточиться на чем-то другом. Например на том, как непростительно глуп он был всё это время. Ещё с того дня, когда Малфой с матерью оказался на рождественских каникулах в доме Скотта, слизеринцу начало казаться, что он упускает нечто важное, а имя «Ник», названное Дэвисом, только подтверждало предчувствие. Драко помнил, как попытался откопать в памяти то, что говорило ему это имя, бродя по заснеженному Хогсмиду, но нашёл ответы только сейчас. Ник — это Николас.

Николас Элиш.

Когда его супруга, Розали, незадолго до окончания войны отказалась от встречи с отцом, о котором столько лет молчала Татьяна, миссис Элиш сослалась на то, что что не переживёт ещё одну трагедию. Тогда Малфой не обратил на это внимание, не восприняв слова порядком захмелевшего Дэвиса всерьёз, а сейчас понимал, что Розали говорила о Люси и Николасе, отдавшем жизнь во время попыток спасти дочь. Видит Мерлин, если бы Драко увидел эту взаимосвязь ещё тогда, в январе, многое удалось бы изменить. Возможно, удалось бы предотвратить бойню в мэноре, раньше посадили бы Пожирателей в Азкабан, Малфой смог бы уберечь своё ребро от тяжёлой травмы, а отношения с Гермионой — от неминуемого завершения. Теперь же ему оставалось лишь сталкиваться лицом к лицу со всеми этими последствиями, спутанными с семейными тайнами и многочисленными интригами.

К слову, об интригах. Вопрос с Уокером был закрыт, теперь уже точно. Едва Малфой пришёл в себя в Больничном крыле, как уже через несколько суток там оказались несколько министерских служащих вместе с главой Аврората. Разумеется, под надзором Макгонагалл. Если появление Минервы и не могло вызвать вопросы, то способ, благодаря которому несколько волшебников умудрились прийти в лазарет и не попасться никому на глаза, учитывая, что туда не пускали вообще никого, оставался неразрешимой загадкой. Главным вопросом коллегии был: «Как мистер Уокер оказался в Малфой-мэноре той ночью?» Изначальный желанием слизеринца был подробный рассказ о том, как Лукас хотел присвоить себе все силы шкатулки, чтобы использовать их в личных целях. Драко и попытался бы выдать все эти факты, но уже не мог. Осознание, что всё это время Уокер был на стороне Малфоев, сковывало глотку, практически душило, а потому всё, что ему удалось произнести, это: «Мистер Уокер помогал мне захватить Пожирателей Смерти, чтобы передать их в руки Министерства Магии, и обезвредить шкатулку». Ещё несколько месяцев назад Драко ни за что бы не поверил, что станет выступать в качестве защиты Лукаса, теперь же это казалось ему чем-то поразительно правильным. Как Драко узнал позже уже от Нарциссы, история со сделкой Люциуса и работника Министерства всё-таки вскрылась, но именно показания Малфоя-младшего помогли суду признать, что договор был заключён под давлением, и снять обвинения с Лукаса. С подачи Кингсли были организованы поиски, и уже в первой половине апреля миссис Уокер была найдена. Нарцисса сказала, что никогда не видела Лукаса более счастливым, чем в тот день, когда ему вернули пропавшую семью, и он впервые взял своего восьмимесячного сына на руки. Разумеется, помимо участия в операции Уокера были и другие вопросы. Например, главу Аврората особенно интересовало, что же вдохновило Драко, чья фамилия после войны по умолчанию не пользовалась хорошей репутацией, встать на путь истины. То, как слизеринец вообще догадался прийти в мэнор именно в тот момент, когда в поместье были Пожиратели Смерти, тоже стало предметом дискуссии. Малфой подчеркнуто аккуратно отвечал на многочисленные вопросы, — хвала Салазару, что обломок каменной стены пробил ему ребро, а не голову — а потому оставил в тени ту часть истории, где шкатулка хранилась у Лукаса, родители заключали сделки чуть ли не с самим Дьяволом, а он сам готов был пойти на верную гибель, потому что только так мог избавить от всего этого дерьма Грейнджер.

Теперь же ему осталось лишь успевать конспектировать материал, слишком быстро проговариваемый преподавателем Астрономии, стараясь не обращать внимание ни на то, как весь Хогвартс бросает на него многозначительные взгляды, ни на то, как Гермиона, явно раздраженная скоростью чтения профессора, нервно кусает губы. Драко не говорил с ней с того дня, когда они попрощались в кабинете Северуса, то есть, если сложить три недели в лазарете и ту, во время которой он приступил к занятиям, общей сложности месяц. Если когда-то это и было нормой, то сейчас такое длительное сохранение дистанции казалось полнейшей дикость. Будто в нём, в Малфое, что-то рушилось от нехватки небольшого, но единственно-важного элемента. Драко никогда не признался бы в этом вслух, но его нестерпимо влекло обратно.

«Не смотреть на Грейнджер. Не говорить с Грейнджер. Не пытаться свернуть шею каждому, кто посмел коснуться Грейнджер», — Малфой проговаривал эти правила, словно мантру, пытаясь поверить в них, как в непреложную истину, и если первые два у него кое-как получилось соблюдать благодаря тотальному самоконтролю и внешнему равнодушию, выдресированных в нём с самого детства, то соблюдение третьей установки потерпело фиаско. Даже примирительное рукопожатие, инициированное Поттером в первый день после выписки, не могло убить в Драко желание вырвать Шрамоголовому и его нищей рыжей псине конечности, чтобы идиоты не смели притрагиваться к ней. Впрочем, если эти мерзкие «дружеские объятия», в разы участившие после того, как Уизли и Поттер чуть не лишились подружки из-за обломка стены, ещё можно было терпеть, то бороться со взглядами Грейнджер порой не хватало сил. Гермиона не просто смотрела, она вглядывалась в самую суть, и Драко отшвырнул бы от себя Петрификусом любого, кто попытался бы проникнуть глубже, чем следовало, пустил бы Аваду, если бы потребовалось, но не смел сказать ни единого слова ей в ответ. Он прекрасно знал, что Грейнджер ждёт от него каких-то действий, был в курсе того, что им нужно банально поговорить, как минимум, и решить, что делать со всем, что между ними было, как максимум, но не предпринимал ничего, во всяком случае, пока что.

Хотя, надо сказать, одна идея у него всё-таки была.

***

Прежде, чем выйти из спальни, Гермиона трижды пообещала самой себе, что если всё это окажется полнейшим фарсом, то она незамедлительно развернётся и уйдет. Конечно, какая-то её часть отчаянно желала, чтобы вся ситуация не превратилась в дешёвый стеб, но поверить в это было крайне сложно, а всё почему? Исключительно из-за того, что только Драко чёртову Малфою могло прийти в голову через свитки позвать её на встречу в «переговорную», причём не когда-то, а в ночь с тридцать первого марта на первое апреля. По шкале от одного до десяти вероятность того, что всё это окажется первоапрельской шуткой, пробила отметку «одиннадцать», и, понимая это, Гермиона продолжала идти по коридору, постоянно поправляя мантию-невидимку и всё сильнее укутываясь в неё. Даже если Драко действительно не придёт, она всё равно не останется в проигравших, потому что без всяких затруднений сможет наградить летуче-мышиным сглазом его надменное личико прямо за завтраком.

И это как минимум.

— Ты опоздала. — Малфой открыл дверь в их персональную тайную комнату ровно за секунду до того, как ладонь гриффиндорки сжала ручку. — Уже пятнадцать минут первого. Чертовски не пунктуально!

Гермиона сделала глубокий вдох, пытаясь ответить максимально спокойно и не выдать своим тоном то, каким было её негодование, когда она проснулась среди ночи от жуткого жжения в запястье:

— Видишь ли, сборы занимают некоторое время, когда тебя без всяких предупреждений зовут на встречу в полночь!

Вместо ответа Драко лишь закатил глаза, как бы невзначай смахивая несуществующие пылинки с манжета рубашки, словно подчёркивая свою раздражающую способность выглядеть, как с обложки «Спеллы», даже если поднять его среди ночи. Именно в этот момент Гермиона заметила, что в то время как слизеринец был одет в рубашку и джинсы, она сама не нашла решения лучше, чем накинуть мантию прямо поверх пижамы. Казалось, более отвратительной ситуации придумать просто невозможно.

— Итак, нам надо поговорить, — констатировал волшебник, проходя в глубь помещения.

Следуя за ним, — Малфой никогда не звал, словно всегда был абсолютно уверен, что собеседник в любом случае пойдёт, — Гермиона как-то совершенно случайно заметила, насколько сильно изменилась эта комната. Заброшенная женская уборная на третьем этаже, к началу учебного года превратившаяся в обычную пустую комнату с треснувшим кафелем, за время их сотрудничества стала чистой, более-менее тёплой и даже освещаемой. Все эти новшества появлялись здесь медленно, постепенно, ровно так, как складывались их с Драко взаимоотношения. Теперь же, глядя на небольшое, но вполне приличное пространство вокруг, гриффиндорка была практически уверена, что всё это время они не просто делали место для переговоров более комфортным, а строили что-то своё. Общее. От мыслей о том, что через несколько месяцев они оба выпустятся их Хогвартса, а в память о том, что эта история была на самом деле, а не в её фантазиях, останется лишь старая уборная, стало почему-то грустно. Конечно, в какой-то степени Гермиона была готова к тому, что всё их с Драко «сотрудничество» завершится ровно в тот момент, когда шкатулка будет уничтожена, а Пожиратели Смерти — пойманы, но сейчас, когда это время настало, она как никогда отчётливо понимала, что совершенно не хочет ставить точку. Малфой, небрежно облокотившийся о стену и с какой-то особой сосредоточенностью гипнотизирующий её переносицу, очевидно, думал о том же.

— Я тебя слушаю, — гриффиндорка скрестила руки, будто принимая защитную позицию. Даже теперь, когда они прошли через чёртово минное поле, ей всё ещё было неуютно от его взгляда.

Драко лишь усмехнулся.

Он уже не мог вспомнить тот момент, когда её демонстративная неуязвимость стала казаться ему забавной, а потому просто наблюдал, склонив в сторону голову и снисходительно улыбаясь. Грейнджер порой была странной. До чёртиков непредсказуемой. Но в такие мгновения, как сейчас, она становилась невероятно банальной. И что-то внутри Малфоя намеревалось воспользоваться этим, повести себя так, как и во все предыдущие семь лет, но правда состояла в том, что он больше не мог. Драко уже не хотел её унижать, втаптывая в грязь чувства. Когда он впервые осознал это, стало страшно. Понимание ударяло, сбивало с ног, лишало ориентира не только в пространстве, но и в собственных принципах, однако сейчас… У Малфоя были и время, и возможность обдумать свои не в меру нерациональные эмоции и всё, что происходило в последние месяцы, а потому он больше не сомневался и отчётливо знал, что делает.

— Я подумал и решил, что…

— Какого черта, Малфой?!

