Сны накануне лета (СИ) [Гайя-А] (fb2) читать постранично

========== Сон первый: Предсказательный ==========

Ему снится сон. Прекрасный сон, где он бежит босиком по траве — мягкий тысячелистник щекочет ступни, а над бескрайним зеленым полем — голубое-голубое небо. Где-то вдали сосновый бор на холмах, неподалеку река, в которую впадает весело журчащий ручеек. Солнце светит так ярко, как это бывает только в благословенное раннее лето.

Чувство бесконечности бытия. Ускользающая реальность. Босые ноги, домашняя легкая одежда, солнечное тепло. И женщина. Он определенно видел во сне женщину.

Только черт ее лица разглядеть не мог. Но точно знал, что во сне он молод. Много моложе самого себя. И она, его спутница, которая была с ним — на мягкой траве у ручья под бескрайним небом в чистом поле — тоже молода. Все плывет вокруг в солнечном мареве, и почти не угадать цвета и краски, очертаний фигуры. Слышится переливистый смех. Чувствуется прикосновение нежных рук.

Но лицо, лицо ее по-прежнему невозможно разглядеть.

— Кто ты? Останься со мной! — просит он, но во сне это всегда звучит слишком тихо.

И она растворяется в бликах солнечного дня, утекает из его рук, оставляя его одного в ожидании следующей встречи. Может быть, в следующий раз…

…

— Я вырастил тебя. Ты мне была как дочь, Тауриэль, — голос владыки Лихолесья, надменный и одновременно слегка печальный, Тауриэль слышала, как будто он стоял в шаге от нее.

— Я благодарна, но…

— Ну что ж, видимо, плохо вырастил. Видимо, дурная кровь.

Он умел так говорить. Спокойно и отрешенно, особенно, если знал, что перед ним безответное существо, полностью в его власти. Особенно, если этот кто-то плачет. По-эльфийски плачет: мимика остается неподвижна, только слезы текут и текут по лицу. Леголас тоже всю жизнь подвергался словесным пыткам, Тауриэль знала это, как никто.

— Под землю прячут покойников. А ты рвешься туда по своей воле. Отказываешься от подарка жизни, отказываешься от меня, от своей семьи, народа.

— Это чувство настоящее, владыка, — не поднимая глаз, сказала она.

— О, конечно. Ты когда-нибудь видела орка, Тауриэль? Не в бою. У него чувства тоже есть. Самые настоящие. Ими он и руководствуется. Если он голоден — съест своих детей. Если ему хочется других детей — возьмет какую-нибудь самку. Может быть, свою мать — если не сожрет ее до этого. Но это чувства, да.

— Наугрим…

— Да. Позволь мне рассказать тебе кое-что о твоих драгоценных наугрим, Тауриэль, — голос Трандуила стал мягок, а сам он, только что холодный и высокомерный, в одно мгновение превратился в того, кто растил ее, катал верхом в седле перед собой и целовал на ночь.

Сочувствие, понимание, доброта. Снисходительность к незнанию. Это всегда заставляло ее менять свои решения. Лишь бы только не сработало. Не в этот раз.

— Сейчас они победили. У них есть дом, золото, и желания — прости, ты называешь это «чувствами». Пусть так. И вот, ты, лесная дева, решила идти за этими… гм… чувствами. Пришла вместе с одним из них к остальным. Предположим, тебе разрешили быть с ним. Предположим, он еще не нашел себе женщину по себе — а его семья, несомненно, очень этого желает. У него ведь тоже есть семья… но будет о нем. Он прекрасен, его… гм… красота подобна… или его тонкий ум — ох, и тут… ладно, зато он смелый, верно? Отважный и благородный.

«Мой Кили, — и Тауриэль всхлипнула, недостойно для эльфийки, но что поделать, — он ведь о моем Кили говорит». Она переступила с ноги на ногу. Конечно, пока что Трандуил, король эльфов, ничего, кроме слов, не пустил в ход. Но он может. Определенно, может. Если она не сдастся сразу. Не повинится, упав на колени. И прежде так бы и произошло. Только…

«Кили. Обещание. Любовь».

— Что делают гномы, когда у них всего вдоволь? Я скажу тебе. Едят, пьют и сношаются. Да, моя нежная ива. В их системе ценностей на первом месте — собственность и богатства, на втором — честь и единство клана, на третьем — комфорт и желания, а потом идет все остальное. Под всем остальным я подразумеваю такие мелочи как дружбу, науки, постижение новых тайн, забота о душе… единство любящих… так где же твое место в этом списке, Тауриэль?

Качнулся с пятки на носок, сложил руки за спиной, нарочито издевательски вышагивая перед полками с книгами — с теми самыми, где говорилось о единстве душ, любви и постижении наук.

— Я скажу тебе, где. Там, где ты — элемент комфорта, часть желания. Место твоего тела чуть выше — там, где ты собственность гнома.

— Но владыка…

— Я не закончил. Твоя ценность как богатства сомнительна. У них другие представления о сути жизни. И о красоте. Но это тоже неплохо, верно? Это все равно, что создать безупречную статую из шлака.