Цветы и камни (СИ) [Гайя-А] (fb2) читать постранично

…Кили нахмурился, едва только увидел в Дейле отстроенное новенькое здание посольства Лихолесья. Оно непривычно выделялось среди своих соседей: слишком белое, слишком сверкающее, слишком чистое. Чистенькое. Надменно напоминающее о том, что эльфийский народ снизошел до людей — имел такую необходимость.

Хотя все знали, что снизошел король Трандуил — ну и имечко! — вовсе не до людей, а до Горы, гномов, и хранящихся у них богатств.

Последние пять лет многое изменили в жизни Горы, ее обитателей, Дейла — и в жизни самого Кили. Возможно, изменений было слишком много.

Конечно, нечего было удивляться, что Горой стал править Даин. Разве кто-нибудь после смерти Торина позволил бы его племянникам, молодым да ранним, неопытным, занять столь ответственный пост? Горячие юнцы, полные идеализаций и надежд, больших планов и амбиций. Нет, на трон нужен был настоящий взрослый гном: упертый, недальновидный, довольный очевидным и не замечающий скрытого.

Но на организацию казначейства ума ему хватило. И на то, чтобы удержать часть эльфийских сокровищ. Именно из-за них в Дейле построили свое посольство эльфы, и именно из-за них вынуждены были соблюдать относительные приличия. Кто выиграл в результате больше всех, так это, конечно, люди: арендная плата за землю медленно, но верно, росла, а изнеженные эльфийские дипломаты всегда нуждались в обслуге.

Кили вздохнул. Вот он, перелом в сознании! Теперь он видит все это слишком ясно.

Становится взрослее. Прагматичнее. И от этого больно. Слишком много боли от прощания с прошлым. За пять лет он сжился с ней, научился дышать заново, нарастил вторую кожу. С ней можно было притворяться, с ней можно было существовать дальше.

— Как-то приспособился, — бурчал он в ответ на вопросы родственников о том, каково это — проводить так много времени с людьми. Так же он мог бы ответить и на вопрос о том, как и зачем он живет теперь вообще. Приспособился. Как-то. Не то чтобы удачно, но кое-как. Как получилось. И вообще, зачем, к Балрогу, задумываться; второй слой кожи трогать опасно. Слишком уж скверно она держится…

Началось все, конечно, с сочувственных взглядов. Стоило ему покинуть госпиталь, и он наткнулся на высокого эльфа — как там его, Леголас? — который провожал фигуру гнома страдальческим понимающим взором, и все это с ненавистным эльфийским пафосом, с чувством собственного превосходства над муками слабого.

Ах как хотелось тогда Кили разбить ему нос! Просто — взять, ударить, как в настоящей мужской драке, кулаком, в это точеное лицо, чтобы потекла кровь, опухла физиономия, чтобы из покрасневших глаз лились слезы… но дальше было только хуже. Эльф положил ему руку на плечо, покивал с задумчивым видом головой, и произнес речитативом:

— Я сострадаю тебе, гном. Твоим потерям. Твоим печалям.

Кили заскрипел тогда зубами. Заскрипел и сейчас, при воспоминании. Конечно, как можно было не напомнить. Как можно пройти мимо, и не плюнуть ядом лживого сочувствия в свет зарождающегося чувства, может быть, невозможного, скорее всего, обреченного, но точно — запретного. Гномы и те были деликатнее. Они хотя бы позволили ему переживать в одиночестве.

Прекрасная эльфийка Тауриэль уехала. Не в Лихолесье. И Кили злорадно усмехался в спину противному Леголасу, а тот мстил заготовленными пафосными фразами и взглядами. Этот эльф точно ему не простит. Ни за что и никогда. Того, что Кили сманил прекрасную Тауриэль из ее золоченой клетки, и она упорхнула на свободу. Изучать мир. Постигать неизвестное. Познавать саму себя. И, может быть, она не осталась с Кили, но и со своим народом не осталась тоже. И хорошо, что не осталась; при мысли о том, что светловолосый хлыщ, отпрыск надменного Трандуила, мог обладать Тауриэль, Кили хотелось развязать кровавую войну.

Что ж, она не досталась никому из них. Что заставило ее уехать, после всего, что услышал от нее Кили, выздоравливавший после ранения в битве? После всего, что услышал до этого? Может быть, ее спугнула настойчивость гнома, его прямота? Кили покрывался краской отчаянного стыда, даже в полном одиночестве, вспоминая все, что говорил ей, каждую фразу и жест, каждый ее ответный взгляд.

Правильно, хорошо, красиво. Неправильно, жестко, грубо. Надо было больше о луне и звездах. Меньше о себе. Надо было там — смолчать, а здесь — сказать. Надо было поцеловать ее. Невыносимая боль памяти. Почему он не помнит сладости ее прикосновений? Помнит, что это было, помнит, что было хорошо, но не может оживить воспоминание?

Пять лет все же, как-никак. Кили вздохнул снова, и миллионным усилием воли отогнал мысли о Тауриэль.

Зная, что в миллион первый раз они все равно вернутся.

***

Посольство эльфов в Дейле