Драко едва удержался оттого, чтобы либо закатить глаза на привычку девушки перебивать и усложнять ситуацию, либо изобразить на лице выражение искреннего недоумения. Впрочем, ни то, ни другое не потребовалось, потому что выдержав паузу, гриффиндорка продолжила:

— Зачем ты спас меня? — от былой уравновешенности не осталось и следа, зато каждая эмоция Гермионы, отражавшаяся на её лице, говорила о том, насколько этот вопрос прогрыз дыру у девушки в голове. Грейнджер действительно старалась избегать его, переключаясь на что-то каждый раз, когда он вот-вот наровил покраситься к ней в подсознание, и у неё и правда это получалось, но ровно до того момента, когда Гарри прямо задал его вслух. «Зачем?» Гермиона не состояла с Драко не то что в романтических, даже в партнёрских отношениях, их, как оказалось, временный союз держался исключительно на общей цели. Годрик милостивый, их нельзя было даже назвать напарниками, прикрывающими спины друг друга, так зачем же, спрашивается, Малфой закрыл её собой? Грейнджер задавалась этим вопросом ежечасно и ежеминутно, рассматривая ситуацию с самых разных сторон, но никак не могла понять: в чём была выгода? Насколько гриффиндорке было известно, — а ей было известно буквально всё в этом аспекте — парень не получил за её спасение ровным счётом ничего. Ему не вручили Орден Мерлина, не пригласили дать интервью. Только упоминали его участие в захвате Пожирателей в первые две недели после взрыва, и на этом всё. Что же заставило Малфоя рискнуть собственной жизнью, спасая её? Очевидный ответ, напрашивавшийся сам собой, бился в голове настолько сильно, что практически превратил в желе все многочисленные извилины, но Гермиона до последнего не могла его принять. Потому что не понимала. Она ведь даже не была симпатична Драко, разве смог бы он её полюбить? Грейнджер-то, конечно, смогла, и ей, как оказалось, не потребовалось на это много времени. Безусловно, девушка видела огромную разницу между влюбленностью — а влюбиться в этого слизеринца можно было буквально по щелчку пальцев — и любовью, и не собиралась терять голову с самого начала. Однако буравя пустым взглядом стену в собственной спальне и умоляя всех на свете Богов сохранить Драко жизнь, она действительно осознала, что любит его. Впервые эта мысль посетила её после того, как слизеринец в очередной раз исчез, предупредив её буквально в двух словах, а она чуть не получила сердечный приступ во время квиддичного матча, но теперь те переживания вспоминались так, будто повод для них исчез тысячелетие назад. Тогда безумное предположение вырвалось среди потока мыслей случайно и даже не было воспринято всерьёз, но теперь… Теперь Гермиона осознавала и принимала свои чувства, найдя внутри достаточно смелости для того, чтобы с ними жить. Она ни на сикль не надеялась на взаимность, даже не пыталась строить совместные планы, но противное «что, если», неразрывно связанное с мотивами слизеринца, из-за которых он её и спас, отказывалось покидать мысли и не давало спокойно спать по ночам. — Для чего тебе это было нужно?

— Знаешь, ты не выглядишь особо благодарной, — Драко попытался отшутиться, но, очевидно, безуспешно. Он и сам не мог дать себе логичного ответа на этот вопрос. Малфой ведь не сидел ночами над пергаметом, записывая аргументы «за» и «против» спасения Грейнджер. Он просто увидел маленькую искру, сверкнувшую между сосудами внутри шкатулки, когда та открылась после падения, заметил, как стрелка часов находилась в шаге от двенадцатого удара, и принял спонтанное, но, возможно, самое важное решение в жизни. Драко просто в прыжке толкнул лёгкое, словно находящееся в трансе тело и повалил Гермиону на пол, закрывая собой. Это был рефлекс в чистом виде. Словно что-то внутри Малфоя давно было готово пожертвовать собственной шкурой ради спасения её жизни. Он не думал в тот момент, ни о чем не размышлял — на это просто не было времени. Лишь делал то, что считал правильным, даже не пытаясь предугадать последствия. Возможно, именно поэтому Драко не поверил, когда очнулся в Больничном крыле. Как не верил и в то, что сверхрациональной Грейнджер можно доказать, что некоторые действия совершаются не под контролем логики, а по щелчку в голове. — Могла бы ограничиться простым «спасибо».

— Ты издеваешься?! — Гермиона чувствовала, как начинает злиться. Её самообладание дало крупную трещину целую вечность назад, когда она только согласилась сотрудничать с Малфоем, и сейчас ей казалось, что оно превращается в крошево прямо на её глазах. За последнее время нервы и так сотню раз натягивались в струну, а невероятно раслабленный, едва ли не безразличный тон слизеринца забивал последний гвоздь в гроб её уравновешенности. Однако слёз уже не было — за те три дня, что Драко был в коме и не приходил в сознание, она, вероятно, выплакала годовой запас — зато как нельзя вовремя обнаружилась злость. Потому что Малфой не мог, просто не имел права вести себя так после всего, что она пережила. Он переворачивал её жизнь с ног на голову все эти месяцы, а сейчас стоял и ухмылялся, будто ничего не изменилось и всё действительно в порядке. В такие моменты Грейнджер начинало казаться, что она и впрямь сама всё придумала и теперь медленно съезжает в пропасть безумия, слишком сильно поверив в то, чего нет и никогда не было. — Я чуть с ума не сошла, когда мне сказали, ты так и не очнулся! Можешь представить, какого мне было слышать, что у тебя раздроблено ребро? Я себе места не находила, Малфой! Ты в любой момент мог умереть, и я каждую чёртову минуту чувствовала, что это моя вина, а теперь ты стоишь и… Смеёшься?!

Грейнджер неопределённо взмахнула руками, будто и впрямь не находя слов, а Драко показалось, что у него сжалось что-то внутри. Гермиона переживала за него. Салазар, пристрелите на месте! Разумеется, Малфой не думал о том, что всё произошедшее ни капли не задело гриффиндорку. Он предполагал, что ей, возможно, не всё равно, но не мог представить, что Гермионе будет настолько страшно за его жизнь. Драко в принципе ставил под сомнение то, что кому-то окажется небезразлична его участь. За исключением, разве что, Нарциссы и нескольких друзей со Слизерина. После войны, когда возможность погибнуть предоставлялась практически ежедневно, он уже перестал верить, что подобные чувства могут быть обращены к нему, однако Грейнджер была здесь и одним своим существованием доказывала обратное. Малфой до последнего сомневался, будто выискивая в лице девушки признаки лжи, а она стояла, глядя ему прямо в глаза, и, кажется, совершенно не замечала собственных трясущихся рук. В этом была вся Грейнджер: раскрасневшаяся, возмущенная и обиженная до предела, но поразительно живая. Не скрывающая ни радости, ни гнева за тысячами масок, которые зачастую приростали к лицам таких, как Малфой. Пожалуй, именно в этот момент к нему пришло осознание, что с этой не в меру эмоциональной гриффиндоркой он всегда был настоящим. Если злился, то до треска бокала с огневиски, сжимаемого в руке. Если смеялся, то не пряча улыбки за привычным аристократам непроницаемым выражением лица. Если целовал её, то либо до прокушенной губы, либо до долгожданного мгновения спокойствия. Грейнджер непременно выводила его из себя: он мог любить её, мог ненавидеть, — но так и не нашёл сил остаться равнодушным. И сейчас это казалось настолько правильным и понятным, что слизеринец непроизвольно задавался вопросом: как он жил без этого раньше? Как жил без неё?

— Грейнджер, — она подняла на него глаза, явно не слишком уж гордящаяся тем, что вспылила, хотя и не признавшая бы этого даже перед Визенгамотом. — Иди сюда.

Гермиона не нашла в себе сил, чтобы сделать шаг или же просто осознать, что услышанное — вполне реальные слова, а не плод её больной фантазии. Она просто стояла, словно в замедленной съёмке наблюдая за тем, как Драко преодолевает разделявший их метр, протягивает руки и прижимает к себе, а потому почти задохнулась, уткнувшись носом ему в ключицу, когда в крови произошёл выброс адреналина, вновь сбивающий с толку. Малфой впервые обнял её первым. Одно лишь звучание этой немыслимой констатации факта казалось до предела сюрреалистичным, а полынь и абсент, которыми Грейнджер вполне могла бы дышать вместо воздуха, только усиливали головокружение и дрожь в коленках. В маггловских мелодрамах, просматриваемых совсем юной Гермионой вместе с мамой, героини начинали плакать в такие моменты от разрывавших их боли и счастья одновременно, однако повзрослевшей Гермионе совершенно не хотелось делать того же. Просто стоять, чувствуя руки Малфоя даже сквозь мантию, и каждой клеточкой кожи ощущать поразительное спокойствие, — пожалуй, этого более чем достаточно. Грейнджер всегда верила в лучшее, никогда не сомневалась в силе «светлой» стороны, но за всеми громкими словами как-то совершенно забыла о тишине. Такой простой и естественной, не режущей слух, а приводящей в норму пульс. Такой, которая воцарилась здесь, в старой пустой комнате, где не было ни намёка на мебель. Гипнотический покой, такой странный и непривычный, окутывал пространство, заполняя собой каждую молекулу кислорода, и гриффиндорке как никогда сильно хотелось дышать и смеяться. Наверное, у неё и правда окончательно сдали нервы.

— Не забудь сказать Уизелу, чтобы держал свои клешни подальше от тебя, — прошептал Драко ей куда-то в волосы, и Грейнджер улыбнулась. В мире могло произойти что угодно, возможно, вселенная перевернётся однажды, но то, что Малфой всегда будет издеваться над Роном — константа. Утверждение, не требующее доказательств. — Поттера, кстати, это тоже касается. Он, конечно, делает вид, что носится за девчонкой Уизли, но я все равно ему не доверяю.

— С чего бы это? — Гермиона не могла перестать улыбаться, хотя и очень надеялась, что Малфой этого не заметит.

— С того, что мою девушку не смеют трогать всякие недоумки, — совершенно спокойно и предельно невозмутимо ответил Драко, будто это было чем-то, что он уже давно решил, но всё забывал озвучить.

Гермиона резко отстранилась, взглядываясь в лицо, черты которого она уже знала наизусть, пытаясь различить на нем хотя бы намек на шутку. Пыталась, но не могла. Малфой говорил абсолютно серьёзно, словно обдумывал этот шаг целую вечность, а ей казалось, что этого не могло произойти даже в параллельной вселенной.

«Ты его девушка, Гермиона. Мерлин, подумать только!»

— Если это первоапрельская шутка, то я убью тебя, Малфой, — не менее серьёзно ответила девушка, как никогда сильно желая немедленно проснуться или же не возвращаться в реальность уже никогда.

— Ты про Поттера и Уизли? Нет, в этих словах нет шутки ни на сикль, — слизеринец пожал плечами, будто бы в его жизни не было ничего более обыденного, чем обсуждение их… Отношений?

— То есть, мы теперь… Пара? — выговорить такое простое слово было сложнее, чем любое из когда-либо существовавших Непростительных.

Драко посмотрел на неё так, словно сомневался в наличии то ли слуховых, то ли умственных способностей. Он выглядел абсолютно спокойным, контролирующим ситуацию даже не на сто, а на все двести процентов, но все равно зачем-то уточнил:

— Или у тебя есть возражения?

И в этот момент Гермиона не смогла сдержать хохота. Потому что это была не ситуация, а одна большая сатира на то, как надо начинать отношения: они находились не в каком-то романтичном месте, а в бывшей уборной, Грейнджер стояла на в шикарном платье, а в мантии поверх пижамы, а чрезмерно самоуверенный Малфой, кажется, всерьёз предполагал, что она может не захотеть с ним встречаться. Мерлин милостивый, и это после всего, что между ними было! Неконтролируемый звонкий смех никак не унимался, а лишь отражался о стены и эхом разлетался среди кафеля.

«Это с самого начала не было нормальным».

— Знаешь, Грейнджер, половина девчонок Хогвартса могут только мечтать об этом, а ты стоишь и… Смеёшься?! — Малфой нарочито возмущенно взмахнул руками, не просто возвращая девушке её же слова, но и копируя поведение. Это было настолько же в его стиле, насколько и, скажем, прищуриваться, склоняя голову набок. — Так «да» или «нет»?

— Я подумаю, — уклончиво ответила гриффиндорка, целуя юношу в губы, и они оба знали, что это было «да».

***

Дверь в «Три Метлы» открылась, пропуская в помещение прохладный воздух и компанию волшебников. На вошедших никто не обратил особого внимания, ведь всем посетителям было совершенно не до них: излюбленный Хорватсом День Дурака находился в самом разгаре, а потому студенты веселились с друзьями, не заботясь больше совершенно ни о чем.

— Я рад, что Джинни в порядке, — негромко произнёс Гарри, наблюдая за тем, как девушка, отдав ему свое пальто, бодрым шагом направилась к свободному столику. — Ну, знаешь, этот день был любимым праздником Фреда…

Гермиона кивнула, избавив друга от необходимости объяснять свою мысль, за что тот благодарно улыбнулся. Джинни действительно тяжело переживала смерть старшего брата, что невозможно было не заметить. Безусловно, этот год выдался трудным для всех Уизли, но если старшие члены семьи, — как и Рон, выдержке которого в этой ситуации можно только позавидовать, — хотя бы пытались изображать видимость того, что всё нормально, то у Джинни это получалось из рук вон плохо. Гриффиндорка, конечно, большую часть времени держала себя в руках, но всё же иногда срывалась. В такие моменты Грейнджер становилось особенно больно за подругу. Гермиона никогда не осуждала её, — даже тогда, когда Уизли обвинила её в тайной связи с Малфоем в начале года, — и действительно переживала, а потому не без опасений отрывала календарные листы, поражаясь тому, как быстро время стремится к первому апреля — дню рождения близнецов и по совместительству их самому ожидаемомупразднику. Теперь же Грейнджер видела, что пока она сама с головой погружалась в интриги, не замечая ничего вокруг, Джинни успела смириться со смертью брата и начать жить дальше. Очевидно, после поразительно долгого холода весна воцарилась не только за окном, но и в душах волшебников.

— Рон тоже отлично справляется, — отметила гриффиндорка, снимая пальто и наблюдая за тем, как друзья уже расселись за выбранным столиком. — Он оказался куда сильнее, чем мы могли предположить.

— Ну, а что насчёт тебя, Гермиона? — спросил Поттер, леветируя верхнюю одежду на вешалку, стоящую у противоположной стороны заведения. — Как справляешься ты?

Гермиона улыбнулась, уставившись взглядом в носки собственных туфель. С того дня, когда она оказалась в лазарете из-за обожженого бедра, всё трио старательно обходило темы разговора, в которых мог хоть как-то фигурировать Малфой. Разумеется, они обсуждали как сам взрыв в мэноре, так и статьи о нём, даже вместе отвечали на вопросы любопытных студентов, но не более того. Лишь однажды Гарри решил приоткрыть завесу тайны, когда прямо спросил, зачем Драко так рискнул, защитив Грейнджер от обломка едва ли не ценой собственной жизни, но, так и не добившись вразумительного ответа, закрыл эту тему. Теперь же, когда эмоции были уже не так свежи, а всё происходящее воспринималось через призму многократных размышлений, очевидно, пришло время поговорить о том, что слишком долго держалось в секрете. Если когда-то даже думать о раскрытии этой тайны было чертовски страшно и почти стыдно, то сейчас этих чувств не было: вместо них обнаружилось понимание, что друзья готовы услышать всю правду. Да, вряд ли они когда-то начнут крепко обнимать Драко при встрече, но после всех ужасов, произошедших как за военное время, так и совсем недавно, в мэноре, становилось ясно, что все они повзрослели и вполне смогут друг друга понять.

— Эй, ребята! — голос Рона избавил Грейнджер от ответа: Уизли вместе с Меган, Джинни, Невиллом и Полумной уже давно ждали друзей за столиком и жестом побуждали их поторопиться.

— Я всё объясню вам позже, обещаю, — Гермиона улыбнулась, стараясь вложить всю честность и искренность в мимику. После бесконечных тайн и секретов это было так приятно — просто говорить правду. Будто пазл, развалившися целую вечность назад, наконец-то собрался в единую картинку.

Гарри лишь пожал плечами, не требуя прямого ответа, и кивнул в сторону друзей. Следуя за ним, Грейнджер пыталась хотя бы предположить, как будет звучать её до одури откровенный монолог о том, как получилось так, что если в начале сентября она не желала с Малфоем даже говорить, то к концу февраля уже рука об руку с ним уничтожала крестраж. Было бы хорошо хотя бы кратко упомянуть и о том, что происходило между этими двумя крайностями, и как вышло то, что этой ночью она официально стала девушкой Драко Малфоя. Впрочем, официально ли? Противные мысли, что предложение слизеринца было озвучено не спонтанно, а исключительно ради шутки, напрочь отказывались покидать голову, постоянно нашептывая, что она, Гермиона, слишком быстро согласилась. С другой стороны, могло ли быть иначе, ведь всего того, что произошло между ними за эти месяцы, было более чем достаточно, чтобы просто начать встречаться? Морщась от собственных размышлений, девушка приказала себе не озадачиваться ими: она слишком давно не проводила время с друзьями, чтобы теперь изводить себя паранойей вместо того, чтобы наслаждаться общением.

— Итак, что мы закажем? — Меган широко улыбнулась, в предвкушении потирая ладони. Гермиона давно поймала себя на мысли, что считает Джонс куда более подходящей кандидаткой на роль девушки Рона, чем кого-либо другого. Пуффендуйка была добра и заботлива, ей нравилось составлять совместные планы на будущее, она уже умела готовить любимые маффины Рональда и, что самое главное, каким-то невероятным образом умудрялась вдохновлять юношу двигаться вперёд. Грейнджер даже не поверила, когда друг сказал ей, что решил присоединиться к гриффиндорской команде по квиддичу, пока он случайно не обмолвился, что это была идея его девушки. Джонс умела заставлять Рона действовать и к чему-то стремиться, но делала это мягко, практически незаметно. По мнению Гермионы, это была идеальная тактика для построения отношений с младшим Уизли. — Я пока не определилась с обедом, но уже знаю, что точно буду ягодный смузи. Попробуйте, он здесь потрясающий!

— Ты заказываешь его каждый раз, Меган, — Рон мягко улыбнулся, сжимая ладонь пуффендуйки в своей.

— Точно так же, как и Полумна, — поддержал разговор Невилл, оторвавшись от чтения журнала о ботанике. — Дай угадаю: ты снова будешь «Сонату единорога»?

— Есть вещи, которые остаются неизменными, — мечтательно изрекла когтевранка, накручивая на палец прядь светлых волос.

— Это ты про слизеринцев, которые никогда не выходят на свет? — Гарри, смеясь, кивнул за дальний столик, где в самой неосвешенной части «Трех Метел» устроились Паркинсон и Забини. — Эта привычка у них точно никогда не изменится.

Вся компания дружно засмеялась.

— Надо сказать, они в этом году стали куда спокойнее, — касаясь кончиком палочки изображения блюда в меню, заметил Невилл. — Если в начале учебного года это было вполне объяснимо тем, что на них ополчился весь Хогвартс, то теперь… Кажется, «змеи» перестали быть змеями и оказались вполне нормальными.

— Ну, это уже Гермионе виднее, — Джинни хитро улыбнулась, глядя куда-то подруге за спину, и все за столом проследили за её взглядом.

— Это ещё почему? — Грейнджер, может, и хотела бы возмутиться из-за настолько непрозрачного намёка, но уже не могла, так как абсолютно точно знала, почему Уизли сказала это.

К ним шёл Малфой.

Мерлин, она могла узнать его по шагам.

И по парфюму, конечно же, куда без него.

— Грейнджер, — расслабленно, совершенно безмятежно. — Выйдем. Надо поговорить.

Несмотря на то, что гриффиндорка отодвигала стул нарочито аккуратно, он всё равно противно и очень громко скрипнул, и если до этого за странной сценой наблюдала лишь половина студентов, занявших столики, словно зрительские места, то теперь к ним присоединились и все остальные. Пожалуй, больше, чем неровный деревянный пол, за повреждения в котором постоянно цепрялся стул, она не любила только пристальное внимание, такое, как, например, сейчас.

— Не уверен, что Гермиона горит желанием поболтать, Малфой, — Рон, хотя и демонстрировал чудеса уравновешенности в последнее время, всё же заметно напрягся.

— О, поверь, Уизли, она хочет, — слизеринец насмешливо склонил голову и ухмыльнулся уголком губы, совершенно точно зная то, о чем гриффиндорец даже не подозревал, и ленивым жестом призвал с вешалки пальто Гермионы. — Видишь ли, моя девушка никогда не против пообщаться со мной.

От тишины, мгновенно воцарившейся в пабе, Грейнджер захотелось одновременно и закрыть лицо, и заткнуть уши.

«Да, а ещё лучше заткнуть Малфоя, пока он не сказал что-нибудь ещё».

— Твоя кто? — первым заговорил Рон, пораженно глядя на Гарри, который, кажется, не выглядел слишком удивленным.

— Милый, а ты не хочешь этот чудесный банановый пудинг, он… — быстро заговорила Меган, указывая на первый же десерт, попавшийся ей на глаза в меню, пока Рон, не скрывая шока, наблюдал за тем, как Драко помогает Гермионе надеть пальто, после чего они оба, держась за руки, выходят из заведения.

— По-моему, всё логично и весьма прозаично, — невозмутимо высказалась Полумна, потягивая через трубочку ярко-синюю «Сонату единорога». — В их головах одни и те же мозгошмыги, разве вы не замечали?

***

— Шутка слегка затянулась, тебе не кажется? — шёпотом, но так, чтобы её слова были слышны проходящим мимо волшебникам, произнесла когтевранка на ухо своей однокурснице. — Это уже перестаёт быть смешным.

Вторая волшебница захихикала, закрывая ладонью рот, и демонстративно отвела взгляд в сторону, будто они с подругой говорили вовсе не о тех студентах, которые шли буквально в паре метров от них.

Гермиона лишь шумно выдохнула и чуть сильнее сжала в ладони книжку, стараясь ничем не выдать того, насколько её раздражали подобные сплетни. С того дня, когда Драко одним предложением положил конец всей их тщательной конспирации прямо посреди бара, прошло чуть больше трех недель, однако слухов, кажется, не уменьшилось ни на сикль. Однако суть проблемы состояла не в этом: если со столь пристальным вниманием ещё можно было примириться, то с собственной паранойей, уверяющей, что их с Драко отношения и правда окажутся всего лишь шуткой, — однозначно нет. Гермиона старалась гнать подобные мысли прочь, представляя, как они тают и исчезают вместе с последним снегом, и, надо сказать, порой это действительно помогало. Апрель медленно подходил к концу, погода, царившая в Британии, заслуживала всех похвал, но стоило им с Малфоем выйти на улицу, чтобы прогуляться и просто вместе провести время, как на них тут же устремлялось множество взглядов, будто они были не подростками, наслаждающимися весенним теплом, а волшебниками, поднявшими Волдеморта из могилы, и это как минимум. Иногда Гермионе даже казалось, что в день, когда её награждали Орденом Мерлина, к ней было приковано куда меньше внимания.

Драко же такой бурный интерес к его личной жизни ни сколько не смущал: то ли приёмы, привычные для аристократических семей, то ли его врожденная уверенность в себе, то ли ещё Мерлин знает что сыграло свою роль. Он не обращал ни малейшего внимания ни на косые взгляды, ни на извечные перешептывания, а иногда, видя, что Грейнджер некомфортно, даже предлагал в шутку засечь, сколько времени пройдёт, прежде чем кто-нибудь «случайно» заведёт с ними диалог и «невзначай» попытается узнать что-нибудь личное. Гермиона обычно лишь улыбалась в ответ на эту идею, словно впитывая в себя ауру непоколебимой уверенности, исходящей от Драко, и чувствуя, как он чуть сильнее сжимает её ладонь, рефлекторно выпрямлялась и слегка поднимала подбородок. Малфой менял её изнутри — это невозможно было отрицать, но глядя на то, как он сохраняет спокойствие вместо того, чтобы в привычной манере растолкать гриффиндорцев по пути в столовую или кабинет, не без удовольствия отмечала, что и сама оказывает на него не меньшее влияние.

— Расслабься, — совершенно спокойно произнёс слизеринец, глядя куда-то перед собой. — Они не стоят твоего внимания.

— Не стоят, — на выдохе повторила девушка, оставляя когтевранок позади.

Драко слегка улыбнулся, наблюдая за тем, как Гермиона, пытаясь сохранить самое невозмутимое выражение лица, чуть ускорила шаг. Его всегда забавляло то, что Грейнджер, за чьими подвигами в компании Поттера и Уизли следил весь магический мир, всё равно немного терялась из-за сплетней каких-то глупых школьников. Малфой не слишком понимал того, почему мисс-независимость-Гермиону-Грейнджер так заботят какие-то слухи, как не мог осознать и то, что находит её реакцию до жути милой. Когда-то от одного этого слова ему бы скривило рот, а где-то в горле появились бы рвотные позывы, однако сейчас ничего подобного не наблюдалось. Думать о том, какие ещё изменения его ждут, было настолько же странно, насколько и любопытно. «Ох уж эти первые отношения…» — как-то сказал Блейз, просматривая утреннюю газету в их общей комнате, когда Драко невзначай поделился мыслями по этому поводу. После Забини ещё несколько суток упражнялся в остроумии, забавляясь тем, что «принц всея Слизерина теперь в паре», но Малфой не злился: он видел, что друг действительно рад за него, и этого было достаточно. На их факультете обсуждать личную жизнь друг друга было априори чем-то противоестественным, а потому после этого разговора Драко в очередной раз убедился в том, насколько много изменилось. Если среди восьмого курса эти перемены не были слишком уж очевидны, то у младшекурсников они прослеживались весьма чётко: юные слизеринцы всё чаще общались с другими студентами и всё реже собирались в отдельные группы. Когда это заметила Астория, она с выражением лёгкой грусти предположила, что скоро их факультет совсем перестанет быть таким, каким об был во время их зачисления, на что Малфой лишь пожал плечами. Сейчас же ему казалось, что Гринграсс ошибалась: «змеи» остались «змеями», а Слизерин не перестал быть Слизерином, разница заключалась лишь в том, что изумрудно-зеленый занавес, веками отделявший их факультет от внешнего мира, наконец спал. Оказала на это влияние война или же это произошло из-за его отношений с Гермионой — Драко не знал, но его вполне устраивало то, что он видел вокруг себя.

—… ты, полагаю, прочитал это в плане, который я дала тебе прошлым вечером, — Грейнджер завершила своей монолог и теперь смотрела на него, явно чего-то ожидая, в то время как он, Малфой, не услышал совершенно ничего, погрузившись в свои мысли.

— Напомини мне: зачем мы это делаем?

— Мерлин, Драко, сколько можно упираться?! Профессор Макгонагалл же попросила…

Макгонагалл.

Конечно.

Слизеринец тяжело вздохнул, когда имя директора вернуло его из омута размышлений в реальность, причём ни в какую иную, кроме той самой, где Минерва вновь не нашла во всем Хорвартсе человека, подходящего для организации бала лучше, чем Грейнджер, а помочь ей в этом должен был никто иной, кроме как «мистер Малфой, которому в свете последних событий нужно окончательно закрепить статус честного волшебника». В последнем директор определённо была права, однако в том, что Драко захочет составлять меню и планировать посадку гостей — явно ошиблась. Впрочем, если как-то убедить Минерву в том, что его кандидатура совершенно не подходит, ещё был шанс, то проделать то же самое с Грейнджер не представлялось возможным. Ведомая то ли гриффиндорской привязанностью, то ли ещё Салазар знает чем, — слово «любовь» никак не приживалось в лексиконе Малфоя — она обижалась, когда он отказывался, потому что хотела, чтобы они занимались организацией вместе. С другой стороны, Драко понимал её логику: шанс хоть когда-то оставаться наедине действительно был очень даже манящим, но с другой стороны, в том, чтобы тратить вечера, склонившись над свитками, не было совершенно никакой романтики.

Между тем, идти на собрание с Макгонагалл всё же пришлось. Пытаясь абстрагироваться от бесконечных списков, «очень важных нюансов, на которые непременно следует обратить внимание» и тотального планирования всего и вся, Драко слегка потянулся и приступил к своему любимейшему занятию — разглядыванию Грейнджер. Малфой неоднократно ловил себя на том, что смотрит на неё, но если раньше это было запрещено, чуть ли не противозаконно, то теперь — после «сумасшедшей выходки в Хогсмиде, до которой мог додуматься только ты!» по словам Гермионы — имел полное право. Это было чем-то сродни медитации: успокаивало, отгоняло прочь ненужные мысли. И, разумеется, вгоняло Грейнджер в краску, что, по мнению Драко, было наилучшим из всех достоинств. Гриффиндорка сидела на соседнем стуле, с особой сосредоточенностью записывая буквально каждое слово директрисы, и по тому, с какой силой она вдавливала перо в бумагу, можно было сделать вывод о том, что откровенно-изучающий взгляд Драко явно не улучшал её концентрацию. Сам же Малфой, периодически кивавший на слова Минервы, дабы создать видимость, что и правда слушает, продолжал думать о вещах, никак не связанных с предстоящим балом, глядя на девушку.

Гермиона что-то писала, задавала Макгонагалл какие-то вопросы и, кажется, пару раз даже обратилась к самому Драко, — судя по её выражению лица, ответил он явно не то, что от него ожидали, — и наблюдая за всем происходящим будто бы со стороны, Малфой не мог не поражаться тому, насколько сильно изменилась его жизнь. Ровно год назад, в точно такой же апрельский день, он морально готовился к предстоящей битве за Хогвартс, пытался придумать, как незаметно вывести из замка друзей, при этом не нарвавшись на неприятности и не подставив родителей, старался предугадать, во что превратится всё его жалкое существование, которое стало бы таковым вне зависимости от победы или поражения Поттера. Ровно год назад он не понимал, чего хотел больше: сдохнуть или наоборот начать жизнь, но сейчас всё было настолько по-другому, что становилось трудно дышать.

Вот он здесь, в Хогвартсе, живой и здоровый.

Сидит, по привычке скрестив руки.

Рядом Грейнджер.

Тоже вполне себе живая, даже счастливая.

После взрыва шкатулки Черная метка окончательно обесцветилась, словно её никогда и не было, и сейчас, сидя в этой самой комнате и буквально на физическом уровне чувствуя, что мерзкого символа больше нет, Драко не мог поверить в то, насколько всё в его жизни было нормально. Персональная реальность Драко Малфоя действительно перевернулась с ног на голову, но не меньше изменился и он сам. Будто дыра, ядом разъедавшая его грудную клетку, наконец затянулась, пусть и оставив шрам, зато больше не причиняя боли. Слизеринец уже давно принял как данность тот факт, что Гермиона каким-то Мерлиновым чудом вывела его из эмоциональной комы, но никак не мог ожидать того, что он однажды станет испытывать те чувства, которые буквально кипели в нем сейчас. Потому что он, чёрт возьми, был счастлив. Так банально и просто, но оттого и практически нереально. Раздробленное ребро, которое периодически доставляло некоторые неудобства после выписки, теперь точно полностью восстановилось; после «случайно» оброненной фразы в баре, в миг разлетевшейся по школе, больше не было необходимости прятаться с Грейнджер по углам; никаких межфакультетских проблем эти отношения не вызвали, даже наоборот; мать, ещё не вернувшаяся из Франции в родной мэнор, отреагировала, как и ожидалось, спокойно, после войны вопрос, какая кровь будет течь в жилах избранницы её сына, исчез сам собой; отцу, чьи признаки безумия появились, как оказалось, из-за влияния шкатулки, стало гораздо лучше, из-за чего растворились последние поводы для беспокойства, — осознание всех этих обстоятельств делало почву под ногами Драко твёрже, а взгляд, устремленный в будущее, — увереннее.

«Салазар, даже не верится!»

— Вы согласны, мистер Малфой? — вопрос Минервы проник в сознание так неожиданно, что ответ вырвался рефлекторно, сам собой:

— Абсолютно.

— Что ж, я рада это слышать, — Макгонагалл искренне улыбнулась и выглядела более чем довольной. — Сегодняшнее собрание прошло на редкость успешно. Детали и расписание обсудим в следующий четверг. Хорошего дня!

— Если честно, я даже не надеялась, что ты так быстро согласишься, — с выражением радостного возбуждения выпалила Гермиона, едва за ними успела захлопнуться дверь.

«Ладно, на что бы я ни согласился, это ещё можно исправить».

— Спасибо тебе, — чувствуя, как тонкие девичьи руки обвили его торс, обнимая, Драко осознал, что путей к отступлению больше нет.

***

Часы показывали лишь без четверти пять, а Гермиона уже буквально считала минуты до того момента, когда этот невыносимо-сложный день закончится. И, видит великий Годрик, с каждым разом ожидание давалось ей всё тяжелее.

Всё началось ещё несколько дней назад, на собрании Макгонагалл, когда директор объявила, что по распоряжению Министерства магического образования Британии бал по случаю завершения первого послевоенного года в Хогвартсе должны открыть вальсом именно герои войны. Едва услышав это, Грейнджер уже предвидела реакцию Драко, которая, как ожидалось, должна быть крайне негативной, однако слизеринец подозрительно легко согласился. Уже позже Гермиона узнала, что красноречивых возражений не последовало только потому, что Малфой из принципа не слушал Минерву, из-за чего ей пришлось терпеливо пересказывать слова Макгонагалл сначала парню, а затем Рону и Гарри. По мнению самой гриффиндорки, именно с этого момента всё пошло не так. После объявления этой новости девушке ежедневно приходилось выслушивать весьма продолжительные монологи о том, насколько это отвратительная идея, сразу с двух сторон, а потому у неё буквально взрывалась голова. Кроме того, сегодня — именно сегодня, черт возьми, именно в день репетиции! — Малфой каким-то Мерлиновым чудом умудрился проспать, из-за чего пропустил завтрак и, будучи голодным и недовольным, вымещал своё раздражение на окружающих. Разумеется, эти самые окружающие, названные слизеринцем «уродами» трижды за одно только утро, словно фибрами души улавливали скверное настроение юноши, а потому специально выводили его из себя. Других объяснений тому, почему именно сегодня какой-то второкурсник пролил Малфою на рубашку чернила, не было. В результате, теперь Гермионе оставалось лишь мысленно в который раз считать до ста, — потому что стандартная «десятка» перестала иметь хоть какой-то эффект ещё полтора часа назад, — и молча надеяться, что весь этот фарс скоро закончится.

— Мы точно должны это делать?

— Да.

— Вот дерьмо.

Кажется, подобный краткий диалог между Гарри и Роном Грейнджер слышала уже не впервые. Джинни и Меган лишь вздыхали и пожимали плечами, на уровне телепатии извиняясь за своих партнёров по танцу, в то время как Малфой, хотя и молчал, стоял с таким выражением лица, что не составляло труда догадаться, как он относится и к идее с вальсом в целом, и двум гриффиндорцам в частности.

— Ладно, уже лучше, давайте ещё раз, — эхо растворило в полупустом зале порядком севший из-за постоянных пререканий голос, после чего по залу в унисон разлетелось несколько обречённых вздохов. — Это в последний раз, правда.

Лёгкое движение палочкой, — и проигрыватель вновь заработал, а волшебники начали вальс. По задумке Минервы, пары должны были двигаться по кругу, после чего к ним присоединились бы остальные ученики и гости. Гермиона не лукавила, когда сказала, что прогресс в работе над танцем был, однако всем студентам предстояло ещё много работы. За три изнурительных часа волшебники окончательно разобрались с тем, как ходить, не наступая друг другу на ноги, причём делая это в такт музыке, однако проблемы с кругом были очевидны. Фигура, очерчиваемая ими в танце, больше походила на эллипсоид или даже овал, нежели на идеальную окружность, что постоянно наталкивало Грейнджер на мысль, что не только в маггловских, но и в магических школах необходимы уроки геометрии. Впрочем, подобный провал с пространственным воображением у волшебников ещё можно было бы простить, если бы он наблюдался у всех, однако Драко, как и, собственно, всегда, выделялся среди остальных. Гермиона ещё на четвёртом курсе заметила, насколько легко ему давался вальс, — что, на неё прежний взгляд, было полнейшей несправедливостью, — а по прошествии лет этот навык стал лишь более отточенным и идеальным. Именно поэтому, пока две пары двигались по неизвестной даже самому Годрику траектории, слизеринец намеренно вычерчивал точный круг, наотрез отказываясь подыграть, чтобы не демонстрировать свое превосходство так явно, а Грейнджер, хотя и искренне сочувствовала друзьям, при всём желании не могла самостоятельно этого сделать, ведь в их паре вёл Драко. Двигаясь по паркету и всеми силами души надеясь на то, что очередного столкновения не произойдёт, а боль в ногах сама собой куда-то исчезнет, она не могла не замечать того, как ладонь, лежащая на её талии, сильнее сминала блузку, когда из-за чьей-то ошибки им вновь приходилось начинать сначала.

— Поттер, ты совсем слепой или прикидываешься? — эта самая ладонь, ещё секунду назад покоившаяся на талии девушки и сводившая все усилия маггловского утюга на «нет», сорвалась с места одновременно с резко замолкнувшим проигрывателем. — Ты уже четвёртый раз ведёшь Уизли не туда!

Джинни как-то совсем обречённо вздохнула, то ли смирившись с тем, что Гарри не может вальсировать по кругу, то ли просто не находя совершенно ничего удивительного в том, что бомбу малфоевского терпения все-таки прорвало.

— Уж прости, что мы спасали мир вместо того, чтобы танцевать на светских раутах!

— Гарри, милый, не стоит…

— Знаешь, тебе не помогли бы даже они.

— Драко!

«Начинается…» — Гермиона так и не поняла, кто именно это сказал: Рон или же Меган, но была полностью солидарна.

— Если ты не умеешь держать себя в руках, то это не моя проблема, Малфой, — несмотря на чёлку было видно, как Гарри нахмурил лоб.

— Возможно, вот только твоя слепота становится проблемой для всех!

— Мы тратим время! — Гермиона попыталась воззвать к рациональности, но парни, казалось, наотрез отказывались её слышать.

— Да, Грейнджер, всё это действительно пустая трата времени.

— Прекрати! Ты же знаешь, что это не моя прихоть.

— Разумеется, не твоя. Мы здесь только потому, что считаем своим долгом потакать желаниям Макгонагалл.

— Тебя никто не держит, Малфой, — Рон, явно перенявший от парней раздражение, сделал шаг вперёд. — Можешь идти, если тебя что-то не устраивает.

— О, благодарю, Уизли, — губы слизеринца растянулись в той самой ухмылке, которую Гермиона предпочитала не видеть, после чего юноша ушёл.

В танцевальном зале стало слишком тихо.

— Мы пойдём, наверное, — тактично прервала затянувшееся молчание Меган, когда оно стало слишком очевидным. — Все очень устали.

Грейнджер лишь кивнула, так и не найдя сил для того, чтобы ответить, не выдав голосом своего разочарования, и когда дверь в помещение мягко закрылась, села на скамейку, снимая неудобные туфли. Конечно, гриффиндорка понимала, что произошедшая ссора между ней и Драко была всего лишь недоразумением и никак не поставила бы под угрозу их отношения, но это не меняло того, что каждый их конфликт оставлял трещину у неё в душе. За последние месяцы Малфой и правда сильно изменился, причём в лучшую сторону, но никакая любовь не могла сделать из него другого человека. Он оставался собой: тем же Драко Малфоем, слизеринцем до мозга костей, обладателем самого сложного характера из всех волшебников, которых она когда-либо встречала. Хотя он и пытался сохранять спокойствие большую часть времени, его терпение всё равно периодически трескалось на куски и взрывалось, как самая настоящая бомба, из-за чего всем находящимся в радиусе километра приходилось разбегаться в стороны. Впрочем, если с Гермионой Драко ещё старался контролировать себя, то с остальными гриффиндорцами — категорически нет. Ещё на первой репетиции вальса Грейнджер окончательно убедилась в том, что якобы дружеское рукопожатие в Большом зале было всего лишь игрой на публику. Да, теперь Малфой мог терпеть Поттера и Уизли гораздо дольше, чем раньше, но даже самые нежизнеспособные шансы на то, что все трое однажды станут друзьями, исчезли на корню. Что ж, этого и следовало ожидать.

Выдохнув и приказав себе не унывать, Гермиона застегнула туфли и, потянувшись, поднялась со скамейки. Как бы то ни было, и парень, и друзья всё равно придут на следующую репетицию, а значит лишняя трата нервов будет крайне бесполезной. Шагая к выходу из зала, гриффиндорка размышляла о домашнем задании по Травологии и о том, что после изнуряющей тренировки ей просто жизненно необходимо принять душ.

***

— Хорошее настроение, Драко? — Блейз хитро улыбнулся и убрал с лавочки сумку, освобождая другу место. — Ах, да, конечно, сегодня же четверг! Что, уже не терпится разделить паркет с Уизли?

Все за столом засмеялись, хотя и продолжили следить за реакцией Малфоя: очевидно, Черная метка могла хоть десять раз исчезнуть с его предплечья, многие волшебники всё равно не смогли бы чувствовать себя в его обществе в полной безопасности.

— К чёрту его, — Драко сделал глоток кофе, пряча улыбку и вдыхая поистине великолепный аромат. Домовики Хогвартса делали потрясающие напитки, хотя до таланта эльфов мэнора им было ещё далеко. — Рыжая ошибка природы не испортит это утро.

— Что ж, я рад за тебя, потому что у меня оно уже пошло гиппогрифу под хвост, — поймав вопросительные взгляды сокурсников, Блейз пояснил: — Надо забежать в библиотеку. Я уже больше месяца забываю вернуть «Тысячу генеологических древ известных семей Англии», и по лицу Пинс понятно, что если я протяну ещё хоть сутки, она пустит меня на корм книжным червям.

— Интересный выбор, — не без иронии прокомментировал Драко, лениво помешивая овсянку. Убедившись в том, что друг не имеет ни малейшего понятия, при каких обстоятельствах им потребовалась эта книга, и Забини, и Паркинсон облегчённо выдохнули.

— Мне жаль, Блейз, но, похоже, тебя всё-таки пустят на фарш, — Пенси подняла чашку кофе так, словно намеревалась сказать тост. — Макгонагалл собирается объявить какую-то новость, и начнет она с минуты на минуту. У нас, кстати, Трансфигурация стоит первым уроком, так что тебе будет обеспечен выговор, если уйдешь сейчас.

— Сучка, — выругался Забини, вымещая досаду на овсянке.

Драко лишь пожал плечами, не удостаивая поведение друга какой-то другой реакцией. Он всегда находил отношения между Блейзом и Пенси довольно странными и, если уж быть совсем честным, даже не догадался бы, что эти двое вместе, если бы был не доверенным лицом, а всего лишь сторонним наблюдателем. Паркинсон была излишне язвительна, Забини — чрезмерно груб, и то, как они до сих пор не убили друг друга, оставалось загадкой. Став свидетелем нескольких крупных ссор почти сразу после того, как друзья начали встречаться, Малфой даже думал о том, не станут ли абьюзивными из отношения, однако позже понял, что нет. И Пенси, и Блейз получали от этого эмоциональную разрядку, а обмен любезностями вроде того, что произошел пару минут назад, только заводил их обоих. Пожалуй, этот роман даже был чем-то похож на их с Грейнджер, только в нем былл чуть больше безумия.

— Кто тебе сказал, что Макгонагалл будет выступать? — голос Теодора вывел Драко из размышлений. Нотт сидел, косясь то на сокурсницу, то на директрису, и явно не приходил в восторг от мысли, что последняя хочет сообщить нечто важное.

— Грейнджер, — Пенси сказала это так, будто ответа очевиднее невозможно было придумать. — Драко, она ничего не говорила тебе?

— Кажется, что-то упоминала, — слизеринец поморщился от одной мысли, что после «неожиданного» известия о предстоящем вальсе ему пришлось слушать Гермиону даже тогда, когда в её словах появлялось имя директора. Повторного конфликта с девушкой не хотелось, как не возникало и желания снова попасть в неприятную ситуацию, а потому пришлось наступить на горло собственным принципам и не абстрагироваться каждый раз, когда речь заходила о Минерве. — Кстати, как вообще вышло так, что вы обсуждали это?

— Признавайся: секретничали, пока заплетали друг другу косички? — с неподдельным любопытством спросил Блейз, и парни громко засмеялись.

Вместо ответа Пенси лишь крайне многозначительно на них посмотрела.

Ровно неделю назад она случайно столкнулась с Грейнджер в коридоре, когда намеревалась прийти под конец репетиции вальса и отдать Драко конспекты. Однако тренировка, очевидно, закончилась раньше, а вместо Малфоя на пути слизеринки возникла Грейнджер, на ходу перебирающая кипу бесполезных бумажек, в опасной близости к которым плыли по воздуху танцевальные туфли, и борматала что-то вроде «О, Мерлин, да когда же это всё закончится?»

«Что именно? — Пенси уже не могла вспомнить, что именно руководило ей, когда она задала этот вопрос. Просто весь облик Грейнджер был сплошным воплощением вселенской усталости, и она, ведомая каким-то странным ощущением, — не сочувствием, нет, быть этого не может — просто решила вырвать гриффиндорску из омута учебной и внеурочной волокиты. Ненадолго, буквально на пару минут, не больше, чтобы не зазнавалась. — Выглядишь так, словно по тебе прошёлся гиппогриф, — и, видя явное сомнение во взгляде собеседницы, уточнила: — Два гиппогрифа».

«Малфой» — на выдохе выпалила Грейнджер, прислоняясь спиной к прохладной стене и медленно съезжая вниз.

От мыслей о предстоящем и, вероятно, душевном разговоре, Пенси стало немного неловко. Она не привыкла к таким беседам, ведь они были совершенно неуместны в её кругу. На Слизерине открывают счета в Гринготтсе, в худшем случае — грязные тайны, но не души, никак не души.

«Порой я вижу, насколько другим он стал, но иногда… Будто бы не было всего этого…» — гриффиндорка неопределённо взмахнула руками, словно подразумевая подо «всем» не только отношения с Малфоем, но и этот разговор.

Это явно было уже слишком.

Грейнджер, явно понимая это, замолчала, продолжив гипнотизировать пространство перед собой. Пенси же, хотя и пыталась максимально сфокусироваться за собственном кольце с изумрудом, никак не могла избавиться от мысли, что теперь её очередь говорить. То, что на этой ноте нельзя завершать диалог, ощущалось почти физически.

«Я знаю, что у Драко не самый простой характер, — Грейнджер, хвала Салазару, всё же нарушила молчание первой, — как знаю и то, что он многое пережил. У него серьёзные проблемы с доверием, он скрытен и высокомерен одновременно, — хотя я до сих пор не понимаю, как можно совмещать эти качества, — порой излишне ироничен, даже груб… Но я понимаю и принимаю это, Пенси! — судя по тону, всё вышесказанное являлось почти криком души. — Пусть это и не лучшие качества, но это, что делает его Драко Малфоем, и я не пытаюсь его исправить или перевоспитать, просто… Иногда мне кажется, что всё и впрямь осталось прежним».

Грейнджер выдохнула слишком громко, словно хотела выпустить из лёгких не воздух, а собственные переживания. Сама Паркинсон вряд ли однажды решилась бы на столь открытый разговор с кем-то, предварительно не заставив собеседника дать Непреложный обет, а потому желание сделать хоть что-то грызло грудную клетку. Думать о том, что этим «чем-то» вполне могла бы быть совесть, крайне не хотелось.

«Ты не в силах изменить его, но в твоей власти сделать так, чтобы Драко сам захотел меняться, — Пенси десятикратно поклялась стереть себе память, после чего продолжила: — Думаю, будет достаточно и того, чтобы он знал, что ты в него веришь».

«Это очень мудрая мысль, Пенси».

«Да, я знаю, — невозмутимо выпалила в ответ слизеринка, пытаясь не замечать того, что Грейнджер назвала её по имени. Они ведь всё ещё недолюбливают друг друга, верно? — Полагаю, на этом череда твоих неразрешимых проблем завершается?»

«О, если бы, — гриффиндорка улыбнулась, и Пенси слишком поздно поймала себя на том, что сделала то же самое в ответ. Пожалуй, именно в этот момент она окончательно поняла, что нашёл в этой девушке Драко: Грейнджер неосознанно делала всех вокруг лучше, заставляла считать, что ты и правда чего-то стоишь. Случайное желание оказывать такое же влияние на Блейза мурашками пробежало по коже. — Я помогаю профессору Макгонагалл с подготовкой к балу, так что дел у нас очень и очень много. Ещё и какое-то объявление в пятницу… Профессор должна сделать его за завтраком, если я не ошибаюсь. Черт возьми, завтрак! Я же должна была уточнить меню!»

Грейнджер, ещё долю секунды назад сидевшая на полу, прижавшись спиной к прохладной стене, резко вскочила с места и побежала к лестнице, бормоча что-то про то, что такими темпами она никогда не доберётся до душа, в то время как слизеринка, лёгким движением палочки поправив макияж, направилась в сторону подземелий: конспекты, будь они хоть трижды волшебными, не найдут Малфоя сами.

— Эй, Пэнс? — девушка вздрогнула, в одно мгновенно перемещаясь из пустого коридора в оживленный Большой зал, где младшекурсники болтали без умолку, а Блейз сжимал её ладонь под столом. — Макгонагалл здесь.

***

— Итак, дата революции революции домовиков?

— 1395

— Верно, а где это было?

— Под Эбандонским мостом.

— Хорошо, а что насчёт восстания гоблинов?

— 1468

— Причина?

— Малфой, сейчас моя очередь!

Они сидели под старым дубом, растущим недалеко от внутреннего двора Хогварта, и со стороны, наверное, казалось, что соревновались в эрудиции, задавая друг другу каверзные вопросы. Он — о политике, истории, науке и, разумеется, тёмных искусствах, она — о литературе, географии и биологии, трансфигурации материй и астрологии. Все эти сферы человеческой жизни, многократно затронутые двумя студентами, объелиняла она — Ж.А.Б.А. Несмотря на то, что пока что был лишь май, и до экзаменов ещё оставалось время, двое волшебников, постоянно воюющих за первенство в учебном рейтинге, уже готовились к очередному поединку. Гермиона уже и не помнила, с какого момента началось их с Драко негласное соперничество, однако если раньше об этом способе лишний раз самоутвердиться приходилось молчать, то теперь такой необходимости не было. Они сидели в тени дуба, наслаждаясь то ли этим поразительным спокойствием, то ли пьянящим воздухом мая, и все пресловутые «до», отравлявшие своим существованием столько лет, казались чем-то, что было в прошлой жизни и вспомилалось лишь в редкие моменты дежавю.

— Мерлин, Драко, оставать в покое мои волосы! — девушка пошевилилась, пытаясь отстраниться, то тщетно: одна рука слизеринца по-прежнему лежала на её талии, прижимая спиной к его торсу, в то время как другая накручивала на палец темно-каштановую прядь. — Лучше бы ты готовился с таким упорством!

— О, поверь, у меня есть время до июня, — совершенно расслабленно отозвался Драко, поудобнее устраивая девушку у себя на коленях и все-таки освобождая её волосы от дерзновенного посягательства.

Грейнджер выдохнула, вспоминая, какой шквал негодования прошёл по Хогвартсу, когда в середине апреля Макгонагалл прямо за завтраком объявила, что седьмому и восьмому курсам придётся задержаться в школе ещё на неделю для сдачи экзамена. Тем утром Рон как никогда яростно поглощал овсянку, ловя на себе обеспокоенный взгляд Меган с пуффендуйского стола, в то время как Гарри хмурился и вздыхал, хотя и явно был куда менее раздосадован. После войны он в принципе окончательно разучился буйно реагировать на какие бы то ни было события — в сравнении с тем, что они пережили, любые вселенские катастрофы казались обычными будничными неурядицами. Сама гриффиндорка предполагала, что объявление может носить организационный характер, но не могла и предположить такого поворота событий. Малфой же не удостоил новость о задержке в школе хоть какой-нибудь реакцией, в привычной манере заявив, что «готов написать Ж.А.Б.А. на высший балл хоть сейчас». Пожалуй, именно после этой роковой фразы они и начали соревноааться в знании школьной программы.

— Ты так и не ответила. Ну, мисс Грейнджер, почему же восстали гоблины?

— Полагаю, их ужасно раздражал один белобрысый, чрезмерно зазнавшийся тролль.

Слизеринец усмехнулся и — Гермионе не требовалось поворачиваться, чтобы знать это наверняка — слегка склонил голову набок. За всё время их отношений он ни разу не обиделся ни на одну реплику или шутку девушки, из-за чего она даже начинала подозревать, что вся его былая агрессия вполне могла оказаться напускной. Мысли о том, чем ещё удивит её этот юноша, вызывали любопытство и совершенно не обоснованный восторг.

— Кстати, о троллях. Говорят, Уизли вернулся в команду по квиддичу…

— Только не говори, что планируешь сделать то же самое! — Грейнджер повернулась к слизеринцу лицом, чтобы заметить малейшую его реакцию. — Ты ведь не будешь продолжать это ребяческое соперничество?

— Я? Никогда! — Драко демонстративно закатил глаза, облакачиваясь о дуб. — Просто замечу, что капитаном в этот раз будет Блейз, а он был моей правой рукой в те знаменательные для Слизерина годы, когда во главе команды стоял я. Отсюда вывод: у Гриффиндора, в частности у Уизела, нет ни единого шанса.

Гермиона улыбнулась, возвращая свое внимание учебнику истории. Она обязательно должна быть лучшей на экзамене в этом году.

***

— Большинство из тех, кого ты здесь видишь, хотели засадить меня в Азкабан. Например, эти двое, — Драко кивком головы указал за полных мужчин в классических чёрных костюмах, подозрительно сильно натянувшихся в районе живота, — лично давали показания против нас с отцом.

— Ты знал, на что идёшь, — Блейз лишь пожал плечами, хотя и не удержался от того, чтобы с выражением глубочайшего презрения взглянуть на обозначенных другом персон.

— Знал, — подтвердил Драко, невозмутимо поправляя манжеты белоснежной рубашки. — Я и не рассчитывал, что вальс «Героини войны и бывшего Пожирателя» встретят овациями. Просто не хочу, чтобы на неё так пялились.

— Грейнджер смущают косые взгляды и перешептывания? — нарочито легко поинтересовался Забини, решив не акцентировать внимание на том, что Малфой, обычно не терпящий каких бы то ни было ярлыков, говорил крайне стереотипно. — Не знал, что нашу маленькую звёздочку так огорчают слухи.

По выражению лица Драко было ясно, что подобное прозвище он не оценил.

Забини давно заметил, что после февральского взрыва у друга появилось перманентное желание защищать гриффиндорку, однако теперь оно стало как никогда очевидно. Конечно, Драко и раньше проявлял свою благосклонность, но делал он это максимально неоднозначными способами, намеренно скрывая свои лучшие мотивы. Теперь же он открыто демонстрировал заботу и, кажется, не видел в этом ничего предусудительного. Подобные перемены поначалу не вписывались в картину мира Блейза, однако теперь, с течением времени, уже не представлялись такими странными. Возможно, это произошло потому, что он и сам стал куда мягче поотношению к Пенси и видел, как она буквально расцветает каждый раз, когда он проявляет нежность.

— Все уже собрались, — мулат слегка вздрогнул из-за неожиданного появления Гермионы, хотя это и никак не отразилось на его лице. — Нам надо идти, директор скоро объявит начало церемонии и наш вальс.

Драко кивнул на прощание и удалился, следуя за девушкой и лавируя между гостями.

— Кажется, Драко в порядке, — Пенси, должно быть, материализовалась из воздуха за его спиной, потому что Забини мог поклясться, что не слышал ни единого шорога. Он обернулся, медленно разглядывая пришедшую девушку: уложенные волосы, ярко-красная помада — классика, но платье…

— В кои-то веки мисс Паркинсон пришла не в чёрном, — Блейз улыбнулся уголком губы, наблюдая за реакцией девушки.

Обычно на критику её нарядов он слышал что-то вроде «иди к черту» или «слышу от человека, не различающего оттенок фуксии от бордо», но сегодня что-то явно было не так. Пенси, как и всегда, стояла с идеально прямой спиной, — будто бы от неё можно было бы ожидать чего-то иного, — но голова, обычно горделиво приподнятая, была опущена, в то время как сама девушка нервно заламывала пальцы. Лишённый самолюбования взгляд скользил по бледно-розовому шелку платья, струящегося в пол, и выражал крайнюю степень уязвимости.

— Я тоже думаю, что это слишком… — убийственно-тихо, так не похоже на её привычный тон. — Мне не идёт розовый.

Паркинсон потянулась к стойке с шампанским, но Блейз перехватил её руку:

— Ты прекрасно выглядишь, Пенси.

Слизеринка улыбнулась, и Забини разглядел в её мимике слабый намёк на смущение. Это было странно, совсем не свойственно той Пенси Паркинсон, которую он знал с первого курса, но эти перемены почему-то не вызвали ожидаемого отторжения. Должно быть, Блейз слишком долго убеждал себя в том, что эти отношения не имеют для него особого значения. Он привязался — это очевидно, и более того — хотел привязать к себе Пенси. Но уже не так, как это было раньше: не убеждениями, не искрящейся страстью и не постоянным эмоциональным напряжением. Теперь он видел, что такие банальные составляющие отношений как забота и внимание имеют гораздо больший эффект. Видимо, все они повзрослели куда больше, чем предпочитали думать.

— Наши золотые дуэты закончили, — Забини кивнул в сторону центра зала, где гости уже успели присоединиться к трём танцующим парам, а музыка вальса сменилась с венского на чуть больше лёгкий мотив. — Мисс Паркинсон, можно вашу руку? — слизеринец, галантно поклонившись, подал ладонь.

— Ты ненавидишь танцы, Блейз, — прозвучало спокойно, но всё же не слишком уверенно. Пенси явно была растеряна, хотя сторонний наблюдатель никогда не догадался бы об этом по выражению её лица.

— Возможно. Зато я люблю тебя.

Ответа не последовало, но на паркете стало на одну танцующую пару больше.

***

— Так, да, хорошо. Мистер Уизли, голову чуть левее. Это право, мистер Уизли. Да, вот так, — молодой и не в меру энергичный колдограф в очередной раз присел на корточки, чтобы сделать кадр, но тут же встал, меняя ракурс. — Мисс Джонс, если Вас не затруднит, уберите волосы назад, не прячьте Вашу лебединую шею!

Меган смущённо улыбнулась, краснея, — как однажды признался Рон, он в жизни не видел ничего более очаровательного, — но всё же убрала волосы.

— Мисс Уизли, ногу чуть вперёд. Да, превосходно, — волшебник вновь ослепительно улыбнулся, на этот раз обращаясь уже к Джинни, на что Гарри уверенно приобнял девушку за талию, демонстрируя всему миру в целом и без устали флиртующему колдографу в частности, что упомянутая мисс Уизли, как и её нога, приковывающая взгляды из-за разреза на платье, окончательно и бесповоротно принадлежит ему. — Улыбнитесь, мистер Поттер. Отлично! Так, мисс Грейнджер… Где же мистер Малфой?

Гермиона, уже успевшая с головой погрузиться в собственные размышления, лишь бы хоть как-то абстрагироваться от сверкающих со всех сторон огней и вспышек колдокамер, слегка вздрогнула от неожиданности. Взгляд рефлекторно нашёл Драко, стоящего чуть в стороне и молча наблюдавшего за колдосессией, после чего вернулся к говорившему.

— Ну же, позовите мистера Малфоя!

— Я отказываюсь в этом участвовать, — лениво отозвался слизеринец, выискивая в толпе официантов, разносящих шампанское. — Боюсь, моё присутствие сделает выражение лица Поттера ещё более кислым.

Гермиона вздохнула. Мерлин, Драко же обещал сегодня быть настолько дружелюбным, насколько это вообще возможно в его случае!

— Иди сюда, Малфой, — голос Гарри прозвучал абсолютно спокойно, будто к нему ни сколько не относилось сказанное. — Ты мне тоже не слишком нравишься, но… — Поттер промолчал, но все и без всяких слов могли догадаться, почему он был вынужден терпеть Малфоя, а слизеринец, в свою очередь, — его.

Гермиона улыбнулась, увидев, что Драко прислушался и направился к зоне для колдографий, оставив свое мнение о советах гриффиндорца и о том, куда эти советы ему лучше засунуть, при себе. Откровенно говоря, она не раз представляла, как было бы чудесно, если бы в её выпуском альбоме была бы хотя бы одна колдография, где были бы запечатлены и друзья, и её молодой человек. Тем не менее, даже говорить о том, чтобы воплотить эти грёзы в жизнь, ей не хотелось: ни Рон, ни Гарри, ни уж тем более Драко не хотели идти на контакт, если того не требовали обстоятельства, аргументируя это тем, что нахождение по несколько часов в одном помещении как на уроках, так и на репетициях вальса — максимум, на который все трое способны.

Теперь же мечты воплощались в жизнь и, жмурясь от вспышек камер, — после прихода Малфоя количество колдографов заметно увеличилось, — Гермиона чувствовала себя настолько счастливой, насколько это вообще возможно. Конечно, одно только наличие всех этих камер напоминало о том, что если бы не было в их жизнях войны, зал был бы свободнее как минимум вдвое, но гриффиндорка предпочитала не сосредотачиваться на этих мыслях. Она здесь, в уже полностью восстановленном Хогвартсе, стоит в шикарном красном платье, за которое Драко, решивший сделать ей такой подарок, отдал, должно быть, баснословные деньги. Рядом Гарри и Рон — её любимые мальчишки, незаметно превратившиеся во взрослых юношей, такие близкие и родные, что сжимается сердце. И, разумеется, Драко. Человек, начавший менять её жизнь, наверное, прямо с того момента, когда она увидела его в тени колонны на вокзале. Тогда — такой холодный и отстраненный, что хотелось закрыться руками, а лучше и вовсе сбежать, а сейчас — спокойно сжимающий её ладонь в своей и демонстрирующий непоколебую уверенность одним своим существованием. Живущий у неё, Гермионы Грейнджер, в грудной клетке между рёбер, запускающий сердце снова и снова.

— Танец? — негромко предложил Драко, но девушка прекрасно расслышала его, хотя это было и не так просто в окружении стольких людей.

— Давай.

Какая-то журналистка издала разочарованный вздох, но Малфою было глубоко наплевать. Колдозона, больше напоминающая театр абсурда, нежели место, специально оборудованное под создание снимков, осталась позади, и теперь слизеринец концентрировался исключительно на том, как протиснуться к центру зала, не соприкоснувшись ни с кем и не потеряв тонкую руку, так и норовившую выскользнуть из его ладони, за которую он и вёл Гермиону за собой. Радовало хотя бы то, что к концу мая волшебники уже не приходили в настоящий шок, видя подобные картины.

— Даже не верится, что это конец, — выдохнула Грейнджер, когда прежняя мелодия сменилась на медленную композицию, и они начали танцевать. — Будто бы часть жизни просто исчезнет.

— Зато начнётся новая, — неспешно двигаясь в такт, заметил Драко. Он и сам чувствовал что-то вроде лёгкой грусти, хотя был куда меньше подвержен ностальгии. — И, поверь мне, эта часть жизни будет не хуже.

— Я верю, — Гермиона положила голову ему на плечо, осторожно перестурая по кругу.— Наверное, я просто не знаю, с чего начать.

— Никто не знает, — проговорил слизеринец куда-то в волосы своей партнерше, вдыхая неизменный бананово-карамельный парфюм. Было всё ещё слишком сладко, но почему-то больше не приторно. Скорее, приятно. Очень приятно. — Но у меня уже есть одна мысль.

— Какая же? — кружась, удивилась девушка.

— Я хочу, чтобы ты переехала в мэнор.

— Что? — пожалуй, это было слишком громко: несколько пар, танцующих неподалёку, обернулись. — Годрик, Драко, это же безумие! Исключено!

— Через две недели мы сдадим Ж.А.Б.А. и разъедемся по разным частям Британии. Что тогда?

— Ну, мы ведь волшебники, не думаю, что это будет проблемой. Можно использовать трансгрессию или, скажем, летучий порох…

— Грейнджер.

— Что?

Резкий наклон, подобный тому, какие делают в танго, и Гермиона буквально оказалась в подвешенном состоянии. Разумеется, она думала о том, что будет с их отношениями после выпуска из Хогварта. Было рассмотрено множество самых разных вариантов, но переезда в мэнор точно не нашлось среди них.

— Прости, но с твоим поместьем у меня связано мало хороших воспоминаний, — это была правда. Возвращение в дом, где её сначала пытала Беллатриса, а затем Драко чуть не убило взрывом, не вызывало у Гермионы совершенно никаких положительных эмоций.

— Я знаю, — Малфой кивнул слишком быстро, что говорило о том, что этот ответ он предусмотрел. — Как тебе уже известно, подземелья и весь первый этаж были разрушены из-за шкатулки. За весну их полностью восстановили, — юноша сделал паузу, ловя взгляд Гермионы. — Я понимаю, что ты чувствуешь, но мэнор уже не тот, каким он был прежде. Отныне это совершенно другое место.

— Что насчёт остальных этажей? — вопрос вырвался сам и прозвучал как-то излишне отрешенно.

— Там никого не пытали и не убивали, если ты об этом.

Гермиона покачала головой, уставившись на носки собственных туфель. Предложение Драко было очень даже неплохим и какая-то часть гриффиндорки уже высказала свое безапелляционное «да», но другая рациональная половина наотрез отказывалась уступать. В конце концов, нельзя же так просто взять и переехать! Тем более, если речь идёт о семейном поместье Малфоев. Кроме того, возможно, им с Драко стоило подождать и все хорошо обдумать. Были ли они готовы к такому серьёзному шагу?

«Мерлин милостивый, разумеется, вы оба готовы! Драко был готов пожертвовать жизнью, чтобы защитить тебя, Гермиона Грейнджер, так что его решение уж точно нельзя назвать необдуманным. Что же касается тебя… Ты спасаешь его задницу от всех неурядиц мира начиная с сентября и по сегодняшний день. Да, ты боишься перемен, но на этот раз ты к ним готова. Вы оба готовы», — заключила рациональная половина, и девушке стало значительно легче.

— Как же Нарцисса? Разве она не планирует возвращаться из Франции?

— Как оказалось, нет. После всего этого безумия она подружилась со Скоттами и даже привязалась к Софи Элиш, так что на прошлой неделе она прислала мне письмо, где сообщила о своём желании остаться во французском поместье, — рассказал Драко, возвращая Гермиону в вертикальное положение. — Я не имею ничего против. Мать заслужила спокойствие и жизнь в удовольствие.

— Хотела бы я сказать то же самое о своих родителях, — Гермиона вздохнула.

— Что сказал врач?

— Память вернулась до того момента, когда мне было шестнадцать.

— О, это же практически полностью!

— Да, но мне всё ещё нельзя с ними видеться. Процесс должен завершиться сам, иначе это будет сильный стресс для них, — Грейнджер вновь ощутила укол опустошения, пронзившего её на прошлой неделе, когда доктор из Министерства, занимающийся её родителями, нанёс визит прямо в школу, чтобы сообщить о прогрессе. Безусловно, гриффиндорка была рада, что близкие вспомнили практически всё, но думать о том, что они не смогут встретиться ещё какое-то время было больно. — Доктор сказал, что потребуется ещё около четырёх месяцев.

— Вот видишь, теперь у меня есть ещё один довод, почему ты должна переехать в мэнор. В ближайшие месяцы твоих родителей не будет рядом, а я не могу допустить, чтобы ты жила в маггловском районе совершенно одна.

— Эй, я могу за себя постоять! — Гермиона предпочла не думать о том, насколько обиженно и по-детски прозвучал её голос.

— В противном случае я буду ежедневно отправлять к тебе домовиков на дежурства! — проигнорировав сказанное, продолжил Драко.

— Это запрещённый приём, Малфой! — предупреждающе произнесла гриффиндорка, прищурившись.

— Что ж, я слизеринец, могу себе позволить.

Очередная мелодия сменилась на более быструю, и то ли новая песня, то ли что-то ещё оказало свое влияние, но Грейнджер почувствовала нечто похожее на возмущение:

— Ты пытаешься меня контролировать!

— Вовсе нет.

— Да!

Гермиона хотела отвернуться и уйти из зала, но прежде, чем успела сделать хоть шаг, была остановлена и вновь оказалась в состоянии, подозрительно напоминающим невесомость. То, откуда Малфой узнал про этот элемент из танго, девушка решила выяснить позже.

— Я действительно знаю тебя лучше, чем ты думаешь, Гермиона, — Драко прошептал ей это практически прямо в губы, и Грейнджер, кажется, перестала слышать музыку, — но не хуже изучила меня и ты. Я обещаю дать тебе столько свободы, сколько ты пожелаешь, — он убрал одну руку с ее талии, удерживая только второй, и теперь лишь она удерживала тело от столкновения с полом, — но также я хочу, чтобы ты знала: я никогда не дам тебе упасть.

Одной рукой, так, словно девушка не имела веса, Драко мягко вернул её в прежнее положение, и теперь её губы находились в опасной близости от его собственных.

— Ты нужна мне, Гермиона Грейнджер, — тихо, практически не слышно, — потому что я люблю тебя.

Гермиона не была уверена, что помнила, как дышать, но это и не потребовалось: губы, прошептавшие то, что она больше всего на свете хотела услышать, вернули ей кислород в поцелуе.

***

Тёплый июньский ветер развевал волосы и, словно целуя, щекотал щеки, после чего ускользал и растворялся в ярко-зелёной листве деревьев. На вокзале близ Хогвартса в этот день собралось как никогда много людей, включая весь учительский состав. Чрезмерно расчувствовавшийся Хагрид, то и дело вытирая слезы платком, обнимал Гарри, раз за разом повторяя, что помнит, как привёз его в школу, и уверяя, что будет безмерно скучать. С Роном не менее душевно прощалась мадам Помфри, в лазарете которой юноша провел сравнительно много времени в первые учебные годы, а Невиллу с самой искренней улыбкой желала всего наилучшего мадам Спраут. Сама же Гермиона уже успела поговорить с Минервой Макгонагалл, и хотя во время этой беседы обе не смогли сдержать слёз счастья, сейчас каждая находилась в разных частях вокзала, думая о своём.

Окончательно убедившись в том, что летнее солнце совсем не жалеет тех, кто предпочитает носить чёрное, Драко скрылся от палящих лучей в тени платформы. Не думать о том, насколько изменилась его жизнь за этот год, было невозможно. Грейнджер, которая поедет с ним в одном купе, и Поттер и Узили, улыбающиеся в одном кадре с ним в выпускном альбоме, — одни эти факты уже вполне претендовали на звание событий, в которые невозможно поверить, однако сейчас слизеринец размышлял несколько о другом. Когда он приехал в Хогвартс в сентябре, его жизнь была разрушена. Отец в Азкабане, больная мать, перечеркнутое будущее и уничтожающая вина из прошлого, общественное порицание и ненависть к самому себе — это то, что он взял в школу вместе с чемоданом и волшебной палочкой, однако теперь всего этого не было. Конечно, ответственность за прежние поступки не растаяла вместе с мартовским снегом, а магическая Англия все ещё не ждала его с распростертыми объятиями, но той щемящей и удушающей пустоты внутри больше не было. Как не было и кошмаров, образа Люси в зеркале, не прекращающихся воспоминаний и постоянного страха.

Вместо них появилась надежда.

Любовь.

Укрепилась дружба.

Воскресла, подобно птице-феникс, вера в собственные силы и в счастливое будущее.

Страшная история, начавшаяся в эпицентре змеиного гнезда, в подземелиях Малфой-мэнора, где совсем юный Драко увидел свой первый Круциатус, а после испытал его сам, закончилась взрывом шкатулки в том же месте. Тот хлопок и вспышка яркого света — пожалуй, это был финал, а здесь, на этом самом вокзале, весомая часть жизни Драко Малфоя подходила к эпилогу.

О, Салазар, это был долгий путь, но он определённо стоил каждого шага.

Последние несколько дней были самыми лучшими в жизни Гермионы Грейнджер. Всё началось с того, что сдачу Ж.А.Б.А. перенесли на самое начало июня, тем самым освободив время. Седьмому же курсу и вовсе удалось отделаться от экзаменов ещё в самом конце мая. Статистика говорила, что старшие ученики справились довольно неплохо, а потому оставшиеся пять дней, уготовленные для жизни в стенах школы, восьмой курс, оставшийся одним в Хогвартсе, мог использовать по своему усмотрению. Это было очень непривычно. Неверие сменил восторг, а навстречу ему пришло смятение — Гермиона, будь она хоть трижды умнейшей и талантливейшей волшебницей столетия, совершенно забыла о том, что пятого июня день рождения у её парня. Как только гриффиндорка поняла это, началась самая настоящая паника. Что можно подарить тому, кто обеспечен на поколение вперёд? И как найти нечто особенное, не уходя дальше Хогсмида? Девушке хотелось, чтобы подарок был не просто безделушкой, которая станет пылиться на полке, а чем-то таким, что оказалось бы невероятно значимым, запомнилось бы и показало всю её любовь. Несколько суток Гермиона Грейнджер не могла найти решение, хотя что-то подсказывало ей, что она уже его знает, и в ночь на четвёртое июня гриффиндорка, наконец, поняла. Сначала её шокировала собственная идея, одна мысль о подобном вызвала диссонанс, но потом… Чем больше Гермиона размышляла и анализировала собственные чувства, тем яснее она видела, что сама хочет сделать именно этот подарок. Весь тот день Грейнджер не сводила с Драко внимательного взгляда, и стоило юноше лишь появиться в зоне её видимости, как решение крепло, а пути отхода исчезали.

Ровно в полночь пятого июня Гермиона позвала Драко в тайную комнату, чтобы поздравить его самой первой и подарить нечто особенное.

По словам школьных привидений, вышли из помещения они только утром.

— Так значит, ты все-таки поедешь с ним? — голос Рона вывел Гермиону из размышлений и заставил машинально взглянуть на часы: пришло время садиться в поезд.

— Ну, сначала мне всё же придётся заглянуть домой, так как там все мои вещи, а потом… Да, я и правда собираюсь жить вместе с Драко Малфоем, как бы безумно это ни звучало.

— Мы рады за тебя, Гермиона, — Гарри улыбнулся заключая подругу в крепкие объятия. — Ты как никто другой заслуживаешь счастья и…

— И если твоё счастье — это Малфой, — поддержал друга Рон, — то мы, так уж и быть, станем называть его Хорьком чуть реже.

— Боже, мальчики, как я вас люблю, — засмеялась Гермиона, обнимая обоих парней сразу и как-то совершенно неожиданно замечая, что они стали на полголовы выше её самой.

— Кажется, я сейчас расплачусь… — облокотившись о дверцу вагона и в привычной манере сложив руки в карманы, ухмыльнулся Драко. То ли солнце светило слишком ярко, то ли всем троим гриффиндорцам просто напекло головы, но всем стоящим на перроне показалось, что в этом жесте промелькнуло что-то похожее на смутное дружелюбие. — Поезд скоро отправляется.

Парни помогли подруге донести багаж прямо до ступенек вагона и, передав вещи слизеринцу, и получив уверенный кивок от Грейнджер, побежали к своему вагону.

В последний раз улыбнувшись родному Хогвартсу, Гермиона подошла к ступенькам. Там уже стоял Драко и протягивал руку, чтобы помочь подняться. Ещё раз кивнув самой себе, девушка приняла его ладонь и зашла в вагон.

Двери захлопнулись, и Хогвартс-Экспресс помчал их в новую жизнь.

Комментарий к Эпилог: «На руинах змеиного гнезда»

У меня слишком много слов и эмоций, чтобы выразить их в словах.

Я писала этот фанфик больше года и моя жизнь круто изменилась за это время. В том январе я, как и герои, была сломлена и разбита, но вместе с ними преодолевала этот путь шаг за шагом и теперь, как Драко и Гермиона, могу назвать себя счастливым человеком.

За это я хочу поблагодарить вас, моих читателей. Вы были рядом тогда, когда никого не было. В определённые периоды даже заменяли мне друзей. Вы ждали главы и писали отзывы, смеялись и плакали вместе с героями, видели, как меняются они и я. Не могу описать, насколько для меня важна ваша поддержка❤️ Ваши эмоции помогали мне верить в себя 😽 В этот день влюбленных свою любовь дарю вам я в ответ на все, что вы для меня сделали. Я надеюсь, вы будете счастливы так же, как и я в сейчас, когда пишу эти строки.

Со всей безграничной любовью, ваша Юля💘

P.s Я знаю, что писала эпилог оооочень долго. Мне хотелось, чтобы вы получили ответы на все вопросы, увидели, как изменились герои, в том числе и второстепенные. Поэтому я подошла к процессу без лишней спешки, чтобы ничего не упустить. Надеюсь, вы не будете кидаться тапками😹 Давайте закончим эту историю исключительно на хорошей ноте💖